Аннотация: Посад — уютный городок, где живут бок о бок обычные люди, колдуны, гоблины, агенты 007, твари болотные и демоны пыльные.
 Живет здесь и Лад — молодой дружинник. Он отличается ото всех тем, что не поддается чарам и заклятиям. Поэтому когда пришла весть, что злобная нечисть в дальних краях строит коварные планы против Посада, народ выбрал Лада Посадского и отправил его с друзьями в разведку.
 Доберется ли Лад до Ольбии Туманной и страны небоскребов? Справится ли с Девой Песков и Гадиной? Пока об этом знает только мудрый волхв Седобород. А теперь будете знать и Вы!


---------------------------------------------


 Михаил РУСАНОВ-ЛИВЕНЦОВ
 ЛАД ПОСАДСКИЙ И КОМПАНИЯ:
 Дела торговые, дела заморские



 ДЕЛА ТОРГОВЫЕ



 Глава 1

 Солнышко за лес катилось.
 День прощался алым закатом.
 Ночь здоровалась яркой звездочкой возле полумесяца.
 Время наступало тайное, и посадский люд спешил кто домой, а кто и в кабак.
 Ночи никто не боялся, но уважал, стараясь не раздражать ночных духов. А как же, духи, они хоть и невидимы, а в жизнь людскую норовят нос сунуть. Людям, тайну ведающим, о том всегда было известно. Остальные — догадывались...
 Потому ночью жгли костры, первый глоток бражки плескали в угли очага, посвящая его предкам, и старались не вспоминать нечисть.
 Когда-то, очень давно, костры по ночам могли принести большие бедствия. Отсветы огня во тьме за многие версты видно. А вороги-кочевники не дремлют. Только и ждут случая напасть.
 С тех незапамятных времен вошло в обычай держать при Посаде целую слободу дружинников, которых Посад кормил и снабжал всем необходимым. Взамен этого дружина в трудную лихую годину платила кровью собственной, воюя рати ворогов. Но те времена канули в Лету.
 Находились, конечно, буйные головушки, уходили в леса, сбивались в шайки и ватаги, грабили обозы торговые, теша молодецкую удаль и тем живя. Но ловили их, сажали в остроги, самых лютых зимой в прорубь кидали на забаву водяному.
 Надобность в дружине свелась к простой формальности, и в нынешнем ее состоянии кто-то видел умиротворение существующего порядка, а более прозорливые — разгильдяйство и безалаберность. Две сотни здоровенных молодцов шлялись по Посаду целыми днями и не знали, чем себя занять. Посад за многие годы спокойной жизни превратился в одну сплошную гигантскую ярмарку. И жалование (неплохое!) выплачивал дружине регулярно. Но кроме показательных (раз в месяц) кулачных боев, посмотреть которые собирались все живущие и гостящие в Посаде, дела дружина боле не знала. Всё остальное время дружинники ухаживали за молоденькими девицами, да кабаки посещали, где спускали всё свое жалование. Много раз на посадском собрании знатных поднимался вопрос дружины, но обычаи не так-то легко меняются. Посад мог позволить себе содержать воинов, а если так, то почему бы нет? Пусть все видят благополучие, первым признаком которого является сытая и довольная дружина.
 Коренных посадских было не так уж много. Приезжающие на сезон торговцы (а сезоны сменяли один другой с завидным постоянством) ставили в Посаде добротные дома, постоялые дворы и лавки. Так вот они врастали в землю посадскую.
 Посад ширился, рос и с каждой торговой сделки имел доход. За этим строго следили приказчики. Совет Посада назначал их на один год (чтобы не жирели за общий счет) и наделял огромной властью. Но они всё равно жирели, и потому попасть в их число стремились многие. Некоторые приказчики умудрялись и на новый срок остаться при должности своей. Как им сие удавалось — никто не знает. Вроде всё честь по чести — Совет назначает из списков самых достойных. Ан нет! Глядишь — человек знакомый, за прошлый год успевший надоесть хуже редьки горькой, опять при сделках присутствует, считает всё, мелочь не упустит!
 Сплетнями, слухами обрастали такие случаи. Да толку — пошумят бабы на базарах, посудачат мужики в кабаках, и делов-то!
 А у приказчика впереди — еще один год службы денежной, синекуры благословенной...
 Так и жил Посад — с утра до вечера ярмарки и базары шумные, вечером гулянки с хороводами и пьянкой, ночью костры и кабацкие байки. Но находились такие, в основном из числа молодых дружинников, кто предпочитал провести вечер и часть ночи у Седоборода, обещая подружкам милым, что следующая ночь уж точно будет для них.
 Седобород... Он был известен всему Посаду, да и за пределами оного известность эта не вызывала сомнения. Мудрый старец, ровесник самому Посаду, знал он много всяких историй о делах неслыханных и вещах невиданных. Говорили также о том, что знаком Седобород с нечистью, да и сам может творить ворожбу.
 Что тут правда, а что вымысел, кто знает?
 Но лечил он людей добротно. Кого от зубной боли избавит, с кого лишай сведет, а кому и мозги на место вставит. Бабы-повитухи перед каждыми родами посещали его, о чем-то шептались, после несли добрые слова роженице. И почти к каждому новорожденному Седобород приходил сам, долго смотрел на младенца, читая неведомым никому способом будущую судьбу маленького человека, и уходил, ничего не сказав. Ибо если начинал говорить Седобород, жди беды — слова его острыми бывали, а то, что они почти все заговоренные, никто не сомневался.
 Седобород знал много, не счесть, о чем догадывался, а уж что умел, о том мало кто ведал. Да и к лучшему это. Его говорящий ворон доставлял ему новости от ворожей, волхвов и прочего странного люда, который предпочитал жить в дремучих лесах, подальше от людской суеты. Когда-то в Посаде их было много. Но постепенно численность их сошла на нет. Они ушли, покинули Посад, не найдя себя в делах торговых. Кто-то остался, продавал заговоренные на удачу побрякушки простакам.
 Люди, силу истинную знавшие, к этому отношения не имели, но тень и на них пала. Стали они еще больше нелюдимыми. И лишь Седобороду посадский люд доверял во всём.
 Поначалу и к нему подходили, просили на удачу поворожить, кто просил, кто уговаривал, а кто и требовал. Одни ухари (были они в черных плащах заморского кроя и шляпах, с угрюмыми мордами, откуда пришли — никто не знает) оружием ему угрожали — черного железа штучка, из которой с диким грохотом вылетают свинцовые наконечники. Неизвестно, что им Седобород ответил, но Посад они покинули в спешке.
 Через сезон вновь объявились, но уже с другими намерениями. Пришли к Седобороду на поклон, он поговорил с ними ночь, а на утро совет Посада дал им добро. Они тут же основали какое-то ЗАО. Был среди них один худощавый, в костюме ладном, на длинном носу носил стекляшки, отчего потешались над ним посадские. Он и стал у них главным.
 ЗАО ничем особенным не торговало. Так, какие-то ножички перочинные детишкам на забаву, да спиртным приторговывало. Но дело они так обтяпали, с какими-то бумажками, с печатями синего цвета, что теперь ни один кабак в Посаде без их спиртного не обходился. Чуть позже и вовсе они разошлись, да так, что теперь все хозяева кабаков Посадских ОБЯЗАНЫ были покупать у них спиртное. Кабатчики бросились к Седобороду. На жалобы он так ответил:
 — Всё это грязная монополия! Но вы, дурачье, не узнав сперва, в чем суть, сами шеи свои в петли сунули. Пальцы слюнявили и к бумажке прикладывали! Теперь терпите.
 Про «грязную монополию» никто никогда не слышал. Но раз Седобород слова эти сказал с брезгливостью, то народ целую неделю сплевывал через левое плечо, защищая себя тем самым от страшного наговора.
 Пыталось ЗАО и обменным делом заняться. Купцы и торговцы из разных далей прибывали, деньги у всех несхожие. Вот и решили эти молодцы дело обмена под себя подмять, да просчитались. Предлагали они все деньги в одну валюту перевести (что такое «валюта» посадские ведать не ведали, отчего площади торговые опять оплеваны были), и называлась валюта та «гаксы». Понятно, посадским слово не понравилось, больно уж чем-то крысиным от него разило, и...
 А когда увидели, что эти «гаксы» бумажные, тут уж вовсе ошалели, и быть бы этому ЗАО оплеванным с крыши до погреба, да Седобород вступился за сердешных. Мол, не знают они наших обычаев, лезут со своим уставом в чужой монастырь.
 О монастыре спрашивать не стали и слюну сберегли. Но через два дня лавку обменную спалили. С тех пор претензий к ЗАО никто не предъявлял, да и хозяева кабаков роптать перестали.
 Изба Седоборода находилась на окраине Посада. Да и не изба это была. Дом Седоборода называли так по привычке. Стоял он на земле основательно, вросши в нее всеми четырьмя углами. Крылечком дом был к Посаду, а оконцами резными в лес дремучий смотрел. Потому и сумрачно в нем было даже в полдень. Под вечер собиралось у него с дюжину молодых дружинников, пили брагу, на диком меде ставленую, и слушали его рассказы. А рассказывать он был мастер. И всегда новое говорил, еще неслыханное. Да-а, многое знал Седобород...
 — Говорят, за звездными туманами есть миры иные. Дома там крышами небо шкрябают, вот и зовутся небоскребами...
 — Чепуха! — лениво прервал старика Пустолоб. — Где же это видано, чтобы дом крышей небо касался?!
 — Тьфу на тебя, башка пустая! Знать ничего не знаешь, а перебивать мастак! — одернул его Седобород, и продолжил: — Так вот... О чем это я?
 Бывало, забудет старик, о чем речь вел, и долго потом вспоминает. Намекнуть, слово какое сказать, чтоб не мучился старый, никто не собирался. Обидится старик, потом греха не оберешься. Вот и молчали все, ждали.
 — Да, вот значит, как... небо трогают. И огни везде.
 — Пожар у них, что ли? — спросил кто-то и тут же спрятался за спину других. Взгляд Седоборода ничего хорошего вопрошающему не обещал. Вредным иногда бывал старик. Такое слово сказать мог, что ни к одной девке потом не подойдешь — сила мужская пропадет. Сам-то он к ним давно не ходок, но и молодых мог на век отучить.
 — Какой пожар? Нет никакого пожара. Огни те холодные. Ярко светят, но не греют. Как луна.
 — Бывает ли так? — усомнился кто-то.
 — Еще раз перебьет кто, я такое скажу — вовек не возрадуетесь!
 — Не серчай, Седобород. Интересно же. Десять слов всего сказал, а поведал о чудном, — польстил Лад старику.
 Он единственный из собравшихся не очень-то боялся заговорных слов Седоборода. В детстве няньки оставили его одного в бане. Пробыл он там с вечера до утра. А когда подняли крик и гам, (няньки выли в голос, что, мол, унес дитятку волк серый), Лад сам из баньки выполз. Было ему тогда три годочка от роду, и ходил он с тех пор седой. Да не беда это, решили родители, а вот что слова заговоренные перестали его брать — так это всех до смерти напугало! Как жить-то теперь Ладушке, коли ни амулеты, ни заговоры его не сберегут?! Пошумели, нянек выволокли, и успокоились. Даже хорошее стали видеть — живет человек, сам себе хозяин, ни одна сила над ним не властна. Только о том, что в баньке случилось, никто так толком и не узнал. Говорили разное — и что с нечистью Лад в бане игрался, и что сам, мол, Черт-Туй снизошел до того, что позволил Ладу подергать за свою бороду седую. И вроде бы вырвал Ладушка из бороды окаянного какой-то волос заветный... Кто теперь скажет, так это или нет? Сам Лад не помнил ничего.
 — Говоришь, крышами небо трогают и огни везде? Эх, посмотреть бы...
 Старик хлебнул бражки, вытер широкой ладонью бороду и улыбнулся вдруг.
 — Да-а, красота... В главном посаде той страны есть улица по названию Угол Стриженый. Почему да отчего, не разумею, да только все говорят, что Угол тот вовсе и не стриженый, а как есть прямой, словно стрела. Живут на улице люди Банковского народа. Да вы знаете одного из них — хозяин ЗАО... Да. Амбары их не зерном трещат, а от золотишка ломятся. Говорят даже, что золотишко-то их заговоренное, само себя родит. Вот и не кончается никогда. В этом их богатство.
 — Как же золото само себя родит? Брехня... Чай, не курица, чтобы яйца нести!
 Седобород устал обращать внимание на реплики слушателей.
 — Многие хотели руку приложить к золоту тому, да обожглись. Даже люди Мафии, и те предпочитают с племенем Банковским в дружбе ходить.
 — Мафия?! — удивленно шепнул кто-то.
 Но слух Седоборода был остр, за сто шагов слышал, как белка орешки щемит.
 — Которые в плащах ходят. Страшное племя, — Седобород понизил голос. — Корни их на острове дальнем, вот и не сладить с ними никому. Сколь уж бились с ними и явно и тайно, а всей силы Мафии так и не изведали... Так оно и понятно! Человек корнями силен. А если корни твои за кудыкиной горой да за девятью морями в острове спрятаны, то и не побьет тебя никто. До корней-то не добраться.
 — Это ты хватил, дед! — Лад потянулся, аж кости захрустели. — Всякого побить можно, коли за дело с умом взяться. Помните, как лавка их горела? Вот потеха была.
 — То-то что с умом. А у вас он откуда? Нет у вас ума. Другие делом заняты, а вы каждый вечер ко мне норовите зайти, браги на дармовщинку попить, да уши развесить, — усмехнулся Седобород.
 — Так ведь совет добро на войну не дает. Вот и шляемся без надобности, — Пустолоб зачерпнул полну кружку мутной бражки и вылил ее в свое бездонное горло.
 — Ишь ты, чего захотел. Война ему нужна. Сам-то ты видел ее, войну-то? Сколько лет в мире живем, а всё из людей не выйдет потребность друг другу головы отшибать. Лоботрясы вы, вот что.
 — Хватит ругаться, Седобород! Говори дальше, что там с Мафией и людьми Банковскими.
 — Чего, чего... В друзьях они. Вечный мир меж ними. Бывают иногда стычки, «наездами» называются, но это так, по мелочи. А по-крупному ни-ни. Никакой войны.
 — Почему? — удивился Пустолоб. Его кружка в который раз опускалась в бадью с брагой, уже по дну стала шкрябать. — Если у кого-то много золотишка, так не зазорно заставить поделиться. Тем более что оно, золотишко-то, само себя родит. Чай, не обеднеют люди Банковского народа.
 — Не обеднеют, — согласился Седобород. — Да только золото ихнее заговоренное. Если не по согласию к тебе попало, не по-доброму, то жди беды. Пожалуют те же люди Мафии и всё разорят.
 — А чего им за Банковских заступаться?
 — Говорю же, мир между ними. Поговаривают еще, что большие богатства Мафии у тех же Банковских хранятся.
 — Ну-у дела-а! И где же это так бывает, чтобы разбойник у купца деньги хранил?
 — Далеко. На западе, где солнышко садится.
 — Запад нам не указ... Расскажи еще что-нибудь, Седобород.
 — Расскажи, расскажи, — послышалось отовсюду.
 Седобород хмыкнул, тронул дрожащей рукой лучину — ярко вспыхнуло пламя. Кто-то услужливо подал ему кружку с брагой.
 — Ну, коли спать не спешите, да девки, видать, вас не ждут, и уж если запад вам не указ, то ... слушайте про восток. Сказывают люди, есть там загадочная страна. Народ той страны поклоняется Солнцу, как, впрочем, и мы. Люди там невысокие, раскосые. Покой страны той оберегают ужасные вояки — самраи. Люди чести. Если вождь гибнет в бою и сражение проиграно, то оставшиеся в живых сами на себя накладывают руки.
 — Что же это за честь? Глупо, — подал голос Лад. — Покуда жив хоть один воин, не окончена битва!
 На него тут же зашипели.
 — Недалеко от этой страны проживают другие народы. Говорят, сам Черт-Туй оттуда родом!
 — Чер-Туй?! — кто-то со страху тронул свой амулет, кто-то сплюнул через левое плечо.
 — Он самый! А еще там родина Комер-сана.
 — Который завтра приезжает?
 — Да. Сколько лет ему — никто не знает. Древний он...
 — Древнее тебя?
 — Древнее. И мудрее. В делах торговых ему равных нет.
 — А чего он к нам засобирался?
 — Устал кочевать. Решил наш Посад выбрать местом своей постоянной дислокации.
 О дислокации никто ничего сказать не мог. Слово незнакомое, не понравилось слово-то...
 — Ты говори, дед, да не заговаривайся! — вновь послышались плевки и зашуршали, зазвенели амулеты и обереги.
 — Перестаньте плеваться! Всё, устал от вас, обалдуев! Убирайся потом за вами... На сегодня хватит. Пошли все вон! — рявкнул Седобород.
 Ослушаться деда никто не решился. Стали собираться. Кто-то напоследок черпнул браги, кто-то украдкой дернул пук травы сухой, что в изобилии висела по всему дому. Трава у Седоборода злой не была, худого человеку не сделает.
 — Лад, останься, — седобород прикрыл глаза.
 Лад послушно уселся обратно на пол, стараясь выбрать место не заплеванное.
 Когда дверь хлопнула, Седобород хитро взглянул на него.
 — Не надоело тебе еще с ними шататься? Всё про войну выспрашиваешь дедов. И не смотри так, всё знаю. Кровь в тебе бродит. Дело тебе надобно.
 — Дело... А какое? Может, ты подскажешь?
 — Подскажу. Как приедет Комер-сан, иди тут же к нему.
 — Зачем? — удивился Лад.
 — Попросишься в ученики. У него блажь такая есть. Как куда приедет, сразу ищет себе ученика.
 — Я в дружине учился пять лет! Теперь опять учиться? Чему?!
 — Торговле.
 — ...?
 — Делай, как сказано! — прикрикнул Седобород так, что Лад подскочил с полу и исчез в дверях. Мало ли, что заговоры не берут, вдруг дед такое ляпнет, что и ноги скрутятся...
 Слава и молва о Комер-сане бежали по земле быстрее его тяжелых обозов. Да как же не быть быстрее, если в пути был не просто Комер-сан, один человек, а огромный клан с целой кучей барахла. Добра, добытого торговлей честной, а когда и хитростью, насчитывалось до сотни обозов. Были здесь и материи разные — атлас из Хундустана, шелка из Итая, холстина плотная с Севера, ситец разноцветный — радость женам, разорение мужьям. Оружия всякого и на любую руку — от кастетов свинцовых до палиц пудовых — было обозов десятка два. Барахлу же в виде камней-самоцветов, украшений из золота и серебра, никто и счета не ведал. Да прибавьте к этому всяких заморских сладостей!..
 Одни из зависти говорили, что продал Комер-сан душу нечистой силе за удачу в торговом деле. Другие, поумнее которые, считали, что удача тут вовсе ни при чем. Просто мудрым был Комер-сан, человеческую природу насквозь видел. Да и опыту в торговле у него было не два дня. Родовитый посадский люд, знающий всегда все новости и откуда ветер дует, поговаривал, что давным-давно знаком был Комер-сан с самим знатным Садко. Связывала их не просто дружба, — торговали вместе, выгоду имея обоюдную, и вроде бы Садко завещал Комер-сану свою удачу в рисковых делах торговых.
 За многие годы спокойной жизни жирел Посад от торговли, как хряк жиреет от кормежки на убой. И всякое он повидал — товаров разных и людей чужих, и стал как невеста на выданье, которая уж слишком разборчива, — и это не в новинку, и эту невидаль уже видели, и эту сказку уже слышали, да позабыть успели. Но прибытие Комер-сана даже для Посада было событием большим. Не часто, ой не часто ТАКИЕ торговцы оседали в Посаде. Заезжать, конечно, заезжали, но чтобы вот так, разом, и на всю жизнь, — это редко бывало. Купцы, вроде Комер-сана, предпочитают со временем сами закладывать небольшие селения. Пройдет годков пятьдесят, и превратятся они в такие же посады торговые со своими обычаями и своей торговлей.
 Узнав о решении Комер-сана осесть в Посаде, люд посадский зашумел, и ведь было от чего! Самые беднейшие из купцов посадских носы к небу задрали, свысока смотреть стали на заезжих купцов. Как же, статус Посада становился неоспоримым в ближних и дальних землях, приобретал главенство в делах торговых, и цены, которые теперь будут устанавливаться в Посаде, станут стандартом для других.
 Обозы Комер-сана остановились на окраине Посада. Покуда не будет выбрано место (с разрешения совета), где дом предстоит ставить, а рядом конюшни, амбары, склады для барахла торгового, свинарники да курятники, да жилье для прислуги, быть клану Комер-сана на окраине.
 Знатный купец не обиделся, добро принял хлеб-соль от старейшины совета Зуба, и стал с неторопливой хозяйственностью устраиваться на новом месте.
 Сколько здесь стоять, он не знал, но, видать, не впервой Комер-сану такое. Пока дом поставят, да всё что полагается при нем, месяц-другой пройдет. Вот и разбились шатры цветные на окраине, запахло бараниной жареной, свининой тушеной, ржание конское смешалось с криками подручных Комер-сана, распоряжающихся по поводу вечернего угощения.
 Пригласил Комер-сан на ужин праздничный всех желающих (столы стояли под открытым небом, подходи любой, да ешь, что приглянется — барашки целые запеченные, свиные окорока румяные, рыбы всякие и птицы, пей-запейся браги да пива из Бовуссии). Чинных людей, представителей артелей торговых, членов совета позвал Комер-сан в свой шатер и потчевал их там едой отборной, поил сброженным соком ягод лозы, что росла вдоль рек Франзонии, да речи вел дельные:
 — Как торговля идет, из каких мест дальних больше товару везут, а из каких меньше?
 — Не появлялись ли в Посаде Пыльные демоны, а люди Песков заезжают ли?
 — Есть ли чародеи злые поблизости, давно ли о Чер-Туе новостей нет?
 — А какая рать у Посада на содержании?
 Слушал он ответы, яблочко наливное, на дольки порезанное, ел и причмокивал: товары отовсюду в Посад везут, пыльных демонов видом не видывали, люди Песков бывают, правда, да только не торгуют они — это все знают. О Чер-Туе давно слухов нет, может, сдох где, окаянный...
 Тут Комер-сан улыбнулся.
 — Говорят, смертушка об него косу затупила, а ему хоть бы что.
 Люди чесали затылки, платки к губам прикладывали, но плевать в шатре гостя дорогого не решались.
 Доел яблочко Комер-сан, сощурил свои и без того узкие глазки хитрющие и молвил вдруг:
 — Слышал я от людей сведущих на востоке, перемены в мире грядут большие.
 Притихли люди. У кого-то кость в горле стала, у кого-то вино вкус потеряло. Перемены всегда пугали. Вздумается кому-то, что так да эдак лучше будет, и давай рубить старое без оглядки, только щепки летят! А потом оглянется кругом — сделал вроде всё как хотел, а лучше-то и не стало. Ну-у, если всё кругом плохо, людям жизни нет от врагов там каких, или нечисть (слюна сама на язык наползла) мутит умы, да чинит зло какое, тогда, конечно, и перемены к месту придутся. Но когда всё чином да ладом кругом, чего же лучшей доли искать?
 Ох, умный Комер-Сан, хитрый, накормил, напоил, выпросил как дела, да и огорошил. И Чер-Туя не зря ли помянул?
 — Перемены всякие бывают, — подал голос Зуб. Хоть и был он в совете старейший, память свою давно пережил, но ума хватило людей успокоить. — К тому же, когда они до нас дойдут, еще неизвестно. Годков десять, а то и все сто пройдет. Мир большой...
 Отлегло на сердце, снова полнились чаши, расползались хмельные улыбки. На улице заиграли дудки-веселушки, зазвенели гусли, им ответили нытьем волынки (инструмент дивный, дуешь в одну дудку, а поют несколько), ритм задавали бубны шаманские и тамтамы. Про последние молва недобрая шла. Мол, натянута на них кожа человечья, а внутри томится душа какого-нибудь бедолаги.
 Ничего больше не говорил Комер-сан. На его желтом пухленьком лице застыла слащавая улыбка, А глазки внимательно следили за мрачным Седобородом.
 Тот не ел, не пил. Знал он, кому сказал Комер-сан про перемены, оттого и думу думал, изредка лишь взглянет на хозяина и снова в себя уйдет...
 Лад ушел с пирушки еще до первых костров. Набив живот всякой всячиной, и запив медовухой, ощутил он вдруг потребность уединиться, дабы пища лучше усвоилась, а ум-разум прояснился. Но не так-то просто было выбраться из Посада. Всюду лица знакомые, слова приветливые, чьи-то руки под локоть хватают, чарку подносят. Пока не обошел все кабаки, не увидел всех дружков своих по нелегкому делу дружинному, пока не осталась в кармане рубахи длинной деньга одна, деньга бедная — медная, не добрался он до лесу. А как только в лесу оказался, направился сразу на заимку заветную, где когда-то пацаном-несмышленышем играл в игры про войну.
 Заимка та была собственностью мастера кузнечных дел Наковальни Мечплуговича. Когда-то он поставил избу нехитрую возле болота вонючего. В том болоте Наковальня годами железо травил, после чего мечи делал отменные и рало крепкие. Но после появления в Посаде молодцов из ЗАО кузнечное дело, бывшее в руках Наковальни, претерпело существенное изменение. Никто не знает, как он сошелся с людьми Мафии. То ли своя нужда заставила кузнеца, то ли мафиозники почувствовали потребность в нем, но случай один до сих пор памятен люду посадскому.
 Наковальня был членом совета Посада, и среди стариков, уютно обосновавшихся там, был единственным, в ком жила и бурлила сила необыкновенная. Природа на славу одарила удалью его.
 Как-то в кабаке зашел у него спор с одним из Мафии. Тут же, как положено, установили заклад победителю и расчистили место в центре. Мафиозник успел нанести Наковальне три удара, больно шустрый оказался, после чего испытал на своей голове силу удара руки кузнеца. В землю так вошел, что пришлось пол разбирать в кабаке, — из толстенных тесаных досок одна голова торчала, а потом еще и из земли выкапывали любезного.
 Но как бы там ни случилось, язык общий они быстро нашли. Тут же выросли на южной стороне Посада новые кузницы большие. Ветра большую часть года с севера тянули, вот и поставили кузни новые с юга, чтобы гарь да копоть дышать в Посаде не мешали, так Седобород подсказал.
 С тех пор забросил Наковальня свою заимку возле болота. Обветшала она, потолок в два наката порушился от дождей и снегов, стены мхом заросли. Когда набрел на нее юный Лад, была она простым холмом, каких в лесу превеликое множество. Стал Лад на ней днями пропадать. Целое лето тайком приводил в порядок и к зиме готовил. После той зимы стала она ему домом вторым. А когда в дружину попал, превратилась заимка в место встреч тайных с девицами-красавицами, чьи родители не одобряли внимание своих дочерей к удалецкой стати дружинников. Не один Лад пользовался заимкой в таких целях. Многие дружинники-побратимы бывали там, жгли костры и уговаривали пугливых подружек:
 — Да не бойся ты болота... Ну и пусть вонючее, зато никто сюда не заглянет. А что комары, эка невидаль, их и в Посаде хватает... Нечисть? Какая нечисть?! Здесь владения кузнеца Наковальни. А нечисть ох как боится кузни, разве ты не знала? Вот дуреха-то...
 Так было бы и по сей день, ежели однажды одна из пугливых девок не рассказала родителям, где пропадала всю ночь. Отец той дурехи не стал шум поднимать, а пошел прямо к начальнику дружины Ярому Живодер-Вырвиглаз. Был он крепок как дуб, и такого же ума.
 Двойное прозвище его имело прелюбопытную историю происхождения. Когда было Ярому лет двенадцать от роду, обнаружилась в нем страсть к изуверству над бездомными кошками. С какой стороны ни посмотри — занятие опасное. Кошки всегда в Посаде числились в прихвостнях нечисти, и та нечисть в любой момент могла отыграться на озорном мальчугане.
 Взрослые как могли отучали мальчишку от пагубной страсти, в ход бывало пускались и розги и ремни сыромятные, но добились лишь одного — Яром перестал предаваться своему любимому занятию явно. Но еще долго люд посадский вздрагивал по ночам от ужасного кошачьего визга.
 Однажды всё кончилось. То ли мальчик повзрослел, то ли нечисть наконец-то предупредила его (вскочила у Ярома бородавка на носу, отчего стали звать его позже за глаза Бородавкой), а кошачьи визги сошли на нет. Но в памяти людей Яром навсегда стал Живодером. А он, дурак, еще и гордился этим.
 Второе прозвище он получил совсем уж просто. Нет, никому он глаз не вырывал. Просто на кулачных боях, где Яром старался блеснуть силушкой тела и немощью ума, он всегда кричал противнику, что вырвет глаз ему. Зачем он это делал, никто не знал. Но слова запали в душу. Вот и получился Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка.
 Так вот, пожаловался Ярому батюшка дурехи безмозглой на бесчинства дружинников:
 — Лоботрясам твоим в сечи бы побывать, — ярился обиженно мужик, — так они бы знали, что почем. А то, ишь ты, за правило взяли девок на болото таскать. Ты уж, Яромушка, будь любезен, разберись. А я в долгу не останусь.
 Яром дулся от гордости. Вот ведь как, нет войны (да и не нужна она, Дажбог прими слова мои с благодатью), а у начальника дружины всё же есть авторитет определенный. Поискав два дня виноватых и никого не найдя (одна половина дружины бывала на заимке постоянно, другая горела желанием когда-нибудь там побывать), приказал Яром сровнять избушку на заимке с землей. Разрешение получил от самого Наковальни (заимка-то всё-таки его), который, узнав о причине, хохотал до слез. Яром лично присутствовал при исполнении своего приказа. Да только не выдержал он и дня возле болота. Грозного вояку, каковым мнил себя Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка, одолели комары. А ребята заимку не сильно-то разоряли, выполняя приказ начальника. Однако девок туда больше не водили, а со временем и вовсе позабыли о ней. Один лишь Лад помнил. Он снова как мог, привел всё в порядок, но об этом уже никому и слова не сказал...
 В избенке было прибрано, на столе стояла нехитрая снедь, в углу пузатился бочонок, не иначе как пиво. Горели лучины и в камине горело желто-красное пламя. Такого Лад не ожидал. Кого занесло сюда в этот час неурочный? Неужто прознал кто про заимку вновь, да девку привел сюда? Эх, нет места на земле, где можно было бы почувствовать себя одиноким. Всегда найдутся соседи, будь то люди или нечисть. А иногда и мысли собственные так достанут, что хоть на стенку лезь. Никуда не уйду, решил Лад, и сел за стол. Есть-пить не хотелось, поджидать кого-то тоже охота не большая. Но удивить и озадачить — вот потеха. Пускай кто бы там ни был, увидев Лада, испытает неловкость.
 Хрустнула ветка, скрипнули петли ржавые, отворилась дверь... Лад рот открыл от изумления, да так и остался сидеть с отвисшей челюстью. Вошедший гость потянул носом воздух, облизнул языком толстые губы и хихикнул.
 — Человек... Надо было сразу догадаться. Что ж, гостям рады... Особенно когда они молоды! Мясо нежное, хрящи мягкие. Да-а, славный будет ужин.
 — Ты чего там бормочешь себе под нос? — спросил Лад с испугу. — И кто ты такой, чтоб в моей избе хозяйничать?! Это мы еще посмотрим, кто чьим ужином станет. Ишь ты, ловкий какой! Занял дом чужой, да еще хозяином закусить хочешь!
 Еще раз шмыгнул нос, захлопнулась дверь, и гость вышел в свет лучины.
 — А-а, это ты, Лад. Извини, не признал. Все вы, людишки, одинаково воздух портите.
 Стоял перед Ладом в плавающем отблеске огня гоблин Сэр Тумак. Был он ростом невелик, на голову ниже Лада. Длинные мускулистые руки почти пола касались, и время от времени руки эти чесали ноги, покрытые седой шерстью. Впрочем, шерсть покрывала всего гоблина, кроме лица, на котором выделялись пухлые губы и массивный нос.
 Лад перевел дыхание. Никто его сегодня есть не будет. Значит, нет надобности мечом махать.
 — Подвели меня глаза, Ладушка, вот и не признал тебя. Хотя запах почувствовал шагов за сто.
 — Ошибиться не трудно, трудно исправить ошибку. Вот зашиб бы тебя мечом, что тогда делал бы?
 — А ничего, — гоблин сел за стол и вздохнул. — Жить всем хочется. Но и умирать когда-то время придет.
 — Как ты здесь оказался? — спросил Лад, пытаясь перевести разговор на другую тему. Гоблин грустил. А у нечисти грусть грусти рознь. Кто ведал, о чем задумался Сэр Тумак? Может, сожалел, что на месте Лада не оказался кто-то другой? Тогда был бы сытый ужин... — Думал я, что заимка забыта всеми.
 — Я случайно на нее набрел. Пятьдесят годков живу тут, а доброго слова от посадских не слышал, — гоблин почесал нос, шмыгнул и чихнул. — Ну, бывает, конечно, что провинюсь перед ними. У кого порося стащу, у кого курей с десяток выеду, так ведь это мелочи! Ни одного человека за эти годы не загубил! А посадские мной детей пугают... Обидно. Разве это жизнь?! В землянке сырой пропадаю. Уже ревматизм кости ломит, а от простуды вовек, видать, не избавлюсь... А тут, с недельку назад, набрел на эту избушку. Дай, думаю, приспособлю ее под жилье. Дней пять высматривал — никто не идет. Вот и пристроился здесь... Значит, твоя заимка? Эх, жаль...
 — Не тужи, — пожалел гоблина Лад. — Хочешь, живи здесь. Иногда буду наведываться, но ты уж терпи. Да других сюда не пускай.
 Обрадовался Сэр Тумак.
 — Спасибо тебе, Лад. Не зря, видно, я тебя тогда от медведя-шатуна спас. Отблагодарил. Я теперь здесь так устроюсь, как на родной Ольбии Туманной не бывало!
 Он поднялся из-за стола и заковылял к бочонку.
 — Угощайся, еда не ахти какая, но сытая.
 — Не голоден.
 — Тогда пива отведай. Сам делал.
 — Не откажусь, — согласился Лад.
 Гоблин плеснул в кружку дубовую темную жидкость, а сам к бочонку приложился.
 — Кисловато пиво твое, — Лад отер ладонью губы. — Скисло, что ли?
 — Лешего козни, — гоблин поставил бочонок возле себя. — Поругались мы давеча с ним, вот и ложит свои заклятия на всё, что делать начну. Я уж терпел, терпел, но когда этот поганец пиво испортил, я совсем озверел. Припер его к осине, есть, однако, не стал. Какой из него обед или ужин? Злобный стал, весь желчью изошел. Отравиться можно. Ну, так я потряс его немного, вроде притих.
 — Что же вам с лешим делить? — удивился Лад. — Он лесу сторож, а ты, так... приблудший в этих краях.
 — То-то, что приблудший, — снова запечалился гоблин. — А ведь своим хочется стать. С нечистью в округе со всей перезнакомился. (Лад сплюнул.) Так она и есть нечисть, что с ней дружбу водить? А с людьми даже знакомства доброго не выходит! Один ты в товарищах ходишь... Обидно... Посад вон какой большой стал, неужто места мне там не найдется?
 — С Седобородом говорил?
 — А что с ним говорить? У него своих дел хватает. Это вам, людям, не видно, сколько хлопот у него. А мне всё известно... Не хочу его беспокоить. Жилищный вопрос надо самому решать, а не надеяться на кого-то. Зачем старому за меня ходить, пороги обивать?
 — Так ведь не чужой же ты! Пятьдесят годков здесь ошиваешься! За это время своим в доску можно стать!
 — Нечисти у вас здесь полным-полно, но всё же ваша она, своя. Одним больше, одним меньше, вы бы и не заметили... Только нечисть ваша вся вдруг взбеленилась словно, как только я заикнулся о вступлении в ее ряды. Нечего, мол, партбилеты всяким проходимцам давать! Это я-то проходимец?! Да на родине про меня легенды ходят! Да еще рекомендацию требуют. А кто мне ее даст? Людей они не особо жалуют, а из своих кто вряд ли поручится. Вот и шатаюсь я между — ни к людям прибиться, ни с нечистью сойтись.
 — Коли в этом загвоздка, помогу тебе, — Лад почесал затылок, глянул в пустую кружку и улыбнулся гоблину. Сэр Тумак был догадлив. Снова забулькало запенилось темное пиво, белая пена шапкой встала над кружкой. — Я дам тебе рекомендацию. Чай, слово мое сойдет для нечисти?
 — Пожалуй, — согласился гоблин. — Тебя-то они, сволочи, уважают.
 — Так и не будем с этим делом тянуть. Кто там у них сейчас главный?
 — После того как Чер-Туй исчез (Лад по привычке сплюнул), дела взвалил на себя брат его меньшой...
 — У него братьев, что грибов по осени в лесу. Кто именно?
 — Сичкарь Болотный.
 — Знаю такого. Годков пять назад его Яром Живодер-Вырвиглаз у озера Песчаного в пух и прах разбил.
 — Ваш Яром собственной тени боится. Где уж ему Сичкаря разбить, брехня всё это.
 — Как же, люди сказывали...
 — Что им выгодно, то и сказывали, — серьезно перебил гоблин. — Яром тогда еле ноги унес.
 — Ладно. Есть на чем писать?
 — На вот, возьми, — гоблин подал ему бересту и уголек потухший. — Царапай каракули. Да только повежливее обращайся к Сичкарю. Как Чер-Туй исчез, он совсем спятил. Зазнался. Велит величать его не иначе как Партайгеноссе. Речи на шабашах такие толкает, что у многих ум за разум заходит. Сначала смеялись над ним. Потом, когда он пару домовых и одну кикимору взглядом иссушил, притихли все. К речам привыкли, теперь без его прокламаций жить не могут. После тех речей у нечисти какое-никакое, но самосознание обнаруживается. Так что ты повежливее будь, судьба моя решается.
 Лад взял уголек, задумался на минуту, после чего быстро написал:
 «Как смеешь ты, Сичкарь Болотный, выродок недостойный из окаянного рода Чер-Туя, величать себя именем заморским, именем поганым „Партайгеноссе“? Что означает сия кличка? При брате твоем нечисть нечистью была, а при тебе кем стала? Мхом болотным, эхом лесным, страхом людским, злобой лютой! Тьфу на тебя десять раз! И почему гоблину Сэру Тумаку, пятьдесят годков в наших местах обитавшему, отказываешь в статусе определенном, который он, несомненно, заслуживает, и коего он достоин более других?! Мое слово ему рекомендация. Лад Посадский».
 Сэр Тумак прочел послание.
 — Накарябал, как курица лапой, — довольно отозвался он. — Сичкарю понравится. Теперь я точно своим стану!
 — Только посадских не обижай, — поспешил добавить Лад и зевнул. — Переночую здесь. Не возражаешь? Изба-то твоя теперь.
 — Ночуй, гость дорогой, ночуй. Но сперва поведай мне, дурню старому, о делах своих.
 — Какие у меня дела? Не купец я.
 — Не скажи. На заимку пожаловал, значит, мыслишки одолевают тебя. Рассказывай, а я пока постелю тебе.
 Лад отпил пивка и тряхнул головой.
 — Седобород говорил, чтобы я в ученики к Комер-сану шел.
 — Приехал-таки купец знатный?!
 — Приехал. Сейчас весь Посад гуляет на его пирушке. Только я не пойму, зачем мне в ученики к нему идти?
 — Дело торговое больно мудреное. Кто в нем вершины достигнет, того люди и уважают. Не за богатство. За него чего же уважать? Может оно, богатство-то, краденое? Уважают купцов за то, что они людей хорошо знают, страны дальние видят, обычаи всякие не в диковинку им. Ведь они, люди торговые, как мостик между народами. Чужую культуру видят, да свою показывают. Бывает, через них войны начинаются. Через них они же и заканчиваются. Думаешь, если одна рать другую побьет, то войне конец? Не тут-то было! Злоба в побитых долго сидеть может. А торговля всё по своим местам ставит. Без нее нет жизни.
 — Откуда ты всё знаешь, Сэр Тумак?
 — Я в Ольбии Туманной родился, там века жил, всякое видел. Остров мой не чета Посаду, старше будет на десятки веков. Так что знаний там пруд пруди.
 — Ну, у нас тоже старина знатная есть. Мудрых хватает. Седоборода взять хотя бы. Или Зуб, старейшина совета. Говорят, умен он и хитер как лис.
 — Да, барахла старого у вас хватает. Да только распорядиться им с умом никому в голову не придет. Постель готова. Ложись, спи. А с утра, совет мой тебе, иди к Комер-сану. Если Седобород сказал, значит, есть смысл. Он далеко смотрит.
 Лад хотел сказать, что тоже далеко видит. Если в степи встать, взгляд до горизонта бежит. А если в лесу, то, смотря какой лес, будет редкий, так шагов за сто гриб увидать может. Коли бор густой, так на самой макушке высоченной сосны белку разглядит. Да только в заслугу это ему никто не ставит. А про Седоборода с уважением говорят. В чем разница? Но ничего не сказал Лад. Уснул с мыслью о несправедливости людского мнения по такому пустяку, как зоркость.
 Сэр Тумак отпил пиво из бочонка и тоже спать завалился. Было у него теперь жилье собственное, добротное (не беда, что болото рядом, там лягушек полно, — значит, с голоду не помереть, а на зиму их можно засушить), плюс имелась теперь на руках рекомендация. Хоть от человека она, зато от какого! Лада нечисть знала, некоторые даже побаивались. Не берут его чары, хоть тресни, не берут! Такого стоило опасаться. Теперь Сичкарь Болотный не придерется, примет в ряды нечисти, куда денется. И выпишет не какую-то филькину грамоту, а справит настоящий, добротный «аусвайс», чтоб как у всех было...

 Глава 2

 Если вам никогда не приходилось спать в одном помещении с гоблином, возблагодарите судьбу, ибо счастье это невесть какое. Храп стоит на всю избу, аж полати дрожат, да от шерсти его разит за версту чем-то кислым. Иногда из шерсти этой выползают всякие твари мелкие, от них житья нет никому. Гоблины-то толстокожие, когда твари эти их кусают, им это как в радость, словно щекочет кто.
 Лад ночь промучился. С утра, как только солнышко встало и тронуло лучиком робким, лучиком первым крышу избенки, выбрался он наружу, позевывая и почесываясь, умылся водицей болотной, разогнав сперва лягушат, и пошел в Посад. Вечерний разговор с Сэром Тумаком не шел из головы. Нечисть, видать, по-новому решила жить, не зря же Сичкарь Болотный занялся пропагандой. Раньше нечисть как жила? Каждый сам за себя. В тихую и по одному набедокурят где и снова притихнут. Лишь по болотам да лесам слушок идет о подвигах грязных. Теперь же всё иначе. Нечисть сплотилась, строгий контроль ведет по приему новобранцев в свои ряды. Гоблин тому яркий пример. Не к добру это, ох не к добру.
 В Посаде еще слышались отголоски вчерашней гулянки. Кто-то только сейчас покидал кабак, а кто-то уже заходил в него, спеша унять похмелье кружкой браги или пива заморского. У кого совсем дела скверно шли, те спирт водой разбавляли один к одному, тем и спасались. По всему выходило так, что и сегодня Посад гулять будет.
 На базарах и рынках посадских торговля вяло шла с утра, и это ничего хорошего не обещало торговцам.
 Кузни Наковальни Мечплуговича молчали, словно водой их залило (первый признак того, что на Посаде праздник шумел). Только тонкие струйки дыма вились над печами. Видать, рассудительный кузнец оставил всё же кого присматривать за ними, иначе как бы «козел» не вышел. Почему кузнецы козла какого-то боялись, Ладу было невдомек. Сколько их по Посаду бегает, и никакого худа от них никому нет. Так чего же бояться?..
 Шатер Комер-сана отыскать было не трудно. Большой и разноцветный возвышался он над всеми остальными, а над ним вилось по ветру родовое знамя Комер-сана — желтое полотнище с красным кругом в середине. У входа в шатер не было стражи, в Посаде купцам нечего опасаться. Хотя на первое время приезжие всё же нанимали стражников из дружины посадской, либо своих работников выставляли, вооружив их прежде для пущей острастки всяким оружием так, что бедные молодцы часами потели под тяжестью железа никчемного. Но Комер-сан сразу отказался от охраны. Не было у него такой нужды — охранять себя и добро свое. Вход в шатер охраняло хитрое заклинание — оно пропускало внутрь только тех, кто действительно пришел по делу и без злого умысла. Остальных останавливал невидимый барьер.
 Лад дернул шелковый шнурок, колокольчик медно запел, извещая хозяина, но никто навстречу Ладу не вышел. Он пожал плечами и шагнул за цветной полог. Ноги его тут же утонули в толстом ворсе ковра дивной работы, и он подумал о том, что надо бы снять сапоги, а то замарает болотной грязью такую красоту.
 — Не снимай, — услышал он голос Комер-сана. — Ковер не запачкаешь, заговоренный он. А вот ты... Как в шатер попал? Не должен ты здесь быть.
 — Почему? — удивился Лад, разглядывая хозяина шатра. «Не велик человек. Возраст не разобрать — пятьдесят, сто, двести годков ему? Щеки вон как надул, сейчас лопнут...» — Я же не враг какой.
 — Вижу, что не враг. Да только без дела ты пришел. А тратить время свое на пустые разговоры для меня роскошь большая. И почему тебя заклинание не остановило?
 — А, ты об этом... Так это дело пустяковое.
 — Как так? — пришла очередь удивляться Комер-сану. — Неужели смог обойти хитрости волшебные? Тогда из тебя неплохой взломщик выйдет.
 — Нет, всё гораздо проще. Не берут меня заговоры, вот и всё.
 — Совсем?!
 — Совсем.
 — Н-да-а, — протянул Комер-сан то ли с усмешкой, то ли с уважением. — Понятно. Не много таких в мире. Вот не гадал в жизни своей встретить такого. Ладно, проходи, позавтракай со мной.
 — Не могу я завтра ждать, мне сейчас надо поговорить. И вот еще что, я не ел с восхода, так что не откажусь от угощения твоего, если предложишь, конечно.
 — Так я же и предлагаю...
 — Что?
 — А, ладно, не бери в голову, — Комер-сан хлопнул в ладоши. Тут же, словно из-под земли, появились служанки. Были они с головы до ног в одеждах диковинных, ярких и свободных. И блюда подавали незнакомые, но вкусные. — Ешь, гость незваный, ешь да рассказывай, о чем просить пришел. Только имя свое назови сперва.
 — Ладом зовут... А просить... как узнал?! — Удивился Лад, набивая рот странным зерном отварным вперемешку с морковью тушеной и кусочками баранины сочной.
 — Не купец ты, дела торгового нет ко мне. Чтобы я тебе должен был, не припомню такого. Да и мне ты пока не должен. Значит, просить будешь.
 — Хитро думаешь, Комер-сан. Не зря про тебя люди говорят, будто видишь ты людей насквозь.
 — Молодец, — улыбнулся Комер-сан, — обычаи знаешь. Поел, польстил хозяину, да-а... Теперь говори, какую нужду имеешь.
 — Слышал я, — Лад неторопливо вытер руки куском белоснежной материи, которую подала одна из служанок, — имеешь ты обычай — как приедешь в город новый, сразу начинаешь искать ученика.
 — Не искать, — поправил Комер-сан. — Они сами ко мне идут. Хотят научиться делу торговому. Но не многим дано. Тебе-то что в этом?
 — Хочу учеником твоим стать.
 Комер-сан воззрился на гостя удивленно и захохотал. Лад обиделся.
 — Ты... учеником... ой, не могу, ха-ха-ха... — Комер-сан отер слезу смеха с толстых щек и добавил серьезно: — Великоват ты для ученика. Сколько тебе от роду?
 — Двадцать четыре зимы сменилось, так Седобород говорит. А сам я не ведаю.
 — Седобород? А кем он тебе доводится, уж не родня ли?
 — Да нет, какая родня. Просто вырос я при нем. Как родителей моих сморил мор ужасный, так я у него и обретаюсь.
 Комер-сан взглянул на него пристально, словно знак какой искал, вздохнул наконец, и кивнул головой.
 — В ученики, стало быть, хочешь? Проверить тебя надо. Пойдем.
 Он поднялся с легкостью, которую Лад не ожидал обнаружить в таком тучном человеке.
 Вышли они с другой стороны шатра и оказались возле обоза, полного всякого товара. Было там и оружие, и еда всякая, и материи разные, и драгоценности сверкали на солнце.
 — Деньги есть? — спросил деловито Комер-сан. Лад пошарил по карманам, нашел монетку медную и сжал ее в кулаке.
 — Есть.
 — Много ли?
 — Кое-что купить хватит, а более тебе и не нужно, купец. Любая сделка в радость, коли ты с прибылью останешься.
 Улыбнулся Комер-сан, тронул щеки свои толстые ладонями.
 — Ну, выбирай... Да не спеши. Представь, берешь ты товар, чтоб в заморские дали ехать и там торговать. Что там да как, ты не знаешь. Ну, чего столбом встал? Помни — покупаешь на свои, сколь бы их там у тебя ни было.
 Лад оглядел обоз. Что же выбрать здесь на монетку медную? Разве что пропить ее в кабаке. Потрогал он украшения, полюбовался, да и положил их обратно. Ткани разные ласкали руку, но и от них отвернулся Лад, ничего не выбрав. Довелось ему потом среди оружия ножик отыскать небольшой. Прочная сталь лезвия в рукоятку из кожи набранную плотно входила.
 — Сколько? — спросил Лад.
 — Эту безделушку так отдам, если выберешь еще что.
 Лад достал монетку, подкинул ее в воздух. Кувыркнулась монетка, блеснув медью, и упала на ладонь Комер-сана.
 — На всю ее цену возьму соли. — Сказал Лад, и подумал — коли не выйдет ничего, так останусь с ножиком и солью. А соль всегда нужна, везде пригодится. Без нее еды не приготовишь, да от зубной боли раствор соляной помогает. Так Седобород не раз говорил.
 Комер-сан серьезно взглянул на монетку, взвесил ее на руке, подкинул и, поймав, положил в карман.
 — Так, соли выйдет ладони горсть, ножик тоже забирай. А теперь скажи мне, почему такой выбор?
 Лад пожал плечами.
 — Коли в страну чужую, незнакомую еду, так лучше с оружием быть, но не грозным, как меч, иначе врагов наживешь. Отсюда надобность в ноже. А соль... Соль везде товар ходовой, и на первый раз ее достаточно. Прибыль будет небольшая, но всё-таки прибыль. А во второй раз уже будет ясно, что с собой брать. В чем в той стране недостаток, тому главное место в обозе.
 — В логике тебе не откажешь. Ты сейчас при каком деле состоишь?
 — В дружинниках посадских хожу.
 — Снимай с себя обязанность эту, беру тебя в ученики! Да не смотри так, нельзя сразу двумя науками ум полонить. Либо ты мой ученик, либо дружинник.
 — А на что я жить буду? В дружине жалование платят...
 — Понимаю. Теперь будешь жить за счет ума своего. Сколько заработаешь, всё твое, кроме доли малой, мне причитающейся. А на первое время, пока сделок торговых у тебя нет, как, впрочем, и товара собственного, буду платить тебе не хуже, чем в дружине.
 — За ученичество, что ли? — засомневался Лад.
 — Сметлив, — похвалил Комер-сан. — Как правило, ученик за учебу платит... Считай, что в долг даю. Без процентов. Вернешь, когда сможешь. По рукам?
 Лад почесал затылок, да делать, видать, нечего. Седобород зря советовать не станет.
 — По рукам! — он с силой хлопнул по пухлой ладони Комер-сана и вздрогнул от неожиданности. Была рука Комер-сана крепка, словно из железа сделана.
 — Увольняйся из дружины, а дня через три приходи ко мне. Утром приходи, рано. Начнется, Лад, у тебя другая жизнь...
 Вечером, поджидая Седоборода на крылечке его избы, Лад ел хлебную краюху да думал о жизни будущей. Остался он нынче совсем без денег (мало ли что нож новый в голенище сапога воткнут, и соли горсть карман отягощала), так ведь и без дела он остался. Чему-то научит его Комер-сан, и пойдет ли наука впрок, а жить надо сейчас.
 Разговор с Яромом Живодер-Вырвиглаз выдался не из легких. Не бывало такого, чтобы из дружины молодые самовольно уходили. Яром смеялся над Ладом, потом бранился с пеной у рта, уговаривал после, да бесполезно. Лад твердо стоял на своем. Применить силу начальник дружины не решался, помнил, как в последнем кулачном бою Лад отделал его. Попенял на глупость Лада и отпустил его, но без денег.
 — Оставь себе обмундирование и оружие, это в счет жалования пойдет, и проваливай. Больше не приходи, обратно не возьму.
 Лад ушел.
 Прощание с дружинниками-побратимами не на что было справить. Потому занял Лад у Жадюги, хозяина кабака ближнего к слободе дружинной, пару монет серебром, и напоил дружков верных вусмерть. Сам же трезвехонек сидел, словно на поминках собственных.
 Уже где-то костры запалили, а Седоборода всё не было. Не идти же обратно на заимку, думал Лад. Не придет старый, так здесь, на крылечке и заночую. Всё лучше, чем с гоблином в одной избе ночевать. Тут открылась дверь и голос Седоборода позвал его.
 — Входи, чего штаны на крыльце просиживать!
 «Откуда взялся? Не в окно же залез...» Лад вошел в избу, закрыл дверь. Устало растянулся на скамеечке вдоль стены.
 — Поди, голоден? Сейчас ужинать будем, — Седобород поворожил немного над столом, — откуда-то взялась каша дымящаяся, колбаски кровяные жареные, каравай хлеба белого и бутыль браги мутной. — Садись.
 Второй раз приглашать Лада нужды не было.
 — Был у Комер-сана?
 — Был.
 — Ну как, взял в ученики?
 — Ага.
 — Проверял?
 — Угу... — Лад выпил браги и схватил кусок колбасы. — Получил я нож да ладонь соли.
 — Хорошо. А из дружины ушел?
 — Яром злился, но отпустил.
 — Одного я не пойму, — Седобород вдруг как-то странно посмотрел на него. — Зачем ты Сэру Тумаку рекомендацию написал? Подкупил он тебя?
 У Лада челюсть отвисла. Откуда дед знает?!
 — Да что с него взять-то? — обиделся Лад. — Клок шерсти, да и тот с клопами. По доброте написал. Пожалел. А ты откуда знаешь?
 — Весь лес гудит. Через неделю Сичкарь собирает... Да не плюйся ты! О чем я?!.. Через неделю примут горемычного в свой сброд, куда им теперь деваться. Я бы сам за него похлопотал, да всё некогда... Он-то, шерстяной, чего сам не пришел? Сказал бы, в чем дело, разом бы утрясли.
 — Не хотел тебя беспокоить.
 — Так и сказал? С манерами... Сколько здесь живет, а воспитание всё же чувствуется... Как пойдешь к Комер-сану, запомни, первый день самый важный. Будут дни труднее, но важнее не будет. Как себя покажешь, так и дело пойдет. Понял?
 — Понять не трудно. Только зачем всё это?
 Седобород вздохнул.
 — Всего не скажу, но часть правды поведаю. Ты думаешь, почему Комер-сан наш Посад выбрал?
 — Устал от дорог, — предположил Лад.
 — Да дорога купцу, как дом родной! Постоянства он ищет и покоя... Почему?
 — Неужели наш Посад так уверенно на земле стоит?!
 — Уверенно, уверенно... Дело не в этом. Задайся вопросом, почему купец Комер-сан, которому ведомы все тонкости дела торгового, и для которого смена одной страны на другую есть процесс жизненно важный, ибо торговля всегда ищет рынки новые, решил осесть навсегда в месте столь стабильном, как наш Посад?
 Что-то нехорошее просыпалось от слов таких в груди. Однако плевать Лад не стал, а задумался. Седобород лил масло в огонь.
 — Чего ИСПУГАЛСЯ Комер-сан? Вчера на гулянке не зря он обмолвился про перемены, ох не зря!
 — Про какие перемены?
 — Сказал, что грядут в мире перемены большие. А к добру ли, ко злу, не обмолвился. Да только понял я, что он сам ничего толком не знает. Просто послушался интуиции своей и решил осесть в месте безопасном, да не в любом (мест безопасных в мире полным-полно), а в таком, где все пути торговые сходятся. Зачем?
 — Чтобы знать все слухи, — догадался Лад и сам себе удивился.
 — Верно. В Посаде все новости встречаются. Рано или поздно сходятся они на площадях торговых, и умеющий слушать правду узнает... Потому и хотел я тебя в ученики к нему определить. Смышлен ты, азы торгового дела быстро освоишь, это в жизни пригодится. Да рядом с Комер-саном будешь всегда. Может, и выведаешь, чего так боится купец знатный.
 — Шпионить? — брезгливо спросил Лад.
 — Шпионят за врагами, а Комер-сан в трудную минуту поможет Посаду не хуже дружины целой, будь уверен. Просто знать нам надо, с чем столкнемся в будущем. А теперь спать иди.
 — А ты?
 — А мне еще много дел сделать надобно...
 Три дня совет посадский рядил, где ставить дом Комер-сану. В совете заседали СТАРЕЙШИНЫ, речь их размеренной была, и покуда один говорил, другие заснуть могли. Что и делали постоянно. А когда просыпались, то не помнили, о чем судили. И всё начиналось сначала. Наконец, место было определено. Сознали мастеров-плотников, и застучали топоры...
 Комер-сан встретил Лада сурово.
 — Ты опоздал. Нехорошо так начинать. Значит так, теперь жить будешь при мне, это избавит меня от твоих опозданий... Ну что, готов? Тогда пойдем. Сегодня твоя задача наблюдать за всем. Запоминай, к каким лавкам торговым подходим, какой товар смотрим, как торгуюсь я, и как купцы другие. Понял? Что почем, какой товар бойче идет, а какой приходится продавать с натугой. Потом спрошу.
 И пошли они в Посад, град торговый, град богатый...
 К вечеру Лад был измотан. Устал он не столько физически (силушка в нем была молодецкая), сколько умственно. Слов разных заумных и странных услышал он за этот день столько, что и слюны не хватило бы, вздумай он плеваться по каждому поводу. Узнал он также, что посмеиваются купцы, для которых Посад стал родным не с рождения, над привычкою местных, коренных посадских, слюной брызгать.
 Стыдно стало ему за обычаи дедовские. А после злость пришла. Коли не по нраву обычаи, так какого рожна сидеть здесь?!
 Да-а, разный люд в Посаде собрался, со всех концов Земли товары на показ выставлены. Лад и не догадывался, что люди из одной страны предпочитали селиться в Посаде в одном месте, образуя небольшие кварталы, где царили их родные обычаи и нравы. Называли такие себя диаспорой, и торговлю вели исключительно своим товаром.
 Купцы из Итая, раскосые, как Комер-сан, торговали преимущественно шелком легким да порохом дымным, зерном хлебным и рисом, и поделками для детей.
 Купцы из Хундустана промышляли фруктами и травами, иногда выставляли оружие странное — сабли кривые, ножи широкие.
 Из Франзонии несколько семей сыром нежным торговлю вели, да вином, которым угощал намедни Комер-сан гостей знатных.
 Люди из Бовуссии кожей промышляли и пивом. И всё это не в мелком количестве!
 Лад диву давался — торговля шла на будущее. Вот кто-то закупил двадцать обозов дынь хундустанских, кто-то прикупил пять обозов сыра франзонского, да еще бочонков тридцать крепкого пива бовусского. Всё это будет отправлено из Посада в земли дальние, откуда купцы привезут потом товар иной... Хундустанцы прикупили риса пять обозов у купцов итайских. Те, в свою очередь, разжились вином франзонским. Купцы франзонские прикупили шелку, а купцы из Бовуссии глаз положили на скакунов манжорских...
 Сделки заключались большие и маленькие, на сегодня, на завтра и на год вперед.
 Еще одну особенность заметил Лад — при каждой сделке присутствовал приказчик.
 А еще впервые он так близко столкнулся с людьми Мафии. Они были везде и всюду выспрашивали чего-то, вынюхивали. Этот товар откуда, из Хундустана? А когда прибыл? Месяц назад? А сколько времени дорога заняла, и в какую копеечку доставка встала? Всё им было интересно и важно.
 «Где уж мне постичь тонкости дела такого?!» — сокрушался Лад.
 Зазывалы глотку драли, в воздухе витали ароматы разные — и орех миндальный, мускус и перец жгучий, розы чайные, яблоки наливные, лимоны желтые...
 Сколько лет жил он в Посаде, а таким увидел его впервые. Вся жизнь Лада прошла на задворках посадских да в лесах дремучих. Детство босоногое и беззаботное пробегало по подворотням, голубей гоняя, юность в слободе дружинной возмужала, а Посада он так и не узнал. Один день сегодняшний поведал ему куда больше, чем вся жизнь предыдущая, о делах торговых, благодаря которым стоял Посад и стоять будет.
 На рынках, базарах и площадях торговых, в лавках негоциантских, амбарах посадских, где зерно и муку отпускали обозами, в скобяных рядах да в загонах коровьих и свинских, никто нечисть не вспоминал. Но каждый купец имел свой амулет или брелок заветный, каждый торговец продавал товар свой с присказкой или заговором.
 — Дыни хундустанские, аппетитные, абхазские! Эй, подходи, да, разрезай, пробуй... Чувствуешь, словно мед внутри...
 — А вот шелк, мягкий, словно волосы любимой... Потрогай, потрогай, не спеши уходить!
 — А кому мечи, мечи кому, самозатачивающиеся, обоюдоострые, раз махнешь, сто голов снесешь!..
 — Яблочки, наливные яблочки, на щеках ямочки, а внутри нектар...
 — Покупай товар всякий, кошель не жалей, купи, будешь рад до ушей!..
 — Кости рыбьи, жир барсучий, всё от немощи ползучей! Есть трава-конопля, гашиш и маковая слеза, всё, что доктор прописал — анальгин и випрасал!
 — Кони, кони скаковые, резвые и не очень...
 — Купи хряка, дяденька, купи...
 — Яйцо перепелиное, мелкое и полезное, яйцо куриное, сальмунелы нет, гарантирую...
 — Купи хряка, дяденька, купи! Дешево отдам!
 — Эй, купец-молодец, посмотри, какие самоцветы!.. Словно солнце в камень вошло!
 — Скупаю, всё скупаю, антиквариат дорого, любую валюту беру, беру «гаксы» пять к одному...
 — Птички заморские — попугайчики, а также синички, голуби и стрижи...
 Торговля бойко шла, и в розницу и оптом. Комер-сан ничего не покупал. Он лишь спрашивал у купцов разных, как дела у них дома, да что нового слышно о том или ином купце знатном. Купцы умно молчали, когда надо было молчать, беззастенчиво льстили, когда без этого разговор не шел, и довольно твердо стояли на своем, если была такая нужда. Если кто-то из них начинал надоедать, то Комер-сан небрежно ставил такого на место.
 — Шелк?! Где ты видишь здесь шелк? Тряпки старые, цвета линялые, тьфу... Разве это самоцветные? Это сапфир? Покажи... Да стекло битой бутылки из-под бовусского пива ценнее будет!.. Дыни-то у тебя зеленые, рвал с бахчи ты их рано, спешил сюда, а здесь в баньку загнал обоз, жару поддал, вот и дошли они цветом, а вкусом травой остались...
 Купцы обижались, дулись, но как только Комер-сан проходил дальше, с новой силой глотки надрывали.
 Под вечер, когда Лад ничего уже не соображал, и перед глазами его плыли круги разноцветные, изъявил Комер-сан желание посетить ЗАО мафиозное.
 Снаружи ЗАО было изба избой, но внутри отделкой странной поражало. Как только открыли дверь входную два молодчика в темных плащах, оказались Комер-сан, трое его подручных и Лад в комнате маленькой. В углу стоял стол, на котором находился какой-то ящик из светлого материала. Три стены боковых были глухими, а четвертая светилась, и какие-то руны по ней бегали. Не иначе, как волшебство мафиозное!
 За столом сидела блондинка, взглянув на которую, Лад и язык прикусил. Под потолком в дальнем углу висела странная коробочка, тоже, видать, заговоренная. Иначе с какого рожна ей время от времени гудеть и поворачиваться?!
 Девица холодно взглянула на вошедших, задергала взгляд оценивающий на Ладе, улыбнулась ему и сказала невесть кому:
 — Шеф, к вам гости пожаловали. — Из-под стола раздался сиплый голос:
 — Кто?
 Комер-сан побледнел, подручные стали шептать слова заговорные, а Лад оглядывался в изумлении — где же тот, кто говорит?! Девица щелкнула пальцами тонкими по поверхности стола и посмотрела в ящик.
 — Комер-сан, купец знатный, годовой доход составляет что-то около трех миллионов «хевро».
 — Пригласи гостей, — приказал голос. Девица поднялась и открыла дверь, которую гости сразу и не приметили.
 — Пожалуйста, — пригласила она, — проходите. Что пить будете — водку, виски, мартини, чай, кофе?
 Комер-сан взял себя в руки. И не такие чудеса доводилось ему в жизни видеть. Просто... неожиданно всё произошло.
 — Мне кофе. Подручным моим чай. А ученику, — он мельком взглянул на Лада, — ему, пожалуй, водки.
 Комер-сан важно шагнул за порог, за ним все остальные. Не оставаться же здесь, в этой маленькой комнате, наедине с девицей красной и голосами из воздуха. И чего она так улыбается, выставляя на показ ровный строй белехоньких зубов? Может, она людоедка, а время к вечеру, ужинать пора...
 Другая комната оказалась намного больше предыдущей. Лад даже сомневаться стал, а видел ли он хоромы просторнее, но быстро сообразил, в чем дело. Стены странным образом отражали всё находившееся в комнате, словно вода озера вертикально встала. За большим столом сидел худощавый человек, на носу его блестели стекляшки. И как они не мешают ему видеть? За его спиной вальяжно стояла пара здоровенных охранников, опять-таки в темных плащах.
 — Комер-сан, — худощавый поднялся, — рад видеть вас. Меня зовут мистер Уолт. Можно просто М. Уолт. Я являюсь представителем совета директоров одной организации, которая основала ЗАО. Так что в этом офисе я главный, если вы понимаете, о чем я говорю.
 М. Уолт, улыбнувшись, пригласил гостей сесть. Было в этой улыбке что-то хищное, словно и не человек перед ним был, а нечисть какая. Но Комер-сан и бровью не повел. Он уселся с комфортом напротив М. Уолта и еще раз осмотрел офис. Спустя несколько секунд появилась девица из маленькой комнаты. Она держала поднос с чашками и улыбалась неизвестно чему. Комер-сану она подала кофе, его подручным чай, а Ладу водку.
 — Итак, — М. Уолт хрустнул пальцами. — С чем пожаловали, уважаемый Комер-сан?
 — Слух о вашем ЗАО далеко за пределами Посада слышан.
 Лад в который раз удивился. Сколько лет живет в Посаде, а о ЗАО знал лишь то, что оно есть, не более. А Комер-сан продолжал:
 — Хочу я свободный капитал свой вложить в дело прибыльное. А в какое, думаю у вас спросить.
 — С этим помочь можем. О какой сумме речь?
 Комер-сан назвал цифру. Волосы на голове Лада дыбом встали. Так богат купец?! М. Уолт что-то подсчитал в уме и кивнул.
 — Почти триста тысяч «хевро». Да-а, цифра внушительная. Что же вас интересует конкретно? Производство, торговля, искусство?
 — Производство, — уверенно сказал Комер-сан. — Только производство... И где-нибудь подальше от этих мест. Вы меня понимаете?
 Брови М. Уолта дрогнули.
 — Понимаю... Нужно время. К вам зайдет наш человек и предложит пару-тройку вариантов. Это всё?
 — Что касается дела — да, всё. Теперь я хотел бы поговорить о другом. Как там, за звездными туманами? Всё еще в силе скупой Крут Макди?
 Здесь Лад потерял нить разговора и от скуки выпил водку. В животе в миг зажгло, в голове искорки вспыхнули...
 Ночевать Ладу предстояло у Комер-сана. Выделил тот для этого ученику шатер небольшой рядом со своим. Раньше держали в шатре том овечье руно, теперь почистили и устроили временное жилье Лада.
 Перекусив тем, что прислал ему Комер-сан со стола своего (не скупился купец на еду для своих), собрался было Лад уже и спать завалиться, да не тут-то было. Дернулся полог шатра, как от ветра сильного, и увидел Лад Сичкаря Болотного собственной персоной!
 Запах вонючей тины сразу заполонил весь шатер. Ладу пришлось прикрыть нос платком, иначе желудок его с явной охотой и легкостью расстался бы с недавним ужином.
 — Желать здоровья тебе не буду, — Сичкарь протопал к столу, оставляя слизь на полу. — Негоже мне хорошего человекам желать. Так что давай перейдем сразу к делу.
 Голос его был глуховат, а изо рта разило так, что естественный его запах тины болотной мог показаться ароматом амброзии.
 Лад, измученный увиденным и услышанным за день, не очень-то и удивился визиту главной нечисти.
 — Какое у тебя, твари беззаконной, может быть дело ко мне?
 Сичкарь уселся на табурет (Лад сразу решил выбросить его утром куда подальше, хоть вещь и была добротная, но теперь вовек не выветрится), зашамкал беззубым ртом. Но это была лишь видимость, в нужный момент в пасти Сичкаря могли обнаружиться три ряда востренных, как бритва, зубов с палец величиной каждый.
 — Рекомендацию гоблину ты писал? По своей охоте, али он тебя подкупил?
 — Что вы все меня таким продажным считаете?! — вспылил Лад. — Недавно Седобород обвинил в алчности, теперь и ты, нечисть поганая, заподозрил неладное!
 — Коли Седобород спрашивал, так мне, нечисти, тем более резон был так думать.
 — Рекомендацию написал по-доброму, от сердца. Что, не нравится?
 — Дело не в этом, — вздохнул вдруг Сичкарь. — После твоей писанины мы, конечно, примем его в ряды наши. Давно надо было сделать так, но чистота рядов, понимаешь, превыше всего. Сколачивал я нечисть в организацию мощную, агитацию проводил, мозги какие ни есть, напрягал, а что добился? Сначала-то всё путем было. И единые цели, единые методы решения спорных вопросов, и о казне вроде договорились. А потом пошло всё наперекосяк.
 — С чего так? — не из любопытства спросил Лад (чего у нечисти любопытствовать?), а по инерции, видя, что пригорюнился Сичкарь. Ведь выговориться каждому приходит нужда, даже нечисти.
 — Приняли недавно мы несколько упырей, что прибились к нам с Запада.
 — Это откуда?
 — Да из Бовуссии, чтоб ее кувыркало и мутило! Эти ухари больно умные оказались. Стали свою линию гнуть, мол, не надобно им центральное руководство. Каждый возьмет себе по наделу, да и будет сам себе хозяин. В казну, так и быть, отчисления будут идти, а в остальном центр пусть не мешает. Вот и вышел раскол. Фракции левые с правыми грызутся. Ну так это не беда. Больно шустрых всегда успокоить можно. А пока пусть резвятся, ведь всё уперлось в личные привилегии. Через это еще можно их как-то контролировать... Другое меня пугает. Появились какие-то оппозиционеры, и те, из Бовуссии, кого-то оппортунистами обозвали! (Тут Лад не сдержался и плюнул на пол. Сичкарь не заметил, так был делами озабочен.) Обозвать-то обозвали, а объяснить забыли. И пошло брожение в умах. С тех пор кадровую политику ужесточил я, и гоблину не повезло. Вот и пришлось Сэру Тумаку рекомендацию искать. Тут ты и подвернулся, да только не верилось мне, что человек может подсобить нечисти. Проверить решил, вот и зашел. Видать, ошибся я... Прав был мой брат старший, говорил — далеко пойдешь.
 — Вернемся к делам твоим, — поспешил Лад перевести разговор на другую тему. Не хватало ему, чтобы сам Сичкарь Болотный хорошо о нем думал. «Хорошо» Сичкаря прямо пропорционально людскому. — Что же ты, Сичкарь Болотный, обозвался Партайгеноссе, а с теми из Бовуссии сладить не можешь?
 — Сладить могу, да только с мыслями как воевать? Не всех же инакомыслящих уничтожать... Запомни, Лад, если появятся среди вас, людишек, мысли и идеи всякие об устройстве жизненного уклада по-иному, и если будут идеи те попахивать социальной значимостью, знай, из Бовуссии это идет. От их мудрецов заумных, философов. Слишком пристально стали они изучать противоречия в собственном обществе. А их не изучать надо, а разрешать! Ладно, заболтался я тут с тобой. Пойду. Гоблина в ряды примем. Пусть взносы свиньями платит, людей-то он давно не трогал, так что сойдут с него и свиньи. А за рекомендацию должен тебе буду. Так что обращайся, если что.
 С этими словами Сичкарь ушел.
 Лад дух перевел. Вот уж не думал он, не гадал, что сам Сичкарь Болотный в должниках у него ходить будет! Что-то дальше будет, и к добру ли? И только сейчас он вспомнил, что о главном-то и не спросил! Зачем Сичкарь нечисть в единое целое сбивает, и не здесь ли стоит искать связь со словами Седоборода о причинах, побудивших Комер-сана прибиться к Посаду?! Когда теперь доведется увидеть Сичкаря, не самому же в гости к нему идти? Ведь нечисть, она и за Кудыкиной горой нечисть, тьфу, тьфу, тьфу!!!
 Спустя полгода с того дня, когда он поступил в ученики Комер-сана, Лад уже не был тем простоватым олухом в делах торговых. Теперь слыл Лад по базарам и ярмаркам Посадским дураком, каких свет не видывал! Не мог он уразуметь тонкостей торговли, да и где ему понять, когда видел он ясно, где обман и хитрость, и где красота товара и прочность чарами наведены! Вот и высказывал торговым людям всё, что думал об этом! А этого ох как не любят торговцы...
 Сначала смеялись над Ладом, — что с блаженного взять? Природа его обидела, вот и мается молодец.
 Потом поругивать стали. Стоило ему какой товар посмотреть и сказать — барахло, как тут же переставали товар тот покупать. Жаловались купцы Комер-сану на ученика. Тот лишь посмеивался. Чутье Лада не раз уже выручало его от сделок невыгодных. Тогда к Седобороду пошли, — уйми, мол, Лада бестолкового, всю торговлю рушит! Седобород отмахнулся:
 — Лад дурак, а вы хуже! Торговля и обман бок о бок идут. Но смешивать их, как коктейль какой заморский — последнее дело! Афера.
 Расплевались тут все, кто слова такие услышал, но возразить Седобороду никто не решился.
 Стали после этого на Лада угрюмо смотреть. Но потом поняли — на что злимся? На невосприимчивость Лада к чарам? Так ведь это горе, что же обиду на горе точить? Не по-людски это. Вот и ходил с тех пор Лад по базарам и ярмаркам посадским в чине чурака, на которого грех обижаться. Торговлю с ним вести стали серьезно. Даже Наковальня Мечплугович один раз прислушался к словам Лада и не купил сталь амасскую из Хундустана. Лад посмотрел на купца заезжего, повертел в руках слиток и бросил его обратно в обоз купеческий.
 — Это не амасская сталь. Железо заморское, правда. Но не из Хундустана. Просто рунами покрыто тайными, вот и выглядит, как амасская сталь.
 Купец покраснел, а Наковальня отер пот со лба. Кабы не Лад, купил бы он два обоза железа фальшивого. После, конечно, обман открыл. Да только где потом искать купца заезжего, уехал бы из Посада обманщик...
 Вот так, по мелочам, постигал Лад дело торговое, и не терпелось ему показать всем, а особо Комер-сану и Ярому Живодер-Вырвиглазу, что может он осилить дело и посерьезнее. Яром-то смеялся над ним, говорил, вот, мол, ушел дружинник славный в торгаши и сразу звание получил — чурак торговый! Хороша карьера...
 Не в силу Ладу стало терпеть такое. Жаловался он Седобороду на тупость Ярома, на строгость Комер-сана и на отсутствие дела знатного. Седобород посмеивался и говорил:
 — Не спеши, придет и твой черед...
 — Скоро ли? — вздыхал Лад и пил брагу терпкую, заглушая обиду глухую.
 — Кто знает. Может, и скоро...

 Глава 3

 Быстро или медленно, но вести добрые и злые достигают всех краев земных. Люди радуются, печалятся, грустят и задумываются...
 Новости разносились когда как — где вестовой прискачет, где ворон говорящий прилетит, а некоторые могли в плошку воды глядеть и там всё видеть. И мнилось Ладу, что Седобород тоже в воду глядел, когда говорил про его черед.
 Не прошло и трех месяцев с того разговора, как пожаловали в Посад люди Песков. Странные они были. Лица у всех куском материи укрыты, лошади вороные одна к одной, сбруи серебрённые, и торговли они не вели. Где-то побаивались их, говорили, что разбойники — всё нужное мечом берут себе. Где-то уважали — жить среди песков, где бури песчаные свирепствуют, а деревья растут только в оазисах тайных, не у многих найдутся силы. А где-то и ждали с нетерпением, понимая, что только события важные заставляют их отправлять гонцов в леса им ненавистные.
 Совет старейшин встретил их с должным уважением. Старый Зуб помянул даже какой-то закон о гостеприимстве, чем удивил всех несказанно — надо же, вспомнил!
 Вечером был созван совет Посада.
 — Ваш Посад последний, отдохнем у вас с недельку и обратно тронемся, — начал говорить главный среди людей Песков. — Дальше не добраться нам, леса дремучие не пройти. Поэтому слушайте и запоминайте, а то что запомните — отправьте с гонцами своими дальше, в леса свои. Перемены в мире торговом грядут. В чем суть — никто не знает. Но боятся все! Слухов много, а где правда — не разобрать. Ясно одно: жить, как прежде жили, теперь трудно станет. А после и совсем невозможно будет. Монополии разные развелись, сладу с ними нет. Да только не это беда. Грядут изменения всего уклада дедовского. Собирайте людей да отправляйте в экспедицию...
 — Война, что ли? — заволновался Яром Живодер-Вырвиглаз. — Так это нам не проблема! Мои молодцы силушку свою давно на волю не пускали...
 — Заткнись, Бородавка! — приструнил начальника дружины Седобород. — Уважаемые, экспедицию мы соберем, только куда же мы ее отправим? Где истоки беды такой искать?
 — Не знаю. Но откуда начать, поведаю. Отправьте людей к Деве Песков, она подскажет, где поиски вести.
 При этом известии заплевались посадские, да за амулеты схватились.
 — Дева Песков — эвон куда хватил!!! Кто ж к ней по доброй воле пойдет?!
 Про Деву Песков посадские только слыхом слыхивали, а толком ничего про нее не ведали. Но и этого было достаточно, чтобы страх овладел ими. Сказывали одни, что она мать самого Чер-Туя! Другие говорили, что не мать, а любовница она окаянного. Кто-то же кричал, что законная жена она поганцу, если у нечисти законы какие вообще есть!
 Говорили и так и сяк, и выходило одно: Дева Песков — нечисть перворазрядная!
 Три дня шумел совет, если можно так сказать про вялые споры старцев.
 Люди Песков, еле выдержав два дня, вскочили на коней и, помянув нечистую, умчались, куда глаза глядят.
 — Чтоб ваших старейшин шайтан поел! — крикнул с досадой главный из них подвернувшемуся на пути Ладу. — Проспят всё на свете, пни старые, как есть проспят!
 После этого в Посаде поднялась тревога небывалая. Знатные купцы собрались в шатре Комер-сана и устроили свой совет. Дружина Ярома была приведена в полную боевую готовность. Дружинники ходили по Посаду одетые в кольчуги и бряцали оружием, нагоняя страх на старух и детей. Мужики посадские собирались в кабаках, пили не в пример больше обычного и надрывали глотки в спорах — кому же идти к Деве Песков?!
 Торговля хирела на глазах. За один день купцы потеряли больше, чем за неделю зарабатывали! Ночью костры жгли без всякой осторожности, в результате чего сгорело несколько бань и ларьков торговых.
 Люди Мафии наглухо закрыли свое ЗАО и выставили охрану...
 Посад гудел, как переполненный улей. Даже всегда спокойный Наковальня Мечплугович, и тот был в задумчивости тревожной и лоб чесал, глядя на происходящее...
 Лад не принимал участия в общей панике, хотя и его иногда посещало чувство страха. Он забился в дом Седоборода и пережидал шумиху в обществе бочонка темного пива. Не забыл услуги доброй Сэр Тумак, раз в месяц посылал гостинец.
 Там и нашел его злой Седобород.
 — Этот совет сведет меня в могилу! А ты чего здесь? Со страху спрятался и думаешь, без тебя всё обойдется?! Собирайся!
 — Куда?
 — На совет.
 — Зачем? Не пойду я туда! Они дрыхнут там, а мне что же, на спящих стариков глазеть? Не пойду!
 Седобород сердито посмотрел на него.
 — Эх ты, дубина осиновая! Твой черед пришел. Помнишь, спрашивал меня? Так вот, либо сейчас, либо никогда! Собирайся, Ладушка, собирайся, дело не ждет. Еще день-другой, и запылает Посад, как в стародавние времена. Народ спьяну и не разберет что к чему, да спалит Посад со страху, от него все спятили. Надо это прекращать.
 — Делать нечего — собрался Лад и пошел за Седобородом.
 Посад за три дня изменился, торговые ряды где порушены, а где и в углях лежат. Скотина беспризорная гуляет где хочет, собаки совсем распустились — брешут на всех без разбора, пьяные тут и там орут, а о чем — никто не понимает.
 На совете собрались все — купцы знатные, выборные от дружины, простые люди и Наковальня со своей ватагой кузнечной. Приказчики составили список порченого товара и теперь подавали жалобы купцов старейшине. Но Зуб их осадил сразу:
 — Порушенное восстановим. Ущерб возместим. Не сейчас, позже... Сначала надо о главном решить. Вот и слушайте, что совет постановил. Посад снарядит обоз. — По огромному терему, где собрался совет, прокатился вздох. — Товары купцы дадут. И не возражать! Стоимость будет возмещена Посадом по местной цене...
 Тут поднялся Комер-сан.
 — Об этом не беспокойся, Зуб. Я товар в обоз бесплатно дам. Ведь для общей пользы обоз пойдет, так что всем и складываться.
 — Это понятно, — перебил его Яром Живодер-Вырвиглаз. — Обоз общий, товар со всех купцов возьмем, понемногу, чтоб не обидно было. Обоз без товару, что костер без дров... А вот люди, люди-то какие с обозом пойдут?
 — А ты не желаешь? — усмехнулся Комер-сан. — Ты начальник дружины, тебе и флаг в руки.
 — Нашел дурака! Я не купец, а обоз водить — дело торговое...
 — Тихо! — Зуб встал, борода седая до полу. — Вот о людях и поговорим. Для этого вас сюда и позвали. Есть у совета мнение, что обоз должен возглавить купец.
 Яром победно взглянул на Комер-сана.
 — Кто? — послышались сразу несколько голосов.
 — А ученик Комер-сана! — Зуб посмотрел на Седоборода, тот кивнул, после чего старейшина перевел взгляд на Комер-сана. — Али не справится?
 Лад застыл от неожиданности. Возглавить обоз посадский — честь большая! Да-а, уважили старейшины, ничего не скажешь. Только вот что-то тоскливо Ладу стало. Идти-то предстояло неведомо куда. А там, в этом неведомом, и сгинуть можно без следу.
 — Выбор хорош, — задумчиво ответил Комер-сан. — Решено, Лад поведет обоз. Но не один же он будет, один в походе таком сила малая.
 — Не один. — Зуб тронул бороду костлявой ладонью и улыбнулся беззубым ртом. — Лучших людей ему дадим! Старшим по охране обоза пойдет Яром Живодер-Вырвиглаз.
 Яром на пол брякнулся от такого решения.
 — Яром возьмет с собой одного дружинника, чтоб сподручнее было службу нести... По делам особой важности пойдет с обозом один из людей Мафии. Еще изъявил желание Наковальня Мечплугович с обозом пойти. Отказать ему не смеем, хотя и лишается Посад кузнеца знатного... Всё! Так решил совет. Завтра снаряжаем обоз, послезавтра — отправление...
 Поздним вечером, когда приказчики разносили весть о решении совета по Посаду, и люди стали приходить в себя, Лад пил пиво в избе Седоборода, смотрел, как мудрый старик собирает вещи ему в дорогу, да слушал его наставления.
 — То, что в обозе ты главным пойдешь — мое слово. Зуб не противился. В торговом деле стал ты силен. Есть, конечно, купцы мудрее тебя, — усмехнулся Седобород, — да только все они с чародейством свою жизнь связали. А тебе судьба шанс дала — ни один заговор не берет. Значит, сможешь разглядеть в странах дальних где правда, а где ложь. Не затуманят твои мозги силы тайные. Нет им власти над тобой.... Человек от Мафии тоже пригодится. Хитрый ум и быстрая рука никогда лишними не были в дороге опасной. Сам Комер-сан об этом просил совет. Про Наковальню говорить не буду. Он в дороге тебе первый помощник. А вот про Ярома, чтоб ему икать, я как-то не подумал. Чую, нытьем своим он тебе еще надоест. Ну да ладно, не беда это... Эх, стар я, а то с вами пошел бы... Вот что, сходи на заимку свою, да не красней, я про нее давно знаю, сходи обязательно. Поговори с гоблином. Он в дальних странах многое знает.
 — Сэр Тумак? Да что он знает...
 — Многое знает. Пока здесь не осел, всю землю исходил. Изгой он, понял?
 Как не понять, когда ясно сказано. Среди людей встречались такие, которым не по сердцу был шумный Посад. Уходили они. Сначала сгинули чародеи, волхвы и маги. Потом подались от шума и гама простые, силы не ведающие. Ставили срубы в глухомани, жили охотой. Иногда появлялись в Посаде, меняли меха на муку и брагу, и снова уходили в дебри дремучие. Звали их в народе изгоями.
 Среди нечисти тоже попадались такие, чье нутро поганое ныло от тоски неизведанной. Беспокойство таких бедой оборачивалось для людей. Начинала такая нечисть лиходействовать и люди лишались покоя, бежали к старцам вроде Седоборода, совета спрашивали. А когда совсем уж спасу не было, хватались за книги черные да за колы осиновые.
 Кого кол успокаивал на веки вечные, кого другая нечисть съедала, а иные, насытив беспокойство свое лиходейством, после опомнясь, уходили из родных мест в скитания долгие. Вот и гоблин, Сэр Тумак, из таких, видно, будет. Седобород зря слово не скажет. Надо на заимку наведаться.
 — ...сухарей. С ними и похлебка сытнее... Вот еще что, — Седобород завязал мешок узлом и кинул в угол. Откуда сила такая в слабом теле?! — Перед отбытием поговори еще и с Комер-саном. Он учитель твой, уважить надо на прощание, да совет выслушать. Понял?
 Лад допил пиво и согласно кивнул. Хотел он спать, и все слова Седоборода казались ему не столь важными. Поговорить с гоблином и Комер-саном, и всё. И чего старый так беспокоится? Ладно, завтра будет день, будет и разговор...
 Комер-сан приветливо встретил ученика. Усадил за свой стол, угостил вином франзонским.
 — Не хотел я тебя отпускать, да Седобород настоял. Совет с его слов пляшет. Может, оно и к добру, что так всё обернулось... Дам я тебе карту старую, по ней сам в молодости ходил по странам разным. С ее помощью дойдете до пустыни, это земля людей Песков. А как дальше будет — жизнь подскажет.
 — Я смогу с картой этой Деву Песков найти?
 — Нет. Никто не знает где она. Будем надеяться, что она сама вас найдет. А там... если не сгинете среди песков и она вас не съест, то сама укажет вам дорогу... Беспокоюсь я за тебя. Человек Мафии по моей просьбе пошел. Посмотрит он за тобой.
 — В няньках не нуждаюсь! — обиделся Лад. — Да и с какой стати человеку Мафии с нами идти?
 Комер-сан покачал головой.
 — В дела твои нос совать не будет. Но жизнь твою, если доведется, спасет. Для того и идет с вами. Люди Мафии в должниках у меня. Дал я им денег для дела, производство хотел наладить, да только деньжата мои как в дыру черную канули. Проценты я, конечно, с них стригу, но всей суммы мне уже не видать. Так что пусть их человек деньги отработает, за тобой приглядывая. Мне спокойнее будет.
 Стыдно стало Ладу. Понимал он: после слова купеческого только деньги значение имеют для купца. И если ТАКУЮ сумму положил Комер-сан за его безопасность, значит, прикипел к ученику своему, не чужим его считает.
 — И еще одно запомни, Лад. В странах дальних смотри в оба, запоминай всё — обычаи, традиции, порядки... Никогда не смотри свысока на уклад жизни других. Обоз торговый в чужой стране, это не просто товар, это — разведка...
 После разговора с учителем пошел Лад на заимку. Гоблин встретил Лада жареным мясом молодого кабанчика и кружкой крепкого пива.
 — Теперь-то не кислое. Пробуй... до дна... до дна... Ну, как?
 — Хорошо... Мне бы в дорогу бочонок, так печали не знал бы.
 — В дорогу? Неужто по делам торговым идешь? Дождался-таки, поздравляю.
 — Не с чем. Дорога невесть куда, и вернусь ли — не ведаю.
 — Ну-ка, ну-ка, рассказывай. — Сэр Тумак подсел к столу, предварительно зачерпнув кружкой из бочонка. — Что это за дело такое странное, коли печалит тебя?
 — Не печалит. Да и страха не чую... Про перемены слышал?
 — А как же, они разные бывают...
 — Вот мне и выпало идти и узнать — что за перемены в мире грядут. Понятно?
 — Чего не понять, дело хорошее. Я бы сказал — правильное дело. — Гоблин почесал шерсть на шее, выловил гигантскую блоху и съел ее тут же. — А кто с тобой идет?
 — Яром, Наковальня, человек от Мафии...
 — Веселая компания... Знаешь, а ведь я мог бы пойти с тобой. Давненько я никуда не ходил.
 — Ты же осесть мечтал! В ряды нечисти тебя приняли, чего маешься?
 — Среди нечисти борьба идет. Надоела она мне до самых рожков жирафа! — О жирафе Лад слышал впервые, но плевать не стал, давно понял — зачем слюну зря тратить, когда можно просто спросить: кто такой жираф? Может, корова какая, раз с рогами. — А у вас обоз неведомо куда идет, тут шпионажем пахнет, чую. Значит, будем играть в разведчиков.
 Второй раз за день предстоящий поход сравнили с разведкой. Лада это насторожило.
 — Сичкарь тебя отпустит?
 — Вот у него и спроси. Через час он ко мне в гости пожалует.
 — Сюда? На заимку?!
 — Не волнуйся. Он сюда отдохнуть приходит. Говорит, только с тобой, мол, Сэр Тумак, и поговорить можно без всяких экивоков, — Тут уж Лад как ни старался, но слюну не удержал...
 Хотя, гоблин в дороге пригодится. Многое знает, многое видел. Ладно, коли обоз идет необычной дорогой, то почему бы гоблину не присоединиться к нему?..
 О приближении Сичкаря известил запах болотной тины.
 — Ты его в дом пускаешь? — спросил с тревогой Лад.
 — Нет, — гоблин поднял одной рукой бочонок, в другую взял три кружки. — В дом не пускаю. На улице сидим. Пойдем.
 Они вышли из избушки. Лад присел на крыльцо. Сэр Тумак, поставив бочонок на землю, достал из-под коряги мешок сушеных мухоморов, куль соли и уселся рядом. Посолив мухомор покрупнее, он укусил его и запил пивом. Потом предложил Ладу:
 — Будешь?
 Лад вежливо отказался. Пиво у гоблина было отменное, и портить его сушеным мухомором, даже посыпанным изрядной горстью соли, он не решился.
 — Как хочешь, — гоблин с удовольствием сжевал еще два мухомора, пока на болоте не послышалось хлюпанье.
 Через минуту вышел к ним из болотной мари Сичкарь. Завидев Лада, он насупился, придавая себе грозный вид.
 — К добру ли человеку в гости к нечисти ходить? Ну да ладно, сиди, раз пришел. Сэр Тумак, часто ли к тебе такие гости наведываются? И о чем говорите? Тайны наши не здесь ли становятся достоянием широкой общественности?
 — Вы, ваше Партайгеночество, не изволите беспокоиться. Гости не часто ко мне заглядывают. А если и заходит кто, то токмо исключительно для того, чтобы на столе обеденном оказаться... А Лад не гость здесь, заимка-то его...
 — Знаю, знаю, — проворчал Сичкарь и уселся на краю болота — сам на берегу, а ноги в жиже черной, вонючей. — Зачем пожаловал?
 Он взял кружку с пивом и повел носом. Сэр Тумак выбрал мухомор поаппетитнее и, посыпав солью, подал Сичкарю.
 — Да вот, хочу, чтобы ты, чудище болотное, Сэра Тумака со мной в поход дальний отпустил. — Лад лизнул соль с ладони и хлебнул пива. — Без него мне никак не обойтись.
 — Наслышан я про твой поход. Дело не шуточное... Гоблина отпущу с тобой, так и быть. Еще дам тебе в подмогу двух пыльных демонов... Да ты не пугайся! Это снимет с меня должок тебе. Лучше них возниц не найти.
 «Только этого мне не хватало», — подумал Лад.
 — Послушай, поганый, а чего ты нечисть в один кулак сжать решил? Боишься чего?
 — Ничего я не боюсь! — огрызнулся Сичкарь. — Кто другой бы спросил, слопал бы, и не поморщился!
 А ты... с братом моим старшим знакомство имеешь. Так что помалкивай и слушай. Перемены, которых вы, люди, так боитесь, на самом деле посерьезнее страхов ваших будут. Могут они жизнь изменить не только людскую, но и наш уклад задеть. Вот и хочу, чтоб готовы все, до лешего последнего, к временам новым были, и не просто готовы, а жить в них могли!.. Слышал, к Деве Песков пойдешь? Запомни, Лад, старуха она противная, даже нас, нечисть, не жалует. А людей и вовсе со свету извести может. Но есть у нее одна слабость. Любит игры азартные. Годков двадцать назад побывала в стране игорной — Сал-Гавес. С тех пор совсем из ума выжила. Поставила у себя в логове автоматы игральные, рулетки азартные, столы все зеленым сукном застелила... Если удача идет ей — все живы. Если нет — смерти лютой предает всех, кто рядом оказался! А везет ей не часто, учти. Сама смерть взмолилась однажды — да сколько можно губить ни за что! На это старуха предложила ей сыграть в рулетку. Они же ровесницы, друг друга как облупленные знают. Вот смертушка и согласилась, и... проиграла! Мается теперь у подружки своей на побегушках... Так вот, предложишь если ей игру какую новую и азартную, да еще если и выиграешь, то сделает старая всё, о чем просишь.
 — Спасибо за совет.
 Лад запомнил всё, что Сичкарь сказал, хотя понял лишь одно — Дева Песков ненормальная. Где же это видано, чтоб за игру убивали? Одно слово — нечисть, тьфу!
 — Своим «спасибо» сам подотрись. Вон, слюна уже на губах пенится. Совет мой дорого стоит.
 — Я его у тебя не просил! — Смекнул Лад, что вляпался в сделку торговую не по своему карману.
 — А я его тебе всё же дал!
 — Что же ты хочешь, тварь бессовестная?
 — Если жив останешься, спроси у старухи, что с братом моим старшим стало. Тем и отплатишь...
 Обоз провожали всем Посадом. Купцы собрали три огромных воза всякого барахла, впрягли в каждый по шесть лошадей-тяжеловозов, и в поводу дали каждому возу по три коня скаковых с полной амуницией дружинников. Яром Живодер-Вырвиглаз с Пустолобом слезно прощались с дружиной, Наковальня давал последние наставления своим подручным. Человек Мафии стоял в стороне, словно и не касалось его всё происходящее. Лад выслушал последние наставления Седоборода и Комер-сана, поклонился им до земли и залез на первый воз. Рядом пристроился Наковальня. Яром и Пустолоб заняли места возниц на других возах. Девки молодые, которые всегда возле дружинников статных крутятся, завыли в голос, словно в последний путь провожали. Человек Мафии резво вскочил в обоз Лада. Тот свистнул, бичом щелкнул длинным в воздухе, и обоз тронулся...
 — Ты кто такой будешь? — спросил Наковальня, пристально глядя на человека Мафии.
 — Б. Донд 911. Можно просто — Донд.
 — Донд... А что цифры означают?
 — Регистрационный номер. Девять лет Бруклинской тюрьмы, первая степень убийцы-профессионала, первое задание в сфере деятельности ЗАО.
 Профессионал-убийца?! Лад искоса взглянул на Донда. Худощавый, в темном плаще. Лицо рябое. И он должен защищать?! Пожалуй, от него самого надо защиты искать.
 Отъехав от Посада верст на десять, Лад остановил обоз.
 — Ты чего? — удивился Наковальня.
 — Подождать надо, — ответил Лад. Подбежал Яром.
 — Всё? Приехали? Возвращаемся? — с надеждой спросил он.
 — Подождать надо, — осадил его Наковальня.
 — Чего?!
 — Не чего, а кого.
 Лад свистнул три раза.
 В лесу послышался треск, и на широкий торговый тракт вышел Сэр Тумак. Яром схватился за меч. Наковальня привстал в тревоге. Пустолоб зарылся в барахло торговое. Один Лад оставался спокоен. Донд тоже не дрогнул. Взгляд его пристальный сразу заметил некоторые мелочи. Лад не боится, значит, встреча назначена. Коли так, тревожиться нет причины. Однако, для страховки, в руках Донда поблескивали ножи метательные.
 — Прошу знакомиться — Сэр Тумак. Наш новый попутчик, — постарался успокоить всех Лад.
 — Чтоб я с нечистью... — забрызгал слюной Яром. Но ладонь Наковальни, тяжело опустившись на его плечо, успокоила воеводу.
 — Гоблин, значит... — Наковальня оглядел нового попутчика с ног до головы. — Не ты ли, любезный, повадился свиней таскать?
 — Как же не я? Конечно, я. А что делать-то было? Жить надо. Не людей же таскать.
 — Зарублю! — визжал Яром, пятясь к своему обозу— На куску покромсаю!
 — Что с ним? — гоблин с подозрением поглядывал на Ярома. — Или нечисти никогда не видел?.. Вот что, не знаю, как вас величать, — обратился он к Наковальне. — Не поможете мне? В лесу стоит с десяток бочонков пива. Мне бы их на телеги ваши загрузить, а?
 — Это пожалуйста. Пиво в дороге всегда пригодится.
 Пока Наковальня с гоблином таскали бочонки, Яром приходил в себя.
 — Ну... коли пиво, то... пиво это хорошо... раз пиво то пускай... но если что...
 — Никаких «если», — предупредил Лад. — Сэр Тумак нашему обозу в помощь пошел. Сам желание изъявил. Как Наковальня. А ум его побольше нашего с тобой стоит. И перестань за меч хвататься, еще порежешь кого! Иди, вытащи Пустолоба. Неприлично как-то, новый попутчик у нас, а он в тряпки зарылся, одни пятки из барахла торчат! — Яром посмотрел на третий воз. Действительно, из груды материи итайской торчали пятки Пустолоба. Яром пошел вытаскивать дружинника. А Лад обратился к Донду. — А ты чего не помогаешь? Бочонок-то поднять сможешь?..
 — Они сами перетаскают, — спокойно сказал Донд. — Мне руки нельзя занимать.
 — Почему? — удивился Лад.
 — Я в этом походе вроде как телохранитель. А настоящий телохранитель никогда ничего не носит. Его руки должны быть всегда свободны.
 — Для чего?
 — А вот для чего...
 Донд быстро махнул рукой в сторону. Лад ничего не понял. Но когда взглянул туда, куда махнул Донд, увидел двух сутулых пыльных демонов. Они стояли около огромной сосны и не могли двинуться с места, их огромные уши были прибиты парой метательных ножей Донда.
 — Вот это да! — только и смог сказать Лад.
 — Они следили за нами последние две версты. Хочешь, я прибью их к этой сосне навечно. У меня есть серебряные ножи. — В руках Донда сверкнули два острия.
 — Нет, — остановил его Лад. — Они наши новые возницы.
 Брови Донда дрогнули, но он ничего не сказал.
 Погрузив бочонки с пивом, гоблин пошел освобождать пыльных демонов. Донд сразу отказался от этой затеи. Просить Ярома бесполезно, он еще от гоблина не пришел в себя. Наковальня плюнул в сторону демонов и тоже стал отнекиваться. Пустолоб опять зарылся в тряпки. Самому же Ладу было стыдно, но и он не хотел прикасаться к демонам. Гоблин освободил им уши и подвел к обозу. Донд подмигнул им.
 — Извините, ребята. Ошибочка вышла. Ничего личного.
 Демоны закивали головами, отчего их огромные уши подняли пыль с дороги. Они сами были до смерти напуганы и благодарили Лада, что не дал он меткому метателю ножей проткнуть их серебром.
 — Пополнился наш обоз нечистью, — сплюнул Наковальня. — Ты с самого начала знал, что так будет?
 Лад кивнул. Не хотелось ему говорить про заботу Сичкаря Болотного об успехе их дела, да пришлось.
 — Что ж, — подвел итог кузнец, выслушав рассказ Лада, — может, есть в этом резон. Ну, коли никого больше не ждем, то пора бы и в путь.
 Демоны свое дело знали. Пока Лад рассказывал Наковальне и Донду что да как, они сменили подковы на всех лошадях, связали возы в один большой обоз крепкими веревками и уселись впереди, посоветовав всем сесть посередине обоза, в телеге с материями, чтобы мягче было. Никто возражать не стал. Лад показал демонам карту Комер-сана, те посмотрели на нее с минуту и опять закивали, подняв ушами небольшой ветерок. Когда все устроились, Лад крикнул:
 — Поехали!
 И сразу дух захватило!
 Помчался обоз со скоростью невиданной и легкостью необычайной. Пыльные демоны лишь бичами щелкали, и мчался обоз, словно кони земли не касались.
 — Подковы заговоренные, — догадался Наковальня. — Теперь дорога недолгой будет.
 — Это мы еще посмотрим, — ворчал Яром. — Никто не знает, чем всё кончится.
 — Это мне напоминает лондонский экспресс. Так же быстро и так же мягко. Может, пивка попьем? — предложил Сэр Тумак.
 Против этого никто не возражал. Даже Яром перестал плеваться. К Пустолобу, однако, еще не вернулся дар речи, поэтому он просто закивал головой, одобряя предложение гоблина...
 Так и мчались они, пока солнце не село. Но и ночью обоз не останавливался. Пыльные демоны лишь чуть сбавили скорость и пели всю ночь заунывную песню про какого-то ямщика, замерзающего в степи...

 Глава 4

 Лада разбудило конское ржание. Он протер глаза и поднялся с тюка ткани итайской. Тут его хватил удар. Стоял его обоз возле врат посадских, вокруг столпились люди и молчаливо ждали чего-то. Лад еще раз протер глаза. В горле пересохло так, словно куль мухоморов соленых съел вчера. Смотрит Лад кругом, ничего не понимает, а в горле першит. Растолкал он тогда попутчиков своих. Гоблин, увидев, где обоз стоит, только ахнул, и сразу же потянулся кружкой к бочонку. Наковальня хмыкнул грозно и взглянул на демонов. Те и так под взглядами толпы сжались, а тут и вовсе в воздухе растаяли. На лице же Ярома расплылась улыбка идиотская. Донд невозмутимо стал отгонять мух, кружащих над обозом. На Пустолоба напала икота.
 — Что же это делается, а? — шепотом спросил Лад, глядя на толпу посадского люда. — Вот как, значит, мы в поход ушли! Стыд-то какой! Дня не прошло, а мы назад воротились.
 — Вот радость-то, радость-то какая! — слюняво улыбался Яром. — Вернулись-таки!
 — Хороши возницы, ничего не скажешь! — высказался Наковальня. — Эх, бесовское отродье!
 — Меня бы волновало не то, как мы здесь оказались, — многозначительно сказал Донд.
 — А что же?! — вскипел Лад.
 — А то, что они смотрят на нас так, словно давно не видели. Да еще и молчат.
 Толпа действительно молчала, и взгляды, обращенные к обозу, не выражали недоумения по поводу столь быстрого возвращения. На лицах людей светилась радость и ожидание.
 — Влипли! — Лад соскочил с обоза.
 Толпа дружно расступилась перед ним. Лад оглядел людей и поклонился повинно народу.
 Врата Посадские тяжелые, дубовые, легко разошлись на петлях смазанных и вышел навстречу Ладу весь совет посадский. Во главе, как всегда, шел старый Зуб. Лад разогнул спину и стал ждать обвинений. Зуб остановился в трех шагах и развел руки. Толпа взорвалась криками, словно было это сигналом тайным:
 — Вернулись!!!
 — Ур-ра-а!!!
 — Да будет счастлив Лад Посадский!!!
 — Эй, Наковальня, скоро ли печи свои возглавишь? Или опять в путь дальний собираешься?
 — Они что, издеваются?! — брови Наковальни сошлись к переносице.
 — Яром, Живодерушка ты наш, с возвращением...
 Зуб поднял руки, и толпа мигом смолкла. Старик поклонился Ладу в ноги — дело невиданное! Лад смотрел на него б-о-о-льшими глазами и ничего не понимал! Что-то изменилось в Зубе за прошедшие сутки, — борода, что ли, стала длиннее?
 — Приветствую тебя, о славный Лад, после долгого пути. Слава о тебе и верных попутчиках твоих быстрее ветра достигла земли нашей... Слава Ладу! — прокашлял вдруг Зуб, и толпа с восторгом подхватила клич.
 — Слава Ладу!!!
 — Приветствую и тебя, Наковальня Мечплугович, — обратился Зуб к кузнецу. — Заждались мы кузнеца нашего главного, давненько не слышали стук молота твоего. Слава твоя очень порадовала нас... Слава победителю Ролосса Кодосского!
 — И перед тобой, Сэр Тумак, склоняет голову Посад. За мудрость твою, которая была опорой надежной Ладу в дороге дальней.
 На гоблина напала чесотка. Сначала зуд коснулся его шеи, потом прокатился по спине волосатой и ушел в ноги.
 — Хвала и тебе, невозмутимый Донд. За руку быструю и глаз верный. Знаем мы, что не раз спасал ты жизнь попутчиков своих. За это жалует совет тебя почетным гражданином Посада и освобождает тебя и детей твоих от общегородской подати на двести лет! Слава Донду!!!
 Толпа подхватила и этот клич.
 — И ты, Яром, и твой дружинник Пустолоб, то же в памяти нашей останетесь как отважные воины, не посрамившие честь посадской дружины в битве с ужасными самраями.
 Яром надул щеки, выпятил грудь, прибрал в себя живот и гордо окинул толпу взглядом. Это вызвало новую волну криков о славе обоза. Лицо Пустолоба осветила детская улыбка.
 — Ты понимаешь, что происходит? — спросил гоблина Наковальня.
 Тот, продолжая вычесывать ноги, мотнул головой.
 — Нет... Чтобы посадский люд нечисти почести отавал... Не припоминаю я такого... Однако, приятно.
 — А теперь, долгожданные вы наши, прошу, въезжайте в Посад. Ждут вас столы накрытые, пирует сегодня Посад в вашу честь!
 — Постой, Зуб, постой! — надоела Ладу эта комедия, и решил он разобраться во всём сейчас же. — Что же это получается? Встречаете вы нас как героев, а мы ничего и не сделали!
 Слова его вызвали смех в толпе.
 — Скромен, Ладушка наш, ох как скромен!
 — Да-а, это делает честь ему...
 — А как же, он же наш, посадский, купец!
 — Понимаю тебя, Лад, — улыбнулся Зуб. — О скромности твоей мы наслышаны. Только сейчас ты дома, и не стоит скрывать подвигов своих...
 — Да какие, к лешему, подвиги?! Мы же только вчера утром в поход отправились! А сегодня...
 — Вчера? Ха-ха-ха... Лад, видать поход совсем увлек тебя, раз считаешь полтора года одним днем!
 — Что?!
 — Вас не было полтора года! — Зуб стал злиться. — Хватит мне голову морочить. Мы так готовились к этому дню, а ты хочешь всё испортить какой-то глупой шуткой! — Зуб топнул ногой. — Давай, загоняй обоз в Посад. Отдохните с дороги часа два, а потом приходите на площадь Посадскую. Пировать будем!
 Толпа подхватила слова старейшины. Кто-то уже взял коней под узды, и обоз в окружении сотен ликующих людей медленно покатился в Посад. Всюду царила радость. Над городом вился дым костров праздничных, раздавались песни загульные, где-то смех. И над всем этим гремели имена обозников. Прославляли Лада и Наковальню, с уважением произносили имя гоблина, по-доброму смеялись над Яром и Пустолобом.
 — А где Седобород и Комер-сан? — прокричал сквозь шум и гам Лад в самое ухо Зуба.
 — Здесь, где же им быть! Ждут тебя в доме Комер-сана. Ты долго не засиживайся там. Отдохни, и на площадь. Народ хочет видеть своих героев за праздничным столом.
 — Какие же мы герои? — прошептал Лад, отставая от старика.
 Обернувшись, он не нашел взглядом своих попутчиков. Обоз затерялся в толпе, а с ним сгинули с глаз долой в массе людской и гоблин, и Наковальня, и Яром с Пустолобом. Пыльные демоны словно сквозь землю провалились. Вокруг Лада мелькали улыбающиеся лица, чьи-то руки брали его под локоток, кто-то трепал по волосам. Он вынужден был отвечать на улыбки улыбкой, на слова приветливые — словами добрыми, и никак не мог собраться с мыслями.
 Через какое-то время принесли его ноги к дому Комер-сана. За высоким тыном раздавалось конское ржание, визги свиней, крики петухов. Лад остановился возле калитки и диву давался. Да-а, изменился дом Комер-сана за ночь. Вроде пристройки той вчера еще не было, и флигель этот, со странной башней, тоже отсутствовал. Да и голубятня на высоком шесте не припоминается.
 С чего бы это, а, люди добрые?!
 Постучал Лад в калитку молоточком бронзовым, она сразу же и отворилась. Дворня Комер-сана почтительно склонилась перед Ладом. Кто-то бросился отворять двери в дом, а Лад с расстройства сплюнул под ноги.
 В самой большой комнате дома ждали его Седобород и Комер-сан. Старики ласково обняли его, осмотрели с ног до головы и усадили за стол. Прислуга Комер-сана подала вино франзонское.
 — Ну, здравствуй, Лад, здравствуй. Хорошо, что к нам сперва заскочил. Мы-то, старые, думали, что ты сразу на площадь бросишься пировать. Ан нет, уважил старых... Рады мы тебе.
 — Чему же радоваться? — печально ответил Лад. — Позору моему?
 — Какому позору? — улыбка исчезла с лица Комер-сана, а Седобород взглянул на Лада странно, задумчиво.
 — Какому?! Да вот какому!.. Не прошло и двух дней, как вернулись мы из похода туда, откуда уходили... Да-а, спасибо Сичкарю за демонов пыльных... Встречу, так обязательно почешу об ребра его кол осиновый!
 — Что-то не пойму я тебя, Лад. — Глаза Седоборода блеснули зеленым. — Поход твой длился полтора года. О каких двух днях ты говоришь?.. Слушай, уважаемый, — обратился он к Комер-сану, — видать, устал Лад с дороги...
 — Да какая к Чер-Тую дорога?! Какой поход? Мы вчера утром из Посада выехали, ночью круг дали и сегодня вернулись! Вот и весь поход...
 — Хорош круг в полтора года! — хмыкнул Седобород. — Неужели ошибся я насчет тебя, и чары замутили разум твой?
 — Ничего меня не мутило! Говорю вам, НЕ БЫЛО ПОХОДА!!!
 — Не было?! А как же тогда понимать всё это? — Комер-сан отошел в угол, открыл ключиком серебряным дверцы шкафа потаенного и вытащил огромную коробку. Лад, ничего не понимая, следил за ним с чувством тревоги. Комер-сан вытряхнул содержимое коробки на стол — десятки скрюченных и мятых листов бумаги.
 — Подойди.
 Лад поспешно подошел к столу.
 — Читай. — Комер-сан сунул ему под нос первый попавшийся листок. — Читай вслух.
 — ...с дороги. Спасибо гоблину, его совет и хитрость помогли добиться желаемого. Дева Песков отпустила нас... — Лад удивленно посмотрел на Комер-сана.
 Почерк узнаешь?
 — Мой почерк. Только...
 — Это послание мы получили два месяца спустя после вашего отбытия. Из него мы узнали, как вам удалось перехитрить старую бесовку, как выиграли у нее все секреты и еще кучу всякого барахла. В том числе голубей заговорных, голубей почтовых. С ними ты и слал нам почту каждую неделю. Вот откуда Посад знает о подвигах ваших. Да еще Седобород время от времени в водицу колодезную посматривал, узнавал о том, о чем умолчать ты хотел...
 — Постойте, постойте... Это что же выходит, значит, поход состоялся?!
 — Конечно.
 — И мы герои?
 — Точно.
 — А про перемены узнали?.. Ну, чего молчите?
 Комер-сан и Седобород обменялись быстрыми взглядами.
 — Тут вот какое дело, Лад. В последнем письме, которое мы получили месяц назад, ты писал, что мол, всё тебе известно про перемены. Но доверять бумаге выводы свои ты не намерен. Какой-то орел повадился голубей твоих хватать. Потому, мол, приедешь и сам всё расскажешь.
 — Здрасьте... — Лад опустился на табурет резной. — А откуда письмо было?
 — Из Франзонии.
 — Надо же, Франзония... А водица колодезная ничего подсказать не могла?
 — Тут вот как дело было, — замялся Седобород. — Водица последнее время мутной была. Так что...
 — Понятно, — протянул Лад. — Только дело в том, что я не был во Франзонии, никаких писем вам не писал, у Девы Песков голубей не выиграл!
 — Но... как же...
 — Да вот так. Одно из двух. Либо я сошел с ума, и вы мне снитесь. Либо вы все здесь спятили за ночь... Может, эпидемия какая?
 Сказал Лад и сам себе удивился: откуда он слово такое знает — «эпидемия»?
 — Или ты всё забыл, — проскрипел Седобород. Комер-сан закивал головой, соглашаясь с ним:
 — Наверное, с вами что-то случилось в конце пути. Точно. Так и есть. Что же теперь делать, Седобород?
 Лицо Комер-сана выражало вечную приветливость, во в голосе звучали тревожные нотки. Это напугало Лада. Никогда он ноток таких в голосе учителя не слышал.
 — Значит, дело действительно серьезное.
 — Ничего страшного, — успокоил Седобород. — Ничего серьезного в этом нет. Хотя курьез, конечно, вышел... Ха, надо же, они ничего не помнят! Вот смеху-то будет, когда...
 — Постой, — остановил старика вредного Комер-сан. — Надо бы нам Ладу всё рассказать, пока не вышло чего худого.
 — Стоит ли? — усмехнулся Седобород. — Вот потеха была бы... Да, о чем это я? Конечно, надо рассказать. Вот ты и начинай.
 — Видишь ли, Лад, — Комер-сан уселся за стол, смахнул бумаги на пол и наполнил три бокала вином франзонским. — Как бы тебе сказать...
 — Говори, как есть, — подстегнул Седобород. — Он не маленький, всё поймет.
 — Сам знаю! — осерчал Комер-сан. — Не перебивай!
 Лад смотрел на стариков и убеждался в том, что посетила Посад какая-то эпидемия, не иначе. С чего бы это старикам так беспокоиться?
 — Сначала расскажу я тебе про твой поход. Где вы побывали, что видели, какие подвиги совершили. Всё это известно из твоих писем. Можешь потом собрать их и перечитать. Удивишься многому! Да только нужды в этом особой нету, весь Посад их читал. Люд посадский любое слово мое подтвердит... А письма... Письма можно сжечь, нечего хлам в доме разводить.
 — Да не томите вы меня! — взмолился Лад. Лоб его покрылся испариной от дум тревожных, и жалость сердце кольнула — больны старики! Что же делать теперь?
 — Сперва побывали вы у Девы Песков. Она сама вас нашла, когда вы помирали от жажды посреди пустыни Хасары. Так как ей вы были обязаны жизнью, она, нечисть проклятая, хотела вас при себе оставить навсегда. Но тут гоблин, Сэр Тумак то есть, посоветовал тебе вспомнить слова Сичкаря... Тут я не понимаю в чем дело. Ты что, с главной нечистью встречался перед дорогой? Неосмотрительно, да-а, неосмотрительно... Так вот, вспомнил ты что-то и предложил Деве Песков сыграть в игру, которую она еще не знала. И она согласилась. В ее-то годы!!! Больно старуха на новизну падкая оказалась... Сэр Тумак вспомнил, что довелось ему однажды присутствовать на игре, в которую играли урки одесские в Фан-Сранциско. Называлась игра та «бура». Что урки одесские в Фан-Сранциско делали, гоблин не сказал.
 — А я спрашивал? — усомнился Лад, проглатывая навернувшуюся слюну. Про урок он никогда не слыхал, как, впрочем, и про город Фан-Сранциско.
 — Спрашивал, — Седобород подсел к столу и выпил вина.
 Лад сдерживал себя, успокаивал, но слюна, будь она неладна, мелкой пеной наползала на язык.
 — Так вот, — продолжал Комер-сан, — Сэр Тумак сыграл с Девой Песков в буру и выиграл. До того игра понравилась старухе, что она тут же предложила считать итог игры недействительным, и сыграть еще раз. Справедливость ее довода была подкреплена демонстрацией дыбы, на которой растягивали какого-то демоненка, и котлом с кипящим маслом, в котором кипели неизвестные вам представители пустынной нечисти. Тогда вы признали справедливость ее претензий, и гоблин сыграл с ней еще раз... И так было шестьдесят пять раз подряд. Ушло на это три дня. И ни разу Дева Песков гоблина не обыграла. По твоим словам выходило так, что причина этого кроется в длинных волосатых руках гоблина, только почему, ни я, ни Седобород так и не поняли. За три дня вы отыграли свои жизни, свое барахло торговое, свободу смерти (не знаю, кто тебя об этом просил?!), голубей заговорных, почтовых, две телеги серебра чеканного, стол бильярдный, шило, которое в мешке не утаишь, кота в мешке, мешок пыльный, еще одно шило, которое меняется на мыло, и итайскую вазу династии Сам-Чай-Пей, за что спасибо тебе огромное.
 — Почему? — удивился Лад.
 — Из письма твоего следовало, что даришь ты эту вазу дивную мне, — Комер-сан позволил себе улыбнуться довольно. — Она стоит в моей спальне. Редкая вещь, красоты необычайной...
 — Постой, — перебил учителя Лад. — Как же все эти вещи в Посад попали? Ведь мы только что вернулись!
 — Ты всё, что попадалось вам в руки, отправлял в Посад с пыльными демонами. Они любое огромное расстояние сжимают до нескольких десятков метров. Подковы, которыми они лошадей подковывают, делают дорогу быстрее. Это связано как-то с законами физики...
 — Это я знаю.
 — Откуда? Ты же ничего не помнишь!
 — Я помню, как мы выехали из Посада, как встретили пыльных демонов и гоблина, потом... Потом мы пили пиво, была ночь... а утром оказались около врат посадских... Значит, я всё посылал в Посад?
 — Да.
 — И много послал?
 Лицо Комер-сана приобрело деловое выражение.
 — Много. После вычетов купцам, которые обоз собирали, десятой части совету Посада, десятой части самому Посаду, одного процента мне за ученичество и после равного дележа между всеми участниками экспедиции всего оставшегося, выходит так, что стал ты одним из крупнейших купцов во всех землях посадских!
 Лад дрожащей рукой схватил бокал хрустальный (очень редко Комер-сан выставлял посуду такую гостям), и одним залпом выпил содержимое. Потом оттер пот со лба.
 — Правда? — спросил он у Седоборода. Тот кивнул.
 — Ну дела! — Лад не мог прийти в себя. Вчера отправлялся он в поход дальний не бедным купцом, но всё же не богатым. А сегодня утром оказался богаче самых богатейших! — Мне нужно время всё это осмыслить... Что же было дальше?
 — Когда?
 — После Девы Песков.
 — Вы отправились в Итай.
 — В Итай? Почему в Итай?!
 — Кроме тебя никто не знает. Известно лишь, что Дева Песков настаивала на том, чтобы вы отправились во Франзонию, главную страну Союза Приозерского. Но ты повел обоз в Итай. Там вы столкнулись с разбойниками. Это были беглые самраи. И Яром с Пустолобом доказали в битве той, что не зря Посад кормит дружину. Потом встретились вы с купцом итайским Стен Великим. Ты имел с ним долгую беседу наедине. После чего обоз тронулся во Франзонию. Из Итая ты отправил три телеги товара — шелка, бронза, семена каких-то цветов. Мы с Седобородом таких никогда не видели, хотя Седобород стар, а я сам родом из Итая. По дороге Донд дважды спасал твою жизнь от тайных заговорщиков. Кто они, почему хотели лишить тебя жизни, кто дал им такой наказ — неизвестно.
 — Думаю, это были они. — Седобород дернул волос из бороды и обмотал им палец.
 — Кто «они»?
 — Те, кто перемены затеял. — Он многозначительно посмотрел на Комер-сана.
 — Во Франзонии, — продолжал Комер-сан, — вас обвинили в неуважении к обычаям страны. Причиной тому послужил не сдержанный язык Ярома. Но Наковальня выручил. Он одержал победу в единоборстве, очень популярном во Франзонии и известном как бои без правил. Бои те полулегальные, их организацией занимаются представители людей Мафии, и Донд помог в переговорах с ними. Ставкой в бою стала ваша свобода. Против Наковальни вышел боец, известный в тех краях — Щас Вам Как Дам... Наковальне удалось уложить его лишь с третьей попытки... Донд тайно сделал ставку на Наковальню, и вы выиграли почти сто тысяч «хевро»! Деньги немалые...
 — Я их тоже в Посад послал?
 — Конечно. Они находятся в конторе М. Уолта... После боя того зауважали вас во Франзонии. Торговля ваша пошла в гору. Из твоих писем стало нам известно, что там тоже обеспокоены переменами грядущими, но сути всей никто не знал. Обманула вас Дева Песков, отомстила за проигрыш гоблину... Из Франзонии вы отправились на поиски могилы великого путешественника Улисса. Что вас на это подвигло, ты не сообщаешь. Единственно, о чем ты пишешь, так это о встрече с Ролоссом Кодосским. Много неприятностей доставил вам этот мерзкий тип... Думаю, шпионил он за вами... Сначала прибился к вашему обозу, затем выпил всё пиво Сэра Тумака, потом поссорил Ярома и Донда, наплел Пустолобу, что он самый гениальный полководец всех времен и народов. Это Пустолоб-то!!! После чего обозвал его, гнус презренный, генералиссимусом! И никто на него управу не мог найти. По доброте душевной ты приказал не трогать карлика. Да только он, прихвостень нечисти, выгоды стал искать собственной от вашего хорошего расположения. Так вам надоел, что вы только повода искали избавиться от него. Выручил опять-таки Наковальня. Однажды он надел на Ролосса Кодосского чан медный, который придавил карлу к земле, да так и оставил на ночь. После этого случая заскучал Ролосс с вами, а через три дня и вовсе исчез... Должен сказать тебе, Лад, что из всех врагов ваших он больше всего возмутил люд посадский. Такого зануду еще поискать надо... Могилу Улисса вы не нашли. Зато побывали в Ольбии Туманной. Именно там тебе стало известно о сути перемен. Именно в главном посаде Ольбийском — Донлоне, на родине Сэра Тумака, ты узнал, откуда они идут и что несут миру. Из Ольбии Туманной было последнее твое письмо. Вот так.
 — Странно всё это. — Лад запустил ладонь в седые кудри. — О неизвестном поведал ты. Ничего подобного не знаю я. Что скажите, мудрые, о делах таких?
 — А что тут говорить? — Седобород поднялся из-за стола. — Добра ты послал в Посад много, так что с этой стороны поход твой удачен был. Наука Комер-сана впрок тебе пошла. Что же касается перемен... думаю, беспамятство твое сильно связано с ними. Будем ждать.
 — Чего? — не понял Лад.
 — Когда пройдет амнезия.
 Лад сплюнул, Комер-сан укоризненно покачал головой.
 — Вот что, Лад, нам с Седобородом еще поговорить надо. А ты ступай на праздник, повеселись. Но сперва в дом свой новый загляни.
 — ?!
 — Это моя затея, — нехотя признал Седобород. — Подумал я, что негоже купцу богатому без собственных хором жить, вот и выстроили мастера посадские тебе дом. — Седобород закашлял и снова метнул взгляд быстрый на Комер-сана.
 — Вот что, говорите всё, как есть, — не выдержал Лад. — Чую я, скрываете вы что-то. Итак, что еще меня ждет?
 — Так, мелочи... — Комер-сан пригубил вино и уставился в окно резное. — Надо бы тебе зайти еще к М. Уолту, он даст тебе отчет обо всех твоих богатствах. И... — Лад с нетерпением ждал продолжения.
 — И с женой своей поговори! — резко сказал Седобород. — Больно вредная она у тебя. Везде нос свой сунуть норовит! Ох, и натерпелись мы от нее!!!
 — К М. Уолту зайду, а жена... Ты же знаешь, Седобород, бабы народ странный... ЖЕНА?! — Глаза Лада на лоб полезли. — КАКАЯ ЖЕНА?!!!
 — В этом-то и вся загвоздка. С четвертым обозом из Франзонии послал ты в Посад девицу молодую. Она показала совету посадскому грамоту, написанную тобой, где утверждалось, что девица сия, именем Гадина, есть жена твоя по законам франзонским. Жена так жена, решили мы. Сначала я приютил ее, да только больше недели сил моих не хватило сносить характер ее вздорный! Потом Седобород пригласил ее. Но он выдержал лишь три дня.
 После этого я и решил дом тебе срубить. Чтоб не видеть жену твою, значит. Надоела она всем. Смущает люд посадский, а больше всего девкам посадским головы морочит. Что одевать, а что нет, как с мужчинами себя вести, как за себя постоять. Организовала этот... как его... женский клуб! Бабы теперь там вечерами собираются, разговоры ведут странные. Уже были случаи, когда жена мужу перечила, представляешь?!
 — И где такую отыскал, Лад? — прорвало Комер-сана. — В Посаде столько девиц пригожих, а тебя угораздило найти эту!
 Хоть и сидел Лад на стуле, а пол вдруг рядом оказался. Грохнулся он и замер. Комер-сан и Седобород бросились к нему.
 — Эх ты, мудрый, — упрекал Комер-сан Седоборода, — говорил же тебе, не стоит так сразу говорить ему обо всём.
 — Не стоит, не стоит, — передразнил купца Седобород. — А что делать-то? Всё равно узнал бы. Зашел в дом, а там она! Думаешь, так лучше?
 — Не знаю. Надо его в чувство привести... Поворожил бы ты над ним, что ли.
 — Да не берет его ворожба. И жену его тоже, — шепотом добавил Седобород.
 — Что?!
 — А то. Пробовал я, да без удачи. Она кого хочешь сама заворожит!
 — Может, вина ему в лицо плеснуть?
 — Толку-то от твоего вина! Есть пойло мафиозное?
 — Спирт? Есть.
 — Водой разбавь, — предупредил Седобород, — и в рот влей!
 Во рту Лада зажгло, темнота перед глазами взорвалась искрами и дыхание сперло. Лад закашлялся, открыл глаза. Седобород и Комер-сан склонились над ним.
 — Чему лыбитесь? На конец приберегли самое страшное, да? Эх, мудрые... По любви хоть женился, али как?
 — Али как. По расчету. Только вот по какому, никому не ведомо. Думали, ты вернешься и всё объяснишь... А тут вот как вышло...
 — Да-а-а, вернулся... Лучше бы и не возвращался! Напомните, как звать-то супругу?
 — Гадина.
 — Милое имя... Она знает, что я вернулся? — Лад сел на полу, ноги под себя поджал и руками виски сдавил. — Что вы мне в рот влили? Горит всё!
 — Водка это. Она сейчас в Посаде популярнее браги медовой. А жена твоя знает, где же ей не знать, если это именно она заставила совет посадский встречу тебе устроить. Старый Зуб и так и сяк вилял, да только она сильно прижала его, заставила раскошелиться.
 — Сейчас к ней не пойду...
 — Понимаю, — Седобород улыбнулся ехидно. — Ступай на площадь. Успокой разум хмелем, глядишь, и встанет всё на свои места...

 Глава 5

 На площади пир горой стоял. Праздновал люд посадский возвращение героев. Поднимались чарки заздравные, хвалебные песни горланились.
 Расщедрился совет, ломились столы от изобилия еды всякой. И поросята, изжаренные в печах целиком. И барашки на вертелах. И рыба жареная, и вяленая, и соленая. Коренья и овощи тушеные, каши гороховые, медом приправленные. Бульоны заморские в чанах медных бурлили, ароматом соблазняли. Хлеб свежий, с пылу, с жару, горами лежал.
 М. Уолт пожаловал от конторы своей на пир деликатесы невиданные — гамбургеры в сотне плетеных корзин, да только не ел их никто. Другие купцы знатные, оценив жест М. Уолта, от себя на пир посадский снедь слали без счету — кто арбузы пудовые, кто связки бананов, телеги граната пурпурного, шары сыра оландского. И запивалось всё это брагой медовой, пивом терпким из Бовуссии, вином франзонским и водкой-катанкой, пойлом отвратным, жгучим, но больно хмельным, что очень нравилось мужикам посадским.
 Всюду костры пылали. Детвора посадская, на празднике сём не обиженная (кто фруктом заморским одарит, кто пряником медовым приласкает, а кто тайно, чтоб старухи вредные не видели, и куль карамельки франзонской отсыплет, пускай, мол, детишки сладостями побалуются, зубов не жалея), игры играла и веселилась во всю под хороводы взрослых.
 В бражничестве всеобщем где-то и ссоры вспыхивали. Вспоминал кто-то, что сосед давеча гусей своих в загон загоняя, десятка два чужих припутал. Кто-то корову забыть не мог, которая неделю назад забор повалила да огород весь вытоптала...
 А где-то сделки торговые вершились. Во хмелю ценности вещей всяких изменения терпят, вот и ловчились купцы изворотливые повыгоднее дела свои сладить. И снова чарки полнились...
 Лишь кабатчики хмурились, глядя на угощение богатое, дармовое. Никто нынче в кабак не спешит. Поди найди дураков за монету медную праздник души и живота себе устраивать, когда вон на площади сколь еды и питья выставлено — неделю гуляй, а еще и останется. Вот и травили кабатчики огорчение свое хмелем и соседям по столу праздничному жаловались. Но никто их не слушал. Кому охота на празднике веселом грустить и печалиться?! Подставляй чарку, ешь и пей в удовольствие, прославляя Лада и попутчиков его. А как же, в тридевятые земли ходили, товару разного наторговали, честь и славу Посада Торгового сберегли и умножили...
 Ладу поперек горла веселье встало. Не мог он долго за столом праздничным сидеть, отвечать на вопросы о походе дальнем, которого не помнил! Не мог. А некоторые еще жену его поминали и плевались при этом.
 Отдав дань уважения совету старейшин, и приняв чарку полную из рук Зуба, Лад откланялся на роду и покинул стол праздничный. Пошел он куда глаза глядят.
 Особых причин спешить в новый дом он не находил. Оно и понятно, вовсе не таким виделось ему начало семейной жизни — возвращаешься неизвестно откуда, а тебя встречают как героя и говорят: вот твой дом и вот твоя жена Гадина! И как лоб не чеши, но не вспомнить, красива ли она, ласкова ли, какое приданое за ней и кто родители ее, и была ли свадьба громкой, или всё закончилось попойкой всеобщей?!! При таком раскладе лучше попойкой, решил Лад.
 Да, попойкой, чему быть, того не миновать, и он поспешил в кабак Жадюги. Праздновать столь значимое событие в своей никудышной жизни под речи про удачу похода своего показалось Ладу не очень уместным. Не чувствовал он себя героем. А в кабаке, после нескольких кружек браги, иное событие праздником может обернуться, лишь бы только душа не ныла от тревоги непонятной...
 В заведении Жадюги было пусто. Лад присел у стойки и звякнул россыпью мелочи. Тут же появился Жадюга, вытер мокрые руки полотенцем, быстрым взглядом оценил достоинство монет и улыбнулся Ладу. Лад усмехнулся жадности хозяина кабака. Как верно иногда имена, данные нам при рождении, отмечают суть нашего характера.
 — Налей мне что-нибудь.
 — Что-нибудь... — Жадюга сгреб монетки в карман своего потертого тулупа, с которым не расставался ни зимой, ни летом. Злые языки утверждали, что тулупчик этот стал второй кожей Жадюги, и теперь никакая жалость не могла пробиться до сердца хозяина кабака. Некоторые вообще сомневались в наличии оного (то есть сердца) у Жадюги, и у них были вескиё причины на это. — Что-нибудь... На эту мелочь я могу предложить тебе лишь скисшей браги.
 — Такую дрянь пей сам, а мне подай то пойло, которое тебе поставляет ЗАО.
 — Ладно, раз ты первый клиент за сегодняшний день, так и быть, налью тебе водки. — Жадюга достал огромную бутыль с беловато-мутной жидкостью, от которой несло хлебным духом, и наполнил берестяной стаканчик. — Пей! Еще два стакана за мной, угощаю!
 — С чего это ты так расщедрился? — Лад выпил, зажмурился и с шумом втянул в себя воздух. — Крепка, зараза!
 — А ты мне сторицей потом вернешь.
 — Уверен? Тогда поставил бы мне еду какую. Эту бодягу без закуски пить невозможно.
 Лицо Жадюги скривилось как от зубной боли. Но делать нечего, Лад первый клиент. А первого клиента стоит уважать, иначе удачи не будет. На столе появилась квашеная капуста, отварная картошка и холодный кусок вареной курицы.
 — Запишу на твой счет. Обычно я в кредит не отпускаю, но для тебя сделаю исключение. Только никому не говори, не порть мою репутацию.
 Двери кабака скрипнули, Жадюга приветливо оскалился. Вот она, удача! Но улыбка быстро сползла с его лица, уступив место разочарованию. В кабак вошли Наковальня, гоблин и Донд. Вид у них был жалкий, и Жадюга понял — с этих поживиться будет нечем.
 Увидев своих попутчиков, Лад повеселел.
 — Прошу к столу, герои!
 — Благодарствую, — гоблин повел длинным носом. — Чую, пиво скисшее. Только платить нам нечем.
 — Ничего, мне здесь кредит открыли, так что...
 Жадюга сплюнул зло и поплелся в кладовую за бочонком пива скисшего.
 — На дармовщинку пировали бы на площади, — ворчал он громко, чтобы Лад слышал. — Где это видано, чтобы я, Жадюга, ораву бездельников бесплатно кормил?! Не бывать этому! На счет Лада всё запишу. А не отдаст вовремя, так за недоимку еще проценты большие прибавлю. Отдаст, куда денется.
 — Эй, ты, курдюк бараний, не ворчи! — Наковальня уселся на табурет рядом с Ладом и грохнул об стойку кулаком могучим. — Героев посадских как встречаешь?! А ну, неси пива и браги, да мяса хорошего не забудь!
 — Шли бы на площадь, — запричитал жалобно Жадюга, — там угощений на три Посада выставлено.
 — Были мы на площади, — гоблин протер дубовую кружку, которая всегда болталась у него на поясе. — Еды хватает, правда твоя. Но скучно там. Да и не понимаю я, в честь чего народ гуляет.
 Жадюга выставил бочонок пива, бутыль браги для Наковальни, еды всякой достал, и запись не забыл сделать демонстративно — на счет Лада. Цена вышла в целую монетку серебряную.
 Донд пить отказался.
 — Мне к М. Уолту еще зайти надо. Отчет представить. Только о чем, не пойму. Похоже, весь Посад спятил, говорят разную небылицу...
 Гоблин черпнул кружкой пиво, зажал нос пальцами, больно уж кислым оно было, и сделал глоток, закашлялся.
 — Да-а, разную чушь несут... Что же это получается? Или Посад спятил, или мы невесть где болтались полтора года, а потом у нас разом память отшибло... я с Девой Песков в карты играл! Представляете?! Да она нас живыми не выпустила бы!
 — А про меня что плетут? — возмущался Наковальня. — Бился с каким-то франзонцем, а потом какого-то карлу задавил! Да я на маленьких никогда руки не поднимал!
 — Ярома с Пустолобом не видели? — спросил Лад.
 — Видели. — Донд нарезал ножиком серебряным колбаску копченую на колечки тонкие. — Они сразу во всё поверили.
 — А как же, — усмехнулся Сэр Тумак. — От славы кто сам откажется? Чествуют их, как победителей грозных самраев. Яром грудь колесом выгнул, в тщеславии своем купается, как свинья в грязи. Пустолоб не отстает. Яром тут же назначил его своим заместителем, Дружина пьяная возгордилась начальниками такими. А спроси Ярома, что да как, так и не ответит, голова дубовая! Самраев он-то в глаза никогда и не видывал!
 — Не нравится мне это всё. — Донд облизнул лезвие ножа. — Кто-то злую шутку сыграл с нами. Надо бы разобраться, что к чему.
 — Верно, — Наковальня уже в четвертый раз наполнял кружку брагой.
 Жадюга из угла наблюдал за разговором, да не забывал счет вести — кто сколько выпил, кто что съел. Сидел, помалкивал, улыбку скалил.
 — Одно хорошо, если есть в этой истории правда, то мы теперь богаты.
 Удивились попутчики словам Лада.
 — Неужели?
 — Как так?!
 — Откуда богатство взялось?!
 Поведал им Лад о том, что рассказали ему Седобород и Комер-сан. Дивились они рассказу такому.
 — Это еще ничего, — вздохнул Лад. — Добро лишним не бывает. Жизнь себе обеспечили.
 — Ты о чем-то умолчал. — Наблюдательный Донд воткнул нож в стойку. Жадюга сразу сделал пометку в журнале: взыскать за порчу имущества.
 — В новом доме ждет меня... жена, Гадина!
 Жадюгу передернуло всего. Он трижды сплюнул.
 Все посмотрели на него.
 — Что с тобой? Подавился от жадности?
 — Никогда, — с хрипотцой заговорил Жадюга, изменившись в лице, — никогда не упоминайте это имя в моем доме! Что угодно, кредит, недосчитанная сдача, лишний стаканчик любого пойла, только не имя ее!
 — Дела, — протянул Наковальня. — Что же это за девка такая, если именем ее можно Жадюгу так напугать?.. Говоришь, жена она тебе? А откуда взялась?
 — С обозом франзонским прибыла.
 — Так она франзонка?!
 — Не знаю. Я ее еще не видел.
 — Ну и везет же тебе, — рассмеялся Донд. — Сутки прошли, а ты стал богат и женат!
 — Ничего смешного в этом нет! — обиделся Лад.
 — Да ты не обижайся, — успокоил гоблин. — Эй, хозяин, ты видел жену Лада? Она, что, франзонка?
 — Да какая к Чер-Тую франзонка! Наших кровей. Просто в рубежах дальних долго жила.
 — А роду она знатного?
 — Ничего я вам больше не скажу!
 — Не серчай, хозяин, слышал, богатые мы теперь. Всё сполна заплатим. — Этот довод смирил Жадюгу. Он отер губы от слюны и опять сгорбился над счетами.
 — Во всём разобраться надо. Вот что сделаем: пусть каждый про себя разузнает. А я письма перечту свои. Может, и выясним чего. А уж тогда и решать будем — что делать и кто виноват.
 — Может, заклятие на нас какое? — сказал вдруг Наковальня, и все задумались.
 — В этом что-то есть, — ответил наконец гоблин.
 — Чепуха. — Лад потер щетину на скулах. — Не берут меня заговоры. Это всем известно.
 — А нас берут... Может, опоили нас чем-то?
 — А как же я?
 — А тебя по голове огрели чуркой деревянной. Слышал я, будто бывает так — стукнут человека по голове, и не помнит он потом ничего.
 — Бывает, — подтвердил Донд. — У нас в каждом сериале нечто подобное происходит. В жизни не так часто, но бывает.
 Доели, допили, на прощание руки друг другу крепко пожали. Наковальня поспешил к кузням своим. Разумом был он с товарищами, а душой и сердцем уже у горна пылающего стоял, искрами яркими любовался.
 Донд отправился в ЗАО. Обещал по каким-то каналам разузнать что-нибудь.
 — Пойду и я на заимку, — гоблин почесал шею. — Если правду говорят, то за полтора года там многое изменилось.
 — Мухоморов больше наросло, — съехидничал Лад.
 — Понимаю я тревогу твою, — не обиделся Сэр Тумак. — Да только бежать от проблем некуда. Дома мы.
 — Мудрено ты говоришь, непонятно.
 — А ты не думай об этом. Ступай домой. Может, жена твоя и разрешит вопросы какие... Да, чуть было не забыл. От Сичкаря весточку на празднике я получил... Не делай такие глаза. У нечисти есть свои методы связи, и нет тут ничего удивительного. Нетопырь прилетел да шепнул мне на ушко, мол, желает его Партайгеночество видеть Лада.
 — Только этого мне не хватало! Не пойду к нему.
 — Сходи. Не сейчас. Завтра вечером на заимку загляни, Сичкарь многое знает, может, подсобит нам. Только никому не говори об этом. Не хватало, чтобы посадские от тебя отвернулись за связи с нечистью. Богатство не спасет от злых языков.
 — А ты как же? Не помню я, чтобы нечисть в Посаде приветствовали. Свои-то примут тебя?
 — Об этом не беспокойся. Как-нибудь выкручусь. А на заимку завтра вечером обязательно загляни.
 Лад простился с гоблином и пошел к Седобороду.
 Если и прошло полтора года, то здесь, возле избы старика, ничего не изменилось. Те же потертые ступеньки, то же крыльцо темного дерева. Дуб, росший близ избы, не стал больше, хотя куда ему, и так огромный, развесистый...
 Седобород был занят. Что-то кипело в котле, булькало, лучины тускло тлели и по избе метались странные тени. Стоя над котлом, Седобород читал книгу вполголоса. На Лада он внимания не обратил. Через минуту бросил в котел травы пахучей, вспыхнуло планам яркое и затянуло избу дымом синим, едким. Лад поперхнулся и бросился вон из избы.
 — Дом твой в трех улицах отсюда, возле квартала купцов итайских. Ты его не спутаешь, — донеслось ему вслед.
 Понял, значит, зачем приходил, подумал Лад и уверенно направился по указанному адресу.
 Дом и вправду с другими спутать невозможно было.
 Дома купцов итайских, похожие на причудливые дворцы резные, походили один на другой как близнецы. Лишь дом Комер-сана, стоявший в полверсте отсюда, разительно отличался размахом своим и архитектурой. (Итайцы соблюдали свои обычаи и традиции, и иногда осуждали незлобно Комер-сана за его космополитичность. Термин этот Лад слышал не раз, не понимал его и сперва плевался изрядно, но после перестал видеть в нем нечто обидное и нечистое.)
 Свой дом он узнал сразу. Настоящий дом посадский, он уступал итайским дворцам по высоте, зато срублен был добротно. Меж бревен мох сухой лежал, крышу конек резной венчал, на окнах наличники яркие , крыльцо высокое, ступеньки ладные. Вокруг дома тын стоял в рост человека, вдоль него росли цветы странные. Толкнул Лад калитку, звякнул колокольчик медный, и тут же выбежала ему навстречу из дома прислуга многочисленная. Удивился Лад. Все впояс кланялись ему, улыбались. Старуха одна взяла его под руку и повела в дом, нараспев причитая:
 — Заждалась тебя, хозяин добрый, хозяюшка. Уж сколько слез лила, тебя дожидаючись, сколь волос на себе рвала, когда вестей от тебя не было. А сейчас расцвела она как куст розы майской, вся светлая, радостная. Да и как ей в радости-то не быть, когда муж любимый, единственный, из похода дальнего вернулся! Уж истосковалась она по ласке мужа, по любви человечьей...
 От нытья такого ком в горле у Лада застрял, так жалобно она выла. И он чувствовал себя почему-то виноватым...
 В горнице чистой оставила его старуха, нырнула в дверь и исчезла. Лад снял сапоги грязные, огляделся. В углу стоял бочонок воды колодезной. Окунул он голову в воду, стряхнул капли холодные с горячего лба и вошел в гостиную. И тут же окаменел от увиденного.
 Если снаружи дом был как дом, то внутри всё было не как у людей простых. Ярко было в комнате, но откуда свет — непонятно. Одна стена ковром завешена ярким, на полу вдоль нее цветы странные росли в горшках маленьких. Исходил от них аромат дурманящий. Вдоль другой стены тянулись полки с утварью разной — были там и стеклянные трубочки полые, с одного конца запаянные глухо, в подставках странных. И пузатые бутылочки, наполненные жидкостями всех цветов радуги. Книжки древние в переплетах из кожи кабаньей, букеты трав сушеных. А в углу стоял на треножнике чан медный. Под ним угли тлели. С потолка тоже всякая невидаль свисала — спиральные трубки медные, которые используют при перегонке браги, чучела животных и птиц, ленточки тканей разных с надписями на непонятных языках.
 Качнулся пол под ногами Лада. «Как у Седоборода в доме», — мелькнуло у него в голове, и он присловился к двери закрытой, чтоб не упасть. В дальнем углу за столом восседала она... жена его, Гадина! На ведьме, что ли, женился?! Тут девица приметила его.
 — Ну всё, надеюсь, вы поняли?.. Да, проценты должны быть высокими, иначе зачем мне это всё нужно... Ладно, как только будет готов отчет, позвоните. — Она бросила на стол небрежно предмет, что держала до этого возле головы, — плоскую дощечку, как показалось Ладу, черного цвета, и вышла из-за стола к нему навстречу. Ростом была Гадина по плечо Ладу. Стройная, в плечах чуть худая. Лицо вытянуто в овал, губки пухлые, носик вострый, брови дугой, глаза как миндалины... «Миндалины?! Откуда знаю слово такое?!»... Волосы темные в хвост длинный убраны. Именно в хвост, а не в косу. Одета была в итайский халат шелковый с цветочками, на руках браслеты золотые, в ушах серьги ажурные, серебряные с камешками зелеными.
 — А-а, явился, — голос ее мелодичный напугал Лада до смерти. — В Посаде с самого утра, а к жене лишь на ночь глядя пожаловал! Я же волосы твои седые повыдергиваю, морду твою свинскую ноготками исцарапаю!.. Где же это видано, чтобы муж из похода дальнего вернувшись, домой не спешил жену обнять, приласкать?! Я здесь в тревоге маюсь, дела за него решать пытаюсь, а он шляется где-то и в ус не дует! — В гостиную заглянула чья-то рожа рыжая, но, заметив гневный взгляд хозяйки, тут же исчезла. — Отвечай, идол, где денек шастал?
 Она быстро подошла к нему близко, подняла голову и взглянула в глаза. Красивая, понял Лад и улыбнулся.
 — Ты чему улыбаешься, рожа твоя идиотская? Ну-ка, ну-ка, конечно... Так я и знала! Ай, люди добрые, — заголосила она, — посмотрите на него, окаянного, он же пьян! С дружками своими бражничал?.. Ну, я гоблину вонючему всю шерсть повыщипаю! А Наковальне такой разнос устрою, сам в печь прыгнет... Нет, ты чему лыбишься, пропойца несчастный? Неужели тебе жены своей не жалко? — всхлипнула она вдруг и прижалась к его груди. — Маюсь я тут без тебя, без слов твоих ласковых... — Она оттолкнула его резко. — Значит так, спать сегодня будешь в сарае, на сене свежем. В спальню я тебя, алкаша, не пущу. А завтра с утра, когда трезв будешь и в уме, мы поговорим. Всё, можешь идти.
 У Лада на сердце отлегло. Боялся он оказаться с ней в спальне один на один. Кто знает, что у ведьмы на уме. Заговоры его, конечно, не берут, а вот удавка на шее может оказаться вполне эффективной.
 — Ну, чего встал как вкопанный? Иди.
 — Я... это... узнать хотел, — промямлил Лад чужим голосом.
 — Чего? — брови Гадины изящно выгнулись.
 — Ты... Гадина? — Более глупого вопроса трудно было найти. Но ведь что-то спросить было необходимо! — Понимаешь, я вижу тебя... впервые!
 — Ты чего удумал, изверг? Как это впервые?!
 — Я ничего не помню!.. Тебе, что, никто не говорил?
 — А что мне должны были сказать? Да и кто?! Всю прислугу в доме держу, на площадь никого не пустила! Думала, войдешь ты в дом, а здесь тебя все ждут, рады тебе все!.. И зачем я совет уговорила пьянку повальную устроить?! Думала, как лучше сделать, а вышло вот как...
 — Слушай, я не помню ничего. Ни поход, ни стран разных, в которых якобы побывал, ни тебя! Ты уж извини...
 — Ах, вот как! Память свою где-то пропил?! Шутки шутить изволишь?! Я тебе сейчас такое устрою! — Схватила она со стула поясок кожаный да как стеганет Лада по руке!
 Жгучая боль заставила искры вспыхнуть перед глазами. Схватил Лад ее за руку, притянул к себе.
 — Дура!.. Я же действительно НИЧЕГО не помню! Дура!
 Оттолкнул он ее и пнул дверь из гостиной. При этом зашиб кого-то любопытного под дверью, опрокинул ведро с водой, уронил вешалку с одеждой и выскочил из дому на воздух свежий.
 — Чего уставились?! — прикрикнул на прислугу дворовую. Все бросились в разные стороны.
 Сплюнул Лад и пошел искать сарай. Стог сена душистого казался ему сейчас самой большой удачей за сегодняшний день...
 Проснулся Лад от щекотки. Соломка носа его коснулась, чихнул он. На дворе день стоял, пахло сеном и молоком. Рядом, на сене, сидела Гадина. Улыбалась.
 — Ты прости меня, Ладушка, за вчерашнее. Не знала я... Позвонила утром кое-кому, и всё стало ясно. Верю теперь тебе, не помнишь ты ничего и... никого. — Личико ее покраснело. «А ведь и милой может быть...» Лад присел. Она подала ему кружку молока и ломоть хлеба свежего.
 — Спасибо, — поблагодарил Лад и стал есть. — Как тебя по батюшке-то величать?
 — Стервовна. Гадина Стервовна.
 — Стерва? — поперхнулся Лад.
 Звонкая пощечина прочистила ему горло, отбила аппетит и вернула к мыслям мрачным.
 — Не стерва. Стервовна. Мой отец, Стерв Годинович, был разбойником знатным. Так что роду я хорошего.
 — Жив ли?
 — Кто?
 — Отец твой.
 — Да ты же сам... Ох, прости, забыла я, не помнишь ты... Четвертовали его франзонцы проклятые. Обвинили в колдовстве черном и казнили. А он же не колдун, он просто алхимией занимался... Подумаешь, вызовет бывало какого-нибудь беса и ради шутки прикажет ему какую-нибудь шалость сотворить...
 — Какую, например? — насторожился Лад. Если дочка в отца пошла, то не худо бы знать, к чему готовиться.
 — Ну, не знаю... Колесо мельницы заставит в обратную сторону крутиться... Или подпалит пару стогов сена у поселян, или свиней заговорит, чтоб визжали круглые сутки... А иногда и вовсе смех что удумывал! На свадьбе какой нарядит беса невестой и поменяет его с настоящей. А ночью такой крик стоит в спальне молодых, что всё село не спит, диву дивится... Смешно, правда?
 — Да-а, весельчак был папаша твой... И за веселье такое франзонцы смерти предали его? Туго у них с чувством юмора.
 — Вот и я говорю — несправедливо. Они бы и меня по ветру пустили, да ты спас.
 — ?
 — Сжечь меня хотели. Уже к столбу привязали, да тут ты нагрянул с попутчиками своими. Освободил меня. Яром обозвал тогда франзонцев словом обидным — лягушатниками, тут и началась заваруха! Спасибо Наковальне, лихо он бойца ихнего уложил! Всё по-честному было — ринг, зрители, ставки... Мы с тобой в первом ряду сидели... Ой, да что же это я?! Совсем заболталась! Бежать мне пора. — Гадина чмокнула Лада в щеку, засмеялась и вскочила на ноги.
 — Ты куда? — опешил Лад.
 — К М. Уолту. Пока тебя не было, я тут делом занялась. Состояние наше уже в половину больше сделала! Только с лисы Уолта глаз спускать нельзя. Деньги могут пропасть, и спросить будет не с кого... Ты недельку-то отдохни. Потом вместе делами займемся.
 — А много их?
 — Кого?
 — Дел-то.
 — Немерено. Надо часть денег в дела прибыльные вложить, открыть свой ресторан, а то ваши кабаки вонючие ничего хорошего предложить не могут. Выпросить у совета места получше на всех базарах и рынках посадских в аренду пожизненно. С Комер-саном поговорить, чтоб взял нас в компаньоны. С Седобородом договориться, хочу у него в ученицах ходить... Кстати, вот тебе кошель серебра, чтоб по улице не нищим ходить. — Она бросила рядом с ним туго набитый кошелек.
 Голова Лада распухла от планов ее так, что на кошелек он внимания не обратил.
 — Почему тебя в Посаде невзлюбили?
 — Это мелочи... Мужичье посадское женщинам житья не дает.
 — Как не дает?! Всё как у людей, в чести и заботе...
 — В какой чести? В какой заботе? От моды ваш Посад лет на сто отстал... Женщинам вечером некуда пойти — ни хорошего ресторана в городе, ни кино, ни а голье модного! Вот и сидят за прялками, басни поют, да на жизнь свою сетуют. Бабий век и так короток, так вы его своими обычаями еще короче сделать хотите. Вот и стареют девки раньше сроков... Не забивай себе голову, это моя война, и я ее выиграю... А ты отдыхай. Может, вспомнишь, как по ночам в обоз ко мне лазил, да как мы с тобой там куролесили... Ну, чего краснеешь, чего глазки свои бесстыжие отводишь? Ведь по любви всё было, по закону. А какие слова находил — подбирал, ха-ха-ха, век не забуду! — добила она Лада и умчалась.
 Был на ней мужской костюм посадского кроя, который очень даже ей шел, хотя и невиданное это дело, чтобы женщина мужскую одежду носила.
 Промаялся Лад дома до полудня. Сначала принялся он дом осматривать и был приятно удивлен разумностью домашней обстановки, кроме гостиной, конечно. В спальне было чисто, постель бельем белым покрыта, на полу шкура медвежья расстелилась. Погреба ломились от запасов круп и муки, окороков копченых, рыбы соленой, жира и масла заморского — оливкового, бочонков меда и больших кулей сахара кускового. Очень обрадовало Лада наличие в погребе бочек с вином франзонским. Будет чем гостей знатных принимать.
 После осмотрел он дворовое хозяйство. Побывал в свинарниках, на птичьем дворе, в кошарах овечьих. «Богат стал, — думал Лад, оглядывая хозяйство огромное, которое нечаянно свалилось ему на голову, — богат, да что-то не радостно мне».
 Везде работа кипела — белье стиралось, на кухне что-то готовилось, свиньям есть давали, скотину поили. Попробовал он себя в роли хозяина, отдал пару распоряжений и понял — без него работа ладится. А раз так, нечего в дела хозяйские лезть.
 Пополудни ушел он из дома тихо, без шума, никому ничего не сказав. Зашел в кабак Жадюги, заплатил гордо за вчерашнее. Увидев кошель полный на поясе клиента давешнего, Жадюга приветлив был без меры. Просил заглядывать в любое время, мол, для таких, как Лад, двери кабака всегда открыты.
 Потом Лад отправился к Седобороду. По улицам Посада гуляли толпы праздные. Совет постановил гулять до тех пор, покуда всё съедено не будет. Вот мужики и старались, ели-пили, а еды не убавлялось. Тут кое-кто из баб смекнул, что пока столы на площади ломятся от яств, не видать им мужиков ни дома, ни на работе! Стали они тогда втихаря снедь со столов таскать на дворы скотные и свиньям бросать. Но всё равно выходило так, что еще два дня гулять и гулять!
 — Пусть хоть два дня! — согласились бабы. — Это не неделя!
 Другие откровенно ворчали.
 — Чего это Зуб слабоумный удумал мужиков дармовщинкой угощать неделю целую?! Не этого хотела Гадина, когда уговаривала совет встречу организовать! Вечно у совета так, сначала ни в какую, а потом не остановить!.. Торговля в Посаде стоит, купцы заезжие убытки терпят, потому и мы, жители Посада, внакладе остаемся!
 Не нравились Ладу речи такие. Если бы мужики говорили — это одно. А когда бабы разговоры такие ведут — это пугает. Негоже им, бабам, в дела торговые влезать! Настораживало его еще одно обстоятельство — в разговорах таких слышалось иногда имя жены его.
 — Надо бы Гадине сказать...
 — Правильно, пускай она узнает...
 — Права она была насчет мужиков посадских, изверги они все!
 Вопреки словам женским торговля в Посаде не хирела. Пройдясь по городу, Лад убедился — либо действительно полтора года прошло, либо он город торговый никогда так и не видел полностью. Казались ему ярмарки ярче, базары богаче, рынки шире, товары разнообразнее. Да и людей торговых вроде бы больше стало. Купцы знатные здоровались с ним как равные, спрашивали вежливо про дела. На пожатие плеч отвечали сочувствием, радовались его богатству, хвалили за деловую хватку, благодарили за товары редкие. Купцы средней руки поглядывали на него с улыбкой, за которой прятали зависть, кто белую, а кто и черную. А купчишки мелкие в лицо заглядывали, взора благосклонного искали и все услужить пытались.
 После побывал Лад в квартале кузнечном. Вот где ничего не изменилось — печи дымились, прессы и молоты стучали, покрытые загаром и сажей кузнецы деловито сновали по кварталу по своим делам, и никто без дела не шастал. Там телега тащится с углем, там обозы с рудой ждут, когда их разгрузят, здесь торговец богатый подробно объясняет, что выковать ему надобно, а кузнец старый головой качает и улыбается. Знает старый все уловки дела своего, но не делится секретом с торговцем пузатым, и цену ломит разумную, копеечки медной не уступая. И знают оба — цена будет выплачена сполна, а вещь будет готова в срок и послужит купцу не один десяток лет...
 Гудел городок кузнецов, словно и не было вчера праздника всеобщего. Посидели давеча кузнецы на празднике, уважили героев посадских, а сегодня снова за работу свою взялись.
 Наковальня встретился Ладу в дальнем конце квартала, там, где стояли печи огромные, навесом крытые. В фартуке кожаном, с опаленной шевелюрой, высился Наковальня среди искр жгучих, словно бог огня возле горна жаркого, из которого солнышко наше выскочило на заре времен... Вокруг суетились кузнецы, готовились плавку принять, металл тягучий, жаркий усмирить. Зычным голосом Наковальня командовал:
 — Поддай, еще поддай воздуху! Не жалей меха! А ну, взяли разом, вот... еще поддай мехами...
 — Мечплугович! — окликнул его Лад, прикрывая ладошкой глаза от жара.
 Обернулся кузнец, заметил Лада, и расплылась его физиономия грозная в улыбке. Поставил заместо себя выплавкой командовать Удара Молоткевича, молотобойца знатного, известного всему Посаду, и пошел к Ладу. Обнял, как родного, и вывел на свет дневной, от горнил жарких подальше.
 — Здравствуй, Ладушка, здравствуй. — Весел был Наковальня, радостен. — Вот, видишь, чем занят. Эх, вроде дня два у печей не стоял, а соскучился, будто год прошел. Странно это, не правда ли?
 — И не говори, — согласился Лад.
 — По делу пожаловал али просто так, проведать?
 — Проведать.
 — Понятно, — протянул Наковальня. — Мы теперь ниточкой одной связаны, словно побратимы стали.
 — Слушай, Наковальня, и охота тебе, теперь богатому и знатному, возле печей сажей мазаться? Сидел бы в конторе своей, заправлял бы хозяйством жарким в рубахе чистой...
 — Не Яром же я! — обиделся Наковальня. — Возле печей жизнь моя идет, кровь греется, по венам бежит, сердце веселит... Это Яром, слышал я, зазнался. Пустолоба назначил себе в заместители, а сам сидит возле сундуков да серебро пересчитывает.
 — На базарах поговаривают, будто решил он дружину в новую форму переодеть.
 — Солдата во что хочешь одень, лишь бы меч держать умел.
 — Значит, у тебя всё по-старому? Мысли не одолевают о странности похода нашего?
 — Не до того мне, Лад. Видишь, работа кипит. Потом подумаю, на досуге. А вот ты поразмысли. Недаром юность твоя у Седоборода прошла, а потом в учениках самого Комер-сана ходил. Думай, Лад. Может чего и надумаешь. А как надумаешь, приходи. Выслушаю тебя с радостью.
 Тут металл ударил белой струей, и Наковальне не до разговора стало. Бросился он в самую гущу спохватившихся кузнецов, схватил клещи пудовые и давай ковырять в печи, приговаривая:
 — Эй, куй железо, пока горячо, горячо да мягко... Эх! Ну, чего стали, давайте все вместе... Эх!
 Лад с минуту смотрел, как спорится работа в кузнях, и пошел прочь. Все делом заняты, один он мается, на вопросы странные ответы ищет...

 Глава 6

 Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка, пребывал в превосходном расположении духа. Кутался в шелковый халат дорогой, ел осетрину парную, запивал вином дорогим и слушал доклад Пустолоба. Ничего умного тот сказать не мог, но силился, оттого речь его звучала бессвязно. Но Яром, в благодушии своем снизошедший до любви всякого ближнего своего, лишь с ленцой просил иногда заместителя ретивого повторить сказанное, но непонятное. Пустолоб повторял, вожделенно глядя на осетрину парную. Так и застал их Лад — Яром за столом, со стаканом в одной руке и вилкой в другой, а перед ним по стойке «смирно» — Пустолоб.
 — Здорово, отцы-командиры.
 — Ты бы стучал сперва, — озадачился Яром. Не ждал он Лада, и рад не был ему. — Не видишь, делом заняты.
 — Как не заметить, вижу. Все в Посаде делом заняты, один я без дела маюсь.
 — Ну вот шел бы и искал себе занятие по душе. А нам нечего мешать! Не дружинник ты теперь, и вот тебе порог, а вот...
 — Зазнался ты, Яромушка, — сказал Лад, уходить не собираясь.
 Яром покраснел, надулся как индюк и брови могучие к переносице сдвинул.
 — Не хочешь вопрос себе задать, — продолжал Лад, не обращая внимания на злость Ярома, — отчего это судьба к нам так благосклонна? Почему удача так повернулась? Ночь в дороге провели и из утят серых в лебедей белых превратились. Совесть не гложет?
 — А чего ей, сонной, нас терзать? — осведомился Пустолоб. — Не зря мы почести такие получили. Кровью своей оплатили. Самраев ужасных победили, обоз сберегли.
 — Опомнись! — у Лада глаза расширились. — Ты чего мелешь? Каких самраев?! Ты хоть помнишь что-нибудь?
 — Ничего я не помню! — Видел Пустолоб, как Яром улыбается на слова такие, вот и ярился, поддержку чувствуя. — Но люди говорят. А людям верить надо. Вот и выходит, что мы герои. И нечего на совесть кивать, она нам спать не мешает. И тебе советую: довольствуйся тем, что есть, и нам жить не мешай!
 Изумился Лад. Вот уж у кого голова кругом пошла, решил он, глядя в пунцовое лицо Пустолоба.
 — Слишком речист ты стал, Пустолобушка. Не замечал я раньше за тобой ораторского таланта. Что по делу сказать, так у тебя язык костенеет. А как славу липовую сберечь, прямо соловьем поешь. Ну вас к лешему! Хотел о деле с вами поговорить, да видно не пришло еще время. Жируйте, упивайтесь молвой людской. Только помните — молва как метла: сначала в одну сторону метет, потом в другую.
 С тем и ушел, задев макушкой притолоку низкую, чем повеселил Ярома и Пустолоба.
 Седобород поджидал Лада на крыльце. Держал в руках дубовую веточку и мух гонял.
 — Осень будет дождливой, — сказал зачем-то, хотя Лад не спрашивал. — Заждался я тебя, думал, с утра пожалуешь.
 — Я к Наковальне заглянул. Потом у Ярома побывал.
 — Понятно... Ну, пойдем. — Седобород встал. Делать нечего, Лад пошел за Седобородом. Старик хоть и немощен на вид был, а шел ходко, уверенно. Лад едва поспевал.
 Никто не знал, сколько лет Седобороду, но возраст, какой бы он ни был, не сказывался на нем. Лишь борода становилась длиннее.
 Глядя деду в спину, Лад в шутку подумывал о том, чем бы обернулся очередной кулачный бой в ближайшую среду, назначенный Яромом в честь благополучного возвращения (об этом извещали афиши, расклеенные на всех рынках посадских), если бы Седобород, приди ему в голову такая блажь, решился выступить. То-то лицо Ярома вытянулось бы, да-а...
 А что, бывали случаи, когда в боях кулачных вызывались поучаствовать не только дружинники, но и простые посадские мужики. Есть слабость такая в мужиках, душу им тревожащая, — друг дружке кости помять, головушки буйные кулаком приложить. И не беда, что потом кто-то ходит до конца жизни с прозвищем Рваное Ухо, Нос Кривой, Шлепогубый, Хрустореберный, Слеваглаз Подбитый, Справаглаз Синевший.
 По правде говоря, бывало когда как — когда мужики посадские охали от хруста костей, а когда и дружинники хромали, покидая базарные площадки.
 Однажды нашелся купец итайский, на вид немолодой, невысокий, пузатый, который всех удивил. Поспорил купец тот с Зубом из-за ерунды пустяковой — просил итаец площади в аренду чуть больше, чем совет решил ему дать. Деньги предлагал немалые, да только Зуб заартачился. И так его тот купец достал визитами ежедневными и речами нудными, что взбеленился Зуб, хватил ручонкой сухой по столу и решил так:
 — Ежели одолеешь дружинника какого в бою кулачном, дам, что просишь. Даром дам! А ежели не сможешь, пеняй на себя — не жить тебе в Посаде, уедешь с первой зорькой после боя. Согласен?
 Думал Зуб испугать купца.
 Да только не тут-то было! Улыбнулся купец на слова такие. Глазки узкие еще больше сощурил и закивал головой лысой. Согласен, значит. А через несколько дней случился бой тот кулачный, памятный всем дедам посадским. Всё устроено было чин чином, оповещены все купцы и простой люд посадский. В дружине потешались над делом таким и решали, как помягче, поделикатнее купца итайского уму-разуму научить. И порешили так — пусть ручонками помашет купец для престижу, а после уложить его одним ударом, но аккуратно, без травмы. Выбрали для задачки такой дружинника самого хилого. Но купец, совсем, видать, спятив, с улыбкой вежливой объяснил, что с таким драться не будет. Зуб уже от удовольствия ладошки потирал, когда ему доложили, в чем, собственно, дело.
 — А с каким он хочет биться?
 Побежали спрашивать, что да как. Возвратились, мнутся от смущения.
 — Ну, в чем дело? — строго спросил Зуб.
 — Хочет купец итайский биться с пятью дружинниками зараз.
 От наглости такой Зуб дар речи потерял. После просил Седоборода покарать купца нахального. Только Седобород всегда умен был, в дела чужие прилюдно нос не совал. Отделался шуткой. Лад тогда совсем маленький был, но всё же смекнул — непрост Седобород.
 И так кумекал Зуб, и эдак, а выходило, что если не даст добро на смерть купца прилюдную, то посмеется люд посадский над старейшиной своим. Мол, выиграл спор купец, а Зуб сделать ничего не мог. И дружина хороша — пятеро одного убоялись! А пугалом огородным кому охота быть? Насмешки в спину слышать?
 Махнул Зуб рукой — будь что будет, и началось!
 Вышел купец на средину площади подготовленной. Ее песком речным засыпали, чтоб падать мягче было. Вокруг зрители шумят, шутки отпускают. Тут же, навстречу итайцу, подались пятеро дружинников. Лица их угрюмые были, ничего хорошего купцу не обещавшие. Ударили скоморохи в бубны и...
 Поднялся песок столбом, словно ветер налетел, и песчинки закружили по площади. Ничего посадские понять не могут. А когда стих ветер и песок на землю пал, увидели — стоит купец, улыбается. А дружинники на песке лежат и охают. Тишина повисла над зрелищем таким, а потом взорвалась криками радости. Удаль в Посаде завсегда ценили больше ума! Как купец одолел дружинников — никто не знал. Но Седобород еще до начала драки обмолвился, а Лад услышал:
 — Куда им, подковы гнущим без ума, супротив мастера Кунг-фу.
 Странное имя у купчишки, подумал тогда Лад.
 После дела такого дал Зуб итайцу больше обещанного, да еще и звал его в дружину инструктором рукопашного боя. Но купец откланялся низко, поблагодарил за честь высокую и отказался. С тех пор жил тот купец в почете и уважении, торговлю вел не очень богатую, но прибыльную. Иногда снисходил до просьбы — показывал дружинникам молодым приемы чудные, чем уважение среди вояк старых себе снискал. Ведь после боя того стали ветераны на купца искоса поглядывать. А косой взгляд в Посаде пожаром нечаянным обернуться может, или лавкой торговой опрокинутой, или товаром порченым.
 Довелось позже и Ладу у итайца того в учениках походить с годок. Много синяков да ссадин на нем тогда было, но не роптал он. Наука боя с болью давалась, зато потом слыл Лад в дружине бойцом не последним. Эх, если бы не учеба у Комер-сана...
 Седобород треснул его по затылку: рука высохшая, а подзатыльник звонкий вышел.
 — Не о том думаешь. Что сделано, то сделано. Исправлять прошлое — затея пустая. Есть дела и поважнее...
 Принял их Комер-сан с улыбкой. Только знал теперь Лад — улыбка купца ничего не значит. Маска она.
 — Садитесь, прошу, — предложил купец. — Есть причина для разговора.
 Седобород присел в кресло мягкое, всегда в доме купца для него готовое, покряхтел от удовольствия. В избе своей кресло такое видеть не хотел, считал, что ленивым станет. Но в гостях у Комер-сана баловал себя.
 Лад на лавку умостился.
 — Прибыло сегодня в Посад несколько обозов из стран дальних. Вроде дело обычное, Посад во многих землях славен, но чую я, что-то не так.
 Седобород подобрался весь, взгляд из-под бровей на Лада метнул.
 — Ты не видел этого, да? — Комер-сан смотрел на белоборода. — Я тоже не предугадал. Хотя чары многие испробовал... Заинтересовали меня два обоза. Один из Итая, другой из Франзонии. Страны далекие друг от друга, но что-то их объединяет.
 — Говорил уже с кем? — нетерпеливо спросил Седобород.
 — С итайцами. Купцы сразу ко мне пошли, долго говорили. Это меня насторожило. Но всего так и не сказали... Не было такого, чтобы сородичи от меня что-то утаивали.
 — А что сказали? Верно ли то, о чем мы думали?
 — Верно, — вздохнул Комер-сан.
 Седобород сразу обмяк. Странно было Ладу видеть такое. Словно что-то тяжелое обрушилось на плечи Седоборода.
 — Оправдались наши ожидания тревожные.
 — Слушайте, мудрые, — не выдержал Лад. Уважаемых вопросами мучить — показать свое любопытство. Но и незнание собственное терпеть — нет больше сил! — Скажите, наконец, что случилось?
 — Видишь ли, Лад, когда побывал ты в Итае, приключилась с тобой там занятная история. Я тебе рассказывал, что на тебя было совершено нападение, и что вы с самраями бились, помнишь? Нам это было известно из твоих писем. Но сегодня купцы итайские подтвердили письма твои. Тебя действительно пытались убить. Тайно, ночью. И только профессионализм Донда спас тебя. Не зря я просил отправить его с обозом. Сполна отработал.
 — Значит, всё правда?! — Лад всё никак не мог разобраться.
 — Мы в этом никогда не сомневались, — подал голос Седобород. — Обозы с товаром в Посад ты исправно слал. Но после твоего возвращения усомнились мы кое в чем. Да и новые опасения посетили.
 — Верно. — Комер-сан хлопнул в ладоши. Тут же появилась прислуга с подносом. Вино янтарем отблескивало в бутылке, фрукты выпирали из блюд больших. Когда всё было расставлено на столе и прислуга удалилась, он продолжил. — По поводу убийц наемных была у меня мысль одна. Сейчас она подтвердилась... Вляпался ты, Лад, в дело не по своим силам. Убить тайно купца богатого — чушь! Кто на это пойдет?.. Если только...
 Лад затаил дыхание.
 — Если только не занялся он политикой! — договорил Седобород. Комер-сан кивнул. — Ну, Дева Песков, ну старая нечисть, удружила! Втравила Лада в омут черный. Советовала ему во Франзонии следы перемен искать, а на ушко шепнула в Итай съездить! Знала ведь, убьют там Лада!
 — А может и не знала! — перебил Комер-сан. — Она многие дела насквозь видит. Не так как мы, под другим углом, но видит. Хоть и нечисть, а дела людские ее тоже касаются. Теперь понятно, почему обоз таким маршрутом странным петлял.
 Лад глупо улыбнулся. Ничего он не понимал, кроме одного — вляпался он, еще как вляпался!
 — Ты чему лыбишься? — осадил его Седобород, заметив, как пускает слюну Лад.
 — Не понять ему, что опасность над ним нависла. — Комер-сан налил Ладу вина и сам подал. — Если один раз пытались убить, значит, еще раз попробуют. — Лад поперхнулся.
 — Эх, знать бы за что! В причине всё дело.
 — И с переменами связано. Даже его амнезия, и та к этому отношение имеет. Что не помнит он ничего, пока ему на руку. Ведь убить хотят за то, что он знал что-то.
 — Как с женой встретился? — переменил вдруг тему Седобород. Заметил он (наблюдательный старикашка) испуг на лице Лада. Вот и спросил о другом. — Ничего в памяти не всплыло?
 — Ничего, — ответил Лад. — Отправила спать на сеновал, а утром извинялась.
 — Дело житейское. Обживетесь маленько, характерами притретесь. Только не давай ей спуску. Больно резвая она у тебя. За месяц жизни в Посаде столь сотворить успела, многим еще год в себя приходить!
 — Это точно, — кивнул Комер-сан. — Даже ко мне приходила. Разговоры серьезные вела. Не привык я с женщинами на темы торговые говорить. Так она обиделась! Грозила! Хотя... Хватка у нее деловая, — признал купец и улыбка его шире стала. — А клуб женский... Хороша потеха!
 — Ты вот что, Лад, — вернулся к мрачному Седобород. — Будь осторожен. Если какое бревно вдруг из забора выпрыгнет и в тебя полетит, или споткнешься там, где дорога всегда ровной была, или незнакомец в ночи дорогу перейдет, берегись! Кто знает, как далеко у них руки запущены.
 У кого «у них», он не объяснил.
 — Я тут вот еще что узнал, — серьезно добавил Комер-сан. — Про жену твою. Отец ее Стерв Годинович в какой-то оппозиции состоял. За что смерти предан был сразу, как поймали, без суда и следствия.
 — Знаю, — уверенно ответил Лад. — Гадина мне говорила. Только не упоминала о том, что колдовство его черное странно так называется. Седобород, ты не слышал о силе такой злой?
 — Почему злой?! — опешил Седобород.
 — Так ведь он пакости всякие творил. Вот и выходит, что оппозиция — дело темное, страшное.
 — Шел бы ты, Ладушка, погулять! — бросил в сердцах Седобород. — Иди, иди, прогуляйся. Нам тут с Комер-саном покумекать надо. А ты иди до дому. Гадина, поди, заждалась тебя, — ехидно закончил он.
 Лад вскочил на ноги.
 — Вас не поймешь, мудрые! То сиди и слушай, то проваливай и не мешай!
 — Не обижайся, Лад, — попытался сгладить ситуацию Комер-сан. — Седобород добра тебе хочет!
 — Знаю, — буркнул Лад. — Только мне от этого не легче.
 Он обиженно взглянул на стариков и ушел.
 — Обоз франзонский меня волнует. Товару привезли диковинного, простым купцам не по карману. Сила большая обоз снаряжала. В этом ее просчет. Перестаралась.
 — Верно. И нам остается только ждать, когда враг сам себя явит. Хотя дело это муторное — ожидание...
 Гоблин Сэр Тумак не слышал слов Седоборода, но под последней фразой расписаться готов был хоть кровью собственной. Ожидание всегда кажется тягостным, даже если ждешь лучшее. А если дружков поджидаешь ни закате, тут даже пиво в горло тяжко льется. Измучился гоблин в тревоге. Ни Сичкарь Болотный, ни Лад на заимку не спешили.
 Солнышко уже за верхушки деревьев ушло и свету в лесу поубавилось. Тени вытянулись, озерца лесные, днем радостные от бликов солнечных, почернели, насупились, а болотца всякие, и при дневном свете мрачные, в наползающих тенях вечерних и вовсе страшными стали. В такую пору нечего человеку доброму в лесу делать. Даже разбойнички, у кого ума хватало, остерегались во время такое чащобы лесной.
 Когда совсем уж было расстроился гоблин, на заимке Лад появился. Вид у него был угрюмый, и слова приветствия застряли в горле гоблина.
 — Чем озабочен? — спросил он первым делом.
 Была в его словах готовность помочь, это понравилось Ладу. Он присел на кочку, мхом покрытую, сорвал травинку, покрутил в пальцах.
 — Не говорят мне всего мудрые. Чувствую, что-то будет. И они знают это. Но не говорят.
 — Ты про Седоборода и Комер-сана? Я бы об этом не беспокоился. Они тебе хорошего желают. Помочь пытаются. Вон в какую передрягу мы вляпались, и лишь они одни всерьез ко всему отнеслись.
 — Понимаю я, не маленький! Только ведь и мне самому хочется что-то сделать!
 — А что ты можешь?
 Лад и гоблин вздрогнули. Неслышно появился Сичкарь из мари болотной. Даже запах тины не выдал его.
 — Что ты можешь? — повторил он вопрос. — Ты же ничего не помнишь... молчишь? Седобород старик не простой. Да, не простой он человечишка. Вам, посадским, до его ума еще расти и расти... А Комер-сан купец известный. В жизни мудрости набрался столько, что хоть сейчас садись и пиши с его слов энциклопедию и многотомник советов житейских. Если не говорят они тебе всего, значит так лучше для тебя.
 — С каких пор ты, чудище поганое, человеков хвалить стал? — удивился Лад.
 Гоблин тем временем выкатил бочонок с пивом, кружки достал. Для Лада отдельно связку снетков вяленых положил, а себе и Сичкарю целый таз мухоморов соленых приготовил.
 — А с тех самых, как с тобой знакомство свел. — Сичкарь лизнул мухоморину, проглотил слюну. Гоблин пиво разлил по кружкам. — И всё благодаря ему, Сэру Тумаку. Не думал я, что среди людей найдутся такие, как ты, Лад.
 — Только никому об этом больше не говори! — предупредил Лад. — Не хватало, чтобы меня в друзьях нечисти числили.
 — В этом нет ничего плохого. Думаешь, Седобород с нами не водится? Еще как водится! В знакомых близких многой нечисти высокопоставленной значится. А люди его уважают.
 — Так то Седобород! А мне за что честь такая?
 — Слово свое ты держишь, — веско заметил Сичкарь и выпил разом целую кружку. — Потому и звал я тебя на встречу эту.
 — Какое слово? Не давал я тебе слова никакого!
 — А как же про брата моего Чер-Туя, уговор наш? Али и это забыл?
 — Так ведь я не узнал ничего! — возразил Лад и тут же пожалел о сказанном. Не терпел Сичкарь, когда ему перечили. Гневен становился, ужасен. Но в этот раз пронесло.
 — Наслышан я про беду твою. Только дела это по меняет. Ты обещал узнать про брата моего, ты и узнал.
 Лад затаил дыхание.
 — Говорите, ваше Партайгеночество, говорите. — Гоблин тоже был заинтересован.
 — Получил я весточку от него.
 — От кого?
 — От брата старшего, от Чер-Туя. — Лад поймал себя на мысли, что слышит это имя уже второй раз, а не плюется. — Отписал он мне, что ты, Лад, озабочен был его судьбой. Ему в диковинку такое, чтоб, значит, люди о нем беспокоились. А когда поведал ты ему, что я просил справиться о здоровье его, тут он даже прослезился. А слезы у него горючие, пожара не избежать. Сгорели-таки пять амбаров добра Девы Песков. Ха-xa-xa!! Только ей, ведьме старой, эти пять амбаров как крупинка одна из мешка полного.
 — Я с Чер-Туем говорил?! И жив остался?
 — А что тут такого? Брат мой умом не обижен, многое видит.
 — А где?
 — Что?
 — Где я с ним встречался?
 — У Девы Песков, — озадачился Сичкарь, но тут же спохватился. — А-а, тебе же не вспомнить... Забываю я про беду твою. Ну да скоро и до нее доберемся.
 — И откуда ты всё знаешь? — С лестью хитрой подал гоблин главной нечисти еще одну кружку полную.
 — Из письма брата.
 — А-а, — разочарованно произнес Лад. — Значит, всё, что в письмо не вошло, тебе не ведомо?
 — Тут твоя правда. Знаю только то, что брат написал. Словам сказанным не поверил бы. Но словам, написанным на шкуре выделанной, с демона песчаного живьем содранной, верить можно.
 — И что же с твоим братом приключилось?
 — А ничего. В меланхолии он. Бросил он все дела и заботы и валяется на перинах мягких у Девы Песков, угнетает себя лягушачьей кровью перебродившей... М-м, питье вкуснейшее, для нас, нечисти, всё равно что вино франзонское для вас, человеков.
 Ладу тошно стало и он сплюнул всё-таки. Даже гоблина перекрутило. Но Сичкарь ничего не заметил. Глаза его закрыты были, он о чем-то мечтал блаженно.
 — А всё из-за стервы той заморской! — рыкнул вдруг Сичкарь. — Вот ведь какая попалась, всё нутро ему измотала.
 — Кто такая? — Гоблин не мог забыть лягушачью кровь, и потому стремился отвлечь Сичкаря от воспоминаний о гастрономических изысках брата старшего. Ведь, поди, не одной кровью лягушачьей изводил и нежил себя Чер-Туй. Кто знает, чем еще утробу свою ненасытную баловал князь нечисти.
 — Кто... Нашлась одна... У Девы Песков работает за столом с рулеткою. А до этого во Франзонии где-то промышляла по-мелкому: свиней ворожила, пшеницу скручивала, и с привидениями тамошними дружбу водила... Прикипел к ней Чер-Туй, за ней и к Деве Песков подался... Пропадает там в черной меланхолии, ничего не хочет. Лишь ее видя, силу жить в себе чувствует. Пишет, мол, глянет — как золотом одарит, а отвернется — пусто вокруг становится... Только на кой ему золото?! И так богат как Крез! Не думал я, что брат мой старший из-за девки в тоске дремучей сгинет. А ведь бывало, веселились мы с ним так, что людям в округе тошно становилось. Да-а, было время...
 Большущий комар присосался к руке Сичкаря, втянул в себя кровушки нечистой и сдох тут же. Сичкарь щелчком сбросил тельце дохлое на землю, придавил ступней огромной.
 — Налей мне, Сэр Тумак. Что-то тоскливо нынче.
 Гоблин, пока цедил кружку напитка пенного, взглядом пытался дать понять Ладу, что пришло время вопросов дельных. И брови хмурил, и моргал часто, всё без толку. Наконец шмыгнул носом громко и подал Сичкарю кружку полную.
 — Стало быть, про поход наш больше ничего ты не знаешь, — притворно вздохнул Лад, поняв гоблина. — Жаль. Думал я, у такого поганца, как ты, много ушей ни земле посадской имеется...
 — Имеется! — с гордостью отвечал Сичкарь. — Как же не быть шпионам, есть. Куда без них... Да, занятное дельце с походом вашим вышло. Пропадали где-то год с половинкою, богатства в Посад наслали не меряно, а сами ничего не помните. Слух стоит, мол, много стран узрели очи ваши... Позабавили меня известия такие сперва. А после думать стал...
 — А демоны твои, что у нас извозчиками были, что говорят? — Гоблин пристально посмотрел в морду Сичкиря.
 — Эх, — вздохнула нечисть, — в том то и дело, что молчат они.
 — Как так? — Лад хотел пива пригубить, да так и застыл с кружкой у рта. — Онемели, что ли?
 — Да нет, не онемели. Лепечут по-своему про встречу на тракте, про подковы заговорные, про серебро летучее в руках одного попутчика вашего, и всё! Больше ничего, мол, не знаем, хоть пытай нас!
 — Пытал? — содрогнулся Лад.
 — А как же! И железом каленым пробовал, и кнутом сыромятным кожаным. Даже колом осиновым пугал! Кричат, бестолочи, криком пронзительным, что ничего не знают.
 — Ну, ты это... погорячился с ними.
 — Ничего, для них всё терпимо.
 — Не окончил еще борьбу партийную? — затронул Лад больную тему, чтобы хоть как-то отомстить Сичкарю за демонов несчастных.
 Да только прогадал он. Морда Сичкаря расплылась в улыбке.
 — В этом вопросе порядок. За полтора года многое успел. Раскол в партии уничтожил. Тех буйных и умных из Бовуссии помнишь? Так вот, в ссылку их отправил дальнюю. Да конвою строго приказал при первом удачном случае в расход их пустить. Слух об этом укрепил ряды. Врагов сдавать стали пачками. Да только не глупый я, понимаю — из сотни обвиняемых лишь десять виноваты... Теперь-то мы готовы к переменам, а они не за горами.
 — С чего ты взял? — не унимался Лад, хотя гоблин взглядом просил не касаться больше этой темы опасной.
 — А ты, глупый, не видишь? Оглянись вокруг — перемены уже рядом. Дедовскому укладу конец пришел. Что далеко ходить, в Посаде вашем событий хватает... Ты только присмотрись внимательно, всё ли так, как раньше было? Чую, кончится всё это военной экспансией...
 Возвращался Лад в Посад в смутных сомнениях.
 В Посаде костры пылали, улицы и площади освещали. Где-то кони ржали, свиньи хрюкали, изредка гуси голос тревожный подавали. Запоздалые гуляки домой возвращались, восхваляя щедрость совета — второй день гульба идет, и никто за праздность не корит. А то, что бабы ворчат, так их слова что ветер, взъерошат волосы на голове и прочь летят. Только ветер иногда, думал Лад, может и бурей обернуться.
 Когда к дому подходил, заметил Лад, как тень чья-то метнулась вдоль забора. Насторожился, прислушался, — не звякнет ли где металл клинка, не раздастся ли шорох неосторожный. Вспомнил слова Седоборода, и озноб по спине пробежал. Тут легла ему на плечо чья-то рука. От неожиданности отпрыгнул Лад шага на три и обернулся, готовый к схватке. Сердце глухо стукнуло в груди, упало куда-то, и дыхание прервалось.
 — Кто тут? — как можно суровее спросил он. Казалось ему, что от голоса грозного должны сейчас же все враги его явные и тайные на свет выйти и повиниться в помыслах злых. Только на жалкий шепот его раздался в темноте смех.
 — Реакция у тебя что надо! Прыжком таким кого хочешь с толку сбить можно. — Вышел из тени Донд, улыбнулся.
 — Донд, — с облегчением признал Лад и дрожь в ногах унял. — Напугал ты меня. Чего по ночам по уличкам пустым бродишь? Или ищешь кого?
 — Тебя. Есть у меня известие для Лада Посадского, купца знатного. Вот как о тебе теперь говорят.
 — Пусть говорят что хотят. От кого известие?
 — От М. Уолта. Хочет он про поход наш поговорить.
 — А-а, если так... Я думал, о жене моей хочет поговорить.
 — При чем тут она? — удивился Донд.
 — Она с утра собиралась к М. Уолту.
 — Ну и что?
 — Да то, что с кем бы она ни встречалась — тут же какие-то проблемы возникают.
 — Не думаю, что дело в ней, — задумался Донд. — Шеф серьезен был. Даже слишком. А из-за женщины он бы так не волновался...
 — Ладно. Что хочет?
 — Поговорить.
 — Сейчас? Ночью?!
 — Завтра утром.
 — Это можно. Приду. — Лад посмотрел по сторонам. — Ну, я пошел...
 — Иди. — Донд прислонился к забору и подбросил ножик, ловко поймал его за рукоять, из кожи набранную, и опять подкинул.
 — А ты?
 — А я здесь постою.
 — Темнишь ты что-то. Знаю я, зачем в поход с нами пошел... Только теперь мы в Посаде, дома.
 — Это меня и пугает.
 — Передай М. Уолту, с утра буду. — Лад махнул рукой и пошел к дому.
 Вдруг ворота его дома распахнулись настежь и вынеслись из них галопом бешеным пять всадников, чуть Лада не зашибли. Упал он в пыль дорожную, а когда вскочил на ноги, услышал, как запричитала в голос вся его прислуга.
 — Ах, беда-то какая! Ох, что же это делается, люди добрые! Украли... Украли, изверги проклятые...
 Донд вмиг очутился рядом.
 — Эх, говорил же я Комер-сану!.. Что теперь будет...
 — Ты меня спрашиваешь?! — Лад бегом бросился в ворота.
 Донд не отставал.
 Вся дворня голос надрывала, и Лад сперва ничего понять не мог. Заметив старуху, которая вчера в горницу его проводила, бросился к ней, поднял с земли и стал трясти.
 — Что случилось?! Да перестань выть! Говори, какая беда в дом вошла!
 Старуха плевалась, визжала, и если бы не дернул ее Донд за косы седые больно, никогда бы не дождались ответа.
 — Вороги в дом твой пробрались и Гадину, жену твою ненаглядную, силой умыкнули!
 — Я к Комер-сану! — сказал Донд и побежал на улицу.
 Лад проводил его бессмысленным взглядом.
 — Да не тряси ты меня! Дружок твой так за волосы дернул, думала, голову оторвет. А тут еще ты... Да не тряси, кому говорю! — Она залепила Ладу пощечину. Тот совсем растерялся. Минуту назад старуха места себе не находила, ничего связно сказать не могла, а теперь...
 — Отпусти меня, Ладушка. Надо людей успокоить и погоню снарядить.
 — Погоню? Куда? За кем?
 — Эх, голова твоя седая, да глупая! Говорю же тебе — Гадину силой забрали. На коней вскочили, и след простыл! Снаряжай погоню, хозяин, не стой столбом! Эй! — вдруг гаркнула старуха, перекрывая крики. — Коней седлайте, хозяин в погоню собрался!
 — Я?! В погоню?! — прошептал Лад. Старуха во все глаза смотрела на него, словно ожидала чего-то. — В погоню, значит... Быстрее седлайте, — заорал он, — да чтоб кони к долгой дороге были готовы!
 Суматоха от крика такого еще больше увеличилась.
 Лад ругался на чем свет стоит, подзатыльники без счету отвешивал, да зря всё. Какие-то люди факелы ярко запалили и по двору носились. Лад приказал отловить их и факелы отнять — еще подожгут чего, беды потом не оберешься! Хотя, какая беда?! И так горе в дом ввалилось, так что куда уж хуже... Но стали ловить их. Ловили, водой колодезной из ведер окатывали. Которые с факелами были, озлобились, в темноте бить стали тех, кто ловил. Свалка вышла, потасовка хоть куда!
 Кто-то коней не удержал, испугались кони огня яркого, заржали кони, копытами по земле бьют, хвостами по бокам стегают...
 Лишь появление Седоборода к порядку всё вернуло. Факелы потухли, люди разобрались, что к чему, извиняться стали друг перед другом.
 Лад на крыльце сидел и тупо смотрел на всё происходящее. На подошедших Комер-сана и Седоборода внимания не обратил.
 — Что за переполох ты устроил? — напустился на него Седобород. — Надо же, чуть дом не спалили!
 Но Комер-сан удержал старика за руку.
 — Ему сейчас не до наших наставлений. С дворней своей сам потом разберется. А нам надо Зуба разбудить. Пусть завтра совет созывает. Надо решать — что дальше делать.
 — Лад... Лад! Посмотри на меня! Это я, Донд... Комер-сан, что с ним?
 — Шок у него, — ответил купец убийце. — Из-под носа жену увели, украли, тут у кого хочешь нервы сдадут.
 Седобород поворчал немного, а после достал из сумки, что всегда при нем была, пучок травы и подозвал старуху. Та подошла, поклон отбила до земли и внимательно посмотрела на траву сухую.
 — Заваришь ему со щепоткой чая итайского. Это его успокоит на время... И вот еще что, пока он в себя приходит, поначальствуй здесь, в порядок всё приведи.
 Старуха поблагодарила Седоборода и поковыляла к столпившейся чуть в сторонке прислуге. Через минуту послышался ее голос зычный. Выговаривала она кому-то за коней упущенных, за воду разлитую, за неразбериху общую.
 — Что с погоней делать будем? — поинтересовался Донд. — Я так понимаю, сейчас и пытаться нечего их догнать. Кони заговоренные были.
 — В гриве искры плясали? — строго спросил Седобород.
 — Да. Желтые с красным.
 — Заговоренные... Да-а, незадача. Прав ты был, Донд. Надо было его предупредить. Да только кто знал, что именно так всё обернется?! Пошли отсюда, Комер-сан, нечего народу глаза мозолить... Донд, до утра побудь с ним. Мало ли что еще случится.
 — Не беспокойтесь. Покараулю до утра.
 Старики оглядели двор еще раз и пошли к воротам, где уже собралась толпа соседей.
 Лад так и не пришел в себя. Как раненого, Донд подхватил его, в дом занес. Скоро старуха объявилась. Заварила травку, как Седобород учил, поднесла Ладу кружку. Тот без интереса выпил, обвел всех взором мутным и повалился в беспамятство. Донд уложил его в постель. Старуха при Ладе осталась.
 О прошедшей свалке напоминали лужи грязные да костерок из факелов, сложенный кем-то посреди двора. Донд присел на крыльце. Не впервой ему на страже ночь доводилось коротать. Только ночи эти разными были. Ежели когда охраняешь кого, тут одна специфика, а если жертву выжидаешь, дело совсем другое.
 Среди отправленных им к праотцам всякие попадались — купцы жадные, негоцианты хитрые, разбойнички всех мастей, один раз даже довелось ему приложить руку к политическому убийству. Не по его воле дело то вышло. Работа есть работа, а от заказа не отказываются. Дружки по братству профессиональному косо посмотрели бы, откажись он тогда. А косой взгляд среди таких как он может пулей в лоб обернуться или ножиком в спину в подворотне какой темной...
 Так вот, сколь их было, жертв, всяких и разных, но одно объединяло их. Все они чутьем чуяли, что охота на них началась. Так что охота на них становилась делом опасным. Такие ночи врезались в память резкими ветрами, дождями несносными, нервным напряжением, которое сочеталось с холодным расчетом.
 А когда охраняешь — тут тоже своих тонкостей хватает. Переиграть потенциального противника — вот важный элемент защиты. И возможно такое крайне редко, лишь при понимании истинной причины угрозы.
 Донд хотел более подробно разобраться в этом вопросе, но тут его отвлек стук в ворота. А ведь они не закрыты, успел подумать он, и тут же соскочил с крыльца и исчез в тени. Стук повторился, затем ворота отворились. Во двор вошли двое. Донд замер в темноте позади них. Руки его сжимали ножи.
 — Уверен, что это его дом? — спросил один из гостей.
 Итайцы, определил Донд.
 — Уверен. Комер-сан никогда не ошибается.
 — Что делать будем? Не тайно же идти.
 — Вот именно, — сказал Донд, прикрыл ворота и сделал шаг вперед. — Стойте спокойно. А то нервы у меня сегодня расшатаны, ненароком могу не так вас понять, и станет тогда этот двор последним, что вы в жизни видели.
 Не было ничего особенного в его голосе. Спокойным был голос, холодным. Видимо, знаком был гостям такой тон. Тон профессионала. Замерли они на месте.
 — Руки за голову, вот так, молодцы. А теперь повернитесь ко мне, чтобы я лица ваши хитрые видел.
 Итайцы выполнили просьбу Донда.
 — А теперь говорите, с чем пожаловали к Ладу Посадскому. Только не надо чепуху молоть насчет сделок торговых. Ночь — не подходящее время для этого.

 Глава 7

 Чтобы жену чью среди ночи умыкнуть, — такого Посад давненько не видел. Раньше, во времена предков дальних, не раз случалось, что девицу какую жених ретивый из дому под покровом ночи уводил, и луна таким покровительствовала. Родители ворчали, плевались, но если ума хватало — прощали молодых. Если же гнев отчий меры не знал, — на двух изгоев в мире становилось больше.
 В нынешние времена тоже бывало так, что невеста с нелюбимым под венец идти не хотела, но родители настаивали, видя резон в удачном, по их мнению, замужестве дочери. Жених богат, будет дочь как сыр в масле кататься. И тогда происходило одно из двух: либо свадьба гуляла и пела, а девица горькие слезы лила, либо уводил ее из-под венца молодец добрый к жизни непростой, но счастливой.
 Но чтобы жену чужую кто силой увел — такого не бывало. Случай с Гадиной всполошил весь город. Два дня слухи разные по базарам ползали, ярмарки смущали, рынки будоражили, торговцев честных краснеть заставляли, а хитрым для шуток поводом служили А кто-то и ликовал злорадно. Успела многим насолить жена Лада, вот и потешались, посмеиваясь в бороды, пересказывая друг другу сплетни последние:
 — Это ее нечисть наказала. Она же с нечистью связи тайные имела...
 — Да нет, не нечисть. Это мужья, чьи жены с ее подсказки от рук отбились, сговорились и уволокли ее в лес дремучий...
 — Зачем?!
 — А привяжут ее к сосне и оставят на съедение зверю дикому!
 — И поделом ей! Вертихвостка проклятая! Это ж надо всем так мозги запудрить! Моей уже слово поперек не скажи! Про права какие-то кричать начинает.
 — Точно. Моя за хозяйством следить не хочет. Всё наряды разные примеряет и красуется!
 — А в клубе ихнем, говорят, они вовсе не про бабьи дела толкуют, а ворожат чего-то, не иначе как колдовством черным занимаются.
 — Куда совет смотрит? Я вас спрашиваю, куда Зуб премудрый глядит?! В Посаде бабы всем верховодят, а ему и дела нет!.. Поделом Гадине досталось! Ладу наука будет.
 Имя Гадины стали повторять с нескрываемой неприязнью. Одно хорошо, до Лада эти слухи не доходили. Он оправился на третий день, и его тут же посетил М. Уолт. Его привел Донд. М. Уолт явился с личной охраной.
 Он долго осматривал дом, прежде чем войти, и заметил:
 — Здесь сильно пренебрегают безопасностью.
 Лад принял гостя, сидя на кровати. Донд устроился возле двери, а М. Уолт на стуле — напротив Лада. Между ними стояли три табурета, сдвинутые вместе, накрытые вкусным обедом.
 — Не желаете? — предложил Лад. М. Уолт вежливо отказался.
 — Может, вина франзонского? — настаивал учтиво Лад.
 М. Уолт дипломатично согласился. Когда подали вино, Лад выжидающе взглянул на М. Уолта.
 — В силу сложившихся обстоятельств и благодаря определенным отношениям, которые существуют между вашим домом и нашей конторой... — начал М. Уолт, но Лад его перебил.
 — У меня есть какие-то отношения с ВАШЕЙ конторой?! — удивился он. — А-а, вы, наверное, имеете в виду Донда... Должен вас огорчить. Донд не может быть частью каких бы то ни было отношений. Он мой друг, и это не позволяет мне...
 М. Уолт улыбкой заставил Лада замолчать.
 — Речь не о Донде. Я, конечно, рад слышать, как вы высоко оценили человека, который является представителем... м-м-м... синдиката, скажем так, но, повторяю, речь не о нем... Ваша жена, уважаемая Гадина, во время вашего отсутствия довольно убедительно доказала, что может вести дела. Из симпатии к ней и из уважения к вашему, я бы сказал... везению, да еще потому, что вы являетесь учеником Комер-сана, я готов внести некоторую ясность в то, что происходит. Я не собираюсь обсуждать подробности вашего похода, они мне известны в той же мере, что и вам. Но я могу рассказать о вещах, которые, может быть, имеют самое прямое отношение ко всему этому.
 От такой серьезности Лад совсем забыл о чувстве голода, хотя оно мучило его последние два часа. Вот уж от кого он не ожидал разъяснения всех вопросов. М. Уолт!!! Надо же...
 — Видите ли, финансы, которые всегда имеют приоритет в моих делах, зачастую очень близко находятся рядом с политикой.
 Лад насторожился. Где-то он уже слышал про политику.
 — Представьте себе, что существует страна, или союз стран, чья экономика настолько сильна и стабильна, что они, эти страны, имеют возможность и намерения распространить свои интересы далеко за пределы своих рубежей. Что означает сильная экономика? Это сильная армия. Военная мощь. Значит, они заведомо уверены в своей безнаказанности при любом нарушении международных прав и норм. Я не говорю, что это всегда так, но... Так вот, военное вторжение — это всегда война. А война — это неизбежные жертвы. Даже у сильной стороны будут потери. Поэтому здесь нам следует рассматривать армию скорее как надежный тыл или последний аргумент, довод, если хотите. Если армия — тыл, основание то — что же является острием? Торговля. Она границ не знает. Она связывает все государства и страны, даже если они находятся на грани войны. Торговля — вот острие тех, кто желает видеть мир огромным рынком с едиными правилами, которые выгодны лишь немногим. Это цель. А метод ее достижения — диктат их воли. Что кому производить и в каких количествах, что продавать и по какой цене. Сначала они начнут торговое давление на соседей. Своими товарами заполнят их рынки, а если кто откажется, то просто объявят таким экономическую блокаду... Лад, мне не удобно говорить об этом, но не могли бы вы... э... вытереть губы?
 Ладу стало стыдно. Он отер с подбородка слюни, а после всё же сплюнул. Стыдно, да, но удержаться не мог.
 — Если всё это правда, то в мире действительно грядут перемены.
 — Я знал, что вы всё поймете.
 — Значит...
 — Ничего не значит. Никто не знает, так это или нет. Одни предположения. Но самое интересное в другом. На любую силу всегда найдется другая сила. Всегда есть противостояние... Всегда найдутся недовольные переменами, даже если перемены хорошие. Понимаете, о чем я говорю? Нет? В Итае, куда вы повели обоз после встречи с Девой Песков, вас пытались убить. Из того, что нам известно, можно сделать вывод — это были профессионалы... Вы, Лад, по каким-то причинам оказались в стане одной из двух противоборствующих сил. И представители другой вас решили убрать. Почему? Никто не знает... Другая проблема в том, на чьей вы стороне.
 — Разве это важно?! У меня сейчас совсем другие проблемы!
 — Я о них наслышан. Должен заметить, что всё это завязано в один клубок... Итак, Лад, на чьей вы стороне?
 — Что я могу сказать... Я ничего не помню. Повторяю, для меня это неважно...
 — Ошибаетесь. От этого зависит ваша жизнь... С кем вы, Лад? С теми, кто решил навязать свои правила другим, или...
 — Мне никогда не нравилось плясать под чужую дудку. И уж тем более нет нужды заставлять других танцевать под мою.
 М. Уолт облегченно вздохнул.
 — Вы спасли свою жизнь. Не знаю, почему, но вы являетесь ключевой фигурой в серьезной игре. И если бы ваш ответ сейчас был иным, то... Понимаете?
 Лоб Лада покрылся испариной.
 — Не обижайтесь. Здесь нет ничего личного. — М. Уолт поднялся. — В мире постоянно происходят перемены. Здесь, там, еще где-то всегда что-то меняется... Если возникнут очень большие проблемы, обращайтесь. Чем смогу, помогу. Донд, я не вижу ничего плохого в том, что ты постоянно будешь при нем. — М. Уолт ушел, личная охрана следовала за ним как тень.
 — Он очень опасен, — сказал Лад, когда за М. Уолтом закрылась дверь.
 — Ты даже представить себе не можешь, насколько!
 — Откуда он всё знает?
 — Ну, — замялся Донд, — как тебе сказать... В организации одно время ходили слухи, что когда-то М. Уолт принимал участие в войне между антиглобалистами и глобалистами. То была странная война. в каком-нибудь мирном городе на обычном баре вдруг взрывалась бомба. Гибли мирные жители. Потом еще где-нибудь происходил взрыв. И так без конца. Гибли высокопоставленные политики и богатые бизнесмены, а вместе с ними и простые обыватели, оказавшиеся в том или ином месте совершенно случайно. Потом какой-нибудь стране объявляли эмбарго. На первый взгляд, всё это вроде бы не связано. Но связь была. Шла война, и М. Уолт служил крупному капиталу. Потом что-то пошло не так. Он покинул ряды своей армии и присоединился к нашей организации, и очень быстро достиг в ней вершины.
 — Он мог бы меня убить?
 — Мог, — спокойно ответил Донд. — И я бы не успел его остановить.
 — Дела... Значит, я на стороне анти... как он сказал? ... антиглобалистов?
 — Похоже на то. У меня есть весточка от итайских купцов. Они спешили к тебе, но опоздали. Их отправил Стен Великий. Помнишь такого? Вот и я не помню. Но все говорят, что ты встречался с ним.
 — Что он хотел мне сообщить?
 — Ничего. Просто предупреждал об опасности. В записке было сказано, что те, кто вышел на охоту на тебя в Итае, не остановятся. И удар их не обязательно будет направлен прямо на тебя.
 — Гадина... Они ударили по моим близким!
 — Ты ее знать не знаешь!
 — Она моя жена! Они похитили МОЮ жену! Мне надо повидать Седоборода и Комер-сана.
 Сказать легко, да сделать непросто.
 Седобород и Комер-сан заседали в совете старейшин. Совет собрался на следующий день после похищения Гадины и до сих пор не пришел к единому решению. Седобород и Комер-сан, вместе с Наковальней, образовали альянс, который ратовал за мобилизацию всех возможных сил для решения назревшего кризиса. Они требовали снарядить погоню и оказать всяческую помощь и поддержку Ладу.
 — Похищение жены Лада наносит ущерб репутации Посада, — уговаривал совет Комер-сан, — и мы должны...
 — Ничего мы не должны! — парировал Яром Живодер-Вырвиглаз. — Пускай Лад сам разбирается в этом. Это же частное дело, и я не понимаю, почему мы все должны в нем участвовать! Эта Гадина многим дорогу перешла, от баб житья совсем не стало...
 — Ты же не женат! — попытался осадить начальника дружины Наковальня.
 — А я за Посад переживаю! — озлобился Яром. — И не надо обвинять меня в защите лишь своих собственных интересов! В этом деле лишь у Лада личная заинтересованность! Почему уважаемые старейшины должны идти у него на поводу?!
 — И когда он научился так говорить? — шепнул Комер-сан Седобороду.
 Тот недобро поглядел на Ярома и сплюнул:
 — Бородавка...
 К тому времени, когда Лад и Донд добрались до центральной площади, совет вынес свое решение: выразить Ладу сочувствие, но помощи никакой не оказывать. Случай с Гадиной рассматривать, как дело частное, и пускай Лад сам во всём разбирается.
 О решении известили весь Посад через глашатаев.
 Многим в Посаде дело это казалось несущественным. Они придерживались мнения Ярома, и все разговоры вокруг похищения считали пустой болтовней. Удивили лишь бабы посадские. Они организовали митинг в защиту Гадины перед избой совета, и когда глашатаи известили всех о решении, толпа женщин огласилась громким криком о слабоумии Зуба и о притеснении прав женщин. Потом они потребовали разрешить женскому населению Посада создать свою партию (тут многие из мужиков, присутствующих на площади, сплюнули и вспомнили нечисть!), а также создать в Посаде дом моды.
 Решение принято, совет распущен. Лад и Донд стариков на площади не застали.
 — Надо к Седобороду идти, — предложил Донд. Лад согласился. Всё ему казалось нереальным. Если исходить из слов М. Уолта, то опасность нависла не только над Ладом и Гадиной. Опасность грозила всему Посаду. Неужели старейшины не понимают этого?! А эти люди на площади? Они что, оглохли и ослепли?! Да-а, перемены уже достигли Посада. Прав был Сичкарь...
 А всё началось с похода Лада, будь он неладен!
 Седобород, Комер-сан и Наковальня расположились в избе чародея и обсуждали решение совета. Появление Лада и Донда не вызвало особого восторга.
 — Пришел в себя? — осведомился Седобород. — Ты прости за траву. Останься ты на ногах, начал бы с плеча рубить, а нам время нужно было, чтобы всё спокойно обсудить.
 — Садись, Лад, — пригласил Наковальня к столу. — Донд, ты тоже в дверях не стой. Дело общее, всем и думать о нем.
 Лад сел за стол и понуро посмотрел на старших. Донд остался стоять в дверях.
 — Кто? — Вопрос Лада повис в воздухе. — Я спрашиваю вас, КТО стоит за всем этим?
 — Франзонцы. Они устроили эту заварушку... Эх, старый я дурень, проглядел угрозу под носом! — Комер-сан хватил ладонью по столу. — Как же так случилось, Седобород? Почему они оказались хитрее нас?
 — Большая сила на их стороне. Хитрая сила, тайная. Наш Посад не единственный, где они применяют тактику точечных ударов. Боюсь, это только начало.
 — А почему погоню не снарядили? — Лад уставился в пол. — Почему ничего не предприняли?
 — Совет созвали, — возразил Наковальня.
 — Толку от совета, как от козла молока! — вставил Донд.
 — Совет не понимает, что перемены уже здесь! — Лад волновался. Он не понимал смысл игры, в которую волей или неволей попал. Это его беспокоило. — Одного я не пойму, почему именно моя жена?! Что теперь будет?!
 — Выкуп попросят. — Седобород поднялся и стал расхаживать из угла в угол. Все с ожиданием смотрели на него.
 — Зря мы поход затеяли! — сказал он вдруг и остановился. Потом обвел всех взглядом острым и молвил: — Будет война!
 Когда решение принято и остается лишь претворить его в жизнь, тогда отпадает надобность терзать себя всякими сомнениями. Но почему-то Лад не испытывал того чувства спокойствия, которое неизбежно рождается из холодного расчета и трезвости ума. Ждать требования о выкупе и готовиться к войне — вот совет Седоборода. Ну, с войной всё обстоит как надо — дружина давно не разминалась.
 А вот требования о выкупе ждать — тут Лад был не согласен. Но ни Наковальня, ни Комер-сан, ни даже Донд не собирались противиться слову Седоборода. Мнение старика оказалось сильнее личной симпатии.
 Наковальня взял на себя обязанность подготовить к войне всех кузнецов посадских. Сила немалая! Все кузнецы были превосходными мастерами клинкового боя.
 Донд решил переговорить с М. Уолтом. Вот уж с кем Лад не хотел говорить о войне. Последний разговор с ним Лад запомнил до мельчайших подробностей и не мог сказать, что разговор этот ему понравился. Скрытая угроза, таившаяся за вежливыми словами М. Уолта и за его неторопливыми движениями, а также неспособность Донда остановить эту угрозу, в чем Донд сам и признался, напугали Лада. Еще раз пережить нечто подобное у него не было никакого желания.
 Комер-сан решил собрать всех итайских купцов. Итайская диаспора, самая большая в Посаде, была способна, если придется, выставить собственную дружину, что было очень любезно с их стороны.
 В случае всеобщей угрозы совет старейшин мог объявить о всеобщей мобилизации всех способных держать оружие. Но этот закон не распространялся на купцов. А в Посаде, как известно, таковыми почти все были. Замкнутый круг.
 Посад многие десятилетия не видел войны. И дружина Ярома реально о войне ничего не знала, хотя готова была прямо сейчас идти и воевать с кем угодно. Проблема заключалась в следующем — победят ли?! Это беспокоило Седоборода. Это тревожило Комер-сана. Это раздражало и Наковальню.
 — В праздности и лени дружина пребывает не один год! Война на носу, а мы не готовы. Кузнецы мои хоть бойцы клинковые хорошие, но всё же не вояки они! Головы, конечно, положат за Посад родной, но что же дальше?!
 — То-то и оно, что же дальше? Сложить голову по-дурному — не велика заслуга! Победить и в живых остаться — вот что необходимо! — назидательно отвечал Наковальне Седобород.
 У Донда это вызвало грустную улыбку. Профессиональный убийца, он как никто понимал суть грядущего — страх, ужас, кровь и смерть, которую гоблин, Сэр Тумак, так лихо отыграл у Девы Песков. Донд был единственным, чья готовность к бою не требовала проверки и доказательств. Вся его жизнь проходила под знаком войны, пусть тайной, но не менее жестокой войны!
 У Лада были свои сомнения на этот счет. Но особое беспокойство вызывала участь Гадины. Где она? Что с ней? Ждать требования о выкупе он не собирался. Но в Посаде ему сейчас не найти поддержки. И он отправился на заимку, никому о том не сказав.
 У всех свои заботы, думал Лад, пробираясь через лес. Седобород пытается уговорить совет начать подготовку к войне. Наковальня и Комер-сан тоже готовятся. Донд пытается обойти запреты своей организации. Центральная контора организации строго запретила всем сотрудникам ЗАО вмешиваться в происходящее.
 Что же происходит на самом деле?!
 — Где ты пропадал? Я тебя каждый вечер поджидаю! Столько всего произошло! Весь лес гудит, Сичкарь рвет и мечет, нечисть вся переполошилась, а тебе и дела нет! Хотя именно тебя это всё и касается!
 — Не мог я, — кратко ответил Лад гоблину и уселся на крыльце избенки.
 — Как это не мог? — опешил Сэр Тумак. — У меня такое впечатление, что весь мир вокруг тебя пляшет, а ты, оказывается, не мог! Ничего глупее я не слышал... Что с тобой случилось, ну, рассказывай!
 — Седобород травы какой-то дал, вот я и проспал три дня.
 — Вот как? — Сэр Тумак остудил свой пыл. — Раз так, то понятно... Пиво будешь?
 — Нет... Дело у меня к тебе, Сэр Тумак. Дело срочное, отлагательств не терпящее.
 — Знаю я твое дело. — Гоблин достал из-под крыльца бочонок и наполнил кружку. — От лешего прячу, — объяснил он, — повадился он ко мне в гости, да всё вынюхивает, где я пиво прячу.
 — Говоришь, ждал меня? Если так, чего сам в Посад не пришел?
 — В Посаде только появись, сразу найдутся охотники дубинкой осиновой по моей спине пройтись. Хоть и в почете я ныне в городе торговом, но не настолько, чтобы свободно по нему разгуливать. Крикнет кто-нибудь в спину — нечисть! И прощай благие намерения, полетят камни в спину... А про дело свое не волнуйся, уже есть результаты. Думаешь, мы здесь сложа руки сидели? Как бы не так! Вернем тебе жену, вернем. Только вот дождемся Сичкаря, и поговорим о том.
 Лад растрогался совсем, руку стал гоблину жать, да на совет посадский жаловаться.
 — Да ну их... — гоблин махнул рукой. — А на Седоборода обиду не держи. От его подсказок дело сдвинулось. Пивка попей, а то вид у тебя, прямо скажу потерянный...
 Когда солнышко село и на болото опустились сумерки, пожаловал на заимку Сичкарь Болотный. Был он в броню одет, и глаза недобро алым горели.
 — Пришел-таки, — рыгнул он и принял кружку с пивом из рук гоблина. — Заждались мы тебя. Пришлось мне за вас, людишек, всю работенку сделать. Ежели ради кого другого, ни за что не пошел бы. А ради тебя — чего же костей не размять? Да и брат мой, Чер-Туй, очень озабочен делами твоими. Вот с его слов да с мысли Седоборода и завертелось дельце такое, которое еще не раз потомки наши вспомнят... Война будет, Ладушка, война. Всё к тому идет.
 — А что с женою моей, с Гадиной?
 — А, вот тут-то всё и скручено в узел один. Начну с того, что не обошлось в деле этом без предательства. Франзонцы со слов знающего человека дом твой нашли, он же помог им и к Гадине подобраться.
 — Не может быть! — Изумлению Лада предела не было. — Нет у меня врагов!
 — Завистники есть, — резонно заметил гоблин. Сичкарь мордой противной кивнул в знак согласия.
 — Кто?
 — А-а, это сюрприз... Взяли мои подручные его. Уже три дня в середине болота держат. Первый день он всё плевался, совсем слюной изошел. Я уж думал, помрет от потери влаги. Но выжил, гаденыш. На второй день торги устроил. Франзонцы денег ему дали. Вот он и с нас захотел поиметь. Да только мои намекнули лихоимцу, что торг в этом деле неуместен. А сегодня с утра изъявил он желание говорить. Так что, если хочешь, можем послушать, что он лепетать станет.
 Сичкарь свистнул в сторону болота. Тут же послышалась на болоте возня, и через несколько минут вышли из мари болотной к заимке трое. Двоих с первого взгляда можно было определить одним словом — нечисть. Из каких таких мест темных и ужасных они были, Лад и думать не стал. Нечего голову всякими страхами забивать. А вот третий вызвал у него живой интерес. В тине вонючей, в грязи болотной, с глазом подбитым стоял перед ним и дрожал... Жадюга!
 — Вот он, ворогов твоих подельник. Это он приютил их у себя, а после за мзду хорошую помог и в дом твой пробраться.
 Лад сплюнул.
 — За звон монет жену мою на забаву врагам отдал?! Да я тебя...
 — Постой, Лад, не горячись, — остановил друга гоблин. — Он свое уже получил. Страху за три дня натерпелся на всю жизнь вперед. Теперь пускай поведает нам, как дело было, да куда жену твою похитители увели.
 — Ну, чего молчишь? — прикрикнул Сичкарь. Закашлялся Жадюга от зловония, зашатался, еле на ногах устоял.
 — Скажу, всё скажу!.. Только отпустите потом, умоляю! Нет больше сил на болоте жить! Совсем меня замучили эти... — Он испуганно посмотрел на своих конвоиров.
 — Отпустим, — пообещал гоблин.
 Лад ничего предателю обещать не хотел.
 — Верю вам, Сэр...э...Тумак... А дело так было. Попросились ко мне на ночлег купцы франзонские четыре дня назад, ну я их и принял. Вечером, подавая ужин, услышал их разговор. Поминали они часто какого-то Стерва, говорили, будто он отец Гадине. Говорили, мол, дуб под корень подрубили, а молодую осину сжечь забыли. Надо бы наверстать упущенное. Я словам таким значения не придал. Мало ли, что болтают в кабаке. А потом один из них ко мне подошел, сказал, что ищет он Гадину, жену купца Лада. Мол, родственник он ей. Хорошие деньги предложил. Ну, я и согласился. А дальше...
 — Чего замолчал? — грозно подстегнул его Сичкарь.
 — Дальше как-то странно всё получилось. Довел я их до дому Лада, сказал прислуге, что хочу с Гадиной поговорить о деле срочном. Она согласилась. А когда в комнату впустила и увидела кто со мной — в ярость впала. Да только быстро они ее связали и были таковы... Я же задними дворами выбрался. А через два часа пожаловали ко мне эти, — Жадюга снова с испугом взглянул на сторожей своих, и дрожь сотрясла его тело. — Руки скрутили. Я со страху чуть не помер...
 — Это всё? — гоблин пристально вгляделся в лицо кабатчика.
 — Да... Нет. Когда руки крутили ей, — вспомнил Жадюга, — один из них сказал, что она слабое место твое, и что два раза на одном и том же она их не приведет.
 — Где они сейчас? — спокойно спросил Лад. Злость его исчезла, растаяла, как снег на солнце. Решение принято, злоба и ненависть теперь значения не имеют.
 — На озере Песчаном.
 — Это два дня пути для резвого скакуна, — гоблин лоб почесал.
 — Кони у них были заговоренные, — подсказал Жадюга.
 — Можно воспользоваться услугами песчаных демонов, и будем тогда на озере через два часа. — Лад с надеждой посмотрел на Сичкаря.
 — А если их там нет? Если они подались дальше? Не переживай, на Песчаном побываем. Но прежде надо кое в чем разобраться... Этого верните в Посад, — приказал он прислуге. — А ты, душа продажная, радость моя, сиди и помалкивай. За счет таких, как ты, нечисть живет. Сболтнешь лишнее, и всё, считай, пропала жизнь твоя. Сделаю упырем болотным и будешь вечность лягушек для меня ловить. Понял?
 Жадюга упал на колени и стал поклоны Сичкарю бить.
 — Уберите его!
 — Слабое место... — не в первый раз повторял гоблин слова Жадюги. И всё лоб чесал. Впрочем, частенько чесаться начинало у него всё тело, но это от клопов. А от мыслей разных зуд хватал лишь лоб его.
 — Слабое место... Что бы это значило?
 — Надо на Песчаное озеро мчаться! Там на все вопросы ответы.
 — Ладно, будь по-твоему, — решил Сичкарь. — Сам я с тобой туда не пойду. Не к лицу мне, нечисти грязной, явно тебе помогать. Но гоблина отпущу с тобой. Да и пыльных дам, пусть поработают... И вот совет тебе мой. Не появляйся на озере открыто. Подберись тайно, тихо. Высмотри сначала всё, а уж после решай, как быть.
 — Где это ты такому выучился?
 — Не первый век живу, на людей частенько охотился, — оскалился Сичкарь. — На Песчаном когда-то вотчина моя была. Да только забросил я те места. Теперь там, должно быть, всё изменилось...

 Глава 8

 К Песчаному решили отправиться втроем. Лад и гоблин долго думали, кого взять третьим. Выбор кандидатур не был большим. Донд или Наковальня. Седобороду решили о вылазке не говорить, дед в ярость придет, будет кричать о том, что Посаду сейчас не до авантюр. Комер-сану тоже не следовало сообщать о принятом решении. Он слишком хорошо относился к своему бывшему ученику, и потому мог попробовать отговорить Лада от безнадежной попытки. И действительно, только слишком отчаянным могла прийти в голову идея отправиться на Песчаное, где, вполне возможно, была устроена засада, таким малым отрядом. Оставались Наковальня и Донд.
 Гоблин подкинул монетку серебряную, и встала монетка на ребро, что крайне редко случается у людей, но часто у нечисти.
 — Придется у обоих спросить, — вздохнул гоблин и съел мухомор. Потом хлебнул пивка и чихнул. — Иди-ка, Лад, обратно в Посад, поговори с ними. А завтра с утра приходи на заимку. Пыльные демоны будут здесь, сразу и отправимся...
 Как только светать начало, гоблин тут же принялся за сборы. Жалко ему было Лада. Много хорошего сделал он ему, чему сам Сэр Тумак никогда бы не поверил, если б не с ним случилось такое. Не может человек жить в ладах с нечистью. Были, конечно, исключения — Седобород, или Комер-сан. Так то КАКИЕ люди!
 Когда всё было готово — оружие лежало в одной стороне, провиант в другой, вышли к заимке из леса трое. Лад, Донд и... Яром! Вот уж кого не ожидал увидеть гоблин.
 — Ну, здравствуй, что ли, нечисть болотная, — буркнул Яром и сплюнул. — Вот ты где окопался... Знал бы, приказал бы вмиг заимку сжечь дотла!
 — Зачем он здесь? — насупился Сэр Тумак. — Идиоты нам не нужны! Лад, он же всё испортит!
 — Успокойся, — Донд оглядел оружие гоблина и усмехнулся. — Это я попросил Ярома. Он начальник дружины и обязан знать, против кого солдат своих в бой поведет.
 — Честно говоря, мне это и не нужно. Кто бы там ни был, моя дружина вмиг их одолеет, — пыжился Яром, но поджилки у него тряслись.
 — Кричал индюк, да в суп попал, — передразнил гоблин. — А Наковальня не смог?
 — Ему сейчас не до этого. Кузнецы за работу срочно взялись. Седобород уговорил совет меры необходимые предпринимать. Мечи кузнецам заказали, кольчуги... А еще ров вокруг Посада решено копать.
 — Ну, раз все готовы, тронемся, что ли? — гоблин свистнул громко, и на свист его из лесу показались пыльные демоны. Было их, как и в походе, двое. Вели они в поводу двух коней, запряженных в телегу обозную.
 Как только расселись все, демоны щелкнули кнутами, замахали ушами, и помчался обоз быстрее ветра...
 Озеро Песчаное слыло в Посаде недобрым. Но даже самые старые из старейшин не могли вспомнить, почему и когда возникла слава такая у озера, с самой чистой водой во всех землях посадских. 
 Однако, сказывали некоторые старые, со слов дедов своих, что давным-давно жили у озера люди. Промышляли они рыбной ловлей, сушили на песчаных берегах пологих снасти рыболовецкие. По вечерам жгли костры, варили в котлах огромных уху из рыб вкуснейших — сначала ершей колючих в воду кипящую опускали, чтоб навар дали, после, вытащив костлявых, кидали в уху угрей жирных или судаков беломясых. На палках, воткнутых в круг костра, коптились лещи, да какие! От спины до брюха умещался щит огромный! Караси, весом в четверть пуда, на камнях раскаленных жиром шипели. Щук, спины в полосу темную — от морды острой до кончика хвоста человека уложить можно, в Посад посылали с налимами скользкими и сомами усатыми, толстобрюхими, к столам купчишек средней руки!
 И всё было ладно у людей тех озерных, пока однажды не промчался над озером ветер сильный. Гнул он сосны высокие к земле, рвал снасти, на берегу развешанные. Угонял в озеро лодки, а там, в озере, волны ходили величиной с избу! Потом стих ветер, а вода от берегов отступила.
 Такого чуда никто раньше не видел, вот и повыскакивали на берег все, на воду уходящую посмотреть. А когда собрался народ озерный на берегу весь, вернулась вода! Да не просто вернулась, а волной темной и высокой пришла! Белыми бурунами касалась она небес, и ужас охватил людей. Бросились они бежать кто куда, еле ноги унесли. А волна накатила, закрыла собой солнце белое и грохнулась всей мощью на берег песчаный и лес сосновый, что к озеру подступал со всех сторон. Потом находили рыбу всякую в лесу на ветвях деревьев, чему дивились безмерно.
 Отстроить дома заново и струги новые сладить оказалось делом пустяковым. Но жизнь после ветра того у людей на озере не налаживалась. Сети в озере рваться стали, будто кто специально их рвал. По утрам в лодках стали обнаруживать пробоины размером с ведро. А еще повадилась к берегу старуха одна из лесу приходить. Кто она и откуда родом, никто не знал, но взгляд у нее был недобрый. Посмотрит с прищуром, и жди беды. Покупала она рыбу мелкую, говорила, что для кота любимого. Котяру того никто не видел, но по ночам раздавалось в лесу мрачное мяуканье.
 — Не иначе как кот Баюн объявился, — поговаривали рыбаки и плевались. Слова такие пугали детишек, женщины заговоры разные наговаривали, а мужики коситься стали на старуху. И вышла тогда у нее ссора с предводителем артели рыбацкой. Повздорили из-за мелочи, а итог был впечатляющим. Крикнула в сердцах старуха рыбаку главному:
 — Чтоб тебя три дня носило! — и скрылась в лесу. Больше ее не видели. Мяуканье заунывное по ночам тоже сошло на нет. А через три недели пропал рыбак главный. Утром встали, а лодки его на берегу нет. Лишь спустя три дня заметили в озере лодку. На берегу собралась внушительная толпа. Когда лодка к берегу прибилась, увидели люди на дне ее рыбака. Был он не в себе, бормотал что-то невнятное и слюну пускал. Ни один отвар не мог привести его в чувство. Через неделю скончался рыбак несчастный.
 После случая такого стали люди покидать озеро Песчаное. Оно в одночасье превратилось в угрозу смутную, неясную, оттого и пугающую до безумия. Не сразу, конечно, уходили с мест насиженных. Сначала одна семья съехала, потом другая. А когда девочка одна поутру на настилах деревянных, в озеро метров на десять уходивших (маленький пирс для лодок рыбацких), увидела девицу голую с золотыми волосами, тут уж всякому терпению конец пришел.
 Лет десять потом люди на озере не появлялись. Зато нечисть обосновалась здесь прочно. Водяной вводе царил — русалок третировал своими капризами, да заблудших в лесу и к озеру случайно вышедших путников одиноких в воду заманивал. На берегу Сичкарь Болотный пикники устраивал. И старуха та злая здесь обиталась. Оказалась она теткой троюродной Сичкарю, и кот при ней был. Кот Баюн.
 Про кота история отдельная. Числился он в списке проказников первых среди нечисти. Сичкарь его ненавидел ненавистью лютой, не раз порывался сожрать его или взглядом иссушить. Но тетка каждый раз вступалась за киску любимую, а супротив родни, хоть и дальней, не мог Болотный пойти. Старший брат, Чер-Туй окаянный, сильно ценил кровные узы, с этим приходилось считаться. А комок шерсти поганой, именуемый котом Баюном, пользовался этим и гадости творил шутки ради даже Сичкарю, не говоря уж о нечисти рангом ниже. То сворует мешок золота и подсунет кому другому, то костей рыбьих, тухлых, подкинет лешему какому в берлогу, то, пардон, нагадит тому же Сичкарю в его сапоги любимые, из кожи провинившихся пыльных демонов сделанные.
 А еще любил Баюн анекдоты скабрезные травить. Бывало, соберутся ведьмочки молодые у Сичкаря на пикнике, кровушки сбраженной лягушачьей попьют, разомлеют, тут-то котяра беспардонный и явит всем характер свой подленький — расскажет анекдотец пошлый и мяукает от удовольствия, а ведьмочки в смущении не знают, куда со стыда глаза девать...
 Так и жила нечисть на озере Песчаном долгие десятилетия, пока не объявилось в Посаде ЗАО людей Мафии.
 Одной из основных статей дохода ЗАО была торговля спиртным. Чтоб из спирта водку приличную сделать, требуется вода чистая. А где ее взять, как не в озере Песчаном?! Вот и был послан отряд дружинников во главе с Яромом разведать обстановку и установить — так ли действительно обстоят дела на озере, как молва утверждает. Что тогда на озере случилось — тайна. Известно лишь одно — отряд Ярома столкнулся с отрядом Сичкаря Болотного...
 Вернувшись в Посад, Яром дал отчет: передовой отряд нечисти разбит, но воду брать из озера нельзя по причине невозможности полностью извести нечисть из этих мест. Да еще, мол, водяной захотел процент с прибыли иметь...
 Посад встретил тогда Ярома как героя. Однако со слов Сэра Тумака рисовалась совсем иная картина. Нечисть Сичкаря Болотного так поддала Ярому и его дружинникам, что те еле ноги унесли с озера Песчаного...
 Вжавшись в землю, прикрывшись ветками и мхом серым, наблюдал Лад за лагерем ворогов. То, что это вороги, никаких сомнений у него не оставалось.
 Как только прибыли на озеро, гоблин приказал демонам растаять в воздухе до условного сигнала. Потом отряд разведчиков около двух часов пробирался по зарослям лесным к тому месту, где обосновались пришлые.
 Скорее всего, гости не знали, с какой стороны возможна попытка проникновения на территорию их лагеря, потому и расставили ловушки по всему периметру. Гоблин насчитал ловушек таких до двух десятков. Где самострел к дереву прикреплен, где колышки острые к бревну висячему привязаны, наступишь на травинку тайную, щелкнет тетива и стрела в горло вопьется, или же заденешь ветку сухую и обрушится на тебя бревно с колышками — прошьют грудь, как гвозди под ударами молота.
 Стоянку пришельцев тоже гоблин обнаружил. Когда шли по тропке тайной, Сэр Тумак вдруг упал на землю и пополз. Все последовали его примеру. Преодолев таким образом метров двести, выползли они к холму, поросшему кустарником частым.
 Тут гоблин молча показал, как надо на себя маскировку наводить. Он-то, нечисть умная, весь шерстью покрыт — прокатился бесшумно по земле и превратился в бугорок, листвой покрытый и веточками. Донд науку эту тоже знал не понаслышке. А вот Ярому и Ладу пришлось потрудиться, но и они в конце концов претерпели изменения в виде внешнем. А потом началось наблюдение.
 С холма была видна поляна, на ней раскинулись два шатра, а между ними росла сосна высокая. Шатры были не цветные, как у торговцев мирных, а зеленого цвета с пятнами темными, наляпанными на материю как попало. Вокруг шатров сновали люди в одеждах странных — куртки и брюки такого цвета, что и шатры, а на головы шапки темные натянуты до самого подбородка, для глаз щелки вырезаны.
 — Вроде спецназовцы, — сквозь зубы прошептал Донд. — Да-а, серьезно ребятки подготовились.
 Тут Лад заметил одного, чей вид показался ему знакомым. Был он ростом до пояса человеку среднему и везде поспеть хотел. То туда пойдет, то сюда, то в шатер заглянет, то в лес поглядит.
 — Ролосс Кодосский! — чуть было не выкрикнул Лад, да гоблин рукой волосатой рот ему прикрыл.
 — Ты чего? — сурово прошептал Сэр Тумак.
 — Я этого гаденыша сразу узнал. Мне про него Комер-сан рассказывал. Если и вправду наш поход был, то этот карлик шпионил за нами в конце пути.
 — Теперь всё сходится... Яром! — позвал тихо Донд. — Ничего странного не заметил?
 Яром в землю вжался и слюну потихоньку в мох пускал.
 — Тут всё странное. Не нравится мне это... И зачем я с вами пошел? Делать мне, дураку, нечего было, так сунул нос свой в пекло жаркое!
 Донд скривил улыбку презрительную и отвернулся от него.
 — Надо ждать наступления ночи. Потом проверим оба шатра. В одном из них должна находиться Гадина... Спать кто-нибудь хочет? Нет? А я посплю. Разбудите меня, когда стемнеет. — Донд повернулся на бок.
 — Хорош гусь! — хмыкнул гоблин. — А кто за врагом следить будет? Ладно, мне не привыкать. Покараулю. Отдыхайте.
 Яром подсунул под голову камень, положил рядом меч и через минуту захрапел себе. Ладу спать не хотелось. В одном из шатров находилась его жена, и он с нетерпением ожидал момента, когда сможет рассчитаться с врагами.
 С первой звездочкой, вспыхнувшей в небе темном, отряд был на ногах. Донд и гоблин спустились к лагерю первыми. То ли пришельцы были слишком уверены в своих ловушках, то ли сморил их сон-ленивец, но ни одной живой души возле шатров не было. О мертвых не говорим, им, покинувшим этот мир, с небес все видно, но молчат они. И правильно делают, молчание — золото.
 Яром остался на холме, а Лад спустился на поляну после того, как гоблин махнул ему рукой. Сэр Тумак стал потихоньку подкрадываться к шатру, который к воде озера ближе стоял. Выглядело это так — гигантский ком шерсти катился по земле неслышно, словно ветерок его гнал. Когда Лад подкрался к Донду, затаившемуся возле осины меж двух шатров, гоблин уже полз обратно.
 — В одном шатре женщина и карлик, в другом семь человек. Нечисти не видно, — шепотом поведал Сэр Тумак. — И еще одно. Чем ближе к шатру подходишь, тем сильнее спать хочется. Чую я, заклятие на место наложено. Я пока возле шатров был, чуть носом в землю не клюнул, так спать захотелось. Еле ушел.
 — Понятно, почему они охрану не выставили. Кто-то заговор на них навел. Но нам это на руку, — заметил Донд.
 — Но как к шатрам подобраться? Уснем там, а утром эти нас голыми руками возьмут.
 — Я пойду, — сказал Лад. — Меня заговоры не берут.
 — Ты? Не смеши меня, Лад. — Донд говорил серьезно. — Это дело не для таких, как ты.
 — Думай, не думай, а идти мне. И вы это знаете. — Лад достал из голенища сапога ножик, тот самый, что даром достался в первую встречу с Комер-саном. — Ждите здесь.
 Лад потихоньку подкрался к шатру, в котором гоблин видел женщину и карлика. Сон веки не тяжелил. Лезвие легко распороло стенку шатра. Ролосс Кодосский храпел возле входа. Гадина, связанная по рукам и ногам шелком итайским, была привязана к столбу, на котором весь шатер держался. Она тоже спала. В два прыжка Лад оказался возле нее, быстро разрезал путы и подхватил на руки. Через несколько минут он был возле Донда и гоблина.
 — Унесите ее отсюда.
 — А ты чего же? — насторожился гоблин, заметив, что Лад собирается вернуться в шатер.
 — Заберу Ролосса.
 — Зачем? — напустился на него гоблин. — Надо уходить, пока заклятие не спало.
 — Он прав, — поддержал вдруг Лада Донд. — Язык нам необходим.
 Гоблин сплюнул и согласился.
 — Ладно, только быстрее. Мы будем там, — он указал в сторону холма.
 Лад кивнул и опять потихоньку пошел к шатру.
 Яром спал. Донд пнул его ногой, но начальник дружины лишь повернулся на другой бок. Тогда Сэр Тумак растормошил его. Яром спросонья решил, что нечисть на Посад напала, и принялся было кричать, но гоблин ловко схватил его за горло, и крик начальника дружины перешел в неразборчивое шипение.
 — Тише, Яром, тише. Пора уходить. Пойдешь по тропке тайной, по которой сюда пришли. Дойдешь до березы сухой. Там свистнешь тихо...
 — Зачем?
 — Демоны пыльные явятся. Без них нам не уйти.
 Яром сплюнул.
 — А почему я? Пускай Лад идет. Ему не впервой с нечистью якшаться...
 — Послушай, ты... — разозлился Донд. — Делай, что сказано.
 — Да я что, я же так... я же просто хотел... — залепетал Яром.
 Причиной столь разительной перемены явился взгляд Донда. Что отразил в нем лунный свет, неизвестно, только Ярома будто молнией ударило. Он подскочил с земли и стал быстро собираться. Тут подоспел Лад.
 — Где Гадина? — спросил он шепотом, опуская карлика на землю, словно куль с мукой.
 — Вон, в кустах лежит. Не проснулась еще... Это и есть Ролосс Кодосский?
 — Он самый. Куда Яром собирается?
 — За пыльными демонами.
 Яром посмотрел, всё ли взял свое, и исчез в лесу.
 Лад опустился на колени возле жены. Гадина спала, ее дыхание было ровным, никакой тревоги не отражалось на ее бледном лице.
 — Пора, — гоблин тронул его за плечо. — Уходим. Ты бери ее, а мы с Дондом карлика возьмем и твое снаряжение.
 В лесу раздался громкий треск, и ночную тишину огласил истошный крик Ярома. Тут же в небо с противным визгом взвились огненные стрелы, и ночь осветилась огромными вспышками. Карлик зашевелился, и возле шатров раздались крики.
 — Ну, Яром, ну бестолочь, — гоблин сплюнул. — Бежим!
 — Что случилось? — растерялся Лад.
 — Заклятие спало! — крикнул Донд, хватая визжащего карлика и связывая его.
 — Говорил же я ему: иди тропой проверенной! — гоблин помог Донду справиться с карликом, взвалил его на себя и бросился в лес.
 Лад схватил Гадину на руки и помчался следом. Донд прикрывал отход. Через сто шагов они наткнулись на Ярома. Был он легко оцарапан стрелой и орал на весь лес. Гоблин на ходу отвесил ему подзатыльник и Яром покатился по земле.
 — Чего развалился, как на пляже? — прикрикнул на него Донд. — Вставай!
 Добежав до березы, гоблин бросил карлика и свистнул звонко. Чего теперь таиться, погоня вон по пятам идет. Тут же из воздуха материализовались демоны с обозом. Едва успели на телегу забраться, как показались преследователи. Гоблин свистнул громче прежнего, в воздухе щелкнул бич сыромятный, в борт телеги воткнулась стрела костяная, а рядом почему-то дырочки круглые образовались и щепки в разные стороны полетели. А потом исчезло всё, и лишь ветер трепал кудри седые Лада...
 Сичкарь Болотный важно прохаживался вдоль болота и время от времени бросал грозный взгляд на связанного Ролосса Кодосского. Вот уже около двух часов он пытался добиться от карлика вразумительных ответов на свои вопросы. Бесполезно. Ролосс как увидел Сичкаря, так и впал сразу в детство. Слюну пускал, глазами вращал бессмысленно и мычал какие-то песенки детские.
 Как только лазутчики вернулись на заимку, Яром был тут же перевязан и отправлен в Посад с Дондом. Так Лад хотел. Не хватало еще, чтобы Яром нос к носу с Сичкарем столкнулся. Вот была бы сцена... Гадину в избу занесли. Гоблин похлопотал возле нее, заварил травы какой-то и велел Ладу прикладывать тряпочку, смоченную в отваре, к глазам Гадины каждые десять минут.
 — Спит она, ничего страшного в этом нет, — утешил он Лада. — А отвар знатный, из трав Седоборода.
 После слов таких гоблин оставил Лада наедине с женой его.
 Сичкарь начинал нервничать. Глаза его временами окрашивались красным, и в пасти прорезались зубы. Заметив это, гоблин тут же зачерпнул кружкой пиво из бочонка, стоявшего на крыльце, и подал Сичкарю. Тот ведь в гневе мог сгубить пленника, и тогда они ничего не узнают.
 — Вы, ваша болотность, не волнуйтесь. Язык этому заморышу я развяжу, будьте уверены. Помню, довелось мне как-то быть при дворе императора хундустанского Уб Ю. Для нас имя странное, а для хундустанцев самое что ни есть императорское. Так вот, этот Уб Ю знал толк в пытках изощренных. И ремни сыромятные, ваше Партайгеночество, детская шалость по сравнению с тем, что этот просвещенный монарх творил со своими людьми.
 Гоблин подсел к Ролоссу, проверил, крепко ли привязан тот к березке кривой, и продолжил:
 — Была у императора слабость одна — любил он кренделя жареные из муки пшеничной. Только вот ведь привереда какой, если в печи кренделя выпекались, он их не ел. Необходимо было отловить негодяя какого-нибудь, привязать к столбу, обрить голову и на темя лысое выложить два кренделя, чтоб они, значит образовали круг, внутри которого пустота. И в эту пустоту залить масло кипящее, хе-хе... Гурман он был! Я потом показал ему, что можно из баранины делать, так он был на седьмом небе от счастья. Но про кренделя не забыл. Каждое утро начиналось с истошных криков какого-нибудь бедолаги, чья голова превращалась в сковородку.
 В течение своего рассказа гоблин разводил костерок недалеко от Ролосса. Вокруг костра сложил камни, на них поставил сковородку, полную масла. Надо отметить, что в середине рассказа, как раз тогда, когда масло растеклось по сковороде, лицо Ролосса стало приобретать осмысленное выражение. А когда гоблин достал нож острый и попробовал им сбрить щетину на скулах, карлик проявил живейший интерес к рассказу.
 — Так вы любите кренделя? — спросил он.
 — Нет. Мне мучного нельзя. Я предпочитаю мозги жареные.
 И гоблин оскалился. Тут Ролосс завопил:
 — Ваше Партайгеночество, я всё расскажу, всё! Только уберите от меня этого ненормального!
 — Да? А что же ты нам поведаешь? — поинтересовался Сичкарь. — Может, слова твои никакого интереса не представляют. Сэр Тумак, если меня не подводит нюх, то масло уже прокалилось. Так что же ты хотел сообщить нам, козявка?
 — Всё! На все вопросы отвечу!
 Видя такой поворот, и вынужденный признать, что ужинать сегодня изжаренным Ролоссом не придется, гоблин пошел звать Лада.
 — Чего? — спросил тот, выйдя из избы. — Заговорил?
 Сичкарь отпил пиво и плюнул на Ролосса.
 — Говори.
 — Значит так, я следил за вами во Франзонии. И потом следил, когда вы могилу Улисса отправились искать...
 — Кто послал?
 — Не знаю. Все приказания через подставных доставлялись. Я получил заказ и деньги, вот и всё.
 — Как всё? — удивился гоблин. — Ты смотри, костерок разжечь снова для меня не проблема!
 — ВсЁ, что касается похода! — завизжал Ролосс. — А потом пришло поручение добраться до Посада и узнать, помнит ли Лад что-нибудь или нет.
 — Так, так, это интересно. Поподробнее, пожалуйста, — приободрил Лад Ролосса.
 — Значит так, — успокоился тот, — от Стена Великого ты узнал, где искать причины перемен грядущих. А в Ольбии тебе стало известно, от кого исходит угроза. Но враги твои тоже не дремали. Тебя решили убить, но... Тут ты память потерял. Это всех озадачило. Да только не меня. Знал я, почему у тебя память отшибло, вернее у всех вас. Это всё девка поганая... о, прости... жена твоя. Это она всё так подстроила. Опоила вас всех. Умная, чертовка... Надо было сжечь ее, — пробормотал он тихо. — Если бы не это, то и в живых вас давно бы не было!
 — Вот как? — задумался Лад. — И поэтому вы ее похитили?
 — Глупый ты человек... Везет тебе, что ли? — Ролосс сплюнул.
 — Полегче со словами! Костерок раздую, масло зашкворчит, тогда погляжу, как говорить будешь! — напомнил гоблин.
 Сичкарь молча наблюдал за допросом. Слова Ролосса складывались для него совсем в другую картину . 
 — Почему вы похитили Гадину? — не унимался Лад. — И что с ней случилось?
 — Ничего страшного. Завтра утром очнется. Только последние три дня помнить не будет. А похитила мы ее потому, что она твое слабое место. Через нее на тебя влиять можно.
 — Как так?
 — Тебя шантажировать хотели, — сказал Сичкарь. — Заговоры тебя не берут. Убить тебя не получилось. Остается лишь шантаж. А чем тебя шантажировать? Вот если бы у них в руках было что-то ценное для тебя... Понимаешь?
 Лад понимал.
 — Ты единственный, кого в Посаде чары не берут. А скоро война. Всех можно волшебством уморить. А вот с тобой что делать? Вот и решили — покуда жена твоя у нас в руках, ты бессилен!
 — Странно всё это... Что же я один могу?
 — Многое. — Сичкарь допил пиво. — Пора мне. Этого упыренка с собой возьму. А ты, Лад, по утру в Посад возвращайся, да поговори с Седобородом. Видать, пришли времена тяжелые.
 Лад рассеянно кивнул и в избу ушел. Гоблин задумчиво посмотрел на Сичкаря.
 — Думается мне, не всё этот гаденыш сказал.
 — Не всё, — согласился Сичкарь. — Но Ладу больше знать пока не следует. У него своих проблем сейчас хватает. Не осознал он еще, что единственной надеждой Посада стал. А как осознает, тяжко ему будет такое бремя нести... Так кто, говоришь, тебя нанял? — обратился он к Ролоссу.
 Тот поежился под взглядом нечисти главной и стал говорить. Понял, изверг, что ему взгляд Сичкаря обещал. И пока говорил он, гоблин от изумления рот всё шире разевал, а Сичкарь удовлетворенно улыбался...

 Глава 9

 В Посаде к войне готовились. Мужики по городу слонялись с серьезными лицами, в кабаках песни орали патриотические. Бабы попритихли с требованиями и глядели на мужиков своих с печалью и гордостью. Дружина Ярома в полную боевую готовность была приведена. Яром каждое утро устраивал смотр, а Пустолоб записывал его замечания — у кого ремень ослаблен, у кого меч не заточен, а кто и вовсе в грязном белье в строй встал.
 Лад все дни у Седоборода пропадал. Гадина хозяйство вела, как ни в чем не бывало. Когда очнулась она, то три дня последних не помнила. Но это не помешало Ладу поговорить с ней серьезно, по душам. И стало ему известно, что жена его Гадина, когда был жив отец ее, тоже в оппозиции какой-то состояла. За что и была приговорена. Да только Лад спас ее. Взял при всех, на костер посмотреть пришедших, в жены. Однако, Гадина понимала, что враги так просто не отступятся. Их попытка втянуть Лада и людей его в скандал кончилась ничем. Наковальня побил бойца франзонского, и по закону Франзонии были они теперь свободны. Поэтому следовало ожидать второй попытки. Гадина лишь догадывалась, что Лад как-то связан с тем, что отец говорил ей перед смертью.
 — Придут такие времена, дочь, когда всем придется делать выбор. И голос одного может быть решающим.
 О Ладе шла речь или нет, она и сейчас не знала. Но раз вокруг ее мужа столько интриг вьется, значит, он фигура не маленькая. А тут еще убийцы наемные, Ролосс Кодосский, разговоры с гоблином о словах купца итайского Стена Великого:
 — Если кто узнает, откуда угроза исходит, то смерть рядом с таким будет ходить. Враг всегда будет стараться сделать так, чтоб его намерения до самого конца оставались неясными. Потому, Лад, будь осторожен.
 Сведя всё в одно, Гадина решила избавить мужа от тревог. И опоила его и всех остальных зельем приворотным, собственного изготовления. На всех оно подействовало потому, что все они чарам подвластны были, а вот на Лада... На Лада оно тоже подействовало, но по другой причине. Оказался Лад не в силе сопротивляться тому, что признано среди людей самым сильным заговором — любви. Так Седобород ему объяснил.
 И всё было бы хорошо, да только отправил Лад Гадину в Посад, а зелье ее при себе оставил. Она-то думала, что выпьют все по чуть-чуть и забудут тревожное, а вышло вот как — когда же это мужики посадские оставляли бутылку недопитой?! Вот и итог. Вышибло у всех воспоминание о походе начисто!
 Враг рядом ходил. Теперь имя его всякий знал — монополисты. Решили они расширить сферы влияния. И всё у них получалось, подминали под себя купцов мелких, потом за знатных взялись, а после и Посады торговые под них пали. Мафия где могла — сопротивлялась. Ее интересы монополисты не учитывали. Но стычки пока носили разрозненный характер.
 И вот под Посадом должна была состояться масштабная битва. И все ее участники понимали — каков будет ее исход, так дело и дальше пойдет. Все были встревожены. М. Уолт ввел на ЗАО режим безопасности № 1. Все сотрудники означенного предприятия вооружились до зубов и по первому зову готовы были сплотиться в боевую единицу — бригаду.
 Кузнецы тоже дружину свою выставили — все как один бородатые, коренастые, в кольчугах блестящих, шеломах островерхих.
 И купцы итайские в стороне не остались. Их ополчение хоть и не было на вид таким грозным, как дружина посадская, но по мужеству и опыту ведения боевых действий шло итайское ополчение далеко впереди. Во главе его стоял тот самый мастер Кунг-фу. Был он стар телом, но бодр разумом. Окружали его сыновья. В битве были они его глазами, ушами и руками.
 Зуб и весь совет посадский были довольны подготовкой. Никогда еще Посад не выставлял на поле брани такую силу.
 Была еще одна боевая единица, о которой в Посаде знали лишь трое — Седобород, Комер-сан и Лад. Эту единицу сбил в кулак единый и возглавил сам... Сичкарь Болотный! Состояло его войско вонючее сплошь из нечисти. Была та нечисть разбита на когорты маневренные, у каждой когорты свой штандарт. И Лад был приписан Седобородом к этому войску как наблюдатель. Должности такой в сборище Сичкаря не было, но дед настоял.
 Чтобы Ладу совсем тоскливо не было, Сичкарь назначил к нему в ординарцы Сэра Тумака. Седобород и Комер-сан большие надежды на войско это возлагали. Если противник применит чародейство злое, то войско людское бессильным будет. И тогда когорты нечисти станут единственной силой, способной действовать в условиях чародейства черного. И Лад, как человек, должен был быть при войске этом.
 Оборонные сооружения готовы были — рвы выкопаны и водой залиты, стены укреплены и стража выставлена. Торговля в Посаде замерла, но купцы разъезжаться не спешили. Если падет Посад, то какая разница, где быть — монополисты везде по-своему утроят. А если сдюжит Посад, то станет в землях близких и далеких первым городом, который открыто сказал интервентам — «нет».
 (Когда Зуб произнес слово это на торжественном ужине в честь воинов посадских, никто, на удивление, плевать не стал. Но нахмурились все, словно воочию увидали интервентов этих.)
 Для боя выбрали поляну в трех верстах к западу от Посада. Именно с этой стороны, по словам Ролосса Кодосского, следовало ожидать нападения. Дозоры были выставлены еще на десять верст дальше, чтобы вовремя узнать о приближении врага.
 Поляна по бокам была лесом прикрыта. В нем-то, по разумению Сичкаря, и должна была спрятаться нечисть, дабы не смущать воинов посадских. Лад и Седобород одобрили. Предстояло нечисти сидеть в лесу, покуда ворон Седоборода не сообщит Ладу о времени выступления.
 Так и жил Посад последние две недели — мужики по кабакам сидели и речи о войне вели. Совет заседал, и его заседания становились всё муторнее и скучнее.
 Дружина дозор несла. Бабы в клубе женском собирались под руководством Гадины и обсуждали проект создания модного ателье, при этом заготавливали они ткань белую, чистую для перевязок ран, которых будет на мужиках без числа.
 По вечерам костры не пылали, хотя уже осень на дворе стояла. Деревья первые листья потеряли. А когда ветер, еще теплый, устроил настоящий листопад, прискакал в Посад посыльный. — Интервенты идут!
 Лишь к вечеру войско посадское вышло на рубежи, коими оказалась ближняя к Посаду сторона поляны. Тут же был разбит лагерь, запылали костерки, запахло жареным мясом... В общем, неплохой пикник выдался, как заметил с сочувствием М. Уолт. Лад с нечистью в лесу засел. Промерз, продрог, зуб на зуб не попадал.
 Войско посадское встало утром таким порядком — в центре клином кузнецы, с левого фланга ополчение итайское, с правого — рота мафиозная. А дружина посадская, на конях гарцуя, в тылу стояла. Супротив них, на другом конце поляны, вытянулось в ниточку войско вражье. Были там франзонцы — их конница почиталась лучшей в союзе стран приозерских, и бовусды — их пехота тяжелая, медленная, была щитом непробиваемым. Были еще лучники из Хундустана (даже туда дотянулись лапы монополистов) и сборный отряд нечисти хервопской — упыри, вурдалаки, летучий отряд вампиров (эти, правда, только ночью могли действовать), и сводный хор ведьм, для поднятия духа высокого, а еще они исполняли роль маркитанток при тыловом обозе. Был там также змей странный о трех головах, коим управлял худосочный старичок.
 — Никак Горыныч, — изумленно переговаривались кузнецы.
 — Да не... — успокаивал своих Наковальня. — Мелковат змеюка для Горыныча. Наверное, гидра какая-нибудь полудохлая!
 — А кто на спине у ней? — дознавались особо суеверные. — Уж не Кощеюшка ли?
 — Да вы что?! — вразумлял их Наковальня. — Кощей спит уж какой век в степях манжорских.
 Стояли рати друг против друга часа два. Потом ниточка интервентов дрогнула и стала приближаться.
 Яром выехал перед войском посадским. Должное надо отдать — не испугался лучников хундустанских, метких.
 — Постоим, други, за Посад торговый! — крикнул он. — За жизнь нашу вольную! Никогда еще Посад не жил по указке чужой. Неужели сейчас допустим, чтобы вражьи морды нам в лицо плевали?! Бей охальников! Бей огульников окаянных!
 Лад из лесу за всем наблюдал. И тут случилось нечто невообразимое — всё войско посадское замерло, будто окаменело. Вот Яром на лошади, на дыбы взвившейся, впереди войска застыл со ртом открытым. Вот Наковальня ногу для шага поднял, да так и остался стоять. И итайское ополчение в землю вросло.
 — Что это? — в ужасе проговорил Лад. — Что происходит?
 — А то, чего мы так боялись! — выкрикнул Сичкарь и дал знак нечисти быть наготове. — Видишь того, на змеюке трехглавой? Он чародей. Видишь, рукою машет в такт песне своей. Это он руны древние поет. Песня околдовала войско посадское. Теперь надежда на нас. Так и Седобород говорил! Только...
 — Что только? — обернулся Лад.
 — Долго их сдерживать моя нечисть не сможет. Полчаса гарантирую, а потом...
 — Полчаса тоже время, а мне что делать?
 — Заткни чародея! Никто из моих близко не подойдет. Вокруг заклятие страшное. А тебя оно не возьмет. Так что...
 — Понял. Когда начнем?
 — А вот как гоблин с той стороны свистнет.
 И тут же с другой стороны поляны, из лесу, раздался свист звонкий, и повалила нечисть посадских земель на войско интервентов! Что тут началось!.. Визг, свист, лязг железа, крики ужаса франзонцев и бовусцев! Они-то думали, победа легкой будет! Толпы людей смешались с орущей оравой нечисти. Хруст костей и ржание конское стояли над полем нотой жуткой, невыносимой! Лад к чародею на змеюке подкрадывался. Сичкарь прикрывал его и валил всякого, кто на Лада руку поднимал. Ужас и страх криками из людей умирающих вырывались.
 «А что же Седобород? —думал Лад, уворачиваясь от палицы огромной, которой замахнулся на него франзонский воин. — Где Седобород? Он так здесь нужен!»
 И тут в голове Лада раздался голос:
 — Не думай обо мне. Я в Посаде оборону держу. Чары злые и на город упали, но я пока справляюсь! Сокруши чародея заморского, и наше войско тогда в бой вступит!
 Тут рядом с Ладом гоблин оказался. Шерсть Сэра Тумака была вся в крови, и он улыбался, оскалив зубы острые. Вдвоем с Сичкарем они прикрыли Лада по бокам. Метрах в десяти от змеюки их встретил плотный заслон. Получилось так, что нечисть посадская в клин вытянулась. В основании клина — войско посадское. А острие — Лад, гоблин и Сичкарь. Фланги клина хундустанцы стрелами осыпали, да только нечисти это было всё равно, лишь бы древки стрел не осиновые были! Супротив острия — Лада, гоблина и Сичкаря, пехота бовусская встала, щиты сомкнула и копьями ощетинилась. Да еще змеюка трехглавая, гидра заморская, пародия на Горыныча, зашипела и огнем харкать стала.
 — Всё, дальше нам не пройти! — рычал Сичкарь, втаптывая в землю врага раненного, еще двоих на землю сбивая и пасть ужасную, зубастую, им показывая. — Заткни чародея, Лад!
 Чародей на спине змеюки стоял, глаза закрыв. Слльный удар по голове свалил Лада на землю, но он тут же вскочил. Выхватил из голенища ножик, рукоять, из кожи набранная, удобно в руку легла. Вспомнил, Лад, как Донд ножи метал, вздохнул глубоко, присел, уходя от удара меча франзонского, подпрыгнул выше копья бовусского и метнул нож. Чародей словно захлебнулся песней черной своей. Нож в горло вошел ему. С секунду хватал он ртом воздух, потом повалился, скатился с шеи змеиной и падать стал. Тут змеюка и плюнул огнем прямо в него.
 В следующий миг раздался глухой удар о землю. Это войско посадское, на полушаге застывшее, шаг этот завершило. И битва с новой силой закипела.
 Сошлись человеки с человеками, а нечисть с нечистью билась!
 Сичкарь разевал пасть свою да десятками глотал упырей вражьих. Ну, конечно, и ему кто-то по морде ужасной секирой лупил. Гоблин ведьм гонял. А лешие вурдалаков били. Маленький демоненок пыльный пробрался к обозу вражьему и подпалил гробы вампирские. Но от гордости и смелости собственной головой так завертел, что уши ветер подняли, и пламя погасло.
 Яром прямиком к змеюке мчался — лицо в пене слюнявой! Да и как же здесь слюной не исходить, когда вокруг одна нечисть — своя и чужая! Но со своей позже разберемся, а сейчас надо заморскому чудищу такой трепки задать, чтоб во веки вечные на землю посадскую не выползало. Но только как рыкнет змей в его сторону, так Яром коня и поворотил! Хорошо, Наковальня поблизости оказался. Мечом огромным одним махом срубил он все три головы змеюкины.
 Тут пыльный демоненок в воздухе появился, схватил голову одну и был таков! А через минуту в тылу ворога запылал пожар! Голова-то змея еще жила, слюной горючей брызгала... Ополченцы итайские схватились с пехотой бовусской. Те думали, что купчишек толстых один вид копий острых напугает, ну и ринулись на итайцев. Да не тут-то было. Ополчение итайское расступилось, пехота бовусская в пустоту провалилась, а с флангов на нее тут же бросились мастера рукопашного боя. Такого бовусцы не ожидали. Что же это за люди такие, если ногами бьют в головы, шлемами защищенные, и от ударов таких шлемы мнутся, как воск мягкий?! Через двадцать минут остались от пехоты бовусской лишь копья ломаные и щиты разбитые. Среди итайцев тоже потери были, но не в пример меньше.
 Бригада мафиозная, совершив рейд по флангу поля, уничтожая всё на своем пути, оказалась в тылу врага, там, где размещался штабной обоз. Его охраняли спецназовцы. Те, которых Донд видел на озере Песчаном. И сошлись в поединке жестоком два отряда профессионалов. Разница была лишь в одном — мафиозники бились сейчас не за деньги, а за жизнь свою, и оттого были вдвое опаснее. Спецназовцы были вынуждены отступить, бросив штандарт и обоз штабной.
 Через час войско вражье было рассеяно по лесам. Нечисть посадская в тех же лесах исчезла, и уж Сичкарь вряд ли кому дал уйти просто так...
 Яром зычно объявил о победе, дружина звонко подхватила этот клич. Кузнецы снова в клин сбились и в Посад не спеша пошли. Рядом шагали итайцы, уставшие, но довольные. Им выпал случай показать мастерство свое, и они блестяще его продемонстрировали. Яром дружину в Посад галопом вел. Не терпелось ему сообщить совету: дружина посадская, под его руководством, одержала в бою жестоком победу!
 Возле обоза штабного осталась бригада мафиозная, Наковальня, Лад и гоблин. Они с интересом рассматривали вещи в обозе, гадая — кто же снарядил армию против Посада. М. Уолт, раненый в плечо, перебирал бумаги из ларца резного и брови хмурил. Тут к ним подоспели Седобород и Комер-сан. Как только заткнулся чародей поганый, они оставили город на попечение совета и помчались на поле брани, уже зная о скорой победе. М. Уолт молча поприветствовал их и отдал бумаги. Комер-сан лишь мельком взглянул на них, и брови его дугой выгнулись. Седобород осмотрел раны М. Уолта, что-то сказал ему тихо, и тот отдал приказ своим людям:
 — Возвращаемся в Посад. Обоз берем с собой. Донд, возьми команду зачистки и приведи в порядок здесь всё. Не хватало еще, чтоб в Посаде вампиры объявились.
 Донд отобрал пятерых, телом покрепче, и пошел осматривать окрестности. Перед тем как уйти, он улыбнулся Ладу и гоблину, а Наковальне руку пожал. Это была высшая оценка профессионала. И Наковальня понял это.
 Через неделю, в течение которой убитые были преданы огню погребальному, а у раненых раны затянулись, благодаря то ли ворожбе Седоборода, то ли травам его, совет посадский постановил: гулять праздник небывалый! Всем торговцам в течение недели торговлю не вести, а праздновать победу. В случае неповиновения штраф налагается огромный. А чтобы торговцы не особо беспокоились об убытках своих, из казны посадской будет выплачена каждому купцу сумма, равная среднему доходу за неделю! От щедрости такой все ошалели, даже сам Зуб, и молва побежала по землям посадским не только о победе в бою жестоком, но и о неслыханном богатстве Посада, града торгового.
 Женщины при известии таком губки надули — опять мужики пьянствовать будут. Но Гадина успокоила их, сказала, что раз праздник будет всеобщий, то и им, бабам, на празднике том самое место. Пускай мужики полюбуются на жен своих, когда выйдут они в платьях модных, румянах ярких перед сборищем мужским! Женщины оценили затею и принялись готовиться к фурору!
 Что говорить, праздник удался на славу. Жгли костры, музыка звучала повсюду, столы на всех площадях торговых полнились и ломились от яств разных. Чествовали кузнецов и итайцев, дружину посадскую и людей Мафии. Кое-где поднимались чаши и за нечисть, но таких было немного.
 Зуб, придя в расположение духа необычайно благодушное, решил сперва отправить нечисти приглашение на праздник, да Седобород отговорил.
 — Лучше отправь им в леса обозы, полные бочонков пива, баранины жареной да вина франзонского. Они, нечисть, тем и сдовольствуются.
 Сказано — сделано. Ушли на заимку к гоблину десять обозов снеди всякой. У Сичкаря от такого аж слеза навернулась. Кровавая слезища, что является признаком здорового аппетита. Вспомнил он даже, как когда-то вытащил мальчонку одного из болотной топи. Было это давно, мальчуган тот теперь старый стал, в совете посадском заседал за главного и звался Зубом.
 Гоблин всё же на праздник пожаловал. Но пировал лишь день. Потом вернулся на заимку, где нечисть вовсю пировала, сел в сторонке и пиво потягивал, мухомором солевым закусывая.
 Вскоре присоединился к нему и Сичкарь.
 — Дело сделано, да только жить по-старому теперь никто не будет, — изрек Партайгеноссе, плеснул в угли костерка пены пивной в честь брата старшего, Чер-Туя, и затянул песнь.
 — Солнышко мое, солнышко лесное, где, в каких краях, встречусь я с тобою... А Ролосс-то у меня в денщиках теперь ходит, — заметил Сичкарь и снова завыл песнь про солнышко.
 Гоблин диву давался — нечисть главная в ностальгии пребывала!
 Наковальня и Донд после битвы успокоились лишь тогда, когда разнесли в щепки кабак Жадюги. Жадюга жив остался совершенно случайно, но после случая такого в Посаде его никто больше не видел. Говорят, подался он во Франзонию и служит там в кабаке мелком посудомоем. На празднике Донд и Наковальня вместе сидели. Глядя на это, кузнецы и люди Мафии вперемешку уселись за столы праздничные.
 А после четвертой или пятой кружки браги брататься стали мастера железа и мастера интриг и боя тайного. Правда, сам М. Уолт на празднике не присутствовал. После разговора с Комер-саном и Седобородом засел он за отчет срочный, который надлежало отправить как можно быстрее на остров Цисилию. В отчете том указывал М. Уолт на пару обстоятельств, на которые руководство Синдиката должно обратить внимание. Помимо этого, М. Уолт прямо называл виновника всей заварушки и просил у руководства Синдиката разрешение на принятие особых мер в отношении означенного человека.
 Яром и Пустолоб возгордились, весь Посад их на руках носил. Девицы красные с ума сходили от дружинников статных, а отцы их седобородые лишь посмеивались над истомой такой.
 Что же касается Лада, то он, приняв поздравления совета и низко поклонившись люду посадскому за честь оказанную, сидел на празднике громком и глаз не сводил с жены своей, Гадины. А она-то, она как на него смотрела! Когда пришел час положенный, женщины пошли в пляс задорный на площади, и Гадина лебедем белым проплывала перед Ладом своим. Улыбалась ему, дразнила...
 Седобород и Комер-сан, устроив праздник сей, удалились в избу чародея и занялись просмотром бумаг из обоза вражьего. И в который раз, глядя на бумаги, говорил Комер-сан с печалью:
 — Ах, Крут Макди, Крут Макди. Куда же тебя жадность завела.
 — Это еще не конец, — кряхтел Седобород. — Этот мерзавец так просто не отступится... Ворон мой весточку принес. Мол, просит Макди нас с тобой о встрече тайной. Не знаю, что и ответить нахальнику.
 — Я бы смог ему объяснить, — вздыхал Комер-сан. — Да вот успею ли? М. Уолт уже отчет на остров отправил...
 — Да-а, — протянул Седобород. — Не позавидуешь Макди. Мафия строго карает отступников... Но не об этом должны мы думать. Надо Посад к жизни новой готовить. Как бы мы ни боялись перемен, а они уже здесь... Надо же, вместе с нечистью победу одержали!.. Да и Гадина чего стоит...
 — Перемен бояться не надо, — соглашался Комер-сан, и его хитрые глазки с прищуром глядели на Седоборода...
 А над градом торговым закат плыл. Время наступало тайное, но люд посадский не спешил по домам и кабакам. Ночи никто не боялся, уважали посадские ночь. И сегодня, когда костры праздничные до небес пламя кидали, отгоняя темень от веселья людского, вспоминали люди дела старины минувшей и предков своих, что глядят с небес на нас с улыбкой печальной. Ведь только на закате, когда последний луч солнца пробежит по глади озера лесного и отразится на воде дорожка зеленая, улыбка предков становится ближе нам, и мы чувствуем тепло ее...




 ДЕЛА ЗАМОРСКИЕ



 Пролог

 Душной летней ночью приснился Ладу сон чудной. Будто сидит он маленький в бане. Вокруг тени какие-то. Березовыми веничками жар нагоняют да приговаривают:
 — Будет Ладушка здоров, здоров и силен. Будет Ладушка умен, умен и сметлив. Будет Ладушка сам по себе, на беду ли другим, на счастье ли...
 Тут приблизилась к нему, мальцу несмышленому, голова нечисти невиданной — рыло свиное, глаза как у хорька, борода переплетена, что корни дуба столетнего, — пойди, найди концы! А на лбу — рога коровьи. Ухмыляется рожа бесовская, зубы кривые да острые скалит. Лад, не будь дурак, взял и плюнул в морду окаянную. Загоготала рожа отвратная, затрясла бородой огромной. Тут-то Лад и схватил беса главного за волосы седые, да как дернет изо всех своих маленьких сил. А рожа бесовская еще громче хохочет...
 Проснулся Лад в поту холодном. Пошарил рукой по полу, нашел чарку с рассолом капусты квашеной. Жена милая, Гадина добрая, позаботилась. Чтоб похмелье мужу голову не сильно ломило, поставила возле кровати чарку-то. Унял дрожь Лад, выпил рассол.
 Вот оно значит как было, подумал. Видать, правду старухи по базарам несут. Дернул-таки я Чер-Туя за бороду.
 — И не сомневайся.
 Выронил Лад чашку на пол, глаза протер. Огляделся. Нет никого в спальне.
 — Утром скажешь Седобороду, идут в Посад гости заморские. Лица светлы у них, а мыслишки-то темные.
 — Кто здесь? — тихо спросил Лад.
 — А нет никого. Слова мои Седобороду передай. А теперь спи.
 С тем и уснул Лад.

 Глава 1

 М. Уолт просматривал почту. Биржевые сводки его не интересовали. А вот новости из главного штаба Синдиката наводили на мысли тревожные.
 Секретарша Стелла подала шефу кофе крепкий.
 Напиток сей в Посаде не был популярен. Горький отвар черных молотых зерен пришелся по вкусу немногим. Вот хундустанцы употребляли его в больших количествах. Они имели монополию на торговлю кофе. А раз товар спросом не пользуется, на складах годами лежит, так чего же добру пропадать? Вот и пьют хундустанцы кофе, как мужики посадские брагу меловую — литрами, ведрами, а когда и бочками. Оттого хундустанцы спокойного сна не ведают.
 М. Уолт выпил кофе, закурил сигару, в Посад контрабандой доставленную, и вызвал к себе Донда.
 Со дня битвы, в которой посадские отстояли независимость торговую, минул почти год. Известие о том до сих пор будоражит земли дальние. Посадские возгордились. Да и по праву. Стал Посад первым городом, открыто выступившим супротив заморских супостатов.
 Но не многие понимали, что победа та — щелчок по носу зверя лютого. Выиграть битву — не значит победить в войне. Выиграть — выиграли, а перед переменами не устояли.
 Торговля в Посаде процветала, ярмарки и базары ширились, пришлось даже за пределами Посада леса вырубать. Дело такое с наскока не решалось. За вековые леса выкуп был положен нечисти посадской.
 Купцы богатели, а если кто в пух и прах разорялся, — не беда. В Посаде работы много. Пройдет год-другой, глядишь, и подвернется случай дело новое открыть.
 Конторы ссудные всюду как грибы росли. Где большие проценты, где маленькие, — сам думай, решай, что подходит тебе.
 Появились и юристы в Посаде. Отнеслись к ним сперва с холодком. Некоторые биты были, а уж в плевках почти все ходили.
 Юристы все как близнецы — худы, волосы прилизаны, и носы длиннющие. Люд посадский недоумевал — за что деньги кровные хлыщам этим отдавать? За язык шустрый? На любом базаре, на ярмарке самой захудалой, не один десяток болтунов найдется! Совет старейшин в раздумьях пребывал. Понаехало юристов тьма тьмущая, а какой прок от них — никто не знает. Пошли за разъяснениями к Седобороду. Тот вразумил — юристы что приказчики, при каждой сделке стоять хотят и процент в карман себе класть. Приказчики молча выслушали слова такие. А на следующую ночь пылали все конторы юридические заревом веселым. После случая такого, совет старейшин постановил: юристам в дела торговые не лезть. Прерогатива то приказчиков посадских. При словах сих приказчики головами важно кивали, хотя плюнуть каждый хотел. «Уж не из лексикона ли нечисти словечко — прерогатива?».
 Юристам на откуп были даны дела бытовые. Свадьбы, похороны по обрядам той или иной диаспоры, тяжбы по завещаниям, имущественные споры, а также составления разного рода контрактов, не касающихся дел торговых, — всё легло на плечи юристов. С каждой монетки заработанной обязали их платить налог в казну посадскую. Так юристы тут же гильдию организовали, и протест подали в совет. Грамотно всё расписали — мол, не по силам платить большие налоги. Зуб, главный в совете старейшин, от наглости такой речи лишился. После помянул нечисть и выгнал всех вон. А Ярому Живодеру, начальнику дружины посадской, строго наказал:
 — Впредь лоботрясы твои пущай следят за хлыщами проворными. Шибко умные они. Только ум их не в сторону Посада смотрит.
 Седобород дальновиднее оказался. Пожаловал он как-то вечерком к М. Уолту. С тех пор юристы притихли. Объяснили им ухари в плащах длинных, что к чему, и каков закон в Посаде. Теперь гильдия исправно вносит налог в казну посадскую. И еще чуть-чуть в ЗАО мафиозное платит. О том совет старейшин не догадывается.
 — Вызывали, босс?
 В дверях кабинета М. Уолта вальяжно стоял Донд. Одет он был в костюм мужиков посадских — широкая рубаха синего шелка, брюки из ткани северной, добротной, в поясе ремнем кожаным, в три пальца шириной, схвачены. На ногах полусапоги из шкуры дикого кабана, по военному образцу сшиты. Если бы не лицо без эмоций, и не худощавость, в которой угадывается выносливость зверя степного, Донд действительно походил бы на мужика посадского, — мужика добродушного, в делах торговых толк знающего.
 М. Уолт улыбнулся. Хищной получилась улыбка. Знал он, перед ним — профессиональный убийца. Мастер плаща и кинжала. На весь Синдикат таких десятка три будет, не больше. Сам М. Уолт входил в тройку лучших. Оглядев Донда, он удовлетворенно кивнул. Какую бы одежду Донд не носил, сущность его оставалась прежней.
 — Тебе бы вес набрать, да улыбаться почаще. Тогда совсем будешь на посадских похож. Чего в дверях встал? Проходи.
 Донд закрыл дверь и сел на стул.
 — Из Синдиката новости скверные, — начал М. Уолт. — Агенты, посланные к Макди, уже месяц на связь не выходят. В Синдикате думают о самом худшем варианте. Нам предписывают забыть об этом деле и заняться местными проблемами.
 — А какие здесь проблемы? Нет тут никаких проблем.
 — Значит, надо их придумать, — тихо сказал М. Уолт.
 Сказал мягко, да уколол больно. Донда охватило волнение. Тревогу не выдал, но призадумался.
 Каждый месяц в Синдикат с круглой суммой уходит отчет о делах посадских. После победы сотрудники ЗАО были на хорошем счету у руководства Синдиката. Что же получается? Проблема с Макди не решена. Нужна компенсация в другой области и в другой сфере деятельности. И филиал в Посаде подходит для этого как нельзя лучше.
 М. Уолт наблюдал за Дондом. Поймет или нет?
 — Организуй мне встречу с гоблином, — приказал он, решив, что Донд обязательно всё поймет.
 Вечер мягко гасил солнечный свет. Мужики посадские потянулись в кабаки. Купцы солидные не спеша шли в ресторацию «Пьяный гоблин». Купчишки разночинные, рангом невысокие, спешили сделки дневные завершить и слово свое скрепить чаркой-другой вина франзонского. Мастера дела кузнечного парились в баньках. Кое-где уже костры пылали. Девки молодые хороводы водили. Дружинники статные веселились, глядя на забавы девичьи.
 Донд не раздумывал долго. Коли захотелось М. Уолту с гоблином встретиться, значит, так тому и быть. Он тут же поспешил в ресторацию «Пьяный гоблин».
 Заведение сие, как только появилось в Посаде, сразу волнение вызвало в народе посадском. И волнение немалое!
 Как ни старались Седобород, Комер-сан и М. Уолт подготовить Посад к переменам, а народ посадский всё по-старинке думал. Не замечали посадские, что перемены, так всех пугавшие, уже происходят. И остановить их нельзя.
 А ресторация... Одним кабаком больше, одним меньше, какая разница? Да не так всё просто, и не все так думали. Официально ресторацией управляла вездесущая Гадина. Сам факт этого вызывал массу кривотолков. Где это видано, чтобы баба делом кабацким занималась?! А тут еще пошли по базарам и ярмаркам слухи гулять, мол, не обошлось тут без нечисти. Вроде как между Чер-Туем и братцем его поганым Сичкарем (тьфу! тьфу!) с одной стороны и Гадиной с другой, договор вышел. А посредником в деле том выступил гоблин Сэр Тумак. После слухов таких на открытие ресторации никто не пожаловал. Ночью двери дубовые были обильно оплеваны.
 Сколько Донд жил в Посаде, а всё понять не мог — что же это за люди такие, посадские. Сначала плюнуть норовят, потом просто не замечают, после привыкают. А как привыкнут, так любить начинают. Считают своим исконным, родным и дорогим. И не важно, что времени иной раз требуется месяца два, а когда и десяти лет мало. Попробуй, скажи им, что это и есть перемены, — в лицо плюнут и нечисть помянут!
 «Пьяный гоблин» за два месяца стал самым популярным заведением в Посаде. Появились постоянные клиенты. Для близких знакомых хозяйки всегда были готовы отдельные комнатки.
 Седобород и Комер-сан любили бывать здесь днем, когда народу в заведении не так много. Сойдутся два старых лиса возле дверей ресторации как бы случайно, поприветствуют друг друга чинно и усаживаются за один столик. Пьют чай душистый, на травах заваренный.
 А хундустанцы обычно утром заглядывают. Пьют кофе и удивляются умению повара готовить напиток сей не хуже, чем они сами делают.
 Итайские купцы богатые собираются каждый пятый день. Едят пельмени, уксусом приправленные, и водку пьют рисовую.
 А по вечерам кого здесь только не было! И франзонские купцы, цыплят жареных вином поливающие, и бовусские негоцианты, к сарделькам свиным слабость питающие и к пиву ячменному страсть как привязанные. И местные, посадские, во хмелю веселом осетров больших на стол заказывающие — подходи любой, ешь сколь можешь! Иногда сам Сэр Тумак заглядывал, на радость хозяйке и мужу ее, на удивление гостям. Выпивал полведра пива темного, окидывал зал взглядом строгим и... вдруг улыбался. После чего начинал байки веселые травить, чем потешал посетителей безмерно.
 Лад сперва ворчал на жену. Много времени она уделяла затее своей. Потом смирился.
 Толкнув дверь дубовую, Донд вошел в зал и огляделся. В «Пьяном гоблине» яблоку негде было упасть. Волной накатывал разноязыкий говор. Ароматы с кухни плыли такие, что впору язык глотать. Тут приметил он Наковальню Мечплуговича. Восседал Мечплугович за столом с кузнецами знатными, пил катанку мафиозную, закусывал поросенком жареным.
 — А-а, вот и друг мой любезный пожаловал! — гаркнул Наковальня на весь зал. — Эй, стул гостю дорогому!
 Тут же стул подали. Уважали Мечплуговича. А кто-то и побаивался.
 Донд присел за стол щедрый, выпил-закусил.
 — Мечплугович, мне бы Лада повидать.
 — Дело есть какое? Да ты ешь, ешь. В ЗАО вашем вряд ли порося такие водятся. Если только на рынке где прикупите, а так... Хороша кухня у Гадины, а? Шустрая она баба... А Лада здесь нет. Сам хотел с ним поговорить. Видать, не придется сегодня.
 — А где он?
 — Не знаю, — пожал плечами Наковальня.
 — А Гадина знает?
 — Может и знает. Да только не скажет. Оберегает Лада своего от всех и вся. Даже на Седоборода на днях кричала. Видел бы ты, как она потом Ярома Живодера за чуб таскала! На виду всей дружины его! А за что? За пустяк. Вздумалось тому пригласить Лада в слободу для боев показательных. Ох, она осерчала! Схватила Яромушку за чуб, и давай вопить: «Знаю я ваши бои! Опять бражничать будете!»
 — А Лад куда смотрел? — изумился Донд.
 — А что Лад? Любит он ее. Крикнул ей, чтоб Ярома отпустила, так она в слезы! Одно слово — хитрая.
 — Ладно, Мечплугович, некогда мне сидеть. Щедрый стол у тебя, да дела зовут. Спасибо за угощение.
 — Ступай. Встретишь Лада, скажи, чтоб ко мне в кузни заглянул. Я к нему домой не пойду. Еще хватит Гадина кочергой по спине, убить не убьет, а синяк оставит.
 — Тебя-то за что?
 — Кто знает, что у бабы на уме? — усмехнулся Наковальня.
 Донд задумался. После слов таких расхотелось ему идти домой к Ладу. Не замечал он за Гадиной странностей таких. Да только давненько он не был в гостях у Лада. Поди уж месяц прошел. А за месяц многое может произойти, тем более в разуме женщины.
 Где же Лада искать? К Седобороду идти или к Комер-сану? Ладно, нет надобности вокруг ходить да около, надо на заимку к гоблину идти. Одному, конечно, страшновато. С Ладом-то оно сподручнее. Нечисть его за своего считает. А один придешь — неизвестно, чем всё кончится. Гоблин друг хороший, спору нет. Но гости у него скверные иной раз бывают. С Ладом они считаются, а вот кто Донд для них, еще вопрос. Нащупал Донд под рубахой ножи метательные, лезвия серебряные, и пошел в лес.
 Леса поредели. С трех сторон Посада вырубки шли. С четвертой, там, где дом Седоборода в землю врос, лес не трогали. Туда-то и отправился Донд.
 На заимке мало что изменилось. Кряжистые пни, сосны высокие, березки стройные, болото вонючее. Стены избенки еще больше мхом покрылись. На крыше дерн травой порос.
 Гоблин встретил Донда на крыльце. Сидел Сэр Тумак и задумчиво в болото глядел. Шерсть на нем кое-где поседела, а местами и вовсе повылезла. Комары злющие роились над ним, хлопот особых не причиняя.
 — Здрав будь, хозяин лесной, — приветствовал друга Донд, от комаров отмахиваясь.
 — Да какой к Чер-Тую хозяин?! — широко улыбнулся гоблин. — Это леший лесу хозяин. Я ему и в подметки не гожусь. Присаживайся, побратим. Пивка попьем. Одному мне оно в глотку не льется.
 — Думал, Лад у тебя в гостях. — Донд прихлопнул комара, растер в пальцах тельце пухлое, кровушкой налитое.
 — Был Ладушка, был, — вздохнул гоблин. — Да вчера Сичкарь гостя знатного в болота к себе увел. Меня не пригласил. Теперь жду, когда дружок из болота вернется... Составь компанию, очень прошу. Пиво хорошее, но в одиночестве не пьется мне.
 — С удовольствием. Только от мухоморов сушеных откажусь. — Донд сорвал веточку березы и стал отмахиваться от тварей кровососущих.
 — И правильно. В этот сезон у меня их не так уж и много. Я тебе рыбки дам. Неделю назад водяной с Песчаного озера лещей прислал. Жирные, полпуда весом каждый. Засушил я их.
 Поднялся Сэр Тумак кряхтя, зашел в избу и вернулся с корзиной лыковой, из которой торчали хвосты лещей сушеных.
 — Держи.
 Донд стал чистить рыбу, не забывая от комаров отмахиваться. Гоблин нацедил из бочки две кружки, из-под крыльца достал связку мухоморов сушеных.
 — Я к тебе с делом, — начал Донд.
 — Сперва пивка попьем. В компаний оно завсегда вкуснее. А о деле потом поговорим.
 — Ночь скоро.
 — Не беспокойся. Переночуешь у меня.
 Такая перспектива Донда не устраивала. Лад не раз рассказывал про ночевку на заимке. Выскакивают твари разные из шерсти гоблина и начинают по избе рыскать. Гоблину от них никакого беспокойства, а человека так укусить могут — неделю чесаться будет. Это тебе не комар, его прихлопнул и делу конец. А тварей из шерсти Сэра Тумака разве что молотком задавишь. Да еще храп стоит такой — ночь глаз не сомкнуть.
 — За гостеприимство спасибо. Но мне в Посад вернуться надо.
 Гоблин косо на друга посмотрел.
 — Не бойся. Тварей вывел я всех. Спасибо Гадине, чтоб ей пусто было! Послала мне как-то подарочек — мыло жидкое, заморское. Помылся я в баньке, и вся живность из шерсти моей исчезла. Я-то дурак, на радостях два бочонка пива выпил, три два чистый ходил. А где это видано, чтобы нечисть чистой была? Выслушал выговор от Сичкаря и задумался. Твари эти меня щекотали, засыпал я с удовольствием. А теперь что? Ни одной вши во всей шерсти! Не сплю, а маюсь.
 — Так не мойся больше.
 — Не моюсь, — вздохнул гоблин. — Бесполезно. И в болото плюхался, и по земле комом валялся. Ни одной твари в шерсти не завелось. Заговоры разные пробовал, да где им супротив химии заморской, поганой. Думал постричься. Да ни одна цирюльня посадская меня на порог не пустит! Удружила Гадина, нечего сказать!
 Гоблин плюнул в сердцах. Выпил кружку в два глотка, съел горсть мухоморов и с тоской оглядел себя.
 — Ладно, коли спешишь, говори, что за дело.
 — М. Уолт хочет с тобой встретиться.
 — Зачем?
 — Хочет с тобой о забаве одной поговорить.
 — Почему со мной? — сощурил глазки гоблин. — В Посаде всегда забав хватало.
 — Забава забаве рознь. Так когда в гости ждать?
 — В Посад не пойду. Пусть М. Уолт сам приходит. Завтра к вечеру. Не обидится?
 — А что ему ноги жалеть? Засиделся он в Посаде. Решено. Завтра вечером жди.
 — Не спеши. Попей пивка. Вон у тебя и кружка совсем высохла. Скоро Лад вернется, вместе в Посад вернетесь.
 — Может, Сичкарь его три дня у себя держать будет.
 — Не-е-т. Слышь, болото ворчит? Идут, родимые.
 — Кто?
 — Сичкарь с Ладом.
 Донд напрягся весь. Видел он Сичкаря один раз, в день битвы знаменитой. Зрелище не для слабонервных.
 — За ножи не хватайся, — предупредил Сэр Тумак, заметив тревогу друга. — Сичкарь не жалует нервных. А ножи твои против него, что иголка против слона. Слыхал о таких?
 — Даже серебряные? — шепотом спросил Донд, вглядываясь в марь вечернюю над болотом.
 — Серебряные? Хм... Серебро, оно, конечно, может его раздразнить. Да только хуже будет.
 В болоте любом всегда много звуков живет. Нет абсолютной тишины на болоте. Но вот сквозь шорохи разные, потрескивания и вздохи (не иначе как кикиморы по лешему вздыхают) послышались шаги глухие, словно обуты ноги идущих в тапочки из мха болотного. Вскоре вышли две тени из мари к заимке. Лад был весь в грязи. Сичкарь Болотный возвышался над ним, и морда его поганая то ли улыбалась, то ли скалилась грозно.
 Донд сглотнул слюну, на язык наплывшую, и замер на крыльце.
 — Донд! Вот уж кого не чаял здесь увидеть. Сэр Тумак, надеюсь, отведал побратим пива твоего знамени того?
 Спрашивать было излишне. И гоблин, и Донд прекрасно понимали это. Но для Сичкаря всё стало сразу ясно. Не враг пожаловал на заимку — друг.
 — Что ж, Лад, — прорычала нечисть, — обо всём столковались. Седоборода успокой, весточку вовремя пошлем. А теперь мне пора, дела ждут.
 Сичкарь посмотрел на Донда, тот дыхание затаил. Языком длинным зубы тронула нечисть и растворилась в мари. Донд перевел дыхание.
 — Уж не у Чер-Туя ли пропадал? — спросил гоблин у Лада, и кружку ему наполнил. После Донду плеснул и себе.
 — У него, поганого. Только о том многим знать не следует. Донд, ты как сюда попал?
 — Дело было к Сэру Тумаку. Тебя хотел увидеть. Где еще с тобой встретиться, как не здесь.
 — Зашел бы в гости. Гадина всегда рада гостям дорогим.
 Гоблин и Донд хмыкнули.
 — Даже мне известно, как она гостей встречает, — хохотнул гоблин. — Посад о том давно гудит.
 — Да ну вас! Дело обсудили? Тогда пойдем, Донд. Мне в Посаде надо быть. Иначе Гадина такое устроит, всей нечисти жутко станет! — улыбнулся Лад и выпил пиво. — Не скучай, Сэр Тумак. На днях обязательно загляну. Пивка попьем, лещей твоих отведаю. Кабана живого принесу, угостишь отбивными своими знаменитыми. А хочешь, пойдем с нами. В «Пьяном гоблине» для тебя всегда столик найдется.
 — Знаю. Но не люблю, когда на меня люди глазеют, словно диво дивное видят. А про кабана не забудь. Буду ждать. Давненько я мяса на костре жареного не ел. Таскать свиней у посадских для меня теперь не солидно. Как-никак — почетный гражданин Посада. А в лесу ловить — с лешим войну начинать. Он, гад, над каждой зверушкой трясется, будто мать родная!
 — Тяжко тебе, — пожалел его Донд.
 — Ничего. На лягушках перебиваюсь, пока леший не видит.
 Седобород строго глядел на Донда и Лада. Комер-сан сидел в углу и пил вино франзонское. Черный ворон говорящий устроился на плече его и что-то тихо каркал. Комер-сан соглашался и кивал головой.
 — Твои прогулки к нечисти не могут не вызвать интереса!
 Когда Седобород серчал, лучше молчать с виноватым видом. Что Лад и делал. Кто знает, что у старика на уме? Вывести его из себя — дело не хитрое. А вот успокоить — тут дело мудреное. Ты ему слово, а он тебе десять в ответ. Да таких, после которых у многих волосы дыбом стоят или седеют. Последнее Ладу не грозило. И так как лунь седой. Но всё же лучше не рисковать.
 — Когда я прошу, это одно, — продолжал выговаривать Седобород. — А когда по своей воле часто шастаешь — это другое. Я тебе что говорил? Зайди к гоблину, оставь весточку. А ты что учудил? К Чер-Тую на болото пошел!
 Седобород погрозил Ладу пальцем.
 — Так ведь делу от этого хуже не стало, — попробовал оправдаться Лад.
 — Откуда тебе знать, что лучше, а что хуже? А ты чего молчишь? — напустился Седобород на Донда. — М. Уолт худое замышляет, а ты ему первый пособник!
 — Я не мужик посадский. М. Уолт мой босс. Перед ним и ответ держу, — пробурчал Донд, удивляясь осведомленности старика. И всё-то он знает. Откуда?
 — Вот вам мой совет. Впредь ничего сами не затевайте. Затеи ваши молодецкие, а проку от них как от козла молока. А теперь ступайте вон.
 Оставшись с Комер-саном наедине, Седобород улыбнулся.
 — Ну, как я их, а?
 — Запретный плод сладок, — изрек Комер-сан. — Они теперь от дел своих ни за что не отступят.
 — Нам только это и нужно. Большую игру мы затеяли. И ум молодой да хватка стальная нам ох как понадобятся.
 — Пригодятся, — согласился Комер-сан. — А вот как с Гадиной быть? Она может все карты спутать. Умом она не обижена, да и хитростью не обделена...
 Шумел Посад, словно ветры северные над ним мчались. Полнились базары и ярмарки слухами, один чуднее другого. Купцы и негоцианты заморские, подмастерья разные — все уши навострили, да из уст в уста передавали сплетни последние. Мол, ждет Посад в скором времени событие большое. Из заморских стран послы едут.
 Удивлялся кто-то — зачем? Купцов заморских и так пруд пруди. Отвечали таким — не простые купцы едут, а люди государственные, послы. Признали, значит, Посад торговый равным себе не только в делах торговых, но и в дипломатии.
 А еще бабки-ведуньи поговаривали, что Лад Посадский совсем с нечистью снюхался. Принимает подарки от гоблина — лещей вяленых. Лещи те не в сети пойманы, а водяным на берег выброшены. И еще старухи плели, что к самому Чер-Тую, чтоб ему поганому в слюне утонуть, Лад не раз и не два на болото хаживал.
 А жена Лада, Гадина, во всём потакает мужу. В доме собственном нечисть как гостей знатных принимает.
 Не многие тому верили. Союз женский всячески опровергал домыслы эти. Феминистки совсем от рук отбились. Кричали на всех площадях, что, мол, у нечисти тоже права есть. А какие у нее права, у нечисти-то? В лесу хозяйничать, людей добрых пугать? Вон, вырубку затеяли, и из казны немалые деньги на выкуп легли нечисти поганой. Что же нам, посадским, с нечистью теперь еще и торговлю вести?! Да колом осиновым всех их причесать, чтоб хари свои окаянные из болот мрачных поднять не смели!
 М. Уолт недоумевал. Чего Седобород и Комер-сан задумали? Побеседовал он с гоблином. Уважил просьбу Седоборода. Ни Донд, ни сам гоблин не догадывались о причинах. Ни одна живая душа не знала, что по просьбе старика вредного М. Уолт, представитель синдиката, к нечисти на болото ходил. Озадачил Сэра Тумака идеей какую-нибудь гадость в Посаде учинять. А зачем? Гоблин всё равно Сичкарю всё расскажет, да с Ладом поделится. Тут еще Донд насупился. Сказал, что был у Седоборода. Тот думает, что М. Уолт недоброе замышляет. Что-то тут не так. Матерый мафиозник, М. Уолт знал толк в интригах разных. И нюхом чуял сейчас игру большую. Вроде тайно всё сделано, а утечка информации всё равно идет. Слухи гуляют по базарам. Может, так и надо? Кому? И против какого противника все эти ходы задуманы?..

 Глава 2

 Вышел как-то спор между Наковальней Мечплуговичем и Яромом Живодером-Вырвиглаз. Кричал хмельной Яром, что нет в мире стали крепче хундустанской. Дело было в кабаке, что возле артели кузнечной испокон веков стоял. Хозяин кабака, сам бывший кузнец, пытался утихомирить воеводу пьяного, да только в глаз получил от подручных Ярома. Один Яром в кабак кузнечный никогда бы не пришел. А с ватагой молодцов статных чего же не заявиться да не пошуметь?
 Жизнь в Посаде после битвы славной спокойной была. О заслугах Ярома люд посадский забывать стал. Вот и решил Яромушка, бедова головушка, подерзить с кузнецами. Какая муха его тогда укусила, за живое схватила да разума лишила, нам неведомо. Но напился он тогда сильно. И кричал громко. Так громко, что Наковальня не выдержал. Он как раз из баньки шел, ну и заглянул в кабачок. А тут Яром...
 Осадил Наковальня охальника одним ударом и дружинников его напугал. А когда пришел Яром в себя, Наковальня зарок ему дал, что создаст сталь не хуже хундустанской. А может, и лучше. Но если Яром не прекратит себя вести, как последняя нечисть, не видать ему стали той. Не доживет. Согласился Яром. На кон поставили по кульку серебра, деньги немалые, и на том разошлись.
 Посад пошумел два дня по этому поводу и забыл. Зуб, чтоб Ярома без дела не оставлять (а то, глядишь, еще с кем-нибудь от безделья схватится), да чтоб за дерзость наглую наказать, велел ему собрать всех, кто в кабаке с ним был, и на Песчаное озеро ехать. Разведрейд осуществлять. Задачу Зуб поставил, а разъяснить забыл — супротив кого разведрейд?
 О Песчаном озере у Ярома воспоминания плохие были. Он бывал там, с нечистью столкнулся, еле ноги унес. Второй раз пережить подобное у него желания не было. Потому до Песчаного дружинники не добрались. Как только выехали из Посада, сразу налево свернули. Десять ден на сеновале одной вдовушки-ведьмочки отсиживались. За это ей сена накосили, дров нарубили, крышу перекрыли по-новому, да забор повалившийся восстановили. После в Посад воротились гордые. Про задание у них никто не спросил. Так что врать не пришлось. Отмолчались.
 А про спор Яром не забыл. Явился в артель кузнецов, спросил у Наковальни — скоро ли сталь будет готова?
 — В срок установленный, — отвечал кузнец главный.
 Срок был установлен на конец лета. И чем ближе подходило время, тем больше задумывался Наковальня.
 В Посаде жизнь кипела. Ждал люд посадский послов иноземных. Все, от мала до велика, в нетерпении пребывали. А Наковальня кузни свои менял на «Пьяного гоблина», после чего опять в пекло спешил. И так каждый день. В ресторации денег спустил больше, чем в заклад ставил. Да только не волновали его траты такие. Заела кузнеца мысль про сталь прочную. Потерял он ко всему интерес, кроме дела родного — дела кузнечного.
 Таким и увидел его Лад, в гости к кузнецу заглянув — задумчивым, ни с кем говорить не желавшим.
 — На ловца и зверь бежит, — встретил гостя кузнец стаканом бражки. — Только недосуг мне сейчас, Лад, по-пустому болтать. Искал тебя несколько дней. Поговорить хотел. Теперь перегорело всё, словно печь старая.
 — Слышал я про беду твою. — Лад пить отказался. Уселся под навесом за стол широкий, ладонями кузнецов до блеска отполированный. — Если могу чем помочь, говори.
 — Хитришь, Лад. Нехорошо так с друзьями старыми поступать. Не за тем ты пришел, чтоб делу моему подсобить. Собственная нужда привела.
 — Правда твоя... Только дело мое и тебе помочь сможет. Ведь спор Яром выиграл, о том весь Посад говорит.
 Наковальня рукой махнул.
 — Серебра не жаль. А вот сталь хорошую давно бы пора Посаду собственную иметь. Ладно, чего уж там, дело это мое, тебе о нем думать незачем. Говори про свои дела.
 — Решили мы снова в поход дальний идти.
 — Кто это «мы»?
 — Я, Донд и еще кое-кто.
 — Этот «кое-кто» не гигантский ли комок шерсти? — ухмыльнулся Наковальня.
 — Он самый. Сэр Тумак.
 — Веселая компания... А что за нужда вас из Посада гонит? И далеко ли собрались?
 — Далеко. В страны заморские, где дома крышами небо трогают. А нужда, она всегда одна — спокойствие Посада торгового.
 — Незачем так далеко ходить. Дела заморские сами в Посад идут. Обождать вам следует. Вот встретив послов иноземных, а после и про поход ваш решим.
 Целых десять дней пребывали послы иноземные, совет старейшин встречал их достойно — хлебом-солью. Послы важные улыбались всему и дивились жизни посадской.
 Старый Зуб устроил аудиенцию каждому послу. Седобород и Комер-сан при сем присутствовали и внимательно следили за каждым. После выводы спешили делать — этот посол неважный, пришел, чтоб себя показать, не более. А на что нам павлины такие? А этот толковый будет посол. Прибыл с подарками дорогими и грамоты государственные не забыл показать.
 Каждому посольству своя изба была дана. Зуб от гордости и тщеславия как индюк надулся. Велел устроить перед гостями смотр дружины посадской. (О том Седобород посоветовал. Пускай, мол, послы сперва силу военную увидят, а после и по ярмаркам поводить можно.) Дружина статью смотрелась, доспехами блестела, оружием бряцала, на конях гарцевала. Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка, дружиной командовал, глазами сверкал, девок посадских в смех приводил. Указывая на него, Зуб послам говорил:
 — Раньше-то, значит, дружину для забавы держали. А после победы славной оценили по заслугам силу оружия посадского. Вот совсем недавно вернулась дружина с Песчаного озера, где нечисть обосновалась. Ни одного человека не потеряли. А трофеев десять возов в Посад пригнали.
 Брехал Зуб нагло, опять-таки по совету Седоборода.
 После в «Пьяном гоблине» ужин светский прошел. Собрались все знатные купцы посадские и послы иноземные. Разговоры приветственные на деловой лад перешли. Купец посадский — мужик хваткий. Чего зря словами играть, когда можно о деле говорить. Послы головами качали — сноровка торговая у посадских в крови. Прошло еще десять дней. Тут-то Седобород и попросил Лада позвать к нему в гости вечерком М. Уолта, Донда, Наковальню, Ярома и гоблина.
 — Пусть жена твоя тоже придет, — сказал старик Ладу, когда тот уже за порог ступил.
 В тот же вечер собрались все званные в избе Седоборода. Отказать старику никто не посмел. Знали, по-пустому Седобород звать не станет. В избе встретили их Зуб, Комер-сан и сам хозяин, Седобород мудрый. Ворон говорящий на окошке сидел, перья чистил и иногда смотрел на Седоборода глазом черным. А когда и каркал мрачно, от чего все вздрагивали. Уселись все по лавкам. Гоблин, с бочонком пришедший, тут жe пиво всем предложил. Седобород возле жаровни встал, кинул в угли траву пахучую, произнес заклинание против ушей лишних и речь странную повел.
 — Гости в Посад из земель дальних пришли. Посад всех приветил, уважение оказал. Послы тем же ответили. Из земли итайской от Стена Великого люди известия добрые принесли. Слобода итайская в Посаде многолюдна, торговля их много в казну посадскую дает. Да и сами итайцы выгоду большую имеют. Благодарит купец известный Посад за отношение доброе к своим землякам. Хундустанцам тоже жаловаться не приходится. Они у себя людей Песков приняли. Те от Девы Песков грамоты торговые Зубу вручили. Хочет мать всей нечисти, чтоб и дальше отношения хорошие меж нами оставались. То и нашим чаяниям отвечает. А вот из стран Союза Приозерского — из Бовуссии и Франзонии, вести тревожные. Не многие там супротив монополистов голос подать могут. Мелкие купчишки разоряются. Многие в Посад желают перебраться. Посаду то на руку. Купцов смекалистых завсегда принять готовы.
 — О том весь Посад знает, — перебил старика Яром. — Чего нам опять всё это выслушивать? А от Девы Песков зря грамоты приняли, так думаю. Она, погань песчаная, нас чуть в барханах ужасных не сгноила. А мы ей теперь дань уважения платим!
 Зыркнул Седобород на Ярома, у того язык и отнялся. Мычит, бедолага, что-то, а что — понять никто не может.
 — Твое дело — готовность дружины! — махнул рукой Седобород, и речь к Ярому вернулась. — А я всё это к тому говорю, чтобы вы масштаб событий происходящих уразумели. Известно нам, что к каждому из вас люди странные подходили. Вот и хотим мы с Зубом и Комер-саном узнать, о чем речь вели гости заморские. И не стоит отрицать того! Чтобы они к вам подходить стали — забота наша большая была!
 — Вот с чего по Посаду слухи разные бродили, — начал понимать М. Уолт. Улыбнулся он старикам мудрым. — Ох, и хитры вы, деды вековые! А я понять не мог — к чему такой разброд в Посаде устраивать.
 — Догадался, значит, — Комер-сан взглянул на Седоборода. — Говорил я тебе, люди Мафии быстро всё смекают.
 Остальные ничего не понимали.
 — Да в чем дело, скажет кто-нибудь?! — взорвался Наковальня.
 — Скажем, скажем, — успокоил Седобород и лучину зажег. — Стало нам известно, что среди послов могут недруги Посада скрываться. Предупредили нас задолго до приезда гостей иноземных. Ты, Яром, нечисть ругаешь, а ведь от самого Чер-Туя первое предупреждение пришло.
 Яром сплюнул. Седобород головой покачал.
 — Да еще голос Эхо помог. Его Стен Великий к Ладу отправил. И не зря про всех вас слухи по базарам и ярмаркам ходили. Думали мы так. Послы по базарам шастать начнут, слухи и сплетни собирать. А по ним выходит, что каждый из вас чем-то в Посаде недоволен. Вот и кинутся вороги тайные первым делом к вам. Понятно? А раз так, говорите теперь, с кем и о чем беседы имели. Да каждую мелочь вспомните, нам сейчас любое слово может верный путь указать.
 Призадумались все, вспоминая события последних дней. Верно, к каждому послы подходили. Разные речи вели. И о торговле, и о жизни посадской. Но кто из них ворог тайный?
 — Ко мне тут на заимку, — начал гоблин, пивка глотнув, — от людей Песков приходили. Мол, шлет Дева Песков мне привет и мечтает со мною в карты сыграть, чтобы реванш за проигрыш прошлый взять.
 — Что еще за реванш? — сплюнул Яром. — Товару такого в Посаде отродясь не видел.
 — Замолчи, Бородавка! — рявкнул Седобород. Голос его, всегда с хрипотцой, вобрал теперь в себя все интонации баса глубокого.
 Яром язык прикусил. Гоблин пива ему налил и продолжал:
 — А еще хотели Сичкаря Болотного видеть. Устроил я им встречу, век не забудут! — засмеялся он.
 — Они и у меня были, — сказал М. Уолт. — Говорили, что знают о моем положении. Чтобы ЗАО на хорошем счету оставалось в Синдикате, я-де с гоблином решил шороху в Посаде навести. Обещали подсобить.
 — Вот-вот. И мне то говорили, — подтвердил гоблин. — Раз нечисть на Посад обозлится, мы, послы Девы Песков, в стороне не останемся. Всякую помощь окажем.
 — Вот ведь ведьма проклятая! — крикнул Яром и тут же заткнулся, заметив взгляд недобрый Седоборода.
 — А ко мне франзонцы подходили. Спрашивали не скучаю ли по Франзонии, — сказала Гадина.
 — Издалека бьют, — промурлыкал Комер-сан.
 — А еще насчет газеты помочь обещали. Говорили, что во Франзонии помогут дело наладить. Тамошние СМИ большой свободой пользуются. Да только не глупая я. Отлично помню, что газеты франзонские под одну дудку поют. Один кто-то все эти газетенки в кулаке держит.
 — Купить хотели, — едко заметил Зуб. — Ох, уж эти мне послы иноземные. И поделать ничего нельзя — дипломатия, ети ее в бок и через коромысло!
 — Мелочи это всё, камешки пробные, — вздохнул Комер-сан. — Ты-то чего молчишь, Лад? Ведомо нам, и к тебе подходили.
 — Подходили, — понурил голову седую Лад. — Да только говорить о том не хотел. Стыдно.
 — А чего стыдиться-то? — не понял Яром.
 — А то, что за врага Посада меня посчитали!
 — Кто?
 — Послы из-за моря, из страны небоскребов.
 — А вот это интересно. — Седобород провел рукой над жаровней, пламя в потолок ударило и в угли опять ушло. — Ну-ка, ну-ка, говори, да подробнее вспомни всё.
 — Подошли двое, в одежде мафиозников. О битве спрашивали, интересовались, правда ли меня заговоры не берут, и не от этого ли все беды мои. Какие беды, спрашиваю. Да вот, мол, слухи по Посаду ходят, что ты с нечистью сошелся. Остальным невдомек, что тебе судьба шанс дала, который раз в жизни выпадает, да и то не всем. Сам себе хозяин. Хочешь — с нечистью дело имеешь, хочешь — с людьми. С людьми-то, отвечаю, подручнее. А они не — с нечистью выгоднее. Сколько в мире примеров, шепчут, когда человек рисковый, за жизнь свою и душу не дрожащий, дела великие свершал с помощью сил темных. И Посад для такого — достойное поле действий. Вот.
 — Гладко стелили, — заметил Комер-сан. — Дипломаты.
 — Порубить всех в куски! — вспылил Яром. — В баньке сжечь ворогов окаянных! А за одно и с нечистью покончить! Коли Ладу речи такие услышать довелось, наверное, и к нечисти гонцов засылали.
 — Ты на нечисть зря не наговаривай, — шерсть на гоблине дыбом встала. — Говорю же, приходили. Толь ко Сичкарь не лыком шит. Ответил хитро и уклончиво. А после велел своим следить за подступами дальними к земле посадской.
 — А ты что скажешь, Донд? — Комер-сан лукаво взглянул на мафиозника, прежде подмигнув М. Уолту.
 — Следить за всеми надо. Если что не так, тут же ликвидировать.
 — Так и до скандала международного докатиться недолго. Нет, здесь хитрее действовать надо. Мечплугович, к тебе-то не заглядывали?
 — А как же, заходили. Только я внимания не обратил на речи их. А теперь по-иному на слова хитрые смотрю. Намекали мне, что известно им про спор мой с Яримом. Обещали секрет стали хундустанской достать.
 — Мы так не договаривались, — забеспокоился Яром.
 — Заткнись, чтоб тебе Чер-Тую пятки лизать, — осерчал Седобород. — Речь не о споре вашем глупом, а о более серьезных вещах. Наковальня, кто же тебя речами такими сманивал?
 — Одеты были, как хундустанцы. Только, думается мне, не они это были. Чтобы хундустанец секрет стали выболтал — не бывать такому. Он себе язык откусит, а говорить не станет.
 — Сдается мне, — заметил Лад, и все на него посмотрели, — не мы одни такие были.
 — Что ты имеешь в виду? — спросил М. Уолт.
 — А ведь он прав. — Комер-сан стер с лица улыбку, и все заметили, как стар купец знаменитый. Морщинки под глазами сетью легли. В уголках губ опущенных вся печаль мира собралась. — Не к вам одним подходили.
 Тут призадумались все. Да, хорош Посад для многих. Но и недовольных хватает. Среди таких найдутся готовые всё отдать ради звона монет, ради славы мирской, ради удачи в делах торговых. Кого тщеславие подведет, кого жадность, а кого обычная человеческая глупость. Среди нечисти тоже всяких хватает. Хоть и держит Сичкарь Болотный ораву свою поганую в кулаке железном, хоть и взирает на них с трона, из пня вековечного дуба да из костей непокорных демонов сделанного, сам Чер-Туй окаянный, но и среди этой братии есть недовольные, мечтающие о куске пожирнее.
 — Значит, вот как выходит, — зловеще улыбнулся М. Уолт. — Полон Посад шпионов, а мы сидим здесь и речи праздные ведем. Завтра же соберу отряд контрразведки. Донд, будешь главным в отряде. Все инструкции — завтра утром на общем сборе.
 — Погоди, М. Уолт, не руби сплеча. Про отряд ты хорошо смекнул. Только Донд нам для другого дела понадобится. — Седобород посмотрел на Зуба и Комер-сана, те головами закивали. — Вот что, Лад, — обратился вдруг дед к купцу молодому, да уже седому. — Про поход свой дальний не забыл?
 — Нет. Как же такое забудешь? С того похода всё и началось.
 — Да не про тот поход спрашиваю, — осерчал старик. — Про новый, втайне который придумали вы с Дондом.
 Покраснели тут оба названных. А у Гадины глаза расширились. Встала она с лавки, руки в бока стройные уперла и уставилась на мужа.
 — Втайне хотел удрать?! О чем ты головой седой думал, а? — заголосила она, и слезы по щекам ее потекли.
 — Ты это... вот что... — растерялся Седобород. И не он один. — Прекрати слезы лить. Слышь, кому говорю!
 Гадина всхлипнула.
 — А чего он, чурбан неотесанный, от жены любимой бежать собрался?!
 — Да не от тебя! — вскочил Лад. — Прекрати плакать. Позоришь меня на людях.
 Гадина быстро смахнула слезу, оглядела всех и на место уселась, будто и не было сейчас ничего. Только Ладу шепнула:
 — Дома мы поговорим, дома. — И улыбнулась Седобороду. — Так о чем ты говорил?
 — Я? Ах да... о чем же? А, о походе... Гадина, не смотри на меня так. Лад не сбежал, чего же тебе еще надобно?
 — Чтобы вы мужа моего в покое оставили, — прощебетала она мило.
 Комер-сан благоразумно молчал. Зуб тоже в сторону смотрел. Остальные потолок разглядывали. Седобород обвел всех взглядом и понял — объясняться с Гадиной предстоит именно ему.
 — Он у тебя, чай, не лисенок ручной. Своя голова на плечах есть, — начал Седобород, но заметив, что Гадина опять вот-вот пустит слезы в ход, осекся. — Послушай, женщина... Лад, чтоб тебе пусто было, успокой жену свою!
 — Ну уж нет. Ты задел ее, тебе и ответ держать.
 Засмеялись тут все, с облегчением вздохнули. Седобород нахмурился грозно и... рассмеялся вдруг звонко. Одна Гадина не смеялась. Сидела, губки надув, и по сторонам глазками стреляла.
 — Ох, уморили.
 Отдышался дед, вытер слезы в уголках глаз и сел возле жаровни, на посох длинный оперевшись.
 — Теперь к делу вернемся. Надумал совет посадский своих послов снарядить.
 При словах таких все утихли вмиг.
 — Да, коль бить врага, так его оружием. Лад, ты возглавишь посольство посадское. Донд, если М. Уолт не возражает, с тобой пойдет. И гоблина уважаемого о том же прошу. А вот как Наковальня решит — идти ему с вами или нет, так и будет.
 — Пойду, — вздохнул Наковальня. — Куда ж они, дети малые, без меня денутся?
 — Мне с ними идти? — дрогнувшим голосом спросил Яром. Душа его в пятки ушла при мысли, что и ему доведется в этот раз опять все тяготы похода дальнего испытать.
 — Нет. Ты в Посаде останешься. С М. Уолтом займетесь контрразведкой. Твои дружинники на виду действовать будут. Молодчики М. Уолта — тайно. Они в деле таком мастера великие. О дальнейшем договоритесь сами...
 До глубокой ночи затянулось собрание у Седоборода. Посольство решили отправить в начале осени. Гоблин, пошептавшись с Комер-саном, обещал известить обо всём Сичкаря Болотного. Пускай нечисть внимательнее в лесах будет. М. Уолт и Яром обсуждали создание отряда контрразведки. Яром от гордости дулся. Дружина его не только для поля брани оказалась нужна, но и во внутренних делах посадских пригодилась.
 Комер-сан и Зуб сговорились купцов знатных, не один десяток лет на земле посадской крепко сидевших, предупредить обо всём. Им спокойствие Посада — как жизнь собственная.
 — А куда посольство пойдет? — спросил вдруг М. Уолт.
 — В страну за звездными туманами.
 — К Макди, значит, — глаза М. Уолта сощурились.
 — Ты всё понял? — Комер-сан хитро на него посмотрел.
 — Теперь да, — ответил М. Уолт и взглянул на Донда.
 Тот чуть заметно головой кивнул. Никто не заметил. Один Седобород видел.
 Пока мужики дело обсуждали, Гадина в кладовой Седоборода порылась и нехитрый ужин поздний на стол собрала. Ветчина холодная, зелень всякая, пару курей жареных и чашка икры осетровой — гостинец от купцов итайских. Гоблин бочонок пива выставил. Но больше всего раздразнил аппетит у собравшихся хлеб посадский. Как только разломила Гадина каравай в обхват величиной, поплыл по избе аромат пшеничный. К хлебу белому достала она из-под лавки горшок меда лесного. Тут всех голод дикий схватил. Набросились все на еду, а когда заморили голод, стали вкушать с удовольствием. Даже Комер-сан, избалованный кухней изысканной, и Зуб, на веку своем разносолов повидавший, и те хлеб посадский с удовольствием уминали. Гоблин сперва на ветчину набросился. А когда обглодал окорок огромный, икоту задавил кружкой пива, тоже хлеб с медом есть стал.
 Всем богат был Посад, славой торговой известен, а теперь и славой военной. Всяким товаром похвастать мог. Своего — склады трещат, чужого — тысячи возов под навесами стоят. И чего только здесь нет! А чего нет, не беда, купцам слово молви, пройдет время, и появится.
 Да, известен Посад. И не малую толику в известности той составляет слава хлеба посадского. Ароматный, нежный, сам во рту тает. А если его медком полить да молочком парным запить — тут кто хочешь голову потеряет. Изысков в Посаде всегда хватало всяких и на любой вкус. Кто хочет осетра — пожалуйста, крабов заморских — бери корзинами, фрукты, овощи — всего вдоволь. Из разных земель товар такой шел. А вот хлеб и мед были свои, посадские. Были свои, а стали известны во многих землях дальних...

 Глава 3

 Яром взялся за дело со всем рвением, на которое была способна его деятельная натура. То есть с ленцой. Вызвал Пустолоба и, поедая картошку с маслом мятую, велел ему:
 — Ты вот что... ммм... собери дружинников статных.
 — Соберу, обязательно соберу. Не извольте беспокоиться.
 — Ага. Вот после обеда и собери... ммм. Всё понял? Ступай.
 Пустолоб, пятясь, вышел из избы воеводы и опрометью бросился в слободу дружинную.
 В час положенный, послеобеденный, когда любой уважающий себя военачальник предается воспоминаниям о битвах минувших, смежив веки и для пущей конспирации похрапывая в кровати мягкой, Яром со сном боролся. Чем являл пример разительный с военачальниками другими. Ждал Яром дружинников своих, ждал и о деле думал.
 Явились хорошие, явились званные. Один выше другого, в плечах сажень косая, в глазах озорство. Встали перед воеводой, в струнку вытянулись.
 Широко зевнув и муху назойливую отогнав, осмотрел Яром молодцов своих и довольно хмыкнул.
 — Хороши, вояки. Хороши. Вот, значит, задача какая. Есть слушок от людей доверенных. Понаехало в Посад шпиков тьма. — Удивился себе Яром. Чинно как заговорил, а? Это тебе не бока отлеживать. Это, понимаешь, о безопасности Посада заботиться. Выпятил грудь колесом Яромушка, прошелся вдоль строя дружинников, да как гаркнул вдруг: — Что сопли распустили?! Чтоб ни одна муха без нашего ведома из Посада улететь не могла! Чтоб ни одна мышь полевая в амбарах зерно таскать не смела, если мы о том не знаем! Понятно, касатики? Не слышу.
 — По-нят-но! — рявкнули дружинники.
 — То-то. И смотрите у меня, коли станет кому известно, где шпик находится, самому в пекло не лезть. Мне сообщить.
 — А чего его искать? — удивился Пустолоб. — В каждом кабаке он есть. Да на ярмарках и базарах немало его найдется.
 — Кого? — опешил Яром.
 — Как кого? Шпига.
 — ШПИГА?!
 — Да. Какой хочешь есть — соленый, конченый. Да вы... сами... знаете. А что? Что я такого сказал, а?
 — МОЛЧАТЬ!!! — Яром подскочил к Пустолобу и ткнул пальцем в лоб его. — МОЛЧАТЬ! На болото к почисти отправлю! В походах дальних сгною! Тьфу!
 Пустолоб побледнел, спиной к стенке прижался. Палец Ярома точно гвоздь в лоб уперся.
 — Всем видимость поисков рьяных создать! Но никого не хватать! За чубы в остроги не тащить! Если кто подозрительный из Посада уехать захочет — препятствий не чинить! Но мне доложить о том немедля! Понятно? А теперь вон все! И чтобы сейчас же за службу взялись! Дармоеды! В-о-о-н! А ты, — Яром убрал палец со лба Пустолоба, — за всё отвечать будешь! И если что не так, смотри, не только места лишишься, но и из дружины вылетишь в два счета!
 Пустолоб тут же испарился. Яром еще долго в избе своей ярился, из угла в угол метался и слюной брызгал. После остыл, выпил кружку пива и, на вечер глядя, отправился в ЗАО мафиозное.
 М. Уолт встретил его чашкой крепкого кофе. Лицо Ярома скривилось. Пить темный налиток отказался.
 — Мои орлы шуму в Посаде наведут за три дня, — гордо сообщил он М. Уолту.
 — Отлично. При той тревоге, которая появится у некоторых гостей Посада, моим ребятам легче будет вычислить противника. Чтобы рыбу вспугнуть, в мутной воде шуметь надо... Сообщайте мне обо всём подозрительном. Надеюсь, вместе нам удастся выявить врагов тайных.
 — О том не беспокойтесь. Дружина посадская никогда не подводила.
 Забыл Яром, как с озера Песчаного ноги уносил, а М. Уолт не напомнил. Даже не улыбнулся.
 Возвращался Яром в слободу дружинную и в лица прохожих с подозрением заглядывал. Распирало его от мысли — вот ведь как всё обернулось, опять на защиту интересов посадских призван.
 Кулачные бои нынче мало зрителей собирают. Удаль дружинников посадских больше негде демонстрировать. Так, по мелочи иногда бывает случай отличиться — разбойников каких на лесных дорожках успокоить, если нечисти посадской, тьфу, ими заняться недосуг, или с инспекцией на делянки нагрянуть. Вырубка-то леса больно шибко пошла, за всеми и не уследишь. За стволы вековые приличный куш нечисти отдан. Расчищенные площади под ярмарки и базары отводятся. А древесина — казне посадской компенсация. На избы прочные идет, на мосты через речушки разные, а остальное тонкостволье по сходной цене купцам заморским продается.
 Вот и находятся умники — две делянки для казны посадской рубят, а третью — для купцов ушлых, закон посадский обойти желавших. Таких ловить надо, штрафы огромные на плечи налагать, пускай для пользы Посада трудятся. А коли второй или третий раз попадутся с махинациями такими — так и в прорубь зимой можно кинуть, на забаву водяному.
 Не всегда удается поймать хитрых. Яром с содроганием вспомнил, как однажды сам поехал с инспекцией. Поймать никого не поймали, а страху натерпелся!..
 Только выехали на конях на делянку, как рухнул со стоном страшный дуб вековой. Кони уши пригнули, люди с опаской по сторонам глядят — а над делянкой гул растет. Из-под кроны дуба вздыбилось в небо облако темное — шершни лесные. На дубе том гнездо у них было, а люди и не посмотрели. Шершни лесные нечисти посадской первые помощники. О том даже дети ведают. Разозлились шершни, гул стеной стоит. Тут-то и спохватились дружинники, да поздно было. Шершень с разгону так ударить может — с коня всадника собьет. До сих пор у многих шишки и синяки не прошли. Хорошо, в кольчугах дружина была — не ужалить шершням сквозь кольца набранные. Зато били — не хуже камня, рукой сильной брошенного.
 Яром тронул на голове шишку, охнул, почесал поясницу и свернул с дороги в слободу на широкую тропку в кабак. Теперь-то, думал он, у дружины больше шансов отличиться. Лазутчиков заморских ловить, это тебе не с шершнями войну вести...
 Гадина на Лада не очень-то обиделась. После совещания у Седоборода стала она мужем еще больше гордиться: вот он у нее какой, молодой, да уже седой, людьми уважаемый, в любом деле толк знающий. Однако поворчала на него вечер, так, для острастки, на всякий случай. А после приласкала. Мужики супротив хитростей женских всё равно что дети малые. В доме у них порядок царил. За хозяйством много народу присматривало. Никто обижен не был — ни жалованием, ни харчами. А верховодила всем старуха суровая — Зятья Тещевна Полосатый чулок Третья.
 Из какой такой чащи лесной призвал ее ворон Седоборода — неведомо. Да только с Гадиной она быстро сошлась. Говорили некоторые, будто сестра она троюродная старухи с Песчаного озера. Той самой, которая кота Баюна прикармливает. Говорили и плевались. Лад те слухи мимо ушей пускал. Сурова Зятья, слов нет. Но за хозяйством глядит исправно. Спина ее была горбом выгнута, волосы седые из-под платка пухового в стороны торчали. Когда она проворно на крыльцо высокое взбиралась, под юбкой синей были иногда видны чулки полосатые и башмаки деревянные с носками загнутыми.
 Зятья не только за хозяйством следила, она и прислугу врачевала, и ворожила девкам молодым. Иногда по вечерам садилась она за стол круглый, напротив Гадина сидела. Девка дворовая, расторопная, лицо в веснушках, тут же самовар медный на стол ставила. Зятья поправляла платок и раскидывала на столе картинки странные — одни числами помечены, на других дамы и кавалеры заморские красуются. Гадина внимательно следила за раскладом картинок, чай с блюдца пила и охала, если картинка какая не так ложилась. Лад таких забав не понимал, но жене не мешал — пусть балует.
 Вернувшись вечером от Седоборода, Гадина брови сдвинула, на Лада взглянула строго и пошла к Зятье походкой бедовой. Казалось Ладу, будто видит он, как лодочка ладная на волнах ленивых качается. Эх, взъерошил волосы, спустился в погреб, взял бутылку вина франзонского и отправился на сеновал.
 А Зятья тем временем картинки кинула на стол, и Гадина слушать приготовилась, что скажет ей старуха древняя, для прислуги суровая, для хозяйки — советчица первая.
 — Ну, хозяюшка молодая, видишь, как карты легли.
 — Вижу, Зятья, вижу. Только ты мне сама разъясни.
 — Выходят тебе хлопоты пустые. А после дела денежные.
 — В купцах знатных ходим, вот и дела денежные. Об этом могла и не говорить. Зачем изводишь меня, старуха злая?! Я тебя про мужа просила узнать.
 — Не серчай, хозяюшка, — улыбнулась Зятья. Нос крючковатый, с бородавкой волосатой, наморщила, зубы желтые показала и смела карты со стола движением одним.
 После снова их бросила и пригляделась — какая карта как легла.
 — На мужа, так на мужа. Гляди сама.
 Карты причудливо лежали — одна на одну заходит. И так колода вся — будто веер заморский раскрылся. Гадина видела такие во Франзонии. Тамошние модницы без веера — никуда! Зятья ловко поддела карту, и колода вся перевернулась.
 — Однако, мастерица ты, — удивилась Гадина. Зятья пошептала что-то над картами и стала метать их по одной на стол.
 — Выходит мужу твоему дело занятное. Не по рангy его, но по уму.
 — То и без тебя знаю!
 — Ишь ты, знаешь. А что в лесу поговаривают, ведомо тебе?
 — Гоблин ничего не говорил.
 — Он и не скажет. Многое знает, далеко глядит, а то, что рядышком — узреть не может. Смотри... Дорога дальняя у хозяина будет... Был у меня вчера в гостях один. Он из нечисти будет. Так вот, с его слов — гоблин в землях своих родных хоть славой дурной и пользуется, а слывет всё же простаком. А для нечисти хуже нет, когда простаком считают. Почему? А потому, что о материях неземных умно рассуждает, о жизни мудрено говорит, а некоторых вещей не замечает. А они под носом у него! Оно и понятно, всего знать невозможно... Что такое?! Видишь, хозяйка, карту черную? Будет у хозяина в дороге препятствие какое-то.
 — Какое?
 — О том карты не скажут... Одно хорошо, не один он будет. Вот и гоблин выпал... К добру это... Дорога далеко ведет... А на сердце у хозяина забота какая-то лежит. Беспокоит его что-то.
 — А в лесу о чем шумят?
 — В лесу?
 — Зятья, не серди меня! Сама сказала — в лесу слухи разные ходят. Отвечай, что в лесу слышно.
 — Ничего, красивая, не слышно... Значить, дорога будет... Шумит лес по пустякам всяким... А в конце дороги ждет хозяина враг тайный... Шушукаются кикиморы на болотах, мол, взяли Посад в осаду вороги. Тайно в город проникли, сети интриг грязных плетут, а Лад в центре сетей тех... А вот это совсем нехорошая карта... Ворог заморский сильнее Лада будет. Богаче, сильнее, хитрее...
 — Это мы еще поглядим. А о чем еще болтают кикиморы?
 — О чем они могут болтать? Так, несут вздор разный... В рядах нечисти мир и порядок, Сичкарь держит всё в кулаке железном. Чер-Туй, рыло свиное, нежится в безделии. Оно и к лучшему. Если придет ему в голову рогатую блажь какая, жди беды. Знаю я его.
 — Знаешь?
 — Кого?
 — Чер-Туя!
 — Да что на тебя нашло, хозяйка! С чего мне нечисть главную знать-то?! Никогда не видела и видеть не хочу! Людям с ним встречаться — всё равно что в пропасть смотреть. Не заметишь, как камнем вниз полетишь!
 — Таишь ты что-то, Зятья. Ну да ладно. Значит, дорога опасной будет? Знать об этом — уже хорошо. Нужно подготовиться. Завтра целый день буду в совете женщин дела решать. Ты здесь похозяйничай. Да, вот еще что, начни потихоньку подготовку к отбытию Лада. Подсчитай, какие запасы нужны, да товару хорошего присмотри. Хоть и с посольством Лад пойдет, а товар с собой не грех взять. Всё-таки купцы мы. На всё даю тебе две недели сроку.
 С тем и ушла Гадина. Зятья проводила ее взглядом прищуренным. Многие боялись взгляда такого. Был он и у Седоборода, и у Комер-сана. Хитрый взгляд, сглазить может. Только нечего было Гадине бояться. Заговоры ее не брали. Да и Зятья ее не сглазить хотела. Уберечь пыталась. Слова заговорные шептала, траву пахучую во всём доме развесила, а в кабинете Гадины, где добра чудного хоть мешками грузи, свечи сальные на ночь зажигала и в тигелек с углями долго глядела. Что ей там виделось — о том и Чер-Тую не ведомо...
 Посольство в страну заморскую — дело серьезное. Посад со дня первой ярмарки дела такого не ведал. Шумели базары, ярмарки гудели, по рынкам мелким люд разночинный судачил о деле таком. Купцы заморские в Посаде не новость, гостей разных торговый город повидал. Вот послов иноземных, людей ума государственного, принять довелось впервые, это правда. А чтоб самому Посаду торговому своих послов куда снарядить — о таком ни предки, ни нынешние жители Посада думать не думали. А теперь вот выдалась нужда. Совет посадский решил — быть посольству. Зуб немало усилий приложил для решения никого. Убеждал других старцев, купцов знатных уговаривал:
 — Нечего Посаду в грязь лицом ляпаться, — говорил старый да хитрый Зуб. — Коли к нам гости пожаловали, знать и нам черед пришел своих в края чужие послать.
 Соглашались деды седые, купцы знатные одобряли слова такие.
 Комер-сан со старейшинами итайской общины беседу имел. Итайцы головами качали, в словах Комер-сана правду видели. Нельзя нынче Посаду без своих послов в странах заморских. Ведь посол не просто представитель города, он еще и легальный разведчик в тылу потенциального противника. Итайцы, как никто, понимали подоплеку дела такого. Им, мудрым, колыбель внешней политики Посада сердца радовала. Многое могли подсказать купцы итайские. И совет старейшин каждое слово итайцев учитывал.
 Хундустанцы тоже не отставали. В их стране купец просто обязан быть дипломатом. Иначе не видать ему прибыли от дела торгового, а иной раз и головы не сносить.
 О посольстве и нечисть посадская говорила. Леса листвой шумели, над болотами сычи ухали, лягушки им гортанным пением отвечали. Когда споры среди сброда лесного кипели, пожаловал на заимку хозяин первый мест этих — Наковальня Мечплугович. Гоблин был рад гостю посадскому.
 — Надоела мне пустая болтовня, — пожаловался он кузнецу. — Сичкарь хоть и толковый партийный босс, но и он не в силах разобрать, о чем спорят подручные его. Седобород предупредил его и Чер-Туя о делах важных. Рубежи лесов посадских нечисть справно охраняет. Но не многим дано понять суть происходящего. Вот и спорят до одури, кто о чем!
 — В Посаде то же самое происходит Но я к тебе по причине другой пришел.
 Гоблин на стол накрыл и пригласил Наковальню отобедать. Кузнец отказывать не стал. Пиво Сэра Тумака всегда спросом пользовалось. Вот и в этот раз напиток пенный был хорош — в меру терпкий, в меру холодный. К пиву полный набор полагался — лещи вяленные, сыр козий да свинина копченая (подарок от Лада), тарелка мухоморов сушеных, лакомство гоблинское.
 После кружки-второй поинтересовался гоблин вежливо, какое дело привело кузнеца знатного на болото.
 — В поход дальний уходим, — вздохнул Наковальня, — сам знаешь, сколь времени в дороге пробудем, никто не знает. Может месяц, может год... Вот и хочу я в болото кусок железа бросить. Раньше я всякое железо в болото кидал. Сталь выходила отменная... Думаю, после возвращения достану тот кусок, может и выйдет из него сталь не хуже хундустанской. Ведь кусок не простой брошу, а с помощью химии заговоренный. Так молодцы из ЗАО посоветовали. А за то, что железо в болоте лежать будет, пригоню нечисти три обоза снеди всякой. Ну как, по рукам?
 — Мечплугович, — обиделся гоблин. — Не надо снеди! Кидай в болото, что хочешь. Только достань потом.
 Наковальня просиял весь. Выпил кружку пива в два глотка, утерся рукавом широким и вдруг сморщился.
 — Шерстяной, у тебя что, сдох кто под крыльцом? Откуда вонь такая? 
 Гоблин носом повел.
 — Сичкарь пожаловал. Его дыхание всегда за версту несется.
 — Сам Сичкарь Болотный?! Что ж, поглядим...
 — А чего смотреть-то? — раздалось с крыльца. — Эка невидаль — нечисть главная. Я вот на себя никогда не смотрю. Да и куда мне смотреться — в воду болотную?
 — Вы, ваше поганчество, от кружки пива не откажетесь? — гоблин встал, выбрал кружку самую плохую, место которой на кочке болотной подо мхом, и к выходу пошел.
 Наковальня зажал нос и за гоблином поспешил. Сичкарь всегда предпочитал оставлять ноги в болоте. Не то чтобы ему земля пятки жгла или еще какие неприятности сулила, но всё же...
 Сидел он спиной к избенке, в воду болотную глядел и ухмылялся.
 — Кузнец знатный к тебе в гости пожаловал, а ты о том ничего не сказал, — пожурил он гоблина.
 У того шерсть на спине дыбом встала.
 — Он не знал, что приду, — заступился Наковальня. — Дело у меня к нему было. Вот и заглянул.
 — Слышал, — зевнул Сичкарь. — Кусок железа, так и быть, в болото кидай. Покуда в землях дальних будете, я над ним чуток поворожу. Может, и выйдет сталь отменная. Но сейчас о другом поговорим... Да ты не суетись, — осадил он гоблина. — Пойло людское сегодня пить не буду. Не хочется мне что-то желудки свои слабительным нынче баловать.
 Гоблин от обиды надулся и на крыльце присел. После двух глотков сердце его отошло, а ладонь мухоморов сушеных совсем в благодушие привела.
 — От Лада про тебя много слышал. Только что для людей хорошо, то для нас, как кость в горле, — начал Сичкарь. — Мы ведь кто — нечисть! Были ею, ей и останемся. А то, что в бой рука об руку шли тогда, так тому объяснений много есть, и не мне тебе о том говорить. Времени много прошло, кто об этом теперь помнит? Поговорим о другом... Посольство посадское — затея знатная. И то, что гоблина с собой берете — показатель вашего доверия к нему, а также и ума вашего. Нечисть уважили и себе советчика мудрого приобрели. Иначе и быть не могло. Одно только меня смущает.
 — Что? — Наковальня сбоку смотрел на Сичкаря и удивлялся.
 — За звездными туманами нет у нас родичей близких. Слышал я, у тамошней нечисти рода не так сильно ценятся, как у нас. Приняли в ряды свои каких-то ящуров. Думал, в родстве они со старушкой Несси. Оказалось, нет. Даже не знакомы. Эти-то себя ЧУЖИМИ кличут. Почему — не пойму. Про ведьмочек не говорю. Их везде хватает. У некоторых мозги так набекрень сбиты — родню близкую не узнают. Что же говорить о дальней?! Так вот, — рассудительно вдруг рыкнула нечисть главная, — если выяснится, что главному врагу нечисть местная помогает, то мы ничем посольству подсобить не сможем. Одна надежда будет у вас. Лад. Его нечисть не одолеет... Но что он может один?
 Дружина посадская много шума наделала. Дружинники, в броню закованные, днем и ночью по базарам и ярмаркам рыскали. Народ в стороны шарахался, купцы недовольно ворчали, а дружинники еще больше распалялись. Остановятся возле лавки какой и давай страху нагонять на купца. Выспрашивают — откуда товар такой чудной, и почему так дорог товар сей? Ах, это не дорого... Тогда, почему цена такая низкая, а? А может, ты услугу кому оказал, вот тебе и отдали товар по цене низкой? Так откуда, говоришь, товар, из страны заморской? Не ко всякому, конечно, купцу с такими вопросами подступишься. Но кто подозрительным казался — тех спрашивали с пристрастием.
 Многие понимали — вопрос не пытка, и платить никто не принуждает. К тому же, сколь дней дружина по городу носится, а в острог темный еще никто не посажен.
 Но слухи... Ох, уж эти посадские слухи! Стали по Посаду вести разноситься — дружина посадская на охоту вышла. А дичью ей служат какие-то люди тайные — ШПИОНЫ. Кто они, как выглядят, какому роду-племени принадлежат — никто не знает. А может, и нет их в Посаде? Сомневались многие.
 Есть они, утверждали другие. Давеча Лад одного за ворот схватил да к Седобороду отволок.
 Так ли это или нет, никто точно сказать не мог. Но слух упорно держался. Лад сам его подтвердил.
 Встретил его кто-то из знакомых в ресторации «Пьяный гоблин». Был Лад в подпитии. Спросили его, он и ответил:
 — Было дело... Схватил одного. Шпионом оказался...
 Никого он не хватал. Да и пьяным не был в ресторации. Так, притворился, и слова наугад бросил. Упали слова, словно камни в воду, и пошли круги сомнений и слухов с новой силой.
 В таком переполохе незаметными оставались люди Мафии. Сменили они плащи темные на рубахи посадские и по базарам и ярмаркам растворились. И каждый вечер М. Уолт получал подробные письменные отчеты — этот купец имел беседу с купцом франзонским. Говорили о поставке бочкового вина. Тот купец говорил с хундустанцем — торг шел вокруг десяти обозов железа всякого. А этот говорил с бовусцами. Продал свинину соленую обозов пять. Получил деньги и десять бочек пива отменного...
 Бумаги извели мастера кинжала и плаща пуда три, и только тогда М. Уолт кое-что обнаружил. Зацепился за ниточку тоненькую и стал клубок тихо разматывать. И стали дружинники более выборочно расспросы вести. Тут-то некоторые и забеспокоились серьезно. К Зубу стали жалобы поступать. Мол, ущемляются права и свободы града посадского, не дают дружинники торговлю честную вести, везде нос свой суют. Зуб каждую бумагу читал, да морщился. Бумажки были грамотно составлены. Не иначе, как юристы постарались, чтоб им коромысло под ребра попало.
 Седобород, которому М. Уолт рассказал о зацепке своей, и Комер-сан, которому Зуб жалобы показал, руки потирали.
 — Еще чуть-чуть дожать, — говорил Комер-сан хитрый, — и сделают вороги шаг неверный. Надо нам быть настороже. Ничего не упустить. Как только определим — КТО, можно и посольство собирать...
 Вроде всё продумали мудрые, а вышло не так, как хотели...
 Засиделись как-то Лад и Донд в «Пьяном гоблине». Посетителей в ресторации мало было. Друзья прикончили кувшин пива бовусского и собрались уходить. Но тут двери ресторации настежь отворились, и в зал вошли пятеро. Одеты как хундустанцы — на голове чалма, на плечах халаты расписные, за поясом у каждого два меча кривых. Окинули присутствующих взглядами недобрыми, сели за столик возле дверей.
 — Эй, — крикнул один из них, — подаст нам кто-нибудь вина франзонского и мяса жареного?
 Возле их столика тут же появился паренек рыжий. Па кухне «Пьяного гоблина» таких с десяток работало.
 — Чего изволите?
 — Не думал, что в ресторации Гадины заказ два раза повторять стоит. Вина и мяса! И поживее! Иначе нам придется проучить хозяйку!
 При словах таких Лад пятнами покрылся.
 — Эй, вы! Да, да, вы. Раз зашли сюда, будьте любезны, проявите уважение к хозяйке. Заказ быстро будет готов. Так что зря кричать и угрозы слюнявить не стоит. А если не нравится здесь, так в Посаде полно кабаков других!
 — Послушай, мужик посадский, если напился вусмерть, так ступай домой, проспись! Мы, купцы хундустанские, не потерпим, чтобы пьянь и рвань всякая нам указывала, как себя вести! Пошел вон, пес подзаборный!
 Лад от оскорбления такого побледнел. Донд за спину к нему встал и ножи метательные достал. Хундустанцы медленно встали из-за стола. Паренек посадский исчез на кухне...
 В Посаде не редкость, когда мужики в кабацкой драке носы друг другу в кровь бьют. Каждый вечер подобное происходит. О таком даже по базарам и ярмаркам не говорят. Что за новость — мужики кости размяли?! Только в этот раз редкие посетители «Пьяного гоблина» чутьем поняли — поножовщина сейчас выйдет необычная. Не удовлетворятся стороны носами разбитыми. Вон как злорадно хундустанцы на Лада смотрят, а мечи у них острые, сталь хундустанская по всему миру известна. Да и Лад — мужик не промах. Купец хоть и молод, а Посаду известен своей удалью. И в дружине посадской служил, и в поход опасный ходил, и в битве проявил себя, как воин доблестный. А за спиной его и вовсе личность странная стоит. Хоть и в одежде мужиков посадских, а по осанке сразу видно — человек к делу ратному привычный. Ножи метательные в руках зажал, будто родился с ними.
 Ротозеи в один миг оценили ситуацию и ретировались, кто куда — кто на кухню, а кто и в окно.
 Хундустанцы встали полукругом, один из них тут же закрыл двери в ресторацию массивным запором.
 — Они не хундустанцы, — шепнул Донд Ладу. — Похоже, в гости к нам пожаловали вольные самраи. Кто-то не поскупился за головы наши.
 — Выхода у нас нет, — усмехнулся Лад. — Будем драться.
 Только он так сказал, как за спиной хундустанцев липовых раздался треск страшный. Дверь «Пьяного гоблина», из дуба прочного срубленная, с петель сорвалась и накрыла самраев.
 — Вот те на! — воскликнул Лад.
 Стояли в проеме дверей слетевших Наковальня и Сэр Тумак. Рядом слюну пускал Яром Живодер-Вырвиглаз. Вокруг дружинники толпились. За ними спокойно на всё смотрел сам М. Уолт.
 — Кто тут про ресторацию плохо говорил? — насупил брови кузнец.
 — Где супостаты паршивые?! В куски рубить поганцев! — кричал Яром и мечом махал почем зря.
 Из толпы дружинников выскочил парнишка, который на кухне подрабатывал. Тут Донд понял всё.
 — Подмогу привел? Молодец, — он потрепал паренька по волосам.
 — Ага. Я сразу понял, — взахлеб рассказывал парнишка, — не хундустанцы они. Выскочил через кухню и бегом бросился к слободе. Может, и не успел бы, да вот Мечплуговича с Сэром Тумаком встретил. Всё им рассказал.
 — Мы как раз про железо говорили, что Наковальня в болото кинул. Тут парнишка на пути попался. Рассказал про бузотеров. Пока сюда бежали, Ярома встретили, — пояснил гоблин. — А где вороги-то? Что-то я никого не вижу.
 — Их дверью придавило. Кто ее так снес?
 — Кто-кто, — проворчал гоблин, — Наковальня. Говорил я ему — через окно надо. Что теперь с раздавленных возьмешь?
 Он сошел с двери.
 — Может, есть еще живой кто? — развел руками Наковальня.
 Яром распорядился дверь поднять. Дружинники ухватились и разом оторвали дверь массивную. Хундустанцы липовые, или кто они там, на полу лежали.
 Не ожидали они такого натиска с тыла, да и дверь тяжелой оказалась. Все бока у них отбиты были, у кого нос разбит, а уж шишки на затылках все имели. Не спасла чалма мягкая. Подняли голубчиков, скрутили руки за спиной, ремнями сыромятными связали. Тут-то и подступился к ним М. Уолт. Осмотрел холодным взглядом, мечи потрогал и головой кивнул.
 — В ЗАО их мафиозное ведите. Завтра утром допрос учиним. Яром, Седобороду и Комер-сану весточку подай. Пусть с утра пожалуют.
 Увели зачинщиков. Гоблин плюнул им вслед. Лад затылок чесал.
 — Дверь новую придется ставить.
 — Завтра поставим, — успокоил его Наковальня.
 — Гадина узнает — расстроится. За ночь многое могут спереть. Делать нечего, останусь здесь на ночь.
 — Я тебе компанию составлю. Пиво завсегда вдвоем вкуснее пить, — заявил гоблин.
 — И я останусь. Может, еще кто в гости пожалует. — Донд спрятал ножи и на М. Уолта взглянул. Тот молча согласился. За безопасность Лада он больше не волновался.
 — Дела-а-а, — протянул Наковальня. — Раз я дверь вынес, мне и сторожить. Будем вместе ночь коротать.
 — А мне с вами сидеть некогда, — надулся Яром. — Надо на рубежи посадские отряды выслать, посмотреть, кого сегодня из Посада нелегкая понесет. Кто побежит, тот и зачинщик напасти этой.
 С тем и ушел важный Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка, начальник дружины посадской. Остальные за стол уселись. Паренек неглупый тут же на стол накрыл. Выставил пива, браги медовой, мяса разного и овощей тушеных. После рядом присел и слушать приготовился: чего рассказывать будут люди, в Посаде известные, да гоблин, славный мастер байки застольной. А послушать было что — вспоминали друзья, как в поход дальний собирались, да как Посад их встретил после. И про битву говорили, и про грядущее размышляли...
 На допросе самраи сознались. В ресторацию зашли с целью единственной — затеять драку с Ладом Посадским. Шепнул, мол, им купчишка один, где Лад вечер коротает, вот они и заявились в ресторацию. Надо должное отдать — не все самраи говорить начали. Двое от стыда и позора кишки себе выпустили. Не углядели молодчики мафиозные, как пленники в каземат, что в подвале ЗАО находится, ножик в сапоге пронесли. Нагоняй от М. Уолта получили большой. Но делу это никак не помогло. Остальные тоже не сразу стали говорить. Только когда Седобород ворона своего на болото отправил к Сичкарю, с просьбой явиться ночью к пленникам для разговора душевного, языки у них развязались. Смерти они не страшились, кодекс мужества чтили исправно. Но если душе твоей грозит к нечисти попасть в услужение вечное — тут у кого хочешь нервы сдадут.
 Ворон к Сичкарю не летал. Но пленникам о том не сказали. Ворон круг над Посадом сделал и к Седобороду вернулся. Прокаркал черный:
 — Сичкарь быть обещал.
 Тут пленники заголосили. М. Уолт всё записывал. После, оставив пленных в себя приходить, пригласили собравшихся к себе в кабинет.
 — Выходит, не зря мы всё это затеяли. Яром, — обратился мафиозник к начальнику дружины, — говоришь, послы франзонские и из страны за звездными туманами ночью тайно с места снялись и Посад покинули? Если так, то больше интриг черных в Посаде бояться не стоит. Только что им смерть Лада дать может? В Посаде немало купцов молодых найдется, чтоб посольство возглавить. Думаю, здесь не только интересы государственные сошлись. Личные мотивы имеются. Крут Макди всегда был злопамятным субъектом.
 — О том и нам известно, — сказал Комер-сан. — Надо подвести итоги. Интриг в Посаде больше не будет. Но семена сомнений и раздора посеяны. Дружина Ярома должна по-прежнему город патрулировать. Не для устрашения, а дабы у оставшихся ворогов тайных не было и мысли вновь счастья попытать. Твои молодчики, М. Уолт, тоже пока пусть по базарам и ярмаркам шастают. Думаю, не всё так просто, как кажется. Не все успокоятся с отбытием посольства франзонского... И вот еще что. Надо нам в совет обратиться, к Зубу. Пусть лицензию Гадине выдаст на газету. А Гадину обязать печатать не только новости моды, но и очерки про достопримечательности Посада. Пусть у многих гордость взыграет за город родной. Нам это сейчас необходимо. Другая война на пороге стоит.
 — Холодная война? — спросил М. Уолт. Седобород и Комер-сан переглянулись. Остальные в растерянности пребывали. Что это за «холодная война»?! Сплюнул Яром на всякий случай, Лад затылок почесал, Наковальня плечами пожал. А гоблина скривило всего. Догадался он, о чем речь идет, и стало ему тошно до невозможности.
 Посольство снарядили отменно. Много товара разного купцы дали. Совет старейшин грамоты верительные вручил Ладу. Гадина, на седьмом небе от счастья пребывая, про дела мужа не забыла. О словах Зятьи крепко помнила.
 За неделю до отправления обоза посольского побывала она на заимке гоблинской. Пришла не одна, с Зятьей пожаловала. Гоблин в Посаде дневал и ночевал, за сбором обоза следил, чтоб купцы ничего не забыли — ни хлеба посадского, ни пива отменного.
 Странным могло показаться поведение Гадины. Чего гоблина искать там, где его нет? Да только не его искала жена Лада. Чего его искать, когда он у нее на сеновале обретается. Всех курей перепугал — нестись перестали.
 Дождались женщины, когда звездочка первая в небе вспыхнула, тогда встала Зятья у самого края болота, сложила руки возле рта да как ухнет филином — у Гадины озноб по коже побежал. С болота мрачного сыростью тянуло. И вдруг раздался с болота звук — будто кто-то хлюпает ножищами огромными по грязи...

 Глава 4

 Дружина посадская всегда на жеребцах хундустанских гарцевала, а купцы сметливые в обозы торговые предпочитали запрягать коней посадских. Кони посадские тяжелы в кости, бег у них не скорый, но выносливость и сила отличные. Вот и тянули тихо лошадки обоз посольский, а гоблин ворчал:
 — Третий день в пути, так и до зимы не доберемся. Пиво скиснет, а мы и четверти пути не пройдем. Ну почему раньше не додумались встречу пыльным назначить?!
 — Не серчай, шерстяной, — успокаивал Наковальня, — раз сказал Седобород — на пятый день встретите, значит, на пятый встретим ушастых.
 Лад свистнул и бичом щелкнул.
 — Сколько ни свисти, бичем ни махай, а лошадки быстрее не потянут. Лад, вот идем мы с посольством в страну дальнюю, а мне всё поход прошлый мерещится. Не обманут ли нас и на сей раз? Может, мы уже вспять воротаемся?
 — Да ну тебя! — Лад сплюнул. — В Посад не сворачивали. А то, что поход нынче славный выйдет, в том не сомневайся. Комер-сан на прощание такое сказал — у меня волосы дыбом встали.
 Гоблин повернулся на бок и посмотрел на Лада.
 — Чем же он тебя напугал?
 — Не напугал. Ответственность взвалил большую. Сказал, что не просто послы мы, а легальные разведчики. Законы чужой страны нарушать нельзя, а узнавать всё нужно. И не тайно. Открыто.
 — А что узнавать-то? — спросил Наковальня.
 — Всё. И кто против Посада игру грязную ведет, и кому Посад торговый мешает, и кто послов-шпионов послал, и что в будущем ожидать нам следует.
 — Думаю, это одного человека затея. — Донд потянулся, зевнул и снова задремал.
 Донд не спал. Смежил веки и слушал, что попутчики говорят. Он-то знал, где ворога искать. М. Уолт всё прекрасно расписал. Только говорить всего друзьям Донд пока не спешил.
 Придет время — сами узнают. И Синдикат доволен останется, и угроза Посаду будет ликвидирована.
 Звонкий свист прервал беседу. Перед обозом рухнула сосна высокая, дорогу перегородила, ветками ощетинилась. Наковальня едва успел вожжи натянуть, как выскочили из лесу разбойнички — братья лесные, молодцы удалые, законов не знающие. Донд не успел ножи метательные достать. В борт обоза рядом с ним две стрелы вонзилось. Понял он — зорко за ним следят.
 Были разбойнички в лохмотьях старых, заросшие, нечесаные. Вмиг окружили обоз, мечи острые уперли в послов посадских и давай гоготать:
 — Что-то мал сегодня улов. Купчишки средней руки попались. Товару не много.
 — Зато люди знатные, — раздалось из лесу.
 Вышел на тракт торговый вожак шайки лесной. Одет в чистый костюм заморского кроя, гладко выбрит, руки в перчатках кожаных. На поясе сабля франзонская болтается.
 — Обозы в лес гоните, — распорядился он. — Людей связать и ко мне в палатку привести.
 Вожак посмотрел на Лада и улыбнулся довольно. Вышла улыбка знакомой Ладу.
 — Жадюга! — крикнул Лад. — Вот уж не думал, гнида, что встречу тебя на дорогах посадских.
 — Времена меняются, — сплюнул Жадюга. — Нынче я на коне, а ты в грязи.
 — Да как ты посмел, — взбеленился гоблин, — в леса посадские нос сунуть?! Или забыл Сичкаря?
 — Ничего я не забыл! — огрызнулся Жадюга. — Будет время, и до Сичкаря доберусь! Колышком осиновым по хребтине его обязательно пройдусь. Ну, чего рты раскрыли?! Крепче вяжите гостей дорогих! — прикрикнул он на братию лесную. — Нечего с ними церемониться!
 Связали послов и в лес повели. Лад ругал себя за гордость. Отказался он от эскорта дружины посадской. Вот и расплата за самонадеянность. А Донд понять не мог, как он так оплошал. Мечплугович ворчал насчет узлов крепких.
 — Научились, окаянные, веревки вязать...
 Гоблин зло озирался, запоминая тропки тайные в чаще лесной. Оплошность допустили разбойники — глаза пленным не завязали. Упускать такой шанс гоблин не собирался. Запоминал путь к логову Жадюги. Вот сосна, на правый бок кривая, вот рябина, видать, медведем поломана. Здесь тропка сворачивает и на две делится. Повели по левой от рябины, ага, надо запомнить — куст смородины, а рядом две березки молодые. Где-то послышалась дробь дятла. Гоблин уши навострил — если повезет, дятла можно подманить, горсть личинок лесных жуков предложить, и он по лесу весть разнесет — три точки, три тире, три точки...
 — Донд, ножи твои при тебе? — тихо спросил гоблин.
 — Эх, кабы были! Обыскали с ног до головы. Так что придется нам на кулаки рассчитывать.
 — Это не беда, — заметил Наковальня. — Кулаками мы им быстро ребра поломаем. Только как развязать путы крепкие?
 — Эй, вы! Не болтать! — рявкнул один из конвоя. Лицо у него было рябое. — Еще слово услышу, на спинах ваших бич сыромятный опробую! Он у меня новый, руки не слушает. Так на вас и потренируюсь.
 Лагерь разбойников приютился в лощине меж двух холмов. Густой лес скрывал его от посторонних глаз. Донд сразу отметил некоторые особенности, которые для непосвященных могли показаться незначительными деталями. В лагерь вели две тропы. Первая была неширокой, она выходила из лагеря и терялась в лесу. По ней их и привели. Другая была достаточно большой, чтобы по ней свободно прошел обоз. Это наводило на мысль о возможности побега на лошадях.
 Лагерь был обнесен частоколом. Он был поставлен совсем недавно — на бревнах кое-где висели лохмотья коры, и белая древесина еще не успела потемнеть. Костры в лагере не горели. Несколько землянок служили отличным ночлегом для лесных братьев. На северной стороне лагеря, почти вплотную к частоколу, была разбита большая палатка. Зачем армейская палатка поставлена в лагере разбойников?
 Разбойники всегда водились в лесах посадских. Дружина время от времени делала рейды в глубь лесов, находила стойбища разбойников и уничтожала их. Это успокаивало лихих бородачей. Но только на время.
 Не так просто отбить охоту у некоторых поживиться на торговых путях лихостью своей. Посадские тракты — всё равно что жила золотая. Неиссякаемая. Вот и не переведутся никак охочие до легкой наживы. Уж и с нечистью говорил Седобород, а толку мало. Среди братков лесных тоже находились умеющие с лешим общий язык найти или с водяным договориться.
 Но насколько знал Донд, ни одна шайка лесная не ставила подобных лагерей. Что-то здесь не так.
 Жадюга встретил пленников, сидя в кресле-качалке колониального стиля. Перед ним стоял резной столик. Он наполнил бокал франзонского стекла бовусским пивом и оглядел пленных.
 — Куда девалась сноровка воинов великих? — съязвил он. — Как же так, попались в руки разбойничков лесных... Ай-ай-ай, какая досада. А помните, — вдруг понизил голос Жадюга, — как меня на болото нечисть унесла? А как кабак мой в пепел обратили? Я не забыл. Что, Лад, ничего на ум не приходит? А ты, кузнец, плечами-то не води, не води, веревки крепкие, узлы надежные.
 — На кого работаешь? — резко спросил Донд. Жадюга подобрался весь, вскочил с кресла и давай орать:
 — Я не холоп какой, чтоб на других спину гнуть! Это ты, мафиозник жалкий, на Синдикат горбатишься!
 — А ты не кипятись, — усмехнулся гоблин. — Только глупый не поймет, что всё белыми нитками шито. Слыхали мы, что ты во Франзонии в кабаке дешевом работаешь. А теперь, гляди-ка, главный у людей лихих. Хороша карьера. Да только с твоими мозгами, да с жадностью твоей, не осилить взлет такой. Значит, с чьей-то руки кормишься.
 — Умные все, да? — оскалился Жадюга. Его крысиная физиономия ненавистью пылала. — А вот скажу браткам — вздернут вас на сосне высокой, а гоблина волосатого колышком осиновым острым проткнут, тогда посмотрим, куда ваш ум денется.
 — Если убить хотел, давно бы прикончил, — спокойно заметил Донд. — Скорее всего, хозяин твой не велел нас жизни лишать. А что, если я расскажу браткам лесным, на кого ты работаешь? Они хоть и разбойнички, а всё же посадские. Обманул ты их, Жадюга. Обещал улов большой, а то, что обоз посольский будет — не сказал.
 — В яму всех! — заорал Жадюга. Тут же в палатку влетели братья лесные. — Всем рты заткнуть! И в яму!
 Сказано — сделано. Встретили герои посадские ночь в яме глубокой. Над ними звезды сверкали, а они сидели на земле сырой и ничего друг другу сказать не могли — во рту каждого кляп крепко сидел.
 Когда совсем было отчаялся Лад, что-то в воздухе щелкнуло, и появился из ниоткуда в яме демоненок пыльный. Головой завертел, ушами пыль поднял. Бросился к гоблину и кляп вынул. После развязал шерстяного. Гоблин потрепал его по голове и остальных развязал. Демоненок улыбнулся, показал клыки острые и собрался исчезнуть. Для этого поднял руки над головой и собрался пальцами щелкнуть, да только Лад остановил его. Схватил за ухо. Демоненок заскулил жалобно.
 — Отпусти мелкого, — попросил гоблин, — он нам услугу оказал.
 — Отпущу, только пускай нам расскажет кое-что.
 Демоненок головой закивал, соглашаясь.
 — Слово даю — отпущу тебя. Только ты не исчезай. Поведай нам, с какой стати в яме оказался, — Лад отпустил ухо демоненка.
 — Нет тут ничего удивительного. Сичкарь отправил отца моего и деда вам навстречу. Я вызвался проводить родных. Ждали мы вас в трех верстах от сосны поваленной. Когда день к вечеру пошел, забеспокоился отец. Он, кстати, вас в прошлом походе сопровождал. После получил от Сичкаря пытки великие, а потом благодарность его. Отцом моим теперь весь наш род гордится. Не в простых почтовых теперь ходим, а в его поганчества свите. — Улыбнулся Лад совпадению такому. Он тоже купцом знатным стал после похода того. — Так вот, забеспокоился отец мой. А тут еще дятел весть отбил — взяли разбойнички на тракте торговом путников знатных...
 — Молодец, — улыбнулся гоблин. — Хотел я его за угощение сманить, а он задарма весть разнес. Молодец.
 — Он свое получил. Дед к лешему смотался, рассказал, что да как, и тот для дятла целое дупло заполнил личинками жуков лесных.
 — А что дальше было?
 — Ничего... Тропку к лагерю птицы показали. Они с высоты всё видят. Отец с дедом обоз уже увели тихо. Он в надежном месте ждет вас. А я в яму прыгнул. Я ведь маленький, ушами ветер большой поднять не могу, так что внимания к яме привлечь не в силах. Вот и всё.
 — Когда вернемся, расскажу всё Сичкарю, — пообещал гоблин. — Будет род твой гордиться не только отцом твоим, но и сыном его.
 Демоненок покраснел от счастья и гордости. Сэр Тумак, друг Сичкаря, и слов на ветер не бросает. Раз сказал так, значит быть тому.
 — А теперь беги отсюда. Скажи отцу, чтоб ждал нас на тракте торговом, возле сосны поваленной. Мы скоро будем.
 Демоненок тут же исчез.
 — Пришло наше время, Донд, — гоблин хрустнул пальцами и оскалился. — Как выберемся из ямы — сразу к палатке. Надо с Жадюгой побеседовать. Наковальня, возьмешь на себя братков лесных? Вот и отлично. Лад тебе поможет. Ну как, справимся?
 — Конечно, — Лад плюнул на ладони и растер слюну. — Сполна надо спросить с Жадюги.
 Уверены были разбойнички, что не выбраться из ямы, вот и не было стражи возле пленных. Напились братки лесные пива посадского да спать завалились.
 Как только выбрались, Донд и гоблин, в земле вымазанные, к палатке бросились. Ни одна ветка не хрустнула у них под ногами. Донд, убийца профессиональный, разведчик отменный, словно тень скользил. Гоблин, в лесах посадских не один десяток лет бродивший, следовал неотступно за ним. В две секунды они оказались возле палатки. Тихо полог в сторону отвели и вовнутрь скользнули. На столике в центре палатки светильник горел. Рядом ножи метательные Донда лежали, Жадюги нигде не было.
 — Удрал, — прошипел гоблин. — Как в воду глядел. Собрал пожитки и исчез.
 — Не мог он знать, что мы из ямы выберемся, — с сомнением сказал Донд. — Скорее всего, отправился он к своему хозяину с докладом, мол, посольство посадское в яме сидит.
 Он надел пояс с ножами и почувствовал себя увереннее.
 Наковальня и Лад тем временем каждую землянку заперли и двери бревнами подперли. Ни один голубчик не ускользнул...
 К дороге торговой возвращались, на память положившись. Гоблин вел посольство без остановки, узнавая каждую деталь, замеченную днем.
 — Надо бы в Посад весточку послать. Пусть Яром дружину сюда ведет, — высказался Наковальня.
 — О том не беспокойся. Если ждут нас демоны пыльные, попросим еще об одной услуге. Малой у них больно шустрый. Вот пусть и отправится к Седобороду.
 Все согласились с Ладом.
 Возле сосны поваленной ждал их обоз. Демоны пыльные уже коней подковали подковами заговоренными. Гоблин тут же к бочонкам бросился.
 — Вот беда, беда-то какая! — запричитал он. — Половину пива выпили, чтоб им Чер-Тую пятки всю жизнь лизать!
 Лад еще раз поблагодарил маленького демона и попросил об услуге — в Посад отправиться и всё доложить Седобороду. Демоненок тут же в воздухе растворился.
 После проверки барахла обозного забрались все на тюки. Гоблин пиво по кружкам разлил, Наковальня ужин поздний собрал — свинина копченая, огурцы, помидоры, хлеб посадский и горсть соли. Демоны устроились удобно и бичами щелкнули. Тронулся обоз в путь далекий. Но перед тем как кружку пива осушить, шепнул Лад что-то на ухо одному демону.
 Долго друзья уснуть не могли. Пили пиво, слушали байки гоблина. Демоны песню заунывную тянули, и мчался обоз быстрее ветра...
 На рассвете прибыл обоз во Франзонию — страну вина изысканного, сыра вкусного, домашнего, колдовства незнакомого и законов странных.
 Проснувшись, все с удивлением оглядываться стали, Расстилались вокруг, насколько взгляда хватало, виноградники. Ягода эта странная, в землях посадских не растет. А здесь в изобилии произрастает и служат гордостью Франзонии. Так Донд пояснил. А гоблин подтвердил, добавив при этом:
 — Из нее вино делают. Колдовство в сей процесс сложное введено, не многим под силу разгадать его. Да и не нужно нам это. Вот если бы узнали мы, как пиво бовуссцы варят — это была бы находка!
 — А чего мы здесь остановились? — спросил Наковальня. — Путь наш за звездные туманы лежит. А здесь нам никакого дела нет.
 — Я так не думаю. — Донд задумчиво посмотрел на Лада. — Ведь не зря ты просил демонов здесь остановиться. Говори, Лад, в чем дело.
 — Помните, Жадюга в костюм заморский одет был? И сабля у него была франзонская.
 — Ах, вот ты к чему ведешь, — понял Наковальня. — Только Франзония-то большая. Где нам Жадюгу искать-то? Да и есть ли у нас на это время?
 — А нам вовсе и не Жадюга нужен. — Лад спрыгнул с обоза. — Мы другого человека искать будем.
 — Кого же? — удивился Наковальня. Гоблин и Донд с сомнением посмотрели на Лада.
 — Поведал как-то мне Комер-сан, как мы в историю одну влипли здесь, во Франзонии. Было это в наш прошлый поход. Ничего мы о нем сами не знаем. Лишь со слов других про подвиги собственные извещены...
 — Что-то я тебя не понимаю, — осторожно сказал Донд. Всё неясное вызывало в нем опасения. Профессиональная привычка.
 — Надо нам отыскать бойца известного по имени Щас Как Вам Дам. В прошлом походе Наковальня одолел его в честном бою, чем спас жизни наши. Слыхал я потом от купцов франзонских, что боец сей добрую память имеет о поединке том. Вот и надо нам его разыскать, думаю, он сможет разъяснить кое-что.
 — Эй, эй, попутчики! — привлек внимание гоблин. — Смотрите-ка, что это?!
 Все посмотрели туда, куда указывал палец когтистый Сэра Тумака. То есть на небо.
 — Чер-Туй окаянный! — воскликнул Наковальня. — Что это, Лад?
 — Не знаю, но слюна сама на язык ползет.
 Донд за ножи схватился. Всякое он повидал в жизни, а такого еще не видел. Да и видел ли кто еще, как по небу метлы летают?!
 В посадских лесах жили старухи-ведуньи. Бывало, видели их в небе в ступах деревянных, но чтоб на метлах девки молодые летали, такого в Посаде не видели.
 — Сдается мне, это сводный отряд ведьм франзонских, — высказался гоблин. Наковальня за меч булатный схватился, Донд ножи крепче сжал, Лад сплюнул.
 — К нам летят. — Лад оглядел виноградники. Спрятаться негде. Да и не к лицу послам посадским по кустам прятаться. Хотя иногда очень даже хочется...
 — Ведьмы франзонские... Говорят, характер у них скверный. — Донд на гоблина взглянул. У того шерсть дыбом встала. — Слышал я от купцов, все они стервы, мужиков люто ненавидят. К тому же, в битве против нас они были.
 Ведьмы покружили над обозом и приземлились шагах в двадцати от него. Было их числом восемь. Все молодые, стройные, волосы до поясницы, лица румяны — взгляд не отвести. С улыбками на посадских смотрели, о чем-то на своем, франзонском, щебетали.
 — Что они говорят? — поинтересовался Наковальня. Приглянулась ему одна из них. Волосы рыжие, брови дугой, взгляд насмешливый, улыбка ехидная.
 — А кто их разберет? — ответил гоблин. — Может, обсуждают, под каким соусом нас на ужин подать. А может, и до ужина не дотянем. Станем обедом шикарным на шабаше.
 — Но ты же сам нечисть, — забеспокоился Наковальня. — Договорись с ними.
 Ему вовсе не хотелось на стол обеденный лечь угощением главным для красавицы рыжей. Одно дело на сеновале ночь провести, а день на лугах посадских побродить с красавицей франзонской. И совсем другое — почувствовать, как вонзаются в тебя зубки прелестницы этой. Хотя чувствовать, скорее всего, не придется. Изжарят на медленном огне и подадут горячим на стол.
 — Вы, что ли, посадские будете? — спросила в друг та, что Наковальне приглянулась. Спросила на языке понятном, хотя и с милым акцентом. Голос ее показался Наковальне слаще звона струн гуслей посадских.
 Лад первым пришел в себя.
 — Мы, — ответил он. — Вот, с дороги сбились, заплутали... А вы кто будете?
 — Ждем мы вас. Вторые сутки по небу кружим, даже поесть некогда, — улыбнулась рыжая. — Теперь-то славно отобедаем.
 У Наковальни предательски коленки дрогнули. Понял он — скажет рыжая — в огонь прыгни, и он прыгнет! Вот ужас-то! Донд тоже еле сдерживался. Лад побледнел.
 — Уж не нами ли? — спросил он. Засмеялась рыжая. Сказала на франзонском что-то своим подружкам. Те смехом звонким залились.
 — Это идея. — Рыжая окинула Лада взглядом с головы до ног. — Не ты ли Лад Посадский?
 — Я.
 — Вот и отлично. От супруги твоей привет вам. Побеспокоилась за вас.
 — Гадина?! Откуда знаешь ее?
 — Как же мне сестру названную не знать? Вместе основы колдовства изучали.
 Лад вздохнул свободнее. Наковальня в руки себя взял. Донд ножи отпустил. Гоблин усмехнулся. Надо же, вот как в жизни может обернуться — жена с ведьмами дружбу водит, да и сама не прочь поворожить... Хорошо, что он, гоблин, не женат. С ведьмой в одной спальне спать — это тебе не кружку пива выпить...
 — Как же Гадина узнала, что мы во Франзонию отправимся? — допытывался Лад.
 — Про то не знаю. Гадина всегда дальновидной была. Может, в воду глядела, может, над углями ворожила. Суть не в этом. Сичкарь Болотный подсобил ей, вот я весточку и получила. Знаешь такого?
 — Знаком.
 — Понятно, — протянула рыжая, да как сверкнет вдруг глазами. — Вижу, не врут слухи про тебя. Не берет тебя волшебство.
 — Звать тебя как? — осмелел Наковальня.
 — Саша Рыжая. А ты кузнец знатный, Наковальня Мечплугович?
 — Он самый. А это Сэр Тумак и Донд.
 — Про вас тоже слухи ходят. Ну, коли формальности соблюдены, прошу за нами следовать...
 — Куда? — снова забеспокоился Лад.
 — В деревню нашу. Вам с дороги подкрепиться надо. А пока есть будете, подумаем, как вам подсобить в деле вашем. Ведь вам нужна помощь наша? Гадина зря беспокоить не будет.
 — Нужна, — согласился Лад. — Надо бы человека одного отыскать.
 — Кого?
 — Бойца знатного, по имени Щас Как Вам Дам.
 — Знаю такого. Отыщем. Еще что-нибудь?
 — А про Жадюгу не слыхали? — спросил наугад Донд.
 — Жадюга... Нет, про такого не слышали. Но можно у других спросить.
 Ведьмы метлы оседлали, в небо взвились стайкой и полетели над виноградниками в сторону восхода. Обоз тронулся следом.
 Вечером, разомлев от еды вкусной и вина отменного, сидели послы посадские на крыльце дома в деревне ведьм. Столы на улицу были вынесены. Гуляли за ними деревенские. Посреди площадки большой горел костер яркий. Молодые ведьмы кружились вокруг него в танце задорном. Глаза Мечплуговича светились огоньком странным.
 — Будь осторожнее, — шепнул ему гоблин. — Знаю я ведьм, не успеешь и глазом моргнуть, как она тебя захомутает. Ты на Лада посмотри, Гадина быстро его к рукам прибрала.
 Лад и Донд с бойцом франзонским разговаривали. Ведьмы быстро разыскали его. Узнав, что Мечплугович во Франзонию пожаловал, Щас Как Вам Дам тут же согласился на встречу. К ужину подоспели. Были подняты чарки здравные. Потом были воспоминания. Мечплугович и рад был бы разговор поддержать, да взгляда не сводил с Саши Рыжей. Пришлось Ладу за него отдуваться. А после разговор серьезный пошел.
 — После отъезда вашего, — говорил боец франзонский, — много странного произошло. Какие-то люди в городах и селах объявились. Рекрутский набор начали вести, жалование хорошее сулили. Только куда воевать идти и с кем — не говорили. Чего скрывать, многие согласились. Думаю, не иначе, как заговоры использовали те вербовщики. Не только людей они соблазнили, но и с нечистью франзонской договоры заключили. Из всех ведьм франзонских только из этой деревни ведьмы в поход не пошли. Остальное вам известно лучше, чем мне. Войско вернулось разбитым. Вербовщиков кое-где схватили. Кого повесили, кого на костер отправили. Но большинство баламутов исчезло. А спустя время другие объявились. Стали купцов мелких разорять, дела их по векселям скупать, какие-то концерны создавать. Не успели многие оглянуться, а уже на одного хозяина работают.
 — На кого? — спросил Донд.
 — Не знаю. Он не франзонец. Его никто не видел. Капиталом обладает огромным. Всё скупает. Когда законно, а когда и в обход законов. Приказчики его повсюду снуют. А для дел темных, незаконных, есть у него человек один. Был он раньше посудомоем в харчевне. А теперь в фаворе у хозяина нового. Заправляет делами нечистыми. И имя у него странное, не франзонское. Жадюга. Премерзкий тип.
 — Жадюга?! Вот значит, как всё обернулось. — Лад с Дондом переглянулись. — Видать, ему неплохо платят.
 — О том не ведаю. Говорят, он не столько на жалование живет, сколько на ворованном существует.
 — Теперь понятно, почему он встретился нам в лесах посадских, — пробормотал Донд.
 — А мне нет, — Лад выпил вина. — Франзония входит в союз стран приозерских. Следовательно, всё, что происходит здесь, и в других странах союза творится. А ниточки ведут в страну за звездными туманами.
 — А что нечисть франзонская? Как она воспринимает происходящее?
 Донд посмотрел на Наковальню. Мечплугович млел под взглядами Саши Рыжей.
 — Нечисть — она и есть нечисть. Каждый сам за себя. Упырей и вурдалаков люди перестали бояться. Нет среди них сплоченности, вот и гибнут поодиночке. А вот оборотни сплотились. Живут среди людей, по виду не отличишь. А в полнолуние в обличии волчьем шастают по лесам. Одно спасение от таких — серебро. Вгонишь стрелу в грудь волку такому, а через минуту глядишь — и не волк это вовсе, а человек. Иногда жалость за сердце берет. Убиваешь зверя лохматого, а умирает девка молодая, красивая. Ну, а с ведьмами что происходит — не мне говорить. Одни живут деревнями целыми, другие в одиночестве пребывают.
 — Нет единства среди нечисти, — Донд сплюнул. — Да, это тебе не в Посаде дружбу с водяным водить... А может, так оно и лучше?
 — Не знаю, — Щас Как Вам Дам отломил кусок хлеба посадского, смочил его вином и съел. — У людей запада своих проблем хватает.
 Утром отбывал обоз посольский. Боец франзонский обнял Наковальню.
 — Если встречу Жадюгу, поквитаюсь за вас. А я его обязательно встречу. Саша Рыжая уже весть по шабашам разнесла. Некоторые ведьмочки официально в Интерполе подрабатывают секретаршами. У Интерпола возможности большие. Так что найдется Жадюга рано или поздно.
 Об Интерполе Лад ничего не слышал. Что за организация такая? Синдикат мафиозный знаем. Глобалистов окаянных тоже видели. А вот про Интерпол никогда не слышали. Наверное, мощная организация, коли даже ведьмы смазливые всего лишь секретаршами там подрабатывают.
 Так думал Лад. Не видел он, как лицо Донда скривилось при упоминании Интерпола.
 Донд отлично знал эту контору и ее возможности. Синдикат давно с ней войну ведет. Но иногда даже враг злейший может помощь оказать, а раз так, пусть Жадюгу Интерпол ищет. У Синдиката и в Интерполе свои люди имеются. Сообщат вовремя, где этот хмырь обретается. А там посмотрим, кто быстрее до него доберется — закон Интерпола или длинные руки Синдиката.
 — Спасибо, — поблагодарил Лад бойца франзонского за заботу.
 — А где сейчас Саша Рыжая? — спросил Наковальня.
 Гоблин хмыкнул, Донд улыбку спрятал. Лад головой покачал.
 — Возле обоза вашего. Пополнила запасы вам на дорогу.
 — Так я это... проведаю, что ли, а, Лад?
 — Ага, обязательно.
 Наковальня опрометью бросился к обозу.
 — Она с ним ночь провела, — шепнул гоблин Донду. — Приворожила ведьма кузнеца посадского, приворожила. Как бы в земли чужие не сманила.
 — Не сманит. Думается мне, скоро появится в Посаде у Гадины подруга старая.
 — Только этого нам не хватало. Они же вдвоем такую силу явят — всем тошно станет. Одна Гадина сколь дел натворить успела. Что же они вдвоем удумают?
 Города франзонские большое отличие имели от Посада торгового. О том Ладу еще Комер-сан говорил. Но как бы Лад ни хотел всё увидеть глазами собственными, а не вышло. Демоны пыльные работенку свою знали отлично. Щелкнули бичи в воздухе, взрыли землю подковами заговоренными лошадки посадские, и помчался обоз на закат — в страну за звездными туманами. А что в скачке лихой разобрать сумеешь — картинки мира смазались, в палитру разноцветную перемешались, а с заходом светила и вовсе всё в темноте кромешной затерялось...

 Глава 5

 — Вот те на! — удивлению Наковальни предела не было.
 Не он один чувство это испытывал...
 Когда обоз, ведомый колдовством демонов пыльных, покинул пределы Франзонии, под копытами лошадей посадских не твердь земная оказалась, а воды большого океана.
 За ночь привыкли к ветру соленому да к пене на волнах больших. И когда в туман густой обоз ворвался, тоже никто не испугался. Гоблин лишь проворчал по поводу тумана странного:
 — Слышал я, туман этот непростой. Треугольник здесь где-то существует заколдованный. Многие без вести пропали в нем.
 — Что за треугольник? — Наковальня за борта обоза уцепился и в воду глядел с опаскою. Хоть и мчались кони, воды копытами не касаясь, а ему всё казалось, что качка одолевает обоз небывалая. Укачало кузнеца посадского. Кто ж знал, что вид воды без берегов так смутит Мечплуговича.
 — А никто толком не знает, — ответил Донд вместо гоблина. Но кое-каких подробностей порассказывал.
 Когда закончил он свой рассказ, туман развеялся и солнышко весело засияло. Чуть позже увидели они страну за звездными туманами.
 Зеленели леса под чистым небом, блестели снегом чистым вершины гор, а речки полноводные отражали в себе всю эту красоту.
 Кони, землю почуяв, заржали и в галоп бросились. Стукнули копыта по деревянному настилу пирса, в море далеко уходящему, заполненного тюками разными и ящиками, и встали кони, как вкопанные.
 — Вот те на! — удивился Наковальня. Забыл он тут же и туман, и треугольник. И было от чего!
 Прав был Седобород, думал Лад. Действительно, дома здесь крышами небо трогают. Даже отсюда, с пирса, видны их высокие крыши. Только странные они, эти небоскребы. Не прямые, как мнилось раньше Ладу, а вкривь и вкось небо подпирают. Словно строители, прежде чем высотки эти строить, опустошили не один бочонок браги медовой.
 Донд улыбался. Он один ничему не удивлялся.
 — Это еще что, — говорил он, — здесь у людей и мозги такие же кривые.
 Вдоль пирса стояли корабли и яхты невиданные. Не были они похожи на струги посадские, обликом лебедей напоминавшие. Были корабли эти большие и маленькие, деревянные и железные, с парусами белыми и трубами жестяными, из коих дым черный валил. Всюду люди сновали национальностей разных, в одеждах пестрых, с разговором разноязыким.
 Выехал обоз посольский с пирса на дорогу широкую. Никто обоз не остановил, грамоты верительные не спросил.
 — Где же их дружина? — недоумевал Лад. — Или никто не защищает земли эти?
 — Защищает, — успокоил Донд. — Машина военная у них будь здоров. Только не видна она на первый взгляд.
 По дороге мчались экипажи странные — из железа сделанные, на четырех колесах. Лошади в них не запряжены, а как едут — непонятно. И тут же, бок о бок, тянулись привычные Ладу обозы — телеги огромные, с двумя, тремя и даже с шестью лошадями. Всё это ухало, гудело, скрежетало, ржало, свистело и скрипело, — гул стоял глушительный.
 — Куда ехать-то? — спросил Наковальня.
 — Сперва в палату Торговую. Она здесь вроде совета старейшин нашего, — ответил Донд и удивился.
 Нашего?! А что, и впрямь совет посадский родным стал. Да, меняются времена. Когда-то думал, что и дня не проживет без смога городского. А теперь гарь эта горло режет.
 Небоскребы небо трогали. Чуть ниже крыш высоких вздымались всюду трубы. Из них дым поднимался — где черный, где белый, а где и вовсе цветной шел — и желтый, и красный, и голубой.
 — Я здесь родился, — сказал Донд тихо.
 — Да ну?! — Лад с уважением посмотрел на него. Наковальня хлопнул Донда по плечу и улыбнулся. Город поразил кузнеца.
 — Сотворившие такое не могут быть обычными людьми. — Наковальня смотрел вокруг и диву давался.
 — Надо стоянку отыскать. Оставим обоз, а сами на Угол Стриженый поедем. — Донд объяснил демонам, куда обоз направить.
 — На чем? — Лад проверил грамоты верительные. — На чем поедем, коли обоз где-то оставим?
 — Эх ты, лапоть посадский! — пошутил гоблин. — На такси поедем.
 Лад косо посмотрел на шутника, но возражать не стал. Знал он гоблина хорошо, и в Донде уверен был. Раз оба так говорят, значит, есть тому основания. А вот в себе он с каждой минутой уверенность терял. Не так он представлял себе посольство посадское. Да и страна заморская не такой виделась в мыслях и снах неясных.
 Наковальня про такси спрашивать не стал, но сплюнул трижды незаметно.
 Стоянку отыскали минут через десять. Здание в пять этажей высотой из камней ровных поразило Лада не меньше, чем всё увиденное доселе. На каждом этаже стояли обозы железные, и множество людей суетилось вокруг повозок стальных.
 — С железом понятно, — протянул Лад, — а где коней поставить?
 — Сейчас узнаем.
 Донд спрыгнул с обоза, подошел к человеку в одежде странной. Брюки и рубашка вместе сшиты, как человек в одежду такую влез — непонятно.
 — Всё в порядке, — Донд вернулся через минуту. — За обозом посмотрят. Лошадям овса отборного дадут. Я попросил при обозе демонов оставить. Разрешили.
 — И сколько такая услуга стоит?
 — Один процент с прибыли за наш товар.
 — Его еще продать надо, — резонно заметил Наковальня.
 — Не проблема. Барахло наше в ближайшей лавке торговой будет выставлено. Цену поставят разумную, чтоб продавца не обидеть и покупателя не отпугнуть. Владелец лавки дядей приходится хозяину стоянки. Так что не продешевим.
 Лад решил пока во всём на Донда полагаться. Этот странный мир с кривыми небоскребами, с железными повозками, с гаражами каменными, с трубами дымящимися был Донду хорошо знаком. А Лад и Наковальня впервые здесь. Гоблин вроде бы и не тушуется, но, похоже, и ему здесь многое в новинку.
 — Пусть так будет. Что теперь?
 — Самое интересное.
 Донд повел их на широкую дорогу...
 Такси — повозка железная, показалась Ладу не очень уютной. Когда все уселись, Донд сказал шоферу:
 — Угол Стриженый, Торговая палата.
 Такси дернулось, загудело и потихоньку поехало. Чудная страна, подумал Лад. Никто посольство не встретил, хлебом-солью не одарил, грамоты не спросил.
 Такси постепенно увеличило скорость, и вскоре оказались они на широкой-широкой дороге, плотно забитой такими же железными повозками, мчащимися Чер-Туй ведает куда.
 Вспомнился Ладу почему-то Яром Живодер. Вот уж кто слюной здесь изошел бы да за меч хватался каждую секунду! Вроде и нужен в посольстве представитель вооруженных сил, как выразился Донд, а всё же Седобород и совет не отправили Ярома в страну заморскую. У Ярома ум вкривь быстро бы здесь двинулся...
 Угол Стриженый восхищал и удивлял своей архитектурой. Хоть и говорил Седобород, что название сие не отвечает действительности, а всё-таки Лад рот разинул. Прямая, как стрела, улица, казалось, не имела ни начала, ни конца. Она тянулась через весь город и уходила за его пределы. Дома вдоль нее стояли высокие, все из камня и стекла. По обочинам широкой улицы, заполненной тьмой визжащих и гудящих повозок, спешили куда-то тысячи людей. Столько Лад не видел в Посаде даже в дни крупнейших ярмарок и базаров, когда со всех земель посадских съезжаются купцы именитые.
 Да, вот он, оплот Людей Банковского Дела! Где-то здесь, может в подвалах этих небоскребов, хранится то самое золото, которое само себя родит. Здесь оседают капиталы Мафии. Здесь, в закрытых кабинетах, куются каверзные планы глобалистов. По огромным сверкающим щитам бежали живые буквы чужого алфавита. Не иначе, как магия какая. Донд давал пояснения:
 — Это сердце страны. Здесь собраны лучшие умы банковского дела. Крупнейшие бизнесмены, купцы по-нашему, имеют здесь свои представительства. Здесь находится и контора Синдиката. Не главная, но крупнейшая по личному составу. О том многим известно, но сделать ничего не могут. Всё легально. И где-то здесь находится та точка, откуда все беды посадские произрастают...
 — Приехали, — перебил шофер. — Десять гаксов.
 — Золото посадское берете? — спросил Лад.
 — Берем. По курсу выходит... за одну монету посадскую двадцать гаксов. Ваша сдача, получите.
 При виде гаксов у Лада сердце сжалось. Скажи кому в Посаде, что отдал монетку золотую в обмен на листики бумажные — засмеют! И вправду, в стране этой не всё как у людей нормальных...
 Здание Торговой палаты возвышалось над улицей на целых сто этажей. Донд уверено повел друзей к большим дверям. В холле Наковальне стало худо. Перед дубовыми стойками стояли сотни людей. Кто-то кричал, кто-то уговаривал, а кто и в истерике бился. За стойками восседали люди в костюмах черных, и просматривали каждую бумагу, поданную желающими пройти из холла к лестнице широкой. По лестнице той поднимались и спускались толпы людей. У одних лица сияли от радости, у других хмурились и печалились от разочарования.
 — Здесь проверяют верительные грамоты, — объяснил Донд. — Эмиграционная политика страны довольно гибкая. Каждому эмигранту рады, если он, конечно, согласен на определенные условия.
 — Какие? — Вид толпы гоблину был не в радость. У него вдруг обнаружился жуткий зуд во всём теле.
 — Разные. У кого-то берут проценты с капитала, кого-то просят поработать на тайную полицию, а кого-то и на внешнюю разведку. Только при соблюдении подобных условий, а их множество, людям гарантируется свобода проживания в стране и возможность заниматься своим делом.
 — А нечисть? — поинтересовался Лад, разглядывая людей за стойками. Они показались ему вдруг какими-то чудовищами, вершащими здесь судьбы людей.
 — Для нечисти существуют другие конторы. Но метод пропуска тот же.
 — Сколько нам придется ждать? — забеспокоился Наковальня. Не привык кузнец знатный к сборищам подобного рода. В совете посадском едва хватало сил сидеть, так там народу на пальцах пяти человек сосчитать можно. А здесь сотни и сотни, и все что-то требуют, чего-то ждут.
 — Недолго, — Донд огляделся по сторонам. — Вот, кажется, к нам идут.
 К ним действительно подошла молодая очаровательная женщина в очках, оглядела каждого с ног до головы и мило улыбнулась.
 — Добро пожаловать, — сказала она неожиданно глухим голосом, от которого озноб по коже пробежал, а у гоблина шерсть дыбом встала, и зуд прошел. — Прошу вас, покажите ваши бумаги.
 Лад так и не понял, почему отдал ей грамоты.
 — Отлично, следуйте за мной.
 Она направилась к стойке сквозь толпу. Шла она так, словно и не было вокруг никакой толпы. Все уступали ей. Посадские едва поспевали следом. Подойдя к стойке, она показала бумаги человеку в черном, что-то сказала на чужом языке и жестом пригласила посадских подойти ближе. Человек за стойкой взглянул на Лада, просмотрел бумаги и кивнул. Женщина обратилась к Ладу:
 — Вас пропускают. Поднимитесь на двадцатый этаж. В конференц-зале общества легальной торговли вас ожидает комиссия Торговой палаты. Всего доброго.
 — Проходите! Не задерживайте очередь! — рявкнул человек в черном и обратился к толпе: — Следующий!
 Взойдя по лестнице на третий этаж, Донд повел всех к стене, в которой было множество дверей. Странные двери — ни замков, ни ручек.
 — Лифт. Очень удобно. Быстро, — Донд нажал на маленький выступ возле двери. — Прошу. Не бойтесь.
 Двери открылись, и он первым шагнул в проем.
 — Маловата комнатка, — сказал с опаскою Наковальня.
 — Зато быстро бегает, — ответил Донд.
 Поездка на лифте оставила у Лада пренеприятное ощущение. Когда двери закрылись, испытал он острое желание поскорее выбраться из этой коробчонки. А когда загудело что-то, и желудок вверх, к горлу, подкатил, он схватил гоблина за плечо. Гоблин пребывал не в лучшем расположении духа. Он отскочил от Лада и плюнул на пол. Через несколько секунд двери открылись, и Лад рывком выскочил из лифта. Наковальня и гоблин в прыти ему не уступали.
 — Ну вот, двадцатый этаж, — объявил Донд.
 — Магия. — Наковальня тронул подковку серебрянную, что на шее его могучей висела на нитке шелковой, и сплюнул.
 В конференц-зале их уже ждали. Лад думал, встретят их старцы благородные, а увидел мужчин среднего возраста. Все — в костюмах серых, ворот рубашки каждого матерчатый пояс хватал и одним концом на грудь падал.
 — Мы рады приветствовать посольство Посада, града торгового, — монотонно забубнил один из них, даже не взглянув на бумаги, которые Лад положил на стол перед ними. — Мы всегда ратовали за добрые торговые отношения, даже если речь идет о странах, где культура и общественный строй совсем не похожи на наши. В лице послов мы приветствуем всех жителей Посада и надеемся на долгую дружескую связь, которая, несомненно, послужит общей выгоде.
 После этого все встали, поклонились посольству посадскому и ушли. Лад рот открыл и проводил их недоуменным взглядом.
 — Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — разъярился Наковальня.
 — Официальная часть закончена, — ответил ему молодой человек, неизвестно как появившийся в зале позади них. — Позвольте представиться. Гарри Р. Тугое Ухо. Можете звать меня просто Гарри.
 — А ты кто такой, просто Гарри? — спросил гоблин. Не любил Сэр Тумак типов, которые за спиной неожиданно появляются. От таких жди всегда неприятностей. Хороший человек в лицо смотрит, а не в спину.
 — Официальный представитель Торговой палаты по особо важным делам при дипломатическом корпусе. Проще — помощник.
 — Чей? — удивился Лад.
 — Ваш. На всё время вашего пребывания. Я буду помогать вам.
 — Мы помощи не просили, — гордо ответил Наковальня.
 — Подожди, Мечплугович, — осадил кузнеца Донд. — Если я правильно понял, вы наш гид?
 — Конечно, — улыбнулся Гарри. Улыбка вышла скверной: губы тонкие, зубы острые, желтые. — Итак, господа, чем займемся в первую очередь? Желаете осмотреть посольские апартаменты, или сначала в гостиницу отправимся? Вам с дороги отдохнуть надо. А завтра с утра начнем делами заниматься. Согласны?
 Возражать никто не стал.
 Чего скрывать — прибытие посольства в гостиницу оказалось самым приятным событием за последнее время. Посольство посадское разместили в шикарном номере. Милые горничные сновали по номеру с яркими улыбками и предупреждали каждое желание постояльцев: вот спальни, вот ванные комнаты, вот балкон, отсюда открывается прекрасный вид на океан, а вот ваш гардероб, одежда подобрана с учетом размеров каждого. Даже гоблину шерстяному был предложен костюм, напоминающий итайское кимоно.
 После горничных появился стюард. Он невозмутимо открыл дверь в номер и пропустил вперед десять поварят с отменными яствами — были здесь и ребрышки барашка, маринованные в пиве, осетрина, не такая большая, как в «Пьяном гоблине» иной раз на стол ставится, но всё же приличная, и овощи тушеные. Ко всему прилагалась дюжина бутылок пива и две бутылки красного вина.
 — За счет отеля, — гордо сказал стюард и удалился вслед за поварятами.
 Гарри руки весело потирал, глядя на недоумение посадских.
 — Не каждому посольству такой прием устраивают, — уверял он. — А вас уважили, почет оказали. Ну, не буду вам мешать. Отдыхайте. Завтра утром за вами зайду.
 Гарри собрался уходить, но Донд остановил его возле дверей.
 — Ты, часом, не слышал, где здесь обретается Крут Макди?
 — Макди?! Вы знаете самого Крута Макди?! Теперь я понимаю, почему вас так встретили. Надо же, в Посаде знают Крута Макди!
 — А что тут такого? — удивился Лад.
 — Да нет... ничего удивительного.
 — Послушай, Гарри, — Донд понизил голос. — Мне плевать, чему ты удивился или нет, понял?
 Донд слегка сжал плечо Гарри. При этом указательный палец его уперся в ложбинку на ключице возле шеи официального представителя по особо важным делам.
 — Я могу и по-другому спросить. Ну, так как, известно тебе, где искать Макди?
 — А чего его искать? — запинаясь, ответил Гарри. Признал он в Донде представителя Мафии, оттого и запинаться стал. — Здесь он, на Углу Стриженом обретается. Вам встречу устроить? Так я мигом.
 — Не надо, — отпустил его Донд. — Никому ничего не говори. Очень прошу.
 Гарри побледнел.
 — Я... я понимаю.
 — А теперь иди. Ждем тебя утром. Смотри, не подведи нас.
 Гарри испарился, словно вода со сковородки раскаленной.
 Наковальня и гоблин уже вовсю еду уминали, а Лад на Донда смотрел.
 — Крут Макди?
 Донд пальцами щелкнул.
 — Вот именно. Неспроста всё это.
 — Что неспроста? — спросил гоблин с набитым ртом.
 — Да всё это! — вспылил Донд. — И гостиница, и еда эта! И даже этот придурок Гарри! Следят за нами.
 Наковальня есть перестал. Гоблин кусок баранины пивом запил, чтоб в горле не встал. Лад глаза сощурил.
 — Думаете, всё так просто? В таких номерах крупнейшие бизнесмены останавливаются. Для приема любого посольства есть определенный регламент. И шикарный отель в него никак не входит. Посольство встречают, говорят речь, и везут в тихие районы за городом. Там, в уютных домиках под государственной охраной, и останавливаются послы стран других. А нас в отель шикарный привезли. Никакой охраны. Бесплатно кормят и вино выставляют. Знаете, сколько стоит один день проживания в таком номере? Прибыль с нашего барахла едва-едва покроет полдня пребывания здесь!
 Наковальня уставился на еду, как на врага личного.
 — Понятно, — протянул Лад.
 — Да за такую жратву в Посаде горсть меди возьмут! — Наковальня всё же съел кусок осетрины, подавился костью.
 — Купили нас, — усмехнулся гоблин. — Как щенков безмозглых, купили.
 — Эка ты загнул! — Лад съел виноградинку, косточку на пол сплюнул. — Никто нас еще не купил. Только хотят. Что делать будем?
 — Играть. Сделаем вид, что ничего не понимаем.
 — Значит, можно всё это съесть? — обрадовался гоблин. — Пиво у них плохое. В бутылки загнано, словно джинн какой. Открываешь, а там пена одна. А вот баранина отменная...
 Гарри заявился в восемь утра. Огромные часы настенные еще с вечера вызвали любопытство Наковальни. Снял он их, разобрал до деталей мелких, удивляясь хитрости мастеров часовых, после собрал и на место повесил. Только стрелки по кругу бегать перестали. Потому и стучал Гарри в дверь номера добрых пять минут, пока гоблин сонный ему не открыл.
 Первым делом отвез Гарри посольство посадское в загородный домик. По пути всё вынюхивал — понравилось ли гостям дорогим в гостинице?
 Домик оказался двухэтажным особняком. Был он обнесен решеткой витой, по которой вьюн зеленый разросся. Домик понравился. Тихо, уютно. Район спокойный. Так Донд сказал.
 Гарри оставил их на часок, сказал, что до начала официальной программы есть еще время. Никто его задерживать не стал.
 После его ухода Донд тщательно осмотрел дом. Через полчаса результат этой проверки лежал на столе перед Ладом.
 — Жучки. — Донд презрительно щелкнул пальцем по одному из пяти черных предметов размером чуть больше ногтя. — Кто-то очень желает слышать всё, что мы здесь будем говорить. Еще парочку нашел в саду, под лавкой деревянной. Надо приготовиться к тому, что в скором времени они повторят попытку.
 — Нехорошо встречают послов, — покачал головой Лад. — Ну, так и мы не с добрыми намерениями сюда прибыли.
 — Нас к этому вынудили, — возразил Донд.
 Вернулись Наковальня и гоблин. Они только что повесили над входными воротами доску с надписью, выведенной готическим шрифтом:
  ПОСОЛЬСТВО ПОСАДА ТОРГОВОГО 
  Прием посетителей с утра до вечера 
 Донд сгреб в ладонь жучков и сунул их в карман.
 — Донд, а что за официальная программа? — Наковальня развалился в мягком кресле.
 — Город нам покажут. Только не так, как мы его хотим увидеть, а как им выгодно. В ресторацию сводят, в музей отправят, пригласят посетить концерт камерной музыки. Потом на какое-нибудь скучное собрание повезут.
 — Что-то нет у меня желания участвовать во всём этом.
 — Можем отказаться. Скажем, что сразу приступаем к работе.
 — К работе? — удивился гоблин. — А какая работа у посольства?
 Вопрос сей поставил всех в тупик. Даже Донд не нашелся, что ответить. Тут раздался звонок в дверь. Наковальня и Донд подпрыгнули. Лад побледнел. Трель умолкла на миг, после вновь раздалась. Донд пошел открывать дверь. Вернулся он с Гарри.
 — Готовы? — спросил Гарри.
 — К чему? — Лад уставился в окно.
 — К официальной части!
 — Послушай, милый, — оскалился гоблин. — Тут вот какая закавыка получается. Не хотим мы участвовать ни в какой программе. Ни в официальной, ни в частной. И уж тем более в программе защиты свидетелей. Понял?
 Глаза у Наковальни сделались большими-большими. Лад с гордостью посмотрел на Сэра Тумака. Его осведомленность порою поражала. Донд усмехнулся.
 — Но... как же, — растерялся Гарри. — Я же всё подготовил...
 — Скажешь своим, что посольство Посада не собирается тратить время впустую. Мы сразу приступаем к работе, — заявил Лад. — Кстати, Гарри, а в чем, собственно, заключается работа посольства?

 Глава 6

 Слушая Гарри, Лад всё больше убеждался в безнадежности планов Седоборода и Комер-сана. Как же тут вести разведку, если послы всегда бумажной волокитой заняты? А прежде чем в город выбраться, надо множество инстанций предупредить. Полиция и отдел развлечений при дипломатическом корпусе Торговой палаты — самые важные. Их надо постоянно обо всём предупреждать. А какие это к Чер-Тую развлечения, если о них надо постоянно предупреждать?!
 Делать нечего, решил Лад, надо момент подходящий ждать. А пока работой посольской заняться. Только когда сей момент подоспеет? О том никому не ведомо.
 И занялись посадские работой посольской. С утра до вечера чаи гоняли, в шарады играли (заумная игра, гоблин был в ней знаток, потому и выигрывал всегда). Потом Лад в кабинете своем засел за бумаги. Гарри требовал от имени Торговой палаты отчеты за каждый день. А какие отчеты, если ничего не происходит?
 — Не беда, — убеждал Гарри. — Все посольства бумагу марают. Пишите, что ознакомились с самобытной культурой свентиготов...
 — Нечисть, что ли?
 — Народ на севере страны. Культура у них странная. Поклоняются чудищу морскому, коего, кстати, и в пищу употребляют. Охотятся на него всем народом, после живут на запасах мяса и жира несколько месяцев. Потом опять в море выходят.
 — Не знаю я о них ничего!
 — Никто не знает. Но все пишут.
 — Это же неправда!
 — Если бы в летописи страны попадала одна правда, их скучно было бы читать.
 С этим трудно было спорить. Вот и писал Лад о неизвестных ему свентиготах. А потом во вкус вошел. Стал писать про лапухитов и про обряды дуросамов. А также сочинил про ирозеков бледных.
 Прочитав всю эту чушь, Гарри чуть с ума не сошел.
 — Нету их! — закричал.
 — Кого? — не понял Лад.
 — Ирозеков, дуросамов, лапухитов!
 — Как же нету, когда я про них написал?! Культура у них странная, мало кому известная...
 — Перестаньте, — взмолился Гарри.
 — Про свентиготов я вам поверил, хотя сам их никогда не видел. Почему же вы мне не верите про остальных?
 Гарри сгреб листы, заполненные мелким почерком Лада, и в расстройстве душевном покинул посольство.
 Игра такая забавляла Лада неделю. Потом надоело. Наковальня от безделья стал решетки вокруг посольства гнуть. То коня выгнет, то гуся, но чаще всё в угли камина глядел.
 Камин в доме посольском гоблин соорудил. Мерз шерстяной постоянно, и система центрального отопления не спасала Сэра Тумака. Вскрылся у него застарелый ревматизм.
 Донд куда-то по вечерам пропадал. Возвращался поздно ночью. Один раз вообще под утро пришел. Лад ни о чем не спрашивал. Считал — придет время, сам всё расскажет.
 Однажды Наковальня ушел куда-то с утра. Заявился в обед, да не один. Были с ним демоны пыльные. Отощали, бедолаги, на конюшне казенной.
 — Барахло наше продали. Деньги на счет посольства положили, — доложил он. — А этих, ушастых, я с собой забрал. Жалко их. Чахнут они среди незнакомых. А мы всё же свои, посадские. Надо бы их на довольствие наше поставить.
 Посольство посадское получало каждые три дня еду свежую — изыски заморские от Торговой палаты. Потому и внес Лад демонов в список посольский. Определил им чин охранный. Демоны довольны остались. Вырядили их в форму дружинников посадских и поставили возле врат входных.
 Демонам службу охранную не впервой случилось нести. В лесах посадских, где болота бездонные, годами они сторожили застенки Сичкаря Болотного. В застенках тех, кстати, такие же демоны томились. Многие были повинны в нарушении дисциплины партийной. А такое Сичкарь не прощает, это всем известно. Были там и другие, томимые жаждой свободы. Но о них лучше не говорить. Зачем такую нечисть зря вспоминать, не ровен час, появятся, на зов мысленный отзовутся.
 Увидев демонов в форме дружинников, Гарри в обморок упал. Откачали слабонервного, чайком с травой валерьяной отпоили и восвояси отправили. С тех пор он в посольстве не появлялся. Отчеты сердечно просил по почте слать.
 — Что-то посетители к нам не спешат, — посетовал как-то Лад.
 Донд услышал. Ничего Ладу не сказал, исчез куда-то на ночь глядя, а утром с порога заявил Ладу:
 — Жди посетителей.
 И действительно, в обед позвонили в дверь посольства. Демоны возле врат спали стоя. От звонка подпрыгнули оба и в воздухе растворились. После объявились они на задворках посольских, в кустах колючих. Гоблин, ворча и ругаясь, два часа из шкур их колючки вытаскивал.
 Лад принял гостя первого в кабинете своем. Мужчина лет пятидесяти, в отличном костюме заморском и туфлях лакированных, осторожно присел в кресло. В руках он держал газету.
 — Я, собственно, по объявлению пришел.
 — По какому? — Лад на Донда посмотрел. Наковальня тоже удивился.
 — Да вот, в газете написано. — Мужчина протянул Ладу газету.
 Лад прочел: «Открылось посольство посадское. Всех желающих вести торговлю честную и выгодную с Посадом торговым ждем с утра до вечера».
 — Твоя затея?
 — А то. И как видишь, не зря, — Донд улыбнулся.
 — Так, — обратился Лад к мужчине. — Что же вы хотите?
 — Меня интересует возможность расширения своего бизнеса. Здесь это связано со многими оговорками. Вот я и подумал, может, в Посаде торговом всё иначе. Хотелось бы узнать, какова пошлина в Посаде на ввозимые товары, и какова на вывозимые. Какая в Посаде система налогов, и есть ли перспектива для инвестирования в Посад моих средств. Каковы, в общем, гарантии.
 Лад и половины не понял из сказанного. Но вид сделал умный.
 — Посад всегда рад купцам честным. Про ввоз и вывоз говорить не уполномочен. Но, как купец знатный, могу вас уверить, что проблем больших с этим не существует. С каждой сделки купцы платят процент в казну посадскую. О размере процента говорить смешно — какова бы ни была сумма, еще ни один купец не разорился. Ну а законы в Посаде просты, никому поперек горла не встают.
 — Квот на импорт и экспорт не существует, — добавил Донд.
 — Чего? — не понял Лад.
 — Говорю, что товара в Посад можно сколь угодно завозить, и вывозить тоже. Деньги за это не берут. Проблема купца, если привез много и не продал всё, сам виноват.
 — Правда. А если дело какое хотите открыть в Посаде, так вам только рады будут.
 Мужчина всё записал в блокнотик.
 — Решение приму не сразу. Но условия у вас хорошие. Можно сказать, отличные условия.
 Мужчина поднялся.
 — Постойте, — Лад перебрал на столе бумаги. — Позвольте узнать, чем вы занимаетесь?
 — Кораблестроением. Имею несколько верфей. А также баз складских.
 — Но в Посаде моря нет. Речки разные протекают, это правда. Озера есть. А моря нет...Что вас ЗДЕСЬ не устраивает?
 Лад пристально посмотрел на мужчину.
 — В смысле?
 — Почему вы, судя по всему, купец не бедный, хотите дела вести в Посаде?
 — Я же сказал, хочу расширить свой бизнес.
 — А здесь это невозможно?
 — Я хоть и состоятельный бизнесмен, но я один. Ни в какой партии не состою, в общественные организации не вхожу. А тенденция в бизнесе сейчас такая, что одиночки разоряются.
 Лад опять мало что понял, но уяснил одно — если купец не состоит в гильдии какой, губит его конкуренция.
 В Посаде тоже многие купцы объединяются. Как правило, по принципу землячества. Хундустанцы имеют свою Гильдию, итайцы — свою. Но никто их силком в гильдии эти не тащит. Если хочет человек один всем заправлять в деле своем — флаг ему в руки. Никто косо не посмотрит. А здесь всё иначе...
 В этот вечер Лад крепко задумался. И в тетрадь тайную, по совету Седоборода взятую, записал он следующее:
 «В стране этой купцам препоны большие создаются. Чтобы дело пошло, надо купцу в гильдию какую или партию вступить. Но организации эти, призванные защищать интересы своих членов, не делают этого. Разоряют простых и мелких купцов, вынуждая их вступить в свои ряды. После чего снимают с них процент большой. В конечном счете, в выгоде большой остаются лишь те, кто руководит этими гильдиями и партиями».
 Утром следующего дня заявился в посольство Гарри. Преодолел свой страх перед демонами. Лад принял его радушно, пригласил отобедать. Гарри отказался.
 — Что это значит? — он бросил на стол вчерашнюю газету.
 — Вы про объявление? Хорошо задумано, не правда ли?
 — Вот именно. Реклама услуг посольских в стране запрещена.
 — А это не реклама, — заметил присутствующий тут же Донд. — Это объявление об открытии посольства. Про услуги мы еще не думали. Ты, Гарри, кстати, не подскажешь нам, что это за услуги? Много ли мы с них денег поиметь можем?
 Гарри дар речи потерял и быстро откланялся...
 — Забеспокоились, голубчики, — криво усмехнулся Донд, рассказав в обед гоблину и кузнецу про визит Гарри.
 Наковальня по столу кулаком стукнул.
 — Вот ведь гады какие. За нами следят, шагу сделать нельзя. И еще указывают, как себя вести.
 Следующие пять дней от посетителей отбоя не было. Чтобы разрядить обстановку, решили сделать следующим образом: Лад принимал купцов, бизнесменов, желающих в землях посадских дело открыть, представительства разные, филиалы какие-то и дома фирменные.
 Наковальня принимал промышленников. Многие мечтали производственные мощности разместить в Посаде — цеха наладить, переработку организовать. А один, на язык не больно сдержанный, обозвал Посад зоной оффшорной, за что бит был гоблином жестоко. Инцидент был исчерпан лишь после того, как обидчик извинился и объяснил, ЧТО он имел в виду. Никто ничего не понял, но извинения были приняты.
 Сэр Тумак стал заведовать отделом нечисти. Она под вечер появлялась — разномастная, ужасная и не очень. Попадались экземпляры даже очень ничего. Одна ведьмочка так обворожила шерстяного, что он пообещал ей личную протекцию при вступлении в ряды партийные нечисти посадской. А вот вампирам гоблин отказывал. Нечего в лесах посадских кровососов разводить. Своих комаров хватает. Да и не пересыльный пункт посольство посадское, трезво размышлял гоблин. Не за тем мы сюда через море-океан тащились, чтобы пересылку нечисти в Посад устраивать. Чай, не контрабандой занимаемся, не героиновые пути-дорожки кривые налаживаем, а посольство великое правим.
 Вампиры обижались. Один даже пригрозил:
 — Вот натравлю на посольство ваше орду ЧУЖИХ, будете тогда знать!
 — Нечего нас ящерицами безмозглыми стращать, — ответил гоблин. — Сами в нечисти ходим, с Горынычем знакомство водим. Он хоть змей, а умнее твоих ЧУЖИХ. В дружбе с нами живет. А тебя, зубастого, предупреждаю — еще раз появишься здесь, клыки-то твои поганые собственными руками вырву. Будешь побираться на скотобойнях, за чашку крови навоз убирать!
 За дни эти Лад узнал о стране очень многое. Каждый вечер он записывал свои впечатления и выводы в тетрадь тайную. И с каждым днем он убеждался — искать причины тревоги, которая заботит Седобородаи Комер-сана, следует именно здесь. По всему выходило, что здесь находится оплот глобалистов-монополистов. И амбиции их выходят далеко за географические границы этой страны. О том еще М. Уолт говорил Ладу в Посаде.
 Да, против перемен Посад не устоял. Теперь же речь шла об угрозе свободной торговле — основе существования Посада как такового! Лад не раз перечитывал свои записи, вспоминал мельчайшие подробности разговоров с бизнесменами. Он чувствовал, что подобрался к чему-то очень важному, еще один шаг, и всё станет понятным. Только в каком направлении делать этот шаг?
 Как-то за ужином, когда обсуждение дел дневных утихло, уступив место восхищению стряпней Сэра Тумака, Донд предложил совершить вылазку в город. Наковальня подозрительно на него посмотрел.
 — Чего мы не видели в ночном городе?
 — Здесь ночная жизнь кипит, — ответил Донд. — Засиделись вы за бумажной работой. Предлагаю вам проветриться. Да и делу это не помешает.
 — А как же отдел развлечений? Предупредить надо...
 — Брось, Лад. С каких пор ты стал беспокоиться по поводу инструкций каких-то? — поддержал Донда гоблин.
 Лад согласился. Действительно, зачем прислушиваться к наставлениям, когда своя голова на плечах имеется. Интересно, что бы сказал на это Седобород? Лад тут же прогнал эту мысль. Седобород далеко, а Сэр Тумак рядом. Вон как глазки его блестят от предвкушения развлечений всяких.
 Демонам пыльным строго наказали следить за домом.
 — На посту не спать! — распорядился гоблин. — А коли сон начнет одолевать, будете жевать по зерну.
 Он отдал им мешочек жареных зерен кофейных. После этого все были готовы. Донд на улице остановил такси и, когда все уселись, сказал шоферу:
 — На Дробвей.
 Ночной город шумел. Разноцветная реклама товаров и услуг била по глазам яркими вспышками. По улицам мчались повозки всех видов, от небольших, вроде такси, до огромных, высотой в два человеческих роста и длиной в три конных обоза, монстров, чье прозрачное чрево было набито людьми.
 Они вышли из такси на Южном конце улицы.
 — Движение дальше запрещено, — сказал шофер, отсчитывая сдачу.
 Всюду стоял шум и гам. Праздные толпы текли в обе стороны улицы.
 — Если Угол Стриженый — финансовый стержень страны, то Дробвей — стержень развлечений, — заметил Донд, уверенно направляясь в Северный конец улицы.
 Он ловко маневрировал в людском потоке. Лад поражался его умению чувствовать себя естественно и невозмутимо в этом хаосе. Лада кто-то постоянно толкал, чей-то локоть больно ткнул под ребра. Он обернулся, и тут же получил по подбородку. Но хуже всего приходилось Наковальне. Мечплугович — мужик здоровый, в плечах широкий, в толпе дробвейской просто растерялся. Он натыкался на каждого встречного, при этом старался выглядеть не угрожающе, хотя всё его раздражало.
 — Извините... Что? А, да, простите... Ммм? Да, толпа... Извините, я не хотел... Да, вы правы, давка ужасная... Лад!.. О, простите... Лад! Я больше не могу!.. Сам не толкайся! Что? Не вы?.. Л-а-а-д!
 Гоблин поступил умнее. Он шел позади кузнеца, и ему доставались лишь редкие толчки, да и те от длинных рук самого Наковальни.
 Лад догнал Донда.
 — Куда мы идем?
 — В клуб «Дробвейский осел», — ответил Донд. — Этот клуб принадлежит Синдикату.
 — Людям Мафии?
 — Ты хотел развлечений?
 — Я не хотел. Это вы с гоблином на месте усидеть не можете!
 — Брось. Мы не только развлекаться будем. Кое с кем о делах поговорим. Пока ехали, я слежку заметил. Нам предстоит бурная ночь.
 — Что заметил? — не расслышал Лад.
 — Следят за нами. Я часто уходил из посольства, и каждый раз за мной следили. И сейчас следят.
 — Кто?
 — Не знаю. В «Дробвейском осле» мы кое-что выясним. Публика там собирается разношерстная, так что затеряться в толпе труда не составит. А нам сейчас только это и нужно — уйти от слежки. Понял?
 — Что тут не понять, — пожал плечами Лад. — Надо выбрать переулок потемнее, и подкараулить любопытных.
 — Не всё так просто. За нами следят профи. Я чувствую слежку, но кто идет по следу, понять до сих пор не могу. А ведь я сам профессионал.
 Лад холодок ощутил на спине. Если у тебя в побратимах ходит профессиональный убийца, то со временем некоторые вещи начинаешь видеть в ином свете. Если бы Наковальня похвалил другого кузнеца, Лад был бы рад за незнакомца, удостоиться похвалы Мечплуговича не так-то просто. Но когда Донд, профессионал от Мафии, буднично говорит, что за ними следят другие профессионалы, тут есть над чем задуматься. И не только задуматься, а даже испугаться!
 «Дробвейский осел» оказался заведением из числа тех, в которые добропорядочным гражданам любой страны лучше не ходить. Таких отъявленных бандитских физиономий Ладу не доводилось еще видеть. А если учесть, что все эти типы непрезентабельной (откуда слово такое взялось?! Тьфу!) наружности собрались в полутемном подвале, то опасения Лада станут вполне понятны.
 Однако посетители клуба не обратили никакого внимания на вошедших. Оно и понятно, — на небольшой сцене в глубине зала танцевала девушка. Музыка, в такт которой двигалась девушка, показалась Ладу странной и... завораживающей. Весь несусветный сброд, собравшийся в этот вечер в клубе, не сводил взглядов с танцовщицы.
 — Блюз, — шепнул Донд Ладу. — И не смотри так на эту малышку. Нас могут не так понять.
 Гоблин быстро пришел в себя.
 — Не думаю, — сказал он Наковальне, — что здесь очень возмутятся нашим видом. Кузнец и нечисть посадская — вполне подходящие клиенты этого кабака. Надеюсь, пиво у них свежее.
 — Не нравится мне здесь, — Наковальня угрюмо осматривал зал. — Жуткие у всех физиономии.
 — А ты не смотри на них, — усмехнулся гоблин. — Донд! Мы сядем там, в углу. Закажи пиво!
 Донд сделал знак рукой, мол, понял, и пошел к стойке бара. Лад не отставал. Сэр Тумак и Наковальня уселись за столик и стали смотреть представление. Музыка то набирала ритм, то вдруг стихала, то волной обрушивалась на зал. Танцовщица вытворяла на сцене невероятные па, чем вызывала бурю восторга у присутствующих.
 Возле стойки бара Донд небрежно толкнул лысого типа. Лад весь подобрался, ожидая повальной драки. К его удивлению, лысый, увидев Донда, улыбнулся.
 — Что, опять в горле пересохло? — оскалился он.
 — Нет, — Донд был серьезен. — Я сегодня не один.
 Лысый понимающе кивнул.
 — Проблемы? Есть полчаса? Хорошо, я сейчас всех предупрежу.
 — Мы будем в уголке. Распорядись, чтобы нам подали пиво.
 — Когда принесут пиво? — первым делом спросил гоблин, когда Донд и Лад сели за столик.
 — Сейчас. Что вы такие зажатые?
 Наковальня плечами повел.
 — Не похож кабак на посадский. Девки в кабаках посадских не пляшут. А тут...
 — Другая культура, — веско заметил гоблин. — Ну, где же пиво?
 Официант, похожий на жабу, подал им пиво. Тут двери заведения открылись настежь, и в зал вошли трое. Физиономии их ничем не отличались от морд присутствующих.
 Все бандитские физиономии имеют некоторую схожесть — синяк под глазом, небритый подбородок, во рту, как правило, не хватает несколько зубов.
 Донд, заметив их, весь напрягся. Лад заметил, как он быстро кивнул лысому за стойкой.
 Следующее Лад помнил смутно. Вот один из вошедших посмотрел на него и злорадно усмехнулся. Лысый тут же крикнул этому верзиле что-то на незнакомом языке. Похоже, что-то обидное. Ухмыляющийся тип обернулся на окрик, и дубовая кружка в щепки разлетелась об его череп. Он охнул и осел на пол. Донд бросился к его подельникам. В два удара он уложил их на пол. И тут же крикнул Ладу:
 — За мной! Они сейчас очнутся!
 Лад бросился за Дондом к стойке бара. Наковальня и гоблин, перевернув стол, не отставали. Лысый пропустил их за стойку и открыл потайную дверь.
 — Уходите! Мы попробуем их задержать! Не думаю, что нам удастся выиграть много времени, но несколько минут гарантирую!
 Лад оглянулся и с ужасом увидел — трое, придя в себя, лихо избивали здоровенных жлобов, которые рьяно прикрывали их отход.
 — Уходим! — Донд дернул его за руку, и Лад бросился в темный проем тайной двери...
 Выбрались они из темных переходов в какой-то глухой подворотне. Отдышавшись, Лад спросил:
 — Что происходит? Кто эти типы? Я видел, как об голову одного из них разбилась кружка! Но через секунду он был на ногах! Кто же они такие, Чер-Туй забодай их до коликов!
 — Они из отдела надзора. Их готовят не хуже спецназовцев. Если они напали на след, пиши пропало, их не остановить! Задержать можно, остановить — нет, — Донд перевел дыхание. — Вляпались мы крупно.
 Гоблин отряхнулся. Он весь был покрыт паутиной и еще какой-то грязью. Прислушался.
 — Тихо! — Он отскочил от двери, через которую они выбрались в подворотню.
 Донд приготовился к нападению. Лад схватил камень, а Наковальня обрубок металлической трубы. За дверью послышался шорох.
 Через секунду дверь резко открылась, и перед их взорами предстал лысый из кабака. Вид у него был еще тот — одно ухо распухло, на подбородке большая ссадина, из рассеченной брови сочилась кровь. Дрожащей рукой он закрыл дверь и прислонился к стене.
 — Донд, — он тяжело дышал. — Надеюсь, я заплатил свои долги. Эти уроды разнесли весь кабак. Приехала полиция. Многих забрали. Но ваш след они потеряли. В ходах тайных я указатели поменял. Так что сюда доберутся не скоро.
 Он тряхнул головой и хрипло рассмеялся.
 — У вас есть часа-три. Можно многое успеть. Весь Дробвей оцеплен. Вы объявлены вне закона. Синдикат будет вам помогать, но я бы на многое не рассчитывал. До него еще добраться надо. А с отделом надзора никто связываться не хочет. У вас есть, где схорониться?
 Донд покачал головой.
 — Плохо, — Лысый сполз по стене на землю. — У вас нет выбора. Пусть он, — лысый показал на гоблина, — обратится за помощью к нечисти. Это ваш единственный шанс.
 — Не понимаю, — Лад бросил камень. — Что мы сделали не так? Почему нас объявили вне закона? Подумаешь, вышли в город, никого не предупредив, но ведь это...
 — Помолчи, — устало махнул рукой лысый. — Вас отслеживали с первого дня. Донд пытался что-то вынюхать, но ему не удалось. А сегодня все словно с цепи сорвались! Их понять можно. Лучшего момента не придумаешь.
 — Что вы имеете в виду? — Гоблин подсел к лысому.
 — Вас хотят уничтожить. Открыто напасть на посольство посадское нельзя. Другие посольства шум поднимут. А тут вы сами в ночной город вышли. Да еще никого не предупредили. Вас ликвидируют, и спишут всё на несчастный случай. Другим посольствам будет хороший урок.
 Наковальня сплюнул.
 — Ты знал об этом? — спросил он Донда.
 — Догадывался.
 — Но почему? — не унимался Лад.
 — Да потому, — резко ответил гоблин, — что посольство наше им поперек горла! В лесах посадских нас хотели задержать. Знали они, не просто посольство идет, а разведотряд. Помните, как мы в Посаде шпионов ловили? Так вот, теперь мы шпионы в чужой стране. И на нас идет охота.
 — Уходить вам надо, — посоветовал лысый. — Отдел надзора так просто не сдается. Если гоблин посредником выступит, нечисть примет вас. До утра протянете. Утром в посольство возвращайтесь. Ведите себя так, словно и не было ничего. Это собьет их с толку.
 — А зачем нам к нечисти? — забеспокоился Наковальня. — Почему бы нам сразу в посольский домик не отправиться?
 — Вас там ждут, — вздохнул лысый. — Всю ночь караулить будут. Под утро уйдут. Ну, чего встали? Уходите.
 — Кто за всем стоит? — спросил Донд.
 — А ты не догадываешься? — Лысый вытер кровь с губ. — Догадываешься... Вам надо к нечисти. Среди людей вас найдут. Среди нечисти тоже могут отыскать. Только нечисть — она везде нечисть, с ней договориться трудно. И вам, и тем, кто по следу вашему идет.
 — А ты как же? — проявил заботу Лад.
 — Не пропаду. Отлежусь здесь.
 — А если найдут?
 — Максимум, что мне грозит — год тюрьмы за пособничество. Уходите. Вас сажать не будут. Прихлопнут как мух, и поминай как звали.
 Они оставили лысого в подворотне, и Лад отметил — люди Синдиката в минуту трудную друг за друга стеной встают. Круговая порука. Вот как.
 — Не все такие, — Донд словно мысли Лада прочитал. — Есть ренегаты. Бегут на другую сторону, и товарищей предают. Таких карают жестоко. Крут Макди из таких. Это он всё затеял. Военная экспансия на земли посадские, шпионы, охота на нас. Он за всем стоит. Синдикат хотел его убрать. Не вышло. Теперь наш черед пришел.
 — Ты хочешь убить Макди? — деловито спросил гоблин, поняв тайные намерения Донда.
 — Если придется — да.
 Наковальня был согласен с Дондом. Гоблин тоже крови желал.
 Лада сомнения терзали. Не такой он видел свою задачу в стране заморской. Убить Макди — это не просто купца богатого жизни лишить, что само по себе всей натуре Лада претило. Это политическим убийством попахивало.
 По всему выходило, что Макди не просто купец знатный, но еще человек влиятельный в политике страны. И пусть он зло для Посада, но убивать его как разбойника лесного — глупо. Такого человека надо в союзниках иметь. Но об этом Лад никому не сказал.
 Из подворотни вышли они на улицу не очень широкую. Фонарей на улице не было, дома стояли темные, ни в одном окошке свет не горит.
 — Куда дальше?
 Ладу никто не ответил. С минуту они стояли и смотрели по сторонам. Потом гоблин хлопнул себя по лбу.
 — Вспомнил! Ведьма одна говорила, есть здесь где-то квартал Кемсиканской группировки. Мол, если нужда придет, там подскажут, где нечисть отыскать. Только предупреждала она, в квартале том косо на незнакомцев смотрят. Так и норовят карманы обчистить, и даже могут жизни лишить.
 — Нам без разницы, — заметил философски Наковальня. — Жизни нас могут лишить где угодно. Конечно, не за пригоршню меди сгинем и к предкам отправимся. Дорого возьмем. Так что поехали в квартал кемсиканский, поглядим, что к чему.
 Все согласились.
 Через пятнадцать минут безуспешных попыток Донд всё же остановил такси. Выглядело оно более чем подозрительно — грязная повозка, изрыгающая из чрева своего клубы черного дыма.
 — Куда? — хрипло спросил водитель повозки железной.
 — В кемсиканский квартал.
 — Жить надоело? — скривил рожу водитель. — Деньги есть? Бесплатно жмуриков только катафалки возят. А моя тачка не из их числа будет.
 Донд отсчитал несколько гаксов. Водитель спрятал мятые купюры в карман рубахи.
 — Поехали, ребята. Не знаю, какое дело вас в пекло это несет, но раз заплатили, доставлю. Только улочками поедем неприметными. Нынче в городе перехват объявлен. Видать, опять какого-то дебила-маньяка ловят.
 — Франзонец, что ли? — посочувствовал Наковальня.
 — Кто? — спросил водитель.
 — Маньяк.
 — Ну ты меня рассмешил. Д-а-а, такое редко бывает, — водитель скорость прибавил. — Вот что, если дело у вас в квартале быстрое, так и быть, подожду вас. А то, знаете ли, гулять там ночью опасно.
 — Нам не привыкать, — проворчал гоблин.
 Водитель хмыкнул и умолк на минуту. После очередного поворота он опять заговорил и поведал посадским все слухи о квартале кемсиканском, надеясь уговорить клиентов своих долго там не находиться.
 Кемсиканский квартал представлял собой обширный кусок земли на севере города, беспорядочно застроенный странными для этого высотного города двух-трех этажными домами. Многие из них были пусты. Многие находились в ужасном состоянии. Всюду возвышались бесчисленные свалки мусора. На свалках тех обитали стаи огромных крыс.
 Здесь шла своя жизнь, не похожая на городскую, подчиненная жестоким законам. Многочисленные группировки делили эту помойку на сектора. Они грызлись за право владеть той или иной улицей, и вход шли ножи, дубинки, а когда и «стволы», «шпалеры», «мокробойки» и прочая невидаль, о которой Лад не имел ни малейшего представления. Все группировки подчинялись одним и тем же законам, из коих главным был такой — сильный имеет на всё права.
 Еще ходили слухи, что почти все кемсиканцы имеют связь с нечистью. Потому в районе так много всевозможных оккультных лавок и магазинчиков. В них вам без труда всучат какую-нибудь гадость, способную отравить всех врагов ваших, надоедливых соседей и нудных родственников. Или с умным видом предскажут судьбу, хотя это ни к чему. Коли зашел в такую лавку, судьба у тебя одна — обчистят догола и пустят по ветру. Ибо услуга оракулов кемсиканских дорого стоит — всё, что есть у тебя в карманах. А иногда и того дороже попросят — жизнь твою.
 — Веселый народец, — буркнул гоблин, услыхав такое.
 Но хоть и связаны кемсиканцы с нечистью, боятся они ее до ужаса. Каждый дрожит над душою своей жалкой. Потому что нечисть — она и есть нечисть. Раз поможет тебе, а в уплату душу твою потребует. Тут гоблин не сдержался и громко усмехнулся. Водитель косо посмотрел на него и остановил такси.
 — Приехали. Там, за углом, начинается квартал кемсиканский. Если ждать вас нет нужды, я поехал.
 Посадские выбрались из машины и осмотрелись. Машина развернулась. Тут из-за угла выбежали двое. Вид у них был потрепанный. Увидев такси, они бросились к нему. Как только уселись, машина что есть мощи рванулась в город.
 — Веселенькое место, — Наковальня сплюнул и затылок почесал. — Идти туда с пустыми руками не очень-то и хочется. Неужели кузнец посадский нечисти испугался? — спросил гоблин, хотя его самого дрожь била и шерсть дыбом встала.
 — Не так страшен Чер-Туй, как о нем говорят, — ответил ему Лад.
 — Уверен? — Наковальня осматривал окрестности, пытаясь отыскать что-нибудь, на худой конец, хоть отрезок трубы металлической. Всё не с пустыми руками. — Уж Чер-Туй точно ужасен.
 — Страшнее его мы здесь никого не увидим, — успокоил Лад. — Как думаешь, Донд, нам сначала с людьми поговорить, или сразу к нечисти идти?
 — К нечисти, — ответил за Донда Сэр Тумак. — Понял я одно: с нечистью можно найти общий язык. А с людьми в этом квартале каши не сваришь.
 — Полиция сюда не сунется, — Донд думал о своем.
 — А отдел надзора?
 — Эти могут.
 — К нечисти нам надо, — убеждал гоблин.
 — Да как к ней попасть-то?! — осадил его кузнец, отыскав, наконец, пруток железный.
 — А зачем вам к ней?
 Лад вздрогнул. Наковальня и гоблин тут же встали спина к спине. А Донд озираться стал.
 — Кто здесь? — спросил Лад как можно спокойней.
 — Здесь... Я.
 — Кто «я»?
 — Я... Эхо лесное.
 — Кто-о? — Наковальня еще крепче сжал пруток в руках. — Какое такое эхо лесное? Здесь и лесов-то никаких нет!
 — Нет, нет, нет... Слушай меня, Лад. Ночь эту вам продержаться надо. А утром, в доме посольском, будет тебя ждать ворон Седоборода. Я быстрее его сюда добралась. Ведь не птица я, крыльями махать ни к чему.
 — Тебя Седобород послал? — Лад облегченно вздохнул.
 — Послал, сослал, слал... Меня никто послать не может. Крикнешь — я отвечу. Но распоряжаться мною никто не может.
 — Помнится, тебя Стен Великий посылал.
 — Посылал, посылал... Нет. Не посылал. Просил. Разница большая.
 — Значит, тебя просил Седобород, — подвел итог гоблин.
 — Седобород, брод, род... Не просил.
 — Ничего не понимаю. — Наковальня опустил пруток. — Если тебя не посылали и не просили, тогда что ты тут делаешь?
 — Делаешь, елаешь, лаешь... Я — эхо лесное. Коли позовут, вмиг рядом окажусь.
 — Этот голос из ниоткуда мне порядком надоел! — Донд всё смотрел по сторонам. — Чего мы с ним в слова играем? Послушай, эхо глупое, чего тебе надобно?
 — Надобно, надобно, но... Ничего.
 — Ну, так проваливай отсюда куда подальше! — в сердцах сплюнул Наковальня.
 — Дальше, дальше... Некуда дальше! Мне от вас ничего не надо. А вот вы чего-то хотели.
 — Что же мы хотели? — устало сдался Лад.
 — Хотели, отели, ели... К нечисти местной попасть. Так я вам помогу. Пройти вам надо три улицы на север и свернуть налево. Там дом стоит покосившийся. Его с другими не спутаешь. Он один такой. Если войдете в него без проблем, считайте, к нечисти дорога открыта.
 — А что за проблемы? — поинтересовался гоблин. Ему никто не ответил.
 — Эхо, ты здесь? — Гоблин взглянул на небо звездное.
 — Улетело. — Донд быстро определил направление. — Нам туда.
 Гоблин почесал за ухом и хмыкнул.

 Глава 7

 Проблемы проблемам рознь. Лад усвоил это еще в бытность свою дружинником.
 Есть проблемы серьезные, а есть такие — рукой махнешь, и нет проблемы. Если Яром кичится перед боем кулачным, или купец какой обмануть хочет — это раз рукой махнуть. Ярома приложишь кулаком, а купца уличишь во лжи, тут и проблемам конец.
 Ежели Седобород серчает, или Гадина милая брови хмурит, тут жди беды.
 Или вот поход прошлый, он то проблемой большой оказался. За ним битва грянула, и перемены Посад в плен взяли.
 Да, то были большие проблемы.
 А сейчас что?
 Посольство посадское, видать, кончилось бесславно. Послы вне закона объявлены. По пятам громилы из отдела надзора идут.
 Сравнивал Лад проблемы, сверял, и удивлялся себе. Думает он о вещах так, словно и не касаются они его. Проблема серьезная, проблема пустяковая, это не важно, то забыть пора давно.
 — Вот и дом, — услышал он тихий голос Донда. Не сразу до Лада дошло, что шепотом говорить не было раньше нужды. И что лишь очень серьезная причина могла заставить Донда понизить голос.
 — А вот и проблема, — Наковальня указал на дверь входную.
 Говорить о том не стоило. Проблема сия и так всем была ясна. Лад смотрел на дверь входную и млел от мысли одной о том, что именно ему предстоит решать проблему эту. Сердце у него екнуло и холодком схватилось. Даже в самых страшных снах ему не снились чудища, подобные тому, которое охраняло дверь в дом заветный.
 — Вот он где штаны просиживает! — присвистнул вдруг гоблин. — Это же Лих Лихович Лесной!
 — Лихо Лесное? — переспросил Лад.
 — Его брат меньшой. В семье Лиха Лесного было немало кровей нечистых намешано, поди, разбери кто чей сын и кто чей брат названный. В срок назначенный пришлось семейке этой разбираться в морганистических связях предков своих, в альянсах политических и мезальянсах любовных, ибо дело касалось наследства огромного. Считай, почти все леса посадские у них во владении числились, и все лешие в подчинении у семейки этой служили. И выходило по всему, что Лихо Лесное, брат старшой, имеет во всём прав больше, чем остальные родственники. Но брат меньшой, Лих Лихович, не захотел с этим мириться. Подбивал он Чер-Туя на свою сторону встать, да только Чер-Туй уже в те годы умом блистал. Знал он, что после отца на трон главный сядет. И тогда Лихо Лесное, законный наследник титула своего, будет ему опорой надежной. Не допустил он тогда раздора в семье фаворитов первых, признал права Лиха Лесного. А брата его меньшого в бессрочную ссылку отправил. Изгнал из лесов посадских. Прошло время, забыли о нем. А он, оказывается, вот где гнездо себе свил.
 — Не сдох, значит, в изгнании, — заметил Наковальня.
 Не сдох, подумал Лад. Хорошо сохранился. Вон как ножичком играет. А ножик-то, поди, длиной человеку по пояс будет.
 Действительно, Лих был росту огромного, а ножик, который он в землю втыкал забавы ради, от острия до тупого конца рукоятки имел почти метр длины. Лих был покрыт шерстью седой, волосы, спутанные и грязные, копной переходили в бороду. В общем, стоял перед дверьми стог шерсти грязной, высотой с избу приличную. Из-под шерсти блестели глаза злющие. Когти на ногах так загнулись, что могли служить хозяину шипами в гололед.
 — Забыл он обиду на посадских или нет, а делать нечего, придется поговорить с ним. — Наковальня покрепче сжал пруток и направился к дому.
 Остальные последовали за ним. Как только Лих заметил гостей незваных, тут же улыбку изобразил и нож в шерсти спрятал.
 — Кто такие? — спросил. — По делу пришли, али так, ради забавы пожаловали старого Лиха дразнить?
 — Не до забавы нам, — ответил Лад. — Да и не шут ты гороховый, чтобы мы с тебя веселились. Нам бы в дом войти.
 — А-а, в дом войти желаете? Войти можно, — вздохнул Лих, — коли в уме вы и в рассудке здравом. Только есть одна помеха.
 — Какая тут может быть помеха, Чер-Туй меня вразуми! А ну, отвечай, шерсти клок!
 Лих тряхнул копной волос, взгляд колючий на гоблина устремил.
 — Кто тут про клок шерсти кричит? Не ты ли, жалкое подобие мочалки? И зачем Чер-Туя помянул? Я про него знать не хочу.
 — А ты и не знай. А вот в дом нас пропусти без всяких помех, — продолжал давить гоблин, зорко следя за Лихом. Кто знает, откуда эта копна шерсти ножик выхватит? Надо быть ко всему готовым.
 — Так не бывает, чтоб без помех, — с сомнением ответил Лих. — Ты, часом, не гоблин ли будешь?
 — Он самый. Сэр Тумак из лесов посадских.
 — Понятно. Эти тоже из посадских будут?
 Лих метнул на Лада взгляд хитрый, потом на Наковальню. Донд привлек его внимание в последнюю очередь.
 — Человек Синдиката с посадскими? Да-а, многое изменилось.
 — Тебе какая разница? — не унимался гоблин. — Пустишь нас, или в слова играть будем?
 — В последнее время отбоя нет от таких, как он. — Лих смотрел на Донда так, словно и не человек перед ним был, а вещь какая.
 — Что ты хочешь сказать? — Донд напрягся весь.
 — Приходил тут один недавно. Просил пустить его. Сначала просил, потом грозил. Кричал, что из Синдиката он. Мол, если не пущу, проблем у меня будет выше головы. А какие у меня могут быть проблемы? Только вши одни, да и те долго не живут. Не пустил я его. Ножиком помахал перед ним... На том и разошлись бы. Да он, недотепа, братца помянул моего недобрым словом. Тут я не сдержался. Покромсал его на куски мелкие.
 — Эх, ты, копна глупая! Зачем погорячился? — сплюнул Наковальня. — Человека жизни лишил за пустяк.
 — Тебе пустяк, а мне честь родовая! — огрызнулся Лих.
 — Ты же ненавидишь брата люто! — удивился гоблин. — О какой чести тут можно говорить?!
 — Это дело семейное. А грозить мне карой, коей брат мой старший подвергнут был — излишне!
 — О чем это он? — тихо спросил Лад у Наковальни.
 — Лихо Лесное в народе зовется одноглазым. Понял?
 — Кто его глаза лишил?
 — Не знаю. Но чтобы нечисть рангом высокая ока лишилась, причины веские нужны.
 — О чем вы там шушукаетесь? — Лих грозно посмотрел на Лада. — При мне шушукаться нельзя! Если пройти хотите — это дело одно. А коли меня обсуждаете втихую — это неприлично.
 Обиделся Лих.
 — А разве прилично людей порядочных держать у дверей закрытых? — усмехнулся гоблин. — Нет, если ты совсем о корнях своих забыл, то тогда всё понятно. И не надо о приличии говорить. Живешь в стороне от мест родных, забыл о посадском законе гостеприимства. Хорошо еще о чести родовой помнишь. А может, врешь ты всё? Погубил человека ради забавы, а честь приплел ради оправдания собственного?
 — Да за кого ты меня принимаешь?! — осерчал Лих. — Да чтобы я обычаи родины забыл?!
 Он вдруг с легкостью поднялся с земли и отворил двери заветные.
 — Проходи!
 Посадских два раза приглашать не пришлось. Они быстро шмыгнули мимо Лиха. Лишь когда двери за их спинами скрипнули, Лад дух перевел.
 — Ну и хитер ты, Сэр Тумак. Заговорил Лиха, — похвалил он побратима.
 Дверь дрогнула от глухого удара огромной силы.
 — Он сюда не войдет? — спросил Наковальня.
 — Если б мог, уже был здесь. — Гоблин осмотрелся. — Видать, судьба у него такая, ворота охранять, а в дом ему не войти. Вы ничего странного не видите?
 Все на гоблина уставились.
 — Вы не на меня смотрите, а вокруг.
 Лад осмотрелся. Ничего странного. Коридор длинный, деревом странным обшит. Под ногами пол земляной, над головой потолок высокий.
 — Мы ведь в дом вошли, — напомнил гоблин. — А в доме полагается комнатам быть.
 Тут до Лада доходить стало — что-то не так. Действительно, где же комнаты?
 — Так и должно быть, — заверил Наковальня. Однако уверенности в его голосе никто не услышал. — Ну, чего встали, как вкопанные? Идем, что ли?
 Он первым направился по коридору неведомо куда. Лад шел последним, и одна мысль не давала ему покоя. Куда приведет этот коридор? Донд тоже беспокоился. Что за человек приходил к Лиху? Назвался мафиозником, просил пропустить к нечисти. Донд остановился. Ну, конечно! Он был человеком Макди! Чер-Туй возьми всех с потрохами, неужели Макди так далеко видит?!
 — Ты чего? — Лад уперся в спину Донда.
 — Так, мысль одна беспокоит.
 — Меня тоже многое тревожит, но останавливаться из-за этого в коридоре странном я не собираюсь.
 Сколько они шли — никто сказать точно не мог. Ладу казалось — долго. Очень долго. Коридор петлял в разные стороны, то сужался, то расширялся. Несколько раз им пришлось подниматься по лестнице.
 — Всё. Коридор кончился.
 Наковальня остановился и непонимающе ощупал стену перед собой. Была она сложена из кирпича красного. Наковальня толкнул ее. Ни один кирпич не поддался. Гоблин носом повел.
 — Ветерок чую. Надо стену ломать.
 — Может, не стоит? — сказал Лад. — Кто знает, что за этой стеной. Может, ее специально здесь поставили, чтоб защититься от кого-то или чего-то.
 — Нет. — Донд внимательно осмотрел стену. — Для защиты она не очень прочная. Сэр Тумак почувствовал ветер, значит, кирпичи не плотно пригнаны. Надо ломать. Не обратно же идти.
 Наковальня тут же принялся за дело. Он толкал стену, бил прутком, напрягал все свои силы, но стена даже не дрогнула. Лад протиснулся вперед. Усталый Наковальня молча уступил ему место. Лад пригляделся к стене и ... не увидел ни одного кирпича! Его друзья видели перед собой стену, а он увидел дверь кованную, покрытую плесенью и паутиной. Была она закрыта на массивный запор железный, который не согнуть и десяти кузнецам посадским.
 — Так я и думал, — он попробовал дернуть запор.
 Запор даже не скрипнул. Тогда Лад попросил кузнеца помочь ему. Наковальня пожал плечами и встал рядом. Он не понимал, чего хочет Лад. Водит руками вдоль стены. Какой от этого толк?
 Лад взял ладони кузнеца и уложил их на запор.
 — А теперь тяни! — крикнул он.
 И Наковальня потянул. Мышцы спины его вздулись буграми, и услышали посадские скрежет неимоверный, от которого уши заложило. Поддалась задвижка, скользнула в петлях заржавленных, и отворилась дверь кованная. Остолбенели посадские. Только что была перед ними стена, а теперь тускло светили звезды. И ветер трепал их кудри.
 — Чары! — Наковальня провел ладонью по лицу — то ли наваждение прогонял, то ли пот отирал. — Чары, чтоб им пусто стало!
 — Кому? — угрюмо спросил гоблин.
 — Да всем, кто эту игру странную с нами затеял! — ответил Донд. — Если бы не Лад, ломали бы мы сейчас камень призрачный. Уверен, силенок нам не хватило бы.
 — Пойдем, что ли? — Гоблин тронул Лада за плечо, и тот сделал первый шаг навстречу ночному ветру.
 Ожидали они тут же увидеть сборище нечисти заморской. Но никто их не встретил. Никто путь не преградил и не спросил — куда они путь держат. Пустота и тишина расстилались вокруг под безбрежным небом ночным. Ни искры костра, ни говора человеческого, ни урчания нечисти какой.
 — А чего вы хотели? — заявил гоблин на молчаливое изумление друзей. — Чтоб вас здесь хлебом-солью встретили? Не бывает так, чтобы нечисть людям радовалась.
 — Ты-то не человек. Тебя-то могли бы уважить, — ответил ему Наковальня. — Куда теперь идти? Ни дороги, ни тропинки какой тайной я не приметил.
 — Никуда не пойдем, — устало заявил Лад. — Здесь ночь переждем.
 — А если кто сам к нам пожалует из нежити местной? — забеспокоился Наковальня.
 — Тогда и думать будем.
 — Я о том и говорю. Сейчас как раз время думать, — Наковальня ткнул пальцем в ночь. — Гости к нам идут.
 — Это мы здесь гости, — поправил гоблин, всматриваясь в сторону, куда палец кузнеца указывал.
 В сотне шагов от них соткались три фигуры из мрака.
 — Вампиры, — гоблин сплюнул.
 Наковальня тоже слюной землю окропил и за амулет заговорный схватился.
 Вампиры оказались вполне приличными людьми пожилого возраста. Одеты они были в темные плащи и сапоги высокие. На головы капюшоны накинуты. Принадлежность к роду вампирскому выдавали клыки острые, торчащие в уголках рта каждого. Они долго и молча разглядывали гоблина, и только после этого заговорили с гостями непрошеными.
 — Кто такие? — спросил один из них. Лад отметил про себя — это главный. — Вижу, люди вы, а рядом представитель племени нашего. Потому и прошу ответить нам без промедления.
 — Мы — посольство посадское. Надо бы нам ночь скоротать спокойно. Вот мы и решили к нечисти заглянуть.
 — Первый раз слышу, чтобы кто-то говорил о спокойной ночи в гостях у нечисти, — усмехнулся вампир главный. А после удивился. — Так вы сами пришли?! Эх вы, ротозеи, говорил же вам, сигнализация устарела, — напустился он на своих. Те лишь головами качали, поражаясь наглости каких-то людишек, осмелившихся без приглашения пожаловать к нечисти. — Вы мне что говорили? «По собственной воле к нам никто не ходит. А которых силком волокут, так те про коридор и дверь тайную не знают». Вот что вы мне говорили! Вас бы за это колом осиновым приложить, бездельники! Совсем про обязанности свои забыли. Сегодня останетесь без ужина!
 — Мы уже ужинали, — весело отвечали они.
 — Тогда, без завтрака! — ярился главный. — И не спорить со мной! — Он повернулся к Ладу. — Чую я, ты разгадал секрет двери тайной. Что ж, провожу вас до места. Пусть там с вами разбираются те, у кого ума побольше нашего. Одного не пойму я, как вы Лиха обманули? Проскочить мимо него вы не могли. А договориться с ним невозможно. Пять лет он исправно службу нес. А теперь вот оплошность допустил. Ну, ничего, мы с него потом спросим. А пока — прошу за мной.
 — Погоди, комар-переросток, — грубо рявкнул гоблин. — Ты-то сам, кто такой будешь?
 — Я?! Я начальник отдела охраны. Состою при этой должности уже годков сто. Сегодня провожу инспекцию постов дальних. Оболтусы мои совсем от рук отбились. Всюду чары наложили и не проверяют посты. Надеются на заклинания. А они старые, могут и не сработать, — вздохнул с сожалением он. — Вы вот прошли, значит, истлели чары. Ладно, чего здесь стоять, идите за нами. Сдам вас в канцелярию, пусть там головы ломают.
 — Ни в какую канцелярию я не пойду! — твердо заявил Лад. — Бюрократия ваша мне поперек горла встала! Веди нас прямо к самому главному!
 Вампир взглянул на него пристально и губы свои тонкие языком облизал.
 — Вот так значит, да? — спросил он тихо. — Говоришь, к самому главному? Можно и к главному. Только не жалей после о решении своем.
 Он резко повернулся и пошел в ночь. Подручные его за ним семенили. Делать нечего — Лад и друзья поспешили следом. И чем дальше они шли, тем больше нечисти стало попадаться им на пути. Вот кто-то пролетел — ветер тронул волосы. Подняв головы, увидели они белесый призрак — прозрачный силуэт девушки. Призрак летел над землей, и венок из роз белых был вплетен в волосы ее.
 — Привидение, — пояснил гоблин друзьям. — Их здесь много. В большинстве своем безобидные. Но есть и противные.
 Привидений им на пути попадалось много. Но были и другие представители нечисти заморской — ведьмы, оборотни, гады летающие и ползучие (когда с одной головой, а когда и с несколькими мордами ужасными).
 Попадались также джинны всякие. Ладу показались они забавными — плывет в воздухе верхняя половина человека, а всё остальное струйкой тумана в горлышко бутылки уходит. Плывет такая фигура по воздуху, а бутылка по земле прыгает, камешки избегает, лужи перескакивает. На вид забавные, но в сущности своей ужасные.
 О том гоблин сказал. А ему Лад верил.
 Но самым странным были не существа эти, а то, как они себя вели при встрече с посольством посадским. А вели они себя так, будто и не случилось ничего. Будто и не ведет вампир — начальник охраны, людей живых к самой главной нечисти заморской. Проносились привидения мимо Лада и друзей его, как ни в чем не бывало. По делам своим спешили джинны диковинные. Ведьмы взглянут разок и дальше летят. Оборотни воздух втянут ноздрями, когда тявкнут, когда рыкнут (это, смотря какой оборотень попадется — будь-то волк, собака или еще зверь какой), и тут же забывают о незнакомцах, коих вел патруль вампиров.
 Чем дальше они шли, тем больше удивлялся Лад, — вышли они из дверей тайных посреди пустыря огромного, чьи края во тьме кромешной терялись, а теперь идут они по тропе широкой, и разная нечисть встречается им на пути. Звезды всё также тускло светили над ними, вокруг ни отблеска костерка.
 Вскоре впереди показалось строение странное, тропинка аккурат в строение это упиралась. Из камня черного возвышался над землей куб огромный. Не было в нем окон, а входом служила щель огромная, будто молния здесь в землю ушла и камень разошелся, дав искре небесный доступ в недра земные. Охраняли вход две змеюки огромные. Тела их кольцами свернулись и поверх колец толстых головки злющие виднелись. Язычки длинные тварей этих то и дело наружу высовывались и дрожали мелко — зрелище гадкое. Когда подошли ближе, гады зашипели грозно. Начальник патруля сделал знак тайный рукой, и змеюки успокоились.
 — Не любят они живых, — пошутил вампир. Лад от шутки такой вспотел весь.
 Внутри куб оказался куда симпатичнее, чем снаружи. Спустившись по широкой лестнице, оказались они в зале огромном. Стены были мрамором отделаны, пол паркетом резным покрыт, а потолок высокий поддерживали шесть толстых столбов из камня черного. Вдоль стен бежала река огненная. Она давала достаточно света, чтобы осветить зал мерцающими всполохами. Зал был заполнен нечистью разной и почему-то напомнил Ладу приемную Торговой палаты.
 — Везде одно и то же, — сплюнул Наковальня.
 — Бюрократия неистребима, — провозгласил гоблин. — Даже здесь, в сердце царства нечисти заморской, она нашла себе благодатную почву. Эй, кровосос, неужели нам предстоит стоять в очереди?
 Ведьмы, вурдалаки, оборотни, привидения, вампиры, джинны, ящеры какие-то зеленые, в общем, весь сброд заморский столпился в длинной очереди, которая упиралась в огромной длины стол. За столом восседали представители рода гоблинского.
 — Об этом не беспокойтесь. — Вампир с гордостью посмотрел на них. — Очередь для желающих получить льготы и милости от щедрот казны темной. А вам какие льготы? Разве что вы соизволите смерть принять от клыков министра юстиции и стать полноправными членами нашего общества. Так и то это лишь с разрешения высочайшего его милости темной. Хотя министр может и без разрешения вас оприходовать. Он у нас большой выдумщик и частенько не выполняет распоряжения его милости.
 — От этого увольте! — резко сказал Лад. — Если не в очередь нам, то куда?
 Вампир ничего не ответил. Он щелкнул пальцами, и на хруст хрящей мертвых прибыло привидение мальчонки.
 — Этих в приемную его милости. И без всяких проволочек и штучек. Понял?
 Призрачный мальчуган, паря в метре от пола, отчаянно закивал головой.
 — Он проводит вас до приемной его милости. Удачи желать вам не буду. Охранять вас надобности не вижу. Если отстанете от мальчишки, вас тут же кто-нибудь сожрет. Так что...
 Он усмехнулся, обнажив клыки, и ушел. Призрачный мальчонка сделал знак рукой, приглашая посадских следовать за ним, и полетел в боковую дверь, из коей, надо заметить, он и появился.
 После такого напутствия Лад и его друзья сочли за лучшее немедленно следовать за привидением. Они едва поспевали за ним — привидению не приходилось открывать двери, оно просачивалось сквозь них, чем немало пугало Наковальню. Они спешили по коридору, вдоль стен которого трепыхали от малейшего дуновения ковры и гобелены, расписанные ужасными сценами из жизни заморской нечисти. Свет в коридоре давали огромные чаши, подвешенные на железных крюках под потолком. В чашах бурлила черная жидкость, по поверхности ее плясал огонь.
 — Кровь земли, — шепнул гоблин Ладу.
 Замыкавший шествие Донд прислушивался к шорохам за коврами и гобеленами. Чудилось ему, что немало тайных ходов скрывают эти огромные покрывала. А еще казалось, что за каждым из них притаился кто-то и следит за каждым шагом гостей незваных.
 Привидение привело их в небольшую приемную, в которой стояла мебель диковинная — глубокие кресла с мягкой обивкой темных тонов, изящный столик с резными ножками, камин с чугунной решеткой, сплетенной так искусно, что даже Наковальня залюбовался.
 В таком месте нечто ужасное вряд ли появится, успокоил себя Лад и уселся в кресло. Привидение растворилось в воздухе. Наковальня сплюнул и вздохнул с облегчением.
 Гоблин обследовал бутылки на столе. Обследование это выразилось в шумном обнюхивании горлышка каждой бутылки, после чего Сэр Тумак удовлетворенно хмыкнул и отпил по глотку из каждой.
 Донд с беспокойством осматривал стены. Они были затянуты бордовой драпировкой, и Донд гадал — из какого угла явится хозяин покоев сих, и пребывал в тревожном ожидании. Он не разделял спокойствия Лада и умиротворенности гоблина (после дегустации Сэр Тумак разомлел), и наивную любознательность Наковальни.
 За свою жизнь, почти с детства связанную с Синдикатом, Донд ни разу не видел нечисти местной. Он возмужал и стал профессиональным убийцей в той жестокой системе, которая не поощряет склонность к мимолетным страхам. А нечисть такие страхи может вызвать. (Сколько времени прошло, как они вступили на территорию нечисти, а страхов у каждого накопилось с десяток.) Потому Синдикат не приветствует связи своих сотрудников с представителями нечисти. И зря. Надо быть ко всему готовым. Вот сидят они в комнате уютной, ожидают неизвестно кого или чего, а выхода-то из комнаты и нет.
 Как только вошли они в комнату, дверь за ними захлопнулась. Донд попробовал ее открыть — ничего не вышло. О том, однако, Донд решил пока никому не говорить.
 Жизнь в жестких рамках устоявшихся норм Синдиката учила привыкать ко всяким неожиданностям. Но только не ко встрече с представителями совершенно другого мира. Синдикат учит выживать при любых обстоятельствах. Но вот что делать, когда природа грозящей опасности неизвестна? Тогда остается лишь быть наготове — раскрыть пошире глаза, навострить слух и превратиться в сжатую пружину. Жаль только, что ножей метательных он не взял. Серебро сейчас пригодилось бы.
 — И что ты с серебром делать собрался, а?
 Голос заставил всех вздрогнуть, а Донд от неожиданности назад подался и уперся спиной в стену. Лад с кресла вскочил да и гоблин с Наковальней на ногах вмиг оказались.
 — Кто говорит? — опомнился Лад. — Не ты ли, эхо лесное?
 — Эхо лесное? — голос проявил интерес. — Эхо... эхо... эхо... А, вот. Эхо лесное, разновидность вымирающей породы эхитов. Живет за счет вибраций, возникающих в частотном потоке звука какого-нибудь шума, будь-то голос, всплеск камня, упавшего в воду, или каменный обвал в горах. Встречается в лесах и горах. На равнине встречается в заброшенных замках. Охотно вступает в контакт с людьми, преследуя далеко не бескорыстные цели... Что это значит? Ага, вот. Ведет двойную игру. Перекликается с голосами людей, чем вызывает у них желание кричать больше и громче, обеспечивая тем самым запас вибраций, за счет которых и существует. Понятно. Нечисть мелкого пошиба, хотя и интересный экземпляр для моего архивариуса.
 В дальнем углу, возле камина, что-то скрипнуло, и половина стены исчезла, как не бывало. Из зияющей черноты вышел в мягкий свет комнаты мохнатый гном. То, что это гном, из посадских понял лишь гоблин. Он от удивления присвистнул.
 Гном был ростом в пояс Ладу, однако в плечах имел ширину приличную. Был он волосат, как гоблин, только шерсть его вся сединой подернулась. Гном вообще походил на гоблина, как отметил Лад. Словно кто-то сделал когда-то две похожие фигурки — одну большую, грубой работы, другую поменьше, работы более тонкой, изысканной что ли.
 Гном держал в руках огромный фолиант в переплете темной кожи.
 — Всеобщая энциклопедия нечисти, — благоговейно произнес гоблин.
 Гном взглянул на него и улыбнулся вдруг.
 — Она самая. Единственный экземпляр. Раз слыхал ты о ней, значит, из земель древних родом будешь. Только в землях древних память о книге этой сохраниться могла.
 О чем они говорят, думал Лад, о каких землях древних?! Кругом нечисть кишит, как лосось на нересте, а главным у нее этот недомерок стоит. Ну и дела, однако.
 — Ну, чего окаменели, будто голову Герузы Монголы узрели? Садитесь.
 Нет, что-то есть в этом недомерке, размышлял Лад. Вот вошел он в комнату, и всех словно столбняк охватил. А как сказал: садитесь — спали оковы невидимые.
 — Так, так, так, — гном обвел всех взглядом, когда уселись посадские, и бросил книгу на пол. После чего на нее и уселся. Гоблина чуть удар не хватил. Знал он про книгу эту — от дедов-гоблинов давным-давно сказки разные слушал. Да после, в университете, учрежденном во времена древние и нареченным в честь имени одного человека — СВИФТОВСКИМ УНИВЕРСИТЕТОМ ОЛЬБИЙСКО-ТУМАННЫМ, лекции про книгу эту слушал.
 — Так, так, так, гоблин и люди живые. Славная шайка, если не сказать — странная. Позвольте узнать, что же живых на темную сторону привело?
 Вопрос есть вопрос. На него отвечать надо. Но прежде Лад решил сам спросить.
 — А с кем имеем честь беседовать? — спросил, и глупости собственной удивился. Ясно, с кем — с главным у нечисти заморской!
 — Беседуют в других местах, — веско заметил гном. От его голоса всем стало зябко. — А здесь, знаете ли, на вопросы положено отвечать. Я прощаю вам слова ваши. Больше того, я отвечу на ваш неуместный вопрос, чтобы внести некую ясность на будущее. Я — гном Зевельвул тринадцатый дробь второй, хозяин трона имперского.
 Тут он замолчал, видимо для того, чтобы узреть, какое впечатление его имя произвело на присутствующих. Впечатление имя, конечно, произвело. Наковальня зевнул, гоблин хмыкнул, на лице Донда ни один мускул не дрогнул. И лишь Лад внимательно обдумывал услышанное, и смотрел с интересом на гнома.
 Зевельвул вздохнул и продолжил:
 — Я тринадцатый в роду Зевельвулов Подземных. А так, как мой отец был вторым сыном в семье, то и зовусь я Зевельвулом тринадцатым дробь вторым. Понятно?
 Чего же тут не понять, особо про дробь, ети ее вдоль и поперек. Только вот закавыка — если отец гнома был вторым в семье и, следовательно, сам Зевельвул дробь, тьфу, второй, не имел права на престол имперский, то какого рожна он на нем восседает?! Вот о чем думал Лад, на гнома глядя.
 — А померли все, — вдруг сказал гном. Лад взгляд отвел — не иначе как по глазам читает. — Померли все, а я выжил. Вот и сижу на троне сем не одну сотню лет. А он, знаете ли, не так уж мягок, как некоторые думают. Ну вот, я представился. Теперь отвечайте — что вас сюда привело? Опять заговор супротив меня какой затевается, а? Прежде, чем ответить, помните — живы вы до сих пор лишь потому, что давненько такого не было. Живые сами ко мне не приходят. А вы пришли.
 Лад вздохнул глубоко, отер испарину со лба, пригладил вихры седые ладонью и сказал:
 — О заговорах разных мы ведаем. А вот о каком ты говоришь, разуметь не можем. Мы — посольство посадское. Прибыли в страну с дипломатической миссией. Да только местные не очень нас жалуют. Вышли тут кое-какие неприятности, и пришлось нам в бега податься на одну ночь. Но страны мы этой не знаем — чужие здесь. Вот и решили к нечисти на ночь попроситься. Чай, худого местной нечисти никогда не желали.
 Лад закончил и дыхание перевел. Вроде всё сказал, по существу. А о деталях Зевельвулу знать незачем.
 — Посадские вы, значит. Слышал я о вас. Некоторые из моих подданных к вам наведывались. За долей лучшей в земли податься решили. Я никого не держу. Коли из империи моей один или десять уходят, на их место десять и сотня прибывают. Так что за утечку мозгов не беспокоюсь. Тем более, с вашим главным у нас отношения хорошие, переписываемся. А как же — родня всё-таки. А вы не знали? Ха, да все, кто на тронах темных восседают, во всех концах Вселенной — родственники. Тьма, она везде тьма, нечисть, она везде нечисть. — О странном говорил гном, о непонятном. Но спрашивать подробнее, естественно, никто не решился. Лишь Наковальня за подковку счастливую схватился, а Лад слюну сглотнул. — Недавно я даже услугу оказал князю вашему. Послал в леса посадские по просьбе его свою няньку. О ней какой-то старец мудрый справлялся у него. Не встречали? Зятьей Тещевной звать ее.
 Тут Лад побелел, как мел, да и сплюнул. Ну, Седобород, ну пень старый, удружил! Через Чер-Туя, чтоб ему в слюне захлебнуться, выписал из-за границы Зятью. А она, как выяснилось, этого поганца нянчила! Мало мне жены-ведьмы, так еще в управляющих карга заморская, нянька Зевельвула (дробь ему в лоб!), ходит теперь!
 — Ох, и обрадовался я, — продолжал Зевельвул, — когда в путь отправил ее! Она же старая, до сих пор меня юнцом считает. Всё следит — поел ли я, мягкая ли перина в постели моей. От заботы такой авторитет страдает. Как мне нечисть в кулаке держать, когда за мной самим нянька ходит?! Да, вот так... Отвлеклись мы, вернемся к делам вашим. Слышал я, из отдела надзора за вами идут. Правда?
 — Да, — Лад еще не пришел в себя после известия про Зятью. — Едва ушли от них. Скорее всего, они сейчас по кемсиканскому кварталу рыщут.
 — В этом будь уверен, — гном ехидно улыбнулся. — Хватка у них бульдожья. Но сюда не сунутся. Кстати, как вы Лиха обманули здорово! Браво! Заболтался старый. Пора его на пенсию проводить. Пускай на родине побывает. Он ведь тоже посадский... Точно, это и будет вашей платой за гостеприимство мое. Ежели я, конечно, решу так, а не иначе.
 — Значит, позволишь нам ночь здесь переждать, а утром с миром уйти?
 Гном пристально посмотрел на Лада и хмыкнул.
 Странный ты человек. Всех чары мои берут. Вон, друзья твои уже сон десятый видят, а ты всё говоришь со мной. Может, оно и к лучшему. Давно я с людьми живыми так просто, по-доброму, не болтал. Вот если б уснул ты, то отдал бы я вас на ужин страже моей. Она у меня до крови свежей очень уж нетерпелива... Почему так?
 — Заговоры меня не берут. Так что брось пытаться, всё равно у тебя ничего не выйдет... К утру проснутся? — спросил он, на друзей указав.
 — Встанут. А пока, давай, перекусим чего-нибудь. Я уже ужинал, но в хорошей компании отчего бы еще раз не поужинать. Пить что будешь?
 Лад насторожился. Чары Зевельвула против него не действовали. А вот в питье отравы какой добавит гном, — тут уж точно разум потерять можно, а заодно и жизнь.
 — Пить не хочу. Есть тоже. Если только за разговором ночь скоротать, так это можно. Лишь бы только поутру убраться отсюда, — закончил он тихо.
 — Отпущу, не бойся. А я вот выпью, — гном свистнул резко. Тут же двери отворились, и два оборотня внесли поднос с яствами заморскими. — Слышал я, ты дружбу водишь с нечистью. Это хорошо. Хоть и человек ты, а есть в тебе нечто, что заставляет нечисть уважение к тебе испытывать. Не смущайся, о тайне этой спрашивать не буду. А вот о жизни посадской попрошу рассказать.
 Гном плеснул себе в бокал синей жидкости, от которой пар валил, и закусил сушеным кузнечиком. Так началась их долгая беседа. Лад выполнил просьбу Зевельвула, — рассказал о жизни в Посаде. Заинтересовали гнома Седобород и Комер-сан. Улыбку вызвал глава старейшин Зуб Белобородый, а Яром Живодер-Вырвиглаз, за глаза Бородавка, заставил смеяться нечисть главную до слез. После Лад поведал о нечисти посадской. Не забыл упомянуть, что в битве прошлогодней нечисть с мужиками посадскими билась плечом к плечу супротив иноземных интервентов.
 — Слышал я о той заварушке. Да значения ей не придал, — задумчиво произнес Зевельвул. — Тут ведь как всё обернулось? Привели как-то ко мне стражники заморыша одного. Он кричал, что из отдела надзора сам, а еще по совместительству в Синдикате состоит. Такая конспирация меня удивила, думал, человек этот незауряден, коли жизнь двойную ведет. Он, поганец, и рассказал про поход дальний. Многие из моих подручных соблазнились. Сварили мы его в котле со смолой кипящей, да поздно было. В умах многих брожение пошло. Я держать никого не стал. Ну, пойдут мои лиходеи в земли дальние, думал, завоюют там барахла какого, либо по сусалам получат и вернутся. Что и случилось. А оказывается, вот какие тайные планы были, и цели грандиозные на кону стояли.
 — Человек тот точно из Синдиката был? — поинтересовался Лад.
 — А кто его знает? Может, и был. Я с Синдикатом дел никаких не имею. С отделом надзора — тоже. У меня своих проблем хватает... А нечисть посадская после слов твоих уважение мое завоевала.
 Лад задумался над словами гнома. Приходил к нечисти вербовщик тайный. Представился человеком Синдиката. Солгал, скотина. Про отдел надзора, может, правду сказал, только что с того? А Зевельвул говорил ему о проблемах своих. И жизнь нечисти заморской становилась Ладу всё более открытой...
 Как и нечисть посадскую, их тоже волновали проблемы власти и отношения с людьми. Не раз на Зевельвула покушались, да только он хитер был. Хитер и жесток. Именно он призвал в охрану свою страшных чужих. Ящеры безмозглые только и делали, что жрали непокорных. После остепенились. Подались на вольные хлеба. Теперь в кино снимаются. Контракты подписывают, живут в свое удовольствие.
 Лад не понимал — что за кино, какие контракты, но головой кивал.
 Поведал ему еще гном, что нет житья его народу от банд людских. В бандах тех совсем отмороженные братки! Тут Лад, как ни старался, а пену слюнявую на пол уронил. Где это видано, чтобы отмороженные братки жизнь вели?! В Посаде как: если кинут в прорубь зимой на забаву водяному, то участь у тебя одна — будешь стоять на дне озера столбом ледяным, и глаза пучить на хороводы русалок развратных! А здесь, в заморье, всё иначе. Отмороженные молодцы сбиваются в ватаги дерзкие и терроризируют окружающих. Одна кемсиканская группировка чего стоит!
 Удивлялся Лад такому. Много странного услышал. Но и о главном не забывал.
 — Слышал ли ты о Круте Макди? — спросил невзначай.
 Зевельвул умолк на миг, после сверкнул очами.
 — Слышал. Отвратительная личность, но умная. Он давно в компаньоны ко мне набивается. Мечтает дела общие иметь. А какие дела у меня, Зевельвула, с людьми могут быть? Не о тебе, конечно, речь. Ты человек особый. Ведомо мне, что Чер-Туй с уважением к тебе относится. Это немало, поверь. А кто из нечисти за Макди поручится? Если только ведьма какая, да оборотень-одиночка, кои не ведают, что хорошее отношение к ним Макди есть всего лишь ширма, за которой поиск выгоды собственной он прячет... А ты почему о нем спросил? Обиду на него имеешь?
 — Синдикат его убрать хочет. А я сомневаюсь...
 — Эх, вы, человеки! Одного понять не можете — не бывает лучше от чьей-то смерти... Только к нам дорога короче становится. А как же, чем больше зла человек совершает, тем ближе он к нам, к нечисти. Только не в почете он у нас будет в срок положенный. Позабавимся над ним, ох позабавимся... Что-то на сухую мы разговор ведем. Не бойся, отведай вина моего. — Зевельвул плеснул в бокал красной влаги и Ладу подал.
 Лад принял. Авось и не отравит, подумал.

 Глава 8

 Снился Ладу Посад торговый. Площади базарные, ярмарки разноцветные, рынки богатые. Люд посадский, где степенный, зажиточный, где молодой, с монеткой медной в кармане да с ветром вольным в голове, а где и с хитрецой житейской, шумит по базарам, торгует на ярмарках, судачит о том о сем на рынках. И нет у посадских заботы иной, как набить мошну серебром звонким, или спустить серебро то на товары диковинные.
 А вот и девки посадские, красавицы первые, хороводы ведут вокруг костров ярких, и молодцы статные не сводят с них взоров жадных.
 Деды, жизнью умудренные, в кабаках по вечерам собираются, да молодых уму-разуму учат. Не нотациями нудными втемяшивают мудрость в головушки молодые, а байками из жизни своей, событиями богатой. И молодым есть что послушать — старость словоохотлива. А вот и Гадина милая, одета в халат ткани итайской, на руках браслеты дорогие, улыбается и шепчет что-то. Что же ты, милая, сказать хочешь? Что?
 — Помни, Ладушка, что говорил тебе гном. Да кровососа убей, он давно к руке твоей присосался.
 Что-о? Кровосос? Сон с Лада вмиг слетел. Вспомнил он гнома и вампиров его, и словно пружина какая подкинула Лада с земли. На руке его сидел комар огромный. Вонзил свой хоботок в кожу, и наполняет брюшко кровушкой. Лад прихлопнул кровопийцу и огляделся. Узнал двор задний дома посольского — вот лужайка, которую Донд облюбовал. Донд приносил иногда сюда кресло и сидел часами в задумчивости. Не иначе, как размышлял о способах изведения со свету Макди. А вот и кусты злосчастные, из коих гоблин вытаскивал демонов пыльных.
 — Отпустил, — полегчало Ладу. — Отпустил гном.
 Друзья его растянулись на лужайке в дреме, и не ведали, какой участи избежали. Разбудил их Лад, а сам понять ничего не может. Ясно одно, ночь тревожная миновала. Смутно он помнил разговор с Зевельвулом, а как он и друзья его на двор посольский попали — о том вообще ничего не помнил, хоть головой об стену бейся!
 Говорил ему гном что-то про Макди. Вроде как нельзя его жизни лишать. Мол, беда тогда случится большая. Но и от живого Макди радости не много, возражал вроде бы Лад. Отвечал гном про какой-то баланс сил, нехорошим словом поминал геополитику, а после про финансы что-то болтал. Мол, не должны деньги грузом мертвым лежать. В дело их пускать надо, в дело. Коли мало у тебя денег, им одна дорога — на рынок или в кабак. А если много — можно ими горы с места воротить.
 Еще что-то гном противный говорил, но вот что — Лад не помнил. Чарами гном взять его не мог — не единожды проверено. А вот питье какое... Точно, пригубил Лад чарку одну! Ох, и хитер гном, со всех сторон подстраховался! Не берут чары? Не беда. Мы зельем снотворным возьмем. Спасибо, хоть на ужин вампирам не отдал, а ведь мог. От мысли такой Лад вздрогнул.
 — Ты чего дрожишь, как лист на ветру?
 Сэр Тумак принялся из шерсти своей травинки вычесывать. Донд уже всю лужайку обошел, за каждый куст заглянул. Видать, тоже мало что помнил. Один Наковальня вставать не спешил, — растянулся кузнец на земле, и в небо синее удивленно глядел.
 — Зябко мне, — ответил Лад. — Ничего странного не замечаете?
 — Помнится, мы у гнома ночевать собирались.
 — Верно. У него и ночевали.
 — Что? — не понял гоблин. — Мы у гнома ночевали? А я думал, мы убрались из его логова.
 — Не понимаю. Уснули у него, а проснулись здесь. Отпустил он нас. Не просто отпустил, а до самого посольства доставил.
 — Не думаю, что им двигали благородные порывы, — заметил Донд. — Скорее всего, есть у него на нас виды. Ты ничего не помнишь, Лад?
 — Нет... Хотя... вроде просил он взять в Посад Лиха Лесного. На пенсию его отправляют. А еще, говорил он про игру большую, и про баланс какой-то. Мол, в игре такой одна фигура иногда может весь исход решить. Только к чему он это говорил, не понимаю.
 Гоблин с Дондом переглянулись.
 — Это всё проясняет. — Стал гоблин тормошить Наковальню. — Проснись, кузнец, приди в себя! Пора нам из этой страны убираться!
 Лад пытался с мыслями собраться. Надо уезжать. Дела не закончены, но уезжать надо. Посольство посадское провалилось...
 — Ну что ты застыл, как истукан?! — напустился на него Донд. — Надо срочно удочки сматывать! Идем в дом.
 Он силком уволок Лада.
 Гоблин растормошил Наковальню, объяснил ему, что к чему. После отправились к демонам пыльным, надо было отправлять их за обозом. Демоны встретили их возле ворот. В форме дружинников выглядели они угрожающе. Наковальня растолковал им суть дела, и они тут же испарились в воздухе. Вернувшись в дом, гоблин и кузнец застали там одного Донда. Тот держал в руках огромный запечатанный конверт и с недоумением разглядывал печати на нем.
 — Где Лад? — Наковальня смахнул со стола ворох бумаг в мешок холщовый.
 — С вороном говорит.
 — Ну, хоть что-то хорошее происходит. Не забывает нас старик мудрый, — повеселел Сэр Тумак. — Это к добру. А письмо от кого?
 — Судя по печатям, от главы местного отдела Синдиката.
 — Да? И что же он хочет?
 — Не знаю.
 — Так вскрой конверт и прочитай.
 Донд не успел вскрыть конверт. Раздался звонок в дверь. Все так и замерли на месте. И лишь когда звонок повторился, Наковальня поспешил открыть дверь. На пороге стоял Гарри.
 — А я, — начал он, — иду и думаю, как бы мне передать вам послание. Тут вижу, демонов ваших нет. Вот и решил лично, так сказать, в руки отдать.
 В руках у него был точно такой же конверт.
 — Как ночь провели? — спросил он вдруг, и улыбка исчезла с его лица.
 — Да я тебя... — начал Наковальня, но гоблин его остановил.
 — Неплохо, — поспешил огорошить Гарри Сэр Тумак. — Душно было с вечера. Но под утро стало свежо.
 — Душно? — разочарованно переспросил Гарри. — Ну да, ну да. Так бывает перед дождем. А где Лад? Он в посольстве не ночевал? Это опасно. Как вернется, передайте ему. — Он подал гоблину пакет. — Ну, не буду вас отвлекать. Дело посольское — дело не простое, сложное. Уж я то знаю.
 Он откланялся и был таков.
 Гоблин с отвращением посмотрел на конверт и бросил его на пол.
 — Похоже, сегодня день приема почты. Донд, что с тобой?
 Сэр Тумак встряхнул Донда.
 Донд действительно был сам не свой. Он отвечал за безопасность посольства. А за последнее время произошло столько всего, что голова шла кругом. Он должен был все предусмотреть! И драку в «Дробвейском осле», и отдел надзора, и нечисть местную, и письмо от представителя Синдиката! И даже визит Гарри. О какой безопасности тут можно говорить?!
 — Вскрывай конверт!
 Донд очнулся и сломал печать на конверте.
 «Прошу посольство посадское перед отбытием в земли родные обязательно посетить меня по адресу— Угол Стриженый, гостиница „Серая“, комната 135. Б. М.»
 — Что это за Б. М.?
 — Не что, а кто. Бардон Мурлан. Один из главных боссов Синдиката. Уроженец юга Цисилии. Возглавляет западный отдел. М. Уолт его первый заместитель.
 — Наш М. Уолт ходит в заместителях у какого-то Мурла? — удивился Наковальня.
 Донд метнул на кузнеца острый взгляд, и тот закашлялся.
 — Что это значит? — мягко спросил гоблин.
 — Не знаю. Но если Б. М. сам приехал сюда и просит нас зайти, нам лучше это сделать.
 За окном мелькнула черная тень, и в ту же секунду в гостиную вышел Лад. Выглядел он уставшим, но в глазах светилась решимость. Он прошел к камину и сел в кресло. Все с нетерпением смотрели на него.
 — В Посаде не всё спокойно. — Все молчали, ждали продолжения. — Шпионов переловили. Но слухи бродят по ярмаркам и базарам разные. Тревога живет среди людей. А в чем и где причина — мало кому известно. Я отправил Седобороду последние новости наши. Рассказал про нечисть местную и про... — Он умолк на секунду. — И про решение свое.
 — Что же ты решил? — осторожно спросил Донд.
 — Я уверен, смерть Макди нам ничего не даст, — удивил друзей Лад.
 Он печально посмотрел на них и подумал о никчемности своей в роли главного представителя посольства. Он с самого начала не очень умело вел дело. Без друзей у него ничего бы не вышло. Лишь в одном он преуспел — огорошил их. Тут, он, конечно, мастер. Вон как глаза округлились у Донда. А Наковальня за подковку схватился.
 — Надо нам задержаться здесь.
 Гоблин смотрел на него так, словно хотел проверить — нет ли у Лада жара?
 Лад закрыл глаза, ожидая упреки друзей.
 Упреков не было. Наковальня молча стал вынимать из мешка бумаги. Донд перечитал послание Б. М. и, сложив пакет пополам, спрятал его в кармане брюк. Гоблин вздохнул и поднял с пола конверт Гарри.
 — Если так, то стоит прочитать, что нам пишут из Торговой палаты. — Он подал конверт Ладу.
 Лад внимательно посмотрел на друзей. Потом вскрыл конверт и быстро прочитал.
 — Ну? — нетерпеливо осведомился гоблин.
 — Мы приглашены на светский ужин к Круту Макди.
 Тут же последовала реакция его друзей на столь странное послание.
 — Это ловушка! — убеждал Донд.
 — Надо сматываться отсюда! — настаивал Наковальня.
 — Я не пойду! — категорически заявил гоблин.
 Лад молчал. Визит к Макди мог оказаться ловушкой. Тут прав Донд. И лучшим выходом из создавшейся ситуации было поспешное бегство. Тут прав Наковальня. Но в то же время визит к Макди мог многое расставить по местам. От такой возможности Лад не мог отмахнуться.
 — Мы пойдем к Макди, — твердо заявил он. — Если вы отказываетесь, я пойду один.
 — Никто не отказывается, — сказал Донд, глядя в окно. — Просто... Просто надо быть осторожным. И не соваться в пекло очертя голову. Надо всё продумать.
 — Вот именно, — согласился Наковальня.
 — А по мне всё едино — пойдем мы к Макди, или не пойдем, — гоблин уселся рядом с Ладом. — Раз остаемся, то какая разница, где нам хвост прихватят.
 Улыбнулся Лад. Был уверен — будут спорить друзья, планы строить, может и бранить его, Лада, будут, а к Макди все пойдут.
 Спорили до самого вечера. Решили поступить следующим образом. Прежде, чем к Макди отправляться, зайти следует к Б. М. Синдикат давно зуб на Макди точит, это следует принимать в расчет. И совет Б. М. в данном случае лишним не будет.
 Демоны пыльные, вернувшись с обозом, нервничали, ожидая развязки. Им страна эта сразу не понравилась. Истосковались ушастые по мари болотной лесов посадских.
 Определившись с планом действий, принялись посадские собираться. Донд под рубаху надел ремень с ножами метательными, и еще парочку ножей засунул в голенище сапог. Наковальня обмотал пояс кушаком серым. На вид кушак обыкновенный, а приглядишься — изумишься хитрости и ловкости умельцев посадских, превративших кушак простой в оружие грозное. В концы кушака вплетены были проволочки металлические. Так что, в случае большой надобности кушаком можно махать не хуже, чем кнутом сыромятным. Видя сборы такие, гоблин ухмылялся. Однако и сам припрятал под одежду пару кастетов. Лад ограничился ножом одним — лезвие кованное, рукоять из бересты набрана.
 Посидели перед дорожкой и в час назначенный отправились к Б. М. Демонам наказали быть наготове.
 — Кто знает, чем всё закончится, — резонно заметил Донд. — Может, придется нам убираться отсюда быстрее ветра.
 О таком исходе Лад думать не хотел.
 Гостиницу отыскали быстро. На Углу Стриженом она была одна, в остальных зданиях располагались банки и какие-то финансовые пирамиды. Лад попросил объяснить. Донд начал со слов про обман вкладчиков, чем вызвал у Лада отвращение к означенным пирамидам. На том объяснения и кончились.
 Номер отыскали быстро.
 Дверь открыли два телохранителя Б. М. Парни они были здоровые, шириной плеч не уступали Наковальне. А вот умом, видать, были обделены. Откуда быть уму в этих головах, схожих с головами кабанов, что в изобилии бегают в лесах посадских? Только зверь лесной от природы интуицией наделен и инстинктами. А эти двое, скорее всего, вообще ничего сообразить не могут сами, им подсказка нужна — встаньте там, делайте то, а это нельзя. Они с завидным постоянством двигали огромными челюстями, пережевывая что-то, и Лад подумал, может, не вовремя они заявились? Может, ужинать изволит босс Мафии? Но Донд приветливо улыбнулся охранникам, сказал что-то на цисилийском наречии, и те пропустили посадских в номер.
 Б. М. принял их на балконе, откуда открывался изумительный вид на огромный город.
 Кривизна небоскребов странным образом сочеталась с прямолинейностью Угла Стриженого. По улице мчались сотни повозок — железные, отливающие хромом и пугающие чернотой, деревянные, на лошадиной тяге, а еще были такие, каких Лад и не видел — двухколесная рама, одно колесо спереди, другое позади, рычащая неимоверно громко. Человек восседал на ней верхом и держал в руках две стальных дуги, коими и управлял этой грудой железа.
 Остальные улицы города брали свое начало от Угла Стриженого. Они уходили прямо и вкривь, и вдоль каждой горели странные желтые огоньки — фонари. Некоторые улицы упирались в могучий и бескрайний океан. Другие уходили за горизонт, вглубь страны.
 Б. М. сидел в прочном кресле из красного дерева. Его огромная туша могла раздавить самый прочный посадский табурет. Черный строгий костюм и лакированные туфли ему не очень шли. Такой фигуре впору широкий итайский халат.
 Б. М. улыбнулся Донду и пригласил гостей сесть.
 — Рад, что вы нашли время заглянуть ко мне, — начал он, а Лад подумал о категоричности его приглашения. По словам Донда, еще никто не отказывал Б. М. Может, и были случаи, но об отступниках после никто не слышал. Они исчезали, и поиски их были напрасны. Нет смысла искать того, кто покоится на дне какой-нибудь бухты. — Зная о ваших проблемах, я тем более рад. Ведь для вас сейчас каждая минута дорога... Вы заметили, сейчас вообще всюду проблемы, а времени на их решение, как правило, не хватает. Донд, видишь, до чего дошло, я, один из пяти, должен лично контролировать некоторые дела! Раньше такое никому в голову не могло прийти. А теперь всё изменилось.
 — У вас здесь серьезные дела? — осторожно спросил Донд.
 — Серьезнее некуда.
 — Мы можем помочь?
 — Спасибо, Донд. Но в этом деле обойдутся без вас... Мы регулярно получаем отчеты М. Уолта, потому в курсе ваших дел. Вам надо со своими задачами справиться. Итак, посольство посадское кончилось?
 — Не совсем, — ответил Лад, поскольку именно на него был устремлен стальной взгляд Б. М. — Нам надо еще кое-что закончить.
 — А, незакрытые счета? Это я понимаю. Лад, многие сейчас в моем окружении говорят о каких-то мотивах, побуждающих человека к тем или иным поступкам. Это стало модным, говорить о мотивах. Мол, доброта иногда руководит человеком. А любовь заставляет его идти на такие шаги, на которые он в нормальном состоянии вряд ли способен. Для меня всё это слишком сложно. Я уверен, человек изначально плох, жесток, туп и глуп. Но жизнь иногда может изменить его в лучшую сторону. Я человек старой формации. Если есть долги — заплати. Если есть незакрытые счета — закрой. Если есть неоконченные дела — закончи их! Потому я одобряю твое решение. Макди должен заплатить за всё!
 — Его смерть не принесет большой выгоды, — медленно, выделяя каждое слово, сказал Лад.
 — Вот так так! Если жизнь твоего врага сулит тебе выгоду, пусть враг живет. Итак, смерть Макди не выгодна Посаду?
 — Именно.
 — Официально это идет против мнения руководства. Мы потеряли много времени на подготовку этой операции. Я не говорю о людских ресурсах. Но выгода... Выгода Посада в этом деле большой плюс. Не буду скрывать, что дела посадские кровно интересуют Синдикат. Не бойтесь, — поспешил успокоить гостей Б. М. — Синдикат не намерен вмешиваться в дела посадские. И уж тем более в политику Града Торгового. Нас устраивает всё, как есть сейчас. ЗАО в Посаде приносит небольшую, но стабильную прибыль. М. Уолт и его ребята уже освоились, это тоже плюс. Должен сказать, за последние лет десять высадка наших ребят в Посаде — самая удачная операция. Нет, у нас, конечно, проходят крупные финансовые сделки, и огромные суммы оседают на наших счетах. Это не секрет. Но Посад... Ничто так не греет душу зимой, как вид цветущей оранжереи. Ты меня понимаешь?
 Лад не понимал. Но головой кивнул.
 — Вот и отлично. Чего это вы такие скованные? Может, выпить чего хотите?
 — Спасибо. Но у нас званный ужин впереди.
 — Кто же пригласил опальное посольство? — удивился Б. М.
 — Крут Макди.
 Б. М. тут же стал серьезен.
 — Вот как? Хитрый шаг... Ловушки не боитесь?
 — Ко всему готовы, — ответил Донд.
 — Не сомневаюсь, — устало махнул рукой Б. М. — Только ты, Донд, не знаешь Макди. А я знаком. Когда-то он был кандидатом на место шестого босса. Пользовался моим уважением и доверием. Слишком поздно я разглядел в нем большой аппетит. Выбрав подходящий момент, он провалил несколько операций Синдиката. Обстряпал дельце ловко — комар носа не подточит. Нам достались синяки и шишки, а он снял все сливки. Отсюда берет начало его крупный капитал. Такое не прощают. Но выгода... ради выгоды некоторые принципы могут быть пересмотрены. Решено, ликвидация Макди отложена. Пока, — Б. М. умолк и взглянул на город, лежащий внизу. — Вот что я скажу. Как бы он ни был хитер, а на него всё же можно найти узду. Только держать ее надо крепко. Вам надо заключить сделку. Но не простую. Он будет говорить красивые слова, улыбаться, пожимать руки при встрече, а потом обманет. Но если сделка будет заключена официально и в присутствии двух независимых юристов и третьей стороны, которая возьмет на себя гарантию выполнения всех обязательств участниками сделки, то он никуда не денется. Тем более, если третей стороной выступит Синдикат. Уж мы сможем гарантировать выполнение участниками сделки всех условий. Я не говорю о Посаде. В вашем лице он представлен вполне компетентно. И я не сомневаюсь в вашей честности. А вот Макди мы заставим выполнить условия сделки даже силой, если он не захочет играть честно. Так что дело за вами. Сможете припереть его к стенке? Юристов я найду. Даже выступлю, как представитель всего Синдиката. Полномочия у меня есть.
 — Из врага сделать союзника? — задумался Лад.
 — Связанного по рукам официальным договором, и под присмотром Синдиката.
 — Не знаю, — честно признался Лад. — Но попробовать стоит.
 — Отлично. На ужин к Макди с вами отправятся два моих человека. Они подсобят, в случае чего. А когда дело примет решающий оборот, сообщат мне.
 Лад посмотрел на друзей. Гоблин и Наковальня пожали плечами, мол, от помощи глупо отказываться. Донд утвердительно кивнул.
 — Идет, — Лад пожал руку Б. М.
 Странно, однажды уже так было. Когда он впервые пожал руку Комер-сана, то удивился необычайно крепкому пожатию ладони купца, хотя на вид Комер-сан казался человеком мягкотелым. То же самое произошло сейчас. Рука Б. М. была словно из железа. Люди старой формации, вспомнились Ладу слова босса Синдиката.
 Я не удивлюсь, подумал он, если узнаю, что Комер-сан и Б. М. знакомы...
 Макди принадлежал целый небоскреб. На Углу Стриженом он величественной иглой уходил в небо, возвышаясь над остальными зданиями.
 Возле входа их встретила внушительная толпа желающих попасть внутрь, и десять швейцаров, одетых в яркие одежды. Они услужливо открывали двери гостям, но прежде спешили осведомиться об имени приглашенных, и сверялись с огромным списком. Посольство посадское в списке значилось.
 Судя по всему, Макди решил собрать на ужин большую часть элиты Банковского народа. Всюду прохаживались мужчины в строгих черных костюмах. Рядом с ними блистали женщины, поражая воображение красотой и яркостью нарядов, и обилием драгоценностей. У Лада рябило перед глазами — черное, красное, синее, черное, оранжевое, зеленое, черное, белое, голубое, и снова черное, но уже в крапинку светлую... И всё это блестит, сверкает, играет тысячами отблесков бриллиантового огня!
 Были среди приглашенных и представители нечисти, что очень удивило Лада. Ведь ловят их, эти, из отдела надзора! Лад узнал трех вампиров. Они носили черные очки, на плечах черные плащи с красным подбоем. В некоторых женщинах нетрудно было угадать прелестных представительниц славного племени ведьм. Все пребывающие поднимались в огромных лифтах на сотый этаж. Острый взгляд Донда безошибочно определял в толпе охранников. В серых костюмах, одного роста, с короткими стрижками, они внимательно следили за толпой.
 Наковальня схватил вдруг Лада за локоть.
 — Смотри, — кузнец кивнул в сторону. — Видишь?
 — Кого?
 — Жадюгу! Не сойти мне с этого места, если это не он!
 Еще один старый знакомый, подумал Лад. Тут он заметил Гарри. Тот отчаянно пытался пробиться к ним и махал рукой.
 — Этого типа ждать не стоит, — заметил гоблин, и посольство посадское в полном составе втиснулось в лифт.
 Лад мучительно обдумывал вставшую перед ним проблему. По дороге к небоскребу было высказано множество предложений, начиная от простого запугивания, кончая изощренным шантажом. Но чем угрожать и чем шантажировать? Угроза отпадала, не в той они ситуации. Сами в мышеловку залезли. Макди, если захочет, вмиг их в порошок сотрет. Шантаж...
 Была у Лада одна задумка, но он берег ее на самый крайний случай. Ясно одно — Макди надо заставить подписать договор.
 Какой?
 Ох, и хитер Б. М., решил Лад.
 Чужими руками хочет свою проблему решить. Но всё же спасибо ему. Благополучие Посада на кону. И тут его совет как нельзя кстати пришелся. Только какой же, Чер-Туй обломай рога, договор придумать? Были бы здесь Седобород и Комер-сан, уж они то, мудрые, что-нибудь придумали.
 Выйдя из лифта, оказались они в огромном зале. Всюду столы накрыты. Какие-то люди снуют туда-сюда, в руках держат подносы с бокалами вина. 
 — Франзонское, — определил гоблин, схватив бокал. — Эх, если бы здесь пиво подавали...
 — Мы сюда не пировать пришли, — Наковальня сам не сводил взгляд с ножек бараньих, испеченных над углями.
 — Вот вы где. А я искал вас, искал, уже совсем было потерял надежду, — нарисовался Гарри. — Ну, как вам прием? Сейчас ударит гонг, и все сядут за столы. У каждого свое место. У вас тоже свой столик. Только, — Гарри взглянул на двух мафиозников, — мы не предполагали, что вас будет больше.
 — Покажи наш столик. И принеси еще два стула, — небрежно сказал Лад. — Надеюсь, это тебя не затруднит?
 — Нет, но... да, конечно, — смутился Гарри. — Пойдемте. Ваш столик номер 57.
 Он провел их почти через весь зал. Столик стоял чуть в стороне от остальных. Гоблин сразу узрел на столе бочонок пива, а Наковальня с удовольствием отметил присутствие огромной закуски мясной — куски жареной баранины были переложены сочными помидорами.
 Недалеко находился столик под номером 1.
 — Столик мистера Макди, — доверительно шепнул Гарри и исчез.
 Через минуту Гарри вернулся, сияя. В руках он держал два стула.
 — Пожалуйста, — он поставил стулья возле столика. — А теперь извините. Мне надо идти. Ждите, когда ударит гонг.
 И он снова исчез. Лад переглянулся с Дондом, тот развел руками.
 Через пять минут, в течение которых Лад глазел по сторонам, гоблин принюхивался к пиву, Наковальня глотал слюну, а Донд и мафиозники внимательно оглядывали ближайших соседей, ударил гонг. Зашуршали платья, задвигались стулья, и все расселись по своим местам. Мафиозники сели не за стол, а чуть в стороне, чтобы видеть зал.
 Яркий свет огромных светильников под потолком погас. В углах вспыхнули лучи, иглами скользнули в темноте и сошлись в одном месте, как раз там, где стоял столик номер 1. В круг света вышел человек. Зал встретил его громкими аплодисментами. Росту он был невелик, толстоват, лысоват, нос горбинкой, уши мхом поросли. Одет в строгий костюм. Сколько лет ему — угадать трудно. Не молод, это точно. Но и на старца не похож. За его спиной, там, где пятно света встречалось с темнотой, в рассеянном полумраке появились две женщины.
 — Ведьмы, — шепнул гоблин. Донд пригляделся.
 — Охрана. Хитер Макди. От профессионала, конечно, не спасут. Но от магии защитят.
 — Значит, — сделал вывод Лад, — ножей не боится, а вот чар чужих опасается.
 Донд сделал мафиозникам тайный знак рукой. Те тут же собрались, спины выпрямили. В любой момент готовы вскочить и броситься.
 — Ты что задумал? — напустился Лад на Донда, голос понизив. — Не смей! Слышишь, не надо.
 — Не бойся. Это так, на всякий случай.
 Крут Макди театрально поклонился, хлопнул в ладоши, и свет в зале вспыхнул с новой силой.
 — Рад приветствовать вас на очередном благотворительном ужине, который устраивает Торговая палата, — заявил он громко.
 — О чем это он? — Наковальня обратился к гоблину.
 — Платить придется, — ответил тот, потягивая пиво.
 — Много?
 — Кто сколько сможет. Благотворительность — дело добровольное. Это всё равно, что дать медяк попрошайке перед входом в кабак.
 — Здесь всё иначе, — вставил Донд. — Таким образом отмываются огромные суммы. Привычная практика Синдиката. Уходишь от налогов. Банкиры свое дело знают.
 Тем временем Макди говорил:
 — ...много хорошего. Но еще больше мы ждем от будущего. Здесь сегодня присутствуют многие, для которых наши поступки не всегда понятны и ясны. Но будущее расставит всё по своим местам. — Макди взглянул в сторону посольства посадского. Лад встретил его взгляд открыто. — А сейчас позвольте представить вам нового управляющего делами Торговой палаты в Союзе Стран Приозерских, чрезвычайного и полномочного поверенного при комитете внешних отношений, мистера Жадюгу!
 Гоблин поперхнулся, Наковальня нахмурился, а Лад рот открыл.
 Один Донд спокоен был. Смотрел он на Жадюгу как на змею ядовитую, смотрел спокойно, с холодной решимостью раздавить гадину ползучую.
 Жадюга появился при всех регалиях, положенных его новому чину — мундир франзонский, сапоги высокие, рапира длинная. В общем, выглядел он птицей заморской, с именем странным — попугай. Так его гоблин назвал. А Лад Сэру Тумаку верил.
 Жадюга поклонился на аплодисменты, и тут заметил столик посольства посадского. Побледнел, бедолага, и что-то на ушко Макди стал шептать. Макди улыбнулся.
 — Прошу, приступайте к ужину, — обратился он в зал.
 Заиграла музыка, послышались негромкие, но набирающие силу разговоры, женский смех и звяканье ложек и вилок. Макди пошел по залу. Он останавливался возле каждого столика, что-то говорил, улыбался. Некоторым подавал руку. Ведьмы следовали за ним. Жадюга плелся позади. Вскоре оказался Макди возле посадских. Подал руку Ладу. Лад секунду раздумывал, после пожал руку врага.
 — Рад лично приветствовать. — Макди щелкнул пальцами и тут же появился человек со стулом. Макди уселся и придирчиво осмотрел стол. Осмотром остался доволен. Хмыкнул. — Да, много хлопот вы мне доставили. За это уважаю.
 Его манера разговаривать не понравилась Ладу. Макди вел себя так, словно знакомы они много лет. За спиной Макди стоял Жадюга, что тоже не вызывало симпатий у посадских.
 Наковальня смотрел на бывшего кабатчика хмуро, и тот ежился под взглядом кузнеца. Гоблин пытался заигрывать с ведьмами. Донд не спускал взгляда с Макди. Лад физически ощутил, как накалилась атмосфера за столиком.
 Один Макди ничего не замечал.
 — При другом раскладе мы могли бы быть друзьями, — вздохнул Макди. — Да, да, поверьте. Но разве есть чья-то вина в том, что мы с вами по разные стороны баррикад? Просто так сложились обстоятельства. Мы играем в странную, жестокую игру. Правила в ней запутанные, а иногда и вовсе отсутствуют. Торговля... Она похожа на головоломку. Иногда — на войну. Тут ничего не поделаешь.
 — Торговля — основа жизни Посада, — ответил Лад. — И называть забавой стержень, на котором всё держится, для меня кощунственно.
 — Разница между нашими оценками реальности, — как-то заумно заговорил Макди. И грустно. — Сожалею об этом. Но мы должны понять друг друга.
 — О каком понимании может идти речь, мистер, — проворчал гоблин, — если ваши действия наносят вред Посаду?
 — Действительно, — согласился Лад. — Не так давно ваша инициатива привела к открытому противостоянию. Война никогда не была выгодна Посаду. Однако мы не разучились держать оружие в руках, — намекнул он на победу посадских.
 Макди рассмеялся.
 — А кто вам сказал, что вы победили? Это была проба. Да, всего лишь проба. Я сам не люблю насилие. Каюсь, ошибочка вышла. Не устоял перед соблазном решить проблему одним махом. Не вышло. Мы сделали определенные выводы, и теперь не так спешим.
 — Ваши действия не имеют оправдания. Они недостойны репутации честного бизнесмена! — резко ответил Лад.
 — А я и не оправдываюсь.
 — Но...
 — Молодой человек, я лишь признался в ошибочности выбранного пути. От цели я не отказываюсь.
 За улыбкой Макди, за мягким голосом скрывалась угроза. Лад чувствовал ее. В какой-то момент он даже собрался дать «добро» Донду. И Донд не подвел бы. Но разум взял верх над эмоциями. С Макди надо быть настороже.
 — Я вас понимаю, — Макди усмехнулся. — Физическое устранение врага есть прямое и радикальное решение проблемы. Когда-то и я так думал. Вы знаете, к чему это привело. Поэтому попросите вашего телохранителя не хвататься за ножи. Убив меня, вы погубите и себя. Надеюсь, вам не надо это объяснять? Давайте лучше найдем то, что нас может сблизить.
 — Мы по-разному смотрим на торговлю. Что же нас может сблизить? — язвительно спросил гоблин.
 — Вам нравится пиво?
 Сэр Тумак опешил.
 — Вот видите. Мне тоже по душе этот напиток. А вы спрашиваете про общее. Существует множество вопросов и тем, на которые у нас общие взгляды.
 — Вы хотели нас убить, — сказал тихо Донд. Без эмоций, но твердо.
 — Да вы что? — притворно изумился Макди. — Кто покушался на посольство посадское?
 — Молодчики из отдела надзора.
 — Ах, это... Вы неправильно поняли их намерения. Они вас защитить хотели. Ночной город полон опасностей. А неприятности любого посольства бросают тень на нашу репутацию.
 Лад смотрел в зал. Многие успели выпить лишнего. Некоторые танцевали, другие слонялись по залу без дела. Как это далеко от разгульных попоек в Посаде, когда весь город пирует на площадях, и всем свободно и легко.
 — Как официальные представители Посада, мы заявляем — подобное отношение не может считаться доброжелательным к посольству посадскому, — Лад посмотрел на Макди. — А также заявляем, что любая акция против Посада будет пресечена всеми, я подчеркиваю, всеми имеющимися у нас средствами... Вы, Крут Макди, являетесь не последним человеком в этой стране. И у вас в руках сосредоточена огромная власть. Но вы употребляете ее не во благо...
 — Не вам об этом судить, — сухо перебил Макди. — Расширение сферы влияния для меня благо. Возможность контролировать торговлю на огромных территориях — благо. Укрепление капитала путем создания монополий — благо. И не моя вина, что для кого-то это оборачивается бедой... Вставайте под мои знамена, и жизнь ваша изменится. Вот лозунг, который я бросаю в массы. Что может один купец, даже очень богатый? Многое, но не всё. А мои концерны и компании могут всё! Мир терпит изменения. И я лишь первый камень, брошенный в застойное болото мировой экономики... В конце концов, ваш Посад изживет себя сам.
 — Вы когда-нибудь выезжали за пределы страны? — спросил гоблин.
 — Нет. А что?
 — Ваши планы беспочвенны. Мир меняется, это правда. Но не так, как вы думаете. Торговля не терпит диктата. Максимум на что вы можете рассчитывать — это уничтожение экономики собственной страны. Я не сомневаюсь, что со временем вы станете здесь самым богатым человеком. Но остальные станут нищими. В других странах этот фокус не пройдет. Как вы поступите с Итаем? А в Хундустане что станете делать? Я уж не говорю про владения Девы Песков! Вот уж кто вас быстро на место поставит! Неужели вы думаете, что нечисть всех стран будет спокойно взирать на ваши проделки? Вы в собственной стране не можете с ней общий язык найти. И не найдете! Не глуп гном противный. Может, он и не понимает всего вами задуманного, но в корень видит.
 Улыбка сползла с лица Макди.
 — Были у него? Я так и знал. Да, с нечистью у нас проблемы. Но ведь нечисть можно извести.
 — Покуда есть род людской, будет и нечисть, — гоблин хлебнул пива и уставился на Макди.
 Восхитился Лад умом Сэра Тумака. И откуда в нем такая глубина знаний и ширина мировоззрения?!
 — Ко всему прочему, — добавил Наковальня, — не снискать уважения тому, кто пригрел на груди предателя.
 Жадюга весь сжался и побледнел пуще прежнего.
 — Не боитесь, что однажды лишитесь своего управляющего?
 — Угроза? — брови Макди дрогнули. 
 — Факт. Он наш первый враг. И вы должны отдавать себе отчет, что ваш управляющий в Союзе Стран Приозерских, с коими давно и мирно граничит Посад, фигура для нас не желательная.
 — Политические переговоры, а? Поговорим об этом позже. Угощайтесь, у меня отличный шеф-повар. После приглашаю вас к себе в кабинет. Гарри вас проводит, — ушел от ответа Макди.
 Он встал из-за стола, улыбнулся Ладу, дружески кивнул Донду.
 Ведьмы следовали за ним, как тени. Жадюга покинул компанию посадских с явным облегчением.

 Глава 9

 — Что делать? — задал сам себе Лад извечный вопрос.
 Наковальня отвлекся от куска мяса и удивленно посмотрел на него.
 — Надо раздавить гадину, и делу конец. А Жадюгу живьем взять. Пускай посадская нечисть позабавится.
 — Убивать Макди нельзя, — сказал Сэр Тумак, чем немало удивил Донда и Лада. Донда — резкой переменой взгляда, Лада — согласием с его сомнениями. — Один Макди много стоит. Но даже он не в силах такие планы в жизнь воплотить. За ним другие стоят. Он лишь фигура на первом плане. Уберем его — появится другой. Надо искать другой путь.
 — Я не вижу иного пути, — сознался через несколько минут Донд, в течение которых каждый обдумывал сложившуюся ситуацию. — Макди надо ликвидировать.
 — Надо его похитить, — брякнул вдруг Наковальня и сам себе удивился. — А что, это идея. И не смотрите на меня так! Похитим его, а после решать будем, как с ним поступить — убить, али в живых оставить.
 — Похитить, говоришь, — протянул гоблин и лукаво на кузнеца взглянул. — Чтобы похитить Макди, надобно место тайное найти. Оставаться с ним в городе — беду кликать. А она и так по пятам за нами ходит.
 — А кто говорит про город сей? Мне здесь уже всё надоело. Все здесь какие-то странные, будто лунный свет мозги им набекрень сдвинул. Да и кухня у них, скажу по совести, не такая уж и хорошая. Мне бы щей сейчас жирных, да порося печеного, а сверху бражки медовой, да хлеба белого... — Наковальня откусил кусок баранины и принялся жевать со злостью.
 — Перестань! — взмолился Лад. Если честно, то и он соскучился по хлебу посадскому.
 — Можно к нечисти местной пожаловать, — предложил гоблин.
 — Ну уж нет! — запротестовал Донд. — Не желаю я, чтобы вампир какой смотрел на меня, как на ужин сытный. Да и где гарантия, что гном хитрый не прихлопнет Макди? А он нам, я так понял, живой нужен.
 — Он сам советовал его не убивать, — сказал Лад без особой уверенности.
 — Всё равно, к нечисти местной не пойду! — стоял на своем Донд. — И вас не пущу!
 — К посадской же ходишь, — съязвил гоблин.
 — Так то своя...
 — Значит, решено, — хлопнул Лад кулаком по столу. — Похищаем Макди и мчимся в Посад! Прячем его на заимке гоблина, а там пускай Седобород и Комер-сан сами разбираются.
 Все вздохнули с облегчением. Решение принято — а это самое главное. Сомнения всякие любому делу помеха. А когда нет их — любое дело спорится. О том Комер-сан часто толковал. А он, купец итайский, мудрость многих народов познал.
 Словно ноша тяжелая пала с плеч посадских. Гоблин пиво пил. Лад вино франзонское тянул, Наковальня баранину веселее грыз, а Донд на спинку стула откинулся, что означало — нет более нужды себя в напряжении держать.
 Когда успокоились все, был составлен план операции. Наковальне предписывалось тихо уйти с ужина и отправиться в дом посольский. Снарядить обоз и прибыть с демонами пыльными к подъезду небоскреба. Донд, гоблин и Лад должны войти в кабинет Макди (благо, он их сам пригласил) и умудриться схватить его. Мафиозники будут прикрывать посадских. После благополучного исхода они отправятся к своему боссу с отчетом. Предполагалось, что Б. М. прибудет через какое-то время в Посад, где и будет поставлена точка в авантюре этой.
 — На обратном пути обязательно во Франзонию заскочим, — заявил Наковальня и покраснел. — Осталось у меня там дельце одно незаконченное...
 — Так тому и быть. Да, вот еще что. Кроме Макди захватим в Посад еще одного. Обещал я Зевельвулу дробному Лиха Лесного с собой взять. В уплату за гостеприимство ночное.
 — Чуть к вампирам на стол не попали, — проворчал Донд.
 — Я слово дал.
 — Если так, то, конечно, возьмем Лиха. Ну, за дело. — Наковальня доел мясо и встал. — Если вас долго не будет, я вернусь.
 — Не переживай, — успокоил гоблин. — Нам ли не справиться?
 Уход Наковальни никто не заметил.
 — Пора, — шепнул Лад и встал из-за стола. — Сколько у нас времени?
 — Час, может быть, чуть меньше. Как Наковальня справится.
 — Вполне хватит. Готовы? — Получив утвердительный ответ, Лад отыскал взглядом Гарри. — Гарри! Нам нужна ваша помощь.
 Гарри тут же оказался возле них. Его противная рожа сияла улыбкой.
 — Гарри, дружище, мистер Макди пригласил нас к себе в кабинет. Вы нас не проводите?
 — С удовольствием. — И он повел их к маленькой двери в углу зала.
 За дверью оказался коридор, ведущий в небольшую приемную, где сидели за столом несколько здоровых молодчиков.
 — Куда? — лениво спросил один.
 Гарри засуетился и достал из кармана какую-то бумажку. Подав ее молодчикам, он указал на посадских.
 — Они со мной. Мистер Макди пригласил их для приватной беседы.
 — Нам он ничего не сказал. — Молодчик даже не взглянул на бумагу. — Эй, вы, — обратился он к остальным, — шеф предупреждал о гостях?
 Положительного ответа ему никто не дал.
 — Стойте здесь, — сказал тогда главный молодчик и прошел в дверь, за которой, видимо, находился кабинет Макди.
 Лад переглянулся с Дондом. Молодчики из отдела надзора — большая помеха. Никто не предполагал встретить их здесь. Знай Лад, что встретит этих ухарей, он ни за что не согласился бы на эту авантюру. Хотя...
 Чего голову ломать, выбор невелик — надо выкрасть Макди из-под носа отдела надзора, чем славу себе снискать, либо голову сложить, так и не увидев неба родного, в котором и звезды ярче, и медяк луны милее. Либо извести Макди со свету и навлечь на себя позор вечных убийц политических. Донду, ко нечно, не привыкать к подобному. Он человек Синдиката. А Лад кто? Купец посадский. Ему бы торговлю в Посаде вести, худо-бедно добро наживать, да на Гадину любоваться.
 Дверь в кабинет Макди открылась. Представитель отдела надзора угрюмо пригласил посадских войти. Донд оставил мафиозников в приемной.
 — Присмотрите здесь, — он щелкнул пальцами возле глаз.
 Знак сей на тайном языке Синдиката означал следующее — как можно тише и быстрее устранить препятствие.
 Мафиозники смерили взглядами молодчиков и пожали плечами — мол, без проблем. Донд улыбнулся им и вошел в кабинет Макди.
 Макди встретил их за столом. На столе красовалась здоровенная чернильница с гусиным пером. За спиной магната, как назвал его Донд, стояли ведьмы. Справа, чуть склонившись к боссу, стоял Жадюга. Донд вмиг оценил ситуацию — на трех посадских приходится пять противников. Ладно, бывало и хуже. Пускай гоблин разбирается с ведьмами. Лад займется Макди. А Донд успокоит Жадюгу и Гарри.
 — Уже поужинали? — учтиво спросил Макди и пригласил Лада сесть.
 Остальным подобное предложение сделано не было. Это настроило на серьезность предстоящей беседы. Макди сразу взял быка за рога.
 — Ваша выходка прошлой ночью могла окончиться весьма печально. Помощь вы получили от людей Синдиката. Они, как мыши, везде суют свой нос. Ничего, скоро и их очередь придет... Потом вы были замечены в кемсиканском квартале. Значит, к нечисти в гости ходили?
 На вопрос никто не ответил.
 — Ходили, — сам себе ответил Макди. — Придет время, мы и с нечистью расправимся... Подумать только, пришлось всю полицию на ноги поднять! А это, знаете ли, денег стоит. Кто мне возместит ущерб? Молчите. Ну, так вот...
 Неизвестно, что хотел сказать Макди. Да только поперхнулся он. Тут Донд и подгадал момент.
 — Лад! К Макди! — крикнул он. — Сэр Тумак, к ведьмам! — После чего со всего размаха двинул Гарри по физиономии.
 Тот не ожидал нападения и растянулся на полу. Гоблин мешкать не стал, на ведьм прыгнул. Они единственные не растерялись. Выставили ему навстречу ножи огромные. И если бы не шерсть густая, быть бы Сэру Тумаку исполосованным до крови. Схватил он их за волосы длинные да связал косы рыжие узлом крепким. После скрутил им руки, а рты заткнул клочьями шерсти собственной. Чтобы, значит, заклятия какие шептать не стали. Донд уже Жадюгу обрабатывал. Макди смотрел на всё, широко раскрыв глаза. Лад тоже в изумлении пребывал. А когда опомнился, Макди доставал уже из ящика письменного железяку странную — черная трубка с рукояткой железной. Тут-то Лад и бросился на него. Завертелись они клубком по полу, осыпая друг друга проклятиями.
 — Убить хотите? — визжал Макди. — Негодяи! Мерзавцы!
 Лад приложил его кулаком. Да так, что у Крута челюсть хрустнула. Тут и Донд на пол бросил тело Жадюги, словно куль с мукой.
 Гарри пришел в себя. Открыл один глаз, увидел картину ужасную и счел за лучшее вновь в беспамятство уйти.
 Ведьмы скулили злобно, но сделать ничего не могли. Оно и понятно — когда у тебя во рту клок шерсти гоблина, тут не до разговоров. Сэр Тумак взглядом заставил их умолкнуть и подошел к Макди. Оглядел его, склонился над ним, что-то поднял с полу и выпрямился.
 — Повезло нам, — дрожащим голосом сообщил он друзьям и показал им то, что с полу поднял, — небольшой медальон изумительно тонкой работы — золотое солнце в серебряном треугольнике.
 — Повелитель духов, — пояснил гоблин друзьям. — Древняя святыня Людей Песков. Если бы Макди успел ею воспользоваться, терзали бы нас сейчас демоны пустыни, и сама Дева Песков не спасла бы!.. Интересно, как он к Макди попал?
 — Придет в себя, поганец, спросим, — ответил Донд. — Надо бы связать его. И Жадюгу тоже.
 Гоблин сорвал с окна штору, разорвал ее на полосы и скрутил руки Макди за спиной.
 Потом пришла очередь Жадюги. Донд тем временем тихо заглянул в приемную. Мафиозники сидели на полу. Лица их опухли от синяков, один еле двигал рукой. Перелом, определил Донд. В приемной царил хаос — всюду мебель ломаная. Наломали дров, подумал убийца, а мы ничего и не услышали. Молодчики из отдела надзора лежали в углу. Ноги и руки были стянуты тонкими шелковыми веревками — атрибут первой необходимости телохранителей Синдиката. Такими веревками можно человека и жизни лишить, можно и руки ему связать, а можно... В общем, на многое способна веревка шелковая в умелых руках.
 Надо отдать должное — ни один из молодчиков не лишился чувств, все пребывали в сознании, прожигая злющими взглядами мафиозников. Кричать они не могли — во рту каждого кляп торчал из платочков шелковых.
 — Как вы?
 — Свою задачу решили, — ответил один из мафиозников. — Дальше разбирайтесь сами. Мы отлежимся здесь полчаса и к боссу отправимся. Всё будет сделано, как договорились.
 Донд пожелал им удачи и вернулся в кабинет к Макди. Макди и Жадюга были уже упакованы в длинные ковры. (Так гоблин посоветовал). Гарри лежал на полу без движения.
 — Я выйду на улицу, — Донд пнул Гарри ногой, проверяя, — не пришел ли тот в себя. — Встречусь с Наковальней. Вернусь сюда с пыльными демонами. Не стоит нам идти через сто этажей с ношей такой.
 Когда он ушел, Лад сел за стол Макди, взял листок бумаги чистый, обмакнул перо гусиное в чернильницу и написал:
 «Торговой палате страны небоскребов.
 Ультиматум. Крут Макди, повинный во множестве злодеяний супротив народов вольной торговли, похищен. Киднэпинг является вынужденной мерой защиты. Он будет жив и здоров до тех пор, пока Торговая палата НЕ БУДЕТ предпринимать мер к его освобождению. В противном случае жизнь Макди не гарантируется. Торговая палата обязуется ждать нашего решения в строжайшем подчинении требованиям данного ультиматума!»
 — Подписываться не надо, — посоветовал хитрый гоблин. — Придя в себя, Гарри сам всё расскажет. Торговая палата не посмеет предпринять какие-либо санкции против Посада, покуда у нас Макди. Конечно, с террористами разговор везде короткий, ну так ведь мы не террористы. Мы разведчики, которые взяли в стане врага ценного языка.
 Никакого языка Лад не видел, да и видеть не хотел. Не до кулинарных сейчас изысков, думал он.
 — Мы вступили на скользкий путь, — высказал он свои сомнения. — Одобрят ли старейшие наши поступки?
 — У нас не было выбора, — ответил Донд, появившись из воздуха.
 Рядом с ним стоял демон пыльный и скалил в улыбке жуткие желтые клыки. Его длинные уши подняли ветерок.
 — Наковальня ждет.
 Минутным делом оказалась погрузка Макди и Жадюги в обоз. После демоны вызволили из приемной мафиозников. Донд обменялся с ними рукопожатием, после чего помчался обоз прямо посреди Угла Стриженого, набирая скорость.
 — Надо в кемсиканский квартал заглянуть, — напомнил Лад.
 Демоны щелкнули бичами в воздухе, и копыта коней обрели твердь в воздухе...

 Глава 10

 Многие, посетившие Посад и пожившие в нем не один день, а с месяц хотя бы, отмечали единогласно одну особенность. Люд посадский ни в чем меры не знает! Если горевать — так до болей сердечных. Если радоваться — так не в улыбку простую. Гулять до недели могут, и смеются до слез. Если ненавидят кого — так до самых глубин душевных. Но недолго. Отходчив люд посадский. Лишь в радости времени им мало.
 Оно и понятно. За столом пировать — не картошку в поле копать. Бабы посадские мужикам не уступают в слабостях таких. Если любят — так до истомы, если ругают — то до волос выдранных! Местным, посадским, не в диковинку подобное. Чему дивиться, когда отцы так жили, и деды и прадеды. Думал об этом Лад, да чуб свой седой приглаживал. Больно цепкая рука у Гадины милой. Если б не обнял да не поцеловал в уста гневные, ходил бы сейчас он без чуба. А ведь с малости всё началось, с пустяковинки! Заикнулся он жене, что на заимке у гоблина давно не был. Тут и вспылила Гадина.
 — Сколь времени тебя невесть где носило, а как только порог дома родного переступил — сразу про заимку вспомнил!
 Что тут скажешь? Ей же невдомек, что дела важные решаются. А дома Лад посидеть еще успеет. Поцеловал он жену, разжал объятия крепкие и был таков. Ушел в ночь. Гадина в спальне заперлась и рыдала в присутствии Зятьи Тещевны. Та в спор супругов не встревала. Но когда Лад уходил, укорила его. Тут Лад не сдержался. Помянул Зевельвула дробного, отчего Зятья язык прикусила, и хлопнул дверью.
 Ночной Посад показался ему необычайно тихим. Вроде пылали костры, парочки молодые прогуливались, дружинники иногда верхом скакали, а всё же тихим был Посад по сравнению с ночным Дробвеем или Углом Стриженым. Лад встряхнул головой, прогоняя воспоминания про посольство свое, и ускорил шаг...
 Демоны пыльные быстро доставили обоз посольский на болото к заимке гоблина. Ночь к рассвету шла, и мешкать не стали. Распрягли коней. Пленников в избенку занесли. Наковальня остался при них службу охранную нести. Гоблин в болото ушел Сичкаря искать. А Лад и Донд в Посад поспешили. Донд к М. Уолту. Лад к Седобороду. Нет слов, чтобы изумление Седоборода описать, когда он узрел на пороге своем Лада. Тут же весточку с вороном к Комер-сану отправил.
 — Ждали мы вас, — говорил Седобород, выслушав рассказ Лада, — да не так скоро. Макди в плен взяли? Это всё меняет... А я, старый, думал, молодость твоя да удаль возьмут свое. Прихлопните, думал, Макди, и поминай, как звали. Да-а-а... А вы, эвон как дело повернули.
 Так и не понял Лад — хвалил его дед мудрый или порицал.
 К утру собрался на заимке совет странный: Седобород, Комер-сан, Зуб, Лад, М. Уолт, Донд, гоблин, Наковальня и... сам Сичкарь! Последний из болота вышел, оглядел всех и присел на кочку чуть в сторонке.
 До полудня рядили, что делать и как быть. Посольских поблагодарили за службу Посаду, но о подробностях распространяться запретили. После отпустили их по домам.
 Лад, Донд и Наковальня первым делом в баньку зашли в квартале кузнечном. Кузнецы, завидев начальника своего во здравии, на радостях огромный бочонок пива в баньку прикатили. Вот и вышло, что Лад к вечеру домой добрался.
 Гадина на радостях таких лебедушкой ходила вокруг мужа, всё угодить старалась. На стол снеди выставила — половину Посада накормить можно, и вина франзонского не забыла. Ночью кошечкой нежной ласкалась к нему. Утром молочком парным отпаивала. В обед про заморские дела расспрашивала. А под ужин, когда Лад выпил вина чарку и заявил, что ему на заимку надобно, разгневалась. Топнула ножкой в сердцах.
 — Не пущу! Лишь на порог зашел, а уже собрался куда-то! Не пу-щу!
 Лад настаивал. Тут она и вцепилась в чуб ему. О дальнейшем говорить нет надобности — ссора супругов урагану подобна...
 Спустя месяц праздновал Посад подписание договора мирного со страной, что за звездными туманами. Договор был огромен, на тридцати листах бумаги белой, итайской изложены были постановления, дающие Посаду, землям его, и странам-государствам, с ним границу имевшим, привилегии особые. Торговая палата, Макди и иже с ними, обязались не чинить более препятствий торговле вольной в регионе сём. Это оборачивалось выгодой не только для Посада, но и для страны небоскребов. Честная торговля выгодна всем.
 Праздновал Посад с размахом. Весь город гулял. Особо важные персоны в зале совета старейшин пировали. Был там и Макди собственной персоной, и Седобород с Комер-саном, а также босс Синдиката Б. М. Зуб за старшего сидел и чинно следил за всем — вовремя ли смену блюд подали, у всех ли чарки вином полны.
 Купцы богатые в ресторации Гадины собрались. «Пьяный гоблин» в эти дни был похож на улей пчелиный. Купцы средние и прочий люд на площадях городских обосновались. Ели-пили, бражничали вволю. И во хмелю веселом иногда волнами проносились обрывки сплетен и слухов, что будоражили Посад в последние дни.
 — Слыхал, будто сдал сперва Лад заложника именитого нечисти посадской, — говорил хундустанец один, торговец жестяными кувшинами. — А нечисть, тьфу, мол, хорошо поработала над ним...
 — Чушь, — отвечал кузнец итайский, толк знающий в тканях разных. — Это Седобород и Комер-сан обработали супостата. А нечисть, которую представлял Сичкарь Болотный, чтоб ему в болоте захлебнуться, лишь для острогу пригласили.
 Кто-то плевался при этом. Кто-то чарки поднимал за мудрых. А кто-то и за нечисть хлебал вино. Люди Мафии, сидящие за одним столом с кузнецами посадскими, серьезнее к слухам относились.
 — Если бы не Б. М., не было бы договора, — шептались мафиозники. — Это он своим авторитетом придал вес договору. Поставил подпись, Макди и деваться некуда — хочешь, не хочешь, а выполнять обязательства надо.
 — Вовремя босс в Посад прибыл, — соглашались иные, гордые тем, что к клану Б. М. принадлежат...
 А кузнецы на празднике не только за город пили и за славу его. Поднимали они чарки за Наковальню. Кузнец главный объявил, что через месяц справит свадьбу с ведьмой франзонской — Сашей Рыжей. Справит по всем законам посадским, по законам дедовским — с хороводами, с песнями, с плачем по волюшке холостой. А еще говорили, что Мечплугович договорился с Сичкарем, и обещала нечисть главная подсобить кузнецу с железом заветным. Не многие в это верили. Где же это видано, чтобы нечисть кузнецу помогала?!
 А слухи летали, будоражили головушки хмельные.
 — Вот Зубу боль головная, — судачили бабы посадские, — была у нас Гадина одна, а теперь еще Рыжая объявилась. В наших рядах пополнение, а Зубу огорчение.
 — Вот, вот, — соглашались девки молодые, — вдвоем они его совсем со свету изведут, ха-ха-ха!
 Мужики посадские, с бородами окладистыми, запивая свинину жареную бражкой медовой, а где и катанкой из ЗАО мафиозного, поедая овощи тушеные и салаты всякие, травили друг другу совсем байки иные.
 — Слышал я, будто Деву Песков удалось утихомирить.
 — Да ну?! Вот так да-а... А я уж думал — не будет покоя лесам посадским от демонов песков...
 — А как же она от лесов наших отступилась? — спрашивал кто-то.
 — Да всё гоблина забота. Он из-за моря амулет какой-то привез. Сичкарь амулет тот в дар Деве Песков послал. Вот старуха вредная на радостях-то и отступилась.
 — Брехня! Не так всё было. Про амулет, конечно, верно, тут ничего не скажешь. Только шепнул мне мужик один, будто амулет этот когда-то старухе песчаной удачу приносил. Ее, мол, амулетик был с самого начала. Да два годка назад кто-то умудрился стащить его у нее...
 — Да разве возможно такое?!
 — Возможно. Ловкие руки у кого хочешь спереть могут всё, что угодно. Вот Сичкарь и вернул ей потерянное.
 Пировала и дружина посадская. Яром Живодер-Вырвиглаз как всегда, за словом в карман не лез.
 — Это что, — говорил воевода, — кабы я был в заморье, дел не таких бы натворил!
 Хохотали все. Еще бы, про удаль начальника дружины много слухов ходило.
 — А что, что смешного?! Я бы этих, из отдела надзора, одной рукой...
 — Да будет тебе! — осаживали его купцы и чарки полнили.
 Яром злился, а после пил как все, и смеялся до упаду.
 На празднике этом лишь Седобород и Комер-сан речи вели серьезные. Обсуждали мудрые дела грядущие, простым смертным неведомые, а им, знавшим многое, открытые. О чем они говорили — секрет. Мало у кого найдется храбрости подслушать их разговор. Если заметят такого, тут же скажет Седобород слова заветные, и уши у такого человека отсохнут...
 Макди, виновник бед посадских, восседал рядом с Зубом. Пил, ел, смеялся и радовался, как ребенок, удачному договору. Поглядывая на него, Седобород головой качал.
 Перестарался Сичкарь, совсем Крут умом тронулся.
 — Не ворчи, — успокаивал улыбкой Комер-сан. — В торговом деле хватку он не потерял. А мысли злые в прошлом оставил. В том забота Сичкаря...
 А Лад и гоблин сидели в отдельном кабинете ресторации и думали совсем о другом.
 — Мудрые меж собой договорились, — говорил гоблин, — обиды друг на друга не таят. К Посаду Макди кроме чувств добрых более ничего не питает. А вот нас вряд ли добрым словом помянет. Ведь нам, дуракам, удалось доселе невозможное — победили в игре странной противника на его же поле.
 Лад не всё понимал, особо про игру. Но тревогу после слов друга испытывал немалую. Да только Гадина успокоила их:
 — Я на днях была у Зуба в гостях. Дала старухе его капель тайных. Просила уговорить Зуба плеснуть зелье в кубок Макди, мол, попробуй гость заморский настойку посадскую, на хмелю лесном ставленую. Если Зуб сделал всё верно, то забудет Макди про вас, словно и не было ничего!
 — Он же и договор забудет! — вскричал гоблин.
 — Не бойся. Доза маленькая, заклинаниями заговоренная. Забудет обиду на вас. Больше ничего. А сейчас пируйте на славу. Ночь в праздник так коротка. Спешите, подставляйте чарки. Сама налью вам, без наговоров разных.
 А утром солнышко встало, осветило Посад, и закипел пир горой опять.
 Спустя неделю и жизнь торговая с новой силой забурлила в Посаде. Ведь вот как бывает, вроде и нет ничего сложного в деле торговом, а оно города возводит, войны прекращает, народы сближает.
 И взирают предки на люд посадский с небес светлых, и радуются жизни посадской. Жизни торговой, жизни кипучей. Радуются улыбкой — зорькой красной, первым лучиком светлым, проблеском нового дня...