---------------------------------------------


 Роджер Желязны
 Коллекционный жар

 — Что ты здесь делаешь, человек?
 — Это длинная история.
 — Прекрасно, я люблю длинные истории. Садись и рассказывай. Нет — только не на меня!
 — Извини. Так вот, я здесь из-за своего дядюшки — он сказочно богатый.
 — Погоди. Что означает «богатый»?
 — Ну, очень состоятельный
 — Хм-м? А состоятельный?
 — Ну, у него куча денег.
 — Что такое «деньги»?
 — Ты, кажется, хотел услышать мою историю?
 — Да, но я хотел бы понимать, что ты говоришь.
 — Извини, булыжник, но я и сам тут не все понимаю.
 — Меня зовут Камень.
 — Ладно, пускай будет Камень. Предполагалось, что мой дядюшка, весьма весомый в обществе человек, пошлет меня учиться в Космическую Академию, но он этого не сделал. Ему больше по вкусу гуманитарное образование. И он отправил меня в университет, в эту допотопную альма-матер, изучать негуманоидные цивилизации. Улавливаешь мою мысль?
 — Не совсем, но, чтобы оценить, не обязательно понимать.
 — Вот и я говорю то же самое. Мне никогда не понять дядю Сиднея, но я вполне оценил его возмутительные вкусы, сорочьи наклонности и страсть вечно вмешиваться в чужие дела. До того оценил, что даже тошно от этого. А больше мне ничего не остается. Дядюшка — плотоядный идол всего нашего семейства и обожает настаивать на своем. К несчастью, он еще и единственный денежный мешок в нашей семье, а отсюда следует так же неукоснительно, как икс за четом, что он настаивает на своем всегда, во всех случаях, без исключения.
 — Эти ваши деньги, как видно, очень важное вещество?
 — Настолько важное, что загнало меня за десять тысяч световых лет на безымянную планету… кстати, я как раз подобрал для нее имя. Сквернида.
 — Затт невысокого полета — жадина из жадин. Потому-то у него и полет невысок…
 — Да, я заметил. Хотя ведь затт — это какой-то мох, так ведь?
 — Так.
 — Отлично, значит, с упаковкой будет проще.
 — Что такое «упаковка»?
 — Это когда что-нибудь кладут в ящик, чтобы переправить куда-нибудь в другое место.
 — То есть передвинуть?
 — Примерно.
 — А что ты собираешься упаковывать?
 — Тебя, Камень.
 — Но я не из тех, которые скользят.
 — Послушай, мои дядюшка коллекционирует камни, понял? А вы тут — разумные минералы, единственные на всю Галактику. И притом, ты — самый большой, другого такой величины я еще не встречал. Улавливаешь мою мысль?
 — Да. Но я никуда не хочу перемещаться.
 — А почему? Ты будешь самым главным в дядюшкиной коллекции. Вроде как в стране слепых и кривой — король… да простится мне столь вольное сравнение!
 — Пожалуйста, не надо сравнений. Это звучит отвратительно. А откуда ваш дядюшка узнал про нашу планету?
 — Один мой наставник вычитал про нее в бортовом журнале старинного космического корабля. Наставник, видишь ли, собирал коллекцию старых бортжурналов. А журнал этот вел некий капитан Фэйрхилл, он совершил тут у вас посадку несколько веков назад и подолгу беседовал с вашим братом.
 — Как же, как же, славный ворчун Фэйрхилл! Что-то он поделывает? Передай ему привет и…
 — Он умер
 — Что ты сказал?
 — Умер. Скончался. Загнулся. Вздиблился.
 — Да неужели?! Когда же это случилось? Я уверен, это было прекрасное зрелище, просто великолепное…
 — Право, не знаю. Но я сообщил о вас дядюшке, и он решил, что ты ему необходим. Поэтому я и прилетел. Он послал меня за тобой.
 — Это очень лестно, но я никак не могу с тобой полететь. Мне уже скоро наступит срок диблиться…
 — Знаю, я все прочитал про дибление в журнале капитана Фэйрхилла, только дяде Сиднею не показал. Загодя выдрал эти страницы. Пускай он будет поблизости, когда ты вздиблишься. Тогда я получу в наследство его деньги и уж сумею щедро вознаградить себя за то, что не попал в Космическою Академию. Во-первых, заделаюсь горьким пьяницей; во-вторых, стану распутничать вовсю,.. а может, что— то другое в этом роде.
 — Но я хочу диблиться здесь, среди всего, с чем я нераздельно сросся!
 — Вот лом. Я тебя от всего этого отделю.
 — Только попробуй, я сию же минуту вздиблюсь.
 — Ну уж нет. Прежде чем завести этот разговор, я высчитал твою массу. В земных условиях пройдет по меньшей мере восемь месяцев, пока ты достигнешь требуемой для дибления величины.
 — Да, верно… я хотел тебя обмануть. Но неужели ты не знаешь жалости? Я провел здесь столько веков с тех пор, как был совсем маленьким камешком. Здесь жили мои предки. Я так старательно собирал свою коллекцию атомов: ни у кого в окрестностях нет лучшей молекулярной структуры. И вот, вдруг… вырвать меня отсюда, когда вот-вот настанет время диблиться… с твоей стороны это просто бескаменно!
 — Все не так уж страшно. Уверяю тебя, на Земле ты сможешь пополнить свою коллекцию самыми прекрасными атомами. И ты увидишь такие места, где еще не бывал ни один камень с твоей планеты.
 — Слабое утешение. Я хочу, чтобы мои друзья видели, как я диблюсь.
 — Боюсь, что об этом не может быть и речи.
 — Ты очень жестокий человек. Надеюсь, ты будешь поблизости, когда я вздиблюсь.
 — Когда настанет час этого события, уж я постараюсь оказаться подальше, ведь впереди у меня шикарные кутежи.
 На Скверниде сила тяжести гораздо меньше земной, так что Камень без труда удалось покатить к планетоходу, упаковать и с помощью лебедки водворить внутрь, по соседству с атомным двигателем. Но планетолет был легким, спортивным; чтобы приспособить его для скоростных пробегов, владелец снял часть защитной брони; вот почему Камень вдруг ощутил жар вулканического опьянения, почти мгновенно прибавил к своей коллекции самые что ни на есть отборные образчики атомов — и тут же вздиблился.
 Огромным грибом он взметнулся ввысь, а потом мощными волнами разнесся над равнинами Скверниды. Несколько юных Камней низринулись с пыльных небес, отчаянным воплем на общей всем в этих краях волне, возвещая о муках своего рождения.
 — Вздиблился, — промолвил сквозь треск разрядов один из соседей, — даже раньше, чем я думал. А каким жаром обдает — одно удовольствие.
 — Великолепное дибление, — согласился второй. — Что ж, если ты усердный собиратель, твои труды всегда увенчаются успехом.