Аннотация: Обыкновенный обыватель Перси неожиданно попадает в Древнюю Грецию, где ему предстоит стать героем Персеем, убившим Медузу Горгону. К своему удивлению он обнаруживает, что мифы — это часть реальности и что все, что происходило, совсем не так как представлялось


---------------------------------------------



 Уильям Тенн
 Лампа для Медузы



 Смелостью дыша, Это в их счастливые сборища Шагнул, предводимый Афиною, Сын Данаи.
 Он убил Горгону, Он принес островитянам Ту голову, пеструю змеиною гривой, — Каменную смерть.

    Пиндар «Пифийские песни»

 От куска пергамента, на котором большими, расплывшимися буквами были написаны эти слова, плохо пахло. Как и от всего прочего в этой квартире, мрачно подумал Перси С.Юсс. Он повертел пергамент в пальцах; от прикосновения к этому клочку кожи возникало некое странное, необъяснимое ощущение.
 На обратной стороне пергамента еще оставалось несколько коричневых шерстинок, прилипших к плохо выделанной поверхности. Кто-то, очевидно, взял на себя неблагодарный труд забить и ободрать животное — и все лишь ради того, чтобы написать на коже перевод малоизвестных стихов давно умершего поэта.
 Похоже, в этих трех комнатах раньше жила весьма эксцентричная личность!
 Перси бросил кусок мертвой ткани размером с носовой платок в груду прочего невероятного барахла — начиная от поношенных балетных туфель и кончая четырьмя деревянными ножками от стула, которые, вероятно, были отрублены очень острым топором — судя по идеальной гладкости поверхности среза.
 Ну и коллекция! Он покачал головой, сметая мусор метлой, которую обнаружил в кухне, в большую кучу. Мужская безопасная бритва, женские щипцы для завивки, множество блокнотов, заполненных странными неразборчивыми каракулями… Не говоря уже о штабеле запертых чемоданов, на верх которого он только что поставил свой собственный.
 Конечно, дареной квартире в комнаты не смотрят, если можно так выразиться. Однако его не переставала удивлять беспечность предыдущих жильцов, которые даже не позаботились о том, чтобы забрать свое имущество. У него вновь возникло странное ощущение, такое же, как и тогда, когда он впервые увидел пергамент.
 Может быть, они не платили за квартиру? Да нет, не может быть. При столь низкой квартплате не надо было быть даже совладельцем почти обанкротившейся забегаловки, чтобы не иметь особых проблем. Именно по причине невероятной дешевизны квартиры Перси тут же полез в бумажник за тридцатью пятью долларами задатка, которые потребовала хозяйка. В течение ряда лет скитаясь по убогим меблированным комнатам, он наконец нашел себе подходящую квартиру, и, можно сказать, почти бесплатно!
 Счастливый обладатель квартиры глубоко, удовлетворенно вздохнул. В ней плохо пахло, она была завалена мусором, и требовалось по крайней мере два дня, чтобы привести ее в порядок, но это была его квартира. Перси снова с энтузиазмом взялся за метлу.
 Дверь внезапно открылась, и без стука вошла миссис Даннер. Из гостиной, где Перси сгребал в кучу мусор, он увидел сильно помятую тяжкой жизнью и алкоголем старую леди, выполнявшую одновременно функции уборщицы, управляющего и агента по недвижимости. В руке ее покачивалась наполовину опустошенная бутылка виски — живая эпитафия тридцати пяти долларам, когда-то принадлежавшим Перси.
 Она прислонилась к стене, предварительно ласково погладив ее, словно та могла испугаться и отскочить.
 — Славная квартирка, миленькая квартирка, ты мне денежки приносишь, — пробормотала миссис Даннер. — Они приходят и уходят, приходят и уходят, но ты всегда остаешься со мной. И каждый раз Мэрибелл Даннер зарабатывает еще на дюжину бутылочек. Любимая моя квартирка, ты моя… бульк!
 Последнее слово, как понял Перси, с суровым видом входя в кухню, вовсе не было новым способом выражения нежности, на ходу придуманным миссис Даннер, а всего лишь обычным словом, до неузнаваемости измененным звуком хорошего глотка виски, которыми она часто прерывала свою речь.
 — Чудесная квартирка! — продолжала миссис Даннер, потираясь спиной о грязную стену, словно котенок, который давно стал взрослым, но так и не превратился в кота. — Домовладельцы платят мне столько, что и канарейку не прокормишь, дети о своей старой мамочке не заботятся, но ты мне помогаешь, верно? Ты не дашь мне… бульк! Каждый новый жилец…
 Она опустила бутылку, очередным глотком из которой собиралась прервать фразу, и наклонилась вперед, отчаянно моргая покрасневшими глазами:
 — Вы еще здесь?
 — Да, я еще здесь, — сердито сказал Перси. — В конце концов, я только утром сюда въехал! Что вы делаете в моей квартире?
 Миссис Даннер выпрямилась и в замешательстве покачала головой.
 — Как он может до сих пор быть здесь? — шепотом спросила она у горлышка бутылки. — Уже прошло четыре часа, как он въехал. Никто из предыдущих не оставался так… бульк! — Она вытерла губы. — Никто!
 — Послушайте. Я заплатил вам за месяц вперед, да еще добавил изрядную сумму сверху, хотя это и незаконно. Мне приходится зарабатывать деньги тяжким трудом в жаркой и вонючей забегаловке, которая, похоже, скоро окончательно разорится, что бы мы ни делали.
 — Это очень плохо, — как бы утешая, сказала миссис Даннер. — Ни в коем случае нельзя было избирать Гувера. Я голосовала за Эла… бульк! Он бы Кайзера так запросто не отпустил. Вот, выпейте немного, прежде чем исчезнуть.
 — Я заплатил вам, — терпеливо продолжал Перси, — всю эту капусту ради того, чтобы иметь собственную квартиру. Я не желаю, чтобы вы входили без стука. Я здесь живу. Так что вам нужно?
 Она печально взглянула на него слезящимися глазами, сделала очередной глоток, громко икнула и направилась к двери.
 — Все, что мне нужно, — квартира. Но она еще не готова, она еще не… бульк! Если надо, я подожду часок-другой. Я не… бульк!
 Новый жилец тщательно закрыл за ней дверь, в очередной раз отметив, что на месте замка зияет дыра с неровными краями — словно после предыдущего обитателя квартиры дверь пришлось взламывать.
 Что бы это значило? Может быть, самоубийство. Или… что там миссис Даннер говорила об исчезновениях? Можно ли воспринимать ее слова всерьез? Это могло бы объяснить происхождение кучи барахла и полных чемоданов — словно люди только что въехали, и вдруг…
 Вдруг — что? Все-таки он живет в двадцатом веке и в одном из самых цивилизованных городов на Земле. Человек не может просто так войти в холодную квартиру в Вест-Сайде и исчезнуть. Нет, это нелогично.
 Что бы там ни было, прежде чем идти на работу, надо поставить на дверь замок. Он посмотрел на часы. Оставалось еще полтора часа времени — вполне достаточно, чтобы быстро принять ванну, сходить купить замок и установить его на место. Закончить уборку можно и завтра.
 Небольшая, в четыре фута длиной, ванна стояла на высоких железных ножках рядом с кухонной раковиной. На подвешенную к стене тяжелую эмалированную крышку было навалено еще больше барахла, чем на полу. Вздохнув, Перси начал перетаскивать его в наполовину убранную комнату.
 Когда он закончил, комната снова оказалась полностью завалена, а он не чувствовал ничего, кроме жары, усталости и отвращения. «Ничего не скажешь, удачное приобретение», — сердито подумал он, поднял крышку, прислонив ее к стене, наполнил ванну водой и начал раздеваться. Темная, грязная квартира, забитая пожитками бесчисленных прежних жильцов; ему не только пришлось за нее переплатить, но теперь в дополнение ко всему казалось, что на ней лежит проклятие. Да еще эта пьяная баба-управляющий, которая с тем же успехом могла бы сбыть ему собственность разыскиваемого полицией преступника!
 Он достал из чемодана полотенце и мыло. Настроение его ухудшилось еще больше, когда он обнаружил, что его ноги, после того как он постоял на полу кухни, покрылись слоем жирной грязью. Не хватало еще каких-нибудь паразитов!
 Наклонившись, чтобы очистить ноги и не занести удобрения — вероятно, весьма полезные для картофельной грядки — в ванну, Перси заметил на полу все тот же белый клочок пергамента, на одной стороне которого был аккуратным почерком выведен фрагмент классической поэзии. Вероятно, он случайно занес его в кухню, пока ходил туда и обратно.
 Вновь скользнув по нему взглядом, Перси опять ощутил странную дрожь, как в приступе лихорадки:
 …Он убил Горгону, Он принес островитянам Ту голову, пеструю змеиною гривой, — Каменную смерть.
 Кто убил Горгону? Какой-то персонаж греческой мифологии — но кто именно, он не помнил. И образ, и имя ускользали из памяти. Обычно такие вещи не забывались. Двадцать лет, проведенных за разгадыванием кроссвордов, почти равнялись высшему образованию.
 Он пожал плечами и отбросил клочок пергамента в сторону, однако тот зацепился за край крышки ванны и упал в воду. Не везет так не везет! Перси повесил полотенце на перекладину между высокими ножками ванны и выбрался наружу — пришлось наклонить голову и изогнуть спину, чтобы не стукнуться о деревянную сушилку для посуды, висевшую на стене на высоте около трех футов над ванной.
 Его колени выступали из воды, почти упираясь в грудь. Вряд ли со стороны это было приятное зрелище!
 От прежнего радостного чувства обладания собственной квартирой уже почти ничего не осталось. Он чувствовал, что в очередной раз обманут — так же, как в тот раз, когда купил половину ресторана, к которому уже давно с профессиональным интересом присматривался шериф. Неудачи преследовали Перси всю его жизнь.
 — Меня даже не обманули, — угрюмо сказал он. — Я сам виноват!
 В добавление ко всему оказалось, что протекает пробка. Уровень воды быстро опустился до его лодыжек. Проклиная своих родителей за то, что они полюбили друг друга с первого взгляда, Перси нагнулся, чтобы более надежно поставить ее на место. В это мгновение ему на глаза опять попался пергамент, плававший на поверхности воды.
 За клочком кожи тянулись длинные пряди шерсти, и написанные на нем слова начинали расплываться. Его это больше не интересовало; он чувствовал, что не должен этим интересоваться, что эти стихи представляют опасность бОльшую, чем могла когда-либо привидеться в самых кошмарных снах. Он снова ощутил странную дрожь и понял — инстинкт совершенно правильно подсказывает ему, что от пергамента следует как можно быстрее избавиться, что любопытство, заставляющее его каждый раз читать эти стихи, может плохо кончиться…
 Шагнул, предводимый Афиною, Сын Данаи…
 Почти помимо воли возникла мысль: «Шагнул? Куда шагнул?» Почему-то Перси казалось, что он знает ответ. Но откуда вообще эти мысли? До сих пор он не читал ни строчки Пиндара. И почему, собственно, это должно его интересовать в первую очередь? У него и других проблем хватает.
 Его рука отбросила пергамент в сторону, как некое отвратительное насекомое. Вверх и через край ванны. Прямо в голубоватые волны, вздымавшиеся вокруг.
 Прямо в море.
 У него еще не успела отвалиться челюсть, как ванна начала тонуть. Ничего не соображая, Перси принялся отчаянно вычерпывать воду.
 Вода, пузырясь, заполняла ванну. Конвульсивным движением, едва не вывалившись наружу, он плотно прижал левой ногой неисправную пробку и начал руками черпать теплую жидкость.
 К его удивлению, ванну удалось почти полностью опорожнить меньше чем за минуту. Тонкая струйка морской воды все еще просачивалась между пальцами ноги. Он заглянул за край ванны и обнаружил, что от неспокойной поверхности моря его отделяет не более двух дюймов. Полотенце все еще было на месте, намотавшись бесформенным комом на перекладину. Оно полностью промокло, но могло послужить отличной прокладкой. Неожиданно ловкими движениями пальцев он запихал углы полотенца в щель вокруг резиновой пробки.
 Не слишком надежно, но воду это должно было удержать. Теперь — где же он находится?
 Он находился в ванне, которая — по крайней мере, в данный момент — плавала в теплом и лишь слегка волнующемся море, такой глубокой голубизны, какой он никогда не видел. Впереди возвышался остров, покрытый множеством величественных, окрашенных в мягкие цвета холмов.
 Позади него виднелся другой клочок земли, но он скрывался под покровом тумана и был слишком далеко, чтобы понять — остров это или вытянутый мыс континента.
 Справа простиралось голубое море. Слева…
 Перси снова чуть не вывалился из ванны. Примерно в полусотне футов слева он увидел самого большого морского змея, какого только ему приходилось встречать в воскресных приложениях.
 И змей несся по волнам прямо к нему!
 Перси наклонился и начал отчаянно бить руками по воде. В каком мире, подумал он, в каком безумном мире оказался он — самый обычный человек? Какие грехи он совершил, чтобы заслужить такую участь?
 Перси услышал странный звук, похожий на шум бетономешалки, и, взглянув вверх, увидел чудовище, глядевшее на него немигающими глазами. Как он успел подсознательно оценить, оно было около двух футов толщиной; несомненно, оно могло проглотить его, даже не подавившись. Ярко-красные перья украшали голову чудовища; огромная пасть медленно раскрылась, обнажив бесчисленные ряды жутких острых зубов.
 Если бы у него было оружие! Какой-нибудь нож, камень, дубина… Перси прижался к дальнему краю ванны, в отчаянии стиснув кулаки. Когда пасть раскрылась во всю ширину и показался раздвоенный язык, острый, как двузубое копье, он замахнулся правой рукой и вложил в удар всю силу загнанной в угол жертвы.
 Кулак ударил тварь по зеленой нижней губе.
 — Ой! — сказало чудовище. — Не надо!
 Оно отпрянуло столь поспешно, что маленькое эмалированное суденышко Перси чуть не перевернулось. Ощупывая губу раздвоенным языком, чудовище с негодованием посмотрело на него, свернувшись в блестящее кольцо.
 — Знаешь, это больно! Я только хотел сказать: «Добро пожаловать, сын Данаи», а ты взял и стукнул меня! Имей в виду, так ты много друзей не приобретешь!
 Чудовище отплыло чуть дальше и, изогнувшись, уставилось на остолбеневшего Перси, который стоял на подкашивающихся ногах в своей ванне.
 — Ты даже не спросил, работаю ли я на Мать-Змею, на Посейдона или на кого-нибудь еще! Может быть, я сам по себе. Может быть, я знаю кое-что, что спасет жизнь тебе или кому-то, кто очень важен для тебя. Так нет, все, что ты можешь сделать — это ударить, — прошипело чудовище. — Да еще по губе, которая, как известно, мое самое чувствительное место! Ладно, сын Данаи, если ты так хочешь, то пусть так и будет. Я не собираюсь тебе помогать.
 По телу морского змея пробежала презрительная волна, от огромной головы до тонкого хвоста; он нырнул и скрылся.
 Перси осторожно сел, ощупывая твердые борта ванны столь тщательно, словно от этого зависело его собственное душевное здоровье.
 Где же он очутился? На этом свете или на том? Человек начинает принимать ванну в собственной новой квартире и оказывается в… в… Не там ли оказались и остальные?
 Он перегнулся через борт и заглянул в глубину. Железные ножки, поддерживавшие ванну, были аккуратно срезаны примерно на половине высоты. К счастью, краны были закрыты — трубы тоже срезало. Как еще кое-что. Он вспомнил ножки от стула, оставшиеся в квартире.
 Четыре ножки, но без стула. Значит, где-то в этом мире должен быть стул без ножек. А на нем кто-то, кто снял квартиру у миссис Даннер.
 Внезапно Перси ощутил во рту ужасный, просто отвратительный вкус.
 Ну конечно. Мыло. Когда он начал вычерпывать воду, оказавшись в этом таинственном месте, он держал мыло в руке и сунул его в рот. И до сих пор не было подходящего момента, чтобы его вынуть.
 Он с явным облегчением вытащил изо рта размокший кусок и тщательно прополоскал рот морской водой. В это время он заметил, что его прибило значительно ближе к острову. На берегу виднелись явные признаки жизни — несколько медленно двигавшихся человеческих фигур и группа хижин или домов; с этого расстояния точно сказать было трудно.
 С чем же он вступает в этот новый мир? Что у него есть? Не так уж и много, уныло подумал он. Частично использованный кусок мыла. Насквозь промокшее купальное полотенце. Круглая резиновая пробка, слишком изношенная для того, чтобы справляться со своими обязанностями. И ванна — если удастся сдвинуть ее с места, выбравшись на берег.
 И, конечно, он сам. «Прямо на жаркое для туземцев», — мрачно подумал Перси.
 Говорящее морское чудовище! Достоинство которого он унизил, которое даже… Стоп! Как оно его назвало?
 Сын Данаи.
 Но он же не сын Данаи!
 «Скажи об этом морскому змею», — со злостью подумал Перси и внезапно вспомнил стихи на клочке пергамента: «Ту голову, пеструю змеиною гривой…»
 «Я должен выбраться отсюда!» — беспрерывно повторял он, глядя из раскачивающейся ванны на спокойное море, от которого можно было ожидать всего что угодно.
 Когда на его плечи упала сеть, у Перси возникла безумная мысль, что его призыв услышало какое-то божество и поспешило на помощь. Грубые, узловатые канаты врезались в кожу. Почувствовав, что ванна оказалась в гигантском неводе, который быстро подтягивают к берегу, он расслабился, безнадежно думая: «Что дальше?» и пытаясь понять, что же случилось.
 Он плавал перед напоминавшим утес выступом острова. На краю утеса плясала группа людей в набедренных повязках, приветствуя рослого человека в богатой одежде, который забросил сеть с ненадежной опоры на половине высоты крутого обрыва и теперь вытаскивал ее ловкими движениями рук.
 — Молодец, Диктис! — крикнул один из зрителей, когда ванна оказалась на берегу, перевернулась, накрыв собой Перси, и рыбак потащил ее к краю обрыва. — Отлично, отлично!
 — Этот Диктис, — восхищенно заметил другой, — просто смерть для морских чудовищ. Это уже третье, которое он поймал за неделю.
 — Четвертое, — поправил Диктис, выбираясь на верх обрыва и таща на плече сеть с ванной и заключенным в ней человеком. — Вы забыли про карликовую русалку — наполовину женщину, наполовину сардинку. Я ее тоже считаю, хотя она и такая маленькая. Но это лучшее из всех. Ничего подобного я еще не видел.
 Тренированными движениями он быстро размотал сеть. Перси выкарабкался из ванны и рухнул на землю, чувствуя себя, как мешок с хорошо обглоданными костями.
 Диктис приподнял его огромной рукой и внимательно рассмотрел.
 — Это не чудовище, — с явным разочарованием сказал он. — Оно распадается на части: половина его — человек, а остальное — нечто вроде круглого сундука. А я думал, это в самом деле что-то необычное! Ну ладно,
 — задумчиво пробормотал он, приподнимая Перси над головой с явным намерением бросить его обратно в море. — Не может же мне все время везти.
 — Может быть, — предположил старик, стоявший с краю группы, — может быть, это все-таки чудовище. Возможно, оно только сейчас превратилось в человека. Ему стоит знать, что если оно — чудовище, то мы поместим его в зверинец твоего брата, но если оно — человек, мы бросим его обратно, поскольку народу у нас и без него хватает.
 Великан задумчиво кивнул.
 — Что-то в этом есть, Агесилай. Не хотелось бы возвращаться к царю Полидекту с пустыми руками. Ну что ж, это очень легко выяснить…
 Что это за мир? — отчаянно думал Перси. «Если он человек, мы бросим его обратно, поскольку народу у нас и без него хватает!»
 И как они собираются выяснять, человек он или нет?
 Он заметил, что хорошо одетый рыбак вынимает из висящих за спиной ножен большой острый меч. Диктис вопросительно ткнул острием в грудь Перси.
 — Лучше побыстрее превратись обратно в чудовище, сынок. Ибо если ты думаешь, что тебя бросят назад в воду, то такого удовольствия ты не получишь. Еще чуть-чуть, и я разрежу тебя на шесть отличных кусков. Уверяю тебя, в клетке у моего брата тебе будет намного лучше. Итак, кто ты на самом деле?
 Перси подпер лоб рукой. Чего они от него ожидают — что он тут же придумает способ, как быстро превратиться в нечто с крыльями, плавниками и сиамским близнецом? Ведь если он этого не сделает, его явно намереваются превратить в котлеты.
 — Ладно, — нахмурившись, сказал Диктис. — Раз ты такой упрямый, можешь продолжать в том же духе. Посмотрим, как на тебя подействует вот это.
 Он несколько раз, примериваясь, взмахнул бронзовым лезвием над головой, потом занес его для страшного удара.
 Увидев красноватый отблеск, Перси судорожно сглотнул.
 — Я скажу, — пролепетал он. — Я все скажу! Я… я…
 Что сказать, чтобы они поняли? Какую ложь можно быстро сочинить, чтобы они поверили? Они хотели, чтобы он выглядел как чудовище.
 Чудовище! Ведь он говорил с…
 Слова начали быстро срываться с его губ. Обдумывать их времени уже не оставалось.
 — Я человек, которого морской змей приветствовал, как сына Данаи, — он надеялся, что это хотя бы на какое-то время задержит великана.
 Так оно и вышло.
 Диктис опустил меч и отступил на шаг, изумленно глядя на Перси.
 — Сын… сын Данаи? Тот, кто должен убить Горгону?
 — Тот самый, — застенчиво кивнул Перси, словно знаменитость, неожиданно обнаруженная среди посетителей ночного клуба. — Зна… знаменитый убийца Горгоны. Человек, который принес островитянам ту голову, пеструю змеиною гривой, каменную…
 — Ты хочешь сказать, который принесет, — поправил его Диктис. — Это еще не свершилось. Ну, ну. Ты несколько худоват для такого дела, хоть у тебя и рыжие волосы. Как тебя зовут?
 — Перси. Перси С. Юсс.
 — Все верно! — воскликнул сзади Агесилай. Он быстро подбежал к ним, его борода развевалась за его спиной, словно огромный белый шейный платок.
 — Все сходится, Диктис, все сходится! Все так, как в пророчестве! Его зовут Персей, у него рыжие волосы, ты поймал его неводом — все в точности, как предрек оракул…
 Диктис выпятил нижнюю губу и покачал головой.
 — Оракулы — это одно. Мускулы — совсем другое. Пусть кто-нибудь попробует мне сказать, что этот слабак намерен расправиться с чудовищем, которое приводит в ужас самых отчаянных смельчаков и даже других чудовищ — какой бы мощью те ни обладали. Да ты посмотри на него — он уже трясется от страха!
 Это не вполне соответствовало действительности. Перси просто продрог, стоя в чем мать родила на продуваемом ветрами склоне холма. Кроме того, сказалась эмоциональная реакция на то, что ему только что пришлось пережить. Беспокойство его росло по мере того, как местные жители обсуждали его возможности в качестве убийцы Горгоны. Фраза сорвалась у него с языка лишь как средство на какое-то время отвлечь Диктиса; теперь, похоже, их мысли занимала лишь эта тема. Чудовище, приводящее в ужас людей и богов!
 Он с тоской подумал о том, как несколько минут назад плыл по кишащему змеями морю в протекающей ванне. О беззаботное, счастливое время!
 — Его имя даже не Персей, — спорил Диктис. — Персиэсус или что-то в этом роде. Ты же не хочешь сказать, что эта грязная образина станет самым знаменитым героем нашего времени?
 Агесилай убежденно кивнул.
 — Конечно, станет! Что касается имени, то я думаю, оно отличается не сильно. Иногда оракул путает имена. Но вот сундук, в котором, как сказал оракул, явится Персей со своей матерью Данаей, после того как Акриз, царь Аргоса, бросит их в море.
 — Да, но оракул говорил о младенце Персее, — вмешался другой человек в набедренной повязке. — Разве не так?
 — Ну и что же, — уклонился от ответа Агесилай. — Иногда оракул путает и возраст. — Старик, похоже, уже сомневался в надежности оракула в любой области.
 Перси обнаружил, что симпатизирует ему. Агесилай явно защищал его, но Перси не был уверен в том, что будет хуже — если старик выиграет или проиграет.
 Диктис быстро прекратил спор.
 — Если Акриз, царь Аргоса, по словам оракула, бросил в сундуке Персея и его мать в море — где в таком случае Даная? И еще одно, Агесилай. Аргос находится там. — Он показал украшенной браслетами рукой. — На северо-западе. Этот парень появился с востока. Нет, это всего лишь самозванец, который пытается воспользоваться пророчеством. А я не люблю самозванцев.
 Диктис наклонился и поднял с земли веревку, с помощью которой несколько человек чинили дыры в сети. Прежде чем Перси успел произнести хоть одно слово протеста, он был ловко сбит с ног, брошен на землю и мгновение спустя связан столь же тщательно, как дорогой рождественский подарок.
 — Каково наказание за самозванство? — спросил Диктис Агесилая. Закончив упаковку, он снял колено со спины задыхающегося молодого человека и встал.
 — За самозванство, — задумчиво сказал старик, все еще с хмурым выражением на лице, — наказание то же, что и за осквернение святынь. Варка на медленном огне. Собственно говоря, с тех пор как твой брат, царь Полидект, реформировал законодательство, практически любое преступление наказывается варкой на медленном огне. Твой брат утверждает, что так легче выносить приговоры — не надо помнить целый набор разнообразных наказаний.
 — Вот почему мы зовем его Мудрый Царь Полидект, — воскликнул один из молодых людей, и все восторженно кивнули.
 — Послушайте… — закричал было Перси, лежа на земле, но Диктис заткнул ему рот охапкой травы. Вместе с травой в рот попало достаточное количество земли, чтобы не дать ему произнести ни слова. Он задыхался, и ему не хватало сил, чтобы смотреть по сторонам, и еще меньше было сил, чтобы сопротивляться, когда двое мужчин привязали его к шесту и понесли вниз по очень неровному склону.
 — Привет, Менон, — услышал он чей-то голос, сквозь собственный кашель и чихание от дорожной пыли. — Куда вы его?
 — Точно не знаю, — ответил тот, кто шел впереди. — Думаю, прямо в котел.
 — Ничего себе! Преступность растет с каждой неделей!
 К тому времени, когда Перси удалось наконец вытолкнуть остатки травы изо рта, они прошли через огромные ворота в каменной стене, и он увидел группу небольших, но удивительно аккуратных кирпичных домиков.
 Шест, к которому он был привязан, положили на две стойки с развилками, прямо на главной площади городка. Перси повис на туго натянутых веревках, чувствуя, как кровь останавливается в жилах.
 Вокруг собралась группа любопытных, мужчин и женщин, задававших вопросы двум его охранникам.
 — Это то самое последнее чудовище, которое поймал Диктис? — поинтересовалась какая-то женщина. — Я не вижу в нем ничего необычного. — Она несколько раз ткнула пальцем в его обнаженное тело. — Вполне нормальный, я бы сказала.
 — Мясо, — лаконично сказал один из охранников. — Отличное нежное мясо…
 Перси начал извиваться и дергаться — насколько это было возможно в его туго связанном состоянии. Нет, подобное не могло случиться с ним — это было просто невозможно! Человек не может начать принимать ванну в новой квартире и вдруг очутиться в мире, где все, от воровства до убийства, наказывается путем…
 «Я лучше не буду об этом думать, — пронеслось у него в мыслях. — Я знаю, что для меня все кончено».
 Однако кое-что не подлежало сомнению. Каким-то образом он провалился в прошлое, которое никогда не существовало в действительности — во времена греческих мифов. Никогда не существовало? Возмущение морского змея было вполне реальным, так же как и веревки, которыми Перси был сейчас связан. И, как он подозревал, вполне реальным будет и наказание, если его сочтут виновным в самозванстве.
 Все это было достаточно странно — морской змей, обратившийся к нему как к сыну Данаи, которая, очевидно, была матерью Персея; его собственное имя, звучавшее почти в точности так же, как и имя убийцы Горгоны. Очевидно, столь стремительно перенестись в этот безумный мир ему помог клочок пергамента, который он нашел в квартире, и содержание написанного на нем стихотворного отрывка. То, как он очутился здесь, оказалось во многих отношениях близко к легенде — например, появление из моря…
 Нет! Когда придет время суда, он будет защищать свою невиновность, заявляя, что не знал ничего о пророчестве, связанном с Персеем, и что его это вообще не интересовало. В любом другом случае его ждал один конец…
 Он содрогнулся. Шест завибрировал.
 — Бедный парень, ему холодно! — с сочувствием произнес девичий голос.
 — Все в порядке, царь Полидект его согреет, — ответил ей мужчина. Все захохотали. Перси еще раз дернулся на шесте.
 — Я никогда не говорил, что я Персей! — в отчаянии выпалил связанный молодой человек. — Все, что я сказал вашему Диктису, — это то, что морской змей…
 — Лучше заткнись, — дружески посоветовал ему человек по имени Менон.
 — За попытки оказать давление на суд до разбирательства тебе могут вырвать язык — независимо от того, признают тебя виновным или нет.
 Перси решил помолчать.
 Каждый раз, собираясь открыть рот, он тут же вспоминал местный уголовный кодекс. Он все глубже погружался в самую фантастическую передрягу, и понятия не имел, как из нее выбраться. Или, в первую очередь, как он в нее угодил.
 Миссис Даннер. Он ненавидел миссис Даннер; как же он ненавидел эту старую спекулянтку и пьяницу! Если кто-то и был виноват в том, что с ним случилось, то именно она. Очевидно, она знала, что квартира представляет собой нечто вроде кабины мгновенного перемещения; когда она ввалилась к нему без стука, она ожидала, что квартира будет пуста. Если бы только он придал чуть больше значения ее пьяной болтовне!
 Интересно, как давно висит у входа объявление: «Сдается трехкомнатная квартира. Очень дешево. Предоставляется немедленно»?
 Сколько людей с радостью заплатили ей тридцать пять долларов «квартплаты», которой она требовала, а потом бросились домой, чтобы собрать вещи и занять квартиру? А потом, вскоре после переезда — измеряя спальню для возможной расстановки мебели, или обдумывая смелую цветовую гамму стен, или пытаясь открыть заклинившееся окно — внезапно провалились в этот мир магии и жестокости?
 Как долго миссис Даннер извлекала доход из этой квартиры, сколько «квартплат» она уже получила? Этого Перси не знал, но страстно мечтал о том, как встретится с ней как-нибудь в запертой комнате. Забыв на мгновение о туго связанных руках и ногах, он с удовольствием представил себе восхитительную податливость ее горла под его пальцами.
 Однако дело не могло быть только в ней. Она не разбиралась ни в одной области знаний, за исключением последних цен на виски, чтобы создать столь искусную хронологическую ловушку, которая была в квартире. Тогда кто же? Или что? И, самое главное, зачем?
 Подошел Диктис, окруженный своими сподвижниками в набедренных повязках.
 — Неудачный день, — сказал он жителям города. — Не поймали ни одного чудовища. Только этого поддельного героя.
 — Все в порядке, Диктис, — заверил его человек, который только что обещал, что царь согреет пленника. — Так или иначе, он — хорошее оправдание для нашей вечеринки.
 — Это верно, — добавил кто-то. — По крайней мере, вечер не пропадет впустую.
 — Знаю, знаю, — мрачно заметил Диктис. — Но я хотел добыть образец для зверинца. Казнь — это вовсе не то же самое.
 В то время как большинство окружающих аплодировали весьма похвальному проявлению столь рационального подхода, Перси увидел человека в широкой белой накидке, который протолкался сквозь толпу и взглянул на него более пристально и с большим любопытством, чем все прочие. Когда складка одеяния на мгновение приоткрыла его лицо, Перси заметил, что у незнакомца странная, с шафрановым оттенком, кожа.
 — Почему ты решил, что это чудовище? — спросил человек Диктиса, тщательно поправляя складку, прикрывающую лицо.
 — Сундук, в котором он появился из моря, выглядел как его часть. Он был круглый, белый, и из него торчали разные металлические штуки. Я никогда не видел ничего подобного — а я дважды был на материке.
 — Где этот сундук?
 Великан ткнул назад через плечо большим пальцем размером с небольшой банан.
 — Мы его оставили на берегу вместе со всем прочим, что в нем было. Об этих странных вещах никогда заранее не скажешь, оживут они или взорвутся… Послушай! Кто ты такой?
 Человек в белом опустил руку на уровень пояса, провел ею поперек живота и, на глазах свирепо нависшего над ним Диктиса, исчез.
 Толпа зашумела.
 — Кто это был?
 — Куда он, чтоб мне провалиться, делся, Эвнапий?
 — Не знаю, но могу одно сказать — это не совсем человек.
 — Мама, я хочу домой!
 — Тс-с, Леонтий. Сегодня, может быть, сварят преступника. Ты ведь не хочешь это пропустить, правда?
 — Кто он, по-твоему, Диктис?
 Их предводитель поскреб нечесаную голову.
 — Ну что ж, он не тот, за кого я его сперва принял, не обычный странник, проходивший мимо. Я хотел схватить его и поместить под стражу. Если бы он был странником или бродячим торговцем, и забыл отметиться у начальника дворцовой стражи, он подлежал бы наказанию для чужеземцев.
 — Ты имеешь в виду, что у него конфисковали бы весь товар и сожгли бы его правую руку у него на глазах?
 — Примерно так, на усмотрение начальника стражи. Но я думаю, что он либо чародей, либо одно из главных чудовищ. Собственно, если бы не цвет его кожи, я бы назвал его человекоподобным чудовищем. Какого он цвета? Золотого?
 Агесилай кивнул.
 — Да, золотого. На материке их называют олимпийцами. Их считают не слишком плохими. Как говорят жители материка, они много раз помогали людям.
 — Они помогают людям, потому что это им выгодно, — прорычал Диктис. — Нет, я не имею ничего против них, — поспешно объяснил он Агесилаю. — Но у них свои интересы, и людям следует держаться от них подальше, если они не хотят серьезных неприятностей.
 По тому, как поспешно Диктис добавил последнее замечание, Перси понял, что тот испытывает определенный страх перед теми, кого он назвал «главными чудовищами». Очевидно, обычные чудовища представляли собой нечто иное, поскольку Диктис за ними охотился, а царь содержал их в некоем подобии зоопарка. Но почему золотокожий чужестранец проявил такой интерес к Перси? Имел ли он какое-то отношение к тому, как Перси здесь оказался?
 Он уже давно перестал ощущать свои запястья и лодыжки, и размышлял о том, не собираются ли они подвесить его на городской площади в качестве постоянного украшения, когда послышался мелодичный звон металлических доспехов и неровный топот ног.
 — Полидект, царь Серифа, желает видеть пленника, — произнес хриплый голос.
 Перси вздохнул с неподдельным облегчением, когда два человека вновь взвалили шест на плечи и понесли его по главной улице. Ему не только предстояло оказаться там, где его историю наконец могут выслушать, но он узнал и название островного царства, куда столь бесцеремонно закинула его сбившаяся с пути ванна.
 Сериф. Он быстро обшарил закоулки своей памяти. Нет, ему ничего не было известно об острове под названием Сериф — за исключением того, что он узнал за последние час или два: что остров этот находится недалеко от материковой части Греции и, следовательно, в теплом Эгейском море; и что сейчас его жители ожидают исполнения древней легенды о Персее, убийце Горгоны, который появился здесь, прежде чем начать свой путь к славе.
 И этот остров отличался весьма своеобразной судебной системой.
 Перси внесли во внутренний двор, крышу которого поддерживали четыре массивные колонны. Менон вытащил шест из веревочных петель на руках и ногах Перси, а его напарник разрезал путы несколькими точными ударами длинного бронзового ножа.
 Они поставили его на ноги и отошли назад.
 — Теперь тебе лучше?
 Перси рухнул лицом вниз, больно ударившись о раскрашенный цементный пол.
 — Его ноги, — пояснил Менон своему напарнику. — Они онемели.
 — Это всегда так, — со знанием дела сказал второй. — Каждый раз.
 Кровообращение постепенно восстанавливалось, причиняя дикую боль. Перси застонал и перевернулся на бок, растирая запястья и лодыжки руками, которые стали похожи на деревянные доски. Подошли несколько человек и присели рядом, глядя на его мучения. Никто не предложил помочь.
 Вскоре он сумел встать, шатаясь на негнущихся ногах. Охранники схватили его и прислонили к колонне.
 Большинство жителей города последовало за ним во дворец. Новости, видимо, распространялись быстро. Появлялись все новые и новые люди — мясники с большими окровавленными ножами, крестьяне с косами, женщины с корзинками, полными ягод и овощей.
 После того, как новоприбывшим указывали на него, они либо улыбались и медленно, удовлетворенно кивали, либо поспешно убегали, очевидно, чтобы позвать кузена Гибриаса или тетю Тею, пока развлечение не закончилось.
 Посреди двора, рядом с почерневшим очагом размером со всю квартиру, которую Перси столь недавно покинул, на огромном каменном троне сидел человек.
 На первый взгляд казалось, что он сидит, облокотившись на большую груду странной формы подушек. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не подушки, а молодые красивые девушки, которые столь же различались цветом волос и кожи, как и отношением к тому, что происходило перед ними. Одна неземной красоты блондинка, составлявшая часть подставки для ног царя, спокойно храпела. Другая, пышная негритянка, большую часть тела которой скрывала массивная мужская рука, что-то страстно говорила монарху, указывая на стонущую фигуру, распростертую перед троном.
 — Послушай, Тонтибби, — наконец раздраженно сказал царь, — у меня своя система наказаний, и я не хочу, чтобы какие-то девицы из чересчур цивилизованной части мира предлагали мне изменить ее — каким бы богатым воображением они ни обладали. Мы здесь, на Серифе, народ простой, и развлечения у нас простые. А если вы, африканцы, хотите называть нас варварами — пожалуйста. Мы этим гордимся.
 Темнокожая девушка с хмурым видом скрылась в недрах огромного трона.
 — Так с ними и надо, Полидект. Эти самодовольные чужеземцы должны знать свое место, — одобрительно сказал пожилой крестьянин.
 — Ну что ж, — медленно и задумчиво сказал Полидект, — почему бы тому, что вполне устраивало моего отца, не устраивать и меня?
 — Разве тебе не нравится, как он рассуждает? — с лучезарной улыбкой заметила какая-то женщина, обращаясь к соседу. — Как прекрасно, что речи нашего царя столь мудры!
 — Кроме того, — добавил ее приятель, — я не понимаю этого постоянного желания каких-то перемен. Что может быть лучше, чем избавляться от преступника, сварив его на медленном огне? У повара царя Полидекта это обычно занимает четыре-пять часов. Он начинает к ужину, и когда все заканчивается, уже совсем темно, и сон после столь приятного вечера особенно хорош. Мне лично ничего больше не требуется.
 Перси почувствовал, как у него медленно переворачиваются внутренности. Человек, лежавший перед царем, вскрикивал и пытался разбить лицо о цементный пол.
 Что же они за люди? Они говорили о самых ужасных вещах столь же невозмутимо, как если бы они обсуждали последний фильм или поединок боксеров, увиденный накануне по телевизору.
 Конечно, публичные казни заменяли этим людям кино и телевидение. Перси вспомнил, как читал в газетах о толпах, собиравшихся в разных частях Соединенных Штатов, чтобы поглазеть на повешение, — и это в двадцатом веке! Казнь все еще оставалась вполне пристойным зрелищем для многих мужчин, чтобы привести свою девушку, для некоторых женщин, чтобы привести детей, и для некоторых предприимчивых бизнесменов, чтобы торговать уменьшенными копиями виселиц, на которых лишали жизни таких же людей, как и они сами.
 Все это было хорошо, но никак не могло помочь в его нынешнем положении. Если бы только можно было что-то придумать, узнать хоть немного об их понятиях добра и зла, чтобы обратить это в свою пользу!
 Он старался не упустить ни одной детали происходящего. Нужно было разобраться в их судебной процедуре. Будет ли у него адвокат? Судя по тому, что он до сих пор видел, это было сомнительно. Однако они говорили о суде, упоминались судьи. Он решил, что уже само наличие подобных институтов цивилизации дает хоть какую-то надежду.
 Но вскоре он уже не был в этом уверен.
 — Я устал его слушать, — послышался голос царя на фоне горестных стонов пленника. Царь поднял голову и рассеянно махнул в сторону собравшейся толпы. — Эй, судьи! Кто-нибудь из вас настаивает на невиновности этого человека?
 — Хо-хо. Виновен!
 — Виновен, чтоб мне провалиться!
 — Грязное животное! Его еще мало сварить. Эй, Брион, а что он натворил?
 — Откуда я знаю? Я только что пришел. Наверное, что-то нехорошее, раз его судят.
 — Виновен, виновен, виновен! Давайте следующего. С этим все ясно!
 — Поднимите обвиняемого для приговора, — приказал царь Полидект. Двое охранников подскочили и подняли на ноги извивающегося, стонущего человека. Царь торжественно воздел к небу указательный палец. — Властью, данной мне мною, — нараспев произнес он, — приговариваю тебя к… к… одну минуту. К…
 — К варке на медленном огне, — язвительно сказала девушка-негритянка позади него. — Разве бывает что-нибудь еще?
 Полидект яростно ударил бочкообразным кулаком по ладони.
 — Лучше держи язык за зубами, Тонтибби, а то сама попадешь в котел! Ты нарушила всю законность моего суда! Ладно, уберите его, — с отвращением сказал он. — Вы слышали, что она сказала. Исполняйте.
 — Прости, Полидект, — покаянно пробормотала девушка. — Мне так скучно! Продолжай, приговори его сам.
 Царь грустно покачал головой.
 — Не-е-ет! В этом уже нет никакого удовольствия. Просто следи за собой, ладно?
 — Ладно, — пообещала девушка и снова свернулась калачиком.
 Когда стражники подняли слабо сопротивляющегося человека с пола, Перси содрогнулся от ужаса. Он понял, почему не мог понять ни одного слова пленника, — у того был вырван язык! Все его лицо было покрыто запекшейся кровью, и кровь все еще стекала с подбородка на грудь. Человек, по-видимому, настолько ослаб от потери крови, что с трудом мог стоять без посторонней помощи, но был настолько напуган приближением неминуемой страшной смерти, что отчаянно пытался хоть как-то объясниться. Он беспомощно жестикулировал, непрерывно издавая стоны жутким безъязыким ртом, пока его тащили, оставляя в пыли следы волочащихся ног, в маленькую комнатку, которая, очевидно, была камерой смертников.
 — Видел? — сказал Менон Перси. — Он пытался повлиять на судей до разбирательства. Как я слышал, на солдат.
 Происходящее начало приобретать весьма мрачный смысл. Каждый гражданин острова — солдаты, штатские, полицейские, придворные, кто угодно
 — мог стать судьей по любому уголовному делу. Тот факт, что эти люди относились к своим обязанностям довольно легкомысленно по стандартам мира, который он только что покинул, был не столь важен, как их право вершить любой суд и участвовать в вынесении приговора. Таким образом, если вас арестовали на Серифе за любой проступок, то, в чем бы вас ни обвиняли, вы прежде всего не должны протестовать. Человек, арестовавший вас, может оказаться одним из «присяжных», и наказание за нарушение этого конкретного закона будет быстрым и необратимым. Он начал испытывать удивительную благодарность к Диктису за то, что тот заткнул ему рот кляпом. Даже здесь ничто человеческое было тому не чуждо: вместо того, чтобы вырвать Перси язык, он фактически запихнул его ему в горло!
 Но как можно защищаться, если тебя судит подобный суд?
 — Следующий! — прорычал царь. — И давайте побыстрее. Мы все уже проголодались, а на вечер намечается очень даже неплохая казнь. Я не хочу заставлять мой народ ждать.
 — Вот почему мы зовем его Добрый Царь Полидект, — пробормотала какая-то женщина, когда Перси подтащили к трону и пинком повалили на землю.
 — Обвиняется, — послышался знакомый голос, — в самозванстве, в том, что именовал себя героем, то есть Персеем, который, в соответствии с легендой…
 — Я слышал легенду, Диктис, — раздраженно перебил его царь. — Все это мы уже проходили в прошлый раз. Давайте признаем этого человека тоже виновным и будем закругляться. Не знаю, почему в эти дни столько Персеев, и ни одного поддельного Геракла или Тезея. Я думаю, так всегда бывает: у кого-то появляется дурацкая фантазия, и прежде чем ты поймешь, что случилось, этим занимаются уже все подряд.
 Любопытство Диктиса возросло.
 — Что ты имеешь в виду — насчет того, что мы это уже проходили в прошлый раз?
 — О, несколько моих солдат обследовали холмы, проверяя сообщения о маленьких летающих чудовищах — ну, ты знаешь.
 — Гарпии? Это те, у которых головы девушек и птичьи тела, крылья и когти?
 Полидект вздохнул.
 — Те самые. Как прекрасно иметь брата, который так хорошо разбирается в чудовищах. У меня они все перемешались в голове. Я пользуюсь простым правилом: если у кого-то ровно две руки, две ноги и одна голова, то это человек. В противном случае это чудовище.
 — Это относится и к золотокожим олимпийцам, но они ведь не люди. Я не знаю в точности, кто они, но многие считают их главными чудовищами.
 — А многие так не считают, — заметил царь. — Ладно, что есть, то есть. Не знаю, что именно, но… В общем, в последнее время было несколько сообщений о том, что эти твари, гарпии, занимаются воздушной контрабандой, из-за чего казна Серифа теряет доходы. Я послал отряд к горе Лассус, чтобы они разобрались, в чем дело. Мои солдаты собирались перекусить, прежде чем приступить к операции, и вдруг увидели человека, который, спотыкаясь, спускался с холма. Они арестовали его, как только он заявил им, что он — Персей. После ареста он все еще продолжал спорить, и они наказали его — за оказание давления на суд, в соответствии с моим прошлогодним указом. Сейчас мне кажется, что они несколько переусердствовали, но… Что этот парень все еще здесь делает? Разве мы не признали его виновным?
 — Еще нет, — заверил его Диктис. — Ты еще не задал вопрос суду. Но ничего страшного, я не тороплюсь.
 — Зато я тороплюсь. — Монарх простер руки к внимающему ему народу. — Виновен?
 — О, конечно!
 — Десять раз виновен!
 — Его преступления у него на лице — каждое!
 — Слава Справедливому Царю Полидекту!
 Справедливый Царь Полидект весь сиял.
 — Благодарю вас, друзья мои, благодарю вас. Теперь, что касается приговора…
 Перси вскочил на ноги.
 — Что это за суд? — в отчаянии закричал он. — Вы должны дать человеку шансы на жизнь!
 Царь Полидект удивленно покачал головой. Он наклонился вперед, чтобы ближе взглянуть на Перси, чуть не раздавив составленную из девушек подставку для ног, которая уже начала заваливаться на бок. Он был столь же высок, как и его брат, но, поскольку объем его живота был под стать его росту, выглядел еще более впечатляюще. Кроме того, в то время как большинство жителей острова — мужчины и женщины — носили лишь неопрятные овечьи шкуры или потрепанные набедренные повязки, двое царственных братьев были одеты в богато раскрашенные шерстяные одежды, а на царе красовалось нечто, что когда-то было чистой туникой из лучшего полотна.
 — Не знаю, что тебя огорчает, юноша, у тебя были все шансы на жизнь, какие только позволяют законы Серифа. А теперь — почему бы тебе не успокоиться и не принять наказание, как подобает мужчине?
 — Выслушайте меня, прошу вас! — умолял Перси. — Я не только не гражданин Серифа, но я и не гражданин этого мира. Все, чего я хочу, — получить возможность вернуться, ничего больше…
 — В этом все и дело, — объяснил царь. — Наши законы не предназначены для граждан — по крайней мере, закон о варке на медленном огне. Граждан, совершивших преступление, сбрасывают со скал или вешают на рассвете на городской стене. А в котел отправляют лишь чужеземцев. Вот почему мой народ счастлив, что им правит такой царь, как я. Теперь понял? Давай не будем усложнять, ладно? За любым преступлением должно следовать наказание.
 Перси вцепился в волосы, в отчаянии вырвал клок и швырнул на землю.
 — Послушайте, это все началось… я не буду говорить о миссис Даннер… это невозможно, это безумие — стоять здесь и смотреть, как… Одну минуту. — Он глубоко вздохнул, понимая, что должен сохранять спокойствие и говорить очень, очень убедительно — по крайней мере, быть благоразумным. — Когда я встретился с вашим братом, произошло небольшое недоразумение. Морской змей… — Он сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжал: — Самый настоящий морской змей появился перед моей… моим плавающим сундуком и приветствовал меня, как сына Данаи. Поэтому, когда Диктис спросил, кто я…
 — Можешь не продолжать, — посоветовал Полидект. — Свидетельские показания морского змея не имеют законной силы.
 — Я не говорил…
 — Я имею в виду, что не имеют силы показания самого морского змея. Так что они, естественно, не имеют силы и тогда, когда ты повторяешь их нам.
 — Я только хотел сказать…
 — Конечно, — царь выпятил нижнюю губу и задумчиво покачал головой, — если бы это был сухопутный змей, все могло бы быть несколько иначе.
 Перси прервал свою безумную речь, невольно заинтересовавшись.
 — Иначе? — с любопытством спросил он.
 — Конечно. В зависимости от того, к какому типу относится сухопутный змей. Например, змея-оракула мы бы определенно выслушали — к их словам мы относимся с большим уважением. Или очень умные и дружелюбные ходячие змеи, о которых говорят легенды. Но это тебя никак не касается. Ты обвиняешься в том, что выдавал себя за Персея, и создал впечатление, что тебе хватит смелости убить Горгону. Для такого преступления морской змей не может быть заслуживающим доверия свидетелем. Кроме того, тебя уже признали виновным.
 — Я даже не спорю с тем, что…
 — Диктис, — царь с крайне утомленным видом махнул рукой. — Успокой его.
 Громадный кулак опустился на макушку Перси. Ему показалось, будто мозг сейчас хлынет у него из ноздрей. Когда он снова смог отчетливо видеть сквозь красноватый туман, он обнаружил, что цепляется за постоянно ускользающий от него пол.
 — Почему бы нам не устроить две казни в один день? — сердито говорил Диктис. — Они оба выдавали себя за Персея. Как ты сказал, в последнее время такое было уже несколько раз. Пожалуй, мы отобьем охоту поступать так и дальше, если устроим хорошую двойную казнь. Так сказать, из двух блюд. Все, что ты должен сделать, — вынести ему приговор, позволить мне решить некоторые вопросы — например, найти раба, чтобы он почистил котел в перерыве, и…
 — Кто здесь царь, я или ты? — зарычал Полидект.
 — О, ты, ты, конечно. Но…
 — Никаких «но». Ты лишь великий князь, и не забывай об этом, Диктис. Я уже сказал, что сегодня вечером будет только одна казнь — человека, которого схватили первым. Потом, завтра, мы вынесем официальный приговор второму. Это даст мне еще один повод для приема в тронном зале, которые я люблю, и заверяю тебя, что завтра вечером мы все сможем столь же хорошо повеселиться.
 — Ладно, — угрюмо сказал Диктис. — Но часто ли нам удавалось отправить в котел сразу двоих в один день?
 — Тем больше причин растянуть это во времени, — настоял царь. — Стража, уведите его! Видишь ли, Диктис, я считаю, что излишнее расточительство к добру не приводит.
 Вот почему, — горько подумал Перси, когда два здоровяка с руками, напоминающими железные клешни, потащили его прочь, — вот почему они зовут его Царь-Философ Полидект!
 В конце зала над полом внезапно поднялась решетка, и его, словно пригоршню мусора, бросили в яму — достаточно глубокую для того, чтобы он снова потерял сознание.
 Придя в себя, он с трудом перевернулся на спину, потирая ушибы и морщась от боли в руках. Что бы там ни было, с него достаточно — этот мир определенно оказался наименее дружелюбным из всех возможных.
 Сквозь решетку пробивался слабый свет. Шатаясь, он направился в ту сторону, чтобы лучше рассмотреть свою камеру. Кто-то ткнул его в живот, и он снова сел.
 — Только попробуйте дотронуться до меня, мистер, — послышался девичий голос, — и я вас прикончу.
 Судя по голосу, в серьезности намерений девушки можно было не сомневаться.
 — Простите? — пробормотал Перси, уставившись в кромешную тьму.
 — Можешь не извиняться. Просто оставайся в своем конце камеры, а я останусь в своем. Ты не первый из тех распущенных парней, что хотели со мной познакомиться, не подумав предварительно как следует. Никогда еще таких не встречала! — Каждое ее слово звучало все с большим надрывом; в конце концов она заплакала.
 Тщательно обдумав ситуацию, Перси пополз в ту сторону, откуда слышались рыдания.
 — Послушайте… — мягко начал он.
 На этот раз она ударила его в глаз.
 Ругаясь на чем свет стоит, он отошел к противоположной стене и сел, мрачно скрестив на груди руки. Он проклинал весь род человеческий, потом ограничил его до женщин, а затем, кивнув в сторону сидевшей напротив девушки, сосредоточил свой гнев на миссис Даннер, вложив в это всю душу. Внезапно он почувствовал, что мокрое от слез лицо уткнулось ему в плечо, и отскочил в угол.
 — Послушай, детка, — бросил он, — я больше не желаю к тебе прикасаться, после того как…
 — Ты только что упоминал миссис Даннер, — сказала она. — Я слышала. Квартира 18-К?
 — Да! Но как… — Тут до него дошло. — Так ты тоже… оттуда?
 — Я убью эту бабу! — произнесла она сквозь зубы. — В первый день, когда я здесь оказалась, я сказала себе, что выбью из нее каждую долларовую бумажку и каждый глоток виски, который она сделала за мои деньги, если когда-нибудь вернусь. На другой день я сказала себе, что, если только вернусь, я вообще не буду обращать на нее внимания, я буду лишь целовать тротуары, шестифутовых полисменов и сантехнику. На третий день я о ней вообще не думала, я лишь пыталась вспомнить, как выглядели дома, улицы и прочее. Но сегодня я знаю, что не вернусь, никогда, и потому я лишь молюсь о том, чтобы когда-нибудь у меня появилась возможность убить ее, когда-нибудь…
 Она снова заплакала, из ее груди вырывались отчаянные рыдания, как будто ей выкручивали руки.
 Молодой человек очень осторожно подошел к девушке и погладил ее по спине. Еще немного спустя он обнял ее и нежно поцеловал. Какое-то грубое одеяние, наброшенное на ее плечи, оцарапало его кожу.
 — Могло быть и хуже, — заверил он ее. — Могло быть намного хуже, можешь мне поверить. Во всяком случае, мы нашли друг друга. Дела не так плохи, когда есть с кем поговорить. Так или иначе, мы — соотечественники, или, точнее, современники. Меня зовут Перси С. Юсс. «С.» значит Сактрист. Я был владельцем половины ресторана, двумя третями которого владели наши кредиторы. А ты кто?
 — Анита Драммонд, — сказала она, выпрямляясь и вытирая глаза краем одежды. — Энн. Я была балериной. Вернее, я еще училась на балерину, и понемногу подрабатывала то тут, то там. Эта квартира оказалась неожиданной находкой; она как раз устраивала меня по деньгам. Я радостно плюхнулась на единственный стул, который был в квартире, и тут заметила на полу клочок пергамента с какими-то стихами. Я начала их читать, а потом задремала, глядя на эти слова. Когда я проснулась, я обнаружила, что нахожусь на склоне холма, у стула нет ножек и какой-то старый крестьянин со своей женой произносят надо мной заклинания, чтобы я исчезла до того, как навлеку проклятие на их посевы. Когда они увидели, что я открыла глаза, они оба набросились на меня, связали и утащили в свою хижину. И они не желали слушать ничего, что я пыталась им говорить! Кстати, если хочешь… выглядеть более прилично, тут в углу есть куча какого-то тряпья.
 Перси подошел туда и обнаружил полдюжины изношенных накидок из овечьих шкур. Он выбрал одну, от которой сильно воняло, но зато в ней было меньше обитателей, чем в прочих, и вернулся обратно. В одежде он почувствовал себя более уверенно. Ему не приходилось размышлять о различных аспектах нудизма с тех пор, как он прибыл в костюме Адама в этот безумный мир, но он впервые почувствовал, что у него появилась возможность перехитрить тех, кто взял его в плен — теперь, когда он был одет почти так же, как и они.
 Энн продолжала свой рассказ. Она говорила о том, как жители деревни на дальнем конце острова собрались вместе и стали обсуждать, как избавиться от ведьмы.
 — Шла настоящая война между сторонниками двух подходов: одни предлагали посадить ведьму на кол, другие — сжечь, и каждый отстаивал свою правоту. В это время мимо проходил сенешаль, или камергер, или как он там называется, царя Полидекта. Он охотился за какими-то маленькими чудовищами
 — кажется, фуриями. Или сиренами. Он увидел меня, и прежде чем кто-то из деревенских успел что-либо сказать, он… Перси, смотри!
 Он резко обернулся, глядя туда, куда указывал ее палец. Свет, проникавший сквозь решетку, становился все слабее — солнце отбрасывало последние лучи, завершая дневную работу и спеша на отдых.
 По другую сторону решетки появилась человеческая голова. Человек прижал палец к губам. Перси кивнул, показывая, что понял его. Человек начал медленно расплываться, словно туман на легком ветру, и исчез.
 Но решетка медленно и бесшумно поднялась и мгновение спустя закрылась снова. У Перси возникло жуткое ощущение, будто что-то очень тяжелое медленными, словно перышко, кругами опускается вниз. Он инстинктивно прикрыл рот Энн рукой. Несмотря на это, отчетливо послышался ее громкий вздох, когда перед ними появился человек в одежде, вызывавшей ассоциации с Италией эпохи Возрождения.
 Он что-то подкрутил на металлической пряжке своего широкого пояса, слегка наклонил голову в знак приветствия и сказал:
 — Меня зовут Гермес.
 Энн отодвинула руку Перси от своего рта.
 — Гермес! — прошептала она. — Посланец богов!
 — Он самый.
 На его аристократическом лице возникла и тут же исчезла улыбка — так быстро, что Перси не вполне был уверен, улыбался ли тот вообще. Он внимательно пригляделся к коже пришельца, освещенной последними лучами солнца. Она отливала золотом.
 — Вы не тот самый тип в белой накидке, который исчез, когда Диктис начал его расспрашивать?
 Гермес кивнул.
 — Я подозревал, кто ты, но я должен был проверить твой так называемый сундук, чтобы у меня не осталось сомнений. Я вряд ли смог бы задать тебе какие-либо вопросы, пока ты был окружен этой толпой.
 — Какие вопросы? — нетерпеливо спросил Перси.
 — Вопросы, которые могли бы определить, в самом ли деле ты Персей, легендарный герой, который должен спасти мир от Горгоны и ей подобных.
 — Послушайте, мистер, с меня довольно! Меня зовут Перси С. Юсс. Я не сын Данаи — у меня даже Даниэля в роду не было. Я не знаю, что это за Горгона, о которой твердят все кругом, и даже если бы и знал, у меня нет никакого желания ее убивать. Я ничего не имею против какой бы то ни было Горгоны или какого бы то ни было человека — за исключением этого жирного неряхи-царя.
 — Ты слишком громко говоришь, — предупредил его собеседник. — Мы посылаем тебя убить не какую-то Горгону — саму Медузу! — Произнося имя, он понизил голос, так что тот стал едва слышен. — Я говорил с профессором Грэем и описал предметы, вместе с которыми ты прибыл, и он подтвердил, что ты человек из его времени.
 — Вы имеете в виду, что здесь есть кто-то еще из двадцатого века? — спросила Энн.
 — Где он? Он тоже попал в беду? — спросил Перси, почувствовав некоторое облегчение.
 Пришелец улыбнулся. На этот раз его улыбка была долгой и медленной, и Перси она не понравилась.
 — Нет, он не попал в беду. Он ждет тебя, чтобы дать совет, как лучше всего победить Горгону.
 — Ну что ж, ему придется бежать очень далеко и очень быстро. Я терпеть не могу того, как все здесь начинают себя вести, стоит лишь упомянуть это имя. Я не считаю себя героем и не собираюсь им становиться. Я всю жизнь был неудачником и расплачивался за чужие проступки, но в это дело любимый сын своей матери ввязываться не намерен.
 — Даже чтобы избежать завтрашнего котла?
 Перси судорожно сглотнул. Он забыл о судилище, состоявшемся по законам Серифа, как только увидел Энн. Да. Завтра снова наступит вечер, и его выведут отсюда, и…
 Чем он рискует — по сравнению с тем чудовищным концом, что со всей определенностью ожидает его через сутки? Он уже достаточно насмотрелся на этих древних греков, чтобы проникнуться глубоким уважением к эффективности их судебной процедуры в отношении любого деяния, которое они считали преступным. Например, вряд ли у них были такие понятия, как апелляция или освобождение под залог…
 — Даже, — продолжал Гермес, четко произнося каждое слово, — даже ради возможности вернуться в свое время?
 Энн вскрикнула, и посланец богов сердито велел ей замолчать. Он коснулся своего пояса и стал невидимым. Потом он снова появился, с тревогой глядя вверх на решетку и держа руку на поясе.
 Перси был удивлен тем, что этот тип оказался чересчур нервным для предполагаемого божества. Кроме того, его удивило, что ему предложили именно то, в чем он крайне нуждался и чего отчаянно желал. Была ли цена, которую он должен заплатить, слишком высока? Глупо. Что бы ни пришлось ему совершить, сколь бы ни было это рискованно и тяжело, он мог получить возможность вновь оказаться в своей эпохе. Не говоря уже о том, что ему очень хотелось покинуть свое нынешнее местопребывание до того, как наступит время завтрашнего ужина.
 — Я согласен, — твердо сказал он. — Чего бы вы от меня ни хотели, я согласен. Но послушайте. Наш договор должен относиться к этой девушке в той же степени, как и ко мне.
 — Хорошо! — Золотой человек достал небольшой мешочек. — Возьми это. Когда они завтра поведут тебя на казнь…
 — Эй! Я думал, вы заберете нас из этой ямы. Почему вы не можете просто взять нас с собой?
 Гермес нетерпеливо покачал головой. Казалось, он был крайне заинтересован в том, чтобы убраться отсюда как можно скорее.
 — Потому что не могу. У вас нет… нет силы. Делай, как я сказал, и все будет в порядке.
 — Послушай его, Перси! — убедительно сказала Энн. — Это наш единственный шанс. Сделаем, как он говорит. Кроме того, он бог. Он должен знать, как поступать в этом мифическом мире.
 Гермес снова улыбнулся своей мимолетной улыбкой.
 — Когда они выведут тебя наружу, начни говорить — так долго, как только можешь — о той неприятности, которая с ними произойдет. В чем бы она ни заключалась, они заставят тебя сражаться…
 — Меня не заставят с кем-то сражаться, — заметил Перси. — Меня…
 — Сварят на медленном огне, я знаю! Но, можешь мне поверить, тебя заставят сражаться с кем-то или с чем-то. Когда будешь говорить, незаметно сунь руку под одежду, в этот мешочек. Начинай поглаживать зернышки, которые ты там найдешь, сжимай их, три их между ладонью и тканью мешочка. Когда они начнут шевелиться и самостоятельно двигаться, как можно быстрее вступай в борьбу! Все, что ты должен затем сделать — разбросать их по земле вокруг себя и отступить назад. Как только…
 Он замолчал и схватился за пряжку. По другую сторону решетки появился факел, и сквозь нее заглянули два бородатых стражника.
 — Могу поклясться, я что-то видел, — сказал один.
 — Ну что ж, можешь вызвать стражу и спуститься вниз посмотреть. Я пошел на пирушку.
 Человек с факелом выпрямился.
 — Я тоже. Если я что-то и видел, у меня нет охоты с этим связываться. Пусть разбирается утренняя стража.
 Из темноты возник мешочек и сам опустился в руку Перси.
 — Запомни, — послышался удаляющийся шепот, — не начинай тереть эти зернышки слишком рано, но и не жди слишком долго. Как только они начнут шевелиться, ты должен сразу же вступить в борьбу.
 Решетка быстро поднялась и снова опустилась. Послышалось последнее указание:
 — И не заглядывай в мешочек сегодня! Не смей к нему прикасаться, пока это тебе не потребуется!
 Они почувствовали, как он бесшумно скрылся над их головами. Энн придвинулась ближе к Перси, и он успокаивающе обнял ее.
 — Слишком много запретов, — проворчал он. — Мол, все как надо, но не пытайся выяснить, что это! Как будто француза подвели к ряду аптечных склянок с этикетками, написанными по-китайски, и предупреждают его, чтобы он принял, скажем, аспирин, прежде чем температура у него не поднялась еще выше, но чтобы он не трогал снотворное, которое достаточно сильное для того, чтобы его убить. За кого он меня принимает?
 Энн всхлипнула, почти на грани истерики.
 — Знаешь, Перси, это первый, самый первый луч надежды, который я увидела с тех пор, как очутилась в этом ужасном мире! А ты ворчишь, что указания не слишком тебе ясны!
 «В конце концов, — логично, но про себя, подумал он, — ведь именно мне предстоит сражаться с Горгоной!»
 — Я, собственно, не жалуюсь, — сказал он вслух, когда они сели рядом.
 — Но непонятные объяснения меня раздражают. Мне все время кажется, что меня хотят одурачить.
 — Представь, что ты сидишь в ресторане, — сонно пробормотала Энн. — Или в парикмахерской. Представь, что ты идешь в магазинчик модного платья на Авеню, трогаешь чудесные ткани и представляешь себя в прекрасном новом костюме. И тебе все время кажется, что ты действительно дурачишь продавщицу, заставляя ее верить, что у тебя достаточно денег, чтобы все это купить. И когда человек, который тебе не нравится, пристает к тебе, ты можешь заставить его прекратить. А если он не отвязывается, ты можешь закричать, и помогут тебе, а не ему. О, цивилизация, цивилизация!
 Она уснула в его объятиях. Перси нежно погладил ее и начал готовиться ко сну сам. Позади был длинный, утомительный день. Длинный? Всего три тысячи лет или около того!
 К несчастью, он еще не успел заснуть, когда началась казнь. Будучи под землей и довольно далеко, он не мог что-либо видеть. Однако он почти все слышал…
 Прошло несколько часов, прежде чем Перси наконец задремал и перестал думать о человеке, который появился на склоне холма, утверждая, что он — Персей. Сколько Персеев было в этом мире? Как будто кому-то действительно очень было нужно, чтобы Горгона была убита, и тот посылал сюда одного исполнителя за другим.
 Кем был настоящий Персей? Этого Перси не знал, но определенно знал, что это не он. И он был пока что единственным, кому доверили убить Горгону. Но что из себя представляет Горгона? Еще один вопрос…
 Утром в их камере оказался третий заключенный, Агесилай.
 — За что тебя? — спросил его Перси, когда тот со стоном пошевелился.
 — Ни за что, — ответил старик. Он сел, прислонившись к стене, и начал выбирать вшей из бороды. Найдя очередную, он улыбался и шумно раскусывал ее зубами. — Я здесь из-за моего брата.
 — Что значит — из-за твоего брата?
 — Он совершил великую измену вчера ночью, и ему вышибли мозги в соответствии с законом, который издал царь через несколько минут после того, как он ее совершил. Царь, однако, был все еще очень огорчен, и издал еще один закон, гласящий, что все кровные родственники несут ответственность в случае великой измены. Я единственный кровный родственник, и потому я здесь. Сегодня мне тоже должны вышибить мозги.
 — Добрый старый Полидект… «Излишнее расточительство к добру не приводит», — пробормотал Перси. — Что же за измену совершил твой брат, что царю пришлось издавать специальный закон?
 Агесилай сосредоточенно изучал нижние спутанные пряди своей бороды. Судя по явному разочарованию, с которым он оставил их в покое, ему не удалось обнаружить в них каких-либо признаков жизни.
 — Видишь ли, мой брат был придворным поваром. Естественно, он был и палачом. Вчера ночью он совершил какую-то ошибку. Возможно, забыл смазать котел жиром. Дело в том, что после казни наш большой котел треснул.
 — Треснул? Ты имеешь в виду, им больше нельзя пользоваться?
 — Именно это я имею в виду. Треснул, как орех. Ты можешь улыбаться, но позволь мне сказать — этот котел был гордостью Серифа! Он был сделан не из бронзы, серебра или золота, но — хочешь верь, хочешь нет — из чистого железа! Всех сокровищ этого острова не хватит, чтобы купить новый такой же котел. В течение многих поколений наш народ собирал небесные камни, которые потом переплавлялись. И, как говорят, окончательную отливку изготовило одно из ходячих пресмыкающихся. Можешь ли ты упрекать царя Полидекта в том, что он так разозлился на моего брата и всю его родню? Я не могу. Да что там, его предшественник, царь Аурион — тот, которого Полидект заколол в спину на празднике летнего солнцестояния, — Аурион распространил бы наказание и на родственников по супружеской линии, и на ближайших друзей преступника.
 Перси сидел, размышляя о вчерашнем пророчестве Гермеса. Вероятнее всего, это был не столько пример точного предсказания, сколько явный случай саботажа. Он усмехнулся. По крайней мере одного можно было уже не бояться!
 — Что это за ходячие пресмыкающиеся? — спросила Энн. Она молча сидела рядом с Перси, пока он разговаривал со стариком, и сжала его руку, давая понять, что тоже надеется, что и остальные обещания Гермеса станут реальностью.
 — Это сложно объяснить, — медленно сказал Агесилай. — Вероятно, они полностью вымерли сорок или пятьдесят лет назад. Во времена моего прадеда их оставалось очень мало, и становилось все меньше. Они напоминали пифий, которые помогают оракулам, или некоторых из мирных морских змеев. Но они были умнее и тех и других. И у них были ноги — некоторые говорят, что даже и руки, — и они ходили везде и творили чудеса. Они учили нас делать горшки, как говорил мой дед, и…
 — Эй, Агесилай!
 Все трое взглянули вверх и увидели веревочную лестницу, которая, раскачиваясь, опускалась в темницу. Наверху, нетерпеливо жестикулируя, стоял коренастый человек.
 — Пора бум-бум. Давай побыстрее, ладно? Сегодня днем будет представление, и нам нужно еще привести в порядок арену.
 — Их жизнь, похоже, состоит из одних развлечений, — мрачно заметила Энн, обращаясь к Перси. — Все время что-нибудь происходит!
 — Поймите нас правильно, — обратился к ним старик, начиная подниматься по лестнице. — У нас на острове очень много народу, и уже два поколения не было войн или серьезных эпидемий. Что может быть лучше для сокращения нашей численности, чем интересные казни? Полидект называет это «Контроль Народонаселения с Улыбкой».
 — Ну понятно, — пробормотал Перси. — Вот почему мы называем его Царь-Юморист Полидект.
 Чуть позже ему в свою очередь приказали подняться по веревочной лестнице и приговорили к сражению на арене с теми чудовищами, которых сможет предоставить управляющий зверинца. Полидект, видимо, пребывал в слишком мрачном настроении, и его не интересовал даже прием в тронном зале, неизбежный при вынесении приговора. Он сидел развалясь на своем троне в окружении наложниц, хмуро глядя на стену, в то время как один из придворных сообщил Перси, что его ожидает.
 Перси с задумчивым видом сидел в камере смертников, время от времени прикасаясь к мешочку, спрятанному под накидкой из овчины, когда туда же втолкнули Энн.
 — То же самое, — кивнула она. — Они собираются казнить нас вместе. Будем молиться и надеяться, что Гермес знает, что говорит.
 — Но за что приговорили тебя? Что ты сделала? Не могла же ты попасть на скамью подсудимых лишь за то, что совершаешь серьезную ошибку — живешь на этом свете?
 — Видишь ли, меня привезли сюда с другого конца острова, чтобы я стала частью гарема Полидекта.
 — И как ты из этого выкрутилась?
 — Никак. Боюсь, что я просто не прошла конкурс. Царь сказал, что я не слишком пухленькая. Однако, — добавила она, яростно скрипнув зубами, — думаю, эта ревнивая кошка Тонтибби настроила его против меня. О, нет, не пугайся, Перси, — засмеялась она. — Я вовсе не хотела попасть в этот гарем. Но для девушки оскорбительно, когда ей говорят, что она недостаточно хороша, в то время как она видит буквально кишащих вокруг толстых и грязных баб!
 Ближе к вечеру им дали горсть сушеных фруктов, и, пока они все еще жевали этот крайне неинтересный ужин, им приказали выходить на казнь.
 Увидев наконец Энн при дневном свете, Перси с удовлетворением отметил, что она принадлежит к тем редко встречающимся идеальным блондинкам, светлая кожа и яркие волосы которых создают впечатление несказанной чистоты, под покровом которой, однако, скрываются более темные колодцы их душ.
 Крепко взявшись за руки, они шли по тропе, постоянно петлявшей вокруг холма в дальнем конце цитадели. В конце концов тропа привела их к группе каменных строений, которые явно были зверинцем. Их быстро прогнали мимо, чему они были даже рады, успев бросить взгляд на обитателей клеток, и они оказались в небольшой долине, окруженной несколькими невысокими холмами.
 На склонах холмов были устроены места для сидения; большинство из них были уже заняты. Перси был почти уверен, что увидит на одном из мест Гермеса. Внизу находилась площадка, окруженная высокой каменной стеной, с тяжелыми воротами с каждой стороны.
 Энн и Перси пинками направили к одним из ворот, возле которых стояли двое юношей, держа их слегка приоткрытыми. Перси нервно потянулся к спрятанному мешочку. Все ждали появления царя.
 Наконец тот появился, в сопровождении многочисленной свиты.
 — Пусть наказание свершится, — произнес он бесцветным, усталым голосом. Видно было, что он уже не ждет ничего от жизни, после того как не стало котла для казней.
 Перси сунул левую руку в мешочек, в то время как в правую ему вложили позеленевший бронзовый меч. Двое парней начали открывать ворота.
 — Я думаю, тебе пора начинать, — прошептала Энн.
 Он кивнул.
 — О могущественный Полидект, царь Серифа! — воскликнул он столь неожиданно, что один из юношей уронил кольцо на створке ворот, которое держал, и бросился было бежать, но начальник стражи сердито толкнул его назад. — Умоляю тебя, исполни мое последнее желание! — Зернышки были удивительно мягкими на ощупь.
 Полидект мрачно махнул рукой.
 — Если твое желание разумно. И если ты сможешь объяснить его в нескольких словах. — Он раздраженно откинулся назад.
 Медленно растирая мягкие комочки между пальцами и тканью мешочка, Перси думал, с чего начать. Внезапно он улыбнулся.
 — Вероятно, тебя интересует, было ли то, что случилось вчера с твоим котлом, случайностью или кто-то из недовольных должен нести ответственность за уничтожение святыни Серифа. Лишь я один знаю ответ, и с этим связана моя просьба.
 — Он клюнул! — радостно прошептала Энн. — Отлично, Перси, отлично!
 Над рядами зрителей пронесся возбужденный ропот.
 — Итак, — продолжал молодой человек, растирая и сжимая содержимое мешочка, словно боксер, разминающий кулаки, — давай посмотрим, что произошло с точки зрения основной функции котла — варки. Что мы знаем о влиянии предшествующих ингредиентов на структуру котла? Знаем ли мы что-либо вообще?
 Царь, казалось, был в гневе и в замешательстве одновременно, словно чувствовал, что Перси хочет сообщить о чем-то важном, но не знал в точности, о чем именно. Даже у окружавших его охранников был ошеломленный вид людей, стоящих на пороге невиданного открытия. Перси не был уверен, вдохнул ли он уже жизнь в содержимое мешочка; подождав немного, он решил, что еще нет, и продолжал, не останавливаясь:
 — Так вот, прежде всего — бутерброды. Самые разные. Очень много бутербродов с сыром. Жареные с сыром, сыр с помидорами, сыр с ветчиной, сыр с окороком. Все их можно жарить вместе или отдельно.
 Он замолчал, почувствовав, как маленькие комочки начали пульсировать под его пальцами.
 — Если ты хочешь сказать, — медленно и задумчиво сказал царь, — что мои люди незаконно использовали государственный котел, чтобы жарить сыр с помидорами…
 — Я ничего не хочу сказать, — отрезал Перси. — Давайте начнем казнь.
 — Нет, сынок, — дружелюбно сказал Полидект, — возможно, ты прав. Это, конечно, непросто понять, но что-то в этом есть. Пожалуйста, продолжай.
 — Да, продолжай, — крикнул один из зрителей. — Я могу тебя понять.
 — Здесь нечего понимать! — срывающимся голосом сказал Перси. Зернышки подпрыгивали в мешочке, словно крохотные лягушки, испуганно выскакивающие из пруда. — Мне нечего вам сказать. Я все придумал. Я просто хотел протянуть время. Теперь вы будете продолжать?
 — Не будем! — зловеще произнес царь. — Ты пытаешься кого-то защитить. Кого-то очень важного.
 Маленькие комочки уже собрались у горловины мешочка, стремясь вырваться на свободу. Перси посмотрел на встревоженное лицо Энн и увидел, что она поняла, в какое затруднительное положение он попал, но ничем не может ему помочь.
 — Послушай, Полидект, — хрипло сказал он. — Почему бы тебе не уступить свой трон более достойному преемнику? Тонтибби была бы во много раз лучшей правительницей, чем ты. Она не только умнее тебя, и не только знает больше о цивилизованной жизни, но она и…
 — Открыть ворота, — зарычал Красный от Злости Царь Полидект, — и бросить его чудовищу!
 Створки ворот со скрипом раскрылись. Энн и Перси втолкнули в огромное углубление в каменном полу. Энн удалось удержать равновесие, но Перси, державший руку под одеждой, где на груди лежал мешочек, споткнулся и упал, стукнувшись рукой и коленом; он выпустил меч, и тот со звоном ударился о камни.
 Он услышал отчаянный вопль Энн и взглянул вверх. Из других ворот к ним мчалось существо, которое могло сойти лишь с мольберта сумасшедшего художника.
 Оно было высотой ему по пояс, но свыше двенадцати футов в ширину, чудовищная смесь собачьих, волчьих, змеиных, человеческих и прочих черт — нечто такое, что, как показалось Перси, никогда не могло бы возникнуть на этой планете. Существо опиралось на тела змей, ящериц, собак и волков, каждое из которых казалось живущим самостоятельно, и вместе с тем было связано с главным телом толстыми придатками, напоминавшими хоботы, которые заменяли им задние части. У чудовища было шесть голов, и все они, включая человеческую, кричали что-то друг другу, широко раскрыв пасти.
 Оно двигалось невероятно быстро. Перси вскочил на ноги и, выхватив горсть шевелящихся комочков, рванулся к перепуганной девушке.
 Он оттолкнул ее назад и швырнул зерна в чудовище. Нависшая над ними крокодилья пасть внезапно отдернулась, когда один из комочков попал в нее. Перси разбросал их широким полукругом, и, толкая вперед Энн и спотыкаясь из-за того, что то и дело бросал взгляды назад, зигзагами побежал к противоположной стене.
 Они стояли, ошеломленные стихией, которую выпустили на свободу.
 Эти комочки действительно были зернами. Но зернами такого растения, которое мог посеять лишь дьявольский садовник!
 Где бы зернышко ни коснулось твердой поверхности, оно начинало обильно прорастать. Прошло лишь несколько секунд, и появились исполинские грязно-белые цветы, покрытые неправильной формы пурпурными пятнами. Их корни продирались сквозь поверхность, словно потоки воды, неутомимо ищущие путь к выходу. Корни должны были быть невероятно голодными, чтобы поддерживать столь фантастический рост остальной части растения, и они действительно были невероятно голодными. Все, чего бы они ни касались, тут же погибало — плоть становилась бескровной, нормальная растительность внезапно желтела, теряя хлорофилл, даже камни рассыпались в пыль под давлением проникавших в них корней.
 Зернышки прорастали, сохраняя силу и направление, в котором Перси их бросил. Каждый цветок тут же начинал плодоносить, производя на свет все новые и новые семена.
 Чудовище, которое бросилось было бежать, оказалось тут же поглощено и осело на землю бледной бесформенной тушей. Стены стадиона на той стороне, куда Перси бросил семена, тоже обратились в руины. Публика, которая сначала остолбенела, ничего не понимая, повскакала с мест и кинулась прочь от всесокрушающей растительности.
 Однако та едва достигла верхних рядов.
 Казалось, всего лишь через несколько мгновений после столь бурного начала наступила смерть — словно в своей ненасытной жажде жизни растения не могли уже найти в этом месте ничего, что годилось бы в пищу, ничего, что могло бы и дальше поддерживать их существование. Ко времени, когда первые цветы начали заполнять стремительно опустевшие трибуны, их предшественники на земле почернели и опали.
 Через несколько минут не осталось никаких следов оружия, которое Гермес дал Перси — если не считать бесформенных очертаний чудовища, лежащего возле остатков ворот, к которым оно безнадежно стремилось, и полностью разрушенной стены, через которую прокатилась волна растительности. Медленно рассеялся серый туман, и на этом все кончилось.
 Внезапно послышался звук удара каблуков о землю. Перси и Энн обернулись. Появился Гермес, с иронической улыбкой на красивом лице.
 — Ну как? — спросил он. — Подействовало, Персей?
 — Меня зовут Перси, — коротко ответил молодой человек. — И если вы обладаете таким оружием, не понимаю, почему бы вам самому не выступить против Горгоны.
 — Пока действует наш договор, друг мой, тебя зовут Персей, по крайней мере для олимпийцев. Что касается оружия, — он пожал плечами, — то оно бывает очень разным. Некоторое столь старо, что победить его можно лишь ценой всеобщего уничтожения. Некоторое столь ново, — он лучезарно улыбнулся им обоим, — что его мощь невозможно даже оценить. И есть сила легенды, предсказание которой должно свершиться, прежде чем нить жизни Вселенной сможет разматываться дальше. — Он самодовольно кивнул. — А теперь, если вы будете так любезны обнять меня за пояс, мы можем отправляться дальше.
 На этот раз Гермес показался Перси значительно более холодным и высокомерным, чем прошлой ночью, в темнице царя Полидекта, когда то и дело нервно поглядывал на решетку наверху. Если он располагал таким оружием, то почему его беспокоили солдаты столь мелкого монарха, как Полидект?
 Может быть, потому, что количество этого оружия было весьма ограничено, и его можно было использовать лишь в крайнем случае — или для заключения столь важных сделок с людьми вроде него самого? Но почему было так необходимо заключать сделку с неудачливым совладельцем ресторана по имени Перси С. Юсс? Несмотря на всю болтовню Гермеса о различных видах оружия, все же казалось более логичным, если бы олимпийцы справились с Медузой сами, вместо того чтобы снабжать для этого оружием обычного человека.
 Если они могли снабдить его оружием. Если могли…
 Он в замешательстве тряхнул головой и схватился за пояс Гермеса, последовав примеру Энн. Их руки соприкоснулись. Золотокожий человек слегка пригнулся и дотронулся до пряжки.
 Они поднялись в воздух — не внезапно, но как бы влекомые вверх непреодолимой силой. На высоте двух или трех сотен футов Гермес что-то подкрутил на пряжке и, все ускоряясь, полетел на юг. Держаться было не тяжело, и, поскольку вечер был теплый, этот своеобразный полет казался очень приятным.
 Перси и Энн улыбнулись друг другу.
 — Забавно, правда?
 — Это антигравитационный пояс, да? — спросил Перси.
 Гермес холодно взглянул на него.
 — Не задавай таких вопросов! — подчеркнуто резко сказал он и снова уставился прямо перед собой.
 Перси прикусил губу. Этот тип ему определенно не нравился…
 Они опустились на небольшой полуостров на южном конце Серифа. Там, возле большого каменного утеса, нависавшего над морем, стояла маленькая, сложенная из плавника хижина. Отпустив пояс Гермеса, оба неуверенно остановились на тропинке.
 — Профессор Грэй! — крикнул золотой человек. — Ваши соотечественники-туристы!
 Из хижины с важным видом вышел энергичный старичок в сером фланелевом костюме.
 — Привет, привет! — прочирикал он. — Заходите, милости просим. Я вас жду, молодой человек. Спасибо, Гермес, вы вернетесь завтра?
 — Если удастся привести в порядок сапоги.
 Посланец взмыл в небо и исчез на скорости в несколько раз большей, чем когда нес их сюда.
 Профессор Грэй взял их за руки и потащил в хижину.
 — Садитесь и чувствуйте себя как дома. Обед сейчас будет готов. — Он показал на котелок, булькающий над очагом. Перси вспомнил другой котел и, отметив полную схожесть во всем, кроме размера, криво улыбнулся.
 — В чем дело? — спросил старичок. Несмотря на свой возраст, он быстро жестикулировал и нервно подскакивал, словно воробей. — О чем вы задумались? Вы должны все рассказать мне о своих приключениях — вы оба.
 Они так и сделали. Это заняло весь обед.
 — Сожалею. Искренне сожалею. — Профессор Грэй глубоко засунул руки в карманы. — Я никак не думал — вообще не думал, — что мой небольшой эксперимент может навлечь на ни в чем не повинных людей такие несчастья. Приношу вам обоим мои глубочайшие извинения, особенно молодой леди. И, конечно, я вовсе не собирался обеспечивать миссис Даннер пожизненной пенсией.
 — Что за небольшой эксперимент? — поинтересовался Перси.
 — Вы хотите сказать, что были первым? — спросила Энн, широко раскрыв глаза.
 — Боюсь, что именно так. — Старичок, подпрыгивая, ходил взад и вперед по хижине. — Видите ли, я был деканом отделения классической истории университета, и, когда я ушел на пенсию, я снял эту квартиру, чтобы использовать ее в качестве лаборатории. Мне казалось, что именно там я мог бы провести некоторые эксперименты в подтверждение моей теории субъективного перемещения во времени — теории, основанной в большей степени на учении древнегреческих философов, чем наших современных математиков. Я думал, что там я буду один, по крайней мере, никто не будет надо мной смеяться. Единственным, чего я не ожидал так скоро, был мой успех! Лишь из-за того, что этот период мало известен нашим археологам, я решил поэкспериментировать с так называемой эпохой древних героев. Для этой цели я воспользовался стихами Пиндара, написанными девять веков спустя после периода, который меня интересовал. Я написал английский перевод этих стихов на куске овечьей кожи, для большего субъективного правдоподобия. Однако у меня не было никаких предчувствий в тот день, когда я сел и решил провести очередной эксперимент по мысленному управлению временем…
 Он улыбнулся, жестикулируя обеими руками.
 — К моему удивлению, я… провалился! Мне повезло больше, чем вам обоим, так как у меня оказался при себе достаточный запас серебряных и медных монет, когда я очутился на южной, менее населенной части острова. Кстати, я неизбежно должен был оказаться на Серифе, поскольку именно сюда вернулся Персей, завладев головой Горгоны — как говорилось в стихах, которые я использовал для межвременной связи. Благодаря моему знанию людей и эпохи я сумел приобрести репутацию местного доброго волшебника, и дела у меня идут достаточно неплохо для ученого, который никогда не имел отношения ни к прессе, ни к бизнесу: я владею этой хижиной и довольно большим участком плодородной земли. По стандартам этого общества я вполне состоятельный человек.
 Но самый большой подарок для меня — возможность вблизи, на месте, изучить эпоху, которая всегда интересовала меня. Кстати, я отношу ее ко времени примерно между концом микенского и началом ахейского периода греческой истории, около 1400 года до нашей эры. Эта эпоха отличается тем, что в те времена процветали всевозможные суеверия, религии же — составлявшей существенную часть жизни общества как до, так и после этого периода — практически не существовало. Некоторые ученые даже утверждают…
 — Простите, сэр, — перебил его Перси, — но как мы попали сюда?
 — Думаю, что ответ очевиден. Пергамент, содержавший английский перевод стихов, послуживших мне чем-то вроде мишени, все еще оставался в квартире. Таким образом, там оставалась и моя субъективная аура. И там также образовалось нечто, что можно было бы назвать психо-хронологической дырой в том месте, через которое я провалился. Вам, молодые люди, не повезло — вы прочитали в этих условиях стихи и таким образом последовали за мной, оказавшись примерно там же, в зависимости от субъективных различий по отношению к психо-хронологической дыре. Думаю, что теперь квартира уже не представляет опасности, поскольку пергамент был у Перси в руке, когда он свалился в Эгейское море.
 — Итак, мы здесь, — задумчиво произнес Перси. — В мире греческих мифов.
 Профессор Грэй отрицательно покачал головой.
 — Прошу прощения, но вы со всей определенностью ошибаетесь. Такого мира никогда не было! Он существует лишь в человеческом воображении. Вы же находитесь в эпохе, которая даст начало тому, что мы называем греческой мифологией. Реальные события этой эпохи станут религией и мифами в следующей. Какую в точности форму они примут, мне неизвестно, поскольку это не наш мир и не наша Вселенная.
 — Что вы хотите этим сказать? — спросил Перси, охваченный внезапной паникой.
 — Я хочу сказать, что вы вовсе не в прошлом. Вы в будущем, в невероятно далеком будущем! Это эпоха формирования греческой мифологии на другой Земле, в пространственно-временной Вселенной, которая возникла лишь после того, как наша состарилась и погибла. Здесь происходят примерно те же самые события, что и на нашей планете, но, поскольку это не та же самая Земля, их результаты различаются все больше и больше.
 — Будущее? — Энн тряхнула головой, пытаясь привести в порядок путающиеся мысли. — Другая пространственно-временная Вселенная?
 — Неужели так трудно понять или поверить? Во времени невозможно путешествовать назад, только вперед по отношению к собственной эпохе. Прошлое, которое умерло, умерло навсегда; лишь будущее постоянно простирается перед нами. Поскольку я швырнул сам себя именно в эту конкретную эпоху, которая, будучи в прошлом, прекратила существование, я с неизбежностью материализовался в параллельной эпохе последующей Вселенной. Древний философ Анаксимандр Милетский был одним из первых, предложивших концепцию «неопределенного-бесконечного», из которого возникает все сущее, включая первичные атомы и планетные системы, метагалактики и даже потоки времени. Все сущее рождается и умирает, говорит Анаксимандр, и умирая, воплощается в то, из чего само возникло. Таким образом, в каждой из пространственно-временных вселенных, которые существовали задолго до нашей, была своя Земля, и, развивая теорию «неопределенного-бесконечного» Анаксимандра, можно утверждать, что своя Земля будет и в каждой из многих последующих пространственно-временных Вселенных.
 — И в каждой из них, — медленно пробормотал Перси, начиная понимать,
 — в каждой из них будет свой Персей.
 — Именно! — радостно воскликнул профессор Грэй. — За исключением того, что он не обязательно должен каждый раз делать то же самое и таким же образом. Но хватит метафизики! Вы, молодые люди, устали; позвольте показать вам ваши кровати. Мы начнем занятия завтра, Перси — вам особенно надо хорошо выспаться.
 Он проводил Энн в небольшую спальню на чердаке, которую она, после тех условий, в которых недавно находилась, сочла просто восхитительной. Перси и профессор устроились возле очага на мягкой охапке шкур.
 — Послушайте, профессор, — спросил Перси, когда старик погасил факел,
 — если это — не мир настоящей мифологии, тогда здесь не может быть ни богов, ни чудовищ. Однако я видел на арене такого монстра, что мне хотелось бы как можно скорее о нем забыть, и помню другие вещи, которые еще труднее объяснить.
 — Конечно. И если бы эта тварь — кстати, это была сцилла — схватила вас, то… Но, хотя они и реальны, реальны до боли, но они вовсе не из нашей Вселенной.
 — Как это?
 — Есть вселенные, которые лежат рядом с нашей. Существуют всевозможные типы вселенных, параллельные нашей. Многие из них имеют планеты типа Земли и звезды типа Солнца, расположенные в пространстве так же, как и наши. Так вот, случается, что подпространственная пленка, разделяющая вселенные, достаточно слаба, когда вселенная еще молода, и становится все прочнее с течением веков. Вероятно, когда-то происходил постоянный обмен и переселение различных существ с «Земли» одной вселенной на «Землю» другой. Сейчас, видимо, этот процесс сократился до тонкого ручейка, поскольку подпространственная пленка начала твердеть и почти ничего не пропускает. Вскоре она окончательно сомкнется и останутся лишь воспоминания о странных неземных созданиях, которые будут давать почву для прекрасных легенд и необычных суеверий.
 Перси с трудом переваривал полученную информацию.
 — То есть, насколько я понимаю, боги — вовсе не боги, а, как называл их один из людей, поймавших меня — олимпийские чудовища.
 — В общем, да. Чудовища в том смысле, что их внутренняя сущность отлична от человеческой, поскольку они происходят из другого мира. Но, Перси, они во многом похожи на нас! Уровень их развития намного выше нашего, и они не столь ужасны, как, к примеру, соплеменники Горгоны. Они — гуманоиды, и потому должны происходить из мира и вселенной, природные законы которых подобны нашим; и они крайне заинтересованы в том, чтобы помочь человечеству подняться до их собственного уровня. Люди этой эпохи называют их олимпийскими чудовищами, кстати, потому, что в нашем мире они происходят с горы Олимп в Северной Фессалии.
 Я многим обязан одному из них, по имени Гермес; если бы не его помощь, я бы не обладал и третью тех знаний и богатства, которыми обладаю сейчас. Он нашел меня вскоре после того, как я здесь появился, и сам предложил мне свои услуги. Сперва я испытывал к нему некоторое недоверие, как, впрочем, наверное, и вы. Но его искреннее дружелюбие быстро развеяло мои сомнения. Не понимаю, почему в возникших позднее мифах он фигурирует как злой интриган! Конечно, вполне возможно, что мифы, которые возникнут в этом мире, будут сильно отличаться от наших.
 Он задумчиво кивнул, склонив голову набок — словно живо вообразив некий греческий миф с неким профессором классической истории в качестве главного героя.
 — Горгона по сравнению с ним намного хуже, да? Если я должен отправиться за ней на… на…
 — На Крит. Она обитает на острове Крит.
 — Не могли бы вы мне объяснить, что она из себя представляет?
 Профессор Грэй сел и подпер подбородок руками.
 — Могу, но прошу помнить, что то, что мне известно, — некая смесь археолого-антропологических данных и того, что я узнал от Гермеса. Как он объяснил, практически все наиболее отвратительные чудовища фактически принадлежат к расе Горгоны, которая обладает многими чертами, свойственным рептилиям. Горгоны происходят из вселенной или вселенных столь не похожих на нашу даже с точки зрения законов биологии и химии, что они, в сущности, недоступны нашему пониманию. Например, у их предводительницы человеческое тело и голова, покрытая вместо волос извивающимися змеями — что вполне соответствует описанию Медузы почти во всех текстах.
 Единственное, что меня слегка беспокоит, — внезапно нахмурившись, продолжал профессор, — это прямая связь Медузы с культом Богини-Змеи или Матери Всего Сущего древнего матриархального Крита. Собственно, в середине микенской эпохи — незадолго до настоящего времени — религия Триединой Богини, как она тогда называлась, была распространена почти по всему Средиземноморью, и жрицы этого культа были не только ведущей силой общества, но и полностью контролировали сельское хозяйство и большую часть местной промышленности. В хрониках нашего мира эта религия внезапно исчезла, и ее место занял олимпийский пантеон. Однако здесь, во время переходного периода, примерно за два столетия до героев Гомера, нет никаких следов какой бы то ни было религии. Это очень странно. Возможно, ни одна еще не возникла; однако мне очень хотелось бы посмотреть, что происходит на Крите. Гермес говорит, что с тех пор как там поселились Горгоны, остров слишком опасно посещать лишь из научного интереса. Однако…
 И еще один вопрос — почему Горгоны внешностью напоминают рептилий. У большинства древних народов змея была символом мудрости и плодородия. Лишь в книге Бытия нашей Библии мы находим менее приятный образ змея, но даже и там он исключительно умен и хитер, хотя уже более и не дружествен Человеку. Возможно, что…
 Измотанный первыми двумя днями в доахейской Греции, Перси на этом месте уснул, и ему приснилось, будто он снова вернулся в свое время, и хитрый торговец по имени Люцифер Вельзевул Гермес уговорил его купить очень дорогой ресторан, клиенты которого оказались исключительно гремучими змеями, нетерпеливо требовавшими пищи. Когда он подошел к одной из них с предложением расплатиться, тварь бросилась на него, обнажив тройной ряд быстро растущих ядовитых зубов…
 Он проснулся в довольно мрачном настроении, несмотря на то, что Энн приготовила вкусный завтрак из местного хлеба с сыром и пяти яиц, принадлежавших различным птицам. Кроме того, профессор Грэй принес им вполне приличную одежду.
 Факт оставался фактом: чем бы ни была Медуза, как бы опасны ни были Горгоны, он, Перси Сактрист Юсс, был обречен на то, чтобы избавить от них мир, в результате чего он, вполне возможно, мог избавить мир и от себя самого.
 — У некоторых, — угрюмо сказал он Энн, — куча разнообразных талантов. У меня же лишь один — быть неудачником. Но я — выдающийся неудачник, самый законченный неудачник, какого только видел этот мир. В данной области я просто гений.
 — Твой главный недостаток, — заметила Энн, глядя на него из-за края удивительно изящной чашки, — в том, что ты все время сам стараешься убедить себя в этом.
 — А что мне еще остается делать?
 Вошел профессор Грэй и настойчиво предложил Перси пойти вместе с ним, чтобы испытать оружие, которое предоставил ему Гермес для сражения с Горгоной. Перси неохотно последовал за профессором. Утро было ясным и солнечным — обычная погода для Восточного Средиземноморья.
 — Это шапка-невидимка, — сказал профессор, подавая ему набор искривленных металлических пластинок, соединенных в грубое подобие полусферы и украшенных проволочками и крошечными катушками. — Выключатель находится с краю — вот здесь, — но вы должны пользоваться ею очень аккуратно, поскольку Гермес говорит, что запасы энергии невелики, а подзаряжать ее очень сложно. Ну что вы так уставились, Перси, она в самом деле работает! Я же вам говорил, что их наука намного опередила нашу.
 Он полез в большую плетеную корзину и достал черный предмет, напоминавший сумку на молнии с длинной ручкой в виде петли. Однако вместо молнии края сумки соединяла тонкая, едва заметная линия, так что сумка была закрыта столь плотно, что казалась состоящей из единого куска.
 Профессор Грэй с важным видом похлопал по сумке.
 — Это кибисис, мешок, в который вы должны поместить голову Горгоны после того, как отрежете ее. Вероятно, это самый важный предмет — за исключением сапог, — который вам дадут. Видите ли, в соответствии с легендой, даже после того, как голова Медузы будет отделена, она все еще сохраняет способность мгновенно превращать людей в камень. Более того, по словам Гермеса, она обладает столь необычной силой — даже только ее голова, — что в состоянии разорвать в клочья любой обычный мешок. Эту сумку можно открыть только снаружи. Вы должны положить голову в кибисис и держать ее там, пока не передадите ее Гермесу. А теперь главное: каким образом заполучить ее голову? Для этого вам послужит меч, знаменитый гарп.
 Перси с неудовольствием отметил в речи профессора отеческую фамильярность спортивного болельщика или тренера по боксу, объясняющего достоинства новой защитной стойки молодому претенденту на звание чемпиона.
 — Вы, наверное, довольны, профессор, что сами попали в ту историю, о которой читали лекции?
 — Попал в историю? Но я уже легендарная личность! Профессор Грэй — такая же часть настоящей истории, как Перси С. Юсс в качестве Персея и Энн Драммонд в качестве Андромеды. Гесиод упоминает о сестрах Грайях, которые снабдили Персея всем необходимым для битвы с Медузой. Я, правда, только один, и во мне нет ничего женского, но все же это достаточно близко к реальному мифу. Так же, как, например, ваше с Энн спасение от сциллы, которая в классических мифах обитает в морских глубинах и поглощает корабли, соответствует исходной легенде, в которой Персей спасает Андромеду от морского чудовища — правда, лишь после того, как он убил Горгону. Тот факт, что вы прибыли на Сериф в ванне и взрослым, противоречит версии Ферекида, в которой младенца Персея, запертого в сундуке вместе со своей матерью Данаей, спасает из моря рыбак Диктис, брат царя Полидекта. Однако именно Диктис вытащил вас своей сетью из Средиземного моря…
 Как видите, что-то соответствует легенде, что-то слегка отличается. Самое интересное, — продолжал старый ученый, — искать в мифах подобные факты, словно самородки золота, и уметь их распознавать. Вполне может оказаться, что и в нашей истории был некий профессор Грэй — а его фамилия, пол и… количество изменились в более поздних преданиях. Возможно, что одни и те же мифы повторяются в каждой пространственно-временной вселенной, мифы, которые совпадают в общих чертах, но могут дополняться деталями почти из любой палитры.
 — Вы имеете в виду, — медленно спросил Перси, чувствуя, как ускользает потаенная надежда, — что на этот раз Горгона может убить Персея, а не наоборот?
 Профессор Грэй кивнул с леденящим душу энтузиазмом.
 — Вы, кажется, начинаете понимать! Именно так. Разве не ясно, что подобное всегда возможно, так же как возможно, что вы настоящий Персей не в большей степени, чем я настоящий Грэй — или Грайи? Вот почему все это чертовски интересно!
 Перси попытался улыбнуться, но без особого успеха.
 — Ясно, — сказал он. — Начинаю понимать.
 — Возьмите меч, — предложил профессор, с невероятными усилиями удерживая двумя руками огромную массу металла.
 Перси взял меч и, отчаянно напрягая мускулы спины, сумел положить его на землю, прежде чем тот выпал из его рук.
 — Только не говорите мне, что я должен сражаться этой железякой!
 — Ничего, привыкнете! Обратите внимание — меч сделан из железа, не из бронзы. Все лучшее — Персею!
 — Благодарю от всей души, но…
 — Конечно, на более поздних вазах, — вновь обратился профессор к археологии, — особенно краснофигурных, гарп Персея изображен в виде серпа. Но на более ранних, чернофигурных вазах, он выглядит как прямой меч. Так, видимо, и должно быть, поскольку именно такой меч принес мне Гермес, чтобы я хранил его до прибытия Персея.
 — Кстати, о прибытии, — заметила Энн, стоявшая у двери хижины, — поезд 8:45 прибывает на первый путь. Лучше отойдите!
 Они взглянули вверх и увидели Гермеса, спускавшегося с голубого неба несколько быстрее, чем обычно. К его поясу был подвешен странной формы объемистый сверток. Как только его ноги коснулись земли, он тут же направился к ним.
 — Он готов? Надеюсь, он потренировался с оружием?
 — Собственно говоря, — сказал профессор, потирая лоб, — он только начал. Вы прилетели слишком рано, Гермес; не забывайте, эти люди прибыли лишь вчера вечером.
 Золотокожий человек рассеянно кивнул, потом нагнулся и начал открывать свой сверток.
 — Я знаю. К несчастью, обстоятельства изменились. В течение ближайших суток Горгоны совершат последнюю попытку одержать победу. До полуночи Медуза должна быть убита.
 — Я не хочу! — взвыл Перси. — Нельзя же так просто выдергивать человека из нормального, спокойного мира и требовать от него, чтобы… чтобы…
 — Насколько я помню, — с расстановкой произнес Гермес, поворачиваясь к нему с парой металлических сапог в руках, — я уже выдернул тебя из нескольких весьма неприятных ситуаций. Вряд ли ты хорошо себя чувствовал в подземной темнице, и наверняка почувствовал бы себя еще хуже на другой день, в некоем большом котле, который я уничтожил. Затем, тебя ожидала встреча на арене…
 — Перси имеет в виду, — смущенно сказал профессор Грэй, — что он лишь начал приспосабливаться к своему нынешнему положению — психологически. Физически же — пока он не может даже взмахнуть мечом.
 — С этими трудностями я справлюсь! — пообещал посланец. — Вот твои сапоги. Если ты потрешь их друг о друга, вот так, ты начнешь двигаться в двадцать раз быстрее. Надень их и выпей вот это.
 Перси с сомнением натянул сапоги, которые должны были в двадцать раз ускорить его движения. Подошвы неприятно завибрировали под ногами.
 Еще более неуверенно он глотнул какой-то жидкости из напоминающего пробирку сосуда, который дал ему золотой человек. Он чуть не согнулся пополам, когда напиток взорвался у него в желудке, словно ракета.
 — Ух ты! Сильная штука!
 Гермес самодовольно ухмыльнулся.
 — Погоди, тебе еще предстоит узнать ее истинную силу. А теперь я хочу, чтобы ты поднял меч, Перси. И ты поймешь, насколько сильным ты стал. Да что там, ты теперь такой сильный, что я не удивлюсь, если увижу, как ты крутишь им над головой, словно сухой веточкой.
 Перси нагнулся и с довольно глупой улыбкой взялся за меч. Хорошо, конечно, что Гермес пытается вдохновить его своими словами, но он знал свои возможности. Меч был тяжел, как…
 Но меч оказался очень легким. Безо всякого труда можно было его поднять и взмахнуть им. Перси так и сделал, с восхищением ощущая силу мышц плеча и запястья.
 — Великолепно! — выдохнул профессор Грэй. — В этом сосуде — сказочный нектар, напиток богов?
 — Некоторым образом, — сказал посланец. — Некоторым образом… Итак, все готово, Персей, — собирай свое вооружение, и можем отправляться.
 Все последующее было как в тумане. Перси обнаружил, что с трудом вспоминает последовательность событий. Несколько раз появлялась Энн и сердито говорила кучу какой-то чепухи профессору Грэю, который казался очень смущенным. Потом, как раз в тот момент, когда она собиралась броситься Перси на шею, Гермес взял его за руку, и они взлетели. В голове у него несколько прояснилось, когда они мчались под облаками на юг, над испещренным точками островов морем.
 — Почему, — спросил Перси, — вы, обладая столь невероятными возможностями, не выступите против Горгоны сами?
 — Таково пророчество. Легенда о Персее должна осуществиться любой ценой, — сквозь зубы процедил Гермес, с тревогой вглядываясь вдаль.
 Неудовлетворенный ответом, Перси начал размышлять, есть ли в этом вообще хоть какой-нибудь смысл. Как и многое из того, что ему недавно говорили, это звучало так, словно крупицу правды добавили для аромата в большой кипящий котел бессмыслицы.
 Вероятно, он чувствует себя так из-за напитка, решил он. Профессор Грэй говорил вполне искренне, хотя порой и путался в рассуждениях. Однако…
 — А почему вы сказали, что нас отправят обратно в наше время? Судя по словам профессора Грэя, то время умерло навсегда.
 Золотой человек нетерпеливо покачал головой, и они оба чуть не перевернулись.
 — Сейчас не время рассуждать. Тебе надо еще выпить. Держи.
 Он почти силой сунул сосуд Перси. Снова в его внутренностях что-то взорвалось, хотя и не столь интенсивно, как в первый раз. Он с гордостью и уважением посмотрел на Гермеса. Как можно было сомневаться в столь замечательном друге?
 — Я расскажу тебе, что ты увидишь, когда окажешься в покоях Медузы, — мягким, навевающим дремоту голосом говорил Гермес. — Сама Медуза кажется ужасной, ужасной…
 Под ними весело резвились волны, бросая клочья пены в неодобрительно наблюдающее за ними небо. Перси лениво обмяк в руках размеренно говорившего золотого человека. Жить так просто, подумал он, когда тебе говорят, что делать и чего ожидать. Все стало так легко…
 Он взглянул вверх, почувствовав, что Гермес отпустил одну руку и нащупывает выключатель на его шапке-невидимке. Потом та же рука сделала похожее движение у пряжки широкого пояса ее обладателя.
 — Вы делаете нас невидимыми, — прокомментировал Перси, медленно кивнув. — Мы уже на месте?
 — Да. Тс-с-с! Тихо!
 Повернув голову, он увидел длинный, зеленый остров, простиравшийся внизу.
 — Почему вы потратили столько трудов, чтобы сделать для меня эту шапку и все прочее, вместо того чтобы дать мне что-нибудь из того, что у вас уже есть — например, вроде этого пояса, — и я бы смог отправиться сюда сам? Я имею в виду, — с пьяным добродушием продолжал он, — ведь вы, наверное, очень занятой человек, Гермес. Мне так стыдно, что я отвлек вас от…
 — Может быть, заткнешься? — яростно прошептал Гермес. Его взгляд блуждал во все стороны, пока не остановился на огромном, молчаливом городе, построенном из массивных блоков серого, покрытого мхом камня. — Мы не дали тебе пояс по той же причине, по которой мы дали тебе меч вместо лучемета. Дефицит.
 — Де… дефицит? — с глупым видом переспросил Перси. Он поскреб макушку и едва не сбил с головы шапку.
 — Дефицит. И, кроме того, неужели ты думаешь, что мы настолько глупы, чтобы доверять человеку наше оружие?
 Их ноги коснулись неровной поверхности каменного балкона, находившегося на большой высоте. Гермес оттащил Перси за каменный столб, ограничивавший дверной проем. Перси почувствовал, как дрожит от напряжения тело золотого человека, когда тот толкнул его к стене и замер в ожидании, чтобы убедиться, что никто не выйдет на балкон посмотреть, в чем дело.
 Он пытался вспомнить последнее, что говорил ему Гермес, и обнаружил, что не может этого сделать, отчаянно желая, чтобы черный туман в его голове развеялся и мысли вновь обрели ясность. Но он помнил, что речь шла о чем-то страшном, что внезапно перед его мысленным взором возникло… что? Что?
 — Тебе надо еще выпить, прежде чем ты войдешь внутрь, — послышался настойчивый шепот. Перси начал было протестовать, что выпил уже достаточно этой странной смеси, но Гермес, как и в прошлый раз, сунул горлышко сосуда ему в рот. Перси закашлялся, ему удалось пролить большую часть жидкости на грудь, но в желудок попало все же достаточно, чтобы его мысли вновь окутал туман.
 — Теперь ты знаешь, что делать. Ее спальня — первая справа по коридору, ведущему с балкона. Даже не старайся думать, Персей: это прямая дорога к гибели! Все необходимые сведения уже погружены в твой мозг; если ты просто расслабишься и позволишь им всплыть на поверхность, ты в каждый момент будешь поступать так, как нужно. Помни, ты не можешь потерпеть неудачу! Не можешь! Теперь иди!
 Гермес подтолкнул его вокруг колонны в зал. Перси споткнулся и чуть не упал, но сумел удержаться на ногах и двинулся вперед. Ему хотелось обернуться и обсудить со своим проводником несколько очень важных вопросов, но почему-то более важно было идти вперед, держа руку на рукояти громадного меча, с тревогой и в напряженном ожидании…
 Пол был покрыт ковром из столь странного материала, что Перси казалось вполне естественным, что у него плывет перед глазами, как только он пытается разобрать узор. Ковер закончился перед самой аркой, поддерживаемой спиральными каменными колоннами. Он вошел.
 Едва увидев полулежащую спящую фигуру, голова которой была покрыта медленно шевелящимися змеями, он расстегнул кибисис и коснулся сапогами друг друга, чтобы замкнуть находившиеся под их поверхностью реле. Он мчался к Медузе на фантастической скорости через огромное пространство пола, который оказался в точности таким скользким, как говорил Гермес. А вдоль стен, как он успел заметить — да, там были прикованы цепями стонущие и извивающиеся пленники, люди, над которыми раса Горгоны постоянно экспериментировала. Все, все было так, как монотонно говорил у него над ухом Гермес, пока они летели к древнему Криту над весело плещущимся морем.
 Он едва помнил, как схватил голову за змееподобные волосы одной рукой и, чуть приподняв, чтобы вытянуть шею, замахнулся тяжелым гарпом. Меч опустился, и омерзительная голова отделилась от тела; хлынула маслянистая вонючая кровь. Он бросил голову в кибисис, резким движением, как учил его Гермес, сомкнул его края, повернулся и побежал назад — в точности, как говорил ему Гермес.
 Но за мгновение до того, как он закрыл кибисис, из отрубленной головы вырвалась одна, безумная мысль, которая, словно камень из рогатки, с такой силой ударила в водоворот его мыслей, что они разлетелись во всех направлениях, и он чуть не стал как вкопанный.
 Однако он продолжал бежать, потрясенный тем, насколько знаком ему был этот мысленный голос. Как будто его мать отчаянно умоляла его остановиться, остановиться прямо сейчас, в это мгновение, независимо от последствий. Как будто лучшие умы мира собрались вместе и приняли резолюцию, адресованную ему, официально требуя, чтобы Перси Сактрист Юсс во имя человечества и вселенского разума остановился, прежде чем повергнет весь мир в катастрофу. Как будто миллионы крошечных младенцев кричали в ужасной, невыносимой агонии, виновником которой был он один.
 Голос был надежно замкнут в кибисисе, но его гаснущие отзвуки продолжали отдаваться в его мозгу.
 Гермес вышел из-за колонны, когда Перси появился на балконе, и подождал, пока тот снова не потрет друг о друга сапоги, чтобы вернуться к нормальной скорости. Потом он протянул руку.
 — Отлично, давай сюда.
 Перси уже хотел отдать ему кибисис, но, вспомнив о запертых внутри мыслях, на мгновение остановился и нерешительно покачал черную сумку за длинную ручку.
 Золотокожий человек засмеялся.
 — Ты же не собираешься оставить ее себе?
 Перси не знал, что делать. Естественно, ему вовсе не нужна была эта ужасная голова, ни по каким мыслимым и немыслимым причинам. И разве он не собирался отдать кибисис Гермесу, как только заполнит его жутким содержимым, для которого тот предназначался? Конечно, собирался. Ведь ему все это объяснили. Но та мысль, которую он уловил…
 — Ну, в чем дело, Перси? Давай мне сумку, и полетим обратно. Твоя подружка тебя ждет.
 Это имело решающее значение. Его мысли все еще не были так ясны, как бы ему хотелось, но к нему возвращались воспоминания. Теперь он понял манеру поведения Гермеса; горечь прошлого была еще слишком свежа, чтобы ее забыть.
 Та же манера была и у брокера, что продал ему половину более чем наполовину обанкротившегося ресторана. Как только Перси начал задавать беспокоившие его вопросы о состоянии дел, тот сунул ему в руку авторучку и начал болтать о возможности продать заведение прямо на следующей неделе со значительной выгодой. «Конечно, я не знаю, насколько вы заинтересованы в том, чтобы избавиться от него так скоро после покупки. Однако я думаю, что если это будет для вас достаточно выгодно, вы вряд ли откажетесь. Так что, мистер Юсс, как только мы выйдем из моей конторы, я устрою вам встречу с мистером Вудвордом. Мистер Вудворд заинтересован в том, чтобы приобрести этот ресторан на какое-то время, и, между нами говоря, я думаю, мы можем…» Он расписался, прежде чем понял, что делает, и таким образом оказался владельцем части собственности, которая более походила на агрегат для сжигания денег, чем на место для приема пищи.
 Он поклялся, что больше никому не даст обвести себя вокруг пальца. Тактика Гермеса стала ясна: тот проявлял нетерпение, когда ему начинали задавать вопросы, и в свою очередь забрасывал новую наживку.
 — Нет, — сказал Перси. — Я не отдам ее, пока мы не вернемся. Я бы хотел, чтобы на нее сначала взглянул профессор Грэй.
 Он не мог бы с точностью сказать, когда именно он понял, что маленькая красная трубочка, внезапно вспыхнувшая в руке Гермеса, — оружие. Перси неуклюже отскочил в сторону, и часть каменной стены, перед которой он стоял, взорвалась, словно лопнувший бумажный пакет. Он ударил друг о друга сапогами и вырвал гарп из ножен, висевших у него за спиной.
 Гермес поворачивал лучемет в его сторону все с той же безжалостной, высокомерной улыбкой, когда Перси молниеносно сорвался с места. Пока золотой человек оборачивался, чтобы прицелиться в эту невероятно быструю мишень, казавшуюся одной непрерывной линией, глаза его становились все шире и шире, челюсть отвисала все ниже и ниже, его охватывал страх. И когда наконец меч Перси со свистом отсек его голову, она покатилась по полу балкона, сохраняя все то же выражение лица — вытаращенные в ужасе глаза и раскрытый рот, нарушающие изысканную красоту точеных черт.
 Перси оперся на меч и тяжело вздохнул. Это мгновение стоило целого дня!
 Он выключил сапоги — неизвестно, когда еще срочно понадобится дополнительная скорость и сколько еще осталось в них энергии — и осторожно сделал шаг в сторону от обезглавленного, залитого кровью тела.
 Внезапно меч стал очень тяжелым; Перси с трудом вложил его в ножны. Действие наркотика заканчивалось. Теперь он знал, что это именно наркотик
 — после того, как гипнотическое внушение Гермеса начало рассеиваться. Молчаливые камни города уже не внушали необъяснимого ужаса, как несколько минут назад. Он знал, что здесь живут люди, и жизнь каждого идет своим чередом.
 Здание, на балконе которого он стоял, было значительно старше тех, что его окружали. Оно выделялось своим архитектурным стилем — значительно большим количеством каменных колонн и декоративных бордюров, чем в любом дворце.
 Он на цыпочках вернулся в зал. На полу лежал знакомый ковер, но теперь он мог ясно его рассмотреть. В одной его части мужчины и женщины танцевали вокруг огромной, стоящей на хвосте змеи; в другой большая ящерица вспахивала поле, а за ней шли люди, весело разбрасывая цветы вдоль новой борозды. В последней части ковра высокая красивая женщина стояла перед толпой детей, а две маленьких змеи обвивали ее обнаженные груди.
 Он подошел к входу в комнату, не осмеливаясь войти и проверить свои подозрения. Черный кибисис в его руках медленно вздымался и опадал, словно то, что было внутри, еще жило. Ну что ж, по крайней мере в этом смысле Гермес говорил правду.
 Наконец он заглянул в покои Медузы — большую, чистую комнату, освещенную тремя огромными факелами; в ней почти не было мебели. Никаких прикованных к стенам людей не было и в помине; вместо этого на стенах были изображены фрески, представлявшие сцены из жизни странных, не похожих на людей существ.
 Посреди помещения стояло нечто вроде треугольного алтаря. За ним на возвышении находился деревянный трон, покрытый замысловатой резьбой. А с трона свисало обезглавленное, залитое кровью тело существа, подобного которому Перси никогда не видел.
 Он провел рукой по лицу, постепенно начиная понимать. Это был храм. Но кого — или что — он убил?
 Голова в сумке снова пошевелилась. Нужно было выяснить! Он резким движением открыл кибисис, и…
 Ему не потребовалось доставать оттуда голову. Все становилось ясно, по крайней мере настолько, насколько он был в состоянии понять, по мере того как все еще живая и медленно умирающая голова в сумке телепатически излагала ему свою историю. Она рассказала ему все, что он хотел узнать, ни в чем его не упрекая и со всей объективностью. И, когда он понял, что его обманным путем заставили сделать, он чуть не упал на колени.
 В течение нескольких мгновений Перси узнал все…
 Задолго до человека на свете жили другие млекопитающие, от которых он произошел. А задолго до млекопитающих, за миллионы лет до них, жили рептилии. Рептилии населяли всю планету — травоядные и хищные, от тиранозавра до крохотной ящерицы. В течение эпохи, по сравнению с которой эпоха млекопитающих покажется лишь мгновением, многие виды рептилий безраздельно владели Землей.
 Один из этих видов неизбежно должен был стать разумным.
 Возникли существа, назвавшие себя Горгонами и с гордостью вступившие на путь разума. Горгоны строили большие города; они ловили и приручали неразумных динозавров и делали их своими домашними животными — даже могучего бронтозавра. Тех, кого они не могли приручить, они убивали ради забавы, примерно так же, как намного позже стали поступать потомки только что спустившихся с деревьев обезьян. И, отчасти для забавы, отчасти из-за убеждений, они убивали друг друга.
 Война за войной, сверхоружие за сверхоружием — вся жизнь их проходила в сражениях. Они даже уничтожили континент, с которого они были родом, родину большей части их науки и искусства и всей их промышленности — они видели, как он погружается в кипящее море, и пережили это. Наконец, когда их осталось слишком мало, они собрались на негостеприимном побережье и пришли к соглашению, сделавшему войну между ними невозможной.
 Наступил короткий период крупных совместных достижений, одно или два мгновения их золотой осени, после чего над Горгонами снова начали сгущаться тучи. Видимо, один из последних видов оружия что-то разрушил в их генах, и они не могли больше нормально размножаться. Сначала небольшое, количество мутантов и уродов начало быстро расти. В отчаянии Горгоны бросили все свои силы на биологические исследования.
 Они могли излечить любую болезнь, они снова и снова увеличивали продолжительность своей жизни, они достигли столь полного понимания своего тела и разума, что стали подобны богам и приблизились к бессмертию. Но с каждым поколением их становилось все меньше…
 Постепенно они примирились с приближающимся концом их как вида и сосредоточили все свои усилия на том, чтобы передать свои знания и достижения другому существу. Найти его было нелегко. Сначала они пытались искать наследника среди рептилий, но жизненная энергия других видов была столь же истощена, как и их собственная. Они добились некоторого успеха с змеями и питонами, но, несмотря на растущий уровень интеллекта, никаким искусственным отбором или внушением не удавалось заставить их жить обществом. Потом они попробовали с земноводными; потом с птицами…
 После многих проб и ошибок Горгоны наконец остановили свой выбор на млекопитающем примате. Здесь — со многими, правда, трудностями, в связи с совершенно чуждой природой этих существ — они достигли успеха. В течение многих веков они улучшали одну породу и отказывались от другой, мягко направляли и обучали их, пока не получили достаточно развитую цивилизацию. Еще немного, и можно было отбросить покров божественности и учить своих подопечных напрямую.
 Но пришли олимпийцы.
 Гермес говорил правду профессору Грэю, утверждая, что они попали на Землю благодаря слабому месту в подпространственной пленке между вселенными. Однако он не упомянул о том, что они были первыми и единственными, кто вторгся в эту вселенную, — они и разнообразные чудовища, и что это стало возможным благодаря совершенно иным законам природы.
 Они появлялись повсюду, почти в каждом месте на Земле. Они завоевывали и порабощали, убивали и грабили, но главной их целью была земля. В их собственном мире пригодное для жизни пространство было весьма ограничено.
 К тому времени оставалась в живых лишь небольшая группа Горгон, которой пришлось встать на защиту человечества. Древние рептилии поспешно вернулись к своему старому, забытому оружию, извлекли на свет такие его разновидности, которые в свое время поклялись никогда не применять, и бросились в битву, чтобы спасти не себя, но молодую расу, которую они оберегали. И постепенно, с течением лет, пока жидкий огонь проливался дождем в одних местах и наводнения захлестывали другие, захватчики были изгнаны, и проходы закрывались один за другим.
 Потери Горгон были невелики количественно, но огромны по отношению к их общему числу. Лишь три самки избежали смертельных ран; двое тяжко покалеченных самцов протянули еще столетие, прежде чем умереть, не оставив жизнеспособного потомства. Три оставшихся разумных рептилии не видели иного выхода, как только сосредоточиться в Восточном Средиземноморье и дать возможность хотя бы части человечества пройти ускоренный курс обучения.
 Затем, пятьсот лет назад, пришельцы снова дали о себе знать. Некоторые из них, отрезанные на Земле после победы Горгон, вернулись к закрытому проходу на горе Олимп и тайком восстановили его. В одну ужасную ночь они напали на столицу, Кноссос, и уничтожили ее. Горгоны вновь были вынуждены вступить в битву. На какое-то время они прогнали олимпийцев, но уже не в силах были полностью уничтожить расу золотокожих, хотя количество ее представителей, как когда-то и самих Горгон, постоянно сокращалось.
 К этому времени все большие города на Крите были опустошены, а Стенно и Эвриала, сестры Медузы, убиты. Теперь ей приходилось в одиночку выполнять двойную работу — передавать человечеству все знания Горгон, которое оно было способно воспринять, и восстанавливать древнее оружие, чтобы предупредить остававшуюся угрозу — попытку олимпийцев прорваться через подпространственную пленку еще раз и вновь обрести контакт со своей родной вселенной.
 Постепенно она подготовила множество видов оружия, которое люди этой эпохи, под ее руководством, могли бы использовать против олимпийцев. К несчастью, в процессе обучения Горгоны внушили людям стойкое отвращение к войнам и оружию. Это поколение критян, превосходя по уровню развития большинство людей двадцатого века, вряд ли смогло бы обрести воинственный дух.
 Медуза послала жриц, с помощью которых она правила, в ближайшие земли, чтобы найти людей с одной стороны достаточно воинственных, а с другой — достаточно развитых интеллектуально, чтобы их можно было убедить в необходимости присоединиться к последней кампании против олимпийцев. Мысль о том, чтобы силой заставлять людей сражаться — даже ради их собственного блага — для Горгоны была просто недопустима.
 Однако олимпийцам, по-видимому, удалось получить какое-то сообщение из их собственного мира, и они посчитали, что, действуя по обе стороны подпространственного барьера, снова смогут прорваться. Вероятно, это была одна из последних попыток (возможно, цивилизация в другой вселенной начала вымирать, неся постоянные потери в войне с Горгонами). Кроме того, они решили ликвидировать последнюю из древних рептилий, чтобы быть уверенными, что им никто не помешает.
 Зная, что теперь они слишком слабы и отсталы для лобовой атаки, олимпийцы пришли к мысли использовать Перси в качестве орудия. Очевидно, один из них, затесавшись среди обычных людей в поисках крупиц информации, которые могла обронить Медуза, случайно услышал суеверный миф-пророчество и решил превратить его в реальность. Появление молодого человека из предыдущей пространственно-временной вселенной оказалось как раз кстати, поскольку ни одного человека этой эпохи не удалось бы убедить или запугать, чтобы тот убил Горгону.
 Когда Перси понял, зачем был нужен олимпийцам наемный убийца, он чуть не упал на колени.
 «Ни одна Горгона, сын мой, не в силах причинить вред человеку, ибо для нее это равносильно самоубийству. Как мать не может заколоть своего младенца, так и я не могла убить тебя, когда твой гарп коснулся моей шеи».
 — Послушай, — в отчаянии сказал он умирающей голове в черной сумке, — может быть, ты не хочешь принуждать людей сражаться за их собственный мир, но я не испытываю подобных угрызений совести. За всю мою жизнь меня уже принуждали делать многое, что мне определенно не нравилось! Я знаю место, где немало достаточно воинственных личностей, — и я знаю, как заставить их добровольно пойти в первых рядах. Я хочу сделать все возможное, чтобы искупить свою ужасную вину!
 Медуза задумалась. Он чувствовал, что ей все труднее удерживать свою жизненную энергию, несмотря на огромную способность Горгон к психосоматическому контролю. Жизнь постепенно покидала ее.
 «Да, — наконец возникла слабая мысль. — Да, это может спасти планету. Нужно попытаться. Позови Афину, юноша. Позови ее своим голосом».
 Он поколебался и облизнул губы. Будет крайне отвратительно, если это лишь очередная ловушка.
 — Афина! — крикнул он.
 Почти тотчас же, хромая, в зале появилась старая жрица. Она схватилась за голову, и рот ее в ужасе открылся при виде жуткого зрелища, но, получив быстрый телепатический приказ Медузы, она застыла, не успев крикнуть.
 «Сейчас не время для горя или гнева. Плакать будем позже. Сейчас же олимпийцы снова пытаются прорвать барьер между мирами. Если им это удастся, некому будет встать между ними и вами. Их нужно остановить! Все прочее должно быть подчинено этой необходимости. Итак, иди, созови своих сестер, и возьмите то, что я приготовила для этого дня. Торопись, Афина, торопись!»
 Старуха кивнула и поспешила назад, созывая своих подчиненных.
 «Что ты собираешься делать?» — возникла мысль.
 Перси сказал. Наступила пауза.
 «Пусть будет так. Но помни, сын мой, каковы бы ни были обстоятельства, я не могу причинить вред человеку!»
 Вернулась Афина, и с ней около десятка перепуганных, с широко раскрытыми глазами, молодых жриц, которым она отдавала соответствующие распоряжения столь умело и быстро, что они успевали лишь изредка прикусить губу при мысли о том, что находилось в кибисисе. Перси все еще с ужасом думал, что убил не просто их божество, но их мудрого учителя и доброго друга. И почему? Потому что он — вечный неудачник.
 Ну что ж, теперь с этим покончено, поклялся он. С этого момента он будет поступать так, как сам считает нужным, а не так, как будут ему говорить другие.
 Каждая жрица стояла на большом металлическом ковре, на котором было сложено сверкающее оружие, напоминавшее копья и боевые топоры, но, как он знал, это была лишь маскировка, чтобы оружие выглядело привычно для людей этой эпохи. Афина дала знак, и он встал рядом с ней. Она нажала маленькую кнопку в углу ковра и повернула колесико. Ковер поднялся в воздух и взмыл с балкона, но движения даже не ощущалось.
 — Остров Сериф, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд Афины. Позади он видел других жриц на их металлических коврах, вытянувшихся в линию по небу.
 Они летели над волнами намного быстрее, чем когда он путешествовал с Гермесом. И эту потрясающую науку я погубил, подумал Перси. Целые тысячелетия труда и воспитания — и тут является некто по имени Перси Сактрист Юсс, наслушавшийся хитрых речей, и…
 Интересно, а как все было в его собственной, предыдущей пространственно-временной вселенной? Этого не узнаешь. Сейчас его действия не ограничивала легенда — по крайней мере, как сказал ему профессор Грэй. Могло быть все, что угодно.
 Они опустились прямо на площадь, как и намеревался Перси, чтобы произвести наибольший эффект. И, пока жители города стояли вокруг, разинув от изумления рты, он направился ко дворцу, вместе с Афиной, спешившей по правую сторону от него.
 — Послушай, — сказал он уголком рта черной сумке. — Гарп становится все тяжелее. Я не могу идти с тем достоинством, как бы мне хотелось. Не могла бы ты попробовать немного того гипноза…
 Печатая шаг, он вошел в зал и остановился возле массивной колонны, где его поставили, когда он находился в этом зале в качестве пленника. Царь Полидект обедал. Он поднялся из-за длинного, грубо отесанного деревянного стола, когда вошел Перси, и начал вытирать губы волосами ближайшей девушки.
 — Добро пожаловать, Персей, добро пожаловать домой! — сказал он с притворным восторгом. — Мы ждали твоего возвращения!
 — Вы рады?
 — О, конечно, мой мальчик, конечно! Со дня той трагической ошибки на арене мы знаем, что ты действительно Персей. Уверяю тебя, я по заслугам наказал того служителя! На самом деле тебя и девушку должны были приветствовать сто украшенных цветами юных дев. Но он что-то напутал и выпустил сциллу. Никак не могу понять, как он мог…
 — Ладно. Я здесь по делу. Созови всех, кто может быстро прийти сюда.
 Полидект кивнул и двумя руками помахал Диктису. Пока его брат послушно спешил к нему через зал, царь, настороженный взгляд которого был прикован к черной сумке, висевшей на боку Перси, как можно более ласковым голосом спросил:
 — Ты не хочешь поздороваться со своей матерью?
 Перси попятился.
 — Моей… моей матерью?
 — Да, она прибыла сегодня утром. Когда она назвала нам свое имя, мы поняли, насколько точно сбылась легенда. Мы стараемся, чтобы она была как можно более счастлива, хотя это несколько… несколько дорого.
 Он показал куда-то в сторону стола. Перси вытаращил глаза и тут же истерически расхохотался. Там сидела миссис Даннер в своем грязном домашнем халате с цветочками, обнимая обеими руками огромный бурдюк с вином.
 — Бедняжка Мэрибелл Даннер, — всхлипывая, причитала она. — Неужели у них нет ничего покрепче? Даже то, что есть, они разбавляют водой!
 Итак, исполнилась и эта часть мифа! Не Даная, но Даннер появилась здесь, и это будет теперь неразрывно связано с ним. А то, что она на самом деле не его мать, — какая, собственно, разница?
 Очевидно, если кто-то требовался в этом мире в качестве подтверждения легенды, он тоже «проваливался», независимо от наличия пергамента. Перси очень хотелось расспросить миссис Даннер о том, каким именно образом она попала сюда, — это могло оказаться важным и полезным…
 — Позаботьтесь о ней хорошенько, — приказал он. — Диктис!
 — Да, господин? — спросил брат царя, входя в зал вместе с существенной и весьма обеспокоенной частью населения города. Он тоже бросал тревожные взгляды на кибисис: похоже, эта часть легенды была всем хорошо известна. — Чем могу служить? Только скажи, и я…
 — На южной оконечности острова, — сказал Перси, — ты найдешь старика и с ним девушку, которая убежала с арены вместе со мной. Я хочу, чтобы ты разыскал их и позаботился о них. Ты должен удовлетворять все их желания, пока я не вернусь. Если допустишь где-то оплошность, тебе несдобровать. Понял?
 — Уже иду, — заверил его Диктис. — Эй, Менон, Бупал, Патайкион! Идем, быстро! Хвала герою!
 Перси усмехнулся, глядя, как трое кланяющихся людей покидают зал. Это было забавно. Но у него было дело, важное дело, о котором напомнил ему вид угрюмой жрицы позади него.
 — Полидект, — сказал он, — сейчас ты начнешь первый призыв в военной истории Серифа. Я намереваюсь атаковать олимпийцев, и я хочу, чтобы ты подобрал около пятидесяти хороших бойцов мне в помощь.
 Царь утихомирил толпу и нервно повернулся к стоявшему перед ним молодому человеку.
 — Э… мои люди предпочитают не ввязываться в чужие ссоры. Вот почему они называют меня…
 — Я знаю, — сказал Перси. — Я знаю. Но это срочно. Мне действительно очень нужны эти пятьдесят человек. Мы дадим им могучее оружие, о котором они не могли и мечтать, и научим их им пользоваться. Ведь у тебя появляется возможность сократить ту самую чрезмерную численность населения, о которой ты постоянно твердишь. И, как я сказал, это очень важно для меня.
 Говоря это, он ласково погладил кибисис.
 — О, в таком случае, — сказал царь Полидект, — если это срочно… Ну что ж, ладно. Начальник стражи! Направь все двадцать восемь наших воинов, десять стражников и любых двенадцать из резерва в распоряжение нашего выдающегося, несравненного героя. Если кто-то будет протестовать, скажи ему, что он может выбирать между этой возможностью и медленным огнем.
 — Я вижу, вы починили котел, — заметил Перси.
 Царь грустно покачал головой.
 — Нет, он потерян навсегда. И мы не можем нигде найти подходящую замену. Но с недавних пор мы в порядке эксперимента зажариваем преступников на вертеле. Результаты, может быть, и не столь совершенны, как прежде, но многообещающи. Я надеюсь на лучшее.
 Перси вышел из зала, глядя, как собираются пятьдесят человек. Жрицы разбили их на маленькие группы и объясняли им функции нового странного оружия. Мужчин особенно смущал тот факт, что женщины обучают их, как надо сражаться. Но присутствие «героя» и деловой подход молодых женщин успешно удерживали их внимание.
 Голова Медузы пошевелилась в открытом кибисисе.
 «Торопись, сын мой. Мой конец уже близок».
 — Еще чуть-чуть, — заверил ее Перси. Он повернулся к входу во дворец, где стоял Полидект, который жевал истекающую жиром баранью ногу и с интересом наблюдал за происходящим. «Я сделал свое дело, — говорила вся его поза. — Я отдал ему цвет моей страны. Лучшее, что я имел. Никакая жертва не может быть столь велика…»
 Перси перевел взгляд с царя на плачущих женщин, прощающихся со своими мужьями и сыновьями, на молодых новобранцев, пытающихся понять своих инструкторов и явно удивляющихся тому, как они угодили на войну с олимпийцами — и обратно на жующего монарха.
 — Есть еще одно, о чем я не сказал, — объявил он. — Царь Полидект согласился повести свои войска на битву. Царь Полидект не боится олимпийцев, пока у него есть наше оружие, чтобы использовать его против них. Царь Полидект говорит: «Вперед, гром и молния!»
 — Я… я? — Кусок мяса упал на землю; одобрительные возгласы заглушили звук его падения.
 — Конечно, — сказал Перси. Он схватил трясущегося монарха одной рукой, и придерживая другой черную сумку, втащил его на металлический ковер, которым управляла Афина. Другие жрицы последовали за ними вместе со своими подопечными.
 — Вот почему, — громко сказал он, — они называют тебя Отважный Царь Полидект!
 Они взмыли в небо под аккомпанемент громких одобрительных криков.
 Пока они плавно летели над материком, Афина начала объяснять действие одного из видов оружия правителю Серифа.
 — Ты прицеливаешься в мишень через отверстия, которые идут вдоль этих копий, — вот так. Видишь этот камень? Как только прицелишься, нажми эту кнопочку сзади. Потом все, что надо сделать — отпустить копье. Оно не промахнется.
 — Я уже стар, — пробормотал Полидект. — Я беззубый, больной и слабый. На закате моей жизни все, чего я хочу, — лежать возле огня и смотреть, как молодежь веселится и сражается. Ах, молодость, молодость!
 Перси по-дружески хлопнул его по спине.
 — Ну что ж, мы даем тебе возможность вновь воспрянуть духом! Будь внимателен, ибо когда мы спустимся, мы сразу же вступим в битву. И обратной дороги нет!
 Они миновали две больших вершины недалеко от побережья.
 — Гора Пелион, — сказала Афина, указывая на первую. — А это гора Осса. Олимп — следующая.
 «Сын мой, — пришла торопливая мысль. — Я уже умираю. Схвати мою голову за длинные волосатые шипы сзади и держи ее перед собой, когда будешь атаковать. И, если почувствуешь, что уступаешь, брось ее в своих врагов. Но ты должен спешить! Я уже чувствую, как рассеивается непрочная подпространственная пленка, которая отделяет наш мир от других. Враги сейчас прорвутся. Помни о своей силе! Помни, что сейчас ты сильнее, чем когда лживый олимпиец вел тебя на балкон моего храма в Новом Кноссосе. Почувствуй свою силу, сын мой, почувствуй, как она растет внутри тебя, почувствуй свою мощь!»
 И, когда они приблизились к величественной горе и развернулись полукругом, готовясь к атаке, Перси ощутил, как сила наполняет его мышцы. Теперь он мог безо всякого труда взмахнуть гарпом!
 Единственная проблема была в том, что все его оружие дали ему олимпийцы. Наверняка они знают, как ему противостоять.
 Перси схватил копье, когда навстречу им из-за склона горы взлетела орда золотокожих людей. Прицелившись куда-то в середину группы, он нажал на кнопку. Копье с жужжанием вылетело из его руки и рванулось вниз, насадив на себя трех олимпийцев, словно шашлык.
 Позади он услышал похожий звук — Полидект тоже привел оружие в действие. Успех царя был даже большим — он прикончил четырех летающих пришельцев. Теперь, когда сражение шло полным ходом, Полидект сосредоточился лишь на убийстве, на наиболее эффективном убийстве, как и подобало правителю варваров.
 Сгусток огня полетел вниз с одного из ковров, когда кто-то ввел в игру еще одно оружие. Вся группа взлетавших олимпийцев исчезла. Они повернули назад, укрывшись за горой.
 Теперь у врага было преимущество. Длинный пурпурный конус из лучемета прошелся по ковру, и тот вспыхнул. Потом запылал второй. Жрицы подняли свои аппараты выше, за пределы действия лучеметов.
 — Не сработает, — хрипло сказал Полидект Перси, словно давал ему советы по военной стратегии в течение последних пяти кампаний. — Они будут взлетать по одному и поджигать нас. Чем бы ни были эти штуки, на которых мы летаем, нам придется лететь за ними!
 Перси кивнул. Он дал знак Афине, которая, кивнув другим жрицам, быстро повернула колесико. Они стремительно помчались вниз, во главе длинной параболы.
 «Возьми меня, сын мой», — мысленно услышал Перси. Пора!
 Он выхватил голову, напоминавшую голову ящерицы, из сумки за нечто похожее на зеленые волосы и, выставив ее перед собой, развернулся и вытащил гарп.
 Пурпурные лучи погасли. Он слышал доносившиеся снизу крики ужаса:
 — Горгона, Горгона!
 — Да, — беспощадно сказал он. — Все, что осталось от той, которую я убил, поддавшись вашим уговорам. Теперь она возвращается, вместе с неудачником, сделавшим свое дело!
 Ковер коснулся земли, и Перси спрыгнул с него, ударом каблуков включив сапоги. С такой скоростью он сможет с мечом противостоять любому лучемету!
 Однако из отверстия огромной пещеры на половине высоты горы появилось около дюжины золотокожих в таких же сапогах, и перед ними вспыхивали пурпурные конусы! И они двигались намного быстрее Перси — видимо, их сапоги были лучше заряжены или лучше сделаны.
 Позади него Полидект сбил одного из них. А сгусток огня, упавший с одного из ближайших ковров, уничтожил половину оставшихся. Перси бросился к пещере, отчаянно пытаясь увильнуть от смертоносных лучей.
 Перед ним неожиданно возник олимпиец. Перси выругался, понимая, что не успеет достать его гарпом. Противник поднял лучемет.
 В этот момент ударила Медуза.
 Перси, мысленно ощутив ее агонию, понял, чего ей стоило это усилие. Но олимпиец рухнул вперед, рассыпаясь на куски: он мгновенно превратился в камень!
 Значит, еще одна подробность легенды была правдой! Медуза могла…
 Он был уже в пещере, и времени на размышления не оставалось. Перед ним стоял ряд непреклонных, вооруженных олимпийцев, около шестидесяти или семидесяти. А выше, над их головами, он увидел замысловатую путаницу проводов и сверкающие приборы, к которым — в задней части пещеры — опускался с каменного свода небольшой красный вихрь.
 Они прорывались! Как раз в этот момент они получали подкрепление с той стороны!
 Он лихорадочно кинулся в атаку, рубя направо и налево, словно рыбьи головы на разделочном столе ресторана. Сзади слышался рев Полидекта и людей с Серифа, врывающихся в пещеру.
 «Брось меня, Перси!» — внезапно послышался в его мозгу вопль Горгоны.
 Он размахнулся и швырнул голову прямо в алый круг над головой. В его мозгу прозвучала последняя инструкция, и затем пронзительный ужас агонии, когда голова коснулась красного энергетического вихря и взорвалась.
 Олимпийцы отчаянно закричали, когда пыль осела и стало ясно, что проход исчез. Перси знал, что теперь он закрыт навсегда. Они никогда больше не смогут восстановить его с той стороны.
 Люди с Серифа завершали бойню. Нескольким олимпийцам удалось вырваться из пещеры и улететь, но те, кто остался, были обречены.
 Какие последние инструкции дала ему Горгона? «Стихи! Стихи!»
 Какие стихи? Те, что начинаются: «Смелостью дыша, это в их счастливые сборища шагнул, предводимый Афиною, сын Данаи…»?
 Он стоял на залитой солнцем вершине холма в северной части небольшого острова. Вокруг никого не было.
 Перси тупо осмотрелся. Что…
 Потом, когда мысли его прояснились, и он вспомнил последний телепатический совет Медузы, он понял. Это его не обрадовало, но он понял.
 Теперь, когда линия Персея в конкретной пространственно-временной вселенной завершилась, можно было попасть лишь в начало той же линии в следующей вселенной. И, хотя пергамент исчез, стихи относились к нему, к Перси-Персею. С этой субъективной аурой и психологическим импульсом, который дала ему Горгона, ему достаточно было вспомнить строки стихов, чтобы переместиться в следующую вселенную.
 Ну что ж, на этот раз ошибки не будет. На этот раз он не даст уговорить себя убить последнюю оставшуюся в живых Горгону и лишить человечество источника древней мудрости, который мог бы питать его долгие столетия. На этот раз он уже — наконец-то — не будет неудачником.
 Ему стало грустно. Особенно он жалел об утрате Энн, с которой едва успел познакомиться.
 Но, если подумать, почему бы в этой вселенной не быть другой Энн Драммонд? А может быть, ему повезет еще больше? Теперь он знал, что делать. Конечно, он поможет Горгоне, но сначала Перси — или Персей, как он с тем же успехом может себя здесь называть — немного прогуляется по окрестностям. У него есть кое-какое оружие, он знает свою силу, и он не собирается играть ни в какие жульнические игры ни с одним человеком.
 Нет, на этот раз Сериф услышит о нем прямо сейчас.
 Он начал спускаться по склону холма, не заметив молодого человека, который отчаянно греб руками, сидя в ванне, только что материализовавшейся в заливе.
 Он не заметил и отряд солдат царя Полидекта, которые ели свой нехитрый ужин в кустах на полпути вниз с холма. Впрочем, даже если бы он их и увидел, он бы не знал, что их командир имеет привычку оглушать всяких праздношатающихся чужестранцев ударом по затылку, чтобы потом забрать себе их одежду.
 Особенно если учесть, что командир был не в духе после раздражающе жаркого дня, проведенного в бесплодной охоте за гарпиями в холмах, по приказу царя Полидекта…