Аннотация: Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.
 Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.
 Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма. Человек, чьи книги приоткрывают для внимательного читателя путь в Неведомое…


---------------------------------------------


 Чарльз Уильямс
 Иные миры



 Глава 1
 Камень


 — Вы хотите сказать, что он никогда не меняет своих размеров? — уточнил сэр Джайлс.
 — Никогда, — подтвердил принц. — На создание его формы ушло столько жизненной силы, что теперь она неизменна при любых обстоятельствах. Он всегда был таким, как сейчас.
 — Провалиться мне на этом месте! — вскричал Монтегю. — Да ведь у нас в руках идеальный транспорт Его восклицание осталось без ответа. Персидский принц почти утонул в глубоком кресле, сэр Джайлс, наоборот, сидел на самом краешке, подавшись вперед. Оба не сводили глаз с предмета, лежавшего перед ними на столике. Это был венец или легкая корона старинной, даже древней работы.
 Слегка помятая оправа красного золота держала кубической формы камень с гранями примерно по полдюйма каждая и гравировкой на иврите. Сэр Джайлс осторожно взял корону и поднес к глазам. Это движение словно пробудило в Монтегю сомнения.
 — А если одну из букв отколоть, к примеру? — спросил он. — Это же важно, наверное… Как вы думаете, не пропадет тогда весь эффект?
 — Если вы имеете в виду знаки Тетраграмматона, — сухо ответил перс, — то их нельзя отколоть. Это не гравировка, они — в камне, собственно, они и есть камень.
 — А-а, — неопределенно протянул Монтегю и стал смотреть на сэра Джайлса. Непроницаемое лицо дяди заставило его предпринять новую попытку.
 — Вы понимаете, дядя, — возбужденно зашептал он, сунувшись к уху сэра Джайса, — если принц не врет, а он вроде бы не врет, то с этой штукой и ребенок управится.
 — Полагаю, детьми дело не ограничится, — ровным голосом произнес перс. — Да, камнем может пользоваться и ребенок, но в руках взрослого он несомненно опаснее.
 — Да черт с ней, с опасностью, — отмахнулся Монтегю. Ему никак не удавалось скрыть лихорадочного возбуждения. — Это же потрясающе! Самое настоящее чудо! И главное — просто, как пирог! Делаешь обручи с маленькими крупинками и продаешь хоть по тысяче фунтов за каждый!
 Не надо ни поездов, ни самолетов, ни метро. Надел обруч на лоб, подумал — и поехали!
 Принца передернуло, но он промолчал.
 Был поздний вечер. В Эллинге, в доме сэра Джайлса Тамалти, собрались трое: сам хозяин, археолог, антиквар и путешественник, его племянник Реджинальд Монтегю, биржевой маклер по профессии, и первый секретарь иранского посольства Али Мирза Хан. У подъезда дома стоял большой посольский автомобиль, Монтегю машинально вертел в руках дорогой паркер, да и все остальные полезные ухищрения современной цивилизации были под рукой, — а на столе перед собравшимися лежал между тем камень из короны Сулеймана ибн Дауда, царя Иерусалимского.
 Сэр Джайлс оторвался от камня и посмотрел на принца.
 — Он действует как билет на предъявителя, или перемещаться может только владелец камня? — спросил он.
 — Этого я не знаю, — серьезно ответил перс. — Со времен Сулеймана, мир да пребудет с ним, никто не пытался извлечь из него пользу.
 — Быть того не может! — не удержался Монтегю.
 — А если кто и пытался, — невозмутимо закончил принц, — то и сами они, и их имена, и их деяния исчезли с лица земли.
 — Быть того не может, — снова повторил Монтегю, но уже как-то беспомощно. — Ладно. Там видно будет. Слушайте, дядя, лучше нам все это обделать по-тихому.
 — А? — рассеянно отозвался сэр Джайлс. — По-тихому, говоришь? Нет, Реджинальд, я как-то не собирался делать из этого тайну. Наоборот, я поговорю с Пеллишером. Не считая меня, он лучше всех в этом разбирается. Потом надо повидаться с Ван Эйлендорфом и, может быть, с Кобхемом. Хотя последняя его статья о двойных багдадских колоннах — полная чушь.
 Принц встал.
 — Вы и так знали слишком много, а сегодня увидели и услышали от меня остальное. Теперь вы понимаете, какую великую драгоценность представляет эта святыня. Я еще раз призываю вас вернуть сокровище Стражам, у которых оно было похищено. Предупреждаю вас, если вы этого не сделаете…
 — Я ничего не похищал, — раздраженно перебил его сэр Джайлс. — Я купил камень. Можете спросить у парня, который мне его продал.
 — Не имеет значения, силой или деньгами совершено похищение, — заявил принц. — Вы прекрасно знаете, что человек, продавший вам камень, предал целые поколения. Неважно, что вы собираетесь с ним делать, может, и впрямь задумали приспособить его вместо автомобиля, но я должен предостеречь вас: камень опасен для людей, особенно для таких неверующих, как вы. Не менее опасны и Стражи камня. Я еще раз предлагаю вам вернуть его и по-прежнему готов предложить любую мыслимую компенсацию.
 — Ну, насчет денег можете не беспокоиться, — захихикал Монтегю. — Дядюшка своего не упустит. Он будет иметь процент с продажи каждой крошки, и, я вам скажу, не маленький процент. За несколько месяцев наберется славная сумма.
 А ваше правительство, насколько я знаю, не из самых богатых.
 Ну, сколько миллионов вы могли бы предложить?
 Принц даже не взглянул в его сторону. Он упорно смотрел на сэра Джайлса, и в его взгляде можно было заметить сдерживаемую ненависть. Сэр Джайлс снова взял венец.
 — Нет, — он медленно покачал головой. — Я не расстанусь с этой вещью. Мне надо поэкспериментировать. Тот проходимец, который продал его мне…
 — Выбирайте выражения! — перебил принц голосом, Дрожащим от ярости. — Человек этот ныне отвержен и проклят, но принадлежал он к великому и славному роду. Да, он обречен вечно корчиться в аду, но вы-то даже смотреть на его муки недостойны!
 — ..так вот, он говорил, что эта штука чего только не может, — невозмутимо закончил сэр Джайлс. — Пожалуй, я обойдусь без Кобхема. Мы с Пеллишером само справимся.
 Уймитесь, принц, все совершенно законно. Все правительства мира ничем тут не помогут.
 — А я и не рассчитываю на помощь правительств, — сказал принц. — Но, насколько я понимаю, смерть частного лица не в их компетенции. К сожалению, я связан клятвой, данной моему дяде…
 — А-а, так это из-за дяди? — проговорил сэр Джайлс. — А я-то гадаю, почему вы мямлите? Честное слово, я был уверен, что этой ночью вы будете куда настойчивей.
 — Да, я заметил, что вы подталкивали меня к решительным действиям, — усмехнулся принц. — Но в этом нет нужды. Рано или поздно камень все равно уничтожит вас.
 — Несомненно, несомненно, — пробормотал сэр Джайлс, поднимаясь. — Спасибо, что зашли. Разумеется, я постарался бы выполнить вашу просьбу, но… У меня другие планы. Я должен узнать об этом как можно больше.
 Принц взглянул на камень.
 — Боюсь, вы узнаете слишком много, — значительно проговорил он, ритуальным поклоном простился с камнем и, не взглянув на людей в комнате, направился к выходу.
 Сэр Джайлс молча проводил его до двери, понаблюдал за отъезжающей машиной и вернулся в кабинет. Монтегю что-то лихорадочно подсчитывал на клочке бумаги.
 — Совершенно не понимаю, — пробормотал он, бросив быстрый взгляд на сэра Джайлса, — зачем нам еще кого-то привлекать? Неужели мы вдвоем не справимся?
 — А с чего ты взял, что я собираюсь привлекать тебя? — поинтересовался сэр Джайлс.
 — Как? — опешил Монтегю, — Но вы же говорили!
 Вы же сами предложили мне участвовать в деле, если я побуду с вами этой ночью! Если вдруг принц будет плохо себя вести…
 — А-а, да, было такое, — поморщился сэр Джайлс. — Ладно. Я готов взять тебя в дело… на определенных условиях. Если на этом можно сделать деньги, я не откажусь получить некоторую сумму. Деньги всегда полезны, а мне пришлось здорово потратиться, чтобы заполучить камень. Но до поры я бы не хотел поднимать лишнего шума.
 — Конечно, — облегченно вздохнув, одобрил Монтегю. — Я вот думаю, не привлечь ли нам дядю Кристофера…
 — Это еще зачем?
 — Ну… на всякий случай. Вдруг возникнут проблемы с законом, — уклончиво ответил Монтегю. — К тому же он все равно заметит, если я начну тратить миллионы. А потом… всегда найдутся свиньи, готовые подстроить любую пакость, если запахнет деньгами. Верховный судья — это авторитет, и мог бы пригодиться… если вы не возражаете, конечно.
 — Не возражаю, — согласился сэр Джайлс. — Мозги у Эргли примитивные, наверное поэтому он и оказался Верховным судьей, но тем лучше. Если они попытаются ссылаться на международное право… хотя, едва ли. Этот тип имел полное право продать, а я — купить. Ладно. Мне нужен Пеллишер, и чем быстрее, тем лучше.
 — Интересно, сколько кусочков понадобится для начала? — задумался Монтегю. — Дюжины хватит? Надо ведь сделать дюжину золотых оправ… или не обязательно золотых?
 Нет, лучше все-таки золотых, так оно солиднее выглядит. А потом проси хоть по миллиону за штуку, а ей цена-то — одна-две гинеи, — он задохнулся, не в силах охватить грандиозные перспективы. — Стоп! Принц ведь говорил, что кусочек может быть любой? А камень при этом вовсе не изменится? Тогда нужно оформить патент. Если кто-нибудь еще доберется до оригинала, он не заработает на нем ни пенса. Миллионы… подумать только — миллионы!
 — Да заткнись ты, наконец! — рявкнул сэр Джайлс. — Я из-за тебя совсем забыл спросить, как эта штука действует во времени. Да, надо пробовать, надо проверять, — он уселся, взял венец и попытался разобрать письмена на камне.
 — Не понял, что вы имеете в виду? — растерянно спросил Реджинальд. — Как это — во времени? Вы хотите сказать, что с ним можно попасть в прошлое? — Он поразмыслил, а потом с сомнением сказал:
 — Вряд ли кому захочется возвращаться назад.
 — Ну тогда вперед, — усмехнулся сэр Джайлс. — Неужели тебе не захочется попасть в будущее и получить свои миллионы готовенькими?
 Реджинальд вытаращил глаза.
 — Но… откуда же они у меня тогда возьмутся? — не понял он. — Ведь если я перепрыгну туда… ну, если смогу… как же я получу свои деньги? Я же не буду знать, на каком счету они лежат. Или я буду уже не я? — Задача явно оказалась не но силам Реджинальду.
 Сэр Джайлс снова усмехнулся.
 — Деньги свои ты получишь, да и голова твоя нынешняя при тебе останется… надеюсь. Мы пока не знаем, как это действует на сознание. Между прочим, прекрасный способ самоубийства. Представляешь: взять и перенестись во времени в момент мину г через десять после собственной смерти?
 Реджинальд с беспокойством поглядел на венец.
 — Надеюсь, он не испортится?
 — Мы и этого не знаем, — откровенно забавляясь, ответил сэр Джайлс. — Вполне возможно, твой первый покупатель промахнется и его попросту втопчут в грязь дикие слоны в Африке. А уж узнать об этом и вовсе будет некому.
 Реджинальд вздрогнул и поспешно вернулся к своим подсчетам.
 Тем временем принц Али вел машину по лондонским улицам, направляясь к посольству и напряженно обдумывая ситуацию.
 Впереди его ждали определенные сложности. Он вполне отдавал себе отчет в том, что привлечь на свою сторону посла будет нелегко. Посол слыл человеком рациональным и уравновешенным. Такой скептик едва ли способен проникнуться сочувствием к тому отчаянному положению, в котором оказалась священная реликвия. Но принц просто обязан был попытаться употребить вес и влияние посольства на пользу Верных. Не сделать этого — значит предать камень в руки нечестивых западных дельцов.
 Принц Али с детства воспитывался в традициях Корана. Конечно, пришлось отдать дань новым веяниям в иранской политике. Он служил в армии, потом попал на дипломатическую службу, но сознание его продолжало пребывать в поэтическом русле национального мифа. Для принца Али царь Сулейман ибн Дауд всегда был реальным историческим персонажем, правителем небольшого народа, сумевшего прекрасно воспользоваться минутной слабостью соседей-гигантов — Ассирии и Египга, и даже достичь некоторого неустойчивого политического преимущества. Но, помимо этого, Сулейман был и оставался одним их четырех величайших потрясателей мира до Пророка, предводителем Верных, возлюбленных Аллахом. Да, по крови он принадлежал иудейскому народу, но в те дни не было на земле других свидетелей Единого. «Нет Бога, кроме Единого», — пробормотал про себя принц и с неприязнью взглянул на распятие на фронтоне церкви справа от него.
 — «Скажи: „А неверных ждут муки ада, и страшен будет их путь!“« 1 — пробормотал принц стих из Корана, останавливая машину у подъезда посольства.
 Он отдал ключи слуге и отправился на розыски посла, коего и обнаружил задремавшим над рукописью очередного тома мемуаров. Принц остановился у двери, молча поклонился и замер. Вскоре посол заметил своего первого секретаря и встряхнулся.
 — А-а, дорогой Али! — с воодушевлением воскликнул он. — Надеюсь, вечер был приятным?
 — Нет, — холодно ответил молодой человек.
 — Так-так-так, — забормотал посол. — Ничего другого я и не ожидал. Ох уж эти мне молодые ортодоксы! Конечно, если воду предпочитаешь вину, то мудрено получить удовольствие от ужина. А это и в самом деле был ужин?
 — Сэр, я занимался короной Сулеймана, мир да пребудет с ним.
 — Короной Сулеймана? — растерянно переспросил посол. — Вы что же, видели ее? Настоящую корону Сулеймана?
 Здесь?
 — Я видел корону Сулеймана и камень Сулеймана, — твердо ответил Али. Не обращая внимания на недоверчиво-изумленный взгляд посла, он продолжал:
 — Святыня в руках неверных! Один из этих псов…
 — Подождите, подождите, — посол нахмурился. — Даже когда мы одни, я попросил бы вас оставаться в рамках дипломатического протокола.
 — Прошу меня простить, ваше превосходительство, — тут же ответил принц. — Я просто хотел сказать, что один из этих людей умеет пользоваться волшебными свойствами камня. На моих глазах он ушел, конечно по высшем) соизволению, и вернулся невредимым. Не может быть никаких сомнений — это корона.
 — Подумать только, камень Сулеймана! — пробормотал посол. — Друг мой, я не хочу сказать, что не верю вам, но.. вы уже говорили с вашим дядей?
 — Сначала я должен был доложить вам, сэр, — ответил принц. — Если вы считаете необходимым… — он помедлил.
 — О да, всенепременно, — сказал посол, поднимаясь, — попросите его прийти сюда.
 Пока слуга ходил с поручением, посол так и стоял, пощипывая бороду. Спустя некоторое время в кабинет с трудом вошел седой как лунь, согбенный человек.
 — Мир да пребудет с вами, Хаджи Ибрагим, — приветствовал его на фарси посол, а принц молча поцеловал морщинистую руку старика. — Окажите мне честь, позвольте, я сяду.
 Я решил побеспокоить вас, чтобы сообщить важные сведения.
 Ваш племянник убежден в подлинности предмета, которым владеет сэр Джайлс Тамалти, и я хотел посоветоваться с вами, как мне действовать дальше.
 Хаджи Ибрагим взглянул на племянника.
 — А каковы намерения сэра Джайлса Тамалти? — проскрипел он.
 — Он собирается экспериментировать с короной, — осторожно ответил принц. — «Исследовать», как он говорит, чтоб его уличные псы сожрали! Но там есть еще один молодой человек, его родственник. Так вот он рвется немедля разделить камень, понаделать из него венцов и продавать за большие деньги. Он знает, что самой ничтожной своей крупицей божественный камень способен переносить владельца из одного места в другое. За это действительно могут хорошо заплатить. — До сих пор принц говорил нарочито бесстрастно, но тут не сдержался и почти выкрикнул:
 — Он готов сколотить компанию и выбросить камень на рынок!
 Старик кивнул.
 — Иблис уничтожит его, — медленно проговорил он.
 — Заклинаю вас, дядя, — воскликнул принц, — убедите его превосходительство предотвратить святотатство! Да, камень попал в руки неверных по вине нашего дома, и это ужасно, но если они будут использовать святыню в низменных целях, это затронет интересы нашей страны, чистоту нашей веры!
 Посол слушал, опустив голову и внимательно разглядывая носки своих туфель. Наконец, он сдержанно произнес:
 — Можно ведь рассуждать и иначе: христиане тоже ведут происхождение от колена Иудина…
 — Ни в Тегеране, ни в Дели, ни в Бейруте, ни в Каире, ни в Мекке так рассуждать не станут, — с негодованием заявил принц. — А если появится такая угроза, я подниму весь Восток против вероотступников! — глаза его гневно сверкнули.
 — Я хотел бы обратить ваше внимание, принц, — твердо заметил посол, — что здесь только я уполномочен предпринимать шаги на благо правящего страной Резы Шаха.
 — Поймите, сэр, — ответил принц, — речь идет о короне куда более царственной, чем диадема Резы Шаха.
 — Ваше превосходительство, — обратился к послу старик, — выслушайте мою нижайшую просьбу. Почему бы вам не направить официальный запрос здешнему правительству?
 Вопрос слишком серьезен, англичане должны это понимать.
 — Дорогой Хаджи Ибрагим, — мягко произнес посол, — вы несомненно правы, но если я отправлюсь в английский МИД и скажу, что некий англичанин приобрел у одного из членов вашего дома предмет, высоко чтимый на Востоке, они просто не увидят здесь повода для вмешательства, а если я расскажу им, что реликвия позволяет людям скакать по миру, как кузнечикам, у меня попросят доказательств. — Он помолчал. — Ну а если они получат и доказательства, неважно, от нас или от сэра Джайлса, как вы думаете, вернут они нам реликвию?
 — И все же можно было бы попробовать, — настаивал принц.
 — Нет, — ответил посол, — и пробовать не стоит. У нас очень слабая позиция. Мы располагаем только рассказом нашего уважаемого Хаджи Ибрагима, а в нем — сплошные случайности. Он случайно узнает о проступке вашего родича, случайно оказывается по пути в Англию на одном корабле с сэром Джайлсом, который случайно проговаривается о своих намерениях. С нашей точки зрения они святотатственны, но едва ли министр иностранных дел Ее Величества согласится с нами. Нет, и пробовать не стоит.
 — Вы просто не верите в корону Сулеймана, — проскрипел старец, — или не верите в великую силу Аллаха, таящуюся в камне, дарованном некогда царю Господом нашим.
 Посол ответил не сразу.
 — Я давно знаю вас, Хаджи Ибрагим, — проговорил он задумчиво, — и поэтому могу сказать, во что верю, а во что — нет.
 Да, я знаю, что ваша семья издавна известна высочайшим благочестием. Я знаю, что на протяжении столетий вы ревностно сберегали несколько славных реликвий. Я слышал, что среди них находилась и корона царя, и я слышал также, что месяц назад один из хранителей продал корону — если это она — англичанину. Я верю, что многие древние предметы хранят запас удивительных сил, до сих пор способных действовать в мире. Я верю рассказу Али, ему вполне могло показаться, будто человек ухитрился быть одновременно и здесь, и там. Но происходило ли это на самом деле, и если да, то как — я не знаю, и не стану обсуждать эти вопросы с английскими министрами. — Посол покачал головой. — Я и так взял на себя слишком много, позволив вам, принц, почти официально предлагать выкуп сэру Джайлсу.
 — Но он все равно не отдал ее! — вскричал принц.
 — Вполне естественно, — ответил посол и, видимо не сдержавшись, добавил:
 — Попади она ко мне в руки, я бы и сам не стал спешить продавать ее.
 — Ну что же, — тряхнул головой принц, — раз ваше превосходительство не намерено действовать, действовать придется мне. До тех пор, пока я не верну корону, на всем моем доме — великий грех.
 — И что же вы собираетесь предпринять, друг мой? — поинтересовался посол.
 — Прежде всего, сообщу на Восток о том, что корона в руках неверных, — заговорил принц. — Поклянусь в этом.
 Моей клятве поверят. Об этом станут говорить на всех базарах, во всех дворцах, в каждой мечети. Волна гнева, направленного против англичан, прокатится от Стамбула до Гонконга. А потом… потом я посмотрю, что еще можно сделать с моими скромными силами в твердынях ислама.
 — Пробудить любопытство у английского правительства, — с едва заметной иронией ответил посол, — может быть, даже убить нескольких английских солдат. Но корону вам этим способом не вернуть. И учтите, действовать вы будете вопреки моей воле.
 Тут в разговор снова вступил Хаджи Ибрагим.
 — По воле Единого корона исчезла, по воле Единого и вернется, — предрек он. — Всемилостивейший не затем даровал камень царю, чтобы царь мог скакать с места на место.
 Камень вернется к Хранителям только тогда, когда кто-нибудь воспользуется им для странствий духа. И, сдается мне, это будешь не ты, племянник, да и вообще не кто-нибудь из нас.
 Будем ждать и будем наблюдать за неверными. Нам нужно знать каждый их шаг. А вот с базарами и мечетями можно повременить, они нам ничем не помогут.
 — А как быть с английским правительством? — напомнил посол.
 — Э-э, дорогой мой, — проскрипел Хаджи Ибрагим, — что мне вас учить? Тихое слово на ухо другу вернее криков на площади. Будьте с ними подружелюбней, у вас это прекрасно получается. Вы давно на Западе, вас уже почти невозможно отличить от неверных… Говорите только об отношении к святыне, о ее свойствах упоминать не обязательно. Ищите мира, и обрящете, так, кажется, говорит их Священное Писание? Англичане весьма разумны и не станут затевать войну из-за какого-то сэра Тамалти, если только не трогать их национальную гордость и экономические интересы. — Старик медленно выбрался из кресла. — Мир да пребудет с вами, — сказал он и направился к двери.




 Глава 2
 Слуга закона


 — Могу ответить прямо сейчас, — говорил в трубку лорд Эргли, — я не собираюсь вкладывать деньги в твои сомнительные предприятия… Жена Цезаря здесь ни при чем… Это совершенно неважно… Да, конечно, когда угодно… Хорошо, пусть будет ленч. — Он положил трубку и повернулся к Хлое Барнет, с готовностью воздевшей руки над клавишами пишущей машинки. — Реджинальд никак не может понять, насколько осторожно мне приходится вкладывать деньги, — с раздражением произнес лорд Эргли. — Удивительно, что у меня вообще есть годовой доход. Но если я сейчас пущусь в финансовые авантюры, то на два-три месяца просто останусь без гроша.
 — Мистер Монтегю просит о финансировании? — спросила мисс Барнет.
 — Он просит пять сотен и собирается вложить их в самое выгодное дело, которое только было на свете! — саркастически ответил лорд Эргли. — Интересно, что бы это могло быть?
 Мисс Барнет поглядела на пишущую машинку и промолчала.
 — Я бы, например, мог сказать так о «Двенадцати таблицах» 2 , — продолжал Верховный судья, — или о «Кодексе Наполеона», но уж очень это все специальные вещи. Как вы думаете, мисс Барнет, если кто-то говорит о лучшем деле, «которое только было на свете», не надо ли понимать так, что оно уже прекратило существование? Или оно все-таки еще может быть? — судья помолчал. — Мисс Барнет, я задал вопрос…
 — Я не знаю, что вам сказать, лорд Эргли, — терпеливо ответила Хлоя Барнет, — и никогда не знала, как надо отвечать на подобные вопросы. Наверное, здесь все дело в значении глагола «был». Но не лучше ли нам разделаться с этой главой до ленча?
 Лорд Эргли со вздохом поглядел на свои заметки.
 — Может, и лучше. Но Реджинальд отвлек меня и мне захотелось поговорить. Может ли вообще существовать «самое выгодное дело на свете»? Впрочем, вы, как обычно, правы. Где мы остановились? А-а, вот… Приговор лорда Мансфельда… — начал он диктовать.
 До ленча, на который напросился Монтегю, оставался еще час. Полгода назад, когда лорд Эргли решил приняться за составление фундаментального «Исследования природы Закона» он нанял Хлою Барнет в качестве секретаря и помощника. Пока Верховный судья исполнял свои обязанности, она перепечатывала и приводила в порядок заметки, составленные им накануне, а когда присутствие лорда Эргли в суде не требовалось, они работали вместе, а потом вместе отправлялись на ленч. Сей распорядок считался неукоснительным.
 Вот и сегодня, несмотря на явную обеспокоенность Монтегю присутствием постороннего и столь же явное желание мисс Барнет оставить мужчин наедине, судья не счет возможным менять установившиеся традиции.
 — Вы останетесь, здесь не о чем говорить, — заявил он Хлое, а Монтегю, попытавшемуся шепотом объяснить, что дело довольно щекотливое, заметил:
 — Все в порядке. Там, где двое хранят тайну, трое будут соблюдать конспирацию. Это гораздо безопаснее.
 — А теперь, — обратился он к племяннику, стоило тому устроиться за столом, — выкладывай, о чем речь? Что я должен финансировать на этот раз? Я не желаю участвовать в денежных аферах, но выслушать тебя могу.
 — Ну, вообще-то речь идет о транспорте, — помявшись, сообщил Реджинальд. — Началось с дяди Джайлса, он хотел, чтобы я помог ему в одном эксперименте…
 — Опасном? — спросил лорд Эргли.
 — Он не столько опасный, сколько необычный, — ответил Монтегю. — Дядя Джайлс недавно вернулся из Багдада и привез с собой одну забавную вещицу, не то корону, не то… — он остановился в затруднении.
 — Не то не корону, — подсказал лорд Эргли. — Ясно.
 Ну и?
 — Она золотая, — продолжал Реджинальд, — и с камнем в середине. Примерно вот такого размера, — он показал пальцами размер камня. — Дядя Джайлс попросил помочь ему… в исследованиях. Но там еще был человек из иранского посольства, и он сказал, что это именно та штука и есть, про которую думал дядя Джайлс, когда покупал ее. Впрочем, это неважно. Главное — другое. Вы, наверное, не поверите, уже больно нелепо это звучит, но я поверил. Дядя не поверил, он еще хочет поэкспериментировать с ней, а я поверил. Этот перс так расстраивался из-за нее, ну, то есть в полном раздрызге был. Он вообще-то принц и, надо сказать, вел себя по-честному. Дескать, он хотел только удостовериться, точно ли это та самая штука, и объяснить нам про нее, ну и, само собой, получить ее обратно. Но это было бы уж совсем глупо. — Монтегю выпалил все это единым духом и остановился передохнуть.
 Лорд Эргли взглянул на Хлою.
 — Я частенько замечал нечто подобное у свидетелей в суде, — сообщил он ей. — Девять десятых из них совершенно не в состоянии внятно изложить суть дела, хотя, если речь идет об их профессиональной сфере, тут они сразу выходят на прямую, и уже она у них остается прямой, невзирая на Эйнштейна. Мне как-то попался парень, который и двух слов связать не мог, бились-бились мы с ним, уже и надежду потеряли, но тут адвокат случайно помянул его специальность, а был он специалистом по статистике индустриального развития стран Центральной Америки, и вот тогда он нам в пять минут объяснил все, что случилось с этими мексиканцами за последние семьдесят лет. Любопытно. Вот мы с вами либо молчим, либо говорим четко и внятно, когда знаем, о чем говорим. Так о чем это ты, Реджинальд? Не обращай на меня внимания, я просто давно собирался рассказать об этом эпизоде мисс Барнет, а тут как раз к слову пришлось. Ну, так что ты говоришь?
 — Нет, принц изложил все достаточно понятно, — заговорил Реджинальд. — Он считает эту штуку короной Соломона или еще кого-то, но я в этом не очень разбираюсь.
 Одно могу сказать точно, — он ткнул вилкой в сторону судьи, — я надел ее на голову и захотел оказаться у себя на Роуленд-стрит. Ну, я там и оказался.
 Хлоя едва слышно ахнула, а Реджинальд замолчал и победно оглядел слушателей. Они недоверчиво смотрели на него.
 — Да, там и оказался, — повторил Реджинальд. — А потом захотел оказаться обратно в Эллинге и, опять оказался там.
 Хлоя Барнет не смогла сдержать удивленного возгласа. Лорд Эргли слегка нахмурился.
 — Что ты имеешь в виду? — спросил он тоном Верховного судьи.
 — Да именно то, что я оказался там! — торжествующе изрек Реджинальд. — Я не знаю, как, но я опять был там. Знаете, сначала такое легкое головокружение, и потом голова чуть побаливала, но зато за одну минуту я побывал на Роуленд-стрит и вернулся в Эллинг.
 Слушатели переглянулись и надолго замолчали. Реджинальд откинулся на спинку стула и с интересом ждал, что за этим последует. Наконец лорд Эргли произнес:
 — Наверное, излишне спрашивать, не был ли пьян при этом? Тогда ты не стал бы мне рассказывать. Остается предположить, что ты пьян сейчас, хотя по тебе этого не скажешь.
 Что же на самом деле сотворил Джайлс? Мисс Барнет, сэр Джайлс Тамалти — один из самых сварливых типов, каких я только знаю. К несчастью, он — мой дальний родственник.
 Его брат был отчимом Реджинальда, такое вот непростое родство. Это один из самых крупных ученых-сатанистов на обоих континентах. У него опубликована классическая работа о культе Приапа, он крупнейший специалист на земле и в аду в соответствующих областях. Но, насколько я знаю, он никогда ничего не делает своими руками и предпочитает роль стороннего наблюдателя. Вот я и думаю, что же такое он сотворил на этот раз, а самое главное — зачем?
 — Да ничего он не сотворил, — запротестовал Реджинальд, — он просто сидел и смотрел.
 — Из двух объяснений, при прочих равных условиях, следует избирать то, которое лучше согласуется со здравым смыслом, — изрек лорд Эргли. — Какой-нибудь очередной фокус Джайлса вполне согласуется с ним, в отличие от твоих полетов взад-вперед. А вы что скажете, мисс Барнет?
 — Мне тоже как-то не верится, — проговорила Хлоя. — Мистер Монтегю, вы сказали — корона Соломона? Я думала, он на ковре летал…
 Лорд Эргли так и замер с сигаретой возле губ.
 — А? Каково? — воскликнул он. — Вы не секретарь, а сокровище, мисс Барнет. Конечно, Соломон летал на ковре. Я теперь тоже припоминаю. Реджинальд, ты уверен, что это был не ковер?
 — Конечно, уверен, — раздраженно ответил его племянник. — Неужели вы думаете, я не отличу ковра от короны? Я вообще не знал, что у Соломона они были какие-то особенные.
 Лорд Эргли покачал головой в ответ на какие-то собственные мысли.
 — Я просто подумал, — сказал он, — что от Джайлса следовало бы ожидать более точного соответствия историческим деталям. Если бы существовал царь, который путешествовал бы подобным образом, уж будьте уверены, Джайлс выволок бы его на свет, как бы тот не упирался. Так я не понял, Реджинальд, а что он от тебя-то хотел?
 — Да ничего, — с досадой отмахнулся Реджинальд. — Дело не в этом. — Словно иллюстрируя пример Верховного судьи, он заговорил вполне внятно. — Перс объяснил нам, что любые, даже самые маленькие кусочки камня, а все дело именно в нем, обладают точно такими же свойствами. А коли так, то можно понаделать обручей — по кусочку камня в каждом — и тогда трудно представить, сколько заплатит за такой обруч человек с деньгами. Подумайте о бизнесмене, который за две секунды попадает с Уолл-стрит на Трогмортон-роуд! Подумайте о министрах иностранных дел! А служба безопасности? А военные дела? Да такая штука просто необходима любому правительству. Но монополия-то будет у нас! Я считаю, нам колоссально повезло. Дядя, вы непременно должны войти в дело.
 Для начала мне нужна тысяча фунтов. Пятьсот-шестьсот я могу достать по-тихому, а больше — это уже разговоры. Нам же нужно, чтобы пока ни единое слово не проскользнуло. Дайте мне фунтов пятьсот, и я вам верну пятьдесят тысяч.
 Лорд Эргли и ухом не повел.
 — Ты говоришь, этот принц из иранского посольства? — задумчиво произнес он. — А чего он хотел от вас?
 — Он хотел получить назад корону, — объяснил Реджинальд. — По-моему, у него какая-то религиозная мания. Но дядя Джайлс должен был удостовериться в подлинности этой штуки.
 — Ну, Джайлс своего не упустит, — промолвил лорд Эргли. — Тем более, если это и правда корона Соломона, во что я пока не верю.
 — Но я же сам ее видел, я ее трогал, я ей пользовался, в конце концов! — вскричал Реджинальд. — Говорю вам, так все и было!
 — Слышал, слышал, — поморщился Верховный судья. — Конечно, денег я не дам, но, признаюсь, твой рассказ меня заинтересовал. — Он медленно встал из-за стола. — Прошу прощения, мне придется оставить вас на несколько минут. Пойду, попробую дозвониться до Джайлса, если он еще у себя.
 Стоило ему покинуть комнату, как двое оставшихся ощутили неловкость. Реджинальд Монтегю вдруг почувствовал, что эта симпатичная девица совсем не так проста, как показалось ему вначале. Хлоя с раздражением поняла, что не в состоянии задать этому самоуверенному молодому человеку ни одного из тех вопросов, которые не преминула бы задать любому своему знакомому. Эго было вдвойне досадно, потому что по замечаниям лорда Эргли и по собственным наблюдениям она уже поняла, что тип этот — тупица и жадина. Конечно, она пользовалась куда большим расположением Верховного судьи, но между наемным услужающим и родственником такая разница! «Корона Соломона, — подумала она. — Корона Соломона… и Реджинальд Монтегю!»
 — Забавно звучит, правда, мисс Барнет? — снисходительно спросил Реджинальд.
 — Мне кажется, лорд Эргли считает вас жертвой розыгрыша сэра Джайлса, — холодно ответила она. — А может быть, гипноза.
 — Ну что ж, с моего дяди станется. Вечно он старается сделать из меня посмешище, — проворчал Реджинальд.
 — Я думаю, лорд Эргли именно это и имел в виду.
 — Да я ведь именно про лорда Эргли и говорю! — вспылил Реджинальд.
 Хлоя искренне удивилась.
 — Вы что же, считаете, что лорд Эргли поверил всему этому? Неужели вы и в самом деле так думаете, мистер Монтегю?
 — Мы с дядей друг друга понимаем, — пренебрежительно бросил Реджинальд.
 — Понимаете? Друг друга? — растерянно переспросила Хлоя. — Наверное, это замечательно — понимать такого человека. Он очень умный, правда? Мне бы очень хотелось понимать его получше, — она нахмурилась. — А об этой истории я даже не знаю, что сказать.
 — Да вам-то что об этом думать? То есть я имел в виду… — Реджинальд смутился, сообразив двусмысленность своих слов.
 — Да нет, я ведь ни на что не претендую, — поспешно сказала Хлоя. — Мне-то вкладывать нечего, я понимаю, мистер Монтегю.
 — Да разве только в деньгах дело? — запротестовал Монтегю. — Вопрос-то стоит глобально.
 Хлоя промолчала единственно потому, что досадовала на себя за неловкость, и тут же поняла, насколько ее молчание усугубило ситуацию. Уж лучше бы она еще раз попыталась объяснить.
 Неизвестно, чем могла бы кончиться затянувшаяся пауза, если бы от дальнейших мучений их не избавило возвращение лорда Эргли.
 — Я поговорил с Джайлсом, — сообщил он. — Все, что ты тут наплел, Реджинальд, он подтверждает и ждет нас сегодня вечером для демонстрации своих опытов. Мисс Барнет, вы готовы?
 — Я не знаю, стоит ли мне… — с сомнением начала Хлоя, и тут ее неожиданно поддержал Реджинальд.
 — Дядя, может быть, мисс Барнет это вовсе не интересно.
 — Запомни, племянник, — назидательно произнес лорд Эргли, — интеллект цивилизованного человека должен находить убедительные обоснования своим эмоциям, убедительные, Реджинальд. Говори что хочешь, но не старайся уверить меня, что действующий образец межзвездного транспорта может оказаться неинтересен кому бы то ни было. Кроме того, мисс Барнет — мой секретарь, иона мне, естественно, понадобится. Так. Во второй половине дня у меня дела, а вы, мисс Барнет, тем временем посмотрите все, что найдете по Соломону. В семь я жду вас обоих к ужину, а потом поедем в Эллинг. Вас это устраивает, мисс Барнет? А тебя, Реджинальд? Вопросов нет? Прекрасно.
 Реджинальд встал.
 — Надеюсь, дядя, вы все же надумаете войти в долю, — сказал он. — Всего доброго, мисс Барнет. Не позволяйте против воли втянуть себя в эту авантюру, — несколько непоследовательно пожелал он на прощание.
 — Постараюсь, — сдержанно ответила Хлоя. — У меня ведь действительно нет в этом деле финансовых интересов, — добавила она. — До свидания, мистер Монтегю.
 Как только за Реджинальдом закрылась дверь, лорд Эргли повернулся к своему секретарю.
 — Что это вы выпустили коготки, мисс Барнет? Реджинальд, конечно, шалопай, но сегодня вы как-то необычно резки. С чего бы это?
 — Извините, лорд Эргли, — сказала Хлоя. — Я сама не понимаю, почему так вышло. Конечно, я была не права. Но у меня и в мыслях не было обидеть вас.
 — Господи, я-то здесь при чем? — удивился Верховный судья. — Я просто в толк не возьму, что это вас так задело за живое сегодня?
 — Наверное, все эти разговоры о короне Соломона, — неуверенно предположила Хлоя.
 — Стоит ли принимать их так близко к сердцу? — покачал головой лорд Эргли. — Я все-таки думаю, что Джайлс одурачил этого молодого человека. Интересно, зачем?
 А еще мне захотелось узнать о сыне Давидовом хотя бы столько же, сколько знаете вы. Так вот сразу я ничего не могу припомнить. Поройтесь в библиотеке, раскопайте, что сможете, и до семи часов вы свободны.
 — А вы уходите?
 — Ни в коем случае! Я намерен залечь в самое глубокое кресло и почитать «Когда анархия пришла в Лондон».
 Там такая бодрая картинка на обложке: здание Верховного Суда полыхает, что твой стог сена. Стало быть, до семи.
 За обедом Хлоя отчитывалась в своих изысканиях, лорд Эргли комментировал, а Реджинальд откровенно скучал.
 Память не подвела Хлою: царь действительно путешествовал на ковре в сопровождении джина, визиря и законников. Ковер при необходимости менял размеры. Правда, нашлись истории и о короне, и о камне в ней, и даже о Кольце, чьей силой царь понимал языки птиц, зверей, джинов и повелевал всем тварным миром, кроме старших архангелов, находившихся в непосредственном подчинении Единого.
 — Было четверо великих царей, — взволнованно говорила Хлоя, — Нимрод, Шеддад, сын Ада, Сулейман и Искандер. Нимрод с Шеддадом — неверные, а Сулейман с Искандером — истинно Верные.
 — Искандер? — удивился лорд Эргли. — Чего доброго, в следующий раз Джайлс раздобудет и шлем божественного Александра. Я думаю, нас ожидает цикл археологических вечеров. Ну что же, нора ехать.
 Напевая под нос «Мальбрук в поход собрался», лорд Эргли повел своих спутников к машине.
 Сэр Джайлс принял их с почти Христовым: «Что же смотреть пришли вы?..» — но немедля выложил корону для всеобщего обозрения. Верховный судья тщательно осмотрел ее, а затем передал Хлое, негромко заметив:
 — Видите знаки?
 — Да, конечно. Вы ведь их знаете, лорд Эргли…
 — Я знаю, что это — иврит, — проворчал Верховный судья, — и знаю, что наш хозяин в душе посмеивается надо мной, но я понятия не имею, что они означают.
 — Я думаю, вам не приходилось общаться ни с одним ученым раввином, — пренебрежительно произнес сэр Джайлс. — Не понимаю, как можно при этом считать себя образованным человеком, впрочем, эго ваше дело. Так вот, эти знаки…
 — Я задал вопрос мисс Барнет, Джайлс, — напомнил ему лорд Эргли.
 Сэр Джайлс замолчал, слегка пожав плечами.
 — Это четыре буквы Тетраграмматона, — все больше волнуясь, начала объяснять Хлоя. — Йод, Хэ, Вов, Хэ… Я нашла статью об этом сегодня в энциклопедии, — неожиданно добавила она, обращаясь к сэру Джайлсу.
 — Кто-то пишет энциклопедии, — промолвил судья, — вот как вы, Джайлс, кто-то их читает, вы, например, мисс Барнет, кто-то ими владеет, это я, похоже, а кто-то их презирает, это твоя часть, Реджинальд.
 — Энциклопедии — это трущобы, — резко бросил сэр Джайлс. — Гнилые убежища для больных умов!
 Лорд Эргли разглядывал письмена.
 — Иод, Хэ, Вов, Хэ… Божественное имя… — задумчиво повторило он. — М-да… Впрочем, мы, кажется, собирались поэкспериментировать? Ну-с, кто начнет? Реджинальд, я полагаю, ты продемонстрируешь нам…
 — Конечно, — тут же откликнулся общий племянник. — Действительно, лучше я вам покажу. Назовите мне какую-нибудь вещь из вашего кабинета, я принесу ее.
 — Ну что ж… Принеси-ка мне, пожалуй, пару страниц рукописи, что лежит на столике у окна, — подумав, потребовал судья, — на верхней написано: «Глава IV».
 Монтегю кивнул, взял корону, надел, приладил поудобнее, отошел от стола и уселся в кресло. Лорд Эргли внимательно наблюдал за его манипуляциями, стараясь не упускать из поля зрения сэра Джайлса. Впрочем, тому, казалось, наскучило повторение эксперимента, и он отвернулся к бумагам, разложенным на столе, словно был уверен в результатах Хлоя невольно схватила за руку лорда Эргли. Судья ободряюще коснулся ее ладони другой рукой, и в этот миг они оба поняли, что смотрят на пустое кресло. Хлоя вскрикнула, а лорд Эргли встал и шагнул вперед. Сэр Джайлс, оглянувшись через плечо, небрежно заметил:
 — Я не хотел бы отвлекаться, но имейте в виду: он может появиться в любой момент. Не стоит занимать его место.
 — Черт меня побери, — произнес лорд Эргли, — все это… — Он посмотрел на Хлою и замолчал, захваченный возбуждением, овладевшим молодой женщиной. Дальше они ожидали, не говоря ни слова.
 Прошло не больше двух-трех минут, и вот они уже смотрят на сидящего в кресле Реджинальда Монтегю. Вид у него был слегка ошалевший Впрочем, он быстро оправился, встал и протянул Верховному судье несколько листов бумаги.
 — Ну как, дядя? — торжествующе спросил он.
 Лорд Эргли взял листы и внимательно осмотрел их, Это были те самые страницы, которые он правил сегодня утром и, уходя, оставил на столе. Хлоя вздохнула со всхлипом и резко выпрямилась в кресле. Сэр Джайлс подошел к ним и заглянул через плечо.
 — Интересный экспонат, верно? — ехидно осведомился он.
 К чести Верховного судьи, он достойно принял очевидный факт. Случившееся казалось невозможным, но бесспорным. Всего за три минуты страницы рукописи проделали путь от Ланкастерских ворот до Эллинга. Лорд Эргли набрал в грудь воздуха, как обычно делал перед вынесением приговора, и кивнул.
 — Я не знаю, Джайлс, действительно ли эта корона принадлежала Соломону, но в том, что она работает, мы убедились.
 — Не хотите ли сами попробовать, дядя? — предложил Реджинальд. Он снял корону и протянул лорду Эргли. — Тут все очень просто. Надо надеть эту штуку и сосредоточиться на желании попасть туда, куда хотите.
 — Сосредоточиться по-настоящему непросто, — произнес лорд Эргли. — Но если ты сумел, наверное, я тоже сумею. — Он взял корону и взглянул на Хлою. — Куда бы мне отправиться, мисс Барнет?
 — Советую выбрать место потише, — вмешался сэр Джайлс. — Если выберете Палату Общин или Лондонский мост, то рискуете стать причиной сенсация. Попробуйте, — он помедлил, — хотя бы свою гостиную.
 — Это неинтересно, — ответил лорд Эргли. — Лучше отправиться куда-нибудь в незнакомое место.
 — Отправляйтесь в мою гостиную, лорд Эргли, — быстро предложила Хлоя. — Вы наверняка даже адреса не помните. Подождите-ка… Там на столе лежит последний номер «Нью Стейтсмен».
 — А там не будет никого постороннего? — спросил сэр Джайлс. — Нет? Ну и хорошо. Эргли, вам лучше сесть. Могут возникнуть неприятные ощущения. А теперь — просто захотите быть там.
 Лорд Эргли двумя руками взял корону и водрузил на голову. Хлоя невольно сравнила движения его рук с движениями Монтегю. Реджинальд надевал корону словно кепку, небрежно, одной рукой. В жестах Верховного судьи явственно проступала величавость. Корону он надевал, будто принимал рыцарский вызов, а в кресло сел так, как и должен был сесть Верховный судья, приготовившийся к серьезному испытанию.
 Хлоя привыкла к его легкой, немного ироничной манере общения и с ней, и с другими людьми; для нее внове была проявившаяся вдруг величавая властность, теперь она еще лучше видела, что судья занимает свою должность по праву. Пожалуй, раз или два она замечала нечто подобное во время диктовки, когда попадался особенно сложный или важный абзац, но тогда она работала и не могла отвлекаться надолго. Сейчас, когда она, затаив дыхание, наблюдала за приготовлениями, их взгляды встретились. Лорд Эргли смотрел на нее с удивительной теплотой, но чуть отстраненно. Кажется, он видел в ней нечто такое, чего она и сама в себе не осознавала.
 Она еще смотрела в глаза лорда Эргли, завороженная глубокой сосредоточенностью на его лице, и вдруг обнаружила перед собой лишь пустое кресло. Хлоя вздрогнула. Мужчины посмотрели на нее.
 — Не пугайтесь, мисс Барнет, — равнодушно посоветовал сэр Джайлс.
 — Вы же знаете, все нормально, — холодно добавил Реджинальд.
 — Со мной все в порядке, благодарю вас, — ответила Хлоя, вдруг почувствовав к обоим острую неприязнь.
 На самом деле, она была взволнована, больше того — она боялась. Боялась их. Корона Соломона и события сегодняшнего дня сильно расстроили Хлою Барнет, а исчезновение лорда Эргли вызвало самый настоящий ужас, хотя едва ли она сумела бы правильно назвать его причину. До этого момента перед ней словно существовали две возможности, и вот теперь осталась лишь одна, та, к которой она испытывала неприязнь, и тем не менее именно она и затягивала ее теперь.
 Это было не правильно, это было нелепо. «Чего я боюсь? — спрашивала себя Хлоя. — Не нападут же они на меня!» Но, противореча самой себе, она все-таки продолжала опасаться именно нападения, хотя и не могла представить, кто и почему может угрожать ей.
 Лорд Эргли, возложив на себя корону, сел и стал думать о Хлое. Поначалу в сознание хлынули десятки банальных и бесполезных мыслей. «Она — прекрасный работник… и весьма привлекательна… Умеет работать под диктовку с профессиональным терпением да еще и проявляет интерес к чужим мыслям…» Ему нравилось не покидавшее ее напряжение поиска. Не заглянув глубоко в душу, конечно, не понять, чего именно она ищет, да и сама она вряд ли это знает…
 Тренированная воля быстро освободила сознание от подобного мусора. Лорд Эргли позволил образу Хлои и мыслям о ее доме разрастись, заполнить собой все, и отключился от внешних событий. Корона слегка давила на лоб. В какой-то момент ему удалось слить воедино ментальный образ и физическое восприятие. Его волевое устремление внезапно ослабело, за этим последовало легкое головокружение, сквозь которое явственно ощущалась сила притяжения, действующая одновременно и внутри его, и вовне. Головокружение усилилось и тотчас пропало, оставив после себя легкую головную боль. Похоже, ее вызывал камень в короне, давивший на лоб. Но вскоре боль прошла, и лорд Эргли открыл глаза.
 Он находился возле двери в незнакомой комнате. Обстановку он не рискнул бы назвать богатой. Два удобных кресла, знававших лучшие времена, книжный шкаф, стол, стул, на стене — какие-то фотографии и гравюра с изображением Ники Самофракийской; на полке книжного шкафа стояла маленькая фигурка Будды и две вазочки; на столе — раскрытая пачка сигарет и спички, начатое вязание, какая-то книга и свежий номер «Нью Стейтсмен». Лорд Эргли перевел дух. Сработало. Он обогнул стол и, подойдя к окну, выглянул. Обычная улица где-то на окраине, несколько прохожих — трое мужчин, женщина, четверо детей. Он потрогал занавески — на ощупь вроде настоящие. Он потрогал себя — такое же ощущение. Вернувшись к столу, он взял газету и устроился было в одном из кресел, но тут же вспомнил, что эксперимент еще не закончен, а обдумать его результаты можно будет и потом. Сейчас ему предстояло возвращение вместе с газетой. Больше, кажется, делать нечего. «Хорошо бы поговорить с кем-нибудь, — подумал он. — Вот интересно, увидел бы меня мой собеседник?» На миг у него возникло желание выйти на улицу и спросить дорогу до какой-нибудь станции метро, но его остановило опасение встретиться с квартирной хозяйкой Хлои. Ладно. Надо возвращаться. Покрепче ухватив газету, лорд Эргли сел и вызвал в памяти образ сэра Джайлса. Однако ничего, кроме неприязни, эта попытка не принесла. Не лучше обстояло дело и с Реджинальдом Монтегю. В конце концов пришлось воссоздать обстановку комнаты, покинутой им несколько минут назад, и образ ожидавшей его возвращения секретарши. «Милое дитя», — пробормотал лорд Эргли и закрыл глаза.
 Последовала уже знакомая смена ощущений, и перед ним оказался Монтегю. В слегка помраченном сознании мелькнула мысль о том, что корона что-то перепутала, но уже в следующий миг он полностью пришел в себя и обнаружил, что действительно вернулся. По часам все путешествие заняло ровно пять минут. Лорд Эргли немного посидел, потом встал, подошел к Хлое и протянул ей газету.
 — Я полагаю, это ваша газета, мисс Барнет? Весьма сожалею, что из-за меня вам придется теперь нести ее обратно, — сказал он, а сам подумал: не почудилось ли ему радостное облегчение, мелькнувшее в глазах секретарши. — Похоже, вы совершенно правы, господа, — проговорил он, повернувшись к мужчинам. — Я не знаю, как это происходит, но если оно будет происходить и дальше, то с пространством, можно считать, покончено.
 — Ну, убедились? — воскликнул Реджинальд.
 — Вполне, — ответил лорд Эргли. — Поначалу немного ошеломляет. Хотелось бы обсудить кое-какие детали, но с этим можно и подождать. Сейчас и без того есть над чем призадуматься. Однако мы забыли… Мисс Барнет, вы не хотите попробовать?
 — Нет, — решительно отказалась Хлоя. — Нет, благодарю вас, лорд Эргли. Спасибо вам, но, думаю, мне пора идти.
 — Как? Прямо сейчас? — удивился судья. — Подождите несколько минут и поедем вместе.
 — Раз мисс Барнет надо идти, я бы не осмелился ее задерживать, — вмешался сэр Джайлс. — Остановка где-то за четвертым поворотом направо.
 — Благодарю вас, сэр Джайлс, — ответила ему Хлоя. — Спасибо, что дали мне возможность взглянуть на корону.
 Доброй ночи, мистер Монтегю, доброй ночи, лорд Эргли.
 — Подождите, Джайлс, я провожу мисс Барнет, — лорд Эргли остановил Тамалти, который, правда, и не собирался ничего делать.
 Когда они вышли из дома, судья взял Хлою за руку.
 — Ну что за спешка такая? — ласково спросил он.
 — Я и сама не понимаю, — честно призналась Хлоя. — Конечно, это глупо, но я больше не могла там оставаться. Наверное, меня вывело из равновесия… нет, не знаю. Простите меня, лорд Эргли, я выгляжу сущей идиоткой!
 — Ничего подобного, — доброжелательно произнес судья. — Надеюсь, завтра вы мне расскажете, в чем тут дело.
 Но только скажите, как вы себя чувствуете?
 — Честное слово, со мной все нормально, — поспешила уверить его Хлоя. И во внезапном порыве откровенности добавила:
 — Просто я не люблю сэра Джайлса.
 — Ну, немного мне было бы проку от секретаря, которому старый Джайлс пришелся бы по душе, — улыбнулся лорд Эргли. — Да и к Реджинальду это тоже относится.
 Один — стервятник, другой — вороненок. Но, чур, это между нами. Ладно Если решили идти, идите, а то поздно уже.
 Доброй ночи.
 — Доброй ночи, — откликнулась Хлоя, сделала два-три шага и порывисто обернулась. — Но вы больше не будете пробовать ее на себе?
 — Нет, нет, — успокоил ее судья. — Я поговорю с ними и тоже скоро поеду. Хватит на сегодня полетов. Всего доброго. — Он подождал, пока Хлоя не повернула за угол, и вернулся в дом.
 Реджинальд не терял времени даром. Ему не терпелось покрепче ухватить выпавшую на его долю удачу, и в отсутствие лорда Эргли он выпросил у сэра Джайлса разрешение отколоть о г камня маленький кусочек. Сейчас он с грохотом копался в ящике с инструментами, выбирая молоток и зубильце поменьше.
 Судья внимательно поглядел на Тамалти.
 — Вы уверены, что не испортите его? — спросил он.
 — Все говорит за то, что этого не случится, — пожал плечами сэр Джайлс. — Во всяком случае, так уверял меня тип, у которого я сторговал корону, и Али Хан — он был у меня здесь прошлой ночью. Манускрипты такого же мнения. Правда, они что-то темнят на этот счет. Сплошные недомолвки пополам с проклятьями. «Разделение происходит, но камень неизменен, и силы его не там, и не здесь, но всюду», — процитировал он. — Вот примерно в таком духе. Тем, кто получит осколок камня, правда, советуют остерегаться, но это уж пусть Реджинальд думает. Я бы со своей стороны посоветовал ему включить в устав компании пункт о снятии с себя ответственности за возможный ущерб, нанесенный пользователю, но это не мое дело. Мне плевать, что с ними может случиться.
 — Кто такой Али Хан? — спросил лорд Эргли, наблюдая за Реджинальдом, пристраивающим камень поудобнее.
 — Один мой знакомый из иранского посольства, — проворчал сэр Джайлс. — Он привязался ко мне, как только я вернулся в Англию. Надеялся выцыганить у меня камень.
 В конце концов я пригласил его сюда для разговора, но без толку, ничего нового он мне не сказал.
 Реджинальд, похоже, приладился и тюкнул молотком по зубильцу. Почти не встретив сопротивления, он едва не стукнулся лбом об стол. Камень, на вид такой твердый, поддался удивительно легко, и пока Реджинальд с проклятием потирал ушибленный локоть, оба джентльмена склонились над столом, разглядывая два совершенно одинаковых камня.
 — Великий боже! — воскликнул судья.
 Реджинальд созерцал результаты своих усилий, разинув рот, но не в силах произнести ни звука, а сэр Джайлс разразился противным кудахтаньем Надо думать, смеялся.
 Самый дотошный осмотр не обнаружил различий между двумя камнями. Просто один из них остался в короне, а другой лежал рядом, на столе. Тот же молочный цвет, те же золотистые прожилки, те же угольно-черные знаки, удивительно похожие на буквы древнего языка.
 «Разделение происходит, но камень неизменен», — повторил лорд Эргли слова Тамалти. — Так оно и есть. Весьма любопытно.
 Тамалти отодвинул Реджинальда в сторону, пригнулся к самому столу и медленно выпрямился.
 — Попробуй еще раз, Реджинальд. Только с новым, старый не трогай. Лучше отойдите-ка сюда, Эргли. — Он перетянул судью за рукав на другой конец стола и кивнул племяннику. — Так. Теперь посмотрим.
 Лорд Эргли склонился через стол, чтобы получше видеть, а Тамалти, наоборот, отошел на шаг и присел на корточки, так, чтобы глаза его оказались вровень со столешницей.
 — Давай, Реджинальд, только помедленнее, — скомандовал он.
 Монтегю приладил камень поудобнее, приставил зубильце и ударил, уже послабее, чем в прошлый раз. Оба наблюдателя видели, как инструмент, словно не встречая никакого сопротивления, развалил камень надвое. Оба подошли и склонились над столом. Перед ними лежали два совершенно одинаковых камня, каждый — точная копия оригинала, оставшегося в короне.
 Монтегю положил зубильце и молоток и отступил на шаг от стола.
 — Знаете что, — настороженно произнес он, — мне это не нравится. Камни не могут просто так расти друг из друга. Это… это неестественно.
 — Обычные камни не переносят вас мгновенно на пять миль и обратно, — сухо заметил Эргли. — Не стоит придавать такое значение частностям. Однако… — Он подумал о той кажущейся легкости, с которой камень воссоздал сам себя.
 Казалось, процесс деления может продолжаться бесконечно.
 И происходило это как-то уж слишком просто.
 Сэр Джайлс, не скрывая исследовательского азарта, подхватил оба новых камня.
 — Минуточку, — проговорил он, — дайте-ка я их взвешу.
 Открыв стеклянную дверцу шкафа, он положил один из камней на чашку аналитических весов. С минуту он смотрел прямо перед собой, а потом бросил через плечо лорду Эргли:
 — Я бы сказал, у него вообще нет веса.
 — Что значит «нет веса»? — не понял судья. Он подошел к шкафу. Камень лежал посреди чашки весов, оставшихся в равновесии.
 — Как же так? — недоуменно произнес лорд Эргли. — Он же весит… Я же чувствую давление на ладонь, когда держу его. Слабое, конечно, но вполне ощутимое.
 — Пожалуйста, — сказал сэр Джайлс. Он подхватил пинцетом крошечную гирьку весом в один грамм и аккуратно положил на другую чашку весов, тут же опустившуюся вниз. — Весы в порядке, — сообщил он, — а весу в нем все-таки никакого.
 Он снял камень с чашки весов, и все трое снова перебрались за стол. Они в молчании разглядывали чудо, пока сэр Джайлс не потерял терпение.
 — Мы похожи на дикарей, разглядывающих аэроплан, — раздраженно произнес он. — Ну, ты, какаду с головой бабуина, — толкнул он в бок племянника, — хоть «спасибо» скажи. Теперь вместо осколков можешь всучивать своим дебилам-миллионерам по целому камню! Ну что ты пыхтишь, как корова, больная ящуром?
 Реджинальд шумно сглотнул.
 — Да, — ответил он не своим голосом. — Да, я вижу.
 Поэтому и чувствую себя как-то чудно. Да, конечно, теперь с производством нет никаких проблем. И выглядят они так куда лучше. Дядя, можно их на ночь у вас оставить?
 — Остатки соображения заставляют осторожничать? — проворчал сэр Джайлс. — Вы как, Эргли, возьмете один?
 — Нет, — спокойно ответил судья. — По крайней мере, не сейчас. Мой здравый смысл мне не советует. Знаешь, Реджинальд, я бы на твоем месте сто раз подумал, прежде чем затевать эту транспортную компанию.
 — Что? — вздрогнул Реджинальд. — Ах, да. Но ведь дядя Джайлс прав. Теперь действительно все намного проще.
 — Ну, как знаешь, — пожал плечами лорд Эргли. — Думаю, мне пора, Тамалти. Если ты не против, я бы заглянул через пару дней. Хочу еще раз посмотреть на это.
 Сэр Джайлс равнодушно кивнул и столь же равнодушно пожелал гостям доброй ночи.
 По дороге в город лорд Эргли почти все время молчал, не обращая внимания на возбужденные реплики Реджинальда. Судья думал о том, что зря отпустил Хлою. Она умела поддерживать душевное спокойствие и не докучать бестолковыми разговорами. Сознание его благоговейно замерло перед загадкой трех камней. До сих пор он приберегал подобное чувство лишь для размышлений о природе Закона. Он понимал, что должен сделать какой-то вывод из увиденного, но мысли расплывались и путались.
 — ..даже больше заплатят! — услышал он вдруг рядом с собой.
 «Господи, — подумал лорд Эргли, — неужели я не достоин более разумного собеседника? Жаль, что Хлоя ушла… впрочем, может, так оно и лучше. Черт возьми! Я совсем запутался».
 Лорд Эргли добрался до дома почти одновременно с Хлоей. Ее обратный путь был долог, и проделала она его в такой же безотчетной тревоге, как и ее начальник. Дома она нашла пару писем, прочла их, отложила и поймала себя на мысли, что совершенно не помнит, о чем они, но перечитывать не стала. Она положила газету на прежнее место, переоделась и рассеянным взглядом обвела комнату. Значит, во время своего жуткого, сверхъестественного отсутствия лорд Эргли побывал здесь, это сюда перенесла его сила короны Сулеймана… Царь Соломон… Верховный судья… Хлоя Барнет. Наверное, и так бывает, но верилось в это слабо. А вот страх, испытанный в кабинете сэра Джайлса, оставался совершенно реальным. Она подошла к креслу и тут с легкой досадой заметила, что, уходя из дома, не поправила занавески. Или это… не она? Хлоя упала в то самое кресло, где сидел лорд Эргли, и безудержно разрыдалась.




 Глава 3
 Предел стремлений


 Придя на следующее утро, мисс Барнет застала Верховного судью за чтением утренней почты. Он поднял голову, приветливо поздоровался и осторожно спросил:
 — Ну, как вы»? Полегчало? Спали хорошо? Вот и славно. Жаль, что вы вчера не увидели самое настоящее чудо!
 — Что еще случилось? — с замиранием в голосе спросила Хлоя.
 — Да уж случилось кое-что, — ответил лорд Эргли.
 Лицо его приобрело торжественное выражение. — До вчерашнего вечера я пребывал в твердой уверенности, что Джайлс морочит голову Монтегю по своей обычной вредности. Но теперь я отнюдь в этом не уверен. Кажется, он и сам не ждал, что так получится.
 — Что произошло? Не томите, лорд Эргли!
 Верховный судья коротко и точно пересказал ей окончание вчерашнего вечера.
 — То есть камень воспроизводит сам себя? — переспросила Хлоя. — Волшебство какое-то! Так не бывает.
 Лорд Эргли покачал головой.
 — Я бы не стал с определенностью утверждать, что это невозможно. Если деление происходит на атомарном уровне…
 Правда, я и сам был потрясен, когда увидел три абсолютно одинаковых камня. Знаете, дорогая, есть что-то противоестественное в этой картине: Реджинальд Монтегю, производящий камни Сулеймана ибн Дауда со скоростью две штуки в минуту при помощи молотка и зубила.
 — Именно это я и чувствовала, — убежденно проговорила Хлоя. — Поэтому и удрала вчера. Лорд Эргли, как вы считаете… — она замялась, — может быть, все дело в этих буквах? Они настоящие?
 — Видимо, и знаки, и камень существуют в действительности, — задумчиво ответил лорд Эргли, — но только это иная действительность, может быть, большая или, наоборот, меньшая, чем наша. Да нет, чушь это все, — поморщился он, — у реальности не может быть степеней. Но, с другой стороны, мы же с вами знаем, что с помощью камня можно перемещаться в пространстве, и я своими глазами видел, как камней стало сначала два, а потом три, и ни один из них при этом ничего не утратил. А сегодня утром мне принесли вот это, — он протянул Хлое какой-то официальный бланк.
  «Министерство иностранных дел, — прочла девушка. — 10 мая с.г. 
  Дорогой Верховный судья, не могли бы Вы уделить мне сегодня несколько минут? Если Ваши дела позволяют, не сочтите за труд, позвоните мне в министерство. Нам хотелось бы посоветоваться с Вами по делу, связанному с Вашим дальним родственником, сэром Джайлсом Тамалти. Я виделся с ним два-три раза, и он вызвал у меня впечатление человека, с которым непросто иметь дело. Вот я и подумал, не упростить ли мне задачу, переговорив предварительно с Вами. 
  Умоляю извинить за беспокойство. 
  Искренне преданный, Ваш Дж. Брюс Кумберленд». 
 Хлоя подняла глаза от письма.
 — Вы думаете, это связано с короной?
 — Я бы не удивился, — ответил лорд Эргли. — Впрочем, не обязательно. Джайлс обычно ведет несколько тем одновременно, некоторые вполне безобидны, но уж одна-две, будьте уверены, совершенно отвратительны. Министерство иностранных дел уже имело неприятности из-за него. Была недавно темная история, в которой до конца никто не сумел разобраться, зато одному из Секретарей пришлось подать в отставку. Неудивительно, что Брюс Кумберленд проявляет осторожность.
 — А кто он? — спросила Хлоя.
 — Меньший из тамошних великих, — слабо улыбнулся лорд Эргли. — Постоянный представитель множества непостоянных комитетов. Я уже позвонил ему и договорился на полдень. Хочу .
 В дверь постучали, и на пороге появилась служанка.
 — Милорд, вас хочет видеть сэр Джайлс Тамалти, — сообщила она.
 — Сэр Джайлс? — лорд Эргли быстро взглянул на секретаршу. — Ну что ж, просите его. — Он встал и встретил раннего посетителя у двери. — Привет, Тамалти, что это вас понесло из дома в такую рань?
 Сэр Джайлс вошел, бросил быстрый взгляд на Хлою и уселся.
 — Сразу три причины, — скороговоркой произнес он. — Во-первых, мой дом пытались ограбить сегодня ночью, во-вторых, сейчас я еду в Бирмингем, а в-третьих, хочу предостеречь вас, а вернее, других людей с вашей помощью.
 — Ограбить? — переспросил судья. — Так. Намеренное ограбление? Случайное? А кто ограбил, вы не знаете?
 — Конечно, знаю, — отмахнулся сэр Джайлс. — Люди из иранского посольства. Не удивлюсь, если к этому приложил руку сам Али Хан. Как это еще они меня не тронули?
 В общем-то, они быстро управились. Шустрые такие ребята.
 Пошарили у меня под подушкой, знаете, мне стоило большого труда удержаться от смеха, обыскали кабинет, заглянули в открытый сейф, и при этом почти не шумели. Если бы я спал, мог бы и не услышать.
 — Они получили то, что искали? — спросил судья.
 — Получили?! — почти завизжал сэр Джайлс. — Да вы что? Неужели вы думаете, что какие-то придурки могут найти то, что я решил спрятать? Да ни за что на свете! Мы с Сулейманом собрались навестить Пеллишера в Бирмингеме, а по пути я решил оставить одного из наших меньших приятелей погостить у вас, а другого — у Реджинальда. К нему я уже заезжал, а этот — ваш. — Он достал из кармана камень и бросил на стол.
 — Теперь насчет предостережений. Вы ведь связаны с этим обезьянником на Уйатхолле. Персы обязательно начнут дергать за те веревочки, от которых наши макаки начинают скакать, как ошпаренные. Если дойдет до этого, предупредите их: со мной шутки плохи. Захотят выцарапать у меня корону — получат куда больше, чем хотели. Пусть только попробуют устроить мне неприятности. Я понаделаю столько камней, что хватит сложить стену вокруг Лондона. Я их буду продавать уличным мальчишкам по пенсу за пару. Да у «Вулвортса» 3 все витрины будут завалены этими камнями, и вся проклятущая дыра, которую вы зовете Лондоном, будет играть с камнями в пряталки и догонялки. Я дам им много сувениров, так и передайте. Я уже написал Али Хану и посоветовал в случае чего обращаться к вам за консультацией. — Сэр Джайлс повернулся, чтобы уйти, но на пороге задержался. — Да, а если они попробуют огреть меня по голове в темном переулке, это им тоже не поможет. Камня они не получат, зато над моей могилой насыплют курган из их чертовых реликвий!
 — С этими словами сэр Джайлс вылетел из кабинета, но не успел судья произнести «Вот забавное создание», как старый джентльмен снова возник на пороге.
 — А вам обоим я бы посоветовал помалкивать, как бы к вам ни приставали министерские или посольские бездельники! У вас, Эргли, ваш пост, у мисс Барнет — ее пол, вот вам и линия поведения: Закон и Невинность, хотя, сдается мне, вы оба не очень-то соответствуете этим понятиям.
 Отпустив эту ядовитую шпильку, сэр Джайлс исчез теперь уже бесповоротно. Они услышали, как внизу хлопнула входная дверь.
 — Глядя на сэра Джайлса, я всегда вспоминал одну старую загадку, — сказал лорд Эргли. — Что бы вы предпочли: быть противнее, чем кажетесь, или казаться противнее, чем вы есть? Ответ-то простой: не надо ни того ни другого, но, что поделать, и то, и другое во мне есть. Ну и что же нам теперь предпринять? — он посмотрел на часы. — О! Мне пора в министерство. Мисс Барнет, если заглянет кто-нибудь из иранского посольства, повидайтесь с ними, хорошо? Не надо им ничего рассказывать. Просто будьте с ними нелюбезнее. Принимайте корреспонденцию, допрашивайте тех, кто будет звонить, ну, вы сами знаете. Может, не стоит и с министерством связываться, но я уже обещал Кумберленду, да к тому же мне и самому интересно. Я распоряжусь, чтобы гостей из посольства направляли прямо к вам. До свидания, удачи вам. К ленчу вернусь.
 — А вас не оставят на ленч в министерстве? — спросила Хлоя.
 — Может, и оставят, да я не останусь, — категорически заявил лорд Эргли. — Нам надо будет обсудить все вдвоем.
 Ну а это, — он взял камень, — это полежит пока у меня в сейфе. До свидания. Если останется время, разберитесь с примечаниями к очередной главе.
 Хлоя старалась. Но сегодня ее не увлек даже фрагмент о законе как развивающемся свойстве человеческого сознания с противоречием естественного внутреннего, присущего человеку и узаконенного, и неестественного вешнего, навязанного человеку ситуацией. Может, и правда, весь свод уголовных законов стоило признать неестественным — именно до этого места добрался в своих рассуждениях Верховный судья, — но Хлоя понятия не имела, собирается он дальше обосновывать или опровергать эти предположения. Честно говоря, ее мысли занимало совсем другое.
 — Оно должно быть живым, — неожиданно для самой себя произнесла Хлоя вслух. «Но тогда оно должно сознавать происходящее, — продолжала размышлять она, — а значит, должно знать, что мы с ним творим? Но разве камни могут думать и чувствовать? — Ответа на этот вопрос Хлоя не знала, но продолжала размышлять все о том же. — Если оно знает, чего добивается Монтегю, может ли оно воспрепятствовать этому?»
 Снова появилась служанка.
 — Мисс Барнет, там внизу джентльмен из посольства.
 Лорд Эргли сказал, чтобы я его наверх вела, так вести или нет?
 — Конечно, ведите, — воскликнула Хлоя.
 Спустя минуту голос служанки возвестил за дверью:
 «Господин Ибрагим», — и в кабинет вошел низенький, очень старый джентльмен в европейском костюме и с зеленым тюрбаном на голове.
 — Проходите, пожалуйста, садитесь, — пригласила Хлоя, справившись с охватившим ее волнением. — Вы, наверное, знаете, лорду Эргли пришлось срочно уехать по делам.
 Он просил передать свои сожаления и предложил оставить записку. Я его секретарь.
 Хаджи Ибрагим поклонился и сел в предложенное кресло.
 — Я думаю, вам известна причина моего визита? — тихо спросил он.
 — К сожалению, лорд Эргли только предупредил меня, что она весьма важна, — ответила Хлоя.
 Старик едва заметно улыбнулся.
 — Вполне допускаю, что лорд Эргли не успел рассказать вам суть дела. Но ведь прошлой ночью вы и сами кое-что видели, не правда ли? Вчера вы сопровождали лорда Эргли в дом сэра Джайлса Тамалти…
 — Если вам известно об этом, — холодно ответила неприятно удивленная Хлоя, — то вам должно быть известно и то, что я ушла довольно скоро, во всяком случае, раньше господина Верховного судьи.
 — И все-таки вы там были, — кивнул Хаджи Ибрагим. — Я совершенно не собираюсь спорить с вами о продолжительности вашего визита, мисс Барнет. Я правильно расслышал ваше имя? Не стоит попусту растрачивать время и душевные силы. Вы знаете, что мы ищем, хотя едва ли представляете значение этого предмета. Наша пропажа именуется Пределом Стремлений.
 — Пределом Стремлений? — невольно переспросила Хлоя.
 — Еще его зовут Белым камнем, или камнем Сулеймана ибн Дауда, мир да пребудет с ним, — продолжал Хаджи. — Впрочем, есть у него и другие имена. Но имя, которое я назвал, наиболее полно отвечает смыслу лучшего из сокровищ Сулеймана ибн Дауда. Вчера сущности камня умножились, и теперь он может принести миру немало бед. Я уверен, что лорд Эргли достаточно мудр и сделает все возможное, чтобы вернуть камень. Нет, нет, не стоит, — воскликнул Хаджи Ибрагим, приподняв руки и останавливая Хлою, готовую еще раз отречься от своей причастности к происходящему. — Я ценю ваше стремление, но в данном случае оно напрасно. Я же вижу, камень знаком вам, вы даже наблюдали его в действии.
 — Если вы соблаговолите оставить послание, — с трудом выговорила Хлоя, — я непременно передам его господину Верховному судье, как только он вернется.
 — Наверное, вы уже догадываетесь о его содержании, — снова улыбнулся Хаджи Ибрагим. — Скажите мне, мисс Барнет, не устрашилось ли ваше сердце при виде чудес камня? Иначе почему вас так взволновал наш разговор?
 — Я вовсе не взволнована, — с возмущением соврала Хлоя.
 — Милая деточка, — тихо проговорил старик, — вы изо всех сил стремитесь остаться верной, но глаза выдают вас. Там, в глубине, я читаю страх. Прошу вас, не бойтесь нас, смиренных слуг камня, бойтесь тех, кто пытается повелевать им.
 — Но что это за камень? — спросила Хлоя, тщетно пытаясь выдать охватившее ее волнение за чисто деловой интерес.
 — Что ж, я расскажу вам, — просто ответил Хаджи Ибрагим. — Я расскажу, что говорят о нем люди, а вы расскажете господину Верховному судье, когда он вернется. Предания утверждают, что в короне царя Сулеймана ибн Дауда сиял чудесный камень, которым в древности владели исполины — Нимрод-Охотник и его дети. Именно с помощью силы, заключенной в камне, Нимрод пытался возвести Вавилонскую Башню и достичь Небес. Какая-то связь с Небесами действительно есть у тех, кто владеет камнем. До Нимрода он принадлежал отцу нашему Адаму, мир да пребудет с ним! Это единственное, что Адам взял с собой из Рая, спасаясь от пылающих мечей архангелов Михаила, Гавриила и Рафаила, да будут они благословенны! Есть, впрочем, и такие, кто утверждает, будто камень украшал корону Иблиса Проклятого в тот день, когда его свергли с Небес, говорят даже, что пока Иблис не утратил камень, падение его не было окончательным. Еще говорят, что Всемилостивейший Единый, творя миры, вначале создал камень, и когда в одной из Своих ипостасей, которую иудеи именуют Шехина 4 , он взглянул в него, миры обрели бытие, а уже после того камень перешел к Иблису, затем к Адаму, от Адама к Нимроду, а от Нимрода к Сулейману. Позже он украшал скипетр императора Октавиана, затем перешел к Константину, а из Византии скрытно был переправлен на Восток, и тогда владыка наш Мухаммед, мир да пребудет с ним, возрос в силе, возглашая единство Божие. Дальше камнем владели один за другим семь халифов, и последний из них вместе с Верными отправил его в Испанию, откуда он попал к императору Шарлеманю 5 и долгое время украшал рукоять его знаменитого меча Жуайеза 6 , именно поэтому и звавшегося так; франки использовали это имя как свой боевой клич: «Монжуа! Сен-Дени!» 7 . Благодаря силе камня и непреклонной воле император стал владыкой мира. С его гибелью мир погряз во зле, а камень вернулся в место своего успокоения, где и пребывал до недавнего времени. Вот и вся история камня Сулеймана ибн Дауда, — закончил Хаджи Ибрагим и добавил значительно:
 — Но понять ее непросто. Для этого надо держать открытыми уши души.
 — А они пользуются им, чтобы… — вырвалось у Хлои, но она вовремя спохватилась.
 Перс улыбнулся.
 — Я знаю, — кивнул он. — Они пользуются камнем по своему желанию, но мы-то с вами помним, как на самом деле зовется эта реликвия.
 — Я не уловила, почему вы связываете Предел Стремлений со злом? — спросила Хлоя.
 — Если Предел настает в ярости и силе, за ним следуют хаос и безумие, — пояснил Ибрагим. — Даже в малых вещах не каждый вынесет прыжки взад-вперед в пространстве, во времени или в мысленных сферах, что уж говорить о великом! До него надо дорасти, тогда достойно примешь покой истинного Смирения. Если бы вы вот сейчас надели корону и открыли душу камню, он легко овладел бы вашей природой и взял бы вашу жизнь. Здесь мера и суть всего даже для тех, кто на пути.
 — На пути? — не поняла Хлоя.
 — На пути к камню, заключенному внутри камня, — сказал старик. — На вашем челе я провижу священный знак, он означает, что рано или поздно Аллах приведет вас к Смирению. В глубинах своего сердца вы принадлежите исламу.
 — Я? Исламу? — воскликнула пораженная Хлоя. — Вы хотите сказать, что я — магометанка?
 — Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его, — торжественно и нараспев произнес Ибрагим. — Истинное Смирение в глубинах вашей сущности. Передайте вашему хозяину что хотите, только уговорите его, если он действительно мудрый судия, помочь нам вернуть камень.
 — Но ведь сэр Джайлс купил его… — начала Хлоя.
 — И продавец и покупатель равны в грехах перед Аллахом, — остановил ее Ибрагим. — Передайте своему господину, что я явлюсь сразу же, когда бы он ни захотел видеть меня. Я не хочу, чтобы мой племянник зажег в мире пожар новой войны.
 — Как — войны? — ахнула Хлоя.
 — Возможно, война была бы наименьшей из бед, способных произойти по вине камня, — вздохнул старик. — Пусть ваш господин поразмыслит над судьбами мира. Они теперь и в его руках тоже.
 Хаджи Ибрагим Торжественно поклонился, пробормотал благословение и оставил Хлою в почти невменяемом состоянии дожидаться возвращения лорда Эргли.
 Впрочем, Верховный судья вернулся домой тоже не в лучшем расположении духа. Но до окончания ленча он ни о чем не стал расспрашивать Хлою, и только вернувшись в кабинет и предложив ей сигарету, перешел к делу.
 — Ну вот теперь давайте поговорим, — предложил он. — Нет, сначала давайте возьмем то, что оставил нам Джайлс.
 Судья сходил за камнем и совершенно серьезно установил его в центре стола между ними.
 — Расскажите мне о сегодняшнем госте, — сказал он.
 Хлоя, как смогла, передала свой разговор с Хаджи Ибрагимом. Судья внимательно выслушал ее и задал вопрос:
 — Вы не сказали ему о разделении камня?
 — Да я вообще ему ничего не говорила. Он мне и рта раскрыть не дал.
 — В конце концов, это и требовалось, — заключил лорд Эргли. — Я занимался примерно тем же, только с меньшим успехом. Брюс Кумберленд разве что не подпрыгивал от возбуждения, и при этом все извинялся, что побеспокоил меня из-за сущей безделицы, но — вот беда-то! — я наиболее достойный человек, способный повлиять на сэра Джайлса. И они хотят, ну очень хотят выяснить, в какую историю на этот раз ввязался сэр Джайлс. На днях проходила конференция не то по поводу финансирования Белуджистана, не то насчет организации полицейской службы в окрестностях Эрзерума, и вот на этой конференции посол Ирана кое-что шепнул нашему министру иностранных дел Белсмеру. Речь шла о некоей мусульманской реликвии, приобретенной неким англичанином за крупную взятку. Сам посол не придает тому особого значения, да и Реза Шах тоже, но восточные фанатики… вы же понимаете… Да, конечно, министр понимает. Белсмер привык к намекам, знает им цену, но, кажется, в последнее время ситуация на Ближнем Востоке несколько усложнилась, и продолжает усложняться. Поэтому Белсмер сделал стойку. Не может ли его превосходительство посол подсказать… О, ничего определенного… так, слухи. Не случалось ли его превосходительству министру слышать о Сулеймане ибн Дауде, собственно, даже не столько о нем, сколько о его короне… Да, так вот она пропала.
 И в связи с этой пропажей называют имя некоего сэра Джайлса Тамалти… Упаси бог, никаких обвинений! Это совершенно неофициально. Просто посол по старой дружбе решил известить его превосходительство министра. Возможно, имамы пожалуются Реза Шаху, поэтому лучше бы правительство Ее Величества было в курсе… Даже здесь, в иранском посольстве, есть один молодой человек весьма ортодоксальных взглядов, со временем его хотели перевести в Москву… Короче, дорогая моя, на Белсмера нажали. Его ждали в Сандринхейме 8 , он уехал, свалив дела на Кумберленда, а уж Кумберленд оказал мне честь, вспомнив о нашем родстве с сэром Джайлсом. Не позвоню ли я ему? Не слышал ли о чем-нибудь? И нельзя ли деликатно разобраться в этой истории? Я обещал подумать, что можно сделать, и ушел. Вот пока и все.
 Они некоторое время посидели, глядя друг на друга.
 Потом лорд Эргли сказал:
 — Сейчас я могу предпринять только одну безотлагательную вещь: остановить Реджинальда. Надеюсь, он не захочет неприятностей со стороны правительства, если только миллионы не совсем отшибли ему разум. Но задержать его просто необходимо, по крайней мере до тех пор, пока я не повидаюсь с Джайлсом. — Он снял телефонную трубку. — Дайте мне, пожалуйста, город, 57-38 — Вы хотите встретиться с сэром Джайлсом, когда он вернется? — спросила Хлоя.
 — Мне придется встречаться со всеми, — вздохнул лорд Эргли. — И с Джайлсом, и с вашим Хаджи, и с Кумберлендом. Что поделаешь, раз уж я попал в самую середину этой истории… Мистер Монтегю? Ах, нет? А нельзя ли его позвать? Это лорд Эргли. Это ты, Реджинальд? Слушай, я только из министерства иностранных дел… и я тебе самым настоятельным образом советую ни единой живой душе ни слова не говорить о камне У тебя ведь есть один? Ну вот, лучше даже не смотри на него… Что?!
 Хлоя с беспокойством смотрела на судью. Судья же, сосредоточенно сдвинув брови, слушал. Примерно через минуту он с досадой произнес в трубку:
 — Да, я понял. Но все равно, хоть об этом молчи. А кто он такой, этот Энгус М. Шилдрейк? Я не знаю такого человека… Ох ты! А до него можно добраться? Нет… нет, не думаю, что у тебя лучше получится. Ладно. Предоставь это мне. Пока.
 Он положил трубку и посмотрел на Хлою.
 — Ну как вам это нравится? Он уже успел продать камень какому-то новоявленному американскому Ротшильду по имени Энгус М. Шилдрейк И американец этот не то уже уехал, не то вот-вот уедет.
 — Как? — воскликнула пораженная Хлоя. — Он же не мог продать свой единственный камень!
 — Нет, конечно, — усмехнулся лорд Эргли. — Он поделил его и продал новый.
 — А как же оправа? Он ведь собирался заказывать оправу…
 — А тут ему подвернулся как раз Энгус М. Шилдрейк, самый богатый человек в Айдахо, да к тому же собравшийся уезжать. Не до оправы. Реджинальд уговорил его всего за час.
 А Кумберленд еще толковал мне об осторожности! Да какая может быть осторожность, когда за дело берется Реджинальд!
 Хлоя, позвоните в «Савой», узнайте, может быть, этот Шилдрейк еще не уехал?
 Хлоя немедленно занялась телефоном и через несколько минут доложила:
 — Его не будет в городе до понедельника.
 — Так, а сегодня — пятница, — сказал лорд Эргли. — Эх, надо мне было засадить этого Реджинальда под каким-нибудь благовидным предлогом! Но теперь поздно. Что ж… С послом встречаться бесполезно, пока я не поговорю с Джайлсом. Боюсь, не начал бы и он тоже размножать камни. Однако его не поторопишь. Видно, и в самом деле придется ждать до понедельника. А тем временем попробую поговорить с этим юным коммерсантом, черт бы его побрал!
 — Вы в это верите? — спросила Хлоя.
 — Во что? В камень? Пожалуй, да. Вот только не пойму, почему наш друг с Востока назвал его Пределом Стремлений.
 — А как вы думаете, что он имел в виду, когда говорил, что путь к камню — внутри камня? Какой путь? Куда?
 — Не знаю, — покачал головой лорд Эргли. — Впрочем, наверное, он прав. Нельзя обрести знание, не прилагая усилий.
 Нельзя стать сильным без тренировки. Да и вообще нельзя стать кем-то, не становясь им. По-моему, это очевидно, правда?
 Однако, — продолжал он, словно размышляя вслух, — становясь кем-то, человек перестает быть тем, кем он был, и никто, кроме него, не скажет, сколько он потерял, а сколько приобрел.
 А вы кем хотели бы стать, Хлоя?
 Лорд Эргли часто называл ее по имени. Девушка не обратила бы на это внимания, но, видимо, на этот раз что-то в голосе судьи тронуло неведомую струну в ее сердце, и она, с нежностью взглянув на своего патрона, смущенно ответила:
 — Я не знаю.
 — Вот и я тоже не знаю, — печально улыбнулся лорд Эргли. — И про себя знаю даже меньше, чем про вас. Я — тот, кто я есть, но этого мало.
 — Вы — Верховный судья, — подсказала Хлоя.
 — Да, я Верховный судья, — задумчиво повторил лорд Эргли. — Но мой земной путь близится к концу, а я так до сих пор и не знаю, имею ли я право судить. Но все же, — он попытался вернуть голосу всегдашнюю легкость, — все же мы попытаемся сделать, что сможем, — он кивнул на страницы рукописи «Природы Закона». — Не думайте об этой истории.
 Все равно до понедельника ничего не сделаешь. Если что-то произойдет раньше, я дам вам знать.
 — Но, может быть, я все-таки могла бы что-то…
 — Нет. Никто не может. Единственное, что нам по силам — это бросить все, как есть. Хотите попасть домой с помощью камня? — неожиданно предложил лорд Эргли.
 — Нет, спасибо, — отказалась Хлоя. — По-моему, я его боюсь.
 — Выбросьте все из головы до понедельника, — посоветовал лорд Эргли. — Сходите-ка лучше сегодня в театр.
 Если будет необходимость, я разошлю столько же посыльных, сколько было у царицы Савской перед тем, как ей появиться у царя Соломона. Они вас разыщут.
 — Я и правда собиралась в театр, — сказала Хлоя, — но теперь мне кажется, что лучше отложить это на потом.
 — Ну и напрасно, — не согласился судья. — Идите. А в понедельник возьмемся за сэра Джайлса, посла, Реджипальда с его Шилдрейком, за Хаджи и Кумберленда, а если еще кто появится, и с ними разберемся. Отправляйтесь домой.
 К полуночи Хлоя уже жалела, что послушалась совета лорда Эргли. Вечер не удался. Это понял даже молодой человек, сопровождавший ее. Хлоя досадовала на себя. Она весьма серьезно относилась к увеселениям и ставила себе в вину меланхолическое настроение своего спутника. Фрэнк Линдсей всю неделю корпел у себя в конторе, да и по вечерам занимался допоздна, готовясь к скорому экзамену на звание эксперта по оценке и продаже недвижимости, и хотя бы тем заслуживал маленького праздника. Но все усилия Хлои оказались напрасны. В конце концов они расстались, и ее заключительное «доброй ночи» так и не смогло скрыть обидного равнодушия, которое она старательно прятала весь вечер.
 Фрэнк, естественно, не мог догадаться, что сегодня он невольно соперничал в сознании Хлои с двумя серьезными конкурентами — царем Соломоном и Верховным судьей. И если с Соломоном еще можно было кое-как справиться — за ним пока не стояло ничего, кроме изумления и страха, то несколько патетическая натура Фрэнка по всем статьям проигрывала спокойной, любезно-ироничной манере лорда Эргли. Нет, Фрэнк был вполне приятным молодым человеком, но чего-то их отношениям с Хлоей недоставало, и со временем эти отношения не становились ближе. По крайней мере, Хлое они представлялись явно недостаточными.
 Впрочем, Хлое казалось, что и все остальные люди на свете едва ли способны на большее. Когда, уже лежа в постели, она подвергла нелицеприятной ревизии все свои занятия и стремления, то поняла, что жила до сих пор лишь небольшой частью своей сущности, а всплески физического возбуждения или сосредоточение на каком-нибудь предмете просто позволяли ей ненадолго забыться. Оправдания такой жизни не существовало и существовать не могло. Сейчас ей овладела печаль, так часто свойственная юности. Пожалуй, там присутствовали и толика скорби, которую в этом возрасте еще не просто осознать, и некоторая доля неудовлетворенности. Она искала и не находила хоть что-нибудь, чему можно довериться: самый высокий восторг долго не удержать; самая честная дружба таит в себе измену и страдания. По крайней мере, среди ее друзей, особенно молодых людей мужского пола, вряд ли нашелся бы хоть один, ценивший дружбу ради Хлои, а не ради собственного удовольствия. Эти мысли моментально дали ей возможность обвинить себя в эгоизме. В самом деле, кто дал ей право требовать чего бы то ни было от других людей? И чего тут вообще можно требовать, кроме тривиального полового влечения? Ну хорошо, а что за радость в этом жарком и душном туннеле сорвавшихся с цепи эмоций? Ни смеха, ни ясности, ни блеска интеллекта, которые она так ценила, ни тем паче умиротворения, которого так жаждала ее душа.
 Мысли Хлои по касательной скользнули к Реджинальду Монтегю и его аферам с камнем. Может быть, в этом смысл Поредела Стремлений? Обретя камень, люди обретут новые скорости… как будто для мироздания имеет значение, насколько быстро передвигаются в пространстве Хлоя Барнет или Реджинальд Монтегю! Хлое казалось, что она ненавидит сэра Джайлса, и Монтегю, и Линдсея — бедняга! его-то за что? — она ненавидит… нет, лорда Эргли положительно не за что ненавидеть, зато можно и должно ненавидеть противного утреннего старика, до тех пор заливавшего ей про царей, героев и пророков, пока голова у нее не пошла кругом от счастья и страха.
 Но больше всех она ненавидела себя. Тайна жизни не давалась в руки, в ней не было ни проблеска смысла и света, но она скользнула в сумеречные глубины, довольная хотя бы тем, что во сне можно обмануть этот непонятный, беспокойный мир.




 Глава 4
 Видение в камне


 Лорд Эргли проводил тот же вечер в размышлениях о природе закона. Впрочем, куда больше времени у него заняло разглядывание камня, так неожиданно доставшегося ему.
 В рассказе Хлои о визите Хаджи Ибрагима судью насторожила не столько туманная фраза о путях, сколько упоминание о возможности движения во времени, в пространстве и в сфере мысли. Его интересовал тот же вопрос, что и сэра Джайлса: если возможно движение в пространстве, то почему бы, в самом деле, не перемещаться и во времени? Он не мог отогнать мысли о Джайлсе и Пеллишере, наверняка экспериментирующих сейчас в Бирмингеме. Парадокс-то, думал лорд Эргли, совсем прост и заключается в факте существования самого камня. Допустим, можно вернуться на год назад и оказаться в тех же условиях, что и тогда, но где при этом окажется камень? Если он будет с тобой, значит, ты — не тот, что был тогда, ибо год назад никакого камня не было, а если камня нет, то как вернуться в свое время? Неужели только прожив заново тот же самый год? Представив себе такую перспективу, лорд Эргли поежился. Впрочем… Разве не хотелось бы ему еще раз пережить то приятное волнение, которое он испытал, узнав о новой должности? Но, с другой стороны, переживать все те же бесконечные апелляции, нудные процессы, выносить приговоры, ломающие чьи-то судьбы… нет уж, увольте! Но даже если предположить, что это все же произошло, что тогда? Тогда снова придется дожить до сегодняшнего момента, с помощью камня вернуться назад, в прошлое… и повторять это снова и снова? Бесконечная череда тех же самых лет и дел, сознание, остановленное в своем развитии, создание, лишенное даже возможности умереть. Возвращение вспять хотя бы на десять минут может стать роковым. Лорд Эргли подозревал, что вернись он сейчас к началу своих рассуждений, он вынужден был бы повторить их в точности так же и раз, и другой, и третий.
 Ведь стоит вернуться в прошлое, и камня не будет. А если он останется, это будет уже другое прошлое, совсем не то, каким оно было на самом деле. Судья был почему-то уверен, что камень действует в соответствии с чистой логикой.
 Подождите-ка, какая же это логика? Это опять сплошной парадокс! В прошлое можно попасть только силой камня, но в прошлое нельзя попасть с камнем. Значит, камень не действует во времени. Но старик, приходивший к Хлое, утверждал обратное. Почему бы камню, вытворяющему такое с пространством, да еще и размножающемуся без всякого для себя ущерба, не проделывать подобные же штуки и со временем? Ведь время подобно пространству, точнее, продолжительность — способ представления протяженности, это-то элементарно…
 Протяженность и продолжительность. Ну хорошо, допустим, я мог бы продолжить себя… куда? В прошлое? Но ведь его нет, оно не существует.
 Лорд Эргли потряс головой. Мгновения облетают со всей вселенной, как чешуйки коры с дерева, они исчезают, уходят за пределы сознательного, оставляя в памяти лишь некоторые выдающиеся фрагменты. Тогда где же прошлое?
 Не существует вообще? А так ли это? Однажды ему попалась в каком-то журнале фантастическая гипотеза о том, что человек, совершающий выбор, вызывает к жизни новую вселенную, вернее, вариант вселенной, в которой он поступил иначе. Автор аргументировал свои рассуждения тем, что если бы это было не так, множество потенциальных возможностей канули бы в небытие, а это, конечно, несправедливо. В чем несправедливость — лорд Эргли забыл, но саму идею вспоминал часто. Когда суд оставлял смертный приговор в силе, можно было утешаться тем, что где-то в другой вселенной, отделившейся от этой так же, как делится камень, прошение о помиловании удовлетворено. Правда, тогда придется признать, что в один и тот же момент могут существовать десятки, а то и сотни Кристоферов Эргли. Вот идиотизм! Однако так-то, пожалуй, может существовать и прошлое, вполне даже материальное, только не осознаваемое человеком, поскольку его сознание может существовать только в непрерывном потоке бытия. «Ну и что из того, что мое сознание держится только за один поток, — продолжал размышлять лорд Эргли. — Из этого вовсе не следует невозможность существования других потоков. Пусть я живу как бы на линии, должно ли это отвергать существование плоскости, на которой можно провести много линий?» Гению это доступно: видеть всю плоскость из одной-единственной точки на прямой. Деметра Книдская, «Молящие руки» Дюрера, «Ода к соловью», «Девятая симфония» — в этих небольших произведениях столько широты!
 «Они словно вобрали в себя все богатства плоскости. Интересно, хотел ли кто-нибудь стать Деметрой? Стать чем? Мрамором? Да, предположим, и мрамором, но зато каким мрамором!
 Как много он значил бы для других… А для себя?
 Сознание, воспитанное на агностицизме, отвергло подобный ход мыслей. Кто может знать, что думала бы о себе Деметра, будь у нее сознание? И могло ли оно у нее быть? А если было, то какое? Никто не знает. Лорд Эргли оставил искусство в покое и вернулся к проблеме времени.
 Нет, он не собирается рисковать, ввергая себя во временную петлю. Да, он-то не собирается, а вот Тамалти… Судья почувствовал легкий холодок в голове. Что, если этот ученый маньяк рискнет… нет, не сам, конечно, но если он втравит в подобный эксперимент кого-нибудь еще? Попадется ему какой-нибудь простак, не заметивший ловушки, Джайлс ведь отправит его в прошлое, не моргнув глазом. Какой-нибудь несчастный лаборант, библиотекарь или кухарка, любой, способный напялить на лоб золотую корону и пожелавший вернуться в прошлое всего минут на десять. А Джайлс станет наблюдать: как человек выглядит, что он думает, что делает — много, много раз подряд, и всегда одно и то же. Впрочем, нет, так не получается, ведь тогда Джайлс должен сопровождать этого беднягу, чтобы в нужный момент дать ему камень, будь он неладен! Хотя ведь Джайлс может быть и в реальности прошлого, а тот Джайлс, которого знает жертва, не обязательно настоящий. Но тогда его жертва просто исчезнет, перестанет быть здесь. Джайлс запросто принесет в жертву кого угодно, лишь бы удовлетворить свое научное любопытство. А потом будет довольно ухмыляться, читая сообщения о сенсационном исчезновении. Да это же настоящий ад! Лорд Эргли ужаснулся. Впервые с самого детства он готов был поверить в Бога, лишь бы этого не случилось.
 Пройдясь по комнате, он попытался спокойно обдумать ситуацию, но мысли путались. Он боялся! Кто такой этот Пеллишер, к которому отправился Джайлс? Лорд Эргли достал справочник «Кто есть кто?» и полистал. Вот. Эйбл Тимоти Пеллишер, профессор сравнительной психологии, университет, Бирмингем. Родился… учился… неженат… карьера… Опубликованные работы: «Исследования гипнотического сознания», «Сознание как функция приближения», «Дискретность целостности». После недавних мыслей заголовки показались лорду Эргли зловещими. На мгновение ему представились два мрачных анахорета, посылающих в небытие жертву за жертвой. С ним самим им не повезло, о Шилдрейке они не знают, а вот Реджинальд для их целей подходит во всех отношениях… «Осел! — одернул себя лорд Эргли. — Они же в Бирмингеме! — Но тут же подумал:
 — А откуда мне знать, что они — там? Из Бирмингема в Лондон поезда ходят. Господи! Да им вовсе не нужен поезд. Этот треклятый камень мгновенно доставит их куда угодно. Будь проклят день, когда этот чертов Джайлс…» Он замолчал, не закончив проклятья, и заставил себя сесть. Внутренний голос требовал безотлагательных действий. В конце концов, он ведь может и ошибаться. Неизвестно, как действует камень во времени. А вдруг Хлоя что-то напутала или не правильно поняла Хаджи Ибрагима? Лорд Эргли с трудом подавил желание немедля отыскать Джайлса и пресечь любую чертовщину, происходящую там. Как это сделаешь? Не силой же…
 Можно, конечно, попытаться точно выяснить, какими свойствами наделен камень. И помочь ему в этом может только Хаджи Ибрагим.
 Лорд Эргли, похоже, стал центром весьма странных событий. МИД, посольство, Джайлс, Реджинальд — все вращается вокруг Верховного судьи. Может быть, он даже сумеет найти управу на Джайлса, хотя Джайлс — крепкий орешек, еще неизвестно, кто с кем справится. А если, не дай бог, победит Тамалти, все может рухнуть. Значит, надо связываться с посольством.
 Уже через несколько минут Верховный судья говорил по телефону с Хаджи Ибрагимом.
 — Это — лорд Эргли, — представился он. — Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
 — Я сейчас же приеду, — последовал незамедлительный ответ. — Вы хотите помочь нам?
 — Я хочу поговорить с вами, — сказал Верховный судья. — Вы можете приехать прямо сейчас? Прекрасно. Я. вас жду.
 Хаджи действительно приехал очень быстро, но лорду Эргли потребовалось существенно больше нескольких минут, чтобы добраться до вопросов, так взволновавших его: что такое камень и что он может?
 — Я имею в виду, что он представляет из себя? — пытался объяснить судья. — Мисс Барнет рассказала мне его историю, но что он такое? Какой-нибудь неизвестный минерал?
 — Я думаю, это — частица Праматерии, — спокойно ответил Хаджи, — той самой, из которой возник весь духовный мир.
 — Но ведь сам камень вполне материален, — удивился лорд Эргли. — При чем тут духовный мир?
 — Он материя для материи, — ответил старик, — но может быть и сознанием для сознания, и душой — для души.
 Именно поэтому он исполняет просьбы вашего сердца. Но желать вы должны искренне и честно.
 — Я хотел спросить вас о времени, — после минутного колебания заговорил лорд Эргли. — камень действительно способен перемещать человека из одного времени в другое?
 — Несомненно, — кивнул Хаджи. — Только имейте в виду: сотни поколений Хранителей не требовали от него ничего подобного. Он хранился в строгой изоляции, и теперь, когда покой его нарушен, я опасаюсь за судьбы мира. Думаю, от сэра Джайлса Тамалти не стоит ожидать особого почтения или надеяться на его совесть.
 — Я этого и не жду, — мрачно согласился лорд Эргли. — Он говорил вам, что собирается делить камень?
 — Он угрожал нам немыслимым святотатством, — опустив голову, ответил Хаджи. — Он поклялся делить Неделимое, если это понадобится для его «научных целей».
 — И все-таки — о времени, — вернулся лорд Эргли к беспокоившей его теме.
 Однако ответ его не удовлетворил.
 — Я же говорю вам, — печально улыбнулся Хаджи, — с тех пор, как пятьсот лет назад шах Исмаил возложил руки на камень, его граней никто не касался. Шах Исмаил исчез, плохо исчез. Откуда мне знать, что позволяет, а что не позволяет делать с собой эта святая вещь? Лучше верните нам ваш камень, и давайте вместе искать другой.
 — Другие, — озабоченно поправил его лорд Эргли. — Дело зашло дальше, «чем вы думаете. А у Джайлса камень и вовсе нелегко будет получить.
 — Может быть, ваше правительство… — осторожно начал Хаджи.
 — Нет, — ответил лорд Эргли. — Честно говоря, я сильно сомневаюсь, чтобы правительство хоть пальцем шевельнуло.
 Во всяком случае, этого не будет, пока они не поймут всю важность камня. А когда поймут, вряд ли захотят возвращать его.
 — Али Хан поднимет всю пустыню. Египет и Аравия, Африка и Сирия, Ирак и Иран, Индия…
 — Можно представить, — мрачно кивнул лорд Эргли. — Но так он камень не вернет. А если вспыхнет война — тем более. Да и кому будет лучше, если мусульманский мир начнет войну? Другие правительства захотят узнать, из-за чего она началась… Нет, Хаджи, я бы не стал впутывать в это дело правительство. Не надо им знать, что может камень.
 — Я тоже так думаю, — ответил Хаджи. — Мне важно было услышать ваше мнение. Я говорил Али Хану, что силой камень не вернуть.
 — Меня беспокоит, — проговорил лорд Эргли, — чем сейчас занят Джайлс. Я очень хотел бы остановить его дьявольские игры.
 — Вы можете спросить камень.
 — Что?!
 — Попросите камень осветить ваше сознание, — объяснил Хаджи, — и показать вам, что делает ваш родич. Рукописи утверждают, что камню одинаково подвластны и мир действий, и мир мыслей. Но будьте осторожны. Ваше сознание может оказаться захваченным в плен сознанием сэра Джайлса, и вы никогда не сможете снова стать самим собой.
 — Но если камень может все это, почему бы ему самому опять не стать единым и не вернуться к прежним хозяевам? — задал вопрос лорд Эргли.
 — Камень ничего не станет делать для себя, — ответил Хаджи. — Он не будет ни разделяться, ни воссоединяться. У копии нег власти над оригиналом, как, впрочем, и у оригинала над копией. Если только они не подчиняются одному и тому же человеку. Разве что… — старик замолчал.
 — Разве — что?
 — Разве что кто-нибудь пожелает вернуться в лоно Непостижимого вместе с камнем, — тихо произнес Хаджи. — Но кто же осмелится на такое? А даже если и найдется такой человек, то риск все равно очень велик. Ведь он может не справиться, и тогда неизбежно погибнет, а камень останется в том мире, где смерть подстережет человека. Камень станет неразделим с этим человеком, и пойдет не дальше, чем человек. И только если человек достигнет Предела… нет, не знаю, это уж очень жутко.
 — Но разве никто из Дома Хранителей не рискнет собой ради того, чтобы вырвать камень из рук врагов?
 — Я спрашивал их, — печально промолвил Хаджи. — Но все мы знаем одновременно и слишком много, и слишком мало. Мы знаем, что недостойны, и не знаем воли камня. Али Хан рвется освободить камень ради веры, я — ради чести моего Дома, а мои братья в Персии — во славу мусульманского мира, но никто из нас не осмелится положить все это к ногам Непостижимого.
 Лорд Эргли молчал. Он понимал, о чем говорил Хаджи, но не находил в себе отклика на эти слова. Подобные рассуждения давно перестали занимать Верховного судью, и только изредка в нем вспыхивала на краткий миг надежда: а не является ли сама природа закона частью природы Бога? Но даже если так оно и было, то было в тварном мире, а отнюдь не в Непостижимом. Поэтому через пару минут лорд Эргли снова вернулся к тому, что беспокоило его сейчас больше всего.
 — Если я правильно понял вас, камень может помочь мне узнать о делах и намерениях Джайлса? — уточнил он.
 — Так утверждает традиция, — кивнул Хаджи. — Но это небезопасная затея. Нетрудно пуститься в странствие по мирам мысли, трудно вернуться оттуда.
 — Что ж… Наверное, вы правы, — пожал плечами лорд Эргли. — Во г только если Джайлс поймает меня своим извращенным сознанием…
 — Может быть, вы напрасно беспокоитесь, — перебил его Хаджи. — Ведь не ваша сила будет выручать вас.
 Верховный судья замолчал, но в душе ощутил гордую потребность немедленно бросить вызов Джайлсу и всем его делам. Немного успокоившись, он заговорил:
 — Но что же теперь делать мне? Представляете, что будет, если уже нынче ночью какая-нибудь уборщица попадется в эту западню?
 «Смешно, — тут же подумал лорд Эргли, заметив, что мысли его слишком часто возвращаются к этой самой кухарке. Почему-то он видел перед собой худую, растрепанную, седую женщину, воспользовавшуюся камнем по недоумию и теперь вынужденную вечно убирать какой-то каменный коридор. — Да нет, все это — ерунда, даже с позиции метафизики. Или… не ерунда? Во всяком случае, такая картина не менее реальна, чем полеты сквозь пространство или деление камня с прекрасным пренебрежением к закону сохранения массы и энергии».
 — Вам надо всего лишь взять камень и захотеть, — сказал Хаджи.
 — А вы не составите мне компанию? — предложил лорд Эргли.
 Кажется, Хаджи растерялся.
 — Это… это почти святотатство, — пробормотал он. — Однако в самом желании узнать нет ничего плохого. Я едва ли посмею воспользоваться своей волей, но быть рядом с вами, когда действует ваша воля, наверное, смогу. Клятве это не противоречит. — Он решился. — Возьмите камень, положите на ладонь, я положу свою руку тоже, а вы направьте желание на то, чтобы узнать о делах и намерениях сэра Джайлса.
 — А как я вернусь обратно? — поинтересовался лорд Эргли.
 — На все воля Аллаха, — ответил Хаджи. — Ну, решаетесь?
 Лорд Эргли не стал отвечать. Он подвинул свое кресло к креслу старика, сел и положил руку на подлокотник. На его раскрытой ладони мерцал камень. Хаджи накрыл его своей почти высохшей ладонью, и оба замерли.
 В сознании лорда Эргли начал проступать образ Джайлса Тамалти. Судья поспешно подавил неприязнь, с трудом удержался от соблазна увидеть своего родственника в критическом свете и сосредоточился на основной задаче: беспокойство, владевшее им, преобразовал в простое желание знать и послал это желание в туман перед собой. Снова возникла антипатия, всегда сопровождавшая мысли о Джайлсе, но он не дал ей окрепнуть и потребовал доступа в сознание ученого. Краем рассудка лорд Эргли отмечал легкую дрожь ладони Хаджи, свет лампы над столом, но постепенно эти чувства отступили, растаяли, а им на смену пришло ощущение чего-то живого, пульсирующего, зажатого у него в руке… ненавистного. В этот миг распались все физические взаимосвязи и остался один лишь ментальный план восприятия. Только он и существовал теперь, и доминантой в нем по-прежнему пребывало отвращение. Пришлось согласиться и впустить это чувство — оно хлынуло в него, чтобы тут же всосаться и исчезнуть. Словно качнулись какие-то весы, качнулись и успокоились. Всякое усилие пропало. В сознании возник и мгновенно установился четкий порядок. Еще одно маленькое усилие, даже не усилие, просто шаг вперед, и лорд Эргли остановился лицом к лицу с огромным, всепобеждающим желанием.
 Впрочем, желание оказалось чисто интеллектуальным.
 Привычные эмоции, осложнявшие работу рассудка, отсутствовали. Не хотелось ни судить, ни обвинять, ни извинять это желание; он просто наблюдал его. Лорд Эргли не мог уловить работу собственного мышления, пока прямо напротив него не возникло из тумана лицо, этакая молодая жизнерадостная физиономия с выражением явного внимания в карих глазах.
 Рыжие волосы, нос картошкой, румянец, чуть приоткрытый, невыразительный рот… Только что этого лица не было, но оно появилось, а вместе с ним сознание лорда Эргли отметило крайне неприятные чувства, вызванные этим лицом. Преобладало желание увидеть его разбитым, искалеченным, но не просто так, а чтобы и боль, и само существование лица несло некую важную личную выгоду. Перспектива немного изменилась, теперь стала видна вся фигура молодого человека. Манера держаться выдавала представителя среднего класса.
 Кажется, он что-то говорил. Тут же в сознании лорда Эргли зазвучал далекий, но ясно различимый голос.
 — Да, сэр, да, понял. А потом?
 Новый, странно знакомый, резкий и скрипучий голос ответил ему:
 — Вот в этом-то все и дело, понимаешь?
 Лорд Эргли ощутил чье-то чужое удовлетворение и тут же подумал: «Господь Всемогущий! Так оно и есть!»
 Внимание его отвлеклось, и картина задрожала и поблекла. Отчаянным усилием воли лорд Эргли вернул сосредоточенность и с облегчением заметил, что видит, почти не тратя сил. Молодой человек находился в комнате, заставленной приборами, заваленной книгами, а рядом с ним стоял высокий, сутулый, пожилой мужчина с беспокойным лицом и поигрывал каким-то предметом… нет, не камнем, о, это была корона! Наконец-то рассудок лорда Эргли разобрался, где он находится и что собой представляет. Несомненно, судья смотрел глазами Джайлса, испытывал желания Джайлса и участвовал в эксперименте Джайлса, и только сознание, понимавшее это, принадлежало лорду Эргли. Впрочем, оно оставалось словно бы само по себе и любая попытка вернуть утраченную целостность тут же заставляла всю картину дрожать и терять резкость. Здесь присутствовали и другие мысли, видимо Джайлсовы, но лорд Эргли узнавал среди них и знакомые отголоски собственных рассуждений. Они вспыхивали какими-то обрывками фраз. «А если он просто исчезнет… время и место… интересно, что бы сказал на это Эргли?..» Молодой человек протянул руку и взял что-то у высокого мужчины.
 «Стой, дурак!» — сознание лорда Эргли узнало свою собственную мысль и тут же переключилось на близкий громкий голос Джайлса.
 — Теперь — спокойно, совершенно спокойно. Вспомни как можно точнее, что ты делал тогда.
 Сознание судьи при этих словах содрогнулось от ужаса, но тут же вернулось к своим обязанностям, укрощенное мыслью о невозможности вмешаться и что-либо изменить.
 Оставалось слушать и наблюдать, отгоняя рой дьявольских любопытствующих вопросов, вьющихся вокруг.
 «Я нахожусь здесь, — сказало что-то, принадлежащее лорду Эргли, — по своей воле и силой камня. Я ничего не могу сделать. Мне нужно вернуться». Он попытался отгородиться от происходящего, попытался вспомнить и вернуть себя себе, и это ему удалось. В тот же миг лорд Эргли услышал вопрос:
 — Вы видели? Видели?
 Он лежал, откинувшись в кресле, а Хаджи, перегнувшись к нему, заглядывал в глаза. Камень? Да, камень по-прежнему лежал на ладони судьи. Он уставился на него, словно видел впервые. С трудом поднявшись на ноги, лорд Эргли положил камень на стол. Хаджи повторил вопрос:
 — Вы видели?
 — Да, — медленно произнес лорд Эргли. — Видел. И если то, что я видел — правда, я вытряхну из Джайлса его мерзкую душонку! А вы видели?
 — Да… — неуверенно ответил Хаджи. — Мне кажется, я спал и видел сны. И там, во сне… — он в двух словах описал комнату и людей вокруг стола. Троих людей… У одного из них, невысокого и смуглого, глаза горели любопытством и желанием. — А еще я видел, — старик задрожал, — что они опять поделили камень. Ведь они дали ему не корону, а только камень. Это не люди, это шайтаны!
 — Мне кажется, вас больше беспокоит деление камня, а не тот вред, который они могут причинить с его помощью, — проговорил судья.
 — Вы правы, — ответил Хаджи. — Деление посягает на святое Единство, а их действия — всего лишь на человека.
 Грех делящего Единое несравним с грехом злоумышляющего на брата своего.
 — Возможно, — холодно сказал лорд Эргли. — Я ничего не знаю о Едином, но зато знаю кое-что о людях! — Он в ярости ударил кулаком по спинке кресла. — Ну почему я вернулся?
 — Это — поступок мудрого, — заметил Хаджи. — Вы отправлялись наблюдать, а не сражаться. Теперь я знаю, я видел, вам едва ли удалось бы разрушить волю Тамадти. Что же до ваших худших опасений — да, так оно и есть; но, думаю, сознание этого молодого человека пострадало не слишком сильно. Он ведь никогда не узнает, что раз за разом проживает один и тог же отрезок своего прошлого. Так будет, пока не наступит Предел Стремлений. Судя по тому, что мы знаем, этот юноша уберегся от многих опасностей.
 — Я не знаю, от чего он там уберегся, — с застывшим лицом промолвил лорд Эргли, — но пока я жив, ни один человек не станет больше заводным автоматом по воле Джайлса Тамалти. — Помолчав, лорд Эргли продолжал:
 — Наверное, вы правы. Мы ведь не знаем условий эксперимента, не знаем, где камни и сколько их. Надо действовать предельно осторожно. Завтра с утра я снова поеду в Министерство иностранных дел, а после этого продолжим наш разговор.
 Хаджи Ибрагим встал.
 — Мир да пребудет с вами, — произнес он ритуальную фразу.
 — Если он действительно пребудет с нами, то мне его не понять, — проворчал судья, провожая своего гостя к дверям.




 Глава 5
 Камень потерян


 Утром следующего дня лорд Эргли не смог приблизиться к обретению этого таинственного мира ни на йоту. Все нужные ему люди не упустили возможность удрать на выходные из Лондона. Брюса Кумберленда ждали только в понедельник, равно как и Реджинальда Монтегю, и Энгуса М. Шилдрейка. Сэр Джайлс теоретически мог появиться в любой момент, но все говорило о том, что момент этот раньше понедельника не наступит. По сообщению «Тайме», сегодня с утра посол Ирана отправился в Седринхейм (не сказать, чтобы там его очень ждали), где намеревался заняться дипломатией в компании с лордом Бслсмером. Таким образом, население Лондона, к великому раздражению Верховного судьи, состояло теперь из него самого, Хаджи и Хлои, однако ни от кого из них толку сейчас не было. Судья даже подумал, не попробовать ли все же потягаться с Джайлсом, но по здравому размышлению отказался от этой затеи, чтобы не раскрывать раньше времени свои карты и не давать Джайлсу фору.
 Надо потерпеть денек. Копить неприязнь — не очень полезно для изношенного сердца, и настроение на все выходные, считай, испорчено, но для пользы дела…
 Вряд ли судья стал бы счастливее, узнай он о происшествии, случившемся в то утро милях в пятидесяти от Лондона, в небольшом сельском доме, принадлежащем мистеру Шилдрейку. Бывая в Англии по делам, он иногда прятался здесь от финансовых забот и производственных проблем. Верховный судья напрасно ограничил сферу деятельности Шилдрейка горшками и склянками. На самом деле непросто было отыскать отрасль производства или сбыта, в которую не вкладывал бы свои деньги американец. Немало контрольных пакетов акций досталось ему от отца, Райвингтон Корт он унаследовал от матери, сам прикупил несколько крупных моторостроительных заводов, а под них основал Трансатлантическую Авиакомпанию. Вообще-то он основал эту компанию ради Сесилии Шилдрейк, которая хоть и не стала первой женщиной, перелетевшей через Атлантику, но постаралась, чтобы как можно больше людей совершали такой перелет только с ее разрешения. Энгус М. Шилдрейк перестроил дело, купил летчиков, самолеты и аэродромы, чтобы его жене было чем поиграть. Из тех же соображений он приобрел у Реджинальда Монтегю и камень Соломона. Правда, уговаривать его пришлось куда дольше, чем сообщил племянник Судье. Энтузиазма Реджинальду придали события, помчавшиеся вскачь.
 Едва дядя Джайлс ни с того ни с сего вручил ему камень, как на каком-то случайном совещании ему немедленно подвернулся Шилдрейк. Американец явился, немного отстав от слухов о себе: богач из Айдахо, богатейший человек в Америке, во всем мире (масштабы варьировались в зависимости от источника слухов). А когда выяснилось, что легендарный нувориш почти одного возраста с Реджинальдом, последний и вовсе счел это перстом Провидения, а деловой хватки ему всегда было не занимать. Реджинальд перехватил Шилдрейка и сразу ошеломил, выложив в один присест мешанину из транспорта будущего, дяди Верховного судьи и волшебного камня. Он умудрился одним ударом задеть в душе американца сразу три струны: деловую сметку, гарантированную надежность сделки и чувство романтизма. Поначалу дело чуть не провалилось, когда выяснилось, что в обычном понимании камень не относится к драгоценным. Пришлось второпях демонстрировать другие его сильные стороны, и здесь возникла новая опасность. Опыт настолько поразил американца, что сделка опять же чуть не сорвалась. Однако трезвый коммерческий ум Шилдрейка сразу ухватил две перспективы, о которых он и не подумал намекнуть Реджинальду. Первая касалась автомобилей и авиалиний, а вторая — его жены. Поддержать первые и порадовать вторую — ради этого стоило потратить и время, и деньги. Ну а то, что вся затея обошлась ему в семьдесят три тысячи гиней, не имело значения. Ни один ни другой впоследствии так и не смогли объяснить, откуда взялась именно эта цифра. На гинеях настаивал Реджинальд — они казались ему куда респектабельнее, чем просто фунты стерлингов. Он было пристал к Шилдрейку с просьбой соблюдать особую секретность, но скоро сам же проболтался о существовании других камней, а Шилдрейк быстро вытянул из него имена владельцев. Зато о возможности делить камень американец не узнал ничего. Реджинальд был тверд, как скала.
 Но и Шилдрейк не стал рассказывать, что намерен посвятить в тайну свою жену, а потом досконально выяснить, где, у кого и в таком количестве еще могут оказаться такие камушки. На том они и расстались. Окрыленный успехом Реджинальд помчался к себе в контору, в Брайтон, а Шилдрейк погнал машину в Райвингтон.
 Однако с подарком он спешить не стал. С утра пораньше он еще поэкспериментировал в маленьком лесочке за домом, надо сказать, весьма осторожно — через ручеек и обратно, до середины поля и назад, — зато закончил эффектным возвращением прямо в собственный кабинет, где, заперев камень в сейф, удовлетворенно вздохнул и отправился завтракать. Позднее, уже перед ленчем, как раз в тот момент, когда Верховный судья клокотал в Лондоне от бессильной ярости, Шилдрейк провел жену через солнечные лужайки в маленький летний домик и только там открыл свой секрет.
 Однако и секрет, и сам камень Сесилия восприняла довольно прохладно. Нет, конечно, она обрадовалась, конечно, взвизгнула от удовольствия, но ее восторги тем и ограничились. В самом деле, чему тут особенно удивляться, они ведь оба знали: если на свете существуют такие диковинки, то конечно для Сесилии Шилдрейк. Жизнь только однажды сурово обошлась с Сесилией, лишив ее возможности стать первой женщиной, перелетевшей через Атлантику; вполне понятно, что такой удар требовал компенсации. Конечно, упущенный шанс ничем не заменить, в том числе и этой штукой, но отвлечься это поможет. Она разрешала чудесам существовать, разумеется, при условии, что они будут происходить для нее. Энгус соображал помедленнее, но и он полагал, что в мире, уже породившем одно чудо — Сесилию, да еще в качестве его жены, вполне может найтись и еще несколько, способных ее позабавить. Цена заставила Сесилию широко открыть глаза, но она тут же успокоилась. Ведь такие деньги заплатили за вещь для нее, значит, все в порядке. Что же касается экспериментов, то здесь жена оказалась куда решительнее мужа. Тут же было совершено путешествие, ставшее на тот момент рекордом дальности, по крайней мере с использованием таких необычных средств сообщения. Сесилия отправилась прямиком в свою лондонскую спальню и вернулась с платьем, оставленным поначалу в городе, но, как потом выяснилось, совершенно необходимым здесь. Едва появившись, она воскликнула:
 — Дорогой, как это мило с твоей стороны! У меня никогда не было ничего подобного!
 — Да уж, немногие могут похвастаться подобной вещицей, — резонно заметил Энгус, — не каждому, знаешь, выпадает случай.
 — Ты что, хочешь сказать, что такая штука еще у кого-нибудь есть? — спросила неприятно пораженная Сесилия.
 — Если и есть, то не больше полудюжины, — успокоил ее Энгус. — Вряд ли на них найдутся покупатели.
 Сесилия расстроилась не на шутку.
 — Откуда они взялись? — спросила она через минуту.
 — Какой-то сэр Джайлс Тамалти, ученый и путешественник, привез их с Востока, так, кажется, говорил этот Монтегю, — ответил Энгус.
 Жена с мрачной задумчивостью смотрела на него.
 — Но ты же не думаешь, что он все продаст? — спросила она. — О, Энгус, если такие будут еще у кого-нибудь…
 — Но у сэра Джайлса уже есть.
 — Да нет, — с досадой отмахнулась Сесилия, — я имела в виду кого-нибудь из нашего круга. — Она помолчала и вдруг порывисто подалась вперед. — Энгус! А как насчет авиакомпании?
 — Я уже подумал об этом, — ответил муж. — Не так-то просто. Видишь ли, прежде чем одолжить кому-нибудь камень, придется удостовериться, насколько человек надежен.
 Сесилия недоверчиво покачала головой.
 — Здесь никогда нельзя знать наверняка, — сказала она. — Запросто могут обмануть. Слушай, так этот твой Монтегю не сказал, что камень только один?
 — Радость моя, он, наоборот, сказал, что камень не один, — заметил Энгус.
 — Значит, он взял с тебя лишку, — заявила Сесилия. — Энгус, надо распорядиться камнем с умом. В конце концов, должна же авиакомпания контролировать свои транспортные средства!
 — Тут есть одна маленькая тонкость, — поморщился Энгус. — Понимаешь, один из камней принадлежит Верховному судье Соединенного Королевства.
 Сесилия удивленно заморгала.
 — А разве судьи могут иметь финансовые интересы в делах? — воскликнула она. — Это же коррупция! Послушай, Энгус, но они ведь не делают их?
 — Что? — изумленно переспросил муж. — Делают камни? Нет, конечно, нет. Я же сказал: они с Востока.
 — Ну и что, что с Востока? А вдруг они их делают на Востоке, или добывают, или магнетизируют, или еще что? — настаивала Сесилия. — Энгус, милый, ты же понимаешь, про что я говорю. Представь себе, что существует такой рудник…
 Это было бы ужасно!
 — Дорогая, по-моему, ты зря волнуешься, — попытался успокоить ее Шилдрейк. — Такого рудника не может быть.
 И камней таких в природе не существует.
 — Как это — не существует?
 — Ну, сама посуди. Камни с такими свойствами должны быть очень редкими.
 — Хорошо, — согласилась Сесилия. — Мы чуть не пропустили ленч. Но ты подумай все-таки, что тут можно сделать. Может быть, запретить его законом?
 — А мы как же?
 — Ах, дорогой, — Сесилия взяла мужа за «руку. — Ты у меня ужасно медленно соображаешь. Неужели для твоей авиакомпании нельзя выправить специальную лицензию?
 — Это не так-то просто. Придется объясняться с министром внутренних дел, а мне что-то не хочется рассказывать ему об этой штуке, — пробормотал Энгус. — А потом, где одна лицензия, там и две. А вдруг к власти снова придут лейбористы?
 Сесилия в сердцах топнула ногой.
 — Ну хорошо. Ты же можешь приобрести монопольное право, получить привилегии или еще что-нибудь, ну хоть лет на двадцать, — раздраженно проговорила она. — Энгус, миленький, нам ведь ни к чему, чтобы они распространялись, а?
 — Пожалуй, так, — согласился Энгус. — Я только говорю, что это будет нелегко.
 — Все-таки легче, чем объяснить Элси, откуда здесь взялось это платье, — возразила ему жена. — В общем, это замечательный подарок, и он станет еще лучше, если ты придумаешь, как сделать, чтобы ни у кого больше такого не было!
 Ты же постараешься, правда?
 — Конечно, постараюсь, — сказал Энгус и поцеловал ее. — Но это потребует некоторых действий. Лишь бы не появился какой-нибудь закон… А то, если Верховный судья упрется…
 — Но он же не станет лезть в политику, правда? — обеспокоенно спросила Сесилия. — А если ты правильно подойдешь к делу, он, может быть, даже и свой камень продаст.
 Они отправились на ленч.
 Примерно в то же самое время в деревушке совсем неподалеку Хлою Барнет и Френка Линдсея тоже поджидал ленч, правда, попроще, чем в доме Шилдрейков. Хлоя не хотела уезжать из Лондона, она боялась, что Верховный судья не найдет ее в деревне, но чувство долга требовало компенсировать Френку неудачный вечер в пятницу, только поэтому она и приняла его приглашение. Вряд ли Хлоя отдавала себе отчет, почему выбрала путь через Ланкастерские ворота. Дом лорда Эргли выглядел как обычно, и тем немножко успокоил ее, позволив сосредоточиться на деле воскресных развлечений, Она благосклонно отнеслась к усилиям Френка придать досугу некоторую интеллектуальную окраску, но все же не могла при этом не сравнивать его тщательно продуманных реплик с непринужденностью лорда Эргли. Ей вспомнились слова сэра Джайлса, что энциклопедия — это трущобы, и она пошла дальше, сравнив изложение Френка с кварталами блочных новостроек. На это подвигла ее небольшая лекция, прочитанная Френком в ответ на случайный, в общем-то, вопрос Хлои о суфизме.
 — О, это мусульманская секта, — заявил он. — Мухаммед, как известно, был фанатиком-монотеистом. Он написал Коран, правда, говорил при этом, что получил его от архангела Гавриила.
 Дальше в рассказе Френка следовали многочисленные ссылки на знаменитого пророка, а Хлое вспомнились слова… лорда Эргли? нет, Хаджи: «Господин наш Пророк поднялся, возглашая Единство». «Вот странно — смысл один и тот же, но почему слова Френка ничего, кроме раздражения, не вызывают?» Пришлось тут же наказать себя за несправедливость и позволить своей руке, уже некоторое время отдыхавшей на ладони Френка, одобрительно пожать эту ладонь, а затем уже поменять тему разговора незатейливым восклицанием: «Ну что за веселенький домик вон там!»
 Лекция о суфизме состоялась вскоре после ленча, когда они бродили по тропинкам вокруг деревни. На самом деле виден был лишь маленький кусочек упомянутого дома, остальное скрывали деревья. Впрочем, кусочка оказалось достаточно, чтобы предложение Хлои выглядело естественно:
 — Давай подойдем поближе и посмотрим.
 — Сдается мне, мы вторгаемся в частное владение, — заметил Френк, разглядывая явно частную дорогу по ту сторону ворот.
 Хлоя взялась за щеколду и задумчиво поглядела вдоль пустой дороги.
 — Слушай, Френк, — обратилась она к нему, — я точно знаю, через две минуты во-он те коровы на нас набросятся. Нам же нужно где-нибудь спастись. Мы забежим в ворота, вот так, — она втащила его за руку, — и спасемся. В этом же нет ничего плохого, правда? Ну а раз уж мы здесь, почему бы не пройти чуть-чуть, только до вон того поворота.
 Может, оттуда лучше видно?
 — Наверное, — согласился Френк. — Кстати, по английским законам за нарушение границ частных владений…
 — Ой, ну перестань ты о законах. Мне вполне хватает лорда… Верховного судьи, — торопливо перебила его Хлоя.
 — Бедняжка ты моя, — спохватился Френк, — я и забыл, что тебе приходится этим заниматься. Ты, должно быть, рада вырваться хоть ненадолго.
 Хлоя смутилась и преувеличенно внимательно принялась изучать дом. Отсюда и правда было лучше видно, да и дом явно стоил внимания, но нарушители границ медлили.
 — Отличный домик, верно? Я бы… — начал Френк и замолчал. Хлоя вскрикнула.
 Воздух впереди задрожал, сверкнул какой-то острый луч, пронесся легкий ветерок, и прямо перед ними на дорожке, миг назад совершенно пустой, возникла молодая, хорошо одетая дама. Кажется, она растерялась не меньше незваных гостей, так что ее нервный смешок почти совпал с испуганным возгласом Хлои. С минуту все разглядывали друг друга, а потом…
 — Камень! — воскликнула Хлоя. — У вас камень!
 Еще не совсем пришедшая в себя от неожиданности незнакомка поглядела на Хлою довольно враждебно, — О чем это вы, милочка? Какой камень? — холодно спросила она.
 — Он должен быть у вас, — задохнувшись, проговорила Хлоя. — Я знаю, я уже видела, все точно так же: сначала ветер, свет — и вы. У вас должен быть камень! — в голосе Хлои невольно прозвучали обвиняющие интонации.
 Миссис Шилдрейк, а это была, конечно, она, бессознательно покрепче стиснула свою собственность и высокомерно проговорила:
 — Полагаю, вам известно, что вы нарушили границы частного владения?
 Френк облегченно вздохнул, услышав такие правильные слова. До этого он, наверное, грезил наяву. Конечно, женщина просто пришла по дорожке.
 — Нам очень неловко, — пробормотал он. — Мы хотели спрятаться… — он прикусил язык, едва не ляпнув про бешеных коров.
 — Спрятаться? — удивилась дама.
 — Ну не то чтобы спрятаться, — попытался объяснить Френк. Упорное молчание Хлои, продолжавшей воинственно разглядывать незнакомку, раздражало его. — Прошу прощения, — лепетал Френк, — я хотел сказать, мы всего на пару шагов, очень хотелось посмотреть на дом, а оттуда плохо видно.
 Мы не собирались подходить ближе. Извините нас…
 Сесилия, не обращая на него внимания, смотрела на Хлою.
 — Так что вы имели в виду? — с вызовом спросила она.
 — Я имела в виду камень, — с таким же вызовом ответила Хлоя. — Я вижу, либо есть еще один, либо вы купили один из тех.
 Сесилия шагнула вперед.
 — Вы что-то сказали о камне, — напомнила она и тут же допустила ошибку, которой не позволила бы себе в более спокойной обстановке. — А ну-ка, рассказывайте!
 Хлоя вспыхнула.
 — А вот не буду! — в запальчивости выкрикнула она, но осеклась. Словно в спутанном сне, перед ней пронеслись лорд Эргли, Король Карл, архангел Гавриил, Тетраграмматон, Предел Стремлений. — Прошу прощения, — потупившись, сказала она. — Я просто очень удивилась.
 — Вы — мистер Монтегю? — в хорошем атакующем темпе новела разговор Сесилия, перенося огонь на Френка.
 Вопрос застал беднягу врасплох, и он принялся торопливо отрицать все подряд, но Хлоя выручила его.
 — Нет, нет, — поспешно повторила она. — Френке этим никак не связан. А вы — миссис Шилдрейк?
 — Да, это я, — слегка опешила Сесилия. — Ну так что вам известно?
 Хлоя заколебалась. Впрочем, отступать было поздно.
 — Я знаю, что вы владеете одним из камней, — сказала она. — А ведь его нельзя было ни продавать, ни покупать.
 Мистер Монтегю ему не хозяин, и вашим он тоже быть не может.
 — Не говорите ерунды! — оборвала ее Сесилия. — Сколько же, по-вашему, этих камней?
 — Я не знаю, — честно ответила Хлоя. — Сначала был один в золотой короне, но это, скорее всего, не ваш.
 — В какой еще короне? — нервно спросила Сесилия.
 Она терпеть не могла таких историй. Да этих камней, похоже, чертова туча, а теперь еще и корона! Как будто семьдесят три тысячи гиней мало за все вместе. Ей хотелось швырнуть камень в лицо нахальной девчонке, но простая предусмотрительность требовала повременить с этим.
 Хлоя с беспокойством произнесла:
 — Вам надо бы повидаться с лордом Эргли, то есть, я хотела сказать, с Верховным судьей. Он лучше меня объяснит вам все про камень. Лорд Эргли — дядя Монтегю, и он предупреждал, чтобы Реджинальд не продавал камень.
 — Вы хотите сказать, что камень — собственность лорда Эргли? — напористо спросила Сесилия.
 — Не знаю я, чья это собственность, — обреченно ответила Хлоя. — Только прошу вас, будьте с ним осторожны.
 — Хотелось бы мне повидать этого лорда Эргли, если он действительно что-нибудь знает, — сказала миссис Шилдрейк и подняла руку с зажатым в ней камнем. — Сможем мы добраться до него с помощью во г этой штуки?
 — Нет, конечно, нет! — воскликнула Хлоя. — Камень Сулеймана вовсе не для этого!
 — Девочка моя, — презрительно произнесла Сесилия, — но ведь он именно для этого и нужен.
 — Да нет же, — вскричала испуганная Хлоя, — вы просто не понимаете. И мистер Монтегю тоже. Камень нужен, чтобы достичь чего-то.
 — А я что говорю? — удивилась миссис Шилдрейк. — 4Я и собираюсь достичь лорда Эргли. Вы не подскажете, как мне его разыскать? Или я должна сама это выяснять?
 — Скажу, конечно, — поспешно отозвалась Хлоя. — Он в Лондоне, — и она назвала адрес. — Но вряд ли он обрадуется, если вы воспользуетесь камнем.
 — Не надо меня учить, милочка. Конечно, я поеду на машине. А теперь не лучше ли вам покинуть мое поместье?
 Мистер Линдсей, который только об этом и думал последние пять минут, развернулся и двинулся к воротам.
 Хлоя, порывавшаяся высказать все, что накипело, но боявшаяся при этом сболтнуть лишнее, последовала за ним. Но, едва оказавшись за воротами, она схватила Френка за руку и чуть ли не бегом потащила за собой.
 — Скорее! — торопила она, — да скорее же! Нам надо вернуться в Лондон.
 — Как — в Лондон? Почему? Еще же и трех нет, — уперся Френк.
 — Ну надо, надо! — восклицала Хлоя. — Я должна увидеть лорда Эргли. Понимаешь, я не знаю, правильно ли я сделала. Я хочу узнать, что он ей скажет.
 — Да он с этой дамочкой прекрасно и без тебя разберется, — не сдавался Френк. — Если у нее есть какая-то чужая вещь, вряд ли она будет спешить встретиться с судьей.
 Блеф это все. Лучше бы ты объяснила, о чем речь, я бы тогда понял, что нам делать.
 Однако Хлою совершенно не заботило, что им делать.
 Ясно же, что должна делать она. Надо как можно скорее попасть к Ланкастерским воротам. Она так торопилась, что мысль о телефонном звонке лишь на миг мелькнула у нее в сознании и тут же оказалась выброшенной вон. И уж, конечно, она не собиралась ничего объяснять Френку. Хватит того, что она полдня поддакивала ему. Пусть теперь он с ней соглашается.
 Эти лихорадочные мысли она перебирала уже на пути к гостинице.
 — Знаешь, — сказала она наконец, — не буду я тебе ничего объяснять. Может, потом как-нибудь. Это — по линии Министерства иностранных дел, — извиняющимся тоном добавила она. — Давай-ка лучше поторопимся.
 Да, для Френка день явно не задался. Девушки никогда с ним так не обращались, тем более — на субботней прогулке. Он считал себя либералом в политике и, убей бог, не мог взять в толк, при чем здесь министерство иностранных дел. Разве что — большевики? Не очень-то он в них верил.
 Но он искренне старался угодить Хлое и поэтому, заявив официальный протест, больше не возражал и безропотно вывел машину со стоянки возле гостиницы, позволив себе лишь замечание о сравнительных характеристиках своей малолитражки и здоровенных автомобилей, которыми наверняка пользуются Шилдрейки.
 — Но мы должны попасть туда хотя бы одновременно с ней, — едва не взмолилась Хлоя. — Френк, миленький, ну постарайся, ладно? Ты же знаешь — Ланкастерские ворота.
 Ну!
 — Так что это за проклятый камень все-таки? — ворчливо спросил Френк.
 — Дорогой, ну Бог с ним, с камнем, — убеждала его Хлоя. — Ты лучше за дорогой смотри, не отвлекайся. Ты ведь быстро водишь.
 — Что я — таксист, что ли? — не сдержался Френк. — Ладно, ладно, едем ведь.
 Они промчались проселком и выскочили на шоссе, которое через несколько миль впадало в большую автостраду. Но едва по сторонам засвистел ветер, как Френк начал притормаживать. Впереди на обочине, слегка наклонившись в сторону кювета, стоял большой автомобиль, и из него выбиралась миссис Шилдрейк.
 — Не останавливайся! — взвизгнула Хлоя, но было уже поздно.
 Сесилия узнала их и бросилась на середину дороги.
 Волей-неволей Френку пришлось остановиться. Сесилия подошла к машине и обратилась к Хлое.
 — Случилась досадная вещь, — сказала она, — я прошу вас помочь. Камень где-то там, — она махнула рукой под откос. — Я достала его посмотреть, а Энгус, то есть мистер Шилдрейк, так резко повернул, что он выскочил у меня из рук, и теперь он не может его найти.
 — Что? — Хлоя не могла поверить своим ушам.
 — Да там он должен быть, — резко продолжала Сесилия. — Я как раз подняла руку посмотреть, каков он на солнце, а тут машина дернулась, и он исчез. Но ему некуда было деться. Вы не поможете нам искать?
 Хлоя мигом выскочила из машины.
 — Вы потеряли его, — только и смогла она сказать. — О, миссис Шилдрейк!
 — Не мог он потеряться, — ответила раздосадованная Сесилия. — Простите, не знаю, как вас зовут, но на всякий случай не забудьте: это мой камень.
 — Это мы можем обсудить и потом, — Хлоя уже взбиралась вверх по откосу. — Поймите, нельзя же бросить его здесь, чтобы его подобрал еще кто-нибудь. А потом спросим у лорда Эргли, чей он на самом деле.
 — Позвольте представить вам мисс Барнет, — ввернул Френк, прежде чем Сесилия успела заговорить. — Она — секретарша Верховного судьи, — добавил он как можно значительнее. Хлоя как раз продиралась через живую изгородь на бровке откоса. — А меня зовут Френк Линдсей.
 — Ну как там, Энгус? — позвала Сесилия, оглядывая откос.
 — Не везет пока, — ответил ей сверху напряженный голос. — А! О, вы помогаете? Мы думаем, это где-то здесь.
 — Может, вы тоже присоединитесь, мистер Линдсей? — обратилась Сесилия к Френку. — Все это, конечно, ужасно нелепо, но не бросать же на дороге семьдесят тысяч гиней! — Сесилия справедливо рассудила, что цифра поможет ей убедить этого растерянного молодого человека.
 Пораженный Френк уставился на нее.
 — Камень? — переспросил он. — А на что он похож?
 — Ну примерно вот такого размера, — показала Сесилия. — Этакий светловатый, с золотистыми прожилками и забавными черными загогулинами. Так вы поможете? Очень мило с вашей стороны. Мисс Барнет так добра. Вчетвером-то мы его непременно найдем! Спасибо вам.
 Френк помог ей подняться на косогор, недоумевая, чего ради Хлоя, которая так торопилась в Лондон… Хотя, если речь действительно о семидесяти тысячах гиней… Хорошо бы поглядеть на камень, который столько стоит.
 Они истоптали все вокруг, разгребали густую траву, ползали на карачках, всматриваясь в землю до рези в глазах, однако получасовые поиски ни к чему не привели. Энгус все более склонялся к мысли, что Сесилия могла бы выбрать место поудобнее, чтобы разбрасываться камнями; Сесилия, в свою очередь, все больше убеждалась, что более бестолкового места для крутых поворотов Энгус выбрать не мог. Действительно, кроме откоса и живой изгороди вдоль дороги, именно в этом месте проходила граница двух полей, тоже обозначенная терновой изгородью, отороченной по обе стороны густой травой пополам с крапивой и чертополохом. Камней тоже хватало, попадались даже довольно интересные, так что наши старатели то и дело припадали к земле, и при этом каждый из лих опасался, как бы другие не затоптали предмет поисков. Кроме того, Сесилия не доверяла Френку и Хлое, Хлоя не доверяла Сесилии и Энгусу, Френк гадал, какого черта все это значит, а Энгус гадал, откуда взялись эти незнакомые люди. Чем дальше продолжались поиски, тем быстрее росли недоумения, подозрения и раздражения. И только Предела Стремлений не было видно.
 Наконец, встретившись в очередной раз после хождений вокруг да около, Френк шепнул Хлое:
 — Слушай, а это вообще-то наше дело? Чей камень?
 Твой или их?
 — Он не мой, — ответила Хлоя, тщетно пытаясь скрыть раздражение. Она понимала, что выглядит растрепанной и грязной. — Но он и не их. Хоть они его и купили, но это не правильно.
 — Устали, мистер Линде ей? — окликнула его Сесилия. — Он должен быть где-то здесь.
 — Вполне допускаю, миссис Шилдрейк, — неожиданно взбунтовался Френк, — но мисс Барнет надо в Лондон, а мы, по правде сказать, все топчемся на одном месте.
 — Ну что ж, не смею задерживать, — зло произнесла Сесилия. — Извините за беспокойство.
 — Ерунда! — воскликнула Хлоя. — Конечно, мы останемся и будем искать. Надо обязательно найти его. Нельзя же просто так бросать такую вещь. Если кто-нибудь из нас найдет его, мы хоть будем твердо знать, где он, если уж неизвестно, чей он.
 — Что значит — неизвестно? — накинулась на нее Сесилия. — Мы ведь заплатили за него. А этот ваш приятель, мистер Монтегю, по-моему, содрал несусветную цену.
 — А он мне не… — начала было Хлоя и вдруг вспомнила, что ищет Предел Стремлений.
 У нее сложилась несколько путаная мольба, обращенная к камню. Как любая современная, в меру чувствительная девушка, Хлоя была, естественно, язычницей, и поэтому молитва получилась вполне искренней. В тог же миг, к ее собственному удивлению, на нее снизошел восхитительный покой и некоторое просветление.
 — Нет, так мы только запутаемся, — сказала она.
 В этот момент Энгус, в который раз обжегшись о крапиву, наткнулся коленом на что-то острое, выругался и вскочил на ноги. Эта капля, вместе со сварой в команде, переполнила чашу, и он энергично взялся наводить порядок.
 — Ладно, хватит пока, — заявил он. — В конце концов, это место никуда не денется, так что рано или поздно мы, черт побери, найдем эту штуку. Вопрос в другом. Сесилия, ты все-таки хочешь попасть в Лондон или вернешься в поместье?
 Его жена оценивающе поглядела на Хлою. Эта девчонка — секретарша Верховного судьи. Она, значит, будет нашептывать своему патрону всякую чушь, а ей Энгус предлагает вернуться домой? Да ни за что! Если уж не удастся найти этот камень, можно попробовать раздобыть другой.
 — Я — в Лондон, — решительно заявила она. — А тебе, Энгус, лучше бы остаться здесь, а мистера Линдсея попросим съездить в Райвингтон и прислать людей.
 Хлоя в душе горячо одобрила подобное предложение.
 От Френка пора избавиться, а если это произойдет без ее вмешательства — будет совсем хорошо. Она продолжала смотреть под ноги, носком туфли пошевеливая траву. Энгус и Сесилия тоже не поднимали глаз, и только Френк глядел на дорогу.
 — Думаю, так не пойдет, — холодно сказал он. — Мисс Барнет тоже нужно в Лондон.
 Некоторое время все молчали. Потом Энгус угрюмо сказал жене:
 — Тогда возьми машину и подвези мисс Барнет. Я останусь, а мистер Линдсей, надеюсь, не откажется съездить в Райвингтон.
 — Нет, уж лучше я отвезу мисс Барнет сам, — заупрямился Френк. — А вы найдете кого-нибудь и пошлете в Райвингтон, — но в это время нежное прикосновение Хлои нарушило ход его мыслей.
 — Френк, милый, — заворковала она, — может, ты все-таки съездишь? Я все понимаю, но надо же им помочь…
 — Ты хочешь, чтобы я поехал? — растерянно спросил он.
 — Ну, не то чтобы хочу, но тебе ведь не трудно, — пробормотала Хлоя. — Понимаешь, так будет только справедливо…
 — Нет тут ничего справедливого, — зашипел Френк. — Хочешь, чтобы они все равно сделали по-своему?
 — Нет, не все равно, — слабо запротестовала Хлоя и, исчерпав разумные аргументы, жалобно посмотрела на него. — Просто мы должны помочь, вот и все.
 Френку пришлось уступить.
 — Ладно. Как хочешь, так и будет, — не скрывая раздражения, произнес он. — Я поеду в этот самый Райвингтон, а после, насколько я понимаю, могу катиться на все четыре стороны?
 — Я знаю, это свинство, Френк, — с мольбой проговорила Хлоя. — Я бы поехала с тобой, мне нравится быть с тобой, но пойми, я должна добраться до лорда Эргли не позже миссис Шилдрейк.
 Она, правда, не вполне понимала, зачем это так уж нужно. Ясно же, что двух-трех фраз Сесилии лорду Эргли вполне хватит, чтобы узнать все. Но Хлоя просто не в силах была отказаться от участия в их разговоре. А тут еще Френк будет приставать со своими расспросами… Поэтому она улыбнулась в душе, услышав ровный голос Френка:
 — Мисс Барнет находит ваше предложение вполне приемлемым. Значит, и я тоже. Миссис Шилдрейк, так вы захватите ее в Лондон?
 Сесилия кивнула, а Хлоя внезапно сказала Энгусу:
 — Мистер Шилдрейк, если вы все-таки найдете его, вы ведь нам скажете, да? Это же будет только справедливо…
 Энгус кивнул в свою очередь.
 — Как только найду, тут же дам вам знать. Через лорда Эргли?
 — Да, пожалуйста, — сказала Хлоя и попыталась поймать взгляд Френка. Ей это не удалось, и она печально поплелась к машине. Всю жизнь она поступает как эгоистка, думала она. Но ведь когда лорд Эргли все узнает, ему придется, наверное, заниматься сразу многими делами, значит, она понадобится. Хлоя хотела бы вести себя с Френком порешительнее. Но чувство долга, отягощенное твердостью намерений, выглядит куда эгоистичней, чем то же чувство долга, но облагороженное мягкостью поступков. Она мрачно уселась в большую машину и захлопнула дверцу.
 Двое оставшихся мужчин смотрели друг на друга.
 — Черт его знает, что все это значит, — сказал Френк, — но вы обещали известить нас, если драгоценность отыщется.
 — История в общем-то простая, — ответил Энгус, уловив в словах Френка невысказанный вопрос. — Я купил жене в подарок довольно ценный камень у парня по имени Монтегю. Кажется, он доводится племянником вашему лорду Эргли. Камень уникальный. И вдруг возникает вопрос о праве владения. Мне бы потолковать с лордом Эргли, мы бы решили с ним этот вопрос в два счета. А тут — такая незадача! Во всяком случае, пока я считаю этот камень своим — деньги-то я платил. Но вы можете успокоить мисс Барнет, в таких делах я весьма щепетилен. Если камень найдется, вы об этом узнаете сразу же. А уж я постараюсь организовать самые тщательные поиски. Если понадобится, куплю оба эти поля.
 — Да, да, конечно, — кивнул Френк, ошеломленный таким способом преодоления трудностей. — Значит, вы хотите, чтобы я сообщил вашим людям, где вы находитесь?
 — Да, если вам не трудно, — кивнул Энгус. — Буду вам весьма признателен. По-моему, мисс Барнет тоже этого хотела.
 — Да уж, — мрачно согласился Френк. — Как отсюда лучше добраться до вашего поместья?
 Шилдрейк объяснил, и Френк уехал. Прикинув, что раньше чем через час на помощь рассчитывать нечего, Энгус закурил и устроился под изгородью. Пожалуй, он слишком устал, чтобы продолжать поиски. Сигарета давно догорела, но ему было лень пошевелиться, чтобы достать новую. Выпрямив натруженную спину, Энгус прилег и не заметил, как задремал.
 В полусне он все же слышал чьи-то шаги, приближавшиеся с той стороны ограды, и окончательно проснулся как раз вовремя, чтобы заметить высокого человека, вдруг шагнувшего к изгороди и доставшего что-то блестящее из переплетенных ветвей. Энгус похолодел. Он вскочил на ноги, а незнакомец тем временем уже отправился дальше своей дорогой.
 — Эй! — закричал Энгус. — Эй, вы!
 Незнакомец замедлил шаг и удивленно оглянулся. Это был молодой, темноволосый человек лет тридцати, с этюдником через плечо. Он с недоумением посмотрел в сторону Шилдрейка.
 — Эй! — снова окликнул Энгус. — Это не мое, случайно?
 Молодой человек по ту сторону изгороди слегка пожал плечами и бросил на ходу:
 —  — Не ваше — что?
 Энгус кинулся за ним вдоль своей стороны изгороди.
 — А вот то, что вы там достали. Такой забавный камушек с прожилками. Он мой.
 — Да неужто? — удивился незнакомец. — И зачем же вы его туда положили?
 — Ну какая разница — зачем, — нетерпеливо ответил Энгус. — Вы просто перебросьте его сюда, ладно?
 Однако незнакомец шагал себе дальше и даже не думал останавливаться. Энгус, спотыкаясь о камни, трусил параллельным курсом, чертыхаясь под нос.
 — Довольно забавно, — громко произнес его попутчик, обращаясь к небу. — Я иду себе, собираю камушки с изгороди, и вдруг мне громогласно заявляют, что они принадлежат ему, — он покосился на Шилдрейка. — Вы, как я догадываюсь, — язвительно добавил он, — как раз его и искали, верно?
 — Конечно, искал, — вскричал Энгус, снова чуть не падая. — Я долго искал, а потом прилег на минутку.
 — Значит, вы утверждаете, что он — ваш, — констатировал молодой человек. — А не подскажете ли мне, как он оказался на верхушке изгороди?
 — Жена закинула его туда из машины, — не очень внятно объяснил Шилдрейк. Они в это время добрались до обочины.
 — А потом, наверное, она уехала, — грустно промолвил незнакомец, глядя на пустынную дорогу. — Вот оно, семейное счастье! Неудачная женитьба?
 — Да не прикидывайтесь вы идиотом! — взорвался Энгус. — Отдавайте камень.
 Незнакомец поразмыслил.
 — Я вам наполовину верю, — сообщил он. — Но только наполовину. Должен признаться, с детства терпеть не могу, когда меня зовут «Эй!» Собственное имя мне нравится куда больше. Многие полагают, что «Эй!» — довольно удобная форма обращения, особенно к незнакомцу, но я не разделяю этих взглядов. Попахивает снобизмом, знаете ли. Я не говорю…
 — Отдадите вы мне камень? — зарычал Шилдрейк, теряя терпение.
 — Я бы, может, и отдал, — торжественно произнес молодой человек, — попроси вы меня по-хорошему. Знаете, как бывает: удивление там, благоговение, голос с неба… А так, как вышло — нет, не отдам. Но если он ваш, вы его получите. Меня зовут Оливер Донкастер, я остановился на пару недель вон в той деревушке у миссис Пентридж. Сейчас направляюсь как раз туда, пить чай. А вот после чая, — он поглядел на часы, — ну, скажем, без четверти шесть, — около шести, короче, — если вам удастся убедить меня, можете забирать свой камень. А как вас зовут? «Эй» — это, я так понимаю, наследственный титул?
 Энгус попытался взять себя в руки. Дурацкое дело — пререкаться через изгородь. И ведь нет никакой уверенности, что у этого парня именно его камень.
 — Прошу извинить меня за грубость, — произнес он, — просто все так неожиданно произошло…
 — Весьма неожиданно, — вежливо согласился Донкастер.
 — Я так боялся, что вы уйдете, вот и крикнул. Если бы вы дали мне только взглянуть на вещь, которую вытащили из ограды…
 — Пожалуйста, — с готовностью откликнулся его собеседник. — Я ведь уже сказал вам, что это — камень. Я шел, а он попался мне на глаза. После шести буду рад позволить ему поступить точно так же с вами. Хотите сохранить инкогнито?
 Ну что ж… Значит, через часок? Было весьма приятно… э-э, нет, «встретить» не подходит, о, да, послушать вас. До свидания. Всего доброго! — он изящно помахал рукой и двинулся по тропинке к калитке на другой стороне поля.
 Пока Энгус огибал изгородь, он уже скрылся из вида.
 За чаем Оливер Донкастер исследовал свою находку.
 При искусственном свете она оказалась довольно тусклой.
 Цвет камня оставался по-прежнему чист, причудливые отметины все так же привлекали взгляд, но золотистый отсвет, так заметный под солнцем, словно пригас, и камень стал каким-то более обыкновенным. Слегка разочарованный, Донкастер вышел из спальни и остановился возле двери в другую комнату.
 — Привет! — негромко крикнул он. — Можно войти?
 За дверью вот уже год лежала в кровати миссис Фергюсон, мать хозяйки Донкастера, миссис Пентридж. Паралич полностью лишил подвижности нижнюю половину тела несчастной женщины. В доме иногда спорили, не лучше было бы, распространись паралич на все тело. Мистер Пентридж полагал, что это был бы самый милосердный исход, а миссис Пентридж с ним не соглашалась. Миссис Фергюсон своего мнения, если оно у нее и было, не высказывала. Она очень любила гостей и приветствовала любые разговоры, лишь бы они происходили в ее присутствии.
 Донкастер сначала из сострадания заходил к больной после чая, а потом привык, и теперь у них появилась традиция: под вечер обсуждать результаты его дневной работы, смотреть наброски и тем самым давать повод для короткой лекции по искусству, в которой Оливер излагал старой женщине собственные заблуждения на этот счет. Впрочем, сам он называл их убеждениями.
 Сегодня он застал в комнате больной миссис Пентридж.
 Она перебирала наволочки в комоде и, дружелюбно поздоровавшись, спросила:
 — Ну как, удалось поймать хорошее освещение?
 — Отлично поработал, — с улыбкой ответил Оливер, садясь в кресло. Кое-что, конечно, придется переделать, а то очень пестро получается. Вот, взгляните, — он поместил набросок перед глазами миссис Фергюсон.
 Старушка впилась взглядом в кусочек картона и уже не отрывала от него глаз, прислушиваясь к разглагольствованиям Донкастера. Миссис Пентридж продолжала возиться с наволочками. Минут через пять Оливер встал.
 — Да, кстати, — сказал он без всякой связи с предыдущим, — ко мне тут должны зайти, поговорить насчет одной штуки. Поглядите, видели вы когда-нибудь такой камешек? Сегодня нашел. — Он продемонстрировал находку миссис Фергюсон. — Обратите внимание на цвет. Ну разве не прелесть?
 — Что это? — хрипло спросила старая дама.
 — А бог его знает, — беспечно ответил Оливер. — Сначала мне показалось, что это — хризопраз, а потом посмотрел — нет, не похоже. Наверное, какой-нибудь урим и туммим 9 .
 — А-а, знаю, — кивнула старушка. — Это то, что первосвященники носят на наперснике. — Она погладила Библию на тумбочке рядом с кроватью. — Я про это хорошо помню.
 — Не сомневаюсь, — с улыбкой сказал Донкастер.
 — Помню как сейчас, — продолжала миссис Фергюсон. — Я тогда маленькая была и ходила в воскресную школу.
 Наверное, мне потому запомнилось, что мы после школы отправились на пикник, а раньше меня не брали. В школе священник как раз и говорил про эти самые урим и туммим. Сюзи Брайт потом еще всю дорогу искала их по канавам. Да-а, — покряхтела она, — хотелось бы мне сейчас побегать, как тогда бегалось.
 Стук в дверь, который последовал спустя минуту-другую после этого, никто не услышал. Миссис Пентридж уронила стопку наволочек и, вытаращив глаза, смотрела, как мать ее возится с одеялом на постели. Вот она медленно села, вот ахнула растерянно, и как-то боком начала сползать на пол.
 — Матушка! — взвизгнула миссис Пентридж и кинулась к ней.
 Пораженный Оливер подскочил с другой стороны.
 Миссис Фергюсон, крепко ухватившись за обе живые подпорки и тяжело дыша, с трудом… встала на ноги и сделала пару неуверенных шагов вперед.
 — Погодите-ка, — прохрипела она, отпустила плечо Оливера и сделала еще шаг. — Кажется, мне сегодня чуток получше.
 В тишине, воцарившейся вслед за этими невероятными словами, прозвучал повторный стук в парадную дверь. Это пришел Энгус Шилдрейк.




 Глава 6
 Проблема времени


 Сэр Джайлс откинулся в кресле и улыбнулся профессору Пеллишеру.
 — Ну вот, — сказал он, — мы провозились целые сутки. Можно подвести итог. — Он взял со стола лист бумаги и прочитал:
 — Первое. Камень состоит из неизвестного вещества. Второе. Камень не реагирует ни с одним известным веществом. Третье. Камень можно разделить на части без изменений свойств и размеров оригинала. Четвертое. Камень может перемещаться и вызывать перемещение в пространстве, причем процесс перемещения не фиксируется сознанием.
 Пятое. Камень предположительно способен перемещаться и вызывать перемещения во времени.
 — Он определенно перемещается, — заметил Пеллишер, но сэр Джайлс покачал головой.
 — Именно предположительно. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что ваш протеже отправился в прошлое. Несомненно лишь то, что его здесь нет, а вот камень, наоборот, есть. Полагаю, его матери вы скормили вполне добротную историю?
 — Ох, не нравится мне все это, — озабоченно проговорил Пеллишер. — Как бы до полиции не дошло…
 — Непременно дойдет, можете не сомневаться, — заверил его сэр Джайлс. — Но я слыхал, как он тут прощался.
 Надеюсь, у вас нет причины убивать этого типа? И орудия убийства тоже нет? Тогда вас вряд ли станут серьезно трясти, не говоря уж о том, что нет ни тела, ни его следов. Давайте-ка лучше продолжим нашу работу.
 — Наверное, вы правы, — признал профессор. — Ну и как вы считаете, какого плана нам теперь придерживаться?
 Сэр Джайлс подался вперед.
 — Я вот о чем думаю, — заговорил он. — Если ваш ассистент действительно угодил в прошлое, значит, можно попробовать отправиться и вперед во времени?
 — Не вижу причин, почему бы это оказалось невозможным, — осторожно согласился Пеллишер.
 — Вот это мы и должны проверить, — сказал сэр Джайлс. — Но теперь нам не на кого рассчитывать, кроме себя.
 Во-первых, следует экономить камни. Во-вторых, нам не грозит застрять там навсегда. Ведь всякое будущее когда-нибудь станет настоящим.
 — Но все-таки я бы не стал забираться далеко, — заметил профессор. — Скажем, полчаса для первого раза вполне достаточно.
 Сэр Джайлс уже нетерпеливо вертел в руках корону, но профессор еще не кончил.
 — Но подумайте, Тамалти. Даже если он сработает, что это нам даст? Допустим, я проецирую себя на час вперед. Допустим, я обнаруживаю себя сидящим в этом кресле, за этим столом. А потом возвращаюсь назад и на пару часов запираюсь в спальне. И как тогда я мог видеть себя сидящим за столом? И чем меньше срок, тем больше шанс перевернуть ход событий по-своему. За неделю всякое может случиться, не то что за полчаса.
 Сэр Джайлс поразмыслил над его словами.
 — Да, помнить вы, пожалуй, ничего не будете, — согласился он. — Все равно, пока не попробуем, ничего не узнаем.
 Сутулую фигуру профессора затрясло от возбуждения.
 — Слушайте, Тамалти, а ведь это может порвать цепочку, — хрипло проговорил он. — Этак ведь можно убедиться, наконец, что мы — не какие-нибудь винтики в механизме Рока. Мы станем свободными!
 — Я иногда думаю, — задумчиво произнес сэр Джайлс, — что во всем этом рассаднике паразитов, который по недоразумению зовется Англией, я — единственный ученый. Ну хоть бы один из вас не носился с какой-нибудь навязчивой идеей! А то вы только о том и думаете, как бы выпустить ее погулять на часок. Не сходите с ума, Пеллишер. Каким это образом любое, самое распроклятое происшествие может порвать цепь закономерностей? Вы добиваетесь свободы? Ну и что вы с ней намерены делать?
 — Если человек в состоянии изменить прошлое, — словно в трансе произнес профессор, — если он способен познать будущее и действовать в нем…
 — Да вы белены объелись, профессор, — перебил его сэр Джайлс. — Кончайте ваши романтические бредни. Если вам на роду назначено сидеть через полчаса в этом кресле, вы в нем и будете сидеть, даже если для того, чтобы засунуть вас туда, этому доисторическому экспонату придется треснуть вас по голове чем-нибудь тяжелым. Хватит болтать. Приступайте к эксперименту.
 — Я-то приступлю, но и вы не отлынивайте, — огрызнулся профессор. — Я ведь с вас глаз не спущу, Тамалти. И давайте без этих ваших штучек! — предупредил он.
 — Вы, романтики, всегда отличались подозрительностью, — вздохнул сэр Джайлс. — Впрочем, сейчас это неважно. Мы же будем действовать вместе. Где камень?
 Пеллишер отпер сейф, достал камень и сел за стол рядом с Тамалти.
 — На сколько отправляемся? — деловито спросил он. — На полчаса?
 — Вполне достаточно, — кивнул сэр Джайлс. — Дверь заперли? Хорошо. Где часы? Значит, отправляемся в половину двенадцатого. Дайте-ка я запишу на листочке и положу вот сюда. Еще раз: чего мы хотим?
 — По-моему, стать такими, какими мы будем в половине двенадцатого, — пожав плечами, ответил Пеллишер, и оба они, один с короной на голове, другой с зажатым в руке камнем, сосредоточились на этом желании.
 — ..поэтому вряд ли я смогу сообщить вам что-нибудь полезное, — закончил Пеллишер, спокойно глядя на полицейского инспектора.
 Сэр Джайлс оглянулся через плечо. Он стоял у окна кабинета и рассеянно прислушивался к разговору за столом.
 Так удался все-таки их эксперимент или нет? Он не мог припомнить ничего определенного. Они с Пеллишером сидели… кажется, довольно долго, хотя, если смотреть по часам — всего минут десять… ощущение от этого ожидания неизвестно чего осталось довольно тягостное. Потом они посмотрели друг на друга, и Пеллишер сказал: «Ну?» Тогда сэр Джайлс встал, взглянул на листок бумаги, где его почерком было написано «Одиннадцать тридцать», и перевел взгляд на часы.
 Стрелки показывали одиннадцать сорок две. Он поглядел на Пеллишера и раздраженно бросил:
 — Если бы я знал, провались оно все пропадом!
 — Вы о чем? — кажется, спросил Пеллишер.
 Воспоминания быстро тускнели, и сэр Джайлс уже с трудом мог восстановить общую последовательность событий. С каждой минутой прошедшие полчаса все быстрее проваливались куда-то на дно памяти, и решительно нельзя было понять, случилось ли все это на самом деле или происходило только в его сознании? А то, что происходит сейчас? Происходит ли оно в действительности, или к этому следует относиться как к предвидению? Испытывая крайнее раздражение и какую-то безотчетную тревогу, сэр Джайлс вынужден был признаться самому себе: он не знает.
 Ему припомнилось, как в дверь постучала экономка, припомнилось, как пришел инспектор, как они говорили с Пеллишером… надо признать, подумал Тамалти, Пеллишер вел себя безукоризненно. Кажется, профессора не мучили никакие сомнения. Впрочем, откуда им взяться? Для этого все-таки соображать надо. «Но я же помню все это, — нетерпеливо подумал Тамалти. — Если бы этого не было, как бы я помнил тогда? Черт побери! — Он пытался сосредоточиться. — Но ведь в половине двенадцатого я и должен помнить.
 С другой стороны, если эти воспоминания пришли ко мне извне, значит, я помню то, чего не было? Может быть, галлюцинация? Нет, так свихнуться можно. Чушь. Я в полном сознании, и сознание мое соответствует одиннадцати сорока пяти. Этого сознания не могло бы быть, если бы меня не было между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью. Так все-таки где я? Здесь или все еще там, только зная о том, что будет здесь?»
 Сэр Джайлс ощутил близость какого-то другого объяснения, он мучительно пытался ухватить его и не мог. Нетерпеливо взглянув через плечо, он с облегчением отметил, что инспектор собрался уходить. Едва дождавшись, пока за ним закроется дверь, сэр Джайлс бросился к Пеллишеру.
 — Ну? — чуть не крикнул он. — Что произошло? Да плюньте вы на этого идиота-полицейского! Получилось что-нибудь?
 — По-моему, ничего, — несколько удивленно ответил Пеллишер. — Кажется, во времени оно не работает.
 — Похоже, это вас радует, — саркастически воскликнул сэр Джайлс. — А позвольте вас спросить, почему вы так уверены, что оно не работает? Вы же хотели остаться самим собой из половины двенадцатого? Ну и как вы теперь узнаете, так это или нет? Вы ведь все помните, не так ли? Я тоже помню.
 — А-а… да… — начал Пеллишер. — Да, я понял. Хотите сказать, что это — предвидение? Хм. Ну тогда давайте вернемся в одиннадцать часов, — он шагнул к сейфу, но сэр Джайлс схватил его за рукав.
 — Остановитесь, глупец! Нельзя этого делать. Почему, черт побери, я раньше не понял? Стоит вам вернуться назад, и вы будете вечно проделывать одно и то же. Понимаете?
 Замкнутый круг!
 Пеллишер сел. Оба ученых смотрели друг на друга.
 — Но вы же сами утверждали, что любое настоящее рано или поздно станет будущим, — растерянно произнес профессор.
 — Утверждал! — рявкнул Джайлс. — Но неужели у вас мозгов не хватает понять, что возвращение замыкает круг? Вот почему исчез ваш проклятый прихлебатель! А теперь вы и сами едва не клюнули на эту удочку! Нет уж, меня на таком не поймаешь. Должен быть выход, и я найду его!
 — Послушайте, Тамалти, — примирительно сказал профессор, — давайте-ка все спокойно обсудим. Что вы имеете в виду под замкнутым кругом?
 — О боже! — простонал сэр Джайлс. — Угораздило же меня связаться с человеком, который даже соску сам не найдет! Да поймите вы, если сначала не задать последовательность перемещений, то вы уже ничего не сможете сделать.
 Если вы решите: «Я хочу попасть туда и вернуться обратно таким-то образом», — тогда — пожалуйста, но если скажете только «Я хочу оказаться там», то вашим возвращением будет управлять обычная последовательность событий. Вы что, совсем рассудок потеряли, Пеллишер?
 — Так мы в будущем? — тупо спросил профессор. — И мы не можем вернуться назад, чтобы прожить эти полчаса? Ну хорошо. А почему вы придаете этому такое значение?
 — Да ведь если мы оказались здесь… — начал было Тамалти, но махнул рукой и замолчал. Несколько минут он ходил по кабинету из угла в угол, а потом остановился возле своего кресла. — Но сейчас-то я здесь? — вдруг спросил он. — Или там?
 В кабинете надолго повисла тишина. Наконец Пеллишер нарушил молчание.
 — Я все же не понимаю причин вашего возбуждения.
 Какое значение могут иметь всего-то полчаса…
 Кажется, сэр Джайлс достиг последнего градуса бешенства и поэтому неожиданно сделался вежлив. Он повернулся к профессору и проговорил почти заботливо:
 — Да вы не волнуйтесь, Пеллишер, поберегите голову.
 Постарайтесь просто проследить за моими рассуждениями.
 Если то, что мы знаем — это информация, пришедшая в ваше сознание извне, то ведь сознание должно в чем-то обретаться?
 Оно пребывает в вашем теле. А где ваше тело? Как вы согласуете ход времени вашего тела и вашего сознания?
 — Мое тело определенно здесь, — заявил Пеллишер, хлопая себя по коленке.
 — Не совсем так, — ласково произнес сэр Джайлс. — Да, оно может быть здесь, а может и не быть. Вполне может оказаться, что мы все еще сидим за столом, а все остальное занимает миллионную часть секунды.
 — Но ведь Пондон исчез у нас на глазах, — возразил Пеллишер, — и я не вижу, куда бы ему деваться, как не в свое прошлое. Вы не допускаете, что мы точно так же исчезли в нашем собственном будущем?
 — Надеюсь на это, — проворчал сэр Джайлс. — Вопрос в другом. Кое-что мы помним или знаем. Мы говорим.
 Приходила полиция. Но факты ничего не говорят о том, происходило ли это в прошлом, происходит в настоящем или произойдет в будущем. Если мы сейчас решим вернуться, то мне кажется — о, конечно, я всего лишь дитя несмышленое у ваших ног, — но все-таки мне кажется, что в этом случае мы попадем во временную петлю и вынуждены будем вечно повторять один и тот же период. И кто бы мне сказал: так ли это?
 — Допустим, так, — вставил профессор. — Тогда нам придется жить очень долго.
 — Пока смерть не придет, — мрачно кивнул сэр Джайлс. — А потом что? Когда эти наши тела умрут и разрушатся, не вернется ли наше сознание к тем телам, которые будут еще живы? И все это будет повторяться снова и снова. Неужто это вам нравится, Пеллишер?
 — Но ведь Пондон исчез, — напомнил профессор.
 — Да черт с ним, с Пондоном! — воскликнул сэр Джайлс. — Неужели непонятно, что условия могут быть другими? Каким бы ни было прошлое, человек знает о нем, но как он может знать о будущем, которого еще не было?
 — И что же вы предлагаете делать? — вконец запутавшись, спросил профессор.
 Сэр Джайлс задумался.
 — Я предлагаю понаблюдать несколько дней, — наконец сказал он. — Тем временем я подумаю над формулой желания, с помощью которого, во-первых, удалось бы выяснить, куда запропастился ваш помощник, а во-вторых, узнать, где находимся мы сами. А еще я хочу знать, что происходит на Уайтхолле, чтобы не дать им застать меня врасплох. При нынешних обстоятельствах это ни к чему. Короче, я возвращаюсь в Лондон.
 Сэр Джайлс не захотел пользоваться камнем и всю дорогу до Юстона 10 напряженно размышлял над возникшей проблемой. Ему удалось продумать несколько формулировок мысленных приказов, с помощью которых можно было добраться до несчастного Пондона. Самое простое — пожелать вернуть беднягу обратно — они с профессором уже попробовали вчера вечером без всякого эффекта. Видимо, камень не давал возможности контролировать других людей; его действие ограничивалось лишь непосредственным владельцем.
 Вот о чем действительно стоило пожалеть. Как было бы прекрасно, сидя у себя в кабинете, манипулировать другими людьми! Сэр Джайлс терпеть не мог непосредственно принимать участие в экспериментах. Как правило, он выбирал для этого людей, чье сознание заблудилось между мистикой, безумием и романтикой, беда только в том, что подобных субъектов всегда не хватало. Ах, какой бы это был прекрасный способ избавляться от всяких идиотов, отправляя их в их же собственное прошлое! Он с трудом удержался от искушения послать телеграмму Пеллишеру и посоветовать рассказать полиции все, как есть. Ведь тогда этим остолопам придется «выполнить свой долг» и отправиться разыскивать ассистента профессора в позавчерашний день. Впрочем, Пондон сунулся туда по своей воле, если, конечно, не считать того, что его начальник мог бы поподробнее объяснить бедолаге последствия этого «пустякового эксперимента». Ладно, Лондон подождет.
 Помнится, в то утро, собираясь «в дорогу», Пондон решил побриться и слегка порезался. Сэр Джайлс с удовольствием подумал, что теперь этот порез будет преследовать молодого недоумка каждое утро до тех пор, пока он, сэр Джайлс, не выкроит время и не займется этим делом сам. Сейчас у него есть заботы поважнее. Проклятые полчаса никак не давались ему в руки, вынуждая без конца прикидывать: прожил он их или нет, и если нет, то способен ли камень избавить его от необходимости проживать их снова и снова?
 Проблема никак не хотела решаться. Вот если бы камень мог транслировать в его сознание его собственные мысли из будущего… Впрочем, зачем же именно в его? Есть ведь и другие люди. Сэр Джайлс перебрал в уме несколько имен, прикидывая, можно ли им доверять в таком деле. Лорд Эргли… А что? Сильное, тренированное сознание… и особого раздражения не вызывает. От Пеллишера, раз он сам в это завязан, толку мало, и к первому встречному не станешь приставать с просьбой посмотреть, куда это там у вас делись полчаса. А лорд Эргли к тому же должен знать, не зашевелились ли эти паразиты на Уайтхолле. А впрочем, черт с ними, не очень-то они его волнуют.
 На вокзале сэр Джайлс взял такси и отправился к Верховному судье. Таким образом, дела достали лорда Эргли, несмотря на субботний день. После чая судья забавлялся мыслью: а не проникнуть ли с помощью камня в сферы «Природы Закона»? Он как раз пришел к выводу, что Хаджи Ибрагим не одобрил бы подобных затей, и в это время его огорошил приезд миссис Шилдрейк.
 — С ней там и мисс Барнет, сэр, — добавила служанка.
 — Кто бы мне объяснил, — бормотал судья, направляясь в гостиную, — что за дела у Хлои с этой дамой. Где она ее раздобыла? И зачем потащила ко мне? Инструктировать или пугать?
 Однако вскоре выяснилось, что если кого и напугала эта история, то скорее Хлою. Миссис Шилдрейк моментально захватила инициативу, в двух словах объяснила свое отношение к камню, вскользь упомянула, что в настоящий момент он потерян, и сосредоточилась на выяснении, имеются ли у лорда Эргли какие-нибудь особенные права на камень.
 — Именно на этот — нет, — сдержанно ответил Верховный судья.
 — Что вы имеете в виду? — уточнила Сесилия.
 — Вы, видимо, не в курсе, — мягко сказал Верховный судья, одним взглядом оценив манеры миссис Шилдрейк, положение в обществе ее мужа и возможность перетянуть этих людей на свою сторону. — Ваш камень, как и ряд других, получены от одного-единственного камня и обладают теми же свойствами, что и он. Но насколько они идентичны с точки зрения собственности, я пока не готов ответить. Такая же неясность и с нравом наследования. Решением этих вопросов с подачи одного иностранного государства занимается в настоящее время правительство Ее Величества. В подобной ситуации я посоветовал бы вашему мужу сохранять полную конфиденциальность во всех вопросах, связанных с камнем, и проявлять особую осмотрительность. Я нахожу его права владения неочевидными, во-первых, из-за условий приобретения, а во-вторых, из-за неясности происхождения предмета купли-продажи.
 Все это лорд Эргли произнес весьма значительным тоном с соответствующими паузами и должным пафосом. На миссис Шилдрейк тирада произвела впечатление, но заставила ощетиниться.
 — Помилуйте, лорд Эргли, — сказала она, — вы советуете нам сидеть тихо в то время, как другие с помощью нашей же вещи будут разорять нас? В первую очередь могут пострадать акции Атлантической Авиалинии. А вы нам толкуете про какой-то единственный камень!
 — В нем — эпицентр всех наших производных, — произнес лорд Эргли как можно загадочнее.
 Смысла во фразе было немного, но Хлое она напомнила о Пределе Стремлений. Она порой воспринимала случайные, высокопарные слова как откровения, независимо от того, понимала она их или нет. «Производные»? Наверно, фраза подразумевает, что в центре всего стоит лорд Эргли… хотя, конечно, сам он посмеялся бы над таким толкованием. Но Хлоя все же чувствовала, что вся история имеет самое непосредственное отношение к лорду Эргли, или к чему-то, связанному с ним. Она видела: судья уверенно идет какой-то твердой дорогой, и ей страстно хотелось тоже идти по ней.
 Хлоя вернулась к действительности и уловила окончание фразы миссис Шилдрейк.
 — ..ваше мнение насчет него.
 — Сударыня, — величественно произнес лорд Эргди, — вам должно быть понятно, что до рассмотрения этого случая в суде я не вправе высказывать какое бы то ни было мнение. Я не адвокат и не прокурор, я — Верховный судья.
 — Но как же нам быть? — не сдавалась миссис Шилдрейк. — Вы, по крайней мере, могли бы сказать, откуда он вообще взялся, этот ваш камень.
 Лорд Эргли без труда подавил в себе желание предложить посетительнице конспект речи Хаджи, посвященной истории камня. Вместо этого он сказал:
 — Миссис Шилдрейк, благодаря глупости и безответственности моего племянника вы оказались фактическим, хотя и незаконным, обладателем камня, представляющего собой священную реликвию для миллионов людей. Владение им может привести к самым непредсказуемым последствиям.
 Я призываю вас действовать с максимальной осторожностью.
 Я даже отваживаюсь предложить вам подумать о передаче камня на мое попечение вплоть до решения этого вопроса в верхах. На подобную дерзость толкает меня нешуточное беспокойство, вызванное сложившейся ситуацией. Это не пустые слова. Вовсе не обязательно, но вполне возможно, что и ваша жизнь, и жизнь вашего мужа могут оказаться в опасности.
 Прошу вас, посоветуйтесь с ним, взвесьте все и помните о моем предложении. Оно более чем серьезно.
 «Неужто ее даже этим не проймешь?» — «подумал он.
 Сесилия сосредоточенно смотрела в пол, и судья украдкой взглянул на Хлою. На лице девушки он прочел безоговорочное одобрение всем своим планам.
 Миссис Шилдрейк пребывала в немалом затруднении.
 Кажется, ей ничего не оставалось, кроме как отправиться на совет с Энгусом и поискать другие способы выведать тайну камня. Она уже приготовила довольно неопределенную прощальную фразу, но в это время дверь распахнулась и в гостиную вошел сэр Джайлс Тамалти. Он машинально кивнул судье и уставился на посетителей.
 — Вы заняты? Я хотел поговорить с вами.
 — У меня тоже было такое желание, — ответил судья.
 Тон его голоса заставил Хлою встряхнуться, а Сесилию сбил с толка. Она даже забыла порядок слов в подготовленном прощании.
 — К сожалению, больше ничем не могу помочь, миссис Шилдрейк, — обратился к ней лорд Эргли.
 — Знаете, как-то это все неубедительно, — поджав губы, заявила Сесилия. — Я уж лучше схожу к нашему послу. Мы все-таки граждане Соединенных Штатов и, насколько я понимаю, не подлежим вашей юрисдикции.
 — Это верно, — кивнул лорд Эргли, дожидаясь, когда она наконец, уйдет.
 — Надо же разобраться, кому может принадлежать камень, — продолжала тихо скандалить Сесилия, — кто может его продавать, а кто — нет.
 — Вот так здорово! — воскликнул сэр Джайлс. — У вас тоже есть камень? Это ваш, Эргли, или Реджинальда?
 Надеюсь, вы за него не переплатили? — насмешливо спросил он у опешившей американки.
 Сесилия чуть не кинулась к нему.
 — О, к сожалению, не знаю вашего имени, — затараторила она, — но, может, хоть вы мне расскажете про эту штуку. А то все так загадочно. Мы, мой муж и я, купили камень у мистера Монтегю, а теперь нам говорят, что он не имел права продавать его.
 — Имел, имел, — успокоил ее сэр Джайлс. — Я дал ему один вчера утром.
 — Так это с вашего камня все началось? — спросила Сесилия.
 — Конечно, — кивнул сэр Джайлс, — а что, кто-нибудь против?
 — Тамалти, вы прекрасно знаете, кто, — сдержанно заметил Верховный судья.
 — А-а, кучка религиозных маньяков, — пренебрежительно отмахнулся сэр Джайлс. — Неужели вы с ними заодно, Эргли?
 Судья помолчал, но приверженность к истине в конце концов заставила его ответить:
 — Нет. Я пока слишком мало знаю. Именно поэтому я хочу поговорить с тобой, как только эта дама уйдет. — Судья прекрасно понимал, что фраза прозвучала грубо, но смягчить ее не захотел. Существовали заботы и поважнее, чем любопытство миссис Шилдрейк. Кажется, судья не вполне уловил, что ее камень потерян, в рассказе Сесилии это прозвучало как-то вскользь, вполне можно было понять, что ее муж нашел камень сразу после их с Хлоей отъезда.
 Сесилия в ответ на грубость повернулась спиной к судье и заговорила с Тамалти.
 — Мне бы очень хотелось задать вам несколько вопросов, сэр Джайлс. Не могли бы вы уделить мне полчасика?
 В первый момент сэр Джайлс едва не послал ее ко всем чертям. Но его насторожили интонации лорда Эргли. Хорошее настроение разом исчезло. Тамалти не раз приходилось попадать в довольно опасные переделки в самых разных уголках земли, у него выработалось прекрасное чутье на враждебность, и вот теперь он ясно почувствовал ее в интонациях судьи. Причин он не знал, но и ошибки в своих ощущениях не допускал.
 А если Эргли решил вдруг переметнуться, пожалуй, не стоит пренебрегать этой дамочкой, кем бы она ни была. Раз она приобрела камень, значит, у нее водились деньги, и немалые, а где деньги, там и власть, которая может оказаться весьма кстати, если Эргли ему больше не друг. Может, и не стоило затевать эту игру, не настолько все плохо, чтобы палить в Эргли из первого же попавшегося ружья неизвестного калибра, но видно же: эти двое не в восторге друг от друга. Если раньше он относился к судье, как и ко всему прочему человечеству, с привычным рассеянным презрением, то теперь вдруг испытал к этому большому человеку вспышку острой неприязни.
 Поэтому он взял предложенную визитную карточку и, не обещая ничего определенного, пробурчал что-то насчет «позвонить», после чего с холодной учтивостью выпроводил Сесилию вон. Кажется, она не заметила его бесцеремонности.
 Мысли Сесилии удовлетворенно вращались вокруг подтверждения ее прав собственности.
 Когда она вышла, Хлоя нерешительно привстала, но судья коротким жестом вернул ее на место.
 Сэр Джайлс уронил себя в кресло.
 — Ну, — сказал он, — так что у вас за проблемы? Кстати, Эргли, ваша… м-м, секретарша… нам что, нужен свидетель для суда?
 Небольшая пауза перед словом «секретарша» не ускользнула от внимания его слушателей, но и не произвела на них впечатления.
 — Я хочу знать, что вы делали в Бирмингеме? — довольно резко спросил судья.
 Сэр Джайлс с искренним изумлением воззрился на него.
 — Да ведь я за тем и приехал, чтобы рассказать об этом, — проговорил он. — Я думаю, вы поможете мне выяснить кое-какие обстоятельства.
 — Конечно, помогу, — ответил лорд Эргли. — Только сначала я хотел бы знать, что вы там натворили.
 — По-моему, вы выбрали неверный тон, — ухмыльнулся сэр Джайлс. — Мы ведь сейчас не в вашем свинячьем суде.
 Сегодня утром мы с Пеллишером экспериментировали, но разрази меня гром, если я понял, что у нас получилось…
 — Я хочу знать о ваших экспериментах прошлой ночью, — перебил его судья.
 Сэр Джайлс удивился не на шутку.
 — Ночью? А что вы знаете о прошлой ночи? Не было там ничего особенного.
 — Кому вы дали камень? — настаивал судья. — Что произошло с этим человеком?
 — Ах, вот вы о чем, — задумчиво проговорил сэр Джайлс. — Интересно, откуда вам про это известно? Вы что же, шпионили за мной с помощью этого ископаемого куска навоза? Ну, я угадал? Ага, значит, он еще кое-что может. Именно это мне и нужно было. Ладно. Слушайте. Сегодня утром мы с Пеллишером…
 — Что случилось с тем человеком? — снова перебил его лорд Эргли.
 — Черт возьми, почем я знаю! — с раздражением воскликнул сэр Джайлс. — Я же говорю вам, одно с другим связано. Может, этот парень носится где-нибудь на прошлой неделе… хотя нет, мы же договаривались о двенадцати часах.
 Наверное, скоро вернется. Правда, в девять его еще не было. В конце концов, если он вам так нужен, можете сами его разыскивать. Только сначала скажите мне как на духу: есть я здесь или меня нет?
 Воспользовавшись удивлением слушателей, сэр Джайлс кратко обрисовал мучившую его проблему. Надо сказать, она весьма заинтересовала лорда Эргли.
 — Насколько я могу судить, вы — здесь, — сказал он наконец. — И это на самом деле вы, как и положено, во плоти. Я-то ведь не терял ни получаса, ни минуты.
 — Да знаю я, знаю, — страдальчески сморщившись, махнул рукой сэр Джайлс. — Я другого не пойму. Вы-то меня видите, само собой, а вот я действительно ли вижу вас или просто знаю о том, что должен видеть? Из-за этой проклятой путаницы с минимальным временем эксперимента возникает проблема памяти. В половину двенадцатого я все помнил. Но точно так же я помнил бы все, если бы прожил эти полчаса нормально. Эргли, ради всего святого, не будьте таким же бестолковым, как Пеллишер. Вы же должны уметь думать хоть немножко, иначе какой из вас Верховный судья? Раз вы могли увидеть, что происходило в Бирмингеме прошлой ночью, значит, могли понаблюдать и за сегодняшним утром! Тут-то бояться нечего.
 — Я ничего не стану делать для вас, пока не выручу вашу… жертву, — последнее прозвучало, пожалуй, немного театрально. Судья это почувствовал и сбавил тон. — Но даже если мы вытащим беднягу, я не уверен, что захочу помогать вам. Вряд ли камень предназначен для того, чтобы распутывать вами же созданные парадоксы.
 — А для чего же он, по-вашему, предназначен? — ехидно спросил сэр Джайлс. — Или вы думали использовать его в качестве наглядного пособия на уроке но Священному Писанию? Я же вижу, что-то не так, и хочу знать причину. А если вы мне не скажете, я, пожалуй, обращусь к сторожу в зоопарке. Особой разницы нет.
 — Обращайтесь на здоровье, — согласился лорд Эргли.
 К нему потихоньку возвращалось доброе расположение духа. Во-первых, он, кажется, понял, что несчастного ассистента Пеллишера можно вытащить, во-вторых, приятно было видеть, что у Джайлса все пошло наперекосяк.
 — Обращайтесь, — повторил он. — А я теперь и пальцем не пошевельну, пока не приму всех мер предосторожности. На вашем месте я бы тоже об этом подумал. Ведь если в ваших рассуждениях нет ошибки, придется проделать все это еще не раз.
 — Боже правый! — воздел руки сэр Джайлс. — Да как же вы не видите, что у меня нет выбора до следующего раза? Нет, Эргли, вы такой же слабоумный, как и все остальные. Значит, вы не собираетесь ничего делать, да?
 — По крайней мере, сейчас. Знаете, Тамалти, будь у вас поменьше самоуверенности, вам бы цены не было. Вы ведь блефуете, Тамалти. Вы совсем не так уж уверены в себе, как хотите показать, а?
 Сэр Джайлс ничего не ответил. Он еще с минуту сидел в кресле, потом встал и вышел из кабинета, бормоча под нос: «Ладно, ладно, еще увидим…» Лорд Эргли посмотрел на Хлою.
 — «Все странные и страньше», — развел он руками. — Это же надо: Джайлс, стреляный воробей, и так попался! Нет, определенно этот камень — замечательная вещь! Ну а теперь, — голос его изменился и стал будничным, — расскажите-ка мне, что все-таки произошло сегодня днем?
 Хлоя без утайки поведала ему обо всех своих приключениях.
 — Выходит, один из камней лежит себе где-то на травке в пригороде, — задумчиво проговорил судья, выслушав девушку. — Интересная новость для нашего друга Хаджи. Ну да ладно. Теперь послушайте, что было у меня… — он коротко описал свои эксперименты с камнем. — Таким образом, — закончил он через несколько минут, — можно считать установленным, что камень позволяет двигаться в пространстве, во времени и в сфере мысли. Хорошо бы узнать, в чем еще.
 — А разве бывает еще что-нибудь? — удивилась Хлоя.
 — Хаджи говорил о Непостижимом, — задумчиво ответил лорд Эргли, — но кто его знает, что он имел в виду.
 — А вы как думаете?
 — Дитя мое, — грустно улыбнулся судья, — я уже стар и всю жизнь занимался вполне определенными вещами. Я не искал опоры в религии и не верил тем сказкам, которые рассказывают церковники. К вере это не имеет отношения. Так вот, занимаясь своим делом, я нет-нет да и удивлялся одной вещи, но глубоко, наверное, не задумывался. Я вот о чем. Иногда бывает, работаешь изо всех сил, делаешь все, что можешь, а потом встаешь, довольный собой и миром, чувствуя, что в нем благодаря тебе изменилось нечто. Конечно, есть всякие слова: гордость, самоотдача, радость творчества, но их недостаточно.
 Вот я и подумал: а может, у этого приятного чувства есть более глубокое основание? Ведь если занимаешься собой, такого удовлетворения никогда не достигнешь. А сегодня мне вдруг подумалось, что камень имеет к этому чувству самое непосредственное отношение. А если это так, значит, ни один из этих людей ни за что не постигнет его тайны.
 — Предел Стремлений? — спросила Хлоя.
 — У меня-то стремлений вообще не осталось, — вздохнул лорд Эргли. — Нет, я думаю, Предел Стремлений — это другое. Я не знаю, где и как искать его, но думаю, кто-нибудь непременно найдет. А еще я думаю, что камень, похоже, сам способен выбирать, что ему делать… Хотя это уж и вовсе фантастика, верно?
 — Я что-то начала сомневаться, был ли камень в короне Соломона, — задумчиво сказала Хлоя, — и был ли Сулейман действительно мудрейшим из людей?
 — Говорят, был, — ответил лорд Эргли. — Ну что, теперь будете искать мудрость в камне?
 — Мудрость.». Какая она? — спросила Хлоя.
 — А вот на этот вопрос, — улыбнувшись, сказал лорд Эргли, — не знает ответа даже хранитель всех законов Англии.




 Глава 7
 Чудеса в Риче


 Еще не успев спуститься с лестницы, миссис Пентридж и Оливер поняли, что кто-то давно и упорно стучит в дверь.
 Не мудрено, что они не слышали стука раньше. Вид миссис Фергюсон, двигавшейся на своих ногах в наброшенном на плечи халате, заставил их забыть обо всем на свете. Старая дама, наплевав в равной степени и на возраст, и на свой паралич, шла чуть ли не вприпрыжку. Миссис Пентридж с явной неохотой отвлеклась от этого захватывающего аттракциона, открыла дверь и поспешно вернулась, мимоходом сообщив Донкастеру: «Это к вам, сэр».
 — Ко мне? — удивился Оливер. — О черт! — он тут же вспомнил лунатика, тащившегося за ним вдоль изгороди и канючившего свой камень. Повернув к двери, он встретил гостя на пороге.
 — А-а, это вы! — приветствовал он его. — Извините, у нас тут событие в некотором роде. Представляете, парализованная старушка вдруг решила побегать и попрыгать по лестнице.
 Может быть, подождете, или заходите, выпейте пока что-нибудь.
 — Нет, — угрюмо отозвался Шилдрейк. — Интересное дело — сначала вы заставляете меня тащиться сюда, а теперь придумываете историю про какую-то старуху! Скажите еще, что это из-за нее вы не можете вернуть мне камень.
 — Камень? — растерянно произнес Донкастер. — О господи, куда же я его девал? Я же только что держал его в руках. Ах да, я показывал его миссис Фергюсон как раз перед тем, как она начала выделывать свои курбеты. Может, она обронила его…
 Шилдрейк выругался про себя и уже совсем собрался повторить ругательство вслух, но тут ему в голову пришла невероятная мысль.
 — Кто это — миссис Фергюсон? — спросил он.
 — Мать моей хозяйки, — ответил Донкастер. — Сколько я помню, а это с год, пожалуй, она не вставала с постели. А теперь вдруг скачет, как ребенок. Вот, взгляните-ка. Каково?
 Сами посудите, не могу же я приставать к ней в такой момент насчет моей, то есть вашей, как вы утверждаете, гальки, правда ведь? Бог с ней, она сейчас ну прямо как дитя на пикнике в воскресной школе.
 Шилдрейка охватило самое настоящее волнение. Если эта чертова старуха… если камень может лечить… если об этом узнают…
 — Слушайте, мне нужно вернуться в Лондон, — начал он фальшиво убеждать Донкастера, — и я хочу взять с собой мою вещь. Я понимаю, шутка есть шутка…
 — А праздник есть праздник, — перебил его Оливер. — Хорошо, хорошо, я вас понял, только погодите минутку. Господи Боже, она выходит!
 Действительно, миссис Фергюсон бодро семенила прямо на них. Оливер отодвинул Шилдрейка в сторону.
 — Вам все еще получше, миссис Фергюсон? — осторожно спросил он.
 — Да, спасибо, гораздо лучше, — ответила старая женщина. — Думаю, мне неплохо бы подышать свежим воздухом.
 Вечер-то, похоже, теплый, пойду-ка я проведаю мою сестрицу Энни. У нее астма, у бедняжки, она с прошлого года меня не навещала, а я-то ведь тоже выбраться не могла… Мери, милочка, — обратилась она к миссис Пентридж, — помоги-ка мне одеться…
 — Матушка, а стоит ли вам выходить? — обеспокоенно спросила миссис Пентридж. — Как бы вам хуже не стало.
 Миссис Фергюсон посмотрела на дочь с безмятежной улыбкой.
 — Мне не станет хуже, — заявила она. — Я никогда в жизни себя, лучше не Чувствовала. И это благодаря вам, мистер Донкастер.
 — Мне? — удивленно переспросил Оливер.
 — Ну да, вам. Я сразу почувствовала, что из этого камня, который вы мне дали, сила в меня так и хлынула, — проговорила миссис Фергюсон. — Вот я и ухватилась за него изо всех сил. Вы, часом, не хотите его у меня отобрать?
 — Да нет, что вы, миссис Фергюсон, — быстро ответил Оливер. — Пусть пока у вас побудет. Посмотрим, как вы станете себя чувствовать.
 — Ну уж нег, — не выдержал Шилдрейк, — послушайте, миссис…
 — А ну заткнитесь! — зашипел на него Оливер. — Все в порядке, миссис Фергюсон, берите его с собой.
 — Еще чего! — повысил голос Шилдрейк. — Черт побери, с какой стати вы тут распоряжаетесь чужим имуществом?
 — А откуда известно, что оно — ваше? — взял на полтона выше и Донкастер. — Я иду себе, собираю на изгороди камешки, а вы вдруг выскакиваете и, едва перестав храпеть, начинаете рассказывать небылицы про то, как ваша жена что-то куда-то закинула. И поэтому я должен вам что-то возвращать? Да кто вы такой?
 — Я — Энгус М. Шилдрейк, — отчеканил американец. — Я — председатель Атлантической Авиакомпании и еще десятка других компаний. За этот камень я заплатил семьдесят тысяч гиней и хочу немедленно получить его обратно.
 — Черта лысого вы получите немедленно, — хладнокровно парировал Донкастер. — Да будь вы хоть председателем всех океанских, воздушных, наземных и подземных путей, вам сначала придется предложить мне еще семьдесят тысяч, да и то я не знаю, как поступлю. Но попробовать можете. Начинайте с пятидесяти и добавляйте по пять, пока я не пошлю вас куда подальше с вашими бумажками!
 — Да я вас всех за решетку упеку! — с негодованием воскликнул Шилдрейк.
 — Не валяйте дурака! — резко оборвал его Оливер. — Попробуйте. Растолкайте Джоба Риккетса и прикажите ему арестовать миссис Фергюсон за кражу вашего камня. А я посмотрю, что из этого получится.
 Ссора грозила перерасти в крупный скандал, но тут из дверей показалась миссис Фергюсон в плаще и в капоре.
 — Камень принадлежит этому джентльмену? — с беспокойством спросила она.
 — Он этого не знает, и я тоже, — быстро отозвался Оливер. — Идите-ка себе спокойно, миссис Фергюсон, только держите его при себе. — Он повернулся к миссис Пентрндж, шоферу и двоим-троим соседям, уже собравшимся возле крыльца. — Я призываю вас всех в свидетели, — громко провозгласил Донкастер, — что миссис Рут Фергюсон по моему настоянию хранит у себя спорное имущество, вот этот камень, до тех пор, пока я не получу доказательства честности намерений некоего Энгуса М. Шилдрейка, как он себя называет, каковой Энгус М. Шилдрейк претендует на владение этим камнем.
 — Что вы там несете? — в ярости спросил Шилдрейк. — Какой в этом толк?
 — Не знаю, — признался довольный Оливер, — но звучит здорово, правда?
 — Вы что, всерьез полагаете, что я должен доказывать свои права на всякую побрякушку первому встречному идиоту, который остановит меня на улице, любому карманнику, который попытается у меня ее стащить?
 — Ну, если придерживаться фактов, это ведь вы пытались остановить меня и выпотрошить мои карманы, — резонно заметил Оливер. — Мы, кажется, собирались посвятить ближайший вечер рассмотрению доказательств ваших прав владения, но можно ведь и отложить это занятие.
 — Пока я не собираюсь выпускать из вида эту женщину, — проворчал Шилдрейк. — Я поеду за ней.
 — «И ее народ станет твоим народом, и ее боги — твоими богами», — покачав головой, пробормотал Оливер. — Внезапное обращение миллионера. Зов старого дома. «О Дикси, моя Дикси, окончен наш опасный путь…»
 — Подите к дьяволу! — огрызнулся Шилдрейк, садясь в машину. — Барнс, следуйте за той проклятой старухой в черном капоре.
 — Да, сэр, — отозвался шофер и присоединился к процессии.
 Ее возглавляла миссис Фергюсон, в нескольких шагах за ней шла миссис Пентридж, еще чуть позади шагал Оливер Донкастер, рядом с ним ехал по дороге автомобиль Шилдрейка, их сопровождала быстро увеличивающаяся толпа местных жителей. То и дело в ней раздавались удивленные возгласы — это очередному зеваке рассказывали о чудесном исцелении.
 Именно из-за большого скопления людей, а вовсе не из-за слабости миссис Фергюсон дорога до ближайшего городка Рич-на-озере заняла около часа. Там, в Риче, и проживала страдающая астмой сестра миссис Фергюсон. К тому времени, как все добрались до нужной улицы, толпа устрашающе разрослась. Автомобиль с трудом прокладывал себе дорогу среди возбужденных сельчан, а Оливера вытеснили вперед, и он едва не наступал на пятки миссис Фергюсон. Старая женщина, поднявшись на ступеньку, постучала в дверь. Дверь открылась, и за ней тут же послышался громкий крик: «Рут!»
 — Здравствуй, Энни, — донесся до собравшихся голос вошедшей в дом миссис Фергюсон. Возбуждение в толпе заметно усилилось.
 О г гнева, отчаяния и сомнений Шилдрейк почти потерял голову. Пока его автомобиль медленно пробирался по улицам, он кое-как сообразил, что пойти в полицию в таком городишке — значит рассказать о камне каждому его жителю; одному Богу известно, чем это может кончиться. Нет, Энгус не сомневался в том, что вернет камень, но он предпочел бы проделать это по возможности без шума, после чего убраться из Англии первым же пароходом. Он выглянул из машины. У стены дома, прижавшись спиной к двери, стоял Оливер и живописал собравшимся драматические подробности выздоровления миссис Фергюсон. В отдалении Шилдрейк заметил шлемы двух полицейских, неторопливо приближавшихся к толпе. Он видел множество распахнутых окон и торчащие из них головы обывателей, слышал ежесекундно вспыхивающие вокруг версии происшествия, а неподалеку разглядел даже двух репортеров, быстро корябавших что-то в блокнотах. С проклятием Шилдрейк закрыл стекло, но через несколько секунд снова высунулся и попытался жестами привлечь внимание Донкастера. Оливер заметил его и протолкался через толпу к машине.
 — Слушайте, — миролюбиво проговорил Шилдрейк, — вот видите, чем может кончиться неудачная шутка. Я приношу вам свои извинения за допущенную бестактность и согласен предоставить любые доказательства. Но ведь вы и так знаете, что камень мой. Я должен его вернуть и полагаться могу только на вас.
 — Да верю я вам, верю, — устало ответил Оливер. — Мы оба погорячились, но я в самом деле не понимаю, что произошло.
 Конечно, это чепуха, что камень вылечил старушку от паралича, но вы же видите, как оно все повернулось. Здесь надо поосторожнее. Нельзя же отобрать у нее эту игрушку прямо здесь, как бы она опять не слегла. Предоставьте действовать мне, и я верну вам камень нынче же вечером. Вы где живете?
 Энгус назвал свое имение. Оливер присвистнул.
 — Немного не по пути, но я сам виноват, — проговорил он. — Ладно. Я постараюсь проделать все аккуратно, и сегодня вечером, в крайнем случае, завтра утром, доставлю вам камень.
 — Извините, сэр, — произнес рядом с ним развязный голос, — значит, вы утверждаете, что старая леди излечилась от рака с помощью кусочка магнетического железа? Этот предмет принадлежит вам или вот этому джентльмену? А верно ли, что она…
 Оливер и Шилдрейк уставились на подкравшегося репортера, но в этот момент в доме на втором этаже открылось окно, из него высунулась миссис Пентридж и замахала рукой Оливеру.
 — Мистер Донкастер, мистер Донкастер! — звала она. — Заходите к нам. У тетушки астма исчезла. Прямо посреди приступа! Идите же скорей.
 В толпе мгновенно наступила мертвая тишина. Шилдрейк откинулся на сидении, а маленький репортер бросился к дому.
 На следующее утро отчет о событиях в Риче прочитали в газетах: Хлоя у себя, в Хайгейте, купив на углу любимый «Стейтсмен»; лорд Эргли у себя, возле Ланкастерских ворот, в «Обсервер»; сэр Джайлс у себя, в Эллинге, в «Санди Пикториал», которую стащил у экономки; профессор Пеллишер в Бирмингеме в «Санди Тайме», и даже Реджинальд в Брайтоне, впрочем, по чистой случайности, в газете, найденной им в курительной клуба. Много позже об этом же можно было прочесть в томе мемуаров лорда Белсмера. Там было рассказано, как Ее Величество в августейшей беседе с послом Ирана и автором воспоминаний снизошла до замечания, что событие следует отметить как выдающееся. Газеты, конечно, наперебой вспоминали королей, лечивших золотуху одним прикосновением, и ранних христиан, и миссис Эдди, и Месмера, и прочих знаменитых целителей. События в Риче получили ранг «не поддающихся описанию». Едва там разобрались, что случилось невозможное и две неизлечимо больные женщины обрели здоровье в считанные минуты, как дом едва не разнесли в щепки. Полиция с трудом установила охрану. Оливер перевел женщин в самую дальнюю комнату и, вместе с одним полицейским, занял пост на пороге, без конца споря, увещевая и отбиваясь. Толпа на улице с симпатией встречала появление каждого нового калеки, слепого или глухого и немедленно раздавалась в стороны, освобождая проход. Машина Шилдрейка, застрявшая как раз напротив парадного, превратилась в импровизированную трибуну. К полуночи в городишке не спал ни один человек. Угроза утраты камня принимала все более реальные очертания. Шилдрейк без устали доказывал полиции и всем желающим свои права собственности, но, откровенно говоря, полицию занимали другие проблемы. Зато репортеры свое урвали.
 «Камень, — будто сговорившись, в один голос вещали они, — принадлежит мистеру Энгусу М. Шилдрейку, известному…» и т.д. К утру уже вся Англия знала, что мистер Энгус М. Шилдрейк владел — владеет ли сейчас — весьма сомнительно — неким волшебным камнем, исцеляющим все болезни по желанию пациента.
 — Похоже, на этот раз Реджинальд попал в точку, — сказал сам себе лорд Эргли.
 В принципе Реджинальд разделял это мнение. Вот только ни он, и ни один из тех, кто имел отношение к делу, не представлял, как быть дальше.
 Посол Ирана воспользовался послеполуденным затишьем в Седрингхеме и обратил внимание лорда Белсмера на возможную связь событий в Риче с той реликвией, о которой ему (послу) уже приходилось упоминать, и если это действительно так, то будучи переданными за границу, новости могут иметь самые серьезные последствия. Лорд Белсмер принял слова посла к сведению и немного позже сумел дозвониться до Райвингтона. К телефону подошел Энгус. Им уже приходилось встречаться раньше, поэтому обошлось без долгих вступлений.
 В ответ на просьбу секретаря Министерства иностранных дел о личной встрече Шилдрейк невесело рассмеялся.
 — Дорогой лорд Белсмер, — горько сказал он, — я бы с радостью, но тогда вам придется прислать армейскую дивизию, иначе меня не вызволить. В имении толпы людей, они стоят, сидят, лежат на земле, стучат в двери. Каждая деревня, каждая ферма в округе делегировала сюда своих калек, и теперь все они требуют, чтобы я их лечил.
 — А вы что? — спросил заинтригованный лорд Белсмер.
 — В каком смысле? — переспросил Шилдрейк.
 Секретарь устыдился собственного любопытства.
 — Я имею в виду, разве местные власти не оказывают вам содействие? — нашелся он.
 — Да, они стянули сюда всю полицию, — ответил Шилдрейк, — и сейчас запрашивают из Лондона подкреплений, но это едва ли поможет нам увидеться завтра.
 — Я поговорю с людьми из Министерства внутренних дел, — значительно пообещал лорд Белсмер, — а вы уж, в свою очередь, пообещайте мне не покидать Англию и не избавляться от камня, не повидавшись со мной.
 Шилдрейк колебался. Самым сильным его желанием было убраться из Англии как можно скорее, но убраться с камнем. Однако, если у министерства иностранных дел другие планы, это вряд ли получится. И чего их вообще понесло в эту историю? Не будет же Министерство иностранных дел заниматься каким-то камнем. Правда, Сесилия утром говорила, что в дело замешаны правительственные круги, а камень вроде бы попал в Англию из-за границы…
 — Если вы меня вытащите отсюда, — сказал он наконец, — я, конечно, буду рад повидаться с вами перед отъездом.
 — Вы что, в самом деле не можете выбраться? — с недоумением спросил лорд Белсмер. Он не мог представить, каким образом толпа, пусть даже большая толпа, может осадить поместье. Такого ему просто не доводилось видеть.
 А посмотреть стоило. Перед парадным входом дома Шилдрейка волновалось человеческое море. Люди заполнили все пространство между домом и гаражом, они пытались заглядывать в окна, пробовали даже влезть через них в дом, в открытые настежь ворота входили все новые и новые страждущие. На лужайках, в садах, на верандах толпилось больше народа, чем приходилось видеть лорду Белсмеру за всю жизнь.
 Пока их не трогали, они вели себя тихо. Пока… Они еще не знали, стоило ли сюда приходить, и вполне могли разойтись к вечеру из-за собственной неуверенности и самого обыкновенного голода. Но попытка небольшого отряда полиции вытеснить толпу за ограду вызвала глухое раздражение, грозившее в любой момент перерасти в серьезные волнения.
 С помощью осторожных расспросов лорд Белсмер наконец составил для себя приблизительную картину происходящего, пообещал что-то внушительное и повесил трубку. Конечно, послать в Райвингтон дивизию — не проблема. Но позиции правительства именно сейчас изрядно пошатнулись, и страшно подумать, что наплетет завтра оппозиционная пресса, если он пошлет солдат и лишит толпу недужных английских мужчин и женщин шанса на излечение, да еще обеспечит бегство американского миллионера за море с уникальным и универсальным лекарством в кармане. Конечно, самый распоследний недоумок в оппозиции не хуже его или Шилдрейка будет понимать, насколько абсурдно ожидать каких бы то ни было исцелений от камня. Хоть бы премьер-министр оказался в Лондоне… но нет, он уехал в Абердин еще позавчера. Хорошо бы, конечно, взять Шилдрейка и без шума доставить в Лондон, тогда, глядишь, и толпа разошлась бы. А ведь где-то бродит еще сэр Джайлс Тамалти, о котором тоже упоминал иранский посол. Интересно, чем только занят этот Брюс Кумберленд?
 Похоже, вообще ничего не делает.
 Мысль о после заставила лорда Белсмера поежиться.
 Он вовсе не рвался получать посвящение в высшие секреты «дружественного государства». Конечно, надо сделать все возможное, чтобы умыкнуть этого Шилдрейка без шума.
 Лорд Белсмер размышлял еще несколько минут, а потом принял те меры, которые напрашивались сами собой.
 Вечером все того же воскресного дня Хаджи Ибрагим навестил лорда Эргли. Верховный судья при виде перса в сердцах швырнул на пол специальный вечерний выпуск газеты.
 — Это и есть то зло, которое вы предрекали? — спросил он. — Надеюсь, до вас дошли слухи об исцелениях?
 — Я слышал куда больше о желающих исцеления, чем о самих исцелениях, — сдержанно ответил Хаджи. — И это вполне может оказаться злом.
 — Что такое зло, мы узнаем, если Шилдрейк удерет с камнем в Америку, — проворчал лорд Эргли. — Я не удивлюсь, если им придется принять специальный закон о невыезде мистера Энгуса М. Шилдрейка. — — И такой закон может пройти через английский парламент? — серьезно спросил перс.
 — Вполне, — кивнул судья. — Может, они назовут его иначе. Например, «Закон о предотвращении вывоза художественных ценностей». Тогда ему придется доказывать, что камень таковой ценностью не является, а правительство будет сомневаться, достаточно ли весомые аргументы он приводит.
 Это может продолжаться столько, сколько нужно. Есть и другие варианты. Они могут объявить акт купли-продажи незаконным, но тогда понадобится настоящий владелец. Кто бы мог выступить в этом качестве? Не я, конечно, но и не сэр Джайлс, он не станет связываться, и можно держать пари, что это не будет ваш посол, ведь тогда придется вернуть камень ему.
 — Вы полагаете, они не захотят вернуть камень? — спросил Хаджи.
 — Тут и полагать нечего. Это ясно как день, — заверил его судья. — И я вам признаюсь, Хаджи, я бы не стал их осуждать. Мне кажется, этой вещью не может владеть какой-то конкретный человек, или группа людей, или даже конкретная страна. Другой вопрос — должна ли вообще существовать на свете подобная вещь, но после того, что я видел, и речи быть не может о ее уничтожении. Камень нельзя бросить в океан, я сильно подозреваю, что в скором времени он объявится у эскимосов или полинезийцев. Его даже потерять нельзя, вы же видите, что из этого получается.
 — И как же с ним быть, по-вашему? — смиренно спросил Хаджи.
 — Я об этом и думаю. Лига Наций? И специальная интернациональная охрана… Нет? Я почему-то был уверен, что вы не согласитесь.
 — Надо мной смейтесь сколько угодно, — тихо проговорил Хаджи, — но стоит ли смеяться над Ним?
 — Да что вы! У меня и в мыслях не было смеяться, — уверил его судья. — Наоборот, по-моему, я слишком серьезно к этому отношусь. А если англичанин слишком серьезно к чему-то относится, это тут же настраивает его на легкомысленный лад. Вам, наверное, много раз говорили, что мы — нелогичный народ? Не верьте. Просто наша логика — это логика поэзии. Мы — юродивые среди других наций, мы — величайшие скептики мира, и поэтому у нас нет надежды, во всяком случае, такой, о которой стоило бы говорить всерьез. Зато мы с легкостью воспринимаем новые идеи. Вы только посмотрите, как просто Реджинальд отнесся к камню.
 Хаджи без всякого намека на улыбку смотрел на судью.
 — Я все-таки не понял, — сказал он, — что же вы собираетесь делать?
 — Пытаюсь выбрать из нескольких вариантов, — ответил судья. — Можно, например, взять камень, обойти с его помощью владельцев всех остальных камней, отобрать их, не спрашивая владельцев, разумеется, а потом сосредоточиться на желании попасть вместе с ними в жерло Везувия. С другой стороны, хорошо бы отправиться поискать беднягу Пондона.
 И еще одно желание влечет меня: найти Джайлса и треснуть его но голове. Так, это — три. Подождите, было что-то четвертое… А-а, вот. Взять камень и пожелать, чтобы он поступал по собственному усмотрению.
 — Этот вариант опаснее всего, — прокомментировал Хаджи.
 — Почему вы так думаете? Вот мисс Барнет считает, что камень может наделить ее мудростью, почему бы и мне не попробовать?
 — А она действительно так считает?
 — О господи! Ну, конечно, нет, — воскликнул судья. — Это я ей предложил. И вообще, Хаджи, разве не понятно — я просто ворчу! Что тут можно сделать?
 Хаджи задумался.
 — Наверное, только Он об этом знает, — произнес он наконец. — Я не смею Им пользоваться, потому что осознаю, насколько он велик и грозен. Вы же, по-моему, наоборот, недостаточно верите в Него, чтобы дать возможность свободно проявиться Его воле. А вот ваша подруга…
 — Кто? — не понял судья.
 — Мисс Барнет, — пояснил Хаджи. — Она — верит?
 Лорд Эргли удивленно посмотрел на него.
 — А если верит, то — что? — спросил он. — А потом, во что она может верить? Не хотите ли вы сыграть с ней в такую же игру, как Джайлс с Лондоном? И не думайте, Хаджи, я этого не допущу. Да и с чего вы взяли, что у нее может получиться?
 — Могло бы… хотя нет, вряд ли, — вздохнул Хаджи. — Наверное, мне показалось, что я видел у нее на челе знаки Аллаха, те же, что и в камне. И еще я знаю, что путь к камню — в самом камне.
 — Ну и взяли бы его, — немного нелогично посоветовал лорд Эргли.
 — Хранители из моего дома, — неохотно ответил Хаджи, — дали клятву охранять, а не использовать те реликвии, которые отданы под их надзор. Ни камень, ни еще более священные вещи.
 — Господи! Да что же у вас там еще может храниться? — искренне удивился лорд Эргли.
 — То, что содержится в Сокровеннейшем, — торжественно ответил Хаджи, — то, что правит всеми вещами в мире.
 Одного этого мне хватает, чтобы дрожать от ужаса. Ведь с помощью камня можно добраться и до этой вещи. Ибо сказано, что даже Асмодеи, когда владел камнем, сидел на троне Сулеймана ибн Дауда, и если однажды сэр Джайлс Тамалти….
 — Да уж, по сравнению с сэром Джайлсом Асмодеи, я думаю, выглядел джентльменом, — усмехнулся лорд Эргли. — Давайте говорить всерьез, Хаджи. Вы действительно имеете в виду, что за всем этим кроется нечто большее? Тогда назовите его.
 — Я не могу, я не должен, — опустив голову, проговорил Хаджи.
 — Ну, естественно, — вздохнул лорд Эргли. — Очень содержательный ответ. Ладно. Вы не хотите помочь мне разыскать Пондона? Может быть, есть какая-то специальная формула?
 — Здесь нужна особая осторожность. Если вы решите вернуться в миры прошлого, камня с вами уже не будет.
 — Кажется, у Джайлса была какая-то идея, — потер лоб судья. — Он говорил о коротком промежутке времени, минут десять…
 — Я не вижу способов вернуть этого человека из прошлого без помощи камня, — сказал Хаджи. — А стоит вам уйти в прошлое, и камня не станет. Правда, если вы вернетесь в свое собственное недавнее прошлое, наверное, ничего особенного не произойдет, — но вернуться в прошлое этого человека… наверное, это невозможно.
 — Но почему обязательно прошлое? — спросил лорд Эргли. — Почему бы мне не найти его сейчас? Где-то же он должен находиться сейчас?
 — Если ваши рассуждения справедливы, то сейчас его нет нигде, — заметил Хаджи. — Он еще не добрался до сей час, он еще во вчера.
 — О господи! — поморщился судья. — Ладно. Во времени сейчас его нет, но в пространстве-то он должен где-то быть.
 — Конечно. В пространстве он, без сомнения, есть, — , согласился Хаджи. — Здесь, или там, или где-то еще. Насколько я понимаю, вчерашнее пространство находится там же, где и сегодняшнее.
 — И завтрашнее? — быстро спросил лорд Эргли.
 — И завтрашнее тоже, — подтвердил Хаджи. — Но завтрашнее пространство существует только в божественном сознании, и лишь ему доступно. Будущее — в душе мира, и войти туда можно, лишь овладев внутренним сущим.
 — Так, — промолвил лорд Эргли. — Значит, Джайлс все-таки не потерял свои полчаса, — он пояснил старику суть проблемы.
 Хаджи медленно покачал головой.
 — Я думаю, — проговорил он, — что за этот весьма малый промежуток времени сэр Джайлс узнал все свое будущее до тех самых пор, пока он не достигнет Предела Стремлений.
 — Значит, он уже знал то, что переживает сейчас? — уточнил лорд Эргли.
 — Думаю, да, — кивнул перс. — Да, он узнал будущее, но этого знания нет пока в его памяти и не будет до тех пор, пока он не достигнет конца. Ведь чтобы помнить будущее, он должен был бы сначала узнать о своей памяти об этом будущем, а добиться этого никак невозможно, если только не открыть способ знать без помощи памяти. Нет, это зло миновало его, хвала Всемилостивейшему!




 Глава 8
 Конференция


 Просторный зал для заседаний в Министерстве иностранных дел отнюдь не казался переполненным. Лорд Белсмер так удобно пристроил кресло в углу стола, что мог контролировать происходящее, словно бы и не претендуя на председательскую роль в этом импровизированном совете. Рядом с ним сидел Верховный судья, возле него, конечно, Хлоя, напротив поместился раздраженный, но тихий Энгус М. Шилдрейк. Тут же сидел, нервно озираясь по сторонам, Реджинальд Монтегю. Немного отдельно от всех расположился Донкастер, а в стороне рядышком устроились профессор Пеллишер и сэр Джайлс. Места у противоположного края стола занимали Брюс Кумберленд и какой-то чин из полиции. Иранское посольство своих представителей не направило, а может, их просто забыли поставить в известность. Было около одиннадцати часов утра.
 Лорд Белсмер слегка подался вперед.
 — Джентльмены, — начал он, — я думаю, всем известно, ради чего мы побеспокоили вас и почему вы согласились прийти сюда. Дело не в том, что нашумевшие события в Риче затрагивают интересы нашего министерства. Большинство из вас знают, что в центре этих событий оказался некий предмет, почитаемый как реликвия, в дальнейшем существовании и сохранении которой весьма заинтересовано одно иностранное государство. Я не стану утомлять вас рассказом о сложных дипломатических шагах, уже предпринятых этим государством, но от себя могу заметить, что на протяжении последних двух месяцев на Ближнем Востоке действительно неспокойно и причина волнений, весьма вероятно, также связана с упомянутым предметом.
 — И какова же эта причина? — недовольным тоном спросил Шилдрейк.
 — Без сомнения, причина кроется в настоящем местонахождении этой предполагаемой реликвии, — пояснил лорд Белсмер. — Правительство поручило мне выяснить природу этой вещи, уточнить имеющееся в наличии количество экземпляров, попытаться разобраться с правами собственности и понять, как далеко мы можем пойти навстречу интересам дружественного государства. Думаю, нет нужды упоминать, что любые сведения находящиеся здесь представители власти будут рассматривать как строго конфиденциальные. Если кто-то Желает сделать заявление, я сочту своим долгом немедленно предоставить такую возможность.
 Предоставленная возможность никого не вдохновила, и лорду Белсмеру пришлось продолжать.
 — Мистер Шилдрейк, насколько мне известно, вы утверждаете, что являетесь владельцем упомянутой реликвии?
 — Насчет реликвии я и не думал ничего утверждать, — мрачно ответил Шилдрейк. — Просто в прошлую пятницу я приобрел у мистера Монтегю нечто вроде камня, который, как он утверждал, обладает определенными свойствами. Я проверил слова мистера Монтегю и признал его утверждения основательными. После этого я вручил ему чек на семьдесят три тысячи гиней.
 — Вы полагали, что камень, предложенный вам, существует в единственном экземпляре? — поинтересовался лорд Белсмер.
 — Нет, это не так, — с неохотой признал Шилдрейк. — Мне дали понять, что есть еще три-четыре таких же.
 —  — Так. Я полагаю, что именно этот камень в результате определенных событий попал в руки мистера Донкастера, а потом был конфискован полицией, произведя по пути несколько необъяснимых исцелений, — констатировал лорд Белсмер. — Не будем останавливаться на подробностях, но все же… Мистер Донкастер, как по-вашему, эти исцеления могли быть связаны с камнем? — Заметив, что Оливер готовится произнести основательную речь, лорд Белсмер торопливо добавил:
 — Я имею в виду, вы не против подобной гипотезы?
 — Пожалуй, не против, но… — начал Оливер.
 — Вот и прекрасно, — не дал ему развить тему лорд Белсмер. — Ну а теперь я хотел бы попросить, если это не сложно, чтобы мистер Монтегю припомнил, каким образом камень оказался у него.
 — Дядя дал, — быстро ответил Реджинальд, — вот, сэр Джайлс. — Он встретил злобный взгляд Джайлса и вздрогнул.
 Лорд Белсмер, так удачно зашедший противнику в тыл, обворожительно улыбнулся старому ученому.
 — Может быть, вас не затруднит рассказать нам об этом камне, сэр Джайлс, — сделал пробный шаг Секретарь.
 — И не подумаю, — фыркнул сэр Джайлс. — Черт меня побери, да с какой стати я буду исповедоваться перед вашим частным сыскным агентством насчет моих личных дел? Если какой-то толстосум-янки потерял свой камень, то я-то здесь при чем?
 Лорд Эргли быстро оглядел собравшихся. Шилдрейк задрал голову, выпятив подбородок, Реджинальд скромно уставился в пол. Остальные пребывали в недоумении. Наклонившись, судья шепнул Хлое:
 — Я тоже не понимаю, почему он должен рассказывать.
 А вы?
 Хлоя не ответила. Она довольно враждебно рассматривала сэра Джайлса.
 Брюс Кумберленд, подстрекаемый взглядом лорда Белмера, попытался спасти положение.
 — Сэр Джайлс, да просто по-дружески расскажите нам, что к чему. Вы же, наверное, не откажетесь установить справедливость?
 — Ну, во-первых, — ядовито отозвался сэр Джайлс, — я что-то не вижу здесь друзей, вот разве профессор… а во-вторых, мне нет дела до справедливости. Я ведь не лечил деревенских идиотов. У меня достаточно своих дел, старческий паралич не входит в круг моих интересов.
 — Но свойства камня… — попробовал возразить Кумберленд.
 — Свойствами камня надлежит заниматься ученым, — отрезал сэр Джайлс. — Политики, полицейские и проститутки ничего в этом не смыслят.
 Шилдрейк дернулся, непроизвольно взглянул на Хлою и тут же отвел глаза. Остальные усиленно смотрели по сторонам. Только лорд Эргли ободряюще улыбнулся Хлое и строго посмотрел на Секретаря. Лорд Белсмер и без того понимал, в какую западню угодил. Не обратить внимания на хамство — значило одобрить его, а любой протест немедленно уведет разговор в совершенно ненужную сторону. Тем не менее, Секретарь произнес весьма светским тоном, обращаясь подчеркнуто к Шилдрейку:
 — Сэр Джайлс, как и многие выдающиеся ученые, иногда немного эксцентричен в выражениях.
 Но Тамалти и не подумал воспользоваться индульгенцией.
 — Надеюсь, я достаточно ясно выразился? — спросил он. — И если господин Секретарь — несомненно политик, инспектор из Скотланд-Ярда — столь же несомненно полицейский, стало быть…
 Кумберленд наклонился к Верховному судье.
 — Может быть, мисс Барнет захочет уйти? — громким шепотом произнес он. — Ну, вы же понимаете…
 Пальцы Хлои, чуть заметно дрогнув, легко коснулись руки лорда Эргли.
 — Сделайте так, чтобы я осталась, — почти беззвучно шепнула она.
 Лорда Белсмера предложение Кумберленда весьма обрадовало.
 — Вот и прекрасно, — пропел он. — Если в столь необычных обстоятельствах мисс Барнет окажет мне лично любезность и не захочет затруднять наше расследование… Поймите меня правильно, — он прижал руки к груди, — мы ни в коем случае не ограничиваем никого, и если бы вопрос был не таким щепетильным…
 — Дорогой Белсмер, — звучно произнес судья, — ни я, ни мисс Барнет ни в коей мере не возражаем против употребления сэром Джайлсом привычных ему выражений. Что бы он ни имел в виду, ваши затруднения связаны всего лишь со сложностями словоупотребления в английском языке и не имеют отношения к нашей теме. Нас это не беспокоит.
 — Весьма любезно с вашей стороны, — пробормотал обескураженный лорд Белсмер и снова повернулся к сэру Джайлсу.
 Ученый шарил в карманах жилета, продолжая ворчать что-то невразумительное в адрес Верховного судьи.
 — Видите ли, сэр Джайлс, — сделал еще один осторожный заход Секретарь, — правительство хотело бы выяснить, во-первых, насколько справедливы притязания иностранного государства, а во-вторых, какими же именно свойствами обладает камень. Ну и, как я уже упоминал, сколько их.
 — Отвечаю по порядку, — проскрипел Тамалти. — Мне наплевать на любые иностранные притязания, ибо все они незаконны. Свойствами камня в настоящее время занимаемся мы с профессором Пеллишером. Вопрос о количестве камней прояснить не удастся по причине, которую я вам сейчас продемонстрирую. — Он снова пошарил в кармане.
 — Я слышал, — вкрадчиво проговорил лорд Белсмер, — будто камень способен быстро перемещать в пространстве некоторые предметы, а в Риче он проявил уникальные целебные свойства.
 — Перемещать в пространстве и времени, — ворчливо поправил его сэр Джайлс. — Для него не имеет значения: две сотни миль или две сотни лет. — Он слегка отодвинулся от стола и положил на колено свой собственный камень. — Не толпитесь, джентльмены, — прикрикнул он, — а то я перемещусь отсюда куда-нибудь подальше. Камень, который вы видите, разумеется, не тот, которым привык швыряться мистер Шилдрейк.
 — Как бедный факир, — ввернул Донкастер, утомленный долгим молчанием. Впрочем, на него все равно никто не обратил внимания, кроме Верховного судьи. Лорд Эргли бросил взгляд на Шилдрейка и тихонько помянул Шекспира:
 «Вот дикое созданье…»
 — Если правительство действительно намерено проводить исследования природы камня, — продолжал меж тем сэр Джайлс, — я буду счастлив помочь ему, продемонстрировав несколько несложных опытов. — Он обеими руками накрыл камень у себя на коленях и сосредоточился, прикрыв глаза.
 Члены комиссии спокойно ждали, и в этот момент Хлоя внезапно вскочила и бросилась вокруг стола. Сэр Джайлс, услышав шум, открыл глаза. В тот же миг профессор Пеллишер резко сдвинул свое кресло, преграждая путь Хлое, сэр Джайлс резко встал и уронил на стол около дюжины абсолютно одинаковых камней. Все вскочили. Хлоя, по-прежнему молча, отшвырнула кресло с дороги, попутно вытряхнув профессора на пол, и прыгнула к сэру Джайлсу. Тамалти встретил ее приближение каким-то утробным рычанием. В одной руке он сжимал камень, а в другой — большой раскрытый карманный нож.
 — Убирайтесь к дьяволу! — крикнул он и замахнулся ножом, когда Хлоя схватила его за запястье.
 — Мисс Барнет, мисс Барнет! — призывала половина собрания.
 — Мисс Барнет! Сэр Джайлс! — вторил лорд Белсмер.
 Шилдрейк вытаращил глаза и, схватив со стола пару камней, уставился на них. Лорд Эргли, перегнувшись через стол, толкнул в плечо Донкастера.
 — Что вы стоите? Отберите у него нож! — крикнул он и бросился на помощь Хлое.
 Профессор Пеллишер вылез из-под стола и оказался на дороге теперь уже у Донкастера.
 — Лорд Белсмер! — взывал он. — Я протестую! Я требую немедленно прекратить это хулиганство!
 — Да убирайтесь вы… — визжал сэр Джайлс, пытаясь оторвать от себя Хлою. Нож полоснул но ее пальцам, показалась кровь, но девушка, не обращая на это внимания, выкручивала руку сэра Джайлса, сжимавшую камень. Подоспевший лорд Эргли существенно не изменил ситуацию, и только когда все остальные бросились разнимать потасовку, Тамалти выпустил свой камень, метну лея в сторону и мимоходом сгреб со стола пару других камней. Кроме лорда Эргли, этого никто не заметил.
 Теперь уже между Хлоей и сэром Джайлсом оказалось не меньше полудюжины бестолково толпившихся мужчин. Сэр Джайлс, едва успев избавиться от одного врага, столкнулся нос к носу с Шилдрейком. Американец тут же вцепился в него.
 — Что это вы затеяли с моим камнем? — завопил Шилдрейк.
 — Лорд Белсмер! — взвыл Тамалти. — Уберите от меня эту чертову кошку, да и всех остальных тоже, а не то я здесь все разнесу. Смотрите, я ведь могу уйти и сам, но завтра в Англии камней будет столько, что вам их до второго пришествия не сосчитать. Клянусь, я это сделаю!
 Лорд Белсмер бросился к Хлое.
 — Мисс Барнет, послушайте, пожалуйста, тише. Честное слово, вы взволнованы, вам лучше уйти. Придете в себя, успокоитесь…
 Судья протянул Хлое платок.
 — Вы лучше присматривайте за Тамалти, Белсмер, — посоветовал он. — Настоящие дела только начинаются. Этот камень разыскивал весь род человеческий, и вот теперь, наконец, английское правительство заполучило его. Только как бы хуже не вышло.
 Лорд Белсмер вернулся к столу.
 — Что все это значит? — тоном более грозным, чем ему хотелось бы, осведомился он у сэра Джайлса.
 — Что значит? — повторил Тамалти. — Ну ладно. Сейчас я вам в двух словах объясню. Человек, владеющий камнем, может излечиваться от любой болезни. Для такого человека нет больше ни пространства, ни времени. Он без всякого труда может сделать столько камней, сколько захочет, и тогда больше не нужны станут ни доктора, ни сиделки, ни железные дороги, ни самолеты, ни пароходы. Ну, как вам такая перспектива? А так оно и будет, если я разбросаю этот камень по всей стране. Давайте-ка я вам лучше покажу кое-что, — предложил он. — Сосредоточьтесь и пожелайте оказаться где-нибудь, ну хоть в Вестминстерском аббатстве.
 Он сунул один из камней в руку Секретарю. Тот машинально взял камень, посмотрел на него, взглянул на сэра Джайлса, потом, видно, решившись, сдвинул брови, и внезапно ни его, ни сэра Джайлса не стало.
 Под изумленные возгласы оставшихся лорд Эргли тихо сказал Хлое:
 — Поздно. Теперь он у них. Вы больше ничего не сможете сделать. Возвращайтесь домой и ждите меня.
 Хлоя против ожидания выглядела довольно спокойной.
 — Жаль, — так же тихо ответила она. — Конечно, это была глупость, но не могла я сидеть и просто смотреть, что он творит. А если бы я на него не бросилась, никто бы ничего не стал делать.
 Лорд Эргли кивнул.
 — Я понял, — сказал он. — Что сделано, то сделано. Я вам расскажу, чем все эго кончится. Постойте, — он шагнул к столу и взял один из камней.
 Брюс Кумберленд, кажется, хотел запротестовать, но осекся, едва судья взглянул на него.
 — Возьмите, — сказал Хлое лорд Эргли. — Берите, берите. Конечно, он трижды опасен, но мне важнее, чтобы вы могли появиться у меня в любой момент.
 — Я даже коснуться его не могу, — проговорила Хлоя с благоговением в голосе.
 — Для того, кто чист, все вещи чисты, — сказал судья. — Возьмите его и храните при себе. Что бы ни случилось, я думаю, камень на нашей стороне.
 — Как это? — растерянно спросила Хлоя. — На нашей стороне?
 — Я и сам не знаю, — ответил скороговоркой лорд Эргли, — просто мне так кажется. А теперь идите. Подождите у меня в кабинете, я скоро появлюсь. Идите, идите, пока не вернулась эта парочка.
 Судья проводил Хлою до двери и на обратной дороге был встречен Кумберлендом.
 — Мисс Барнет ушла? — с какой-то странной интонацией спросил он. — Мне кажется, лорд Белсмер будет недоволен…
 — Дорогой Кумберленд, — сказал Верховный судья, — по-моему, вы совершенно запутались. Лорд Белсмер только что просил мисс Барнет покинуть это собрание. Я едва уговорил ее уйти, единственно ради того, чтобы доставить ему удовольствие, а вам опять не нравится Как же с вами, дипломатами, сложно!
 — Но она же взяла камень, — неуверенно возразил Кумберленд. — Я видел…
 — Подумаешь! — пренебрежительно бросил судья, устраиваясь в глубоком кресле. — Да я вам хоть сейчас еще штук двадцать сделаю. Нет, пожалуй, не буду, — словно передумав, заявил он. — Знаете, не хочу раздражать Сулеймана ибн Дауда, мир да пребудет с ним, как сказал бы мой друг, Хаджи Ибрагим. Впрочем, вы и сами можете изготовить себе десяток. Эго просто. — Он взглянул на часы. — Что-то долго они там с Белсмером осматривают гробницы, вам не кажется?
 Кумберленд сдался, и они стали молча ждать возвращения путешественников. Сэр Джайлс появился на долю секунды раньше, украдкой огляделся и, удовлетворенно ухмыльнувшись судье, повалился в кресло. Лорд Белсмер возник у стола, постоял, видимо собираясь с мыслями, потом медленно проговорил:
 — Мне кажется, джентльмены, сейчас пока ничего полезного мы не решим. Я весьма признателен вам всем. — Он коротким кивком попрощался со всеми, что-то тихо сказал Шилдрейку и сел.
 Американец остался на своем месте. Лорд Эргли тоже не двигался, спокойно наблюдая за выходящими из зала. Лорд Белсмер с беспокойством взглянул на него.
 — Нет, Белсмер, — словно отвечая на этот взгляд, произнес Верховный судья, — вы поставили не на ту лошадь. Мистеру Шилдрейку тоже будет непросто вернуть свои семьдесят тысяч этим путем. А вы, Тамалти, и вовсе не знаете, куда вас несет. — Он встал и неторопливо вышел вслед за остальными.
 Именно теперь-то и начала работу настоящая конференция. Нельзя сказать, чтобы в присутствии сэра Джайлса действительно нуждались, но все же пока он оставался единственным специалистом но камням Соломона, и другого не было. К тому же, благодаря поспешности, с которой он произвел свои публичные опыты, удалось сэкономить немало времени, которое иначе съели бы прения на международном уровне. Ни лорд Белсмер, ни Шилдрейк вовсе не стремились увеличивать количество камней сверх необходимой потребности. Тамалти эти соображения совершенно не занимали. Он рвался продолжать исследования, если, конечно, представится возможность поставить очередные эксперименты без особого риска для себя. Такая возможность, кажется, намечалась.
 Если правительство согласится на его условия…
 Двое других участников конференции были озабочены только вопросами монополии на камень, однако под давлением сэра Джайлса уже через полчаса возникло нечто вроде проекта англо-американского договора по вопросу использования камня. У Шилдрейка имелись кое-какие личные связи с Президентом США, и он пообещал их использовать. При такой поддержке, как утверждал господин Секретарь, перспективы открывались головокружительные. Камень мог стать весьма важным фактором в крупной политической игре. Правда, имелась одна досадная помеха, но с помощью сэра Джайлса и она, в конечном счете, казалась устранимой.
 Дело заключалось в том, что до сих пор успешное использование камня целиком и полностью зависело от личных свойств его обладателя. Для целей государственных это не годилось. Нужно было найти способ управлять массами и в то же время нельзя было давать массам возможность выбора. Иначе никакой армии, оснащенной камнями, доверять нельзя. Конечно, любая военная кампания с появлением камня становилась легкой, безопасной прогулкой, у слабой стороны впервые в истории появлялась возможность уравнять шансы со стратегически куда более сильным противником, ведь любые раны, кроме смертельных, можно было бы исцелять практически мгновенно. Но, например, мятеж в войсках, оснащенных камнями, усмирить оказывалось просто невозможно.
 Обсуждая вопрос исцелений, лорд Белсмер между делом поинтересовался, а нельзя ли с помощью камня восстанавливать жизненные функции изношенного организма.
 — Подождите-ка! — воскликнул он через несколько секунд, — но ведь это означает… это же практическое бессмертие!
 Но так же нельзя. Мы же через какое-то время придем к перенаселению. Естественной убыли не станет, и мир переполнится.
 — Ну тогда вы можете использовать его в качестве контрацептива, — желчно посоветовал сэр Джайлс.
 Шилдрейк смутился. Деловые переговоры принимали какое-то неприличное направление.
 — Контроль над рождаемостью… — задумчиво проговорил лорд Белсмер. — И не только над ней… А что? Хорошая идея. Надо немедленно заняться выяснением, насколько это реально. Вы должны исследовать этот вопрос, сэр Джайлс.
 — Да я ведь о большем и не прошу, — проворчал Тамалти. — Просто вы, пуритане, вечно поднимаете шум из-за вивисекции, особенно если дело касается людей.
 — Ну почему же обязательно — вивисекция? — несколько смутившись, произнес лорд Белсмер. — Есть же все-таки разница между научными экспериментами, разумеется без вреда для окружающих, и вивисекцией!
 — Так я получу человеческий материал? — невозмутимо спросил сэр Джайлс.
 — Я думаю, это можно будет устроить, — словно бы размышляя вслух, проговорил лорд Белсмер. — Есть же у нас тюрьмы, ну там работные дома… казармы, в конце концов.
 Можно их использовать, в разумных пределах, конечно. Речь ведь не идет о широкомасштабных исследованиях.
 — А как насчет лицензии на монопольное право при транспортных операциях? — перебил его размышления Шилдрейк.
 Решение этого вопроса потребовало куда больше времени, чем проблема экспериментов на человеке. Одно дело — добровольцы… или не совсем добровольцы для научных исследований, и совсем другое дело — ограничение прав граждан. Лорду Белсмеру очень не хотелось влезать в эту кухню. Трудно было даже представить, каким образом можно запретить человеку, обладающему камнем, использовать его по своему усмотрению. Однако Секретарь понимал, что иначе американец не уймется. Конечно, существовал один вариант… можно было сделать незаконным само обладание камнем. Тут же возникала следующая проблема. Надлежало собрать все камни и поставить под строжайший учет. А кроме тех, что лежали сейчас на столе, существовало еще как минимум четыре — один у профессора Пеллишера («Я за него отвечаю», — небрежно заметил сэр Джайлс), один — у Реджинальда Монтегю («С ним можно иметь дело, если припугнуть слегка», — прокомментировал сэр Джайлс), один — у лорда Эргли и один у мисс Барнет.
 Собравшиеся переглянулись. Все прекрасно понимали, как непросто будет выудить камень у Верховного судьи.
 — Это может стать задачей нашего тайного ордена, — предложил Шилдрейк, неожиданно уступая натиску своей романтической натуры.
 — Мы не очень-то хорошо разбираемся в законах, — выразил сомнение лорд Белсмер, — а Эргли, наоборот, знает законы в совершенстве. Мой дорогой Шилдрейк, вы не догадываетесь, насколько сложная вещь — английское законодательство. Я, конечно, могу привлечь наш юридический отдел, но, боюсь, и тогда это будет непросто. Не забудьте, мисс Барнет — его секретарша, это еще усложняет дело.
 Возникла долгая пауза. Неожиданно сэр Джайлс спросил:
 — А как там у нас с этим иностранным посольством?
 — В каком смысле? — не понял лорд Белсмер.
 — Ну, кто они там? Иранцы? — нетерпеливо сказал сэр Джайлс. — Помнится, ко мне заходил какой-то ковровых дел мастер. Если они попробовали ограбить меня, а я не сомневаюсь, это они и были, то почему бы им точно так же не пошарить у Ланкастерских ворот, ну и где там живет эта девчонка?
 Белсмер покачал головой.
 — Это не в наших интересах, — заявил он. — И вообще, мне бы хотелось, чтобы Эргли пока держал свой камень при себе. Ну а потом… Нет, кража — это грубо. Достаточно обыкновенного дружеского визита.
 Сэр Джайлс хмыкнул и без особого удовольствия изменил тему. Ему не нравилась мысль о камнях, которыми владеют Эргли и Хлоя, хотя и не настолько, чтобы вынудить его пойти на крайние меры. Однако позже, когда после достижения временного соглашения по основным вопросам он уже вышел из министерства, его осенило. Если Эргли воспользовался камнем для того, чтобы проникнуть в его, Джайлса, замысел, то почему бы точно так же не разведать, что собирается предпринять Верховный судья?
 Именно эту идею он и изложил Пеллишеру, поджидавшему приятеля в Эллинге.




 Глава 9
 Лорд Эргли действует


 Лорд Эргли твердо решил после ленча заняться кое-какими деловыми письмами, а до этого отправил Хлою отдыхать, устроив ее со всеми возможными удобствами. После чая он закурил сигару (что позволял себе нечасто), походил по кабинету и, встав возле камина, осведомился:
 — Ну, мисс Барнет, и что вы обо всем этом думаете?
 — А что тут думать? — Хлоя, смутившись, махнула рукой. — Глупо получилось. Но когда я к нему бросилась, ничего умнее не придумалось. Я была просто в бешенстве.
 — Гнев агнца, — необидно улыбнулся лорд Эргли. — Я не это имел в виду. На самом деле вы спасли Верховного судью от серьезного скандала. Если бы я его ударил, было бы намного хуже, хотя, возможно, проку было бы больше. Так что преодолейте в себе праведный гнев и расскажите, почему вы его так невзлюбили?
 — Да мне до него дела нет, — попыталась как можно спокойнее ответить Хлоя. — Я только не хочу, чтобы он проделывал с камнем свои грязные фокусы. Это вообще не правильно, что камень у него.
 — Но ведь он купил его, — заметил лорд Эргли.
 — Но он же все равно не его, — чуть не плача, заявила Хлоя. — Вы же знаете, что не его!
 — Примерно то же самое утверждала и миссис Шилдрейк, когда доказывала мне, что все камни должны принадлежать ее мужу, — улыбнулся судья. — Но она, наоборот, утверждала, что камень — его собственность. Ну-ка, возьмите себя в руки, сосредоточьтесь и попробуйте объяснить, почему вы решили, что камень — не его?
 Хлоя честно попыталась последовать совету. Отчасти ей это удалось.
 — Мне просто не нравится его подход, — начала объяснять она. — Его совершенно не волнует сам камень, он думает только о том, как он работает. Ему нет дела до Сулеймана, ему наплевать на Карла… он просто хочет выяснить, что камень может, а что — нет.
 — А вы, романтическая натура, — сказал лорд Эргли, — вы, конечно, ненавидите его за эту утилитарность. Откровенно говоря, у меня и в мыслях не было, что кто-нибудь в наше время сломя голову бросится защищать честь и достоинство царя Соломона. Наверное, в Англии вы — первая. Но приведенная вами причина все-таки кажется мне недостаточной. У столь сильных эмоций и основания должны быть более серьезными.
 Хлоя сдвинула брови и продолжала:
 — Он им совершенно не дорожит. Швыряет так, словно это простая галька. И, вы обратили внимание, он готов наплодить сколько угодно камней.
 — А нас это почему должно заботить? — спросил лорд Эргли.
 Хлоя неуверенно улыбнулась.
 — Не знаю, — честно призналась она. — Но вот заботит почему-то. А вы — не знаете?
 Верховный судья строго осмотрел свою сигару. Чем-то она ему не угодила.
 — Хорошо. У меня есть пара объяснений, — сказал он. — Первое состоит в том, что мы с вами оба непростительно сентиментальны. Мы погрязли в традициях. И вот предмет, к которому мы относимся традиционно, преподносит нам сюрприз. Конечно, это задевает нас за живое. У Джайлса нервы покрепче.
 Ему действительно наплевать и на Сулеймана ибн Дауда, и на самого Пророка Мухаммеда. Мне очень не хочется уступать Джайлсу в рациональности, но что поделаешь, это так и есть.
 И потому, уверяю вас самым серьезным образом, я его боюсь.
 — Это — раз, — кивнула Хлоя. — А еще?
 — Еще? — задумчиво повторил лорд Эргли. — А еще, мы с вами правы, всполошившись по столь незначительному, на первый взгляд, поводу. И вы, и я вовремя почувствовали, что за всей этой мешаниной мифов, преданий и верований стоит некая сверхъестественная и грозная сила, которой Джайлсу лучше бы поостеречься.
 — И какой из версий придерживаетесь вы? — спросила Хлоя.
 — Милая моя девочка, — устало улыбнулся лорд Эргли, — я понятия не имею, как подойти к этой истории. Остается одно: постараться честно решить, во что мы хотим верить.
 — Но вы уже решили? — настаивала Хлоя.
 — Нет. Я не хочу верить ни в то, ни в другое. Терпеть не могу чувствовать себя дураком, но ханжой быть еще хуже.
 Давайте-ка вы первая выберете. Итак, каким вы предпочитаете видеть камень и все то, что за ним?
 — Он назвал его Пределом Стремлений, — неуверенно проговорила Хлоя.
 — Об этом и речь, — подбодрил ее лорд Эргли. — Вам предстоит решить, как отнестись к этому. Можно считать слова Хаджи романтической легендой, а можно — истиной. Чем же будете считать камень вы?
 — Наверное, все-таки Пределом Стремлений, — сказала Хлоя. — Я верю в его силу, он… в нем — все. Я и боюсь его, но — вы только не смейтесь — я люблю его.
 Лорд Эргли с минуту задумчиво разглядывал свою секретаршу, а потом спросил:
 — Девочка моя, а в Бога-то вы верите?
 — Наверное, — ответила Хлоя. — Во всяком случае, когда я смотрю на камень, я знаю, что верю. А так… не знаю.
 — Ясно, — кивнул судья. — У меня к вам есть одно честное предложение. Посмотрим, примете ли вы его. Выглядит это нелепо, и все же, когда я сегодня утром посмотрел на этих людей, я понял, что передо мною — выбор: либо с ними, либо против них. Так вот, сообщаю: я против них. Но мне бы очень не хотелось, чтобы ваша вера и дальше носила такой неопределенный характер.
 Когда Хлоя подняла глаза на судью, они сияли.
 — Если бы я могла поверить, что камень — от Бога! Я чувствую это. Но… Бог? Я думала о Боге, но думать о нем бесполезно, разве что…
 — Что? — мягко подтолкнул ее судья, но Хлоя, смутившись, умолкла. Судья вздохнул.
 — Ну хорошо. Такая вера и меня устраивает. Тогда делаем следующий шаг. Пора выступать в поход против утилитарности и дьявольских козней. Не сидеть же нам на одной скамейке с Джайлсом! Только вам придется быть особенно осторожной, по-моему, он вас ненавидит.
 — Ну и что он может сделать? — Хлоя выглядела по-настоящему удивленной.
 — Помните, я рассказывал вам о том, как проник в его сознание? Точно так же и он может проникнуть в ваше. Если, конечно, свойства камня не меняются. Подумайте, прошу вас, как бы вы могли работать с камнем во славу Божию. И еще я прошу вас, держите его при себе и днем и ночью. Он всегда должен быть у вас под рукой, если возникнет необходимость быстро исчезнуть.
 — Бежать, вы имеете в виду? Но почему?
 — Дитя мое, — печально произнес лорд Эргли, — эти люди не остановятся на полдороге. Либо они оставят камень в покое, предоставив случаю и самому камню решать эту проблему, либо постараются извлечь из него пользу, а польза для них — власть.
 Последний вариант — наихудший, но и наиболее реальный. А значит, мы должны постараться сберечь свои камни во что бы то ни стало. Не знаю, возможно ли в принципе воссоединить все камни, но на месте Белсмера я бы начал именно с этого. Один-единственный камень — это огромная сила. Если Белсмер рассуждает так же, то они используют все средства, и законные, и незаконные. К счастью, — грустно добавил он, — толкование закона очень часто зависит от суда. Завтра я поговорю с Хаджи.
 — А потом? — спросила Хлоя.
 — Там видно будет, — ответил судья. — Закон выше суда, и в конце концов суд подчиняется Закону. Вы лучше подумайте, как нам поусердствовать Богу, в которого мы с вами решили верить. Мне кажется, через камень Он может даровать нам мудрость. Кроме того, нам еще предстоит вызволить из прошлого жертву злодея Джайлса. — Судья помолчал, с отеческой заботой глядя на Хлою. — Если я вам понадоблюсь, появляйтесь в любое время дня и ночи.
 Хлоя серьезно посмотрела в глаза судье.
 — Хорошо, — сказала она. — Я не забуду. И я действительно верю в Бога.
 — Я тоже, — улыбнулся судья, — невзирая на факт существования такого богопротивного субъекта, как Тамалти.
 И еще я понимаю, что такая вера для мужчины в конце пятого десятка — это либо кретинизм, либо героизм.
 — А для девушки в двадцать пять? — живо спросила Хлоя.
 — Либо долг, либо великодушие, — без промедления ответил судья. — А для моего секретаря так безопаснее. Надо же ей понимать и поддерживать своего начальника.
 У себя в Эллинге сэр Джайлс в ярости метался по кабинету.
 — Почему, дьявол меня побери, я не могу его найти? — завопил он, швыряя на стол один из камней.
 Вопрос, пожалуй, следовало признать резонным. Целый день они с профессором экспериментировали и, надо сказать, добились многого. Подобрав более или менее безопасную формулу заклинания, они сначала обследовали сознание экономки сэра Джайлса, потом покопались в голове старой тетушки профессора, заглянули в мысли лорда Белсмера и еще кое-кого. После эксперимента судьи эти попытки прошли вполне успешно. Посетив сознание экономки, сэр Джайлс, к великой досаде, испытал сильное, хотя и бестолково выраженное желание спровадить некую старую, зловредную тварь куда подальше, лучше всего — в Китай. Остальные переживания сводились к беспокойству за судьбу какой-то девчонки по имени Лиззи.
 Во всех случаях ощущения были примерно одинаковыми. Перед глазами владельца камня постепенно проступала та же картина, которую видел в этот момент перед собой обследуемый субъект. В сознании экспериментатора будто просыпалось сознание субъекта, но не вытесняя сознания проникающего, а словно демонстрируя себя ему. Камень в руке выполнял роль якоря, лежащего на грунте реального мира, и связь с действительностью ни на миг не прерывалась. При желании вернуться можно было практически мгновенно.
 Однако, когда сэр Джайлс, потренировавшись для разминки, приступил к основному эксперименту, что-то не сработало. Он намеревался расквитаться с Верховным судьей за непрошенное вторжение во время пребывания в Бирмингеме, и поначалу все шло, как обычно. Формула, сосредоточение, адрес — мысли Эргли, фокусировка собственной воли… Перед мысленным взором Джайлса начал проступать знакомый кабинет, видимый как бы со стороны камина. В кресле перед ним сидела Хлоя. Сэр Джайлс поймал себя на мысли, что у судьи губа не дура. Конечно, девица не великого ума, манеры тоже оставляют желать лучшего, но — хороша, во всяком случае, судью вполне могла увлечь…
 Когда эта мысль повторилась трижды, сэр Джайлс попытался выкинуть ее из сознания, однако — не тут-то было!
 Образ Хлои занимал весь диапазон его восприятия, постоянно вызывая одни и те же мысли. Разъяренный сэр Джайлс прервал контакт.
 — Попробуйте вы, Пеллишер, — коротко бросил он. — Не может Эргли так сходить с ума по этой девчонке, чтобы не думать больше ни о чем. А получается именно так. Может, камень не правильно работает?
 Однако попытка Пеллишера оказалась не намного удачней.
 — Верховный судья слишком сосредоточился на Божьей воле, — пробормотал он, выходя из контакта.
 — На чем? — фальцетом воскликнул сэр Джайлс.
 — Впечатление именно такое, — пояснил профессор. — Сильное постоянное желание защитить, и в качестве источника защиты — рефрен: Бог. А защищать он собирается эту девицу.
 — Любой судья, особенно верховный, — это уличная шарманка, — проворчал сэр Джайлс. — Все одно и то же. Но что-то мне сомнительно, чтобы Эргли так заклинило на этом.
 Но тогда почему же я не слышу ничего другого?
 — А вам не кажется, Тамалти, что вы слышите то, что хотите слышать? — нервно спросил профессор.
 — Не прикидывайтесь дураком, Пеллишер! — огрызнулся сэр Джайлс.
 — Ничего я не хочу. Конечно, я знаю, что он неровно дышит насчет этой своей секретарши. Выглядит она довольно эффектно, и нет ничего удивительного в том, что старый хрыч вроде Эргли только о ней и думает. Или вы станете убеждать меня, что он просто закоренелый альтруист? И все-таки не может он только о разврате думать. Они же должны о чем-то говорить, ну хоть о том же Боге!
 — А по-моему, вы просто навязываете ему свои собственные представления, — не уступил на этот раз профессор. — Вспомните, когда мы работали с экономкой, да и со всеми остальными, мы ведь совсем не думали, что там у них в мыслях. А с Эргли и его девчонкой вам уже все ясно, вот вы и получаете то, что имеете.
 — Интересно, а вы ему тогда что навязываете? — не упустил возможности лягнуть собеседника сэр Джайлс. — Что это за болтовня о какой-то божьей помощи?
 — Ну, может, я не очень точно сформулировал. Но доминантой была мысль о защите и о Боге. Наверное, он хочет эту девицу защитить.
 — Экое удобное словечко вы» выбрали — защита! — фыркнул сэр Джайлс. Минуты две он ходил по кабинету, негодующе бурча что-то себе под нос, а потом взорвался:
 — Это что же вы хотите сказать? Что Эргли может читать в моем сознании, а я в его — не могу?
 — Вам лучше знать, — недовольно ответил профессор. — Откуда я знаю, насколько глубоко он проник в ваши замыслы и насколько полное представление о его сознании вы получили.
 — Он говорил о вашем ассистенте, значит, знал о нем, — проворчал сэр Джайлс. — Как его звали? Лондон? Думаю, он еще не выбрался из этой карусели. Хотелось бы мне на него посмотреть, как вы думаете, получится?
 — Только осторожно, а то как бы вас в прошлое не затащило, — предостерег профессор. — Наверное, получится, если как следует захотеть. Насколько я понимаю, все прошлое до настоящего момента реально существует.
 — Никак не могу сообразить, сможет он когда-нибудь вернуться в настоящее? — поморщился сэр Джайлс. — Белсмер прав. Если мы чего и хотим от этой штуки, так это в первую очередь строжайшего контроля. Эх, будь моя воля, я бы сделал Эргли грудным младенцем, а его девицу — и вовсе эмбрионом. Сколько этот Пондон уже вертится? Пятница, суббота, воскресенье, понедельник… Четыре дня. Наверное, как только он попадает в верхнюю точку, он должен опять захотеть попасть в прошлое?
 — А камень тоже там? — спросил Пеллишер.
 — Наверное, — отозвался сэр Джайлс. — Если настоящее ежесекундно спихивает назад прошлое, то и камень проваливается вместе с ним. А он все продолжает хотеть, и каждый раз теряет камень. Нет, это любопытно. Давайте посмотрим, Пеллишер.
 Однако профессора что-то смущало.
 — Если и взглянуть, то очень осторожно, — сказал он. — Не забывайте про те полчаса.
 — Не забуду, нечего мне без конца напоминать! — обозлился сэр Джайлс. — Все равно мы с этим пока не решим ничего. Ладно. Давайте, Пеллишер. Ну! Я — хочу — видеть — … как его там звали, черт побери? Езекииль? А, Илия!.. — Я — хочу — не уходя в прошлое — видеть Илию Лондона. Так, а?
 Сколько тогда было времени? Без четверти семь, верно? Вот и сейчас почти столько же.
 — А если допустить, что два человека, у каждого из которых есть камень, задумали одновременно нечто противоположное, — говорил Хлое лорд Эргли. — Что тогда произойдет?
 — Наверное, ничего, — неуверенно ответила Хлоя.
 — Не думаю, — лорд Эргли внимательно разглядывал лежащий перед ним камень. — Скорее, победит более сильная воля. Я вот о чем… Этот несчастный, который попался в ловушку Джайлса, должен был сам захотеть попасть в прошлое, они не могли обойтись без этого. Но ему это нужно только для того, чтобы угодить им, добровольно угодить, понимаете?
 И в этот момент у него был камень… — Он замолчал.
 — Ну и что? — не поняла Хлоя.
 — Сейчас, подождите, это не просто сообразить. Но если камень неделим, так ведь, кажется, утверждал Хаджи, то, может быть, все камни — это на самом деле один-единственный камень? Я понимаю, звучит дико, но иначе не получается… Допустим, это так. Значит, бедняга Пондон в какой-то из моментов держит в руке камень, тогда не можем ли мы с помощью другого камня, то есть по сути того же самого, повлиять на него в момент принятия решения так, чтобы он изменил свои действия… Вы понимаете?
 — Пока, наверное, нет, — честно призналась Хлоя. — Вы хотите изменить прошлое?
 — На самом деле — нет, — сказал лорд Эргли. — Смотрите. Если все камни — это один камень, то в тот момент, когда Пондон держит свой, он одновременно держит и вот этот, например. И здесь его настоящее соприкасается с нашим!
 — Вы хотите сказать, — неуверенно начала Хлоя, — что не камень существует во времени, а время — в камне?
 Лорд Эргли ответил не сразу.
 — Хочу сказать? Нет. Я верю, что это так. У вас метафизическое сознание, но оно нам пока не требуется. Оставьте обобщения и скажите просто: надо ли нам попробовать предложить ему какой-нибудь другой вариант его настоящего?
 — А почему вы так хотите помочь этому человеку? — спросила Хлоя. — По-моему, вы относитесь к сэру Джайлсу еще хуже, чем я.
 — Я не терплю тиранию, предательство и жестокость, — ответил судья. — А этого парня предали. Его волю тиранически подавили. Насчет жестокости — не знаю, это зависит от прошлого, в которое он отправился. С другой стороны, его судьба для меня — символ, знак, поворотный пункт.
 Не могу поверить, чтобы камню это нравилось.
 — Я тоже так думаю, — серьезно сказала Хлоя.
 Лорд Эргли удивленно взглянул на нее.
 — Вы… действительно так думаете? — с запинкой спросил он, и по ответному взгляду девушки понял, что так оно и есть.
 «Это наш антропоморфизм, — подумал он. — Скоро мы начнем спрашивать камень, чего бы ему хотелось на завтрак. — Некоторое время он забавлялся мысленной картиной камня, поглощающего сосиски и кофе. — В конце концов, я знаю не больше Хлои, — продолжал размышлять судья. — Может, ему нравятся сосиски и кофе. Этак мы придем к какому-нибудь индейскому идолу. Господи, помоги, но зато это будет наш идол, а не Джайлса, Шилдрейка или Белсмера. Каждому — по собственному божку, — в душе усмехнулся он. — Ну и ладно. Раз мы теперь знаем, что сами создаем себе богов, нечего откладывать. — Он сделал вид, что не заметил этой последней мысли. — Я же обещал верить в Бога, а какая уж тут вера, если любой бог, в которого я буду верить, будет согласован с мои сознанием? Это значит — неизбежно ограничивать Бога».
 — Я действительно думаю… как? — прервала его мысли Хлоя.
 — Судья посмотрел на девушку, сидевшую у огня в напряженном ожидании ответа, его мысль метнулась и вернулась в прежнее русло. «Но раз вещи существуют объективно и вне моего сознания, среди них могут быть и такие, в которые можно верить. Если я, например, считаю это восхитительное существо Божьим творением, я тем самым расширяю свои представления о Нем. Сам по себе я бы этого делать не стал.
 Значит, у моей веры все-таки внешние источники».
 — Да нет, это я так, — сказал он Хлое. — Вернемся к нашим баранам, к нашему единственному пока жертвенному агнцу. Если воля Пондона черпала силу из простой любезности, то не сможем ли мы пересилить ее? — Он принялся расхаживать по кабинету. — А что? Пожалуй, я готов попробовать.
 — Только будьте осторожны, — дрогнувшим голосом попросила Хлоя.
 — Я буду предельно осторожен, — заверил ее лорд Эргли. — Вы же помните, мы решили положиться на волю самого камня. Надеюсь, логика ему не чужда и он не станет создавать еще один парадокс. Однако, что же и как надо желать в этом случае?
 Судья взял карандаш и, глубоко задумавшись, уставился на лист бумаги перед собой. Потом черкнул что-то на листе и протянул Хлое.
 — Вот.
 Набросок напоминал магическую фигуру. В центре помещался прямоугольник, в котором были едва обозначены человеческие фигуры. Над прямоугольником значилось: «б часов 45 минут или около того», рядом стояло одно слово:
 «Пондон». Внизу была выписана формула: «Хочу — через единый камень — отыскать во времени этот миг — указать дорогу тому, кто в прошлом — и вернуться из прошлого в настоящее».
 — Последняя фраза звучит трусовато. Джентльмену не пристало перестраховываться. Но если я застряну в прошлой пятнице, никому от этого лучше не станет. Хаджи именно так бы и написал.
 — А мне кажется, Хаджи добавил бы кое-что еще, — покраснев, сказала Хлоя и, взяв карандаш, приписала в конце:
 «Благоволением Всевышнего», а потом быстро спросила:
 — А что это вы нарисовали?
 — Это — комната, в которой экспериментировали Джайлс с профессором. Эта закорючка справа — Пондон, вот этот червячок слева — Пеллишер, а многорукий Шива вот здесь — сам Джайлс. По-моему, это должно помочь сознанию.
 При всем моем уважении к всеведущему духу камня, мне не хотелось бы перекладывать на него ту работу, которую я и сам могу сделать. — Он посмотрел на часы. — Шесть тридцать три. Наверное, надо дать камню время настроиться.
 — Думаете, тут так важна точность? — спросила Хлоя., — По нашей логике — нет, — ответил лорд Эргли. — Но так опять проще моему сознанию. Думаю, из любой минуты настоящего до шести сорока пяти пятницы одинаково близко. Но чем точнее выбран момент, тем лучше я буду чувствовать тот вечер, хоть это и глупо.
 — А мне что делать? — спросила Хлоя.
 — Наверное, самое лучшее — это просто сидеть тихо, — предложил судья. — Ну, можете помолиться, если считаете, что уже свыклись с вашей верой.
 Он взял камень и основательно устроился в кресле. Но еще прежде, чем на лицо его опустилось сосредоточенное, отрешенное выражение, Хлоя передвинула свой стул поближе, села напротив и положила ладонь на руку судьи с камнем.
 Левой рукой она взяла рисунок.
 — Я отправлюсь с вами, можно? — попросила она, — Не хочу оставаться тут одна.
 — Остерегайтесь, — предупредил лорд Эргли, — а то как бы вам не оказаться за разборкой четвертой главы нашей «Природы Закона», или еще хуже — выбивающей стул из-под уважаемого профессора.
 — Ну позвольте мне, пожалуйста, — снова попросила Хлоя. — Вы боитесь, что я могу все испортить?
 — Наоборот, — серьезно сказал судья, — я уверен, что вы все спасете. Ведь среди нас всех только вы искренне благоговеете перед камнем. Хорошо. Отправляемся. Вам удобно?
 Хлоя кивнула.
 — Благоволением Всевышнего, — неожиданно прошептала она. Лорд Эргли, расслышав, кивнул и без улыбки повторил: «По воле Божьей».
 В кабинете повисла тишина.
 Позже Хлоя не могла с уверенностью описать, что же произошло на самом деле. Убедившись в том, что лорд Эргли не усматривает в происшедшем ничего необычного, она все же рассказала ему кое-что.
 Поначалу в течение нескольких минут она доблестно боролась, пытаясь сосредоточиться на рисунке и одновременно не упустить цель своих усилий. Краем сознания она все еще удивлялась той горячности, с которой лорд Эргли взялся за спасение незнакомого ему Пондона, и еще успевала думать О новых и сложных понятиях, вошедших в ее жизнь в последние дни. В какой-то момент ей показалось, что внутренний голос, довольно похожий на голос судьи, сурово произнес: «Дитя мое! Не городи ерунды, все это тебя нисколько не интересует. Соберись и будь поточнее». Она только собралась возразить, что ее действительно волнует все это, как некая сила — воля Эргли, сила камня или что-то еще — владевшая ей, отмела в сторону всю шелуху, сознание Хлои сделало рывок и… остановилось, застыло на воспоминании о Френке Линдсее. Ни с того ни с сего она совершенно отчетливо подумала о том, какие усилия прикладывает бедный Френк, чтобы понравиться ей, и сколько он уже добивается ее снисходительности. Он нежно держал ее за руку, научился хорошо целоваться, он очень старался развлекать ее… но до чего же он зануда! Нет, с ним было не скучно, просто все, что он говорил, было ей чуждо. Разговоры…
 Хлоя припомнила еще двоих-троих молодых людей. Из разговоров с ними ничего не осталось. На нее словно опустилось облако пустых фраз, произнесенных в разное время разными голосами и до, и во время, и после недавних приключений.
 Да нет, и приключения, и спутники у нее бывали просто замечательные, это она сама — неблагодарная девчонка. А сейчас… ее ладонь касается такой знакомой, спокойной и уверенной руки… это лучше любого поцелуя, нежнее, ласковее… В сознании Хлои снова прозвучал голос, принадлежавший то ли камню, то ли судье: «Продолжай, дитя». Голос встряхнул Хлою, на миг она ожесточилась против этой близкой, суровой и властной силы. Она словно повисла между двумя огромными магнитами и понимала, что один из них — Френк Линдсей. Ей казалось, что проходили века, а она все никак не могла выбрать, не желая терять и боясь приобрести, потому что любое приобретение всегда таит в себе утрату. Ей смутно чудилось, что время проходит, она стареет, наверное, она уже слишком стара, ей уже поздно рассчитывать на то, чтобы стать любимой и желанной, слишком стара, чтобы желать. Поток воспоминаний распался на отдельные ручейки. Образы ее знакомых, друзей, поклонников стали зыбкими и закружились вокруг туманным хороводом. А что еще, кроме них, было у нее в жизни? Откуда-то всплыли слова: «Природа Закона». Но и «Природа Закона» никогда не значила для нее слишком много. Природа Закона — время, а сам Закон — ее растущее одиночество и путь к старости. И снова подступающее отчаяние разбила сдвоенная сила руки, на которой лежала ее ладонь. Слова, возникавшие в сознании, приобретали священный смысл, обретали собственную жизнь, властно выстраивали порядок в ее смятенных чувствах и мыслях. Кто-то когда-то давно говорил эти слова… Кто? И внезапно она увидела фигуру лорда Эргли, увидела далеко-далеко, словно смотрела в бинокль с другого конца. Судья стоял в кабинете сэра Джайлса и держал в руке камень. Хлое он виделся олицетворением Английского Закона, наследником но прямой линии тех, кто создавал Закон. Вокруг витали другие имена: Сулейман, Карл, Август, халифы и цезари всего мира, того самого мира, в котором поцелуй занимает миг, а их работа — века. Они старели и заканчивали каждый свой труд, их постройки испытывало время, и они выдерживали испытания. Все еще ощущая свои собственные уносящиеся годы, все еще не выпуская из вида хоровод молодых поклонников, Хлоя никак не могла совершить выбор, но вот что-то сдвинулось в ее сознании, оно раскрылось, и прошлое тотчас же перестало быть. Словно в отместку за эту утрату, мягкие, теплые, живые имена похолодели, а кружащиеся фигуры, стоило ей остановить на них взгляд, стали выцветать и таять. Тогда она встретилась глазами с призрачным образом лорда Эргли, он улыбнулся и покачал головой. Едва слышно тот же голос шепнул: «Продолжай, дитя», — но что и как могла она продолжать? Ее окружала холодная тьма, и даже образ судьи, ее самого честного, самого надежного спутника, исчез и потерялся в этой тьме. В отчаянии Хлоя позвала его, но тут же поправилась и со всей силой веры, которая еще оставалась в ней, произнесла, словно давая обет: «Да, я буду продолжать, буду, только скажите — как?»
 Едва различимый призрак не улыбнулся, не успокоил ее, хотя бы кивком головы, и окончательно пропал. Мрак и запустение стремительно затопили все окружающее пространство, и Хлое подумалось, что так приходит Смерть. Все мучения сердца за всю ее жизнь, все измены, неверие и хаос сконденсировались в единую тучу и пали на ее плечи. Последней ушли память о ранней, одинокой и приносящей сплошную боль юности и страх перед ненавистной, жалкой и беспомощной старостью, и еще некоторое время страдание, питаясь само собой, пробивалось сквозь толщу времени. Дальше она потеряла все ощущения и просто ждала, отупев от муки.
 Неизвестно, сколько это продолжалось, но однажды в ее сознание пробился голос. Он быстро креп, набирал силу и ясность, он словно раздвигал ночь, окутавшую ее.
 — Дитя! — звал голос, и в нем звучали тщательно скрываемые нотки беспокойства. — Дитя мое! Хлоя! Хлоя!
 Девушка встрепенулась, подалась навстречу знакомому голосу, и внезапно терзавшая ее боль ушла, а внешний мир обрел существование. Но пока свершалась эта перемена, Хлоя успела заметить на границе между тьмой и светом мягкое сияние камня. Наверное, где-то там же должен находиться и лорд Эргли… Белизна с золотым отливом ширилась и становилась все более прозрачной.
 Только теперь, своим измененным сознанием, Хлоя смогла ощутить высшее совершенство камня, у нее захватило дух, и перевести дыхание она смогла лишь узрев вокруг стены знакомого кабинета.
 Лорд Эргли смотрел на нее с легким беспокойством. Его собственный опыт был куда определенней. Он без особого труда воссоздал в памяти образ кабинета в Бирмингеме, вспомнил троих мужчин, сосредоточившись, мысленно произнес формулу и волевым усилием передал ее Лондону, а потом отдал ситуацию на волю камня. Он постарался полностью отказаться от любых собственных желаний, они представлялись не столько опасными для него самого, сколько ставящими под угрозу весь замысел спасательной операции. Судье было проще. Его не трогали, как Хлою, все эти титулы, цари и пророки, но мысли его текли сходным путем. Он по-прежнему не знал, обладает ли камень собственной волей, но не стал добиваться ответа на этот вопрос, сосредоточившись на конкретной задаче вызволения Пондона. Он не представлял себе, как именно сможет помочь ему, но эксперимент есть эксперимент. Особенно внимательно судья следил за тем, чтобы не провалиться в Бирмингем.
 Он просто воссоздал в памяти время, место и обстоятельства, предоставил их в распоряжение камня и теперь ждал, что за этим последует.
 Долго — ему казалось, что очень долго — не происходило решительно ничего. Сосредоточившись на своей задаче, судья почти сразу перестал видеть лицо Хлои перед собой и только спустя некоторое время почувствовал некоторые изменения. Что-то давило на глаза изнутри. Кресло слегка качнулось и словно бы стронулось с места. Накатил и прошел легкий приступ тошноты, в голове возникло ощущение слабости. Кажется, вокруг была все та же комната, но нет, что-то в ней изменилось. Стол справа от судьи как будто размножился. Такие же столы вытянулись в бесконечную линию, это же произошло и с остальной мебелью, каждый предмет словно обретал бесконечную протяженность. Стены мерцали, то становясь прозрачными и пропуская сквозь себя вереницы отражений предметов, то обретая плотность и отсекая ряды шкафов и столов. Он видел и себя самого в разных позах, с разных ракурсов, но пока каждый раз все-таки узнавал себя. Когда он останавливался на каком-нибудь из этих фантомов, призрак приобретал рельефность, краски, зато все остальные блекли и выцветали. Затем сознание расслаблялось, и фантасмагория тут же продолжала свои бесконечные метаморфозы.
 Постепенно к нему все острее возвращалось ощущение самого себя, сидящего в своем кабинете, на его руке по-прежнему лежала рука… чья, Хлои? Нет, это была явно другая рука, мужская, высохшая, старческая кисть… Хаджи! «Но тогда — это пятница», — с усилием подумал лорд Эргли. Все труднее становилось удерживать в сознании первоначальную задачу.
 Множество образов роились вокруг. Экономка, Хлоя, Хаджи…
 Он о чем-то говорил с ними… что-то делал… Сон… и все-таки не совсем сон. Память, его собственная память окружала его. Все больше силы уходило на то, чтобы не дать этим образам хлынуть в сознание и затопить его, чтобы удерживать только один определенный момент. Восприятие стремительно обретало глубину и разрасталось вширь, но не за счет охвата соседних территорий. Пространство явно меняло свои свойства. Вот под немыслимым углом вклинилась соседняя комната, ее изображение наложилось на картину беседующих за столом Хаджи и лорда Эргли. Но и в самой вклинившейся комнате возникали какие-то цветные шары, разрастались, отрывались, порождая новые пространства, теперь уже не всегда узнаваемые. Вот в одном из слоев мелькнул образ Джайлса, совершающего одновременно, словно многорукий Шива, разные действия. Полыхнула белая вспышка, и сквозь все слои миража проступило лицо все того же Джайлса, но внимательно наблюдающего, с огоньком жадного интереса в глазах. В одном из слоев лорд Эргли отвернулся от Джайлса, он хотел взглянуть на Пондона, но обнаружил лишь зыбкий образ человека, идущего к нему по полу, расположенному прямо на уровне глаз. Лондон обреченно шагал и шагал, казалось, скоро он войдет в переносицу лорда Эргли. Последнее видение вызвало у судьи крайне неприятное ощущение, но он сдержался. Теперь Лондон, уменьшенный до размеров крохотной частицы, был прямо перед глазами. Неприятные ощущения исчезли.
 Рука — не Хлои, и не Хаджи — сомкнулась вокруг камня внутри его собственной руки. Лорд Эргли открыл свое сознание камню. Теперь все времена были здесь и все были равны. Пленнику, заточенному в прошлом, оставалось лишь понять это… Кажется, камень становится мягче… Но едва это ощущение возникло, как он опять затвердел, а чужая рука исчезла. Послышался слабый треск, сквозь все существо лорда Эргли прокатилась волна неистовой мощи… и он очнулся, стоя на ногах и с трудом переводя дух, а перед ним в кресле, мертвенно-бледная, с закрытыми глазами, лежала Хлоя.
 Несколько секунд судья постоял, успокаивая дыхание, потом преодолел легкую дурноту, сел и взял Хлою за руку.
 Между их ладонями оказался камень. Не спуская глаз со своей секретарши, он протянул левую руку, нащупал стол и удовлетворенно вздохнул.
 — Хотел бы я знать, — сказал он сам себе, — что же у нас получилось и получилось ли вообще. О Небо, как я устал! И кто бы мне сказал, что стряслось с этим ребенком? Вид у нее такой, словно она тоже прошла через весь этот кошмар…
 Интересно, чего это Джайлс так дергался? Он-то ведь ничего не делал… Или делал? Господи, хотел бы я знать, где Пондон, где Джайлс, где я сам, в конце концов, и самое главное — где мой замечательный секретарь?
 Очень бережно он высвободил свою ладонь, но совсем не убрал, оставив руки в том же положении, как и в начале сеанса. Часы показывали шесть сорок семь.
 — Как же все-таки узнать, — произнес судья, не сводя глаз с циферблата, — уловил ли Пондон мою подсказку? Как все это сложно… Стоп! Кажется, я уже говорил это раньше!
 Впрочем, это — потом. — Он чуть наклонился вперед и тихо, но отчетливо позвал:
 — Дитя мое! Хлоя! Хлоя!




 Глава 10
 Мэр Рича


 Оливер Донкастер, вероломно покинутый и Шилдрейком, и лордом Белсмером, решил не задерживаться в Лондоне, где его никто больше не ждал, и возвращаться к себе в деревню. Идя на станцию, он испытывал немалое раздражение от оказанного приема. Что это за манеры, в конце концов, думал он. Сначала какой-то полицейский чин просит его не отказать в любезности и принять участие в какой-то дурацкой конференции, а потом его выставляют за дверь вместе с прочими, видно, совсем никчемными людьми. Никто ему ничего не объяснил, никто не познакомил с другими приглашенными. Ну да, он слышал, конечно, о лорде Эргли и даже смутно припомнил нашумевшую несколько лет назад книжку сэра Джайлса о свадебных обрядах каннибалов Полинезии. Но кто такой этот Пеллишер или, например, та девушка, которая так ловко вывалила оного Пеллишера из кресла, — он не имел ни малейшего представления, равно как и о том, почему она это сделала. Чего ради ей понадобилось откручивать голову сэру Джайлсу?
 «Уж лучше бы она на меня бросилась, — подумал он, — или на Шилдрейка. А я бы с радостью помог ей свернуть шею этому американскому индюку. Интересно, сильно она поранилась? Ну, взяла она один из камней, и что такого?
 Черт побери, надо было и мне захватить парочку. Хоть бы кто объяснил, зачем все это. Зачем сэр Джайлс поделил камень на кусочки? Почему девушка была против?» Вопросов Оливеру хватило до самого Рича.
 За время его отсутствия городишко не только не успокоился, но даже стал выглядеть еще более сердитым. На улицах и возле дверей то и дело собирались возбужденные группки, разговорам и пересудам не было конца. Вокруг сновала полиция.
 Стараясь выглядеть как можно незаметней, полицейские то тут, то там пробирались через враждебно настроенную толпу. Утро не отличалось от предыдущего вечера. Сначала Донкастер решил дать крюка, проведать сестру миссис Фергюсон, но скоро начал сомневаться, удастся ли ему это сделать. Чем ближе он подходил к нужному дому, тем гуще становилась толпа. По улице все же можно было пройти, хотя и не без труда, но вскоре Донкастера остановил пронзительный вопль: «Где камень? Отведите меня к камню!» Оливер растерянно оглянулся на людей вокруг.
 Ближайший к нему мужчина кивнул и равнодушно пояснил:
 «Опять этот псих». Остальные угрюмо прислушивались. Разговоры смолкли. Проходивший мимо полицейский встретил взгляд Оливера и чуть заметно пожал плечами.
 — Где камень? — не унимался голос неподалеку. — Я хочу видеть! Неужели не найдется ни одного доброго человека? Неужели никто не отведет меня к камню?
 — Кто это кричит? — спросил Оливер у соседа слева.
 — Да старый Сэм Маттон, — угрюмо ответил тот. — Слеп, как филин, да еще и рехнулся почти. Прослышал про здешний камень и заставил внучку водить его по городу, чтобы прозреть, значит. Эй, Сэм! — неожиданно крикнул он через головы. — Что толку орать! Камень давно полиция сцапала. Нам с тобой от него добра уже не видать. — Слова незнакомца прозвучали вызывающе.
 С другого конца улицы снова послышался голос слепца:
 — Я же не вижу. Я хочу видеть! Пустите меня к камню!
 Каждая его фраза заканчивалась каким-то собачьим прискуливанием. Оливер прошел немного вперед и увидел слепого. Это был дряхлый старик, совершенно лысый, иссохший. Он медленно переставлял ноги, сильно опираясь одной рукой на палку, а другой — на плечо девушки лет двадцати, что-то сердито внушавшей ему. Даже на расстоянии Оливер заметил, какая она бледная и как дрожит ее рука на плече старика. Слепец грубо тряхнул плечом и снова затянул жутким, агонизирующим голосом:
 — Я хочу ви-и-идеть! Отведи-и-и меня к камню!
 И в этот момент силы оставили девушку. Она осела на землю, выпустив руку старика, и забилась в истерике. Две-три женщины бросились к ней, а над толпой, заглушая всхлипы и стоны несчастной, снова вознесся голос ее деда:
 — Где камень? Я же не вижу. Нэнси, я же не вижу!
 Отведи меня к камню!
 Полицейский что-то втолковывал недавнему собеседнику Оливера. Тот хмуро слушал.
 — Надо отвести его домой, — расслышал Донкастер.
 — Вам надо, сами и отведите, — огрызнулся человек, — если сумеете.
 Молодой полицейский с несчастным видом подошел к старику и заговорил с ним. Старый Сэм быстро повернулся на голос, вцепился в мундир и разразился такими душераздирающими стенаниями, что у Оливера мурашки по спине побежали.
 — Я умираю! Я видеть хочу, пока живой! Умираю!
 Люди добрые, да неужто никто не отведет меня к камню?
 — Сказано тебе, камень полиция забрала, — сообщил слепцу сосед Оливера. — Плевать им на твои глаза, понял?
 Полиция забрала камень.
 — Гром ее разбей, эту полицию, — пожелал кто-то в толпе, а молодой рабочий, ровесник Оливера по виду, вдруг яростно рванулся к констеблю.
 — Будьте вы прокляты! — хрипло выкрикнул он. — Вы мою жену убили! Она этим утром умерла, и малыш мой вместе с ней. Они живые были бы, а вы их к камню не пустили, сволочи! — Он замахнулся на полицейского, и тому пришлось отступить в сторону. Через толпу начали проталкиваться еще несколько людей в шлемах.
 Вдруг новый голос позади Оливера резко произнес:
 — Эй, вы, там! Что здесь происходит?
 Оливер оглянулся. К ним быстро приближалась небольшая группа людей. Возглавлял ее маленький человечек весьма свирепого вида с воинственно торчащими усами. Рядом с ним шагал человек повыше и постарше со значительным лицом. За ними шли полицейский инспектор и два-три констебля.
 — Что все это значит? — сердито спросил коротышка собравшихся.
 — Констебль, очистить улицу! Вы что, порядка не знаете? Кто это такой? — Он ткнул пальцем в старика-слепого. — Почему он так орет? Почему вы допустили, что его на весь город слышно? Да вы что, констебль, службы не знаете?
 Я с вами еще разберусь!
 Молодой констебль открыл рот, собираясь, видимо, возразить, но передумал. Рослый мужчина положил руку на плечо своему спутнику.
 — Послушайте, комиссар, один человек не может за всем уследить, — тихо проговорил он. — А Сэм Маттон — трудный тип. Пусть лучше здешний инспектор разбирается. Я думаю, они поладят в конце концов. Тут надо по-тихому.
 — По-тихому? — взорвался начальник полиции. — По-тихому? Послушайте, господин мэр, вы мне с утра твердите, что надо по-тихому. Я вам раз уступил, два уступил, и вот, полюбуйтесь, к чему это привело! — Он оглянулся. — Инспектор, вы что, оглохли? Я же приказал очистить улицу. И скажите этому старому идиоту, что если он не заткнется, я его в тюрьму посажу за скандал в общественном месте.
 Мэр повысил голос.
 — Его нельзя арестовать, комиссар. Это слишком известная в городе фигура. Ему многие сочувствуют, ему и его внучке. Да и как ему не кричать о своем горе?
 — Мне наплевать, как! — отрезал комиссар. — На улице я ему орать не позволю. Ну, инспектор, долго мне ждать?
 Инспектор сделал знак своим людям, и они с разных сторон поодиночке стали продвигаться вперед. Но уже после двух-трех шагов застряли. Окрепшие было голоса «Эй, вы, нечего тут шляться», смолкли. Толпа оставалась угрюмо-неподвижной.
 — Инспектор! — нетерпеливо окликнул комиссар.
 Инспектор посмотрел на Оливера — он стоял ближе всех — и, видимо выбрав его как наиболее законопослушного, сказал невыразительным тоном:
 — Давайте, сэр. Если вы подадите пример, они тоже разойдутся.
 — А чего ради нам расходиться? — громко спросил Оливер.
 Толпа вокруг одобрительно прошелестела и смолкла, предвкушая развлечение. Мэр и комиссар одновременно посмотрели на Донкастера.
 — Ты поговори у меня еще, голубчик, — зловеще процедил комиссар, — я тебя живо упеку за сопротивление властям.
 — Я знаю, что лорд Верховный судья считает подобные действия незаконными! — выкрикнул Оливер громче прежнего.
 Он в общем-то не собирался этого говорить. Но едва сказав, тут же подумал, что на утреннем совещании по виду Верховного судьи не похоже было, чтобы он одобрял действия властей. Конечно, Оливер имел в виду одно, а толпа поняла совсем другое. Люди зашумели.
 Комиссар полиции побагровел и приготовился отвечать, но мэр остановил его.
 — Я вас правильно понял, сэр, — переспросил он Донкастера, — что Верховный судья рассматривает действия властей как незаконные? И у вас достоверные сведения?
 Оливер хотел было объяснить, что насчет законности господин Верховный судья прямо не высказывался, но представил себе, как слабо это прозвучит, и передумал. Перед ним отчетливо встала утренняя потасовка в Министерстве иностранных дел, лорд Белсмер, сэр Джайлс, кровь, выступившая на пальцах девушки…
 — Сегодня утром, — во весь голос произнес он, — получил серьезные ранения секретарь Верховного судьи. Он протестовал против определенных действий некоторых членов правительства. Верховный судья намерен предпринять самое тщательное расследование.
 Кажется, он слегка перегнул палку. Лорд Эргли официальных заявлений не делал, да и рану девушки вряд ли стоило называть серьезной. Но все-таки…
 Полицейский инспектор стоял столбом и ел глазами начальство. Комиссар сопел, как буйвол. Мэр внимательно разглядывал Донкастера. Чей-то голос позади выкрикнул:
 «Слышали? Власти нарушают закон!»
 При такой оценке собственных слов Оливера пробрал озноб. В наступившей вслед за тем тишине снова взвыл слепец:
 — Я хочу-у камень!
 — Мы все хотим камень! — поддержал его чей-то бас.
 — Да не слушайте вы их! Камень давайте! — раздалось сразу несколько голосов.
 Толпа одобрительными выкриками поддержала требования. Кто-то сильно толкнул инспектора, и он едва не сшиб с ног начальника полиции. Дело могло закончиться свалкой, но тут вмешался мэр. Он поднял руки над соловой и громко крикнул:
 — А ну, тише! Тише, я говорю! Дайте мэру сказать.
 Поманив за собой Оливера, он подошел к каменной поилке для лошадей, взобрался на высокий бортик и, придерживаясь за фонарь, обратился к народу.
 — Люди добрые! — зычно раскатился над улицей его голос. — Вы меня знаете. Я прошу вас разойтись по домам и дать мне возможность самому разобраться в этом деле. Я — мэр Рича, и если жители терпят ущерб, мое дело — помочь им защитить свои права. Если камень в самом деле лечит болезни и правительство будет использовать его по назначению, значит, вы просто должны подождать немного. Но у вас есть полное право убедиться в том, что правительство делает все возможное, работая днем и ночью, что ни одна минута не будет потеряна зря, и исцеление обретут все страждущие. Я обещаю вам выяснить все. Я знаю, найдутся такие, кто будет мешать использовать камень ко всеобщему благу, уже есть люди, мешающие разобраться в наших здешних событиях. Я собираюсь отправиться в Лондон. — Он помолчал и продолжил после паузы. — Многие из вас знают, что у меня сын умирает от рака. Но если речь идет о порядке и честных действиях, я последним попрошу помощи. Я говорю вам это, чтобы вы знали: никто не будет страдать лишней минуты из-за обычной тупости чиновников. Возвращайтесь по домам и завтра в это же время вы будете знать столько же, сколько и я. — Он снова помедлил и закончил неожиданным возгласом:
 — Боже, храни королеву!
 — Боже, храни королеву! — с воодушевлением заорал Оливер и помог мэру спуститься на землю. Мэр тут же повернулся к нему, отодвинув плечом начальника полиции.
 — Вы мне нужны, — озабоченно сказал он. — Я должен располагать всей полнотой информации и рассчитываю на вашу помощь. Вы свободны? Впрочем, это неважно. Я требую вашего содействия именем Королевы и именем закона.
 Давайте пройдем в мэрию. Баркер, — обратился он к одному из сопровождающих, — подайте машину к мэрии и будьте готовы. Инспектор, проследите, чтобы мое заявление было напечатано и расклеено по городу. Имейте в виду, чтобы никаких скандалов! Комиссар, я благодарю вас за проявленное внимание, но в настоящий момент ситуация контролируется, и магистрат вполне обойдется без посторонней помощи. Идемте, молодой человек. Кстати, как вас зовут?
 По дороге Оливер не очень последовательно изложил мэру все, что знал, сделав упор на большом значении камня и необходимости побудить правительство к немедленным действиям.
 Едва войдя в мэрию, Оливер окунулся в царившую там суету. Моментально возник какой-то коренастый олдермен, заместитель мэра, его сменил рыжий первый секретарь магистрата, кругом роились машинистки, рассыльные, готовые по первому требованию броситься хоть на другой конец Англии (но почему-то все-таки остававшиеся на месте), в коридорах толпились шоферы, члены местного совета, звонили телефоны, — Оливер и предположить не мог, что захолустный городишко располагает такой мощной администрацией. Он долго не мог узнать, как же зовут самого мэра, пока не углядел на одном из многочисленных документов, развешанных по стенам, подпись: «Мэр Юстэс Клершоу». Как только он решил эту проблему, обладатель подписи тут же появился перед ним.
 — Я собираюсь в Лондон, — сообщил мэр, — и хочу взять вас с собой.
 — Да зачем я вам нужен? — попробовал отговориться Оливер, едва поспевая за быстро шагавшим Клершоу. Правда, в душе он, пожалуй, рад был снова оказаться участником каменной лихорадки.
 — Хотя бы на тот случай, если понадобится встретиться с лордом Эргли, — ответил мэр. — Но сначала — в Министерство внутренних дел!
 — Ну, если оно не сильно отличается от министерства дел внешних, — протянул Оливер, — вы там на месяц застрянете.
 Мэр и ухом не повел. Он выставил Оливера за дверь и вышел сам.
 Их появления, оказывается, ожидала большая толпа, тут же разразившаяся приветственными возгласами. Подскочил полицейский и предупредительно распахнул дверцу автомобиля. Донкастер узнал давешнего молодого констебля. Они еще устраивались внутри, когда полицейский захлопнул дверцы, сунул голову внутрь и пожелал:
 — Удачи вам, сэр! Всыпьте им там как следует!
 «О боже! — подумал Оливер. — Преторианская стража готовит мятеж».
 Всю дорогу до Лондона он отвечал на бесконечные вопросы мэра и только в предместьях наконец более или менее удовлетворил его любопытство. Откинувшись на спинку сиденья, Оливер с удовольствием вытянул ноги.
 — Мои люди связались с мэрами всех городов, расположенных неподалеку, — сообщил Клершоу. — В воскресенье по крайней мере пять соседних городов направили в Рич свои депутации. Конечно, они вернулись несолоно хлебавши и взбаламутили народ. Все мэры по очереди одолевали меня расспросами, а мне и сказать-то им было нечего, пока я на вас не напал.
 — Вряд ли вам от меня стало легче, — предположил Оливер.
 Мэр заглянул в блокнот.
 — Так, если я правильно уяснил, — задумчиво произнес он, — сейчас дело ведет Министерство иностранных дел, и у него какие-то нелады с Верховным судьей. А мистер Шилдрейк сообщил мне вчера, что лорд Эргли как-то связан со всем этим. Его жена даже утверждала, что Верховный судья — центральная фигура и должен отвечать за все беспорядки. Я читал его статьи и книги, понял, конечно, не все, но его мысли о природе закона меня просто поразили. Немного абстрактно, но очень интересно. Он определяет закон как «форму выражения возрастающего общественного самосознания» и сравнивает изменения в законодательстве с изменениями в поэзии, происходившими во времени. Насколько я понял, он пытается отыскать некую гармоническую середину в законообразовании. Весьма интересно.
 — А по нему и не скажешь, — простодушно удивился Оливер. — Сегодня утром он все больше наблюдал. Правда, когда этот тип Тамалти начал махать ножом, он действовал довольно быстро. Вернее, меня заставил действовать.
 Мэр не обратил внимания на слова Оливера. Он думал о своем.
 — Хорошо бы вам отправиться прямо к нему, — спустя минуту заговорил Клершоу. — Возможно, как Верховный судья он ничего пока не сможет сделать. Но он же писал в своей статье, что закон должен объяснять действия людей, а не ограничивать их. Мне эта мысль нравится, да и сам судья, наверное, приятный человек. Да. Мы так и сделаем. Поезжайте к нему, адрес у меня есть, а я попытаю счастья в Министерстве внутренних дел. На Уайтхолле я к секретарю скорее всего не пробьюсь, попробую поймать его дома. Если и там толку не будет…
 — А вы всерьез рассчитываете? — скептически поинтересовался Оливер.
 После довольно долгой паузы мэр тихо ответил:
 — Конечно, не рассчитываю. Похоже, нам придется побегать, прежде чем мы чего-нибудь добьемся. Поэтому я и хочу выяснить позицию Верховного судьи. Если он на нашей стороне, лучшей поддержки и желать не приходится.
 Оливер попытался представить крупную, значительную фигуру лорда Эргли во главе армии Рича, идущей на штурм Лондона. Образ лишь мелькнул в его сознании, но он успел подумать, что Верховный судья стал бы достойным знаменем мятежа, создал бы видимость законности, и тогда это уже не мятеж, это — восстание. Только вряд ли лорд Эргли станет этим заниматься.
 С подобными мыслями Донкастер оказался выдворенным из машины напротив дома судьи. Мэр укатил, оставив его разглядывать дверь, за которой скрывался Английский Закон.
 «Может, его и дома нет, — подумал Оливер. — Не станет он сидеть дома, когда вокруг такие дела…» Эта мысль придала ему уверенности, и он позвонил. Впрочем, надеждам его не суждено было сбыться. Служанка, выяснив имя посетителя и предложив ему присесть, отправилась доложить.
 — Донкастер? — удивленно переспросил лорд Эргли и посмотрел на Хлою. — Я не знаю, стоит ли… Впрочем, да, пожалуй.
 — Он был там сегодня утром, — сказала Хлоя, заглядывая в блокнот. — Я на всякий случай переписала всех присутствовавших — Я иногда думаю, — улыбнулся судья, — что люди совершенно не понимают закона причин и следствий. Все, что вы делаете, тут же находит подтверждение. Вот вы утром записали Донкастера — пожалуйста, он явился. Вот влип бедняга! Интересно, с чем он пожаловал?
 До прихода Оливера они решали, как Хлоя будет добираться домой. Девушка собиралась возвращаться на автобусе, а лорд Эргли хотел подвезти ее. Когда Хлоя решительно отказалась, он предложил позвонить кому-нибудь, чтобы не идти одной. «Раз уж вы не можете остаться здесь», — добавил он. Этот вариант тоже не годился. Слуги не догадывались о сложности ситуации, к тому же у Хлои не было самого необходимого, чтобы ночевать в чужом доме. Теперь она раздумывала, стоит ли звонить Линдсею. Во-первых, она плохо обошлась с ним в последнюю встречу, во-вторых, он наверняка работает. С другой стороны, почему бы и не доставить ему удовольствие?
 — Но тогда придется рассказать ему, — подумала вслух Хлоя.
 — Газеты уже постарались и почти все сделали за вас, — отозвался судья. — Да и почему бы вашему другу… — он махнул рукой, показывая, что не видит необходимости и дальше хранить их тайну.
 «Иногда долг оборачивается удовольствием, — подумала Хлоя, глядя на судью, — и наоборот, удовольствие иногда выглядит как долг». Да, у Френка выдалась не самая лучшая суббота, а в воскресенье они и вовсе не увиделись. Хлоя просидела весь день дома в ожидании звонка от лорда Эргли.
 Все-таки она позвонила Френку, без особого энтузиазма попросила заехать за ней и вернулась в кабинет мрачнее тучи. Именно в этот момент и объявился Оливер.
 — Давайте я его сначала расспрошу, — предложила Хлоя, — а потом провожу к вам. А мне все равно ждать Френка, подожду внизу.
 Вот так всегда, думала она. Вечно она ждет кого-то или чего-то внизу, пока великие мира сего совещаются в кабинетах и гостиных. Может, Френк еще и не приедет, тогда она удерет одна, пока они там будут разбираться с этим Донкастером. Сколько бы ей подождать для приличия?
 Однако лорд Эргли рассудил иначе.
 — Проводите мистера Донкастера к нам сюда, — попросил он служанку. — Скоро должен прийти мистер Линдсей, ведите и его сюда тоже. Если у этого молодого человека приватный разговор, — обратился он к Хлое, — мы перейдем в гостиную, а вы без помех введете вашего друга в курс дела.
 Расскажите ему все, что сочтете нужным. Если вы все помните, конечно. Я уже начинаю путаться. Интересно, как там в Бирмингеме дела? Если Пондон вернулся, ему не миновать объяснений с полицией. А-а, мистер Донкастер!.. Ну, почему же? Мы ведь только сегодня виделись. А это — мисс Барнет, если помните. Она-то вас точно не забыла. Присаживайтесь.
 — Весьма признателен, — пробормотал Оливер, садясь.
 — Ну и утречко у вас выдалось, не так ли? — продолжал судья. — К стыду своему, я так и не уяснил, чью сторону вы поддерживали на переговорах. Вы ведь прибыли вместе с мистером Шилдрейком?
 Оливер поудобнее устроился в кресле.
 — Я на стороне народа, — торжественно изрек он. — Я — декларация их прав, я — их суверенная воля, я… — он замешкался, отыскивая очередное слово, понял, что иссяк, и, запинаясь, закончил:
 — Я — народ.
 Лорд Эргли уловил перемену тона и серьезно поинтересовался:
 — А как здесь оказался народ? Мне о нем не докладывали.
 Оливер пустился в объяснения. Поначалу он чувствовал себя дурак дураком, но постепенно воодушевился, особенно когда заметил повязку из черного шелка на руке девушки и сообразил, что она отказалась вылечить руку с помощью камня. Он вспомнил, как здорово она опрокинула профессора и напала на этого неприятного типа, на сэра Джайлса. А сэр Джайлс остался в министерстве вместе с Шилдрейком после того, как всех остальных выставили вон. А народ возроптал, требуя жизни и здоровья от волшебного камня, который прикарманила полиция, подкупленная американцем.
 Все это и еще много сверх того Оливер большой грудой вывалил к ногам Верховного судьи.
 — Я все-таки не совсем понял, — осторожно произнес лорд Эргли, когда Оливер замолчал, — почему вы решили, что я не одобряю действий правительства?
 — Ну, мне показалось, сэр, что вы одобряете действия мисс Барнет, — с легким смущением объяснил Оливер.
 — Я всегда одобряю действия мисс Барнет, — ответил судья. — Я не могу себе позволить пользоваться услугами секретаря, действий которого не одобряю. Но, одобряя действия мисс Барнет, я и не думал выражать неодобрение действиям правительства.
 — Но, может быть, именно в этом случае… сэр? — нерешительно предположил Оливер.
 Верховный судья покачал головой.
 — Нет-нет. Во-первых, я не знаю их действий. Во-вторых, одобрять или не одобрять правительство — не моя прерогатива, я имею дело только с конкретными людьми и только на основании Закона. Я — всего лишь седло, мистер Донкастер, а вовсе не конь, и уж, конечно, не Россинант.
 — А если перед седлом предстанет сам Дон Кихот? — подхватил Оливер.
 — Если он будет продолжать в том же духе, то до этого дело не дойдет, — сухо ответил лорд Эргли. — Но если даже и так, то будь он Дон Кихот, Дон Жуан или Сид Компеадор — все едино. У меня нет ни глаз, чтобы смотреть, ни рта, чтобы говорить, одни законы.
 — А если на этот случай законы не писаны? — настаивал Оливер.
 — Так не бывает, — заявил судья. — Можно неверно применить или истолковать закон, можно соблазниться посторонними вещами и хитрыми речами, но любое недоразумение между людьми может быть разрешено при условии равенства перед законом. А в основе нашего закона — чистый душевный порыв…
 — Мистер Линдсей! — провозгласила служанка, открывая двери.
 Хлоя порывисто встала навстречу Френку. Оливеру вдруг почудилось, что последняя сентенция судьи обратилась в жизнь. Хлоя прошла совсем рядом с его креслом, и он машинально повторил про себя слова судьи, пытаясь вспомнить их первоначальный смысл. Потом обернулся и спросил:
 — Разве утренние события не содержали конкретных действий со стороны мисс Барнет?
 Верховный судья нахмурился. Чего доброго, этот Донкастер начнет комментировать любое движение Хлои. Впрочем, вопрос был задан четко, и ему пришлось отвечать.
 — В данном случае я могу выступать лишь как частное лицо, — внимательно глядя на Оливера, произнес судья. — И как частное лицо я считаю Джайлса Тамалти практически вне закона. — Судья поднялся и протянул руку Френку Линдсею.
 Вспоминая последовавшие за тем полчаса, Хлоя неизменно краснела. Наверное, виноват был Донкастер, явившийся слишком поздно, или Френк, пришедший слишком рано. Его оторвали от любимых ведомостей, чтобы отвезти Хлою домой, а она не хотела уходить, не услышав продолжения разговора с Донкастером. Но если остаться, надо же объяснить Френку, в чем дело. А как объяснишь, если Донкастер сидит тут же? У Френка такой скучный вид… И сколько можно спрашивать, чем, где и как она поранила руку! К тому же лорд Эргли собирался поговорить с Донкастером наедине, а это и вовсе не входило в ее планы.
 Она представила молодых людей друг другу и довольно ловко (лорд Эргли терпеливо улыбнулся) попыталась ввести в разговор общего знакомого — Шилдрейка. Но призрак распада на две половины, витавший над собравшимися, заставил ее примерно четверть часа спустя все же начать приготовления к отъезду. Сложив аккуратно два листа бумаги, Хлоя открыла сумочку и вздрогнула, увидев белый шелковый платок лорда Эргли, в который она еще утром завернула камень.
 Воспользовавшись длинным риторическим периодом в разговоре, девушка чуть сдвинула ткань, и таинственный предмет предстал перед ней без покровов. Мертвый, бесполезный, белый камень, подумала она. Искорки из золотых стали желтыми, а в черных крапинках лишь больная фантазия могла усмотреть сходство с начертанием Божьего имени. Хлоя резко опустила руку, намереваясь снова укутать камень, и поняла, что не может пошевелить пальцами. В чем дело? Может быть, этим поступком она оскорбила камень? Простое действие вдруг обрело глубину. Что она сейчас совершит? Просто завернет камень в платок и уберет с глаз долой, или совершит ритуал облечения покровом?.. Никто ничего не заметил, но Хлоя чувствовала, как вокруг сгустилось ожидание, терпеливое, бесконечное ожидание выбора.
 «Трусиха бестолковая!» — выругала она себя и со всем возможным почтением снова завернула камень.
 Как ни тянула она с приготовлениями, пришлось уходить, не дождавшись появления в доме у Ланкастерских ворот мэра города Рича. Он был встречен должным образом и немедленно препровожден наверх. Оливер торопливо представил Клершоу Верховному судье и тут же спросил:
 — Ну как?
 — Пришлось напомнить министру внутренних дел, — медленно проговорил Клершоу, — что магистрат Рича выбирало не правительство, а народ.
 — Ну и?..
 — Я не сразу добрался до него, а когда мы, наконец, встретились, господин министр попытался отделаться от меня, заявив, что вопрос, мол, рассматривается. Мне пришлось объяснить, что за порядок в городе отвечаю я, и если они намерены темнить и дальше, последствия могут стать непредсказуемыми. Мы долго пререкались, и в конце концов я пообещал предоставить все ресурсы мэрии в распоряжение возмущенного народа, какие бы конституционные формы это возмущение ни приняло, если правительство не найдет удовлетворительного решения. Я особенно подчеркнул: «конституционные формы»… Так мы ни до чего и не договорились. Я ушел, еще раз напомнив напоследок, что мэра избирает народ.




 Глава 11
 Первый отказ Хлои Барнет


 Выйдя из автобуса вместе с Френком, Хлоя представила себе ближайшие четверть часа и тяжело вздохнула. Она не очень уверенно предложила Френку возвращаться (вряд ли он сумел правильно истолковать ее неуверенность), а когда из этого ничего не вышло, с тоской подчинилась желанию Френка немедленно обсудить все самым тщательным образом. Молчать уже не имело смысла. Субботняя прогулка, воскресные газеты, сегодняшний разговор у судьи — какие уж тут секреты! Хлоя считала, что хорошо знает Френка.
 Она сразу уловила в его голосе нотку беспокойства и решила, что он тревожится за нее. Но вскоре ей пришлось усомниться в этом.
 — Значит, он показывает тебе что-то в твоем собственном сознании? — спросил Френк, когда они повернули за угол.
 — Ну конечно, — кивнула Хлоя. — Во всяком случае, сознание сэра Джайлса он открыл лорду Эргли.
 Минуты две Френк напряженно думал о чем-то.
 — То есть он может рассказывать? — спросил он.
 Хлоя нахмурилась.
 — Что рассказывать? — не поняла она.
 — Ну ты же можешь забыть что-нибудь или вовсе не знать, — объяснил Френк. — А он тебе возьмет и расскажет.
 Это даже проще, чем показывать чужие мысли.
 — Да, наверное, может, — неуверенно согласилась Хлоя.
 Она никак не могла взять в толк, к чему он клонит, и это раздражало ее.
 — И, ты говоришь, его можно разделить? — спросил Френк после приличной паузы.
 — Нет, нельзя! — отрезала Хлоя. — На это способны только такие негодяи, как сэр Джайлс.
 Опять возникла пауза. Этот заикающийся разговор действовал Хлое на нервы.
 — Давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь другом, — предложила она. — У тебя ведь до экзаменов месяц остался?
 Я так надеюсь, что ты сдашь?
 — Наверное, ты не захочешь одолжить мне камень? — небрежно спросил Френк, как будто и не слышал ее вопроса.
 — Что? Камень? — Хлоя в изумлении уставилась на него. — О Боже, зачем?
 — Ну как же, — бодрым тоном начал Френк, — раз он может проделывать такие штуки с сознанием, он ведь может и на память воздействовать, верно? Например, помочь вспомнить что-нибудь… не понимаешь? — Он помедлил немного. — Экзамены — жутко несправедливая вещь. В конце концов, нельзя же все знать или помнить. А вдруг в самый ответственный момент забудешь какой-нибудь факт или формулировку? Тогда — все, пиши пропало. Никто не будет спрашивать, можешь ты это вспомнить или нет. Если бы помнил, сам бы и сказал. А ты и забыл-то по одной-единственной причине: испугался или растерялся, допустим. Я бы и думать не стал о каком-то серьезном преимуществе на экзаменах, но ведь это… как таблетка от головной боли. Знаешь, многие пользуются всякими мнемоническими правилами, чтобы запомнить получше какую-нибудь ерунду, а это была бы просто более надежная система не забывать в нужный момент.
 — Перестань, Френк, — оборвала его Хлоя, — скажи просто: чего ты хочешь?
 — Да я же тебе говорю, — удивился Френк. — Не одолжишь ли мне камень? А после экзаменов я верну.
 — Нет, нет, не могу, — поспешно проговорила Хлоя. — Извини, Френк, правда не могу.
 — Ну, раз не хочешь, то и ладно, — покладисто отозвался Френк. — Но, может, тогда сделаешь для меня еще один? Ты же знаешь, мне очень важно сдать этот чертов экзамен. Я просто представить себе не могу, что будет, если я провалюсь.
 — По-моему, пойдешь пересдавать, — с растущим раздражением ответила Хлоя.
 «Конечно, Френк не понимает, — твердила она себе, — да и не может понять. Он же не знает всего. И никто не понимает, а я — вообще меньше всех».
 — Да, наверное, — обескураженный таким бесчувственным ответом, произнес Френк. — Но все-таки согласись, намного лучше сдать сразу. Это дало бы мне приличные шансы, а через год будет совсем не то.
 Хлоя попробовала исправить положение.
 — Френк, милый, я терпеть не могу поступать с друзьями по-свински, но я действительно не могу… не могу так с камнем.
 — А что тут плохого? — не отступал Френк. — Сама посуди, ведь пишут же люди себе что-нибудь для памяти. На Экзаменах нервничаешь и поэтому вполне можешь забыть что-нибудь. А это вроде… ну, вроде успокоительного.
 — О господи! Да когда же это кончится? — неожиданно почти простонала Хлоя.
 Френк очень удивился и, видимо, обиделся.
 — Как будто, я не так уж много и попросил, — проговорил он. — Я думал, ты и в самом деле хочешь, чтобы я сдал.
 Неужели ты думаешь, я стал бы предлагать тебе что-то нечестное? Камень не дает мне никаких преимуществ. Это простая страховка. Если бы была возможность, все бы так сделали.
 — Да наплевать мне на «всех»! — в сердцах воскликнула Хлоя. — Меня совершенно не волнует, честно это, справедливо, или как ты там еще говоришь. Френк, ну пойми же, дело совсем не в этом. Мы не можем использовать камень таким образом.
 — Но почему? — искренне удивился Френк. — Ведь он действительно может все это делать. Разве твой судья им не пользовался?
 — Он же не для себя!
 — Я же не прошу, чтобы ты им пользовалась для себя.
 Если ты одолжишь его мне или сделаешь для меня еще один, никакого эгоизма в этом не будет, — настаивал Френк. — Я же думал, ты хочешь, чтобы я сдал… Только, по-моему, тебе до этого и дела нет.
 — Не надо, Френк! — взмолилась Хлоя.
 — А что я могу сделать, если это именно так и выглядит, — продолжал Френк, введенный в заблуждение ее тоном. — Ты вовсе не рвешься помогать людям, только я никак не пойму — почему? Сама-то ты никогда не упускала удачной возможности, а мне, значит, нельзя. Думаю, если бы тебя увольняли с работы, например, ты бы им быстренько воспользовалась.
 — Нет! — негодующе воскликнула Хлоя. — Даже если бы я с голода умирала, и то бы не стала им пользоваться.
 — Ах, не надо этих драматических эффектов, — с досадой произнес Френк.
 Дальше они шли молча. В какой-то момент их руки разъединились и, кажется, никто из них этого не заметил. Хлоя шла налегке, но маленькая сумочка казалась ей невообразимо тяжелой, ведь там, завернутый в платок судьи, лежал кусочек Непостижимого Протовещества. Камень словно подтрунивал над ней из своего укрытия.
 «Ну-ка, выброси меня, — нашептывал он, — просто выброси в канаву. Стоит ли из-за меня переживать все эти неприятности? «
 Хлоя размышляла. Здравый смысл подсказывал ей, что Френк едва ли одобрил бы такой странный во всех отношениях поступок. Да и кто она такая, чтобы бросать камни?
 «Но я же — твой, — продолжал искушать камень, — твой собственный, и ничей больше. Так почему бы тебе не избавиться от меня? Выброси, и дело с концом. А то в другом пробросаешься: Френка упустишь». Откуда-то из глубины памяти всплыли слова… «Моих друзей и возлюбленных… — как это там говорилось? Кажется, так:
 — удалил Ты от меня, и глаза мои не видят знающих меня…» 11 Нет, она не хотела обойтись с Френком так же, — Милый мой, — нежно сказала она Френку, — ну не сердись. Я постараюсь сделать все, что могу.
 — Это не правда, Хлоя, — холодно отозвался Френк. — Ты не захотела выполнить даже такой простой просьбы… Да ладно. Это ведь твой камень. Только не стоит обещать всего, если отказываешь в ерунде. Уж это-то ты могла бы сделать, а вот не захотела.
 «Ну, ну, — подзуживал все тот же голос, — сделай! Вот удобный момент. Ты же не обязана знать, как поступают в подобных случаях. Сделай это, и станешь ему настоящим другом».
 Дружба… Дружба — это серьезно. Почему бы и не сделать ради дружбы то, чего не сделала бы для себя? Правда, это может разбить ей сердце… Так не в этом ли дело? Не жалеет ли она себя, отказывая ему в просьбе? Новый ход ее мыслей вполне допускал, что именно наущением камня Френк снова повторил с обидой в голосе:
 — Да, вот именно. Можешь, а не делаешь, потому что не хочешь.
 — Ну и прекрасно! — Хлоя решила стоять насмерть. — Могу, а не хочу! И давай покончим на этом. Ты можешь идти, я тебя не держу. Иди, иди, а то я скоро смотреть на тебя не смогу.
 — Я бы предпочел убедиться, что ты добралась до дома благополучно, — официальным тоном ответил Френк.
 — А я не хочу, чтобы ты убеждался! — Хлоя чувствовала, что еще немного — и с ней начнется истерика. — Правда, Френк, уходи, сделай одолжение.
 — Знаешь, как-то это не правильно, — нерешительно возразил он. — Я на самом деле не понимаю, почему ты отказываешься. Я же говорю, здесь нет ничего плохого.
 — Знаю, знаю, слышала, — скороговоркой произнесла Хлоя. — До свидания. Я тебе завтра позвоню.
 — Ну ладно, до свидания, — пробормотал Френк, глядя вслед Хлое и удивляясь собственному состоянию. «Вот уж никогда бы не подумал, что Хлоя может так меня довести, — удивился он про себя. — Надо же, как нелепо получилось. Впрочем, ничего удивительного. Когда это женщины рассуждали здраво? Я, правда, считал ее умнее многих… Что такого? Подумаешь, всего и дела-то: попросил о ерундовом одолжении! Я же не какой-нибудь случайный прохожий, она ведь сама давала понять, что я ей нравлюсь. Эх, вечно одно и то же — всяк заботится только о себе».
 Размышляя о несоответствиях человеческой природы, он побрел назад, к остановке у Хайгейтского холма. Френк честно пытался понять Хлою, но и на этот раз вынужден был признать, что логика ее поступков ускользает от него. Если она ему друг, а у него были основания считать ее даже больше, чем другом, она не должна была отказывать ему в помощи. Он не сразу поверил в камень и его чудодейственные свойства, но выпавшая из воздуха миссис Шилдрейк и воскресные газеты вкупе с таинственным почтением к этому предмету со стороны Верховного судьи в конце концов преодолели его скептицизм. С помощью довольно расплывчатых мыслей о рентгеновском излучении, кварцевых стеклах, магнетизме и психоанализе он придал существованию камня некоторую наукообразность, а присочинив неизвестное излучение, воздействующее на нервные функции организма, легко смирился с чудесными исцелениями и чтением мыслей. Вот только перемещения в пространстве… Да, нервные функции здесь, конечно, не помогут…
 Его раздумья прервал знакомый голос. Френк поднял голову и узнал давнего приятеля.
 — А-а, привет, Карнеги, — уныло поздоровался он.
 Альберт Карнеги всегда немножко раздражал Френка своей совершенно неиссякаемой жизнерадостностью.
 — Ты отчего такой мрачный? — весело поинтересовался Карнеги. — Какие такие несчастья на тебя свалились?
 — Да нет у меня никаких несчастий. С чего ты взял? — вяло возразил Френк.
 — Ну, извини коли так, — легко согласился Альберт. — Уж больно вид у тебя унылый.
 — А-а, все из-за этих проклятых экзаменов, — махнул рукой Френк. — Перезанимался, наверно…
 — Пройдусь-ка я с тобой, пожалуй, — решил Альберт. — Давно тебя не видел. Как там мисс Барнет поживает?
 — Вроде нормально, — кисло сообщил Френк. — Но она влезла в дела с этим камнем, про который писали газеты, и нервничает из-за этого.
 — Ты шутишь? — присвистнул Альберт— Тот самый камень, который всех лечит?
 — Насколько я понял, он вообще с кем угодно творит что угодно. Можешь хоть летать, хоть прыгать, хоть у соседа в голове читать. Так они говорят, но крайней мере.
 — Летать! — поразился его собеседник.
 — Ну я не знаю, как еще назвать способность попадать из одного места в другое практически моментально. Видишь ли, такие штуки у меня на глазах происходили, можешь мне поверить, это правда.
 — Ты хочешь сказать, что видел, как человек при помощи камня движется по воздуху? — изумился Альберт.
 — Я видел, как женщина появилась из воздуха там, где ее за секунду до этого не было, — уточнил Френк, — а Хлоя вообще наблюдала, как это делается. Ее патрон, лорд Эргли, путешествовал таким манером. Звучит, вроде, нелепо, но ты же читал газеты, а я и сам кое-что видел, и Хлоя мне рассказывала. Не знаю, что и думать.
 Карнеги некоторое время молча шагал рядом с Френком. Строй его мыслей отчасти повторял размышления Монтегю и Шилдрейка. В этом не было ничего странного, если учесть, что работал он в управлении Национального транспортного союза. Слова Френка заставили его подумать: а что, если, — именно если, потому что такого, конечно, не может быть, — что, если во всех этих россказнях есть хоть какое-то рациональное зерно? Тогда это может заинтересовать Председателя их союза. Его ведь самым непосредственным образом касаются любые проблемы, связанные с транспортом, а здесь, похоже, проблемы предстояли немалые. А если камень не один и даже не два?
 — По-моему, это несерьезно, — небрежно заметил он. — Камней-то — один-два, не больше?
 — Ты не понимаешь, — ответил Линдсей, все еще нее силах оторваться от своих переживаний, — неважно, сколько камней… — и он, довольный тем, что попался внимательный слушатель, путая свои желания, фантазии и достоверные факты, выложил Карнеги все, услышанное в доме судьи и позже от Хлои.
 — Ну, понимаешь теперь, — закончил он, — я ведь просил о сущей безделице, и для нее это было вовсе нетрудно, и плохого в этом ничего не было.
 — И что же, любой из новых камней обладает точно такими же свойствами? — спросил Карнеги.
 — Получается так, — кивнул Френк. — Неужели Хлоя не могла…
 — А сейчас они у кого есть? — перебил Карнеги.
 — Ну, у Хлои есть, у Шилдрейка, наверное, у Эргли. По-моему, он плохо влияет на Хлою. Законники сплошь упрямые педанты, а Хлоя такая внушаемая! Нет, она не слабая, но слишком много усердия проявляет, чтобы угодить, и уж очень непоследовательная. Теперь вот, видишь, решила полагаться на собственное мнение, а то, что так с друзьями не поступают — на это ей наплевать.
 — Да… — неопределенно протянул Карнеги. Честно говоря, он почти не слушал жалоб Линдсея. Хлоя интересовала его только как один из владельцев камня. — Да, шумихи вокруг этого дела много и, думаю, станет еще больше.
 Они вышли на перекресток, как раз напротив газетных стендов. С листа «Ивнинг Ньюс» в глаза им метнулись заголовки: «Интервью с миссис Фергюсон», «Откуда взялся камень?». Рядом «Стар» в телеграфном стиле сообщала:
 «Камень. Действия правительства. Официальный отчет».
 «Ивнинг Стар» слегка запоздало описывала «Ситуацию в Риче». Карнеги быстро просмотрел статьи. «Конечно, — подумал он, — все это может оказаться мистификацией, но даже о мистификации надо бы сообщить шефу. Вот только вопрос: сейчас или утром?»
 У входа в метро он простился с Линдсеем, все еще сокрушавшимся из-за упрямства Хлои.
 Доведись Френку полчаса спустя снова изложить свои аргументы, он мог бы добиться успеха. Хлоя, чувствуя себя совершенно несчастной, лежала в постели и, по обыкновению, занималась самобичеванием. Конечно, она обидела Френка.
 Нельзя было позволять себе такого резкого тона. Он ведь, в сущности, просил совсем немного, а она из чистого самолюбия даже не попробовала его понять. В самом деле, пользовался же камнем лорд Эргли. Хотя, конечно, он пользовался камнем, чтобы помочь другому. Ну и что? Ее тоже просили помочь другому. Не она же этот экзамен сдает. А судья убеждал ее пользоваться камнем и для себя, если нужда возникнет или опасность придет откуда-нибудь. Да, но то — опасность, а здесь — желание Френка побыстрее отделаться от экзаменов. Вряд ли экзамен так уж опасен… А даже если бы и так, смеет ли она? Хлоя не могла представить себе, чтобы лорд Эргли воспользовался камнем, например, для победы на выборах. Хотя лучше него Верховного судьи и быть не может, он и судил бы лучше других. Наверное, так нельзя, думала Хлоя. Какое у нее право требовать от Френка поступать так же, как Верховный судья? Вот если бы можно было спросить самого Сулеймана ибн Дауда, как использовать камень подобающим образом! Хотя, судя по легендам, даже Сулейману мудрость порой изменяла… Асмодей же занял его престол, и дочь фараона его обманывала… и алтари он воздвигал не тем богам… Она вспомнила разговор с лордом Эргли. Он предложил верить в бога… но в какого? В бога Сулеймана, Цезаря, Карла или Гарун-аль-Рашида? Или все они верили в одного и того же бога? А может быть, это был собственный бог камня?
 Наполовину бессознательным движением Хлоя нащупала под подушкой шелковый узелок с камнем, и едва она коснулась его, как сон или какая-то другая волшебная сила подхватили и унесли ее. Уже не понять, во сне или наяву, тогда же или некоторое время спустя, ей открылись бездонные глубины космоса… Но пока она вперяла взор в бесконечность, произошла метаморфоза, и перед ней возник огромный колонный зал, заполненный толпами людей. Откуда-то издали послышался гул, толпа заволновалась и разделилась надвое. Хлоя ощущала себя среди этих людей, но не в каком-то конкретном месте, а так, словно она проносилась сквозь людские множества. Вокруг мелькали смуглые лица, длинные бороды, головы в тюрбанах, а потом вдруг людские ряды кончились и перед ней открылся некий центр, свободное пространство значительной протяженности и высоты. Позади, справа и слева, располагались шеренги сидящих людей. Справа изобиловали уже знакомые Хлое накидки и тюрбаны, в руках многие держали свитки или шкатулки, а некоторые — листы пергамента. Преобладали лица семитского типа со следами долгой жизни и напряженной работы мысли, но Хлоя отметила и одно-два молодых, энергичных лица, а потом надолго задержалась на человеке, казавшемся старше всех остальных, но оставлявшем впечатление необыкновенно цельной натуры, с ясными глазами и удивительно спокойным, умиротворенным лицом. Слева, напротив, отделенная широким Проходом, располагалась группа людей, одетых совсем уж странно. Здесь попадались доспехи, царские венцы, халат китайского мандарина; внимание Хлои привлекло совершенно классическое греческое лицо, обрамленное короткой кудрявой бородой, словно скопированное со знаменитых скульптур Аполлона, Тезея, Геракла или Асклепия. Прочие лица представлялись Хлое странными и страшными одновременно, но за ними виднелись существа и вовсе нечеловеческой природы! Многие были куда выше ростом, и если некоторые еще сохраняли отдаленное человекоподобие, то другие явно никогда не были людьми. Одно их них, напоминавшее фонтан, множеством водных струй создавало иллюзию многих рук и ног, другое, многоголовое, сплетало вокруг собственного жуткого торса целый лес щупалец. Так мог бы выглядеть древний Кракен 12 .
 Над толпами летали стаи птиц. Невольно следя за их полетом, Хлоя подняла глаза и с изумлением поняла, что своды дворца тоже образованы птицами. Их были там мириады, с разноцветным оперением от пронзительно-яркого до траурно-мрачного, они сновали вверх-вниз и все же оставались на одном месте.
 Впереди недвижно распростерлось чудовище, какой-то птичий царь из рода не то орлов, не то грифов, глаза его были прикрыты пленкой, а голову, чуть склоненную набок, украшал страшный клюв. Кажется, он что-то выискивал внизу. Хлоя тоже опустила глаза и вздрогнула: под летучим исполином волновалось море львиных голов. Пасти распахнуты в грозном реве, глотки отверсты и красны… Львы приседали, вставали на дыбы, исходили бессильной яростью. Зрелище было настолько изумительным, что на время Хлоя забыла обо всем остальном, в восторге и благоговении наблюдая царственных зверей. Ее не оставляло ощущение, что это не сон, и ее подозрение только усилилось, когда, покрывая звериный рык, в воздухе зародился музыкальный звук и поплыл над людскими множествами, а потом могучий голос запел: «Восславим Господа Вечного, Единого! Хвала и слава Господу Богу Израиля! Да будет Он благословен вовеки!» Звериные голоса, голоса людей, шум птичьих крыльев слились в единый ответный гул, и все смолкло. Прямо перед Хлоей в отдалении высился трон. Шесть львов стояли справа на ступенях и шесть львов стояли слева, а на троне, словно вырезанном из одного гигантского кристалла сапфира, восседал царь. Чело его венчала корона, а в ней сиял молочной белизной камень, в глубине которого, в золотых прожилках, жили и двигались угольно-черные буквы, слагающие имя Господа Миров. У подножия трона толпились знатоки Закона, послы из заморских стран, ужасные джины, ангелы падшие и божественные, и все ждали слова Сулеймана ибн Дауда, царя Иерусалимского.
 Хлоя, широко раскрыв глаза, смотрела на мудреца всех времен, а он медленно поднял правую руку, дотоле лежавшую на колене, и все, кто был в огромной зале, склонились ниц. Царь простер руку вперед и раскрыл ладонь, но что лежало на ней, Хлоя не успела заметить. В глаза ей метну лея слепящий свет, все существо пронизала волна опустошительной боли, а затем пришло полное и окончательное удовлетворение, как будто в одну секунду пробудились, выплеснулись и осуществились все ее самые заветные желания, словно она обрела, наконец, совершенное восприятие, истинное стремление, и достигла конечной цели. Хлоя испытала столь мощное потрясение, что не смогла удержать крик; в тот же миг все исчезло, и она очнулась, стоя возле собственной кровати, вцепившись в спинку онемевшими пальцами и дрожа крупной дрожью.
 В изнеможении Хлоя присела, почти упала на кровать.
 Кровь шумела в ушах, и ей казалось, что она продолжает слышать львиный рык и мощный голос. Но постепенно до нее дошло, что голос совсем не тог.
 — Мисс Барнет! Мисс Барнет! С вами все в порядке? — встревоженно звала из-за двери ее хозяйка.
 — Да, да, мисс Уэбб, все нормально, спасибо, — едва проговорила Хлоя, — мне просто приснилось что-то. Извиняйте меня.
 — Правда, нормально? — недоверчиво переспросила хозяйка. — Я уж думала, вас убивают там.
 — Нет, нет, спасибо, не беспокойтесь, — с трудом отозвалась Хлоя, но потом все-таки встала, открыла дверь и успокоила как могла старую даму.
 Добравшись опять до постели, совершенно опустошенная, она легла, вытянулась и провалилась в сон.
 Сон оказался настолько продолжительным некрепким, что на следующее утро она прибыла в дом у Ланкастерских ворот на полчаса позже обычного и застала лорда Эргли в крайнем волнении.
 — Нет, нет, ничего страшного! — поспешил успокоить ее судья. — Просто мне вдруг почудилось, что вы никогда не придете. Да и как не беспокоиться? Вы только поглядите, — и он протянул ей газету.
 — «Странное происшествие в Бирмингеме, — прочитала Хлоя, — пропавший человек грабит лабораторию».
 «Вчера, — торопливо скользила она глазами по строчкам, — считавшийся пропавшим без вести лаборант Илия Пондон был обнаружен в Бирмингеме при странных обстоятельствах. Профессор Пеллишер, чьим ассистентом и был пропавший, находился в Лондоне. Старший лаборант, совершавший обход помещений, обнаружил Пондона в лаборатории, запертой на ключ снаружи. Весь предыдущий день лабораторией никто не пользовался, а ключа у Лондона не было. Попытки добиться объяснений ни к чему не привели. Лондон крайне удивлен и, видимо, потерял память. Остается предположить, что ему был известен какой-то другой способ проникновения в закрытое помещение».
 — «Другой способ»! — фыркнул лорд Эргли. — «Крайне удивлен»! По-моему, крайне удивляться ему надо было до этого. Понимаете, Хлоя, ведь это мы с вами сделали!
 Это мы дали ему способ проникнуть!
 — Мы? — растерянно переспросила Хлоя.
 — Ну, конечно, мы! Правда, силой камня, но ведь именно мы решились применить эту силу! О Небеса! Как я рад! — лорд Эргли в возбуждении расхаживал по кабинету. — Интересно, как он сам это воспринимает? Знает? Догадывается?
 Что он видел? Или чувствовал? Что он сделал, в конце концов? Просто ухватил за хвост вечер пятницы? А его память . — судья замолчал, глубоко задумавшись.
 — Вы думаете, нам нужно знать об этом? — спросила Хлоя.
 — Нужно или не нужно — не знаю, но хочется! — воскликнул судья.
 — Мне тоже, — призналась Хлоя. — Хотите, я съезжу в Бирмингем и поговорю с ним?
 — Ах, как это все сложно, — покачал головой судья. — Правительство, Джайлс, Шилдрейк, мэр, персы!
 Хлоя мысленно добавила к этому перечню Френка (а если бы знала, к чему привела их вчерашняя размолвка, смело могла бы добавить и председателя Национального транспортного союза), но промолчала.
 — Я не хочу отпускать вас, — продолжал судья, — но расспросить Пондона надо бы… если он хоть что-нибудь знает, — добавил он в сомнении. — Может, кто-нибудь съездит вместе с вами? Как насчет вашего друга?
 — Ой, нет! — воскликнула Хлоя. — Со мной ничего не случится, — горячо начала убеждать она. — С какой стати им угрожать мне?
 — Я вам говорил вчера, — напомнил судья, — им нужны все камни. Правительство этого очень хочет, и Шилдрейк хочет того же, а может, и персы тоже. Теперь еще и мэр прибавится, он вот-вот сообразит, что камень есть и у меня.
 — Вы не сказали ему? — удивилась Хлоя.
 — Нет, ничего я ему не сказал. Я вообще предпочитаю теперь ни с кем, кроме вас, об этом не говорить. Другие скажут, и вот тогда он насядет на меня, чтобы я ехал в Рич и лечил всех подряд.
 О такой возможности Хлоя даже не думала и теперь с удивлением смотрела на судью.
 — А вы поехали бы? — спросила она.
 — Честное слово, не знаю, — ответил лорд Эргли. — Да я ведь не знаю даже, что произойдет в следующий момент. Все может быть. Мигнуть не успеешь, как засядешь посреди базарной площади с камнем в руке и будешь смотреть, как расслабленные собирают свои постели и идут себе восвояси 13 .
 Нет, об этом лучше потом. Так вы действительно хотите поехать в Бирмингем?
 — Наверное, надо съездить, — ответила Хлоя. — Интересно повидаться с человеком, которого вы спасли. По-моему, хорошо бы расспросить его.
 Лорд Эргли подошел к телефону.
 — Вы помните Донкастера? — неожиданно спросил он.
 — Да, помню, конечно, — удивилась Хлоя. — А что?
 — Ну и как он вам? — поинтересовался судья.
 — Довольно симпатичный, интеллигентный человек, — пожала плечами Хлоя. — Но я особенно не приглядывалась…
 — Но вы не станете возражать, если он составит вам компанию?
 — Зачем? Наверное, не стоит. Впрочем, если вы хотите… Очень приятно, что вы беспокоитесь обо мне, — неожиданно добавила Хлоя.
 Судья уже звонил в гостиницу, где остановился Донкастер, и только рукой махнул. Ожидая, пока портье разыщет Оливера, он лукаво подмигнул Хлое:
 — А когда все это кончится, — должно же оно когда-нибудь кончиться, — вернемся к нашей «Природе Закона», а?
 Если захотите, конечно. Нельзя сказать, чтобы она вас сильно волновала, верно?
 Хлоя слегка покраснела, но тоже нашла в себе силы улыбнуться.
 — Нет, вы не правы, что-то в ней есть. Просто сейчас это кажется таким далеким от всего, от…
 — От людей, — подсказал лорд Эргли. — Но ведь и камень такой же. Или кажется таким. А что до наших вчерашних гипотез… Это мистер Донкастер? Лорд Эргли. Мистер Донкастер, как у вас с делами на сегодня?.. Ни своих, ни донкихотских?.. Вот и хорошо. Я хотел вам предложить составить компанию мисс Барнет… Она едет в Бирмингем. Да, все по тому же делу… Да, конечно, она вам по дороге все расскажет. Ну вот и отлично. Спасибо. До свидания. — Он положил трубку. — Так. Это уладили.
 — Не знаю, какой от него толк в этой поездке, — с сомнением проговорила Хлоя.
 — Ничего, ничего, займется ленчем, билетами, — сказал лорд Эргли. — Да, кстати, а деньги-то у вас есть? Я вам выдам.
 Будет присматривать за вашей спиной, а то еще бросится какой-нибудь перс с ятаганом, или с чем они там бросаются?
 — А от меня какой толк? — грустно спросила Хлоя.
 — Самый большой, — торжественно заверил ее судья. — Вы проникнете в природу камня. — Он ободряюще положил руку на плечо девушки, и она несмело коснулась ее своей рукой. — Может статься, еще до конца всей этой истории нам придется положиться на камень, — серьезно продолжал он, — и хорошо бы знать, стоит ли это делать.




 Глава 12
 Проблемы национального транспорта


 Председатель Национального транспортного союза слушал своего подчиненного с явным недоверием. Если бы должность не приучила его быть осторожным с людьми, он давно бы выставил вон этого Карнеги с его дурацкими историями.
 — Ты полагаешь, я поверю в человека, проходящего сквозь стены? — мрачно спросил он.
 — Нет, сэр, что вы, сэр! — почтительно произнес Карнеги. — Я и не думал, что вы поверите. Я просто хотел поставить вас в известность, что об этом говорят.
 — «Говорят» — это, стало быть, твой приятель? — еще мрачнее осведомился Председатель. — А доказательств у него, конечно, никаких, да?
 — Он упоминал лорда Эргли, сэр, — негромко сказал Карнеги. — Именно поэтому я и решил вам рассказать.
 — Что?! Ты имеешь в виду Верховного судью? Я, видно, прослушал. Повтори-ка это место еще раз.
 — Да, сэр. Девушка моего приятеля — секретарша Верховного судьи, сэр.
 Теофилус Мерридью встал, подошел к камину и некоторое время смотрел на огонь.
 — Нет, это какая-то ерунда! — наконец бросил он раздраженно. — Но что-то же там должно в основе быть, чтобы получилась такая фантастическая история! Карнеги, я хотел бы сам поговорить с этим твоим приятелем.
 — Пожалуйста, сэр. Только имейте в виду, он не собирался рассказывать мне так много.
 — Я бы не сказал, что он много наговорил. Лорд Эргли — это совсем другое дело. Я как-то раз встречался с ним в одной комиссии, весьма толковый человек… И все-таки уж очень нелепо все. Черт возьми, что же у них там есть на самом деле? Ну-ка, расскажи еще раз, сначала.
 Карнеги вновь поведал свою историю, особенно напирая на то, что сам в нее не верит, но, выполняя служебный долг, счел необходимым донести эти слухи до начальства, так как они связаны в какой-то мере с транспортом.
 Мерридью выслушал его уже намного внимательней и задумался.
 — Как бы нам заполучить кусочек этого драгоценного камня? — проговорил он. — Ты говоришь, у кого он?
 — Ну, сэр, кусочек есть у девушки моего друга, есть у лорда Эргли, есть в правительстве после всех этих волнений в Риче. Наверное, еще у кого-нибудь. А-а, у Шилдрейка!
 — Что? — во второй раз изумился председатель. — У Шилдрейка из «Атлантических Авиакомпаний»? Что же ты сразу не сказал? Я его прекрасно знаю. Вот его-то я, пожалуй, и расспрошу. Если он в курсе, что-нибудь я из него вытряхну.
 — Мне показалось, сэр, — позволил себе тонко улыбнуться Карнеги, — что он в этой истории по другую сторону баррикад, если можно так выразиться.
 — Ерунда! — заявил Мерридью. — Доходы — это работа, а работа — это доходы. Мы ведь договорились с американцами на согласительной конференции? Вот и хорошо.
 Попробую добраться до него прямо сейчас.
 Когда этим же утром, чуть позже, Шилдрейку доложили, что его хочет видеть Мерридью, американец не удивился.
 В последнее время председатель Союза звонил и заходил довольно часто.
 — Меня привело к вам одно забавное дельце, — в шутливом тоне начал Мерридью, усаживаясь в кресло. — Вы бы не рассказали мне побольше об этом вашем камне?
 Шилдрейк опешил. Он никак не ожидал, что целебные свойства камня (ни о каких других газеты не знали) могут заинтересовать председателя Транспортного союза.
 — А с какой стороны он вас интересует? — попытался он спросить как можно более равнодушно.
 Председатель и вовсе был настороже. Понимая, насколько легко здесь можно нарваться на отпор или сморозить глупость, он все-таки сделал шаг вперед.
 — Я просто надеялся проверить у вас, насколько справедливы слухи, исходящие от Верховного судьи. Что за странная связь у вашего камня с транспортом?
 Шилдрейку пришлось опешить вторично.
 — Транспорт? — фальшивым тоном переспросил он. — А что лорд Эргли говорил о транспорте?
 — Нет, так не пойдет, — усмехнулся Мерридью. — Меня на такую удочку не поймаешь. Закон лучше не трогать.
 Судью давайте вычеркнем. Я просто хотел узнать, сколько правды в тех разговорах, что так или иначе пошли по Лондону. Не мне вам говорить, что мы не очень-то заинтересованы в сокращении транспортного потенциала. Да и вам это ни к чему.
 Шилдрейк задумался. С одной стороны, он не понимал, почему должен радеть за тайну, с другой стороны, имея за спиной Союз транспортников, можно нажать на правительство, чтобы оно определилось наконец в своих желаниях и чтобы эти желания не слишком расходились с его собственными.
 Конечно, первым делом надо бы закрепить права на свой камень, но еще важнее прекратить появление новых камней, и чтоб даже мыслей об этом ни у кого не появлялось. Но ведь и Мерридью тоже должен быть в этом заинтересован.
 Прикинув все это, а также учитывая репутацию Председателя как человека опытного и осторожного, Шилдрейк, опуская пока имена, кое-что рассказал Мерридью о свойствах камня и о реакции правительства на последние события. Под конец он достал из жилетного кармана свой камень и продемонстрировал Председателю.
 — Ну и ну, — только и смог сказать Мерридью, — надеюсь, эта штука не собирается уничтожать все транспортные средства на островах? С виду — ни то ни се. И… и для чего оно вообще?
 — Тамалти назвал его оригиналом всего сущего, — неуверенно произнес Шилдрейк.
 — М-да, весьма оригинальное мнение, — попробовал пошутить Мерридью, не сводя глаз с камня.
 — А лорд Эргли как-то сказал моей жене, — продолжал Шилдрейк, — что это центр и источник всего на свете.
 — Чего — всего? — не понял Мерридью. — Послушайте, Шилдрейк, может, вы мне лучше покажете, как он действует, а? Ну, что происходит, когда им пользуются, если так можно сказать.
 Шилдрейк не видел оснований в отказе, и через несколько минут совершенно ошарашенный и сильно обеспокоенный Мерридью снова возник в своем кресле. Теперь и он понимал, какая угроза нависла над судьбой всего транспорта в стране. Он твердо убедился, что необходимо всеми способами воспрепятствовать появлению новых экземпляров. С другой стороны, теперь ему до дрожи хотелось иметь такой же.
 — А что будет делать со своим камнем эта секретарша? — спросил он. — Карнеги сказал мне, что у нее тоже есть экземпляр.
 — Да, я знаю, — поморщился Шилдрейк. — У судьи тоже есть. Я пытался повлиять на Белсмера, чтобы он принял какие-нибудь меры, но… судья — слишком значительная фигура, чтобы… ну, чтобы решить этот вопрос простыми способами. По-моему, судья не очень-то расположен пользоваться своим камнем, но я все равно молю Бога, чтобы все экземпляры удалось собрать в одном месте. Вы же видите, нельзя допустить, чтобы они разбрелись по свету.
 Мерридью еще немного посидел, задумавшись, а потом встал.
 — Да, — сказал он, — хорошо, что в этом мы сходимся. Я вас очень прошу, дайте мне знать, как будут разворачиваться события.
 — Ладно, — кивнул Шилдрейк. — только хорошо бы оставить все это между нами. По-моему, не стоит понапрасну волновать профсоюзные конференции. И подумайте, как нам удержать лорда Эргли…
 — Не знаю, получится ли… Хорошо, я подумаю. До свидания.
 Все еще пребывая в задумчивости, Мерридью вернулся к себе и сразу же вызвал Карнеги.
 — Я повидался с Шилдрейком, — сообщил он. — Похоже, твой приятель не соврал. Знаешь, я бы посоветовал тебе помалкивать пока, и еще… держись за меня, а я тоже про тебя не забуду. Идет? Ну вот и отлично. А теперь расскажи-ка мне поподробнее об этом своем приятеле.
 Карнеги в общих чертах обрисовал шефу Френка Линдсея.
 — А как у него со средствами? — спросил Мерридью. — Паршиво, конечно? Говоришь, он сам не свой от этой истории? Ну а как ты полагаешь, свою выгоду он не упустит?
 — Он всегда казался мне толковым парнем, сэр, — сообщил Карнеги. — Читает много, но это потому, что приходится.
 — М-да, ну хорошо, — решил что-то про себя Мерридью. — Приведи-ка ты его сюда, ладно? Пусть заглянет ко мне после ленча, нет, лучше пригласи на ленч, хотя нет, не надо, не будем слишком нажимать. Просто пусть зайдет. И вовсе не обязательно все ему объяснять. Скажи просто, что мы говорили о камне, а ты помянул его в связи с этой историей, как знакомого мисс Барнет, и довольно.
 Карнеги легко справился с поручением шефа. Скоро Френк уже сидел в кабинете Председателя Транспортного союза.
 — Хорошо, что зашли, мистер Линдсей, — Мерридью был сама любезность. — Не уходите, Карнеги, побудьте с нами.
 Мне неловко тревожить вас по пустякам, мистер Линдсей, но я надеюсь на вашу помощь, во всяком случае был бы весьма признателен за нее. Надо сказать, повод для встречи у нас конфиденциальный. Нас очень беспокоит одна история, а когда Карнеги помянул, что вы общались с лордом Эргли, я подумал, не побеседовать ли и нам на эту тему. Речь идет все о том же вашем камне.
 — К сожалению, не о моем, — поправил его Френк.
 Этим утром он проснулся с некоторым чувством раскаяния. Кажется, Хлоя обиделась не на шутку. Потом он подумал об экзамене, который стал ближе еще на день, и тут же пришел к мысли, что если уж кому и обижаться, так это ему.
 На том он и остановился, когда его пригласил Мерридью.
 — Я даже не видел его толком, — сказал он.
 — Но ведь у мисс Барнет есть камень? — как о само собой разумеющемся заметил Мерридью.
 — Да, есть, — подтвердил Френк. — И у Верховного судьи тоже есть.
 — Да, кстати, о лорде Эргли, — тут же подхватил Мерридью. — Вы ведь встречались с ним?
 — Один раз встречались, — кивнул Френк.
 — Лорд Эргли — весьма приятный джентльмен, — сказал Мерридью, — но иногда, в некоторых вопросах, он, так сказать, недостаточно широко мыслит. Наверное, законник таким и должен быть. Я-то забочусь вот о чем. На мне лежит ответственность за благосостояние членов нашего профсоюза. Я должен думать, чтобы у них была крыша над головой и обед каждый день, то есть чтобы была работа. Понимаете, я этот камень в глаза не видел и не очень-то верю всяким разговорам, но если уж дело касается транспорта, я просто обязан разобраться. Думаю, что это какое-то новое научное открытие. А вы как считаете?
 — Я не знаю наверняка, — ответил Френк, — но мисс Барнет говорила мне… и миссис Шилдрейк тоже…
 — Ах, женщины, женщины! — доверительно подмигнул Председатель. — Они бывают так легковерны, правда? Но нет дыма без огня. Вот я и хочу понять, что там в основе? Поэтому, если уж выбирать между женщиной, законником и человеком достаточно образованным и достаточно широких взглядов, вроде вас, например, я, конечно, предпочту иметь дело с вами. Не знаю ваших политических убеждений, но думаю, вас не оставит равнодушным судьба миллионов рабочих нашей отрасли, жизнь которых оказалась в опасности.
 — Да, конечно, — горячо заверил Френк, — только я не знаю, чем могу быть полезен. Мисс Барнет вряд ли одолжит мне свой камень.
 — А как вы думаете, — деловым тоном спросил Мерридью, заглядывая в какие-то бумаги на столе, — она не согласилась бы продать его?
 — Продать? — поразился Френк. — Нет! Я уверен, она его не продаст. А потом… Я помню, мисс Шилдрейк говорила что-то о семидесяти тысячах фунтов…
 — Да, конечно, нищему профсоюзу это не по зубам, — сокрушенно произнес Мерридью. — Но, может быть, нам бы удалось заплатить за аренду? Ненадолго. Если бы у вас, к примеру, оказался камень, мы бы нашли… — он оценивающе оглядел Френка, — несколько сотен фунтов. Поймите, мистер Линдсей, нашему профсоюзу это просто необходимо.
 Френк задумался. Но чем больше он думал, тем больше приходил к выводу, что с таким же успехом он может предложить Хлое несколько пенсов или несколько миллионов. Пока она в таком настроении, разницы нет.
 — Я мог бы спросить ее, — неуверенно предложил он.
 — Можно было бы договориться иначе, — сказал Мерридью. — Вдруг камень зачем-нибудь очень вам понадобится. Мисс Барнет может вам одолжить его на время. Тогда не сочтите за труд, дайте мне знать.
 — Боюсь, это ей не понравится, — засомневался Френк.
 — А может, вы и сами сумеете как-нибудь его достать, — продолжал Мерридью. — Не обязательно без ведома мисс Барнет, но он ведь не нужен ей все время… К тому же, как я понял, у лорда Эргли есть еще один, а раз мисс Барнет работает с ним, она всегда может воспользоваться его камнем… если случится так, что вам он потребуется в то же время. Знаете, молодые женщины вечно забывают то зонтик, то сумочку…
 Мисс Барнет не из таких?
 — Нет, нет, с ней такого не бывает, — поспешно ответил Френк.
 — И все-таки, если такое случится… да мало ли что бывает! Короче, если камень окажется у вас, я готов немедленно выплатить вам определенную сумму. Лучше заранее потратить несколько сотен фунтов, чем потом выплачивать миллионы на пособие по безработице. Я всегда считал, что профилактика лучше лечения.
 — Да, конечно, — согласился Френк, — я понимаю.
 К чему относится это «понимаю», Френк не знал. Мысли его постоянно возвращались все к тому же. Кому будет хуже, если он одолжит камень у Хлои на день-два перед экзаменами? А если этот человек хочет заплатить… Он же отдаст деньги Хлое. У нее за душой и тридцати фунтов не наберется. Или можно поделить их. Помнится, когда он бывал на мели, она всегда платила за двоих, а теперь он мог бы платить за нее, конечно, с ее ведома… Но тогда она откажется. Вот если бы и в самом деле раздобыть камень так, чтобы она не узнала…
 — Да, понимаю, — снова повторил он.
 Все замолчали. Френк встал.
 — Мне пора идти, — извиняющимся тоном сказал он. — Я вас понял, мистер Мерридью. Если я смогу…
 — В любое время дня и ночи! — воскликнул председатель. — Карнеги даст вам мой адрес. Любые расходы — такси и прочее, конечно, за наш счет. До свидания.
 Председатель проводил Френка до двери и повернулся к Карнеги.
 — Хорошо бы найти дорогу покороче, — озабоченно сказал Мерридью. — После ленча я съезжу в Министерство внутренних дел, но вряд ли они захотят поделиться с нами.
 Я бы на их месте не захотел. А ты присматривай за своим приятелем. Если он все-таки попытается добраться до камня, для экзаменов или там еще для чего, мы быстро сравняем счет. Только не верится мне. Ну, посмотрим. Позвони в министерство и договорись, что я к ним сегодня подъеду.
 По методам работы министр внутренних дел отличался от министра дел внешних. Если лорд Белсмер все же показывался на капитанском мостике, когда в политике начинало штормить, то Гатер Браун предпочитал подождать, пока буря уляжется, а потом дотошно подсчитывал нанесенный ущерб.
 При виде входящего Мерридью он встал, пожал ему руку и тут же представил еще одному посетителю, находившемуся в кабинете.
 — Мистер Клершоу, мэр Рича-на-Озере — мистер Мерридью, председатель Национального транспортного союза.
 Садитесь, господа. Боюсь, что дело наше не скорое. Не беспокойтесь, мистер Мерридью, я знаю, что вас привело к нам. Я хотел бы предложить мистеру Клершоу изложить суть дела, чтобы вы узнали все из первых рук, так сказать.
 Поговаривали, что это был излюбленный прием Брауна, из-за которого внутри его департамента и вокруг него вечно возникали скандалы и недоразумения. Иногда посетителю приходилось повторять свое дело до тех пор, пока он сам не переставал понимать, зачем пришел. Однако мэр Рича не поддался на эту уловку.
 — Сэр, я уже изложил вам, как члену правительства, суть моего дела, — сдержанно произнес он. — Не вижу необходимости повторять еще раз.
 — Я хотел, чтобы вы убедили мистера Мерридью, — сказал Браун. — По-моему, для вас это важнее, чем давить на меня.
 — Почему бы это? — не понял мэр.
 — А потому, что позиция Мерридью не дает мне возможности выполнить ваши требования, — объяснил министр. — Господин председатель, — обратился он к Мерридью, — скажите-ка нам, вы стремитесь к огласке истории с этим нелепым камнем?
 — Что? Огласка? — вскричал Мерридью. — Да ни за что на свете! Нет, и точка. Я пришел спросить, какие шаги предпринимает правительство, если оно их предпринимает, чтобы немедленно поставить под контроль все камни, сколько их есть? Если, конечно, все это — не чья-то безответственная мистификация.
 — Ну вот, а мистер Клершоу как раз наоборот настаивает на немедленной и полной гласности, — улыбнулся Браун. — Он категорически против любой секретности.
 Мерридью поерзал в кресле.
 — А по какой причине, позвольте узнать? — раздраженно спросил он.
 — Я не могу поверить, сэр, — с едва сдерживаемой яростью произнес мэр Рича, — что вы сознательно готовы обречь на мучения тысячи мужчин, детей и женщин.
 — Да с какой стати? — изумился Мерридью. — Как раз наоборот! Для этого я и требую изъять камень из обращения.
 — Можно подумать, вы не знаете, — чуть не кричал мэр, — что в нашем обществе, в целом здоровом и счастливом, попадаются люди, чья жизнь полна мучений и горя, больные люди, которых камень мог бы сделать здоровыми?
 — А-а, вы об этой истории в Риче, — смущенно пробормотал Мерридью. Увлекшись транспортными проблемами, он начисто забыл о медицинских свойствах камня. Однако его фраза только усугубила ситуацию. Вполне могло показаться, что ему действительно нет дела до страданий жителей города Рича.
 Клершоу встал и шагнул вперед.
 — Я говорю о гражданах города Рича, — сказал он звенящим голосом. — Я говорю от их имени, потому что имею честь быть мэром этого города. А по какому праву и от чьего имени говорите вы, сэр?
 — Я говорю от имени сыновей Марфы 14 , — немедленно ответил Мерридью, воспользовавшись своим обычным риторическим приемом. Он частенько поминал Киплинга и Мейсфилда 15 в своих выступлениях, когда нужно было придать им патетическую окраску. На мэра, не очень-то разбиравшегося в поэзии, ответ произвел именно то впечатление, на которое и рассчитывал опытный профсоюзный деятель.
 — От кого? — удивленно спросил он.
 — Ог имени моряка, кочегара, машиниста и прочих, — пробормотал Браун. Ему не раз приходилось слышать публичные выступления Мерридью. — Он имеет в виду рабочих, сэр.
 — А они что, не люди? — опешил Клершоу. — Разве им камень не нужен?
 — В том-то и дело, что люди! — воскликнул Мерридью. — С какой стати они должны терять все средства к существованию из-за двух-трех исцелений?
 —  — Возможно, господин мэр упустил из вида, — вставил Браун, — что камень обладает не только целебными свойствами. Если хотите, я вам изложу вкратце… — и он рассказал об остальных известных свойствах камня. Мэр Рича угрюмо слушал. — Я, правда, не ожидал, — закончил министр, — что все эти конфиденциальные сведения так быстро станут известны в нашем транспортном союзе. Было бы весьма интересно узнать, какими источниками информации вы пользовались, мистер Мерридью? — он слегка поклонился Председателю.
 — А вот это уж мое дело, — не пожелал снизойти к его заинтересованности Мерридью. — Если речь идет о научном изобретении, а по-моему, так оно и есть, то оно должно принадлежать государству. И тогда уж правительство должно позаботиться о том, чтобы вводить его в экономику постепенно, с учетом всех последствий.
 — А люди тем временем будут умирать, — прокомментировал мэр.
 — Черт побери! — воскликнул Мерридью. — Я тоже о людях забочусь.
 — О больных и умирающих? — уточнил Клершоу. — О слепых, хромых, парализованных и раковых больных? Нет, как хотите, а экономика и медицина — вещи разные. Тело все-таки важнее одежды.
 — Однако и голым долго не проходишь, — подхватил Браун. — Хорошо, джентльмены, продолжим дискуссию. Что вы хотели сказать, господин Председатель?
 — Я протестую! — заявил Мерридью. — Не надо передергивать. Я абсолютно ничего не имею против использования камня в медицинских целях.
 — Равно как и я не возражаю против транспортных ограничений, — подхватил мэр, и оба они посмотрели на Гатера Брауна.
 — Ну что ж, прекрасно, — вздохнул министр. — Когда демократия возляжет с демократией… Позвольте спросить, джентльмены, а как вы видите широкое использование камня в медицинских целях и содержание в строжайшем секрете других его свойств, причем одновременно?
 — Ну, доктора… — неуверенно начал Мерридью.
 — Едва ли, — скептически перебил его министр. — Не забудьте, доктора здесь ни при чем, камень должен находиться у больного и управляться его волей. Вот я и думаю, как можно помешать больному отправиться по своим делам сразу после выздоровления? И как при этом избежать огласки? А дальше — понятно. Камней будет становиться все больше, и скоро они появятся всюду. Я в общем-то не возражаю. Но надо решить, чего мы хотим? Либо мы используем все их возможности, либо не используем совсем.
 — Так воспользуйтесь ими ради бога! — вскричал мэр.
 — И уничтожьте благосостояние сотен тысяч людей! — воскликнул Мерридью. — Только запретить, и никаких разговоров.
 Гатер Браун поднял руку, призывая к спокойствию.
 — Вот видите? — укоризненно произнес он, когда тишина была восстановлена. — Если правительство будет лечить больных, тогда здоровым не поздоровится, а если станет отстаивать интересы здоровых, то больным помощи не дождаться.
 Председатель и мэр смотрели на министра, и в глазах их явственно читался ужас. Кажется, до обоих только сейчас дошло, с какой неразрешимой проблемой они столкнулись. До сих пор каждый из них рвался защищать интересы тех, кого представлял, и только спокойный голос министра открыл каждому оборотную сторону медали, таящую угрозу и страдание, кроющиеся в камне. Мэр Рича, действительно привыкший со вниманием относиться к человеческим нуждам, испытал двойной удар. Болезнь родного сына не могла затмить для него видение замерших железных дорог и толп рабочих, лишенных куска хлеба. Он слышал стоны умирающего, но не мог забыть, что это стоны лишь одного из тысяч. Он резко повернулся к министру.
 — Неужели нет способа поставить лечение под контроль? — спросил он. — Неужели нельзя принять меры предосторожности?
 — Увы, — вздохнул министр. — Если мы разрешим использование камня, мы не сможем его уберечь.
 — Да не верю я в это! — закричал Клершоу. — Человеческий ум решал задачи и потруднее. Или этот камень послан в насмешку над нами?
 — Ну, не думаю, — рассудительно проговорил министр. — Мне кажется, его значение вообще склонны преувеличивать. Мы, конечно, располагаем…
 — Да я сам своими глазами видел, как это происходит! — перебил его Клершоу.
 — Несомненно, несомненно, — согласился Браун. — Так вот, мы, конечно, располагаем достаточно квалифицированным штатом ученых, которые уже работают над этой проблемой. Они исследуют камень.
 — И кто они, позвольте узнать? — спросил мэр.
 — Во-первых, сэр Джайлс Тамалти, — внушительно произнес министр. До вчерашнего вечера он и слыхом не слыхал ни о каком Тамалти, но теперь всем своим видом дал понять, что этой мировой величины будет достаточно, чтобы справиться со всеми загадками камня. — Да, я не сомневаюсь, они найдут способ как-нибудь выделить целебные свойства камня и э-э… подавить его нежелательные, так сказать, побочные эффекты. Но вы должны дать нам время.
 — Значит, мне возвращаться в Рич и передать людям, чтобы умирали спокойно? — спросил мэр.
 — Можно подумать, что на всем свете людей только и осталось, что в вашем городишке, — пробормотал Мерридью. — Такое впечатление, что кроме вас о народе и думать некому. А как насчет нашего профсоюза? Прикажете нашим рабочим с голоду подыхать, лишь бы ваши горожане были здоровы?
 — Да, — тяжело проговорил мэр, — сдается мне, этот камень — коварная штука.
 Гатер Браун имел все основания думать, что по части коварства его голова не уступит никакому камню. Ситуация создалась не из легких, но теперь, кажется, все шло, как надо.
 Он сурово взглянул на Мерридью, но ответного взгляда не дождался. Председатель Союза напряженно размышлял о чем-то своем.
 — Я надеюсь, вы проведете слушания в парламенте, — неожиданно сказал мэр, — Надо, чтобы люди знали, какое решение принято и почему.
 — Могу вас заверить, что ничего подобного не произойдет, — немедленно отреагировал Браун. Надо сказать, угроза была нешуточной. — Я, конечно, поставлю в известность кабинет министров, но за парламент решать не могу. Советую вам доверить решение правительству.
 Кажется, ни у одного из посетителей такое предложение восторга не вызвало. Оба думали о толпах, требующих безопасности, гарантий, хлеба и здоровья. В приглушенном голосе лондонских улиц за окнами министерства им чудилось нечто, грозившее оборваться в любой миг и повлечь за собой лавину бед и забот. Надо было во что бы то ни стало не допустить этого обрыва.
 Мерридью словно воочию видел многотысячную армию рядовых членов своего союза. Он прекрасно понимал, что свойства камня не пообсуждаешь, и речи не идет о процентных ставках, изменениях заработной платы, дотациях, здесь нечего обсуждать и нечего отстаивать. Если камень вырвется на свободу, против него поднимутся отделения союза по всей стране.
 Но если камень изымут из обращения, возникнет другая угроза.
 На борьбу против запрета встанут все больные, убогие и их родственники, именно эту угрозу олицетворял собой сидевший напротив в напряженной позе мэр Рича. В любом случае неизбежна конфронтация и яростная борьба. Это было настолько очевидно, что Мерридью не удержался и воскликнул:
 — Но ведь это же гражданская война!
 Мэр взглянул на него исподлобья.
 — Думаю, вы правы, господин Председатель, — проговорил он. — У нас впереди плохие дни.
 — Ну что вы, ну что вы, джентльмены, — заговорил министр, быстро передумал и обратился уже к одному только мэру:
 — Совершенно очевидно, что больших бед можно избежать ценой меньших. Надо просто сохранить в тайне само существование камня. Конечно, мы сочувствуем всем скорбящим, но, согласитесь, нельзя строить дом, одновременно ломая его, и нельзя приносить добро одним, причиняя вред другим. К тому же нам пока так мало известно об этом удивительном предмете, что, право, рано представлять события в таком мрачном виде. Я думаю, господин мэр, вам удастся объяснить это вашим согражданам.
 — И если сограждане после этого вздернут меня прямо на улице, я сочту это вполне естественным, — без тени иронии ответил Клершоу.
 В дверь постучали. Вошел референт.
 — Сэр, лорд Белсмер просит вас о встрече по весьма важному и неотложному делу, — озабоченно доложил он. — Министр только что звонил и интересовался, когда вы сможете принять его.
 — Да, да, конечно, — с едва заметным облегчением откликнулся Браун, — я сейчас позвоню ему.
 Как только за референтом закрылась дверь, он повернулся к своим посетителям.
 — Увы, господа, я вынужден прервать нашу дискуссию.
 Надеюсь, у вас не осталось никаких недоразумений. Правительство предпримет все необходимое, чтобы прояснить истинное положение дел. Пока в этой истории слишком много преувеличений. Разумеется, я извещу вас о том решении, которое вскоре будет принято. Молитесь, джентльмены, и пустите в ход все ваше влияние, чтобы предотвратить возможные негативные последствия. И пожалуйста, не надо этих разговоров о гражданской войне. Мы все-таки живем в цивилизованном обществе. Ваши интересы, интересы тех, кого вы представляете, в надежных руках правительства. Скоро я напишу вам.
 Нет, нет, господин мэр, я больше не могу обсуждать эту тему.
 Когда министр наконец спровадил этих двоих, зловещие тучи все еще застилали политический горизонт. Браун покачал головой.
 — Ясно как божий день, — пробормотал он, — нельзя допустить, чтобы еще хоть один человек поверил в этот треклятый камень. Ни в коем случае!




 Глава 13
 Отказ лорда Эрди


 — Вендсворт? 16 — удивленно переспросил профессор Пеллишер. — Зачем вы туда ездили?
 — А вы не догадываетесь? — спросил сэр Джайлс. — Тогда вам ни за что не догадаться и о том, что там произошло. Я и объяснять не буду. Я так и заявил тамошнему начальнику, этому безмозглому борову! Он чуть не спятил, когда увидел.
 — Да что увидел? Что вы там делали?
 — Ладно, ладно, так и быть, расскажу. — Сэр Джайлс с удовольствием потер руки. — Конечно, я должен был предвидеть, как все выйдет, но у этой чертовой штуки сумасшедшая логика. Значит, так. Отправился я в Вендсворт… вы хоть знаете, что там такое?
 — Ну, слышал… — неуверенно проговорил Пеллишер. — Кажется, там тюрьма?
 — А еще гугенотский миссионерский колледж и курсы, где готовят барменш, — дополнил сэр Джайлс. — А как вы думаете, что бывает по утрам в Вендсвортской тюрьме?
 — Парады? — растерянно предположил Пеллишер. — Завтрак? Богослужение?
 — Все — мимо, — довольным тоном выпалил сэр Джайлс. — По утрам там исполняют приговоры, Пеллишер.
 Я затем туда и ездил. Смертников не так много, нельзя было пропустить ни одного. Вы же знаете, Белсмер предоставил мне возможность экспериментировать с тамошним сбродом. Я получил от него бумагу и тут же отправился.
 Рассуждал я примерно так: если этот чертов камень — своего рода точка встречи прошлого и будущего и одновременно — любое место на свете, то почему бы камню не перенести человека через момент его смерти? Но как узнать, когда человек умрет? Это можно сделать только в одном случае: когда момент этот точно известен, в случае казни. Даже в больницах никогда нельзя сказать наверняка.
 Час — туда, час — сюда, к тому же больные — плохой материал, к этому моменту они перестают себя осознавать. А детина, которого должны казнить, прекрасно об этом знает.
 Эта горилла, начальник тюрьмы, так и не сознался, дает он им наркотики перед казнью или нет. Но уж тому, которого я присмотрел, точно не давали. Мне нужен был рассудок незамутненный, пусть даже его там с наперсток. Мне попался какой-то слюнтяй-недомерок; отравил женщину, — она с ним сбежала, а денег у нее, видите ли, не оказалось. А может, еще что, я не помню. Я с ним поговорил до завтрака, намекнул слегка, дескать, не хочет ли он еще пожить и тому подобное.
 Охранника из камеры убрали, разговор был откровенный. Не знаю, что эта скотина возомнила о себе, но от радости верещала минут десять, не меньше.
 Я уж начал опасаться, сумею ли я втолковать ему идею: во-первых, сплошные слюни, во-вторых, мозгов-то нету. Но в конце концов справился, даже позавтракать заставил его поплотнее. Потом приперся капеллан и начал распевать ему о жизни небесной, но мой-то подопечный уже опять успел прирасти к жизни земной, и я для него значил больше целой оравы капелланов. Связали ему руки, но так, чтобы можно было камень держать, и я приказал ему вложить все силы в одно желание — выжить. Вышли из камеры. Целая процессия — впереди палач, следом приговоренный, за ним капеллан с начальником тюрьмы, ну, я, само собой, и еще какие-то сопровождающие лица. Ничего забавнее вам в жизни видеть не приходилось, если вы, Пеллишер, вообще видели в своей жизни что-нибудь смешное. А дальше был люк. Тут только до меня дошло, что наверху мне делать нечего, мое место — внизу, как раз там, куда он должен был провалиться. Вышла заминка. Они не сразу поняли, чего я хочу, — черт побери, младенец и тот догадался бы быстрее, — но в конце концов я по другой лестнице спустился в яму. И вот он проваливается… — Сэр Джайлс выдержал эффектную паузу. — Ну, как по-вашему, что было дальше?
 — Откуда мне знать! — выпалил возбужденный до предела профессор. — Он был мертвый?
 — Да нет, я бы не сказал, что мертвый, — задумчиво ответил сэр Джайлс.
 — Значит, живой! — воскликнул Пеллишер. — Значит, ему в самом деле удалось избежать смерти?
 — Пожалуй, в некотором смысле он был живой, — сказал сэр Джайлс. — В полном сознании и все такое, только шея у него оказалась сломана.
 Профессор Пеллишер так и застыл с раскрытым ртом.
 — Вот так оно и было, — подытожил сэр Джайлс. — Шея сломана, как и положено, тело, так сказать, мертвое, а сам он — нет. Теперь-то я вижу, где ошибался. Я использовал понятие «продолжение жизни», и ему именно так объяснил.
 Вот он эту формулу и всосал вместе со своим утренним кофе.
 Но ни он, ни я не подумали, что для продолжения жизни надо бы организовать условия. Мы упустили обычные физические процессы. А сознание сохранилось, оно просто закрепилось там, в его теле, или где ему положено жить. Вот такой забавный результат, Пеллишер. Видели бы вы его глаза, когда он качался в петле…
 — Ну и что же вы сделали? — перебил его профессор.
 — А что тут можно сделать? Обрезали веревку, вынули его из петли, — сэра Джайлса все-таки слегка передернуло, — уложили в койку. Капеллан решил отложить дальнейшее воскресение, начальник тюрьмы отправился за дополнительными инструкциями, а я понаблюдал еще немного, никаких изменений не заметил и уехал. Так он и лежит теперь со сломанной шеей, только глаза живые. И проку от него никакого ни мне, ни кому-нибудь еще, будь он проклят, щенок слюнявый!
 Пеллишер беспокойно заерзал в кресле.
 — Меня это пугает, — проговорил он. — Хорошо бы понять, что это было.
 — Она самая, Первоматерия, — кивнул сэр Джайлс. — Я и раньше так думал, а теперь совершенно убедился. Это — первооснова всего сущего.
 — Но как оно работает? — спросил Пеллишер. — Как происходит воздействие? Хотя бы эти перемещения в пространстве?
 — Камень ничего не делает, — немедленно отозвался сэр Джайлс. — Вы же видите, он не передвигает предметы.
 Здесь иной принцип. Если вы в контакте с камнем, вам нужно выбрать место, захотеть оказаться там, совершить волевое усилие, войти в камень и выйти там, где вы хотите, потому что в нем — весь мир. Ну, напрягитесь, посмотрите чуть подальше собственного носа!
 — Вы считаете, — медленно начал профессор, — что если установлен контакт, то даже обладая неполным знанием, можно… — он замолчал, не в силах сразу сформулировать мысль.
 — Ну, ну, — радостно поторопил его сэр Джайлс, — давайте! Неужели катафалк вашего сознания не может добраться до крематория чуть побыстрее? Вы остановились на «можно». Что «можно»?
 — Я подумал о Лондоне, — неожиданно продолжил Пеллишер. — Выходит, можно объяснить способ, которым он вернулся?
 — Он… что? — резко спросил сэр Джайлс. — Что это вы несете, Пеллишер? Пондон вернулся? У него же нет камня.
 — Я думаю, здесь не обошлось без вашего родственничка, — ответил Пеллишер, и в глазах у него мелькнул мстительный огонек, — вы же сами мне говорили, Тамалти, что видели судью, когда мы пытались и не смогли добраться до Пондона следующей ночью. Оказывается, вчера появилась заметка в газете, но я ее пропустил. И когда я пришел в лабораторию, он уже ушел оттуда. Его нашли еще вчера вечером, при обходе. Говорили, он слегка не в себе, и я, конечно, отправился к нему домой поговорить с ним. Как вы думаете, кого я там застал?
 — Эргли! — выкрикнул сэр Джайлс. — Ей-богу, я этого Эргли в клочки разорву!
 — Да нет, не Эргли, — остановил его Пеллишер, — там была эта его девица, секретарша. Она ему наплела с три короба, втерлась в доверие, и когда я пришел, он уже болтал с ней вовсю, и повторял, и повторял, что ничего не мог понять.
 Мне было, в общем-то, неловко, я даже сначала хотел уйти, но он мне обрадовался и спросил, все ли в порядке с вибрациями. Помните, мы ведь сказали ему, что проверяем теорию «эфирных вибраций» из моей монографии. Он должен был читать «Дискретное целое».
 — Надо сказать, он и сам был чертовски близок к тому, чтобы стать дискретным целым, — проворчал сэр Джайлс. — Ну, а что говорила девица?
 — Да ничего особенного. Кудахтала над ним, как наседка. Интересней все-таки его рассказ. Он говорит, что занимался своей обычной работой и вдруг увидел у себя в руке камень. Но при этом он знал, что так и должно быть. Поэтому он ухватил камень покрепче и сказал себе: «Я там, где нужно. А потом он помнит, как падал откуда-то, словно с большой высоты, и тут его нашел лаборант. Вот и все. Как хотите, но без Эргли и этой девицы здесь не обошлось. Если они будут то и дело встревать в наши эксперименты…
 Сэр Джайлс нетерпеливым жестом прервал профессора и глубоко задумался. Потом он вздохнул, встряхнулся и сел поудобнее.
 — У меня есть план, — сообщил он. — Эта юная ведьма не случайно вмешивается в наши дела. За ней стоит мой дорогой Верховный судья. Ну что ж, я найду чем занять головку мисс Барнет, а заодно и свою голову потренирую. Если она может пользоваться камнем, то и другим это не возбраняется. Где он, Пеллишер? Знаете что, идите-ка по своим делам, а я поработаю.
 Наверное, это была величайшая из ошибок сэра Джайлса Тамалти. Он изменил своей извечной научной любознательности, да, холодной, да, странноватой, но искренней, и решил проникнуть из области научных фактов в зыбкую область человеческих эмоций. Неудивительно, что он испытал сильнейшее потрясение, подставив себя под удар ненависти своего собственного родственника. Они с Эргли всегда благополучно избегали друг друга, и до сих пор никогда не сталкивались открыто. Но события последних дней превратили их из презирающих друг друга полузнакомых людей в самых настоящих врагов.
 К этому дню из всех участников каменной драмы только лорд Эргли и Хлоя действовали из добрых побуждений как искрение союзники. Лорда Эргли трудно было заподозрить в какой-то особенной преданности камню, просто ему решительно не нравилась та атмосфера алчности, которая с некоторых пор окутывала камень. Правительства Ирана и Англии, американский миллионер и его жена — этих он знал, но были и другие, втянутые в орбиту камня, например Мерридью и Френк Линдсей. Страсть, хотя и более высокая, руководила действиями даже таких в общем-то неплохих людей, как мэр Рича или Хаджи Ибрагим. Всем нужен был камень, все стремились обладать им, пользоваться им, а большинство этих людей согласны были успокоиться, лишь прибрав к рукам и все остальные камни. Пожалуй, ничего не требовали только Донкастер и миссис Пентридж. Они только слегка прикоснулись к силе камня и вряд ли сумели ее осознать.
 Только лорд Эргли, верящий и неверующий, активно пользовавшийся камнем и, вместе с тем, не поддавшийся искушению, сохранил позицию внимательного, доброжелательного, хотя и слегка ироничного стороннего наблюдателя. Таковы были свойства его души, и если не считать мистического опыта, именно эти свойства следует признать славнейшими и благороднейшими из всех, которые способен развить человек, чтобы успешно противостоять тварному миру. А с некоторых пор в этой истории появилось и еще одно, более живое и непосредственное сознание. Под защитой благородной дружбы, окутанная ею, душа Хлои Барнет не торопясь готовилась принять высокое посвящение. Так мог бы опекать Марию Иосиф, оберегая Пречистую Деву от несколько более бурного прошлого, чем принято считать; так присматривал лорд Эргли за тем, как его подруга приближается к Пределу Стремлений.
 Именно в это безопасное тепло и вернулась Хлоя со своим провожатым из поездки в Бирмингем. Теперь лорд Эргли выслушивал их отчет. Чуть в сторонке сидел и щурился на огонь камина вызванный ради такого случая Хаджи Ибрагим.
 Только об одном промолчала Хлоя. Наедине с лордом Эргли она, наверное, не стала бы скрывать и этого, но в присутствии Хаджи и Донкастера не решилась. Хлоя всегда считала поездку на поезде, да еще по поручению лорда Эргли, да еще первым классом, да еще в сопровождении явно неравнодушного к ней молодого человека приятным времяпрепровождением. В подобных поездках так замечательно переплетались тайна и проза жизни, здесь вполне можно было рассчитывать на успех, и в то же время имелось место для отступления в случае неудачи, короче, открывался простор для самых захватывающих приключений, но вот беда, сегодня ей почему-то совсем не думалось о приключениях. Она выставила по меньшей мере сторожевой полк против любых возможных поползновений Донкастера, чем и разоружила его без особых усилий. Теперь путешествие закончилось, и сожалений по этому поводу Хлоя не испытывала. Ей полагалось бы пребывать в огромном возбуждении, но никакого возбуждения не чувствовалось и в помине. Она просто хотела служить (и служила) камню и лорду Эргли, насколько это было необходимо им обоим. Временами ее посещала неотчетливая мысль о том, кого же из них, если придется, она выберет? Но пока необходимости выбора не возникало, и это ее вполне устраивало. Она надеялась, что до этого и не дойдет. Иногда она смутно подозревала, что на самом деле выбор уже сделан, сделан бессознательно, и тогда Хлоя испытывала печаль и какую-то отрешенность от бренности земного существования.
 Будь эта мысль осознанной, она бы устыдилась ложной патетики, но когда она сказала самой себе: «Вот уж не думала, что приму это так близко к сердцу», «это» в равной мере относилось и к камню, и к любому из его подобий, и к самому Сулейману ибн Дауду, царю Иерусалимскому.
 — Сначала мы пошли в университет, — рассказывал между тем Донкастер, — но его там не было, и никто нам ничего не сказал. И тогда мы отправились к нему домой.
 — А как же вы его нашли? — спросил судья.
 — По телефонной книге, — небрежно ответил Донкастер. — Моя идея. Сотрудник университета просто обязан быть в телефонной книге, он там и оказался. Ну а уж в дом мы попали благодаря мисс Барнет. Ничего особенного, обычный такой дом, как раз по нему. Он живет с матерью. Я хотел представиться журналистом, но не успел. — Оливер замолчал и посмотрел на Хлою.
 — И кем же решила стать мисс Барнет? — с улыбкой спросил лорд Эргли.
 — Я просто сказала, что мы — его друзья, — с таким простодушием ответила Хлоя, что лорду Эргли подумалось:
 «Вот она, святая простота, открывающая любые двери». Раньше в характере Хлои не было этой цельности.
 Он решил проверить свои наблюдения вопросом:
 — А вам тоже показалось, что он должен жить именно в таком доме? — при этом судья с шутливым извинением быстро взглянул на Донкастера.
 Хлоя слегка нахмурилась. Она не ожидала вопроса.
 — Н-не думаю, — помолчав, сказала она. — Нет, мне так не показалось. Самый обыкновенный дом, и они живут там вдвоем с матерью. Не знаю, что тут еще скажешь.
 — Дом не показался вам чем-то особенным? — снова спросил судья.
 — Ну, довольно миленький домик… Нет, больше я ничего не заметила.
 — Там на окне цвел азиатский ландыш, — вставил Донкастер.
 — Верно, — обрадовалась Хлоя. — Очень красивый.
 Лорд Эргли сделал Донкастеру знак продолжать рассказ, и тот, удивленно взглянув на Хлою, подчинился.
 — Значит, мисс Барнет сказала: «Мы — его друзья», — и его мать провела нас в комнату, прямо к ландышу, а тут и сам Пондон вышел. Пришлось сказать, ну, то есть мисс Барнет сказала, что она все об этом знает…
 — Действительно? — перебил вопросом лорд Эргли.
 — Более или менее, — ответила Хлоя. — Он же думал, что видел меня раньше, и все пытался вспомнить — где? Я сказала, что мы знаем о происшествии с ним и хотим узнать, нельзя ли ему помочь. Он не ожидал, ему неловко было, а потом словно прорвало. Он же не понимает, что произошло.
 Помнит только, как профессор Пеллишер говорил ему про эфирные вибрации и просил помочь провести испытания.
 Надо было просто захотеть оказаться в недавнем прошлом…
 Лондон потом долго гадал, удалось ему попасть туда или нет.
 — Он здорово запутался во всем этом, — добавил Донкастер. — А дальше он просто делал свою обычную работу и вдруг словно на столб налетел. А тут голос говорит ему: «Это — путь». Больше он ничего не смог сообразить. Помнит только, что видел словно бы фотографию в воздухе.
 — Фотографию? — удивился лорд Эргли.
 — Да нет, он не говорил «фотографию», — воскликнула Хлоя, — он сказал «изображение».
 — Если быть точным, он сказал «изображение вроде фотографии», — произнес Донкастер. — «Изображение своей комнаты вроде фотографии, только она стала больше». Так он сказал. Извините, мисс Барнет, продолжайте.
 — Я думаю, он видел свою комнату и ваш кабинет в момент совмещения, — сказала Хлоя. — Он словно стоял между ними и не знал, в какой из них должен быть, но понимал, как важно выбрать правильно. И еще он постоянно думал, чего хотел от него профессор со своим другом. А потом он увидел в одной из комнат меня и вошел туда, чтобы спросить, не профессора ли я ищу.
 — А потом сразу упал, — закончил Донкастер, — и больше он ничего не помнит. Как раз в это время пришел профессор. Мать провела его прямо к нам, и Лондон слегка смутился. Профессор поначалу тоже опешил, когда увидел мисс Барнет, а потом разозлился, по-моему. Мы немножко поговорили на отвлеченные темы. Я все спрашивал его мнение по поводу случившегося, надо же было дать мисс Барнет договорить с Лондоном. Ну а потом мы ушли.
 — Интересный момент, когда Лондон в фантомном мире решил, что вы пришли к профессору, — усмехнулся лорд Эргли. — Кажется, у камня есть чувство юмора. Только почему же он видел вас? Я-то грешным делом думал, что основная работа была на мне. Почему он меня не видел?
 — Я думаю, — подал голос Хаджи, — потому, что благодаря именно вашей работе он сумел увидеть мисс Барнет.
 Вы показали ему камень, а мисс Барнет действовала внутри камня, там он ее и увидел. Там, в глубинах, сокрыто избавление, а наша милая девушка как раз и занималась избавлением. Я же говорил вам; путь к камню лежит в самом камне.
 — Но зачем же он поддался на уговоры Пеллишера? — задумчиво произнес судья.
 — Он хотел сделать доброе дело, — ответил Хаджи, — он так понимает добро. Именно поэтому молодому человеку удалось достичь Предела Стремлений, ведь он и есть бесконечное добро.
 — В нем сходятся все пространства и все времена, — проговорил лорд Эргли. — Не потому ли в нем заключены и все его подобия?
 — Воистину поэтому, — эхом отозвался Хаджи. — Камень властен над собственным единством, а нам приходится отыскивать пути, через которое проявляет себя это единство.
 — Мне кажется, — начал говорить Донкастер…
 Хлоя уже некоторое время тщетно боролась с нарастающим беспокойством. Может быть, все дело в усталости, думала она, но что-то уж слишком усталость повлияла на восприятие.
 Все теперь выглядело как-то иначе. Каждый из присутствующих вызывал такую скуку! Есть же в мире и другие вещи! Вся эта болтовня о Пределе Стремлений… Предел Стремлений настает тогда, когда получаешь то, что хочешь.
 «Хаджи, старый осел, — думала она, — как он надоел со всеми своими Благодеяниями и Мухаммедами, с этим дурацким „мир да пребудет с ним!“ А чего стоит его болтовня о Благоволении! Да кому оно нужно? Немного предусмотрительности — и все пойдет как надо, а с этим она и сама вполне управится. Лорд Эргли… Ну что ж… Не женат. Похоже, не очень богат, но и не бедняк. Наверняка скопил что-нибудь, а наследников — один прощелыга Реджинальд. Старики не вечны, в конце концов. Отталкивающего впечатления не производит, и если бы он на ней женился, обеспеченная жизнь Хлое Барнет гарантирована. А если даже и не женится… Такие, как он, и с любовницами поступают, как правило, благородно. Интересно, были у него любовницы? Надо бы выяснить. Хлоя Барнет, может, не такая уж сногсшибательная красавица, но, как ей не раз говорили, умеет себя подать. Если дойдет до дела, еще посмотрим, чего стоят по сравнению с ней его прежние женщины…»
 Хаджи замолчал. Лорд Эргли встревоженно шевельнулся. Хлоя пришла в себя. Господи! О чем она думала? Вроде обычные мысли… Нет, не совсем обычные, вернее, совсем необычные! Неужели это она прикидывала сейчас, каково состояние лорда Эргли и как бы его заполучить? Добро бы еще это был Донкастер… У него такие приятные волосы, их, наверное, хорошо гладить… И руки изящные, куда лучше, чем у Френка»
 Впрочем, никто ее не заставляет и от Френка отказываться.
 Хлоя вполне управится с ними обоими, во всяком случае, не хуже, чем Тамалти управился с судьей, с Хаджи и с этим парнем в Бирмингеме. Экий простак! Достаточно было взглянуть на него… Полезный, конечно… В качестве подопытного кролика. Приятно вспомнить, как он потерялся во времени. Тупица!
 Только и годится на то, чтобы им управляли, кто поумней. Тот же Тамалти, к примеру…
 — Дурак проклятый! — громко выругалась Хлоя.
 Эти слова пришлись как раз на начало фразы Оливера: «Мне кажется…» Все разом повернули головы в ее сторону. Потрясенный Оливер замолчал. Он совершенно не понимал, как теперь быть. Хаджи с тревогой смотрел на Хлою.
 Лорд Эргли только скользнул по ней взглядом и тут же повернулся к Донкастеру.
 — Это не вам, сударь, — быстро сказал он. — Скорее имелся в виду Пеллишер. Ну что ж, по-моему, вы прекрасно справились с заданием. Вам не трудно будет позвонить мне завтра с утра?
 Еще несколько минут назад Донкастер надеялся проводить Хлою домой. Но теперь… Может, конечно, лорд Эргли и прав, но он-то в этом совсем не уверен. Если Хлоя действительно так думает… тогда ему лучше убраться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Может, все-таки рискнуть подать ей руку?
 Оливер рискнул. Собрав всю свою галантность, он действительно изящно протянул Хлое руку.
 — Я очень рад, лорд Эргли, — произнес он., — Доброй ночи, мисс Барнет. Спасибо, что позволили мне сопровождать вас.
 Хлоя взглянула на него. Хлоя подала ему руку. Весь день Оливер прекрасно видел, что его держат на дистанции.
 А тут, второй раз за последние две минуты, он испытал новое потрясение. Перед ним сидела совершенно другая женщина.
 Его деликатно приглашали разделить происходящее. Ее пальцы мимолетно приласкали тыльную сторону его ладони… ее губы сложились для поцелуя, который несомненно состоялся бы, не будь здесь посторонних… ее глаза с грустью прощались с ним!
 — Доброй ночи, мистер Донкастер, — произнес голосок, таивший в себе множество самых разных намеков, в том числе и на определенную интимность, которой, насколько он помнил, еще пять минут назад и в помине не было. — Мы ведь еще увидимся с вами? До завтра?
 Лорд Эргли, внимательно наблюдавший за Хлоей, думал: «Не может быть. Не могла она обругать его. Но ведь обругала же… „Дурак проклятый!“ Ну и выражается нынешняя молодежь. Да, но не здесь же, не при всех, не при мне, в конце концов! Никогда бы не поверил, что она способна выкинуть такое. А вот выкинула. Нет, не верю. Никогда она так не говорила. Не ее это слова. И не могла она так сказать. Она — культурный человек, воспитанный. Она уважает Закон!»
 Он продолжал думать об этом, провожая Донкастера к дверям, и как только они закрылись, поспешил вернуться в кабинет. Хлоя стояла возле камина и с интересом озиралась по сторонам. Она любила это место и частенько стояла вот так, но сейчас глаза ее были совершенно другими. Они исследовали, прикидывали, размышляли, взвешивали, оценивали. Все это судья успел заметить прежде, чем они встретились взглядами. Хлоя тут же улыбнулась и стала смотреть в пол. Но даже и теперь во всей ее позе сохранилось что-то неестественное, а мелькнувшая улыбка оказалась совершенно незнакомой, лишенной той милой неопределенности, которую знал и любил судья. В тот миг, когда их глаза встретились, он заметил мгновенное замешательство, но теперь она уже смотрела в окно, и ничего нельзя было проверить.
 Лорд Эргли огляделся в поисках Хаджи и обнаружил его забившимся в темный угол рядом с собой. Старик едва заметно кивнул, и судья склонился к нему. Кабинет был достаточно велик, и Хлоя от окна не могла их услышать.
 — Вас что-то напугало? — почти беззвучно спросил Хаджи.
 — Не столько напугало, сколько насторожило, — задумчиво проговорил судья. — Впрочем, наверное, все в порядке. Просто мисс Барнет устала.
 — Я не очень хорошо знаю мисс Барнет, — сказал Хаджи, — но я видел на ее челе знаки Имени. А сейчас я заглянул ей в глаза и могу сказать: ваше беспокойство оправдано.
 — Почему? — спросил лорд Эргли, совершенно не заботясь о том, что вопрос прозвучал почти грубо.
 — Ее глаза стали другими, — ответил Хаджи. — В них — любопытство, жадность и даже злоба, а по природе, насколько я успел заметить, они ей совершенно не свойственны. Изменился даже голос… — он помедлил.
 — Ну? — подтолкнул его лорд Эргли.
 — Следовательно, кто-то или что-то делает ее такой, какова она сейчас, — заключил Хаджи.
 Лорд Эргли украдкой взглянул на Хлою, все еще стоявшую возле окна, и тихо сказал Хаджи:
 — Это нелепость, по-моему. Кому и зачем это нужно?
 — Не такая уж нелепость, — отозвался Хаджи. — Они стремятся заполучить ваши камни. Но даже если их не интересует камень, то разве мало на свете людей, способных на любую подлость из-за одной только ненависти ко всем остальным?
 — Вы по-прежнему будете доказывать, что это — очередное чудо камня? — с усмешкой спросил лорд Эргли.
 — Я же предупреждал, что он может принести много зла, — невозмутимо ответил Хаджи и замолчал.
 Судья снова с беспокойством взглянул на Хлою.
 — Думаете, они осмелятся пойти на такое? Но если вы правы, я постараюсь вернуть ее назад.
 — Вы хотите найти ее в камне? — спросил Хаджи.
 — Нет, — решительно ответил лорд Эргли, — я обойдусь без помощи камня. Не хочу, чтобы между мною и мисс Барнет вставали какие-то вещи, даже такие, как камень.
 — Вы ее любите? — не то спросил, не то просто констатировал Хаджи.
 — Вряд ли я знаю, что такое любовь, — задумчиво ответил судья.
 — Отношения между людьми могут строиться и на другой основе. Я бы назвал это Бескорыстием. И если оно не поможет нам, то любые чудеса тем более окажутся бессильны.
 — Очень редкая вещь, — покачав головой, проговорил Хаджи.
 — Мой секретарь относится к весьма редкому виду юных леди, — полушутя, полусерьезно ответил лорд Эргли.
 Взгляд его посуровел. — И если здесь замешан Джайлс, я просто убью его завтра утром. А пока я все-таки хотел бы разобраться, что за эффект мы наблюдаем.
 — Я могу помочь? — спокойно спросил Хаджи.
 — Нет, спасибо, я справлюсь сам. Доброй ночи.
 Хаджи встал, издали попрощался с Хлоей легким поклоном и вышел. Лорд Эргли закрыл за ним дверь, вернулся и подошел к девушке.
 — Я уж думала, он никогда не уйдет, — сказал Хлоя.
 Ее слова прозвучали настолько естественно, что на миг Верховный судья почувствовал себя обезоруженным, но тут же встряхнулся. Хлоя никогда бы не позволила себе такое замечание о посетителе, да еще в присутствии самого судьи. Слова были грубыми, бестактными. Да, конечно, между судьей и его секретаршей постепенно установились дружеские отношения, но Хлоя никогда не переходила грань, разделявшую работу и личное общение. Ее замечание было невозможно со всех позиций, и лорд Эргли понял это, еще не успев подойти к девушке. Он улыбнулся и спросил:
 — Вы очень устали?
 — Это был ад какой-то, а не поездка, — резко ответила Хлоя. — Но если я нужна, я вполне могу работать, — тут же добавила она.
 — Не хотите немножко позаниматься «Природой Закона?» — спросил судья, внимательно наблюдая за реакцией Хлои.
 Несколько мгновений Хлоя непонимающе смотрела на него.
 — А-а! — воскликнула она наконец.
 Но судья, перебивая ее, уже продолжал:
 — Мне бы хотелось, чтобы вы поразмышляли над самим понятием Закона в связи с нашими вчерашними решениями. Понимаете? Я хочу, чтобы вы подумали! — на последнем слове в его голосе прозвучали повелительные нотки.
 Хлоя легко коснулась его руки.
 — Я, конечно, устала, — чуть напряженным голосом произнесла она, — но если это так необходимо… — ее ладонь скользнула дальше и задержалась в его руке.
 Судья накрыл ее пальцы своей ладонью.
 — Да, необходимо, — твердо сказал он. — Вы должны подумать, подумать сами!
 На лице Хлои появилось совершенно несвойственное ей обиженное выражение.
 — Да о чем там думать? — капризно сказала она. — Неужели других занятий нет? Это вам надо думать, а не мне.
 — Господи! — воскликнул судья, чувствуя поднимающееся изнутри раздражение. — Почему вы так грубо говорите, дитя мое?
 — Дитя? Вы так думаете? — в глазах Хлои мелькнула гневная искра и тут же сменилась хитростью.
 Словно в нерешительности, она помедлила. Казалось, она не знает, как пользоваться незнакомым инструментом, неожиданно попавшим ей в руки. Рука ее неуверено шевельнулась, но не двинулась с места, тело слегка качнулось вперед, но было ли это движение вызвано раздражением или желанием, судья не мог определить.
 Он молчал и не сводил с нее глаз, пока не восстановил в памяти образ той, другой Хлои, которую он так хорошо знал.
 Нет, никакие смены настроений и близко не могли объяснить происшедшую с ней метаморфозу. На миг судья усомнился, правильно ли поступил, отказавшись в такой критическим момент от помощи камня. Если уж он воспользовался им, чтобы освободить Пондона, то сейчас причина еще серьезнее.
 Наверное, разумнее взять камень… Может быть, и разумнее» но он не станет этого делать. Взять камень — признать поражение. Они оба, и он, и Хлоя — это они, и никто другой. Такими они и должны остаться. Он произнес, подчеркнуто медленно выговаривая слова:
 — Дитя мое, я хочу, чтобы вы подумали над нашим выбором.
 — Не хочу я думать о том, что было? — упрямо ответила Хлоя.
 — Зато я хочу, и ты это сделаешь! — властно сказал судья.
 Хлоя едва заметно покачала головой, не желая принимать груз, который он пытался взвалить ей на плечи. Не глядя судье в глаза, она прошептала вдруг охрипшим голосом:
 — Сначала давай подумаем о другом…
 — Дитя мое, — настаивал он, — ты не будешь думать о том, чего нет. Ты будешь думать только о том, что мы делали вместе, только о нашем решении верить в Бога!
 — Давайте я буду лучше верить в вас, — неожиданно предложила Хлоя и шагнула к нему вплотную.
 Эти слова и эта близость едва не поколебали решимость лорда Эргли довести дело до конца. Нет, его сбило не плотское желание. Сильнее оказалось искушение согласиться на предложенную замену, принять на себя роль божества для этой молодой очаровательной девушки. В этом определенно что-то было, острый кончик такой идеи всегда покалывал его… Да, так было. Судья улыбнулся в душе, и ощущение укола исчезло. Да, пока еще его вера в Бога слаба, неизмеримо сильнее вера в Божественный Закон и неприязнь к любому человеческому существу, посмевшему поставить себя над этим Законом. Искушение лишь на короткий миг захватило судью и тут же ушло, растаяло, сожженное огнем собственной нелепости. И все же…
 Хлоя взглянула на него сверху вниз, с призывной улыбкой. Судья твердо взял ее за плечо.
 — Нет, ты будешь верить не в меня, а в того, кому ты служишь, — с расстановкой произнес он. — Отвечай, кто это?
 Она попыталась высвободиться.
 — Это совсем вас не касается… если только вы не станете делать так… как я захочу.
 Судья неожиданно широко улыбнулся.
 — Ну вот, — сказал он, обращаясь скорее к самому себе, а может быть — к чему-то внутри нее, — теперь я знаю, каким путем надо идти. Потому что нам нельзя идти порознь, — добавил он уже только для нее.
 — Вы! — неприязненно воскликнула Хлоя. — Вы собираетесь управлять мной с помощью этого грязного обломка?
 — Он мне не нужен, — все еще улыбаясь, ответил судья. — У нас и так есть все, что скрыто в камне, а может, и больше. И поэтому ты ответишь мне без всякого камня. Назови того, кому ты служишь! — приказал он.
 Хлоя отпрянула.
 — Уберите ваши мерзкие лапы! — визгливо крикнула она. — Это — мое дело. Я сама собой распоряжаюсь.
 — Может быть, так и будет… завтра, — сказал судья. — Но сейчас этого нет. — Голос его стал суровым и властным. — Отвечай! Ну, долго мне ждать? Отвечай, кому ты служишь?
 Хлоя отступила еще на шаг. Судья протянул руку, поймал ее запястье и резко притянул к себе. Глядя ей прямо в глаза, он медленно произнес:
 — Дитя, ты меня знаешь, и я узнаю тебя под любой личиной. Поэтому ты скажешь мне, что это такое. Чему ты служишь?
 Хлоя сдавленно вскрикнула и прижалась к его груди.
 — Я знаю, — дрожащим слабым голосом сказала она. — Я знаю, только держи меня крепче.
 Спустя некоторое время она выпрямилась, поправила волосы и, беспомощно улыбнувшись, взглянула на судью.
 — Я действительно знаю, — кивнула она.
 — Тогда ты знаешь больше, чем я. Так вполне может быть..
 — Я… говорила какую-нибудь чушь? — спросила Хлоя, роясь в сумочке в поисках пудреницы.
 Верховный судья внимательно смотрел на нее.
 — Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил он. — Вы в силах поговорить о том, что с вами произошло?
 — Вполне. — Хлоя села. — Это было очень противно?
 — Вы не помните? Если не трудно, расскажите сами, что с вами произошло.
 — Я не очень уверена, произошло ли, — задумчиво сказала Хлоя. — Просто в какой-то момент я начала думать… по-другому.
 — Совсем по-другому? — спросил лорд Эргли. — Так, как не думали никогда раньше?
 Хлоя стремительно покраснела, но не отвела глаз.
 — Наверное, не совсем. Но я никогда раньше ничего не рассчитывала, а здесь только этим и занималась. Я вообще не, расчетлива, особенно когда чувствую… — она смутилась, но все же закончила, — ..когда чувствую желание.
 Верховный судья задумался. Он помнил ее прощание с Донкастером, он помнил ее оценивающий взгляд, скользивший от предмета к предмету, от картины к картине, помнил холодное, настороженное внимание, когда они остались одни'.
 Да, желание и расчет — это разные вещи, но что вызвало их?
 Только внешняя причина.
 — Это произошло неожиданно? — спросил он.
 — Неожиданно и незаметно, — ответила Хлоя. — Как будто я шла по одной дороге, а потом вдруг оказалось, что я иду совсем по другой. Поэтому, наверное, нельзя сказать «произошло». Оно было во мне.
 — Второе «я»? Вы узнали себя в нем?
 — Скорее да, чем нет. Но я узнавала именно то, что ненавидела в себе всегда. Я не помню, чтобы когда-нибудь у меня было такое сильное желание взять все и ничего не отдавать. — Хлоя встала и возбужденно прошлась по кабинету. — Но я же не такая, — сказала она. — Я, правда, не такая.
 — Конечно, нет, — кивнул лорд Эргли. — Пожалуй, теперь я знаю, кто это был, чье сознание наложилось на ваше и подавило его. Но даже с помощью камня ему удалось только пробудить к действию теневые стороны вашей же собственной природы. Да и то ненадолго. — Он помолчал и осторожно спросил:
 — А как же вы справлялись с собой раньше?
 — По-разному, — устало ответила Хлоя. — Старалась думать поотчетливее, просто старалась повернуться к людям своей лучшей стороной.
 — Отлично сказано, — одобрил лорд Эргли. — Вряд ли Джайлсу или кому бы то ни было еще удастся легко преодолеть такую защиту.
 — Теперь я позабочусь об этом, — совсем другим голосом сказала Хлоя. — Второй раз я не попадусь.
 — Ну вот и отлично, — удовлетворенно вздохнул лорд Эргли. — Мне, конечно, не тягаться с этим несчастным американцем, который попался Реджинальду, но кое в чем я побогаче его. Если все-таки дойдет до второго раза, будем надеяться, что под рукой опять окажусь я, а это ведь не в счет, правда?
 — Наверное, нет, — смущенно улыбнулась Хлоя. — Отчасти вы правы.
 — Ха! Отчасти! Теперь и мне смешно. Знаете, как я не хотел пользоваться камнем? Словно мне до вас и дела нет!
 Почти как Хаджи. Только я все-таки оказался покрепче. Под конец он уже готов был взяться за него.
 — Но почему, почему, если можно было, вы им не воспользовались? — спросила Хлоя.
 — Во-первых, я был уверен, что справлюсь своими силами, — ответил лорд Эргли. — А во-вторых, раз уж мы решили в Него верить, Он все равно был здесь… независимо от того, есть у меня в руке камень или нет.
 — Значит, все-таки есть и другие, более могущественные силы, чем камень? — спросила Хлоя. — Да, помню… мне снилось прошлой ночью… царь… он поднял руку, и в ней был свет, такой огромный, такой яркий…
 — Да, Хаджи говорил о тайне еще более великой, — кивнул лорд Эргли. — Думаю, Джайлс просто не ведает, что творит.
 — Это опасно для него?
 — Если человек пользуется вещью, всегда есть опасность попасть в зависимость от нее, — проговорил судья. — А если камень станет хозяином Джайлса, как вы думаете, чем Джайлс покажется камню?
 — Но надо же предупредить его, — неуверенно начала Хлоя, — как-то предостеречь, помочь…
 — Кому? Джайлсу? — воскликнул лорд Эргли. — Милая моя, не городите чепухи! Это после всего, что он сделал? Ладно. Я вижу, вы устали. Давайте-ка я отвезу вас домой.
 Или, может, все-таки переночуете здесь?
 — Нет, лучше не сегодня, — отказалась Хлоя. — Сегодня со мной уже ничего не случится. А если он попытается снова, я просто подумаю.
 — Хорошо, — согласился лорд Эргли. — Пойдемте.
 — А как же работа? — спросила Хлоя. — Вы же говорили про «Природу Закона»…
 — О Боже! Только «Природы Закона» нам сегодня и не хватает, — воскликнул лорд Эргли. — Нельзя превращать альтруизм в привычку.




 Глава 14
 Второй отказ Хлои Барнет


 Чуть позже лорд Эргли вспомнил, что если Хлоя заявляет о своей безопасности, значит, какая-то опасность уже приближается. Но все его рассуждения неизменно строились на двух соображениях. Во-первых, у Хлои есть камень, и значит, на худой конец, она всегда может найти убежище в его доме. Во-вторых, если кто-то из тех, кого они с некоторых пор считали врагами, все-таки сумеет отнять у нее камень, то и в этом случае Хлое ничего не угрожает. Ведь охота идет за камнем, а если цель достигнута, то зачем же причинять вред владельцу?
 Это было бы и глупо, и рискованно, а самое главное, совсем не в интересах нападающего привлекать к себе внимание. Судья решил, что если даже Хлоя и попадет в трудное положение, то серьезная опасность ей все равно не грозит.
 Эти соображения, в общем-то достаточно убедительные, страдали одним недостатком, свойственным вообще человеческим умопостроениям, — они не учитывали всех обстоятельств.
 Из рассуждений судьи выпали целых два весьма существенных фактора. Первым был принц Али. Его не сосчитали ни друзья, ни враги. Вторым следовало признать твердый отказ Хлои использовать камень для своих нужд, включая и собственную безопасность. Эти два упущения привели судью к ложному умозаключению, а Хлою — к серьезной опасности.
 Несмотря на дипломатические шаги иранского посла, несмотря на увещевания Хаджи Ибрагима, принц Али твердо решил действовать сам. Он вознамерился любой ценой собрать все камни, а для начала — вернуть хотя бы один. С его помощью потом можно будет добыть и остальные. Первым объектом его действий стал сэр Джайлс. Но когда выяснилось, что любая попытка отнять его камень приведет лишь к появлению новых экземпляров, принц Али приостановил боевые операции.
 Несколько дней он потратил на обнаружение других камней.
 Одним из владельцев с самого начала был Реджинальд Монтегю, потом газеты сообщили о камне Шилдрейка. Принц Али не знал, идет ли речь об одном и том же камне или о разных;
 В теперешнем своем положении он не мог рисковать, организуя бесконечные налеты на подозреваемых. Осторожность посла и благочестие Хаджи в сумме могли привести принца либо к немедленной ссылке в Москву, либо к отзыву в Тегеран задолго до успешного завершения всех операций.
 На Востоке не принято действовать в лоб. Очень осторожно принц посвятил в свои планы одного из друзей в посольстве. Ему нужны были люди, чтобы, когда придет время, действовать одновременно по нескольким направлениям. Пожалуй, самой большой неожиданностью стал для принца Али телефонный звонок сэра Джайлса. С утра в посольство уже звонил Верховный судья. Он сообщил Хаджи, что с мисс Барнет все в порядке, и поделился со своим восточным другом соображениями о том, не отправиться ли ему в Эллинг и не пришибить попросту сэра Джайлса, на что Хаджи резонно спросил:
 — Ну и что хорошего это может дать… в Конце?
 — Я понятия не имею, что хорошего вообще может быть в Конце, — ответил судья, — но для начала эго было бы весьма полезно. Я не метафизик, но думаю, что когда придет Конец, мне будет не до этого, либо придется отложить его приход.
 — А ваши желания совпадают со стремлениями мисс Барнет? — поинтересовался Хаджи.
 — В этом-то и загвоздка, — признался судья. — Думаю, ей это не понравится, хотя полной уверенности у меня нет.
 Любой другой на ее месте был бы только доволен. Даже если в итоге меня повесят, то памятник себе я заслужу. Ладно. Вижу, вам эта затея тоже не по душе. Не буду.
 Если бы спустя полчаса лорд Эргли услышал телефонный разговор принца с сэром Джайлсом, он бы непременно исполнил свое намерение. События, в центре которых оказался камень, совершенно выбили Тамалти из колеи. Он никак не мог справиться со все растущим раздражением против лорда Эргли и его секретарши. Во-первых, он не мог простить слежку, как он это называл, в Бирмингеме; во-вторых, его бесил отказ Эргли помочь разобраться с потерянным получасом; в-третьих, его жгло публичное оскорбление, нанесенное Хлоей во время совещания в министерстве; в-четвертых, он не мог, как ни старался, понять поведение судьи, и, наконец, в-пятых, считал спасение Пондона личной обидой. А теперь еще что-то помешало ему управлять Хлоей.
 Поначалу все шло замечательно. Он сосредоточился и вскоре уже смотрел глазами Хлои Он ощущал ее эмоции, это были именно ее эмоции хотя бы уже потому, что симпатия по отношению к судье никак не могла принадлежать ему самому. Он попытался повернуть это чувство прочив судьи — не получилось; он попытался придать ему меркантильный характер — опять не получилось; тогда он попытался уничтожить его, и вновь потерпел неудачу. Видимо, основа привязанности Хлои к судье коренилась глубоко в ее подсознательном, а так далеко проникнуть он не мог. Тогда сэр Джайлс сосредоточился на работе с сознанием Хлои и сумел навязать ей свои намерения. Правда, в сознании девушки они несколько видоизменились… Но когда судья употребил власть и призвал Хлою к ответу (а именно эту его черту Хлоя любила и чтила больше всего), волю сэра Джайлса просто смело в сторону. На него обрушился удар, мрак застлал и внешнее, и внутреннее зрение, он еще продолжал ощущать камень в руке, но в какой-то момент почувствовал его пробуждение и разжал пальцы. Наверное, это спасло его. В последний миг он с ужасом ощутил, как камень движется, стремительно растет, готовый раздавить его… Но все кончилось. В яростном возбуждении сэр Джайлс принялся мерить шагами кабинет.
 — Какой-то кошмар, черт побери! — бормотал он. — Эта штуковина чуть меня не проглотила. Честное слово, Эргли у меня еще попляшет! Я еще добьюсь, чтобы его шлюха сбежала со мной. Нет, для ученого-наблюдателя это — смерть. Найти бы кого-нибудь, чтобы взялся за них обоих хорошенько. А ведь, пожалуй, и искать не надо! — воскликнул он. — Есть такой тип.
 Я же сам предложил Белсмеру натравить на них персов!
 Чем больше он думал, тем больше ему нравился такой план. Принц Али ищет камень? Прекрасно. Если по ходу поисков ему придется убрать этих двоих — тем лучше. Даже если он просто отнимет у них камни — это будет уже хорошо. Ну а если персы погорят на этом деле, ему, Джайлсу, ни холодно, ни жарко.
 — Вот будет потеха, если эта чертова кукла начнет царапаться с принцем, — бормотал он, отыскивая номер иранского посольства. Как бы ни был удивлен принц Али, узнав, что его просит к телефону сэр Джайлс Тамалти, он решил подойти.
 Сэр Джайлс разговаривал подчеркнуто грубо. Он сразу поставил условие: его оставляют в покое, а за это он дает принцу возможность вернуть кое-что. Ну, оставят его в покое?
 Принц так же грубо пообещал ему это. Тогда, если принц все еще интересуется камнями, он может найти парочку у Ланкастерских ворот, в доме Верховного судьи, или еще лучше у содержанки судьи, скрывающейся под видом секретарши.
 — Интересно, почему вы мне об этом сообщаете? — спросил принц.
 — Да какое вам дело, черт побери! — взбеленился Джайлс, но тут же остыл. — После того как вы пошарили у меня в спальне, я дал камень судье, просто чтобы заставить ваших финикоедов немного подумать. Но в последнее время судья стал меня раздражать, вот я и хочу вернуть вам должок.
 Принц подумал, что Министерство иностранных дел вряд ли придет в восторг от такой сделки, но промолчал. Сэр Джайлс тоже подумал об этом, но он был так зол на судью, что все министерства всей Европы и Азии в придачу могли катиться к дьяволу. — — Ну как? — не удержался он от вопроса. — Найдется у вас кто-нибудь для этой работы?
 — Посмотрим, — равнодушно ответил принц. — Если вы не соврали, то благодарить вас я все равно не собираюсь.
 Плевать я на вас хотел.
 — Что?! — взвизгнул сэр Джайлс, но в трубке уже звучали короткие гудки. — Ладно, — проворчал он, — надеюсь, они доберутся до этой девчонки, а заодно и Эргли прикончат. — Он еще походил по кабинету, успокаиваясь, и примялся собираться в Вендсворт. Мы не знаем, какие именно действия предпринял принц Али, но к тому времени, как Хлоя вернулась домой после удивительно спокойного дня, действия эти возымели определенные результаты. Его друг ехал в Брайтон к Реджинальду Монтегю, а сам принц Али готовился к ночной вылазке.
 Лорд Эргли уже обсуждал с Хлоей возможность собрать вместе все камни и попробовать покинуть с ними Англию. Но ни судья, ни тем более Хлоя пока еще не были готовы к таким отчаянным действиям.
 Оба они все больше приходили к выводу, что пользоваться камнем стоит только в совершенно исключительных случаях. «Нельзя указывать Ему, что делать», — как сказала Хлоя. У лорда Эргли вызывала сомнение законность конфискации камня Шилдрейка. В конце концов, американец заплатил за него деньги, и немалые.
 Звонил мэр Рича и просил Верховного судью составить петицию от имени всех больных и убогих. Лорд Эргли даже прикинул пару вариантов, но они ему не понравились.
 В Риче, по сообщениям газет, все еще продолжалось брожение умов, которое пока удавалось сдерживать.
 Звонил Донкастер. Он был настолько не уверен, примут ли его в доме, где бывает мисс Барнет, что судья пожалел его и пригласил на чай. Никто не вспоминал о вчерашнем инциденте, но Оливер так ничего и не выяснил для себя. Лорд Эргли не выходил из комнаты, а при нем совершенно невозможно было понять, насколько правильно он оценил вчера прощальные авансы мисс Барнет. В итоге, когда он собрался уходить, вид у него был несчастнее некуда.
 Лорд Эргли, проводив его, заметил Хлое:
 — Вряд ли наш Дон Кихот питает добрые чувства к Джайлсу.
 — Но что он обо мне-то подумал? — с отчаянием спросила Хлоя.
 — Даже представить не могу, — улыбнулся лорд Эргли. — Думаю, что и он тоже не представляет. Кроме вас, этого вообще никто не представляет, но сейчас, по-моему, и вас это не очень должно интересовать. Намного интересней то, что Остин 17 никогда не писал: «Attribuat igitur rex legi…» Неужели вы не узнали голос Брэктона? Ведь это именно его слова: «Пусть король пользуется тем, что дает ему закон — властью и силой. Там, где правит не закон, а воля, нет королей».
 Вы не удосужились проверить ссылки, дитя мое, и в результате все цитаты оказались перевраны.
 Хлоя закусила губу, отложила проект петиции и погрузилась в историю законодательства.
 Этот несчастный ляпсус, тем более досадный, что отыскался на странице, написанной недели две назад, задолго до событий, отвлекших ее внимание, мучил Хлою даже после возвращения домой. Она гордилась своими талантами секретаря, а тут ей, хоть и деликатно, устроили выволочку, и, надо сказать, за дело. Но это даже хорошо, думала она, снимая шляпу, хуже, если бы лорд Эргли, раз они теперь друзья, начал спускать ей ее ошибки. Как он это сказал: «Наверное, это было предвестие ваших волнений по поводу грядущих событий. Давайте не будем волновать давно умерших законодателей, ладно? Или, по крайней мере, давайте четко определим, что когда происходит». Хлоя опять покраснела и пошла варить кофе.
 Этот незначительный случай еще больше подорвал ее уверенность в себе. Лежа в постели, она сыпала соль на свои раны. Френк разозлился на нее из-за камня (она и сейчас не знала, правильно ли поступила, отказав ему), судья раскритиковал ее работу (и здесь-то она была совершенно уверена в своей не правоте), а в итоге получалось, что другую такую бездарную девицу еще поискать надо. Ей в общем-то было наплевать, злится Френк или нет, да и недовольство лорда Эргли можно пережить. Дело в другом. Если таков результат ее душевной и умственной деятельности, то он оставляет желать лучшего. Она встала, поглядела на себя в зеркало и вновь, в который раз, задумалась, что имел в виду Хаджи, когда говорил о знаках Имени на ее челе? Было ли это имя Бога, в которого они с лордом Эргли решили верить? А что надо делать, когда решаешь верить в Бога? Из детства она вынесла убеждение, что в этом случае следует отдать Богу свою волю, потому что «там, где правит воля, нет короля». Но Брэктон — как же она, дура, могла забыть? — говорил о феодальном праве… Хлоя достала из сумочки узелок с камнем, чтобы переложить его под подушку. Предел Стремлений… Камень между мной и тобой… Отдать свою волю, значит? Но если воле дать волю, результаты получаются не очень хорошие. «Пусть король пользуется тем, что дает ему закон…» Но как найти этот закон? «Путь к камню лежит в самом камне». Камень, лорд Эргли, Бог, Предел Стремлений… Может быть, об этом были ее детские молитвы? «Отче наш, Сущий на Небесах, — вспомнила она. — Да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…» Что это значило?
 Конечно, если это вообще хоть что-нибудь значит, то тогда проще всего сказать себе: «Не понимаешь, мала еще», — но она все равно хотела понять это всеми фибрами души, изо всех сил стремилась достичь Предела Стремлений.
 Так, думая об этом, без конца повторяя про себя слова великой молитвы, она легла в постель, пристроила камень под подушкой и собралась заснуть.
 Или подумать. Однако постель — не самое лучшее место для того, чтобы совмещать два этих дела. Когда она решила, что надумалась уже достаточно и можно бы перейти ко сну, иначе на следующий день одной перепутанной цитатой не обойдется, было уже слишком поздно. В голове роились какие-то обрывки мыслей, ни одну из них уже невозможно было узнать, но сон из-за них не шел. Наверное, надо бы встать и взять почитать что-нибудь, но из тех книг, что стояли в комнате на полке, ни одна не вызывала особого интереса.
 Даже повести Мэдока Форда не привлекали, не говоря уж о жизнеописании Маршалл-холла. А ведь еще недавно ей казалось, что этим двум авторам удалось невероятное — в занимательной форме писать о законе (это было ее старое убеждение — необходимость читать на досуге что-нибудь, связанное с работой). И все же…
 Внезапно она замерла. Ей послышался странный звук.
 Такой могла издать только ручка двери. Конечно, двери иногда скрипят по ночам, но щелкают ли при этом дверные ручки? Неужели в комнате кто-то есть? Кто-то пришел за камнем?
 Она быстро сунула руки под подушку, и ее пальцы сомкнулись на узелке. Лунный свет широкой полосой лежал на полу возле кровати. Никто не смог бы подойти к изголовью незаметно. Напрягая глаза, она всматривалась в темноту у двери, потом решила притвориться спящей, но тут же снова открыла глаза. Уж лучше видеть, что происходит. Слабое трепетание пронеслось в воздухе, как будто кто-то осторожно выдохнул, и снова — тишина. Правая рука Хлои изо всех сил сжимала камень, левая вцепилась в простыню. Что же, ну что же ей делать, если в комнате действительно кто-то есть? Где же лорд Эргли?
 В этом отчаянном положении ей вдруг вспомнились слова судьи: «Приходите ко мне». Но как же она придет?
 Почему он не придет к ней? «Приходите ко мне», — легко сказать! Но у нее же есть камень! Стоит только воспользоваться им, и все в порядке. В восторге от этой простой, несущей безопасность мысли, она состроила гримасу тому, что могло прокрасться в комнату. Нет, оно действительно прокралось. На границе тьмы и лунного света мелькнул на миг кончик пальца. Что-то подкрадывалось к ней из темноты. Ну и пожалуйста, сколько угодно! Стоит ей только захотеть… Захотеть? Но это же ужасно!
 Мысли ниагарой хлынули в сознание Хлои. Лорд Эргли не так относится к камню. А вот она говорила Френку, что не воспользуется им, даже умирая от голода! А если закричать, что сделает этот неизвестный? Может быть, миссис Уэбб спустится? Ну и что? О, это нечестно, нечестно! Как она может, после всего, что обещала себе, воспользоваться камнем?
 Интересно, а как она может не воспользоваться, когда этот, неизвестно кто, крадется к ее кровати? Он же посмотрит, нет ли чего у нее в руках… А как он узнает, есть или нет? А если вскочить, включить свет… нет, рискованно, он может вырвать у нее камень… ну вот тогда она и воспользуется им. Это будет уже не для себя, а для камня. Надо же его спасать. Для него она вполне может сделать то, чего никогда не позволит для себя.
 Хлоя не изучала специально историю религий и не знала, какие дела творились из подобных побуждений, с какой страстью сражались люди, защищая достоинство Всемогущего. Ни церкви, ни короли, ни священники не осуждали религиозных войн. Но Хлоя-то отказалась защищать камень силой. Она даже не пыталась быть полезной Богу, она только молилась со всей силой отчаяния.
 Бог услышал ее. Он пришел и избавил Хлою от стыда безысходности. Ясность и покой снизошли на нее. Хлоя повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку, обеими руками сжимая камень и повторяя беззвучно в такт дыханию: «Да будет воля Твоя… если это Твоя воля… Пусть будет, как Ты хочешь…» Она представила, как рука ночного вора прикасается к ее ноге, вздрогнула и добавила про себя: «… или не будет».
 Принц Али чуть не прыгал от радости, так легко попав в комнату. Конечно, ему помогли специалисты из посольства.
 Посольство любой, даже самой ничтожной страны считает своим долгом иметь тайную службу, чьими услугами нет-нет да и приходится пользоваться. Расспросив накануне некоего оборванного джентльмена, принц выяснил расположение комнат в доме и прикинул возможное местонахождение Хлои. Он не рискнул послать за камнем кого-то другого и отправился на дело сам.
 Все шло как нельзя лучше, если бы не одно обстоятельство: Хлоя не спала. Он рассчитывал на сон, темноту и хлороформ, а тут перед ним лежала полоса лунного света, а за ней на кровати лежала женщина… и не спала. Али хорошо представлял, как быстро действует камень, ему совершенно не улыбалось травить хлороформом пустую подушку. Но вот Хлоя повернулась лицом вниз! Эго уже лучше! Предельно осторожно он ощупал тряпку, пропитанную хлороформом. Влажная. Облако начало неторопливо наползать на луну. Принц решил дождаться полной темноты. Левой рукой он поудобнее Перехватил электрический фонарик и сделал еще один маленький шажок. Включить фонарь, тряпку — на лицо, а камень должен быть либо под подушкой, либо в какой-нибудь ладанке на шее. Это неважно. Когда она потеряет сознание, можно будет включить свет и не спеша осмотреться. Оскорбленная вера требовала прикончить эту дрянь, посмевшую надругаться над святыней, отомстить за посягательство на достояние Аллаха… Нет уж, пусть сам Аллах и мстит, а для него это слишком рискованно. Лунный свет угас, комната погрузилась во тьму. Держа палец на кнопке фонаря, принц шагнул вперед.
 Когда Хлоя легла ничком, сердце ее едва не выпрыгивало из груди. Но дыхание постепенно стало успокаиваться, сердце обретало свой привычный ритм, и вот она уже почти спокойна. Перед закрытыми глазами все еще стоял кончик пальца, выдвинувшийся из темноты, пожалуй, даже весь палец и еще что-то за ним. Вдруг она поняла, что это не тот палец, который она видела несколько мгновений назад. Она уже не знала, открыты у нее глаза или закрыты, и лежала между двумя этими видениями словно в полусне. Оба светлых пятна соединились и образовали поток бледного, но с каждой секундой разгоравшегося все ярче света. Это был неширокий луч, начинавшийся где-то за изголовьем, там, где находились ее руки, сжимавшие камень; она лежала в этом луче… нет, уже не лежала, она двигалась в луче, совершенно свободно и неощутимо двигалась вдоль и поперек луча! Она узнавала этот свет, и по мере узнавания все отчетливее звучала в ее сознании формула, пришедшая в миг нестерпимого мучения. Скоро не осталось уже и формулы, потому что стал явлен смысл, заключавшийся в ней.
 «Пусть будет… или не будет», — беззвучно повторяла она, а ум ее все падал и падал в великую тишину, в которой могло свершиться любое действо или не свершиться никакое.
 Внезапно свет вспыхнул нестерпимо ярко. Что-то на краткий миг коснулось ее губ, тело пронизал трепет, оно словно камертон отозвалось на неслышную музыкальную ноту, и где-то далеко-далеко, у ворот дворца Сулеймана ибн Дауда, пропела одинокая труба, протяжным серебряным звуком приветствуя рассвет.
 Совершавший ночной обход участка констебль еще за несколько ярдов заметил на тротуаре возле дверей дома миссис Уэбб подозрительную темную кучу. Он ускорил шаги, наклонился, резко выпрямился и изо всех сил дунул в свисток.
 У ног его лежало тело человека. Когда позже труп осмотрели, выяснилось, что он изуродован падением с невероятной высоты и обуглен так, словно в него ударило одновременно десять молний. Но это было позже. А пока серебряный свисток констебля звенел и звенел, словно протяжный сигнал, приветствующий рассвет.




 Глава 15
 Приобретение Френка Линдсея


 Полиция не добилась никакого толка ни от миссис Уэбб, ни от мисс Барнет. Тело они не опознали. Хотя оно и лежало возле двери их дома, ниоткуда не следовало, что в живом или мертвом виде ему удалось побывать за этой дверью.
 Страшные ожоги и переломы никак не соотносились с двумя слабыми женщинами, и, в конце концов, инспектор пришел к мысли, что труп подброшен. Эксперты деловито выполняли свои обязанности, а кто-то в толпе зевак даже помянул камень из Рича в качестве возможного виновника происшедшего.
 Мисс Барнет пытались удержать, но она настояла на своем и отправилась на службу. Инспектор шепнул что-то агенту в штатском, и тот незаметно проводил ее до Ланкастерских ворот. Когда из Министерства внутренних дел намекнули, что хорошо бы не поднимать вокруг происшедшего лишнего шума, в полиции с радостью выполнили указание, и колонка экстренного сообщения в двух-трех утренних газетах так и осталась без обещанного продолжения.
 Верховный судья молча выслушал отчет Хлои о ночных событиях.
 — Протяжный звук все никак не кончался, — говорила Хлоя, — пока я не поняла, что это уже просто полицейский свисток, а свет — от полной луны в окне. В комнате никого не было. Но когда я встала и выглянула в окно, они уже были там, у дверей.
 — Полиция?
 — Да, полиция. Я спросила их, в чем дело, а они в ответ задали мне столько вопросов, что пришлось звать на подмогу миссис Уэбб. Но толку от нас было мало. Я даже не знаю, что у них там лежало… ну, оно ли пробралось в дом.
 — Может, и не оно, — сказал лорд Эргли, — но скорее наоборот. Я думаю, на улице вы видели уже… результат.
 — Да, — кивнула Хлоя. Лицо ее светилось меловой бледностью, но причиной тому был не испуг, а благоговение. — Похоже, в него ударила молния…
 — Но это не Джайлс?
 — Нет, нет. Я никогда его не видела. Смуглый, высокий человек, иностранец. Нет, не негр. Наверное, откуда-то с Востока.
 — Перс, например? — предположил судья. — Не понимаю, как они о вас узнали. Ладно, это мы выясним у Хаджи, если он в курсе, хотя что-то мне не верится. Хаджи не одобряет фанатиков, зато весьма одобрительно относится к вам.
 Хлоя промолчала, глядя себе под ноги. Судья продолжал:
 — С Хаджи мы успеем поговорить и потом, а сейчас я позвоню Брюсу Кумберленду. Если это — персы, он постарается замять всю историю, глядишь, они и к вам не будут приставать. И уж во всяком случае сегодня вы ночуете у меня.
 — Да, — просто согласилась Хлоя. — Наверное, мне надо послать записку миссис Уэбб, предупредить ее.
 — Давайте пишите, — кивнул лорд Эргли, — а я пойду звонить.
 Брюс Кумберленд, выслушав судью, предпринял именно те шаги, которых от него ждали. Полицию предупредили, чтобы она действовала осторожно и поинтересовалась бы, все ли на месте в иранском посольстве. После этого лорд Эргли позвонил Хаджи, но прежде чем он закончил разговор, в доме у Ланкастерских ворот объявился посетитель.
 Френк Линдсей увидел заметку в газете. В отличие от других читателей название улицы многое сказало ему. Конечно, у него и в мыслях не было связывать Хлою с «телом мужчины, найденным сегодня утром», но сообщение давало повод для законного беспокойства. А дальше открывалась перспектива, полная восхитительного яда. Френк не только не забыл о предложении Мерридью, наоборот, он думал о нем постоянно. И чем больше он думал, тем больше оно ему нравилось.
 Он не видел в нем особенного ущерба для Хлои, зато видел сплошную пользу для самого себя. Но как это сделать, не ущемив при этом собственную гордость? Хлоя практически отказала ему, да что там «практически»! Просто отказала, причем довольно грубо. Она прогнала его. Обещала написать и не написала. В этой ситуации, особенно имея в виду предстоящий экзамен и не забывая о вознаграждении, обещанном Мерридью, просто грех не воспользоваться таким предлогом к примирению. Пока еще можно вернуться к прежним отношениям, откладывать не стоит, да и Мерридью не станет ждать до бесконечности.
 Едва ли Френк отдавал себе отчет, что отношения у них с Хлоей будут уже новые. Раньше Хлоя никогда не держала зла из-за всяких мелких размолвок. Френк даже досадовал на нее за такое легкомысленное отношение к людям, он усматривал в этом отрицательное влияние лорда Эргли, в результате которого Хлоя слишком мало ценила себя. Конечно, для него лично это было неплохо, но и здесь он находил повод для недовольства. Хлоя совершенно не давала ему проявить учтивую холодность, как подобает джентльмену при ссоре с женщиной. А как она двигалась? Френк предпочитал неторопливый респектабельный шаг, а ей бы все бегом!
 Труп под окнами дома казался ему весомым основанием для проявления беспокойства. Конечно, так оно и было, но если бы Френк сумел заглянуть поглубже в себя, он обнаружил бы там и другой повод для тревоги — свою собственную погибающую душу.
 Конечно, Хлоя сейчас у судьи. Вот туда он и отправится. Звонить по телефону в подобной ситуации как-то неуважительно. Нужна настоящая встреча, пожатие рук, взволнованное объятие, если, конечно, судья не будет мешаться. Френк надеялся, что судья не помешает.
 Лорд Эргли видел, как служанка что-то сообщает Хлое.
 Он прикрыл рукой телефонную трубку и вопросительно кивнул. Узнав, что пришел мистер Линдсей, он быстро закончил разговор с Хаджи и предпринял меры, чтобы не мешать молодым людям своим присутствием.
 — Позовите меня, когда закончите, — сказал он Хлое. — И не торопитесь, все равно Хаджи так быстро не приедет.
 — Но… может быть, вам не надо уходить, — неуверенно проговорила Хлоя. — Нет, извините меня, я вовсе не имела в виду…
 — Да, да, конечно, — улыбнулся лорд Эргли. — Я уверен, что Бог предпочел бы, чтобы я оставил вас вдвоем. По крайней мере, тот бог, который сидит в вашем друге. Надо соблюдать приличия. Я-то уже убедился, что вы в безопасности, надо и ему предоставить такую возможность.
 Хлоя постаралась проявить максимум любезности, успокаивая Френка. При этом ее не очень заботило, действительно ли он тревожится за нее, или нет. Ей нужно было другое. Может быть, в нем изменилось что-нибудь, просто внешне это не заметно… Она ни словом не обмолвилась о ночном вторжении и поначалу даже не хотела упоминать камень, но он слишком занимал ее мысли. Хлоя вдруг поймала себя на том, что больше всего хочет сочувствия. Если бы Френк, такой молодой, такой невежественный, исполненный самых благих (так ей казалось) намерений, смог проникнуться к камню теми же чувствами, или хотя бы понял ее чувства!
 Промучавшись четверть часа, она поняла, что пора его отпускать.
 — Френк, ты ведь понял, почему я так поступила тогда? — с надеждой спросила она.
 Френк, занятый сокровенными мыслями о камне, бодро ответил:
 — Ну, конечно. Не беспокойся, все в порядке, — а сам в десятый раз подумал, захватила ли Хлоя камень, или оставила дома, в Хайгейте. На столах поблизости ничего похожего не видно… вот сумочка лежит возле машинки, может быть, там?
 — Хочешь поговорить с лордом Эргли? — предложила Хлоя, не зная, что еще хорошего можно сделать для Френка.
 «Так, значит, пора уходить, — сообразил Френк. — Если он ответит „да“, Хлоя сама пойдет за судьей или пошлет прислугу? Наверное, сама». Ему нужен камень, очень нужен, и чем быстрее, тем лучше. Можно было бы, конечно, проводить ее домой… Где же она его хранит? Может, на груди носит?
 Девицы часто так делают. Тогда… Даже его сознание застыло в нерешительности перед такой перспективой. Нет, это, пожалуй, слишком, они же все-таки были друзьями.
 — Да, — ответил он и вознес хвалу небесам, когда Хлоя отправилась звать лорда Эргли, предварительно поцеловав Френка и улыбнувшись ему на прощание.
 Едва за ней закрылась дверь, Френк рысью кинулся к ее рабочему столу, не спуская глаз с закрытой двери, запустил руку в сумку, ухватил камень и переправил в карман брюк, справедливо рассудив, что вместе с ключами и деньгами никто его там не заметит. Он быстро закрыл сумочку, положил на место и метну лея к окну. У него еще остались полторы-две минуты, чтобы отдышаться Хлоя открыла дверь и, как подобает вышколенному секретарю, отступила в сторону, пропуская лорда Эргли. Судье нравились эти ее эволюции, а сегодня он даже подумал, что в этом ритуале скрыт некий весьма важный смысл.
 Лорд Эргли поздоровался с Френком, а Френк неуклюже извинился, что побеспокоил судью, оторвав мисс Барнет от работы. На это лорд Эргли щедрым жестом даровал друзьям мисс Барнет право отрывать ее от работы в любое время. Мистер Линдсей поделился опасениями, которые вызвала у него газетная заметка, лорд Эргли посочувствовал и в свою очередь поведал о собственных беспокойствах по тому же поводу. Мистер Линдсей выразил лорду Эргли признательность за проявленное беспокойство, лорд Эргли выразил в ответ надежду, что друзья мисс Барнет, и в первую очередь мистер Линдсей, в такие времена, как, впрочем, и в другие тоже, будут считать его дом их собственным домом. Служанка объявила о прибытии господина Ибрагима. Мистер Линдсей заверил судью, что он премного обязан, но, к сожалению, вынужден, и т.д. на что лорд Эргли ответил собственными сожалениями, вошел в положение и распрощался. Прислуга выпроводила мистера Линдсея на улицу.
 Трое оставшихся тут же вернулись к насущным заботам. Едва за Френком закрылась дверь, Хаджи произнес:
 — Это был Али.
 — Ваш племянник? — уточнил на всякий случай лорд Эргли.
 — Мой бывший племянник, — поправил Хаджи. — Теперь нас с ним разделяет больше, чем смерть. И он не смог удержаться от желания силой овладеть камнем.
 Лорд Эргли пригласил всех сесть и после некоторой паузы проговорил негромко:
 — Мне думается, многие на его месте поступили бы так же.
 — Тем хуже для всех нас, — печально ответил Хаджи.
 — Но… вы уверены, что это он? — спросил судья.
 — Насколько вообще можно быть уверенным, не видев тела, — ответил Хаджи. — Утром его не было в посольстве, куда он девался, никто не знает, зато я знаю о его безрассудных желаниях.
 — Примите мои соболезнования вашему дому, — произнес судья. — История становится все более ужасной. Но, ради многих других в нее вовлеченных, не расскажете ли вы, что, по-вашему, произошло нынче ночью? Почему и как погиб принц Али?
 Хаджи поглядел на Хлою.
 — Скажите мне, пожалуйста, — попросил он, — что вы сделали, когда почувствовали присутствие в комнате постороннего?
 Хлоя задумалась.
 — Я не хотела просить помощи у камня для себя, — сказала она. — Но я не знала, чего хочет сам камень. Поэтому я не стала ничего делать и только надеялась, что он сам во всем разберется.
 — Сам? Сам камень? — мягко переспросил Хаджи.
 — Ну да, — кивнула Хлоя. — Я, правда, не знала, что нужно делать в этой ситуации.
 Хаджи покачал головой и посмотрел на судью.
 — Ну вот, — проговорил он. — Теперь вам должно быть понято, как все происходило. Просто случилось то, чего не случалось уже тысячи лет.
 — Тысячи лет для этого камня вряд ли сильно отличаются от одного дня, — сказал судья. — Это я могу понять.
 Но все-таки полной картины я пока не уяснил.
 — Эта священная вещь тысячи лет хранилась в строгой изоляции, — продолжал Хаджи. — За все это время никто из хранителей не только не касался ее, но даже близко не подходил. А с тех пор, как Тамалти украл ее, люди только и делают, что хватают камень по любому поводу. Но вот впервые эта женщина ничего не захотела получить от камня, а предоставила свою волю в его распоряжение. Могу предположить, что между камнем и мисс Барнет может возникнуть некая общность, способная явить миру еще одну древнюю тайну.
 — Что вы имеете в виду? — в недоумении переспросил судья Казалось, Хаджи не сразу нашел ответ. Он повернулся к Хлое, внимательно изучил ее лицо и, видимо найдя какое-то подтверждение своим мыслям, тихо заговорил, тщательно подбирая слова.
 — В короне Сулеймана Мудрого, мир да пребудет с ним, сиял камень, частица Праматерии, из которой был сотворен мир, содержащая священную и грозную силу. На руке царь носил кольцо, олицетворявшее силу еще более священную и еще более грозную, чем камень. В кольце был запечатлен луч света, того света, который и был Духом Творения, знаком Единства и Гармонии, истинным отражением Божественного Образа в зеркале сотворенных миров.
 Именно кольцу обязан Сулейман Справедливостью и Мудростью, прославившим его в веках, именно благодаря кольцу он свободно читал в душах людей и видел все беды мира в истинном свете. Когда в построенной им башне, в ее святая святых, царь возлагал корону на Ковчег Завета и простирал руку с кольцом между крыльями херувима на его крышке, свет кольца сиял над камнем и все вещи на земле обретали мир и покой. Но когда царь впал в искушение и начал возводить алтари чужим богам, он не осмелился пролить свет кольца на камень, он снял кольцо и в результате, как говорят, на семь лет трон его оказался захвачен Асмодеем. Я думаю, Асмодей все это время таился где-то в закоулках души самого царя, а тут вырвался на свободу. Но речь не об этом.
 Местопребывание кольца неизвестно, в моем доме не знают, осталось ли оно вообще на земле. Это великая тайна. Но свет кольца заключен в камне, он есть во всех подобиях камня, а сила кольца живет в душе любого человека, которому удалось запечатлеть союз с камнем. Если же кто-либо из живущих зло умыслит на такого человека, если коснется его во гневе, ненависти или злобе, он поставит себя под удар света и силы Гармонии мира. Участь его в этом случае печальна, что мы и могли наблюдать на примере моего бывшего племянника, — Хаджи поднял голову и в упор взглянул на Хлою. — Но горе вам, милая девушка, — проговорил он, — если когда-нибудь вы забудете, что отдали вашу волю Тому, кто стоит за камнем!
 — Нет! — Хлоя вскочила на ноги. — Нет, я не хочу!
 Почему все это свалилось на меня? Я этого не вынесу! Это не правда!
 — Милое дитя, успокойтесь, — заговорил лорд Эргли. — Вам не придется делать ничего сверх того, что вы можете сделать, и ноша ваша не потребует от вас больше того, что вы можете вынести. Я позабочусь об этом. — Он ласково взял Хлою за руку и усадил в кресло. Потрясенная и испуганная, девушка молча подчинилась. — Садитесь, — продолжал судья. — Успокойтесь. Со временем мы узнаем, как .все это надо понимать и как к этому относиться.
 — Кто вы такой, — удивленно проговорил Хаджи, — что даете обещания от имени камня?
 Лорд Эргли улыбнулся.
 — Сейчас я в некотором смысле и есть тот Свет, о котором вы нам рассказали. Правда, я никогда к атому не стремился, да и вообще об этом не думал.
 — Я вас не понимаю! — в недоумении воскликнул Хаджи. — Говорите вы как неверный, но действуете так, словно вы — посвященный хранитель. Вы признаете святыню?
 — Это пусть она сама решает, — ответил лорд Эргли. — Я могу только уверить вас, что если я и светоч, то не для себя.
 Я внимательно слушал вас, и если камень — благая вещь, а судя по вашим словам и по сегодняшнему происшествию это именно так, то мы с ним вполне можем поладить.
 Хаджи покачал головой.
 — Нет, это выше моего разумения; — пожаловался он. — Почему вы все время иронизируете?
 — Да нет, ирония здесь ни при чем, — ответил лорд Эргли. — Но если даже и так, вы не думали, что и ей найдется место в великой мистерии? Мне не хотелось бы сейчас обсуждать это место среди даров царя Сулеймана, но если ему никогда не случалось посмеяться над собой, дворец царя был скорее местом скорби, чем мудрости. Я знавал такие дворцы, в них не было ни малейшего проблеска Света! Давайте-ка лучше вернемся к нашим проблемам.
 Судья вынул из кармана маленькую, украшенную Мелкими сапфирами шкатулку, положил перед собой на стол и легко коснулся плеча Хлои.
 — Ну, вы в порядке? — спросил он.
 Хлоя посмотрела на судью, и взгляд ее был чист и светел.
 — Да, — сказала она. — Просто я испугалась сначала.
 — Бояться нечего, — ответил судья. — Этот священный светоч, похоже, знает всех нас и помнит каждого.
 Он откинул крышку шкатулки, и на алом бархате засиял камень. Свет его изменился, стал еще ярче, а сам камень приобрел глубину, которой славятся знаменитые бриллианты.
 Чем больше взгляд погружался в его непостижимое тело, тем бездоннее казалась лучащаяся твердь. Знаки, напоминавшие буквы, стали еще чернее, еще насыщеннее. Тетраграмматон притягивал взгляд, в центре камня переливы розового и золотого света создавали словно светящееся облачко.
 Хаджи прикрыл глаза рукой и тихо молился Единому. На лице лорда Эргли блуждала мягкая, слегка ироничная улыбка. Казалось, он думает: «Вот, этой вещи не может быть, а все же она есть». Хлоя бессознательным движением протянула руки, но совсем не так, как делает человек, собираясь взять что-то, скорее так встречают давно любимого, верного друга. Рука ее так и осталась на столе, рядом с камнем, и лорд Эргли подивился сходству двух этих драгоценностей. И рука Хлои, и древняя реликвия несли в себе свой собственный внутренний свет, словно их составляло одно вещество, но при этом рука женщины была слабее и нуждалась в силе камня, способной поднять родственную материю, уже готовую подняться. Судья дал волю фантазии, ему представилось, что изящная кисть лишь на миг приостановила движение и в следующую секунду поднимет — нет, не камень, а весь земной шар, забавляясь с ним, как ребенок с любимым мячиком. Память услужливо продемонстрировала полотна старых мастеров, где не раз встречался сюжет с дланью, простертой из-за туч — так изображалась животворящая сила, и теперь узкая и слабая рука Хлои казалась результатом ее проявления, обретшим бытие актом творения.
 Теперь судья мог бы утверждать, забыв о присущем его поколению скепсисе, что перед ним вовсе не камень, лежащий на столе, нет, это камень изливает свет, претворяющийся в материю стола, а стены и мебель кабинета — лишь отражение, эфемерное подобие этого мощного центра, в котором они скрытно существовали извечно. Да, вещи принимали формы, . обретали линии и все равно оставались зыбкими сочетаниями световых эманации камня, равно как и живые смертные, тела, призрачно перемещавшиеся между ними.
 Камень жил таинственной, напряженной внутренней жизнью, и рука женщины, лежавшая рядом с ним, отзывалась легким трепетом на его переливы. Лорд Эргли задержал дыхание. Ему казалось, что вот-вот произойдет нечто… Однако ничего не произошло. Очарование видения рассеялось. На столе рядом со шкатулкой лежала рука Хлои Барнет, и камень перестал быть средоточием мирового Единства, хотя сиял и переливался по-прежнему.
 Судья шевельнулся и встретился глазами с Хлоей.
 — Но цитаты вы, несмотря ни на что, все-таки перепутали, — проворчал он.
 Хлоя улыбнулась.
 — Разве я еще не прощена?
 — Нет, — задумчиво отозвался лорд Эргли, — не думаю, что дело уже дошло до Прощения. — Он разглядывал камень. — Знаете что, положите-ка рядом ваш экземпляр, я хочу посмотреть, как они согласуются.
 Хлоя встала, подошла к своему столу, открыла сумочку, заглянула в нее, пошарила внутри, снова заглянула и резко повернулась к судье.
 — Его там нет! — воскликнула она.
 Лорд Эргли быстро подошел к ней.
 — А он там был? — тихо спросил он.
 — Ну конечно же! — почти закричала Хлоя. — Я совсем недавно смотрела, как раз перед приходом Френка.
 Лорд Эргли повернулся к столу и внимательно посмотрел на камень.
 — Может быть, эти два уже стали одним? — неуверенно произнес он. — Может, уже все экземпляры стали одним?
 Хаджи Ибрагим с интересом прислушивался к разговору.
 — Что случилось? — спросил он.
 — Камень! У меня здесь был камень! — возбужденно ответила Хлоя. — Еще час назад был здесь, а теперь — нет.
 Хаджи покачал головой.
 — Нет, едва ли произошло Единение, — сказал он. — Пока еще ни одна душа не открыла в себе путь для камня.
 Только так он может стать тем, чем хочет. Это больше похоже на самый примитивный грабеж.
 Судья нахмурился, но прежде чем он успел заговорить, .
 Хлоя перебила его:
 — Нет! — прошептала она, глядя на судью, — нет, конечно, нет!
 — Вспомните, — посоветовал Хаджи, — кто был здесь после того, как вы в последний раз видели камень?
 — Этого не может быть, — проговорила Хлоя, все еще глядя на судью со страхом и отчаянием.
 — Ну почему же? — скучным голосом ответил судья. — В любое время каждый из нас может встретиться с любой бедой. Вы действительно уверены, что недавно видели камень?
 — Совершенно уверена, — кивнула Хлоя. — Я… я любовалась им, пока вы звонили.
 — А вы, — обратился судья к Хаджи, — действительно ли вы уверены, что камень еще не обрел Целостность?
 — Конечно, полной уверенности у меня нет, — ответил перс, — да и кто может быть уверен, что знает пути высшей справедливости? И все-таки, я думаю, что нашему новому адепту необходимо более глубокое посвящение.
 — Ну что ж, — проговорил лорд Эргли, — здесь нечего решать. Если его взяли, я бы пожелал новому владельцу, чтобы добрая воля не оставила его.
 — Нет, мне надо идти, — сказала Хлоя. — Я верну его.
 Я заставлю его вернуть камень. Это моя вина. Он просил… О, что я наделала!
 — Ничего недостойного, — спокойно ответил лорд Эргли. — Забудьте об этом. Мы с вами здесь. Камень — тоже.
 Мы остались сами собой, там же, где и были.
 — Не совсем, — подал голос Хаджи. — Может быть лишь одно Завершение, и камень у вас остался лишь один, и тропа для камня теперь лишь одна. Думаю, что именно так и надо истолковывать это происшествие.
 Лорд Эргли подошел к шкатулке, но тут постучала служанка и передала телеграмму. Судья взял ее, прочел и тихонько присвистнул.
 — Я не буду отвечать сейчас, — сказал он и, подождав, пока служанка выйдет, повернулся к остальным.
 — Теперь они добрались до Реджинальда, — медленно проговорил судья. — Я думаю, это снова ваши друзья, Хаджи.
 — Что с мистером Монтегю? — встревоженно спросила Хлоя.
 — Его убили, — сухо ответил судья. Он поднял телеграмму и прочитал вслух: «Отель „Монтеспен“, Брайтон. В результате тяжких телесных повреждений скончался джентльмен, зарегистрировавшийся у нас под именем Реджинальда Монтегю. В полиции сообщили ваш адрес как ближайшего родственника. Грабителю удалось уйти. Явных следов материального ущерба не обнаружено. Управляющий Грегсон». — Судья помолчал. — Мне жаль Реджинальда. Он не отличался большим умом, но и злобы в нем не было. Теперь против тех мы одни.
 — Вы поедете в Брайтон? — спросил Хаджи.
 — Конечно, поеду, — сказал судья. — Если это совпадение и нападавшие охотились не за камнем, то камень надо спасти. Я не верю, что найду хотя бы один, но рисковать просто нельзя. К тому же я не хочу оставлять эту смерть без внимания, какие бы катастрофы нас не подстерегали впереди.
 — А как быть с вашим камнем? — Хаджи указал на шкатулку.
 — Он останется здесь. Мисс Барнет будет охранять его, пока меня нет. Они не осмелятся напасть на дом Верховного судьи среди бела дня. Ну а если кто-нибудь придет за ним от имени Закона, мисс Барнет будет действовать по своему разумению. А вы, Хаджи?
 — Если ваши предположения верны, — промолвил Хаджи, — я не хочу возвращаться к тем, кто пролил кровь.
 — Вот и хорошо, оставайтесь, — решил судья. — Обсудите ситуацию и посмотрите, что можно сделать. Мне до сих пор сделать ничего не удалось, — добавил он с горечью. — Я занимался только бесполезной болтовней.
 — Это не правда, — возразила Хлоя.
 — Вряд ли стоит придавать значение попытке вытащить несчастного лаборанта из вчерашнего дня, — невесело усмехнулся судья.
 — Вы можете не сознавать собственного значения, — заметил Хаджи.
 — Это — сколько угодно! — отозвался судья. — Даже те, кто сидит и болтает, тоже чему-нибудь да служат. Не поверив в Бога…
 — Но вы же сделали это! — воскликнула Хлоя. — Разве этого мало?
 Лорд Эргли посмотрел на нее.
 — Это как назвать старые вещи новыми именами. Или наоборот, дать новым вещам старые имена. Не беспокойтесь обо мне, дитя мое. Я отправляюсь в Брайтон, а вы подумайте над тем, что заключено в глубинах камня.




 Глава 16
 Открытие сэра Джайлса


 В тот же день после полудня, пока лорд Эргли в Брайтоне выслушивал рассказ о том, как было обнаружено тело Реджинальда Монтегю, пока он убеждался, что среди вещей погибшего не осталось и следа камня, в Министерстве внутренних дел беседовали два министра. Лорд Белсмер нервничал, Гатер Браун, напротив, был спокоен.
 — Я не могу добиться от Тамалти отчета о его опытах, — горячился лорд Белсмер. — Я до него самого добраться не могу. Там при нем есть некий Пеллишер, так вот он считает, что Тамалти все-таки надеется найти способ управления этой штукой.
 — Ну что ж, это оказалось бы весьма кстати, — покивал Браун. — Но это ведь потребует времени, а времени у нас нет.
 — Совершенно верно, — согласился лорд Белсмер. — Я не знаю пока, что изменилось, но что-то наверняка изменилось. Я разговаривал недавно с представителем иранского посольства, они начинают давить на нас. Этот тип намекал вчера на международную конференцию в Женеве.
 — Я бы не обращал на них внимания, — махнул рукой Браун. — Не знаю, как насчет Ирана, но есть один прием, который здесь у нас может успокоить волнения.
 — Что вы предлагаете? — насторожился лорд Белсмер.
 Браун хитро улыбнулся.
 — Вы не думали, почему все эти люди, ну хотя бы мэр Рича, подняли вокруг камня такой шум? Да потому, что думают, будто камень и вправду что-то делает.
 — Но он ведь делает, — заметил лорд Белсмер.
 — Да какая разница, делает он или нет! — резко произнес Браун. — Разве в этом дело? Главное, что они верят! Ну и хорошо. А мы чего хотим? Чтобы они перестали верить.
 Как это сделать? Да очень просто. Надо показать, что камень ничего не делает.
 — Но он ведь делает, — вновь повторил лорд Белсмер, — Во-первых, нельзя допустить, чтобы они продолжали в это верить. А во-вторых, слава богу, это всего лишь камень.
 Лорд Белсмер откинулся в кресле и недоуменно посмотрел на своего коллегу. Гатер Браун тоже откинулся на спинку и улыбнулся.
 — Как подорвать их веру? Объявить, что камень не действует. Конечно, они не поверят. Тогда показать, что камень перестал действовать. Я не сомневаюсь, что на самом деле он действует, но то, что мы покажем им, действовать не будет.
 — Господи Боже! — кажется, лорд Белсмер начал понимать.
 — Это же только камень, — продолжал министр внутренних дел, — не такая уж редкая вещь. Ну, камень с отмети» нами — тоже не новость. Форма отметин… а кто проверит, насколько и с чем она совпадает? У меня тут есть один человек, большой знаток и специалист. Мы с ним покопались немного… — Браун открыл ящик стола и протянул лорду Белсмеру небольшой кусочек кварца с черными прожилка ми внутри.
 Перепутать его с камнем Соломона было довольно мудрено, о чем и сообщил лорд Белсмер, повертев кварц в руках.
 — Те, которые оригинал и в глаза не видели, сравнить не смогут, — сказал на это Браун. — А те, кто видел… Ну, кто это видел? Шилдрейк? Ему бы только свой сохранить. Персы? Если мы предупредим их, они шуметь не станут. Тамалти и Пеллишер? Они экспериментируют, им огласка вовсе ни к чему. Мы с вами — здесь, я надеюсь, проблем нет. Остается Эргли… но он чуткий, тактичный человек, и если поговорить с ним по-хорошему, думаю, он возражать не будет.
 Мерридью хочет раздобыть экземпляр, но, во-первых, пока не раздобыл, а во-вторых, ему-то огласка не нужна вдвойне, он сам ратовал тут у меня за строжайший запрет.
 — Господи, но ведь люди не поверят, что никаких исцелений не было, — сокрушенно произнес лорд Белсмер.
 — А мы их об этом и просить не будем, — невозмутимо ответил Браун. — Исцеления? Да, происходили, а теперь больше не происходят. Что-то изменилось. Морской воздух на камень подействовал, заряд у него кончился, да мало ли что! Наши специалисты вместе с Тамалти подготовят заключение, строго научное и в меру убедительное. Надо только не забывать ни в коем случае, что людям нельзя позволять верить в камень.
 — Но тогда зачем вам вообще нужен камень? — спросил лорд Белсмер. — Вы и без него можете все это состряпать.
 Гатер Браун только что не подмигнул.
 — А вот погодите, — сказал он, — придет ко мне этот мэр, что я ему покажу? Вот этот камушек и покажу. Конечно, трудновато будет уломать научную братию дать нужное заключение, но мы попробуем.
 — Они ни за что не поверят, что кусок кварца мог натворить такое, — с сомнением покачал головой лорд Белсмер.
 — Они вряд ли поверили бы, покажи я им настоящий камень, — ухмыльнулся Браун. — В него и сейчас многие не верят, а кое-кто просто не хочет верить. Для общественного мнения нам годится любой объект, хоть вот этот, например, — он подтолкнул пальцем обломок кварца. — Мы дадим официальное заключение, и, как вы думаете, много останется после этого таких, которые будут продолжать верить этой нелепой истории? Вот вы бы сами поверили?
 — Ну, если бы я не видел…
 — А-а, ерунда! Чистое совпадение, ну случайность.
 — А вдруг в самый неподходящий момент выплывет один из настоящих камней? — выразил опасение лорд Белсмер. — Представляете, как тогда будет выглядеть правительство? Нет, Браун, это такой риск, что и думать не хочется.
 — Ну как хотите, — обиженно отозвался Гатер Браун. — Я вижу, вам не нравятся простые решения. А чего тут мудрить? Вот камень. Он есть. И он ничего не делает. Конечно, мы постараемся собрать и настоящие. Тамалти надо бы в первую очередь заняться именно этим.
 — Тамалти палец о палец не ударит, если не захочет, — уныло сказал лорд Белсмер. — Мне очень не нравится, как стали разговаривать персы. Не дай бог, действительно дойдет до Женевы.
 — Ну и отдайте им этот, — министр внутренних дел толкнул но столу обломок кварца. — Кто там будет разбираться? Для того, чтобы положить его в какую-нибудь мечеть, и этот сойдет.
 Насколько я понял, речь не идет о практическом использовании. И вообще, сами-то они заметят разницу? По мне, так ее и нет почти.
 — Заметят, заметят, — проворчал лорд Белсмер. — Отметины выглядят совсем по-другому.
 — Подумаешь, отметины! — нетерпеливо фыркнул Браун. — Боже правый, неужели это сейчас важно? Наше министерство вот-вот столкнется либо с крупными беспорядками, либо с мощной забастовкой, ваше министерство того и гляди получит небольшую войну на Востоке, а вы мне толкуете про какие-то отметины. Вас скоро припрут к стенке куда более весомыми аргументами, и все равно придется выбирать — либо тот, либо этот. Так какой вы выберете?
 — Этот, конечно, — нервно ответил лорд Белсмер.
 — Значит, вы поможете мне обломать мэра, когда он зайдет? — настаивал Браун.
 — Хорошо, — с неохотой согласился лорд Белсмер. — Но и вы тогда поддержите меня с персами.
 — В единстве обретем мы силы, а порознь действуя — падем! — почти пропел Гатер Браун. — Дорогой Белсмер, ведь это совсем просто. Только нельзя давать людям поверить.
 Они и сами не верят, а мы просто помогаем им разобраться в их собственных головах.
 — Но… — начал было министр.
 — Знаю, знаю, — остановил его Браун. — Вы им пользовались. Вы и Тамалти. Вы уверены в этом? Вот сейчас, здесь, оглядываясь назад, вы можете присягнуть, что вам не показалось, что это не иллюзия, не гипноз? Ну допустим, вы уверены, уверены потому, что у вас в руках был камень. А остальным-то, которые и в глаза его не видели, откуда взять такую уверенность?
 Зазвонил телефон. Браун снял трубку, послушал и коротко бросил:
 — Да, ведите его. Ну вот, — повернулся он к собеседнику, — прибыл мэр. Сейчас вы все увидите сами.
 Мэр Рича вошел в кабинет министра, тяжело сутулясь.
 Встреча с Мерридью потрясла его сильнее, чем показалось поначалу. Наверное, он просто не признавался самому себе, насколько сильную надежду на выздоровление сына пробудил в нем камень. Она затмила и чувство долга перед согражданами, и христианское стремление к абстрактному добру для ближних и дальних. Столкнувшись с позицией Мерридью и признав, насколько она весома, Клершоу растерялся. Он твердо верил, что добро есть добро, и злом оно, во всяком случае, быть не может. Теперь само понятие добра стало каким-то неопределенным, приобрело многозначность и словно попятилось назад, к своему антиподу. Огонь общественного служения, пылавший в сердце мэра, поугас, это можно было заметить по его глазам, как только он предстал перед министром.
 — Я зашел узнать, нет ли каких новостей по нашему делу, — глухо сказал он.
 Гатер Браун сокрушенно покачал головой.
 — Новости есть, — озабоченно ответил он, — но, боюсь, они хуже тех, которых вы опасались. Наша проблема решилась сама собой, — он помедлил, дожидаясь, пока Клершоу приготовится слушать. — Посмотрите, — он поднял со стола кусок кварца. — Вы и сами видите, что камень изменился. К сожалению, изменения коснулись не только внешнего вида, но и внутренних свойств. Мы с господином министром иностранных дел были просто потрясены, — он слегка кивнул в сторону лорда Белсмера, приглашая его разделить потрясение, — когда обнаружили, что камень больше не проявляет способностей ни к транспортировке людей, ни к их исцелению.
 Похоже, теперь это просто… просто минерал. Мы подвергли его всесторонним исследованиям, но ученые дали отрицательное заключение, и мы не смогли с ними не согласиться.
 Может быть, на него подействовал контакт с воздухом, может быть, какое-то присущее ему излучение исчерпало свой заряд.
 Это как с радием, впрочем, с радием этого как раз не происходит… Вы следите за моей мыслью? Вероятно, изменения произошли на уровне атомной структуры, точнее я, к сожалению, не могу сказать, но в результате — вот, — он постучал камнем о стол, — ничего не получается. — Министр замолчал. — Я пробовал, — неожиданно продолжил он, решив доковать железо, пока не остыло. — Меня с утра мучила невралгия, и я попытался избавиться от нее. Ничего не произошло, моя невралгия осталась при мне. Мне неприятно вам это говорить, я понимаю и разделяю ваши чувства, но факт остается фактом. С истиной не поспоришь.
 С этим неожиданным заключением Браун бросил камень на стол и выжидательно посмотрел на мэра. Клершоу, не дождавшись приглашения, резко сел, словно ноги вдруг отказались ему служить. Он расширенными глазами смотрел на камень, который видел впервые в жизни.
 — Это — он? — хрипло выговорил мэр.
 — Он, он, — с сожалением ответил Гатер Браун.
 Лорд Белсмер потихоньку перевел дух и подумал что, пожалуй, с камнем Брауна все обойдется без диких выходок, не то что с камнем Сулеймана на совещании. Хорошо бы и дальше так шло. Собственно, оснований для скандала как будто нет. В целях сохранения мира и спокойствия лучше действительно оставить в живых эту подделку. Ход сильный, ничего не скажешь, но трудные времена как раз и требуют сильных поступков.
 — Ваши ученые не ошиблись? — с трудом проговорил мэр. — Значит, все бесполезно?
 — Увы, да, — с видимой неохотой сказал Браун.
 — А другие камни? Они тоже утратили свои свойства?
 — Те, с которыми мы работали — да, — не моргнув глазом, ответил министр. — Есть, правда, один-два экземпляра, нам пока недоступных. Но думаю, что и с ними так же.
 Один у сэра Джайлса, он еще не закончил эксперименты, один у Верховного судьи…
 Наступило короткое молчание. Потом мэр спросил:
 — Значит, этот камень ничего не может?
 — Совершенно верно, — подтвердил Браун. Пробуя слова на вкус и с радостью ощущая в них аромат правды, он раздельно произнес. — Этот камень ничего не может.
 Мэр протянул руку, взял камень, повертел его, сжал и застыл на добрую минуту.
 В этот миг крушения всех надежд он понял, что следующий шаг неизбежен. Надо возвращаться в Рич и сеять скорбь и разочарование в других сердцах. Слова министра не оставляли сомнений, но, как бы нелепо это ни выглядело, он не мог устоять перед искушением последней, отчаянной попытки.
 Шансов не было, и все же… может, остался один, крохотный?
 Да, камень ничем не сможет облегчить страдания десятков тысяч больных но, может быть, у него хватит силы на одно, маленькое чудо… Его сын. Формулу желания не надо было долго искать, и Клершоу вложил в нее всю страсть страдающего сердца. Сжимая в руках бесполезный кусок вещества, он свел все помыслы только к одному — пусть его сын будет здоров!
 Оба министра наблюдали за ним с каким-то несоответствующим положению терпением.
 Наконец мэр шевельнулся, положил камень на стол и поднялся.
 — Наверное, здесь уже ничего не поделаешь, — выговорил он, — Я вернусь в Рич и скажу им, что надежды больше нет.
 — К нашему огромному сожалению, — впервые подал голос лорд Белсмер.
 — Да, да, такая жалость, — поддержал его Гатер Браун. Однако ему не хотелось отпускать посетителя с таким мрачным впечатлением от встречи, к тому же неизвестно, как оно сложится… и он добавил. — О малейших изменениях я сразу дам вам знать Вдруг в работе камня существует какая-нибудь цикличность… я, правда, в это не верю. На мой взгляд, странно уже то, что простой камень возбудил столько надежд.
 — Ничего странного, — ответил мэр тусклым голосом, — Умирающий всегда надеется на чудо. — Он коротко попрощался и вышел.
 Гатер Браун перегнулся через стол поближе к лорду Белсмеру и заговорил совершенно другим тоном:
 — А теперь поговорим о наших делах. И прежде всего — о Тамалти.
 Министр иностранных дел тоже подался вперед, и если бы чьи-то глаза, например лорда Эргли, увидели их сейчас, наблюдателю могло бы прийти в голову сравнение с двумя темными серафимами, склонившимися… не над истинным Ковчегом Завета в башне царя Соломона, а над ложными драгоценностями иллюзорного мира. Нет, не свет Шехины горел в глазах Гатера Брауна, когда он произнес:
 — Белсмер, выслушайте меня внимательно. О г мэра мы избавились. Что нам мешает теперь самим заполучить камень?
 Вы, я, Шилдрейк, тут уж ничего не поделаешь, и Тамалти, должен же кто-то экспериментировать. Как вам такая идея?
 Он ведь действительно способен на великие дела. Даже из того, что мы знаем, можно понять: он дает жизнь долгую и безбедную, золото в неограниченном количестве и власть.
 Лорд Белсмер побледнел. Все последние дни он чувствовал, как червячок желания обладать камнем точит его изнутри. Он спросил только:
 — Но где же мы его достанем?
 — Поговорим с Тамалти, — многозначительно улыбнулся Гатер Браун и взялся за телефон.
 Однако добраться до сэра Джайлса министрам-сообщникам удалось только к вечеру. Весь день старый ученый провел в Вендсворте, изучая последствия своего эксперимента.
 Жертва некорректно сформулированной задачи, изувеченная, но противоестественно живая, лежала в вонючей тюремной койке и не думала расставаться с чудесно обретенной жизнью.
 Затем Джайлс перебрался в госпиталь, где предполагал провести серию экспериментов по восстановлению (или уничтожению) здоровья и последить за действием камня на больное тело. На следующий день ему еще предстояло посетить сумасшедший дом. Там он хотел определить степень дебильности сознания, при которой еще возможно управление камнем. Естественно, последствия столь напряженного дня постепенно накапливались. Сначала сэр Джайлс устал, затем впал в крайнюю раздражительность и к моменту звонка министра внутренних дел пребывал в таком удрученном состоянии духа, что закончил разговор через две минуты после начала.
 — Опять одна болтовня, вечно одно и то же! — кипятился он, входя в спальню и швыряя свой экземпляр на столик возле кровати. Им, видите ли, необходимо «контролировать ход экспериментов»! Меня контролировать! Я бы показал им, что значит контроль! Будь проклят тот день, когда я полез в голову этой шлюхи. Лучше бы этот попугай-министр нашел повод упечь подальше Эргли и его девчонку! Мне все время кажется, что она пялится на меня через эту штуковину.
 Нервы, что ли, разгулялись? Черт-те что мерещится… — он сел на кровать и внезапно с яростью схватил камень.
 — Черт бы побрал вас всех! — заорал он, имея в виду, собственно, одну Хлою. — Ты что, залезла к нему внутрь, как в постель к Эргли? Дай мне только добраться до тебя!
 Не успел он договорить, как камень у него в руках начал словно раскрываться. Тамалти внезапно понял, что взгляд его, не в силах остановиться, скользит вниз, следуя извивам перемежающихся света и тьмы. Испуг заставил его выронить камень, но вместо того, чтобы упасть, он повис в воздухе, продолжая раскрывать перед глазами Тамалти все новые и новые глубины. Камень слегка перемещался, и с каждой его грани срывались сначала неяркие, но быстро набирающие мощь лучи света. Тамалти вскочил и попытался отбежать в сторону, но почему-то не смог этого сделать. Тогда с проклятием он отвернулся к стене, но камень непостижимым образом снова оказался у него перед глазами, а стены и мебель, словно подчиняясь ритму пульсирующих движений светового центра, потеряли устойчивость и сдвинулись со своих мест. Сознание Тамалти отчаянно боролось с надвигающимся безумием. Он протянул руку и ухватился за спинку кровати, но она обернулась рамой картины. Он сделал шаг в сторону и увидел одну свою ногу на подушке кровати, а вторую — за зеркальной дверцей шкафа. «Этак он меня уронит, — успел подумать сэр Джайлс, — надо бы поосторожней». Огромным усилием воли он попытался вернуть комнате привычные очертания и перспективу, но это привело лишь к тому, что метаморфозы окружающего пространства проникли внутрь его природы, и теперь комната, и он вместе с ней, медленно сворачиваясь, падали и падали в глубь камня. Светлые и темные области расслоились, разошлись вверх до головы и вниз до ног сэра Джайлса, но продолжали расходиться, и он, растягиваясь между ними, одновременно чувствовал, как неведомая сила скручивает тело неестественным образом.
 Наверное, это было больно, но все происходило так быстро, что он просто не успевал осознать боль. Перед ним открывались пространства за пространствами, мимо пролетали какие-то арки, камень властно низводил его к своему центру, к светящемуся ядру, невидимому, но предчувствуемому где-то впереди. Глаза не успевали замечать картины, открывавшиеся в каждом новом пространстве. Раз или два Тамалти показалось, что он видит себя, мелькнул лорд Эргли, шагавший в глубокой задумчивости по ковру незнакомой комнаты; а потом внезапно, очень далеко, но совершенно отчетливо, он увидел Хлою. Она спала. Просто лежала в постели и спала, а его продолжало утаскивать вниз и вниз, в долгие спиральные пере» ходы. Собрав всю оставшуюся волю, он воспротивился движению и, казалось, почти прекратил его. Видение стало невероятно резким. Хлоя шевельнулась во сне. И тогда с вновь нахлынувшей яростью он закричал: «Эй, ты, убирайся к дьяволу!» Слова, как круги, расходящиеся по водам внешних и внутренних пространств, видимо, достигли сознания девушки, она шевельнулась раз, другой и проснулась. Сэр Джайлс встретился с Хлоей взглядом, но в глазах ее не возникло ни удивления, ни испуга, ни гнева, ни сочувствия. Она просто смотрела на него из невообразимой дали, а потом неторопливым машинальным жестом сунула руку под подушку. В тот же миг видение изменилось. Сэр Джайлс больше не видел Хлою, зато теперь, сквозь волну нахлынувшей боли, разрывавшей все тело, он отчетливо видел то, что лежало у нее под подушкой. Внутри камня он увидел камень. Не в том смысле, который имел в виду Хаджи, и не в том, о котором говорил Хлое лорд Эргли, нет, для сэра Джайлса внутри камня был уготован свой собственный, нестерпимо мучительный путь к камню.
 Величие и необъятность камня охватывали его со всех сторон, а впереди, в отдаленном центре, сверкая золотым и розовым, лежал тот же камень, совсем маленький, крошечный, но тоже заключавший в себе сэра Джайлса. Он не мог понять, есть ли что-нибудь за ним или над ним, но внизу, вкруг сверкавшего центра, стояла неумолимая стража. Сэр Джайлс различил фигуры и тут же заметил, что каждая из них в рукояти ли меча, в короне ли, на скипетре ли несет все тот же камень. В тот же миг камень в центре изменился. Он больше Не был камнем.
 То, что окружало сэра Джайлса, слилось с тем, что было внизу, в центре, и запульсировало световыми вспышками.
 Сэр Джайлс закричал. Свет вызывал боль, и вместе они принялись раздирать его на части, отрывать нервы, отделять сухожилия, раздвигать кости. Не осталось ни единой частички тела, которую не терзала бы боль, а движение меж тем продолжалось. Его, извивающегося, затаскивало все ниже и ниже в тугие спирали, все ближе и ближе к сверкающему центру, в который он и погрузился в конце концов. И тогда он понял.
 Он хотел заглянуть в будущее, но будущее существовало лишь в том сознании, где оно было равно прошлому и настоящему.
 Камень открыл ему будущее. Теперь, став камнем, он знал, что будет, ибо милосердное неведение исчезло, и он видел свою душу в душе камня. Все, чем он был для людей, то, как он обращался с ними, вернулось к нему самому. Накатывающие на Джайлса со всех сторон мощные валы вдруг отверзли глаза и вперились в него тяжелыми, властными взорами, окончательно сковавшими всякую возможность движения. В какой-то миг сэр Джайлс осознал присутствие рядом с собой мириадов других Джайлсов — младенцев, детей, юношей, зрелых мужей, всех, кем он уже был в своей жизни, и все они кричали от боли, корчась под давлением безжалостного, всепроникающего света, приковавшего их и распявшего в непостижимых глубинах камня.
 Казалось, он одновременно совершал тысячи движений, делал тысячи дел, занимался всем, чем успел позаниматься в жизни, но нет, он не делал, он скользил в бесконечном падении мимо грязных следов своих дел, а вокруг разливалось сияние Божьей славы. Свет все еще пульсировал, он пригасал, но тут же вспыхивал снова, пронзая все существо Джайлса новыми приступами чудовищной боли. Его подхватил и завертел вихрь, не было и речи о том, чтобы ухватиться за что-нибудь вверху, опереться на что-нибудь внизу, оставалось лишь кануть в сверкающую бездну. Свет над ним распался на тысячи глаз, холодных, изучающих, безжалостных. Они следили за ним так же, как и ему не раз случалось изучать интересных насекомых. Кажется, он даже слышал неразборчивое бормотание, словно кто-то комментировал увиденное, изредка негромко смеясь. Пребывая во всех спиралях пространства и времени, он везде ощущал свое непрестанное падение и знал, что ему предстоит еще падать и падать.
 Его нашли всего через две-три минуты после того, как хриплый, протяжный рев поднял на ноги весь дом. Тело лежало на полу среди мелких обломков старинной дубовой мебели.
 Казалось, ни один сустав не остался на месте, ни одна кость не уцелела, а ожоги были такими страшными, словно в сэра Джайлса Тамалти ударили одновременно тысячи молний.




 Глава 17
 Приговор лорда Эргли


 Спустя двадцать четыре часа после того, как Френк Линдсей стал вором, он понял, что похитить порой бывает легче, чем владеть. Пока у него не было камня, он совершенно ясно представлял, зачем он ему нужен. В его планы входило разделить камень пополам, одну половину оставить себе, а вторую передать Мерридью за обещанное вознаграждение.
 Он не знал, что в результате деления получаются два тождественных экземпляра, он помнил только о сохранении свойств исходного и вторичного. Но все оказалось не так просто.
 Обида на Хлою еще больше настроила Френка добиться успеха на экзаменах любой ценой. Заманчивая перспектива вознаграждения превратила намерение в действие, но едва действие свершилось, стало понятно, насколько следующий шаг сложнее предыдущего. Если воровать пришлось второпях, поскольку сами обстоятельства не оставляли времени на размышления, то дальше спешить стало вроде бы некуда.
 И вот он топтался на месте, без конца посматривая на камень, то открывая, то закрывая свой карманный нож и никак не решаясь приступить к делу.
 Надо сказать, в нерешительности Френка не последнюю роль сыграл и сам камень. Френк представлял его себе только по рассказам Хлои и не подозревал, что сияние камня окажется столь ярким и даже — что было уж вовсе неожиданным — грозным. С тех пор как Хлоя предоставила себя воле камня, свет словно переполнял его. Френк боялся прикоснуться к чудному, пульсирующему пришельцу из древних легенд, и не удивился бы, начни камень после хирургического воздействия истекать кровью. С другой стороны, переливы света наводили на мысль о возможных тяжелых ожогах, стоит только поднять на него руку.
 Проще всего было бы отдать камень Мерридью, и дело с концом, но не мог же он совсем забыть о Хлое. Френк уже готов был позвонить Карнеги, но раздумал. Вдруг Хлоя сама решит одолжить ему камень. Она, конечно, уже обнаружила пропажу и не могла не подумать при этом о нуждах и заботах Френка. Если он решился взять камень, значит, он ему нужен. А если она узнает, что камень уже у Мерридью, Френк тут же будет объявлен в ее стране персоной нон грата.
 Здесь мысли Френка сделали скачок, и он понял, что Хлоя далеко не безразлична ему. Пожалуй, можно было бы даже сказать, что он ее любит (по крайней мере, его чувства соответствовали его пониманию любви) и вовсе не хочет, чтобы она покидала его. А пока камень у него, она никуда не денется (рассуждение было вполне под стать его пониманию любви). Он начал думать об этом еще вечером, думал наутро в конторе и продолжал в том же духе, вернувшись домой.
 Единственной помехой на пути восстановления дружественных отношений оставался способ, которым он заполучил камень. Френк не мог представить, как он говорит Хлое: «Я тут украл у тебя эту штуку и собираюсь ей воспользоваться, но если ты будешь умницей, я не стану давать камень кому-нибудь еще, хотя и мог бы заработать на этом неплохие деньги. То есть я тебя покупаю по сходной цене, но твоя собственность пока побудет у меня». Он пробовал этот монолог на разные лады и припоминал, как однажды, во время жестокого финансового кризиса, Хлоя мрачно принялась обсуждать сумму, за которую ей, видно, придется скоро предлагать себя на улице.
 Френк понимал, что первый встречный, предложи он ей пять фунтов или даже пять пенсов, имеет больше шансов, чем он со своими «неплохими деньгами». Он вовсе не хотел, чтобы она продалась ему, он просто хотел, чтобы Хлоя любила его, ну хотя бы в виде компенсации за несостоявшуюся сделку и в обмен на обещание пользоваться камнем только для собственных нужд.
 Вот на этом месте невеселых размышлений Хлоя и появилась, буквально сметя с ног мальчишку-посыльного, успевшего только вякнуть: «К вам мисс Барнет, сэр».
 Френк вытаращил глаза и разинул рот. Такой Хлои он еще не видел. Он знал Хлою смеющейся, грустной, раздраженной, нетерпеливой, внимательной, ехидной, но женщина, представшая перед ним, была уже почти не Хлоей. Наверное, он не удивился бы Хлое разгневанной или суровой, как Судный День, но увидев Хлою всепонимающую, всепрощающую и готовую принять любые оправдания, Френк впал в полную прострацию.
 — Френк, милый, — нежно пропела Хлоя, — ну до чего же это глупо с твоей стороны, — и поскольку Френк продолжал молча таращить на нее глаза, добавила:
 — Я не могла прийти вчера. Лорд Эргли вернулся поздно, а мне нужно было его дождаться. Впрочем, это неважно. Я ведь все-таки пришла, — она обворожительно улыбнулась. — Согласись, ты поступил довольно опрометчиво, правда? Ну и немного грубо, пожалуй.
 Сознание Френка никак не могло выйти из ступора.
 Насколько он понял, его обвиняли. Что еще можно делать при подобных обстоятельствах? Либо просить, либо взывать, либо обвинять. Но слова Хлои не подходили ни под одну из этих категорий. Сочувствует она ему, что ли? Нет, его все-таки обвиняют, но только в чем? Не в аморальном поступке, а в дурных манерах. Это хуже, черт побери! Если речь о морали, то можно подыскать другие моральные принципы и защищаться логикой, а когда речь о манерах — это дело вкуса, и оборону придется строить на эмоциях. Только вот эмоций ее он совершенно не понимал.
 — Грубо? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду?
 Хлоя неопределенно повела рукой.
 — Если уж он тебе так понадобился, ты мог бы сначала попросить у меня.
 Была ли это хитрость — он не знал. Тем более не знал он, от кого она исходила. Может — от камня, может — от женской природы, а может — из тех глубин, где камень и сознание Хлои запечатлели свой союз. Френк попробовал обороняться.
 — Я просил уже, — обиженно сказал он. — А ты не дала. Ну и… я не знаю.
 Честно говоря, он не представлял, в каком направлении развивать наступление. Хлоя остановила его одним-единственным взглядом, в котором уместилось все. Ее новое знание не нуждалось в его извинениях, оправданиях или доказательствах правоты. Она просто подошла к нему, протянула руку и сказала с едва заметной вопросительной интонацией:
 — Ты вернешь мне его?
 Еще чуть-чуть, и Френк так бы и сделал. Они ведь были друзьями. Им бывало хорошо вместе. Иногда она поддразнивала его, но всегда помогала. Любила, наверное. Их руки, их губы, их глаза и голоса знали друг друга. У них было все, им недоставало лишь высшего союза. И вот теперь этот союз Хлоя заключила с иными мирами.
 Френку было наплевать, кто или что встало между ними. И напрасно. Задумайся он о новом друге и повелителе Хлои, ему открылось бы, что этот полный и высочайший союз не допускает никаких исключений. Он просто вбирает в себе все, имеющее хоть малейший оттенок божественной доброты, для него не существует различий между единичным и целым, большим и меньшим, в нем и для него все совершенно и все свободно. Раз уж отсвет этого союза пал на землю, то в его лучах все Божьи дети могут обрести свою чудесную исконную свободу, все те, кто стремится искренне и страстно; и он, Френк Линдсей, тоже мог бы приобщиться к сладости и силе этого союза, стоило только встретить Хлою с открытой душой и ответить ей тем же тоном, каким был задан ее вопрос.
 Но подобный тон не терпит ни малейшей самости, в нем неуместны вздорные извинения или оправдания, этим тоном говорят небеса, а на земле он доступен лишь тем душам, которые уже приуготовили себя небу. Вот одна из таких душ (конечно, многое в ней еще надлежало вычистить и высветлить) и стояла сейчас напротив Френка. Он сам, полная противоположность, смотрел в сторону.
 — Вернуть тебе… что? — промямлил он.
 Хлоя чуть слышно разочарованно вздохнула и потускнела лицом. Ее протянутая рука упала, голос звучал теперь тяжело и глухо.
 — Ты вернешь мне камень, который ты взял?
 Сознание Френка заметалось, не в силах выбрать линию поведения.
 — Хлоя, мне кажется, ты не вполне понимаешь…
 — Ты думаешь, нужно понимать еще что-нибудь? В этом нет нужды. Френк, милый, — торопливо проговорила она, — ты ведь сделаешь это», правда?
 Маска недоумения, которую он выбрал поначалу, больше не годилась.
 — Я правильно понял — ты просишь меня? — сказал он жестче, чем хотел. — Значит, он нужен тебе?
 — Нет, — коротко ответила Хлоя.
 — Но раз он тебе не нужен, тогда зачем же… Я хочу сказать, он с таким же успехом может побыть и здесь, или даже… — он не договорил, подумав, что Мерридью в этой истории совсем уж лишний.
 — Мне неважно, где он находится, — сказала Хлоя, и Френку в ее голосе снова послышалось сострадание. — Я не его прошу, я прошу тебя.
 — Ты просишь его у меня, — противным назидательным тоном уточнил он.
 — Нет, — терпеливо проговорила Хлоя. — Я просто прошу тебя вернуть его по доброй воле. Пока…
 — Пока? — Френк всерьез удивился. Это что — угроза? Не могут же они с судьей всерьез думать о полиции! Да ну, ерунда какая! Не станет Хлоя угрожать ему, ему, Френку, полицией. Да и на Эргли это не похоже.
 — Я не знаю, — голос Хлои впервые дрогнул. — Наверное, пока он не будет возвращен так или иначе. Но я не могу ждать, у меня совсем мало времени. Лорд Эргли ждет меня. Он разрешил мне уйти, потому что я очень хотела.
 Френк, тебе же нравились наши отношения… Френк, ты вернешь мне камень?
 — Ну, наверное, не сразу…
 — Нет, сейчас.
 — Подожди, давай поговорим спокойно, — заторопился он. — Постарайся и меня понять…
 Хлоя отшатнулась, словно ее ударили. Понурив плечи, она повернулась и пошла к двери. Уже взявшись за ручку, она бросила ровным голосом через плечо:
 — Я благодарна тебе за все, что ты сделал для меня, Френк. Это было хорошее время. Прощай, дорогой.
 Он принялся бормотать какие-то слова, что-то объяснять, но ее уже не было в комнате. Он остался один с пустотой в сердце и каким-то неясным, сосущим ощущением страха.
 Перед самым ее приходом он второпях швырнул на камень газету. Убрав ее, он снова посмотрел на вещь, ставшую причиной всех этих сложностей, как-то рассеянно подумал об экзамене, потом с неприязнью о Мерридью. «Конечно, если бы она на самом деле захотела…» Через полчаса он позвонил Карнеги на работу. Даже разговаривая с ним, он еще не решил, будет ли делить камень на части.
 С чеком в кармане и подробными инструкциями в голове Карнеги явился невероятно быстро. Так же быстро он пресек болтовню Френка и потребовал продемонстрировать товар. Небрежно согласившись на все условия Френка, он вручил ему чек, достал конверт, аккуратно уложил камень, положил на край стола и обеими руками хлопнул Френка по плечу.
 — Ты отличный парень, Френк! — воскликнул он. — Шеф будет доволен, и вот увидишь, он тебя не забудет. После такого дела можешь на него рассчитывать. Ну, мне пора.
 Значит, вернуть его тебе к двадцать третьему? — Он ободряюще улыбнулся Френку, протянул руку за конвертом и застыл.
 — Где… — начал он, схватил пустой конверт из-под чека, потряс его, провел рукой по столу и резко спросил:
 — Где он, дьявол его побери?
 Они вместе мгновенно переворошили весь стол, раз десять заглянули в конверт, но камень сгинул, словно его и не было.
 — В чем дело? — заорал Карнеги. — Что это за дурацкие шутки?
 — Не ори! — тоже закричал в ответ Френк. — Может, ты его в карман положил?
 Нет, в кармане камня тоже не оказалось. Карнеги, не прекращая поисков, грозился и увещевал. Френк потерял голову, когда понял, что его обвиняют в краже. Поначалу он огрызался, потом пришел в ярость. Они искали и поносили друг друга. Но несмотря на все их усилия, камень царя Соломона как в воду канул.
 Оставив озадаченного и печального Френка стоять столбом посреди комнаты, Хлоя возвращалась в дом у Ланкастерских ворот. Она возвращалась к лорду Эргли, к Хаджи, к открытому в камне единству с миром. Весь предыдущий — день она молилась и медитировала, говорила или слушала Хаджи. Пропажа неизмеримо подняла для нее ценность оставшегося камня, воспоминания о ночном происшествии и мысли о бесславной кончине Реджинальда Монтегю настоятельно подталкивали Хлою к решительным действиям, но к каким именно, она пока не знала. Хаджи говорил, что ей удалось достичь пока лишь первой стадии — предоставить возможность камню и Сущему в камне проявляться во внешнем мире.
 Но здесь камень может в лучшем случае исцелять, а в худшем уничтожать, в то время как его предназначение совсем не в этом. Хаджи то ли не смог, то ли не захотел объяснить Хлое суть последующих этапов, и теперь она уповала на то, что лорд Эргли и камень сами направят ее. Неудача с Френком едва ли имела значение. Поражение было печально, но не поколебало ее стремление повиноваться, хотя цель повиновения оставалась по-прежнему скрытой.
 Она вышла из метро, улыбнулась уличному торговцу газетами, подняла зонтик старой леди, мельком взглянула на парк и вскоре уже подошла к дому.
 Когда она вошла в кабинет, ее даже не заметили. Лорд Эргли стоял спиной к двери и слушал взволнованно говорившего человека. Через два-три слова Хлоя сообразила, что перед ней мэр Рича.
 Правильность такого решения косвенно подтверждал стоявший неподалеку Оливер Донкастер. Хаджи сидел у стола, в центре которого сиял камень. На рабочем столике Хлои по-прежнему стояла расчехленная машинка, лежали блокноты, стопка листов — начальные главы «Природы Закона» и черновики остальной рукописи. Хлоя неслышно прикрыла за собой дверь и огляделась. Взгляд ее скользил по привычным вещам с каким-то новым вниманием, в ней стремительно нарастало ощущение счастья. Здесь, в этом кабинете, отразилась как в зеркале вся ее запутанная, не лишенная страданий и все-таки восхитительная жизнь, здесь собрались все четыре ее грани: рукопись «Природы Закона», лорд Эргли, Оливер Донкастер и камень. Чем бы ни грозило разрешиться ближайшее будущее — в нем не было плохого. Ей невероятно, сказочно повезло. На ее глазах и даже при ее участии замечательный ум Верховного судьи исследовал формальную составляющую человеческой деятельности. Разве это не везение? Что бы ни приближалось из будущего, разве не прекрасно, что все ее преходящие увлечения (некоторые их них она даже именовала любовью) привели ее обновленный взгляд в соприкосновение с милыми глазами Оливера Донкастера? Она припомнила недавнюю полусвою мысль о его густых волосах и, улыбнувшись в душе, не отказалась от нее. Только теперь в этой мысли совсем не было желания, на смену ему пришел легкий, счастливый восторг.
 «Милый…» — подумала Хлоя и заметила вспыхнувшее в его глазах ответное восхищение. Хлоя немножко понежилась в этом взгляде и повернула голову. К Хаджи и мэру Рича она не питала никаких особенных чувств. Это были люди озабоченные, но заботы их не задевали в душе Хлои ответных струн. Пожалуй, Хаджи мог кое-чему научить ее… а так — обычные посетители.
 О лорде Эргли и о камне она думать не смела. Просто понадеялась, что грядущее, каким бы оно ни оказалось, не сможет разлучить ее с ними навеки. Она сняла пальто и шляпу, тихонько положила их на спинку кресла и вернулась к двери. Мэр заметил ее и замолчал. Лорд Эргли взглядом спросил, все ли в порядке, и Хлоя в ответ отрицательно покачала головой. Лорд Эргли кивнул, подумал и сказал:
 — Похоже, Хаджи прав. Остался всего один экземпляр.
 Трое из нас согласны, что Предел существует лишь один. А Хаджи к тому же утверждает, что и путь тоже только один.
 — И каков же он? — спросила Хлоя.
 — Воссоединение камня, — ответил Хаджи. Он хотел сказать что-то еще, но тут заговорил лорд Эргли, объясняя для Хлои происходящее.
 — Из всех нас только господин мэр настаивает на существовании другого пути: Узнав о нашем камне, господин мэр пришел просить использовать его для добрых дел.
 — Но мне казалось, что правительство… — нерешительно начала Хлоя.
 Лорд Эргли улыбнулся.
 — Правительство обнаружило, что камень, к несчастью, утратил свои чудесные свойства.
 — Как! — воскликнула пораженная Хлоя.
 Хаджи встал.
 — Это немыслимое святотатство! — произнес он.
 — Но это и в самом деле может быть так, — заметил лорд Эргли. — Я даже думаю, что иначе и быть не могло.
 Камень, оказавшийся у них в руках, вполне соответствует представлениям лорда Белсмера и Гатера Брауна. Если это и святотатство, то Справедливость оно не нарушает.
 — Что значит — утратил свойства? — спросила Хлоя, не сводя глаз с чуда, сиявшего посреди стола и своими переливами управлявшего биением ее сердца.
 — Да не обращайте вы внимания на их фокусы, — досадливо поморщился лорд Эргли. Он помолчал, тоже глядя на камень, и добавил так, словно обращался к нему:
 — Но чего нам ожидать с таким Исполнителем? — Он опять помолчал и продолжил:
 — Да, значит, мэр Рича просит нас использовать камень для исцеления всех больных и немощных у него в городе. — Судья подождал вопросов от Хлои, но и она молчала, словно приготовившись записывать продолжение его мысли, как обычно бывало при работе над «Природой Закона». — И вот мы сидим и гадаем, какой путь выбрать. Мэр и Хаджи придерживаются противоположных точек зрения, мы с Донкастером пока не определились, а камень, хотя и знает наверняка, какой путь следует избрать, помочь нам не торопится. А каково ваше мнение?
 Хлоя покачала головой. Клершоу немедленно пристал к ней с мольбами пожалеть несчастных, но взглянув в глаза девушки, замолчал.
 Лорд Эргли тронул его за локоть.
 — Все это верно, — сказал он, — и достаточно ужасно.
 Но я даже сейчас не знаю, что тут можно сделать.
 — Вы просто боитесь действовать! — вскричал мэр.
 — Едва ли, — коротко бросил судья.
 — Ну так разделите камень, — горячился мэр, — дайте мне одну часть, а с другой делайте, что хотите.
 Хаджи нервно дернулся, но лорд Эргли успокоил его движением руки.
 — Нет, этого я не могу позволить, — сказал он. — Я пока еще Верховный судья, и независимо от того, как долго я им пробуду, не могу допустить насилия над камнем.
 — Так выносите же ваш приговор ради Бога, и покончим с этим! — горестно воскликнул мэр.
 Лорд Эргли выдержал долгую паузу и заговорил так, словно действительно оглашал приговор в зале суда:
 — Думаю, немногим моим предшественникам приходилось решать подобный вопрос. Здесь не годятся законы Ирана или Англии, не подходит ни один моральный кодекс. Но Бог запрещает судьям говорить по собственному разумению, о каком бы вопросе ни шла речь. Ибо если идет суд, какие бы грозные силы ни стояли за истцами в этом процессе, им придется подчиниться решению суда. Требуется отыскать прецедент, а может, и нечто большее. Один из наших мифов рассказывает о том, что Бог подчинился букве римского законодательства. Кто бы ни стоял перед нашим судом, люди или боги, мы не можем умыть руки и отойти в сторону. Насколько я вижу, наше разбирательство идет между Богом и людьми. Ужасно отказывать больному в исцелении, но куда более ужасно приковывать к земле то, что ей не принадлежит, а если и принадлежит, то лишь на своих собственных условиях и тем способом, который изберет оно само. Раз камень не явил ту или иную милость, нельзя принуждать его к этому. Начиная с прошлой ночи мы поняли, что эта вещь принадлежит только сама себе. Поэтому я заявляю: необходимо в первую очередь предоставить камень самому себе, но где и Как это сделать, я пока не знаю. Из присутствующих здесь один связан клятвой, другой требует камень для своих целей, а двое не знают пути. Есть лишь один путь для камня и лишь один человек, избравший этот путь. — Судья поглядел на Хлою, и голос его изменился. — Вы станете путем для камня? — спросил он.
 — Вы хотите, чтобы я стала? — спросила Хлоя.
 — Станете? — снова спросил судья и заговорил со своей Обычной мягкой иронией. — Хотите сидеть на троне Сулеймана ибн Дауда? Хотите стать первой среди всех, владевших камнем, среди царей и законников, Нимрода, Августа, Мухаммеда, Карла, первой и, может быть, единственной, вернувшей его добровольно?
 Хлоя вспыхнула и жалобно посмотрела на судью.
 — Неужели я выгляжу такой дурой? — спросила она. — Я и не думала сравнивать себя с ними, я только спросила, чего хотите вы.
 — Не тревожьтесь, дитя мое, — тихо сказал судья. — Никто не может знать, что он делает на самом деле. Быть может, вам предстоит сделать больше их всех. Но почему вы так хотите, чтобы именно я принял решение?
 — Вы же сказали: между нами — Камень, — ответила Хлоя. — Если это так, как же иначе я могу войти туда?
 — Значит, если я попрошу вас сделать это…
 — Я сделаю, что смогу.
 — А если — нет?
 — Тогда я подожду, пока вы не решите, что пришла пора. Без вас, сама по себе, я не смогу.
 Судья долго смотрел на Хлою. Остальные прислушивались к голосам мальчишек-газетчиков, долетавшим через открытое окно. «Волнения в Риче усиливаются! — вопили они. — Официальное заявление. Камень — мистификация.
 Слухи о войне на Востоке! Слухи о войне…» Лорд Эргли подошел к окну, послушал, потом снова повернулся к Хлое.
 — Не знаю, верю ли я, а если верю, то во что? — проговорил он. — Но здесь возможно только одно. Это одно — в вашем сознании, а раз так, значит, и мое место определено.
 Я возьму на себя то, о чем вы просите. Если путь для камня существует, ради бога, давайте дадим ему возможность уйти этим путем, и пусть Сила, повелевающая камнем, проявится через нас, если пожелает.
 Судья поднял камень, подержал на вытянутой руке, словно демонстрируя всем присутствующим, и протянул Хлое.
 — Продолжайте, дитя мое, — сказал он.
 Хлоя вспомнила видение, посетившее ее в этом кабинете несколько дней назад. Она уже слышала тогда похожий голос, он приказывал, а она боролась сама с собой, чтобы подчиниться ему. На этот раз обошлось без всякой борьбы, сознание оставалось совершенно свободным, и так же свободны были ее движения, когда она выступила вперед и протянула ладони, сложенные лодочкой. Судья поднял руки над ладонями девушки. Наверное, он не хотел показать волнения, но голос дрогнул, когда он спросил:
 — Ты знаешь, что должна делать?
 Хлоя посмотрела ему в глаза светло и печально.
 — Я знаю, — ответила она. — Мне совсем ничего не надо делать.
 — Да будет благословенно смирение Избранного! — неожиданно громко провозгласил Хаджи.
 — По воле Божией, — тихо сказал лорд Эргли и улыбнулся одной только Хлое.
 Она едва слышно ответила только для него;
 — Благословением Всевышнего!
 Судья бережно наклонил руки, и камень словно сам собою скользнул в ладони Хлои. Она приняла его и отступила на два шага, сразу отдалившись от всех. Хаджи тихо произносил: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его…»
 Мэр Клершоу еще раньше сел в кресло у стены, отвернувшись к окну. Теперь он снова немного отрешенно наблюдал за происходящим. Оливер Донкастер не сводил с Хлои восхищенных глаз. Он тоже стоял поодаль. Рядом с девушкой остался только прямой, собранный лорд Эргли.
 Хлоя посмотрела на камень. С ним происходили очередные перемены. С каждой минутой его свечение становилось все ярче и одновременно глубже. Камень рос на глазах, но, может быть, так казалось из-за мерцания света в его глубинах.
 Хлоя вспомнила Френка. «Бедный мой, — подумала она с жалостью и любовью. — Так и не понял. Так и не смог понять». Она поделилась своим состраданием с тем, что лежало у нее на ладони, и сразу, без подготовки, отдалась мощному и радостному порыву единения со всеми, добрыми и злыми, неразумно возжелавшими повелевать камнем. Сердце ее неведомо как, но с огромной силой собрало и объединило всех, от нее самой до Джайлса Тамалти, и заставило предстать перед камнем, с которым они пытались торговаться.
 Внимательные глаза лорда Эргли не упустили и этот момент. Но когда Хлоя в экстатическом порыве склонилась над камнем, словно намереваясь спрятать сокровище в своей груди, судья отвел взгляд от светоносного чуда и мгновенно вобрал в себя общий план: стройную фигуру девушки, изгиб ее руки, открытое окно и небо за ним.
 Там, в небе, тоже происходили перемены. Там возникло движение. Двигались облака, двигался сам воздух, превращая небосвод в подобие камня. Судья погрузил взгляд в призрачную грань — там был весь мир, все континенты, все моря и океаны, и корабли, плывшие по ним. Судья не мог разглядеть камень, везде он видел только движение, но прекрасно чувствовал, как из бесконечно далекой точки исходят колебания, подобные биению сердца; они пронизывают мир, они и вызывают в нем все движения, становятся причиной действий мириадов людских множеств. А потом, сначала случайно уловив взглядом быстрый промельк, судья увидел камни. Они возникали будто бы из ничего, с самых неожиданных направлении, как метеоры в августовскую ночь, и сквозь мешанину цветовых пятен мчались к одному, единому центру. Их одиночество на земле кончилось. Вырвавшись каждый из своего гнезда, преодолев преграды, установленные людьми, разъединившими их, они собирались со всего света и, мгновенно врастая один в другой, сливались в единое целое. Внутри камня, который и было миром, судье открылся на миг далеко-далеко в пространстве, а может быть, в каком-то ином измерении Один-Единственный камень, а затем Таинственное Нечто неуловимо слилось с самим собой, окружавшим его, и исчезло.
 На фоне этих удивительных перемен стояла Хлоя и держала в ладонях все тот же камень. Странные цветовые пятна, перемежающиеся тьмой, вливались в камень, стекая по ее рукам, а позади нее в окне снова возникали привычное небо, привычный город, привычные дома.
 Голос Хаджи воззвал:
 — Да будет благословен Милосердный и Сострадающий! — Старый перс простерся ниц, обратив лицо к Востоку, в сторону священной Мекки.
 Тронутый этим зрелищем, а может, и собственными детскими воспоминаниями, Оливер Донкастер встал на колени. Только лорд Эргли, все такой же прямой и сосредоточенный, стоял возле Хлои. А между тем великие метаморфозы продолжались.
 Теперь сила молитвенного обращения Хлои шла на убыль, основная цель была достигнута, но оставалось еще кое-что, требовавшее работы ее воли. В какой-то момент руки Хлои шевельнулись, в этом движении был намек на то, чтобы взять камень, но воля призвала руки к порядку, и камень все так же продолжал покоиться на раскрытых ладонях. Голову Хлоя откинула назад, но глаза по-прежнему не отрывались от камня. Она ни на миг не ослабляла контроль, смиряя свою волю перед волей камня. Если раньше ей еще нужна была формула «Поступай как хочешь, или не поступай», то теперь нужда в ней отпала, теперь она даже не молилась. Сознание покинули все мысли, все ощущения. Она была только путь, в ней происходило нечто, и этого было достаточно.
 Ни Хлоя, и никто другой не видели, как свершилось таинство Единения. Хаджи уткнулся головой в пол, мэр, кажется, вообще ничего не заметил, он все еще размышлял о своих обездоленных согражданах, а Оливер Донкастер смотрел больше на Хлою, чем на камень. Только взгляд судьи различил в вершащем суд камне словно бы вздох удовлетворения.
 Он видел, как едва ли материальные камни возникали из пространства и пролагали пути сквозь тело девушки, окатывая ее световыми волнами разных оттенков и впечатываясь в камень у нее в руках. Но едва последнее сплетение света и тьмы влилось в Единственный оставшийся камень, едва судья подумал о том, что миссия Хлои завершена, как таинственный процесс обратился вспять. Только что сквозь тело Хлои к камню текли мировые волны, и вот они уже изливаются из камня, перетекая в руки, держащие его, поднимаясь к плечам, к лицу, к груди… Сквозь покровы одежд судья отчетливо видел, как тело девушки обретает подобие камня. Сначала свет озарил изнутри ее облик, потом в него вошли темные знаки Тетраграмматона. На глазах судьи тайна в ладонях Хлои начала таять, растекаться, умаляться в размерах. Чем меньше становился камень, тем совершеннее становилась плоть девушки, она сама наполнялась тем, чем раньше полон был камень. Неизъяснимая Протоматерия устремилась по единственному пути, проложенному единственной душой, единственной, но не одинокой. Ибо пока происходили все эти дивные перемены, глаза Хлои сияли навстречу ее земному повелителю неизреченной любовью, в них горел отблеск славы Господней, явленной зримо им двоим, и ничто не омрачало радости, объявшей их обоих. Камень перед ними был един с камнем, заключавшим весь их мир. И там, и здесь одна и та же сила властно заявляла о себе. Наконец величественное превращение свершилось.
 Хлоя все еще стояла перед судьей с протянутыми руками, но теперь руки ее опустели. Зато в ней и вокруг нее словно нарождался свет нового ясного дня. В нем не было ни грозных световых вспышек, ни мелькания цветовых пятен, нет, просто из ее тела изливалось совершенное бытие, омывая и фигуру судьи, наблюдавшего за происходящим глазами обычного смертного существа. Этими глазами он видел, как на челе девушки, словно ночь ее нового дня, проступают черные знаки Тетраграмматона. Хлоя стояла, полностью уйдя в себя, а камень неторопливо шествовал сквозь ее природу, чтобы занять свое место в мировом порядке. Его таинственная зримость возвращалась в изначальную невидимость, из которой была вызвана когда-то для жизни в короне царя Иерусалима, Наместника Единого Сущего, властно повелевающего духами и людьми. Камень уходил, уходил от алчущих рук, тянущихся схватить его, от темных сознаний, вынашивающих планы его использования, от армий и тайных союзов, от корысти и грабежа, уходил открытой дорогой сердца.
 Померк свет, истаяла тьма. На миг облик Хлои озарился красотой обретенного Предела Стремлений, и все кончилось. Все еще с протянутыми, словно для объятия, руками, с глазами, расширенными великой грустью расставания, Хлоя вскрикнула, покачнулась, и лорд Эргли едва успел подхватить падающее бесчувственное тело.




 Глава 18
 Природа закона


 Все говорили, что Сесилия Шилдрейк прекрасно относилась к своему мужу, возможно поэтому он и покончил с собой лет через десять после исчезновения камня. Вряд ли кто понимал, на что намекала она в разговорах с близкими и не очень близкими друзьями, рассказывая о волшебном талисмане, бывшем некогда их собственностью. Кажется, она имела в виду, что с его помощью можно было попадать куда угодно и практически сразу. Но однажды муж едва не потерял эту чудесную вещь, когда они ехали в машине, а спустя некоторое время все-таки потерял окончательно в собственной гостиной. Нет, конечно, ей никогда и в голову не приходило укорять его за это, разве что первые год-два. Ну а сначала она очень переживала. Из ее рассказов выходило, что они с мужем сидели рядышком и смотрели на эту штуку — никто не помнил, да и не старался вспомнить, на что именно, — а потом Энгус положил ее на место. Первые два года считалось, что он положил ее не на то место, на которое следовало, а после уже никто не мог понять, что же произошло на самом деле. То ли он сел на нее, то ли съел, то ли продал, то ли спрятал — варианты зависели от того, чем слушатель считал таинственный предмет — яйцом, леденцом, какой-нибудь экзотической диковинкой или драгоценным камнем. Короче, каким-то образом он от нее избавился, и в результате разбил жизнь своей ненаглядной Сесилии. Наверное, так оно и было в действительности, если учесть ее вечное недовольство всем на свете и радикальные финансовые проблемы, последовавшие за самоубийством Энгуса.
 Мистер Гатер Браун, холостяк, в деле охраны своего экземпляра камня мог рассчитывать только на себя. Поэтому в потере камня винить ему оставалось только себя. Его положение оказалось похуже, чем у Шилдрейка, и с каждым месяцем продолжало ухудшаться. Гатер Браун не смирился с потерей. Он поднял на ноги множество ученых и требовал, чтобы они продолжали исследования того злосчастного куска кварца, которым он предлагал заменить камень. Ученые взялись за дело с похвальным рвением (правда, не совсем бескорыстным) и засыпали министра отчетами. Многие действительно заинтересовались случаями замечательных исцелений в Риче и требовали от Гатера Брауна подробностей. Запросы приходили со всего света.
 Со времени достопамятных событий между министрами иностранных и внутренних дел словно пробежала черная кошка. Ни в одном вопросе они не могли прийти к согласию. Причины такого расхождения мнений не понимал никто, в том числе и премьер-министр, но в результате его правительство потерпело полное крушение.
 Оба политика, Шилдрейк с женой, Карнеги и Френк Линдсей ни на минуту не переставали подозревать и ненавидеть друг друга. Их нечистые помыслы камень обернул против них самих, с ними они и жили теперь, не в силах избавиться от воспоминаний.
 О камне нельзя было забыть, это противоречило его вечной природе. Даже миссис Фергюсон у себя в деревне угощала всех знакомых историей своего таинственного исцеления не от природной болтливости, а потому, что не могла забыть, и, не признаваясь сама себе, любила камень.
 В иранском посольстве наступила тишина. Профессор Пеллишер тоже помалкивал. Только одно событие было встречено всеми участниками каменной мистерии с единодушным одобрением — внезапная отставка Верховного судьи.
 В доме у Ланкастерских ворот, в дальней комнате, в удобной постели уже девять месяцев лежала наполовину парализованная, бесчувственная ко всему происходящему Хлоя Барнет. Она поселилась здесь в тот самый день, когда в Вендсвортской тюрьме наконец испустил дух несчастный заключенный, а в Риче поднялся с постели сын мэра. Их спасительница, молчаливая, с пустыми, погасшими глазами целыми днями лежала неподвижно, и только изредка половину ее тела, еще не обретшую вечный покой, сотрясала долгая дрожь.
 Консилиум врачей постановил считать приключившуюся болезнь апоплексическим ударом, на что лорд Эргли позволил себе заметить тогда же: «Возможно, это и удар, но к апоплексии он не имеет никакого отношения». Обычно же Верховный судья молчал. Когда выяснилось, что у его секретаря нет близких родственников, он просто перевез Хлою из больницы к себе домой. В конце концов, заболела она на службе, возможно, из-за чрезмерной нагрузки. Так говорили, во всяком случае лорд Эргли позволил утвердиться именно этой версии.
 Хаджи возвращался в Иран. Перед отъездом лорд Эргли сказал ему:
 — Если попытаться объяснить людям, как выглядит Предел Стремлений, боюсь, немногие из них рискнут достичь его.
 — Дух ее освобожден от рутинной работы, — сдержанно сказал Хаджи.
 — Вот именно, — усмехнулся судья. — И мой тоже. Вы, наверное, видели сообщение в утренних газетах?
 — А вам не кажется, что и ваша служба тоже имела отношение к камню? — неожиданно спросил Хаджи.
 — Я верил в это, — спокойно ответил лорд Эргли. — Но мне не хотелось пользоваться своим служебным положением в той личной сваре, которую готовы были затеять со мной все эти министры и деляги. Хотя правительству пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы снять меня с поста. Я всегда считал Закон выше служителей Закона, и мне, естественно, не хотелось превращать его в сад, где будет произрастать моя гордыня. Теперь, когда этот ребенок моими стараниями обрел столь страшный конец, я никого к ней не подпущу и сам буду служить ей все оставшееся время.
 — Я так и не смог понять ход ваших мыслей, — покачал головой Хаджи. — Я до сих пор не понимаю, как можно, зная и видя все эти вещи, так и не поверить в камень?
 — А кто говорит, что я не верю? — удивился лорд Эргли. — Я верю в то, что некоторые нездешние сущности неожиданно возникли здесь, на земле; от одной я отказался, чтобы обезопасить ее, а за другой буду теперь присматривать ради ее покоя.
 — Вы — странный человек, — проговорил Хаджи. — Однако прощайте, вы ведь вряд ли приедете на Восток.
 — Не надо слишком презирать нас, — сказал лорд Эргли. — Так уж устроены мы. Иронизируем над тем, что любим, и презираем то, к чему стремимся. Это наша культура, и она дала нам великих поэтов, учителей Закона и святых.
 До свидания, Хаджи.
 — Милость Сострадающего да пребудет с вами, — пробормотал Хаджи.
 — Ну что ж, я и в это буду верить. У меня на то свои причины, — отозвался лорд Эргли.
 На том они и расстались.
 Лорд Эргли послал короткую записку Френку Линд сею.
 В ней ни слова не говорилось о камне, только о болезни мисс Барнет (на этом месте лорд Эргли помедлил и все-таки написал с улыбкой «вследствие апоплексического удара») и о том, что он рад будет видеть мистера Линдсея в любое время.
 Френк не явился. Примерно с неделю он размышлял над ответом, но так и не смог отыскать подобающего. Рассуждая привычным образом, он пришел к выводу, что если бы Хлоя хотела видеть его, она и сама могла бы написать, а так — не его дело соваться туда. Оградив себя от этих беспокойств, он примерно так же отгородился и от всех прочих, поэтому завершение истории камня Соломона осталось ему неведомым. Френк Линдсей прожил довольно обычную жизнь, не лишенную определенных успехов на профессиональном поприще, и единственной заботой, от которой он не сумел отгородиться, стала смерть.
 Зато на протяжении долгих месяцев раз в несколько дней обязательно звонил Донкастер. Он и заходил довольно часто, взглянуть на Хлою, поговорить с лордом Эргли, и только ему одному, когда пришло время, бывший Верховный судья прислал записку следующего содержания: «Мой дорогой Оливер, Хлоя умерла вчера вечером. Кремация состоится во вторник. Если позвоните мне часов в одиннадцать, сможем поехать вместе. Ваш Эргли».
 Казалось, ничто не предвещало конца. Какие бы процессы ни происходили в теле девушки с того дня, как ее сущность слилась с камнем в одно целое, завершились они тихо и незаметно. Плоть обрела очищение. Лорд Эргли оказался рядом по чистой случайности. Он просто задержался у кровати больной перед тем, как отправиться спать к себе, в соседнюю комнату. Он заметил, как левую половину тела Хлои охватил один из приступов судорожной дрожи, время от времени возникавших по непонятной причине Но в этот раз дрожь охватила все тело От головы к ногам девушки прокатилась волна вибрации, Хлоя глубоко вздохнула, что-то неразборчиво проговорила и умерла.
 Лорд Эргли понял, что это конец. Он долго стоял у постели, потом коснулся пальцами мертвого лба, на котором еще отчетливее проступили знаки Тетраграмматона.
 — Земное — земле, — тихо сказал он. — И справедливость — справедливости, а камень — Камню. — Его рука накрыла лоб Хлои. — По воле Божьей! — пробормотал судья. — До свидания, дитя, — с этими словами, исполнив свою работу, он вышел из комнаты.
 В машине, когда они возвращались с кремации, Донкастер с горечью сказал судье:
 — Мудро ли было посылать ее на этот подвиг?
 — Кто может знать? — ответил Эргли. — Она искала мудрости. Что еще может сделать на земле такой дух?
 — Но она могла бы обрести любовь и счастье. И другие тоже. Вокруг нее всегда был свет.
 — Да, именно так это выглядело, — ответил лорд Эргли, помолчал, глядя в окно, и продолжил:
 — Но кто скажет, откуда шел этот свет? С месяц назад я вынес приговор по делу человеку, из ревности убившему свою невесту. Я спросил, как обычно, не скажет ли он что-нибудь в свое оправдание? И тогда он крикнул, что я могу повесить его, и это будет, наверное, справедливо, ведь он совершил преступление. Но есть высшая справедливость, и перед ней он уже чист. У меня никогда не было привычки навязывать другим свои собственные моральные нормы, тем более подменять ими Закон, и я ответил ему, что это вполне возможно. И вот теперь я думаю: если высшая справедливость действительно существует, не допускаете ли вы, что это дитя обрело больше, чем были в состоянии дать ей вы, я или все прочие? Сейчас она улыбается текущей мимо воде. Могла бы она достичь большего, пробираясь по шатким камням?
 — А что, вода всегда должна течь мимо? — спросил Оливер.
 — Ну, такова природа воды, — ответил лорд Эргли. — А природе Хлои свойственно было идти над ней. Может быть, она обрела свет, уже сиявший над ней однажды. Может быть, она уже пришла к Богу, в которого мы с ней решили верить.
 Возле Ланкастерских ворот судья распрощался с Донкастером, отпустил машину, поднялся к себе в кабинет и остановился, задумчиво озираясь. Его служба закончилась. Судя по всему, впереди его ожидали еще долгие годы жизни. Надо было чем-то занять ее. Случайно взгляд его упал на рукопись «Природы Закона», он давно не касался ее. Подойдя к столу, судья взял несколько листов. На отпечатанных страницах кое-где виднелись пометки, сделанные рукой Хлои: перечень цитат, номера страниц, содержащих ссылки . Лорд Эргли присмотрелся. На миг ему показалось кощунственным допустить на эти поля чью-нибудь другую руку. Но он тут же улыбнулся.
 Вот уж это точно против всей природы камня, да и против той работы, которую проделали они вместе. Какая ни на есть, но если она стоит того, чтобы ее доделать — а это вполне возможно — и если без посторонней помощи доделать ее не удастся, то не сама ли природа Закона, не сама ли природа камня подсказывают ему решение?
 — С другой стороны, — вслух произнес лорд Эргли, — примерно на год я найду оправдание собственному существованию. А может, и не найду. Путь к камню лежит в самом камне. Лучше доделать эту работу сейчас, чем потом возвращаться к ней, устав от бесцельно проходящего времени.
 Он неприязненно покосился на телефон, но все же подошел к нему, полистал справочник и, уже положив руку на трубку, сказал самому себе:
 — И еще. Хотя царь и писал «Экклезиаст», но суд-то в Иерусалиме продолжал разбирать дела. Я полагаю, «Экклезиаст»… Алло? Паддингтон, 814… Это агентство машинописи?