Аннотация: Уже много веков длится противостояние двух великих звездных империй. Миры Сколии защищают от коварных нападений врага «демоны» – элитные супервоины, предпочитающие поражению смерть...На нейтральной планете встречаются сестра сколийского императора, наследница престола, демон-пилот в звании праймери и сын императора Эйюбы. Эта встреча стала началом самых невероятных событий, самых головокружительных приключений полностью изменивших соотношение сил.


---------------------------------------------


 Кэтрин Азаро
 Инверсия праймери


 Моему мужу, Джону Кендаллу Каниццо, с любовью



 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕЛОС



 1. ЗАПОВЕДНЫЙ ОСТРОВ

 Хотя о существовании Делоса я знала с детства, сама я оказалась на планете впервые. Делос входит в Союз Миров Земли, неуклонно сохраняющий нейтралитет в войне купцов с нами, сколийцами. При том, что все мы – земляне, купцы и сколийцы – люди, между нами не так много общего.
 Возможно, поэтому Земля провозгласила Делос нейтральной зоной, заповедным местом, где солдаты купцов и сколийцев могли бы тихо и мирно встречаться.
 В трогательной гармонии.
 «Гармония»– их слово, не наше. На деле ни одного из нас никогда не увидишь беседующим с солдатом купцов – в гармонии или без.
 Однако Делос оказался ближайшей обитаемой планетой к тому сектору космоса, где мы проводили учебные полеты, натаскивая нового члена нашего отряда, Тааса. Вот мы и отправились туда отдохнуть и расслабиться немного.
 Теплым вечером мы вчетвером шагали по Аркаде. Вдоль тротуаров выстроилась бесконечная череда кафе и магазинчиков с карнизами, увешанными стрекотавшими на ветру деревянными трещотками и разноцветными лентами.
 Каждую остроконечную крышу венчал устремленный в небо шпиль с нанизанными на него металлическими пластинами; их лязганье смешивалось с шумом толпы.
 Город смеха и праздников, рай для загорелых женщин в ярких платьях и преследующих их крепких юношей.
 Нервоплексовое покрытие шевелилось у нас под ногами, от чего я то и дело стискивала зубы. Никогда не понимала страсть большинства людей к этой штуке. Нет, не правда. Понимала, хотя и не разделяла ее. Считалось, что нервоплекс повышает комфорт. Вплетенная в него паутина молекулярных волокон и микроскопических компьютерных схем реагировала на прилагаемые к нему усилия, регулируя пружинящую реакцию тротуара в зависимости от интенсивности пешеходного потока.
 Справа от нас в небольшом скверике люди толпились вокруг пары борцов в красном и зеленом трико. Люди подпрыгивали и пританцовывали от возбуждения, а нервоплекс подкидывал их, усиливая восторг.
 Наша четверка – Рекс, Хильда, Таас и я – шествовала сама по себе. Жаль, что мы были не в штатском. В конце концов, мы же не на дежурстве. Все же на нас были мундиры Демонов: черные брюки, заправленные в высокие черные бутсы, черные рубахи под черными куртками. В яркой толпе мы выделялись словно торчащие из воды камни, и подобно обтекающему их потоку толпа пешеходов раздваивалась, пропуская нас. В толпе преобладали земляне – люди, которым редко удается увидеть хоть одного живого Демона, не говоря уж о четырех сразу.
 – Тебе полагалось бы покричать немного с пеной у рта, Соз, – покосился на меня Рекс с ехидной улыбкой. – Здесь бы в минуту никого не осталось!
 Я недовольно посмотрела на него. Образ Демонов-берсеркеров давно уже сделался почти обязательной деталью приключенческих голофильмов, на чем разбогатело не одно поколение продюсеров. Нас – Демонов, элитных пилотов космического флота Сколии.
 – Я твой собственный рот пеной запечатаю, – буркнула я в ответ.
 Рекс улыбнулся:
 – Звучит соблазнительно.
 – Помните Гарта Байлера? – чуть хрипло спросила Хильда.
 – Он поступил в Джеханскую военную Академию в год, когда я ее заканчивал, – покопался в памяти Рекс.
 Хильда кивнула. Ростом она не уступала Рексу, заметно возвышаясь над нами с Таасом. Ее шевелюра обрамляла лицо копной сена.
 – Так вот, он прошел через душеспасителей.
 Невроплекс застыл у меня под ногами. Я замедлила шаг, пытаясь прийти в себя. Собственно, причины так напрячься у меня не было: душеспасителями на нашем жаргоне именовались врачи-психиатры, лечившие тех из Демонов, кто не выдержал нечеловеческих нагрузок этой войны. Правда, когда кто-то из нас и лишается рассудка – что имеет место гораздо чаще, чем признает штаб Космофлота, – это происходит обычно тихо: все насилие, как правило, обращается внутрь, а не на остальных людей.
 – И что с ним случилось? – поинтересовался Таас.
 – Отправили в госпиталь, – ответила Хильда. – Потом он уволился в отставку.
 Я терла лоб рукой, не в состоянии дальше следить за разговором. Мой пульс и дыхание участились, на висках выступил пот. Что со мной?
 И тут я увидела. С той стороны Аркады за нами наблюдали двое: молодой человек и женщина, оба – в джинсах и блестящих рубахах. Они походили на студентов или влюбленную пару на прогулке. Ни тот, ни другая не улыбались.
 Они просто стояли и смотрели на нас, забыв про пакеты хрустящей соломки в руках.
 Что-то словно стянуло мне грудь стальным обручем. Я остановилась и сделала глубокий вдох. Блок, – подумала я.
 Я не получила ожидаемого ответа. Все, что я увидела, отдав команду «Блок», – это псимвол, маленькую картинку, похожую на компьютерный символ, только мысленную. Ей полагалось мигнуть и исчезнуть. Вместо этого в моем сознании проявилась страница компьютерного меню. Я зажмурилась и меню заколыхалось словно пятна от яркого света на сетчатке. Когда я открыла глаза, мое восприятие сместилось, так что меню теперь висело в воздухе у меня перед лицом наподобие голографического изображения. В меню выделились три команды:
 Перенос
 Блок
 Выход
 Шрифт был мой, персональный; слова казались вырезанными из янтаря.
 Перед словом Блок я увидела изображение нейрона со стенкой между стволом и разветвленными окончаниями – псимвол «Блок», которого я ожидала с самого начала. Вместо этого он парил в воздухе передо мной как часть обширного меню. Рекс и Хильда остановились, продолжая разговаривать как ни в чем не бывало и не обращая внимания на накладывающийся прямо на них список слов и символов.
 У землян есть хорошее название для таких ситуаций: дикий бред. Еще лучше – бред сивой кобылы (интересно, что это за кобыла такая?). Что делает это меню в воздухе перед моим носом? Нет, неверно. Я знала, что оно здесь делает. Его выдал компьютерный центр, вживленный мне в позвоночник, когда я послала ему команду «Блок». Меню – результат его прямого воздействия на мой зрительный нерв.
 Все правильно. За одним исключением: этого не могло быть. Очень уж неэффективно – не говоря о том, что не вовремя, – проходить всю цепочку проверок каждый раз, когда я отдаю команду своему центру. Мне полагалось увидеть только мигающий псимвол «нерв-стена», извещающий о том, что центр принял мою команду.
 Я до сих пор думала о компьютере в моем позвоночнике как о «центре».
 Обычно я давала прозвища всем компьютерам, с которыми мне приходилось работать. Но не этому. Согласитесь, давать имя самой себе – это уж слишком. Так и до раздвоения личности недолго.
 Я подумала и послала центру еще одну команду:
 «Переключиться на ускоренный режим».
 Ответ прочитался в моем мозгу так, будто это была моя собственная мысль, только выраженная казенным компьютерным языком: «Рекомендуется режим проверки. С момента прохождения последней подтвержденной команды на постановку блока прошло слишком много времени».
 Ясно. Провериться хочет. Я знала, что это означает: центр скрупулезно покажет мне каждый свой шаг выполнения команды. Обычно этот процесс протекает почти со скоростью света, с которой сигнал передается по оптическим волокнам в моем теле. Теперь мне предлагалось созерцать весь процесс в действий, дабы убедиться в отсутствии ошибок.
 «Ладно, – подумала я. – Производи проверку».
 Меню исчезло. Перед глазами у меня возникло другое изображение. Оно тоже висело в воздухе подобно голограмме: голубые силуэты двух студентов, не отводивших от нас взглядов. Центр наложил силуэты на реальное изображение, так что их фигуры казались мне светящимися.
 «Эмоциональное воздействие этих источников приближается к опасному уровню», – сообщил центр.
 «Сама знаю». Для эмпата вроде меня их «воздействие» означало только одно: страх. Страх такой интенсивности, что пот, выступивший на висках, стекал мне на шею.
 «Заблокировать воздействие!»
 «Выделяю вещество, подавляющее воздействие псиамина на мозговые клетки, включая рецепторы Р1. Выделение будет продолжаться до тех пор, пока воздействие не понизится до безопасного уровня».
 Я поморщилась. «Ты что, не можешь просто сказать, что блокируешь его?»
 «Я его блокирую», – нехотя согласился центр.
 Воспринимаемый мною страх ослабевал. Я повела плечами, снимая напряжение; сердцебиение тоже успокаивалось. «Команду подтверждаю.
 Переключиться на ускоренный режим».
 Появился символ ускоренного режима работы.
 Наконец-то. Я посмотрела на остальных. Ближе всех ко мне стоял Таас, не сводивший глаз с башенки дома напротив. Страх студентов окутывал его раскаленной аурой.
 Я положила руку ему на плечо:
 – Выключи их к черту.
 Он не пошевелился. Его лицо под обычной оливковой окраской заметно побледнело.
 – Это приказ, – настаивала я. – Задействуй блокировку.
 Таас вздрогнул, потом зажмурился. Секунду спустя он открыл глаза и посмотрел на меня; цвет его лица постепенно восстанавливался.
 – Ты как, ничего? – спросила я.
 – Да, – он неуютно передернул плечами. – Очень сильные эмоции. Они застали меня врасплох.
 – Меня тоже.
 Рекс переводил взгляд с меня на Тааса и обратно. Потом повернулся к студентам, и я ощутила, как он блокирует их излучение. Хильда стояла дальше всех от меня, но, судя по ее отсутствующему взгляду, она тоже отдавала команду своему центру. Проблем с блокированием у них не возникало: их центры явно не отвлекались на проверку.
 Что ж, я сама и виновата. Кто» как не я, потребовал от своего центра, чтобы он проверял все редкие команды.
 – Не пойму, почему я поздно обратил на это внимание, – негромко произнес Таас.
 – Это все чертов нервоплекс. – Я махнула рукой в сторону тротуара. – Он взаимодействует с толпой, усиливая эмоции. – Мы с Таасом оказались наиболее чувствительны к эффекту; он – как наименее опытный член группы, я – как самый сильный эмпат.
 – Почему эти двое так расстроены? – Хильда ткнула пальцем в студентов.
 – Что, они думают, мы им сделаем?
 – Мне осточертело провоцировать эту эмоцию, – необычно тихим голосом произнес Рекс, запустив пятерню в темные волосы. Нет, уже не совсем темные. С каждым днем седых волос в его шевелюре становилось все больше и больше.
 И все же, что случилось? Почему Таас так дурацки улыбается?
 – Что смешного? – подозрительно спросила я.
 – Мэм? – покраснел он.
 – С чего это ты так разулыбался?
 Улыбка мгновенно испарилась.
 – Ничего, мэм.
 Я рассмеялась:
 – Таас, я же просила не обращаться ко мне «мэм». – В маленьких, тесно связанных группах вроде нашей нет нужды соблюдать формальности. – Так что смешного?
 Он поколебался, потом махнул рукой в сторону студентов.
 – Этот паренек реагирует на вас не так, как на остальных.
 – Не так? – удивилась я. – Как же?
 – Ему кажется, что вы… э-э…
 – Что?
 Таас покраснел сильнее:
 – Ему кажется, что вы очень сексуальны.
 Я почувствовала, как мое лицо тоже заливает краска.
 – Но я же ему в матери гожусь!
 – Ха! – хихикнула Хильда. – На вид ты куда моложе, Соз.
 – Вот и не правда, – улыбнулась я. По правде говоря, Хильда первая сказала мне это.
 Рекс ухмыльнулся, и я почувствовала, как Таас немного расслабился. Вся наша компания вроде бы успокоилась. Рекс открыл рот, чтобы сказать что-то, и его улыбка исчезла, словно дверь захлопнулась, а взгляд уставился куда-то за моей спиной. Я резко повернулась.
 Купцы.
 Разумеется, сами они себя купцами не называли. На самом деле они были эйюбиане, члены так называемого Содружества Эйюбы. Их было пятеро, все в серой форме с синими лампасами на брюках и алым кантом на рукаве. С такого расстояния я не могла разглядеть цвет их глаз, хотя вряд ли кто из них принадлежал к красноглазым аристо – членам высшей касты в строгой эйюбианской иерархии. Один из них отличался характерными для аристо четкими чертами, черными волосами, даже грацией. И все же в нем не хватало неуловимой отточенности аристо.
 Возможно, это телохранители какого-то аристо. Для представителя низших каст купцов это, возможно, наивысшая социальная позиция. Я решила, что это исполнители, дети, рожденные от связи аристо с представителем низшей касты.
 Они стояли на другой стороне улицы и смотрели в нашу сторону. Между нами бурлила обычная для Аркады толпа.
 Меня охватил непривычный, иррациональный страх; пульс снова участился.
 Я огляделась по сторонам и увидела женщину, торопливо уводящую нескольких детей подальше от двух наших групп. Она тоже оглянулась, перевела взгляд с купцов на нас и приказала своим отпрыскам поторапливаться. Младший захныкал, пытаясь задержать ее у витрины со сладостями. Женщина подхватила его на руки и, не обращая внимания на его громкий рев, скрылась в толпе.
 – Как смеют они разгуливать здесь? – возмутился Таас.
 – Ты что, хочешь, чтобы они получали специальное разрешение? – спросила Хильда. – Мы же пребываем в гармонии, ты что, забыл?
 – Но они могут здесь шпионить! – не унимался Таас.
 Рекс не сводил с меня глаз.
 – Что не так?
 Я судорожно глотнула:
 – Тот, высокий. Он похож на Тарка.
 Рекс напрягся:
 – Но Тарк мертв.
 Давно уже мертв. Десять лет как мертв. Я сама его убила.
 – Кто такой Тарк? – удивилась Хильда. – Похоже на имя аристо.
 Каким-то образом мне удалось совладать со своим голосом.
 – Это и есть имя аристо.
 Рекс коснулся моего сознания. За годы совместной работы мы с ним сблизились настолько, что я могла улавливать его мысли, если он направлял их в мою сторону с достаточным усилием.
 «С тобой все в порядке?»
 Я перевела дыхание, успокаивая пульс. «Да».
 – Откуда ты знаешь этого Тарка? – поинтересовалась Хильда.
 – Я проникла подпольно на Тамс. Десять лет назад.
 – Тамс? – переспросил Таас. – Вы хотите сказать, на планету купцов?
 Я кивнула:
 – Меня… меня схватили.
 – Вас что, раскрыли?
 – Нет. Меня поймали не так, – мне пришлось сделать паузу, прежде чем продолжать. – Десять лет назад новым губернатором Тамса аристо назначили человека по имени Крикс Тарк. Его солдаты устраивали в городах облавы с целью набрать слуг ему в поместья. – «Слуги»у аристо означали практически всех во Вселенной, не принадлежавших к их касте. – Меня взяли именно во время такой облавы.
 Таас пораженно уставился на меня:
 – Вы были слугой у купца?
 – Не слугой, – ответила я со спокойствием, какого сама от себя не ожидала. – Источником.
 Таас побледнел и отвернулся. Хильда стиснула кулаки, от чего даже под курткой рельефно проявились мускулы. «Источник»– обычный термин аристо, о котором мне не хотелось бы даже вспоминать.
 – Как тебе удалось бежать? – Хильда повела плечами словно борец, пытающийся снять напряжение.
 Я только покачала головой. Я не могла говорить об этом. Купцы продолжали переговариваться, глядя на нас.
 – Простите меня, праймери Валдория. Насчет Тамса.
 Я старалась, чтобы мой голос звучал беззаботно.
 – Таас, зови меня просто Соз, ладно? – я просила его об этом столько раз, что уже сбилась со счета.
 Он покраснел.
 – Слушаюсь, мэм.
 Моего сознания коснулась мысль Хильды – гораздо слабее, чем это получалось у Рекса: «Я тоже прошу прощения». Потом уже спокойнее: «Дай мальчику время. Ты пугаешь его до мурашек».
 «Мурашек?»– удивился Таас.
 Рекс послал им мысленную улыбку. «Мурашки – живые или неодушевленные?»
 Я попыталась улыбнуться в ответ. Я понимала, что Рекс хочет снять напряжение. И мне стоило бы радоваться: в первый раз Таасу удалось связаться с нами мысленно без помощи корабельной аппаратуры. И все же я не могла оторвать глаз от купцов. Они пошли дальше, то и дело оглядываясь на нас.
 – Похоже, мы их раздражаем, – заметила Хильда.
 – Но мы же не можем отпустить их просто так? – Таас нетерпеливо переминался с ноги на ногу, словно игрок в мяч, ожидающий движения соперника.
 – На каком основании? – поинтересовалась я.
 – Они же купцы, – переживал Таас. – Разве этого недостаточно?
 Я качнула головой в сторону полицейских-землян, на всякий случай подтянувшихся поближе к нам.
 – Не уверена, что они с тобой согласятся.
 – Если бы не мы, купцы давным-давно разделались бы уже с Союзными Мирами, – упорствовал Таас.
 – Если бы нам не приходилось отвлекаться на купцов, – возразила я, – мы и сами давным-давно могли бы овладеть Союзными Мирами.
 Таас наморщил лоб.
 – Разве вы не ненавидите купцов? Особенно после… – он запнулся.
 – Уличные драки ничего не решают. Тем более что они здесь запрещены.
 – У нас есть занятия и приятнее, хойя. – Хильда хлопнула Тааса по плечу. – Лично я не прочь выпить.
 Я так и не знаю точно, что на языке Хильды означает «хойя»; судя по всему, что-то вроде «милый мальчик». Таасу еще предстоит понять, что это слово не простая тарабарщина. Вот интересно будет посмотреть на Хильду, когда она будет объяснять Таасу, почему называет его милым мальчиком.
 – Эй, Хильда, хойя, ты хочешь напиться? – ухмыльнулся Рекс.
 – Сам хойя, – буркнула Хильда, но тут же улыбнулась. – Ну по крайней мере несколько стаканчиков.
 – Я тоже не против выпить чего-нибудь, – согласилась я. Чего-нибудь покрепче, отшибающего память…
 Ночь уже час как теснила закат, сужая полоску розово-красного неба на горизонте. Сутки на Делосе длятся шестьдесят два часа и закат соответственно тоже кажется бесконечно долгим. Народу на Аркаде прибавилось: люди пользовались возможностью отдохнуть от дневной жары. Не так просто переносить тридцать часов непрерывного солнечного света, так что единственными по-настоящему комфортными оставались вечерние и ночные часы, а также раннее утро.
 Небо над нашими головами окрасилось в темно-лиловый цвет. В спектре излучения Делосского солнца больше лиловых лучей, чем у большинства звезд с обитаемыми планетными системами, да и атмосфера Делоса почти не рассеивает его. Даже находясь на уровне моря, здесь ощущаешь себя как на высокой горной вершине. У горизонта толпились легкие облака, подкрашенные снизу в розовый цвет, темневший по мере того, как на крыши Аркады надвигалась ночь.
 Мы шли вдоль бесконечной череды баров. В сумерках ярко светились головывески: ослепительно розовый цветок, зависший над дверью, кружащиеся в хороводе золотые жуки, гроздь зелено-голубых планет, обращающихся вокруг огромной голубой звезды… Головывески, голореклама – вся улица была заполнена круговертью световых и цветовых пятен. По стенам зданий вверх и вниз носились, разбрызгивая искры и меняя очертания, самые фантастические животные.
 На нас обрушивались потоки музыки – то буйно-веселой, то протяжной. По мере приближения к очередной двери звуки усиливались, но стоило нам пройти мимо, как они слабели и пропадали в уличном шуме. К этому добавлялись крики зазывал, вещавших на самых разных языках Союзных Миров. Те, чьи возгласы я могла разобрать, пытались соблазнить проходящих напитками, курительными палочками и зернами масляничных растений, уводящими в мир мечты или заставляющими тебя заниматься любовью без устали много часов подряд. В воздухе висел аромат жареного мяса и пряностей.
 Большинство головывесок было мне непонятно. Потребовав у центра меню-переводчик, я решила опробовать его на красивой вывеске, гласившей:
 «КОНСТАНТИНИДЫ».
 «Перевод», – скомандовала я.
 «Греческий язык, – ответил центр. – Перевод: Константиниды».
 – Очень ценная информация, – пробормотала я себе под нос.
 – Так куда зайдем? – спросила Хильда.
 Я ткнула пальцем в сторону облезлого здания. Крыша его украшалась единственным шестом с проржавевшими почти насквозь пластинами, жалобно дребезжавшими на ветру. Головывеска над входом была на английском языке – единственная, которую я могла прочесть без переводчика.
 – «У ДЖЕКА»– объявила я.
 – Напоминает древнюю Землю, – заметил Рекс.
 – Скорее уж древнюю развалину, – фыркнула Хильда.
 – Пошли, Хильда, – рассмеялся Рекс. – Не бойся.
 – Но почему именно сюда? – допытывалась она.
 – Потому, – ответил Рекс, – что здесь замечательно воссоздана атмосфера древней Земли.
 – А это так уж хорошо?
 – Зайдем и увидим, – улыбнулась я.
 Итак, мы зашли внутрь. Вдоль одной из стен тянулась потемневшая от времени деревянная стойка. Стулья рядом с ней были обшиты лоснившейся от долгой эксплуатации красной тканью. Остальную часть помещения занимали столики, покрытые красными и белыми скатертями. За стойкой стоял человек, протиравший стакан; на рубахе и белом фартуке виднелись жирные пятна.
 На эстраде в углу играл маленький оркестр. Инструменты были мне незнакомы: тыквообразные коробки с натянутыми струнами, золотые трубы с выдвигающимися и задвигающимися секциями, толстые барабаны. Тем не менее звук получался приятный, а ритм располагал к танцу с молодым человеком, певшим что-то лирическое. На экранах над эстрадой мелькали яркие голомультики.
 У столиков нас поджидала женщина в короткой юбке. При виде ее Таас расплылся в улыбке.
 – Мне здесь нравится, – заявил он.
 – Давайте-ка займем столик, – предложил Рекс.
 Хильда улыбнулась Таасу и мотнула головой в сторону официантки.
 – Хорошенькая, да? Давай не будем драться. Прибережем это для купцов. Я все равно сильнее и больше тебя.
 – Что? – выпучился на нее Таас.
 – Она не хочет драться с тобой из-за официантки, – объяснила я.
 – Но почему я должен драться с Хильдой из-за официантки?
 Я пожала плечами. Я плохо разбираюсь в женской красоте. Другое дело в мужчинах. Мне официантка представлялась просто слишком юной девицей в слишком тесной юбке. Должно быть, эта штука здорово затрудняет кровообращение.
 Рекс рассмеялся:
 – Может, нам троим стоит предложить себя ей – пусть выбирает.
 – С чего это ты взял, что она вообще выберет кого-то из вас? – улыбнулась я.
 – А почему троим? – так и не понял Таас.
 – Я, ты, Рекс. Ясно? – терпеливо объяснила Хильда.
 Таас сделался совсем пунцовым:
 – Так тебе нравятся женщины? Не мужчины?
 – Ну разумеется, – ответила Хильда.
 – Ох. – Таас почесал подбородок. – Ладно. Возможно, ты и сильнее меня, зато я стильный.
 Официантка подошла к нам и, запинаясь и краснея, обратилась по-английски к Рексу:
 – Вам нужен столик?
 – Не понимаю ни слова из того, что ты говоришь, – ответил Рекс по-сколийски с самой вредной своей улыбкой, – но голос у тебя красивый.
 – Она говорит, что нам нужен столик, – перевела я.
 Хотя, видит Бог, нам нужен был не столик, а выпивка. Я включила программу перевода. Меню висело в воздухе на фоне официантки, переводившей испуганный взгляд с меня на Тааса, а с Тааса на Хильду. Вполне возможно, у меня на лице было такое же отсутствующее выражение, как у них.
 «Не спеши», – посоветовал мне мой центр.
 Рекс снова улыбнулся официантке.
 – Они просто медитируют, – объяснил он по-сколийски.
 Она моргая смотрела на него, потом огляделась в поисках кого-нибудь, кто мог бы прийти ей на помощь.
 «Переведи:» Мы хотим выпить и закусить «, – подумала я.
 – Чем могу служить вам? – спросила официантка у Рекса. Перевод ее слов на сколийский прозвучал у меня в уме, помешав сформулировать ту фразу, что я собиралась произнести по-английски. Официантка тем временем краснела все сильнее.
 – Черт, – пробормотала я.
 Мой центр создавался для боя, не для перевода. Как знать, может, мне и стоило бы добавить к нему модуль с дипломатическими познаниями. Я держалась бы в обществе гораздо свободнее, да и непосредственно в общении это не помешало бы. Однако мой центр был под завязку нагружен модулями с военной информацией, и я не имела ни малейшего желания заменять хоть один из них. В конце концов, от этого может зависеть моя жизнь. И расширять его объем мне тоже не хотелось. Моя биомеханическая система и так достигла предела возможностей современной технологии.
 И вдобавок мне вовсе не мешает попрактиковаться в английском без подсказок на ухо.
 » Конец программы «, – подумала я. Меню исчезло, а я обратилась к официантке на лучшем английском, который смогла выжать из себя без посторонней помощи.
 – О'кей мы сесть здесь? – махнула я рукой в сторону столика у дальней стены.
 – Разумеется. – Ее лицо понемногу приобретало нормальный цвет, а на моих щеках, напротив, заиграл румянец. Она покосилась на Хильду с Таасом, взгляды которых снова сделались более или менее осмысленными, и слегка расслабилась. Я – тоже.
 Она взяла со стойки несколько меню и направилась к выбранному нами столику. Мы двинулись следом; она оглянулась на Рекса и снова зарделась.
 Проследив ее взгляд, я вдруг заметила, как тесно облегают брюки ноги Рекса. Штанины казались его собственной черной кожей, пугающей и возбуждающей одновременно. И еще руки. Что ощущают они, когда…
 – Чего ты на меня уставилась? – спросил Рекс.
 – Что? – теперь вспыхнула я. – Я ничего. —» Блок «. Перед глазами вспыхнул псимвол» Блок «, и реакция девочки-официантки на Рекса ослабла в моем мозгу. Его штаны снова показались мне обычными. Ну, почти обычными.
 Девочка права: они сидят на нем очень возбуждающе. До сих пор я не замечала этого; по крайней мере не отдавала себе в этом отчета.
 – Вот так всегда, – пробормотала Хильда. – Вечно они сходят от него с ума.
 – Ты имеешь в виду от Рекса? – спросил Таас.
 – Ага. Всегда, – она кивнула на меня. – А парни сходят с ума по ней.
 Я рассмеялась:
 – Помню несколько случаев, когда парни хотели и его тоже.
 От моего смеха официантка подпрыгнула, как пугливая коза, уронив на исцарапанный столик стопку меню. Потом замерла, глядя на нас. Мы тоже замерли в ожидании, что она будет делать дальше. Щеки ее снова пылали.
 – Она хочет, чтобы мы сели, – предположил Таас.
 – Тогда сядем. – Рекс проскользнул мимо нее, невзначай коснувшись рукой ее тонкой талии. Ее щеки сменили цвет с красного на темно-бордовый. Мы расселись.
 – Вы хотели выпить? – спросила она у Рекса.
 – При звуках твоего голоса мне хочется обнимать тебя ночь напролет, – ответил он. По-сколийски, разумеется.
 – Если он тебе надоел, – добавила Хильда, – можешь заняться нами. – Она похлопала по плечу сидевшего рядом Тааса. – У него есть стиль, у меня – мускулы.
 – Простите? – переспросила официантка по-английски.
 – Оставьте ее в покое, – сказала я и взяла меню. Заголовок» У ДЖЕКА» был набран из маленьких трубочек, наполненных желтым светящимся газом. Над строчками висели в воздухе трехмерные изображения блюд.
 Я выбрала строчку «Гамбургер»и справилась у своей программы перевода.
 «Сандвич с синтетическим мясом». Я попробовала «хот-дог»и получила в ответ также «Сандвич с синтетическим мясом». Когда программа точно так же перевела еще и «биг-мак», я сдалась. Может, у Джека ничего больше не подают? Я посмотрела на остальных.
 – Что хотите?
 – Сойдет эль, – предложил Рекс. Хильда и Таас согласно кивнули.
 – Вы есть эль? – спросила я официантку по-английски.
 – Простите? – не поняла она. – Что вы сказали?
 – Эль, – повторила я. – Есть у вас?
 – Вы имеете в виду пиво?
 – Я подумать, – покосилась я на нее.
 – Темного или светлого?
 Что бы это значило?
 – На ваш укус. – Нет, неверно. Она снова покраснела. Я попыталась еще раз:
 – На ваш вкус. – Я махнула рукой в сторону остальных. – Четыре пива.
 – Олл райт. – Она ушла, одарив Рекса еще одной застенчивой улыбкой.
 Входная дверь отворилась и в бар вошла новая группа посетителей. На этот раз мои плечи напряглись от моей собственной реакции.
 Купцы. Теперь их стало шестеро: пятеро тех, кого мы видели на улице, и тот, кого они охраняли. Человек с блестящими черными волосами и красными глазами.
 Аристо.
 Увидев нас, купцы замерли. Мы молча смотрели друг на друга. Бармен прекратил протирать стакан и убрал его под стойку.
 «Ты их ненавидишь?»– спрашивал Таас. Ненависть – слишком мягкое выражение. При виде аристо в моем мозгу вспыхнули воспоминания о Тарке, губернаторе Тамса. Три недели пыток. Этот аристо смотрел на меня своими безупречно красными глазами, расслабив свое безупречное тело. Его безупречно черные волосы сияли. Мне хотелось переломать все безупречные кости его безупречного лица.
 «Спокойно, – напомнила я себе. – Спокойно».
 Один из телохранителей наклонился к нему и сказал что-то. Мне не понадобился телепатический дар, чтобы понять: он предлагает поискать бар с более приемлемой клиентурой. Однако аристо отрицательно мотнул головой.
 Потом сел на стул у стойки.
 – Я не могу сидеть здесь и смотреть, как они будут пить. – Таас комкал в руках меню. – Не могу и все.
 – Пошли отсюда, – кивнул Рекс.
 Хильда встала.
 – Сядь, – сказала я.
 Все трое уставились на меня. Потом Хильда села. Я почувствовала, как Рекс пытается прощупать, что у меня на уме, но держала дверь на замке.
 Сказать, что я хотела остаться в этом баре, было бы по меньшей мере ошибочно, но и позволить себе уйти я не могла.
 – Аристо не прилетают на Делос просто так, отдохнуть, – сказала я. – Он здесь по делу. Наша работа – узнать, по какому.
 На шее Рекса пульсировала жилка. Это у него с тех пор, как он увидел, что сделал со мной Тарк. Тогда, на Тамсе, я от боли, шока и ужаса не могла даже говорить.
 Хильда пошарила руками у пояса, где обычно висела кобура. Однако сейчас у нас не было с собой ничего, если не считать маленьких ножей. Даже без модуля дипломатических познаний в центре я понимала, насколько безрассудным было бы разгуливать по Делосу с дезинтегратором на бедре.
 При первой встрече купцы тоже показались нам безоружными. Однако теперь им было кого охранять – кого-то, занимающего в их сложной социальной иерархии достаточно высокое положение, чтобы на поясах у них красовались боевые лазеры с блоками питания.
 – Просто наблюдайте, – продолжала я. – Вдруг узнаем что-нибудь важное.
 У нашего столика вновь возникла официантка и поставила передо мной стакан с янтарной жидкостью. Я не очень-то разбираюсь в технологии перегонки спиртного. Но не настолько, чтобы не отличить пиво от рома.
 Должно быть, мой английский оказался даже хуже, чем я опасалась. Я замотала головой.
 – Мы пиво хотеть, – повторила я. – Пиво. Для всех.
 Она замялась.
 – Это, – ее голос сорвался, – это тот человек. Он заказал это для вас.
 – Какой человек?
 – Вот он, – она кивнула в сторону аристо.
 Я непонимающе уставилась на нее. Потом вернула ей стакан. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы ром при этом не расплескался.
 Рекс поднялся с места и взял у нее стакан. Обвив рукой ее талию, он проводил ее к стойке, где оставил стакан, потом вывел в дверь, открывавшуюся, как я поняла, на кухню. Я догадалась, зачем он сделал это: если она и на аристо оказывала такое же действие, как на нас, ей могут грозить неприятности.
 Но аристо даже не покосился в ее сторону. Он не отрываясь смотрел на меня. От его взгляда мне показалось, будто у меня по коже ползают жуки.
 Таас все комкал свое меню, отчего голографические изображения слились в бесформенную пеструю массу.
 – Что мы должны делать?
 – Запоминайте все, что касается их манер и внешности, – приказала я. – Как они одеваются, как сидят, как разговаривают. Отложите все это в своих блоках памяти. Позже мы перекачаем данные в Сеть и посмотрим, что это нам даст.
 Хильда покосилась на голографические картины в углу.
 – Оттуда у меня будет лучший обзор.
 – Давай, – кивнула я.
 Музыканты в углу как раз кончили петь. Они встали и посмотрели сначала на купцов, потом на нас, потом друг на друга. Ударник шепнул что-то трубачу, и неожиданный импульс «пора делать ноги!» подхлестнул меня так, будто я сама приготовилась бежать. Мне пришлось напрячь волю, чтобы остаться на месте.
 С другой стороны, оставаться на месте, возможно, не лучшее решение. С эстрады вид на группу купцов куда лучше.
 – Я могу контролировать эту часть помещения, – сказал Таас.
 – Отлично, – я чуть улыбнулась. – Я пойду закажу еще музыку.
 Шагая через бар, я ощущала на себе взгляд аристо. Подойдя к эстраде, я обратилась к певцу, парню с темными волосами.
 – Можете петь вы песня?
 – Какую вы бы хотели?
 – На ваш вкус.
 Он кивнул, но мне показалось, что больше всего ему хотелось одного: чтобы все мы – и купцы, и мой отряд – ушли прочь. Я не обижалась на него.
 Музыканты пошептались и заиграли снова, на этот раз медленную, лирическую мелодию. Темноволосый парень запел хорошо поставленным баритоном. Будь ситуация другой, мне она понравилась бы.
 Боковым зрением я следила за группой купцов. Аристо встал и направился ко мне. Когда он оказался совсем близко, я повернулась и встретила его лицом к лицу.
 Он остановился передо мной и заговорил на чистом, почти лишенном акцента сколийском.
 – Красиво, не правда ли? – Акцент выдавал аристо, чистокровного аристо из наивысшей касты хайтонов, верховных правителей в иерархии аристо.
 Мне пришлось заговорить – иначе я, возможно, не удержалась бы от того, чтобы вытащить спрятанный в подошве нож.
 – Что вам нужно?
 – Посмотреть на вас.
 – Зачем?
 Он поколебался, прежде чем ответить:
 – Я не хотел ничего дурного.
 Что-то тут не так. Мне приходилось иметь дело со многими аристо; как правило, по радио, но я встречалась с ними и лично во время отчаянных и безуспешных попыток заключить перемирие. Они всегда говорили свысока, со снисходительностью, граничащей с презрением. Этого же, казалось, не научили держать себя повелителем.
 Впрочем, к его телохранителям это никак не относилось. Они стояли, готовые в любую секунду открыть огонь. Должно быть, аристо приказал им держаться поодаль, иначе они никогда бы не допустили, чтобы Демон беседовал с ним один на один. Блок, подумала я, отсекая излучаемые ими враждебные эмоции. Псимвол «Блок» продолжал мигать, предупреждая о том, что охраняющие меня системы работают на пределе возможностей. Еще немного – и количество выделяемого центром подавителя чувствительности нейронов начнет мешать мне думать ясно.
 Все остальные посетители бара либо поспешно ушли, либо попрятались по углам. Рекс вернулся, держа в руках здоровый нож с кухни. Таас и Хильда тоже выхватили из подошв свои ножи. На четверых нас с ножами приходилось пять купцов с лазерами. Правда, у нас имелось одно преимущество: аристо находился в пределах моей досягаемости. Заложник из него получился бы хоть куда.
 – Зачем вы хотели видеть меня?
 – Ваши волосы… – его лицо просветлело. – Я в жизни не видел ничего подобного.
 Я оцепенела. Тарк тоже говорил мне это. Мои волосы: что в них такого?
 Черные, вьющиеся, чуть ниже плеч. Только примерно в двух третях длины они меняют цвет на темно-каштановый, а концы почти золотые. Тарка это восхищало. Может, этот аристо тоже ищет Источников? Он был молод, ненамного старше двадцати, но и этого уже более чем достаточно. Аристо обыкновенно берут себе первых Источников, достигнув половой зрелости.
 Что-то в нем было не так. Я никак не могла понять, что именно. Точеные черты лица не оставляли сомнений в его принадлежности к хайтонам. Его акцент, его осанка, его голос – все было настоящим. И все же что-то было не так.
 – Что вам до моих волос? – спросила я.
 – Они прекрасны. – Он тряхнул головой. – Вы прекрасны. Зачем вам быть солдатом?
 У меня в памяти снова возникла картина: Тарк тычет в меня своим длинным пальцем. «Вот эту. Я хочу вот эту!»
 Мне пришлось собраться, чтобы голос не выдал меня.
 – И полагаю, вы были бы рады предложить мне что-то другое, верно?
 Он улыбнулся:
 – На один этот вечер почему бы и нет? В конце концов, мы же на Делосе.
 Неужели мы не могли бы хоть одну ночь побыть друзьями?
 «Все верно», – подумала я. Аристо общаются только в пределах собственной касты. Мы нужны им только в качестве объекта для бартера.
 Неужели он и впрямь верит, что я пойду с ним? Я никогда больше не увижу свободы.
 – Нет, спасибо, – ответила я. – Сегодня я занята.
 Это, казалось, огорчило, но не удивило его.
 – Ладно. Быть может, как-нибудь еще… – Он поклонился и вернулся к своим. На моих глазах телохранители окружили его и они вышли.
 Только когда дверь за ними закрылась, до меня дошло, что он в самом деле поклонился мне. Аристо кланяются друг другу в знак уважения. Но ни один из них, насколько мне известно, не поклонится сколийцу даже под страхом смерти.
 Ко мне подошел Рекс, все еще сжимающий в руке тесак.
 – Ты в порядке?
 – Абсолютно, – ответила я.
 – Что ему было нужно?
 – Хотел снять меня на ночь, – я развела руками.
 Рекс напрягся:
 – Он тебе угрожал?
 – Нет. Ни капельки. Я еще не встречала такого аристо. Он разговаривал нормально. Даже вежливо.
 С другой стороны ко мне подошли Хильда и Таас.
 – Как по-твоему, это не ловушка? – спросила Хильда.
 – Не знаю, – выдохнула я. – Но если бы у меня не было опыта общения с купцами, он мог бы уговорить меня.
 – Нам надо предупредить местную полицию, – предложил Таас. – Прежде чем он уговорит кого-нибудь еще.
 Я кивнула. Таас прав. Но в глубине души я сомневалась, что этот аристо заговорит с кем-то еще. Что-то в нем не так, совсем не так.

 2. СТАНЦИЯ ТАМС

 Город Афины простирается на север и юг от Аркады. Не знаю, почему земляне назвали его Афинами: он был настолько же уродлив, насколько его древний тезка на Земле считался прекрасным. Он был разбит на квадратные кварталы улицами, мощенными нервоплексом и освещенными невысокими фонарями. Мимо нас с Рексом проплывали с жужжанием аэромобили, воздушные подушки которых вздымали с мостовой клочья нервоплекса. Возможно, кому-то и нравится эта картина; меня же от нее мутило.
 Полицейский участок располагался в одноэтажном здании, выкрашенном в синий и серебряный цвета афинской полиции. Мы вошли в вестибюль со стойкой у дальней стены. Все наши движения фиксировались голокамерой, висевшей в углу под потолком.
 Из-за стойки нас приветствовала дама с седеющими волосами.
 – Боро на сас воетесо? – спросила она.
 «Перевод», – подумала я.
 «Греческий, – сообщил центр. – Дословный перевод: могу ли я вам чем-либо помочь?»
 Дама переводила взгляд с Рекса на меня и обратно. Наши черные формы, несомненно, нервировали ее. Она повторила свой вопрос еще раз, более высоким тоном. Что нам нужно здесь в этих пугающих мундирах…
 «Блок», – подумала я. Псимвол вспыхнул, и я перестала ощущать себя преступником.
 «Переведи:» Нам нужно сделать заявление «.
 Центр перевел фразу, и я произнесла ее вслух, стараясь не ошибиться в произношении. Однако у меня получилось не совсем то, что диктовал центр.
 – Ти? – переспросила женщина. Центр услужливо перевел:» Что?«
 Я провела рукой по волосам:
 – Сколийский?
 Она покачала головой:
 – Охи сколиан.
 » Не знаю сколийского «, – перевел центр.
 – Английский?
 – Охи инглиш.
 » Как сказать по-гречески «переводчик»?«– подумала я.
 » Диэрменеас «, – ответил центр.
 – Диэрменеас? – обратилась я к женщине. – Сколиан. Диэрменеас.
 – Эфаналабете? – спросила она. Центр перевел это как» Повторите еще раз?«
 Я сделала еще попытку:
 – Диэрменеас.
 – А… – Морщины на ее лбу разгладились, и она махнула рукой, приглашая нас следовать за ней.
 Она отвела нас в маленькую комнату с единственным столом, окруженным нервоплексовыми креслами. Три стены были гладкими, на четвертой виднелась большая панель из матового стекла. Я решила, что панель прозрачна, если смотреть на нее с другой стороны. Одним словом, комната для допросов.
 Женщина вышла. Рекс поморщился, глядя на кресла.
 – Тебе не нравится обстановка? – улыбнулась я.
 Тут дай Бог справиться с эмоциями людей, не говоря уже об усиливающей их этой штуке…
 Я потрогала пальцем нервоплексовую спинку ближайшего сиденья, и она мягко толкнула меня в ответ. На самом деле нервоплекс всего только реагирует на напряжение наших мышц. Однако эмпаты взаимодействуют с нервоплексом: напрягаются, когда он пытается расслабить их мускулы. Так что в конце концов он усиливает наши собственные эмоции. Беда в том, что Демоны впитывают эмоции как губки; ощущения других людей все равно что наши собственные. Даже самым дисциплинированным и закаленным из нас доводится испытывать кратковременные сокращения мышц при воздействии чужих эмоций.
 Отворилась дверь и в комнату вошел юноша. Он направился прямо к Рексу и с улыбкой протянул ему руку.
 – Привет, – произнес он на безупречном сколийском. – Меня зовут Тиллер Смит.
 Рекс выпучился на него, потом покосился на меня.
 » Возьми его руку и покачай вверх-вниз «, – подумала я.
 Рекс схватил его руку и энергично потряс.
 – Грациас, – произнес он одно из немногих известных ему земных слов.
 Тиллер зажмурился и с усилием освободил руку из стальной клешни Рекса.
 – Миссис Карпозилос сказала, что вы хотели заявить о преступлении.
 » Кой черт он обращается ко мне? – подумал Рекс. – Скажи ты ему, пусть знает, что ты старше меня по званию!«
 » Может, он не разбирается в наших знаках отличия «.
 Вслух же я сказала:
 – Не о преступлении. Мы надеемся предотвратить его.
 Тиллер посмотрел на меня, покраснел и отвернулся. Он покосился на рукав куртки Рекса, потом на мой рукав, потом снова на Рекса.
 – Простите… – произнес он наконец. – Я… я никогда еще не работал переводчиком. Я здесь просто посыльный. Я… у меня нет опыта. – Он беспомощно развел руками. – Я даже не посмотрел на ваши нашивки…
 Я взглянула на свой рукав. На черной ткани выделялись серебряные полоски и золотая лента на манжете. Куртка Рекса почти ничем не отличалась от моей, только золотых лент у него было две и потоньше.
 – Я Соскони Валдория, праймери, – я кивнула на Рекса:
 – Рекс Блекстоун, секондери.
 Тиллер ошалело посмотрел на меня:
 – Так вы Имперский адмирал?
 – Я праймери. Это не совсем одно и то же.
 – Но разве звание праймери не равно званию адмирала?
 – Звание равное, – ответила я. – Но это не одно и то же. Ранг праймери присваивают Демонам, и только Демонам.
 – Кибервоины! – восхищенно выдохнул Тиллер. – Телепатические компьютеры, да? Я читал об этом… О! – Он хлопнул себя по лбу. – Ну и дурак я! Вы пришли сюда вовсе не отвечать на мои дурацкие вопросы.
 Простите меня.
 – Ничего страшного, – сказала я. И правда, даже приятно было встретить кого-то, кто не жаждал, чтобы мы убрались как можно быстрее.
 Мы с Рексом переглянулись. Ни он, ни я не испытывали желания сесть.
 Подумав, Тиллер предложил:
 – Есть идея. Почему бы нам не пройти ко мне в кабинет? У меня там классные кресла. – Он покосился на нервоплекс. – С нормальной, матерчатой обивкой.
 – Идет, – кивнула я.
 » Кабинет» Тиллера представлял собой что-то среднее между комнатой для отдыха и кладовкой. Стены были уставлены полками с голокнигами и старомодными печатными фолиантами. Повсюду валялось оборудование: оптические приборы, разобранные голоэкраны, детали компьютерных блоков, провода с разъемами и датчиками для интерфейсов «человек/компьютер», даже детали боевых лазеров. Картину довершали мотки проводов, свисавшие со всего, что хоть отдаленно напоминало крючок. Обещанные кресла были погребены под коробками голофильмов.
 – Вот. – Тиллер скинул хлам с трех кресел, подвинув их к такому же заваленному столу.
 Я выбрала кресло с кожаной обивкой, приятно заскрипевшей под моим весом. Рекс угнездился в зеленом кресле. Тиллер уселся в третье, достал из кармана тонкий стержень и похлопал им по колену. Стержень зажужжал и развернулся в гибкий экран, над ним зависли в воздухе темные буквы. В углу экрана светился символ, по которому я предположила, что наш разговор записывается.
 – О'кей. – По мере того как Тиллер говорил, слова его выстраивались на экране. – Расскажите мне, что случилось.
 – По Аркаде разгуливает купец. Аристо, – сказала я.
 Тиллер застыл:
 – Ну и что?
 С минуту я оценивающе глядела на него.
 – Вам известно, почему мы зовем эйюбиан купцами?
 Он кивнул:
 – Да, знаю… Я дружу… дружил с человеком, находившимся на борту корабля, захваченного эйюбианским крейсером. Его семья скоро уже шесть лет как ищет его. По официальной версии его продали аристо.
 – Извините. – Я-то знала, что шансы освободить его друга равнялись нулю. – Мы боимся, что аристо прибыл сюда именно за этим. Ищет Источников.
 Руки Тиллера судорожно вцепились в подлокотники, и мои пальцы сразу же заныли.
 – Вы считаете, он намерен похитить кого-то?
 Рекс помассировал пальцы.
 – Это вполне возможно.
 – Я все-таки не понимаю, – признался Тиллер. – Зачем аристо лететь за этим на Делос?
 – Поставщики – это эмпаты, – объяснил Рекс. – А эмпаты – большая редкость, особенно среди купцов. Возможно, он надеется, что найти их здесь легче.
 – Эмпаты? – переспросил Тиллер. – Согласно официальной позиции Союза Миров их просто не существует.
 – Это уже ваши проблемы, – пожал плечами Рекс.
 Тиллер поднял руки:
 – Я же не говорю, что мы все так считаем. Скажем так: эксперты пока не нашли подтверждений их существования.
 Интересно, насколько официальное заключение отличается от неофициального.
 – На самом деле существуют самые разные категории эмпатов: начиная с тех, кто просто воспринимает основные эмоции, и кончая теми, кто способен читать мысли.
 Меня захлестнула исходящая от Тиллера волна восторга. И тут же он осекся.
 – Вы имеете в виду телепатию, да? А вы сами… Я ничего такого не хочу сказать, просто никогда еще не встречался с настоящими телепатами. То есть вы же должны… Раз вы Демоны?
 Я не могла сдержать улыбку. Тиллер нравился мне все больше. Большинство людей стараются держаться от нас подальше: вдруг мы залезем к ним в мысли?
 Мне приходилось слышать о Демонах что угодно, от передвигания гор до изменения будущего. На самом деле все, что мы можем, – это улавливать особо интенсивные мысли, да и то с трудом, если только их Источник сам не является сильным эмпатом.
 – Демон должен иметь не меньше пяти баллов по шкале, – сказал Рекс.
 – Шкале? Какой шкале? – не понял Тиллер.
 – Эмпатической шкале Кайла, характеризующей способность к восприятию и излучению эмоций, – объяснила я. – Обычно ее называют пси-шкалой. По ней измеряются эмпатические способности. Высшие баллы по этой шкале редки.
 Девяносто девять процентов людей находятся между нулем и двумя баллами.
 Только один на сто тысяч имеет больше пяти баллов. Те, кого большинство людей считают телепатами, имеют больше шести.
 Тиллер переводил взгляд с Рекса на меня и обратно.
 – А у вас по шесть?
 Ни Рекс, ни я не ответили.
 – Что-то не так? – смутился Тиллер.
 – А вы бы как себя чувствовали, – спросила я, – если бы я поинтересовалась у вас, сколько раз вы занимались любовью прошлой ночью?
 Он покраснел, и меня захлестнула волна стыда, будто я подглядывала за ним в спальне.
 – Простите, – промямлил он. – Я не знал, что это так интимно.
 – У меня десять баллов, – произнес Рекс.
 Я удивленно покосилась на него. Что дернуло его открыть это? Я знала данные всех членов моего отряда: Таас – семь, Хильда – шесть баллов. Рекс со своими десятью баллами являлся одним телепатом на десять миллиардов человек. Впрочем, знать их данные входило в мои обязанности как командира отряда. Я сомневалась, что Рекс открыл свой уровень даже Хильде, не говоря уж о Таасе.
 Тиллер посмотрел на меня – и я все поняла. Ретрансляция. Он отослал мне мое собственное удивление.
 «Ты тоже заметила? – подумал Рекс. – Я пытаюсь его расшевелить».
 «Ты мог бы прямо спросить его», – подумала я.
 «Слишком личное».
 «Я думаю, он рад будет узнать. И ему будет спокойнее, если он узнает все от тебя».
 Рекс обдумал это. Потом обратился к Тиллеру:
 – Вы давно знаете, что вы эмпат?
 – Что? – вспыхнул Тиллер. – Я никогда не…
 – Вы сейчас как большое зеркало. Принимаете наши эмоции и возвращаете их нам.
 Тиллер смотрел на нас, почти лишившись дара речи.
 – Вы шутите.
 – Ни капельки, – возразила я. – Так вы не знали этого?
 – Конечно, нет. – Он помолчал. – Ну… я подозревал, я думал об этом.
 Но ты же не будешь признаваться в этом всем подряд. Над тобой просто будут смеяться.
 Теперь я ощущала странную смесь страха и надежды. Ощущение было даже слегка приятным, хотя совершенно чужим. В это время Тиллер говорил:
 – Так вы, правда, думаете, что я эмпат?
 Рекс улыбнулся; к уголкам его глаз сбежались морщинки.
 – Вам стоило бы пройти тесты.
 – Я уже думал об этом. Собственно, из-за этого я и тратил столько времени, изучая сколийский. Но я не могу получить визу в миры Сколии. – Он жалобно посмотрел на нас. – Нет, я скорее всего зря надеюсь. Я хочу сказать, я не вижу никаких доказательств того, что я не как все.
 – Этого и не увидишь, – ответил Рекс. – Это скрыто в мозгу.
 – С моим мозгом что-то не в порядке?
 – Все в порядке, – утешила я его, хотя на самом деле это еще как посмотреть. – Просто ваш мозг имеет на два органа больше.
 – Это в моем-то черепе? – усмехнулся Тиллер. – Да там нет места.
 Я улыбнулась:
 – Они микроскопические. Многие имеют их, даже не догадываясь об этом.
 Излучающее Тело Кайла и Принимающее Тело Кайла. НТК излучает импульс, а ПТК принимает его.
 – Какой импульс?
 – Когда вы думаете, нейроны в вашем мозгу подают сигналы, – объяснил Рекс. – Мое ПТК улавливает их.
 – Как? Откуда оно знает, что это за сигналы?
 – Молекулы вашего мозга характеризуются величиной квантовой вероятности…
 – Постойте. – Тиллер поднял руку, останавливая его. – Я все равно не знаю ничего о квантах.
 – Представьте себе в центре вашего мозга невидимый холм. Это вероятностное распределение. Подножия этого холма распространяются во все стороны, сходя на нет по мере удаления от вас. Чем меньше расстояние между нами, тем сильнее воспринимает их мой мозг. Ваши мысли изменяют очертания этих холмов, и мое ПТК улавливает это.
 – Тогда почему этот квантовый холм не улавливается всеми?
 – Он и улавливается, – ответил Рекс. – Только лишенный ПТК человек этого не осознает. Чем интенсивнее ваши эмоции, тем больше молекул стимулируют они в моем ПТК. А ПТК, в свою очередь, посылает сигнал нервным структурам в моем мозгу, называемым парацентрами. Они тоже имеются только у эмпатов. Мои парацентры опознают эти сигналы как ваши эмоции.
 – А что делает НТК? – спросил Тиллер.
 – Усилитель, – объяснила я. – Он увеличивает интенсивность и радиус действия сигнала, посылаемого вами другим эмпатам, так что они даже могут распознавать по нему ваши мысли. ИТК – передатчик, ПТК – приемник.
 – Тогда ясно, чего я такой нерасторопный, – улыбнулся Тиллер. – Вся эта дребедень просто не оставляет времени на мысли.
 Рекс рассмеялся:
 – На самом деле дополнительное количество клеток мозга может помочь вам стать умнее большинства людей.
 – Только не меня. Во всяком случае, не по сравнению с моими родными.
 Моя сестра – шахматный гений, а брат – философ.
 – Не недооценивайте себя, – произнес Рекс. – Эти свойства передаются по наследству.
 – Это-то и странно. – Тиллер развел руками. – Мои родители ничем таким не отличались. Они не меньше других поражались успехам своих детей.
 – Эти гены рецессивны, – объяснила я. – Возможно, у каждого из них они не находили необходимой пары. Бывает же голубоглазый ребенок у кареглазых родителей. Нам ведь известно теперь, что свойства псионов определяются сотнями генов.
 – Но если вы знаете природу этого, почему бы тогда не вывести расу супертелепатов?
 – Это уже пытались осуществить – моя бабушка «родилась» именно таким образом. Но эти гены связаны с другими, летальными. Даже если эмбрион выживает, мозг часто оказывается совершенно ненормальным. Сколийская Конвенция подписывалась с целью предостеречь правительства от выведения псионов.
 Тиллер тряхнул головой:
 – А мне казалось, ее подписывали в знак протеста против образования правительства аристо.
 По моей шее пробежала струйка пота.
 – В общем-то да.
 – Аристо возникли как результат проекта рона, – пояснил Рекс. – Рон пытался создать людей с высокой устойчивостью к боли. Другой целью этого проекта был отбор эмпатов.
 – Рон? – Тиллер уселся поудобнее. – Это звучит словно сколийское правительство.
 – Вовсе нет, – возразил Рекс.
 – Но разве рон – это не название вашего правительства?
 «Соз? – уловила я мысль Рекса. – Хочешь, чтобы я остановился?»
 Я попробовала расслабиться.
 «Нет. Валяй дальше».
 – Наше правительство называется Ассамблеей, – продолжал Рекс. – Это Совет глав основных миров Сколии.
 – Тогда что такое Рон?
 – Жил такой генетик. Но слово используется теперь также применительно к немногим сохранившимся потомкам династии, правившей на планете Рейликон пять тысяч лет назад.
 – И эта династия предшествовала вашему нынешнему правительству?
 – Вы правы, – ответила я. – Шесть тысяч лет назад неизвестная нам раса переселила людей из земной Мезоамерики на Рейликон, а затем исчезла.
 – Но зачем?
 Я пожала плечами.
 – Этого мы пока не знаем, – не думаю, чтобы земляне уже оправились от шока. Когда в двадцать первом веке они послали первые экспедиции к звездам, их ждал там приятный сюрприз. Там уже были мы. Наша и земная культуры быстро ассимилировались; то же случилось и с нашими ДНК, и теперь, всего два века спустя, трудно поверить в то, что мы черт знает сколько времени жили раздельно. Однако различия все же сохранились, хотя и не на поверхности. Так или иначе, мы не скоро перестанем относиться друг к другу с подозрением.
 Рекс подался вперед.
 – Люди, жившие на Рейликоне, создали межзвездные корабли и отправились искать Землю. Но так и не нашли. Их хрупкая цивилизация достигла расцвета – и сразу же рухнула – пока вы жили в каменном веке, – он помолчал. – И только четыре столетия назад мы снова начали летать к звездам. Как раз тогда развернул свои эксперименты Рон. Он работал с потомками династии рейликонцев, пытаясь воссоздать их давно утраченные легендарные свойства.
 Вот почему немногих живущих в наши дни рейликонцев зовут ронами. Все определяется их пси-баллами. Под конец экспериментов Рона их уровень был слишком высок, чтобы его можно было сосчитать.
 – Мне всегда казалось, что «Роны»– это фамилия, – признался Тиллер.
 Рекс покачал головой:
 – По-настоящему их фамилия – Сколия. Вот почему Империя носит название сколийской, – он покосился на меня. – Хотя не все Сколия пользуются своей фамилией в повседневной жизни.
 Тиллер подумал немного:
 – Выходит, Рон искал эмпатию и получил сколийцев, а в поисках устойчивости к боли получил аристо? Я все еще не до конца понимаю: зачем аристо ищут эмпатов?
 – У аристо есть ПТК, но отсутствуют ИТК и парацентры, – ответила я, – и их ПТК ненормальны. Они улавливают только эмоции, вызванные болью. Но они не могут перевести эти импульсы. Их гипоталамус пытается повысить чувствительность, подавая сигнал в центры наслаждения головного мозга.
 Это, в свою очередь, вызывает оргазм, – я скрипнула зубами. – Аристо – банда садистов. Они получают наслаждение, пытая людей.
 – Но почему именно эмпатов? – не понимал Тиллер.
 Где-то у потолка включился вентилятор, и я вздрогнула. Я дышала с трудом.
 – Мы посылаем более сильные сигналы. – Я уже не могла говорить спокойно. – Мы… мы для них только Источники. Источники их проклятых наслаждений. Чем сильнее эмпат – тем сильнее сигнал, – тем больше наслаждения получает аристо… – Мои руки сжались в кулаки, а голос оборвался.
 Тиллер ждал. Но ни Рекс, ни я не могли продолжать. Тиллер беспокойно поерзал в кресле. В конце концов он посмотрел на свой экран и ткнул пальцем в крылатый символ в углу.
 – Я пошлю копию вашего заявления своему начальству. – Он неуверенно посмотрел на меня. – Но пока этот аристо не нарушил закон, мы мало что можем.
 Я кивнула. Их дело, как реагировать на предупреждение. Мы свое дело сделали.
 Выйдя из кабинета Тиллера, мы направились к выходу из участка, но, не пройдя и нескольких метров, я остановилась:
 – Рекс, я догоню тебя. Встретимся в гостинице.
 – Что случилось?
 – Ничего. Просто я забыла сказать Тиллеру одну вещь.
 Он дотронулся до моей щеки:
 – Соз…
 – Со мной все в порядке. Честное слово.
 – Ты уверена?
 – Абсолютно.
 Он откинул прядь волос с моих глаз.
 – Увидимся позже, ладно? – негромко сказал он.
 Почему он смотрит на меня с такой странной нежностью?
 – Конечно, увидимся, – можно подумать, я отправляюсь невесть куда.
 Дверь в кабинет Тиллера все еще была открыта. Он сидел на краю стола и читал одну из своих древних книг.
 – Тиллер? – окликнула я.
 Он поднял глаза, и его радостное удивление коснулось моего сознания как дуновение свежего ветра в знойный день.
 – Вы что-то забыли?
 – Нет. – Я подошла вплотную к нему. – Просто мне казалось, что вы хотите, чтобы я вернулась.
 – Неужели мои мысли так легко читать?
 – Только другому эмпату, – улыбнулась я.
 – Я вот думал, – его голос звучал совсем тихо. – Вам ведь вовсе не просто было прийти сюда вот так?
 – Мы ведь ничего не делали, только говорили.
 – Что-то больно задело вас, когда наша беседа оборвалась.
 Я замерла.
 – Все в порядке.
 – Я хотел только поблагодарить вас. – Тиллер ткнул пальцем в компьютер на кресле. – И за это тоже. С записью двух высокопоставленных Имперских офицеров, утверждающих, что я эмпат, мне, быть может, удастся убедить университетскую комиссию по грантам отнестись ко мне серьезно. Возможно, даже спонсировать мои тесты.
 – Ну что ж, хорошо. – Я не знала, что еще сказать. Я привыкла к тому, что обычно люди стараются держаться от меня подальше. Поэтому не очень привыкла к словам благодарности.
 – Вот. – Тиллер протянул мне свою книгу.
 Я взяла ее с опаской, не зная, что мне с ней делать. Книга была древняя, с переплетом, обтянутым мягкой материей цвета слоновой кости, под которым вместо обычного голоэкрана находились бумажные страницы. Мой компьютер перевел название книги как «СТИХИ НА СТЕКЛЕ». Английский язык.
 – Очень красиво, – сказала я.
 – Возьмите, – улыбнулся он. – Подарок в знак благодарности.
 Подарок? Землянин, который и не знает меня толком, делает мне подарок только за то, что я поговорила с ним? Ни с того ни с сего мне на глаза навернулись слезы. «Блок!»– подумала я. Но псимвол почему-то не загорелся.
 Ночь уже окутывала город своей прохладной темнотой, когда я наконец возвращалась в гостиницу. Избегая нервоплекса, я старалась по возможности пользоваться движущимися тротуарами. Я не хотела знать, что этот чертов нервоплекс расскажет мне обо мне самой. Я соврала и Рексу, и Тиллеру. Со мной не все в порядке. Моя память снова вернулась к сцене, которую я столько лет пыталась забыть, которая столько лет возвращается ко мне в кошмарных видениях.
 Тогда, десять лет назад, я шагала по грязному тротуару Тамса, ничем не выделяясь из прочих горожан, спешивших по своим делам. Аэромобиль с жужжанием обогнал меня, замедлил ход и попятился. Снова и снова я видела это словно в замедленном фильме. Крикс Тарк, аристо, губернатор Тамса, смотрит на меня в открытую дверь и протягивает свой длинный палец, а губы его беззвучно складываются в слова: «Вот эту. Хочу вот эту!»
 Вот эту. То есть меня. Соскони Валдорию. Он хотел именно эту.
 Я пыталась убежать. Но даже Демон не убежит от шестерых солдат и вооруженного аристо в аэромобиле. Когда они схватили меня, я встала перед выбором, который до сих пор терзает меня: стоит ли мне драться? Мне стоило бы драться не на жизнь, а на смерть, ибо я знала, что мне грозит. Но это выдало бы мою военную подготовку; тогда они знали бы, что к ним в руки попало кое-что поинтереснее, чем обычный житель Тамса. Копни они поглубже, они узнали бы не только мое звание, но и имя, и положение в Империи. Так что у меня не было шанса бежать, только ждать, пока обстоятельства не сложатся удачнее.
 Так что я дралась, но не как Демон, а как испуганная жительница Тамса.
 Тарк нашел это забавным. Он отвез меня в свое поместье в горах за городом и удерживал там на протяжении трех недель. Поздней ночью, на полпути от заката до рассвета, я освободилась наконец от пут, которыми он привязывал меня к кровати.
 Тогда я задушила его.
 Рекс оказался тем, кто нашел меня той ночью после того, как я сбежала.
 Он искал меня все это время, отчаянно пытаясь проникнуть в поместье. Он обнаружил меня в поле, все еще кричащую от боли и шока. Он держал меня крепко-крепко, словно боялся, что я вот-вот исчезну из его объятий, ослабь он их хоть ненамного. Его голос дрожал, когда он повторял мне снова и снова: все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо…
 Но все так и не стало хорошо. Тарк оказался полной противоположностью эмпату – человеческое существо с бездонной пропастью в рассудке там, где полагалось быть органам мысленного контакта. Садист и эмпат, паразит и хозяин: его разум был негативом моего. Когда он концентрировался на мне, я проваливалась в его пустоту, заполняя эту пустоту для него, устанавливая между нами связь, возбуждавшую его сильнее, чем оргазм. Он говорил со мной мягким, мурлычущим голосом, а я кричала, кричала, кричала…
 Мы улетели с Тамса той же ночью. Я провела в госпитале всего несколько дней: Тарк не хотел портить внешность своего нового Источника, так что физический ущерб оказался минимальным. Однако врачи потребовали, чтобы я обратилась к душеспасителю. Когда я отказалась, это приказал мне мой командир. Так что я пошла и сказала душеспасителю все, что он хотел услышать от меня; в конце концов, я эмпат. В своем заключении психиатр написал, что со мной ничего страшного не случилось, что мне требуется только немного времени до полного исцеления.
 Что же до моих подлинных переживаний – это мое дело. Ни командира, ни психиатра, ни кого-то другого.

 3. ПСИБЕРНАВТ

 Коридор у дверей номера Рекса был устлан таким толстым ковром, что ноги утопали в нем как в облаке цвета красного вина. Панели на стенах были из натурального дерева. Рядом с дверью красовалась клавиша переговорного устройства, выполненная в форме человека с рыбьим хвостом. Человек ростом с ладонь вздымался вверх на морской волне; капли воды блестели на его кудлатой голове и на трезубце у него в руках. Я прикоснулась к нему и дверь негромко зазвучала, словно сквозь шелест прибоя слышатся далекие колокола.
 – Заходи, – послышался из невидимого динамика голос Рекса.
 Я толкнула дверь и она отворилась, открыв моему взгляду номер, обшитый такими же роскошными деревянными панелями, как коридор. На ковер цвета бургундского падал свет от единственного абажура розового стекла. Рекс перебирал свой дезинтегратор. Блоки последнего валялись по всей кровати, отсвечивая матовым металлом.
 – Собираешься пристрелить кого-то? – поинтересовалась я.
 Он поднял на меня глаза:
 – Ты сама приказывала как можно чаще проверять наши стрелялки.
 Я присела на краешек кровати.
 – Я заказала в гостинице сеанс связи. Как только Таас с Хильдой вернутся с ужина, мы можем перекачать в Сеть все наши данные о купцах.
 Рекс кивнул, не отрываясь от своего оружия. Он чистил отражатель – основную деталь ускорителя, спрятанного в корпусе дезинтегратора.
 – Я думала, ты еще с этой девочкой из бара, – сказала я.
 Он покончил с отражателем и взялся за рукоять.
 – Она слишком юна.
 – Мне казалось, тебе нравятся такие.
 Он продолжал возиться с железками.
 – Наверное, я просто устал сегодня.
 Его настроение удивило меня. Он казался чем-то подавленным. Может, виной тому наше приключение в баре? Вряд ли: насколько я знала Рекса, встреча с аристо только добавит ему боевого задора. Его терзало что-то совсем другое. Я попыталась прощупать его сознание, но он поставил на моем пути блок, наглухо закрыв воображаемую дверь.
 – Рекс. – Я положила руку на металл, остановив его. – Что случилось?
 Он поднял глаза. С минуту он молча смотрел мне в лицо. Потом произнес:
 – Я собираюсь уйти в отставку.
 – Что?
 Он вздохнул.
 – Я давно помышлял об этом. Мне ведь скоро сорок семь. Все остальные офицеры, с которыми мы когда-то учились в Академии, давно уже на пенсии. – Ни он, ни я не произнесли вслух недоговоренного: или погибли.
 – Но ты же не можешь уйти просто так. – Я старалась не думать о том, что он заканчивал Академию на год позже меня. – Ты мне нужен.
 Он взъерошил рукой свои седеющие волосы.
 – Я не такой как ты, Соз. У меня не получается не стареть. – Он снова вздохнул. – С меня хватит. Я хочу завести дом, семью. Хочу копаться в саду.
 – Ты можешь завести семью и так. – Наверное, я говорила слишком быстро.
 – Для этого вовсе не обязательно выходить в отставку. И ты можешь копаться в земле где угодно. В конце концов я дам тебе какое-нибудь задание, где тебе понадобится зарыться по уши. – Он ведь не стар. Он не старше меня.
 Конечно, мои гены давали мне жизнь вдвое длиннее, чем у обычных людей. Но в наше время большинство живет куда дольше ста лет? У Рекса впереди еще полно времени.
 Рекс улыбнулся, но улыбка вышла такой же странной, как и все в этот вечер: нежной, а не веселой. И тогда он решился. Он обвил мою шею рукой, притянул меня к себе… и поцеловал.
 – Эй! – мой протест прозвучал приглушенно: его губы все еще прижимались к моим. – Что ты делаешь?
 Он оторвался от меня и улыбнулся.
 – Целую тебя.
 – Кой черт?
 – Ну, дай подумать. Может, это такой новый способ узнавать погоду.
 – Очень смешно. Что ты себе позволяешь?
 – Соз, – произнес он совсем тихо. – Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
 Бред сивой кобылы.
 – Ты перебрал в баре.
 – Я ничего не пил. Нам ведь так и не принесли пива.
 Он просто рехнулся. Я не знала, как себя вести.
 – Я не могу выйти за тебя. Это против правил. – Положения устава, запрещающие семейственность, принимались не случайно: это снижает способность людей выполнять свои обязанности. Конечно, как ее ни запрещай, семейственность время от времени имела место, но ничем хорошим это не кончалось. Выйди я за Рекса – и я никогда не смогу послать его в бой. Я все время буду переживать, не ранят ли его. Не говоря уж о худшем.
 Если не считать того, что он хочет уйти в отставку.
 – Я не собираюсь увольняться, – заявила я. Не знаю, насколько искренне; просто в ту минуту это казалось мне вполне естественным аргументом.
 – Я и не прошу тебя выходить в отставку, – возразил Рекс.
 Вот так, значит. Он не собирается вытаскивать меня со службы. А сама-то я хочу уволиться? Я попыталась разобраться со своими мыслями. Могу я представить Рекса своим мужем? Пятнадцать лет он был моим лучшим другом, от которого у меня не было секретов, на которого я всегда могла положиться. Он был все равно что брат. Собственно, он был ближе мне, чем большинство моих братьев.
 – Я все-таки чего-то не понимаю, – произнесла я. – Что случилось с женщинами, которых ты коллекционировал по всей Галактике?
 – Не уходи от ответа.
 – Нет, ты скажи: зачем тебе жениться на мне?
 Он раздраженно фыркнул:
 – Затем, что я не могу устоять перед женщинами, романтичными как пробка.
 Я не смогла удержать улыбку:
 – Тогда мы с тобой два сапога пара.
 – Соскони, я не шучу.
 Ну уж если он назвал меня Соскони, он и впрямь не шутит. До сих пор меня не называл так никто, кроме родителей.
 – Я не прощу, если ты бросишь меня.
 – Кой черт мне бросать тебя?
 Сказать ему? Шестнадцать лет – достаточный срок для того, чтобы боль притупилась…
 – Мой первый муж смог.
 Он заговорил еще тише:
 – Я не знал, что ты была замужем не один раз.
 – Дважды – мой второй муж умер несколько лет назад, вскоре после нашей свадьбы. – Об этом мне пока не хотелось думать. Не сейчас.
 – Почему он ушел? – спросил Рекс.
 – Долгая история. Тебе будет неинтересно.
 Рекс снова отвел волосы с моего лица:
 – Расскажи.
 Прошла минута, прежде чем я ответила.
 – Он ненавидел то, чем я занималась. Он боялся, что меня убьют. Он упрашивал меня уйти в отставку.
 – Я не думаю, чтобы ты смогла уйти в отставку.
 Я выпрямилась:
 – Я еще не решила. Если ты захочешь, я брошу армию.
 – Но если ты поступишь так, ты лишишься права наследовать престол Империи, правда ведь?
 Мне хотелось сказать «ну и что?»Я не напрашивалась на то, чтобы родиться наследницей династии, фактически три тысячи лет как вымершей. В настоящий момент титул Императора принадлежал моему сводному брату Керджу.
 – Формально у Керджа нет прямых наследников. Он единственный ребенок от первого брака моей матери, и своих детей у него нет, во всяком случае законных.
 – Мне казалось, он намерен выбрать наследницей тебя.
 Я пожала плечами:
 – У меня семь родных братьев и две сестры. Он может выбрать любого из нас. Черт, да при желании он может назначить наследницей мою мать.
 К Рексу снова вернулась его ехидная улыбка.
 – Тогда войне конец. Они все повлюбляются в нее и забудут обо всем, только бы посмотреть на нее.
 Я хмуро покосилась на него:
 – Типично мужское замечание.
 – Ну, не знаю, – рассмеялся он. – Хильда тоже могла бы.
 Я улыбнулась – против воли. Если честно, я тоже не представляла себе маму в качестве военачальника. Она была блестящим дипломатом и славной балериной, но военное дело для нее – иностранный язык.
 Кажется, еще до первого замужества мне пришлось задуматься о том, что же я наследую. Тогда все это представлялось мне игрой, при которой на доске стоят три главные фигуры: Император, Ассамблея и Сеть. Проще говоря, Кулак, Ум и Сердце Сколии. Триада. В качестве Императора мой брат Кердж командовал Вооруженными Силами Сколии. Моя тетка председательствовала в Ассамблее. Наследницей своей она выбрала мою мать. Третью часть Триады представлял мой отец, Хранитель Сети – преимущественно церемониальная должность.
 Я знала, что мать вышла за отца потому, что он был псионом, одним из ронов, а это значило, что и наследники его будут ронами. Кердж ненавидел отца, человека, сделавшегося его отчимом, будучи вдвое моложе. Если я выйду за Рекса, как он примет это? Тот факт, что Рекс не относится к ронам, мог сделать его положение в моей семье еще менее уютным, чем у отца.
 Впрочем, сравнение было не совсем удачным. Когда мои родители встретились, отец жил в примитивном мире. Его народ представлял собой остатки колонии, основанной древними звездолетчиками с Рейликона и пребывавшей в тысячелетней изоляции. На протяжении столетий цивилизация деградировала до такой степени, что у них не-осталось ни электричества, ни даже паровой тяги или письменности. Брак с матерью бросил его из этой дремучей культуры прямо в дебри византийских интриг сколийской политики.
 Рекс куда лучше разбирался в хитросплетениях имперской политики.
 Возможно, даже лучше меня. Мои родители растили нас на отцовской планете в надежде уберечь от придворных интриг. Они не рассчитали возможных последствий этого шага. Только мне и двум-трем моим братьям удалось адаптироваться к жизни, далекой от домашней простоты, да и нам это далось очень тяжело.
 С точки зрения Керджа все дети моего отца являлись ущербными. И все же мы оставались лучшими кандидатами на наследство.
 – Керджу нужен наследник-военный, – сказала я наконец. – Кто-то, хорошо знакомый с Космофлотом.
 – Ты.
 – Нет.
 – Но мне казалось…
 – Он выбрал трех наследников. Меня и двух моих братьев, тоже ставших Демонами.
 – Но почему трех? Только один из вас может стать Императором.
 Я стиснула зубы.
 – Ты прав.
 Рекс внимательно посмотрел на меня и тихо добавил:
 – Тот, кто выживет.
 – Да. Нас и так уже осталось только двое. – Плечи мои напряглись под курткой. – Кердж понимает, что я не могу оставаться на службе вечно. И я неплохо зарекомендовала себя за четверть века. Но шестнадцать лет назад все было совсем по-другому.
 – Так твой муж хотел, чтобы ты уволилась, из-за этого?
 Я кивнула:
 – Если бы я тогда уступила Йато и подала в отставку, это означало бы конец всем моим претензиям на престол.
 Рекс возмущенно фыркнул:
 – А что еще ожидал этот твой Йато, женясь на наследнице Императора?
 Я опустила глаза:
 – Не знаю… Я была беременна. Потом меня ранили в бою и я потеряла ребенка. – Я заставила себя посмотреть на Рекса. – Это было последней каплей. Йато оставался со мной, пока я не поправилась. Потом ушел.
 – Соз, – пробормотал Рекс. Он попытался обнять меня, но я отстранилась.
 Я так и не поняла, знает ли мой брат, как мы с Йато хотели ребенка. Но это была еще одна тема, которую я предпочитала схоронить в памяти поглубже.
 – Ты-то должна бы знать, что я не брошу тебя, – сказал Рекс. – И я не жду, что ты уйдешь с военной службы.
 Я обыгрывала в голове эту идею, словно ребенок, забавляющийся с новенькой монеткой. Кердж не может держать меня на боевой службе до бесконечности. С моими званием и опытом меня целесообразнее держать на штабной работе. Если же он убьет всех своих наследников, новых ему скоро не дождаться, по крайней мере достаточно взрослых. А все остальные мои братья и сестры не обладают для этого даже минимальной квалификацией.
 Рекс – хороший человек. Я знала это с самой первой нашей встречи. К тому же он был сильным телепатом, возможно, самым сильным из всех, кого я знаю. Он не принадлежал к ронам, но не могу же я провести остаток своей жизни в поисках одного на триллион уникума с разумом, подобным моему.
 Единственный раз за всю жизнь я объединила свой разум с разумом другого псиона-рона. Это произошло совершенно случайно; обычно такая тесная связь возможна только между любовниками. Однажды, когда моему младшему брату Келрику было семь лет, а мне шестнадцать, мы отправились в поход и попали в жуткую грозу. Прячась в темной пещере в горах, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, мы с Келриком позволили нашим сознаниям слиться.
 Это продолжалось только несколько часов; такой связи я не испытывала больше ни с одним другим человеческим существом. И это никогда больше не повторялось: такая связь слишком интимна, чтобы делить ее даже с братом.
 Но ни он, ни я не забыли этого. И с того дня я знала, что буду искать себе пару – рона.
 Вот только их больше не было. Единственным успешным результатом всех экспериментов по созданию здорового псиона стала моя прабабушка. За все поколения, сменившие друг друга после ее рождения, нам известны были только два человека, рожденные естественным путем и выжившие с полным набором генов рона: мои дед и отец. Все остальные – всего четырнадцать человек – являлись их потомками.
 – Соз? – Рекс дотронулся до моей щеки. – Ты где, Соз?
 Я посмотрела на него, посмотрела так, как не смотрела еще никогда. Вот человек, бывший со мною рядом пятнадцать лет, ходивший со мной в пекло, смеявшийся со мной, грустивший со мной. Вместе мы кочевали по всей Сколии – по службе и просто, – привыкнув к той интимности, которая не имеет ничего общего с сексом. Смогу я теперь спать с ним как его жена? Теперь, когда я задумалась над этим, ответ казался таким простым. Что удивительно – так только то, что мне понадобилось столько времени, чтобы осознать это.
 Я усмехнулась:
 – Кто еще согласится добровольно отдать себя мне на пожизненное растерзание?
 – Что ты имеешь в виду под растерзанием?
 – Мое чувство юмора.
 Рекс скорчил гримасу.
 – Попробую вынести.
 – Да.
 – Да? – он наклонил голову. – Что – да?
 – Давай попробуем.
 – Что попробуем?
 – Ну… это.
 – Что – это?
 – Ты что, не понимаешь?
 Он положил руки мне на голову и взъерошил мне волосы.
 – Скажи по-человечески.
 – Ты же знаешь, что я хочу сказать.
 – Давай, – теперь он смеялся.
 Я нахмурилась:
 – Посмейся еще, и я передумаю.
 – Ну же, Соз! Если ты не произнесешь этого, как я поверю, что ты серьезно?
 – Ну ладно. Я выйду за тебя. Доволен?
 Он перестал улыбаться и снова заговорил этим своим тихим голосом:
 – Да.
 Вот так. Теперь, после всего сказанного, это уже не казалось таким странным. Я дотронулась до его груди, скользнув рукой по черному свитеру, который он носил под курткой. Он откинулся на спину и увлек меня за собой, обхватив руками.
 – Я могу послать сегодня свое прошение об отставке по Сети, – сказал он. – Тогда его смогут подписать сразу по нашем возвращении на базу.
 Прошение об отставке. Так странно слышать это от Рекса. Но его рассуждения о возрасте не лишены смысла. Отдохнув здесь, мы вернемся на базу за новым заданием. Рекс ждал до тех пор, пока не удостоверился в том, что мы больше не пойдем в бой вместе. Я могу любить его сейчас. Я никогда больше не смогу посылать его на смерть.
 На пульте у изголовья загудел зуммер.
 – Черт, – пробормотал Рекс. Он протянул руку и нажал клавишу связи. – Чего нужно?
 Из динамика послышался голос Хильды.
 – Эй, Рекс. Не знаешь, где Соз?
 – Я здесь, – ответила я. – Встречаемся у меня в номере.
 Когда мы подошли к моей двери, Хильда с Таасом уже ждали там. Хильда посмотрела на меня как-то странно. Не знаю, что, но что-то она заметила.
 Все изменилось. Я никогда не смогу относиться к Рексу по-прежнему.
 Панель у двери изображала темноволосую женщину, стоящую на скалистом берегу острова. Она стояла, глядя на меня; за спиной ее висел колчан со стрелами, а на плече – изящный лук.
 Я прижала палец к волнам, набегавшим на берег. В глубине панели вспыхнул свет: луч лазера обследовал мой палец. Потребовалась секунда, чтобы он сравнил отпечаток с тем, что заложен в гостиничном компьютере.
 Потом дверь отворилась.
 После роскошного номера Рекса мой показался слишком холодным. Стены были покрыты зелено-голубой плиткой. В крышку столика у кровати был вмонтирован компьютер с голографическим экраном и клавиатурой на шести языках, включая сколийский.
 Я села за пульт и дотронулась до клавиши с изображением открытой двери.
 – Заказ был сделан ранее. Подключить к Сколи-Сети.
 – Привет, Демон Первого ранга Валдория, – компьютер говорил по-сколийски. – Добро пожаловать в «Эгей-Инн». Рад выполнить ваш заказ. Я подключаюсь к Сколи-Сети. Прошу простить за небольшую задержку.
 – Хойя, что за вежливый компьютер, – заметила Хильда.
 Я улыбнулась. Похоже, земные компьютеры и впрямь вежливее, чем рабочие модули Сколи-Сети. Мы выбрали именно эту гостиницу, поскольку ее компьютеры были оборудованы псифонами: редкие учреждения землян осмеливаются делать это. Я подняла крышку на пульте и достала псифон.
 Простейшая модель – прозрачный штекер, от которого к пульту тянулся провод.
 Я вставила штекер в гнездо на руке и ощутила легкое покалывание. Я прекрасно знала, что это мне только кажется, и все же ощущала его каждый раз, пользуясь псифоном.
 На маленьком экране высветилась надпись «ЕСТЬ ПОДКЛЮЧЕНИЕ».
 – Похоже, эта штука все-таки работает, – сказала Хильда.
 – Пока работает, – откликнулась я. Тот факт, что гостиничный компьютер отреагировал на псифон в письменной форме, а не устно, заставил меня подозревать, что земляне пожалели время на его настройку.
 Я провела ладонью по руке с псифоном – эту привычку я приобрела уже давно. Многие Демоны делают так. Мысли о биомеханической начинке моего тела метались в мозгу словно зверь в клетке. Собственно, она состояла из четырех основных частей: сети оптических волокон, гнезд для подключения аппаратуры на кистях, спине, шее и коленях, вживленного в позвоночник компьютерного центра и биоэлектродов.
 Сигналы, посланные гостиничным компьютером на один из электродов псифона, передавались от разъема на кисти по оптическим волокнам либо непосредственно в мой мозг, либо в центр. Крошечные электроды, вживленные в мозговые клетки, переводили двоичный код в мысли, используя те или иные нейроны. Точно так же переводились в двоичный код мои мысли. Электроды были покрыты биооболочкой, а нейротропные химикалии предохраняли нервные клетки от повреждения. Ответные сигналы снимались другим электродом псифона.
 Если учесть, насколько сложен процесс вживления в тело биомеханической сети и сколько долгих лет уходит на то, чтобы научиться пользоваться ею – если тело не отвергает ее, – неудивительно, что людей, снабженных ею, не так много.
 На экране появилась новая надпись: «ПСИФОН ЗАДЕЙСТВОВАН».
 – Как медленно, – пробормотала Хильда.
 – Земные технологии, – буркнул Таас, словно это объясняло все.
 «Тест», – подумала я.
 Под последним сообщением компьютера появилось слово «ТЕСТ».
 «ПАРАМЕТРЫ?»– напечатал компьютер. Его реплики на экране светились красным, мои – синим. В моем мозгу пока не звучало ничего.
 «Проверить каналы связи спинного центра», – подумала я.
 «ПРОВЕРИТЬ КАНАЛЫ СВЯЗИ СВИНОГО ЦЕНТРА», появилось на экране.
 – Какую это свинью ты проверяешь? – хохотнул Рекс.
 – Он не правильно переводит, – сказала я. «Проверить псифон». На экране загорелась строка «ПРОВЕРЬ ИПСИЛОН».
 «ПОЖАЛУЙСТА, ПОВТОРИТЕ КОМАНДУ».
 Я попробовала произнести команду вслух:
 – Проверить псифон!
 – Проверяю, – произнес компьютер вслух. – Неполадки отсутствуют.
 У меня перехватило дыхание. Если неполадки не в псифоне, значит, неисправна моя биомеханика, а ее починить не так просто. Тут без хирурга не обойтись.
 Я выдернула штекер из руки и внимательно осмотрела его. Электроды покрывал толстый слой пыли. Я осторожно сняла ее пальцами и вставила штекер обратно в гнездо.
 «Проверить каналы связи спинного центра!»
 «ПРОВЕРЕНО. НОРМА», сообщил компьютер.
 Я облегченно вздохнула. Отлично.
 «Я УСТАНОВИЛ СВЯЗЬ СО СКОЛИ-СЕТЬЮ, сообщил компьютер. ЕСЛИ ВЫ СООБЩИТЕ МНЕ ПАРОЛЬ, Я БУДУ РАД ВКЛЮЧИТЬ ВАС В СИСТЕМУ».
 В этом нет необходимости. Я нажала на клавишу с изображением греческой буквы «Y».
 На экране вспыхнула надпись «ОТКАЗ».
 – Отказ? – переспросил Таас. – Что это значит?
 «Почему я не могу войти в псибер-вход?»
 «Я НЕ МОГУ ПЕРЕВЕСТИ СЛОВО» ВХОД»В ЭТОМ КОНТЕКСТЕ «
 » Я хочу использовать псибер-функцию псифона «.
 » ОНА НЕ ВКЛЮЧЕНА «.
 – Кой черт они держат псифоны, если не могут наладить их как надо? – фыркнула Хильда.
 – Может, они просто не знают этого, – ответила я.» Можно ли включить псибер-функцию?«
 » НЕ ЗНАЮ. ЧТО ОНА ДЕЛАЕТ?«
 » Псифон сможет вывести мое сознание в псиберпространство «.
 » ЕДИНСТВЕННЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ МНЕ ПЕРЕВОД ТЕРМИНА «ПСИБЕРПРОСТРАНСТВО»– ЭТО «ГИПОТЕТИЧЕСКАЯ КОМПЬЮТЕРНАЯ СЕТЬ».
 – Черт! – пробормотала Хильда.
 «Она не гипотетическая, – подумала я. – Она существует».
 «ГДЕ?»
 «Вне пространства-времени. Информация в нем в отличие от материальной Вселенной передается мыслеволнами».
 «ЕСЛИ У НЕГО ОТСУТСТВУЕТ МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ В ПРОСТРАНСТВЕ, КАК Я НАЙДУ ЕГО?»
 «Оно существует везде, – подумала я. – Центры, аналогичные моему, примут переданную нами информацию мгновенно вне зависимости от расстояния».
 Компьютер помолчал.
 «СОГЛАСНО МОЕМУ БЛОКУ БАЗОВЫХ ПОЗНАНИЙ ПО ФИЗИКЕ, ЭТО ОЗНАЧАЕТ МГНОВЕННУЮ ПЕРЕДАЧУ ИНФОРМАЦИИ НА МЕЖЗВЕЗДНЫЕ РАССТОЯНИЯ».
 «Совершенно верно».
 «ЭТО НАРУШАЕТ ЗАКОНЫ ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ».
 «Псиберпространство не подчиняется законам пространства-времени, поскольку существует вне его».
 «Я НЕ МОГУ ПЕРЕДАВАТЬ ИНФОРМАЦИЮ ВНЕ ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ».
 Я попыталась придумать объяснение, способное убедить этот чертов компьютер. В нормальном пространстве, имея две частицы чего-либо и квантовые характеристики одной из них, я смогу мгновенно узнать характеристики второй, как бы удалена она от меня ни была. В псиберпространстве такой частицей является мысль; стоит телепату продумать ее, как каждый клиент межзвездной Сколи-Сети может мгновенно принять ее.
 Несмотря на весь скептицизм землян в отношении псибернетики, которую они презрительно именуют лженаукой, они все же вынуждены признать, что иначе как Сколи-Сетью не объяснишь то, что мой народ до сих пор не покорен эйюбианами. Купцы превосходят нас и численно, и по вооружению, зато мы превосходим их в маневре, связи и способности предугадать их шаги. Они идут напролом; мы лавируем.
 Аристо лишены псибер-способностей. Источники имеют их, но аристо не способны понять, что Источники годны для чего-то еще кроме наслаждения.
 Все же я не особенно удивилась бы, если бы узнала, что они или земляне пытались создать подобие Сколи-Сети, но потерпели неудачу. Для того чтобы она функционировала, необходим телепат-рон, а ни один из членов моей семьи не допустит даже мысли о работе на них.
 В этом и заключается причина того, что моя семья до сих пор, даже в нашу политическую эпоху, сохраняет такую власть. Ни одна машина не может включаться непосредственно в Сеть. Для этого необходимы сознания ее клиентов. Как компьютер не будет работать без центрального процессора, так и Сколи-Сеть с ее миллиардами центров ничего не значит без рона, связывающего ее в функционирующую систему.
 Только мы обладаем фантастическими ментальными ресурсами для этой работы. Без моей системы не было бы Сколи-Сети, а без Сети не было бы и Сколийской Империи.
 «Вызови центр Пи-Эс сорок два в Сколи-Сети, – подумала я. – Получив отзыв» Доступ закрыт «, свяжи его напрямую со мной». Возможно, мне удастся найти лазейку, проделанную в компьютерных сетях землян нашей разведкой.
 «ВЫЗЫВАЮ», напечатал компьютер. И потом: «СОЕДИНЯЮ».
 В моем сознании возник другой компьютер, бесстрастный и острый искусственный разум. «ИДЕНТИФИЦИРУЙТЕ СЕБЯ!»
 «Связь с моим центром, – подумала я. – Мод 16, номер 0001Эйч-Эй9Ар-Эс».
 «Принято. Допуск разрешен».
 Гостиничный номер исчез. Я плыла в океане жемчужных волн. Мое сознание находилось в центре сияющей паутины, протянувшейся во все стороны. Вспышки света на нитях обозначали места, где ее касались чьи-то другие сознания.
 Я была теперь Источником мыслеволн, круглым «холмом», окруженным концентрическими валами словно волнами, разбегающимися от брошенного в пруд камня. Волны, разбегавшиеся по безграничному «озеру» псиберпространства, уменьшались по мере удаления от вершины – центра моей личности.
 Сверкнула вспышка, превратившись в другой Источник мыслеволн, проходивших через меня без намека на интерференцию.
 «Проверка защиты систем связи», – подумала я.
 «Все линии связи защищены, – подумал Пи-Эс сорок два. – Вы не воспринимаетесь пользователями с допуском ниже сорока семи единиц, уровня» б «.
 » Переведи меня в Имраз «.
 Холм погрузился в сеть. Теперь я стала новой секцией решетки, а центр моего сознания превратился в легкую зыбь на ее поверхности. Зыбь усилилась; из нее вырос новый холм, от которого разбежались новые концентрические волны.
 Здесь сеть блестела холодным металлом. Вокруг меня с резкими щелчками вспыхивали и гасли искры.
 Напротив меня вырос еще один холм, точнее, скала из полированного металла цвета кобальта. Она излучала холод.» Имперская разведка, военный отдел 5. Несанкционированный доступ карается смертной казнью «.
 » Допуск. М – 16, Д-ЗОА5а, Ф – 037 «, – ответила я.
 » Допуск подтверждаю. Государственная тайна «.
 » Прошу допуск к Комтрейсу «.
 На этот раз я оказалась в белоснежной паутине на волнах до боли яркого света. Комтрейс, прямой допуск к моему зрительному нерву, вошел в сознание ледяным прикосновением. Выполнено.
 Мое восприятие псиберпространства изменилось: теперь оно стало прозрачным образом на фоне стен гостиничного номера. Я снова видела Рекса, склонившегося над моим плечом, чтобы взглянуть на экран. Рядом с ним стояла, скрестив в ожидании свои огромные ручищи, Хильда. Таас сидел на кровати, изучая книгу, которую подарил мне Тиллер в полицейском участке.
 Ничего из моих переговоров с Сетью не нашло отображения на экране; текст заканчивался моим последним запросом к гостиничному компьютеру.
 » Включить звук «, – подумала я.
 – Звук включен. – Хотя Комтрейс говорил через гостиничный компьютер, ледяные интонации его речи составляли разительный контраст добродушному тону последнего.
 Таас оторвался от книги:
 – Настроили?
 Я кивнула:
 – Я передаю им свою информацию по аристо. —» Комтрейс, ввести данные в М – 86, Д – 4427, Ф – 1 «.
 » Данные переведены «.
 » Переключаю псифон. Не прерывайте связи «.
 » Понято «.
 Я отключила штекер и протянула его Рексу.
 – Теперь ты.
 Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы перекачать свою информацию. За ним это проделала Хильда, потом Таас. Когда они закончили, я снова подключилась к компьютеру.» Комтрейс, выдать визуальный образ объекта, основанный на наших воспоминаниях «.
 » Выполняю «. Вспыхнул голоэкран, над ним в воздухе соткалось изображение аристо, которого мы видели в баре, ростом примерно двадцать пять сантиметров. Он стоял на столике как живой, глядя на нас.
 – На деле он был не такой резкий, – заметил Рекс.
 Компьютер молчал; голоизображение не изменилось.
 » Комтрейс, – подумала я. – Удостоверьтесь в подлинности голосов трех лиц, внесенных в досье моего отряда, и внесите в изображение исправления с учетом их устных поправок «.
 – Блекстоун, Рекс – удостоверяю. Бьорстад, Хильдагаард – удостоверяю.
 Морото, Тааско-Мар – удостоверяю. Вношу исправления Блекстоуна.
 Слышать их имена было все равно что смотреть на звездную карту Сколии.
 Фамилия Рекса – осовремененный вариант древнего имени с планеты Рейликон, такого же темного и мощного как сам Рейликон. Фамилия Хильды – сколийская транскрипция земной; ее родители эмигрировали с Земли на одну из сколийских колоний. Имя Тааса – сложная смесь: часть его предков происходила с Рейликона, часть – со старых колоний, обнаруженных нами после того, как мы заново открыли межзвездное сообщение, часть – с островов на древней Земле, носивших название» Япония «. Мое имя – Валдория Сколия – тоже смесь. Хотя моя прабабка по материнской линии родилась в генетической лаборатории, ее истоки восходят к династии, правившей когда-то на Рейликоне. Мои отец и дед с материнской стороны родом из вновь открытых колоний, но, судя по наличию генов ронов, они тоже скорее всего потомки этой династии.
 – Вношу изменения в соответствии с замечаниями Блекстоуна.
 Черты лица аристо смягчились, сделав его на вид не старше шестнадцати лет.
 – Слишком молод, – сказал Таас. Комтрейс состарил портрет на три года.
 – Все равно молод, – сказала Хильда. Комтрейс добавил еще три года.
 – Волосы длиннее, – заметила Хильда. Комтрейс удлинил их на несколько дюймов.
 Некоторое время они изучали результат.
 – Похоже на правду, – произнес наконец Рекс. Таас и Хильда согласно кивнули.
 – Комтрейс, произвести идентификацию изображения, – скомандовала я. – Проверить все досье касты хайтонов.
 – Выполняю. – Помолчав немного, Комтрейс ответил:
 – На лицо с такими внешними данными информация отсутствует.
 Я нахмурилась:
 – Вы проверили всех живущих ныне хайтонов?
 – Да.
 – Может, не на всех имеются досье? – предположил Таас.
 – Мы были уверены, что на всех, – ответила я. – Их всего несколько сотен.
 – Возможно, мы не правильно определили класс, – сказала Хильда.
 Возможно ли это? Хотя хайтоны являются высшими из эйюбиан, кроме них в рамках касты аристо существовали и другие классы, доводившие численность аристо до нескольких тысяч.
 – Комтрейс, насколько точно определение данного аристо как хайтона?
 – Выполняю.
 Я покосилась на Рекса, потом махнула в сторону голографического изображения аристо.
 – Что-то в нем кажется мне знакомым. Никак не могу понять, что именно.
 – Мне тоже так показалось, – кивнул Рекс.
 Однако Хильда и Таас покачали головами.
 – Он похож на аристо, и все тут, – заявила Хильда. – Ничего больше не заметила.
 » Проверку закончил, – сообщил Комтрейс. – Основываясь на ваших воспоминаниях о его внешности, поведении и речи, устанавливаю вероятность девяносто восемь процентов того, что он принадлежит к классу хайтонов. На основании вашего разговора с ним, Демон первого ранга Валдория, допускаю вероятность ошибки восемь процентов «.
 Рекс присвистнул:
 – Да это просто смешно.
 – Но эти восемь процентов зависят исключительно от моих воспоминаний, – возразила я. – Мое восприятие могло быть и искажено.
 – Зная тебя, – сказал Рекс, – я ни за что не поверю, чтобы твое восприятие исказилось в сторону уменьшения опасности.
 – Мой анализ основан на ваших докладах с учетом ваших предыдущих докладов о других аристо, сравнения этих докладов с другими донесениями о тех же аристо, всех докладов об аристо, сделанных другими офицерами, и их сопоставлении друг с другом. На основании этого я оцениваю достоверность ваших наблюдений как девяносто пять процентов.
 Я улыбнулась:
 – Этот компьютер времени даром не терял.
 – А он может просчитать, что этот аристо здесь делает? – спросил Таас.
 – Вероятность один к двум, что он ищет необычного Источника, – ответил Комтрейс. – Вероятность один к трем, что он интересуется Делосом; один к одиннадцати, что он шпионит за землянами; один к шестнадцати, что он чинит здесь свой корабль.
 – А что, если он пытался уговорить меня пойти с ним? – спросила я.
 – Вероятность один к четыремстам пятидесяти. Ваш военный статус совершенно очевиден. Поверить, что вы поймаетесь на такой трюк, было бы для аристо невероятной наивностью.
 – Может ли быть такое, чтобы он говорил мне правду, чтобы он просто хотел встретиться со мной?
 » Вероятность один к семистам, Комтрейс сделал паузу. Если он ищет Источников, вероятность девяносто три процента, что он пытал счастья с вами «.
 – Почему столь низка вероятность того, что он просто шпион? – спросил Рекс, склонясь над пультом.
 – Заниматься тайными операциями лично считается зазорным для хайтона, если только такие операции не связаны напрямую с достижением политической власти. С учетом близости Делоса к региону Тамса, а также нынешней политической ситуации на Тамсе, аристо из хайтонов может прибыть сюда для выяснения причастности Союза Миров Земли к кризису.
 Вот так. Ирония судьбы: Тамс, крошечная колония шахтеров, играет столь важную роль в межзвездных интригах. Там проживало всего шестьсот миллионов человек: потомки рейликонских колонистов, они упорно цеплялись за независимость от кого угодно: от нас, от купцов или от землян. Пятнадцать лет назад планету захватили эйюбиане. Им удалось сманипулировать политической ситуацией так, что любое прямое противодействие с нашей стороны нарушило бы столь необходимое нам тогда хрупкое перемирие.
 – Какова последняя информация о Тамсе? – спросила я.
 – Имраз сообщает о захвате повстанцами наземных баз колонизаторов.
 Я ожидала этого. У нас имелись каналы оказания помощи повстанцам, так что захват» неподготовленными» лидерами тамских повстанцев изощренной системы наземной обороны эйюбианцев нельзя было списывать на простое везенье.
 – Какова реакция купцов? – спросила я.
 – Эйюбианские саботажники уничтожили заводы Ред-Хилла и склады в горняцком, докерском и металлургическом районах. Они вывели из строя двигатели и биомехпилотов всех космических кораблей в обоих космопортах Тамса.
 – Эффективно, – сплюнул Рекс.
 – Почему? – спросил Таас. – Что это за заводы Ред-Хилла?
 – Это единственные заводы на Тамсе, которые могли выпускать запасные, детали к инверсионным двигателям звездолетов. Должно быть, на складах хранились уже изготовленные детали.
 – Если повстанцы контролируют наземные системы обороны, – сказала Хильда, – они могут вызвать на подмогу корабли с новыми пилотами и запчастями.
 – Только если купцы не контролируют орбитальные системы обороны, – возразил Рекс. – У них сейчас равновесие сил.
 – Какова официальная позиция купцов по этому вопросу? – спросила я.
 – Согласно официальной позиции, сопротивления на Тамсе не существует.
 – Интересно, и почему это совсем меня не удивляет? – заметила Хильда.
 – У нас имеется запись последней речи Ур Куокса. Включить?
 Я поморщилась. У меня не было желания слушать очередную речь Куокса.
 Хотя мы произносили его имя как Ур Куокс – иногда Ур Кокс – по-настоящему оно звучало как У'джжр Куокс; апостроф обозначал его принадлежность к хайтонам. Высший хайтон. Император. Впрочем, как бы я ни относилась к Императору купцов, нам стоило знать, что он говорит.
 – Да, – согласилась я. – Включите запись.
 Изображение загадочного аристо исчезло, и на его месте появился высокий человек, вещавший со стеклянной трибуны. Ему было около пятидесяти лет; как и положено аристо, он имел блестящие черные волосы и красные глаза.
 Его хайтонское произношение было до омерзения безупречным. Тарк тоже принадлежал к хайтонам – с такими же идеальными внешностью и речью.
 Большую часть речи Куокс посвятил восхвалению армии купцов. Он охарактеризовал повстанцев как выродков, а своих солдат как героев. Как и следовало ожидать, во всей речи не оказалось ни капли полезной информации.
 Он вещал и вещал, прославляя могущество Империи Эйюбы, аристо, себя самого и своего великого отца.
 – По крайней мере его отец мертв, – пробормотал Рекс.
 По крайней мере. Предыдущий Император был куда хуже нынешнего.
 Император Дж'бриол Куокс, которого мы звали просто Джейбриол, за время своего правления покорил почти тысячу миров. И он ненавидел мою семью.
 Боги, как он нас ненавидел! Судя по всему, особенно его бесило то, что мы, идеальные Источники, не только не покорились ему, но и имели наглость построить цивилизацию, соперничавшую с его собственной.
 В английском языке Дж'бриол Куокс трансформировалось в Гэбриел Кокс, однако союзники Земли чаще пользовались нашей транскрипцией. Я спросила как-то секретаршу посольства Земли, почему они избегают произносить это имя по-своему. Она ответила, что имя Гэбриел происходит от более древнего имени «Гавриил» из их священных книг, что так звали архангела, приносившего добрые вести, и что имя это означало «В Боге моя сила». Она считала, что Дж'бриолу Куоксу более пристало имя «Люцифер»в честь падшего ангела, попавшего из рая прямиком в ад. Меня это объяснение вполне удовлетворило.
 – Все-таки этот Куокс компенсирует качества своего отца, – заметил Таас.
 – Он окончательно скомпенсирует их, только оказавшись в гробу, – фыркнула Хильда.
 – У него нет наследника, – напомнил Таас. – Двадцать пять лет брака – и ни одного ребенка.
 Рекс кивнул:
 – Ты считаешь, что ему следует развестись с Императрицей и жениться на ком-то более плодородном?
 – Зачем? – пожал плечами Таас. – Все, что для этого требуется хайтонам, – это ее яйцеклетки и его сперма. Она может оставаться при этом бесплодной.
 – Им все равно запрещено разводиться, – заявила Хильда.
 – На самом деле он имеет право развестись с ней, если она отказывается подарить ему наследника, – возразила я. – Полное бесплодие может служить поводом для расторжения королевского брака. Единственным поводом.
 – Ты считаешь, что он действительно любит ее? – любопытствовал Таас.
 – Я что, одета в балетную пачку? – удивилась Хильда.
 – Я не прочь посмотреть на такое зрелище, – ухмыльнулся Рекс. – В розовую пачку.
 Хильда скрестила руки, от чего ее бицепсы еще рельефнее обрисовались под свитером.
 – Фу!
 Я улыбнулась:
 – Ну, это его проблемы, хайтоны – настоящие фанатики в том, что касается чистоты расы. Ни один ребенок не может быть признан хайтоном, пока происхождение его от родителей не будет подтверждено генетическими тестами, проведенными тремя независимыми экспертами. И в случае Куокса контроль должен быть еще строже. Если Ур Куокс в ближайшие годы не произведет на свет наследника, он рискует утратить имперский престол.
 – Слава Богу, нам не надо думать обо всем этом, – заявил Таас.
 – Не надо? – переспросила я.
 – Ассамблея и Сколи-Сеть не зависят от наследственности.
 – Ассамблея – нет. Сколи-Сеть – да.
 Таас выпучил глаза:
 – Правда?
 – Имперские наследники обязаны быть псионами, более того – ронами, – объяснила я.
 Почему Рекс так побледнел? Он знал, конечно, что наши дети никогда не смогут претендовать на престол. Ведь знал же? Я и сама чувствовала себя дурно, словно меня двинули в живот.
 – Я никогда не думал, что кровь ронов так важна для Имперской семьи, – осторожно произнес Рекс.
 Мне захотелось ударить себя. Я не подумала, что он знает меня лучше, чем ему полагалось. Почему он так беспокоится об этом? Моя семья никогда не выставляла свою слабость напоказ. Мы почти не обращали внимания на личную жизнь, к тому же у нас было достаточно власти, чтобы то, что мы Бог знает как калечим свои жизни, не разносилось по всей Галактике.
 «Блок – Морото и Бьорстад!»– подумала я. Отделавшись от эмоций Хильды и Тааса, я попыталась прощупать Рекса, но он заблокировался от меня.
 Поэтому мне пришлось говорить вслух:
 – Мы не печемся о чистоте крови. Нам необходимо расширять наш генофонд.
 – Слова «инцест уничтожит нас» вертелись у меня на языке. Вместо этого я произнесла:
 – Если мы будем продолжать инбридинг, последствия могут быть катастрофическими. С генами ронов связано слишком много летальных рецессивов.
 – Но если это так, – сказал Таас, – почему мы…
 – Я совсем забыла, Таас, – перебила его Хильда. – Мы не проверили наши счета.
 – Вроде проверяли… – недоверчиво покосился на нее Таас.
 – Нет, кажется, забыли. Надо сходить проверить.
 – Ладно, – пожал он плечами.
 Когда они вышли, я с усилием улыбнулась Рексу:
 – Она никогда не отличалась излишней деликатностью.
 – Мы годами развивали друг в друге псибер-свойства, – ответил он. – Ничего удивительного, что она уловила напряженность.
 – Прости, Рекс. – Я подошла к нему поближе.
 – Я так и думал, – его голос звучал ровно, словно он блокировал свои слова так же, как блокировал мысли. – Я метил слишком высоко.
 – Я не знаю человека более достойного стать моим консортом.
 В его голосе просачивалась злость, словно вода, прорывающая запруду:
 – Но наши дети не достойны имени Сколия?
 Это привело меня в замешательство.
 – Разумеется, достойны. Будь на то моя воля, они бы остались наследниками. Но члены семьи Императора должны быть ронами. У нас нет выбора.
 Его эмоции прорвали выставленные им барьеры и волнами накатывали на меня: смесь злости и стыда.
 – Я не знал, что для тебя генетика значит больше, чем кровные узы.
 В номере с шумоизолирующими стенами и толстым ковром на полу царила мертвая тишина.
 – Сколийская Империя охватывает больше тысячи миров. Если Ассамблея и роны не защитят их от купцов, кто еще сделает это? Земляне? Ур Куокс съест их на завтрак. Если мы утратим способность задействовать Сколи-Сеть, купцы прихлопнут нас как мух.
 – Нет, наши дети не смогут задействовать Сеть, – сказал Рекс. – Какое, черт возьми, отношение это имеет к их способности вести за собой?
 – Они могут сделаться членами Ассамблеи.
 Его голос напрягся.
 – Это не одно и то же.
 – Без полного, свойственного ронам доступа в псиберсеть они не смогут исполнять свой долг как члены Триады, – произнесла я немного спокойнее. – Наши дети не будут ронами, но они будут эмпатами, сильными эмпатами. Это ведь тоже укрепит власть ронов. – Я судорожно сглотнула. – Если Сколия покорится Ур Куоксу, ты, я и все дети, что у нас будут – все станут Источниками. Навеки.
 Жилка у него под глазом дернулась.
 – Этого не случится. Мы не позволим этому случиться.
 – Нет. Не случится.
 Он продолжал блокировать меня, хотя не так жестко, как раньше. Я не возражала. Я хотела, чтобы он разобрался в чувствах, чтобы не сорваться на том, на чем разрушились две мои предыдущие попытки создать семью.
 – Прости меня, Рекс.
 – Мне надо подумать. – Он дотронулся до моей щеки. – Увидимся утром.
 И вышел.

 4. НАСЛЕДИЕ ЛЮЦИФЕРА

 Живописный закат наконец-то сменился нормальной ночью, оставив единственным освещением Афин и Аркады фонари и головывески, а я так и не могла уснуть. Делосские сутки никак не согласовывались с моими внутренними часами.
 Интересно, лег ли Рекс? Что он скажет мне утром, в рассветные часы, когда местное население уже выходит на работу? Я лежала голышом в огромной кровати, утопая в невесомых синих одеялах и шелковых простынях. Потом повернулась. И еще. И еще. В конце концов я так запуталась ногами в одеяле, что почти не могла пошевелиться. Я скинула одеяла и повернулась лицом к пульту компьютера. На нем светилась синим светом кнопка размером с пуговицу. Я надавила на нее.
 – Да?
 – Соз? – послышался из динамика голос Рекса.
 Напрягшиеся было мышцы плеч расслабились.
 – Хейя.
 – Ты спала?
 – Нет. Просто лежу.
 – Помнишь Джо Сантис? Ну, офицера, с которой ты жила во время переподготовки пару лет назад?
 – Смутно. – С чего это он задает такие дурацкие вопросы? – А что?
 – Она рассказывала о тебе кое-что. Я тут все думаю об этом.
 Это мне не нравилось. Что, клянусь космическим шлемом, я такого делала, что почти не знакомая мне женщина могла рассказать Рексу, что бы он помнил это даже через несколько лет?
 – Ну и что она говорила?
 – Если верить ей, ты спишь в голом виде. – Я почти видела его ехидную улыбку. – Это правда?
 Ах, вот оно что. Я потянулась.
 – Возможно, – я чуть не добавила: почему бы тебе самому не зайти проверить? Все же слова эти почему-то не сорвались с моего языка. Вслух я произнесла совсем другое. – Спала в детстве, когда было жарко, – и правда, у нас дома не было даже вентиляторов.
 – Соз…
 – Что?
 – Я как-нибудь справлюсь с проблемами наследования. Просто это застало меня врасплох.
 Я вздохнула:
 – Мне надо было поговорить с тобой об этом раньше. Я просто дура.
 – Дура? Никогда! – он усмехнулся. – Упрямая как черт-те кто – это да.
 Но не дура.
 – Эй, – улыбнулась я. – Я пока еще твой командир, не забывай.
 – По мне так лучше жена.
 – По мне тоже. – Выйдя в отставку, ему придется получить согласие моей семьи на наш брак. Но он его получит. Даже мне было видно, как мы подходим друг другу.
 – Ты тоже хочешь жену? – ехидно переспросил Рекс.
 – Нет, – рассмеялась я. – Тебя. Мужа.
 Его голос смягчился.
 – До завтра, Соз.
 – Спокойной ночи.
 Я отключила связь, но сон так и не шел ко мне. Теперь мне в голову почему-то лезли его тесные штанины. Черт, этак я никогда не усну. В конце концов я села и включила свет. Синий плафон залил кровать неярким светом.
 Книга, которую подарил мне Тиллер, лежала на столике у компьютера. Я раскрыла ее на первой странице. «СТИХИ НА СТЕКЛЕ». Рисунок пером изображал покрытое зимними узорами окно. За ним угадывался неясный силуэт. Стоявший на улице – кто бы это ни был – писал что-то пальцем на замерзшем стекле.
 Я перелистала книгу. Одна из страниц была заложена клочком бумаги – билетом какого-то заведения с Аркады. На странице имелись стихотворение и еще один рисунок замерзшего окна. Тот, кто стоял за окном, теперь ушел.
 Окно было разбито; на острых кусках битого стекла лежал снег.
 Стихотворение было на английском, но мой центр перевел его.
 Зеркальное стекло
 В каменной раме
 Застыло ледяной слезой.
 Я бью кулаком
 По зеркальной глади стекла;
 Лед обжигает мне плоть,
 Пальцы ранят осколки
 Твоих замерзших слез.
 Я вижу тебя за спиной:
 В ожиданьи всегда,
 В наблюденьи всегда,
 Всегда в недовольстве глухом…
 От взглядов, что ранят меня,
 Спрятано сердце мое
 В панцирь из синего льда.
 – Бред какой-то. – Я захлопнула книгу. – Странные какие-то стихи. – Я уронила книгу на столик и снова легла. Что делает сейчас Рекс? Спит?
 Интересно, а он спит одетый? Неясные образы, навеянные стихотворением, смешивались у меня в голове с Рексом, почему-то без формы.
 В конце концов я встала, оделась и вышла прогуляться. Выбор был невелик: прогулка или холодный душ.
 От толп народа, разгуливавшего по Аркаде вечером, не осталось и следа.
 Я прошла южную часть Афин, потом трусцой пробежалась по шоссе, ведущему через вырубки к космопорту Делоса. Добравшись до первого терминала, я поднялась на верхний уровень, где располагались секторы прилета-отлета.
 Место отличал уникальный, присущий только космопортам дух: здесь никогда не гаснет свет, а стены залов отделаны хромом и зеркалами. Я шла по ярко освещенным пустым коридорам словно убийца в черных башмаках.
 Коридор вывел меня к одному из постов безопасности – арке метра два высотой. В отличие от древних систем, реагировавших только на металл, эта арка регистрировала множество параметров, начиная с магнитных полей и кончая химическим составом костей. Компьютер обрабатывал эти данные и анализировал поведение пассажиров.
 На посту дежурили двое, мужчина и женщина. Через арку тянулась цепочка усталых ночных пассажиров. Я стала в очередь – просто так, это место было не хуже и не лучше любого другого. Все лучше, чем возвращаться в гостиницу, где у меня не будет другого занятия, кроме как читать заумные стихи про спрятанные сердца, что бы там ни имел в виду их автор.
 Пока очередь двигалась к арке, все больше полусонных людей пристраивались за мной. Когда настал мой черед, я шагнула сквозь арку и повергла дежурных в шок. Сразу же замигали тревожные огни и взвыли сирены.
 В общем, шума было вполне достаточно, чтобы разбудить всех находившихся в радиусе километра.
 Охранники заступили мне дорогу. Женщина бросила взгляд на мои нашивки, потом обратилась ко мне по-английски:
 – Простите меня, праймери. Мы не можем пропустить вас, пока не разберемся, в чем дело.
 Я кивнула. Хотя сколийские законы и разрешали Демонам проносить оружие в зоны посадки космопортов, земные законы были строже. Поэтому мы довольствовались компромиссом: все время, пока мы находились в зоне, наше оружие оставалось у охранников.
 Я вытащила из подошвы выкидной нож, и охранники тут же взяли лазеры на изготовку. Я протянула нож женщине. Она оцепенело уставилась на него, потом спрятала свой лазер в кобуру и взяла у меня нож. Потом я сдала ей духовую трубку, спрятанную у меня в рукаве, и маленький игломет из-под пояса. Она держала весь этот арсенал, будто не зная, что с ним делать.
 – Это все? – спросила она.
 – Да, – кивнула я.
 Мужчина посмотрел на экран детектора и указал на металл в моей куртке.
 – Это обязательно включит сигнализацию.
 Я сняла куртку и протянула ему. Под курткой у меня была Нижняя Форменная Одежда тип 3, класс отделки 6 – другими словами, простой черный пуловер. Однако когда мужчина обнаружил защитную металлическую чешую еще и на моем нижнем белье, его я снимать отказалась наотрез.
 Он покраснел:
 – Я не имел в виду… конечно, нет.
 Я провела рукой по своему торсу, потом по голове, потом по бедрам.
 – У меня там еще биомеханическая система.
 Он присвистнул:
 – Ладно. Попробуйте еще раз. Посмотрим, что получится.
 Я обошла арку и сделала еще один заход. Сирены взвыли так же громко, как в первый раз. Охранники вежливо, но решительно обыскали меня на предмет спрятанного оружия. Так же вежливо они заставили меня пройти через детектор еще три раза и только после этого поверили, что сигнализация срабатывает на металл в моей одежде и на биомеханическую сеть в организме.
 Тем временем очередь за мной все росла и росла.
 – Чисто, – сказала наконец женщина.
 Мужчина кивнул:
 – Олл райт. Можете проходить, праймери.
 Кто-то в очереди зааплодировал. Я рассмеялась – и половина людей подпрыгнула. Должно быть, они насмотрелись фильмов про обезумевших Демонов.
 Миновав пост безопасности, я и понятия не имела, куда мне идти дальше.
 Я просто шла и шла куда глаза глядят. В конце концов я оказалась у запертого выхода на посадочный перрон. Я стояла у стеклянной двери, глядя на собственное отражение в стекле.
 – Собираешься в отставку? – спросила я у женщины, глядевшей на меня.
 Возможно, и правда мне пора уйти, отдохнуть, стряхнуть груз лишних воспоминаний.
 У меня за спиной послышались чьи-то шажки. Детский голос спросил что-то по-английски. Я прислушалась.
 – У тебя есть мотоцикл?
 Я обернулась. Девочка лет пяти вытаращила на меня огромные глаза. Я улыбнулась и еще раз испытала свои познания в английском:
 – Что такое «муттер-пси-кал»?
 – Это вроде большого велосипеда, – улыбнулась она в ответ.
 – О! – Что такое «ло-пси-бед», я тоже не знала. – А у тебя самой есть этот пси-кал?
 Она тряхнула головой:
 – Трехколесный, красный. У него в колесе дырка.
 Колесо? Ах, вот что. Она имеет в виду «циклы». Разумеется.
 – Мне очень жаль, что там дырка.
 – Ничего, – сказала она. – Мне папа все починил. Из шины вышел весь воздух, а он ее снова накачал.
 Что-то в белиберде, которую она говорила, было для меня отчаянно важно, но я не могла понять, что именно. Потом я увидела мужчину, спешившего к нам по коридору.
 – Кимберли, не приставай к тете-солдату!
 – Ничего, – улыбнулась я. – Мне нравится.
 Он уставился на меня, и я поймала всплеск его мыслей: удивление по поводу того, что я реагирую как нормальный человек.
 – Пока, – помахала мне Кимберли.
 – Пока, – откликнулась я.
 И тут до меня дошло, что в ее словах было такого важного. Ничего. Из нее вышел весь воздух, а он ее снова накачал. Так вот что не так в этом аристо. Он не был пуст. Ему не требовалось никого, чтобы заполнить пустоту.
 Из опыта общения с Тарком я хорошо знала, что ощущает аристо. Он как пустая оболочка. Но аристо из бара нельзя было назвать пустой оболочкой. Я не права: с ним не «что-то не так»; с ним как раз все в порядке.
 – Он не аристо, – произнесла я, обращаясь к запертой двери. – Мне плевать, как он выглядит, как говорит, как двигается. Он не аристо.
 Но в свете всего этого инцидент в баре выглядел еще более странным. Его охрана, люди в баре, даже весь мой отряд приняли его за хайтона. Только хорошо подготовленный псибернавт, которому к тому же довелось побывать Источником, смог бы распознать подделку.
 Как он смог сделать это? Насколько мне известно, жесткая кастовая система купцов не допускает исключений. Все дети аристо проходят генетические тесты, подтверждающие, что их родители – аристо. Его права на наследство должны иметь надежнейшие подтверждения – иначе хайтоны не признали бы его своим. Тесты ДНК проводятся эйюбианскими больницами, персонал которых теоретически невозможно подкупить, хотя я имела на этот счет некоторые сомнения. Все же предположить, что даже хайтон может подкупить сразу трех независимых экспертов, не могла даже я.
 И с чего им это делать? Сама процедура генетических экспертиз существует благодаря стремлению аристо сохранить чистоту генофонда своей касты.
 Нет, в этом решительно не видно было никакого смысла. Происходило что-то странное, а во всем, во что вовлечены купцы, я не любила ничего странного. Самое время узнать, зачем они на Делосе.
 Я вернулась к посту безопасности за оружием и отправилась обратно в гостиницу – только захватить дезинтегратор. Я носила его в кобуре у пояса, дополнительно пристегнутой ремнем к ноге. Дезинтеграторы – не самое компактное оружие, поскольку основной их деталью является ускоритель частиц. При всем этом они неожиданно легки, ибо в отличие от другого ручного оружия сделаны не из более дешевых, но тяжелых сплавов, а из композитных материалов.
 Топливом моему дезинтегратору служили абитоны – частицы, противоположные битонам, крошечным кирпичикам, из которых строится материя, открытым в двадцать первом веке. Битоны – еще их называют вимпонами – являются наименьшими из всех известных, почти не взаимодействующими друг с другом элементарными частицами, связанными тем не менее с электромагнитными полями. Процент образования устойчивых пар у них минимальный и подобно кваркам их почти невозможно найти в свободном виде. Собственно, электроны состоят из битонов – сотен тысяч битонов.
 Когда я нажимаю на спуск дезинтегратора, абитоны попадают в ускоритель и разгоняются по сужающейся спирали, пока не вырываются из ствола узким лучом. Соединяясь с битонами, абитоны аннигилируют, высвобождая фотоны, то есть луч дезинтегратора превращает электроны в свет. И если даже малая часть составляющих электрон битонов аннигилирует, электрон становится столь нестабильным, что распадается.
 При прохождении через воздух количество взаимодействующих абитонов и битонов сравнительно невелико, то есть луч дезинтегратора проходит ограниченное расстояние в воздушной среде почти без потерь. Другое дело твердые тела. Как только луч начинает пожирать электроны твердого вещества, нестабильность задетых электронов и энергия аннигиляции приводят к тому, что материал фактически взрывается.
 Я не имела намерения убивать аристо; что бы там ни думали про нас люди, Демоны вовсе не убийцы по натуре. Кроме того, убийство аристо, даже поддельного, не даст ничего, кроме затруднения и без того безнадежных переговоров, которые мы время от времени пытаемся вести с купцами. Мне нужна была только информация, и дезинтегратор мог послужить отличным средством, чтобы убедить его выдать информацию мне.
 Разумеется, после моего ухода он может обратиться в полицию. Но земляне не питают к аристо особой любви. Я рассчитывала на то, что, если я всего только задам ему несколько вопросов, они просто не дадут делу ход.
 Я снова вышла в город, на этот раз в холмы Афин, примерно в десяти километрах к северу от Аркады. Этот район застраивался преимущественно дорогими особняками, отделенными друг от друга парками. Это занимало даже больше места, чем космопорт. Вряд ли аристо будет проживать в гостинице, если у него есть возможность снять особняк. Вопрос только, какой именно?
 Большая часть участков ярко освещалась фонарями. Дома здесь напоминали формой корабли, изваянные из зеленого камня; даже газоны, на которых они стояли, казались морской поверхностью. Роль мачт исполняли позолоченные металлические шпили с нанизанными на них разноцветными дисками.
 Даже нервоплексовые улицы в эти часы, когда движение почти отсутствовало, казались красивыми: серебристыми и гладкими. От моих шагов по нервоплексу пробегала легкая рябь. Все равно не люблю эту штуку. На ней я ощущаю себя уязвимее.
 Я свернула в один из парков и пошла по тропинке, вьющейся между холмами. Я начинала уставать. Из-за разреженной атмосферы казалось, будто я лезу на высокую гору. Я задержалась у поля, поросшего клевером; грудь моя вздымалась, словно мне не хватало воздуха. Тут и там виднелись цветы, и с каждым дуновением ветерка цветы пели.
 Я опустилась на колени и пригляделась к цветам. Каждый представлял собою гроздь бледно-розовых трубочек; судя по всему, именно эти трубочки и посвистывали на ветру, меняя тон в зависимости от длины и формы. Все вместе сливалось в нежную мелодию, плывущую в ночи. Она напомнила мне песенки. Мой брат Келрик играл такие на дудочках и блок-флейтах, которые мастерил в детстве. С тех пор прошло много лет; Келрик вырос в гиганта, и самая большая блок-флейта умещается у него в ладони. И все же чаще всего я вспоминаю его семилетним, каким он был в день, когда мы с ним укрылись от грозы в пещере.
 Я спохватилась. Так я никогда не найду аристо: предаваясь воспоминаниям о детстве, бродя по поющим полям или шатаясь по улицам как последний бродяга. Я вернулась на тропу и пошла дальше, пытаясь настроиться на медитативный лад. Окружение располагало к этому. Вряд ли я смогу достичь многого, не имея в распоряжении псифона, но если где-нибудь поблизости случится достаточно сильный псион, я смогу уловить отблески…
 Боль!
 Его лицо нависало надо мной, красные глаза горели как ржавые языки пламени из горелки. И железный прут с раскаленным докрасна концом… Я отвернулся…
 Мое тело дернулось, когда раскаленное железо коснулось его; запах горелой кожи смешался с вонью жженого нервоплекса. Я услышал вопли, детский голос, молящий о чем-то… мой голос? Я забился, стараясь заглушить боль. Я вообразил себя дома, на Тамсе, сидящим в Саду Слоновой Кости, расслабленным, счастливым… НЕТ! Мои руки дернулись, пытаясь опуститься и оттолкнуть железо. Но чем сильнее я бился, тем туже стягивались нервоплексовые петли на моих запястьях. Он снова надвигался на меня, и я провалился в бездонную пропасть его разума, и падал, падал…
 Что-то больно впилось мне в бок. Я лежала на животе, прижавшись щекой к шершавой поверхности скалы.
 Тропа. Я лежала на тропе в парке. Я села, пытаясь унять дрожь во всем теле. Да, я в парке. Одна. И меня зовут Соз. Соз. Я вовсе не тот кто-то, кто лежал там связанный и кричал. Где «там»? И кто этот аристо, чье лицо нависало надо мной? Моя память шептала мне, что это Тарк, но это никак не мог быть он.
 Я сделала глубокий вдох. Я нашла аристо – или по крайней мере одного из его Источников.
 «Повтор!»– подумала я.
 «Некачественная запись», – ответил мой центр.
 Ничего удивительного. Человеческий мозг не способен делать идеальные записи воспоминаний даже с помощью таких совершенных процессоров, как мой центр. Но событие такой интенсивности, как то, которое я пережила только что, должно было записаться более или менее пристойно.
 «Проиграй то, что записалось, – подумала я. – Только через фильтр».
 «Включаю повтор».
 Я снова увидела нависающее надо мной лицо аристо, ощутила на коже раскаленный металл. Но фильтр придавал воспоминанию какую-то отстраненность, понижал интенсивность так, что я могла уже терпеть это.
 «Стоп-кадр!»– подумала я.
 Воспоминание замерло. Лицо аристо придвинулось ко мне вплотную. Это не Тарк, но и не поддельный хайтон из бара. Это один из его охранников – высокий, с кровью аристо, проявлявшейся в его глазах и волосах. Сын аристо и серва? Я решила, что он по меньшей мере наполовину аристо, возможно, и больше. Во всяком случае, достаточно, чтобы он нуждался в Источнике.
 «Довольно», – подумала я. Воспоминание исчезло.
 Я закрыла глаза, пытаясь снова уловить эмоции Источника. Он один мог вывести меня на особняк аристо. Но у меня ничего не вышло. Я не могла заставить себя снова проникнуть в его сознание.
 В конце концов я поднялась и пошла дальше. Постепенно пульс мой замедлялся, а дыхание успокаивалось. Я послала запрос компьютеру, и тот сообщил, что процент адреналина в крови почти вернулся к норме.
 Выждав немного, я повторила попытку. На этот раз я искала с опаской, наготове… вот! Я отпрянула от сознания Источника, но не настолько, чтобы тонкая ниточка, связывавшая нас, оборвалась. Я удерживалась на краю, не давая себе погружаться в его мысли.
 Потом, стиснув зубы, я осторожно попробовала красноглазого охранника. В нормальных обстоятельствах я не уловила бы его на таком расстоянии. Однако его ментальная связь с Источником служила мостом между нами. Я удерживалась на краешке его сознания словно пловец, цепляющийся за корень, чтобы не попасть в водоворот. Вопль Источника прорезал мое сознание, и охранник замычал от оргазма.
 Я почти не замечала ни парка, ни дерева, к стволу которого я привалилась. Как могу я заставить этого садиста остановиться? Я не могу поменять химические процессы в его мозгу. Но надо же сделать что-нибудь!
 Надоело! Я внедряла эту мысль в его сознание со всей силой, на которую только была способна. Надоело! Этот Источник ужасно, кошмарно, возмутительно НАДОЕЛ!
 Охранником овладела сонливость, притупившая его интерес к Источнику и одновременно ослабившая мою связь с ним. Образ уходил от меня. Эхо боли, исходившей от Источника, смолкло, зато его облегчение вспыхнуло с такой интенсивностью, что я снова увидела не только охранника, но и комнату.
 Рядом оказался еще один Источник – девочка, привязанная к соседнему дивану.
 По мере того как интенсивность эмоций первого Источника падала, сменяясь усталостью, моя связь с ним также слабела. «Где? – думала я по-эйюбиански. – Где ты?»
 Но его сознание уходило – скоро я вообще не ощущала его. Охранник ушел из комнаты – погоди-ка, второй Источник, девочка, – должно быть, охранник развязал ее, прежде чем уйти. Она подбежала к мальчику; интенсивность ее сострадания снова позволила мне включиться.
 Я буквально прыгнула в ее сознание. «Где ты? ГДЕ?»
 Она, плача, освобождала его руки от пут. Он рухнул на нее, и связь снова ослабла. Прежде чем она оборвалась окончательно, я успела уловить образ особняка в форме большого галеона. Не думаю, чтобы кто-то из Источников послал этот образ в ответ на мой вопрос; скорее он просто промелькнул в возбужденных мыслях девочки. Как бы то ни было, теперь у меня имелся хоть один ориентир.
 Я искала час, но так и не нашла его. В конце концов я решила вернуться в гостиницу. Я могу продолжить поиски и утром. Если я ориентировалась правильно, я находилась где-то недалеко от улицы, ведущей из холмов в центр. Я миновала небольшой фонтан, из которого вместо воды били благовония, и вышла к клумбе колокольчиков. За клумбой блестела нервоплексом мостовая.
 По ту сторону улицы стоял особняк, который я искала.
 Дом, казалось, плыл по газону. Кусты были подстрижены в форме волн; даже белые цветы на их верхушках изображали пену. Мачты светились в ночи, а свернутые паруса казались золотыми.
 Вокруг дома и сада в воздухе дрожало легкое свечение, окрашенное в цвета радуги. Я знала, что это за цвета. Я часто видела такие же вокруг членов Триады – моей тетки, отца и двоюродного брата. По распоряжению Ассамблеи такие радуги сопровождали членов Триады во время любого их появления на публике. Свечение являлось единственным заметным извне признаком работы киберзамка – имплантированного в мозг защитного блока, включаемого и выключаемого извне. Во включенном состоянии киберзамок образует поле, настроенное на волну пси-излучения владельца. У меня тоже был такой, хотя я редко пользовалась им. Все, что попадает в такое поле, включает киберзамок: слабые поля запускают сигнализацию, средние – отталкивают вторгшихся, мощные – убивают их.
 Был ли этот замок настроен на хайтона? Это означало бы, что он подвергался хирургической операции по вживлению замка в мозг: мучительный процесс. Мало кто из людей осмеливается пройти подобную операцию. То, что такого юного аристо охраняли столь изощренными способами, казалось таким же необычным, как и все остальное, что с ним связано.
 Сквозь радуги свободно пролетали птицы, что означало: поле включено на минимальное напряжение. Простая сигнализация, извещающая о каждом, приближающемся к дому. Ни лазейки.
 «Ускоренный боевой режим», – подумала я.
 «Ускоренный режим включен», – ответил центр.
 Я изучала особняк, пытаясь рассчитать наилучший подход. При включенном боевом режиме мое тело целиком полагалось на вживленную в него биоинженерную структуру. Единственным фактором, ограничивающим скорость моих движений, являлось время, необходимое биомеханизмам для того, чтобы двигать моими членами. И это было быстро, куда быстрее, чем реагируют нормальные мышцы. Правда, я не злоупотребляла этим режимом: даже при укрепленных костях и суставах подобная скорость могла повредить мой скелет.
 Я сражалась рефлекторно, повинуясь командам боевых модулей моего центра – это тоже позволяло значительно ускорить реакцию. Конечно, заранее запрограммированных реакций не всегда хватало в непредсказуемых боевых ситуациях. Да и от ускоренных реакций мало проку в защитном поле. Как все же мне попасть в дом?
 Придумала. Я улыбнулась. Нет, это невозможно. Абсолютно нереально.
 – Почему бы и нет? – спросила я себя.
 Серебристые колокольчики на клумбе мелодично звенели, пока я проходила мимо. Я пересекла улицу; нервоплекс тревожно напрягся у меня под ногами. Я ступила прямо в радугу защитного поля и зашагала к парадной двери.
 И постучала.
 Дверь распахнулась мгновенно, открыв взору двух охранников с лазерными карабинами на изготовку. Их изумление ударило в меня резким порывом ветра: неужели их господин действительно настолько рехнулся, что пригласил меня сюда? Неужели я настолько рехнулась, что приняла приглашение?
 – Мое почтение, – произнесла я – и тут же ударом ноги выбила карабин из рук его владельца, одновременно взмахом руки послав второго на пол.
 Ни тот, ни другой не имели ни малейшего шанса позвать на помощь, прежде чем я оглушила их. Но стоило мне ворваться в дом, как в прихожей показались еще восемь охранников, спускавшихся по лестнице со второго этажа, выбегавших из дверей справа и слева от меня. Что за черт? Хотя хайтоны всегда перемещаются с охранниками, число их редко превышает четырех. Я ожидала только тех пятерых, что видела в баре.
 Пока я оценивала угрозу, мой мозг тоже перешел на ускоренный режим: теперь все вокруг меня напоминало замедленное кино. Охранники двигались словно под водой; они почти не успели тронуться с места, а я уже навела на них свой дезинтегратор.
 «Оружие готово к бою», – доложил центр. Перед моими глазами возникла сетка прицела, а в углу поля зрения высветились белые буквы:
 Горючее: абитон
 Энергия покоя: 1, 9 eV
 Запас: 5, 95x10 – 25С
 Магнит: 0, 0001 Т
 Радиус действия: 0, 05м
 Я направила луч дезинтегратора в пол прямо перед охранниками. Путь луча сквозь воздух отмечался только оранжевыми искрами, но стоило ему коснуться пола, как полированный паркет взорвался. Воздух наполнился летящими обломками, падавшими в прожженное мною отверстие. Не думаю, чтобы владельцы особняка согласились еще раз сдать его аристо. Очень уж плохо воспитаны некоторые его гости.
 Охранники замерли у края дыры, прикрыв головы руками от щепок. Но это вряд ли остановит их надолго, к тому же их было слишком много, чтобы я могла справиться со всеми даже с помощью своей биомеханической начинки.
 Передо мной стоял выбор: либо пойти на крайний шаг и застрелить их, либо искать другой путь пробиться к хайтону.
 Я выбежала в сад. Лазерный импульс из карабина ударил так близко от моего уха, что я услышала потрескивание сгоревших волос. Кто-то выругался и прокричал приказ взять меня если и не невредимой, то пригодной для допроса, но уж никак не в виде груды головешек.
 Я бросилась к башне в южной части дома. Центр управления системами охраны дома должен был располагаться именно там: купцы редко меняют привычки. Они вообще не склонны к новшествам, полагаясь чаще на грубую силу. К нашему сожалению, грубая сила остается достаточно эффективной вне зависимости от того, насколько ее обладатели лишены воображения.
 Я добежала туда за пару секунд и выстрелила в замок. За дверью находился еще один охранник; его лазерный карабин уже целился мне в грудь.
 Прежде чем я осознала его присутствие, моя нога уже выбивала карабин у него из рук, так что выстрел пришелся в стену справа от меня.
 Он не остался в долгу. Я успела увидеть только вспышку света на металле, когда он выбил у меня дезинтегратор. Я выхватила из рукава духовую трубку и успела плюнуть в него крошечной металлической пулькой. Он перехватил мою руку и отбил выстрел стальной перчаткой, но это дало мне необходимую долю секунды и я достала-таки его дротиком. Дротик угодил ему в шею, и он обмяк. Его кулак еще двигался в мою сторону; жилы на шее натянулись как провода. Потом он рухнул без сознания.
 Взгляд на экраны дал мне понять, что он проверял охранные системы.
 Первым делом я отключила киберзамок. Потом использовала его компьютер для доступа в аварийную систему Сколи-Сети, что не правдоподобно просто, если только знать, где и как искать. Получив ответ, я набрала на пульте хайтонского компьютера код, запустивший во все его системы вирус. Со времени, когда я постучала у входной двери, не прошло и минуты.
 С улицы донесся звон и завывание сирен. Я подобрала дезинтегратор и выбежала из башни. На улице меня ждал полнейший хаос. Повсюду мигали огни, со всех сторон призывали на помощь сирены, по саду беспорядочно метались лучи прожекторов. Вирус задействовал все защитные системы поместья. В этом бедламе никто не заметит того единственного сигнала тревоги, который действительно мог бы им пригодиться – того, который сработал на меня.
 Я подняла ствол дезинтегратора и выстрелила. На противоположной стороне улицы расцвела оранжевая вспышка. Ветви дерева, росшего у фонтана с благовониями, с грохотом обрушились на землю.
 Кинув дезинтегратор в кобуру, я бросилась к окну второго этажа. Если этот якобы хайтон следует обычаям аристо, он живет в самой недоступной комнате второго этажа.
 Я забралась на второй этаж по декоративной решетке из нервоплекса.
 Решетка прогибалась под моим весом, пытаясь сбросить меня. Будь моя реакция чуть помедленнее, ей бы это удалось. Но я добралась до балкона и перевалилась через перила, потом тихо шагнула к двери. Хайтон не задвигал занавески – я видела его, стоявшего посреди спальни и смотревшего на безумно мигающий экран на стене.
 Я выстрелила в замок балконной двери, распахнула ее и вошла.
 – Мое почтение, – произнесла я на хайтоне.
 Он резко обернулся:
 – Как вы сюда попали?
 Я мотнула головой в сторону шкафа у стены.
 – Я спрячусь за ним. Сюда вот-вот придут ваши охранники и доложат, что в поместье вторгся нарушитель. Вы ответите, что видели, как я убежала в парк, и что хотите, чтобы они меня поймали.
 – Я ничего такого не скажу.
 – Еще как скажете. – Я задернула занавески у балконной двери и вжалась в угол между шкафом и стеной, нацелив дезинтегратор ему в голову. – Иначе я разнесу вас на атомы.
 Он не спорил. Это было весьма кстати, поскольку у моего дезинтегратора кончился заряд. Я не смогла бы аннигилировать даже горстку праха.
 В дверь постучали.
 – Войдите, – откликнулся хайтон.
 Из своего убежища я видела только аристо. Послышался скрип открываемой двери.
 – Прошу прощения за беспокойство, господин, – произнес кто-то. Должно быть, охранник.
 Аристо нахмурился в безупречно хайтонской манере и махнул рукой в сторону все так же бестолково мерцавшего экрана.
 – Это беспокоит меня значительно больше. Что случилось? Что за женщину я видел в окно? Она похожа на сколийского Демона.
 – Это она, – сказал охранник. – Та самая праймери из бара. Она разнесла прихожую и выбежала вон.
 – Но зачем? – в голосе аристо сквозило неподдельное любопытство.
 – Мы не знаем, господин, – послышался второй голос. – Мы допросим ее тотчас же, как изловим. – От звуков его голоса у меня похолодело в желудке. Я узнала его, хотя до сих пор ни разу еще не сталкивалась с ним вплотную. Это был тот охранник с двумя Источниками.
 – Я видел, как она побежала в парк через улицу, – сказал аристо.
 – Мы поищем как следует, – заверил первый охранник.
 – Отлично. А теперь оставьте меня в покое. И почините сигнализацию.
 – Мы еще не смогли выявить вирус, вызвавший сбой систем, господин.
 Возможно, нам придется отключить все системы и запускать их заново.
 Аристо капризно заломил бровь:
 – Ну конечно. А она тем временем заберется ко мне через окно.
 – Решетки сбросят ее, господин, – первый охранник постарался придать своему голосу максимум убедительности. – И потом, она находилась на участке меньше минуты. У нее не было времени подобраться к вам ближе.
 – Рад, что вы так в этом уверены, – сухо произнес аристо. – А теперь ступайте и поймайте ее.
 – Да, господин. – Я услышала, как охранники кланяются: мундиры у купцов всегда так раздражающе похрустывают, когда они сгибаются в поклоне. Дверь закрылась, и по коридору загрохотали шаги.
 Аристо снова обернулся ко мне:
 – Что вам нужно?
 Я подошла к пульту и, не сводя дезинтегратора со своего заложника, выключила громкоговорители. По всему дому продолжали завывать сирены, но по крайней мере в комнате стало чуть тише.
 – Присаживайтесь, – предложила я. – Поговорим.
 Он не тронулся с места.
 – Нам не о чем разговаривать.
 – Тогда, в баре, вы были настроены по-другому.
 Он неожиданно улыбнулся:
 – Верно.
 Черт, аристо с такой обаятельной улыбкой стоило бы запретить. Нет, он не может быть аристо. Только не с такой улыбкой.
 – Я не верю, что вы хайтон.
 – Почему?
 Его удивление казалось совершенно искренним. Если он и подделка, он либо не знал этого сам, либо был поразительно хорошим актером. Но я не верила в его подлинность. На таком близком расстоянии я безошибочно опознаю эмоции аристо – но от этого не улавливала ничего. Гладкая стена.
 Я подошла к балконной двери и выглянула из-за занавески. В саду под окном дежурил охранник.
 – У вас хорошая охрана.
 – Похоже, недостаточно хорошая.
 – Не понимаю только, зачем. – Я опустила занавеску. – Вас охраняют одиннадцать человек, из которых по меньшей мере у одного в теле биомеханическая система. – Я подумала об охраннике с Источниками. – Это вроде бы говорит о том, что вы – могущественный хайтон, занимающий положение, какого вы не можете иметь по возрасту. И мало кто, тем более в ваши годы, имеет желание или необходимость подвергаться сложной и болезненной операции по вживлению в мозг киберзамка. И поскольку киберзамок контролируется не вами, а вашими охранниками, логично предположить, что они подчиняются кому-то другому.
 Он уставился на меня:
 – Откуда вы все это знаете?
 Я не знала. О большей части этого я только догадывалась, но он сам все и подтвердил.
 – Я знаю свое дело.
 – Да. Похоже.
 Тут уже я изумленно воззрилась на него. Ни один аристо не признает открыто, что кто-то вроде меня, являющийся для них не более чем товаром, силен в чем-либо кроме прислуживания им, аристо. Нет, разумеется, они прекрасно знают наши способности, но никогда не признают их. Этот человек обладал манерами, выправкой, произношением хайтона. Но не презрением.
 Подлинный аристо не делал бы секрета из намерений наказать меня за мои поступки. Я бы ощущала эти намерения. Но я не ощущала ничего. Он казался расстроенным и заинтригованным одновременно, но и этого я не ощущала. Это было едва ли не хуже их обычной внутренней пустоты.
 И тут меня осенило. Он блокировал свое сознание. Это были не инстинктивные психологические стены, которые может воздвигать вокруг своего сознания любой – не важно, эмпат он или нет. Этого человека защищали грамотно поставленные ментальные барьеры. Он умел запрещать своему НТК передавать сигналы другим эмпатам. Мне хорошо известно, сколько сил и времени требуется на то, чтобы обучиться этому искусству. Это входило в мою подготовку как Демона. Это отличалось от тех виртуальных дверей, которые я закрывала, показывая другим эмпатам, что мои чувства касаются только меня. Это были укрепленные защитные блоки, преодолеть которые мог только более сильный разум.
 Но ведь такие барьеры ставят только псионы. Только псионы! У нормальных людей нет ни нужды, ни возможности делать это. По правде говоря, даже с помощью биомеханических систем большинство псибернавтов не способны ставить барьеры такой мощности, как я ощущала у этого человека. Он блокировал даже меня. Это означало, что он телепат, и сильный. Но ни один аристо не может быть псионом. Таких свойств просто не было в их драгоценном генофонде.
 – Почему вы так на меня смотрите?
 – Как?
 – Словно я редкий лабораторный экземпляр.
 – Я просто хочу понять, зачем Источнику путешествовать под видом хайтона.
 Он вспыхнул от гнева:
 – Вы… вы вламываетесь сюда, угрожаете мне, размахиваете оружием, подвергаете сомнению чистоту моей крови… Так я не очень-то впечатлен.
 Давайте, стреляйте. Вы же Демон, вот и стреляйте. Как это вам положено?
 Убивать без жалости.
 Мне не нужна была телепатия, чтобы видеть: его гнев настоящий. Он верил, что он хайтон.
 – Мы никогда не убиваем без жалости. Как мы могли бы? Мы же эмпаты. Мы чувствуем, что ощущают наши жертвы.
 – Эта вещь, которую вы называете эмпатией – разум слабеет от нее, – его голос сделался тише. – Это болезнь. Люди с этой болезнью должны укреплять свой разум, чтобы преодолеть недуг.
 Этого-то он откуда набрался?
 – Это что, говорили вам ваши родители, когда учили вас скрывать свои телепатические способности?
 Он побледнел, и я не сомневалась: я попала в точку. Он был псионом, а это значило, что ни один из его родителей не мог быть аристо. Однако кто-то приложил массу усилий для того, чтобы скрыть этот факт. Почему? Да, многие хайтоны имеют детей от своих сервов и некоторые растят этих детей, попадающих в касту посыльных. Но вырастить такого ребенка как хайтона – дело неслыханное. Это означало бы феноменальное «загрязнение» их бесценного генофонда, чистотой которого они так гордятся.
 – Как долго, по-вашему, вы сможете еще скрывать это?
 Он не сводил с меня глаз.
 – Что вы собираетесь делать?
 Я сама себе не верила: он меня боялся! Общаясь с хайтонами, я улавливала множество эмоций: презрение, злость, брезгливость, раздражение, похоть. Только не страх. Стоило им убедиться, что я Источник, как они отказывались признать, что этот Источник способен пробудить в них страх. И все же я ощущала его ясно и отчетливо.
 Я его ОЩУЩАЛА!
 У меня на лбу, выступила испарина. Секунду назад барьеры казались неодолимыми. Теперь они рассасывались, по крайней мере для меня. Его сознание было ментальной крепостью, овладеть которой можно только путем ожесточенной борьбы умов, и все же я ощущала его. Должно быть, он добровольно убрал стены; я ничего для этого не делала. При этом я не ощущала с его стороны ни желания убрать эти барьеры, ни сознания того, что это произошло.
 Он смотрел на меня с таким желанием, что застал меня врасплох. Кровь прилила мне к лицу – и к более интимным местам. «Блок!» Псимвол «Блок» вспыхнул, но не исчез, а продолжал мигать, информируя меня о том, что блок не действует. Либо его желание было слишком сильным, чтобы его заглушить, либо я ощущала то же самое. Да что со мной? Все не правильно. Нет, все правильно, и это уже не правильно.
 Я глубоко вздохнула. Спокойно. Тебе надо узнать, кто он. Но как? Ну по крайней мере я имела неплохую отправную точку: если кто-то хотел выдать его за хайтона, он должен был дать ему хайтонское имя.
 – Чего я не понимаю, – заявила я, – так это того, зачем ваши родители дали вам имя, на которое у вас нет прав.
 Это замечание не вывело его из себя, как я надеялась. Он только пожал плечами.
 – У меня больше прав на это имя, чем у сотен других людей, носящих его.
 Сотен. Так. Учитывая, что всех аристо не больше нескольких тысяч, имя должно быть из популярных. Какие распространенные среди аристо имена я знаю? Это несложно. Крикс. Тарка звали Крикс, я никогда не забуду этого.
 Что еще? Витар, и Джейбриол, и…
 Джейбриол. Джейбриол. Теперь я знала, почему этот человек показался знакомым мне и Рексу, а ни Хильда, ни Таас его не узнали. Этот лже-аристо, этот голубок в теле хищного волка, казался ожившей копией хайтона, человека, умершего, когда Хильда была еще маленькой, а Таас и не родился еще. Этот человек напоминал покойного Императора Джейбриола Куокса, отца нынешнего Императора.
 Но между сидевшим передо мной купцом и голографическими портретами Джейбриола Куокса была огромная разница. Хотя покойный Император в юности мог быть и симпатичнее, с возрастом лицо его сделалось жестче, выявив его истинную натуру. Его сын, нынешний Император, был изящнее, спокойнее – и не уступал ему в пороке. Годы проявили жестокость на его лице. Человек передо мной не имел и намека на эту жесткость.
 Мысль, вертевшаяся в моей голове, была абсурдной. Она не могла быть правдой. Но я хотела проверить ее.
 – Как вы собираетесь править, Джейбриол? Ваш народ никогда не согласится, чтобы их Императором стал телепат.
 Он покраснел:
 – С разумом у меня все в порядке. Мой народ примет меня.
 Нет. Нет! Это не правда. Этого не может быть. Но теперь, когда его разум открылся мне, возможность ошибки отпадала сама собой. Мы все ошибались.
 Ур Куокс имел наследника.
 Я заставила себя говорить спокойно.
 – Вы – Источник. Это единственная возможность родиться псионом. У вас должны быть гены обоих родителей… – обоих… Обоих. – Я пригляделась к нему. Теперь я явственно видела в его лице черты Куокса. Он не только напоминал покойного Джейбриола Куокса, но и имел явное сходство с нынешним Императором. – Но это значит, что ваш отец – Император – тоже хайтон только наполовину. Вы не больше чем на четверть аристо.
 – Довольно! – Джейбриол стиснул кулаки. – Прекратите свои грязные нападки.
 Его барьеры таяли как соль в воде. Я чувствовала его. Это было неописуемо. Восхитительно. И возбуждающе. Я хотела его – как земной лосось готов плыть против течения, через все препятствия, к месту, где нерестились поколения его предков. И потому мне хотелось броситься на него от ярости за то, что он – наследник престола хайтонов – смог так тронуть меня.
 – Они все возжелают вашей боли. – Я проигрывала свою битву, я уже не могла сохранять спокойствие. – Все они: ваши министры, ваши пэры, ваши женщины, ваши охранники, ваши генералы. Ваша жизнь превратится в ад.
 – Вы с ума сошли, – произнес он.
 – Вы не понимаете. Вас хранят ваши барьеры. Но вы не сможете делать это до бесконечности. Если вы поскользнетесь хоть раз – один только раз, – они будут знать. Вот тогда вы узнаете всю правду о ваших драгоценных хайтонах.
 О вашем отце. Этот человек – монстр.
 Он указал на дезинтегратор в моей руке:
 – Это все, что вы понимаете. Для вас нет ничего, кроме войны и ненависти. Мой отец – великий человек, вам никогда не стать такими.
 – Где вы находились последние двадцать лет? В коконе? – мне хотелось сделать ему больно. – Хайтоны пытают людей. Ваш отец, возможно, мучал вашу мать, зачиная вас.
 Его лицо побелело как мел.
 – Вы с ума сошли.
 – Вы думаете, я лгу? – Я махнула стволом дезинтегратора. – Отлично.
 Войдите в мое сознание, мистер хайтон. Вы хотите знать, что такое быть Источником? Заходите и смотрите. Если у вас хватит на это смелости.
 Он смотрел на меня как человек, балансирующий на краю утеса. Потом он сорвался.
 Я хотела только показать ему, что случилось со мной на Тамсе, чтобы моя память ранила его так, как ранит меня. Но не смогла остановиться. Слишком силен оказался его разум, сильнее, чем я могла ожидать по барьерам. Мы слились воедино – такое слияние я знала до сих пор лишь однажды, с семилетним мальчиком. Только теперь на его месте был взрослый мужчина, интенсивность чувств которого усиливалась яростью и сексуальным желанием, обрушившимися на меня подобно волне.
 Джейбриол Куокс был роном.
 Теперь я могла ощущать его запах – мускусный, мужественный, – заполнивший воздух и туманивший мне мысли. Феромоны. Феромоны рона, не похожие ни на что другое, что может излучать нормальный человек. Все мое тело откликнулось на это. Наша ментальная связь впитывала мое возбуждение и возвращала его мне, усиливая. Точно так же она усиливала чувства Джейбриола, закручиваясь в петлю, почти невыносимую по интенсивности. Будь наши индивидуальности несовместимыми, это было бы мучительно. Но он ПОДХОДИЛ мне. Он был как возбуждающее средство: твердый и мужественный, горячий, чувственный, зазывающий…
 Я погрузилась в воспоминания как пловец, ныряющий в море. Его мысли вращались вокруг меня, словно я была единственной твердью в океане одиночества, где он жил так долго. В одиночестве он прожил двадцать один год, и только несколько недель назад… его одиночество нарушали лишь посещения наставников… отец редко навещал его…
 «Его обязанности не оставляли ему времени, – думал Джейбриол. – У него были дела поважнее меня. Он Император Эйюбы».
 Я поняла то, что он не мог заметить: для его отца он был бы идеальным Источником. Каким-то образом Куоксу хватило ума оставить мальчика одного, избегая его, только бы не поддаться соблазну пытать родного сына.
 Слишком поздно я сообразила, что стоило мне сформулировать эту мысль, как она стала известна Джейбриолу. Его рот раскрылся, потом закрылся. «Как ты могла поверить в такое?»– подумал он.
 «Джейбриол… прости меня». Мне надо вырваться из этой петли.
 Отстраниться. Я не могу позволить себе этого. Я не имею права относиться с симпатией к наследнику хайтонов.
 Потом я увидела его мать, Императрицу… – «высокую, суровую, в черном с золотом платье на точеном теле. Золото блестело на ее запястьях и горле, бриллианты сияли в ушах. Волосы черным шелком ниспадали до талии. Глаза напоминали рубины – алые и прозрачные, как самые дорогие самоцветы. И ее лицо – такое прекрасное, такое властное, такое холодное и ледяное, твердое как ее бриллианты. За что она ненавидит меня так? Что такого ужасного я сделал, что моя мать ненавидит каждое мое слово, каждое движение, каждый вдох?»
 Я вглядывалась в его лицо, сгорая от желания прикоснуться к его щеке, к его губам. «Джейбриол, неужели ты не видишь? Между тобой и Императрицей Куокс нет ни малейшего сходства. Она не может быть твоей матерью, ведь ты – рон, а она – хайтон».
 «Замолчи! – Он схватил меня за руки, словно это я была его матерью, так ненавидящей его. – Я не Источник!»
 Несмотря на его сопротивление, я не сомневалась, что он начинает догадываться. Сколько времени потребовалось его деду на то, чтобы найти или создать Источника – носителя генов рона? Годы? Десятилетия? Мог он создать себе наследника-рона уже тогда? Возможно. Но я была уверена, что он использовал Источника для того, чтобы зачать сына – наполовину Куокса, наполовину рона. Это сохраняло его гены, но – что еще более важно – это требовало минимальных отклонений от поведения хайтонов. То, что он осмелился нарушить неписаные законы касты, уже поражало меня.
 Созданный им сын – отец Джейбриола – завершил задуманное. Как?
 Используя собственные гены? Или он тоже нашел себе Источника, подарившего ему наслаждение и наследника-рона?
 Я представляла себе, как Император добился экспертных заключений: угрозами и подкупом. В конце концов, возможностями Куокс превосходил любого другого хайтона. Точно так же я не сомневалась в том, что позже он убил всех, кто принимал участие в фальсификации, лично приведя смертный приговор в исполнение, тайно, не оставив ни одного свидетеля подлинного происхождения своего сына.
 «Нет! – Мысли Джейбриола мерцали словно слезы на зеркале. – Ты ошибаешься. Ошибаешься!»
 «Джейбриол… прости меня. Ради Бога, прости!»Я задыхалась, пытаясь оторваться от его сознания. Но не могла: он всю жизнь был так одинок.
 Единственным неизменным в его жизни был его отец.
 «Великий человек, – подумал Джейбриол. – Я никогда не буду достоин его имени».
 «Не преклоняйся перед ним. Это не даст тебе ничего, кроме боли».
 «Я не преклоняюсь перед ним. Я люблю его».
 «Он оставил тебя одного».
 «Он приводил учителей. – Джейбриол нарисовал в уме портрет пожилого человека с седыми волосами и большими глазами. – Марлина я любил больше всех. Он учил меня петь. У него был такой замечательный голос. Когда мне исполнилось шесть лет, он подарил мне на день рождения щенка охотничьей собаки. И он поощрял мои увлечения».
 «Увлечения?»
 Джейбриол показал мне свою библиотеку – комплекс зданий на территории автоматизированного поместья, где он жил. Он показал мне образы себя самого, делающего уроки, поющего, читающего, пишущего, занимающегося спортом, строительством, научными экспериментами. «Увлечения». Чем было ему занять свое время? Он говорил на четырнадцати языках, играл на семи инструментах, его голос свободно брал три октавы, он преуспел в семи видах спорта. Он знал историю и географию сотни с лишним миров, разбирался на уровне доктора в математике и физике, мог легко дискутировать на тему работ земных и внеземных философов.
 «Ты хоть понимаешь, чего ты добился?»
 «Я ничего еще не сделал. – Он не выказывал ни малейших признаков гордости. Ему просто не с кем было сравнить свои достижения. – Как сын и наследник я не удался. Иначе с чего моему отцу избегать меня? – Он сглотнул. – Марлин перестал приходить ко мне. Так всегда: они приходят некоторое время, а потом исчезают. Только отец всегда возвращается. – Следующая его мысль была более отрывистой. – Моя няня, Камиллия. Она была со мной с ранних лет. Она водила меня гулять, пела мне колыбельные и успокаивала меня, когда я просыпался от страшных снов. Мне казалось, что каждой минуте, что мы провели с ней, нет цены… – Он помолчал, прерывисто дыша. – Потом она перестала приходить. Отец сказал, что она заболела… что она… что она умерла».
 Я видела Камиллию в его воспоминаниях: молодую женщину, ослепительно красивую, кареглазую, темноволосую копию Джейбриола. Будь у нее другой цвет волос и глаз, соответствующий стандартам хайтонов, она могла бы показаться его сестрой. Но я не сомневалась в том, что Камиллия не приходилась ему сестрой. Она приходилась ему матерью.
 Стоило этой моей мысли оформиться, как я торопливо вообразила одеяло, упавшее на мое сознание, скрывая ее от Джейбриола. Его отец убил всех, кто знал тайну происхождения сына. Удивительно только то, что он сохранял матери жизнь так долго, что Джейбриол запомнил ее.
 Но Джейбриол видел и сквозь покрывало, которым я укрыла свои мысли.
 «Нет. Ты не права. – По его лицу сбежала слеза, потом другая. – Ты не права…»
 «Твой отец любил тебя. – Я заставила себя поверить в это, чтобы Джейбриол тоже смог поверить. – Он изолировал тебя потому, что это был единственный способ защитить тебя. Если хоть малейший слух о том, кто ты, просочится, это убьет тебя. Не говоря уж о его отце. Он хотел, чтобы ты вырос сильным, способным защитить себя».
 Он еще крепче стиснул мою руку. «Как ты можешь знать что-нибудь о любви моих родителей? Ты же Демон, убийца. Да ты вообще знаешь, что такое любовь?»
 Стоило ему мысленно задать вопрос, как мой разум ответил. Я пыталась удержать его, но он вошел в мою память. Он видел мое детство: девочку, окруженную шумной и дружной семьей. Он ощутил, что это – жить с другими эмпатами, и ощутил пустоту от отсутствия этого в своей жизни. Он видел Рекса, Хильду, Тааса, он понял, как мы близки. Он видел, как мы работаем вместе, чаще всего вдвоем с Рексом, даже на Тамсе…
 И тут он наткнулся на воспоминание о Тамсе.
 Его лицо исказилось, он опустился на колени, увлекая меня за собой. Мы так и застыли лицом к лицу, на коленях. Он низко опустил голову и стиснул мои руки так сильно, что его пальцы побелели. Даже стукнувшись об меня лбом, он не поднял глаз, уставившись в пол. Я уронила дезинтегратор, пытаясь натянуть на память спасительное одеяло. Но одеяло опять унесло прочь словно пушинку.
 Пока Джейбриол боролся с моим воспоминанием о Тарке, я содрогнулась от новой кошмарной мысли. Я поняла, зачем существует Джейбриол. Этому имелось только одно объяснение. Ему предназначалась судьба, которую его отец и дед сочли важнее даже чистоты крови Куоксов. Они создали его с одной-единственной целью: проникнуть в Сколи-Сеть. Посредством этого купцы смогли бы окончательно покорить Сколию.
 Постепенно, так постепенно, что я не сразу заметила, наши сознания разъединялись. Никто, даже роны не могут выдерживать такие нагрузки подолгу. Я снова видела комнату. Мы с Джейбриолом все еще стояли на коленях, держась друг за друга. Он держал меня за руки так, будто он мой любовник. Я вцепилась в его рукава с такой силой, что порвала ткань. Его лицо было мокро от слез, и я чувствовала их и на моем лице. Мой дезинтегратор лежал на полу.
 Я не могла унять дрожь в руках. Джейбриол сел и выпрямился, не отпуская меня.
 – Мой отец не чудовище, – его голос дрожал. – Хайтоны – не монстры. Вот увидишь. Ты ошибаешься.
 – Ты же был там со мной. Ты ЧУВСТВОВАЛ это.
 У двери зажужжал сигнал, и голос в интеркоме произнес:
 – Лорд Куокс?
 Джейбриол уронил мои руки, будто они жгли его. Секунду я боялась, что ом не ответит, заставив охранников войти и выяснить причину. Потом он совладал с собой и откликнулся.
 – Ну что еще?
 – Мы готовы включить киберзамок.
 Мы оба вскочили. Потом он нагнулся и подобрал мой дезинтегратор.
 Нет. Боже мой, нет. Как я могла отдать ему свое оружие? Конечно, он не смог бы использовать его, даже будь оно заряжено: дезинтегратор был настроен на мой мозг и только я могла включить его. Но теперь, когда он у него в руках, мой блеф лопнет как мыльный пузырь. И он знал, кто я. Все, что ему требовалось, – это сказать: «Праймери здесь».
 Джейбриол протянул мне дезинтегратор.
 – Беги!
 Я спряталась на прежнее место, за шкаф.
 – Охранники. В саду.
 Он вытер щеки рукавом. Потом подошел к двери и дотронулся до панели, выключив свет. Когда дверь открылась, лицо его было в тени.
 Я услышала скрип мундира.
 – Я спал, – произнес Джейбриол. – Вам придется подождать со включением до утра.
 – Извините, господин, – замялся охранник. – Но я боюсь, нам надо сделать это сейчас.
 Злость, смешанная со страхом, ударила мне в голову. Ни та, ни другая эмоции мне не принадлежали. Хотя я могла теперь читать Джейбриола настолько хорошо, чтобы знать, что он закрыт для всех остальных, мы с ним оставались в связке, порвать которую не могли. Хорошо хоть, ее интенсивность снизилась до терпимого уровня.
 Почти терпимого. Воспоминание о его феромонах и их действии на меня, о его мускулистом теле под тонкой шелковой одеждой… мое тело откликнулось на него такой волной желания, что я чуть снова не выронила дезинтегратор.
 Блок! Псимвол отчаянно замигал, потом испустил хлопок и зашипел как отсыревший фейерверк.
 Теперь эта тема сменилась другой: эмоциями Джейбриола по поводу киберзамка. «Тошнотворный, невыносимый, кошмарный…»
 Я перевела дух, пытаясь отстраниться от его реакций. По собственному опыту я знала, что включение киберзамка означает головокружение, не успокаивающееся до тех пор, пока его не выключат. Зачем отец Джейбриола послал его сюда, где риск настолько велик, что требуется защита киберзамка? Насколько я поняла из мыслей Джейбриола, этого не знал и он сам.
 – Подождите до завтра, – повторил Джейбриол.
 – Я… боюсь, я не могу сделать этого, господин.
 – Я вам приказываю, – Джейбриол произнес это с леденящим хайтонским акцентом.
 – Простите, господин, и еще раз простите. Но у меня приказ вашего отца.
 Пауза.
 – Дайте мне шесть часов.
 – Я не могу. Я… мне, правда, очень жаль, господин. Но приказ есть приказ. За шесть часов многое может произойти.
 – Два часа, – произнес Джейбриол. – Или я… я буду очень огорчен.
 – Господин, я, правда, не могу. Если с вами случится что, Император казнит меня.
 – Ничего не случится.
 – Я… я не могу.
 Лицо Джейбриола расплылось в улыбке.
 – Я слышал, ваша дочь талантливая белошвейка?
 – Господин, моя дочь никогда не…
 – Нет, нет, – Джейбриол говорил теперь почти ласково. – Я слышал о ней только хорошее. Кажется, она поступала в Гильдию Портных?
 – Да, господин, – охранник колебался. – Ей отказали в приеме. Видите ли, моя дочь не порученец.
 – Ну, возможно, я смогу упомянуть ее имя в разговоре с Мастером.
 Минуту в комнате стояла мертвая тишина. Потом послышался скрип мундира, повторившийся несколько раз.
 – Спасибо, господин… ваше высочество, – от волнения охранник глотал слова. – Спасибо.
 – Так что? – мягкость в голосе Джейбриола куда-то исчезла.
 Охранник вздохнул:
 – Лорд Джейбриол, прежде чем мы включим киберзамок, мне нужно проследить за ремонтом охранных систем. На это уйдет по меньшей мере два часа, – он помолчал. – Возможно, даже четыре. Я буду нужен вам до этого?
 Я чуть не фыркнула. При всей эффективности запущенного мной вируса я сомневалась, что на обнаружение его потребуется больше часа.
 Голос Джейбриола снова смягчился.
 – Нет. Вы мне не понадобитесь. Позаботьтесь о компьютерах.
 – Слушаюсь, господин.
 – Вы поймали праймери?
 – Нет, господин. Она убежала в парк и повредила там несколько деревьев и силовых линий. Потом она исчезла.
 – Кто дежурит в саду под балконом?
 – Рэк.
 Джейбриол вздрогнул как от удара. Я уловила яркий образ охранника с Источниками. Мне сделалось неуютно. «Страх перед Рэком, причины которого он пока не знает сам…»
 «Блок!»– подумала я. Страх пропал, но псимвол продолжал мигать.
 – Пошлите Рэка в центр управления, – приказал Джейбриол. – Я хочу, чтобы его рапорт о праймери был записан сейчас же.
 – Слушаюсь, господин. – Мундир скрипнул еще раз.
 Закрыв дверь, Джейбриол вернулся ко мне.
 – Соскони…
 Одно то, что мое имя произносил хайтон, да еще с такой нежностью, уже сводило с ума.
 – Да?
 – Останься со мной.
 – Ты знаешь, что я не могу.
 Секунду он стоял, глядя на меня. Потом дотронулся до моей щеки.
 – До свидания.
 – До свидания.
 Я подошла к балконной двери и выглянула. Рэк шел через газон, направляясь в дом. Сад был погружен в темноту; то ли мой бешеный вирус перегрузил систему, то ли кто-то просто вырубил электричество, чтобы обезумевшие прожекторы не мельтешили перед глазами. Под деревьями у границы с соседним участком я увидела еще двух охранников. Но при выключенном свете в спальне и в саду балкон и решетки находились в тени.
 Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы соскользнуть на землю.
 Стараясь держаться в тени, я прокралась вдоль стены дома, выждала момент и перебежала через улицу в темный парк.

 5. ОТРЕЧЕНИЕ

 Было уже за полночь, когда я вернулась в гостиницу. В вестибюле у стойки ждала женщина – полицейский офицер. Стоило мне войти, как она подошла ко мне.
 – Навархос Валдория?
 Я бестолково уставилась на нее, слишком усталая, чтобы сражаться с программой перевода.
 Увидев мою реакцию, она спросила:
 – Эспаньол?
 – Ун поко, – ответила я.
 – Ист дойч бессер?
 Я продолжала молча смотреть на нее.
 – Как насчет английского?
 – Да, – кивнула я. Не потому, что мой английский намного лучше моего испанского; просто мне не хотелось торчать в вестибюле всю ночь.
 – Вы и есть праймери Валдория? – спросила она.
 – Да, – согласилась я.
 – Боюсь, что должна арестовать вас, мэм.
 – Не можете. – На самом деле это было не так, хотя я надеялась, что это может и отпугнуть ее. Ей полагалось знать, что по сколийским законам Демон не может быть подвергнут аресту; в свое время при подписании совместных соглашений земляне изрядно шумели по этому поводу. «Закон превыше всего».
 Очень они любят эту фразу. Но это их фраза – не наша. Если Демон нарушит сколийский закон, все, что могут сделать гражданские чиновники, – это заявить протест Командованию Имперских Космических Сил. Это не означает, что нам все сходит с рук; КИКС заставляет нас придерживаться кодекса чести, который допускает нарушение законов только тогда, когда это совершенно необходимо для защиты Империи. Но это уже заботы военных, не гражданской полиции.
 Конечно, все это относилось к сколийским законам. В данный момент я находилась на территории Союза Миров Земли.
 – Прошу прощения, мэм, – возразила офицер. – Но согласно параграфу 16 статьи 436 – Г Договора об Основах Отношений Союза Миров и Империи, дозволяются арест и депортация любого Демона Имперских Военно-Космических Сил в случае нарушения им законов Союза…
 – Ладно, – взмолилась я. – Вы надевать мне наручники?
 – Нет, не думаю, что в этом есть необходимость. – Она зачитала мне мои права: все, что я скажу, может и будет использовано против меня, и так далее. Ночной портье за стойкой с любопытством наблюдал всю эту сцену.
 Возможно, утром об этом раструбят по всему городу: как же, Имперский Демон разгромил особняк хайтона. Я надеялась только, что по мотивам этой истории не снимут очередное кино про Демона-берсеркера.
 Она отвезла меня в участок на своем аэромобиле. Силовой экран, отделявший меня от передних сидений, потрескивал электрическими разрядами.
 Задние двери не отрывались изнутри, от чего салон напоминал черную пещеру с единственным креслом, в котором я и сидела. Женщина накинула на меня предохранительную сеть, извиняясь за «требования инструкции».
 Я чувствовала себя полнейшей идиоткой. Интересно, как бы она поступила, сообщи я ей о том, что я наследница ронов. Возможно, это избавило бы меня от хлопот здесь. Но в таком случае мне пришлось бы позже оправдываться перед сводным братом в использовании своего титула во вред Имперско-Союзным отношениям.
 Полицейские в участке весьма вежливо известили меня о том, что я обвиняюсь в нарушении чужих домовладений, вооруженном нападении, порче имущества и повреждении компьютера. Фантастика. Даже при том, что я праймери, я нарушила все мыслимые их законы, и все же они, казалось, почти одобряют мои действия.
 Они сделали мои голопортреты, сняли отпечатки пальцев и ладоней, а также взяли образцы тканей для хромосомного анализа. Потом провели в комнату, где меня ждали пять человек – женщины с темными волосами, одетые в черные кожаные одежды, напоминающие мою форму. Женщина-офицер выстроила нас перед стеклянной стеной, отражавшей все наши движения. Когда я сунула руки в карманы и нахмурилась, остальные пятеро сделали это вслед за мной, Сцена была совершенно сюрреалистической.
 Я не видела в стекле ничего, кроме наших отражений, но не сомневалась, что тот, кто стоит по ту сторону – кто бы это ни был, – видит нас. Я попробовала расслабиться и прощупать сознанием людей за стеклом. Я ощутила присутствие нескольких человек, но псионов среди них не было.
 И тут я ощутила пустоту.
 Это был охранник Джейбриола – тот, с Источниками. Пустота в его сознании не так пугала, как у настоящего аристо, но все равно от его присутствия у меня словно жуки по коже ползали. И он был зол.
 Я отпрянула как олень от охотника. Защищаясь, я послала ему ментальную картину: ближайшую ко мне женщину. Однако я не сомневалась в том, что опоздала. Он успел опознать меня.
 Затем они отвели меня к начальнику участка, коротышке с коротко стриженными соломенными волосами, делавшими его похожим на экзотический куст. Он обратился ко мне на незнакомом языке, похожем на тот, на котором говорила офицер, арестовавшая меня. Я непонимающе покачала головой; офицер, стоявший у него за спиной, наклонился к нему и что-то тихо сказал.
 Начальник кивнул.
 – Вы говорите по-английски? – спросил он меня.
 – Немного, – ответила я.
 – Откуда вы узнали, где остановился лорд Кир?
 Лорд Кир?
 – Хайтон?
 – Человек, чей дом вы изрешетили.
 Центр выдал мне несколько вариантов перевода слова «изрешетить», включая «Английское жаргонное выражение, обозначающее единовременное попадание в объект значительного количества боеприпасов». Начальник, должно быть, имел в виду то, что я сделала с домом. Домом «лорда Кира».
 Значит, Джейбриол путешествует под чужим именем. Все верно, открыто объявлять себя наследником Императора было бы с его стороны безумием.
 – Источник мне указать место, – ответила я. – Его разум я принимать. – Нет, это звучало ужасно. Мой английский был в эту ночь еще хуже, чем обычно. Мне пришлось включить модуль перевода и повторить за ним: «Я определила направление по мысленному импульсу Источника одного из его охранников».
 – Ясно. – Похоже, именно этого ответа он от меня и ожидал. Очевидно, в глубине души земляне признавали существование телепатии в большей степени, чем делали это публично. Но откуда он знал этот ответ? Он не мог знать о существовании Источников, если только охранник сам ему этого не сказал, а я плохо представляла себе купца, обсуждающего своих сервов с полицейским-землянином.
 – Что она вам сказала? – спросил начальник.
 – Источник?
 – Да.
 Она? Я сверилась с переводчиком, и он подтвердил мне, что «она» относится к лицу женского пола. Но первый Источник, с которым я установила контакт, был мальчиком. И я не говорила ни с ним, ни с девочкой. Может, он сознательно задает мне неверные вопросы? Где он берет свою информацию?
 Охранник не мог знать, что я вступала в контакт с его Источником. Даже если Джейбриол сам говорил с полицейскими, в чем я сомневалась, он тоже не знал, что я контактировала с Источниками. Я не была уверена даже в том, что это знали сами Источники.
 Впрочем, я не ощущала никакого подвоха. Он просто хотел уточнить факты.
 Поэтому я решила ответить правду.
 – Я не говорила с Источником. Я касалась сознания мальчика. Девочки – потом.
 Он кивнул:
 – Именно так они нам и сказали.
 Они? Так он разговаривал с ними? Как?
 – Они о'кей?
 – Девочка лучше, чем мальчик, – ответил он. – При желании она может выписаться из больницы. Но она не хочет бросать брата, – он сделал паузу.
 – Они хотели повидаться с вами. Я думаю, они хотели поблагодарить вас.
 Тогда ясно, отчего охранник был так зол. Если его Источники находятся в больнице Делоса, они на нейтральной территории и не могут быть возвращены к нему силой. Но за что они хотят благодарить меня? Я ведь не отвозила их в больницу.
 Потом до меня дошло, что в суматохе, возникшей в доме благодаря моему вторжению – когда все охранники искали меня, а сигнализация сошла с ума, – Источникам удалось бежать.
 – Да, – кивнула я. – Я их видеть.
 Больница находилась в десяти минутах ходьбы от полицейского участка.
 Нервоплексовые улицы отдыхали от дневной толчеи. Даже свет фонарей казался слегка приглушенным. Огромная луна уже миновала верхнюю точку своего пути по небосклону и опускалась к горизонту, заливая спящий город неярким оранжевым светом.
 По дороге я спросила у начальника:
 – Эти Источники – они с Тамса?
 – Не совсем. Их родители были сервами, переселенными на Тамс несколько лет назад вместе с имуществом какого-то аристо.
 – Значит, они родились уже сервами?
 – Это все, что мы до сих пор знаем о них, – начальник скривился. – Боже, да они и говорят-то с трудом. Даже получив шанс бежать, они едва отважились на это.
 «Переведи» Отважились на это «, – подумала я.
 » В данном контексте это означает «предприняли попытку бегства», – ответил мой центр.
 Да, они действительно храбрые ребята. И это еще мягко сказано. Даже одна мысль о побеге требовала от них преодоления многолетней психологической муштры.
 – Вы помочь им? – спросила я.
 Он кивнул.
 – Когда мальчика выпишут из больницы, мы пошлем их на Землю. Там для них найдутся приемные родители, которые помогут им ассимилироваться.
 Хоть одно доброе дело будет результатом моих сегодняшних похождений, подумала я. Теперь Источники найдут себе убежище, слово, которое так любят земляне. Земля хранила нейтралитет в войне между моим народом и купцами, обещая убежище каждому, кто будет в нем нуждаться. До сих пор я относилась к ним с подозрением именно из-за этого. Убежище представлялось мне возможностью для наших смутьянов избежать заслуженного наказания.
 Этой ночью я увидела все в другом свете.
 Источники лежали в отдельной палате. Я узнала их сразу, как только врачи пропустили нас внутрь. Они были близнецами лет по восемнадцати.
 Мальчик лежал на кушетке, а девочка сидела в кресле у изголовья, перелистывая для него голокнигу. При нашем появлении они вздрогнули и побледнели.
 Я нерешительно потопталась в дверях, потом вошла.
 – Мое почтение, – произнесла я по-эйюбиански, на языке касты сервов.
 Язык назывался так в честь Эйю'бба Куокса, прадеда Джейбриола и первого Императора. «Эйюб» было также словом, которым купцы называли свою Империю.
 Содружество Эйюбы. Все-таки купцы большие мастера по части названий. Не уверена, что жители покоренных ими планет испытывают к своим непрошеным господам особо дружеские чувства.
 Девочка не сводила с меня огромных перламутровых глаз. Ее брат с трудом сел. На нем была пижама, но я видела ожоги на его запястьях и знала, что под одеждой их еще больше. Я не хотела думать о том, что делал с ним его владелец – слово «владелец» подходило более всего, как бы ни пытались аристо убедить всех в том, что их Источники – не рабы, а «привилегированные объекты».
 – Вы та, кто приходил в дом? – неуверенно спросил юноша.
 Я кивнула:
 – Рада, что вы на свободе.
 – Простите, что мы причинили вам беспокойство, – сказала девочка.
 – Простите нас, – повторил за ней мальчик. – Мы не хотели причинять вам неприятностей.
 Я не верила своим ушам: они еще извиняются передо мной.
 – Мне жаль, что я не появилась раньше, – скажем, восемнадцать лет назад.
 – Мы больше не побеспокоим вас, – сказала девочка.
 Я судорожно сглотнула.
 – Вы… ничего.
 Чем дольше я говорила с ними, тем хуже себя чувствовала. Они продолжали извиняться. Их сознания были открыты и беззащитны; я ощущала их стыд за то, что они были Источниками, за то, что все их так жалеют. Сказать, что они презирали сами себя, было все равно что ничего не сказать. Шрамы, оставленные охранником, проникали куда глубже, чем ожоги.
 Тот душеспаситель, с которым я общалась десять лет назад после приключения с Тарком, говорил ли он мне что-то подобное? Я не помнила и не хотела вспоминать.
 Полиция освободила меня сразу по выходе из больницы. Они могли депортировать меня за нарушение их законов, но не хотели делать этого. Мне показалось, что они с гораздо большим удовольствием депортировали бы охранника, выдвигавшего обвинения против меня.
 Я возвращалась в гостиницу в расстроенных чувствах. Как мне жить дальше, зная, что единственный живой человек, способный стать моим супругом-роном, олицетворяет все, что я так ненавижу? Интересно, оценит ли отец Джейбриола иронию того, что, пытаясь создать абсолютное оружие против моего народа, он получил в результате исключительно порядочное человеческое существо?
 Жизнь Джейбриола, объяви он открыто о своих правах на наследство, превратится в ад. Ему придется жить как хайтону в окружении людей, которые истерзают его. Для того чтобы выжить, ему придется сделаться во всех отношениях таким, как они. И если они когда-нибудь узнают правду, жизнь двух Источников, которых я видела только что, покажется раем по сравнению с его жизнью. Что станет с Джейбриолом, когда до него дойдет правда о его будущем?
 Я почти знала ответ. Я видела его в моем сводном брате Кердже, возможно, даже в себе самой. Нет предела способности человеческой души ожесточаться.
 Но мне не хотелось думать о том, каким станет Джейбриол. Мне хотелось помнить его таким, каким я видела его этой ночью. Возможно, он сумеет сохранить в себе достаточно человеческого, чтобы когда-нибудь встретиться с Императором Сколии за столом переговоров. Во всяком случае, он мог бы стать единственным Императором-хайтоном, способным хотя бы на переговоры с нами. И это – еще одна причина, по которой я не смогу рассказать никому о том, что узнала о нем этой ночью.
 Я «знала» Джейбриола, потому что наши сознания сливались вместе. Моему сводному брату Керджу никогда не испытать такого. Даже если допустить, что ему представится такая возможность, Кердж никогда на это не пойдет. А без этого он никогда не разделит моего убеждения, что Джейбриол – наш единственный шанс закончить войну, не проиграв ее. Отец и дед Джейбриола создавали его для того, чтобы положить этой войне конец – это не подлежало сомнению, – но не мирный конец. И если Кердж только узнает, что у Ур Куокса имеется наследник, способный овладеть Сколи-Сетью, он не успокоится до тех пор, пока не будет стоять над мертвым телом этого наследника; смерть последнего предпочтительна по возможности наиболее мучительная.
 Конечно, я могу заблокировать то, что узнала, воздвигнув вокруг этих воспоминаний барьер. Но это означало бы также стену между мной и всеми, кого я люблю. Рекс поймет, что что-то не так. Он никогда не докопается до истины, но поймет, что во мне что-то изменилось.
 Было еще темно, далеко за полночь, когда я вновь вошла в бархатный с позолотой вестибюль гостиницы. Когда я проходила мимо стойки, дежурная оторвалась от голокнижки, над которой дремала.
 – Прошу прощения, мэм, – сказала она по-английски. Она полезла куда-то под стойку и протянула мне конверт. – Это просили передать вам около часа назад.
 Кто на Делосе может посылать мне письмо посреди ночи? Я взяла у нее конверт.
 – Спасибо.
 Поднимаясь по лестнице к себе в номер, я вскрыла послание. На листке бумаги было написано от руки: «Нам надо поговорить. Приходи в порт, к причалу номер четыре». Подписи не было.
 Черт. Я так устала. Меньше всего мне хотелось сейчас тащиться в порт. Я вернулась к стойке и разбудила портье.
 – Мисс?
 – Да? – она с усилием открыла глаза.
 Я показала ей конверт:
 – Кто приходить это?
 Она непонимающе уставилась на меня:
 – Простите?
 Никогда не могла понять, почему земляне просят у тебя прощение за то, что ты изъясняешься так непонятно.
 – Это письмо, – попробовала я еще раз. – Кто с ним приходил?
 – Мужчина. Я его не знаю.
 – Как он выглядеть?
 – Темные волосы. Темные глаза. Похож на турка.
 – Какой турка?
 Она улыбнулась:
 – Турция – это страна на Земле.
 Зачем мужчине с Земли ждать меня на Богом проклятом причале в порту?
 Бред какой-то. Мне надо подняться в номер и лечь спать. Впрочем, я все равно не смогу заснуть, пока не узнаю, что ему нужно. В общем, я снова вышла на улицу.
 Мне понадобилось десять минут, чтобы дойти до порта, расположенного на юго-востоке от Аркады. Волны разбивались об устои причалов и о кораллы, где торчавшие из воды на несколько сантиметров, а где взмывавшие в воздух на десять с лишним метров. Светящиеся насекомые искрами носились вокруг кораллов – собственно, надводная часть их состояла из окаменевших останков этих самых насекомых. Море светилось фосфоресцирующими полосами – голубыми и зелеными, желтыми и розовыми. В окружавших порт коралловых стенах были прорезаны стрельчатые и полукруглые арки, свободно пропускавшие самые большие корабли.
 Луна наполовину погрузилась в море и казалась теперь еще одной аркой, достаточно большой, чтобы проглотить целый флот. Запах соли был так силен, что вкус ее ощущался на губах. Не уступал ему по интенсивности и запах разлагающихся водорослей. Повсюду валялись темные груды мокрых волокон со светящимися точками насекомых.
 Большая часть причалов была погружена в темноту – одни пустые, другие с темными призраками кораблей. Только на двадцать седьмом причале горели яркие огни: там бригады докеров суетились вокруг грузового судна с парусами из светящегося розового нервоплекса. Краны проносили контейнеры над водой и опускали их в трюмы, а мускулистые стропальщики в синих кепках и красных рубахах кричали что-то в миниатюрные рации.
 Четвертый причал располагался в дальнем конце порта, казавшемся особенно темным. Тишина здесь нарушалась только негромким плеском волн об устои. Я шла по пирсу, стараясь держаться в тени. Становилось холодно; я застегнула куртку и подняла воротник. Волны захлестывали на пирс, разбиваясь у самых моих ног, оставляя на настиле синие и золотые в лунном свете полоски песка.
 – Соскони?
 Я замерла. У столба стояла высокая темная фигура. Он тоже поднял воротник и натянул на глаза шапку, но я узнала его сразу. Не думаю, чтобы он слышал мои шаги, но смотрел он прямо на меня.
 – Джейбриол?
 Он шагнул ко мне, снимая на ходу шапку. В темноте, скрывавшей цвет его глаз и блеск волос, он казался еще красивее.
 – Я уже начал бояться, что ты не придешь, – сказал он.
 Я подняла конверт:
 – Я только что получила твою записку. Ты давно ждешь?
 – Час.
 Так долго? Зачем?
 – Портье сказала, что письмо принес землянин.
 – Я пришел сюда в темноте, так что никто не узнал меня. Потом я заплатил местному, чтобы он отнес письмо.
 – Но как тебе удалось выбраться из дому, не переполошив при этом охрану? Кстати, они еще не включили твой киберзамок?
 – Я задурил им голову на ближайшие несколько часов. Я неплохо научился это делать, – добавил он сухо. – Если только с ними нет Рэка, – он скривился. – Рэк всегда настаивает на включенном поле. Мне почти кажется, ему нравится видеть, как поле причиняет мне боль.
 – Рэк – это тот, у которого были два Источника?
 – Были, – кивнул Джейбриол. – Они убежали.
 Я вздохнула:
 – Возможно, это ему и правда нравится, даже если он сам этого и не осознает. Тебе нужно надежнее блокировать от него свое сознание.
 С минуту он молча смотрел на меня. Потом заговорил:
 – Ты говоришь, что аристо – садисты. Ты показывала мне ужасы. И Источники Рэка отказались возвращаться к нему. Мне не хотелось верить… – он сделал паузу. – Но что бы ты ни говорила, мой охранник – не аристо.
 – В его жилах течет кровь аристо, – сказала я. – И возможно, этой крови у него больше, чем у тебя.
 Он снова вспыхнул от гнева:
 – Ты сомневаешься в чистоте моей крови, даже не задумываясь о том, что это для меня значит!
 Я положила ладонь ему на руку:
 – Извини. Но это ведь правда.
 При моем прикосновении он застыл. Потом вздохнул, будто капитулируя, и обнял меня. Теперь застыла я. Но тепло его тела, крепость его мускулов – я не в силах была сопротивляться. Я положила голову ему на грудь и охватила руками его талию. Он склонил голову, заглядывая мне в лицо с неожиданной нежностью. Его удивительный интеллект и манеры хайтона делали его старше, так что я даже забыла о том, что он почти тинэйджер, проведший всю свою жизнь в одиночестве.
 И стоило ему поцеловать меня, как я забыла про его возраст. Наши сознания снова начали сливаться, что распалило мою страсть подобно тому, как огонь воспламеняет нефть.
 И тут в моем мозгу мелькнул образ Рекса. Как бы ни тянуло меня к Джейбриолу, я ничего не могла поделать. Я дала Рексу свое согласие.
 Я оттолкнула его:
 – Извини.
 Сначала он не отпускал меня. Наконец, когда он понял, что я не отвечаю, он опустил руки.
 – Надеюсь, этот твой Рекс понимает, как ему повезло.
 – Мне не стоило приходить.
 – Подожди. Прошу тебя. – Он полез в карман и достал оттуда карточку.
 Это был В-скрипт, распечатка виртуальной телеграммы, посланной его компьютеру. – Я получил это два часа назад. Я хочу услышать твою версию того, что это значит.
 Я взяла карточку – и застыла. Печать на ней невозможно было спутать ни с чем. Личная печать его отца, Императора Куокса. Индекс наверху означал, что В-скрипт расшифрован компьютером Джейбриола, то есть высшую степень секретности. Император явно не рассчитывал на то, что это увидит Имперский Демон.
 Послание было коротким: «Дж'бриол – я послал эскадры навести порядок на Тамсе. Лети туда, чтобы лично проследить за исполнением».
 Я зажмурилась, потом открыла глаза и перечитала еще раз, чтобы удостовериться в том, что поняла все верно. «Эскадра» означала тяжелый космический крейсер с кораблями сопровождения.
 – Как тебе все это объяснили?
 – Никак. Но я догадываюсь. Под наведением порядка он понимает устрашение бунтовщиков, возможно, даже обстрел планеты, – он говорил совершенно свободно, охотно делясь информацией с вражеским офицером, даже без осторожного тона, каким он говорил со всеми остальными. – Мой отец хочет, чтобы я успел туда до окончания операции, чтобы я увидел собственными глазами, как справляться с неприятностями вроде Тамса, – в его голосе прозвучало отвращение к себе. – Я не бог весть какой наследник.
 Мне кажется, он хочет исправить это.
 – Ты смотришь на Тамс как на досадную неприятность?
 – Да.
 Я стиснула кулак, скомкав при этом В-скрипт.
 – Эта «неприятность» исходит от массы отчаявшихся людей, затерроризированных завоевателями-хайтонами.
 – Соскони. – Он взял меня за плечи. – Ты видишь ситуацию под другим углом. Я знаю, ты веришь в то, что говоришь. Но я вижу это по-другому.
 Я отстранилась от него; может, хоть так я смогу возненавидеть его.
 – Тогда посмотри, хайтон. – Я сунула карту обратно ему в руку. – Мы и раньше перехватывали такие шифровки. Хочешь знать, что значит это «наведение порядка»? Ваши корабли собираются уничтожить всю атмосферу Тамса.
 – Ты хочешь, чтобы я поверил в такую ложь?
 – Ложь? – Мне захотелось встряхнуть его. – Я сама видела такое. Твой отец уже проделал это на Си-Джей четыре, а потом на Бульсае, когда их население свергло власть лордов-аристо.
 Он разозлился.
 – Население Си-Джей четыре само уничтожило себя неосторожным обращением с химическим оружием. А про Бульсай мне ничего не известно. Возможно, это просто выдумка вашего министерства пропаганды.
 – Я не собираюсь убеждать тебя, – мой голос немного успокоился. – Возможно, тебя растили в изоляции, но ты не дурак. Как только ты начнешь жить среди хайтонов, ты все поймешь сам. И ты уже начинаешь догадываться, что бы ты ни говорил, иначе не позвал бы меня сюда.
 В его лице не было надменности, только боль.
 – Если мой отец говорит мне правду, я должен поверить в то, что ты – исчадие ада. Значит, мне надо убить тебя сейчас, пока ты не стала Императрицей Сколии. Если правду говоришь ты, значит, монстр – мой отец и убить надо его. – Он развел руками. – Убить человека, которого я люблю? Я никогда не смогу сделать это. Ни отца. Ни тебя.
 Я уставилась на него:
 – Откуда ты знаешь, что любишь меня? Мы знакомы только несколько часов.
 – Мы знакомы всю жизнь. – Он дотронулся до моего виска. – Мы прожили ее сегодня ночью.
 Я отвела его руку. Он ошибается. Я никогда не полюблю сына Императора купцов. Это ложь.
 Джейбриол снова заговорил:
 – Это не поможет, Соскони. Как бы ты ни отрицала это, мы будем жить с тем, что произошло сегодня. Если ты сделаешься Императрицей, а я – Императором, это все равно останется с нами, как бы мы ни клялись уничтожить все остальное.
 – Ты ведь не знаешь, что наследуешь. Ты ненавидишь все, что означает положение Императора. И ты будешь жить в страхе, понимая, что находишься на волосок от того, чтобы самому сделаться жертвой.
 – Если и так, я изменю это.
 – Изменишь? Боже, Джейбриол. Вся твоя Империя построена на аристо и их потребности в Источниках. Это ведь не социальная проблема, которую можно исправить, и не несколько плохих людей, которых достаточно уволить. Тебе не уничтожить императорским указом их нужды в Источниках, как не уничтожить потребности есть или спать. Попробуй – и они распнут тебя.
 Он стиснул кулак:
 – Ты ошибаешься.
 – Мне жаль тебя. Ты сам не знаешь, во что превратится твоя жизнь, – произнесла я мягко. – Хотелось бы мне изменить это.
 – Мне не нужно жалости. Мне нужна ты.
 Его страсть была так сильна, что я почти осязала ее: боль человека, всю жизнь лишенного нормальных человеческих отношений, ребенка, с самого рождения лишенного любви. И я сама жаждала его так сильно, что это ранило меня. Но если я признаюсь в этом даже здесь, где об этом не узнает никто, кроме нас двоих, я никогда не смогу смотреть в глаза всем, кого люблю.
 – Я не могу остаться с тобой, – сказала я.
 Он глубоко вздохнул и заговорил своим холодным хайтонским голосом:
 – Тогда уходи.
 Каким-то образом я заставила себя повернуться и уйти.

 6. ЭСКАДРИЛЬЯ ЖАБО

 Я бежала к гостинице, на бегу созывая Рекса, Хильду и Тааса.
 «Просыпайтесь же! БЫСТРО!» Когда я ворвалась в вестибюль, Рекс уже сбегал мне навстречу по лестнице. Я пронеслась мимо спящего портье и столкнулась с ним посреди марша.
 – Я узнала, что делает здесь этот аристо, – я осеклась, задыхаясь от бега. – Он сын Куокса.
 Рекс оцепенело уставился на меня:
 – Что?
 – Наследник. – Теперь, произнеся это вслух, я сама услышала, насколько фантастично это звучит. – Человек, которого мы встретили, – наследник престола хайтонов.
 На верхней площадке появились Хильда с Таасом – как раз вовремя, чтобы услышать мое заявление. Еще две секунды – и они спустились к нам с Рексом.
 – Его зовут Джейбриол, – продолжала я. – Джейбриол Куокс. – Я оглянулась на них; они слушали, раскрыв рты. – Вот почему он показался нам с Рексом знакомым. Он похож на своего деда.
 – Как ты узнала? – спросила Хильда.
 – Я вычислила, где он остановился. Я проникла в их компьютерную сеть.
 Его отец послал ему шифровку насчет Тамса.
 – Ты даром времени не теряла, – заметил Рекс.
 Я скорчила гримасу:
 – Еще меня арестовали, сняли данные, выставили на опознание, допросили и проводили в больницу навестить двух Источников, сбежавших, когда я вламывалась в особняк Куокса. Они попросили убежища у землян.
 – И все это ты успела за одну ночь?
 Хильда улыбнулась:
 – Зачем тебе мы, Соз?
 Я перевела дух:
 – Ур Куокс собирается затопить Тамс.
 – Как это? – не понял Таас.
 – На Бульсае он сделал это, превратив часть их луны в водород. На Си-Джей четыре он использовал астероид. Они погружают водород в атмосферу и с помощью огромных разрядников заставляют его взаимодействовать с кислородом. – Я поморщилась. – На Тамсе наступит сезон дождей. И когда он кончится, в атмосфере не останется кислорода, а поверхность окажется под водой. – У меня в памяти всплыли земные религиозные книги, которые мне доводилось читать. Никакому ковчегу не спасти Тамс. Там, где в роли Бога выступает Люцифер, не спасается никто.
 Рекс стиснул зубы. Мы с ним входили в состав отряда, обнаружившего остатки Си-Джей четыре. КИКС хранил наш доклад в строжайшей тайне. Мы не хотели паники, неизбежной в случае, если население Сколии узнает, что, найди Куокс брешь в наших оборонительных системах, он может запросто уничтожить наши миры так же, как уничтожил свои.
 – Когда это может случиться?
 – Он выслал несколько эскадр, – ответила я. – Но не думаю, что они уже на месте.
 – Нам надо предупредить Тамс, – предложил Таас. – Пусть эвакуируют население.
 – Эвакуировать? – тихо переспросил Рекс. – На чем?
 «Эффективно», – так Рекс охарактеризовал саботаж купцов, о котором нам сообщил Комтрейс. Я только теперь поняла, насколько точной оказалась эта характеристика. Как Тамс эвакуирует население без исправных кораблей?
 Таас переводил взгляд с меня на Рекса и с Рекса на меня.
 – Но даже без заводов они могут попытаться исправить двигатели.
 – Ремонт – не самая серьезная их проблема, – сказал Рекс. – Главное – у них не осталось ни одного Пилота с Искусственным Интеллектом.
 Я кивнула.
 – Тамс – всего лишь небольшая шахтерская колония. У них просто нет опыта сборки ПИИ из обломков.
 – Мы можем послать им несколько штук, – предложила Хильда. – Ведь у нас в кораблях есть резервные.
 – Конечно. – Таас напрягся, словно готовясь к старту. – Мы могли бы погрузить их на беспилотные модули и координировать запуск с орбитальной батареи в Е-секторе.
 Рекс прикинул шансы:
 – Если роботы не прорвутся, у нас не будет возможности повторить попытку до прибытия купцов.
 – Повстанцы сохраняют контроль над наземными системами обороны, – сказал Таас.
 – Даже так. Орбитальные системы – это вам не игрушки. И у нас есть только одна попытка. Стоит появиться их эскадрам, и все кончено.
 Все смотрели на меня. Я знала, какой приказ они ожидают услышать.
 Фантастический уровень развития военной техники почти не оставил человеку места на поле боя. Хотя автоматические боевые аппараты с ПИИ не могут сравниться с человеческой способностью к импровизации на поле боя, ни один человек не способен выжить при чудовищных перегрузках при маневрировании на околосветовых скоростях.
 Ни один человек. Только Демон.
 Волоконно-оптическая связь между нашими мозгами и корабельными ПИИ объединяет нас с кораблем в единый организм. Добавьте к этому прогресс в технологии стазиса и вы получите оружие со скоростными и маневренными характеристиками робота и мыслительными способностями человека.
 – Кроме нас, в этом секторе нет ни одного нашего отряда, – сказала я.
 – Когда вылетаем? – спросил Таас.
 Вот так. Никто ни словом не обмолвился о нулевых шансах на успех. Они просто ждали моего ответа, готовые идти за мной на бой, который мы не сможем выиграть. Даже если мы успеем к Тамсу, времени на эвакуацию все равно не останется.
 Я уловила мысль Рекса:
 «Даже если мы спасем одного-единственного человека, игра стоит свеч».
 «Рекс…» Каким-то образом мне удалось спрятать свои мысли. Я панически боялась, что все случившееся этой ночью уничтожит мои чувства к нему. И все же, когда его мысль коснулась моего сознания, я знала, что наш союз прочен как всегда. Это ведь был Рекс, все годы находившийся рядом, больше чем мой друг, мой будущий муж. И мне приходилось делать то, что я клялась не делать никогда: посылать любимого человека на смерть. Да, я столько лет делала это, но весь ужас осознала только сегодня.
 Все трое смотрели на меня, ожидая приказа.
 Я вздохнула.
 – Сначала нужно отправить рапорт в штаб. – Я сомневалась, что подмога подоспеет вовремя, но попытаться все равно стоило. – Потом вылетаем.
 Когда мы выбежали на стоянку космопорта, до рассвета оставалось еще несколько часов. Наши корабли ждали недалеко от терминала. ДМН-корабли – одноместные машины, давшие имя эскадрильям Демонов. Формально корабли назывались «Космический истребитель ДМН – 17», но пилоты предпочитали называть их как и себя – Демонами.
 Корабли выстроились на площадке, как алебастровые статуэтки. На земле они были продолговатыми, с выдвинутыми крыльями; в полете же могли менять форму в зависимости от необходимости: расправлять крылья для дозвуковых скоростей, прижимать их к фюзеляжу для сверхзвуковых, сворачиваться в шар, уменьшая поверхность при межзвездных перелетах, сплющиваться в эллипсоид для уменьшения воспринимаемого системами слежения сечения или для боя…
 Сейчас корпус был абсолютно гладкий; оружие спрятано в хорошо защищенных нишах.
 Я подбежала к своей машине, скользнув рукой по скользкой поверхности.
 Корпус был обшит теллереном, композитным материалом, пронизанным микроскопическими волокнами из молекул трубчатого фуллерена. Теллерен отличался малым удельным весом, долговечностью и устойчивостью к воздействию высоких температур даже при гиперзвуковом входе в атмосферу.
 Кроме того, он самовосстанавливался, что было особенно важно при длительных перемещениях в космосе с воздействием микрометеоритов и космической пыли – гладкая поверхность заметно улучшала боевые качества машины. Как и их пилоты, ДМН-корабли являлись редкой, сверхсовременной техникой, стремительной и смертоносной.
 Я остановилась на полпути от носа до хвоста машины. Если бы я не знала о крошечном серебряном разъеме на гладкой поверхности, я вряд ли заметила бы его. Стоило мне приложить к разъему ладонь, как он тут же вошел в гнездо.
 «Контакт», – доложил мой центр.
 «Контакт подтверждаю». – Ответ пришел от Жабо, корабельного Искусственного Интеллекта.
 С чмоканьем отворился шлюз, превратившийся из крошечного круглого отверстия в овал, способный пропустить человека. Внешний и внутренний люки открылись одновременно: Жабо проанализировал состав атмосферы и счел ее пригодной для дыхания.
 Когда я забралась в каюту, автоматика активировала внутреннюю поверхность, осветившуюся рассеянным светом. Каюта была тесной. Все свободное место занимало оборудование: кресла-коконы, лежанка, приборы, ручное оружие, пульт питания, блок переработки отходов, вода и все прочее, что необходимо для жизни в космосе.
 Я пробралась к пульту управления. Когда я прикоснулась к мембране, отделявшей его от каюты, материал разошелся так же, как входной люк: ни дать ни взять диафрагма скоростной телекамеры. Я скользнула в пилотское кресло. Оно охватило меня как перчатка, заключив в кокон: слой волокнистого материала, достаточно толстый, чтобы защитить от перегрузок, но не слишком толстый, чтобы не сковывать движения. Поверх него скользнул на место экзоскелет, заключив меня в раму с приборами. На голову надвинулся шлем визора со светящимся табло телеметрии.
 Как только кресло зарегистрировало мой вес, включились телеэкраны переднего обзора. Корабль Рекса находился у меня по правому борту; машины Хильды и Тааса – по левому. Я видела раскиданные по равнине космопорта взлетные площадки и рулежные дорожки.
 У меня на шее застегнулся воротник пилотского кресла, подключив свой псифон к розетке у основания моего мозжечка. Знакомый голос Жабо, бездушный и спокойный, звучал теперь в моем мозгу: «Жабо подключен».
 «Подтверждаю», – подумала я. Мне не требовалось больше никаких проверок или паролей. Жабо был настроен на мой мозг; случись кому попытаться задействовать его – и он просто заблокирует все корабельные системы.
 «Запуск в псиберпространство», – сообщил Жабо.
 На этот раз я вошла в Сколи-Сеть черным источником мыслеволн, возвышающимся над сетью холмом темноты. Рядом блеснула вспышка, превратившаяся в еще один источник, красного цвета. Чуть поодаль возник золотой, а за ним – зеленый.
 «Реджабо – здесь», – доложил Рекс.
 «Голджабо – здесь», – это уже Хильда.
 «Гринжабо – здесь». – Таас.
 «Доклады приняты», – отозвалась я. Наш четырехсторонний обмен продолжался какую-то долю секунды.
 В углу моего ментального дисплея вспыхнул псимвол, изображающий маленький замок. «Защитные барьеры включены. Присутствие отряда Жабо не воспринимается другими абонентами сети».
 «Связь», – подумала я.
 «Реджабо подключен, – отозвался Жабо. – Голджабо подключен. Гринжабо подключен».
 Теперь все четыре машины связаны в единую систему. Я отрегулировала связь так, чтобы мысли Рекса, Хильды и Тааса служили фоном для моих собственных. Для пробы я сконцентрировалась на голосе Тааса, переговаривавшегося со своим Жабо, и он тут же усилился. Я ослабила концентрацию, и его голос снова превратился в шепот. Все в порядке. Все три ментальных дисплея находились в пределах моей досягаемости, при необходимости я смогу вызвать их в любой момент.
 Понадобились годы подготовки, чтобы научить мое сознание отделять все образы, звуки, запахи, вкусы и ощущения этого ментального дисплея – то, что Демоны называют психосредой, – от моих реальных ощущений. Я научилась мыслить самостоятельно на постоянном фоне этой среды. Большинству псибернавтов это так никогда и не удается – вот почему нас, пилотов-Демонов, так мало.
 Я потерла виски. За все приходится платить: уровень энергии, как психической, так и энергии корабельных систем, необходимый для поддержания такой связи, ограничивает количество абонентов четырьмя Демонами. К тому же ни один человек не в состоянии вынести такого напряжения долго. Эта связь лишает нас малейшей интимности, соединяя напрямую с эмоциями не только друг друга, но и с эмоциями врагов. Но все же работающая связь – настоящее чудо. Мы можем общаться везде и всегда, при любых обстоятельствах, мгновенно.
 «Готовы?»– спросила я.
 «Реджабо готов», – доложил Рекс.
 «Голджабо готов».
 Выждав пару секунд и не получив третьего доклада, я подумала: «Таас?»
 Еще секунда, потом: «Гринжабо готов».
 «У тебя проблемы?»
 «Нет. Просто замешкался с подключением».
 Нормальная задержка для нового члена отряда. Однако в той ситуации, к которой мы готовились, она может оказаться фатальной. При обычных обстоятельствах я ни за что не допустила бы неопытного пилота к выполнению такого задания. Но у нас не было выбора. Я надеялась только, что его первый боевой вылет не окажется последним.
 «Проверка систем». Заставляя каждый корабль проверять не только свои системы, но и системы остальных трех машин, мы уменьшали вероятность ошибки. Проверка велась по пяти основным параметрам: навигационные системы, кибернетика, оружие, связь, гидравлика.
 «Проверка инверсионных двигателей», – подумал Жабо.
 Инверсия. Даже после многолетнего знакомства с этим принципом он все еще завораживал меня. Жабо сыпал цифрами телеметрии, а мои мысли покорно следовали за ним, словно ребенок за волшебной дудочкой. Мы не покорили световой барьер – мы просто обошли его стороной. Достижение сверхсветовых скоростей, при которых масса корабля становится бесконечной относительно более медленных объектов, протяженность равна нулю, а время останавливается, столетиями представлялось абсолютно невозможным.
 Все эти столетия человечество ошибалось.
 Решение оказалось до обидного простым. При сверхсветовых скоростях масса и энергия становятся мнимыми величинами, квадратными корнями из отрицательных чисел. Для попадания в сверхсветовую вселенную оказалось достаточно добавить к скорости мнимую часть. И только. Корабль огибает световой барьер словно аэромобиль, сворачивающий с дороги, чтобы обогнуть дерево. За одним исключением: для звездолета «дорога» означает реальную Вселенную.
 Разумеется, математические выкладки оказались куда проще, нежели создание работающего двигателя или борьба с причудливыми эффектами сверхсветового полета. Но когда наши предки справились с этим, дорога к звездам была открыта.
 Мы используем земное слово «инверсия»– «выворотка», «обращение», – поскольку оно идеально описывает суть процесса. «Инверсия» характеризует математическое соотношение между сверхсветовым и досветовым пространствами, выведенное земными учеными во второй половине двадцатого века.
 По сути, двигатель выкидывает корабль из реальной Вселенной в мнимую. В момент перехода возникает болезненное состояние бытия, когда мы отчасти реальны, а отчасти мнимы. Подобное состояние, мягко говоря, сильно дезориентирует; мне не хотелось бы проверять, что случится, если этот переход не будет практически мгновенным. Поэтому, прежде чем нырнуть в сверхсветовое пространство или вынырнуть из него, мы приближаемся как можно ближе к «дереву», то есть разгоняемся до скоростей настолько близких к скорости света, насколько позволяет топливо.
 К несчастью, это означает, что выход из инверсии на релятивистских скоростях сопровождается выбросом значительного количества энергии и элементарных частиц. Поэтому выходить из инверсии вблизи твердых объектов равнозначно катастрофе. Собственно, то же относится не только к твердым телам, но и вообще ко всему за исключением почти полного вакуума.
 Инверсия радикально изменила характер боевой техники. Технология усовершенствовалась до такой степени, что нормальные люди уже не справлялись с боевыми нагрузками. С появлением боевых кораблей и ракет, способных инверсировать из сверхсветового пространства на околосветовой скорости, такие понятия, как «линия фронта», потеряли всякий смысл.
 Средства обороны, развивавшиеся параллельно со средствами нападения, позволили сохранять наши обитаемые миры в относительной безопасности. Но стеречь весь космос мы не могли. Огромные космические секторы были лишены границ, обозначавших, что принадлежит Эйюбе, что – Сколии, а что – Земному Союзу.
 «Инверсионный двигатель в норме», – доложил Жабо.
 «Проверка фотонной тяги». Хотя вблизи планет корабль использовал водородные двигатели, в открытом космосе он приводился в движение фотонными.
 «Фотонные двигатели в норме и готовы к инициированию».
 «Топливо?»
 «Состояние полей позитронных баков в норме».
 «Отлично». Внутренность магнитных баков сама по себе представляла вселенную, место, бывшее одновременно реальным и мнимым и существовавшее, только пока работал инверсионный двигатель. Ситуация была куда проще, чем с людьми, поскольку элементарные частицы не испытывают психологической травмы от сознания наличия у них одновременно реальных и мнимых частей.
 Селектор улавливал в космическом пространстве релятивистские электроны, а магнитные баки выделяли в зону сгорания позитроны. Материя/антиматерия.
 Они взаимодействовали, выделяя фантастическое количество энергии, создававшее тягу. Барьеры из гамма-лучей и сверхпроводящие решетки защищали корабль от собственных тепловых выделений, в то время как двигатель сообщал ему фантастическое ускорение.
 Последним важнейшим элементом корабля являлась стазисная катушка, сохранявшая неизменной квантово-волновую функцию корабля в момент ускорения. Перегрузки при ускорениях не могли повредить нам, поскольку наша молекулярная конфигурация на время стазиса фиксировалась. Мы не застывали: наши атомы продолжали вибрировать, вращаться и делать то, что они делали в момент активации катушки. Атомные часы, измерявшие ход времени в стазисе, продолжали работать. Но ни один из атомов не менял своего квантового состояния, что означало: наш корабль и все, что в нем находится, становятся жесткими даже при мощных нагрузках, которые мы испытывали. Без такой защиты перегрузки просто стерли бы нас в порошок.
 «Прерываю стартовый режим», – доложил Жабо.
 «Что происходит?»– спросила я. В моем сознании проявилось изображение земного спутника, показанного так реалистично, что я видела заклепки на его корпусе. Под спутником появилось кодированное послание. Пока эта белиберда плыла по моей психосреде, Жабо давал одновременно письменный и устный перевод депеши.
 Бред сивой кобылы. Послание касалось меня. Земляне посылали в КИКС рапорт о моем аресте. С греческого на сколийский его переводил лично Тиллер Смит.
 «Жабо, кой черт эта картинка появилась именно сейчас?»
 «Когда я перехватывал передачу, твой центр среагировал на имя» Тиллер Смит «.
 Я обратилась к своему центру.» Почему ты среагировал на Тиллера Смита?«
 » По твоей шкале интересов он имеет восемьдесят два процента «.
 Чушь. Почему он вычислил, что Тиллер Смит так интересует меня? Сейчас, когда я готовилась к бою, мне меньше всего нужна была дурацкая картинка со спутником.
 » Проверка модуля отбора информации, – подумала я. – И вовсе не обязательно давать Тиллеру Смиту такой высокий индекс «.
 » Проверка. – Потом:
 – Модуль отбора информации в норме. Причина появления информации – твоя реакция на содержание подаренной им книги «.
 С чего это книга нечитабельных стихотворений так возбуждает мой центр?
 » Убрать все команды, связанные со «Стихами на Стекле».
 «Принято». Изображение спутника исчезло.
 «Праймери Валдория, – подумал Таас. – Я не могу избавиться от вашего спутника. Он мешается у меня на дисплее».
 «Какие команды ты пробовал?»
 «Стоп, Отмена, Прервать, Выход, Пока, Система, Вырезать, Вытолкать, Черт подрал».
 «Черт подрал? Что еще за команда?»
 «Это я так ругаюсь».
 Я улыбнулась. «Попробуй» Стереть «.
 » Получилось «. Его псимвол» Стереть» появился на моем дисплее: пышная дама в легком одеянии и с ведром краски. Она провела кистью по юбке и та исчезла. Вслед за юбкой исчезла и дама.
 Я рассмеялась. «Все готовы к взлету?»
 «Готов», – подумал Рекс.
 «Готов», – подумала Хильда.
 «Готов», – подумал Таас.
 «Тогда пошли».
 «Включаю водородные двигатели», – доложил Жабо. Для маневров вблизи планет корабль использовал водородный двигатель, тяга которого создавалась потоком раскаленной плазмы.
 Диспетчерская разрешила нам взлет с двенадцатой площадки. Но пока мы рулили туда, в моем аудиокоме затрещал голос диспетчера:
 – Простите, праймери Валдория. Вашей четверке придется немного подождать. Двенадцатая занята.
 – Вас понял. – Мы притормозили.
 «Что, черт возьми, происходит?»
 Жабо дал мне изображение нескольких кораблей, изготовившихся к взлету на площадке, мимо которой нам предстояло выруливать на двенадцатую.
 На борту виднелась эмблема купцов – выгнувшая спину пантера. Корабли ждали старта в предрассветном воздухе; свет прожекторов отражался от их корпусов, как от ледяных глыб. Самым изящным был веретенообразный корабль, излюбленное средство передвижения аристо. Его окружали три тяжелых сторожевика. Учитывая, что большинство хайтонов летали в сопровождении только одного сторожевика, максимум двух, я не сомневалась в том, кого же несет «Веретено».
 «Куокс», – произнес в моем сознании Рекс.
 «Да».
 «Мы ведь можем расстрелять его прямо здесь», – мелькнула мысль Тааса.
 Я нахмурилась. «То, что ты предлагаешь, – простое убийство».
 «Да», – согласилась Хильда.
 «Ну и что?»– не сдавался Таас.
 Я не верила своим ушам. Они не шутили. Они предлагали взорвать гражданский корабль – просто так, неспровоцированно. Убить видного межзвездного лидера.
 «Прекратить!»– рыкнула я на них.
 Все мои приборы показывали, что двенадцатая площадка свободна. Ничто не мешало нам стартовать с нее. Я не сомневалась, что диспетчерская просто не хотела, чтобы мы оказались вблизи кораблей купцов. Возможно, они боялись, что мы поступим именно так, как предлагали Таас и Хильда.
 Вокруг площадки вспыхнули сигнальные огни. Корабли окутались клубами пара. Потом один из сторожевиков ушел вверх, опалив площадку огнем из дюз.
 Остальные корабли последовали за ним. Вибрация от взлета сотрясала мое тело и сознание.
 Мы неслись сквозь космос наперегонки с эскадрами Куокса. Инверсировав, мы могли развивать любую нужную скорость, только бы она не была меньше скорости света.
 Если бы кто-нибудь на Делосе смотрел на нас, им показалось бы, что по мере приближения к скорости света наши корабли делаются все короче и короче, все тяжелее и тяжелее. Зато после того, как мы превысили скорость света, длина наших кораблей для стороннего наблюдателя снова увеличилась до нескольких тысяч километров, а масса – уменьшилась до нескольких граммов. Для нас же ничего не менялось, лети мы хоть в миллион раз быстрее света. В конце концов, друг относительно друга корабли почти не перемещались.
 На скорости в 141 процент световой время тоже менялось. Мы могли лететь сквозь космос хоть целый век, в то время как на Делосе прошел бы всего один час. Доведись нам достигнуть бесконечно большой скорости – и наши лишенные массы истребители протянулись бы на всю Вселенную.
 Но тут нас ждала проблема. Вблизи светового барьера время текло для нас медленнее, чем для Тамса. Мы инверсировали на слишком большой скорости, так что растяжение времени швырнуло нас на несколько часов в будущее, отняв бесценные минуты, которых нам и так не хватало.
 «Жабо, рассчитай обратный курс, – подумала я. – Компенсируй растяжение времени».
 «Курс проложен».
 «Отлично». На сверхсветовых скоростях мы могли попасть относительно Тамса и в прошлое. Если бы сторонний наблюдатель продолжал следить за нами, он увидел бы любопытное зрелище: пока мы продолжали свой полет к Тамсу, где-то в системе Тамса появилось сразу восемь кораблей: четыре обыкновенных и четыре из антиматерии. Материальные корабли и их пилоты были совершенно идентичны отряду Жабо. Собственно, это и были мы.
 Пока материальные корабли продолжали свой путь к Тамсу, антиматериальная эскадрилья возвращалась на Делос, летя хвостами вперед и накапливая горючее (вместо того чтобы расходовать его), словно в прокручиваемом в обратную сторону кино. В той точке, где я отдала команду проложить обратный курс, наблюдатель с Тамса увидел бы вспышку от аннигиляции встретившихся анти-и просто кораблей. Энергия протонов, полученных в результате взаимного уничтожения, компенсировала их потерю при создании новых кораблей и их анти-двойников.
 Поскольку относительно кораблей мы не двигались, мы не видели ни этих причудливых появлений, ни исчезновений. Мы просто летели с Делоса на Тамс.
 В любом случае результат был бы примерно одинаков: наша четверка прибывала на Тамс спустя какое-то время после старта с Делоса.
 Хотелось бы мне прибыть на Тамс ДО того, как мы вылетели с Делоса – тогда, возможно, нам и хватило бы времени на эвакуацию планеты. Но нарушить причинно-следственную связь, выйдя из инверсии до входа в нее, не удалось еще ни одному аппарату. Все, что мы могли – это выйти как можно ближе к месту назначения сразу же за тем, как инверсировали у точки отправления. На деле это требовало некоторого времени, от нескольких часов до нескольких дней. Хотя кораблям Куокса предстояло преодолеть большее расстояние, их оснащение позволяло оптимизировать маршрут по времени.
 Но мы имели одно преимущество, о котором они не могли и мечтать.
 Корабль, находящийся в сверхсветовом пространстве, недосягаем для электромагнитных сигналов. Теоретически с ним можно было бы связаться, послав в его направлении сверхсветовую элементарную частицу – тахион.
 Однако до сих пор никто еще не нашел надежного способа тахионной связи, не говоря уж о том, что при инверсии сигнал может достичь адресата раньше, чем был отправлен. Поэтому, инверсировав, кораблям приходится лететь независимо друг от друга. Эскадра, летевшая до инверсии в тесном строю, выходит из сверхсветового пространства рассеянной как по пространству, так и по времени. Чем больше этот разброс по времени, тем дольше им придется искать друг друга; чем больше разброс по пространству, тем дольше им собираться.
 Только не нашим истребителям.
 Рекс, Хильда, Таас и я были теперь единым сознанием. Больше, чем единым сознанием. Мы были частью Сколи-Сети, а это означало, что мы могли мгновенно связаться не только друг с другом, но и со всеми, чьи сознания включены в эту раскинувшуюся между звездами компьютерную сеть. Мы координировали свои действия с точностью, соперничавшей с самой скоростью света.
 Конечно, псиберпространство имеет свои ограничения. Допустим, мы попытаемся узнать собственное будущее, войдя в Сколи-Сеть после того, как искажение времени зашвырнет нас вперед, и останемся в ней, вернувшись в настоящее. Время, необходимое на то, чтобы связь перестроилась и восстановилась, может запросто убить нас. Все, что наш экскурс в будущее скажет нам, – это то, что мы погибли в бою. Погибли, поскольку и понятия не имели, что делали в этот промежуток времени корабли противника.
 Если же мы заглянем в будущее, выйдем из Сколи-Сети и вернемся в нее только по возвращении в настоящее, это будет означать путешествие в инверсии без пси-связи. Мы будем перемещаться в пространстве и времени, лишенные нашего основного преимущества – а это увеличит наши шансы узнать, что мы погибли в бою.
 «Жабо, – подумала я. – Проверь Сеть. Нет ли информации об эскадрах Куокса?»
 «Имперские службы наблюдения засекли эйюбианские военные корабли. Их траектория нацелена на орбиту Тамса». В поле моего зрения появились цифры – время их предположительного прибытия.
 «Сколько кораблей?»
 Перед моим взглядом возникли корабли купцов. Два боевых крейсера, орбитальная платформа, три постановщика помех. И корабль-лаборатория.
 Я поморщилась. Вот она – эскадра купцов. И наличие в ней лаборатории подтверждает худшие мои опасения. Лаборатория могла предназначаться для превращения астероида или луны в водород с целью заставить его реагировать с атмосферой Тамса. Одно хорошо – они пока не знали, что мы тоже направляемся туда. Хорошо бы успеть приземлиться на Тамсе и убраться оттуда до прибытия эскадры, подумала я.
 «Что слышно про» Веретено «, стартовавшее с Делоса?»– спросила я.
 Изображение эскадры сменилось видом кораблей Джейбриола. «Их нынешний курс приведет их на Тамс почти одновременно с эскадрой».
 «Имеются какие-нибудь новости о ситуации на Тамсе?»
 «Согласно последним разведданным повстанцы продолжают удерживать наземные оборонительные системы. В то же время все имеющиеся на Тамсе входы в Сколи-Сеть выведены из строя».
 Ничего удивительного. Купцы уничтожили их в первую очередь, чтобы лишить нас информации.
 «Что с их орбитальными системами?»– послал мысль Таас.
 Мысль прозвучала спокойно, но я уловила его волнение. Жабо откликнулся на мою мысль, показав мне Тааса в пилотском кресле. На фоне изображения вспыхнули цифры: пульс, кровяное давление, температура, частота дыхания, мозговая активность…
 «Эй, – подумал Таас. – Я в порядке!»
 «У них на орбите черт-те сколько спутников – ложных мишеней, – ответила я. Эти жестянки, вооруженные в лучшем случае одной ракетой или старомодным лазером, испускали сигнал, схожий с сигналом сложного боевого аппарата. – И довольно много истребителей-автоматов. Возможно, платформа с системами дальнего обнаружения и перехвата».
 «Зачем? – удивилась Хильда. – Они же чертовски уязвимы».
 Жабо переключился на Рекса, полагаясь на его опыт.
 «Они не ожидают нашей атаки, – подумал он. – У планеты нет естественного спутника, пригодного для размещения базы, а платформа отчасти компенсирует им переход наземных оборонительных систем в руки повстанцев».
 «А как насчет пилотируемых перехватчиков?»– поинтересовался Таас.
 «Вряд ли их много, – подумал Рекс. – В нормальной ситуации они находятся на поверхности. Но теперь их можно ждать и на орбите».
 Особенно с учетом того, что они оснащены ПИИ, добавила я. Повстанцам достаточно было бы захватить один перехватчик и адаптировать его ПИИ к своим кораблям.
 Меня сильно беспокоило присутствие орбитальной платформы. В чистой теории четверка ДМН могла бы, вынырнув из инверсии, сбить платформу и остаться в живых; не выведи мы ее из строя сразу же – мы обречены.
 Разумнее всего было бы выйти из инверсии как можно ближе к Тамсу и выпустить тучу самонаводящихся снарядов – УРСов. Сумасшедшая кинетическая энергия, сообщенная УРСам нашей околосветовой скоростью, превратит их в пули с мегатонной мощностью. Обжитые планеты, как правило, хорошо защищены от нападения из релятивистского пространства, но Тамс был всего-навсего маленькой колонией в заброшенном уголке космоса. К тому же купцы хорошо понимали: не в наших интересах выступать против них открыто. Скорее всего их силы сконцентрированы против повстанцев.
 Это означало, что у нас имеется шанс на успех. Велик этот шанс или ничтожно мал – уже другой вопрос. Мне доводилось видеть разведданные по ООС Тамса – орбитальным оборонительным системам купцов. Те постарались как могли. И поскольку Тамс лишился доступа к Сколи-Сети, наши данные могли устареть.
 «Что слышно об их Тау-снарядах?»– спросила Хильда.
 «Они у них точно имеются, – подумала я в ответ. – Будем надеяться, что немного». Тау-снаряды обладают способностью к инверсии. Правда, поскольку противник купцов до сих пор находился исключительно на поверхности планеты, я надеялась, что дорогие и сложные в обслуживании Тау-снаряды занимают в системе обороны Тамса последнее место.
 Конечно, они могли бы мгновенно подавить восстание, направив на Тамс один Тау-снаряд на релятивистской скорости. Повстанцы делали ту же ошибку, что и все нормальные люди, – они считали, что Ур Куокс не станет уничтожать планету, которая ему самому нужна.
 Тут мы все его недооценили. Восстание на Тамсе сделалось символом непокорности, куда более страшным для Куокса, чем мы могли себе представить. Во всяком случае, достаточно страшным, чтобы Куокс хотел разделаться с ним как можно более наглядно и жестоко – во устрашение любому, кто осмелится поднять голос против его власти.
 «Нашими преимуществами, – подумала я, – будут внезапность, скорость и связь. Наши уязвимые места: нас всего четверо против целой орбитальной обороны и мы не можем связаться с Тамсом до тех пор, пока не выйдем из инверсии. Отсюда стратегия: мы реинверсируем вблизи планеты, всего в двадцати миллионах километров, сохраняя интервал между кораблями в сто тысяч километров. Подаем сигналы повстанцам, используя нейтринную связь и модулируя излучение из дюз». Вряд ли купцам удастся противопоставить этому что-либо – гамма-излучение наших двигателей трудно не заметить, а нейтрино не остановить практически ничем.
 «Сразу по выходе из инверсии даем залп УРС 0, 89с, – самонаводящимися снарядами со скоростью 0, 89 световой. – Выводим из строя их ООС и сбрасываем повстанцам ПИИ».
 «Задача ясна», – эхом откликнулись все мои корабли.
 «К реинверсии готов», – доложил Жабо.
 Я дала импульс фотонными двигателями – и провалилась в стазис.
 Собственно, единственное, что говорило о том, что я теряла сознание в момент торможения, – это скачкообразное изменение скорости на приборах. Я снова включила двигатели, и истребитель сбросил ход еще сильнее.
 Звезды начали смещаться вперед, к точке, расположенной прямо по курсу моего корабля. Их свет все больше смещался к синему, пока не ушел в ультрафиолетовую зону спектра, невидимую на моих экранах…
 …и мы вырвались из инверсии в безупречном строю, передавая сигналы на поверхность Тамса. Перед нами летел рой наших снарядов.
 Жабо выдал на мой ментальный дисплей новую информацию: орбитальные системы встречали нас тем, что казалось целым флотом платформ. Знаем мы эти штуки: подавляющее большинство – имитация.
 «Вижу Тау… исчезли», – доложил Жабо.
 «Маневр!»
 …и я вышла из стазиса. Жабо бросил перехватчик в такой крутой вираж, что стазисная катушка включилась, защищая меня от смертельных перегрузок.
 «Взрыв Тау по правому борту», – доложил Жабо. Высветилась телеметрия, выдавая результаты анализа быстрее, чем успевал усваивать мозг.
 Тау-антиракеты с инверсионными двигателями засекли наш залп и инверсировали. Потом засекли корабли и реинверсировали, уничтожив часть наших УРСов.
 При такой скорости Тау должны были реинверсировать, чтобы перехватить нас. Однако переход в сверхсветовой режим и обратно отбросил их во времени – всего на несколько секунд. Они взорвались там, где мы были только что.
 Мы уже миновали планету и неслись к солнцу Тамса, набирая скорость, входя в стазис и выходя из него по мере приближения к световой скорости.
 «Инверсируй!»– подумала я.
 Живот стиснуло знакомое ощущение. Мы вошли в сверхсветовое пространство и продолжали ускоряться, несясь со скоростью в миллионы раз больше световой. Время шло для нас быстрее, чем для Тамса, так что мы могли развернуться и вновь войти в планетную систему через несколько секунд после того, как покинули ее.
 Реинверсия выбросила нас в нескольких миллионах километров от Тамса.
 Теперь мы приближались к планете со стороны солнца, выпустив остаток УРСов.
 «ООС нейтрализованы», – доложил Жабо.
 «Подтверждение?» Эта мысль пришла от всех четверых одновременно.
 «Подтверждаю». Жабо выдал статистику. Мы уничтожили всю систему: Тау, ложные мишени, автоматы и орбитальную платформу.
 Я услышала, как облегченно вздохнул Таас. Хильда тоже перевела дух, а Рекс послал мне изображение собственной физиономии со ртом до ушей. Я и сама улыбалась. Получилось!
 Таас смеялся: «Все их ООС были против нас, и мы их сделали!»
 Я улыбнулась. «Продолжать торможение номере приближения к Тамсу».
 Мы тормозили импульсами фотонных двигателей, при каждом импульсе впадая в стазис; мы приближались к Тамсу, замедлившись почти до скорости входа в атмосферу, мы…
 Я вынырнула из стазиса, окунувшись в вой тревожных сигналов. На фоне псиберпейзажа повисли столбцы телеметрии: навстречу нам с планеты взмывали пилотируемые и беспилотные перехватчики.
 Черт! «Помехи!»
 «Помехи поставлены», – мгновенно откликнулись три голоса.
 Мы исчезли. Алебастровая поверхность наших машин стала бездонно черной, не отражавшей света. Но купцы уже знали, где мы, и любое изменение скорости или курса выдавало нас излучением двигателей.
 «Хильда, спускайся как можно ниже, – подумала я. – Мы тебя прикроем.
 Сбрось робот с ПИИ». Смогут повстанцы использовать его или нет – другой вопрос. У нас просто не оставалось выбора. Мы утратили превосходство во внезапности и скорости, расстреляв к тому же все свои УРСы. Использовать фокусы с инверсией мы тоже не могли: инверсировать можно только разогнавшись до околосветовой скорости, а это означало бы бросить Хильду на произвол судьбы.
 Перехватчики шли к нам с подземной базы. Компьютерный анализ говорил, что нас атакуют остатки наземных систем обороны; большая часть их была уничтожена. Жабо подсчитал 84 – процентную вероятность того, что повстанцы отступили и взорвали технику, чтобы не допустить ее попадания в руки купцов.
 «Сначала аннигиляторы», – подумала я. Подобно дезинтеграторам и фотонным двигателям это оружие действовало на основе аннигиляции взаимно отрицательных частиц. Инверсионные технологии открыли путь к созданию эффективного антиматериального оружия. Аннигиляторы использовали антипротоны с энергией в двести раз большей, чем у позитронов, или в миллионы раз большей, чем у битонов в наших дезинтеграторах. Луч ускоренных антипротонов фокусировался системой зеркал.
 У лучевого оружия имеются и свои недостатки. Например, от него легче уворачиваться, чем от УРСов. Все же аннигиляторы – наиболее эффективное оружие против кораблей, использующих стазисные щиты. Объект в состоянии стазиса способен выдерживать чудовищные нагрузки – вплоть до попадания вражеского снаряда. Конечно, боеголовка опаснее для него, чем простое инверсионное ускорение, но все же его очень трудно уничтожить.
 Аннигилировать материю в состоянии стазиса проще, чем деформировать ее, вот почему лучевое оружие сохраняет свое значение на поле боя.
 «Жабо, – подумала я. – Обладают ли роботы или перехватчики способностью к инверсии?»
 «Да». Жабо указал мне на четыре беспилотных и пять пилотируемых перехватчиков с фотонными двигателями. Три перехватчика могли при этом нести УРСы.
 Рекс выругался, и я стиснула зубы. Эти три гада могут сыграть с нами ту же шутку, что мы проделали с их ООС. Правда, мы получили предупреждение и попробуем поставить помехи, чтобы сбить с толка их УРСы, но мне не требовалось компьютерного анализа, чтобы видеть, как ничтожны наши шансы на успех. У нас оставалось одно преимущество: перехватчики купцов не могли связываться друг с другом в момент инверсии. Они не могли инверсировать или реинверсировать одновременно, особенно учитывая наше беспокоящее присутствие. Это означало, что залп их УРСов сразу по выходе из инверсии может с равной вероятностью поразить как нас, так и их.
 Вопрос в том, готовы ли они жертвовать собственными машинами ради того, чтобы убить нас?
 Я не горела желанием проверить это. Мы должны уничтожить их прежде, чем у них появится шанс дать залп.
 Красный и Золотой нацелились каждый на своего перехватчика. Мне Жабо показал робота, идущего наперехват. «Открываю огонь».
 Луч моего аннигилятора ударил в защитное поле робота, принявшее на себя часть энергии. И все же большая часть ее достигла цели. Там, где ускоренные антипротоны соединялись с материей, они аннигилировали, выделяя потоки пионов и энергии; элементарные частицы и радиация пронизывали ядерные двигатели, вооружение, генераторы полей, удерживающих антиматерию…
 …и робот аннигилировал в бесшумной вспышке. Часть его просто исчезла, поглощенная искривленным пространством магнитных баков.
 «Внимание, – предупредил Жабо. – Гринжабо обнаружен противником».
 Таас открыл огонь по одному из перехватчиков с УРСами с дистанции в несколько тысяч километров. Жабо показал его выстрел на дисплее. Красная точка – значит, Таас выпустил Тау-снаряд, миниатюрный и смертоносный звездолет. Тау-снаряды слишком громоздки, чтобы истребитель ДМН мог нести большой запас, Таас использовал четверть своего боезапаса.
 И использовал его впустую. Перехватчик расстрелял его Тау аннигилятором. Снаряд взорвался достаточно близко от неприятеля, чтобы уничтожить его, и все же тот остался невредим: ПИИ бросил его в стазис. Он несся от Тааса ко мне камнем, пущенным из рогатки.
 И тут он вышел из стазиса, и я захлебнулась волной страха – чужого страха, необычного и одновременно странно знакомого.
 «Блок», – подумал Жабо. В голове у меня вспыхнул и продолжал мигать псимвол «Блок»: сфокусировав все свое внимание на перехватчике, я просто не могла отключиться от эмоций его пилота.
 Это налетело на меня скорым аэропоездом. Он был так напуган, так ЮН, совсем еще мальчишка, не ожидавший попасть в бой здесь, на Тамсе…
 «никогда не хотел стать перехватчиком, никогда! Как только я мог пойти на это – перейти в касту посыльных такой ценой?.. Я так хотел стать посыльным… Теперь платить за это…»
 «Жабо, блок!»– По щекам моим текли слезы, слезы моего врага. Псимвол «Блок» продолжал мигать.
 «Огонь!»– подумал Жабо.
 Луч моего аннигилятора ударил в него в упор. Вспышка – и от него не осталось и следа, только у меня в мозгу звенел предсмертный вопль мальчика.
 «Жабо! – взмолилась я, всхлипывая. – Отключи центры эмоций!»
 «Отключены».
 Та часть моего мозга, которая кричала, протестуя против убийства, оказалась заключенной в стеклянную оболочку, видимая, но неслышная. Теперь она не сможет помешать мне делать то, что нужно сделать.
 «Красный и золотой обнаружены противником». – Жабо высветил изображения Хильды и Рекса, уворачивающихся от двух роботов, и перехватчика с крышками люков УРСов. Кроме того, наперерез нам шли еще три робота.
 «Уходим по второму варианту», – подумала я. По отработанному до автоматизма сценарию Жабо поочередно включал маневровые двигатели, меняя курс раз в секунду или даже чаще. Кокон защищал меня от перегрузок, а когда перегрузки становились опасными для жизни, Жабо швырял нас в стазис.
 Вспыхнул луч моего аннигилятора – и один из роботов исчез во вспышке света.
 Луч аннигилятора с другого робота ударил точно туда, где мы находились секунду назад. Автоматическим перехватчикам не требуется стазис для поддержания жизни пилота, потому они маневреннее наших ДМН. Но их стратегия ограничена возможностями их ПИИ. Лучшие ПИИ приближаются к человеческому разуму, но только приближаются. Мы с Жабо работали вместе больше двадцати лет, совершенствуясь с каждым годом – симбиоз, уровня которого не достичь по отдельности ни ПИИ, ни человеку.
 Мой истребитель пронесся мимо третьего робота, зацепив его аннигиляционным лучом. Не успела погаснуть вспышка, как Жабо обратил мое внимание на еще один перехватчик с УРСами. Он шел в нескольких тысячах километров от нас, прикрываясь помехами, нацеливаясь на меня. Я знала бы о его присутствии даже без предупреждения Жабо. Я ощущала его пилота.
 Посыльный, наполовину аристо – как охранники Джейбриола.
 «Переключиться на импактор», – подумала я. Заряд моего аннигилятора истощился. Даже при сегодняшней, доведенной до совершенства инверсионной технике запас антиматерии у истребителя ограничен, да и то значительная часть ее идет на питание двигателей.
 Перехватчик несся на меня как рыцарь в броне из защитных полей и помех.
 Проносясь ему навстречу на расстоянии в тысячу километров, я выстрелила из импактора, выпустив очередь ракет, поражающих кинетической энергией, которая достигает на таких скоростях мощности небольшой водородной бомбы.
 Перехватчик заложил вираж, уходя от очереди, и выпустил облако частиц-помех. Мои ракеты ушли мимо.
 Перехватчик ударил в меня из аннигилятора. Луч зацепил мои защитные поля, испустив в пространство поток элементарных частиц, однако корабль остался неповрежденным. Цифры говорили, что за последние две-три секунды я несколько раз впадала в стазис.
 Очереди из моего импактора били теперь вслед удаляющемуся перехватчику.
 Отвернув от него, Жабо выпустил облако помех, тянувшихся за нами расширяющимся конусом.
 «Попадание в Голджабо», – сообщил Жабо.
 «Золотой, доложи», – скомандовала я.
 «Выведены из строя генераторы магнитных полей и аннигиляторы», – доложила Хильда.
 Одного взгляда на ее телеметрию было достаточно. Аварийные огни освещали табло как праздничная иллюминация. «Хильда, уматывай отсюда. Лети на базу и доложи. Рекс, прикрой ее».
 «Есть», – подумал Рекс.
 «Попадание в Гринжабо». – На этот раз повреждения были куда меньше, чем получила Хильда.
 «Таас?»– подумала я.
 «Я в порядке», – отозвался он и подтвердил это точным попаданием в робота. Эффектная вспышка – и робот сделался достоянием истории.
 «Пилотируемый перехватчик справа», – предупредил Жабо.
 Я переключила внимание на новый перехватчик.
 «Импактор, режим Кей. Постановка помех».
 Этот новый перехватчик легко уклонился от моих снарядов. Его пилот, в свою очередь, выстрелил из импактора, но не в меня, а в космос по моему правому борту – и чуть не угодил в мой корабль, когда тот прыгнул почти точно в эту точку.
 Я чертыхнулась. Хороший пилот. Слишком хороший. «Жабо, уходим по варианту» кью «.
 » Умри, милый Демон!«
 Эта мысль из перехватчика поразила меня подобно снаряду. Ее послал не телепат. Ничего общего с телепатом. Но послал с такой интенсивностью, что я не могла не уловить ее. Мысль ослепила меня своей удушающей, шокирующей ненавистью и такой же шокирующей похотью:» Умри, милый Демон! Умри. Сейчас же. Медленно. В муках. Умри, милый эмпат!«
 Время слуг кончилось. В бой пошли хозяева. Этот перехватчик пилотировал аристо.
 » Импактор!«Меня трясло, я пыталась стряхнуть с себя мысли аристо. И не могла. Единственный способ отделаться от него – отключить мозг от Жабо, а это равнозначно самоубийству.
 Перехватчик бросался из стороны в сторону, и моя очередь почти не задела его. Несколько снарядов разорвались на его поверхности, но стазис защитил корабль.
 На моих ментальных табло показался еще один перехватчик и еще один» голос» зазвучал в моей голове: «Умри, Демон!»
 …и я падала, падала, падала в бездонную пропасть, в черную дыру, связанная…
 «Блокирую», – подумал Жабо. Вспыхнул псимвол, и ощущение падения исчезло.
 «Жабо, импак…»
 Истребитель дернулся вбок с такой силой, что я ударилась плечом о стальной каркас экзоскелета. Я открыла глаза; цифры сообщили, что я находилась в стазисе около секунды. Кабина звенела от тревожных сигналов.
 «Попадание в левый борт. Левый импактор выведен из строя».
 «Милый Демон. – Мысль скользнула по моему сознанию сальной ухмылкой. – Ты мой». Вторая мысль отозвалась эхом: «Нет, мой!»
 И тут сквозь них прорвалась третья мысль: «Умри, милый Демон!»– и из-за помех, таких мощных, что его приближения не заметил даже Жабо, вынырнул, стреляя в меня, третий перехватчик.
 Мой истребитель отчаянно содрогнулся.
 «Попадание в левый борт. Аннигиляторы выведены из строя».
 «Пуск Тау, – подумала я. – Стреляй по всем троим!»
 Три из четырех моих пусковых установок выпустили по Тау-снаряду. Ракеты входили в стазис и выскакивали из него, разлетаясь каждая к своей цели.
 Один перехватчик бросился прочь от Тамса, набирая скорость; моя Тау висела у него на» хвосте. Второму удалось уничтожить Тау на безопасном расстоянии. Третья ракета нашла свою цель и взорвала корабль.
 Перехватчик, уничтоживший направленный на него снаряд, отвернул от меня, послав на прощание заряд ярости своего пилота: «Умри, Демон! Умри в муках!»
 …и на меня свалился первый перехватчик, вывернувшись из инверсии в нескольких тысячах километров от меня, выделив такое количество энергии, что оно уничтожило бы мою машину, сумей перехватчик реинверсировать ближе…
 …и тут же он исчез в ослепительной вспышке.
 «Есть! – услышала я мысль Рекса. – Я его…»
 «Попадание в Реджабо», – доложил Жабо.
 «РЕКС!» Его телеметрия мелькала у меня перед глазами: «защитные поля – 8%, системы жизнеобеспечения – 4%, герметичность корпуса – 14%». Защитные поля силовых баков на грани коллапса.
 «Тау!»– скомандовала я. Одновременно с пуском моей последней ракеты перехватчик, поразивший корабль Рекса, выпустил свою. Два снаряда набрали скорость, засекли друг друга – и инверсировали. Они вышли из инверсии у меня по левому борту и взорвались одновременно; самого взрыва я не видела, поскольку Жабо бросил меня в стазис.
 «Роботы справа», – доложил Жабо – и я едва увернулась от двух беспилотных перехватчиков, вынырнувших из инверсии и ударивших из импакторов с двух сторон по тому месту, где я только что находилась. Их очереди пересеклись, зацепили друг друга, и оба робота взорвались.
 Меня начинало мутить от непрерывного входа и выхода из стазиса. Мой центр пытался компенсировать это впрыском лекарств, но не слишком успешно.
 «Осторожно!»– предупредил меня Жабо, указывая на очередной перехватчик с УРСами, разгонявшийся от Тамса в сторону солнца.
 «Перехвати его», – приказала я. Мы понеслись вдогонку, набирая скорость в отчаянной попытке перехвата. У меня не осталось ни Тау, ни аннигилятора – ничего. Если придется таранить этого…
 Голджабо появился так неожиданно, что, если бы не Жабо, бесстрастно фиксировавший все события, я могла бы так и не понять, что случилось. Все, что я знала, – это то, что перехватчик взорвался так, словно в него выстрелили в упор с носа.
 Остальное сообщил мне Жабо. Хильда вынырнула из инверсии прямо перед перехватчиком с точностью, невозможной для любого корабля, не имеющего псисвязи. Она узнала его координаты прямо из моего сознания. Ее истребитель реинверсировал со скоростью 80 процентов от световой, взорвав перехватчик струями фотонных двигателей. Прежде чем корабль купцов распался, она уже исчезла.
 Это было чертовски близко к самоубийству. Ошибись Хильда в расчетах на какие-то несколько метров, и она реинверсировала бы точно в точку, где находился перехватчик, погибнув вместе с ним. Ошибка в другую сторону – и она уничтожила бы меня или то, что осталось от корабля Рекса.
 Но мне некогда было ни ругать ее за неподчинение приказу, ни благодарить. Истребитель болезненно дернулся, снова ударив меня о экзоскелет. «Попадание в левый борт». Телеметрия гласила: еще одно попадание, и от меня с кораблем останутся только радиация и облачко газа.
 «Соз…» Мысль Рекса донеслась до меня слабо, но внятно.
 «Он жив! Жив». Я подавила желание рассмеяться, потом заплакать.
 Неожиданно Жабо включил двигатели – и мы отпрянули от луча аннигилятора ПРЕЖДЕ, чем перехватчик успел выстрелить в нас.
 «Счастливчик, Демон». Мысль пронзила мой мозг – жадная, голодная, скользкая как масло.
 По моим вискам стекал пот. Уже не первый раз Жабо предугадывал выстрел неприятельского корабля. Купцы знали нашу слабость – то, что боевой режим делает наши ускоренные сознания уязвимее. Они играли на этом, угрожая, издеваясь, пытаясь вывести нас из равновесия. Но любой пилот, сконцентрировавший свои помыслы на Демоне в боевом режиме – особенно если этот Демон обладает моим опытом и пси-способностями, – рискует выдать ему одновременно и самые сокровенные свои намерения, включая готовность открыть огонь.
 «Золотой, немедленно лети на базу, – приказала я. – Ты слышала, Хильда, НЕМЕДЛЕННО! Никаких больше подвигов! Возможно, ты одна сможешь доложить об этом».
 «Лечу», – ответила Хильда.
 И робот, попавший в меня, и промахнувшийся перехватчик находились теперь вне пределов нашей досягаемости. Это мало что меняло. Мне все равно нечем стрелять. Если верить приборам, это последние корабли купцов. Таас преследовал робота. С планеты взлетал еще один перехватчик, на этот раз без УРСов. Я не сомневалась, что он намеревается повторить Хильдин фокус с инверсией. Простейший расчет показывал, что идеальной мишенью для этого будет истребитель Рекса, беспомощно висевший в космосе.
 «Перехват, – подумала я. – Взять его, Жабо!»
 Мы ринулись за кораблем купцов. Жабо швырнул меня в стазис. И еще. И еще. Меня тошнило от беспрерывных перерывов в сознании. Горло пересохло.
 Из шлема с щелчком высунулся шланг и в рот брызнула струйка воды.
 Я облизнула губы. «Перекачай позитронное топливо в аннигилятор».
 «Аннигиляторы выведены из строя», – напомнил Жабо.
 «Тогда перекачай в оболочку из какого угодно поля и заряди в пусковую установку Тау».
 Жабо прикинул цифры. «Поле не сможет удерживать топливо долго».
 «Этого и не потребуется».
 «Перехватчик наберет необходимую для инверсии скорость через 3, 1 секунды».
 «Следуй за ним».
 Потом я отключила блоки.
 Я распахнула сознание, всасывая мысли вражеского пилота; он устремился туда водоворотом едкой кислоты: «Мучься, Демон. Мучься, бойся. Умри…»
 Мы инверсировали. Жабо подключился через мое сознание к пилоту перехватчика. Мы молча неслись по сверхсветовому пространству следом за перехватчиком, возвращавшимся к Тамсу.
 «Входим в планетную систему Тамса», – сообщил Жабо.
 «Реинверсия», – подумала я.
 Нам удалось вынырнуть из инверсии на долю секунды раньше перехватчика, но я не имела возможности уничтожить его струей своих дюз. Едва перехватчик реинверсировал, как я скомандовала: «Стреляй точно в его пусковую установку Тау и уноси нас отсюда».
 В то мгновение, когда мой импровизированный снаряд ударил в люк тау-установки купца, тот вышел из стазиса и выстрелил. Позитронный снаряд и Тау столкнулись, и перехватчик исчез в ослепительной вспышке.
 Я судорожно всхлипнула.
 «С дневной стороны планеты к нам приближаются десять планетарных роботов», – сообщил Жабо.
 ДЕСЯТЬ? Боже! «Как скоро они подойдут к нам на выстрел?»
 «Через четыре минуты, – ответил Жабо. – И воздуха в баллонах аварийного жизнеобеспечения секондери Блекстоуна осталось на три минуты».
 «Зеленый, доложи свое состояние!»
 «Моему роботу хана», – довольно ответил Таас.
 «Таас, ты должен доставить повстанцам ПИИ. У тебя четыре минуты на то, чтобы спуститься как можно ниже, сбросить груз и убраться».
 «Понял», – откликнулся Таас.
 «Не валяй дурака, Соз, – донесся до моего сознания слабый голос Рекса.
 – Спускайся ты, а Зеленый пусть прикрывает тебя».
 Я приблизилась к кораблю Рекса, маневрируя так осторожно, как только позволял мой поврежденный истребитель. Мне надо было подойти ближе, еще ближе, практически коснуться его бортом. «Выдвинуть переходник, скомандовала я. Соединиться с Красным».
 «Выполняю», – отозвался Жабо.
 «Соз, – снова услышала я Рекса. – Тамс важнее одного-единственного стареющего Демона. Лети с Таасом. Ему одному не справиться».
 «Тебе надо бы больше ему доверять».
 Из моего шлюза выдвинулась гармошка переходника и с шипением присосалась к обшивке истребителя Рекса. «Давление воздуха внутри корабля Красного нулевое. Я задраиваю твой скафандр. В баллонах Блекстоуна осталось воздуха на одну целую две десятых минуты».
 «Рекс, лезь в переходник», – подумала я.
 «Я не могу пошевелиться», – откликнулся Рекс.
 «Жабо, открой люк Красного. Потом освободи меня с пилотского кресла».
 «Открыл и освободил». Экзоскелет расстегнулся и отодвинулся от меня, псифоны выдернулись из моего тела. Я выбралась из кресла и нырнула в мембрану, отделявшую кокпит от каюты. Потом ринулась к выходу.
 Жабо распахнул оба шлюзовых люка – внутренний и внешний. Я проскользнула в них, проплыла по прозрачному туннелю переходника и влетела в Красный корабль – прямо в хаос.
 Повсюду плавало в невесомости разбитое оборудование, через которое мне пришлось буквально протискиваться. Одна из секций внутренней оболочки прогнулась внутрь. Ворвавшись в пилотский отсек, я застала Рекса пытающимся выбраться из кресла. Оно было мертво; экзоскелет бессильно висел, сковывая его движения. Он уцепился за мою руку, и тогда мне удалось высвободить его. Но даже когда он выбрался из кресла, его ноги беспомощно волочились. Я попыталась связаться с ним по рации скафандра, но ответа не получала.
 – У Блекстоуна кончился воздух в баллонах аварийного жизнеобеспечения, – объяснил вслух Жабо.
 Я увидела сквозь стекло шлема задыхающегося Рекса. Он оттолкнулся, швырнул себя через всю каюту к шлюзу и влетел в мой корабль; я – за ним.
 Жабо задраил внешний люк, и Рекс сполз по стенке шлюза.
 «Жабо, воздух!»Я схватила Рекса и потащила его в каюту.
 Наконец мне удалось стащить с него шлем. Инерция швырнула нас о стену каюты; я сняла свой шлем и зацепилась ногами за медицинский модуль, выдвинувшийся из стены. Схватив Рекса за голову, я зажала ему ноздри и изо всех сил выдохнула ему в рот. Мы снова ударились о стену. Вдох. Выдох.
 Вдох. Выдох. «Черт, Рекс, да дыши же!» Вдох. Выдох…
 «Приближающиеся аппараты через сорок пять секунд окажутся в радиусе выстрела», – доложил Жабо.
 Вдох. Выдох…
 Рекс сделал судорожный вдох. Я отпустила его нос, он открыл глаза и посмотрел на меня. Лицо его в холодном освещении кабины казалось белее мела.
 «Позаботься о Рексе». Я могла и не говорить этого: медицинский модуль уже охватил его своими щупальцами.
 «Тридцать две секунды до открытия огня, – доложил Жабо. – Они нас засекли».
 Я рванулась в пилотский отсек и скользнула в кресло. Стоило мне подключиться к системам, я послала по пси-связи приказ Таасу: «Уноси ноги!
 Быстро!»
 Ответа не последовало.
 «Роботы открывают огонь», – объявил Жабо, но наш корабль уже набирал ход…
 Задыхаясь, я отходила от шока, вызванного слишком долгим пребыванием в стазисе. Останавливать движение молекул человеческого организма надолго опасно, поскольку, освободившись, ему приходится адаптироваться к условиям нового окружения. И если это окружение изменилось слишком радикально, катастрофические флюктуации перенастраивающейся системы могут разорвать человека на кусочки – атом за атомом.
 Моим молекулам удалось удержаться вместе, но чувствовала я себя кошмарно. Зрение помутилось настолько, что я не могла разобрать цифры телеметрии, хотя псиберпейзаж сказал мне все, что я хотела знать: Жабо инверсировал нас в один прием, погрузив на все это время в стазис.
 «Гринжабо, отзовись», – подумала я. Подождав немного, я послала еще одну мысль: «Таас?»
 Тишина.
 «Я не могу связаться с Зеленым», – доложил Жабо.
 «Золотой?»
 «Нет связи», – ответил Жабо.
 Я всхлипнула. Ни Хильда, ни Таас не уйдут со связи по своей воле.
 Хильда могла посадить корабль, но с учетом повреждений могла с таким же успехом разбить его.
 «Как Рекс?»– спросила я.
 «Его жизненные процессы затухают».
 «Так помоги же ему!»
 «Он нуждается в помощи, оказать которую я не в состоянии».
 «НЕТ!» Неужели я устроила всю эту безумную гонку только для того, чтобы погубить весь мой отряд? Нет. Только не сейчас, после всего, что мы пережили.
 Я глубоко вздохнула. «Жабо, введи нас в стазис. – Рексу уже не страшны ни растяжение времени, ни другие релятивистские эффекты. Все, что имеет значение, – это сколько он будет еще лишен помощи на борту моего истребителя. – И не выводи нас из него, пока мы не окажемся на месте».
 «И ты, и коммандер Блекстоун можете не пережить еще одного…»
 «Есть у Блекстоуна шанс выжить, если ты не введешь его в стазис?»
 «Нет. Но у тебя есть».
 «Вводи нас в стазис, Жабо. А потом побей все рекорды перемещения во времени, чтобы доставить нас в госпиталь».
 Это была моя последняя мысль перед тем, как включилась стазисная катушка. 7. ПОСЛЕ БОЯ
 Когда мы вышли из стазиса, меня вырвало. Стерилизаторы в моем скафандре поспешно убирали следы.
 Мы летели через Дьешанскую планетную систему, минуя кольцо за кольцом оборонительные системы, передавая им по Сети мой пароль. Стояла глубокая ночь, когда я опускала Жабо на залитую светом прожекторов крышу госпиталя.
 Рекс неподвижно лежал в объятиях медицинского модуля, опутанный паутиной трубок для внутривенного вливания.
 Открыв шлюз, я увидела бегущих к нам по крыше людей. Не прошло и несколько секунд, как Рекс уже лежал на аэроносилках. Я бежала следом, стараясь держаться поближе к носилкам, а врачи пытались снять показания относительно моего собственного самочувствия.
 Все произошло слишком быстро. Только что мы бежали по ярко освещенному коридору к дверям хирургического отделения, и вот я уже сижу в круглом помещении с белыми стенами, белым потолком, белым полом, окруженная толпой врачей в белых комбинезонах. Врач пытается удержать меня, я сопротивляюсь.
 Когда он не отпустил меня, я нагнулась и швырнула его через спину. Он шмякнулся оземь с гулким шлепком; его комбинезон слегка треснул по швам.
 Трое других – две женщины и мужчина – схватили меня за руки. Тот, которого я повалила, уже встал на ноги, а медсестра пыталась прижать к моей руке пневмошприц.
 – Нет! – Я отдернула руку от шприца с успокоительным. Я хотела оставаться в сознании, чтобы знать, как там Рекс.
 – Праймери Валдория, пожалуйста! – Женщина со шприцом откинула с глаз спутанную седую прядь. – Вам нужна помощь…
 – Уберите этот чертов шприц, – сказала я. – Или я закатаю вас в тюрьму за насилие над наследницей Имперского престола.
 Женщина побледнела и опустила шприц. Впрочем, этим она и ограничилась.
 Остальные четверо пытались усадить меня в кресло, несмотря на все мои ругательства.
 – Сядьте, – упрашивала меня женщина со шприцом. – Попробуйте расслабиться.
 Она что, с ума сошла? Рекс умирает, а эти придурки хотят, чтобы я расслабилась? Я сделала еще одну попытку вырваться, но они держали меня крепко.
 – Соз. – Чья-то тяжелая рука опустилась мне на плечо.
 Я обернулась, чуть не уронив при этом врачей.
 Хильда.
 Я зажмурилась, потом снова открыла глаза, чтобы убедиться, что это в самом деле она. Значит, я не всех их убила.
 – Ты все рассказала? – спросила я.
 – Йа. – Она замялась. – Таас?
 – Он не отозвался, когда я приказала ему улетать оттуда.
 – Жаль, – вздохнула она.
 – Мне тоже, – тихо произнесла я. «Жаль»– не то слово.
 Хильда махнула рукой в сторону полукруглого белого диванчика у стены.
 – Подождешь со мной?
 Я кивнула и вырвала руки у медиков, наконец отпустивших меня. Мы с Хильдой сели на диван. Нервоплексовая поверхность дрожала под моим весом, безнадежно пытаясь расслабить мои напряженные мышцы.
 А потом мы просто ждали.
 Ждали и ждали.
 Мы сидели там восемь часов. Кто-то входил и задавал мне вопросы, потом выходил. Все эти долгие часы я заново переживала бой, мгновения, когда я отдавала приказы Таасу или Рексу. Я проигрывала в уме другие действия, другие приказы, которые могли привести совсем к другому исходу, дав им и Тамсу шанс выжить.
 Я пыталась выключить свою память. И все равно продолжала слышать крик того мальчика-пилота, заглушаемый зловещим шепотом аристо, едва не уничтоживших Жабо. Они так жаждали моей смерти! И эта жажда держалась у меня во рту омерзительным привкусом, от которого я никогда не смогу избавиться, как бы я ни полоскала рот. Этот привкус наслаивался на те, что остались от всех боев, которые я вела с ними последние двадцать пять с лишним лет.
 Было уже раннее утро, когда я задремала. Голова моя склонилась на спинку дивана, но стоило только коснуться нервоплексовой обшивки, как я проснулась и села. Потом снова откинулась на спинку и закрыла глаза.
 – Кофе хотите? – раздался чей-то голос.
 Я открыла глаза. Голос был мне знаком.
 – Праймери Валдория? Я думал, чашечка кофе не…
 – Таас! – Я вскочила на ноги.
 Он ухмыльнулся и протянул мне пластмассовую чашку с тем кошмарным напитком, которым земляне заполонили наши магазины. На нем до сих пор был скафандр. Я стиснула его в объятиях, а за мной – Хильда, чуть не сбившая его с ног. Кофе выплеснулся прямо на нас.
 – Эй! – голос его звучал глухо из-под обширного Хильдиного бюста. – Так и задушить недолго.
 Хильда отпустила его.
 – Жаль будет, если теперь, вернувшись с того света, ты погибнешь от удушья, а?
 – С того света? – не понял он.
 Я неуверенно улыбнулась:
 – Когда ты не вышел на связь, я решила, что ты погиб.
 – В меня попал робот. Уже на взлете, – сказал Таас. – Поэтому я и не мог выйти на связь.
 Я уставилась на него. Единственное, что могло нарушить пси-связь, – это серьезное повреждение Искусственного Интеллекта.
 – Ты выбрался оттуда без помощи компьютера?
 Таас улыбнулся:
 – Это оказалось не так уж страшно. Мне просто пришлось посчитать немного в уме.
 «В уме?»
 – Должно быть, у тебя фантастический ум. – Впрочем, я знала это и раньше – ведь не случайно я отобрала к себе в отряд именно его. – Ты доставил ПИИ на Тамс?
 Он кивнул:
 – Только не знаю, помогло ли это. Я еще не слушал последних сообщений.
 – Соз. – Хильда дотронулась до моей руки.
 Я оглянулась на нее, и она кивнула в сторону двери. В комнату вошел врач и остановился передо мной.
 – Праймери Валдория?
 Я сжалась:
 – Да?
 – Мы закончили операцию.
 – И что? – Скажите мне, что он будет жить, подумала я. Скажите, что все будет хорошо.
 Врач взъерошил волосы рукой.
 – У него ушибы, переломы, внутреннее кровотечение. Это все, в общем, пустяки.
 Но? Это «но» висело в воздухе.
 – Что у него с ногами?
 – Не в ногах дело, – вздохнул врач. – Вся проблема в гнезде псифона, имплантированном в позвоночник у поясницы. Он вырвался из тела, частично порвав нервные волокна.
 Я потерла лоб, словно это могло помочь.
 – Объясните.
 – В общем, псифон перерезал ему спинной мозг.
 – Но вы же можете исправить это, разве не так?
 Врач снова вздохнул:
 – В нормальных условиях мы можем регенерировать даже нейроны, заставляя их поверить, будто они находятся в эмбриональном состоянии. Мы пытались регенерировать его нервы и спинной мозг. Но у нас ничего не получилось.
 Потом мы попытались сделать три независимые операции с целью связать разъединенные участки спинного мозга биооптикой. Его организм отторгает биооптику.
 – Но вы ведь сможете исправить это потом, да? Как только он окажется в состоянии поддержать вас своим сознанием?
 Он замялся.
 – Будь это нормальный случай, я сказал бы «да». К несчастью, биомеханические системы, особенно такие сложные, как те, что вживлены к вам в тело, дают неожиданные побочные эффекты. Мы пока плохо разбираемся в этом. В общем, нервная система и биомеханическая сеть секондери Блекстоуна получили столько повреждений, что он выработал токсическую реакцию на вещества, с помощью которых мы пытались стимулировать регенерацию. И если мы продолжим попытки вторгаться в его биомеханическую систему и дальше, его организм может отторгнуть ее полностью.
 Я смотрела на него, так ничего и не понимая.
 – Что вы такое мне говорите?
 – Секондери Блекстоун парализован ниже пояса, – тихо ответил врач. – Возможно, он никогда не сможет владеть своими ногами.
 – Нет… – Это невозможно. Они хотят убедить меня в том, что Рекс превратился в калеку в тот самый день, когда собирался подать в отставку!
 И что все это сделала с ним биомеханическая система – символ того единственного, что стояло между нами и купцами! Нет, этого не может быть!
 – Когда вы разрешите нам повидаться с ним? – тихо спросила Хильда.
 – Сейчас он спит. Мы дадим вам знать, когда ему можно будет принимать посетителей. – Врач покосился на меня. – Праймери…
 Я знала, что за этим последует. Меня будут жалеть. Этого я не вынесу.
 Не сейчас. Я смерила его холодным взглядом.
 – Что?
 – Мне сказали, что, судя по показаниям корабельной аппаратуры, вы не спали больше пятидесяти часов. – Он помолчал. – По предварительным данным, у вас сломаны два ребра, множественные ушибы, а также повреждения внутренних тканей от слишком долгого пребывания в стазисе. Вам необходимы медицинская помощь и сон.
 Сон? Я была слишком возбуждена, чтобы даже сидеть на месте.
 – Я в порядке.
 – Мэм, вы не в порядке. Вы на грани обморока. – Я попробовала возразить, но он поднял руку. – Мы можем уложить вас спать где-нибудь здесь.
 Я нахмурилась:
 – Я не хочу спать.
 Яркий образ из его сознания прорезал мои мысли, образ того, какой я ему представляюсь: раненым оленем, прекрасным диким животным, пугливо шарахающимся в сторону, а он, врач, успокаивает оленя, пытаясь подойти, чтобы исцелить раны. Образ был таким неожиданным, что я просто стояла, глупо моргая. Как бы сказали земляне, мои воображаемые паруса лишились воображаемого ветра. Впрочем, если подумать, метафора довольно глупая, тем более что я представлялась ему оленем, а не кораблем.
 Я вздохнула. Пожалуй, я устала сильнее, чем мне кажется, слишком устала даже для того, чтобы мыслить здраво.
 – Ладно, – сказала я. – Я отдохну. Немного.
 Шторы задерживали большую часть жара яростного дьешанского солнца, пропуская в комнату ровно столько света, чтобы в комнате было светло. Я лежала в этом приятном тепле, медленно отходя от сна, удивляясь, почему у меня болит все тело.
 Потом я вспомнила.
 Костоломка.
 Когда я сплю, мое сознание ослабляет барьеры; иногда я даже могу принять сигнал, который наверняка заблокировала бы днем. Иногда мои сны показывают возможные варианты будущего – почти ясновидение. В этих снах со мною происходят события, которые имели или могли бы иметь место в действительности. Чем сильнее эмоции вовлеченных в них людей, тем яснее сон.
 Но слишком часто сильные эмоции связаны с несчастьем. Ненавижу эти сны.
 Вместо того чтобы проснуться отдохнувшей, я открываю глаза в отчаянии от того, что меня или кого-то из дорогих мне людей ждет беда. Я называю эти сны костоломками – после них я чувствую себя так, словно на меня обрушилась каменная стена.
 Сегодня я проснулась в костоломку.
 Стряхнув сон, я ощутила присутствие в комнате кого-то еще. Я повернула голову.
 Гость стоял у кровати – огромный мужчина, более двух метров ростом, с мощной мускулатурой, какую вряд ли можно развить на планете с нормальной гравитацией. Он казался не живым человеком, а металлическим изваянием.
 Кожа его блестела, словно ее изготовили из сплава эпидермиса с золотом.
 Хотя его глаза были открыты, внутренние веки прикрывали их сияющей золотой скорлупой, непрозрачной снаружи. Я знала, что он прекрасно видит сквозь эту скорлупу, но остальным его глаза представлялись непроницаемыми. Его лицо могло бы быть красивым, не будь оно таким жестким, похожим на золотую маску. Он был одет просто: бежевые брюки и свитер без украшений или вензелей – только золотые ленты на рукавах, шире моих нашивок праймери.
 Проведать меня пришел Император Сколии.
 Я села, зажмурившись от боли в спине. Потом отсалютовала, согнув руки в локтях и перекрестив на уровне лица, правую поверх левой.
 Кердж кивнул. Даже после стольких лет знакомства мне плохо верилось в то, что мы с ним родственники, и близкие. Хотя мать у нас одна, мы с ним совсем непохожи. Кердж пошел в деда, а я – в бабку.
 Цветом кожи он обязан предкам нашего деда, адаптировавшимся к колонизованному ими миру со слишком ярким солнцем. Металлический блеск кожи и волос отражал солнечный жар, а внутренние веки защищали глаза. Его внешность только подчеркивала истину: он был настолько же машиной, насколько человеком, с биомеханической системой, превосходившей возможностями даже мою. Его внешность сделалась символом. Стальной Кулак Сколии, бронированный император, лишенный человеческих слабостей, которыми могли бы воспользоваться купцы.
 Кердж смотрел на меня своими непроницаемыми глазами.
 – Как ты себя чувствуешь?
 – Хорошо. – Я потерла бандаж, удерживающий мои сломанные ребра. Я совершенно не помнила, как мне его накладывали. Ну да, конечно же, меня напичкали какой-то дрянью, чтобы лечить без помех.
 Я огляделась. На стенах, на полу, на потолке переливались отсветы радуги киберзамка, заключившего нас в оболочку защитного поля. Радуги были ярче тех, что я видела вокруг Джейбриола на Делосе: киберзамок Керджа настроен на смертельную интенсивность.
 – Врачи сообщили мне про Рекса Блекстоуна, – сказал Кердж.
 – Вы его видели?
 – Он еще не пришел в сознание.
 Мне хотелось спросить, что ему еще известно. Но почему-то я не могла задать вопрос вслух.
 Вместо этого я спросила:
 – ПИИ, сброшенные Таасом, помогли?
 – Немного. Когда подоспела наша флотилия, эскадра Куокса уже затопила планету. Мы не обнаружили на поверхности живых. Но нам удалось защитить корабли, успевшие взлететь.
 Я страшилась слов, которые он не произнес.
 – Сколько погибло?
 – Две трети населения.
 Две трети. Слова падали как камни. Две трети. На Тамсе проживало шестьсот миллионов человек. Интересно, что теперь думает Джейбриол о своем отце?
 – Я ознакомился с твоим рапортом насчет аристо, – сказал Кердж.
 И все. «Я ознакомился с твоим рапортом». Это означало, что он знает правду. У Ура Куокса есть наследник.
 Ничего удивительного, что Куокс не развелся с женой. Она-то знала, что ее «сын» рожден другой женщиной. Возможно, она считала, что у Куокса любовница из хайтонов. Может быть, он несколько месяцев держал жену взаперти, прежде чем объявить ей о ребенке? Если бы она открыто отказалась от Джейбриола, это могло бы привести к тщательному обследованию наследника, чего Куокс боялся больше всего. Странно еще, что он вообще не убил ее. Может, прав Таас и Ур Куокс действительно любит свою жену? Или просто не уверен, что ему удастся расправиться с ней безнаказанно? У нее ведь свое окружение, своя политическая машина, ненамного уступающая по влиятельности Куоксу. Должно быть, она дорого запросила, чтобы молчать, сохраняя титул.
 Было время, когда я пыталась убедить себя, что женщины-аристо нежнее, чем их мужчины. Они не занимались военными делами, поэтому мы почти не встречались с ними. Они казались нам даже загадочными. Однако три недели на вилле Тарка избавили меня от иллюзий. У аристо нет слабого пола.
 Женщины не уступают в жестокости мужчинам. Ни рост, ни облик, ни пол в этом смысле ничего не значат.
 Кердж не сводил с меня глаз.
 – Администрация Делоса прислала нам рапорт о твоих похождениях в особняке хайтона. Не могу сказать, чтобы ты вела себя слишком деликатно.
 – Вы накажете меня, сир?
 – Нет.
 Ничего удивительного. В системе ценностей Керджа деликатность не относится к главным достоинствам.
 – Я поручил подготовить приказ о награждении эскадрильи Жабо, – продолжал он. – Мы будем транслировать церемонию в программе новостей головидения.
 Так. Значит, из нас сделают героев. В логике Керджу не откажешь. Это позволит выставить КИКС в выгодном свете. Вот только я сама что-то не слишком ощущаю себя героиней.
 Моего сознания коснулась мысль Керджа: «Каждый раз, уходя на задание, вы рискуете жизнью. Ты знала это. Твоя эскадрилья знала это. – Он сделал паузу. – Блекстоун тоже знал это».
 «Да, сир». Большую часть своих мыслей я заблокировала, оставив при себе. Что я могла еще ответить? От того, что Рекс осознавал грозившую ему опасность, легче не становилось.
 – Соз, – его голос чуть смягчился. – Ты заслужила награду.
 Один из трех браслетов на левом запястье Керджа засветился. Он носил браслеты на обеих руках – металлические полосы, имплантированные прямо в кожу. Он дотронулся до браслета пальцем, и в комнате раздался мужской голос.
 – Медсестра ждет разрешения войти, сир. Ее личный код проверен.
 Безопасна.
 – Пусть войдет.
 Поле киберзамка померкло, открывая доступ извне. В стене образовалось отверстие, быстро превратившееся в овал от пола до потолка. В комнату вошли два Демона. Я знала обоих – двое из четверых личных охранников Керджа.
 Следом за ними вошла женщина, точнее, совсем еще девочка. Лицо пылает, глаза опущены. Настоящая красавица. Вьющиеся золотые волосы шелковым покрывалом опускались до пояса. Кудряшки окружали лицо, нежное золотое лицо, от красоты которого захватывало дух: Она удивительно напоминала мне мать, какой та, возможно, была в молодости. Правда, ей недоставало неуловимых, но существенных черт матери: той ослепительной уверенности в себе и своей красоте, которая влекла к ней людей словно горящая лампа – мотыльков. Девочка казалась куда более хрупкой.
 – Свободны, – кивнул Кердж охране.
 Стена за ними сомкнулась, и на ней снова вспыхнула радуга киберзамка, оставив девочку наедине с нами. Вокруг меня сгустился ужас. Я ощущала себя бабочкой, накрытой стеклянным стаканом. Я не могла пошевелиться, не могла дышать…
 «Блок!»– подумала я. Страх отпустил, и мои мышцы расслабились. Но девочка так и стояла, уставившись в пол. Она не осмеливалась даже поздороваться с Керджем, что вообще-то каралось тюрьмой, хотя Кердж мог изменить наказание по своему разумению, вплоть до смертной казни. Спорить с ним никто бы не посмел. Впрочем, мне показалось, что сейчас он не обращал на это никакого внимания.
 – Подойди сюда, – обратился он к девушке.
 Сначала она не шелохнулась. Потом решилась и шагнула вперед, так и не поднимая глаз. Она остановилась перед ним и опустилась на колени, сначала на одно, потом – не услышав от него разрешения встать, – на оба. Ее плечи вздрагивали, а кружевная отделка белого больничного платья сползла вперед, открывая грудь на обозрение каждому, кто смотрел на нее стоя.
 Некоторое время Кердж смотрел на нее. Потом сказал:
 – Ты и есть та девушка, которую я видел в детском отделении?
 – Д-да, сир.
 – Как тебя зовут?
 – Шарисса Дейдр.
 – Ты должна была передать мне что-то?
 – Д-да, сир, – голос у нее тоже был нежный-нежный.
 – Так что?
 – В-ваш охранник… Демон… тот, что повыше. Он мне сказал… он сказал… что вы приказали. Чтобы… чтобы я известила вас, когда… – она перевела дух, – когда начнется передача, которую вы хотели посмотреть.
 – Ну и что, начинается?
 – Да, сир.
 Передача? Что это с Керджем? Если он хочет посмотреть любую передачу, ему достаточно включить монитор в моей палате. Какой смысл звать для этого сестру из детского отделения? Хотя нет, смысл есть. Некоторые приглашают интересующую их женщину на обед. У Керджа просто другие методы.
 – Встань, – разрешил Кердж.
 Так и не поднимая глаз, девочка встала. Она годилась ему во внучки, даже в правнучки: при том, что он отличался отменным здоровьем и выглядел на сорок, в действительности ему исполнилось девяносто. Он возвышался над ней больше чем на полметра, так что ростом она приходилась ему по грудь.
 – Посмотри на меня, – приказал он.
 Она подняла на него огромные глаза – прекрасные, карие с золотыми прожилками глаза. Она зарделась еще сильнее. Кердж взял ее левой рукой за подбородок, проведя большим пальцем по щеке. Его рука была так огромна, что ее лицо утонуло в ней. Другой рукой он дотронулся до одного из имплантированных браслетов.
 – Да, сир? – послышался голос охранника.
 – Девушка готова идти, – сказал Кердж.
 Киберзамок отворился еще раз, и в комнату снова вошли два Демона. Не обращая на них внимания, Кердж продолжал смотреть на Шариссу. Она глядела на него как застенчивая газель, загипнотизированная светом фонаря в руках охотника.
 Кердж наклонился и не спеша поцеловал ее. Потом выпрямился и покосился на охранников.
 – Пусть ее отвезут во дворец.
 – Да, сир, – ответил охранник.
 Шарисса молча, не глядя на них, позволила увести себя. Когда они вышли, я села, сцепив руки под одеялом.
 Кердж повернулся ко мне. Помолчав немного, он спросил:
 – Не одобряешь?
 – Вы же эмпат. Не может быть, чтобы вы не чувствовали, как она напугана.
 Он пожал плечами:
 – Возможно.
 «Возможно?» Как может он стоять, погруженный в ее ужас, и не обращать на него внимания?
 А кто, черт возьми, я такая, чтобы судить его? Я сама только что убила перепуганного до смерти мальчишку-пилота, сознательно заблокировав свое эмоциональное восприятие, чтобы оно не мешало мне уничтожить его корабль.
 – Если бы ты его не убила, – заметил Кердж, – он убил бы тебя.
 На ум мне пришли аристо.
 – Так мы превращаемся в тех, с кем воюем.
 – Так мы выживаем.
 Я не сдержалась:
 – Значит, насиловать тех, кто обратил на себя внимание, теперь называется выживанием?
 Кердж выдвинул челюсть.
 – Ты забываешься.
 «Вот эту». У меня в мозгу всплыл образ Тарка. Он заставлял меня опускаться на колени и награждать его всеми цветистыми титулами, какие он только мог придумать. Он обещал, что не будет больше истязать меня, если я соглашусь.
 Кердж вздохнул. Он подошел к окну и отдернул штору, впустив в комнату до боли яркий свет. Он стоял в солнечных лучах, сцепив руки за спиной и глядя на бетон и хром окружающих госпиталь построек.
 – Ты сравниваешь меня с хайтоном?
 Я только покачала головой. Я не могла говорить с ним о Тарке.
 Он повернулся ко мне – темный силуэт в потоке ослепительного света.
 – До тебя никогда не доходило, что мне нужно общение?
 Я уставилась на него. Не знаю, что удивило меня больше: его признание в одиночестве или метод борьбы с этим. Как он собирается общаться с Шариссой, если одно его присутствие повергает девушку в такой ужас, что она боится даже дышать?
 – Ты хочешь, чтобы я ухаживал за ней, – сказал Кердж. – Чтобы я сюсюкал с ней, чтобы она сама хотела прийти ко мне, – он заговорил резче. – Я не склоняюсь ни перед кем. Ни перед Уром Куоксом, ни перед президентом землян, ни тем более перед Шариссой Дейдр.
 Такой ты представляешь себе любовь? Потерей контроля над собой? Или ты наказываешь ее за то, что она так похожа на ту женщину, которую ты так желал и которой у тебя никогда не будет? Все эти мысли мелькали у меня в голове – за барьером, там, где он не обнаружит их. Возможно, и правда то, что я говорила с Керджем куда откровеннее, чем большинство остальных. Но даже так в его присутствии я могла высказывать – и даже думать – далеко не всю правду.
 После всех лет, что я знала его, Кердж так и оставался для меня загадкой. Он был блестящим военачальником, заслужившим преданность своего офицерского корпуса. В моем сознании это сосуществовало с оборотной стороной медали.
 На противоположной стене проснулся головидеомонитор. Вначале над панелью от пола до потолка мелькали хаотичные разводы, потом их сменило изображение – трехмерный образ хищной пантеры с красными глазами. Ее пасть искривилась в оскале, обнажив сверкающие стальные клыки. Комнату заполнила музыка, навязчивые аккорды гимна купцов.
 Ага. Кердж включил монитор. Теперь он смотрел на экран, скрестив руки, не сводя глаз с эмблемы врага. Он положил Шариссу на полочку в своем мозгу и мог теперь без помех заниматься другими делами.
 Я не могла забыть ее с такой легкостью. У меня перед глазами все стояло ее перепуганное лицо, а в памяти держалось ужасное ощущение тонущего человека при словах «пусть ее отвезут во дворец».
 «Блок», – подумала я. Псимвол вспыхнул, подержался немного перед глазами и исчез, но и только. Память осталась. Блок лишь убрал эмоции.
 Убирать воспоминания слишком опасно: можно запросто стереть и нужную информацию.
 Пантера на экране вытянула вперед лапу, продемонстрировав веер хищных когтей; гимн достиг крещендо.
 Так безразлично, как только могла, я спросила:
 – Кто это передает?
 Кердж не сводил глаз с пантеры:
 – Мы перехватили голоновости купцов.
 – Куокс держит речь?
 – Да.
 Вполне возможно, мы смотрели передачу раньше, чем многие из планет купцов. Для того чтобы передать свое выступление на отдаленные планеты, Куоксу надо записать его и переслать запись звездолетом. Нам же, раз перехватив сигнал, достаточно мгновенно передать его по Сколи-Сети, в любой точке которой телопы – телепатические операторы – принимают его, передавая дальше с помощью обычных средств связи.
 Передача, конечно, посвящена Тамсу. На этот раз Куокс не имел возможности скрыть свое преступление. Двести миллионов свидетелей геноцида выжили, готовые уличить его во лжи.
 Изображение пантеры отодвинулось – и мы оказались в огромном, гулком круглом зале. Где-то высоко над нашими головами стены переходили в белый купол. Весь зал занимали концентрические ряды скамей с высокими спинками из белого камня; сиденья и спинки прикрывались подушками из кроваво-красного плюша.
 На скамьях сидели аристо. Бесконечные ряды аристо. Сотни. Тысячи. Они сидели бок о бок словно одинаковые детали огромной машины, все в черном, с блестящими черными волосами и алыми глазами, на кроваво-красных подушках в белокаменном зале.
 В центре зала из пола почти до потолка вырастала колонна из хрусталя такой чистоты, что заметить ее можно было только по искажению линий за ней. Пантера присела за колонной, словно готовясь к прыжку. Ее пропорции менялись: задние лапы выпрямились, плечи раздались, черная шерсть превратилась в одежду – и на месте пантеры возник человек ростом в два метра, в три, в четыре… Когда он прекратил расти, он достиг пяти метров роста, почти касаясь головой свода.
 Он стоял за колонной, опираясь на нее как на трибуну. Он был высок и сухопар. Его черты безошибочно выдавали хайтона, но без каких-то примечательных особенностей. Его выделяло только поведение, неколебимая уверенность в себе. Ур Куокс, Император Эйюбы.
 Музыка смолкла. Куокс, выдержав паузу, заговорил:
 – Мой народ! Я обращаюсь к вам сегодня с великой гордостью. Нам есть чем гордиться. Ибо мы, дети Эйюбы, – избранный народ. Нам оказана неведомая доселе честь, честь жить в самой великой цивилизации нашей необъятной галактики. – Он помолчал. – Мы много трудились, завоевывая эту честь. Честь, сияющую там, где раньше тьма скрывала звезды. Мы выжили, несмотря на все угрозы нашему благополучию и самому нашему существованию.
 Он продолжал вещать в том же духе, восхваляя и восхваляя свою империю.
 Он ни разу и словом не обмолвился о Тамсе. Неужели он верит, что ему удастся все скрыть? Скорее бы закончилась эта его проклятая речь. От одного его вида у меня по коже бегали мурашки. Он, его хайтоны, все аристо – одного их вида достаточно, чтобы запугать нас, словно мы на подсознательном уровне понимаем, что они могут сделать с нами, пусть даже сознание и пытается это отрицать.
 – Я обращаюсь к вам сегодня с большими новостями, – продолжал Куокс. – Мы живем под непрекращающейся угрозой порабощения со стороны наших коварных врагов. Эти враждебные силы нанесли удар. – Его лицо застыло, словно он с трудом удерживал справедливый гнев. – Последним объектом притязаний нашего безжалостного врага стала колония Тамс, один из самых уязвимых членов Содружества. Вчера Сколийская Империя произвела неспровоцированное нападение на беззащитный Тамс.
 Я не верила собственным ушам. Он обвинил во всем НАС? Сидевший рядом со мной Кердж напряженно застыл. Вокруг нас аристо щелкали перстнями на пальцах: щелк, щелк, щелк – словно возбужденно стрекочущее огромное насекомое.
 Теперь голос Куокса исполнился печали.
 – С глубоким прискорбием сообщаю я вам эту горестную весть. Тамс потерял большую часть населения. Да, мой народ, ЧЕТЫРЕСТА МИЛЛИОНОВ невинных граждан погибли от рук Сколийского Императора.
 Кердж слушал речь с непроницаемым видом: зеркальные оболочки на глазах, лицо – как металлическая маска. Но я-то была эмпатом, одной с ним крови.
 Не важно, как глубоко прятал он свою ярость, я все равно ощущала ее.
 Лицо Куокса осветилось триумфом.
 – Однако наши отважные воины отогнали вероломных агрессоров. Мы спасли двести миллионов наших граждан.
 Я стиснула зубы. Это было еще хуже, чем я предполагала.
 В голосе Куокса зазвучала гордость.
 – Мой народ! Не мне принадлежит заслуга спасения Тамса. Нет, она принадлежит герою, подобного которому вы еще не знали, человеку, величие которого только начинает сиять на нашем небосклоне. Звезде, восходящей в час, казавшийся самым черным для Тамса. – Он сделал жест в сторону кого-то, стоявшего за кадром. Долгое мгновение он стоял в ожидании один, протянув руку.
 И тогда рядом с ним появился Джейбриол.
 Куокс обвел взглядом сидевших в зале аристо.
 – Этот человек командовал операцией по спасению колонии Тамс. – Он положил руку Джейбриолу на плечо. – Я представляю вам лорда Дж'бриола У'Джжр Куокса. Моего сына. Наследника престола хайтонов.
 – Нет, – произнес Кердж.
 По залу пронесся вздох удивления, словно в воздух с гнезд сорвалась птичья стая. Аристо вокруг нас с еще большим воодушевлением затрещали своими перстнями.
 Джейбриол не обратил на это внимания. Он мало чем напоминал того человека, которого я встречала на Делосе. Под глазами его красовались темные круги. Он стоял рядом с отцом как статуя, безмолвно и мрачно.
 Куокс пустился в объяснения того, зачем он скрывал рождение сына.
 Сколийские убийцы покушались на жизнь наследника, но теперь они наконец убиты отважными эйюбианскими воинами, не щадившими живота в бою за Джейбриола Куокса. Он закончил речь еще одним восхвалением себя, своих предков, хайтонов и Эйюбы.
 Все это время Джейбриол стоял без улыбки – высокий и широкоплечий, воплощение образа своих предков, идеальный герой, идеально красивый наследник престола. Купцы будут от него в восторге.
 К счастью, передача на этом закончилась, и то, что казалось залом собраний, снова превратилось в больничную палату. Я сидела на кровати, слишком деморализованная, чтобы говорить.
 Наконец Кердж нарушил молчание:
 – Он обвиняет нас в расправе над Тамсом.
 – Но это же ему не удастся, – возразила я. – Тому есть двести миллионов свидетелей!
 – Даже так.
 Даже так.
 «Чтоб его проклятому сыну погибнуть в бою жалкой смертью», – думал Кердж.
 Я сглотнула. Такая утрата ударит по Куоксу куда сильнее, чем думал Кердж. Она разрушит тщательно вынашиваемые планы двух поколений императоров, пожертвовавших чистотой своей проклятой крови, чтобы получить наследника-рона. Я не сомневалась, что на такой риск Куокс не пойдет никогда. Джейбриол никогда не пойдет в бой сам.
 Интересно, подумала я, как бы вел себя Ур Куокс, случись ему узнать: свидетели его преступления на Тамсе остались в живых только потому, что его сын, «звезда, восходящая в самый черный час Тамса», выдал планы отца наследнице Сколийского престола?
 Рекс лежал на спине с закрытыми глазами; его грудь мерно поднималась и опускалась под одеялами. Его лицо осунулось и побледнело. Почти все его тело было накрыто золотым покрывалом, так что я видела только голову и плечи. Воротник голубой больничной пижамы расстегнулся, открывая неожиданно беззащитную шею.
 Кровать представляла собой «паритель»– слой ткани на воздушной подушке с вмонтированным микропроцессором. Сетка сверхпроводящих контуров, вшитых в ткань, помогала кровати реагировать на каждое движение больного, делаясь мягче в ногах и жестче под спиной или наоборот. К тому же «паритель» слегка покачивал лежащего, как покачивается лодка на легких волнах.
 Эмпаты, как правило, предпочитают «паритель» нервоплексу, поскольку он ощущается ими как неодушевленная машина, а не как кусок живой ткани.
 Я никак не могла решить, что мне делать: остаться или прийти еще раз, когда он проснется. Поколебавшись, я повернулась к дверям. Я успела сделать только один шаг, когда услышала за спиной голос.
 – Соз…
 Я обернулась, стараясь улыбаться как можно беззаботнее:
 – Ты проснулся?
 Он смотрел на меня с непроницаемым лицом.
 – Как видишь.
 – Как ты себя чувствуешь?
 – Хорошо.
 Я закусила губу.
 «Прости меня, Рекс…»
 – За что? За то, что спасла мне жизнь?
 – За то, что сделала тебя… – я посмотрела на неподвижные под одеялом ноги, – вот таким.
 – Паралитиком, – подсказал Рекс. – Это называется «паралитик».
 Я вспыхнула:
 – Прости.
 – Брось. – Он откинул со лба прядь полос, и кровать зашевелилась, подстраиваясь к его движению. – Не бери на себя вину за мои ноги. Я это как-нибудь переживу.
 Я начала говорить, потом сообразила, что делаю, и вместо этого улыбнулась.
 – Тебе это кажется смешным?
 – Нет, просто я собиралась извиняться за то, что извинялась.
 Он почти улыбнулся:
 – Уж пожалуйста, не надо.
 Я присела на край кровати, коснувшись его бедра своим. Кровать дернулась, подстраиваясь под изменившуюся нагрузку.
 – Рекс, у нас все будет хорошо. Нам только надо привыкнуть.
 Он сплел пальцы с моими:
 – Соз…
 От его голоса мне стало не по себе. Что-то предупреждало: мне не понравится то, что он сейчас скажет.
 – Да?
 – Мне кажется, нам стоит отказаться от брака.
 – Но ты же не хочешь сказать…
 – Не говори мне, что я сказал то, чего не хотел сказать.
 – То, что твои ноги не действуют, не меняет моего отношения к тебе.
 Он вздохнул:
 – Каждый раз при виде тебя я буду вспоминать о том, что я потерял.
 – Мы найдем новые воспоминания, – «Рекс!»– подумала я.
 Но дверь в его сознание оказалась закрыта.
 – Ты сидишь здесь… такая прекрасная… ЗДОРОВАЯ… и мне невыносимо даже просто видеть тебя.
 Я поднесла его руку к губам и поцеловала его пальцы.
 – Я знаю, что это будет нелегко. Но мы справимся.
 Он сглотнул:
 – Не тот случай.
 «Рекс, мы же оба сильные люди. Мы справимся. Мы нужны друг другу».
 Его рука стиснула мою сильнее. «Ты что, не понимаешь?»
 «Нет. Нет, не понимаю. Ты клялся, что не бросишь меня».
 «Бросить? Для этого мне надо по меньшей мере ходить, чего я лишен».
 – От этого я не буду любить тебя меньше.
 Он стиснул зубы:
 – Соз, я не могу исполнять супружеские обязанности.
 – Это может измениться.
 – А если нет?
 – Я хочу замуж за тебя. Не за твои детородные органы.
 Он скептически посмотрел на меня:
 – У тебя тело и походка молодой женщины, а я старая развалина. Ты что, собираешься провести остаток жизни в обете воздержания? Впрочем, у тебя это не получится. Ты даже не представляешь себе, как ты эффектна. – У него на-лице дернулась жилка. – Я не хочу смотреть, как ты принимаешь любовников.
 Я уставилась на него:
 – Ты мог бы знать меня и лучше.
 – Ты ведь человек, Соз, а не святая.
 На это я не нашлась, что возразить. Ну и пусть, все равно насчет любовников он не прав.
 – Что тебе на это сказать? У тебя репутация самого удачливого ловеласа в галактике.
 – Ну и что с того?
 Я улыбнулась:
 – Кому как не тебе знать, что доставить женщине удовольствие можно не одним способом.
 – Это не одно и то же.
 – Мне все равно. – «Рекс!»– Я пыталась пробиться к нему, но натыкалась на глухую стену.
 – Я и так не мог подарить тебе наследника, – сказал Рекс. – А теперь и детей вообще.
 – Ты не знаешь наверняка, – я говорила слишком торопливо. – Возможно, нам потребуется помощь врачей, но мы вполне можем сделать это.
 – К черту, Соз. Ты хоть слышишь, что я говорю? – Он рывком приподнялся на локте. – Я не хочу быть калекой – мужем Императрицы.
 – Я не Императрица.
 – Вас даже сравнивать нельзя – тебя и твоего брата Альтора. Ты, и никто другой, будешь Императрицей. Тебе нужен подобающий консорт.
 – Не говори чушь, – я изо всех сил старалась говорить спокойно. – Даже если я и стану когда-нибудь Императрицей, это ничего не изменит. И мне безразлично, действуют твои ноги или нет.
 – Это небезразлично мне.
 «Рекс, мы можем справиться с этим. Я точно знаю».
 Он откинулся на спину и уставился в потолок. Потом снял барьеры с сознания – все до единого. Я почувствовала, каково это – лежать здесь беспомощным, вспоминая, как все было раньше, воображая, как все будет дальше. Я ощутила его досаду, его стыд, его боль от одного моего вида. Я была как лазер, разрезающий его на части. Я не пожелала бы этого никому, тем более человеку, которого я любила.
 – До свидания, Соскони, – произнес он.
 – До свидания, – выдавила я.
 Я вышла из его палаты на ощупь: перед глазами все почему-то расплывалось. ***
 Кабинет Императора был огромен и пуст. Никаких ковров, никакого декора, почти никакой мебели. Стены не стеклянные и не металлические. Нечто среднее между стеклом и металлом. На стенах золотыми и оранжевыми пятнами выделяются пустынные пейзажи планеты – родины моего деда. Пятьдесят пять лет назад здесь размещался кабинет деда. Это было до того, как Кердж – случайно или нет – убил его, чтобы самому занять трон.
 Иногда я не понимаю, как мать живет с этим – зная, что ее родной сын убил ее отца. Ассамблея пришла к заключению, что-это несчастный случай.
 Но, изучив записи слушания, я так и не решила, постановили они это из страха перед влиянием Керджа на военных или потому, что действительно верили в это.
 Одно не подлежало сомнению: события, рвавшие мою семью на части – смерть деда, поспешное бегство матери от Керджа, ее тайный брак с моим отцом, – представляли собой реальную угрозу самому существованию Сколийской Империи. Если роны уничтожат друг друга, Сколи-Сеть рухнет, а без нее Сколия падет под натиском превосходящей военной силы купцов, расколется, как яичная скорлупа под кованым сапогом. Я не сомневалась, что Ассамблея пойдет на любые меры, только бы обеспечить выживание буйной семейки, поддерживающей существование Сколи-Сети.
 Мать никогда не говорила со мной о смерти деда. Продолжает ли это мучить ее столько лет спустя? Убил ли Кердж деда намеренно, не желая ждать, пока трон Императора достанется ему законным путем, или это и впрямь был несчастный случай? Правду знала только моя мать.
 Как бы то ни было, что бы она об этом ни думала, она все еще любила Керджа. Боги знают, за что, но любила.
 Кердж сидел в кресле за своим рабочим столом – протянувшейся от стены до стены стеклянной пластиной тридцатисантиметровой толщины, в которую были утоплены пульты и мониторы. Стена за его спиной представляла собой окно из поляризованного – чтобы уменьшить жар дьешанского солнца – бронестекла. Кабинет размещался на верхнем этаже самой высокой башни столицы – здания Генерального Штаба. Пейзаж за окном состоял исключительно из прямых углов: коробок небоскребов из стекла, хромированного металла и бетона тверже скальной породы. Там, где город кончался, до самого горизонта тянулась пустыня, плоская и ржаво-красная.
 Из-за ближайшей башни выскочил флайер и, описав плавную дугу, пролетел совсем близко от окна. На глянцево-черной поверхности виднелась серебряная эмблема КИКС: четыре буквы в треугольнике, заключенном во взрывающееся солнце.
 Штор не было, но Кердж обходился и без них. Он отрегулировал поляризацию стекол так, чтобы приглушить свет до терпимых пределов, но и только. Я стояла перед столом навытяжку, стараясь не жмуриться. Даже мои усовершенствованные зрительные нервы не могли воспринимать одновременно ослепительный пейзаж за окном и остающееся в тени лицо Керджа. Я видела только темный силуэт. Лицо и разум его оставались для меня закрытыми.
 – Форширский Приют, – сказал Кердж. – Я хочу, чтобы ты готовила кадетов ДВИ.
 Не могу сказать, чтобы новое назначение мне нравилось. Я не имела ни малейшего желания муштровать кадетов в военной академии.
 – Разрешите обратиться?
 – Говори.
 – Мне хотелось бы командовать боевым отрядом.
 Кердж смотрел на меня. Его сознание давило на меня почти осязаемым весом.
 Мне было все равно. Все, что я хотела, – это драться, драться, драться, пока все до единого купцы не будут корчиться от боли так, как Источники.
 Так, как Рекс. Я хотела изрешетить этих ублюдков.
 – Значит, ты хочешь получить новое боевое назначение? – произнес Кердж.
 – Да, сир.
 – И ты хочешь драться с купцами.
 – Да, сир.
 – Убивать их.
 – Да, сир.
 – Уничтожить их.
 – Да, сир.
 – В свое время я имел очень похожий разговор с Рексом Блекстоуном.
 Это вывело меня из равновесия.
 – Сир?
 Кердж встал и подошел к окну. Он стоял спиной ко мне и смотрел на город. Его город. Его планету. Его Империю.
 – Это было, когда вы вдвоем вернулись с колонии Тамс, – сказал он. – После того, как ты побывала Источником Крикса Тарка.
 Я застыла. Мы с Керджем никогда не говорили о том, что произошло на Тамсе. Он наверняка знал все подробности из моего рапорта. Но сама я не рассказывала ему ничего. И не собиралась делать это сейчас.
 – Вы считаете, я жажду мести? – спросила я.
 – А разве не так?
 – Ну, почему бы и нет?
 – Месть помрачает рассудок.
 – Мой рассудок в порядке.
 – Блекстоун тоже так говорил.
 – Это не одно и то же.
 – Нет, не одно. – Кердж повернулся ко мне лицом. – Ты нужна мне в рабочем виде. В добром здравии. В здравом уме.
 – Вы ищете проблемы там, где их нет.
 Кердж не ответил. Он даже не пошевелился. Он только стоял и смотрел на меня, а лицо его было как маска.
 «Осторожно, – просигнализировал мой центр. – Внешний Источник ищет пути проникновения в твое сознание».
 «Пусть смотрит», – подумала я. Правда, что Кердж превосходит своей энергией любого другого телепата. Но его энергия сродни его физической силе, грубой и неуклюжей. Ему не хватит тонкости найти то, что я держу закрытым от него.
 Он долго стоял, не двигаясь. Потом наконец заговорил:
 – Ладно. Я не буду отстранять тебя от боевых операций. Но сейчас ты нужна мне в ДВИ. Им не хватает хорошего наставника.
 – Слушаюсь, сир.
 Я хорошо знала, когда дальнейшие просьбы бессмысленны. Но за всеми моими стенами и барьерами, в панцире из льда, ограждавшего мои эмоции, я думала: «Я вернусь. Слишком много всего не завершено».




 ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ФОРШИРСКИЙ ПРИЮТ



 8. ВРЕМЯ ИСКАТЬ

 Я возвращалась на планету Форширский Приют как домой. Почти как домой.
 В первый раз я попала сюда всего через несколько лет после выпуска из Академии. Тогда я жила в тесной казарме неподалеку от Джекобсовского Военного Института, километрах в двадцати от города Эос. На этот раз мне отвели квартиру в величественном старом доме, в престижном квартале.
 Лично я предпочла бы казарму.
 Мне было поручено разработать учебную программу, способную улучшить физическую подготовку кадетов ДВИ. Два дня из каждых восьми я занималась с ними, а в остальные дни это делали их инструкторы по моим указаниям.
 Программа была хороша. При правильном выполнении ее требований она приводила любого кадета в идеальную физическую форму. Вот только стоило мне закончить работу над программой, как делать стало нечего.
 Поэтому шесть из каждых восьми дней я сидела дома и скучала. Я понимала, чего хотел от меня Кердж. Он хотел, чтобы я оправилась от стрессов, которые – как он боялся – ограничивают мою способность действовать. Я представляла собой важную деталь его военной машины, которой, по его мнению, требовался ремонт. Поэтому он дал мне бессмысленное поручение, сунул меня в красивый город на красивой планете и решил, что об остальном позаботится моя природа.
 Он ошибся. Моя природа не делала ничего. Я сидела взаперти, уставившись в стену до тех пор, пока не готова была взорваться. Я была дурой, воображая, что могу уйти с военной службы. Я не могла уйти в отставку. Это оставляет слишком много времени для размышлений.
 Правда, в одном Кердж оказался прав. Программа физической подготовки ДВИ действительно требовала пересмотра. Я переработала в ней все, начиная с того, что кадеты ели на завтрак, и кончая тем, сколько километров они должны пробегать по дороге к полосе препятствий. Когда я начала занятия, только четырнадцать процентов кадетов отвечало требованиям программы.
 Кончилось все тем, что Чар Йаки, ректор ДВИ, пригласил меня как-то в свой кабинет и подвел к окну. На улице, в вечерних лучах форширского солнца, сновали туда-сюда через плац кадеты, направляясь в учебные аудитории, в библиотеку, в классы симуляции.
 – Им не хватает времени на теорию, – сказал Йаки. – Они слишком выматываются к вечеру, чтобы думать об учебе.
 – В ДВА нам приходится предъявлять к ним более строгие требования, – возразила я. И это правда: в Дьешанской Военной Академии, где готовят Демонов, от первоначального набора до выпуска дотягивают чуть больше половины курсантов; остальные отсеиваются. Зато остаются лучшие. – Если мы не сможем подготовить их так, как того требует обстановка, лучше узнать это сейчас, чем в момент, когда их жизни будут зависеть от способности действовать с предельными нагрузками.
 – Готовить и ломать – не одно и то же, – тихо произнес Йаки.
 Сидя в своей шикарной квартире, я думала, не перегибаю ли я в самом деле палку? Зачем вообще готовить кадетов? Купцов нам все равно не одолеть. Они разобьют нас, как бы отчаянно мы с ними ни бились. Тогда какой смысл во всем этом? Так или иначе мы все погибнем, перемолотые военной машиной аристо.
 Прекрати, одернула я себя. Я подобрала голокнижку, которую вчера вечером небрежно кинула на диван. Над обложкой розовыми буквами светилось название: «Поговорки далеких миров». Я любила заучивать обороты чужой речи. В детстве мы все время играли в это с моим братом Келриком, подставляя друг друга в изысканно закрученные фразы. Sauscony esta construendo castillos en el aire. Соскони строит воздушные замки. Я раскрыла книгу и наткнулась на неплохую земную фразу про журавля в небе.
 Я вздохнула и отложила книгу. Потом встала и подошла к южному окну гостиной, из которого открывался вид на поля. Дом, где я жила, стоял на краю Джейкобсшира, края пологих холмов, поросших туман-травой. Когда она колыхалась от ветра, казалось, будто по земле распластались золотые облака. Был ранний вечер. Вечера здесь мягче, чем на Дьеше, короче, чем на Делосе. Янтарное солнце висело над горизонтом на юго-западе.
 Из всех миров, где мне приходилось жить – планета моего детства не в счет, – Форшир нравился мне больше всего. Это была вторая планета в системе оранжевой звезды, получившей от своего первооткрывателя имя Рут.
 По заведенному в КИКС порядку города здесь обозначались номером согласно очередности их постройки. Однако какой-то поэтически настроенный чиновник в Командовании Имперских Космических Сил переименовал этот город в Эос в честь богини утренней зари из какой-то древней земной мифологии.
 Мой брат Кердж не отличался любовью к поэзии и обыкновенно предпочитал простые и ясные индексы именам каких-то богов. Но мифология Земли почему-то увлекала его, особенно труды драматурга по имени Сенека. Сама я Сенеку не читала и сомневалась, что Кердж понимает, что же так очаровало его. Как бы то ни было, он сохранил за городом, который иначе назывался бы Рут – 2, #17, имя Эос.
 Я понимала, почему это место навевало романтические чувства. Сам местный небосвод подвиг местных жителей – потомков независимой колонии, обосновавшейся здесь сотню лет назад, – на несчетное количество поэтических опусов. В этих краях, тридцати градусов северной широты, планетные кольца казались мостом в небе с наивысшей точкой на юге.
 Находись я на экваторе, они тянулись бы прямо у меня над головой тонкой, почти невидимой полоской. Большая часть небесной арки окрашивалась в бело-золотые тона, хотя ближе к иззубренному горизонту цвет ее переходил в оранжевый, розовый и, наконец, красный.
 Интересно, подумала я, как все это выглядело несколько столетий назад, когда на поверхность Форширского Приюта упал астероид? Вряд ли это было так уж страшно: планета успешно оправилась от катастрофы, единственными следами которой оставались кольца.
 Впрочем, местные растения и животные до сих пор не до конца освоились с присутствием колец и пыли в воздухе. Трение с верхними слоями атмосферы и столкновения составлявших кольца глыб приводили к выпаданию на планету значительного количества твердых частиц. Самые крупные прочерчивали ночное небо метеорами. В атмосфере постоянно висела пыль – естественный смог, который никогда не рассеивался до конца. В спектре солнечного света здесь в отличие от большинства других обитаемых планет преобладали красные цвета. Все вместе это окрашивало небосклон Форшира в ярко-золотой цвет, а не в голубой, обычный для планет с кислородно-азотной атмосферой.
 При всей своей красоте небо так и осталось для меня чужим, непривычным.
 Мне не хотелось любоваться небом. Я хотела видеть людей. Живых людей. Не машин, не роботов, не Демонов. Нормальных людей.
 Я наклонилась растереть затекшую ногу. Гравитация здесь была чуть выше обычной, примерно как на планете, где я провела детство. Но все равно мне обычно требовалось время, чтобы привыкнуть к ней после пребывания на Дьеше или в космосе.
 Я перешла к западному окну, смотревшему на город. Далеко внизу тянулся залитый закатными лучами бульвар. Впрочем, я плохо видела то, что там творится, поскольку листва скрывала бульвар почти целиком. Зеленый ковер начинался от стен моего дома и километрами тянулся на запад и север.
 Казалось, дом вырастает из облаков, только зеленых.
 Чуть в стороне из листвы вырастала жилая башня, за ней – другие. Хотя я знала, что они не отличаются от той, в которой я жила – металл и бетон, – они казались хрупкими артефактами из красного дерева и слоновой кости, испещренными причудливыми зелеными мазками. Фасады закруглялись, повторяя изгиб колец в небе. Вогнутая сторона ближайшей башни была обращена на запад, хотя остальные башни ориентировались по-разному.
 Я вглядывалась в бульвар. Есть там хоть кто-нибудь живой? Кое-где ветер раздвигал листву, но в просветах виднелись только голубые плитки мостовой.
 Нет, на бульваре появилась пара. Мужчина и женщина в легких одеждах, напоминавших трепещущие на ветру розовые и серые лепестки. Глядя с такого расстояния, трудно было сказать наверняка, но мне показалось, что женщина смеется. Мужчина тоже рассмеялся – крупный брюнет, и смех у него, должно быть, такой же громкий. Как у Рекса.
 Я отвернулась от окна. Как это Кердж сподобился послать меня сюда, где мне нечего делать, кроме как думать?
 Ну кто сказал, что я должна сидеть здесь сиднем? Я могу и выйти прогуляться. Сделать что-то. Только что? Все, кого я знаю на Форшире, – военные. Еще меня продолжали приглашать на официальные обеды в Имперском посольстве, где мне приходилось слоняться в золотом мундире с бесполезно болтающейся на бедре сверкающей саблей… Ужасно.
 Я мрачно покосилась на компьютер. Это был Пако 20, готовый выполнить любое мое желание. Ну почти любое. Не думаю, чтобы в его возможности входило исполнение супружеских обязанностей. А может, он и это умеет? Кто его знает – какая-нибудь там виртуальная реальность в спальне…
 – Пако, – сказала я. – Мне нужна одежда.
 На пульте засветилась лампочка.
 – Форма или штатское? – спросил Пако.
 – Не форма. Одежда. Понимаешь, что-то, что носят нормальные люди.
 – В каком стиле?
 Стиль? О чем это он?
 – Ну, не знаю. Выбери сам. Что женщины здесь надевают на прогулку?
 Пако включил экран и появилось голоизображение – я сама, стоящая нагишом. Я даже удивилась, что так молодо выгляжу.
 На мне появилась одежда – полоска ткани без застежек, едва прикрывавшая грудь и ягодицы.
 – Это приемлемо? – спросил Пако.
 Я покраснела:
 – Я просила одежду. Не лохмотья.
 Полоска расширилась, превратившись в прозрачное голубое платьице, доходившее почти до коленей.
 – Это приемлемо?
 Платье, конечно же, было значительно смелее того, что я носила обычно, но по сравнению с тем, что я видела – или не видела – на парочке внизу, оно казалось почти консервативным.
 – Пожалуй. Пришли его.
 Платье принесли через несколько минут. Мальчишка в синей форме передал его мне и застенчиво улыбнулся. К платью прилагалась обувь – синие босоножки с маленькими серебряными колокольчиками, прикрепленными к застежкам на лодыжках. Когда дверь за мальчишкой захлопнулась, я примерила платье. Вся эта чертова штука оказалась кружевной. Какой смысл в платье, если оно ничего не закрывает? И декольте слишком глубокое. Рукавов и вовсе не было, только узкие лямки, перекрещивающиеся на спине. Я ощущала себя раздетой.
 – Ну и что? – спросила я себя. И вышла прогуляться.
 Оказавшись на улице, я понятия не имела, куда идти. В нашем районе было не так много зданий – больше зелени и маленьких площадей, мощенных голубой плиткой. Кое-где на голубом фоне виднелись розовые и золотые узоры.
 Колокольчики на босоножках негромко звенели при ходьбе. По счастью, поблизости не было видно и намека на нервоплекс.
 Я пересекла бульвар и направилась в парк. Некоторое время я шла по дорожке под деревьями. Воздух был довольно чист, почти без пыли, так что дышалось свободно. Мимо проходили люди, кивавшие мне, желавшие мне приятно провести вечер. Мужчины улыбались. Все здесь носили обувь с колокольцами, так что в парке стоял негромкий, но мелодичный звон. Должно быть, колокольчики – это новая мода; раньше я их на Форшире не видела. Правда, раньше я и не выходила погулять в парк. Я ощущала себя здесь чужой. Этот славный вечер принадлежал нормальным людям.
 В конце концов я вышла к кафе с позолоченной вывеской, гласившей:
 «ВЕРЕСКОВЫЙ СОН». Интересно, что может сниться вереску? С этой мыслью я толкнула дверь и вошла.
 Передо мной стояла, широко улыбаясь, дородная женщина в переднике. Она схватила меня за руку.
 – Замечательно. Вы как раз вовремя.
 – Я?
 Она оттащила меня к полукруглому столу из некрашеного дерева и усадила на скамью с вогнутой стороны.
 – Вот и мы!
 Ко мне подсел юнец лет двадцати.
 – Привет, – сказал он. – Меня зовут Пулли.
 – Принести вам чего-нибудь выпить? – предложила хозяйка.
 – Мне морковного сока, – заявил Пулли.
 Морковного сока? Люди, пьющие морковный сок, принимают витамины и едят эти несъедобные овощи, похожие на крошечные капустные кочаны. Почему эта женщина усадила меня сюда с этим Пулли?
 Прежде чем я успела удрать, в кафе появились новые люди, потом еще и еще. Все усаживались за стол, заказывали напитки и знакомились. Через несколько минут меня окружило стадо любителей морковного сока. Все говорили одновременно, сообщая, где живут, кем работают, где учились. Тут были студенты университета и молодые рабочие, все как один излучавшие здоровье.
 Долговязый мужчина уселся слева от меня и ухмыльнулся.
 – Ну, Сероглазка, как нас зовут?
 – Уж во всяком случае, не Сероглазкой, – сказала я.
 Он рассмеялся:
 – Я Хилтен. Рейк Хилтен. Все зовут меня просто Хилт.
 Я молча кивнула, прикидывая, как мне лучше отделаться от Хилта и его здоровых приятелей.
 В дальнем конце стола поднялась женщина.
 – Ладно. Перейдем к делу. Меня зовут Делия, и я ваш экскурсовод.
 Сегодня мы пройдем только несколько километров. В следующий раз мы устроим поход на целый день, но для этого нам всем надо познакомиться. – Она улыбнулась. – Ну что, туристы, в путь!
 Бред сивой кобылы. Я попала в плен туристов – любителей морковного сока. Пока все выбирались из-за стола, я собралась улизнуть.
 Хилт встал вместе со мной и взял меня за руку.
 – Послушай, Сероглазка. Тебе повезло: сегодня ты можешь оказаться моим партнером.
 – Спасибо, но я ухожу, – назови меня еще раз Сероглазкой – и я расшибу о твою голову бутылку морковного сока.
 Моего сознания коснулась чья-то эмоция: беззвучный смех при виде Хилта с головой, залитой морковным соком. Я оглянулась в поисках Источника и увидела молодого мужчину с бронзовыми кудрями и карими глазами.
 Он улыбнулся мне. Его короткое прикосновение к моему сознанию не отличалось особой силой, но и это дало мне понять, что он эмпат. Он был высок, застенчив, восхитительно сложен и ни капельки не походил ни на Рекса, ни на Джейбриола. Я улыбнулась в ответ. Возможно, я все-таки прогуляюсь с этими туристами.
 Так и вышло, что я отправилась в пеший поход с толпой омерзительно здоровых людей, которых я видела первый раз в жизни. Сама по себе прогулка по пыльным тропинкам, извивающимся среди джейкобсширских лугов туман-травы, оказалась легкой и служила скорее поводом для знакомства членов только что образованного туристского клуба. Юношу, который коснулся моего сознания, звали Джарит, и он учился в консерватории.
 Прогулка должна была бы нравиться мне. Хотя я не так освоилась со здешней гравитацией, как все остальные, такой поход никак не мог меня утомить. Прогулка в красивый вечер, в красивой стране, с красивыми людьми.
 Но напряжение не отпускало. Кой черт я делаю, прикидываясь нормальным человеком? Кто я как не самозванка, претендующая на право вести себя как любой другой?
 Прекрати, сказала я себе. Я заслужила право наслаждаться таким же отдыхом, как все.
 Вот и скажи это Рексу, ответила я сама себе. Скажи это всем Источникам в минуту их мучений.
 Я провела рукой по волосам и заметила, что рука дрожит. Что же такое творится со мной? Хилт уже несколько минут говорил мне что-то, а я не имела ни малейшего представления, что именно. Как получается, что я запросто смотрю в глаза смерти в бою, но не могу справиться с обычной беседой?
 Мы поднялись на холм, с которого открывался особенно красивый вид на Джейкобсшир. Солнце клонилось к горизонту на западе – туда, где кольца сходились с горами. Хотя нет, в самом начале лета оно еще не может садиться прямо за арку. Далеко на юго-западе блестели жидким стеклом в лучах заката крыши Джейкобсовского Военного Института.
 Хилт махнул рукой в сторону ДВИ:
 – Погляди, Соз. Вон где муштруют роботов.
 Я посмотрела на него:
 – Роботов?
 Он больше не улыбался.
 – Вот именно. Роботов, только и умеющих, что отдавать честь и убивать.
 Мне потребовалось значительное усилие над собой, чтобы остаться спокойной.
 – Эти мальчики, которых вы называете роботами, – единственное, что стоит между вами и купцами.
 Хилт нахмурился:
 – Только не говорите мне, что вы из тех.
 – Из кого?
 – Из этих попугаев Империи. Нашей глубоко обожаемой военной диктатуры.
 – Ты неверно все понимаешь, Хилт, – вмешалась женщина по имени Мика. – Для диктатуры необходим диктатор. У нас нет диктатора. У нас есть Триада.
 Это, друг мой, целых три диктатора.
 – Но это же абсурд, – заявил Пулли. – Сколией правит Ассамблея. При чем здесь Триада?
 – Какая прелестная наивность, – восхитилась Мика. – Если ты и правда веришь в это, мне тебя жаль.
 – Какая, к черту, Триада? – возмутился Хилт. – Всем хорошо известно, что лорд Валдория – декоративная фигура, которую они посадили на самый верх только потому, что он нравится народу.
 Я застыла. Они говорили о моем отце. Лорде Элдринсоне Эльторе Валдории.
 Это правда, что он стал деятелем межзвездного масштаба по случайности.
 Простой фермер с отсталой планеты, он не имел ни желания править Империей, ни соответствующих знаний. До того, как он получил титул Ключа от Сети, он покидал родные места только из-за приступов эпилепсии, требовавших медицинского вмешательства.
 Почти мгновенно всплыло воспоминание: двадцать семь лет назад купцы организовали покушение на Керджа. В те годы власть осуществлялась только Двумя: Керджем – Императором – и моей теткой – Ключом Ассамблеи. Сразу после покушения, пока Кердж лежал при смерти, купцы напали на планету, где заседала в тот момент Ассамблея. В наступившей сумятице телохранители поспешно эвакуировали тетку на секретную базу Сейфлендинг.
 Затем купцы взломали нашу компьютерную защиту – и Сколи-Сеть рухнула.
 Рухнула вся система – электронные сети и связывающая их воедино псиберсеть. Кое-где сохранились еще небольшие локальные участки, но только Кердж и моя тетка обладали энергией ронов и допуском, необходимыми для повторного запуска системы. Тетка оказалась недосягаема на Сейфлендинге, а Кердж умирал. Сколия лишилась слуха и зрения как раненный в голову зверь, а купцы разворачивались для последнего, решающего удара.
 Но они просчитались. Мой отец – «никто», хоть и рон – проходил тогда обследование в госпитале КИКС. В момент, когда Сколи-Сеть рухнула, он находился всего в нескольких сотнях метров от командного центра. И тогда бригада отчаявшихся техников подключила его к пси-линии, питавшей систему.
 Никто не знал, что может случиться, когда мой отец присоединится к энергетической системе, запрограммированной только на двух конкретных ронов. Она могла разрушиться, будучи не в состоянии разделиться между тремя столь несовместимыми разумами. Или захлебнуться, убив всех троих в огромном, с Галактику размером замыкании. Или, возможно – но только возможно, – отец мог продержаться некоторое время, необходимое для запуска системы. О том, что он и понятия не имел, как функционирует сеть, о том, что он родился в обществе столь примитивном, что у него не было даже электричества, никто не вспоминал. Вопрос стоял так: подключить его к Сети или сдать Сколию купцам.
 Никто не ожидал того, что случилось в действительности. Отец рассказывал мне потом, что Сеть показалась ему игрушкой на манер тех головоломок, которыми мы забавлялись в детстве. Только эта сверкающая головоломка оказалась сломанной – вот он и исправил ее; в результате весь простирающийся между звездами мозг Сколии был восстановлен.
 Он не понимал технологии – он даже не пытался этого сделать. Он и после не мог войти в Сеть без посторонней помощи. Но это ничего не меняло. Раз войдя в псиберпространство, он слился с ним, поддерживая Сколи-Сеть, как океан поддерживает плавающую в нем паутину водорослей. Он связывал ее, используя способности, с которыми не мог сравниться никто в нашей семье.
 Я заговорила тоном, про который даже сама могла бы сказать, что он достаточно холоден, чтобы заморозить кого угодно:
 – Без человека, которого вы так запросто обозвали декоративной фигурой, вы вряд ли могли бы стоять здесь, беспрепятственно нападая на ронов. Вы, сударь, были бы рабом купцов.
 – Меня всегда интересовало: обладают ли те, кто цитирует штампы Имперской пропаганды, чувством реальности, – фыркнул Хилт.
 – Может, нам лучше сменить тему? – неуверенно предложил Пулли.
 – В этом-то все и дело, – вскипел Хилт. – Роны так задавили нас, что мы боимся даже говорить о них. Все, что нам дозволено – это преклоняться перед ними. Так вот, я не преклоняюсь перед тиранами.
 – Почему вы считаете, что роны притесняют вас? – спросила я.
 – Я знаю, что вы скажете дальше, – сказал Хилт.
 Интересное заявление, особенно учитывая, что сама я этого пока не знала.
 – Ну и что?
 – Что военная машина ронов оккупирует планеты для их же блага.
 – Мы живем не в мирной Вселенной, – я старалась говорить спокойно. – Если мы хотим выжить, нам нужна сила, а это зависит от людей и территорий.
 И если мы не получим их первыми, это сделают купцы или земляне.
 – Один черт, – отмахнулся Хилт. – И вообще, почему это у ронов больше прав на завоевания, нежели у купцов или землян?
 – Земляне никого не завоевывают, – возразила еще одна женщина, Ребекка.
 – Они предлагают добровольное объединение.
 – И вы считаете, что нам надо поступать так же? – покосилась я на нее.
 – А вы считаете справедливым, что нас заставляют жить по чужим законам, не оставляя права выбора?
 – А вас не устраивают законы Империи? – спросила я.
 – Вы меня не понимаете, – сказала Ребекка. – Нас лишили всего, даже названия нашей планеты. И нас при этом не спросили.
 – О чем не спросили? – И что меня так разозлило? – Если бы Форшир не сделался частью Сколийской Империи, вы бы до сих пор боролись за выживание, вместо того чтобы вступать в туристические клубы.
 – Да, мы были бедны, – тихо произнесла Ребекка. – Но мы имели право быть самими собой.
 – Почему вам так трудно признать за людьми право жить так, как им хочется? – не отставал от меня Хилт.
 – Земляне живут так, как мы не можем себе позволить. – Даже я сама слышала, как горько звучит мой голос. – Пока мы с купцами перегрызаем друг другу глотку, Земля вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Очень мило. Очень удобно для Земли. Только если мы поступим так же, это нас убьет.
 – Очень уж вы циничны, – сказала Мика.
 – Не уверен, что купцы так уж опасны, – фыркнул Хилт. – Кто, как не аристо идеально подходит на роль пугала, способного отвлечь внимание от делишек ронов?
 Я почувствовала, что щеки у меня горят от ярости.
 – Если вы считаете, что аристо безобидны, вы просто дурак!
 – Ну да, – сказал Хилт. – А теперь вы зачитаете нам перечень грехов аристо. Валяйте, Соз. Я хочу сказать, вам хоть раз доводилось видеть Источника?
 Я застыла от захлестнувших меня воспоминаний: Тарк, навалившийся на меня, а я все кричу, кричу, кричу…
 – Оставьте ее в покое!
 Все как один обернулись на голос. Это был Джарит, мальчик-музыкант. Он покраснел, но не отступился.
 – Прекратите!
 – Почему это? – недовольно спросил Хилт.
 – Он эмпат, – вполголоса объяснила Хилту Ребекка.
 Хилт уставился на Джарита. Потом повернулся ко мне:
 – Что я такого сказал?
 Я сглотнула:
 – Вы спросили меня, видела ли я когда-нибудь Источника. Так вот, видела.
 Все замолчали. Я не собиралась вдаваться в подробности, и никто меня об этом не просил. Одного взгляда на лицо Джарита вполне хватало, чтобы отбить такое желание, если оно у них было.
 Ребекка махнула рукой в сторону нашей группы, тронувшейся вниз по склону.
 – Они уходят.
 Мы двинулись следом. Разговор возобновился, сначала нерешительный, потом свободнее и свободнее по мере того, как они переходили на менее щекотливые темы. Я держалась в стороне. Я и раньше не очень любила дискутировать, а сейчас и вовсе мечтала убраться от них как можно скорее.
 Хуже всего было сознание того, что они правы. Людям необходима свобода. Но они ошибались в своей оценке ронов. Мы были не свободнее их самих. Мы были связаны войной, не оставлявшей нам шансов: мы не могли позволить себе проиграть ее, но и выиграть не могли тоже.
 Неужели я была настолько глупа, что верила, будто Джейбриол способен что-то изменить? Выхода все равно нет. Он изменится сам. Ему придется измениться, чтобы выжить. Он станет хайтоном. А я буду смотреть на это, ненавидя себя за то, что надеялась на другое, ненавидя себя за то, что люблю его.
 Я больше не могу, подумала я. Мой разум просто взорвется.
 Джарит отстал, чтобы идти рядом со мной:
 – Простите меня. За то, что подглядывал.
 – Подглядывали?
 – Ваши мысли… ну, этот аристо. – Он побледнел. – Образ был такой яркий…
 – Вам не за что извиняться, – сказала я. – Я сама только что не кричала вам.
 Он не стал заглядывать в мою память, но я почувствовала, что он хочет спросить меня. «Так это вы были в той кровати?»Я только тряхнула головой, не желая больше говорить на эту тему.
 – Надеюсь, вы не очень обиделись на остальных, – сказал он. – Просто они не привыкли сталкиваться с такой консервативной точкой зрения.
 – Вы считаете меня консервативной?
 Он рассмеялся.
 – Ультра! – По лицу его пробежала тень. – Не берите в голову Хилта. Мне он тоже задал жару.
 «Переведи последнюю фразу Джарита», – подумала я.
 «Сленг, – ответил мой центр. —» Задать жару» означает вести себя в конфронтационной манере «.
 Я с трудом представляла себе кого-то, кто осмелится конфликтовать с Джаритом.
 – За что? – спросила я.
 – Он говорит, что я слишком апатичен. Он считает, что я должен сражаться за свои убеждения. – Джарит пожал плечами. – Это правда, я далек от политики. Я предпочитаю петь.
 Я вздохнула. Вот передо мной славный мальчик с лицом ангела и без политических убеждений. Пако не смог бы найти мне лучшего приятеля, заставь я его даже обыскать всю планету.
 Так за чем дело стало, Соз, подумала я. Ты что, не можешь справиться с тем, кто бросает тебе вызов?
 Я стиснула зубы. Я только и делаю, что справляюсь с теми, кто бросает мне вызов. Весь день напролет, изо дня в день, из года в год, десятилетие за десятилетием. Я заслужила отдых.
 Ты не отдыхаешь, ответил мой внутренний голос. Ты прячешься.
 Заткнись, сказала я ему.
 – Мы тут собрались с друзьями сходить в голокино, – снова заговорил Джарит. Он явно колебался. – Вы не хотите с нами?
 Боги! Да он за мной ухаживает. По крайней мере мне кажется, что именно это он и делает. Столько лет прошло с тех пор, как я занималась подобными вещами; я даже забыла, как это делается. Возможно, когда люди собираются куда-то компанией, это называется как-то по-другому. Групповуха? Нет, это уж слишком грубо.
 Впрочем, какая разница, как это называется? Да что это со мной в самом деле? Я уже начала сама с собой спорить в уме.
 – Да, – сказала я. – С удовольствием схожу. – Я имела мало общего с этими людьми, но сходить с кем-то в кино все равно лучше, чем возвращаться в пустую квартиру.
 Мы вернулись в кафе и ополоснулись, а потом отправились через парк в кино. Пошел Джарит, пошли Хилт и Ребекка и еще с полдюжины туристов, сменивших кроссовки на туфли с колокольчиками. Солнце спряталось за холмы, окрасив горизонт в живописный красный, а небо над нашими головами – в благородный бронзовый цвет. Сияющие кольца изогнулись над нами аркой. На западе кольца были ярко-алыми, а на востоке – там, где на них падала тень планеты, – они выглядели так, будто какой-то сказочный дракон откусил от них кусок.
 По мере того как надвигалась ночь, становилось все холоднее, и Хилт одолжил мне свой свитер. К счастью, разговор носил безобидный характер – ленивый спор, какой фильм смотреть. У меня не было своей точки зрения. Я не имела ни малейшего понятия, что вообще сейчас идет. В конце концов было решено пойти в ближайший голотеатр, где крутили что-то под названием» Искривленный разум «. Головывеска у входа изображала Демона, который, широко расставив ноги, палил из своего дезинтегратора. Впрочем, сейчас в половине голофильмов героями являются солдаты.
 Мы уселись на мягком полу круглого зала, где кроме нас находилось еще сотни две человек. Мы с Джаритом беседовали о его учебе. Ребекка с Хилтом что-то ели, а Пулли купил еще бутылку этого их ужасного морковного сока.
 Через несколько минут свет в зале померк. Загремела музыка: настойчивая барабанная дробь, сквозь которую прорывались звуки труб и скрипок. Потом мы вдруг оказались в чистом поле около ДВИ. Перед нами стоял Демон – симпатичный брюнет со стальными бицепсами и с дезинтегратором на поясе. Он пустился бегом, и мы» побежали» следом, на расстоянии, с точки зрения режиссера, оптимальном для восприятия действия.
 Не прошло и пяти минут, как я поняла, что совершила ошибку, пойдя сюда.
 Было совершенно ясно, чем закончится фильм. Демон отправился на задание, спасать красивую, можно сказать даже пышную, женщину, якобы похищенную купцами, а на самом деле – хайтонскую шпионку. Купцы изловили Демона, вставили ему в мозг приемник и отпустили на все четыре стороны. Нам предлагалось гадать, какая ужасная судьба ждет ничего не подозревающего героя, когда эти злодеи нажмут на кнопку.
 Фильм не претендовал на точность. Когда Демон отправился к душеспасителю, тот принимал его в больнице. Душеспасителя никогда не найти в больнице. Нас и так достаточно тяжело уговорить обратиться за помощью.
 Столкнувшись же с перспективой идти в больницу, что означало бы открыто объявить: «Да, я съехал с катушек», – большинство из нас устремится в противоположную сторону. Настоящий душеспаситель будет принимать в безобидном месте, никак не ассоциирующемся с психушкой, чаще всего в правительственных учреждениях.
 Но это все было еще ничего. «Герой» почти весь фильм только и делал, что нарушал кодекс чести, по которому мы живем. Он мошенничал, лгал, обращался со своими подружками как с ничтожеством и шел в бой, не выказывая ни малейшего намека на жалость. Это был абсурд. В конце концов, подразумевается же, что он эмпат?
 Однако окончательно доконало меня то, что актер был чертовски похож на Рекса, ни за что на свете не позволившего бы себе такого. Да, женщины так и вешались на Рекса. И их влекли его красота, обаяние и блеск. Но влюблялись они в Рекса потому, что он был достойный человек, относившийся к людям с уважением. Этот идиотский фильм просто оскорблял его.
 В кульминации фильма – кто бы мог подумать! – Демон сходил с ума. Купцы нажали на свою кнопку, и он взбесился прямо посреди людной площади, начав крушить все вокруг из своего дезинтегратора. Я так рассвирепела, что вскочила и вышла из зала, не дожидаясь конца фильма, пройдя при этом прямо сквозь палившего Демона, вызвав громкие протесты зрителей.
 Я выходила из голотеатра, когда из зала показался Джарит и окликнул меня:
 – Соз. Подожди.
 Я задержалась в дверях, поджидая его. Следом за ним показались Хилт и Ребекка. Они оглядывались по сторонам, потом увидели нас и пошли к нам.
 – Что случилось? – спросил Джарит. – Что тебя так вывело из себя?
 – Ничего не вывело. – Я была так зла, что даже говорила с трудом. – Просто не люблю смотреть дерьмо, вот и все.
 Хилт и Ребекка подошли как раз вовремя, чтобы услышать мою последнюю фразу. Хилт посмотрел на меня с раздражением.
 – Знаешь, это твое поведение начинает надоедать.
 Мне хотелось врезать ему по физиономии. Не помню, когда я так злилась.
 Но почему? Неужели из-за этого дурацкого фильма?
 – Идите к черту, – сказала я.
 Ребекка взяла меня за руку:
 – Это всего лишь фильм.
 Я отстранилась от нее.
 – Это оскорбление для тех, кто каждый день рискует жизнью ради того, чтобы дети вроде вас могли жить спокойной и здоровой жизнью и смотреть пустяковые фильмы.
 Я ждала, что Хилт обзовет меня идиоткой. Но он только пожал плечами:
 – Не понимаю, зачем столько шума из-за ерунды. Никто не расценивает «Искривленный разум» как политическое заявление или произведение искусства.
 – Послушайте, – предложила Ребекка. – Возможно, мы не слишком удачно начали. Давайте попробуем по-новой? Почему бы нам не забыть про этот фильм и не пойти куда-нибудь выпить?
 Я понимала, что меньше всего мне сейчас нужно выпивать с ними. Все же я постаралась говорить извиняющимся тоном.
 – Я очень устала. Боюсь, я просто срываюсь. Мне лучше пойти домой и выспаться. – Я врала. Не буду я спать. Но надо же мне было сказать что-нибудь.
 Ни Ребекка, ни Хилт не казались особенно расстроенными моим отказом.
 Джарит продолжал смотреть на меня. Он молча ждал, пока я прощалась с остальными, но, когда те направились к театру, сказал:
 – Можно я провожу вас?
 – Спасибо. Мне будет приятно.
 Пока мы шли через парк, я пыталась придумать, что бы такого сказать.
 Ничего умного в голову не шло. Если честно, ничего глупого тоже.
 Когда мы остановились у моего парадного, вид у Джарита был довольно удивленный.
 – Вы живете здесь?
 – Когда прилетаю на Форшир, – ответила я.
 – Вы много путешествуете?
 – Бывает. – Мне хотелось, чтобы он поднялся ко мне и помог – как мужчина может помочь женщине справиться с одинокой ночью. Мне хотелось, чтобы он любил меня снова и снова, пока не изгонит демонов, терзавших мой рассудок.
 Джарит присвистнул:
 – В первый раз вижу человека, который может позволить себе жить в таком доме.
 Отлично, сказала я себе. Теперь твой ход. Пригласи его подняться.
 А если он скажет «нет»?
 – Вы вернетесь в кино? – спросила я.
 – Только забрать плащ, – поморщился он. – Я обещал ребятам порепетировать сегодня вечером. У нас зачет завтра.
 – О… – Я, наверное, совсем рехнулась, переживая из-за музыканта, художника. Он ведь живет искусством, в котором ты полный ноль. У нас ничего не получится.
 Джарит колебался.
 – Вы не будете против, если мы встретимся еще?
 Я не возражала.
 – Мы собирались на пляж в Тиллсморн. Не хотите с нами? Мы могли бы встретиться здесь завтра в полдень.
 – Идет, – улыбнулась я.
 – Ну что ж, отлично. – Он улыбнулся и помахал мне рукой. – До завтра. – И ушел.
 Я поднялась к себе. Даже со всеми включенными лампами моя квартира казалась темной. Чего-чего, а ламп в ней хватало, красивых плафонов матового стекла, освещавших комнаты неярким, уютным светом. Стены были отделаны деревянными панелями, будто излучавшими тепло. И везде были окна, даже ночью пропускавшие внутрь свет, отраженный от колец в небе. Белые ковры, белая обивка мебели, белая лепнина. Просторная, светлая квартира. И все равно она казалась мне сейчас темной и пустой.
 Я наливала себе стакан виски в баре, когда заговорил Пако:
 – К вам гость.
 Я подняла голову. Неужели Джарит передумал и вернулся помочь мне справиться с одиночеством?
 – Кто?
 На экране Пако показалось крыльцо у входной двери. На крыльце стоял, ежась от вечерней прохлады, Хилт.
 – Черт, – пробормотала я, подошла к пульту и нажала на клавишу интеркома. – Да?
 Его голос донесся до меня из динамика:
 – Ты забыла вернуть мне свитер.
 Я зажмурилась. Я даже забыла, что он до сих пор на мне.
 – Пако, пусти его.
 Минуту спустя он уже стучал в мою дверь. Когда я открыла, он улыбался.
 – Эй, Сероглазка, ну и жилье у тебя!
 – Откуда вы узнали мой адрес?
 – Джарит сказал.
 Я стянула свитер и вернула ему.
 – Спасибо. С вашей стороны очень мило было дать мне его поносить.
 Я начала закрывать дверь.
 Хилт толкнул дверь и прошел мимо меня в прихожую.
 – Знаешь, теперь мне многое становится ясно.
 Я наблюдала за ним от двери:
 – Не помню, чтобы я приглашала вас зайти.
 – Неудивительно, что ты придерживаешься таких консервативных взглядов.
 Ты ведь Деньги. – Он повернулся ко мне. – Готов поспорить, что еще и Старые Деньги.
 – Спокойной ночи, Хилт.
 Он-подошел ко мне.
 – Ледяная Принцесса. Разумеется, ты поддерживаешь политику ронов. – Его палец скользнул по лямке моего платья, ниже, ниже и, наконец, остановился между моими грудями. – Кто как не ты заинтересована в сохранении статус-кво.
 Я оттолкнула его руку:
 – Убирайтесь.
 Он прижал меня к стене, приблизив лицо к моему так, что почти целовал меня.
 – Надо же кому-то разбить эту твою ледяную скорлупу!
 Я среагировала мгновенно. Мне нельзя было допускать этого, но я среагировала. Мои боевые рефлексы не включались без моего ведома, если только моей жизни не угрожала непосредственная опасность. А Хилт никак не угрожал моей жизни. Он был бесцеремонен и груб, он не нравился мне, но он не был насильником. Простого «прекратите!», возможно, хватило бы.
 Но я не просила его прекратить. Я попыталась убить его.
 Когда разум начал сознавать, что же я делаю, я успела разбить стакан о стену и направляла острый осколок в грудь Хилта. Из порезанной руки струилась кровь. Я вовремя остановила руку: острие было уже меньше чем в сантиметре от его кожи.
 Все произошло так быстро, что Хилт даже не успел пошевелиться, оцепенело глядя на осколок у своей груди. Потом он сделал глубокий вдох и осторожно вынул осколок из моей руки. Я посмотрела на кровь, залившую мне руку и платье.
 – Мне кажется, вам нужен врач, – сказал Хилт.
 – Ерунда. Я разберусь сама.
 Я ожидала, что он вызовет полицию. Вместо этого он тихо произнес:
 – Простите меня. Я забылся.
 Это он забылся? Я чуть не убила его. «Черт, да что же со мной!»
 – Я позвоню в больницу, – предложил Хилт.
 Я заставила себя ответить спокойно.
 – Не надо. Просто уходите.
 Он покосился на мою окровавленную руку:
 – Мне кажется, вам…
 – Уходите.
 – Ладно. – Хилт открыл дверь. – Я позвоню завтра, узнаю, как вы.
 – Хорошо. – Я закрыла за ним дверь и заперла ее.
 – Я могу вызвать врача, – предложил Пако, – он будет через минуту.
 Я подошла к бару, пустила воду и сунула руку под струю. Вода в раковине окрасилась розовым.
 – Не надо, все в порядке.
 Промыв и перевязав руку, я налила себе еще виски. Если я напьюсь как следует, я перестану думать. А именно сейчас мне особенно не хотелось думать.
 – У меня к вам дело, – сообщил Пако. – Почта ждет вас уже шесть часов.
 – Утром просмотрю.
 – Одно из сообщений требует срочного ответа.
 Я нахмурилась:
 – Ладно. Включай запись.
 В комнате раздался голос Чара Йаки, ректора ДВИ.
 – Простите, что беспокою вас, праймери Валдория. Нам пришлось отменить завтрашние полеты из-за поломки двигателя одного из флайеров. Можете вы прочитать им вместо этого лекцию?
 Должно быть, он имел в виду лекцию о кибер-человеческих интерфейсах, которую я собиралась прочесть им позже.
 – Пако, передай ему, что я прочитаю лекцию завтра после обеда.
 А потом я напилась. Напилась в усмерть.

 9. ВРЕМЯ ПЛАКАТЬ

 – Но разве это не опасно? – допытывалась девушка-кадет. Она даже подалась вперед от волнения. – Фибероптика и механизмы – это же чужеродные тела, так ведь? Разве ваше тело не отторгает их?
 Обилие вопросов застало меня врасплох. Я присела на краешек стола у экрана. Йаки предлагал мне кафедру, но так я чувствовала себя увереннее.
 Гораздо увереннее. Мне нравилось общаться с кадетами.
 – Большая часть биомеханической системы выращена на основе моего собственного генетического материала или покрыта защитным слоем моих же клеток, – ответила я. – Это мало отличается, скажем, от вашего собственного регенерированного органа. Конечно, биомеханическая система гораздо сложнее. Не каждый организм примет ее.
 Кадет в задних рядах переполненной аудитории поднял руку. Я кивнула ему, и он спросил:
 – А что будет, если фибероптика выйдет из строя?
 – Она передает сигналы, – ответила я. – Как нервы. Если что-то с ней случится, она просто перестанет передавать сигналы.
 – А мозг может не правильно интерпретировать эти сигналы?
 – Возможно. Но он может не правильно интерпретировать сигналы любой части моей нервной системы – будь то естественная часть или искусственная.
 – Что, если что-то случится с человеком, оснащенным всеми этими штуками? – задала вопрос девушка, сидевшая рядом с ним. – Обычно если человека напугать, он просто подпрыгнет. Но если мы настраиваем человека на убийство, не рискуем ли мы, что он утратит контроль над собой и над этими механизмами? Обезумевший Демон может натворить кучу бед.
 Кой черт их волнуют эти идиотские вопросы?
 – Наши рефлексы срабатывают только при непосредственной угрозе нашей жизни. Мы запрограммированы не реагировать на другие ситуации. – Я покосилась на часы над дверями, в которых давно уже стоял и слушал меня Чар Йаки. Лекция длилась уже вдвое дольше положенного, но Йаки не пытался остановить ее.
 Ну и ладно. Я повернулась к кадетам:
 – Мы беседуем с вами уже больше двух часов. Пора расходиться.
 По залу пробежал разочарованный ропот. Потом они начали аплодировать. Я стояла, не зная, как себя вести. Я не привыкла к тому, что мне аплодируют.
 Обычно люди хотят, чтобы я ушла, а если это купцы, они просто хотят убить меня. В общем, до сих пор мое присутствие, как правило, раздражало людей.
 Но эти ребята продолжали аплодировать. Я улыбалась, счастливая тем, что хоть кто-то не считает меня невыносимой.
 В конце концов кадеты потянулись к выходу. Чар подошел ко мне:
 – Вы их очаровали.
 – Я не ожидала, что у них будет столько вопросов.
 Он улыбнулся:
 – Не каждый день им удается пообщаться с чудом биосинтетической технологии.
 – Спасибо. Вы правы. – Его реплика оставила во мне то же странное ощущение, что и последний вопрос кадетов. Словно я могу испортиться, как двигатель флайера. Я потерла шею, задержавшись пальцем на гнезде для псифона.
 – Вас подбросить до города? – предложил Чар. – Я заметил, вы сегодня не на флайере.
 – Спасибо, не надо. Сойдет и подземка. – Сказать по чести, я терпеть не могу метро. Но лететь на флайере мне тоже не хотелось. Этим утром, когда я вышла из дома, направляясь в ДВИ, я почти пять минут стояла у своего флайера, пытаясь заставить себя сесть в него. Не знаю почему, но мне это так и не удалось.
 Поэтому я поехала на метро. Попутчики косились на меня так, словно у меня было две головы. Конечно, далеко не все пассажиры метро – Демоны в полном обмундировании. Я вся с головы до ног была затянута в черное. Я даже надела свои форменные черные перчатки – скрыть повязку на руке.
 Дезинтегратор на поясе только усиливал эффект. Я взяла его с собой, потому что хотела продемонстрировать кадетам, как он настроен на мой мозг. Однако стоило мне сесть в поезд, и я пожалела, что не оставила его дома. Люди рядом со мной имели испуганный вид. Оно и понятно: не каждый пассажир метро носит на бедре ускоритель античастиц. Впрочем, он стоял на предохранителе, так что его можно было не опасаться.
 Когда я вышла из ДВИ, на землю спустились сумерки. Воздух был чист и закатное солнце еще грело. От горизонта до горизонта протянулась янтарная арка. Прекрасный вечер. Зачем спускаться под землю? До моего дома отсюда не больше двадцати километров по живописному Джейкобсширу. Трусцой я одолею это расстояние меньше чем за два часа. Или можно пойти по шоссе – это будет лишних пять километров. Если устану, сяду на флайбус, проходящий каждые два часа.
 Я выбрала шоссе, идущее через поля мягкой туман-травы. Вечером все предметы отбрасывали по две тени: одну длинную – от заходящего солнца, другую короче – от колец. В траве порхали птички с коричнево-серо-золотым оперением; за ними скакали пушистые розовые зверьки с огромными ушами. Они выпрыгивали из травы, на мгновение мелькали в воздухе темными силуэтами на фоне бронзового неба и снова исчезали в травяной дымке. Пейзаж казался нереальным, словно смотришь голофильм, снятый через бронзовый светофильтр.
 Примерно через час я вышла к небольшому строению у дороги – ресторану с маленьким магазинчиком. Услышав изнутри пение, я остановилась. Мне страсть как хотелось зайти, но точно так же не хотелось, чтобы на меня глазели. В конце концов чувство одиночества перевесило. Я подошла к дверям и распахнула их.
 Столики в небольшом зале размещались у стен, посередине стояло еще несколько, по всей видимости, дополнительные. Зал освещался только свечами, поэтому в нем царил полумрак. В глубине зала на деревянном помосте сидел мужчина с вьющимися каштановыми волосами и пел чуть хрипловатым баритоном. Кроме него в зале находилось всего несколько человек, разговаривавших друг с другом или слушавших пение. Я уселась за свободный столик у стены, ухитрившись остаться никем не замеченной.
 Когда ко мне подошла официантка, она даже не обратила внимания на нашивки праймери у меня на рукаве. В заведении, расположенном неподалеку от ДВИ, она, должно быть, привыкла часто видеть офицеров.
 Я заказала стакан светлого рома. И выпила. И заказала еще. И выпила. И заказала еще. Забавно. За два последних дня я выпила больше, чем за предыдущие полгода. Но здесь, в этой пыльной зале, мне было уютно. Мне ничего не надо было делать, только сидеть и слушать пение этого парня. Он напоминал мне Джарита. Не то чтобы он был слишком похож на него – шевелюра не в счет, – но он тоже пел. И тоже вышел собой.
 Я подозвала официантку:
 – Принесите еще выпить.
 – Рому? – спросила она.
 – Да. – Я ткнула пальцем в певца. – Вы не… когда он кончит петь, не спросите ли вы его – не согласится ли он выпить со мной? – Я смутилась.
 Что, если он откажется? – Если только ему не надо готовиться к следующему выступлению, – поспешно добавила я.
 Официантка улыбнулась:
 – Я передам ему.
 Когда паренек кончил петь, я успела прикончить еще два стакана.
 Официантка склонилась к нему, и он обернулся посмотреть на меня. Потом он кивнул, встал и исчез в двери за сценой.
 Я поморщилась. Но прежде чем я успела обругать себя за дурацкое приглашение, он появился снова, направляясь ко мне. Он остановился у моего столика и поклонился.
 – Добрый вечер, мэм.
 Я улыбнулась.
 – Соз. – Я махнула в сторону пустого кресла. – Составите мне компанию?
 – С удовольствием. – Он сел напротив меня. – Меня зовут Ник.
 – Ник, – славно звучит. – Что будете пить?
 – Пиво сойдет.
 Я снова подозвала официантку:
 – Принесите нам пива и рому.
 – Да, мэм. – Вид у нее был такой, какой обычно бывает у официантов, когда они считают, что ты пьешь слишком много.
 Ник покосился на батарею пустых стаканов передо мной, потом на меня.
 – Вообще-то я предпочел бы кофе. – Он улыбнулся. – А вы не хотите?
 – Нет, спасибо, – ответила я. – Ром сойдет.
 Официантка ушла, а я попыталась придумать, что бы такого умного сказать. Но мой ум отказывался помогать мне. Он где-то блуждал. Все, на что меня хватило – это на «Вы хорошо поете».
 – Спасибо, – отозвался Ник.
 – У меня есть брат, он тоже поет. Баллады и все такое, – я поморщилась.
 – Я сама стараюсь не пробовать свой голос при людях. Он их пугает.
 Ник засмеялся, будто я сказала что-то смешное.
 – Уверен, что у вас красивый голос.
 – Красивый, только слуха нет. – Он пугал даже меня. – Единственный, кому я пела – это младший братишка, Келрик, к-когда он был совсем маленьким. – Келрик стоял у меня перед глазами, улыбаясь той самой улыбкой, которую я так любила. – Ему, поди, было все равно. Когда ему было два года, а мне – одиннадцать, он всегда вешался мне на шею.
 Лицо Ника смягчилось.
 – Это хорошо.
 Я улыбнулась воспоминанию:
 – Конечно, хорошо.
 Хотя мы продолжали беседу, я начала испытывать некоторые затруднения со словами. Они решительно отказывались произноситься. Впрочем, не знаю, почему, но Нику мое общество вроде бы нравилось, несмотря на мою неспособность общаться как подобает разумному человеческому существу.
 Когда официантка вернулась с нашими напитками, Ник как-то странно посмотрел на нее. Это напомнило мне выражение лица моего «маленького» брата, когда его что-то огорчало. Тоже мне, «маленький». Келрик вырос в великана, почти такого же роста, как Кердж. Только если Кердж был весь металл и холод, Келрик – солнечный свет и смех.
 Странно было видеть выражение Келрика на лице этого Ника. Что бы он ни хотел этим сказать, официантка, похоже, поняла его. Она чуть заметно кивнула и отошла.
 Я сделала глоток:
 – Келрик тоже любил это озеро.
 – Озеро? – не понял Ник.
 – Это было… это б-большое озеро. – Мои мысли снова улетели куда-то далеко. Я заметила, что официантка говорит о чем-то с лысеющим полным человеком – типичным владельцем ресторана. Он кивнул, потом направился в нашу сторону.
 – Вы ходили на это озеро с братом? – спросил Ник.
 – Мы… да. – Хозяин решительно направлялся именно к нам. – Он сюда ид-дет.
 – Ваш брат?
 – Нееет.
 Хозяин остановился у нашего столика и отвесил мне низкий поклон.
 – Добрый вечер, мэм. Добро пожаловать к нам в заведение.
 – Пр…при…вет, – ответила я. Комната медленно вращалась.
 Он широко улыбнулся:
 – Я рад, что вам нравится пение Ника.
 – Да. – Мне хотелось только, чтобы он ушел и не мешал мне любоваться самим Ником.
 – Возможно, вам хотелось бы сменить ром на что-нибудь? – предложил он.
 – У нас есть замечательная минеральная вода.
 – Ром сойдет, шипучая вода – почти такая же гадость, как морковный сок.
 Хозяин предпринял еще одну попытку:
 – Возможно, немно…
 – Спасибо, – перебила я его. – Я в порядке. Все… все хорошо.
 Он вздохнул.
 – Ну ладно. – Он еще раз поклонился и отошел.
 Кой черт они действуют мне на нервы? Я расстегнула кобуру и положила дезинтегратор на стол. Разумеется, я не собиралась использовать его. Но он мог отпугнуть нежелательных зрителей.
 Ник уставился на оружие, потом на меня.
 – Чт-то, не видели таких красавцев? – спросила я.
 Он мотнул головой.
 – Так близко – никогда. – Вид у него при этом был такой, будто он предпочел бы и вовсе его не видеть.
 – Н-не бойтесь, он н-не стрш…страшный. – Я подняла дезинтегратор и приставила дуло к виску. – Мы… мы купались в этом озере.
 Лицо Ника сделалась белее мела.
 – Соз… предохранитель…
 – Что? – Моя рука устала держать дезинтегратор на весу. Ствол покачнулся, царапнув мне висок.
 Откуда-то возник хозяин, торопливо говорящий:
 – Почему бы вам не отдать мне вот это?
 Я уставилась на него – с какой это стати он просит мое оружие? Он потянулся за дезинтегратором, я отшатнулась, и ему удалось только отвести ствол от моей головы.
 И щелкнуть предохранителем.
 Долгое мгновение я сидела, тупо глядя на оружие в собственной руке.
 Рычажок предохранителя только что стоял на боевом взводе. На боевом. Я тыкала полностью заряженный дезинтегратор себе в висок, сняв его с предохранителя.
 Я судорожно глотнула и убрала дезинтегратор в кобуру. Потом встала, глядя на хозяина.
 – У вас не найдется места прилечь?
 Он вздохнул:
 – Разумеется. Идите за мной.
 Он отвел меня в маленькую гостиную в задней части здания. Похоже, это была часть его собственного жилища, отделенного от зала узким проходом.
 Опускаясь на диван, я услышала приглушенное пение Ника. Хозяин принес мне кружку какого-то горячего питья, но я не могла заставить себя выпить хоть глоток.
 Я не стала ложиться, но просидела там, должно быть, больше часа, пока голова слегка не прояснилась. В конце концов я подняла голову и огляделась по сторонам. Хозяин сидел в кресле напротив меня.
 – Как вы себя чувствуете? – спросил он.
 – Пьяной. – До меня постепенно доходило, что я могла сделать. Одно движение пальца – и от моей биосинтетической головы не осталось бы даже пара. Я уперла локти в колени и опустила лоб на руки. Черные кожаные перчатки, прятавшие повязку на руке, приятно холодили лоб.
 Хозяин подошел и сел рядом со мной на диван.
 – Я могу позвонить и попросить кого-нибудь заехать за вами.
 – Нет. – Я встала и несколько секунд постояла, борясь с некоторым возмущением в желудке. Когда оно улеглось, я направилась к двери – не той, что вела в ресторан, но выходившей на улицу.
 Хозяин шел за мной.
 – До утра в город не пойдет ни одного флайбуса. Почему бы вам не переночевать здесь?
 Я покачала головой:
 – Спасибо за помощь. Вы очень добры. Но теперь мне лучше… – Что лучше? – лучше прогуляться.
 – Вы уверены?
 – Да. – Я мотнула головой в сторону ресторана. – Попрощайтесь за меня с Ником.
 – Обязательно. – Он отворил дверь и выпустил меня в поле.
 Здесь, в сельской местности, звезд на небе видно было больше, чем в Эосе, хотя даже мой тренированный глаз с трудом различал их рядом с ярко освещенными кольцами. Судя по тени Форшира на кольцах, было где-то около полуночи. Тень планеты скользила вверх по светящейся арке, пока не разрезала ее пополам в верхней точке. Две половинки арки сходились над головой двумя торчащими в небо косами. В воздухе пахло туман-травой, со всех сторон доносились стрекотание и шорохи сельской ночи.
 Я шла домой по обочине шоссе, все еще слишком пьяная, чтобы ощущать усталость. Я не хотела думать. Я не хотела знать, что заставило меня приставить заряженный дезинтегратор себе к виску. Поэтому я позволила себе идти, не думая ни о чем.
 Должно быть, я шла так несколько часов. Постепенно шоссе выпрямилось и превратилось в автостраду, а это означало, что я нахожусь всего в пяти километрах от Эоса. Слева в ночи неярко светились огни Солдатской Рощи – большого парка с просторными полянами, тенистыми аллеями и живописными прудами. Очень красивый парк. Однако он создавался не ради красоты. Он служил мемориалом солдатам КИКС, погибшим в боях.
 Я остановилась на обочине и посмотрела в ту сторону. Несмотря на то, что в прошлом я не раз попадала на Форширский Приют, я ни разу не побывала здесь. Не хотела я этого делать и сейчас. Но ноги сами несли меня туда, шагая по гравийным дорожкам от поляны к поляне. Я стороной обходила статуи и обелиски, стелы и надгробные плиты. Я позволяла себе видеть только лужайки и цветы.
 Но дойдя до Купола, я остановилась.
 На самом деле это был не настоящий купол, а круглое сооружение метров десяти в диаметре и высотой с двухэтажный дом. Вместо стен возвышались вертикальные плиты, доходившие почти до основания легкого свода. Плит было двадцать девять; они отделялись друг от друга просветами в вытянутую руку.
 Тридцатая плита отсутствовала, оставив входной проем, к которому вели три ступени. Материалом всему сооружению служил белый камень. Вот и все.
 Если не считать имен.
 Они были высечены внутри. Пока они заполнили только половину плит, но с каждым годом свободного места оставалось все меньше. Что будем мы делать, когда заполнится последняя плита? Сколько еще Куполов придется построить, чтобы увековечить имена всех Имперских Демонов, павших в бою? Ибо Купол служил единственной цели – славить погибшие биосинтетические создания Сколийской Империи.
 Я поднялась по ступеням и вошла в Купол. Я не хотела смотреть на плиты.
 Но я шла против воли. Я подошла вплотную к плите напротив входа и посмотрела на врезанные в мрамор имена. Даты смерти, вырезанные рядом с каждым именем, были старыми, очень старыми. С тех пор прошло несколько десятилетий. И даже так я помнила слишком многих из них.
 Меня пробрала дрожь. Ночь стояла теплая, но меня словно засыпали льдом.
 Я медленно шла по кругу, а даты становились все более и более свежими, имена – все более знакомыми. Так много знакомых имен… Так много!
 Откуда я могла знать их всех? Я помнила их лица, их голоса, походку, смех.
 Каждое имя словно укоряло меня в том, что я все еще жива, а они погибли.
 Мне хотелось бежать прочь от этого места, спрятаться, затуманить голову чем угодно – алкоголем или смертью. Но я не могла остановиться: я читала, переходила дальше, читала… И вспоминала. Я неотвратимо приближалась к последней плите. Я не хотела подходить к ней, но и остановиться тоже не могла.
 И вот я стояла перед ней. Даты, стоявшие рядом с именами, относились к прошлому году. Его имя было выгравировано на уровне глаз, только имя, такое же как сотни других.
 Келриксон Джарлин Валдория Сколия, терциери.
 Келрик. Мой младший брат.
 Он был третьим наследником Керджа. Единственный человек кроме Джейбриола Куокса, разделивший со мной это чудо слияния умов, доступное ронам.
 Я сняла перчатки и прикоснулась к холодному мрамору, ощупывая врезанные в него буквы. Потом, очень медленно, я опустилась на колени, скользя руками по камню, цепляясь пальцами за надписи. В конце концов я съежилась у стены, низко опустив голову. И заплакала. Мои плечи содрогались, а я рыдала, пока у меня хватало слез.
 Прошло много времени, пока мои рыдания утихли. В конце концов я повернулась и села спиной к стене. Я прижала колени к груди и опустила голову.

 10. ВРЕМЯ ВРАЧЕВАТЬ

 Меня разбудила звонкая птичья трель. Я растерянно подняла голову.
 Почему все мое тело так затекло? Почему подо мной каменный пол, а напротив – каменная плита? Потом я вспомнила.
 Солнце еще не взошло, но было уже достаточно светло; до рассвета оставалось всего несколько минут. Я натянула перчатки, поднялась и на затекших ногах вышла из Купола, просыпаясь вместе с утром. Воздух по-утреннему холодил щеки, а на одежде осела роса. Я чувствовала себя так, словно бежала всю ночь.
 Я спустилась через лужайку к шоссе, ведущему в Эос. В этот ранний час на шоссе почти не было аэромобилей, скользящих на воздушной подушке над голубыми плитками. Их пассажиры провожали меня удивленными взглядами, но сегодня мне было все равно. У меня просто не осталось сил реагировать.
 Все, что меня волновало – это как бы поскорее добраться домой. Я старалась не думать, боясь, что, если я позволю рассудку снова увести меня куда-нибудь, я никогда не доведу до конца то, что собиралась сделать.
 Когда я добралась до Эоса, солнце стояло уже довольно высоко. Шоссе перешло в широкий проспект, рассекавший административную часть города.
 Хотя вдоль проезжей части здесь росли деревья, их было меньше, чем в районе, где я жила. Тут и там зеленели газоны стриженой туман-травы. В этой части города разрешалось движение транспорта, и мимо меня по улице с жужжанием летели аэромобили. По тротуарам спешили пешеходы – одни с опаской косились на меня, другие не замечали, поглощенные собственными мыслями.
 Я продолжала идти.
 В конце концов я добралась до Имперского посольства. Я поднялась по высоким ступеням парадного входа и, миновав портик, вошла в высокий сводчатый зал. На скамьях у стен сидели люди, занятые своими делами: чтением, беседой, ожиданием. В дальнем конце зала стояла очередь. Грохоча коваными ботинками по мраморному полу, я пересекла вестибюль и пристроилась последней.
 Конечно, я могла пройти и без очереди. Я могла войти с другого входа или вообще отправиться домой, позвонив, чтобы за мной заехали после того, как я высплюсь. Вместо этого я ждала. Если я переведу дух после своего ночного забега, я никогда не разделаюсь с этим.
 Очередь поднималась на один лестничный марш, где стояла за стойкой женщина, дававшая посетителям советы, к кому обратиться, и пропускавшая их потом через детектор систем безопасности у входа во внутренние помещения.
 Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы оказаться перед дежурной. Женщина улыбнулась и обратилась ко мне так, словно посещения Демонов в чине праймери для нее самое привычное дело.
 – Чем мы можем вам помочь сегодня?
 Я не могла решиться. Я заставила себя прийти сюда, но боялась сделать последний шаг.
 Она сделала еще одну попытку:
 – Может, вам нужно в канцелярию?
 – Мне нужно к душеспасителю, – сказала я.
 Люди в очереди замолчали. Все в радиусе слышимости повернулись посмотреть. Неожиданно воцарилась мертвая тишина.
 Кто бы ни отбирал посольский персонал, он делал это хорошо. Женщина даже не моргнула. Скорее всего это был первый и последний случай в ее карьере, когда к ней обратились с такой просьбой, но она не колебалась ни секунды. Она дотронулась до маленькой клавиши на пульте, потом обратилась ко мне:
 – Сейчас вас проводят к Тагеру.
 За ее спиной в дверном проеме виднелся большой зал со стенами из полированного мрамора. В дальнем конце его показались четверо мужчин.
 Крупных мужчин. Я не сомневалась в том, что они вооружены.
 Она кивнула в сторону арки-детектора.
 – Проходите, праймери.
 Стоило мне шагнуть под арку, как воцарился обычный хаос: замигали огни, взвыли сирены, зазвенели звонки и так далее. Я даже не подумала снять с пояса дезинтегратор. Два охранника у арки потянулись за оружием, а четверо спешащих ко мне провожатых заметно ускорили шаг. Я не трогалась с места, стараясь казаться невозмутимой.
 Никто не произнес ни слова. Никто не требовал, чтобы я сдала оружие.
 Народ в очереди смотрел на меня, женщина за стойкой спокойно улыбалась, охранники напряженно ждали. Их эмоции касались меня как грубая шкурка свежей раны. Они, похоже, боялись, что стоит им сделать что-то не так, и я взорвусь. Никто из них не понимал одного: риск был, но для меня, не для них. Одно неверное слово, один неверный взгляд, одно неверное движение – и я вышибу себе мозги.
 Четверо провожатых подошли к нам, и самый высокий поклонился.
 – Добро пожаловать. – Он сделал приглашающий жест в сторону зала, откуда появился, поднимая руку так, словно я приглашена на званый обед, а он хозяин. Я прекрасно понимала, что он из элитных охранников посольской службы безопасности. Но ни на его безукоризненном костюме, ни на его таких же безукоризненных манерах это не отражалось.
 И я пошла с ними. Они вели меня по коридорам, через арки и переходы, пока мы не оказались перед дверью. Дверью в стеклянной стене, казавшейся темной и непрозрачной, хотя я не сомневалась в том, что кто бы ни сидел внутри, он все видит.
 Дверь в стеклянной стене отворилась. Посреди кабинета стоял мужчина и смотрел на нас. Мой эскорт остановился у дверей. Я вопросительно посмотрела на них – сначала налево, потом направо. Но они не двигались.
 Поэтому я вошла одна.
 Кабинет оказался просторным, с толстенным – ботинки утопали в нем почти по щиколотки – белым ковром на полу. Прозрачные полки вдоль стен были уставлены хрупкими вазами, стеклянными статуэтками и прочими безделушками.
 Картины на стенах радовали глаз спокойным сочетанием цветов.
 Я подошла к мужчине – самому обыкновенному человеку крепкого телосложения с каштановыми волосами.
 – Так вы и есть душеспаситель? – спросила я. Разумеется, официальное название его должности звучало совсем по-другому: Психиатр класса А6 медицинского отдела КИКС.
 – Да. Меня зовут Як Тагер, – кивнул он.
 Он бросил взгляд на моих сопровождающих и поднял руку. Дверь мгновенно закрылась, оставив меня наедине с Яком Тагером, душеспасителем класса А6.
 Я подошла к полке и дотронулась пальцем до стеклянной вазы.
 – У вас тут полно хрупких предметов.
 Он подошел и стал рядом.
 – Да, хватает.
 Я посмотрела на него. Он не слишком походил на эксперта мирового класса по проблемам психического здоровья. Женщина на контроле называла его просто Тагером.
 – Вы врач?
 Он кивнул:
 – У меня медицинский диплом и докторская степень по психологии.
 – Сколько у вас пациентов?
 Он слегка улыбнулся:
 – Один.
 – В это количество вхожу я?
 – Да.
 – Тогда чем вы здесь занимаетесь? – фыркнула я.
 – Исследованиями. – Мой интерес, казалось, был ему приятен. – Я изучаю психологические эффекты систем биомеханика-человек.
 Боже праведный! Так это тот самый Тагер? Я сама читала его работы.
 Мужик являлся признанным экспертом по части эффектов, оказываемых биомеханическими системами на людей, носивших их в своих телах. Я никогда не знала, что его основная специальность – душеспаситель. Это означало, что помимо научной работы он выполняет здесь задание КИКСа, скорее всего связанное с ДВИ или с Дьешанской Академией.
 Я не знала, как себя с ним вести. Он казался слишком обычным. Десять лет назад, когда после инцидента на Тамсе меня посылали на обследование к душеспасителю, я спросила женщину-психолога, сколько пациентов было у нее за всю ее карьеру. Она ответила: восемь. Восемь пациентов за двадцать пять лет – и это включая меня, встречавшуюся с ней только дважды.
 Я не хотела идти к ней. Я пошла только потому, что меня заставили. Да, мой командир выбрал хорошего врача. Если бы мне хотелось принять помощь, она смогла бы ее оказать. Но теперь все было по-другому. Тагер был моим единственным вариантом, и в силу каких-то глупых соображений мне не хотелось доверяться врачу-мужчине. Почему – сама не знаю. Не хотелось, и все тут.
 Я вздохнула:
 – Возможно, я совершила ошибку, придя сюда. Я зря отнимаю у вас время.
 Он внимательно посмотрел на меня:
 – Что заставило вас прийти?
 Я пожала плечами.
 – Собственно, это не назовешь проблемой. – Я помолчала. – В последние дни я совершила несколько поступков… немножко странных поступков.
 – В каком смысле странных?
 – Сегодня ночью я целилась себе в висок из дезинтегратора на боевом взводе.
 – Расскажите мне об этом, – негромко попросил Тагер.
 – Я разговаривала с этим певцом из кабака. Я была пьяна. Я приставила дезинтегратор к виску, а предохранитель оказался спущенным. Рука плохо слушалась. – Я замолчала. Не хотелось мне говорить с этим мужиком – ни о сегодняшней ночи, ни о чем другом.
 Если не считать того, что на этот раз я пришла по собственной воле, ожидая какой-то помощи. Не знаю какой, но я и не узнаю, пока сама не приложу усилие. Я вздохнула глубоко и попыталась еще:
 – Две ночи назад я едва не убила человека, самого обыкновенного штатского, только за то, что он прижал меня к стене. Не знаю, почему. Ну, да, он кажется мне навязчивым. Он мне не нравится, а я – ему. Но это все.
 Тагер продолжал внимательно смотреть на меня – возможно, он и в самом деле хочет разобраться. В конце концов, это же его работа. Ему положено так выглядеть.
 – Как это случилось? – спросил он.
 – Мне не понравилось, как он прикоснулся ко мне. – Мне сделалось не по себе. Все оказалось куда хуже, чем я себе это представляла. – Я среагировала как на нападение. Не знаю, почему.
 – Что вы сделали?
 – Разбила стакан и чуть не зарезала его.
 – Чем вам не понравилось то, как он прикоснулся к вам? – Тагер говорил осторожно, но не так, как люди на контроле, ожидавшие, что я взорвусь при любом неверном движении. Тагер обращался ко мне так, словно питал ко мне глубочайшее уважение, что уже было абсурдно, учитывая, что мы с ним познакомились не больше пяти минут назад. Уважение надо завоевывать, а я не сделала еще ничего, чтобы завоевать его.
 – Он дотронулся до лямки моего платья. – Описание инцидента заставило меня ощутить себя дурой. Назвать мои действия неадекватной реакцией было бы, мягко говоря, преуменьшением. – Потом он сунул руку между грудями и прижал к стене.
 Тагер не сводил с меня взгляда:
 – Он знал, что вы – праймери?
 – Нет. Мы только познакомились в туристическом клубе.
 – Он угрожал вам?
 – Нет.
 – Вы уверены?
 – Конечно.
 – Почему?
 Я нахмурилась:
 – Что вы хотите этим сказать: почему? Потому, что знаю.
 – Как?
 Кой черт он спрашивает меня об этом?
 – Я эмпат, вот почему. Он сказал что-то насчет необходимости разбить мою «ледяную скорлупу». Но не предпринимал никакого насилия.
 – Вы уверены?
 – Да, уверена. Вы видите здесь проблему?
 – Ваши рефлексы не включились бы без причины.
 Вот, значит, как он отрабатывает свою зарплату: изрекая истины, и без того очевидные для его единственного пациента?
 – Вы – душеспаситель. Вот вы и скажите мне, в чем здесь проблема.
 Тагер вздохнул:
 – Вы должны мне немного помочь.
 – Это и есть то, что вы вынесли со всех своих степеней? Пусть пациент сам ставит себе диагноз, да?
 Он не выказал никакого раздражения, продолжая говорить все тем же спокойным, полным уважения тоном:
 – Мне необходимо услышать от вас больше.
 Было что-то странное в том, как он смотрел на меня. Где-то я уже встречала такой взгляд. Непонятно почему, я разозлилась:
 – Чего услышать?
 – Происходило ли с вами в последнее время что-нибудь еще необычное?
 Я вспомнила наконец это выражение. Такое появлялось на лице у моей матери, когда тому, о ком она заботилась, было больно. И его сопереживание, похоже, не подделка. Это не напоминало натренированное выражение-маску для пациентов. Я всерьез тревожила его. Но почему? С чего ему питать ко мне сочувствие – ко мне, которую он никогда не встречал раньше, к биосинтетическому чуду с фальшивым человеческим обликом?
 – Нет, – ответила я. – Я не делала больше ничего странного. Я – это всего лишь я, и это уже не лишено странности. Наверное, мне лучше идти домой. Я устала, вот и все. Вчера мне пришлось пройти долгий путь.
 – С туристами? – улыбнулся он.
 С туристами? Он, должно быть, имеет в виду тех любителей морковного сока…
 – Нет, я возвращалась пешком из ДВИ. Дошла до Солдатской Рощи. Я там спала.
 – Зачем?
 Хоть бы он перестал задавать мне эти вопросы.
 – Я устала.
 Он молча ждал.
 – В ДВИ я приехала на метро, – объяснила я. – Но я не люблю, когда на меня глазеют. Поэтому я пошла домой пешком.
 – У вас что, нет флайера?
 – Почему же. Есть. Но вчера утром я не могла сесть в него.
 – Вы часто летаете на флайерах?
 – Постоянно.
 – С вами случалось что-нибудь во флайерах?
 – Конечно, нет.
 – Но вчера вы не могли сесть во флайер.
 Мне вдруг захотелось схватить его и потрясти хорошенько.
 – Ну и что, черт возьми, в этом такого?
 – Праймери. – Он помолчал, явно ожидая, что я подскажу, как меня зовут.
 Я тоже молчала. Так и не дождавшись подсказки, он продолжал:
 – Беседа со мной, возможно, неприятна вам. Но если я хочу помочь вам, мне придется задавать вопросы.
 Неожиданно я почувствовала, что с меня хватит. Я вздохнула, повернулась и пошла от него. Когда стол преградил мне дорогу, я остановилась и оперлась руками о край.
 Подумав немного, я отвернулась. Я говорила медленно, словно ныряльщик, проверяющий температуру замерзающей воды:
 – Человек по имени Крикс Тарк однажды возил меня в своем флайере.
 Тагер оставался на месте.
 – Похоже на хайтонское имя.
 – Он и был хайтоном. – Мои руки начали зябнуть. – Он подобрал меня на улице на колонии Тамс. Я работала там в подполье. Я… я… – Я заставила себя сказать. – Я три недели была его Источником. Каждую ночь, с вечера до утра. Иногда и днем.
 Тагер умел скрывать свои эмоции. Очень хорошо умел. Черт, да он мог стоять перед несущимся на него поездом и не моргнуть при этом. Он обращался ко мне все тем же тихим голосом, хотя я ощущала, насколько он шокирован:
 – Как вам удалось бежать?
 – Я задушила его, когда он трахал меня.
 – Простите. – Тагер подошел ко мне.
 – За что?
 – За то, что вам пришлось пройти через это.
 – Это моя работа.
 – Это черт-те что, а не работа.
 – Послушайте, – сказала я. – Это случилось десять лет назад. Я была в порядке все это время. Нет причин, по которым это должно стать проблемой именно сейчас.
 – Этот человек, которого вы чуть не порезали, – не напоминает ли он вам чем-нибудь Тарка?
 – Нет. – На самом деле это было не совсем так. У Хилта тоже темные волосы, да и сложением он напоминал Тарка. И ростом. И когда он вошел ко мне ночью, это напомнило мне бесцеремонность, которую я так ненавидела в Тарке – он верил, что имеет право делать все, что ему заблагорассудится, с теми, кого почитает ниже себя. Но это сходство было чисто поверхностным.
 Хилт мог раздражать, но даже зная его всего несколько часов, я не сомневалась, что он нормальный, вполне порядочный человек. – Ничего общего.
 – А тот певец в кафе? – спросил Тагер. – Он ничем не напоминал Тарка?
 Я фыркнула:
 – Вот уж вы сказали. Этот человек – полная противоположность аристо. У него карие с золотом глаза и золотой голос. И мне кажется, он и мухи не обидит.
 – Вы сердились на него.
 – Сердилась? – Я посмотрела на него. – С чего? Я не хотела ему вреда. Я хотела заниматься с ним любовью.
 – Расскажите мне о нем.
 – О нем? Я ничего о нем не знаю.
 Тагер ждал. Я нахмурилась и скрестила руки. Подождав немного, он попробовал зайти с другой стороны.
 – Значит, вы не замужем?
 Неужели то, что я никому не нужна, так очевидно?
 – При чем здесь это?
 – Вы не похожи на женщину, которая ищет себе любовника, будучи привязана к кому-то другому.
 – О! – Это-то он откуда знает? – Ну и что? Вы ожидали, что у меня есть семья?
 – Почему это вас так задевает?
 – Бросьте свои душеспасительные штучки и ответьте на этот чертов вопрос. Вы хотите, чтобы я была откровенной с вами, так будьте откровенны со мной.
 – Да, – мягко произнес он. – Я удивлен, что вы не замужем.
 Я не в первый раз слышала такую ерунду: «Как вы только выдерживаете одиночество?»
 – Бросьте, Тагер.
 – Почему это вас так злит?
 – Я не зла. Прекратите задавать мне этот дурацкий вопрос.
 – Вид у вас прямо-таки взбешенный.
 – Ну да, – взорвалась я. – Конечно. Тащи эту красотку праймери в постель. Славный улов. Или они хотят то, чего хотел Хилт, – наказать меня.
 – Я сжала кулаки. – Может, мне стоит изуродовать лицо и носить лохмотья, чтобы проверить, захочет ли меня кто-нибудь тогда?
 – Кто такой Хилт? – спросил он все тем же ровным тоном; это начинало выводить меня из себя.
 – Хилт – это тот сукин сын, что толкал меня к стене и обзывал Старыми Деньгами и Ледяной Принцессой.
 – Вы ни то, ни другое.
 Я почувствовала то, что, должно быть, чувствует поезд на магнитной подушке, налетая на полном ходу на кирпичную стену.
 – Причина, по которой я удивлен, что вы не замужем, – в том, что редкие эмпаты с вашей чувствительностью могут переносить одиночество.
 – У меня чувствительность бетонного блока.
 – Очень необычного блока, – улыбнулся он.
 – Я не шучу.
 – Я тоже.
 Я не могла поверить.
 – А почему вы считаете, будто знаете обо мне что-нибудь?
 Тагер развел руками:
 – Я исхожу из опыта, из подготовки, из интуиции, наконец. В конце концов, я тоже эмпат.
 – О! – Ну да, конечно. С его родом занятий он должен быть эмпатом. – Не думаю, чтобы хотела говорить дальше. – Разговор с ним выматывал больше, чем прогулка пешком из ДВИ. Мне хотелось вернуться домой и лечь спать. – Не обещаю, что еще вернусь.
 – Мне кажется, вы вернетесь, – сказал Тагер.
 Это заставило меня замереть. Этого я не ожидала. Я ждала, что он будет кормить меня чем-то вроде пожеланий Керджа: вы переутомились, вам надо попробовать жить нормальной жизнью. Отдохнуть. Расслабиться. Я ожидала, что Тагер тактично объяснит, что мне незачем переводить его время, жалуясь на свою неспособность нормально общаться с людьми.
 А он хочет, чтобы я пришла еще.
 Но разговор с ним требовал от меня слишком много сил.
 – Не знаю, будет ли у меня время.
 – Мне кажется, с вашей стороны было бы неразумно останавливаться.
 – Что?
 Он снова напомнил мне мать.
 – Мне нужно получше узнать вас, чтобы понять, что же выводит вас из себя. Пока я могу сказать только одно: если вы не справитесь с этим, что-нибудь случится.
 Я сжалась:
 – Вы считаете, я могу причинить кому-то зло?
 – Возможно.
 Я знала это. Я все время это знала. Я заставила себя задать вопрос:
 – Вы боитесь, что я потеряю контроль над собой и убью кого-нибудь, да?
 – Не думаю, чтобы вы могли неспровоцированно убить кого-то. – Совершенно неожиданно он поднял мою руку и стащил перчатку, обнажив бинты.
 – Как вы ухитрились?
 Как он понял, что я повредила руку? Неужели он такой сильный эмпат?
 Может, он так же хорошо принимает сигналы моего тела? Я отдернула руку.
 – Я же говорила. Я разбила стакан.
 – Как?
 – Не ваше дело как. – Я пыталась вывести его из себя. – Какая разница, как?
 – Единственный человек, кому, я боюсь, вы можете причинить зло, – это вы сами.
 Я так обалдела, что у меня даже голос сорвался.
 – Вы ничего обо мне не знаете.
 – Я не могу заставить вас прийти еще, – сказал Тагер. – Даже если бы я и мог, это бы не помогло. Я не сомневаюсь, вы способны заставить меня поверить в любое состояние вашей психики. Но вы не пришли бы сюда, если бы не искали помощи.
 – Я – разладившийся механизм, – горько сказала я. – Мне нужен капитальный ремонт.
 – Вы не машина, – голос его потеплел.
 Я стащила вторую перчатку и протянула ему руку так, чтобы он видел гнездо на ладони.
 – Машина.
 – Ваша биомеханическая система не лишает вас человеческой сущности.
 Все, что она делает, – это расширяет способности, данные вам с рождения.
 – Способности? – Я уронила руку. – Каждый раз, когда кому-то, кого я знаю, больно, больно и мне. Каждый раз, когда кто-то хочет причинить боль мне, я чувствую это. Вы можете представить себе, каково это – жить так? – слова срывались у меня с языка прежде, чем я могла удержать их. – Вы можете представить себе, каково это – летать в эскадрилье истребителей?
 Каково мне, идя в бой, ощущать мысли аристо? Им нравится убивать нас. Это для них приятнее секса. Или их пилот – раб, для которого убивать нас – единственный шанс чуть улучшить свою жизнь. И мне приходится убивать его, – мой голос дрожал, и я ничего не могла с собой поделать. – Я чувствую каждого убитого мною купца. Я умирала тысячи раз. Я не могу причинить себе большего зла.
 – Я знаю только малую часть этого, – сказал Тагер. – Но я видел, что такая жизнь делает с эмпатами. То, что вы выносите это, – просто чудо.
 Я не нашлась, что ему ответить. Я слишком устала. У меня не было сил говорить.
 – Мне пора идти.
 – Вы вернетесь?
 – Я… я подумаю.
 – Я здесь каждый день. В любое время. Днем и ночью.
 Я кивнула. Я, правда, не знала, что сказать. Я не знала, хватит ли у меня сил вернуться.
 Время близилось к полудню, когда я вышла из посольства. Я пошла домой мимо гавани, глядя на корабли у причалов. По набережной разгуливали моряки в белых штанах и полосатых тельняшках, в синих шапочках, залихватски сдвинутых набок. На пляжах отдыхали – купались или загорали на золотом песке – люди: пары, семьи, одиночки… Повсюду носились дети в ярких одеждах, с воздушными шариками; они смеялись, визжали, дразнили уличных музыкантов. Запах соли смешивался с ароматами жареной еды из кафе на набережной. Все вокруг жило, жило, бурлило, шумело.
 Довольно долго я стояла, облокотясь на деревянные перила и глядя на суету. И постепенно меня охватывало странное ощущение.
 Облегчение.
 Странное дело, но сознание того, что Тагер понимает: я в беде, принесло мне чувство неописуемого облегчения. Почему? Почему мне легче от сознания того, что все черт-те как?
 Потому, что, если я больна, меня можно и излечить.
 В этом-то все и дело. Если есть проблема, ее можно решить. Если бы этой проблемы не было, это значило бы только, что все мои ощущения укладываются в норму, а значит, ничего с ними и не поделаешь. Вряд ли я смогла бы жить с этим дальше.
 Может, я все-таки схожу еще к Тагеру.
 Я потихоньку пошла дальше. Мне страсть как хотелось скинуть с себя форму и отдохнуть в тиши квартиры. Гавань отстояла от моего дома на километр, так что идти оставалось всего ничего.
 Приблизившись к дому, я увидела у подъезда небольшую компанию. Только подойдя к ней почти вплотную, я отвлеклась от своих мыслей и узнала их. И тут же поняла, почему они так уставились на меня. Это были Джарит и его друзья и среди них Ребекка и Хилт. Я и забыла, что Джарит приглашал меня на пляж.
 – Извините за опоздание. Надеюсь, вы не долго ждете?
 Джарит не сводил взгляда с нашивок на моем рукаве.
 – Нет, совсем недолго.
 Я устало провела рукой по волосам:
 – Боюсь, сегодня я неважная спутница. Вам, наверно, лучше идти без меня.
 Они кивнули. Никто, похоже, не знал, что сказать. Я почти физически ощущала замешательство Джарита; он чувствовал себя полнейшим идиотом. Это надо же: пригласить на свидание Имперскую праймери!
 Так не пойдет, подумала я и улыбнулась ему:
 – Не хотите зайти?
 – То есть… к вам? – не понял Джарит.
 – Да.
 – О! – Он покраснел. – С удовольствием.
 Остальные только переводили взгляды с него на меня.
 – Ладно, – сказала наконец Ребекка. – Мы… гм… увидимся, Джар.
 Джарит кивнул, остальные поклонились мне на прощание и пошли. Все, кроме Хилта – его-то я хотела видеть здесь меньше всего.
 – Мне хотелось бы поговорить с вами, – сказал Хилт. Он покосился на Джарита. – Наедине.
 Учитывая то, что я чуть не сделала с ним, я не могла отказать ему хотя бы в этом.
 – Идет.
 Мы спустились с крыльца и отошли в тень дерева.
 – В чем дело? – спросила я.
 – Вы собираетесь стукнуть на нас?
 Стукнуть?
 – Что вы имеете в виду?
 – За то, что мы говорили тогда. На прогулке.
 Я наконец поняла. Он хотел знать, собираюсь ли я донести на них.
 Логичный вопрос. Я знала офицеров, сообщающих о таких вещах в своих рапортах.
 – Нет, – ответила я. – Я не собираюсь делать ничего такого.
 – И почему?
 Я пожала плечами:
 – Вы имеете полное право высказывать свою точку зрения.
 – Правда? – язвительно переспросил он.
 Я хотела ответить «разумеется», но почему-то не смогла. Вместо этого я сказала:
 – Вы говорили о вещах, которые мне стоило знать. Все это останется между нами.
 – Поклянитесь.
 Я нахмурилась:
 – Что это значит?
 – Вы – Демоны – утверждаете, что живете по кодексу чести. Вот и поклянитесь мне этой честью, что говорите правду.
 Да кто он такой, чтобы сомневаться в моем слове?
 – Идите к черту.
 Он фыркнул:
 – Так я и знал.
 Спокойно, подумала я.
 – Ладно. Клянусь честью Демона.
 Он уставился на меня. Но его напряжение спало, это я чувствовала.
 – Как дела? – спросил он, помолчав немного.
 – Хорошо.
 – Вы ведь могли меня убить, правда?
 – Могла.
 – Тогда почему не убили?
 Я недоуменно посмотрела на него:
 – Вы считаете меня монстром каким-то.
 Он покачал головой:
 – Хотите верьте, хотите нет, но я уважаю людей, готовых сражаться за то, во что они верят. Но для меня вы олицетворяете самую жестокую тиранию.
 Когда Империя захватила Рут – 2, мои родители провели в тюрьме десять лет только за то, что они протестовали против вмешательства КИКС в их жизнь.
 Чего тогда удивляться, что он невзлюбил меня.
 – Мне очень жаль.
 – Жалость не вернет им тех десяти лет. – Он сглотнул. – Или мне.
 Что-то в его голосе заставило мое сердце сжаться.
 – Сколько лет вам было, когда их забрали?
 – Четыре года, – с трудом произнес он.
 Я в ужасе посмотрела на него. Я знала, что КИКС не особенно церемонится с оппозицией, но то, что рассказал Хилт, не укладывалось ни в какие рамки.
 – Вы правы. Я не верну вам этих лет. Но и того, что вы мне рассказали, я тоже никогда не забуду.
 – Ну и что? Что от этого изменится?
 – Возможно, больше, чем вам кажется.
 Он пожал плечами:
 – Возможно.
 Похоже, я не слишком убедила его.
 Когда он ушел, мы с Джаритом прошли в дом и пересекли вестибюль. У двери из матового стекла я вынула ключ – пластину с отпечатками моих пальцев – и сунула его в щель замка. Лазерный сканер считал отпечатки, и дверь с тихим шипением отворилась. Мы вошли в комнату со стеклянными стенами.
 – Верхний этаж, – произнесла я.
 Дверь закрылась, и комната бесшумно поплыла вверх. Жидкокристаллическое покрытие стен реагировало на электрические поля, испускаемые лифтом, и меняло прозрачность стекла, так что мы могли смотреть наружу. Вестибюль уплывал вниз. Потом лифт миновал перекрытие и продолжал движение по наружной стене здания, открыв нам впечатляющую панораму.
 Мы с Джаритом молчали. Он нервничал: его волнение туманом висело в воздухе. Помолчав еще немного, я спросила:
 – Как ваш зачет?
 – Получил плюс, – он улыбнулся. – По теории.
 – Что ж, отлично, – я не знала, что еще сказать. С тех пор, как я сама переживала из-за зачетов, прошло четверть века.
 Лифт открылся в коридор. В холл выходила только одна дверь, старомодный деревянный портал с медной ручкой. Я сунула свою карту в щель и выждала, пока ее просканируют. Послышался щелчок, и дверь подалась.
 Мы вошли, и Джарит замер, восхищенно оглядываясь.
 – Вот это красотища!
 Я улыбнулась. Теперь квартира уже не казалась мне темной. Сквозь окна в комнаты лились янтарные солнечные лучи, дополненные отраженным от колец светом.
 – Мне нравится. – Я закрыла за нами дверь и подошла к бару. – Хотите выпить?
 Он подошел к стойке и стал с другой стороны.
 – У вас найдется морковный сок?
 – Черт возьми, нет. Как вы можете пить эту гадость?
 Он рассмеялся:
 – А мне нравится.
 Эта ангельская улыбка на ангельском лице обезоружила бы кого угодно.
 Ради него я готова была заказать у Пако морковного сока.
 – А минеральной воды у вас нету?
 – Это есть. – Я налила ему стакан, потом взяла бутылку виски.
 Посмотрела на нее, поставила обратно и налила себе минералки.
 Потом мы сидели на диване. Мне удалось держать руки подальше от него до тех пор, пока он на допил стакан; дольше меня не хватило. Когда он наклонился вперед, я запустила пальцы в его волосы. Он вздрогнул и посмотрел на меня. Потом выпрямился и обнял меня за талию. Я обвила руками его шею, и наши головы сблизились. Вот когда я узнала, что такое поцелуй любителя морковного сока.
 Ничего удивительного, что они так сходят с ума по этому питью.
 Мы не спешили, просто сидели и обнимались. Я положила голову ему на плечо. Так легко мне давно уже не было. Боже, как мне было одиноко!
 – Ты не похожа на праймери, – прошептал Джарит мне на ухо.
 Я осторожно укусила его в шею:
 – А на кого я похожа?
 – Не знаю, но здорово.
 Я вздохнула:
 – Ах, Гипрон, мне давно не было так хорошо…
 Джарит напрягся. Выждав минуту, вполне достаточную для того, чтобы прийти в себя или сказать что-нибудь, я чуть отодвинулась от него.
 – Что-то не так?
 Он смотрел мне в лицо:
 – Почему ты сказала это?
 Я попыталась вспомнить, что я такого сказала. Вроде: «Мне давно не было так хорошо».
 – Я слишком долго жила без мужчины.
 Он все смотрел на меня, словно ждал ответа. Потом покраснел.
 – Наверное, я просто волнуюсь. Просто не верится, что я здесь с тобой, вот так.
 Я дотронулась рукой до его лица:
 – Я рада, что ты здесь.
 Он взял меня за руку. Наши пальцы сплелись, и мы слились в новом поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга чтобы отдышаться, я улыбнулась:
 – Пожалуй, как раз теперь мне положено спросить, не хочешь ли ты взглянуть на мою коллекцию гравюр.
 Джарит казался заинтригованным.
 – Ну, спрашивай.
 Я спросила. Он не возражал.
 Моя спальня напоминала атриум: такая же воздушная и полная зелени. Стен почти не было, только арочные окна с деревянными переплетами и медной фурнитурой, а в придачу к ним зенитный фонарь над кроватью. Лежа среди всех этих воздушных одеял и подушек, я ощущала себя в облаках.
 Мы с Джаритом свернулись на постели, прижимаясь кожей к коже, мы изучали друг друга в свете полуденного солнца, льющегося в спальню. Мы идеально подходили друг другу; его бедра прижимались к моим, его руки гладили мою кожу. Я двигалась в такт его движению, затем замедлилась, удерживаясь на краю, балансируя там вместе с ним до тех пор, пока мы оба не сдались и не рухнули в водоворот наслаждения.
 Потом мы лежали под простынями – Джарит на спине, закрыв глаза, я – свернувшись в изгибе его руки.
 – Соз?
 Я сонно пошевелилась.
 – Соз, проснись.
 – Ммм?..
 – Пора обедать, – сказал он.
 Я протестующе замычала. Но он подтолкнул меня еще, обняв руками.
 Сначала он просто будил меня, но его движения быстро перешли в ласки. Я вздохнула.
 – Ах, Гипрон…
 Его руки отдернулись так резко, что я окончательно проснулась. Я открыла глаза, вздрогнув от прохлады. Джарит сидел рядом, глядя перед собой.
 Я потянула его за руку, пытаясь уложить:
 – Что случилось?
 Он посмотрел на меня:
 – Вот уже второй раз ты делаешь это.
 – Что делаю?
 – Называешь меня Гипроном.
 Мое блаженно-сонное состояние как рукой сняло.
 – Я назвала тебя Гипроном? – Да, теперь я вспомнила: я действительно называла его Гипроном. Я поежилась:
 – Прости меня.
 Он лег рядом и натянул на нас одеяло.
 – Кто такой Гипрон?
 Лежа под одеялом, в уютном кольце его рук, я чувствовала себя в безопасности. Возможно, настолько в безопасности, что смогу даже рассказать ему то, что он просит. Я приоткрыла спрятанное глубоко-глубоко в сознании воспоминание так, как приоткрывают створку шкафа. Там висело солнце – темное солнце. Я закрыла створку.
 – Соз? – Джарит посмотрел на меня, как человек, считавший, что выиграл в лотерее, и узнавший, что просто ошибся.
 – Гипрон был моим мужем.
 – Был?
 – Я не лежала бы сейчас с тобой, будь в моей жизни кто-то другой, – мягко сказала я.
 Напряжение, сковывавшее его руки, отпустило.
 – Почему ты ушла от него?
 – С чего ты решил, что я ушла от него?
 – Кто, находясь в здравом уме, уйдет от тебя?
 Я вздохнула:
 – Я рада, что хоть кто-то в целой Вселенной считает так.
 – Соз. – Его сознание коснулось моего. – Почему тебе так больно?
 – Гипрон умер три года назад. – Вот. Вот я и произнесла это.
 Произнесла, и мир не обрушился. – Меньше чем через год после того, как мы поженились.
 – Мне очень жаль.
 Я попыталась пожать плечами, как всегда поступала в такой ситуации, но в объятиях Джарита это было почти невозможно. Поэтому я ответила куда более искренно:
 – Мне тоже.
 Он замялся:
 – Могу я спросить, что случилось?
 – Мой отряд производил проверку колонии в секторе Т-Хи. Гипрон работал там агрономом.
 Гипрон. Он заставил меня улыбаться с первой минуты нашего знакомства. И я уже не могла расстаться с ним. Его нельзя было назвать красавцем, и все же он казался неотразимым, особенно со своей озорной улыбкой. Что-то в нем заставляло меня чувствовать себя хорошо, согревало душу.
 – Мы поженились через две недели после первой встречи, – сказала я. – Ни он, ни я не знали, что он болен. У колонистов еще не было налажено медицинское обслуживание, и никто еще не знал, что той настройки иммунной системы, что он получил перед отлетом, будет мало. Мы слишком поздно поняли, что с ним стряслась беда. Так он и умер.
 – Мне очень жаль, – повторил Джарит, прижав голову к моей, обнимая меня под одеялами. И медленно, очень медленно я открыла тот шкафчик в памяти, в котором хранилось темное солнце. Шкафчик с воспоминаниями – с радостью, с болью. Но я могла смотреть на них. Сегодня я снова могла смотреть на них.
 – Знаешь, – призналась я немного позже, – когда я в первый раз увидела тебя, я сразу подумала, что ты эмпат.
 – Я и есть эмпат, – он помолчал. – По шкале Кайла я называюсь «эмпатическим целителем».
 Я уютно угнездилась в его руках:
 – Я так и решила.
 – Я не выношу, когда чьи-то эмоции ранят, – тихо сказал он. – Я пытаюсь прикоснуться к ним, чтобы унять боль. Вот только не знаю, помогает ли это на самом деле.
 Я поцеловала его:
 – Помогает.
 – Тогда ты едина в трех лицах, – улыбнулся он.
 – Это как?
 – Эмпат, целитель, телепат. – Он погладил мои волосы. – Когда ты опустила барьеры, мне показалось, будто я очутился в центре сверхновой.
 – А я опускала барьеры?
 – Когда мы занимались любовью.
 – О! – Мне не стоило бы забывать об этом. А может, и ничего. Должны же быть в жизни минуты, когда можно забыть про защиту.
 – Соз, – вмешался в наш разговор бестелесный голос.
 Джарит чуть не выпрыгнул из кровати:
 – Кто это?
 Я расхохоталась:
 – Всего-навсего мой компьютер. Пако, не сейчас!
 Голос Пако исходил из небольшого монитора, встроенного в стену напротив:
 – Куокс готовится выступить с речью.
 Черт возьми. Я же сама просила Пако предупреждать, меня обо всех новостях, связанных с Куоксом. И, конечно же, этот чертов Император не нашел лучшего времени для своей речи, чем когда я лежу в постели с Джаритом.
 – Ладно, – буркнула я. – Включай.
 Голоэкран на стене включился, демонстрируя привычную пантеру, изготовившуюся к прыжку. В комнате загремел гимн купцов. И как могли такие чудовищные люди сотворить столь завораживающую музыку?
 Джарит передернул плечами:
 – Зачем тебе смотреть на это?
 – Надо. Мне необходимо знать, что они говорят. – Самое смешное, что – как это ни противно – я говорила чистую правду.
 – Каждый раз, как я вижу одного из них или только слышу, я чувствую себя так, словно меня… – Джарит запнулся, подыскивая подходящее слово, – словно меня…
 – Насилуют?
 Он удивленно посмотрел на меня:
 – Да.
 Пантера на экране обернулась двумя мужчинами. Но Ура Куокса среди них не было. Человека, стоявшего слева, звали Крикс Куэлен, он занимал пост министра торговли.
 Оратором, человеком на трибуне, был Джейбриол.
 Джарит слез с кровати и натянул штаны.
 – Не могу видеть этого. Не здесь. Извини. Я подожду в гостиной.
 Зачем Джейбриол снова вторгается в мою жизнь, сейчас, когда у меня появился шанс забыть его? Я поднялась и полезла в гардероб, схватив первое, что подвернулось под руку: простую сорочку.
 – Тебе вовсе не обязательно уходить. – Я надела ее через голову. – Я выйду сама. Оставайся здесь.
 – Тогда пошли в гостиную вместе.
 Я наконец поняла. Он не хотел присутствия хайтонов у нас в спальне, где мы только что занимались любовью.
 – Хорошо.
 Я пропустила всего полминуты речи. Я сидела на диване перед голоэкраном, пока Джарит наливал себе выпить. Собственно, ничего особенного Джейбриол не говорил: обычный купеческий треп насчет того, какие они все замечательные. Это не было похоже на него. Но не это беспокоило меня. Для тех, кто не знал его – в данном случае это относилось почти ко всей Галактике, – он представлялся самым обычным хайтоном. Но я-то его знала. Я видела его изнутри – тогда, на Делосе. Человек, читавший речь, был накачан каким-то наркотиком.
 Джарит сел рядом со мной, держа в руке стакан. На этот раз он налил себе виски. Он сделал большой глоток, как завороженный глядя на экран. Но Джейбриола он почти не замечал. Он не сводил взгляда с Куэлена.
 Что же за сила такая у этих хайтонов, что они устрашают нас даже по головидению? Может, это язык их тела, или то, как они стоят, или тембр их голосов, или движения рук? На каком-то уровне, скорее подсознательном, мы узнаем их. Одного имени Куэлена было достаточно, чтобы у меня мороз пробежал по коже. Почему он стоит там, рядом с Джейбриолом? Какое он имеет отношение к наследнику престола?
 Потом меня пронзила ужасная мысль. Возможно, Ур Куокс отдал Джейбриола на попечение Куэлена. Император Эйюбы являлся носителем рецессивных генов псиона. Он рон только наполовину, так что признаки ронов в нем практически не заметны. Но вдруг он ощущает какие-то проявления эмпатии? Вдруг это делает его достаточно человечным, чтобы он жалел своего сына? Возможно, он доверил сына Куэлену, поскольку не может заставить себя обречь Джейбриола на ту участь, для которой тот был рожден.
 Мне не хотелось даже думать о том, во что превратится жизнь Джейбриола с Криксом Куэленом в качестве наставника. Я даже представляла себе, что случилось. Джейбриол отказался выступать, и Куэлен заставил его с помощью наркотика, а может, еще и угрожая физической расправой. А еще страшнее то, что Куэлен мог обойтись и без наркотика или насилия. Судя по всему, он проводит с Джейбриолом довольно много времени. Значит, ему не составит труда создать удовлетворительный компьютерный образ наследника хайтонов, который выступит для него с любой речью – если он хотел контролировать только слова Джейбриола.
 Джарит так и сидел, не в силах оторвать взгляда от Куэлена, бледнея все сильнее и сильнее. В конце концов я не выдержала и приказала Пако выключить передачу.
 Экран погас. Джарит с облегчением посмотрел на меня.
 – Тебе действительно приходится смотреть каждое их выступление?
 Я кивнула:
 – Знать врага в лицо и все тому подобное.
 – Знаешь, это было плохо и раньше, когда Куокс не имел наследника. По крайней мере мы могли надеяться, что он станет последним хайтонским Императором. Но теперь, когда из ниоткуда возник этот его наследник… – Джарит поежился. – Иногда мне кажется, что это не кончится никогда.
 Как это может кончиться? Если бы у Куокса и не обнаружилось наследника, его трон занял бы другой хайтон. Новый Император был бы не лучше Ура Куокса, возможно, даже хуже. Надежда на то, что хайтоны эволюционируют в более нормальных людей, несбыточна. Аристо генетически запрограммированы оставаться аристо. И время не улучшит их генетику. Их помешательство на чистоте генофонда имеет под собой основания. Они и впрямь представляют собой патологическую ветвь рода человеческого, всеми силами оберегающую эту свою патологию.
 И среди всего этого стоял опоенный наркотиками Джейбриол – единственный, кто мог бы остановить эту войну без границ, сев за стол переговоров.
 Или поставив Сколийскую Империю на колени.

 11. ВРЕМЯ ГОВОРИТЬ

 – Есть люди, которым пришлось вынести куда больше, – сказала я. – Я пережила всего три недели этого.
 – Вы считаете, что, если это длилось три недели, а не три года, – возразил Тагер, – ваши шрамы будут менее заметны?
 Я беседовала с ним, стоя в безопасном месте у книжной полки. За пять раз, что я приходила к нему, я ни разу не села. Сидя, я чувствовала себя уязвимой. Сам Тагер обычно стоял – так, как сейчас, у своего рабочего стола. Наверное, он избегал подходить ко мне вплотную, чтобы это не воспринималось как давление.
 – Послушайте, – сказала я. – Большинство Источников живут в неволе всю жизнь. То, что случилось со мной – пустяк.
 – Вы ошибаетесь.
 – Меня готовили…
 – Дерьмо!
 Я заморгала, ошеломленная резкостью его реакции. Очень уж это не вязалось с его характером, во всяком случае, с той его стороной, которую он показывал мне до сих пор.
 – Почему вы так говорите?
 – Никакая подготовка не защитит вас от того, что делал с вами Тарк, – сказал Тагер. – Да, у вас крепкая броня. Но под этой броней живет человеческое существо. Вас истязали психически и сексуально, и то, что вы праймери, что это длилось всего три недели, что вас готовили переносить боль, что другим приходилось еще хуже, – все это не сделало ваши раны менее глубокими.
 – Но это было десять лет назад, – возразила я. – Мне полагалось давным-давно пережить и забыть все это.
 – Почему?
 Почему? Опять этот его вопрос, от которого можно сойти с ума.
 – Потому что время залечивает раны.
 – Только если вы относитесь к ним серьезно, – голос Тагера смягчился. – Подавление воспоминаний о пережитом – защитная реакция, она позволяет вам выжить. Но как бы вы ни отрицали этого, то, что произошло, продолжает влиять на вас. Это может подорвать вашу уверенность в себе, ограничить вашу дееспособность, помешать устанавливать и поддерживать отношения.
 – Вы считаете, что мои проблемы с общением проистекают из этого?
 – Не исключено.
 Я отступила на шаг от него:
 – Я просто слишком чувствительна.
 – Почему вы так считаете?
 Я фыркнула:
 – Месяц назад я ходила в кино. На один из этих фильмов про обезумевших Демонов. Я просто рассвирепела. Я ушла с сеанса и испортила впечатление всем, кто пришел со мной. Потом я чуть не заехала по морде тому, кто сказал, что мое поведение его раздражает. Вы не называете это неадекватной реакцией?
 – Нет, – ответил Тагер. – Особенно учитывая ваш боевой опыт.
 – Но люди, бывшие со мной, считали меня сумасшедшей.
 – То, что они не знали причины, заставлявшей вас реагировать так, еще не говорит о ненормальности вашего поведения.
 Ну почему он не понимает?
 – Да поймите же вы! Я чуть не убила человека только за то, что он раздражал меня.
 – Вы чуть не убили его, поскольку его действия напомнили вам то, как вас неоднократно жестоко истязали.
 Неужели он действительно верит в то, что Хилт пробудил во мне воспоминания о Тарке? Неужели этот хайтон до сих пор обладает надо мной такой властью – теперь, спустя годы после своей смерти?
 – Нет. Этого не может быть.
 – Вы не могли ничего поделать, когда Тарк похитил вас, – негромко продолжал Тагер. – Если бы вас просто ограбили, вы бы рано или поздно нашли похищенное или возместили его. Но у вас отняли самоуважение, достоинство, безопасность. Где вы найдете их, чтобы возместить потерю?
 – Я знала, что мне грозит, когда отправлялась на Тамс. Мне стоило быть осторожнее. – Я озвучила мысль, которая столько лет угнетала меня. – Случившееся – моя собственная ошибка.
 Тагер покачал головой:
 – Дело не в вашей ошибке. Дело в том, как обращался с вами Тарк. Абзац.
 – Он спокойно посмотрел на меня. – Это не ваша ошибка. Что бы он ни говорил вам, как бы ни обзывал вас, что бы ни говорил вам об этом кто угодно другой – это не ваша ошибка.
 Я ступила на зыбкую почву, которой избегала годами:
 – Но почему это всплыло именно сейчас, после того, как я столько лет была в порядке?
 – А с чего вы взяли, что были в порядке?
 – Ну, разумеется, я была в порядке.
 – Тогда скажите, – спросил Тагер, – почему это прошло целых семь лет, прежде чем вы оказались готовы к серьезным отношениям с мужчиной?
 – Вы имеете в виду Гипрона?
 Он кивнул:
 – Семь лет одиночества – долгий срок для любого. Для эмпата это вообще почти неслыханно.
 Я чуть было не возразила. Но промолчала. Я всегда избегала больших компаний или ситуаций, в которых мне приходилось сталкиваться с эмоциями несимпатичных мне людей. Но я понимала, что имеет в виду Тагер. В любви эмпатия бесценный дар, особенно при отношениях с другим эмпатом, способным чувствовать меня так, как я чувствую его. Отсутствие таких интимных отношений ведет к одиночеству столь сильному, что оно ранит почти физически. Мы с Джаритом достигли связи, наполнившей мою жизнь так, как никогда бы не наполнил секс с обычным человеком.
 Я подумала о дверке в моем сознании, за которой хранилось все то, что я не хотела выпускать на поверхность. Я знала, кто расшатал ее, выпустив воспоминания. Джейбриол Куокс.
 Вслух же я произнесла:
 – Да, все могло быть из-за Тамса.
 В первый раз за все время Тагер не возразил мне.
 – Идти в бой против аристо, ощущая их смерть – должно быть, это кошмар, – его состраданию, похоже, не было предела. – И вы пережили этот ад тысячу раз. То, что вы выжили, оставшись психически нормальной, – это просто чудо.
 Я уставилась на него. Какое там чудо? Я превратилась в развалину.
 – У каждого в жизни свои сложности. Но не все ведь разгуливают, тыча себе в висок дезинтеграторами.
 – Праймери, это…
 – Соз, – перебила я его.
 – Соз?
 – Меня так зовут. Соз.
 – Очень хорошо, Соз.
 Вот и вся его внешняя реакция: легкий поклон. Но я уловила его подлинные чувства, как он ни старался спрятать их. Его пульс участился. Он добился прорыва, причем значительного. И это волновало его. Еще как волновало.
 – Почему? – спросила я.
 Теперь не понял он:
 – Почему вас зовут Соз?
 – Нет. Почему вас волнует то, что со мной происходит?
 – Потому что вы представляетесь мне замечательным человеком.
 – С чего вы считаете меня замечательной? Вы же меня почти не знаете.
 Он улыбнулся:
 – Меня учили распознавать людей.
 – Это больше, чем умение.
 Он посмотрел на меня с любопытством:
 – Почему вы так говорите?
 Я замялась, не находя подходящих слов.
 – Мне кажется, вас в самом деле волнуют люди. Я к этому не привыкла. Я привыкла к купцам. Или к политикам из КИКС. – Я поморщилась. – И те, и другие порочны. – Я подумала о Рексе, о Гипроне, о моем первом муже, Йато.
 – Когда я нахожу любовь, я… я не могу сохранить ее. Единственный человек, с которым мне удается поддерживать отношения, – это мальчик, вдвое моложе меня, абсолютно без политических убеждений и настолько отличающийся от аристо, насколько это возможно для человека.
 – И что тут такого?
 – Это неестественно.
 – Но почему?
 – Мне следовало бы иметь более зрелого любовника, – вроде Рекса. Только Рекс больше не хочет меня.
 – Почему?
 Почему он все время задает мне этот вопрос?
 – Не знаю, почему. Просто не совсем естественно, когда дряхлеющие Демоницы вешаются на хорошеньких малолеток, вот почему.
 Тагер рассмеялся, как будто я шутила:
 – Я бы не назвал вас дряхлеющей.
 – Мне почти сорок восемь.
 – Я бы дал вам гораздо меньше. Но и сорок восемь лет – совсем немного при вашем звании.
 Я пожала плечами:
 – Должно быть, я неплохо справляюсь со своими обязанностями.
 – Почему этот вопрос так разозлил вас?
 – Разозлил? Вовсе он меня не разозлил. – Я лгала, и мы оба понимали это. И все же до этого момента я не осознавала, что мое звание действительно раздражает меня. Почему?
 Я заговорила медленно, будто читая книгу, которая была у меня уже давно, но которую у меня до сих пор не хватало смелости раскрыть:
 – Он послал меня на Тамс, хотя знал, что там может случиться. Он годами посылал меня в пекло, гораздо дольше, чем большинство офицеров, и посылал моего брата Эльтора, и посылал моего брата Келрика… – Я заставила себя продолжать. – И Келрик не вернулся.
 – Кто «он»? – спросил Тагер с обычным своим состраданием.
 – Мой брат.
 – Эльтор?
 Я мотнула головой:
 – Нет. Мой сводный брат. Кердж. Император.
 Лицо Тагера побелело. На этот раз я не просто потрясла его. Эффект равнялся землетрясению. Но он был прав. Я была зла. Еще как зла. И слова, копившиеся во мне годами, прорвали плотину, которую я сама воздвигла вокруг них.
 – Я потеряла первого ребенка, – сказала я. – Единственного ребенка, которого я посмела зачать, и все потому, что Кердж сказал мне, что, если я уйду со строевой службы, я утрачу права на наследование престола. Я потеряла первого мужа из-за этого, и я потеряла Рекса, так как он не хотел быть консортом-калекой, и потеряла младшего брата, который погиб, и старшего брата, которого невзлюбила. Я утратила способность к нормальному человеческому общению… – Мой голос дрогнул. – Кердж взял бы мою душу, если бы захотел. Он не имел права!
 Тагер молча смотрел на меня. Прошла долгая минута, прежде чем он наконец ответил. То, что он вообще заговорил, уже можно было считать чудом. Любой душеспаситель пришел бы в ужас, доведись ему оказаться на его месте. Любое неверное слово могло навлечь на него императорский гнев. Я не собиралась говорить Керджу, что ходила к Тагеру, но все равно, каким бы сильным эмпатом ни был Тагер, он не мог быть до конца в этом уверен. И все же даже теперь, зная об опасности, он не отступился, навеки завоевав мое доверие.
 – Почему он требовал от вас столько?
 – Потому, что если я не смогу сделать этого для него, я никогда не смогу быть достаточно сильной, чтобы справиться с Ур Куоксом. – Я развела руками. – Ведь я не могу просто взять и заявить: «Ах, нет, я передумала! Я не хочу больше этого!» Если ни Эльтор, ни я не станем Императором после Керджа, то кто? У кого еще есть военное образование, способности ронов, боевой опыт – вместе взятые? Тысячи миров, Тагер. Сколько людей населяет их? Сотни? Миллионы? Десятки миллиардов? Как иначе смогу я нести ответственность за каждую из их чертовых жизней?
 – Вы наследница престола, – тихо сказал Тагер. Он произнес это как утверждение, не как вопрос.
 – Одна из. Вообще-то нас двое. – Осталось двое. Из трех. – Как вам это нравится? Будущее Вселенной может оказаться в руках сумасшедшей бабы.
 – Вы считаете себя сумасшедшей?
 – А разве нет?
 Он говорил так, словно мы с ним шли через лес хрупких хрустальных деревьев, ветки которых могут сломаться от малейшего прикосновения, а острые обломанные концы готовы пронзить его насквозь.
 – Больной – да. Вы страдаете столькими формами стрессов, я даже не уверен, что могу сосчитать их. И вы необычно чувствительны даже для псиона, так что, возможно, вы никогда не сможете выносить толпы народа или их самые низменные чувства, не отключаясь эмоционально. Но сумасшедшей я вас не считаю. Чтобы испытать все, что вам довелось, и продолжать выполнять свое дело, требуется фантастическая выносливость рассудка.
 Я судорожно глотнула. Он стоял, молча глядя на меня, ощупывая меня своей эмпатией, и я не знала, что ему сказать. Поэтому я только смотрела на него. Он не торопил меня, не давил на меня, не уходил и не отворачивался.
 В конце концов я произнесла: «Ладно». Это не самый содержательный ответ, но ничего лучшего я не нашла. Тагер улыбнулся, словно я сказала что-то умное.
 Я отошла в дальний конец кабинета, туда, где стеклянные стены встречались под острым углом. Сквозь тонированное стекло виднелась анфилада посольских залов. На книжной полке стояло зеркало – старомодное зеркало из посеребренного стекла в нефритовой рамке. Я смотрела на свое отражение и почти видела за спиной Керджа. Как там? «В ожиданьи всегда, в наблюденьи всегда, всегда в недовольстве глухом».
 Смотри внимательнее, братец, подумала я. А то я могу тебя удивить.
 Когда Джарит вернулся в спальню, я почти проснулась. Я лежала на теплых простынях, любуясь им, пока он шел через комнату. Выглядел он действительно неплохо. На нем не было ничего, кроме плавок. Волосы на мускулистой груди горели золотом в солнечных лучах.
 Лицо… лицо его почему-то пылало. Я давно не видела таких красных лиц.
 И вообще вид у него был слегка обалделый. Он не сводил глаз с груды наших одеяний на полу у кровати. Подойдя к ней, он принялся торопливо рыться в одежде, расшвыривая ее по спальне.
 Я привстала на локте:
 – Что случилось?
 Он подпрыгнул от неожиданности.
 – Ты проснулась?
 Я улыбнулась:
 – Не совсем. Лезь сюда и усыпи нас обоих, идет?
 – Соз. – Он ухитрился покраснеть еще сильнее. – У нас гости.
 – Гости? – И чего это он так всполошился? – Что ты хочешь этим сказать?
 – Там. – Он махнул рукой в сторону гостиной. – Я проснулся, вышел попить – а она там. Сидит и читает книгу.
 Я уставилась на него.
 – Кто-то сидит в моей квартире? – Какого черта? Я выбралась из кровати и подобрала белье и спортивный костюм, брошенные на пол Джаритом, когда он срывал их с меня. – И кто это?
 Он наконец нашел то, что искал. Свитер.
 – Она говорит, что ее зовут Циа Лисса.
 Я остановилась и перевела дух.
 – Ясно.
 Он натягивал свитер.
 – Ясно?
 – Это объясняет твою реакцию.
 – Как это объясняет?
 Я рассмеялась.
 – Джарит, она оказывает такое воздействие на всех. – Я оделась и направилась в гостиную.
 Я увидела ее сразу, от арки, соединявшей спальню с гостиной. Она стояла у окна, глядя на джейкобсширский пейзаж. Золотые волосы, сияя на солнце, падали ей на плечи, руки, спину, бедра… Собственно, эта великолепная грива сама казалась золотым солнечным светом. На ней было розовое платье местного фасона – те же кружева и лямки, в которых я чувствовала себя так неловко. Применительно к ней слово «неловко» не существовало. У нее было лицо ангела, тело эротической богини из голофильма и грация балерины, что, собственно, и являлось ее профессией. Она выступала под псевдонимом Циа Лисса.
 – Привет, мама, – сказала я.
 За моей спиной послышался странный звук.
 – Мама?
 Она повернулась к нам.
 – Соскони? – Ее взгляд скользнул на Джарита, стоявшего за моей спиной и чуть правее, словно прячась от невесть как оказавшегося в моих апартаментах привидения. На ее губах появилась легкая улыбка.
 – Твоего друга я уже видела.
 Даже в моем возрасте я смутилась, что мать застала меня с любовником.
 – Как ты вошла?
 – Пако впустил меня.
 Пако? Перед тем как отправиться в спальню с Джаритом, я приказала ему, чтобы нас не беспокоили. Как он пустил ее? Право же, этот искусственный интеллект решил исполнять мои просьбы в самые нежелательные моменты.
 Впрочем, в данном случае это не так страшно.
 – Что он тебе сказал?
 – Что к тебе нельзя, но я могу подождать. – Она покосилась на Джарита.
 – Я могу зайти позже…
 – Нет. Не уходи. – Я махнула рукой в сторону бара в противоположном конце комнаты. – Выпить хочешь?
 «Соскони».
 Ее мысль вошла в мое сознание чистой как солнечный свет, принеся с собой запахи, шумы и пейзажи Лишриоля, родной планеты моего отца, на которой я выросла. Моего дома. Я увидела серебристые растения, сплошным ковром протянувшиеся от города Дальвадора до горизонта на юге и востоке, до лесов и горных хребтов на западе и до Перевала Заблудившегося Всадника на севере. В полях деловито жужжали шмели. Дом с его любовью и болью, радостью и горем, место, куда я до сих пор убегаю в своих снах. В такое безопасное детство, в ласковые руки золотой женщины, подарившей мне жизнь.
 У меня за спиной Джарит протяжно вздохнул, словно ему показали прекрасную картину. Он тронул меня за плечо.
 – Соз, у меня сегодня после обеда репетиция. Я пойду позанимаюсь.
 Я повернулась к нему. Он уже улыбался, и лицо его приобрело нормальный цвет. И чуть расстроенное выражение. Почему он расстроился? И кой черт ему заниматься? Он и так все утро играл на своем литаре.
 – Я позвоню тебе вечером?
 – Конечно. – Я поцеловала его, потом вспомнила, кто смотрит на нас, и решила отложить самые нежные поцелуи на потом. – Тогда и поговорим.
 Джарит собрал свои вещи, раскиданные по всей спальне. Однако выходя из квартиры он угодил прямо в ласковые руки телохранителей матери, двух Демонов, томившихся за дверью. Пока они деловито обыскивали его, он бросил на меня удивленный взгляд.
 Извини, подумала я. Она танцовщица, звезда балета. Они просто стараются. Боюсь, объяснение вышло не слишком убедительным. При том, что танцовщица из матери действительно неплохая, к звездам она не относится.
 Да и звезд, боюсь, охраняют не так тщательно.
 Подлинную причину обыска я от Джарита скрыла. Дело в том, что не один «друг семьи» пытался вынести голофильм или аудиопленку с записями нашей семейной жизни, за что на черном рынке масс-медиа предлагались фантастические суммы. Однако объяснив это, пришлось бы объяснять также почему, а мне не хотелось открывать Джариту, что я рон.
 Когда Кердж выберет наконец наследника, этому человеку придется провести остаток жизни так, как живут сейчас сам Кердж, моя тетка и мои родители – день и ночь под охраной. Я не хотела торопить с этим ни Керджа, ни Ассамблею. Возможно, настанет день, когда у меня не будет другого выхода, однако пока я только старалась вести себя так, чтобы никто не подумал, что я предпочту быть убитой, только бы не терпеть при себе охрану.
 – Все в порядке. – Старший телохранитель поклонился Джариту. – Вы можете идти.
 Джарит уставился на него, пораженный не столько обыском, сколько поклоном. Потом улыбнулся мне.
 – Увидимся вечером?
 Я кивнула:
 – До вечера.
 Когда он ушел, я вернулась к бару и налила себе пива.
 – Хочешь? – предложила я матери.
 – Нет, спасибо. – Она тряхнула головой, отчего масса ее волос всколыхнулась золотой волной. Отсвет от колец играл на ее золотой коже.
 Как у Керджа. И глаза у нее были такие же, как у него под внутренними веками: золотые белки и черные зрачки. Она не унаследовала от деда внутренних век, но за этим исключением они с Керджем походили больше на близнецов, чем на сына и мать.
 Но там, где Кердж был тверд, мама была нежна. Мне отчаянно хотелось броситься к ней, прижаться головой к ее коленям, как я часто делала в детстве, ища у нее утешения. Только я давно уже выросла, так что отвыкла бегать к ней каждый раз, как разобью коленку.
 – Что ты делаешь в этих краях? – спросила я.
 Она улыбнулась:
 – Ну, мне случилось заглянуть на Форшир, вот я и подумала…
 – Мама. – Я стукнула стаканом по стойке. – У тебя ведь нет никакого повода находиться сейчас на Форшире. Так зачем ты здесь?
 Она подошла к бару и села в одно из высоких кресел у стойки. При росте в сто восемьдесят сантиметров она была выше меня, выше всех моих сестер, одного роста с отцом. Она говорила тем мягким тоном, который в детстве всегда отгонял мои ночные страхи.
 – Кердж сказал мне про Рекса. Мне жаль.
 Я провела пальцем по краю стакана:
 – Он сам выбрал профессию Демона. Он знал, на что идет.
 – Соскони. Я не Кердж.
 Я посмотрела на нее:
 – Что ты хочешь этим сказать?
 – Ты переживаешь. Я это чувствую.
 – Это сугубо личное. Давай не будем об этом.
 – Ладно. – Она бросила на меня хорошо знакомый осторожный взгляд. Он означал, что она ищет тему разговора, которая не заденет меня больно. Чем старше я становилась, тем чаще замечала у нее этот взгляд.
 – Твой друг Джарит очень мил, – сказала она наконец.
 Я пожала плечами:
 – Мне тоже так кажется.
 «Правда немного юн», – добавила она про себя.
 «Оставь его в покое», – мама.
 «Соскони, я ведь не враг тебе».
 «Блок!»– подумала я. Псимвол замигал, унося прочь ее беспокойство.
 Мать прикусила губу. Она ничего больше не говорила, только смотрела на меня. Я нахмурилась и налила себе еще пива. Потом вышла из-за стойки и уселась на диване. Мать подошла и села в кресло напротив. Она казалась сошедшей с картины мастера – воплощение красоты, золотая женщина с золотыми волосами, рассыпавшимися по креслу. Интересно, подумала я, она хоть отдаленно представляет себе, как тяжело быть ее дочерью.
 – На что это похоже? – спросила я.
 – Что «это»? – улыбнулась она.
 – Быть любимой всеми, кто попадается на твоем пути.
 Недоверие. Оно накатывало на меня волнами.
 – С чего ты решила, что я любима всеми, кого встречаю?
 – А разве нет?
 – Нет.
 Я вздохнула:
 – Могу я задать тебе вопрос личного характера?
 – А тебе не кажется, что это отдает двойным стандартом?
 Я застыла:
 – Хорошо. Не бери в голову.
 – Соскони. – Она развела руки. – Давай, спрашивай.
 – На что похоже быть любимой роном?
 Перемена в ее лице впечатляла, хоть была и невелика. Я и не представляла, как напряженно она себя ощущала на протяжении нашего разговора, пока не увидела, как эта напряженность покидает ее.
 – Твой отец дополняет меня до законченного целого, – мягко сказала она.
 – Заполняет меня всю.
 – А в смысле секса?
 Она чуть покраснела:
 – Мне кажется, на сегодня личных вопросов хватит.
 – Извини.
 Уголки ее рта чуть заметно приподнялись.
 – Давай скажем так: иметь десять детей было легко.
 «Можно спросить у тебя еще одну вещь?»– подумала я.
 Она улыбнулась. «Смотря какую».
 «Это касается Керджа».
 Она снова напряглась. «Что тебя интересует?»
 «Это, правда, был несчастный случай?»
 «Какой несчастный случай? – Ее возбуждение билось о мое сознание. – Как я могу говорить с тобой, Соскони, если ты недоговариваешь?»
 «Смерть деда, – подумала я. – Это, правда, был несчастный случай?»
 Мать почти выпрыгнула из кресла точно пружина, которую согнули так сильно, что та вырвалась из гнезда. Она подошла к окну и выглянула на улицу.
 – Разумеется, это был несчастный случай.
 – Кердж должен был знать, что может перегрузить канал связи, – это случилось пятьдесят пять лет назад. Теперь он был одним из трех умов, питавших энергией Сколи-Сеть: Кердж, моя тетка и мой отец. Кулак, Ум и Сердце Сети. То, что эти три ума так отличались друг от друга, не было простой случайностью. Если три этих ума будут слишком похожи, это может вызвать резонанс, приводящий, в свою очередь, к разрушению Сети.
 Пятьдесят пять лет назад мои дед и бабушка одни питали Сеть. Кердж попытался стать третьим.
 – Он должен был знать, – повторила я. – Шансы на то, что выживут оба – он и дед, – были слишком малы. Кердж знал это. Точно знал. И он был моложе. Моложе и сильнее. У него было больше шансов выжить, чем у деда.
 Мать резко повернулась:
 – Замолчи!
 Я не могла остановиться. Как знать, может, моя жизнь окажется в зависимости от того, знаю ли я правду.
 – Почему он так старается вбить клин между мною и Эльтором? Потому, что надеется: мы будем слишком заняты, разбираясь друг с другом, чтобы разделаться с ним? Потому, что боится: вдруг один из нас попытается присвоить себе трон, убив брата? Так, как он убил родного отца?
 Мать подошла ко мне – и ударила меня по лицу. Она дрожала, ее всю трясло, когда она опускалась в кресло. Я приложила ладонь к горящей щеке.
 Черт бы побрал вещи, которые мне нужно знать!
 Ее глаза наполнились слезами.
 – Никогда, никогда больше не говори этого. Я не желаю слышать твои гнусные инсинуации. Отец Керджа был разведчиком КИКС, достойным человеком, погибшим при выполнении боевого задания.
 Я вздохнула:
 – Мама, я видела документы.
 Она замерла:
 – Что?
 – Документы. Записи. Те, что Кердж обнаружил в день, когда убил человека, породившего его.
 – О чем ты?
 Боги, у меня нет сил заниматься этим! Прав Кердж: мы учимся выживать – сражаясь не только с купцами, но и друг с другом. Мои таланты, которые Кердж так часто использовал, заставляя меня шпионить за купцами, ничуть не хуже работали и против него самого.
 – Законный отец Керджа не мог зачать его. Он не был роном.
 Мать отвернулась от меня.
 – Мой первый муж обладал по крайней мере одной копией генов рона. Врачи отобрали необходимые гены. Кердж родился именно так.
 Сколько раз мне приходилось слышать это «официальное» объяснение того, почему Кердж родился роном, в то время как его отец роном не был. Империя нуждалась в ронах, и мы являлись их племенным фондом. Но рецессивные гены делали инбридинг слишком опасным, а искусственный отсев этих рецессивов снижал и свойства ронов.
 После долгих поисков нашелся все же человек с вариацией генов рона – его гены достаточно отличались, чтобы снизить вероятность того, что рецессивные гены убьют или искалечат ребенка, рожденного от него женщиной из имперской династии. Его гены были непарными, но по крайней мере одной копией он обладал. Поэтому с помощью генной инженерии он мог зачать ребенка-рона. Мои дед с бабушкой устроили его брак с моей матерью.
 При том, что возможность найти такого человека равнялась нулю, Кердж служил живым доказательством его существования.
 – Эти документы включали анализ ДНК твоего первого мужа. У него практически не было наследственности ронов. Ты знаешь это. Ты знаешь, что Кердж – не его сын.
 – Какая теперь разница? – По лицу ее струились слезы. – Сделанного не воротишь.
 Мне хотелось спрятаться от стыда, притвориться, что все это ошибка, что я не права. Последний раз я видела ее плачущей на людях на траурной церемонии по моему брату Келрику. Но отрицание неприятного тебе факта еще не отменяет его. Кердж не доверял ни Эльтору, ни мне, и мне надо было понять – почему? Я не питала никаких иллюзий относительно Керджа: один неверный шаг может стоить мне жизни.
 – Прошу тебя. Мне необходимо знать.
 Мать вытерла лицо тыльной стороной ладони, потом вытерла руку о колено.
 Потом села прямо, глядя сквозь слезы в пол перед собой.
 – Когда Императором был мой отец, он выбрал наследником Керджа. – Она вздохнула. – Кердж мечтал о власти. Единственное, что удерживало его от того, чтобы сместить отца, была семейная, верность. Семейная любовь. Он перенял эти качества от человека, которого считал своим отцом, которого глубоко любил.
 – Твоего первого мужа.
 Мать кивнула:
 – Он был хорошим отцом. Хорошим мужем. Мои родители сделали лучший выбор для меня, чем я сама. Я в молодости была не такая, как ты, Соскони – сильная, уверенная в себе. Я наделала много глупостей. Через несколько лет после смерти моего первого мужа я снова вышла замуж. Но я… до свадьбы я не знала, какой он на самом деле. А когда узнала… он был жесток со мной.
 – И ты его бросила?
 – Наследники престола Империи не разводятся.
 Я подумала о своем первом замужестве, таком несчастливом для меня.
 – Скажи это Йато.
 Ее голос сделался спокойнее и мягче.
 – Теперь-то я знаю, что ошибалась. Но тогда мне казалось, что у меня нет выбора. – Она вздохнула. – Кердж тогда был совсем мал. Он видел все и терзался, не в силах прекратить это.
 Кердж, беспомощный?
 – Трудно представить.
 – Он был тогда еще совсем ребенком. – Она помолчала. – Поначалу мой муж не обращал на него внимания. Но когда Кердж возмужал, все изменилось. Он рос быстро. И когда он догнал ростом меня, мой муж решил… не знаю… нет, знаю. Он увидел в Кердже… увидел…
 – Соперника?
 Она сжалась, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно согнанная с гнезда горлица.
 – Да, – ее голос окреп. – Этот человек бил моего ребенка. Поэтому я ушла от него.
 – Что с ним случилось потом?
 – Он попал в тюрьму.
 – А с Керджем?
 – После этого он ненавидел всех, кто, как ему казалось, мог хоть как-то повредить мне. Одного я не понимала: почему он так же сильно ненавидит себя? Я не понимала тогда, как мое… мое присутствие… воздействует на него. – Она потерла руки, словно они мерзли. – Или просто не замечала этого. Иногда мне кажется, что он черпал силы только в воспоминаниях о моем первом муже. Почти четверть века, пока он накапливал силы как наследник престола – все эти годы он держался за память об отце как за спасательный круг.
 Я, кажется, начала понимать.
 – И тогда он нашел документы, открывшие ему, кто же на самом деле его отец?
 Она кивнула.
 – Боги, как он разъярился. Он так и не поверил, что яйцеклетку моей матери спутали с моей в результате лабораторной ошибки. Он чувствовал себя преданным всеми, кого любил, – ее голос дрогнул. – Человек, обладавший тем, к чему он так стремился – титулом Императора, – силой овладел и тем единственным, чего он желал почти так же сильно, как власть. Тем, что было запретно для них обоих.
 Дрожащей рукой она откинула прядь с глаз.
 – Решил ли он про себя: «Я убью этого человека»? Я не… я не верю в это. Но он знал как велик риск… и все же вошел в Сеть. – По ее щеке скатилась слеза. – Я застала его стоявшим на коленях у тела нашего отца.
 Он плакал, – ее голос сорвался. – И несмотря на все, что было… когда Кердж был маленьким, я обнимала его, нянчила его, любила его. Ах, Соскони, я так гордилась им – моим первенцем, моим солнышком. Но он изменился. Шаг за шагом, день за днем, год за годом… – Она зажмурилась, потом снова открыла глаза. – Пока в конце концов я не потеряла его.
 – Прости, – мягко сказала я. – Мне очень жаль.
 Слезы медленно катились по ее золотым щекам.
 – Мне тоже.

 12. ВРЕМЯ НАСАЖДАТЬ

 – Вы хотите стать Императрицей? – спросил Тагер.
 Опасная тема. Я продолжала изучать фигурки на полке, снимая их по одной, вертя в руках и ставя на место. Он собрал неплохую коллекцию сельских типажей, выполненных с потрясающей точностью вплоть до ресниц и ногтей. Пахарь склонялся к земле, держа в мозолистой руке мотыгу.
 Крестьянка в забавном платье задирала подол, насыпав в него как в корзину семена. Жница шла вдоль полосы незнакомых мне злаков с нее ростом, склонивших тяжелые колосья. В руке она держала сноп, а за спиной висела сумка.
 – Откуда это у вас? – спросила я.
 – Есть тут община фермеров из секты кэмишей, проживающих на юге Джейкобсшира, – ответил Тагер. – Помимо фермерства они промышляют изготовлением таких вот статуэток.
 Я повернулась к нему лицом. Он присел на край своего стола.
 – Очень красивые, – сказала я.
 – Да, красивые. – Он снова смотрел на меня так, словно пытался расшифровать все невысказанное.
 Я медленно шла вдоль стены, разглядывая остальные фигурки.
 – Мы можем пахать, сеять и собирать урожай. Жить на земле, подчиняясь смене времен года, став частью жизненного цикла. – Я помолчала, наблюдая за его реакцией. – Или можем отбросить все это, построив комплекс по переработке пищевых продуктов – так, как поступает Кердж. Люди, города, планеты – все это для него лишь сырье, подлежащее переработке сообразно его потребностям. Растить продукты на земле – неэффективно.
 – Зато гораздо вкуснее, – улыбнулся Тагер.
 – Возможно, вкус – роскошь, которую мы не можем себе позволить.
 – Почему?
 – Нам это не нужно. Пища – необходимость, не искусство.
 – Мы изменили свои вкусы в силу обстоятельств. Так же, как научились жить в отрыве от земли – по необходимости. То, что у нас теперь другие возможности, не означает неестественность желания некоторых людей жить по-старому. Возможно, это не просто пахота, сев и жатва. Возможно, это удовлетворение сокровенной части нашей природы, делающей нас людьми.
 – И тем не менее, – сказала я. – Возможно, это просто пустая трата времени.
 – А вы как считаете?
 Я продолжала расхаживать по кабинету.
 – Мне кажется, Сколии нужно и то, и другое. Пахари и операторы пищекомплексов.
 – А вы кто?
 – Оба сразу.
 – Это дает ответ на вопрос «как», – спокойно сказал он. – Но не на «Хотите ли вы?»
 Хочу ли я стать Императрицей? Я знала ответ, но не готова еще была дать его. Мой разум кружил вокруг него, приближаясь и отступая, не желая отрезать пути к отступлению.
 Подождав немного – я молчала, – Тагер зашел с другой стороны.
 – А что ваш брат Эльтор?
 Я скрестила руки.
 – Что с ним?
 Тагер говорил так, словно шел по слою яичной скорлупы.
 – Что, если Император так и не сделает выбор? Вдруг он умрет, так и не решив вопроса с наследником? – Он помолчал. – Или что, если он ждет, пока вопрос решится сам собой?
 – Эльтор мой брат. – Мой брат, которого я любила в детстве, которого я люблю даже теперь, несмотря на все, что делал Кердж с целью разъединить нас.
 – Император – тоже, – заметил Тагер.
 – Только по имени.
 Тагер сидел молча, терпеливо, не подстегивая меня.
 – Эльтор – второй ребенок у моих родителей. Второй из десяти. Он покинул семью, когда ему исполнилось восемнадцать, отправившись поступать в Академию.
 – Значит, он тоже Демон?
 Я кивнула.
 – Когда он уехал, мне было одиннадцать. Я не видела его с тех пор, пока он не приехал к нам в отпуск. – Воспоминание заставило меня улыбнуться. – Он был так счастлив снова побывать на Лишриоле.
 – Лишриоле?
 – На родной планете отца.
 – Вряд ли я слышал про такую.
 Он и не мог слышать. Мы хранили ее в тайне.
 – Это одна из древних колоний. Она жила в изоляции четыре тысячи лет, пока Империя не открыла ее снова. Наверное, начиналось все с сельскохозяйственных поселений. Но когда их обнаружили, они откатились назад настолько, что не помнили своих корней.
 – Настолько примитивно?
 – Очень. Единственные компьютеры на планете – это те, что мать установила у нас дома.
 – Дома?
 – Где мы жили.
 Тагер улыбнулся:
 – Вы хотите сказать, во дворце?
 – Нет. В доме. Там и электричества-то до матери не было.
 Он удивленно посмотрел на меня:
 – И вы там росли?
 – Совершенно верно. Мать построила недалеко от деревни школу и больницу, но ничего больше менять не стала.
 Его любопытство накатывало на меня волнами.
 – Почему не стала?
 – Зачем ей портить все это? Это же идиллия. Туда даже нельзя попасть без разрешения моих родителей.
 – Вы скучаете по дому?
 Я вздохнула:
 – Иногда. Но мне не место там. Я всегда знала, что хочу стать Демоном.
 Когда мне исполнилось десять лет, я могла разобрать дезинтегратор и объяснить, как он действует. К двенадцати годам я выводила уравнения инверсии. Это в мире, где армии сражались мечами и луками со стрелами, – мой брат к тому времени покончил с войнами на Лишриоле, отправившись в возрасте шестнадцати лет на битву вооруженный помимо меча еще и лазерным карабином. – Мне кажется, у Эльтора все было так же.
 – Расскажите мне про него, – попросил Тагер.
 Мои воспоминания раскладывались как сложенный в несколько раз, написанный от руки листок, найденный в древней книге с кожаным переплетом.
 Я видела Эльтора в форме Демона, с дезинтегратором на бедре, преклонившего колено и уважительно склонившего голову в традиционном приветствии, какое дает сын Лишриоля своему родителю, вернувшись с войны. Я видела отца, стоявшего перед ним, – казалось, он готов кричать на всю деревню от гордости и одновременно конфузится, силясь понять сына, вернувшегося домой с небес.
 – Мне тогда было семнадцать. Мне казалось, я никогда не видела человека великолепнее Эльтора. Я хотела быть похожей на него. – Я развела руками. – А потом как-то случилось, я обошла его. Я оказалась праймери, он – всего секондери, – и Кердж молча ждал, что мы – Эльтор и я – будем делать, осторожно кружа, словно борцы в начале схватки, в то время как между нами осталось столько недосказанного.
 – Вы продолжаете видеться с ним?
 – Редко. Нам мало что есть сказать друг другу, – слишком много недоверия возникло между нами, чтобы сохранять ту близость, какая была между нами в детстве. Но и воспоминаний об этой близости тоже было слишком много, чтобы мы отдалились друг от друга еще сильнее. Кердж напрасно ждет: мы с Эльтором никогда не начнем строить друг другу козни. Если Кердж надеется, что мы сделаем выбор за него, ему придется ждать вечность.
 И в конце концов больше всех страдает от этого наша мать, вынужденная наблюдать эту омерзительную игру во власть и в смерть, которую ведут любимые ею дети.
 – Моя мать прилетела повидаться со мной.
 Тагер без усилия повернул разговор:
 – Ну и как вы это восприняли?
 Я разглядывала вазу на полке. Редкой красоты ваза из розового с золотыми прожилками стекла. Поверхность мерцала, меняя оттенок в зависимости от угла зрения. Прекрасная, хрупкая вещь.
 – Почему вы держите ее здесь? Стоит вам задеть за полку, и они может упасть, – обидно, если ее разобьет тот, кто ценит ее больше всех.
 Он снова смотрел на меня словно шифровальщик, подбирающий ключ к шифру.
 – Я осторожен с ней.
 – Почему вы уверены, что ее не разобьет кто-то другой? – Я тряхнула головой. – Некоторые вещи имеют слишком большую ценность, чтобы хранить их в открытом для доступа месте.
 – Потому, что их могут повредить?
 – Да.
 – Эта ваза крепче, чем кажется. Она уже падала. Она не бьется.
 Я скрестила руки, потирая предплечья, словно мерзла.
 – Это еще не значит, что она не повреждена. Как знать, может быть, она упадет еще много раз, прежде чем треснет. Ее надо беречь. Представьте себе: кто-то, очарованный ей сверх всякой меры, вломится сюда и будет драться с вами за нее. И в драке вы собьете ее с полки. Что вы будете делать, когда увидите на полу осколки? Как будете собирать их воедино?
 – Я просто не буду драться.
 Я попыталась улыбнуться, но не уверена, что слишком успешно.
 – Но вы ведь не рон.
 – Нет, – спокойно согласился он. – Не рон.
 Я снова заходила по кабинету. Тагер наблюдал за мной, не делая попытки торопить.
 – Кердж считает моего отца простофилей, – сказала я наконец.
 – Ваш отец приходится Императору отчимом, верно?
 Это остановило меня. Я встала посреди кабинета и засмеялась, хотя это было вовсе не смешно.
 – Отцу было восемнадцать, когда они с матерью поженились. Восемнадцать.
 Керджу было тогда тридцать пять. Свадьба состоялась всего через несколько дней после смерти моего деда – через несколько дней после того, как Кердж стал Императором. Кердж ненавидит его.
 – Вашего отца?
 – Да. – Впрочем, как бы Кердж к нему ни относился, он не совершит второго отцеубийства. И к тому же отец необходим ему теперь: он единственный может легко, без усилий питать Сколи-Сеть энергией, не угрожая при этом остальным частям Триады.
 Кулак, Разум и Сердце Сколии. Подобно тому, как в одной области реального пространства не существует двух частиц с одинаковым квантовым числом, два разных сознания не могут занимать один и тот же регион псиберпространства. Разум Керджа слишком напоминал разум моего деда – мощный, но прямолинейный. Разум моей тетки отличали изящество, блеск интеллекта, интригующая, кружевная замысловатость. Они с Керджем почти не пересекались в псиберпространстве. Они могли пользоваться одними и теми же функциями, посещать одни и те же «места», но то, как они «существовали» там, настолько отличалось друг от друга, что их присутствие не приводило к резонансу.
 Однако Империи нужны были все трое. До того, как отец сделался членом Триады, Сколия была куда меньше нынешней, но даже тогда Кердж и моя тетка с трудом справлялись со своими обязанностями. Кердж командовал вооруженными силами, под защитой которых находилось теперь около тысячи миров. Тетка осуществляла связь между Ассамблеей и компьютерной сетью, охватывавшей не только Сколию, но и миры землян и купцов. И все это в дополнение к их обязанностям, связанным непосредственно со Сколи-Сетью, не отключавшейся, не делавшей передышки, но расширявшейся с каждым годом, заполняя бездонный океан псибервселенной.
 Ни тот, ни другая ни за что не отдали бы эти обязанности добровольно.
 Но никто, каковы бы ни были его амбиции, не обладал безграничным запасом сил. Рано или поздно нагрузки убили бы их, и этот процесс уже шел, медленно, но неотвратимо – пока к ним не присоединился отец.
 При всех внутрисемейных проблемах нам удавалось поддерживать функционирование Сколи-Сети. Альтернатива этому отсутствовала. Вернее, она имелась, но была бы невыносима. Я бы скорее умерла, чем согласилась жить во Вселенной, где все кроме кучки аристо – либо сервы, либо Источники.
 Я вдруг почувствовала смертельную усталость. Я подошла к креслу и села, утонув в мягкой подушке. Подавшись вперед, я облокотилась на колени и уставилась в пол.
 Тагер подошел и сел в соседнее кресло – на самый край, чтобы его глаза находились на одном уровне с моими.
 – О чем вы думаете?
 – О моих родственниках. – Я подняла глаза на него. – Ну и семейка!
 – Вы как люди без кожи, живущие во Вселенной, не приспособленной для этого. Почти у всех имеется какая-то защита, поэтому им не понять, насколько их нормальный образ жизни причиняет вам боль. Чтобы выжить, вам надо либо изолировать себя от остальных, либо развить механизм приспособления.
 Я подумала о Джейбриоле и его уединенной жизни. Возможно, он единственный из живущих ронов остался нормальным. Но цена, которую он заплатил – невыносимое одиночество, – для меня слишком высока.
 – Эти механизмы приспособления заживо рвут нас на части.
 – Ответственность за судьбу Империи лежит на вас не потому, что вы лучше приспособлены к ней, но потому, что свойства, делающие вашу жизнь такой тяжелой, одновременно являются источником нашей единственной защиты от аристо. Боги, да это любую семью доведет до точки.
 Я обдумала это.
 – Когда мы жили все вместе – мои родители и мы, их дети, – нас объединяло что-то. Не знаю, как это обозвать. Общность ронов? Мы были счастливы. Потом мы выросли и вылетели из гнезда. В жизнь вмешалась реальность. – Я посмотрела на Тагера. – Мои родители остались вместе. Но общность исчезла. Они живут; большинство нас выживает. Я хочу чего-то большего, чем выживание.
 – Если вы имеете в виду партнера-рона, общество ронов…
 – Да, я знаю. Мне не суждено найти это. – В моем сознании нарисовался образ Джейбриола. Знал бы ты, доктор-душеспаситель… – Мои родители – люди, а не производители ронов. Они не смогут вечно плодить аккумуляторы для Сколи-Сети. Вы думаете, они хотят видеть, как их дети умрут? Что, если мы с Эльтором оба погибнем? Что тогда?
 – Не знаю.
 Я встала и подошла к полке с фигурками кэмишей.
 – Я тоже не знаю. – Я повернулась лицом к нему. – Я не хочу умирать. Я хочу отыскать решение. Решение всего. Боли, ярости, страха. Этой войны, которая никогда не кончится. Я хочу знать, что делать с аристо. – Я перевела дух. – Я хочу знать, как расплатиться за Тамс.
 – Вы уверены, что найдете все это?
 – Я думаю, что у меня больше шансов, чем у Эльтора или Керджа. И к тому же я хочу власть ради власти, – добавила я горько. – Это куда приятнее, чем быть жертвой. – Я спокойно посмотрела на него. – Да, я хочу стать Императрицей.
 Войдя в вестибюль дома, где я жила, я застала там поджидавшего меня посетителя. Она сидела в кресле и читала голожурнал, закинув ноги на антикварный столик. Мы увидели друг друга одновременно.
 – Хильда! – Я бросилась к ней. – Что ты здесь делаешь?
 Она встала и лицо ее расплылось в широкой улыбке.
 – Хейя, Соз.
 – Я запросто могла пройти мимо тебя. – Я не привыкла видеть ее без формы. Из всех причудливых одеяний она выбрала синие джинсы. Должно быть, купила их в одном из этих магазинов импорта, торговавших джинсами и кофе – основными статьями земного экспорта. Джинсы, кофе и еще эти их гамбургеры.
 Не думаю, чтобы нашлась хоть одна столица более или менее населенной планеты, в которой не было бы одного из их «Макдональдсов». Иногда, в особо циничном настроении, мне кажется, что, пока мы с купцами перемалываем ресурсы друг друга, земляне без лишнего шума приберут нас к рукам, заполонив нас своей «фаст фуд»и убедив в том, что мы не проживем без нее и дня.
 Хильда хихикнула.
 – Некоторые проходят мимо меня нарочно. Я тут чуть не спугнула золотого мальчика. – Она дернула головой вверх. – Сказал, что подождет тебя там.
 Неужели Джарит забежал ко мне? Но куда он тогда делся? Хотя вестибюль не запирался круглые сутки, у него не было возможности пройти без пропуска даже в лифт. А пропуска я ему не давала.
 – Пошли наверх, – улыбнулась я. – Может, найдем еще эту загадочную личность.
 Войдя в лифт, я осторожно спросила:
 – Как там Рекс?
 – Неплохо. Ему приделали какие-то штуки к ногам. Они позволят ему ходить, как только он научится ими пользоваться.
 – Он счастлив? – На самом деле я хотела знать, появилась ли в его жизни женщина. Но спросить не решалась.
 – Йа, с ним все в порядке, – Хильда хихикнула. – Все как положено. Все его сиделки по уши в него влюблены. Ну, и есть одна, которую он зовет чаще других.
 Я убеждала себя, что меня это не ранит. В конце концов, у меня есть Джарит. Я повторила это себе несколько раз, а потом решила: не майся дурью. Ты знаешь, что тебя это ранит. Ну и пусть ранит. Не умрешь. И ты права, у тебя есть Джарит.
 Джарит сидел у меня под дверью с папкой на коленях и что-то читал. Мы подошли к нему, мягко ступая по ковру.
 – Как тебе удалось уговорить лифт подняться сюда? – спросила я, улыбаясь.
 Он встал, глядя на Хильду:
 – Не знаю. Пако разрешил мне подняться.
 Интересное дело. Я никогда не говорила своему компьютеру, чтобы он пускал Джарита в лифт. Не то, чтобы я возражала. Пако мог бы и запустить его в квартиру.
 Хильда ухмыльнулась ему:
 – Хейя, хойя. Вот мы и встретились.
 – Мое почтение. – Джарит покраснел.
 – Это Хильда, – пояснила я. – Она летает в моей эскадрилье.
 – Летала. – Хильда огорченно посмотрела на меня, пока я отпирала дверь.
 – Мы уже месяцами никуда не летаем.
 Я удивленно посмотрела на нее:
 – Кердж не приписал вас с Таасом к другой эскадрилье?
 Джарит уронил папку; его голокнижки и голотетради разлетелись по полу.
 Он вспыхнул и опустился на колени подобрать их.
 Мы с Хильдой опустились на четвереньки помочь ему. Но когда я бросила на него вопросительный взгляд, он не ответил. Чем я его так расстроила?
 Иногда бывает очень трудно понять его настроение.
 Хильда сунула ему в руки последнюю книгу.
 – Он посылал Тааса с восьмой эскадрильей. – Она поднялась с коленей и встала между мной и Джаритом. – А меня сунул на штабную работу. Разработка стратегии. Но мне не хватает полетов.
 Я закрыла за нами дверь:
 – Мне тоже.
 Джарит прошел к бару, оставив нас с Хильдой вдвоем. Хильда смотрела, как он раскладывает книги на столе. Потом тихо сказала:
 – Император Сколии велел передать тебе послание.
 Послание? Зачем Керджу посылать курьера? Использовать Сеть было бы куда проще. И если он беспокоился о секретности, он мог передать это мне в мозг шифром, ключ к которому знаю только я.
 Я покосилась на Джарита:
 – Возможно, нам придется подождать.
 – В нем всего четырнадцать слов.
 – Что?
 – Он просил передать: «Немедленно возвращайся в Штаб-квартиру. Без шумихи. Не говори никому, что это мой приказ».
 – Это все?
 Она кивнула:
 – Это все.
 Так. Кердж протянул свою длинную руку и выдергивает меня обратно. Он стоял у меня перед глазами – металлическая фигура в военной форме, рассчитывающая что-то в своем защищенном броней мозгу, посылающая нас по траекториям, завершающимся в одному ему известных точках.
 Но, возможно, самое время встретиться с ним. Возможно, мне пора уже просчитать собственные траектории.
 – Почему он отправил с этим тебя?
 – Не знаю. – Взгляд Хильды скользнул мне за плечо, и ее голос изменился. – Прогуляешься с нами?
 Я оглянулась. Джарит подходил к нам. Я улыбнулась.
 – В самом деле, не хочешь прогуляться с нами?
 Он с легкой опаской посмотрел на Хильду:
 – Идет.
 И мы пошли гулять. Мы прошлись вдоль причалов, купили воздушные шарики, выпустили их в небо, мы много смеялись, а потом завалились на пляж.
 Но все это время меня не покидало странное ощущение, необъяснимое чувство, что я вижу конец, только не знаю чего.
 Джарит сидел у меня на кровати.
 – Мне понравилась твоя подруга.
 Я сунула свой свитер в клешню робота-гардероба, повесившего его на место в шкафу.
 – Мне показалось, что При первой вашей встрече ты готов был удрать без оглядки.
 – Готов был, – он улыбнулся. – Но она оказалась ничего.
 – Ты поэтому уронил все свои книжки днем?
 – Ах, это? – Он отвел взгляд. – Да нет, я просто неуклюжий.
 Я подошла и уселась перед ним по-турецки.
 – Это не объяснение.
 – Почему ты так говоришь?
 – Что-то не так. Я ведь чувствую.
 – Я… так, ерунда. – Он внимательно изучал узор на одеяле.
 – Джарит. – Я взяла его рукой за подбородок и повернула лицом к себе. – Что случилось?
 – Меня удивило то, что ты сказала. Вот и все.
 – То, что я сказала? – Я опустила руку. – Что ты имеешь в виду?
 – Это имя.
 – Какое имя?
 – Кердж.
 Я застыла. Это имя мне не хотелось обсуждать ни с Джаритом, ни с кем другим. Тагер вытянул из меня все, чем я могла поделиться по этому поводу.
 – Что такого в этом имени?
 – В контексте вашего разговора это могло означать только одного человека.
 – Я солдат. Он мой начальник.
 Он бросил на меня подозрительный взгляд.
 – Даже праймери не называют Сколийского Императора просто по имени.
 Я задумалась. Разумеется, я никогда не называла Керджа по имени, когда мы общались как начальник и подчиненная. Но в частной беседе с Хильдой мне и в голову не приходило называть его полным титулом, как не пришло бы в голову называть остальных своих братьев «Принцами Как-Их-Там».
 – Ты живешь в квартире, шикарной даже для Имперской праймери, – сказал Джарит. – У тебя звание, равное адмиральскому, а ведь тебе ненамного больше тридцати. И ты называешь Императора по имени.
 Я встала с кровати и подошла к окну. За окном простирался золотой в закатных лучах сельский Джейкобсшир.
 – Соз? – окликнул Джарит.
 – Я не знаю, что ты ожидаешь услышать от меня.
 Джарит вздохнул.
 – Император Сколии… вы с ним… я правильно понял?..
 Бред сивой кобылы. Он вообразил, что Кердж – мой любовник! Я чуть не рассмеялась. Вместо этого я вернулась к постели и села рядом с ним.
 – Нет. Ты понял все не правильно. Мы с Императором Сколии знакомы много лет, больше ничего.
 – Ты ведь старше, чем кажешься, правда?
 – Через несколько дней мне исполнится сорок восемь.
 Он непроизвольно раскрыл рот:
 – Ты шутишь.
 – Нет. – Я нахмурилась. – Это что-то для тебя меняет?
 Джарит поерзал на кровати:
 – Не знаю. Ты старше моей матери.
 Боги. Насколько я могу судить, меня разыскивает отдел этики КИКС. Вы под арестом, мэм. За совращение малолетних.
 Впрочем, его слова задели меня совсем по-другому. Я еще не рожала, а у женщины младше меня сын уже вырос настолько, что сам может стать отцом.
 Конечно, хоть мое долголетие и позволяет тянуть с обзаведением с детьми дольше, чем большинству женщин, все же я не могу откладывать это до бесконечности. Но мне не хотелось заводить семью, пока я летаю с эскадрильей, особенно после того, что случилось с моим первым браком – зная, что мои дети могут остаться без матери каждый раз, как я лечу на боевое задание.
 Джарит следил за моим лицом.
 – Соз?
 Я вздохнула:
 – Не знаю, как тебе сказать.
 Он сжался:
 – Просто скажи.
 – Хильда привезла мне послание от моей семьи. Мне надо лететь на Дьешу.
 Сегодня.
 – Ты улетаешь? Сегодня?
 – Как только соберу вещи.
 Он положил руки мне на плечи:
 – Это из-за моих слов? Я смогу привыкнуть к разнице в годах. Правда.
 – Ты здесь ни при чем.
 Он хотел сказать что-то еще, но осекся. Я почувствовала то, что он хотел. Он хотел лететь со мной. И часть меня хотела, чтобы он летел. Но это значило бы предложить ему начать все заново в новом, чужом ему мире, где он не знает никого. Я не могла заставлять его идти на такие перемены, если бы только не имела возможности предложить ему больше, чем мы имели сейчас. И этой возможности у меня не было. Слишком она неустроенная пока, моя жизнь.
 – Ты очень много для меня значишь, – сказала я.
 – Не надо, пожалуйста.
 – Чего не надо?
 – Говорить слова, которые служат введением к «ты еще найдешь себе кого-то».
 – Надеюсь, что найдешь.
 Джарит шепотом выругался:
 – Соз, прекрати.
 – Ты хоть представляешь себе, чем я зарабатываю на жизнь? Каждый раз, когда я улетаю, я могу погибнуть. Ты хочешь жить с этим?
 – Нет. Но я бы попробовал.
 – А я не знаю, хотела бы или нет.
 Он вздохнул. Потом притянул меня к себе:
 – Ты еще вернешься на Форшир?
 Я опустила голову ему на плечо:
 – Хотелось бы надеяться.
 Мы долго сидели так, обнимая друг друга. Потом Джарит откинулся на кровать, увлекая меня за собой. Мы занимались любовью в облаках, паря среди них в последний раз.




 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДЬЕША



 13. КУЛАК ИМПЕРИИ

 Мы с Хильдой летели на Дьешу пассажирским рейсом, в гражданском платье – ничего, что могло бы привлечь внимание. Хотя Кердж не отдавал на этот счет никаких распоряжений, я понимала, что нам стоит прибыть в Штаб-квартиру без излишней шумихи. Почему? Что он такое задумал?
 Наш корабль приземлился на площадке далеко от терминалов космопорта. Я выбралась из гамака и прошла в конуру, которую кто-то особо самоуверенный назвал «салоном». В ней имелось три кресла и стол, привинченный к той поверхности, которая при нахождении корабля в гравитационном поле становилась полом. Выглянув в иллюминатор, я увидела приближающийся к нам флайбус, скользивший на воздушной подушке подобно серебряно-черной пуле.
 – Приготовьтесь к выходу, – передал по внутренней связи стюард, живой голос которого выгодно отличался от неодушевленных компьютерных голосов на военных транспортах, на которых я обычно прилетаю на Дьешу.
 Пока мы толпились в шлюзе, появился стюард, молодой человек в безукоризненно отглаженной синей форме. Когда он откинул наружный люк, в шлюз ворвался свежий воздух, показавшийся нам блаженно сладким после нескольких дней в искусственной атмосфере.
 Флайбус притормозил у корабля. В открытой двери стоял офицер, женщина в темной форме службы безопасности КИКС с лазерным карабином.
 Из флайбуса выдвинулась гармошка перехода и присосалась к борту корабля. Щелкнув рычагами, стюард улыбнулся:
 – Добро пожаловать в Дьешанский космопорт. Надеемся, вам здесь понравится.
 При посадке во флайбус офицер безопасности проверила каждого из нас сканером. На наши лица она не смотрела. Когда все оказались на борту, флайбус убрал переход и развернулся к терминалу. Мы сидели в нервоплексовых креслах, глядя в окно или на пол, только не друг на друга.
 Не полпути к терминалу нас встретил другой флайбус. Две машины присели на бетон, словно две переговаривающиеся друг с другом пули. Мы перешли во второй флайбус, еще раз пройдя процедуру проверки.
 Пока мы ждали своей очереди, я слышала, как Хильда бормочет себе под нос: «Еще раз? Ни за что!»
 Второй флайбус становился, не доезжая десяти метров до дверей терминала. Оставшуюся часть пути мы шли между столбиками, мигавшими и пищавшими на каждого проходившего пассажира. Дорожка уперлась в обычную арку-индикатор, обрамлявшую вход в здание.
 У стойки контроля стояли плотный мужчина и крепко сложенная женщина, оба в формах КИКС. Женщина смотрела на монитор, мужчина – на проходивших.
 Когда под арку ступила я, он сделал мне знак остановиться.
 – Проверка багажа.
 Я поставила свой рюкзак на стойку. Женщина прикоснулась к клавише на пульте, и над монитором, медленно вращаясь, появилась голограмма, открывающая содержимое моего багажа – все, вплоть до нижнего белья и прочих сугубо личных вещей.
 – Откройте, – сказал мужчина.
 Неужели через это проходит каждый штатский, прилетающий на Дьешу? Я отстегнула замки, и рюкзак распахнулся. Мужчина копался в моих вещах, а женщина вслух читала данные с монитора.
 – Валдория, Соскони. Джейкобсшир, Эос, Форширский Приют… – Она посмотрела на меня. – Далековато, правда?
 – Да, – ответила я.
 Кто-то тронул меня за плечо, чтобы я посторонилась. Я оглянулась и увидела еще одну пассажирку, спешившую попасть в терминал. Хотя на ней было гражданское платье, маленькие нашивки на плече выдавали военнослужащего. Я узнала ее: она летела с нами и стояла в конце очереди, когда мы заходили в здание. Остальные пассажиры терпеливо ждали на улице, щурясь от яркого солнца.
 Я обернулась к стойке как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина вынимает мой бумажник. Он раскрыл его, и маленький проектор включился, проецируя голографические снимки. Первым был портрет Джарита, потом несколько Снимков нас с ним, потом его с Хильдой и, наконец, моя мать.
 Мужчина остановил проектор. Он держал бумажник на ладони, от чего казалось, будто мать стоит на ней.
 – Кто это? – спросил он.
 – Моя мать.
 – Вы шутите. – Он передал бумажник женщине за стойкой, от чего вокруг его руки, проходившей сквозь защитное поле, засветилась радуга. – Считай-ка индивидуальные данные.
 Она положила бумажник на горизонтальную панель. Голографическое изображение матери плавало над ней – золотое, улыбающееся. Потом оно потемнело: это лазер считывал невидимую информацию.
 – Провожу опознание, – сообщил компьютер. – Имя: Циа Лисса. Профессия: танцовщица, Партонийский Имперский балет. Адрес не сообщается.
 – Балерина? – хмыкнул мужчина. – Хорошенькая.
 Хорошенькая? И это все, что он сказал после того, как они влезли в личную жизнь матери, словно прочитали страницу из дешевого голожурнала?
 Женщина сунула бумажник в мой рюкзак и застегнула его.
 – Все в порядке. Можете идти.
 Я стиснула руку на лямке и закинула рюкзак за спину. Потом прошла в ворота для прилетающих. Зал был заполнен людьми – стоящими, сидящими, разговаривающими, смотрящими головидео, спешащими куда-то на движущихся дорожках.
 – Тьфу! – Меня догнала Хильда.
 – Что, тоже замучали?
 Она нахмурилась:
 – Им повезло, что нам приказано вести себя тихо как мыши.
 Я улыбнулась, представив себе Хильду в виде мыши.
 – Сколько у тебя времени до вылета?
 Хильда тряхнула головой, и на лице ее появилось хорошо знакомое мне отсутствующее выражение – она справлялась у своего центра.
 – Около двадцати минут.
 Двадцать минут. И она улетит куда-то далеко.
 – Жаль, что не можешь задержаться.
 Хильда рассмеялась.
 – Хейя, Соз. Ты становишься сентиментальной. – Она махнула рукой в сторону движущейся дорожки. – Проводи меня до выхода.
 Мне не хотелось провожать ее. Не знаю почему, скорее всего из-за дурацкого ощущения, что, если она сейчас уйдет, мы никогда больше не увидимся. Мы шагнули на дорожку.
 – Знаешь, ты и Рекс, а под конец и Таас – я ведь была с вами день и ночь, все время. Половину времени мы был одним сознанием. А теперь это прошло, – я пыталась озвучить мысли, туманом клубившиеся где-то по краям моего сознания. – Что-то кончается, Хильда. Только я не знаю, что именно.
 – Кончается? – Мы скользили мимо стены в сторону сектора отправлений. – Странная ты сегодня, Соз.
 Я заставила себя улыбнуться:
 – Да уж…
 Больше мы к этому не возвращались. Так, просто трепались. Она рассказала мне то, что знала про Тааса – он летал теперь с другой эскадрильей и пользовался репутацией опытного пилота.
 – При встрече пожелай ему удачи от меня, – попросила я.
 – Пожалуйста. – Она пожала плечами. – Хотя у тебя здесь больше шансов увидеть его.
 – Я знаю. Все равно, сделай это для меня. На всякий случай.
 – Какой случай?
 Ответа на этот вопрос я не знала сама. Поэтому я заставила себя засмеяться.
 – Ну, никогда не знаешь, куда тебя забросит судьба.
 Когда мы добрались до сектора вылета, пассажиры Хильдиного рейса уже садились во флайбус. Пройдя под аркой-детектором, Хильда обернулась и помахала мне. Я стояла у ворот за пуле – , лазеро-и черт-знает-чем-еще непробиваемым стеклом в кулак толщиной и махала ей в ответ. Потом она села во флайбус, а еще через несколько секунд флайбус превратился в серебряную пулю, несущуюся от терминала к далекому лайнеру.
 Я вернулась на дорожку. На этот раз я шагала по ней, добавив к ее скольжению свою скорость, так что перемещалась со скоростью больше десяти километров в час. Я не знала, почему так спешу – скорее всего просто хотела поскорее убраться из космопорта, места прощаний и отлетов.
 Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы добраться до остановки поезда на магнитной подушке. Платформа покоилось на бетонной башне на уровне крыши космопорта. Направляющий желоб спускался с небес, тянулся вдоль нее и снова сворачивал в сторону и вверх, взмывая над космопортом фантастической абстрактной скульптурой.
 К платформе подошел состав – хромированное веретено, с шипением распахнувшее передо мной и дюжиной других пассажиров свои двери. Через несколько секунд мы уже неслись к городу.
 Большинство гражданских сошло в пригородах. При въезде в Штаб-квартиру КИКС мы остановились у платформы, охраняемой гвардейцами в бронекостюмах с лазерными карабинами в руках. Броня закрывала их целиком, превращая в великанов из зеркально-черного металла с матовыми экранами там, где полагалось быть глазам.
 К этому времени в вагоне, кроме меня, не осталось ни одного человека в штатском. Когда гвардейцы вошли в вагон, все встали. Один из гигантов направился ко мне, лязгая подошвами по металлическому полу. Он – или она, понять это было невозможно – обратился ко мне механическим, отфильтрованным голосом:
 – Документы?
 Я повернула руку кистью вверх, и моя карточка скользнула из кармашка на рукаве мне на ладонь. Гнездо на запястье говорило о том, что я или телоп, или Демон. Прочесть реакцию офицера было невозможно; броня скрывала выражение его лица, а фильтр лишал голос эмоций. Он сунул карточку в коробочку на своем запястье. Я часто проходила такие проверки, но почему-то сегодня все это казалось мне странным, словно карточка подменяла меня саму.
 Доступ в Штаб-квартиру получили все, находившиеся в вагоне. В этом не было ничего удивительного. Только кто-то слишком наивный мог бы попытаться проникнуть в город без надежных документов.
 Я сошла у городского центра. Как только поезд отошел от платформы, ко мне подлетели несколько автоматических такси, наперебой предлагая свои услуги. Но я подошла к аэротрубе у края платформы. Она опустила меня на уровень земли, затормозив падение струями сжатого воздуха. Далеко не все любят этот способ спуска. Но мне это нравилось, точно так же как нравилось крутить фигуры высшего пилотажа – в этом был риск и вызов судьбе, а может, мне просто нравилось, когда адреналин ударяет в кровь.
 Теперь порция адреналина была мне очень кстати. Странный вызов моего брата, унизительные обыски при въезде в Дьешу, прощание с Хильдой, безликие гвардейцы в броне – все это оставило меня с неприятным чувством словно я сама понемногу превращаюсь в машину, а все человеческое во мне перекочевало в карточку-удостоверение.
 При выходе из нижнего вестибюля я купила себе зеркальные очки. С моей стороны они были прозрачны, хотя и приглушали жестокое дьешанское солнце, а всякий, смотрящий на меня, увидит только темную, зеркальную полосу поверх моих глаз.
 По улицам неслись потоки машин, но я не стала брать такси, предпочтя движущиеся тротуары. Меня окружали пешеходы, в основном военные. Их прикрытые очками глаза превращали лица в непроницаемые маски – как лицо Керджа, когда он прикрывает глаза внутренними веками.
 В башне, где я жила, не было нижнего вестибюля – только входная дверь, открывавшаяся прямо в лифт. Я сунула в сканер свою карточку и поднялась на верхний этаж, в коридор со стенами из янтарного стекла. За окном простиралась столица – прямоугольники и квадраты, без единого мазка зелени – только серебряный, черный и белый цвета. Из-за башни вылетел флайер, пройдя так близко, что стекло завибрировало.
 На этаже кроме меня жил только отставной генерал, служивший теперь главным советником моего брата по разведке. Дверь просканировала карточку, отпечатки моих пальцев и ладони и только тогда отворилась. Гостиная выглядела как обычно: хром, стекло, белая мебель и зеркальные столы.
 – Добро пожаловать домой, праймери Валдория, – раздался голос, едва за мной закрылась дверь.
 – Хейя, Мак. – Имя было самым удачным, какое я смогла придумать для КИКС-МА4К, обслуживавшего мою квартиру. Я сбросила рюкзак и рухнула на диван. – Есть почта? – Хотя Мак все пять месяцев, что я провела на Форшире, пересылал мою корреспонденцию туда, что-то могло прийти только что.
 – Два сообщения, – ответил Мак.
 – От Императора Сколии?
 – Нет.
 Возможно, он еще не знает о моем прибытии. Хотя вряд ли: если он настаивал на моем прилете, как говорила Хильда, он должен бы проследить мой путь сюда. Учитывая его желание сохранить мое появление в столице в тайне, вряд ли стоит открыто объявлять, что я здесь.
 – Мак, отправь сообщение моим родителям во дворец. – Их не могло быть там; они вообще не любили жить на Дьеше. Но Кердж скорее всего там, если только какой-нибудь кризис не требует его присутствия в штабе. Дворец – единственное место, где он может хоть ненадолго отпустить своих телохранителей. Расположенный высоко в горах, окруженный со всех сторон необитаемыми землями и замаскированными оборонительными системами, дворец не нуждается в людской обслуге – ее полностью заменяют автоматы.
 Единственное место, где Кердж может найти то, чего так не хватает всем нам: покой. Полный, абсолютный покой.
 – Текст сообщения? – спросил Мак.
 – Мое почтение, папа и мама. Я вернулась на Дьешу навестить Рекса. Надо бы собраться, пока я здесь. Целую, Соскони. Конец сообщения. Отсылай.
 – Отослано.
 Неожиданно я вспомнила ту девочку из госпиталя, которую Кердж «приглашал» во дворец. Как ее звали? Килисса? Нет… Шарисса. Шарисса Дейдр. Если она первая наткнется на мое послание, она может и в самом деле переслать его дальше моим родителям.
 – Мак, кто сейчас живет во дворце?
 – Император Сколии.
 – Кто-нибудь еще, сейчас или за прошедшие пять месяцев?
 – Женщина по имени Шарисса Дейдр жила с ним на протяжении ста шести дней.
 Сто шесть. Она, должно быть, понравилась Керджу. Что она сама думала об этом? Надоела ли она ему? Полюбила ли она его? Полюбить его? Что ж.
 Возможно. Любовь – достаточно диковинное чувство, чтобы возникать даже в самых невозможных местах.
 – Где Дейдр сейчас? – спросила я.
 – Работает в детском отделении Центрального Госпиталя КИКС и живет с родителями в четырнадцатом пригородном районе.
 С родителями?
 – Сколько ей лет?
 – Семнадцать.
 Боги! Еще три года до возраста, когда она будет официально считаться взрослой. Интересно, задумывался ли Кердж над всеми законами, которые он нарушил, взяв ее туда. А ее родители знали, почему она исчезла? Трудно сказать, что было бы страшнее для них – не знать, что случилось, или знать, что она попала в наложницы к девяностолетнему военачальнику Сколии.
 Впрочем, теперь Дейдр свободна; к тому же это вообще не мое дело. Она вернулась к своей прежней жизни. Может, она даже благодарна Керджу.
 А может и нет.
 – Мак, что еще тебе известно про Дейдр?
 – Проверяю. – Пауза. – До проживания у Императора Сколии Шарисса Дейдр занималась в профессиональном училище в двадцать третьем пригородном районе по специальности «детский врач». В начале года она получила почетную грамоту за отличную учебу. Она исполняла обязанности секретаря клуба работников коммунальных служб и являлась членом спортивного клуба.
 Молодой человек по имени Джеймс Прокал подавал заявление на разрешение сочетаться с ней браком по достижении ими двадцатилетного возраста.
 Все это звучало так, словно она не имела к Керджу никакого отношения.
 – Что случилось после ее пребывания во дворце?
 – Она была исключена из училища за пропуск занятий без уважительной причины и академическую задолженность. После того, как в училище обратились ее родители, исключение заменено на статус «пропавшей личности». После возвращения домой личным указом Императора восстановлена в училище. В настоящий момент учебные оценки значительно ниже, чем раньше.
 Успеваемость ниже уровня, пригодного для дальнейшего обучения. Тем не менее попыток исключить ее не предпринимается.
 Конечно, кто, будучи в здравом уме, исключит студента, восстановленного указом Императора?
 – Что с ее другими делами?
 – Потеряла работу в госпитале, впоследствии восстановлена указом Императора Сколии. Ее членство в клубе коммунальщиков сохраняется, но из спортивного клуба она ушла. У меня нет данных, поступала ли она с тех пор в другие клубы. Юноше, подававшему заявление на брак, в разрешении отказано.
 – А ее подпись на заявлении имелась? – Он мог подавать заявление без ее ведома, надеясь, допустим, опередить соперника. Но без обоих подписей заявление не имеет силы.
 – Ее подпись появилась на повторном заявлении, – ответил Мак, – и на этот раз ответ был дан положительный. Однако это решение было отменено через день после того, как она оказалась во дворце.
 – И каков его статус теперь?
 – В разрешении отказано.
 – На каком основании?
 – В связи с тем, что был дан отказ на предыдущее заявление.
 Ясно. Если Кердж так обошелся с первым разрешением, никто не станет рисковать, давая второе.
 Интересно, сознает ли Кердж, как он искалечил жизнь девушки. Ее душевные раны я исцелить не могу, но одно все-таки в моих силах.
 – Мак, свяжись с Бюро Заключения Браков и пошли разрешение Дейдр и ее молодому человеку. Под мою ответственность. – Конечно, Кердж может отменить и это. Но я знала его. Если она ему надоела, он не станет преследовать ее, особенно если она удовлетворила его настолько, что он даже вмешался в ее учебные и рабочие дела. Влететь может только мне.
 – Разрешение отправлено. – Мак помолчал. – Даже поверхностный анализ этой ситуации показывает, что Император Сколии не одобрит ваше вмешательство в его личную жизнь.
 Я скорчила гримасу. Похоже, я нашла куда более удачный способ известить его о моем прибытии, чем притворяться, будто мои родители во дворце. Я положила ноги на столик перед диваном и попробовала расслабиться. Но это не получалось. Я была на взводе словно пружина.
 – Прочитай мне почту. Адрес читать не обязательно.
 – Сообщение первое, – последовал щелчок, вслед за которым послышался незнакомый голос. – Вниманию всех жильцов. 383.6.30 все лифты будут отключены на срок от часа до трех на проверку. Просьба не пользоваться лифтами в указанное время…
 – Мак, дальше не надо, – сообщение запоздало на несколько месяцев.
 – Понял. Сообщение второе, – в комнате раздался мужской голос. – Мое почтение, праймери Валдория. Я не знал точно, куда посылать это письмо, так что послал в справочную службу Дьеши. Надеюсь, что Вы получите его. Я подумал, Вам будет приятно узнать, что моя беседа с Вами и секондери Блекстоуном все-таки сделала свое дело. Афинский Университет предоставил мне грант, и я прошел тестирование в Партонии. И знаете что? Я получил 7, 2 по этой вашей пси-шкале. Ну, конечно, я пока не знаю, что мне с этим делать. Но Партонийский институт пригласил меня на учебу. Так или иначе, спасибо. Всегда к Вашим услугам, Тиллер Смит.
 – Ну и как тебе это нравится? – спросила я.
 – У меня нет эмоциональной реакции на это письмо, – ответил Мак.
 Я улыбнулась:
 – А у меня есть. Приятная. Кстати, почему ты не переслал его ко мне на Форшир? Как давно его отправили?
 – Оно пришло в Справочную пятьдесят три дня назад. Справочная переслала его в Военный Информарий, который переслал его в отдел Несекретной Документации, который переслал его в отдел Гражданской Документации, которая переслала его в Справочную, которая…
 – Мак, можешь побыстрее?
 – Письмо проходило через Справочную трижды, после чего попалось кому-то на глаза и его послали в отдел расследований. Там проверили личность отправителя…
 – Погоди-ка. Ты хочешь сказать, наша служба безопасности проверяла Тиллера только потому, что он прислал мне письмо?
 – Да. Хотите узнать результаты проверки?
 – Хочу. Только покороче.
 – Тиллер Смит, двадцать два года. Гражданство: Союз Объединенных Миров Земли. Место жительства: Делос. В незаконной деятельности уличен не был.
 Тем не менее два года назад оштрафован за парковку аэромобиля в запрещенном месте во время парада; кроме того, в возрасте четырех лет его пришлось силой выводить из бара на Аркаде, куда он спрятался от родителей.
 – Боги! – Неужели отделу расследований нечем больше заняться? – И когда они все-таки решили сообщить мне, что я получила письмо?
 – После завершения проверки они передали его в военный центр связи, переславший его сюда. Оно пришло четыре дня назад, и я сразу же запросил разрешения на пересылку его на Форшир. Я до сих пор не, получил ответа.
 Мне отменить запрос?
 – Да, конечно. – Я подумала. – Ты имеешь доступ к банкам информации Партонийского института?
 – Да. Что вам найти?
 – Я хочу знать, кто спонсирует Тиллера.
 – Соединяюсь с телопами систем межзвездной связи, – доложил Мак.
 Я плохо разбираюсь в институтских процедурах; сама я проходила псиберподготовку ребенком, у частных наставников. Но я не сомневалась: для учебы в институте Тиллеру необходим покровитель. Увы, как гражданин Союза Миров, занимавший далеко не высокое положение и на своей планете – не говоря уже о наших мирах, – он не мог рассчитывать на сильных спонсоров.
 Без них же он недолго протянет на Партонии. Псиберсеть – это власть, политическая, военная, научная, социальная и экономическая. Это означает, что все, с ней связанное, живет по своим неписаным законам. Тиллер окажется там чужаком, аутсайдером.
 – Информация получена, – сообщил Мак. – У Тиллера Смита имеется один спонсор, женщина по имени Мария Пуливок, проводившая его тестирование.
 Один спонсор? К тому же без политических связей. Они съедят Тиллера живьем и выплюнут обратно на Делос.
 – Занеси меня в список спонсоров Тиллера.
 – Сообщение отправляю. – После паузы Мак добавил:
 – Сообщение принято. Занесение в список подтверждено.
 – Отлично. – С наследницей престола в качестве покровителя Тиллер сможет рассчитывать на то, что тамошние профессора будут драться за честь учить его.
 Я подошла к книжной полке в углу. Книга, которую Тиллер подарил мне, стояла между нефритовым дракончиком и трактатом по мистиматическим теориям альтернативных пространств. Я взяла «Стихи на Стекле»и открыла на странице, которую Тиллер читал в тот день у себя в кабинете, заложив ее билетиком с Аркады:
 Зеркальное стекло
 В каменной раме
 Застыло слезой ледяной.
 Я бью кулаком
 По зеркальной глади стекла;
 Лед обжигает мне плоть,
 Пальцы ранят осколки
 Твоих замерзших слез.
 Я вижу тебя за спиной:
 В ожиданьи – всегда,
 В наблюденьи – всегда,
 Всегда в недовольстве глухом.
 От взглядов, что ранят меня,
 Спрятано сердце мое
 В панцирь из синего льда.
 О чем думал Тиллер, когда отмечал это стихотворение? Не поступаю ли так и я, ограждая свое сердце ледяными укреплениями, которые становятся все холоднее и толще, пока как-нибудь я не сделаюсь такой же, как Кердж?
 Я захлопнула книгу. Нет, я не Кердж. Я не превращусь в него.
 Не превращусь?
 У меня не хватало сил сражаться с этим кошмаром. Хотя на Дьеше стоял полдень, я была вымотана до предела. Перелет сбил мои внутренние часы.
 Я вышла из гостиной в помещение, которое называла галереей памяти, коридор с голоэкранами на стенах. Мои шаги поочередно включали лазеры, высвечивающие на экранах голограммы. Пейзажи вокруг деревенского дома моего отца: горы с голубыми шапками на вершинах, выстроившиеся на фоне голубого неба как спинной хребет великана, поля зелено-серебряных трав, леса с коренастыми от повышенной гравитации деревьями, плотные кроны которых смыкались над головой зеленым куполом…
 Дом.
 Когда картины по очереди погасли у меня за спиной, я притронулась к панели на стене и дверь в мою спальню открылась.
 Я заснула сразу же, как только голова коснулась подушки.
 – Мне очень жаль, – сказала сестра, – но секондери Блекстоуна сейчас нет.
 Она «стояла» на экране моей голобудки как живая. Лазеры считали ее внешность до малейших деталей и передали по оптическим волокнам моему компьютеру, который нарисовал ее голопортрет. У меня не было ни малейшего желания смотреть на эти мельчайшие детали. Она была слишком хорошенькая.
 Черт, что делает Рекс в обществе такой хорошенькой сестры?
 – Вы не знаете, когда он вернется? – спросила я.
 – Извините, не знаю – Она улыбнулась. – Он гуляет в парке. Ему передать, что вы звонили?
 Что, если он не хочет видеть меня? Может, он на самом деле сидит там рядом, но просит ее отвечать, что его нет? Ох, черт. Хватит воображать невесть что.
 – Да. Передайте ему, что звонила Соз и что я у себя дома.
 – Обязательно. Чао. – Ее образ растворился.
 Чао? Чао? Что это нынешняя молодежь так увлекается словечками вроде этого «чао». Чем их не устраивают старые, добрые сколийские обращения вроде «Всегда к вашим услугам, мэм?» Это «чао»– земное выражение.
 Никакого уважения к своей культуре. Что делает Рекс в обществе такой сестры?
 Пульт загудел, привлекая мое внимание к горевшему в углу синему огоньку. Я прикоснулась к огоньку пальцем и из динамика послышался знакомый голос.
 – Привет, Соз.
 Мой пульс резко участился.
 – Рекс?
 – Роза передала мне, что ты звонила.
 – Роза?
 – Моя сиделка.
 Ну да, у нее и не могло быть не цветочного имени.
 – Ты сейчас с ней?
 – Нет. Я в парке.
 В парке. В каком? Правда, на Дьеше их не так уж много. Здесь слишком высоко ценят воду, чтобы тратить ее на не идущие в пищу или в промышленность растения. Поэтому каждому пригородному району полагается только один парк. Все же районов двадцать девять, а это означает, что он может находиться в одном из двадцати девяти мест. Может, он просто не хочет, чтобы я знала, где он.
 – Соз? – спросил Рекс. – Ты еще здесь?
 Я покраснела:
 – Да.
 – Когда ты прилетела?
 – Вчера. Я прилетела, чтобы… – Зачем? По легенде я прилетела повидаться с ним. – Я все думала… я хочу сказать, я понимаю, что меня долго не было…
 Голос Рекса зазвучал чуть менее напряженно.
 – Ну, всего каких-то пять месяцев.
 – Я просто думала… ну, как у тебя дела.
 – Лучше.
 – Я рада. – Что он ответит, если я предложу повидаться?
 – Соз…
 – Да?
 – Если ты не занята… я в парке номер пятнадцать. Если ты хочешь заглянуть… Если ты занята, я пойму, – торопливо добавил он.
 В пятнадцатом было жарко. Чертовски жарко. Широкие проезды разделяли газоны цвета осенней листвы. Пока я ехала через парк на движущемся тротуаре, навстречу мне то и дело попадались люди в форме с зеркальными очками.
 Рекс ожидал меня точно там, где обещал, сидя в тени древовидного кактуса. Я соскочила с тротуара и пошла к нему прямо через газон. Сухая трава хрустела у меня под ногами. У него был отдохнувший и здоровый вид.
 Единственной незнакомой мне деталью была серебристая сетка, покрывавшая все его тело ниже пояса подобием металлических брюк.
 Он осматривал дорожки и газоны. Увидев меня, он поднял руку. Когда я помахала в ответ, он оперся рукой о ствол кактуса. И отдернул ее – я ощутила укол так явственно, словно сама напоролась ладонью на иглу. Он попробовал снова, на этот раз удачно.
 И встал.
 Я замерла, уставившись на него. Потом снова тронулась с места, преодолев последние несколько метров, разделявшие нас.
 Он кивнул мне:
 – Соз.
 – Ты стоишь!
 Его лицо расплылось в улыбке.
 – Как видишь.
 – Как? – Нет, вопрос идиотский. – Я имела в виду…
 Он повернулся и свободной рукой прикоснулся к основанию позвоночника. Я пригляделась и увидела присоединенный к сетке псифон.
 – Он подключен к позвоночнику выше поврежденного участка, – объяснил Рекс. – Соединяется с оптическими волокнами, идущими к моему мозгу.
 Я не сводила глаз со штекера.
 – Врач сказал тогда, что они боятся делать что-то еще с твоей биомеханической системой.
 – Риск, конечно, был. Но я решил пойти на это, поскольку сама процедура проста до невозможности. Все, что они сделали, – это подремонтировали волокна и врастали в позвоночник новое гнездо. Мне повезло. Это работает.
 Он дотронулся до маленького диска, вплетенного в сеть на талии.
 – Когда этот процессор получает сигнал от мозга, он передает его на сеть. – Он сделал шаг от дерева на негнущихся ногах и развел руки в стороны. – Сеть двигается и передвигает с собой и меня.
 – Ты можешь ходить! – Я не могла сдержать радость.
 Он ухмыльнулся, сделал еще один неуверенный шаг – и завалился набок. Я попыталась схватить его за руку, но он оттолкнул меня и упал на колено.
 Лицо его исказилось – чем? Злостью? Болью? Стыдом?
 Медленно, осторожно он снова встал на ноги. Минуту, пока мы молчали, мне казалось, что мое присутствие стесняет его. Потом он вздохнул.
 – Эта штука должна позволить мне двигаться без труда. Но я еще не научился управляться с ней.
 – Она очень скоро будет слушаться тебя без проблем, – сказала я.
 – Надеюсь.
 Мы постояли так, глядя друг на друга.
 – Ну и как ты здесь? – спросила я одновременно с его вопросом:
 – Ну и как там на Форшире?
 Мы засмеялись; короткий всплеск смеха, который стих очень быстро. Потом я ответила: «Там было хорошо»– одновременно с его ответом: «Неплохо».
 На этот раз мой смех звучал естественнее.
 – Мама прилетала проведать меня.
 Он улыбнулся:
 – Ручаюсь, это потрясло всех твоих знакомых.
 Я снова засмеялась, вспомнив реакцию Джарита, – и немедленно попыталась заблокировать память. Поздно. Образ Джарита уже запечатлелся в моем мозгу.
 – Все в порядке, Соз, – сказал Рекс негромко.
 – Мы с ним распрощались, – я говорила слишком быстро. – Он остался на Форшире.
 – Тебе не в чем каяться.
 – Рекс… – Что Рекс? Ну почему я такая неловкая со словами?
 – Хочешь прогуляться? – предложил Рекс.
 Я чуть было не спросила: «А ты можешь?», – но вовремя спохватилась.
 – Конечно.
 Он сделал шаг; ноги слегка заплетались. Пауза. Еще шаг. Я шла следом, присматриваясь к сетке. Вот она сжалась вокруг правой ноги, перенося ее вперед. Потом вокруг левой.
 – На вид это удобнее механических протезов.
 – Да, но не так прочно. Я подумывал уже о протезах.
 Я попыталась представить себе его ноги, заключенные во внешний биомеханический скелет. В принципе это даст ему примерно то же, что нынешняя сетка.
 – И что заставило тебя отказаться от них?
 – Не знаю точно. – Он сделал еще шаг. – Мое тело и так напичкано биомеханическими системами. Идея навесить их еще и снаружи меня как-то не греет.
 – Биосинтетическое чудо.
 – Что?
 – Кто-то назвал меня так. Зря он это сделал.
 Рекс кивнул.
 – Да. – Он показал на скамейку метрах в десяти от нас. – Присядем?
 – Идет.
 Мы добрались до скамейки всего за несколько минут. Рекс буквально рухнул на нее.
 – Никогда не думал, что простая ходьба отнимает столько сил.
 Я улыбнулась:
 – Ну, надо же тебе куда-то девать эти силы.
 Не успела я это сказать, как мне захотелось провалиться сквозь землю.
 Этой шуткой мы обменивались раньше сотни раз, имея в виду всех его бесконечных подружек. Она вырвалась у меня непроизвольно, прежде чем я успела подумать. Боги, ну и кретинка! Учитывая обстоятельства, это было все равно, что вывесить над ним плакат, гласящий: «Эй, посмотрите, как я беспомощен!»
 «Не будь так уж уверена, Соз, – ухмыльнулся Рекс. – У меня куда больше сил, чем тебе кажется».
 Я покосилась на него, довольная, что он доверился мне, и злая на себя, что позволила ему прочитать в моем сознании.
 «Ты что, подслушиваешь?»
 «Это трудно не делать, особенно если ты кричишь на меня так».
 Я покраснела. «Я не кричала».
 «Еще как кричала. Во всю мощь легких!»
 «Тьфу. – Я свирепо посмотрела на него. – Ты невыносим как всегда».
 Он рассмеялся. «Вот и моя сиделка то же самое говорит».
 – Ты имеешь в виду многоуважаемую мисс Розу?
 – Мисс? Что это значит?
 – Это такое старомодное земное слово. – В конце концов, его Роза большая любительница земных слов. – Означает семейный статус женщины. – Я нахмурилась на него. – Или отсутствие такового.
 – Если хочешь знать, просто спроси, и все тут.
 – Я не… я не собираюсь совать свой нос в твою жизнь. Это не мое дело.
 – Это как-то влияет на нашу дружбу?
 Да, черт побери. Нет, это нечестно. Почему бы ему в самом деле не иметь любовницы? Потому. Почему он хочет ее, а не меня?
 Рекс внимательно посмотрел на меня:
 – Соз… она – это то, с чем я могу справиться сейчас.
 Как Джарит.
 – Я понимаю, – сказала я после долгого молчания, потом фыркнула. – Только она ничего не может поделать со своим ужасным именем?
 – Мне нравится.
 – Охотно верю.
 – Ты все та же, Соз, – засмеялся он.
 – Наверное, – нехотя улыбнулась я. Но сама знала: это не правда. Форшир все изменил.
 Мы провели в парке остаток дня. Мы сидели, ходили, говорили. Мы не касались больше ни Джарита, ни Розы, ни Делоса. Как-нибудь мы с этим разберемся. А пока с нас вполне хватало нашей дружбы.
 Домой я вернулась поздно. В гостиной было темно, но, едва открыв дверь, я уже знала, что внутри меня кто-то ждет. Моя рука дернулась к поясу тренировочного костюма за иглометом.
 – Свет! – приказала я.
 Абажур и бра зажглись одновременно, высветив моего гостя. Кердж стоял у двери в коридор, сложив руки на груди. Его прикрытые золотыми веками глаза смотрели на меня.
 Я закрыла дверь:
 – Сир?
 – Зачем ты послала Шариссе разрешение на брак? – спросил Кердж.
 Это сбило меня с толку. Я ожидала сложной игры и подспудной атаки.
 Никак не простого «зачем?»
 – Никто и никогда не даст этой девочке разрешения на брак, – ответила я. – Если только разрешение не будет исходить от одного из нас.
 – Одного из кого?
 – Из ронов.
 Он пожал плечами:
 – Она могла бы обратиться ко мне. Я бы позаботился об этом.
 – Учитывая ваши… бывшие взаимоотношения, она вряд ли осмелилась бы попросить.
 – Но ты-то какую выгоду ищешь, помогая ей?
 Выгоду? Я?
 – Никакой.
 – Кто такой Тиллер Смит?
 – Он работал в полицейском участке на Делосе. Он первым принял наше сообщение насчет Куокса.
 – И что?
 И что? Чего он от меня хочет?
 – Это все.
 Кердж поднял брови.
 – Тогда почему твой спинной центр срабатывает на книжку, которую он тебе подарил, прерывая подготовку к бою?
 Он что, следит за каждым моим движением?
 – Это просто сборник поэзии. Он напомнил мне о том, как бой действует мне на нервы.
 С минуту он молча стоял, словно машина, переваривающая информацию.
 – Это не объясняет, зачем тебе становиться его покровителем в институте.
 – Если я не сделаю этого, его в институте съедят с потрохами.
 – Возможно.
 – Я не хочу, чтобы это произошло.
 – Я вижу в этом выгоду для него. Но не для тебя.
 – Я не понимаю вашего беспокойства. – Черта с два, еще как понимаю. Но это так злит меня, что у меня нет ни малейшего желания признавать это. Ну и что с того, что у меня нет выгоды в оказании помощи Тиллеру или Шариссе?
 Кердж подошел к книжной полке и взял «Стихи на Стекле». Книжка опять раскрылась на заложенной билетом странице. Пока он читал, я почти видела, как он заносит в память слова: «в ожиданьи – всегда, в наблюденьи – всегда, всегда в недовольстве…»
 – Поэзия такого рода, – сухо заметил он, – возбуждает во мне сильное желание отослать его как можно дальше.
 Шутка? Неужели Кердж шутит? Нет, это невозможно. А почему бы и нет?
 Где-то в глубине его души вполне может храниться чувство юмора. На всякий случай я улыбнулась:
 – Меня она тоже не воодушевляет.
 Он поставил книгу на полку.
 – Но тем не менее ты помогла ему.
 – Да.
 – Он тебя развлекал?
 – Если вы спрашиваете, спала ли я с ним, ответ – нет.
 – Ты хочешь этого?
 – Нет.
 Кердж нахмурился:
 – Надеюсь, он не обладает над тобой никакой властью?
 – Разумеется, нет.
 – А Шарисса?
 Я удивленно посмотрела на него:
 – Я ни разу не встречалась с этой девушкой, если не считать того случая в госпитале.
 – Не обязательно встречаться с людьми, чтобы они влияли на твою жизнь.
 – Вы ищете того, чего здесь нет. Я помогла им просто потому, что хотела. Никаких других причин.
 – Тогда ты глупа, – спокойно сказал Кердж.
 – Мне так не кажется.
 – Почему?
 Это становилось все более странным. Я ощущала себя так, словно меня тестировали на предмет какой-то работы, не как на допросе.
 – Но в этом ведь нет вреда. Наоборот, Империи выгодно иметь граждан, удовлетворенных своей жизнью. Они лучше трудятся на ее благо.
 – Это не твоя забота – следить за счастьем каждого гражданина Империи.
 – Бывают ситуации, когда я могу оказать помощь без ущерба для себя.
 – Тиллер Смит – не подданный Империи, – возразил Кердж. – Так что его обучение не дает Империи выгоды, а возможно, наоборот. Он может передать свои знания землянам.
 – Не передаст, если мы создадим ему условия, чтобы он остался здесь.
 Тогда мы, а не земляне, используем его таланты, – тем более что земляне все равно не будут знать, что с ними делать.
 Кердж внимательно посмотрел на меня:
 – Очень хорошо.
 Я ждала, но он больше ничего не говорил. Вот и все. Никаких требований не лезть в его личную жизнь, никакой благодарности, ничего. Вместо этого он подошел к креслу и сел. Потом жестом предложил мне сесть на диван.
 Я села. Кердж повернул голову ко мне, но внутренние веки продолжали прикрывать его глаза золотыми щитками. Он ждал, не начиная говорить. Я поерзала на месте. Что все-таки происходит?
 «Я не хочу рисковать», – подумал Кердж.
 Я чуть не подпрыгнула. Его мысль пришла ко мне исключительно чистой и сильной. Значит, в уме он давно приготовился к этой безмолвной беседе. Но зачем?
 «Так безопаснее», – подумал Кердж.
 У него и так лучшая охрана во всей Империи. Что такого связано с Тиллером Смитом и Шариссой Дейдр, что мы можем обсуждать это только телепатически с глазу на глаз?
 «Это не имеет к ним ни малейшего отношения», – подумал Кердж.
 Я изобразила в мозгу образ Хильды, передающей мне приказ вернуться на Дьешу.
 «Да», – подумал Кердж.
 «Что случилось?»
 Он помолчал. «У нас гость».
 Ничего не понимаю. Я точно знала, что во дворце, кроме него, никого нет.
 «Совсем другой гость». – Его мысли приобрели странный оттенок. Оттенок триумфа.
 «Кто?»– спросила я.
 Улыбка, заигравшая на его лице, напоминала улыбку палача, получающего от своей работы мрачное удовлетворение. Потом он показал мне образ человека, бывшего нашим «гостем».
 Джейбриол Куокс.
 Моей первой реакцией был рефлекс, который я специально ввела мной в свой центр, – программа, срабатывающая при любом упоминании имени Джейбриола. Мозг мгновенно выполнил процедуру, ограничивающую мою способность реагировать, избирательно блокируя мои эмоции. Одновременно мысли бешено заметались у меня голове: как они поймали Джейбриола, где они его прячут, что им известно? Даже с поставленными барьерами я не могла скрыть интенсивности своих реакций.
 Поэтому вместо того, чтобы пытаться подавить реакции, я просто реорганизовала их, оставив на поверхности, там, где мог уловить Кердж, только самые безобидные.
 «Значит, наследник хайтонов здесь? – спросила я. – В Штаб-квартире?»
 Кердж продолжал наблюдать за мной.
 «Да. Он в наших руках».
 «Но как?»
 «Он находился в корабле – один, без единого истребителя или сторожевика сопровождения. Он перемещался в инверсии на скорости в несколько миллиардов световых. – Кердж подался вперед. – Одна из наших сверхсветовых станций наблюдения засекла корабль и передала сообщение по Сети. Шестая эскадрилья бросила его в стазис и выдернула сюда».
 Я недоверчиво посмотрела на него. «Что делал Джейбриол Куокс один и без охраны?»
 «Мы не знаем. Он нам не говорит ничего. – Внутренние веки на глазах Керджа блеснули. – Пока».
 Я не хотела представлять себе, что делали с Джейбриолом те, кто его допрашивал. Я бывала там, куда они хотели проникнуть; в ту ночь на Делосе, когда мы с Джейбриолом слились, он позволил мне войти в самые сокровенные участки его сознания. Я знала, что скоро обнаружат, если уже не обнаружили те, кто его допрашивают. Блоки, крепче даже чем у Демонов. Тогда, на Делосе, он убрал для меня эту защиту. Но если они запрограммированы так, как мои, значит, под давлением извне они будут лишь держаться, и он не сможет опустить их даже если захочет.
 Я пыталась забыть, почему его барьеры так легко открылись передо мной, пыталась забыть нежность в его голосе, тепло его рук. Но стоило мне подумать об этом раз – и я снова хотела его. Я вспомнила его, и мой пульс участился. Пусть он наследник престола хайтонов, пусть он даже на целую четверть аристо – я хотела мужчину-рона. Я хотела его. Черт. Черт!
 Кердж не сводил с меня глаз. «В чем дело?»
 Осторожнее. «Я думала о последней своей встрече с хайтоном».
 «С Тарком?»
 Я не ответила, а он не стал настаивать. Мы привыкли избегать разговоров о Тарке. Следующий свой вопрос я продумала тщательнее.
 «Тогда зачем такая секретность? Пленение наследника хайтонов – это триумф. Публичное признание подорвет боевой дух купцов и повысит наш».
 «Я не доверяю случайностям, – подумал Кердж. – Это может быть ловушка.
 Я не хочу рисковать, пока мы не узнаем больше».
 Логично. Но что делал Джейбриол, несясь сквозь пространство без охраны?
 Он что, с ума сошел? Никто, не входящий в Сколи-Сеть, никогда не смог бы найти его. Даже с Сетью мы наткнулись на него совершенно случайно. На такой скорости он мог лететь годами, в то время как для нас прошло бы всего мгновение. Черт, да он мог бы состариться и умереть, прежде чем кто-нибудь заметил бы его исчезновение.
 И тут до меня дошло. Именно этого он и добивался. Джейбриол пытался покончить с собой. Только потерпел неудачу. Сколи-Сеть поймала его как мотылька в сачок.
 На других уровнях сознания я позволила вопросу выйти на поверхность:
 «Что вам удалось узнать от Куокса?»
 «Ничего. – Раздражение Керджа проглядывало даже сквозь его непроницаемую маску. – Он реагирует так, словно у него в организме биомеханическая сеть, запрограммированная на сопротивление допросу. Но мы не обнаружили следов такой сети. Только имплантированный в мозг киберзамок».
 Они так близки к истине… «И что вы собираетесь делать дальше?»
 «Найти человека, который сможет это программирование преодолеть».
 Неужели он еще не понял, что это означает? Разум Джейбриола запрограммирован так, что при давлении извне блокирует психические процессы, позволяющие ему передавать другим свои эмоции и мысли. В экстремальной ситуации – вроде допроса – эффект будет настолько силен, что он вообще потеряет способность общаться, даже говорить. Я знала это, потому что сама так запрограммирована. Моя биомеханическая сеть позволяла мне контролировать это, повышая или понижая уровень, заставляющий блокировку срабатывать. Но я сомневалась, что Джейбриол способен так же управлять этим процессом. Он просто не может отвечать на допросе, даже если бы хотел этого.
 Преодолеть это – то же самое, что преодолеть любую другую оборону – для этого нужен таран, более крепкий, чем стена. В данном случае – псибернавт с более сильным сознанием. Кердж мог бы сделать это, но его слепая сила смела бы и разум Джейбриола, как таран, сносящий вместе с воротами и всю крепость. Мой брат Эльтор аккуратнее, но, боюсь, ненамного. Моя тетка может действовать более чем точно и тонко, но ей недостает силы. У моего отца, возможно, есть и сила, и точность, но отсутствуют необходимые для допроса специальные военные познания. Выходит, остаются только Кердж, Эльтор и моя тетка.
 И я.
 Я заставила себя сохранять спокойствие. «Зачем вы вызвали меня сюда?»
 Кердж все смотрел на меня своим непроницаемым взглядом. «Я приказываю тебе заниматься делом Куокса».
 «У вас есть куда более опытные специалисты по допросам».
 «Никто из них не может преодолеть его защиту. Ни один. Подумай, что все это означает».
 «У него сильный разум».
 «Слишком сильный».
 Я сидела не шевелясь, боясь даже дышать из страха, что это выдаст меня.
 «Он – псион», – подумал Кердж.
 «Это невозможно. Он же хайтон».
 «И тем не менее. Он псион. Сильнее самых сильных наших псионов».
 «Не вижу, как такое может быть».
 «Я тоже. – Кердж нахмурился. – Но я тоже работал над ним, Соз. Даже я не могу преодолеть его барьеры».
 «Вы можете взломать любой барьер».
 «С ним мне придется приложить такое усилие, что он превратится из человека в овощ».
 Не знаю, что было страшнее: знать, что Кердж находится в двух шагах от истины, или чувствовать его мрачное удовлетворение от того, что он может превратить Джейбриола в хнычущий кусок мяса. Впервые в жизни я ощутила тяжесть ненависти Керджа и надеялась только, что никогда не почувствую ее на своей шкуре.
 «Я не уверена, что смогу сделать то, что вы задумали», – подумала я.
 «Я хочу, чтобы ты взломала его защиту. Чтобы ты проникла в его разум.
 Чтобы ты сказала мне, что там. – Кердж встал. – Встретимся завтра во дворце в шесть часов. Подай это как частный визит».
 Мне хотелось крикнуть, что я не стану делать этого. Но все, что я сделала, это встала. «Слушаюсь, сир».
 Когда Кердж ушел, я рухнула в кресло и уронила голову на руки. Потом подняла голову и огляделась. Интересно, прослушивается ли моя квартира?
 Мне не следовало бы выказывать проявления того смятения, что происходит у меня в голове.
 Я понимала, почему Кердж боялся, что присутствие Джейбриола – ловушка: это была единственная возможность для Ура Куокса получить непосредственный доступ к Керджу. Мой брат не выказал бы такого интереса ни к одному пленнику за исключением наследника хайтонов. Одна мысль о том, что Ур Куокс послал своего родного сына на пытки в надежде на то, что тот убьет Керджа, была ужасна. Все же если и существовал кто-то, способный на такой шаг, то это был Император купцов.
 Но я не сомневалась в том, что Куокс не делал этого. Джейбриол был слишком ценен для него, и не только из-за наследственности рона. Я была уверена, что по-своему Куокс любил сына. Я ничем не могла подтвердить это, только интуицией. Но, несмотря на всю непрочность моей аргументации, я не верила, что Ур Куокс способен послать своего сына на убийство.
 Единственный, кого хотел убить Джейбриол, был он сам.
 Я встала и обогнула диван. Хотя стена за диваном казалась матовой, на деле там было еще одно окно. Когда я дотронулась до панели, оно сделалось прозрачным. В воздухе парили флайеры; их плавные очертания казались единственными кривыми линиями в этом прямоугольном мире. За границами пригородов до самого горизонта тянулась ржавая пустыня.
 Куда Кердж спрятал Джейбриола? В бронированную темницу под городом? В подземный командный центр в пустыне? На отдаленной военной базе? Я не знала. В любом случае его стережет многоуровневая охрана. Что мне делать?
 Даже если я найду его, я не смогу отправить его обратно, в руки Уру Куоксу и Криксу Куэлену.
 Я могу сделать то, о чем меня просит Кердж, но сделать это легко для Джейбриола. Я могу «обнаружить», что наследник престола хайтонов сошел с ума, или что у него разум ребенка, или что отец отрекся от него, так что он решил покончить с собой. Если мой брат поверит, что Джейбриол не обладает никакой ценной информацией, что тот даже не понимает, почему его пытали, Кердж скорее всего позволит ему умереть. Преимущества публичной казни наследника Хайтонов перевесят любое удовлетворение, которое Кердж получит, оставив его в живых.
 Только я не хотела, чтобы Джейбриол погиб. Я хотела, чтобы он остался жив. И свободен. Со мной.
 Я прижала руки к стеклу. Единственной возможностью для нас с Джейбриолом жить вместе будет бегство. Как смогу я пойти на это? Прав был Тагер, говоря, что я никогда не просила ответственности, связанной с моим наследством. Но я хотела титула Императрицы так сильно, что почти ощущала его вкус. Отказаться от такой власти – что ж, Рекс верно сказал, я не святая. Кто, будучи в здравом уме, откажется от шанса править Империей?
 Джейбриол. Вот кто отказался.
 Возможно, он как человек лучше меня. Или умнее. Или слабее. Не знаю.
 Почему-то Тагер понял, что я что-то большее, чем человек, которого я вижу в зеркале, чем суровый воин с сердцем, закованным в такой слой льда, что от него ничего уже не осталось. Он относился ко мне так, словно я ценнее какой-то наследницы какого-то престола. Он даже меня заставил поверить в то, что возможно – только возможно – он прав.
 Но я продолжала слышать голос матери, говорившей про Керджа: «Он менялся. Шаг за шагом, день за днем, год за годом. Пока я не потеряла его». Сколько времени пройдет, пока она точно так же не потеряет и меня?
 Нет. Нет! Я не хочу так кончить. Я могу приказать, чтобы Тагера отозвали сюда, на Дьешу… нет, это было бы в стиле Керджа. Я приглашу Тагера. Если он откажется покинуть Форшир, я пойду к здешнему душеспасителю. Но лучше бы Тагер согласился. Я знаю его, я доверяю ему так, как могу доверять душеспасителю.
 И здесь живет Рекс. Если у нас будет много времени, много желания и сил, как знать, может, мы сможем склеить то, что порвалось в наших отношениях после Делоса. Если рядом со мной будут Рекс и Тагер, который не даст мне сойти с ума, возможно, все будет хорошо.
 То, что удалось моим родителям – создать семью ронов – это утопия.
 Мечта. Это невозможно повторить. Джейбриолу и мне это никогда не удастся.
 Я не могу бежать вместе с ним.
 Пусть так. Я все равно могу освободить его. Правда, надо еще подумать, куда ему податься. Он не может попросить убежища у землян. Никто не поверит, что он такая же жертва аристо, как и мы.
 Если…
 Если только я не выступлю в его защиту. Если администрация Делоса не преставится от шока, это может сработать. Но прежде мне надо тайно, не засветившись, доставить Джейбриола на Делос.
 Я натянула перчатки. Мне предстояла уйма работы.

 14. РАЗУМ ИМПЕРИИ

 Я стояла посреди мощенной бронебетонными плитами площади перед зданием, которое мы называли Пупом. На редкость невыразительное здание, двухэтажный прямоугольник без окон. Даже сейчас, глубокой ночью, площадь освещалась как днем, и на белый бронебетонный фасад падали отблески.
 Внутрь здания вела единственная дверь без единой надписи. Я прижала пальцы к замку, сканер считал отпечатки, и дверь отодвинулась вбок, открыв камеру, похожую на воздушный шлюз. Только вместо воздуха шлюз хранил секреты.
 Стоило мне войти, как наружная дверь мгновенно закрылась. Стены излучали достаточно света, чтобы я могла разглядеть псифон в нише у внутренней двери. Я вставила псифон в гнездо на запястье и подождала, пока компьютер просканирует мой мозг.
 Внутренняя дверь отворилась.
 В глубь здания вел коридор со стеклянными стенами. С каждой стороны его располагалось по четыре кабины, в которых сидело по одному человеку.
 Телопы. Телепатические операторы. На них были полные псифонные экзоскелеты – структуры, более сложные, чем у нас в истребителях. Экзоскелеты покрывали тела телопов от бедер до шеи, подключаясь псифонами в запястья, позвоночник и шею. На некоторых телопах были еще шлемы, закрывавшие глаза или головы. Телопам не нужно шевелиться. Только думать. Большинство их сидели совершенно неподвижно, хотя мужчина справа от меня медленно покачивал головой из стороны в сторону, закрыв глаза. Чуть подальше женщина откинулась назад, созерцая вращающуюся у нее над головой гроздь голограмм.
 «Список охраны, – подумала я. – Персонал. Телопы систем безопасности.
 Пуп. Настоящий момент».
 У меня перед глазами возникло лицо женщины с седыми волосами и резкими чертами. Под лицом появились персональные данные: имя, возраст, степень допуска и прочая информация из досье КИКС.
 «Одновременный показ», – подумала я.
 Женский портрет уменьшился в восемь раз; рядом с ним появились еще семь портретов – телопы, контролирующие безопасность Пупа. Я шла по коридору, а мой центр сравнивал портреты с людьми, сидящими в кабинах. Я откладывала их персональные данные в память своего центра. Хотя я привыкла к «двойной экспозиции», при которой псиберпейзаж накладывает ментальные образы на реальное, воспринимаемое моими глазами изображение, голова немного кружилась от созерцания образа телопа в мозгу и его живого прообраза перед глазами.
 Коридор уперся в другой шлюз. Я вошла в него так же, как в первый. На этот раз, когда я подключилась к псифону, у меня в мозгу раздался металлический голос:
 «Имя?»
 «Соскони Валдория, праймери».
 «Цель?»
 Я постаралась сделать свой разум гладким как поверхность озера в безветренный день.
 «Перекодирование Т12».
 Внутренняя дверь открылась.
 Я вышла в круглый вестибюль. Белые стены, на полу синий ковер. Вдоль стен раскрытыми гороховыми стручками стоят синие кресла. В центре вестибюля уходит в потолок белая металлическая спиральная лестница.
 Ковер глушил мои шаги. Даже когда я начала подниматься по лестнице, стук подошв о металл казался приглушенным. Лестница упиралась в гладкую белую стену, из которой торчал псифон. Я взяла его и подключила к запястью.
 Новый голос вошел в мое сознание, холодный и безликий:
 «У меня нет записи о вашем намерении работать на компьютерном блоке Т12».
 «Проверьте наличие в списке». Я стояла, расслабившись. Вестибюль внизу – белые стены, лестница – я знала, что кроется за этими гладкими поверхностями. Датчики фиксировали все – от моего дыхания и до излучений мозга. Любая сомнительная реакция вызовет тревогу.
 Тревога могла прозвучать даже если я не насторожила датчики. Эта дверь открывалась только перед пользователями, занесенными в список, составляемый лично Керджем. Иногда я была в этом списке, иногда нет. Мой центр просчитал 76 – процентную вероятность того, что я включена в список сейчас – в связи с подготовкой к допросу Джейбриола. Но стопроцентной уверенности у меня не было.
 Поэтому я просто ждала.
 Стена открылась как затвор скоростной фотокамеры, пропустив меня в короткий туннель. Я прошла в другую комнату с белыми стенами и синим ковром на полу. Стена у меня за спиной вновь закрылась, не оставив и намека на проем.
 Мебели в этой комнате не было. Ничего, кроме компьютеров. Каждый стоял на отведенном ему месте на синем ковре – некоторые сами по себе, некоторые подключенные к периферийным устройствам. Акустика глушила гул их работы так же, как глушила мои шаги в вестибюле. Всего здесь было десять компьютеров.
 ЕМ16 представлял собой цилиндр из черного плексигласа в палец толщиной, стоявший почти в центре комнаты. Два метра в высоту и метр в диаметре.
 Внутри горели огни, некоторые мигали. С одной стороны цилиндра имелось отверстие – «дверь» шириной в полметра. Ступив в него, я оказалась в нише со скругленным потолком и круглой скамьей, идущей вдоль внутренней поверхности цилиндра. Я разулась, сняла тренировочный костюм и белье.
 Кондиционированный воздух холодил кожу. Я встала в центр цилиндра, и из пола выросла труба, отделившая меня от внешнего мира. Серебристые стенки были достаточно прозрачными, чтобы я видела темное пятно – свою одежду на скамейке. Обуви на полу я уже не видела.
 Из пола вырос металлический каркас, охвативший ремнями мои колени, талию, грудь, шею, руки. В гнезда на моем теле вставились псифоны.
 Я старалась отогнать образ себя самой, обнаженной и связанной по рукам и ногам в трубе размером со средний гроб. Мне надо прятать свой страх.
 Человек, имеющий уважительную причину включиться в ЕМ16, не испугается клетки для незваных гостей. Единственная причина, по которой он может отказаться освободить меня после того, как я закончу работу, – это если я дам ЕМ16 повод для подозрений.
 Комната исчезла. Я летела над холмами и долинами псиберпространства словно призрак над виртуальным сельским ландшафтом.
 «Привилегированный режим», – доложил ЕМ16.
 Я облегченно вздохнула. Сработало. Игра, что привела меня сюда, окупается. Существовало лишь два пути включиться в систему в привилегированном режиме. Один был открыт только членам Триады. Второй – через компьютеры Пупа.
 Я обернула свое сознание защитным покрывалом и постаралась войти в Сеть бесшумно, что было равноценно неподвижности. Сегодня я воспринимала ее как сетку прозрачных нитей, вспыхивавших искрами всех цветов видимой части спектра. Псибероборудование натягивалось в ячейках Сети тонким кружевом, искрившимся каждый раз, когда пользователь включал его. Впрочем, искры были слишком слабыми, чтобы их могло разглядеть большинство пользователей, включая Керджа. Но я видела их отчетливо.
 Этой ночью я не ощущала мощного потока энергии, генерируемого в Сеть Керджем. Он побывал здесь раньше; след его операций еще не изгладился. Но сейчас он должен спать – один среди всех систем безопасности и телохранителей на верхнем этаже небоскреба. Утверждение Мака, что Кердж живет во дворце, являлось прикрытием; пока он не разберется с Джейбриолом, он будет оставаться как можно ближе к центру операций.
 Нет, опасность исходила не от Керджа. Моя тетка – старший член Триады – была куда опаснее. Кердж – гигантский траулер, ловивший Сколи-Сетью все, что ему нужно. Мой отец – океан, поддерживающий его, качающий его на своих волнах. Но именно моя тетка связала Сеть в то орудие власти, каким она стала сегодня. Тонкостью своих операций она достигала того, чего Кердж добивался грубой силой. Не знай я, куда смотреть, я бы и не заметила ее присутствия.
 Ее ловушки стояли повсюду. Почти ничего не избегало ее внимания. В то же мгновение, когда ЕМ16 признал меня, один из тетушкиных соглядатаев засек информацию и отложил в архив ее личной системы безопасности.
 Я сконцентрировалась на ячейке, уловившей данные о моем вторжении. Она увеличилась в размере, заполнив все поле моего зрения. Информация обо мне – надпись «привилегированный режим»– хранилась в маленькой камере – ячейке памяти – под кружевной пленкой псибероборудования. Я скользнула в камеру, стараясь не задевать лениво колыхавшихся вокруг меня морскими водорослями лент псибероборудования. Потом я стерла ячейку. Возвращение прошло так гладко, что ни одна вспышка не выдала моего присутствия.
 Затем я стерла все записи о моем входе в Пуп. Я вызвала всю информацию о телопах, которую списала с досье, и нашла их в Сети. Орудуя сеткой, я вложила в них ложные воспоминания. Стирать память телопов труднее, чем обычную компьютерную память, но у меня хватало опыта, чтобы проделать это так, чтобы никто, в том числе они сами, ни о чем не догадались. Подряди моя тетка ЕМ16 на поиски следов моей деятельности, она бы их обнаружила.
 Но у нее не было повода подозревать меня в таком лишенном логики поступке, как использование ЕМ16 для взлома системы охраны вокруг Джейбриола Куокса.
 «Соскони?»
 Я застыла. Отец? Что он здесь делает? Цвет Сети потеплел, и у меня возникло странное ощущение, будто псиберпейзаж улыбается. Ничего не шевельнулось в Сети, но чувство не проходило.
 Кого я никак не ожидала встретить – так это отца. Ему полагалось сейчас находиться на Лишриоле. Они с матерью навещали там внуков – это напомнило мне, что я еще не внесла вклада в эту семейную копилку. Я и представить себе не могла, что он может войти в Сеть оттуда. Единственным способом сделать это было использование пульта связи, оборудованного матерью на верху северной башни нашего дома. Прежде эта маленькая комната, попасть в которую можно было только по крутой спиральной лестнице, использовалась как свалка поломанного сельскохозяйственного инвентаря.
 Отец терпеть не мог этот пульт. Хотя само псиберпространство завораживало его, он по возможности старался не пользоваться машинами, открывавшими доступ туда. Он делал это только в крайних случаях, а визит к внукам вряд ли относился к их числу.
 И все же он где-то здесь, это точно. Я не замечала его, поскольку он заполнял псиберпространство – все его нити, пленки и искры. Если бы я не знала точно, я бы подумала, что он находится на Дьеше, подключившись прямиком к одному из центральных терминалов, которые Триада использовала для питания Сети энергией.
 Я спряталась, окружив себя завесой помех. Он искал меня: Сеть дрожала от его усилий. Однако мало-помалу его уверенность в том, что он чувствовал меня, таяла, превращаясь сначала в колебания, потом в досаду на такую нелепую ошибку. В конце концов он переключил свое внимание куда-то еще.
 Теперь я двигалась осторожнее. Но данных, за которыми я сюда пришла, все не было. Я не обнаруживала ни малейшего намека на информацию о пленении Джейбриола.
 То, что я в конце концов нашла, было чистой случайностью. Псимвол, один из сотен, сгруппированных в ячейке Сети, посвященной нашим торговым отношениям с землянами. Каждый псимвол означал планету. И среди них совершенно невинно сидело цветное изображение острова на Земле под названием Делос.
 Собственно, в этом не было ничего особенного. Мы использовали этот символ для обозначения планеты Делос, названной в честь острова на Земле.
 Вот только торгового соглашения с планетой Делос у нас не было. Я относилась к узкому кругу людей, знавших, что Кердж разорвал договор с Делосом из-за их политики предоставления политического убежища гражданам Империи. Это держалось в тайне: вряд ли народу понравится, что их лишают права убежища.
 Я сконцентрировалась на псимволе «Делос», и он рос до тех пор, пока я не смогла разглядеть каждую деталь острова, от серо-коричневых скал до голубых волн Эгейского моря, плещущихся у золотых пляжей.
 «Открыть файл», – подумала я.
 Остров раскололся пополам и отворился, как дверные створки. Я услышала запах моря и водорослей и шум прибоя. Столбик псимволов показал мне, какие функции я могу использовать, работая с этим файлом.
 Я переключила внимание на маленький свиток, перевязанный красной лентой. Список файлов. Текстовые записи. Конечно, я гораздо быстрее нашла бы все необходимое, используя интерактивную симуляцию содержимого записей.
 Однако чем больше я позволила бы делать моему центру, тем больше был бы шанс выдать свое присутствие. Читать текстовые записи на ЕМ16 было все равно что драться мечом на войне, имея при этом боевой крейсер. Однако меч куда менее заметен, чем крейсер, в ситуации, когда надо прятаться.
 Лента соскользнула со свитка, и тот развернулся с шорохом старой бумаги, заполнив поле зрения списком доступных файлов. Он был написан каллиграфическим почерком моей тетки, но компьютер услужливо перевел его в мой излюбленный янтарный шрифт.
 Черт! ЕМ16 с таким же успехом мог бы врубить сирену, извещающую о моем присутствии любого, кто заглянет в этот файл следующим. «Отменить перевод шрифта», – подумала я.
 Текст вернулся в прежнее состояние.
 «Псимвол», – подумала я.
 Дисплей мигнул, вернув меня в Сеть. Псимвол-остров ждал в нижнем углу псиберпейзажа маленькой зеленой точкой.
 Я выбиралась из Сети. Яркие полосы света скользили по бокам, меняя яркость и цвет. Менялись даже запахи: металлические, острые, сладкие, едкие…
 Наконец я достигла внешнего слоя. Здесь ждали основные псимволы, отображающие специфические функции программ. Я сконцентрировалась на образе врача с хирургическим лазером…
 Мое сознание сделалось черным: ни образов, ни слов, ни звуков, ни запахов…
 «Обозначить местоположение памяти», – подумал ЕМ16.
 «Псимвол» Делос «, последнее изменение шрифта», – подумала я.
 Появилась колонка букв и цифр, белых на черном фоне.
 «Заменить каждую третью букву» А» на «О».
 Буквы заменились, стирая все записи о том, что ЕМ16 менял шрифт, когда я открывала файл «Делос».
 «Изменения завершены».
 «Стереть запись». Команда «Стереть» сопровождалась паролем, необходимым ЕМ16 для ее выполнения.
 Перед моим мысленным взором снова появилась Сеть. Возвращая меня в нее, ЕМ16 стер все записи о том, что я правила его память. Моя тетка поставила функцию «Стереть запись»в качестве предосторожности, чтобы иметь возможность входить в память ЕМ16, не оставляя следов. Я знала об этом, поскольку тетка сама заставляла меня пользоваться этим, когда мы перепрограммировали защитные системы ЕМ16 год назад.
 Я вернулась к торговым псимволам. Когда я открыла псимвол «Делос», я снова услышала шум прибоя о невидимый берег. Свиток снова развернулся. Я оставалась «невидимой», молча читая строки на свитке. Но Сеть знала о моем присутствии, услужливо перематывая свиток, когда я доходила до последней строки.
 Ничего особенного. Обыкновенные записи о торговых переговорах с Делосом, депеши от Секретариата Торговли Союза Миров, предлагавших восстановить соглашение… Я закрыла файл и пробежала взглядом по остальным псимволам. Что я ищу? Не могу же я открывать все файлы подряд.
 Кердж редко спит больше нескольких часов, и к моменту, когда он проснется, мне надо убраться из ЕМ16.
 Другой файл привлек мое внимание. «Артемида». Название из земной мифологии. Артемидой звали богиню, родившуюся на острове Делос, сестру Аполлона. Совершенно естественное название файла, относящегося к Делосу.
 Но Артемида имела особое значение для Керджа, известное только мне. Он всегда увлекался земной мифологией, особенно мифами Древней Греции:
 «Илиадой»и «Одиссеей», подвигами Геракла… Как-то, когда он гостил у нас на Лишриоле, он увидел меня верхом в лесу, четырнадцатилетнюю девчонку с луком и стрелами. Позже он говорил мне, что навсегда запомнил эту картину: босоногую дикарку, стрелявшую из лука в древесные стволы. Тогда он и назвал меня Артемидой в честь античной богини охоты.
 «Открыть» Артемиду «, – подумала я.
 Свиток исчез, сменившись голозаписью моего ареста на Делосе. Тьфу! Вот уж чего я меньше всего ожидала увидеть здесь.» Закрыть «, – приказала я.
 » Закрыто «, – отозвался ЕМ16.
 Я продолжала рыться в файлах. Ничего особенного.
 » Закрыть «Делос», – подумала я наконец.
 «Закры…»
 «Нет! Подожди!» Что это запись о моем аресте делает среди торговой информации? Ну, в общем-то все естественно: если высокопоставленный офицер Имперских сил своим возмутительным поведением обратил на себя внимание правительства Делоса, это может отрицательно сказаться на переговорах. Но поведение офицеров – забота Керджа. А он всегда отличался методичностью в сортировке информации. Он поместил бы этот файл вместе с записями об аресте других офицеров.
 Значит, моя тетка сняла с записи копию. Я могла бы понять, если бы она внесла только упоминание об аресте. Но всю запись? Зачем?
 «Открыть» Артемиду «, – подумала я.
 Я пробежала всю запись. Она была точна до последней детали, вплоть до реакции Жабо на передачу информации о моем аресте со спутника. Но и только.
 Что-то мешалось в моем мозгу. Что-то незначительное… Таас? Да, припоминаю. Когда Жабо вставил передачу со спутника в мой псиберпейзаж, данные перекинулись и в корабельный компьютер Тааса. Как там было? Таас пытался отключиться от передачи, но как?.. Он использовал не правильные команды. Вот оно что. Он перепробовал все команды, которые помнил, и ни одна не сработала.
 Я сверилась с памятью моего центра. Список команд все еще хранился там:
 Стоп. Отмена. Прервать. Выход. Пока! Система. Вырезать. Вытолкать. Черт подрал. И я посоветовала ему… что? Да, вспомнила.» Стереть «.
 Я нахмурилась. В файле должно было быть упоминание об этом инциденте.
 Но его там не было. Я внимательно перечитала записи. С тем же результатом.
 Ни слова. Я пришла сюда за информацией, а вместо этого обнаруживаю отсутствие оной.
 Данные не могли исчезнуть случайно. Их записали компьютеры всех четырех истребителей, и я сомневаюсь, чтобы одинаковые ошибки стерли информацию всех четырех компьютеров. Нет, трех – корабль Рекса погиб. Все равно. И Керджа, стирающего эту запись, я тоже не могла себе представить. Не в его это характере.
 Значит, тетка. Но зачем ей стирать такую тривиальную информацию? Она слишком хитра, чтобы сделать это случайно. Она вообще слишком хитра. При попытках проследить ход ее мыслей я всегда чувствовала себя тупой как пробка.
 Я закрыла файл» Артемида»и покопалась в других файлах по Делосу в поисках любого упоминания о Таасе. Ничего. Я зря теряла время, а знала пока не больше, чем в начале. Таас. Артемида. Делос. Спутник. Что я ищу?
 Псимвол. Используя команду «Стереть», он послал мне образ своего псимвола «Стереть»– полураздетую даму с пышным бюстом. Клочки ее одежды исчезали, когда она красила их. Она исчезала везде, где только появлялась. Ну конечно! Вот оно что. Нет лучшего способа спрятать информацию, чем сделать ее самоисчезающей. Такой, чтобы вызов стирал ее.
 Решение абсолютно в духе моей тетушки.
 Теперь я знала, где она спрятала файлы о пленении Джейбриола. Их вообще не было в ЕМ16. Она только оставила здесь Керджу подсказку на случай, если он будет искать их. Чертовски хитрая подсказка; только тот, кто поймет, какие именно факты отсутствуют, сможет обнаружить ее. Но информация, которую я искала, находилась в ключе от киберзамка ее мозга.
 Киберзамок можно вживить в мозг каждому. Для этого не обязательно быть псионом. Поэтому он называется «кибер – », а не «псибер – ». Все члены моей семьи, прошедшие операцию по вживлению биомеханической системы, имеют имплантированный киберзамок. На этом настояла Ассамблея. Вот почему я узнала радужное сияние вокруг особняка Джейбриола на Делосе.
 Никто из нас не любил этого. Поле мешало деятельности мозга, а при слишком частом включении могло даже повредить его. Ключ к моему замку находился на псиберчипе, карточке с нервной сетью, выращенной из клеток моего мозга. Только псион мог активировать этот ключ. Но если я подключалась к нему через псиберпространство, он становился активной частью моего мозга. Если к нему подключится другой псион, чип поймет, что это не я, как это поняла бы я, залезь ко мне в сознание кто-то чужой.
 Моя тетка изобрела псиберчипы, поскольку имплантировать ключ непосредственно в мозг владельца было бы слишком рискованно. Травма головы могла бы повредить ключ, или замок, или то и другое. Отдельный ключ увеличивал вероятность того, что система выйдет из строя в нужный момент.
 В общем, псиберчип оказался идеальным решением проблемы. Чип распознает мозг владельца – значит, он может быть запрограммирован на автоматическое стирание в том случае, если к нему попробует подключиться чужое сознание.
 Что может быть лучше для того, чтобы спрятать информацию о Джейбриоле, как не псиберчип моей тетки? И если кто-нибудь захочет украсть информацию, он просто сотрет ее. А если чип сотрет себя, это поднимет тревогу в ее спинном центре.
 Но если я не могу получить информацию, ее не может получить и Кердж.
 Тогда какой смысл оставлять ему подсказку?
 Погоди-ка. Возможно, информация все-таки не на ее псиберчипе. Может, тетка занесла ее в его чип. Но как? Чипы Керджа защищены ничуть не хуже ее собственных.
 Сколи-Сеть. Конечно. С помощью псиберсвязи Триады они с Керджем могут сливать свои сознания не менее эффективно, чем мы с Джейбриолом на Делосе.
 И тогда она вполне могла бы получить доступ к его чипу. Вряд ли он способен сделать то же самое, для этого требуется слишком много деликатности. Только моя тетка обладает необходимыми знаниями, ловкостью и доступом в Сколи-Сеть. Должно быть, она проделала это так, что он ничего и не заметил.
 Только мне это не поможет. Я не могу войти в псиберсвязь Триады. С каждым роном, дополнительно входящим в нее, опасность замыкания увеличивается. Три разума – это предел, да и то они могут функционировать только при условии, если сильно отличаются друг от друга.
 Я понимала, почему Кердж так боится Эльтора и меня. Если один из нас пойдет по его стопам, включившись в Триаду без предупреждения, мы можем убить не только его, но и всех остальных.
 И что теперь?
 Я вспомнила еще кое-что. А как обстоят дела с моими чипами? Кердж обладал доступом к ним. Он утверждал, что делает это ради моей безопасности, но я-то знала. Это была одна из его мер предосторожности, предотвращающая возможность того, что один из его наследников выступит против него. Поэтому мои псиберчипы включали также его мозговые клетки – так мои ключи не стирались, когда он входил в них.
 Допустим, я подключусь к одному из своих чипов и сольюсь с имеющейся на нем частью его мозга. Хватит ли этого слияния, чтобы обмануть один из его чипов? Вряд ли он заметит мои действия, если только сам одновременно не попытается войти в мой чип. А у него нет повода делать это во сне.
 Но не риск быть обнаруженной беспокоил меня больше всего. Что, если закончив работу, я не смогу отключиться от его мозга? Одна мысль об этом приводила меня в ужас.
 Мне надо убираться отсюда и обдумать это как следует.
 Я закрыла файл «Делос»и стерла все упоминания о том, что работала в ЕМ16. Запрограммировав датчики Пупа так, чтобы они не засекли моего выхода из здания, я вышла из Сети и оказалась в темноте, ожидая отсоединения псифонов.
 Ждала.
 Ждала.
 У меня на лбу выступил пот. Нет, мне нельзя показывать страх. Это выдаст меня сильнее, чем все, что я делала в Сети.
 Ремни псифонов отстегнулись, освобождая меня. Труба ушла в пол, оставив меня нагишом в холодном воздухе.
 Я перевела дух. Потом оделась и вышла.
 Псиберчип лежал у меня на ладони. Маленький квадрат пять на пять сантиметров. Я сидела перед пультом у себя в спальне. Достать чип из сейфа было просто. Но сделать следующий шаг я не решалась.
 Эта карточка – живая. Нервные клетки на ней настроены на связь с моим мозгом. У меня было десять таких чипов: два дома у отца, три на Форшире, четыре в Штабе и последний, этот, у меня дома.
 Пульт ждал. Все, что мне надо было сделать, – это вставить карту. Мой центр просчитал: девяносто четыре процента за то, что мне удастся слить свое сознание с частью мозга Керджа на карте. Поможет это мне войти в его чип или нет – другой вопрос, и я не хотела узнавать это, пока не попробую.
 Если только я заставлю себя попробовать. Я смотрела на карту в руке.
 Минута. Три. Пять. Несколько драгоценных часов, пока Кердж спит, уже потеряны.
 Десять минут.
 Пятнадцать.
 Я сделала глубокий вдох. Потом сунула карточку в щель на пульте и набрала свой личный пароль. Сначала я вошла в наружную оболочку Сети, электронную систему, в которую может войти каждый. Из нее я шагнула в псиберпространство.
 Мое сознание расширилось за счет четырех центров, обслуживавших гражданский сектор псиберсети на Дьеше. Они работали вместе как одна машина, подменяя друг друга.
 Сегодня я попала на Альт. Сеть была окрашена теперь в золотой цвет; следов моего отца или тетки не было видно, равно как и присутствия мощной энергии Керджа. Поэтому Альт звучал просто как Альт, один из четырех голосов, поющих хором без солистов из Триады.
 «Привет, Соз», – подумал Альт.
 «Привет. Соедини меня с моим псиберчипом».
 «Чип активирован».
 Я не ощутила ничего, что неудивительно: ведь это часть моего мозга.
 «Выдели нервные клетки Императора Сколии».
 «Выделены», – отозвался Сопрано.
 «Слей мою мозговую деятельность с ними».
 «Пытаюсь», – подумал Сопрано.
 Я ждала, наблюдая за мерцанием Сети. Это было замечательное зрелище, никогда не повторявшееся дважды. Бесконечная золотая сеть колыхалась в сияющей атмосфере, более плотной, чем газ, более легкой, чем жидкость.
 Звуки здесь тоже были нежнее, чем в ЕМ16. Здесь даже пахло клевером и пряностями.
 «Сопрано, – подумала я. – Что-нибудь случилось?»
 «Твой мозг сопротивляется», – ответил Тенор.
 Ничего удивительного. Хотя я никогда не сливалась с Керджем, я не сомневалась в том, что наши ментальные процессы полярны.
 «Продолжай попытки», – подумала я.
 Я продолжала ждать. На сетке виднелось слишком много дефектов, происходящих от плохо установленных связей и небрежного использования. Что поделать, это же гражданская Сеть. У нас, военных, куда больше порядка.
 Тенор слишком замешкался, теряя драгоценное время.
 «Доложите состояние процедуры».
 «Слияние завершено», – доложил Бас.
 «Завершено? Доложите процентную разницу между моей мозговой активностью и мозговой активностью Императора Сколии».
 «1, 6 процента», – доложил Бас.
 Я не ощущала ничего, что, разумеется, ничего не доказывало. От этих полутора с небольшим процентов не отмахнешься: это небольшая, но все же вероятность, что его чип сотрется, как только я попытаюсь войти, оставив неопровержимое свидетельство того, что я нарушила требования безопасности.
 Надо как следует продумать стратегию допроса Куокса. Та, что намечена Керджем, таит в себе много риска. Куокс оказался слишком близок к центру Сколи-Сети. Если он сбежит, он сможет осуществить то, ради чего был рожден: получив доступ в Пуп, он перегрузит псиберсвязь Триады, убив ее членов и повредив Сколи-Сеть. И если ему при этом удастся остаться в живых, он сможет взять на себя функции убитой Триады, что даст ему власть над КИКС, над Дьешей и над Сколи-Сетью.
 «Бас, прекрати слияние».
 «Остановлено», – подумал Бас.
 Я вышла из Сети во внешнюю, электронную оболочку. Потом задумалась над следующим своим шагом. Если я отправлюсь сейчас к Керджу и расскажу все, что мне известно, я рискую головой за сокрытие правды о Куоксе. Но эта информация необходима Керджу. Лучшее, что я могу сделать, – это допросить Куокса, взломать его барьеры, а потом сообщить Керджу, что наследник хайтонов – рон. И подать это так, будто узнала об этом в первый раз. Так я спасу и себя, и Империю.
 Только надо ломать барьеры осторожно, чтобы не повредить разум Джейбриола.
 Я потерла глаза. Ночная работа вымотала меня физически и духовно. И я почти готова претворить мечту Джейбриола о самоубийстве в жизнь.
 Самоубийстве… Самоубийстве. Как я могла забыть об этом? Что это со мной, с чего это я решила, будто Джейбриол явился сюда погубить нас?
 Я встала и выбежала из комнаты, пытаясь хоть немного проветрить голову.
 Только что я рассуждала, как мне казалось, с идеальной ясностью. Теперь мне казалось, будто у меня в голове сидел чужак. Я же хотела освободить Джейбриола, а не выдать его Керджу. Как я собираюсь получить информацию, необходимую для спасения Джейбриола, если процесс получения заставляет меня отказаться брать ее?
 Я взяла кусок бумаги и написала: «Это не твой разум. Если ты послушаешь его, ты пожалеешь об этом. Возьми данные».
 Лабиринт залов под комплексом архивов КИКС тянулся на километры.
 Интерьеры вкупе с освещением давно обеспечили ему прозвище «Катакомбы».
 Мои псиберчипы хранились здесь в сейфе, который открывался сканером, анализирующим мои отпечатки пальцев, тембр голоса, рост, вес, биохимию, костную структуру и биотоки мозга – так называемым бета-сканером. Он открывался только мне и Керджу, также хранившему здесь один из своих чипов. Сейф стоял в большем сейфе, охраняемом бета-сканером, в помещении, охраняемом бета-сканером, в дальнем конце зала, охраняемого бета-сканером.
 Взломать все это было невозможно.
 Если только вы не тот, кого это должно защищать.
 Открыв по очереди все замки, я взяла с полки обшитую тканью шкатулку с нашими чипами, села за пульт у стены и сунула свою карту в прорезь.
 На этот раз Бас дал мне 1, 2 – процентное несовпадение. Я вынула карточку Керджа…
 …и замерла.
 Я собиралась сделать то, что убьет мою семью и Империю. Я просто дура.
 Я позволила эмоциям взять верх над разумом.
 Я покосилась на бумажку в руке. «Это не твой разум».
 Не правда. Наше слияние вовсе не превращало мой разум в разум Керджа.
 Просто оно сообщало ему некоторые усовершенствования. Но мой разум остался моим.
 «Если ты послушаешь его, ты пожалеешь об этом».
 Нет. Если я о чем и пожалею, так только о своих безрассудных действиях.
 Пора прекратить эту измену.
 «Возьми данные».
 Это невозможно. Моя тетка защитила их слишком надежно.
 «Это не твой разум».
 Мой разум был на пределе. Я это знала. Тагер объяснил мне это.
 Но мои визиты к Тагеру – проявление слабости.
 Нет!
 Я стиснула край пульта так сильно, что пальцы побелели. Бумажка скомкалась в руке. Мои визиты к Тагеру – не слабость. С моим рассудком все в порядке. И если я написала эти слова, им можно верить.
 Я взяла карту Керджа и вставила ее в соседнюю прорезь. Его чип сопротивлялся, как сопротивляется человеческое тело пересаженному органу.
 Я напряглась в ожидании пустоты, которая придет, когда его чип самоуничтожится.
 Вместо этого я ощутила странное удовлетворение. А потом вспомнила, где искать Джейбриола.
 Я вошла в ЕМ16 так же, как в первый раз, скрыв свои действия. Теперь я сразу направилась в подуровень систем безопасности. Я включила визуальный режим, и сетка исчезла, уступив место пустыне. Выжженная земля простиралась на тысячи километров, нарушаемая только торчащими скалами, похожими на узловатые пальцы. Кое-где из песка торчали серые колючие кусты. Только далеко на севере, где равнина переходила в неясные силуэты гор, рельеф чуть смягчался. Небо казалось высеченным из синего камня, начисто отмытого от облаков.
 В этих краях не живет никто. КИКС использует их совсем для других целей. Мы изрыли пустыню подземными сооружениями. В их числе – Блок Три, комплекс, лежащий под песком всего в нескольких метрах справа от меня.
 «Уменьшить до размеров псимвола», – подумала я.
 Пустыня съежилась словно расписной театральный задник, уносимый чьей-то гигантской рукой. Картинка уменьшалась до тех пор, пока не превратилась в крошечный значок на фоне псиберпространства Сети.
 Я открыла файл своего центра, куда занесла данные по охране Джейбриола.
 Итак, охрана: три отделения по шесть человек в каждом. Каждое отделение знает расположение только одного из двух других отделений. Я перепрограммировала ЕМ16 так, чтобы первое и третье отделения знали местоположение друг друга, а второе знало только собственное. Потом перевела второе отделение на новое место так, чтобы оно считало, что его прежнее место занято другим. На самом деле на этом месте образовалась брешь.
 Я перепрограммировала системы сигнализации и обороны Блока Три – так, чтобы они проигнорировали одно-единственное вторжение в их зону в конкретный момент времени. Я перенастроила медицинские сканеры в камере Джейбриола, чтобы в то же самое время они начали сканировать часового у входа в кафетерий Блока Три. Я перенастроила камеры внешнего обзора так, чтобы они наблюдали за кинозалом. Я поменяла график дежурств так, чтобы в нужный момент в нужных местах и у нужных компьютеров не оказалось ни одного человека. Я переналадила автоматических охранников так, чтобы те вообще не заглядывали в отдельные коридоры. Потом заложила в компьютер программу, которая через несколько минут после всех этих изменений отменит их все, вернет каждую систему в исходное состояние, сотрет любое упоминание об этом и сотрет запись о том, что только что стирала.
 Похоже, наступающее утро обещало обилие вконец запутанных людей.

 15. ЦЕПИ И ШЕЛК

 Я посадила флайер в полной тишине и темноте. Только звезды освещали пустыню своим холодным светом. Я отбежала от флайера на несколько метров и нажала кнопку на ремешке у запястья.
 Круглый кусок скалы около двух метров в диаметре плавно ушел вниз, открыв стальную дверь входа в Блок Три. Еще одно прикосновение к ремешку – и стальная дверь тоже бесшумно спряталась под землю. За ней уходила вниз вертикальная шахта метра два глубиной; с площадки внизу вела куда-то в темноту стальная лестница.
 Я снова нажала кнопку. В стене шахты разошелся вертикальный шов, открыв трап, опускавшийся на верхнюю лестничную площадку. Я пулей слетела вниз.
 Защитный шлюз внизу открылся по моей команде. Когда открылась внутренняя дверь, в глаза мне ударил яркий свет. Вдоль стен и потолка открывшегося передо мной коридора тянулись трубы и кабели. Я бросилась по коридору, грохоча подошвами. До сих пор мне не встретилось ни одной живой души. Я проскочила сквозь одну из самых совершенных систем безопасности из всех созданных КИКС, и ни одна сирена не откликнулась.
 Мне понадобилось меньше минуты бега в боевом режиме, чтобы добраться до камеры Джейбриола. Я открыла дверь лазерным лучом, который воспроизвел на панели замка те отпечатки пальцев, которые он ожидал. За дверью оказалась маленькая комната. У стены стояла койка.
 Джейбриол лежал, раскинувшись, на койке. Он спал.
 Он был бос, одет только в серые штаны и тюремную рубаху с короткими рукавами. Синяки, шрамы и следы электрошоковой дубинки покрывали его руки; кожа на запястьях и лодыжках была стерта до крови цепями.
 Будь у меня время, я подумала бы о том, как следователи Керджа оправдывают свои методы, особенно учитывая, что в наличии у нас имеются куда менее мучительные методы добывания информации, нежели цепи и истязания. Я не сомневалась, что в распоряжении следствия имелись все эти методы. Так зачем же пытки?
 А впрочем, скорее всего они и не пытались оправдать это, учитывая то, кого они допрашивали.
 Я подбежала к нему и встряхнула его руку.
 – Джейбриол! Проснись!
 Он вздрогнул и произнес на хайтоне:
 – Ни за что.
 Я схватила его за плечи:
 – Проснись! Да проснись же!
 Он резко сел и выбросил руку. Удар в живот сбросил меня на пол.
 Я вскочила на ноги:
 – Это я, Соскони!
 Он поднялся, стискивая кулаки.
 – Джейбриол, это…
 – Куокс. – Он смотрел прямо на меня, но не видел. – Куокс. Джейбриол Куокс.
 – Я знаю, кто ты. – Я схватила его за руку. – Пошли!
 Он отшвырнул меня с такой силой, что я врезалась спиной в стену. Я заставила себя расслабиться, стараясь не думать об утекающем времени. Он занес руку над моей головой, и тут я заговорила самым светским тоном, на какой только была способна:
 – Если ты так встречаешь всех своих подружек, незавидная у тебя будет личная жизнь!
 Он замер:
 – Что?
 – Джейбриол, это же я. Соскони. С Делоса.
 Он все смотрел на меня с непроницаемым видом. Я развела руки в стороны, чтобы продемонстрировать: я безоружна.
 – Соскони. Помнишь? Мы встречались на Делосе.
 Он опустил руку:
 – Соскони?
 – Соскони Валдория. Я врывалась к тебе в спальню. Позже мы встречались в порту.
 Его взгляд наконец сфокусировался.
 – Это ты… Как ты сюда попала?
 – Это было не так просто. Нам надо идти. Быстро.
 Он повернул голову и посмотрел на открытую дверь. Потом побежал. Я поспешила за ним. Он бежал туда, куда показывала я, спотыкаясь, почти падая, но каждый раз удерживаясь на ногах.
 Мы добежали до шахты выхода за две минуты. Джейбриол рванул вверх по спиральной лестнице, шлепая босыми ногами по металлическим ступеням. Он добежал до верхней площадки и схватился за скобу трапа. Но когда он попытался подтянуться, его израненные руки соскользнули. Он упал, ударился головой о нижнюю скобу и остался лежать на площадке с закрытыми глазами.
 «Нет!»Я схватила его за руку, пытаясь поднять. Даже в боевом режиме я не смогу тащить человека его роста вверх по трапу. Зайти так далеко, оказаться так близко к свободе и потерпеть поражение из-за какого-то чертового трапа… нет! Я встряхнула его изо всех сил.
 – Вставай!
 Его глаза открылись. Он протянул руку и схватился за нижнюю скобу.
 Вторая рука перехватилась выше. Он неуверенно поднялся на ноги; я придерживала его за талию.
 На преодоление трапа у нас ушла целая минута, и еще несколько секунд – на то, чтобы добежать до флайера. Если Джейбриол и почувствовал босыми ногами колючки, то виду не подал. Он рыбкой нырнул в открытую дверь флайера и растянулся на полу, так что мне пришлось перелезать через него.
 Я захлопнула дверцу и бросилась в пилотское кресло.
 Я вырулила машину, колотясь брюхом о камни. Оторвав флайер от земли, я повела его над пустыней, ориентируясь только по свету звезд. Мы летели, выключив огни и связь, как я часто летала на своем истребителе. Правда, на этот раз у меня не было ни псиберпейзажа, ни псиберсвязи, ни подключения к Сколи-Сети, только опыт. Но и этого хватило. Блок Три остался далеко позади.
 И наконец, когда моя программа должна была уже сработать, я позволила себе перевести дух. Мы сделали это. Джейбриол свободен, и совсем скоро мы будем в космопорте. Я совершила невозможное, похитив наследника хайтонов из-под носа КИКС.
 Я включила автопилот и повернулась к Джейбриолу. Он откинулся на спинку соседнего кресла, тяжело дыша.
 – Я достала тебе правдоподобное удостоверение личности, – сказала я. – Тебе это пригодится в порту. – Единственными неудобствами для него будут цветные контактные линзы, очки и парик. Впрочем, кому придет в голову, что наследник Империи аристо может свободно разгуливать по космопорту Штаб-квартиры КИКС?
 Он повернулся и посмотрел на меня.
 – Что ты собираешься со мной делать?
 – Отвезу тебя на Делос. Ты можешь попросить убежища у землян.
 Он криво усмехнулся:
 – Убежища? Они отдадут меня под суд за военные преступления.
 – Какие преступления? Твои дурацкие речи после того, как Крикс Куэлен напичкал тебя наркотиками?
 Он выпрямился:
 – Откуда ты знаешь, что он пичкал меня наркотиками?
 – Я поняла это сразу, как только увидела тебя.
 – Никто этому не поверит.
 – Поверят, если я выступлю с подтверждением.
 – И что ты ожидаешь в обмен?
 – Что ты не будешь больше пытаться покончить с собой.
 Он фыркнул:
 – Не играй со мной, Соскони. Какова твоя цена за это так называемое освобождение?
 Я подумала.
 – Я хочу, чтобы после смерти твоего отца ты вернулся из изгнания и стал Императором Эйюбы. – Конечно, это будет нелегко, но при хорошей подготовке вполне реально. – И чтобы после этого ты попытался заключить с нами мир. Я имею в виду, попытался по-настоящему. Не то очковтирательство, которое твой отец называет переговорами.
 – А ты чем занимаешься, как не очковтирательством?
 – Ты считаешь, это просто трюк?
 Его голос был холоден.
 – Должен признать, твой брат изобрел гениальную пытку – заставить пленника поверить в то, что прекрасная женщина спасает его и препровождает в безопасное место. После этого тюрьма покажется еще более ужасной.
 – Ты ошибаешься, даже если бы я действовала как агент Керджа, он ни за что не применил бы такой изящный, ловкий метод. Он сторонник грубой силы.
 Джейбриол пожал плечами:
 – Грубая сила потерпела поражение. Так почему бы не попробовать ловкость?
 – Почему ты так говоришь?
 – Это ведь правда, разве нет?
 – Джейбриол, если бы я пыталась разыграть тебя, почему твои барьеры опущены передо мной, в то время как ни подручные Керджа, ни он сам не смогли заставить тебя опустить их?
 – О чем это ты? – нахмурился он.
 – Я ведь ни слова не сказала вслух – ни про ловкость, ни про грубую силу. Я только думала об этом.
 – Я слышал, как ты сказала это.
 – Ты слышал это в уме.
 Он фыркнул:
 – Верно.
 – Ты ведь знаешь, что я никогда не сказала бы этого про Керджа вслух.
 Молчание.
 Я сделала еще попытку.
 – Твои барьеры активируются стрессом, верно? Или болью, или опасностью.
 Любой ситуацией, которую ты считаешь опасной.
 – Это правда.
 – Тогда почему они не срабатывают на меня?
 Он смотрел на меня с непроницаемым видом. Потом откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В свете плафонов его лицо казалось таким бледным. Я ждала, но он молчал. В конце концов я вернулась к управлению.
 Наконец он заговорил:
 – Убежище нужнее тебе. Император собственноручно казнит тебя, когда узнает, что ты наделала.
 Я бросила на него быстрый взгляд:
 – Я замела следы.
 – Невозможно замести все следы, оставленные тобой, чтобы вытащить меня оттуда.
 – Мой брат уверен, что твое обнаружение нашей станцией было подстроено с целью позволить тебе проникнуть в Штаб-квартиру. Он подумает, что ваши люди тебя и спасли.
 – Это маловероятно, учитывая принятые им меры безопасности.
 Я улыбнулась:
 – Это куда вероятнее, чем то, что сделала я.
 Его губы шевельнулись едва заметно; их уголки поднялись вверх на какие-то полмиллиметра. И все-таки это была улыбка.
 – Это правда.
 Мой голос сделался мягче.
 – Земляне найдут тебе мир, где ты сможешь жить спокойно. Какой-нибудь малонаселенный, чтобы тебя никто не узнал. Место, где ты сможешь оставаться до тех пор, пока тебе не настанет время вернуться и заявить о своих правах на трон.
 – С чего это ты взяла, что я хочу стать Императором?
 – Ты просто должен.
 – Почему?
 – Потому что эта война уничтожит нас, вот почему. И я не вижу способа прекратить ее без тебя. Ты можешь представить себе твоего отца и моего брата, заключающих мир? Уверена, что не можешь.
 – Император Сколии никогда не согласится на переговоры со мной, – в голосе Джейбриола зазвучало напряжение. – И вообще, теперь я не уверен, что смогу находиться с ним в одном помещении.
 – Кердж не будет Императором вечно.
 – Значит, ты хочешь, чтобы я отправился в изгнание и когда-нибудь вернулся к хайтонам?
 – Да.
 – Нет.
 – Джейбриол… я ведь не ставлю никаких условий твоего освобождения. Я только прошу тебя обдумать это. – Я развела руками. – Что случится, если Сколия падет под натиском армий твоего отца, или следующего Императора, или следующего за ним? Без нас земляне не продержатся и десяти лет. Ты хочешь этого? Ты хочешь, чтобы хайтоны покорили всю Галактику?
 – Нет.
 – Тогда ты…
 – Нет. – Он протянул руку. – Если я вернусь к ним, меня ждет вот что.
 Верхняя часть предплечья была закрыта рукавом тюремной рубахи, но и на открытой части кожи виднелись синяки, порезы и ожоги.
 – Ты имеешь в виду допрос?
 – Нет. Посмотри внимательнее.
 Я посмотрела. Большинство отметин были свежими, но на коже имелись и старые шрамы. Я дотронулась до длинного пореза, тянувшегося от ладони почти до локтя. Он явно был нанесен раньше, чем Джейбриол попал в плен к Керджу.
 – Ничего не понимаю. – Я посмотрела на него. – У тебя же на Делосе этого не было?
 – Не было.
 – Так откуда они у тебя?
 Он невесело усмехнулся:
 – А ты как считаешь?
 – Я не знаю.
 – Уж ты-то должна была понять. Тебе это знакомо. Как там его звали?
 Тарк?
 Я оцепенело уставилась на него:
 – Ты был Источником?
 Он горько улыбнулся:
 – Ну конечно нет. Я же наследник престола хайтонов. Никто не осмелится даже подумать о таком по отношению ко мне, не то чтобы попытаться осуществить.
 – Куэлен, да? Крикс Куэлен, министр торговли?
 – Он делал только то, что необходимо для подготовки к моему светлому будущему, – Джейбриол говорил, стиснув зубы.
 – И твой отец не остановил его?
 – Он не знал. – Джейбриол пожал плечами. – Мой отец ведь не выносит моего присутствия. Возможно, он ненавидит меня за мои недостатки. Не знаю.
 И не уверен, что хочу знать.
 – Может, он не подходит к тебе, так как боится, что не перенесет желания причинить боль собственному сыну?
 Джейбриол массировал кисти.
 – Он говорил мне, чтобы я никогда не совершал ошибки, никогда никому не давал возможности узнать о моих недостатках. Но я не могу быть неприступной крепостью вечно. Это просто невозможно.
 Этого не может никто. Мой брат лучше, чем кто-либо другой, научился обходиться без человеческих контактов, но даже у него есть свои потребности. А ведь Керджу не приходилось жить среди хайтонов.
 – Но став Императором, ты сможешь создать себе более сносные условия, ведь правда? Например, для начала избавиться от Куэлена. Ты можешь работать с кастой порученцев. Ваша армия – она ведь в большинстве своем состоит из порученцев. Должны же найтись среди них люди, которым ты мог бы доверять.
 – Не знаю. – Он запрокинул голову, глядя в потолок. – Куэлен могущественный человек, у него больше власти, чем было даже у меня – наследника. Избавиться от него будет трудно. – Он посмотрел на меня. – Не нужны нам с тобой наши наследства, Соскони. Лети со мной. Мы найдем место, где сможем никогда больше не думать о Криксе Куэлене и всех остальных.
 Лети со мной. Просто так. Выбрось к черту всю свою жизнь, все, для чего ты работала.
 Сидя дома сегодня ночью, я не сомневалась в том, чего хочу. Но теперь, когда я оказалась лицом к лицу с Джейбриолом, моя уверенность поколебалась. Подобное тянется к подобному. Я отвернулась, сделав вид, что занята приборами, не в силах смотреть на него. Флайер вполне обходился без моего участия, летя на автопилоте. Еще несколько минут – и мы будем в космопорте.
 – Соскони?
 Я не сводила глаз с приборной панели.
 – Я не могу лететь в изгнание. У меня другие планы.
 Он ничего не сказал. Он просто изобразил в уме картинку: мы занимаемся любовью в поле мягких, колышущихся трав.
 – Прекрати! – Я резко обернулась к нему. – У нас этого никогда не будет.
 – Почему бы и нет?
 – Ты знаешь почему.
 Он бросил на меня скептический взгляд:
 – Совсем не обязательно приносить свою жизнь в жертву трону.
 – Не воображай меня великомученицей. В моих намерениях нет ничего благородного. Я хочу стать Императрицей. Мне нужна власть.
 – Возможно.
 Я нахмурилась:
 – Что ты хотел этим сказать?
 – Ты считаешь, что на тебе лежит ответственность. Что ты не можешь уйти от нее.
 – То, что я считаю, – мое дело.
 – Люди не рассчитаны на такую ношу, Соскони. Если ты попытаешься отвечать за жизнь каждого сколийца, это давление просто убьет тебя.
 Моя злость наконец прорвалась наружу.
 – Поэтому ты предлагаешь мне удрать и остаток жизни трахаться среди цветов?
 – Преуменьшение того, что ты хочешь, не меняет того, как сильно ты хочешь этого.
 – Я хочу большего.
 – Мы принимаем сигнал, – сообщил бортовой компьютер.
 Я бросила взгляд на пульт. На нем горела лампочка, которая – я молила об этом – не должна была загораться до конца полета.
 – В чем дело? – спросил Джейбриол.
 – Я не уверена… – Я включила нейтринную рацию, настроенную на каналы КИКС. В салоне послышался голос Керджа.
 – …южнее города на флайере класса 4В или 4С. Задержать все аппараты, соответствующие этому описанию. Повторяю, задержать все аппараты, соответствующие этому описанию!
 Нет! Только не сейчас. Однако всего несколько секунд передачи поставили все на места. Кердж знает, что Джейбриол бежал. В космосе вокруг планеты уже выстраивался кордон: все рейсы задержаны, все взлетевшие корабли срочно посажены, все пассажиры проходят тщательную проверку. Кердж продолжал отдавать распоряжения; я отклонила рычаг и отвернула флайер на запад, прочь от космопорта.
 Нам почти удалось уйти. Но почти – не считается. Что выдало нас? Одна из теткиных ловушек вроде той, что засекла мой вход в ЕМ16? Или часовой решил проверить Джейбриола лишний раз, или я не заметила какую-нибудь систему сигнализации… Что бы там ни случилось, все мои планы полетели к черту.
 Кердж продолжал передачу, координируя поиски. По крайней мере они искали не меня, а эйюбианских коммандос. Мы летели уже над пригородами, один из сотен флайеров, каждый из которых соответствовал описанию, данному Керджем. Но я знала эффективность аппарата КИКС. Стоит Керджу запустить, и даже я не избегу разоблачения. Нам негде спрятаться от этой мертвой хватки.
 Почти негде.
 Я круто развернула флайер, направив его почти прямо на север. Через несколько минут город под нами начал редеть, уступая место сначала пригородам, а потом пустыне.
 На моем голорадаре появился флайер КИКС, идущий нам наперерез. Из динамика донесся голос:
 – Назовите себя!
 – Посмотрите на монитор, сударь, – отозвалась я.
 Он помолчал.
 – Простите, праймери Валдория. Летите спокойно, мэм.
 – Вы входите в кордон вокруг города? – спросила я.
 – Да, мэм.
 – Нашли их?
 – Мы думаем, они полетели в космопорт.
 – Ладно. Старайтесь. Связь кончаю.
 – Постараемся. Связь кончаем.
 Прежде чем мы достигли гор, нас окликали еще дважды. Даже в предгорьях нас перехватил еще один флайер. Я не ожидала, что Кердж бросит флайеры сюда, сняв их с опасных, по его мнению, направлений – особенно учитывая, что подходы к поместью Императора и так прикрывают сложнейшие оборонительные системы. В данный момент наш флайер вели сотни радаров и прочих систем обнаружения и наведения, а также с десяток сменявших друг друга на низкой орбите» спутников.
 И все это ради того, чтобы охранять один пустой дворец.
 Когда вокруг нас сомкнулись вершины дальних гор, динамик затрещал снова, на этот раз вежливым голосом, который я приняла бы за человеческий, не знай я его происхождения.
 – Пожалуйста, назовите себя.
 – Передаю идентификационный код, – откликнулась я.
 – Привет, Соскони, – сказал компьютер. – Добро пожаловать домой.
 Остаток полета занял у нас шесть минут. Мы миновали лучшую в Империи систему обороны, никем не остановленные. В самом деле, с чего им нас останавливать? В конце концов, я – одна из тех, кого им положено защищать.
 Но даже здесь нам не удастся скрываться долго. Рано или поздно Император вернется домой.
 Обстановка моей спальни на Форшире казалась жалкой по сравнению с роскошью моей дворцовой опочивальни. Дверная ручка чистого золота – равно как и старомодный ключ, который надо вставлять в скважину и поворачивать.
 Золотая ткань на окнах. Высокие вазы – бесценные изделия древней цивилизации на планете, названия которой я не помнила. Гардероб размером с хорошую гостиную, увешанный дорогими платьями, которые я не надевала ни разу…
 Иногда я подозревала, что комната предназначена не для меня, но для той, какой я должна была бы стать. Не то, чтобы мне не нравилась вся эта красота. Она понравилась мне с самого первого дня, как только завершили отделку. Но я ни разу не ощущала эту комнату своей.
 Джейбриол устало пересек спальню и поднялся по ступеням на мое ложе под балдахином. Он, как был, в одежде, плюхнулся на шелковые простыни, жалобно скрипнувшие под его весом.
 Я подошла и села рядом, бестолково вертя в руке дезинтегратор. От оружия сейчас нет никакого проку. Вся моя подготовка, весь мой боевой опыт – что смысла в них сейчас? Да, пустой императорский дворец – самое последнее место, где будут искать Джейбриола Куокса. Но даже последнее место рано или поздно обыскивают.
 – Прости, – посмотрела я на Джейбриола. – Все, что я сделала, – это оттянула неизбежное.
 Он протянул руку и похлопал по дезинтегратору.
 – По крайней мере так мне не придется умирать медленно.
 – Но я не собираюсь стрелять в тебя!
 – Даже если единственный вариант – это попасться в лапы твоему брату?
 Нам не убежать, Соскони. Он казнит нас обоих.
 Я посмотрела на оружие. Потом уронила его на пол. Свобода казалась так близка! Всего десять минут, и мы успели бы стартовать с планеты…
 Я улеглась на живот рядом с Джейбриолом. Голубой шелк приятно холодил щеку.
 – Когда я увидел тебя в камере, – негромко сказал он, – я решил, что это еще один из моих снов.
 – Снов?
 – После той ночи на Делосе каждый раз, когда мне было одиноко, я мечтал, что ты придешь. И ты приходила – во сне.
 Значит, не одна я сражалась с воспоминаниями той ночи. Знать это было по-своему приятно.
 Я приподнялась на локте так, чтобы смотреть ему в лицо. Я и забыла, как сумасшедше красив он, даже по стандартам хайтонов. Я бы не удивилась даже, если Ур Куокс приказал сделать ему в детстве пластическую операцию. Все, чтобы утвердить образ сына как героя купцов. Все, чтобы отвлечь внимание от неспособности Джейбриола вести себя как настоящий хайтон.
 Теперь под глазами его легли черные круги, а волосы – прекрасные, блестящие, иссиня-черные волосы – спутались. Я провела пальцем по его губам – сначала по верхней, потом по нижней. Губы пересохли и потрескались. Прекрасные губы. Горячие губы. Губы рона. Я чуть опустила голову, прижав мои губы к его…
 Джейбриол оттолкнул меня.
 Я вспыхнула. Что это я – пытаюсь соблазнить человека, который только что на протяжении нескольких дней подвергался жестоким пыткам, причем руководил этим не кто иной, как мой собственный брат.
 – Извини.
 Он молча следил за мной. На противоположной стене негромко тикали, отсчитывая секунды, древние пружинные часы.
 Потом скользнул рукой мне за шею и притянул мою голову к своей. Я вдыхала его аромат: острый, пьянящий, мужественный. Я зажмурилась, и мы поцеловались. Поцелуй вышел таким, как должен быть, поцелуй-приглашение.
 Но он лежал рядом со мной как бревно – напряженный, неподвижный.
 Я подняла голову:
 – Что-то не так?
 Он оперся на локти, чтобы глаза его оказались вровень с моими.
 – Дело не в тебе. Вообще.
 – Кто-то из любовниц?
 – Да… нет… У меня нет любовниц.
 – Ты хочешь сказать, у тебя никого еще не было?
 Его голос звучал глухо.
 – Вот именно.
 – Но почему? Я-то думала, любая мало-мальски привлекательная леди из хайтонов будет счастлива оказаться у тебя в постели.
 – Я не хотел любовниц-хайтонов. – Джейбриол скривился. – А ты хотела бы?
 Я пожала плечами. Теперь я начинала ощущать его. Его барьеры падали – медленнее, чем тогда, на Делосе, но все-таки падали. Я ощутила то же одиночество, что и в ту встречу в ночном порту. Одиночество. Он был до боли одинок. Эта рана стала теперь еще глубже – зарубцевавшаяся по краям, свежая в середине.
 – Может, тебе лучше взять Источника? – предложила я.
 – Нет.
 – Тебе не обязательно причинять ей боль.
 – Я сказал: не хочу! – Он положил ладонь мне между грудями, словно удерживая на расстоянии. – Стоит только подпустить кого-нибудь поближе к себе – и ты станешь уязвимее.
 – Чем тебе может угрожать Источник?
 – Он может узнать меня.
 – Все и так прекрасно знают, кто ты.
 – Я не об этом, Соскони. Они могут узнать во мне себя.
 Я поняла наконец.
 – То есть поймут, что ты такой же, как они?
 – Да.
 – У тебя что, вообще нету друзей?
 Его лицо исказилось.
 – Был Куэлен, мой так сказать «горячо любимый наставник».
 – Ты имеешь в виду Крикса Куэлена? Вашего министра торговли?
 – Он не терпел, когда я выказывал кому-то внимание. – В голосе его зазвучала ненависть. – Если он замечал это, он всегда находил повод наказать меня.
 – Неужели ты не мог избавиться от него?
 – Он – настоящий мастер по части хайтонских интриг, даже отцу до него далеко. – Голос Джейбриола дрогнул. – Куэлен пуст; он словно пропасть, готовая поглотить меня. Они все такие: мой отец, моя так сказать мать-Императрица – все они.
 – Извини. – Боги, как банально это звучит…
 Он смотрел на меня, концентрируясь, будто пытался впитать меня всю.
 Потом без предупреждения крепко прижал меня к себе и опрокинул на кровать, охватив руками, прижав губы к моим. Мои губы раздвинулись, и его язык сначала осторожно, потом решительнее прошелся по моим небу, деснам, языку…
 И все же что-то было не так. Не с ним, со мной. Мне хотелось отпрянуть от него. Что же такое со мной творится?
 Он испустил негромкий вздох, словно пробуждающийся человек. Потом оторвался от моих губ и начал нежно шептать мне на ухо:
 – Соскони, милая Соскони… – Такая знакомая интонация, такой знакомый ритм…
 И тут я услышала это снова – то, что так часто слышала в уме во время боя, мысли пилотов-аристо: «Умри, милый Демон, умри!»
 Я села так резко, что мои ногти прочертили красные следы на его коже.
 Он тоже сел; удивление, смущение, досада, желание – все эти чувства разом отразились на его лице.
 – Что случилось?
 – Нет… – Хайтон. Хайтон. Хайтон!
 – Соскони? – Он положил руки мне на плечи. – Что с тобой?
 – Я… я… – Я вздохнула. Ну конечно, он двигался и говорил как хайтон. Он и был хайтоном. Только воспитанным. Ну да, воспитанным. – Я не… Ничего.
 – Что так расстроило тебя?
 – Ничего. Правда, ничего. Просто я на взводе.
 Джейбриол потянул меня за плечо.
 – Давай-ка попробуем вот что.
 – Что попробуем?
 – Ляг. – Он потянул еще. – Я покажу.
 Я с опаской легла на живот. Он сел на мои ягодицы, сжав коленями талию, потом начал массировать мне спину.
 Когда-то такой массаж мог бы успокоить и расслабить меня, на что он и рассчитывал. Только не теперь. Тарк часто издевался надо мной в такой позе – для разнообразия.
 Успокойся, думала я. Успокойся. Он же не Тарк.
 Я положила голову на подушку и попыталась расслабиться. Это было приятно. Но потом он замер.
 Я оглянулась через плечо:
 – Что ты остановился?
 – Так, смотрю.
 – На мою задницу? И что в ней такого интересного?
 Джейбриол расплылся в улыбке.
 – Ну, тебе это, быть может, и не интересно. – Он начал массировать мои бедра. – Ты ведь можешь созерцать ее когда захочешь.
 Ах, что за улыбка! Я и забыла, как меняется его лицо, когда он улыбается. Улыбаясь, он переставал быть озлобленным наследником престола.
 Он становился таким, каким был бы, не сломай ему жизнь это проклятое наследство, – здоровым, прекрасным юношей, переживающим свой первый опыт в любви с женщиной. Я вздохнула и опустила голову на подушку.
 Джейбриол продолжал массаж, растирая мне все тело, поглаживая его мягкими, круговыми движениями рук. Потихоньку, несмотря ни на что, напряжение отступало. Я позволила своим глазам закрыться, наслаждаясь нежностью и теплом его рук, утопая в его аромате. Еще… еще немного… почему он не массирует мне совсем другие места, стесняется?..
 Потом он лег на меня; я ощущала сквозь тюремную одежду его эрекцию. Он осторожно взял меня за бедра и раздвинул мне ноги…
 …как делал это Тарк.
 «Боевой режим», – подумал мой центр.
 – Джейбриол, стой!
 Он послушно оторвал свое тело от моего, приподнявшись на руках:
 – Что случилось?
 Я перекатилась на спину. «Выключить боевой режим!»
 «Режим выключен», – доложил центр.
 – Соскони? – Джейбриол залился краской. – Что я такого сделал?
 – Ты… я… ничего. – Будь он проклят, этот Тарк! Неужели эти шрамы не заживут до конца моей жизни?
 Нет. Не зря же я общалась с душеспасителем все эти месяцы. Я не позволю Тарку возвращаться и калечить мою жизнь через десять лет после своей смерти. У нас с Джейбриолом осталось всего несколько часов, слишком драгоценных, чтобы тратить их просто так.
 Я осторожно притянула лицо Джейбриола к своему и поцеловала его. Его аромат обволакивал нас еще сильнее, чем прежде. Мужественный. Неодолимый.
 Я знала, что роны испускают феромоны, не такие, как у прочих людей, но поскольку я впервые в жизни занималась любовью с роном, я оказалась совсем не готовой к этому. Его запах наполнял воздух как бы продолжением его самого, обостряя реакцию моего тела на его прикосновения.
 Джейбриол сел и дотронулся пальцем до магнитного шва у меня на груди, застегивавшего мой спортивный костюм. По мере того как его палец скользил вниз, костюм распахивался, открывая кожу прохладному воздуху. Он освободил мою грудь и прикоснулся к моим соскам, мгновенно отвердевшим под его пальцами.
 Мы не спеша раздели друг друга; Джейбриол чуть слышно охал, когда я неловко задевала его шрамы на спине. Он скинул с постели мои ботинки, и подошвы лязгнули по дезинтегратору. Мы скользнули под одеяло, и он прижался ко мне.
 Я опустила руку помочь ему, зажмурилась и мурлыкала ему на ухо какие-то нежные, ничего не значащие звуки. И наконец мы слились в настоящем ронском слиянии, таком же, какое приходило к нам на Делосе, только тогда оно наступило без труда, зато теперь было куда сильнее, сильнее, сильнее – пока я не достигла пика оргазма неожиданной силы.
 Но на этом все не кончилось. Джейбриол не останавливался, слившись разумом с моим. Мое наслаждение продолжало возрастать и после того, как ему положено было бы идти на убыль – это его возбуждение передавалось мне, нарастая с каждым движением. Оно росло до тех пор, пока я не в силах оказалась выдерживать его, хотя не могла и остановиться. Мы взмывали все выше, выше, пока его оргазм не увенчал наш полет, сведя наши тела в такой судороге наслаждения, что я лишилась способности мыслить.
 Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я снова начала осознавать, кто я и где нахожусь. Джейбриол лежал на мне, прижавшись щекой к моей щеке; дыхание его постепенно успокаивалось. Когда я пошевелилась, он поднял голову, и мгновение спустя я ощутила на губах его поцелуй.
 – Это того стоило, – произнес он.
 – Да. Стоило, – улыбнулась я.
 – Как ты думаешь, сколько времени пройдет, пока…
 Я открыла глаза:
 – Пока Кердж не найдет нас?
 – Да.
 – Может, сегодня ночью. Может, раньше. Возможно, через несколько часов.
 – Я не очень представляла себе, что сделает Кердж, обнаружив мою измену, но не думала, чтобы его расправа со мной оказалась короткой.
 – Соскони. – Джейбриол смотрел на меня в упор. – Я не хочу, чтобы они с тобой обращались так же, как со мной. – Он перегнулся через край кровати и подобрал дезинтегратор. Он положил его ко мне на грудь и прижался ко мне так, что оружие осталось между нашими телами, как кусочек льда. Потом взял мой палец и положил его на спуск.
 – Нет. – Я помотала головой.
 – Нам все равно не жить. Ты и сама это знаешь. – Его голос дрогнул. – И нам обоим хорошо известно, каково это – когда тебя терзают и терзают. Я не хочу такой смерти. Лучше умереть в любви, чем в пытке.
 Я сжала рукоятку. Я знала, что он прав, но мой инстинкт самосохранения был слишком силен. Я не могла сделать этого.
 – Я не могу стрелять из него, только ты, – прошептал он мне на ухо.
 Я сдвинула рычажок предохранителя и положила палец на спуск. Одно легкое нажатие…
 В дверь постучали.
 Я вылетела из-под Джейбриола и из кровати так быстро, что простыни полетели во все стороны. Я двигалась рефлекторно: схватила рубаху Джейбриола и накинула ее через голову. Я не собиралась показываться перед охранниками нагишом. Потом подняла дезинтегратор, нацелив его на дверь.
 И когда дверь открылась, чуть не застрелила собственного отца.

 16. СЕРДЦЕ ИМПЕРИИ

 Он стоял, оцепенело моргая своими фиолетовыми глазами из-под очков. Он до сих пор носил очки, потому что не настолько доверял сколийским врачам, чтобы позволить им сделать что-то с его глазами. Точно так же он продолжал носить длинные волосы, как это принято у его народа, – длинные, до плеч локоны с пробивающейся сединой. Он был крепко сложен – не слишком высок и не слишком низок; его внешность нравилась людям, чем Кердж пользовался, чтобы компенсировать собственный жесткий образ.
 Сначала он смотрел на меня. Потом – на обнаженного Джейбриола, сидевшего на постели. Потом снова повернулся ко мне и заговорил на языке своего народа – моем родном языке:
 – Ты собираешься убить меня, Соскони?
 Мысль о том, что я и впрямь могла застрелить его, так потрясла меня, что я с трудом заставила себя ответить. Я опустила дезинтегратор, щелкнув предохранителем.
 – Нет, никогда. Ты и сам знаешь.
 Он подошел поближе.
 – Это ведь тебя я ощущал в Сети прошлой ночью, верно?
 – Да. Я скрывалась.
 Казалось, он до сих пор не знает, что делать.
 – Я получил сообщение от Керджа. Он сказал, чтобы я оставался во дворце – в безопасности. Он полагает, что на планету проникли коммандос купцов. – Он покосился на Джейбриола, торопливо натягивавшего штаны. – Это правда?
 – Нет, – ответила я. – Это Керджу так кажется.
 – Ясно, – кивнул он. Было совершенно очевидно, что он не понимает ничего.
 К счастью, Джейбриол оставался на кровати. Отец и так пребывал в достаточном замешательстве, чтобы оказаться лицом к лицу с наследником престола хайтонов. Внешне отец не выказывал особого удивления. Он просто стоял и смотрел на нас. Но я чувствовала, что он пытается справиться с ситуацией словно борец, встретившийся с соперником крупнее и крепче его.
 Наконец он заговорил снова, на этот раз по-иотийски. Язык этот, ныне почти мертвый, использовался только учеными, да еще высшей сколийской знатью. Мой отец выучил его, так как это был родной язык матери. Скорее всего он говорил на нем специально для Джейбриола; так же как я знала хайтон, Джейбриол вполне мог знать иотийский.
 – Соскони. – Он поправил очки. – Этот человек на кровати очень похож на Джейбриола Куокса.
 – Это он и есть.
 – Джейбриол Куокс? Наследник престола хайтонов?
 – Да. Тот самый, – сомневаюсь, чтобы имелись другие.
 Он подошел к кровати и внимательнее посмотрел на Джейбриола, который уже был в штанах.
 – Что вы делаете в голом виде в постели моей дочери? – Джейбриол открыл рот, но отец остановил его движением руки. – Нет. Ничего. Я вряд ли хочу знать ответ.
 Я подошла к нему:
 – Что ты собираешься делать?
 – Делать? – нахмурился отец. – До или после того, как со мной случится сердечный приступ?
 Я не могла сдержать улыбку.
 – Надеюсь, до.
 – Ничего смешного, Соскони.
 Я подавила улыбку:
 – Конечно.
 Он кивнул на Джейбриола:
 – Будь добра, объясни мне.
 – Я помогла ему бежать. Поэтому Кердж и решил, что на Дьеше – коммандос.
 – Кердж поймал Джейбриола Куокса? А ты его освободила?
 Я кивнула:
 – И после объявления тревоги единственным безопасным местом, куда мы могли спрятаться, было это.
 – Императорский Дворец.
 – Да.
 – А что, интересно, побудило тебя освободить Джейбриола Куокса?
 – Коснись его сознания, – спокойно предложила я. – Тебе сразу все станет ясно.
 Он даже не повернул головы. Но я почувствовала, как его внимание переключилось на Джейбриола. Хотя я не уверена, что Джейбриол успел осознать происходящее, он все же среагировал, подняв свои барьеры – скорее инстинктивно, чем намеренно.
 Отец наморщил лоб. Он сел в кресло у моей постели, не глядя ни на кого из нас. Он сконцентрировался сильнее – и Джейбриол снова заблокировал его.
 Тогда отец отступил и попытался снова. На этот раз так, словно хотел поймать маленького, капризного жеребенка. Он дотрагивался до сознания Джейбриола то тут, то там так легко, что Джейбриол, возможно, и не ощущал этих касаний. Даже я, связанная с сознанием Джейбриола, не могла уследить за действиями отца.
 Но и это не сработало. Поэтому в конце концов отец переключился на меня, пытаясь войти в сознание Джейбриола через мое. Я постаралась расслабить свой мозг, отец проскользнул в связывающую нас нить…
 …и вскочил так резко, что чуть не опрокинул кресло. Джейбриол немедленно приподнялся на коленях, схватившись за стойку балдахина с явным намерением обороняться. Правда, мне кажется, он так и не понял, что в его сознание проникли.
 Мой отец смотрел на него как на привидение.
 – Вы – не аристо.
 – Разумеется, я аристо, – ответил Джейбриол на безупречном иотийском.
 – Нет, – сказал отец. – Это невозможно.
 Джейбриол крепче вцепился в стойку:
 – Вы хотите сказать, что не считаете меня равным себе?
 Отец отрицательно покачал головой:
 – Нет. Я только хотел сказать, что вы от меня не отличаетесь.
 – Джейбриол. – Я села рядом с ним и положила руку ему на колено. – Он не сделает тебе ничего дурного.
 Он повернулся ко мне, и его усталость тяжелым одеялом упала мне на плечи. Он не отпустил стойки, но его хватка ослабла, по крайней мере настолько, чтобы пальцы из белых от напряжения снова стали нормального цвета.
 – Кердж знает, что он рон? – спросил отец.
 – Пока не знает. Но как только обнаружит, сразу решит, что Джейбриол здесь для того, чтобы разрушить Сколи-Сеть.
 Отец повернулся к Джейбриолу:
 – Это правда?
 – Нет.
 Отец с минуту пристально смотрел на него. Потом кивнул. И все. Просто кивнул. Никаких дальнейших вопросов. Никакого скептицизма. Никаких угроз.
 Только кивок. Я глазам своим не верила.
 «Ты не была бы с ним здесь, если бы не верила ему», – подумал отец.
 «Знаешь, – подумала я, – ты очень отличаешься от Керджа».
 «Вот и твоя мать говорит мне то же».
 – Я думала, она застанет тебя дома, – произнесла я вслух, понимая, каким странным казалось наше молчание Джейбриолу. – Что ты навещаешь внуков и все такое.
 Отец снова поправил очки.
 – Пришлось слегка изменить планы.
 Это на него не похоже. Чтобы он, поставленный перед выбором, оставаться дома, с матерью – что он любил больше всего на свете, – или лететь на Дьешу, к Керджу, выбрал второе? Верилось с трудом.
 – Почему?
 – Со мной случился припадок.
 «Что?»Я соскочила с кровати и подбежала к нему.
 – Ты что, лекарства не принимал?
 – Разумеется, принимал. Я не знаю, отчего он случился. – Он помолчал. – Собственно, припадок был не один. Несколько.
 Мой пульс резко участился.
 – Сколько?
 – Не знаю. Я чувствовал себя… странно. Когда я пришел в себя, я находился в той маленькой больнице, что построила твоя мать. Приезжая врачиха подняла большой шум. Она заявила, что у меня повторяющийся общий приступ чего-то там, и отправила меня сюда, – я не хотел. – Он нахмурился.
 – Она связалась с Керджем, и он послал за мной корабль.
 Я взяла его за руку.
 – Сейчас-то тебе лучше?
 – Я в порядке. Никто из врачей ничего не обнаружил.
 – А ты сам не знаешь, откуда у тебя эти припадки?
 – Они начались вскоре после того, как я проснулся. Возможно, это просто ночные кошмары, больше ничего. – Он сжал мои руки. – И не смотри на меня такими глазами. Ты ничуть не лучше этих врачей.
 Я не помнила, чтобы раньше его припадки случались из-за ночных кошмаров.
 – Что тебе снилось?
 – Кто-то пытал меня электрошоковой дубинкой. Я ничего не мог поделать, так как лежал связанный. – Он насупился. – Это все машины, Соскони.
 Компьютеры, роботы и прочая дребедень, которой я и названий не знаю. От них у меня и кошмары. Но ничего страшного в этом нет.
 Я почти не слушала, что он говорил дальше. В ушах моих звенели слова:
 «электрошоковая дубинка».
 – Кто тебя связывал?
 – Не знаю. – Он махнул рукой, отметая вопрос. – Старым солдатам часто снятся такие сны.
 Сны с электрошоковыми дубинками? Сомневаюсь, чтобы он знал, что это такое. Большую часть жизни он провел в том, что по сколийским стандартам считалось бы полнейшей нищетой. Не думаю, чтобы на всей его планете нашлась хоть одна электрошоковая дубинка.
 – Ты говорил об электрошоковых дубинках с мамой? – спросила я.
 – Нет. – Он мотнул головой. – Нет. Право же, это ерунда, Соскони.
 – Сны об электрошоковых дубинках – это ерунда?
 – Мне снилось, что меня допрашивают.
 Джейбриол у меня за спиной затаил дыхание. Я каким-то образом ухитрилась говорить спокойно.
 – Ты не помнишь, о чем тебя спрашивали?
 Отец пожал плечами:
 – Кто-то все задавал мне вопросы про армии моего отца. Про его военные планы. Никак не пойму, откуда у меня такие сны. Мой отец умер, когда мне было всего несколько месяцев. – Он потер запястья – те самые места, где у Джейбриола была содрана кожа. – Это было так живо… даже когда я проснулся, у меня осталось ощущение того, что это произошло на самом деле.
 Неужели он переживал допрос Джейбриола? Как? Через Керджа? Через меня?
 Я знала Керджа. Когда он поймет, что я сделала, его ненависть обратится и против меня. Он подвергнет меня таким же допросам – не столько чтобы узнать, зачем я поступила так, сколько в качестве расплаты за измену. И если уж пытка Джейбриола причинила отцу столько мучений, что станет с ним, когда то же будут проделывать со мной? Как бы отец ни утверждал, что это «ерунда», я-то знала лучше. Если уж у него случилась целая серия эпилептических припадков, когда он проходил курс лечения, значит, ситуация куда серьезнее, чем он хочет признать.
 «Соскони, – отец кивнул в сторону Джейбриола. – Тебе действительно нужен этот человек?»
 Я нарисовала образ матери. «Какова будет твоя жизнь без нее?»
 «Твоя мать не хайтон на четверть».
 «Неужели что-нибудь, что ты увидел в его уме, так ужасно?»
 Он вздохнул.
 «Нет. Просто чужое».
 «Для меня – не чужое».
 Он посмотрел на Джейбриола, который все пытался понять, что же мы делаем, переглядываясь в полной тишине, молча жестикулируя, словно разговариваем.
 – Тогда вам обоим, – произнес отец вслух, – надо просить у землян политического убежища.
 Если бы все было так просто!
 – Мы не можем покинуть Дьешу, – сказала я.
 – Неужели у тебя не найдется в космопорте никого, кто мог бы пригнать сюда корабль? Ты сама смогла бы отвести его на Делос. Никто, кроме нас троих, не будет знать, что у тебя на борту пассажир.
 Ну как мне объяснить, что такое планетарный кордон, человеку, военное образование которого ограничивается кавалерийскими атаками и пешей пехотой?
 – Без разрешения Керджа никто не даст нам корабль. И сам он ни за что этого разрешения не даст.
 – Если со мной случится еще один припадок, – заявил отец, – вам придется вызвать врача.
 – Ты что, думаешь, что у тебя будет еще? – всполошилась я.
 Он чуть улыбнулся:
 – Это можно устроить.
 Ага. Это, возможно, и позволит вытащить отсюда кого-то. Как бы ни недолюбливал Кердж своего отчима, тот все же нужен ему, причем в добром здравии.
 – Но даже если у нас и будет корабль, Кердж разрешит только планетарный перелет, в больницу на другом континенте, куда-нибудь в безопасное, по его мнению, место. Но до тех пор, пока он не отловит Джейбриола, он не выпустит с планеты никого.
 – Это еще не значит, что вам не удастся улететь.
 – Не вижу, как.
 – Ты освободила лорда Куокса?
 – До того, как подняли по тревоге КИКС. Не думаю, чтобы хоть кто-то смог бы уйти теперь.
 – Меня не интересует, может ли кто-то. Меня интересует, можешь ли ты?
 Я уставилась на него. Сказать, что его никогда не восхищал мой выбор карьеры, было бы явным преуменьшением. Тем более я никогда не думала, чтобы он высоко оценивал мои способности.
 – Не знаю, смогу ли.
 – Но ты попытаешься?
 – Да.
 – Отлично. Значит, решено.
 – Не так все просто. – Как будто в том, что он предлагал, вообще было что-то простое. – Даже если мы взлетим с Дьеши – что само по себе почти невозможно, – ладно, даже если нам это удастся, нам придется удирать вовсю от целого флота, преследующего нас по пятам. Они предупредят все патрули по дороге отсюда до Делоса. Нам никогда туда не добраться.
 Он поправил очки:
 – Значит, вам нужно выбрать другое место. Какое-нибудь, не известное ни КИКС, ни купцам.
 – Если это место не известно КИКС, как найти его нам?
 – Возможно, за этим нам лучше обратиться к землянам.
 Ну как ему объяснить?
 – Мы никого ни о чем не можем попросить. Все переговоры Дьеши с другими системами заблокированы.
 – Значит, я воспользуюсь «горячей линией».
 – Ты не можешь.
 – Почему? Насколько я понимаю, системы безопасности Керджа не засекут моего разговора по ней.
 – Они ничего не узнают. Так же как ты не узнал бы про то, что эту линию использовал кто-то из других членов Триады. Дело не в этом. Ты просто не можешь воспользоваться ею для этого.
 – Не вижу, почему.
 – Папа, ты не можешь использовать «горячую линию» связи с президентом землян для решения личных проблем. Это только послужит причиной кризиса в галактических отношениях.
 – Если неминуемая казнь наследников престолов двух Империй не послужит причиной кризиса в галактических отношениях, я не знаю, что еще послужит.
 Это меня остановило. События навалились на меня так внезапно, что у меня просто не было времени подумать о возможных последствиях. Наша казнь взорвет единство ронов. И в этом хаосе Ур Куокс обрушит на нас всю свою военную мощь, пытаясь отомстить за смерть сына. Все наши попытки убедить землян в том, что роны в сочетании с Ассамблеей – обычное правительство, а не цепляющаяся за власть династия тиранов, потеряют всякий смысл. Мы только подтвердим их худшие опасения, разрушив то хрупкое доверие, которого удалось достичь.
 Мой отец ткнул пальцем в стол:
 – Тебе придется помочь мне, Соскони. Я не знаю, как это делается.
 Я села за стол, размышляя о дикости ситуации: он, питавший энергией всю Сеть, не знал, как в нее включаться. В общении с компьютерами он был беспомощен, впрочем, как и в письме. Иногда его нежелание учиться злило меня, иногда просто огорчало. Иногда мне казалось, что он не хочет этого из боязни, что знание заставит его почувствовать себя в этом мире – мире моей матери – еще более беспомощным. Псиберпространство служило ему лишь площадкой для игр, местом, где от него не требовалось ни читать, ни писать, ни понимать, как работают компьютеры. Все, что от него требовалось здесь, – это думать.
 Я нажала на угол стола, и его блестящая поверхность с жужжанием вспухла посередине, образовав сферу около полуметра в диаметре, которая превратилась, в свою очередь, в пульт Сети. Плоская часть столешницы засветилась, превратившись в голоэкран.
 – Мне нужен пароль и коды безопасности твоего доступа к «горячей линии», – сказала я.
 – Пароль – «Валдор». Коды – имена всех вас, моих детей, зашифрованные в блоке безопасности четвертого уровня ЕМ16.
 Я кивнула, сделав вид, будто то, что он сейчас сделал – назвал сверхсекретные коды «горячей линии»в присутствии наследника хайтонов, – в порядке вещей, а не измена, как – и мы оба это прекрасно понимали – расценил бы это Кердж.
 Существовало три компьютера «горячей связи»– по одному на каждого члена Триады, – действовавших независимо друг от друга. Пока я ждала подтверждения верности пароля, я услышала шаги. Я оглянулась; за моей спиной стоял Джейбриол. Но его не интересовало то, что делаю я. Он смотрел на моего отца.
 Отец нахмурился:
 – Да?
 – Я не понимаю, зачем вам врачи, – сказал Джейбриол. – Вы кажетесь совершенно здоровым.
 – Я страдаю эпилепсией.
 – Как это возможно? В наших досье об этом ни слова.
 – С чего я должен вам все рассказывать?
 – Мне просто странно, что наша разведка не обнаружила этого.
 Мой отец, казалось, не слышал. Он снова сконцентрировался, пытаясь коснуться разума Джейбриола. Потом тихо заговорил:
 – Мои родители погибли под горной лавиной, когда я был еще ребенком.
 Тогда со мной случился первый приступ. Врачи полагают, что мой разум не до конца еще оторвался от разума моей матери, так что шок от ее смерти повредил мне мозг.
 Я не верила своим ушам. Что побудило его рассказать об этом? Он и с нами-то редко говорил на эту тему. Если клетки его головного мозга перевозбуждались, они посылали необычно сильный электрический импульс, заставляющий его стискивать челюсти, сводящий все тело. Потом он синел и прекращал дышать. Когда его нейроны уставали, его тело сотрясалось в судорогах, постепенно слабевших до тех пор, пока он не терял сознания.
 Придя в себя, он всегда чувствовал себя усталым и разбитым.
 Впервые, когда я видела это – еще ребенком, – я ужасно боялась, что он умрет или что его дикие судороги означают невыносимую боль. Врачи объяснили мне потом, что он синел оттого, что кровеносные сосуды кожи сужались, чтобы большая часть крови подавалась к мозгу. Отец утверждал, что не помнит ни самих припадков, ни боли.
 Чего врачи мне не говорили и что я сама узнала, только повзрослев, – так это то, что им не приходилось наблюдать более жестоких припадков.
 Дополнительные нервные образования в его мозгу – те самые замечательные парацентры, что сообщали ему необычайные телепатические свойства, – делали его одновременно более уязвимым к нервным перегрузкам во время приступа.
 Когда его парацентры развились окончательно, припадки стали настолько мучительными, что без медицинского вмешательства он мог бы умереть. Он смог достичь восемнадцатилетия только благодаря постоянному присмотру своего опекуна. Но оба они понимали, что до двадцати лет ему скорее всего не дожить.
 Матери достаточно было увидеть один припадок, чтобы понять: то, что он считал «помрачением духа», на самом деле разновидность нервного приступа.
 Но даже сейчас, зная, что эпилепсия – при надлежащем лечении – почти не мешает ему вести нормальный образ жизни, он говорил о ней только с членами семьи или с немногими врачами, которым доверял. То, что он заговорил об этом с Джейбриолом, поразило меня. Что-то происходило между ними двумя, что-то, за чем я не могла уследить.
 – Это не передается по наследству, лорд Куокс, – сказал отец.
 – Это не изменило бы мои чувства к Соскони, – тихо ответил Джейбриол. – Но если нам с ней предстоит изгнание, наши дети вряд ли смогут получать такую медицинскую помощь, которой вы пользуетесь здесь. Нам надо знать, не опасно ли это для них.
 С ума сойти. Мы на волосок от смерти, а Джейбриол заботится о здоровье наших еще не существующих отпрысков. Впрочем, эта мысль тоже отрезвляла.
 Наши дети, если нам удастся их завести, будут ронами и Куоксами одновременно. Одни боги знают, какие наследственные права может означать такое сочетание.
 На пульте загорелся огонек, сопровождаемый писком зуммера. Отец оглянулся на меня.
 – Линия готова?
 – Нет еще. – Черт! – Это Кердж. Он ищет тебя. – Я включила связь, но только звук, оставив отключенными голокамеры. Потом взяла отца за руку и показала ему на клавишу «прием».
 Он нажал на клавишу.
 – Да?
 В комнате послышался резкий голос Керджа:
 – Элдри, ты не знаешь, где Соз?
 Отец напрягся. Его полное имя было Элдринсон Эльтор Валдория. Элдри – его детским прозвищем – его звали теперь только моя мать, бывший опекун и Кердж. Отец с удовольствием слышал его от матери и равнодушно – от опекуна. И уж совсем другое дело – от Керджа.
 – Да, она здесь, – спокойно ответил отец.
 Джейбриол посмотрел на него так, словно его предали. Но не успел он раскрыть рот, как я схватила его за руку, приложив палец к губам. Пилоты, перехватившие наш флайер, наверняка доложили об этом. Отцу не было смысла отрицать, что я здесь.
 – Дай ее мне, – попросил Кердж.
 Я наклонилась к микрофону:
 – Да, сир?
 – Я хочу, чтобы ты оставалась с отцом, – сказал Кердж. – Пока мы не найдем Куокса.
 Ага. Значит, он думает, что я здесь для того, чтобы оберегать отца.
 Вполне логичное заключение, вернее, было бы логичным, если бы я знала, что отец находится здесь. Даже с учетом мощной охраны вокруг дворца Кердж вряд ли хотел, чтобы один из членов Триады оставался в одиночестве. А кто будет для отца лучшим телохранителем, чем Демон-праймери, имеющая более чем просто служебную заинтересованность в его безопасности?
 – Слушаюсь, сир, – ответила я.
 – Хорошо. Отключаюсь. – Кердж оборвал связь так же резко, как начал ее.
 Я посмотрела на отца:
 – Кажется, он верит в то, что я знала о твоем присутствии здесь.
 – А ты не знала? Ты же сама посылала вчера сообщение во дворец.
 А я и забыла.
 – Это была уловка. Я хотела дать понять Керджу, что я прилетела на Дьешу.
 Он улыбнулся:
 – Ну, я как раз хотел послать тебе ответ. Я собирался пригласить тебя на обед после того, как Кердж объявит о своем решении.
 – Каком решении?
 – Соскони, не прикидывайся, будто не знаешь.
 – Не знаю чего?
 – Так он с тобой еще не говорил?
 – О чем?
 Отец вздохнул:
 – Извини. Я думал, тебе уже известно.
 О чем это он, черт возьми?
 – Что известно?
 – Он официально выбрал наследника, – сказал отец. – Тебя.
 Я почувствовала примерно то же, что чувствует поезд на магнитной подушке, врезаясь на скорости триста километров в час в бронебетонную стенку.
 – Что?
 – Тебя. Кердж выбрал тебя своей наследницей.
 – Не верю.
 – Я видел документы. Он подписал их утром.
 Я так и села, глядя на него. Потом облокотилась на стол и опустила голову на руки. Мой мозг сразу показался мне сухой губкой. Я не понимала, что он говорит. Мой мозг просто не впитывал его слова.
 Но постепенно, очень медленно, смысл происходящего начал доходить до меня. Выбор. Кердж сделал выбор. Мне больше не надо биться за престол с Эльтором. Мне не надо каждый день бояться, что рано или поздно нам придется делать выбор самим. Все это в прошлом. Я выиграла. Выиграла.
 И время он выбрал не без умысла. Что может подорвать боевой дух купцов сильнее, чем объявление Керджа о выборе своего наследника в той же речи, где он объявит о пленении наследника хайтонов? Перед такой речью померкнет даже драматический эффект от признания Ур Куоксом существования Джейбриола.
 Вот только триумфальной речи, похоже, не будет.
 – Я не… – Мой голос дрогнул. – О боги…
 Отец опустился в кресло рядом со мной.
 – Ты ведь знаешь, я был против твоего решения сделаться военной. Но ты должна понять, мне было трудно принять это.
 Я только покачала головой. Ну что тут скажешь? И потом, мы с ним давно уже перестали спорить об этом. Точнее, устали спорить.
 – Послушай меня, Соскони. – Он взял меня за руку, заставив взглянуть на него. – Я следил за тобой все эти годы. Я видел, что эта жизнь сделала с тобой. И что ты с ней сделала. Ты – не Кердж. И никогда не станешь такой.
 Я сжалась:
 – И ты считаешь, что я не справлюсь со своей работой?
 – Нет. Этого я вовсе не хотел сказать.
 Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не скрипнуть зубами.
 – Тогда что ты хочешь сказать? Что Эльтор был бы лучше? Так как он больше похож на Керджа?
 – Схожесть с Керджем вовсе не обязательно означает способность править Империей.
 – Тогда я вообще не понимаю, о чем ты.
 – Я пытаюсь сказать только – боюсь, не очень ловко – что считаю: Кердж сделал правильный выбор.
 Это ошеломило меня. Правда, ошеломило. У отцовского народа не принято, чтобы женщины воевали наравне с мужчинами, не говоря уж о том, чтобы они становились военачальниками. Хотя я знала, что отец любит меня не меньше, чем моих братьев, все же он любил меня по-другому. Ими он гордился как воинами; на меня смотрел как на курьез. Поэтому я меньше всего ожидала, что он считал меня лучшим кандидатом на престол, чем Эльтора.
 Я не нашлась что ответить, поэтому просто обняла его. Он крепко прижал меня к себе, уткнувшись подбородком мне в затылок.
 В конце концов я оторвалась от него.
 – Что ты имел в виду, говоря, что жизнь сделала со мной?
 – Она изменила тебя. Закалила тебя. Еще лет двадцать – и я с трудом буду тебя узнавать. А уж что с тобой будет через столетие?
 Я подумала о той жизни, которую воображала себе только вчера: день и ночь под охраной Демонов, часто еще и со включенным киберзамком, за исключением тех случаев, когда я буду приезжать сюда, в дворец-сейф… жить, постоянно подозревая всех и каждого, даже Рекса, заслужившего большего, нежели напоминания об увечье каждый раз, как он посмотрит на жену. Нет, такая жизнь не по мне. Но она неразрывно связана с работой, которой я желала.
 Вот только работы этой мне не видать. Никогда.
 – Ты что, сдаешься? – нахмурился отец. – Свергнутые правители с незапамятных времен отправлялись в изгнание, что не мешало многим из них потом возвращаться с триумфом. Так что вы с лордом Куоксом далеко не первые. Вернетесь, когда ситуация переменится в вашу пользу.
 – Если мы исчезнем, наши права на наследство исчезнут вместе с нами.
 Отец снова вздохнул:
 – Я не говорю, что вернуться будет просто. Но вы оба законные наследники своих престолов. У вас обоих есть право требовать их после смерти нынешних правителей.
 Я увидела слезы в его глазах и услышала невысказанные им слова:
 «Возвращайтесь. Возвращайтесь, чтобы я знал: с вами все в порядке». У меня и самой глаза были на мокром месте.
 – Ты слишком благороден, папа, ты хоть знаешь это?
 Он покраснел.
 – Я отсталый фермер с отсталой планеты. – Он подошел к пульту. – Если мы сейчас не свяжемся с президентом землян, у этого фермера скоро будет на одну дочь меньше.
 Я назвала код и компьютер задействовал прямую линию связи. Я проверила ее и послала вызов. Он прошел прямо по Сколи-Сети, через нескольких телопов – прямо в наночип, имплантированный в тело президента. Ход в псиберпространстве, связывающий нас с Землей, был защищен; телопы даже не узнают, что передали сообщение.
 Я встала из-за стола, уступая место отцу. Он сел в кресло за пультом, и мы с Джейбриолом отступили подальше, чтобы не попасть в поле зрения камер.
 Отец вставил псифон в запястье.
 – Линия задействована, – послышался механический голос компьютера. – Приготовьтесь к приему изображения.
 Я стиснула руку Джейбриола. Вот оно. Если земляне не примут нас, нам некуда будет больше бежать.
 – Готов, – отозвался отец.
 Над голоэкраном возникло изображение женщины. На вид ей было чуть меньше шестидесяти лет, хотя я знала, что ей уже исполнилось семьдесят.
 Я видела это лицо, окруженное седыми кудрями, сотни раз, как по телевидению, так и воочию. Впрочем, сегодня оно выглядело по-другому: усталым, неухоженным, словно сигнал только что разбудил ее.
 Она вежливо поклонилась отцу:
 – Лорд Валдория?
 Он поклонился в ответ:
 – Рад видеть вас, президент Коллоуэй.
 Она заговорила по-сколийски, перейдя прямо к делу:
 – Что-то случилось?
 – Два человека срочно нуждаются в убежище. Им нужно место, где их никто не сможет найти, не известное ни имперской, ни купеческой разведкам. – Отец помолчал. – И если это возможно, неизвестное и разведке Союза Миров.
 – Почему? – спросила Коллоуэй. – И кто эти люди?
 – Ответить на первый вопрос проще, чем на второй. Если они не получат убежища, их казнят.
 – Какое это имеет отношение к Земле?
 – Если казнь состоится, она приведет к резкой эскалации боевых действий с эйюбианами.
 Коллоуэй внимательно посмотрела на него:
 – Лорд Валдория, вы, несомненно, понимаете: я не могу вмешиваться в военные аспекты Эйюбо-Сколийского конфликта. Если я поступлю так, это будет означать наличие некоторого союза моего и вашего народов, направленного против Эйюбы. Союза, на деле не существующего.
 – И точно так же вы понимаете, – сказал отец, – что, если мы падем под натиском купцов, следующими будете вы.
 – Вы полагаете, что казнь этих двух людей настолько угрожает Империи?
 – Да.
 – Я должна знать, кто эти люди.
 – Я не могу сообщить вам их имена, пока мы не договоримся.
 – Я не могу договариваться с вами до тех пор, пока не пойму суть проблемы.
 Отец помолчал.
 – Мадам президент, – сказал он наконец. – Прежде чем я сообщу вам имена, я хочу быть уверен, что этот разговор останется между нами.
 Рука Джейбриола напряглась. Как и я, он должен был принимать участие в переговорах своего правительства с президентом землян, так что знал то, что было известно и мне: ее слово крепко, поэтому она дает его так редко.
 Что, если она сейчас откажет отцу? Стоит ей увидеть нас, и она поймет, что ее просят вмешаться в дело, способное внести раздор в высшие сферы ронов.
 Как она поймет, что откликнуться на просьбу отца в ее интересах?
 – Вы просите о многом, – сказала она.
 – У меня есть на то основания.
 – А если я не дам вам обещания молчать?
 Он ответил не сразу. Я ощущала его смятение. Он готов был рассказать ей все даже без обещания молчать. И если она передаст то, что узнает, Керджу… нет, мы не можем позволить, чтобы это произошло. Кердж узнает тогда, что не я одна изменила ему. Вряд ли тогда он отнесется к отцу снисходительнее, чем ко мне.
 «Папа, не надо! – думала я. – Не делай этого!»
 Он не ответил. Он обратился к президенту:
 – Если вы не дадите мне своего слова, могут погибнуть люди. Роны.
 – А если я дам его?
 – Никто, кроме меня и вас, не узнает об этом.
 – А те двое, о которых мы говорим?
 – Они тоже. Но мы пошлем их туда, где их никто не обнаружит.
 Она смотрела на него с плохо скрываемым интересом.
 – Вы хотите сказать, что предлагаете мне пакт с одним членом Триады, причем намерены держать это в тайне от остальных двух?
 – Да.
 – Но не хотите мне сказать причину заключения такого пакта.
 – Я прошу вас довериться моему здравому смыслу.
 – Здравый смысл и политика не обязательно сочетаются, лорд Валдория.
 – Тем не менее я прошу вас довериться мне.
 Что бы она ни думала, на лице ее не отразилось ничего. Если отец и уловил что-то через псифон, он тоже не показал этого. Хотя я не думаю, чтобы она приподняла свои барьеры хоть на щелочку. При том, что официально земляне отрицали псибернетику, я была уверена, что президента хорошо подготовили для общения с ронами.
 Пауза затягивалась. Я покосилась на Джейбриола. Капельки пота выступили у него на висках и стекали по шее. Моя рука, державшая его, тоже вспотела.
 – Хорошо, – сказала Коллоуэй. – Я даю вам слово.
 Я издала чуть слышный звук, выпустив воздух сквозь зубы. Отец тоже чуть опустил плечи, отходя от напряжения. А я и не замечала раньше, как он сутулится.
 Он махнул нам. Мы стали перед пультом, а он отошел в сторону, чтобы не мешать. Мы стояли перед экраном; на мне была только тюремная рубаха, явно парная к штанам на Джейбриоле. Мы стояли так, полуголые, держась за руки, наблюдая за реакцией президента Коллоуэй.
 Вот тут она открыла рот.
 – Боже мой!
 Отец подошел ко мне, снова ступив в кадр.
 – Вы поможете им?
 Она с шумом выдохнула, от чего седые кудри вокруг лица зашевелились.
 – Я не понимаю.
 – Они утверждают, что любят друг друга, – пояснил отец.
 – Я все-таки не понимаю. Праймери Валдория, вы в самом деле хотите бежать с хайтоном? – Она помолчала. – Вы сможете выжить рядом с ним?
 – Он не хайтон, – сказала я.
 – Нет? – Она повернулась к Джейбриолу. – Тогда, ради Бога, скажите мне, какое вы имеете отношение к престолу хайтонов?
 – Я еще и рон, – спокойно ответил он.
 Брови Коллоуэй полезли вверх. Прошло добрых пять секунд, прежде чем она заговорила снова.
 – Это потребует некоторой подготовки. – Она бросила взгляд на отца. – Мне кажется, он гораздо опаснее для вас живой, нежели мертвый. – Она сморщилась. – Для нас всех.
 Отец покачал головой:
 – Он не сделает то, чего хочет от своего сына Император Куокс, мадам президент.
 – Вы доверяете ему как рону?
 – Да. – Он помолчал. – Я как-то слышал о рыбе, обитающей на вашей планете. Инстинкт размножения заставляет ее подниматься из морей вверх по течению рек, чтобы там нереститься или погибнуть по дороге. Так и роны в своем стремлении к себе подобным. Как бы высоки и прочны ни были барьеры, мы бьемся, пока не преодолеем их. – Он посмотрел на меня, и его голос дрогнул. – Или гибнем в этой борьбе.
 – Почему они не могут отправиться на Делос самостоятельно? Почему вы хотите моего вмешательства?
 – Мы не можем покинуть Дьешу, – объяснила я. – На планете объявлена тревога.
 Коллоуэй окинула меня долгим, тяжелым взглядом. Потом повернулась к отцу:
 – Вы просите меня стать сообщником в акции, затрагивающей интересы Императора и его полномочия.
 – Я прошу вас о помощи в преодолении кризиса, угрожающего стабильности трех правительств.
 – Если я помогу вам, и это станет известно… – Конец фразы повис в воздухе.
 – Моя дочь большой специалист по части тайных операций, – заверил ее отец. – Она ликвидирует все следы самих этих переговоров.
 Коллоуэй снова посмотрела на меня. Она-то должна знать, что отец говорит правду. Ее разведка наверняка имеет на меня досье не менее толстое, чем наши досье на их высших офицеров.
 Президент откинулась в кресле. Она смотрела не на нас, а в точку между мной и Джейбриолом. Тишина нарушалась только тиканьем древних часов на стене. Тик-так. Тик-так. Тик-так… Хоть бы это чертово тиканье смолкло…
 – Я помогу вам, – сказала Коллоуэй.

 17. ДО ЗАВТРА

 Корабль приземлился на крыше дворца – скоростная машина, предназначенная для быстрой доставки в больницу. Он опускался в облаке горячих газов и рева двигателей. Ночную темноту прорезали вспышки мигалок, частота которых была настроена на охранные системы дворца. Их отблески играли на горных вершинах – и это единственное напоминало о том, что мы находимся не в космопорте, а на крыше окруженного горами дворца.
 Рядом со мной Джейбриол с отцом щурились от ярких огней. Мы хоронились за выступающей стеной на другой стороне крыши. Как только корабль коснулся кровли, я выскочила из-за укрытия и бросилась к нему; встречный ветер прижимал куртку к моему телу.
 Люк отворился, и на крышу упал свет из кабины. Из корабля выпрыгнула женщина в форме пилота «скорой помощи»: белом комбинезоне с треугольным знаком Триады на левом плече. Люк за ее спиной закрылся так же резко, как открывался. Я остановилась перед ней.
 Она низко поклонилась мне:
 – Праймери Валдория?
 – Совершенно верно, – ответила я. – Отец отдыхает.
 – У него были еще припадки со времени первого, о котором вы сообщали?
 Я отрицательно покачала головой:
 – Но он еще не совсем пришел в себя.
 – У меня есть для него аэроносилки.
 Что ж, пока все ответы совпадают.
 – Как вас зовут?
 – Эрин О'Нейл.
 То самое имя, что назвала нам Коллоуэй. Ярлычок на комбинезоне гласил:
 «Лайра Мирзон». Хорошее, добротное сколийское имя. Вполне возможно, у нас имеется подробное досье на Лайру Мирзон. Грош цена этому досье. Эту женщину звали Эрин О'Нейл и родом она была с Земли. Если бы меня не занимали более неотложные вещи, я бы наверняка поинтересовалась, как это землянам удалось внедрить ее аж в Штаб-квартиру.
 – Какие распоряжения вы получили?
 – Я должна эвакуировать с планеты двух людей и доставить их в место, названное мне уже в полете президентом Коллоуэй.
 – Известно ли об этом кому-то кроме президента?
 – Нет, мэм.
 – Я одна из тех двоих, о которых вам сказано.
 Она кивнула:
 – Да, мэм.
 – Президент Коллоуэй сказала, что по действующему законодательству Союза капитан корабля имеет право сочетать в полете браком ваших граждан.
 Это правда?
 Она удивленно посмотрела на меня:
 – Ну… да. Правда.
 – Отлично. – Как наши, так и эйюбианские законы признавали браки, заключенные на территории Союза. Значит, если у нас с Джейбриолом будут дети, они станут нашими законными наследниками. Я не имела представления, что это может значить, но по крайней мере перестраховаться стоило.
 – Мы готовы, – негромко произнесла я в рацию на запястье.
 Огни на крыше погасли, погрузив нас в темноту. Ветер трепал мою куртку и хлопал комбинезоном О'Нейл. Я повернулась и махнула рукой. От стены отделились две фигуры и направились к нам, неузнаваемые в темноте.
 Они подходили медленно; та, что пониже, чуть прихрамывала, как мой отец, когда ходил без трости. О'Нейл прищурилась, вглядываясь в темноту, но света звезд не хватало, чтобы узнать подходивших, пока они не оказались совсем близко. Джейбриол подошел ко мне, одетый в то, что удалось найти во дворце.
 О'Нейл изумленно посмотрела на него. Потом, опомнившись, низко поклонилась – сначала отцу, потом Джейбриолу.
 Я махнула рукой в сторону корабля:
 – Залезайте.
 Она отступила, пропуская моего отца. За отцом в темную кабину пролез Джейбриол, потом О'Нейл и, наконец, я. Как только люк за нами закрылся, в салоне вспыхнул свет.
 Корабль «скорой помощи» во многом напоминал истребитель – он проектировался для скорости и экономии. Салон почти целиком был занят медицинским оборудованием: контейнерами с аварийными комплектами для выживания, рулонами бинтов, нервоплекса, холста, металлическими и пластиковыми бочками, разноцветными контейнерами с медикаментами и компьютерными блоками. На переборке висел лазерный карабин с резервным блоком питания. Рядом я разглядела топор, контейнер с разрывными иглами, удобными больше для раскопок, чем для обороны, и ящик стандартных ножей КИКС. К боковой стенке была приторочена кушетка со страховочной сеткой.
 Джейбриол сел на кушетку и привалился к стене, закрыв глаза.
 Я села рядом:
 – Тебе что, плохо?
 Он открыл глаза:
 – Так, устал.
 Отец подошел к кушетке и, насупившись, стал рядом. Джейбриол покраснел.
 Потом, взявшись за один из удерживавших кушетку тросов, подтянулся и встал.
 Что это? Еще один безмолвный разговор отца с Джейбриолом вроде того, насчет детей? Я стояла, бестолково переводя взгляд с одного на другого.
 – Вы готовы заботиться о моей дочери? – так же хмуро спросил отец Джейбриола.
 – Ради Бога, папа!
 Он посмотрел на меня. Потом тоже покраснел и повернулся к Джейбриолу.
 – Возможно, это был не самый вежливый вопрос. – Он постоял секунду, почесывая подбородок. – Не слишком ли молоды вы для Соскони?
 Ничуть не лучше. Ну почему они с мамой так любят комментировать возраст моих мужчин?
 Но что бы отец ни хотел сказать своими вопросами, Джейбриол, похоже, понимал его.
 – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была счастлива, сэр.
 – Надеюсь, – кивнул отец.
 О'Нейл стояла у пилотского кресла и, раскрыв рот, слушала этот разговор. Заметив, что я смотрю на нее, она выпрямилась и закрыла рот.
 Я повернулась к отцу. Он шагнул ко мне.
 – До свидания, дочь.
 Наши руки встретились и я оказалась в его объятиях – в тех же руках, что так бережно держали меня, когда я была маленькой. Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза.
 – До свидания, папа.
 – Удачи тебе, – прошептал он. – Я люблю тебя.
 По моей щеке скатилась слеза.
 – Я тебя тоже. – Я чуть отодвинулась, чтобы видеть его лицо. – Передай маме, что я… что я прощу прощения за то, что случилось на Форшире. Скажи ей, что я люблю ее, и что хочу… – я всхлипнула, – что я хочу, чтобы мне было не так тяжело говорить ей это.
 Он смахнул слезу:
 – Я передам ей.
 О'Нейл осторожно, почти неслышно кашлянула. Мы оглянулись на нее.
 – Прошу прощения… но нам пора. Чем дольше мы задержимся, тем больше риск быть обнаруженными.
 Я заставила себя кивнуть. Мы с отцом подошли к шлюзу и встали у внутреннего люка, глядя друг на друга. Потом он дотронулся до клавиши, открывавшей шлюз. Свет в кабине снова погас. Он выбрался из корабля на крышу и стоял там темным силуэтом.
 Я подняла руку. «До свидания».
 Он поднял руку в ответ. «До свидания, Соскони».
 Я закрыла шлюз.
 О'Нейл ждала меня у кресла второго пилота. В корабле «скорой помощи» не бывает отдельной пилотской кабины – просто два кресла в передней части салона.
 Она жестом пригласила меня сесть в командирское кресло.
 – Мне сказали, что вы сможете провести нас сквозь оцепление вокруг планеты.
 – Я попытаюсь, – другое дело, смогу я это или нет.
 Она кивнула и опустилась в кресло второго пилота. Хотя на лице ее не было и следа волнения, я ощущала его. Наполовину оно происходило от необычности самого задания: рисковать жизнью ради спасения людей, за которыми ей полагалось шпионить. Джейбриол снова сидел на кушетке с закрытыми глазами.
 – Джейбриол, – мой голос смягчился. – Ты бы пристегнулся.
 Он открыл глаза. Потом лег на кушетку и осторожно – так, словно каждое движение причиняло ему боль – вытянул ноги.
 О'Нейл протянула руку и дотронулась до маленького пульта на экзоскелете, раскрытом вокруг моего кресла наподобие металлического цветка.
 – Это управляет медицинским роботом. – Она нажала на кнопку, и со стороны койки послышался шелест. Я повернулась и увидела, как Джейбриола опутывает сеть датчиков и трубок. Пластиковое щупальце протянулось к его руке и внедрилось в нее. Он открыл глаза, схватил его и выдернул иглу.
 О'Нейл наблюдала за его движениями на мониторе над нашими креслами.
 – Это только раствор глюкозы, лорд Куокс, – поспешно сказала она. – Судя по показаниям датчиков, ваш организм сильно обезвожен и истощен.
 Джейбриол покосился на нее. Потом лег и позволил щупальцу воткнуть иглу себе в руку. Сеть реагировала на его напряжение, медленно массируя его тело.
 Я опустилась в командирское кресло, и оно охватило меня коконом и экзоскелетом. Псифоны не сразу стали на места; для этого пришлось отдать специальную команду. Одновременно вокруг Эрин сомкнулся ее экзоскелет.
 «Доступ в бортовой компьютер открыт», – доложил бортовой компьютер.
 Вход в Сколи-Сеть через корабельный компьютер оказался довольно занудным делом. Компьютер моего истребителя вводил меня в псиберпространство мгновенно. Здесь мне пришлось пройти всю процедуру входа, на каждом шагу отдавая специальную команду.
 Я вошла в Сеть волновым пакетом, окутанным черной вуалью маскировки.
 Сеть прямо-таки гудела от активности оцепления; нити ее сияли словно слишком яркое дьешанское солнце. Присутствие Керджа ощущалось повсюду.
 Неужели пути к спасению отрезаны? Я плотнее окуталась своим темным облаком.
 «Визуальная псибер-имитация, – подумала я. – Высокая орбита».
 Сеть исчезла – и я оказалась в космосе. Передо мной висела в пространстве Дьеша – бирюзово-янтарный шар, окутанный грязной ватой. Я «висела»в вакууме, медленно поворачиваясь и осматривая космос.
 Псибер-имитация использовала данные, собранные датчиками Сети, для создания изображения настолько реального, что иллюзия присутствия казалась почти полной. Это давало мне гораздо более полную картину, чем я получила бы без входа в псиберпространство, глядя на дисплеи. Правда, псибер-имитация расходует психические и физические ресурсы пользователя так быстро, что всего несколько минут могут лишить меня сознания. Однако для того, чтобы выбраться отсюда, нам требуется максимум доступной информации, а если выбраться не удастся – что ж, в таком случае мое физическое состояние уже не будет играть особой роли.
 Из-за диска Дьеши показалась светлая точка. Я сконцентрировалась на ней и стремительно полетела в ее сторону; компьютер выдавал все новые данные.
 Точка росла, превращаясь в крейсер КИКС – величественный гигант, способный запросто проглотить сотню кораблей вроде нашего и не подавиться. Створки оружейных отсеков кратерами покрывали его поверхность. За крейсером следовала стайка кораблей сопровождения; причальные ворота, похожие на огромную пасть с зубами выступавшего из них оборудования, то и дело открывались, впуская и выпуская катера. Вся сцена казалась неестественно бесшумной: атмосфера на такой высоте слишком разреженная, чтобы передавать звук.
 Я придвигалась все ближе, пока крейсер целиком не заполнил все поле зрения. Я могла разглядеть каждую заклепку и царапину на его корпусе. Еще ближе – и я смогла провести рукой по обшивке. Я знала, что на самом деле я ощущаю только кокон, а Сеть подает в мой мозг данные об обшивке крейсера, порождающие соответствующие дактильные ощущения. Но все же эта шершавая поверхность казалась такой реальной, что я, не особо кривя душой, могла утверждать: я действительно была там.
 Я отодвинулась от крейсера и спикировала на планету. Дьеша менялась на глазах: шар в космосе, круглящийся пейзаж, плоскость. Я нырнула в облака, выскочила из них и приближалась к земле с такой скоростью, что вскоре вокруг меня выросли горные вершины. Подо мной не было ни огонька, только в долине сиял елочной игрушкой дворец.
 Я «приземлилась» на крыше дворца рядом с флайером, на котором привезла сюда Джейбриола. Неподалеку ждал старта наш корабль. Я просочилась сквозь обшивку в салон и увидела себя саму с закрытыми глазами, спеленутую коконом и экзоскелетом.
 Забавно смотреть на себя со стороны. Я тряхнула головой, и голова пилота тоже дернулась. Я почувствовала, как мои щеки трутся о кокон. Мои волосы зашелестели – я услышала этот звук как собственными ушами, так и в псиберпространстве.
 – Готовы? – спросила я. Говорить вслух было странно; пилотируя корабль, я привыкла поддерживать пси-связь, устранявшую необходимость в устном общении.
 – Готова. – Глядя на меня, О'Нейл беспокойно наморщила лоб.
 – Что-то не так? – спросила я.
 – Я ни разу не видела, чтобы пилот готовился к полету с закрытыми глазами.
 – Я нахожусь в режиме псибер-имитации.
 – Но вы видите приборную доску?
 – Лучше, чем просто глазами. – Я сконцентрировалась на ней, и у меня перед глазами появилась строка красных цифр. – Вы сидите в сорока восьми целых и тридцати двух сотых сантиметра от меня, повернув голову на двадцать три градуса вправо от линии, проведенной между вашим солнечным сплетением и голоэкраном на пульте перед вами. У вас из прически выбилась прядь волос и падает вам на левый глаз.
 О'Нейл моргнула, потом откинула прядь с глаза. Я взялась за рукоятку управления и подала ее вперед, одновременно мысленно выскользнув за скорлупу корпуса корабля. Планетарные двигатели корабля выплюнули снопы огня, посадочная площадка содрогнулась от их грохота. Мы поднялись на несколько метров и зависли, уравновесив тягу двигателей с силой притяжения Дьеши.
 «Соскони…»
 Джейбриол? Как он оказался в одном псиберпространстве со мной? Мало того что он не подключен к бортовому компьютеру, у него в теле нет даже биомеханической системы, позволяющей это сделать.
 «Никак не могу… отсоединиться от тебя».
 «Тогда держись в стороне. Без надлежащей подготовки его мозг может просто не выдержать».
 «Держаться в стороне?»
 «Думай о себе как о вспомогательной компьютерной программе. Старайся действовать где-нибудь на заднем плане».
 Сквозь его усталость пробился легкий смех. «Я буду тих, как мышь». Он нарисовал образ древнего элемента компьютерной системы: маленькой пластиковой коробочки с тремя кнопками. У коробочки вырос хвост, потом пара ушек, пара глаз и маленький ротик. Коробочка испуганно моргнула и убежала под блок компьютера.
 Я улыбнулась.
 «Захватить флайер», – скомандовала я.
 Дополнительный импульс правых дюз переместил нас, и мы зависли над флайером. Маленькая машина сотрясалась от наших выхлопов, но прочный корпус выдержал жар и давление. Из днища нашего корабля с лязгом выдвинулись манипуляторы, вцепились в фюзеляж флайера – ни дать ни взять ястреб, когтящий добычу, – и притянули к корпусу.
 «Флайер закреплен, – доложил бортовой компьютер. – И вдруг: Система обороны дворца готовится открыть по нам огонь».
 Что за черт? «Покажи мне».
 Окружающие нас горные вершины расцвели красными значками, обозначающими огневые точки оборонительной системы; кое-где значки сливались в массивные красные гроздья. Я сконцентрировалась на одной из них – она оказалась батареей лазерных орудий «, наведенных на наш корабль.
 Что происходит? Я вызвала компьютер, управляющий оборонительными системами дворца, искусственный интеллект по прозвищу Зос.
 » Зос, отзовись «, – подумала я.
 » Слушаю «.
 » Дай нам улететь «.
 » Я не могу этого сделать «.
 » Почему?«
 » Это нарушает заданную мне программу «.
 Это еще что за новости? Я сама программировала его.» Идентифицируй рисунок коры моего мозга. Потом выполняй мою команду «.
 » Я знаю, кто вы. Вернитесь на стартовую площадку, или я открою огонь «.
 Я не верила своим ушам. Как может Зос ослушаться моей команды. Я же, можно сказать, его родная мать.
 » Вы программировали меня на защиту вашей семьи. Побег Джейбриола Куокса представляет угрозу вашей семье. Поэтому я должен предотвратить его побег «.
 » Послушай, если мы с Джейбриолом не уберемся отсюда, погибнет множество людей, я в том числе. Если меня казнят, эта может убить моего отца.
 Поэтому не дури и дай нам улететь «.
 Нет ответа.
 Черт! Что там делает этот чертов компьютер?» Зос, отзовись!«
 Тишина.
 » Зос?«
 » Можете лететь «.
 » Я хочу, чтобы ты стер все записи об этом разговоре «.
 » Выполнено «.
 Я переключила внимание на бортовой компьютер.» Покажи мне оцепление «.
 В небе появилась сетка из золотых линий.» Точки пересечения обозначают корабли «.
 Сетка с квадратными ячейками искривлялась, охватывая Дьешу сферической поверхностью. Рисунок абсолютно правильный – в полном соответствии с представлением Керджа об идеальной Вселенной. Каждая точка пересечения содержала по крайней мере один красный значок, а во многих их было по несколько десятков, слившихся в пятно. Я сконцентрировалась на одном, наиболее ярком – это оказался крейсер» Максар»с кораблями сопровождения.
 Корабельный компьютер сыпал цифрами, разобрать которые мог только человек с моей степенью допуска.
 Впрочем, мой опыт в КИКС сейчас не мог помочь. Он только нагляднее давал понять: побег невозможен. Как можем мы прорваться, если каждый из этих кораблей готов испепелить любой аппарат, поднявшийся с поверхности планеты?
 Значит, надо делать то, чего они не ожидают. То, чего не ожидает никто.
 «Инверсируй», – приказала я.
 «Выполнение команды невозможно».
 «Инверсируй. Врубай инверсионные двигатели и уноси нас отсюда».
 «Это невозможно».
 «Не рассуждай. Просто выполняй команду».
 «Для достижения необходимой для инверсии скорости нам нужно покинуть зону притяжения планеты и разогнаться. Если мы попытаемся покинуть зону притяжения планеты, нас уничтожат корабли оцепления».
 «Я не давала команды разгоняться. Я приказала просто инверсировать».
 Я не имела ни малейшего представления о том, что будет, если мы попытаемся инверсировать на малой скорости. Согласно наиболее распространенной точке зрения мы просто не сможем завершить инверсию и навеки зависнем в небытии между реальной и мнимой Вселенными. Поскольку из подобных экспериментов не возвращался до сих пор никто, никто не знал, так это или нет.
 «Я перехватил донесение в командный центр, – сообщил бортовой компьютер. – Корабль, ожидающий нас, чтобы сопроводить в госпиталь, хочет знать, почему мы не летим туда. И еще они не понимают, зачем мы захватили флайер».
 «У нас почти не осталось времени. Инверсируй!»
 «У нас слишком мала ско…»
 «Инверсируй, черт подрал! Ну же!»
 «Двигатели включены».
 И тут все начало искривляться.
 Меня захлестнула волна тошноты. Я чувствовала себя так, словно мои внутренности пытаются свернуться лентой Мебиуса. Звезды и горы исчезли.
 Нет, не правда. Горы исчезли, но звезды остались. Остались мазками темной краски на поверхности черной жидкости. Потом я поняла, что горы тоже остались. Черным по черному. Мы не инверсировали. Мы застряли где-то между Вселенными.
 Я снова вошла в корабль. Я увидела себя сидящей в командирском кресле, стиснув пальцы на подлокотниках. Псибер-имитация оставалась единственной моей связью с реальностью, но и ее я поддерживала с трудом. Отпусти я ее хоть на мгновение – и мы навеки пропадем в этом мире тающей реальности.
 Но мои силы иссякали слишком быстро. Я не могла удержать ее. Салон вокруг нас начал таять.
 И тут зашевелился Джейбриол. Он стек с кушетки словно краска под дождем. Щупальце для внутривенного вливания с чмокающим звуком выскользнуло из его руки. Он медленно двинулся по салону; его тело казалось плоским, светящимся по контуру.
 Салон искривлялся: его передняя часть отклонялась влево, задняя – направо. Мы с О'Нейл вытекали из кресел, просачиваясь сквозь решетки экзоскелетов. Передняя часть тела Джейбриола вытянулась в одну сторону, задняя – в другую. Салон изгибался все сильнее. Я поняла, что он сворачивается в подобие ленты Мебиуса.
 Джейбриол подошел наконец ко мне; передняя часть его тела просочилась сквозь черные ручьи, бывшие когда-то моими руками. Его рука слилась с рукояткой управления, и та уплыла вперед, отделившись от пульта. Я скорее почувствовала, чем услышала включение двигателей. Ускорение плеснуло нас обратно в кресла. Джейбриол просочился сквозь мой экзоскелет и растекся по полу салона кошмаром художника-сюрреалиста.
 Я не могла больше удерживать псибер-имитацию неподвижной. Я выскользнула из корабля, просочившись сквозь корпус словно сквозь тонкую пленку. Только часть меня покинула корабль, но и этого было достаточно, чтобы увидеть кошмар снаружи. Сетка оцепления смешалась в бесформенное месиво золотых линий и красных клякс. Корабли стреляли по нам, бестолково выплевывая в пустое пространство ракеты и лучи. У меня в ушах пульсировали хаотические звуки. Воздух сделался вязким словно масло и вонял выхлопными газами.
 Мы двигались, медленно-медленно приближаясь к сетке оцепления.
 «Откоррекктттиииррроооовввввааааттттьь куууурссссссс…»
 Слова утекали куда-то прочь от меня. Я попыталась командовать по-другому: нарисовав в уме брешь, зиявшую в сетке оцепления почти прямо над нами. Корабль изменил курс, нацелившись на брешь. По мере нашего приближения к ней брешь затягивалась и к моменту, когда мы достигли ее, сомкнулась окончательно. Мы просочились сквозь золотые нити словно масло через сито.
 Я вновь проскользнула в корабль, объединившись с той частью меня, что оставалась там. Джейбриол так и лежал, растекшись на боку. Темное тело на темном полу. Все было темным. Темным и нечетким. Темным… Я потеряла сознание…
 …и пришла в себя. Цифры, горевшие у меня перед глазами, говорили, что мы только что вышли из стазиса. Корабль отошел от планеты на достаточное расстояние, чтобы включить фотонные двигатели. Наша скорость – ее реальная часть – составляла шестьдесят процентов от световой…
 …девяносто шесть процентов…
 …девяносто девять с девяткой в прогрессии процентов. Наша масса увеличилась в семь тысяч раз. Двигатель пожирал космические излучения обоих пространств – реального и мнимого. Корабль ускорялся, забрасывая нас черт знает куда. Восемнадцать минут – или восемнадцать миллионов лет – мы просачивались сквозь пространство, несясь на грани световой скорости, пытаясь инверсировать, снова и снова не в состоянии сделать это.
 «Сссссубссссветттттовввааааояяя…»
 Свет в салоне померк окончательно…
 …и вспыхнул. Я снова была сама собой. И салон вернулся в свое изначальное состояние. Мы продолжали идти с ускорением больше одного «g».
 Но мы снова обрели материальность. Нормальную материальность. Нет, не совсем нормальную. Там, где Джейбриол падал сквозь мои руки, в обшивку кресла вплелись куски моей формы.
 – Джейбриол! – Я стукнула кулаком по замку экзоскелета, и тот послушно раскрылся, давая мне возможность оглянуться.
 Он лежал на полу. Его ноги раскинулись так, словно он лежал на спине, но торс извернулся так, что начиная от талии он лежал на боку. Рука лежала на отлете – словно его разорвали на части.
 Я выбралась из кресла. Голова у меня кружилась, и я на секунду опустилась на пол между спинкой кресла и переборкой. Потом я подползла к Джейбриолу. Только не дайте ему умереть, думала я. Или остаться искалеченным. Или со внутренностями, смешанными как краски на палитре, оставленные высыхать бесформенным комком…
 Я подняла его руку – ту, что лежала откинутой, – и положила в нормальное положение. Он застонал и перекатился на спину, выпрямившись.
 Его глаза медленно открылись. Сначала он рассеянно смотрел в переборку, потом начал растирать руку.
 Я перекатилась к нему так, чтобы мы лежали рядом.
 – Ты меня видишь?
 Его взгляд уперся в мое лицо.
 – Да.
 – Ты в порядке?
 – Вроде бы в порядке.
 – Праймери Валдория, – окликнул компьютер. – Если мы будем продолжать ускорение, у нас скоро кончится горючее.
 – Прекрати ускоряться, – кивнула я.
 Гул двигателей сменил тональность. Джейбриол приподнял голову, и это движение оторвало его от пола.
 С кресла второго пилота послышался стон. Я тоже оторвалась от пола и швырнула себя к Эрин. Когда я опустилась в кресло, мой экзоскелет поймал меня. О'Нейл сидела бледная, с широко открытыми глазами.
 – Мы все-таки прорвались, – сказала она.
 – Надеюсь, так, – согласилась я. Голокарты показывали район космоса, где мы оказались, трехмерные графики расхода горючего, нашей траектории, координаты, дату…
 Я присвистнула:
 – Мы прыгнули почти на три месяца в будущее.
 Джейбриол подплыл к нам и уцепился за ручку моего кресла.
 – Этого не может быть. Мы же летели всего несколько минут.
 – Мы так и не инверсировали, – сказала я. – Я заставила корабль вернуться в реальную Вселенную. Поэтому нам не удалось компенсировать искажение времени. – Я помолчала. – Они ищут нас не там. Вернее, не тогда.
 Они ищут нас три месяца назад.
 – Значит, я не докладывала президенту Коллоуэй целых три месяца, – испугалась О'Нейл. – Она думает, что мы погибли.
 – Будем надеяться, что так думают все, – сказал Джейбриол.
 Эти три месяца просто выпали из нашей жизни. Три месяца с того момента, как отец огласил свою версию случившегося: Джейбриол добрался до дворца и похитил мой флайер, без успеха попытавшись переделать его двигатели для инверсии; мы с «Лайрой Мирзон» преследовали его на корабле «скорой помощи»; взрыв его импровизированных инверсионных двигателей задел наш корабль – и никто не знает, что случилось после этого.
 – Сбросить флайер, – вслух приказала я корабельному компьютеру.
 Корабль вздрогнул – это клешни манипуляторов освободили флайер, подтолкнув его вперед. Мониторы показали флайер, летящий прямо перед нами.
 – Подрыв! – приказала я.
 Флайер взорвался. Обломки его разлетались во все стороны; некоторые летели прямо на нас и рикошетили от прочного корпуса корабля. Когда обломки флайера обнаружат – если вообще обнаружат, – они разлетятся на слишком большое расстояние, чтобы по ним можно было определить, взорвались мы с ним вместе или нет.
 Вот и все.
 Я откинулась в кресле и закрыла глаза, отходя от сумасшедшего напряжения.
 – Приму-ка я у вас управление, – предложила О'Нейл.
 У меня хватило сил кивнуть. Пока О'Нейл переключала управление на свой пульт, мы с Джейбриолом перелетели на кушетку. Как только мы заняли относительно горизонтальное положение, страховочная сетка опутала нас и притянула к кушетке.
 Мы с Джейбриолом вздремнули немного, обнявшись. Сон был беспокойный: мы то просыпались, то вновь проваливались в дрему. О'Нейл инверсировала корабль так плавно, что я едва заметила это. Мой желудок болезненно сжался, но на этот раз переход занял ровно столько времени, сколько ему и положено: неуловимые доли секунды.
 Окончательно я проснулась, когда О'Нейл подплыла к нам.
 – Как дела? – спросила она.
 – Все в порядке. – Мой голос все еще звучал слабо, но чувствовала я себя и на самом деле гораздо лучше. – Кто ведет корабль?
 – Поставила на автопилот. Мы достигнем точки назначения через несколько часов корабельного времени.
 Джейбриол пошевелился:
 – Куда мы летим?
 О'Нейл ухватилась за край кушетки и подтянулась к нам так, чтобы глаза ее находились примерно на одном уровне с нашими.
 – На планету под названием Гамма – 4.
 – Что это за название, – вяло возмутилась я. – Какой звезды? Какого созвездия?
 О'Нейл не ответила. Вместо этого она сказала:
 – Об этой планете не знает никто, кроме нас, президента Коллоуэй и автоматического разведчика, который нашел ее четыре дня… – она осеклась, – четыре дня и три месяца назад. Президент Коллоуэй перехватила донесение автомата прежде, чем оно попало в архив, так что, кроме нее, никто не знает о том, что он обнаружил. А к настоящему времени эта запись уже должна быть уничтожена.
 Вот так. Она даже нам не говорит, куда прячет нас.
 – На планете есть люди? – Какой смысл во всех этих предосторожностях, если кто-нибудь может нас узнать.
 – Единственный разумный вид там еще нельзя назвать людьми, – ответила О'Нейл. – Это гуманоиды, кочевники на уровне каменного века. Они проживают в нескольких тысячах километров к югу от места, где я собираюсь вас высадить. – Она склонила голову набок. – Там, где мы сядем, очень красивые дикие места. Горы. Но это все, что нам известно. У нас нет ни детальной разведки, ни анализов по этому миру. – Она обвела салон рукой. – Я захватила столько снаряжения, сколько могла, не возбудив при этом чьего-то любопытства. Еще я захватила для вас компьютер с библиотекой на солнечных батареях. Во всех остальных отношениях вы будете предоставлены сами себе.
 Это было еще мягко сказано. Конечно, моя подготовка как Демона включала в себя курс выживания. Моя возможность действовать в боевом режиме тоже поможет, равно как молодость и ум Джейбриола. Но нам придется нелегко.
 Впрочем, как я подозревала, в выборе места земляне преследовали свою логику: что лучше сбережет хайтонского и сколийского наследников от неприятностей, чем жизнь в дикой глуши, где вся наша энергия будет уходить на борьбу за выживание?
 О'Нейл деликатно кашлянула:
 – Если вы желаете… я могу провести обряд прямо сейчас.
 – Обряд? – не поняла я.
 – Бракосочетание. – Она замялась. – Вы спрашивали…
 Я перекатилась на другой бок, лицом к Джейбриолу.
 – Хочешь жениться на мне?
 – Идет, – улыбнулся он.
 В компьютере у О'Нейл нашлось не слишком много информации о свадебных обрядах. Традиционные сколийский и хайтонский не в счет – мы не хотели этого. Мое внимание привлек один – древний земной обряд, принадлежавший индейцам майя. Я обратила на него внимание, поскольку информация о нем сопровождалась изображением женщины, напомнившей мне портреты моей бабушки. У нее были такая же золотистая кожа и большие глаза, такие же пышные черные волосы, струившиеся до пояса.
 Единственные слова, полагавшиеся по ритуалу, приводились компьютером на цоциле, языке майя. Никто из нас не знал его, а пользоваться во время церемонии компьютерным переводом мы тоже не хотели, так что О'Нейл перевела их на сколийский – единственный язык, которым владели все трое, – пытаясь сохранить дух ритуала.
 Нам требовались три свечи, лента, тринадцать монет и два кольца. Вместо свечей О'Нейл достала из ящичка в переборке три карандаша-фонарика. В качестве ленты решили использовать метровый отрезок шнура; дюжину с небольшим монет она выгребла из кармана. Труднее всего пришлось с кольцами. В конце концов мы использовали медные крепления койки. Нам полагалось преклонить колена перед алтарем, однако за отсутствием алтаря мы висели в воздухе над койкой.
 О'Нейл включила фонарики и дала нам по одному, оставив себе третий.
 – Пусть эти огни ярко освещают ваше будущее, – тихо, но торжественно произнесла она. Потом связала концы шнура и провела этой петлей у нас над головами. – Пусть эта лента свяжет ваши жизни воедино. – Она сосчитала монеты. – Пусть ваши души всегда будут счастливы. – Она передала монеты Джейбриолу. – Теперь вы должны сказать: «Я отдаю это тебе, жена».
 Джейбриол сунул их мне в руку.
 – Я отдаю это тебе, жена. Это все, что у меня есть, да и то, боюсь, взято взаймы. Но я отдаю их тебе от всего сердца, – добавил он тихо.
 Я подняла его руку и приложила ладонью к своей щеке, от чего мы запутались ногами в сетке.
 – Ты делаешь меня богатой.
 О'Нейл посмотрела в свою шпаргалку:
 – На самом деле вы должны ответить: «Я принимаю это, муж». Так вы впервые называете друг друга мужем и женой.
 Я поцеловала руку Джейбриола.
 – Я принимаю это, муж. – Я покосилась на О'Нейл. – Я ничего не должна дать ему?
 Она снова посмотрела в бумажку:
 – Кажется, нет. Во всяком случае, в этом варианте церемонии. Вы должны отдать деньги тому, кто сочетает вас.
 Я протянула монеты ей:
 – Спасибо.
 Она улыбнулась.
 – Возьмите их. Сохраните на память. – Она достала из кармана кольца, от чего, в невесомости, отлетела в сторону и врезалась спиной в ящик с провизией. Взяв Джейбриола за левую руку, она надела кольцо на его безымянный палец. Потом подала ему второе кольцо.
 – Теперь можете надеть его своей невесте.
 Джейбриол надел мне кольцо на указательный палец левой руки – на нем оно сидело лучше всего. Ощущение было непривычным: я редко ношу украшения.
 Ничего. Привыкну.
 – Если бы я была священником, – сказала О'Нейл, – я бы прочитала молитву. Но поскольку я не…
 – Мы все понимаем, – заверила я ее.
 – Хорошо. Тогда последнее. – Она отцепила с пояса пластинку-бортжурнал.
 – Как капитан этого корабля, объявляю вас мужем и женой. – Она протянула журнал мне. – Вы оба должны расписаться.
 Я ухватилась за подвеску кушетки.
 – Вы хотите, чтобы об этом осталось письменное упоминание?
 – Разумеется. Иначе бракосочетание будет недействительно.
 – Если будет запись, – согласился со мной Джейбриол, – кто-нибудь сможет найти ее.
 – Я отдам ее лично президенту Коллоуэй. – О'Нейл все протягивала мне журнал. – Ведь мало смысла жениться, если это ничего не значит.
 – Это значит кое-что для нас, – возразил Джейбриол. – Это главное.
 – Нет. Она права. – Я улыбнулась. – Помнишь, как в старину останавливали войны? Выдавали друг за друга детей из враждующих лагерей. И потом, подумай о наших детях, если они у нас будут. Наш незаконный брак ослабит их позиции. И если с нами что-нибудь случится, это может значить для них гораздо больше, чем нам сейчас кажется.
 Джейбриол недоверчиво посмотрел на О'Нейл:
 – Вы обещаете, что этот документ увидит только президент Коллоуэй?
 Она кивнула:
 – Если, конечно, вы сами не попросите его у нее.
 – Ладно.
 И мы подписались. А потом мы уже были мужем и женой.
 Мы с Джейбриолом стояли, глядя в вечернее небо. Мы стояли так еще долго после того, как корабль О'Нейл превратился в точку и исчез – словно мы, не двигаясь, отказывались признать то, что мы одни, отрезанные от остального человечества.
 Наконец Джейбриол вздохнул и кивнул в сторону пещеры в склоне ближайшего к нам холма.
 – Надо соорудить хоть какую-то защиту. – Он показал на окружавший нас густой лес. – На случай, если там кто-то живет.
 – Да, – кивнула я. – Конечно.
 Но, войдя в пещеру, мы только огляделись по сторонам. Слабый свет наших фонариков плясал по низким каменным сводам – пещера лишь ненамного превышала размерами салон корабля. Вдоль стен штабелями стояли ящики, контейнеры, канистры и бочки. В дальнем конце пещеры красовался нейтринный передатчик – наша единственная связь с внешним миром, если мы когда-нибудь захотим ее использовать.
 Джейбриол подошел к стопке одеял и взял одно.
 – Пошли прогуляемся, Соскони. Недолго.
 Мне и самой хотелось выйти из темной пещеры.
 – Пошли. – Я закинула за плечо лазерный карабин.
 Выйдя из пещеры, мы включили поле, закрывающее вход. Снаружи было еще довольно светло. Нас окружал лес из деревьев с мягкой хвоей. На западе он редел и открывался на поляну с обожженной землей – туда садился доставивший нас корабль. На севере деревья тоже понемногу редели. Туда мы и пошли.
 Мы двигались не спеша: изучая местность, привыкая к ней. Вместо еще одной поляны мы оказались на краю скалистого обрыва. Вокруг повсюду, насколько хватало глаз, вырастали из долины утесы, поросшие деревьями. На зеленом ковре яркими белыми мазками выделялись выходы скальной породы. Над горами пожаром горел закат, окрашивая сгрудившиеся у горизонта облака в алый цвет. Небо прямо над нами уже потемнело и на нем высыпали первые звезды. На востоке из-за скал выползал тонкий серп молодой луны.
 – Красиво, – сказал Джейбриол.
 – Да, – правда красиво. Дико. Непривычно.
 Убедившись, что место безопасно для нас, мы сели на краю обрыва. Одеяло мы накинули на плечи, карабин покоился у нас на коленях. Легкий ветер дул нам в лицо, а горы постепенно темнели. На небе одна за другой появлялись все новые звезды – десятки, потом сотни, потом тысячи.
 – Дом, – тихо сказал Джейбриол.
 Я погладила его по щеке. Мы столько потеряли: все, что знали, все, что любили. И что бы там ни случилось, я знала: Джейбриол любит своего отца, которого не увидит больше никогда, по крайней мере живым. Но в обмен на все эти утраты мы надеялись, что настанет день, когда мы, а может быть, наши дети, положат конец войне, от которой мы пока сбежали. Тому не было ни гарантий, ни обещаний.
 Но надежда была.
 Джейбриол положил голову мне на плечо, и мы сидели, согретые одеялом.
 Скоро мы вернемся в пещеру, и займемся любовью, и уснем, набираясь энергии для завтрашнего дня, и для послезавтрашнего дня, и мы будем познавать этот мир и друг друга, не просто выживая, но исцеляясь для того дня, когда мы покинем его и вернемся принять наше наследство.
 Но пока мы просто сидели и любовались надвигающейся ночью.