Аннотация: Анита Блейк. Охотница на вампиров, преступивших закон. Героиня одной из легендарных вампирских саг нашего столетия — саги, созданной Лорел К.Гамильтон.
 Миллионы фанатичных поклонников...
 Десятки сайтов в Интернете...
 Лорел Гамильтон — звезда `вампирского` романа!


---------------------------------------------


 Лорел Гамильтон
 Голубая луна



 Глава 1


 Мне снилась прохладная кожа и простыни цвета свежей крови, но загремел телефон, и сон разлетелся вдребезги: промелькнули полуночно-синие очи, вниз по моему телу соскользнули руки, его волосы сладкой душистой волной коснулись моего лица. Я проснулась в своем доме, за много миль от Жан-Клода, но с физическим ощущением его тела. Нашарив трубку на ночном столике, я сонным голосом отозвалась:
 — Да?
 — Анита, это ты?
 Голос Дэниела Зеемана, маленького братца Ричарда. Ему двадцать четыре года, и он симпатичный, как плюшевый медвежонок. Даже слова «маленький братец» этого не передают полностью. Ричард был моим женихом когда-то — пока я не предпочла ему Жан-Клода. Я стала спать с другим мужчиной, и это сильно поломало наши планы на будущее. Виноват был не Ричард, а я. Мы оба так считали, а наши мнения редко когда сходились.
 Прищурившись, я вгляделась в светящийся циферблат часов. Три десять утра.
 — Что случилось, Дэниел?
 Ради хороших новостей никто не станет звонить в три часа ночи.
 Послышался глубокий вдох, будто он набирал воздуху для следующей фразы.
 — Ричард в тюрьме.
 Я резко села. Простыни комом свалились на колени.
 — Что ты сказал?
 Сна как не бывало. Сердце застучало, в кровь хлынул адреналин.
 — Ричард в тюрьме, — повторил он.
 Мне хотелось заставить его повторить еще раз, но я не стала.
 — За что?
 — Попытка изнасилования, — ответил Дэниел.
 — Как?!
 Дэниел повторил, но смысла в этих словах не прибавилось.
 — Ричард — бойскаут, каких свет не видел, — произнесла я. — Я уж скорее в убийство поверю, чем в изнасилование.
 — Я так понимаю, это комплимент?
 — Ты меня понял, Дэниел. Ричард ни на что подобное не способен.
 — Согласен, — сказал Дэниел.
 — Он в Сент-Луисе?
 — Нет, все еще в Теннеси. Закончил работу на степень магистра, и в ту же ночь его арестовали.
 — Расскажи, как это все случилось.
 — Я точно не знаю, — ответил он.
 — То есть как это?
 — Меня к нему не пустили.
 — Почему?
 — Маме они разрешили с ним увидеться, но остальных нас не впустили.
 — Адвокат у него есть? — спросила я.
 — Он говорит, что адвокат ему не нужен. Говорит, что он ни в чем не виноват.
 — В тюрьме полно таких, которые ни в чем не виноваты, Дэниел. Адвокат ему нужен. Здесь его слово против слова этой женщины, и если она местная, а он нет, то ему светит серьезный срок.
 — Ему светит серьезный срок, — повторил Дэниел.
 — Блин, — сказала я с чувством.
 — Это еще не все, — сообщил Дэниел.
 Я сбросила простыни и встала, зажимая трубку.
 — Выкладывай.
 — В этом месяце ожидается голубая луна, — сказал он тихо и не стал объяснять, но я поняла.
 Ричард — вервольф альфа, вожак местной стаи, и это его единственный серьезный недостаток. Мы расстались после того, как он съел одного типа у меня на глазах. Это зрелище погнало меня прочь без оглядки прямо в объятия Жан-Клода. От вервольфа сбежала к вампиру. Жан-Клод — Принц города Сент-Луиса, и явно из них двоих он меньше человек. Я понимаю, что тут выбор не особенно широкий — между сыроядцем и кровососом, но у Жан-Клода хотя бы не торчат куски мяса между зубами после еды. Различие небольшое, но заметное.
 Голубая луна — это второе полнолуние за один месяц. На самом деле луна не синеет, но отсюда происходит пословица: «Однажды при синей луне». Это случается примерно каждые три года. Сейчас август, и до полнолуния остается всего лишь пять дней. Ричард отлично умеет держать себя под контролем, но я не слыхала никогда, чтобы вервольф, даже Ульфрик, вожак стаи, мог удержаться от изменения в ночь полнолуния. Тут уж в какого бы ты зверя ни перекидывался, ликантроп есть ликантроп. Полной луне противостоять невозможно.
 — Его надо вытащить из тюрьмы до полнолуния, — сказал Дэниел.
 — Да, — согласилась я.
 Ричард скрывал, что он оборотень. Он преподавал естественные науки в старших классах, и если узнали бы, что он — вервольф, он бы потерял работу. Дискриминация по болезни противозаконна, особенно по такой малозаразной, как ликантропия, но все равно его бы вышибли. Никто не хочет, чтобы его деток учило чудовище. Плюс еще то, что единственным в семье, кто знал про Ричарда, был Дэниел. Папа и мама Зееманы находились в неведении.
 — Дай свой телефон, я тебе позвоню, — сказала я.
 Он продиктовал.
 — Значит, ты приедешь?
 — Приеду.
 — Спасибо, — вздохнул он. — Мама устроила дикий скандал, но это не помогает. Нужен человек, который разбирается, как крутятся эти шестеренки.
 — Моя подруга тебе позвонит и сообщит имя какого-нибудь приличного местного адвоката, пока меня нет. Может, к моему приезду вы сумеете добиться освобождения под залог.
 — Это если он пустит к себе адвоката.
 — Он что, дурак?
 — Он считает, что правда на его стороне и этого вполне достаточно.
 Очень было похоже на Ричарда. Еще одна причина, по которой мы расстались. Он увлекался многими идеалами, которые не работали, даже когда были в моде: Правда, Справедливость, Американский Образ Действий — все это в системе охраны правопорядка уж точно не действует. Нужны другие понятия: Деньги, Власть и Везение. А еще лучше иметь своего человека в самой системе.
 Я — истребитель вампиров. У меня есть лицензия на охоту за вампирами и их ликвидацию по ордеру, выданному судом. Такая лицензия действительна в трех штатах, но Теннеси в это число не входит. Хотя в общем-то к истребителю копы отнесутся лучше, чем просто к штатскому. Мы рискуем жизнью, и на счету у нас обычно больше ликвидации, чем у самих копов. Ну конечно, это все вампы, и потому не все считают их настоящей ликвидацией. На счет записываются только люди.
 — Когда ты приедешь? — спросил Дэниел.
 — Мне тут кое-что надо сделать перед отъездом, но жди меня сегодня в первой половине дня.
 — Я надеюсь, что тебе удастся образумить Ричарда.
 Я была знакома с их матерью и не раз ее видела, а потому сказала:
 — Мне странно, что Шарлотта этого не может.
 — А как ты думаешь, кто первый сказал: «Правда выведет тебя к свободе?»
 — Понятно, — сказала я. — Я приеду, Дэниел.
 — Мне пора.
 Он резко повесил трубку, будто боялся, что его застукают. Наверное, мамочка вошла. У Зееманов четыре сына и дочь. Все сыновья выше шести футов ростом, дочка — пять футов девять дюймов. Все старше двадцати одного года. И все боялись матери. Не то чтобы в буквальном смысле, но мужчиной в доме была Шарлотта Зееман. Я это поняла после первого же семейного обеда.
 Повесив трубку, я зажгла свет и стала собирать вещи. Пока я швыряла их в чемодан, пришла в голову мысль: а за каким чертом я это делаю? Простейший ответ был бы такой: потому что Ричард — третий член нашего триумвирата власти, созданного Жан-Клодом. Мастер вампиров, Ульфрик, он же царь волков, и некромант. Некромант — это я. Мы так были тесно связаны, что иногда ненароком вторгались друг другу в сны. Иногда и не так чтобы ненароком.
 Но я бросилась на выручку не потому, что Ричард — наш третий. Перед собой (и только перед собой) я могла признаться, что все еще люблю его. Не так, как Жан-Клода, но тоже по-настоящему. Он попал в беду, и я ему помогу, если это в моих силах. Вот так просто. Вот так сложно. Вот так мучительно.
 Интересно, что скажет Жан-Клод, когда я, бросив все, помчусь вызволять Ричарда. Хотя это даже не важно — так или этак, а я еду. Но мысль о том, какие чувства вызовет это у моего любовника-вампира, никуда не делась. Пусть его сердце не всегда стучит, но разбиться оно может.
 Паршивая штука — любовь. Иногда от нее хорошо, а иногда это лишь способ испытать боль.




 Глава 2


 Я стала звонить. У меня была подруга-юрист, Кэтрин Мэнсон-Жиллет. Не раз она присутствовала, когда я давала полиции показания насчет мертвеца, которому я помогла умереть. Пока что я в тюрьму не попала. Да что там, даже до суда дело не доходило. Как мне это удалось? Очень просто: я врала.
 Муж Кэтрин, Боб, поднял трубку на пятом звонке и ответил голосом таким сонным, что едва можно было разобрать. Только по басовым ноткам я догадалась, с кем из них двоих я говорю. Они оба просыпаться не любят.
 — Боб, это Анита. Мне нужна Кэтрин, по делу.
 — Ты в полиции? — спросил он. Как видите, Боб меня хорошо знает.
 — Нет, на этот раз адвокат нужен не мне.
 Он не стал задавать вопросов, только сказал:
 — Даю Кэтрин. Но если ты думаешь, что я вообще лишен любопытства, то ошибаешься. Кэтрин мне потом все расскажет.
 — Спасибо, Боб.
 — Анита, что случилось?
 Кэтрин говорила нормальным голосом. Она — адвокат по уголовным делам в частной фирме и привыкла, что ее будят в любое время. Восторга она по этому поводу не испытывает, но просыпается быстро.
 Я пересказала ей плохие новости. Ричарда она знала, и он очень ей нравился. Она понять не могла, какого черта я бросила его ради Жан-Клода. Поскольку я ей не рассказывала, что Ричард — вервольф, объяснить было трудно. Да если бы она и знала, все равно нелегкое дело разъяснять все это.
 — Карл Белизариус, — сказала она, когда я закончила. — Один из лучших адвокатов по уголовным делам в том штате. Я с ним знакома. Он не так разборчив в клиентах, как я, и защищал заведомых преступников, но дело свое он знает.
 — Ты можешь с ним связаться, чтобы он начал действовать? — спросила я.
 — Анита, для этого нужно разрешение Ричарда.
 — Я не могу уговорить Ричарда взять нового адвоката, пока не увижусь с ним. В таких делах время всегда дорого, Кэтрин. Может этот Белизариус хотя бы привести колеса в движение?
 — Ты не знаешь, есть ли сейчас у Ричарда адвокат?
 — Дэниел сказал, что Ричард отказался видеть своего адвоката. Так что, наверное, да.
 — Дай мне телефон Дэниела, и я посмотрю, что можно сделать.
 — Спасибо тебе, Кэтрин. Большое спасибо.
 Она вздохнула:
 — Я знаю, что ты ради любого из своих друзей такое сделала бы. Ты очень преданный человек. Но ты уверена, что здесь дело только в дружбе?
 — То есть?
 — Ведь ты все еще его любишь?
 — Без комментариев.
 Кэтрин тихо засмеялась:
 — "Без комментариев!"Здесь же не ты под подозрением.
 — Хватит об этом.
 — Ладно, я посмотрю, что смогу сделать отсюда. Позвони мне, когда туда доберешься.
 — Обязательно.
 Повесив трубку, я позвонила на свою основную работу. Ликвидация вампиров — это лишь побочное мое занятие. Я поднимаю мертвых в фирме «Аниматорз инкорпорейтед», первой анимационной компании в стране. И самой прибыльной. Частично это заслуга нашего босса, Берта Вона, — он умеет делать баксы, сложив руки и насвистывая. Ему не нравится, что я помогаю полиции в расследовании противоестественных преступлений, и это занимает все больше и больше моего времени. Мой отъезд из города на неопределенное время по личным делам тоже ему не понравится. И я была рада, что в такую глухую ночь его не будет в конторе и он не станет орать на меня лично.
 Если Берт будет продолжать на меня давить, мне придется хлопнуть дверью, а мне не хотелось. Я должна поднимать зомби. Это не мышцы, которые слабеют от отсутствия упражнения, а врожденная способность. Если ее не использовать, сила сама найдет выход наружу. В колледже у нас был преподаватель, который покончил жизнь самоубийством. Три дня, пока душа еще держится поблизости, его тела не могли найти, а на четвертую ночь труп приковылял к двери моей комнаты. На следующий день моя соседка поменялась с кем-то комнатой — она не была любительницей приключений.
 Так или иначе, а мертвых поднимать я буду — выбора у меня нет. Зато есть достаточная репутация, чтобы работать самостоятельно. Придется найти менеджера, хотя я вполне справилась бы и одна — беда в том, что мне не хотелось уходить. Среди сотрудников «Аниматорз инкорпорейтед» были и мои лучшие друзья. Кроме того, хватит уже с меня перемен за этот год.
 Я, Анита Блейк, ужас нежити — человек, за которым числится убитых вампиров больше, чем за любым другим истребителем в стране, — кручу любовь с вампиром. Ирония почти поэтическая.
 Тут позвонили в дверь. У меня сердце подпрыгнуло к горлу: звук вполне обычный, но ведь не в без четверти четыре утра! Оставив недоупакованный чемодан на незастеленной кровати, я вышла в гостиную, где стояла белая мебель на ярком восточном ковре. Подушки кричащих цветов небрежно были разбросаны по дивану и креслам. Мебель выбирала я, ковер и подушки — подарок Жан-Клода. У него чувство стиля всегда было лучше моего, так что незачем мне с ним тягаться.
 А звонок прозвонил второй раз. Я вздрогнула — без причины, если не считать раннего часа, настойчивости пришельца да еще того, что меня завели новости о Ричарде. К двери я подошла с моим любимым пистолетом, девятимиллиметровым браунингом, и, сняв предохранитель, направила ствол вниз. И лишь у самой двери сообразила, что на мне ничего нет, кроме ночной сорочки. Пистолет есть, а халата нет. Вот такие у меня приоритеты.
 Стоя на ковре у двери, я обдумывала, не вернуться ли мне за халатом или за джинсами. За чем-нибудь. В своей любимой футболке ниже колен я бы просто открыла дверь. Но на мне была черная атласная ночнушка с тоненькими бретельками. Она вообще-то все прикрывала, но тем не менее не в таком наряде надо бы открывать дверь. Ладно, черт с ним.
 — Кто там? — спросила я. Плохие парни обычно в звонок не звонят.
 — Это я, Жан-Клод, ma petite.
 У меня отвисла челюсть. Даже шайка бандитов за дверью не явилась бы таким сюрпризом. Чего он здесь делает?
 Щелкнув предохранителем, я открыла дверь. Атласная ночнушка была подарком Жан-Клода, и он видал меня и менее одетой. Халат не нужен.
 Я открыла дверь — и вот он. Будто я, как фокусник, откинула занавес и показала своего красавца-ассистента. От его вида у меня самой дыхание замерло в груди.
 Он пожаловал в рубашке строгого делового покроя с застегнутыми манжетами и простым воротником. Она была красная, а манжеты и воротник — почти атласно-алые; Под тонкой тканью ничего не было, кроме рук, груди и талии самого Жан-Клода. Черные волосы локонами спускались ниже плеч и почему-то казались темнее, сочнее на красном фоне. От этого цвета даже полуночно-синие глаза стали еще синее. Я больше всего любила на нем именно эти тона, о чем он прекрасно знал. В черные джинсы вместо пояса был продет алый шнур, свисавший узлами с бедра. Черные кожаные сапоги облегали ноги, доходя почти до паха.
 Когда я была вдали от Жан-Клода, вдали от его тела и голоса, я могла конфузиться, испытывать неприятный дискомфорт по поводу того, что я с ним встречаюсь. Вдали от него я почти могла уговорить себя его бросить — почти. Но когда я была рядом с ним, у меня сердце проваливалось ниже ног, и мне приходилось сдерживать себя, чтобы не завопить от восторга.
 Я ограничилась словами:
 — Ты эффектен, как всегда. Но что ты здесь делаешь ночью, ведь я не просила тебя приходить?
 На самом деле мне хотелось повиснуть на нем, обвиться вокруг, и чтобы он отнес меня через порог, а я цеплялась за него, как обезьянка. Но я такого не сделаю. Это явная потеря достоинства. И к тому же меня слегка беспокоило, насколько сильно я его хочу — и насколько часто. Он действовал на меня как новый наркотик, и дело было не в его вампирской силе, а в старом добром вожделении. Но все равно это пугало слегка, и я поставила некоторые ограничения. Правила. Жан-Клод их соблюдал — почти всегда.
 Он улыбнулся, и такая улыбка пробуждала сразу любовь и ужас. Улыбка говорила, что он лелеет порочные мысли о том, что могут делать двое в темной комнате, где простыни пахнут дорогими духами, потом и другими телесными жидкостями. Эта улыбка никогда не заставляла меня краснеть до того, как мы стали близки. Иногда ему стоило только улыбнуться, и я уже заливалась краской, как четырнадцатилетняя девочка на первом свидании. Он это находил очаровательным, а я злилась.
 — Сукин ты сын, — медленно произнесла я.
 Он улыбнулся еще шире:
 — Наш сон прервали, ma petite.
 — Я так и знала, что не случайно ты мне приснился, — сказала я, и у меня получился враждебный тон. Это было мне очень приятно, потому что горячий летний ветер обдал мое лицо запахом его одеколона — экзотического, с оттенком цветов и пряностей. Чтобы выстирать простыни, еще держащие запах Жан-Клода, мне приходилось делать над собой усилие.
 — Я просил тебя носить мой подарок, чтобы я мог видеть тебя во сне. Ты же знала, что я собираюсь в этих снах делать, и не возражай, потому что это будет ложью. Можно мне войти?
 Он настолько часто бывал приглашен, что сейчас мог переступить порог и без приглашения, но теперь он затеял такую игру. Каждый раз я должна была официально признать, что я его хочу. Мне это было приятно — и злило. Как очень многое, связанное с Жан-Клодом.
 — Вполне можно.
 Он прошел мимо меня. Я заметила, что черные сапоги зашнурованы сзади от пяток до верха. Черные джинсы прилегали плотно и гладко, так что и гадать не надо было, что белья под ними нет.
 Он заговорил, не оборачиваясь:
 — Не надо так злиться, ma petite. Ты же умеешь не допускать меня в свои сны. — Здесь он повернулся, и его глаза наполнились темным светом, ничего общего не имеющим с вампирской силой. — Ты же меня встречаешь, распростирая не только объятия.
 Второй раз за пять минут я залилась краской.
 — Ричард в тюрьме в Теннеси, — сказала я.
 — Да, я знаю.
 — Знаешь? — удивилась я. — Откуда?
 — Мне звонил местный Принц города. Больше всего он боялся, как бы я не решил, что это его работа. Его попытка разрушить наш триумвират.
 — Если бы он пытался это сделать, обвинение было бы в убийстве, а не в попытке изнасилования, — возразила я.
 — Верно, — сказал Жан-Клод и рассмеялся. Этот смех защекотал мне кожу, как небольшой персональный ветер. — Кто бы ни подставил нашего Ричарда, он его не знает. Я бы даже в убийство поверил скорей, чем в изнасилование.
 В точности то же, что сказала я. Так почему же мне так неприятно было это слышать?
 — Ты едешь в Теннеси?
 — Этот мастер, Колин, запретил мне появляться в его землях. Если я нарушу запрет, это будет сочтено актом агрессии, если не объявлением войны.
 — Ему-то какое дело? — спросила я.
 — Он боится моей силы, ma petite. Нашей силы, и вот почему он и тебя объявил на своей территории персоной нон грата.
 Я вытаращила глаза:
 — Ты шутишь? Надеюсь, шутишь. Он запретил любому из нас ехать на помощь Ричарду?
 Жан-Клод кивнул.
 — И он еще думает, что мы поверим, будто это не его работа?
 — Я ему верю, ma petite.
 — Даже по телефону ты мог определить, что он не лжет?
 — Есть мастера вампиров, которые могут солгать другому мастеру вампиров, хотя вряд ли такой силой обладает Колин. Но я верю ему не поэтому, ma petite.
 — А почему?
 — В последний раз, когда мы с тобой вторглись в земли другого вампира, мы уничтожили хозяйку.
 — Она пыталась нас убить, — возразила я.
 — Строго говоря, — уточнил Жан-Клод, — она освободила нас всех, кроме тебя. Тебя она хотела превратить в вампира.
 — Ну я же сказала, что она хотела меня убить.
 Жан-Клод улыбнулся:
 — О ma petite, твои слова делают мне больно.
 — Кончай чушь молоть. Этот Колин не может не понимать, что мы не бросим Ричарда гнить в тюрьме.
 — Он вправе отказать нам в разрешении.
 — Потому что мы убили другого мастера на его собственной территории? — спросила я.
 — Он не обязан обосновывать свой отказ. Ему достаточно просто отказать.
 — Как вы, вампиры, вообще можете о чем-то договориться?
 — Медленно, — признал Жан-Клод. — Но не забывай, ma petite, у нас есть время, чтобы быть терпеливыми.
 — Ладно, у меня его нет, и у Ричарда тоже.
 — Вы могли бы обрести вечность, ты и он, если бы восприняли четвертую метку, — произнес Жан-Клод тихим и нейтральным голосом.
 Я покачала головой:
 — И Ричард, и я очень ценим то, что осталось в нас от человека. А к тому же твоя «вечность» — это не бессмертие. Она только значит, что мы будем живы до тех пор, пока жив ты. Тебя труднее убить, чем нас, но ненамного.
 Он сел на диван, подобрав под себя ноги. В таком изобилии кожи это было нелегко — может быть, правда сапоги мягче, чем кажутся? Нет, вряд ли.
 Жан-Клод облокотился на подлокотник дивана, выпятив грудь. Прозрачная красная ткань тесно облегала его тело, не оставляя простора воображению.
 Соски выпирали из-под нее. Красный газ рубашки превращал крестообразный шрам в кровавую рану.
 Он приподнялся, опираясь на подлокотник, как русалка на камне. Я ожидала от него поддразнивания, чего-то сексуального. Но он сказал:
 — Я пришел, чтобы лично сообщить тебе о том, что Ричард в тюрьме. — Он пристально смотрел мне в лицо. — Думал, что это может тебя расстроить.
 — И еще как. Этот тип, Колин, вампир, кто бы он вообще ни был, но он явный псих, если думает, что сможет нам помешать спасать Ричарда.
 Жан-Клод улыбнулся:
 — Сейчас, пока мы беседуем, Ашер ведет переговоры о том, чтобы Колин дал тебе доступ на свою территорию.
 Ашер был у Жан-Клода правой рукой. Я нахмурилась:
 — Почему мне, а не тебе?
 — Потому что ты куда лучше общаешься с полицией, чем я. — Он перебросил длинную, утопающую в коже ногу через подлокотник и грациозно встал на ноги. Как в танце с лентой, только без ленты. Насколько мне известно, Жан-Клод никогда не танцевал стриптиз в «Запретном плоде», принадлежащем ему вампирском стрип-клубе, но вполне мог бы. Он умел малейшему движению придать оттенок сексуальный и слегка скабрезный. Всегда казалось, будто у него на уме такие мысли, которых в разношерстной компании не выскажешь.
 — Так почему же ты просто не позвонил? — спросила я, хотя знала ответ — по крайней мере частично. Он был так же зачарован моим телом, как я — его. Хороший секс — штука обоюдная, и при правильно выбранной жертве соблазнитель становится соблазненным.
 Он скользнул ко мне.
 — Я считал, что такие новости надо сообщать лицом к лицу.
 Он остановился так близко ко мне, что круглый подол моей рубашки касался его бедер. Жан-Клод чуть шевельнул корпусом, и атласный край одежды ласково погладил мне ноги. Почти любой мужчина такое движение мог бы сделать только руками. Конечно, у Жан-Клода за плечами было четыреста лет тренировок.
 — Почему это лицом к лицу? — спросила я с небольшим придыханием.
 — Ты знаешь, — улыбнулся он.
 — Я хочу от тебя услышать.
 Красивое лицо Жан-Клода превратилось в ничего не выражающую, тщательно сделанную маску, и лишь глаза светились, как манящие огоньки.
 — Я не мог, чтобы ты уехала, не коснувшись меня в последний раз. Перед твоим отъездом хотел бы станцевать грешный танец.
 Я рассмеялась, но напряженно, нервно. Во рту вдруг пересохло. Мне пришлось заставить себя не смотреть на его грудь. «Грешный танец» — это был его излюбленный эвфемизм для секса. Я хотела до него дотронуться, но тогда не знаю, где я смогла бы остановиться. Ричард попал в беду. Однажды я предала его ради Жан-Клода; второй раз я этого не сделаю.
 — Мне надо собираться, — сказала я, резко повернулась и пошла в комнату.
 Он последовал за мной.
 Я положила пистолет возле телефона, достала из ящика носки и стала забрасывать их в чемодан, пытаясь не обращать внимания на Жан-Клода. Это было не так легко, как можно подумать. Он лег на кровать рядом с чемоданом, опершись на локоть, длинные ноги вытянулись вдоль всей кровати. На фоне моих белых простынь он казался до ужаса чересчур одетым. Я ходила по комнате, а он следил за мной — одними глазами. Как кот: внимательный и полностью расслабленный.
 Я зашла в ванную взять туалетные принадлежности. Все мелочи лежали у меня в мужской сумке для бритвенного набора — последнее время мне часто приходилось выезжать из города.
 Когда я вернулась, Жан-Клод лежал на спине, длинные черные волосы разлились по моей подушке, как темный сон. Он протянул ко мне руку:
 — Иди ко мне, ma petite.
 Я замотала головой:
 — Это меня отвлечет. Мне надо собраться и одеться. Ни на что другого времени нет.
 Он передвинулся ко мне скользящим движением, будто у него были мускулы в таких местах, где им быть не полагается.
 — Неужто я так непривлекателен, ma petite? Или тебя так отвлекает тревога за Ричарда?
 — Ты отлично знаешь, насколько ты для меня привлекателен. А за Ричарда я действительно тревожусь.
 Он соскользнул с кровати, следуя за мной по пятам. Двигался он грациозно и плавно. Я моталась туда-сюда, но он не отставал, точно приспособив свои плавные шаги к моим торопливым. Как будто за мной ходит очень медленный хищник, никуда не спешащий, но знающий, что тебе от него деться некуда.
 Чуть не налетев на него во второй раз, я наконец не выдержала:
 — Слушай, перестань за мной ходить! Ты меня нервируешь.
 На самом деле от такой его близости у меня кожа дергалась.
 Он сел на край кровати и вздохнул:
 — Я не хочу, чтобы ты ехала.
 Я как стояла, так и застыла. Обернулась и уставилась на него:
 — Это еще почему?
 — Много веков я мечтал набрать столько силы, чтобы достичь безопасности. Столько силы, чтобы спокойно владеть своей землей и наконец-то пожить в мире хоть немного. И теперь я боюсь именно того, кто может осуществить эти мои мечты.
 — О чем ты?
 Я стояла перед ним с полной охапкой блузок и вешалок.
 — О Ричарде. Я боюсь Ричарда.
 Такое выражение я очень редко видала в его глазах. Это была неуверенность в себе. Совершенно нормальное человеческое выражение. И совершенно неуместное на лице этого элегантного мужчины в шикарной рубашке.
 — С чего тебе его бояться?
 — Если ты любишь Ричарда больше, чем меня, то ты можешь бросить меня ради него.
 — Если ты заметил, Ричард сейчас меня ненавидит. Он больше с тобой разговаривает, чем со мной.
 — Он ненавидит не тебя, ma petite, ему ненавистно, что ты со мной. Между этими двумя видами ненависти разница огромная. — Жан-Клод глядел на меня почти печально.
 Я вздохнула:
 — Ты ревнуешь к Ричарду?
 Он опустил глаза к своим дорогим сапогам.
 — Дурак я был бы, если бы не ревновал.
 Я перебросила блузки через руку и дотронулась до лица Жан-Клода. Повернула его к себе.
 — Ты не забыл, что я сплю с тобой, а не с Ричардом?
 — Вот я здесь, ma petite, одетый, как в твоей мечте, и ты даже не захотела меня поцеловать.
 Эта реакция меня удивила. А я-то думала, что уже хорошо его знаю.
 — Ты обиделся, что я не поцеловала тебя при встрече?
 — Наверное, — тихо ответил он.
 Я покачала головой и бросила блузки куда-то в сторону чемодана. Потом ткнулась коленями в его ноги, чтобы он их развел и дал мне прижаться к нему всем телом. Положила руки ему на плечи. Прозрачная ткань была на ощупь куда грубее, чем казалась.
 — Как может комплексовать столь великолепное создание, как ты?
 Он обвил меня руками за талию, прижав к себе. Кожа его высоких сапог была на ощупь мягче, чем на вид. Из плена его рук и ног мне трудно было бы вырваться, но я добровольно пошла в этот плен, так что волноваться не о чем.
 — Знаешь, что мне на самом деле хотелось бы сделать? Упасть на колени и лизнуть эту роскошную рубашку. Мне интересно, сколько тебя могла бы я засосать сквозь ткань.
 Он засмеялся тихим и низким голосом. От этого смеха у меня по всему телу пошли мурашки, напряглись соски и другие места тоже. Его смех был ощутим, назойлив. Он умел голосом делать такое, чего другие мужчины не могут и руками. И все же он боялся, что я брошу его ради Ричарда.
 Он опустил лицо между моих грудей, потерся щеками, гладя меня атласом рубашки, и у меня участилось дыхание.
 Я вздохнула и склонилась к нему.
 — Я не собираюсь бросать тебя ради Ричарда. Но он в беде, а это важнее секса.
 Жан-Клод поднял ко мне лицо — наши руки так переплелись, что он едва мог шевельнуться.
 — Поцелуй меня, ma petite, я не прошу большего. Только поцелуй, чтобы я знал, что ты меня любишь.
 Я приложила губы к его лбу.
 — Я думала, что ты больше уверен в себе.
 — Так и есть, — ответил он. — С кем угодно, но не с тобой.
 Я отодвинулась, чтобы видеть его лицо.
 — Вообще-то любовь должна придавать уверенности, а не отнимать.
 — Должна, — согласился он. — Но Ричарда ты тоже любишь. Ты пытаешься не любить его, а он пытается не любить тебя. Но любовь не так-то легко убить — и породить тоже.
 Я нагнулась к нему. Первый поцелуй был просто касанием губ — ощущением его атласной кожи. Второй был посильнее. Я чуть прикусила его верхнюю губу, и он еле слышно застонал. Жан-Клод тоже поцеловал меня, нежно взяв в руки мое лицо. Он целовал меня, будто пил до дна, пытаясь слизнуть последние капли из бутылки дорогого вина, нежно, страстно, голодно. Я прижалась к нему, водя руками по его телу, будто и они испытывали голод по прикосновению.
 Острые его клыки кольнули мне губы и язык. Острая, резкая боль — и медный вкус крови. Жан-Клод издал тихий нечленораздельный звук и навалился на меня. Вдруг мы оказались на кровати, он сверху. Глаза его превратились в синее пламя, зрачки исчезли в наплыве желания.
 Он попытался отогнуть мне голову в сторону, ткнуться в шею. Я повернулась к нему лицом, не давая этого сделать.
 — Без крови, Жан-Клод.
 Он обмяк, ткнулся лицом в смятые простыни.
 — Прошу тебя, ma petite!
 Я толкнула его в плечо:
 — Слезь.
 Он перекатился на спину, стараясь не смотреть на меня.
 — Я могу входить любой своей частью в любые твои отверстия, но в последней капле себя ты отказываешь мне.
 Я осторожно встала, не уверенная, что колени у меня не подкосятся.
 — Я не еда.
 — Это куда больше, чем еда, ma petite. Если бы ты только позволила мне показать тебе, насколько больше.
 Я сгребла охапку блузок и стала снимать их с вешалок и складывать в чемодан.
 — Без крови. Таково правило.
 Он перевернулся набок:
 — Я тебе предложил всего себя, ma petite, а ты себя от меня прячешь. Как же мне не ревновать к Ричарду?
 — С тобой я сплю, а с ним даже не встречаюсь.
 — Ты моя, но ты и не моя. Не до конца.
 — Я не собачка, Жан-Клод. Я не должна кому-то принадлежать.
 — Если бы нашла способ полюбить зверя в Ричарде, ты бы не стала прятаться от него. Ему бы ты себя отдала.
 Я сложила последнюю блузку.
 — Черт возьми, Жан-Клод, это просто глупо. Я выбрала тебя, так? Дело сделано. Отчего же ты так беспокоишься?
 — Оттого, что как только он попал в беду, ты бросаешь все и летишь к нему.
 — Для тебя я бы сделала то же самое.
 — Вот именно, — сказал он. — Я не сомневаюсь, что по-своему ты меня любишь, но его ты тоже любишь.
 Я застегнула чемодан:
 — Все, спорить не о чем. Я с тобой сплю. Но давать тебе кровь для твоего успокоения я не собираюсь.
 Зазвонил телефон. Изысканный голос Ашера, так похожий на голос Жан-Клода.
 — Здравствуй, Анита. Как ты себя чувствуешь в эту прекрасную летнюю ночь?
 — Спасибо, Ашер, хорошо. В чем дело?
 — Могу ли я поговорить с Жан-Клодом?
 Я хотела было возразить, но Жан-Клод уже протянул руку. Я отдала трубку.
 Жан-Клод заговорил по-французски — обычно они с Ашером общались именно так. Меня радовало, что ему есть с кем поговорить на родном языке, но сама я слишком плохо этот язык знала, чтобы уследить за разговором. И я сильно подозревала, что иногда вампиры говорили при мне по-французски, как взрослые при ребенке, чтобы он не понял. С их стороны это было грубо и пренебрежительно, но все же, будучи вампирами с возрастом не в одну сотню лет, они не всегда могли с собой справиться.
 Жан-Клод перешел на английский, обращаясь уже прямо ко мне.
 — Колин отказался допустить тебя на свою территорию. Отказался допустить кого-либо, кто связан со мной.
 — Он имеет на это право? — спросила я.
 — Oui, — кивнул Жан-Клод.
 — Я туда поеду помогать Ричарду. Организуй разрешение, Жан-Клод, или я поеду туда без разрешения.
 — Даже если это будет война? — спросил он.
 — А, черт! — произнесла я в сердцах. — Слушай, позвони этому сукину сыну, и я сама с ним поговорю.
 Жан-Клод приподнял брови, но кивнул. Закончив разговор с Ашером, он набрал номер.
 — Колин, это Жан-Клод. Да, Ашер мне сообщил твое решение. Мой слуга-человек, Анита Блейк, желает с тобой говорить. — Он секунду послушал. — Нет, я не знаю, что она желает тебе сказать.
 Он протянул мне трубку и откинулся на спинку кровати, как зритель на спектакле.
 — Здравствуйте. Это Колин?
 — Он самый.
 У Колина был среднеамериканский акцент, и потому он по голосу был менее экзотичен, чем большинство вампиров.
 — Меня зовут Анита Блейк.
 — Я знаю, кто ты, — сказал он. — Ты — Истребительница.
 — Да, но я не собираюсь выполнять ликвидацию. Мой друг попал в беду, и я просто хочу ему помочь.
 — Он ваш третий. Если ты приедешь, то на моей территории окажется два члена вашего триумвирата. Вы слишком сильны, чтобы я разрешил вам здесь находиться.
 — Ашер говорит, что ты вообще отказался допустить кого-либо из наших. Это правда?
 — Да.
 — Бога ради, почему?
 — Даже члены Совета, правители вампиров, боятся Жан-Клода. Вас на моей земле не будет.
 — Послушай, Колин, я не собираюсь подрывать твою власть. Мне не нужны твои земли. Я ничего вообще против тебя не планирую. Ты — мастер вампиров и можешь услышать, что я говорю правду.
 — Ты говоришь то, что думаешь, но ты слуга. А хозяин — Жан-Клод.
 — Не пойми меня неправильно, Колин, но зачем бы Жан-Клоду были нужны твои земли? Если бы у него и были чингизхановские планы, твои земли от наших за три территории. Если бы он собирался стать завоевателем, то начал бы с соседей.
 — Может, здесь есть что-то, чего он хочет, — ответил Колин, и я услышала в его словах страх — редкий случай для мастера вампиров. Обычно они лучше скрывают эмоции.
 — Колин, я клянусь тебе любой клятвой, что нам от тебя ничего не нужно. Мы только хотим приехать и вытащить Ричарда из тюрьмы, о'кей?
 — Нет. Если ты прибудешь без приглашения, это будет означать войну, и я тебя убью.
 — Послушай, Колин, я знаю, что ты боишься... — Я тут же поняла, что этого говорить не надо было.
 — Откуда ты знаешь мои чувства? — Страх увеличился на одно деление, но куда сильнее возросла злость. — Человек-слуга, умеющий чуять страх мастера вампиров! И ты еще спрашиваешь, почему я не хочу, чтобы ты появилась на моей земле?
 — Я твой страх не чую, Колин, а слышу в твоих словах.
 — Ты лжешь!
 У меня стали напрягаться плечи. Меня вообще легко вывести из себя, а этот Колин еще и старался.
 — И как же нам помочь Ричарду, если мы никого не пошлем?
 Я говорила спокойно, но чувствовала, как у меня сжимается горло, и голос стал чуть тише от усилий не заорать.
 — Что случится с вашим третьим — меня не касается. Мое дело — защищать свою землю и свой народ.
 — Если из-за этих затяжек с Ричардом что-нибудь случится, я уж постараюсь, чтобы это стало твоим делом, — сказала я все еще спокойным голосом.
 — Видишь? Уже начались угрозы.
 Напряжение в плечах захватило шею и вылилось у меня изо рта.
 — Слушай, ты, мелкое ничтожество, я все равно приеду. Я не допущу, чтобы Ричард пострадал из-за твоей паранойи!
 — Значит, мы тебя убьем.
 — Вот что, Колин: не становись у меня на дороге, и я не буду становиться на твоей. Полезешь — я тебя уничтожу. Это ясно? Война будет, только если ты ее начнешь. Но если ты начнешь, Богом тебе клянусь: я ее закончу.
 Жан-Клод отчаянными жестами просил трубку. Несколько секунд он пытался у меня ее отнять, пока я обзывала Колина грязным старым политиканом и словами еще похуже.
 Жан-Клод извинился в пустую гудящую трубку, потом повесил ее и поглядел на меня. Очень красноречиво поглядел.
 — Я бы мог сказать, что у меня нет слов или что я не верю, будто ты такое сделала, но я верю. Вопрос лишь в том, понимаешь ли ты, что сделала?
 — Я еду выручать Ричарда. Могу обойти Колина, а могу переступить через него. Выбирать ему.
 Жан-Клод вздохнул.
 — Он вполне вправе счесть это началом войны. Но Колин очень осторожен, так что он сделает одно из двух: либо подождет, не предпримешь ли ты что-либо враждебное, либо попытается убить тебя, как только ты ступишь на его землю.
 Я покачала головой:
 — А как я должна была поступить?
 — Теперь это не важно. Что сделано, то сделано, но меняется организация экспедиции. Все равно ты можешь взять мой самолет, но будешь не одна.
 — Ты поедешь? — спросила я.
 — Нет. Если я поеду с тобой, Колин будет уверен, что мы приехали по его душу. Я останусь, но у тебя будет свита телохранителей.
 — Стоп, минутку...
 Он поднял руку:
 — Нет, ma petite. Ты была слишком безрассудна. Вспомни, если ты погибнешь, мы с Ричардом тоже можем умереть. Связь, объединяющая нас в триумвират, дает силу, но у этой силы есть своя цена. Ты рискуешь не только своей жизнью.
 Это заставило меня замолчать.
 — Мне это не пришло в голову.
 — Тебе нужна свита, достойная моего слуги-человека, и свита достаточно сильная, чтобы драться с ребятами Колина, если до этого дойдет.
 — Ты кого имеешь в виду? — спросила я с внезапным подозрением.
 — Предоставь мне выбирать.
 — Не собираюсь.
 Он встал, и его злость пронеслась по комнате обжигающим ветром.
 — Ты подвергла риску себя, меня и Ричарда. Поставила в опасность все наши надежды — из-за своей вспыльчивости.
 — Жан-Клод, все равно все кончилось бы ультиматумом. Я знаю вампиров. Вы бы спорили и торговались еще пару дней, и все равно пришли бы к этому.
 — Ты так уверена?
 — Именно. Я слышала страх в голосе Колина. Он тебя боится до судорог. И никогда не позволил бы тебе появиться у него.
 — Он боится не только меня, ma petite. Ты — Истребительница. Молодым вампирам говорят, что, если будут плохо себя вести, ты придешь и пронзишь их прямо в гробу.
 — Ты преувеличиваешь.
 Он покачал головой.
 — Нет, ma petite, ты действительно жупел рода вампиров.
 — Если я увижу Колина, постараюсь не пугать его больше, чем он уже напуган.
 — Так или иначе, ma petite, тебе придется с ним увидеться. Либо он организует встречу, где убедится, что ты не замышляешь ему вреда, либо будет присутствовать, когда они нападут.
 — Мы должны вытащить Ричарда до полнолуния. Оно через пять дней. У нас нет времени медлить.
 — Ты кого хочешь убедить, ma petite, меня или себя?
 Я позволила себе сорваться. Это было глупо и непростительно. Я вообще горазда срываться, но обычно лучше владею собой.
 — Я очень сожалею.
 Жан-Клод фыркнул — совершенно не элегантно.
 — Вот теперь она сожалеет. — Он набрал номер. — Велю Ашеру и его команде паковать вещи.
 — Ашер? — вскинулась я. — Он со мной не полетит!
 — Полетит.
 Я раскрыла рот для возражений, но Жан-Клод поднял длинный бледный палец.
 — Я знаю Колина и его вампиров. Тебе нужна свита, которая произведет впечатление, но не слишком напугает, и при этом они на крайний случай должны уметь защитить тебя и себя. Кто поедет и кто останется, буду выбирать я.
 — Это нечестно.
 — Для честности нет времени, ma petite. Твой драгоценный Ричард сидит за решеткой, а полнолуние приближается. — Жан-Клод уронил руку себе на колени. — Если ты хочешь взять с собой кого-нибудь из своих леопардов, это приветствуется. Ашеру и Дамиану нужна будет еда. Охотиться на территории Колина они не могут — это будет воспринято как враждебный акт.
 — Ты хочешь, чтобы эти леопардолюди вызвались добровольными донорами, ходячим провиантом?
 — Я и нескольких вервольфов с ними пошлю.
 — Я — лупа стаи, а не только Нимир-ра леопардов. Командовать волками через мою голову нельзя.
 Лупой вервольфов сделал меня Ричард, когда мы еще встречались. Лупа — это всего лишь название для подруги вожака, хотя обычно она тоже вервольф, а не человек. А леопарды перешли ко мне за отсутствием других наследников. Я убила их последнего предводителя, и оказалось, что после этого кто угодно мог о них вытирать ноги. Это была в каком-то смысле моя вина, и потому я взяла их под свою защиту. Защита эта, поскольку я сама не оборотень, состояла только в угрозе — в угрозе, что я убью любого, кто их тронет. Очевидно, монстры в городе мне поверили — поскольку оставили леопардов в покое. Не жалей на монстров серебряных пуль, и заработаешь себе репутацию.
 Жан-Клод поднес трубку к уху.
 — Скоро вообще нельзя будет обидеть ни одного монстра в Сент-Луисе, чтобы не пришлось давать ответ тебе, ma petite.
 Не знай я его лучше, я бы решила, что Жан-Клод на меня сердится.
 Что ж, сегодня я могла его понять.




 Глава 3


 Личный самолет Жан-Клода походил на яйцо с плавниками. Ладно, он был подлиннее яйца и с острыми концами, но все равно так же хрупок. Я вам не говорила, что у меня небольшая фобия полетов?
 Я сидела в шарнирном кресле — с полным поворотом, с откидной спинкой — очень прямо, пристегнувшись ремнем, вцепившись ногтями в мягкие подлокотники, нарочно отвернув кресло от иллюминатора. Все равно эти окна были натыканы в каждой стенке и торчали перед глазами, зато я хотя бы не видела пропасти рядом с собой. К несчастью, самолет был настолько узок, что в иллюминаторах напротив мелькало синее небо и пушистые белые облака. Трудно забыть, что ты на высоте в несколько тысяч футов над землей и тебя отделяет от вечности лишь тонкая пленка металла, если мимо окна все плывут и плывут облака.
 Джейсон плюхнулся в соседнее кресло, и я чуть пискнула. Он заржал.
 — Не могу поверить, что ты так боишься летать.
 Он оттолкнулся ногами и медленно закружился в кресле, как ребенок, попавший к папе на работу. Редкие светлые волосы у него чуть не доходили до плеч. Глаза были светло-голубыми, как небо, в котором мы летели. Ростом он был точно с меня, пять футов три дюйма — коротышка, особенно для мужчины, но ему, кажется, на это плевать. Он надел просторную футболку и джинсы, вылинявшие почти добела. На ногах у него были двухсотдолларовые кроссовки, хотя он никогда не бегал — это я точно знала.
 Этим летом ему исполнился двадцать один. Он мне сообщил, что он по зодиаку — Близнецы, и сейчас ему уже по закону можно все. Все — значило для Джейсона многое. Он был вервольфом, но жил у Жан-Клода, служа для вампира утренней закуской или выпивкой на ночь. Кровь оборотня — она покрепче, в ней силы больше. Ее можно выпить меньше, чем человеческой, и чувствовать себя намного лучше. По крайней мере, я наблюдала подобное.
 Он соскочил с кресла и присел передо мной.
 — Да ладно тебе, Анита. Чего ты дергаешься?
 — Оставь меня в покое, Джейсон. Это фобия, логика здесь ни при чем. Словами ты меня не успокоишь, так что отвали.
 Он вскочил на ноги быстро, как по волшебству.
 — Да это же совершенно безопасно! — И он начал подпрыгивать на полу самолета. — Видишь, он держит.
 — Зейн! — завопила я.
 Зейн оказался рядом со мной. Он был ростом в шесть футов, длинный и тощий, будто кожи еле-еле хватало закрыть кости. Волосы у него были крашеные, ярко-желтые, как неоновая реклама, подбритые с боков и уложенные жесткими торчащими прядями сверху с помощью геля. Вырядился он в черные виниловые штаны, обтягивающие, как вторая кожа, и такую же жилетку надел на голое тело. Завершали наряд блестящие черные ботинки.
 — Звала? — спросил он таким низким голосом, что ушам было больно.
 Если оборотень слишком много времени проводит в животной форме, некоторые изменения становятся постоянными. Рычащий голос Зейна и излишне острые клыки в человеческом рту говорили, что он слишком долго пробыл в образе леопарда. Голос еще мог бы сойти за человеческий, но клыки — клыки выдавали правду.
 — Убери от меня Джейсона, будь добр, — произнесла я сквозь сжатые зубы.
 Зейн грозно посмотрел на коротышку.
 Джейсон не отступил.
 Зейн сделал два шага, разделявшие их. Они стояли грудь в грудь, твердо глядя друг на друга. Резкий порыв энергии в воздухе, от которого мурашки поползли по коже, ясно давал понять, что это не просто себе люди.
 Черт, мне только не хватало драку спровоцировать.
 Зейн наклонился к противнику, и низкое рычание послышалось из-за его сжатых губ.
 — Мальчики, без драки! — предупредила я.
 Зейн влепил Джейсону в губы сочный и мокрый поцелуй.
 Джейсон со смехом отдернулся:
 — Ах ты, сука бисексуальная!
 — Скажите, пожалуйста, котелок обзывает чайник чумазым, — ответил Зейн.
 Джейсон осклабился и отвалил, хотя отваливать было особо некуда. Клаустрофобия у меня тоже есть — небольшая. Заработала ее при одном случае во время подводного плавания, и она усилилась, когда я оказалась в одном гробу с вампиром, который мне не нравился. Выбраться я выбралась, но мне все меньше и меньше нравится замкнутое пространство.
 Зейн уселся в кресло рядом со мной. Черная кожаная жилетка отстала на груди, открыв серебряное кольцо в соске.
 Зейн потрепал меня по колену, и я не возразила. Он всегда всех трогал, ничего личного здесь не было. Многие оборотни особо чувствительны к прикосновениям, будто они действительно животные, а не люди, но Зейн превратил случайное прикосновение в вид искусства. В конце концов я поняла, что он трогает других в качестве маскировочного поведения. Он хотел изображать из себя хищника-доминанта, хотя на самом деле им не был. Он и сам это знал, натягивая на себя маску вызывающей самоуверенности, и очень нервничал, когда ему надо было действовать одному, без поддержки в буквальном смысле слова. И потому я позволяла ему себя трогать, хотя на любого другого уже спустила бы собак.
 — Скоро пойдем на посадку, — сказал он.
 Руку он убрал — Зейн понимал правила этой игры. Я ему разрешала прикосновения, но не долгие и страстные поглаживания. Меня можно было трогать как четки, которые вертят в руках, но не как подружку.
 — Знаю, — ответила я.
 Он улыбнулся:
 — Но не веришь.
 — Скажем так: меня отпустит, когда мы действительно сядем.
 К нам подошла Черри — высокая и стройная, натуральная блондинка, стриженная очень коротко, волосы еле обрамляли волевое треугольное лицо. Тени у глаз у нее были серыми, а сами глаза подведены густо черным. И помада тоже черная. Косметика не тех цветов, что выбрала бы для нее я, но зато подходила к одежде. Черные чулки в сеточку, виниловая мини-юбка, черные шикарные ботинки и черный кружевной лифчик под сеткой блузки. Лифчик она надела ради меня.
 Сама по себе она, когда не дежурила медсестрой, предпочитала ходить без него. Сестрой она работала, пока не узнали, что она — леопард-оборотень, а тогда она попала под сокращение. Может, там и было сокращение, а может, и нет. Дискриминация по болезни запрещена, но никто не хочет, чтобы больных лечили оборотни любого вида. Считается, что ликантроп не может справиться с собой при виде свежей крови. Действительно, с оборотнем-новичком может такое случиться, но Черри новенькой не была. Она была хорошей медсестрой, а теперь никогда уже ею не будет. Она по этому поводу переживала, и потому превратила себя в шлюху-невесту с «Планеты X», будто хотела даже в человеческой форме дать всем понять: она не такая, как все. Другая. Непохожая. Но беда в том, что она стала выглядеть как тысячи других девчонок около двадцати лет — они же тоже хотят быть непохожими и выделяться.
 — И что будет, когда мы сядем? — спросила она мурлыкающим контральто.
 Я раньше думала, что этот голос тоже результат слишком долгого ношения меха, как зубы Зейна, но нет — этот чудесный, чувственный, глубокий голос у нее от природы. У Черри хорошо получился бы секс по телефону. Сейчас она сидела у наших ног, скрестив лодыжки и отставив колени. Короткая юбка открыла края чулок до бедер, но все же кое-как скрывала остальное. Я только надеялась, что Черри все же надела белье под юбку. Я бы никогда не смогла в такой короткой юбке не сверкнуть бельем.
 — Я свяжусь с братом Ричарда и поеду в тюрьму, — ответила я.
 — А нам что делать? — спросил Зейн.
 — Жан-Клод сказал, что договорился насчет номеров в отеле, так что вы туда и поедете, ребята.
 Они переглянулись. Не просто переглянулись.
 — В чем дело? — спросила я.
 — Один из нас должен будет поехать с тобой, — сказал Зейн.
 — Нет, я собираюсь туда пройти, размахивая лицензией истребителя. И лучше мне идти одной.
 — А если Принц города поставит своих ребят там, чтобы они тебя ждали? — спросил Зейн. — Он же знает, что ты сегодня пойдешь в полицию.
 — Вполне может быть засада, — кивнула Черри.
 В общем, разумные слова, но...
 — Ребята, ничего личного, но у вас вид, как у гостей со свадьбы садиста с мазохистом. Копы не любят тех, кто выглядит вроде... — Я не знала, как сказать, чтобы это не было оскорбительно. Полицейские — народ кондовый, их экзотикой не удивишь; они ее видели во всяком виде и умеют с ней расквитаться. Почти все ребята с экзотическими вкусами, что им попадаются, — из плохих парней. Постепенно полисмен уже автоматически начинает так считать. Это экономит время.
 И если я войду в полицейский участок в сопровождении типовых панка и панкухи, у копов сработает внутренний сигнал тревоги. Они сразу поймут, что я не та, за кого себя выдаю, и это усложнит дело. А нам надо упрощать, а не усложнять.
 Я оделась в рабочую одежду истребителя вампиров. Новые черные джинсы, не вареные, алая рубашка с короткими рукавами, черный костюмный пиджак, черные кроссовки и черный пояс, чтобы было что продеть в петли наплечной кобуры. Под левой рукой ощущалась знакомая твердость браунинга. Со мной были и три серебряных ножа в ножнах на обоих запястьях. В ножнах на спине торчала рукоятка клинка, и ее должны были скрывать волосы, а они у меня достаточно густые и темные. Этот клинок был вроде небольшого меча. В дело я его пускала только раз — воткнула в сердце леопарду-оборотню. Тогда острие вылезло у него из спины. Еще на мне под блузкой был серебряный крест, и я таким образом оказалась снаряжена на медведя-оборотня или вообще на что угодно. На всякий случай обойму патронов с обычными пулями я сунула в сумку — вдруг попадется кто-нибудь из сорвавшихся с нарезки фей. Серебро на них не действует.
 — И я с тобой.
 Натэниел протиснулся из-за спины Черри между моими ногами и стенкой самолета. Широкое плечо солидным весом уперлось мне в бедро. Действительно, ему никак было там не усесться, не касаясь меня. Он всегда старался до меня дотронуться и при этом так, чтобы для этого был повод — как сейчас, например.
 — Вряд ли, Натэниел.
 Он притянул колени к груди, обхватил их руками:
 — А почему?
 Одет он был нормально — в джинсы, футболка заправлена, но все остальное... Темно-рыжие волосы, завязанные свободно в хвост, спадали до колен шелковой волной. Его глаза были бледно-сиреневыми, как пасхальное яичко. Даже постригись он, глаза все равно бы привлекали ненужное внимание. Как мужчина, он был низкорослым, и среди нас — младшим: всего девятнадцать лет. Наверное, его ждет быстрый рост — в один прекрасный день это тело вытянется под стать широким плечам — вполне мужским.
 Натэниел был стриптизером в «Запретном плоде», леопардом-оборотнем и одно время занимался еще и древнейшей профессией. Этому я положила конец. Если уж тебе приходится быть королевой леопардов, можно заодно и править. И первое, что я решила, — леопарды больше не будут шлюхами. Габриэль, их прежний альфа, сводничал и сдавал их напрокат. Оборотни могут пережить такие повреждения, которые убьют нормального человека на месте, и Габриэль нашел способ извлекать из этого выгоду. Он сдавал своих котят для садомазохизма. Люди, которые любят причинять боль, за Натэниела платили кучу денег. Впервые я его увидела в больнице, после того, как клиента занесло и Натэниел чуть не погиб. Следует признать, что это произошло уже после гибели Габриэля. Леопарды пытались сохранить список клиентов, а защищать их от этих клиентов было некому.
 Зейн пытался заменить Габриэля на посту сутенера и крутого мэна, но на это у него пороху не хватило. Натэниел чуть не погиб, а Зейн ничего не смог сделать, чтобы его спасти.
 Натэниел, который мог поднять в жиме рояль, был по духу жертвой. Он любил боль и любил, когда им командуют. Ему нужен был хозяин, и он отчаянно пытался уговорить меня на эту работу. До чего-то 34 мы могли бы договориться, но для Натэниела роль хозяина или хозяйки сводилась также к сексу, а к этому я не была готова.
 — Я пойду, — сказал Джейсон. Он сел рядом с Черри, положил ей голову на плечо, тыкаясь носом. Черри отодвинулась, прижавшись к Натэниелу. Это тоже не был секс — просто оборотни стараются держаться поближе к зверям своего вида. Тискаться с другим видом считается несколько дурным тоном, но Джейсону на это наплевать. Черри — женщина, а он пристает ко всем объектам женского пола. Ничего личного, просто привычка.
 Сейчас Джейсон втиснулся между Черри и Натэниелом.
 — У меня в чемодане есть костюм — нормальный, приличный синий костюм. И даже галстук готов нацепить.
 Черри зарычала на него. Очень не вязалось это басовое рычание с ее хорошеньким личиком. Я вообще не из тех женщин, которые рвутся перевоспитывать других женщин, мне все равно, как они одеваются или красятся. Но удержаться и не намекнуть Черри мне трудно. Уж если она такая симпатичная в этом макияже невесты Франкенштейна, то в гриме под тон кожи она будет просто сногсшибательной.
 Я улыбнулась:
 — Спасибо, Джейсон. А сейчас дай Черри хотя бы свободно подышать.
 Он прижался еще сильнее:
 — А Зейн меня поцеловал, чтобы я отодвинулся.
 — Отодвинься, а то я тебе нос откушу. — Черри чуть сверкнула клыками в полуоскале-полуулыбке.
 — Думаю, она не шутит, — заметила я.
 Джейсон засмеялся, встал легким молниеносным движением, свойственным всем оборотням, и отступил за мое кресло, облокотившись на его спинку.
 — Я спрячусь у тебя за спиной, пока опасность не минует.
 — Убери только лапы с моего сиденья.
 Руки он убрал, но остался стоять у меня за спиной.
 — Жан-Клод решил, что при разговоре с полицией некоторых из нас ты можешь взять с собой. Не можем же мы все выглядеть, как студенты колледжа и порнозвезды.
 Насчет порнозвезд, к сожалению, было верно и касалось всех трех леопардов. Габриэль додумался снимать своих подопечных в порнофильмах. И сам тоже подвизался в главных ролях. Никогда он не просил своих котят делать то, чего не хотел бы — даже не рвался бы — делать сам. Будучи психом, он старался, чтобы его леопарды были психами не меньше его.
 Натэниел подарил мне коробку с тремя своими фильмами. Он предложил посмотреть их вместе, но я вежливо отказалась. Сохранила я эти ленты просто потому, что не знала, куда их девать. Ведь это был подарок, а меня воспитали так, чтобы я не вела себя грубо. Они у меня лежали в ящике с видеокассетами диснеевских фильмов. Нет, в одиночку я их тоже не смотрела.
 От сопротивления воздуха самолет задрожал. Воздушная яма, ничего больше.
 — Ты действительно побледнела, — заметила Черри.
 — Ага.
 Джейсон поцеловал меня в макушку.
 — А знаешь, ты очень симпатичная, когда боишься.
 Я медленно повернулась в кресле и уставилась на него долгим взглядом. Хотелось бы сказать «пока улыбка не сползла с его лица», но на это времени не хватило бы. Джейсон продолжал бы лыбиться и на пути в ад.
 — Не трогай меня.
 Улыбка стала еще шире, глаза блеснули.
 — Кто, я?
 Тяжело вздохнув, я отвернулась. Очень долгая намечалась пара дней.




 Глава 4


 Летное поле «Портеби» очень мало, наверное, поэтому его и назвали летным полем, а не аэропортом. Там всего две маленькие полосы и группа зданий — если три предмета можно назвать группой. Но оно было чистым и очень аккуратным, и смотрелось как 36 на открытке.
 Поле находилось посреди широкой зеленой долины, окруженной с трех сторон пологими склонами гор Смоки. С четвертой стороны, за домами, лежала остальная часть долины. Она резко уходила вниз, напоминая, что эта долина все-таки в горах. Раскинувшийся под нами город Майертон штата Теннеси сверкал, будто облака почистили алмазной крошкой. На ум приходили слова «чистейший», «хрустальный».
 Это и было основной причиной, почему здесь жили остатки диких малых троллей гор Смоки. Ричард писал магистерскую работу по биологии и уже четвертое лето подряд проводил здесь, изучая троллей. Поскольку остальное время он учительствовал на полную ставку, работа продвигалась не слишком быстро.
 Я глубоко вдохнула чистый-чистый воздух. Теперь мне стало понятно, почему Ричард предпочитал проводить лето в этих местах. Здесь именно та природа, которая ему нравится. Он вообще любил быть под открытым небом — лазить по скалам, бродить, рыбачить, плыть по рекам, наблюдать за птицами — таковы были его представления об удовольствии. Да, и еще — исследовать пещеры. Хотя тут уж не скажешь, что ты под открытым небом.
 Когда я назвала Ричарда бойскаутом, я имела в виду не только моральный облик.
 К нам направился какой-то человек. Одетый в комбинезон с пятнами нефти на коленях, он был совершенно круглым в талии. Из-под шапочки с козырьком пробивались седые волосы. Очки в квадратной черной оправе. Человек на ходу вытирал ветошью замасленные руки, на его лице было выражение вежливого любопытства. Он поглядел на меня, потом на ребят, которые вылезали из самолета один за другим. Потом на два гроба, выгруженных из грузового отсека. В одном был Ашер, в другом — Дамиан.
 Из этих двоих Ашер, будучи на несколько сот лет моложе, тем не менее отличался большей силой. Дамиан при жизни был викингом — я не имею в виду футбольную команду. Он был записным разбойником-мародером с мечом. Однажды он совершил налет не на тот замок, и его поймала она. Имени ее я никогда не слыхала. Она была мастером вампиров и правительницей своих земель — эквивалент Принца города в местах, где никаких городов нет. Поймав Дамиана в ту летнюю ночь тысячу лет назад, она оставила его при себе. Тысяча лет, а умозрительно я ощущала, что он не сильнее любого вампира, вдвое его моложе. Я даже ошиблась на несколько сот лет в определении его возраста, потому что не могла взять в толк, как можно существовать столько лет и не набрать силы, не стать страшнее. Дамиан был опасен, но не на тысячу лет. И никогда ему уже не достичь большего. Всю вечность — только на третьих-четвертых ролях. Жан-Клод выговорил Дамиану свободу, когда стал Принцем города, выкупил его. Не знаю, сколько это Жан-Клоду стоило, но это было недешево. Она не хотела отдавать своего излюбленного мальчика для битья.
 Подошедший сказал:
 — Я бы пожал вам руку, да у меня руки в масле. Человек мистера Найли ждет вас в доме.
 — Мистера Найли? — нахмурилась я.
 Он тоже нахмурился:
 — А разве вы не люди мистера Найли? Майло говорил, что вы сегодня приедете.
 Он оглянулся, и из дома вышел высокий мужчина. Кожа у него была цвета кофе с двойными сливками. Волосы подстрижены клином, изящное лепное лицо осталось без украшений. Костюм на нем стоил дороже хорошего автомобиля. Он посмотрел на меня, и даже на расстоянии я ощутила мертвый вес его глаз. Только таблички «Бык» не хватало на лбу.
 — Нет, мы не люди мистера Найли.
 Его ошибка заставила меня заинтересоваться, кто же такой этот мистер Найли.
 — Все в порядке, этих людей я и жду, Эд, — прозвучал голос сзади. Это был Джемиль, один из силовиков Ричарда. Силовики назывались Сколль и Гати — по имени волков, которые в норвежской мифологии гоняются за Солнцем и Луной. Когда догонят, тогда и наступит конец мира. Это кое-что говорит об обществе вервольфов — назвать помощников вожака по именам созданий, которые должны принести конец всему. Джемиль в стае Ричарда выступал в роли Сколля, то есть главного силовика. Он был высок и строен, под стать танцору: мускулистый и плечистый, как гладкая и грациозная машина из плоти. Одет он был в мужскую майку и свободные белые штаны с очень острыми манжетами. Черные подтяжки украшали его торс и гармонировали с начищенными до блеска ботинками. Белый полотняный пиджак наброшен на одно плечо. Темная кожа блестела на светлом фоне одежды. Волосы почти до пояса висели тугими косичками с бусинами. В последний раз, когда я его видела, бусы были разноцветными.
 Эд покосился на Джемиля.
 — Как скажешь, — произнес он и ушел обратно в здание, оставив нас разбираться друг с другом.
 — Я не знала, что ты здесь, Джемиль.
 — Я телохранитель Ричарда. Где же мне еще быть?
 Он был прав.
 — А где ты был в ту ночь, когда его тело якобы напало на эту женщину?
 — Ее зовут Бетти Шаффер.
 — Ты с ней говорил?
 Он вытаращил глаза:
 — Она же завопила об изнасиловании, когда имела дело с нормальным белым парнем! Нет, я с ней не говорил.
 — Мог бы попытаться слиться с фоном.
 — Здесь в радиусе пятидесяти миль два чернокожих, и я один из них, Анита. Фона здесь нет, и я не пытался с ним сливаться.
 В его голосе слышалась скрытая злость, и я подумала, не было ли у Джемиля неприятностей с местными. Вполне возможно. Он же не просто афро-американец — он высокий, красивый и спортивный с виду. Одного этого достаточно, чтобы взбесить местных ревнителей расовой чистоты. Длинные косички и убийственное чувство моды вызывало вопрос, не может ли он сокрушить последний бастион гомофобии белого мужчины. Я знала, что Джемиль интересуется девушками, но готова была ручаться, что не все местные этому верят.
 — Я так понимаю, что второй афро-американец — он, — сказала я, тщательно стараясь не указывать на Майло. Он смотрел на нас с ничего не выражающим, но слишком напряженным лицом. Бык быка видит издалека, и он наверняка интересовался Джемилем, как мы интересовались им. Что может делать профессиональный бык в такой глуши?
 — Да, это он, — кивнул Джемиль.
 — Он тоже не сливается с фоном, — заметила я. — Кто он такой?
 — Зовут его Майло Харт. Работает на человека по имени Фрэнк Найли, прибытие которого ожидается сегодня.
 — Вы с ним посидели и поболтали?
 — Нет, но Эд всегда в курсе всех новостей.
 — А зачем Фрэнку Найли нужен телохранитель?
 — Он богат, — сказал Джемиль, как будто это все объясняло. Может, так оно и было. — Сюда он приезжает ради каких-то земельных спекуляций.
 — Это все тебе рассказал механик Эд?
 Джемиль кивнул:
 — Он любит поговорить, даже со мной.
 — Господи, а я-то считала тебя глуповатым красавчиком.
 Джемиль улыбнулся:
 — Я делаю свою работу, когда Ричард не мешает мне в этом.
 — В каком смысле?
 — А в том, что если бы он не мешал мне надзирать за ним, как положено хорошему Сколлю, не было бы этого обвинения в изнасиловании. Я явился бы свидетелем, и не было бы просто его слово против ее слова.
 — Может быть, мне стоит поговорить с миз Шаффер.
 — Детка, ты мои мысли читаешь.
 — Знаешь, Джемиль, ты единственный, кто зовет меня «деткой». И на то есть причины.
 Он улыбнулся шире:
 — Постараюсь это запомнить.
 — Что случилось с Ричардом, Джемиль?
 — Ты хочешь знать, сделал ли он это?
 Я замотала головой:
 — Нет, я знаю, что он этого не делал.
 — Он с ней крутил, — сказал Джемиль.
 Я посмотрела на него пристально:
 — Как ты сказал?
 — Ричард пытался найти тебе замену.
 — И что?
 — И потому бегал за всем, что шевелится и носит юбки.
 — Только бегал?
 Джемиль перебросил пиджак с плеча на руку и стал его разглаживать, не глядя на меня.
 — Отвечай на вопрос, Джемиль.
 Он посмотрел на меня почти улыбаясь, потом вздохнул.
 — Нет, не только.
 Я должна была спросить.
 — Он спал со всеми подряд?
 Джемиль кивнул.
 Я стояла неподвижно и думала. И Ричард, и я годами жили целомудренно — каждый пришел к этому решению сам. Я этот стиль жизни переменила. И что, я думала, что он будет продолжать хранить чистоту? И мое ли дело, как он живет? Нет, не мое.
 В конце концов я пожала плечами.
 — Он уже не мой парень, Джемиль. И он взрослый мальчик.
 Я снова пожала плечами, сама не очень понимая, как я отношусь к тому, что Ричард спит со всеми подряд. Очень постаралась ничего по этому поводу не чувствовать, потому что мои чувства тут совершенно не важны. У Ричарда своя жизнь, и я в нее не включена — в этом смысле.
 — Я здесь не для того, чтобы контролировать половую жизнь Ричарда.
 Джемиль кивнул почти сам себе.
 — Это хорошо, а то я беспокоился.
 — Ты что, думал, я запсихую и умчусь, оставив Ричарда расхлебывать кашу, которую он сам заварил?
 — Что-то вроде этого.
 — У него был секс с женщиной, которая выдвинула обвинение?
 — Если ты имеешь в виду половое сношение, то нет. Она — человек. А Ричард с людьми не спит. Считает их слишком хрупкими.
 — Мне показалось, ты говорил, что он спал с этой миз Шаффер.
 — Секс у них был, но не это грязное дело.
 Я тоже не девушка и знаю, что есть иные методы, но...
 — А зачем с людьми нужны альтернативы? Почему просто не... не сделать это?
 — Такое дело освобождает нашу звериную энергию. И не хочется, чтобы это произошло с человеческой женщиной, которая не знает, кто ты — чтобы ты перекинулся на ней, внутри нее. — По лицу его пробежала тень и тут же исчезла.
 — Ты вроде как говоришь по собственному опыту, — сказала я.
 Он медленно повернулся снова ко мне, и что-то внезапно пугающее появилось в его лице. Вроде как если поднимешь глаза и увидишь, что между тобой и львом в зоопарке исчезла решетка.
 — Это не твое дело.
 — Извини, ты прав, — кивнула я. — Абсолютно прав. Это слишком личное.
 Но информация интересная. Было время, когда я очень просила Ричарда остаться у меня ночевать. Он сказал нет, потому что это будет нечестно, пока я не увижу его в обличье волка. Надо, чтобы я смогла воспринять весь набор. Это у меня не вышло, когда набор истекал кровью и корчился на мне. Но теперь я подумала, не был ли это тогда страх причинить мне вред. Вполне возможно.
 Я покачала головой. Сейчас это не важно. К делу. Если как следует сосредоточиться, я могу не отвлекаться. Я приехала вытаскивать его из тюрьмы, а не гадать, почему мы расстались.
 — Эй, помогли бы вы нам с багажом! — окликнул Джейсон.
 У него под каждой рукой было по чемодану. Зейн и Черри тащили гроб и были похожи на служителей-похоронщиков. На другом гробе растянулся на спине Натэниел. Рубашку он снял, волосы распустил, руки сложил на животе и закрыл глаза. То ли изображал мертвеца, то ли просто загорал.
 — Ничего себе — «помогли бы»! — Джемиль ткнул ногой в сторону остатков багажа. На поле стояли два чемодана и огромный кофр.
 — Господи, — сказала я, подходя к этой куче. — Мой тут только один чемодан. Кто этот франт, что притащил столько барахла?
 Зейн и Черри осторожно поставили гроб на асфальт.
 — Мой только один чемодан, — сказал Зейн.
 — И моих три, — добавила Черри, почему-то смутившись.
 — А чей кофр?
 — Его прислал Жан-Клод, — сказал Джейсон. — На случай, если у нас будет встреча с местным мастером. Он хотел, чтобы мы не ударили в грязь лицом.
 Я скривилась, глядя на кофр.
 — Только не говорите мне, что я должна буду надевать то, что приготовил мне Жан-Клод!
 Джейсон осклабился.
 Я замотала головой:
 — Даже видеть не хочу.
 — Может, тебе повезет, — сказал Джейсон, — и вместо переговоров тебя попытаются убить.
 — Ты полон оптимизма, — огрызнулась я.
 — Специальность у меня такая.
 Натэниел повернул голову и посмотрел на меня, не снимая с живота сцепленных рук.
 — Я могу поднять гроб, но он громоздкий, нести неудобно. Мне нужна помощь.
 — Это уж точно, — ответила я.
 Он замигал, поднял руку, чтобы прикрыть глаза от солнца. Я встала так, чтобы он мог смотреть на меня, не щурясь. Тогда он улыбнулся.
 — Какого черта ты решил загорать на гробу? — спросила я.
 Улыбка у него чуть увяла, потом совсем исчезла.
 — Сцена в склепе, — сказал он, будто это все объясняло. Может быть, но не мне.
 — Не понимаю.
 Натэниел поднял с гроба только голову и плечи, будто пресс качал. Мышцы живота гладко напряглись.
 — Ты что, не смотрела мои фильмы?
 — Извини, нет.
 Он сел окончательно, привычным жестом обеих рук оглаживая волосы. Стянув волосы серебряной заколкой, он закинул каштановый хвост себе за спину.
 — Я думала, серебряное украшение жжется, когда коснется кожи ликантропа, — сказала я.
 Натэниел встряхнул волосами, устроив серебряную заколку точно у себя на шее.
 — Так и есть.
 — Наверное, небольшая боль заставляет вертеться мир.
 Он лишь глядел на меня своими странными глазами. У него было выражение лица парня, намного старше девятнадцати лет. Морщины на гладком лице не виднелись, но в глазах лежали тени, которые не изгладит ничто. Косметическая хирургия для души — вот в чем он нуждался. Снять невыносимое бремя знания, которое делало его тем, чем он был.
 Джейсон приблизился, хромая, с двумя чемоданами.
 — У него один фильм есть про вампира, который влюбился в невинную девушку.
 — Ты его видел, — сказала я.
 Он кивнул.
 Я покачала головой и взяла один чемодан.
 — У тебя для нас есть машина? — спросила я Джемиля.
 — Фургон.
 — Отлично. Хватай чемодан и покажи, куда идти.
 — Я багажом не занимаюсь.
 — Если все поможем, то загрузим фургон вдвое быстрее. Я хочу увидеть Ричарда как можно скорее поэтому перестань изображать из себя примадонну и помоги.
 Джемиль посмотрел на меня долгим взглядом, будто отсчитывал секунды, потом сказал:
 — Когда Ричард найдет тебе замену на посту лупы, черта с два ты будешь мной помыкать.
 — Отлично, а пока что — давай работай. Кстати, это еще не помыкание. Когда я тобой буду помыкать, ты это поймешь.
 Он низко рассмеялся, накинул пиджак и взял кофр. Такую дуру могли поднять лишь двое сильных мужчин. Он же пошел вперед и даже не оглянулся, оставив мне последний чемодан. Зейн и Черри подняли гроб и пошли за ним. Джейсон заковылял за ними.
 — А я? — спросил Натэниел.
 — Надень рубашку и жди у гроба. Посторожи, чтобы никто Дамиана не тронул.
 — Я знаю женщин, которые готовы были бы заплатить, чтобы я снял рубашку.
 — Жаль, что я не из них.
 — Ага, — согласился он. — Очень жаль.
 И подобрал с земли рубашку. Я оставила его сидеть на гробу посреди бетона, держа рубашку в руках. У него был вид какой-то заброшенный и макабрический. Мне очень жаль было Натэниела. Жизнь ему выпала суровая, но тут уж не моя вина. Я платила за его квартиру, чтобы он не выделывал фокусы для сведения концов с концами. Впрочем, я знала стриптизеров из «Запретного плода», которые вполне поддерживали свое существование на одну зарплату. Наверное, Натэниел не умеет обращаться с деньгами. Кто бы мог подумать?
 Фургон был большой, черный и зловещий, вроде тех, в которых приезжают на место преступления серийные убийцы в телефильмах. И в жизни тоже серийные убийцы, бывает, ездят в фургонах, но предпочитают цвета бледные с ржавыми пятнами.
 Джемиль вел машину, мы с Черри сидели рядом с ним на переднем сиденье, багаж и все остальные — позади. Я думала, Черри попросит меня сесть в середину, потому что я дюймов на пять ниже ее, но она не попросила. Она просто влезла в фургон, села в середину, подобрав длинные ноги выше приборной доски.
 Дорога была отлично вымощена, почти без ухабов, и если затаить дыхание, то два автомобиля могли бы разъехаться, не оцарапав друг другу краску. Деревья обступили дорогу с обеих сторон. Но с одной стороны проглядывал манящий провал, с другой стороны — каменистая земля. Я предпочитала смотреть на землю. Деревья были достаточно густы, чтобы создавать иллюзию безопасности, но потом расступились, как большой зеленый занавес, и вдруг стало видно на много миль. Иллюзия исчезла, и стало ясно, насколько мы высоко. Конечно, не серпантин в Скалистых Горах, но вполне хватит, если фургон вылетит за обрыв. Падать с высоты — одно из самых нелюбимых мною занятий. В обивку я не вцеплялась, как в самолете, но я в душе человек равнин, а не гор, и была бы рада оказаться в долине пониже.
 — Тебя забросить в полицейский участок или сначала в пансионат? — спросил Джемиль.
 — В полицию. Ты сказал — «пансионат»?
 Он кивнул.
 — Сельская жизнь? — спросила я.
 — Слава богу, нет, — ответил он. — Удобства внутри, кровати, электричество — все путем, если ты не особенно придираешься к интерьеру.
 — Не сверхмодное заведение?
 — Вот именно.
 Черри сидела между нами неподвижно, сложив руки на коленях. Я заметила, что она не пристегнулась. Моя мать была бы сегодня жива, если бы была пристегнута, и потому у меня на этом месте пунктик.
 — Ты не пристегнулась, — сказала я.
 Черри покосилась на меня.
 — Тут и без того тесно, так еще и ремень будет давить.
 — Я знаю, что ты вполне переживешь полет через ветровое стекло, — настаивала я, — но заживление таких повреждений взорвет твою легенду.
 — А я должна изображать человека? — спросила Черри.
 Хороший вопрос.
 — Для местных — да.
 Черри без дальнейших споров пристегнулась. Леопарды-оборотни выбрали меня своей Нимир-ра всем сердцем. Они так рады были, что у них нашелся защитник, пусть даже всего лишь человек, что ворчать им и в голову не приходило.
 — Ты зря мне не сказала, что мы будем сливаться с фоном. Я бы оделась по-другому.
 — Ты права, надо было сказать. — На самом деле мне самой только сейчас пришло в голову.
 Дорога спустилась вниз, где местность сходила за равнину. Деревья стояли так густо, что могли вызвать клаустрофобию. Земля все еще полого выдавалась, напоминая, что едем мы по подножию гор.
 — Нам подождать тебя возле участка? — спросил Джемиль.
 — Нет, ребята, вам лучше там не светиться.
 — А как ты попадешь к пансионату? — спросил он.
 Я покачала головой:
 — Не знаю. На такси?
 Он посмотрел на меня — очень красноречиво.
 — Такси в Майертоне? Вряд ли.
 — А, черт, — сказала я. — Ладно, отвези нас к пансионату. Я потом возьму фургон и вернусь в город.
 — С Джейсоном? — спросил Джемиль.
 — С Джейсоном, — кивнула я. И посмотрела на него. — Ребята, что это вы так меня окучиваете? Мы все знаем о возможных проблемах, но что-то вы чертовски осмотрительны. — Я села прямее и вгляделась в профиль Джемиля. Он смотрел на дорогу так сосредоточенно, будто жизнь его от этого зависела. — Что вы от меня скрываете?
 Джемиль включил поворотник, пропустил грузовик и свернул налево, между еще более густыми деревьями.
 — С заездом в пансионат будет дольше.
 — Джемиль, что, черт возьми, происходит?
 Черри постаралась уйти в сиденье, но при ее модельном росте, да еще и на среднем сиденье, невидимой стать трудно. Они оба знали что-то, чего не знала я.
 — Черри, а ну-ка, выкладывай.
 Она вздохнула и села чуть прямее.
 — Если с тобой что-нибудь случится, Жан-Клод нас убьет.
 — Не поняла? — нахмурилась я.
 — Сам Жан-Клод приехать не может, — пояснил Джемиль. — Это было бы началом военных действий. Но он за тебя беспокоится и сказал нам, что если тебя убьют, и он сможет это пережить, то убьет нас. Всех.
 Он говорил, не отрывая взгляда от дороги, и свернул на проселок такой узкий, что ветви скрежетали по бортам фургона.
 — Всех — это кого?
 — Всех нас, — повторил Джемиль. — Мы — твои телохранители.
 — Я думала, ты телохранитель Ричарда? — удивилась я.
 — А ты его лупа, его подруга.
 — Если ты настоящий телохранитель, то двоих охранять не можешь. Можно охранять лишь одного за раз.
 — Почему? — спросила Черри.
 Я посмотрела на Джемиля. Он промолчал, поэтому ответить пришлось мне.
 — Потому что нельзя принять на себя пулю, направленную второму лицу, а это и есть работа телохранителя.
 — Это и есть работа телохранителя, — повторил Джемиль.
 — А что, ты думаешь, кто-то собирается стрелять в Аниту?
 — Пуля — это метафора, — пояснил Джемиль. — Но это не важно. Что бы там ни было: пули, ножи, когти — их принимаю на себя я.
 Он подрулил к широкому гравийному развороту и просторной поляне. Там стояли белые маленькие, похожие на коробки домики, будто «Мотель-6» порезали на кусочки. Неоновая вывеска сообщала, что перед нами «Пансионат Голубой Луны».
 — Анита — наша Нимир-ра. Это она должна защищать нас, а не наоборот.
 А она верно говорит. Черри и Зейна я выбрала не за их искусство телохранителей, а за то, что они были не против поделиться кровью с вампирами. Даже среди леопардов-оборотней мало кто соглашался на донорство. Они вроде бы считали, что служить кровавым коктейлем для вампов — это еще хуже, чем секс за деньги. Я не была уверена, что разделяю их точку зрения, но заставлять их я бы не стала. Я ведь сама не даю свою кровь, хотя и сплю с живым мертвецом.
 — Нет, спасибо, — сказала я. — Но я могу сама о себе позаботиться.
 Я открыла дверцу, но Джемиль протянул руку и поймал меня за локоть. Его пальцы были очень темны на моей бледной коже. Я повернулась и посмотрела на него — отнюдь не дружелюбно.
 — Отпусти.
 — Анита, послушай меня, пожалуйста. Ты одна из самых крутых людей, которых я встречал в жизни. И ты самая опасная человеческая женщина из всех, что я видел вообще.
 Его рука сжалась настолько, что я ощутила ее невероятную силу. Этот парень мог бы поднять слона на вытянутых руках, если зверь не будет слишком дергаться. А уж мою руку раздавить — запросто.
 — Но ты — человек, а те, кто против тебя, — нет.
 Я поглядела на него пристально. Черри сидела между нами неподвижно, полуприжатая его телом.
 — Джемиль, отпусти мою руку.
 Его пальцы напряглись. Синяк останется огромный.
 — Анита, на этот раз не лезь вперед или из-за тебя погибнем мы все.
 Джемиль вытянулся через сиденье, перегнулся через Черри. Я сидела на краешке, задница повисла в воздухе. Ни он, ни я не имели хорошей опоры. И держал он меня за середину предплечья — не лучшее место для хватки.
 — Вы, мохнатенькие, всегда забываете, что сила — это еще не все. Плечо рычага — это ключ.
 Он нахмурился, явно озадаченный. Рука его сжалась так, что еще чуть-чуть — и серьезная травма.
 — Анита, тебе со мной не справиться.
 — И что я должна сделать? Сказать «дядя»?
 Джемиль улыбнулся:
 — Ладно, скажи «дядя». Признай, что в этот единственный раз ты не можешь сама себе помочь.
 Я оттолкнулась от сиденья, вываливаясь из фургона, и вдруг получилось, что Джемиль пытается удержать полный вес моего тела, схватившись одной рукой за предплечье. Моя рука выскользнула у него из пальцев, я свалилась, вытаскивая нож из-за спины и не пытаясь устоять. Правой рукой я потянулась к браунингу, но знала, что не успею. Я верила, что Джемиль не собирается меня убивать. Мы оба блефовали. Если это не так, то мне предстояло погибнуть.
 Джемиль бросился поперек сиденья, протягивая ко мне руки — он тоже верил, что я не снесу ему голову. Что у меня есть пистолет, он знал, но действовал со мной, как с оборотнем, который знает правила. Из-за мелочей друг друга не убивают. Поругавшись, можно пустить друг другу кровь, но убивать — нет.
 Почти в лежачем положении я располосовала ему руку. На его лице отобразилось мимолетное удивление. О третьем моем клинке, о том, какой он длинный, Джемиль ничего не знал, а резаная рана — это прежде всего шок. Он отдернулся, будто его потянули сзади, но никого там не было. Просто сработала быстрота его реакции.
 У меня хватило времени встать на колено до того, как Джемиль вспрыгнул на капот фургона, пригнувшись, как хищник — каковым он и был. Ствол браунинга уже смотрел на него. Я встала, медленно, дуло не шелохнулось, глядя точно в центр тела Джемиля. В такой позе ситуация не улучшилась — стоя я стреляла не лучше, чем лежа, но почему-то мне надо было встать.
 Джемиль глядел, но не пытался меня остановить. Может быть, он боялся — не пистолета, но самого себя. Я его ранила, вся белая одежда была забрызгана кровью. Все его тело дрожало от желания покрыть разделяющие нас футы. Он был зол, а до полной луны оставалось всего четыре ночи. Наверное, он бы меня не убил, но проверять это на практике у меня не было соблазна. Шею сломать он мог мне одним ударом. Да вообще череп мог бы раздавить как яйцо. Все, не будем рисковать.
 Я направила на него ствол одной рукой, другой все еще сжимая нож.
 — Не надо, Джемиль. Очень не хотелось бы терять тебя из-за такой глупости.
 С его губ сорвалось рычание. От одного только звука волосы у меня на шее встали дыбом.
 Остальные тоже вышли из фургона — я ощутила движение.
 — Никому не лезть! — приказала я.
 — Анита, — произнес Джейсон очень спокойно — без поддразнивания, без шуточек. — В чем дело, Анита?
 — Спроси вот у этого мачо.
 Черри, так и не вышедшая из фургона, сказала:
 — Джемиль пытался объяснить Аните, что ей не выстоять против оборотней и вампиров. — Она очень медленно пододвинулась к краю сиденья. Я не сводила глаз с Джемиля, но боковым зрением заметила пятна крови на белой коже.
 — Черри, не выходи. Не провоцируй меня.
 Она осталась сидеть, где сидела.
 — Джемиль хотел, чтобы она смотрела из партера, когда дело начнется.
 — Она все равно человек! — прорычал Джемиль. — Все равно она слаба!
 Нежный и глубокий голос Черри возразил:
 — Она тебе могла вспороть горло, а не руку. Могла прострелить голову, когда ты к ней бросился.
 — И все еще могу, — добавила я. — Если ты не снизишь тон.
 Джемиль припал к капоту, раздвинув пальцы. Все его тело дрожало от напряжения. Что-то пряталось за этим человеческим обликом, проглядывало в глазах. Его зверь пробивался наружу, как левиафан сквозь толщу вод — когда глубоко под поверхностью промелькнет что-то огромное и чужое.
 Я повернулась в профиль, левая рука с ножом за спиной, опирается на верх ягодиц. В такой стойке я обычно стреляю в тире. Ствол смотрел в голову Джемиля, потому что он распростерся на капоте, и голова была самой крупной мишенью. Однажды я спасла Джемилю жизнь. Он был отличный парень, которому можно было доверить прикрывать спину Ричарда, пусть он меня и не всегда любил. Я его тоже не всегда любила, так что здесь мы квиты. Но я относилась к нему с уважением и думала до этой минуты, что и он ко мне — тоже. Устроенный им спектакль дал мне понять, что он все равно считает меня девчонкой.
 Когда-то, давным-давно, мне труднее было убивать. Может быть, тут сказались годы ликвидации вампиров — они выглядели очень по-человечески. Но постепенно я научилась спускать курок без затруднений. Сейчас я смотрела в лицо Джемиля, прямо ему в глаза, и чувствовала, как меня охватывает спокойствие. Будто я стою посреди поля, полного белого шума. Я продолжала видеть и слышать, но все это ушло далеко назад, и ничего не осталось, кроме пистолета, Джемиля и пустоты. Тело, преисполненное легкости, было наготове. В минуты просветлении я боялась, что стала социопатом. Но сейчас только холодное знание подтверждало, что я это сделаю — спущу курок и буду смотреть, как Джемиль умирает. И ничего чувствовать не буду.
 Джемиль смотрел мне в лицо, и постепенно его оставляло напряжение. Он лежал неподвижно, пока не затихла эта вибрирующая энергия, и снова ощущение огромного зверя ушло куда-то вглубь. Тогда он медленно, очень медленно сел, выставив вперед колени и не сводя с меня глаз.
 Я не опустила ствола. Я знала, насколько быстро они умеют двигаться — как волки, даже быстрее. Как ничто другое по его сторону адовых врат.
 — Ты действительно могла бы, — сказал он. — Ты готова была убить.
 — Ты прав.
 Он сделал глубокий вдох, вздрогнул всем телом — как птица, встряхивающая перья.
 — Проехало, — сказал он. — Ты — лупа. Ты выше меня по рангу.
 Я медленно опустила пистолет, все еще не сводя с него глаз, стараясь не терять ощущения и всех присутствующих.
 — И вы мне теперь скажете, что все это было мелкой возней за ранг в иерархии?
 Джемиль улыбнулся почти смущенно.
 — Я думал, что смогу чего-то добиться, но был не прав. Последний месяц я все пытался объяснить местной стае, как это вышло, что у нас человеческая лупа. Что человеческая женщина оказалась выше меня по рангу.
 Я покачала головой, опуская ствол вниз.
 — Дурак ты, вот что. Твоя гордость задета тем, что я в стае выше, чем ты?
 — Ага, — кивнул он.
 — С вами, ребята, я с ума сойду. — Я чуть не кричала. — Нашли время для своего мачизма!
 Зейн оперся на фургон рядом с Черри. Он тщательно держал руки на виду и двигался медленно, без резких движений.
 — Без ножа и пистолета тебе с Джемилем не справиться. А они не всегда будут при тебе.
 — Это угроза? — спросила я.
 Он поднял руки вверх:
 — Что ты, просто житейское замечание!
 — Эй, народ!
 Из домика вышел мужчина, высокий и тощий, с седыми волосами до плеч. Судя по волосам и морщинам, ему было за пятьдесят. Но тело, выступавшее из футболки, выглядело свежее и моложе.
 Он застыл в дверях, ухватившись за косяк:
 — Эй, маленькая леди, полегче!
 Я наставила на него пистолет, потому что под спокойным внешним видом кипела такая энергия, что у меня мурашки пошли по коже. А он даже и не пытался ничего делать.
 — Это Верн, — сообщил Джемиль. — Владелец пансионата.
 Я опустила ствол вниз.
 — Он — местный Ульфрик или тут в лесах есть кто-то пострашнее?
 Верн засмеялся и пошел к нам. Двигался он очень неуклюже, будто конечности были слишком длинны для такого тела, но это было обманчиво. Он пытался изобразить человека, но меня в заблуждение не ввел.
 — Вы меня чертовски быстро раскусили, маленькая леди.
 Я убрала пистолет, потому что продолжать держать его в руке было бы грубо. Я здесь у него в гостях — во всех смыслах. Кроме того, кому-то надо было мне верить настолько, чтобы убрать пистолет — не могу же я держать его всю дорогу. Я по-прежнему держала в руке обнаженный клинок, залитый кровью. Его надо было вытереть, чтобы убрать в ножны. Пару ножен поменьше я уже загубила, не вытерев клинок как следует.
 — Рада познакомиться, Верн, но не надо называть меня «маленькая леди».
 Я стала вытирать кровь с лезвия краем черного пиджака. Черное для этого очень подходит.
 — Ты никогда даже дюйма не уступаешь? — спросил Джемиль.
 Я глянула на него. Красивые белые одежды были залиты кровью.
 — Нет, — ответила я и жестом подозвала его к себе.
 — Что такое? — нахмурился он.
 — Хочу твоей рубашкой вытереть кровь с лезвия.
 Он только уставился на меня, не говоря ни слова.
 — Да ладно, Джемиль. Все равно рубашка пропала.
 Джемиль одним плавным движением снял рубашку через голову и бросил мне, а я поймала ее одной рукой и стала вытирать клинок, выбирая чистые места на ткани.
 Верн засмеялся — глубоким раскатистым смехом, подходящим к его низкому голосу.
 — Неудивительно, что Ричарду так трудно подобрать тебе замену. Ты твердокаменная, железная, стальная баба с яйцами.
 Поглядев в его улыбающееся лицо, я поняла, что это был комплимент. Кроме того, на правду не обижаются. Я сюда приехала не за титулом Мисс Обаяние. Я приехала спасти Ричарда и остаться в живых. Баба с яйцами — вполне подходящая для этого роль.




 Глава 5


 Снаружи домики были белыми и имели несколько дешевый вид. Изнутри они тоже не сошли бы за номер для новобрачных, но оказались на удивление просторными. В том, который достался мне, стояла полуторная кровать, стол у стены и бра над ним. Возле венецианского окна стояло синее плюшевое и удобное кресло. Под ним постелили коврик, вроде бы домотканый, из различных оттенков синего. Деревянные части кресла были отполированы до медового блеска; стеганое одеяло на кровати ярко-синее. На прикроватном столике находились лампа и телефон. Стены бледно-голубые, а над кроватью даже картина висела — репродукция «Звездной ночи» Ван Гога. Вообще-то от всех работ Ван Гога, написанных, когда у него уже крыша серьезно поехала, у меня мурашки по коже, но к синей комнате эта картина подходила. Насколько мне было известно, в других комнатах красовались матадоры на бархате, но против них я ничего не имела.
 Ванная комната была стандартно-белого цвета с узким высоким окошечком над самой ванной. Совершенно типичные удобства любого мотеля, если не считать чаши с ароматической смесью, благоухавшей мускусом и гардениями.
 Верн сообщил мне, что из свободных коттеджей это самый большой, а мне нужна была площадь. Два гроба занимают много места. Я сомневалась, что меня устроило бы постоянное присутствие Ашера и Дамиана у меня в комнате, но не было времени это обсуждать. Я хотела как можно скорее увидеться с Ричардом. А кто будет делить койку с вампирами — решим потом.
 До поездки в тюрьму я сделала три телефонных звонка. Первый — по номеру, который дал мне Дэниел, чтобы сообщить о своем приезде. Никто не снял трубку. Потом я позвонила Кэтрин сообщить, что долетела нормально, и попала на автоответчик. Третий звонок был адвокату, которого рекомендовала Кэтрин, Карлу Белизариусу. Ответила женщина с великолепным телефонным голосом. Узнав, кто я, она отреагировала как-то бурно, что меня озадачило, и соединила меня с сотовым телефоном Белизариуса. Что-то тут происходило, и, наверное, не слишком хорошее.
 Послышался глубокий, сочный мужской голос:
 — Белизариус слушает.
 — Анита Блейк. Я полагаю, Кэтрин Мэнсон-Жиллет вам сказала, кто я.
 — Минутку, миз Блейк.
 Он нажал кнопку, и наступила тишина. Когда он появился на проводе снова, слышался шум ветра и машин. Белизариус вышел на улицу.
 — Миз Блейк, я чертовски рад вас слышать. Что за фигня творится с вашим делом?
 — Простите? — переспросила я тоном совсем не дружелюбным.
 — Он отказался меня видеть. По словам Кэтрин, ему нужен был адвокат. Я приехал в эту богом забытую глушь, но он отказывается со мной встречаться. Говорит, что он меня не нанимал.
 — Блин! — тихо сказала я. — Простите, мистер Белизариус. — Тут мне пришла в голову мысль. — Вы ему не сказали, что я наняла вас от его имени?
 — Это различие существенно?
 — Честно говоря, не знаю. Либо это поможет, либо он пошлет вас к черту.
 — Это он уже сделал. Мои услуги не дешевы, миз Блейк. Даже если он от них откажется, кто-то должен мне оплатить этот день.
 — Не беспокойтесь, мистер Белизариус, я это обеспечу.
 — У вас есть такие деньги?
 — А о каких суммах мы говорим? — спросила я.
 Он назвал цифру гонорара. Я изо всех сил постаралась не присвистнуть в трубку. Медленно посчитав до пяти, я ответила:
 — Вы свои деньги получите.
 — У вас есть такие деньги? Я здесь почти во всем полагаюсь на слова Кэтрин, так что извините мое недоверие.
 — Нет, я вас понимаю. Ричард создал вам проблемы, вы отыгрываетесь на мне.
 Он резко засмеялся.
 — Ладно, миз Блейк, ладно. Я не буду злобствовать, но мне нужны какие-то гарантии. Вы можете оплатить мой гонорар?
 — Я зарабатываю на жизнь поднятием мертвых, мистер Белизариус. Это редкий дар, и я смогу уплатить ваш гонорар.
 Я действительно расплатилась бы, однако не без напряга. Я не выросла в бедности, но в моей семье знали цену трудового бакса, а запросы Белизариуса были несколько... неожиданными.
 — Сообщите Ричарду, что вас наняла я, и дайте мне знать, изменит ли это его отношение. Он может отказаться видеть нас обоих.
 — Вы платите большие деньги, миз Блейк, особенно в том случае, если я возьму это дело. Должно быть, вас с мистером Зееманом что-то связывает.
 — Долгая история, — сказала я. — Сейчас мы вроде как ненавидим друг друга.
 — Куча денег — ради человека, которого вы ненавидите.
 — Не будем это обсуждать, — попросила я.
 Он снова засмеялся. Смех у него был нормальнее речи — почти лающий. Наверное, он не отрабатывал его для выступлений в суде. То, что этот богатый и сочный голос был тренирован, сомневаться не приходилось.
 — Я пошлю сообщение, миз Блейк. И надеюсь, что смогу вам перезвонить.
 — Перезвоните, даже если он скажет «нет». Я хотя бы буду знать, чего ожидать, когда поеду в тюрьму.
 — Вы поедете, даже если он откажется вас видеть? — спросил Белизариус.
 — Ага.
 — Я с нетерпением жду встречи с вами, миз Блейк. Вы меня заинтриговали.
 — Ручаюсь, вы это говорите всем девушкам.
 — Очень немногим, миз Блейк.
 Он повесил трубку.
 Из ванной вышел Джейсон. Он был одет в костюм — никогда раньше не видела его ни в чем, кроме футболки и кожаных джинсов, или и того меньше. Странный у него был вид в темно-синем костюме, в белой рубашке и тонком белом галстуке, по которому бежал со вкусом подобранный узор. Если присмотреться, то галстук был шелковый, а узор составлен из миниатюрных геральдических лилий. Я знала, кто выбирал этот галстук. Костюм был сшит лучше, чем бывает купленный готовым. Жан-Клод отучил меня покупать готовое, как бы хорошо оно на мне ни сидело. Джейсон застегнул пуговицу на пиджаке и огладил светлые волосы.
 — Как я выгляжу?
 Я покачала головой:
 — Как вполне нормальная личность.
 — Ты вроде удивляешься? — осклабился он.
 Я улыбнулась:
 — Никогда не замечала, чтобы ты выглядел бы по-взрослому.
 Он шутливо надул губы, будто обиделся:
 — Ты меня видела почти голым и еще считаешь, что я не был похож на взрослого?
 Я покачала головой, но не могла не улыбнуться.
 Пока он переодевался в ванной, я тоже переоделась. На красной блузке оказалось несколько темных пятен крови. Высохнув, они почернели и стали выглядеть еще хуже, вот почему блузка валялась сейчас в раковине. Кровь и на красном выступает, что бы люди ни говорили.
 На черных джинсах пятен вроде бы не было. Несколько капелек крови на них вряд ли бросались бы в глаза. Черный или темно-синий цвет лучше всего маскирует кровь. Наверное, темно-коричневый тоже, но у меня мало вещей такого цвета, поэтому я не берусь сказать.
 Новая блузка была бледной, почти снежной голубизны — подарок моей мачехи Джудит. Когда я открыла на Рождество эту коробку, то сразу решила, что она опять купила мне вещь, которая куда больше подошла бы к ее блондинистой белизне, чем к моей смуглости. Но чистый и ясный цвет придавал вещи очень шикарный вид. Мне даже хватило воспитанности сообщить Джудит, что я эту блузку ношу. Наверное, первый подарок за десять лет, который я не обменяла.
 Черные брюки с ремнем несколько шире, чем полагается по моде, чтобы можно было привесить браунинг, черные туфли без каблуков — и я была готова. Еще я добавила чуть-чуть косметики: тени, тушь, капелька румян и помада, при этом старалась не думать, для кого я прихорашиваюсь. Уж точно не для копов — для них и я, и Джейсон были одеты даже слишком хорошо. Конечно, явиться в джинсах и футболке — не очень хорошо. В полицию лучше всего ходить в мундире и с удостоверением. Все остальное уставу клуба не отвечает.
 В Вашингтоне как раз сейчас обсуждался закон, чтобы истребителям вампиров дать статус федеральных маршалов. Его проталкивал сенатор Брюстер, у которого дочку сжевал вампир. Еще он, конечно, проталкивал закон о лишении вампиров гражданских прав. Федеральный статус для истребителей — возможно. Отзыв гражданских прав — вряд ли. Для этого вампиры должны сильно помочь правому лобби, сделав что-нибудь уж очень мерзкое.
 В марте истребители вампиров получили официальные лицензии. Лицензии штата, разумеется, поскольку убийство есть преступление против законов штата, а не федерального закона.
 Но мне понятна была необходимость для истребителей федерального статуса. Мы же не просто убиваем, мы охотимся. А когда пересечешь границу территории, где действует твоя лицензия, оказываешься на очень зыбкой почве. Судебный ордер действителен там только в случае, когда штат, где ты оказался, согласен дать ордер на экстрадицию. Получив этот ордер, следует подтвердить ордер на ликвидацию. Я лично, пересекая границу штатов, предпочитаю получать второй ордер на ликвидацию. Но это требует времени, а вампир, бывает, успевает перебраться в следующий штат, и начинай все сначала.
 Один предприимчивый вампир сумел сменить семнадцать штатов, пока его наконец удалось поймать и убить. Обычно если вампир ударится в бега, то путешествует по двум-трем штатам, и вот почему истребители предпочитают получать лицензии в нескольких штатах сразу. Выходит, у нас тоже есть свои охотничьи территории, как и у вампиров. На своей территории мы убиваем, за их пределами пусть работают другие. Но нас всего десять, и это не ахти как много для страны с самым большим вампирским населением в мире. Нам все время хватает работы, иногда на круглые сутки. Если бы вампиры были на самом деле такими плохими, они бы никогда не получили легального положения, но тут как с обычными преступниками: чем выше плотность вампирского населения в регионе, тем выше вампирская преступность. Совсем как у людей.
 Необходимость прекращать преследование каждый раз, когда выходишь за пределы территории, где действует твоя лицензия, очень усложняет нам работу. Отсутствие статуса сотрудника полиции не дает вмешаться в расследование, пока тебя не пригласят. Иногда нас не приглашают до тех пор, пока число трупов не подскочит достаточно высоко. На моей памяти количество трупов у вампира зашкалило до двадцати трех. Двадцать три убитых, пока мы его не поймали. А бывало и больше. В пятидесятых Джеральд Мэллори, в каком-то смысле дедушка нашего бизнеса, убил поцелуй вампиров, за которым было больше сотни. «Поцелуй вампиров» — это как «прайд львов», название группы. Правда, поэтично? Зазвонил телефон. Это был Белизариус.
 — Он согласен принять нас вместе. Постараюсь, чтобы к вашему приезду у меня было, что рассказывать.
 Он повесил трубку.
 Я медленно вдохнула носом и резко выдохнула ртом.
 — Что случилось? — спросил Джейсон.
 — Ничего.
 — Нервничаешь перед свиданием с Ричардом?
 — Не лезь в душу, проницательный!
 — Смущаюсь и умолкаю, — ухмыльнулся он.
 — Как же, дождешься от тебя. Ладно, поехали.
 И мы поехали.




 Глава 6


 Дорога до Майертона заняла больше времени, чем я думала, потому что мне пришлось вести незнакомый фургон по очень узкой дороге. Я настолько нервничала, что Джейсон предложил:
 — Хочешь, я поведу? Тогда доберемся до темноты.
 — Заткнись, — попросила я.
 Он заткнулся, широко улыбаясь.
 Наконец мы приехали в Майертон. Город состоял из главной улицы, подозрительно похожей на двухполосный хайвей, который обступили дома. Имелся светофор на пересечении с намного меньшей проселочной дорогой, на которой поперек асфальта тянулись красные глинистые следы. На этом единственном светофоре можно было заметить, что две забегаловки и закусочная для семейных обедов собирали больше народу, чем «дейри квин». То ли там готовили хорошо, то ли в «дейри квин» плохо.
 Джемиль рассказал мне, как проехать в полицейский участок. Сказал, езжай по главной улице, потом сверни направо. Не волнуйся, поворот не пропустишь.
 Если тебе такое говорят, это может значить одно из двух. Либо действительно нельзя пропустить, либо это место не найдешь без карты, где оно отмечено крестом.
 Я повернула направо у светофора. Фургон попал в выбоину и закачался, как здоровенный зверь, переходящий реку вброд. Я пожалела, что еду не на своем джипе. Гравийный проселок и был настоящей главной улицей городка. С одной стороны выстроились дома с приподнятыми деревянными тротуарами. Я заметила бакалейную лавку, столярную мастерскую, где продавали мебель ручной работы. На крыльце ее стояло кресло-качалка, у которой на деревянных частях еще была серая кора. Очень по-деревенски и очень изысканно. В другой лавке продавались травы и домашнее варенье, хотя был еще не сезон.
 И с другой стороны тоже шли дома, не того средне-западного стиля, что захватил большую часть Юга. В основном это были одноэтажные шлакоблочные строения на фундаментах красного камня, стены укрыты тонкими досками, желтоватыми и серыми. В одном дворе паслось стадо керамических оленей и выводок деревянных гномов. Они стояли тесно, будто выставленные на продажу.
 В конце улицы были горы, и деревья стояли густым зеленым занавесом. Мы снова выезжали в лес, и ничего похожего на полицейский участок я по дороге не заметила. Ничего себе.
 — Должно быть здесь, — сказал Джейсон.
 Я посмотрела в зеркало заднего вида — никого за мной — и остановилась.
 — Что ты видишь, чего не вижу я?
 — Шанг-Да, — ответил он.
 — Прости, не расслышала?
 — Вон там, на веранде, в конце улицы.
 Я посмотрела в ту сторону. В плетеном кресле сидел высокий мужчина, одетый в белую футболку, джинсы, босой, на голове кепочка с козырьком. Загар резко выделялся на светлом фоне рубашки. В больших руках была банка какой-то газировки или пива. Утренняя заправка горючим.
 — Это Шанг-Да. Второй силовик нашей стаи. Джемиль в этой паре — Сколль, а он — Гати.
 Ага. Забрезжил свет.
 — Он охраняет Ричарда, значит, участок рядом?
 Джейсон кивнул.
 Я пригляделась к валяющемуся в кресле человеку. С виду он не казался особенно бдительным. Почти сливался с фоном, пока не сообразишь, что футболка без пятнышка и новая. Стрелка на джинсах будто только что из-под утюга, и хотя он был загорелым, коже придавало такой цвет не только солнце. Но лишь когда он медленно пошевелился и посмотрел прямо на нас, я поняла, насколько он хорошо притворяется. Даже с расстояния он глядел так пристально, что хотелось поежиться. Я поняла вдруг, что все его внимание обращено на меня, а он только всего и сделал, что головой шевельнул.
 — Вот, блин! — сказала я.
 — Ага, — подтвердил Джейсон. — Шанг-Да у нас недавно, перешел из стаи Сан-Франциско-Бэй. Он сразу стал Гати, и никто эту должность у него не оспаривал. Никто не хотел ее настолько сильна. Слушай, это не оно?
 Джейсон показал на ту сторону улицы. Там располагался низенький одноэтажный дом с побелкой по красному кирпичу. Перед ним была небольшая автостоянка с гравийным покрытием, но машин на ней не виднелось. Наш фургон занял ее почти полностью. Я постаралась встать как можно ближе к краю, и ветви зашелестели по крыше фургона. Может, какому-нибудь полицейскому автомобилю понадобится припарковаться рядом со мной. Дай бог, чтобы ему хватило места.
 Рядом с дверью висела небольшая деревянная табличка, изящно вырезанная и уведомляющая, что это и есть полицейский участок. Единственная примета. Не пропустишь — у Джемиля проснулось чувство юмора. А может, он все еще злился, что я его срезала. Ну и глупо.
 Мы вышли, и я почувствовала на себе взгляд Шанг-Да. До него было еще несколько ярдов, но сила его внимания поползла по моей коже, волоски на руках встали дыбом. Я посмотрела в его сторону и на секунду встретилась с ним взглядом. Тут уж на шее у меня волосы встали по стойке «смирно».
 Ко мне подошел Джейсон:
 — Пойдем внутрь.
 Я кивнула, и мы пошли к двери.
 — Если бы я не знала, что это не так, то сказала бы, что сильно не понравилась Шанг-Да.
 — Он верен Ричарду, а ты нанесла Ричарду травму. И серьезную.
 Я покосилась на него:
 — А ты вроде на меня не злишься. Ты что, не так верен Ричарду?
 — Я видел своими глазами бой Ричарда с Маркусом. Шанг-Да его не видел.
 — Ты хочешь сказать, что я правильно сделала, оставив Ричарда?
 — Нет, я хочу сказать, что понимаю, почему ты не могла с собой совладать.
 — Спасибо, Джейсон.
 Он ухмыльнулся:
 — А к тому же у меня могут быть свои планы на твое тело.
 — Жан-Клод тебя убьет.
 Он пожал плечами:
 — Чего стоит жизнь, в которой нет риска?
 Я только головой покачала.
 Джейсон подошел к двери первым, но не стал открывать ее и пропускать меня. Он знал, как я к этому отношусь.
 Я открыла дверь — в основном она состояла из стекла. Наверное, это еще одна отличительная примета — все остальные здания имели обычные двери, как всегда в жилых домах. Стеклянные двери бывают лишь в деловых зданиях.
 Внутри все было покрашено белым, в том числе длинный стол, стоявший поперек от двери. На доске объявлений слева от входа висели портреты разыскиваемых, за столом виднелась рация, и если бы не эти элементы интерьера, помещение вполне могло бы сойти за приемную дантиста.
 А мужик за этим столом был крупный. Даже когда он сидел, можно было оценить его габариты. Ширина плеч у здоровяка была с мой рост. Волосы острижены очень коротко, и все же вьются тугими колечками. От таких локонов можно избавиться, только побрив голову.
 Лицензия истребителя у меня была в отличном футляре искусственной кожи, с моей фотографией и выглядела весьма официально — но все же не как полицейская табличка. Она даже не была действительна в этом штате. Я вошла, выставив ее перед собой, потому что явилась в участок с пистолетом. Копов это почему-то напрягает.
 — Я Анита Блейк, истребитель вампиров.
 У копа шевельнулись только глаза; рук не было видно за столом.
 — Мы не вызывали истребителя.
 — Я не по официальному делу, — сказала я, стоя перед столом. Лицензию я было собралась спрятать, но он протянул руку, и я отдала ему документ.
 Просмотрев его, он спросил:
 — А зачем вы приехали?
 — Ричард Зееман — мой друг.
 Тут его серые глаза поднялись на меня. Нельзя было назвать этот взгляд дружелюбным. Полисмен бросил мою лицензию на стол.
 Я ее подобрала.
 — Есть проблемы, сотрудник... — я прочла его фамилию на нагрудной табличке, — Мэйден?
 Он покачал головой:
 — Никаких, если не считать того, что ваш друг — гад и насильник. Никогда не мог понять, почему в этом мире у каждого самого последнего гада оказывается подружка.
 — Я ему не подружка, — произнесла я. — Кажется, я точно высказалась. Мы друзья.
 Мэйден встал, и каждый дюйм его шестифутового с чем-то корпуса выглядел внушительно. Он был не просто высок, он был громоздок. Наверное, был борцом или футболистом, играл за школьную команду. Мышцы несколько утонули в общей массе, и вокруг пояса у него было фунтов двадцать, без которых вполне можно бы обойтись, но этот вид меня не обманул. Он был здоровенный, крутой и привык таким быть. Пистолет на поясе соответствовал образу: это был хромированный «кольт-питон», с длинным стволом и черными накладками на рукояти. На слонов — отличное оружие, но на перепивших в субботний вечер — это уж чересчур.
 — А вы кто? — ткнул он пальцем в Джейсона.
 — Просто друг, — ответил Джейсон и улыбнулся, стараясь казаться безобидным. Это у него не так хорошо получалось, как у меня. Рядом с сотрудником Мэйденом мы оба казались хрупковатыми.
 — Ее друг или Зеемана?
 Джейсон улыбнулся добродушной широкой улыбкой.
 — Я друг всех и каждого.
 Мэйден не улыбнулся. Он лишь посмотрел на Джейсона, смерив его холодным и твердым взглядом темно-серых глаз. Но играть в гляделки с Джейсоном у него получилось не лучше, чем у меня. Джейсон продолжал улыбаться, Мэйден — смотреть.
 Наконец я чуть дотронулась до руки Джейсона, и он понял. Он опустил глаза, хотя улыбаться не перестал, но Мэйдену хватило, чтобы почувствовать себя победителем.
 Он вылез из-за стола. Двигался он так, будто осознавал свои габариты, будто слышал, как дрожит земля от его шагов. Он действительно был крупен, но не настолько. Но я не собиралась ему на это указывать.
 Из дверцы справа от стола вышел еще один человек. Он был одет в светло-коричневый костюм, сидевший на нем, как лайковая перчатка на руке. Белая рубашка спереди была рубчатой, а галстук-струна смотрелся на горле, как кусок золота. Глаза большие и черные, при виде меня в них выразилось удивление. Волосы подстрижены коротко, но стильно. На руке, которую он мне протянул, было кольцо с розовым бриллиантом и кольцо выпускника колледжа.
 — Так это прекрасное видение и есть великая и ужасная миз Блейк?
 Я не смогла сдержать улыбку:
 — А вы, наверное, Белизариус.
 — Называйте меня Карл.
 — А я Анита. Вот это — Джейсон.
 Он поздоровался за руку с Джейсоном, не теряя приятной улыбки, а потом повернулся к Мэйдену:
 — Можем ли мы видеть моего клиента?
 — Вы двое можете пройти, а он — нет. — Мэйден большим пальцем ткнул через плечо в сторону Джейсона. — Шериф сказал пропустить вас двоих. Больше ни о ком речи не было.
 Джейсон открыл было рот, но я тронула его за руку.
 — Нас устраивает.
 — Да, и пистолет останется здесь.
 Отдавать пистолет мне не хотелось, но мое мнение о Мэйдене повысилось. Он все-таки заметил оружие.
 — Разумеется.
 Я вытащила браунинг из-под пиджака, отодвинула защелку и сбросила обойму в ладонь. Отведя затвор, чтобы показать, что зарядная камера пуста, я отдала весь набор Мэйдену.
 — А мне вы не доверили его разрядить?
 — Я подумала, что браунинг для ваших рук слишком мал. Тут требуется привычка к мелким движениям.
 — Это вы мне лапшу на уши вешаете? — спросил он.
 Я кивнула:
 — Это я вам лапшу на уши вешаю.
 Тут он улыбнулся, оглядел браунинг и сунул его в ящик стола вместе с обоймой.
 — Неплохой пистолет, если с чем-нибудь получше не можешь справиться.
 И он запер ящик — еще одно очко в его пользу.
 — Дело не в размере, Мэйден, а в качестве.
 Он ухмыльнулся до ушей.
 — И все равно ваш приятель останется здесь.
 — Я же сказала, что нас это устраивает.
 Мэйден кивнул и повел нас к двери, откуда вышел Белизариус. Посреди длинного белого коридора были две двери — «Для леди» и «Для мужчин».
 — Раз вы отсюда вышли, значит, вы были у Ричарда?
 — К сожалению, нет. Мистер Зееман настроен все так же бескомпромиссно.
 — Бескомпромиссно, — сказал Мэйден, пробуя слово на язык. — Бескомпромиссно. Сколько разных слов знают адвокаты!
 — Словарь расширяется от чтения, сотрудник Мэйден. Попробуйте когда-нибудь. Хотя бы просто посмотреть картинки в книжке.
 — Ну, вы меня срезали, — выдохнул Мэйден.
 — Если нас порезать, разве у нас не идет кровь? — спросил Белизариус.
 И Мэйден потряс меня до глубины души, продолжив:
 — "Если нас щекочут, разве мы не смеемся?"
 Белизариус хлопнул в ладоши:
 — Touche, мистер Мэйден.
 — Такой большой и такой начитанный, — сказала я. — Я поражена.
 Он вытащил из кармана связку ключей на цепи:
 — Только другим копам не говорите. Они меня назовут сопляком и неженкой.
 Я смерила его взглядом с головы до ног.
 — Чтение Шекспира не делает вас слабаком, Мэйден. Все дело в этом чертовом пистолете. Только педики таскают на себе столько железа.
 Он отпер дверь в конце коридора.
 — Приходится носить что-нибудь тяжелое, миз Блейк. Уравновешивает на бегу.
 Я не могла не засмеяться. Он открыл дверь и пропустил нас, потом пошел по длинному белому коридору, в конце которого тоже была запертая дверь.
 — Ждите здесь. Проверю, что ваш любовник готов вас принять.
 — Он не мой любовник, — ответила я автоматически. Это уже стало рефлексом.
 Мэйден улыбнулся, отпер дверь в дальнем конце и скрылся за ней.
 — Вы, кажется, поладили с сотрудником Мэйденом, миз Блейк.
 — Копы всегда всем вешают на уши лапшу. Фокус в том, чтобы не обижаться и вешать лапшу в ответ.
 — Запомню для следующего раза.
 Я посмотрела на него.
 — У вас может не получиться. Вы адвокат, и вы богаты.
 — И я не красивая женщина.
 — И это тоже, хотя с полисменами мне оно иногда мешает.
 Мэйден показался из дальней двери, улыбаясь, будто только что услышал забавнейший анекдот. Я ручаться могла, что мне это не покажется смешным.
 — Я сказал Зееману, что для мерзкого развратника у него девчонка очень симпатичная.
 — Спорю на что хотите, что вы этого не говорили.
 Он кивнул.
 — На самом деле я спросил, почему он, имея такую аппетитную подружку, должен бегать и кого-то насиловать.
 — И что он ответил? — спросила я, изо всех сил стараясь состроить непроницаемую физиономию.
 — Ответил, что вы ему не подружка.
 Я кивнула:
 — Видите? Я же вам говорила.
 Мэйден открыл дверь и жестом пригласил нас войти.
 — Позвоните в звонок, когда захотите выйти. — Он вышел и добавил: — Желаю приятно провести время.
 Они, видимо, впрок запаслись белой краской, потому что все здесь было белым, даже пол. Будто стоишь посреди вьюги. Две койки, одна над другой, решетки на окошке, даже унитаз и рукомойник были белыми. В другой цвет выкрасили лишь решетки, огораживавшие клетку с трех сторон. Ричард сидел по ту сторону решетки, глядя на нас.
 Сидел он на низкой скамейке. Волосы его спадали густыми волнами, почти полностью скрывая лицо. В резкой белизне верхнего света они казались темнее своего обычного гречишно-медового цвета, почти каштановыми. Одет он был в светло-зеленую рубашку навыпуск, рукава закатаны выше мускулистых предплечий. Брюки были в морщинах — оттого, что в них Ричард спал. Он встал с койки во весь свой шестифутовый с одним дюймом рост. Рубашка натянулась на плечах и бицепсах. Он несколько заматерел с нашей последней встречи и вообще был очень мускулистый. Когда-то мне доставляло огромное удовольствие снимать с него рубашку и смотреть, что под ней, гладить руками эту рельефную грудь и сильные руки. Но что было, то было, а сейчас шла совсем другая игра, которую мне уже не выиграть.
 Ричард подошел к решетке, взялся за прутья.
 — Что ты здесь делаешь, Анита?
 Голос его не был зол, как я боялась. Он звучал почти обыкновенно, и напряжение, сводившее мне диафрагму, несколько отпустило.
 Белизариус отошел чуть в сторону, сел у стола, стоящего за клеткой вне камеры, и начал доставать бумаги из своего кейса. Придав себе самый занятой вид, он предоставил нам максимальное уединение. Очень по-джентльменски.
 — Я узнала, что ты в беде.
 — Так ты приехала меня выручать? — задал он вопрос. Темно-карие глаза смотрели на меня, изучая мое лицо. Волосы упали Ричарду на глаза, и он убрал их до боли знакомым жестом.
 — Я приехала помочь.
 — Мне твоя помощь не нужна. Я этого не делал.
 — Вы обвиняетесь в изнасиловании, мистер Зееман, — прервал нас Белизариус.
 Я повернулась к нему:
 — Я думала, что речь идет о попытке изнасилования?
 — Я прочитал дело, пока ждал. Получив разрешение мистера Зеемана на действия в качестве его адвоката, я получил и доступ к материалам. Проба на сперму отрицательная, но есть свидетельства пенетрации. Этого достаточно, чтобы считать изнасилование свершившимся.
 — У меня с ней не было сношений, — сказал Ричард. — До этого не доходило.
 — Но ты с ней встречался, — заметила я.
 — Да, встречался. — Он посмотрел на меня, и в голосе его уже появилась злость.
 Дальше расспрашивать об этом я не стала. Я бы тоже могла рявкнуть, если бы оказалась в тюрьме по сфабрикованному обвинению. Да черт возьми, я и без этого умею рявкнуть.
 — Проблема, мистер Зееман, состоит в том, что при отсутствии образцов спермы вы не можете убедительно доказать, что не овладели миз Шаффер насильно. Если это сфабриковано, то сфабриковано отлично. Вы с этой женщиной не раз встречались. Она ушла с вами и вернулась домой избитая. — Он пролистнул страницы. — Влагалищные кровоподтеки, небольшие ссадины. Если это и не было изнасилованием, то было достаточно грубо.
 — Бекки говорила, что любит, когда грубо, — тихо сказал Ричард.
 — И в какой момент вы стали обсуждать, насколько грубый секс она любит? — спросила я.
 Он не отвел взгляда, готовый ответить злобой на мою злобу.
 — Когда она хотела заполучить меня к себе в постель.
 — Какими именно словами она это выразила? — спросил Белизариус.
 Ричард покачал головой:
 — Я точно не помню, но я ей сказал, что боюсь ее травмировать. Она же ответила, что если я люблю грубость, то это как раз то, что ей нужно.
 Я отошла от него и уставилась в закрытую дверь. Ради этого не стоило приезжать. Я обернулась — он уже смотрел на меня и перехватил мой взгляд.
 — Вот почему ты хотел видеть нас обоих? Чтобы я услыхала все подробности?
 Он издал какой-то резкий звук, почти смех, но очень горький. По его лицу пробежало странное выражение. Когда-то я понимала каждый его жест, каждый взгляд, сейчас я его совсем не знала. Иногда мне казалось, что я никогда его не знала, что мы обманули друг друга.
 — Если хочешь подробности, я сообщу тебе подробности. Не про Бетти, но есть еще Люси, Кэрри и Майра. Особенно про Люси и Майру — там много подробностей.
 — Я слыхала, что ты времени даром не терял, — сказала я. Голос у меня был чуть тише, чем мне хотелось, но нормальный. Я не собиралась плакать.
 — Кто тебе велел сюда приехать, Анита? Кто меня ослушался?
 Первый щекочущий вал энергии прокатился по комнате. Иногда можно было забыть, кто такой Ричард на самом деле. Он умел это прятать лучше всех моих знакомых ликантропов. Я поглядела на Белизариуса. Он вроде бы ничего не заметил. Отлично, он к этому не чувствителен. Зато чувствительна я. Сила пробегала по моей коже теплым ветром.
 — Никто тебя не ослушался, Ричард.
 — Кто-то тебе сказал.
 Его руки сомкнулись на прутьях, потирая их. Я знала, что он мог бы вырвать их из бетонного пола. Он мог бы, если бы захотел, пробить дыру в задней стене. В этой клетке он сидел лишь потому, что не настолько хотел выбраться, чтобы разрушить свое прикрытие. Тихие и вежливые преподаватели естественных наук не гнут стальные прутья.
 Я придвинулась к решетке, понизила голос. Неотмирная энергия Ричарда овевала кожу.
 — Ты в самом деле хочешь это обсуждать сейчас, при постороннем?
 Ричард тоже придвинулся поближе, прижался к прутьям лбом.
 — Он мой адвокат. Разве он не должен знать?
 И я приблизилась настолько, что могла бы коснуться его сквозь решетку.
 — Ты в этом деле действительно младенец в джунглях?
 — Меня никогда раньше не арестовывали.
 — Действительно, это всегда выпадало на мою долю.
 Он почти улыбнулся. Прилив энергии несколько спал. Зверь Ричарда скрылся под этой безупречной маской.
 Я взялась за холодные металлические прутья, под самыми его руками.
 — Наверняка ты думал, что когда-нибудь тебе придется навещать меня в таком заведении, но не наоборот.
 Он слегка улыбнулся:
 — Ага, и я испек бы тебе пирог с напильником.
 Тут улыбнулась я.
 — Тебе не нужен напильник, Ричард. — Я притронулась к его рукам, и он слегка сжал мои руки. — Тебе нужен хороший адвокат, и я тебе его доставила.
 Он отступил от решетки.
 — Зачем мне адвокат, если я ни в чем не виноват?
 Ответил Белизариус:
 — Вас обвиняют в изнасиловании. Судья отказался выпустить вас под залог. Друг мой, если мы не сумеем разбить ее показания, вам светит от двух до пяти лет — если повезет. Снимки лежат в деле. Ее сильно избили. Она — милая миниатюрная блондинка. Она придет в суд, одетая как любимая учительница младших классов. — Он встал и пошел к нам, говоря на ходу: — Волосы мы вам отрежем...
 — Отрежем? — воскликнула я.
 Белизариус нахмурился, глянув на меня:
 — Отрежем, оденем вас прилично. То, что вы белый и красивый, нам на пользу, но все равно вы крупный и с виду сильный мужчина. — Он покачал головой. — Нам не вашу невиновность надо доказывать, мистер Зееман. Нам надо доказывать виновность миз Шаффер.
 — То есть? — нахмурился Ричард.
 — Мы должны выставить ее Блудницей Вавилонской. Но сначала я подам ходатайство, что при первом правонарушении залог допустим всегда.
 Черт побери, у вас даже штрафов нет за неправильную езду. Я вас вытащу под залог.
 — И сколько времени это займет?
 Белизариус посмотрел на меня чуть пристальнее.
 — У нас есть ограничения по времени, о которых я не осведомлен?
 Мы с Ричардом переглянулись, будто ища ответа друг у друга.
 — Да, — сказал он.
 — Нет, — сказала я одновременно с ним.
 — Так как же, мальчики и девочки, да или нет? Есть что-то еще, что я должен знать?
 Ричард посмотрел на меня, потом произнес:
 — Нет, я думаю, что нет.
 Белизариусу это не понравилось, но настаивать он не стал.
 — Ладно, детки. Я поверю вам на слово, но если эти сведения, которых мне нет необходимости знать, вылезут и воткнутся мне в задницу, приятно мне не будет.
 — Этого не случится, — сказала я.
 Он покачал головой:
 — А если случится, я брошу мистера Зеемана в том виде, в котором он будет. Вам придется искать себе нового адвоката быстрее, чем успеете произнести слова «исправительная тюрьма».
 — Я ничего плохого не сделал, — сказал Ричард. — Как же такое могло случиться?
 — Почему она обвинила тебя в изнасиловании? — спросила я.
 — Кто-то это сделал, — сказал Белизариус. — Если не вы, то кто?
 Ричард покачал головой.
 — Бетти много с кем встречается. Я лично знаю еще троих, кроме себя.
 — Нам нужны будут их имена.
 — Зачем? — спросил Ричард.
 — Слушайте, если вы будете препираться со мной по каждому поводу, толку не выйдет.
 — Ричард, ты попал в беду, — сказала я. — Пожалуйста, не мешай Карлу делать его работу.
 Ричард посмотрел на меня.
 — Ты все бросила и поскакала меня выручать?
 Я улыбнулась:
 — Вроде того.
 Он покачал головой:
 — И что думает по этому поводу Жан-Клод?
 Я отвернулась, не глядя ему в глаза.
 — В восторг не пришел, но он хочет вытащить тебя из тюрьмы.
 — Да уж, не сомневаюсь.
 — Ребятки, у нас мало времени. Если вы никак не можете не цапаться по личным вопросам, наверное, Аните стоит уйти.
 Я кивнула:
 — Согласна. Ты будешь рассказывать подробности о миз Шаффер, которые мне слышать не хочется. А надо, чтобы ты мог о ней говорить свободно.
 — Ревнуешь? — спросил Ричард.
 Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Хотела бы я сказать «нет», но он бы учуял ложь. Я ничего держалась, пока он не ляпнул насчет того, что Бетти была его девушкой для грубых игр. Это меня достало.
 — У меня нет права ревновать тебя, Ричард.
 — Но ты же все равно ревнуешь? — спросил он, изучая выражение моего лица.
 Мне пришлось заставить себя глядеть ему в глаза. Хотелось пригнуть голову, а прилив краски к лицу я сдержать не могла.
 — Да, ревную. Доволен?
 — Да, — кивнул он.
 — Я пошла.
 Записав Белизариусу в блокнот телефон моего коттеджа, я нажала кнопку звонка.
 — Рад, что ты приехала, Анита.
 Я стояла спиной к двери, мысленно поторапливая Мэйдена.
 — Хотела бы я то же самое сказать, Ричард.
 Дверь открылась, и я сбежала.




 Глава 7


 — Приятно провели время с вашим парнем? — спросил Мэйден, выпуская меня в коридор.
 — Он не мой парень, — ответила я, подождав, пока Мэйден закроет дверь.
 — Что-то все говорят одно и то же. — Мэйден открыл вторую дверь и ждал, пока я пройду. — Это как с той дамой, которая слишком бурно протестовала.
 — Знаете что, Мэйден? Засунули бы свой читательский билет куда подальше.
 — Ох, вот это уели. Вряд ли я хоть вполовину такой хороший ответ мог бы найти.
 — Отдайте мне мой пистолет, Мэйден.
 Он запер за нами дверь. Джейсон сидел на стуле — их было несколько перед столом. При виде меня он поднял голову.
 — Когда мы поедем домой? — спросил он.
 — А что, сотрудник Мэйден плохо тебя развлекал?
 — Он мне не дал поиграть наручниками.
 Мэйден обошел стол и отпер ящик. Вытащив браунинг, он вставил в него обойму и оттянул затвор, загоняя патрон в зарядную камеру. Проверив предохранитель, он вернул мне пистолет рукояткой вперед.
 — Вы думаете, в Майертоне настолько опасно, что надо держать патрон в стволе? — спросила я.
 Он поглядел на меня. Долгим взглядом, будто что-то хотел мне передать.
 — Никогда не знаешь, — сказал он наконец.
 Несколько секунд мы простояли молча, потом я сунула браунинг в кобуру, оставив патрон в стволе, хотя два раза проверила предохранитель. Обычно я не хожу с патроном в зарядной камере — это нервирует. Но еще больше нервировало, что Мэйден, похоже, пытается меня предупредить. Конечно, может, он просто дергает поводок. Копы, особенно в маленьких городах, часто стараются меня поставить на место. Имея дело с истребителем вампиров, некоторые из них начинают мачистский выпендреж. Например, досылают патрон в зарядную камеру.
 — Желаю приятно провести время, Блейк.
 — И вам тоже, Мэйден.
 Я уже открыла дверь и выходила в сопровождении Джейсона, когда Мэйден сказал:
 — И поосторожнее там.
 Глаза у него были непроницаемы, лицо ничего не выражало. Догадывайся, кто хочет. Я не слишком деликатный человек и потому спросила в лоб:
 — Хотите что-то сказать, Мэйден?
 — Когда вы уйдете, я пойду поесть.
 Я посмотрела пристально:
 — Сейчас десять утра. Не рановато для ленча?
 — Я думал, вам приятно будет знать, что меня здесь не будет.
 — Я изо всех сил постараюсь подавить разочарование.
 Он усмехнулся коротко и встал.
 — Дверь за вами мне надо запереть, потому что здесь никого не останется.
 — И запереть Белизариуса с Ричардом?
 — Я ненадолго.
 Он открыл нам дверь и ждал, пока мы выйдем.
 — Не люблю я игр, Мэйден. Что тут за фигня происходит?
 Он не улыбался, когда произнес:
 — Если этот стиляга-адвокат вытащит вашего парня из кутузки, я бы на его месте свалил из города.
 — Вы что, предлагаете ему нарушить залог, сотрудник Мэйден?
 — Его родные тут появились чуть ли не в тот самый вечер, как его взяли под стражу. До того приперлись ученые, с которыми он работал. Куча милых и достойных граждан готовы быть свидетелями. Но милые достойные граждане не вечно здесь будут.
 Мы с Мэйденом постояли еще немного, глядя друг другу в глаза. Я надеялась, что он бросит намеки и выложит все как есть. Он не стал.
 Я кивнула:
 — Спасибо, Мэйден.
 — Не за что. — И он запер за нами дверь.
 Я не положила руку на рукоять пистолета, но была к этому близка. Глупо выхватывать пистолет ясным августовским утром в городке, где населения меньше, чем в спальне колледжа.
 — Что это все значит? — спросил Джейсон.
 — Если мы не вытащим Ричарда, ему будет плохо. Единственное, почему этого еще не случилось, — слишком много свидетелей. Слишком много людей, которые будут задавать вопросы.
 — Но если копы решили это устроить, — сказал Джейсон, — зачем Мэйдену нас предупреждать?
 — Может, ему самому не нравится в этом участвовать. Да черт возьми, откуда мне знать? Но это значит, что у кого-то есть причины, чтобы держать Ричарда в тюрьме.
 На той стороне улицы, возле дома, где расположился Шанг-Да, остановился пикап. Из задней дверцы выскочили четверо мужчин. Еще один как минимум был в кабине. Он вылез на ту сторону, где его не было видно, и все пятеро построились полукругом у крыльца. Один держал бейсбольную биту.
 — Ну-ну, — произнес Джейсон. — Как ты думаешь, если мы начнем колотить в дверь и звать полицию, она прибежит на помощь?
 Я покачала головой:
 — Мэйден нам уже помог. Он нас предупредил.
 — Тронут до глубины души этой предупредительностью, — с чувством сказал Джейсон.
 — Ага, — согласилась я и пошла через улицу.
 Джейсон шел в двух шагах позади. Я сосредоточенно думала. У меня есть пистолет, у них, быть может, нет. Но если я кого-нибудь убью, то окажусь на одних нарах с Ричардом. Похоже, правоохранительная система Майертона не слишком благоволит к чужакам.
 Шанг-Да стоял на крыльце и смотрел на подходивших. Кепочку с козырьком он снял. Волосы были пострижены очень коротко на висках и чуть длиннее сверху. Они блестели от геля, но были примяты кепкой. Шанг-Да стоял, балансируя на босых ногах, руки висят вдоль тела. Это еще не была боевая стойка, но я знала ее признаки.
 Он бросил на нас взгляд, и я знала, что он нас увидел. А бандиты — пока еще нет. Не бандиты, а любители. Это не значит, что они не опасны, но могут поддаться на блеф. Профессиональные быки блеф проверяют.
 Из дверей вышла маленькая худощавая женщина и встала рядом с Шанг-Да. Она тяжело опиралась на трость и горбилась. Седые волосы были очень коротко пострижены и завиты мелкими кудряшками, которые так вроде бы любят пожилые женщины. Одета она была в передник поверх розового домашнего платья. Гольфы были скатаны до пушистых тапочек, на носу у старухи сидели очки.
 Она погрозила мужчинам костистым кулаком.
 — А ну, парни, вон с моей земли!
 Тот, что с бейсбольной битой, ответил:
 — Оставьте, Милли, мы же вас не трогаем.
 — Вы угрожаете моему внуку!
 — Да не внук он ей, — сказал другой. Он был одет в линялую фланелевую рубашку, расстегнутую, как пиджак.
 — Ты хочешь сказать, что я лгу. Мел Купер? — спросила женщина.
 — Я такого не говорил, — ответил Мел.
 Если бы место здесь было более укромное, я бы просто одного из них ранила. Это бы привлекло их внимание и отменило бы драку. Но я могла бы поставить любую сумму, что стоит мне подстрелить одного, тут же таинственный шериф примчится их спасать. Может, они так и задумали — посадить в тюрьму побольше наших. Я совсем недавно здесь появилась, чтобы строить обоснованные догадки.
 Мы с Джейсоном вышли на газон. Ближайший к нам был Мел. Он обернулся, показав под фланелевой рубашкой грязную майку и пивное брюхо. Ох, просто очаровательно.
 — Вы еще кто такие? — спросил он.
 — А ты преподаватель из школы хороших манер?
 Он шагнул ко мне со зловещим видом. Я улыбнулась ему в лицо, он скривился.
 — Ты отвечай, девка, когда тебя спрашивают. Кто ты такая?
 — Какая, к черту, разница, кто она такая? — сказал тот, что с бейсбольной битой. — Ей тут делать нечего. Вали отсюда, а то будет с тобой, как с ним. — Громила мотнул головой в сторону Шанг-Да.
 — Ты хочешь сказать, что я тоже из тебя дурь выбью? — изумилась я. — Это по мне.
 Бейсболист тоже наморщил лоб. Так, двух из них я уже озадачила. Смятение в стане врага.
 Женщина снова погрозила костлявым кулаком.
 — Убирайтесь с моей земли, а то я шерифа Уилкса позову!
 Один из них заржал, другой сказал:
 — Уилкс сам придет. Когда мы закончим.
 — Эй, мальчик, иди сюда, пока мы сами к тебе не пришли, — сказал бейсболист.
 Он не обращал на меня внимания. И на Джейсона тоже. Это были не просто хулиганы-любители, это были глупые хулиганы-любители.
 Голос Шанг-Да оказался на удивление глубок и очень спокоен. Страха в нем не было — удивительно, правда? — но слышался скрытый энтузиазм, будто у него руки чесались набить им морды.
 — Если я сойду с крыльца, вам это не понравится.
 Человек с бейсбольной битой крутанул выбранное им оружие быстрым профессиональным движением, будто знал, как. Наверное, в школе играл.
 — Да нет, мне очень понравится, китаеза.
 — Китаеза, — повторил Джейсон. Мне не надо было оборачиваться, чтобы убедиться, как он расплылся в улыбке.
 — Не слишком оригинально? — прокомментировала я.
 — Вот именно.
 Мел повернулся к нам, и еще один из них последовал за ним.
 — Ты что, над нами смеешься?
 — И еще как, — кивнула я.
 — Ты думаешь, я тебя не двину, потому что ты девчонка? — спросил Мел.
 Я подавила желание ответить: «Нет, я думаю, ты меня не двинешь, потому что у меня пистолет».
 Вытащив пистолет в драке, ты переводишь насилие на уровень, где смерть — вполне вероятный исход. А я точно не хотела никого убивать, когда за углом поджидают копы, чтобы всех нас загрести. Не хотела я в тюрьму. У меня черный пояс по дзюдо, но приятель Мела был размером не меньше полисмена Мэйдена и даже вполовину не так симпатичен. Они каждый были тяжелее меня или Джейсона фунтов на пятьдесят, если не больше. Всю жизнь они были здоровенными, и поэтому считали себя крутыми. До этой минуты так оно и могло быть. Я не собиралась идти с ними на обмен ударами — это был бы явный проигрыш. Любой мой ход должен быть быстр и выводить противника из строя немедленно. Чуть замешкаюсь — и мне грозит серьезная травма.
 Я запросто управлюсь с плохим парнем, у которого такая же комплекция, как у меня. Беда в том, что обычно габариты плохих парней не сходятся с моими. У меня в животе соткался комок, началась нервная дрожь, и я поразилась, когда поняла, что сейчас у меня страх сильнее, чем был с Джемилем в машине. На этот раз будут не игры за доминацию. Никто не должен говорить «дядя», пока другой зализывает рану. Это я что, испугалась? Но уже очень давно мне не приходилось выступать против плохих парней, не вытаскивая оружие. Наверное, я стала слишком зависима от железа.
 Мы с Джейсоном отступили назад, чуть отодвинувшись друг от друга. Для драки нужно место. Мелькнула мысль, что я никогда не видела Джейсона в драке. Он мог бы перевернуть пикап, в котором эти ребята приехали, но умеет ли он драться? Если швырять людей как кукол, их можно сильно повредить. Видеть Джейсона в тюрьме я тоже не хотела.
 — Никого не убивай, — сказала я.
 Джейсон улыбнулся — чуть оскалил зубы.
 — Ну, ты всегда умеешь кайф поломать.
 По моему телу пробежали первые искорки энергии, выдающей присутствие оборотня.
 Мел двигался вперед, шагая всей ступней, как совершенно необученный. Ни боевых искусств, ни бокса — здоровенный, и этого ему хватает. А второй стоял в стойке — он знал, что делает. Джейсон может залечить сломанную челюсть за день, а я нет. Я хотела иметь дело с Мелом, но он вдруг остановился. Волосатые руки покрылись гусиной кожей.
 — Это что за твою мать?
 Здоровенный и дурной, но достаточно парапсихических способностей, чтобы учуять оборотня. Интересное сочетание.
 — Кто мы такие, твою мать? Или что, твою мать, происходит? Надо точнее ставить вопросы, Мел.
 — Да в рот я тебя так и этак!
 Я улыбнулась и поманила его обеими руками.
 — Так подойди и сделай, Мел, если считаешь себя мужчиной.
 Он зарычал и бросился на меня. В буквальном смысле налетел, расставив бычьи лапищи, будто хотел обхватить меня по-медвежьи. Тот, кто был еще побольше, бросился на Джейсона. Я ощутила движение и поняла, что Шанг-Да больше не стоит на крыльце. Времени пугаться не было. Думать тоже — только действовать. Делать тысячу раз отработанное на тренировках, но никогда еще не примененное в жизни. Никогда по-настоящему.
 Нырнув под протянутые руки Мела, я практически одновременно сделала две вещи: захватила его левую руку и сделала подсечку. Он тяжело рухнул на колени, и я захватила ему локоть на излом. Я не собиралась ломать ему руку: обычно при таком захвате противник сразу становится сговорчивей, как только поймет, насколько оно больно. Но Мел не дал мне времени. Я увидела мелькнувшее лезвие и сломала ему руку. Она с мокрым сочным хрустом повисла, как оторванное назад крыло цыпленка.
 Он заверещал — слова «завопил» здесь недостаточно. Нож у него был в другой руке, но он будто забыл про него.
 — Брось нож. Мел! — велела я. Он попытался встать, слишком далеко выставив колено. По этому колену я ударила ногой, и раздался глубокий низкий щелчок. Кость ломается с резким и чистым звуком. Сустав ломается не так отчетливо, зато его легче сломать.
 Мел покатился по земле, извиваясь и вопя.
 — Брось нож в сторону!
 Нож взлетел в воздух и скрылся за изгородью соседнего двора. Я отступила от Мела — на тот случаи, если у него есть еще сюрпризы. Все вокруг тоже были занять! делом.
 Тот, что напал на Джейсона, валялся грудой мяса возле грузовика. На борту была свежая вмятина, будто этого типа бросили в борт. Наверное, так оно и было.
 Третий лежал неподвижно у ступеней крыльца. Еще один уползал прочь, волоча за собой ногу как сломанный хвост. Он плакал.
 Шанг-Да пытался пробить защиту человека с бейсбольной битой. Джейсон дрался с высоким и тощим противником, у которого вдоль худых рук тянулись шнуры мышц. Тощий работал в низкой стойке — таэквандо или дзюдзюцу.
 Шанг-Да принял на руки два удара бейсбольной биты, потом вырвал ее у противника и сломал на две половины. Ее бывший владелец обратился в бегство. Шанг-Да замахнулся проткнуть его обломанным концом.
 — Не убивай! — завопила я.
 Шанг-Да перевернул деревяшку целым концом вперед и нанес убегавшему удар по черепу. Тот упал на колени так резко, что даже удивительно было.
 Высокий приближался к Джейсону быстрым крабьим движением, с виду нелепым, но его нога вылетела вперед, и Джейсону пришлось броситься на землю. Он попытался нанести удар ногой, но высокий подпрыгнул так быстро и грациозно, что на миг будто завис в воздухе.
 Выли, быстро приближаясь, сирены.
 Бейсболист рухнул лицом вниз и не пытался подняться. Нокаут.
 Из плохих парней остался только высокий. Джейсон достаточно быстро вскочил, чтобы успеть уйти от ударов, но не настолько умело, чтобы нанести удар самому. Превосходство в силе еще не означает превосходства в умении.
 Шанг-Да двинулся на помощь.
 Джейсон глянул в его сторону, и это было все, что высокому нужно. Он нанес боковой удар ногой по голове, от которого оглушенный Джейсон рухнул на колени. Человек обернулся, и я увидела начинающийся удар ногой с поворотом. Такой удар наверняка ломает шею. Я была ближе, чем Шанг-Да, и даже не успела подумать. Бросилась вперед, хотя знала, что не успеваю. Но высокий заметил это движение и переключился с Джейсона на меня.
 Внезапно я оказалась в защитной стойке. Он переменил направление удара, и мне удалось уклониться, потому что нападавший был не в равновесии.
 По улице летели к нам юзом, тормозя, две полицейские машины. Шанг-Да остановился. Наверное, мы оба решили, что драка окончена. Но у высокого было другое мнение.
 Удар показался мне размытым движением. Я успела частично блокировать его рукой. Она тут же онемела, а потом я помню, что в следующий момент я оказалась на спине — лежу и смотрю в небо. Даже не больно.
 Он мог бы подойти и добить меня, потому что секунду я не могла двинуться. И никаких звуков за это мгновение не было — только я на траве, моргавшая в небо. Потом послышался гул крови в ушах. Тяжело и прерывисто вздохнув, я снова услышала людские голоса. Какой-то мужской голос заорал:
 — Никто ни с места, мать вашу так!
 «Красноречиво», — попыталась произнести я, но звук не получился. Во рту ощущался вкус крови. Лицо еще не слишком болело; я была оглушена пока что. Попыталась открыть рот — удастся ли. Удалось. Челюсть не сломана. Отлично. Подняв руку, я сумела произнести:
 — Помогите мне встать.
 Милли сошла с крыльца, опираясь на свою трость. Снизу она смотрелась забавно — как великан с пушистыми ногами.
 — Нечего наставлять оружие на моего внука и его друзей. Эти люди на них напали.
 — Напали? — переспросил мужской голос. — А выглядит, будто ваш «внук» и его приятели напали на них.
 Я нашарила в кармане удостоверение и помахала им в воздухе. Наверное, я могла бы и сама встать, но раз уж мне попало по морде, это надо использовать. Я пострадала, и чем больше копы будут верить, что я жертва, тем меньше у нас шансов попасть в тюрьму. Если бы пострадали только плохие парни, то все мы могли бы оказаться за решеткой по обвинению в нанесении телесных повреждений, а то и похуже. Я у двух этих типов не проверила пульс, а они лежали подозрительно неподвижно. А если я ранена, то обвинения в нападении можем выдвинуть мы. Они могут сунуть в тюрьму нас всех — или никого. Такой был у меня план. Бывали, конечно, в жизни планы и получше. Мне еще повезло, что челюсть не сломана.
 — Анита Блейк, истребитель вампиров, — представилась я.
 Это прозвучало бы более солидно, если бы я не лежала пластом на спине, но ситуация диктует пределы действия. Набок я все же перевернулась. Во рту скопилось столько крови, что ее надо было или проглотить, или сплюнуть. Я сплюнула на траву. Даже от поворота набок мир завертелся перед глазами. Секунду я не знала, не сплюну ли я на траву не только кровь. Тошнота прошла, но сменилась беспокойством, а нет ли у меня сотрясения. Оно раньше у меня бывало, и от него меня выворачивало наизнанку.
 Милли я не видела, но голос ее был отлично слышен:
 — Или ты уберешь эти пистолеты, Билли Уилкс, или я тебе всю шкуру разрисую вот этой тростью!
 — Ну-ну, мисс Милли! — успокаивал ее мужской голос.
 Я снова назвала себя и сказала:
 — Я не в состоянии встать сама. Могут мои люди мне помочь?
 Мужской голос, принадлежащий, по-моему, шерифу Уилксу, несколько неуверенно сказал:
 — Пусть подойдут.
 Джейсон подхватил меня за ту руку, в которой было удостоверение, посмотрел на меня и помог встать. Это произошло очень быстро, и мне даже не пришлось симулировать головокружение. У меня подогнулись ноги, и я не пыталась устоять — упала на колени, и Шанг-Да подхватил меня под другую руку. Так я и осталась стоять между ними, лицом к копам.
 Шериф Уилкс был пяти футов восьми дюймов ростом. В форменной шляпе с медведем Смоки и соответствующем мундире он выглядел аккуратно и подтянуто — очевидно, относился к своему внешнему виду серьезно. Десятимиллиметровая «беретта» была уже в кобуре. Так, жизнь налаживается.
 И смотрел он на меня темно-карими серьезными глазами, внушающими доверие. Сняв шляпу, шериф вытер пот со лба. Волосы у него были светлые, цвета соли с перцем — я решила, что ему уже за сорок.
 — Я слышал о вас, Анита Блейк. Что вы делаете в нашем городе?
 Я сплюнула на траву очередной сгусток крови и без сил повисла на руках Шанг-Да и Джейсона. На самом-то деле я могла бы стоять самостоятельно, но плохие парни все валялись на земле. Даже тот, что ударил меня, лежал в нокауте — очевидно, Шанг-Да вступил в дело, когда я выбыла из схватки. Джейсон бы высокого свалить не смог.
 — Я приехала к другу, который у вас в тюрьме — к Ричарду Зееману.
 — Другу?
 — Да, другу.
 За спиной Уилкса стояли двое помощников, оба выше шести футов. У одного был шрам от брови до челюсти — рваный, скорее от разбитой бутылки, чем от ножа. Второй помощник держал в руках ружье. На нас он его не направлял, но держал в руках. Тот, что со шрамом, тихо хихикал, глядя на меня. Тот, что с ружьем, просто смотрел глазами пустыми и безжалостными, как у куклы.
 Мэйден стоял за ними, держа руки перед собой, левой охватив запястье правой. Лицо его было непроницаемо, но, судя по напряжению в углах рта, он сдерживал улыбку.
 — Мы вас всех задерживаем за нападение, — объявил Уилкс.
 — Это хорошо, — обрадовалась я. — Не дождусь момента, когда можно будет выдвинуть обвинение.
 Он посмотрел на меня, глаза его чуть заметно расширились.
 — Стоять остались только вы и ваши приятели, миз Блейк. Вряд ли у вас есть основания для обвинения.
 Я чуть сильнее оперлась на Джейсона, изо рта у меня стекала струйка крови. Глаз уже начал заплывать. При ударах в лицо у меня всегда легко шла кровь, и я знала, что вид у меня очень жалостный.
 — Они на нас напали, нам пришлось защищаться.
 Я позволила коленям подкоситься еще сильнее, и Шанг-Да подхватил меня на руки. Я закрыла глаза и свернулась у него на груди.
 — Хреново, — сказал Уилкс.
 — Да ты посмотри на эту бедную девочку. Билли Уилкс! — возмутилась мисс Милли. — Ты ее хочешь отвести к судье Генри? И что, ты думаешь, он сделает тогда с этими хулиганами? У него дочка ее возраста.
 — Хреново, — повторил Уилкс несколько энергичнее. — Так, везем всех в больницу. Там разберемся.
 — "Скорая"уже выехала, — сообщил Мэйден.
 — Одной мало будет, — заметил Уилкс.
 Мэйден рассмеялся низким глубоким смехом:
 — На такое количество тел в графстве «скорых» не хватит.
 — Наберется на три машины, — сказал Уилкс.
 Я напряглась на руках Шанг-Да, он сильнее прижал мне голову — я бы не могла ее поднять. Стараясь дышать глубоко и сохранять неподвижность, я думала над словами Уилкса. Посмотрим, кто в следующий раз поедет кататься на «скорой».




 Глава 8


 Чтобы доставить всех в больницу, потребовалась одна «скорая», один пикап, две полицейские машины, саночки Санта Клауса, и еще мне пришлось ехать в фургоне. Ладно, без Санта Клауса обошлось, но кортеж выглядел внушительно. Примерно через шесть часов мы вернулись в Майертон и оказались в единственной допросной полицейского участка. Из всех раненых из больницы отпустили только меня.
 У типа, которого Джейсон швырнул об грузовик, было повреждение позвоночника, возможно, навсегда. Выяснится, когда спадет опухоль. Двое из трех, которых вырубил Шанг-Да, пришли в сознание. У них сотрясение, но они оправятся. У меня на счету был только Мел, но он не отделался лишь сложным переломом. Собрать разбитый сустав — это чертовски много работы. Иногда функции конечности так до конца и не восстанавливаются. Не то чтобы у меня на душе из-за этого кошки не скребли, но не надо было ему доставать нож.
 У Белизариуса было работы по горло. Он не только устроил освобождение Ричарда под залог, но и в последний час стал представлять наши интересы. Если он сможет уберечь нас от тюрьмы, он стоит своих денег.
 Уилкс не собирался нас арестовывать, но хотел снять отпечатки пальцев. Я не возражала, пока не стал возражать Шанг-Да, что вызвало подозрение у Уилкса — и у меня. Но если Шанг-Да не станет этого делать, то никто из нас тоже не станет. Я сказала Уилксу, что если хочет получить отпечатки наших пальцев, пусть выдвинет против нас обвинение. Этого ему вроде бы не хотелось.
 Может быть, потому, что свой полагающийся по закону телефонный звонок я сделала одному своему знакомому копу, а тот связался с моим знакомым агентом ФБР. От звонка федералов Уилкс задергался, как червяк на крючке. Плохие парни устроили на нас засаду у самого полицейского участка. Никто так не поступает, если у него нет уверенности, что копы ему малину не испортят. Это они и сказали во время стычки, когда предлагали Милли звонить Уилксу, дескать, все равно не будет толку. Но окончательно я сообразила по реакции Уилкса на звонок федералов. Копы ревниво охраняют свою территорию. Нарушения федеральных законов не было, и федам совершенно нечего соваться в простое дело о хулиганстве. Уилкс должен был разозлиться, а он этого не сделал. Нет, он бурчал, будто разозлился, и так оно и было, ему следовало спустить на них собак, но не решился. Он чуть-чуть не дотянул до адекватной реакции.
 Я могла бы ручаться, что у него рыльце в пушку в этом деле, но доказать пока что не могла. Конечно, доказывать такие вещи — не моя работа. Я прибыла вытянуть Ричарда из кутузки, и это уже было сделано.
 В конце концов Уилкс захотел поговорить со мной наедине. Белизариусу это не понравилось, но он вышел вместе с другими. Я села за стол и стала смотреть на Уилкса.
 В такой чистой допросной мне еще не приходилось бывать. Стол был светлый, с виду ручной работы. Стены белые и чистые. Даже линолеум на полу сверкал больничной чистотой. Наверное, в Майертоне это помещение использовалось не часто. Нам пятерым здесь было довольно тесно, но для двоих места хватало.
 Уилкс придвинул кресло, сел напротив меня, сцепил руки и стал на меня смотреть. На голове у него остался круг примятых волос от шляпы. На левой руке было золотое обручальное кольцо и здоровенные часы, которыми пользуются люди, бегающие трусцой, — большие, черные и непритязательные. Поскольку у меня был дамский вариант таких же часов, критиковать их я не стала бы.
 — И что? — спросила я. — Будете пытать меня молчанием, пока я не взмолюсь о пощаде?
 Он улыбнулся едва заметно.
 — Я порасспросил о вас по телефону, Блейк. Все говорят, что вы готовы преступить закон, когда вам нужно. Что за вами числятся убийства.
 Я посмотрела на него, ничего не отвечая, сама чувствуя, насколько пустым становится у меня лицо. Когда-то все мои эмоции сразу отражались на физиономии, но это было давно. С тех пор я выработала пустой взгляд для общения с копами, и по нему ничего нельзя было прочесть.
 — Для этого вы и просили меня остаться?
 На этот раз он улыбнулся шире.
 — Я просто люблю знать, с кем имею дело, Блейк, вот и все.
 — Тщательность — хорошее качество.
 Он кивнул:
 — Мне позвонили: коп из Сент-Луиса, федерал и сотрудница полиции штата. Эта сказала, что вы — кость в горле и что готовы гнуть закон, куда вам захочется.
 — Это наверняка Фримонт, — ответила я. — Злится на меня за то дело, где мы вместе работали.
 Он снова кивнул, приятно улыбаясь:
 — Федерал тонко намекнул, что если вас задержат, он может найти причину попросить местное отделение ФБР посмотреть, в чем дело.
 — Это, ручаюсь, привело вас в восторг, — улыбнулась я.
 Карие глаза стали темными и пустыми.
 — Мне не хочется, чтобы феды мутили воду у меня в пруду.
 — Не сомневаюсь, Уилкс.
 У него лицо натянулось, и я поняла, насколько он зол.
 — Какого черта вы сюда влезли, Блейк?
 Я наклонилась вперед, облокотившись на стол.
 — В следующий раз тщательней готовьте подставу, Уилкс.
 — Он всего лишь учителишка в школе. Откуда мне было знать, что он трахается с Истребительницей?
 — Мы не трахаемся, — автоматически ответила я и откинулась в кресле. — Уилкс, чего вам надо? Зачем этот разговор с глазу на глаз?
 Он запустил руку себе в седоватые волосы, и я поняла, как он на самом деле нервничает. Просто боится. Чего? Что тут может твориться в этом Богом забытом захолустье?
 — Если обвинение в изнасиловании будет снято, Зееман может покинуть город. Вы и все прочие валите с ним. Нет травмы — нет фола.
 Спортивная метафора — я просто поражена.
 — Я сюда приехала не вынюхивать ваши делишки, Уилкс. Я не коп. Я приехала вытаскивать Ричарда из беды.
 — Если он уедет, никакая беда ему не грозит.
 — Я не его опекун, Уилкс. Не могу за него ничего обещать.
 — А откуда это у школьного учителя телохранители взялись? — спросил Уилкс.
 Я пожала плечами:
 — А чем вам так помешал школьный учитель, что вы ему состряпали обвинение в изнасиловании?
 — У нас свои секреты, Блейк, у вас свои. Вы гарантируете, что он уедет из города и увезет своих убийц, и все мы останемся при своих секретах.
 Я глянула на свои ладони, лежащие на столе плашмя. Потом снова на Уилкса, прямо ему в глаза.
 — Я поговорю с Ричардом, посмотрю, что я могу сделать. Но до этого ничего обещать не могу.
 — Заставьте его послушаться вас, Блейк. Зееман наивен и кристально чист, но мы с вами знаем, что почем.
 Я покачала головой:
 — Да, я знаю, что почем, и знаю, что обо мне говорят. — Я встала. Он тоже встал. Мы смотрели друг на друга. — Да, это правда, я не всегда держусь буквы закона. Одна из причин, по которой мы перестали встречаться, как раз и есть кристальная чистота Ричарда, которая создает мне головную боль. Но есть у нас одно общее качество.
 — Какое?
 — Отвечать наездом на наезд. Ричард — по моральным соображениям, потому что это правильно. А я — потому что такая я зараза.
 — Зараза, — повторил Уилкс. — Мел Купер никогда уже не сможет ходить, не хромая, и владеть левой рукой в полном объеме.
 — Не надо было ему лезть на меня с ножом.
 — Если бы не было свидетелей, вы бы его убили?
 Я улыбнулась и даже сама почувствовала, что улыбка эта не была ни веселой, ни приятной.
 — Я поговорю с Ричардом. Надеюсь, что вы избавитесь от него до завтрашнего вечера.
 — Я не всегда был захолустным копом, Блейк. Пусть вас не обманывает внешний вид — я не дам вам лезть в мои дела.
 — Забавно, я именно так о вас и думала.
 — Ну и хорошо, — сказал Уилкс. — Значит, мы друг друга поняли.
 — И я так думаю.
 — Надеюсь, что завтра до темноты вы и ваши друзья уже будете за пределами города.
 Я посмотрела в эти карие глаза. Случалось мне видеть глаза и более страшные, более пустые, более мертвые. Глаза шерифа нельзя было назвать глазами профессионального убийцы. Даже глазами хорошего копа: я видела в них блеск страха, почти паники. Нет, видала я глаза пострашнее. Но это не значит, что он не убьет меня, если представится случай. Напугай как следует даже хорошего человека, и никогда не скажешь заранее, на что он способен. Напугай человека плохого — и тебе грозит беда. Наверное, Уилкс еще никогда никого не убивал, иначе на Ричарда не пытались бы повесить изнасилование. Они бы повесили на него убийство или просто убили бы. Так что Уилкс еще не соскользнул в бездну окончательно, но если ты обнимаешь кричащую тьму, то кончишь убийством. Уилкс, быть может, этого еще не знает, но если мы не оставим ему выхода, сообразит.




 Глава 9


 Когда я вернулась к пансионату, было уже больше семи вечера. В августе в это время еще светло, но было понятно, что уже поздно. Какая-то мягкость ощущалась в свете, усталость в зное, будто день сам не мог дождаться вечера. А может, это я так устала.
 Лицо болело. Зато хотя бы обошлось без швов на губах. Фельдшер в «скорой помощи» сказал, что надо будет наложить пару швов, а доктор в приемном покое, когда мы приехали, сказал, что так обойдется. Очень светлый момент был. Я терпеть не могу обезболивающих уколов. А швы без обезболивания мне тоже накладывали, и тоже без всякого удовольствия.
 Перед коттеджами стоял Джемиль. Он переоделся в черные джинсы и футболку с улыбающейся физиономией. Она была прорезана посередине, что обнажало брюшной пресс. У меня в балльной карточке вполне хватало привлекательных мужчин, но у Джемиля был такой красивый живот, какого я ни у кого не видела. Рельефные мышцы под гладкой кожей выступали, как дранка на кровле. Даже казалось, что это не по-настоящему: я раньше думала, что телохранителю для работы не требуется брюшной пресс, похожий на булыжную мостовую. Ладно, у каждого свое хобби.
 — Жаль, я пропустил самое веселое, — сказал Джемиль и осторожно дотронулся до моей распухшей губы. Я не смогла не дернуться от боли. — Удивляюсь, что ты дала кому-то поставить себе фонарь.
 — Она это нарочно сделала, — пояснил Шанг-Да.
 Джемиль посмотрел на него вопросительно.
 — Анита притворилась, что потеряла сознание, — пояснил Джейсон. — И вид у нее был действительно жалостный.
 Я пожала плечами:
 — Никому я не позволяла специально бить ботинком по моей роже. Но уж если меня свалили, я стала показывать, как мне больно. Таким образом мы сами могли бы выдвинуть обвинения в нападении.
 — Я не знал, что ты так хорошо умеешь врать, — заметил Джемиль.
 — Век живи — век учись, — ответила я. — А где Ричард? Мне нужно с ним поговорить.
 Джемиль оглянулся на один из коттеджей, потом снова на меня. На его лице было выражение, которого я не могла понять.
 — Моется, переодевается. Он два дня провел в одной и той же одежде.
 Я вгляделась в это тщательно сделанное лицо, пытаясь понять, чего он мне не говорит.
 — Джемиль, в чем дело?
 — Ни в чем.
 — Джемиль, не зли меня. Мне надо говорить с Ричардом — и прямо сейчас.
 — Он в душе.
 Я мотнула головой, и она от этого заболела.
 — Ладно, хрен с ним. В каком он домике?
 Джемиль покачал головой:
 — Дай ему пять минут.
 — Больше, — невыразительным голосом произнес Шанг-Да.
 — Да в чем дело? — Я начала раздражаться.
 Дверь домика за спиной Джемиля открылась, и в проеме появилась женщина. Ричард держал ее за руки и вроде бы старался выставить из дому — ласково, но твердо.
 Женщина обернулась и увидела меня. Волосы у нее были светло-каштановые, а прическа такая, будто сделана без каких-либо усилий, хотя чтобы уложить ее, требуются часы. Она отодвинулась от Ричарда и пошла, крадучись, к нам. Нет, ко мне. Темные глаза смотрели только на меня.
 — Люси, не надо, — предостерег ее Ричард.
 — Я просто хочу ее обнюхать, — ответила Люси.
 Так могла бы ответить собака, если бы умела говорить. Обнюхать, не посмотреть. Мы, приматы, склонны забывать, что для прочих млекопитающих обоняние важнее зрения.
 Пока Люси шла ко мне, мы могли с ней изучить друг друга. Она была лишь чуть повыше меня, примерно пять футов шесть дюймов. На ходу подчеркнуто покачивалась, развеваясь, короткая фиолетовая юбка, показывая чулки и подвязки. В черных туфлях на каблуках Люси шла грациозно, почти на носочках. Из-под расстегнутой светло-лиловой блузки виднелся черный лифчик, подчеркивающий, как он подходит к остальному белью. И либо это был лифчик с поддержкой, либо сама девушка была крепко сбита. Она столько нанесла себе косметики, сколько я когда-либо на себя намазывала, но она наложила ее умело, и кожа выглядела отличной и гладкой. Темная помада на губах смазана.
 Я глянула на Ричарда, оставшегося позади. Он надел синие джинсы — и больше ничего. На обнаженной груди повисли капельки воды, густые волосы прилипли к лицу и плечам мокрыми прядями. На губах у него была размазана темная помада, как фиолетовый синяк.
 Мы смотрели друг на друга, и вряд ли кто-нибудь из нас знал, что тут сказать.
 А эта женщина знала.
 — Значит, ты и есть человеческая сука Ричарда.
 Прозвучало это настолько враждебно, что я не могла не улыбнуться.
 Это ей не понравилось. Она подступила так близко, что мне пришлось отодвинуться, чтобы край ее юбки не задевал меня по ногам. Кто она такая — у меня сомнений не было. Сила ее танцевала по моей коже, как волна муравьев. Она была сильна.
 Я покачала головой:
 — Послушай, перед тем как мы займемся какой-нибудь разборкой с вервольфовской фигней или того хуже, личной фигней, мне надо поговорить с Ричардом насчет его тюряги и зачем местные копы взяли на себя труд его туда законопатить.
 Она моргнула.
 — Мое имя — Люси Уинстон. Запомни.
 С расстояния в несколько дюймов я глядела в ее светло-карие глаза. Настолько близко, что видела, как они слегка неровно подведены. В тюрьме Ричард вспоминал Люси. Он же не мог встречаться с ними обеими?
 — Ричард говорил мне о тебе, Люси.
 Она снова моргнула, но на этот раз — в недоумении. И оглянулась на Ричарда.
 — Ты говорил ей обо мне?
 Ричард кивнул.
 Она подалась назад и, казалось, готова была разрыдаться.
 — Тогда почему...
 Я переводила взгляд с него на нее и обратно. Хотелось мне спросить «почему — что?». Но я не спросила. Люси мне не нравилась, и это меня радовало. А если она разревется, то испортит мне удовольствие.
 Я подняла руки, будто сдаваясь, и обошла ее. Я направилась к Ричарду, потому что нам надо было поговорить, но вид Люси в чулках и подвязках сделал это занятие куда менее приятным.
 Что он делает — не мое дело абсолютно. Я сплю с Жан-Клодом. И уж не мне кидать в него камнями. Так почему я так стараюсь не дать себе разозлиться? Наверное, лучше не искать ответа на этот вопрос.
 Ричард отступил от дверей, пропуская меня, и закрыл за мной дверь, прислонившись к ней спиной. Вдруг мы оказались одни, одни по-настоящему, и я не знала, что мне сказать.
 Он стоял, опираясь спиной на дверь, держа руки позади себя. На голой коже торса блестели капельки воды. У него всегда была красивая грудь, но, наверное, он регулярно поднимал тяжести с тех пор, как я последний раз видела его без рубашки. У него был агрессивно-мужской торс, но чуть-чуть не хватало того избытка мышц, который так стараются обрести бодибилдеры. Он стоял спиной к двери, мышцы живота слегка выдавались. Когда-то я могла бы помочь ему вытереться. Волосы его начали высыхать густой волной. Если он их не причешет, ему придется их намочить и начать сначала.
 — Люси вытащила тебя из душа без полотенца? — спросила я и тут же пожалела. Подняв руку, я добавила: — Извини, это не мое дело. Я не имею права тебе язвить.
 Он улыбнулся почти печально:
 — Кажется, всего второй раз я слышу от тебя, что ты была не права.
 — Ну, со мной такое случается постоянно. Я просто не люблю признавать этого вслух.
 Он снова улыбнулся. Блеск превосходных зубов на загорелом лице. Это другие считали, что у Ричарда на лице загар. Я видела всего его целиком и знаю, что у него такой цвет кожи. Он был представителем белой расы, истый среднеамериканец, по сравнению с его семьей Уолтоны показались бы бирюками, но несколько поколений назад был там кто-то не до мозга костей белый.
 Ричард оттолкнулся от двери, подошел ко мне, босиком. Я, более чем позволяла вежливость, засмотрелась на полоску волос в нижней части его живота.
 Отвернувшись, я спросила:
 — Зачем им надо было сажать тебя в тюрьму?
 Дело, думай только о деле.
 — Не знаю. Можно мне взять полотенце и вытереться, пока мы будем разговаривать?
 — Ты у себя дома. Не стесняйся. Он исчез в ванной. Мне была предоставлена возможность оглядеться. Домик точно такой же, как у меня, только он желтый и более обжитой. Шерстяное одеяло валялось на полу солнечной грудой. Белые простыни были измяты. У Ричарда был пунктик насчет убирания постели. А Люси не произвела на меня впечатления особо аккуратной девушки. И наверняка это она измяла постель. Правда, на краю выделялось мокрое пятно, так что ей, быть может, помогли.
 Я провела по постели рукой. Даже подушка была влажной, будто на ней лежали густые мокрые волосы. У меня стянуло горло, и если бы я не знала себя лучше, я бы сказала, что на глаза навернулись слезы. Нет, этого быть не могло. Ведь я сама бросила Ричарда, так зачем мне плакать?
 Над кроватью опять же висела репродукция с картины Ван Гога, на сей раз с «Подсолнухов». Интересно, в каждом домике висит Ван Гог под цвет интерьера? Если я стану думать о меблировке, то, возможно, отвлекусь от мысли, как Люси поднимала глаза к сливающимся подсолнухам, пока Ричард...
 Я отогнала видение. Не стоило мне сюда вообще ехать. Я что, думала, Ричард будет хранить чистоту, пока я путаюсь с Жан-Клодом? Посторонится и будет ждать? Наверное, да. Глупо, но правда.
 Дверь ванной была закрыта, и оттуда доносился шум воды. Он снова принимает душ? Или просто мочит волосы? Может быть. А может, отмывается. Секс — вещь куда более неопрятная, чем показывают в кино. По-настоящему грязная. И чем лучше, тем грязнее.
 За три месяца с Жан-Клодом я стала экспертом по сексу. Это даже забавно. До Жан-Клода я была целомудренной. Не девственной — об этом позаботился мой жених в колледже. Я метнулась в его объятия с тем доверием, на которое способна лишь первая любовь. Один из последних моих наивных поступков.
 Мы с Ричардом были помолвлены — недолго. Но сексом никогда не занимались. Оба мы после первого опыта в колледже хранили целомудрие.
 Каждый из нас сделал такой личный выбор, оказавшийся общим. Может быть, если бы мы уступили вожделению, не было бы между нами такого жара. Впрочем, в последнее время мы уже только ссорились.
 Ричард был слишком мягкосердечен, слишком нежен, слишком... белоручка, чтобы править стаей волков. Дважды ему представлялась возможность убить прежнего Ульфрика стаи, Маркуса, и дважды Ричард отказывался убивать. Нет смерти — и нового Ульфрика тоже нет. А когда он на третий раз это сделал, я его бросила. Правда, нечестно? Конечно, я уговаривала его убить Маркуса, а не съесть его. Но что значит небольшой каннибализм между друзьями?
 А вода в ванной все еще шумела. Если бы я не боялась, что он откроет мне весь в каплях воды, прикрываясь полотенцем, я бы постучала и попросила поторопиться. Но на сегодня мне уже хватало видов мистера Зеемана. Более чем хватало.
 Над столом были приколоты фотографии. Я подошла посмотреть. Когда-то я слушала семестровый курс «Приматы Северной Америки». Мы называли его троллеведением. Малый тролль гор Смоки — один из наименьших североамериканских троллей. В среднем у них рост от трех с половиной до пяти футов. В основном они вегетарианцы, но иногда разнообразят свою диету падалью и насекомыми. Подходя к фотографиям, я быстро перебрала все, что знала об этих троллях. Покрыты черным мехом с ног до головы. Когда прячутся среди деревьев, то похожи на высоких шимпанзе или тощих горилл, но на фотографиях они были запечатлены в движении. Настоящие двуногие. Единственный прямо-ходящий примат, помимо человека.
 Взятые крупным планом лица поражали. Они были более волосатые, чем у крупных обезьян, и больше похожи на человеческие. Известны два случая в начале девятисотых годов, когда цирки возили с собой троллей, выдавая их за диких людей. Тогда они встречались достаточно редко, чтобы считаться диковинкой.
 В 1910 году произошли два события, которые спасли троллей от окончательного уничтожения. Первое: появилась статья, где утверждалось, что тролли пользуются орудиями и хоронят мертвых с цветами и их личным имуществом. Исследователь тщательно избегал выходить за рамки основных находок, но газеты смотрели на дело шире. Они объявили, что тролли верят в загробную жизнь, верят в Бога.
 Евангелический пастор по имени Саймон Баркли почувствовал, что Господь его призывает. Он поймал тролля и попытался обратить его в христианство. Книга о его работе с Питером (это был тролль) стала бестселлером. Тролли вдруг превратились в знаменитостей.
 У одного преподавателя биологии в нашем колледже над столом висела черно-белая фотография тролля Питера. Питер стоял с опущенной головой и сцепленными руками. Он даже был одет, хотя пастор Баркли всегда огорчался, что без надзора Питер немедленно избавлялся от одежды.
 Не знаю, насколько хорошо жилось Питеру у Баркли, но он спас свой вид от вымирания. Он был североамериканским пещерным троллем — единственный вид, который меньше малых троллей Смоки. Баркли был движим Духом Божиим, но глупцом он не был. В те времена еще существовал большой тролль гор Смоки, ростом от восьми до двенадцати футов и хищный. Их Баркли не пытался спасать. Очень было бы огорчительно, если бы тролль, вместо того чтобы молиться с Баркли, просто съел его.
 Тролли стали первыми охраняемыми видами в Америке. Большой тролль Смоки охраняемым не был. Его истребили охотники, но до того он вырывал с корнем деревья, забивал до смерти туристов и лакомился мозгом из их костей. Такими действиями трудно заработать хорошую прессу.
 Было еще общество любителей троллей под названием «Друзья Питера». Хотя закон запрещал убийство троллей — любых троллей и по любым причинам, это все еще случалось. Троллей преследовали охотники. Хотя не понимаю, как они могли стрелять, глядя в эти слишком человеческие лица. Ради трофея?
 Пахнуло теплым воздухом — Ричард вышел из ванной. Он был по-прежнему в джинсах, но на голове у него было полотенце, а в руке — фен. Он снова намочил волосы, и, кажется, для этого ему пришлось полностью залезть под душ. Гуманно с его стороны, что он хотя бы высушил грудь и руки. Эти руки казались невероятно сильными. Я знала, что он мог бы расшвырять слонов, даже если бы не имел такого мускулистого вида, но мышцы об этом напоминали. Просто физическое было удовольствие на него глядеть. Но при этом я не могла не думать, зачем он стал тратить время на свое тело. Ричард не был любителем подобных занятий.
 Я показала на фотографии:
 — Отлично сделано.
 Это я сказала вполне всерьез. Когда-то я сама мечтала проводить жизнь в поле за подобной работой. Нечто вроде Джейн Гудолл по противоестественной природе. Хотя, честно говоря, больше меня интересовали не приматы. Драконы скорее или озерные чудовища. Такое, что могло бы меня съесть, если представится возможность. Но это было давно, когда мой босс Берт еще не завербовал меня поднимать мертвых и валить вампиров. Иногда в присутствии Ричарда я чувствовала себя очень старой, хотя он старше меня на три года. Он все еще пытался вести нормальную жизнь посреди противоестественной фигни. А я на все, кроме этой самой фигни, давно плюнула. Невозможно делать хорошо и то, и другое. Для меня невозможно.
 — Я бы мог сводить тебя на них посмотреть, если хочешь, — предложил он.
 — Я бы с радостью, если это не помешает троллям.
 — Они давно привыкли к посетителям. Кэрри — то есть доктор Онслоу — пускает туда небольшие группы туристов, разрешает им пофотографировать.
 Он упомянул Кэрри с тем же придыханием, что и Люси. Это та самая, которую он вспоминал в тюрьме?
 — Вам что, настолько не хватает денег? — спросила я.
 Он сел на край кровати и сунул вилку фена в розетку.
 — В таких проектах денег всегда не хватает, но тут дело не в них. Нам нужна хорошая пресса.
 Я наморщила лоб:
 — А зачем вам она?
 — Ты давно газет не читала? — спросил он, снимая с головы полотенце. Темные волосы стали еще темнее от влаги, тяжелее, и из них можно было еще выжать воду.
 — Ты же знаешь, что я их вообще не читаю.
 — Телевизора у тебя тоже не было, но теперь есть.
 Я оперлась ягодицами на край стола, настолько далеко от Ричарда, насколько позволяла комната. Я купила телевизор, чтобы смотреть видеозаписи старых фильмов вместе с ним.
 — Я сейчас и телевизор мало смотрю.
 — Жан-Клод не в восторге от мюзиклов? — спросил Ричард с некоторой резкостью в голосе, в котором в эти последние недели слышались нотки гнева, ревности, боли, жестокости.
 Услышала я это почти с облегчением. Когда он злится, все становится проще.
 — Жан-Клод вообще не зритель. Он скорее делатель.
 — Люси тоже не особенно любит смотреть, — сказал он. Его лицо вытянулось, злость достигла пика, скулы выступили из-под кожи.
 Я засмеялась, и не слишком счастливым смехом.
 — Спасибо, что облегчил мне наш разговор, Ричард.
 Он уставился в пол, мокрые волосы свесились сбоку, и лицо было видно в полный профиль.
 — Анита, я не хочу ссориться. Действительно не хочу.
 — Почти готова поверить.
 Он поднял глаза, и они были темнее, чем обычно.
 — Если бы я хотел ссориться, можно было бы просто оставить здесь Люси. Ты застала бы нас в постели.
 — Ты больше мне не принадлежишь, Ричард. И какого черта меня должно волновать, чем ты занят?
 — В этом-то и вопрос, правда? — Он встал и пошел ко мне.
 — Зачем они тебя подставили? — спросила я. — Зачем им нужно было сажать тебя в тюрьму?
 — Узнаю тебя, Анита. Деловая до невозможности.
 — А ты позволяешь себе отвлекаться, Ричард. Отводишь глаза от мяча.
 Боже мой, спортивная метафора. Наверное, это заразно.
 — Ладно, — сказал он с такой злостью, которая будто резала. — Стая троллей, за которой мы наблюдали, распалась на две. Рождаемость у них настолько низкая, что это бывает не слишком часто. Первый в этом столетии зарегистрированный случай образования новой стаи у североамериканского тролля.
 — Это очень интересный факт, Ричард, но какое он имеет отношение к делу?
 — Помолчи и послушай, — сказал он.
 Я так и сделала. Впервые за всю нашу историю.
 — Вторая группа, поменьше, мигрировала из парка. Чуть больше года они жили в некотором частном владении. Фермер — владелец земли — не возражал. На самом деле ему было даже как-то приятно. Кэрри привела его посмотреть на первого детеныша тролля, рожденного на его земле, и он носил с собой фотографию.
 Я посмотрела на Ричарда:
 — Пока все отлично.
 — Этот фермер, Айвен Грин, умер где-то полгода назад. Его сын оказался не таким большим любителем природы.
 — Ага, — сказала я.
 — Но тролли — очень агрессивный вид. И они не улитки-стрелки и не бархатные жабы. Они большие и заметные звери. Сын пытался продать землю, и мы воспрепятствовали, опираясь на закон.
 — Но сыну это не очень понравилось, — сказала я.
 — Очень не понравилось, — улыбнулся Ричард.
 — И он подал на вас в суд.
 — Вот это нет, — ответил Ричард. — Мы ждали, что он так и поступит. Но когда он не потащил нас в суд, нам надо было понять, что здесь что-то не так.
 — А что он сделал?
 Злость Ричарда сникла за время разговора. Ему всегда приходилось сильно стараться, чтобы злиться долго. А я это умею как никто. Ричард взял с кровати полотенце и стал вытирать волосы, продолжая разговор.
 — У одного местного фермера стали пропадать козы.
 — Козы? — переспросила я.
 Ричард глянул на меня сквозь завесу мокрых волос.
 — Козы.
 — Кто-то слишком начитался детских сказок о троллях.
 Ричард туго завязал полотенце вокруг головы и сел на кровать.
 — Вот именно. Никто из тех, кто разбирается в троллях, не стал бы воровать коз. Даже европейский малый тролль, который промышляет охотой, сначала стал бы брать собак, а лишь потом коз.
 — Значит, это было подстроено.
 — Да, но газеты на это клюнули. Хотя все было ничего, пока не начали пропадать кошки и собаки.
 — Кто-то стал умнее.
 — Кто-то послушал интервью Кэрри, где она рассказывала о пищевых предпочтениях троллей.
 Я подошла и встала в изножье кровати.
 — А почему местные копы заинтересованы в какой-то перебранке из-за земли?
 — Погоди, дальше еще хуже, — сказал он.
 Я подобрала одеяло и села, положив его к себе на колени.
 — Насколько хуже?
 — Две недели назад нашли тело человека. Обычный несчастный случай на горных тропах, упал со склона. Такое бывает.
 — Я видела здешние горы, хотя и не все, и не удивляюсь.
 — Но тело почему-то посчитали жертвой троллей.
 Я наморщила лоб:
 — Это же не жертва акулы, чтобы можно было определить, Ричард. Откуда узнали, что это сделал тролль?
 — Ни один тролль этого не делал.
 Я кивнула:
 — Я понимаю, но какие представлялись доказательства, сфабрикованные или еще какие-нибудь?
 — Кэрри пыталась получить отчет коронера, но сначала он попал в газеты. Человека забили до смерти, и на теле обнаружены укусы животных. Укусы троллей.
 Я покачала головой.
 — На теле любого погибшего в этих горах будут укусы животных. Тролли — падальщики, это известно.
 — Шериф Уилкс с этим не согласен, — сказал Ричард.
 — А что он с этого имеет? — спросила я.
 — Деньги, — ответил Ричард.
 — Ты это точно знаешь?
 — В смысле, могу ли я это доказать?
 — Да.
 — Нет. Кэрри пыталась обнаружить бумажный след, но пока ничего не нашла. Она последние несколько дней носом землю рыла, пытаясь вытащить меня из тюрьмы.
 — Это та самая Кэрри, которую ты называл как свою любовницу?
 Ричард кивнул.
 — Понятно, — сказала я.
 — Что именно понятно?
 — Я ничего не имела в виду, кроме того, что самым лучшим способом заставить Кэрри трудиться над разгадкой было посадить ее любовника в тюрьму.
 — Мы с ней уже не любовники, — сказал он.
 Я поспешила пропустить эти сведения мимо ушей.
 — Это общеизвестно?
 — Вряд ли.
 — Тогда понятно, почему они решили тебя посадить. Тебе подстроили обвинение в изнасиловании, потому как Уилкс пока что не хочет убивать.
 — Ты думаешь, это переменится? — спросил Ричард.
 Я тронула распухшую губу:
 — Он уже начал повышать уровень насилия.
 Ричард наклонился ко мне и коснулся синяков кончиками пальцев — едва ощутимо, будто трепетали крылья бабочки.
 — Это работа Уилкса?
 Вдруг у меня сердце забилось быстрее.
 — Нет. Уилкс очень постарался показаться не раньше, чем плохим парням потребовалась «скорая».
 Ричард улыбнулся, пальцы его скользнули вдоль моего лица, не притрагиваясь к ушибам.
 — И скольких ты покалечила?
 Пульс у меня бился так, что я испугалась, как бы он не стал заметен на шее.
 — Всего одного.
 Ричард чуть придвинулся, рука его все так же бродила по моей шее.
 — И что ты ему сделала?
 Я не знала, то ли отодвинуться, то ли прижаться ноющим лицом к прохладной гладкости его руки.
 — Сломала ему руку и разбила колено.
 — Зачем? — спросил Ричард.
 — Он угрожал Шанг-Да и полез на меня с ножом. — В моем голосе послышалось придыхание.
 Ричард придвинулся близко, еще ближе. Снял с головы это смешное полотенце, и густые волосы прохладными влажными прядями упали по сторонам лица, задевая мою кожу. Губы Ричарда были так близко к моим, что я ощущала его дыхание.
 Я встала, отступила от него, все еще сжимая в руках одеяло, потом выпустила его, и мы с Ричардом уставились друг на друга.
 — Почему, Анита? Ты же меня хочешь. Я это чувствую, чую носом, ощущаю на языке вкус твоего пульса.
 — Спасибо за красочное описание, Ричард.
 — Ты все еще хочешь меня, проведя столько времени в его постели. Меня ты хочешь.
 — Такой поступок не станет правильным.
 — Теперь ты верна Жан-Клоду?
 — Просто пытаюсь не запутаться больше, чем сейчас, Ричард, вот и все.
 — Сожалеешь о своем выборе?
 — Без комментариев.
 Он встал и шагнул ко мне. Я выставила руку, и он остановился. Тяжесть его взгляда была почти осязаемой, будто я читала его мысли — такие личные и глубоко интимные — о том, чего мы не делали никогда.
 — Шериф Уилкс велел нам до завтрашней ночи умотать из Додж-сити, прихватить с собой наших телохранителей, и он все забудет. Обвинение в изнасиловании исчезнет, и ты вернешься к своей обычной жизни.
 — Не могу, Анита. Они собираются охотиться на троллей с ружьями и собаками. Пока не буду знать, что тролли вне опасности, я не уеду.
 Я вздохнула:
 — До начала занятий меньше двух недель. Ты собираешься здесь остаться и потерять работу?
 — Ты думаешь, Уилкс позволит делу затянуться так надолго?
 — Нет, — ответила я. — Я думаю, до того он или его люди начнут убивать. Надо понять, чем так ценна эта земля.
 — Если бы дело было в полезных ископаемых, то Грин подал бы заявку. Он не подал, значит, ему не нужно разрешение правительства и не нужны партнеры.
 — Что это значит насчет разрешения и партнеров?
 — Если бы он нашел, скажем, изумруды на землях, прилегающих к национальному парку, ему пришлось бы подать заявку и получить разрешение на открытие шахты в непосредственной близости к парку. Если бы найдено было что-то, требующее взрывных работ или глубокой проходки, например, свинец, ему могли бы понадобиться партнеры для финансирования. Тогда он тоже должен был бы подать заявку для привлечения перспективных партнеров.
 — С каких пор ты начал изучать геологию? — спросила я.
 Он улыбнулся:
 — Мы пытались понять, что на этой земле связано с такими хлопотами. Логично было предположить наличие подземных ископаемых.
 — Согласна, — кивнула я. — Но либо дело не в них, либо здесь что-то личное, и он не хочет делиться информацией. Так?
 — Именно.
 — Мне надо поговорить с Кэрри и другими биологами.
 — Завтра.
 — А почему не сегодня вечером?
 — Ты это сама сказала там, снаружи: вервольфовская чертовщина.
 — И что это значит?
 — То, что до полнолуния четыре дня, а ты — моя лупа.
 — Я слыхала, ты ведешь прием кандидаток на эту должность.
 Он улыбнулся, на этот раз чуть ли не смущенно.
 — Ты, наверное, удивишься, но многим женщинам я нравлюсь.
 — Ты знаешь, что меня это не удивляет.
 — И все-таки ты остаешься с Жан-Клодом, — с нажимом произнес он.
 Я покачала головой:
 — Ричард, не надо. Я буду здесь, постараюсь не дать убить тебя или кого-либо из нашей стаи, но давай отбросим личное.
 Он подошел вплотную, и я подняла руки, отгораживаясь от него. В результате мои руки прижались к его голой груди. Сердце его билось в моих ладонях, как пойманный зверек.
 — Не надо, Ричард.
 — Я старался тебя ненавидеть, но я не могу. — Он накрыл мои руки своими ладонями, прижав их теснее.
 — Постарайся еще.
 Но это я могла только шепнуть.
 Он наклонился ко мне, и я отстранилась.
 — Если не высушишь сейчас волосы, их снова придется мочить.
 — Готов пойти на этот риск. — Он придвигался ко мне, полураскрыв губы.
 Я шагнула назад, высвобождая руки, и он отпустил меня. Силы у него хватило бы, чтобы меня удержать, и это все еще меня беспокоило.
 Я попятилась к двери.
 — Перестань любить меня, Ричард.
 — Я пытался.
 — Не пытайся, а сделай.
 Спина моя уперлась в дверь, и я вслепую нашарила позади ручку.
 — Ты убежала от меня в ту ночь. Убежала от меня к Жан-Клоду. Ты обернулась его телом как щитом, чтобы не подпустить меня.
 Я открыла дверь, но Ричард вдруг оказался рядом, не давая ей распахнуться до конца. Я попыталась дернуть дверь, но с таким же успехом можно было дергать стену. Он придерживал дверь одной рукой против давления всего моего тела, и я не могла ее пошевелить. Такие вещи я терпеть не могу.
 — Ричард, черт побери, отпусти меня!
 — Ты больше боишься не Жан-Клода, а того, насколько сильно меня любишь. С ним ты по крайней мере знаешь, что не влюблена.
 Все, хватит. Я втиснула тело как клин в полураскрытую дверь, чтобы Ричард не мог ее закрыть, но тянуть перестала. Я посмотрела на Ричарда, на каждый дюйм его великолепного тела.
 — Быть может, я люблю Жан-Клода не точно так же, как люблю тебя.
 Он улыбнулся.
 — Не заносись, — сказала я. — Я действительно люблю Жан-Клода, но любовь — это еще не все, Ричард. Если бы ее было достаточно, я была бы сейчас не с Жан-Клодом, а с тобой. — Глядя в эти огромные карие глаза, я добавила: — Но я не с тобой, и одной любви мало. А теперь отпусти к чертовой матери эту гребаную дверь.
 Он шагнул назад, опустив руки.
 — Ее может быть достаточно, Анита.
 Я мотнула головой и вышла на крыльцо. Темнота была густой и ощутимой, но еще не сплошной.
 — В последний раз, когда ты меня послушался, ты в первый раз убил, и до сих пор от этого не оправился. Мне надо было застрелить Маркуса вместо тебя.
 — Я бы никогда тебе этого не простил.
 Я издала сухой и резкий звук — почти смех.
 — Зато у тебя не было бы ненависти к себе. Чудовищем была бы я, а не ты.
 Красивое лицо Ричарда вдруг стало очень печальным. Свет с него исчез.
 — Что бы я ни делал, куда бы я ни шел, я остаюсь чудовищем, Анита. Монстром. Из-за этого ты и оставила меня.
 Я спустилась по ступенькам и всмотрелась в него. Света в домике не было, и Ричард стоял в тени более темной, чем наступающая ночь.
 — Кажется, ты говорил, что я тебя оставила, испугавшись, что слишком сильно люблю тебя.
 Он вроде бы смешался на секунду, не зная, как реагировать на собственный же аргумент, обращенный против него. Наконец он посмотрел на меня.
 — Ты знаешь, почему ты меня оставила?
 Я хотела ответить: «Потому что ты съел Маркуса», но промолчала. Не могла я это сказать ему в лицо, когда он готов поверить в самое худшее о себе. Мне больше нет до него дела, так почему же я остерегаюсь задеть его самолюбие? Хороший вопрос. А вот хорошие ответы у меня кончились. И вообще, может, Ричард и прав. Я уже совершенно ничего не могла понять.
 — Ричард, я сейчас иду к себе. Не хочу больше разговаривать на эту тему.
 — Боишься? — спросил он.
 Я покачала головой и ответила, не обернувшись:
 — Устала я.
 И пошла к себе, зная, что он смотрит мне вслед. На парковке было пусто. Я не знала, куда делись Джемиль и все остальные, и мне это было все равно. Хотелось немного побыть одной.
 Я шла сквозь приятную летнюю тьму. Сверху рассыпались поля звезд, мерцающих среди резких очертаний листьев. Вечер обещался красивый. Откуда-то издалека на волне наступающей тьмы несся высокий и чистый волчий вой. Ричард что-то говорил насчет вервольфовской чертовщины. Значит, будет пикник при луне. Господи, до чего же я не люблю вечеринок!




 Глава 10


 Я прислонилась к двери своего домика, закрыв глаза, глубоко вдыхая прохладный воздух. Ради двух моих постояльцев я включила кондиционер. Гробы стояли посреди комнаты между столом и кроватью. В подземельях Цирка Проклятых, глубоко под землей, ни Дамиан, ни Ашер не спали до полной темноты, и я не знала, как будет на поверхности. Поэтому я и включила кондиционер, хотя, честно говоря, немного и ради себя самой. Вампиры в закрытом помещении пахнут... скажем так: пахнут вампирами. Это не запах мертвых тел, это похоже на запах змей, хотя и не совсем. Густой, мускусный, скорее запах рептилии, чем млекопитающего. Запах вампиров.
 И как это я могу спать с одним из них?
 Я открыла глаза. В домике было темно, но в оба окна чуть проникал последний свет дня, еле заметный отблеск на полированных ножках гробов. Достаточно ли его, чтобы оба вампира лежали коматозные, мертвые в собственных гробах, ожидая полной тьмы? Отчасти, наверное, да, потому что, когда я вошла, они лежали в гробах неподвижно. Чуть сосредоточившись, я поняла, что они все еще мертвы для мира.
 Пройдя между гробами в ванную, я закрыла дверь и заперла ее. Темнота казалась слишком плотной, я включила свет. Он был резок и бел, и я заморгала.
 Посмотрев на себя в зеркало, я перепугалась по-настоящему. Я же еще не видела этих синяков. Угол левого глаза приобрел чудесный оттенок лиловато-черного и распух. От увиденного мне стало еще больнее — так начинает болеть порез, когда из него выступает кровь.
 Левая щека переливалась зеленовато-коричневым. Болезненно-зеленый цвет, который обычно появляется лишь через несколько дней. Нижняя губа распухла, еще был виден край потемневшей кожи, где она была рассечена. Проведя языком изнутри, я нащупала зазубрины слизистой, где щека была придавлена к зубам, но они уже зажили. Глядя в зеркало и ужасаясь этому страшному виду, я тем не менее поняла, что все не так плохо, как могло бы быть.
 Не сразу я сообразила, в чем дело, а когда до меня дошло, испугалась так, что чуть не упала в обморок.
 Я исцелялась. Раны зажили так за несколько часов, а не дней, как это полагалось. При такой скорости все это к завтрашнему дню исчезнет, а должно было бы держаться не меньше недели. Что же со мной творится?
 Я ощутила, как проснулся в гробу Дамиан; ощущение пронзило все тело, я покачнулась, оперлась на раковину. Я знала, что он голоден, знала, что он чувствует мое близкое присутствие. Я — человек-слуга Жан-Клода, привязанная к нему метками, которые лишь смерть может снять. Но Дамиан принадлежал мне. Я поднимала из мертвых его и еще одного вампира, Вилли Мак-Коя, не один раз. Я призывала их из гробов среди бела дня, под землей, где им ничего не грозило, но солнце в это время светило над землей. Один некромант говорил мне, что это вполне естественно. Зомби мы можем поднимать, лишь когда душа покидает тело, и потому вампиров я могла поднять, лишь когда душа покидает тело на день.
 Нет, я не собиралась ломать себе голову над проблемами вампиров и души. У меня и без того жизнь была осложнена религиозными дискуссиями. Знаю, знаю, я лишь оттягиваю неизбежное. Если я останусь с Жан-Клодом, мне, быть может, придется взглянуть проблеме в глаза. Но не сегодня.
 Я подняла Дамиана, и это создало между нами какую-то связь. Я ее не понимала, а спросить было не у кого: за последние несколько сот лет я оказалась единственным некромантом, который умеет поднимать вампиров, как зомби. И это меня пугало, а Дамиана пугало еще больше. Честно говоря, я его понимала.
 А как там Ашер — тоже очнулся? Я сосредоточилась на нем и послала наружу это силу, магию или что оно там. Она коснулась его, и он меня ощутил. Он очнулся и осознавал мое присутствие.
 Ашер — мастер вампиров. Не такой сильный, как Жан-Клод, но все же мастер, и потому обладает некоторыми навыками, которыми Дамиан, старший из них двоих, никогда обладать не будет. Если бы не наша связь, Дамиан не заметил бы, что я его ищу.
 Мне нужно было несколько минут одиночества, чтобы подумать как следует, но сейчас не получится. Открыв дверь, я встала в рамке света, моргая в густую тьму.
 Вампиры стояли во мраке бледными тенями. Я включила верхний свет. Ашер вскинул руку, прикрывая глаза, но Дамиан только моргал. Я хотела, чтобы они отпрянули от света, чтобы они выглядели чудовищами, но этого не было.
 Дамиан был рыжий и зеленоглазый. Волосы его спадали красным занавесом до пояса, таким красным, что на фоне зеленого шелка рубашки казались кровавыми. Зеленый цвет рубашки был бледнее зелени его глаз. Они были как жидкий огонь, если огонь может быть зеленым. Светились они не от вампирской силы, это был их естественный цвет — будто его мамаша согрешила с котом.
 Ашер был голубоглазым блондином. До плеч спадала волна золотых волос — не белокурых, а именно золотых. С почти металлическим блеском. А голубые глаза были светлыми-светлыми, почти белыми, как у лайки хаски.
 Одет он был в белую рубашку навыпуск поверх шоколадного цвета брюк. Одежду завершали кожаные сандалии. Я слишком много времени провела с Жан-Клодом, чтобы считать это одеждой.
 Если прекратить пялиться на глаза и волосы и рассмотреть лица, то Ашер был из них двоих красивее. Дамиан тоже отличался красотой, но чуть удлиненная челюсть, не такая совершенная форма носа — мелкие недостатки, которые можно было бы и не заметить, не будь рядом Ашера. Его совершенство напоминало средневекового херувима. По крайней мере наполовину.
 Одна половина его лица блистала красотой, которая и привлекла когда-то к нему внимание мастера вампиров, много сотен лет назад. Вторая половина была покрыта шрамами. Рубцами от святой воды. Они начинались примерно в дюйме от середины лица, так что глаза, нос и эти полные великолепные губы остались нетронуты, но все остальное было похоже на расплавленный воск. Бледная шея выглядела безупречно, но я знала, что шрамы тянутся ниже плеч. Торс пострадал сильнее лица, шрамы выступали и проваливались. Но только одна половина тела, как и лица, была изуродована, вторая осталась так же прекрасна.
 Я знала, что и верхняя часть бедра у него изрыта рубцами, но голым я его никогда не видела, и приходилось верить ему на слово, что посередине они тоже есть. Подразумевалось, что он способен на секс, несмотря на шрамы. Наверное, я не знала и не хотела проверять.
 — Где твои телохранители? — спросил Ашер.
 — Телохранители? Ты имеешь в виду Джейсона и котят?
 Ашер кивнул, и золотые волосы упали на изуродованную половину лица. Это была его старая привычка. Волосы скрывали шрамы — или почти скрывали. Точно так же он умел использовать тени. Будто всегда знал, как падает на него свет. Столетия практики.
 — Не знаю, где они, — ответила я. — Мы только что закончили разговор с Ричардом. Наверное, они решили, что нас надо оставить наедине.
 — А надо было? — спросил Ашер. Он глядел на меня, используя шрамы и красоту для контраста, усиливающего эффект. И чем-то он был недоволен.
 — А это не твое собачье дело.
 Дамиан сел в изножье аккуратно застеленной кровати. Огладил длинными бледными пальцами синее покрывало.
 — В этой кровати вы этого не делали.
 Я подошла и посмотрела на него в упор, сверху вниз:
 — Если еще какой-нибудь вампир или оборотень любого вида вякнет, что чует запах секса, я ему голову откручу!
 Дамиан не улыбнулся. Он вообще не был весельчаком, но в последнее время перестал быть таким серьезным. Сейчас он просто сидел и смотрел на меня. Жан-Клод или даже Ашер улыбнулись бы и стали бы меня дразнить, а Дамиан только смотрел на меня, и в его глазах проглядывала сдержанная скорбь — как у другого сдержанный смех.
 Я положила руку ему на плечо — при этом мне пришлось отодвинуть локон. Он отдернулся, как от ожога, вскочил и подошел к двери.
 Я убрала руку, недоумевая.
 — Что с тобой, Дамиан?
 Ашер подошел, встал рядом, осторожно положив мне руки на плечи.
 — Ты права, Анита. Чем вы занимаетесь с мсье Зееманом — не мое собачье дело.
 Я положила ладони на его руки, переплела с ним пальцы. Ощущение его прохладной кожи я помнила. Прислонилась к нему спиной, обняла себя его руками, но мне не хватало роста. Это была не моя память, а Жан-Клода. Когда-то они с Ашером более двадцати лет очень дружили; когда-то давным-давно.
 Вздохнув, я стала отодвигаться.
 Ашер положил подбородок мне на макушку.
 — Тебе нужны руки того, от кого ты не будешь чувствовать угрозы.
 Я прислонилась к нему, закрыв глаза, на миг давая ему себя держать.
 — Это так приятно только потому, что напоминает чье-то чужое удовольствие.
 Ашер нежно поцеловал меня в макушку.
 — Ты смотришь на меня сквозь ностальгию воспоминаний Жан-Клода, и потому ты — единственная женщина за двести лет, которая не видит во мне циркового урода.
 Я ткнулась лицом в сгиб его руки.
 — Ты сокрушительно красив, Ашер.
 Он убрал волосы с моей распухшей щеки:
 — Для тебя, быть может. — И он, наклонившись, невероятно нежно поцеловал меня в щеку.
 Я отодвинулась от него — мягко, почти неохотно. Воспоминания об Ашере были куда проще чего бы то ни было в этой моей жизни.
 Он не пытался меня удержать.
 — Если бы ты не была влюблена в двух других мужчин, то одного твоего взгляда оказалось бы вполне достаточно.
 Я вздохнула:
 — Извини, Ашер. Мне не надо было тебя трогать. Это просто... — Я не могла найти слов.
 — Ты обращаешься со мной как со старым любовником, — помог мне Ашер. — Ты забываешь и трогаешь меня так, как трогала в те времена, когда это всегда был первый раз. За это не надо извиняться, Анита. Мне это в радость. Никто больше не коснется меня так... без напряжения.
 — Жан-Клод мог бы, — сказала я. — Это его воспоминания.
 Ашер улыбнулся почти скорбно:
 — Он верен тебе и мсье Зееману.
 — Он тебя отверг? — спросила я и тут же пожалела.
 Улыбка Ашера стала ярче, потом погасла.
 — Если ты не согласилась бы делить его с другой женщиной, неужто ты действительно стала бы делить его с мужчиной?
 Я секунду подумала.
 — Да нет. — Я нахмурилась. — Но почему мне хочется за это извиниться?
 — Потому что ты делишь со мной и Жан-Клодом воспоминания о Джулианне и о нас обоих. Это был очень счастливый menage a trois, и длился он чуть ли не дольше, чем ты живешь на свете.
 Джулианна была человеком-слугой Ашера. Ее сожгли как ведьму те же люди, которые изуродовали Ашера. Жан-Клод не сумел спасти их обоих. И кажется, никто из них не простил этого Жан-Клоду.
 — Если я не очень мешаю, то мне нужна еда, — сказал Дамиан. Он стоял у двери, обхватив себя руками, как от холода.
 — Так что, мне открыть дверь и крикнуть, чтобы принесли ужин? — спросила я.
 — Мне нужно разрешение на еду, — ответил он.
 Я нахмурилась от этой формулировки, но сказала:
 — Пойди найди кого-нибудь из наших ходячих доноров и угостись. Но только из наших — мы не имеем права здесь охотиться.
 Дамиан кивнул и выпрямился. Я ощущала его голод, но это не от голода он горбился.
 — Я не буду охотиться.
 — Вот и хорошо.
 Он замялся, держа руку на дверной ручке. Стоя спиной ко мне, он тихо спросил:
 — Можно мне пойти поесть?
 Я глянула на Ашера:
 — Это он к тебе обращается?
 Ашер покачал головой:
 — Не думаю.
 — Да, конечно, иди.
 Дамиан вышел, оставив дверь чуть приоткрытой.
 — Что с ним творится последнее время? — спросила я.
 Ашер улыбнулся:
 — Наверное, это вопрос к нему, а не ко мне.
 Я повернулась:
 — Ты не хочешь ответить или не можешь?
 Он улыбнулся, и у него была очень гибкая мимика, даже рубцовые участки двигались свободно. Ашер обращался к хирургам-косметологам в Сент-Луисе. Конечно, никто из них не имел опыта лечения рубцов от святой воды у вампира и не знал, получится ли что-нибудь, но доктора выражали надежду — правда, осторожную. До первой операции еще предстояли месяцы.
 — Дело в том, Анита, что страхи бывают очень личные.
 — Ты хочешь сказать, что Дамиан меня боится?
 Я даже не пыталась скрыть удивление в голосе.
 — Я хочу сказать, что если ты хочешь услышать ответ, обратись прямо к нему.
 Я тяжело вздохнула:
 — Этого мне только не хватало. Сложностей с еще одним мужчиной.
 Ашер засмеялся, и смех пробежал по моим голым рукам как прикосновение, образуя гусиную кожу. Только еще один вампир умел на меня так действовать — Жан-Клод.
 — Перестань! — потребовала я.
 Ашер поклонился, низко и размашисто:
 — Мои самые искренние извинения.
 — Перестань дурачиться и иди есть. Кажется, вервольфы планируют на сегодня то ли вечеринку, то ли церемонию.
 — Один из нас все время должен быть возле тебя, Анита.
 — Я слыхала ультиматум Жан-Клода, — сказала я, не пытаясь скрыть удивления. — Ты думаешь, он действительно тебя убьет, если со мной что-то случится?
 Светлые-светлые глаза Ашера были очень серьезны.
 — Твоя жизнь значит для него больше моей, Анита. Иначе он был бы в моей постели, а не в твоей.
 В этом был смысл, но все же...
 — Убить тебя собственноручно — это для него значит убить что-то в себе.
 — И все же он это сделает, — сказал Ашер.
 — Зачем? Потому что обещал сделать?
 — Нет. Потому что не сможет избавиться от мысли, будто я дал тебе умереть в отместку за тот случай, когда он не сумел спасти Джулианну.
 А, вот что. Я открыла рот, собираясь еще что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Дэниел говорил тихо и растерянно на фоне музыки-кантри.
 — Анита, мы в «Веселом ковбое» на главном хайвее. Можешь подъехать?
 — Что случилось, Дэниел?
 — Мать выследила женщину, которая обвинила Ричарда. И решила заставить ее перестать лгать.
 — Они уже дерутся? — спросила я.
 — Пока орут.
 — Ты тяжелее ее на сотню фунтов, Дэниел. Перебрось ее через плечо и вытащи поскорее. Она только все портит.
 — Она моя мать, я не могу.
 — Блин! — с чувством сказала я.
 — Что случилось? — спросил Ашер.
 Я покачала головой.
 — Дэниел, я приеду, но ты просто слабак и трус.
 — Я готов убрать всех ребят в этом баре, но не ее, — ответил он.
 — Если она устроит скандал по полной программе, тебе может представиться такая возможность. — Я повесила трубку. — Поверить не могу.
 — Во что? — снова спросил Ашер.
 Я объяснила как можно быстрее. Дэниел и миссис Зееман остановились неподалеку в мотеле — Ричард не хотел, чтобы они жили в пансионате в окружении такого количества оборотней. Теперь я пожалела, что мы не стали держать их ближе к дому.
 Хотелось бы сменить заляпанную кровью блузку, но не было времени. Ни минуты покоя грешнику.
 Но самая трудность была в другом — что делать с Ричардом. Он захочет броситься на помощь, а мне никак не надо, чтобы он оказался поблизости от мисс Бетти Шаффер.
 По закону он имел бы право войти в бар и сесть рядом с ней. Приказа суда держаться от нее подальше не было. Но если шериф сообразит, что из города мы не уезжаем, он воспользуется любым предлогом засадить Ричарда за решетку. И вряд ли во второй раз Ричарда встретят там так же мило, как в первый. Поставленная засада сработала против ее организаторов, и они будут разъяренными и злыми. На этот раз они могут нанести Ричарду повреждения. Да и мать его тоже может пострадать. Так, значит, мне придется малость побеседовать с Шарлоттой Зееман. Если подумать, я начинала понимать Дэниела: лучше драться против всего бара, чем беседовать с его матушкой. Она хотя бы не будет никогда моей свекровью. Если мне придется сегодня ее стукнуть, то эта мысль почти утешительна.




 Глава 11


 Мы с Ричардом нашли компромисс. Он едет со мной и клянется не вылезать из машины. Я беру с собой Шанг-Да, Джемиля и Джейсона, чтобы они это гарантировали. Хотя, если обстоятельства сложатся напряженно, я не была уверена, что они подчинятся мне, а не Ричарду — пусть даже для его же блага. Но ничего лучшего я придумать не могла. Бывают моменты, когда приходится довольствоваться тем, что есть — потому что ничего другого нет.
 «Веселый ковбой» — самое дурацкое название для бара, которое только можно придумать — находился на главном хайвее. Это было двухэтажное здание, которому полагалось походить на бревенчатое ранчо, но которое умудрялось таковым не быть. Возможно, дело было в неоновой лошади с сидящим на ней ковбоем. Свет переливался так, что лошадь прыгала вверх-вниз вместе со шляпой и рукой ковбоя. Казалось, что всадник не очень радуется этой скачке — может быть, только мне так казалось. Я уж точно не радовалась здесь оказаться.
 Ричард привез нас на своем «четыре на четыре». Наконец-то ему удалось просушить волосы, и они густой волной рассыпались вокруг лица и по плечам. Они казались такими мягкими, что просто хотелось запустить в них руки — а может быть, опять-таки, только мне хотелось. Он надел на себя зеленую футболку без надписи, заправленную в джинсы, и белые кроссовки.
 На среднем сиденье ехали Джемиль и Шанг-Да. На Джемиле была та же футболка с улыбающейся физиономией, но Шанг-Да переоделся во все черное — мягкие кожаные туфли, брюки, шелковую рубашку и пиджак. Короткие черные волосы торчали на голове иглами. Он чувствовал себя абсолютно свободно в этом наряде, который, однако, никак не вязался с обстановкой «Веселого ковбоя». Ну, конечно, он бы вообще выделялся в любой обстановке, будучи китайцем, да еще шести футов роста. Может быть, он, как и Джемиль, просто устал от попыток слиться с фоном.
 Вот почему с нами был Джейсон в своем синем взрослом костюме. Натэниел тоже хотел поехать, но по возрасту ему еще нельзя было в бар. Как поведет себя в стрессовой ситуации Зейн, я по-прежнему не знала, а относительно Черри чутье подсказывало, что ее надо защищать. Поэтому поехал Джейсон.
 — Если тебя через пятнадцать минут не будет, я войду, — сказал Ричард.
 — Тридцать минут. — Мне не хотелось, чтобы Ричард оказался в обществе миз Бетти Шаффер.
 — Пятнадцать, — сказал он очень тихо и очень серьезно.
 Я знала этот тон. Дальнейших компромиссов не будет.
 — Отлично. Только помни: если ты сегодня попадешь в тюрьму, мама может попасть туда вместе с тобой.
 Он вытаращил глаза.
 — Что ты такое говоришь?
 — Что сделает Шарлотта, если увидит, как ее сыночка волокут в тюрьму?
 Он секунду подумал, потом наклонил голову, прислонившись лбом к рулю.
 — Она устроит драку, чтобы меня отбить.
 — Вот именно, — сказала я.
 Он поднял голову и посмотрел на меня.
 — Ради нее я сдержусь.
 Я улыбнулась:
 — Я понимала, что не ради меня. — И вышла из машины раньше, чем он успел бы ответить.
 Джейсон пристроился ко мне. Он поправил галстук и застегнул верхнюю пуговицу пиджака. Еще он попытался пригладить свои детские волосы, но они выскользнули тонкими прядями. Волосы у него были прямые и очень тонкие, и не помешало бы им быть намного длиннее или намного короче. Но это его волосы — как хочет, так и носит.
 При входе нас обоих остановил накачанный тип, поинтересовавшийся нашим возрастом. Публика в зале делилась на тех, кто был в обтягивающих джинсах и ковбойских сапогах, и тех, кто в коротких юбках и деловых пиджаках. Эти два класса появлялись и в смешанном виде — были женщины в коротких юбках и ковбойских сапогах. При деловых пиджаках иногда бывали джинсы. Здесь располагалась единственная алкогольная точка на двадцать миль вокруг, и еду тоже подавали. Куда же еще можно сходить в пятницу вечером? Я бы предпочла погулять при луне, но я ведь непьющая. Если на то пошло, я и не танцую, хотя Жан-Клод работает со мной в обоих этих направлениях. Развращает во всех смыслах.
 Живой оркестр играл кантри так громко, что с тем же успехом мог бы лабать хард-рок. Дым сигарет клубился, как вечерний туман. Вход располагался на чуть приподнятой платформе, так что можно было оглядеться перед тем, как нырнуть в море тел. Шарлотта на пару дюймов ниже меня, так что я не пыталась ее высматривать — я стала искать Дэниела. Сколько может здесь быть шестифутовых смуглых ребят с волнистыми волосами до плеч? Оказывается, больше, чем можно было бы предположить.
 Наконец я заметила его возле бара, потому что он махал мне рукой. И волосы он завязал в очень тугой пучок, вот почему не получилось его найти по волосам. Они были почти такие же, как у Ричарда, только еще темнее, цвета каштана, а кожа — с тем же смуглым оттенком, что и у брата. Те же широкие лепные скулы, темно-карие глаза, даже ямочка на подбородке. Ричард чуть пошире в плечах, более впечатляющего вида, но вообще-то фамильное сходство поразительно. И так выглядят все Зееманы. Двое старших обрезали волосы, один из них почти блондин, отец слегка седоватый, но пять мужчин-Зееманов в одной комнате — это пир тестостерона.
 А матриархиня этой груды мужской красоты стояла футах в шести от своего сына. Короткие светлые волосы обрамляли лицо лет на десять моложе, чем полагалось ей по возрасту. Она была одета в желтый костюмный пиджак и брюки. И тыкала пальцем в грудь высокой блондинки.
 Она выделялась гривой светлых курчавых волос, но я готова была ручаться, что ни цвет, ни кудрявость — не природные. Это наверняка та самая Бетти Шаффер, хотя имя ей не подходило. Ей бы лучше было зваться Фарра или Тиффани.
 Я стала пробираться сквозь толпу, Джейсон рядом со мной. Толпа была настолько густой, что я скоро перестала извиняться и начала просто расталкивать народ.
 Высокий мужчина в клетчатой рубашке остановил меня, положив руку на плечо.
 — Позвольте вас угостить, маленькая леди?
 Я взяла Джейсона за руку и подняла ее, чтобы было видно.
 — Извините, он со мной.
 Так что по нескольким причинам я в пятницу вечером взяла с собой в бар Джейсона.
 Мужчина посмотрел сверху вниз, демонстрируя, какой он высокий.
 — А не хочешь ли чего-нибудь чуть побольше?
 — Я предпочитаю маленьких, — ответила я с очень серьезным лицом. — С ними оральный секс куда легче.
 Мужик застыл, лишившись дара речи. Джейсон хохотал так, что еле мог устоять на ногах. Я потянула его за руку сквозь толпу. То, что мы держимся за руки, послужило достаточным знаком для всех крейсирующих мужчин.
 Возле бара толпа расступилась, образовав полукруг около Шарлотты, Бетти и Дэниела. Он встал у матери за спиной и взял ее за плечи, стараясь оттянуть назад. Она стряхнула его руки и перестала обращать на сына внимание. Он ей это позволил.
 Шарлотта смотрела в лицо своей противнице, до меня уже долетали отдельные слова:
 — Лгунья... шлюха... моего сына... насильником...
 Судя по этим обрывкам, Шарлотта на нее орала.
 Бетти оказалась высокой, хотя только шпильки поднимали ее до шести футов. Джинсы прилегали как нарисованные, блузка обрывалась у талии, лифчика она не носила. С такими маленькими грудями Бетти могла обходиться без него, хотя это и было заметно — как и предполагалось. Выглядела она как шлюха, подцепляющая ковбоев. Ричард с ней встречался — мое мнение о нем ухудшилось.
 У края толпы стояли двое здоровых мужиков в футболках точно как у того, что спрашивал у нас документы на входе. Похоже, они не знали, что делать с Шарлоттой. Хрупкая такая женщина, и никого пока не ударила. И вид у нее был вполне обычный, хотя и не скажешь, что она мать взрослого сына.
 Чаша терпения Бетти переполнилась.
 — А я говорю, он это сделал! Насильник и бандит!
 Я отпустила руку Джейсона и встала рядом с женщинами. Они обе обернулись ко мне. Шарлотта удивилась невероятно. Ее большие, медового цвета глаза полезли из орбит.
 — Анита! — сказала она, будто ей никто не говорил, что я в городе.
 — Привет, Шарлотта! — улыбнулась я. — Можем поговорить на улице?
 Мне пришлось приблизиться вплотную, чтобы она меня услышала.
 Она замотала головой:
 — Это та шлюха, что наврала про Ричарда!
 — Я знаю, — кивнула я. — И все-таки давай поговорим на улице.
 Шарлотта снова затрясла головой:
 — Я не уйду, пока она не скажет правду! Ричард ее не насиловал!
 Чтобы слышать друг друга, нам приходилось орать лицом к лицу.
 — Конечно, нет! Вода мокрая, небо синее, а Ричард не насильник.
 Шарлотта уставилась на меня:
 — Ты ему веришь!
 Я кивнула:
 — Я его вытащила под залог. Он ждет тебя снаружи.
 Она еще сильнее вытаращила глаза, потом улыбнулась, и это было прекрасно. Такая улыбка тебя согревает с головы до ног, и Шарлотта умела так улыбаться. Когда она была довольна, все вокруг знали, что она довольна. Когда она бывала недовольна... ну, это тоже проявлялось.
 — Пойдем к Ричарду! — крикнула она мне в ухо.
 Я повернулась, и у меня за спиной кто-то ахнул. Обернувшись, я увидела остатки пива, стекающего по лицу и одежде Бетти Шаффер.
 Бетти размахнулась и дала Шарлотте пощечину. Шарлотта ответила на эту любезность, но уже кулаком. Бетти рухнула на задницу и заморгала. Вышибалы двинулись вперед, а Шарлотта рванулась заканчивать свою работу. Я перебросила ее через плечо. Она весила больше, чем можно было подумать с виду, и она отбивалась. Как многие женщины, она это хорошо умела. Я не хотела делать ей больно, но она не собиралась отвечать той же монетой. Когда она двинула мне ногой в колено, я сбросила ее на пол — сильно.
 Она на секунду замерла, лишившись дыхания, глядя на меня сверху вниз. Дэниел двинулся ей помочь, но я уперлась ему рукой в грудь.
 — Нет!
 Оркестр замолчал, оставив за собой звон гитарной струны. В наступившей тишине мой голос прозвучал отчетливо и громко.
 — Можешь выйти сама, Шарлотта, а могу я тебя вынести — без сознания. Выбирать тебе, но так или иначе ты отсюда уйдешь.
 Я опустилась на колено — осторожно, потому что Шарлотта дралась не по-девчоночьи. Понизив голос так, чтобы только она меня слышала, я сказала:
 — Через несколько минут Ричард сюда войдет посмотреть, что здесь творится. Если он окажется рядом с ней, местные копы отменят залог и снова его засадят.
 Это было правдой лишь наполовину. По закону Ричард имел все права войти в этот бар, но вряд ли Шарлотта это знала. Законопослушные граждане мало смыслят в таких вопросах.
 Шарлотта поглядела на меня еще секунду, потом протянула руку. Я помогла ей встать, все еще осторожно. Характер у нее был тот еще, и уж если она заводилась... надо признать, что завести ее было не просто, но когда это удавалось — спасайся, кто может.
 Она позволила мне поднять ее, не пытаясь меня стукнуть. Уже лучше. Мы пробились сквозь толпу, Джейсон и Дэниел за нами. Никто не пытался к нам приблизиться. Смотрели все, но не лез никто.
 Вышибала у двери сказал:
 — Больше ее здесь не будет.
 Шарлотта открыла было рот, но я стиснула ей плечо.
 — Не волнуйтесь, не будет.
 Он поглядел на Шарлотту с сомнением, но кивнул.
 Я пропустила ее шага на три вперед, когда мы подходили к парковке. Можете считать, что это сработал инстинкт. Она резко развернулась — я думаю, хотела меня стукнуть, — но я стояла слишком далеко. Она лишь уперлась в меня этими огромными медовыми глазами, чуть побледневшими в свете галогеновых ламп.
 — Никогда больше не трогай меня!
 — Веди себя как мать Ричарда, а не его озверевшая подружка, и я не буду.
 — Да как ты смеешь!
 Она шагнула ко мне, и я отступила. Меньше всего я хотела затевать кулачную драку на автостоянке с матерью Ричарда.
 — Уж если кто и будет выбивать бубну этой мисс Перекись, так это я.
 Она остановилась как вкопанная. Выпрямилась, поглядела на меня — к ней уже возвращались проблески здравого рассудка.
 — Но ты же больше с ним не встречаешься. Что тебе до этого?
 — Вопрос на шестьдесят тысяч долларов? — спросила я.
 Вдруг Шарлотта улыбнулась.
 — Я знала, что ты не устоишь против моего мальчика. Никто не устоит.
 — Если он будет бегать за всем, на что надевают юбки, вполне могу устоять.
 Она помрачнела.
 — Не могу поверить, что он встречался с этой вот...
 Мы обе повернулись навстречу идущему к нам Ричарду. На лице у нас было одно и то же выражение. Мы не одобряли миз Шаффер. Решительно не одобряли.
 Первые слова Шарлотты были таковы:
 — Не могу поверить, что ты встречался с этой женщиной. Она же шлюха!
 Ричард смутился так, как я никогда не видела.
 — Я знаю, кто она такая.
 — Ты с ней спал?
 — Мама!
 — Нечего на меня мамкать, Ричард Аларик Зееман!
 — Аларик, — повторила я.
 Ричард подарил мне гримасу и тут же повернулся к матери.
 — Нет, я не спал с Бетти.
 Он хотел сказать, что не имел с ней сношений. Шарлотта это воспримет так, что никакого секса не было — как и я. Я помнила слова Джемиля о других способах, но промолчала. И Шарлотту не хотела огорчать, и сама знать не хотела.
 — Что ж, хоть капля здравомыслия в тебе осталась, — произнесла Шарлотта. Потом подошла к нему, поправила ему на груди футболку и наклонила голову. Я поняла, что она плачет.
 Если бы она его стукнула, я бы удивилась куда меньше.
 У Ричарда сделалось совершенно беспомощное лицо. Он посмотрел на меня, будто ждал от меня поддержки, но я ретировалась. Покачала головой. С плачущими женщинами я умела обращаться не лучше, чем он. Даже хуже, наверное.
 Он притянул ее к себе, я услышала ее неразборчивые слова:
 — Я так волновалась, когда ты был в этой ужасной тюрьме.
 Я отошла, чтобы не слышать, и ко мне подошел Дэниел. К ним ему тоже, кажется, не хотелось. Впрочем, чтобы лишить Дэниела мужества, не нужно было слез Шарлотты.
 — Спасибо, Анита, — сказал он.
 Я повернулась к нему. Он был одет в такую же куртку, как у Ричарда. Насколько я могла понять, ту же самую. Смуглый, красивый и очень с виду взрослый.
 — Ты решителен со всеми, кроме своих родителей. Почему?
 Он пожал плечами:
 — А разве не у всех так?
 — Нет.
 Джейсон встал рядом с нами и эхом повторил мое «нет». Потом засмеялся.
 — Конечно, моя мать никогда бы не устроила драку в баре, что бы я ни делал. Она слишком... благовоспитанна.
 — Благовоспитанна, — повторила я.
 — Мой последний сосед по комнате держал на столе большой словарь.
 — Ты снова начал читать книги, — сказала я.
 Он опустил голову, изображая сокрушенный стыд, потом закатил глаза и ухмыльнулся. Такая смесь стыда и невероятной умилительности заставила меня засмеяться.
 — Не могу я давать кровь и заниматься сексом двадцать четыре часа в сутки. А телевизора в Цирке Проклятых нет.
 — А если бы был? — спросила я.
 — Я бы все равно читал, но никому не говорил бы.
 Я обняла его за плечи:
 — Не волнуйся, я твою тайну не выдам.
 Дэниел обнял его с другой стороны и добавил:
 — Никому ни слова не шепну.
 Мы пошли к джипу рука об руку.
 — Вот если бы Анита была в середине, было бы куда лучше, — сказал Джейсон.
 Дэниел остановился. Я отодвинулась от них.
 — Джейсон, ты никогда не знаешь, где остановиться.
 Он кивнул:
 — Чего не знаю, того не знаю.
 К нам подошел Ричард. Он попросил Дэниела подойти к матери, и Дэниел не стал спорить. Джейсона он послал к машине, и Джейсон тоже повиновался. Я осталась, глядя в его вдруг посерьезневшее лицо, гадая, что он прикажет мне, и готова была ручаться, что уж я-то спорить стану.
 — Что случилось?
 — Я должен поехать с Дэниелом и мамой, чтобы ее успокоить.
 — Я слышу «но», — сказала я.
 Он улыбнулся:
 — Но сегодня ночью произойдет церемония представления моей лупы. Это обычай — когда две стаи вместе встречают полнолуние, они должны быть официально представлены.
 — Насколько официально? — спросила я. — У меня нет с собой платья для приемов.
 Он улыбнулся еще шире, той же чудесной улыбкой, что его мать. Заразительной улыбкой.
 — Не в этом смысле официально, Анита. В смысле обрядов, которые необходимо соблюсти.
 — Обрядов — каких? — Даже для меня мой голос прозвучал подозрительно.
 Он обнял меня вдруг — непроизвольно, не как любовник любовницу, а жестом, который говорил: «До чего ж я рад тебя видеть!»
 — Я скучал без тебя, Анита.
 Я оттолкнулась от него.
 — Я высказала подозрительное замечание, а ты в ответ говоришь, что без меня скучал. Не понимаю я тебя, Ричард.
 — Я тебя всю люблю, Анита, даже твою подозрительность.
 Я покачала головой:
 — Ричард, давай к делу. Что за обряды?
 Улыбка увяла, веселье исчезло из его глаз. Вдруг он стал грустен, и мне захотелось вернуть его улыбку, его веселье. Но я не стала этого делать. Мы уже не были вместе, и он встречался с этой мисс Шаффер, ковбойской шлюхой. Не понимаю я этого и не хочу понимать. Бетти озадачила меня еще больше, чем Люси.
 — Я должен на некоторое время уехать с мамой и Дэниелом. Джемиль и Шанг-Да объяснят тебе, что ты будешь делать сегодня в качестве лупы.
 Я покачала головой:
 — Один из телохранителей останется с тобой, Ричард. Мне не важно, кто из них, но один ты не уедешь.
 — Мама не поймет, зачем мне сопровождающий — не член семьи.
 — Кончай строить из себя маменькиного сынка, Ричард, мне на сегодня уже хватило Дэниела. Объясняй как хочешь, но один, без охраны, ты не уедешь.
 Он поглядел на меня, и это красивое лицо стало суровым и надменным.
 — Анита, Ульфрик — я, а не ты.
 — Да, Ричард, ты Ульфрик. Ты командуешь, так командуй с умом.
 — Что ты хочешь этим сказать?
 — То, что если плохие парни встретят тебя сегодня одного, они могут не захотеть ждать и гадать, уедешь ли ты завтра. Кто-нибудь может подсуетиться и попытаться тебя свалить.
 — Если это не будут серебряные пули, мне ничего не сделается.
 — А как ты будешь объяснять маме, почему ты выжил после выстрела из дробовика в грудь? — спросила я.
 Он глянул на Дэниела.
 — Да, ты сразу переходишь к сути дела.
 — Экономит время.
 Он снова повернулся ко мне. Глаза его потемнели от гнева, лицо вытянулось.
 — Анита, я тебя люблю, но иногда ты достаешь меня до печенок.
 — Это не я тебя достаю, Ричард, по крайней мере в этом вопросе. Ты боишься до дрожи, как бы Милая Мамочка не узнала, что ты оборотень. Она подумает, что ты — чудовище.
 — Не называй ее так.
 — Извини. Но все равно это правда. Я думаю, ты Шарлотту недооцениваешь. Ты ее сын, и она тебя любит.
 Он упрямо мотнул головой.
 — Я не хочу, чтобы она знала.
 — Ладно, но выбери телохранителя. Можно сказать маме, что он едет с вами на случай осложнений с полицией. Тем более что это правда.
 — В определенных пределах.
 — Самая лучшая ложь всегда хоть отчасти правдива, Ричард.
 — Ты куда лучше меня умеешь врать, — сказал он.
 Я стала искать оттенок злости в этих словах, но его не было. Просто констатация факта, от которой глаза Ричарда стали пустыми и печальными.
 Я уже устала извиняться и потому не извинилась.
 — Ты не хочешь взять легковушку? А я отведу внедорожник к пансионату.
 Он кивнул.
 — Я возьму с собой Шанг-Да. Он не очень тебя любит.
 — Я думала, он стал лучше ко мне относиться после сегодняшней драки.
 — Он все равно считает, что ты меня предала.
 Эту тему я даже затрагивать не хотела.
 — Ладно, я возьму с собой Джейсона и Джемиля. Они меня по дороге поучат этикету вервольфов.
 — От Джейсона толку будет мало. Он никогда не был членом здоровой стаи.
 — То есть? — спросила я.
 — Поскольку наша прежняя лупа была такой садистской сукой, мы все друг друга боялись. В нормальной стае куда больше прикосновений, члены стаи держатся друг с другом свободнее.
 — Прикосновений? Каких?
 Он улыбнулся почти печально:
 — Поговори с Джемилем. Он тебя научит, а заодно и Джейсона.
 Кажется, он это заранее обдумал.
 — А как быть с нашими леопардами и вампирами?
 — Я спросил Верна. Они сегодня будут нашими гостями.
 — Одна большая счастливая семья, — сказала я.
 Ричард поглядел на меня. Это был долгий, испытующий взгляд. Многого мне стоило выдержать этот взгляд и не дрогнуть.
 — Это могло бы быть, Анита. Действительно могло бы быть.
 С этими словами он повернулся и пошел к матери и брату.
 Я смотрела ему вслед и не знала, как понять его последние слова. Раньше я иногда думала, как он вообще меня терпит, но теперь, зная его мать, я поняла. Три воскресных обеда показали, что мы с Шарлоттой по любому вопросу либо полностью согласны, либо держимся диаметрально противоположных мнений. Слишком мы были с ней похожи. В семье, как в стае, не может быть слишком много экземпляров альфа, иначе она распадется. Сейчас из братьев Ричарда женат только Гленн, и его жена все время бодается с Шарлоттой. Аарон — вдовец. Мне говорили, что битвы между Шарлоттой и его покойной женой стали легендарными. Все эти ребята женятся лишь на ком-то, похожем на маму. Жена Гленна, хотя и чистокровная индианка-навахо, миниатюрная и железная. Мужчины рода Зееманов имеют слабость к миниатюрным и железным женщинам.
 Беверли, как единственная девушка и старшая, доминантна до изумления. Если верить Гленну и Аарону, они с Шарлоттой с трудом пережили ее переходный возраст. Потом Бев успокоилась, поступила в колледж, вышла замуж и сейчас беременна пятым ребенком. Четверо сыновей у нее уже есть, и она решила сделать последнюю попытку завести дочь.
 Я так изучила семью Ричарда, когда думала, что они станут моими родственниками. Сейчас это казалось маловероятным. Ну и ладно. Мне хватило в свое время проблем с собственной семьей, так зачем мне еще одна?




 Глава 12


 Все собрались у меня в комнате на урок по этикету вервольфов. Я сидела в изножье кровати рядом с Черри. Она убрала с лица черный грим и стала бледной и молодой, с золотистой россыпью веснушек на щеках. Я знала, что ей двадцать пять, как и мне, но без грима она казалась моложе, казалась своей младшей и невинной сестрой. Иллюзию подкрепляла новая одежда. Черри переоделась в вареные джинсы и просторную футболку — одежда, в которой не страшно перекидываться. Когда полнолуние так близко, может случиться, что перекинешься раньше, чем собирался. Так мне говорили. И такое я видела.
 Зейн прислонился к дальней стене, одетый лишь в джинсы, протертые на коленях до дыр. Кольцо в соске он оставил, и оно было очень заметно на голой груди.
 Джейсон напялил на себя шорты, которые в молодости были джинсами. Края обтрепались бахромой, будто он их дергал. Еще он надел кроссовки на босу ногу — и ничего больше. Джейсон лежал на животе, подняв к нам голову, и, подложив под подбородок одну из моих подушек, он согнул колени и медленно болтал ногами в воздухе.
 Мы хотели привести на урок Натэниела, но его не удалось найти. Это мне не очень нравилось, и я собиралась было организовать поисковую партию, но Зейн, оказывается, видел, как Натэниел ушел куда-то с одной из вервольфиц. Так что вряд ли они хотят, чтобы их находили. Поиски отменились, но все равно мне это не нравилось. Почему — я сама до конца не понимала, но не нравилось — и все.
 Натэниелу надо будет знать какие-то зачатки приветствий, потому что он принадлежит мне. Никто еще никогда не встречал лупы, которая заодно была бы Нимир-ра у пардов, но Верн решил, что леопардов надо включить в состав, поскольку они мои. Значит, какой-то ликбез по приветствиям Натэниел должен пройти, и я послала Ашера и Дамиана его искать. В стае Верна никто не думал, что вампиры должны принимать участие в ритуале приветствия. Даже попросили, чтобы вампиры не касались никого из вервольфов, пока им не предложат. Настоятельно попросили.
 Так что всего четверо нас смотрели, как расхаживает Джемиль. Наконец он остановился передо мной.
 — Встань.
 По-моему, это было слишком похоже на приказ, но я встала, глядя на него.
 — Ричард сказал, что у тебя диплом по биологии.
 Не то начало, которого я ждала, но я кивнула.
 — По противоестественной биологии. Да, есть.
 — Много ли ты знаешь о естественных волках?
 — Я читала Меха, — ответила я.
 Джемиль чуть расширил глаза:
 — Л. Дэвида Меха?
 — Да, а что тебя удивляет? Он один из ведущих авторитетов по поведению волков.
 — А зачем ты его читала? — спросил Джемиль.
 Я пожала плечами:
 — Я — лупа стаи вервольфов, но не вервольф. По вервольфам хороших книг нет, так что лучшее, что я смогла сделать, — изучать настоящих волков.
 — Что ты еще читала? — спросил он.
 — "О волках и людях"Барри Холстена Лопеса. И еще несколько книг, но эти две лучшие.
 Джемиль улыбнулся — чуть показал зубы.
 — Ты мне очень облегчила работу.
 Я нахмурилась.
 — Официальное приветствие — в точности как дружественный волк приветствует другого волка. Главное — попасть носом точно сюда.
 Он чуть коснулся моей головы за ухом.
 — И вы третесь щекой о щеку партнера, как настоящие волки? Я имею в виду, в человеческом виде у вас же нет кожных желез, выделяющих метки на кожу другого волка.
 Он посмотрел на меня чуть ли не торжественно и кивнул:
 — Да, щеками надо тереться даже в человеческом виде. Потом тыкаешься носом в волосы за ухом.
 — А у Верна большая стая? — спросила я.
 — Пятьдесят два волка, — ответил Джемиль.
 Я приподняла брови.
 — Только не говори мне, что я должна тереться щеками с каждым из них.
 Джемиль улыбнулся, но глаза его остались серьезными. Он о чем-то думал, и мне хотелось бы знать, о чем.
 — Не со всеми, только с альфами.
 — А сколько их?
 — Девять.
 — Что ж, справлюсь, думаю. — Я посмотрела в его задумчивое лицо и спросила прямо: — О чем ты так усиленно думаешь, Джемиль?
 Он моргнул:
 — А что...
 — Только не говори, что ни о чем. Ты уже пять минут как углубился в себя. В чем дело?
 Он посмотрел на меня сверху вниз.
 — Меня поразило, что ты не поленилась почитать о естественных волках.
 — Ты уже третий раз употребляешь термин «естественные волки». Я его никогда раньше не слышала.
 Джейсон скатился с кровати и встал.
 — Мы бываем настоящими волками только временно. Мы — не естественны.
 Я обернулась на Джемиля, и он кивнул.
 — Значит, назвать вас настоящими волками — оскорбление?
 — Да, — ответил Джемиль.
 — За чем еще я должна проследить?
 Джемиль посмотрел на Джейсона. Они обменялись взглядом, который заставил меня почувствовать себя вне разговора. Будто грядет какой-то неприятный сюрприз, и мне никто не хочет говорить.
 — Что еще? — спросила я.
 — Давайте попробуем приветствие, — сказал Джемиль.
 — Что вы еще от меня прячете?
 Джейсон рассмеялся:
 — Да скажи ты ей!
 Низкое рычание пролилось из человеческого горла Джемиля. От одного звука у меня волоски зашевелились на руках.
 — Я — Сколль, а у тебя нет имени среди ликои. Твой голос — лишь ветер за порогом пещеры.
 Джейсон сделал пару шагов вперед.
 — Сами деревья склоняются перед ветром.
 Для Джейсона это была слишком формальная фраза.
 — Хорошо, — кивнул Джемиль. — Ты знаешь некоторые фразы ликои.
 — Мы боялись трогать друг друга, — ответил Джейсон, — но не говорить друг с другом.
 Зейн оттолкнулся от стены, встал между ними ближе ко мне.
 — Луна восходит. Время идет.
 Я наморщила лоб, глядя на них на всех.
 — Такое у меня чувство, что у вас зашифрованная речь, а я не знаю к ней ключа.
 — Очевидно, у нас есть некоторые общие фразы, — сказал Джемилъ. — У пардов и ликои.
 — Отлично. У волков и леопардов есть какие-то общие основы. И что? — спросила я.
 — Приветствуй меня, — сказал Джемиль.
 — Гм! — ответила я. — Я — лупа, ты всего лишь Сколль, силовик. По рангу я выше тебя, так что сначала подставь мне лицо и горло.
 — Она ваша лупа, и наша Нимир-ра, что равно по рангу вашему Ульфрику, — сказал Зейн. — Она в своем праве.
 Джемиль зарычал в его сторону.
 Зейн бросился мне за спину, укрываясь за мной, как за щитом. Это вышло бы лучше, не будь он на десять дюймов выше меня.
 — Она отказывается от тебя, — сказал Джемиль. — Ты стоишь передо мной один.
 — Отнюдь, — возразила я. — Зейн — мой. И ты не будешь играть с ним в дурацкие доминантные игры.
 Джемиль покачал головой:
 — Он подбежал к тебе, но ты его не коснулась.
 — И что? — спросила я, нахмурившись.
 Джемиль вздохнул:
 — Все твое чтение ничего тебе о нас не сказало?
 — Тогда объясни мне ты.
 — Когда Зейн подошел к тебе так близко, он просил твоей защиты, но ты его не коснулась. Это рассматривается как отказ в просьбе защиты.
 Я оглянулась на них обоих:
 — Откуда вы двое все это знаете?
 — Когда командовали Райна и Маркус, нам всем приходилось часто просить защиты, — объяснил Джейсон.
 — А Габриэль много времени проводил с Райной, — добавила Черри. — Мы, леопарды, вынуждены были много времени проводить среди волков.
 — Так когда Зейн придвинулся, что я должна была сделать?
 — Ты хочешь защитить его от меня? — спросил Джемиль.
 Я оглядела его высокую мускулистую фигуру. Даже не будь он ликантропом, перспектива честной драки была страшновата. Конечно, тут уж природа позаботилась, чтобы честной драки не было. Джемиль весил больше меня фунтов на сто с лишним, руки у него были вдвое длиннее моих, сила торса... ладно, этого уже хватит. Честная драка между нами абсолютно невозможна, и применение оружия я считала вполне допустимым.
 — Да, — ответила я, — я хочу защитить его от тебя. Если это нужно.
 — Тогда коснись его.
 Я снова нахмурилась:
 — Ты не мог бы сказать конкретнее?
 — Важно лишь коснуться, — объяснил Джемиль. — Где и как — не важно.
 Зейн стоял позади меня, и я отодвинулась, коснувшись его спиной. Наши тела образовали сплошную линию.
 — Достаточно?
 Джемиль покачал головой:
 — Да бога ради, ты просто его тронь. — Он махнул Джейсону: — Попроси моей защиты.
 Джейсон с улыбкой подошел и встал рядом с ним, очень близко, но тщательно следя, чтобы не коснуться. Джемиль положил руку ему на плечи, явно защитным жестом, почти обнял.
 — Вот так.
 — Это должно быть именно так или я могу коснуться его где угодно, лишь бы было заметно?
 Джемиль издал тихий звук, средний между вздохом и рычанием.
 — Как ты все усложняешь!
 — Да нет, это ты усложняешь. Просто ответь.
 — Нет, не обязательно именно так, но лучше всего, если ты выработаешь привычку предлагать защиту так, чтобы в жесте не было ничего необычного.
 — А почему?
 — Представь себе, что Зейн убегает от меня при свидетелях. Он видит тебя, бросается к тебе. И тебе достаточно притвориться, что ты его обнимаешь или даже целуешь. Я тогда буду знать, что ты взяла его под защиту, а из людей никто не догадается, что что-то произошло.
 У меня возникло сложное чувство, когда Джемиль исключил меня из числа людей, но я не стала выяснять этот вопрос. Обняв Зейна за талию, я поставила его рядом с собой. Было бы удобнее, если бы он был в рубашке, но ладно — это мои предрассудки, а не его. Обняла я его левой рукой, оставив правую свободной. И еще отодвинулась назад, чтобы пистолет не был прижат телом Зейна. В такой позе — левая рука вокруг талии Зейна, тело чуть поодаль, пистолет был вполне заметен. Есть много способов обозначить угрозу.
 — Ты доволен? — спросила я.
 Джемиль очень коротко кивнул.
 Джейсон отступил от него, поближе ко мне и к Зейну.
 — Джемиль просто злится на Зейна — Зейн тебе сказал, что Джемиль должен здороваться как подчиненный.
 — А ты ей напомнил, — произнес Джемиль.
 — Ой! — сжался Джейсон. — Ой, как я испугался!
 Вал силы прокатился по комнате. Карие глаза Джемиля стали ярко-желтыми. Волчьими глазами глядел он на Джейсона.
 — Еще испугаешься.
 Черри соскользнула с кровати и встала на колени за моей спиной. Она протянула мне руку, и я эту руку взяла. Черри быстрым язычком лизнула мне ладонь — приветствие, которое в ходу только у леопардов. Потом тонкая рука ухватила меня за штанину, как цепляется за мать стеснительный младенец. Кажется, Черри ждала чего-то нехорошего.
 Я наполовину ожидала, что Джейсон подойдет ко мне, как леопарды, но он не стал. Он ушел в конец комнаты, подальше от Джемиля, но защиты просить не стал.
 — А чего такой шум? — спросила я. — Просто Джемиль должен первым подставить мне щеку. Разве нет?
 — О нет, — ответил Джейсон. — Все гораздо веселее.
 Тут я нахмурилась, зная, что такое веселье в понимании Джейсона.
 — Быть может, я попросила чего-то, что не до конца понимаю.
 — Но ты попросила, — сказал Джемиль. — И как у нашей лупы, у тебя есть на это право.
 Я начала подозревать, будто сделала неверный шаг, будто попросила чего-то, что Джемилю не хочется давать, а мне вряд ли захочется получить.
 — Не будь ты таким мудаком, когда мы сюда приехали, Джемиль, я бы не стала настаивать.
 — Но... — начал Джемиль.
 — ...но я никогда не пасую, и перед тобой не стану.
 — Ни перед кем, — тихо сказал Джейсон.
 И был прав.
 — Если я откажусь, это будет вызов с моей стороны, — сказал Джемиль.
 — Отлично, но помни — второй раз это может кончиться не так удачно.
 Он кивнул:
 — Я вижу пистолет.
 — Тогда мы друг друга поняли, — сказала я.
 — Мы друг друга поняли, — согласился он.
 И двинулся ко мне. Глаза его сохраняли еще странный оттенок желтого.
 — Только без фокусов, Джемиль.
 Он мельком оскалил зубы:
 — Я делаю то, что ты сказала, Анита.
 Зейн встал за мной, положив мне руки на плечи, но предоставив свободу движений. Черри прижалась сзади к ногам, никто из них не отодвинулся. Я посчитала это хорошим знаком и надеялась, что не ошиблась.
 Очень осторожно Джемиль тронул кончиками пальцев мое лицо.
 — Если бы мы были на людях, это было бы вот так.
 Он нагнулся, будто собирался меня поцеловать. Так оно и оказалось. Мягкое касание губ, пальцы все еще держали мое лицо. Когда Джемиль отодвинулся, глаза его были все того же сочно-желтого, почти золотистого цвета. Непривычный цвет на фоне темной кожи.
 Я просто стояла столбом, слишком ошеломленная, чтобы сообразить, что делать. Ни леопарды, ни Джейсон не вопили о нарушении правил, значит, Джемиль делал то, что я его заставила. Наверное. Если бы это был Джейсон, я бы заподозрила попытку украсть поцелуй, но Джемиль в такие игры не играл.
 Его ладони по-прежнему держали мое лицо.
 — Но сегодня это будет не на людях. Между собой, когда никто не видит...
 Он не закончил фразу, а просто снова наклонился надо мной.
 Его язык пробежал по моей верхней губе.
 Я отдернулась.
 Он опустил руки.
 — Анита, ты читала книги о волках. Я — подчиненный волк, просящий внимания доминанта.
 — Именно так щенята выпрашивают еду, — сказала я. — Между двумя взрослыми волками ритуал состоит в лизании и легком покусывании доминанта подчиненным.
 Джемиль кивнул.
 — До меня дошло, — сказала я.
 — Приветствие, которому я пытаюсь тебя научить, — это наш вариант рукопожатия. Вы оба одновременно подставляете лица. Больше похоже на поцелуй.
 — Покажи, — попросила я.
 Он снова наклонился ко мне, но в этот раз не стал трогать рот. Он потерся щекой о мое ухо, и все его лицо погрузилось в волосы у меня за ухом. При этом движении мое лицо оказалось в его волосах. Заплетенные косичками, они были на ощупь грубыми и мягкими одновременно.
 Джемиль сказал прямо мне в волосы:
 — Надо погрузить лицо в волосы и понюхать кожу.
 Он сунул лицо мне в волосы почти до корней. Я слышала его дыхание. Оно было почти горячим.
 Я попыталась сделать то же, но мне пришлось приподняться на цыпочки, упираясь одной рукой в грудь Джемиля для равновесия. Зейн отодвинулся от меня, и я другой рукой оперлась на плечо Джемиля. Косички облегчали задачу добраться лицом до кожи. Они раздвигались тоненькими веревочками.
 Я слышала запах распрямителя волос, одеколона, а под этим всем был запах Джемиля. В момент, когда я ощутила его, меня окатило волной силы, и это не была сила Джемиля. Вдруг я узнала, что Ричард сидит на кровати, обняв мать. Я ощущала его, будто стояла рядом с той же кроватью, но я была за несколько миль от него и рядом с другой кроватью. Мы вдохнули густой теплый запах кожи Джемиля, и сила Ричарда обрушилась на меня маршем мурашек по коже. Джемиль отдернулся прочь, не снимая руки с моих плеч. Ноздри его затрепетали.
 — Ричард. Я чую запах нашего Ульфрика. Откуда?
 Зейн прижался ко мне сзади, потерся лицом о мои волосы. Черри свернулась у моих ног в позе зародыша.
 — Она ваша лупа. Связана с вашим Ульфриком.
 Джемиль отступил от меня, и что-то очень похожее на страх выразилось у него на лице.
 — Она не может быть связана с Ричардом. Она не ликои.
 Я шагнула к нему, и Зейн у меня за спиной опустился на колени. Черри отпустила меня, ее руки неохотно соскользнули с моих ног. Они вдвоем обнялись, прижались друг к другу.
 Я глянула на них:
 — Что с вами?
 — Я видел уже, как ты вызываешь силу меток, но не касался тебя, когда ты звала силу Ульфрика. Это как прилив.
 Черри только смотрела огромными глазами на бледном лице.
 — А то я не знаю, — сказал Джейсон из своего угла, обняв свою голую грудь, потирая ладонями плечи, будто от холода. Но ему не было холодно.
 Я снова повернулась к Джемилю:
 — Я связана с Ричардом. Не такая связь, как у него с другими ликантропами, но все же связь.
 — Ты — человек-слуга Жан-Клода, — сказал Джемиль.
 Я терпеть не могла это название, но оно было точным, во всяком случае, технически.
 — Да, это так, как и Ричард — волк, отвечающий за зов Жан-Клода.
 — Он не может звать нашего Ульфрика как собаку. Ричард не станет отзываться на каприз вампира.
 — И я тоже, — ответила я. — Иногда мне кажется, что Жан-Клод откусил от нас обоих больше, чем может проглотить.
 Дверь домика распахнулась — без стука, без предисловии, и вошел Ашер, неся на руках Натэниела, завернув юношу в снятый с себя пиджак. Видны были только босые и бледные ноги.
 Я рванулась вперед:
 — Что случилось?
 Ашер положил Натэниела на кровать и вытащил из-под него пиджак. Другой одежды на Натэниеле не было. Он попытался свернуться в клубок, но Ашер не дал ему, придержав ноги, чтобы Натэниел лежал спокойно.
 — Не шевелись, Натэниел.
 — Больно!
 Голос был сдавленный, искаженный страданием.
 Я склонилась у кровати, потрогала его лицо. Он смотрел на меня выпученными глазами, видны были белки. Из открытого рта донесся слабый стон. Руки Натэниела вцепились в простыни, будто ему надо было за что-нибудь схватиться. Я дала ему руку, и он ухватился за нее так, что пришлось ему напомнить, чтобы не раздавил.
 — Извини, — еле слышно произнес он, и спина у него выгнулась, тело задергалось. Вообще-то вид его голого тела должен был бы меня смутить, но сейчас я слишком испугалась, чтобы смущаться. На груди Натэниела кровоточили порезы, но они казались неглубокими. Ничего такого, чтобы могло дать такую боль.
 Черри бросилась в ванную. Я и не знала, что медсестре может стать плохо при виде больного.
 — Чья это работа? — спросила я.
 — Это послание нам от местных вампиров, — ответил Ашер.
 — Что за послание?
 Натэниел дернулся, ухватился второй рукой за мою руку. По его лицу покатились две медленные слезы.
 — Они меня все спрашивали, зачем мы приехали. — Он мотал головой, и я увидела что-то у него на шее. Освободив одну руку, я убрала эти длинные рыжеватые волосы и осмотрела шею. На гладкой коже виднелся укус вампира. Укус был чистый, аккуратный, но кожа вокруг чуть темнее, чем должна была быть.
 — Это кто-то из вас? — спросила я.
 — Я брал у него кровь из локтевого сгиба, — ответил Ашер. — Это работа Колина.
 Натэниел обмяк, спазм — или что это было — прошел.
 — Я им сказал, что мы приехали выручать Ричарда. Я им говорил правду, одну только правду. — Он снова сжал мою руку, глаза его зажмурились, будто снова накатила боль. Через несколько секунд он открыл глаза, и пальцы его разжались. — Они мне не верили.
 Черри вышла из ванной, попыталась мягко, но решительно отстранить меня с дороги, но Натэниел не выпускал мою руку. Черри сумела лишь сдвинуть меня к изголовью кровати. Так он мог держать меня за руку, но я уже не мешала Черри действовать. Она стала исследовать раны на груди. Пусть она очень робка, настолько, что кажется ненадежной, но стоит появиться раненому, и в дело вступает совсем другая Черри. Сестра Черри, адская панкуха в кожаных шмотках — это ее тайная личность.
 — Есть в этом домике аптечка первой помощи? — спросила она.
 — Нет.
 — У меня в домике есть, в чемодане, — сказала Черри.
 — Я принесу. — Джейсон бросился к двери.
 — Стой! — велела я. — Джемиль, пойди с ним. Хватит на сегодня одной жертвы.
 Со мной никто не стал спорить — впервые. Вервольфы пошли к двери, Дамиан посторонился, давая им дорогу, потом закрыл за ними дверь и прислонился к ней. Глаза его были сплошной зеленью, как изумрудный огонь. Бледная кожа начала приобретать прозрачность, как бывает у вампиров, когда похожесть на человека начинает им изменять. С младшими вампирами это бывает от сильных эмоций: похоти, страха, гнева.
 Я посмотрела на Ашера — он казался... нормальным. Просто стоял поодаль, красивое и трагическое лицо пусто и непроницаемо. Такое выражение лица бывало у Жан-Клода, когда он что-то скрывал.
 — Я думала, что Колин должен либо напасть на нас в открытую, либо оставить нас в покое, — сказала я. — Про такой хреновый поворот никто ничего не говорил.
 — Это было... неожиданно, — сказал Ашер.
 — Ладно, попробуй объяснить.
 Дамиан отодвинулся от двери, крадучись, пошел в комнату. Движения его были напряжены от злости.
 — Они его мучили, потому что им это нравится. Они вампиры, но пили они не только кровь.
 — Что ты хочешь сказать, Дамиан?
 — Они питались его страхом.
 Я перевела глаза с его горящего лица на спокойное лицо Ашера, снова посмотрела на Дамиана.
 — Ты имеешь в виду — в буквальном смысле?
 Дамиан кивнул:
 — Та, что меня сделала вампиром, тоже была такая. Она умела питаться страхом вместо крови. Много дней подряд могла внушать ужас и тем существовать, а потом неожиданно брала кровь. Но она не просто питалась — она устраивала бойню. Возвращалась покрытая кровью, скользкая от крови. И заставляла меня... — Голос его пресекся. Он глядел на меня, и глаза его были как зеленое пламя, будто сила проедала орбиты его глаз. — Я ощутил это, когда мы увидели Колина. Я учуял. Он такой же, как она. Ночная ведьма, мора.
 — А что это еще такое — ночная ведьма или мора? И что значит — увидели Колина? Я думала, вы спасли Натэниела.
 — Нет, они его нам вернули, — сказал Ашер. — Если бы мы его не увидели, послание было бы неполным.
 — Пульс нитевидный, кожа холодная и влажная. У него развивается шок. Порезы на груди неглубокие, и даже два укуса вампира не могли бы дать шока. У нас все заживает лучше, чем мы сейчас видим.
 — Есть и третий укус, — произнес Ашер. Голос у него все это время был абсолютно спокоен, будто его ничего не трогало.
 Натэниел задергался, отпустил мою руку и потянулся ко мне, будто просил себя обнять. Ухватил меня за руку выше локтя, прихватив ткань блузки.
 — Больно, — пожаловался он.
 — Что болит? — спросила я.
 — Укусы заражены, — пояснил Ашер.
 — Что значит — заражены?
 — Считай, что они отравлены.
 — Он же оборотень, а они к яду иммунны, — сказала я.
 — Только не к этому.
 — И что это за яд? — спросила Черри.
 В дверь постучали.
 — Это мы, — раздался голос Джейсона.
 Дамиан посмотрел на меня. Глаза его успокоились и лишь слабо светились, кожа почти обрела ту же молочную безупречность, что сходила за норму.
 Я кивнула.
 Дамиан открыл дверь. Вошел Джейсон, волоча аптечку первой помощи, превосходившую по размерам небольшую сумку для поездок. Может быть, Черри в другой жизни была герлскаутом. Темной и мрачной тенью шел за Джейсоном Джемиль.
 — В этой аптечке нет ничего, способного остановить действие этого яда, — сказал Ашер.
 Я поглядела на него, не сразу поняв, что он сказал.
 — То есть ты хочешь сказать, что он...
 Я даже произнести этого не могла.
 — Умрет, — закончил Ашер тем же абсолютно спокойным тоном, которым говорил с самого своего прихода.
 Я встала. Руки Натэниела цеплялись за меня. Я посмотрела на Черри, и она подошла помочь мне, от него отцепиться. Я хотела сказать Ашеру то, что не предназначалось для ушей Натэниела. Зейн залез на кровать с другой стороны, Натэниел вцепился в его руку. Зейн и Черри держали его, подставляя руки под его сокрушительную силу. Леопарды-оборотни глядели на его судороги, на закатывающиеся глаза. И на меня. Я была их Нимир-ра, королева леопардов. Я должна была их защищать, а не втягивать в такие неприятности.
 Я отвернулась от их осуждающего взгляда и вместе с Ашером подошла к дверям.
 — Почему ты говоришь, что он умрет?
 — Ты видела вампиров того типа, что умеют разлагаться и восстанавливаться снова?
 — Да. А что?
 — Один из них укусил Натэниела.
 — Меня тоже кусал такой вампир. И Джейсона. С нами ничего такого не происходило. — Я оглянулась и увидела, что Джейсон держит руку Натэниела, а Черри пытается обработать раны на груди. Почему-то я понимала, что перевязка ран не поможет.
 К нам подошли Джемиль и Дамиан, и мы встали кружком, разговаривая под крики Натэниела.
 — Это один из редчайших талантов, — сказал Ашер. — Я думал, что лишь Мор д'Амур, Любовница Смерти, член Совета, на это способна. Колин тщательно выбрал сообщение. А порезы — это дистанционное действие силы.
 — Жан-Клод не умеет поражать на расстоянии, — сказала я.
 — Нет, и никто больше не умеет распространять порчу от своего укуса. Никто в этой стране.
 — Ты говоришь — порча. Что это значит конкретно?
 К нам подошла Черри с марлевыми салфетками в руках. Веснушки выделялись на внезапно побледневшей коже как нарисованные. На марле были желтые и зеленые пятна гноя.
 — Вот это из ран на груди, — тихо сказала она. — Что это за чертовщина?
 Все посмотрели на Ашера, даже Дамиан. Но именно я сказала это вслух:
 — Он разлагается заживо.
 Ашер кивнул:
 — Порча у него в крови. Она будет распространяться, пока он не сгниет.
 Я посмотрела в сторону кровати. Джейсон что-то тихо говорил Натэниелу, гладя его по голове, как больного ребенка. Зейн смотрел на меня.
 — Что-то же мы должны суметь сделать, — сказала я.
 Лицо у Ашера было замкнуто так тщательно, как я раньше и не видала. Вдруг одно воспоминание Жан-Клода об Ашере пронзило меня с такой силой, что пальцы закололо. Это не было воспоминание о конкретном событии — я узнала постановку плеч Ашера. Я понимала язык его тела — поняла за многие годы наблюдения. За больше лет, чем я живу на свете.
 — Ашер, что ты скрываешь? — спросила я.
 Он поглядел на меня светлыми-светлыми глазами, пустыми и непроницаемыми, окруженными сияющим кружевом ресниц. И улыбнулся. Так, как всегда улыбался — весело, чувственно, приветливо. Улыбка эта пронзила меня как нож — я помнила ее еще на целом лице. Помнила, как от нее у меня захватывало дыхание.
 Я мотнула головой, и это физическое движение помогло. Удалось стряхнуть воспоминания. Они ослабели, но не изменилось то, что я увидела, что я узнала.
 — Ты знаешь, как его спасти? Правда ведь, Ашер?
 — Насколько сильно ты хочешь его спасти, Анита?
 Этот голос уже не был безразличным, нейтральным. В нем прозвучала злость.
 — Я его сюда привезла. Я его подвергла опасности. Мне полагалось его защитить.
 — Я думал, это ему полагается быть твоим телохранителем, — сказал Ашер.
 — Он — ходячая еда, Ашер, и ты это знаешь. Он даже себя защитить не может.
 Ашер испустил долгий, глубокий вздох.
 — Натэниел — pomme de sang.
 — Что это еще такое?
 — Это значит «яблоко крови». Прозвище, которым Совет называет добровольную еду.
 Эту мысль закончил Дамиан:
 — Вампир, который питается от pomme de sang, должен их защищать — как пастух защищает своих овец от волков.
 Дамиан посмотрел на Ашера, и этот взгляд не был дружелюбным. Они из-за чего-то поссорились, но сейчас было не время.
 Я тронула Ашера за руку. Она была твердой, деревянной, даже не живой. Он отстранился от меня, от этой комнаты, от всего происходящего. Он готов был дать Натэниелу умереть, даже не пытаясь спасти. Неприемлемо.
 Я заставила себя стиснуть эту деревянную неживую руку. Я терпеть не могла, когда Жан-Клод становился таким на ощупь. Это мне напоминало, кем он был — и кем не был.
 — Не дай ему умереть — умереть вот так. Прошу тебя, mon chardonneret.
 Он вздрогнул, будто от удара, когда я назвала старое прозвище, которым называл его много лет назад Жан-Клод. Если его перевести, то оно звучит как-то глупо — «мои щегол», но выражение лица Ашера было не глупым — просто ошеломленным.
 — Никто меня так не называл уже двести лет. — Его рука под моими пальцами стала снова мягкой, теплой, живой.
 — Я не часто кого-нибудь прошу, но в этот раз готова.
 — Так много он для тебя значит? — спросил Ашер.
 — Он жертва всех и каждого, Ашер. Кто-нибудь же должен о нем позаботиться, в конце концов. Прошу тебя, mon...
 Он приложил мне палец к губам.
 — Никогда так не говори, Анита, — никогда, если не говоришь это слово всерьез. Я его спасу — ради тебя.
 У меня было чувство, будто я чего-то не поняла. Вспомнить ласкательное прозвище Жан-Клода для Ашера я смогла, но не могла вспомнить, почему Ашер боится исцелить Натэниела. И когда я смотрела ему вслед, как он идет к кровати Натэниела и золотые волосы сверкают искрящимся занавесом на его плечах, мне казалось, что это упущенное воспоминание очень важно.
 Ашер протянул руку к Дамиану.
 — Пойдем, брат. Или хваленая смелость викинга изменила тебе?
 — Я косил твоих предков еще тогда, когда ты был отблеском в глазах своего прадедушки.
 — Значит, это опасно? — спросила я.
 Ашер опустился возле кровати, оглянулся на меня, отбросив волосы на изуродованную сторону лица, прикрыв ее волосами. Он стоял на коленях, золотистое совершенство, и улыбался, но горько.
 — Мы можем взять порчу в себя. Если у нас не хватит сил, она войдет в нас, и мы умрем. Но твой драгоценный леопард в любом случае останется жив.
 Дамиан заполз на кровать, отодвинув Зейна от головы Натэниела. Натэниел перестал стонать и лежал бледный, блестя от пота. Дыхание его стало поверхностным, частым, затрудненным. Из ран на груди выступал гной. В комнате появился запах, еле уловимый, но он усиливался. Укус на шее все еще казался сплошным, но кожа вокруг приобрела глубокий черно-зеленый цвет, как синяк, доходящий до смертельной глубины.
 — Ашер! — позвала я.
 Он поднял на меня глаза, одной рукой шаря вдоль обнаженного бедра Натэниела.
 — Дамиан — не мастер.
 — Я один не смогу спасти твоего леопарда, Анита. Кого ты предпочтешь спасти? Кем пожертвовать?
 Я поглядела на Дамиана. Зеленые глаза снова стали человеческими. Он казался очень смертным, свернувшись рядом с Натэниелом.
 — Не заставляй меня выбирать, Ашер.
 — Но выбирать надо, Анита. Надо выбрать.
 Я покачала головой.
 — Ты хочешь, чтобы я его спас? — спросил Дамиан.
 Я смотрела ему в глаза и не знала, что ответить.
 — Пульс слабеет, — сказала Черри. — Если хотите что-нибудь сделать, то поскорее.
 — Ты хочешь, чтобы я его спас? — повторил Дамиан.
 Лишь быстрое и трудное дыхание Натэниела слышалось в наступившей вдруг тишине. Все глядели на меня. Ждали моего решения. А я не могла решить. Потом ощутила собственный кивок, будто и не я кивнула. Но я кивнула.
 Вампиры начали пить.




 Глава 13


 В жизни процесс питья занимает больше времени, чем в кино. Там либо все слишком быстро, либо дают затемнение, как в сексуальных сценах фильмов пятидесятых годов.
 Мы стояли вокруг и смотрели. В комнате воцарилась такая тишина, что слышны были тихие влажные звуки, когда вампиры сосали кровь.
 Черри склонилась в изголовье кровати, время от времени проверяя пульс Натэниела. Все остальные отодвинулись подальше. Я оказалась в дальнем углу комнаты, оперлась ягодицами на стол. И очень старалась не смотреть на кровать.
 Джейсон подошел ко мне, оперся на стол рукой.
 — Если бы я не знал, что на карту поставлена его жизнь, я бы позавидовал.
 Я поглядела на него, пытаясь понять, шутит он или нет. В его взгляде был жар, который говорил, что Джейсон серьезен. Это заставило меня поднять глаза.
 Дамиан взял Натэниела на руки, положил к себе на колени. Голое тело Натэниела частично скрыло Дамиана. Рука его прижимала леопарда к зеленой шелковой рубашке. Гной впитывался в ткань чернеющими потеками. Лицо Натэниела было прижато бледной рукой к плечу вампира. Дамиан зашел сзади для удара в шею. Видны были его кроваво-рыжие волосы, рот, сомкнувшийся вокруг раны. Даже с моего места было видно глотательное движение его челюстей.
 Ашер стоял на полу, отведя бледную ногу Натэниела в сторону. Она повисла в воздухе без опоры. Лицо Ашера скрылось за внутренней поверхностью бедра Натэниела, настолько близко к паху, что повисшие гениталии касались его щеки. Ашер слегка шевельнул головой, и водопад золотых волос закрыл пах Натэниела. Но не настолько, чтобы из-под них ничего не выглядывало.
 Краска залила мне лицо так сильно, что чуть не закружилась голова. Отворачиваясь, я мельком заметила собственное отражение в единственном в комнате зеркале. Лицо у меня горело, глаза от удивления вылезали из орбит. Как когда-то в школе, когда на стадионе наткнулась на пару под скамейками, а потом слышала, как они смеются мне вслед.
 Уставившись на себя в зеркало, я взяла себя в руки. Мне уже не четырнадцать лет. Я не ребенок. Я не девственница. И могу выдержать такое зрелище, не конфузясь. Могу ли?
 Джемиль сместился в дальний угол комнаты и сел там, охватив руками колени. Лицо его сердито посуровело, и он тоже на это представление не смотрел.
 Зейн прислонился к стенке, скрестив на груди руки, и рассматривал пол, будто там происходило что-то очень интересное.
 Джейсон сидел у стола и смотрел спектакль. Я на него поглядела, не отворачиваясь.
 — А ты заметил, что ты единственный, кому это доставляет удовольствие?
 Он пожал плечами и усмехнулся:
 — Очень приятное зрелище.
 Я приподняла брови:
 — Только не говори мне, что ты гей.
 — Только не говори мне, что тебе есть дело до этого.
 Я еще выше приподняла брови.
 — У меня сердце разбивается, мне придется сжечь все мое белье.
 Я продолжала рассматривать его лицо. Кажется, он не шутил.
 — Так что, все твои приставания — это не всерьез?
 — Нет-нет, женщин я люблю. Но понимаешь, Анита, среди вампиров внутреннего круга Жан-Клода почти нет женщин. А я уже два года у них pomme de sang. Слишком много клыков мне втыкалось в тело.
 — А это действительно так похоже на секс? — спросила я.
 Веселость исчезла с его лица. Он просто смотрел на меня.
 — Тебя никогда не подчинял себе вампир? Я в том смысле, что у тебя частичный иммунитет был еще до меток, но я думал, что кто-нибудь, быть может, до тебя добирался.
 — Не было такого.
 — Я даже не могу точно сказать, но иногда это бывало лучше секса, а почти каждый, кто со мной это делал, был мужчиной.
 — Так ты бисексуал? — спросила я.
 — Если то, что вот они сейчас делают, считать сексом, то да. Если не считать, то... — Он рассмеялся, и в тишине смех прозвучал так резко, что Зейн и Джемиль вздрогнули. — Если не считать это сексом, то скажем так: слова «где раньше не бывал ни один мужчина» уже не применимы.
 Черт меня побери, если я не хотела спросить у него, с кем это было. Может, я бы и спросила, но заговорила Черри, и момент был упущен.
 — Пульс нормализуется. Он столько теряет крови, что пульс должен был ослабеть, но он крепнет.
 Ашер отодвинулся от раны.
 — Мы не столько пьем кровь, сколько высасываем порчу.
 Он встал, подсунув руку под бедро Натэниела, положил его ногу обратно на кровать, расправил его, как спящего ребенка. Минуту назад это был чистейший секс, сейчас это стало нежностью, заботой.
 Дамиан оторвался от раны. На губах у него было пятно — черное, а не красное. Я подумала, не мерзкий ли вкус у него на губах. Дамиан стер пятно тыльной стороной ладони. Если бы это была кровь, он бы ее слизнул. Значит, это не было ему приятно.
 Он выполз из-под Натэниела, аккуратно положив его навзничь, и поправил на нем одеяло.
 У Черри уже была открыта аптечка первой помощи, и она снова промыла раны на груди антисептиком. Первые несколько салфеток были измазаны гноем. Мы все сами не заметили, как придвинулись поближе к кровати. Здесь запах был сильный, неприятный, но он уже слабел. Когда Черри полностью очистила кожу и раны, гноя уже не было, лишь яркая красная кровь выступала из порезов.
 Черри улыбнулась нам всем улыбкой такой теплой и светлой, что нельзя было не ответить улыбкой.
 — Поправится, — сказала она с радостным удивлением, и я подумала, насколько был Натэниел близок к смерти.
 Послышалось шипящее дыхание сквозь зубы. Я обернулась. Дамиан пятился, глядя на свои руки. Молочно-бледная кожа темнела, под ней разливалась чернота. Кожа начала сваливаться с рук у него на глазах.




 Глава 14


 — Черт! — сказала я с чувством.
 Дамиан протягивал ко мне руки как ребенок, обжегший пальцы. Даже не понятно, что было хуже — ужас на его лице или почти безнадежный взгляд.
 Я замотала головой.
 — Нет, — сказала я тихо. И повторила громче, тверже: — Нет.
 — Тебе это не остановить, — сказал Ашер.
 А Дамиан смотрел на свои чернеющие руки, пораженный тихим ужасом.
 — Помогите. — Он посмотрел на меня.
 А я глядела на него, малейшего понятия не имея, что делать.
 — Что мы можем сделать? — спросила я.
 — Анита, ты привыкла врываться на белом коне и обращать поражение в победу, — сказал Ашер, — но есть битвы, которые нельзя выиграть.
 Дамиан упал на колени, не отрывая взгляда от собственных рук. Он разодрал на себе рубашку, отбросил лохмотья рукавов. Гниение прошло половину пути до локтей. Отвалился и упал на пол ноготь, хлынуло что-то черное и мерзкое. Снова вернулся запах, сладковатый и липкий.
 — Однажды я залечила Дамиану порез на лице, — вспомнила я.
 Он вроде как рассмеялся — очень горьким звуком.
 — Анита, это не порез от бритья. — Он поднял на меня глаза. — Это даже ты не залечишь.
 Я встала перед ним на колени, потянулась взять его за руки. Он отдернулся:
 — Не трогай!
 Я положила ладони на его руки. Кожа была почти горячей на ощупь, будто порча кипела внутри и выступала наружу. И еще эта кожа была мягкой; если нажать, останется ямка, как на гнилом яблоке.
 У меня перехватило горло.
 — Дамиан, я... мне очень жаль. — Видит Бог, это слово не могло передать моих чувств. Тысяча лет «жизни», и он отдал их ради меня. Он бы не взял на себя такой риск без моей просьбы. Здесь моя вина.
 Взгляд его был полон благодарности — и боли. Он осторожно высвободил руки, стараясь не слишком на них давить. Кажется, мы оба опасались, что мои руки провалятся в его плоть сквозь кожу.
 Лицо его исказилось страданием, тихий стон вырвался из губ. Я вспомнила крики Натэниела, как это больно.
 Концы пальцев Дамиана лопнули как перезрелые плоды, на пол хлынуло что-то черное и зеленое, брызнув мне на рукав. Запах усиливался тошнотворными волнами.
 Я не стала стирать капли с руки, хотя и хотела. Хотела прихлопнуть их с визгом, как пауков. В голосе у меня прорвалось напряжение, которое я пыталась не выразить на лице.
 — Я должна хоть попробовать тебя исцелить.
 — Как? — спросил Ашер. — Даже ты, как, с чего ты можешь начать?
 Дамиан испустил тихое хныканье. Тело его содрогнулось, лицо опустилось вниз, шея задергалась, и он завопил — без слов, без надежды.
 — Как? — снова спросил Ашер.
 — Не знаю! — Я тоже начала вопить.
 — Только его мастер, который поднял его из могилы, имел бы шансы его вылечить.
 Я посмотрела на Ашера:
 — Однажды я подняла его из гроба. Это было случайно, но он ответил на мой зов. Я удержала его... душу или что оно там было, не дала покинуть тело. Мы связаны — как-то связаны.
 — А как ты вызвала его из могилы? — спросил Ашер.
 — Некромантией, — ответила я. — Я некромант, Ашер.
 — О некромантии я ничего не знаю.
 Запах накатывал сильнее. Я уже дышала ртом, но от этого запах только жег горло. На Дамиана я почти боялась смотреть. Я повернулась медленно, будто персонаж фильма ужасов, когда у него за спиной стоит чудовище и боишься смотреть, потому как знаешь, что навек лишишься рассудка. Но есть вещи похуже любого кошмара. Гниль поднялась выше локтей. На кистях рук выступили обнаженные кости. Вонь отогнала прочь всех, кроме нас троих. Я осталась стоять на коленях в эманации гниения от тела Дамиана. Ашер стоял близко, но лишь я была на расстоянии прикосновения.
 — Если бы я была его мастером, что мне надо было бы делать?
 — Ты бы стала пить его кровь, забирая в себя порчу, как сделали мы для Натэниела.
 — Я не знала, что вампиры питаются друг от друга.
 — Не для еды, — сказал Ашер. — Есть много причин делиться кровью. Еда — это лишь одна из них.
 Я глядела на Дамиана, на черноту, разливающуюся по его телу, как тушь. Просто видно было, как она плывет под кожей.
 — Все равно я не могу выпить его порчу, — сказала я.
 — Но мог бы я, — выдохнул Дамиан сквозь стон боли.
 — Нет! — выкрикнул Ашер и угрожающе шагнул к нам. Его сила хлестнула наружу как бич.
 Дамиан вздрогнул, но не отвел глаз от второго вампира и протянул к нему руки умоляющим жестом.
 — В чем дело? — спросила я, глядя то на одного, то на другого.
 Ашер замотал головой, на лице его читался гнев, но ничего иного. На моих глазах лицо его стало гладким и непроницаемым. Он что-то скрывал.
 — Ну нет, — произнесла я, вставая. — Ты мне скажешь, что имел в виду Дамиан.
 Все молчали.
 — Говори! — крикнула я в лицо Ашеру.
 Он лишь глядел на меня, и лицо его было бесстрастным и пустым, как кукольное.
 — Черт вас всех побери, кто-нибудь мне скажет, как он может выпить порчу из самого себя?
 — Если... — начал Дамиан.
 — Нет! — прервал его Ашер, выставив палец в его сторону.
 — Ты мне не мастер, — возразил Дамиан.
 Я должен ответить.
 — Ашер, заткнись. Заткнись к такой матери и дай ему сказать.
 — Ты хочешь, чтобы она всем рискнула ради тебя?
 — Это не обязательно должна быть она, — выдохнул Дамиан. — Просто кто-то, в ком не только человеческая кровь.
 — Говори быстрее, — приказала я.
 Дамиан заговорил лихорадочным шепотом, полным страдания:
 — Если я бы попил крови кого-то достаточно... сильного, я мог бы... — Он вздрогнул, борясь с болью, потом закончил вдруг ослабевшим голосом: — Мог бы вкусить достаточно силы, чтобы... исцелиться.
 — Но если тот, кто даст кровь, не будет достаточно силен, чтобы мистически принять порчу в себя, он умрет, как умирает сейчас Дамиан, — предупредил Ашер.
 — Извините, — заявил Джейсон, — но меня не считайте.
 — И меня, — добавил Зейн.
 Джемиль в углу лишь покачал головой. Черри упала на колени возле кровати. Она ничего не сказала, только смотрела огромными глазами. Я повернулась к Ашеру.
 — Это буду я. Я не могу никого просить взять на себя такой риск.
 Ашер схватил меня сзади за волосы движением таким быстрым, что я даже не успела его заметить, и повернул лицом к Дамиану.
 — Вот такой смертью ты хочешь умереть, Анита? Вот такой? Вот такой?
 Сжав зубы, я сказала:
 — Ашер, отпусти. Немедленно!
 — Он прав. — Голос Дамиана превратился в еле слышный шепот, я даже удивилась, что его услышала. — Ты можешь вылечить меня, но сама... погибнуть.
 Гниль разошлась по его рукам и ползла под ключицы враждебной силой. Бледная грудь пылала, и видно было, как трудно колотится сердце — я его слышала у себя в голове, как второй пульс. У вампиров не всегда бьется сердце, но сейчас оно билось.
 Мне было так страшно, что противный металлический вкус стоял во рту. Пальцы ныли от желания броситься наутек. Не могла я стоять и смотреть, как Дамиан превращается в вонючую лужу, и какая-то часть сознания вопила, призывая бежать без оглядки. Бежать туда, где не надо будет смотреть, и уж тем более не надо будет терпеть прикосновение этих гниющих рук.
 Я мотнула головой и посмотрела на Дамиана — не на гниющую плоть, а на его глаза, в его лицо. В эти сверкающие зеленые глаза, искры изумрудного огня. Какая-то злая ирония была в том, что он гнил заживо, и то, что оставалось от него, становилось самым красивым. Кожа у него была как слоновая кость с глубинным светом, будто у драгоценного камня. Волосы стали светиться, как шлифованные рубины, а глаза, эти изумрудные глаза... Я смотрела на него, заставляла себя на него смотреть, заставляла себя его видеть.
 Убрав в сторону волосы, я подставила шею.
 — Давай.
 Я уронила руку, и волосы снова скрыли шею.
 — Анита...
 — Давай, Дамиан. И быстрее, пока у меня духу хватает.
 Он подполз ко мне, убрал волосы обугленной рукой, из которой торчали кости. На плече у меня остался густой и тяжелый след; я почувствовала, как что-то сползает по спине, скользкое, как улитка. Тогда я сосредоточилась на слабом сиянии его кожи, чуть искаженном изгибе носа, там, где сотни лет назад перелом нарушил совершенство профиля.
 Но этого было мало. Я отвернула голову в сторону, чтобы он не трогал меня больше необходимого. Увидев, как напряглась его голова перед ударом, я закрыла глаза. Остро вонзились иглы, и лучше не стало. Дамиан не был настолько силен, чтобы подчинить меня глазами. Магии, чтобы снять боль, не было.
 Губы Дамиана сомкнулись на ране, и он стал сосать. Я подумала, что стоит, быть может, попытаться и вдвинуть в него свою силу или опустить заслоны и впустить его в эту силу, дать ему выпить ее. Но почти сразу, как его зубы прокололи мне кожу, что-то между нами вспыхнуло — сила, связь, магия. От нее у меня все волоски на теле встали дыбом.
 Дамиан свернулся в клубок передо мной, наши груди прижались друг к другу, и сила накрыла нас волной, от которой по комнате прошел вздох. Я отстранение поняла, что это ветер и что он исходит от нас. Ветер, созданный холодным прикосновением вампира и морозным дыханием некромантии. Ветер, возникший из нас.
 Дамиан присосался к моему горлу, как младенец. Сила унесла боль, превратила ее во что-то иное. Я чувствовала губы Дамиана у себя на горле, чувствовала, как он глотает мою кровь, мою жизнь, мою силу. Я собрала ее всю и вдвинула в него, залила в него вместе со своей кровью.
 Я представила себе его кожу, нетронутую и безупречную. Я ощущала силу, текущую по его телу вниз. Я чувствовала, как мы отталкиваем чужое, как оно уходит из нас, не на пол, а сквозь пол, вниз, в землю. Мы его изгоняли, избавляли себя от него. Его больше не было.
 Мы двое, стоя на коленях, купались в силе. Ветер бросал волосы Дамиана мне в лицо, и я знала, что этот ветер — мы.
 Первый отпрянул Дамиан, расплескав между нами обрывки силы, как осколки сна.
 Он стоял передо мной на коленях, подняв руки к моему лицу. Они зажили, и под остатками этой черной слизи была здоровая кожа. И выше тоже, до локтей, до плеч. Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня. Сила еще была с нами. Она заливала нас, выливалась изо рта Дамиана струёй обжигающей энергии. Я отодвинулась от поцелуя и сумела сесть.
 — Анита.
 Я посмотрела на Дамиана.
 — Спасибо тебе.
 — Всегда пожалуйста.
 — А теперь, — сказал Ашер, — кажется, время всем идти в душ.
 Он встал. Брюки у него были покрыты черной слизью. И на руках у него она была, хотя я не помнила, чтобы он трогал лежащего на полу Дамиана.
 Я ощущала эту дрянь у себя на спине, там, где дотрагивался до меня Дамиан. Штаны тоже ею пропитались снизу до колен. Надо будет сжечь эту одежду или хотя бы выбросить. Вот поэтому-то я и возила с собой в джипе комбинезон — чтобы надевать при осмотре места преступления и при подъеме зомби иногда. Конечно, я не ожидала влипнуть в такую грязь, даже не выходя из домика.
 — Душ — это прекрасно, — ответила я. — Давай ты первый.
 — Я бы предложил, чтобы первой пошла ты. Горячий душ — это потрясающая роскошь, но для нас с Дамианом это именно роскошь, а не необходимость.
 — Верно замечено.
 У меня волосы слиплись от этой слизи, но до головы она не дошла.
 Я все говорила про себя «она», «слизь», отталкивая от себя факт, что это разложившееся тело Дамиана заляпало пол. Иногда от таких ужасов невозможно не дистанцироваться. Точно так же жертвы называются «труп» или «тело», но не «он» или «она». Когда отскребаешь от рук куски кого-то, кого ты любила, нельзя об этом думать в иных словах. Иначе с воплем побежишь куда глаза глядят. Так что я была покрыта черно-зеленой «дрянью».
 Тщательно вымыв руки, чтобы можно было покопаться в чемодане, не пачкая вещи, я выбрала джинсы и тенниску. За мной появился Ашер, и я оглянулась на него.
 — Что еще? — спросила я и сама услышала, насколько это было грубо. — То есть что еще случилось?
 Ашер вознаградил меня улыбкой:
 — Сегодня ночью мы должны встретиться с Колином.
 — О да, — кивнула я. — Он у меня точно на сегодня записан в балльной карточке.
 Ашер снова улыбнулся и покачал головой:
 — Мы не можем его сегодня убить, Анита.
 — То есть как? — уставилась я на него. — Не можем, потому что это трудно, или не можем, потому что не имеем права?
 — И то, и другое скорее всего, но второе — точно.
 Я встала.
 — Он прислал Натэниела к нам подыхать.
 Я уставилась в чемодан, не видя, просто не желая поднимать глаза. Вокруг ногтей у меня остались черные полоски, которые не удалось отмыть. Был момент, когда между нами прорвалась сила, и тогда я поняла, что все получится, но до того... Я старалась, очень старалась не думать, что могло бы быть. И только когда я пошла отмывать руки, меня затрясло. Пришлось посидеть в ванной, пока руки не успокоились. Страх удалось обуздать, и остался только гнев.
 — Я думаю, Анита, никто не должен был умирать. Я считаю, это был тест.
 — Тест на что?
 — Насколько у нас много силы на самом деле. Это даже был своего рода комплимент. Он бы ни за что не заразил Натэниела, если бы считал, что у нас не будет надежды его спасти.
 — Почему ты так уверен?
 — Потому что убить pomme de sang другого мастера вампиров — смертельное оскорбление. Войны начинались из-за меньшего.
 — Но он знает, что, если мы начнем войну, Совет откроет на нас охоту.
 — И вот почему мы не можем его убить. — Ашер поднял руку, предупреждая мое возражение. Я закрыла рот. — Последний мастер, которого ты убила, непосредственно угрожал твоей жизни. Ты его убила, чтобы спастись. Самооборона разрешена. Но Колин не применял насилия против нас лично.
 — То, что он сделал, чертовски к этому близко, Ашер.
 Он грациозно кивнул:
 — Oui.
 — Значит, если мы его убьем, Совет ворвется в город и нас замочит начисто.
 Едва заметная морщинка легла у него между глаз.
 Кажется, он этого сленга не понял.
 — Они нас убьют.
 Я встречала некоторых членов Совета, и знала, что Ашер прав. У Жан-Клода есть в Совете враги, и у меня тоже. Нет, не стоит давать кошмару рода вампиров повод приезжать в Сент-Луис и нас давить.
 — А что мы можем сделать? Учти, Ашер, они должны заплатить за то, что сделали с Натэниелом.
 — Согласен. Если мы ничего не сделаем, чтобы отомстить за оскорбление, это будет сочтено признаком слабости, и Колин может выступить против нас и нас убить.
 — Ох, ребята, почему с вами все так сложно? — вздохнула я. — Почему этот Колин не может поверить, что мы приехали просто выручать Ричарда?
 — Потому что мы не уехали из города.
 Голос Натэниела был тих, но ровен. Он моргал сиреневыми глазами. Черри перевязала ему грудь, а шея была покрыта большим куском марли. Я предположила, что рана на бедре обработана тем же способом, но ниже пояса он был закрыт покрывалом.
 — Когда Ричарда освободили, Колин ожидал, что мы покинем город. Мы не уехали, и он решил, что мы посягаем на его территорию.
 Я подошла к кровати.
 — Зейн сказал, что ты ушел с одной из вервольфиц Верна. Как ты попал к вампирам?
 — Майра, — ответил он.
 — Извини?
 — Эту вервольфицу зовут Майра. — Он отвернулся, будто ему трудно было глядеть мне в лицо. — Она отвела меня к себе. Мы потрахались. Потом она вышла, а когда вернулась, с ней были эти вампиры.
 Он снова посмотрел на меня. В его вопрошающих глазах я увидела настолько острую боль, что чуть вздрогнула.
 — Их было слишком много, чтобы драться, Натэниел, — сказала я. — Ничего страшного.
 — Драться? — Он засмеялся так горько, что слышать было неприятно. — Какая там драка, если я был уже прикован цепями.
 — Как это? — нахмурилась я.
 Он долго и тяжело вздохнул.
 — О Господи, Анита! — И закрыл глаза сгибом руки.
 Зейн вроде как пришел к нему на выручку:
 — Ты же знаешь, что Натэниел — подчиненный?
 — Ну да, — кивнула я, — он любит, чтобы его связывали... — У меня прояснилось в голове. — А, черт! Поняла. Майра тебя пригласила на садомазохистский секс.
 — Доминантно-подчиненный, — поправил меня Зейн, — но в общем так.
 Я глубоко вздохнула — и это была ошибка. Комната все еще была пропитана запахом телесных жидкостей — не самых ароматных.
 — И она тебя завернула как подарок и отдала им?
 — Да, — тихо сказал он. — Но секс был хорош. Она отличная верхушка.
 — Верхушка? — не поняла я.
 — Доминант, — пояснил Зейн.
 Ага.
 Натэниел повернулся набок, подтянул ноги, заворачиваясь в одеяло.
 — Мастер, Колин, ей заплатил, чтобы привела одного из нас. Любого, не важно, кого. Мог быть Джейсон, или Зейн, или Черри. Он велел — «одного из их зверей».
 Натэниел завернулся потуже, закрытые веки трепетали, открылись и закрылись снова.
 — Как он? — спросила я у Черри.
 — Я ему дала снотворного. Долго оно действовать не будет, у нас слишком быстрый обмен, но полчаса или час, если повезет, у нас есть.
 — Если ты не идешь в душ, я с удовольствием пойду, — предложил Дамиан.
 — Нет, уже иду.
 — Но то, что ты выбрала, надевать нельзя, — сказал Ашер.
 — О чем ты? — повернулась я к нему.
 — Жан-Клод прислал кофр с одеждой на такой случай.
 — Ну уж нет, — возмутилась я. — Больше я этого кожано-кружевного дерьма надевать не стану.
 — Я тебя понимаю, Анита, — сказал Ашер. — Если бы мы просто собирались их убить, тогда не важно, что мы надели бы. Но мы будем еще и устраивать шоу. Внешний вид будет очень важен.
 — А, черт! Ладно, я наряжусь, мы никого не будем убивать, но Ты лучше придумай что-нибудь, что мы с ними можем сделать. Нельзя, чтобы они вот так пользовались нашими ребятами и это им сходило с рук.
 — Они будут ждать возмездия, Анита. Они к нему готовы.
 Я поглядела на Натэниела, так глубоко забившегося под одеяло, что торчала только макушка.
 — И придумай возмездие получше, Ашер.
 — Напрягу все свои способности.
 — Да уж.
 Я пошла в душ, не взяв с собой одежды, потому что кофр был в другом домике. Я решила, что двух гробов в комнате с меня хватит — куда еще и кофр тащить. Искренне надеялась, что эту заразу даже открывать не придется. Я и обычную-то нарядную одежду не любила, а уж то, что Жан-Клод считал нарядной одеждой, — это куда хуже.




 Глава 15


 Три тюбика шампуня у меня ушло на отмывку волос. Прилипшая к телу слизь не хотела отходить, если ее не отскрести. Посреди спины есть такая точка, которую очень трудно отмыть самой — это одна из немногих вещей, где у женатых есть преимущество перед холостыми. В конце концов я открыла душ на полную мощность и направила на середину спины. Кое-как, постепенно, слизь отвалилась и уплыла в сток.
 Эта дрянь липла так, как я в жизни не видела. Мне приходилось отмываться от гниющих трупов и зомби, но ничего не было так трудно отодрать, как эти... жидкости Дамиана.
 Черри постучала в дверь и принесла мне охапку шмоток. Мне ни одна из них не понравилась. По мне, так слишком много кожи. Пришлось мне несколько раз пробежаться в одном полотенце, пока я нашла что-то подходящее и согласилась надеть. Один комплект вообще состоял из полосок красной кожи. Его даже интересно было бы надеть на интимное свидание с Жан-Клодом, но на публике — исключено.
 В конце концов я выбрала приталенную кофту из черного бархата с короткими рукавами и таким низким вырезом, что пришлось специально подбирать лифчик, который из него не торчал бы. Жан-Клод предусмотрел это тоже. Он положил в кофр лифчик, который приподнимал еще и груди, хотя мне это не было нужно, но другого больше не нашлось. Еще было бархатное платье с таким же низким вырезом. Деловой он вампир — Жан-Клод.
 Все подходило мне идеально, если бы я только согласилась это носить. Я выбрала в качестве меньшего зла кожаную юбку. И еще сапоги до бедер с молниями позади. Сапоги кончались жесткими раструбами, открывающимися назад. Спереди они доходили до крайнего предела ног, щекоча в паху при неудачном шаге. Очевидно, они были сделаны для меня на заказ. А я не помню, чтобы Жан-Клод хоть раз снимал с меня мерку для обуви, но каждый дюйм моего тела он держал в руках достаточно часто. Очевидно, этого хватило.
 Зато у кожаной юбки был пояс, подходящий к петлям наплечной кобуры, а длина рукавов бархатной кофты позволяла, чтобы ремни не давили на голую кожу. Боковые ремни странно ощущались при движении на голом боку, но не настолько, чтобы беспокоить. Конечно, внутреннюю кобуру под юбку надеть было невозможно.
 Я добавила к костюму ножны с клинком вдоль спины и оба наручных ножа. Спинные ножны высовывались из-под кофты, но ладно — все знали, что я буду вооружена. Честно говоря, я бы хотела прихватить с собой второй ствол. Одно из преимуществ полета на частном самолете Жан-Клода вместо авиалинии в том, что можно выбирать себе оружие.
 Я выбрала мини-"узи"на наплечном ремне. У него был рожок, который пристегивался к юбке сзади, так что автомат не сильно болтался, и его можно было нацелить одной рукой.
 Когда я его надела, Ашер только напомнил:
 — Убивать их нельзя, Анита.
 Я оглядела прочие стволы, занявшие последнее свободное место на полу. Это был американский «дерринджер»-короткоствольник, обрез дробовика и помповое ружье.
 Я взглянула на Ашера:
 — Я же беру не все, что у меня есть.
 — Это приятно слышать, — ответил он. — И все-таки автомат — это орудие убийства.
 — Я так наряжаюсь, потому что ты сказал: мы должны выглядеть внушительно. Ладно, но мы не умеем наносить повреждения на расстоянии. Не умеем распространять порчу вашими укусами. Так что мы, черт побери, собираемся делать, Ашер? Чем нам их поразить? — Я левой рукой подняла ствол автомата к потолку. — Если с ними будет сегодня кто-нибудь, кого можно будет убивать, я его убью вот этим.
 — И ты думаешь, это Колина поразит или напугает?
 — Ты когда-нибудь видел вампира, разрезанного пополам автоматной очередью? — спросила я.
 Ашер вроде бы задумался на несколько секунд, будто припоминая все виденные им ужасы. Потом он покачал головой:
 — Нет, не видел.
 — А я видела. — Я отодвинула автомат обратно на поясницу. — На меня это произвело впечатление.
 — Это ты сделала? — спросил Ашер тихо.
 Я покачала головой:
 — Нет, но я это видела.
 Джемиль нагнулся рядом со мной. Он вырядился во что-то, бывшее когда-то футболкой, но с тех пор ее так коротко обрезали на рукавах, на шее и на талии, что признать в ней футболку можно было бы только при сильном желании. Соски она покрывала, и это вроде бы все. Но торс Джемиля был очень мускулист и производил впечатление, а это нам сегодня и нужно. Джемиль остался в своих черных джинсах, и я ему позавидовала. Да, но Джемиль — не из команды Жан-Клода, и поэтому для него специально кожаной одеждой не запаслись. Честно говоря, я не была на сто процентов уверена, что Джемиль пойдет с нами. Но к нам присоединился не только Джемиль, но и Ричард. И Шанг-Да тоже. Он, как и Джемиль, никогда не был настолько близок к Жан-Клоду, чтобы иметь изготовленную по заказу одежду, и потому пошел к себе искать в чемодане, во что переодеться. Счастливой охоты.




 Глава 16


 Дамиан отказался пойти в душ с Ашером, хотя каждому из них, измазанному грязью, надо было помочь друг другу оттереть ее со спины. Я предложила им пойти в душ вместе, потому что оба они мужики. Я вообще-то знала, что Ашер бисексуален, но никак не могла избавиться от провинциального воспитания и осознать, что какого бы пола напарник ни был с Ашером в душе, он будет рассматриваться как объект возможного секса. Я это знала, и даже ничего не имела против, но иногда меня это знание как-то поражало. Не знаю, почему.
 Ашер вышел из душа, завернутый в полотенце вокруг талии, и туда отправился Дамиан — на сегодня он был последний. Джейсон помог Ашеру отскрести труднодоступные места. Он не заигрывал с вампиром — просто помог ему отмыться и вышел. Я удивилась, потому что мне показалось, что Джейсон почти признался, заигрывает ли он с мужчинами так, как с женщинами. Очевидно, нет.
 Шрамы очень были заметны на груди Ашера. На ходу из-под полотенца мелькали шрамы правого бедра. А все остальное — бледно-золотая безупречная кожа. Когда-то, стоило Ашеру войти в комнату, все ахали от его красоты. Ахали и теперь, но по иной причине.
 Зейн и Черри старательно отводили взгляды. На их лицах ничего нельзя было прочесть, но они явно чувствовали себя неуютно.
 Лицо Ашера было невозмутимо, будто он ничего не замечает. Но я знала, что это не так.
 Джейсон отворачиваться не стал. Он натянул кожаные джинсы, но рубашку и ботинки пока не надел — ему еще надо было помочь Дамиану оттереть спину. Он сидел на гробу, болтая босыми ногами, и глядел на меня. Время от времени он кидал взгляд на вампира, потом опять смотрел на меня.
 Да черт побери, с какого такого горя я стала всем матерью-утешительницей? Со стороны можно было бы подумать, что водиться с таким табуном мужиков противоестественной природы — это гарантия уймы секса. В воздухе действительно висело сексуальное напряжение, но куда больше было сострадания. То ли потому, что я — женщина, то ли еще почему, но мне куда чаще приходилось подставлять жилетку для плача, чем любому из этих мужиков. Наверное, чисто женское свойство, лично себя я не считала особо склонной к состраданию. Так какого черта я сейчас пошла к этому вампиру?
 Ашер стоял на коленях перед чемоданом. Спина у него была гладкой и почти безупречной, только ниточка рубцов тянулась там, где святая вода стекла по боку. Золотые волосы висели густые и влажные, и серебристые струйки воды сползали по спине. Полотенец не хватало, и потому ребята не стали тратить их на волосы.
 Я сняла со спинки стула полотенце, которым вытирала волосы себе, — туда я его повесила просохнуть. Подойдя к Ашеру, я положила ему руку на плечо. Он вздрогнул, опустил голову, пытаясь мокрыми волосами закрыть шрамы на лице. Жест получился автоматический, неосознанный, и у меня сердце кольнуло жалостью.
 Если бы мы были любовниками, я бы слизнула воду с его груди, ласкала бы языком глубокие рубцы, может быть, даже сунула бы руку под полотенце. Но любовниками мы не были, и я никогда его голым не видела. Я не знала, что там под полотенцем. Когда-то он мне сказал, что полностью функционирует, но не сказал, как он выглядит под этим полотенцем. И как бы ни было мне с ним уютно, мне кажется, что я и не хотела этого знать. И если там так же плохо, как на груди, то я точно видеть не хочу. Конечно, надо признать, что немножко и хочу — но из чистого любопытства.
 Я сделала, что могла — прислонилась лицом к шероховатости его правой щеки.
 — Что ты собираешься надеть?
 Он вздохнул и потянулся ко мне лицом. Его рука коснулась моей руки, потянула ее к себе, и он провел моей рукой по своей влажной груди.
 — Я думаю, нам надо их потрясти. Я очень мало надену.
 Я отодвинулась чуть-чуть, чтобы заглянуть ему в лицо. Он не отпускал мою руку, прижимая к своей груди, к гладкому совершенству своей левой стороны.
 — Ты уверен? — спросила я.
 Он улыбнулся, но одновременно моргнул, и я не успела увидеть выражение его глаз. Похлопав меня по руке, он ее отпустил.
 — Я привык к тому эффекту, который произвожу, ma cherie. И за столетия научился его использовать.
 Я встала и набросила полотенце ему на плечи.
 — Тебе оно понадобится для волос.
 Он взял полотенце за концы, как за шаль, прижал к носу и ко рту.
 — Пахнет сладким ароматом твоей кожи.
 Я тронула прядь тяжелых золотых волос.
 — Ты умеешь говорить приятное.
 Я смотрела в это лицо, в ледяную голубизну глаз, и вдруг ощутила тяжесть внизу. От судороги желания дышать стало трудно. Такое иногда бывает. Бывает от случайного жеста, от поворота головы, и у тебя перехватывает дыхание, тело реагирует на уровне, тебе неподконтрольном. Когда это случается, ты делаешь вид, что этого не было, скрываешь это. Упаси Господь, чтобы объект этого внезапного желания о нем узнал. Но сегодня я позволила своим глазам это выразить. Позволила ему увидеть, как глубоко он меня тронул.
 Он взял меня за руку и нежно поцеловал в губы.
 — Ма cherie.
 Джейсон подошел к нам и оперся на ближайший гроб, как опирался только что на стол.
 — Вот черт! — сказал он.
 — Что такое? — спросила я.
 — Ты меня видела голым — или почти голым. Мы с тобой общались тесно и на очень личном уровне. — Он вздохнул. — И никогда ты на меня так не смотрела.
 — Завидуешь? — спросила я.
 Он задумался на секунду, потом кивнул:
 — Ты знаешь, да.
 Ашер засмеялся, осязаемо и нежно, будто пуховка пробежала по коже, ведомая умелой рукой.
 — Такое гладкое и красивое тело, в полном цвету юности, живой и дышащий, и ты мне завидуешь. Как чудесно!
 Стук в дверь помог нам сменить тему. Я вытащила браунинг и встала у стены спиной к двери:
 — Кто там?
 — Это я, Верн.
 Я отодвинула штору и выглянула. Кажется, он был один. Открыв дверь, я втащила его внутрь, и когда он оказался передо мной, уперла пистолет ему в спину и захлопнула дверь ногой.
 Верн застыл.
 — В чем дело? — спросил он.
 — Это ты нам расскажи.
 — Анита... — начал Ашер.
 — Нет. Он Ульфрик. Стая под его единоличным правлением.
 Я почувствовала, как вздымаются ребра на вдохе под пистолетом.
 — Я чую запах дерьма на ковре, на простынях. Колин нанес визит?
 Я прижала пистолет к его ребрам так, что синяк мог остаться.
 — Он прислал подарок.
 — Он мне такой подарок когда-то присылал, — сказал Верн. — Я знаю, чем здесь пахнет, потому что держал руку Эрина, когда он разлагался заживо.
 — А с чего это я должна тебе верить?
 — Если у вас трения с ребятами Колина, зачем наставлять пистолет на меня?
 — Одна из твоих волчиц заманила Натэниела и отдала его вампирам.
 Снова я стволом пистолета ощутила движение, когда он повернул голову в сторону кровати.
 — Почему он не умер?
 — Это наше дело, — ответила я.
 Он кивнул.
 — Кто из моих волчиц выдал твоего кота Колину?
 — Майра.
 — Черт, — сказал он. — Я знал, что она злится на Ричарда, который ее бросил, но никогда не думал, что она переметнется к вампирам.
 К нам подошел Ашер.
 — По правилам гостеприимства за действия членов твоей стаи мы можем требовать тебя к ответу.
 — Что могу я сделать, дабы была между нами правда?
 Эти слова прозвучали неестественно официально при сельском акценте Верна.
 Я придвинулась к нему, потому что пистолет дальше пропихивать было уже некуда, а я хотела как-то подчеркнуть свои слова.
 — Откуда мне знать, что не ты ей велел так поступить?
 — Я тебе сказал, как он обошелся с Эрином. Колин сказал, что мы много на себя берем, забываем, что вампиры сильнее любого зверя. Каким чертом ты вылечила своего леопарда?
 — Его зовут Натэниел.
 Верн глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух.
 — Как ты вылечила Натэниела?
 Я глянула на Ашера. Он едва заметно кивнул, и я отошла от Верна так, чтобы он до меня не дотянулся, если ему не понравится стоять под дулом пистолета. Но ствол я не отвела, потому что была все-таки ближе десяти футов. Даже обыкновенный человек с ножом может покрыть это расстояние быстрее, чем другой вытащит пистолет.
 — Мы подвергли себя колоссальному риску, — ответил Ашер.
 — Как? — снова спросил Верн. Он направился к кровати, будто меня здесь и не было.
 Ашер рассказал ему, как мы вылечили Натэниела.
 — И никто из вас не отравился? — спросил он.
 — Дамиан пострадал, — ответил Ашер.
 Верн оглядел комнату.
 — Это тот рыжий вампир?
 Ашер кивнул.
 — Я слышу, что он в душе. А ему полагалось бы быть мертвым.
 — Да, полагалось бы, — согласился Ашер.
 Верн повернулся и поглядел на меня.
 — Наша варгамор говорила нам, что этой ночью чувствовала твою силу. Сказала, что ты совершила какое-то заклинание.
 — Я не знаю, что значит слово «варгамор».
 — Мудрая женщина или мудрец, обычно ведьма или колдун, но не обязательно, которые служат стае. В большинстве стай их в наши дни уже нет. И как же ты спасла вампира, когда он начал гнить?
 Я вложила пистолет в кобуру. Во-первых, я не могла держать его вечно, во-вторых, я начинала верить Верну.
 — Я некромант, Верн, а Дамиан — вампир. Я его вылечила.
 Он прищурился:
 — Вот так просто?
 Я засмеялась:
 — Нет, это не было просто. Мы чуть его не потеряли, но все же спасли.
 — А моих ты тоже можешь вылечить?
 — Колин и кого-то из твоих сегодня заразил? — спросила я в ответ.
 — Нет. — Верн покачал головой. — Но если мы пойдем с тобой против него, это случится.
 — А почему ты хочешь идти с нами против него?
 — Потому что ненавижу этого проклятого кровососа.
 — Если это так, то Майра нарушила закон стаи, — сказал Джейсон.
 Верн кивнул:
 — В обычной ситуации я бы ее избил до полусмерти. Меня она ослушалась, но вам нанесла оскорбление. Ваша месть старше. — Он глянул на меня, на Ашера, будто не мог решить, чье разрешение надо просить. — Что может сделать моя стая, чтобы между нами была правда?
 Я посмотрела на него, склонив голову набок. Мне не нравилось, что одна из его волчиц предала Натэниела. Это мешало ему верить. Но я понимала, почему Майра разозлилась. Ричард ее бросил. Оскорбленная женщина, и так далее.
 — Во-первых, отложить церемонию приветствия, — сказала я. — Мы сейчас по уши в болоте с вампирами, и ни для чего другого времени нет.
 — Решено, — кивнул Верн.
 — И доставить мне голову Майры в корзине, — сказала я.
 — Нам нужно место для встречи с Колином, — добавил Ашер.
 — Наш лупанарий готов принять любое общество.
 — Это весьма щедро, — сказал Ашер.
 Он был прав. Быть может, слишком щедро.
 — Ты понимаешь, что мы не собираемся убивать Колина. И что бы ни случилось сегодня — если он на нас не нападет, вынудив защищаться, — мы через пару дней уедем, а Колин по-прежнему будет Принцем города.
 — Ты в том смысле, что, если мы тебе поможем, он затаит злобу? — спросил Верн.
 — Именно.
 — Эрин был хороший парнишка. Он даже не был среди тех, кто выступил против вампиров. Они его прихватили только потому, что он был из моих волков.
 — Натэниел говорил, что Майре заплатили, чтобы привела Колину одного из наших зверей, — сказала я.
 — Похоже на него. — Верн сжал кулаки, и его сила прокатилась по комнате жаркой волной. — Я десять лет хочу заставить его расплатиться за Эрина, но у меня не было силы, чтобы против него выступить.
 — Ты не хочешь его смерти? — спросила я, не в силах скрыть удивления.
 — Колин обычно нас не трогает. И лучше того: он не умеет призывать волков. Если мы его убьем, появится новый мастер, и может оказаться такой, который управляет волками. Может, еще больший сукин сын. Убить его я бы рад, но сначала хочу знать, во что это обойдется моей стае.
 — Известный дьявол против неизвестного, — сказала я.
 Верн поглядел на меня секунду и кивнул:
 — Да.
 — Отлично, — сказала я. — Так включим огонь под этим конкретным дьяволом и поджарим ему cojones.
 Это был один из немногих случаев за всю эту поездку, когда все согласились. Я привыкла убивать вампиров, а не наказывать их, потому что давно усвоила одну вещь: либо убей монстра, либо не связывайся с ним. Если его, метафорически говоря, потянуть за хвост, реакцию никогда не угадаешь. Нет, не так. Я точно знала, как отреагирует Колин, вопрос был в том, сколько прольется крови и сможем ли мы вылезти из этой каши без убитых с нашей стороны. На гибель сторонников Колина мне было глубоко плевать. Честно говоря, я даже думала о ней с удовольствием.




 Глава 17


 Ночь поглотила мир, остались только серебристые лунные тени и черные контуры деревьев. Ботинки у меня были на достаточно низких каблуках и хорошо сидели, так что вполне годились для ходьбы по лесу. Не от неудобства или чего другого было мне неуютно в лесу; дело было в жаре, да еще в шуме. На подколенных сгибах выступал пот под нейлоном и кожей. Я надела еще кожаную куртку, одолжив ее у Джейсона. Под ней прятался мини-"узи"и большая кожаная сумка, переброшенная через плечо. Она принадлежала Черри, и в ней лежала банка аэрозоля. В кармане куртки находилась золотая зажигалка. Она принадлежала Ашеру. И в куртке было очень жарко.
 Вся эта кожаная сбруя скрипела и стонала при каждом движении. В других обстоятельствах это было бы даже интересно, а сейчас только раздражало. Важное замечание: не пытайся подкрадываться в кожаной одежде, по крайней мере к тем, у кого сверхъестественный слух. Ну, сегодня мы, впрочем, ни за кем и ни к кому не крались. Вампиры знали, что мы идем.
 Стая Верна им доставила наше сообщение. Как только на сцене появился Ричард, взыграла моя подозрительная натура. Если Верн сказал, что передал им, где будет встреча и почему, то Ричард, конечно, ему тут же поверил. Честно говоря, я тоже, но меня все равно доставало, как легко Ричард поверил ему на слово.
 Конечно, уже который год подряд каждое лето Ричард бывал в стае Верна. Дружбу я уважаю, только не всегда ей доверяю. Скажем так: я не доверяю чужим друзьям. Своим я верю, поскольку полагаюсь на собственное суждение. Отсюда следует, что я не доверяю суждению Ричарда? Да, не доверяю.
 Достаточно было только о нем подумать, как я ощутила его слева от себя как теплую сущность, движущуюся в летней ночи. Почувствовала, как он идет, ощутила ритм движений его тела. У меня закружилась голова, я чуть не споткнулась и с трудом изгнала его образ.
 — Что с тобой? — спросил меня Зейн, беря за руку.
 Я мотнула головой и высвободила руку. Зейна я еще недостаточно хорошо знала. По своему выбору я бы ни за что не стала обмениваться прикосновениями с малознакомыми. Но, отодвинувшись, я ощутила, как он сжался. Без всякой магии и прочей чуши я поняла, что задела его чувства. Я — его Нимир-ра, королева леопардов, и мне полагалось его любить или хотя бы не испытывав неприязни. Не зная, улучшат извинения ситуацию или ухудшат, я ничего не сказала.
 Зейн отошел глубже в лес, оставив меня наедине с собой. Он был одет в кожаные штаны, жилет и ботинки, которые надевал в самолет. Забавно, что его гардероб оказался сегодня очень кстати.
 Ричард остановился и посмотрел на меня с разделявшего нас расстояния. Он был одет целиком в черное: кожаные штаны и шелковая рубашка, прилегавшая к его новому, улучшенному, мускулистому торсу. С тех пор как Жан-Клод в последний раз снимал с него мерку для рубашек, он усиленно качал мышцы. Сейчас он стоял весь в черном — в этом цвете я никогда его не видела. Луна светила ярко, и видны были черты его лица, только глаза оставались в тени, будто он был слеп. Даже с такого расстояния я его ощущала своим телом как полоску жара.
 Сегодня Ашер уже заставил мое тело вздрогнуть от желания. Но сейчас, в жарком летнем лесу, при виде бликов лунного света на шелке и кожаной одежде Ричарда, при виде его волос, клубящихся мягким облаком по плечам, у меня в груди сжался ком и к глазам подступили слезы от мысли, что он не принадлежит мне больше. Нравится мне это или нет, хочу я этого или нет, я всегда буду жалеть, что я не с Ричардом. У меня бывали в прошлом возможности установить тесные отношения с другими мужчинами, но никогда мне не приходилось сожалеть, что я сказала «нет». На самом деле у меня всегда бывало такое чувство, что я ушла от пули. И только Ричард заставлял меня сожалеть.
 Он направился ко мне. Я невольно отвернулась, будто мы были где-нибудь в ресторане и меня засекли за тем, что я разглядываю своего бывшего. Мне вспомнился один вечер, сразу после колледжа, когда я была в ресторане с друзьями и увидела своего экс-жениха с новой подружкой. Он шел к нам, будто собирался меня ей представить. Я сбежала в туалет и спряталась, пока за мной не пришли подруги и не сказали, что снаружи все чисто. Четыре года назад я побежала прятаться, потому что он меня бросил и явно не скучал. Сейчас я осталась на месте, но не потому, что это я бросила Ричарда. Я не ушла, потому что гордость не позволяла бежать сквозь деревья и притворяться, что я не убегаю. Последнее время я мало тренировалась в беге.
 Так что я стояла в посеребренной темноте, и сердце стучало у меня в горле, и я ждала, чтобы он подошел.
 Джемиль и Шанг-Да стояли рядом, глядя на него, но не следуя за ним, будто он им велел остаться на месте. Даже на таком расстоянии было видно, что Шанг-Да это не понравилось. Насколько я могла судить, он не переоделся. Был все в том же черном, абсолютно одноцветном костюме, рубашке и прочем.
 Ричард остановился в двух футах передо мной, посмотрел на меня и не проронил ни слова. Я ничего не могла прочесть по его лицу, а читать его разум снова я не хотела.
 Первая не выдержала я и залопотала:
 — Мне очень жаль, Ричард, извини, я не хотела вот так в тебя вторгаться. Я еще не очень умею управлять метками.
 — Ничего, все в порядке, — ответил он.
 Почему это в темноте голоса звучат интимнее?
 — Ты согласен с планом Ашера на эту ночь? — спросила я, в основном чтобы сказать хоть что-нибудь.
 Верн узнал от Майры, что Колин убежден, будто Ашер прислан ему на замену. Оба мастера были одного возраста. Колин был сильнее, но большая часть этой силы исходила от связей, которые сделали его Принцем города. Сегодня я впервые узнала, что звание Принца города само по себе дает дополнительную силу. Век живи — век учись.
 — Я так понял, что Ашер собирается убедить Колина, что не претендует на его место, — сказал Ричард.
 Ашер решил, что лучше всего убедить Колина, показав, что он увлечен мною и Жан-Клодом. Я, честно говоря, не знала, как к этому плану отнестись. Но мы все согласились, даже Ричард, что местные вампиры вряд ли поверят, будто привязь дружбы и ностальгии заставляют Ашера удовлетвориться тем, что он уже имеет. Вампиры похожи на людей в том отношении, что сексуальному объяснению поверят скорее, чем невинному. Даже смерть не устраняет человеческого свойства верить худшему в людях.
 — Ты сама сказала, что это не мое дело, что ты делаешь или с кем ты это делаешь, — напомнил он, и голос его был куда более беспристрастен, чем слова.
 — Я тогда смутилась, в ванной. Ты меня застал врасплох.
 — Помню, — сказал он и покачал головой. — Если мы сегодня собираемся щеголять силой, придется использовать метки.
 — Майра им сказала, что ты продолжаешь собеседование с кандидатками в лупы. Они знают, что мы уже не вместе.
 — Им надо показать не нашу семейную идиллию, Анита, а просто силу. — Он протянул ко мне руку.
 Я поглядела на нее. Последний раз Ричард вел меня через летний лес в ту ночь, когда он убил Маркуса.
 — Боюсь, что я не соглашусь на новую прогулку по лесу, Ричард.
 Рука его сжалась в кулак.
 — Я знаю, что в ту ночь я плохо справился, Анита. Ты видела мою перемену, и я перекинулся прямо на тебе, когда ты не могла выбраться. Я об этом думал. Я не мог бы выбрать худший способ показать тебе, кто я такой. Теперь я это знаю и сожалею, что тебя испугал.
 Испугал — это было не совсем точно, но я не стала говорить этого вслух. Он приносит извинения, и я их приму.
 — Спасибо, Ричард. Я не хотела делать тебе больно. Я просто...
 — Не могла справиться, — сказал он.
 — Не могла справиться, — вздохнула я.
 Он протянул мне руку:
 — Мне очень жаль, Анита.
 — Мне тоже, Ричард.
 Он чуть улыбнулся:
 — Никакой магии, Анита. Просто твоя рука в моей.
 Я покачала головой:
 — Нет, Ричард.
 — Боишься?
 Я посмотрела прямо ему в глаза:
 — Когда надо будет брать силу от меток, тогда и соприкоснемся. Но не здесь и не сейчас.
 Он поднял руку к моему лицу, и я услышала, как разорвался шелк его рубашки. Ричард опустил руку и сунул три пальца в лопнувший шов.
 — Уже в третий раз рвется.
 Он расправил шов на другой руке, и туда вошла целая его ладонь. Ричард повернулся ко мне спиной. Шов на плечах разошелся в обе стороны, как рот.
 Я захихикала — это не часто со мной бывает.
 — Ты похож на ярмарочного силача.
 Он согнул руки, как бодибилдер, и изобразил лицом сосредоточенность. Я не выдержала и захохотала. Шелк лопнул с мокрым звуком. Из всех тканей звук рвущегося шелка ближе всего к звуку, который издает плоть. Только кожаная одежда издает более живой звук — под лезвием.
 Смуглая кожа казалась бледной на фоне черной ткани, будто невидимый нож провел в ней разрез. Ричард выпрямился. Один рукав оторвался настолько, что болтался свободно. Швы на плечах рубашки казались улыбками близнецов.
 — Чувствую ветерок, — сказал Ричард, поворачиваясь ко мне спиной. Рубашка отслоилась от нее и повисла лохмотьями.
 — Порвалась в клочья, — заметила я.
 — Слишком я увлекся поднятием тяжести после последнего снятия мерки.
 — Еще немного — и ты будешь слишком мускулист, — сказала я.
 — А такое бывает? — спросил он.
 — И еще как.
 — Тебе не нравится?
 Он взялся за рубашку спереди и потянул в разные стороны. Шелк порвался черными лохмотьями, и Ричард бросил его в мою сторону. Я его поймала рефлекторно, не думая.
 Схватив остатки рубашки на плечах, Ричард стащил их через голову, обнажив каждый дюйм груди и рук. Потом вытянул руки вверх, и мышцы набухли под кожей от живота до плеч.
 У меня не просто перехватило дыхание — я перестала дышать на несколько секунд, и когда вспомнила, что это все-таки надо делать, дыхание оказалось хриплым и прерывистым. Вот тебе хладнокровие и утонченность.
 Ричард опустил руки и то, что осталось от рукавов. Их он сдернул, как стриптизер сбрасывает перчатки, и кинул остатки шелка на землю. Он стоял и глядел на меня, обнаженный до пояса.
 — А мне что, захлопать в ладоши и заорать: «Ого, мистер Зееман, ну и плечи у вас?» Я знаю, что у тебя прекрасное тело, Ричард, не надо меня тыкать в него носом.
 Он надвинулся на меня, встал так близко, что еще чуть-чуть — и мы соприкоснулись бы.
 — Какая отличная мысль, — сказал он.
 Я нахмурилась, не поняв.
 — Какая отличная мысль?
 — Ткнуть тебя носом в мое тело, — сказал он так тихо, что это был почти шепот.
 Я вспыхнула, надеясь, что в темноте он этого не увидит.
 — Это всего лишь выражение, Ричард, его не надо понимать буквально.
 — Понимаю, но все равно мысль отличная.
 Я шагнула прочь.
 — Ричард, отойди.
 — Ты не знаешь дорогу в лупанарий.
 — Спасибо, сама найду.
 Он протянул руку, чтобы коснуться моего лица, и я отступила, чуть не упав. Ричард подарил мне мимолетную улыбку и ушел, побежал через лес. Я почувствовала наплыв силы, как ветер в парусе. Он летел на энергии леса, ночи, повисшей в небе луны, и если бы я захотела, я могла бы лететь рядом с ним. Но я стояла, обняв себя за плечи, сосредоточив все силы на том, чтобы отгородиться от Ричарда, перерезать соединявшую нас силу.
 Лишь почувствовав, что я снова одна и заключена в собственной коже, я открыла глаза. Джейсон стоял так близко, что я вздрогнула. И заодно поняла, насколько была беспечна.
 — Черт побери, Джейсон, ты меня напугал.
 — Извини. Я думал, что кто-нибудь должен остаться и посмотреть, чтобы никакие вампиры с тобой не разобрались.
 — Спасибо, я на самом деле хотела тебя поблагодарить.
 — Как ты?
 — Все нормально.
 Он усмехнулся, и при свете луны почти было видно, что глаза у него смеются.
 — А у него все лучше и лучше получается, — сказал он.
 — Что именно? Быть Ульфриком?
 — Соблазнять тебя, — ответил Джейсон.
 Я уставилась на него.
 — Ты помнишь, как я завидовал, когда ты сегодня глядела на Ашера?
 Я кивнула.
 — Но как ты смотрела сейчас на Ричарда... это что-то.
 Я медленно перевела дыхание.
 — Это не важно.
 — Важно, — возразил Джейсон. — Тебе это не нравится, но это важно.
 И на это мне, черт побери, нечего было сказать. Мы пошли через лес примерно в ту сторону, куда пошли все. И никаких, черт бы их взял, указаний нам не надо было.




 Глава 18


 Лупанарий мы нашли без всяких указаний — у нас был нос Джейсона и мое умение чуять мертвых. Я полагала, что все лупанарии одинаковы, но за несколько ярдов до этого поняла, что ошибалась. К тому, что лежало перед нами, примешивалась смерть — старая смерть. Ощущался он почти как беспокойная могила. Иногда такие можно найти в лесу — старую могилу, где кто-то был похоронен без обряда, просто неглубокую яму в земле. Мертвым неглубокие ямы не слишком по душе — им нужна яма, глубокая и широкая, иначе они не могут упокоиться. Но все эти проблемы решает кремация. Никогда не слышала о призраке кого-либо, кто был кремирован.
 Уже видно было слабое сияние фонарей среди деревьев, когда Джейсон остановился и тронул меня за руку, привлекая внимание.
 — Не нравится мне то, что я чую.
 — Что именно?
 — Тело, долго пролежавшее не в земле.
 — Зомби? — спросила я.
 Он покачал головой:
 — Нет, что-то суше, старше этого.
 Мы переглянулись, и я уверена, что подумали мы об одном и том же. Гниющий вампир. Я сообразила, что вцепилась в его руку, а он — в мою. Мы стояли, как дети, гадающие, что значит этот шум — страшилище или просто ветер? Ни один из нас не сделал шага вперед, чтобы выяснить. Если бы у нас были одеяла, мы бы под них залезли.
 Если бы мы явились просто убивать, все было отлично. В последнее время я взяла на вооружение стиль «огнем и мечом». Каждый раз, когда мы имели дело с вампирами на их территории и по их правилам, нам приходилось плохо. Вдруг мне стало ясно, насколько мне не хочется туда идти и договариваться с монстрами. Хотелось мне сунуть пистолет Колину под подбородок и спустить курок. И покончить с этим. Чего мне не хотелось — это идти туда и позволить ему надо мной властвовать из-за каких-то древних правил гостеприимства, принятых у временно бескровных.
 Скользя между деревьями, к нам подошел Дамиан. Стандартная на сегодня форма из черных штанов настолько его обтягивала, что под ними не было ничего, кроме самого вампира. Но он надел еще черную шелковую футболку с вырезом на шее, почти похожую на женскую блузку. Волосы до плеч усиливали иллюзию женственности, но плечи и грудь, выглядывающие из выреза, ее нарушали. Они были явно мужскими.
 На Джейсоне был почти такой же наряд, только рубашку и штаны он надел атласные. А вот ботинки до колен — те же, что у Дамиана. Впервые я заметила, что Джейсон шире Дамиана в плечах. Наверное, эта перемена произошла в последнее время. Я перевела взгляд с вервольфа на вампира и покачала головой. Они очень быстро растут.
 А вслух я сказала:
 — У вас вид, ребята, как у хористов готского оркестра.
 — Все ждут вас, — сказал Дамиан.
 Я поняла, что все равно не хочу идти. Рядом со мной Джейсон покачал головой:
 — Нет.
 — Ты боишься, — сказал Дамиан.
 Джейсон кивнул. Я нахмурилась. Мы с Джейсоном обычно бываем храбрее, что бы ни ждало нас в соседней комнате — или на соседней поляне, как сейчас.
 — В чем дело, Дамиан? Что происходит?
 — Я тебе говорил, кто такой Колин.
 — Ты его назвал ночной ведьмой. Он умеет питаться страхом. Это должно было навести нас на мысль? — спросила я.
 — Он еще умеет вызывать страх в других.
 Я сделала глубокий вдох и заставила себя расслабить пальцы на руке Джейсона. Он держал все так же крепко.
 — Это разумно, — сказала я. — Таким образом можно себе обеспечить постоянное пропитание.
 Дамиан кивнул:
 — Но они еще и наслаждаются, внушая страх. Для ночных ведьм это вроде наркотика. Мастер, которая меня породила, любила говорить, что это лучше крови, потому что можно жить в мире, созданном из страха. Если бы ей хотелось, она могла бы жить в мире, который дрожал бы от ее шагов, пусть и слегка.
 — И вот это Колин сегодня и делает? — спросила я.
 Джейсон отпустил мою руку. Он стоял так близко, что наши плечи чуть соприкасались, но мы перестали жаться друг к другу, как кролики в темноте.
 — Обычно я замечаю, когда вампир воздействует на мой разум. Этот Колин свое дело знает.
 — Такого рода сила отличается от прочих сил, доступных мастеру. Моя породительница говорила, что это вроде дыхания у человека, о котором не задумываешься. Она могла это усилить или ослабить, но не отменить полностью. Небольшой ужас все время ей сопутствовал.
 — И в постели она тоже была страшна? — Джейсон, очевидно, хотел пошутить.
 Судя по лицу Дамиана, ему не стало смешно.
 — Да, — ответил он.
 Когда он повернулся ко мне, напряжение в его лице мне не понравилось. Он протянул ко мне руку, потом опустил.
 И наконец сказал:
 — Некоторые мастера умеют питаться не только страхом.
 — Чем еще? — спросила я.
 Ашер коснулся моего сознания — и сознания Дамиана тоже, наверное, потому что вздрогнули мы оба. Его голос донесся будто из соседней комнаты, будто звук почти без слов.
 — Поспешим.
 Разговоры окончились, и мы поспешили.
 Свет фонарей пробивался сквозь деревья желтыми лунами. Дамиан выплыл из опушки на поляну, я не выплыла. Я споткнулась. На этой земле круг силы был такой застарелый, что висел будто занавесом по периметру лупанария. Все мертвое там, внутри, можно было бы оживить, почти не применяя силу.
 Переключившись с внутреннего зрения на внешнее, я застыла как вкопанная. Просто стояла и глазела, и Джейсон тоже. Честно говоря, нам было не до зрелищ, но на лупанарий Клана Дуба стоило поглазеть.
 Большая поляна, а посередине высокий дуб, но сказать так — это как сообщить, что Эмпайр-Стейт-Билдинг — довольно высокое здание. Дерево это вздымалось ввысь, точно раскидистый великан. Сто футов в высоту, вверх и вверх. На нижних ветвях висело тело. В основном от него остался скелет с высохшими жилами, на которых держалась одна рука. Вторая отвалилась и лежала на земле. Земля под деревом была усыпана костями. Белыми, желтыми костями, такими старыми, что посерели от непогоды. Ковер костей расходился из-под дерева на всю поляну.
 Поднялся ветер, прошумев в лесной чаще, и листья дуба зашелестели, зашептались. Я на миг отвела взгляд и тут же снова уставилась на дуб, потому что на нем заскрипели десятки веревок. Почти все они были пустыми, оборванными или перекушенными, но они скрипели и качались на ветру, уходя вверх. Я проследила за ними глазами, насколько позволял лунный свет. Дереву было не меньше ста лет, и у верхушки болтался обрывок веревки. На это дерево уже очень давно вешали тела.
 Скелет вдруг повернулся на ветру. Челюсть у него отвисла, на миг блеснул свет фонарей в пустых глазницах. Сухожилия челюсти поддались, и она повисла, как дверь на одной петле. Я подавила жуткое поползновение подбежать и оторвать ее прочь или попытаться приделать на место — лишь бы не болталась так на ветру.
 — Господи! — выдохнул Джейсон.
 Я могла только кивнуть. Не часто я теряю дар речи, но здесь у меня не было слов.
 Дамиан остановился и вернулся к нам. Казалось, он нас ждет, как эскорт. Наконец я смогла оторвать взгляд от дерева и его страшного украшения. Скамьи располагались по трем сторонам раздвинутого треугольника, и места было достаточно между скамьями, чтобы поляна не казалась запруженной народом, и все-таки создавалось такое впечатление, будто толпа стояла в самом воздухе, толпа невидимых существ, снующих туда-сюда, и когда они мельтешили рядом, я покрывалась гусиной кожей.
 — Ты чувствуешь? — спросила я Джейсона.
 — Что именно? — Он посмотрел на меня.
 Значит, нет. То есть те, кто сейчас толпится в воздухе, недоступны восприятию оборотня. Кто же они такие?
 С ближайшей скамейки на меня смотрел вампир. Коротко стриженные темно-каштановые волосы открывали бледную шею. Глаза темные, то ли карие, то ли черные. Он улыбнулся, и я ощутила, как волна силы окатила меня Он пытался захватить мои глаза.
 В другой ситуации я бы постаралась его переглядеть, но мне не нравилось ощущение этого места. Здесь была сила, и не вампиры ее порождали. Я перевела взгляд с глаз вампира на бледный изгиб его щеки. Губы у него были полные, верхняя изогнута безупречным луком, очень женственно. Зато все остальное лицо — заостренное и угловатое: и подбородок, и излишне длинный нос. Лицо было бы вполне обыкновенным, если бы не эти темные глаза, как черные зеркала в обрамлении длинных ресниц.
 Не знаю, сколько я смотрела в эти глаза. Мне было тревожно, и земля под ногами казалась недостаточно твердой. Ричарду следовало мне рассказать про этот лупанарий. Кто-то должен был меня подготовить. Потом я буду рвать и метать, что этого не сделали, но сейчас я пыталась сообразить, что делать. Если клан Верна практикует человеческие жертвы, этому надо будет положить конец.
 Дамиан встал передо мной, загородив меня от других.
 — Что с тобой, Анита?
 Я посмотрела на него. Единственное, что меня удержало от сцены перед всеми вампирами, — мысль о Ричарде. Он бы человеческих жертвоприношений не потерпел. Нет, он мог бы, раз сюда придя, уйти и никогда не возвращаться, и не сообщить в полицию, но он бы не стал возвращаться сюда каждый год. Он бы не одобрил.
 Может, так Верн поступает со своими мертвыми. Если тут что-то другое, я вызову полицию штата, но не сегодня. Разве что сейчас притащат вопящую жертву. Если нет, я промолчу.
 Я покачала головой.
 — Ничего, все в порядке, — ответила я и вышла на поляну, направляясь к нашей небольшой группе. Кажется, все три группы были примерно одинаковы по численности. При встрече групп противоестественных существ так обычно и бывает. Всегда договариваешься о составе свиты.
 Ричард встал и подошел ко мне. Я взяла его руку, когда он ее протянул, но вот странно — в этот момент мне было все равно, есть на нем рубашка или нет. Я на него злилась. Злилась, что не подготовил меня к этому зрелищу. Может, он думал, что меня ничего уже не в состоянии потрясти, или... а, ладно, не знаю. Но мы снова поссорились.
 И потому я дала ему держать свою руку, и его прикосновение было мне безразлично. Я сейчас слишком растерялась и слишком старалась сдержаться, чтобы меня можно было соблазнять.
 — Сними куртку, деточка, давай посмотрим, что у тебя есть, — сказал чей-то голос.
 Я повернулась, медленно, чтобы взглянуть на говорившего.
 Волосы этого вампира я бы назвала золотыми, если бы не было рядом Ашера для сравнения. Они были очень коротко острижены. Глаза у него были то ли голубые, то ли серые. Лицо перестало меняться еще раньше, чем ему стукнуло двадцать. Очень молодое, гладкое лицо, и он умер раньше, чем успел отрастить приличную бороду.
 Лицо ребенка принадлежало высокой и нескладной фигуре, будто при жизни он был неуклюж. Но сейчас нельзя сказать, чтобы он встал неуклюже. Он поднялся таким изящным движением, что оно было похоже на танцевальное па. Он встал, и вместе с ним поднялся черноглазый вампир, подошел к нему и занял место рядом отработанным движением, будто они были две части одного целого.
 К ним примкнула и женщина, человек. Всего их было восемь. С виду она выглядела чистокровной индианкой, и волосы до талии были такими же черными от рождения, как у меня, только более густыми и прямыми. Кожа темно-коричневая, лицо почти квадратное, а глаза окружены такими густыми ресницами, что с расстояния их не удавалось разглядеть. Пользовалась ли она косметикой, я тоже сказать не могла. Она была из женщин скорее поразительных, чем красивых. Миловидной ее никак не назовешь, но лицо не забудешь.
 — Давай, девочка, раздевайся, — сказал тот, что с молодым лицом. — Мы уже видели, у кого что есть, и будем очень разочарованы, если не увидим твоих прелестей.
 Лицо женщины осталось до удивления непроницаемым, но некоторое напряжение проглядывало в этих сильных плечах, в длинной линии шеи. Ее это представление, похоже, не радовало.
 Рука Ричарда сжалась на моей руке. Сначала я решила, что он меня предупреждает, чтобы не выходила из себя, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: все совсем наоборот. Это он начинал выходить из себя. М-да, дело оборачивается круче, чем я думала, если спокойствие сохранять должна я.
 — Ты всегда так хамишь или это лично для меня? — спросила я.
 Он рассмеялся, но всего лишь обычным, человеческим смехом. Он не умел голосом выделывать номера, на которые был способен Жан-Клод или хотя бы Ашер. Конечно, Колин обладал другими способностями. Их следы я видела на груди Натэниела.
 Ашер встал. В начале вечера на нем был атлас бледно-синего цвета, лишь чуть темнее бело-голубых глаз. На рукавах и лацканах пиджака была темно-синяя вышивка, и он застегивался шнуровой петлей на большую обшитую шелком пуговицу. Брюки полностью соответствовали пиджаку, надетому без рубашки, на голое тело, и грудь Ашера была отлично видна. Рубцы еще резче выделялись на фоне мягкой синей ткани. Долго простояв перед зеркалом, он наконец надел под пиджак белую шелковую рубашку.
 Сейчас она висела лохмотьями, будто разодранная когтями великана, и из-под нее очень неприятно выступала голая грудь. Крови не было. Я в своей жизни видела трех вампиров, умевших поражать на расстоянии; и один из них — член Совета. Но никто из троих не владел таким умением: столь виртуозно вблизи от кожи порвать материю и при этом не пустить кровь. Значит, мы увязли в соревновании, кто кого выведет из себя, и Колин побеждал.
 Я поглядела на Шанг-Да и Джемиля, стоявших позади скамьи. Они были невредимы.
 — Телохранители хреновы, — бросила я им.
 — Мы здесь не для того, чтобы охранять вампиров, — сказал Шанг-Да.
 Я посмотрела на Джемиля. Он лишь пожал плечами. Отлично, лучше не придумаешь. Зейн стоял еще дальше, за волками, в одежде тоже целой и невредимой, но с потерянным видом, как у трезвенника на фестивале виноделов.
 — Я должен был его остановить? — спросил Зейн.
 Я покачала головой:
 — Нет, Зейн. Ты — нет.
 Я бросила взгляд на Ричарда, гадая, почему он позволил всем стоять и глазеть. С Ашером — было понятно. Попросить помощи — это знак слабости.
 — Сними куртку, а то я сниму, — сказал Колин.
 — Колин, ты уже добился, чего хотел.
 Голос у женщины оказался неожиданно глубоким — богатое хрипловатое контральто.
 Колин потрепал ее по руке, улыбаясь, но в его словах мягкости не было.
 — Когда я добьюсь, чего хочу, я тебе сообщу, Никки. — И он отошел от нее, будто отбросил, и боль этого оскорбления была заметна.
 На миг в этих темных глазах вспыхнул гнев, и я ощутила ее силу. Ее силу, а не его. Она была кем-то вроде ведьмы, или экстрасенса, или чего-то еще — тут я не находила нужного слова. Человеком она была лишь в той степени, что и я: в очень небольшой.
 Гнев мелькнул и исчез за маской темного стоического лица, но я не сомневалась в том, что видела. Она его не любит, и он не любит ее. Но она его слуга-человек, привязанная к нему на целую вечность, к добру или к худу.
 — Хочешь видеть, что у меня под курткой? — спросила я. — Так подойди и помоги мне ее снять. Так поступают джентльмены.
 — Анита... — начал Ричард.
 Я потрепала его по руке:
 — Все нормально, Ричард. Остынь.
 Выражения его лица было мне достаточно — он не верил, что я смогу себя сдержать. Забавно, что каждый из нас по-своему не доверял другому.
 Я посмотрела на Ашера. У нас не было с ним общих меток. Мы не могли читать мысли друг друга, но все и так ясно. Сегодня нам накидают пенделей, потому что вервольфы не собираются нам помогать.
 Я поглядела на восьмерых вервольфов — местных. Верн сидел на скамье, его волки стояли вокруг него. Двое из них уже были в полном волчьем виде, только размером с пони — больше обычного серого волка. Верн сидел в той же футболке и джинсах. Никто не стал специально наряжаться, кроме нас. Даже остальные вампиры были просто в костюмах и платьях.
 Никогда не видела столько вампиров, одетых так... ординарно. Обычно у них есть чувство стиля или хотя бы чувство театральности. Они одеваются эффектно. Правда, что может произвести больший эффект, чем увешанное костями дерево? И к тому же лупанарий должен был стать местом действия нашего спектакля, а не Колина. И снова мелькнула мысль, можем ли мы доверять Верну настолько, насколько думает Ричард.
 Я подвинулась к центру треугольника, образованного скамейками, и ждала, чтобы Колин ко мне подошел.
 А он стоял рядом со своим черноглазым вампом и улыбался.
 — А зачем я буду тратить энергию даже на эти несколько ярдов, если могу раздеть тебя отсюда?
 Я улыбнулась, постаравшись, чтобы это выглядело насмешливо.
 — Боишься подойти ближе?
 — Признаю, что ты — хрупкое создание, но внешность часто бывает обманчива. Я сам не раз использовал это юношеское лицо, чтобы обманывать неосторожных. Сам я не из таких, Анита Блейк.
 Он протянул бледную руку, и я ощутила, как сила пробежала по моей коже, разрезая бархатный топ спереди. Крест вывалился из бархата, как освобожденная звездочка, запылал белым, и я из осторожности отвернулась. Он горел как магний, так что даже глаза резало. В присутствии вампиров кресты светятся, но если они горят как сверхновая, то дело очень серьезно. Я никогда раньше не видала такого сияния в ситуации, когда сама еще не успела испугаться. Поэтому я думала, что крест реагирует на мой уровень страха.
 Сегодня я впервые поняла, что, быть может, моя вера зажигала крест, но раз вера на месте, что-то иное пришло в действие. Не моя воля, но Твоя.
 Вампиры Колина отреагировали именно так, как им полагалось. Они скорчились, закрылись полами пиджаков (в одном случае — юбкой). Спрятались от света.
 Все, кроме Колина и его черноглазого вампира. И почему меня не удивило, что они достаточно стары и сильны, чтобы не отвернуться от креста? Рады они не были; они прикрыли глаза руками, но не скорчились.
 — Резани еще раз, клыкастенький, посмотрим, что на этот раз вывалится.
 Он сделал, как я просила. Я, честно говоря, не думала, что он попытается. Он резанул силой по воздуху, но она отхлынула, как вода от скалы.
 — Если хочешь сделать мне больно, придется тебе это делать поближе и лично.
 — Я мог бы приказать Никки вырвать тебе горло.
 — Я-то думала, ты крутой парень, Колин. Или это только с юношами, связанными и беспомощными? А иначе у тебя не получается быть большим страшным вампиром? Надо, чтобы жертва была связанной? Или тебя молодые ребята заводят?
 Колин произнес одно только слово:
 — Барнаби!
 Черноглазый встал перед Колином, ближе к кресту, но остановился, не в силах подойти ближе. И тут при свете креста я увидела, как лицо Барнаби начало распадаться. Гладкая кожа отвалилась, соскальзывая мокрыми комьями, обнажились сухожилия, влажно блестя, за ними кости. Нос провалился, остался голый череп, покрытый гниющими остатками.
 Он захромал ко мне, протягивая руку, и это мне напомнило руки Дамиана сегодня вечером. Плоть, отваливающаяся в вонючих волнах черноты, только запаха не было. Вампир, умеющий гнить, когда хочет, умеет и управлять запахом — будто с помощью волшебного дезодоранта.
 Если бы это была драка, я бы выхватила пистолет и пристрелила его раньше, чем он дотронулся до креста, но сейчас шла битва воль. Если в нем хватит духу, чтобы коснуться моего креста, то и у меня хватит смелости ему не мешать. Я только надеялась, что он не зажмет крест между нашими телами. Один вампир такое уже делал. Ожог второй степени на груди не отвечает моим представлениям о приятном.
 Крест разгорался тем ярче, чем ближе подходил вампир. Мне пришлось отвернуть голову от света, на него просто больно было смотреть. И я знала, что вампиру еще больнее.
 Сгнившая рука скользнула по моей груди, и что-то мокрое, кашеобразное поползло вниз между грудями. Он схватился за цепочку, не за крест — сообразительный вампир попался. Когда он дернул, цепочка порвалась. Крест упал ему на сгиб руки, и серебро полыхнуло пламенем таким белым и чистым, каким может быть только свет.
 Вампир заорал и отбросил крест, мелькнувший сверкающей дугой, подобно комете, и стало темно.
 Когда у меня глаза снова привыкли к свету фонарей, я сказала:
 — Да ты не волнуйся, Барнаби, у меня есть запасные.
 Вампир рухнул на колени, нянча обожженную руку.
 Он был все тем же гниющим ночным кошмаром, но кожа на руке почернела.
 — Да, но не у каждого есть твоя вера, — сказал Колин.
 И снова, как было в лесу, я не ощутила выброса силы вампира, но вдруг меня поразил страх. Теперь, когда я знала, в чем дело, это не казалось уже таким сильным, но все равно отличалось от любых вампирских штук, с которыми мне приходилось сталкиваться. Сила эта была какой-то более спокойной, и потому еще более пугающей.
 — Барнаби, вон тот белобрысый вервольф очень тебя боится. Испытал уже встречу с твоей породой.
 Барнаби встал и попытался меня обойти. Я заступила ему дорогу.
 — Джейсон под моей защитой.
 — Барнаби ему ничего плохого не сделает, только поиграет с ним немножко.
 Я покачала головой:
 — Я дала Джейсону слово, что вампир, который ранил Натэниела, его не коснется.
 — Слово? — удивился Колин. — Ты же современная американка. Твое слово ничего не значит.
 — Для меня оно кое-что значит, — ответила я. — Я им не разбрасываюсь.
 — Я чую правдивость твоих слов, но я говорю, что Барнаби будет играть с твоим юным другом, и ты не можешь ему помешать, не нарушив перемирия. Нарушитель перемирия, кто бы он ни был, ответит перед Советом.
 Я двигалась вместе с Барнаби, и он заставлял меня отступать, но я все еще загораживала ему дорогу.
 — Колин, мне говорили, что ты умеешь чувствовать чужой страх. Ты сам чувствуешь, как он боится твоего друга.
 — О да. У меня сегодня ночью будет пир.
 — Ты можешь сокрушить его рассудок, — сказала я.
 Кто-то коснулся моей спины, и я вздрогнула. Это был Ашер, я уже допятилась до скамейки.
 Ричард и его телохранители встали вокруг Джейсона. Ашера они защищать не стали, но Джейсона не бросят. Барнаби сдвинулся в сторону, пытаясь обойти меня. Мне пришлось вспрыгнуть на скамейку, чтобы не сойти с его дороги.
 Левой рукой я уперлась в его сгнившую грудь, а правую положила на рукоять браунинга. Так, чтобы он видел.
 Тогда заговорил Колин. Тело Барнаби загораживало ему взор, но он будто видел глазами второго вампира.
 — Если ты застрелишь моего вампира, ты нарушишь перемирие.
 — Ты послал Натэниела к нам помирать. Ашер сказал, что это своего рода комплимент, что на самом деле ты веришь, будто мы его вылечим.
 — И вы же его вылечили? — спросил Колин.
 — Ага, — согласилась я. — Так вот, на комплимент я тебе отвечу комплиментом. Я верю, что если я пристрелю Барнаби в упор, он сумеет выжить. Мне приходилось стрелять в разлагающихся вампиров, и 190 одежде их было больше вреда, чем им.
 — Ты чувствуешь правдивость ее слов, — сказал Ашер. — Она верит, что он выживет, а значит, перемирия она не нарушает.
 — Верит, но надеется на его смерть, — возразил Колин.
 — Лишить рассудка одного из членов нашей свиты — тоже нарушение перемирия.
 — Не согласен, — сказал Колин.
 — Тогда у нас патовая ситуация, — заключила я.
 — Не уверен, — возразил Колин и повернулся к Верну. — А ну-ка, Верн, оправдай свой корм. Убери защитников от этого юнца.
 Верн встал, и волки его потекли за ним. Они выплеснулись на поляну клубом энергии, от которого у меня волоски на шее затанцевали, а рука потянулась к пистолету.
 — Верн, — сказал Ричард.
 Но Верн не смотрел на Ричарда — он смотрел на меня. В руке у него была небольшая корзинка с крышкой. Я не стала ждать, пока выяснится, что там, а направила пистолет Верну в грудь.




 Глава 19


 — Остынь, девушка, — произнес Верн. — Это подарок.
 Мой пистолет смотрел точно в середину его тела.
 — Ага, так я и поверила.
 — Когда ты это увидишь, поймешь, что я не на его стороне.
 — Не перепутай, на какую сторону встать, щенок дворняги, — сказал Колин. — А то потом очень, очень раскаешься.
 Верн посмотрел на вампира. Я увидела, как его глаза из человечьих стали волчьими, когда он протянул мне корзину. Но взгляд этих злых, устрашающих глаз был направлен на Колина.
 — Ты не умеешь призывать зверей, — сказал Верн голосом, вдруг огрубевшим и рычащим. — Ты смеешь стоять здесь, в средоточии нашей власти и угрожать нам. Ты ничтожней ветра за входом пещеры. Ты здесь никто, и звать тебя никак.
 — Но и она тоже не из ваших, — ответил Колин.
 — Она лупа Клана Тронной Скалы.
 — Она человек.
 — Она стоит между тобой и вервольфом. Для меня это значит, что она лупа.
 Барнаби попятился. Не знаю, то ли он решил, что я выхвачу пистолет и пристрелю его, то ли Колин нашептал новый план в его истлевший череп. И вряд ли мне это было интересно. Ком чего-то тяжелого и мокрого сползал мне в лифчик. Будто слеза по щеке, только хуже, куда хуже. На глазах у Барнаби я подавила желание вытереть эту дрянь. Когда же он отполз к Колину, я левой рукой вытащила эти остатки и сбросила на землю.
 — А что такое, Анита? Слишком близкое и личное получилось?
 Вытерев руку о кожаную юбку, я улыбнулась и ответила:
 — А шел бы ты, Колин, на...
 Верн один вышел в центр треугольника. Его волки остались толпиться перед дальней скамейкой. Он подошел, остановился в паре ярдов перед нами, держа корзину в руках.
 Я глянула на Ашера. Тот пожал плечами. Ричард кивнул, вроде как мне полагалось пойти навстречу. Верн сказал, что это подарок.
 Я пошла навстречу. Он опустился на колени, поставив корзину между нами на траву. И продолжал так стоять. Я тоже встала на колени, потому что Верн, кажется, этого ждал. Он все не сводил с меня своих волчьих глаз. С виду он был как стареющий Ангел Ада, но эти глаза... Интересно, привыкну ли я когда-нибудь видеть волчьи глаза на человечьем лице? Вряд ли.
 Я откинула крышку корзинки. На меня глянуло лицо... голова. Я вскочила на ноги. Браунинг сам по себе появился у меня в руке. Я направила его на Верна, в землю, потом приложила плашмя к своему лбу.
 — Что это? — Мне удалось все же обрести голос.
 — Ты сказала, что хочешь голову Майры в корзине. Что если мы тебе ее дадим, это восстановит справедливость между нашими кланами.
 Я резко вдохнула сквозь зубы и глянула в корзину, стоя рядом, не отводя пистолета ото лба, как прохладный, успокаивающий предмет.
 Рот отрубленной головы раскрылся в безмолвном крике, веки полуопущены, будто ее убили во сне. Но я знала, что это потом кто-то закрыл ей глаза. Даже мертвой она не утратила тонких черт лица, и ясное дело, что При жизни она была хорошенькой.
 Я заставила себя убрать пистолет. Сейчас от него пользы не было. Снова опустившись на колени, я не могла оторвать взгляд от мертвой головы. Но потом все же заставила себя посмотреть на Верна, замотала головой и не могла перестать. Я пыталась разглядеть в его лице что-нибудь, на что можно заорать или с чем заговорить, но оно было совсем не человеческое. И не только из-за глаз.
 После всех этих лет, кажется, я могла бы уже никогда не забывать, что они не люди. Но опять забыла. Я разозлилась тогда и сказала так, как сказала бы другому человеку. Я обращалась к вервольфам и забыла об этом.
 Послышался чей-то шепот — мой.
 — Моя вина. Моя вина.
 И я попыталась поднести к лицу левую руку, а от нее пахнуло вонью разложившейся плоти Барнаби. Как раз этого и не хватало.
 Я бросилась в сторону, и меня вывернуло. Стоя на четвереньках, я ждала, пока пройдут спазмы. Когда стало возможным говорить, я выдавила из себя:
 — Какого хрена вы, ребята, так все буквально понимаете? Я же выразилась фигурально!
 Рядом со мной оказался Ричард. Наклонившись ко мне, он осторожно тронул меня за спину.
 — Ты ему сказала, чего ты хочешь, Анита. Она предала честь стаи, а наказание за это — смерть. Ты лишь помогла выбрать способ казни.
 Я покосилась на Ричарда, подавляя невыносимое желание заплакать.
 — Я не имела этого в виду, — прошептала я.
 — Я знаю, — кивнул он.
 И в его глазах была такая скорбь, такое понимание. Как часто бывает, что ты совсем не это имела в виду, но монстры тебя услышали, а они всегда все понимают буквально.




 Глава 20


 — Я думал, вы покрепче, мисс Блейк.
 Ричард помог мне встать, и я не возразила. На миг я прислонилась к нему, приложившись лбом к гладкой прохладе его руки. Потом отодвинулась и встала самостоятельно. Колин смотрел на меня, и глаза у него были определенно серые, а не голубые.
 — Колин, я знаю, что нам полагается отработать весь протокол, но остатки моего терпения лежат вот в этой корзине. Так что выкладывай свои претензии и будем уматывать отсюда к той самой матери.
 Он улыбнулся:
 — Какая чувствительная! Может быть, вся твоя репутация — дутая?
 Я улыбнулась и покачала головой:
 — Вполне возможно, но так как сегодня нам друг друга убивать не полагается, вопрос этот праздный.
 Колин отошел от меня к своей группе и повернулся лицом к Ашеру. Меня он отставил прочь, как до того — свою слугу.
 — Ашер, я не дам себя сместить.
 — Я не для того приехал, чтобы тебя смещать, — ответил Ашер пустым безразличным голосом.
 — А зачем тогда Жан-Клод присылает мастера почти в точности моей силы, вопреки моему явно выраженному отказу?
 — Я мог скрыть, кто я такой, — сказал Ашер, — но Жан-Клод решил, что ты это можешь неправильно понять. Я приехал в открытую.
 — Но все-таки приехал.
 — Я не могу переменить того, что уже случилось. Есть ли что-нибудь, что может удовлетворить нас всех?
 — Твоя смерть, — сказал Колин.
 Настала тишина, будто одновременно у всех перехватило дыхание. Я хотела что-то сказать, но Ричард тронул меня за плечо, и я закрыла рот, предоставив говорить Ашеру, хотя это было трудно.
 Ашер рассмеялся своим волшебным осязаемым смехом.
 — Нарушаешь перемирие, Колин?
 — Нет, если убиваю соперника, присланного меня вытеснить. В этом случае я лишь защищаюсь и создаю пример для других слишком честолюбивых вампиров.
 — Ты знаешь, что я не приехал тебя вытеснять.
 — Ничего подобного я не знаю.
 — Я доволен своим положением.
 — А почему? — спросил Колин. — Ты можешь стать Принцем города где-нибудь подальше от их триумвирата. Почему ты решил довольствоваться меньшим?
 Ашер улыбнулся едва заметно:
 — Я предпочитаю более тонкие методы убеждения, нежели силу.
 Колин покачал головой:
 — Мне говорили, что ты влюблен в нее и в самого Жан-Клода. Мне говорили, что ты спишь с ними обоими и что поэтому их Ульфрик ищет себе новую лупу.
 — Если бы только он согласился, мы были бы счастливой четверкой, — пожал плечами Ашер.
 Ричард рядом со мной вдруг напрягся, и теперь мне пришлось тронуть его за руку, чтобы он не выложил, что думает.
 — Мне говорили много разного, — сказал Колин. — Мой народ давно следит за вами. Мы верим, что ты увлечен девушкой и Жан-Клодом. Мы знаем о вашей давней истории. Мы даже верим, что такой любитель мужчин, как ты, трахнул бы их Ульфрика, если бы только он тебе позволил. Чему мы не верим — это что ты спишь хоть с кем-то из них. Мы думаем, ты сочинил эту жалкую историю, чтобы спасти свою шкуру.
 Я направилась к Ашеру. В наш план входило слегка потискаться на глазах у публики. Я хотела предупредить Ашера, что это должно быть именно слегка, но мне не представилось такой возможности.
 В окружающей темноте что-то зашевелилось, и десятки вампиров вынырнули из нее, окружив поляну. Колин нас отвлекал, пока они обходили нас с флангов, и ни я, ни Ашер, и никто из оборотней их не почуял.
 — Отдайте нам Ашера, и все остальные свободны.
 — Теперь ты нарушаешь перемирие, — сказал Ашер. Говорил он спокойно и безразлично, будто не его смерти требовал Колин.
 Верн шагнул вперед.
 — Это наш лупанарий, и мы можем закрыть его для всех посторонних.
 — Только с помощью вашего ваграмора. А вы оставили ее дома — на случай, если будет жарко. Очень заботливо отнеслись к вашему дрессированному человечку. — Колин поднял руку, призывая своих вампиров. — Ни у кого из вас не хватит колдовской силы закрыть круг.
 — Убив Ашера, ты нарушишь перемирие.
 — Я не трону триумвират Жан-Клода, я лишь устраню своего соперника.
 Вампиры шли к нам между деревьями. Они не спешили, двигались как сплошные тени, медленно, будто у них вся ночь была впереди, чтобы сжать круг.
 — Ашер? — спросила я, не отрывая взгляда от медленно близящихся зловещих фигур.
 — Oui?
 — Это нарушает перемирие?
 — Oui.
 — Отлично, — сказала я.
 Он подошел ко мне — я это почувствовала, — но я не отрывала глаз от наружной тьмы и непрерывно сужающегося круга. Взглядом я выбрала одного вампира. Мужчина, худощавый, моложавый. Рубашки на нем не было, и грудь его бледнела в темноте.
 — В чем дело, ma cherie?
 Ашер стоял слишком близко ко мне. Я отодвинула его левой рукой, а правой вытащила автомат и начала стрелять раньше, чем навела окончательно, так что пули полоснули по ногам вампира, и он дернулся. Схватив автомат второй рукой, я его дернула обратно, поливая пулями грудь вампира крест-накрест, и при этом орала без слов. За грохотом автомата криков не слышно, а орала я, потому что не могла сдержаться, потому что ужас, напряжение, что-то неназываемое исходило от моей руки и нашло выход через горло и рот.
 В темноте, на расстоянии, хлынувшая из тела кровь казалась черной. Тело будто разорвало пополам гигантской рукой. Торс медленно свалился в сторону, нижняя часть тела упала на колени.
 Сжимавшие круг вампиры застыли на месте или бросились в укрытия. Тишина стояла громоподобная. До боли громко слышалось мое собственное трудное дыхание, и резко прозвучали мои же слова:
 — Никто ни с места! Ни с места, мать вашу!
 Никто не двинулся с места.
 Тишину нарушил голос Ашера:
 — Колин, мы все можем сегодня отсюда уйти.
 — Потрясающая демонстрация силы, — ответил Колин, — но ты, кажется, ошибаешься. Бедный Арчи никуда отсюда не уйдет.
 — Приношу ему свои извинения, — сказала я.
 — За это я должен рассчитаться, мисс Блейк.
 — Можешь выставить мне счет.
 — О, я так и сделаю, мисс Блейк, так и сделаю. И плату возьму вашей шкурой.
 — Сколько еще твоих вампиров мне положить, Колин? У меня еще полно пуль.
 — Всех вы их не убьете, мисс Блейк.
 — Всех — нет, но я могу убить с полдюжины и ранить вдвое больше. Что-то я не вижу, чтобы они выстраивались за этим в очередь.
 Очень мне хотелось видеть его лицо, но я не отрывала взгляда от вампиров среди деревьев. Они не шевелились. А вампиры, которые уже в лупанарии, — это не моя проблема, моя работа — держать на расстоянии остальных. Я полагала, что Ашер понял это разделение труда. И надеялась только, что Ричард тоже понял.
 — Я не знаю, как Жан-Клод правит на своей территории, но знаю, как я правлю на своей. Вы недооценили одну вещь, мисс Блейк: ничего, чем вы их можете напугать, и близко не стоит рядом с тем, чем могу напугать их я.
 — Смерть — последняя угроза, Колин. А я не блефую.
 — И я тоже.
 Что-то пронеслось среди деревьев — сила пошла от Колина к застывшим фигурам. Я стала поворачивать ствол к Колину, но Ашер тронул меня за руку.
 — Он мой. Ты следи за остальными.
 Я чуть повела стволом в сторону застывших вампиров.
 — Значит, ты валишь Принца города, а мне остаются все прочие. Вполне справедливо.
 Ричард подошел ко мне.
 — Ты их всех не свалишь.
 Я хотела спросить, будет ли он их убивать. Будет ли использовать свою противоестественную силу, чтобы ломать хребты и рвать тела голыми руками, как я очередями автомата. Но я не спросила. Насколько хороша угроза Ричарда, пусть решает он и его совесть. Меня же совесть Ричарда касалась лишь в одном смысле: я не могла рассчитывать даже на одного убитого. Он будет их ранить и разбрасывать, но если он не станет убивать, значит, ни одного из них он не устранит. Противников насчитывалось около сотни вампиров, а нас всего восемь. Шестнадцать, если считать Верна, но можно ли учитывать его и его группу — непонятно. Приятно было бы доверить Ричарду прикрыть мне тыл, но я не доверяла.
 Вампиры в темноте начали разлагаться. Не все, но добрая половина. Никогда я столько таких не видела. Если вампир умеет разлагаться, значит, тот, кто их создал, сам был из таких же. Отсюда следует, что половину вампиров Колина создал Барнаби. Ни один Принц города не даст подчиненному столько власти, но вот передо мной живой пример — уставился на меня гниющими глазницами.
 — Ты очень смело поступил, Колин, разделив свою власть с помощником до такой степени, — произнес Ашер.
 — Барнаби — моя правая рука, мой второй глаз. Вместе мы — куда более сильный мастер, чем были бы по отдельности.
 — Как и мы с Жан-Клодом.
 — Но Барнаби — разлагатель, и это умение он вносит в общий котел, — сказал Колин. — А что ты вносишь в котел Жан-Клода, Ашер?
 Страх повеял по лупанарию. Я вздрогнула, когда он пробежал по моей коже, обручем стянул грудь и стеснил дыхание в горле.
 — Ночная ведьма, — прошипел Дамиан и сплюнул в сторону Колина, но ближе подходить не стал.
 — Я чую твой страх, Дамиан. Он как вкус доброго эля на корне языка, — сказал Колин. — Твой мастер была потрясающим умельцем.
 Дамиан шагнул к нему — и остановился.
 — Ты спрашиваешь, почему Ашер предпочитает оставаться с Жан-Клодом, когда мог бы сам стать себе хозяином? Может быть, он устал, как и я, от борьбы. От постоянной драки. От этой гребаной политики. Жан-Клод выкупил меня у той, кто меня создала. Я не мастер вампиров и никогда им не буду. У меня нет особых способностей. И все же Жан-Клод выкупил меня. Служу я ему не из страха — из благодарности.
 — Тебя послушать, так Жан-Клод слаб. Совет не боится слабых, но Жан-Клода боится.
 — Сочувствие — не слабость, — сказал Ричард. — И лишь те, кто его лишены, думают иначе.
 Я глянула на него, но он смотрел на вампиров, а не на меня. Наверное, я слишком чувствительна, раз приняла это замечание на свой счет.
 — Сочувствие. — Колин покачал головой, потом закинул голову и рассмеялся. Это несколько отвлекало. Я внимательно наблюдала за темнотой и ждущими там вампирами, но трудно было не обернуться на смеющегося вампира. Не спросить, что здесь такого смешного.
 — Сочувствие, — повторил Колин. — Не то слово, которое я бы применил к Жан-Клоду. Он что, влюбился в свою слугу? Вряд ли любовь — путь к сердцу Жан-Клода. Быть может, секс? — Он возвысил голос, обращаясь ко мне. — Я прав, мисс Блейк? Неужто наконец соблазнитель сам соблазнен? Вы такой лакомый кусочек, мисс Блейк?
 У меня напряглись плечи, но я не отрывала взгляда от вампиров снаружи, держа автомат двумя руками.
 — Леди на такие вопросы не отвечает, Колин.
 От этих слов он снова захохотал.
 — Жан-Клод никогда мне не простит, если я убью лучшую из дырок, которая попалась ему за все века его существования. Я снова повторяю: отдайте мне Ашера и того белобрысого волка. Смерть Ашера и страх волка от рук Барнаби. Это плата за беспрепятственный выход с моей земли.
 Пришел мой черед засмеяться — резко и неприятно.
 — Да пошел ты!
 — Я правильно понял, что это значит «нет»? — спросил он.
 — Правильно.
 Я не отрывала взгляда от вампиров в темноте. Они не шевелились, но там чувствовалось какое-то движение, какая-то растущая энергия. Ничего такого, во что можно было бы стрелять, но мне это не понравилось.
 — Мисс Блейк говорит за вас всех? — спросил Колин.
 — Ты не получишь Джейсона на пытки, — сказал Ричард.
 — Я не отдам свою жизнь добровольно, — сказал Ашер.
 — Человек-слуга говорит от имени всех. До чего же странно. Но если нет, значит — нет.
 — Анита! — крикнул Ашер.
 Я стала поворачивать ствол в ту сторону, но что-то резануло меня по лицу, через глаз. От этого я помедлила, прижимая к глазу руку, успела лишь подумать, что это глупо, и стала опускать руку, и тут в меня врезался вампир, свалив меня на землю вместе с собой.
 Я свалилась навзничь, а на мне оказалась вампирша с разинутой пастью, щелкающая клыками, как пес. Я нажала курок, когда ствол был прижат к ее телу. Две пули вылетели у нее из спины с фонтаном крови и твердых кусочков. Тело ее задергалось на мне, забилось. Мне пришлось ее спихнуть, а когда я смогла сесть, было уже поздно. Вампиры влетели в лупанарий, и драка началась.
 Правым глазом я не видела. Он был залит кровью, и она продолжала течь. Передо мной выросла какая-то фигура, и я полоснула ее очередью вдоль, снизу вверх, до головы, которая разлетелась кровавым взрывом. Закрыв правый глаз, я постаралась забыть о нем. Если возиться с раной, меня убьют.
 Я огляделась в поисках своих. Верн оторвал голову какому-то вампиру и запустил ее кубарем в темноту. Ричард почти исчез в центре толпы повисших на нем врагов. Покрытый кровью Ашер стоял лицом к Колину. Повсюду были вервольфы в волчьей или получеловеческой форме. Тут на меня бросились два вампира, и пришлось перестать глазеть.
 Один из них сгнил почти до костей, второй был цел. Его я застрелила первым, потому что не сомневалась: ему мои пули смертельны. Гниющие вампиры не всегда погибают от пуль. Целый упал на колени в дожде крови, лицо его лопнуло спелой дыней.
 Гниющий мелькнул в воздухе, бросаясь на меня, и мы покатились по земле. Я все пыталась навести ствол. Надо мной раскрылась пасть, обнаженные сухожилия натянулись на скуловых костях, клыки рванулись к моему лицу. Я выстрелила в тело, но ствол смотрел под неудачным углом, и ничего жизненно важного я не зацепила. За все свои труды я получила лишь вопль волка и поняла, что ранила кого-то из наших. Вот черт!
 Голову я успела отвернуть, и клыки сквозь кожаную куртку вонзились мне в плечо. Я завопила, шаря рукой в кармане, в поисках запасного креста. Сгнившая рука мазнула меня по лицу, зацепила рану над глазом. Кожаная куртка сработала как броня, не дав клыкам как следует вцепиться в плечо. Пасть возилась у моего тела, как собака с костью, пытаясь глубже вогнать клыки в плоть. Это было больно, но будет куда больнее, если я ничего не стану делать.
 Крест вспыхнул освобожденной звездой, но лицо вампира было погружено в кожу куртки, креста он не видел. Я отмахнула его крестом на цепочке по голому черепу. От кости пошел дым, и вампир отдернулся, распахнув облезлые зубы в жутком вопле. Тогда я ткнула его крестом в лицо, и зубы клацнули, как у собаки, которая предупреждает: «Не подходи!» Но зубы заодно перекусили цепочку креста. На какой-то миг даже при отсутствии плоти на костях черепа можно было увидеть удивление на лице вампира. Я взмахнула руками перед лицом и услышала глухой взрыв, потом ощутила дождь осколков. В руке кольнула острая боль. Я глянула — там застрял обломок кости. Я его выдернула, и лишь тогда полилась у меня кровь.
 От вампира осталась лишь разбрызганная вокруг грязь. Крест лежал на земле, все еще сияя, и дым поднимался от него, будто только что выкованный металл закаляли в крови вампира. Я начала его поднимать за цепочку, и около меня оказалась Никки, слуга Колина. Тускло мелькнул нож в ее руке, и я откатилась, потом встала на колено, уже с браунингом в руке. Никки стояла прямо надо мной, готовая для удара сверху, но я не стала вставать, а у нее не оказалось времени перенаправить удар. Я готова была спустить курок, как в нее врезался вервольф, и оба они покатились в темноту. Черт. А что было делать — крикнуть «Я играю!», как в волейболе?
 Я услышала, как орет Джейсон. Он стоял в ярде от меня, и обе руки его застряли в груди гниющего вампира. Он отчаянно пытался высвободить руки, но они оказались зажаты между ребрами. А вампиру, кажется, было на это плевать — он лизал лицо Джейсона, и Джейсон орал. Еще один гнилой пристроился к Джейсону сзади, занеся голову для удара. Я прицелилась в эту голову и выстрелила. Она дернулась, и мозги расплескались из выходного отверстия темной струёй, но сам вампир повернулся ко мне. Я всадила в это спокойное лицо еще три пули, кучно, и лишь тогда голова провалилась внутрь, как скорлупа пустого яйца. Вампир отпал от Джейсона.
 Я шагнула к вервольфу и тому вампиру, в котором он застрял. Теперь уже сам вампир пытался освободиться от Джейсона, но они переплелись как бамперы столкнувшихся автомобилей. Сунув ствол вампиру под подбородок, я другой рукой прикрыла глаза Джейсону и выстрелила. Три пули потребовались, чтобы мозг разрушился и тело обмякло.
 Когда я убрала руку, Джейсон смотрел мимо меня вытаращенными глазами. Я уже поворачивалась, когда он крикнул:
 — Сзади!
 Удар был нанесен раньше, чем я закончила поворот. Плечо и рука стали сразу чужими. Пальцы разжались, браунинг упал на землю, а я все еще пыталась разглядеть, кто меня стукнул. Бросившись на землю, я перекатилась на здоровое плечо и встала на колено — передо мной стояла Никки с очень большой палкой. Мне еще повезло, что она где-то потеряла нож.
 Я начала вытаскивать клинок из-за спины, но приходилось действовать левой рукой, потому что правая не работала. Левой я действую медленнее, а Никки была невероятно быстра. Мелькала с совершенно нечеловеческой скоростью. Она набросилась на меня, полосуя палкой воздух, и я уже даже не пыталась достать клинок, а лишь старалась уйти от ударов. Настолько быстро и яростно нападала Никки, что у меня не было времени встать. Я только успевала перекатываться по земле, чуть опережая каждый удар.
 Обломанный конец ветки ушел в землю рядом с моим лицом. На миг Никки остановилась, чтобы его вырвать, и я успела лягнуть ее в колено. Она покачнулась, но чашечка не сдвинулась, иначе бы Никки вскрикнула, но все же удар отбросил ее от дубины. Я откатилась, пытаясь встать. Она схватила меня и подняла над головой, будто штангу. Потом я поняла, что лечу по воздуху, и упала на землю, чуть не долетев до дуба, рухнув среди костей с такой силой, что некоторые из них треснули. От рук до колен по моему телу пробежала такая волна силы, что из легких вылетели остатки воздуха. Я лежала, наполовину оглушенная, и не столько от перелета через половину поляны, как от той силы, что ревела в моем теле, поднимаясь от костей. Это была магия смерти, и хотя она отличалась от моей, она узнала меня, узнала мою силу. Я поняла, лежа среди костей, что могу оживить круг. Но что случится, если оживет охрана лупанария? Стая почитает Одина, и если я поставлю круг силы, образуется ли здесь святое место? Не окажется ли здесь вдруг как в церкви? У нас появятся возможности, если суметь предупредить Ашера и Дамиана.
 С трудом я поднялась на колени и увидела, что нас одолевают. Повсюду наши были скрыты грудами вампиров. Ашер и Дамиан все еще стояли, но оба были в крови, а Колин и Барнаби усиливали натиск. Ричард полностью скрылся из виду, только мелькала длинная рука с когтями. Верн стоял, и с ним еще вервольф в человеческом виде. Это была женщина пониже меня, с короткими темными волосами, одетая в футболку до бедер и штаны. Рядом с Верном она казалась миниатюрной, но из его волков она единственная еще стояла. Остальные лежали на земле, мертвые или умирающие.
 Правая рука у меня снова заработала — она лишь онемела, но вывиха не было. Повезло. Я вытащила нож из наручных ножен. Для ритуала это лезвие не предназначено, но сойдет.
 Мне хотелось шепнуть Ашеру и Дамиану, чтобы они бежали, но на таком расстоянии они бы не услышали, а я не знала, как обратиться к разуму любого из них непосредственно. И сделала единственную вещь, до которой могла додуматься, — заорала:
 — Ашер, Дамиан!
 Они повернулись ко мне, удивленные.
 Я подняла нож, чтобы им было видно, и заорала:
 — Бегите, черт вас побери! Бегите! Никки уже была возле круга костей.
 — Бегите!
 Ашер схватил Дамиана за руку, и мне пришлось отвернуться раньше, чем я увидела, спаслись ли они. У меня были считанные мгновения на всю работу. Сила Никки похожа на мою. Если она сообразит, что я делаю, то попытается помешать. И у нее может получиться.
 Я прижала руки к стволу дерева, и сила дохнула через меня. Магия, построенная смертью, а это как раз моя специальность. В этот момент я поняла, что человеческие жертвы здесь ни при чем, а это собраны мунины стаи. Духи ее мертвых были в костях, в дереве, в земле. Они заполняли воздух шепотом, шелестом, шумами, слышными только мне.
 Ликои пожирают своих мертвых — по крайней мере некоторых из них, и поедание плоти создает нечто вроде наследственной памяти. Мунинами их зовут по имени ворона Одина, чье имя — Память. Мунины — не призраки, но они духи мертвых, а я — некромант. Мунины меня любят. Они собрались вокруг меня прохладной лаской ветра, ластились, как фантомные котята. Я могла служить им каналом, как медиум на сеансе, но сильнее и резче. До сих пор я каналировала только мунин Райны, злобной суки с востока. И когда она пришла, это было как удар тарана. Здесь, стоя среди сотен, тысяч мунинов, я знала, что могу им открыться. Но это будет как распахнутая дверь, приглашение. Я буду поглощена прошлым, буду жить чужими жизнями. Это было как шепот соблазна, а Райна пришла как насильница, как сокрушающая мощь. Не разделить, а отобрать.
 Как бы ни были привязаны мунины к этому месту, но это была магия крови, магия смерти. Я порезала себе ладонь и прижала ее к дереву. Круг силы хлестнул, замыкаясь, с приливом энергии, от которой волоски у меня на коже встали дыбом. Я вызвала круг. Я призвала стражу. Я поклонилась им, и этого хватило.
 Ночь наполнилась воплями и визгом. Вампиры вспыхнули пламенем. Они бежали, полыхая, к краю поляны, и те, кто добегал до него, рассыпались дождем искр.
 Над собой я ощутила Дамиана и Ашера. Все оставшиеся вампиры пытались только сбежать. Почти все они падали горящими грудами на землю, не успев сделать и шага. Те, кто был моложе ста лет, погибали на месте.
 Индианка подошла к краю круга костей. Она глядела на меня под вопли погибающих вампиров и вонь горелого мяса и волос, такую густую, что от нее першило в горле. На лице женщины не выражалось ничего. Палку она успела подобрать.
 Наконец она сказала:
 — Я должна тебя убить.
 Я кивнула:
 — Должна, но твои союзники мертвы, а твои мастер сбежал. Я бы на твоем месте ушла, пока еще есть возможность.
 Она кивнула и бросила палку на землю.
 — Колин и Барнаби остались живы. Мы еще встретимся, Анита.
 — Жду с нетерпением, — ответила я, надеясь, что она не заметит, как я жмусь спиной к дереву — не зная, смогу ли стоять без опоры.
 Никки кивнула и направилась в темноту, минуя деревья и кости. Что-то она сказала, и потом шагнула через барьер. Когда она шагнула, магия угасла, поглощенная снова землей.
 Никки обернулась на меня из темноты по ту сторону стихшего круга. Долго мы смотрели друг на друга, и я знала, что если мы встретимся снова, она убьет меня, если сможет. Она — слуга Колина, и это ее обязанность.
 Я сползла вдоль ствола и осталась сидеть среди костей. Ноги меня не держали, мелкая дрожь началась в руках. Я таращилась на лупанарий, на дело рук своих. Кое-где дымились кости, но вампиры в кругу не шевелились. Они были мертвы. Все.




 Глава 21


 Снова драка — снова под душ. Гниющий вампир — это не тот аромат, который хочется взять с собой в постель. Еще с мокрыми волосами я позвонила Жан-Клоду и рассказала, что мы сделали. Ладно: что я сделала.
 Я изложила все как можно короче. Он отреагировал так:
 — И ты тогда — что сделала?
 Я повторила.
 Молчание на том конце. Даже дыхания не слышно было.
 — Жан-Клод, ты здесь?
 — Я здесь, ma petite. — Он вздохнул. — Ты меня снова смогла удивить. Такого я не предвидел.
 — Что-то голос у тебя не очень довольный, — сказала я. — Ты же знал, что могло быть и хуже. Мы все могли погибнуть.
 — Я не думал, что Колин такой глупец.
 — Век живи, век учись.
 — Колин был прав, когда тебя боялся, ma petite.
 — Я его предупредила, что будет, если он на нас полезет. Это он нажал кнопку, не я.
 — Ты кого хочешь убедить, ma petite, меня или себя?
 Я на миг задумалась:
 — Не знаю.
 — Ты признаешь, что была не права? — В его голосе проскальзывал еле заметный веселый интерес.
 — Нет. — Я задумалась, как это выразить. Наконец, кажется, нашла слова. — Нас одолевали, Жан-Клод. Они собирались нас убить. Я должна была что-то сделать; я даже не была уверена, что это получится.
 Я держала в руках трубку и желала, чтобы Жан-Клод был здесь и держал меня. Очень неприятно было сознаваться даже себе, что я так сильно его хочу. Что я вообще кого-нибудь хочу так сильно. Не люблю, когда я в ком-то нуждаюсь. Все, кто мне дорог, имеют склонность погибать по моей вине. Но сейчас я бы многое дала за его утешающие руки.
 — Ма petite, ma petite, что с тобой?
 Я жестом подозвала Ашера к телефону.
 — Поговори со своей правой рукой. Спроси Ашера, каковы были наши возможности. Если они и были, я их не заметила.
 — Что-то я слышу в твоем голосе... хрупкое, ma petite.
 Слово «хрупкое» он сказал шепотом. Я лишь кивнула и отдала трубку Ашеру, а сама ушла, обхватив себя руками. Хрупкое, он сказал. Скорее перепуганное. Я сегодня сама себя испугала. Что-то в той силе, что я освободила, погасило факелы вокруг лупанария. И те, кто еще остался стоять, двигались при свете пылающих трупов. Сцена прямо из Дантовского «Ада», и сделала это я. Сила, которая живет внутри меня. Да, слово «испуг» здесь было вполне уместно.
 Ко мне подошел Дамиан и шепнул:
 — Джейсон сидит в ванной и плачет.
 Я тяжело вздохнула. Только этого нам сейчас не хватало: очередного кризиса. Но задавать вопросов я не стала, а просто постучала в дверь ванной.
 — Джейсон, как ты там?
 Он не ответил.
 — Джейсон?
 — Все нормально, Анита.
 Даже сквозь шум воды его голос звучал напряженно. Я никогда не слышала, как он плачет, но именно так это сейчас звучало: как сдерживаемые слезы.
 Прислонившись лбом к двери, я снова вздохнула. Вот уж чего мне сегодня не надо было. Но Джейсон — мой друг, и кого я могла послать его утешить? Дамиан с этим пришел ко мне. Зейн был не из тех, кто умеет держать других за ручку, а Черри... ну, если я пошлю к Джейсону другую женщину, это будет вроде трусости. Ашера послать? Ага, лучше не придумаешь.
 Я снова постучала:
 — Джейсон, можно мне войти на минутку?
 Молчание. Если бы он был хоть близок к нормальному состоянию, он бы сейчас начал хохмить, что я наконец-то решилась посмотреть на него в голом виде. Он не дразнится — плохой признак.
 — Джейсон, можно мне войти? Пожалуйста?
 — Входи, — ответил он наконец.
 Теплый воздух из ванной пахнул клубами тумана, я вошла и закрыла за собой дверь. В ванной было влажно и тепло. Испарина легла на все поверхности, будто Джейсон сделал воду как можно горячее. Настолько, что она отварила бы мясо с костей, если бы он был человеком.
 Свет выделял тень Джейсона на занавеске. Он не стоял, а сидел на полу, обхватив руками колени.
 Я сняла полотенце с крышки унитаза и села, положив его себе на колени.
 — Что случилось, Джейсон?
 Он вздохнул глубоко, прерывисто, со всхлипом, и даже шум воды не мог заглушить рыданий. Не плача — именно рыданий.
 — Скажи, Джейсон, что с тобой?
 — Я не могу это содрать. Не могу очиститься.
 — Ты говоришь фигурально или буквально? — спросила я.
 — Оно у меня повсюду, я не могу его смыть.
 Я всегда была трусихой и ханжой. Сейчас я протянула руку к занавеске и медленно ее отодвинула, так, чтобы увидеть Джейсона, не забрызгав всю ванную водой из душа.
 Он подобрал колени поближе к груди, обхватил их руками. Жар от воды шел такой, что я отшатнулась. Кожа Джейсона стала вишнево-розовой, но это и все. У меня бы уже были волдыри или даже хуже.
 К его спине прилипли пятна черной слизи. На обратной стороне бицепса тоже висел черный кусок. Джейсон скоблил себя и поливал кипятком, но отодрать пятен не мог.
 Он смотрел прямо перед собой, на краны, и чуть покачивал головой.
 — Все было в порядке, пока я не влез в душ, и эта штука не захотела отмываться. И тут я снова увидел тех вампиш из Брэнсона. Вспомнил Иветту, как она стала гнить у меня на глазах. Но главное — эти две из Брэнсона, Анита. Я все еще чувствую их руки. Иногда я просыпаюсь среди дня в холодном поту, когда вспомню.
 В Брэнсоне, в Миссури, мы победили местную вампиршу, Принцессу города. Она захватила двух молодых женщин и собиралась их пытать — если мы не выдадим ей кого-нибудь на пытку. Нам предложили, чтобы Джейсон занялся любовью с двумя вампиршами, и тогда они девушек отпустят. Я сначала думала, что Джейсону это будет в удовольствие, но потом вампирши начали гнить.
 Джейсон пытался от них вырваться, полз вдоль стены, и его голая грудь была заляпана ошметками их гниющей плоти. Полоска чего-то густого и тяжелого проползла с шеи на грудь. Он ее смахнул, как смахивают паука, вжался в стену со спущенными до бедер штанами.
 Блондинка перевернулась со спины на живот и поползла к нему, протягивая руку, от которой остались одни кости с лоскутами высохшей кожи. Казалось, она сейчас разложится и рассыплется прахом.
 А брюнетка разлагалась влажно. Она лежала на полу, и что-то темное текло из нее, скапливаясь лужей вокруг тела. Кожаную рубашку она с себя сняла, и ее груди казались мешками с вязкой жидкостью.
 — Я тебя жду, — сказала брюнетка. И голос ее был чист и ровен. Человеческий голос из этих истлевших губ донестись не мог.
 Блондинка схватила Джейсона, и он завопил.
 Я затрясла головой, отгоняя воспоминания. Они какое-то время после этого случая не давали мне заснуть. Но для Джейсона они стали его личным страхом. Одна из шестерок Совета оказалась гниющим вампом, и она тоже мучила Джейсона, потому что ей очень, очень нравилось, как он ее боится. Этот сеанс случился всего пару месяцев назад. Сегодня игры и развлечения подошли к этому очень близко.
 Я сняла наручные ножны и положила их на крышку унитаза. То, что я их не сняла, когда собиралась ложиться спать, кое-что говорит о моей собственной паранойе.
 Жар воды, когда я ее коснулась, был почти устрашающий. Годы выработки условного рефлекса: не трогай, обожжешься. Я знала, что огонь убивает оборотней, но жар, как видно, им безвреден. Я повернула ручку, снижая температуру до такой, чтобы можно было дотронуться.
 Джейсон затрясся, как только стало чуть прохладнее. Я, честно говоря, даже удивилась, что водонагреватель домика так долго продержался. На полу было мокро, штанины у меня пропитались водой. Слава богу, есть еще запасные джинсы.
 Я нашла кусок мыла, но мочалка была черной. Ее я бросила в раковину и достала последнюю чистую. Не забыть бы сказать, чтобы принесли еще. Это все равно надо сделать.
 Джейсон наконец посмотрел на меня, чуть повернув голову. Синие глаза почти остекленели, будто он провалился в какой-то свой вариант шока.
 — Я не могу этого вынести, Анита. Не могу.
 Я намылила мочалку так, что она скрылась в пене. Коснулась спины Джейсона, и он вздрогнул. Я бы почти все на свете отдала сейчас за то, чтобы он попытался меня схватить, или поддразнил, или хотя бы жест такой сделал. Все что угодно, лишь бы знать, что он пришел в себя. Но он сидел голый, мокрый и несчастный. У меня перехватило горло, но черт меня побери, если я заплачу, то не смогу остановиться. Я пришла утешить Джейсона, а не заставлять его утешать себя.
 И того хуже, я не могла оттереть это с его спины. Даже со своей кожи мне было тяжело это отскрести, но за тот лишний час, что Джейсон ждал, пока я отмоюсь, жидкость превратилась в клей. Наконец я прибегла к ногтям, радуясь, что не взяла у Черри лак. Он бы тоже от этой работы слетел. Я отдирала клей кусок за куском, горячая вода бежала ручьями, Джейсон дрожал. Но не от холода. Я так разогрелась во влажной жаре, что мне даже нехорошо стало.
 Отодрала я все, кроме пятнышка у него внизу спины — в самом низу. Будто жидкость протекла под ремень штанов, как раз туда, где начинается закругление ягодиц. Тут я засмущалась. Потому что, хотя Джейсон и не замечал, что он голый, я это замечала отлично.
 И еще я старалась не замочить футболку, которую надела, чтобы лечь в постель. Обычно мне было наплевать, но я не позаботилась взять с собой запасную ночнушку. В конце концов я отключила душ и подкрутила краны, не уворачиваясь уже от струй.
 Потом я вернулась к Джейсону и начала отдирать от его кожи последние пятна, стараясь не думать о том, где у меня руки.
 — Джейсон, мы убили всех вампиров. Все в порядке.
 Он покачал головой:
 — Барнаби остался жив. Его мы упустили, а он был их создателем. Мне мысль невыносима, Анита, что он до меня дотронется. Я не выдержу этого еще раз.
 — Тогда возвращайся, Джейсон. Бери самолет и улетай.
 — Я тебя не брошу, — ответил он и на минуту задержал взгляд у меня на лице. — И не только потому, что это не понравится Жан-Клоду.
 — Я знаю, — сказала я. — Но все, что я могу сделать, — это поклясться, что, если в моих силах будет защитить тебя от Барнаби, Джейсон, я это сделаю.
 Я наклонилась к нему очень близко, моя рука вытянулась вдоль его спины. Наконец-то я преодолела смущение, сосредоточившись на отдирании грязи с его тела. Вроде как резать лягушку в школе. Это было ужасно, пока учитель не велел мне вырезать ей мозг. После этого меня интересовало только одно: как можно осторожнее снять череп, не повредив мозг. Я забыла и мерзкий запах, и жалость к бедной лягушечке, доставая мозг так, чтобы он не разорвался. Только мы с моей напарницей из всего класса сумели извлечь мозг целиком.
 Джейсон повернулся ко мне, потершись лицом о мои волосы.
 — Ты пахнешь тоновым кремом Черри.
 Я ответила, не поднимая глаз:
 — У меня своего нет, и она на меня положила немного своего. Для нее он слишком бледен, так что мне подходит. Я думала, что уже его смыла.
 — Гм, — сказал Джейсон. Его рот был очень близок от моего уха.
 Я застыла. Всем телом я прижималась к его спине, а рукой касалась гладкой кожи над самыми ягодицами. Возникло напряжение, которого раньше не было. У меня зачастил пульс. Я как-то вдруг увидела тело Джейсона и знала, что он наконец обратил внимание на мое присутствие. Отодрав от его кожи последний кусок засохшей слизи, я стала выпрямляться, зная, что сейчас Джейсон попробует что-нибудь учудить. Я напряглась, но в то же время меня и отпустило.
 Это же Джейсон, и он голый. Если он упустит такую возможность, значит, с ним дело куда хуже, и я вряд ли что-то смогу исправить.
 Он обнял меня рукой за талию с той невероятной скоростью, на которую они все способны. Я ощутила, как он меня поднял, и вдруг оказалась на полу, а Джейсон — сверху. Его ноги прижали мои к полу. Он приподнялся на руках настолько, чтобы не прижиматься ко мне пахом — поэтому мне открылся ничем не заслоненный вид на его тело. Сомнительное преимущество. Он стал наклоняться ко мне для поцелуя.
 Я уперлась рукой ему в грудь:
 — Джейсон, прекрати.
 — В последний раз при такой моей попытке ты мне сунула ствол под ребра и сказала, что застрелишь меня, если я сорву поцелуй.
 — Я говорила всерьез.
 — Ты вооружена, — заметил он. — Я тебя за руки не держу.
 Я вздохнула:
 — Ты же знаешь мое правило. Я не навожу пистолет ни на кого, если не готова выстрелить. Ты теперь мой друг, Джейсон. За сорванный поцелуй я теперь тебя не убью. И ты это знаешь, и я это знаю.
 Он улыбнулся и наклонился ближе. Я упиралась рукой ему в грудь, но эта рука попросту приближалась ко мне вместе с его грудью.
 — Но при этом я не хочу, чтобы ты меня целовал. Если ты действительно мой друг, ты этого делать не станешь и просто меня отпустишь.
 Он наклонился ко мне так близко, что его лицо расплылось у меня перед глазами.
 — А если бы я попробовал добиться большего, чем поцелуй?
 Он опустил голову, его губы нависли над моей грудью. На коже ощущалось его теплое дыхание, чуть выше грудей.
 — Не напирай, Джейсон. Если я прицелюсь куда надо и выстрелю в тебя, ты не умрешь. Будет больно, но рана заживет.
 Он снова поднял лицо, усмехнулся и начал скатываться в сторону. Тут открылась дверь. Ричард стоял в проеме и смотрел на нас. Ну, лучше и не придумаешь.




 Глава 22


 — Ты поверишь, если я скажу, что поскользнулся? — спросил Джейсон.
 — Нет. — Голос Ричарда был очень холоден.
 — Джейсон, слезь с меня.
 Он перекатился набок и потянулся за полотенцем. Ричард бросил ему полотенце, и Джейсон его поймал. Глаза его искрились от усилия не улыбнуться. Джейсон не мог утерпеть, чтобы не поддразнить кого-то, если только представлялась возможность. Любил бросить камень в окно и посмотреть, кто выскочит с дубиной. Когда-нибудь он это сделает не с тем, с кем надо, и ему достанется. Но не сегодня.
 — Выметайся, Джейсон. Нам с Анитой надо поговорить.
 Джейсон встал, обернув полотенце вокруг бедер. Я села, но вставать не стала. Джейсон протянул мне руку. Вообще-то почти никогда я не пользовалась помощью мужчины, чтобы сесть, встать или вообще что-нибудь сделать. Сейчас я взяла руку Джейсона, и он дернул чуть слишком сильно, так что я уткнулась в него.
 — Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил он.
 Я отступила, но руку у него не отняла.
 — Все будет нормально, — ответила я.
 Джейсон усмехнулся Ричарду и вышел. Ричард закрыл дверь, прислонился к ней спиной. Я была заперта, а Ричард был так зол, что колючая энергия расходилась по комнате.
 — Что это все значит? — спросил он.
 — А разве это твое дело? — спросила я.
 — Вчера я думал, что ты мне отказала, сохраняя верность Жан-Клоду.
 — Я тебе отказала, потому что это было правильно. — Отойдя к раковине, я стала выковыривать черную кайму из-под ногтей.
 — Если Жан-Клод узнает, что ты делаешь с Джейсоном, он ему сильно выдаст. Может быть, даже убьет.
 — Это ты собираешься ему сказать? Побыстрее побежать домой и донести нашему хозяину?
 При этих словах я глянула в зеркало и увидела, как Ричард вздрогнул. Кажется, не в бровь, а в глаз.
 — Но почему Джейсон? — спросил он.
 — Ты действительно думаешь, что мы здесь с ним?.. — Я повернулась и стала вытирать руки слегка влажным полотенцем.
 Ричард смотрел и ничего не говорил.
 — Слушай, Ричард, если ты бросаешься на все, что движется, это еще не значит, что я так же поступаю.
 Сев на крышку унитаза, я попыталась высушить промокшие джинсы полотенцем.
 — Значит, ты с ним не спишь?
 От полотенца толку было мало.
 — Нет. — Я бросила полотенце в угол. — И удивляюсь, что тебе даже пришло в голову спросить.
 — Если бы увидела меня на полу в ванной, а на мне лежала бы голая женщина, ты бы подумала то же самое.
 М-да, здесь он прав.
 — Все женщины, с которыми я могла бы тебя застать, либо с тобой встречаются, либо трахаются, либо и то, и другое. Ты увидел Джейсона. Кто он такой, ты знаешь.
 — Ты ему когда-то угрожала, что застрелишь, если он тебя тронет.
 Я встала.
 — И ты действительно хотел бы, чтобы я его застрелила, потому что он ко мне приставал? Кажется, в прошлом у нас главной проблемой было, что я сперва стреляю, а потом спрашиваю. Ты меня, помнится, называл кровожадной.
 Я протиснулась мимо него, и там, где соприкоснулась наша кожа, полыхнуло невидимое пламя.
 Он отодвинулся, зажав руку, будто ему было больно. Но я знала, что больно не было. Было чудесно — порыв силы, от которой волосы встают дыбом. Такие легкие прикосновения говорили нам обоим, как это могло бы у нас быть.
 Я вышла. Да, между нами есть сила, есть жар, ну и что? Это не отменяет факта, что я сплю с Жан-Клодом. Не отменяет факта, что Ричард спит с кем попало. То, что я ревную его к его девчонкам, а он меня к любому мужику, которого его воображение мне подсовывает, — это просто дурацкая шутка. Переживем.




 Глава 23


 В моей кровати лежали трое, и меня среди них не было. Черри и Зейн свернулись по бокам от Натэниела, как страховочные одеяла. Мне было известно, что физическая близость группы у оборотней любого вида исцеляет и эмоционально, и физически. Ричард подтвердил этот элемент фольклора оборотней, и леопарды получили мою постель, потому что при мысли о моем отсутствии Натэниел впал в истерику.
 Так что леопарды попали в постель, а я — на пол. Мне удалось только стащить к себе на ковер одеяло и подушку. Мы теперь перебрались в новый домик. Тот, который предоставили нам раньше, Верн собирался отмыть, но постель и ковер, наверное, спасти ему не удастся.
 За это я принесла извинения, но Верн, кажется, думал, что я вообще не способна на неправильный поступок. Он сиял всеми цветами радуги оттого, что я перебила вампиров Колина. Я радовалась куда меньше. Месть могла оказаться очень страшной. Если бы кто-то сделал с вампами Жан-Клода то, что я сделала с вампирами Колина, я бы... мы бы этого кого-то убили.
 Дверь ванной тихо открылась и закрылась.
 Я села, прижимая к себе одеяло. Джейсон осторожно пробирался между двумя гробами. Он был в боксерских трусах. Их он надел ночью в ванной и вышел, не говоря ни слова. Я тщетно пыталась убедить леопардов, что голыми спать нельзя.
 Джейсон хотел было спать с ними, добавив к их неотмирной энергии свою, но они отказались. Не потому, что он волк, а не леопард, а потому, что Черри ему не верила, что он будет держать руки при себе.
 Перед кроватью Джейсон остановился, глядя на спящих леопардов. Провел руками по своим волосам, спутанным со сна. Они были достаточно прямые и тонкие, чтобы их можно было оправить руками. В изножье кровати он остановился снова, глядя вниз.
 Я все же встала, завернувшись в одеяло. На мне была просторная ночная рубашка до середины икр. Один и тот же размер не годится на все случаи жизни, но я хотела иметь какую-то преграду между мной и всеми остальными. В душе я слишком стыдлива.
 Я подошла к Джейсону, завернутая в одеяло от плеч до ног. Это не Джейсону я не доверяла, это из-за всех остальных мне было не по себе.
 Черри лежала на спине, простыни закрутились вокруг ее колен. На ней было красное белье, туго натянутое на узких бедрах. Талия у нее была очень длинная, так что ее рост выигрывал от этого не меньше, чем от длинных ног. Груди у нее были маленькие, но твердые. Она вздохнула во сне и повернулась набок, повозилась, прижимаясь грудью к постели. Сосок напрягся, будто что-то в этом движении или во сне возбудило Черри. А может быть, просто ей было холодно.
 Я глянула на Джейсона. Он смотрел на нее, словно стараясь запомнить каждый изгиб, запомнить, как свесились груди чуть набок. В глазах его читалась почти что нежность. Это было что-то большее, чем вожделение, или он смотрел на нее как на произведение искусства, любуясь, потому что не позволено трогать?
 Остальным слабо было являть собой столь прекрасное зрелище. Натэниел свернулся в клубок, прижавшись головой к талии Черри. Он так завернулся в одеяла, что только макушка была видна, и что-то шептал во сне. Рука Черри лежала у него на голове, другая откинулась в сторону. Глаза ее были закрыты, она спала. Но даже во сне она тянула к нему руку, успокаивала его.
 Зейн лежал от него с другой стороны, изогнувшись, чтобы дать ему место. Но одеяла с него сползли, открыв синие трусы. Они были подозрительно похожи на белье Черри, будто она ему их дала, чтобы хоть что-то надеть на сон грядущий.
 Глаза Джейсона не отрывались от изящного тела Черри. Я даже удивилась, что она не чувствует тяжести его взгляда, пусть и во сне.
 Удерживая на себе одеяло одной рукой, я другой тронула его за руку. Осторожно взяв его за запястье, я отвела его в дальний угол, как можно дальше от кровати.
 Там я встала у окна, прислонившись к стене. Джейсон прислонился рядом настолько близко, что его плечо касалось моего одеяла. Я не стала возражать, потому что мы шептались. К тому же возникать по поводу всего, что мог выкинуть Джейсон, уже надоедало. Ничего личного в этом не было, он проверял всех — может, где-нибудь обломится.
 — Ты ничего не учуял на своей последней смене?
 Он покачал головой, наклонившись так близко, что его дыхание чувствовалось у меня на щеке.
 — Они после этой ночи тебя боятся.
 Я повернулась к нему и чуть отодвинула голову, чтобы видеть его глаза.
 — Боятся меня?
 Лицо Джейсона стало очень серьезно:
 — Анита, не скромничай. То, что ты ночью сделала, было поразительно. И ты это знаешь.
 Я стянула одеяло на груди и уставилась в землю. После наплыва энергии ночью я никак не могла согреться. На улице было почти девяносто градусов, [1] кондиционер жужжал, и я мерзла. К сожалению, это был не тот холод, который можно устранить печкой, теплым одеялом или даже чужим теплым телом. Я этой ночью испугала сама себя. В последнее время напугать меня было непросто.
 Мне во сне являлись горящие вампиры и гонялись за мной, протягивая охваченные пламенем руки. Рты их раскрывались в крике, с клыков хлестало пламя, как дыхание дракона. Горящие вампиры подавали мне голову Майры. Она разговаривала в корзине, спрашивала: «Почему?» Ответ «По моей небрежности» казался не совсем подходящим. Я бежала всю ночь от погибающих вампиров, сон сменялся сном, а может, это был один и тот же, прерывистый сон. Кто знает? В любом случае спокойным он не был.
 В эту ночь Ричард повернулся ко мне, когда тела вампиров еще горели факелами. Он поглядел на меня, и я почувствовала его отвращение, его ужас перед тем, что я натворила, и это было как нож в сердце. Если бы все сложилось наоборот, и я была вервольфом, а он — человеком, то возникло бы такое же отвращение, какое ощутила я в ту ночь, когда он съел Маркуса. Нет, более того. Единственная причина, по которой Ричард общался с монстрами, заключалась в том, что он сам был таким же.
 Ричард вышел из своего домика в сопровождении Джемиля и Шанг-Да. Ночью они не были в ужасе, но зрелище произвело на них впечатление. Хотя Шанг-Да сказал:
 — За это они убьют нас всех.
 Ашер не согласился:
 — Колин — мастер, уступающий Жан-Клоду, и все же он посмел потребовать жизнь заместителя Жан-Клода — мою жизнь, и здравого рассудка одного из волков Жан-Клода, Джейсона. Он вышел за положенные ему рамки. Анита ему просто об этом напомнила.
 Шанг-Да поглядел на почерневшие трупы, медленно превращавшиеся в груды пепла.
 — И ты думаешь, хоть один мастер вампиров позволит себе не ответить на такое?
 Ашер пожал плечами:
 — Нет позора в поражении от того, кто выступил против Совета и остался в живых.
 — К тому же, — сказал Джемиль, — он сейчас напуган. Снова пойти против Аниты лицом к лицу он не посмеет.
 Ашер кивнул:
 — Вот именно. Он ее боится.
 — Его слуга, Никки, тоже могла бы включить защиту, как это сделала я.
 — Я думаю, — возразил Ашер, — что если бы его слуга имела силу, подобную твоей, она бы не ограничилась тем, что предупредила его.
 — Она пыталась помешать мне высвободить эту магию, — сказала я.
 — Да, — согласился Ашер.
 — Она солгала.
 Ашер улыбнулся и тронул меня за щеку:
 — Как ты можешь быть такой циничной и в то же время так удивляться, что кто-то лжет?
 На это у меня ответа не было. До меня только начинало доходить, что я сделала. Теперь, в свете уже дня, не утра — утро мы все проспали, — мне становилось зябко при мысли, что я это сделала силой не от Ричарда и не от Жан-Клода. Это была я и только я. И я могла бы это сделать без единой метки вампира и без капли посторонней силы.
 Мне бывало очень неприятно, когда я предпринимала что-нибудь столь нечеловеческое и не могла это ни на кого списать. Я в таких случаях чувствовала себя уродом.
 Джейсон тронул меня за плечо. Я обернулась. Что-то, наверное, было в моем лице, отчего улыбка Джейсона растаяла. Глаза его наполнились мировой скорбью, которая порой в них проглядывала.
 — В чем дело? — спросил он.
 Я покачала головой:
 — Ты видел, что я сотворила этой ночью. Я, а не Ричард, не Жан-Клод. Именно я.
 Он положил руки мне на плечи и повернул лицом к себе.
 — Ты всех спасла, Анита. Ты встала между мной и этими тварями. Я никогда этого не забуду. Никогда.
 Я попыталась отвернуться, и он легонько меня встряхнул, чтобы я глядела на него. Мы были одного роста, и мне не надо было глядеть снизу вверх. Ни малейшей насмешки не было во взгляде Джейсона. Что-то появилось в нем более серьезное, взрослое, почти не свойственное ему.
 — Ты убивала, чтобы спасти нас. И никто из нас этого не забудет. Верн и его волки тоже не забудут.
 — И Колин тоже, — добавила я. — Он придет рассчитаться.
 Джейсон покачал головой:
 — Ашер и Джемиль правы. Он тебя боится до судорог. Теперь он близко к тебе не подойдет.
 Я схватила его за руку, хоть одеяло при этом упало на пол.
 — Но вас всех он не оставит в покое. Он попытается схватить тебя, Джейсон. И отдаст тебя Барнаби. Он тебя сломает, чтобы отомстить мне.
 — Или убьет Ашера, — сказал Джейсон. — Я знаю. — Он улыбнулся, и это была почти его обычная ухмылка. — Как ты думаешь, почему мы остались этой ночью с тобой? Я лично — ради твоей защиты.
 — Ты знаешь, что тебе она гарантирована.
 Улыбка его стала мягче:
 — Знаю. — Он осторожно тронул меня за лицо. — Так в чем дело? Почему у тебя сегодня вид такой... истерзанный?
 — То, что я сделала, не слишком человеческое действие, Джейсон. Я почувствовала ужас Ричарда. Он думает обо мне, как о чудовище. И он прав.
 Джейсон обнял меня. Я сначала застыла, и он отпустил было меня, но я припала к нему. Позволила ему меня держать, сцепив руки у него за спиной, ткнулась лицом ему в шею, и мне до ужаса захотелось разрыдаться.
 За нами раздался тихий шум. Я обернулась посмотреть. Леопарды вылезали из кровати, шли к нам на человеческих ногах, но у них перекатывались такие мышцы под кожей, каких у меня нет. Зейн и Черри, извиваясь и скользя, почти голые, двигались ко мне. Черри держала руку Натэниела, ведя его как ребенка. Он был голый — трусы беспокоили бы рану у него на торсе. Сейчас, когда он шел к нам, стало ясно, что ему не так уж неприятно меня видеть. А может, дело было в том, что он шел рядом с Черри, или просто у мужиков всегда так. В общем, мне это не понравилось.
 Я оттолкнулась от Джейсона. Он не воспротивился, просто отступил. Кажется, приближение леопардов его не встревожило, хотя он и смотрел на них. На самом деле я даже ощутила его энергию, колющую мне кожу. Сильные эмоции, такие как похоть, могут вызвать энергию оборотня. При этой мысли я глянула на Джейсона. Он тоже был рад видеть Черри — очень рад.
 Я отвернулась, краснея. Повернулась к ним спиной, прижимая руки к бокам.
 Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнула.
 — Анита, это я, — сказал Джейсон.
 Я покачала головой.
 Он обнял меня сзади, аккуратно держа руки на уровне плеч, не ниже.
 — Мне не жаль, что ты их убила, Анита. Мне только жаль, что ты не убила Барнаби.
 — За мою лихость будут рассчитываться другие, Джейсон. Как вот Майра этой ночью. Что бы я ни говорила, что бы я ни делала, все оборачивается не так.
 Зейн обошел меня и встал передо мной. Я глядела на него, а на плечах у меня лежали руки Джейсона толстым ожерельем. Карие глаза Зейна были очень серьезны.
 Он протянул руку к моему лицу, и только руки Джейсона помешали мне отпрянуть или сказать: «Не надо». У ликантропов прикосновение значит совсем не то, что у прочих американских граждан. Можно было бы сказать «у людей», но есть много стран, где к прикосновениям относятся куда свободнее, чем у нас.
 Пальцы Зейна пробежали по моей щеке, и он нахмурился.
 — Габриэль был для нас целым миром. Он и Элизабет нас создали, нас избрали. Какой бы он ни был плохой, многих из нас Габриэль спас. Я был наркоманом, но Габриэль не разрешал наркотиков своим пардам.
 Он ткнулся в меня, обнюхивая кожу, потерся щекой, коля меня щетиной.
 — Натэниел был уличной шлюхой. Габриэль его сдавал напрокат, но не каждому, не всем.
 Черри встала на колени. Она взяла мою руку и стала тереться об нее лицом, как кошка.
 — Я потеряла ногу в автомобильной аварии. Габриэль предложил мне ее вернуть. Он ее отрезал выше культи, и когда я перекинулась, нога вернулась.
 Зейн нежно поцеловал меня в лоб.
 — Он о нас заботился, хотя извращенно, по-своему.
 — Но никогда он ради нас не рисковал жизнью, — сказала Черри. Она стала лизать мне ладонь, снова совсем по-кошачьи. Перестала она за миг до того, как я велела ей перестать. Может быть, почуяла, что мне неприятно. — Ты рискнула жизнью, чтобы спасти Натэниела. Рискнула ради него жизнью своих вампиров.
 Зейн взял мое лицо в ладони, отодвинулся, чтобы видеть его.
 — Ты любишь Ашера. Почему же ты рискнула им ради Натэниела?
 Я осторожно высвободилась из их рук и встала возле двери, одна. Мне нужно было немножко свободы.
 Натэниел свернулся клубком в середине комнаты. Только он до меня не дотронулся.
 — Я Ашера не люблю.
 — Мы чуем твое желание к нему, — возразил Зейн.
 Ну ничего себе!
 — Я же не сказала, что он мне не нравится. Я сказала, что я его не люблю.
 И покосилась на гроб. Я знала, что он не слышит, но все-таки...
 Джейсон стоял, прислонившись к стене, ухмыляясь, скрестив руки на груди. Одного взгляда на него мне хватило.
 — Я его не люблю.
 Черри и Зейн смотрели на меня почти с одинаковым выражением лица — мне непонятным.
 — Он тебе дорог, — сказала Черри.
 Я подумала и кивнула:
 — Да, дорог.
 — Почему же ты рискнула им ради Натэниела? — спросила она. Сейчас она уже стояла на четвереньках, и груди висели вниз, качаясь, когда Черри ползла ко мне. Никогда ко мне еще не ползла голая женщина. Голые мужчины — бывало, но не голые женщины. И это мне не нравилось. Вот тебе и на — гомофобия. У меня?
 — Мне надлежит защищать Натэниела. Я ведь его Нимир-ра?
 Черри все ползла ко мне. Зейн упал на четвереньки и присоединился к ней. У них на плечах, на ногах, на торсе перекатывались мышцы, которых вообще не должно быть. Они ползли волной грации и силы, как скрытое кожаным покровом средоточие агрессии. Кроме Натэниела — он лежал неподвижно, будто ожидая сигнала.
 Я посмотрела на Джейсона:
 — Что это они задумали?
 — Они хотят тебя понять.
 — Тут нечего понимать, — сказала я. — Колин обидел Натэниела, потому что имел возможность — как пинают подвернувшуюся под ногу собаку. Моих друзей обижать нельзя. Это запрещено.
 Черри подождала Зейна, чтобы двигаться рядом с ним — почти идеальная пара. Они уже были рядом, почти на расстоянии прикосновения, и мне не хотелось, чтобы они прикоснулись. Происходило что-то такое, что мне не нравилось.
 — Натэниел — не твой друг, — произнес Джейсон. — Не дружба заставила тебя рискнуть Ашером.
 Я посмотрела на него сердито:
 — Перестань подсказывать!
 Зейн и Черри смотрели на меня и вроде бы хотели меня коснуться, но, кажется, не были уверены, как я к этому отнесусь.
 — Габриэль говорил, что мы ему дороги, — сказал Зейн, — но ничем для нас не рисковал. Ничем не жертвовал. — Он поднялся на колени, стоя так близко, что его потусторонняя энергия пахнула мне по ногам, как теплый ветер. — Ты рискнула жизнью ради одного из нас. Почему?
 Черри тоже поднялась на колени, и ее движения были как безмолвное эхо. Их сила давила на меня огромной теплой ладонью. Жажда, потребность наполняла их глаза. И я впервые поняла, что не только Натэниел нуждается в заботе — все они. Они не знали дома, любви, заботы.
 — Дело не в дружбе, — сказал Зейн. — Волк прав.
 — И секса с Натэниелом у тебя нет, — добавила Черри.
 Я глядела на них, на их ищущие лица.
 — Иногда делаешь то, что считаешь правильным, без какой-либо причины, — сказала я.
 — Ты рискнула Ашером и Дамианом, а потом собой, — произнес Зейн. — Почему? Почему?
 — Почему ты защитила меня этой ночью? — спросил Джейсон. — Почему встала между мной и Барнаби?
 — Ты — мой друг.
 Джейсон улыбнулся:
 — Теперь, но я не был им, когда ты меня защищала. Ты бы то же сделала и для Зейна.
 — Что ты хочешь от меня услышать, Джейсон? — нахмурилась я.
 — Истинную причину, по которой ты защитила меня. Та же причина, по которой ты рискнула столь многим ради Натэниела. Это не дружба, не секс, не любовь.
 — А что? — спросила я.
 — Ты сама знаешь ответ, Анита.
 Я перевела взгляд с него на коленопреклоненных леопардов. Очень мне неприятно было выражать это словами, но Джейсон был прав.
 — Натэниел теперь мой. Он входит в список тех, кого я защищаю. Он мой, и всякий, кто обидит его, даст ответ мне. Джейсон мой. Все вы мои, и никто не обидит принадлежащего мне. Это запрещено.
 Очень надменно это звучало, если произнести вслух. Средневеково даже, но это было правдой. Есть вещи, которые просто верны; их не обязательно произносить вслух. И в какой-то момент я стала подбирать людей (или монстров). Своих. Раньше это означало дружбу, но в последнее время это стало значить больше — или меньше. Это предполагало и таких, как Натэниел. С ним мы точно не были друзьями, но он все равно был мой.
 Глядя вниз, на лица Черри и Зейна, я будто видела все разочарования, мелкие предательства, себялюбие, мелочность, жестокость. Я видела, как все это, пережитое ими, отражается в их глазах. Они столько этого насмотрелись, что просто не могли понять доброты или чести. Этому они не верили.
 — Если ты всерьез, — сказал Зейн, — значит, мы твои. Можешь иметь нас всех.
 — Иметь?
 — Они имеют в виду секс, — пояснил Джейсон. Он уже не улыбался, не знаю, почему. Секунду назад ему все это нравилось.
 — Я ни с кем из вас не хочу заниматься сексом, — сказала я поспешно. Чтобы не было недоразумений.
 — Пожалуйста, — взмолилась Черри, — прошу тебя, выбери кого-нибудь из нас.
 Я уставилась на них:
 — Зачем вам надо, чтобы я спала с кем-нибудь из вас?
 — Ты любишь некоторых из волков, — сказал Зейн. — И к ним чувствуешь истинную дружбу. Ничего этого у тебя к нам нет.
 — Но у тебя есть вожделение, — подхватила Черри. — Натэниел тебя волнует, потому что он соблазнителен.
 Это замечание было слишком близко к истине.
 — Вот что, ребята, я не сплю с каждым, кто мне кажется соблазнительным.
 — А почему? — удивился Зейн.
 Я вздохнула.
 — Не вступаю в случайные, связи. Если вам непонятно, то не знаю, как объяснить.
 — А как же мы можем тебе верить, если ты от нас ничего не хочешь? — спросила Черри.
 На это у меня ответа не было. Я посмотрела на Джейсона:
 — Ты мне можешь помочь выпутаться?
 Он отвалился от стены.
 — Думаю, что могу. Но тебе это может не понравиться.
 — Объясни, — сказала я.
 — Проблема в том, что у них никогда не было Нимир-ра — по-настоящему. Габриэль был альфой, он был силен, но не был Нимир-раджем.
 — Отлично, — сказала я. — Значит, этот вопрос улажен.
 — Нет, — возразила Черри. — Если Габриэль нас чему-нибудь научил, то лишь одному: нельзя доверять никому, кроме тех, которым от тебя что-то надо. Можешь нас не любить, но выбери одного из нас в любовники.
 Я покачала головой.
 — Нет. То есть спасибо за предложение, но тем не менее — нет.
 — Так как же нам тебе верить? — спросила Черри почти шепотом.
 — Ей верить можно, — ответил ей Джейсон. — Это Габриэлю нельзя было верить. Это он вас убедил, что секс так чертовски важен. Анита даже не спит с нашим Ульфриком, но Зейн видел ее сегодня ночью. Он видел, что она сделала для моей защиты.
 — Для защиты своего вампира, того, который ей дорог, — возразил Зейн.
 — У меня нет к Дамиану тех чувств, что есть к Ашеру, но я рискнула ради него своей жизнью.
 Леопарды повернулись ко мне хмурыми лицами.
 — Знаю, — сказал Зейн, — и не могу понять. Почему ты не дала ему умереть?
 — Я его просила рискнуть жизнью ради спасения Натэниела. Я стараюсь никогда никого не просить о том, чего не готова сделать сама. Если Дамиан решил рискнуть своей жизнью, я не могла сделать меньше.
 Леопарды совсем растерялись. Это выразилось на их лицах, в нерешительности, которая скользила в их силе, пробегающей у меня по коже.
 — А я твой? — спросил Натэниел тихим несчастным голосом.
 Я поглядела на него. Он все еще лежал клубочком посередине пола. Длинные-длинные волосы рассыпались вокруг него, упали на лицо. Цветы глаз смотрели сквозь занавес волос, будто сквозь густой мех. Я видала, как это делают другие ликантропы — прячутся под волосами и глядят. Свернувшийся Натэниел показался мне вдруг диким и чуть-чуть нереальным. Он убрал волосы со щеки, открыв линию руки и груди. Неожиданно молодое и открытое лицо исказилось жаждой, потребностью.
 — Я не дам никому тебя обидеть, Натэниел.
 По его лицу скатилась одинокая слеза.
 — Я устал принадлежать всем и каждому, Анита. Устал, что я игрушка для каждого, кто меня хочет. Устал всегда бояться.
 — Тебе больше не надо никого бояться, Натэниел. Если в моей власти будет тебя защитить, я это сделаю.
 — И я принадлежу тебе?
 Формулировка меня насторожила, но я видела, как он плачет, слезинка стекает за слезинкой, и решила не цепляться к словам. Надеясь только, что не подписываюсь на что-нибудь слишком уж близкое и личное, я кивнула.
 — Да, Натэниел, ты принадлежишь мне.
 Но одними словами оборотней поразить трудно. У них некоторые будто не понимают слов. Я протянула руку:
 — Иди сюда, Натэниел.
 Он пополз ко мне, не со звериной мускулистой грацией, а опустив голову, всхлипывая из-за занавеса упавших волос. Когда он дополз до меня, он уже ревел в полный голос. Руку он протянул, не глядя на меня.
 Зейн и Черри расступились, пропуская его ко мне.
 Я взяла его руку и задумалась, что с ней делать. Пожать — явно недостаточно, целовать — не хотелось. Лихорадочно копаясь в мозгу в поисках любых сведений о леопардах, я ничего не нашла. Чаще всего они друг друга лижут. Ничего другого на ум не шло.
 Я поднесла руку Натэниела ко рту, наклонилась, прижалась губами к тыльной стороне его ладони. Лизнула кожу быстрым движением, и узнала вкус. Я уже знала, что Райна лизала эту кожу, водила губами, зубами, языком по этому телу.
 Мунин рванулся из меня наружу, и я стала давить его. Мунин хотел вцепиться в руку Натэниела зубами, пустить кровь и лизать ее, как кошка сливки.
 Мне этот образ был отвратителен, и мой собственный ужас помог мне изгнать Райну, засунуть ее обратно в себя, и я поняла, что никогда больше она меня не покинет. Вот почему она явилась так быстро и так легко. Я ощущала, как она прячется во мне, подобно раковой опухоли, готовой начать бешено расти.
 Нежно подняв лицо Натэниела, я взяла его в ладони, поцеловала в лоб, поцеловала щеки, соленые от слез.
 Он припал ко мне, всхлипывая, обхватив мне ноги руками, прижался ко мне. Еще в один момент Райна попыталась ожить — когда Натэниел прижался пахом к моим голым ногам.
 Я потянулась к Ричарду, зачерпнула силу из связывающей нас метки. Сила пришла на мой зов как прикосновение теплого меха. Она и помогла изгнать эту мерзкую, ужасную личность.
 Я протянула руки остальным леопардам. Они прижались лицами, терлись, как кошки, лизали меня, как котенка. Я стояла в окружении ластящихся леопардов-оборотней, черпая силу у Ричарда, чтобы не спустить Райну с цепи. Но не только для этого — сила Ричарда наполняла меня, лилась через меня в леопардов.
 Я была как дерево в середине костра. Ричард был пламенем, а леопарды грелись у огня. Они впитывали жар, купались в нем, заворачивались в него как в обещание счастья.
 И стоя среди них, между силой Ричарда, жаждой леопардов и мерзким прикосновением Райны, похожим на какое-то зловоние, я молилась: «Боже мой, не дай мне снова их подвести».




 Глава 24


 Церемония приветствия, отложенная вчера, должна была состояться сегодня. У монстров всегда так: правила необходимо соблюдать. Раз правила говорят, что должна произойти церемония приветствия, так она, черт побери, и будет происходить. Что бы там ни было — жаждущие мести вампиры, продажные полицейские или мороз в аду, но если необходимо выполнить ритуал или провести церемонию, этим ты и займешься. Вампиры будут соблюдать этикет, даже вырывая у тебя горло. Вервольфы в этом отношении от них отстали, но не слишком.
 Я бы лично на все это плюнула и сказала бы: «Черт с ним, давайте сначала разберемся в загадке». Но командовала здесь не я. Пусть я спалила прошлой ночью двадцать вампиров, но это меня не сделало главным псом в стае. Хотя приглашение от Верна прозвучало очень, очень вежливо. Не один только Колин, видно, испугался меня этой ночью.
 Раз почти все вампиры Верна истреблены, значит, командует теперь стая Колина. Они выделили несколько своих, чтобы препятствовать Колину изготовлять новых вампиров. Очевидно, если в какой-то местности существует связь между вампирами и оборотнями, то правят из них те, на чьей стороне сила. До прошлой ночи Колин строил волков, теперь стрелка повернулась в другую сторону, и, судя по выражению глаз Верна, кое-кому она покажется очень колючей.
 Это была августовская ночь, такая жаркая и тихая, как бывает лишь в августе. Весь мир сидит в тесной темноте, будто задержав дыхание, тщетно ожидая прохладного ветерка.
 Но под деревьями какое-то движение было. Не ветер, но движение. Какие-то люди пробирались между стволами — нет, не люди. Вервольфы. Каждый был еще в виде человека, но принять их за людей было бы сложно. Они скользили тенями почти бесшумно. Если бы дул хоть малейший ветерок, чуть бы шевелил деревья, они бы двигались беззвучно. Но шелест веточки, хруст сухого листа, шорох листвы — и их все же было слышно. В такую ночь, как эта, даже самый тихий звук разносится.
 Слева от меня хрустнула веточка, и я вздрогнула. Джемиль тронул меня за руку, и я опять вздрогнула.
 — Черт возьми, детка, ты сегодня нервничаешь.
 — Не называй меня деткой.
 Улыбка сверкнула в темноте.
 — Извини.
 Я потерла руками плечи, руки выше локтей.
 — В такую ночь не может быть холодно, — сказал он.
 — А мне не холодно.
 Это не был холод, это что-то бегало по моей коже, как марширующие муравьи.
 — В чем дело? — спросил Джейсон, когда я остановилась в темноте леса, по колено в какой-то густой жесткой траве. Вглядевшись, я покачала головой. Да, вокруг меня крались несколько десятков вервольфов, но не оборотни меня насторожили. Это было... это было, будто слышны голоса из дальней комнаты. Что они говорят, я не понимала, но слышала их — слышала у себя в голове. И я знала, что это такое. Мунины. Мунины лупанария. Они взывали ко мне, шептали что-то, и шепот шел по моей коже. Они ждали меня, ждали с нетерпением. Вот блин!
 Зейн вгляделся во тьму. Он стоял настолько близко, что я услышала, как он втягивает воздух, и поняла, что он нюхает ветер. Все они всматривались в ночь, даже Натэниел. Он выглядел поувереннее, чем всегда, будто ему стало уютнее в собственной коже. Наша сегодняшняя церемония что-то значила для всех трех леопардов. А я все еще не знала, что она в точности будет значить для меня.
 Все они надели старые джинсы и футболки — одежду, в которой не жалко перекинуться. Близилось полнолуние, и возможны были случайные превращения. Да нет, не случайные. Мне придется наблюдать превращение некоторых из них, и я поняла, что на самом деле мне этого видеть не хочется.
 Ашера и Дамиана не было. Они пошли шпионить за Колином и оставшимися вампирами или с ними договариваться. Я считала такое решение неудачным, но Ашер меня заверил, что этого от нас ждут. Что он, как второй в команде после Жан-Клода, доставит сообщение, что мы пощадили Колина и его заместителя Барнаби. Мы позволили его слуге-человеку спокойно уйти. Мы проявили великодушие, хотя и не были обязаны. По их законам Колин вышел за рамки дозволенного. Он — младший вампир, и мы имели право отобрать у него все.
 Конечно, на самом деле Колин и Барнаби просто сумели сбежать. Единственная, кого мы отпустили сами, была слуга Колина. Но Ашер меня заверил, что сможет так соврать Колину, что Принц города даже не заподозрит ложь.
 У меня скребли кошки на душе при мысли, что Ашер и Дамиан будут одни иметь дело с Колином и его компанией. У вампиров на все есть правила, но они еще и склонны эти правила сильно перегибать. Настолько, что Ашер и Дамиан могут пострадать. Но Ашер был очень в себе уверен, а мне в эту ночь предстояло играть роль лупы. Так что у меня своих проблем был полон рот.
 Меня еще заставляло нервничать отсутствие у меня стволов. Ножи — пожалуйста, они заменяют когти, но без огнестрельного оружия. Точно так же вел себя Маркус. Ни один хоть сколько-нибудь уважающий себя Ульфрик не позволит принести пистолет в священное место стаи. Это я понимала, но сказать, чтобы мне это нравилось... После того что я сделала для Верна прошлой ночью, требование прийти без пистолетов казалось мне просто грубым.
 Ричард мне сообщил, что совершенное мной убийство вампов Колина в лупанарии будет нашим даром — тем даром, который пришедшие в гости Ульфрик и его лупа приносят хозяевам.
 Обычно даром бывает свежеубитое животное, драгоценности для лупы или что-нибудь мистическое. Смерть, драгоценности или волшебство. Прямо как на Валентинов день.
 Я надела джинсы, чтобы защитить ноги от подлеска, хотя было настолько жарко, что колени стали потеть. Шорты надел только Джейсон. Если у него ноги и будут поцарапаны, ему, кажется, это все равно. Только он один был без рубашки. Я надела темно-синий топ, чтобы хотя бы сверху было прохладно. Но при этом ножи были достаточно видимы.
 Большой нож за спиной не был заметен, если не смотреть прямо на него. Из-за полупрозрачного топа ножны можно было увидеть, хотя и не в темноте. На руки я надела свои обычные наручные ножны с серебряными клинками. Они-то очень были заметны у меня на коже. И еще в кармане у меня находился новый нож — четырехдюймовый пружинный нож с предохранителем. Как-то не хотелось, неловко сев, воткнуть в себя лезвие. Конструкция ножа была такая, что клинок выскакивал из рукоятки вперед. Да, это запрещенный нож. Мне его подарил друг, не очень переживающий из-за буквы закона. А почему такие четырехдюймовые ножи в большинстве штатов запрещается носить? А потому что будь у него лезвие шесть дюймов, не очень удобно было бы садиться с такой штукой в кармане. Приятно, когда твои друзья знают твой размер.
 И еще я надела серебряное распятие. На встречу с недружественными вампирами я сегодня не рассчитывала, но все-таки остерегалась, что Колин что-нибудь попробует выкинуть. Раз у меня не будет пистолетов, он может попытаться этим воспользоваться.
 Под деревьями лежали расплывчатые серые тени. Где-то наверху ярко светили луна и звезды. Но там, где мы стояли, между нами и небом была сплошная тьма. У меня возникло ощущение, близкое к клаустрофобии.
 — Никого не чую, кроме ликои, — сказал Джейсон.
 Все согласились. В эту ночь здесь только мы, оборотни. Кажется, только я слышала это шепчущее эхо. Я единственный некромант в коллективе, и потому духи мертвых больше мне симпатизируют.
 — Мы должны попасть на место встречи раньше, чем церемония двинется дальше, — сообщил Джемиль.
 Я посмотрела на него:
 — Ты хочешь сказать, что ее уже начали?
 — Призыв был послан, — сказал Джейсон. И сказал так, будто слово «призыв» было написано прописными буквами.
 — Что это значит — призыв был послан? — спросила я.
 — Принесли в жертву животное и его кровью помазали дерево — вроде того, что ты сделала прошлой ночью, — пояснил Джейсон.
 Я потерла руки.
 — Интересно, не поэтому ли я ощущаю мунинов.
 — Когда мы мажем кровью скалу трона, наш духовный символ, это не заставляет являться мунинов, — сказал Джейсон.
 Я покачала головой:
 — Я бывала в вашем лупанарии, Джейсон. Этот от него отличается. Здесь иная магия.
 Что-то проползло среди деревьев. Клуб энергии, от которой у меня сердце пропустило удар и застучало сильнее, будто на бегу.
 — Господи, это что еще?
 — Она чует призыв, — сказал Джейсон.
 — Не может быть, — возразил Джемиль. — Она не ликои. — Он ткнул пальцем в сторону Черри, Зейна и Натэниела. — Они не чуют. Они — оборотни, и они не чуют призыва из лупанария.
 Черри поглядела на нас, потом покачала головой:
 — Он прав. Я ощущаю что-то вроде непонятного жужжания в лесу, но очень слабо.
 Натэниел и Зейн с ней согласились.
 У меня кожа зашевелилась на теле, будто хотела уползти из-под наплыва силы. Чертовски жутко.
 — Что со мной происходит?
 — Она чует призыв, — повторил Джейсон.
 — Не может быть, — повторил Джемиль.
 — Ты все время говоришь про нее «не может быть» и все время ошибаешься, — сказал Джейсон.
 Низкий раскатистый рев донесся из губ Джемиля.
 — Прекратите оба! — велела я.
 И оглянулась туда, где стояла лишь стена черноты, пронизанная слабым лунным светом. Джейсон был прав. Я ощущала магию. Это была магия ритуала, магия смерти. Источник силы ликантропов — жизнь. Они — самые живые из всех противоестественных созданий, с которыми я сталкивалась, иногда живее даже фей и людей. Но этот лупанарии работал на смерти не меньше, чем на жизни, он призывал меня вдвойне. И через метки Ричарда, и через мою некромантию. Жаль, что Ричарда со мной не было.
 Он уехал ужинать со своей семьей. По моему настоянию с ним поехал Шанг-Да. К этому моменту шериф Уилкс уже должен был знать, что мы не покинули город, и нам не только о местных вампирах надо было беспокоиться. Ричард позвонил, сообщил, что опаздывает, и попросил начинать без него. Мать просто не понимает, почему он не может остаться подольше. Все мужчины у Зееманов просто под... извините, подкаблучники.
 Я пошла вперед, и моя свита двинулась за мной. Я влезла на поваленное бревно — никогда не переступайте поваленное дерево сразу. Неизвестно, не притаилась ли с той стороны змея. Встань на бревно, потом сойди. Сегодня меня беспокоили не змеи.
 Я медленно шла вперед, выбирая путь среди деревьев. Для человека я отлично вижу в темноте, и могла бы идти быстрее. И хотела идти быстрее. Хотела броситься через лес вперед, не разбирая дороги. Я не побежала, но удержалась от этого только усилием воли.
 Не только смерть я учуяла. Еще была теплая нарастающая энергия, свойственная только ликантропам. Подобное я ощущала, когда Ричард держал меня за руку. Мы это делали раньше в полнолуние, но никогда я не была при этом одна. Не было так, чтобы я пробиралась сквозь темноту, пытаясь дышать в перерывах между бешеными ударами сердца и наплывами чьей-то чужой силы.
 — Ричард, что ты со мной сделал? — шепнула я.
 Может быть, дело было в его имени или в том, что я о нем подумала, но вдруг я почувствовала его в автомобиле. Увидела на миг Дэниела за рулем. Услышала запах его лосьона, ощутила теплую твердость груди Ричарда. Я отшатнулась и чуть не упала. Не подвернись под руку дерево, я бы рухнула на колени. Если этот момент потряс Ричарда так же, как меня, то хорошо, что он не был за рулем.
 — Что с тобой, Анита? — спросил Джейсон, трогая меня за плечо.
 И сила потекла между нами горячим приливом, обдирающим кожу. Я повернулась к нему, и это было как в замедленной съемке. Я не могла дышать из-за наплыва силы и ощущений, заполнивших мой разум. Образы, мелькающие кадры, будто смотришь на комнату под стробоскопическим светом. Кровать, белые простыни, запах секса, недавнего, мускусный и горячий запах. Руки мои лежали на гладкой груди. Мужской груди. Теплая рокочущая сила чистого ликантропа, чисто звериная сила, наполняла мое тело. Острая, приятная, возбуждающая. Она выливалась у меня из пальцев, выпускала из них когти, как выходят ножи из ножен. Зверь бился изнутри о гладкую кожу моего тела, желая выскользнуть, овладеть мною, но я держала его, стягивала тело вокруг него петлей, и только рукам позволила стать руками чудовища. Когти полоснули гладкую кожу, кровь, горячая и свежая, прямо языком ощущалась.
 Джейсон глядел на меня снизу, с кровати, придавленный моим телом, нашим телом, и он кричал. Он хотел этого, выбрал это. И все же он кричал. Плоть его поддавалась когтям, руки полосовали снова и снова, белые простыни пропитались кровью, и он, Джейсон, затих под нами. Если он выживет, станет таким, как мы. Я помню, мне все равно было, выживет он или нет. Важны были только секс, боль, радость.
 Когда я снова стала ощущать свое тело, мы с Джейсоном стояли на коленях среди листьев. Его руки все еще лежали у меня на руках ниже плеч. Кто-то кричал, и это была я, а Джейсон смотрел на меня с лицом, опустевшим от ужаса. Он сейчас вспомнил со мной, но это не была его память.
 И не память Ричарда, и не моя. Память Райны. Она была мертва, но не забыта. Вот почему я боялась мунинов. Я — некромант, имеющий связь с волками. Мунины меня любят. Мунин Райны любил меня больше всех.
 — Что случилось? — спросила Черри.
 Она прикоснулась ко мне, и снова что-то во мне открылось. Райну будто призвали назад с такой силой, что я не сдержала крика, но на этот раз я сопротивлялась. Я не хотела видеть Черри такой, какой видела ее Райна. Джейсону все равно, и Черри все равно. Это мне не все равно.
 Это был вихрь ощущений: кожа, влажная от пота, руки с длинными полированными ногтями у меня на грудях, серые глаза, уставленные на меня, полураскрытый рот, желтые волосы до плеч на подушке. Райна снова сверху.
 Закричав, я отодвинулась от них обоих. Образы погасли, будто выдернули шнур из розетки. Я поползла на четвереньках по листьям, крепко зажмурившись, потом села, подобрав колени к груди, ткнувшись лицом в собственные ноги. Глаза я зажмурила так, что белые круги заплясали под веками.
 Кто-то шел ко мне, хрустя опавшими листьями. Я почувствовала, что надо мной кто-то склонился.
 — Не трогайте меня, — сказала я, и это был почти вопль.
 Я услышала, как подошедший опускается рядом со мной на колени в сухие листья, а потом послышался голос Джемиля:
 — Я не буду тебя трогать. Ты опять видишь воспоминания?
 Он так и сказал — «видишь воспоминания», и выбор слов показался мне странным. Я покачала головой, не глядя вверх.
 — Тогда все кончилось, Анита. Когда мунин уходит, он не возвращается, пока его снова не позовут.
 — Я ее не звала.
 Я подняла голову, медленно, и открыла глаза. Почему-то летняя ночь показалась мне еще чернее.
 — Опять Райна? — спросил он.
 — Да.
 Он придвинулся ближе, стараясь лишь не касаться меня.
 — У тебя были общие воспоминания с Джейсоном и Черри.
 Я не поняла, это вопрос или утверждение, но ответила:
 — Да.
 — Полный визуальный ряд, — сказал Джейсон. Он все еще сидел, прислонившись к дереву голой спиной.
 Черри прижимала руки к лицу и заговорила, не отрывая их.
 — После той ночи я обрезала волосы, после того, что она со мной сделала. Одна ночь с ней — это была плата за неучастие в ее порнофильмах. — Черри резко отняла руки от лица, плача. — О Господи, я чую запах Райны!
 Она стала оттирать ладони о джинсы, оттирать, оттирать не переставая, будто тронула какую-то гадость и пыталась ее стереть.
 — Что это вообще за фигня? — спросила я. — Мне уже случалось каналировать Райну, и это было совсем не так. Там были проблески воспоминаний, но не полностью кино. Ничего похожего.
 — Ты пыталась научиться управлять мунинами? — спросил Джемиль.
 — Только избавляться от них.
 Джемиль придвинулся ближе, изучая мое лицо, будто высматривая что-то.
 — Если бы ты была ликои, я бы тебе сказал, что просто отключить мунина нельзя. Если у тебя есть сила их вызывать, то тебе надо научиться ими управлять, не просто отключать. Потому что отключить их нельзя. Они найдут путь в тебя и сквозь тебя.
 — Откуда ты все это знаешь? — спросила я.
 — Знал одну вервольфицу, которая умела вызывать мунинов. Она очень этого не любила, пыталась их отсечь. Не получилось.
 — То, что у твоей подруги это не вышло, еще не значит, что и я не смогу, — сказала я. Его дыхание ощущалось на моем лице. — Отодвинься, Джемиль.
 Он подался назад, но все равно остался ближе, чем мне хотелось бы, и сел на листья.
 — Она сошла с ума, Анита. Стае пришлось ее казнить.
 Он смотрел куда-то мимо меня, в темноту. Я повернулась посмотреть, что его заинтересовало. В темноте виднелись два силуэта. Один — женщина с длинными светлыми волосами, в платье, будто взятом из фильма ужасов пятидесятых годов — для актрисы, играющей жертву. Но стояла она очень прямо и очень уверенно, будто укоренилась в земле, подобно дереву. Что-то почти пугающее было в этой уверенности.
 Мужчина был высокий, худощавый и настолько загорелый, что в темноте казался коричневым. Волосы у него были короткие и светлее кожи. Насколько женщина казалась спокойной, настолько он нервничал. Он выдавал энергию клубящимися волнами, и ночь казалась жарче от ее наплывов.
 — Тебе нехорошо? — спросила меня женщина.
 — Она вместе с двоими из нас ощутила мунина, — сказал Джемиль.
 — Насколько я понимаю, случайно. — Судя по голосу, ситуация ее несколько забавляла.
 Мне она не казалась забавной. Я встала — не очень уверенно, но все же встала.
 — Кто ты такая?
 — Меня зовут Марианна, я варгамор этого клана.
 Я вспомнила: Верн и Колин прошлой ночью говорили про варга-что-то-такое.
 — Верн говорил о тебе вчера ночью. Колин сказал, что тебя оставили дома, чтобы поберечь.
 — Умелую ведьму трудно сейчас найти.
 Я посмотрела на нее внимательно:
 — В тебе не ощущается ведьмовское.
 И снова я поняла, что ее улыбка с насмешкой — в мой адрес. Эта ленивая снисходительность действовала мне на нервы.
 — Тогда экстрасенса, если ты предпочитаешь это слово.
 — Я никогда раньше не слышала термина «варгамор».
 — Он редко теперь применяется, — сказала она. — В большинстве стай варгаморов уже нет. Считается слишком старомодным.
 — Ты не ликои, — сказала я.
 Она склонила голову набок и перестала улыбаться, будто я наконец-то сказала что-то по делу.
 — Ты уверена?
 Я попыталась нащупать, что дало мне с такой уверенностью решить, что она человек, по крайней мере не ликои. Своя энергия у нее была. Достаточно парапсихических способностей, чтобы я заметила. Мы узнали друг друга без взаимных представлений. Пусть мы не знали точно способностей друг друга, но узнали родство соперничающих духов. Нет, не знаю, какая в ней сила, но это не ликантропия.
 — Да, я уверена, что ты не ликои.
 — А почему?
 — Вкус у тебя не тот, что у оборотня.
 Тут она рассмеялась сочным музыкальным смехом, одновременно и здоровым, и веселым.
 — Мне понравилось, какое ты выбрала чувство. Другие бы сказали «ощущение не то». По-моему, «ощущение» — очень неточное слово. А ты как думаешь?
 — Быть может. — Я пожала плечами.
 — Это Роланд. Он сегодня мой телохранитель. Мы, бедные люди, нуждаемся в охране, чтобы кто-нибудь из слишком ретивых оборотней не увлекся и нас не порвал.
 — Почему-то ты не кажешься мне такой легкой добычей, Марианна.
 Она снова засмеялась:
 — Спасибо на добром слове, дитя.
 Это обращение добавило еще лет десять к ее возрасту — по моей оценке. Она на столько не выглядела. Пусть сейчас темно, все равно она не тянула на возраст моей матери.
 Я посмотрела на Джемиля. Хотелось верить, что кто-то понимает, что происходит, поскольку я абсолютно перестала понимать.
 — Все нормально, Анита. Варгамор — лицо нейтральное. Она никогда не сражается и не принимает ничьей стороны при вызовах. Вот так можно быть человеком и руководить стаей.
 — А нам предстоит драка или вызов, о которых я еще не знаю?
 — Нет, — ответил Джемиль, но ответил неуверенно.
 Марианна пояснила мне, не дожидаясь вопроса:
 — Представление стае двух посторонних доминантов может привести к драке. От присутствия такого сильного волка, как Ричард, у наших молодых волков шерсть на загривках дыбом встает. А то, что он спал с обеими доминантными самками нашей стаи, дела не улучшает.
 — И они могут полезть мериться... разными частями тела?
 — Красочный образ, но довольно верный, — сказала она.
 — Ну, а что теперь? — спросила я.
 — Теперь мы с Роландом эскортируем тебя в лупанарий. Остальные могут идти вперед. Джемиль, ты дорогу знаешь.
 — Не выйдет.
 — Что тебя не устраивает? — спросила Марианна.
 — Я что, похожа на Красную Шапочку? Я с двумя незнакомцами не пойду в лес гулять. Тем более что один из них вервольф, а другая... я еще не могу понять, кто ты, Марианна. Но оставаться одна с вами двумя я не хочу.
 — Понятно. Пусть твои сопровождающие тоже останутся, кто-то или все сразу. Я думала, ты захочешь поговорить с глазу на глаз с другим человеком, тоже связанным с ликои. Очевидно, я ошиблась.
 — Завтра, при свете дня, вполне можем поговорить. А сегодня не будем поднимать эту тему.
 — Как хочешь, — сказала она, снова протягивая мне руку. — Непринужденно болтая, явимся в лупанарий одной большой счастливой семьей.
 — Не люблю я, когда надо мной насмехаются.
 — Я над всеми немножко насмехаюсь, — ответила она. — Но никого не хочу обидеть. — Она повела рукой в мою сторону. — Пойдем, дитя, луна плывет над нами. Время уходит.
 Я подошла к ней в сопровождении моих пяти телохранителей. Но руку ее не взяла.
 Сейчас я была достаточно близко, чтобы ясно разглядеть эту снисходительную улыбку. Анита Блейк, знаменитый охотник на вампиров, боится какой-то сельской колдуньи.
 Я улыбнулась:
 — Осторожность у меня врожденная, а паранойя — профессиональная. Ты мне за несколько минут дважды протягивала руку. А мне кажется, что ты из тех, кто ничего не делает без причины. Отсюда следует?
 Она положила руки на бедра и укоризненно поцокала языком.
 — С ней всегда так трудно?
 — Еще труднее, — ответил Джейсон.
 Я сердито на него глянула. Хотя в темноте он этого не видел, мне все-таки стало легче.
 — Я только хочу, дитя, коснуться твоей руки и ощутить, насколько ты сильна. И сделать это до того, как мы снова впустим тебя в границы нашего лупанария. После того, что ты сделала вчера ночью, некоторые из нас боятся тебя впускать. Они, кажется, думают, что ты украдешь их силу.
 — Я могу от нее зачерпнуть, но не украсть.
 — Но мунины уже к тебе потянулись. Я ощутила, как ты вызывала ваших мунинов. Они прилетели на той силе, что мы вызвали сегодня в нашем лупанарии. Он от этого забеспокоился, будто тронули сигнальную нить паутины. Мы пошли посмотреть, что туда попалось, и если это слишком велико, чтобы съесть, мы его вырежем и не будем тащить к себе домой.
 — Этот образ с паутиной я перестала понимать после второй фразы.
 — Лупанарии — это место нашей силы, Анита. И перед тем, как ты туда сегодня войдешь, я должна почувствовать, что ты такое. — Смех пропал из ее интонаций; она стала очень серьезна. — Я не нас хочу защитить, дитя, а тебя. Подумай, дитя, что случится, если мунины нашего круга овладеют тобой один за другим? Я должна убедиться, что ты хоть как-то умеешь ими управлять.
 Даже от ее слов у меня живот свело страхом.
 — О'кей. — Я протянула ей руку как для рукопожатия, но левую. Если ей это не нравится, может отказаться.
 — Протянуть левую руку — это оскорбление, — сказала она.
 — Соглашайся или отказывайся, варгамор. У нас нет времени.
 — Ты куда более права, чем сама думаешь, дитя.
 Она протянула руку, будто хотела коснуться моей, но остановила ее в воздухе над моей ладонью. Раздвинула пальцы. Я повторила ее движение. Она хотела ощутить мою ауру, но в эту игру могут играть двое.
 Когда я подняла руки перед собой, она сделала так же. Мы стояли лицом друг к другу, расставив руки, почти соприкасаясь. Она была высокой, пять футов семь или восемь дюймов. Вряд ли под этим длинным платьем были туфли на каблуках.
 Аура ощущалась теплом на моей коже. Она и вес имела, будто ее можно было скатать в руках, как тесто. Никогда еще никого не встречала с таким весом ауры, и это подтвердило мое первое чувство при встрече с этой женщиной: твердость.
 Она вдруг подалась вперед, оборачивая пальцы вокруг моей руки, отталкивая мою ауру перед собой. Я ахнула, но все же успела понять, что происходит, и оттолкнула ее назад. Почувствовала, как ее аура заколебалась и поддалась.
 Она улыбнулась, но сейчас уже не снисходительно. Почти довольно.
 Волосы у меня на шее попытались сползти вниз по спине.
 — Сильна, — сказала Марианна. — Очень сильна.
 Я ответила, проглотив застрявший в горле ком:
 — Ты тоже.
 — Спасибо.
 Я ощутила, как ее сила, ее магия шла поверх меня, через меня, как порыв ветра. Марианна убрала свою силу так резко, что мы обе покачнулись.
 И остались стоять на фут друг от друга, тяжело дыша, как после бега. Сердце колотилось в горле пойманной птицей. И я ощущала корнем языка пульс Марианны. Нет, не ощущала — слышала. Слышала, как тикающие часики. Но это не был ее пульс. Я чуяла запах лосьона Ричарда, как облако, через которое я иду. Когда метки действовали через Ричарда, я часто ощущала этот аромат и тогда понимала, что происходит, хотя и не знала, что заставляет их действовать. Может быть, сила других ликантропов или близость полнолуния. Кто знает? Но что-то открывало меня ему. Я воспринимала не только приятный запах его тела.
 — Что это за звук? — спросила я.
 — Опиши его, — попросила Марианна.
 — Вроде тиканья, тихого, почти механического.
 — Это у меня в сердце искусственный клапан.
 — Не может быть.
 — Почему? Я когда наклоняюсь к зеркалу подвести глаза, слышу его из собственного открытого рта, то есть его эхо от зеркала.
 — Но я же не могу его слышать.
 — Слышишь ведь, — сказала она.
 Я покачала головой. Я уже не ощущала ее, она отодвинулась, поставила экраны. Это можно понять, потому что в течение секунды я ощущала биение ее сердца. И этот звук не вызвал во мне жалости или сочувствия к ней — он меня взбудоражил. Я ощутила, как он пробуждает что-то глубинное в моем теле, почти сексуальное. У этой женщины медленная реакция, ее легко убить. Я смотрела на эту высокую и уверенную в себе женщину и в течение доли секунды видела только еду.
 Твою мать.




 Глава 25


 Следом за Марианной и ее телохранителем Роландом мы шли между темными деревьями. Это чертово платье, которое я надела, цеплялось за каждый сучок и каждую корягу. Марианна же плыла, будто деревья перед ней расступались — перед ней и ее платьем. Роланд шел рядом с ней гладко, как вода по хорошо намытому руслу. Так же грациозно двигались Джемиль, Натэниел и Зейн. Это остальным было затруднительно.
 В свое оправдание я могла сказать, что я — человек. Что могли бы сказать Джейсон и Черри — не знаю.
 В какой-то момент я попыталась встать на бревно и промахнулась, плюхнувшись на пузо и ободравшись о грубую кору. Ноги оказались по разные стороны бревна, и я с трудом перетащила их на одну. Черри зацепилась за какой-то сучок в подстилке и упала на колени. На моих глазах она поднялась и снова споткнулась о тот же чертов сучок. На этот раз она уже не стала подниматься.
 Джейсон запутался в корнях того упавшего дерева, на котором сидела я, рухнул лицом вниз и выругался. Когда он поднялся, у него на груди была достаточно глубокая царапина, чтобы из нее выступила кровь, чернея при луне. Это мне напомнило о том, что делала с ним Райна. Она ему грудь исполосовала в клочья, и даже шрама ни одного не осталось.
 Я закрыла глаза и прилегла на бревно, вытянув руки вдоль тела. Они болели. Медленно поднявшись, я посмотрела на них. Несколько глубоких царапин, кое-где наполнявшихся кровью. Только этого не хватало.
 Джейсон прислонился к концу бревна, поодаль от меня, чтобы мы случайно не дотронулись друг до друга. Кажется, он все еще этого боялся. Боялся повторения.
 — Что с нами такое? — спросил Джейсон.
 Я покачала головой:
 — Понятия не имею.
 Внезапно около нас оказалась Марианна — я не слышала, как она подошла. Хотела сказать, что я теряю время? Что его уже нет?
 — Ты отбросила мунина раньше, чем он был готов тебя отпустить.
 — И что?
 — Это отбирает силы, — пояснила она.
 — Хорошо, это объясняет, почему я все время спотыкаюсь. А они?
 Она улыбнулась еле заметно.
 — Не только ты боролась с мунином, Анита. Ты его взывала, и если бы ты не имела желания с ним бороться, остальные двое были бы против него беспомощны, но они тоже с ним дрались. Сопротивлялись воспоминаниям. Это даром не проходит.
 — Ты говоришь так, как будто была в моей шкуре.
 — Я умею вызывать мунинов. Их хаотические образы мелькают, когда за тобой охотится мунин, которого ты не хочешь принимать.
 — А откуда ты знаешь, что они были хаотические?
 — У меня мелькнула пара кадров того, что ты видела. Если ты просто позволишь мунину овладеть тобой, это проходит быстрее и относительно безболезненно.
 Я полуусмехнулась:
 — Похоже на старый совет лечь на спину, закрыта глаза, и все быстро кончится.
 Она повернула голову, и ей на плечи упали длинные волосы, прозрачные, как у призрака.
 — Принятие мунина может быть приятным или неприятным, но этот мунин охотится за тобой, Анита. Почти всегда мунин, который хочет привязаться к члену стаи, поступает так из любви или из-за какой-то совместной горечи.
 Я подняла на нее глаза.
 — Этим мунином движет не любовь.
 — Не любовь, — согласилась она. — Я ощущаю и силу ее личности, и ее ненависть к тебе. Она преследует тебя из злобы.
 Я покачала головой:
 — Не только из злобы. То, что от нее осталось, радуется этой игре. Она просто наслаждается, когда я ее каналирую.
 — Да, — кивнула Марианна. — Но если ты примешь ее, не станешь сопротивляться, ты сможешь сама выбирать воспоминания. Сильные воспоминания приходят проще, но ты сможешь лучше контролировать, что к тебе придет и насколько сильно. Если ты сможешь ее по-настоящему «каналировать», пользуясь твоим выражением, то эти образы будут меньше похожи на кино и больше... это будет как надеть перчатку.
 — Только этой перчаткой буду я, — уточнила я, — а ее личность возобладает над моей. Спасибо, не надо.
 — Если ты и дальше будешь бороться с этим мунином, станет хуже. Если ты бросишь борьбу и пойдешь ей навстречу, мунин потеряет часть своей силы. Некоторые из них питаются любовью, а этот — страхом и ненавистью. Это была прежняя лупа? Та, которую ты убила?
 — Ага, — сказала я.
 Марианна передернулась:
 — Я не знала Райну, но даже то, что я сейчас ощутила, заставляет радоваться, что она мертва. Она была — само зло.
 — Она себя такой не считала, — возразила я. — Она скорее считала себя нейтральной. — Я говорила так, будто знаю, и я на самом деле знала. А знала потому, что не раз надевала ее сущность, как платье.
 — Мало кто считает свои деяния по-настоящему злыми, — сказала Марианна. — Обычно жертвам достается решать, где зло, а где — нет.
 Джейсон поднял руку:
 — Зло.
 — Зло, — повторила за ним Черри.
 Я тоже подняла руку.
 — Единогласно.
 Марианна засмеялась, и снова смех этот был бы уместен и на кухне, и в спальне. Как она умела быть одновременно и простой, и завлекательной в одном звуке — для меня загадка. Конечно, это была не единственная загадка Марианны.
 — Опаздываем, — сказал Роланд.
 Голос у него был глубже, чем я ожидала, низкий и осторожный, почти слишком старый для этого тела. У Роланда был очень мирный вид, но я видела его не только глазами. Этого нельзя заметить, но можно почувствовать. Он был просто сгустком нервной энергии, она плясала у него по коже невидимым облаком, горячая, почти ощутимая, как пар.
 — Знаю, Роланд, — ответила я. — Знаю.
 — Мы могли бы понести их, — предложил Джемиль.
 Струйка силы проплыла между деревьями, и от нее у меня сердце сжалось, как от прикосновения невидимой руки.
 — Надо идти, — сказал Роланд.
 — А в чем у тебя проблема? — спросила я.
 Глаза Роланда смотрели на меня сплошными сгустками тьмы.
 — В тебе. — В его низком голосе прозвучала угроза.
 Джемиль встал между нами, так что Роланд стал мне почти не виден — наверное, как и я ему.
 — Детки, детки, не ссорьтесь, — предупредила Марианна.
 — Мы пропустим церемонию, если они не поспешат.
 — Была бы ты настоящей лупой, — сказала Марианна, — ты могла бы брать энергию у своих волков и отдавать ее, как большой аккумулятор.
 Она сказала это, будто уже не в первый раз. Наверное, каждой стае нужен учитель, но нашей он нужен позарез. Я начинала понимать, что мы — как дети, воспитанные небрежными родителями. Взрослые, но не знаем, как себя вести.
 — Ты в достаточной степени экстрасенс, чтобы немножко уметь это делать, даже не будучи ликои, — сказала Марианна.
 — Не думаю, что быть некромантом — то же самое, что быть экстрасенсом, — возразил Джемиль.
 Марианна пожала плечами:
 — Между ними немало сходства, хотя многие не хотят этого признать. Большинство религиозных групп ничего не имеют против экстрасенсорных способностей, но резко не приемлют магию. Впрочем, называй это как хочешь, но либо так, либо мы позовем еще волков и вас понесут, перебросив через плечо.
 Беда в том, что мне были известны только два способа призывать силу. Первый — ритуал, второй — секс. Пару месяцев назад я выяснила, что для меня секс может заменить ритуал. Не всегда, и меня должен привлекать второй участник, но иногда случалось. Я не хотела признаваться перед чужими, что для меня сексуальная энергия — один из способов совершения магических действий. Хотя до настоящего секса дело и не доходило, все равно мне было бы неловко. Кроме того, любое сексуальное действие было бы воспринято мунином Райны как табличка «добро пожаловать».
 И как мне это объяснить Марианне, не выставив при этом себя потаскухой? Я не могла придумать такого способа и потому не стала и пытаться.
 — Идите без нас, Марианна. Мы доберемся сами. Но все равно спасибо.
 Она топнула ногой:
 — Анита, почему ты так не хочешь даже попробовать?
 Я покачала головой:
 — Магическую метафизику будем обсуждать завтра. А сейчас ты просто возьми своего волка и иди. Мы дойдем — медленно, но верно.
 — Пошли, — сказал Роланд.
 Марианна посмотрела на него, потом опять на меня.
 — Мне было сказано посмотреть, опасна ли ты для нас. Ты не опасна, но мне не хочется бросать тебя в таком виде. Трое из вас слабы.
 — Соберемся с силами и справимся.
 Она снова наклонила голову набок, и волосы белым занавесом обрамили ее лицо.
 — Ты хочешь заняться какой-то магией, чтобы я не видела?
 — Быть может.
 Правду сказать, я не собиралась ничего подобного делать. Ни за что я по своей воле сегодня не притронусь к Джейсону или Черри. Но если Марианна поверит, что мы хотим заняться чем-то мистическим и без посторонних глаз, она может уйти. А я хотела, чтобы она ушла.
 Она постояла, глядя на нас, почти минуту, наконец улыбнулась в лунном свете.
 — Хорошо, но поспешите. Народу не терпится увидеть человеческую лупу Ричарда. Ты пробудила любопытство у всех.
 — Рада слышать. Чем быстрее вы уйдете, тем мы быстрее начнем.
 Она повернулась, не сказав больше ни слова, и пошла прочь. Роланд догнал ее и пошел впереди. Мы стояли, глядя, как белое платье Марианны удаляется в лес, подобное призраку.
 — Что начнем? — спросил наконец Джейсон.
 — Ничего, — ответила я. — Я просто хотела, чтобы они ушли.
 — А зачем? — спросил Джемиль.
 Я пожала плечами.
 — Не хочу, чтобы меня тащили, как мешок с картошкой. — И я пошла к лупанарию, медленно, но верно.
 Джемиль пошел со мной рядом:
 — А почему было не попробовать, что она предлагала?
 Я шла осторожно, куда внимательнее, чем обычно, глядя под ноги.
 — Потому что во всем, кроме подъема мертвых, я все еще любитель. Нам быстрее будет дойти до лупанария, чем пытаться использовать что-нибудь мистическое.
 Джейсон согласился, что заставило меня поморщиться, но все равно это было правдой. Я была как человек с заряженным пистолетом, не умеющий стрелять. Я еще возилась бы с предохранителем, пока меня миллион раз подстрелили бы. Примерно два месяца назад единственный известный мне некромант, кроме меня, предложил научить меня настоящей некромантии в отличие от той вудуистской ерунды, которой я пробавляюсь. Но оказался мертв раньше, чем мог бы научить меня хоть чему-нибудь. Странно, сколько народу оказываются мертвыми после встречи со мной. Нет, его убила не я.
 Черри снова споткнулась и упала. Зейн и Натэниел вдруг оказались рядом, по обе стороны от нее. Они помогли ей встать, обнялись. Черри обхватила за талию каждого из них, на секунду привалившись головой к плечу Зейна. Так они и пошли в коварную темноту — Черри посередине, опирающаяся на своих коллег-леопардов. Между ними возникло товарищество, которого не было раньше. Моих ли рук это дело? Присутствие ли защитника создало меж ними связь такого рода? Или это от покалывающей энергии Ричарда? Вопросов у меня было много, но я даже не знала, есть ли на свете кто-нибудь, знающий на них ответы. Может быть, Марианна могла бы ответить, если бы я ей доверилась настолько, чтобы спросить.
 Джемиль предложил мне руку, я отмахнулась. Я знала, что Райна с ним спала, и эти воспоминания мне были не нужны.
 — Помоги Джейсону, — попросила я.
 Джемиль поглядел секунду, потом отошел и предложил руку Джейсону. Тот тоже отказался.
 — Если Аните не нужна помощь, то и мне не нужна.
 — Не строй из себя крутого, — сказала я.
 — Прямо про нас сказано: котелок обзывает чайника чумазым.
 — Если бы я тебе предложила руку, ты бы взял.
 — Как же я могу упустить случай повисеть на симпатичной девушке? — Джейсон задумался и добавил: — Но, пожалуй, не сегодня. Мунинов я вызывать не умею, но что-то такое висит в воздухе. — Он передернулся, потирая руками голые плечи. — Почему из всех воспоминаний Райны обо мне выплыло вот это?
 Во время этого разговора мы оба медленно шли вперед.
 — Райна больше всего любила три вещи: секс, насилие и еще — терроризировать кого-нибудь. Когда она обращала тебя в ликои, то давила на все три кнопки.
 Джейсон споткнулся и упал на колени. Так он простоял пару секунд. Я ждала вместе с ним, гадая, предложить ли ему помощь.
 — Я знаю, тебе интересно, почему я никогда не снимался в ее порнофильмах.
 — Действительно, ты же не из застенчивых.
 Он поднял на меня глаза, и даже при луне в его лице была такая глубокая и огромная печаль, которую мало кто видел. Слишком он был молод, чтобы так смотреть, и все же смотрел. Взгляд утраченной невинности.
 — Я навсегда запомнил ее лицо в тот момент, когда она меня убивала.
 — Она не убила тебя, Джейсон.
 — Она пыталась. Ей было все равно, выживу я или умру. Совершенно все равно.
 По тому общему воспоминанию я не могла с ним не согласиться. Собственное удовольствие было для Райны важнее, чем жизнь Джейсона. Как для серийного убийцы.
 Джейсон сгорбился.
 — Но она была моим спонсором, и я должен был оставаться с нею, пока не пройдет испытательный срок. Когда я смог, я ушел.
 — И вот поэтому ты и остался у Жан-Клода комнатным волком? Чтобы уйти от Райны?
 Джейсон кивнул:
 — И поэтому тоже. — Он вдруг поднял глаза и усмехнулся. — Ну а вообще Жан-Клод — это круто.
 Я мотнула головой и протянула ему руку.
 — Думаешь, можно рискнуть? — спросил он.
 — Думаю, да. Ничего похожего на мунинов я сейчас не чувствую.
 Он взял мою руку, и ничего не случилось — просто его рука оказалась в моей. Я помогла ему встать, и он пошатнулся немного, отчего зашаталась и я. На секунду мы прижались друг к другу, как двое пьяных, уходящих с вечеринки. Он обнял меня, и я обняла его в ответ. Это было очень ненадолго, он отодвинулся первым и был почти смущен.
 — Только никому не говори, что я упустил шанс тебя полапать, когда это была твоя идея.
 Я потрепала его по спине:
 — Ни слова ни одной живой душе.
 Он осклабился, как обычно, и мы пошли дальше по лесу, готовые каждый подхватить другого, если тот споткнется. Ветерок задул, и весь лес зашелестел. Лес часто оживает звуками внезапно. Я повернулась лицом к ветру, надеясь на прохладу, но он был горяч, как из печи.
 По-детски мягкие волосы Джейсона зашевелились на ветру. Я услышала, как он глубоко вдохнул, а потом он тронул меня за руку.
 — Я чую запах человека, которого вчера бросил об грузовик.
 Мы продолжали идти, будто ничего не случилось.
 — Ты уверен? — спросила я.
 Его ноздри раздулись — Джейсон принюхался.
 — От него пахло мятными лепешками и сигаретами. Мы шли дальше. Джейсон так и не снял руку с моей.
 — И еще я чую запах ружейного масла.
 Ну и ну.
 Джемиль ждал нас впереди. Три леопарда ушли дальше в лес. Джемиль подошел к нам, улыбнулся, обхватил нас обоих широким сердечным объятием.
 — Ребята, вы сегодня чертовски медленно плететесь. — Прижав нас к груди, он шепнул: — Я чую двоих или троих слева от нас.
 — Один из них — тот, которого я вчера отлупил, — сказал Джейсон, улыбаясь, будто говорил что-то совсем другое.
 — Мстить пришли, что ли? — спросил Джемиль.
 — А сколько до них? — спросила я.
 Он отодвинулся с широкой, очень не характерно для него улыбкой.
 — Несколько ярдов, — шепнул он. — Я чувствую запах оружия.
 Я завела руку за его тонкую талию и шепнула прямо в грудь:
 — У нас оружия нет. Предложения будут?
 — Если они пришли мстить, — сказал Джемиль, — то могут удовлетвориться лишь вами двумя.
 Я отодвинулась. Кажется, его рассуждения мне не нравились.
 — И что?
 — Вы останетесь здесь и начнете тискаться. Они пойдут брать вас, а я возьму их.
 — У них оружие, у тебя его нет.
 — Я пошлю Зейна и Черри за подмогой. Но в лупанарий этих за собой вести нельзя. Туда нельзя привлекать опасность.
 — Правило вервольфов? — спросила я.
 — Да.
 — Ладно, — согласилась я. — Но только не дай им меня убить.
 — А меня? — спросил Джейсон.
 — Извини, и его тоже.
 Джемиль наклонился к нам.
 — Я бы предложил вам двоим больше нежничать, и побыстрее, а то они не купятся.
 Я переложила руку на талию Джейсона, но спросила:
 — А давно они за нами наблюдают?
 — Заставь их думать, что вы пьяны — это на случай, если они видели, что вы вытворяли. Тискайтесь, но падайте на землю побыстрее — на случай, если они решат просто вас застрелить.
 И с этими утешительными словами Джемиль устремился за остальными. Ушел в темноту с леопардами. Зейн еще оглянулся на меня, уходя, но я кивнула, и это его вроде бы удовлетворило: он повернулся и дал Джемилю себя увести. Черт побери, надо будет найти леопардам настоящего альфу. Они слишком уж чертовски покорны.
 Джейсон притиснул меня к дереву.
 — Поосторожнее, — сказала я.
 Он осклабился:
 — Нам же нужно правдоподобие?
 — А мне казалось, что у нас недавно был момент настоящей дружбы.
 Джейсон потянулся ко мне, будто хотел поцеловать:
 — То, что мы друзья, еще не значит, что мне не хочется с тобой спать.
 И он поцеловал меня мягким касанием губ. Я нахмурилась, не отвечая на поцелуй.
 — Ты со всеми своими друзьями женского пола хочешь спать?
 Он оперся руками о дерево по обе стороны от моей головы:
 — Что на это сказать? Разве лишь то, что я мужчина?
 Я покачала головой:
 — Это не оправдание.
 Он прильнул ко мне всем телом, будто отжимался в вертикальной стойке. Мышцы на его руках вздулись:
 — Ладно. Потому что я — это я.
 Я улыбнулась:
 — Это сойдет.
 И я положила руки ему на пояс. Он прижимался ко мне, но не слишком сильно. Ситуация предоставляла ему гораздо большие возможности, и я поняла, что Джейсон — джентльмен. Некоторое время назад Джейсон не стал бы миндальничать, но теперь мы друзья. Да, но нам надо завалиться на землю, а это нас к ней не приближает.
 Я как можно незаметнее глянула на остальных. Все еще был виден Зейн, и мелькали между деревьями волосы Черри. У меня было ощущение, что Джемиль и Натэниел с ними, но больше ничего через светлые волосы Джейсона видно не было. Если у плохих парней есть мощная винтовка, они могут нас застрелить прямо через ствол дерева. Как только наши друзья скроются из виду, они, вполне вероятно, так и сделают.
 Я подняла руки до груди Джейсона. Кожа у него была мягкая, но тело под ней очень твердое. Я знала, что чувствовала эта плоть, когда ее драли когтями. Но это не мунин вернулся, это у меня мелькнуло видение. Я сжала руки в кулаки и заставила их передвинуться к лицу Джейсона — не хотела делать ничего такого, что могло бы любому из нас напомнить о только что пережитом. Была постоянная опасность, что Райна может от этого вернуться. Нет, каналировать Райну, когда в кустах стоят вооруженные бандиты, я не хотела.
 Взяв лицо Джейсона в ладони, я потянулась к нему. Он сильнее подался ко мне, я слишком отчетливо почувствовала, что его тело прижимается ко мне по всей длине. Это вызвало у меня нерешительность, но когда губы Джейсона коснулись моих, я поцеловала его. Провела рукой по волосам, зачерпнула горсть и шепнула прямо ему в рот:
 — Надо как можно быстрее падать на землю.
 Он поцеловал меня сильнее, уронил руки на мой пояс, просунул под него пальцы и встал передо мной на колени, притягивая меня вниз. Я поддалась. Он упал в листья и повалил меня на себя. Я приподнялась на исцарапанных локтях, будто испугалась. Нет, мне явно не хватало актерских данных.
 Сердце Джейсона билось у меня под руками. Вдруг он перекатил меня, и я тихо пискнула от удивления. Джейсон очень решительно устроился сверху, и мне это не понравилось.
 — Я хочу сверху, — сказала я.
 Он прижался губами к моей шее и зашептал:
 — Если они будут стрелять, я лучше тебя выдержу ранение. — И потерся щекой о мое лицо.
 Я поняла; что это приветствие вервольфов. Может быть, это их версия рукопожатия, хотя я никогда не испытывала искушения заняться рукопожатиями в момент тисканья.
 Я шепнула ему в ухо, благо оно было совсем близко от моих губ:
 — Ты их слышишь?
 — Да. — Он чуть приподнял лицо, чтобы меня поцеловать.
 — Они близко? — Я ответила на поцелуй, но мы оба прислушивались. Так мы и лежали, один на другом, отлично переплетясь, и настолько оба напряжены, что я ощущала, как мышцы на спине у Джейсона сворачиваются узлами.
 — Несколько ярдов, — сказал он. — Умеют ходить. — Он прижался ко мне щекой. — Тихо двигаются.
 — Недостаточно тихо, — шепнула я.
 — А ты их слышишь?
 — Нет.
 Мы смотрели только друг на друга, никто из нас не пытался поцеловаться или еще что-нибудь. Я ощущала, что тело Джейсона радостно реагировало на меня, но это было вторично. К нам шли вооруженные люди, и такие, которые не очень нас любят.
 Я поглядела в близкие глаза Джейсона. Они были светло-голубыми, но при луне казались почти серебряными.
 — Не делай таких глупостей, как закрывать меня своим телом.
 Он чуть шевельнул бедрами и усмехнулся:
 — А зачем я наверху, по-твоему?
 И усмешка, и движение бедрами не могли меня отвлечь от его очень серьезных глаз.
 — Слезь с меня Джейсон.
 — Не слезу. — Он приподнялся на руках, прижал меня и наклонился, будто для поцелуя. — Они совсем рядом.
 Я чуть выдвинула ножи на каждой руке.
 Он шепнул прямо мне в рот:
 — У нас должен быть беспомощный вид. Приманка не может быть вооруженной.
 Я чувствовала гладкость его щеки, запах его одеколона и глядела сквозь бледный ореол его волос.
 — Мы верим, что Джемиль и остальные нас спасут?
 Он лизнул мне подбородок, потом рот. Я поняла, что это подчиненный приветствует доминанта. Он молил меня продолжать. Язык у него был очень теплый и очень мокрый.
 — Перестань меня лизать, и я согласна.
 Он рассмеялся, но очень напряженным смехом. Я не могла сунуть ножи в ножны, пока он давил на меня сверху, и потому положила их на листья. Руки я оставила рядом с ножами, но постаралась расслабиться и выглядеть безобидно. Когда на тебе лежит Джейсон и покрывает шею поцелуями сверху вниз, беспомощный вид дается легко. Расслабиться — это было труднее.
 Теперь я слышала, как они идут по сухим листьям. Они шли тихо. Если бы я не прислушивалась, то подумала бы, что это ветер или зверек в кустах. Но через лес тяжело и потаенно пробирались мужчины, идущие на охоту. На охоту за мной и за Джейсоном.
 Первого я увидела из-за дерева, и не хватило мне актерского дара изобразить изумление. Я лишь таращилась на него, а Джейсон целовал меня в шею.
 Вчера он выглядел огромным. Сегодня, при взгляде снизу, он казался исполином, как двуногое дерево. Винтовка в руке смотрелась длинной, черной и зловещей. Он ее не наставлял на нас, просто держал на сгибе руки. Бледное лицо разъехалось в ухмылке.
 Второго я услышала за секунду до того, как он ткнул Джейсона в плечо дулом двустволки. Увидев ружье, я поняла, что они пришли нас убивать. Никто не идет на людей с дробовиком, если хочет лишь напугать. По крайней мере, как правило.
 Если там серебряная дробь, на таком расстоянии можно убить нас обоих. Но я еще не испугалась, я разозлилась. Куда, к черту, девался наш резерв?
 Джейсон медленно поднял голову. Двустволка почти нежно ткнулась ему в щеку.
 — Мой брат Мел передает привет.
 Я подняла глаза на того, кто держал дробовик. Этот тип был одет в черную футболку с логотипом «Харлей». Пузо перевешивалось через ремень. Фамильное сходство.
 Очень спокойно, выговаривая каждое слово, но не боясь, я спросила:
 — Что вам надо?
 Брат Мела захохотал.
 Человек с дробовиком подхватил.
 Они стояли над нами с ружьями и смеялись. Не очень хороший признак. Куда, на хрен, девался Джемиль?
 — Слезай с нее, да помедленнее, — сказал первый.
 Приклад винтовки уже был у плеча, прижат к подбородку, и было видно, что этот тип умеет обращаться с оружием.
 Джейсон навалился на меня, стараясь накрыть как можно больше. Малый рост не давал ему это сделать полностью.
 — Слезай, — сказала я.
 — Нет, — ответил он.
 Он тоже видел ружье. И, насколько я понимаю, догадался, что оно значит. Я не собиралась давать ему погибнуть геройской смертью. И уж точно не хотела, чтобы его мозги расплескались по мне. От некоторых травм можно оправиться, от других — нет. Стирать с лица мозги Джейсона относится скорее всего к последним.
 Я убрала правую руку от ножа, оставив лезвие на листьях. Все мое самообладание потребовалось, чтобы не сжать пальцы левой на рукояти второго, и я старалась держать руку неподвижно. В темноте они могут не заметить. Пока что не заметили по крайней мере.
 — Слезай или я пристрелю вас обоих на месте.
 — Слезай, Джейсон, — тихо сказала я.
 Он отодвинулся так, что мы смогли посмотреть друг другу в глаза. Я глянула вправо, на того, кто с винтовкой. Потом коснулась своей груди и посмотрела на братца Мела. Я пыталась сказать Джейсону, что винтовка — его проблема, а дробовик — моя. То ли он понял, то ли у него был свой план, но он медленно поднялся на колени. Я тоже села, не слишком быстро не слишком медленно. Руки я держала на листьях, крепко стиснув нож.
 — Руки на голову, пацан, — сказал человек с винтовкой.
 Джейсон не стал спорить. Он просто сцепил руки на затылке, будто ему было не впервой.
 Мне никто не велел класть руки на голову, так что я и не стала. Если нам повезет, они будут обращаться со мной как с девчонкой. Человек с винтовкой лежал без сознания, когда я отделала Мела. А того, что с ружьем, там не было. Что, интересно, Мел им рассказал?
 — Ты меня помнишь, задница? — спросил человек с винтовкой.
 — Это он тебе или мне? — спросила я и пододвинулась по листьям чуть ближе к брату Мела.
 — Не напрашивайся, цыпа, — сказал человек с винтовкой. — Нам нужны вы оба, но сначала я хочу вот этого.
 Джейсон стрельнул в меня глазами.
 — Теряешь обаяние, Анита. Он хочет меня, а не тебя.
 Человек держал винтовку точно посередине груди Джейсона. Если пуля серебряная, Джейсону конец.
 — Чак! — сказал человек с винтовкой.
 Чак, у которого был дробовик, схватил меня за левую руку. Я разжала пальцы и выпустила нож раньше, чем он оторвал мою руку от листьев. Слишком пристально смотрела винтовка на Джейсона, чтобы мне пытаться пырнуть Чака. Если повезет, представится другая возможность. Если нет, я вернусь и буду являться Джемилю во сне.
 Лапы у Чака были большие и мясистые. Толстые пальцы так впились мне в руку, что останутся синяки — если я останусь жива.
 — Если не будешь делать все так, как я говорю, твоей подружке худо придется.
 Я хотела спросить: «Кто вам пишет реплики?», но не стала. Дула ружья зияли в дюйме от моей щеки, и было ясно, в чем именно заключается это «худо». Я чуяла запах смазки из стволов. Недавно оружие чистили — приятно иметь дело с аккуратными людьми.
 Человек с винтовкой сделал одновременно две вещи: шагнул вперед и развернул оружие стволом к себе. Приклад ударил Джейсона в подбородок. Джейсон покачнулся, но не упал.
 Снова удар приклада, на этот раз в скулу. Черной струйкой потекла кровь.
 Наверное, я шевельнулась, потому что внезапно стволы ружья уперлись мне в лицо.
 — Не надо, сучка.
 Я проглотила слюну и очень осторожно произнесла:
 — Чего не надо?
 — Ничего, — ответил он и для подтверждения своих слов дернул меня за руку, сильнее прижимая стволы.
 Тот, что с винтовкой, сказал:
 — Док говорил, что ты запросто мог мне сломать спину. Говорил, что мне повезло. Я тебя сейчас, сука, отметелю, а потом убью. Если ты перенесешь это как мужчина, я девчонку отпущу. Если захнычешь, положу вас обоих.
 Он ударил Джексона прикладом в рот. Струёй блеснула при луне кровь и что-то погуще. Избиение начиналось всерьез.
 Я видала, как люди получают травмы на татами. Я участвовала в турнирах боевых искусств. Даже пару раз сшибала с ног по-настоящему плохих парней. Но никогда не видела настоящего битья — вот такого. Методического, тщательного, профессионального.
 Джейсон не пытался защититься. Ни разу не крикнул. Он только стоял на коленях среди листьев и принимал побои. Лицо его было покрыто кровью, веки дрожали, и я знала, что он близок к обмороку. Мне надо что-то сделать, пока этого не случилось.
 И все это время Чак так прижимал стволы к моему лицу, что должны были остаться отпечатки. Он ни разу не отвлекся, не дал мне ни одного шанса что-либо сделать. Я начинала думать, что Чак — не любитель. Я бросила надеяться на Джемиля или еще кого-нибудь. Только четверо нас было в темном лесу. Только мясистое шлепанье дерева по телу. Только уханье человека с винтовкой, когда он пытался заставить Джейсона закричать.
 Наконец Джейсон свалился набок. Он попытался удержать руки вверх, но не смог и свалился в листья. Мелкая дрожь пробежала по телу — он пытался встать.
 — Проси меня перестать, — сказал человек с винтовкой. — Попроси как следует, и я, может быть, просто тебя пристрелю. Попроси, а то я тебя забью до смерти к хренам.
 Я ему поверила. Думаю, Джейсон тоже, потому что он просто мотнул головой. Он знал, что если этот человек получит, что хочет, он закончит дело.
 Я ощутила что-то, покалывающий наплыв тепла. Это был Ричард. Он был где-то здесь и открыл свою метку в моем теле. Энергия потекла по моей коже, по руке Чака.
 — Это что за хреновина? — спросил он.
 Я не ответила, не шевельнулась.
 — А ну отвечай, сука! Это ты на меня порчу напускаешь?
 Он еще сильнее ткнул в меня ружьем. Еще чуть нажмет — и оно пробьет щеку.
 — Не я.
 Он вздернул меня на колени, и ружье уже в меня не упиралось. Оно смотрело в темноту — всего на секунду, но это была именно та секунда, которая нужна. Все стало медленно-медленно, будто все время мира было в моем распоряжении, чтобы вытащить из-за спины большой нож.
 Он вылетел из ножен. Дробовик и Чак повернулись обратно ко мне. Инерцию выхватывания лезвия я использовала, чтобы ударить вниз и поперек. Ощутила, как острие чиркнуло Чака по горлу, и знала, что удар не смертелен. Что-то упало с деревьев над нами. Тень, лишь чуть более темная, чем все остальное. Двумя темными туннелями смотрели стволы ружья мне в лицо.
 Я услышала позади винтовочный выстрел, но некогда было оглядываться на Джейсона. Были только глядящие мне в лицо стволы и тень, на которую у меня тоже не было времени поднять глаза.
 Она упала между нами, мохнатая, и дробовик рявкнул по ту сторону от этой тени. Ликантроп покачнулся, но не упал. Дробовик рявкнул еще раз, двумя стволами. Еще не успело затихнуть эхо, как я бросилась по листве в обход ликантропа. У Чака глаза лезли на лоб, но он уже переломил ружье левой рукой. Вылетели две стреляные гильзы, и две новые уже запихивались в затвор. Он умел обращаться с оружием.
 Я ткнула клинком под большую блестящую пряжку пояса. По телу Чака пробежала дрожь, но он заложил патроны в затвор. Я пихала лезвие, пока оно не заскрежетало по кости — позвоночник или лобковое сочленение, не знаю. Чак замкнул затвор движением левого локтя, будто стрелял на стенде. Я вырвала клинок из его тела, и оттуда выкатилась струя крови.
 Он упал медленно, рухнул на колени. Я взяла из его рук только что заряженное ружье, и он не пытался мне помешать. Стоя на коленях среди листьев, он моргал в темноту и меня уже, кажется, не видел.
 Слышался чей-то дикий, высокий, непрерывный крик. Я обернулась — кричал человек с винтовкой. Он сидел на земле, выставив руку вверх, к луне. От локтя и ниже этой руки не было. Джейсон лежал в листьях и не шевелился. Рядом с ним сидел Зейн, и на спине футболки у него была кровь.
 Я встала и отошла от Чака. Он рухнул в лесную подстилку лицом вниз. Еще он был жив настолько, чтобы отвернуть лицо в сторону, но опереться на руки уже не мог. Вервольф, который меня спас, лежал на спине, ловя ртом воздух. В животе у него была дыра больше двух моих кулаков. Стоял едкий запах, как от рвоты, только еще резче. У вервольфа были пробиты внутренности — ясно стало по запаху. Рана в животе его не убьет. Даже если дробь серебряная, он не умрет на месте.
 Вторая рана виднелась выше, в широкой и мощной груди. Черный мех намок и слипся от крови. В эту дыру могла бы проникнуть рука, но ни хрена нельзя было разглядеть — а не задето ли сердце.
 Дыхание стало мокрым, неровным, почти придушенным. В ране булькало. Повреждено по крайней мере одно легкое, это было слышно. Раз он все еще пытается дышать, значит, сердце работает?
 Настоящие вервольфы немного похожи на людей-волков из кино, но все же кино этого передать не в силах. Он — определенно «он» — лежал на спине, ловя ртом воздух. Почти как дыхание во сне, только сон был смертельным. Я подумала сначала, что это один из волков Верна, которого я не знаю. Потом увидела остатки белой футболки, прилипшей к плечу, как обрывок забытой кожи. Осторожно отодвинув ткань, я увидела на ней улыбающееся лицо.
 Я глядела в желтые волчьи глаза, глядела на Джемиля. Он сделал то, что полагается делать телохранителю, — принял на себя пулю, направленную в меня.
 Сняв блузку, я затолкала ее в дыру на груди. Мне понадобились обе руки, чтобы запечатать рану, и он снова мог бы дышать. И не истек бы кровью.
 — Черт тебя побери, не погибай из-за меня! — прошептала я, и лишь тогда стала орать, призывая на помощь.




 Глава 26


 Руки у меня были мокрые от крови. Блузка впитала в себя всю кровь, которую могла впитать, но из раны все еще лило. Кровь пропитывала мне джинсы, заливала локти. Джемиль смотрел на меня желтыми глазами, раскрыв пасть, стараясь не переставать дышать. Руки с длинными когтями судорожно подергивались на лиственной подстилке. Колючее тепло пробежало под моими руками, кожа волка задвигалась под ними теплой мохнатой водой.
 Из темноты выступили тени. Они были похожи на людей, но я знала, что это не так. Я стояла в вервольфах, возвышаясь над их головами.
 — Нужен врач, — сказала я.
 Темноволосый мужчина в круглых очках присел возле Джемиля с другой стороны. Он открыл коричневый саквояж и вытащил оттуда стетоскоп. Я не стала задавать вопросов. Почти во всех стаях есть врач. Всегда может понадобиться конфиденциальная медпомощь.
 Он оттолкнул мои руки от раны:
 — Заживает. Дробь не была серебряной. — Он посветил в рану фонариком. — Это что еще там такое?
 — Моя блузка.
 — Уберите ее, пока кожа вокруг не наросла.
 Рана заживала. Рука у меня еле протиснулась в отверстие. Ухватив за пропитанную кровью ткань, я потянула. Вылезла длинная мокрая грязная масса. С нее струйкой текла кровь. Я бросила блузку на лесную подстилку. Сегодня я ее не надену. Мелькнула мысль, что выше пояса на мне из одежды только лифчик, но мне было все равно.
 — Он выживет? — спросила я.
 — Выживет.
 — Обещайте, — потребовала я.
 Он посмотрел на меня и кивнул. В случайном лучике луны очки блеснули серебряными зеркалами.
 — Обещаю.
 Я поглядела на волчью морду Джемиля, погладила мех на лбу. Он был и грубый на ощупь, и густой и мягкий одновременно.
 — Сейчас вернусь.
 Остальные были рядом с Джейсоном и Зейном. Черри держала Зейна на руках. Натэниел присел рядом с ними, но смотрел только на меня. И даже кто-то стоял над тем, у кого была винтовка, и перетягивал ремнем обрубок руки. Это хорошо, он мне нужен живой. Будут у меня к нему вопросы, но не сейчас.
 Я склонилась над Джейсоном. Он лежал на боку, и какая-то женщина обрабатывала его раны. На ней были короткие шорты и высокий топ, черные волосы связаны в свободный пучок. Только когда она повернула голову, я узнала Люси. В зубах она держала фонарик и осматривала раны Джейсона уверенными и ловкими движениями.
 На мой вопрос она ответила, не дожидаясь, пока я его задам:
 — Поправится, но пара дней на это уйдет.
 Значит, если бы Джейсон был человеком, побои были бы смертельны.
 Тут она посмотрела на меня. Глаза наши встретились. Грим на ней уже не казался таким резким, но лицо все равно было красивым при луне.
 Я отвернулась первая. Я не хотела видеть, что у нее в глазах. Не хотела знать.
 Наклонившись над Джейсоном, я ощупала его лицо и остановилась, потому что руки у меня были в крови.
 Он что-то очень тихо сказал. Мне пришлось наклониться, чтобы расслышать.
 — Дай мне полизать кровь, — сказал он.
 Я посмотрела на него дикими глазами.
 — Ты же не умираешь, Джейсон. Не выпендривайся.
 — Это свежая кровь, Анита, — сказал Верн. — Кровь стаи. Она поможет ему выздороветь.
 Я оглянулась на него. Местный Ульфрик стоял чуть в стороне, высокий, прямой и худощавый, давая своим медикам делать их работу. Я хотела было спросить, где его черти носили, когда он был нужен, но Зейн издал какой-то звук.
 Он вроде выздоравливал уже от пулевого ранения, которое человеку стоило бы руки. Но ему было больно, и он постанывал, пока врач с ним возился.
 — Кровь помогает им исцеляться, — сказал Верн. — Особенно кровь кого-нибудь такого сильного, как ты. Членов нашей стаи иногда кормит Марианна.
 — Это ему действительно поможет, — сказала Люси, сохраняя максимально бесстрастное выражение лица.
 Я посмотрела на Джейсона — его лицо было кровавой маской. Один глаз заплыл полностью. Джейсон попытался улыбнуться, но губы так распухли, что улыбка не получилась. Кажется, ни одна часть лица вообще его не слушалась.
 Я тронула окровавленными пальцами эти распухшие губы, провела свежей кровью по нижней губе. Джейсон приоткрыл рот, пробуя кровь, но от этого движения вздрогнул — было больно.
 Приложив два пальца к его губам, я вдвинула их дальше, в рот. Он попытался сосать, но рот его не слушался. Джейсон стал лизать кровь, глотая почти судорожно. Когда я убрала пальцы, он схватился за мою руку. Я помогла ему отправить в рот следующие два пальца.
 Ричард ворвался на поляну и рухнул на колени. Шанг-Да находился у него за спиной, как и положено телохранителю. Мы с Ричардом встретились взглядами, и даже от этого я сильнее открылась ему. В отсутствии Жан-Клода, действовавшего как буфер, метки связывали меня с Ричардом еще крепче. Он стоял посреди поляны, дыша почти болезненными вздохами; я чувствовала, как поднимается и опускается у него грудь, будто это я за него дышала, чувствовала, как он смотрит на женщину рядом со мной. Я видела, как выпирают ее груди из-под топа. Видела линию ее щеки, наполовину в тени, наполовину в лунном свете. Она подняла глаза мне навстречу, будто видела, как я на нее смотрю.
 — Он по-прежнему тебя хочет, — сказала я.
 Она чуть улыбнулась:
 — Но не так сильно, как хочет тебя.
 Метки, связывающие меня с Ричардом, успокоились. Я уже не чувствовала его дыхания или его мыслей. Он отрезал себя от меня. Наверное, испугался, что я увижу что-нибудь лишнее.
 — В чем дело, Верн? — спросил Ричард. — На твоей земле им ничего не должно было грозить.
 Ответила Черри:
 — Джемиль послал нас троих за помощью. Он, — она ткнула рукой в темную фигуру на той стороне поляны, — нас не пропускал в лупанарий. Не хотел передать Верну нашу просьбу о помощи.
 Мужчина выступил вперед, и пятно лунного света очертило его высокое мускулистое тело, черные волосы, бледное лицо.
 — Они не из нашей стаи. У них не было права требовать входа.
 Внезапно Верн оказался рядом, а высокий вервольф — на земле. Я не видела движения — быстрота была невероятной, сказочной. Но я его почти видела.
 — Я Ульфрик, и я решаю, кто на что имеет право, а кто нет. Тебе понятно, Эрик? Ты всего лишь Фреки, третий в стае. Тебе еще одну битву надо выдержать, чтобы бросить мне вызов.
 Эрик прикоснулся к своему лицу и отнял руку, измазанную темной жидкостью.
 — Я не бросаю тебе вызов.
 Лесная подстилка зашелестела у меня за спиной. Я обернулась — ко мне полз Зейн с рукой на импровизированной перевязи.
 — Я вернулся на помощь, пока Черри и Натэниел спорили с ихним часовым. — Напряжение во взгляде Натэниела видно было даже в темноте. — Эта кровь высохнет, и он не успеет все слизать.
 Зейн остался лежать, где лежал, не дотягиваясь до меня. Рубашка на груди была разорвана и висела лохмотьями на плече. Ему действительно это было нужно — я видела это не по его лицу, а по всему телу, по манере. Он просил больше, чем исцеления тела. Если бы не он, Джейсон сейчас был бы мертв. Даже для ликантропа есть пределы выносливости.
 Джейсон держал мою руку возле своего рта и вылизывал мне ладонь.
 — Вторая рука тебе нужна? — спросила я.
 — Она высохнет раньше, чем он сможет ею заняться, — ответила Люси.
 Я на нее уставилась с некоторой долей ненависти. Ненавидела я ее за то, что она была в постели Ричарда. Делала с ним такое, чего я никогда себе не позволяла.
 — Леопард вполне обойдется без крови, — сказал Ричард. — Так выздоровеет.
 Я посмотрела на него пристально и протянула Зейну вторую руку. Он подполз ко мне, пользуясь ногами и здоровой рукой, взял мои пальцы в рот, а я смотрела на Ричарда в упор. Зейн присосался, как голодный ребенок, слизывающий с ложки последние крошки пирога.
 — Он мой, Ричард, не меньше, чем Джейсон. Я и лупа, и Нимир-ра.
 — Я знаю, кто ты. — Ричард встал.
 Я покачала головой:
 — Ты понятия не имеешь, кто я.
 И в этот момент я ощутила теплое и растущее присутствие. Из меня, как вода из колодца, поднимался мунин, проливаясь наружу. Похоже, что иногда метка Ричарда его призывает, а может, это из-за тех чувств, что пробуждает во мне Ричард: гнев или вожделение, либо оба эти чувства вместе.
 Я не стала сопротивляться мунину: Марианна сказала, что если я не буду сопротивляться, то мунин утратит часть своей власти надо мной. Я даже толком не знала, могла бы я совсем его изгнать. Лучшее, что я могу сделать, — постараться его контролировать. И я позволила мунину заливать себя, протягивая руки двоим мужчинам.
 Джейсон долизал уже до запястья, языком водил над венами. Его пугала такая близость свежей крови под кожей. Здоровый глаз смотрел на меня неуверенно.
 Я улыбнулась ему и знала, что это не совсем моя улыбка. Нет, я еще была здесь, но уже не одна. На мои мысли вуалью наложились мысли Райны. Я смотрела своими глазами, но зрение Райны окрашивало все, что я вижу. Ее тело, наше тело, хотело такого, от чего я бы закрыла глаза и убежала с воем. Но если действовать осторожно, я смогу использовать ее, как она использовала меня. Похоже было на то, будто идешь по крутой лестнице с чашкой горячего кофе, полной до краев. Осторожно-осторожно, иначе руки обваришь.
 Если не дать мунину немножко поразвлечься, будет так, как случилось раньше в лесу. Мне не нужно полнокровных воспоминаний, совместных с Зейном и Джейсоном. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Джейсон не может с ними справиться, и я тоже не могу.
 — Все нормально, Джейсон. Бери кровь, пока она идет. И вряд ли тебе надо повторять второй раз.
 Он побежал языком по моей руке, работая усердно, как кот, вылизывающий свою шерсть. Зейн обсосал пальцы дочиста и поднял мою руку повыше, положив на свою здоровую. Он лизал очень медленно, очень тщательно и переходил к ладони.
 За нами раздался звук. Я повернулась и увидела того, что был с винтовкой. Он пришел в сознание и стонал от боли, доктор в круглых очках собрался сделать ему укол.
 — Принесите его сюда, — велела я.
 Врач и помогавший ему вервольф поглядели в сторону Верна и Ричарда. Оба Ульфрика обсуждали, как это все могло произойти, и проговорили бы еще всю ночь. А мне нужны были ответы.
 — Не на них смотрите, а на меня. И тащите его сюда, я сказала!
 Мунин Райны рванулся наружу и хлестнул из меня, над Джейсоном, над Зейном. Прокатился над Люси, заставив ее ахнуть. Все на поляне почувствовали этот вкус — если хотите, предчувствие. Труднее стало держаться, труднее думать.
 Человека с винтовкой подтащили ко мне. Я знала, на что я сейчас похожа. Одетая в черный лифчик, скрывающий, правда, больше, чем купальный костюм, но все же лифчик. И залита кровью. Джейсон и Зейн слизывают кровь с моей голой кожи. Странное зрелище и макабрическое, и отлично сработает как угроза.
 Врач и его помощник бросили пленного передо мной. Джейсон и Зейн не обратили на него внимания, вылизывая меня. Зейн скользил вдоль руки, зубы у него тихо поскрипывали. Когда он мельком глянул на пленного, я поняла, что Зейн устраивает для него представление.
 Мунин Райны ощущался как теплый свет. Он — или она хотели накрыть рот Зейна губами и ощутить вкус крови Джемиля. Хотели сорвать бинт с плеча Зейна и полизать кровь. С этой мыслью пришла и другая: что зализанная рана быстрее заживет. Да нет, вряд ли.
 Тот, что был с винтовкой, смотрел на меня, и глаза его превратились почти в сплошные белки. Я слышала его дыхание, нюхом чуяла его страх, чуяла, как миазмы пота. Я по этому запаху знала, как сильно он ранен. Знала, что у него кожа будет холодной на ощупь от кровопотери. И все это я знала по запаху. Вот черт!
 — Как тебя зовут?
 Кажется, вопрос оказался для него слишком сложным.
 — Можем посмотреть по твоим документам. Как твое имя?
 Он сделал невольное движение к карману — той рукой, которой у него уже не было.
 — Если его быстро доставить в больницу, — сказал врач, — там могут пришить руку на место.
 — Если он честно ответит на вопросы, можете его везти. Как тебя зовут?
 — Терри. Терри Флетчер.
 — О'кей, Терри. Кто тебя послал нас убивать?
 — Я хотел с тобой расквитаться за то, как ты с нами расправилась, вот и все. Никого убивать никто не собирался.
 Джейсон перешел с моей руки на локоть. Язык его холодком проходил по моей коже снова и снова. Холодком — там, где уже ушел, а там, где касался, он был горячим.
 — Вранье не приблизит тебя к больнице, Терри. И не спасет тебе руку. Кто тебе заплатил за нас?
 — Он меня убьет.
 Я поглядела на него и рассмеялась. Сочным, густым смехом, хоть ножом его режь. Он лился из моего рта, и это не был мой смех. От него у меня волосы на шее встали дыбом, а Джейсон остановился, прижимаясь ртом к моей руке.
 — Неужели ты думаешь, что я тебя не убью?
 Наконец подул ветерок, но горячий и душный. Даже рот Джейсона был прохладнее.
 У него уже зажили губы настолько, чтобы присосаться к коже, но рот еще был распухшим. Я хотела поцеловать рану, полизать ее, узнать, правду ли мне говорили. Могу ли я его вылечить?
 Я снова посмотрела на Терри:
 — Говори, кто тебе нас заказал. Говори, кто тебе заплатил. Скажи все, что я хочу знать, и добрый доктор отвезет тебя в больницу, где тебе пришьют руку. Соври — и твоя рука станет просто мясом. Соври — и помрешь прямо здесь, на этой поляне. Подумай, Терри. У меня вся ночь впереди.
 Я наклонилась к Джейсону, оторвала его рот от своей руки. Мы поцеловались, и я ощутила вкус крови Джемиля, своей кожи, еле заметный след духов на запястье и кровь Джейсона. У него рот раньше кровоточил, и это я тоже чувствовала. Но сейчас кровотечение прекратилось. Раны заживали, и я могла ускорить заживление. Все мое самообладание потребовалось, чтобы не прижаться к нему ртом как следует и не втолкнуть в него эту теплоту, чтобы не повалить раненое тело Джейсона на листья и не оседлать его.
 Я отодвинулась, закрыв глаза. Потом открыла их и посмотрела на пленного. Джейсон перешел к моему животу, подлизывая выше пояса джинсов. Они пропитались кровью, и на мне они не высохнут. Зейн завернул ко мне за спину, вылизывая позвоночник. Там крови не было, и ему мешали ножны, но на нашего пленного это должно было произвести впечатление.
 — Говори, Терри. Когда я начну с ними трахаться, мне уже не захочется прерываться.
 Я чуть наклонилась к нему, и он вздрогнул. Отодвинувшись от Джейсона и Зейна, я поползла к Терри. Движение это было именно таким, как я и хотела: опасным, грациозным, сексуальным. Даже сейчас его глаза косили на мои груди, такие белые на фоне белья. Даже сейчас в нем играло мужское. Я ощутила поглощающее презрение Райны к мужчинам. Столько секса, а на самом деле почти все это — ненависть. Как странно.
 Она наслаждалась, терроризируя этого мужчину. Наслаждалась его выпученными глазами, быстрым дыханием, лихорадочным биением сердца. Я тоже его слышала. Черт побери, я почти ощущала вкус его кожи на языке. Еда. От него пахло едой.
 — Кто тебя послал, Терри? — Я шепнула это интимно, чтобы только он слышал. Я потянулась к нему, провела пальцами по щеке, и он заскулил. Придвинувшись ближе, я длинно лизнула его в щеку. — Терри, ты вкусный.
 Спиной я ощущала остальных. Стая Верна ответила на зов Райны. На мой зов. Из-за Ричарда я больше была лупой, чем мне хотелось бы. Но сегодня в этом были свои преимущества. Вервольфы подходили, двигаясь бесшумно, как тени. Подтягивались, привлеченные моим желанием и ужасом этого мужчины.
 Он вытаращенными глазами смотрел, как они сжимают кольцо, вертел головой, оглядываясь. Я его поцеловала, когда он отвернулся, и он завопил:
 — Ради бога, не надо!
 Смех Райны вырвался из моих губ:
 — Кто тебя послал, Терри?
 — Найли, Франклин Найли. Он нам заплатил, чтобы вас выгнать, сказал, что с копами проблем не будет. Потом он велел вас убить, особенно тебя. Сказал: «Убейте эту суку, пока она мне дело не сорвала».
 — Какое дело? — шепнула я.
 Фрэнк Найли был работодателем силовика Майло Харта, которого я после самолета больше не видела. Он приехал ради сделок с земельными участками. Он, что ли, и есть покупатель земли Грина?
 Терри лихорадочно озирался, но всюду стояли в ожидании вервольфы.
 — Не знаю, Богом клянусь, не знаю! Не знаю. Он нам заплатил по пять сотен каждому, чтобы вас отметелить. И мне с Чаком по пять штук, чтобы вас убить.
 — Пять тысяч каждому? — спросила я.
 Он кивнул.
 — Маловато.
 — Мы ж не знали, что ты вервольф. Не знали, кто ты такая. — Шерстистая морда обнюхивала его ногу. — Я не знал! — почти завизжал Терри.
 Мунин Райны теплой волной пульсировал у меня позади глаз. Я наклонилась к пленному, будто хотела его поцеловать. Он подался назад, но уперся в доктора. А мои губы нависли над ним, и не поцелуя хотелось мне. Я так и застыла, подавляя желание опустить губы к его шее. Сдерживалась изо всех сил, чтобы не запустить зубы в это горло, не вырвать его. Не пустить первую кровь, чтобы стая начала жор.
 И я стала отползать от него, будто это мне надо было бояться.
 — Отвезите его в больницу.
 — Его нельзя оставлять в живых, — возразил Зейн.
 — Я ему обещала: если он заговорит, мы его отвезем. — Я потрепала Зейна по щеке. Мы стояли на коленях среди лесной подстилки совсем рядом, хотя я не помнила, чтобы мы сходились. — Возьмите его, и руку тоже. Да, кстати, Терри!
 Он смотрел не на меня, на ждущих волков.
 — Терри! — окликнула я его снова, продолжая гладить короткие белые волосы Зейна.
 Он посмотрел на меня, глаза его заметались, будто он хотел видеть всех сразу.
 — Что такое? Что еще тебе надо? Ты сказала, что меня отвезут в больницу.
 — Если ты расскажешь Найли — расскажешь ему, кто я такая и что здесь было, — я тебя убью.
 Притянув к себе голову Зейна, я нежно поцеловала его в лоб.
 — Не скажу. Никому не скажу. Найли меня убьет, если узнает, что я его сдал. Убьет на хрен, и все.
 — Вот и хорошо.
 Я притянула Зейна к себе, он начал лизать мне шею, перешел на плечо, стал лизать чуть ниже ключицы. Еще ниже, и я его оттолкнула, да так резко, что он упал на раненое плечо. Мир мой сужался — я проигрывала битву с Райной.
 — Быстро увозите его!
 Я будто слепла. То есть я продолжала видеть, но как-то по-другому. Я дралась с Райной, и ей это не нравилось. Она просила насилия, а я отказывала. Она просила секса, и я снова отказывала. Даже мертвая, она была не из тех, кому легко сказать «нет».
 Я закрыла глаза руками. Чьи-то шаги приблизились ко мне, и я предупредила:
 — Не трогай меня!
 — Дитя, это я, Марианна. Скажи, что происходит.
 Я опустила руки так, чтобы видеть Марианну. Она была все в том же белом платье, с теми же длинными светлыми волосами.
 — Ты с Райной не была знакома?
 — Нет, дитя мое.
 Я потянулась к ней, взяла ее за руку, и это была рука как рука. К ней не было прицеплено никакое воспоминание. Не было ужаса, который был бы знаком мунину.
 — Помоги.
 Она крепко взяла двумя руками мою кисть.
 — Слишком поздно изгонять мунина силой. Надо заставить его захотеть уйти.
 Я покачала головой:
 — Она не уйдет.
 — Раньше она от тебя уходила.
 Я так замотала головой, что волосы захлопали по лицу.
 — Ты не знаешь, чего она хочет. Не понимаешь, чего она хочет. Я не могу! Я не буду!
 Возле нас оказался Ричард, потянулся взять меня за плечо, но я отшатнулась, упав на землю, и подняла руку, будто закрываясь от удара. Я не хотела знать, что он делал с Райной — или она с ним. Вот этот образ мне совершенно не нужен.
 — В чем дело?
 — Мунин не уйдет, пока Анита не сделает что-то, чего он хочет.
 — Ты знал Райну, — сказала я. — Скажи ей, что Райна любила.
 Из меня поднималась сила мунина, и я не могла ее остановить. Она росла и росла, и наконец вылетела у меня изо рта с визгом.
 Ричард попытался коснуться меня, и я поползла прочь:
 — Нет, нет, нет, нет!
 Марианна меня поймала, прижала к себе. Пахла она душистым мылом и сиренью. Я знала, что вполне могу разорвать ее захват, но мне не хотелось. Мне хотелось, чтобы она меня держала, чтобы она мне помогла. Мне это было нужно.
 Она погладила меня по волосам, укачивая, как младенца.
 — Анита, ты должна отчасти уступить мунину. Ты это уже делала. Мы с Ричардом обсудили прошлые события. Когда на этот раз мунин тебя оставит, мы вместе постараемся сделать так, чтобы это не повторилось.
 Я подняла голову, чтобы заглянуть ей в лицо:
 — Ты действительно можешь это прекратить?
 — Я могу научить тебя, как это сделать. Пару мгновений я смотрела в эти светлые глаза. Я слышала странное пощелкивание искусственного клапана. Мунин намекал, что еда вполне подойдет вместо секса. Не так хорошо, но сойдет.
 Я осторожно отодвинулась от Марианны.
 — Ты для нее просто мясо. — И поползла от нее прочь.
 Марианна смотрела на меня, присев среди листьев в своем белом платье. Только она на этой поляне не смотрелась тенью. Вся эта белизна играла в лунном свете, и Марианна казалась мишенью.
 Я встала, прерывисто дыша. Сердце торчало в глотке, как мяч, который можно взять и играть. Я огляделась, отчаянно ища выхода. Чего-то, чем удовлетворится Райна и с чем я смогу жить.
 Зейн смотрел на меня, и Райна его хотела. Но то, чего она хотела, мало имело отношения к сексу. Я подошла к нему. Он стоял на коленях, глядя на меня серебряными в свете луны глазами.
 Я упала перед ним на колени и сорвала перевязь у него с плеча. Он чуть ойкнул от боли, и Райне понравилось. Главная проблема была в том, что для изгнания этого мунина нужно было, чтобы он достаточно мной овладел, иначе я не сделаю того, что он хочет. А идея дать Райне больше власти над собой казалась не слишком удачной. Но сейчас она хотела прижаться нашим ртом к ране на плече Зейна, а это я в трезвом рассудке сделать не могла. Во мне было еще недостаточно Райны, чтобы сунуть язык в открытую рану.
 Я отползла от Зейна и напоролась на Джейсона. Он был почти в зоне безопасности, когда мной владел мунин. Этому мунину он нравился, и я его тоже не боялась.
 Я подошла к Джейсону, встала на четвереньки, но знала, что, если я его коснусь и буду при этом сопротивляться мунину, нас ждет еще один сеанс ужаса. Если я полезу к нему, это должно быть по-настоящему. Я должна искренне желать поддаться, по крайней мере хоть чуть-чуть.
 Рот у Джейсона уже почти зажил. Опухоль у глаза спала. Кровь или мунин — но это помогло. Он выздоравливал. Я знала, что мунина можно использовать для лечения ликантропов. Когда-то я это делала, но не так. Это случилось в тот раз, когда Райна проявилась впервые, и я еще не поняла, что мне грозит. Сейчас я знала, а потому боялась ее и ненавидела. Райна была в восторге, что мертвая она пугает меня сильнее, чем при жизни.
 Я ощущала ее радость как теплую нить, идущую сквозь тело. Эхо ее хохота преследовало мои мысли и покрывало руки гусиной кожей. Быть одержимой кем бы то ни было для меня невыносимо. Быть одержимой социопатической нимфоманкой и притом садомазохисткой, которую я убила своими руками, — слишком страшно, и в этом была невыразимая словами ирония.
 Джейсон лежал навзничь, и я очень осторожно, не касаясь его, подкралась на четвереньках. Склонившись над ним, я стала его рассматривать, подальше убрав руки и ноги, чтобы не коснуться случайно.
 Голос у Джейсона был хриплый, будто у него все еще болело горло:
 — У тебя есть план?
 — Марианна говорит, что, если я не стану сопротивляться мунину, не будет воспоминаний, будет только сила.
 Он уставился на меня:
 — Ты хочешь ее принять, и тогда станет лучше?
 Я кивнула, рассыпав волосы по лицу:
 — Лучше.
 И приблизила к нему лицо, согнув руки, как будто собиралась отжиматься. Губы наши слились дрожащей линией, и то, что час назад было целомудренно и слегка неловко, вдруг переменилось. Я прервала поцелуй и нависла над его телом, опираясь на пальцы рук и ног. Подо мной ощущалась дрожащая энергия его ауры, отталкивающая силу моей ауры — ту силу, что была мунином. Я стояла над Джейсоном, не касаясь его, просто глядя ему в лицо. Когда мы снова поцеловались, сила теплого дыхания, горевшего в наших телах, полилась у меня изо рта прямо в рот Джейсона.
 Я позволила себе резко и грубо упасть на него, так что Джейсон вскрикнул от боли. Крик попал мне в рот и был проглочен в волне жара и силы. Я вливала мунина в Джейсона. Я вливала в него себя. Я вливалась в Джейсона через рот, через собственные поры. Там, где кожа касалась кожи, я проливалась в него. Я уходила в него, как вода в сток.
 Сначала Джейсон сдерживался, вытянув руки по швам, но сила овладела нами обоими. Руки его сомкнулись у меня за спиной. Губы Джейсона искали мои губы, будто он рвался внутрь. Я оседлала его тело и даже сквозь джинсы ощутила, какой он твердый и готовый.
 Он внезапно перевернул меня и оказался сверху. Мое тело ничем не пыталось себя защитить. Я охватила ногами его талию, почувствовала, как он толкается в меня. От каждого толчка у меня в низу живота что-то дергалось и стягивалось.
 Я поплыла вверх сквозь толщу силы и стала отталкивать Джейсона в грудь. Мы этого не будем делать. Я не буду.
 — Слезь. Слезь с меня.
 Я говорила придушенно, хрипло. Слишком много наглоталась мунина, чтобы бороться и внутри себя, и снаружи.
 Джейсон надо мной застыл, потом свалился на меня мешком. Сердце его колотилось бешено, дыхание стало глубоким и хриплым. Сглотнув слюну, Джейсон смог произнести:
 — Если бы я сказал, что останавливаться уже поздно, ты бы мне поверила?
 Я стала выползать из-под него:
 — Нет.
 Он повалился на спину, освобождая меня. Я встала. Синяков на нем уже не было, лицо смотрело на меня чистое, нетронутое. Если бы я только умела заставить эту дрянь работать без секса!
 — Моя очередь? — спросил Зейн.
 Я повернулась, и он сидел передо мной на земле. Остатки рубашки он с себя сорвал. Я никогда не думала о Зейне как о мужчине — в этом смысле. Но вот он сидит передо мной при луне, и игра света и тени подчеркивает мускулы у него на груди и на животе — руки теряются в темноте. Лицо — сильное и чистое, сверкающе бледное, половина его скрыта тенями, как кусками мрака. Кольцо в соске сверкает серебром, будто подмигивает, приглашает. И этого мне хватило.
 Я встала перед ним, поглядела вниз и сделала то, что хотел мунин. Схватив Зейна за раненую руку, я ее дернула вверх, растянув плечо до предела. Зейн вскрикнул. Кожа уже закрылась над раной, но сама рана еще не заросла. Прижавшись к ней губами, я ощутила, как рвутся мышцы, как ломается снова уже срастающаяся кость. Я укусила его, всадила зубы так, что останется след, и вдула в него силу. Я лечила его рану и боролась с Райной — она хотела выдрать из кожи кусок. Шутка такая — лечить его и одновременно ранить.
 Я оттолкнулась раньше, чем успела бы ей поддаться. Спотыкаясь, я встала и поняла, что после каждого использования сила растет. Она заполняла меня как другая личность, растущая внутри меня, выпирающая из-под кожи.
 Шатаясь, я подошла к Джемилю и рухнула возле него на колени. Он уже перекинулся обратно в человеческий вид, а это значит, что он был сильно ранен. Я смотрела на обнаженное тело и не давала Райне к нему притронуться. Не давала сделать, что она сейчас хотела. Ничего из того, что она хотела.
 Проведя руками по груди Джемиля, я нащупала рану. Кожа закрылась над ней, но была еще мягкой, и я знала, что могу всунуть туда пальцы. Знала, что могу вырвать у него сердце. Но вместо этого я опустила лицо к ране и нежно поцеловала ее. Закрыв глаза, я вдохнула его запах, ощутила прикосновение гладкой кожи. Кожа, только что закрывшая рану, всегда такая мягкая, как у младенца, нежная, гладкая. Я положила руки на рану и вдвинула в нее теплую растущую силу, как меч.
 Глаза у Джемиля широко раскрылись, спина выгнулась луком. Он попытался вскрикнуть, и я украла этот крик поцелуем. Я оседлала его тело, не пах, а вторую рану, что была пониже. Оторвавшись от его губ, я опустила руки пониже. Я исцеляла его и чувствовала, как это покидает мое тело теплой струёй. Руки скользнули ниже, я потрепала его и ощутила, как он твердеет. И тогда я резко с него соскочила. Я исцелила Джемиля, а Райна считала, что за исцеление ей кто-нибудь что-нибудь должен.
 Я боролась с ней, пока не свалилась обратно на лесную подстилку с криком. Тело мое извивалось, и будто левая сторона перестала разговаривать с правой. Будто что-то во мне лопалось. Это огромное теплое присутствие, второе тело, рвалось на поверхность, рвалось вынырнуть. Зверь Райны рвался наружу, рвался сделать меня лупой на самом деле, но мое тело не могло этого выдержать, не могло дать ему пристанище. Я была человеком, и сколько бы силы в меня ни впихнуть, это никуда не денется.
 Чьи-то руки придержали меня, и с неимоверной высоты раздался голос Ричарда:
 — Что с ней?
 — Она борется с мунином. — Голос Марианны. Он звучал совсем рядом с моим лицом, но я ее не видела. Будто весь мир исчез в темноте. — Не сопротивляйся, Анита. Что бы ни случилось сегодня, завтра я тебе смогу помочь. Уступи и живи или мунин тебя убьет.
 — Прошу тебя, Анита! — Снова голос Ричарда.
 — Она убьет тебя, если сможет. Она тебя убьет прямо из могилы. Перестань сопротивляться, Анита, поддайся или погибнешь.
 — Нет! — завопила я и вдруг снова смогла видеть. Я смотрела в очерченную контурами деревьев тьму, и проблески лунного света играли в листьях. Они казались яркими, как солнце, только мягче. Я лежала неподвижно, мигая от света. Ричард прижимал меня к земле за плечи, Шанг-Да держал правую руку, Люси — левую, Верн держал ноги. У меня были судороги — это я помню.
 Марианна склонилась ко мне, держа мое лицо между ладонями.
 — Анита?
 — Я здесь.
 Голос у меня был тих, но ясен. Я ощущала легкость, пустоту, но не была одна — меня не удалось обмануть. Мунин не ушел. Он еще не закончил.
 — Мунин оставил ее? — спросил Ричард.
 Марианна покачала головой:
 — Он еще здесь.
 Мое мнение о ней еще повысилось — она тоже не была обманута.
 — Отпустить ее? — спросил Верн.
 — Анита? — обратилась ко мне Марианна.
 — Отпустите.
 Они медленно убрали руки, будто опасаясь. Опасаясь меня или за меня, я не знала точно. Потом отошли, только Ричард остался рядом. Я прильнула к нему головой, и он взял меня в объятия. Я закрыла глаза и отдалась этому чувству безопасности — на миг. Ни в чьих объятиях мне никогда не было так надежно. Ни в чьих.
 За что-то я зацепила ногой среди листьев, отодвинулась от Ричарда и нашарила свой нож. Сунула в ножны.
 С той стороны поляны Джейсон сказал:
 — А второй здесь. — Он держал его за лезвие.
 Я подошла к Джейсону, взяла у него нож, ощущая на себе взгляды всех собравшихся. Будто я только что появилась, и никто не знает, чего от меня ждать. Второй клинок я тоже вложила в ножны.
 Джейсон улыбнулся мне:
 — Не пойми меня неправильно, Анита, но хотелось бы мне когда-нибудь проделать это взаправду.
 — Почему не сегодня? — спросила я.
 Джейсон уставился на меня:
 — Как ты сказала?
 Я пошла обратно, чувствуя провожающие меня взгляды. Я чуяла кровь, силу и плоть, и ничего не было приятнее, чем возбуждать вервольфов.
 Ричард стоял там же в джинсах и футболке. Волосы пеной лежали на плечах, мягкие, темно-каштановые при луне.
 Схватив его за футболку, я смогла притянуть его настолько, чтобы поцеловать, долго и взасос, и он ощутил вкус всей крови, что пробовала я, всей кожи, что я сегодня касалась. Медленным движением я вытащила его футболку из штанов, погладила ладонями голый живот, прохладную крепкую грудь.
 Он схватил меня за руки, отвел их.
 — Что это с тобой?
 — А тебе разве не нравится?
 Это Люси шла к нам. Ее внушительные груди натягивали материю топа. Либо у нее были очень большие соски, либо они от холода очерчены так четко даже в этом тусклом свете.
 Я подняла глаза на Ричарда. Я спала с Жан-Клодом, он — с Люси и Майрой — да, не забудем Майру. Это вполне честно, что у него есть любовницы. Нет, правда. Но мне это было поперек горла, и за это я себя ненавидела. И еще за то, что хочу его. За то, что сплю с Жан-Клодом и что это мне не нравится. И за то, что если бы это был Ричард, мне бы не хватало Жан-Клода. Что бы я ни делала, а для меня оборачивается хреново.
 Глядя на Люси, я знала, что руки, которые так нежно держат мои, хватались за эти мощные, круглые груди. Я знала, что она его трогала — всюду. Что голым он входил в нее. И ревность была так сильна, что у нее могло быть одно лишь имя — ненависть.
 Я отодвинулась от Ричарда и вынула нож из ножен. Шанг-Да шагнул вперед, будто чтобы стать между нами, но Ричард остановил его и отослал назад. Он просто смотрел на Шанг-Да, пока тот не отступил, но по лицу китайца можно было сказать, что он очень этим недоволен. Его можно было понять.
 Ричард повернулся обратно ко мне, уставился на меня, но не шевельнулся себя защитить. Не знаю — то ли он верил, что я его не трону, то ли был уверен, что я не смогу. А я не сомневалась, что смогла бы.
 Я сумела одернуть свою руку, но лезвие успело полоснуть через рубашку — хотя и неглубоко, однако кровь показалась.
 Он вздрогнул, в глазах появилась растерянность, горе, боль.
 Ну и хрен с ним.
 Шанг-Да уже был рядом, и Ричард схватился с ним. Ричард не подпустил его обезоружить или ранить меня.
 Я приложила острие ножа к груди и сделала надрез над сердцем. Боль появилась сразу, резкая, но неглубокая. Ничего страшного. Кровь потекла между грудями, как щекочущий палец. Очень она была темной на моей белой коже.
 Ричард шагнул ко мне, и Верн остановил его:
 — Это ее выбор.
 — Не ее, Райны! — возразил Ричард.
 Но он частично ошибался. Райна наконец нашла нечто, привлекавшее нас обеих. Мы обе хотели заставить его страдать. Мы обе чувствовали, что нас предали, и ни у одной из нас не было на это права. Мы обе предали его — каждая по-своему.
 Слова, незнакомые мне, полились с моих губ:
 — Твое сердце — моему, мое — твоему. Я, лупа, — тебе, Ульфрику. Но ни я на ложе твоем, ни ты на моем.
 И я бросила нож в землю так, что он воткнулся, гудя. Лезвие в земле ощущалось так, будто я разбудила огромного спящего зверя. Сила хлестнула через меня из земли, из меня, и что-то во мне освободилось в этом потоке. У меня закружилась голова, я рухнула на колени.
 Все еще борясь, я взглянула на Ричарда и сказала:
 — Помоги!
 Но было поздно. Мунин рванулся наружу как ветер, и все мужчины, которых он коснулся, уловили этот запах. Я почти ощутила, как реагировали их тела. Я поняла, что сделала Райна, и если бы даже это был ее последний вечер на месте водителя, она не могла придумать лучше. Если не считать убийства, это была самая совершенная месть.
 Я упала на колени, стараясь не дать ей завершить ритуал, но они уже стояли в темноте, готовые, охочие. Я издавала запах, и не только крови. Слова будто клещами вытаскивали у меня из глотки, и они вылезали, причиняя боль.
 — Возьми меня снова, если можешь, мой Ульфрик.
 Я глядела ему в лицо и видела, насколько оно стало диким. Мне это было отчасти приятно. Да поможет мне Бог — моя собственная ревность дала Райне ключи ко мне.
 Я огляделась на стоящие в тени фигуры. Они ощущались растущим предгрозовым напряжением воздуха, таким тяжелым, что трудно было дышать. Чувствовалось, как зреет в этом воздухе молния, приближается, но буря эта ждала меня. Ждала моего движения.
 Рядом со мной стояла Марианна.
 — Вставай.
 Я попыталась подняться, Марианна мне помогла.
 — Теперь беги, — сказала она.
 Я уставилась на нее:
 — О чем ты?
 — Ты только что объявила себя Фрейей. Теперь беги, пока они не потеряли терпение и не взяли тебя прямо здесь.
 Я знала, что она имеет в виду, но мне надо было услышать это в открытую:
 — Взяли?
 — Если мунин не вылезет наружу, это будет изнасилование, но это все равно случится. Иди!
 Она подтолкнула меня в темноту. Я споткнулась и последний раз оглядела поляну. На лице Ричарда были мука и ужас. Шанг-Да стоял за плечом Ричарда, злой как черт. На меня. У Джейсона я еще ни разу не видела лица такого безразличного, будто он боялся проявить свои чувства. И лицо Роланда я тоже увидела. Час-другой назад я его уже видела, но сейчас лицо его не было безразличным — оно было голодным, ждущим. И я знала, что они это сделают. Кто-то и где-то поимеет меня, если я их не убью всех. Два серебряных клинка против стаи вервольфов — не слишком хорошие шансы. А Ричард сделает все, чтобы меня спасти. Все.
 — Шанг-Да! — позвала я.
 Высокий телохранитель посмотрел на меня. Даже в лунной темноте ощущалось, как тяжел его взгляд.
 — Жизнь Ричарда значит для меня больше моей безопасности, Шанг-Да. Не дай ему погибнуть.
 Он продолжал смотреть на меня, потом кивнул — коротко, резко.
 Схватив меня за руку, Марианна приказала:
 — Иди!
 И я пошла. Я бросилась в лес, во тьму внешнюю, и побежала, побежала так, будто видела в темноте. Я почти угадывала прогалины, знала, что деревья расступятся передо мной беспрекословно. Я отдалась ночному лесу, как учили меня в детстве. Когда бежишь по лесу в темноте, зрением не пользуешься — работает та часть мозга, которая поднимает волоски на шее. Я бежала, ныряла и прыгала, и знала, что всего этого мало.




 Глава 27


 Долгой траурной нотой вой прорезал ночь. Потом — рычание, резкий жалобный визг, сразу оборвавшийся. Я поняла, что кто-то сильно ранен, может быть, убит. Они действительно готовы убивать друг друга за эту привилегию? Настоящие волки так не делают. Только люди способны взять симпатичного нормального зверя и до такой степени его перепохабить.
 Перелезая через бревно, которое было чуть потолще малолитражки, я поскользнулась и растянулась на земле. Лежа на пузе и ловя ртом воздух, я понятия не имела, что делать дальше. Вервольфов я не столько слышала, сколько ощущала на ощупь, упираясь руками в землю. До вторжения мунина я не умела так их чуять.
 Прижавшись к бревну, я нашарила отверстие. Это было дупло, и я вползла в непроглядную темноту, выставив перед собой руку с ножом на случай, если в дупле затаился енот или змея. Но там было пусто, только подгнившее прохладное дерево крошилось под моим голым животом, и ощущался вес огромного поваленного дерева.
 Я знала, что меня найдут, дело было не в этом. Им не сразу удастся меня выковырять из норы. Я пыталась выиграть время, сама не очень четко представляя себе, зачем. Тут нужен какой-то план, а у меня его не было. Мунин считал, что Ричард может нас спасти, а меня сама эта мысль пугала. Ричард несколько застенчив, когда надо убивать. Страшнее было бы, если в он погиб, пытаясь меня спасти, чем если бы меня поймали. Изнасилование я как-нибудь переживу, а гибель Ричарда — вряд ли. Конечно, меня еще никогда не насиловали, и, быть может, я поспешила с выводами. Могу и не пережить.
 Они шли возле бревна. Больше одного, больше двух. Трое, четверо? Черт его знает.
 Когти рванули истлевшее бревно, и я вскрикнула — пискнула, как пищат только девчонки. Один из пришедших, я услышала, покатился по земле. Хлынула клубами энергия, когда он перекинулся в волчью форму. И все — он выбыл из состязания. Если теряешь человеческую форму перед лупой, за которой гонишься, ты уже с ней совокупиться не можешь. Оброс шерстью — проиграл. Правила о том, как становиться Фрейей, никогда не писались для женщины, не имеющей другой формы. Младшие члены стаи выбывали, уступая своему зверю: приближалось полнолуние, и они не могли устоять, когда воздух был так насыщен насилием и сексом. Выбыло их с полдюжины, может быть, целая дюжина. В стае Верна пятьдесят волков; дюжину долой.
 Что-то тяжело ударило в бок бревна, и я сумела удержать крик. Хоть это уже лучше. Раздался топот, тяжелое дыхание — не меньше двоих подрались. Но оставался еще третий.
 Драка прекратилась, раздался громкий влажный хруст. Такая тяжелая наступила тишина, что сердце у меня стучало, как гром.
 Бревно шевельнулось. Я застыла, будто это могло меня спасти.
 Конец бревна возле моих ног поднялся в воздух. Я застряла в дупле, где пряталась. В окружности поваленное дерево было не меньше шести футов. Не знаю, сколько оно весило, но очень много. И его поднимал высокий бородатый мужчина. Вытолкнул наверх, упираясь ладонями в ствол. Когда он улыбнулся, его зубы ярко сверкнули на фоне бороды. Рычащим голосом он произнес:
 — А ну вылезай, малышка!
 Малышка? Я очень осторожно выползла из-под бревна. Вес его был сокрушителен, мужчина дрожал мелкой дрожью. Такую громаду даже он не мог поднять без усилия.
 Я остановилась, прижавшись к земле возле его ноги. Ему сначала надо положить бревно, а потом уже заняться мной. Он улыбнулся шире, когда увидел, что я не отползла. Усмотрел в этом хороший признак. — Я сунула ему нож в брюхо и откатилась прочь, вспарывая мышцы. Он с удивлением упал на колени, и дерево свалилось сверху, придавив его к земле. Я не стала ждать, удастся ли ему выбраться. На земле лежали двое: у одного был проломлен череп, и на землю стекала кровь и что-то густое. В темноте все это казалось черным и серым. У второго еще мог биться пульс, но я не стала проверять и бросилась наутек.
 Уловив движение воздуха, я еще успела оглянуться и увидеть что-то мелькнувшее мимо. Он свалил меня подножкой, я рухнула на спину, а он оказался сверху. Едва успев узнать Роланда, я полоснула ножом, но он уклонился так быстро, что я не видела даже, и его кулак угодил мне в подбородок.
 Я не отключилась, но тело обмякло. Нож выпал из пальцев, и я не могла его удержать. Половина моего существа отчаянно вопила без голоса и слов, а другая половина отстраненно заметила: «Какие красивые деревья!»
 Когда я снова смогла шевельнуться, джинсы были стянуты с меня до половины бедер. Они там застряли, потому что залубенели от засохшей крови.
 — Роланд, не надо.
 Он продолжал стягивать с меня штаны, будто я ничего и не говорила. И я не хотела, чтобы он ударил меня второй раз. Если я потеряю сознание, всему конец.
 Ему трудно было стянуть с меня джинсы поверх кроссовок, потому что ни джинсы, ни кроссовки на это не рассчитаны.
 Я приподнялась на локтях и попыталась говорить дружелюбно и разумно:
 — Роланд, сначала полагается снимать обувь.
 Если я проявлю волю к сотрудничеству, может, мне это зачтется. Или удастся придумать какую-нибудь уловку. Куда Ричард подевался?
 Роланд намотал джинсы на руку, лишив мои ноги подвижности.
 — Чего ты мне помогаешь? — спросил он. Голос его был слишком глубок для этой худощавой груди, слова произнесены отчетливо. Нервная энергия ползла у него по коже, переливаясь, как жар над летним асфальтом. Он был все тот же, но переменилось все остальное.
 — Может, просто не хочу, чтобы ты снова меня ударил.
 — И я не хочу, чтобы меня пырнули ножом.
 — Что ж, это справедливо.
 Так мы и глазели друг на друга — я, приподнявшись на локтях, он, склонившийся у моих ног. Будто он не знал, что делать дальше. Наверное, не ожидал, что я буду спокойна. К слезам, гневу, даже желанию он был готов, но я ничего этого ему не выдала. Я была дружелюбна, доброжелательна, будто он спрашивал у меня дорогу в ресторан. Странно, но я даже была внутри спокойна. Как-то все это было сюрреалистично, будто не на самом деле. Если он меня коснется, тут-то я и пойму, что это очень даже на самом деле, но пока он оставался там, где был, меня это устраивало.
 Он придавил мои джинсы коленом и стал стягивать с себя рубашку. Рубашку — это еще ладно. Меня устраивает. У него красивый торс, приятно посмотреть. Пока штаны на нем, все в порядке. Куда, к чертовой матери, Ричард подевался?
 Роланд расстегнул застежку штанов, и мои нервы не выдержали. Я не пыталась связаться с Ричардом, опасаясь, что он ведет бой. В драке использование меток отвлекает. Но мне нужна была помощь. Я могла поспорить, что трусов под штанами у Роланда нет. И — да, выиграла бы.
 Я послала Ричарду зов, и он действительно дрался. На секунду я выглянула из его глаз — он дрался с Эриком. Отлично. Как можно скорее я прервала контакт, но знала, что это стоило Ричарду секунды сосредоточенности. Я была предоставлена сама себе.
 Роланд спустил штаны до колен и, очевидно, счел это достаточным, потому что полез по моим ногам вверх. О, как романтично.
 Не Ричард пришел ко мне на помощь, а незнакомый мужчина. Он подсек Роланда, как Роланд подсек меня. Они покатились прочь с меня и по пологому склону в лощину. Я стала как можно быстрее натягивать джинсы.
 Что-то шевельнулось за моей спиной, и я обернулась — со спущенными штанами и без оружия.
 Это был Зейн, прижимавший к груди раненую руку. За ним из темноты появился Натэниел и протянул мне здоровую руку:
 — Быстрее!
 И мы помчались. Натэниел тащил меня за руку, бесшумно скользя между деревьями. Я пыталась держаться за ним, считая, что там, где протиснется его тело, протиснется и мое. Я прыгала там, где он прыгал, виляла, где он вилял, хотя и не видела сама этих препятствий. У него ночное зрение было лучше моего, и я в этом не сомневалась. За нами чувствовалось присутствие Зейна, как ощущается в ветре запах дыма.
 Тьма справа разразилась хоровым воем. Натэниел потащил меня быстрее, пока я не рухнула головой вперед, и зазубренная ветка расцарапала мне щеку, чудом миновав глаз.
 — А, черт!
 — Они приближаются, — сказал Натэниел.
 — Знаю. — Я приложила руку к щеке и отняла ее окровавленную. — Вот, твою мать!
 — Я им тебя не отдам.
 Я уставилась на него. Натэниел был меня выше всего на три дюйма, весил разве что на тридцать фунтов больше. Мускулистый, но маленький. А это важно, если твой противник может поднять огромное дерево.
 — Они тебя убьют, Натэниел.
 Он на меня не смотрел. Только таращился во тьму, будто слышал то, чего я не слышала.
 Зейн прислонился к дереву, глядя на меня. Здоровой рукой он потирал раненую, будто успокаивал боль. Наверняка так и было.
 — Если они тебя поймают, ты будешь драться, — сказал Зейн. — И они тебя убьют. — Он закрыл глаза. — Сегодня тот случай, когда ты себя не спасешь, но мы, быть может, спасем.
 — Вы погибнете оба, — сказала я.
 Зейн пожал здоровым плечом — небрежно, будто это не имело значения.
 Пришла мысль, что все это кончилось бы, если бы я занялась сексом. Но именно в этом случае кончилось бы. Райна вернулась в полной силе, полилась через меня. Она хотела Натэниела, но у нее ничего не выйдет — только не посредством моего тела. Трахаться с Натэниелом — равносильно совращению малолетних. Я на такое не пойду.
 Зейн. Зейн подойдет. Райна всегда была блудлива...
 Передо мной вдруг мелькнуло видение такое яркое, что я залилась краской. Есть вообще кто-нибудь, с кем Райна не спала? Нет, с ними я не буду. Ни за что.
 Тогда они погибнут.
 Я не знала, моя эта мысль или мунина, но так или этак, а мысль была верной.
 Хромая, появился Джейсон. Я узнала его по форме плеч и по волосам. Либо я его не до конца вылечила, либо он вылез из драки. Может быть, то и другое вместе. Я прервала контакт раньше, чем закончила — мунин Райны сберегал основную силу лечения для секса. Для нее это был гонорар за оказанную услугу. Не заплатил — не вылечился. Как торговец наркотиками, который дает бесплатно попробовать.
 Очень странно улыбаясь, Джейсон присоединился к Зейну и Натэниелу. Прислонясь спиной к стволу, он медленно сполз в сидячее положение и испустил долгий вздох.
 Мы уставились на него, но тут же повернулись на вопль из леса. Где-то близко шла драка. Еще один вой прорезал недвижный горячий воздух. Так близко, что у меня волосы на голове встали дыбом.
 Мы находились у подножия холма, и местность казалась знакомой.
 — Наши домики вон там?
 — Да, — сказал Зейн.
 — Если ты пойдешь к домикам, они пойдут следом, — предупредил Джейсон. — Нельзя, чтобы туристы это видели.
 — И мать их так, — ответила я. — Некоторые как раз и не пойдут, чтобы туристы не видели. Пошли, запремся в домике.
 — Это не кончится, пока кто-то один не победит, — сказал Джейсон. Голос у него был усталый — а может, безнадежный.
 — И еще там со мной будут два вампира, которые на моей стороне.
 Я пошла вверх по холму, Натэниел и Зейн следом. Джейсон остался сидеть. Мы уже поднялись по холму на четверть, когда он нехотя встал и направился за нами. Когда кончится вся эта фигня, я его спрошу в чем тут дело. А сейчас нет времени.
 Среди деревьев появились фигуры. Зейн подтолкнул меня в спину.
 — Беги, я их задержу.
 Натэниел повернулся вместе с ним, вглядываясь в темноту навстречу опасности.
 — Нет, — сказал Зейн, — ты иди с ней, Натэниел. — Он посмотрел на меня. — Я учусь быть альфой. Натэниел не умеет драться.
 Натэниел посмотрел на меня, на Зейна и все же остановил взгляд на мне.
 — Что мне делать?
 Я подумала секунду, разглядывая сосредоточенное лицо Зейна.
 — Я бы сказала, пойдем со мной, но не хочу оставлять Зейна. — Я взяла его за руку. — Я не оставлю тебя на смерть.
 — Черт возьми, Анита, если тебя здесь не будет, они нас не убьют. Набьют морду и бросятся за тобой.
 — Я вроде приманки?
 — Да.
 — Только не погибай из-за меня. Ладно?
 — Сделаю все, что смогу.
 Я стиснула его руку.
 — Все — не надо, главное — не погибай. И ты тоже, — сказала я Джейсону.
 Он мотнул головой:
 — Я остаюсь с тобой. Приказ Ричарда.
 — Зачем?
 Он еще раз мотнул головой и оглянулся на приближающиеся фигуры. Все ближе и ближе.
 — Потом. А сейчас — вперед.
 Он был прав.
 Мы пошли, оставив Зейна против не менее чем пятерых приближающихся фигур. Они рванули вперед, когда мы приближались к вершине холма. Я выбралась со склона наверх, падая на колени, и мы припустили через гравийную стоянку к домику.
 «Дамиан!» — подумала я. И он открыл дверь, будто я позвала его вслух. Вид у него был удивленный, а ведь не часто удается потрясти тысячелетнего вампира. На миг я подумала, как же мы выглядим. Я, окровавленная, в черном лифчике и заскорузлых от крови джинсах. Джейсон, заметно хромающий. Натэниел, бегущий за нами со всех ног.
 Мы протиснулись в дверь, и Дамиан закрыл ее за нами. И запер без лишних подсказок. Умница вампир.
 — Что... — попытался он спросить.
 — Забаррикадировать окна и дверь, — велела я.
 Ашер схватил тяжелый деревянный стол как перышко и сунул его в окно.
 — Гвозди у нас есть или мне его так и держать? Что-то ударило в окно, и стекла брызнули по краям стола сверкающим дождем. Ашер покачнулся. Дамиан бросился ему помогать, и они снова впихнули стол в окно. Дверь задрожала, будто кто-то ударил в нее снаружи всем телом.
 — Он не успеет, — сказал Джейсон.
 Натэниел стоял посреди комнаты с потерянным видом:
 — Что мне делать?
 Дверь снова затряслась.
 Джейсон бросился к ней, подпер плечом:
 — Натэниел, помогай!
 Натэниел метнулся к нему и тоже уперся плечом в треснувшее дерево.
 Мимо стола в окно просунулись руки. Ашер оторвал руку от стола и переломил чужое запястье, как спичку. Вопль, и рука убралась.
 Он спросил так спокойно, будто и не напрягал почти все силы, чтобы удержать стол на месте.
 — Можно осведомиться, почему это местная стая хочет нас убить?
 — Им нас убивать не надо, — ответил Джейсон. — Им надо ее трахнуть.
 Он всей спиной упирался в дверь. Тот, кто стучал снаружи, вдруг перестал, и Джейсон чуть не упал на внезапно затихшую дверь.
 И в окне тоже стало чисто. Наступила ужасная тишина, слишком тихая, как говорит старая поговорка.
 — Что вообще происходит? — спросил Дамиан.
 — Потом, — отмахнулся Джейсон. Его глаза чуть не вылезали из орбит. — Спроси меня, зачем Ричард велел мне оставаться с тобой.
 Я посмотрела на него в упор:
 — Ладно. Зачем Ричард велел тебе оставаться со мной?
 — Это все кончится, когда ты переспишь с кем-нибудь из ликои.
 Я посмотрела еще пристальнее:
 — Ну-ка, повтори.
 — Если окажется, что кто-нибудь другой попадет сюда раньше, он велел, чтобы я это сделал.
 — Это? — спросила я, отходя к ночному столику. — То есть поимел меня?
 У Джейсона хватило хотя бы такта потупиться. Он кивнул.
 Я открыла ящик и вынула «файрстар». Его я заткнула за пояс, потом вытащила браунинг и щелкнула предохранителем.
 — Я ничего против тебя не имею, Джейсон, но у меня другой план.
 — Я же не сказал, что план Ричарда мне по душе. Отпускать шуточки я могу, и с тобой быть я бы даже очень хотел, но Жан-Клод и мой мастер тоже. Он меня убил бы.
 Я поглядела на Ашера, и тот едва заметно кивнул:
 — Вероятно.
 — А если ты дашь кому-то другому меня поиметь из-за своей застенчивости? — спросила я. Но ответ я знала сама.
 — Ричард очень не любит убивать, — ответил Джейсон. — Но если я дам кому-нибудь тебя изнасиловать, он сделает для меня исключение.
 Я помахала стволом в воздухе, направив дуло в потолок.
 — Повезло тебе, что у меня есть оружие.
 Джейсон кивнул.
 Из ванной донесся звон разбитого стекла.
 — Блин!
 Какого дурака мы сваляли.
 — Оставайся у дверей, — велела я.
 Распахнув ногой дверь ванной, я одновременно опустила ствол. Мелькнул здоровенный мужик, пытающийся влезть в окошко. Придержав бешено качающуюся дверь бедром, я выстрелила примерно ему в середину. Он завопил и вывалился.
 — Держу окно! — крикнула я.
 Снаружи доносились звуки схватки. Вопли сменялись рычанием. Я ощутила растущую энергию и поняла, что дерущиеся теряют человеческий вид. Они уходили, скользя между деревьями, и я почти чуяла мускусный запах меха. Мунин вернулся так внезапно и отчетливо, что я покачнулась, привалившись к двери, на которую опиралась для точности прицела.
 Отвернувшись от окна, я посмотрела на Джейсона. Райну это устроило бы — ей все равно, кто. Если это огорчит Жан-Клода или будет стоить Джейсону жизни — самое то для нее. Я медленно опустилась на пол, закрыв глаза, прижимая пистолет ко лбу плашмя.
 — Кто-нибудь, держите это окно, — сказала я, надеясь, что говорю вслух. У меня возникли проблемы с голосом.
 Джейсон, очевидно, уже их проинформировал, потому что никто не спросил, что случилось. Дамиан зацепил меня по ногам, проходя в ванную. От этого ощущения меня схватил резкий спазм внизу живота. Я подняла глаза на Дамиана, и он застыл в дверях, будто почуял реакцию моего тела.
 Он смотрел зелеными кошачьими глазами, и я знала, знала доподлинно, что если я позову его, он придет. Я только не знала, почему.
 — Дамиан, окно! — напомнил ему Ашер.
 Дамиан остался стоять, глядя на меня.
 — Не могу.
 — Анита, прикажи ему, — сказал Ашер.
 Я встала на колени, свободной рукой провела вверх по штанине Дамиана. Выше, по бедру. Мотнув головой, я зачерпнула в горсть зеленый шелк рубашки и притянула Дамиана к себе. Он присел на носках, колени по обе стороны от меня. Я потянулась и поцеловала его.
 Просунула язык между тонкими остриями клыков. Целоваться с вампирами я умела в совершенстве. Практика — мать умения.
 Он попытался не ответить на поцелуй, отодвинулся и шепнул:
 — У тебя вкус крови, чужой крови.
 И прижался ко мне ртом так, будто хотел вдохнуть меня. Длинные бледные ладони обняли мое лицо, скользнули назад, в тепло моих волос.
 Я прижалась к нему всем телом. «Файрстар» я все еще держала впереди, и он вдавился в пах Дамиана. Я вдвинула его еще сильнее, и Дамиан чуть застонал от боли. Браунинг уже упал на пол.
 Шум послышался со стороны окна, я прервала поцелуй, и Дамиан стал целовать меня в шею, все ниже и ниже. В окно лез мужчина, как в длинный хрустальный туннель.
 Я вытащила зажатый «файрстар» и нацелилась точно ему в середину лба. Он вытаращил глаза и вдруг дернулся обратно в ночь. Не настолько его занесло, чтобы ему не хотелось жить. Вопрос был в другом: насколько занесло меня?
 Рот Дамиана завис у меня над сонной артерией. Язык высунулся, гладя пульсирующую кожу. Вампир просил позволения. Но не так я сегодня хотела отдавать кровь. Райне никакого интереса не было просто отворять жилу.
 Запустив правую руку в его длинные кроваво-рыжие волосы, я дернула его вверх, на себя.
 — Да не кровь мне пускай, а еби!
 — Жан-Клод его убьет! — выкрикнул Ашер.
 — Плевать мне.
 Услышав эти свои слова, я всплыла наверх. Будто раздернула мокрый занавес, прилипший к лицу, удушающий, проникающий в тело, пытающийся утопить меня.
 Отползая от Дамиана в комнату, я хрипло выговорила:
 — Следи за этим чертовым окном, Дамиан, а ко мне не подходи.
 Он остался в дверях, не понимая, что делать.
 — Ты слышал свою госпожу, Дамиан? — спросил Ашер. — Делай, что тебе сказали.
 Я услышала, как он входит в ванную, как хрустят по битому стеклу его ботинки. Сама я осталась на четвереньках, тяжело дыша, опустив голову. В руке все еще был зажат «файрстар», зажат так, что рука болела. Я вдвинула рукоять себе в ребра, с поворотом. Вот это настоящее. Это в самом деле. А Райна мертва. Она призрак, черт бы ее побрал совсем.
 Послышался шорох — кто-то полз ко мне. Я подняла голову и увидела Натэниела, его сиреневые глаза. Завопив, я попятилась от него. Он — жертва, а Райна жертв любит. Руку я выставила вперед, будто защищаясь от удара. Отползая, я уперлась спиной в кровать и остановилась, сжимая пистолет двумя руками, покачиваясь взад-вперед.
 Натэниел пополз ко мне, пополз так, будто весь состоял из мышц, будто у него насчитывалось позвонков намного больше, чем нужно. Он пододвинулся ко мне так близко, что я почувствовала на лице его дыхание, когда он произнес:
 — Я твой, Анита. Ты моя Нимир-ра, моя королева.
 Он тщательно следил, чтобы меня не коснуться, оставляя между нами эту последнюю долю дюйма, чтобы решение принадлежало мне. Но оно мне не принадлежало.
 Я попыталась сказать ему, чтобы уходил прочь, но голос не слушался. Я не могла ни говорить, ни шевельнуться. Я лишь могла цепляться за последние крохи самоконтроля, чтобы не податься вперед и не целовать Натэниела. Я боролась изо всех сил, потому что с кем бы я сейчас ни соприкоснулась, это будет все. Мунин измотал меня. Даже мое самообладание не безгранично. И я не хотела, чтобы жертвой стал Натэниел. Только это мне еще помогло сдерживаться.
 В дверь постучали, и от такой неожиданности я вскрикнула. Натэниел отпрянул, но все еще оставался слишком близко.
 — Ты откроешь? — спросил меня Ашер.
 Я замотала головой. Это был не отрицательный ответ, а знак, что я не могу говорить. Слишком много сил занимала борьба с собой, чтобы не содрать с себя одежду и не изнасиловать первого попавшегося из тех, кто здесь в комнате. Вся моя сосредоточенность уходила на эту борьбу.
 Очевидно, Ашер сам это сообразил, потому что спросил:
 — Кто там?
 Очень цивилизованно.
 Ответ, я думаю, потряс нас всех:
 — Это я, Ричард.
 Джейсон вскочил и открыл дверь, не дожидаясь приказаний. Снаружи вся дверь была разбита и изрезана когтями. Ричард стоял в проеме, футболка порвана в клочья, и видны кровавые раны на загорелой коже. Чуть неуверенно он вошел в дверь, Зейн и Шанг-Да за ним.
 Зейн был с виду невредим, а вот у Шанг-Да распороты лоб и щека. Глаз торчал посреди кровавой маски. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на меня хладнокровным взглядом.
 Я была рада их всех видеть, но не могла шевельнуться. Стоит мне двинуться — и всему конец. Свои силы я сосредоточила на том, чтобы остаться на месте. Чуть шевельнуться — и я уже собой не владею.
 Из глаза у меня выкатилась слеза, прочертив на щеке твердую, горячую полосу. Я глядела на Ричарда, так много хотела ему сказать и не могла сказать ничего. От первого же слова я рассыплюсь на мелкие осколки.
 Ричард подошел ко мне, встал надо мной, посмотрел. Я не поднимала глаз. Он не столько присел, сколько свалился на колени рядом со мной.
 Я протянула руку его подхватить, и мунин полыхнул из меня языком пламени. С глухим стуком упал на пол «файрстар». Схватившись двумя руками за обрывки футболки, я дернула Ричарда на себя, в поцелуй.
 Губы у него были сухие, и я лизала его рот, водила языком по губам, пока они не стали влажными, бархатными в поцелуе. Просунув руку в разрез футболки, я пощупала оставленный мною порез у него над сердцем.
 Дыхание вырвалось из Ричарда с шипением, будто от боли. Он схватил меня за запястье. Я сунула в разрез другую руку и нашла еще одну рану. Тогда он схватил меня за обе руки. Забываешь, какой Ричард большой. Он не особенно страшный с виду, но свободно может держать одной рукой обе мои.
 Ричард опустил мне руки вдоль тела, я попыталась вырвать их, и он сжал сильнее. Потом наклонился ко мне, но не для поцелуя.
 Он лизнул порез у меня на груди.
 Я ахнула — наполовину от боли, наполовину от наслаждения.
 Он провел губами по ране, добрался до мягкого верха груди. Чуть прикусил кожу, не слишком, не так, чтобы остался след, но так, чтобы я ощутила зубы. И я чуть застонала.
 Он поднял на меня глаза, отпустил мои руки и взял в ладони мое лицо. Как в мягких тисках, оказалось оно в его сильных руках, и он заставил меня заглянуть в эти свои шоколадно-карие глаза.
 — Анита, ты меня слышишь?
 Я попыталась двинуться вперед для поцелуя, но он держал меня. Руками я нащупала его грудь, погладила гладкую кожу, рваные раны. Я хотела прижаться к нему телом, но он держал мое лицо, и я не могла приблизиться.
 — Анита, ответь, Анита! Ты здесь?
 Руки сжимали мне лицо почти до боли. Я не оттолкнула мунина, он сам отступил. Я почувствовала, как Райна отпустила меня слегка, чтобы я могла ответить:
 — Я здесь.
 Шепотом.
 — Ты хочешь этого?
 Я заплакала. Большие, безмолвные слезы покатились по лицу.
 — Ты хочешь меня сейчас, вот так? — Он чуть встряхнул мое лицо, будто это могло вернуть меня мне.
 Я накрыла его руки своими, прижала к себе, не переставая лить слезы.
 — Да.
 Шепотом. — Сейчас, вот так?
 Слишком был труден этот вопрос. Я попыталась оторвать его руки от себя, отвести в стороны.
 — Целуй меня, Ричард, целуй меня, пожалуйста, прошу тебя, целуй меня!
 И снова я заплакала, не зная сама, отчего.
 Он наклонился ко мне, не отнимая рук, и поцеловал меня.
 Жарко прижались его губы к моему рту. Язык Ричарда раздвинул мне губы, и я снова попыталась податься навстречу, но его руки держали меня. Он прижимался губами к моим губам, будто пробовал меня на вкус, и языком ощупывал мой рот, а губы его будто всасывали меня, будто хотели вывернуть наизнанку.
 Я задрожала в его руках от этого ощущения. Закрыв глаза, безвольно опустив руки, я предоставила все ему.
 Его ладони очень медленно соскользнули с лица. Ричард не прерывал поцелуя, а пальцы его опустились на мои голые плечи. Они чуть приостановились возле лямок спинных ножен, будто он не знал, что с ними делать.
 Я открыла глаза и стала поднимать руки, чтобы ему помочь. Он поймал их и опустил снова вниз, вдоль тела.
 — Сам соображу, — тихо сказал он.
 Я глядела на него и едва могла дышать — так овладело мной желание. Я хотела, чтобы его голая кожа прижалась к моей. Ухватив лоскут его футболки, я дернула.
 — Сними.
 — Еще рано. — Он покачал головой.
 Я хотела наброситься на него голодным волком, а он так собой владел. Я ведь чувствовала, как ему хочется. Не меньше, чем мне, и все же он сохранял спокойствие так близко, так близко от меня.
 — Все вон, — потребовал Ричард.
 Я и забыла, что мы все это исполняли на публике, и припала лбом к груди Ричарда. А руки завела ему за спину, пытаясь притянуть себя к нему.
 — А другие волки? — спросил Ашер.
 — Я заключил пакт с Верном. Все кончено, осталось только это.
 Поверх широкого плеча Ричарда я глядела в покрытое шрамами лицо вампира. Оно было тщательно непроницаемо, пусто, безразлично. Мелькнула мысль: что он скрывает? Но я подумала так краем сознания, потому что все мои мысли были заняты ароматом кожи Ричарда. Запахом свежей крови. Приставшим запахом сырой земли, хвои и листьев. Легкой солоноватостью испарины. Для сожалений места не было, осталось лишь тепло его тела рядом с моим.
 — Если ты возьмешь ее вот так, это будет очень похоже на изнасилование, — сказал Ашер.
 — Я постараюсь изо всех сил, чтобы так не было, — ответил Ричард.
 Ашер издал какой-то неопределенный звук, который можно было бы счесть смехом.
 — Bon heur, — сказал он и вышел.
 Это он сказал «в добрый час». Сказал по-французски, и я не могла не вспомнить Жан-Клода.
 Так близко от меня тепло тела Ричарда, и он уже твердый, готовый, а я думаю о Жан-Клоде. Я хотела завернуться в Ричарда, как в одеяло, но что скажет мой другой любовник? Эта мысль оттолкнула мунина лучше любого другого средства.
 Столько времени в постели Жан-Клода, а я все еще хочу Ричарда. Я хочу Ричарда, а не мунин, не Райна. Я. Я так его хочу, что не могу ни о чем думать, только о нем в моих объятиях. Но так будет нечестно. Нечестно, потому что Райна владеет мной.
 Она заливала меня, как теплая вода в ванне. Это была ее цена. Да, это. Чтобы она в этот первый раз была с нами. Чтобы это навсегда частично принадлежало ей.
 Кожа у меня горела в ожидании прикосновения, тело сводило от голода, которого я в жизни не знала.
 Когда за вышедшими закрылась дверь, Ричард отодвинул меня от своего тела. Взяв меня за руки ниже локтей, он отклонился назад, а я рвалась к нему ближе. Он мне нужен был, нужен. Я хотела его.
 С плачем я потянулась к нему:
 — Ричард, Ричард, пожалуйста!
 Он развернул меня так, что я упала на изножье кровати, и уперся мне рукой в спину, не давая повернуться. Сдвинув лямки ножен, он стащил их вниз, через руки, и ножны отбросил так, что они стукнули в стену. Потом он наклонился ко мне, положив руки на кровать по обе стороны от меня, нагнулся, и его волосы защекотали мне лицо. Он прижался ко мне, обнял меня, прижимая мои руки к груди, и держал так крепко, что я слышала кожей, как бьется его сердце за моей спиной.
 И он шепнул мне в щеку:
 — Если ты захочешь, чтобы я перестал, в любой момент, скажи, и я уйду.
 Я застонала, скорее даже тихонько заскулила, и попросила:
 — Ричард, сделай меня, прошу тебя, пожалуйста, сделай.
 Он задрожал с головы до ног, испустил долгий, глубокий вздох. Чуть отодвинулся, чтобы расстегнуть у меня застежку на лифчике, осторожно снял его с моих плеч. Бретельками снова опустил мои руки вдоль тела. Стянул их с рук, и лифчик упал на пол.
 Ладони Ричарда легли мне на талию. Горячие ладони. Он повел их вверх, медленно, так медленно, что мне кричать хотелось. Руки нашли мою грудь, обняли ее, сжали. Пальцы стали перебирать мне соски, и тут я действительно закричала.
 Он повернул меня к себе лицом, чуть ли не бросил на кровать. Руки Ричарда сошлись у меня под ягодицами, и он поднял меня, все еще стоя на коленях. Губы нашли мою грудь, язык забегал по соску, быстрый, резкий, влажный.
 Я припала к Ричарду, и его губы сомкнулись, присосались. Мне хотелось закричать, забиться, сказать, чтобы он перестал, чтобы никогда не переставал. Тихий всхлип вырвался у меня из горла, когда Ричард выпустил мой сосок долгим движением, пропустив его между зубами. Он повернулся к другой груди, на этот раз резче, сильнее сжимая зубы. Чуть покусывая нежную ткань, он стал вылизывать сосок, круговыми движениями языка, и вдруг укусил резко и быстро, так что было слегка больно, и я оказалась на спине.
 Он стоял надо мной на коленях. Сунув руки в разрезы футболки, он сдернул ее с себя, разорвав пополам, обнажив твердость мышц груди, рук. На коже было две раны от когтей — повыше и пониже. Та, что повыше, была над соском, и на нем засохла кровь.
 Я села и потянулась к нему. Он не мешал. Я пробежала языком по груди Ричарда, над ранами, и он ахнул. Я вылизала быстрыми движениями окровавленный сосок, и когда он не отогнал меня, я сомкнула губы на ране и стала пировать. Я вычистила ее, высосала так, что она открылась снова.
 Теперь была его очередь вскрикивать. Он меня толкнул обратно на пол, мягко. Снял с меня кроссовки и носки, и я не стала мешать. Сердце билось так, что больно было, пойманной птицей колотясь в горле.
 Руки Ричарда легли на пояс моих джинсов, Когда расстегнулась верхняя пуговица, у меня свело живот. Ричард расстегнул на мне штаны и начал медленно снимать их с бедер. Я помогала ему, подталкивая заскорузлую ткань вниз. Одним последним движением он снял их с меня, и я осталась только в черных трусиках — под цвет уже снятому лифчику.
 Ричард встал на колени, глядя на меня. Руки его двинулись к застежке его собственных джинсов — и остановились.
 — Я так давно этого хотел, Анита. Так тебя хотел, но только не...
 Словами не передать, насколько мы с Райной друг друга ненавидели, но в этот момент ее сущность и я полностью понимали друг друга. Я поднялась навстречу Ричарду:
 — Ну нет, только не это! Только не изображай сейчас бойскаута.
 И я потянулась к его застежке.
 Он поймал меня за руки, всмотрелся мне в лицо.
 — Это снова ты.
 — Да, — сказала я, — это снова я. — Я высвободила руки, и он не стал меня удерживать. — Разденься, Ричард, я так хочу видеть тебя обнаженным.
 — Ты ведь уже видела, — тихо сказал он.
 — Не так, как сейчас. Не останавливайся и ни о чем не спрашивай.
 Он встал.
 — Это для меня все изменит, Анита. И должно для тебя тоже кое-что изменить.
 Я закрыла глаза ладонями и тихо застонала.
 — Боже мой, Ричард, перестань трепаться! Я хочу, чтобы ты хватал меня руками, я хочу, чтобы ты вошел в меня, так хочу, что мысли мешаются! А ты стоишь и резонируешь!
 Что-то упало мне на лицо и руки — джинсы и трусы Ричарда. Я села и увидела его голым, и не могла оторвать глаз. Золотистая смуглость его кожи не прерывалась от закруглений икр до узости бедер, до выпуклости паха, до плоской твердости груди, до размаха плеч. Волосы золотой волной упали на плечи, и лицо было в тени.
 Я встала и подошла к нему. Мне было страшно — «нервозно» не то слово. Страшно — и очень хотелось. Положив руки Ричарду на грудь, я встала на цыпочки, подставляя ему губы. Мы поцеловались, и от этого движения тело мое притянулось к телу Ричарда. Твердость обнаженного тела, ничем не отделенного от меня, кроме кружевных трусиков, заставила меня задрожать и оторваться от поцелуя.
 Руки Ричарда обняли меня за талию и прижали к нему. Вдруг он упал на колени, срывая с меня трусики движением быстрым почти до грубости. Я оказалась голой, а он стоял передо мной на коленях, глядя вверх. И от этого взгляда у меня по всему телу пробежала мелкая дрожь.
 Большие руки Ричарда вдвинулись между моими бедрами, развели ноги. Скользнули вверх, ладони обхватили ягодицы, лобок оказался возле лица Ричарда. Он прижался ко мне щекой, длинно лизнул бедро. Сердце у меня забилось так, что невозможно стало вдохнуть, но я еще смогла сказать:
 — Ричард, Ричард, пожалуйста! Ричард...
 Он вдвинул ладонь мне между бедер, один палец вошел внутрь. Я затрепетала, закинув голову и закрыв глаза.
 — Ты влажная, — сказал он.
 Я открыла глаза и глянула на него.
 — Знаю. — Я говорила с придыханием.
 — Райна была такая.
 — Она и сейчас такая, — сказала я. — Заставь ее уйти.
 Он лизнул внутреннюю поверхность бедра, заставляя меня раздвинуть ноги, тыкаясь ртом мне в кожу. От первого прикосновения языка между ногами я стала ловить ртом воздух.
 Он целовал меня, будто целовал рот, язык шевелился, исследовал. Долгими, уверенными мазками лизал он меня, потом нашел нужное место и присосался. И его глаза смотрели на меня снизу, и в них был темный свет, что-то такое первобытное, что нельзя выразить словами. Здесь ни при чем было то, что он вервольф, и при всем — то, что он мужчина. Волны пульсировали по всему моему телу, ощущения ошеломляли. Так было хорошо, что почти слишком, такое было наслаждение, что почти переходило в боль. Он втягивал меня в рот, пока тепло от паха не разошлось по всему телу золотым приливом, от которого мир покрылся дымкой, будто я глядела сквозь туман. И с последней каплей наслаждения я ощутила, как уходит Райна. Мунин покинул меня, когда Ричард положил меня на пол.
 Рот его блестел, и Ричард вытерся остатками футболки.
 — Может, мне пойти почистить зубы?
 — И думать не смей.
 Я обхватила его руками, удерживая.
 — Она ушла? — спросил он.
 Я кивнула:
 — Осталась только я. Только мы с тобой.
 — И хорошо, — сказал Ричард.
 Он наклонился, и его обнаженное тело легло вдоль моего. Слишком он был высок для позы миссионера, я так и задохнуться могла бы под его грудью. Ричард уперся руками в пол, будто в позиции для отжимания.
 Он скользнул в меня, и было это туго, и влажно, и каждый дюйм я чувствовала, который входил в меня. И когда он вошел весь, Ричард поглядел на меня, и в глазах его был блестящий волчий янтарь. Почти оранжево-золотой на фоне загорелого лица.
 Он задвигался внутрь и наружу, раз, два, три, осторожно, будто расчищая себе место. Потом бедра Ричарда поймали ритм, я охватила ладонями его ягодицы, когда он вдвигался в меня, впилась ногтями в гладкость кожи. Он задвигался быстрее, сильнее, все так же опираясь всем весом на собственные руки.
 Я подняла бедра ему навстречу. Когда он не давил сверху, я могла двинуться. Ритм стал общим, волна движения, жара и мышц, движущихся единым целым.
 Что-то открылось во мне, в нем. Это связывающая нас метка открылась, как дверь, и пахнула из-за этой двери теплая, золотая волна силы. Она залила меня, полилась в меня. Каждый волосок у меня на теле встал дыбом, как от электричества.
 Ричард поднял меня на руки, не выходя из меня. Наполовину он меня отнес, наполовину бросил на кровать и свалился сверху, и я скрылась под теплом его кожи, весом его груди. Сила будто овладевала мной, и каждый толчок внутрь посылал сквозь тело импульс золотого тепла. Будто я купалась в радостном жаре его тела, окуналась и выходила, и сила эта росла золотыми импульсами при каждом толчке. Импульсы сменились волнами, от которых тело мое стянулось вокруг Ричарда тугим кольцом.
 Он вскрикнул, но не кончил. Он снова приподнялся на руках, только бедра и ноги его прижимали меня к кровати. Глаза у Ричарда были все еще янтарные, нечеловеческие, и это мне было все равно. Они смотрели на меня с лица Ричарда, и я видела, как мелькают за ними мысли, куда больше связанные с едой, чем с сексом, и никак не связанные с любовью.
 Пальцы Ричарда вцепились в кровать по обе стороны от меня. Послышался треск разрываемой ткани. Повернув голову, я увидела, как руки эти удлиняются, превращаются в лапы с когтями. И эти когти рвали матрац.
 Я смотрела на Ричарда и не могла скрыть страх.
 — Ричард, — сказала я.
 — Я никогда тебя не обижу, — шепнул он, и руки его судорожно дернулись на постели, рассыпая обрывки матраса.
 — Ричард! — сказала я, повысив голос. Не в панике, но близко к тому.
 Он полоснул когтями по кровати и оторвался от меня, перевалился набок. Перевалился и свернулся в тугой клубок. Руки его, лапы, стали длинными и тонкими, а ногти превратились во что-то чудовищное, опасное.
 Блин.
 Я погладила его по спине.
 — Ричард, прости меня. Прости.
 — Я не перекидываюсь при сексе, Анита. Но сейчас очень близко полнолуние, и это трудно.
 Он повернулся ко мне, и глаза были все еще янтарными. Руки начали менять форму, возвращаясь в человеческий вид. Я смотрела, как он превращается, и энергия бежала у меня по коже роем кусающих муравьев.
 Я знала, что если оставить его так, это не пройдет бесследно. Дело было не том, что он потеряет меня, на самом деле — нет. Это было бы подтверждением его глубинных страхов: он — монстр, и ему место с монстрами. А Ричард — не монстр, и в этом я была уверена. Я верила, что он никогда мне плохо не сделает. Верила так, как не всегда сама себе верила.
 — Перевернись, — сказала я.
 Он смотрел, будто не понял.
 Я взяла его за бедра и перевернула, и он мне позволил. Сейчас он уже не был совсем твердым — ничто так не портит удовольствия, как если твоя любовница вдруг начинает кричать «спасите».
 Я притронулась к нему, и Ричард вздрогнул, закрыв глаза. Я держала его в ладонях и гладила, пока он снова не стал теплым и твердым.
 И тогда я села на него, хотя под этим углом он был почти слишком большой для меня, чуть-чуть. Когда я оказалась наверху, это было острее, как-то резче. Ричард испустил тихий стон.
 — Я люблю тебя, Ричард, люблю.
 Он вошел в меня так глубоко, что я, кажется, могла бы попробовать его на вкус.
 Руки Ричарда взяли меня за талию, скользнули к грудям. Ощущение его рук на моем теле, когда я ехала на нем, было почти по ту сторону наслаждения. Я сначала двигалась плавно, потом ускорилась.
 Вдавливала его в себя, резко и глубоко, пока сама не перестала отличать, приятно это или больно.
 Оргазм назревал. Он заполнял меня, как теплая вода — чашку, снизу вверх. Он лился легкими спазмами.
 Дыхание Ричарда ускорилось, стало прерывистым, и я знала, что он тоже вот-вот.
 — Еще нет, — шепнула я, — еще нет.
 Он вцепился ладонями в кровать по обе стороны от меня. Руки стали меняться. Я чувствовала, как они ходят под кожей. Я ощутила это как отражение, как слабое эхо того, что делает во мне его тело. Когти рванули кровать, как гвозди. С треском разъехалась ткань матраса, но было поздно.
 Оргазм захватил меня взрывом, от которого выгнулась спина, и крик вырвался из груди. Он прокатился надо мной волной, от которой заплясала кожа. Ослепительную секунду у меня не было ни кожи, ни костей — ничего, только теплая волна наслаждения и ощущение тела Ричарда подо мной. Только оно держало меня, только ощущение этого тела во мне не давало забыть, кто я и где я.
 Я открыла глаза и увидела глаза Ричарда — карие и человеческие. Он поднял ко мне руки, и я рухнула на него. Положив голову ему на грудь, я стала слушать, как бьется его сердце. Все его тело пульсировало подо мной. И руки его держали меня.
 Он засмеялся, и смех был радостный. Подняв мое лицо к своему, Ричард поцеловал меня легко и нежно.
 — И я тебя люблю.




 Глава 28


 Теплый. Очень он был теплый.
 Он?
 Я широко открыла глаза, и сон слетел с меня как стеклянная крошка. Я лежала в кровати, и сердце у меня стучало, а поперек живота лежала загорелая рука. Проследив по ней взглядом снизу вверх, я увидела Ричарда, лежащего на животе, и волосы упали на его лицо как занавес. Я лежала на спине, простыни сбились вниз, зажатые под рукой Ричарда.
 Подняв голову, я увидала над кроватью «Подсолнухи» Ван Гога. Домик Ричарда. Наш мы слишком разнесли.
 У меня было сильное поползновение подтянуть простыню и накрыть груди. Да, конечно, ночью Ричард видел все целиком, но сейчас утро. Я хотела накрыться. Я стеснялась. Не так чтобы сильно, но слегка.
 Руки я, оказывается, прижала к груди, будто прикрывшись. Очень темной казалась рука Ричарда на моей белой коже. Жан-Клод заметил как-то, что у меня почти такая же бледная кожа, как у него. У меня хватало моральных проблем насчет внебрачного секса с нежитью, и утешало лишь то, что я моногамна. Теперь даже этого не осталось. Разврат овладел мною, как предсказывала когда-то бабушка Блейк, и в каком-то смысле оказалась права. Если ты переспишь с кем-то одним, очень вероятно, что ты начнешь спать и с другими.
 Шторы были задернуты не полностью, и утреннее солнце светило сквозь белые занавески, разливаясь на кровати. Я никогда еще не спала с мужчиной так, чтобы с ним и проснуться. Ах да, со Стивеном один раз, но в одежде и с пистолетами, и в ожидании, что в дверь войдут плохие парни. Это совсем не то.
 Я осторожно потянулась к руке Ричарда. После этой ночи, казалось бы, можно и посмелее, но я почти что боялась его тронуть. У меня были раньше сексуальные фантазии насчет Ричарда, но сейчас это было куда больше. Проснуться рядом с ним, теплым и живым. Прости меня, Господь, но я была счастлива.
 Я так осторожно до него дотронулась, что коснулась не самой руки, а лишь золотистых волосков. И провела так рукой до того места, где начиналась уже голая кожа бицепсов и плеча. Провела пальцами по теплоте его руки. Невероятно теплым он был. Теплее, чем обычно бывает кожа, почти как в горячке.
 Я почувствовала, что он проснулся, в плече появилось напряжение, которого только что не было. Я повернулась к нему, и карие глаза глянули на меня сквозь густую завесу волос.
 Он приподнялся на локте и отвел с лица волосы, и улыбнулся той самой улыбкой, от которой я всегда таяла.
 — Доброе утро.
 — Доброе утро, — ответила я и машинально натянула простыню на грудь.
 Он пододвинулся ближе, и простыня сползла с него, открыв гладкие полушария ягодиц. Он меня поцеловал, легко и нежно, потерся щекой о мое лицо, и тепло его дыхания обдало мне ухо, потом он выдохнул мне в волосы. Это было волчье приветствие. Он стал осторожно целовать меня в шею и остановился у плеча, которое только и осталось неприкрытым.
 — Ты какая-то напряженная, — сказал он.
 — Зато ты нет, — ответила я.
 Он рассмеялся, и от этого звука я затрепетала и улыбнулась одновременно. Такого смеха я от Ричарда никогда не слышала, очень он был мужской, очень... какой-то. Смех обладания, удовлетворения.
 У меня запылало лицо. Я еще больше смутилась.
 — А, черт!
 — Что такое? — спросил он, гладя меня по щеке.
 — Обними меня, Ричард. Секс — это прекрасно, но когда я мечтала об этой минуте, я видела, как ты обнимаешь меня, прижимаешь к себе.
 Он улыбнулся ласково, польщенно. Повернулся на бок и даже простыни натянул выше пояса. Приподнял руку, которая была сверху.
 Я перекатилась на бок спиной к нему и прильнула к его теплому телу. Он был слишком высок, чтобы удобно было прижаться, но мы повозились, хихикая и отпуская глупые замечания, и нашли подходящую позицию. Я обернула его руку вокруг себя, утопая в теплом закруглении его груди и прочего, и испустила довольный вздох. Ощущение его обнаженного паха, прижатого ко мне, возбуждало не так сильно, как надо бы. Я чувствовала, что обладаю его телом, им самим. И хотела, чтобы так было всегда.
 Кожа у него была почти горячей.
 — На ощупь ты будто в лихорадке, — сказала я.
 — Полнолуние, — ответил он. — Сегодня, когда луна станет совсем полной, у меня температура поднимется выше ста одного. [2] 
 Он отодвинул мне волосы и сунулся лицом в шею. От этого у меня мурашки побежали по коже, и я поежилась.
 — Щекотно!
 — Щекотно, — согласился он. Я почувствовала телом, как он увеличивается.
 Засмеявшись, я перевернулась на спину.
 — Кажется, мистер Зееман, вы рады меня видеть.
 Он потянулся меня поцеловать:
 — Всегда рад.
 Поцелуй затягивался, переходя в нечто большее. Я придвинулась к нему, закинула на него ногу, но тут он освободился и поднялся на колени.
 — В чем дело? — спросила я. Сегодня ночью, когда уже было поздно, мы выяснили, что я на таблетках. Но приятно было видеть, как Ричард испугался, подумав об этом. Поскольку вервольфы не болеют и болезней не переносят, то после выяснения вопроса о беременности проблем не оставалось. Это, кстати, объясняет, почему я не беспокоилась, вылизывая кровь с ликантропов этой ночью. Грубо, но не опасно.
 — Не могу, — ответил Ричард.
 Я глянула вниз.
 — Ну да! Я же вижу, что ты готов.
 Он покраснел.
 — Ты же видела, что было ночью, Анита. Сейчас полнолуние ближе, и я владею собой хуже, а не лучше.
 — А!
 Разочарованная, я легла опять на кровать. Минуту назад меня мучили угрызения совести, что мы уступили вожделению, и вот я недовольна, что мы не можем сделать это снова. Такая у меня логика насчет мужчин.
 — Я рад, что ты тоже расстроилась, — сказал он. — Минуту назад мне казалось, что сейчас ты вылезешь из кровати, скажешь, что произошла страшная ошибка, и вернешься к Жан-Клоду.
 Я закрыла глаза руками, потом заставила себя взглянуть на Ричарда. Он такой сногсшибательно красивый, что заговорить с ним я затруднялась, но это было необходимо. Если он думает, что я брошу Жан-Клода, то оставить его слова без ответа я не могла. Хотя и хотела.
 — Как ты думаешь, что значила эта ночь, Ричард?
 Улыбка его чуть увяла, но не до конца.
 — Для меня она что-то значила, Анита. И для тебя, я думал, тоже.
 — Значила. И значит. Но...
 — "Но"— это насчет Жан-Клода, — тихо сказал Ричард.
 Я кивнула, прижимая к груди простыни.
 — Да.
 — Ты не можешь после этой ночи снова всего лишь встречаться с ним?
 Я села и протянула к нему руку. Он протянул мне свою.
 — Мне так тебя не хватало, Ричард. Секс — это приятно, но...
 Он приподнял брови:
 — Всего лишь приятно?
 Я улыбнулась:
 — Это чудесно, невероятно, и ты это знаешь. Но ты понял, что я хотела сказать.
 Он кивнул, волосы упали ему на глаза. Он убрал их рукой.
 — Я знаю. Мне тоже тебя не хватало. Так грустно было без тебя по выходным.
 Я прижала его руку к своей щеке:
 — И мне.
 Он вздохнул:
 — Значит, ты собираешься продолжать с нами обоими?
 Я опустила его руку к себе на колени.
 — А ты с этим примиришься?
 — Быть может. — Он наклонился и поцеловал меня в лоб, тихо-тихо. — Отметь, я не просил тебя его бросить и встречаться только со мной.
 Я коснулась его лица.
 — Отметила, с облегчением и удивлением одновременно. И спасибо тебе, что не попросил.
 Он чуть отодвинулся, чтобы яснее меня видеть. Вид у него был очень серьезный.
 — Ты не любишь ультиматумов, Анита. Если бы я на тебя надавил, проиграл бы.
 — А зачем тебе выигрывать, Ричард? Почему ты просто меня не бросишь?
 Он улыбнулся:
 — Теперь она мне предлагает выбор.
 — Я тебе и раньше давала выбор, — сказала я. — В смысле, я знаю, зачем Жан-Клод за меня держится. Я усиливаю основы его власти. А тебе было бы лучше, если бы ты выбрал в лупы приличную вервольфицу. Я основы твоей власти подрываю.
 — Я тебя люблю, — просто ответил он.
 — И почему у меня такое чувство, что мне надо за это просить прощения?
 — Я много думал, почему у меня не получается тебя ненавидеть. Почему я не могу от тебя отстать.
 — И? — спросила я, заворачиваясь в простыню, как в гнездо, чтобы не быть голой. Если после этого разговора он меня бросит, голой мне быть не хотелось. Глупо, но правда.
 А Ричарда нагота вроде бы не смущала. Честно говоря, она отвлекала меня.
 — Мне нужна подруга — человек. То есть не чудовище. Не монстр.
 — Куча девчонок были бы рады быть твоей мягкой игрушкой.
 — Это я понял, — сказал он, — но ни с кем из них у меня секса не было.
 — А почему?
 — Подальше от полнолуния я лучше собой владею.
 Глаза не превращаются, тем более руки. Могу сойти за человека, но я не человек. Ты видела, кто я, и даже ты еле смогла с этим примириться.
 На это я не знала, что сказать, потому и промолчала. Он опустил глаза, перебирая пальцами край простыни. Голос его стал очень тих.
 — Когда я первый год был в стае, у одного из новых волков была человеческая подруга. Однажды он ей раздробил лобок, когда они соединялись.
 Я вытаращила глаза:
 — Несколько грубо.
 Ричард покачал головой.
 — Ты не понимаешь, Анита. Сила есть сила. Мы можем кидаться малолитражками. Если не осознаешь своей силы, то не можешь ее контролировать. — Он внезапно поднял на меня глаза, глядя из-под завесы волос. Таков был любимый жест Габриэля, будто волосы утешительно напоминали мех. — Ты — первая женщина не ликантроп, с которой я был близок с тех пор, как сам им стал.
 — Пожалуй, я польщена.
 — И я все еще боюсь тебя поранить, как мой друг поранил свою подругу, или еще каким-нибудь способом из тысяч других. Во время секса теряешь над собой контроль — это ведь тоже входит в удовольствие. Я никогда не имею права терять контроль — полностью терять. Разве что с женщиной-ликантропом.
 Я посмотрела на него.
 — Ричард, что ты пытаешься сказать?
 — То, что ты хочешь встречаться с нами обоими. И близкой быть с нами обоими. Мне это очень не нравится, но...
 Я смотрела на него в упор, и мне очень не нравилось, что он не закончил фразу. Нервировало.
 — Но что, Ричард?
 Он отвел волосы двумя руками, его напряженное лицо открылось полностью.
 — Но я буду встречаться с женщинами-ликантропами.
 Я так и уставилась на него, не отводя глаз.
 — Скажи что-нибудь, — попросил он.
 Я открыла рот. Закрыла. Открыла снова.
 — Ты хочешь сказать, что будешь и дальше спать с Люси.
 — Не с Люси, она... ты ее видела. Она никогда не сможет быть лупой стаи.
 — Так ты будешь продолжать испытания новых луп?
 — Не знаю, буду или нет, но если ты спишь с Жан-Клодом, у меня есть право спать с другими.
 С этим я не могла спорить, хотя и хотелось.
 — Ты все еще стараешься вынудить меня бросить Жан-Клода.
 — Нет, — возразил он. — Я только говорю, что если ты со мной не моногамна, то почему должен быть моногамен я?
 — Думаю, нипочему. Кроме... я думала, мы друг друга любим.
 — Любим. Я тебя люблю. — Он встал и подобрал с пола джинсы. — Но ты не настолько меня любишь, чтобы оставить Жан-Клода. Почему я должен любить тебя настолько, чтобы бросить всех остальных?
 Я смотрела на него, и глаза у меня заполнялись слезами.
 — Сволочь ты.
 Он кивнул, влез в штаны, не надевая трусов, аккуратно застегнул молнию.
 — Самая гадская штука в том, что я действительно люблю тебя настолько, что готов бросить всех остальных. Я просто не знаю, смогу ли я делить тебя с Жан-Клодом. Не знаю, вынесу ли мысль о том, что ты в его постели. Когда я думаю, как вы вместе, это меня доводит... — Он мотнул головой. — Я пошел в душ. Все-таки надо заниматься троллями.
 Я даже не знала, с какого конца начать обдумывать его слова. Слишком много всего сразу. Когда смущаешься, начинай думать о деле.
 — Мне надо пойти с тобой и поговорить с биологами. Надо узнать, действительно ли землю покупает Фрэнк Найли. Тот парень, что остался сегодня без руки, его дико боялся. Чтобы человек в окружении вервольфов задумался, выдавать или нет, этот тип должен быть действительно страшным. Обычно риэлтеры такими не бывают.
 Ричард шагнул к кровати, обнял меня за талию, поднял и поцеловал. Прижал к себе, будто хотел вползти в меня через рот и обернуть вокруг себя. У меня перехватило дыхание, пока он не посадил меня обратно.
 — Я хочу касаться тебя, Анита. Хочу держать тебя за руку и счастливо улыбаться, как идиот. Хочу, чтобы мы вели себя как влюбленные.
 — Мы и есть влюбленные.
 — Тогда на сегодня отбрось все сомнения. Просто будь со мной так, как мне всегда хотелось. Если я захочу сегодня к тебе прикоснуться, я не хочу бояться отказа. Я хочу, чтобы эта ночь все поменяла.
 — Ладно, — кивнула я.
 — Что-то ты не очень уверена.
 — Я бы рада бродить с тобой, держась за ручки, Ричард. Я только подумала, что... Ой, Ричард, что же мне, черт возьми, сказать Жан-Клоду?
 — Я спрашивал у Жан-Клода, что изменили в тебе метки, насколько труднее нанести тебе физический вред. Он понял, зачем я спрашиваю. В конце концов я рассказал ему грустную историю о моем собрате и его погибшей подруге.
 Я уставилась на Ричарда:
 — И что он?
 — Он сказал: «Доверься себе, mon ami. Ты же не твой друг из этой печальной истории. И Анита — не человек. Из-за нас она стала чем-то большим. Мы оба жмемся к ее человеческой сущности, будто это последний огонек свечи в царстве тьмы. Но самой нашей любовью мы делаем ее менее человеком — и одновременно более».
 У меня брови полезли на лоб:
 — Ты все это запомнил?
 Ричард посмотрел на меня — долго, внимательно. И кивнул.
 — Запомнил, потому что он прав. Мы оба любим тебя, каждый по-своему, но по похожим причинам. Не только власть влечет его к тебе. Ты в нем видела монстра, и то, что это теперь не так, уменьшает его ощущение себя как монстра.
 — Кажется, вы с ним вели долгие беседы.
 — Да, о переживаниях, объединяющих мужчин, — ответил Ричард, и в голосе его прозвучала усталость и горечь.
 — И еще, похоже, вы обсуждали с Жан-Клодом, будешь ли ты спать со мной, раньше, чем ты это со мной обсудил.
 — Напрямую — никогда. Никогда в подобных словах.
 — И все-таки это очень похоже на испрашивание разрешения.
 Ричард снова стоял в дверях ванной.
 — Что бы ты сделала, если бы мы с тобой переспали, а Жан-Клод попытался бы за это меня убить? Ты бы его убила, чтобы защитить меня?
 — Ох... не знаю. Я... я бы не дала ему тебя убить.
 — Вот именно, — кивнул Ричард. — Если бы Жан-Клод убил меня, или я его, или ты кого-то из нас, даже если бы остальные пережили его гибель при тех метках, которые потянули бы в могилу нас всех, даже если бы выжили ты и я, ты бы никогда себе не простила, что убила его. Никогда бы не стала прежней. И жизни вместе у нас бы не было. Даже мертвый, ушедший навеки, Жан-Клод остался бы с нами.
 — И ты попробовал воду, — сказала я.
 — Я попробовал воду, — кивнул Ричард.
 — Ты спросил у него разрешения.
 И снова он кивнул:
 — Я спросил у него разрешения.
 — И он его дал, — сказала я.
 — Наверное, Жан-Клод знает, что, если бы он меня убил, ты бы убила его. Ты бы принесла в жертву нас всех ради одного из нас.
 Это было правдой. В такой формулировке выходило глуповато, но все равно правда.
 — Да, наверное.
 — Так что если я это выдержу, а ты захочешь, ты будешь встречаться с нами обоими. С обоими делить постель. — Он сжал руки в кулаки. — Но если я не вижу от тебя моногамии, то и ты от меня ее не будешь ждать. Это честно?
 Я посмотрела и кивнула едва заметно:
 — Честно, но мне это очень не нравится. Совсем не нравится.
 Ричард посмотрел на меня.
 — И хорошо, — сказал он и закрыл дверь. Через секунду зашумела вода. А я осталась у него в кровати, и все, о чем я мечтала, преподнесли мне на серебряном блюде. Так почему же я сижу, прижав к груди колени, и стараюсь не зареветь?




 Глава 29


 Я хотела одеться. Именно поэтому я притащила чемодан из своего домика, но мне нужен был душ. Слишком много было драки, пота, крови, секса этой ночью, чтобы обойтись без него. И потому я сидела, свернувшись, в гнездышке из простыни, пахнущей одеколоном Ричарда, моими духами, сладким потом его кожи — и сексом. Я сумела не заплакать. На самом деле, если бы Ричард сейчас поклялся в том, что будет соблюдать моногамию, я бы полезла к нему в душ. Но он этого не сделал, и мне было неловко.
 В дверь постучали. Стук вспугнул мои мысли, и я его едва заметила. Почти притворилась, что мы спим или чем-то еще заняты, но следующий стук был понастойчивее. А третий такой, что дверь затряслась.
 — Откройте, полиция!
 Полиция?
 — Минутку, я не одета!
 Я действительно не взяла с собой халат, но вдруг у меня возникло нехорошее чувство. Если шериф всего лишь хочет, чтобы мы убрались из города, зачем приезжать так рано? Разве что ему стало все равно, что мы останемся — и лучше не по своей воле. Может быть, он уже знает о ночном нападении, может быть, он хотел нас убить. Мне приходилось иметь дело с преступником-полицейским — однажды.
 Дело сильно усложнилось. Если я встречу их у дверей с пистолетом, то дам повод застрелить себя. Если я не стану защищаться, а меня все равно застрелят, мне это будет неприятно.
 — Открывайте ко всем чертям, Блейк!
 Я не стала брать пистолет, а взяла телефон. Звонить я стала не адвокату. Карл Белизариус свое дело знает, но пулю ему не остановить. Я позвонила Дольфу. Что мне нужно было — это лишний свидетель на случай, если меня застрелят. Коп из другого штата — вполне подходящий кандидат.
 Телефон был возле подушки. Под ней был браунинг, но если я полезу за пистолетом, могу считать себя мертвой.
 — Сторр слушает, — ответил Дольф.
 — Это Анита. Уилкс и его помощники выламывают мою дверь.
 — Зачем?
 — Еще не знаю.
 — Сейчас позвоню по другой линии в полицию штата.
 — И что сказать? Что копы выламывают дверь, так как я отказалась ее открыть?
 — Я хочу, чтобы на телефоне был другой коп, когда они ворвутся.
 Дольф подышал пару секунд, потом сказал:
 — Пистолета у тебя в руке не должно быть. Не давай им повода.
 Дверь распахнулась. Первым влетел Мэйден, пригнувшись. Высокий помощник шерифа со шрамом влетел следом в полный рост. Оба наставили на меня пистолеты. Здоровенный пистолет сорок пятого калибра смотрелся в лапище Мэйдена вполне уместно.
 Я осталась стоять, одной рукой прижимая к груди простыню, другой держа трубку. И очень старалась не шевелиться. Так застыла, что сердцебиение наполнило мне горло, как воздух.
 — Анита? — произнес голос Дольфа возле моего уха.
 — Я слушаю, сержант Сторр. — Я не кричала, но постаралась, чтобы меня было слышно.
 За помощниками вошел следом шериф Уилкс. Пистолет у него был в кобуре.
 — Положи трубку, Блейк.
 — Здравствуйте, шериф! Как приятно встретить вас в домике Ричарда в такое прекрасное утро!
 Он шагнул ко мне, вырвал у меня трубку, и я не стала сопротивляться. Кажется, он не собирался сегодня никого убивать, но собирался сильно отлупить. И я очень постараюсь не дать ему повода. Что бы он ни задумал, я не стану облегчать ему задачу.
 Он приложил трубку к уху, только чтобы услышать Дольфа, потом повесил ее.
 — На этот раз телефонный звонок вас не спасет, Блейк.
 Я посмотрела на него большими карими глазами. Разве что ресницами не захлопала.
 — А что, мне нужно спасение, шериф?
 Телефон зазвонил. Мы стояли, никто трубку не брал. Семь звонков, потом Уилкс поднял трубку и тут же опустил обратно. Он аж трясся от злости мелкой дрожью. Лицо его пылало от усилия не сделать чего-нибудь такого, о чем он потом пожалеет.
 Я сохраняла как можно более спокойный и безобидный вид. С растрепанными со сна волосами, в одной простыне казаться безобидной было просто.
 Открылась дверь ванной, и вышел Ричард, завернутый только в полотенце. Стволы повернулись к нему. Он застыл в дверях, и пар клубился вокруг него, шел в комнату облаками.
 Копы в один голос заорали:
 — Руки вверх! Лечь на под!
 Ричард переплел пальцы над головой и воспринял это очень спокойно. Он их слышал из душа. И когда выходил, знал, что они здесь. Он мог выйти через окно, но не вышел.
 Конечно, если бы они считали нас опасными, то ворвались бы туда к нему. Но они дали ему выйти к нам. Они не обращались с нами как с преступниками — они сами действовали как преступники.
 Ричард лежал на животе, пистолет Мэйдена уперся ему в спину. Появились наручники. Помощник со шрамом поднял Ричарда на колени за волосы — длинные и влажные. Полотенце осталось на месте — хорошо было замотано.
 Зазвонил телефон — три раза. Каждый следующий звонок казался громче предыдущего.
 Уилкс схватил аппарат и оторвал от стены, потом бросил в дальнюю стену. Телефон упал и остался лежать молча. Уилкс уставился на меня, так тяжело дыша, что казалось, будто у него болит что-то.
 И заговорил он очень сдержанно, будто опасаясь сорваться на крик, будто, если он перестанет владеть голосом, конец всему.
 — Я вам велел убраться из моего города.
 Я ответила очень тихо, чтобы даже без тени угрозы:
 — Вы мне дали срок сегодня до заката, Уилкс. Сейчас еще и девяти утра нет. Зачем такая спешка?
 — Вы сегодня уедете?
 Я открыла рот, чтобы соврать.
 — Нет, — сказал Ричард.
 Вот блин.
 Уилкс схватил меня за руку выше локтя и подтащил к Ричарду. Я споткнулась о простыню, и он последние футы проволок меня по полу. Из последних сил я прижимала простыню к груди. Синяки — ладно, а вот остаться перед ними голой — ну никак.
 Он то ли бросил, то ли уронил меня на пол рядом с Ричардом. Ричард попытался подняться, но помощник со шрамом ткнул его в плечо прикладом ружья.
 Я тронула его за руку.
 — Ричард, все в порядке. Только пусть все сохраняют спокойствие.
 Тот, что со шрамом, сказал:
 — Да, ты крутая сука.
 Я только подняла глаза на Уилкса. Командовал он. Он диктовал, насколько плохо обернется дело. Если он сохранит спокойствие, то другие тоже. Если нет, мы в глубокой заднице.
 Уилкс посмотрел на меня. Дыхание его пришло в норму, но глаза остались дикими.
 — Покиньте город, мистер Зееман. Сегодня же.
 Ричард открыл рот, и я сжала его руку. Если я не заткну ему рот, он скажет правду. А это не то, что нам сейчас нужно.
 — Мы уедем, Уилкс. Вы нас убедили.
 Уилкс покачал головой:
 — Боюсь, вы врете, Блейк. Ричард собирается остаться. А вы сейчас готовы сказать что угодно, лишь бы мы ушли.
 Это была правда, и с ней трудно было спорить.
 — Остаться — это надо быть дураком, Уилкс.
 — А Ричард и есть дурак. Мягкосердечный, древолюбивый, либеральный дурак. Нам не тебя надо убедить, Анита, а твоего любовника.
 Насчет любовника я на этот раз не стала спорить — потеряла право.
 — И как вы собираетесь его убеждать?
 — Томпсон! — позвал Уилкс.
 Помощник со шрамом уступил место за спиной Ричарда Мэйдену. Мэйден выглядел неуверенно, будто для него события развивались слишком быстро, но держал ствол наголо. Не направлял его на Ричарда, скорее как-то держал его возле лица лежащего.
 — Томпсон, мы же не обыскали миз Блейк и не убедились, что у нее нет оружия.
 Томпсон улыбнулся — широко, весело.
 — Так точно, шериф.
 Забрав полные горсти простыни, он дернул меня вверх с такой силой, что я стукнулась об него. Одной рукой он прижал меня к себе. Пряжка форменного пояса вдавилась мне в живот, зато из-за нее все остальное меня не коснулось.
 Я скорее ощутила, чем услышала Ричарда позади себя. Оглянулась. Мэйден сменил пистолет на дубинку и держал ее под подбородком у Ричарда, прижимая к горлу выше адамова яблока — чтобы случайно не сломать трахею. Похоже, он был обучен.
 — Ты пока не дергайся, любовничек, — сказал Томпсон. — Еще ты ничего не видел, что могло бы тебя завести.
 Очень мне эти слова не понравились.
 Он схватился за простыню и попытался выдернуть ее у меня из рук. Я сопротивлялась. Он отступил, не выпуская простыню, и дернул. Я споткнулась, но простыню удержала.
 — Томпсон! — сказал Уилкс. — Прекрати это дурацкое перетягивание каната и делай, что надо.
 Томпсон засунул пальцы под простыню и дернул изо всех сил. Я свалилась на колени, очень неизящно, но победила. Я удержала простыню. Пусть я его разъярила, хотя и очень этого не хотела, но не осталась обнаженной. Именно обнаженной, а не голой.
 Он схватил меня за волосы на затылке и швырнул к кровати. Я могла бы вырваться, если бы оставила у него в руке горсть волос и немножко крови, но это было бы больно, и если я не собираюсь никого убивать, то пока не надо. Чем больше я сопротивляюсь, тем хуже это будет.
 Пока это всего лишь небольшие шлепки и щекотка, я могу это выдержать. Так я себе говорила, когда Томпсон наполовину затащил меня на кровать за волосы.
 Он придержал меня за голову, нажимая так сильно, что почти выдирал их. Простыня сзади сползла со спины на талию. Он дернул ее сильнее, обнажив мне зад.
 Тут я чуть засопротивлялась. Он придавил мне голову так, что лицо ушло в матрац, и стало трудно дышать. Слишком был матрац тверд для этого. Я застыла неподвижно. Не хотела, чтобы меня прижали сильнее — не стоит терять сознание. Никогда не очнешься в состоянии лучшем, чем была.
 — Тихо, а то наручники на тебя напялю, — сказал Томпсон.
 Я послушалась. Ричард может разорвать наручники, я — нет. И как ни любила я Ричарда, мне не хотелось, чтобы он оставался единственным свободным в комнате, где полно копов, ставших плохими парнями. Если нам действительно придется драться за свободу, то надо будет убивать. Насколько мне известно, Ричард никогда еще не убивал человека. Он даже оборотней старался не убивать.
 Томпсон вытащил из-под меня мои руки и растянул их по краям кровати. Своими руками он стал их ощупывать от кистей вверх, будто я могла спрятать оружие на голой коже. Руки скользнули по голой спине вниз, охлопали талию и ниже. Проехались по ягодицам, между бедрами, раздвигая ноги. Слишком это напоминало последнюю ночь с Ричардом, слишком интимно.
 Я приподнялась:
 — Это что, вариации на тему изнасилования?
 Томпсон шлепнул меня по затылку:
 — Лежи сама, а то я тебя заставлю лежать.
 Но его руки уже не возились у меня между бедрами. Пусть еще бьет, и даже сильнее, лишь бы не лез между ног.
 — Все это можно прекратить, Ричард, — сказал Уилкс. — Все можно закончить тут же. Только уезжай.
 — А вы будете убивать троллей, — сказал Ричард.
 Я повернулась посмотреть на него. Мне хотелось крикнуть: «Да соври ты!» Потом разберемся, но сейчас я хотела, чтобы он соврал. Только не могла этого сказать вслух. Я смотрела на него и сделала то, что редко пыталась сделать раньше. Я попыталась открыть связь между нами. Я потянулась к нему не руками, но глагол именно такой — потянулась. Потянулась тем, что не видно, но ощутимо. Открыла что-то в нем. Почувствовала, как он отозвался. У него расширились глаза. Я ощутила биение его сердца.
 Томпсон схватил меня за плечо и толкнул обратно на кровать, и я потеряла нить.
 В дверь постучали. Еще один помощник, который в первый день был вместе с Томпсоном, шагнул в дверь. Он быстро оглядел комнату, задержался взглядом на кровати, где я лежала, но на его лице ничего не отразилось.
 — Шериф, там толпа собирается.
 — Толпа? — переспросил Уилкс. — Древолюбы болтаются в горах, изучают своих драгоценных троллей. Если это просто телохранители, посылай их на хрен.
 Помощник покачал головой:
 — Там хренова туча народу, шериф.
 Уилкс вздохнул, посмотрел на Ричарда.
 — Это тебе последнее предупреждение, Зееман.
 Он подошел ко мне, и Томпсон уступил ему место. Шериф присел, чтобы заглянуть мне в глаза. Я подобрала простыню и встретила его взгляд.
 — Где Чак и Терри? — спросил он.
 Я заморгала и сделала недоуменное лицо. Когда-то, не так уж давно, я бы не сумела. Теперь же мое лицо ничего не выдавало. Белое и пустое, как простыня, в которую я замоталась.
 — Кто?
 — Томпсон, — позвал Уилкс. Я услышала, как Томпсон подошел сзади.
 — Он за тебя всю грязную работу делает, Уилкс? Ты недостаточно мужчина, чтобы справиться с безоружной женщиной?
 Уилкс ударил меня наотмашь тыльной стороной ладони, и голова у меня мотнулась в сторону. Во рту почувствовался вкус крови. Я, наверное, могла бы блокировать удар, но тогда следующий был бы сильнее. Кроме того, я сама напросилась. Не в том смысле, что заслужила. В том, что я решила: пусть меня лучше бьет Уилкс, чем Томпсон. Ни за что я не хотела бы оказаться во власти Томпсона, если не будет Уилкса, чтобы его сдержать. Томпсон был не коп, а бандит с бляхой полицейского.
 Второй удар оказался пощечиной, третий — снова тыльной стороной. Они сыпались быстро и сильно, у меня зазвенело в ушах. Перед глазами замелькали светлые пятна — пресловутые искры. А он даже не кулаком бил.
 Уилкс стоял надо мной, слишком тяжело дыша, руки его дергались, вися по швам. Его снова трясло мелкой дрожью, и он боролся с собой, чтобы не сжать кулаки. Мы оба знали: если он ударит кулаком, то уже не остановится. Тогда все, конец. Он будет меня бить, пока его не оттащат. И я не была на сто процентов уверена, что в этой комнате кто-нибудь станет его оттаскивать.
 Я глядела на него, изо рта у меня стекала струйка крови. Слизнув ее, я поглядела прямо в карие глаза Уилкса. И увидела там бездну. Монстр вырывался из клетки. Я недооценила, насколько Уилкс близок к краю пропасти. И поняла, что последнее предупреждение значило именно это: последнее предупреждение. Последний шанс — не для нас, для Уилкса. Последний шанс для него закончить дело, не окровавив собственные лилейные руки.
 Помощник у двери сказал:
 — Шериф, там человек двадцать за дверью.
 — На публике этого сделать нельзя, — сказал Мэйден.
 Уилкс все глядел на меня, и я не отводила глаз. Будто каждый из нас боялся отвернуться, будто от малейшего движения монстр мог вырваться из клетки. Может, вовсе и не Томпсона мне надо было бояться.
 — Шериф, — тихо окликнул его Мэйден.
 — Через двадцать четыре часа, — сказал Уилкс таким сдавленным голосом, что он был едва слышен, — мы подадим рапорт об исчезновении Чака и Терри. Потом мы вернемся, миз Блейк. Вернемся и задержим вас для допроса по поводу их исчезновения.
 — И что вы напишете в рапорте в обоснование вашего мнения, что я могу знать, где они?
 Он снова стал сверлить меня взглядом, но эта мелкая дрожь хотя бы прекратилась.
 Стараясь говорить без эмоций, я все же произнесла:
 — Я уверена, что кто-то из древолюбов вызывал вчера ночью полицию, но никто не приехал. Вы в этом городе закон, Уилкс. Вы — это все, что стоит между этими людьми и плохими парнями. Прошлой ночью вы не приехали, потому что думали, будто знаете, что происходит. Вы думали, что Чак и Терри просто увлеклись. Сегодня вы приехали за телами, но тел не оказалось.
 — Вы их убили, — сказал он тихим сдавленным голосом.
 Я покачала головой:
 — Этого не было.
 Строго говоря, я не соврала. Их я не убивала. Я убила Чака, но не Терри.
 — Вы сказали, что вы этой ночью их не видели.
 — Этого я не говорила. Я сказала только, что я их не убивала.
 Уилкс покосился на Ричарда:
 — Этот бойскаут их не убивал.
 — Я и не говорила, что он это сделал.
 — Тот недомерок, что с вами был, Джейсон? Шуйлер? Он бы с ними двумя не справился.
 — Он ни при чем.
 — Вы меня достаете, Блейк. Не стоит меня сердить.
 — Я этого не делаю, шериф Уилкс. Мне действительно не хочется вас сердить. Но я не лгу, я их не убивала. И я не знаю, где они.
 Наконец-то полная правда. Я начинала думать, добрался ли Терри до больницы, и склонялась к мысли, что нет. Стая Верна его убила, хотя я обещала ему жизнь? Я очень надеялась, что этого не было.
 — Я служу в полиции дольше, чем вы на свете живете, Блейк. Мой индикатор вранья от вас зашкаливает. Вы мне врете, и врете отлично.
 — Я не убивала ваших двух друзей, шериф. И я не знаю, где они сейчас. Это правда.
 Он присел рядом со мной.
 — Это последнее предупреждение, Блейк. Уматывайте к чертям из моего города или я вас спихну в ближайшую дыру. Я давно здесь живу, и когда я прячу тело, его не находят.
 — И много здесь народу пропадает? — спросила я.
 — Пропавшие люди — это для туризма плохо, — ответил Уилкс. — Но случается иногда. Постарайтесь, чтобы с вами этого не случилось. Уезжайте сегодня же. Если ночь застанет вас в городе — все. Абзац.
 Я глядела на него и понимала, что он не шутит.
 — Нас уже здесь нет, — кивнула я.
 Уилкс повернулся к Ричарду:
 — А ты, бойскаут? Согласен? Хватило тебе? Или надо еще добавить?
 Я смотрела на Ричарда и мысленно заставляла его соврать. Мэйден все еще держал дубинку у него поперек шеи. Полотенце соскользнуло, и Ричард стоял обнаженный, руки все еще скованы за спиной наручниками.
 Он сглотнул слюну и выговорил:
 — Хватило.
 — Уедешь до темноты?
 — Да, — ответил Ричард.
 Уилкс кивнул:
 — Не могу вам передать, как я рад это слышать, мистер Зееман. Пошли, ребята.
 Мэйден очень медленно убрал дубинку от горла Ричарда и шагнул назад.
 — Я сниму наручники, если вы обещаете себя прилично вести.
 — Договорились, Ричард? — спросил Уилкс. — Сними с него наручники. С этими двумя больше хлопот не будет.
 Мэйден был не так уверен, как Уилкс, но сделал, как было сказано. Снял наручники.
 Ричард потер запястья, но не потянулся за упавшим полотенцем. Он был не обнаженным, а голым — не смущался этого. Как и большинство ликантропов.
 Мэйден пошел к двери вслед за Уилксом, но поглядывал на нас, будто ожидая подвоха. Хороший коп никогда не поворачивается спиной до конца.
 Томпсон пошел к выходу последним. В дверях он обернулся:
 — У твоего любовника штука побольше тебя самой.
 Все, что он со мной до того делал, не заставило меня покраснеть, но тут я залилась краской. Злилась на себя за это, но ничего не могла поделать.
 Он заржал.
 — Надеюсь, что ты не уедешь. Хочется, чтобы ты осталась, чтобы мы с тобой еще раз увиделись наедине.
 — У меня появилась новая цель в жизни, Томпсон: не остаться наедине с тобой.
 Он снова заржал и вышел, продолжая хохотать. Помощник, который сообщил о толпе, тоже вышел. Только Мэйден ждал Уилкса.
 — Надеюсь, мы никогда больше не увидимся, Блейк, — сказал Уилкс.
 — Взаимно, шериф.
 — Всего хорошего, мистер Зееман. — Шериф наклонил голову, будто он остановил нас за нарушение правил на шоссе и решил ограничиться предупреждением. Его манера, когда он шел к двери, полностью изменилась. Добрый старина шериф, который приходил расспросить незнакомцев насчет переполоха нынешней ночью.
 Когда за ними закрылась дверь, Ричард подполз ко мне. Он потянулся к моему лицу, остановился, чуть не донеся руку.
 — Больно?
 — Немножко.
 Он обнял меня, притянул к себе.
 — Поезжай домой, Анита. Возвращайся в Сент-Луис.
 Я чуть отодвинулась, чтобы заглянуть ему в глаза.
 — О нет! Если ты останешься, я тоже останусь.
 Он взял мое лицо в ладони:
 — Они от тебя не отстанут.
 — Только если не будут думать, что мы на самом деле уехали. Может стая Верна нас спрятать?
 — А как ты думаешь, что там за толпа снаружи?
 Я взглянула в его открытое лицо.
 — Они убили того, второго? Стая Верна убила этого Терри, когда мы ушли?
 — Не знаю, Анита. — Он снова меня обнял. — Не знаю.
 — Я ему обещала, что он будет жить, если расскажет нам все, что знает.
 Он отодвинулся, держа мое лицо в ладонях.
 — Ты его могла бы спокойно убить во время драки и глазом не моргнуть, но ты обещала ему жизнь, и поэтому расстроена.
 Я тоже отодвинулась от Ричарда, встала, выдернув простыню из-под его колен.
 — Если я даю слово, для меня это что-то значит. Я дала ему слово, что он будет жить. Если он мертв, я хочу знать причину.
 — Копы — на чужой стороне. Не зли Верна и его стаю, Анита. На нашей стороне только они.
 Я присела возле чемодана и стала вынимать вещи.
 — Нет, Ричард. У меня есть ты, у тебя есть я, у нас есть Шанг-Да, и Джейсон, и Ашер, и все, кто с нами приехал. Если Верн и его ребята этой ночью убили Терри у меня за спиной, то их мы не имеем — они имеют нас. Потому что они нам нужны, и им это известно.
 Я встала, держа в руках охапку шмоток, и пошла в ванную, все еще замотанная в простыню. Быть сейчас раздетой я не хотела, даже перед Ричардом. По дороге я остановилась, вытащила из-под подушки браунинг и положила его сверху на одежду. Все, больше я здесь безоружная не хожу. Если кому-то это не нравится, может утереться. В том числе мои родные и любимые. Хотя, надо отдать должное Ричарду, он ни слова не сказал про пистолет, да и ни про что другое, когда я закрывала дверь.




 Глава 30


 Мне хотелось принять долгий и горячий душ. Удовлетвориться пришлось коротким и горячим. Потом я первым делом перезвонила Дольфу сообщить, что я жива. Но пришлось только оставить сообщение. Я хотела назвать ему имя Франклина Найли и выяснить, есть за ним что-нибудь криминальное. Вообще-то Дольф не делится со мной служебной информацией, кроме тех случаев, когда мы работаем вместе над делом, но я надеялась, что он сделает исключение. Замазанные копы — это одна из тех вещей, которые Дольф меньше всего любит. Он мог бы помочь просто назло Уилксу.
 Я надела белые спортивные носки, синие джинсы и темно-синий топ. Поверх его я надела блузку с короткими рукавами, чтобы закрыть браунинг. Кобура будет чуть выпирать на краях, но когда дело касается скрытого ношения оружия в летнем наряде, возможности не безграничны. Я бы надела шорты, если бы не собиралась пробираться по лесу к троллям и биологам. Прохладе я предпочла защиту от колючего подлеска.
 Волосы, еще влажные, я смазала гелем, причесала — и все. Поскольку с косметикой я возиться не стала, туалет занял мало времени. Протерев овал зеркала полотенцем, я оглядела себя. Синяки от старого битья уже рассосались и исчезли, будто их и не было, но рот слегка припух с одной стороны, и возле губ было красное пятно, похожее на ранку. При таких скоростях я могу получать по морде каждый день и вовремя залечивать ушибы к следующему дню.
 По ту сторону двери раздались голоса, один из них принадлежал Ричарду. Второй был низкий басовый рокот, похожий на голос Верна. Это хорошо, у меня есть к нему разговор. Послышались новые голоса, потом чистый и высокий голос Натэниела:
 — Я не знал, что мне делать.
 Вся банда собралась. Я подумала, о чем у них может быть разговор. Несколько предположений у меня было.
 Браунинг я заткнула за пояс джинсов спереди. Пока я не собираюсь садиться, это нормально, а чтобы сесть, ствол малость длинноват. Когда я открыла дверь, разговор прервался, будто щелкнули выключателем. Наверное, говорили обо мне.
 Натэниел стоял ко мне ближе всех. Он был одет в шелковые спортивные шорты и соответствующую майку. Длинные волосы заплетены в лежащую на спине косу. Просто картинка с вывески гимнастического зала.
 — Анита, я стоял в охране, но это же были копы! Я не знал, что делать.
 Он отвернулся, отвел глаза, и мне пришлось поймать его за руку, чтобы повернуть к себе этими несчастными сиреневыми глазами.
 — В следующий раз крикни. Это единственное, что ты мог сделать.
 — Хреновый из меня телохранитель, — махнул он рукой.
 Это было близко к правде, но говорить это ему в лицо я не стала. Он действительно мало что мог бы сделать.
 Я посмотрела на Шанг-Да. Он сидел спиной к стене, без усилий держа равновесие на корточках. Одет он был в черные брюки и белую рубашку с короткими рукавами. Следы когтей у него на лице превратились в злобно-красные рубцы. Раны, от которых должны были остаться шрамы на всю жизнь, пройдут через пару дней без следа.
 — Если бы ты был на посту, Шанг-Да, что бы ты сделал?
 Задавая этот вопрос, я не отпустила руку Натэниела.
 — Они бы не прошли мимо меня без вашего разрешения.
 — Ты бы стал с ними драться, если бы они попытались надеть на тебя наручники?
 Он задумался на пару секунд, потом поднял на меня взгляд:
 — Я не люблю, когда на меня надевают наручники.
 Я притянула Натэниела и полуобняла его.
 — Видишь, Натэниел? Есть телохранители, которые дали бы им повод открыть стрельбу. Так что не переживай.
 Но про себя я решила, что Натэниел больше охранную службу нести не будет. Как и Шанг-Да. По совершенно разным причинам, но я не могла положиться на самостоятельные действия каждого из них.
 Верн сидел в большом кресле у окна, одетый точно как при нашей первой встрече, только футболка на нем была другая. Может, у него и не было другой одежды. Джинсы — и бесконечный запас разных футболок. Длинные седеющие волосы он увязал в свободный пучок.
 Ричард надел джинсы и высушил волосы феном, и это все. Он целый день будет так ходить, в джинсах или шортах, и обувь будет надевать, только выходя на улицу. Рубашка появится на сцене, лишь если он куда-то соберется. Ричарда вполне устраивало его собственное тело. Конечно, если у вас такое тело, так почему бы и нет?
 — Как ты? — спросил Верн.
 Я пожала плечами:
 — Жить буду. Кстати, насчет жить: как там старина Терри? Ему в больнице руку пришили?
 Ричард протянул мне руку. Поколебавшись, я приняла ее и позволила ему усадить меня рядом с собой. При этом браунинг пришлось вытащить из-за ремня, чтобы можно было устроиться между коленями Ричарда. Он обнял меня, прислонил к своей голой груди. Руки были теплые и твердые. Я оперлась на него спиной, все это время не отрывая глаз от Верна.
 И браунинг на коленях тоже не помешал.
 Ричард поцеловал меня в мокрые волосы. Хотел мне напомнить, чтобы была хорошей девочкой. Не затевала новую ссору. Он был прав — в определенном смысле. Нам хватало ссор и без того.
 — Отвечай, Верн! — потребовала я.
 — Почти все ребята в моей стае выдают себя за людей, Анита. Ты серьезно думаешь, что этот мудак стал бы держать язык за зубами?
 Верн подался вперед, сцепив руки на коленях. Сама искренность.
 — Он был нашей единственной ниточкой к другим плохим парням, Верн. Единственным, кто был согласен нам рассказывать.
 Руки Ричарда чуть сильнее обвили мои руки. Я поняла, что если он сдавит меня, мне не нацелиться.
 — Я не собираюсь в него стрелять, Ричард. Так что остынь, ладно?
 — Уже нельзя тебя просто обнять? — спросил он прямо мне в ухо, обдавая его теплым дыханием.
 — Нельзя.
 Он опустил руки. Они соскользнули мне на талию, пальцы Ричарда оказались почти у меня на коленях, потому что колени были подняты. В других обстоятельствах эта поза вызвала бы у меня определенный интерес, но сейчас я должна была внушить Верну свою точку зрения и не хотела отвлекаться.
 — Анита, стая для меня главное. Иначе не может быть.
 — Я бы никогда ничего не сделала опасного для твоей стаи, Верн. Но этому человеку я дала слово, что если он расскажет нам все, мы отвезем его в больницу, где ему попытаются пришить руку. Я слово дала, Верн.
 — Ты настолько серьезно относишься к своему слову?
 — Да.
 — Что ж, уважаю.
 — Ты его убил? — спросила я прямо.
 — Не лично, но приказ отдал я.
 Руки Ричарда сжали меня чуть сильнее. Я почувствовала, как он старается не показать напряжения. Он потерся подбородком о мои волосы, погладил по голым рукам ладонями — как успокаивают собаку, когда боятся, что она сейчас кого-нибудь покусает.
 — А я дала ему слово.
 — Что я могу сделать, чтобы была между нами правда? — спросил он.
 Я хотела ответить «ничего», но Ричард был прав. Они были нам нужны. То есть нам был нужен кто-нибудь, а никого, кроме них, у нас не было. Что он может сделать, чтобы искупить вину? Воскрешение мертвых — это моя область, и вообще: поднять его как зомби — это будет совсем не то же самое.
 — Честно говоря, Верн, не знаю. Но я что-нибудь придумаю.
 — Ты хочешь сказать, что я у тебя в долгу.
 — Погиб человек, Верн. Долг будет не маленький.
 Он посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом, потом кивнул:
 — Понимаю.
 — О'кей, — сказала я, — о'кей. Пока что мы оставим это так, но когда я что-то или о чем-то попрошу и ты снова меня расстроишь, то такой поступок будет не слишком удачным.
 У него на лице мелькнула улыбка.
 — Я даже не знаю, то ли с нетерпением, то ли со страхом я жду твоей встречи с Роксаной.
 — А кто такая Роксана? — спросила я.
 — Его лупа, — пояснил Ричард.
 Верн встал.
 — Ричард говорил, что вы с Роксаной друг другу понравитесь, если сперва не перегрызете друг другу глотки. Теперь я понял, что он хотел сказать.
 Верн подошел к нам, опустив руку, будто предлагал мне помочь встать с пола. Считайте это интуицией, но я поняла, что в этом жесте скрыто большее.
 Ричард разомкнул объятия, и я взяла руку Верна. Он не столько меня поднял, сколько держал мою руку, пока я вставала. В другой руке у меня был все тот же браунинг.
 — Если ты попросишь чего-то во вред моей стае, этого я обещать не могу. Но насчет всего остального я даю слово. Проси что хочешь, и оно — твое. — Он вдруг усмехнулся Ричарду через мое плечо: — Господи, какая же она кроха!
 Ричард, умница, от комментариев воздержался. Верн встал передо мной на колени.
 — Подкрепляя свое слово, я сейчас подставлю тебе шею. Ты знаешь эту символику?
 Я кивнула:
 — Будь я волком, я могла бы вырвать тебе горло. Это акт доверия.
 Он тоже кивнул и отклонил голову в сторону, открывая крупную вену на шее, натянувшуюся под кожей. Все это время он держал меня за руку.
 Я оглянулась на Ричарда:
 — Что мне положено делать?
 — Поцелуй пульс у него на шее или прикуси слегка. Чем ты сильнее прикусываешь, тем меньше ты доверяешь склоненному или тем большим доминантом себя чувствуешь.
 Я посмотрела на Верна сверху вниз. Он владел собой превосходно: ни струйки силы из него не истекало, а ведь я держала его за руку, прямой контакт кожи с кожей. А я знала, насколько он силен. Если бы он захотел, у меня бы шкура зашевелилась.
 Я сжала его руку и встала позади него. Браунинг я бросила на кровать. Провела пальцами по шее Верна, нашла пульс на сонной артерии.
 Я посмотрела на Ричарда. На его лице почти читалось слово «нет» — предупреждение мне не делать того, о чем я подумала. Отчего соблазн стал еще сильнее.
 Верн потянул меня за руку, опустил ее к себе на грудь, будто я его обнимаю. При этом мой рот приблизился к его шее — кажется, эти движения Верну были привычны.
 От него пахло теплом, будто он загорал на солнце. Аромат деревьев и земли въелся в его кожу. Я провела носом прямо над его шеей. И учуяла кровь. Будто его кожа становилась все тоньше и тоньше, а потом совсем исчезла, и между мной и запахом свежей крови ничего не осталось, кроме податливого тепла.
 Я раскрыла рот над этой пульсирующей теплотой. Я тонула в аромате его тела. Потребность прильнуть ртом к этому живому, пульсирующему была почти неодолимой. Я боялась это сделать, то есть боялась, что сделаю слишком сильно. А Ричарду приходилось ощущать этот вкус жизни, вкус чужой крови? Ощущать чужую жизнь как что-то хрупкое и доступное?
 То ли я очень долго колебалась, то ли Верн ощутил силу, пытавшуюся мной овладеть. Его сила ударила в меня трепещущей стеной, от которой я ахнула. И это было уже чересчур. Слишком соблазнительна вода для умирающего от жажды.
 И я сомкнула зубы над этой парной теплотой. Мясо его шеи наполнило мой рот. Язык нащупал пульс, и я прикусила, пытаясь вырезать этот трепещущий узел из плоти.
 Сила Верна ревела надо мной, и что-то внутри меня полилось обратно, будто столкнулись две приливные волны, закипели, сметая все. Где-то далеко внизу остались суша и берег, и все это смывалось в непроницаемые засасывающие глубины.
 Я ощутила, как открываются глаза, и это были глаза не мои. За много миль от меня распахнулись глаза Жан-Клода, внезапно пробужденного из сна, которому еще надо было несколько часов длиться. Ударом разбудило его утоление голода — его голода, моего. Нашего.
 Чьи-то руки тащили меня от пульсирующего тепла, отрывали от него. Я пришла в себя, когда Ричард поднял меня в воздух, беспомощную. Верн все еще держал мою руку. Он держал, пытаясь притянуть меня обратно. Из раны на шее текла кровь, на коже остался почти идеальный отпечаток моих зубов. Ричард оттянул меня прочь, и рука Верна упала.
 Глаза у него были полуприкрыты веками. Судорожно вздохнув, он засмеялся, и от этого низкого смеха мое тело вздрогнуло.
 — Девушка, что это за хрень была?
 Я не стала рваться к нему, рваться это закончить. Я лежала пассивно в руках Ричарда, мигая на яркий утренний свет, таращась на шею Верна и ничего не соображала.
 Когда ко мне вернулась речь, я спросила:
 — Что это за хрень была?
 Ричард держал меня на руках, как ребенка. Поскольку я не была уверена, что смогу стоять, то возникать по этому поводу не стала. Я была далеко, и ощущала только легкость — и ужас.
 Ричард прижал меня к себе, поцеловал в лоб.
 — Мы были с тобой, и это усилило метки. Жан-Клод говорил, что такое может быть.
 Я посмотрела на Ричарда, с трудом сосредоточивая на нем взгляд.
 — То есть из-за нашего секса он теперь держит нас крепче?
 Ричард на секунду задумался:
 — Мы теперь все трое крепче держим друг друга.
 — Поставь меня.
 Он послушался. Я села на пол, не в силах стоять, и оттолкнула его, когда он попытался помочь.
 — Ты знал, и ты мне не сказал.
 — Это что-нибудь изменило бы сегодня ночью?
 Я глядела на него, и слезы грозили потечь из глаз. Мне хотелось сказать «да», но я не стала врать.
 — Нет.
 Этой ночью, чтобы не дать мне лечь с Ричардом, нужно было что-то намного посильнее знания, что секс усилит метки. Конечно, я еще тогда не понимала, что это значит. Тогда я еще не пыталась перегрызть кому-нибудь горло.
 Я встала — и упала второй раз. Не от недостатка сил — а будто от опьянения. Но опьянения не тормозящего, а возбуждающего.
 — Что со мной такое?
 — Я видал, как это бывает у вампиров, — ответил Шанг-Да. — Такое случается, если они пьют из кого-то мощного или всосут слишком много... силы.
 — Черт.
 — А мне лично вполне хорошо, — сказал Верн и потрогал укус на шее. — Я никогда раньше не давал вампиру себя сосать. Если это так хорошо, я, быть может, много потерял.
 — Еще лучше, — сказал Натэниел. — Это бывает куда лучше.
 — Это не действие вампира, — возразил Ричард, — это действие силы. Силы Верна, Аниты, моей, Жан-Клода.
 — Вроде самоубийственного сверхъестественного коктейля, — сказала я и хихикнула.
 Лежа на спине, я закрывала лицо руками и подавляла желание кататься по полу от восторга. Я хотела завернуться в это ощущение, как в одеяло. А под этой длинной сияющей теплотой я ощущала какую-то тьму. Жан-Клод ощущался как черная дыра, высасывающая все наше тепло, всю нашу жизнь. И в этот момент я поняла две вещи. Первое: он знал, когда мы с Ричардом занимались любовью. Он это чувствовал. Второе: когда он питается нашей жизнью, мы питаемся его тьмой. Мы пьем его недвижную, холодную смерть так же верно, как он ощущает вкус согретой солнцем плоти и крови наших тел. И из всего этого мы черпаем силу. Из света и тьмы. Из холода и жара. Из жизни и смерти. Когда метки нас сблизили, размылись границы между жизнью и смертью. Я ощущала биение сердца Жан-Клода за все его четыреста с лишним лет. Я ощущала его радость и его восторг от этого и ненавидела его за эту радость.




 Глава 31


 Спустя два часа мы с Ричардом и Шанг-Да пробирались по лесу в поисках биологов и троллей. Нам надо было убраться из города до заката солнца, а так как мы этого делать не собирались, то вполне могли следовать своему прежнему плану. Вся наша свита осталась дома и суетилась, как муравейник, собирая вещи. Упакуемся и поедем. На самом деле мы должны были позвонить шерифу, когда соберемся. Он любезно предложил нам эскорт из города — до темноты. После темноты, я думаю, он предложил бы нам только пулю и дыру в земле.
 Я шла за Ричардом. Он ориентировался в лесу так уверенно, будто не просто видел дорогу, а сами деревья расступались перед ним. Я все же знала, что это не так. Я бы ощутила присутствие противоестественной энергии, а ее не было. Дело не в том, что Ричард — вервольф, просто на природе он был как дома. Отлично подобранные ботинки, сине-зеленая футболка с изображением морской коровы, ламантина на груди и на спине. У меня дома лежала такая же — подарок Ричарда. Он был слегка недоволен, что я ее не привезла. Но даже если бы и привезла, то не надела бы — не люблю, когда мы будто из одного приюта. И вообще я на него еще злилась. Не должно было быть так, что из нас троих только я не знала, что будет значить, секс между мной и Ричардом. Мне должны были сказать, что он свяжет нас сильнее.
 Конечно, трудно было на него злиться, когда эта футболка облегала его торс как вторая кожа. Густые волосы Ричард увязал в свободный пучок, и каждый раз, когда он проходил освещенный солнцем участок, волосы вспыхивали струйками меди и золота. Трудно было злиться, когда от взгляда на него у меня перехватывало дыхание.
 Ричард плавно шел впереди. Я в своих кроссовках не слишком от него отставала. По лесу я ходить умею — не так хорошо, как Ричард, но вполне прилично.
 А вот Шанг-Да лесным жителем не был. Он шел почти пугливо, будто опасаясь на что-то наступить. Черные штаны и свежая белая рубашка будто нарочно зацеплялись за все, что и Ричард, и я проходила, не заметив. Вначале пути туфли у Шанг-Да были черные и начищенные до блеска, но долго они такими не оставались. Городские туфли, даже мужские, не приспособлены для ходьбы по лесу. Мне никогда не приходилось раньше видеть городского вервольфа, но никакая ловкость не может возместить полное отсутствие навыков хождения по лесу.
 Сегодня дул ветерок, деревья шелестели и шептались. Прохладный звук доносился сверху, но возле земли воздух был неподвижен. Мы шли сквозь мир зеленого зноя и сплошных коричневых стволов. Солнечные блики играли на листьях, падали желтыми пятнами на прогалины, а потом мы уходили в густую тень. Там было на пару градусов прохладнее, но все же очень жарко. Был почти полдень, и даже насекомых сморило жарой.
 Ричард вдруг остановился.
 — Слышите? — спросил он тихо.
 — Кто-то плачет. Женщина, — сказал Шанг-Да. Я ни черта не слышала.
 — Может быть, женщина, — кивнул Ричард. И направился между деревьями почти бегом — пригнувшись, руки у самой земли. Сила расходилась от него, как волна от корабля.
 Я бросилась за ним, стараясь все же смотреть, куда иду, но споткнулась и упала. Шанг-Да помог мне подняться, я вырвалась и побежала. Уже не глядя ни под ноги, ни на деревья, я следила только за спиной Ричарда, за его телом. Я повторяла его движения, решив, что там, где протиснется он, я тем более пройду. Перепрыгивала бревна, которых даже не видела, пока он их не перепрыгивал. Это было почти как под гипнозом. Мир сузился до спины Ричарда, мелькающей среди деревьев. Снова и снова я чуть не налетала на стволы, стараясь двигаться быстрее, чем могла, но все же я двигалась быстрее, чем успевало работать сознание. Будто я дала телу полную свободу. Я превратилась в работающие мышцы, бегущие ноги. Мир слился в блики зелени, света и тени — да еще сфокусировался на спине Ричарда, мелькавшей впереди.
 Он остановился как вкопанный. Только что бежал — и замер на месте. Но я в него не врезалась — я тоже остановилась. Будто какой-то участок мозга, мне не подвластный, знал, что Ричард остановится.
 Шанг-Да оказался сзади, так близко, что я ощутила едва уловимый запах его дорогого лосьона.
 — Как это у тебя так получается, человек? — шепнул он.
 — Что именно? — обернулась я.
 — Бежать.
 Я знала, что глагол «бежать» у ликои значит больше, чем люди вкладывают в это слово. Я стояла, покрывшись испариной, едва дыша, и знала, что сейчас случилось такое, чего раньше не бывало. Мы с Ричардом пытались вместе бегать, и не вышло. Он был на фут без двух дюймов выше меня, и большую часть его длины составляли ноги. Когда он бежал трусцой, я припускала во весь дух и все равно не могла угнаться. Добавить сюда, что он еще и ликантроп, и понятно, что он для меня слишком быстр. Только тогда я могла оставаться рядом с ним, когда он держал меня за руку и тащил силой меток и своей силой.
 Я повернулась к Шанг-Да. Наверное, что-то было у меня на лице, удивление какое-то, потому что на лице Шанг-Да выразилось что-то очень похожее на сочувствие.
 Ричард пошел дальше, и мы оба повернулись посмотреть, куда он направляется. У меня сердце стало биться реже, и я услышала то, что слышали они столетия назад: плач — хотя это было еще очень мягко сказано. Кто-то рыдал, будто у него сердце разрывалось.
 Ричард шел на звук, и мы следовали за ним. Посреди поляны стоял большой платан. С дальней стороны массивного (пятнистого) ствола свернулась клубком женщина. Она сжалась в тугой комочек, руками обхватив колени. Лицо она запрокинула к сияющему солнцу, глаза крепко зажмурила.
 У нее волосы были такие темные, что казались черными, пострижены очень коротко. Лицо белое с бахромой черных ресниц на бледных щеках, небольшое и треугольное, но другого описания я дать не могла бы. Оно обезобразилось от плача, глаза распухли, кожа покраснела. Женщина небольшого роста, одетая в грубые шорты цвета хаки, толстые носки, туристские ботинки и футболку.
 Ричард опустился на землю рядом с ней и тронул ее за руку, еще не успев ничего сказать. Она вскрикнула, широко распахнув глаза. На ее лице мелькнул панический страх, но тут она узнала Ричарда, бросилась к нему на грудь, обхватила его руками и разразилась новым приступом рыданий.
 Он стал гладить ее волосы, успокаивая:
 — Кэрри, Кэрри, все хорошо. Все хорошо.
 Кэрри. Уж не доктор ли Кэрри Онслоу? Вполне вероятно. Но зачем главный биолог экспедиции по изучению троллей закатывает истерики в лесной чаще?
 Ричард сел на землю, притянул женщину к себе на колени, как ребенка. Трудно было судить, но вроде бы она была миниатюрной, еще меньше меня.
 Рыдания стали стихать. Она лежала у него на коленях, в колыбели его рук. Они когда-то встречались. Я попыталась ощутить ревность, но не смогла. Уж очень сильным было ее горе.
 Ричард погладил ее по щеке.
 — В чем дело, Кэрри? Что случилось?
 Она глубоко вдохнула, задрожала, выдыхая, потом кивнула головой и замигала глазами.
 — Шанг-Да. — Потом она повернулась ко мне: — Вас я не знаю.
 — Анита Блейк.
 Она и так прижималась щекой к груди Ричарда, так что ей оставалось только поднять на него глаза.
 — Вы и есть его Анита?
 Ричард посмотрел на меня.
 — Когда мы друг на друга не злимся, то да.
 На моих глазах женщина стала приходить в себя, восстанавливаться, будто напяливая слои теплой одежды зимой. В глазах ее появилась мысль, лицо загорелось интеллектом и такой силой, целеустремленностью и решительностью, что они будто пробивались из-под кожи. Глядя на нее, я сразу поняла, почему Ричард с ней встречался. И радовалась, что она человек, и с ней Ричард заниматься сексом не будет. Только увидев ее, я уже знала, что она, единственная из всех прочих, могла бы создать мне серьезные проблемы. В отсутствие моногамии она была мне действительно опасна. Дело тут не в сексе, хотя и это меня чертовски доставало. Дело в том, что мой партнер не удовлетворен, а потому будет искать. И если ты продолжаешь искать, иногда ты находишь, что ищешь, — что бы ты ни искал.
 Мне не очень нравилось глазеть на эту женщину, явно страдающую, и думать о своих проблемах. И мне не нравилось, что я ее побаиваюсь. В том смысле, что я — человек, а со мной он спал. И очень я была недовольна собой, что эта мысль возникла у меня первой. Очень недовольна.
 Она стала высвобождаться из объятий Ричарда.
 — Если для меня, то не надо.
 Вышло это у меня сухо и язвительно. Ну и хорошо: лучше, чем уязвленно и смущенно.
 Ричард посмотрел на меня. Не уверена, что поняла выражение его лица, но на моем была написана лишь непроницаемая доброжелательность.
 Доктор Кэрри Онслоу поглядела на Ричарда, нахмурилась и высвободилась окончательно. Она слезла с его колен и прислонилась спиной к дереву. Между бровями у нее залегли морщинки, и она то и дело переводила взгляд с Ричарда на меня, будто смущалась и сама собой была потому недовольна.
 — Кэрри, что случилось? — спросил снова Ричард.
 — Мы сегодня вышли до рассвета, как обычно... — Она запнулась, уставясь взглядом к себе в колени, и долго, прерывисто вздохнула. Еще раз, потом еще раз, и вроде взяла себя в руки. — И мы нашли тело.
 — Турист какой-нибудь? — спросила я.
 Она глянула на меня и снова опустила глаза, будто не хотела никому глядеть в глаза, рассказывая.
 — Может быть — определить было невозможно. Это была женщина, но помимо того... — Голос снова изменил ей. Она подняла взгляд — небольшие глаза блестели новыми слезами. — Я никогда в жизни не видала подобного ужаса. Вся местная полиция утверждает, что убийство совершили тролли. И считает это доказательством, что того туриста тоже убили тролли.
 — Малые тролли гор Смоки на людей не охотятся и их не убивают, — сказала я.
 Она посмотрела на меня:
 — Ну кто-то же ее убил? Полиция штата запросила мое мнение как эксперта, кто мог это сделать, если не тролли. — Она спрятала лицо в ладони, потом подняла — будто вынырнула из глубины вод. — Я осмотрела укусы. Строение челюстей как у примата.
 — Как у человека? — попробовала я уточнить.
 Она покачала головой:
 — Не знаю. Не думаю. Вряд ли человеческий рот может оставить такие повреждения. — Она обняла себя за плечи, дрожа в летний зной как от холода. — Они этим воспользовались, чтобы призвать охотников и назначить премию за каждого убитого тролля — если смогут доказать, что это работа троллей. И я не знаю, как это предотвратить. Только что усыпить их или разослать по зоопаркам.
 — Наши тролли ни разу не убили человека, — сказал Ричард, трогая ее за плечо.
 — Что-то же их убило! Кто-то убил, Ричард! И это не волк, не медведь, не какой-нибудь известный мне крупный хищник.
 — Вы сказали, что на месте работает полиция штата? — спросила я.
 Она посмотрела на меня:
 — Да.
 — Это вы их вызвали?
 Она покачала головой:
 — Они приехали почти сразу после местной полиции.
 Очень я была бы рада знать, кто их вызвал. Хотя, если местные копы подозревают человекоубийство или работу противоестественных сил, это стандартная процедура — либо вызывать полицию штата, либо местного охотника на вампиров. Да, но только если они подозревают участие в убийстве нежити какого-то вида.
 — Тело найдено около кладбища? — спросила я.
 Доктор Онслоу покачала головой.
 — А почему ты спрашиваешь? — спросил Ричард.
 — Это могли быть гули. Они трусы, но если она упала, ударилась и потеряла сознание, гули могли бы ее сожрать. Они — активные падальщики.
 — Что это значит — активные падальщики? — спросила доктор Онслоу.
 — Это значит, что если вы ранены и можете только ползти, то лучше не оказаться в этот момент возле кладбища, зараженного гулями.
 Она посмотрела на меня какое-то время, потом помотала головой:
 — Могил там нет. Прямо посередине нашей территории. Территории троллей.
 Я кивнула.
 — Мне нужно видеть тело.
 — Ты думаешь, это стоит делать? — спросил Ричард, тщательно сохраняя нейтральность голоса.
 — Ее там ждут, — ответила доктор Онслоу.
 Вот это было сюрпризом для всех.
 — То есть как? — спросила я.
 — Полиция штата узнала, что вы здесь. Очевидно, у вас настолько хорошая репутация, что они хотели бы использовать вас как эксперта. Когда я уходила, они пытались дозвониться до вашего домика.
 Как удачно. И как чертовски странно! Кто вызвал полицию штата? Кто им подсунул мое имя? Кто, кто, кто, черт побери?
 — Тогда я пойду смотреть тело.
 — Возьми с собой Шанг-Да, — сказал Ричард.
 Я посмотрела на лицо высокого китайца. Следы когтей еще выделялись резкими красными рубцами. Я покачала головой:
 — Вот этого делать не стоит.
 — Я не хочу, чтобы ты шла одна.
 Забавно: он не предлагал, что пойдет со мной сам. Собирается здесь остаться и успокаивать доктора Онслоу. А я, значит, уже большая девочка.
 — Все будет нормально, Ричард. Оставайся здесь с добрым доктором и Шанг-Да.
 — Не веди себя по-детски. — Ричард встал.
 Я повела глазами в сторону от доктора Онслоу.
 Ричард понял и отошел со мной. Когда она точно не могла нас слышать, я сказала:
 — Посмотри на лицо Шанг-Да.
 Он даже не оглянулся — знал, как оно выглядит.
 — А что такое?
 Я уставилась на него в упор:
 — Ричард, ты не хуже меня должен знать, что если кого-то съела непонятная тварь, то вервольфы всегда стоят в верхних строках списка тех, на кого это можно повесить.
 — На нас многое стараются повесить.
 — Пока что Уилкс и его люди не знают, кто вы. Если мы покажем им Шанг-Да с порезанным лицом, а назавтра он будет чистеньким, они допрут. А когда на земле лежит мертвое тело, не надо, чтобы они доперли.
 — К закату у Шанг-Да порезы еще не пройдут.
 — Но заживут куда сильнее, чем должны были бы. Такое быстрое заживление ран людям недоступно. Если Уилкс обнаружит, что мы не уехали, он бросит против нас все, что у него есть. И он тебя угробит — или повесит на тебя это преступление.
 — А отчего могла погибнуть та женщина?
 — Этого я не буду знать, пока не осмотрю тело.
 — Я не хочу, чтобы ты шла одна. Пойду с тобой.
 — Полиция не будет в восторге, если я притащу на осмотр места преступления своего штатского приятеля. Оставайся и успокаивай доктора Онслоу.
 Он нахмурился.
 — Я тебя не подкалываю, Ричард. — Я улыбнулась. — Ладно, не сильно подкалываю. Она потрясена, подержи ее за ручку. Все нормально.
 Он осторожно дотронулся до моего лица.
 — Да, тебя держать за ручку не надо.
 Я тяжело вздохнула.
 — Одна ночь, и я чуть не сожрала шею Верна. Одна ночь — и я уже бегаю по лесам, как... как вервольф. Один сеанс близости. А ты говоришь, будто знал, что такое может произойти. Ты должен был хотя бы попытаться мне это рассказать сегодня ночью, Ричард.
 Он кивнул:
 — Ты права, должен был. Ничего не могу сказать в свое оправдание. Я прошу у тебя прощения, Анита.
 Глядя в это искреннее-искреннее лицо, трудно было сердиться. Но не доверять было очень даже нетрудно. Может быть, Ричард от Жан-Клода научился не только контролировать метки. Может быть, ложь умолчанием заразительна.
 — Мне надо пойти посмотреть тело, Ричард.
 Доктор Онслоу показала мне, куда идти. Я пошла в лес, и Ричард пристроился рядом.
 — Я тебя провожу, Анита.
 — Я вооружена, Ричард. Ничего со мною не случится.
 — Я хочу пойти с тобой.
 Тут я повернулась и посмотрела на него в упор:
 — А я не хочу. Как раз сейчас я бы предпочла, чтобы ты был не со мной.
 — Я не собирался от тебя ничего скрывать. Все так быстро произошло... у меня не было времени. Я не подумал.
 — Вот скажи все это тому, кому интересно, Ричард.
 Я пошла вперед, а он остался стоять на месте. Я ощущала на себе его взгляд, уходя в лес. Тяжесть этого взгляда была как рука, лежащая на спине. Если я оглянусь, он помашет рукой? Я не оглянулась.
 Я люблю Ричарда. Ричард любит меня. И то, и другое я знала точно. А вот чего я не знала — достаточно ли этого будет. Если он будет спать с другими женщинами, то нет. Пусть так нечестно, но мне этого не выдержать.
 Ричард сказал, что не просит меня бросить Жан-Клода. И он не просил. Но пока я делю ложе с Жан-Клодом, Ричард будет спать с другими женщинами. Раз я не моногамна, он тоже не будет. Да, он не просил меня вылезти из кровати Жан-Клода. Он лишь постарался, чтобы ни в одной из двух постелей я не была счастлива. Я не могу монопольно владеть Ричардом, если не брошу Жан-Клода. Ко второму выбору я не была готова, а первый мне не пережить. Если не найдется третьего варианта, мы все крупно влипли.




 Глава 32


 Место преступления располагалось посреди леса. Пять миль, как сказала доктор Онслоу, до ближайшей дороги, по которой хотя бы внедорожник может проехать. Отличное место для обитания троллей, но никак не для полицейского расследования. Все оборудование надо тащить пешком, а потом еще пешком тащить тело. Не приятная работа и не быстрая.
 Вот что хорошо в таких изолированных местах — зевак нет. Сколько я ни выезжала на место преступления, но зевак не бывает только в двух случаях: в глухой предутренний час либо у черта на рогах. И то предутреннего часа бывает недостаточно, если рядом есть народ. Люди способны вылезти из кровати в глухую ночь, чтобы посмотреть на труп.
 Но даже без посторонних тут была толпа. Я углядела мундиры Уилкса и одного из его людей. Да, очень меня радовала перспектива повторной встречи с ним сегодня. Кишели мундиры полиции штата, и среди них попадались детективы в гражданском. Мне не надо было их представлять, я и без того определила в них копов. Они бродили по огороженной зоне в пластиковых перчатках, приседая возле улик, а не становясь на колени.
 И желтая лента оборачивала все это, как бантик — упаковку с подарком. С внешней стороны ленты не было ни одного полицейского в форме, потому что со стороны, противоположной дороге, никого не ждали. У меня с собой были «файрстар», браунинг и нож в наспинных ножнах, так что я вытащила свою лицензию и поднырнула под ленту. В конце концов кто-нибудь меня увидит, и кто-то из копов в мундире получит втык, что меня пропустили через периметр незамеченной.
 Сотрудник полиции штата засек меня почти сразу же, я не успела далеко спуститься с холма. Ленту натянули широким кругом, и этот коп стоял возле ее верхнего края. У него были каштановые волосы и темные глаза, а на бледных щеках — россыпь веснушек. Он пошел ко мне, протягивая руку вперед:
 — Извините, мисс, но вам здесь находиться нельзя.
 Я помахала перед ним лицензией.
 — Вы тут хотели, чтобы я взглянула на это тело.
 — Взглянула. Вы хотите взглянуть на тело. — Он сказал это тихо, не то чтобы пытался передразнить. Темные глаза смотрели на меня, потом он вроде как вспомнил, где он, и протянул руку за моей лицензией.
 Я дала ему ее подержать, рассмотреть, перечитать дважды. Потом он мне ее отдал.
 Поглядев вниз по склону, он показал рукой:
 — Вон тот невысокий человек, в черном костюме, волосы светлые. Это капитан Хендерсон, он здесь командует.
 Я уставилась на него в удивлении. Ему полагалось отвести меня к главному. Нормальный коп, который меня не знает, ни за что не должен был допустить, чтобы я ходила по месту преступления без сопровождающего. Истребители вампиров не вполне штатские, но они и не детективы. Я одна из очень немногих, кто тесно взаимодействует с полицией. В Сент-Луисе, где меня многие копы знали понаслышке или в лицо, — другое дело. Но здесь...
 Прочитав имя на нагрудной табличке, я спросила:
 — Ваша фамилия Майлз?
 Он кивнул, и снова не глядя на меня. Он вел себя не как полицейский — он вел себя испуганно. А копов напугать не так-то легко. Дайте копу несколько лет поработать, и он отлично будет сохранять полное безразличие: был, сделал, видел, запротоколировал. У Майлза были сержантские нашивки, а их в полиции штата не дают за испуг на месте преступления.
 — Сержант Майлз, — сказал он. — Чем могу быть вам полезен, миз Блейк?
 Кажется, он начинал себя реабилитировать в моих глазах. Чем-то это мне напомнило, как приходила в себя доктор Кэрри Онслоу. Глаза его утратили остекленевший вид, он смотрел на меня прямо, но вокруг глаз что-то натянулось, будто от боли. Что же там за чертовщина такая, у подножия холма? Что могло так потрясти закаленного копа?
 — Нет, ничего, сержант. Спасибо.
 Я не стала прятать лицензию, потому что была почти уверена: без сопровождения полисмена меня обязательно снова остановят.
 Какая-то женщина блевала возле тоненькой сосны. Ей поддерживал голову мужчина, одетый, как и она, в форму Скорой Медицинской Помощи.
 Уж если блюют ребята из СМП, то дело плохо. И очень плохо.
 Меня остановил Мэйден. Мы секунду просто смотрели друг на друга. Я — выше по склону, он — ниже, и я смотрела на него сверху.
 — Здравствуйте, миз Блейк.
 — Здравствуйте, Мэйден.
 Слово «полисмен» я не сказала намеренно, потому что я его уже не считала полисменом. Он перестал им быть, когда подался на сторону плохих парней.
 Он как-то странно и почти незаметно улыбнулся.
 — Я вас проведу к капитану Хендерсону. Он здесь командует.
 — Отлично.
 — Может быть, вам стоит подготовить себя к этому, Блейк. Это... там очень плохо.
 — Со мной ничего не случится.
 Он покачал головой, не поднимая глаз от земли. Когда он снова посмотрел на меня, глаза были пустые — холодные глаза полицейского.
 — Может быть, Блейк, может быть. Но со мной бы случилось точно.
 — Что это должно значить?
 — Это кто еще такая?
 Это нас заметил капитан Хендерсон и подошел — в городских туфлях, чуть-чуть оскальзываясь. Но шел он решительно и понимал, как надо ходить по лесной подстилке в неподходящих туфлях. Ростом он был где-то пять футов восемь дюймов, волосы светлые, короткие. Странные у него были глаза — они меняли цвет, когда он шел к нам сквозь солнечные блики. То светло-зеленые, то серые.
 Капитан подошел, встал между нами и посмотрел на Мэйдена:
 — Кто эта женщина и почему она внутри периметра?
 — Анита Блейк, капитан Хендерсон, — представил нас Мэйден.
 Капитан посмотрел на меня в упор, и глаза его были холодно-серыми с зелеными искорками. Он был красив так называемой суровой мужской красотой. Но лицо его отличалось какой-то резкостью, мрачностью, будто из него изъяли что-то обаятельное и приятное.
 Как бы ни казался сексуальным его взгляд при перемене цвета глаз, сами глаза были далекие, оценивающие — коповские глаза.
 — Значит, вы Анита Блейк?
 — Да.
 Я не стала поддаваться злости. Капитан тоже не злился на меня — просто здесь что-то было плохо. Что-то помимо самого преступления. Интересно, что именно.
 Он оглядел меня сверху вниз — не похотливым взглядом, а будто снимая мерку. К этому я привыкла, хотя обычно это не делалось так бесцеремонно.
 — Насколько у вас крепкий желудок, Блейк?
 Я приподняла брови, потом улыбнулась.
 — Что тут смешного? — сурово спросил Хендерсон.
 — Послушайте, я знаю, что там плохо. Ваш сержант там, наверху, настолько потрясен, что не стал подходить ближе второй раз. Мэйден вот тоже уже мне сказал, что там ужасно. В общем, отведите меня к телу.
 Хендерсон шагнул вперед, нагло и глубоко вторгаясь в мое личное пространство.
 — Вы так уверены, что выдержите, Блейк?
 Я вздохнула:
 — Нет.
 Кажется, злость его резко уменьшилась. Он заморгал и шагнул назад.
 — Нет?
 — Я не знаю, выдержу или нет, капитан Хендерсон. Всегда есть шанс, что следующий ужас окажется таким страшным, что от него уже не оправишься. Кое-что у меня в мозгу уже отпечаталось так, что я кричу по ночам. Но пока все в порядке. Так что ведите меня к останкам жертвы гризли. Наша прелюдия затягивается.
 Я смотрела, как на его лице сменяют друг друга эмоции: интерес, потом злость, но потом интерес победил. Повезло мне.
 — Жертва гризли. Вы уверены, что вы не репортер?
 Я не могла не улыбнуться:
 — Много на мне грехов, но этого нет.
 Тут уж он не смог удержаться от улыбки. Тут же он стал лет на десять моложе и красивее куда более ординарного.
 — О'кей, миз Блейк, следуйте за мной. Я отведу вас к жертве гризли. — Он рассмеялся тихим смехом, и голос у него был ниже обычного. Может быть, когда он поет, у него бас. — Надеюсь, вы после этого зрелища будет все так же непринужденно себя держать.
 — И я надеюсь.
 Он глянул на меня как-то странно, потом повел вниз по склону. Я пошла, потому что это — моя работа. Час назад я думала, что сегодня ничего хуже больше не случится. Сейчас у меня было сосущее чувство, что день именно обернется куда хуже.




 Глава 33


 Тело лежало на полянке. Я поняла, что это тело человека, потому что так мне сказали. Не в том дело, что тело не выглядело как человеческое. Форма сохранилась в достаточной степени, чтобы можно было даже сказать, что оно лежит на спине. Скорее разум отказывался признавать, что вот это могло принадлежать человеку. Глаза это видели, но сознание отказывалось складывать образ — будто глядишь на одну из тех картинок, на которые надо долго пялиться, пока скрытые формы вдруг выступят объемно. Будто произошел взрыв мяса и крови, а тело осталось в середине. Во все стороны от трупа разлилась и засохла кровь, и казалось, если тело убрать, то под ним останется чистый контур, как чернильная клякса.
 Но мои глаза отказывались передавать в мозг смысл того, что я видела. Сознание само пыталось себя защитить. Такое со мной уже бывало — раз или два. Самое умное было бы повернуться и отойти, оставив разум в недоумении, потому что правда могла оказаться для него разрушительной. Я в шутку говорила Хендерсону там, наверху, что некоторые вещи оставляют в сознании отпечаток. Сейчас это уже не казалось мне смешным.
 Я заставила себя глядеть, заставила себя не отворачиваться, но летний зной закачался вокруг тошнотворным занавесом. Мне хотелось закрыть глаза ладонями, но я удовлетворилась тем, что отвернулась. Закрывать глаза руками — глупо и по-детски, как проматывать самые страшные кадры ужастика.
 Хендерсон отвернулся вместе со мной. Если я не гляжу на тело, он тоже может себе позволить.
 — Как вы?
 Мир постепенно остановился, как останавливается вертящийся мяч.
 — Ничего. — Только голос у меня был с придыханием.
 — Это хорошо.
 Так мы простояли еще несколько секунд, потом я позволила себе неглубоко вдохнуть. Что так близко к телу глубоко дышать не надо, это я давно знала. Но я должна сделать свою работу.
 Это не работа троллей. Такого не могло сделать ни одно природное животное.
 Я медленно повернулась обратно к телу. Оно лучше не стало.
 Хендерсон повернулся вместе со мной. Он здесь командовал. Значит, он может выдержать, если я могу. Я не была в себе уверена, но поскольку другие варианты отсутствовали...
 Я попросила хирургические перчатки. Кто-то мне предложил пластиковые, потолще. Сами понимаете — СПИД. Я отказалась. Во-первых, в них руки потеют. Во-вторых, ощупывая тело, я в них ни хрена не почувствую. В-третьих, имея три вампирские метки, я теперь любой СПИД в гробу видала. Как мне было сказано, любые болезни крови мне теперь не страшны. В этом вопросе я доверяла Жан-Клоду, потому что он не хотел бы меня терять. Я была членом его триумвирата, и ему никак не надо было подвергать меня риску. «Он любит тебя», — шепнул голос у меня где-то на заднем плане сознания. А голос с переднего плана того же сознания хмыкнул: «Ага, как же».
 — Я могу исследовать контуры пятна крови? — спросила я.
 — К телу вы не сможете подойти, не встав в кровь, — ответил Хендерсон.
 Я кивнула:
 — Верно. Так вы его засняли на видео, и фотографии все сделали?
 — Мы знаем свою работу, миз Блейк.
 — Я и не сомневалась, капитан. Мне только нужно знать, могу ли я двигать тело, вот и все. Не хочу портить следы.
 — Когда вы с ним закончите, мы его упакуем.
 — О'кей, — кивнула я.
 Глядя на тело, я вдруг смогла его увидеть. Увидеть все сразу. И прижала руки к животу, чтобы не закрыть ими глаза.
 Нос был откушен начисто, осталась лишь кровавая дыра. Губы оторваны, из засыхающей крови выпирали зубы и кости челюстей. На обращенной ко мне стороне лица жевательные мышцы отсутствовали. Тварь, которая эта сделала, не подкреплялась на скорую руку. Она сидела здесь и пировала.
 Столько укусов, столько вырванной плоти, но все они слишком мелки для смертельных. Я быстренько помолилась про себя, чтобы эти укусы оказались посмертными. Но, молясь, знала ответ. Слишком много крови — она почти все это время была жива. Внутренности вывалились из разорванных джинсов и застыли клубком, покрытые кровью и чем-то погуще. Запах вспоротых кишок уже должен был бы выветриться, но вместо этого запаха всегда появляется другой. Тело начало быстро разлагаться на летней жаре. Такой запах почти не поддается описанию — сладковатый и горький, такой, что зажимаешь рукой рот. Стараясь не делать глубоких вдохов, я вступила на высохшее пятно.
 Что-то пронеслось сквозь меня фантомным ударом. Волосы на шее попытались сползти на спину. Сейчас мне шептала та часть мозга, что полностью чужда автомобилям и водопроводам, но вся посвящена воплю и бегу без мысли. И она шептала, что здесь что-то не так. Что-то злое здесь было. Не просто опасное, но злое.
 Я остановилась подождать, не будет ли это чувство усиливаться. Нет, оно растаяло. Растаяло, как неприятное воспоминание. Значит, я скорее всего миновала завесу каких-то чар. Даже остатки завесы, и мерзкой.
 Нельзя призвать что-то злое, не создав круг защиты — либо в нем стоит сам чародей, либо в него заключают бестию. Я осмотрела землю, но ничего не увидела, кроме крови. Она не образовывала круга защиты. Это была расплесканная кровь, без формы.
 Надо было сразу понять, что ничего такого очевидного не будет. Полицейские не практикуют магические искусства (хотя и это сейчас начинает меняться), но нельзя долго служить в полиции и не научиться искать признаки магии, когда напарываешься на странную хреновину.
 Место преступления казалось нетронутым, но это еще не значит, что оно таковым было. Тот, кто хорошо владеет магией, может тебя заставить чего-то не видеть. Это не настоящая невидимость — ее нельзя достичь. Физика есть физика: свет отражается от твердых предметов. Но маг может заставить глаз не хотеть видеть, и тогда ты смотришь мимо чего-то, а сознание этого не отмечает. Вроде как бывает ищешь два дня ключи от машины, которые валяются прямо на столе.
 Я присела на корточки возле трупа. У меня не было комбинезона, который я обычно надеваю на выезд, и я не хотела, чтобы кровь пропитала мне джинсы. Я все еще обхватывала руками собственные плечи. Значит, здесь есть что-то такое, чего кто-то не хочет нам дать увидеть. Что же?
 — Мы нашли бумажник. Хотите посмотреть документы? — спросил Хендерсон.
 — Нет, — ответила я. — Нет.
 Я не строила из себя Шерлока Холмса. Просто я не хотела знать имя, личность того, что лежало у меня под ногами. Сейчас это был не человек — тело. Это не взаправду. Это объект, который необходимо изучить, осмотреть. И никогда он не существовал в другом виде. Стоит на миг подумать по-другому — и я заблюю все следы. Однажды я это сделала, много лет назад. Дольф и его банда мне этого до сих пор не спустили.
 Глаза были выцарапаны и сохли чернеющими комьями на щеках. Длинные волосы прилипли к лицу и к плечам. Может быть, волосы были белокурые, но сейчас сказать трудно из-за крови. Наверное, пол женский. Следуя взглядом ниже, я обнаружила остатки одежды. От блузки остался лоскут под одной рукой. Торс обнажен, одна грудь оторвана начисто. Другая сдулась, как воздушный шарик, будто кто-то выел все из середины, как ребенок высасывает повидло из пирожка.
 Неудачный это был выбор сравнения, пусть даже не озвученный. Мне пришлось встать и отойти, дыша очень часто и неглубоко. Я остановилась у края поляны. Надо было глубоко вдохнуть, но это значило сильно вдохнуть этот запах. Сладкий-сладкий, и он скользнул по языку, обволок горло изнутри, и проглотить его я не могла, а что еще делать — не знала. Все же я глотнула, и запах пошел ниже, а мой утренний кофе поднялся ему навстречу.
 Два утешения у меня было. Первое — что я вышла из кровавого пятна раньше, чем поддалась рвоте. Второе — у меня мало что было в желудке для блевоты. Может, я по этой причине и перестала завтракать. Слишком часто осмотр тел приходился на утро.
 Опустившись на колени среди сухих листьев, я почувствовала, как тошнота отступает. Давно я не блевала на осмотре места преступления. Хотя бы Зебровски здесь нет, и он не будет меня подкалывать. Странно, но я даже не смутилась. Взрослею, что ли?
 За спиной раздался мужской голос: это почти орал шериф Уилкс.
 — Она штатская! Ей здесь не место! И лицензия ее в этом штате недействительна!
 — Здесь я командую, шериф. И я решаю, кому здесь место, а кому нет.
 Хендерсон не кричал, но голос его доходил до сознания.
 Ухватившись за ствол дерева, я встала, и руку вдруг так закололо, что она онемела чуть ли не до плеча. Отталкиваясь от дерева, я стояла, чуть не падая, но все же стояла. И внимательно стала осматривать дерево.
 Футах в восьми над землей на стволе была вырезана пентаграмма. Потемневшая от втертой высохшей крови, она оставалась почти незаметной на темно-серой коре, но на нее наложено было заклинание отвода глаз. Так что никто и не смотрел, даже я. Только когда я коснулась дерева, тогда ее ощутила. И снова как с этими оптическими иллюзиями: один раз увидев, ты продолжаешь видеть.
 Осмотрев соседние деревья, я заметила на каждом пентаграмму. Это был круг силы, или круг защиты. Круг, образованный самой землей и кровью. Колдуны или ведьмы могут использовать свою силу во зло, если готовы платить цену кармой. Что бы ты ни делал, добро или зло, тебе воздается трехкратно. Но даже черный маг, обратившийся к злу, не станет резать дерево. Значит, участвовали сама земля, деревья? Это могло означать элементала. Вещь очень неприятная. Но элементалы — не зло. Они бывают сердитыми, особенно если кто-то вторгается в их владения, но они не злы — скорее сердито-нейтральны. А я, входя в круг, ощутила дуновение Зла — Зла с большой буквы. Очень мало есть противоестественных созданий, на которые отзывается эта струна.
 — Капитан Хендерсон! — позвала я.
 Мне пришлось повторить обращение, пока они наконец перестали спорить и повернулись ко мне.
 У обоих был не слишком дружелюбный вид, но я знала, на кого они злятся: друг на друга. Местные копы вообще не любят, когда кто-то роется на их земле; для местной полиции неприязнь к чужакам — явление естественное. Но я знала, что Уилкс защищает не просто свою территорию, и у него есть серьезные основания кипятиться. Сейчас только не время вываливать все начистоту — доказательств у меня нет. Когда полисмена обвиняют в коррупции, других копов это тоже не радует.
 — Вы видели пентаграммы на деревьях?
 Вопрос был достаточно неожиданным, чтобы они оба перестали собачиться и обратили внимание. Я показала им пентаграммы. Когда покажешь человеку оптическую иллюзию, дальше он ее сам видит. Как голого короля.
 — И что? — спросил Уилкс.
 — Это круг защиты, круг силы. Сюда что-то вызвали, что ее убило.
 — Эти метки на деревьях могут тут быть уже несколько дней, — возразил Уилкс.
 — Возьмите кровь с пентаграмм на анализ, — предложила я. — Кровь будет не ее, но свежая.
 — А почему не кровь жертвы? — спросил Хендерсон.
 — Потому что этой кровью был запечатан круг, и она была нужна раньше смерти жертвы.
 — Значит, имело место человеческое жертвоприношение, — сказал Хендерсон.
 — Не совсем, — возразила я.
 — Это жертва троллей, — произнес Уилкс, но не уверенно, а отчаянно.
 Хендерсон повернулся к нему:
 — Вы все время твердите, Уилкс, что это тролли.
 — Биологичка сама сказала, что похоже на приматов. Ежу ясно, что это не человек. А приматов на теннесийских холмах не так уж много.
 — Она сказала «гуманоид», — напомнила я.
 Они снова повернулись ко мне.
 — Доктор Онслоу сказала «гуманоид». Многие считают, что гуманоид — значит примат, но есть и другие возможности.
 — Например? — спросил Уилкс. — Тут у него сработал пейджер. Проверив номер, Уилкс посмотрел на меня. — Прошу прощения, капитан Хендерсон.
 Хендерсон посмотрел на меня проницательно.
 — У вас с шерифом какие-то нелады?
 Я подняла брови:
 — У меня? Откуда?
 — Он был очень уверен, что вы не можете быть поблизости от этого тела. И еще он был очень уверен, что это жертва троллей. Очень уверен.
 — А кто же тогда вас вызвал?
 — Анонимный звонок.
 Мы переглянулись.
 — А кто предложил, чтобы я приняла участие в этом развлечении?
 — Один парень из СМП. Он слышал о вас от своего напарника, который с вами вчера познакомился.
 Я покачала головой:
 — Я его не знаю.
 — Извините, не его, а ее. Я должен был сказать «напарница». Люси... как-то там.
 Это объясняло и медицинскую грамотность Люси, и почему она не дежурит в день полнолуния. Не хочется быть возле свежей крови, когда луна почти полная. Слишком соблазнительно, слишком рискованно.
 — Кажется, смутно припоминаю.
 Я припоминала ее даже не смутно, но в последний раз я ее видела как раз после того, как убила кого-то, и потому все-таки без подробностей. На миг мелькнула ужасная мысль, не дурит ли мне голову Хендерсон и не принадлежит ли это тело на самом деле Люси. Но нет, не тот рост. Жертва была высокой, не то что я. Почти все женщины, за которыми Ричард бегал, коротышки. Наверное, когда мужчине нравится определенный тип тела, он его придерживается. Мой выбор жертв казался куда шире.
 — А зачем понадобился круг силы, миз Блейк? — спросил Хендерсон.
 — Чтобы удержать то, что было вызвано.
 Он нахмурился:
 — Как вы сами сказали, прелюдия уже начинает утомлять. Скажите мне, что это была за хрень — по вашему мнению.
 — Я думаю, был вызван демон.
 — Кто? — Он вытаращил глаза.
 — Демон.
 Хендерсон просто смотрел, не понимая.
 — Почему вы так решили?
 — Когда я вошла в круг, я ощутила зло. Какой бы чудовищной ни была тварь, она не ощущается как нечто, посвященное только Злу и ничему больше.
 — Вы много демонов встречали при вашей охоте на вампиров, миз Блейк?
 — Однажды было, капитан. Только однажды. Это было... — Я шагнула прочь от круга силы, и мне стало лучше. Те, кто это сделал, очень постарались спрятать следы, но есть вещи, которые убрать нелегко. — Меня вызвали на случай, где подозревали вампиризм, но это была одержимость демоном. Эта женщина...
 Я снова запнулась, потому что у меня не было слов — по крайней мере таких, чтобы не показались глупыми, театральными. И я попыталась изложить одни голые факты. Как сержант Пятница.
 — Это была обычная домохозяйка, мать двоих детей. У нее был диагноз — шизофрения. С ней происходил почти распад на множество личностей, но не резко выраженный. Она смахивала на девочку с кудряшками. Когда она была хорошей, то была очень хорошей. Очень. Образцовая прихожанка, преподавательница воскресной школы. Консервировала овощи собственного урожая, >шила с дочками платья для кукол. Но когда она становилась плохая, то спала со всеми подряд, била детей, однажды повесила на дереве домашнего пса.
 Тут Хендерсон поднял брови. Для копа это признак глубочайшего потрясения.
 — Почему ее не поместили в больницу?
 — Потому что пока она принимала лекарства, она была хорошей женой и матерью. Я с ней говорила в «светлый» период, и она казалась очень хорошим человеком. Я видела, как муж старается ее поддержать. Биохимия ее мозга разрушала ее собственную жизнь — и это была трагедия в истинном смысле слова.
 — Очень печально, но ничего демонического, — сказал Хендерсон.
 — В округе стали пропадать кошки и собаки, а потом их находили обескровленными. Следы привели меня к этой женщине. История ее душевной болезни заставила копов насторожиться. Пока что действительно все только печально.
 Я посмотрела вверх по склону — на копов, техников, на всех. Никто из них вниз не смотрел. Никто не хотел быть поблизости. Если даже ты не очень воспринимаешь парапсихику, есть инстинкты, работающие лучше сознания. Каждый хотел быть отсюда подальше, хотя и не знал, почему.
 — Блейк, вы еще здесь? — спросил Хендерсон.
 — Да, простите. В ту ночь, когда ее арестовали, двум копам пришлось вытаскивать ее из чужой постели, надев наручники. Женщины-полицейского найти не удалось, и с ней на заднем сиденье ехала я. Она вела себя громко и шаловливо, заигрывала с мужчинами, мне грубила. Я не помню, что я ей сказала, но помню ее лицо, когда она обернулась ко мне. Мы ехали в темной полицейской машине, и у меня от ее вида волосы встали дыбом на всем теле. Понимаете, капитан, не было ни горящих глаз, ни запаха серы, но от нее исходило зло, как аромат духов. — Я посмотрела на него, и он ответил мне таким внимательным взглядом, будто хотел запомнить на память все черты моего лица. — Меня нелегко напугать, капитан, но в тот момент мне было страшно. Я испугалась ее, и не смогла этого скрыть. Она рассмеялась, и мгновение это миновало.
 — И что вы потом сделали?
 — Я рекомендовала полиции выполнить экзорцизм.
 — И они это сделали?
 — Не они. Ее муж подписал все документы.
 — И что?
 — И помогло. Пока она принимает лекарства, ее болезнь под контролем. Шизофрения у нее была и без одержимости.
 Хендерсон кивнул:
 — Нам читали лекции на курсах, что при душевной болезни демону легче сделать человека одержимым, миз Блейк. Как временная невменяемость, только выглядит куда более жутко.
 — Ага, — согласилась я. — При временной невменяемости люди не летают.
 Он нахмурился.
 — А вы видели экзорцизм?
 Я покачала головой:
 — Об этом я говорить не буду. И тем более не буду говорить здесь и сейчас. Слова обладают силой, капитан. И воспоминания тоже. Я не стану затевать эту игру.
 Он кивнул.
 — Вы уверены, что это не работа человека?
 Я покачала головой:
 — Ее зажрали до смерти. Человек может перервать жертве горло, нанести часть подобных повреждений, но не все.
 — Если вы твердо стоите на том, что здесь действительно случай одержимости, я должен сообщить по команде, чтобы разыскали священника. Но вы отдаете себе отчет, Блейк, насколько редко случаются явные нападения демонов?
 — Наверное, лучше, чем вы, капитан. Меня же вызывают на любые непонятные события.
 — Вы когда-нибудь видели, чтобы демон убивал жертву прямым нападением, а не хитростью?
 — Нет.
 — Так почему же вы так уверены? — спросил он.
 — А это я вам сейчас объясню, капитан. Если вам придется когда-нибудь побывать в присутствии демонической сущности, вы этого ощущения не забудете никогда.
 Я тряхнула головой и подавила желание отступить от тела еще на шаг.
 — Но по демонам я не специалист, капитан Хендерсон, и я бы вам рекомендовала вызвать священника. И в этой области магии я тоже не специалист. Вызовите местную колдунью, чтобы ее снять. Они, кстати, могут дать вам более конкретную информацию, я же сообщаю лишь общие сведения.
 — А вы могли бы вызвать демона и заставить его убить эту женщину?
 — Почему вы спрашиваете? — нахмурилась я.
 — Ответьте, пожалуйста, миз Блейк.
 — Я поднимаю мертвых, капитан. Демонами я не командую.
 — Многие люди не видят разницы.
 — Отлично, капитан! Просто отлично. Вы меня приглашаете сюда. Я вам сообщаю, что это черная магия, и вы теперь готовы повесить это дело на меня? Мне, знаете ли, не нравится быть объектом охоты на ведьм.
 Он улыбнулся:
 — Пожалуйста, ответьте, миз Блейк. Вы могли бы это сделать?
 — Нет, не могла бы. Якшаться с демонами значит губить душу. Я не безупречная христианка, но стараюсь ею быть.
 — Трахаться с вампирами тоже значит губить душу, Блейк.
 Я посмотрела на него — долгим взглядом, очень долгим, потому что мне очень хотелось дать ему по морде или заорать на него... нет, именно дать по морде. Но я этого сделать не могла. И потому я нацепила улыбочку из тех, что надевают, когда хотят кому-нибудь сильно врезать — словесно.
 — Молодец, капитан, вы просто молодец. Здесь мощная магия, а у меня — репутация мощного мага. Это не ваша вина, капитан, что вы не понимаете разницы между двумя школами магии. Это даже не ваша беда, это недостаток образования. — И я просто сказала то, что хотела сказать: — Но если я захочу кого-нибудь убить, я просто всажу ему пулю в лоб. И это, наверное, из верхних строк списка подозреваемых опускает меня куда-нибудь в середину.
 — Да, я слышал, что вы легко стреляете.
 Я остро на него глянула:
 — От кого слышали?
 — Копы общаются друг с другом, миз Блейк. Если бы она лежала тут с пулей в голове, я бы мог поверить, что это ваша работа.
 — Да зачем мне убивать незнакомую женщину?
 — А она не незнакомая, миз Блейк, — сказал он, глядя на меня очень пристально.
 Я обернулась к телу. Оглядела его с головы до ног. Ничего нельзя было узнать. Среди всех женщин, что я здесь видела, никого не было такого высокого роста.
 Кроме одной.
 Я обернулась к капитану, чувствуя, как краска отливает у меня от лица.
 — Кто это?
 — Бетти Шаффер, женщина, обвинявшая вашего любовника в изнасиловании.
 Мир завертелся цветными горячими полосами. Кто-то придержал меня за локоть, и лишь поэтому я не упала. Когда зрение у меня прояснилось, Хендерсон меня поддерживал под руку, и вернулся Уилкс.
 — Вам лучше, миз Блейк? — спросил Уилкс.
 Глядя ему прямо в глаза, я не знала, что ответить. Бетти Шаффер была хуже чем убита. Если ритуал выполнили правильно и жертву было в чем обвинить — например, в предательстве, лжи или распутстве, — то вместе с жизнью могла быть взята и душа. Я лишь однажды видела тело человека, убитого в ритуале для демона, и там ничего такого безобразного не было. Жертву поразили ножом, но взяли душу. И я не могла поднять это тело. Если в смерти принимал участие демон, то тело оставалось просто прахом. Над ним у меня власти не было.
 Уилкс демона вызвать не мог. Никто из его людей тоже подобной силой не обладал. Так кто же мог это сделать? Никто из тех, кого я видела с момента приезда, не обладал такой силой и не был настолько испорчен.
 Я не успела ничего сказать, как Уилкс заговорил первым:
 — Тут вам звонят, я думаю, вам следует взять трубку.
 Он боялся, что я заговорю. Беда была в том, что я ничего и никак не могла доказать. Черт побери, я даже сама не понимала, что происходит. Что есть такого на этой самой обычной с виду земле, из-за чего стоит убивать? Кому и чем мешают тролли? Просто продать землю? Или тут какая-то более темная цель? Кто-то вызвал демона и попытался выдать это за нападение троллей. Я знала, зачем это сделано, но не знала, кем. Я даже знала, почему жертвой стала Бетти. Она себя скомпрометировала и оказалась подверженной церемонии подобного рода.
 В кино нам вешают на уши лапшу насчет необходимости для жертвы девственности и чистоты, но настоящее зло не любит убивать чистоту и отправлять ее на небо. Зло стремится испортить добро, а если добро мертво, злу уже до него не дотянуться. Но нечистые — если их принести в жертву, убить, то дьявол получает, что ему причитается.
 Уилкс взял меня под руку, будто чтобы помочь.
 — Уилкс, не смейте меня трогать. Никогда.
 Он опустил руку. Хендерсон на нас смотрел, будто понимал куда больше, чем ему было сказано. Копы это отлично умеют. Покажи им что-то подозрительное, они тут же помножат два на два. И получат хоть десять, хоть двадцать пять.
 Уилкс глядел на меня.
 — А это не могут быть вервольфы?
 Голос его был спокоен.
 Я не смогла скрыть потрясения. Тут же я снова сделала обычное спокойное лицо, но ему хватило. Уилкс знал, кто такой Ричард. Непонятно откуда, но он это знал, и теперь хотел повесить смерть Бетти на Ричарда. Вервольфы — отличный козел отпущения, и в это куда интереснее поверить, чем в каких-нибудь демонов.
 Он вытащил из кармана телефон и нажал кнопку.
 — Она здесь.
 Он протянул трубку мне.
 Хендерсон смотрел на все это, как на спектакль. Голос на том конце принадлежал мужчине, и я его не знала.
 — Миз Блейк, меня зовут Франклин Найли. Мне кажется, что настало нам время увидеться.
 — А мне так не кажется.
 — Уилкс мне рассказал, что вы расстроили наш маленький план повесить эту гибель на противных троллей. Но еще не слишком поздно повесить ее на вашего любовника. Как вы думаете, многие ли поверят в его невиновность, узнав, что он вервольф?
 — Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала я.
 Мне пришлось повернуться спиной к бдительным глазам Хендерсона. Слишком уж напряженным было его внимание. Уилкс на меня не смотрел, он смотрел на Хендерсона. К несчастью, повернувшись, я оказалась снова лицом к трупу. Отвернувшись, я уставилась на деревья.
 Голос в телефоне был интеллигентный и слишком даже воспитанный, чтобы его было приятно слушать.
 — Полноте, миз Блейк, давайте не будем играть в эти игры. Я знаю, кто такой мистер Зееман, и если его обвинят, то простой анализ крови в тюрьме это подтвердит. Он потеряет работу, загубит карьеру, может быть, даже будет казнен. Вы наняли превосходного адвоката — поздравляю. Но если вашего друга осудят, это автоматически означает смертный приговор. А у присяжных очень сильна тенденция осуждать монстров.
 — Я вас слушаю.
 — Давайте встретимся в городе за ужином. Где-нибудь в людном месте, где вам нечего будет опасаться.
 — Зачем вам нужна эта встреча?
 Я говорила все тише и тише, уже переходя на шепот.
 — В последний раз попросить вас покинуть город, миз Блейк. У меня нет никакого желания бороться против вас. Духи говорят, что сражаться с вами — это смерть.
 — Духи?
 — Давайте встретимся, миз Блейк. Вы, мистер Зееман и я. Поговорим, и я вам обещаю, что все это кончится. Вы уедете, и все будет хорошо.
 — Я вам не верю.
 — Вы и не должны мне верить. — Найли засмеялся глубоким и открытым смехом. — Но давайте увидимся за ужином, миз Блейк. Я отвечу на ваши вопросы. Я скажу вам, зачем мне эта земля, — как только мои люди убедятся, что на вас нет микрофонов. Я отвечу на все ваши прямые вопросы. Ну как, я вас заинтриговал?
 — Вы говорите как человек, который хорошо разбирается в интригах, мистер Найли.
 Он снова засмеялся:
 — Деньги заинтриговывают многих, миз Блейк, а у меня их хватает.
 Я постепенно отходила от Хендерсона.
 — Вы собираетесь предложить мне деньги?
 — Нет, миз Блейк. Они привлекли в мой лагерь некоего служителя закона — и его людей. Но я не думаю, что они могут быть ключом к вашей душе.
 Очень мне не понравилось, как он это сказал.
 — Чего вы хотите, Найли?
 — Поговорить — и только. Я бы мог клятвенно пообещать вам безопасность, но не думаю, что вы мне поверили бы.
 — Вы правильно думаете.
 — Приходите, миз Блейк. Давайте поговорим. Когда я отвечу на ваши вопросы, вы сами решите, оставаться или уезжать. А теперь не будете ли вы любезны снова передать трубку шерифу?
 Я обернулась к ждущим и подняла телефон вверх:
 — Он опять зовет вас.
 Уилкс подошел за трубкой, и мы оказалась возле тела только вдвоем. Уилкс протянул руку, но я удержала телефон, наклонилась поближе и сказала:
 — В аду деньги не потратить, Уилкс. У дьявола валюта другая.
 Он выхватил у меня телефон и отошел к деревьям, слушая голос в трубке. Тот голос, что предложил ему продать за деньги себя — все, чем он был или мог бы стать. Жадность — самый непонятный для меня мотив убийства или предательства. Но черт меня побери, если этот мотив не самый частый для обоих деяний.




 Глава 34


 С самого начала поездки на ужин Ричард не говорил ни слова. Он снял резиновую ленту со своих волос и играл с нею, то растягивая, то отпуская, скатывая, раскатывая, скатывая, раскатывая. Обычно у него таких нервозных привычек нет, и это был нехороший признак.
 Я зарулила на стоянку и заглушила двигатель. Ричард сидел посередине, вытянув длинные ноги. Он предложил вести мне, отговорившись тем, что так близко к полнолунию он легче отвлекается от дороги. С другой стороны сидел Шанг-Да. Каждый раз, когда я на него смотрела, страшные следы от когтей казались все менее заметными. Завтра к закату все совсем заживет. Это было потрясающе, и любой, кто его увидел бы, понял бы, кто перед ним: оборотень.
 Двигатель смолк.
 — Ты не собираешься делать глупостей? — спросила я Ричарда.
 Лента лопнула с громким щелчком и отскочила в пол.
 — Почему ты так решила?
 Я тронула его за руку, он поглядел на меня. Глаза у него были шоколадно-карие, совершенно человеческие, но в глубине этих человеческих глаз чувствовался кто-то другой. Зверь Ричарда крался за темной завесой этих глаз.
 — Ты можешь все это высидеть, не выпустив его? — спросила я.
 — Могу.
 — И так и сделаешь?
 Он улыбнулся мне натянуто, и мне не понравилось выражение его лица.
 — Если я выпущу публично подобную злость, когда луна над головой, я могу перекинуться. Не волнуйся, Анита, я умею смирять свою ярость.
 С виду он отлично держал себя в руках, будто ушел в себя, за тщательно построенные стены. Но в этих стенах дрожало, рвясь на свободу, зловещее создание. Если колдун Фрэнка Найли будет с ним, он (или она) что-то такое почует. Конечно, они знают, кто такой Ричард, так что ничего страшного.
 Шанг-Да подал Ричарду пару черных очков на все лицо. Ричард их взял и надел, проведя руками по волосам, распуская их по плечам. Еще один нервозный жест.
 — Никогда не видела тебя в темных очках.
 — Это на случай, если глаза изменятся.
 Я посмотрела на Шанг-Да, который очков не надел.
 — А ты?
 — Я с этой девушкой не встречался. Мне она даже не нравилась.
 Ага.
 — Ладно, пошли.
 Мужчины пристроились за моей спиной, подобно телохранителям. Их энергия крутилась вокруг парапсихической стеной. От нее у меня кожа на спине натягивалась и чесалась.
 Толкнув дверь, я вошла в обеденный зал и стала искать Найли. Зал был в стиле пятидесятых годов, длинный и узкий спереди, а дальше сбоку было расширение, выглядевшее более поздней пристройкой. Посередине тянулся длинный стол с небольшими круглыми табуретками. В зале было полно местных и семейств, соответствовавших машинам на стоянке с номерами из других штатов.
 Официантки были одеты в розовую форму с небольшими бесполезными передничками. К нам подошла улыбающаяся белокурая девушка.
 — Привет, Ричард, привет, Шанг-Да, всю неделю вас не было видно! Я же знала, что вы не проживете без знаменитого рагу Альберта!
 Ричард просиял улыбкой, от которой любая женщина таяла как снегурочка. Тот факт, что он сам этого не сознавал, только усиливал разрушительный эффект.
 Шанг-Да ей кивнул, что в его исполнении означало самое радостное приветствие.
 — Привет, Эйджи! — сказал Ричард. — У нас тут встреча с одним человеком, Фрэнком Найли.
 Она наморщила лоб, потом кивнула:
 — Вон там за углом они, за большим столом. Дорогу вы знаете, а я прямо сейчас принесу воду и меню.
 Ричард пошел среди тесно стоящих столиков, выставленных буквой "Г", и у конца, возле окон, выходящих на прекрасный горный ландшафт, сидели наши сотрапезники.
 Афро-американский телохранитель, Майло, был одним из трех, сидящих за столом. При виде нас он встал. Высокий, мускулистый без жира, стрижка боксом, красив холодной мужской красотой. В длинном плаще ему, пожалуй, жарковато было.
 Я поймала Ричарда за руку, чтобы он замедлил ход.
 — Пожалуйста, — сказала я.
 Ричард глянул на меня своими темными очками. Я никогда раньше не обращала внимания, насколько выражение его лица зависит от глаз. Сейчас я не могла прочесть его мысли. Приложив некоторое усилие, я могла бы это сделать, но меньше всего мне хотелось пускать в ход метки в присутствии людей Найли.
 Ричард пропустил меня чуть вперед. Шанг-Да надел сегодня спортивный пиджак на белую рубашку и черные брюки. Он меня удивил тем, что взял с собой тупоносый револьвер тридцать восьмого калибра с хромированными накладками. Кобура на пояснице практически не выделялась под пиджаком. Когда я спросила насчет револьвера, он ответил:
 — Это же не полисмены.
 С этим логичным ответом он машинально проверил, заряжен ли револьвер. Кажется, он привык к обращению с ним. Первый за мою жизнь ликантроп, который носит оружие и умеет с ним обращаться.
 А вообще это хорошо, что на нашей стороне буду вооружена не только я.
 Двое других остались сидеть. Один — моложе двадцати пяти лет, с курчавыми каштановыми волосами, коротко стриженными, лицо у него было такое широкое, что казалось удивленным. Это не Найли. Второй был ростом шесть футов и весить должен был под триста фунтов. Производил впечатление именно крупного, а не жирного. Волосы у него были черные, с резкими залысинами на лбу, которые владелец никак не пытался скрыть. Даже наоборот: остальные волосы, очень сильно прилизанные, подчеркивали залысины. Из-за отсутствия волос лицо казалось непропорционально маленьким по сравнению с широкими плечами.
 Темный дорогой костюм в светлую полоску поверх белой рубашки, гладкой и тоже дорогой. И еще он был в жилете, но без галстука. Из широкого белого ворота пробивался клок седеющей растительности на груди. Он улыбнулся нам навстречу, когда мы шли между столиков с туристами и их галдящими детьми.
 Глаза у этого человека были приятные и пустые, как у приветливой змеи. Он помахал нам большой рукой с квадратными пальцами, на каждом — золотое кольцо.
 — Миз Блейк, я очень рад, что вы пришли.
 Он не встал мне навстречу, и я подумала, что может лежать у него на коленях. Обрез, быть может. А может быть, его чересчур воспитанная речь — это всего лишь аффектация, и он не знает, какими она должна сопровождаться действиями. Или не считает меня леди. Все может быть.
 Шанг-Да сместился в сторону, так что они с Майло оказались друг напротив друга. Я сузила поле своего обзора до Найли и того, что помоложе. Он казался кротким и выглядел так, что ему бы сидеть за каким-нибудь другим столом с нормальными людьми, занятыми нормальными делами.
 Найли протянул мне руку, я ее приняла. Его рукопожатие было слишком быстрым, коротким прикосновением.
 — Это Говард.
 Говард мне руку не протянул, и потому я протянула ему руку сама. Большие карие глаза стали еще больше, и я поняла, что Говард меня боится. Интересно.
 — Говард за руку не здоровается, — сказал Найли. — Он довольно сильный ясновидец — я думаю, вы понимаете.
 Я кивнула:
 — Никогда не видела сильного ясновидца, который по своей воле притронулся бы к незнакомцу. Слишком много на тебя обрушивается чуши.
 Найли кивнул — небольшая голова мотнулась над широкими плечами.
 — Совершенно верно, миз Блейк. Совершенно верно.
 Я села. Ричард скользнул в кресло рядом со мной. Найли перевел взгляд на него.
 — Ну, мистер Зееман, наконец-то мы встретились.
 Ричард посмотрел на него из-под черных очков:
 — Зачем вы ее убили?
 От его грубого тона я вздрогнула. Очевидно, Ричард это заметил, потому что он сказал:
 — Я пришел сюда не для того, чтобы ходить вокруг да около.
 — И я тоже, — сказал Найли. — Если вы соблаговолите пройти со мной в туалет, я проверю, нет ли на вас подслушивающих устройств. Майло проверит вашего телохранителя.
 — Шанг-Да. Его зовут Шанг-Да.
 Найли улыбнулся еще шире. Если он и дальше будет расширять свою улыбку, то скоро у него рожа треснет.
 — Да, разумеется.
 — А кто будет обыскивать меня? — спросила я. — Говард?
 Найли покачал головой:
 — Мой второй помощник немного запаздывает.
 Он встал — на коленях у него ничего не было. Опять у меня паранойя.
 — Пойдемте, мистер Зееман? Кстати, могу я называть вас Ричардом?
 — Нет, — ответил Ричард голосом глубоким и низким, будто хотел еще что-то добавить.
 Когда он проходил мимо меня, я тронула его за руку и заглянула в лицо, пытаясь сказать ему взглядом, чтобы не делал глупостей.
 Найли взял Ричарда под другую руку, как влюбленный, вышедший на прогулку с подругой. И потрепал его по плечу:
 — Ну-ну, какой же вы красивый мужчина!
 Ричард глянул на меня, когда Найли его уводил. Много бы я дала, чтобы в этот момент видеть его глаза. Обычно плохие парни подбивают клинья ко мне.
 Шанг-Да отодвинулся, чтобы Майло мог выйти из-за стола. Они пошли вместе, не касаясь друг друга, и напряжение между ними висело такое, что качаться можно было бы на нем, как на качелях.
 Я осталась с Говардом и спиной к двери. Поэтому я пересела на место Майло, чтобы видеть вход. От этого я оказалась ближе к Говарду, и ему это не понравилось. Я почуяла на этом месте слабину.
 — Насколько ты хороший ясновидец?
 — Достаточно, чтобы тебя бояться, — ответил он.
 Я сдвинула брови:
 — Я же не из плохих парней, Говард.
 — Я вижу твою ауру, — сказал он так тихо, что я едва расслышала за гулом голосов и стуком приборов.
 Подошла официантка с бокалами воды и меню. Я ей сказала, что остальные вот-вот подойдут, но не знаю, все ли мы будем заказывать. Она улыбнулась и отошла.
 Я снова повернулась к Говарду.
 — Значит, ты видишь мою ауру. И что?
 — Я знаю, насколько ты сильна, Анита. Я это чувствую.
 — А я твоей ауры не вижу, Говард. Немножко я твою силу ощущаю, но не слишком сильно. Порази меня, покажи, что ты можешь.
 — Зачем?
 — Считай, что мне скучно. Для развлечения.
 Он облизнул губы.
 — Дай мне что-нибудь не злое. Не оружие, и ничего магического.
 Это сильно ограничило мои возможности. В конце концов я сняла с шеи крест и подала ему на цепочке.
 — Только не касайся меня, — предупредил он.
 Я спустила ему в ладонь остатки цепочки, следя, чтобы не притронуться к его руке. Он сжал крест в кулаке. Глаза он не закрывал, но ресторана он в этот момент не видел, он смотрел куда-то мимо, и я почувствовала, как по моей коже мелкой рябью пробежала его сила.
 — Я вижу женщину. Старую, это твоя бабушка. — Он моргнул и посмотрел на меня. — Она тебе это подарила, когда ты окончила школу.
 Я кивнула:
 — Впечатляет.
 Этот крест я начала носить совсем недавно. Он мне был дорог, а за мои годы мне много крестов пришлось потерять. В последнее время я поняла, что мне нужно что-то особенное. Этот крест мне подарила бабуля Блейк с запиской: «Да будет вера твоя крепка, как эта цепь, и чиста, как это серебро». Да, мне теперь нужна вся чистота, которую я только могу добыть.
 Глаза Говарда смотрели мимо меня, глядя на что-то в дальнем конце зала. Он на миг перестал дышать, будто неслышно ахнул.
 Я повернулась посмотреть, что же так сильно привлекло его внимание.
 Этот человек был под семь футов ростом и весить должен был более пятисот фунтов. Лицо его было совершенно лишено растительности, а не просто чисто выбрито. Ни ресниц, ничего — гладкая и нереальная кожа. Глаза серые почти до бесцветности, слишком маленькие для этого крупного лица. Одет он был в черную рубашку навыпуск поверх черных брюк, на ногах черные туфли. Кожа на руках и на лице неимоверно белая, будто он никогда не видел солнца.
 Нельзя сказать, что я кожей ощутила его силу. На самом деле он, пока шел к нам, был слишком пуст, будто закрылся экраном.
 Я встала. Отчасти из-за его размеров, отчасти оттого, что от этого человека ничего не исходило, будто его и не было. А я не люблю, когда кто-нибудь так тщательно себя экранирует — обычно такому человеку есть, что скрывать. И если это тот чернокнижник, что убил Бетти, тогда я точно знаю, что скрывает он.
 Мужчина остановился прямо перед нами. Говард обхватил себя руками за плечи и представил нас:
 — Лайнус, это Анита Блейк. Анита, это Лайнус Бек.
 Голос у Говарда был неестественно высок, будто от страха. Да, он, кажется, очень многих боится.
 Лайнус Бек улыбнулся мне. Когда он заговорил, его голос оказался до ужаса неподходящим высоким сопрано.
 — Я так рад познакомиться с вами, Анита. Очень редко я встречаю коллегу по искусствам.
 — Мы занимаемся разными видами искусств, Лайнус.
 — Вы так уверены? — спросил он.
 — Более чем. — Даже стоя, мне приходилось задирать голову, чтобы видеть его лицо. — Зачем это Найли нужны первоклассные ясновидец и чернокнижник?
 Лайнус Бек улыбнулся, кажется, искренне.
 — Вы знаете правильное название. Мне это приятно.
 — Рада слышать. А теперь ответьте на вопрос.
 — Как только я проверю, что на вас нет микрофонов, я отвечу на любые вопросы.
 Глядя на эти огромные белые руки, я не испытывала никакого желания подвергаться их прикосновениям. На них не было волос, даже на предплечьях. Как у младенца. Что-то у меня в голове щелкнуло, и я посмотрела прямо на него. Может быть, это отразилось у меня на лице, а может, он прочел мои мысли. Хотя вряд ли.
 — Своею мужественностью я пожертвовал много лет назад, чтобы лучше служить моему господину.
 Я заморгала:
 — Вы евнух?
 Он слегка кивнул.
 Я хотела спросить, зачем это надо было, но не стала. Ни один ответ не имел бы смысла, так чего воздух сотрясать?
 — А у вас какой диагноз: социопатия, психопатия, шизофрения?
 Он моргнул глазками, улыбка его растаяла.
 — Заблуждающиеся говорили мне, Анита, что я безумен. Но я действительно слышал голоса — голос моего господина.
 — Ну да, но сперва это был голос господина или химический сбой в работе мозга?
 Он нахмурился:
 — Я не понимаю, что вы говорите.
 Я вздохнула. Наверное, он действительно не понимал. Чернокнижники обретают магию посредством демонических сил, а то и еще худших. Они продают душу за деньги, комфорт, утоление похоти, власть. Но некоторые из них в той или иной степени одержимы: люди, ослабленные каким-то дефектом. Душевной болезнью или даже каким-то недостатком характера. Некоторые из этих недостатков привлекают к себе Зло.
 Из-за угла появился Найли с остальными мужчинами. Они с Ричардом больше не держались за ручки. У Ричарда лицо натянулось от злости. Лица Шанг-Да и Майло не выражали ничего, будто ничего и не случилось. Найли был весел и доволен собой. Лайнуса Бека он хлопнул по спине, и евнух поцеловал ему руку.
 Наверное, я знала о евнухах меньше, чем мне казалось. Я думала, что они равнодушны к половым вопросам. Может быть, я ошибалась.
 — Лайнус вас обыщет и проверит, что на вас нет микрофонов, а потом мы поговорим.
 — Я не хочу, чтобы он меня трогал. Извините, Лайнус, ничего личного.
 — Вы боитесь моего господина, — сказал он.
 — Это точно, — кивнула я.
 — Я вынужден настаивать, чтобы это был Лайнус — на случай, если при вас есть что-нибудь магическое, что может доставить нам неприятности.
 Я сдвинула брови:
 — Например, что? Священная ручная граната?
 Найли оставил эту реплику без внимания:
 — Лайнус должен вас обыскать, но если вам хочется, один из ваших людей может вас сопроводить.
 Мне совсем не хотелось, но вряд ли удалось бы выговорить что-нибудь лучшее. Тут подошла официантка принять заказ, и я поняла, что проголодалась. В нашем деле приходится научиться есть посреди разгрома и крови, иначе лучше сменить область деятельности. Здесь завтрак подавали целый день, и я заказала блинчики и бекон в кленовом соусе.
 — Как ты можешь есть? — удивился Ричард.
 — Либо привыкаешь есть посреди бардака, либо надо искать другую работу, Ричард.
 — Очень практично, миз Блейк, — отметил Найли.
 Я повернулась к нему и сама почувствовала, как у меня губы сводит ледяной неприятной улыбочкой.
 — В последнее время, мистер Найли, я стала очень, очень практичной.
 — Это хорошо, — ответил он. — Очень хорошо. Стало быть, мы понимаем друг друга.
 Я покачала головой:
 — Нет, мистер Найли, я вас не понимаю. Я знаю, кто вы, знаю, что вы делаете, но не могу понять, зачем.
 — И кто же я, миз Блейк?
 Я улыбнулась чуть шире:
 — Плохой парень, мистер Найли. Вы — плохой парень.
 Он кивнул:
 — Это правда, миз Блейк. Я очень, очень плохой.
 — Значит, мы автоматически становимся хорошими парнями.
 Найли улыбнулся:
 — Я знаю, кто я, миз Блейк, и меня это устраивает. А вас ваше положение устраивает?
 Я ответила после паузы, глядя все так же ему прямо в глаза:
 — Мое душевное состояние вас никоим образом не касается.
 — Вполне достаточный ответ, — сказал он.
 — Давайте заказывать, — предложила я. Все сделали заказ, и даже Ричард. Когда официантка ушла, Лайнус, Ричард и я направились в туалет, чтобы меня обыскали на предмет микрофонов и магических мин.
 У меня был только один вопрос:
 — А в какой туалет нам идти?




 Глава 35


 Мы пошли в мужской. У Лайнуса оказались странно мягкие руки, будто в них не было мышц, только кости, мякоть и кожа. Может, он и еще кое-что отдал, чтобы служить своему господину. Жутковат он был, но тщателен. Он даже волосы мне перебрал пальцами, что многие делать забывают. И вел он себя вполне прилично, даже когда его руки были вблизи от деликатных мест. Ни разу он не дал Ричарду повода рявкнуть. И мне тоже.
 Мы вернулись к столу. Еду еще не принесли, зато мне принесли кофе. После кофе мир всегда становится лучше.
 Снова нам достались места спиной к выходу. Если бы первыми пришли мы, то эти места достались бы им, и тут трудно было возмущаться. Лайнус сел справа от Найли, и я поняла, почему мы не заняли кабинку. Лайнус бы туда не влез.
 — Вы хотели говорить, Найли. Говорите.
 Я отпила кофе. Горький, будто слегка перестоял на огне, но не бывает такого кофе, который нельзя было бы пить. Ладно, будем надеяться, что еда окажется получше.
 — Я хочу, чтобы вы уехали из города, Анита.
 — Уилкс и его люди эту тему уже поднимали. Мы им ответили, что уедем сегодня до заката.
 — Что вы сказали нашему славному шерифу, мне известно, — сказал Найли. Он уже не улыбался. Глаза стали холодными, веселье уходило с его лица, как уходит за горизонт солнце, оставляя мир в темноте.
 — Кажется, он не верит, что мы уедем, Ричард, — сказала я.
 — А мне все равно, верит он или нет, — ответил он.
 Я посмотрела на Ричарда. Он сидел, скрестив руки на груди, и глядел на Найли в упор. Это было бы более внушительно, не будь на Ричарде футболки с добродушной морской коровой, но и так он выражал себя недвусмысленно. Вот так он мне и помогает вести остроумное фехтование словами. Ладно, я поперла вперед одна, а он пусть злится своей тихой злостью.
 — А почему вам так важно, чтобы нас здесь не было, Найли?
 — Я вам уже сказал. Духи говорят, что идти против вас — смерть.
 Я покачала головой:
 — Что за духи?
 — Говард пользуется планшеткой и другими способами, и духи предупредили его о приходе Леди Смерть. Женщины, которая будет моим разрушением. О ней нас предупредили в связи с этой покупкой. Когда я услышал ваше имя, я сразу сообразил, кто это — Леди Смерть. Духи сказали, что если я выступлю против вас прямо, вы меня сразите.
 — И потому вы послали Уилкса и его громил меня напугать, чтобы я убралась.
 — Да, и нанял двух местных вас убить. Они мертвы?
 Я улыбнулась:
 — Я же не искала на вас микрофоны, Найли?
 Кажется, ему это понравилось.
 — Да, вы правы. Но я предполагаю, что эти двое уже никогда не придут за второй половиной своего гонорара.
 — Предполагать вы можете все, что хотите.
 Официантка принесла еду. Никто из нас не нарушил молчания ни словом, пока она расставляла блюда. Поставив передо мной сироп, она спросила, не хотим ли мы еще чего-нибудь. Все покачали головой, и она отбыла.
 Глядя на блинчики, бекон и сироп, я уже жалела, что заказала. Я уже была совершенно не в настроении пикироваться — мне только хотелось, чтобы все это кончилось.
 — Если вы не собирались выступать против меня прямо, почему вы изменили планы? Зачем эта встреча?
 Он улыбнулся и отрезал кусок от своего большого омлета.
 — Анита, не надо притворяться. Мы оба знаем, что Уилксу духу не хватит для этой работы. Он еще мог бы себя накрутить, чтобы застрелить вас, но напугать вас так, чтобы вы убрались, — это ему не по зубам. Его угрозам, скажем так, не хватает устрашающего фактора.
 Отправив кусок омлета в рот, Найли стал его жевать.
 — И сейчас последует угроза с устрашающим фактором? — спросила я, поливая блинчики сиропом.
 Он улыбнулся, промокнул губы салфеткой и покачал головой:
 — Оставим это напоследок. Теперь, пожалуйста, задавайте вопросы.
 — Зачем вам этот кусок земли?
 Ричард подвинулся в кресле, подался вперед. Его этот вопрос интересовал несколько дольше, чем меня.
 — Где-то на этой земле есть реликвия. Мне нужно стать владельцем земли, чтобы всю ее перекопать и найти реликвию.
 — А что за реликвия? — спросила я.
 Он улыбнулся:
 — Копье, которым прободено было ребро Спасителя.
 Я уставилась на него, вытаращив глаза. Кажется, он не шутил.
 — Найли, это же миф!
 — Вы не верите в Христа?
 — Верю, конечно, но римское копье не могло просуществовать две тысячи лет. Оно давно уже утрачено.
 — А в Святой Грааль вы верите? — спросил он.
 — Грааль — исторический факт. Его в течение письменной истории находили и теряли дважды. А подлинность копья никогда не была подтверждена. Оно возникало время от времени, как мощи какого-нибудь святого, но это всего лишь приманка для легковерных.
 — Я вам кажусь легковерным, Анита?
 — Нет. А как оно попало в горы штата Теннеси?
 — Его подарили в частном порядке президенту Джеймсу Мэдисону.
 Я нахмурила брови:
 — Что-то я не помню такого из школьного курса истории.
 — Перечислено среди подарков от какого-то ближневосточного княжества. «Копье римское, 1 шт.». К сожалению, оно было среди предметов, пропавших, когда англичане сожгли и разграбили Вашингтон в 1815 году.
 — Да, мы проходили пожар Белого дома в войну 1812 года. Пропало много ценных вещей. Хорошо, допустим, вы правы. Как же оно попало сюда?
 — Говард с помощью своих парапсихических способностей проследил его путь. Духи привели нас сюда. Мы наняли лозоискателя, и он очертил нам границы зоны поиска. Она находится на земле Грина.
 — Обыщите землю, — предложил Ричард. — Для этого вам не обязательно ее покупать. И троллей тоже беспокоить незачем при поисках копья.
 — Оно может быть закопано в любом месте, Ричард. Вряд ли Грин будет в восторге, если мы разроем всю его землю. Другое дело, если эта земля будет моей.
 — Меня несколько удивляет, что Грин до сих пор жив, — сказала я.
 — Мы заглянули в завещание его отца. Вы знаете, что если сын умрет, то земля становится заповедником? Он был влюблен в ваших троллей, мистер Зееман, этот старый фермер Грин.
 — Я не знал.
 — А откуда вам было бы знать? Джон Грин, сын старика, хочет продать нам землю. Он нам рассказал об условиях завещания отца. Он на них жаловался, но из-за них он сохранил жизнь. Итак, нам необходимо купить землю, а для этого тролли должны исчезнуть — разве что вы просто перестанете оспаривать в суде мою покупку. — Найли улыбнулся Ричарду. — Ты это для меня сделаешь, Ричард? Просто дашь мне купить землю? Я обещаю, что не потревожу ваших троллей больше, чем это необходимо.
 Ричард наклонился ко мне и шепнул на ухо:
 — Это ты мне нотой ногу гладишь?
 Я посмотрела на него:
 — Нет.
 Он придвинулся ко мне вместе с креслом, положив руку на спинку моего.
 — Найли, когда вы купите эту землю, вы ее всю перепахаете, и мы вам помешать не сможем. Единственный для нас способ — не дать вам ее купить.
 — Ричард, ты меня огорчаешь. После нашего тет-а-тет в туалете я думал, что мы теперь друзья.
 Ричард густо покраснел от шеи до корней волос:
 — Зачем вы убили Бетти?
 — Как зачем? Чтобы обвинить троллей в убийстве человека. Я думал, вы уже сами сообразили.
 — Почему именно ее?
 Ответил Лайнус высоким и музыкальным голосом:
 — Она была лгуньей, предательницей и блудницей. Она сама открыла себя злу.
 От руки Ричарда по моей спине пахнуло силой. Почти видимая аура жара поднялась вокруг него. От нее что-то щелкнуло у меня глубоко внутри, и я положила ему руку на бедро. Он дернулся, потом сообразил, что это я, и успокоился. Я стала передавать ему успокаивающие мысли, но он думал о Бетти, и настолько сильно, что передо мной сверкнуло ее тело. Мелькнули разорванные груди, и Ричард встал так резко, что опрокинул стул. Руками он оперся на стол и слегка качнулся. Я боялась, что он потеряет сознание.
 Рука моя потянулась к нему, но я остановилась — боялась его коснуться, боялась вызвать еще видение. Подошел Шанг-Да и взял его за руку.
 Голоса вокруг нас затихли — все смотрели в нашу сторону.
 — Ричард, сядь, пожалуйста, — шепнула я.
 Шанг-Да помог ему сесть. Мы ждали, ничего не говоря, и постепенно вокруг снова зазвучали голоса и люди вернулись к своей еде. Говард шепнул мне:
 — Ваши ауры на миг слились и вспыхнули. Кто вы друг для друга?
 Ричард заговорил сдавленным голосом:
 — Бетти не была идеалом, но она не заслужила такой страшной смерти.
 Он навалился лицом на стол, и я поняла, что он плачет.
 Осторожно я коснулась его спины, стала потирать ее мелкими круговыми движениями.
 — Ваш план свалить ее смерть на троллей лопнул. Что дальше?
 — Это не важно, что мы будем делать дальше, Анита. Вас в городе не будет.
 — Мы же сказали Уилксу, что уезжаем.
 Ричард снял очки и стал вытирать ладонями глаза.
 — Ричард, посмотри на меня, пожалуйста, — попросил Найли.
 Может быть, дело было в «пожалуйста», но Ричард на секунду поднял глаза на Найли.
 — Какие прелестные карие глаза. Вы счастливая женщина, Анита.
 Ричард стал вставать. Я положила ладонь ему на бицепс. Мышцы его так напряглись, что гудели, будто провода — наверное, от желания перескочить через стол и свернуть Найли шею.
 — Я хочу, чтобы вы уехали наверняка. Недавно духи сообщили Говарду, что леди будет сопровождать зверь. Кажется, сейчас я смотрю на этого зверя.
 — Как вы узнали? — спросила я.
 Ричард снова надел очки и вместе с креслом вдвинулся под стол. Плечи у него так сгорбились, что футболка натянулась на швах.
 — Местные вампиры не слишком вас любят, — пояснил Найли. — Я обратился к ним, пытаясь собрать информацию о копье — некоторые из них здесь находятся достаточно давно, чтобы быть свидетелями события. К сожалению, таковых не нашлось, но они рассказали мне много интересного о вас, о Ричарде и о Принце города Сент-Луиса. Они сказали, что у вас menage a trois, хотя Ричард, кажется, не признается в интересе к мужчинам.
 — А вы не всему верьте, что говорят, Найли, особенно те, кто нас не любит. Враги всегда наврут еще больше, чем друзья.
 Найли надул губы:
 — О Боже мой! Тогда, конечно, мои авансы были весьма нежелательны. — Он рассмеялся, потом его улыбка растаяла. — Кажется, наступило время для угроз.
 — Выкладывайте.
 — Для Ричарда я планирую дротик с транквилизатором издали. Проснется он, связанный серебряными цепями, лежа на животе, голым. Я его изнасилую, и сделаю это с наслаждением. Потом я велю Лайнусу взрезать ему глотку, и Лайнус это сделает с наслаждением. — Холодные глаза Найли обернулись ко мне. — А тебя, Анита, я отдам Лайнусу для его господина.
 Лайнус обернулся ко мне. Ничего в нем не изменилось, но у меня кожа на спине попыталась отделиться, уползти и скрыться. Волоски на руках выстроились шеренгами. Шепотом по светлому залу поползло зло.
 Говард ахнул и обхватил себя руками.
 Я глядела на Лайнуса, не пытаясь скрыть свой страх. Я боялась его и того, что в нем таилось.
 Найли рассмеялся глубоким приятным смехом:
 — Кажется, Анита, мы все же друг друга поняли.
 Ричард повернулся, посмотрел на Лайнуса. У него тоже волосы на руках стояли по стойке «смирно», но он заговорил отчетливо и ясно, глядя прямо на чернокнижника:
 — "Как упал ты с неба, денница, сын зари!"
 От первых же слов ужасная сила отступила, уже не так дергалась кожа. И лицо Лайнуса перестало быть таким довольным.
 — "Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой». Исаия.
 С последним словом аромат зла ушел. Он еще ощущался, как духи в опустевшей комнате, но на данный момент вопрос был закрыт.
 — Потрясающе, Ричард, — сказал Найли. — Значит, ты истинный верующий!
 Ричард медленно встал, оперся на стол ладонью и подался вперед. Я ощутила горячую струйку его энергии у себя на коже. Он опустил очки с глаз, и я знала, зачем. Я знала, что сейчас Найли видит, как эти карие глаза становятся янтарными, волчьими.
 Низким голосом, тщательно выговаривая слова, Ричард произнес:
 — "...и свет воссияет во тьме, и тьма да не поглотит его".
 Он снова надвинул очки на глаза и отступил от стола, протягивая мне руку. Я приняла ее и позволила ему вывести меня из ресторана. Шанг-Да следовал за нами по пятам.
 Я все же рискнула оглянуться. В соляной столб я не обратилась, но увидела лицо Найли. И я поняла, поняла без малейшего сомнения: он нас убьет.




 Глава 36


 Я даже не стала спрашивать Ричарда, собираемся ли мы уезжать из города на самом деле. Ответ я знала и, честно говоря, была с ним согласна. Если есть хоть небольшой шанс, что Найли, прав и копье здесь, то оно не должно попасть в его руки. Но дело было не только в этом. Ричард провел черту на песке: добро против зла. А добро не может поджать хвост и удрать. Это против правил.
 Почти три часа мы паковались, делая вид, что линяем из города. Джемиля мы посадили в фургон между двумя гробами, чтобы носилки не скользили. Натэниел умудрился получить порез в нижней части спины, когда защищал мою честь. Хотя он признался, что не столько дрался с распаленным вервольфом, сколько путался у него в ногах. Как бы там ни было, а теперь ему предстояло ехать позади с раненым, насколько я понимаю — на носилках, поставленных на гробы. Черри ехала с ними — как блюститель порядка, наверное. Я вела фургон, Ричард ехал за мной на своем внедорожнике в сопровождении Шанг-Да и увозил все оборудование, которое привез сюда на лето для изучения больших приматов. Все остальные ехали со мной.
 Шериф Уилкс послал Мэйдена и Томпсона в качестве нашего почетного эскорта. Я бы назвала этот эскорт малопочтенным, но результат все равно тот же. Томпсон весело помахал нам, когда мы выехали за черту города. Показать ему палец — это было бы ребячеством, и потому я этого не сделала. Вместо меня это сделал Зейн, а Джейсон послал воздушный поцелуй.
 Примерно час мы ехали до обговоренного места встречи с Верном. Всем нам в одном доме было не разместиться. Слишком много новых лиц — это вызвало бы подозрение, и потому мы разделились. Мне это не нравилось, но пришлось согласиться, что вместе мы слишком выделяемся.
 Я попала в дом Марианны, приехав в одном грузовике с Зейном, Черри и гробами. Натэниелу пришлось ехать в кабине из-за его раны. Огнестрельная рана Зейна заживала куда быстрее порезов от когтей. Не знаю — то ли у Натэниела вообще раны заживают медленнее, то ли огнестрельные раны заживают быстрее.
 Ехать в открытом кузове грузовика было весьма сурово. Я вклинилась в угол возле кабины, а гроб Дамиана упирался мне в ребра. Когда я пыталась уткнуться затылком в борт кузова, чтобы разгрузить шею, зубы начинали стучать. Если сидеть прямо, то шея дергалась на каждой выбоине. Все это напоминало долгое избиение, и наконец все кости у меня загудели, а посередине лба образовался болевой участок размером со штат Айдахо. Солнце прыгало в небе мазками желтого огня. Оно жарило неустанно, безжалостно, и пот тек у меня по лицу и по плечам.
 Зейн сидел в противоположном углу, забившись между кузовом и гробом Ашера. Черная футболка прилипла к нему второй мокрой кожей. Черри выбрала на сегодня белую футболку. Красноватая дорожная пыль липла к белой материи и смешивалась с потом, начиная походить на засохшую кровь.
 Волосы у меня превратились в массу пропотевших кудряшек — не таких, как у Ширли Темпл, а просто курчавая путаница. У Черри и Зейна волосы просто прилипли к голове.
 Все мы даже не пытались разговаривать — просто провалились в жару и тряску, как в кому, которую надо как-нибудь пережить.
 Проселок влился в асфальтированную дорогу, и внезапная гладкость была как встряска. Я снова стала слышать.
 — Слава богу, — произнесла Черри.
 — Машина идет, прячьтесь! — крикнула нам Марианна.
 Мы все заползли под толь, которым были накрыты гробы. Подо мной оказались внутренний слой толя и веревки. Толь издавал сухой запах плесени. И непонятно было, то ли здесь прохладнее, потому что в тени, то ли жарче из-за духоты. Мне показалось, что я услышала, как прошуршали мимо шины встречного автомобиля, но Марианна не дала отбой, и я не стала вылезать. В жарком полумраке мне был виден Зейн, и мы переглянулись мутными глазами, потом я улыбнулась. И он улыбнулся. До нас стал доходить юмор положения. Уровень неудобства поднялся до такой степени, что либо орать, либо смеяться.
 Грузовик со скрежетом остановился. В наступившей тишине я услышала, как смеется Зейн. И раздался вопрос Черри:
 — И что тут такого смешного?
 — Приехали, мальчики и девочки, — сказала Марианна. — Можете вылезать.
 Мы с Зейном вылезли на свежий воздух, еще продолжая хихикать. Черри глядела на нас обоих очень хмуро:
 — Так что тут смешного?
 Мы оба покачали головой. Тут либо ты поймешь юмор, либо нет. Объяснить это невозможно.
 Марианна подошла к нам:
 — Рада видеть, что вы в хорошем настроении.
 Я провела руками по волосам, чуть ли не выжимая из них пот.
 — Ладно хоть настроение хорошее. Больше ничего хорошего ждать не приходится.
 Марианна нахмурилась:
 — Столь молодым людям не к лицу пессимизм.
 Она стояла, хладнокровная, собранная, в белой безрукавке, завязанной у пояса. Не рубашка до талии, но впечатление создавала такое же. Наряд завершали синие шорты и белые теннисные туфли. Светлые волосы увязаны в пучок. Они состояли из прядей: серебристо-седые, белокурые и просто белые. Возле глаз и рта залегли тонкие морщинки, которых ночью не было видно. Старше пятидесяти, но, как и у Верна, тело все еще поджарое и ловкое. Собранная, спокойная и куда как чистая.
 — Мне надо помыться, — сказала я.
 — Я следующая на очереди, — добавила Черри.
 Зейн просто кивнул.
 — Милости прошу ко мне, — сказала Марианна.
 Грузовик стоял на гравийной дорожке у двухэтажного белого дома с желтыми ставнями, и по столбику веранды взбирались ползучие розы. Внизу стояли две большие кадки с белой и розовой геранью, цветы были махровые, хорошо политые. Коричневый двор изнывал под летним солнцем. Это мне даже понравилось — я не считала, что траву надо поливать. Небольшое стадо пятнистых курочек копалось в сухой пыли.
 — Славно, — сказала я.
 — Спасибо, — улыбнулась Марианна. — Сарай вон там, за деревьями. У меня есть немножко молочных коров и лошадей. А огород за домом, ты его увидишь из своей спальни.
 — Спасибо, это будет здорово.
 Она улыбнулась снова:
 — И почему мне кажется, что тебя абсолютно не волнуют мои помидоры?
 — Дай мне только помыться в душе, и они меня очень заинтересуют.
 — Мы можем сгрузить гробы, и тогда пусть двое твоих леопардов идут мыться. Надеюсь, что горячей воды хватит на троих. Если двое пойдут вместе, мы ее сэкономим.
 — Я ни с кем в душ не пойду, — сказала я, глядя на Черри.
 Она пожала плечами:
 — Мы можем пойти мыться вместе с Зейном.
 Наверное, что-то выразилось у меня на лице, потому что она добавила:
 — Мы не любовники, Анита. Хотя когда-то были. Это будет просто... уютно, когда друг друга касаешься. Это не секс, это... — Она оглянулась на Марианну, будто ища помощи.
 Марианна улыбнулась:
 — Прикосновение — одна из тех вещей, что объединяют стаю ликои или пардов в одно целое. Они постоянно друг друга трогают, перебирают друг другу шерсть. Заботятся.
 Я непреклонно покачала головой:
 — Я ни с кем в одну ванну не пойду.
 — Тебя никто и не просит, — сказала Марианна. — Есть много способов создавать связи в стае, Анита.
 — Я в стаю не вхожу.
 — И много способов быть участником стаи. Я ведь нашла среди них свое место, а я не ликои.
 Она оставила меня, Зейна и Черри разгружать гробы, а сама пошла уложить Натэниела. Черри и Зейн запихнули гробы в подвал, а потом пошли принимать свою совместную ванну.
 Вход в подвал был снаружи, как в старинное подземное убежище на случай торнадо. Задняя дверь была ширмой на деревянных планках, и она громко клацнула, когда леопарды туда вошли. Марианна встретила меня у этой двери и преградила путь.
 Она улыбалась и была спокойна посреди своей вселенной. От одного вида ее удовлетворенного лица мне стало не по себе и руки зачесались. Захотелось завопить и устроить такое, чтобы в ее вселенной начался такой же бардак, как в моей. Как она смеет быть такой спокойной, когда у меня в душе все так перепуталось?
 — Что тебя тревожит, дитя? Я слышу твое беспокойство как гудение разъяренного пчелиного роя в стенах.
 Неподалеку от дома, позади его, стояла шеренга сосен, как солдаты в карауле. В воздухе пахло вечным Рождеством. Обычно мне запах сосен бывал приятен, но не сегодня. Не рождественское у меня было настроение. Прислонившись под взглядом Марианны к выцветшим доскам стены, я почувствовала, как «файрстар» уперся мне в спину, я вытащила его и сунула спереди за пояс штанов. Если кто-то и увидит, так и хрен с ним.
 — Ты видела Верна, — сказала я.
 Ее серые, спокойные, непроницаемые глаза посмотрели на меня.
 — Я видела, что ты сделала с его шеей, если ты об этом.
 — Да, я об этом.
 — Твоя метка на его шее доказывает всем нам следующее. Первое — что ты считаешь себя равной ему, а это заявление не слабое, и второе — что ты пока что недовольна его гостеприимством. Что-нибудь из этого верно?
 Я на миг задумалась, а потом сказала:
 — Я никого не признаю над собой доминантом. Тот, кто может избить меня до полусмерти или убить, все равно не выше меня. Сила еще не есть превосходство.
 — Многие бы стали с тобой спорить, Анита, но я не из их числа.
 — И — да, я пока что недовольна его гостеприимством. Ради вас я уничтожила почти всех вампиров Колина. Верн был доволен как верблюд, но все равно не дал мне вчера ночью взять с собой пистолеты. Если бы они со мной были, то не вышло бы так, что эти гады чуть не убили Джемиля, Джейсона, Зейна, да и меня, если уж на то пошло.
 — Верн сожалел о своем поступке, иначе он бы не предложил тебе свою жизнь.
 — Отлично, чудесно, но я не собиралась его метить. Не собиралась. Ты понимаешь, Марианна? Я это сделала не нарочно. Как ночью с мунином, утром не я владела мной. Меня соблазнил запах крови и теплого мяса. И это было... странно.
 Она рассмеялась:
 — Странно? Лучшего слова ты не могла бы найти, Анита? Странно. Ты — Истребительница, сила, которой следует страшиться, но ты так... молода.
 Я посмотрела на нее:
 — Ты хочешь сказать — наивна?
 — Ты не наивна в том смысле, в котором это слово обычно употребляется. Я уверена, что ты видела смерти и крови куда больше меня. Они немножко отравляют твою силу, эти смерть и кровь. Ты их привлекаешь и отталкиваешь одновременно. Но в тебе есть нечто, остающееся юным, даже вечно детским. Как бы тебя ни трепала жизнь, всегда будет в тебе что-то, что больше хочет воскликнуть «Вот это да!», чем «Черт побери!»
 Я хотела съежиться под ее напористым взглядом, съежиться — или броситься наутек.
 — Я теряю контроль над своей жизнью, Марианна. А мне очень важно, чтобы этот контроль был.
 — Я бы сказала, что этот контроль для тебя — одна из самых важных вещей.
 Я кивнула, зацепив волосами облезающую краску на стене, и отодвинулась, встала перед ней на пыльном дворе.
 — А как я могу вернуть себе этот контроль, Марианна? Похоже, что у тебя есть ответы на все.
 Она снова засмеялась — тем же трезво-постельным смехом.
 — Не на все, но на твои вопросы — кажется, есть. Я знаю, что мунин снова явится за тобой. И это может случиться, когда ты меньше всего будешь его ожидать или когда тебе больше всего нужна будет эта твоя драгоценная власть над собой. Это может тебя ошеломить, может стоить тебе жизни твоих любимых, как могло случиться сегодня ночью. Только заступничество Верна удержало сегодня Ричарда от необходимости убивать, чтобы до тебя добраться.
 — Райне это бы очень понравилось — утащить кого-нибудь из нас в могилу.
 — Я ощутила радость этого мунина от разрушения. Тебя тоже привлекает насилие, но лишь когда оно служит высокой цели. Это инструмент, которым ты хорошо пользуешься. Ваша прежняя лупа любила насилие ради него самого, ради разрушения. Разрушение — это был смысл ее жизни. Есть тонкая ирония в том, что некто, так преданный отрицанию, был еще и целителем.
 — Жизнь полна таких иронических моментов, — сказала я, не пытаясь скрыть сарказм в голосе.
 — У тебя есть шанс превратить ее мунина, ее сущность, в нечто позитивное. В некотором смысле ты можешь помочь ее духу преодолеть какие-то аспекты его кармы.
 Я нахмурилась, и Марианна подняла руки:
 — Прошу прощения. Постараюсь свести философию к минимуму. Думаю, что могу помочь тебе вызвать и укротить мунина. Вместе мы сможем подчинить тебе все виды силы, которые тебе сейчас себя предлагают. Я могу научить тебя владеть не только мунином, но и этим твоим мастером вампиров, и даже твоим Ульфри-ком. Ты — их ключ друг к другу, Анита. Соединяющий их мост. Их чувства к тебе — часть той связи, что выковалась между вами тремя. И я могу сделать тебя из лошади — всадником.
 В ее лице была уверенность, сила, на которую у меня среагировала кожа. Она верила в то, что говорила. Как ни странно, я тоже верила.
 — Я хочу овладеть этим, Марианна, всем этим. Сейчас мне этого хочется больше всего, чего угодно — почти всего. Если я не могу это прекратить, я должна уметь этим управлять.
 Она улыбнулась, и глаза ее сверкнули искорками.
 — Отлично. Тогда начнем наш первый урок.
 — Какой урок? — нахмурилась я.
 — Пойди в дом, Анита. Твой первый урок ждет тебя, если твои сердце и разум ему открыты.
 И она вошла внутрь, не дожидаясь меня.
 Я осталась на летней жаре. Если мои сердце и разум ему открыты. Что это еще должно значить? Ладно, как говорит старая поговорка, только один способ выяснить. Я распахнула дверцу и вошла. Меня ждал урок номер один.




 Глава 37


 Марианна отвела меня в большую спальню на первом этаже, где разместила Натэниела. Утром комната была залита солнцем, но сейчас, около трех часов дня, она была затененной, почти темной. Окно открыли, и ветерок наконец нас нашел и задувал в комнату тюлевую занавеску. На кухонной табуретке стоял поворачивающийся вентилятор и обдувал кровать. На выцветших белых обоях виднелась еще строчка розовых цветов. В углу комнаты гигантской кляксой Роршаха темнела на потолке старая протечка.
 Кровать была медная, на четырех ножках, покрашенных в белый цвет. Покрывало переходило в подзор и казалось сделанным вручную с многочисленными вставками сиреневых и розовых цветов. Марианна его свернула, перед тем как уложить Натэниела, и положила на большой кедровый комод у окна.
 — Слишком жарко, — объяснила она.
 Натэниел лежал голым на розовых простынях. Марианна подоткнула их ему под бедра, по-матерински погладив по плечу. Я хотела было выдвинуть возражения против такой наготы, но впервые разглядела раны.
 Чьи-то когти располосовали его глубоко и широко, начиная от середины спины и вниз к правой ягодице. Рана на спине была глубокая и рваная, понемногу становясь менее глубокой книзу. Покрыть такую рану одеждой было бы больно, и очень.
 Я удивилась, что Натэниел раньше не показал мне раны. Обычно он такие легенды придумывал, чтобы блеснуть телом — что же случилось?
 Марианна показала мне на телефон возле кровати:
 — Это на случай, если позвонят твои друзья из полиции. Для обычных звонков у меня есть радиотелефон, а этот я держу для дел стаи.
 — Чтобы никто случайно не подслушал радиотелефон, — сказала я.
 Марианна кивнула и подошла к столику, где было посередине овальное зеркальце и ящики с мраморными ручками.
 — В детстве, когда мне бывало обидно или одиноко, особенно в такую жару, мама мне расплетала волосы и начинала причесывать. Причесывала до тех пор, пока они не ложились шелком мне на спину. — Она повернулась ко мне со щеткой в руках. — И даже сейчас, когда у меня плохое настроение, для меня самое большое удовольствие, если меня кто-нибудь расчешет.
 Я уставилась на нее:
 — Ты предлагаешь мне тебя расчесать?
 Она улыбнулась светло и очаровательно, и я этой улыбке не поверила ни на грош.
 — Нет, я предлагаю тебе расчесать волосы Натэниела.
 Я уставилась еще пристальнее:
 — Не поняла?
 Она подошла ко мне, протянула мне щетку все с той же чересчур жизнерадостной улыбкой на лице.
 — Частично ты уязвима для Райны потому, что слишком стеснительна.
 — Я не стеснительна!
 — Скажем тогда, стыдлива.
 Я нахмурилась:
 — И что это должно значить?
 — Это значит, что каждый раз при виде раздетого ликантропа ты смущаешься. Каждый раз, когда кто-то из них к тебе прикасается, ты воспринимаешь это сексуально. А это не всегда так. Здоровая стая ликои или пардов построена на тысячах мелких прикосновений. На миллионах маленьких утешений. Вроде как когда строишь отношения с возлюбленным. Они растут и крепнут с каждым прикосновением.
 Я нахмурилась еще сильнее:
 — Кажется, ты говорила, что это не связано с сексом?
 Настал ее черед поморщиться:
 — Тогда другое сравнение. Это как строить отношения с новорожденным ребенком. Каждый раз, когда ты его касаешься, кормишь его, когда он голоден, перепеленываешь его мокрого, успокаиваешь, когда он боится, все эти ежедневные моменты близости выковывают между вами связь. Истинные родительские отношения вырабатываются годами взаимозависимости. И отношения между членами стаи вырабатываются очень похоже.
 Я оглянулась на кровать. Натэниел все так же лежал голым, если не считать простыни на ногах. Я снова обернулась к Марианне:
 — Если бы он был новорожденным, я бы ничего не имела против его наготы. Может, я бы боялась его уронить, но я бы не смущалась.
 — Именно это я и хочу сказать, — ответила она, протягивая мне щетку. — Если ты сумеешь управлять мунином, ты сможешь вылечить его раны. Снять ему боль.
 — Ты что, предлагаешь мне специально вызвать Райну?
 — Нет, Анита. Это у нас первый урок, а не переводной экзамен. Сегодня я хочу, чтобы ты попробовала спокойнее относиться к их наготе. Я думаю, что если ты снизишь эту свою чувствительность к случайно возникающим сексуальным ситуациям, власть Райны над тобой станет слабее. Ты от подобных ситуаций отшатываешься, и таким образом возникает пустота, место, куда ты по своей воле идти не хочешь. В эту пустоту Райна и проникает, заставляя тебя идти куда дальше.
 — А какой толк причесывать Натэниела?
 Она держала щетку передо мной, сложив руки на груди.
 — Это мелочь, Анита. Мелочь, которая его немного утешит в ожидании доктора Патрика. Патрик сделает ему местное обезболивание, но иногда действие лекарства кончается раньше, чем он успевает наложить швы.
 У нас метаболизм такой, что анестетик быстро выводится, а ввести его больше может быть опасно. И даже смертельно опасно для ликантропа с такой слабой аурой, как у Натэниела.
 Я посмотрела в эти спокойные, серьезные серые глаза:
 — То есть его будут зашивать без анестезии?
 Она не ответила и не отвела глаз.
 — И это моя вина, потому что я могла бы его вылечить, если бы умела контролировать мунина?
 Марианна покачала головой.
 — Это не твоя вина, Анита. Пока что. Но мунин — это инструмент, как твои пистолеты или твоя некромантия. Если ты научишься им владеть, он может творить чудеса. Только надо относиться к способности вызывать мунина как к дару, а не как к проклятию.
 Я затрясла головой:
 — Марианна, мне кажется, ты перегрузила программу первого урока.
 Она улыбнулась:
 — Да, наверное. Но сейчас возьми щетку и сделай одну из этих мелочей. Не для меня, не для Натэниела — для себя. Овладей той частью твоей личности, которая отворачивается от этого тела. Отбери у Райны часть плацдарма в твоем сердце.
 — А если я не смогу побороть смущение или мне в голову будут приходить сексуальные мысли и явится Райна меня съесть, что тогда?
 Марианна улыбнулась шире:
 — Тогда я помогу тебе, дитя. Мы все тебе поможем. На то и стая.
 — Я не ликои, и Натэниел тоже.
 — Ликои или пард, для тебя это безразлично, Анита. Ты — королева обоих замков. Освоишься с одними — будет легче с другими.
 Она просто взяла меня за руку, вытащив ее из-под моего же локтя, сунула в нее щетку и сомкнула мне пальцы на ручке.
 — Побудь с ним, дитя. Жди своего звонка. Отвечай только на телефон у кровати, этот номер известен только стае. По другому телефону тебе вряд ли даже позвонят, потому что штат другой. И дверь тоже не открывай.
 — Ты что, куда-то уходишь? — спросила я.
 — Тебе надо осваиваться со своим народом, Анита. Это значит, что я не должна глядеть тебе через плечо.
 Она повела меня за руку к кровати и попыталась посадить меня, но я уперлась. Марианне осталось либо толкнуть меня, либо оставить стоять. Поцокав языком, она выбрала второе.
 — Стой здесь. Можешь ничего не делать, это твой выбор, дитя, но хотя бы стой.
 И она вышла.
 Я остановилась посередине комнаты, куда выбежала за ней — как ребенок, которого оставляют в детском саду в первый день. Щетка осталась у меня в руке. Она выглядела такой же старомодной, как сама комната. Деревянная, но выкрашенная белой краской и отлакированная. Лак покрылся паутиной трещин, но не отскочил. Зубцами щетки я провела по свободной руке — они оказались мягкими, как зубцы детской расчески. Понятия не имею, из чего они были сделаны.
 Я снова посмотрела на Натэниела — он следил за мной своими сиреневыми глазами. Лицо его было спокойно, будто все это совершенно не важно, ко глаза безразличными не были. Они выражали напряжение, предчувствие отказа, желание, чтобы я ушла и оставила его в этой странной комнате, голого, в ожидании врача, который наложит швы. Натэниелу было девятнадцать лет, и сейчас с этой тревогой в глазах он ровно настолько и выглядел. И даже еще моложе. Тело у него было прекрасное — если работаешь в стриптизе, приходится за собой следить, но лицо... лицо было молодым, а глаза — очень старыми. Никогда я не видела у мальчика моложе двадцати лет таких изнуренных глаз. Не изнуренных — безнадежных.
 Я обошла кровать вокруг и положила щетку на свободную подушку.
 Натэниел повернул только голову, пытаясь смотреть на меня — не смотреть, наблюдать за мной. Он именно наблюдал, будто каждое мое движение имело глубокий смысл. Такая пристальность подмывала меня поежиться, покраснеть или убежать. Нельзя сказать, что в ней было что-то сексуальное. Но и сказать, что ничего сексуального не было, тоже нельзя.
 Какие бы сравнения ни приводила Марианна, а все равно это было не ухаживание за младенцем. Натэниел был молод, но никак не младенец. И даже не настолько похож на младенца, чтобы я не испытывала неудобства.
 Я сняла безрукавку. Никого не было, кто мог бы увидеть мою наплечную кобуру, а так будет прохладнее. Конечно, по-настоящему прохладнее было бы снять с себя оружие, включая заспинные ножны, но не настолько здесь было жарко. «Файрстар» я все-таки положила под подушку. С его довольно коротким стволом можно было сесть или лечь, но ни один пистолет не бывает по-настоящему удобен, если надо хлопотать по дому или возле больного. Пистолеты не создаются для удобства. Они относятся к тем немногим вещам, пользоваться которыми так же дискомфортно, как ходить в туфлях на каблуках.
 Я заползла на кровать, все еще не приближаясь на расстояние прикосновения. Он был настолько раним, что я поспешила объяснить:
 — Это я не от тебя шарахаюсь, Натэниел, я просто не люблю быть школьницей.
 — Марианна тебе нравится, но ты сопротивляешься ее словам, — сказал он.
 Я аж заморгала, таращась на него. Он был прав, и такой проницательности я от него не ожидала.
 Но, когда Натэниел сделал разумное замечание, мне стало легче. Если в этом теле есть мозг, значит, он не просто покорная тряпка. И тогда, быть может, именно быть может, его удастся вытащить, спасти.
 Самая оптимистическая моя мысль за весь день.
 Я подвинулась к Натэниелу, держа щетку в руке. Он лежал, распластавшись на животе, и не сводил с меня глаз. И взгляд его меня остановил — слишком он был пристальный.
 Может быть, он почувствовал это, потому что отвернулся от меня, чтобы я не видела его лица. Видела я теперь только эти длинные Красноватые волосы. Даже в тусклом свете у них был очень сочный цвет. Такой густой, что еще чуть-чуть — и они выглядели бы не рыжими, а каштановыми.
 Я погладила эти волосы рукой. Они были как тяжелый шелк, теплый на ощупь. Конечно, может быть, это из-за света. Вентилятор обдувал кровать, и воздух будто водил холодной рукой по моей спине. Длинные пряди Натэниела шевелились под ласковой струёй воздуха, и простыни раздувались вокруг бедер, будто их ворошила невидимая рука. Он пошевелился, когда воздух от вентилятора прошел по обнаженному телу, и все застыло. Волосы, простыня — все застыло неподвижно, когда вентилятор отвернулся, совершая свой круг. Потом вентилятор повернул, обдувая все в обратном порядке: розовые простыни, волосы Натэниела, мою грудь, отбрасывая мне волосы назад, потом миновал нас, и снова жара окутала меня удушающей рукой.
 Ветер из окна стих. Тюлевая занавеска лежала как нарисованная, пока вентилятор не дошел до нее. Я сидела на кровати в тишине комнаты, где лишь вентилятор жужжал да пощелкивал, поворачиваясь.
 Я провела щеткой по волосам Натэниела, и отняла щетку куда раньше, чем дошла до конца волос. Когда мне было четырнадцать лет, волосы росли у меня ниже поясницы. А у Натэниела волосы доходили до колена. Будь он женщиной, я бы сказала, что волосы у него были как платье. Они лежали мягкой шелковистой кучей рядом с его телом, чтобы не задевали рану. Я взяла эти волосы на руки, и они были как что-то живое. Волосы лились сквозь пальцы сухой водой, шелестящим шумом.
 Мне хватало хлопот и с моими волосами до плеч, я даже представить себе не могла, сколько трудов требует мытье таких длинных волос. Сейчас мне надо было либо разделить эти волосы на две стороны и переходить с одной на другую, либо закинуть ему за голову, вытянув поперек кровати. Я выбрала второе.
 Когда я перебрасывала волосы, он пошевелил головой, будто утыкаясь в подушку, но никак больше не двигался и ничего не говорил.
 — Как ты? — спросила я.
 — Нормально. — Голос у него был тихий, безразличный, почти пустой.
 — Говори со мной, Натэниел, — попросила я.
 — Ты не любишь, когда я говорю.
 Я наклонилась и раздвинула ему волосы, чтобы видно было лицо:
 — Это неправда.
 Он чуть повернулся, чтобы посмотреть на меня:
 — Разве?
 Я отодвинулась от этого прямого взгляда.
 — Дело не в том, будто я не люблю, когда ты говоришь. Дело в выборе темы.
 — Скажи, о чем мне говорить, и я буду об этом.
 — Я могу тебе сказать, о чем не говорить.
 — О чем? — спросил он.
 — Не надо говорить о порнофильмах, садомазохизме, сексе вообще. — Я задумалась на секунду. — Это то, о чем ты обычно говоришь, чтобы меня разозлить.
 Он рассмеялся:
 — Я не знаю, о чем еще можно говорить.
 Я стала расчесывать его волосы, положенные поперек кровати. Щетка шла твердо и ровно, а потом мне приходилось поднимать ему волосы, чтобы закончить проход. Вентилятор подул на меня, когда охапка волос лежала у меня на руках, и они разлетелись вокруг моего лица ванильным облаком, защекотавшим щеки и шею.
 — Говори о чем-нибудь другом, Натэниел. Расскажи о себе.
 — Я не люблю говорить о себе.
 — А почему? — спросила я.
 Он приподнялся и посмотрел на меня:
 — Давай ты будешь о себе говорить.
 — О'кей... — И тут я поняла, что не знаю, с чего начать. Вдруг я не могла ничего придумать. Я улыбнулась. — Я тебя поняла. Забудем эту тему.
 Тут зазвонил телефон, и я даже пискнула. Нервы? У меня?
 Это звонил Дольф.
 — Анита?
 — Да, я.
 — Франклин Найли, если это не полный тезка, торгует предметами искусства. Специализируется по мистическим штучкам. И не очень щепетилен насчет того, откуда они берутся.
 — Насколько не щепетилен? — спросила я.
 — Он живет и в основном действует возле Майами. Местные копы хотели бы привязать его к полудюжине случаев убийства, но доказательств не могут собрать. В каждом городе, куда он приезжает по делу, кто-нибудь исчезает, а потом обнаруживается — мертвым. Чикагская полиция почти прижала его на смерти верховной жрицы колдуний в прошлом году, но свидетель загадочным образом впал в кому и до сих пор из нее не вышел.
 — Загадочным образом?
 — Врачи считают, что это какая-то магия, но ты же знаешь, насколько это тяжело доказать.
 — А что у тебя есть на его помощников?
 — Один с ним недавно. Экстрасенс по имени Говард Грант, молодой, ничего криминального за ним не числится. Потом его чернокожий телохранитель, Майло Харт. Обладатель черного пояса второй степени по карате, отсидел срок за покушение на убийство. Занимается мордобоем по приказам Найли уже пять лет, с тех пор как вышел на свободу. Третий — Лайнус Бек. Имеет две ходки. Одну за угрозу убийством, вторую — за убийство.
 — Прекрасно, — сказала я.
 — Дальше — лучше, — сообщил Дольф.
 — А куда уж лучше?
 — Убийство, за которое он сел, было человеческим жертвоприношением.
 Я еще пару секунд переваривала услышанное.
 — А как была убита жертва?
 — Ножевая рана, — ответил Дольф.
 Я рассказала ему про только что осмотренное тело.
 — Непосредственные нападения демонов ушли в историю вместе со средними веками, — заметил Дольф.
 — Им надо было выдать это за нападение троллей, — сказала я.
 — Ты с ними уже говорила. — Дольф не спрашивал.
 — Ага.
 — Зачем?
 — Они хотели меня напугать.
 Послышалось шуршание бумаг на том конце.
 — И чего они хотели добиться?
 Я рассказала Дольфу почти все. И что ни черта не могу доказать, тоже сказала.
 — Я говорил с одним копом из Майами. Он сказал, что Найли признался ему в двух убийствах, рассказал детали, но без зачтения прав, так что в суде эти показания недействительны. Он любит издеваться.
 — Считает себя неприкосновенным, — сказала я.
 — Но духи ему сказали, что ты его убьешь.
 — Так заявляет его ручной экстрасенс.
 — Когда я называл имя и просил информацию, полиция по всей стране из кожи вон лезла, чтобы дать хоть что-нибудь, чем можно прижать этого парня.
 — Плохого парня, очень плохого, — сказала я.
 — Он и собственными руками убивать не брезгует, Анита. В Майами считают, что не меньше двух трупов — его личная работа. Ты там будь осторожна как сам черт. И если найдешь хоть намек на улику преступления, звони мне.
 — У тебя здесь нет полномочий, Дольф.
 — Это уж ты предоставь мне. Ты мне только дай улику, а я уж найду кого-нибудь на месте, с полномочиями и с горячим желанием упрятать этого типа.
 — Он в верхней строчке хит-парада?
 — Он сделал своей профессией нарушение закона и никогда не сидел в камере дольше двадцати четырех часов. И очень много народу во многих штатах очень хотели бы прекратить его деятельность.
 — Я посмотрю, что я могу сделать.
 — Анита, я имел в виду не убийство, а арест.
 — Я это знаю, Дольф.
 Он помолчал секунду:
 — Я знаю, что ты знаешь, но все равно считал, что сказать надо. Анита, не убивай никого.
 — Разве я способна нарушить закон?
 — Анита, не начинай.
 — Извини, Дольф. Спасибо за информацию. Ты мне дал больше, чем я рассчитывала. Я его видела, и меня это все не удивляет. Жутковатый тип.
 — Жутковатый? Анита, он не просто жутковатый!
 — Дольф, ты беспокоишься?
 — Ты там ходишь по канату без страховки, Анита. Местные копы тебе не друзья.
 — Это слабо сказано. Но сейчас сюда приехали на убийство копы из полиции штата.
 — Я приехать не могу, — сказал Дольф.
 — Я бы тебя и не стала просить.
 Он молчал так долго, что я спросила:
 — Дольф, ты еще здесь?
 — Здесь. — Голос у него был далеко не веселый. — Ты помнишь, я тебе сказал никого не убивать?
 — Конечно.
 — В суде я от этого отопрусь, но не раздумывай, Анита. Если будет так, что ты или он, — выбирай правильно.
 У меня отвисла челюсть.
 — То есть ты мне предлагаешь его убить, если представится возможность?
 Снова долгое молчание.
 — Нет. Но я говорю, чтобы ты не давала ему взять верх. Оказаться в руках этого человека тебе не хотелось бы. На некоторых найденных телах обнаружены следы пыток. Он в этом смысле очень изобретателен.
 — Так, Дольф, о чем ты еще мне не рассказал?
 — У одного из покойников голова плавала в бассейне. Следов оружия не найдено, будто ее просто оторвали. Тела не нашли. И все остальное тоже в этом роде, Анита. Не просто насилие, а жуть и мерзость.
 — Ты внесешь за меня залог, если я его завалю и меня поймают?
 — Если тебя поймают, этого разговора не было.
 — Могила, — заверила я.
 — Посматривай, что у тебя за спиной, Анита. По всем этим документам твой Найли — беспредельщик. Социопат полный, и эти Бек и Харт такие же.
 — Я буду осторожна, Дольф. Обещаю.
 — Не надо осторожной, будь безжалостной. Мне не хочется опознавать то, что от тебя останется после его рук.
 — Ты меня пугаешь, Дольф?
 — Да, — ответил он и повесил трубку.
 Я тоже повесила трубку и села на кровать посреди знойной и душной комнаты. И мне стало страшно. Так страшно, как ни разу еще здесь не было. Дольфа не так-то легко напугать. И я никогда не слышала от него таких речей, ни о ком и ни о чем.
 Натэниел тронул меня за ногу:
 — Что случилось?
 Я покачала головой, но потрясение никуда не ушло. Дольф, воплощение Закона и Порядка, подговаривает меня кого-то убить. Сама полиция велит мне нарушить закон. Жутко до невозможности. Но под этим ошеломлением скрывался страх, тоненькое, дрожащее ощущение непокоя. Демоны. Их я не люблю. Им плевать на серебряные пули и вообще на все. Ричард в своей вере силен. А у меня как раз сейчас — кризис веры и морали. Я сплю с нежитью и обманываю одного любовника с другим. И сейчас на моем счету куда больше убийств, чем было в прошлый раз, когда пришлось иметь дело с демонической силой. Не чувствовала я себя сейчас чистой и безгрешной. А это необходимо, когда идешь против демонов. Необходима уверенность.
 Натэниел положил мне голову на колени:
 — У тебя такой вид, будто тебя навестил призрак.
 Я посмотрела на голого мужчину, который положил голову мне на колени. Нет, сейчас я сама живу в стеклянном доме, а никто так хорошо не умеет бросать камни, как демоны. Они знают, в какую точку бить, чтобы вся эта чертова конструкция разлетелась с оглушительным звоном. Очень мне не хотелось проверять, насколько именно далеко отпала я от благодати.




 Глава 38


 Черри вошла в комнату в джинсовых шортах и коротеньком белом топе. Ее небольшие груди упирались в ткань. Меня природа слишком щедро наделила, я даже и думать не могу ходить без лифчика, но все равно, хоть грудь у нее и маленькая, в таком топе лифчик нужен. Да, я ханжа.
 Желтые волосы Черри еще не высохли. Она вошла мягкой походкой, на своих длинных ногах, одновременно развратно-расслабленная и неестественно грациозная.
 Мне достаточно было только посмотреть, как она входит, чтобы снять голову Натэниела со своих колен. Только силой воли я смогла от него не отодвинуться. Мы ничего плохого не делали, и все равно мне было неловко.
 — Иди теперь ты, — сказала Черри. — Я посижу с Натэниелом.
 — А Зейн уже вышел?
 В холле послышалось движение, и появился Зейн. Он тоже был одет в джинсовые шорты и ничего больше. Только на бледной узкой груди блестело это вечное кольцо в соске.
 — Ты никогда эту штуку не снимаешь? — спросила я.
 Он улыбнулся:
 — Если я сниму кольцо, дырка зарастет и снова придется ее прокалывать. Может, я и второй сосок проколю, но не хочу повторно прокалывать первый.
 — Я думала, ты любишь боль.
 Он пожал плечами:
 — В определенных ситуациях, с голыми женщинами. — Он чуть дернул кольцо, натягивая кожу. — А когда прокалывали, было чертовски больно.
 Я внимательно осмотрела его худощавую, даже слишком тощую грудь, особенно вблизи правой руки.
 Там, где плечо соединяется с грудью, виднелось темное пятно, но ничего больше.
 — Это все, что осталось от пулевой раны? — спросила я.
 Он кивнул и сел в изножье кровати, потом влез и лег рядом с Натэниелом и слишком близко ко мне.
 — Можешь потрогать эту рану, если хочешь.
 — Нет, спасибо, — скривились я и стала на четвереньках слезать с кровати, аккуратно положив голову Натэниела на постель. И остановилась. Марианна говорила, что Райна питается от моего смущения, что если я не буду так стесняться мелочей, Райна потеряет часть своей власти надо мной. Интересно, это правда?
 К Зейну меня не тянуло, прошлой ночью это была целиком Райна. Ее тянуло ко всему, что дышит, и кое-чему из того, что не дышит, — тоже. Я стиснула зубы и протянула руку к Зейну.
 Он сразу застыл, лицо его стало очень серьезным, будто он понял, чего мне стоило протянуть к нему руку. Я коснулась раны. Кожа была гладкой, блестящей, как на шраме, только мягче и эластичнее. Я стала ощупывать рубец, исследовать его. Он был какой-то пластмассовый и в то же время мягкий, как кожа младенца.
 — Смотри-ка... прохладно.
 Зейн осклабился и чем-то напомнил мне Джейсона. От этого воспоминания мышцы плеч у меня отпустило — я даже не заметила, как они напряглись.
 Черри подошла сзади и стала массировать ему плечи.
 — Никогда не перестаю поражаться, как мы быстро исцеляемся.
 Я хотела убрать руку — просто потому, что Черри тоже его сейчас трогала. Мне удалось заставить себя не снимать руку с раны, но я перестала ее исследовать — просто касалась, и это все, чего я смогла от себя добиться.
 — Мышцы сводит иногда, когда заживают раны, — пояснила Черри. — Вокруг раны возникают спазмы, будто мускулы не успевают за скоростью заживления.
 Я медленно убрала руку и стала смотреть, как Черри массирует плечи Зейна. Натэниел ткнулся носом мне в ногу, завел на меня глаза. Я не отодвинулась, и он это воспринял как позволение положить голову мне на бедро и устроился с довольным вздохом.
 Зейн перевернулся на спину по другую сторону от меня, не трогая, но глядя на меня очень внимательными глазами.
 Черри осталась сидеть в изножье кровати, тоже глядя мне в лицо. Все они смотрели так, будто я — центр их мира. Я видала, как собаки так глядят на хозяев во время дрессировки или испытания. Для собак это нормально, а в людях это нервирует. Я никогда не заводила собаку, потому что не считала себя достаточно ответственной для этого. А теперь у меня откуда ни возьмись три леопарда-оборотня, и я точно знаю, что недостаточно ответственна для такой обязанности.
 Я положила руку на теплые волосы Натэниела. Зейн вытянулся во весь свой шестифутовый рост, потянулся, выгнув спину, как огромный кот. Я засмеялась:
 — А мне что делать? Почесать тебе животик? Засмеялись все, даже Натэниел. Я поняла, и это было потрясением, что впервые слышу, как он смеется. Молодо и весело, как школьник. Он лежит голый, со следами когтей на заднице, и смеется, положив голову мне на колени, счастливым смехом.
 Мне это было и приятно слышать, и тревожно. Они хотели, чтобы я стала их семьей, их домом. Потому что именно это и есть работа Ульфрика, а Нимир-ра или Нимир-радж, если он мужчина, — эквивалент Ульфрика. Странно, но у них, кажется, не было эквивалента главной волчицы у вервольфов. Сексизм? Или какие-то потусторонние тайны, которых я еще не поняла? Надо будет потом у Ричарда спросить.
 — Ребята, мне надо идти мыться.
 — Мы можем помочь, — сказал Зейн и лизнул мне руку. Тут же скривился: — Вкус пота я люблю, но гравийная крошка и пыль...
 Натэниел тоже приподнял голову и лизнул другую руку. Длинным медленным движением прошелся по ней его язык.
 — А мне пыль не мешает, — сказал он тихим низким голосом.
 Я слезла с кровати — медленно и спокойно. Меня не затошнило, я не вскрикнула. Очень спокойно и с очень большим облегчением я встала на пол. На кровати вдруг стало как-то слишком людно.
 — Спасибо, но меня вполне устроит ванна. На звонки отвечайте только по этому телефону, возле кровати, и дверь не открывайте никому, кроме доктора Патрика.
 — Есть, капитан! — ответил Зейн.
 Я сунула «файрстар» спереди под джинсы и взяла свой саквояж. В дверях я оглянулась на них троих. Зейн лежал рядом с Натэниелом, приподнявшись на локте, одной рукой касаясь спины Натэниела. Черри свернулась в изножье кровати и водила рукой вверх-вниз по бедру Натэниела. Либо простыня соскользнула, либо Черри сама ее сдвинула. Ничего сексуального на их лицах не было — по крайней мере явного.
 С виду это казалось вводной сценой порнофильма, но я твердо знала: когда я выйду, ничего не изменится. Не было в них предвкушения, нетерпения, чтобы я ушла и оставила их одних. Они провожали меня глазами, а друг друга трогали для успокоения, не для секса. Это мне было неловко, а не им.
 — Ты прости, что я ушел с Майрой, — сказал вдруг Натэниел.
 Я остановилась.
 — Ты уже большой мальчик, Натэниел. У тебя было полное право найти себе партнера, ты только плохо выбрал.
 Зейн стал поглаживать Натэниела по спине, как гладят собак. Натэниел наклонил голову, спрятав лицо за волной волос.
 — Я думал, ты будешь моей госпожой, моей верхушкой. Я долго думал, что ты поняла игру. Что ты велишь мне ни с кем не иметь секса. Я так хорошо себя вел, я даже сам себя не трогал.
 Я открыла рот, закрыла рот, снова, открыла, но сказать ни черта не могла.
 — Когда ты наконец дала бы мне разрешение заняться с тобой сексом, то пусть это даже была бы примитивная ваниль. Ожидание, напряжение, разжигание — этого было бы достаточно, чтобы даже ваниль пошла бы.
 Я наконец обрела голос:
 — Я не знаю, что такое ваниль, Натэниел.
 — Обычный секс, — сказал Зейн. — Как у всех.
 Я покачала головой:
 — Как бы там ни было, я с тобой не играю, Натэниел. И никогда этого делать не буду.
 Он глянул на меня чуть искоса, будто не хотел показывать лицо.
 — Теперь я знаю. В этой поездке я понял, что ты даже не знала про игру, в которую мы играли. Ты меня не дразнишь. Ты просто обо мне не думаешь.
 Последние слова прозвучали жалостно, но тут уж я ничего сделать не могла.
 — Я все время перед тобой извиняюсь, Натэниел. И в половине случаев даже не знаю, за что.
 — Не понимаю, как ты можешь быть Нимир-ра и не быть мне верхушкой, но знаю, что для тебя это две отдельные вещи. А Габриэль их не разделял.
 — Что такое верхушка? — спросила я.
 И снова ответил Зейн:
 — Доминант, принимающий покорность Натэниела. Подчиненный называется подстилкой.
 Ага.
 — Я не Габриэль.
 Натэниел рассмеялся, но не весело.
 — Ты не рассердишься, если я тебе скажу, что иногда об этом жалею?
 Я заморгала:
 — Рассердиться не рассержусь, но ты меня чертовски озадачил, Натэниел. Я знаю, что мне полагается о тебе заботиться, но не знаю, как.
 Он был вроде экзотического ручного зверя, полученного в подарок, а инструкции в коробке не оказалось.
 Он лег на подушку, повернув голову, чтобы видеть меня.
 — Я ушел с Майрой, когда понял, что тебя для меня нет.
 — Я для тебя есть, Натэниел, но не в этом смысле.
 — Не пора ли тебе сказать, что мы можем остаться друзьями?
 Он засмеялся, но горько.
 — Тебе не друг нужен, Натэниел, а опекун.
 — Я думал, что ты собираешься быть моим опекуном.
 Я поглядела на Черри и Зейна:
 — А вы что скажете, ребята?
 — Натэниел из нас самый... — Черри замялась, подыскивая слова, — сломленный. Габриэль и Райна очень постарались, чтобы мы стали подстилками, только на это нас и натаскивали. Они всегда были верхушками, всегда, но Натэниел...
 Она пожала плечами.
 Я поняла, что она хочет сказать. Натэниел из них самый слабый, самый нуждающийся в заботе.
 Поставив саквояж у стены, я опустилась возле кровати на колени и отвела волосы с лица Натэниела.
 — Мы все для тебя есть, Натэниел. Мы — твоя семья, твой народ. Мы будем о тебе заботиться. Я буду.
 Его глаза наполнились слезами:
 — Но иметь меня ты не будешь.
 Я встала, глубоко вздохнув:
 — Нет, Натэниел, иметь тебя я не буду.
 Покачав головой, я подняла саквояж. Все, больше я за один день ничего не могу сделать. Если Марианна этим уроком будет недовольна, пусть себе идет подальше. Может, секс здесь и не должен был подразумеваться, но при том обращении, которому подвергали леопардов Габриэль и Райна, секс все время вылезал наверх. Мне даже не хотелось думать, какое решение этой проблемы Марианна может предложить.




 Глава 39


 Горячая вода кончилась раньше, чем наполнилась ванна, но мне было все равно. В тесной ванной комнате было и без того жарко, и мысль о горячей ванне не привлекала. Единственное окно было высоко под потолком, и если мыться осторожно, я в нем мелькать не буду. Поэтому я оставила окно открытым, даже шторы не задернула, готовая обрадоваться любому случайному ветерку, и погрузилась в теплую воду без единого пузырька пены. Был только кусок мыла и недогоревшая свечка возле крана. «Файрстар» я положила на уголок ванны, где была моя голова. Попыталась пристроить браунинг, но из-за слишком больших размеров он все норовил соскользнуть в воду.
 Я совсем погрузилась в воду и полоскала волосы, когда дверь с треском распахнулась. Я вынырнула, отплевываясь, нашаривая пистолет, и наставила его раньше, чем сумела увидеть, кто там ворвался. Если бы даже я видела, то все равно в этом не было смысла.
 В дверях стояла женщина. Маленькая, почти с меня ростом, она тем не менее, казалось, заполнила собой все помещение. Волосы у нее были длинные, каштановые. Челку она не подстригала, и волосы, утончаясь, рассыпались по ее лицу вуалью ниже носа. У них был еле заметный синий оттенок. Одета была женщина в джинсовую безрукавку, и голая мускулистая рука с татуировкой держала дверь, которая рвалась обратно, ударившись о стену. В другой ситуации я бы не приняла эту женщину всерьез, если бы не клубы силы, которые исходили от нее. Выглядела она так, будто шла в какой-то панк-байкерский бар и заблудилась. А ощущалась она как ветер из пасти адовой, горячий и враждебный.
 Слишком много силы для столь тесной ванной комнаты. Такое было чувство, что вода в ванне закипела. Пистолет я держала ровно, наставив ей в грудь. Наверное, только это задержало ее в дверях. А на лице ее читалась чистейшая ярость.
 У меня вода с волос капала на лицо, лезла в глаза. Я заморгала, подавляя желание протереть ресницы руками.
 — Один шаг, еще один, и я спущу курок.
 За спиной женщины в дверях вырос Роланд. Мне только этого не хватало. Он был все такой же высокий и загорелый, с теми же короткими курчавыми волосами. Карие глаза обежали помещение и остановились на мне, а я скорчилась в ванне, голая. Пистолет я направляла на женщину, но было искушение.
 Он тронул женщину за плечо и сказал своим раскатистым низким голосом:
 — Поверь мне, Роксана, она тебя убьет.
 Эти слова отбили у меня желание в него стрелять. В ванную заглянул еще один мужчина, выше Роланда, футов шесть. Даже взгляда мельком было достаточно, чтобы увидеть: индеец с длинными черными волосами. Тут же он убрал голову и отвел глаза — джентльмен, оказывается. И сказал:
 — Роксана, это недопустимо.
 Она стряхнула с себя руки Роланда и шагнула в комнату.
 Я выстрелила на дюйм мимо ее головы. Звук был оглушительный. Пуля отколола щепку от двери и ушла в стену. Это был безопасный глейзеровский патрон, так что стенка остановила пулю. Я не боялась пробить стену насквозь.
 Уши заложило от грохота. Если бы кто-нибудь сейчас заговорил, его бы никто не услышал. Я глаз не сводила с Роксаны. Она застыла неподвижно, а ствол моего пистолета смотрел точно в середину ее хорошенького личика. Надо было приглядеться как следует, чтобы заметить, что при всех этих татуировках, растрепанных волосах, ликантропской силе она была хорошенькой. Традиционное милое лицо среднеамериканской девушки. Может, потому и татуировки и грива. Если природа не дает тебе оригинального вида, начинаешь ее обманывать.
 — Давай, Роксана, отойди, — сказал Роланд.
 Она стояла на месте. Сила ее дышала на меня теплым густым облаком, почти удушающим. Никогда не видела оборотня с такой большой неукрощенной силой. Или не видела такого, который не пытался бы ее скрыть, чтобы сойти за человека. Роксана не вибрировала силой — она была сама этой силой. И секунду назад я была готова эту силу загасить.
 — Ты действительно меня могла бы убить, — сказала она.
 — Не моргнув глазом, — подтвердила я.
 Мне уже надоело сидеть в ванне, скорчившись. В такой позе трудно быть крутой. И нагота, сами понимаете, тоже не помогает.
 — И почему ты меня не убила прямо сейчас?
 — Ты — лупа стаи Верна. Тебя убить, начнется такая свистопляска... Но я могу это сделать, Роксана. Сейчас выйди, закрой дверь и дай мне одеться. Если ты все еще хочешь говорить — отлично. Но никогда, никогда больше не кати на меня такую бочку.
 — Без этого пистолетика у тебя бы поубавилось наглости.
 — Ага. Потрясающий усилитель наглости. А теперь вали отсюда или я тебя застрелю.
 Вдруг в дверях появилась Марианна.
 — Роксана, пойдем выпьем по чашечке чаю и дадим Аните одеться.
 Не знаю, что уж там сделала Марианна, но даже я несколько успокоилась. Она будто излучала спокойствие и мир.
 Роксана дала Роланду и Марианне себя вывести, но на пороге обернулась и ткнула в меня пальцем:
 — Ты оскорбила моего Ульфрика, и ты за это заплатишь, с пистолетом или без него.
 — Отлично, — ответила я.
 Дверь за ними закрылась. Замок валялся в куче щепок. Черри произнесла снаружи:
 — Я тут постою, пока ты выйдешь. Смогу тебя предупредить, если еще плохие парни явятся.
 Плохие парни. А Роксана плохой парень — или просто психичка? Скорее последнее.




 Глава 40


 Оделась я в рекордное время. Черные джинсовые шорты, красный вязаный топ с короткими рукавами, белые беговые носки, черные кроссовки. В обычной ситуации я бы не стала надевать дома наплечную кобуру, но сейчас я продела в нее пояс и надела сверху. Черная кобура резко выделялась на фоне красного топа. «Файрстар» я засунула в кобуру спереди шорт, в которой он обычно и находился. Но наспинные ножны я надевать не стала — кожа их уже очень сильно пропахла потом. Пусть сначала хотя бы высохнет, чтобы можно было их носить.
 Намазав волосы гелем, я оставила их в покое — как-нибудь высохнут. Интуиция мне подсказывала, что Роксана не из терпеливых, и если я начну накладывать косметику или сушить волосы феном, она может прийти меня искать. Вообще-то я со всем этим мало вожусь и, честно говоря, подумала об этом только потому, что Ричард должен был прийти с доктором Кэрри Онслоу, и я не была в себе уверена. Да, я. Не была в себе уверена. Печально.
 Ричард почти весь день провел с доктором Кэрри Онслоу. Я ревновала и сама на себя за это злилась.
 Однако прежде всего мне предстоит встреча с озлобленной вервольфицей. Можно себе представить, сколько придется утрясать с Ричардом после разговора с Роксаной. Одно я знала точно: если я ее убью, это будет война между стаями. И этого я не хотела для наших, уж во всяком случае, если стычки можно избежать. Анита Блейк — политик и дипломат. Еще печальнее.
 Я открыла дверь. Черри глянула на меня с пола, где сидела. Что-то было на ее лице такое, нерешительность какая-то, и я спросила:
 — В чем дело?
 Она встала, опираясь на стену.
 — У тебя вид такой... агрессивный.
 — Ты про пистолеты?
 — Пистолеты, красное и черное. Очень как-то кричаще.
 — Ты думаешь, надо было надеть что-нибудь розовое и с оборочками, чтобы закрыть пистолет?
 Она улыбнулась:
 — Мне кажется, что Роксана просто психотически доминантна, и если ты выйдешь одетой вот так, она это воспримет как знак, что ей надо быть настолько же агрессивной.
 — Ты же ее даже не знаешь, — возразила я.
 Она сказала очень просто:
 — Ты со мной не согласна?
 Если так поставить вопрос...
 — У меня ничего нет в чемодане розового и с оборочками.
 — А есть что-нибудь не черное и не красное?
 Я наморщила лоб:
 — Фиолетовое подойдет?
 — Уже лучше.
 Я вернулась и переоделась в точно такой же топ, но фиолетовый. Надо было признать, что на сей раз получилось мягче. Кобуру я снимать не стала, но сдвинула «файрстар» на поясницу. Теоретически его и оттуда можно выхватить, но это не мое любимое положение. Единственная блузка, которую я могла найти под цвет фиолетовому, была тонкая, черная и нейлоновая, что противоречило основной цели переодевания, но все выглядело гораздо лучше. По-прежнему черное и не слишком жизнерадостное, но не столь агрессивно. Пистолетов не видно. В таком виде можно войти в сельский магазин, и на тебя даже не посмотрят. Конечно, при резких движениях рубашка будет развеваться и откроет кобуру, но я же не собиралась сейчас на тренировку.
 Второй раз открыв дверь, я спросила:
 — Лучше?
 Черри кивнула, улыбаясь.
 — Намного. Спасибо, что ко мне прислушалась. Я знаю, что это вообще-то не в твоих привычках.
 — Я не хочу втягивать стаю Ричарда в войну только потому, что посчитала стыдным снизить тон.
 Она улыбнулась еще шире, почти сердечно.
 — Ты отличная лупа, Анита, и отличная Нимир-ра. Для человека просто превосходная.
 — Ага, но все же человек есть человек.
 Она тронула меня за плечо:
 — Но мы этого не ставим тебе в вину.
 Я поглядела на нее, не дразнит ли она меня, и не смогла понять.
 — Думаю, Роксана это мне в вину поставит.
 Черри кивнула:
 — Быть может. Они все ждут в кухне.
 В кухне, выложенной черно-белой плиткой с трещинами там, где много ходят, каждый дюйм пола был вымыт. Плитка матово блестела в рассеянном свете от окна. Сюда, как и в комнату, где лежал Натэниел, проникал утренний свет, но не дневной. Роксана сидела спиной к двери, край белой скатерти лежал у нее на коленях. По напряженности ее позы я поняла, что она услышала, как я вхожу, но не обернулась.
 Марианна сидела напротив нее, держа фарфоровую чашку с блюдцем. Она посмотрела на меня, будто что-то хотела сказать глазами, но что — я не поняла.
 Роланд расположился в углу рядом с буфетом, где стоял фарфор, — оттуда и взята была чашка. Руки он скрестил на груди и выглядел очень по-телохранительски.
 Второй, которого я мельком заметила из ванной, стоял в другом углу как дополнительная этажерка. Руки он скрестил на груди и выглядел очень по-телохранительски.
 Только в этом и состояло их сходство. Ладно, еще одно: оба были очень загорелыми. Но я подозревала, что у этого нового, как и у Ричарда, кожа не просто загорелая, а коричневая. Глаза — идеально миндалевидные и почти слишком маленькие для его лица — широкоскулого, с квадратным лбом и крючковатым носом. Все его черты были агрессивно-мужскими и... этническими. Волосы длинные, черные, и когда он взглядывал на меня, они шевелились, как шелковая вода. Чернота волос была как у меня — переливалась синевой в солнечном свете.
 И ростом он был не меньше шести футов двух дюймов, может, и еще на дюйм выше, а ширина плеч соответствующая. Он прислонился к стене, распространяя какую-то легкую физическую энергию, как человек, осознающий свой потенциал и не особо стремящийся его доказывать.
 — Это Бен. Он у вас на должности Сколля, пока Джемиль не поправится.
 Я хотела отказаться от предложения доверить свою жизнь незнакомцу, но была почти уверена, что это сочтут за оскорбление.
 — Привет, — кивнула я.
 — Здравствуйте, — кивнул он в ответ.
 Роксана повернулась на стуле, села на нем боком.
 — Верн предложил нашего волка как извинение за то, что ваши волки пострадали на нашей земле. — Она смотрела только на меня, и эти карие глаза были совсем не дружелюбны. — А я считаю, что это вы должны принести извинения.
 — Извинения за что? — спросила я.
 Она встала, и энергия заплескалась между стенами как вода, журча у лодыжек, поднимаясь до колен. Сила ее проливалась наружу, вверх, будто она заполняла помещение теплотой своего присутствия.
 Она была так сильна, что у меня горло перехватило от ее близости.
 — Черт побери! — шепнула я про себя.
 — Ты пометила Верна, будто он последний из нас, а не величайший.
 — Ты про эту штуку на шее, — сказала я.
 Она оттолкнула стул назад, и он хлопнулся с громким треском.
 Я не потянулась за пистолетом, но это стоило мне усилия.
 Роксана стояла и дышала слишком быстро и слишком неглубоко. От сильных эмоций энергия проступает сильнее, и от ее злости укусы и пляска силы у меня на коже кололи электричеством.
 Черри чуть пододвинулась ко мне сзади. Зейн появился в дверях и встал с другой стороны от нее. Они держались, как телохранители. И очень старались, но я не хотела бы их испытывать против Роланда и Бена. Я точно знала, кто тогда победит: не мы.
 — Мне очень жаль, что я оставила Верну метку.
 — Ложь!
 — Я не собиралась этого делать.
 Она шагнула вперед, дрожа. Я не отступила, хотя, может, и зря. Слишком она была близко. Я бы успела выхватить браунинг, но тогда пришлось бы сразу пускать его в ход, иначе она тут же меня бы свалила.
 — Не будет ли кто-нибудь столь любезен мне объяснить, отчего она так злится и что мы можем сделать, чтобы никто из нас не оказался при этом мертв?
 Марианна медленно встала. Роксана повернула голову, и огонь в ее взгляде, пусть и направленный не на меня, заставил меня поежиться. Марианна протянула руки ладонями вперед и медленно направилась вокруг стола к своей лупе.
 — Роксана считает, что ты, пометив Верна, оскорбила его и всю стаю.
 — Это я поняла. Я не хотела наносить оскорбление. Я вообще не хотела этого делать.
 Роксана так же медленно повернулась ко мне. Глаза ее посветлели, из карих стали густо-желтыми.
 Я положила руку на рукоять браунинга:
 — Легче, волчица.
 Низкое рычание вырвалось из этого хрупкого горла.
 — Если ты действительно не хотела оскорбить, — сказала Марианна, — не хочешь ли ты загладить свой проступок?
 Я не отводила глаз от Роксаны, но спросила:
 — Как я могу его загладить?
 — Можем подраться, — сказала Роксана.
 Я глянула в ее почти горящие желтые глаза:
 — Что-то не хочется.
 Марианна стояла вроде как между нами, хотя на самом деле в стороне.
 — Ты можешь в публичном ритуале подставить Роксане шею.
 Я покосилась на Марианну и тут же снова перевела взгляд на оборотня.
 — Ни на публике, ни наедине я не подставлю ей шею по собственной воле.
 — Ты мне не доверяешь, — сказала Роксана.
 — Нет.
 Она сделала еще один до боли медленный шаг вперед. Тут Марианна действительно встала между нами. Если бы Роксана подвинулась вперед хоть чуть-чуть, то уперлась бы в нее плечом.
 — Есть другая церемония, — сказала Марианна.
 — Я не стану подставлять Роксане шею.
 — Это не нужно будет, но вы обменяетесь ударами.
 Я сама почувствовала, как глаза у меня лезут на лоб.
 — Ты шутишь. Она же меня убьет.
 — Я дам тебе ударить меня первой, — предложила Роксана.
 — Нет, спасибо. Я эту историю читала.
 — Читала? — приподняла брови Роксана.
 — "Сэр Гоуэн и зеленый рыцарь". — Она все равно смотрела недоуменно. — Зеленый рыцарь позволяет сэру Гоуэну нанести первый удар. Гоуэн отрубает ему голову. Зеленый рыцарь берет голову под мышку и говорит: «Моя очередь, через год от этого дня!»
 — Не читала я такого, — сказала она.
 — Это не входит в двадцатку внеклассного чтения. Но смысл тот же. Я тебя могу ударить изо всей силы, и тебе даже больно не будет. Ты можешь щелкнуть пальцами и сломать мне шею.
 — Тогда будем драться, — сказала она.
 У меня рука так и лежала на пистолете.
 — Я тебя убью, Роксана, но драться с тобой не буду.
 — Ты трусишь!
 — И еще как.
 Ричард коснулся меня, прошел через меня как ветер. Он узнал машину Роксаны и давал мне знать, что собирается привести в этот бардак человека. Человека, который не знает, кто здесь монстры.
 Я отвернулась, чтобы увидеть его за кухонной дверью, и этого как раз не следовало делать. Я даже не видела кулак Роксаны — просто ощутила движение. Рука у меня уже лежала на браунинге, его надо было только выхватить, но неуловимое движение окончилось у моего подбородка. Было ощущение падения, но как я ударилась об пол — не помню.
 Я лежала на полу, глядя в белый потолок. Рядом со мной была Марианна. Губы ее шевелились, но я ничего не слышала. Потом звук вдруг возник с ощутимым щелчком, вроде звукового барьера.
 Вопль. Вопили все. Я слышала Ричарда, Роксану и остальных. Попыталась сесть, но не смогла.
 Марианна тронула меня за плечо:
 — Не шевелись.
 Мне хотелось посмотреть, что происходит, но я не могла заставить тело двигаться. Чувствовать я его чувствовала, но на нем будто лежала огромная тяжесть, и единственное, чего мне по-настоящему хотелось, так это спать.
 Я согнула пальцы правой руки — пусто. Браунинг я где-то уронила. Но, честно говоря, я была уже рада, что рука слушается. Когда я говорила Роксане, что она может, не особенно напрягаясь, сломать мне шею, это не было шуткой.
 Я продолжала сгибать суставы, пытаясь сесть. Наконец я смогла вертеть головой и осмотреться. Ричард обхватил Роксану за талию, оторвав ее ноги от земли. Роланд и Бен пытались оттащить Ричарда от Роксаны. Шанг-Да пытался удержать доктора Кэрри Онслоу по ту сторону кухонной двери.
 Роксана вывернулась из рук Ричарда, подошла решительно ко мне, и Зейн с Черри встали между нами стеной. Она протиснулась между ними, крича:
 — Твоя очередь, сука! Твоя очередь!
 Она стояла чуть в стороне, и два леопарда-оборотня пытались ее сдержать без травм. Правую ногу она согнула в колене и выставила вперед. Наверное, только Марианна слышала мои слова:
 — С удовольствием.
 Я лягнула ее точно под коленную чашечку снизу вверх. Чашечка выскочила из гнезда, и Роксана с визгом свалилась. Я дважды ударила ее ногой в лицо, и кровь хлынула из носа и рта.
 Я поднялась на ноги — никто не пытался мне помочь. Стало вдруг тихо-тихо, только слышалось дыхание Роксаны: слишком громкое, слишком быстрое. Она сплюнула кровь на пол. Я обошла ее и леопардов, приблизилась к столу. Бен и Роланд все еще держали Ричарда, но будто забыли, зачем. Шанг-Да поднял доктора Онслоу и потащил наружу, а она орала:
 — Ричард!
 Это было одно из тех мгновений, что вдруг замедляются и текут медленно и одновременно невероятно быстро. Я услышала голос Роксаны: «За это я тебя убью!» — но не помню, схватила я стул до того или после. Только помню, что у меня в руках стул, а она на меня прыгает. Я ударила ее стулом, как бейсбольной битой — занеся его с поворотом назад, с участием мышц плеч и спины. От удара у меня пальцы занемели, но стул я удержала.
 Роксана рухнула на пол на четвереньки, но это не был нокдаун. Я занесла стул для очередного удара, когда ее сила окатила меня жгучим ветром. Стул я обрушила на нее, вложив в удар все, что еще у меня оставалось. Она перехватила удар и вырвала у меня стул.
 Я попятилась и выхватила «файрстар».
 — Без стрельбы! — заорал Роланд.
 Я глянула на Ричарда. И он сказал:
 — Без стрельбы.
 Выражения его лица было мне достаточно. Он боялся за меня. И я тоже.
 Без стрельбы. Они что, шутят? Роксана пыталась встать, но колено не держало. Она упала, и стул загрохотал по полу. Роксана завопила и запустила им в меня. Мне пришлось броситься на пол, уходя от удара.
 Она кинулась на меня, двигаясь на ноге и двух руках, и так быстро, что почти не уследить. У меня было полно времени, чтобы ее застрелить, но стрелять в нее не полагалось. А «файрстар» был все еще у меня в руке.
 — Ричард! — заорала я.
 Метки открылись вдруг, как аварийный шлюз. Меня омыло ароматом его кожи, далеким мускусом меха.
 Роксана летела по полу, как блесна по воде, и вдруг остановилась. Симпатичное лицо ее вдруг вытянулось наружу, будто его толкала изнутри чья-то рука. Из середины человеческой физиономии высунулась волчья морда в человечьей коже с полоской помады там, где были губы.
 Я потянулась к полоске силы, соединившей меня с Ричардом, обернулась в его запах, в ощущение его, в сверкающий перепляс энергии. Вдруг я ощутила луну в полуденном небе, и я знала, знала каждой клеточкой своего тела, что — да, завтра ночью, завтра ночью я буду свободна. И в этот миг я не знала, чья это мысль — Ричарда или его зверя.
 Оставив «файрстар» на полу, я поднялась, опираясь на окно позади. Я знала, что Ричард не даст мне ее убить, но знала и то, что она сейчас на меня нападет. Когда-то я выбросила в окно одного вервольфа, после чего драка прекратилась. Сейчас я ничего больше не могла придумать. Конечно, для этого надо, чтобы Роксана бросилась на меня как бешеная, подставившись под бросок. Если она приблизится медленно, то не выйдет.
 Она приблизилась медленно, хромающей походкой. Ничего придумать мне не удалось. Одно я знала: если она дотронется до меня этими когтями или пастью, через месяц я буду настоящей лупой. Время потекло хрустальной рекой, медленно и быстро, невыносимо медленно и ослепительно быстро. Мелькали мысли о том, что можно сделать, но мне не хватило бы скорости для любого из этих действий. И все же я попробую.
 — Без когтей, Роксана, без когтей! — орал Ричард.
 Вряд ли она его слышала. Она махнула на меня этими чудовищными когтями, и я нырнула под ее руку. Я уходила от ударов, которых даже не успевала рассмотреть, уходила, будто знала наперед, куда она ударит. Это делал Ричард, метки, но для меня это было слишком непонятно и ново, чтобы наносить удары. Уклоняться я пока что могла, но лишь пока что.
 В конце концов я оказалась навзничь на полу, наставляя «файрстар» на Роксану. Она перла на меня с зубами и когтями, и я все возможности исчерпала.
 Распахнулась дверь, голос Верна заорал:
 — Роксана, стой!
 Его сила пролетела по комнате, как крышка, брошенная на кипящий котел, чтобы сдержать жар. Но это ему не удалось.
 Бен и Роланд вдруг оказались около Роксаны, оттаскивая ее от меня. Если это Верн дал им приказ, то я его не слышала. Роксана отбивалась, полосуя им руки когтями, и они терпели.
 — Я соврал, Роксана! — орал Верн. — Соврал. Она мне ничего не предлагала.
 Роксана застала в руках телохранителей. Потом произнесла лишь наполовину человечьим ртом:
 — Как ты сказал?
 Люси появилась за спиной Верна, войдя через так и не закрывшуюся дверь. Она затворила дверь и прислонилась к ней, улыбаясь и явно получая удовольствие от представления.
 — Я соврал. Я старик, а ты красивая, сильная и на тридцать лет моложе меня. Я тебе сказал, что она, когда пометила мне шею, сделала предложение. Так этого не было.
 Роксана обмякла в руках окровавленных телохранителей. Прямо ощущалось, как оставляет ее напряжение, и плоть на глазах принимала прежний вид. Лицо, руки, шея потекли и стали снова человеческими. И нос кровоточил еще от моего удара.
 — Можете меня отпустить, — сказала она. — Я ее не трону.
 Охранники не отпустили ее, а посмотрели на Верна.
 — А меня, милая? — спросил он. — Меня ты тоже не тронешь?
 — Тебя я все ребра пересчитаю, но дома. Не здесь и не сейчас.
 Верн улыбнулся, Роксана тоже. И оба одинаково. Не только вожделение было в этой улыбке, хотя оно там было густо замешано. Это был еще и взгляд, которым обмениваются пары, тайный язык, непонятный и необъяснимый никому другому.
 Я посмотрела на Ричарда:
 — Они еще психованнее нас.
 Он улыбнулся, и от этой улыбки я растаяла до самых кроссовок. Я улыбнулась в ответ, и по пробежавшему по телу теплу поняла, что у нас такой же тайный язык. Боже мой, как я скучала без Ричарда!
 Люси вошла, крадучись, в туфлях на платформах, в лиловых очень коротких шортах и в чем-то вроде голубого лифчика — наверное, это все же была кофточка. Она подошла к Ричарду скользящей походкой, взяла его под руку двумя руками.
 — Он отверг меня ради тебя, лапонька, — сказала она голосом, слишком приветливым при таких злых глазах.
 Я глянула на Ричарда:
 — Вряд ли он бросил тебя из-за меня.
 Она оттолкнулась от Ричарда и встала передо мной. У меня в руке был пистолет, и я считала себя в безопасности. Метки, связывающие меня с Ричардом, замолчали и сменились знанием, что мы снова пара. Это мне было куда дороже любых меток.
 — Я в койке могу вытворять такое, на что твое человеческое тело никогда способно не будет. Я могу принять каждую унцию его силы, самый резкий толчок, и мне будет только хорошо. Со мной не надо сохранять осторожность, контролировать себя.
 Меня задело за живое, и это только и могло оправдать мои следующие слова:
 — Ну, Люси, не знаю. Он провел со мной только ночь и тут же бросил тебя как вчерашнюю газету. Либо ты не такая уж хорошая подстилка, либо я все-таки лучше.
 У нее лицо сразу осунулось, глаза расширились. Мне показалось, что она сейчас заплачет. Я не хотела, чтобы это случилось. Все удовольствие мне будет испорчено, и чувствовать я себя буду последней дрянью.
 Люси отвернулась, закрывая руками лицо. Вот черт!
 Я посмотрела на Ричарда — судя по выражению лица, он был не слишком мной доволен. Его можно было понять.
 Как Люси повернулась, я не видела — только почувствовала. Ощутила движение воздуха. Ее рука ударила меня поперек лица. Я еще помню, как падала, но как ударилась об пол — не помню.




 Глава 41


 Проснулась я среди темноты и запаха чистых простыней. Заморгала на странные окна и пятна лунного света на полу. Я не узнала комнату. Как только я поняла, что раньше здесь не бывала, меня заполнило напряжение, как поднимающаяся вода. Когда я услышала, что у меня за спиной кто-то есть, напряжение подпрыгнуло еще на одно деление. Я старалась лежать тихо, но знала, что дыхание у меня изменилось. Если это человек, он может и не заметить, но сейчас в моем окружении было не так уж много людей.
 — Анита, это Дамиан.
 Я перевернулась на правый бок и почувствовала боль. Правая рука у меня была забинтована от кисти до середины предплечья. Болело не сильно, но я не помнила, как получила эту травму.
 Вампир сидел на стуле у двери. Длинные рыжие волосы казались в темноте какого-то странного светло-коричневого цвета. Он был одет в жилет и брюки от очень приличного делового костюма — скорее всего сшитого на заказ. Цвет, наверное, темно-синий или очень темный коричневый. На фоне темной материи бледная кожа почти светилась.
 — Который час? — спросила я.
 — Только у тебя здесь есть часы.
 Я подняла левую руку к лицу и нажала кнопку подсветки. В темноте свет показался слишком ярким.
 — Боже мой, уже больше одиннадцати! Я четыре часа провалялась. — Я снова опустилась на кровать. — Никому не пришло в голову отвезти меня в больницу?
 — Солнце только два часа как зашло, Анита. Я не знаю, какие были приняты решения до того. Мы с Ашером проснулись уже в этом подвале. Мы поели, а потом я сменил Ричарда у твоей постели.
 — А где Ричард?
 — Думаю, что в местном лупанарии, но точно не знаю.
 Я глянула на него. Какой-то у него был отстраненный вид.
 — И ты ни о чем не спросил?
 — Мне велели оставаться здесь и охранять твой покой. Что еще мне надо было знать?
 — Дамиан, ты же не раб. Ты имеешь право задавать вопросы.
 — Мне доверили сидеть в темноте и охранять твой сон. Что еще может просить твой ручной вампир?
 В его словах ощущался оттенок горечи.
 Я медленно села, преодолевая слабость.
 — И что ты хочешь этим сказать?
 Я приподнялась и попыталась опереться о спинку кровати, но для этого подушек было мало. Тогда я попыталась переложить их правой рукой, но мне стало больно. Приятная, резкая боль.
 — Я помню, как меня ударила Люси, но что случилось с рукой?
 Дамиан оперся коленом на кровать и помог мне подложить подушки под спину.
 — Ричард сказал, что Люси пыталась оторвать тебе руку.
 От такой информации у меня мороз прошел по коже.
 — Да, ничего себе оскорбленная женщина!
 — Подушки так оставить? — спросил он.
 — Да, спасибо.
 Он направился к своему стулу.
 — Не надо, — сказала я, протягивая ему руку.
 Он ее принял. Кожа его была теплой на ощупь. А на ладони — чуть-чуть испарины. Вампиры могут потеть, но это случается с ними не часто. Я сжала руку Дамиана, глядя ему в лицо. Луна светила ярко, и его можно было рассмотреть. Бледная кожа почти светилась. Ярко-зеленые глаза казались при луне жидкой темнотой. Я потянула Дамиана за руку и усадила рядом с собой.
 — Ты сегодня пил, иначе у тебя не была бы кожа теплой. Откуда же тогда пот?
 Он отобрал у меня руку, отвернулся.
 — Лучше тебе не знать.
 — Но я хочу знать. — Я взяла его пальцами за подбородок, повернула к себе. — В чем дело?
 — У тебя мало забот помимо меня?
 — Скажи, в чем дело, Дамиан. Я серьезно.
 Он испустил долгий прерывистый вздох:
 — Так. Ты сказала. Дала прямой приказ.
 — Говори, — сказала я.
 — Я был рад сидеть в темноте и смотреть, как ты спишь. Думаю, если бы Ричард знал, насколько я рад, он бы поставил на эту работу Ашера.
 Я наморщила лоб:
 — Что-то я не улавливаю.
 — Ты это тоже чувствуешь. Не так сильно, как я, Анита, но чувствуешь.
 — Что именно, Дамиан?
 — Вот это.
 Он протянул руку к моему лицу, и мне захотелось потереться об нее. Мелькнул порыв притянуть его к себе на кровать. Не ради секса — просто прикоснуться к нему. Погладить эту бледную кожу, окунуться в силу, оживляющую его плоть.
 Я сглотнула слюну и отодвинулась от его руки.
 — Что же это, Дамиан?
 — Ты — некромант, а я — ходячий мертвец. Ты дважды поднимала меня из мертвых. Один раз ты вызвала меня из гроба, второй раз — вернула от края истинной смерти. Ты направляла меня своей силой. Я — твое создание. Обет верности я принес Жан-Клоду, как Принцу города, и я чту этот обет, но за тобой я пошел бы даже в ад. Не по долгу — по желанию. Ничего для меня нет лучше, чем быть рядом с тобой. Ничто так не радует меня, как выполнять твои просьбы. Когда я возле тебя, мне трудно сделать почти любое важное дело — например, питаться или оставить тебя, не спросив твоего дозволения.
 Я смотрела на него и не знала, что сказать — довольно типичная для меня сегодня ситуация. Но сейчас, когда мы сидели так близко в темной комнате, я должна была что-то сказать.
 — Дамиан... я не хотела, чтобы так вышло. Мне не хочется, чтобы ты был кем-то вроде слуги-нежити.
 — Я знаю, — ответил он. — Но я теперь понял, почему Совет Вампиров взял себе привычку убивать некромантов. Я служу тебе не из страха. Мне хочется тебе служить. Когда я с тобой, я куда счастливее, чем без тебя. Это как некоторая влюбленность... только намного страшнее.
 — Я знала, что между нами есть связь. Я даже знала, почему она возникла. Но я понятия не имела, что для тебя это так сильно.
 — До прошлой ночи я не понимал, что тебя тянет ко мне, как и меня к тебе. Ты ведь могла выбрать Ашера. Он тебя обожает, и ты помнишь, как делила с ним ложе. Но ты выбрала для поцелуя меня. Я не думаю, что это было случайно.
 Я покачала головой:
 — Не знаю. Ничего из прошлой ночи я не помню ясно. Мунин — это вроде как опьянение.
 — Ты помнишь, что ты мне сказала?
 — Я много чего говорила.
 Но произнесла это я тихо, и очень боялась, что действительно помню ту фразу, о которой он спрашивает.
 — Ты сказала: «Да не кровь мне пускай, а еби!»
 Ага, именно так и было сказано. Даже от воспоминания мне стало так неловко, что я поежилась. Настала моя очередь отвести глаза.
 — Это говорил мунин, — произнесла я. — Ты один из немногих знакомых мне мужчин, с которыми Райна не спала. Может, ей захотелось разнообразия.
 Он взял меня за лицо и развернул к себе.
 — Ты знаешь, что не в этом дело.
 Я отстранилась.
 — Слушай, у меня сейчас вроде бы мужиков через край. Я польщена, спасибо за предложение, но все-таки не надо.
 — И насколько же ты счастлива, имея в своей кровати двоих мужчин? — спросил он. — Ты теперь спала с Ричардом, и метки вас связали еще теснее.
 — Про эту возможность знали все, кроме меня? — спросила я.
 — Жан-Клод запретил мне тебе говорить. Я считал, что у тебя есть право знать.
 — Я этим утром ощутила, как проснулся Жан-Клод.
 Я ощутила свирепость его радости, его триумф. — Я попыталась скрестить руки на груди, но раненая правая не хотела в этом участвовать. — Черт бы все это побрал!
 — Слугой своей первой госпожи я был очень долго, Анита. И мысль быть твоим слугой, чьим бы то ни было, меня пугает. — Он притронулся к бинтам на моей руке. — Но я вижу, как тебя используют, как скрывают от тебя важное. — Он осторожно взял мою забинтованную руку, как больного ребенка. — Я принес обеты Жан-Клоду, но лишь твоя сила заставляет биться мое сердце, удары твоего пульса я чувствую на языке, как ягоды вишни.
 Я убрала руку:
 — Что ты хочешь сказать, Дамиан?
 — То, что ты не должна быть единственной из троих, кто не знает, что происходит.
 — И ты можешь мне об этом рассказать, — сказала я.
 Он кивнул:
 — Я могу ответить на твои вопросы. На самом деле, если ты прикажешь, я не смогу на них не ответить.
 — Ты вручаешь мне ключи от своей души, Дамиан. Почему?
 Он улыбнулся, сверкнув неясной белизной зубов.
 — Потому что прежде всего я служу тебе, а потом уже всем остальным. Я пытался, но бороться с этим невозможно. И я оставил борьбу. Я отдаю тебе себя по своей воле, и даже охотно.
 — Если я тебя правильно поняла, то не говорил ли Ашер вчера ночью, что если я пересплю с тобой, Жан-Клод тебя убьет?
 — Да.
 Я посмотрела на него пристально.
 — Может быть, я и хорошая, Дамиан, но я не стою того, чтобы из-за меня умирать.
 — Я не думаю, что он бы меня убил. Жан-Клод расспрашивал меня о том, что связывает меня с тобой.
 — Расспрашивал?
 — Да, и был доволен. Он счел это еще одним признаком роста твоей мощи некроманта. И был прав.
 — Жан-Клод знал, что ты повинуешься мне помимо собственного желания, и не сказал об этом мне?
 — Он думал, что это тебя расстроит.
 — И когда же он собирался сообщить мне об этом маленьком фактике?
 — Он — Принц города, и передо мной не отчитывается. Не знаю, были ли у него планы сказать тебе, и если да, то когда.
 — Ладно. А какие еще силы я могу ожидать от этих меток?
 Он лег с другой стороны от подушек, которые подкладывал под мою раненую руку, и оперся на локоть. Длинные ноги вытянулись вдоль кровати.
 — Их физической силы, их зрения и слуха. Ты можешь обрести почти любую силу, которая у них есть, не жертвуя своей человеческой сущностью. Хотя, чтобы обрести ее полностью, тебе может понадобиться четвертая метка.
 — Нет уж, спасибо.
 — Вечная жизнь без необходимости умереть ради нее, Анита. Многих это соблазняло в прошлые века.
 — Слишком много у меня было сюрпризов в последние два дня, Дамиан. Мне не хочется еще сильнее привязывать себя к Жан-Клоду.
 — Ты это говоришь сейчас, но пусть пройдет еще несколько лет, Анита, и ты можешь передумать. Вечная молодость — это немало.
 Я покачала головой.
 — А чего еще мне ждать от меток?
 — Теоретически — власти над любыми силами, которые есть в распоряжении Жан-Клода и Ричарда.
 — Это ведь не слишком обычно для слуги-человека?
 — Они все приобретают некоторую силу, выносливость, способность исцеляться, устойчивость к травмам, иммунитет к ядам и болезням. Но опять-таки, я не знаю, сколько этого ты сможешь приобрести без четвертой метки. Не уверен, знают Жан-Клод или Ричард, или они снова поразятся, когда ты вытащишь из шляпы очередного кролика.
 — Мунин был для них неожиданностью?
 — О да! — Дамиан перевернулся на спину, чтобы смотреть на меня. — Жан-Клод знал о мунинах, но вряд ли думал, что они — духи мертвых, и не знал, что это для тебя может значить. Мунинами не могли управлять даже некроманты из легенд.
 — У некромантов из легенд не было связи с вервольфом альфа.
 — Именно это и думает Жан-Клод.
 Я постаралась лечь пониже на груде подушек.
 — Это потрясающе, как много он говорит обо мне со всеми, кроме меня.
 Дамиан повернулся и посмотрел на меня в упор.
 — Я знаю, насколько ты ценишь честность. Но при всей честности Жан-Клод не мог знать заранее, что ты обретешь эти силы. Человек-слуга — это рабочий инструмент, и хорошо, если этот инструмент мощный, но ты набираешь такую силу, что может возникнуть вопрос, кто же на самом деле хозяин и кто слуга. Может быть, дело в том, что ты — некромант.
 — Жан-Клод мне говорил еще до меток, что не знает, кто из нас будет хозяином, а кто — слугой, из-за того, что я — некромант. Но он не стал объяснять. Наверное, мне надо было спросить.
 — Если бы он тебе все это сказал до предложения меток, ты бы согласилась?
 — Я приняла метки, чтобы спасти жизнь им обоим, не говоря уже о своей.
 — Но если бы ты знала, ты бы это сделала?
 Он повернулся набок, лицом к моей руке. Я ощущала кожей его дыхание.
 — Наверное, да. Не могла я дать умереть им обоим. Одному — быть может, я могла бы пережить потерю одного из них, но не обоих. Не обоих, если я могла бы их спасти.
 — Значит, Жан-Клод зря от тебя все это скрыл. Зря вызвал твой гнев.
 — Да, я порядком зла.
 — И потому ты не доверяешь ему.
 Дамиан придвинулся еще на дюйм, и его щека легла на мою руку выше локтя.
 — Да, из-за этого я ему не доверяю. Хуже того, я даже Ричарду теперь не верю. — Я покачала головой. — Никогда бы не подумала, что он будет от меня что-то скрывать, тем более такое важное.
 — И теперь ты сомневаешься в них обоих.
 Я посмотрела на вампира. Он касался меня только щекой, а все остальное его тело вытянулось вдоль кровати, не касаясь меня.
 — Дамиан, это на тебя не похоже.
 — Что именно? — спросил он. Он передвинул руку, и эта бледная кисть легла между нашими телами, не трогая меня, просто... выжидая.
 — Вот это, все это. Это не ты.
 — Ты ничего обо мне не знаешь, Анита. Ты не знаешь, каков я — на самом деле.
 — Чего ты хочешь от меня, Дамиан?
 — Прямо сейчас — обнять тебя этой рукой за талию.
 — И если я скажу «да»?
 — Это «да»? — спросил он.
 Что сказал бы Ричард? Что сказал бы Жан-Клод? А ну их обоих!
 — Да.
 Он обнял меня за талию, его бицепс оказался у меня на животе. Вполне естественно было бы после руки прижаться и телом, но он этого не сделал. Сохранял между нами эту искусственную дистанцию.
 Я погладила эту бледную руку своей левой рукой, трогая волоски. Трогать его — казалось до чертиков правильно, будто бы мне уже давно хотелось это сделать. Я не хотела, чтобы он обнимал меня. Я хотела сама его обнять. Совсем не то чувство, которое бывало с Ричардом и Жан-Клодом. Дамиан был прав: дело было в некромантии. Я хотела трогать его, исследовать границы силы, которая нас связывала, силы, которая оживляла его.
 Моя собственная сила была по роду ближе к силе Жан-Клода, чем Ричарда. Холодная сила, вроде неощутимого ветра, веющего над умом и телом. И эта холодная нить вилась из моей руки по руке Дамиана. Я ее вдвигала в него невидимой рукой, всовывала в это бледное тело и ощущала ответную искру в его глубине. Моя сила вспыхнула, узнав подобие самой себя. То, что раньше оживляло тело Дамиана, покинуло его. Теперь его оживляла я. Он был воистину мой, что, конечно, было невозможно.
 Он придвинул свое тело на этот последний дюйм, и по всей длине, от талии до ног, прильнул ко мне. Одну ногу он закинул на мои сверху, прижался ко мне.
 — Ты пытаешься меня соблазнить. — Но мой голос звучал слишком тихо и интимно.
 Он нежно поцеловал меня в плечо.
 — Я тебя соблазняю или это ты уже соблазнила меня?
 Я покачала головой:
 — Вставай и выметайся, Дамиан.
 — Ты меня хочешь. Я это чувствую.
 — Это сила тебя хочет, а не я. Я не хочу тебя так, как хочу Ричарда или Жан-Клода.
 — Я не прошу любви, Анита, я только хочу быть с тобой.
 Мне хотелось погладить это тело сверху вниз. Я знала, что могу его исследовать, трогать каждый его дюйм, и он не остановит меня. Это манило и пугало.
 Я слезла с кровати, оставив Дамиана разбираться самого. Оказывается, я могла встать. Даже голова не закружилась.
 — Мы этого делать не будем, Дамиан. Просто не будем.
 Дамиан приподнялся на локтях, глядя на меня.
 — Если ты даешь мне прямой приказ, Анита, я должен повиноваться. Даже если этот приказ противоречит тому, который отдал мне Жан-Клод.
 — Ты это к чему? — нахмурилась я.
 — Тебе не интересно, что еще он запретил мне тебе говорить? — спросил Дамиан.
 — Ах ты паразит!
 Он сел, сбросив длинные ноги с кровати.
 — Ты не хочешь знать?
 Я посмотрела на него секунду.
 — Да, черт бы тебя побрал, я хочу знать.
 — Ты должна мне приказать тебе сообщить. Иначе я не могу.
 Я чуть не промолчала. Я боялась того, что он может сказать. Боялась того, что скрывает от меня Жан-Клод.
 — Я приказываю тебе, Дамиан, выложить мне все тайны, которые Жан-Клод повелел тебе от меня хранить.
 Он испустил долгий, глубокий вздох.
 — Свободен наконец! Жан-Клод, Ашер и даже моя первая госпожа происходят от Belle Morte, Красивой Смерти. Она — наш мастер в Совете. Ты никогда не думала, почему много сотен лет назад почти все рассказы о вампирах рисовали их как мерзких чудищ, ходячих мертвецов?
 — Нет. А какое это имеет отношение к делу?
 — Анита, я долго ждал, чтобы тебе все это рассказать. Позволь мне говорить.
 Я вздохнула:
 — Ладно, рассказывай.
 — В семнадцатом столетии никто не думал о вампирах как об объектах секса. Ходили рассказы о красивых вампирах, но это были фокусы, а не истинное обличье. Потом же все переменилось. Очевидцы стали рассказывать о красоте и соблазне.
 Он слез с кровати, и я попятилась, не желая, чтобы он был слишком близко. Не знаю, кому я больше не доверяла: ему или себе.
 Стоило мне попятиться, как он остановился, только провожал меня взглядом.
 — Совет решает, кто будет высылать своих вампиров делать новых вампиров. Тысячи лет это делала Королева Кошмаров, наш предводитель, или Morte d'Amour, Любовник Смерти, или Дракон, но им надоели эти игры, и они ушли в залы Совета. Их редко можно увидеть. Та-Кто-Меня-Породила приводила меня с собой в Совет не однажды. Там я познакомился с Жан-Клодом. Belle Morte, Красивая Смерть, выслала своих потомков населять мир вампирами. Ашер, Жан-Клод и я — ее потомки. Даже ее кровь не может сделать уродство красивым, и хотя ее прикосновение улучшает все, дело не только в этом. Некоторые из ее наследников обладают силой секса. Они живут сексом, дышат им. Они питаются сексом, как Колин и моя прежняя госпожа питаются страхом. От секса они набирают силу и используют ее как второй соблазн для смертных.
 Он замолчал и посмотрел на меня.
 — Договаривай, Дамиан.
 — Жан-Клод — один из них. В другие времена его считали бы инкубом. Ашер и я — не такие, как он. Это сила редкая даже среди тех, кто по прямой линии происходит от Belle Morte.
 — Ладно, Жан-Клод умеет питаться сексом, как Колин питается страхом. И что? — спросила я.
 Дамиан подвинулся ко мне, и я позволила ему взять себя за плечо.
 — Ты не понимаешь? Жан-Клод черпает силу в сексе. Не просто в сношении, а в сексуальной энергии, в похоти. Это значит, что каждый раз, когда у вас секс, это для него сила. Любое интимное действие между вами тремя сильнее привязывает метки и увеличивает вашу силу.
 Я чувствовала, что могу упасть в обморок.
 — И когда он собирался мне об этом сказать?
 — В защиту Жан-Клода я могу привести его слова, что когда он первый раз ставил тебе метки, это так не было. Секс не являлся таким мощным средоточием для силы. Ты получила третью метку до того, как это прорвалось, и между вами до того так не было. Жан-Клод считает, что перелом произошел из-за присутствия Ричарда.
 — А что ты с этого имеешь, Дамиан? Что тебе за радость мне все это рассказывать?
 Я таращилась на него сквозь темноту комнаты.
 — Моя госпожа правила мной веками с помощью страха и секса. Ты заслуживаешь, чтобы тебе сказали правду. Всю правду.
 Я отодвинулась от него и повернулась спиной. Да, все сходилось. Жан-Клод дышал сексом, как от других исходит запах одеколона. И понятно, почему его главное дело — стриптиз-клуб. Там полно сексуальной энергии, которой можно питаться. А что это меняет?
 Я не знала. Просто не знала.
 Я прижалась лбом к оконному стеклу. Медленно колыхались занавески на ночном ветерке.
 — А Ричард знает, что Жан-Клод в каком-то смысле инкуб?
 — Не думаю, — ответил Дамиан.
 Ветер дохнул силой; я почти учуяла ее, как запах озона. От нее у меня волосы на шее поднялись дыбом. Это был не вампир и не оборотень, и я узнала, что это: некромантия. Кто-то очень неподалеку использовал силу, очень похожую на мою.
 Я повернулась к Дамиану:
 — Слуга-человек Колина — она тоже некромант?
 Он пожал плечами:
 — Не знаю.
 — Черт!
 Я потянулась силой наружу, ища Ашера. Сила коснулась его и была отброшена назад, вон, прочь. Я бросилась к двери.
 Дамиан кинулся за мной, спрашивая на ходу:
 — Что? Что случилось?
 Браунинг уже был у меня в руке, когда я выбежала во двор. Дамиан увидел их раньше меня и показал рукой. Слуга Колина стояла на опушке, почти скрытая тенью деревьев. Ашер от нее в нескольких ярдах — на коленях.
 Я стала стрелять еще на бегу. Пули прошли мимо, но вывели женщину из сосредоточения, и я снова ощутила Ашера. Жизнь вытягивали из него, как рыбу на спиннинге. Я ощутила, как кровь стучится ему в кожу, пульсируя, сердце прыгает в груди, как зверек в клетке, пытаясь высвободиться, и к ней рвалось его сердце, будто она могла вытащить его из груди на расстоянии.
 Я заставила себя остановиться и начала смотреть вдоль руки, и тут ощутила над собой движение. Я подняла глаза. Бледное лицо Барнаби пикировало на меня хищной птицей, и тут Дамиан взмыл ему навстречу, и они покатились по небу, сцепившись в борьбе.
 Отсюда мне уже было видно лицо Ашера. У него кровь текла отовсюду: из ушей, из носа, изо рта. Лицо превратилось в кровавую маску, одежда пропиталась кровью. Он упал на четвереньки.
 Я выстрелила в эту женщину — дважды, в грудь. Она медленно опустилась на колени, удивленно глядя на меня. И я услышала ее слова:
 — Нам не разрешается убивать слуг друг друга.
 — Если бы Колин не знал, что я могу тебя убить, он бы пришел сам.
 Здесь она почему-то улыбнулась и сказала:
 — Надеюсь, что он умрет со мной. — И свалилась на траву лицом вниз. Даже при лунном свете видны были выходные отверстия, зияющие, как пасти.
 Ашер так и стоял на четвереньках, и кровь капала у него изо рта. Я склонилась рядом, тронула его за плечо.
 — Ашер, Ашер, ты меня слышишь?
 — Я думал, это ты, — сказал он голосом, хриплым от субстанций, которых никогда не бывает в живом горле. — Я думал, это ты меня зовешь.
 Он харкнул кровью на траву.
 Я поглядела в небо и не увидела и следа Дамиана и Барнаби. Я стала орать и звать на помощь, и никто мне не ответил.
 Тогда я обняла Ашера, и он свалился ко мне на колени. Я держала его на руках, насколько он там помещался. Чтобы его слышать, мне пришлось наклониться к самому его рту.
 — Я думал, ты меня зовешь в ночь на свидание. Правда, смешно?
 И он закашлялся так, что мне стало трудно его держать. Изо рта полилась кровь и какая-то гуща. Я держала его, а он выхаркивал на траву свою жизнь, и я крикнула:
 — Дамиан!
 Донесся чей-то дальний крик, но и все.
 — Ашер, не умирай, прошу тебя, не умирай!
 Он снова закашлялся, и изо рта его вылетел темный сгусток. Кровь текла почти непрерывным ручьем. Я дотронулась до него, и он был холодный на ощупь.
 — Если ты попьешь из кого-нибудь из наших оборотней, тебя это спасет?
 — Если быстро, то да.
 Голос его был тихим и хриплым.
 Я тронула его лоб и отняла руку в холодной испарине.
 — Тебе очень больно?
 Он будто не слышал, говоря очень тихо:
 — Знай, Анита, что когда я увидел себя твоими глазами, это исцелило мое сердце.
 У меня горло перехватило слезами:
 — Ашер, не надо!
 Из его глаза выкатилась капля чистой крови.
 — Будь счастлива со своими двумя любимыми. Не совершай той ошибки, что мы с Жан-Клодом сделали столько лет назад. — Он окровавленной рукой дотронулся до моего лица. — Будь счастлива в их объятиях, ma cherie.
 Глаза его затрепетали. Если он упадет в обморок, мы можем его потерять. И только стрекот цикад и шум ветра, никого больше. Куда все, к черту, подевались?
 — Ашер, не отключайся!
 Глаза его снова задрожали, открываясь, но перед ними явно все расплывалось. Сердце его замешкалось, пропустило удар. Он мог бы жить и без сердцебиения, но я знала, что на этот раз, когда остановится сердце, все кончится. Он умирал. Никки слишком изломала его изнутри, чтобы он мог исцелиться.
 Я подняла правую руку к его губам:
 — Возьми мою кровь.
 — Пить из тебя — это значит дать тебе над собой власть. Я не хочу быть твоим рабом даже больше, чем был до сих пор.
 Я уже плакала, и слезы жгли меня.
 — Не дай Колину тебя убить! Прошу тебя, не дай. — Я прижала его к себе и зашептала: — Не покидай нас, Ашер. — Это была мысль Жан-Клода за много миль отсюда, его страх потерять Ашера. — Не покидай нас, хотя бы сейчас, хотя бы сейчас, когда мы вновь тебя обрели. Tu es beau, mon amour. Tu me fais craquer.
 Он улыбнулся по-настоящему:
 — Значит, я разбиваю тебе сердце?
 Я стала целовать его щеку, его лицо, и плакала, роняя жаркие слезы на грубые рубцы.
 — Je t'embrasse partout. Je t'embrasse partout. Я тебя целую с ног до головы, mon amour.
 Он посмотрел на меня:
 — Je te bois des yeux.
 — Да не пей ты меня глазами, черт побери, пей ртом!
 Я зубами сорвала с руки бинты и прижала голую холодную кожу к его губам.
 — Je t'adore, — прошептал он, и клыки вонзились мне в запястье. Губы сомкнулись на коже, горло судорожно дернулось, глотая. Я глянула в эти бледные глаза, и что-то у меня в голове разошлось как занавес, упал какой-то экран. На миг это была непрерывная боль, почти тошнотворная, потом осталось лишь расходящееся тепло. Даже не было времени испугаться. Ашер накатился на мое сознание как теплая океанская волна, приятная, ласкающая. Он хлынул поверх меня колющим кожу, захватывающим дыхание приливом, и отхлынул, оставив меня влажную, ловящую ртом воздух. Потом Ашер нагнулся надо мной и бережно положил на траву.
 Я лежала, глядя в никуда, отдавшись ощущениям своего тела. Никогда я не позволяла ни одному вампиру так с собой поступать, никогда не давала похитить мой разум одновременно с кровью. Я даже не знала, что Ашер может это сделать. Сделать со мной.
 Он поцеловал меня в лоб.
 — Прости меня, Анита. Я не знал, что могу охватить твой разум. Не думал, что хоть один вампир на это способен. — Он глядел мне в лицо сверху вниз, высматривая реакцию. У меня пока что ее не было. Он отодвинулся, чтобы яснее меня видеть. — Я боялся, что ты будешь владеть мною, как владеешь Дамианом, если я стану пить твою кровь, не пользуясь своей силой. Я попытался снять твой щит, сломать твои барьеры, но я это сделал, чтобы защитить себя от твоей силы, я не думал, что могу пробить столь несокрушимые стены.
 Он потянулся рукой к моему лицу, остановился, и рука его упала на колени.
 — Метки, привязывающие тебя к Жан-Клоду, защищают тебя от него. Но он никогда не был в этом так искусен, как я. Мне следовало об этом подумать.
 Я просто лежала, наполовину летая. Все было нереально. Я не могла думать, не могла говорить.
 Он взял мою руку и прижал к своей изуродованной щеке.
 — Я ушел, как только понял, что случилось. Это было, как бы сказать — быстрячок. Лишь намек на то, что это могло бы быть. Пожалуйста, Анита, поверь мне.
 Он встал, и я не смогла проследить за этим движением. Я лежала на земле и пыталась думать.
 Возле меня присел Джейсон. Я уже достаточно пришла в себя, чтобы задуматься, откуда он тут взялся. Он же не был у Марианны. Или был?
 — Это у тебя первый раз? — спросил он.
 Я попыталась кивнуть, но не смогла.
 — Теперь ты понимаешь, почему я с ними, — сказал он.
 — Нет, — ответила я, но голос был таким чужим и далеким, что я его сама не узнала, — Нет, не понимаю.
 — Ты это почувствовала. Ты плыла на этой волне. Как можно это не любить?
 Я не могла объяснить. Это было чудесно, но когда радость начала меркнуть, из глубин поднялся страх такой большой и черный, что мог весь мир собой залить. Это было потрясающе, и это был всего лишь «быстрячок», как сказал Ашер. Но большего я от Ашера не хотела ни за что. Потому что если это окажется еще лучше, я всю оставшуюся жизнь буду гоняться за очередной дозой. А Жан-Клод не может мне ее дать. Метки мешают ему подчинить мой разум. Это одна из тех вещей, что определяют разницу между слугой и рабом. Никогда мне не получить этого от Жан-Клода, никогда. А я этого хочу. Секунду назад я не хотела, чтобы Ашер умер. Теперь я уж и не знала...
 Ашер вернулся и оказался рядом. Мы посмотрели друг на друга. В темноте появились и другие, кто-то с фонарем посветил на меня. Я прищурилась на свет, почти ослепнув. Свет потом остановился на лице Ашера, подчеркнув красные следы слез.
 — Анита, не надо меня ненавидеть. Я не вынесу твоей ненависти.
 — Я не ненавижу тебя, Ашер, — сказала я хриплым тяжелым голосом с легкой золотой каемкой радости. — Я тебя боюсь.
 Он стоял надо мной, и слезы стекали по его лицу, по красноватым следам на гладкой коже левой стороны. На той стороне они терялись в шрамах и собирались красноватыми пятнами на мертвой коже.
 — Еще хуже, — шепнул он. — Еще хуже.




 Глава 42


 Я выставила всех, кроме Джейсона, потому что все зашумели, чтобы я не оставалась совсем одна. Я что, забыла, что меня пытаются убить? Забыла, что Жан-Клод обещал поубивать их всех, если я погибну? Последний аргумент в применении ко мне не помогает завоевывать друзей и оказывать на людей влияние. Я прокомментировала так: «Если мы все погибнем, это решит все наши проблемы». И спор был окончен.
 Джейсон устроился на постели в груде подушек. Он попытался перевернуться набок и застыл посреди этой попытки, ойкнув от боли. Двигался он скованно, будто при каждом движении у него все болело, за что и получил место на кровати вместо стула.
 Я ходила взад-вперед по комнате, даже выработала какой-то стереотип ее обхода. Дальняя спинка кровати, окна, дальняя стена, ближняя стена, где дверь.
 — А знаешь, что ты прошла мимо кровати уже двадцать раз, и это лишь с той минуты, как я начал считать? — спросил меня Джейсон.
 — Заткнись.
 — Я снова надела пистолеты, не потому что думала, будто они мне понадобятся, а просто с ними привычнее. Тяжесть наплечной кобуры, твердость «файрстара» во внутренней кобуре как-то усиливали мое ощущение самой себя. Из нас троих только я носила огнестрельное оружие. Применение оружия, этот конкретный вид силовых действий, принадлежал только мне, и я точно знала, что не переняла это свойство ни у кого из них. Оно было мое и только мое. Сейчас мне очень было нужно что-нибудь совсем свое.
 Джейсон повернулся набок — медленно, дюйм за дюймом. Я за это время успела обойти еще один круг. Джейсона и Джемиля перевели в этот дом, чтобы собрать вместе всех раненых. Роксана сейчас была в холле, и при ней Бен в качестве охранника. Я столько тогда проканалировала силы Ричарда, что приходилось опасаться сотрясения у Роксаны. Не знаю, должен был Бен охранять ее от меня или наоборот. В кухне сидел и доктор Патрик, помешивая жаркое, которое Марианна на нас оставила. Зейн и Черри тоже там были, но прочие оборотни ушли в лупанарий — заканчивать церемонию, прерванную прошлой ночью. Уважаю такое упорство.
 Ашер тоже находился где-то в доме — я не знала, где именно, и не хотела знать. Слишком многое случилось слишком быстро, и мне нужно было время все это переварить. И этого времени мне как раз и не дали.
 В дверь постучали.
 — Кто там? — спросила я.
 — Дамиан.
 — Проваливай.
 — Пришел какой-то вампир, и с ним один из помощников шерифа Уилкса. Говорят, что у них есть разговор к тебе или Ричарду. Но не по делам полиции.
 Последние слова привлекли мое внимание. Я подошла и открыла дверь. Там стоял Дамиан, все еще в жилете, с которого Барнаби оторвал все пуговицы. Когда слуга Колина умерла, Барнаби прекратил драку и улетел прочь. В ярком свете костюм Дамиана был угольно-черным, а кожа, соответственно, неимоверно белой.
 — Как они точно выразились? — спросила я.
 — Сказали, что Фрэнк Найли просил кое-что передать вам двоим.
 — Б-лин! — тихо и с чувством сказала я.
 — Они в кухне с доктором Патриком и Ашером.
 — Скажи Роксане и Джемилю, что прибыли плохие парни. Я пойду с ними поговорю.
 — У того человека пистолет, — предупредил Дамиан.
 — У меня тоже.
 Я направилась в холл, и Дамиан со мной.
 — Подожди! — позвал сзади Джейсон.
 — Иди своим темпом, Джейсон. Я не буду ждать, пока ты сможешь спуститься.
 — Смотри, чтобы ее не убили, Дамиан, — сказал Джейсон нам вслед.
 Я обернулась через плечо:
 — Он будет делать то, что я ему скажу.
 От часовых размышлений обо всем, что я сегодня узнала, у меня настроение не улучшилось.
 Я сбежала вниз по лестнице. Дамиан держался за мной беззвучной тенью.
 Почему люди шерифа не взяли дом штурмом? Я ожидала, что они начнут стрельбу, если узнают, что мы еще в городе. И что они хотят передать от Найли? И откуда здесь вампир? Дольф ничего не говорил насчет того, что в свите Найли есть вамп. А Дольф настолько их терпеть не может, что обязательно сказал бы. Столько вопросов, и раз в жизни я сейчас получу на них ответы по мере их возникновения. Очень воодушевляющая мысль.
 В кухне все выглядело обычно. Кровь с линолеума оттерли, стол покрыли чистой скатертью. Помощник шерифа Томпсон сидел на кухонном стуле, одетый в штатское. Рядом с ним сидел на таком же стуле длинный и тощий вампир, которого я раньше не видала. Доктор Патрик сидел лицом к ним и спиной к двери, к нам. На последнем стуле сидел Натэниел и не сводил глаз с вампира.
 Зейн стоял спиной к раковине. Ашер прислонился к чайному буфету на расстоянии вытянутой руки от Томпсона, и наверняка мог не дать ему вытащить пистолет. Упомянутый пистолет был десятимиллиметровой «береттой» в наплечной кобуре. Подпустить Ашера так близко было беспечно, но Томпсон, кажется, так не думал.
 Он улыбнулся мне, и улыбка была самоуверенной и самодовольной, будто я находилась именно в том положении, в котором Томпсон хотел меня видеть, и ничего с этим сделать не могла. В чем же дело?
 — Как вы меня нашли? — спросила я.
 Он ткнул через плечо в сторону вампира:
 — Местный Принц города сказал нам, что по-прежнему ощущает твое присутствие в городе. И его ребята помогли тебя найти. Очевидно, это им было легче, чем найти твоего любовника. Что-то в твоей силе их привлекает.
 Я пригляделась к вампиру. Лицо у него было непроницаемым, бледным и пустым. Глаза темно-серые, волосы черные и прямые, коротко стриженные и зачесанные назад в помпадур — так называлась эта прическа в пятидесятых годах. Она соответствовала моему ощущению от этого вампира — он еще и пятидесяти лет не был мертв.
 — Как тебя зовут?
 — Дональд.
 — Привет, Дональд. Тебя очень не хватало на шашлыках позавчера.
 По лицу вампира пробежала злобная гримаса. Он еще не был достаточно стар, чтобы ее скрыть.
 — Ты сказала моему мастеру, что собираешься всего только вытащить вашего третьего из тюрьмы. Когда ты это сделала, тебе полагалось уехать. Ты притворилась, что уезжаешь, но осталась. Если бы ты просто уехала, мы бы смирились с убийством своих. Оставшись, ты выдала свое намерение завладеть нашими землями и властью моего мастера.
 — Ты с ним давно говорил? — спросила я. — Или более важный вопрос: давно ли он говорил со своей слугой?
 Вампир полыхнул на меня злобным взглядом, но в этом взгляде не было силы.
 — Колин ранен, но пока не мертв. А Совет тебя убьет за... за убийство его слуги.
 — Человек-слуга лишается иммунитета, если нападает на другого вампира. Таков закон Совета, — сказал Ашер. — Анита ни в чем не провинилась, за что Совет стал бы ее преследовать. Если же Колин будет по-прежнему пытаться причинить нам вред, то именно его Совет будет преследовать и уничтожит.
 — Ладно, черт с ним, с этим вампирским крючкотворством. — Я повернулась к Томпсону. — Итак, что ты должен передать? Я думала, что если мы останемся после заката, Фрэнк лично нас всех поубивает.
 — Старина Фрэнк тебя боится до судорог. Говард лепечет, что очень много очень плохих признаков, что им надо прямо сейчас валить из города. Что если они останутся, ты их всех поубиваешь.
 Я приподняла бровь:
 — После знакомства с Найли и его командой мне очень льстит, что они меня боятся. Ладно, так какого хрена ты мне должен передать?
 Томпсон вытащил из кармана белую коробочку — вроде тех, в которых продаются недорогие ожерелья. Протянул он мне ее с улыбкой — настолько противной, что я побоялась взять коробочку.
 — Не бойся, не укусит, — сказал он.
 Я посмотрела на Ашера. Он пожал плечами.
 Я взяла коробочку. Снизу она была липкая. Приподняв ее, я увидела коричневатый атлас на белом картоне. Коробочка была легкой, но не пустой.
 — Что в ней?
 — Не хочу портить сюрприз, — сказал Томпсон.
 Сделав глубокий вдох, я открыла крышку. Внутри был локон, лежащий на куске ваты. Волосы длинные, густые и каштановые, перевязанные куском ленты, как подарок. Я приподняла локон и положила на ладонь. Вата, на которой он лежал, была испачкана на уголке. Чем-то красновато-коричневым.
 Я постаралась сохранить каменное лицо:
 — И что?
 — Не узнаешь? Это снято с маленького братца Зеемана.
 — Срезая волосы, крови не получишь, — сказала я.
 — Не получишь, — рассмеялся он, ерзая на стуле как ребенок, которому не терпится довести шутку до конца. — Там, в коробочке, еще один презент. Подними вату.
 Я положила локон на стол, и он блеснул в свете лампы, сворачиваясь. Мне не хотелось поднимать вату. Не хотелось смотреть, что они еще отрезали от Дэниела. Единственное утешение: из страшных вариантов, что промелькнули у меня в мозгу, почти все потребовали бы коробочки побольше.
 Я подняла вату — и рухнула на колени, будто меня по голове стукнули. Так я и стояла, пялясь на кончик мизинца, слишком тонкого, чтобы он принадлежал Дэниелу. Лак на ногте был все еще безупречно положен, гладок и бледен. У мамы Ричарда ничего не бывает delasse.
 Доктору Патрику пришлось вскочить с места, чтобы его вырвало хотя бы в раковину. Слабоват для врача и для вервольфа.
 — Что это? — спросила Черри.
 Я не могла произнести ни слова. Ответил Ашер, потому что увидел содержимое коробки у меня из-за плеча.
 — Женский палец.
 Джейсон только-только входил в кухню.
 — Как ты сказал?
 Дональд, вампир, спросил:
 — Что ты сделал, человек?
 — Мы поймали брата и мать Ричарда, — объяснил Томпсон. — Я считал бы, что тебя надо просто убить, но Найли платит деньги, и он заказывает. А он хочет дать тебе выход помимо убийства. Похоже, он думает, что если не будет пытаться убить тебя, ты не будешь убивать его. Правда, забавно?
 Я наконец смогла оторвать взгляд от пальца Шарлотты Зееман:
 — Чего ты хочешь?
 — Вы сегодня же ночью уезжаете. Мы освобождаем мать и брата Ричарда утром, когда уверимся, что вас действительно здесь нет. Если вы еще будете здесь, Найли продолжит стрижку кусочков с семьи Зеемана. Может, в следующий раз это будет ухо или что-нибудь побольше.
 Он осклабился. Брутальным садистом был этот Томпсон, но он совсем меня не понимал. Иначе бы не улыбался.
 А по лицу вампира Дональда было видно, что он меня понимает.
 Я очень медленно встала. Положила коробочку на стол, рядом с локоном. И голос у меня был на удивление спокоен, почти лишенный интонации.
 — Где они?
 — Мы их оставили целыми и невредимыми, — ответил Томпсон.
 — Я не знал, что они сделали, — сказал вампир. — Не знал, что они изувечили члена семьи вашего третьего.
 Я покачала головой:
 — Понимаешь, Дональд, в том-то и проблема. Когда начинаешь играть за плохих парней, никогда не знаешь, насколько они будут плохие. Вы оба просто оставили Дэниела и Шарлотту там, где они есть.
 — Ага, — согласился Томпсон. — Старина Дон подбросил меня на своей машине.
 Я глядела на палец. Кажется, я не могла оторвать от него взгляда. Потом я все же подняла глаза на вампира Дональда:
 — Значит, вы оба знаете, где они.
 У Дональда глаза полезли на лоб.
 — Я не знал, — прошептал он.
 Ашер шагнул вперед и положил руки на плечи Томпсону.
 Тот не встревожился.
 — Если с нами что-нибудь случится, с ними двоими будет еще хуже. У Ричарда мамаша очень симпатичная. Жаль было бы это менять.
 — Я очень сожалею о том, что они сделали, — сказал Дональд, — но мой приказ остается тем же. Вы должны покинуть нашу территорию сегодня же ночью.
 — Позвони по телефону. Скажи, что мы сдаемся. Пусть только их не трогают, и нас уже нет.
 Томпсон мерзко ухмыльнулся:
 — Никаких телефонов. Нам дали два часа. Если мы после этого срока не вернемся, они начнут отрезать кусочки, и это сильно скажется на ее внешности.
 Я кивнула, вытащила браунинг, нацелилась и выстрелила одним движением. Даже не помню, как наводила на цель. Голова вампира взорвалась облаком крови и мозгов. Тело качнулось и упало назад, прихватив с собой стул.
 Ашер удержал Томпсона на месте. Лицо помощника шерифа заляпало кровью и мясом. Какой-то кусок полз у него вниз по лбу, Томпсон попытался его смахнуть, но Ашер ему не дал.
 Я вытащила пистолет у него из кобуры, а браунинг приставила ему ко лбу.
 Томпсон перестал отбиваться, только злобно глядел на меня. Надо отдать ему должное — покрытый мозгами и кровью, в тисках вампира, под дулом пистолета, он демонстрировал храбрость.
 — Убей меня. Это тебе ничего не даст, кроме их тел, изрезанных в куски.
 — Скажи мне, где они, Томпсон, и я их заберу.
 — Хрен тебе! Ты меня все равно убьешь.
 — Даю тебе слово, что если ты скажешь нам, где они, и мы их выручим живыми, ты останешься жить.
 — Я тебе, сука, не верю.
 — Знаешь, Томпсон, чем плохо быть лживым, коварным и продажным предателем? Начинаешь всех остальных считать такими же. — Я поставила браунинг на предохранитель и сунула его в кобуру. — Я свое слово держу, Томпсон. Ты хочешь жить или нет?
 — Найли и Лайнус Бек куда страшнее, чем ты когда-нибудь будешь, сыкуха.
 Он назвал меня сукой и сыкухой. То ли он дурак, то ли...
 — Ты пытаешься меня достать, чтобы я тебя убила.
 — Если я заговорю, мне все равно не жить. А Найли не просто меня пристрелит.
 Томпсон глядел на меня, и в его глазах была твердая уверенность, что он уже покойник. Весь вопрос в том, кто и как это сделает. Он предпочитал, чтобы я сейчас, чем Найли потом.
 — Он не боится смерти, — тихо сказал Ашер.
 — Да, не боится, — согласилась я.
 — Можно вызвать копов, — предложил Джейсон.
 — Уж если он вас, ребята, не боится, то копов из полиции штата он точно не испугается. — Я стояла, глядя на Томпсона сверху вниз, пристально. — Я еще не знаю, что я с тобой сделаю, Томпсон, но я тебе скажу, чего я не сделаю. Я не буду сидеть и ждать, пока протикают два часа. Я не дам умереть Дэниелу и Шарлотте.
 — Тогда уезжай, — сказал Томпсон.
 — Я видела Найли, Томпсон. Ты действительно думаешь, будто я поверю, что он их отпустит?
 — Он сказал, что отпустит.
 — И ты ему веришь? — спросила я.
 Томпсон смотрел на меня и молчал.
 — А я так не думаю.
 Пальцы Ашера разминали плечи помощника шерифа, будто он собирался ему делать массаж.
 — Бояться можно не только смерти, но и других вещей, Анита. Если у тебя хватит на них духу.
 Я посмотрела в красивое, трагическое лицо и не смогла понять его выражения.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Наверное, око за око, — сказал вампир.
 Я глядела в эти хрустально-синие глаза и давала мысли расцвести у меня в мозгу страшным цветком. Многие из тех, кто спокойно смотрят в глаза быстрой и чистой смерти, страшатся пытки. Я, например. Собственно, об этом и шла речь.
 — Я думаю, помощник шерифа нам в ближайший час все расскажет, если мы будем беспощадны, — сказал Ашер. — Я сделаю эту грязную работу. Тебе надо только это разрешить.
 Томпсон встревожился:
 — Что еще за херню вы задумали?
 — Джейсон! — позвала я.
 Он подошел ко мне и поглядел на то, что лежало на столе. Он ничего не сказал, но по его лицу медленно покатились слезы. Он не раз бывал у Зееманов на воскресных обедах.
 — Помоги подержать Томпсона, — попросила я. Джейсон подошел и прижал руку Томпсона к столу.
 Ашер по-прежнему держал его за плечи. Я поглядела на Ашера и кивнула:
 — Делай.
 — Дамиан, не будешь ли ты так добр принести мне нож? Желательно с зазубренным лезвием, оно лучше проходит через кость.
 Дамиан повернулся и вместе с Зейном стал открывать ящики.
 — Что вы хотите делать? — спросил Томпсон.
 — Угадай, — ответила я.
 — Я не резал эту суку! Я их не трогал! Это тот жуткий тип, который с Найли приехал, Лайнус Бек! Это он палец отрезал, он! Я ничего не делал!
 — Ты не волнуйся, Томпсон, мы и до Лайнуса доберемся. Но пока что у нас есть только ты.
 Дамиан выбрал большой зазубренный мясницкий нож и шел к столу кошачьей походкой.
 Томпсон теперь отбивался, его трудно было удержать на стуле.
 — Вы его лучше положите на пол, — посоветовала я.
 На помощь пришел Натэниел. Томпсона положили лицом вниз, Джейсон и Ашер держали его за руку, Натэниел прижал ноги. Томпсон был большой и сильный, но с ними драться не мог. Они были сильнее. Куда сильнее.
 — Мать вашу так! — вопил Томпсон.
 Дамиан протянул нож Ашеру:
 — Я его подержу.
 Я тронула Дамиана за руку и покачала головой:
 — Я сама.
 Дамиан поглядел на меня.
 — Есть такое правило: не проси никого сделать то, чего не можешь сделать сама. Если я не смогу, мы вообще не будем этого делать. Найдем другой способ.
 Джейсон посмотрел на меня, продолжая держать рвущегося Томпсона:
 — Другого способа нет.
 Никогда я не видела в его глазах такой ярости.
 — А ты мог бы? — спросила я. — Мог бы его кромсать?
 Джейсон медленно кивнул:
 — Я бы его блядские пальцы откусил все по одному за тот, что в этой коробке.
 Он говорил серьезно, и я поняла, что совсем не знаю Джейсона.
 — Мы это можем сделать, Анита, — сказал Ашер, — и это нам ничего стоить не будет.
 — Должно стоить, Ашер. Если мы собираемся совершить нечто столь злое, то оно должно нам чего-то стоить.
 — Не злое, — возразил Ашер. — Просто практичное. И даже справедливое.
 Я протянула руку за ножом.
 — Злое, и мы все это знаем. А теперь дан мне нож. Либо я смогу это сделать, либо сделаем что-нибудь другое.
 Дамиан стоял, держа нож:
 — Анита, пожалуйста, дай я.
 — Дай мне этот проклятый нож!
 Он дал, потому что ничего другого сделать не мог. Я склонилась рядом с Томпсоном:
 — Где они, Томпсон?
 — Нет, нет! Найли мне сказал, что со мной сделает, если я буду вам помогать. Он на фиг психованный!
 — Погоди, — сказал Зейн. Он нашел мясницкий нож поменьше. — Эта штука больше подойдет.
 — Спасибо.
 Я взяла нож, проверила, как он уравновешен. И не знала, смогу ли я это сделать. И даже не знала, хочу ли я, чтобы я смогла. Но если мы действительно на это пойдем, то это я должна буду исполнить сама. В коробке лежал палец Шарлотты Зееман. Не пройдет и двух часов, как от нее отрежут еще что-нибудь. Я убила вампира, заляпала Томпсона мозгами и кровью, но он не заговорил. Злобный гад, но и упорный. У Дэниела и Шарлотты нет времени на его упорство. Мы должны его сломать, и сломать быстро.
 Я выложила себе все причины. Отличные причины, настоящие. И все равно я не знала, смогу ли.
 — Начнем с пальца, Томпсон. Как Лайнус начал, — сказала я.
 — Не надо, пожалуйста, не надо! — вопил он. — Господи, не надо!
 Ашер всем весом налег ему на руку, силой раздвинув пальцы.
 — Скажи мне, где они, и этого не будет.
 — Найли обещал вспороть мне брюхо и заставить жрать собственные внутренности. Он сказал, что такое уже было в Майами. Я ему поверил.
 — Я тоже верю, Томпсон. Но ты не веришь, что мы тебе отрежем палец, правда, Томпсон? Ты не веришь, что мы психованные не меньше Найли.
 — Таких психованных, как Найли, больше нет.
 Я подняла тесак:
 — Вот тут ты ошибаешься.
 И я на долгий момент застыла. Не могла заставить себя начать резать. Не могла. Дэниел, Шарлотта.
 — Найли уже изнасиловал Дэниела? — спросила я голосом таким пустым, будто меня здесь и не было.
 Томпсон перестал вырываться и лежал неподвижно. Глаза он завел кверху.
 — Не надо, пожалуйста!
 Глядя прямо ему в глаза, я задала следующий вопрос:
 — Ты насиловал Шарлотту Зееман?
 И в глазах его мелькнул страх. Вспышка страха, которая сказала мне, что да. И этого хватило. Я смогу. Да простит меня Господь.
 Я отхватила мизинец и кончик безымянного, потому что Томпсон дернулся. Но ребята освоились и стали держать его лучше, а я освоилась и стала лучше резать. Томпсон нам сказал, где держат Дэниела и Шарлотту Зееман. Не прошло и пятнадцати минут, как он готов был нам выдать тайные ингредиенты семейного соуса и вообще все, что угодно. Он сознался бы в убийстве Гоффы или в танцах с дьяволом. В чем угодно, лишь бы мы перестали.
 Меня рвало в углу, рвало, пока не осталось ничего, кроме желчи, и голова готова была лопнуть. И я знала, что сделала наконец такое, от чего мне не оправиться никогда. В момент первого удара, или даже второго, что-то во мне сломалось такое, что уже никогда не срастется. И я была этим довольна. Если мы получим обратно Дэниела и Шарлотту, я этим довольна. Меня заполнял изнутри холодный и твердый ком. Это даже не была ненависть. Я заставлю их заплатить за то, что они сделали. Я их убью. Всех.
 Какая-то легкость и пустота ощущались во мне, и я подумала, не это ли и значит безумие. Не слишком плохо. Потом, когда пройдет шок, мне станет хуже. Потом я буду гадать, не было ли другого способа заставить Томпсона заговорить. Потом я вспомню, что хотела сделать ему больно, заставить ползать на брюхе и вымаливать пощады. Что я хотела все то, что случилось с Шарлоттой и Дэниелом, собрать в единое целое и вырезать на его шкуре. А сейчас надо спасать Дэниела и Шарлотту. Ах да, еще одно. Томпсон все кричал высоко и жалобно, как раненый заяц.
 Я выстрелила ему в голову. Крик прекратился.




 Глава 43


 Я вела фургон в темноте по узкому проселку. За руль я села для того, чтобы чем-то быть занятой. Не могла я просто сидеть и смотреть в окно. Но я уже начинала думать, что надо было посадить за руль кого-нибудь другого, потому что я, кажется, еще не вернулась в реальность до конца. Было ощущение легкости, пустоты, ошеломления. Но не вины. Вины пока еще не было. Томпсон заслужил свою смерть. Он изнасиловал мать Ричарда. Они ее пытали. Они изнасиловали и пытали Дэниела. Все они заслужили смерти.
 Джемиль и Натэниел сидели позади с Роксаной и Беном. Лупа не будет оставлена в стороне от схватки, даже если телохранителю придется ее выносить из машины на руках. Времени спорить с Роксаной у меня не было, и она поехала с нами.
 Джейсону и доктору Патрику пришлось ехать впереди со мной. Зейна и Черри отправили в лупанарий привести Ричарда и всю компанию. Но ждать мы не стали. Я не верила, что у Найли не возникнет новых творческих идей. Нет, на самом деле я не верила Лайнусу и его господину. Насколько подчиняется Найли его ручной психопат? Изнасилование уже совершилось. Что может происходить сейчас? У Найли нет правил, и я это знала.
 Я до боли сжимала баранку. Фары вырезали в темноте золотистый туннель. Деревья, обступившие дорогу, скребли по крыше фургона толстыми когтистыми пальцами. Казалось, они сжимаются вокруг нас, как кулак. Фары освещали проселочную дорогу, но света было мало. Во всем мире сейчас не хватило бы света, чтобы прогнать эту тьму.
 — Не могу поверить, что ты это сделала, — сказал Патрик. Он отодвинулся, вжавшись в дверцу, будто боялся оказаться ко мне слишком близко.
 Сидящий посередине Джейсон сказал:
 — Патрик, оставь.
 — Она его изрезала как скотину, а потом застрелила.
 В третий раз он уже повторял одно и то же.
 — Заткнись, — сказал Джейсон.
 — Не заткнусь. Это было варварство.
 — Патрик, у меня выдалась трудная ночь. Брось тему, — попросила я.
 — Ну и по заслугам, — буркнул он.
 — Томпсон кричал от боли, — сказала я.
 — И ты его убила.
 — Кто-то должен был это закончить.
 — Да как у тебя язык поворачивается? Закончить! — Он возвысил голос, и я невольно стала про себя прикидывать, насколько взбесится Роксана, если я его застрелю. После всего, что я этой ночью уже сделала, мне это не казалось ничем особенным.
 — Давно ты уже ликои? — спросила я.
 После этого вопроса был момент удивленного молчания, потом я услышала ответ:
 — Два года.
 — И какое же есть правило насчет охоты? — спросил Джейсон.
 — Которое?
 — Не строй из себя дурака, Патрик, — сказал Джейсон. — Сам знаешь, какое.
 Патрик замолчал, и только гул мотора слышен был в салоне да шуршание шин по дороге. Фургон покачивало на выбоинах. Действительно ли слышен был на этом фоне высокий жалобный крик или это мне кажется? Да мерещится, конечно. Какое-то время воображение не будет ко мне милостиво.
 Наконец Патрик произнес:
 — Никогда не начинай охоту, если не собираешься убивать.
 — Вот именно, — сказал ему Джейсон.
 — Но это не было охотой, — возразил Патрик.
 — Было. Мы просто охотились не на этого помощника.
 — И что ты этим хочешь сказать? — спросил Патрик.
 — То, что мы охотимся за теми, кто в том доме, — ответила ему я.
 Он повернулся ко мне бледным лицом.
 — Не может быть, чтобы ты собиралась убить их всех. Только один человек отрезал ей палец. Только он и виновен.
 — Они все смотрели. И ничего не сделали, чтобы ему помешать. В глазах закона они соучастники.
 — Ты — не закон, — сказал он.
 — Да нет, здесь я закон.
 — А я говорю — нет! Черт возьми, ты не закон!
 — Каждый, кто обидит члена стаи без причины, — наш враг, — сказала я.
 — Женщина, не цитируй мне закон стаи!
 — Как поступаем мы с врагами? — спросила я.
 — Смерть, — ответил Джейсон.
 — Почти ни одна стая сейчас не держится старых законов, и вы оба это знаете, — заявил Патрик.
 — Послушай, Патрик, у меня нет времени объяснять подробно, так что вот тебе краткое резюме. Найли и его прихвостни изнасиловали и пытали мать Ричарда и его брата. За это мы их убьем. Всех.
 — А шериф Уилкс и его люди?
 — Если Томпсон участвовал в изнасиловании матери Ричарда, то он был не один. Всякий, кто коснулся любого из них, — покойник. Ты понял, Патрик? Покойник.
 — Я не могу этого делать.
 — Тогда оставайся в машине, — сказала я, — но заткнись на фиг, а то я тебя застрелю.
 — Видишь! — сказал он. — Совесть уже не дает тебе покоя.
 Я глянула на него, сжавшегося в темном углу.
 — Нет, моя совесть меня не беспокоит. Пока что. Потом, быть может. А может, и нет. Но сейчас, сегодня, у меня нет плохого чувства насчет того, что я сделала. Я хотела, чтобы Томпсону было больно. Я хотела наказать его за то, что он сделал. И знаешь что, Патрик? Этого было мало. И всегда будет мало, потому что я, блин, убила его слишком на фиг быстро.
 Снова у меня в горле собрался предательский ком. Когда пройдут онемение и злость, мне будет нехорошо. Пока что я должна держаться на адреналине, на ярости. Сегодня ночью — только на них. А завтра посмотрим.
 — Не могло не быть другого способа, — сказал Патрик.
 — Что-то я не слышала, чтобы ты что-нибудь предлагал.
 — Нашему доброму доктору не дает покоя, — вставил Джейсон, — что он ничего не сказал. Никак не пытался нам помешать.
 Я оценила это «нам».
 — Я его не держал, — сказал Патрик. — Я его пальцем не тронул.
 — Тебе только надо было сказать: «Перестаньте, не надо», но ты промолчал. Ты дал нам его кромсать. Ты дал нам его убить и даже не пикнул, — напомнил ему Джейсон. — Твоя совесть не слишком рвалась наружу, пока он был жив.
 Патрик надолго замолчал. Мы тряслись по дороге, уходя от ветвей и объезжая выбоины. Была только темнота, золотистый туннель фар и молчание, наполненное гулом мотора. Вряд ли молчание было мне так уж приятно в тот момент, но все же лучше, чем слушать, как Патрик мне рассказывает, какое я чудовище. Я была с ним согласна, отчего слушать становилось еще труднее.
 Но тут молчание сменилось звуком, который еще больше испытывал мою выдержку. Патрик плакал. Он прижался к дверце как можно дальше от нас обоих и тихо всхлипывал. Наконец он сказал:
 — Вы правы. Я ничего не сделал, и это будет преследовать меня до конца моих дней.
 — Не тебя одного, — отозвалась я.
 Он уставился на меня из темноты:
 — Зачем же ты тогда это сделала?
 — Кто-то должен был.
 — Никогда не забуду, как ты его кромсала. Такая маленькая девушка... И твое лицо, когда ты его убила. Боже мой, у тебя был такой вид, будто тебя вообще там не было. Зачем ты сама взялась делать это?
 — А лучше, если бы это был кто-то из ребят? — спросила я.
 — Да.
 — Пожалуйста, избавь меня от этого мачизма. Ты так расстроился из-за того, что это сделала девушка?
 Патрик засопел:
 — Наверное, да. В том смысле, что, может, не смотрелось бы это так ужасно, если бы кто-то другой. Ты такая миниатюрная красоточка... Не тебе бы отрубать людям пальцы.
 — Ради бога! — взмолилась я.
 — Я в могилу сойду, вспоминая выражение твоего лица.
 — Поговори еще, и окажешься там раньше, чем ты думаешь, — пробурчала я.
 — Ты что-то сказала? — спросил он.
 — Ничего.
 Джейсон тихо хмыкнул — вроде как засмеялся. Если бы он только знал, насколько мое замечание было лишено юмора. У меня и без того было хреново на душе, и я меньше всего нуждалась во всхлипывающем Джимми Крикете, указующем, что я пала в пропасть. Монстр не дышал мне в шею: он сидел у меня в голове. Внутри головы, жирный и откормленный. И вот почему я была так уверена, что этот монстр на месте: я не чувствовала себя виноватой. Муторно было потому, что должно было быть плохо — а не было. Какие-то личные границы нельзя переходить. Я думала, что для меня такой границей являются пытки. Оказывается, нет.
 Слезы подступили к горлу сильнее, но черт меня побери, если я заплачу. Что сделано, то сделано, и это надо выбросить из головы — или хотя бы запихнуть куда-нибудь подальше, пока не завершим работу — спасем Дэниела и Шарлотту. Если я их не вытащу, все было зря. Я напрасно приобрела себе новые кошмары. Но главное не в этом. Если они погибнут, я не смогу заглянуть в лицо Ричарду. Раньше я злилась на него, сердилась — но не теперь. Конечно, он бы наверняка согласился с Патриком. Но поступил бы очень мудро, если бы не стал мне сегодня читать мораль.
 Однако и не только в Ричарде было дело. Я знала весь клан Зееманов. Они были так безупречны, что у меня зубы от них болели. От такой потери семья не оправится никогда. Моя семья не оправилась. Я рассчитывала, что после пыток Шарлотта и Дэниел придут в себя. Считала, что у них хватит сил не сломаться на всю жизнь. И надеялась, что я права. Нет, молилась, что окажусь права.
 Томпсон сказал нам, в какой комнате их держат. Позади, поблизости от леса и как можно дальше от дороги. Не слишком удивительно. Может быть, Томпсон мог бы выдать еще какую-то полезную информацию. Может, мне надо было применять меньше пытки и больше угроз. Может, таким образом мы получили бы больше подробностей, и притом быстрее. Может, да, а может, нет. Я новичок в деле допросов под пыткой, и мне не хватает техники, наверное. Можно бы сказать, что техника придет с практикой, но я не собиралась больше этим заниматься. От одного случая мне всю жизнь будут слышаться жалобные крики, но если я еще раз позволю себе такое, меня можно будет сразу закапывать. И без того я не могла избавиться от ощущения врезающегося в пол тесака. Помню, что я не почувствовала, как он прорезает кость, — ощутила лишь, как он входит в пол. Я видела отскакивающие в струях крови пальцы, но почему-то крови было не так много, как следовала бы ожидать.
 — Анита, Анита, поворот!
 Я моргнула и ударила по тормозам, отчего всех бросило вперед. Только я была пристегнута. Обычно я напоминаю всем, чтобы пристегнулись. Небрежна я сегодня.
 Джейсон отделил себя от приборной доски, залез снова на сиденье и спросил:
 — Что с тобой?
 Я медленно подала фургон назад.
 — Ничего.
 — Врешь.
 Я сдавала назад, пока не увидела белый знак: «Грин-Вэлли-Хауз». Вообще-то в конце проселочной дороги найти дом, имеющий имя, — это несколько неожиданно, но что есть, то есть. Если дорога не мощеная, еще не значит, что у людей нет стиля или хотя бы претензий. Иногда очень трудно указать разницу.
 Дорога стала гравийной. Гравий стучал по днищу фургона даже при скорости меньше двадцати миль в час. Я еще сбросила газ. Роксана знала этот дом — она выросла вместе с сыном старика Грина. Они были лучшими друзьями, пока гормоны не взяли свое и он не стал пытаться поиграть с ней в мальчика и девочку. Но дом она знала. На полпути должна быть поляна, где можно будет оставить фургон.
 Поляна оказалась именно там, где и ожидалось. Я съехала в бурьян. Стебли шелестели по металлу, хлестали по шинам. Черный фургон, припаркованный среди деревьев, был практически невидим. И несколько заклинен. Быстро его не вывести. Конечно, я не планировала, что нам придется к нему бежать. Моей главной задачей было вытащить Дэниела и Шарлотту как можно более невредимыми. Отсутствие других приоритетов очень упрощало задачу. Вывести заложников, потом перебить всех, кто останется. Проще простого.
 Отчасти я надеялась, что Ричард успеет сюда к штурму, отчасти надеялась, что нет. Во-первых, я не знала точно, как он воспримет известия о своей семье. Во-вторых, не знала, как он воспримет мой план. А спорить мне не хотелось. Я дорого заплатила, чтобы сюда добраться, и играть будем, как я захочу.
 Кто-то тронул меня за руку, и я так вздрогнула, что не сразу смогла заговорить. Сердце забилось в глотке, и я не сразу продохнула.
 — Анита, это я, Джейсон. Как ты?
 Пассажирская дверь была отперта, и Патрика не было видно. Я услышала, как кто-то шевелится возле моей стороны фургона. Натэниел. Он чуть постучал в стекло, и я его опустила.
 — Сзади все вышли, — сказал он.
 Я кивнула.
 — Дай нам пару минут, — попросил Джейсон.
 Натэниел отошел, не говоря больше ни слова. Он отлично выполнял приказы.
 — Анита, давай поговорим.
 — Не о чем, — ответила я.
 — Ты таращишься в пространство по нескольку минут подряд. Тебя просто здесь нет. А ты нам нужна для этой работы. Нужна Дэниелу и миссис Зееман.
 Моя голова машинально повернулась к Джейсону, и я злобно на него глянула.
 — Я сделала для них сегодня все, что могла. Я куда больше сделала, чем могла.
 — Пока они не спасены, работа не окончена.
 — Я знаю. Ты что, думаешь, я этого не знаю? Если мы их не вытащим живыми, то все было зря, что я сделала.
 — И что же ты такое сделала? — спросил он.
 Я покачала головой:
 — Ты сам видел.
 — Я помогал его держать.
 — Мне очень жаль.
 Джейсон положил руки мне на плечи и слегка встряхнул:
 — Черт побери, Анита, возьми себя в руки! Не похоже на тебя барахтаться в собственном ужасе. Ты отличный солдат. Ты убиваешь и идешь дальше, как это и надо.
 Я оттолкнула его:
 — Джейсон, я пытала человека. Я превратила его в извивающуюся на полу тварь, хнычущую от ужаса и боли. И мне хотелось это делать. Я хотела, чтобы ему было больно, за то, что сделали они с Шарлоттой и Дэниелом. — Я тряхнула головой. — Я сегодня сделаю свою работу, но ты уж меня прости, если мне тяжелее будет, чем обычно. Уж прости меня, что я все-таки не сверхчеловек.
 — Не сверхчеловек? — воскликнул Джейсон, прижав кулаки к щекам и изобразив изумление. — Ты все эти три года мне лгала!
 Я не могла не улыбнуться, а улыбаться мне как раз и не хотелось.
 — Прекрати.
 — Что прекратить? Тебя веселить? Или жизнь должна прекратиться, потому что ты сотворила нечто ужасное? Так я тебе скажу по-настоящему страшную правду, Анита. Что бы ты ни делала, как бы ты потом ни переживала, жизнь продолжается. Ей глубоко плевать, что ты страдаешь, или расстраиваешься, или болеешь, или мучаешься. Жизнь продолжается, и тебе надо ее продолжать, а не садиться посреди дороги и предаваться жалости к самой себе. А я что-то не вижу, чтобы ты ее продолжала.
 — Я не чувствую к себе жалости.
 — Ты не из-за Томпсона переживаешь. Ты переживаешь из-за того, что сделала такое с Томпсоном, а угрызений совести не чувствуешь. Сам он тебе до лампочки. Ты хнычешь и скрежещешь зубами, думая, какое ты чудовище. Этого я от Ричарда нахлебался по горло, и от тебя не хочу. Так что соберись. Есть люди, которых мы должны спасти.
 Я посмотрела на него:
 — Знаешь, что мне на самом деле не дает покоя?
 — Нет. Что?
 — Я не переживаю, что резала Томпсона. Я думаю, он это заслужил.
 — Заслужил, — подтвердил Джейсон.
 — Никто не заслуживает пытки, Джейсон. Никто не заслуживает того, что сделали мы — что сделала я — с Томпсоном. Вот что все время сверлит в моем мозгу. Все говорят, что я должна об этом сожалеть, ужасаться. Что это должно было сломать меня. Но знаешь что?
 — Что?
 — Оно меня не сломает, потому что сейчас я жалею только об одном: мне не хватило духу отрезать ему хрен и подарить матушке Ричарда как сувенир. Убить его, даже пытать его — этого было мало. Зееманы — они как эти Уолтоны. И подумать, что кто-то мог прийти и вот так все испохабить, навеки — это настолько меня злит, настолько, что я только одно могу: убить их всех. Всех. И без малейших сожалений. — Я посмотрела на его лицо в темноте. — О чем-то надо сожалеть, Джейсон. Я могла убить и не моргнуть глазом. Теперь я могу пытать и об этом не сожалеть. Я стала монстром, но если это поможет спасти семью Ричарда, я счастлива им быть.
 — Теперь лучше? — спросил Джейсон.
 — Ага. Я стала чудовищем, но ради достойной причины.
 — Чтобы спасти маму Ричарда, я готов на куда худшее, чем просто отрезать кому-то пальцы, — сказал Джейсон.
 — И я тоже.
 — Так пойдем и займемся делом, — предложил он.
 Мы вышли из фургона и пошли заниматься делом.




 Глава 44


 Все исчезли в лесу, как камни, брошенные втемную воду. Даже Бен, несущий Роксану, пропал. Я шла по лесу медленнее, более человеческим темпом. Натэниел держался возле меня как хорошо обученная собака. Я почти желала, чтобы он ушел с остальными. Его общество меня не успокаивало, потому что он, хотя и с отличным телом, и леопард-оборотень, но не знаю, взяла бы я его с собой в драку.
 Он притаился возле меня и взял меня за рукав, потянув вниз. Я присела возле него с пистолетом наготове. Он показал направо, и я услышала: кто-то пробирается через подлесок. Не из наших.
 Я приложила губы к уху Натэниела:
 — Зайди сзади и гони их на меня.
 Он кивнул и исчез между деревьями. Я затаилась за толстым стволом. Мой план был прост: ткнуть браунингом в того, кто на меня выйдет, и узнать, что там делается в доме.
 Кто-то ахнул, и теперь уже бежал со всех ног. Я сначала ощутила движение между деревьями, а потом уже увидела. Оборотни гнали его на меня. Натэниел нашел остальных и организовал загон. Если это какой-то несчастный турист... я даже не могла придумать достаточных извинений. А, ладно.
 Из чащи кто-то бросился мимо меня. Мне пришлось схватить его за плечо и развернуть мордой в дерево, чтобы привлечь к себе внимание. Сначала я сунула ему ствол под подбородок, и только потом поняла, кто это. Говард, экстрасенс.
 — Не убивай меня! — выдохнул он.
 — А почему? — спросила я.
 — Я могу тебе помочь.
 — Говори.
 — Майло и помощники Уилкса сейчас спорят, кто будет убивать мужчину.
 Я ткнула ему дулом в горло так, что ему пришлось встать на цыпочки. Он издал дикий гортанный звук.
 — Как тебе Шарлотта Зееман? Тебе с ней понравилось?
 Он попытался что-то сказать, но ствол сдавливал ему горло. Мелькнула мысль ткнуть сильнее, чтобы он захлебнулся собственной кровью. Вместо этого я сделала глубокий вдох и чуть отпустила нажим, чтобы он мог говорить.
 — Бог свидетель, я не трогал эту женщину. Никого из них не трогал. Я же ясновидец. Бог свидетель! Мне не выдержать прикосновение к человеку в момент насилия или пытки.
 Я ему поверила. Но знала, что если потом окажется, что он соврал, во всем мире ему от меня не спрятаться. С холодной уверенностью я знала, что если он виновен, он расплатится.
 — Ты сказал, что Дэниел в доме? А где Шарлотта?
 — Найли с Лайнусом вывели ее наружу, использовать ее кровь для вызова демона. Они хотят, чтобы демон нашел на этой земле копье. Найли хочет сегодня уехать.
 — Демона не пошлешь искать священную реликвию, — сказала я.
 — Лайнус считает, что само кощунство такого деяния будет приятно его господину.
 — Почему ты решил сбежать, Говард?
 — Копья нет. Я солгал.
 Я еще ниже опустила пистолет и заморгала:
 — То есть как?
 — Ты же знаешь, как тяжело прожить ясновидением. Столько страшных воспоминаний, а в конце концов приходится иметь дело с полицией, и денег не получишь. Я научился использовать свою силу, чтобы завязывать дружбу с богачами, которые не слишком считаются с законом. Им не с руки бежать в полицию жаловаться, что их надули насчет краденого предмета. И получалось. Я же только мошенников обманывал. И это выходило.
 — Пока не напоролся на Найли.
 — Он псих. Если он узнает, что я его надул, он меня убьет и отдаст Лайнусу, чтобы скормил мою душу этой твари.
 — Так они, гад ты этакий, собираются убить Шарлотту, чтобы найти что-то, чего здесь вообще нет?
 — Знаю, знаю. Я очень сожалею, нет, я очень, очень виноват. Я не знал, на что он способен. О Господи, отпусти меня. Дай мне сбежать!
 — Ты нас отведешь в тот дом. Ты нам поможешь спасти Дэниела.
 — У вас нет времени спасти обоих, — сказал Говард. — Они хотят убить мужчину, а женщину принести в жертву прямо сейчас. Если я отведу вас в дом, женщина будет мертва раньше, чем вы до нее доберетесь.
 По ту сторону дерева появилась Роксана — как по волшебству.
 — Это вряд ли, — сказала она, открыла полную зубов пасть и клацнула перед носом Говарда. Он завопил.
 Прижав когти к дереву по обе стороны от его головы, она провела по коре длинные борозды. Говард потерял сознание.
 Я оставила его с Роксаной, вампирами и Беном. Когда оклемается, отведет их в дом, и они спасут Дэниела. А я возьму остальных и пойду спасать Шарлотту. Мы их спасем обоих. В это я должна была верить, устремляясь в лес. Я отпустила силу внутри себя и вызволила наружу, забрасывая ее как сеть, чтобы поймать... едва уловимый, рыхлый запах зла. Они знали, что я иду к ним, но тут уж ничего не поделаешь. Я бежала как утром, с Ричардом. Я бежала, будто сама земля говорила мне, куда ступить, и деревья раздавались, пропуская меня. Я бежала, ничего не видя и не нуждаясь в зрении, и чувствовала, как Ричард бежит к нам. Ощутив острый привкус его страха, я припустила быстрее.




 Глава 45


 Они выбрали вершину холма, где был когда-то луг, но они выпололи всю траву и цветы, и вершина лежала под луной голая и изрытая.
 В кино здесь стоял бы алтарь и горел бы костер или два, ну хотя бы факел. Но сейчас была только темнота и серебряный поток лунного света. Самым белым предметом на холме являлась кожа Шарлотты Зееман. Ее раздели догола и привязали к кольям, забитым в землю. Сначала я подумала, что она без сознания, но руки ее сгибались и напрягались под веревками. Я и обрадовалась, что она еще сопротивляется, и огорчилась, что она в сознании.
 Лайнус Бек был одет в пресловутую черную мантию с капюшоном. Наверное, это позволило мне не видеть его нагим. Без этого я вполне проживу.
 Найли стоял рядом, одетый в тот же костюм, в котором я его видела. На земле был нарисован круг каким-то черным порошком. Шарлотта находилась внутри как еда для демона, приманка.
 Уилкс стоял не дальше восьми футов от меня, справа. У него в руках была винтовка, и он вглядывался в темноту.
 Голос Лайнуса взлетел в ритме песнопения, наполнив ночь отголосками и движением, будто сама тьма поежилась от этих слов.
 Мы с Натэниелом залегли на землю у края поляны, наблюдая за происходящим. Джейсон и Джемиль должны были находиться на той стороне. Я на миг сосредоточилась и ощутила, что они действительно там. Метки, связывающие меня с Ричардом, открылись и ревели. Я никогда еще так не ощущала запахи и звуки летней ночи. Будто моя кожа раздалась наружу, касаясь каждого дерева, каждого куста. И я переливалась внутри собственной кожи.
 Движение Ричарда и его группы в лесу я ощутила как твердый ветер. Ликои приближались, но они находились за много миль от нас, а заклинание было почти завершено. Я чувствовала, что оно растет, разбухает, как промозглый невидимый туман. Приближалось зло.
 В доме раздались выстрелы, эхо донеслось до холма. Уилкс повернулся в ту сторону, а я встала на колено и прицелилась с вытянутых рук. Первый выстрел попал ему в середину спины. Второй — чуть выше, потому что он свалился на колени. Секунду он простоял неподвижно, и секунда эта казалась вечностью. Мне пришлось всадить ему в спину третью пулю.
 Рядом с моей головой пуля ударила в дерево, и я покатилась в кусты. Еще несколько выстрелов попали в кусты, откуда я только что отползла. У Найли был пистолет, полуавтомат с восемнадцатью патронами, если обойма модифицирована. Не лучший вариант. Конечно, могло быть, что патронов только десять — на таком расстоянии не скажешь.
 Я подобралась к дереву, вытянула руку вдоль него и увидела в яркой темноте силуэт Найли. Очень тщательно прицелившись, я выстрелила, и он упал. Не знаю, насколько сильно он был ранен, но во что-то я попала. Он выстрелил в ответ, и я бросилась на землю.
 Натэниел подполз ко мне.
 — Что будем делать?
 — Тебе не войти в круг, Анита! — крикнул Найли. — Если ты нас убьешь, тебе придется лишь смотреть на смерть Шарлотты.
 Я рискнула выглянуть. Найли где-то спрятался. Лайнуса я могла бы застрелить, но не знала точно, что произойдет при этом с Шарлоттой. Не знала, какое наложено заклинание, и вообще не настолько я разбираюсь в чернокнижии.
 — Чего вы хотите, Найли?
 — Брось пистолет.
 — Сначала вы, или я застрелю Лайнуса.
 — А что будет с Шарлоттой, если Лайнус погибнет посреди заклинания?
 — Рискну. Бросайте пистолет.
 Он встал и швырнул пистолет на склон холма. Я не слышала, как он упал, из-за пения Лайнуса, но Найли его выбросил. Я встала из-за деревьев и отбросила браунинг. У меня есть еще «файрстар».
 — Второй тоже, — сказал Найли. — Тебя Лайнус сегодня обыскивал.
 Я бросила «файрстар» в примятую траву. Все путем. Сегодня пистолеты больше не участвуют.
 Я услышала окончание заклинания. Последнее слово Лайнуса зазвенело в ночи, как большой медный колокол, по которому ударили чуть не в такт, но эхо подхватило эту простую и мощную ноту. Отголоски росли, пока все волоски у меня на теле не попытались уползти и спрятаться, будто все насекомые мира залезли мне под кожу. На миг я потеряла способность дышать или двигаться. И потом раздался голос Найли:
 — Слишком поздно, Анита. Слишком поздно.
 Шарлотта кричала сквозь тряпку, замотавшую рот, кричала и кричала, только успевая делать вдох.
 Я пошла через поляну и обнаружила, что в круге есть еще что-то. Я не знала, то ли трудно было рассмотреть это из-за черноты, то ли оно было похоже на дым и все время меняло форму. Высотой вроде с человека, футов восемь, никак не больше. Такое худое существо, будто сделанное из палок. Ноги были длиннее, чем надо бы, и как-то изогнуты неправильно. Я заметила, что чем больше я на него смотрю, тем четче становится облик. Шея длинная, змеиная; тварь положила ее на плечи, как цапля, а рот ей заменял клюв. Если глаза у этого существа были, я их не видела. Лицо казалось слепым и сформированным лишь наполовину.
 — Слишком поздно, — повторил Найли.
 — Нет. Еще не поздно.
 Я встала и вышла на поляну. Теперь, когда демон уже появился, Найли был страшно в себе уверен.
 — Только Лайнус может отправить его туда, откуда он явился. Если ты тронешь Лайнуса, демон наверняка проглотит прекрасную Шарлотту.
 Я не стала его слушать, потому что знала: в его планы входит, чтобы эта тварь сожрала Шарлотту. Пусть думает, будто я верю, что он хочет ее спасти. Пусть считает, что она играет роль заложницы. Я хотела подойти поближе и увидеть круг, который они построили.
 Шарлотта перестала кричать. Я слышала из-под кляпа ее голос, но сейчас она говорила, а не кричала. Сильная женщина, очень сильная.
 Демон бегал вдоль круга, хлеща длинным и тонким, как кнут, хвостом. Он все больше и больше возбуждался, мечась как узник, пробующий на прочность решетки.
 — Круг завершен, — объявил Лайнус. — И ты теперь повинуешься мне.
 Демон зашипел, и от этого звука у меня заболело внутри черепа. А он обернулся и уставился на меня, хотя глаз у него не было. Я уже подошла к краю круга. Я видела закрытые глаза Шарлотты и поняла, что она делает. Она молилась.
 И я упала на колени возле круга. От него я ничего не чувствовала. А это значит, что он не предназначался для меня. Кого бы он ни должен был удерживать, я в это число не входила.
 — Она чиста, Лайнус. Чиста душой и сердцем. И не подходит в жертвы этой твари.
 — Чистые — редкость и тонкое лакомство для моего господина.
 — Нет, эту душу ты не скормишь демону, Лайнус. Ибо слово замолвлено за нее, и демон не коснется ее.
 Демон отодвинулся от Шарлотты, насколько позволял ему круг. Вид у него был не очень счастливый.
 — Отдай ему приказ, Лайнус, — велел Найли.
 — Я приношу тебе в жертву плоть, кровь и душу. Прими мою жертву и выполни мой наказ.
 Демон придвинулся к Шарлотте, щелкнул клювом рядом с ее лицом, и она взвизгнула.
 Молитва оборвалась, демон захохотал — будто заскрежетали металлические жернова.
 — А ведь круг воздвигнут от зла, Лайнус. Только от зла.
 — Ты — некромант, — ответил Найли. — Значит, ты зло.
 — Не всему верьте, что слышали или читали, Найли.
 Демон поднял к луне руку, и вместо ногтей на пальцах были кинжалы. Шарлотта открыла глаза и вскрикнула. Лучше всего подошло бы «Отче наш», но у меня случился в памяти провал. Все, что я могла вспомнить, — рождественская служба.
 — "В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего".
 Я вступила в круг. И ничего со мной не случилось. Он должен был не пропускать зло, а значит, я не зло.
 — "Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их, и убоялись страхом великим".
 Демон заскрежетал, защелкал на меня клювом, замахал вокруг ножами когтей, но не коснулся меня.
 — "И сказал им ангел: «Не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям».
 Я присела и стала развязывать Шарлотту. Когда я вытащила у нее кляп изо рта, она стала читать со мной:
 — "Ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь".
 Я взяла обнаженное тело Шарлотты на руки, она заплакала, и я тоже заплакала. И я знала, что надо выносить ее из круга, потому что я помнила еще только три стиха.
 — "И вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях".
 Шарлотта не могла стоять, и мне пришлось ее наполовину нести. Мы подобрались, хромая, к краю круга, и демон обрушился на нас волной лязга, щелканья, ужаса.
 — "И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее".
 Я глядела, молясь, на круг, так тщательно выстроенный.
 — "Слава в вышних Богу, и на земле мир, и в человеках благоволение".
 Я стерла линию на земле рукой. Разрушила круг защиты Лайнуса.
 Демон вскинул голову и завизжал. Это было как крик петуха, или рычание, или что-то еще. Даже слыша этот звук, я не могла удержать его в уме.
 Демон бросился прочь и обрушился на Лайнуса. Теперь настала его очередь кричать, и он кричал, пока еще мог вдохнуть. Хлынула кровь, обрызгав нас дождем.
 И вдруг отовсюду фонари и крики:
 — Ни с места! ФБР!
 ФБР?
 Лучи фонарей нашли демона. Клюв засиял в электрическом свете, и кровь блестела на нем, будто демон купался в ней. Я думаю, если бы они не стали стрелять, он бы их не тронул. Но послышались выстрелы, и я бросила Шарлотту на траву, накрыв ее своим телом.
 Демон ринулся на федералов, и они стали умирать. Я заорала:
 — Пули не действуют! Молитесь, будь оно все проклято, молитесь!
 Я попыталась подать пример, и вдруг вспомнила «Отче наш». Мужской голос подхватил слова, потом другой. Кто-то читал литургию «Прости мне, Господи, ибо я грешен». Еще кто-то читал молитву, уже не христианскую. Мне показалось, что индуистскую, но у каждой религии есть свои демоны. Есть молитвы. Нужна только вера. А ничто так не укрепляет религиозное чувство, как появление настоящего живого демона.
 Демон застыл, поднеся к пасти человеческое тело. Шея была разрезана, и тварь подлизывала кровь сосущими движениями липкого языка. Но зато хотя бы больше никого не убивала.
 Молитвы вознеслись к темному небу, и я ручаюсь, что никто из них никогда не молился так усердно, в церкви или вне ее. Демон встал на кривые ноги и пошел опять ко мне. Шарлотта забормотала новую молитву — кажется, «Песнь Песней Соломона». Забавно, что только не припоминаешь в такие минуты.
 Демон ткнул в меня длинным пальцем и произнес голосом, будто заржавевшим от долгого не употребления.
 — Свободен.
 — Да, — сказала я. — Ты свободен.
 Клюв и слепое лицо заколыхались, на миг я увидела вроде бы человеческое лицо, чистое и сияющее. Но не могу сказать с уверенностью.
 — Благодарю тебя, — сказал демон и исчез.
 Федералы были повсюду. Один из них отдал Шарлотте свою куртку с буквами ФБР на спине. Она оказалась Шарлотте до середины бедра. Иногда маленький рост — преимущество. Одним из федералов оказался Мэйден. Я только смотрела на него, остолбенев.
 Он улыбнулся и присел рядом с нами.
 — Дэниел в порядке. Он поправится.
 Шарлотта схватила его за рукав:
 — Что они сделали с моим мальчиком?
 Улыбка исчезла.
 — Они хотели забить его до смерти. Я вызвал подкрепление, но... в общем, они мертвы, миссис Зееман. Больше они вас не тронут. И я не прощу себе, что не оказался на месте раньше, чтобы помочь вам. Вам обоим.
 Она кивнула:
 — Вы спасли моего мальчика?
 Мэйден уставился в землю, потом кивнул.
 — Тогда не надо передо мной извиняться.
 — А что делает федеральный агент под маской помощника шерифа в таком захолустье? — спросила я.
 — Когда Найли начал здесь рыскать, меня подставили под Уилкса. Как видите, помогло.
 — Это вы вызвали полицию штата? — спросила я.
 Он кивнул.
 Подошел другой агент, и Мэйден, извинившись, последовал за ним.
 Я ощутила прибытие Ричарда. Почувствовала, как он скользит среди деревьев. И я знала, что кое-кто из его спутников уже не в человеческом виде.
 Тогда я подозвала агента, который отдал куртку Шарлотте.
 — В лесу там вервольфы, это наши друзья. Они идут на помощь. Проследите, чтобы никто не стрелял, ладно?
 — Вервольфы? — переспросил он, не понимая.
 Я посмотрела на него:
 — Я же не знала, что здесь появится ФБР, а подкрепление мне было нужно.
 Он засмеялся и стал говорить всем, чтобы не стреляли в вервольфов. Вряд ли этим все были довольны, но стрелять никто не стрелял.
 К нам подошла женщина в форме СМП, стала осматривать Шарлотту, светить ей в глаза фонариком и задавать глупые вопросы — типа знает ли она, какое сегодня число и где она находится.
 Вдруг появился Ричард, все еще в человеческом виде, хотя разделся до джинсов и ботинок. Шарлотта бросилась из моих объятий к нему на грудь, не переставая плакать. Я поднялась, чтобы оставить Шарлотту с ее сыном и врачами.
 Ричард поймал меня за руку, пока я еще не успела отойти. В глазах у него стояли слезы.
 — Спасибо тебе за маму.
 Я сжала его руку и оставила их. Если бы я не ушла, я бы снова заплакала.
 Ко мне подошел человек из СМП.
 — Вы Анита Блейк?
 — Да, а что?
 — С вами хочет говорить Франклин Найли. Он умирает, и мы ничего поделать не можем.
 Я пошла с ним. Найли лежал на спине, в руку ему вставили капельницу и пытались остановить кровотечение, но он был слишком сильно располосован. Я встала так, чтобы он мог меня видеть, не напрягаясь.
 Он облизнул губы и смог заговорить только со второй попытки.
 — Как ты смогла войти в круг?
 — Он был предназначен, чтобы держать зло внутри или не пропускать его снаружи. Я — не зло.
 — Ты поднимаешь мертвых.
 — Я некромант. Раньше я сомневалась, по какую сторону добра и зла меня это ставит, но, очевидно, Бог ничего против не имеет.
 — И ты шагнула в круг, не зная, что с тобой будет? — Он наморщил лоб, искренне недоумевая.
 — Я не могла сидеть и смотреть, как гибнет Шарлотта.
 — Ты готова была пожертвовать собой ради нее?
 Я задумалась на секунду.
 — Такие мысли не приходили мне в голову, но я не могла допустить ее смерти, если в моих силах ее спасти.
 Он вздрогнул, закрыл глаза, снова посмотрел на меня.
 — Чего бы это тебе лично ни стоило?
 — Наверное, да.
 Он глядел мимо, его зрение теряло четкость.
 — Экстраординарно. Экстраординарно.
 Он резко выдохнул и умер. Медики налетели на него как грифы, но его уже не было. Больше его не смогли заставить дышать.
 Вдруг возле меня оказался Джейсон:
 — Анита, Натэниел умирает.
 — Что ты такое говоришь?
 — Он получил две пули в грудь, когда началась стрельба по демону. Федералы стреляли серебряными пулями — они знали, кто такой Лайнус.
 — О Боже! — Я схватила Джейсона за руку. — Веди меня к нему.
 По обе стороны Натэниела стояли медики из СМП. Он тоже был под капельницей, и кто-то поставил лампу. В свете этой лампы кожа у Натэниела казалась бледной и восковой. Пот покрывал его росой. Когда я подошла к нему и попыталась протиснуться между ребятами из «скорой», светлые глаза его меня не видели.
 Я не сопротивлялась, когда медики отодвинули меня с дороги. Просто сидела среди бурьяна и слушала, как пытается Натэниел дышать с двумя дырами в груди.
 Его не плохие парни подстрелили — он попал под шальные пули хороших. Дурацкий несчастный случай. Теперь он умрет, потому что оказался не в том месте и не в то время. Нет, я не отдам его этой глупой случайности. Не потеряю его из-за неудачного расписания.
 Я посмотрела на Джейсона:
 — Марианна здесь?
 — Сейчас посмотрю. — И он нырнул в хаос.
 Туловище Натэниела выгнулось вверх. Дыхание вырывалось с хрипом. Потом он опустился на землю страшно неподвижный. Один из фельдшеров покачал головой и встал. Я посмотрела на его напарницу-женщину с хвостом светлых волос.
 — Я могу что-нибудь сделать?
 Она посмотрела на меня:
 — Это ваш друг?
 Я кивнула.
 — Близкий?
 Я кивнула.
 — Мне очень жаль, — сказала она.
 Я тряхнула головой:
 — Нет, я не дам ему умереть.
 Я не была злом. При всем, что я сделала, вера моя была все еще чиста. Когда я говорила эти слова, они были для меня так же реальны, как в те годы, когда я их запомнила, в рождественские празднества. И эти слова все еще меня волновали. Я никогда не сомневалась в Боге. Я сомневалась в себе. Но может, Бог куда более великодушный Бог, чем я думала.
 Вернулся Джейсон с Марианной.
 Я схватила ее за руку:
 — Помоги мне вызвать мунина.
 Она не стала спорить, просто села рядом со мной.
 — Вспомни ощущение его тела. Вспомни его улыбку. Запах его волос и кожи.
 Я кивнула:
 — Он пахнет ванилью и мехом.
 Я склонилась к Натэниелу, касаясь его кожи, но она уже холодела. Он умирал. Ни малейшего намека на секс не было в моем ощущении, были только страх и печаль. Я склонила голову и стала молиться — молиться, чтобы я открылась Райне. Молилась, чтобы открыть глаза и ощутить вожделение при виде Натэниела. Жутко было молиться о таком, но стоило попытаться. Я ощутила то спокойствие, которое иногда снисходило, на меня во время молитвы. Это не значит, что тебе дадут то, о чем ты просишь, но это значит, что тебя слушают.
 Медленно я открыла глаза и посмотрела на Натэниела. В длинных распущенных волосах застряли сухие листья. Я их выбрала. Ощущая в руках его волосы, я ткнулась в них лицом. Они все еще пахли ванилью. Я потерлась о них щекой, ткнувшись ему за ухо, прямо в шелк волос. Он чуть застонал от боли при моем прикосновении. Не знаю, то ли дело было в стоне, то ли в привычном запахе его тела, то ли в молитве, но Райна потекла по моему телу, как расходится огонь. Мунин оседлал меня, и я открылась ему без борьбы. Я приняла его, и смех Райны вылетел из моих губ. Я приподнялась, встала на колени и стала смотреть на Натэниела.
 Я уже не боялась. Райна думала, что отлично было бы с ним потрахаться, пока он будет умирать. Я приложила губы к его губам, и они были холодны и сухи. Я прижалась к нему ртом и ощутила, как огонь из моего рта перетекает в него.
 Пальцы нашли раны у него на груди и стали их гладить, влезая внутрь. Медичка попыталась оттащить меня, и Джейсон с кем-то еще оттянули ее прочь. Я вкапывалась в рану, пока глаза Натэниела не открылись и он не застонал от боли. Глаза у него дрожали, бледные, бледно-бледно-сиреневые в этом искусственном свете. Он смотрел, но не видел меня. Вообще ничего не видел.
 Я стала покрывать его лицо нежными поцелуями, и каждое прикосновение обжигало. Я вернулась к его губам и стала дышать в рот. Когда я отодвинулась, его глаза стали осмысленными. Он выдохнул едва слышно:
 — Анита.
 Я оседлала его тело и положила руки на обнаженную грудь. Ладони легли на его раны, но изнутри я касалась его груди не руками, чем-то еще. Я ощущала все повреждения. Я могла покатать его пробитое сердце в жару, исходившем из моих рук, проникавшем ему в кожу, заполнявшем его плоть.
 Я горела заживо. Я должна была вложить этот жар в него. Поделиться этой энергией. Мои руки бросили рану на груди Натэниела и стали сдирать с меня блузку. Она слетела с плеч и исчезла в траве, но топ застрял под ремнями кобуры. Чьи-то руки помогли мне стащить ремни с плеч, и кобура неуклюже и тяжело захлопала по бедру. Я расстегнула ремень — кажется, это Марианна помогла мне вытащить его из петель. И точно Марианна не дала мне снять штаны. Райна у меня в голове зарычала.
 Чьи-то руки гладили мне спину, и я знала, что это Ричард. Он встал на колени рядом со мной, поставив ноги над ногами Натэниела, но не опираясь на него. Ричард прижал меня к себе. Вдруг я осознала, что мы — центр стаи. Стая окружила нас стеной тел и лиц.
 Руки Ричарда сняли с моей спины лезвие в ножнах. Они нашли застежку моего лифчика и расстегнули. Я попыталась возразить, удержать его, и он стал целовать мне плечи, губами сдвигая бретельки прочь.
 — Голая кожа для этого лучше, — шепнул он.
 Щекочущий порыв энергии заполнил глядящих ликои, заполнил и залил меня. Энергия мунина питалась их силой и росла, пока мне не показалось, что у меня сейчас кожа лопнет.
 Ричард направил мое тело к телу Натэниела. Голые груди коснулись его кожи, мазок бархата по разорванной плоти. Я задрожала, и от моей голой кожи пошел жар. Сначала было будто моя обнаженная плоть плыла над его кожей в озере пота, потом она поддалась. Тело мое упало на тело Натэниела со вздохом, и будто наши тела стали пластичными, жидкими. Они слились в одну плоть, одно тело, и я тонула в его груди. Я ощутила касание наших сердец, их совместное биение. Я вылечила его сердце, закрыла его плоть своей.
 Губы Натэниела нашли мои, и сила потекла между нами как дыхание, пока не покрыла мурашками всю мою кожу, и не осталось ничего, только его руки вокруг меня, мои руки на его теле, его губы на моих, и как дальний якорь был Ричард, а за ним — вся стая. Я чувствовала, как они отдают мне свою силу, свою энергию, и приняла ее. А за всем этим, как далекий сон, ощущался Жан-Клод. Его холодная сила соединилась с нашей и укрепила ее, жизнь из смерти. Я взяла ее всю и вдвинула в Натэниела, пока он не оторвался от меня и не вскрикнул. Его тело поддалось под моим, и его радость хлынула по моей коже, и я бросила ее в ждущую стаю. Я взяла у них энергию и отдала им наслаждение.
 Мунин покинул меня в порыве удивленных голосов. Райна никогда не умела брать силу у других. Это было мое достижение. Так что даже западная сука никогда не могла доставить удовольствие стольким сразу.
 Я села, все еще верхом на Натэниеле. Он поглядел на меня своими сиреневыми глазами и улыбнулся. Я провела руками по его груди, и раны исчезли, остался только заживающий рубец. Вид у Натэниела был по-прежнему бледный и ужасный, но смерть ему не грозила.
 Ричард протянул мне сброшенную блузку. Я надела ее и застегнула. Что случилось с остальной одеждой, я не знала, но кобура и нож были у Джейсона. Это самое важное.
 Попытавшись встать, я споткнулась, и только руки Ричарда не дали мне упасть. Он провел меня через толпу. Все пытались коснуться меня на ходу, погладить руками. Я не возражала — или мне было все равно. Обняв Ричарда за талию, я на сегодня все это приняла. Завтра буду думать, что все это было. Или послезавтра.
 Из толпы выступил Верн:
 — Черт побери, девонька, ты и даешь!
 Рядом с ним стояла Роксана:
 — У меня все зажило. Как ты это сделала?
 Я улыбнулась и ответила на ходу:
 — Поговори с Марианной.
 Вперед пробивались медики со «скорой». Я услышала, как женщина произнесла:
 — Черт побери, это же чудо!
 Может, она и была права.
 Ричард сказал:
 — Я не буду искать другую лупу.
 Я обняла его:
 — Собеседования прекратятся?
 — Ты моя лупа, Анита. Мы вместе можем быть такой сильной парой, каких я и не видел никогда.
 — Мы сильны не вдвоем, Ричард. Тут еще и Жан-Клод.
 Он поцеловал меня в лоб:
 — Я ощутил его, когда ты вызывала силу. Я чувствовал, как он нам ее дает.
 Мы остановились, и я повернулась к нему лицом при луне.
 — Мы триедины, Ричард, нравится нам это или нет.
 — Menage a trois, — сказал он.
 Я приподняла брови:
 — Это только если ты с Жан-Клодом не ограничивался разговорами.
 Он засмеялся и обнял меня:
 — Он меня еще не настолько развратил.
 — Рада слышать.
 Мы пошли вниз, обнявшись. Шарлотта лежала у подножия холма на носилках.
 Она подняла к нам руки. Одна из них была перевязана бинтом. Шарлотта улыбнулась:
 — Почему ты мне не сказал, Ричард?
 — Я боялся, что ты не примешь меня такого. Боялся, что ты не будешь больше меня любить.
 — Дубина, — сказала Шарлотта.
 — Именно так я его и назвала, — сообщила я.
 Шарлотта тихо заплакала, прижимая к груди руку Ричарда. Я только улыбалась и держала ее за руку. Жизнь — не совершенство, но сейчас, когда я стояла и смотрела на Ричарда с матерью, держала их за руки, она была к этому близка.




 Глава 46


 У Дэниела был серьезно сломан нос. Безупречный профиль теперь уже не так безупречен. Дэниел говорит, что теперь его любят женщины за мужественный вид. О том, что случилось, он никогда со мной не говорил. Шарлотта тоже, но на первом воскресном обеде после их выхода из больницы она вдруг расплакалась и убежала на кухню. Я вошла туда первой. Она мне позволила держать ее, пока она плачет, сказала, что чувствует себя очень глупо и что все в порядке. Зачем ей плакать?
 Если бы я по-настоящему умела воскрешать мертвых, я бы вернула к жизни Найли и всех его прихвостней и убила бы их гораздо медленнее.
 Семья Ричарда считает, что я полный идеал, и свои планы не очень скрывает. Свадьба — мы должны пожениться. Неплохая мысль была бы в другой ситуации, но мы не пара. Мы — трио. Это трудно объяснить родственникам Ричарда. И ему самому — тоже.
 Говард Грант, экстрасенс, сидит в тюрьме за мошенничество. Он сознался в некоторых своих прошлых делах. Я ему сказала, что если он не сядет в тюрьму, я его убью. Все это началось с его жадности. Он не трогал ни Шарлотту, ни Дэниела, он был в ужасе от Найли и от того, что случилось, но все началось с его вранья. И это не должно сойти ему с рук. Я ему только предложила выбирать наказание.
 Полиция считает, что помощник шерифа Томпсон скрылся из штата. Его до сих пор ищут, а из нас никто ничего не сказал. Не знаю, что сделала с телом стая Верна. Может, оно висит на дереве, ожидая Рождества летом. Может, они его съели. Не знаю и не хочу знать.
 Совет Вампиров никого не прислал нас убивать. Очевидно, Колин переступил положенные границы, и мы имели право убить его и всю его свору. Он не пережил смерти своей слуги. Нового Принца города пока нет, и Верн с его стаей не торопятся подыскивать замену.
 Я просыпаюсь от снов, которые не мои. Мысли, чувства тоже не мои. Влюбленность — достаточно поглощающее чувство в наплыве первого жара страсти, а тут еще метки засасывают меня в каждого из них. Они меня проглатывают, и каждый сексуальный акт усиливает этот эффект. И потому — с сексом пока покончено. Сперва мне надо научиться контролировать метки.
 Пока я спала с ними обоими, Ричард тоже шлялся по девкам. Сейчас, когда я впала в целомудрие, он последовал моему примеру. Жан-Клод, как я понимаю, знает, что я ищу повода сказать: «Ага, значит, ты меня не любишь по-настоящему». А потому тоже ведет себя как ангел — правда, темный.
 Я взяла месяц отпуска и поехала в Теннеси учиться у Марианны. Я обучаюсь владеть мунином, и это способствует освоению власти над метками. Иметь своим единственным учителем Жан-Клода — не очень разумно. Он слишком много в меня вложил. И я учусь ставить барьеры, такие высокие, широкие, твердые, чтобы защититься от них обоих. Отсидеться за моими стенами.
 Но секс эти барьеры крушит — будто тонешь. Думаю, если я это позволю и они позволят, мы станем единым организмом из трех частей.
 Ричард, кажется, не видит опасности. Он все так же наивен или я его просто не понимаю. Я его люблю, но даже когда я думаю его мыслями и чувствую его эмоциями, он для меня загадка.
 Жан-Клод эту опасность осознает. Он говорит, что может ее предотвратить, но я ему не верю. Я его люблю — в каком-то смысле, но не верю ему. Я не раз чувствовала его сдавленный смех радости, когда вырастала мощь нашего триумвирата.
 Он мне сказал когда-то, что любит меня со всей силой, на которую способен. Может быть, так оно и есть. Но силу и власть он любит больше.
 Значит, снова воздержание, черт бы его побрал. Как можно сохранить целомудрие, когда в твоем распоряжении по первому вызову могут оказаться два сверхъестественных жеребца? Способ один: умотать из города.
 Я стала браться за любую аниматорскую работу за пределами города. Я проводила уик-энды с Марианной. Во мне самой есть большая сила — не сила меток, а моя собственная. Я все уклонялась от того, чтобы посмотреть этой силе в лицо, но Жан-Клод меня заставил. Мне надо научиться управлять этой магией.
 Глупо звучит, что человек, зарабатывающий на жизнь подъемом мертвых, старается не замечать внутри себя магию, но так это со мной и было. Я находила самый минимум, которым можно обойтись. С этим покончено.
 Марианна говорит мне, что у меня есть средства уцелеть в нашем триумвирате. Пока я с этими средствами не освоюсь, я избегаю прикосновений любого из них. Три месяца — и ни одного прикосновения. Три месяца никого в моей постели. Три месяца я не лупа. Чтобы расстаться с Ричардом, мне пришлось расстаться со стаей. Да, но леопардов я бросить не могу. У них никого нет, кроме меня. Так что я по-прежнему Нимир-ра. Марианна даже учит меня, как объединить леопардов в здоровое общество. И Верн тоже.
 Я бросила все противоестественное, насколько это было возможно. Мне надо разобраться в себе, понять, что осталось от той девушки, которой я себя считала.
 Я встретила демона лицом к лицу и одолела его верой и молитвой. Значит ли это, что Бог мне простил мои грехи? Не знаю. Но если Он простил мне, то Он великодушнее меня.