Аннотация: Это девятый из романов эпической саги Дж. Нормана о таинственной планете Гор — двойнике Земли.
 Вернувшись из странствий по северным лесам, бесстрашный Тэрл Кэбот вынужден на собственном опыте узнать, что такое жизнь калеки: полученные во время битвы с тиросскими воинами раны не заживают. Оказывается меч коварного врага был пропитан ядом, и отважного Боска ожидает в будущем безрадостное существование. Но возникла новая страшная угроза. Презрев боль и опасность, капитан отправляется в далекий северный Торвальдсленд на поиски своего заклятого врага — демонического курии, заживо сожравшего прекрасную Телиму, которую Тэрл страстно любил…


---------------------------------------------


 Джон Норман
 Мародеры Гора



 Глава 1. ЗАЛ


 Я сижу совсем один в огромном темном зале. В капитанском кресле.
 Меня окружают стены, построенные из каменных блоков толщиной в пять футов. Длинный массивный стол, около которого я устроился, стоит на выложенном плитками полу. Сейчас стол пуст и окутан мраком. Его больше не накрывают праздничными скатертями в желто-красную клетку, сотканными в далеком Торе; никто не ставит на него тарелки, сделанные искусными мастерами из серебра, что добыли в рудниках Тарны, и великолепные золотые кубки, рожденные талантливыми руками жителей роскошной Тарии, Ара Юга. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз пробовал огненную пагу, что настаивают на плодах полей Са-Тарны, к северу от Воска. Даже чудесные вина из виноградников Ара теперь кажутся мне кислыми.
 Я поднимаю голову и смотрю в узкие отверстия в стене по правую руку. Сквозь них я вижу звезды Гора, сияющие на черном, как смола, небе.
 В зале темно. Железные кольца в стене, где раньше, разбрызгивая искры, весело пылали смоляные факелы, теперь пусты. Меня окутывает звенящая тишина. Не льются звуки музыки; нет рядом моих сотрапезников, которые, весело хохоча, пьют вино; на широких плитах, освещенных факелами, не танцуют босые рабыни в алых шелковых одеяниях, в ошейниках и с колокольчиками на запястьях и щиколотках.
 Зал огромен, пуст и безмолвен. Я сижу в полнейшем одиночестве.
 Очень редко приказываю я перенести мое кресло отсюда куда-нибудь в другое место и провожу здесь очень много времени.
 Неожиданно я услышал приближающиеся шаги, но даже не повернул голову. Потому что испытывал боль, когда делал это.
 — Капитан!
 В синем платье и сандалиях пришла Лума, управляющая большинством дел моего громадного торгового дома. У нее прямые светлые волосы, которые она завязала голубой, выкрашенной кровью сорпа из Воска, шерстяной лентой, привезенной, скорее всего, из пограничного Гурта. Лума — тощая, непривлекательная девушка, с прекрасными синими глазами — превосходный управляющий, ведет счета умело, аккуратно и четко, у нее всегда все в полном порядке. Когда-то Лума была жалкой рабыней в пага-таверне. Я спас ее от капитана Сурбуса, который купил девушку, чтобы убить, поскольку она не сумела доставить ему удовольствие в одном из альковов таверны. Капитан намеревался бросить ее, предварительно связав, в канал, где невольница стала бы добычей проворных кровожадных уртов с гладкими шелковистыми телами. Я нанес Сурбусу смертельный удар, но, прежде чем он умер, по просьбе девушки, сердце которой переполняла жалость к мерзавцу, я вытащил его на крышу таверны, чтобы он смог в последний раз посмотреть на море. Сурбус был пиратом и головорезом, но ему повезло: он умер от меча, о чем мог только мечтать, и в результате получил возможность проститься с сияющими водами Тассы; это называется «смертью крови и моря». Нет, этот человек умирал счастливым. Никто из жителей Порт-Кара не хотел бы уйти в мир иной из своей постели, став слабым и беспомощным, превратившись в жалкую жертву крошечных, невидимых врагов, которые медленно отнимают жизнь. Дни этих людей наполнены насилием, и они мечтают о соответствующем конце. Покинуть мир от удара меча считается честью и правом тех, кто живет по его закону.
 — Капитан, — сказала женщина, встав немного у меня за спиной, сбоку от кресла.
 После смерти Сурбуса Лума стала моей. Я получил ее, завоевав своим мечом. Естественно, она ничего иного и не ожидала — я надел на нее ошейник и оставил рабыней. К моему великому изумлению, по закону Порт-Кара, корабли, владения и движимое имущество Сурбуса перешли ко мне, поскольку прежний владелец расстался с жизнью в честном поединке и ему даровали право «смерти крови и моря»; его люди готовы были выполнять мои приказы, и я мог командовать его кораблями; этот зал, принадлежавший раньше ему, стал моим, как и все его богатства. И рабы тоже. Вот так я превратился в капитана из Порт-Кара, самого роскошного порта блистающей Тассы.
 — Я принесла вам счета на проверку, — сказала Лума.
 Она больше не носила ошейника. После победы 25 се'кара, одержанной над флотилиями Тироса и Коса, я ее освободил. Девушка много сделала для приумножения моего богатства. Став свободной, Лума получала за свою работу деньги, хотя и гораздо меньше, чем стоили ее услуги в действительности. Я это хорошо знал. Мало кто так умело справлялся с весьма сложными проблемами управления имуществом, как эта умненькая, совершенно непривлекательная девушка с блестящими способностями. Другие капитаны и купцы заметили, что мое состояние непрестанно растет, и, прекрасно понимая, сколько для этого требуется умения, предлагали Луме солидные суммы за то, чтобы она перешла работать к ним. Однако она всем отказывала. Думаю, причина заключалась в том, что ей нравились свобода, доверие и власть, которыми я ее наделил. А может быть, она просто полюбила дом Боска.
 — Я не хочу смотреть счета, — сказал я ей.
 — Из Скагнара прибыли «Венна» и «Тела», — сообщила Лума, — их трюмы до отказа заполнены мехом морского слина. По моим сведениям, самые высокие цены за него сейчас дают в Асперише.
 — Отлично, — ответил я, — дай ребятам немного от дохнуть — скажем, восемь дней, а затем пусть груз переправят на один из моих торговых кораблей, тот, что побыстрее остальных, и доставят в Аспериш. «Венна» и «Тела» пойдут в качестве конвоя.
 — Хорошо, капитан, — кивнула Лума.
 — А теперь уходи, — велел я. — Не хочу смотреть ни на какие счета.
 — Хорошо, капитан. — У двери она остановилась и спросила: — Капитан не желает что-нибудь поесть или выпить?
 — Нет, — ответил я.
 — Турнок, — продолжала Лума, — был бы очень рад, если бы вы согласились поиграть с ним в каиссу.
 Я улыбнулся. Желтоволосый великан Турнок, рожденный в крестьянской хижине, великолепный лучник, хотел бы поиграть со мной в каиссу. Для него не секрет, что ему со мной и тягаться-то не стоит.
 — Поблагодари Турнока от моего имени, — проговорил я, — но мне сейчас не хочется играть.
 Я не брал в руки фигуры с тех пор, как вернулся из северных лесов.
 Турнок был неплохим и очень добрым парнем. Желтоволосый великан не собирался меня обидеть.
 — Ваши дела идут просто прекрасно, — сказала Лума. — Предприятия процветают. Вы стали еще богаче.
 — Уходи, — приказал я. — Управляющий, оставь меня. Уходи, Лума.
 Она вышла.
 Я остался сидеть один в темноте. Мне не нравилось, когда меня отвлекали и мешали размышлять.
 Я огляделся по сторонам — огромные каменные стены, длинный стол, плиточный пол, узкие отверстия в потолке, сквозь которые можно увидеть далекие звезды, горящие на ночном небе…
 Я богат. Так сказала Лума, да я и сам это знал. Однако мысли о деньгах заставили меня лишь горько усмехнуться. На свете найдется немного таких же жалких, несчастных и нищих людей, как я. Конечно, богатства дома Боска умножаются с каждым днем. Думаю, во всем Горе найдется не много купцов, чьи дома процветают с таким же постоянством. Вне всякого сомнения, мне завидуют те, кто не знает меня, Боска, затворника, вернувшегося калекой из северных лесов.
 Я богат. Но и страшно беден, потому что левая половина тела не слушается меня.
 Раны достались мне на берегу Тассы, на самой границе леса, когда однажды ночью, окруженный врагами, которыми командовал Сарус с Тироса, я решил вспомнить, что у меня есть честь.
 Мне не получить ее назад, но я о ней вспомнил. Впрочем, я никогда и не забывал о том, что она у меня была.
 Когда-то я был Тэрлом Кэботом, а в песнях меня называли Тэрл из Бристоля. Я еще не забыл, как сражался во время осады Ара. Тот юноша с огненными волосами, простодушный и радующийся жизни, теперь казался далеким воспоминанием. Ведь я — всего лишь подобие человека, полупарализованный калека, в одиночестве сидящий в капитанском кресле посреди громадного пустого зала и лелеющий горькие мысли. Мои волосы больше не пламенеют, они тоже стали другими. Ветер, море, соль и, наверное, изменения, происходившие в моем теле, когда я становился старше и познавал, каким печальным может быть наш мир, я сам и окружавшие меня люди — вот причина всех перемен. Мои волосы стали светлее, цвета соломы, они больше не отличаются от волос тех, кто меня окружает. Да и сам я — такой же, как и они. Тэрл Кэбот исчез. Он сражался во время осады Ара. Об этом еще поют песни. Благодаря Кэботу Лара, татрикс Тарны, получила назад свой трон. Тэрл из Бристоля вошел в Сардар и был одним из немногих людей, узнавших, в чем заключается истинная суть Царствующих Жрецов, далеких и таинственных, правящих жизнью Гора. Он принимал участие в Войне Роя и заслужил дружбу и благодарность Царствующего Жреца Миска, славного и благородного Миска.
 — Теперь между нами Роевая Правда, — сказал ему Миск.
 Я помню, как однажды к моим ладоням мягко и нежно прикоснулись золотистые усики этого невероятного существа.
 — Да, между нами Роевая Правда, — подтвердил тогда Тэрл Кэбот.
 Он отправился в Тарию, где жил народ фургонов, и добыл последнее яйцо Царствующих Жрецов, а потом благополучно доставил его в Сардар. Он отлично послужил Царствующим Жрецам, тот Тэрл Кэбот, храбрый сдержанный юноша, прекрасный и гордый — настоящий воин. А потом он отправился в Ар, где помешал осуществлению планов Кернуса и Других, инопланетян, мечтавших покорить Гор, а затем и Землю. Он отлично послужил Царствующим Жрецам, этот юноша.
 Но однажды он подошел к дельте Воска, намереваясь попасть в Порт-Кар и связаться там с Самосом, агентом Царствующих Жрецов, чтобы продолжать службу вместе с ним. Однако в дельте Воска Тэрл Кэбот лишился чести. Предал собственный кодекс. Там ради того, чтобы спасти свою жалкую жизнь, он предпочел постыдное рабство почетной смерти. Он запятнал меч и честь, которыми поклялся на Домашнем Камне Ко-Ро-Ба. Совершив этот поступок, Тэрл Кэбот нарушил свой кодекс чести. Ему не было прощения, даже если бы он пронзил свое сердце мечом. Став жертвой собственной трусости, Тэрл Кэбот перестал существовать — вместо него на коленях стоял раб, которому дали презрительное имя Боск в честь громадного, похожего на быка, неуклюжего существа, живущего в долинах Гора.
 Впрочем, этот Боск, заставив свою любовницу, прекрасную Телиму, дать ему свободу, объявился в Порт-Каре, прихватив ее с собой в качестве рабыни, и после многих приключений завоевал богатство, славу и даже титул — адмирал Порт-Кара. Теперь он занимал высокое положение в Совете Капитанов. Разве не он одержал по беду 25 се'кара во время великого сражения между флотами Порт-Кара и союзников из Коса и Тироса? Он полюбил Телиму и освободил ее, но она — узнав, что ему стало известно о том, где находится его бывшая свободная спутница, Талена, дочь Марленуса из Ара, и что он решил ее освободить из рабства, — сбежала от него, охваченная яростью, столь характерной для горианских женщин, и вернулась в свои родные болота в огромной Дельте Воска.
 Настоящий горианец обязательно последовал бы за ней и привел бы назад в ошейнике и наручниках. Но Тэрл Кэбот, проявив слабость, пролил немного слез и позволил ей уйти.
 Вне всякого сомнения, теперь Телима презирала его, сидя на своих болотах.
 И вот Тэрл Кэбот исчез, а Боск, купец из Порт-Кара, отправился в северные леса, чтобы освободить Талену, бывшую когда-то его свободной спутницей.
 Там он встретил Марленуса из Ара, убара Ара, убара убаров, и, несмотря на то что был всего лишь купцом, спас Марленуса от унизительного рабства. Тот факт, что человек вроде него оказал великому Марленусу такую услугу, был равносилен страшному оскорблению. Однако Марленус вновь обрел свободу. Перед этим он отказался от своей дочери, Талены, потому что она попросила об освобождении — поступок, достойный лишь рабыни. Марленусу удалось сохранить свою честь. А вот у Тэрла Кэбота надежд не осталось.
 Но я не забыл, оказавшись среди врагов в Тиросе, что у меня была честь. Я вышел за частокол один, не рассчитывая на то, что останусь в живых. И дело даже не в том, что я был другом или союзником Марленуса. Просто, будучи воином, точнее, человеком, некогда при надлежавшим к этой касте, я поставил перед собой задачу — освободить убара.
 И выполнил ее. Ночью под сияющими звездами я снова вспомнил о своей чести, про которую никогда не забывал.
 И в награду получил раны и тело, пронизанное болью, левая часть которого стала неподвижна.
 Я вспомнил о своей чести, а в результате оказался в инвалидном кресле. Конечно, на спинке вырезан шлем, увенчанный гребнем из меха слина, соответствующий чину капитана, но подняться с этого кресла я не могу. Мое собственное тело и его слабость удерживают меня на месте надежнее любых цепей.
 Каким бы могучим и гордым ни было мое кресло, оно служит троном для жалкого подобия человека.
 Мне принадлежат огромные богатства!
 Я уставился в темноту зала.
 Самос из Порт-Кара купил Талену как самую обычную рабыню, она досталась ему с удивительной легкостью, в то время как я ради нее рисковал жизнью в лесу.
 Мне вдруг стало смешно.
 Но ведь я же вспомнил о своей чести той ночью под сияющими звездами. И что толку? Возможно, честь — обман, подделка, изобретение, с помощью которого умные люди успешно манипулируют своими менее сообразительными собратьями? Почему я не вернулся в Порт-Кар, оставив Марленуса в беде, в рабстве, которое, несомненно, рано или поздно привело бы его к смерти под кнутом надсмотрщика в каменоломнях Тироса?
 Я сидел в темноте и размышлял о чести и мужестве. Если все это действительно подделки, то я считал их самыми драгоценными подделками на свете. Чем еще мы отличаемся от уртов и слинов? Способностью размножаться и убивать друг друга, говорить неправду, делать кинжалы? Нет, все дело в чести, в стремлении не отступать до конца. Однако я не имею права на подобные мысли, потому что забыл о мужестве и чести в дельте Воска. Я вел себя, как животное, а не как сильный бесстрашный мужчина.
 Я не мог вернуть свою честь, но у меня была возможность — и я ею воспользовался однажды — вспомнить о ней возле частокола, на берегу Тассы, там, где кончаются северные леса.
 Даже под несколькими одеялами меня знобило. Я стал капризным, ядовитым и язвительным, как самый настоящий калека, ненавидящий собственную слабость.
 Когда наполовину парализованным я покинул берег Тассы, там остался маяк — сияющий знак, сложенный из жердей частокола. Он пылал у меня за спиной, различимый более чем за пятьдесят пасангов в море.
 Не знаю, зачем я поставил там маяк, но тогда мне казалось, что это непременно нужно сделать.
 И еще долго освещал горианскую ночь огонь моего маяка, устроенного на береговых камнях, а наутро дождь и ветер унесли прочь пепел, и не осталось ничего, кроме камней, песка и крошечных отпечатков птичьих лапок. Однако маяк горел — и никто не может этого отрицать; ничто не изменит сей факт — ни бесконечное время, ни воля Царствующих Жрецов, ни коварные происки Других, ни злоба и ненависть людей. Однажды на берегу Тассы горел маяк.
 Я думал о том, как должен жить человек. Сидя в своем великолепном капитанском кресле я много размышлял над подобными проблемами.
 И понял, что ответ на этот вопрос мне неизвестен. Но ведь это очень важный вопрос, не так ли? Многие мудрецы делали самые разные предположения, однако так и не сумели договориться между собой.
 Только глупцы и простаки, невежественные и наивные люди, знают на него ответ.
 Возможно, на столь сложный вопрос попросту не существует правильного ответа. Впрочем, нам ведь известны ложные ответы. Следовательно, мы имеем право предположить, что где-то есть и истинный ответ, потому что одно не существует без другого.
 У меня нет сомнений: нравственность, порождающая чувство вины, приводящая к отчаянию и страданиям и сокращающая жизнь, не может быть таким ответом.
 Значит, нравственные учения Земли ошибочны.
 Что же тогда истинно?
 У жителей Гора совсем другие представления о морали.
 А кто станет тем судьей, который скажет, что верно, а что ложно?
 Иногда я завидую простым людям Земли и Гора, которых не волнуют подобные вопросы, но мне никогда не стать таким, как они. И если одна из нравственных норм окажется верной, для простых людей это будет всего лишь счастливым совпадением. Они случайно приблизятся к истине, поэтому не смогут в полной мере познать ее. И, следовательно, не будут обладать ею. Только тот, кто обрел это понимание в жестокой борьбе, может стать его настоящим владельцем.
 Разве мы не учимся жить, совершая поступки, как учимся говорить — разговаривая, рисовать — рисуя, строить — строя?
 Те, кто знают, как следует жить, в наименьшей степени способны объяснить это другим — так мне кажется. И не то чтобы они этому не учились — просто, пытаясь овладеть столь нужным искусством, они обнаруживают, что не могут рассказать о своих открытиях: ведь произносить можно лишь слова, они же научились жить, а не говорить об этом! Мы можем сказать: «Это здание прекрасно». Но ведь не благодаря словам мы по знаем красоту; само здание учит нас прекрасному, верно? Мы же не станем считать, что причиной красоты является определенное количество колонн или наклоненная под особым углом крыша, ну и всякие другие штуки в таком же роде. Впрочем, слова можно произнести, но чувства, которые наполняют твою душу, когда ты смотришь на великолепное сооружение, невозможно выразить никакими словами. Потому что слова пусты. А прекрасное говорит само за себя.
 Земная мораль, с точки зрения жителей Гора, больше подходит рабам. Зависть и презрение тех, кто занимает высшее положение, ко всем остальным. Неравенство и унижения. Мораль, заставляющая людей стараться быть как можно более незаметными, не высовываться, льстить и заискивать, избегать столкновений и проблем.
 Рабы были бы просто счастливы, если бы получили возможность почувствовать себя такими же, как и все остальные люди. Об этом мечтают все невольники; а еще о том, чтобы так же считали и окружающие. С другой стороны, горианская мораль основана на еще большем неравенстве, на постулате, гласящем, что все индивидуумы отличаются друг от друга, причем этих различий невероятно много. Если слегка упростить теорию, можно сказать, что это мораль господ. Здесь не знают чувства вины, хотя жителям Гора прекрасно известно, что такое стыд и ярость. Земные законы предполагают покорность, смирение и приспособленчество; горианские — поощряют активность, умение бросить вызов обстоятельствам и покорить неприятеля. На Земле ценятся доброта, сострадание, мягкость и скромность, а на Горе — честь, храбрость, сила и твердость. Многие жители Земли могли бы спросить: «Почему вы такие жестокие?» А моралисты Гора спросили бы в свою очередь: «А почему вы такие слюнтяи?»
 Иногда мне кажется, что горианцам не помешало бы поучиться у землян доброте, а тем у них твердости. Но ведь я не знаю, как нужно жить. Я искал ответы на свои вопросы и не нашел. Мораль рабов утверждает: «Ты мне равен, мы оба одинаковы»; мораль господ — «Ты мне не равен, мы не одинаковы». Рабы считают, что причина всех бед — зависимость одних людей от воли других. А хозяева предлагают всем, кто сможет, сражаться за вершины свободы. Мне не доводилось встречать более гордого, самонадеянного и цельного существа, чем свободный горианец, будь то женщина или мужчина. Они часто вспыльчивы и легко обижаются по совершенно непонятным поводам, но никогда не бывают мелочными. Более того, им несвойственно бояться своего тела или инстинктов, поэтому, когда они ограничивают себя в чем-то, это дается путем титанических усилий. Но случается и так, что они не сдерживаются, не считают, что инстинкты и кровь являются врагами, шпионами и саботажниками, засланными внутрь великолепного строения, которое зовется их телом. Они воспринимают эти проявления как часть своего существа и с радостью приветствуют их. Немного опасаются, конечно, стремления к жестокости и мести, способности очертя голову броситься на защиту собственных интересов и безудержной похоти. Но относятся ко всему этому как к естественному проявлению своей сути — ведь дан же им слух или способность мыслить! Многие земные законы морали делают людей маленькими; цель горианской морали, если на время забыть обо всех ее недостатках, заключается в том, чтобы вырастить людей великими и свободными. Любому ясно, что эти цели не имеют ничего общего.
 Я сидел в темноте и думал обо всех этих вещах. Для меня не существовало никаких навигационных карт.
 Я, Тэрл Кэбот, или Боск из Порт-Кара, разрывался между двумя мирами.
 Потому что не знал, как нужно жить.
 Мое сердце переполняла горечь.
 Однако у горианцев есть поговорка, о которой я вспомнил, сидя в окутанном мраком огромном зале: «Не спрашивай у камня или у деревьев, как нужно жить, — они не смогут ответить на твой вопрос, потому что не умеют говорить; не спрашивай мудреца, как нужно жить, потому что, если ему это известно, он знает, что не имеет права тебе сказать; если ты сам узнаешь, как нужно жить, не задавай больше этот вопрос; ответ на него не в вопросе, а в самом ответе, и вовсе не в словах; не спрашивай, как нужно жить, — просто продолжай жить».
 Я не до конца понимаю смысл этого мудрого высказывания. Как, например, можно продолжать делать то, что не умеешь делать правильно? Подозреваю, загвоздка в том, что горианцы считают, будто человек на самом деле знает, как жить, хотя может и не подозревать об этом. Просто предполагается, что это знание упрятано в самые сокровенные глубины души, является инстинктом, неотъемлемой частью человеческого существа. Не знаю. Эту поговорку, вероятно, следует рассматривать в качестве побуждения к действию, к совершению значительных поступков, и тогда в процессе деятельности к тебе придет знание. Мы верим, что ребенок, достигнув определенного возраста, стремится встать на ноги и пойти, так же как он ползал некоторое время назад. Но ведь по-настоящему он учится ползать, ходить, а потом и бегать, только занимаясь этими упражнениями.
 Меня преследовала одна и та же мысль: «Не спрашивай, как нужно жить, — просто продолжай жить».
 Но как я мог это делать, я — калека, укутанный одеялами, сидящий в капитанском кресле в огромном тем ном зале?
 Я был богат, но страстно завидовал самому жалкому пастуху верров, нищему крестьянину, разбрасывающему навоз по своему полю, потому что и пастух, и крестьянин могли двигаться.
 Я попытался сжать левую руку в кулак. Но пальцы не послушались меня.
 Как жить?
 В кодексе воинов говорится: «Будь сильным и поступай так, как сочтешь правильным. Мечи других укажут тебе границу твоих возможностей».
 Я был одним из самых искусных воинов Гора, владеющих мечом. А теперь не могу пошевелить левой частью своего тела.
 Впрочем, я по-прежнему могу приказывать стали, той, что в руках моих людей, которые по совершенно необъяснимой причине, будучи горианцами, остались мне верны, невзирая на то что я стал инвалидом, прикованным к креслу, стоящему в темном зале.
 Я испытываю к ним благодарность, но никогда не открою свои чувства, потому что я — капитан.
 И еще потому, что не имею права их унижать.
 «В очерченном мечом круге, — говорится в воинском кодексе, — каждый мужчина — убар».
 «Сталь — вот монета воина. Он покупает на нее все, что пожелает».
 Вернувшись из северных лесов, я дал себе слово, что не стану смотреть на Талену, бывшую когда-то дочерью Марленуса из Ара, и которую Самос купил у работорговцев.
 Но однажды мое кресло принесли в его дом.
 — Хочешь я покажу ее тебе обнаженной и в кандалах? — спросил Самос.
 — Нет, — ответил я, — вели одеть ее в самые роскошные шелка, как подобает высокорожденной женщине Ара.
 — Но ведь она рабыня, — возразил он. — На бедре она носит знак Трева. И мой ошейник.
 — Как подобает высокорожденной женщине прекрасного Ара, — повторил я.
 Так вот и получилось, что Талена, бывшая когда-то дочерью Марленуса из Ара и моей свободной спутницей, снова предстала передо мной.
 — Рабыня, — произнес Самос.
 — Не опускайся на колени, — сказал я ей.
 — Открой лицо, рабыня, — приказал Самос.
 Грациозная девушка, ставшая собственностью Самоса, когда-то владевшая бесчисленным множеством рабов в Аре, сняла вуаль, отстегнула ее и опустила на плечи.
 Мы снова посмотрели друг на друга.
 Я заглянул в ее потрясающие зеленые глаза, увидел обольстительные губы, восхитительного вкуса которых еще не забыл, чудесное, смуглое и такое прекрасное лицо. Она вытащила из волос шпильку и чуть повела головой — ослепительный золотистый плащ окутал плечи. Мы не сводили друг с друга глаз.
 — Господин доволен? — спросила она.
 — Прошло так много времени, Талена, — ответил я ей.
 — Да, — сказала она. — Прошло много времени.
 — Он свободный человек, — вмешался Самос.
 — Прошло много времени, господин, — проговорила Талена.
 — Очень много лет, — повторил я. — Очень. — Я улыбнулся своей бывшей спутнице. — В последний раз я видел тебя, когда мы провели вместе ночь.
 — Я проснулась, но тебя не было, — сказала она. — Ты меня бросил.
 — Не по собственной воле я тебя оставил, — попытался оправдаться я. — Не по собственной воле.
 По глазам Самоса я понял, что не должен ничего говорить о Царствующих Жрецах. Именно они вернули меня тогда на Землю.
 — Я тебе не верю, — проговорила Талена.
 — Последи за своим язычком, красотка, — оборвал ее Самос.
 — Если ты приказываешь мне поверить, я так и сделаю, ведь я же рабыня.
 — Нет, — сказал я и улыбнулся. — Не приказываю.
 — Мне оказывали почести в Ко-Ро-Ба, — заговорила Талена, — я жила свободной и пользовалась уважением, потому что являлась твоей спутницей. Даже через год после того, как ты исчез и не вернулся.
 По горианским законам, в такой ситуации союз расторгается — если он не подтвержден к полуночи годовщины того дня, когда был заключен.
 — Царствующие Жрецы при помощи огненных знаков дали понять, что Ко-Ро-Ба должен быть уничтожен, и я покинула город.
 Царствующие Жрецы сровняли город с землей, а население разбежалось в разные стороны.
 — И ты стала рабыней, — сказал я.
 — Через пять дней, когда попыталась вернуться в Ар. Меня поймал бродячий мастер кожевенных дел и, конечно же, не поверил, что я дочь Марленуса из Ара. В первый вечер он вел себя хорошо и ничем меня не оскорбил. Был добр и благороден. Я же испытывала к нему благодарность. А утром проснулась от его громогласного хохота, в ошейнике. — Талена сердито на меня посмотрела. — Уж можешь не сомневаться, он мной попользовался как следует. Ты понимаешь, что я имею в виду? Он заставил меня подчиняться. Меня, дочь Марленуса из Ара. Какой-то бродячий мастеровой! Потом он меня высек. О, этот простолюдин научил меня знать свое место. Ночью сажал на цепь, а в конце концов продал торговцу солью. — Талена не сводила с меня глаз. — У меня было много хозяев.
 — И среди них, — заметил я, — Раск из Трева.
 — Я хорошо ему служила, — сказала Талена, которая вдруг страшно напряглась. — У меня не было выбора. Это он поставил клеймо. — Она гордо вскинула голову. — До тех пор мои хозяева считали, что я слишком красива, чтобы портить такое тело.
 — Настоящие дураки, — заявил Самос. — Клеймо учит раба знать свое место.
 Талена еще выше подняла голову. И я вдруг понял, что передо мной стоит самая красивая женщина Гора.
 — Насколько я понимаю, — сказала она, — это благодаря тебе мне позволили одеться сегодня. Кроме того, я должна поблагодарить тебя за то, что мне разрешили смыть грязь, в которой живу.
 Я молчал.
 — Клетки просто отвратительны, — продолжала Талена. — В моей всего четыре шага. А живет там двадцать девушек. Еду нам сбрасывают сверху. Пьем мы из какой-то канавы.
 — Приказать, чтобы ее высекли? — поинтересовался Самос.
 Талена побледнела.
 — Нет, — ответил я.
 — Раск из Трева отдал меня одной женщине-пантере, ее звали Вьерна. Так я попала в северные леса. Мой нынешний хозяин, благородный Самос из Порт-Кара, купил меня на берегу Тассы и доставил в Порт-Кар на цепи, прикрепленной к кольцу, вделанному в борт его корабля. А здесь, несмотря на высокое рождение, меня поместил вместе с простолюдинками.
 — Ты всего лишь рабыня, — сказал Самос.
 — Я дочь Марленуса из Ара, — гордо возразила Талена.
 — Насколько мне известно, попав в лес, ты попросила своего отца выкупить тебя, — медленно проговорил я.
 — Да, — подтвердила Талена. — Я это сделала.
 — А тебе известно, что Марленус поклялся на своем мече и щите с гербом Ара, что отказывается от тебя, что ты больше ему не дочь? — спросил я.
 — Я не верю, — сказала Талена.
 — Ты ему не дочь, — повторил я. — Ты теперь не принадлежишь ни к какой касте, у тебя нет Домашнего Камня, нет семьи.
 — Ты лжешь!
 — Опустись на колени перед кнутом! — приказал Самос. Талена сразу стала какой-то жалкой и медленно встала на колени. Скрещенные запястья протянуты вперед, как будто связаны, голова опущена к самому полу, спина открыта кнуту.
 Она задрожала, и я понял, чего смертельно боится и с чем прекрасно знакома эта рабыня — Талена познала поцелуи горианского бича, которым пороли непокорных рабов.
 Словно по мановению волшебной палочки, в руке Самоса появился меч и мгновенно проник за ворот ее одеяния, еще мгновение — и Талена останется обнаженной.
 — Не наказывай ее, — попросил я Самоса. Самос сердито посмотрел на меня. Эта рабыня вела себя слишком нахально.
 — К его сандалиям, рабыня, — приказал Самос. Я почувствовал, как губы Талены прижались к моей сандалии.
 — Простите меня, господин, — прошептала она.
 — Встань, — сказал я.
 Она поднялась на ноги и отступила на шаг. Я видел, что Талена боится Самоса.
 — Ты лишилась всего, — продолжал я. — Хочешь ты того или нет, но твой статус ниже, чем у последней крестьянской шлюхи, у которой есть Домашний Камень.
 — Я тебе не верю, — заявила она.
 — Ты не забыла меня, Талена? — спросил я.
 Она опустила ворот своего одеяния и обнажила шею.
 — Я ношу ошейник, — только и ответила она, и я увидел простой, гладкий, серый ошейник дома Самоса.
 — Сколько она стоит? — обратился я к Самосу.
 — Я заплатил за нее десять золотых монет, — равно душно отозвался он.
 Казалось, Талена была поражена, что ее продали за такую смехотворную сумму. Однако для девушки в ее совсем уже не юном возрасте на побережье Тассы это была прекрасная цена. Несомненно, она стоила так много только из-за того, что была ослепительно красива. Впрочем, если бы ее как следует одеть и выставить на продажу на рынке в Тьюрии или Аре, Ко-Ро-Ба или Тарне, можно было бы выручить куда больше.
 — Я дам тебе пятнадцать, — предложил я.
 — Очень хорошо, — сразу согласился Самос.
 Правой рукой я достал кожаный мешочек с золотом, висевший у меня на поясе, отсчитал монеты и протянул их Самосу.
 — Освободи ее, — сказал я.
 Самос, общим ключом, которым он множество раз замыкал и отмыкал рабские ошейники, открыл замок и снял тонкую металлическую полосу с прелестной шеи Талены.
 — Теперь я и в самом деле свободна? — осведомилась Талена.
 — Да, — сказал я.
 — Я должна была бы принести своему хозяину тысячу золотых, — заявила она. — Как дочь Марленуса из Ара, цена за право быть моим свободным спутником составляет тысячу тарнов и пять тысяч тарларионов!
 — Ты более не дочь Марленуса из Ара, — повторил я.
 — А ты лжец. — Она с презрением посмотрела на меня.
 — С твоего разрешения, я удаляюсь, — вмешался Самос.
 — Останься, Самос, — попросил я.
 — Ладно, — ответил он.
 — Очень давно, Талена, мы были спутниками и заботились друг о друге.
 — Я была глупой девчонкой тогда, — бросила Талена, — а теперь я взрослая женщина.
 — И я стал тебе безразличен?
 Она пристально посмотрела на меня.
 — Я свободна, — заявила она. — И могу говорить все, что пожелаю. Посмотри на себя! Ты даже ходить не можешь. Не в силах пошевелить левой рукой! Ты калека, калека! И ты мне отвратителен! Неужели в твоей голове могла возникнуть мысль, что такая женщина, как я, дочь Марленуса из Ара, станет думать о подобной развалине? Взгляни на меня. Я красива. А теперь посмотри на свое отражение. Ты калека. Заботиться о тебе? Да ты глупец, глупец!
 — Да, — с горечью ответил я, — глупец.
 Она отвернулась, и ее дорогое одеяние зашуршало в воздухе. А потом Талена взглянула мне прямо в глаза.
 — Жалкий раб! — прошипела моя бывшая спутница.
 — Я не понимаю, — пробормотал я.
 — Я позволил себе, — вновь вмешался Самос, — хотя в то время не знал о твоих ранах и параличе, рассказать ей о том, что произошло в дельте Воска.
 Моя правая рука сжалась в кулак. Я был в ярости.
 — Сожалею, — добавил Самос.
 — Тут нет секрета, — сказал я, — многие об этом знают.
 — Удивительно, что твои люди не бросили тебя! — вскричала Талена. — Ты предал свой кодекс! Ты трус! Ты недостоин меня! И, спрашивая меня о том, как я к тебе отношусь, ты наносишь оскорбление свободной женщине! Ты предпочел рабство смерти!
 — Почему ты рассказал ей о событиях в дельте Воска? — спросил я у Самоса.
 — Чтобы убить любовь, если она еще оставалась между вами.
 — Ты жесток, — заметил я.
 — Истина жестока, — пожал плечами Самос. — Рано или поздно, она бы все равно узнала.
 — Но почему ты рассказал ей?
 — Чтобы она стала к тебе равнодушна и хорошо служила тем, чьи имена мы не будем сейчас упоминать.
 — Я никогда не стала бы заботиться о калеке, — заявила Талена.
 — У меня остается надежда, — продолжал Самос, — вновь призвать тебя на высокую службу огромной важности.
 Я рассмеялся.
 Самос покачал головой.
 — Мне слишком поздно стали известны последствия твоих ран. Я сожалею.
 — Теперь, Самос, — сказал я, — у меня совсем другие проблемы. Я и себе-то не могу служить.
 — Я сожалею, — повторил Самос.
 — Трус! Ты предал кодекс чести! Слин! — вскричала Талена.
 — Все, что ты говоришь, — правда, — негромко ответил я.
 — Насколько мне известно, — сказал Самос, — ты хорошо сражался за частоколом Саруса из Тироса.
 — Я хочу, чтобы меня вернули к отцу, — холодно проговорила Талена.
 Я достал пять золотых монет.
 — Этих денег, — сказал я, обращаясь к Самосу, — должно хватить для безопасного путешествия на тарне в Ар, в сопровождении охраны.
 Талена опустила на лицо вуаль.
 — Эти деньги будут тебе возвращены, — презрительно бросила она.
 — Нет, — возразил я, — возьми их как подарок в память о наших прошлых отношениях, когда я имел честь быть твоим спутником.
 — Она самка слина, — угрюмо сказал Самос, — злобная и неблагодарная.
 — Мой отец отомстит за это оскорбление, — холодно ответила Талена. — Ждите отряд тарнов.
 — Твой отец отрекся от тебя, — бросил Самос, повернулся и вышел.
 Я продолжал держать монеты в руке.
 — Отдай мне деньги, — сказала Талена.
 Я протянул к ней правую руку ладонью вверх. Она подошла и схватила монеты так, словно боялась прикоснуться ко мне. А потом встала в нескольких шагах передо мной, зажав деньги в кулаке.
 — Как ты уродлив! Мне противно смотреть на тебя!
 Я молчал.
 Талена пошла к выходу из зала. У двери она остановилась и снова повернулась ко мне.
 — В моих жилах, — гордо сказала Талена, — течет кровь Марленуса из Ара. Мне отвратительна даже мысль о том, что трус и предатель, вроде тебя, навсегда лишившийся чести, когда-то меня касался. — Она позвенела зажатыми в кулаке монетами. На руке была надета перчатка. — Благодарю вас, сэр. — И отвернулась.
 — Талена! — крикнул я.
 Она в последний раз взглянула на меня.
 — Не стоит меня благодарить, — сказал я.
 — И ты отпускаешь меня, — презрительно усмехнулась она. — Ты никогда и не был настоящим мужчиной. Мальчишка, слюнтяй. — Талена подняла вверх кулак с зажатыми монетами. — Прощай, ничтожество. — С этими словами моя бывшая свободная спутница вышла из зала.
 А я снова остался сидеть один во мраке, размышляя о множестве вещей.
 Как мне теперь жить?
 «В очерченном мечом круге, — говорится в воинском кодексе, — каждый мужчина — убар».
 Когда-то я был одним из лучших меченосцев планеты Гор. Сейчас я калека.
 Талена уже, наверное, прибыла в Ар. Какой страшный удар ее ждет! Теперь она точно узнала, что лишена наследства и что отец от нее отказался. Она попросила о том, чтобы ее выкупили — поступок рабыни. Марленус, защищая свою честь, поклялся на мече и на медальоне убара, что у него больше нет дочери. Талена разом лишилась и принадлежности к касте, и Домашнего Камня. Самая жалкая крестьянская шлюха, охраняемая правами своей касты, может с презрением смотреть на Талену. Даже у рабыни есть ошейник. Я знал, что Марленус выставит дочь, от которой отрекся, на всеобщее обозрение в клетке, чтобы ее позор не бросил тень на его репутацию. Она будет пленницей в Аре. Даже не сможет назвать Домашний Камень Ара своим. Талена будет подвешена обнаженной на сорокафутовой веревке под аркой высокого моста, чтобы пролетающие мимо на тарнах всадники секли ее своими кнутами.
 А я молча смотрел, как она уходит.
 Даже не попытался остановить.
 И когда Телима убежала из моего дома, когда я был полон решимости отыскать Талену в северных лесах, я позволил ей уйти. На моем лице появилась улыбка. Истинный горианец — я это прекрасно знал — последовал бы за ней и привел бы обратно, в ошейнике и наручниках.
 Я вспомнил о Велле, которую когда-то звали Элизабет Кардуэл, мы повстречались с ней в городе Лидиус, в устье реки Лаурия, за границей дальних лесов. Я любил ее и хотел невредимой вернуть на Землю. Однако она не посчиталась с моими желаниями. Ночью, пока я спал, Велла оседлала моего тарна, могучего Убара Небес, и сбежала в Сардар. Когда птица вернулась, я в ярости прогнал ее. А потом встретил Веллу в пага-таверне в Лидиусе; она стала рабыней. Ее побег был смелым, но безрассудным поступком. Я восхищался ею, но каждый должен отвечать за свои действия. Она решила рискнуть и проиграла. Той ночью, в постели, после того, как я насладился ею, Велла попросила меня выкупить ее и освободить. Это был поступок рабыни — тут она ничем не отличалась от Талены. Она осталась в той пага-таверне. Рабыней. А перед тем, как уйти, я сообщил ее господину, Сарпедону из Лидиуса, что она прошла обучение и является рабыней для наслаждений, а кроме того, владеет искусством возбуждающих танцев — для него это оказалось приятной неожиданностью. Я не стал возвращаться в таверну той ночью, чтобы посмотреть, как Велла танцует для посетителей таверны. У меня были другие дела. Она не посчиталась с моими желаниями. Да и была-то всего лишь женщиной. Из-за нее я лишился отличного тарна.
 Она сказала мне, что я стал более жестоким и похожим на горианца. Но я не знал, так ли это. Истинный горианец, размышлял я, не оставил бы ее в пага-таверне. Истинный горианец купил бы ее, привел к себе в дом и поместил вместе с другими женщинами — еще одна прелестная рабыня для сладостных утех. Я улыбнулся собственным мыслям. Элизабет Кардуэл, в прошлом секретарша из Нью-Йорка, была одной из самых прелестных маленьких шлюх, которых я когда-либо видел в рабских шелках. На ее бедре стояло тавро в виде четырех рогов боска.
 Нет, я обошелся с ней совсем не как истинный горианец. Я не привез ее в свой дом в рабском ошейнике, чтобы она служила мне.
 Я не забыл, как шептал ее имя, лежа в горячечном бреду в замке Тесефон.
 Мне стыдно вспоминать об этом — то было проявление слабости. И хотя я лишен возможности двигаться, не могу сжать в кулак левую руку, я твердо решил навсегда избавиться от подобных слабостей. Во мне еще многое осталось от жителя Земли — стремление к компромиссам, да и кое-какие другие недостатки. Я не стал истинным горианцем.
 Я размышлял о том, как жить дальше. «Не спрашивай, как жить, — живи, и все».
 И еще я думал о причинах своей болезни. Лучшие врачи Гора осматривали меня. Но мало что могли сказать. Впрочем, мне удалось выяснить, что мой мозг в полном порядке, как и позвоночник. Медицинские мужи пребывали в недоумении. Раны были действительно жестокими, я должен время от времени испытывать боль, но паралич… Они не видели никаких причин для этого.
 Однажды в мою дверь по собственному почину постучался какой-то врач.
 — Впустите его, — приказал я.
 — Это ренегат из Тарии, человек без рода и племени, — сказал Турнок.
 — Впустите его, — повторил я.
 — Это Искандер, — прошептал Турнок.
 Мне было хорошо известно имя Искандера из Тарии. Я улыбнулся. Он не забыл город, из которого его изгнали, сохранив в своем имени. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз видел гордые стены своего родного города. Однажды, за стенами Тарии, Искандер вылечил молодого воина тачака, по имени Камчак. За помощь, оказанную врагу, его изгнали из города. Как и многие другие, он пришел в Порт-Кар. Здесь его дела пошли в гору, он стал личным врачом Саллиуса Максимуса, который в свое время был одним из пяти убаров, управлявших Порт-Каром, еще до того, как власть перешла к Совету Капитанов. Саллиус Максимус слыл знатоком поэзии и ядов. Когда Саллиус сбежал из города, Искандер остался. Он даже был вместе с флотом Порт-Кара двадцать пятого се'кара. Саллиус Максимус после этих событий попросил убежище в Тиросе, которое и было ему даровано.
 — Привет тебе, Искандер, — сказал я.
 — Привет и тебе, Боск из Порт-Кара, — ответил он.
 Искандер из Тарии подтвердил слова других врачей, но, к моему удивлению, сложив инструменты в сумку, заявил:
 — Раны были получены от клинков, сделанных в Тиросе.
 — Да, — ответил я, — так оно и есть.
 — Я полагаю, в ранах осталось слабое заражение, — заявил он.
 — Ты в этом уверен? — спросил я.
 — Я не смог обнаружить его, — ответил Искандер, — но никакого другого объяснения, на мой взгляд, тут быть не может.
 — Заражение?
 — Отравленный клинок, — пояснил он. Я ничего не сказал.
 — Саллиус Максимус живет в Тиросе, — добавил он.
 — Я не думаю, что Сарус из Тироса стал бы пользоваться отравленным клинком, — заметил я.
 Подобные вещи, как и отравленные стрелы, не только противоречили кодексу воина, но и вообще считались недостойными мужчины. Яд — оружие женщин.
 Искандер пожал плечами.
 — Саллиус Максимус, — сказал Искандер, — изобрел такой яд. Он использовал его в малых дозах на взятых в плен врагах, в результате те оказывались парализованными от шеи до самых пяток. Максимус сажал их по правую руку в качестве почетных гостей, так продолжалось больше недели, а когда ему это надоедало, он их убивал.
 — А есть ли какое-нибудь противоядие? — спросил я.
 — Нет, — со вздохом ответил Искандер.
 — Значит, надежды нет, — тихо вымолвил я.
 — Нет, — опустил глаза Искандер. — Практически никакой.
 — Может быть, это совсем и не яд, — предположил я.
 — Может быть.
 — Турнок, — позвал я, — дай врачу двойной золотой тарн.
 — Нет, — отказался Искандер. — Я не возьму денег.
 — А почему? — спросил я его.
 — Я был с тобой, — ответил он, — двадцать пятого се'кара.
 — Желаю тебе удачи, врач.
 — И тебе тоже, капитан, — сказал Искандер и ушел.
 Я размышлял о том, верны ли предположения Искандера из Тарии. Можно ли остановить действие яда, если дело и правда в нем?
 Противоядия не существует, сказал он мне.
 В голове у меня снова возникла фраза: «Не спрашивай, как нужно жить, — просто продолжай это делать».
 Я горько рассмеялся.
 — Капитан! — раздался крик. — Капитан! — Это был голос Турнока.
 Я услышал топот ног бегущих домочадцев.
 — Что случилось? — спросила Лума.
 — Капитан! — кричал Турнок.
 — Я должен видеть его немедленно! — отвечал другой голос.
 Я удивился: ко мне пожаловал Самос, самый крупный работорговец Порт-Кара.
 Они вошли с факелами в руках.
 — Воткните факелы в кольца, — приказал Самос.
 Теперь зал был ярко освещен. Домочадцы подошли поближе. Перед моим столом возник Самос. Рядом с ним стоял Турнок, который все еще держал в руках факел. И Лума тоже была здесь. А еще я увидел Тэба, капитана «Венны». Кроме того, ко мне пожаловали Клинтус и молодой Генриус.
 — Что случилось? — осведомился я.
 Вперед выступил Хо-Хак, житель топей. Его лицо было бледным. С его шеи уже сняли ошейник галерного раба с короткой свисающей цепочкой. Он являлся выращенным рабом, весьма экзотического вида, с огромными ушами — мечта любого коллекционера. Однако он убил хозяина, сломав ему шею, а потом сбежал. Его поймали и приговорили к галерам, но он снова сбежал, прикончив по дороге шесть человек. В конце концов ему удалось добраться до болот в дельте Воска, где его приняли рэнсоводы, живущие на островах, сплетенных из рэнсового тростника. Он стал вождем одной из таких групп. Его уважали в дельте. Именно Хо-Хак научил рэнсоводов пользоваться большим луком, и они тут же выступили против жителей Порт-Кара, которые с легкостью победили болотных жителей, и теперь их вовсю используют — некоторые капитаны берут рэнсоводов с собой в качестве воинов резерва.
 Хо-Хак не произнес ни слова, только бросил на стол золотой браслет.
 Он был в крови.
 Я прекрасно знал этот браслет. Он принадлежал Телиме, которая сбежала в болота, когда я принял решение отправиться в северные леса на поиски Талены.
 — Телима, — сказал Хо-Хак.
 — Когда это произошло? — спросил я.
 — Четыре ана назад, — ответил Хо-Хак, а затем по вернулся к рэнсоводу, стоявшему у него за спиной. — Говори, — приказал Хо-Хак.
 — Я мало что видел, — ответил тот. — Там были тарн и зверь. Потом я услышал женский крик и, держа наготове лук, направил свой плот туда, откуда донесся крик. И тут услышал еще один. Совсем низко над тростником пролетел тарн, на спине которого, скорчившись, сидел зверь. Я нашел ее плот, а рядом плавал шест. И все вокруг было в крови. Там же валялся браслет.
 — А тело? — спросил я.
 — О нем позаботились тарларионы, — ответил рэнсовод.
 Я кивнул.
 Меня интересовало, сделал ли это зверь, побуждаемый голодом. Существа из дома Кернуса питались человеческим мясом. Вне всякого сомнения, для них это то же самое, что для нас оленина.
 Может быть, даже и лучше, что тело не найдено. Оно наверняка изуродовано до неузнаваемости и наполовину съедено, хорошо, что останки достались тарларионам.
 — А почему ты не убил зверя или тарна? — поинтересовался я.
 Это возможно, если у тебя в руках большой лук.
 — Мне не представилось такой возможности, — ответил рэнсовод.
 — В какую сторону направился тарн? — спросил я.
 — На северо-запад, — сказал рэнсовод.
 Я был уверен, что тарн полетит вдоль берега. Невероятно трудно, может быть, даже невозможно заставить тарна лететь в сторону, противоположную суше. Это противоречит их инстинктам. Во время событий двадцать пятого се'кара мы использовали тарнов на море, но держали их в трюмах грузовых кораблей до тех пор, пока земля не исчезала из виду. Интересно, что когда, мы их выпустили, они не доставили нам никаких хлопот. И вели себя просто идеально.
 — Что тебе известно об этом деле? — спросил я Самоса.
 — Только то, что мне рассказали, — отозвался Самос.
 — Опиши зверя, — попросил я рэнсовода.
 — Я не очень хорошо его рассмотрел, — ответил тот.
 — Это не может быть никто, кроме курии, — заметил Самос.
 — Курии? — спросил я.
 — Это исковерканное на горианский манер имя, которым они называют сами себя, — пояснил Самос.
 — В Торвальдсленде, — вставил Тэб, — это слово означает «зверь».
 — Интересно, — проговорил я.
 Если Самос прав в том, что «курия» — исковерканное имя, которым эти животные называют себя, и что это слово используется в Торвальдсленде для обозначения понятия «зверь», тогда маловероятно, что их никогда не видели в Торвальдсленде, по крайней мере, в каких-нибудь отдаленных районах.
 Тарн полетел на северо-запад. Можно предположить, что он будет следовать вдоль северного побережья, может быть, над лесом, в сторону недоступного Торвальдсленда.
 — Так ты считаешь, Самос, — спросил я, — что зверь убил, чтобы утолить голод?
 — Говори, — приказал Самос рэнсоводу.
 — Зверя, — заговорил рэнсовод, — дважды видели на заброшенных, гниющих островах.
 — Он кормился там? — спросил я.
 — Только в тех топях, — ответил рэнсовод.
 — Значит, зверь напал только однажды? — уточнил я.
 — Да, — подтвердил рэнсовод.
 — Самос? — снова спросил я.
 — Складывается впечатление, что удар был нанесен совершенно сознательно, — ответил Самос. — Кто еще в топях носит на запястье золотой браслет?
 — Но почему? — резко выкрикнул я. — Почему?
 Самос пристально посмотрел на меня.
 — Значит, мирские дела, — хмуро заметил он, — все-таки еще тебя заботят.
 — Он же болен! — вскричала Лума. — Ты говоришь странно! Он же ничего не может сделать. Уходи!
 Я опустил голову.
 И почувствовал, как сжались мои кулаки. Меня вдруг охватило отчаянное возбуждение.
 — Принесите мне кубок, — приказал я. Мгновенно появился кубок из массивного золота. Я взял его левой рукой. И медленно раздавил. А потом отбросил в сторону. В страхе мои домочадцы отступили назад.
 — Я ухожу, — заявил Самос. — У меня есть кое-какие дела на Севере. Я позабочусь о том, чтобы отомстить.
 — Нет, Самос, — возразил я. — Я пойду сам!
 Послышались удивленные восклицания.
 — Вы не можете идти, — прошептала Лума.
 — Телима когда-то была моей женщиной, — твердо сказал я. — И отомстить за нее должен я.
 — Но вы же больны! Не можете ходить! — вскричала Лума.
 — Над моей постелью висят два меча, — сказал я Турноку. — Один обычный, с потертой рукоятью; другой — роскошный, инкрустированный самоцветами.
 — Я знаю, — прошептал Турнок.
 — Принеси клинок из Порт-Кара, тот, что инкрустирован самоцветами.
 Турнок выскочил из зала.
 — Я выпью паги, — потребовал я. — И принесите мне мяса боска.
 Генриус и Клинтус последовали за Турноком. Он принес мне меч. Великолепный клинок. Я сражался с ним в руках двадцать пятого се'кара. Вдоль клинка шла изящная гравировка, рукоять изукрашена драгоценными камнями.
 Я взял кубок, наполненный огненной пагой. Я не пил пагу с тех пор, как вернулся из северных лесов.
 — Та-Сардар-Гор, — сказал я, плеснув, как положено, на стол. А потом поднялся на ноги.
 — Он стоит! — вскричала Лума. — Он стоит!
 Я закинул голову назад и залпом выпил пагу. Принесли мясо, красное и горячее, я впился в него зубами, так что сок потек по подбородку.
 Горячая кровь и вино наполнили мое тело силой. Я почувствовал жар и вкус мяса.
 Отбросил в сторону золотой кубок. Доел обжигающее мясо.
 Надел на левое плечо ремень ножен.
 — Оседлай тарна, — приказал я Турноку.
 — Есть, капитан, — прошептал он.
 Я стоял перед капитанским креслом.
 — Еще паги, — спокойно сказал я, и мне принесли сосуд с напитком. — Я пью за кровь зверя.
 А затем я осушил кубок и отшвырнул его в сторону.
 С диким воплем я ударил по столу ребром ладони и расколотил одну из досок. Потом отбросил одеяла и само кресло.
 — Не ходи, — проговорил Самос. — Возможно, они специально хотят заманить тебя в ловушку.
 — Конечно, хотят, — улыбнулся я ему. — Для тех, с кем мы имеем дело, Телима не имеет никакого значения. — Я внимательно на него посмотрел. — Они хотят захватить меня. И получат возможность это сделать.
 — Не ходи, — настаивал на своем Самос.
 — У меня есть кое-какие дела на Севере, — повторил я его слова.
 — Позволь мне пойти туда, — попросил Самос.
 — Я должен отомстить сам.
 А потом я повернулся и направился к дверям. Лума шарахнулась в сторону, ее рука была прижата ко рту. Я вдруг заметил, какие у нее прекрасные глаза, словно два глубоких колодца. Она была напугана.
 — Следуй за мной в мою спальню, — спокойно приказал я.
 — Я свободна, — прошептала она.
 — Надень на нее ошейник, — приказал я Турноку, — а затем пусть отправляется в мою спальню.
 Рука Турнока сомкнулась на запястье худенькой, светловолосой девушки, работавшей у меня управляющей.
 — Клинтус, — продолжал я, — пришли в мою спальню еще и Сандру, танцовщицу.
 — Вы освободили ее, капитан, — улыбнулся Клинтус.
 — Надень на нее ошейник.
 — Есть, капитан, — сказал он.
 Я отлично помнил Сандру, ее черные глаза, смуглую кожу и высокие скулы. Я хотел ее.
 Я давно не был с женщиной.
 — Тэб, — повернулся я к одному из своих людей.
 — Слушаю, капитан.
 — Эти две особы недавно были свободными, — проговорил я. — Поэтому, как только на них наденут ошейники, не забудь напоить их невольничьим вином.
 — Есть, капитан. — Тэб радостно ухмылялся.
 Это вино совершенно намеренно сделано невыносимо горьким. Его действие продолжается больше месяца. Я не хотел, чтобы женщины забеременели. Рабыням перестают давать вино, когда их господин решает, что они должны родить ребенка.
 — Тарн, капитан? — спросил Турнок.
 — Оседлай его и жди меня, — приказал я. — Скоро я отправляюсь на Север.
 — Есть, капитан, — ответил он.




 Глава 2. ХРАМ В КАССАУ


 Запах фимиама щекотал мне ноздри.
 В храме было жарко, тесно и душно. Здесь толпилось множество народу. Трудно было что-то разглядеть из-за фимиама, неподвижно повисшего в воздухе.
 Глава Посвященных Кассау — города, расположенного на северной границе леса, неподвижно сидел в своем белом одеянии и высокой шляпе на троне, стоящем внутри белой ограды, разделявшей святилище, где находились те, кто удостоился чести быть помазанными жиром Царствующих Жрецов. Остальные не имели права входить за ограду.
 Справа от меня всхлипывала женщина, которую переполняло чувство благоговения. Она без умолку повторяла: «Да будут благословенны Царствующие Жрецы!» — и все время кивала.
 Рядом с ней, явно скучая, стояла стройная белокурая девушка. Ее волосы были собраны в сетку из алой шерсти, с вплетенными в нее золотыми нитями. На плечи девушка накинула плащ из белого меха северного морского слина. А поверх блузки с длинными рукавами из белой шерсти, привезенной из далекого Ара, была надета алая жилетка, вышитая золотом. И длинная шерстяная юбка, выкрашенная в красный цвет, с черным поясом, на котором красовалась дорогая золотая пряжка, явно сделанная в Косе. На ногах девушки были черные ботинки из блестящей кожи, доходившие до щиколоток.
 Заметив мой взгляд, она отвернулась.
 В северных деревнях и в лесных городах к северу от побережья, женщины не прикрывают лицо, как это принято на юге.
 Кассау — это город, который выбрал в качестве своей резиденции Глава Посвященных Севера, утверждавший, что он наделен духовной властью над Торвальдслендом. Это утверждение, как и большинство постулатов Посвященных, мало кем оспаривается, впрочем, и внимание на них особенно не обращают. Насколько мне было известно, жители Торвальдсленда уважают Царствующих Жрецов, но не оказывают им особого почтения. Они придерживаются древних традиций и верят в старых богов. Религия Царствующих Жрецов, введенная и поддерживаемая кастой Посвященных, не стала популярной среди примитивных жителей Севера. Посвященные часто пользовались своим влиянием и золотом, оказывая давление на купцов, с тем чтобы те способствовали распространению ритуалов и постулатов новой веры. Иногда какой-нибудь вождь, обращенный ими, вынуждал своих соплеменников отказаться от древних богов. По правде говоря, такое случалось довольно часто. Не редко за вождем добровольно шли те, кто был связан с ним кровными узами и чувством долга. Однако известны случаи, когда религия Царствующих Жрецов насаждалась при помощи огня и меча, а те, кто продолжал сохранять древние традиции, почитая знак кулака, подвергались мучительной смерти. Мне рассказывали, что одного из них сварили заживо в большом котле, в котором обычно готовят мясо для слуг. Воду в таких котлах надевают, опуская в нее раскаленные на огне камни. После того как камень немного полежит в воде, его достают вилами и снова нагревают. Другого насадили на вертел и зажарили на огромном костре. Говорят, он не издал ни звука. Еще одного прикончили, засунув ему в рот гадюку, которая вырвалась наружу через щеку.
 Я посмотрел в холодное, высокомерное бледное лицо Главы Посвященных, сидящего на троне.
 Его окружали бритоголовые жрецы в белых одеяниях.
 Посвященные не едят ни мяса, ни бобов. Они познают тайны математики. Изъясняются между собой на древнем горианском языке, на котором теперь не говорит никто из простых людей. Службы принято проводить на нем же. Впрочем, отдельные фрагменты переведены на современный язык. Когда я впервые оказался на Горе, меня заставили выучить несколько длинных молитв, обращенных к Царствующим Жрецам, но мне так и не удалось разобраться в них, а теперь я уже все забыл.
 Но всегда узнавал, когда слышал. Вот и сейчас один из Посвященных, стоящий на высокой платформе за белой оградой, читал прихожанам такую молитву.
 Я никогда не любил подобные сборища, службы и ритуалы Посвященных, но сегодня у меня имелся особый интерес.
 Умер Ивар Раздвоенная Борода.
 Я знал этого человека из Торвальдсленда только понаслышке. Он был путешественником, знаменитым капитаном, пиратом, купцом и воином. Именно он вместе со своими людьми, прорвавшись сквозь все преграды и разбив могучими ударами боевого топора цепи, которыми Ченбар из Тироса, по прозвищу Морской Слин, был прикован к стене, освободил его из темницы Порт-Кара. По слухам, это был бесстрашный, сильный воин, прекрасно владевший мечом и топором, большой любитель повеселиться и выпить, повелитель красивых женщин — словом, настоящий безумец. Однако за свои услуги он взял с Ченбара столько сапфиров Шенди, сколько весил сам освобожденный им пленник. По-моему, он не был таким уж безумцем.
 И вот Раздвоенная Борода мертв. Прошел слух, что перед смертью, сожалея о своей беспутной жизни, он попросил, чтобы его похоронили в храме Царствующих Жрецов в Кассау и чтобы Глава Посвященных проявил милосердие и, если сочтет возможным, смазал бы его кости священным жиром — знаком Царствующих Жрецов.
 Это должно было означать, что он, Раздвоенная Борода, если не при жизни, то перед смертью признал ошибочность своей прежней веры и теперь склоняется перед мудростью религии Царствующих Жрецов.
 Подобное обращение, даже и после смерти, было большой удачей для Посвященных.
 Я чувствовал, что Глава Посвященных торжествует, сидя на своем троне, хотя его холодное лицо не выдавало никаких чувств.
 Посвященные, стоящие напротив трона, начали распевать молитвы, обращенные к Царствующим Жрецам. Толпа отвечала на древнегорианском короткими привычными фразами.
 Кассау — деревянный город, и храм — его самое большое строение. Башни возвышаются над приземистыми хижинами и чуть более солидными домами купцов, теснящимися вокруг храма. Весь город окружен стеной с двумя воротами; одни большие, выходящие на фьорд моря Тасса, другие — маленькие, сразу за ними начинается лес. Стена построена из заостренных кольев, с внутренней стороны идет помост, на котором располагаются защитники города. Кассау — город торговцев, рыбаков и плотников. Узкая полосатая рыба парсит кормится планктоном у северного побережья города, здесь, в особенности весной и осенью, ее ловят огромными сетями. Запах вяленой рыбы можно почувствовать на большом расстоянии от Кассау. Торгуют жители в основном мехом с Севера, меняют его на оружие, железные слитки, соль и предметы роскоши — самоцветы и шелка с Юга, этот товар обычно доставляется в Кассау из Лидиуса на небольших десятивесельных лодках. Древесина, конечно, тоже является весьма ценным продуктом. Обычно дерево привозят на Север в распиленном виде. Хотя в Торвальдсленде и встречаются деревья, пейзажи там совсем безрадостные. Так, например, прекрасные деревья ка-ла-на или тэм тут не растут. Именно их древесина особенно ценится на Севере. Зал, отделанный деревом ка-ла-на, считается величайшей роскошью. На стенах таких залов можно часто увидеть богатые резные украшения. Торвальдсленд славится своими ремесленниками. С южанами торговля идет в основном мехом, доставленным из Торвальдсленда, а еще бочками копченой и вяленой рыбы парсит. А с Юга жители Кассау получают товары, которые используют для торговли с северными соседями из Торвальдсленда, оставляя часть из них себе. Не думаю, что население Кассау превышает тысячу сто человек. Однако вокруг города есть несколько деревень, жители которых часто появляются на рынке Кассау. Если считать и этих крестьян, тогда население всего региона составляет около двух тысяч трехсот человек.
 Но самое главное — именно здесь находится резиденция Главы Посвященных всего Севера. Таким образом, это единственный духовный центр Царствующих Жрецов на сотни пасангов вокруг. Ближайший к Кассау город, где находится миссия Царствующих Жрецов, — Лидиус, до него несколько сотен пасангов пути.
 Посвященные — удивительно хорошо организованная и дисциплинированная каста. Они построили множество монастырей и храмов. Посвященные могли отправиться в далекое путешествие, зная, что ночлег в домах других Посвященных им обеспечен. Они считали себя высшей кастой, и во многих городах к ним так и относились. Часто между Посвященными и гражданскими властями возникала напряженность, поскольку и те и другие считали себя властью, определяющей законы и политику. У Посвященных были свои собственные законы и суды, некоторые из них занимались законами всю жизнь. В целом образование Посвященных имело небольшую практическую ценность, очень много времени тратилось на толкование сомнительных, трудных для понимания текстов, рассказывающих об откровениях Царствующих Жрецов, на бесконечное изучение ритуалов и календарей и тому подобное, впрочем, как ни странно, такое образование имело весьма тонкие аспекты. Оно помогало объединить Посвященных, делало их зависимыми друг от друга, выделяло среди остальных людей. Они чувствовали себя значительными и мудрыми, людьми, которым дарованы особые привилегии. Существует много текстов, неизвестных даже представителям этой касты, которые не держал в руках ни один ученый. Говорят, что в них содержатся чудесные заклинания и могущественные чары, в особенности если читать написанное справа налево в определенные, праздничные дни. В то время как Посвященных не принимают всерьез высшие касты или наиболее толковые представители населения, в тех случаях когда речь не идет о заключении политических союзов, их учение и способность входить в контакт с Царствующими Жрецами и таким об разом влиять на благосостояние своих последователей низшими сословиями воспринимаются всерьез. Многие из тех, кто подозревает, что Посвященные являются самыми настоящими мошенниками, тем не менее предпочитают не входить в прямую конфронтацию с ними. Особенно это относится к политическим лидерам, которые боятся, что Посвященные настроят против них простолюдинов. Да и в конце концов, кому известно хоть что-нибудь о Царствующих Жрецах, если не считать самого факта их существования! Невидимый барьер вокруг Сардара является тому подтверждением, равно как и то, что любого, кто осмелится воспользоваться незаконным оружием или изобретениями, ждет страшная огненная смерть. Горианцы точно знают, что Царствующие Жрецы существуют. Конечно, им непонятна их природа, вот тут-то и появляются на сцене Посвященные. А еще горианцам приходится считаться с общественно и экономически сильной кастой, утверждающей, что она является посредником между Царствующими Жрецами и простыми людьми. А что, если хотя бы часть их утверждений — правда? А что, если они и в самом деле могут оказывать влияние на Царствующих Жрецов?
 Простые горианцы предпочитают не рисковать попусту и поклоняются Посвященным.
 Однако стараются как можно меньше иметь с ними дело.
 Это не значит, что они отказываются вносить деньги на содержание храмов и ублажать Царствующих Жрецов. Сами же Царствующие Жрецы, как я понял, побывав в Сардаре, относятся к Посвященным без особого интереса. Их считают безвредными. Многие Царствующие Жрецы рассматривают их как еще одно доказательство несовершенства человеческой расы.
 Кстати, среди прочего учение Посвященных утверждает, что только представитель их касты может получить вечную жизнь. Это имеет какое-то отношение к занятиям математикой и к тому, что они не оскверняют себя, употребляя в пищу мясо и бобы. Интересно, что этот постулат остальными горианцами не принимается всерьез, поскольку жители Гора не видят никаких особых причин для того, чтобы только Посвященные жили вечно. И хотя низшие сословия с опаской относятся к Посвященным, их считают странными и охотно сочиняют про них издевательские анекдоты.
 Женщина не может стать Посвященной. Следовательно, ни одна женщина не обретет вечной жизни. Мне часто приходило в голову, что если бы Посвященные были поумнее, они могли бы обрести гораздо более серьезное влияние на Горе. Например, если бы они занялись изучением суеверий, мифов и фольклора, которым придали бы выгодное себе нравственное толкование, население угодило бы в расставленные ими сети; если бы в их словах было больше разумного, то простые люди перестали бы обращать внимание на очевидные глупости; если бы они объявили, что все горианцы смогут, следуя ритуалам новой религии, насладиться вечной жизнью. И тогда их учение привлекло бы очень многих, а Посвященные использовали бы страх человека перед смертью для достижения своих целей. И в конце концов, они привлекли бы на свою сторону женщин, потому что в большинстве горианских городов именно женщины занимаются воспитанием детей в первые годы их жизни. Самое подходящее время, когда в доверчивую, невинную душу ребенка, сидящего на коленях матери или няньки, можно вложить верования, которые впоследствии станут управлять его жизнью. Обещание вечной жизни женщинам, которые будут вести себя в строгом соответствии с новыми учениями, старательно наставлять подрастающее поколение и тому подобное, имело бы очень серьезный эффект. Однако Посвященные, как и большинство других горианских каст, связаны по рукам и ногам традициями. Кроме того, они и так достаточно сильны. Большинство горианцев всерьез верят утверждениям о том, что они в состоянии умиротворить Царствующих Жрецов и повлиять на них.
 Когда корабль Ивара Раздвоенная Борода вошел в бухту Кассау, город охватил страх. Однако корабль появился в полдень. А на раскрашенной деревянной мачте виднелся белый щит. Его люди медленно гребли, приближаясь к берегу, и пели погребальную песнь. Даже голова тарна, украшавшая нос корабля, была повернута назад. На некоторых легких пиратских галерах ее прикрепляют таким образом, чтобы вес распределялся равномерно и корабль был более устойчив в открытом море; однако, когда корабль входит в гавань или в реку, чтобы нанести удар, голова тарна находится на носу; если море спокойно, она не представляет никакой опасности. То, что при приближении к Кассау голову тарна повернули назад, а на мачте закрепили белый щит, указывало на то, что судно Ивара приплыло с миром.
 Это был стройный, красивый корабль с четкими, изящными линиями. На нем имелось двадцать банок, пусть не введут вас эти мои слова в заблуждение. На левом и правом борту находилось по двадцать сидений, по два гребца на каждом. Таким образом, это было сорокавесельное судно, причем на одно весло приходилось два человека. Терситос из Порт-Кара, чудаковатый изобретатель и строитель кораблей, утверждал, что веслом должно управлять более одного человека, но, как правило, на южных галерах использовался один гребец на каждое весло, три весла и три человека на диагональной банке, лицом к корме, в результате судно становилось более маневренным. Весла обычно составляли двенадцать футов в длину, уже, чем весла южных кораблей, что давало возможность делать гребки короче и чаще; а имея по два гребца на весло и учитывая легкость корабля, можно было существенно увеличить скорость. Как и при строительстве южных галер отношение длины мачты к длине киля выбиралось для достижения максимальной скорости и обычно составляло восемь к одному. Корабль Раздвоенной Бороды, или «змей», как его иногда называли, имел приблизительно восемьдесят горианских футов в длину, с мачтой в десять горианских футов. На этом судне, как и на большинстве северных кораблей, гребцы сидели вдоль бортов, лицом к корме. Я заметил, что отверстия, в которых закреплены весла, можно закрыть, когда корабль идет под парусами. Паруса существенно отличались от тех, что несли южные корабли к цели, они были почти квадратными и немного расширялись книзу. Мачту, как и на южных кораблях, можно было опустить. Она держалась между двумя деревянными блоками, а вместо крепления молотками забивалась диагональная деревянная пробка. Северные корабли имели один парус, а не несколько треугольных, в отличие от южных судов. Это был парус на все случаи жизни, его крепили на поперечном шпангоуте. В случае необходимости парус можно было укоротить или взять рифы при помощи специальных веревок. Я сомневался, что такой корабль сможет полностью использовать ветер, как судно, снабженное треугольными парусами, но зато капитан подобного корабля в считанные секунды может взять рифы или поставить полный парус. Парус был выкрашен в белые и красные полосы. Корпус корабля построили из находящих друг на друга планок, днище залили смолой, чтобы защитить корабль от гниения. Всю нижнюю часть корпуса, залитую смолой, сверху выкрасили неравномерными черными и красными полосами. Заметить такой корабль ночью, если он идет с опущенной мачтой, невозможно. Самое подходящее судно для набегов. Конечно, сделанный из планок корпус куда чаще давал течь, но зато был прочнее долбленных корпусов своих южных собратьев, что имело огромное значение в суровых северных водах. Такая конструкция корпуса куда лучше выдерживала тяжелые удары волн; планки могли прогибаться почти на горианский фут, не ломаясь. Палуба была разборной, имелась возможность опускать ее и поднимать, или даже вообще снять, чтобы увеличить грузоподъемность. Корабль, естественно, был открытым. Чтобы защитить людей и грузы от дождя или солнца, над палубой иногда натягивался большой прямоугольный тент, сделанный из шкур босков. Его же использовали для сбора дождевой воды, расстелив между планширами. Ночью люди спят на палубе, в непромокаемых спальных мешках, сшитых из шкур морских слинов; в таких мешках, засунув их под скамейку, они хранят и свои вещи. На некоторых кораблях подобного типа матросы сидят не на скамейках, а на своих запертых на ключ сундуках, которые надежно закреплены на месте и используются вместо сидений. Когда корабль Раздвоенной Бороды вошел в гавань, он бросил якорь, а щиты его команды, выложенные на бортах, омывали волны — еще одно доказательство мирных намерений. Круглые деревянные щиты были раскрашены в разные цвета и укреплены полосками железа или кожи, а иные и небольшими бронзовыми пластинами. Естественно, когда идет сражение, щиты не прикрепляют к борту корабля, потому что тогда они мешают движению весел, но даже если весла и не участвуют в сражении, щиты должны находиться на носу, чтобы ими можно было в любой момент воспользоваться. Зачем же рисковать и отвязывать щит, когда в тебя стреляют? И еще, если корабль идет под парусами, щиты никогда не остаются закрепленными на борту, поскольку волны, представляющие постоянную опасность для низко сидящих кораблей, ударяясь в щит, могут сорвать его и унести. Однако сейчас щиты висели на бортах корабля, привязанные к деревянным планкам внутри планшира. Люди Раздвоенной Бороды пришли с миром.
 Другой отличительной чертой северных кораблей является то, что с обеих сторон у них имеется нос. Это позволяет им приставать там, где пожелает капитан. Их можно затащить на сушу с любого конца — полезное свойство в быстрых северных водах, изобилующих подводными камнями. Кроме того, гребцы могут мгновенно поменять направление движения, что, естественно, заметно увеличивает маневренность судна. Протаранить северный корабль практически невозможно.
 Я повернулся и направился к храму, потому что хотел занять там местечко, с которого смог бы наблюдать за происходящим.
 Процессия двигалась к храму.
 Внутри тяжелым, удушающим облаком повис фимиам, который ел глаза, не давал дышать полной грудью. Меня подташнивало.
 Молитва и дружные ответы прихожан смолкли, возле решетки выстроилось около двадцати Посвященных, которые под аккомпанемент систрамов принялись что-то петь на древнегорианском языке. Я почти не понимал слов. На возвышении внутри огороженного пространства четверо худеньких, бритых наголо мальчиков в одеяниях Посвященных звонкими голосами подхватывали определенные части гимна. В больших храмах часто пели целые хоры таких мальчиков. Это были юные рабы, Посвященные покупали их, кастрировали, а потом обучали особым религиозным гимнам. Думаю, что ценителю музыкального искусства их голоса показались бы удивительно красивыми. Лично мне было совершенно все равно. То, что здесь, на далеком севере, в Кассау, имелся хор прекрасно выученных мальчиков, распевающих церковные гимны на древнем языке, говорило об определенном уровне благосостояния Посвященных. Не думаю, что таких певцов можно найти в Лидиусе. Глава Посвященных в Кассау, вне всякого сомнения, человек с дорогостоящими вкусами.
 Я огляделся по сторонам, большинство прихожан — бедняки: рыбаки, дровосеки, грузчики, крестьяне. Многие одеты в простую одежду из шерсти или домотканого полотна. Ноги обернуты шкурами. Спины согнуты, а в глазах — пустота. Убранство храма показалось мне просто великолепным — золотые украшения, цепи, светильники, наполненные привезенными из далеких краев маслами, источающими тончайшие ароматы. Я заглянул в голодные глаза ребенка, сидевшего в мешке на спине матери. Она молилась, непрерывно покачивая головой. Сам по себе храм оказался очень большим, около ста двадцати футов в длину и сорока футов в ширину и высоту. Крыша, выложенная деревянной черепицей, поддерживалась стенами и двумя рядами колонн. К колоннам и стенам неизвестные мастера прибили гвоздями золотые пластины, на которых начертали молитвы и обращения к Царствующим Жрецам. Горело множество свечей, отчего внутри становилось все труднее дышать. Высокий мраморный алтарь, установленный на мраморной же платформе, состоящей из трех широких ступеней, украшал огромный золотой круг, который считается символом Царствующих Жрецов. Он не имеет ни конца, ни начала и, насколько я понимаю, означает вечность. Иногда у подножия алтаря приносили в жертву зверя, крепко прижимая к полу его рога, кровь из перерезанного горла собирали в плоские золотые чаши, после чего выливали на алтарь; затем на ступенях алтаря сжигали куски мяса, а дым вырывался наружу сквозь маленькое отверстие в крыше. Храм построен так, что его фасад смотрит в сторону Сардара. Когда Глава Посвященных стоял лицом к алтарю, перед золотым кругом, он словно смотрел на далекую обитель Царствующих Жрецов. Он кланялся и молился Сардару, посвящая сожженное мясо жителям этих таинственных гор.
 Насколько мне известно, на Горе нет ни изображений, ни статуй Царствующих Жрецов. Попытки воплотить в презренных красках или камне эти божества считались святотатством. Лично я разделяю эту точку зрения. Посвященные утверждают, что их божество не имеет ни размера, ни формы. Это не так, но зачем мешать Посвященным строить предположения? Я попытался представить себе, как выглядел бы огромный портрет Миска, висящий на стене храма. Интересно, что бы сталось с религией Царствующих Жрецов, если бы они решились показаться людям?
 Я не взялся бы предсказать им светлое будущее.
 Мой взгляд опять упал на стройную белокурую девушку, скучающую в толпе. И она снова посмотрела на меня, а потом отвернулась. Красотка была богато одета. Великолепный белый мех на плаще, алая жилетка, блуза из белой шерсти, длинная красная шерстяная юбка — все вещи отличного качества. Пряжка из Коса стоила немалых денег. Даже ботинки из черной кожи сделаны искусным мастером. Я предположил, что она дочь богатого купца. В толпе были и другие хорошенькие молодые девушки, в основном блондинки, как большинство северных девушек. На всех парадная одежда. В Кассау пришел праздник. Ивар Раздвоенная Борода в смерти, если не в жизни, совершил паломничество в храм, чтобы Глава Посвященных, проявив милость, благословил его кости. Этот слух принесли Главе Посвященных из гавани. И он в своем милосердии согласился исполнить просьбу Ивара. Раздались гулкие удары по пустым металлическим трубам, подвешенным на огромных цепях перед входом в храм. Ивар Раздвоенная Борода, разбойник и пират, который осмеливался сжимать свою руку в кулак в виде молота над кружкой эля, наконец в смерти, если не в жизни, осознав свои заблуждения и отказавшись от древних верований, кроткий как овечка, войдет в храм Царствующих Жрецов. В Кассау готовились к грандиозному празднику.
 В толпе рядом с бедняками стояло немало состоятельных горожан Кассау, столпов города, которые пришли сюда вместе со своими женами и детьми. Некоторые из них — почетные граждане города и их семьи — занимали места на специальных помостах, справа от алтаря.
 Я принялся разглядывать молодых женщин, стоящих на помосте. Однако никто из них не мог сравниться со стройной белокурой девушкой в плаще из меха морского слина. Впрочем, одна казалась довольно привлекательной: высокая, статная, высокомерная и гордая, с серыми глазами. Все на ней было черно-серебряным, длинное до щиколоток платье из роскошного черного бархата с серебряным поясом и тонкими серебристыми лентами, скрещивающимися над грудью и завязанными на талии. На поясе серебряный кошелек, который показался мне достаточно увесистым. Светлые волосы, собранные на затылке гребнем из кости и кожи, напоминали перевернутый равнобедренный треугольник, гребень держала крошечная черная ленточка, завязанная вокруг шеи, другая такая же лента обхватывала лоб. Плащ девушки из черного меха морского слина, блестящего и роскошного, доходил до самых щиколоток. Он был застегнут на левом плече большой круглой серебряной брошью, прибывшей, возможно, из Тарны. Вне всякого сомнения, эта девушка была дочерью богатого человека. И у нее наверняка масса поклонников.
 Я снова посмотрел на Главу Посвященных, холодного, сурового, непреклонного человека с жестким лицом, который сидел на троне за белой оградой в высокой белой шляпе и церемониальных одеждах.
 Около алтаря, в сундуках и на полках стояла дорогая посуда: золотые чаши для сбора крови жертвенных животных, кубки для возлияний в честь Царствующих Жрецов, сосуды с маслом, большие чаши для омовений; а еще там были маленькие тарелки с монетами — подношения бедняков, которые надеялись купить расположение Посвященных, чтобы те от их имени попросили у Царствующих Жрецов милости, хорошего урожая и чтобы не гнили сети, а рыба пришла бы кормиться планктоном, чтобы дети были здоровы, а вуло не переставали нести яйца.
 Мне было невыносимо тяжело смотреть на Главу Посвященных. Как велико их богатство и как праздно они живут! Крестьяне возделывают поля, рыбаки выходят в море, купцы постоянно рискуют капиталом. А Посвященные не делают ничего. Они процветают, наживаясь на суевериях и страхах простых людей. Я не сомневался, что Глава Посвященных уже давно все это понял, возможно, даже знал с самого начала. Он ведь далеко не молодой человек. Но он не стал ничего менять, не отправился на поля, не занялся рыбалкой и торговлей. Он остался в храме. Я внимательно изучал его лицо. Он не был простофилей или глупцом. И я понял: Глава Посвященных прекрасно знает, что делает… и продолжает восседать на своем троне в золотом храме, окутанный приторным облаком фимиама, а его слух услаждает музыка систрама и пение мальчиков.
 Ребенок, сидевший в мешке на спине матери, захныкал.
 — Тише, — прошептала она. — Тише!
 И тут снаружи раздался гулкий звук гонга, подвешенного перед входом в храм.
 Посвященные и мальчики-певчие смолкли по знаку воздетой вверх руки Главы Посвященных, похожей на когтистую лапу.
 Он встал, медленно направился к алтарю и поднялся по ступеням. Затем три раза поклонился в сторону Сардара, а потом повернулся к прихожанам.
 — Пусть войдут в храм Царствующих Жрецов, — провозгласил он.
 Я услышал монотонное пение Посвященных, стоявших за дверью храма. Двенадцать Посвященных со свечами в руках отправились на корабль для того, чтобы сопровождать тело Ивара Раздвоенная Борода в его последний путь. Двое из них вошли, держа в руках свечи. Все собравшиеся в храме зрители повернулись, чтобы рассмотреть процессию, которая очень медленно, под звуки торжественных песнопений вошла в храм, где курился фимиам в честь великих Царствующих Жрецов.
 Четыре громадных жителя Торвальдсленда в длинных плащах, застегнутых у самой шеи, с опущенными головами, бородатые, с заплетенными в косы волосами держали на плечах платформу на скрещенных копьях. На платформе лежало огромное тело, покрытое белым саваном. «Да, — подумал я, — Ивар Раздвоенная Борода, видимо, был просто великаном».
 — Я так хочу на него посмотреть! — прошептала белокурая девушка на ухо стоявшей рядом с ней женщине.
 — Помолчи, — шикнула на нее соседка.
 Я прекрасно видел происходящее благодаря своему высокому росту.
 Вот как завершилась жизнь великого Ивара Раздвоенная Борода!
 В своей смерти он пришел в храм Царствующих Жрецов, умоляя о том, чтобы его кости были помазаны священным жиром.
 Последняя воля вождя, которую печально и беспрекословно выполняют его люди.
 Почему-то мне стало жаль, что Ивар Раздвоенная Борода умер.
 Посвященные, со свечами в руках распевающие свои гимны, вошли в храм. Пение подхватили Посвященные, находившиеся внутри храма. Вслед за платформой, поднятой на скрещенные копья, опустив головы, скорбно шагали люди Раздвоенной Бороды. На них были длинные плащи; никто не держал в руках оружия и щитов; ни один не надел шлема. Я знал, что в храм Царствующих Жрецов нельзя приносить оружие.
 Эти воины походили на побитых, грустных собак. Совсем не такие люди населяют Торвальдсленд.
 — Неужели это и в самом деле воины из Торвальдсленда? — спросила белокурая девушка свою соседку, в ее голосе явно сквозило разочарование.
 — Помолчи, — снова зашипела на нее пожилая женщина. — Не забывай, что ты находишься в храме Царствующих Жрецов.
 — Я думала, что они совсем не такие, — фыркнула девушка.
 — Замолчи! — сердито буркнула ее спутница.
 — Ладно, — раздраженно ответила девушка. — Какими жалкими они мне кажутся!
 К удивлению толпы, по знаку Главы Посвященных Кассау двое его помощников открыли ворота в белой ограде.
 Еще один Посвященный, толстый, с блестящей от масла бритой головой, сияющей в пламени свечей, нес маленький золотой сосуд с густым елеем. Он подошел к каждому из четверых мужчин из Торвальдсленда и начертал на их лбах знак Царствующих Жрецов — круг вечности.
 Толпа ахнула. Этим людям оказана невиданная честь, им разрешили собственноручно внести за белую ограду платформу на скрещенных копьях, на которой лежало тело Ивара Раздвоенная Борода, и подняться по высоким ступеням великого алтаря. Их помазали елеем, давая тем самым временное разрешение войти в святилище Царствующих Жрецов. В некотором смысле они прошли Посвящение, хотя поверхностное и временное. Впервые оно было применено в небольших храмах, чтобы представители гражданских властей могли войти за ограду и прикончить беглецов, которые пытались найти убежище у алтарей. Кроме того, такое — временное — разрешение даровалось ремесленникам и художникам, когда те получали право приблизиться к алтарю и своим искусством восславить храм и Царствующих Жрецов.
 Тело Ивара Раздвоенная Борода не было помазано, когда его проносили за белую ограду.
 Мертвые не нуждаются в Посвящении, чтобы войти в святилище. Только живые могут осквернить святыню.
 Четверо воинов из Торвальдсленда несли на скрещенных копьях огромное тело Ивара Раздвоенная Борода вверх по ступеням алтаря. Затем, по-прежнему не снимая белый саван, они осторожно опустили его на верхнюю ступень алтаря.
 Потом все четверо отступили назад, встав по двое с каждой стороны алтаря и склонив головы на грудь. Глава Посвященных начал произносить длинную, сложную молитву на древнегорианском. Периодически он делал паузы, и тогда вступали другие Посвященные, те, что с самого начала находились внутри белой ограды, и те двенадцать, что со свечами в руках сопровождали в последний путь тело Ивара Раздвоенная Борода от корабля по грязным улицам Кассау, между деревянными домами, к храму. Когда молитва закончилась, Посвященные запели торжественный гимн, а в это время их Глава у алтаря, повернувшись спиной к прихожанам, начал готовиться к помазанию жиром Царствующих Жрецов останков бунтовщика и разбойника Ивара Раздвоенная Борода.
 Ближе к входу в храм, у дверей, возле закрывавших их огромных засовов, стояли люди Раздвоенной Бороды. Среди них было много огромных, могучих мужчин, не замечавших холода, привыкших к сражениям и бурным морям, выросших на жалких фермах у моря и закаленных тяжелой работой. Эти люди с самого детства во время жестоких игр учились бегать, прыгать, плавать, метать копье, владеть мечом и топором, без страха смотреть в глаза смерти. Это были самые сильные и крепкие парни, потому что только быстрые, ловкие и умелые выживают в бесконечных битвах, а люди Ивара Раздвоенная Борода слыли лучшими в Торвальдсленде.
 Однако Ивар Раздвоенная Борода пришел сюда в смерти, завершив свои мирские дела, он явился в храм Царствующих Жрецов, предав старых богов, чтобы его останки были помазаны священным жиром. Никогда больше не сожмет он свой могучий кулак над кружкой эля в древнем знаке молота.
 Я обратил внимание на одного из воинов Торвальдсленда. Он был невероятно высок, не меньше восьми футов, могучий, как Боск. Лохматые волосы торчали в разные стороны. Кожа казалась серой. Пустые глаза пристально смотрели вдаль, губы приоткрылись. Казалось, он вошел в транс и ничего не видит и не слышит вокруг.
 Наконец Глава Посвященных повернулся и посмотрел на собравшихся. В руках он держал крошечную золотую круглую коробочку с жиром Царствующих Жрецов. У его ног лежало тело Раздвоенной Бороды.
 Прихожане замерли, казалось, люди перестали дышать, все с напряженным вниманием уставились на Главу Посвященных Кассау. Я заметил, что белокурая девушка встала на цыпочки, стараясь получше все разглядеть через головы толпы. На специальном возвышении собрались люди, занимавшее высокое положение в городе, вместе со своими семьями, среди них, вытянув шею и выглядывая из-за плеча отца, стояла статная блондинка в черном бархате и серебре.
 — Да будут благословенны Царствующие Жрецы! — выкрикнул Глава Посвященных.
 — Да будут благословенны Царствующие Жрецы, — вторили Посвященные.
 И только сейчас я заметил на худом, холодном лице едва заметную улыбку торжества.
 Глава Посвященных опустился на одно колено, держа в левой руке крошечную, круглую, золотую коробочку со священным жиром Царствующих Жрецов, а правой рукой он сдернул белое покрывало, под которым лежало тело Ивара Раздвоенная Борода.
 Именно Глава Посвященных Кассау первым все понял. Мне показалось, что он застыл на месте, потому что Раздвоенная Борода открыл глаза и весело ухмыльнулся.
 Громко расхохотавшись, отбросив в сторону покрывало, к ужасу Главы Посвященных, его помощников и прихожан, Ивар Раздвоенная Борода, в котором было почти семь футов росту, вскочил на ноги. В правой руке он сжимал огромный сверкающий топор.
 — Да будет благословен Один! — воскликнул он.
 А потом одним взмахом топора отрубил голову Главе Посвященных Кассау, окропив кровью золотые чаши, после чего прыгнул на самую верхнюю ступеньку алтаря.
 Ивар Раздвоенная Борода откинул голову назад и с неистовым, громоподобным хохотом принялся размахивать окровавленным топором.
 Я слышал, как с грохотом закрылись засовы, все, кто находился внутри, стали пленниками. Люди Торвальдсленда сбросили плащи, в руках они держали громадные топоры. И тут я заметил, что великан из Торвальдсленда ожил, в его глазах появилась дикая ярость, на лбу выступили вены, и он с неистовыми криками принялся крушить все вокруг.
 Ивар Раздвоенная Борода возвышался над толпой.
 — Люди Торвальдсленда, — крикнул он, — пришли к вам!




 Глава 3. Я ЗНАКОМЛЮСЬ С ИВАРОМ РАЗДВОЕННАЯ БОРОДА И ПОЛУЧАЮ ПРАВО ВСТУПИТЬ НА БОРТ ЕГО КОРАБЛЯ


 Воздух наполнился пронзительными криками.
 Меня чуть не сбили с ног мечущиеся, вопящие люди.
 Я изо всех сил напрягался, стараясь разглядеть, что происходит в окутанном фимиамом храме.
 И вдруг почувствовал запах крови.
 Рядом закричала девушка.
 Жители Кассау — бедные и богатые, купцы, рыбаки и грузчики — устремились к огромным дверям храма, но там их встречали безжалостные топоры. Тогда они повернули к центру храма, где сбились в кучу. Топоры прорубали среди них дорогу. Вокруг меня раздавались стоны и оглушительные боевые кличи Торвальдсленда. Я слышал, как люди Ивара отрывают золотые пластины от колонн, пол святилища усеивали разрубленные на куски тела Посвященных. Те, что еще оставались в живых, сбившись в кучу, стояли на коленях возле стены. Мальчики, которые пели во время службы, теперь, прижавшись друг к другу, плакали, как девчонки. А стоявший на верхней ступени алтаря Ивар Раздвоенная Борода командовал своими людьми.
 — Поторопитесь! — кричал он. — Собирайте все, что можете!
 — Склонитесь пред топором! — выкрикнул один из знатных жителей Кассау, одетый в черный шелк, с серебряной цепью на шее.
 Он, вероятно, был главой города.
 Люди начали послушно опускаться на колени на грязный пол храма.
 Я видел, как два воина из Торвальдсленда складывали в плащи золотые тарелки и сосуды из святилища, швыряя их, словно дешевую жестяную посуду.
 Рядом со мной в страхе скорчился какой-то рыбак. Один из людей Торвальдсленда поднял топор, чтобы нанести ему удар. Я перехватил топор, когда он уже начал опускаться, и удержал его. Воин удивленно на меня взглянул. Его глаза округлились. Только тут он заметил у своего горла меч из Порт-Кара.
 С оружием нельзя входить в храм Царствующих Жрецов, но много лет назад на празднике в Тарии, куда тоже запрещалось проносить оружие, Камчак из племени тачаков объяснил мне, что именно в таких местах оно может оказаться очень кстати.
 — Склонись пред топором, — сказал я рыбаку.
 Он повиновался.
 Я отпустил топор северянина и отвел в сторону свой клинок.
 — Не убивай его, — попросил я человека из Торвальдсленда.
 Он сделал шаг назад, продолжая внимательно за мной наблюдать.
 — Собирайте добро! — кричал Раздвоенная Борода. — Может, вы думаете, что мы будем ждать здесь начала сбора урожая?
 Мой противник отвернулся и начал сдирать со стен золотые украшения.
 В двадцати футах я заметил вопящего великана, который обрушивал безумные удары на стоявших на коленях и в мольбе простирающих к нему руки людей. Огромный топор поднимался в воздух и снова опускался на головы несчастных жителей Кассау. Я видел, как перекатываются могучие мускулы на обнаженных руках силача. Из уголков рта шла пена. Он разрубил какого-то человека почти пополам.
 — Ролло! — сердито закричал Раздвоенная Борода. — Сражение закончено!
 Великан с серым лицом и косматыми волосами неожиданно застыл на месте, подняв над головой сверкающий топор, — у его ног рыдал какой-то несчастный. Великан медленно повернулся в сторону алтаря.
 — Битва закончена! — снова повторил Раздвоенная Борода.
 Два воина из Торвальдсленда схватили великана за руки, с трудом заставили опустить топор, а потом осторожно отвели в сторону. Он повернулся и посмотрел на несчастных жителей Кассау, которые в ужасе закрывали лица руками. Создавалось впечатление, что великан не узнает их, словно никогда не видел раньше, в его глазах снова появилось отсутствующее выражение, топор бессильно повис в руке, и он медленно побрел к дверям храма.
 — Те, кто хочет жить, — приказал Раздвоенная Борода, — должны лечь на живот.
 Люди в храме — многие забрызганные кровью тех, кто совсем недавно стоял рядом, некоторые серьезно раненные, мужчины, женщины и дети — поспешили вы полнить приказ. Они лежали рядом с трупами своих знакомых и родственников.
 Однако я не стал ложиться: когда-то я был воином и потому остался стоять.
 Воины из Торвальдсленда смотрели на меня.
 — Почему ты отказываешься преклонить голову перед топором, незнакомец? — спросил Раздвоенная Борода.
 — А я совсем не устал, — ответил я ему.
 Раздвоенная Борода рассмеялся.
 — Это серьезная причина, — с усмешкой заметил он. — Ты из Торвальдсленда?
 — Нет, — сказал я ему.
 — Ты из касты воинов? — поинтересовался Раздвоенная Борода.
 — Возможно, когда-то я к ней и принадлежал.
 — Что ж, сейчас проверим, — бросил Раздвоенная Борода. Потом, повернувшись к одному из своих людей, приказал: — Дай копье.
 Воин протянул ему одно из копий, на котором покоилась платформа.
 Неожиданно у себя за спиной я услышал воинственный клич Торвальдсленда.
 Я повернулся и принял боевую стойку, в одно мгновение оценил расстояние и коротким движением отбил копье, которое метнул в меня Ивар Раздвоенная Борода. Удар нужно было нанести чуть ниже острия одним быстрым движением. Копье отлетело в сторону и воткнулось в стену храма в пятидесяти футах у меня за спиной. В ту же секунду я повернулся обратно, готовый отразить атаку воина с топором. Тот застыл на месте и вопросительно посмотрел на Ивара Раздвоенная Борода. Я тоже бросил взгляд на предводителя северян.
 Он усмехнулся.
 — Да, — кивнул он, — возможно, в свое время ты действительно принадлежал к касте воинов.
 Я обвел взглядом стоящих вокруг меня северян, и они подняли вверх свои топоры. Так люди Торвальдсленда приветствуют других воинов. Раздались громкие крики.
 — Он останется стоять, — провозгласил Ивар Раздвоенная Борода.
 Я убрал свой меч в ножны.
 — Торопитесь! — приказал Раздвоенная Борода своим людям. — Торопитесь! Горожане скоро будут готовы защищаться!
 Люди Торвальдсленда начали срывать золотые украшения со стен, наполнять плащи чашами и блюдами стараясь забрать все, что будут в состоянии унести. Ивар Раздвоенная Борода спрыгнул с алтаря и принялся со злостью разбивать сосуды со священным маслом об стены святилища. Потом он схватил связку свечей и тоже бросил ее в стену. Вскоре огонь уже лизал деревянные перекрытия храма.
 Раздвоенная Борода перепрыгнул через ограду святилища и направился к людям, неподвижно лежавшим на животах у стены, выходящей в сторону Сардара. Огонь уже пылал вовсю, ярко озаряя храм.
 Время от времени Ивар наклонялся, чтобы забрать кошелек у кого-нибудь из богатых горожан. Он отобрал деньги у главы города и сорвал с него серебряную цепь, которую с довольной улыбкой повесил себе на шею.
 Затем ручкой от топора он нарисовал на полу храма круг, диаметром примерно в двадцать футов.
 Это был круг рабыни.
 — Женщины, — крикнул он, махнув топором в сторону стены, противоположной двери, — быстро! К стене! Спиной!
 Охваченные ужасом, плачущие женщины под стоны мужчин бросились к стене. Я заметил среди них белокурую девушку в красной жилетке и юбке, чьи волосы были аккуратно убраны под алую сеть, переплетенную золотыми нитями; и статную, гордую девицу в черном бархате, украшенном серебряными лентами, на поясе которой висел тяжелый кошелек. Ивар Раздвоенная Борода прошел вдоль стены, внимательно разглядывая женщин, освещенных пламенем пожара. Он забрал у них браслеты, кольца и ожерелья, сорвал все кошельки, висевшие на поясах. Ивар отобрал кошелек и у статной блондинки, а потом сорвал серебряные ленточки, украшавшие ее черное бархатное платье. Она в ужасе прижалась к стене. У этой красотки была большая высокая грудь. Воины Торвальдсленда просто обожают таких женщин. Драгоценности и монеты Раздвоенная Борода бросил в золотую чашу для жертвоприношений, которую нес за ним один из его людей. Он освободил некоторых женщин, приказав им возвратиться на свои места и снова лечь на пол. Они с радостью поспешили выполнить его приказ.
 У стены осталось девятнадцать девушек. Я восхитился вкусом Раздвоенной Бороды. Они оказались настоящими красавицами. Я бы и сам их выбрал.
 Среди них конечно же были стройная белокурая девушка в красной юбке и та, что повыше, статная, в черном бархате, лишенная серебряных ленточек, украшений и кошелька.
 Ивар сорвал алую сетку с головы стройной белокурой красотки. И волосы роскошным плащом окутали плечи девушки. Затем он сорвал ленточки и костяной гребень, который столь хитроумным способом удерживал волосы блондинки в черном бархате. Ее шевелюра оказалась еще длиннее.
 Девятнадцать девушек с ужасом наблюдали за Иваром широко раскрытыми глазами, их лица освещали языки пламени горящей слева стены.
 — Отправляйтесь в круг рабыни, — приказал Ивар Раздвоенная Борода, махнув рукой в сторону нарисованного на полу круга.
 Женщины заголосили. Войти в круг, по законам Торвальдсленда, означает признать себя рабыней. Женщина, конечно, может не делать этого добровольно. Тогда ее швырнут туда обнаженной и связанной. Не имело значения, каким способом женщина попадала в круг — добровольно или по принуждению, — выходила она оттуда, по законам Торвальдсленда, рабыней.
 Семнадцать девушек, безутешно рыдая, вбежали в круг и сгрудились там.
 — Меня зовут Эльгифу, — заявила статная девушка. — Я дочь Гурта, правителя Кассау. За меня заплатят выкуп.
 — Это правда! — закричал человек в черном шелке, с шеи которого Раздвоенная Борода сорвал серебряную цепь — символ власти.
 — Сто золотых монет, — бросил Раздвоенная Борода, внимательно наблюдая за девушкой.
 Она напряглась.
 — Да! — закричал Гурт. — Да, я согласен!
 — Через пять ночей, — сказал Раздвоенная Борода, — в шхерах Эйнара, возле камня с рунами Торвальдсмарка.
 Я слышал об этом камне. Некоторые считают, что он обозначает границу между Торвальдслендом и Югом. Многие жители Торвальдсленда с этим не согласны. По их мнению, Торвальдсленд кончается в том месте, куда они не могут добраться на своих кораблях и которое не в состоянии защитить силой оружия.
 — Договорились! — сразу согласился Гурт. — Я принесу золото.
 — Подойди к кругу рабыни, — приказал Раздвоенная Борода Эльгифу, — но не входи в него.
 Девушка кивнула и быстро подошла к границе круга.
 — Стена храма долго не продержится, — сказал Раздвоенной Бороде один из его воинов.
 Ивар посмотрел на молодую стройную девушку, белокурые волосы которой теперь были распущены. Она дерзко посмотрела на предводителя северян.
 — Мой отец не так богат, — гордо заявила она, — но за меня тоже будет заплачен выкуп.
 Раздвоенная Борода взглянул на нее и ухмыльнулся.
 — Ты слишком хорошенькая для выкупа, — небрежно бросил он.
 Девушка с ужасом уставилась на него. Я услышал, как в толпе заплакали от горя мужчина и женщина.
 — Войди в круг, — коротко приказал Ивар Раздвоенная Борода девушке.
 Она лишь вздернула голову.
 — Нет, я свободная женщина и никогда не стану рабыней. Лучше умереть!
 — Очень хорошо, — рассмеялся Раздвоенная Борода. — Преклони колени.
 Она удивленно посмотрела на него и опустилась на колени.
 — Опусти голову, — добавил Раздвоенная Борода, — и убери волосы с шеи.
 Она повиновалась.
 Ивар поднял свой огромный топор.
 Неожиданно девушка закричала и обхватила руками его колени.
 — Смилуйся над рабыней! — заплакала она.
 Ивар Раздвоенная Борода рассмеялся, схватил девушку за руку, легко поднял ее и втолкнул в круг.
 — Стена вот-вот упадет, — напомнил воин-северянин. Огонь уже добрался до потолка.
 — Рабыни, — резко приказал Раздвоенная Борода, — разденьтесь!
 Плача, несчастные начали раздеваться. Я увидел, что рыдающая стройная белокурая девушка удивительно красива. Ее ноги, живот и грудь были великолепны. И лицо тоже — красивое, чувственное и умное. Я позавидовал Раздвоенной Бороде.
 — Сковать их, — приказал Ивар Раздвоенная Борода.
 — Я слышу, как собираются у храма горожане, — сказал один из воинов, охранявший входные двери.
 У двух северян через левое плечо к правому бедру — чтобы освободить правую руку — шла цепь, составленная из наручников для рабов, которые были сцеплены один с другим. Они быстро сняли цепь и принялись надевать наручники на тонкие женские запястья. Руки заводились за спину, теперь все женщины окончательно стали рабынями. Такими наручниками пользовались только северяне — на Юге они были более изящными и тонкими, но достаточно надежными и вполне соответствовали своему назначению. Эти наручники состояли из двух колец черного железа шириной в три четверти дюйма и толщиной в четверть дюйма. Кольца соединялись кованной скобой длиной в три дюйма. Некоторые девушки кричали от боли, когда наручники смыкались у них на запястьях.
 Когда руки белокурой девушки завели за спину и на ручники защелкнулись, она поморщилась. И хотя они были самыми простыми и ничем не походили на изощренные изделия Юга, высвободиться из них было практически невозможно.
 Ивар Раздвоенная Борода взглянул на Эльгифу.
 — Ее тоже следует сковать. — Приказ был немедленно исполнен.
 Теперь уже занялась крыша, огонь перекинулся на другую стену — туда, где только что стояли женщины.
 В храме становилось трудно дышать.
 — Свяжите женщин, — сказал Раздвоенная Борода.
 Длинной веревкой все девятнадцать женщин были связаны между собой за шеи.
 Впереди оказалась Эльгифу, она единственная была свободной и сохранила одежду. Остальные превратились в рабынь.
 Засовы отодвинули, но двери пока открывать не стали.
 Воины Торвальдсленда попытались поднять добычу. Столько золота не так-то легко унести.
 — Нагрузите рабынь! — сердито рявкнул Раздвоенная Борода.
 Его воины быстро начали связывать тарелки, кубки и другую утварь в тюки, сделанные из плащей, и вешать их на плечи рабынь. Вскоре все рабыни были нагружены. Некоторые шатались под тяжестью добра, которое взвалили на их хрупкие плечи.
 — На Севере, — уверил их Ивар, — ваша ноша будет куда проще — связки хвороста, ведра с водой и навозом.
 Девушки с ужасом посмотрели на него, до них только сейчас стало доходить, какая участь их ждет.
 Ну а по вечерам им конечно же придется служить господам, наполнять огромные рога вином и услаждать их своими нежными телами.
 — Мы готовы выступить, — доложил один из северян.
 Снаружи доносились гневные крики горожан.
 — Вам не удастся довести нас до корабля, — заявила стройная белокурая девушка.
 — Молчи, рабыня, — равнодушно бросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Мое рабство не будет долгим, — засмеялась она.
 — Посмотрим, — улыбнулся в ответ Ивар Раздвоенная Борода.
 А потом он побежал сквозь пламя к высокому алтарю храма Кассау. Одним прыжком вскочил на самый верх и плечом толкнул огромный золотой круг, венчавший алтарь. Круг медленно накренился и, обрушившись на ступени, раскололся.
 Оказалось, что у круга лишь золотая оболочка, а внутри глина.
 Граждане Кассау, находившиеся внутри горящего храма, удивленно загомонили.
 Все думали, что круг отлит из чистого золота.
 Стоя среди осколков фальшивого круга, Ивар Раздвоенная Борода поднял руки и неистово взревел:
 — Да будет благословен Один! — После чего, перебросив топор через левое плечо, он повернулся в сторону Сардара и погрозил ему кулаком.
 Это был символический жест презрения к Царствующим Жрецам и одновременно символ священного топора. Знак Тора.
 — Больше нам не унести! — воскликнул один из северян.
 — Мы и не будем пытаться, — засмеялся Ивар.
 — А круг?
 — Оставим его горожанам, пусть смотрят, — продолжал веселиться Ивар. — Пусть знают, что внутри золотой оболочки лишь глина!
 Тут он повернулся ко мне.
 — Мне нужно в Торвальдсленд, — сказал я. — Меня интересуют звери, я на них охочусь.
 — Курии? — уточнил Ивар.
 — Да, — ответил я ему.
 — Ты спятил, — усмехнулся он.
 — Вряд ли больше, чем Ивар Раздвоенная Борода. — Теперь пришел мой черед усмехнуться.
 — Мой змей, — заявил он, — совсем не то судно, на котором можно купить место.
 — Я играю в каиссу, — сообщил я.
 — Путь на Север долог.
 — Многие считают меня сильным игроком, — заметил я. — Тебе вряд ли удастся избежать поражения, если только ты сам не являешься мастером высочайшего класса.
 Мы слышали, как снаружи неистовствуют горожане. Треснула одна из потолочных балок. Рев пламени заглушал все остальные звуки.
 — Мы погибнем в храме, если немедленно не уйдем отсюда, — испуганно заявил один из северян.
 Из всех людей, собравшихся в храме, только я, Ивар Раздвоенная Борода да еще великан, сражавшийся с таким остервенением, не выказывали особого беспокойства. Казалось, великан вообще не обращает внимания на ревущее пламя. Другие воины повесили ему на спину огромный мешок, который им самим нести было не под силу.
 — Я искусен в этой игре, — заинтересовался Ивар Раздвоенная Борода. — А ты и в самом деле мастер?
 — Да, — ответил я. — Конечно, я не знаю, каков будет результат нашей встречи, пока мы не попробуем сыграть.
 — Верно, — согласился Раздвоенная Борода.
 — Я приду на твой корабль, — сообщил я.
 — Приходи, — не стал возражать Ивар.
 А потом он повернулся к одному из своих людей.
 — Возьми монеты, которые жители Кассау принесли в храм, и держись поближе ко мне, — приказал Раздвоенная Борода. Сейчас монеты лежали в большой чаше.
 — Есть, капитан! — рявкнул северянин.
 Загорелась задняя стена храма, затрещала другая потолочная балка. В воздухе носились искры, жалили лицо. Обнаженные рабыни то и дело вскрикивали от боли.
 — Откройте другую дверь! — крикнул Ивар Раздвоенная Борода.
 Двое его людей распахнули вторую дверь храма. Толкаясь, с истерическими воплями и плачем, охваченные ужасом жители Кассау, только что лежавшие в грязи на полу храма под горящей крышей, грозившей вот-вот свалиться им на голову, устремились наружу.
 Ивар не мешал им.
 — Они выходят! — закричали на улице.
 Мы услышали, как с возмущенными криками к двери бросились мужчины, которые размахивали цепями, вилами и мотыгами.
 — А теперь вы дадите нам уйти, — сказал Ивар Раздвоенная Борода.
 — Вам не позволят довести нас до корабля, — сказала стройная девушка.
 — Придется поторопиться, красотки, и тебе тоже, моя большегрудая радость, — объявил Ивар, ткнув пальцем в сторону Эльгифу, — или вы лишитесь головы.
 — Открывай дверь! — крикнул он. Дверь распахнулась. — К кораблям! — рявкнул Ивар. — Шевелите ножками, милашки. — Он громко рассмеялся и сильно ударил ладонью стройную белокурую красавицу.
 Его люди, окружив девушек, поспешили покинуть храм.
 — Они выходят с этой стороны! — крикнул какой-то мужчина из толпы.
 Однако большинство собравшихся снаружи горожан обнимали своих дорогих родственников или друзей, выбежавших из храма. Ивар Раздвоенная Борода, его люди и добыча — красивые девушки и золото — очень быстро, но не бегом, направились к пристани. Кое-кто из крестьян и рыбаков, которым не хватило места в храме, последовали за нами, они держали в руках косы и серпы.
 Но у них не было вожака.
 Они напоминали волков, что-то кричали, выли, размахивали кулаками, бежали за нами вслед, пока мы пробирались к пристани. Потом кто-то из них бросил камень, а вслед за ним еще.
 Однако ни один не хотел попробовать топора воинов из Торвальдсленда.
 — Спасите нас! — выкрикнула стройная белокурая девушка. — Вы же мужчины! Спасите нас!
 Услышав ее крик, многие, казалось, осмелели и подобрались к нам поближе, но рассекающие воздух могучие топоры заставили их снова отступить.
 — Собирайтесь вместе, — услышали мы. — В атаку! — Гурт в своем черном шелковом одеянии вдохновлял людей на битву.
 У них появился вожак.
 И тогда Ивар Раздвоенная Борода взял Эльгифу за волосы и развернул ее так, чтобы преследователи могли хорошенько рассмотреть девушку.
 — Остановитесь! — заорал Гурт.
 Потому что лезвие топора касалось горла Эльгифу, ее голова была откинута назад. Ивар Раздвоенная Борода ухмыльнулся, глядя на Гурта.
 — Остановитесь! — простонал Гурт, который больше не хотел сражаться. — Пусть уходят!
 Ивар отпустил Эльгифу и довольно грубо подтолкнул ее вперед.
 — Пошевеливайтесь! — приказал он своим людям — И вы тоже, красотки! — крикнул Раздвоенная Борода связанным, нагруженным золотом рабыням.
 Позади рухнула крыша храма, и я оглянулся. Небо почернело от дыма.
 Ярдах в ста от пристани мы увидели толпу разъяренных мужчин, около двухсот человек, которые загородили нам дорогу. В руках они держали гарпуны, остроги и заостренные палки.
 — Вот видишь, — радостно воскликнула белокурая девушка, — мое рабство оказалось недолгим!
 — Граждане Кассау! — весело крикнул Ивар. — Вас приветствует Ивар Раздвоенная Борода!
 Они посмотрели на него, напряженные и злые, готовые в любую минуту начать бой.
 А Раздвоенная Борода, ухмыляясь, перекинул топор через левое плечо и повесил на широкую кожаную петлю. Эта петля крепилась кожаным ремнем, который шел от левого плеча к правому бедру, где имелся специальный крючок, чтобы вес топора не оттягивал ремень. Все воины Торвальдсленда, даже если у них нет никакого другого оружия, носят на поясе нож. Меч обычно крепится на специальном ремне, перекинутом через левое плечо, что, впрочем, принято повсюду на Горе. Естественно, можно подвесить ножны к главному ремню, поскольку он достаточно широк и выдержит дополнительную нагрузку. Он называется главным ремнем, чтобы отличать его от специальных ремней для топора и меча, а кроме того, этот ремень воины носят постоянно. Сюда же, конечно, крепится кошелек и другие нужные предметы. Как правило, горианская одежда не имеет карманов. Кое-кто утверждает, что этот ремень следует называть ремнем господина, потому что он иногда используется для воспитания рабынь. В чем лично я сильно сомневаюсь. Впрочем, как бы там ни было, обнаженных невольниц часто учат послушанию при помощи кнута.
 Ивар Раздвоенная Борода протянул руку и взял у одного из своих воинов чашу с монетами, которые бедняки принесли в храм Кассау.
 А потом, улыбаясь, принялся разбрасывать монеты.
 Мужчины напряженно за ним наблюдали. Даже самая мелкая из этих монет равнялась плате за целый день работы в доках Кассау.
 А Ивар продолжал пригоршнями разбрасывать перед рыбаками деньги.
 — Сражайтесь! — отчаянно закричала белокурая девушка. — Сражайтесь!
 Один из рыбаков не выдержал, наклонился и схватил монету.
 В тот же миг одним широким жестом Ивар Раздвоенная Борода высыпал остатки золота на землю. Еще двое наклонились за деньгами.
 — Сражайтесь! — снова завопила белокурая девушка. — Сражайтесь!
 Первый мужчина, склонившись к земле, поднял другую монету, а потом и еще одну.
 Его примеру последовали двое стоявших с ним рядом рыбаков.
 И тогда не выдержали остальные, побросав оружие, они опустились на колени и принялись сгребать монеты.
 — Трусы! Жалкие слины! — зарыдала девушка.
 А потом она уже не могла больше кричать, потому что веревка у нее на шее натянулась, и вслед за другими рабынями она побежала мимо ползающих по земле рыбаков Кассау.
 Не встретив никакого сопротивления, мы проскочили мимо рыбаков и остальных горожан и оказались на причале, возле которого я увидел стройного и быстрого змея Ивара Раздвоенная Борода. На корабле оставалось десять человек. Восемь из них стояли с луками наготове; никто из жителей Кассау не осмелился приблизиться к кораблю; небольшой северный лук с короткими тяжелыми стрелами не сравнится по дальности с большими крестьянскими луками южан, которыми пользовались рэнсоводы дельты, но в ближнем бою, на расстоянии в сто пятьдесят ярдов, его убойная сила достаточно велика. Кроме того, с ним гораздо удобнее обращаться, чем с крестьянским луком, напоминающим лук тачаков, инкрустированный рогом. Такие луки очень удобны в сражении на кораблях — вынув весло, можно пускать стрелы сквозь образовавшуюся амбразуру. Еще двое северян стояли возле причальных канатов, готовые перерезать их в любой момент.
 Люди Ивара Раздвоенная Борода побросали свои плащи, набитые золотом, на корабль.
 А капитан оглянулся назад.
 Мы услышали отдаленный грохот. Стена храма рухнула. Еще через несколько мгновений обрушилась и другая стена.
 Огромные черные клубы дыма поднимались в небо над Кассау.
 — Мне нужно кое-что взять с собой, — сказал я, — а потом я к вам присоединюсь.
 — Только не задерживайся, — предупредил меня Ивар Раздвоенная Борода.
 — Ладно, — пообещал я.
 И быстро побежал к таверне, находившейся неподалеку от гавани. Там я расседлал и освободил тарна, на котором сюда прилетел.
 — Улетай! — приказал я ему.
 Он взмахнул огромными крыльями, взмыл в дымное небо Кассау и направился на юго-восток. Я улыбнулся. Там лежали горы Тентис. Именно в этих горах жили предки тарнов. Я подумал о паутине, вытканной пауками, и черепахах, спешащих к морю, — как фантастично, как странно ведут себя животные! А потом вспомнил, что и сам я — животное, и кто знает, какова природа инстинктов, руководящих моими поступками?
 Я бросил золотую монету на землю — плата за мое пребывание в Кассау и за содержание тарна.
 Седло я решил оставить. Однако забрал свои седельные сумки с кое-какими вещами, золото, спальный мешок из меха и шкуру боска. А еще я захватил водонепроницаемые ножны, большой лук и сорок стрел.
 Я еще раз посмотрел вслед тарну. Он уже исчез в за тянутом дымом небе Кассау.
 Однако я не жалел об этом, потому что доберусь до Торвальдсленда гораздо более удобным способом.
 Я побежал к причалу.
 Восемь стрел были направлены мне в грудь.
 — Не стрелять, — приказал Ивар Раздвоенная Борода, а потом ухмыльнулся: — Он играет в каиссу.
 Я забросил свои вещи на корабль и, держа в руке лук, запрыгнул на борт змея.
 — Отчаливаем, — объявил Ивар Раздвоенная Борода.
 Северяне выбрали причальные канаты. Они не стали их разрубать. Лучники заняли места на скамейках рядом со своими товарищами.
 Змей отошел от пристани, а потом развернулся.
 Бело-красный полосатый парус, трепеща на ветру, начал подниматься на мачте.
 А между скамьями, на палубе, среди добычи сидели обнаженные рабыни со скованными за спиной руками, — и среди них Эльгифу в разорванном черном бархатном платье. Все они были по-прежнему связаны между собой, а скрещенные ноги туго обмотаны шелковистой веревкой. Я заметил, что у Эльгифу отобрали башмаки и шерстяные чулки — это было сделано для того, чтобы надежно связать ей ноги, так же как и другим невольницам. Горианцы никогда не накладывают веревку поверх башмаков или чулок. Гордой и богатой Эльгифу придется оставаться босиком, как простой крестьянке или рабыне, — так пожелал Ивар Раздвоенная Борода — до тех пор, пока через пять ночей, не считая этой, возле камня с рунами на границе Торвальдсленда за нее не будет заплачен выкуп. Эльгифу, единственная из всех женщин, хотя она была связана и в наручниках, не казалась особенно расстроенной.
 Ивар Раздвоенная Борода подошел к рабыням и посмотрел на белокурую девушку, шею которой охватывала веревка. Она сидела подобрав колени. Девушка взглянула на него, а потом пошевелила руками в наручниках, которые тихонько звякнули.
 — Складывается впечатление, — заметил Ивар, — моя красотка, что твое рабство будет не таким коротким, как ты рассчитывала.
 Девушка опустила глаза.
 — Ты не сможешь сбежать, — сказал он, и девушка заплакала.
 Северяне заработали веслами и дружно затянули песню.
 Ивар Раздвоенная Борода наклонился и поднял башмаки и чулки Эльгифу, которые лежали там, где их бросили, когда связали ей ноги, и швырнул за борт.
 А потом подошел ко мне. Мы видели, как мечутся на пристани люди. Кое-кто пытался организовать безнадежную погоню.
 Люди Торвальдсленда запели сильными, красивыми голосами. Весла поднимались и опускались. Кормчий сидел возле огромного рулевого весла.
 А за спиной у нас поднимался дым горящего храма. Казалось, что раздуваемый сильным ветром огонь распространился по всему Кассау.
 Мы заметили, что те, кто находился на пристани, и даже смельчаки, собиравшиеся пуститься в погоню, вернулись в город. Зазвучал гонг, висевший у входа в храм. Город горел, и жители Кассау поспешили по грязным городским улицам к своим домам — у них появились новые заботы.
 На палубе плакали скованные наручниками рабыни, которых увозили на Север, где они должны будут служить грубым, жестоким хозяевам.
 И вот уже все небо над Кассау затянуло дымом, далеко над водой разносились удары гонга, возвещавшие о трагедии, постигшей город.
 Северяне пели, весла поднимались и опускались, змей Ивара Раздвоенная Борода покинул гавань Кассау.




 Глава 4. МЫ С ИВАРОМ РАЗДВОЕННАЯ БОРОДА ВОЗВРАЩАЕМСЯ К ИГРЕ


 Ивар Раздвоенная Борода, перевесившись через борт своего змея, изучал цвет воды. Потом он опустил руку и ладонью коснулся поверхности, чтобы определить температуру.
 — Мы в одном дне пути от шхер Эйнара, где на границе Торвальдсленда установлен камень с рунами, — сообщил он.
 — Откуда ты можешь это знать? — удивился я.
 Вот уже два дня, как земля скрылась из глаз, и всю прошлую ночь мы дрейфовали на восток, покачиваясь на высоких волнах под зарифленным парусом.
 — Здесь есть планктон, — объяснил Ивар, — значит, мы находимся к югу от шхер Эйнара, а по температуре воды я сделал вывод, что нас подхватило течение Торвальд, которое идет на восток вдоль побережья и сворачивает на север.
 Течение Торвальд напоминает полноводную реку в море, шириной оно достигает нескольких пасангов, причем температура воды в нем выше. Если бы не Торвальд, то большая часть Торвальдсленда, и так достаточно безрадостного и серого, превратилась бы в ледяную пустыню. Торвальдсленд — жестокая и холодная страна. Тут множество скал, фьордов и гор. Почвы, пригодной для земледелия, почти нет. Фермы совсем крошечные. Плодородная земля встречается крайне редко и стоит очень дорого. Как правило, добраться от одной фермы до другой можно только морем, на небольших рыбачьих лодках. Без теплого течения Торвальд здесь было бы не возможно выращивать злаковые культуры, чтобы накормить население страны. Местные жители часто голодают, особенно в отдаленных северных районах. Им приходится питаться корой, мхом и водорослями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что молодые мужчины Торвальдсленда обращают взоры в сторону моря и за него, где лежат несметные богатства. Жители Торвальдсленда считают, что течение Торвальд подарено им в обмен на золотое кольцо Тором, легендарным героем и основателем этой земли.
 Ивар Раздвоенная Борода подошел к Эльгифу. Она была прикована за шею к мачте, а ее запястья в черных железных кандалах теперь лежали на коленях так, чтобы она могла самостоятельно есть. В волосах девушки блестела морская соль, она по-прежнему была одета в черное бархатное платье, только теперь оно промокло от морской воды, измялось и полиняло. Ноги оставались босыми.
 — Завтра вечером, — сказал ей Ивар Раздвоенная Борода, — я получу за тебя выкуп.
 Она не снизошла до разговора с ним, просто отвернулась в сторону. Ее наравне с рабынями кормили только холодной кашей из са-тарна и вяленой рыбой парсит.
 Моряки Торвальдсленда иногда управляют своими кораблями, учитывая направление волн, разбивающихся о нос судна, при этом принимают в расчет и силу ветра. Частенько они смотрят, под каким углом падает тень от планшира на банку. Естественно, они не оставляют без внимания и солнце, а ночью — звезды, которые остаются надежным компасом даже в открытом море.
 Северяне традиционно не пользуются обычным морским компасом, как это принято делать на Юге. Горианский компас всегда указывает на Сардар, где обитают Царствующие Жрецы.
 Жителям Торвальдсленда такой компас не нужен.
 Однако секстант им известен, хотя пользуются этим прибором, только находясь в незнакомых водах.
 Туманные берега, куда в определенное время года приходят кормиться киты, и плавучие льдины рассказывают морякам Торвальдсленда, в какие воды они попали — северяне пользуются этой информацией так же легко и неосознанно, как крестьяне, смотрящие в сторону гор, или охотники, оказавшиеся на берегу реки.
 Корабли северян отличаются быстроходностью. За полный горианский день, состоящий из двадцати анов, при попутном ветре они могут покрыть расстояние от двухсот до двухсот пятидесяти пасангов.
 Я принялся разглядывать доску для каиссы, стоящую передо мной.
 Она была сделана специально для того, чтобы играть в море, такие распространены среди жителей Торвальдсленда. В самом центре каждой клетки я заметил крошечный крючок. В днище фигур высверлены соответствующие этим крючкам отверстия. Благодаря этому приспособлению они надежно стоят на доске во время движения корабля. Клетки на доске были выкрашены в красный и желтый цвет. Правила, по которым в каиссу играют в Торвальдсленде, не отличаются от тех, что приняты на Юге, хотя некоторые фигуры здесь совсем другие. Например, главная фигура именуется не убар, а джарл. Более того, нет и убары — ее роль играет фигура, которая носит имя «женщина джарла». Вместо тарнсменов — два топора. На доске нет Посвященных, есть жрецы рун. Одинаковым фигуркам, которых на Юге называют писцами, северяне дали имя певцов. Думаю, Андреас из Тора, у которого много друзей среди певцов, был бы рад узнать, что эта каста представлена на доске северян. Копьеносцы ничем не отличаются от копьеносцев южан. Я довольно быстро привык к северному варианту каиссы. Однако, пока я разбирался в фигурах, Раздвоенная Борода обыграл меня в первых двух партиях. Интересно, что он с большой охотой отвечал на все мои вопросы и даже давал советы. Ивар явно хотел, чтобы я смог играть с ним в полную силу и как можно скорее. Мне удалось победить в третьей партии, после чего он перестал помогать мне, и мы, превратившись в своеобразных воинов каиссы, погрузились в игру.
 Раздвоенная Борода действовал тактически куда более разнообразно, чем, к примеру, Марленус из Ара, его игра очень сильно отличалась и от осторожной, консервативной позиционной манеры Минтара из касты купцов. Раздвоенная Борода часто применял обходные маневры, его стратегия не была однозначной, он нередко менял направление атаки — за очевидными угрозами постоянно скрывались иные, дальние планы, рассчитанные на несколько ходов вперед, причем если противник недооценивал любую из угроз, его ждало жестокое наказание. Ивар любил напасть и поставить своего соперника перед нелегким выбором: отступить и подвергнуться сокрушительной атаке или потерять фигуру совсем. Сначала я играл позиционно, стараясь изучить тактику и стратегию Раздвоенной Бороды. Когда же почувствовал, что неплохо его узнал, то начал действовать более агрессивно. У меня не было сомнений, что свои самые хитрые трюки он использует редко, приберегая их для важных партий или для противников из Торвальдсленда. Каисса была настоящей страстью жителей Севера и имела намного больше значения, чем среди южан. Долгими холодными зимами, когда снег, лед, тьма и жестокие северные ветры заставляют даже камни трещать по ночам, люди предпочитают оставаться в своих домах и в неверном свете ламп, в которые заливают жир морского слина, играют в каиссу. И тогда даже обнаженные рабыни, прикованные за щиколотки к ближайшему кольцу, должны ждать, укрывшись под толстыми мехами своих господ.
 — Твой ход, — сказал после долгой паузы Раздвоенная Борода.
 — А я уже его сделал, — ответил я. — Я поставил свой топор на джарл шесть.
 — Ах вот оно что! — рассмеялся Раздвоенная Борода.
 Он уставился на доску. Теперь у него не было никакой возможности передвинуть своего джарла на поле топор четыре.
 Солнце грело довольно-таки сильно — для Торвальдсленда. По летосчислению Порт-Кара, наступил третий год Независимого Совета Капитанов. По хронологии Ара, которой в основном пользуются жители Гора, шел 10122 год К.А., или Контаста Ар, со дня основания Ара. Сражение 25 се'кара произошло в 10120 К.А. Весной того же года в Порт-Каре Совет Капитанов получил независимость, с этого момента и начался первый год его правления. Большинство горианских городов считают весеннее равноденствие первым днем нового года. В Тарии, впрочем, отсчет нового года ведется от дня летнего солнцестояния. Жрецы рун Севера, которые занимались календарями в Торвальдсленде, тоже решили, что новый год в этих краях будет начинаться во время весеннего равноденствия. Торвальдсленд родился в тот момент, когда Тор подарил течение Торвальда легендарному герою и основателю северного государства. По календарям жрецов рун, шел 1006 год.
 Мы с Раздвоенной Бородой сидели в тени, под навесом, сшитым из шкур босков, который насчитывал около тридцати пяти футов в длину. Навес опирался на четыре съемных шеста, которые в случае необходимости можно было использовать для продвижения по мелководью. Края навеса привязывались веревками к планширу, однако между палубой и нижней частью навеса оставалось расстояние, приблизительно равное футу, так что было видно море.
 У нас за спиной, между скамейками гребцов, в тени навеса, среди сокровищ, награбленных в храме Кассау, расположились рабыни. Они тоже были добычей и теперь стояли на коленях, сидели или лежали рядом с золотыми тарелками, кубками и пластинами, сорванными со стен храма. Их ноги больше не были связаны; руки у большинства скованы впереди, а не за спиной. В ту самую ночь, когда мы вышли из Кассау, обычную веревку заменили кожаными ремнями, толщиной в полдюйма с вплетенной внутрь проволокой — такими принято пользоваться на Севере. На ночь невольницам сковывали руки за спиной; некоторые из девушек спали, стараясь устроиться поудобнее среди золота из храма Кассау, другие сидели или стояли на коленях, опустив головы; иным девушкам сняли наручники, но оставили кожаные ошейники, и теперь, стараясь ублажить Раздвоенную Бороду, они начищали до блеска золото, унесенное из храма.
 Люди Ивара вынули весла из воды — корабль шел под парусами — и развлекались, как могли. Кто-то спал на скамейках или между ними, иные под навесом, а кое-кто выбрался на открытую палубу. Они сидели по двое или по трое и разговаривали. Двое, как и мы с Раздвоенной Бородой, играли в каиссу. Несколько человек с увлечением отдались камешкам — игре, где нужно иметь определенный талант к угадыванию. Великан, тот, чей рост достигал почти восьми футов и кто с такой яростью убивал людей в храме, сидел на скамье и с сонным видом, медленными, но точными движениями круглым плоским камнем затачивал острие своего топора. Трое других северян занялись рыбалкой, двое сбросили сеть вдоль борта змея, надеясь поймать рыбу парсит, а третий устроился на носу с удочкой в руках, нацепив на крючок печень вуло и рассчитывая поймать белобрюхого гранта, огромную промысловую рыбу, которая заходит в места, богатые планктоном, где охотятся на рыбу парсит. Только двое из людей Раздвоенной Бороды не отдыхали — тот, что стоял у руля, вглядываясь в море, и парнишка, забравшийся на верхушку мачты. Рулевой изучал небо и водные просторы, расстилающиеся впереди; там, где есть облака, обязательно дует ветер, а рулевой, едва заметно меняя направление движения корабля, избегает районов, где почти нет волн, поскольку именно там змей может попасть в штиль. Наблюдатель на мачте стоял на широком плоском деревянном кольце, обтянутом кожей и покрытом мехом морского слина. Диаметр кольца составлял около тридцати дюймов. Оно закреплено на самом верху мачты, давая возможность человеку, находящемуся на этом посту, видеть все вокруг. Тот, кто стоит на кольце, привязывается к мачте широким ремнем, который специальной застежкой крепится на его собственном поясе. Добраться до кольца можно по канату, по всей длине которого завязаны узлы. Мачта обычно не бывает высокой, всего около тридцати пяти горианских футов, но с нее можно обозревать море на десять пасангов вперед.
 Раздвоенная Борода поставил своего первого певца на поле топор четыре, угрожая моему топору. Я защитился собственным первым певцом, передвинув его на поле топор пять. Мы разменяли фигуры. Он взял мой топор на поле джарл шесть, а я его первого певца своим первым певцом. Теперь мой певец стоял в самом центре, однако Раздвоенная Борода освободил поле топор четыре, на которое мог поставить джарла, а потом организовать атаку на женщину джарла, стоящую на вертикали топора.
 В данный момент инициатива принадлежала мне. Ивар стремился обострить позицию, а я хотел ясности.
 Топор — это ценная фигура, особенно в начале и середине игры, когда на доске еще много фигур, а в конце, когда появляется свободное пространство, певец, как мне кажется, становится гораздо сильнее, поскольку может контролировать большее количество клеток. Те, кто занимаются теорией каиссы, считают, что эти фигуры равны и оценивают каждую в три очка, но лично я даю топору четыре очка в начале и середине игры, а певцу два, и наоборот — в эндшпиле.
 Впрочем, надо сказать, что обе эти фигуры очень важны, но мне все равно больше нравится топор.
 — Тебе не следовало отдавать топор, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Не сделав этого, я потерял бы инициативу, — ответил я. — Кроме того, топор не так важен в эндшпиле.
 — А ты хорошо играешь топором, — заметил Раздвоенная Борода. — То, что правильно для многих, не обязательно верно для тебя. Возможно, тебе следует сохранять оружие, которым ты пользуешься наиболее успешно.
 Я задумался над его словами. В каиссу играют не марионетки, это глубокая, тонкая игра, которую любят люди, обладающие индивидуальными достоинствами и недостатками. Много раз в прежних играх я сожалел, что отдал топор, или фигуру, являвшуюся его эквивалентом на Юге, — тарнсмена, в то время как, поразмыслив над своими действиями, понимал, что веду себя в соответствии с общими стратегическими принципами. Естественно, мне было известно, что эти принципы вполне определенны и неизменны, однако, играя с Раздвоенной Бородой, я впервые подумал о том, что, возможно, существуют и другие принципы, зависящие от способностей, настроения и наклонностей каждого игрока. Вот я, например, считал, что топор, или тарнсмен, имеет большое значение и в эндшпиле. Противник не привык противостоять ему в конце игры; возможность использовать топор в нестандартной ситуации и тем самым застать противника врасплох, может оказаться очень выгодна. Я почувствовал прилив сил.
 И тут с растущим чувством тревоги увидел, что Раздвоенная Борода поставил своего джарла на освободившееся поле топор четыре.
 Рыбаки вытащили сеть. По палубе запрыгали многочисленные серебристо-коричневые рыбы парсит. С довольными криками северяне принялись быстро орудовать ножами, отрезая рыбам головы и хвосты.
 — Горм, — позвал Раздвоенная Борода. — Сними наручники с первой рабыни. Ленивая девка слишком долго отдыхала, пошли ее ко мне с черпаком.
 Горм был обнажен по пояс и ходил босиком, на нем были штаны из меха морского слина. На шее висела золотая цепь с украшением, которую он, несомненно, позаимствовал у одной из свободных женщин Юга.
 Когда он подошел к рабыням, они в страхе отпрянули назад, как и положено всякой женщине, оказавшейся во власти северянина. Я посмотрел в глаза первой девушке в связке. Это была белокурая стройная красавица, надевшая на праздник в храме красную жилетку и юбку. Я вспомнил, как ее разочаровали мужчины Торвальдсленда, которые, склонив головы, сопровождали тело Раздвоенной Бороды в храм Кассау. Тогда она наблюдала за ними с любопытством и презрением. Однако теперь, когда она испуганно отодвинулась при приближении Горма, в ее глазах не осталось и следа от прежних чувств. Перед ней предстал свободный мужчина Торвальдсленда во всей полноте своей власти и могущества, а она — обнаженная рабыня со скованными руками — боялась его. Девушка знала, что является собственностью этих яростных и сильных существ, что она сама и ее красота находятся в их власти и зависят от их благорасположения. Горм грубо развязал веревку, а затем жестом показал, что она должна встать на колени и протянуть ему скованные руки. Девушка повиновалась. И тогда Горм отомкнул наручники, засунул их себе за пояс, а потом резко дернул девушку за руку, заставив подняться на ноги, и толкнул в сторону Раздвоенной Бороды. Она споткнулась о неровную планку палубы и остановилась перед нами, опустив голову, так что волосы закрыли лицо. Девушка откинула волосы правой рукой и застыла в неподвижности. Горм сунул ей в руку черпак прямо угольной формы. Черпак с длинной круглой рукояткой был сделан из дерева, глубина его составляла шесть дюймов.
 Горм отодвинул шесть узких досок на палубе. Внизу, приблизительно в футе от уровня палубы, в двух дюймах над килевой балкой плескалась черная трюмная вода. К моему удивлению, ее оказалось совсем немного. Для корабля, корпус которого состоял из отдельных планок, это было просто здорово. На самом деле не было никакой необходимости вычерпывать воду. Более того, со времени выхода из Кассау никто этим ни разу не занимался. Обычно в кораблях северян воду вычерпывают не менее одного раза в день, даже если ее накапливается не так уж и много. Если в течение двух дней приходилось вычерпывать воду трижды, корабль считался недостаточно надежным. Однако в море, особенно ближе к концу сезона, выходит немало судов, корпуса которых утрачивают прежнюю прочность после долгих месяцев, проведенных в морской воде. Ну а весной, естественно, прежде чем судно снова отправится в плавание его конопатят самым тщательным образом, а потом смолят.
 — Вычерпывай, — приказал Раздвоенная Борода.
 Девушка подошла к отверстию в палубе и опустилась на колени, держа в руке деревянный черпак.
 — Вернись ко мне, — резко бросил Раздвоенная Борода.
 Испуганная невольница повиновалась.
 — А теперь повернись, — сказал он, — и пройди так, как положено ходить рабыне.
 Девушка побледнела.
 Потом повернулась и пошла к отверстию в палубе так, как ходят рабыни.
 Остальные пленницы ахнули. Мужчины, наблюдавшие за ней, восторженно завопили. Я усмехнулся. Я хотел ее.
 — Рабыня! — презрительно бросила Эльгифу, которая была прикована к мачте.
 Я уже давно пришел к выводу, что эти две девушки были первыми красавицами Кассау и, разумеется, главными соперницами.
 Белокурая девушка, которую заставили пройтись, как положено рабыне, захлебываясь от слез, опустилась на колени возле отверстия в палубе. Один раз ее вырвало. Однако в целом она хорошо справилась со своей задачей.
 Раздвоенная Борода подошел к ней и показал, как нужно левой рукой проверять черпак, чтобы случайно не выбросить за борт улитку.
 Вернувшись ко мне, он держал в руке одну из улиток, панцирь которой легко раздавил пальцами. Ивар высосал улитку, прожевал ее и проглотил, а потом выбросил осколки панциря за борт.
 — Они вполне съедобны, — сказал он. — Кроме того, хороши и в качестве наживки.
 Мы снова принялись играть.
 Один раз белокурая девушка вскрикнула и замерла с черпаком в руке.
 — Смотрите! — она показывала на море.
 В ста ярдах резвилась семья китов, самец, две самки и четыре детеныша.
 Потом невольница вернулась к своему занятию.
 — Твой зал в руках неприятеля, — сказал Раздвоенная Борода, его джарл сделал решительный выпад.
 Захват зала, по правилам северян, означает то же самое, что и захват Домашнего Камня на Юге.
 — Тебе не следовало отдавать топор, — повторил Раздвоенная Борода.
 — Похоже, что так, — согласился я.
 Мы даже не добрались до эндшпиля. Он занял мой зал в самой середине игры. В следующий раз я хорошенько подумаю, прежде чем разменивать топор.
 — Я закончила, — сказала стройная девушка, которая подошла и опустилась перед нами на колени.
 Она выполнила первое повеление своего господина, Раздвоенной Бороды, высушила, как принято говорить, брюхо его змея.
 — Отдай черпак Горму, — приказал Раздвоенная Борода, — а затем подай воду моим людям.
 — Слушаюсь, — сказала она.
 Раздвоенная Борода посмотрел на нее.
 — Слушаюсь… — сказала девушка, — мой джарл.
 Рабыня должна называть свободных людей Севера «мой джарл».
 Мы услышали, как рассмеялась Эльгифу.
 Белокурая девушка поднялась на ноги и отдала Горму черпак, который убрал его, а затем вернул доски палубы на место. Девушка подошла к одному из огромных деревянных ведер, накрытых крышкой, которое привязали веревкой к палубе, и опустила в него мех для воды. Я услышал, как забулькала жидкость.
 Люди Раздвоенной Бороды не стали преследовать китов. У них было достаточно мяса, поэтому они не обратили на животных никакого внимания.
 Близился вечер.
 Я наблюдал за тем, как белокурая девушка, положив на плечо тяжелый мех с водой, направилась к северянам, чтобы предложить им напиться.
 Она была очень красива.
 Те парни, что ловили рыбу сетью, уже вычистили свою добычу и, вытащив все косточки, порезали серебристые тушки на мелкие кусочки.
 Тогда Раздвоенная Борода приказал освободить другую рабыню, чтобы она приготовила рабскую похлебку, смешав воду с мукой са-тарна и добавив туда сырой рыбы.
 — Давай еще сыграем, — предложил Раздвоенная Борода.
 Я расставил фигуры.
 А Раздвоенная Борода подошел к Эльгифу, которая сидела привязанная за шею к мачте, держа перед собой скованные руки.
 Он чуть приподнял ее черное, бархатное платье, приоткрыв щиколотки, девушка отодвинулась и прижалась к мачте.
 — Завтра ночью, — сказал он, — я получу за тебя выкуп.
 — Да, — проговорила Эльгифу.
 Двумя могучими ручищами Раздвоенная Борода сжал ее правую щиколотку так, что она не могла убрать ногу.
 — Я свободна, — прошептала она.
 Прижимая щиколотку левой рукой, Раздвоенная Борода принялся ласково поглаживать ногу Эльгифу. Красотка в черном бархатном платье задрожала.
 — Я свободна, — повторила она. — Свободна!
 — А не хотела бы ты, моя большегрудая красавица, провести со мной ночь в спальном мешке из морскою слина? — поинтересовался Раздвоенная Борода.
 — Нет! — выкрикнула она. — Нет! — А потом добавила: — Если ты применишь силу, отец ничего не заплатит! Кроме того, он обязательно приведет с собой женщину, которая определит, было ли совершено насилие! Ты ведь хочешь получить выкуп!
 — Да, — ответил Раздвоенная Борода и убрал руки. — Я хочу получить выкуп, и я его получу.
 — В таком случае, чудовище, — крикнула Эльгифу, — не смей ко мне прикасаться!
 — А я к тебе и не прикасаюсь, — сказал Раздвоенная Борода и поднялся на ноги.
 Эльгифу отвернулась, она не желала на него смотреть, однако тихо произнесла:
 — Дай мне что-нибудь, чтобы накрыться ночью, а то я промокну и замерзну.
 — Ты можешь лечь с рабынями, — ответил Раздвоенная Борода.
 — Никогда! — возмутилась Эльгифу.
 — В таком случае оставайся на месте, — усмехнулся Раздвоенная Борода.
 Пленница посмотрела на него, ее глаза горели ненавистью, волосы спутались.
 — Хорошо, — сказала она, — я с радостью вынесу все тяготы последней ночи, которую мне придется провести на твоем проклятом корабле.
 На девушку, приготовившую похлебку, снова надели наручники.
 Стройной белокурой невольнице дали новую работу — наполнить похлебкой небольшие миски. Она разливала еду бронзовым черпаком, ручка которого была вырезана в форме шеи и головы прекрасной птицы. На конце ручки висело бронзовое кольцо в форме ошейника для птицы. Рабыни без всякого удовольствия ели свою похлебку из са-тарна с сырой рыбой. И все же это была хоть какая-то еда. Многие, в том числе и белокурая девушка, съели всю похлебку и даже вылизали миски, чтобы Горм, который нес за них ответственность, остался доволен. Закончив еду, они, со страхом поглядывая друг на друга, поставили миски на палубу.
 — Эй, девка! — позвал Раздвоенная Борода.
 Стройная белокурая девушка быстро подошла и опустилась рядом с ним на колени.
 — Покорми ее, — приказал Раздвоенная Борода, показывая через плечо на Эльгифу.
 Девушка налила похлебку в одну из мисок, после чего направилась к Эльгифу.
 — Ты хорошо ходишь, Тири. Как настоящая рабыня.
 Стройная белокурая девушка, которую звали Тири, хотя теперь она могла спокойно забыть свое прежнее имя — только ее новый господин Раздвоенная Борода мог решить, как ее будут звать, — ничего не ответила на издевательские слова Эльгифу.
 — Опустись на колени, — приказала Эльгифу.
 Тири повиновалась.
 — Что там у тебя? — спросила Эльгифу.
 — Похлебка, — ответила белокурая девушка.
 — Попробуй ее, — сказала Эльгифу.
 Сердито посмотрев на нее, Тири выполнила приказ.
 — Это рабская похлебка, не так ли?
 — Да, — ответила девушка.
 — Зачем же тогда, — презрительно осведомилась Эльгифу, — ты принесла ее мне?
 Девушка опустила голову.
 — Я свободная женщина, — заявила Эльгифу. — Унеси похлебку. Она для таких, как ты.
 Девушка ничего не ответила.
 — Когда выкуп будет заплачен, — продолжала Эльгифу, — и я вернусь домой, вопрос о том, кто самая красивая девушка в Кассау, будет решен раз и навсегда.
 — Нет, — возразила Тири.
 — Я все равно была самой красивой, — сказала Эльгифу.
 Глаза Тири сверкнули.
 — Забери рабскую похлебку! — Голос Эльгифу был исполнен презрения. — Она для невольниц вроде тебя.
 Белокурая девушка поднялась на ноги и отошла от Эльгифу. Раздвоенная Борода оторвался от доски. Он протянул руку и взял миску.
 — Привяжи ее снова, — приказал Ивар Горму.
 Тот отвел Тири к остальным рабыням, застегнул на ее запястьях наручники и привязал кожаный ошейник к концу связки.
 Раздвоенная Борода разыграл гамбит топора джарла, агрессивный дебют.
 Я принялся внимательно изучать позицию.
 А Ивар Раздвоенная Борода подошел с миской в руке к Эльгифу и присел рядом с ней на корточки.
 — Когда твой отец увидит тебя завтра, — сказал он, — тебе не следует выглядеть ослабевшей — твои глаза должны блестеть, а щеки пылать румянцем. Иначе все подумают, что я плохо обращаюсь со своими пленниками.
 — Я не стану есть рабскую похлебку, — упрямо заявила Эльгифу.
 — Ты ее съешь, а иначе тебя разденут и привяжут к веслу.
 Эльгифу с ужасом посмотрела на него.
 — И при этом твоя невинность не пострадает, моя большегрудая радость, — усмехнулся Раздвоенная Борода.
 Одетую или раздетую девушку со стянутыми за спиной руками крепко привязывают вдоль весла, головой к лопасти. Когда весло поднимается, ей иногда удается сделать быстрый вдох, а в следующее мгновение она снова оказывается под водой. Кроме того, существует опасность нападения морского слина или белых северных акул, которые пытаются сожрать несчастную. Известны случаи, когда северяне использовали рабынь в качестве наживки — если становилось очень плохо с едой. Для этих целей всегда выбиралась самая непослушная девушка-рабыня. Этот обычай заставляет рабынь отчаянно соперничать друг с другом за расположение своего господина. Один ан, проведенный на весле, превращает самую холодную и гордую женщину в послушнейшую из рабынь. Страшнее наказания веслом — пять ударов особым горианским хлыстом, применяющимся только на Севере — жители Торвальдсленда называют его наказанием мехами, во время которого господин, при помощи собственного тела, неопровержимо доказывает девушке, что теперь она рабыня.
 — Открой ротик, моя большегрудая красавица, — приказал Раздвоенная Борода.
 С ужасом глядя на него, Эльгифу повиновалась. Ивар вылил все содержимое маленькой плошки ей в рот. Гордая Эльгифу была вынуждена проглотить густую похлебку, сделанную из сырой муки са-тарна и рыбы, — пищу рабынь.
 — Завтра я получу выкуп, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Завтра, — вскричала Эльгифу, — я буду свободна от тебя!
 Он отбросил миску на корму корабля и вернулся, чтобы продолжить партию.
 — Мне кажется, я придумал, как следует бороться с гамбитом топора джарла, — сказал я Раздвоенной Бороде.
 — Вот и отлично, — заметил Раздвоенная Борода, изучая положение на доске.
 Мы услышали, как зарыдал кто-то из рабынь. Оглянувшись, я увидел, что рыдания сотрясают тело стройной белокурой девушки.
 — Замолчи! — прикрикнула на нее одна из соседок. — Из-за тебя нас высекут!
 К Тири подошел Горм и пять раз ударил веревкой с узлами.
 Девушка с трудом подавила рыдания.
 — Слушаюсь, мой джарл! — прошептала она.
 Потом белокурая рабыня опустила голову и замолчала, однако ее тело продолжало вздрагивать от беззвучных рыданий.
 Мы с Раздвоенной Бородой снова принялись за игру.




 Глава 5. НАКОРМИТЕ ЕЕ РАБСКОЙ ПОХЛЕБКОЙ


 В полдень следующего дня впередсмотрящий крикнул:
 — Змей по правому борту!
 Раздвоенная Борода быстро поднял голову от доски, а его люди сразу оживились. Все бросились на правый борт, но ничего не смогли разглядеть.
 — По местам! — крикнул Раздвоенная Борода, и его люди быстро расселись на скамейках, и я услышал, как на воду опускаются весла.
 — Последи, чтобы фигуры не сдвинулись, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, поднимаясь на ноги.
 Он быстро взобрался по веревке до половины мачты.
 Я тоже встал. День выдался пасмурным. Сегодня навес не стали натягивать, и он лежал между скамеек. Лично я не замечал ничего особенного.
 Перепуганные рабыни принялись озираться по сторонам. Возле них тут же появился Горм и начал торопливо сковывать им руки за спиной. Сделав это, он опустился на колени и крепко связал им лодыжки. В случае сражения невольницы окажутся совершенно беспомощны и не смогут вмешаться. Им придется подождать окончания битвы — они всего лишь женщины. Эльгифу стояла у мачты, по-прежнему прикованная за шею, с туго стянутыми за спиной руками.
 — Это змей Торгарда из Скагнара, — сообщил мне Раздвоенная Борода, который казался страшно довольным собой.
 — А он союзник? — спросил я.
 — Нет, — весело рассмеялся Раздвоенная Борода, — враг!
 Я заметил, что люди Раздвоенной Бороды тоже за улыбались, великан с серым лицом, который будто спал с открытыми глазами, — тот самый, что с таким остервенением рубил топором жителей Кассау, — медленно поднял голову. Мне показалось, что я увидел, как у него начали раздуваться ноздри. Он слегка приоткрыл рот и оскалился.
 Раздвоенная Борода приказал снять все рифы с паруса.
 — Держите судно по ветру, — добавил он. Весла скользнули наружу. Если перестать управлять кораблем, он разворачивается носом к ветру.
 — У нас остается время на парочку ходов, — заметил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Я пытаюсь найти защиту от гамбита топора джарла, — сказал я.
 — Певец на топор два — не самый лучший ход.
 За вчерашний день я дважды потерпел поражение в этом дебюте. Партии получились долгими, чайки Торвальдсленда, некоторое время сопровождавшие наш змей, вернулись к берегу, а я так и не смог остановить наступление Ивара.
 — А следующим ходом ты, естественно, собираешься поставить джарла на топор четыре, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Да, — признался я.
 — Любопытно, — проворчал Раздвоенная Борода. — Что ж, попробуем разыграть этот вариант.
 Такой порядок ходов был очень популярен на Юге. Похоже, среди северян его не особенно любили. На Юге, конечно, этот дебют назывался гамбитом тарнсмена убара. Я заметил, что Раздвоенная Борода, хотя и ожидал розыгрыша этого варианта — предыдущие четыре хода делали его весьма вероятным, — был доволен, когда дебют материализовался на доске. Вероятно, ему не часто приходилось его играть.
 — На змее Торгарда нас заметили! — крикнул впередсмотрящий.
 Похоже, что Ивара этот факт не слишком беспокоил.
 — Вот и прекрасно, — заявил Раздвоенная Борода. — Не придется трубить в сигнальный рог, чтобы привлечь их внимание.
 Я усмехнулся.
 — Расскажи мне о Торгарде из Скагнара, — попросил я.
 — Он мой враг, — просто ответил Раздвоенная Борода.
 — Змей этого Торгарда часто нападает на корабли Порт-Кара, — сказал я.
 — Корабли Порт-Кара далеко не единственные в этом длинном списке, — улыбнулся Ивар Раздвоенная Борода.
 — Следовательно, он и мой враг тоже, — заметил я.
 — Как тебя зовут? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Называй меня Тэрл, — отозвался я.
 — Это имя Торвальдсленда, — с удивлением проговорил он. — Ты из наших краев?
 — Нет, — сказал я.
 — Тэрл, а дальше как? — поинтересовался Раздвоенная Борода.
 — Можешь называть меня просто Тэрл, этого вполне достаточно, — улыбаясь ответил я.
 — Ладно, — не стал спорить Ивар, — но чтобы отличать тебя от других воинов Севера, необходимо еще что-нибудь добавить.
 — Что ты имеешь в виду? — спросил я.
 Он посмотрел на мои волосы и усмехнулся.
 — Мы будем называть тебя Тэрл Рыжий, — заявил Раздвоенная Борода.
 — Ладно, — согласился я.
 — А из какого ты города? — не унимался он.
 — Считай, что я из Порт-Кара, — туманно ответил я.
 — Хорошо, — кивнул он, — однако мы не будем особенно напирать на это, поскольку Порт-Кар не слишком популярен на Севере.
 — Жители Торвальдсленда тоже не пользуются на Юге особой любовью, — уверил его я.
 На Горе часто случается так, что настоящие воины с уважением относятся к своим врагам.
 — Ты хорошо играешь в каиссу, давай будем друзьями, — предложил Раздвоенная Борода.
 — Ты тоже искусен в этой игре, — сказал я ему.
 На самом деле он заметно превосходил меня. Я до сих пор не мог найти защиту от дьявольского варианта гамбита топора джарла, который играют на Севере. Однако я очень рассчитывал, что в конце концов смогу решить эту задачку.
 Наши ладони встретились над доской в рукопожатии.
 — Друзья, — сказал он.
 — Друзья, — повторил я.
 А потом мы слизнули друг у друга соль с тыльной стороны запястья.
 — Змей Торгарда направляется в нашу сторону! — весело закричал впередсмотрящий.
 — Может быть, мне стоит достать большой лук? — спросил я у Ивара Раздвоенная Борода.
 Я знал, что мой лук способен поражать цель на значительно большем расстоянии, чем короткие луки северян.
 — Нет, — ответил Раздвоенная Борода.
 — Восемь пасангов! — крикнул впередсмотрящий. — Они преследуют нас!
 Мы с Раздвоенной Бородой сделали по четыре хода.
 — Очень любопытно, — сказал он.
 — Четыре пасанга! — донесся крик с верхушки мачты.
 — Какой щит поднят у них на мачте? — поинтересовался Раздвоенная Борода.
 — Красный, — ответил впередсмотрящий.
 — А мы вообще не будем поднимать щита, — объявил Раздвоенная Борода.
 Северяне удивленно посмотрели на своего капитана.
 — Торгард очень гордится своим кораблем, — сказал Раздвоенная Борода. — Он называет его «Черный слин».
 Я уже слышал это прозвище.
 — У него гораздо больше места на палубе, чем на нашем судне, — сказал я Ивару Раздвоенная Борода. — Это военный корабль, а не судно для быстрых набегов. Нам будет довольно неудобно сражаться с ним.
 Раздвоенная Борода кивнул.
 — А еще говорят, — добавил я, — что это самый быстрый корабль Севера.
 — Ну, скоро мы получим возможность в этом убедиться, — усмехнулся Раздвоенная Борода.
 — Два пасанга! — снова донесся крик с верхушки мачты.
 — На нем сорок скамеек, — сказал Раздвоенная Борода, — Восемьдесят весел и сто шестьдесят гребцов. — Я вспомнил, что скамьи принято считать только с одной стороны. — Но «Черный слин» не отличается стройностью линий, это слишком тяжелый корабль.
 — Ты собираешься вступить в бой? — спросил я.
 — Это было бы непростительной глупостью с моей стороны, — сказал Раздвоенная Борода. — На моем корабле добыча из храма в Кассау, восемнадцать рабынь и красавица Эльгифу. Я слишком многое могу потерять, а выигрыш будет ничтожным.
 — Это верно, — согласился я.
 — Я вступлю в бой с Торгардом из Скагнара, когда это будет выгодно мне, а не ему, — заявил Раздвоенная Борода.
 — Один пасанг!
 — Присмотри за позицией, — сказал Ивар, вставая; Горму он приказал: — Возьми первую рабыню и привяжи ее к мачте. — А потом махнул рукой двоим другим: — Развяжите ноги остальным и поставьте их вдоль борта, чтобы девок было хорошо видно.
 Ивар Раздвоенная Борода подошел к гребцам правого борта.
 — Когда я подам сигнал, покажем Торгарду из Скагнара то, что мы взяли в храме Кассау. Люди засмеялись.
 — Мы не будем драться? — медленно проговорил великан.
 Ивар Раздвоенная Борода подошел к нему и, как отец, прижал голову великана к своей груди.
 — Нет, сейчас мы не будем драться, Ролло, — сказал он. — В другой раз.
 — Нет битвы сейчас? — снова спросил великан.
 — Да, сейчас битвы не будет, — повторил Раздвоенная Борода и легонько потряс голову великана. — В другой раз. В другой раз.
 В глазах великана появилось разочарование.
 — В другой раз! — рассмеялся Раздвоенная Борода и похлопал великана по спине, словно это был его любимый пес или медведь.
 — Полпасанга, они сбавляют ход! — закричал вперед смотрящий. — Будут заходить с кормы!
 — Разворачиваемся к ним бортом! — захохотал Раздвоенная Борода. — Пусть увидят, какая у нас богатая добыча!
 Теперь запястья стройной белокурой девушки были скованы впереди, сквозь наручники Горм пропустил веревку, перекинул ее через поперечный брус мачты и потянул. Руки взметнулись над головой девушки, и Горм начал поднимать ее вдоль мачты. Обнаженное тело несчастной отчаянно извивалось, она стонала от боли. А в жилах северян на корабле Торгарда из Скагнара закипела кровь, когда они увидели великолепный приз, подвешенный на мачте корабля их врагов.
 — Теперь они будут грести изо всех сил, — довольно сказал Раздвоенная Борода.
 В это время вдоль борта выстроили остальных семнадцать рабынь, руки которых были скованы за спиной, сзади их поддерживали гребцы.
 Корабль Торгарда находился всего лишь в четверти пасанга. Я уже мог разглядеть капитана — разумеется, это и был знаменитый Торгард, он стоял на корме возле рулевого, держа в руках подзорную трубу.
 Перед его взором появилось семнадцать обнаженных красоток, которые могли в скором времени стать его собственностью, а к мачте была привязана белокурая стройная девушка, вероятно, самая прекрасная из всех, — за нее легко могли дать пять обычных рабынь. А еще Торгард увидел Эльгифу, прикованную к мачте. И то, что эта девушка оставалась одетой, подсказало капитану, что она свободна, а значит, за нее Раздвоенная Борода намеревается получить большой выкуп.
 — Бросьте рабынь между скамейками и как следует привяжите их там, — приказал Ивар гребцам, которые держали девушек у борта. Несчастных невольниц немедленно швырнули на палубу между скамейками, причем повалились они прямо друг на дружку. Горм наклонился над ними и принялся быстро связывать им щиколотки.
 — Опустите девку! — крикнул Раздвоенная Борода. — Гребцы правого борта, покажите добычу, которую мы взяли в храме Кассау!
 Гребцы уже заняли свои места на скамейках. Они размахивали над головами золотой утварью, захваченной в храме, словно это были боевые знамена. Белокурую девушку спустили с мачты, и она повалилась на палубу. Однако ее тут же поставили на ноги и подтолкнули к Горму. Он снял с нее наручники, а потом застегнул их так, чтобы руки невольницы оказались за спиной, после чего заставил ее лечь на живот, рядом с остальными девушками, и быстро связал ей ноги.
 Корабль Торгарда находился уже в ста ярдах.
 В воздухе просвистела стрела.
 — Сложите нашу добычу на рабынь! — крикнул Раздвоенная Борода. Это должно защитить несчастных, напуганных и связанных женщин от камней, дротиков и стрел. — Навес! — выкрикнул Раздвоенная Борода.
 Кое-кто из девушек поднял голову, среди них и стройная белокурая красотка, но в этот момент драгоценную добычу, взятую в храме Кассау, быстро прикрыли шкурами боска. Девушки испуганно закричали, оказавшись в полной темноте.
 На нас посыпались новые стрелы. Одна попала в мачту. Эльгифу, которая была по-прежнему к ней прикована, опустилась на колени и попыталась прикрыть голову руками. В палубу ударило метательное копье, а в планшир правого борта угодил камень, и в разные стороны полетели щепки.
 Корабль Торгарда «Черный слин» подошел уже на пятьдесят ярдов. Я видел людей в шлемах, стоящих у планширов, возвышавшихся на пять футов над водой. Шлемы северян чаще всего имеют коническую форму и снабжены специальной пластиной, защищающей нос, которую можно в случае необходимости сдвинуть в сторону. У шеи и с боков на специальных кольцах обычно крепится короткая защитная накидка из железных цепочек. Рогатый шлем самого Торгарда закрывал шею и почти все лицо. Щиты нападавших, как это принято у северян, были деревянными и круглыми. Длинные, почти в восемнадцать дюймов, наконечники копий, большие и тяжелые, изготавливались из бронзы.
 — Гребцы! — рассмеялся Ивар Раздвоенная Борода. — Парус!
 С моей точки зрения, он ждал слишком долго.
 Его люди бросились по своим местам и схватились за весла. И тут же развернулся парус с красно-белыми полосами.
 — Гребите! — приказал Ивар, мимо которого просвистело копье.
 Ветер надул парус.
 Весла нырнули в воду.
 Нос змея Ивара Раздвоенная Борода приподнялся над водой.
 — Гребите! — кричал Раздвоенная Борода.
 Я засмеялся от удовольствия. Змей Ивара Раздвоенная Борода устремился к линии горизонта.
 А все, кто находился на палубе «Черного слина», раскрыли от изумления рты. Я видел, как бородатый Торгард из Скагнара, на голове которого все еще красовался рогатый шлем, принялся выкрикивать приказы.
 «Черный слин» медленно и неуклюже развернулся и пустился в погоню.
 Люди поспешили на свои места — длинные весла поднимались и опускались, поднимались и опускались.
 Копье и еще несколько стрел угодили в палубу корабля Ивара. Две стрелы попали в тарелку из храма Кассау, сломались и застряли в навесе из шкуры боска, который накрывал добычу Раздвоенной Бороды, золото и рабынь, а потом у нас за спиной в море упало еще одно копье, и лучникам пришлось вернуться на свои скамейки.
 Четверть ана кораблем управлял сам Раздвоенная Борода.
 Затем, ухмыляясь, он передал кормовое весло одному из своих людей и подошел ко мне.
 Мы снова сели за доску. Все фигуры стояли на прежних местах, они держались благодаря крючочкам на доске.
 — Очень интересная позиция, — сказал Раздвоенная Борода, сосредоточив все внимание на игре.
 — Возможно, я нашел защиту от гамбита топора джарла, — сказал я.
 — Вряд ли, — ответил Раздвоенная Борода, — но давай посмотрим.
 Еще через четверть ана Раздвоенная Борода разрешил гребцам немного отдохнуть.
 Далеко позади «Черный слин», считавшийся самым быстрым кораблем на Севере, все еще пытался догнать нас. Едва ли Торгарду это удастся. Даже если бы змей Ивара Раздвоенная Борода шел только под парусом, он мог бы совершенно спокойно сбежать от «Черного слина», который довольно быстро превратился в едва различимую крошечную точку на горизонте. Навес снова свернули и отодвинули в сторону. Рабыни, чьи тела по крылись потом, синяками и ссадинами, начали подниматься на колени или садиться. Откинув головы назад, они с упоением вдыхали свежий воздух. Золотые побрякушки, под которыми они лежали, свалили в кучу у борта. Горм развязал рабыням ноги и застегнул им наручники так, чтобы руки оказались впереди. Вскоре после этого их накормили, одна из рабынь, как всегда, приготовила пищу. Жизнь на корабле вернулась в привычное русло. Теперь даже впередсмотрящий на мачте не мог разглядеть «Черный слин».
 Близился вечер.
 — Бери курс на шхеры Эйнара, — приказал Ивар Раздвоенная Борода рулевому.
 — Есть, капитан, — отозвался рулевой.
 Эльгифу рассмеялась от переполнявшей ее радости.
 Именно там, возле камня с рунами Торвальдсмарка, Ивар Раздвоенная Борода получит за нее выкуп.
 Час спустя, к моему разочарованию, выяснилось, что певец, поставленный на топор два, с последующим передвижением джарла на топор четыре не способны противостоять гамбиту в том варианте, который играл Ивар.
 — Я в этом и не сомневался, — заявил Раздвоенная Борода.
 — Корабль Торгарда из Скагнара называется «Черный слин». А как называется твой, если мне будет позволено это узнать? — спросил я.
 — Мой корабль носит имя «Хильда», — ответил Ивар.
 — Разве северяне называют свои корабли именами женщин? — удивился я.
 — Очень редко, — ответил он.
 — А почему ты назвал его «Хильда»? — не унимался я.
 — Это имя дочери Торгарда из Скагнара, — ответил Ивар Раздвоенная Борода.
 Я удивленно на него посмотрел.
 — "Хильда" — мой корабль, — заявил Ивар Раздвоенная Борода, — а дочь Торгарда из Скагнара будет моей рабыней.
 Мы дрейфовали, погасив огни, примерно в пасанге от шхер Эйнара.
 Руки рабыням снова сковали за спиной, лодыжки крепко связали, на шеи надели надежные кожаные ошейники Севера, а рты заткнули кляпами из меха слина.
 На корабле Ивара Раздвоенная Борода царила тишина. Ивар в сопровождении четверых воинов спустил на воду лодку, которая была привязана на палубе килем вверх, и направился к шхерам. Вместе с ними отбыла Эльгифу, которую перед этим накормили горячим бульоном из сушеного мяса боска. Девушке разрешили привести себя в порядок и причесаться, руки связали за спиной простой веревкой.
 Горм, который, как я понял, исполнял обязанности помощника капитана, стоял рядом со мной возле правого борта, почти на самом носу змея.
 На фоне ночного неба вырисовывались шхеры, низко сидящие в воде. И еще я видел одинокий камень с рунами, словно игла устремившийся к звездам, — Торвальдсмарк.
 Ивар покинул корабль в отличном настроении. «Я вернусь с выкупом за Эльгифу», — заявил он нам на прощание.
 В лодку он взял круглую бронзовую чашу с крышкой и складные бронзовые весы с гирями. Я знал, что Гурт из Кассау тоже привезет с собой весы. Оставалось надеяться, что их гири будут иметь одинаковый вес, потому что в противном случае можно ждать больших неприятностей. Если у Гурта хватит мудрости, он не станет пытаться надуть Раздвоенную Бороду. А вот в честности северянина я был не слишком уверен.
 — У тебя найдется монета, вес которой ты хочешь проверить? — серьезно спросил меня Ивар.
 — Найдется, конечно, — ответил я, чувствуя, что Раздвоенная Борода собирается немного развлечься, и вытащил из кошелька золотой тарн.
 Он положил его на весы.
 — К сожалению, твоя монета не полноценна, — заявил Ивар. — В ней всего лишь три четверти необходимого веса.
 — Однако на ней стоит клеймо монетного двора Ара, — возразил я.
 — Да, я был лучшего мнения о чеканщиках из Ара, — весело заявил Раздвоенная Борода.
 — Если Ар станет и дальше выпускать такие монеты, они понесут колоссальные убытки, могут даже разориться, — заметил я.
 — У тебя другая монета есть? — спросил Раздвоенная Борода.
 Я положил на весы серебряный тарск из Тарна. Ивар поменял гири.
 — Недовес, — радостно сообщил он. — В ней всего три четверти условленного веса.
 — Судя по всему, Тарн тоже обманывает людей на своих монетах.
 — Хуже всего дело обстоит с монетами Лидиуса, — ухмыляясь, проговорил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Другого было бы трудно ожидать, — кивнул я.
 Было легко предположить, что выкуп, который привезет Гурт из Кассау, будет состоять главным образом из монет Лидиуса. Я улыбнулся. На тысячи пасангов от устья Лаурии только в Лидиусе имелся монетный двор, где чеканили деньги. Конечно, некоторые джарлы пускали в обращение собственную валюту в виде небольших железных или золотых брусков с личным знаком. Иногда в качестве денег использовались и кольца, но на них редко ставили знак джарла. В этом случае каждое кольцо со связки взвешивалось отдельно. Часто торговые сделки совершались при помощи золотых и серебряных слитков, иногда это были обломки чаш или тарелок, их тоже приходилось взвешивать отдельно. Северяне, не задумываясь, ломали на части подобные изделия, которые на Юге могли иметь дополнительную ценность с художественной точки зрения — за них платили золотом, заметно превышающим их собственный вес.
 Великолепные подсвечники из храма Кассау, например, будут разбиты на куски, которые поместятся в чашах северных весов. Впрочем, к работе своих мастеров северяне относились с куда большим уважением. Красивая брошь, сделанная каким-нибудь северянином, ни когда не будет сломана или изуродована.
 — У меня две пары весов, — ухмыляясь, признался Ивар Раздвоенная Борода. — Это мои торговые весы.
 — Ты надеешься, что Гурт из Кассау согласиться взвешивать деньги на твоих весах?
 Раздвоенная Борода погладил серебряную цепь, висевшую у него на шее, — еще совсем недавно она принадлежала правителю Кассау.
 — Да, — ответил он, — я на это надеюсь.
 Мы дружно рассмеялись.
 А теперь мы с Гормом и остальными воинами Ивара Раздвоенная Борода молча ждали его возвращения.
 — Разве Раздвоенная Борода не должен был уже вернуться? — спросил я.
 — Он совсем близко, — ответил Горм.
 Я стал вглядываться в темноту и примерно в ста ярдах рассмотрел лодку. Ритмично работали весла, а по тому, как они поднимались и опускались, я понял, что за ними нет погони.
 И тут я увидел Раздвоенную Бороду.
 Лодка аккуратно причалила к борту змея.
 — Ты получил выкуп? — спросил я.
 — Да, — ответил он и показал мне тяжелый мешок с золотом.
 — Что-то ты там долго возился, — сказал я ему.
 — Пришлось несколько раз взвешивать золото, — ответил Раздвоенная Борода. — Возник спор по поводу точности весов.
 — Неужели?
 — Да, — усмехнулся Раздвоенная Борода. — Весы Гурта из Кассау оказались неправильными.
 — Понятно, — сказал я.
 — Держи золото! — крикнул Раздвоенная Борода и бросил мешок Горму. — Сто двадцать монет.
 — Похоже, весы Гурта из Кассау действительно не очень точные, — проговорил я.
 — Верно, — рассмеялся Раздвоенная Борода и швырнул Горму несколько кошельков.
 — А это еще что такое? — заинтересовался я.
 — Кошельки помощников Гурта из Кассау, — пояснил Раздвоенная Борода.
 И тут я услышал, как в лодке под накидкой из меха морского слина кто-то застонал и завозился.
 Раздвоенная Борода отбросил накидку, и мы увидели, что на дне лодки лежит гордая Эльгифу, связанная и с кляпом во рту. Она все еще оставалась в своем бархатном черном платье. Девушка подняла голову, и в ее глазах появился ужас. Раздвоенная Борода заставил ее подняться на ноги и подтолкнул к Горму.
 — Надень на нее ошейник, — приказал он.
 Эльгифу отвели туда, где молча лежали рабыни. Веревки на запястьях заменили на наручники, после чего Горм быстро надел ей на шею кожаный ошейник, ноги новой рабыни он развязывать не стал.
 Я помог Раздвоенной Бороде и его людям затащить на палубу лодку, которую снова привязали на прежнее место.
 Неожиданно в борт корабля вонзилась стрела.
 — Поднять якорь! — крикнул Раздвоенная Борода. — Гребцы, по местам!
 Тут же были выбраны якорные канаты, носовой и кормовой. Якоря напоминали два тяжелых, скрепленных между собой крюка. По отдельности они весят не много, чуть больше двадцати пяти горианских стоунов, или около ста земных фунтов. Они крепятся при помощи просмоленного каната. Люди Раздвоенной Бороды поспешили к своим скамейкам, и я услышал, как они спускают весла.
 Со стороны берега к нам приближалось около дюжины маленьких лодок, в каждой из которых сидело человек десять-пятнадцать.
 Еще две стрелы попали в корабль, но остальные унеслись в темноту.
 — В открытое море! — крикнул Раздвоенная Борода. — Гребите!
 Змей развернулся в сторону моря, и весла опустились в воду.
 — Гребите! — орал Раздвоенная Борода.
 Змей заскользил вперед.
 Разозленный Ивар стоял у борта и не сводил глаз с маленькой флотилии, пустившейся в погоню за его кораблем.
 Он повернулся к своим матросам и провозгласил:
 — Пусть это будет для вас уроком — никогда не доверяйте тем, кто живет в Кассау!
 Гребцы затянули песню.
 — А что ты сделал с Гуртом и теми, кто был с ним в шхерах?
 — А мы их раздели догола, — ответил Раздвоенная Борода. Он посмотрел на маленькие лодочки, оставшиеся далеко позади. — Складывается впечатление, что в наши дни доверять нельзя вообще никому, — печально вымолвил мой новый друг Ивар Раздвоенная Борода.
 Он подошел к рабыням и приказал:
 — Выньте кляпы.
 Его приказ был исполнен, но девушки не осмеливались произнести ни звука. Они были всего лишь невольницами. Их тела принадлежали Ивару Раздвоенная Борода, они лежали среди сверкающего золота, взятого из храма в Кассау, и были невероятно прекрасны.
 Раздвоенная Борода вынул кляп изо рта Эльгифу.
 — Мне кажется, — сказал он, — что прошлая ночь была не последней, которую тебе придется провести рядом со мной.
 — Ты взял выкуп! — воскликнула она. — Ты же взял деньги!
 — Я взял не только деньги, моя большегрудая радость.
 — Почему ты меня не освободил?
 — Я тебя хочу, — ответил Раздвоенная Борода и пристально посмотрел на Эльгифу. — Если ты помнишь, я сказал, что возьму за тебя деньги. Но я не обещал отдать тебя в обмен. Ни разу, моя красавица, я не сказал, что позволю тебе, такой роскошной девке, избежать моего ошейника.
 Эльгифу начала извиваться, отвернулась, не желая смотреть на Раздвоенную Бороду, но ее руки были скованы за спиной, ноги связаны, а шею стягивал ошейник. Она чувствовала себя очень несчастной.
 — Добро пожаловать в рабство! — объявил Раздвоенная Борода.
 — Я свободна! — Эльгифу плакала.
 — Ну-ну, — проговорил Раздвоенная Борода. — Ты слишком красива, чтобы брать за тебя выкуп.
 Он повернулся к Горму и сказал:
 — Накорми ее рабской похлебкой.




 Глава 6. ДЛИННЫЙ ЗАЛ ИВАРА РАЗДВОЕННАЯ БОРОДА


 Люди Ивара Раздвоенная Борода ликующе завопили, змей медленно развернулся между высокими скалами и вошел во фьорд. Нас обступали покрытые лишайником скалы, повсюду росли кусты и чахлые деревья. Вода под нами была глубокой и холодной.
 Я почувствовал, как ветерок из фьорда смешивается с морским бризом.
 Весла поднимались и снова падали вниз.
 Безвольно повисший парус шуршал на легком ветру.
 Из слаженных глоток команды Раздвоенной Бороды неслась могучая радостная песнь.
 Змей пробирался между скалами, которые высились по обеим сторонам корабля.
 Ивар Раздвоенная Борода, стоявший на носу, поднял огромный, украшенный резьбой бронзовый рог и дунул в него. В скалах отозвалось эхо.
 А на правом борту палубы столпились рабыни, среди которых была и Эльгифу. Она по-прежнему оставалась в своем черном бархатном платье. Все невольницы были в ошейниках, руки скованы впереди. Они смотрели на незнакомую страну, неприветливую и безрадостную, которой предстояло стать их домом.
 Я услышал, как примерно в пасанге от нас, где-то между скалами, прозвучал ответный сигнал рога.
 Наверное, скоро мы подойдем к берегу, где находятся владения Раздвоенной Бороды.
 — Поставьте ее на носу, — приказал Раздвоенная Борода, показав пальцем на стройную белокурую девушку.
 Красавицу быстро отвязали от остальных и сняли с нее наручники. Горм надел ей на шею веревку и с помощью еще одного матроса привязал невольницу к носу корабля. Спина девушки была выгнута и прижималась к грубому дереву, а щиколотки и запястья — надежно закреплены по бокам.
 Ивар Раздвоенная Борода еще раз просигналил в свой бронзовый рог. Прошло всего несколько секунд — и снова прозвучал ответ. Весла поднимались и опускались. Гребцы пели.
 — Покажите им золото!
 Подсвечники и чаши подвесили на веревках к носу змея, блюда прибили железными гвоздями прямо к мачте. Золотые пластины выставили на планширах, словно знамена.
 А затем корабль повернул, и моему изумленному взору предстала пристань, построенная из неровных бревен, которые были аккуратно прикрыты сверху двумя рядами обтесанных досок, и огромный широкий склон, поросший зеленой травой, спускающийся к самой воде. Примерно в ста ярдах от пристани виднелся длинный палисад, а высоко на скале был устроен наблюдательный пост, где я разглядел часового с рогом в руках. Именно его мы и слышали, когда подходили к берегу. Прижавшись к скале, лежа на животе, невидимый никому, он замечал все происходящее во фьорде. Сейчас он поднялся на ноги и помахал бронзовым рогом, а Раздвоенная Борода махнул ему в ответ рукой.
 Я заметил двух детенышей боска, которые паслись, пощипывая короткую зеленую траву. Вдалеке высились горы с заснеженными вершинами. Стадо верров, в сопровождении светловолосой девушки с палкой в руке, с печальным блеяньем поднималось по склону холма. Девушка прикрыла глаза рукой. Она была босиком, в длинной, до щиколоток тунике из белой шерсти, без рукавов и с глубоким вырезом. На шее красовалось темное кольцо.
 От палисада и с полей к нам бежали люди с непокрытыми головами и в обтрепанных куртках. Кое-кто из них носил кожаные брюки, другие — туники из крашеной шерсти. На склоне виднелось несколько возделанных полей, огороженных большими камнями. На них уже взошли первые колоски са-тарна; кроме того, здесь выращивали горох, бобы, капусту, лук и золотой сул — все, что способно расти в этих широтах. И еще я заметил маленькие фруктовые деревья и ульи, в которых жили пчелы; изредка попадались небольшие строения с деревянными скошенными крышами — в одних работали ремесленники, в других сушилась рыба или взбивалось масло. Возле одной из скал стояло длинное низкое здание, наверняка предназначенное для зимовки босков и верров, а также для хранения заранее заготовленного корма. В сарайчике, спрятавшемся в тени скал, со стенами, сложенными из особенно толстых бревен, наверное, находился погреб, куда на санях доставляли лед с гор.
 Босков было совсем немного, все они, очевидно, давали молоко. В Торвальдсленде принято летом отгонять большую часть животных в горы, где они сами пасутся на склонах холмов. С наступлением первых холодов северяне загоняют их на зиму в сараи.
 Люди, работавшие в полях, носили туники из белой шерсти; волосы их были коротко пострижены, на шее — кованый железный ошейник с кольцом. Никто из них не уходил с полей: подобный поступок мог повлечь за собой немедленную смерть — они были невольниками.
 По покатому склону к воде бежали какие-то люди. Некоторые выскочили из-за частокола. Среди них я заметил немало рабынь в белых туниках. Им разрешили выйти навстречу своему господину. Северянам нравилось, когда дома после похода их встречали соблазнительные рабыни с сияющими глазами. В полях я углядел надсмотрщика в алой тунике, который жестом разрешил остальным рабам тоже отправиться на пристань. И они поспешили на берег моря.
 Сегодня в доме Ивара Раздвоенная Борода будет праздничное пиршество.
 Капитан налил себе из бочки огромную кружку эля, в которую входило не меньше пяти галлонов. Однако кружка с легкостью помещалась в его огромном сжатом кулаке. Это был символ топора, знак Тора. Ивар пустил кружку с двумя бронзовыми ручками по кругу, так что каждому гребцу удалось хлебнуть из нее. Люди закидывали головы и делали по нескольку жадных глотков, жидкость стекала по бородам на грудь. Так пили эль победы.
 В заключение Раздвоенная Борода допил остатки эля и отбросил кружку к мачте, после чего, к моему удивлению, спрыгнул с корабля прямо на движущиеся весла. Гребцы запели. Раздвоенная Борода, к восторгу собравшихся на берегу, которые подбадривали его радостно воплями, принялся танцевать на веслах. Конечно, это было не настоящим танцем, а скорее сложным гимнастическим упражнением, требующим острого глаза, фантастического чувства равновесия и невероятной координации движений. Ивар Раздвоенная Борода, с громкими криками перепрыгивая с одного движущегося весла на другое, перемещался вдоль борта к корме, ловко вскочил на борт, сделал несколько шагов по палубе, а в следующий миг уже танцевал на веслах другого борта, теперь направляясь к носу судна. Наконец Ивар вскинул руки вверх и, воспользовавшись движением весла, вскочил на нос и встал рядом со мной. Его тело покрылось потом, а глаза возбужденно блестели. На берегу в его честь уже поднимались кубки с элем. Мужчины разразились приветственными возгласами, к ним присоединились и рабыни.
 Змей Ивара Раздвоенная Борода грациозно скользил к причалу. Нетерпеливые руки схватили причальные канаты.
 Весла скользнули внутрь корабля, и воины Торвальдсленда повесили свои щиты на бортах змея.
 Мужчины на пристани восторженно взревели, увидев стройную белокурую девушку, жестоко привязанную веревками к носу змея Раздвоенной Бороды.
 — Я привез еще восемнадцать других! — крикнул Ивар Раздвоенная Борода.
 Его люди с радостным смехом подтолкнули остальных рабынь вперед, к самому борту, заставив встать на скамейки.
 — Накалите железо! — приказал Раздвоенная Борода.
 — Все уже готово! — рассмеялся мускулистый мужчина в кожаном фартуке, стоявший на причале.
 Девушки содрогнулись. Их собирались клеймить.
 — Принесите наковальню к помосту! — рявкнул Раздвоенная Борода.
 Невольницы поняли, что им всем предстоит носить ошейники.
 — Все уже на месте! — снова засмеялся мускулистый северянин, который явно был кузнецом.
 Горм тем временем отвязал стройную белокурую девушку. В результате она оказалась первой в связке рабынь. Эльгифу, все еще в черном бархатном платье, измятом и порванном, замыкала шествие. Горм не стал надевать наручники на белокурую девушку, он только привязал ее за шею к общей связке. Более того, он снял наручники и с остальных рабынь, включая и Эльгифу.
 С причала на борт змея перебросили сходни.
 Стройная белокурая девушка, которую Ивар Раздвоенная Борода держал за руку, первой ступила на трап. Она посмотрела вниз на восторженно воющих мужчин.
 По другую сторону от Ивара Раздвоенная Борода появился Горм. На кожаном ремне, перекинутом через плечо, он нес высокий темный сосуд, наполненный жидкостью.
 Мужчины на берегу засмеялись.
 На тонкой цепочке, обернутой вокруг горлышка сосуда, висела золотая чаша с двумя ручками.
 Ухмыляющийся Горм наполнил темной жидкостью золотую чашу. На свету клубящаяся жидкость казалась черной.
 — Пей, — приказал Ивар Раздвоенная Борода, всунув чашу в руки белокурой девушки, которая много дней назад в храме Кассау щеголяла красной жилеткой, белой блузкой и сеткой из золотых нитей в волосах.
 Она взяла чашу, которая оказалась очень красивой — ее украшало искусно выполненное изображение скованных цепью рабынь, орнамент в виде цепи и выгравированная плеть.
 Девушка посмотрела на черную жидкость.
 — Пей, — велел Раздвоенная Борода.
 Она поднесла чашу к губам и попробовала, а потом закрыла глаза и сморщилась.
 — Оно очень горькое, — заплакала девушка.
 — Пей, — повторил Ивар Раздвоенная Борода, приставив острие ножа к ее животу.
 Девушка откинула голову, проглотила отвратительный напиток, закашлялась и снова заплакала. С ее шеи сняли веревку, и Раздвоенная Борода приказал:
 — Пусть отправляется на помост.
 Он подтолкнул девушку вперед, прямо на руки стоявших на берегу мужчин, которые куда-то ее потащили.
 Новых рабынь Ивара Раздвоенная Борода, даже богатую гордячку Эльгифу, заставили выпить рабское вино, а потом всех по очереди развязали и потащили на помост, где каждую должны были заклеймить.
 Ивар Раздвоенная Борода, Горм и я, а следом и остальные воины сошли на берег. Капитана радостно приветствовали, обнимали, колотили по спине. Он не скупился на ответные тумаки.
 — Удача сопутствовала вам? — спросил какой-то мужчина, руку которого украшало спиральное серебряное кольцо.
 — Да, удача нам не изменила, — подтвердил Раздвоенная Борода.
 — А это кто такой? — спросил другой, показывая на меня. — Волосы у него не подстрижены и цепей что-то не видно.
 — Это Тэрл Рыжий, — ответил Раздвоенная Борода.
 — А он чей? — спросил северянин.
 — Я свой собственный, — ответил я.
 — У тебя что, нет джарла? — не унимался любопытный.
 — Я сам себе джарл, — объяснил я ему.
 — А с топором обращаться умеешь? — спросил тот.
 — Научи меня, — предложил я.
 — Да и меч у тебя какой-то маленький, — продолжал приставать ко мне северянин. — Он тебе для того, чтобы чистить сулов?
 — Мой меч очень быстрый, — сообщил я ему. — И жалит, словно змея.
 Он протянул руку и неожиданно схватил меня за пояс. Я сразу понял, что он решил немного пошутить и сбросить чужестранца в воду. Однако ему даже не удалось сдвинуть меня с места, тогда он удивленно фыркнул, и я тут же обхватил его за пояс. Мы стояли и раскачивались на обструганных досках причала. Остальные расступились, чтобы дать нам побольше места.
 — Оттар просто обожает всякие игры, — пояснил Ивар Раздвоенная Борода.
 Неожиданно я сделал резкое движение, приподнял своего противника и швырнул в воду.
 Промокший насквозь, отплевывающийся Оттар выбрался на причал.
 — Завтра я научу тебя обращаться с топором, — смеясь, пообещал, он.
 Мы пожали друг другу руки. В отсутствие Ивара Раздвоенная Борода Оттар следил за его скотом, фермами, вел счета и присматривал за остальным хозяйством.
 — Он отлично играет в каиссу, — заявил Раздвоенная Борода.
 — Мне он все равно не противник, — сказал Оттар.
 — Посмотрим, — усмехнулся я.
 Сквозь толпу встречающих к нам пробиралась какая-то рабыня.
 — Неужели мой джарл забыл Гунхильду? — спросила она, а потом, тихонько всхлипывая, подобралась поближе, обняла и поцеловала Ивара в плечо.
 У нее на шее был ошейник из черного железа с кольцом, в которое продевалась цепь.
 — А как насчет Пухлых Губок? — вскрикнула другая и опустилась на колени, не сводя с Раздвоенной Бороды умоляющих глаз.
 Иногда рабыням давали говорящие имена — у этой девушки были полные, чувственные губы и светлые волосы; а еще от нее пахло веррами, по всей видимости, именно ее я видел на склоне со стадом этих домашних животных.
 — Пухлые Губки чуть не погибла от страданий, дожидаясь возвращения своего джарла, — пролепетала она, и Раздвоенная Борода молча потрепал ее по голове здоровенной ручищей.
 — А Ольга? — завопила третья рабыня, черноволосая и очень красивая.
 — Ты не должен забывать Хорошенькие Ножки, мой джарл, — напомнила о себе еще одна красотка, совсем молоденькая и миниатюрная, мне показалось, что ей нет еще и шестнадцати.
 Она с жадностью прильнула к руке Раздвоенной Бороды и принялась тихонько покусывать ее.
 — Пошли прочь, девки! — засмеялся Оттар. — Раздвоенная Борода привез с собой новую добычу, свеженьких красоток!
 Гунхильда разозлилась, двумя руками опустила тунику до самого пояса и, гордо выпрямившись, встала перед Раздвоенной Бородой, выставив вперед роскошную грудь. Она была просто великолепна, ее красоту подчеркивал тяжелый ошейник из черного железа.
 — Ни одна из них, — заявила она, — не сможет доставить тебе такое удовольствие, как Гунхильда!
 Раздвоенная Борода подхватил ее на руки, жадно поцеловал в губы, сжав рукой грудь, а потом отшвырнул на доски причала.
 — Займитесь приготовлениями к пиру! — приказал он.
 — Слушаюсь, мой джарл! — воскликнула Гунхильда, вскочила на ноги и побежала к палисаду.
 — Да, мой джарл! — закричали остальные девушки и устремились вслед за Гунхильдой, чтобы начать приготовления к празднику.
 Раздвоенная Борода обратил свое внимание на змея и на добычу, которую под восторженные крики толпы его воины выносили на берег.
 Когда с этим было покончено, я последовал за Раздвоенной Бородой к кузнице. Перед входом в нее и располагался помост, сделанный из огромного упавшего дерева. Даже с обструганной корой толщина бревна составляла не менее ярда. Рядом с ним на коленях, друг за другом, стояли новые рабыни, прижимаясь к дереву правым плечом. Среди них находилась и Эльгифу. Вокруг собрались мужчины, в том числе и мускулистый кузнец. Чуть в стороне, на большом камне установили наковальню. Рядом я увидел две раскаленные докрасна жаровни, на белых углях лежали железные клейма. Невысокий парнишка с коротко постриженными волосами в тунике из белой шерсти и ошейнике качал воздух при помощи небольших мехов. Воздух над жаровнями дрожал. С другой стороны стоял широкоплечий молодой раб с железным ошейником на шее и в такой же тунике из белой шерсти.
 — Она будет первой, — заявил Раздвоенная Борода, указав на стройную белокурую девушку.
 Широкоплечий раб, не обращая внимания на стоны девушки, положил несчастную животом вниз на помост. Двое мужчин держали ее за плечи, еще двое — за ноги. Пятый, в тяжелой кожаной рукавице, вытащил из огня раскаленное железное клеймо.
 — Прошу тебя, мой джарл, — молила она, — не клейми свою девушку!
 По знаку Раздвоенной Бороды железо крепко прижали к ее телу. Только после того, как клеймо убрали, девушка закричала. Ее глаза были крепко закрыты, зубы скрипели. Она пыталась не плакать. Собрав всю волю в кулак, белокурая красавица надеялась победить боль. И все же, когда раскаленное, дымящееся железо убрали, она не выдержала. Забыла о гордости и начала безудержно выть, как и любая другая только что заклейменная рабыня. Ее оттащили в сторону. Она закинула голову назад, слезы текли по лицу, и девушка снова закричала. Бросив взгляд вниз, она увидела клеймо на своем теле.
 Широкоплечий раб заставил ее подойти к наковальне и поставил на колени.
 Раздвоенная Борода использовал клеймо, распространенное на Севере; в Торвальдсленде не было таких жестких правил, как на Юге, где купеческая каста постаралась ввести единую форму. Клеймо Раздвоенной Бороды представляло собой полукруг с диагональной чертой, проходящий через его правый край. Диаметр круга составлял дюйм с четвертью, и длина черты была такой же. Клеймо, как и многие другие, имело символический смысл. На Севере принято считать, что рабыня — это женщина, живота которой касается острие меча.
 — Посмотри на меня, — приказал кузнец.
 Белокурая девушка, глаза которой переполняли слезы, подняла голову.
 Он открыл железный ошейник, толщиной в полдюйма, и надел ей на шею. С ошейника свисало кольцо, сквозь которое можно было продеть цепь.
 — Положи голову рядом с наковальней, — сказал кузнец.
 Не дожидаясь, пока она подчинится, кузнец схватил девушку за волосы и резко дернул вниз, так что ее шея оказалась на земле, а два свободных конца ошейника сошлись на наковальне. Между ошейником и шеей оставалось около четверти дюйма. Я увидел светлые густые волосы у нее на затылке. На нижнем конце ошейника находились два толстых небольших кольца, на другом — еще одно, такого же диаметра. Кузнец совместил кольца, так что одно оказалось внутри двух других — они идеально соответствовали по размерам. Затем продел сквозь отверстия железную заклепку.
 — Не дергай головой, рабыня, — предупредил кузнец.
 Быстрыми, уверенными ударами молотка он заклепал кольца.
 Взяв девушку за волосы, кузнец отшвырнул ее в сторону. Она лежала и плакала, заклейменная, обнаженная рабыня в ошейнике.
 — Следующая, — скомандовал Раздвоенная Борода.
 К помосту подошла другая плачущая девушка.
 Вскоре осталась только Эльгифу.
 Раздвоенная Борода нарисовал на земле каблуком своего сапога круг рабыни.
 Она посмотрела на него.
 А потом под смех собравшихся мужчин подобрала подол, вошла в круг и встала, глядя на Раздвоенную Бороду.
 — Сними одежду, моя красавица, — приказал Раздвоенная Борода.
 Эльгифу подняла руки и расстегнула черное бархатное платье, а потом стянула его через голову. И осталась в одной тонкой шелковой сорочке. Ее она тоже сняла через голову и отбросила в сторону.
 Гордо вскинула голову и осталась стоять неподвижно.
 Ивар облизнул губы. Многие мужчины восторженно закричали, некоторые звонко ударили правыми ладонями по левому плечу. Несколько воинов застучали древками копий по щитам.
 — Ну, разве она не лакомый кусочек? — спросил Ивар, обращаясь к своим людям.
 И снова все закричали и захлопали. В глазах гордой Эльгифу появился страх.
 — Беги под клеймо! — неожиданно резко приказал Раздвоенная Борода.
 С горестным стоном Эльгифу подбежала к помосту. Ее, как и всех остальных девушек, бросили на бревно лицом вниз. Через мгновение раскаленное железо ужалило и ее. Отчаянный вопль Эльгифу вызвал смех у остальных рабынь. Потом ее отвели к наковальне и поставили на колени.
 Тут я заметил, как широкоплечий раб подошел к стройной белокурой девушке и помог ей подняться на ноги.
 — Я вижу, Тири, — сказал он, — что теперь ты стала невольницей.
 — Вульфстан, — пролепетала она.
 — Здесь меня называют Тарск, — сказал он.
 Он потрогал ошейник у нее на шее.
 — Гордая Тири, — задумчиво проговорил он и улыбнулся, — и надо же так случиться, рабыня! Ты отказалась выйти за меня. Помнишь?
 Тири ничего не ответила.
 — Ты считала, что слишком хороша для меня. — Тарск рассмеялся. — А теперь, вне всякого сомнения, станешь ползать на животе перед тем, кто сможет освободить тебя.
 Она гневно посмотрела на него.
 — Разве не так? — спросил он.
 — Да, Вульфстан, — проговорила она, — стану!
 Он продолжал держать ее за ошейник.
 — Но тебя не освободят, Тири, ты будешь продолжать носить ошейник. Ты теперь рабыня, — сказал он.
 Она опустила голову.
 — Мне приятно видеть тебя здесь, — не унимался Тарск. Девушка подняла глаза и сердито взглянула на него. — Клеймо делает женщину лучше. И тебя тоже, Тири, украшает ошейник — черное железо великолепно смотрится на твоем нежном теле.
 — Спасибо тебе, Вульфстан, — сказала она.
 — Женщине необходим ошейник, — добавил он.
 Глаза Тири вспыхнули.
 — Иногда, — предупредил он, — чтобы сделать невольницу более послушной, ее обнаженной бросают к нам. — Он улыбнулся. — Не бойся. Если это случится с тобой, я не сделаю тебе больно, рабыня. Не сомневайся.
 Она отшатнулась от него.
 Раздались последние удары молота, и Эльгифу оттащили за волосы в сторону от наковальни.
 — Торопитесь, рабыни! — закричал Раздвоенная Борода. — Торопитесь, ленивые девки! Нужно готовить пир!
 Рабыни, а среди них и Тири с Эльгифу, убежали, как испуганное стадо табуков, по зеленой траве к воротам палисада — там их ждала работа.
 Ивар Раздвоенная Борода хохотал, откинув назад голову. У него на коленях, обнаженная, сидела та, что еще недавно звалась Эльгифу — она обнимала его за шею и целовала в щеку; теперь дочь правителя Кассау носила новое имя — Булочка. С другой стороны к Ивару ластилась Гунхильда.
 Я держал в руке большой рог северян.
 — Но его же невозможно поставить! — удивленно воскликнул я.
 Раздвоенная Борода снова откинул голову назад и захохотал:
 — Если не можешь осушить его разом, отдай другому!
 Мне ничего не оставалось, как поднять рог и выпить все его содержимое.
 — Великолепно! — вскричал Раздвоенная Борода.
 Я протянул рог обнаженной Тири, которая стояла на коленях возле моей скамьи.
 — Слушаюсь, мой джарл, — сказала она и убежала, чтобы наполнить рог из огромной бочки.
 Как изумительно красивы обнаженные женщины в ошейниках!
 — Я совсем не таким представлял себе твой зал для пиршеств, — сказал я Ивару.
 Мне казалось, что залы в домах северян должны быть немного другими. На самом деле настоящие пиршественные залы, роскошные, с высокими потолками, построенные из досок и бревен, со скамьями и колоннами, резными украшениями и коврами, большими очагами, где кипятят воду, встречаются редко и принадлежат самым богатым джарлам. Помещение, в котором мы сейчас находились, было самым обычным — и меня это удивило. Однако, подумав немного, я решил, что тут нет ничего странного: в этой безрадостной стране ведь растут только чахлые, кривые деревья. В Торвальдсленде дерево стоит огромных денег. Да и то, что удается купить, используется для строительства кораблей. Если северянин вынужден делать выбор между своим домом и кораблем, всегда побеждает последний, поскольку имен но благодаря наличию судна человек получает необходимые средства для сносного существования, в том числе и для строительства дома.
 — Вот, джарл, — сказала Тири и протянула мне рог, который был наполнен медом Торвальдсленда, густым и сладким.
 Весь дом Ивара Раздвоенная Борода представлял собой длинный зал, около ста двадцати горианских футов длиной. Его стены, построенные из дерна и камня, были толстыми и надежными, местами они достигали восьми футов. Выходил дом на север и юг, таким образом он оказывался меньше открыт северным ветрам, что особенно важно зимой. В самом центре, в круглом углублении, находился очаг. В этой большой длинной комнате жили, ели и спали. В одном конце за деревянной загородкой располагалась кухня. Высота потолков не превышала шести футов, а это означало, что большей части мужчин приходилось наклоняться, передвигаясь по залу. Здесь было темно. Кроме того, в помещениях подобного рода часто задерживается дым, который, как это принято в Торвальдсленде, выходит наружу через узкие отверстия в крыше. В центральной части зала по всей длине пол опущен на один фут ниже уровня земли, там поставлены столы и скамьи. А еще в центре имеется два ряда столбов, расстояние между которыми равняется примерно семи футам — они поддерживают крышу. По краям зала, на уровне земли, прямо на полу разложены меха. Спальни отгорожены друг от друга камнями. Таким образом сам зал находится немного ниже уровня земли, а спальни расположены по обе стороны от него, там, где начинаются стены. В спальнях имеется место, где можно сложить вещи, а сами помещения достигают восьми футов в длину.
 Две рабыни, обнаженные, как и все остальные, Хорошенькие Ножки и Пухлые Губки, шли со стороны кухни, сгибаясь под тяжестью огромного подноса с жареным дымящимся тарском. Они пробирались к столу, а мужчины тем временем шлепали и щипали их. Девушки смеялись от удовольствия. Чтобы они не обожглись, на плечи им положили куски толстой кожи. И вот жареный тарск уже стоит перед нами на столе. Выхватив из-за пояса нож и оттолкнув в сторону Гунхильду и Булочку, Ивар Раздвоенная Борода принялся резать мясо и бросать куски тем, кто сидел за столом.
 Я услышал, как весело хохочут мужчины у меня за спиной, а где-то в углу, довольно далеко от стола, насиловали рабыню, которая отчаянно кричала. Это была одна из новых девушек, привезенных Раздвоенной Бородой из Кассау, а ее крики были криками удовольствия.
 — Ну, так вот, — сказал мне Ивар Раздвоенная Борода. — Я нахожусь вне закона.
 — Этого я не знал, — ответил я.
 — Одна из причин, по которой мой зал построен не из дерева, — пояснил он.
 — Понятно, — протянул я. — Зато у тебя есть палисад.
 Ивар бросил мне кусок мяса.
 Отрезав еще два маленьких кусочка, он засунул их в открытые рты Гунхильды и Булочки.
 Его ручные собачонки послушно все прожевали.
 — Палисад, — продолжал разговор Раздвоенная Борода, — довольно низкий, а щели замазаны глиной.
 Я оторвал немного мяса от своего куска и протянул Тири. Она улыбнулась мне. Эта девушка изо всех сил хотела научиться доставлять мужчине удовольствие.
 — Спасибо, мой джарл, — сказала она и аккуратно взяла мясо зубами.
 Я рассмеялся, а она испуганно опустила глаза. Тири знала, что очень скоро ей будет преподан урок, как нужно ублажать мужчину — по-настоящему.
 — Ты богат, — сказал я, — и у тебя много людей. Не сомневаюсь, ты вполне мог бы построить себе зал из дерева, если бы только захотел.
 — А зачем ты прибыл в Торвальдсленд? — неожиданно спросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Чтобы отомстить, — ответил я. — Я охочусь на одного из курий.
 — Они опасны, — заметил Ивар Раздвоенная Борода.
 Я пожал плечами.
 — Один из них напал на нас, — неожиданно вмешался Оттар.
 Ивар вопросительно взглянул на него.
 — В прошлом месяце, — продолжал Оттар, — он украл одного из наших верров.
 Это не мог быть тот курия, за которым охотился я.
 — Мы не сумели его выследить, — сказал Оттар.
 — Он наверняка ушел из наших мест, — утешил Оттара Ивар.
 — Эти твари часто вас беспокоят? — поинтересовался я.
 — Нет, — ответил Ивар, — они редко забираются так далеко на юг.
 — Они умеют мыслить, — сказал я ему, — у них даже есть язык.
 — Мне это известно, — кивнул Ивар.
 Я не стал говорить Ивару, что существа, которых называют куриями, или зверями, на самом деле, представляют чуждую расу, которая воюет с Царствующими Жрецами за власть над двумя мирами — Землей и Гором. В этих сражениях, о которых большинству людей даже на Горе ничего не известно, время от времени корабли курий терпят крушение и приземляются на поверхности Гора. Царствующие Жрецы всегда стараются уничтожить все следы катастрофы, однако экипаж поверженного корабля их уже не интересует. Если заброшенные в мир Гора курии склоняли голову перед оружием и технологией Царствующих Жрецов, им, как и людям, разрешалось продолжать свое существование. Курии, с которыми мне доводилось иметь дело, были чудовищными существами, употреблявшими людей в пищу. Как и для акул, кровь была для них сильнейшим стимулирующим средством. Они обладали силой и интеллектом, хотя их способности, как и возможности людей, заметно уступали могуществу Царствующих Жрецов. Курии не боялись убивать и делали это с удовольствием, кроме того, они достигли высокого уровня технологического развития — достойный противник для Царствующих Жрецов. Многие из них жили в стальных космических кораблях — животные инстинкты этих диких волков пространства до некоторой степени ограничивались верностью Корабельному Кодексу. Считалось, что их собственный мир уничтожен. В это легко верилось, поскольку курии проявляли удивительную злобу и жадность, без устали создавая смертоносное оружие и технологии. Потеряв собственный мир, они стремились заполучить власть над другим.
 Конечно, курии, с которыми приходилось иметь дело народу Торвальдсленда, были потомками потерпевших катастрофу, по меньшей мере в первом поколении. Считалось, что нельзя допустить, чтобы курии с кораблей вошли в контакт со своими собратьями на Горе.
 Если люди и курии встречались, а чаще всего это происходило на Севере, то лишь для того, чтобы сойтись в смертельной схватке. Курии охотно питались человеческим мясом, а люди, естественно, старались вы следить и уничтожить жестокого врага. Однако обычно, учитывая силу и свирепость зверей, люди не рисковали охотиться вдалеке от своих жилищ, особенно если дело ограничивалось пропажей боска или раба. Даже жители Торвальдсленда считали, что вполне достаточно отогнать зверя подальше от собственного поселения — в особенности, если в результате курии оказывались на вражеской территории.
 — А как ты узнаешь курию, которого ищешь? — спросил Ивар.
 — Думаю, он сам меня узнает, — ответил я.
 — Ты очень смелый или очень глупый человек, — заявил Ивар.
 В ответ я лишь сделал большой глоток меда и закусил мясом тарска.
 — Ты с Юга, — продолжал Ивар. — У меня есть к тебе предложение.
 — И в чем оно заключается? — осведомился я.
 Мимо нас один из гребцов пронес на плече смеющуюся и брыкающуюся рабыню Ольгу.
 Другие рабыни тоже оказались среди людей Ивара. Некоторые из новых девушек пытались сопротивляться. Одна из них разозлила своего повелителя, и он начал бить ее ремнем. Когда северянин отпустил девушку, она, рыдая, принялась его целовать. Мужчины хохотали. Еще одну из новых рабынь бросили на скамью. Она лежала на спине, голова откинулась назад, длинные черные, давно немытые волосы свисали до пола; глаза оставались закрытыми.
 — Только не останавливайся, мой джарл, — молила она. — Твоя рабыня просит тебя не останавливаться!
 — Я вне закона, — повторил Ивар. — На дуэли я убил Финна Широкий Ремень.
 — Но это же была дуэль, — несколько удивился я.
 — Финн Широкий Ремень приходился двоюродным братом джарлу Свейну Синий Зуб.
 — Понятно, — кивнул я.
 Свейн Синий Зуб был знаменитым джарлом Торвальдсленда, в некотором смысле он считался самым могущественным из всех. Говорят, что в своем зале для пиршеств он мог накормить тысячу человек. Кроме того, ходил слух, что Свейн в случае необходимости мог послать стрелу войны на десять тысяч ферм. Десять кораблей стояли в его гавани, и еще сто готовы были прибыть по первому зову.
 — Он твой джарл? — спросил я.
 — Был моим джарлом, — пожав плечами, ответил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Должно быть, выкуп очень высок? — предположил я.
 Раздвоенная Борода посмотрел на меня и усмехнулся.
 — Свейн заломил такую цену, — горько улыбнулся Ивар, — что все возмутились. Даже жрецы рун и его собственные люди не смогли бы уплатить ее.
 — Значит, ты останешься вне закона до тех пор, пока тебя не схватят или не убьют?
 — Он надеется, что я покину Торвальдсленд, — сказал Ивар.
 — Однако до сих пор ты этого не сделал, — заметил я.
 Ивар ухмыльнулся.
 — Он не знает, где я. Если бы ему удалось это выяснить, то в мою бухту мигом вошла бы сотня кораблей.
 — А каков выкуп? — осведомился я.
 — Сотня золотых стоунов, — ответил Ивар.
 — Ты взял никак не меньше в храме Кассау, — заметил я.
 — И еще сапфиры Шенди, которые весят столько же, сколько взрослый мужчина, — добавил Раздвоенная Борода.
 Я промолчал.
 — Ты не удивлен? — спросил Ивар.
 — Требования кажутся просто бессмысленными, — улыбаясь, признался я.
 — Однако ты знаешь, что я сделал на Юге? — поинтересовался он.
 — Это общеизвестно — ты освободил Ченбара Морской Слин, убара Тироса, из темницы Порт-Кара, а твоя плата равнялась его весу в сапфирах Шенди. — Я не стал говорить Ивару, что, будучи адмиралом Порт-Кара, именно я, под именем Боска, захватил Ченбара в плен.
 Я не мог не восхищаться дерзостью этого человека из Торвальдсленда, хотя в результате его смелого налета меня в прошлом году чуть не настигла смерть в северных лесах. Сарус из Тироса по приказу освобожденного Ченбара, попытался захватить в плен Марленуса из Ара и меня. Я сумел спастись, а спустя некоторое время разбил Саруса и освободил Марленуса и наших людей.
 — Теперь, — рассмеялся Ивар Раздвоенная Борода, — Свейн Синий Зуб не сможет спать спокойно на своих мехах.
 — Ты уже собрал сто стоунов золота, — заметил я, — и сапфиры Шенди, которые весят столько же, сколько Ченбар Морской Слин из Тироса.
 — Однако Синий Зуб хочет от меня еще одну вещь, — признался Ивар.
 — Луны Гора? — поинтересовался я.
 — Нет, — возразил Раздвоенная Борода, — луну Скагнара.
 — Не понимаю, — признался я.
 — Дочь Торгарда из Скагнара, Хильду Надменную.
 Я рассмеялся.
 — Торгард из Скагнара, — заметил я, — едва ли уступает самому Синему Зубу.
 — Ты из Порт-Кара, — сказал Ивар.
 — Мой дом стоит в этом городе, — кивнул я.
 — Является ли Торгард из Скагнара врагом Порт-Кара? — спросил он.
 — Мы в Порт-Каре, — ответил я, — обычно редко вступаем в споры с людьми из Скагнара, но корабли Торгарда не раз совершали нападения на наши суда. Многих жителей Порт-Кара он отправил в воды Тассы.
 — Можно ли утверждать, — осторожно спросил Ивар, — что в таком случае он твой враг?
 — Да, — ответил я, — так можно сказать.
 — И ты охотишься за курией? — уточнил Ивар.
 — Да, — кивнул я.
 — Задача трудная и опасная, — заметил Ивар.
 — Возможно, — согласился я.
 — Однако было бы интересно принять участие в такой охоте, — заявил Раздвоенная Борода.
 — Я буду только рад, если ты составишь мне компанию, — не стал отказываться я.
 — А тебя волнует, станет ли дочь Торгарда из Скагнара носить рабский ошейник?
 — Мне это совершенно безразлично, — пожал я плечами.
 — Я думаю, очень скоро Хильда Надменная окажется в зале Ивара Раздвоенная Борода, — заявил он.
 — Задача трудная и опасная, — задумчиво проговорил я.
 — Возможно, — согласился он.
 — Хочешь, чтобы я составил тебе компанию? — спросил я.
 Он усмехнулся.
 — Гунхильда, — приказал Ивар, — принеси рог меду.
 — Слушаюсь, мой джарл, — ответила рабыня и побежала к бочке.
 Через несколько секунд Гунхильда вернулась с огромным рогом меда.
 — Мой джарл, — с поклоном сказала она.
 Раздвоенная Борода взял рог, и мы вместе осушили его.
 А потом пожали друг другу руки.
 — Я буду только рад, если ты пойдешь со мной, — с довольной улыбкой заявил он. Потом Раздвоенная Борода поднялся на ноги. — Пейте! — закричал он своим людям. — Пейте мед за Хильду Надменную, дочь Торгарда из Скагнара!
 Его люди громко захохотали. Обнаженные рабыни в ошейниках забегали между столами, наполняя рога медом.
 — Пир! — объявил Ивар Раздвоенная Борода. — Пир!
 Много мяса было съедено, выпит не один рог с медом.
 Хотя зал Ивара Раздвоенная Борода был построен из земли и камня, а сам хозяин считался вне закона, он встретил меня на пороге, после того как попросил немного подождать за дверью, в своих лучших алых с золотом одеждах, с чашей, наполненной водой, и полотенцем в руках.
 — Добро пожаловать в зал Ивара Раздвоенная Борода, — сказал он.
 Я вымыл руки и лицо из чаши, которую подал мне сам Раздвоенная Борода, и вытерся полотенцем. Потом меня пригласили войти и посадили на самое почетное место напротив хозяина. Ивар подарил мне роскошный плащ из меха морского слина; копье с наконечником из бронзы; щит из крашеного дерева, укрепленный железными полосами; железный шлем конической формы с защитными цепочками и стальной пластиной, прикрывающей нос, которую можно было поднимать и опускать; рубашку и кожаные штаны; четыре золотых кольца; а напоследок — боевой топор Торвальдсленда с огромным лезвием.
 — Благодарю тебя, — сказал я.
 — Ты прекрасно играешь в каиссу, — ответил Ивар.
 Я отлично понимал, что помощь Ивара в суровых землях Торвальдсленда невозможно переоценить. Он мог знать места обитания курий; редкие северные диалекты, часть из которых очень существенно отличались от горианского языка, привычного для жителей Ара, Ко-Ро-Ба или даже далекой Тарии; к тому же ему наверняка прекрасно известны обычаи и правила поведения в залах северных джарлов. Мне совсем не хотелось, чтобы меня бросили в темницу только за то, что я случайно оскорбил какого-нибудь свободного воина Торвальдсленда из-за незнания местных обычаев. Но главное — Раздвоенная Борода был могучим воином, храбрым человеком и хитрым тактиком; оставалось только радоваться, что мне удалось обзавестись таким сильным союзником.
 Надеть рабский ошейник на шею дочери Торгарда из Скагнара не казалось мне такой уж серьезной платой за помощь Ивара.
 Торгард из Скагнара, безжалостный и жестокий, один из самых могущественных северных джарлов, был моим врагом.
 Это он гнался за нами в море на своем «Черном слине».
 Что ж, пусть его дочь, Хильда Надменная, остерегается.
 Я взглянул на Раздвоенную Бороду. Одной рукой он обнимал за талию дочь правителя Кассау, Булочку, а другой — Гунхильду, обладательницу великолепной высокой груди.
 — Попробуй свою Булочку, — просила новая рабыня.
 Он поцеловал ее.
 — А Гунхильду! Гунхильду! — запротестовала прежняя фаворитка.
 Ее рука скользнула внутрь меховой рубашки Ивара, и он поцеловал невольницу.
 — Разреши Булочке доставить тебе удовольствие! — рыдала та, которая еще совсем недавно была гордой Эльгифу.
 — Нет, разреши Гунхильде! — воскликнула Гунхильда.
 — Я смогу это сделать лучше! — утверждала Булочка. — Лучше!
 — Нет, я! — рассердилась Гунхильда.
 Ивар Раздвоенная Борода встал. Рабыни продолжали цепляться за его ноги.
 — Бегите к мехам! — приказал он. — Обе!
 Девушки моментально убежали.
 Он перешагнул через скамейку и последовал за ними. Там, где располагались спальни, примерно на фут выше центральной части, в которой стояли длинный стол и скамьи, тут и там на небольших земляных возвышениях были разложены закругленные бревна длиной от десяти до пятнадцати футов и около восьми дюймов толщиной. По всей длине бревна опоясывали аккуратные железные ленты, к которым были приделаны кольца с длинной цепью, на конце цепи висели ножные кандалы.
 Гунхильда выставила левую ногу, и Раздвоенная Борода приковал ее; потом пришла очередь Булочки. Раздвоенная Борода сбросил куртку. Послышался перезвон цепей, обе рабыни повернулись — Булочка налево, а Гунхильда направо — и улеглись, дожидаясь, пока Ивар устроится между ними.
 Сидевшие за столами воины расхохотались. Одну из новых девушек из Кассау бросили прямо на стол. Она лежала на спине среди кусков мяса и разлитого меда; смеясь, новая рабыня отталкивала одетых в меха воинов Торвальдсленда. Другую невольницу увели на меха спальной платформы. Я видел, как в темноте промелькнуло ее белое тело, когда она пыталась отползти в сторону, однако ее швырнули на меховую постель и приковали за лодыжку. Северянин быстро завладел ею. Я заметил, как ее голова поднялась, она попыталась поцеловать его в губы, но он жестоко отбросил девушку назад — он мог делать со своей добычей все, что захочет. Рабыне ничего не оставалось, как подчиниться.
 — Мой джарл! — рыдала она. — Мой джарл!
 Он снова толкнул девушку на спину и быстро овладел ею с удивительной жестокостью и силой. Я видел, как снова и снова поднимается его тело, а девушка отчаянно прижимается к нему. Рабыням не приходится рассчитывать на милосердие.
 — Я люблю тебя, мой джарл! — кричала она.
 Мужчины за столами, продолжавшие есть мясо и прихлебывать мед, весело над ней смеялись.
 Она рыдала и кричала от удовольствия.
 Когда гребец покончил с ней и поднялся, чтобы уйти обратно к столу, невольница попыталась удержать его. Он швырнул ее обратно на меха. Рыдая, протягивала она к нему руки. Гребец молча повернулся и пошел к столу.
 Я заметил, как другой северянин подполз к девушке, схватил ее за волосы и повалил на постель. В следующее мгновение ее обнаженное тело прижималось уже к новому хозяину.
 — Я люблю вас, мои джарлы, — рыдала она. — Я люблю вас!
 Все снова расхохотались.
 Я посмотрел в другую сторону; на скамье одиноко и неподвижно застыл Ролло, его огромное тело напоминало каменную глыбу. Он был обнажен по пояс. На золотой цепочке висел брелок в виде золотого топора. Грудь великана густо поросла волосами. Казалось, он не обращает ни малейшего внимания на кипевший вокруг пир; не слышит смеха и воплей рабынь; он сидел, положив огромные руки на колени; его глаза были закрыты. Рабыня, проходя мимо с рогом в руках, задела его и в страхе отшатнулась. Ролло даже не открыл глаз.
 Он отдыхал.
 — О нет! — услышал я, как воскликнула Булочка.
 Я повернулся, чтобы взглянуть на постель Раздвоенной Бороды. Ивар снял с шеи серебряную цепь — символ власти Гурта, правителя Кассау, завел руки Булочки за спину и ловко замотал их цепью. Она сидела на мехах, левая лодыжка прикована к бревну в ногах постели, а руки стянуты за спиной цепью, которая когда-то служила символом власти ее отца.
 Она со страхом посмотрела на Раздвоенную Бороду. Он бросил Булочку на спину.
 — Не забывай о Гунхильде, — заныла другая рабыня, прижимаясь губами к плечу Раздвоенной Бороды.
 Я услышал, как зазвенела ее цепь.
 Мужчин-рабов приковывали на ночь в сараях босков; рабыни оставались в зале для того, чтобы услаждать свободных мужчин, которые часто менялись партнершами. Тот, кто развлекался с рабыней последним, должен был пристегнуть ее наручниками к постели.
 Я слышал стоны удовольствия.
 И бросил взгляд на Тири, стоящую на коленях возле моей скамьи. Она со страхом смотрела на меня. Красивая девушка, изящная и чувственная. В блестящих глазах светится ум. Железный ошейник чернеет на шее.
 — Беги к постели, рабыня, — резко приказал я.
 Тири вскочила на ноги и, заливаясь слезами, бросилась к моей постели.
 Она улеглась и подобрала под себя ноги.
 — Лодыжку, — приказал я.
 Я смотрел на нее. Она не спускала с меня глаз, в которых плескался страх. Ее маленькое изящное тело белым пятном выделялось на красно-черных мягких мехах. Девушка дрожала.
 — Лодыжку, — повторил я.
 Она подставила изящную ножку.
 Я приковал ее к постели, а потом улегся рядом.




 Глава 7. КУРИЯ


 Следующие пять дней я провел за весьма приятными занятиями.
 По утрам под присмотром Оттара я учился искусству обращения с боевым топором.
 Лезвие глубоко входило в дерево шеста.
 — Старайся, чтобы при ударе работали мышцы спины, — смеялся Оттар. — Тогда у тебя получится.
 Воины закричали от удовольствия, когда я одним ударом перерубил шест.
 Тири и другие рабыни радостно подпрыгивали и хлопали в ладоши.
 Какими полными жизни они казались! Как и положено рабыням, у них были распущены волосы. Глаза девушек сияли; щеки раскраснелись; каждый дюйм их тела казался удивительно живым и красивым. Какими не реально женственными они были, какими непосредственными и восхитительными, какими свежими и свободными, какими открытыми в своих чувствах; они ходили, стояли и даже смеялись, как женщины. Им не позволяли иметь гордость, но радоваться они могли.
 Только тонкие шерстяные туники с разрезом до самой талии скрывали красоту их тел.
 — Еще! Еще! Пожалуйста, мой джарл! — кричала Тири.
 И снова огромный топор вонзился в столб, от которого отлетел большой кусок.
 — Отлично! — похвалил Оттар.
 А потом он вдруг сделал выпад в мою сторону, но я отбил удар топорищем и, не выпуская топора из правой руки, треснул его левой с такой силой, что Оттар упал на землю. А я подскочил к нему и занес свое оружие.
 — Великолепно! — воскликнул Оттар.
 Рабыни, все до одной, хлопали в ладоши и вопили от восторга.
 Оттар вскочил на ноги и погрозил топором хохочущим девушкам.
 Они с визгом отскочили в сторону.
 — Ольга, — сказал Оттар, — отправляйся сбивать масло.
 — Слушаюсь, мой джарл, — ответила девушка и, подхватив юбку, умчалась выполнять приказ.
 — Гунхильда и Пухлые Губки, — продолжал Оттар, — вас ждут ваши ткацкие станки.
 — Слушаемся, джарл. — Девушки повернулись и устремились в дом, их станки стояли возле западной стены.
 — А ты, маленькая девка, — сказал он Тири, которая сделала шаг назад и склонила голову, — ты будешь носить навоз верров в подоле своего платья на поле, где растет сул.
 — Да, мой джарл. — Тири рассмеялась и убежала, а я стоял и смотрел вслед босоногой, изумительно прекрасной девушке.
 — А вы, лентяйки, хотите, чтобы вас разрезали на кусочки и скормили рыбе парсит? — крикнул Оттар, обращаясь к остальным.
 — Нет, джарл! — дружно запротестовали рабыни.
 — Тогда займитесь делом!
 Девушки с визгом разбежались в разные стороны.
 — Ну, а теперь еще два раза, — сказал Оттар мне и положил руку на свой широкий, отделанный золотом ремень. — Потом найдем другой столб.
 Существует масса хитростей, когда сражаешься топором: бойцы часто делают ложные выпады, наносят короткие, быстрые удары или пускают в дело рукоять, если ты замахиваешься, то иногда оказываешься открытым для противника. Можно, конечно, поговорить об основных стратегических принципах, вот, например: воин делает вид, что собирается как следует размахнуться, даже издает воинственный клич, но на полпути задерживает руку, и если ему удается застать этим маневром противника врасплох, тот бросится вперед и откроет топору шею; иногда, если один из бойцов держит щит слишком высоко, можно сделать шаг влево и отрубить руку со щитом; кроме того, серьезную опасность представляют удары, направленные в ноги — человек падает, словно подрубленное дерево. Что касается защиты: если удается заставить противника как следует размахнуться, а потом избежать смертоносного лезвия топора, на короткое время возникает преимущество; этого можно добиться следующим образом — воин делает вид, что открывается немного больше, чем следует, его противник начинает думать, что имеет дело с человеком неопытным, и раньше времени решается нанести полновесный удар. Топор Торвальдсленда — один из самых страшных видов оружия, известного горианцам. Вступать в схватку с воином, который умеет с ним обращаться, очень опасно, потому что частенько бывает достаточно нанести всего один удар, но мастер топора делает это только тогда, когда абсолютно уверен в том, что одержит победу.
 Ан спустя Раздвоенная Борода в сопровождении Оттара, следившего за порядком на ферме, и Тэрла Рыжего отправились инспектировать поля.
 Северный са-тарн, растущий ровными желтыми рядами, поднялся дюймов на десять. В этих широтах сезон продолжается сто двадцать дней — благодаря смягчающему воздействию Торвальдстрима. Зерно засеяли еще прошлой осенью, вскоре после праздника сбора урожая, до наступления суровых холодов, которые не дают растениям пустить надежные корни. Когда вместе с весной возвращается тепло и земля смягчается, зерна прорастают. Подсчеты показывают, что са-тарн, посаженный осенью, дает более обильный урожай.
 — Хорошо, — довольно сказал Раздвоенная Борода. Он поднялся на ноги и отряхнул с колен налипшую землю. — Хорошо!
 На землях Раздвоенной Бороды в основном выращивали са-тарн, однако я заметил множество садов и огородов, кроме того, многие держали босков и верров. Оттар выкопал для нас с Иваром две крупные редиски, и мы, стерев грязь, с удовольствием их съели. Тоспиты в саду Ивара, которые росли в этих широтах, — в отличие от лармы — еще стояли зелеными. Я улыбнулся, вспомнив, что тоспиты почти всегда дают слишком много семян, за исключением редкой разновидности с длинным стеблем. Я не слишком их люблю, потому что они горькие. Некоторые люди похожи на них. Чаще всего тоспиты едят, нарезая кусочками и поливая медом, иногда в сиропе; сок используется при приготовлении множества блюд. Они превосходны для восполнения нехватки витаминов во время длительных морских путешествий, поскольку содержат большое количество витамина С. Иногда их называют «ларма моряка». У тоспитов жесткая шкурка, их легко сушить и хранить. На кораблях их обычно держат вместе с овощами, под перевернутой шлюпкой. Мы остановились возле маслобойни, где Ольга заканчивала складывать масло в бочонок. Мы его попробовали, оно оказалось вполне приличным.
 — Отнеси на кухню, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Слушаюсь, мой джарл, — ответила Ольга.
 — Поторопись, лентяйка! — прикрикнул на нее Ивар.
 — Слушаюсь, мой джарл. — Ольга подхватила бочонок за веревочные ручки и поспешила к дому.
 Перед тем как Раздвоенная Борода отправился в обход своих владений, к нему подошла Булочка и опустилась перед ним на колени, держа в руках тарелку с хлебом из са-тарна. Дочь Гурта, правителя Кассау, учили печь хлеб. Она опасливо наблюдала за Иваром Раздвоенная Борода, который откусил небольшой кусок.
 — Не хватает соли, — сказал он ей. Булочка задрожала. — Может быть, ты думаешь, что живешь на Юге? — сурово поинтересовался он.
 — Нет, мой джарл, — ответила она.
 — Может быть, ты считаешь, что достаточно ублажать нас в мехах? — осведомился Раздвоенная Борода.
 — О нет, мой джарл! — воскликнула Булочка.
 — Рабыни на Севере должны уметь делать множество полезных вещей, — заявил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Да, мой джарл! — прошептала она.
 — Отдай это тарскам.
 — Слушаюсь, мой джарл. — Булочка заплакала, вскочила на ноги и бросилась прочь.
 — Рабыня! — позвал Раздвоенная Борода. Булочка остановилась и повернулась. — Ты, я вижу, хочешь, чтобы тебя отправили к столбу для порки? — осведомился он.
 Это высокий столб, который стоит на улице, он гладко отполирован, в верхней части находится железное кольцо, к нему привязывают провинившуюся рабыню за запястья. Возле загона для босков стоит еще один, только кольцо расположено повыше, здесь наказывают невольников-мужчин.
 — Нет, мой джарл! — в ужасе крикнула Булочка.
 — В таком случае позаботься о том, чтобы в следующий раз хлеб у тебя получался лучше! — заявил Раздвоенная Борода.
 — Слушаюсь, мой джарл, — ответила она и убежала.
 — Хлеб вовсе не так плох, — сказал мне Ивар Раздвоенная Борода, когда она исчезла из виду.
 Он отломил мне кусок, и мы доели подношение Булочки. Хлеб и в самом деле был довольно вкусным, но соли действительно не хватало. По дороге на поля мы ненадолго остановились посмотреть, как справляются с работой Гунхильда и Пухлые Губки. Они хорошо знали свое дело и ловко обращались с ткацкими станками, а увидев Раздвоенную Бороду, радостно заулыбались. Под конец нашей прогулки мы поговорили немного с кузнецом, которого звали Готрек. А потом направились дальше. Чтобы сократить путь, мы пошли между тоспитовыми деревьями, мимо поля, где рос сул. С мотыгой в руке, спиной к нам, на поле стоял широкоплечий молодой раб в белой тунике и с коротко подстриженными волосами. Он нас не видел. К нему приблизилась белокурая Тири, двумя руками она держала подол своего платья, в котором несла навоз верров.
 — У нее отличные ножки, — заметил Оттар.
 Мы подошли уже совсем близко, но они нас по-прежнему не замечали.
 Тири успела уже много раз сходить на поле и обратно, однако молодого человека увидела в первый раз. Перед этим он вместе с другими невольниками занимался рыболовными сетями на берегу.
 — О! — воскликнул он. — Приветствую юную леди из Кассау.
 Тири посмотрела на него, и в ее глазах вспыхнул гнев.
 — Думала ли ты в Кассау, — спросил он, — что тебе придется носить навоз на поля Торвальдсленда?
 Она ничего ему не ответила.
 — Раньше я не знал, — не унимался молодой невольник, — что у тебя такие красивые ноги. — Он засмеялся. — Почему ты никогда не показывала жителям Кассау, что у тебя такие чудесные ножки?
 Тири рассвирепела.
 Держа подол левой рукой, она сбросила навоз на землю. Теперь рабу придется мотыгой подгребать навоз к растениям.
 — О, не опускай подол, Тири, — воскликнул невольник. — У тебя такое красивое клеймо. Почему бы тебе не показать его еще раз Вульфстану из Кассау?
 Она сердито показала бедро, а потом быстро опустила подол.
 — Ну как, Тири, — спросил он, — тебе нравится, что ты стала девушкой, чьего живота касается острие меча?
 — Это не твой меч, — резко бросила она. — Я принадлежу свободным мужчинам.
 А затем с бесстыдством рабыни Тири, которая когда-то была известной молодой леди Кассау, задрала подол, открыв бедра, наклонилась вперед и злобно плюнула в молодого невольника.
 Он бросился к ней, но Оттар опередил его. Он ударил Вульфстана, раба Тарска, ручкой своего топора по спине, чуть пониже шеи. Вульфстан упал, а в следующее мгновение Оттар связал ему руки и, держа его за железный ошейник, заставил встать на колени.
 — Ты видел, что твой топор делает с деревянным столбом, — сказал он мне, — давай теперь посмотрим, хорош ли он, когда речь идет о мягком теле человека.
 Не выпуская из рук ошейника, он заставил раба подняться на ноги и встать ко мне спиной. Позвоночник, конечно, не выдержит удара; более того, если ударить достаточно сильно, лезвие топора пройдет насквозь. Впрочем, чтобы разрубить тело человека на две части, одного удара недостаточно. А наносить второй удар считается дурным тоном. Молодой невольник стоял, покорно опустив голову. Тири отскочила в сторону и прижала руки ко рту.
 — Ты видел, — сказал Оттар Ивару Раздвоенная Борода, — что он нагло вел себя с рабыней, которая является собственностью свободных мужчин.
 — Невольники и рабыни, — вмешался я, — иногда ссорятся.
 — Он собирался дотронуться до нее своими руками, — возразил Оттар.
 Это и в самом деле было очень серьезным обвинением. Ведь рабыни, в конце концов, действительно собственность свободных мужчин. Невольникам не позволено к ним прикасаться.
 — Ты бы дотронулся до нее? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Да, мой джарл, — прошептал молодой невольник.
 — Вот видишь! — воскликнул Оттар. — Пусть Рыжий попробует свой топор!
 — Прикажи его выпороть, — улыбнувшись, сказал я.
 — Нет! — взревел Оттар.
 — Будет так, как хочет Рыжий, — объявил Раздвоенная Борода и, повернувшись к невольнику, продолжал: — Немедленно отправляйся к столбу для порки и попроси первого свободного человека, который будет проходить мимо, чтобы он тебя выпорол.
 — Слушаюсь, мой джарл, — ответил раб.
 Его разденут и привяжут за руки к столбу, стоящему возле сарая, где держат босков.
 — Пятьдесят ударов, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Слушаюсь, мой джарл, — ответил невольник.
 — Плеткой, — продолжал Раздвоенная Борода, — которая называется «змея».
 Наказание будет очень суровым. «Змея» — довольно тяжелый хлыст из плетеной кожи, восьми футов длинной и около дюйма в толщину. Он с легкостью сдирает кожу со спины. Иногда в хлыст вплетают кусочки металла. Невольник вполне мог умереть, не выдержав наказания. Следует отличать «змею» от обычного горианского хлыста, которым учат рабов послушанию и который состоит из пяти широких полос. Чаще всего его используют для наказания женщин, поскольку он не оставляет шрамов. Когда речь идет о невольниках, шрамы не имеют никакого значения. Девушка с непомеченной спиной стоит дороже, чем та, у которой много шрамов. Мужчины обычно предпочитают женщин с гладкой кожей, если не считать клейма на бедре. В Тарии и Аре рабынь даже принято брить.
 Невольник посмотрел на меня. Он был обязан мне жизнью.
 — Спасибо вам, мой джарл, — сказал он.
 А затем повернулся и, держа связанные руки перед собой, побежал к сараю, где держали босков.
 — А ты, Оттар, отправляйся-ка в кузницу, — ухмыляясь, приказал Раздвоенная Борода, — скажи Готреку, что бы он прошел мимо сарая с босками.
 — Хорошо, — радостно ответил Оттар.
 Готрек был кузнецом, так что я даже посочувствовал молодому невольнику.
 — И еще, Оттар, — продолжал Раздвоенная Борода, — проследи за тем, чтобы раб вышел утром на работу.
 — Обязательно, — сказал Оттар и направился к кузнице.
 — Я слышал, Рыжий, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, — что твои занятия с топором проходят успешно.
 — Я рад, что Оттар так думает, — ответил я.
 — Я тоже рад, что он так считает, — заявил Ивар Раздвоенная Борода. — Это значит, что так оно и есть. — Он отвернулся. — Вечером встретимся на пиру.
 — Сегодня будет еще один пир? — удивился я. — По какому поводу?
 Мы пировали все четыре предыдущие ночи.
 — А нам нравится пировать, — заявил Ивар Раздвоенная Борода. — Вполне достаточный повод.
 Ивар ушел. Я повернулся к Тири.
 — В том, что произошло, — сказал я ей, — есть и твоя вина, рабыня.
 Она опустила голову.
 — Я его ненавижу, — призналась она, — но мне бы не хотелось, чтобы его убили. — Она посмотрела на меня. — Меня накажут, мой джарл? — спросила она.
 — Да, — сказал я ей.
 В ее глазах появился страх. Она была удивительно красива.
 — Хлыстом из меха, — рассмеялся я.
 — Я с нетерпением буду ждать наказания, мой джарл, — радостно улыбнулась она.
 — Беги, — приказал я.
 Тири повернулась и побежала в сторону дома, однако, сделав несколько шагов, повернулась и посмотрела на меня.
 — Я буду с нетерпением ждать, мой джарл! — крикнула она напоследок и умчалась, великолепная юная леди из Кассау, босая, в железном ошейнике, всего лишь рабыня, спешила в дом, чтобы лечь на меха в ожидании обещанного наказания.
 — Неужели, мой джарл, только рабыни могут испытывать подобное удовольствие? — спросила Тири.
 — Говорят, что лишь рабыням дано познать его, — ответил я.
 Она лежала на спине, повернув ко мне голову. Я расположился рядом, опираясь на локоть. Ее левое колено было поднято вверх; щиколотка прикована к бревну у основания постели, шею украшал железный ошейник.
 — Тогда, мой джарл, — заявила она, — я счастлива, что стала рабыней.
 Я снова ее обнял.
 — Рыжий! — позвал меня Ивар Раздвоенная Борода — Пойдем со мной!
 Я грубо оттолкнул Тири, оставив ее прикованной к постели. Через несколько мгновений, засунув топор в кожаную петлю, я присоединился к Раздвоенной Бороде.
 Снаружи собралось несколько мужчин с корабля Ивара и окрестных ферм. Среди них я увидел раба-горбуна, в глазах которого светился ужас.
 — Отведи нас к тому, что ты нашел, — потребовал Раздвоенная Борода.
 Мы последовали за невольником и прошли больше четырех пасангов вверх по склонам, ведущим к летним пастбищам.
 Сверху мы видели оставшиеся далеко внизу фермы и корабль Ивара Раздвоенная Борода. Мы остановились. За большим обломком скалы несчастный перепуганный раб показал нам свою находку. Потом он отвернулся, не в силах смотреть.
 Я удивился.
 — Разве в этих горах водятся ларлы? — спросил я.
 Мужчины посмотрели на меня так, словно я сошел с ума.
 — Ни один слин не смог бы такого сделать, — сказал я.
 Мы все еще раз посмотрели на то, что осталось от боска. Даже крупные кости были сломаны, видимо, их перекусили мощные челюсти, чтобы высосать сладкий мозг.
 — Значит, ты не знаешь, чья это работа? — спросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Нет, — пожал я плечами.
 — Этого боска убил курия, — пояснил он.
 Четыре дня мы выслеживали зверя, но так и не смогли найти. Хотя убийство было совершено совсем недавно, нам не удалось обнаружить даже следов хищника.
 — Необходимо отыскать его, — заявил Раздвоенная Борода. — Они должны знать, что не могут безнаказанно охотиться на земле Ивара Раздвоенная Борода.
 И все же мы его не нашли.
 Вечером того дня, когда зверь загрыз боска, мы не пировали, как и во все последующие ночи. Мы охотились за новым врагом без малейшего успеха. Мужчины помрачнели, стали агрессивными и злыми. Даже рабыни больше не смеялись и не шутили. Потому что где-то на земле Ивара Раздвоенная Борода прятался курия.
 — Может быть, он ушел отсюда, — предположил Оттар на четвертую ночь.
 — Он больше ни разу ни на кого не напал, — заметил кузнец Готрек, который охотился вместе с нами.
 — Ты думаешь, это тот же самый, что убил верра в прошлом месяце, а потом исчез? — спросил я у Оттара.
 — Не знаю, — ответил Оттар. — Вполне возможно, поскольку курии крайне редко заходят так далеко на юг.
 — Кто знает, может быть, он оказался слишком злобным даже для своих соплеменников и они его прогнали, — сказал Раздвоенная Борода.
 — А вдруг он спятил или просто глуп? — предположил Оттар.
 — А еще вполне возможно, — сказал Горм, — что он болен или ранен и не может больше охотиться на быстрых северных оленей.
 Эти причины, с моей точки зрения, вполне могли заставить курий изгнать своего соплеменника из пещер. Я не сомневался, что эти существа не прощают слабости.
 — Во всяком случае, — сказал я, — похоже, что он ушел.
 — Нам больше ничего не угрожает, — закончил за меня Готрек.
 — Устроим пир? — спросил Горм.
 — Нет, — ответил Раздвоенная Борода. — Сегодня у меня нет настроения.
 — По крайней мере, зверь ушел, — повторил Готрек.
 — И нам больше ничего не угрожает, — эхом отозвался Горм.
 Я проснулся посреди ночи. Тири спала, прижавшись ко мне. Я не трогал ее этой ночью, однако ножные кандалы снимать не стал.
 Я боялся пошевелиться.
 По какой-то причине меня охватило беспокойство.
 Я лежал и прислушивался к тяжелому дыханию спящих мужчин. Рядом со мной тихо дышала Тири.
 Я не двигался.
 Мне показалось, что моего лица коснулось легкое дуновение холодного воздуха.
 Я лежал в темноте и не шевелился.
 И тут я почувствовал его запах.
 С диким криком вскочив на ноги, я отбросил в сторону меха.
 В то же мгновение мощные когтистые лапы подняли меня в воздух. Я не видел того, кто на меня напал. В следующую секунду меня с силой отшвырнули к стене.
 — Что здесь происходит? — услышал я крик.
 Тири проснулась и дико завизжала.
 Я оказался на полу у стены.
 — Факелы! — заорал Раздвоенная Борода. — Принесите факелы!
 Рабыни голосили, мужчины удивленно переговаривались.
 Я слышал громкое чавканье.
 В свете факела, поднятого Раздвоенной Бородой, мы увидели зверя.
 Он был всего в десяти футах от меня. Зверь поднял морду от изуродованного тела человека. Его огромные круглые глаза блестели в свете факелов. Рабыни продолжали дико орать, их цепи звенели.
 — Оружие! — крикнул Раздвоенная Борода.
 — Курия! Курия! — вопили мужчины.
 А зверь стоял, склонившись над телом, и моргал. Он не собирался сдаваться. Его шкура была черного цвета с белыми пятнышками, большие заостренные уши прижаты к голове. Он весил около пятисот фунтов и был примерно семи футов ростом. Казалось, его широкий нос с двумя похожими на узкие щели ноздрями сделан из кожи. У него был черный язык и два ряда клыков, четыре из которых, сверху и снизу, выступали вперед, как у волков; два верхних показались мне особенно длинными и кривыми. Руки существа были длиннее и мощнее ног; он держал тело, которое продолжал пожирать, в лапах с шестью пальцами, похожими на щупальца.
 Он шипел и рычал, оскалив клыки, и не боялся нас.
 Ни один из нас не шевелился. Зверь стоял в свете факелов, не собираясь сдаваться. И тут у него за спиной я увидел поднятый топор, который с яростной силой обрушился на спину чудовищу, чуть пониже шеи. Зверь упал вперед, чуть не задев истерично вопящую рабыню, и я узнал Ролло. Он больше не казался сонным; впрочем, и на человека в этот момент он не особенно походил; Ролло нанес удар, когда остальные — Готрек, Горм, я, даже Раздвоенная Борода — могли только с ужасом взирать на курию. Ролло снова поднял топор.
 — Нет! — крикнул Раздвоенная Борода. — Сражение окончено!
 Великан опустил топор, медленно вернулся на свою постель и лег спать.
 Один из людей Раздвоенной Бороды прикоснулся концом копья к морде зверя, а потом вонзил его прямо в пасть; древко копья вырвалось из его рук, рабыни снова взвыли от ужаса.
 — Он все еще жив! — закричал Горм.
 — Отойдите от него, — приказал Ивар Раздвоенная Борода. — Опасайтесь челюстей.
 При помощи цепей и шестов тело курии удалось вытащить из зала. Мы бросили его на землю за стенами палисада. Начало светать.
 Я встал рядом с ним на колени.
 Он открыл глаза.
 — Ты меня знаешь? — спросил я.
 — Нет, — ответил он.
 — Это маленький курия, — заметил Раздвоенная Борода. — Обычно они гораздо больше. Обрати внимание на белые полосы. Он болен.
 — Надеюсь, — сказал я, — что он пришел в зал не из-за меня.
 — Нет, — успокоил меня Раздвоенная Борода. — Они прекрасно видят в темноте. Если бы он искал тебя, ты был бы уже мертв.
 — Почему он осмелился войти в зал? — спросил я.
 — Курии очень любят человеческое мясо, — пояснил Ивар Раздвоенная Борода.
 Я знал, что люди, как и другие животные, — для курий всего лишь вид пищи.
 — Почему он не попытался убежать и не стал сражаться? — спросил я.
 Раздвоенная Борода пожал плечами.
 — Он ел, — сказал Ивар. Потом наклонился над зверем. — Ты уже охотился здесь раньше? — спросил он у курии. — Это ты убил верра и боска?
 — И в зале, — ответил курия, оскалившись, — я убил человека.
 — Кончайте с ним, — приказал Ивар Раздвоенная Борода.
 Четыре копья поднялись в воздух, но ни одно из них так и не опустилось.
 — Нет, он уже мертв, — сказал Ивар Раздвоенная Борода.




 Глава 8. ХИЛЬДА ИЗ СКАГНАРА


 — Значит, именно этими духами пользуются высокорожденные женщины Ара, когда отправляются на песенные представления в Эн-Кара? — с любопытством переспросила светловолосая девушка.
 — Да, леди, — заверил я ее, кланяясь и стараясь говорить с акцентом жителя Ара.
 — Он слишком вульгарный, — сморщила она носик.
 — Это счастливый запах, — продолжал уговаривать я.
 — Для низкорожденных, — презрительно бросила она.
 — Лаламус! — позвал я.
 Мой помощник, парень мощного телосложения, но явно глупый, гладко выбритый, как и все продавцы духов, одетый в бело-желтый шелк и золотистые сандалии, поклонился и поспешил ко мне. В руках он держал поднос, уставленный флаконами.
 — Я не знал, — вынужден был признать я, — что на Севере есть леди, обладающие таким тонким вкусом.
 Возможно, мой акцент не смог бы ввести в заблуждение жителя Ара, но на тех, кто не часто слышал быструю, гладкую речь южан, мелодичную и экспрессивную, он производил нужное впечатление. Мой помощник, к несчастью, не мог говорить.
 Глаза Хильды Надменной, дочери Торгарда из Скагнара, вспыхнули.
 — Вы, южане, думаете, что на Севере живут одни лишь варвары! — резко сказала она.
 — Какими же мы были глупцами, — признался я, опустив голову.
 — Я могла бы зажарить вас в жире тарска, — заявила она, — или сварить в масле тарлариона!
 — Сжалься над нами, великолепная леди, — застонал я, — сжалься над теми, кто никак не ожидал найти на Севере такую знающую и утонченную госпожу.
 — Возможно я вас прощу, — снизошла она. — А еще какие-нибудь духи вы привезли?
 Мой помощник подобострастно поднял флакон.
 — Нет, — прошипел я. — Эта женщина через секунду поймет, что мы ей предлагаем.
 — Дай-ка понюхать, — приказала Хильда.
 — Да тут нет ничего особенного, леди, — с тоской протянул я, — хотя среди высокорожденных и самых красивых женщин Ара этот аромат пользуется большой популярностью.
 — Дай понюхать, — настаивала она.
 Я вытащил пробку и отвернулся, словно сгорал от стыда. Хильда поднесла флакон к носу.
 — Отвратительно воняет, — проговорила она.
 Я быстро закрыл флакон пробкой и сердито всунул в руки своего смущенного помощника, который поставил его на место.
 Хильда сидела в большом кресле, на котором красовался знак Скагнара — нос корабля-змея. Ручки украшали головы оскалившихся слинов. Хильда холодно улыбнулась.
 На ней было роскошное платье из зеленого бархата, закрытое до самой шеи и украшенное золотом.
 Она взяла следующий флакон, который я для нее открыл.
 — Нет, — сказала Хильда и вернула мне флакон.
 В ее длинных волосах, заплетенных в косы, сверкала золотистая лента.
 — Я и не представляла, — заявила она, — что в Аре такие убогие товары.
 Ар, богатый людный город, самый большой на Горе, считался символом высококачественных товаров. Знак Ара, одна-единственная буква, которая стоит на его Домашнем Камне, горианское написание названия города, часто подделывается торговцами-мошенниками, которые ставят его на свои собственные товары. Этот знак совсем нетрудно подделать. Однако, несмотря ни на что, его ни разу не меняли; это часть традиции. Лично я считаю, что товары Ко-Ро-Ба столь же хороши или даже лучше, чем те, что производятся в Аре, но что верно, то верно — Ко-Ро-Ба не имеет репутации величайшего города юго-востока. Ар считается законодателем мод и хороших манер. Многие модницы предпочитают носить одежду, сшитую, «как в Аре», за которую платят значительно больше, чем стоят изделия из гораздо более доброкачественных тканей; «как в Аре» — эту фразу можно услышать довольно часто. Я ничего не имею против моды. После реставрации Марленуса из Ара в 10119 Контаста Ар, со дня основания Ара, на пиру, посвященном одержанной победе, он объявил о том, что отныне рабыни, принадлежащие государству, будут носить платья еще на два с половиной дюйма короче. Этот закон был мгновенно принят в Аре, а затем и во всех остальных городах. Следуя моде, я тоже ввел эти скандальные изменения в собственном доме; я совсем не хотел смущать своих девушек, вынуждая их носить чрезмерно длинные туники; по правде говоря, я даже переплюнул убара из Ара, заставив невольниц укоротить подолы еще на четверть дюйма. У большинства горианских рабынь великолепные ноги; с каждым днем я все больше и больше в этом убеждаюсь; интересно, сколько девушек знает, что свободные мужчины могут любоваться их ножками благодаря тому, что давным-давно, перебрав на победном пиру, Марленус из Ара решил внести изменения в одежду рабынь Ара. Еще один обычай, практикуемый далеко на Юге, ниже горианского экватора, в Тарии, например — прокалывать рабыням уши. Хотя это уже давным-давно делается на далеком Юге, на Севере эта практика не получила особого распространения до тех пор, пока не стала популярной в Аре. Во время пира Марленус, в качестве специального угощения, приготовленного для высших военачальников, показал им танцовщицу, рабыню с проколотыми ушами. В ушах у нее покачивались золотые кольца — крайняя степень унижения; ей даже не дали закончить танец. По знаку Марленуса рабыню схватили, бросили на пол, где она только что танцевала, после чего ею попользовались более ста человек. С тех пор прокалывание ушей начало быстро распространяться на Севере. Частенько хозяева и работорговцы насильно подвергают своих невольниц этой процедуре. Интересно, что протыкание носа для ношения кольца считается рабынями не таким страшным наказанием, как прокалывание ушей. Возможно, причина в том, что на далеком Юге свободные женщины народа фургонов носят в носу кольца; а может быть, дело в том, что отверстия не видно — я не знаю. Прокалывание ушей считается страшным унижением для рабыни. Любая женщина, у которой проколоты уши, рассматривается как рабыня.
 — Вы оскорбляете меня, — заявила Хильда Надменная, предлагая такой жалкий товар! Неужели в великом Аре нет ничего лучше?
 Если бы я действительно был торговцем из Ара, то наверняка разозлился бы. Духи, которые я ей предлагал, Ивар Раздвоенная Борода захватил на корабле из Коса. Это были настоящие духи из Ара, тончайшие и изысканные. «Кто такая, — спрашивал я себя, — эта Хильда, дочь варвара, неотесанного северного пирата, живущая в высокой деревянной крепости на берегу моря, чтобы с таким презрением рассуждать о духах из Ара?» Можно подумать, что она и в самом деле величайшая леди, а не дерзкая, хотя и соблазнительная, дочь морского разбойника.
 Я лишь низко поклонился и зашуршал бело-желтыми шелками своего одеяния.
 — О величайшая леди, — пролепетал я, — лучшие духи Ара слишком слабы и грубы для леди такого исключительного происхождения и вкуса.
 На руках у Хильды красовалось множество колец. На шее висело четыре золотые цепочки с медальонами. Запястья украшали золотые и серебряные браслеты.
 — Покажи мне остальные духи, человек с Юга, — высокомерно бросила она.
 Снова и снова пытались мы ублажить дочь Торгарда из Скагнара, однако удача нам не улыбнулась. Она морщилась, строила презрительные гримасы или просто с отвращением махала руками.
 Мы уже почти закончили с флаконами, стоявшими на нашем подносе.
 — У нас есть еще один аромат, — заявил я, — достойный убара из Ара.
 Я открыл флакончик и осторожно поднес его к ее ноздрям.
 — Ну, этот еще ничего, — сказала она.
 Я с трудом сдержался. Мне было хорошо известно, что эти духи были получены лучшими мастерами Ара после долгих трудов из сотен разных цветов. Они добавляли в них масло из дерева тентис; экстракт из шейных желез речного урта; вытяжки из камней длинного кита ханджера, которые образуются у него в желудке. К счастью, иногда эти камни удается находить в морской воде — они попадают туда вместе с испражнениями кита. На изготовление подобных духов уходит более года.
 — Возможно, они мне подойдут, — проговорила Хильда, я видел, что она довольна.
 — Они стоят всего восемь золотых стоунов, — подобострастно сказал я.
 — Я возьму их, — холодно заявила Хильда, — как подарок.
 — Подарок! — воскликнул я.
 — Да, — сказала она. — Вы меня разозлили. Мне пришлось проявить немалое терпение. Однако я начинаю его терять!
 — Сжалься над нами, достойная леди! — зарыдал я.
 — А теперь оставьте меня, — заявила она. — Спуститесь вниз, скажите, чтобы вас раздели и выпороли. После чего немедленно покиньте дом Торгарда из Скагнара. И радуйтесь, что я оставила вам жизнь.
 Я начал поспешно, словно был сильно напуган, собирать свои флакончики.
 — Не тронь это, — сказала Хильда и рассмеялась, — я отдам их моим рабыням.
 Я незаметно улыбнулся. Наглая шлюха хочет забрать у нас все наши запасы! Я нисколько не сомневался, что она не собирается отдавать духи рабыням. Хильда Надменная, дочь Торгарда из Скагнара оставит их себе.
 Я попытался спрятать один флакончик, который мы ей не показывали. Однако Хильда это заметила.
 — А это еще что такое? — резко спросила она.
 — Ерунда, — поспешно ответил я.
 — Дай-ка мне это понюхать, — потребовала она.
 — Пожалуйста, не надо, великодушная леди! — молил я.
 — Ты хотел утаить от меня этот флакон, не так ли? — рассмеялась она.
 — О нет, великодушная леди, — рыдал я.
 — Отдай, — приказала Хильда.
 — А может быть, не надо, леди? — спросил я.
 — Я вижу, — мрачно проговорила она, — что порки для вас будет недостаточно. Похоже, придется сварить вас в масле тарлариона!
 Я жалко улыбнулся и протянул ей флакон.
 Хильда рассмеялась.
 Мой помощник и я встали на колени у ее ног. Я заметил, что под зеленым бархатным платьем на Хильде надеты золотистые туфли.
 — Открой флакон, презренный слин, — приказала она.
 «Интересно, — подумал я, — встречал ли я когда-нибудь такую злую, гордую и холодную женщину?» Я открыл флакон.
 — Поднеси его к моим ноздрям, — надменно сказала Хильда, наклонившись вперед.
 Я поднес флакон прямо к изящному носику. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Открыв глаза, Хильда покачала головой.
 — Что это такое? — спросила она.
 — Аромат плена, — ответил я.
 Я взял ее за плечо. Ивар Раздвоенная Борода быстро снял браслеты и кольца с ее рук, а затем и золотые цепочки. Держа Хильду за запястья, я заставил ее встать. Ивар сорвал золотую сеть с ее волос, и они рассыпались по плечам, покрыв ее до самой талии. Он оторвал воротник ее платья, обнажив шею.
 — Кто ты такой? — прошептала Хильда.
 Ивар Раздвоенная Борода защелкнул наручники из черного железа на запястьях Хильды Надменной.
 — Кто ты такой? — снова прошептала она.
 — Друг твоего отца, — ответил он.
 Быстрым движением Ивар сорвал с себя бело-желтое шелковое одеяние. Я последовал его примеру.
 И тогда Хильда поняла, что мы из Торвальдсленда.
 — Нет! — закричала Хильда.
 В тот же миг я зажал ей рот, а кинжал Ивара коснулся ее горла.
 — Пока Торгард рыщет в море, — заявил Раздвоенная Борода, — мы рыщем в Скагнаре.
 — Может быть, мне стоит подержать флакон у нее под носом? — спросил я.
 Если пропитать этой жидкостью платок и прижать его к лицу женщины, то она потеряет сознание часов на пять. Первый ан она отчаянно сопротивляется, по том движения становятся вялыми и женщина затихает. Иногда эту жидкость используют тарнсмены; к ней часто прибегают работорговцы. Бывает, что для захвата женщин используются маленькие дротики, острия которых смазываются анестезирующей жидкостью; в результате женщина теряет сознание на сорок анов и приходит в себя уже среди других рабынь, обнаженной и в наручниках.
 — Нет, — возразил Ивар, — для моего плана важно, чтобы она оставалась в сознании.
 Я почувствовал, как зашевелились губы Хильды, прикрытые моей ладонью.
 Ивар слегка прижал острие кинжала к ее горлу.
 Она вздрогнула.
 — Если ты повысишь голос, то мгновенно умрешь, — сказал Ивар. — Ты меня поняла?
 Она кивнула. По сигналу Ивара я убрал руку, продолжая крепко держать Хильду за плечи.
 — Вам не удастся провести меня мимо стражи, — прошипела она.
 Раздвоенная Борода быстро осмотрел комнату и вынул из шкафа толстое оранжевое покрывало и шарф.
 — Там же стоит стража, — тихонько проговорила Хильда. — Вы просто глупцы! Вам никогда не пробраться мимо них!
 — А я и не собираюсь пробираться вместе с тобой мимо воинов, — спокойно ответил Ивар Раздвоенная Борода.
 Она недоуменно посмотрела на него. Ивар подошел к высокому окну ее комнаты, выходящему на залив. Далеко внизу плескались темные волны.
 Раздвоенная Борода выглянул наружу. Потом направился к столу, взял глиняную лампу, зажег ее и несколько раз поднял и опустил перед окном. Я подошел к нему, продолжая крепко держать Хильду. Мы вместе посмотрели вниз, в черную пустоту залива. И увидели, как на короткое время вспыхнула, а потом погасла корабельная лампа. Внизу, в лодке, нас ждал Горм с четырьмя гребцами.
 — У вас даже нет веревок, чтобы спустить меня в свою лодку, — презрительно бросила она. — Быстро снимите с меня эту гадость!
 Ивар Раздвоенная Борода подошел к двери и бесшумно задвинул два мощных железных засова.
 Хильда взглянула на пол; там лежали кольца, браслеты и золотые цепи, которые совсем недавно висели у нее на шее. Теперь ее горло было полностью обнажено, поскольку Ивар оторвал ворот у зеленого платья.
 — Вы не хотите взять мои кольца, браслеты и золотые цепочки? — удивленно спросила она.
 — Нам нужна только ты, — усмехнувшись, ответил Ивар.
 Я тоже не сдержал улыбки. Это было серьезное оскорбление Торгарду из Скагнара. Кольца, браслеты и цепочки останутся. Тем самым мы покажем, что нас интересует не золото, а только девушка, которую мы так дерзко похитили.
 Ивар Раздвоенная Борода наклонился и заставил Хильду снять золотые туфли и алые шелковые чулки в стиле Ара.
 Она стояла в платье из зеленого бархата с разорванным воротом и открытой шеей, без туфель и чулок, в наручниках, лишившаяся колец, браслетов и золотых цепочек; распущенные волосы струились по плечам.
 — Ноги вы тоже собираетесь мне связать? — спросила она.
 — Нет, — ответил Ивар.
 — У вас нет веревки, чтобы спустить меня, — повторила она, цепляясь за последнюю надежду.
 — Нет, — не стал спорить Раздвоенная Борода.
 Она недоуменно взглянула на него.
 — За меня дадут хороший выкуп, — заявила Хильда. Она посмотрела на свои рассыпанные на полу драгоценности. — И он будет гораздо выше, если на мне останутся все мои украшения.
 — Теперь ты станешь носить совсем простые украшения, — холодно сказал Раздвоенная Борода, — накидка из белой шерсти, клеймо и ошейник.
 — Ты сошел с ума! — прошипела она. — Я дочь Торгарда из Скагнара!
 — Девка, — презрительно бросил Раздвоенная Борода, — я взял тебя вовсе не ради выкупа.
 — Зачем же тогда вы меня похищаете? — взмолилась она.
 — Неужели ты так холодна, Хильда Надменная, что не можешь догадаться сама? — усмехнулся Ивар.
 — О нет! — прошептала она. — Нет! Нет!
 — Тебя научат подчиняться и служить своему господину.
 — Нет!
 Он взял оранжевое покрывало и накинул ей на голову.
 — Я прошу только об одном, — молила Хильда, — если вам удастся осуществить свой безумный замысел.
 — О чем же? — равнодушно поинтересовался Ивар.
 — Никогда, никогда, — просила она, — не отдавайте меня в руки Ивара Раздвоенная Борода!
 — Меня зовут Ивар Раздвоенная Борода, — заявил он.
 В ее глазах появился ужас.
 Ивар опустил покрывало на лицо и крепко завязал его на шее шарфом.
 Он не стал оглушать Хильду или затыкать ей рот: Ивар хотел, чтобы она могла звать на помощь. Конечно, ее крики будут приглушенными, так что их не услышат в крепости, — а вот Горму они помогут разыскать девушку в темноте.
 Раздвоенная Борода слегка приподнял Хильду, ее платье задралось вверх, обнажив колени. Мы услышали ее сдавленный голос.
 — Нет! Не надо! — рыдала она. — Я не умею плавать!
 Не говоря ни слова, Раздвоенная Борода вышвырнул ее в окно, и Хильда полетела вниз, отчаянно извиваясь и крича. До черных волн было не меньше ста ярдов. Плеск волн, ударяющихся о скалы, заглушил шум падения.
 Мы дали Горму время найти девушку, вытащить ее и связать лодыжки. Потом Раздвоенная Борода встал на подоконнике и нырнул вниз. После короткой паузы я последовал за ним.
 Прошло совсем немного времени, и вот я уже сижу на корме лодки рядом с Раздвоенной Бородой, стуча зубами от холода. Он успел раздеться и растирал тело большим куском меха. Горм протянул мне другую шкуру, и я с благодарностью схватил ее. Вскоре мы оба переоделись в сухую одежду. Раздвоенная Борода склонился над мокрой, дрожащей пленницей. Он снял с нее на ручники, после чего завел руки Хильды за спину и снова застегнул кандалы. Ноги девушки уже связал Горм. После этого Раздвоенная Борода бросил Хильду Надменную на дно лодки лицом вниз и взялся за руль. Тело девушки вытянулось во всю длину лодки, а ее голова оказалась между сапогами Раздвоенной Бороды.
 — Тихо! — приказал Ивар.
 Гребцы подняли весла. Все огни на лодке оставались потушены.
 Нас ждал сюрприз. К одному из причалов бесшумно, как морской змей, с двумя зажженными лампами на носу подошел «Черный слин». А мы-то предполагали, что Торгард отправился на промысел и вернется нескоро! Мы увидели, как по причалу, о чем-то переговариваясь, забегали люди с фонарями. Я поднял глаза вверх. Мне было хорошо видно окно Хильды Надменной, дочери Торгарда из Скагнара. В комнате все еще горел свет. Видимо, она поздно не спит. Перед дверью ее комнаты уснули пять рабынь, прикованные к своим постелям за лодыжки, а еще дальше стояли на посту четверо воинов, которым ужасно наскучила их однообразная работа. Хильда тихонько заскулила. Раздвоенная Борода пнул ее сапогом.
 — Помалкивай, — сурово приказал он.
 Она лежала на животе, ее пальцы мучительно и тщетно пытались избавиться от наручников. Промокшая, отчаявшаяся Хильда замолчала.
 — Подойдем поближе, — негромко приказал Раздвоенная Борода.
 Наши весла почти беззвучно опускались в воду, лодка медленно приближалась к «Черному слину».
 Мы увидели, как кто-то бросил причальные канаты.
 Гребцы втащили весла внутрь. Люди казались усталыми. Воины один за другим начали вешать свои щиты на борт.
 На палубу перебросили сходни, и появился Торгард из Скагнара в развевающемся на ветру плаще, с рогатым шлемом на голове. Он первым сошел на пристань. Его встречали управляющий фермой и множество других людей.
 Он обменялся с ними несколькими фразами, а потом зашагал по причалу к берегу.
 Встречавшие остались возле корабля, да и воины не стали спускаться на причал.
 Я тихонько вскрикнул.
 И почувствовал, как затаили дыхание Раздвоенная Борода, Горм и гребцы.
 Еще одна странная фигура сошла на причал.
 Она двигалась быстро и легко, что показалось мне странным для такого огромного существа. Я услышал, как по причалу заскребли когти.
 Существо зашагало вслед за Торгардом из Скагнара.
 Только после этого в некотором отдалении последовали и остальные — команда корабля и встречающие. На «Черном слине» началась обычная работа.
 Раздвоенная Борода с удивлением посмотрел на меня.
 — Это был курия, — сказал он.
 Он не ошибся. Однако этот экземпляр сильно отличался от больного, умирающего существа, которое забралось в зал Раздвоенной Бороды. Этот курия явно был совершенно здоров, к тому же его размеры заметно превышали размеры нашего незваного гостя.
 — Что общего может быть у зверя и Торгарда из Скагнара? — спросил я.
 — Что общего может быть у Торгарда из Скагнара и зверя? — с улыбкой ответил мне вопросом на вопрос Ивар.
 — Не имею ни малейшего понятия, — сказал я.
 — Да ничего это не значит, — пожал плечами Раздвоенная Борода. — Нас, во всяком случае, это не касается.
 — Надеюсь, ты не ошибаешься, — заметил я.
 — У меня назначена встреча со Свейном Синий Зуб, — напомнил мне Раздвоенная Борода. Он пнул Хильду сапогом под ребра, она только тихонько ойкнула. — Скоро настает время Ярмарки.
 Я кивнул.
 — Однако, — возразил я, — как ты можешь в ней участвовать, если до сих пор остаешься вне закона?
 — Посмотрим. — Ивар усмехнулся. — А потом, если я останусь жив, мы вместе поохотимся за куриями.
 — Меня интересует только один из них.
 — Может быть, именно он и гостит сейчас у Торгарда из Скагнара.
 — Вполне возможно, — ответил я. — Не знаю.
 Я подумал, что предположение Ивара не стоит отбрасывать.
 У меня не было никакого желания гоняться за всеми куриями подряд.
 «А как ты узнаешь курию, которого ищешь?» — спросил меня Ивар, когда мы впервые заговорили об этом.
 «Я думаю, — ответил я, — он сам меня найдет».
 Тут никаких сомнений быть не могло.
 Курия, которого я искал, сразу узнает меня.
 Как именно это произойдет, существенного значения не имело.
 В мои намерения входило открыто искать его; я предполагал, что мой враг поступит так же, и тогда мы с ним сразимся.
 Он конечно же хотел выманить меня на Север. Я улыбнулся. Его план увенчался успехом.
 Я посмотрел на крепость Торгарда из Скагнара. Если это тот курия, которого я ищу, мы скоро встретимся. Если же это совсем другой, то я не испытывал никакого желания вступать с ним в бой.
 И все же мне было любопытно, что он может делать в крепости Торгарда из Скагнара. Насколько мне известно, курии встречаются с людьми только для того, что бы убивать их и есть.
 — Нам пора, — сказал я Ивару.
 — Весла, — негромко проговорил Раздвоенная Борода.
 Гребцы снова начали почти беззвучно грести, и лодка скользнула в темноту.
 До нас доносился лишь тихий скрежет наручников на запястьях распростертой на дне Хильды.




 Глава 9. РАЗДВОЕННАЯ БОРОДА СОБИРАЕТСЯ НА ЯРМАРКУ


 — Мой джарл! — вскричала Тири, бросаясь ко мне на грудь.
 Я принял ее в объятия. На ней была белая шерстяная туника и черный железный ошейник.
 Я надолго приник к губам рабыни.
 Вокруг раздавались радостные крики фермеров Ивара и возбужденные голоса невольниц.
 Ивар Раздвоенная Борода прижал к себе Булочку и Гунхильду, целуя то одну, то другую, каждая нетерпеливо подставляла губы, страстно его обнимая.
 Другие рабыни устремились к гребцам, сходящим на берег со змея Раздвоенной Бороды.
 За спиной Ивара, высоко вздернув подбородок, стояла Хильда Надменная, дочь Торгарда из Скагнара.
 Воины и рабыни, многие из которых радостно обнимались, посматривали на нее с любопытством.
 Она остановилась слева от Ивара и немного позади. Прямая спина, голова гордо вскинута. На ней все еще было надето зеленое бархатное платье с золотым орнаментом; платье, однако, успело порваться и испачкаться — большую часть пути Хильда оставалась прикованной к мачте; кроме того, с правой стороны подол разодрался так, что открывал бедро, колено и икру — это случилось, когда Ивар приказал привязать Хильду к веслу; чулки и туфли он заставил ее снять еще в Скагнаре.
 Хильда стояла и с вызовом глядела поверх голов собравшихся на берегу людей Ивара Раздвоенная Борода, который все-таки добился своего: привез домой бесценный приз.
 — Так вот она какая, — произнес Оттар, положив руки на тяжелый ремень, инкрустированный золотом, — Хильда Надменная, дочь Торгарда из Скагнара!
 — Гунхильда лучше! — заявила Пухлые Губки.
 — А кто такая Гунхильда? — холодно спросила Хильда.
 — Я — Гунхильда, — вмешалась Гунхильда, с довольным видом стоявшая рядом с Раздвоенной Бородой. Белая туника с длинным разрезом и черный ошейник не оставляли никаких сомнений в том, какое положение она занимает в доме Раздвоенной Бороды.
 — Рабыня! — с презрением рассмеялась Хильда.
 — Гунхильда лучше! — упрямо повторила Пухлые Губки.
 — Разденем их и сравним, — предложил Оттар.
 Хильда побледнела.
 Раздвоенная Борода тем временем, одной рукой обнимая Булочку, а другой Гунхильду, зашагал по направлению к дому. Хильда последовала за ним, отставая на несколько шагов.
 — А она хорошо ходит на поводке, — заметил Оттар.
 Воины и рабыни засмеялись. Раздвоенная Борода остановился. Лицо Хильды покраснело от гнева, но она продолжала высоко держать голову.
 Домашних слинов частенько учат ходить на поводке; иногда так же поступают и с невольницами; на Юге принято разгуливать по улицам с рабынями, которые следуют за своим господином, отставая на несколько шагов, словно идут на невидимом поводке.
 Хильда пока что чувствовала себя свободной женщиной. Даже мысль о подобном унижении была для нее невыносима.
 Раздвоенная Борода зашагал дальше, а потом снова остановился. Хильде пришлось замереть у него за спиной.
 — Она и в самом деле идет на поводке! — расхохотался Оттар.
 В глазах Хильды появились слезы ярости — Оттар все правильно понял. Она шла за своим господином, как на поводке. На корабле, по дороге домой, Раздвоенная Борода успел научить ее, хотя она и оставалась свободной женщиной, беспрекословно подчиняться его приказам.
 Для дочери Торгарда из Скагнара путешествие оказалось малоприятным. С самого начала Хильду Надменную приковали к мачте, а голову замотали покрывалом, которое фиксировал шарф, туго стянутый под подбородком. На второй день покрывало немного приподняли, чтобы она могла напиться, а потом снова опустили; на третий день покрывало вместе с шарфом сорвали и вы бросили за борт; Ивар Раздвоенная Борода собственноручно напоил Хильду и накормил ее рабской похлебкой.
 Ей так хотелось есть, что она жадно съела все, что было в миске.
 — С каким удовольствием ты уплела рабскую похлебку, — заметил Ивар.
 После этого Хильда отказывалась есть.
 Однако на следующий день, к удовольствию Ивара, она нетерпеливо потянулась к миске.
 Начиная с пятого дня, на время еды Раздвоенная Борода отвязывал ее от мачты, туго стянув веревкой ноги, а на запястья надевал наручники, но так, чтобы она могла есть сама.
 На шестой день он стал кормить ее бульоном и мясом, дабы его пленница сохранила хороший цвет лица.
 Как и предполагал Раздвоенная Борода, к Хильде тут же вернулось высокомерие и она снова стала проявлять свой дурной характер.
 На восьмой день он позволил ей погулять по кораблю.
 Через некоторое время Ивар спросил у нее:
 — Ты готова ходить на поводке?
 — Я не дрессированный слин! — выкрикнула Хильда.
 — Привяжите ее к веслу, — приказал Раздвоенная Борода.
 Хильду, не раздевая, надежно привязали вдоль весла головой к лопасти.
 — Ты не можешь так со мной поступить, — всхлипнула Хильда Надменная, которая, к своему ужасу, почувствовала, что весло начало двигаться. — Я свободная женщина!
 А потом Хильду, как самую презренную из рабынь, опустили в холодную зеленую воду Тассы.
 Весло поднялось.
 — Я дочь Торгарда из Скагнара! — прохрипела она, отплевываясь.
 Весло снова опустилось, когда же оно вынырнуло на поверхность, Хильда уже испугалась по-настоящему. Она наглоталась воды и быстро поняла то, что знает любая рабыня — если хочешь остаться в живых на весле, нужно вести себя разумно: постараться уловить ритм движения и, появляясь на поверхности, сразу делать глубокий вдох. Только так удается выжить.
 Некоторое время Раздвоенная Борода наблюдал за ней, а потом отошел в сторону. Однако приказал Горму взять копье и встать у борта. Два раза Горм отгонял морских слинов, которые собирались полакомиться девушкой. Один раз появилась белая акула, каких немало водится в северных морях. Второй из морских слинов атаковал, разинув пасть с острыми зубами, но не сумел достать Хильду, ему удалось лишь разорвать ее зеленое бархатное платье с правой стороны; когда слин уплывал, в зубах у него, похожий на зеленую ленту, застрял лоскут от платья.
 Проведя на весле пол-ана, Хильда начала умолять, чтобы ее подняли на борт; а через несколько анов слезно просила Раздвоенную Бороду позволить ей ходить на поводке.
 Но ее сняли с весла только вечером. Накормили горячим бульоном и снова привязали к мачте.
 Раздвоенная Борода ничего ей не сказал, но на следующий день, когда ярко светило солнце и он позволил ей немного погулять, Хильда просто безупречно ходила за ним, как будто он вел ее на поводке. Команда покатывалась со смеху. Я тоже улыбался. Хильду Надменную, дочь Торгарда из Скагнара, научили ходить на поводке.
 Ивар Раздвоенная Борода ушел с причала, обнимая Булочку и Гунхильду, которые нежно к нему прижимались.
 Хильда, высоко задрав голову, шагала следом за ним. Пухлые Губки бежала рядом с ней и все время повторяла:
 — А Гунхильда лучше!
 Хильда не обращала на нее внимания.
 — У тебя толстые щиколотки! — заявила Хорошенькие Ножки.
 — У нее под платьем скамейка, — сообщила всем Ольга.
 — А какая широкая корма! — засмеялась другая рабыня.
 Неожиданно Хильда так рассвирепела, что попыталась ударить одну из девушек. Раздвоенная Борода быстро обернулся.
 — Что здесь происходит? — осведомился он.
 — Мы говорим ей, что она уродина, — ответила Пухлые Губки.
 — Я не уродина! — крикнула Хильда.
 — Сними одежду! — приказал Раздвоенная Борода.
 В глазах Хильды появился ужас.
 — Никогда! — взвизгнула она. — Никогда!
 Мужчины и рабыни весело рассмеялись.
 — Ты научил меня ходить на поводке, — сказала она. — Но, Ивар Раздвоенная Борода, ты не научил меня подчиняться!
 — Снимите с нее одежду! — приказал Раздвоенная Борода рабыням, которые с радостью бросились выполнять его волю.
 Через несколько мгновений обнаженную гордячку подвели к Раздвоенной Бороде. Ольга держала ее за одну руку, Хорошенькие Ножки — за другую.
 — Гунхильда лучше, — сказала Пухлые Губки.
 Девушка не ошибалась, но и Хильда Надменная тоже была хороша. На любом рынке за нее могли дать отличную цену.
 Она попыталась вырваться, но ее крепко держали. У Хильды оказалась красивая шея и великолепные плечи, большая грудь и тонкая талия; она действительно была несколько широковата в «корме», но лично я не имел ничего против; на Севере это называется «любовная колыбель» и великолепно подходит для того, чтобы смягчать яростные порывы северных воинов; на Юге про нее сказали бы, что у нее роскошные бедра. Если бы Раздвоенная Борода решил, что ей следует иметь детей, она родила бы здоровых, сильных рабов для его фермы. Бедра и колени Хильды тоже были прелестны, щиколотки, хотя и не толстые, как заявила Хорошенькие Ножки, оказались более массивными, чем у Тири или у самой девушки по имени Хорошенькие Ножки. Да и вообще, Хильда была крупнее, лет на пять старше, чем Хорошенькие Ножки, и на год или около того старше Тири; в свою очередь, Гунхильда была крупнее Хильды и старше ее года на два. Меня вполне устраивали лодыжки Хильды, ей с запасом подойдут обычные женские ножные кандалы, даже еще останется место.
 Наконец Хильда перестала сопротивляться и, высоко подняв голову, посмотрела на Раздвоенную Бороду.
 Ивар некоторое время внимательно ее разглядывал — так он обычно изучал посевы са-тарна на полях или животных, когда обходил свои владения.
 Ивар опустился на землю, чтобы проверить упругость ее икр и лодыжек, потом поднялся с колен.
 — Отведите ее к столбу для порки, — приказал он рабыням.
 Девушки, смеясь, потащили Хильду к столбу, стоящему перед входом в зал. Оттар быстро привязал запястья дочери Торгарда из Скагнара к массивному кольцу, прибитому к столбу у нее над головой. Грудь девушки прижалась к гладкому дереву; пятки не доставали до земли.
 — Как ты посмел привязать меня здесь, Ивар Раздвоенная Борода! — возмутилась она. — Я свободная женщина!
 — Принеси рабский хлыст с пятью хвостами, — сказал Ивар Раздвоенная Борода Гунхильде.
 — Слушаюсь, мой джарл, — улыбаясь, ответила она и убежала.
 — Я дочь Торгарда из Скагнара, — упрямо повторила Хильда. — Немедленно освободи меня.
 Гунхильда принесла плетку Раздвоенной Бороде.
 Оттар отбросил волосы девушки, чтобы открыть плети спину.
 — Нет! — закричала Хильда.
 Раздвоенная Борода коснулся ее спины хлыстом; рукоять была зажата в кулаке, наружу торчали лишь пять кожаных полос. Он дважды легонько хлестнул свою пленницу по плечу.
 — Нет! — снова крикнула Хильда. — Пожалуйста, не надо!
 Мы отошли в сторону, чтобы не мешать Раздвоенной Бороде, а он встряхнул хлыст и отвел руку назад.
 Первый удар отбросил Хильду на столб; я увидел, как сначала в ее глазах вспыхнуло удивление, а потом боль; дочь Торгарда казалась ошеломленной; потом она отчаянно заголосила — видимо, только теперь Хильда поняла, что может сделать плеть с ее обнаженной спиной.
 — Я буду тебя слушаться! — вопила она. — Я буду тебя слушаться! — Ивар Раздвоенная Борода, имевший большой опыт по укрощению женщин, не наносил следующего удара целый ен. На этот раз Хильда Надменная кричала не останавливаясь, снова и снова: — Я буду тебя слушаться!
 Он нанес очередной удар. Ее снова отбросило на столб; руки отчаянно извивались; тело, словно в агонии, прижималось к столбу, из глаз покатились слезы; она стояла на цыпочках, обхватив столб бедрами, но ей ничего не удавалось сделать: столб стоял неколебимо. Ивар Раздвоенная Борода снова ударил ее, Хильда забилась, как рыба, выброшенная из воды.
 — Я молю только о том, чтобы ты разрешил мне подчиниться тебе! — кричала она. — Я молю тебя только об этом!
 Когда на ее спину обрушился следующий удар, Хильда только закрыла глаза от боли, она едва дышала. У нее не осталось сил, чтобы кричать и жаловаться. Она напряглась, зубы скрипели, все ее тело выражало непереносимую муку. Однако нового удара не последовало. Может быть, наказание закончено? И в этот момент Раздвоенная Борода снова взмахнул рукой. Последние пять ударов он наносил, когда Хильда бессильно повисла на веревке. Ее отвязали, и она упала на колени. Ей досталось всего лишь двадцать ударов — не такое уж суровое наказание. Однако у меня создалось впечатление, что дочь Торгарда из Скагнара не скоро захочет вновь оказаться у столба для порки; цели своей Раздвоенная Борода добился — его пленница познакомилась с хлыстом.
 Ни одна женщина не забывает этого знакомства. Хильда Надменная с тоской посмотрела на Раздвоенную Бороду.
 — Принесите ее одежду, — приказал Раздвоенная Борода.
 Одна из рабынь быстро исполнила волю своего джарла.
 — Оденься, — коротко бросил Раздвоенная Борода.
 Со слезами на глазах, едва способная двигаться, Хильда начала медленно одеваться.
 Она стояла среди нас в своем зеленом бархатном платье с золотым орнаментом, разорванным воротом и подолом.
 Хильда посмотрела на Ивара.
 — Сними платье, — сказал он.
 Она подчинилась.
 — Собери одежду, — бросил он.
 Девушка взяла платье.
 — Отправляйся на кухню и все сожги.
 — Слушаюсь, Ивар Раздвоенная Борода, — тихо проговорила Хильда, опустив голову.
 — Гунхильда пойдет с тобой, — добавил Раздвоенная Борода. — Когда одежда сгорит, попросишь Гунхильду объяснить тебе твои обязанности.
 — Какие обязанности, мой джарл? — спросила Гунхильда.
 — Сегодня нас ждет пир, — ответил Ивар Раздвоенная Борода. — К нему необходимо подготовиться.
 — Она будет помогать готовить закуски? — спросила Гунхильда.
 — И подавать их, — ответил Раздвоенная Борода.
 — Теперь мне понятно, чем она будет заниматься, — улыбаясь, заявила Гунхильда.
 — Да, — сказал Ивар Раздвоенная Борода и взглянул на Хильду. — Ты попросишь Гунхильду, чтобы она разъяснила тебе обязанности рабыни.
 — Слушаюсь, Ивар Раздвоенная Борода, — прошептала она.
 — А теперь поторапливайся, — рассмеялся он.
 Рыдая, Хильда схватила свою одежду и побежала в зал. Воины и рабыни весело хохотали. Я тоже посмеялся от души. Хильду Надменную, дочь Торгарда из Скагнара научили послушанию.
 Вопли Пухлых Губок, которая молила о пощаде Горма, оседлавшего ее на мехах, наполнили задымленный зал.
 Я оттолкнул Тири в сторону, схватил за талию про бегавшую мимо Ольгу и посадил ее к себе на колени. Она, весело хохоча, спасалась от Оттара — тот преследовал ее, пьяно спотыкаясь. Я притянул Ольгу к себе, и наши губы встретились. Ее обнаженное тело неожиданно ответило на мой призыв, и она прижалась ко мне.
 — Мой джарл! — прошептала она.
 Но я швырнул Ольгу прямо на руки Оттару, который со смехом перекинул ее через плечо и потащил прочь. Я видел, как она колотит его по спине своими маленькими кулачками. Оттар унес невольницу в темноту и бросил на меха.
 — Мой джарл, — простонала Тири, скорчившаяся подле меня на коленях, и несмело коснулась моей руки.
 Я снова притянул ее к себе, и молодая леди из Кассау, рабыня Тири, оказалась в моих объятиях.
 Мимо торопливо пробегала Хорошенькие Ножки с огромным подносом жареного мяса на худеньком плече.
 — Меду! — заорал Ивар Раздвоенная Борода, сидевший напротив меня. — Меду! — Он поднял огромный кривой рог с золотым орнаментом.
 Булочка и Гунхильда стояли на скамейке на коленях, прижимаясь к нему с двух сторон. Однако ни одна из них не пошевелилась, чтобы отправиться за медом. Сегодня эту обязанность выполняла другая.
 Хильда Надменная, дочь Торгарда из Скагнара, обнаженная, как и все остальные невольницы, наливала Раздвоенной Бороде мед из громадного бронзового сосуда. Мужчины хохотали.
 Хотя она и была свободной, бедняжка подавала мед, как простая рабыня. Весь зал ревел от восторга. Торгарду из Скагнара, врагу Ивара Раздвоенная Борода, нанесено страшное оскорбление. Его дочь, обнаженная, разливала мед в зале его заклятого врага.
 К тому же ее научили ходить на поводке и подчиняться. Наступил час торжества Ивара Раздвоенная Борода. Он протянул руку, чтобы коснуться дочери Торгарда из Скагнара.
 Она в ужасе отпрянула. Раздвоенная Борода с хорошо разыгранным удивлением посмотрел на нее.
 — Разве ты не хочешь поиграть со мной в мехах? — поинтересовался он.
 — Нет, — содрогнувшись, ответила Хильда.
 — Разреши мне поиграть с тобой, — простонала Булочка.
 — Лучше мне, — прошептала Гунхильда.
 — Пойми меня правильно, Ивар Раздвоенная Борода, — тихонько проговорила Хильда. — Если ты мне прикажешь отправиться на меха, я немедленно подчинюсь. Я выполню малейшее твое желание быстро и точно. Я сделаю все, что мне прикажут.
 Булочка и Гунхильда засмеялись.
 Спотыкаясь, к нам подошел Оттар и остановился, опершись рукой о стол. К своему поясу он длинной веревкой привязал Ольгу. Девушка посмотрела на меня, ее глаза сияли, губы приоткрылись, она протянула ко мне руку. Однако я не обратил на нее внимания, и она опустила глаза, сжала кулаки и жалобно залепетала. Я улыбнулся. Сегодня я ее использую — не успеет эта ночь подойти к концу.
 — Говорят, — монотонно забубнил Оттар, — что Хильда Надменная, дочь Торгарда из Скагнара, самая холодная из женщин.
 — Ты здесь видишь интересных для тебя мужчин? — спросил Раздвоенная Борода у Хильды.
 — Нет, — холодно ответила она, — не вижу.
 Оттар расхохотался.
 — А разве тебе не хочется, — осведомился Ивар у дочери Торгарда из Скагнара, — почувствовать на своем теле их руки и губы?
 — Все мужчины — настоящие скоты! — воскликнула Хильда.
 — А их зубы? — поинтересовался он.
 — Все мужчины отвратительны, — зарыдала она. — Они ужасные звери и используют девушек в качестве жертв! — Она посмотрела на других рабынь. — Сопротивляйтесь им! — воскликнула она. — Сопротивляйтесь!
 Булочка откинула голову назад и захохотала.
 — Сопротивляться не разрешается, — с трудом проговорила она, продолжая хохотать.
 — Брось ее на меха, — предложила Хорошенькие Ножки. — Тогда она хотя бы будет знать, о чем говорит!
 — Брось ее на меха! — закричала другая рабыня.
 — Брось ее на меха! — взвизгнула третья.
 — Брось ее на меха! — завопили все разом.
 Хильда дрожала от ужаса.
 — Молчать! — взревел Ивар Раздвоенная Борода.
 Наступила тишина.
 — А что, если я прикажу тебе отправиться на меха? — спросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Я немедленно повинуюсь тебе, — ответила Хильда. — Я уже знаю, что такое хлыст.
 — Но по собственному желанию ты туда не пойдешь? — не унимался Ивар.
 — Конечно нет, — сказала она.
 Горм, который освободился от Пухлых Губок, по дошел к столу, за которым мы сидели. Пухлые Губки стояла у него за спиной, приглаживая волосы расческой из рога.
 — Она же Хильда Надменная! — веселился Оттар. — Самая холодная из женщин!
 Хильда стояла, гордо вскинув голову.
 — Оттар, Горм, — сказал Раздвоенная Борода, — отведите ее в ледяной сарай. Свяжите руки и ноги и оставьте там.
 Рабыни завопили от восторга. Мужчины застучали ладонями правой руки по левому плечу. Некоторые колотили тарелками по деревянному столу.
 Оттар задержался только для того, чтобы отвязать Ольгу от ремня. Веревка была обмотана вокруг талии рабыни, он не стал ее трогать, а свободным концом привязал руки девушки к одному из столбов, поддерживающих крышу.
 После чего они с Гормом удалились, таща за собой упирающуюся Хильду.
 Ольга попыталась высвободиться. Она бросила на меня умоляющий взгляд.
 — Развяжи меня, — попросила она.
 Я посмотрел на нее.
 — Мое тело хочет тебя, Тэрл Рыжий, — рыдала она. — Мое тело нуждается в тебе!
 Я равнодушно отвернулся от нее.
 — Ты нужен мне, Тэрл Рыжий, — молила Ольга, и я услышал, как она нетерпеливо трется о столб.
 Пусть подождет еще парочку анов. К этому времени она будет готова. Как только я ее коснусь, Ольга бессильно упадет в мои объятия. Я возьму ее дважды, второй раз, как и положено горианскому господину, когда в течение целого ана рабыня не будет знать пощады.
 — Меду! — приказал я.
 Хорошенькие Ножки бросилась исполнять мое желание. Я наклонился и поцеловал Тири в губы.
 Прошло немало времени, было выпито много меду, когда появился юноша-раб, подергал за рукав Ивара.
 Раздвоенная Борода и сказал ему:
 — Мой джарл, девка в сарае со льдом просит, чтобы ты освободил ее.
 — Как долго она уже просит? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Больше двух анов, — улыбаясь ответил юноша.
 Как-никак, он был мужчиной.
 — Отличный парень, — сказал Раздвоенная Борода и оторвал рабу кусок мяса.
 — Спасибо, мой джарл, — сказал юноша.
 В отличие от остальных рабов, его не приковывали на ночь в сарае с босками. Он нравился Ивару, поэтому мальчишке разрешалось спать на кухне.
 — Рыжий и Горм, — сказал Раздвоенная Борода. — Приведите маленькую убару из Скагнара.
 Мы улыбнулись.
 — Горм, — добавил Раздвоенная Борода, — прежде чем освободишь ее, позаботься о том, чтобы утолить ее жажду.
 — Слушаюсь, капитан, — ответил Горм.
 Прихватив с собой факел, мы отправились в ледяной сарай. Открыли тяжелую дверь, обитую кожей, и высоко подняли факел.
 В его тусклом, колеблющемся свете мы увидели Хильду и подошли поближе.
 Она лежала на боку, скорчившись на больших кусках льда; Хильда могла поднять голову и плечи всего на несколько дюймов; деревянная стружка, в которой хранится лед, облепила ее тело; руки и ноги были связаны, а две веревки не давали ни сесть, ни даже встать на колени.
 — Пожалуйста! — плакала Хильда.
 Зубы у нее стучали, губы посинели. Она лежала перед нами на спине.
 — Пожалуйста, — рыдала она, — я умоляю разрешить мне отправиться на меха Ивара Раздвоенная Борода.
 Мы посмотрели на нее.
 — Я умоляю! — стонала Хильда. — Умоляю, отпустите меня в его меха!
 Горм распутал веревку, которой были связаны ее ноги, а потом ту, что не давала девушке поднять плечи и голову.
 Он не стал развязывать щиколотки и запястья. Когда Горм посадил ее, Хильда дрожала и тихонько скулила от холода.
 — Я принес кое-что для тебя, — сказал он. — Выпей это побыстрее, Хильда Надменная.
 — Да, да! — стуча зубами, прошептала она.
 А затем, откинув Хильде голову, Горм поднес чашу к ее губам.
 Дрожа от холода, заливаясь слезами, Хильда Надменная быстро проглотила рабское вино.
 Горм развязал ее и перебросил через плечо; она так замерзла, что не могла стоять.
 Я коснулся ее тела, оно было холодным как лед. Хильда всхлипывала, уронив голову на спину Горма, а ее длинные волосы свисали ему до колен.
 Я шел впереди с факелом, освещая дорогу, — так мы доставили Хильду в зал Раздвоенной Бороды.
 Он сидел на краю своей постели, сняв сапоги.
 Горм бросил Хильду к ногам Ивара. Ее волосы разметались по его сапогам. Она продолжала дрожать от холода.
 Вокруг быстро собрались мужчины и рабыни.
 Левую часть ее тела тускло освещали угли очага, правая оставалась в тени.
 — Кто ты такая? — осведомился Раздвоенная Борода.
 — Хильда, — плакала она, — дочь Торгарда из Скагнара.
 — Хильда Надменная? — уточнил он.
 — Да, — опустив голову, рыдала она, — Хильда Надменная.
 — И чего же ты хочешь? — спросил Ивар.
 — В твои меха, — прошептала она.
 — А разве ты не свободная женщина? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Я умоляю тебя позволить мне разделить с тобой меха, Ивар Раздвоенная Борода, — проговорила она.
 Он поднялся на ноги и оттолкнул в сторону длинный стол и скамью. Пяткой Ивар нарисовал на полу рабский круг.
 Хильда посмотрела на него.
 А потом он махнул ей рукой, показывая, что она может подойти к постели. Хильда с благодарностью забралась под меха. Она продолжала дрожать, и мы услышали, как она застонала.
 — Меду! — приказал Ивар Раздвоенная Борода, возвращаясь к столу.
 Булочка первой подбежала к нему с наполненным рогом.
 — Ивар Раздвоенная Борода, пожалуйста, иди ко мне, — рыдала Хильда. — Я замерзаю! Обними меня! Пожалуйста! Обними меня!
 — Пусть это будет для вас уроком страсти, рабыни, — рассмеялся Оттар.
 Раздался дружный хохот, больше всех веселились красивые обнаженные невольницы, горячие и нетерпеливые в сильных, грубых руках мужчин из Торвальдсленда.
 Раздвоенная Борода осушил рог.
 — Меду! — крикнул он, и на этот раз приказ выполнила Гунхильда.
 После второго рога Раздвоенная Борода вытер рот рукой, повернулся и направился к своим мехам.
 Хильда жалобно повизгивала.
 — Она самая холодная из женщин! — хохотал Оттар.
 — Обними меня, Раздвоенная Борода! — плакала Хильда. — Пожалуйста, обними меня крепче!
 — Ты будешь хорошо мне служить? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Да! — воскликнула она. — Да! Да! Да! Да!
 Однако Раздвоенная Борода не торопился, он крепко прижал ее к себе, согревая своим телом. Через пол-ана я заметил, как Хильда осторожно подняла голову и прикоснулась губами к его плечу; смущенно поцеловала своего господина, а затем заглянула ему в глаза. Неожиданно он швырнул ее на спину, и его огромные руки, огрубевшие от рукояти меча и топора, вцепились в ее тело.
 — О нет! — закричала Хильда. — Нет!
 За столом начали делать ставки. Я поставил на Ивара Раздвоенная Борода. Через ан Хильда Надменная под радостные вопли мужчин и насмешливые возгласы рабынь, опустив голову, на четвереньках, заползла в рабский круг, который Ивар Раздвоенная Борода нарисовал на полу своего зала. Она ползла, не обращая внимания на то, что на нее смотрят рабыни и гребцы. Оказавшись внутри круга, Хильда выпрямилась. Она стояла, высоко подняв голову.
 — Я твоя, Ивар Раздвоенная Борода, — сказала она. — Я принадлежу тебе!
 Он махнул рукой, и Хильда вышла из круга, чтобы снова прижаться к своему господину и умолять о ласках — его новая рабыня.
 Я получил девять тарнских дисков и два куска разбитой золотой тарелки, северяне добыли их два года назад, когда совершили набег на один из городов в восточных шхерах.
 Раздвоенная Борода на эту ночь отдал Гунхильду Горму. Я видел, как Горм вел ее к своим мехам. Сегодня ее лодыжка будет прикована к его постели. Ивар предложил мне Булочку, однако я, разок воспользовавшись ее услугами, сделал щедрый жест, передав невольницу Оттару, поскольку собирался провести эту ночь с Тири. Оттар тут же принялся приковывать Булочку к своей постели. Можете представить себе мое разочарование, когда я увидел, как мимо меня провели Тири — один из гребцов вознамерился поразвлечься с ней. Она в отчаянии смотрела на меня из-за плеча воина. Я послал ей поцелуй на германский лад — пальцы руки прижаты к правой части рта. У меня не было никаких особых прав на эту хорошенькую маленькую рабыню. Как и вся добыча, награбленная в Кассау, она принадлежала воинам Раздвоенной Бороды. Я слышал звон цепей и стоны невольниц. Я решил, что сегодня мне придется спать одному.
 — Тэрл Рыжий, — услышал я.
 Повернувшись на голос, я, к своему удовольствию, увидел Ольгу, которая так и оставалась там, где ее привязал Оттар. Я рассчитывал, что она как раз дозреет, но совсем забыл о ней. Девушка стояла на коленях рядом со столбом.
 — Я забыл про тебя, — сказал я ей.
 — Ненавижу тебя, Тэрл Рыжий, — заявила она.
 Я опустился рядом с ней на колени и протянул руку. Но она сердито отодвинулась в сторону, насколько позволяла веревка.
 — Ты меня не развяжешь? — спросила она.
 Мне совсем не хотелось спать одному. «Неужели мне не удастся разбудить еще недавно так яростно полыхавший в ней огонь?» — подумал я.
 Я придвинулся к ней поближе. Ольга еще теснее прижалась к столбу.
 Слегка приподняв ошейник, я начал нежно поглаживать шею невольницы.
 — Пожалуйста, развяжи меня, — прошептала она.
 Ее руки отчаянно извивались, тело прижималось к столбу. Мы оба стояли на коленях, и я продолжал ласкать ее. Ольга пыталась сопротивляться, но я проявил терпение. Наконец она всхлипнула.
 — Ты мой господин, Тэрл Рыжий, — прошептала Ольга.
 Я поцеловал ее в правое плечо. Она откинула голову.
 — Возьми меня на меха, — попросила она.
 Я отвязал ее от столба и повел за свободный конец веревки к своей постели, однако мне не пришлось тащить ее насильно. Ольга охотно последовала за мной, прижимаясь губами к моему левому плечу.
 Возле постели, на которой были разбросаны меха, я остановился.
 Ольга стояла неподвижно в ногах постели, глядя на меня. Она была рабыней. Собственностью.
 — Возьми меня силой, — прошептала она.
 Рабыни знают, что являются имуществом, и им нравится, когда с ними обращаются соответствующим образом. В душе каждой женщины живет желание, древнее самых древних пещер, — она мечтает о моменте, когда будет вынуждена подчиниться грубой силе великолепного, непреклонного мужчины, хозяина; женщина хочет лишь одного — оказаться обнаженной во власти этого безжалостного животного, зависеть от его желаний и воли. Это становится ясно из их тайных фантазий; земная культура, естественно, не дает женщинам возможности удовлетворить эти сокровенные желания, отсюда и возникают неврозы, истерия и враждебность. Технология и социальные структуры, следуя за собственными движущими силами и попав в зависимость от развития и экспансии, оставляют у себя за спиной жалких рассудочных животных, которые являются одновременно созидателями и жертвами прогресса. Мы сами создали для себя клетку и защищаем ее от тех, кто пытается сломать замки.
 Я держал Ольгу левой рукой, а правой завел ее правую руку за спину; поднял вверх, она вскрикнула от неожиданной боли, а я швырнул рабыню на меха; как только она упала на живот, я быстро надел ей на щиколотки ножные кандалы из черного железа. Ольга повернулась ко мне лицом и села, в глазах у нее стояли слезы, руки были заведены назад, ноги согнуты. Я разбросал меха. Зазвенев цепями, Ольга, опустив голову, встала на колени. Я опустился рядом с ней.
 — На живот, — приказал я ей, — щиколотки разведи на фут.
 — Слушаюсь, мой джарл, — прошептала она.
 Я начал ласкать ее под кандалами, внутреннюю часть щиколоток, ступни, потом под коленями, грудь, бедра. По тому, как напряглись мышцы, как она двигалась под моими руками, вскрикивала время от времени и учащенно дышала, я понимал, где находятся самые чувствительные места и, как настоящий воин, использовал ее слабость для достижения собственных целей. Через не которое время я перевернул рабыню на спину.
 — Мне говорили, — сказал я ей, — что Ольга — самая лучшая из рабынь.
 Она поднялась мне навстречу, умоляя о прикосновении. И я принялся гладить, ласкать и целовать ее.
 — Что ты сделал с моим телом? — прошептала она. — Я еще ни разу не испытывала ничего подобного, не знала таких невыносимо сладостных ощущений.
 — Что говорит тебе твое тело? — спросил я ее.
 — Я стану для тебя чудом, Тэрл Рыжий, — тихо ответила Ольга. — Самым настоящим чудом!
 — Доставишь мне удовольствие? — сказал я.
 — Да, мой джарл! — Она плакала. — Да!
 А когда она и в самом деле доставила мне удовольствие, я взял ее в первый раз.
 — Обними меня крепче, — умоляла меня Ольга.
 — Я обниму тебя, — сказал я, — а потом снова тебя возьму, рабыня.
 Она посмотрела на меня изумленно.
 — В первый раз, — пояснил я ей, — я лишь разогревал тебя и готовил к продолжению.
 Ольга молча сжала мою руку. А я крепко обнял ее.
 — Я смогу вынести столь сильное удовольствие? — испуганно спросила Ольга.
 — Ты же рабыня, — ответил я, — у тебя нет выбора.
 — Мой джарл, — в голосе Ольги звучал настоящий страх, — ты намерен взять меня во второй раз, как это принято у горианских рабовладельцев?
 — Да, — ответил я.
 — Я слышала об этом. — Ольга заплакала. — Девушку берут без жалости и сострадания!
 — Точно, — сказал я.
 Мы молча лежали рядом примерно пол-ана, я ее обнимал, а она прижималась ко мне, ее щиколотки по-прежнему оставались в ножных кандалах. Потом я к ней прикоснулся.
 Она подняла голову.
 — Уже начинается? — спросила она.
 — Да, — ответил я.
 — Позволено ли рабыне попросить господина о милости? — прошептала Ольга.
 — Посмотрим, — проговорил я.
 Она наклонилась, и я почувствовал ее волосы на своем теле.
 — Будь беспощаден, — попросила Ольга. — Будь беспощаден!
 — Именно это и входит в мои намерения, — ответил я и опрокинул ее на спину.
 — Я еще ни разу так не отдавалась, — плакала Ольга, — ни разу не отдавалась так, как сейчас. Я не променяю свой ошейник ни на какие драгоценности Гора!
 Я крепко прижал ее к себе. Через некоторое время она заснула. А потом и я. До рассвета оставалось два ана. Через ан Оттар и Раздвоенная Борода поднимутся сами и начнут будить людей. Накануне змея подготовили к плаванию. Сегодня утром, на рассвете, змей покинет небольшую гавань, весла заработают, разрезая туман, окутавший фьорд. Ивар Раздвоенная Борода решил принять участие в Ярмарке — возможно, это было и не самое мудрое решение. Он считал, что у него назначена встреча, на которую он должен обязательно прибыть. Встреча со Свейном Синий Зуб, могущественным джарлом Торвальдсленда, который объявил Ивара вне закона.




 Глава 10. КУРИЯ ОБРАЩАЕТСЯ К АССАМБЛЕЕ


 Связанные веревкой за талии, мы схватились друг с другом на ярмарочной площадке.
 Его тело выскользнуло из моих рук, и я почувствовал, как правое запястье, на котором сцепились его руки, медленно поднимается наверх. Он фыркнул. Мой противник оказался очень сильным человеком. Его звали Кетиль, он приехал с фермы Синего Зуба и считался чемпионом Торвальдсленда.
 Моя спина начала выгибаться назад; я напрягся изо всех сил, согнутая правая нога отведена назад, согнутая левая — выставлена вперед.
 Зрители принялись вопить. Я слышал, что они делают ставки, обмениваются впечатлениями.
 А потом под изумленные крики мое правое запястье начало подниматься и выпрямляться; и вот я уже вытянул перед собой прямую руку и медленно дюйм за дюймом стал опускать ее к земле. Если он не выпустит меня, то очень быстро окажется на коленях. Он разжал руки с яростным, возмущенным рычанием. Веревка, которая была около ярда длиной, натянулась. Он смотрел на меня — удивленно, устало, сердито.
 Я услышал, как зрители принялись стучать руками по левому плечу, оружие со звоном ударялось о щиты.
 Неожиданно кулак чемпиона, скользнув под веревкой, метнулся в мою сторону. Я отразил удар, повернувшись так, что он угодил мне в левое бедро.
 Зеваки возмущенно завопили.
 И тогда я схватил правую руку чемпиона, запястье левой рукой, а предплечье — правой, и повернул таким образом, что ладонь оказалась поднятой вверх. Затем об свое колено я сломал ему руку в локте. Он мне надоел.
 После этого я развязал веревку и швырнул ее на землю. А Кетиль ползал на коленях по земле и стонал, по его щекам текли слезы.
 Мужчины начали радостно колотить меня по спине и поздравлять.
 Я огляделся по сторонам и увидел Раздвоенную Бороду. Волосы его промокли; он вытирал тело плащом. И весело ухмылялся.
 — Приветствую тебя, Торгейр из страны Ледяного Топора, — сказал я.
 — Приветствую тебя, Рыжий, — ответил он.
 Ледяной Топор — это далекий северный ледник, формой напоминающий топор, который расположен между двумя горами и тянется до самого моря. Жители этого района ловят китов и охотятся на снежных слинов. Заниматься сельским хозяйством так далеко на Севере невозможно. Выяснилось, что Торгейр стал единственным посланцем страны Ледяного Топора, которая считается северной границей Торвальдсленда, прибывшим на Ярмарку.
 — Как искупался? — спросил я его.
 — Я выиграл талмит из шкуры морского слина! — Раздвоенная Борода рассмеялся.
 Талмит — это такая лента, которую частенько носят на голове мужчины Торвальдсленда, хотя у людей Раздвоенной Бороды я не видел ничего подобного. Они во всем следовали за своим капитаном, находившимся вне закона. Некоторые талмиты имеют особое значение. На пример, по талмиту можно узнать офицера, или джарла, или местного законника, который состоит на службе какого-нибудь джарла. В некоторых районах имеются свои талмиты, отличающиеся друг от друга рисунком и материалом, из которого изготовлены. Иногда талмиты становятся наградой победителю в состязании. То, что Торгейр из страны Ледяного Топора выиграл соревнование по плаванию, могло показаться странным. Стоит только человеку погрузиться в тех краях в воду, не позаботившись заранее о защите, как он мгновенно погибает от шока. Временами мне начинало казаться, что Раздвоенная Борода просто сошел с ума. Его желание повеселиться могло стоить жизни всем нам. Кое-кто наверняка считал, что он действительно прибыл из страны Ледяного Топора; но у него не было наружной складки, которая защищает глаза жителей Крайнего Севера от страшного мороза; кроме того, его мощное, крупное тело не могло принадлежать выходцу из страны Ледяного Топора; они питаются таким образом, что у них не бывает больших людей; далее — климатические условия требуют, чтобы жители этого района оставались невысокими и толстыми, потому что только такому человеку легче поддерживать термостатическое равновесие при крайне низких температурах. И последнее: у Раздвоенной Бороды были темные волосы, совершенно не характерные для жителей Ледяного Топора, они выдавали в нем выходца из Западного Торвальдсленда. Только безумец или полнейший идиот мог бы всерьез отнестись к его заявлению, что он живет в стране Ледяного Топора. Многих интересовало, откуда же на самом деле прибыл гладко выбритый Торгейр.
 Перед тем как выиграть состязание по плаванию, он получил сразу несколько талмитов за то, что победил в соревновании по лазанию по «мачте» — тонкому гладкому шесту высотой около пятидесяти футов; за прыжок через «пропасть», который в действительности был прыжком в длину, а расстояние измерялось веревкой до того места, где пятки касаются земли; за ходьбу по «веслу» — на самом деле в этом состязании использовали длинный шест. И за метание вполне настоящего копья — на дальность и меткость. Таким образом, до состязаний по плаванию он уже выиграл пять талмитов.
 Раздвоенная Борода хуже выступил в соревнованиях по пению, хотя очень гордился своим голосом; он заявил, что судьи были настроены против него. Ивар набрал совсем немного очков во время состязаний по сочинению стихов. «Я не скальд», — объяснил он мне позднее. Он успешно выступил в отгадывании загадок, но не настолько, чтобы одержать победу. Раздвоенная Борода споткнулся на следующей загадке: «Черное, имеет восемьдесят ног и питается золотом. Что это такое?» И хотя ответ может показаться неочевидным, это «Черный слин» — корабль Торгарда из Скагнара. Раздвоенная Борода ответил, что это — «Черная акула», легендарный корабль Торвальда, знаменитого исследователя и первого джарла Торвальдсленда. Он довольно благородно признал свое поражение в этом конкурсе. «Я дурак, — пожаловался мне Ивар Раздвоенная Борода, — мог бы и дога даться!» И хотя я пытался его утешить, он целый ан злился на себя.
 Несмотря на некоторые неудачи, Ивар Раздвоенная Борода даже с собственной точки зрения в целом прекрасно выступил. Он находился в отличном расположении духа.
 Самое серьезное событие состязаний произошло во время игры битой и мячом; два человека становятся один напротив другого, а цель игры заключается в том, чтобы не давать команде противника поймать мяч; держать мяч можно только до тех пор, пока судья не сосчитает до двадцати; однако мяч разрешается подбрасывать в воздух над головой, а потом снова ловить; мяч можно перебросить партнеру или отбить ракеткой; естественно, ракетка придает ему большую скорость. До вольно широкие ракетки делаются из дерева, мяч, около двух дюймов в диаметре, тоже из дерева, причем очень твердой породы. Это игра напоминает «держись подальше», где в середине поля стоят два человека. Меня порадовало то, что я в этой забаве не участвовал. Сразу после первого «отбоя», когда мяч отправился к противнику, в Горма, игравшего в паре с Иваром, угодил деревянный «снаряд», посланный ракеткой соперника — это, как я понял, обычный трюк. Очень трудно отбить деревянный мяч или хотя бы просто защититься от удара, который производится с небольшого расстояния. Для Ивара перспективы в этой партии стали выглядеть довольно мрачно, однако вскоре один из его противников сломал ногу, после того как в нее «случайно» попала ракетка Ивара. Судья объявил, что игра закончилась вничью. После этого Ивар предложил мне поиграть с ним в паре, но я отказался.
 — Все в порядке, — заверил меня Ивар, — даже самые храбрые мужчины могут уклониться от этой игры.
 Я не стал с ним спорить. Существует немало разных вариантов игры в мяч, которыми услаждают себя мужчины Торвальдсленда; в некоторых разновидностях этой игры используют ракетки или весла. Зимой весьма популярна игра, когда приходится бегать и скользить по льду; не знаю, есть ли какая-то связь между ней и хоккеем на льду. Так или иначе, но в Торвальдсленде в нее играют с давних времен; некоторые легенды утверждают, что сам Торвальд был весьма искусен в этом развлечении.
 Ивар Раздвоенная Борода, или Торгейр из страны Ледяного Топора, как мы называли его, заработал, если считать соревнования по плаванию, целых шесть талмитов.
 Он был страшно собой доволен.
 Утром лично Свейн Синий Зуб торжественно вручит талмиты победителям.
 — Давай сегодня погуляем, — предложил мне Ивар Раздвоенная Борода.
 Идея показалась мне весьма привлекательной, хотя, возможно, в нашем положении разумнее было бы не гулять, а спасаться бегством в надежде остаться в живых.
 Утром мы можем оказаться прикованными к котлу с кипящим маслом тарлариона.
 Однако вскоре я, следуя за Раздвоенной Бородой и некоторыми из его людей, оказался в праздно шатающейся толпе.
 Я не расставался со своим коротким мечом и луком со стрелами.
 Раздвоенная Борода и его люди тоже были вооружены. Во время Ярмарки нельзя устраивать драк, но даже строгие законы Ярмарки не рискуют запретить жителям Торвальдсленда иметь оружие. Мужчина Торвальдсленда никогда не выходит на улицу безоружным; а когда он дома, оружие всегда находится у него под рукой, обычно висит на стене у постели, примерно в футе от прикованной рабыни, вне пределов ее досягаемости, так что, лежа на спине, она, подняв голову, видит щит, шлем, копье, топор и меч в ножнах, принадлежащие ее господину. Это символы власти, напоминающие ей, что она всего лишь невольница, женщина, живота которой касается острие его меча.
 Большинство посетителей Ярмарки были свободными фермерами, светловолосыми, голубоглазыми и гордыми мужчинами с сильными, загрубевшими от работы руками; у многих волосы были заплетены в косы, почти у всех имелись талмиты их селений; приехав сюда, они надели свою лучшую, праздничную одежду: тяжелые шерстяные куртки, выстиранные в воде и моче боска, содержащей аммиак, который является отличным чистящим веществом. Все были вооружены топорами или мечами, кое у кого на головах красовались шлемы, у некоторых шлемы и щиты были закинуты за спину. На Ярмарке, куда должен был прибыть каждый свободный мужчина, если только он не работал на ферме один, для обязательной проверки офицеру джарлу представляли шлем, щит, меч, топор или копье. Северянин, если он не состоит на службе у джарла, отвечает за состояние своего оружия и прочего снаряжения. Тот же, кто получает от джарла за свою службу деньги, является наемником; джарл вооружает таких людей и платит им золотом или драгоценными камнями из своей казны; естественно, в Торвальдсленде это происходит нечасто. Иногда воин может сломать меч, или потерять топор во время сражения, или оставить его в теле неприятеля, свалившегося за борт корабля. В этом случае джарл восполняет потерю, но когда речь идет о свободных фермерах, он за них не отвечает. Те из фермеров, кто не посещает Ярмарку, будучи единственными работниками на ферме, должны, однако, поддерживать свое оружие в хорошем состоянии — раз в год приходится представлять его на проверку посланцу джарла, посещающему все селения. Конечно же, когда джарл запускает стрелу войны, на его призыв обязаны ответить все свободные мужчины. В этом случае, разумеется, ферма может пострадать, а подруга и дети фермера познают лишения. Покидая семью с оружием на плече, фермер говорит: «В мой дом прилетела стрела войны».
 Мы видели в толпе много капитанов, вождей и мелких джарлов, каждого сопровождала свита. Все они были великолепно одеты в богатые плащи и шлемы, а их топоры изукрашены золотом. Чаще всего длинные, развевающиеся плащи были пурпурного цвета с золотой застежкой. В Торвальдсленде принято носить плащ таким образом, чтобы правая рука оставалась свободной.
 Их сопровождали люди также в праздничной одежде. На руках у воинов красовались спиральные кольца из золота и серебра, а на запястьях — украшенные драгоценностями ленты. В толпе тут и там можно было заметить рабынь, которых привезли с собой капитаны и джарлы. Мужчины часто берут с собой на Ярмарку рабов, которым не позволено приближаться к судебным палатам и залам для споров. Посещение Ярмарки не являлось для них удовольствием. Рабынь на Ярмарку привозили по одной из двух возможных причин: либо чтобы развлекать мужчин, показать, сколь богат их хозяин, либо чтобы торговать ими.
 Раздвоенная Борода тоже привез с собой невольниц. Они шли за нами следом, а их глаза сияли от радости. Девушки жили на отдаленной ферме, и, оказавшись среди такого множества людей, эти сельские рабыни, девки Раздвоенной Бороды, чувствовали страшное возбуждение, с восторгом и удовольствием оглядываясь по сторонам, а некоторым даже иногда позволялось присутствовать на соревнованиях. Говорят, такие развлечения положительно действуют на рабынь. Изредка на Юге их одевают в платья, какие носят свободные женщины, закрывают лицо вуалью и берут на бега тарнов, спортивные соревнования или театральные представления. Многие думают, что женщина, гордо восседающая рядом с мужчиной, является его свободной спутницей; только он и она знают правду. Когда они возвращаются домой и за ними закрывается дверь, она сразу раздевается, надевает ошейник и опускается на колени, касаясь головой его ног, женщина снова становится собственностью. Как возмущены были бы свободные женщины, если бы узнали, что рядом с ними сидели простые рабыни; однако в Торвальдсленде не принято переодеваться, поэтому все знали, что за Раздвоенной Бородой, или Торгейром из страны Ледяного Топора, следуют его невольницы. Чтобы продемонстрировать своих красоток и заставить всех себе завидовать, Раздвоенная Борода приказал девушкам приподнять повыше подолы платьев и открыть грудь. Я думал, что они почувствуют себя униженными и попытаются спрятаться за нашими спинами, но все девушки, даже Булочка и Тири, гордо вышагивали рядом, не чувствуя ни малейшего стыда. Открытый пупок называется на Горе «животом рабыни», потому что только рабыни открывают свое тело. Раздвоенная Борода купил девушкам медовые пряники, они с удовольствием их уплетали, к их милым лицам прилипли сладкие крошки.
 — Посмотрите! — воскликнула Булочка. — Шелковая девушка!
 Выражение «шелковая девушка» часто используется среди рабынь Севера, так они называют своих подруг по несчастью с Юга. Предполагается, что рабыни Юга испорчены, капризны, практически ничего не делают, а лишь подкрашивают глазки в ожидании своих хозяев и спят в роскошных постелях с алыми покрывалами, отороченными золотом.
 Думаю, подобные рассуждения вызваны определенной долей зависти. На самом деле выражение «шелковая девушка» появилось потому, что обычно рабыни Юга носят короткие туники, сделанные из целого куска материи, чаще всего шелка. Девушки Юга, как мне кажется, работают поменьше своих северных подруг — причина в экономических различиях между жизнью на ферме и в городе. Впрочем, и на Юге работы хватает, в особенности если девушка не угодила своему господину. И все же у меня создалось впечатление, что по большей части им приходится работать гораздо меньше, чем обычным женам на Земле. Так уж случилось, что на Горе куда менее сложная культура — в результате и работы гораздо меньше, нечего особенно чистить и приводить в порядок, поэтому горианский мужчина, если он доволен своей рабыней, дает ей возможность выглядеть свежей и довольной и быть постоянно готовой к постельным развлечениям. Переработавшая, усталая женщина, разочарованная и недовольная, не способна с восторгом принимать своего господина. Горианец обращается с женщиной как с любимым домашним животным, которое должно быть веселым и здоровым. Некоторые мужчины уделяют этому меньше внимания, некоторые больше. На Горе можно купить свитки и книги, в которых подробно описывается, как нужно кормить и воспитывать женщин-рабынь, как правильно заботиться о них.
 Кое-кто утверждает, что умение обращаться с невольницей, чтобы получить от нее максимум, — врожденный дар. В конечном счете, хотя южанкам приходится работать меньше своих северных сестер, их жизнь труднее, поскольку южане больше хотят от своих рабынь — поэтому их чаще наказывают. Северных девушек, к примеру, редко обучают уникальному искусству доставления мужчине чувственных удовольствий при помощи своего тела. Южанкам часто приходится доводить это искусство до совершенства; более того, по воле хозяина они должны выполнять свои обязанности умело и с радостью. Шелковая девушка шла на поводке за своим господином, капитаном из Торвальдсленда. На ней и в самом деле была легкая южная туника из золотистого шелка. Наряд дополнял золотой ошейник, а в ушах сверкали золотые кольца.
 — Девки с фермы! — прошептала она, проходя мимо девушек Ивара Раздвоенная Борода.
 Рабыни с Юга обычно презрительно относятся к своим северным сестрам, считая их неотесанными деревенщинами и дурами из селений, расположенных на склонах гор Торвальдсленда; все думают, что северянки только и делают, что кормят тарсков и разносят навоз по полям; что-то вроде самки боска, вынужденной постоянно работать, ублажать грубых мужланов и рожать рабов.
 — Холодная рыбина! — крикнула Булочка.
 — Доска! — завопила Пухлые Губки. Однако шелковая девушка, казалось, не слышит их. Тогда Пухлые Губки объявила:
 — Девка с проколотыми ушами!
 Шелковая девушка ошеломленно оглянулась и закрыла руками уши. На глаза у нее тут же набежали слезы, она зарыдала и поспешила вслед за своим господином.
 Рабыни Ивара Раздвоенная Борода радостно засмеялись. Раздвоенная Борода протянул руку, схватил Булочку за шиворот и строго на нее посмотрел. Потом перевел тяжелый взгляд на Пухлые Губки, которая в страхе отшатнулась. Ивар повернул голову Булочки к себе.
 — Вы, девки, — заявил он, — выглядели бы совсем неплохо с дырявыми ушами.
 — О нет, мой джарл, — мигом зарыдала Булочка. — Нет!
 — Нет, — вторила ей Пухлые Губки — Пожалуйста, не надо, мой джарл!
 — Может быть, — задумчиво проговорил Раздвоенная Борода, — я прикажу, чтобы вам всем прокололи уши, когда мы вернемся. Готрек наверняка справится с этим несложным делом.
 — Не надо, — взмолились девушки.
 Раздвоенная Борода пожал плечами и, насвистывая, зашагал вперед. У него было отличное настроение. Вскоре девушки снова развеселились и принялись показывать друг другу всякие диковинки. Только одна из невольниц Раздвоенной Бороды держалась немного в стороне и совсем не смеялась. Ее звали Дагмар. К ошейнику рабыни была привязана веревка, а руки скованы за спиной. Тири держала в руках свободный конец веревки. Дагмар привезли на Ярмарку, чтобы продать.
 — Давайте посмотрим дуэли, — сказал Раздвоенная Борода.
 В Торвальдсленде при помощи дуэли решаются многие спорные вопросы. Существует два вида дуэлей: официальные и свободные. На свободной дуэли можно использовать все виды оружия; кроме того, нет никаких ограничений в тактике или месте проведения. На Ярмарке для дуэлей чертят два квадрата с общей стороной. Однако по желанию дуэлянтов можно выбрать и другое место. Подобные дуэли обычно проводятся среди заливаемых волнами шхер Тассы. Противников оставляют на целый день, а когда спускаются сумерки, приплывает лодка и забирает победителя. Официальные дуэли весьма сложны, и я не стану их подробно описывать. Сражаются двое, но каждому разрешается взять щитоносца; удары наносятся по очереди — их должны отражать щитоносцы; на дуэль можно взять три щита; когда все они приходят в негодность, миссия щитоносца заканчивается, после чего каждый должен защищаться собственным оружием; существует ограничение на длину меча. Сама дуэль происходит на большом квадратном куске материи со стороной десять футов, который прибивается колышками к земле; снаружи имеется еще два квадрата, каждый находится в футе от главного и нарисован на земле. Дальние углы второго из двух нарисованных квадратов помечены коричневыми лентами; таким образом получается поле боя размером двенадцать на двенадцать футов. Однако северяне не натягивают веревок, чтобы отметить границу. Как только первая кровь прольется на ринг, по соглашению сторон или по указанию одного из двух судей дуэль прекращается. Проигравший платит победителю три серебряных тарна, после чего победитель приносит жертву — если он богат и дуэль имеет большое значение, то он закалывает боска; если беден или поединок не расценивается как серьезная победа, жертва бывает менее значительной. Официальные дуэли часто используются нечестными, но умелыми воинами с целью обогащения. Самое удивительное в этом то, что вы можете вызвать любого северянина и сразиться с ним, поставив на кон его ферму, спутницу или дочь. Если вызов не принимается, ставка конфискуется, если же вызов принят, то человек рискует жизнью и в случае его смерти ставка переходит победителю. Как я понял, этот обычай придуман для того, чтобы сильный, искусный воин мог получить землю и привлекательных женщин; в то же время он требует от богатых северян постоянно держать себя в хорошей форме. В целом я не одобряю подобные нравы. Надо сказать, что официальные дуэли, как правило, используются по более разумным поводам, когда следует уточнить границы владений или получить удовлетворение за нанесенное оскорбление.
 Одна дуэль нас заинтересовала. Юноша, которому было не больше шестнадцати, готовился сразиться с крупным бородатым мужчиной в богатом шлеме.
 — Он знаменитый чемпион, — прошептал Ивар, кивнув на крупного мужчину. — Его зовут Бьярни из Лагеря Торстейна.
 Лагерь Торстейна находился к северу от шхер Эйнара, там жили воины, которые контролировали округу на пятьдесят пасангов, собирая дань с окрестных ферм. Их джарлом был Торстейн. Сам лагерь, окруженный деревянным палисадом, располагался на островке в заливе Торстейна, который раньше назывался залив Парсит, потому что там водилось много рыбы.
 Ставкой в этой дуэли была сестра молодого человека, хорошенькая четырнадцатилетняя блондинка с заплетенными в косы волосами и одетая, как свободная женщина Севера. Платье было не слишком богатым, но явно праздничным. Ее грудь украшали две брошки, на ногах — черные туфли. Девушка вытащила кинжал из ножен, висевших у нее на поясе; стояла она очень прямо, однако голову опустила, а глаза держала закрытыми; ее привязали за шею к шесту, установленному неподалеку от площади для дуэли.
 — Отдай девчонку, — сказал Бьярни из Лагеря Торстейна, обращаясь к юноше, — и я не стану тебя убивать.
 — Мне не очень нравится, когда женщин Торвальдсленда делают рабынями, — прошептал мне Ивар.
 — А где отец юноши? — спросил я у одного из стоящих неподалеку зевак.
 — Погиб во время обвала, — ответил тот.
 Значит, юноша стал владельцем фермы, главой своего дома. Следовательно, именно он должен защищать свои владения.
 — А почему бы тебе не вызвать на поединок ребенка? — осведомился Ивар Раздвоенная Борода.
 Бьярни мрачно на него посмотрел.
 — Я хочу отвести эту девушку в Лагерь Торстейна, — ответил он. — И я не затеваю ссор с детьми.
 — А потом на нее поставят клеймо и наденут ошейник? — спросил Ивар.
 — Нам в Лагере Торстейна, — усмехнулся Бьярни, — не нужны свободные женщины.
 — Но она же из Торвальдсленда, — сказал Ивар.
 — Она может носить мед и делать свое дело не хуже любой другой девки, — бросил Бьярни.
 Я не сомневался в его правоте. Однако девушка была совсем юной.
 — Возьмешь мой щит? — взглянув на меня, спросил Ивар.
 Я улыбнулся и подошел к юноше, который собирался встать около коричневых лент. Храбрый парнишка.
 Другой юноша, примерно того же возраста, вероятно, с соседней фермы, держал его щит.
 — Как тебя зовут, приятель? — спросил я юношу, который собирался войти в квадрат.
 — Хрольф, — ответил он, — из фьорда Зеленые Скалы.
 Я взял обоих мальчишек за шиворот и отшвырнул их в сторону. А сам вошел в дуэльный квадрат.
 — Я представляю Хрольфа из фьорда Зеленые Скалы, — объявил я и вытащил меч из ножен.
 — Он сошел с ума, — фыркнул Бьярни.
 — Кто держит твой щит? — спросил один из двух судей, одетых в белое.
 — Я! — крикнул Раздвоенная Борода и приблизился к дуэльному квадрату.
 — Я признаю безумную храбрость человека по имени Торгейр из страны Ледяного Топора, но нам всем хорошо известно, что жители этой страны, будучи мирными и гостеприимными людьми, совершенно не умеют владеть оружием, — проговорил я и посмотрел на Раздвоенную Бороду. — Сейчас нам предстоит сражаться не с китами, Торгейр, — сказал я ему.
 Раздвоенная Борода принялся возмущаться.
 Я обратился к судье.
 — Я не могу принять его помощь. Мне придется, вне всякого сомнения, постоянно защищать Торгейра, он будет только путаться у меня под ногами.
 — Путаться под ногами! — взревел Раздвоенная Борода.
 — Ты из страны Ледяного Топора, не так ли? — с самым невинным видом спросил я его и улыбнулся. Мне удалось поймать Ивара в его собственные сети. Он рассмеялся и занял место среди зрителей.
 — Кто будет держать твой щит? — спросил судья.
 — Мое оружие станет мне щитом, — ответил я, поднимая меч. — Противник не нанесет мне ни одного удара.
 — Ты, кажется, намерен драться со мной разделочным ножом? — спросил Бьярни, бросив на меня удивленный взгляд.
 Он решил, что я спятил.
 — Твой длинный меч, — ответил я, — конечно, очень полезен, когда сражаешься у фальшборта кораблей, сцепленных абордажными крюками, в отличие от моего, но мы, мой дорогой Бьярни, в данный момент находимся не на борту корабля.
 — Я до тебя доберусь! — воскликнул он.
 — Мой клинок меня защитит, — заявил я. — Длина твоего меча не имеет значения. Очень скоро ты увидишь, что твоя защита ничего не стоит.
 — Лживый слин! — взревел Бьярни из Лагеря Торстейна.
 Девушка с веревкой на шее испуганно на меня посмотрела. А двое мальчишек с белыми от страха лицами отступили за коричневые ленточки. Они не понимали, что происходит, как, впрочем, и все остальные.
 Главный судья посмотрел на меня. На руке у него блестело золотое кольцо — знак занимаемой должности. К его чести надо сказать, что он не одобрял поединка, который должен был состояться до моего вмешательства.
 — Я могу представлять Хрольфа из фьорда Зеленые Скалы? — спросил я у него.
 — Можешь, — ухмыльнувшись, ответил он, а потом добавил: — Поскольку ты представляешь того, кого вы звали на дуэль, то имеешь право нанести первый удар.
 Я дотронулся кончиком моего меча до щита Бьярни из Лагеря Торстейна, который держал другой мерзавец.
 — Удар нанесен, — сказал я.
 С яростным криком щитоносец Бьярни из Лагеря Торстейна бросился на меня, стараясь оттолкнуть назад, в надежде на то, что я потеряю равновесие и не смогу защититься от удара его напарника.
 Я сделал быстрый шаг в сторону. Щитоносец со всего разбега проскочил мимо. Бьярни с высоко поднятым мечом последовал за ним. В следующий миг я оказался за спиной Бьярни и приставил свой небольшой меч к самой его шее. Он побледнел.
 — Ну, давай попробуем еще раз, — предложил я.
 Он моментально отскочил назад, щитоносец присоединился к нему. Не знаю, считалось это эффектным или нет, соответствовало ли правилам официальной дуэли, но я во время своей второй атаки сбил с ног щитоносца. Вообще-то, убивать щитоносца не полагается, однако, насколько мне известно, подножки ставить не запрещено. Во время предыдущей дуэли я это видел. И, как я и предполагал, ни один из судей не сделал мне замечания. Я заметил, что они переглянулись, и понял, что, хотя судьям и не положено принимать чью-нибудь сторону, мой маневр им понравился. Щитоносец рухнул на землю. Бьярни, который явно был куда умнее своего напарника, на этот раз не стал нападать на меня с налета. Наши мечи дважды встретились, а в следующий миг острие моего клинка оказалось у него под подбородком.
 — Ну что, попробуем еще раз? — спросил я.
 Щитоносец вскочил на ноги.
 — Давай сражаться! — закричал он.
 Бьярни из Лагеря Торстейна посмотрел на меня.
 — Нет, — сказал он, — больше пробовать не станем.
 Острием меча он сделал надрез на своей руке и выставил ее вперед, на ринг упало несколько капель крови.
 — Моя кровь пролилась, — сказал Бьярни из Лагеря Торстейна и убрал меч в ножны.
 Девушка, ее брат, друг и все остальные радостно закричали.
 Юноша подбежал к столбу и развязал сестру.
 А его приятель крепко прижал ее к груди, несмотря на то, что ей едва ли исполнилось четырнадцать.
 Бьярни из Лагеря Торстейна подошел к юноше, которому ранее бросил вызов, достал из кошелька три серебряных тарна и вложил их в руку паренька.
 — Прошу простить меня за причиненное беспокойство, Хрольф из фьорда Зеленые Скалы, — сказал он.
 А потом Бьярни подошел ко мне и протянул руку. Я ответил на его рукопожатие.
 — Ты сможешь неплохо заработать в Лагере Торстейна, если захочешь разделить с нами хлеб и женщин, — предложил он мне.
 — Благодарю тебя, Бьярни из Лагеря Торстейна, — ответил я.
 Бьярни вместе со своим щитоносцем покинул дуэльную площадь.
 — Это принадлежит тебе, Защитник, — сказал юноша, пытаясь всунуть мне в руку три серебряных тарна.
 — Оставь их, — сказал я, — в приданое своей сестре.
 — А что же тогда ты получишь в награду? — спросил он.
 — Я уже получил награду — удовольствие, — ответил я.
 — Благодарю тебя, Воин, — сказала девушка.
 — И я тоже, Защитник, — проговорил парнишка, который ее обнимал.
 Я кивнул.
 — Парень! — крикнул Раздвоенная Борода. Юноша посмотрел на него. Раздвоенная Борода бросил ему золотой тарн. — Купи боска и принеси его в жертву. Пусть во фьорде Зеленые Скалы будет пир!
 — Благодарю тебя, капитан! — воскликнул юноша. — Благодарю!
 Вокруг нас раздались радостные крики, а Раздвоенная Борода и вся его компания вместе с рабынями покинула дуэльную площадь.
 Мы прошли мимо какого-то типа, который схватил два раскаленных железных прута, пробежал двадцать футов, а потом отбросил их в сторону.
 — Что он делает? — спросил я.
 — Доказывает, что сказал правду, — ответил Раздвоенная Борода.
 — А, понятно, — сказал я.
 Я заметил, что великолепные рабыни Ивара Раздвоенная Борода привлекают всеобщее внимание.
 — У твоих девушек красивая походка.
 — Они рабыни, — ответил он, — и на них смотрят чужие мужчины.
 Я улыбнулся. Девушки гордо вышагивали, задрав туники не только для того, чтобы продемонстрировать всем богатства Раздвоенной Бороды, но еще и затем, чтобы заставить других завидовать, потешив тем самым тщеславие своего господина. Впрочем, имелась и еще одна причина: рабыням нравится, когда их рассматривают незнакомые мужчины; невольница замечает взгляды, улыбки, пытается понять, хотел бы мужчина владеть ею, и это доставляет ей удовольствие. Она — женщина и гордится своей красотой и привлекательностью. Кроме того, рабыню возбуждает сознание того, что один из этих чужих мужчин может купить ее и стать господином и тогда ей придется ему служить. Глаза привлекательного свободного мужчины и невольницы встречаются: он думает о том, хорошей ли она будет рабыней, а она — каково это, принадлежать ему? Она улыбается и идет дальше, оба получили удовольствие.
 — Когда мы вернемся домой, — сказал Раздвоенная Борода, — они станут гораздо лучше, потому что на них смотрело множество глаз.
 На Юге девушку иногда посылают на рынок совершенно обнаженной, если не считать ошейника и рабского клейма. Часто, вернувшись домой, она умоляет хозяина, чтобы он коснулся ее тела. Рабыни крайне возбуждаются, когда их желают другие мужчины.
 Девушка, естественно, должна проявлять крайнюю осторожность. Если она каким-нибудь образом рассердит или вызовет неудовольствие своего господина, ее могут продать или подвергнуть наказанию хлыстом.
 В некоторых городах девушка должна опускаться на колени не менее одного раза в день и целовать хлыст, который, если она ведет себя недостаточно хорошо, применяется для ее наказания.
 Какой-то фермер в толпе быстро вытянул руку и погладил правую грудь Тири. Она удивленно остановилась. А потом отшатнулась.
 — Купи меня, мой джарл, — засмеялась она. — Купи меня!
 Раздвоенная Борода улыбнулся. Он знал, что его девушки хороши. Всякий, кто взглянет на них, захочет ими обладать.
 В толпе попадались мужчины-рабы и жрецы рун с длинными волосами в белых одеяниях, со спиральными золотыми браслетами, на поясах у них висели мешочки с гадальными фишками, сделанными из дерева, — их специально смачивают в крови жертвенных босков, убитых на открытии Ярмарки. Эти фишки бросают, как кости, иногда по нескольку раз, а потом их расположение толкуется жрецами.
 Ярмарочный храм, в котором хранилось кольцо храма, был сделан из дерева. Рядом в роще установили столбы, на которых висели тела шести босков, один из них — жертвенный, шести тарсков и шести верров. Раньше вместо верров подвешивали рабов, однако поколение назад во время одного из редких заседаний Высшего совета жрецов рун, в котором участвовали главные жрецы из каждого поселения, было решено, что больше не следует приносить в жертву невольников. Впрочем, решение приняли вовсе не из-за торжества прогресса — жрецы считали, что рабы, как урты и маленькие шести палые тарларионы, просто недостойны столь высокой чести. В Торвальдсленде начался голод, в жертву приносилось множество рабов, однако неурожаи преследовали северян в течение четырех сезонов — эти годы были отмечены многочисленными набегами на Юг, в которых часто участвовали целые флоты Торвальдсленда. Стали поговаривать, что богам больше не нужны невольники, а если это и не так, то пусть решают эту проблему самостоятельно или дадут соответствующий знак. Однако, к счастью для рабов, подобных знаков не последовало. Северяне восприняли это как подтверждение правильности решения Высшего совета жрецов рун; в результате статус жрецов в Торвальдсленде заметно повысился. Сей факт был в некотором смысле связан с тем, что голод наконец прекратился. В свою очередь, статус раба еще больше упал, они оказались в одной категории с уртами, которых держат в сараях или используют для потехи домашних слинов; или с маленькими шестипалыми тарларионами Северного Торвальдсленда, которых ценили за хвосты и ноги — ими любили играть детишки. Если прежде невольники в Торвальдсленде имели чрезвычайно низкий статус, то теперь они сравнялись со своими южными собратьями, работающими на рудниках или фермах. Раб есть презираемое животное, он должен повиноваться мгновенно, в противном случае его ждет немедленная смерть. Раздвоенная Борода захватил с собой одного молодого невольника по имени Тарск, он и сейчас находился среди нас. Предполагалось, что, если Раздвоенная Борода сделает какие-нибудь большие покупки, Тарск отнесет их в нашу палатку, поставленную среди множества других палаток гостей Ярмарки. Ивар собирался купить болотное железо, которое по своим качествам уступает южному; как правило, оружие воинов Торвальдсленда изготавливается из южного железа; а болотное используется для производства сельскохозяйственных инструментов.
 Еще я заметил в толпе купцов в бело-золотых одеждах, хотя их было совсем немного. Кроме того, мне на глаза попались четыре работорговца в сине-желтом шелке — они приехали на Север купить женщин. По покрою их одежды я понял, что они приплыли из далекой Тарии. Девушки Раздвоенной Бороды с испугом от них отшатнулись. Они боялись отправляться на Юг, где участь рабыни куда тяжелее. Девушка там всего лишь игрушка для своего господина, который часто лучше заботится о домашних слинах, чем о невольницах. Впрочем, и на Севере, естественно, капитаны куда больше беспокоятся о своих кораблях, чем о рабынях.
 В толпе промелькнули зеленые одежды врача из Ара и книжника из Коса. Хотя их города и не состояли в дружбе, они, как и положено цивилизованным людям, оказавшимся на далеком Севере, мирно беседовали.
 — Пусть эта красотка взойдет на платформу! — завопил крестьянин, показывая на Гунхильду.
 — На платформу! — взревел Ивар Раздвоенная Борода и сорвал с рабыни тунику. В следующее мгновение Гунхильда уже быстро поднималась по деревянным ступеням платформы.
 Деревянный помост составлял в ширину примерно пять футов и около ста футов в длину. По нему взад и вперед, улыбаясь, расхаживали обнаженные рабыни. И хотя здесь их никто не собирается продавать, достаточно часто они все-таки попадают к новому хозяину. Платформа построена для удовольствия свободных мужчин. В некотором смысле она напоминает соревнование за талмиты, хотя талмитов тут никому не вручают. Есть здесь и судьи, обычно это не очень важные джарлы и работорговцы. Кстати, среди них никогда не увидишь женщин. Считается, что ни одна женщина не в состоянии оценить красоту другой — на это способны лишь мужчины.
 — Улыбайся, презренная самка слина! — взревел Раздвоенная Борода.
 Гунхильда улыбнулась и пошла вперед.
 Ни одна свободная женщина, естественно, ни за что в жизни не приняла бы участия в таком состязании. На этот помост поднимаются только рабыни.
 В конце концов, на платформе остались только Гунхильда и шелковая девушка, та, которая носила в ушах сережки.
 Именно Гунхильде, к полному восторгу собравшейся толпы, которая с радостным ликованием принялась колотить копьями по деревянным щитам, вручили пирожное в качестве приза за победу.
 — Кто ее хозяин? — выкрикнул главный судья.
 — Я! — ответил Раздвоенная Борода и получил серебряный тарн.
 Из толпы посыпались предложения купить Гунхильду, но Раздвоенная Борода только отмахивался от них. И весело хохотал — он хотел оставить эту невольницу для себя. Гунхильда очень гордилась собой.
 — Одевайся, девка, — приказал ей Раздвоенная Борода и бросил тунику.
 Гунхильда надела ее.
 У основания лестницы, ведущей на платформу, Раздвоенная Борода остановился и низко поклонился. И я тоже. Рабыни упали на колени и опустили головы, Гунхильда вместе с ними.
 — Какой позор! — сурово сказала свободная женщина.
 Рабыни лежали у ее ног. Невольницы смертельно боятся свободных женщин, словно между ними ведется необъявленная война и они являются заклятыми врагами. В этой войне, естественно, рабыни оказываются полностью во власти свободного человека. Больше всего на свете они боятся того, что их продадут женщине. Свободные женщины обращаются со своими невольницами с невероятной жестокостью. Почему так происходит, мне неизвестно. Кое-кто утверждает, что они завидуют девушкам, у которых есть ошейник, и сами хотели бы обзавестись этим украшением, чтобы оказаться полностью во власти своих хозяев.
 Свободные женщины смотрят на платформу, где соревнуются в красоте обнаженные рабыни, с суровым неодобрением; здесь женская красота выставляется на обозрение и оценивается мужчинами; по какой-то причине это вызывает у них ярость; возможно, дело в том, что им не позволено продемонстрировать всем свою собственную красоту или они не настолько красивы, как женщины, которыми восхищаются похотливые мужчины с оценивающими глазами. Разобраться в этом не представляется возможным. Все эти проблемы еще больше усложняются на Севере, где свободные женщины убеждены в том, что они должны быть выше таких вещей, как секс, и что только низкорожденные беспутные девки и рабыни интересуются подобными вещами. Многие свободные северянки фригидны, по крайней мере, до тех пор, пока не становятся рабынями и на них не надевают ошейник. Они частенько настаивают на том, что, даже если и наделены лицом и фигурой, которые сводят мужчин с ума, следует обращать внимание только на их ум. Некоторые мужчины, отчаявшись добиться своего, утешаются тем, что идут у них на поводу: они настолько глупы, что верят, будто утверждения женщин — чистая правда. Вместо этого им следовало бы спросить, какие сны снятся женщинам и о чем они мечтают, оставшись в одиночестве. Мужчинам не мешало бы вспомнить, как ведет себя свободная женщина, на которую надели ошейник и цепи рабыни.
 И тогда мы узнаем правду, о которой многие женщины не осмеливаются говорить вслух, а иные отрицают яростно и непримиримо. Правда заключается вот в чем: женщина в состоянии по-настоящему познать себя только тогда, когда наденет невольничий ошейник. Иные свободные женщины боятся секса, потому что считают его унизительным. Они совершенно правы. В человеческих отношениях практически не существует равноправия. Сладостное наслаждение, которое дает нам власть и подчинение власти, так широко распространенное в мире животных, царствует и в нашей крови. В природе самца любого из млекопитающих — повелевать, в природе самки — подчиняться. И тот факт, что люди наделены сознанием, не отменяет законов крови, но лишь позволяет их обогатить, в то время как сильное выражение физического и психологического экстаза не доступно более простым организмам; женщины-рабыни склоняют голову перед своим господином в тысячах измерений, в каждом из которых он остается ее повелителем.
 — Какой стыд! — снова выкрикнула свободная женщина.
 В унижении, являющемся, естественно, следствием беспомощности, когда женщина оказывается во власти сильного мужчины и ее вынуждают подчиниться, отказаться от себя, она обретает — что может показаться иным совершенно неправдоподобным — свободу, познает экстаз, высшее наслаждение, радость и восторг. Горианцы считают, что все это очень просто — в природе женщины заложена покорность, следовательно, когда ее заставляют признать это, смириться и вести себя в соответствии с собственной натурой, она должна быть безумно счастлива, весела и благодарна своему господину. Потому что ей позволили осознать свое женское начало. Она перестает быть существом без пола, пытающимся составить конкуренцию мужчине, и становится женщиной. И в этот момент она понимает, возможно, впервые в жизни, что отличается от мужчины, что зависит от него и украшает его жизнь, а он взамен дарит ей радость. Впрочем, у нее не остается выбора. Как только на женщину надевают ошейник, она должна покориться. Не знаю, есть ли на свете женщины, столь же веселые, непосредственные и жизнелюбивые, такие же здоровые и красивые, так же искренне и естественно выражающие свои чувства, как горианские рабыни; да, им приходится подчиняться воле мужчин, они боятся своего господина и его хлыста, однако продолжают носить ошейники с удивительной, бесстыдной радостью и гордостью, которая наверняка привела бы в ужас и напугала разочарованных и скучающих женщин Земли.
 — Я не одобряю эти платформы, — холодно заявила свободная женщина.
 Раздвоенная Борода ничего ей не ответил, однако смотрел на свободную северянку с большим почтением.
 — Эти женщины, — продолжала она, указывая на девушек Раздвоенной Бороды, которые стояли на коленях у ее ног, опустив головы к земле, — принесли бы гораздо больше пользы на твоей ферме, где они могли бы удобрять поля и делать масло.
 Свободная женщина была высокой и крупной. Она носила плащ из белого меха слина с большим капюшоном, отброшенным на спину, платье из великолепной шерсти Ара, выкрашенной в алый цвет с черными узорами, а на груди цвели две брошки, вырезанные из рога кайлиока и оправленные в золото. На поясе висел изукрашенный самоцветами тарианский кинжал — свободные женщины Торвальдсленда часто носят такое оружие; кроме того, я заметил у нее на поясе ножницы и кольцо с ключами, из чего следовало, что в доме этой женщины имеется множество ларцов и дверей; пышные волосы заколоты гребнем, сделанным, как и броши, из рога кайлиока. Тот факт, что волосы женщины были собраны в прическу, указывал на ее статус — свободная спутница; количество ключей и ножницы не оставляли сомнений — она хозяйка большого дома. У нее были серые глаза, темные волосы и холодное, жесткое лицо.
 — Я из страны Ледяного Топора, — заявил Раздвоенная Борода.
 Легко догадаться, что в стране Ледяного Топора нет ферм, там не разводят верров и босков, поскольку нет пастбищ. Поэтому и удобрять поля нечем, к тому же и самих полей там быть не может, да и масло никто не взбивает. Я заметил, что свободной женщине не очень понравился ответ Раздвоенной Бороды.
 — Значит, тебя зовут Торгейр, не так ли? — спросила она.
 — Торгейр из страны Ледяного Топора, — ответил Раздвоенная Борода, поклонившись.
 — И что же, — осведомилась женщина, — делает житель страны Ледяного Топора со своими несчастными рабынями? — Она показала на стоящих на коленях девушек Раздвоенной Бороды.
 — В стране Ледяного Топора, — ответил он, сохраняя полнейшую серьезность, — ночь длится шесть месяцев.
 — Понимаю, — улыбнулась женщина. А потом добавила: — Ты ведь выиграл много талмитов, не так ли, Торгейр из страны Ледяного Топора?
 — Шесть, леди, — уточнил он.
 — Прежде чем получить их, — сурово сказала женщина, — я советую тебе вспомнить свое истинное имя.
 Раздвоенная Борода кивнул.
 Ее совет не слишком меня порадовал.
 Она слегка приподняла подол своего алого платья, так что стали видны черные туфли, а потом отвернулась. Однако на этом свободная женщина не успокоилась, она еще раз указала на стоящих на коленях рабынь.
 — Пусть прикроют свой стыд, — заявила она напоследок, а потом гордо удалилась в сопровождении нескольких вооруженных воинов.
 — Прикройте свой стыд! — прикрикнул на рабынь Ивар Раздвоенная Борода.
 Испуганные девушки быстро, со слезами на глазах, опустили туники. Свободная женщина заставила их покраснеть. Они, по неизвестным мне причинам, всегда стараются так поступить.
 — Кто это такая? — спросил я.
 — Бера, — ответил Раздвоенная Борода, — спутница Свейна Синий Зуб.
 Мое сердце сжалось.
 — Нам следовало бы надеть на нее ошейник, — заявил Раздвоенная Борода.
 Меня эта мысль шокировала.
 — И еще неплохо бы ее высечь, — мрачно добавил Ивар. Потом посмотрел на своих девушек. — Что это вы с собой сотворили? Ну-ка, поправьте подолы!
 Девушки засмеялись, они снова могли гордиться своими телами, а Раздвоенная Борода заставил их еще больше обнажить бедра.
 Мы отправились дальше, оставив у себя за спиной место триумфа Гунхильды, где она получила пирожное, а ее хозяин заработал серебряный тарн. Она дала остальным девушкам по маленькому кусочку пирожного и милостиво разрешила Дагмар, которую собирались продать, облизать свои пальцы.
 Из сарая, где держали рабынь, послышался звон цепей. Свет проникал в сарай через окна, расположенные высоко на стене, справа от нас. Девушки сидели, стояли на коленях и лежали на соломе вдоль стен по левой стороне. Воин Свейна Синий Зуб, которому помогали два невольника, быстро оценил Дагмар, раздев ее, пощупал тело, упругость груди, заглянул в рот.
 — Один серебряный тарн, — сказал он.
 Два месяца назад Дагмар украла у Хорошеньких Ножек кусок сыра; за это по приказу Раздвоенной Бороды сама Хорошенькие Ножки выпорола ее у столба; кроме того, несколько гребцов Раздвоенной Бороды пожаловались, что она не доставила им никакого удовольствия в мехах. Совершившую столь тяжкие преступления рабыню следовало продать как негодный товар.
 — Согласен, — сказал Раздвоенная Борода.
 Около сотни рабынь в северных ошейниках со специальным железным кольцом было выставлено на продажу в этом сарае. Всех соединяла общая цепь, от которой их отцепляли по мере необходимости. Таким образом девушек можно было удобно расположить вдоль всей цепи, добавлять новых и забирать проданных.
 Раздвоенная Борода получил тарн и положил его в кошель. Воин Синего Зуба достал монету из большого мешка, висевшего у него на плече, а затем взял Дагмар за руку и направился с ней к правой стене. Из небольшого деревянного ящика, каких было несколько, он взял открытый замок, прошел по сараю, не выпуская руки Дагмар, заставил ее встать на колени, поднял цепь и, пропустив дужку замка сквозь кольцо в ее ошейнике и звено цепи, закрыл его.
 Раздвоенная Борода тем временем разглядывал рабынь.
 Они конечно же оставались обнаженными, чтобы покупатели могли получше рассмотреть товар.
 Вместе с Иваром находились его люди, рабыни и невольник Тарск, которого Раздвоенная Борода прихватил с собой на случай, если купит что-нибудь тяжелое.
 — Мой джарл, — обратилась к нему Тири.
 — Слушаю тебя, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Должен ли этот невольник, — продолжала она, показав рукой на Тарска, который когда-то звался Вульфстаном из Кассау, — наслаждаться красотой рабынь?
 — В каком смысле? — спросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Ну, в конце концов, он же всего лишь раб, — напомнила ему Тири.
 Меня удивило, что она хочет лишить Тарска этого удовольствия, однако быстро вспомнил, что Тири его ненавидит. Лично я ничего не имел против его присутствия. Полагаю, у невольников не так уж много удовольствий в жизни. Иногда они по целому году не получали женщину.
 Молодой человек с горечью посмотрел на гордую Тири, а она подняла голову и рассмеялась.
 — Пожалуй, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, — я отошлю его в палатку.
 — Вот здорово! — вскричала Тири и улыбнулась Тарску.
 — Цепь! — приказал Раздвоенная Борода.
 Один из его людей снял с плеча свернутую цепь, которая с обоих концов заканчивалась кандалами. Длина цепи составляла около ярда. Он протянул ее Ивару.
 Тарск отправится в палатку со скованными руками.
 — Руку, — сказал Раздвоенная Борода.
 Тарск протянул руки. Тири с восторгом наблюдала за происходящим.
 Раздвоенная Борода застегнул наручник на левом запястье Тарска. Тири рассмеялась.
 И тогда Раздвоенная Борода взял правое запястье Тири и надел на него другой наручник.
 — Мой джарл! — воскликнула она.
 — Она твоя до утра, — сказал Раздвоенная Борода молодому невольнику. — Можешь пользоваться ею за палаткой.
 — Благодарю тебя, мой джарл! — воскликнул юноша.
 — Мой джарл! — заплакала Тири.
 Тарск потянул цепь правой рукой, а потом сильно дернул. Наручник был слишком большим для Тири, но снять его она не могла. Девушка с ужасом посмотрела на Тарска.
 — А ну-ка, поторопись, рабыня! — прикрикнул он на нее.
 Тарск повернулся и почти побежал вперед, а девушка, спотыкаясь и заливаясь слезами, последовала за ним.
 Раздвоенная Борода, его люди и я сам дружно расхохотались. Нам совсем не понравилось наглое поведение рабыни по отношению к молодому невольнику; мы вспомнили, как однажды он чуть не лишился из-за нее жизни — тогда я вмешался, и он отделался поркой. Я не сомневался, что Вульфстан из Кассау, невольник Тарск, с удовольствием посчитался бы с этой хорошенькой самкой слина, когда-то юной леди из Кассау. И еще я вспомнил, что она отказалась от предложения его руки и сердца, посчитав, что юноша недостаточно хорош для нее. Я пожелал ему получить с ней максимум удовольствия.
 — Надеюсь, — заметил Раздвоенная Борода, — он не заставит ее кричать всю ночь за нашей палаткой. Сегодня я намерен хорошенько выспаться.
 — Мне кажется, — возразил я, — не следует лишать его удовольствия.
 — Если возникнет необходимость, — усмехнулся Раздвоенная Борода, — я просто прикажу заткнуть ей рот ее собственным платьем.
 — Отличная мысль, — согласился я.
 Раздвоенная Борода снова обратил внимание на прикованных в сарае рабынь.
 Кое-кто из них специально демонстрировал ему свое тело — не вызывало сомнения, что он станет отличным хозяином. Однако некоторые делали вид, что не замечают его. Впрочем, когда Ивар проходил мимо, они старались принять соблазнительную позу, надеясь, что он остановится и посмотрит на них более внимательно. Не которые девушки, вероятно еще не привыкшие к своим ошейникам, прижимались к стене, пытаясь прикрыться, в их глазах стояли слезы и застывший ужас; иногда в их взглядах читалась откровенная враждебность — все они понимали, что этот человек, стоит ему только пожелать, может оказаться их полновластным господином.
 К моему удивлению, Раздвоенная Борода остановился возле черноволосой девушки, которая сидела на корточках, обхватив колени руками и прижавшись к ним щекой; казалось, она сильно удивилось, когда он подошел к ней. Девушка испуганно подняла голову, а потом снова спрятала лицо в колени, но по ее напряженной спине я понял, что она ужасно боится.
 Она бросила на Раздвоенную Бороду короткий взгляд, но не осмелилась встретиться с ним глазами. Наверное, до того, как ее поймали, она была скромной, стеснительной девушкой, проводившей много времени в одиночестве.
 А потом попала в руки к работорговцам.
 — Из меня получится плохая рабыня, мой джарл, — прошептала она.
 — Что тебе известно об этой девушке? — спросил Раздвоенная Борода у воина Свейна Синий Зуб, который нас сопровождал.
 — Она мало говорит, а когда у нее есть возможность, старается держаться в стороне.
 Раздвоенная Борода протянул руку к колену девушки, но, увидев, что она в ужасе на него смотрит, убрал руку.
 Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза, а потом снова со страхом посмотрела на Раздвоенную Бороду. Она боялась, когда кто-нибудь к ней прикасался. В то время как страх подавляет сексуальную активность мужчины, делая совокупление невозможным, для женщины, наоборот, некоторая доля страха способствует усилению реакции, что порой приводит к множественным оргазмам. Вот вам еще одна причина, по которой горианцы охотно обращают в рабство желанных женщин; рабыня знает, что она должна ублажить господина, ей хорошо известно, что ее ждет наказание, иногда достаточно жестокое, если она этого не сделает. В результате женщина отчаянно хочет доставить удовольствие хозяину, который ласкает ее; страх при этом постоянно присутствует; страх усиливает ее чувствительность, что, в свою очередь, ведет к дополнительному возбуждению мужчины.
 Убрав руку, Раздвоенная Борода пристально посмотрел в глаза девушки. Я моментально понял, что он ставит эксперимент. И в самом деле: хотя девушка боялась его прикосновений, в то же время, когда он убрал руку, в ее глазах мелькнуло разочарование. Она одновременно боялась чужих прикосновений и отчаянно к ним стремилась.
 — Она здорова? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Да, — ответил воин Свейна Синий Зуб. Мне случалось встречать подобных женщин и на Земле. Это были серьезные, спокойные девушки, любящие одиночество, которые обладают прекрасными способностями, хорошо развитым воображением и фантастической скрытой сексуальностью. Именно среди подобных женщин удавалось иногда открыть настоящий бриллиант на горианских рынках рабынь. Вирджиния Кент, с которой я был знаком в Аре много лет назад, подруга Релиуса из Ара, оказалась именно такой женщиной. На Земле она преподавала древнюю историю и классические языки в маленьком колледже. На многих она производила впечатление синего чулка; горианские работорговцы, отличающиеся особым чутьем в этом вопросе, заметили ее потенциал. Оказавшись на Горе, где у нее не оставалось выбора, она прошла обучение и оказалась одной из самых обольстительных рабынь, которых я когда-либо видел. Релиус освободил ее. Его друг Хо-Сорл, получив в собственность другую земную девушку, Филлис Робертсон, оставил ее в ошейнике. Романтик Релиус был моложе Хо-Сорла, который, несомненно, гораздо лучше разбирался в том, как следует обращаться с женщиной. Меня не удивит, если в одно прекрасное утро Вирджиния снова проснется в рабском ошейнике.
 — Встань на колени, — приказал Раздвоенная Борода девушке, — раздвинь ноги, а ладони положи на бедра.
 Зазвенела цепь, и девушка встала на колени. Он присел рядом на корточки.
 — Может быть, я захочу использовать тебя для производства рабов, — спокойно сказал он. — Мне нужно проверить, здорова ли ты. Закинь голову назад, закрой глаза и открой рот.
 Она повиновалась, чтобы Раздвоенная Борода мог проверить ее зубы. Очень многое можно сказать о возрасте и качестве рабыни, как, впрочем, и боска, по состоянию зубов.
 Однако Раздвоенная Борода не стал заглядывать ей в рот. Левой рукой он придержал ее за талию, а правая неожиданно скользнула вдоль тела девушки. Девушка закричала, пытаясь отодвинуться, но у нее ничего не получалось, она зарыдала, стала отчаянно извиваться, потом замерла, зажмурив глаза, словно пыталась заставить себя ничего не чувствовать. Когда Раздвоенная Борода отпустил ее, она замахнулась на него рукой, но он легко поймал ее запястья. Невольница вырывалась, но Ивар крепко держал ее.
 — Закинь голову и открой рот, — снова приказал Раздвоенная Борода.
 Она решительно замотала головой.
 — Я держу тебя за руки, — спокойно напомнил Раздвоенная Борода.
 Не спуская с него глаз, девушка неохотно открыла рот.
 — Необходимо проверить твои зубы, может быть, тебе придется работать на ферме.
 Он встал.
 — Сколько ты за нее хочешь? — спросил он у воина Свейна Синий Зуб.
 — Я купил эту рабыню за половину серебряного тарна, — ответил тот, — ты можешь получить ее за целую монету.
 Раздвоенная Борода вернул ему серебряный тарн, который получил за Дагмар.
 Воин отстегнул ошейник девушки от общей цепи.
 Она, не поднимаясь с колен, посмотрела на Раздвоенную Бороду.
 — Почему мой джарл купил меня? — спросила она.
 — У тебя прекрасные зубы, — ответил Раздвоенная Борода.
 — А как будет использовать мой джарл свою рабыню?
 — Ты, без сомнения, справишься с кормежкой тарсков, — усмехнулся Ивар.
 — Конечно, мой джарл, — сказала новая невольница.
 К нашему удивлению, она склонилась перед Иваром и поцеловала его сапог.
 Это было сделано грациозно и с любовью.
 — Как тебя зовут? — спросил он.
 — Пегги Стивенс, — ответила девушка.
 Я улыбнулся. Она назвала земное имя.
 — Ты с Земли, — сказал я ей.
 — Прошло слишком много лет, я уже почти все забыла, — пробормотала она.
 — Американка? — поинтересовался я.
 — Была американкой до того, как стала рабыней.
 — Из какого штата?
 — Коннектикут, — вздохнула Пегги.
 С начала Войны Роя корабли инопланетян стали вести себя все более дерзко; они без особых проблем похищали земных девушек — золото, за которое они могли получить необходимые материалы, тщательно охранялось на Земле, невозможно было добыть значительное количество драгоценного металла, не привлекая внимания Царствующих Жрецов. В то же время на Земле было полно красивых девушек, которых никто не охранял. Из них получались отличные рабыни, высоко ценившиеся на Горе. Земля даже и не пыталась охранять своих красоток — в результате их целыми партиями продавали на рабских рынках Гора. Я думаю, правительства Земли догадывались о существовании работорговцев; возможно, подозрения падали на страны Ближнего Востока, однако тут сразу возникали проблемы с нефтью — вступать в серьезную конфронтацию не стоило. Что беспокоиться о нескольких красивых девушках, которые, скорее всего, оказались в гареме какого-нибудь богатого шаха? Однако свидетельства показывали, что восточные страны тут ни при чем — уж слишком много исчезало красивых девушек в Соединенных Штатах и Западной Европе; по моим подсчетам, в год на горианских рынках рабынь появлялось не менее сотни земных девушек.
 Я не сомневался: многие земные правительства знают, что планета подвергается регулярным набегам инопланетных работорговцев. Они лишь не понимали, по чему инопланетяне не вступают с ними в контакт, что бы договориться о честной торговле. На Земле ничего не знали о власти Царствующих Жрецов, которых — и не без оснований! — так боялись курии. Да и что могли поделать земные правительства? Предупредить свое на селение, что Земля подвергается нападениям инопланетян, обладающих более мощной технологией? Признать, что любой землянин может стать жертвой жестоких захватчиков? Подобные заявления приведут к хаосу, чудовищной панике, в результате могут произойти необратимые катаклизмы. Нет. Гораздо разумнее молчать.
 Я не сомневаюсь: очень многие красивые земные девушки именно в эти часы собираются ложиться спать, не подозревая, что за ними уже много дней ведется наблюдение; кто знает, может быть, этой ночью они проснутся, почувствовав веревку у себя на шее и иглу с сильным наркотиком, входящую в руку. И очнутся в трюме корабля инопланетян, прикованные за лодыжку к общей цепи вместе с другими подругами по несчастью.
 — Как ты попала на Север? — спросил я рабыню, известную на Земле как мисс Стивене.
 — Меня продали в Аре купцу из Коса, — ответила она. — Посадили на корабль вместе с другими рабынями. А потом судно захватили воины Торвальдсленда. С тех пор прошло, если я не ошибаюсь, месяцев восемь.
 — Как тебя называл твой последний джарл? — спросил Раздвоенная Борода.
 — Баночка с Маслом, — ответила она.
 Раздвоенная Борода посмотрел на Гунхильду.
 — Как мы будем называть нашу маленькую хорошенькую рабыню? — спросил он.
 — Медовый Пряник, — предложила Гунхильда.
 — Теперь ты Медовый Пряник, — заявил Раздвоенная Борода.
 — Да, мой джарл, — сказала мисс Стивенс.
 После этого Раздвоенная Борода вышел из сарая с рабынями. Мы все последовали за ним. Он не стал привязывать Медовый Пряник. Обнаженная девушка в ошейнике и с прямой спиной следовала за ним. Голову она держала высоко поднятой. Ее купили. Оставшиеся в сарае рабыни смотрели на нее с завистью и злостью. Она не обращала на них внимания. Ее выбрали и выкупили. А они остались сидеть на цепи, потому что не нашлось мужчины, который захотел бы стать их владельцем.
 Никто и не подозревал, что в этот день на Ярмарке произойдут невероятные события.
 После того как мы вышли из сарая, Раздвоенная Борода и его люди вернулись в свою палатку. Когда я в последний раз видел Медовый Пряник, она шагала рядом с Иваром, вцепившись в его руку и положив голову ему на плечо. Однако он со смехом оттолкнул ее к другим девушкам, чтобы она вместе с ними шла за ним на поводке. Вполне довольная жизнью, новая рабыня охотно подчинилась своему господину.
 Я смотрел им вслед, пока они не затерялись в толпе.
 Ивар Раздвоенная Борода выиграл шесть талмитов — совсем неплохо для одного дня.
 Из Медового Пряника получится чудесная маленькая невольница.
 Мы все получим удовольствие.
 Я оказался на поле, где проводились соревнования по стрельбе из лука, когда услышал объявление.
 Я не собирался участвовать в соревновании. В мои намерения входило купить что-нибудь для Раздвоенной Бороды. Уже довольно долго я наслаждался его гостеприимством. Я не мог подарить ему что-нибудь очень дорогое, сравнимое с его дарами, — хозяин, по законам Торвальдсленда, должен дарить своим гостям ценные подарки. Если гость одаривает своего хозяина уж слишком щедро, то это может расцениваться как оскорбление: ведь хозяин дома не содержит гостиницу ради заработка. Хозяин в Торвальдсленде обязан выглядеть более щедрым, чем гость. Вот если бы Раздвоенная Борода приехал ко мне в Порт-Кар, тогда другое дело. По-моему, это вполне разумный обычай — хозяин, одаривая своего гостя, устанавливает тем самым ограничение на стоимость подарков; гость должен постараться сделать так, чтобы его подарки стоили меньше, чем те, что он получил. И тогда все говорят, что этот человек — радушный хозяин. Гость таким образом оказывает хозяину честь. Поэтому я занялся поисками дара для Раздвоенной Бороды, который бы ему понравился.
 Я направлялся к лоткам с разными товарами, установленным возле пристани, там, где можно купить все самое лучшее, но остановился понаблюдать за стрельбой из лука.
 — Кто выиграет Лию? Кто выиграет Лию?
 Я посмотрел на нее, а она взглянула на меня.
 Она стояла на толстой круглой деревянной колоде; у нее были темные длинные волосы и небольшое роскошное тело, немного толстоватые щиколотки; руки невольница положила на бедра.
 — Кто выиграет Лию? — выкрикнула она.
 Красотка стояла обнаженной, если не считать ошейника из черного железа с кольцом и тяжелой цепи с замком на правой щиколотке. Цепь была около ярда длиной и не давала девушке сойти с колоды.
 — Кто выиграет Лию, повелитель? — со смехом повторила она.
 Девушка и талмит были призом в состязании по стрельбе.
 Я посмотрел на ее клеймо. Она прибыла с Юга — клеймо изображало первую букву слова «кейджера», так горианцы называют рабынь. А еще я заметил, что она обращается ко мне «повелитель», а не «мой джарл» — это означало, что она обрела свой ошейник на Юге; возможно, сначала это был аккуратный стальной ошейник с замком, теперь же, естественно, его заменили на черное железо с кольцом. На Юге кольцо имеется только на ножных кандалах.
 — Разве ты не попытаешься выиграть Лию, повелитель? — не унималась она.
 — Ты прошла обучение? — спросил я.
 На лице рабыни появилось изумление.
 — В Аре, — прошептала она. — Но ты же не заставишь меня делать это здесь, на Севере?
 Я посмотрел на нее. Отличное решение моей проблемы. Подарить женщину — дело самое обычное, поэтому честь Ивара не будет уязвлена; а эта девка достаточно соблазнительна, и ее роскошным телом не раз насладятся Раздвоенная Борода и его люди; кроме того, поскольку Лия прошла обучение, она может оказаться редким, изысканным угощением для мужчин из Торвальдсленда. И еще: если ей прикажут, она обучит своему искусству и остальных рабынь.
 — Ты подойдешь, — сказал я ей.
 — Я не понимаю, — сказала она, сделав шаг назад.
 Цепь зазвенела по дереву.
 — Твое имя и акцент выдают земное происхождение, — заметил я.
 — Да, — прошептала она.
 — А ты откуда? — поинтересовался я.
 — Из Канады, — ответила рабыня.
 — Когда-то ты была земной женщиной, — проговорил я.
 — Да.
 — А теперь — всего лишь горианская рабыня, — напомнил я ей.
 — Мне это хорошо известно, повелитель, — проговорила она.
 Я отвернулся. Мишень была шириной в шесть дюймов и находилась на расстоянии ста ярдов. Если стрелять из большого крестьянского лука, попасть в нее совсем нетрудно. Многие стрелки, воины, крестьяне, рэнсоводы смогли бы соревноваться со мной в стрельбе. Однако в Торвальдсленде таких было мало. Я выпустил в мишень двадцать оперенных стрел, пока она не превратилась в ежа, ощетинившегося огромными иголками.
 Когда я вытащил стрелы под ликующие вопли зрителей, которые изо всех сил колотили своими луками по щитам, девушку уже отцепили от колоды.
 Я сообщил свое имя главному судье. Талмиты будут выдаваться завтра. Он поздравил меня с победой.
 Мой приз опустился на колени возле моих ног.
 — Кто ты такая? — поинтересовался я.
 — Всего лишь горианская рабыня, повелитель, — ответила она.
 — Никогда не забывай об этом, — посоветовал я.
 — Не забуду, повелитель, — прошептала она.
 — Встань, — приказал я.
 Она поднялась с колен, и я крепко связал ей запястья за спиной. Именно в этот момент я и услышал объявление. Словно раздуваемый ветром пожар оно пронеслось над толпой. Мужчины с удивлением перегляды вались, многие выхватили оружие.
 — Представитель курий, — сообщили нам, — выступит перед ассамблеей Ярмарки.
 Девушка посмотрела на меня.
 — Доставьте ее в палатку Торгейра из страны Ледяного Топора, — сказал я главному судье. — Скажите, что это дар от Тэрла Рыжего.
 — Твое пожелание будет выполнено, — обещал судья.
 Он поманил двух сильных рабов, которые тут же схватили Лию за плечи.
 — Отведите ее в палатку Торгейра из страны Ледяного Топора, — приказал судья. — И скажите, что это подарок от Тэрла Рыжего.
 Девушка со стоном повернулась ко мне. Она заплакала, а рабы потащили ее к палатке того, кого на Ярмарке знали под именем Торгейра из страны Ледяного Топора.
 Мои глаза встретились с глазами судьи.
 — Я думаю, нам стоит поспешить на ассамблею, — сказал он.
 И мы торопливо покинули место, где мне удалось выиграть талмит и девушку.




 Глава 11. ТОРВАЛЬДСБЕРГ


 Курия поднял голову.
 Он стоял на вершине небольшого холма, возвышающегося над полем ассамблеи. Вокруг холма располагались каменные террасы. На этих террасах, образуя полукруг, стояли высокопоставленные жители Торвальдсленда, мелкие джарлы, жрецы рун и воины Свейна Синий Зуб. Чуть пониже располагалась вымощенная камнем платформа размером двенадцать на двенадцать футов.
 На этой платформе стоял Свейн Синий Зуб со своими джарлами.
 Чудовищное существо смотрело на собравшихся свободных людей. В солнечном свете зрачки его глаз казались маленькими и черными. Они напоминали точки на желтовато-зеленой роговой оболочке. Я знал, что в темноте они могут увеличиться, как темные луны, и займут почти всю роговую оболочку, диаметром в три или четыре дюйма. Эволюция в некоем далеком, возможно, уже исчезнувшем мире помогла этой жизненной форме приспособиться к дневной и ночной охоте. Вне всякого сомнения, как и кошки, курии охотились тогда, когда чувствовали голод, а их способность хорошо видеть днем и ночью превращала эти ужасные существа в очень опасных хищников. Голова курии была размером с грудь крупного мужчины. Морду украшал пятачок с широкими ноздрями. Большие уши заострены кверху, они поднимались и опускались, прижимаясь к мохнатой голове. Мне говорили, что, встречаясь с людьми, курии специально опускают уши, чтобы больше напоминать человека. Когда они раздражены, уши отклоняются назад; так происходит всегда, когда зверь нападает. Курия набрасывается на своего противника, согнув плечи и выпустив когти. Звериное обоняние и острое зрение позволяют ему следить за настроением толпы.
 Способность идти по следу у курий развита не так хорошо, как у слинов. Но курии обладают тонким слухом, не уступающим слуху ларлов. Всем известно, что днем курии видят так же хорошо, как и люди, может быть, даже лучше, что же касается ночного зрения, тут они заметно превосходят человека. Их обоняние развито намного сильнее, чем у людей. Более того, курии разумны. Как и люди, они обладают централизованным мозгом. Царствующие Жрецы считают, что по уровню интеллектуального развития они равны человеку, хотя мозг курии гораздо крупнее. Они стали яростными врагами человечества вовсе не благодаря своему разуму или технологическому развитию, а из-за агрессивности, врожденной злобности, настойчивости, чувственной структуры, необходимости развиваться, населять миры и расширять сферы своего влияния. Зверь достигал примерно девяти футов в высоту; я предположил, что весит он около восьмисот или девятисот фунтов. Интересно, что Царствующие Жрецы, представления которых не основываются на зрительном восприятии, не видят особой разницы между куриями и людьми. Лично я считаю, что это просто возмутительно со стороны столь мудрых существ, но, несмотря на очевидную ошибочность выводов, Царствующие Жрецы воспринимают курий и людей как практически одинаковые виды живых существ. Впрочем, одно различие они все-таки заметили: оно заключается в том, что люди, как правило, не склонны к насилию. В отличие от курий.
 — Собратья по разуму! — крикнул курия, понимать речь которого оказалось совсем непросто.
 Он выглядел довольно страшно. Представьте себе, что в каком-нибудь зоопарке сидящий в клетке тигр посмотрит на вас, и в его рычании вы, к своему ужасу, вдруг начнете разбирать слова родного языка, услышите, как он обращается к вам и, глядя на вас, произносит осмысленные предложения. Я содрогнулся.
 — Собратья по разуму! — снова выкрикнул курия.
 У него было два ряда клыков, а в пасти легко поместилась бы голова взрослого мужчины. Когда он сжимал челюсти, вперед выступали два верхних и нижних резца. Язык у него длинный и черный, а небо в пасти красное.
 — Мужчины Торвальдсленда, — произнес он. — Я обращаюсь к вам.
 За спиной у него стояли еще два зверя. Они, как и первый, наводили на собравшихся ужас. Эти курии держали в лапах широкие круглые щиты из железа, около четырех футов в диаметре, и большие обоюдоострые топоры. Круглые ручки топоров были вырезаны из зеленого игольчатого дерева. Сами топоры достигали семи или восьми футов в длину. Курия, обращавшийся к ассамблее, был вооружен только присущей его народу злобностью. Когда он говорил, его когти не показывались наружу. На длинной левой руке блестел спиралевидный золотой браслет — его единственное украшение. Уши курий, стоящих у него за спиной, украшали золотые серьги. Цепкие лапы, или руки, курий имеют шесть пальцев и множество суставов. Ноги толстые и короткие. Несмотря на это, курия в случае необходимости может использовать верхние конечности и передвигаться так же быстро, как бабуин. В этом случае он превращается в четвероногого зверя. Обычно курии ходят выпрямившись, благодаря чему их мозг получил возможность развиваться. Таким образом, звери могут видеть на большие расстояния. Кроме того, анатомическое строение позволяет куриям летать и нападать в воздухе так же эффективно, как и на земле. На коротких расстояниях курии даже могут обогнать взрослого тарска. Так же говорят, будто они обладают большой выносливостью, но я в этом сомневаюсь. Редкие животные, которых не дрессировали специально, проявляют чудеса выносливости. Исключение представляют волки и охотничьи собаки на Земле, которые обычно охотятся стаями.
 — Мы пришли с миром, — сказал курия.
 Северяне, собравшиеся на поле ассамблеи, переглянулись.
 — Давайте прикончим их, — услышал я шепот.
 — На Севере, в снегах, — продолжал курия, — собралось много моих родичей.
 Северяне в задумчивости переминались с ноги на ногу, а я внимательно слушал.
 Я знал, что курии, как правило, не селятся на территориях, где живут люди. С другой стороны, курии на платформе и тот, которого я встретил, были с темным мехом, темно-коричневым, черным и темно-рыжим. «Интересно, — подумал я, — возможно, только курии с темным мехом забредают на Юг?» Но если курии, стоявшие на платформе, приспособились к жизни в снегах, по их меху это было незаметно. Может быть, они покинули стальные корабли недавно и поэтому еще не успели приспособиться к Северу? Если курии добьются успеха, им не придется привыкать к холоду и снегу. Впрочем, не исключено, что курии летом сбрасывают белый мех и остаются в летней шкуре. Однако я сомневался, что этот курия прибыл с такого далекого Севера, как можно было подумать, слушая его слова.
 — Сколько? — спросил Свейн Синий Зуб, который стоял на платформе рядом с курией.
 Свейн Синий Зуб оказался крупным мужчиной с великолепной бородой и широким грубым лицом. У него были голубые глаза и светлые волосы до самых плеч. Под левым глазом на щеке красовался шрам от ножа. Он производил впечатление умного, проницательного, знающего и жадного человека. Глядя на него, я решил, что он, вероятно, хороший джарл. Его длинный плащ пурпурного цвета из меха морского слина украшал ярко-красный воротник. На черном блестящем ремне красовалась золотая пряжка, к которой были прикреплены ножны с мечом Торвальдсленда — длинный клинок с усыпанной драгоценными камнями рукояткой.
 — Мы пришли с миром, — повторил курия.
 — Сколько вас? — настаивал на своем Свейн Синий Зуб.
 На шее у него на тонкой золотой цепочке висел зуб ханджерского кита, выкрашенный в синий цвет.
 — Столько же, сколько гальки на берегу, — ответил курия. — Столько же, сколько иголок на игольчатом дереве.
 — Чего вы хотите? — выкрикнул кто-то в толпе.
 — Мы пришли с миром, — еще раз сказал курия.
 — У них не белый мех, — сказал я Ивару Раздвоенная Борода, стоящему рядом со мной. — Не похоже, чтобы они пришли из страны снегов.
 — Ясное дело, — ответил Раздвоенная Борода.
 — Разве нам не следует привлечь к этому внимание Свейна Синий Зуб? — спросил я.
 — Синий Зуб не дурак, — ответил Раздвоенная Борода. — Здесь никто не верит в то, что курии собрались в стране снегов. Там нет столько дичи, чтобы такая орда зверей, о которой он говорит, могла прокормиться в тех краях.
 — В таком случае где же находится их лагерь? — спросил я.
 — Неизвестно, — сказал Раздвоенная Борода.
 — К сожалению, вы о нас знаете, — продолжал курия, обращаясь к ассамблее, — только по тем отбросам, с которыми вам довелось встретиться; вы познакомились лишь с теми, кого мы изгнали из пещер и посчитали недостойными пользоваться достижениями нашей цивилизации. Это больные, безумцы или калеки, которые, несмотря на все наши усилия, не смогли жить, следуя законам гармонии и мира.
 Жители Торвальдсленда выглядели озадаченными.
 Я посмотрел на огромные топоры в руках курий, которые сопровождали оратора.
 — Мы слишком часто встречались с вами на охоте и войне, — говорил курия. — Но в этом есть и ваша вина. Вы самым жестоким образом и без всякой необходимости охотились на нас, а когда мы пытались подружиться с вами, как с братьями по разуму, — убивали нас.
 — Прикончить их, и все тут, — снова услышал я тихий шепот у себя за спиной. — Они же курии.
 — Даже сейчас, — сказал курия, обнажив клыки, — среди вас есть те, кто хочет нашей смерти, кто призывает нас уничтожить.
 Наступила полнейшая тишина. Курия все расслышал, хотя стоял довольно далеко от нас на платформе, которая была построена на склоне небольшого холма таким образом, что возвышалась над полем ассамблеи. Меня поразила тонкость его слуха.
 Он снова продемонстрировал нам свои клыки, впрочем, возможно, это означало улыбку.
 — Мы пришли с миром. — Курия огляделся по сторонам. — Мы простой, дружелюбный народ, — сказал он. — Нас интересует лишь развитие сельского хозяйства.
 Свейн Синий Зуб закинул голову и громко расхохотался. И тогда я понял, что это очень храбрый человек. Стоящий рядом со мной Ивар Раздвоенная Борода тоже рассмеялся, а потом и все остальные.
 Я не знал, приспособлены ли желудки курий к перевариванию растительной пищи.
 Вся ассамблея громогласно хохотала. Смех наполнил поле.
 Курия, казалось, совсем не обиделся. Может быть, он не знает, что такое смех. Может быть, для них это всего лишь один из звуков, которые издают люди, такой же бессмысленный, как крики китов для нас.
 — Вам весело, — сказал он.
 Значит, все-таки они понимают, что такое смех. Его губы вытянулись, и мы опять увидели клыки. Похоже, это действительно улыбка.
 Тот факт, что курии обладают чувством юмора, вовсе не заставил меня переменить мнение об их сущности. Мне было только любопытно, какие ситуации курии находят забавными. Кошка, например, может развеселиться, глядя, как дергается и извивается мышка у нее в когтях. То, что живое существо обладает способностью смеяться, говорит о его разуме, умении думать, но совсем не о безобидности и мирных намерениях. Сам по себе нож не опасен, все определяется рукой, энергией и волей того, кто пускает его в ход.
 — Мы не всегда были простыми фермерами, — сказал курия. Он открыл рот — устрашающее отверстие с двойным рядом белых кривых клыков. — Нет, когда-то мы были охотниками, и наши тела до сих пор помечены пятнами, которые напоминают о нашем жестоком прошлом. — Он опустил голову. — А еще вот это, — сказал он и поднял правую лапу так, что стали видны когти, — не дает нам забыть, что мы должны быть тверды в попытках справиться со своей упрямой наследственностью. — Курия обвел глазами собравшихся. — Но вы не должны попрекать нас нашим прошлым. Важно лишь настоящее. Важно не то, кем мы были, но то, кем мы являемся в настоящий момент. Сейчас мы хотим стать самыми обычными фермерами, возделывать землю и вести жизнь, исполненную покоя.
 Северяне переглядывались.
 — Сколько вас всего? — не унимался Свейн Синий Зуб.
 — Столько же, сколько гальки на берегу, — ответил курия. — Столько же, сколько иголок на игольчатом дереве.
 — Чего вы хотите? — спросил Свейн Синий Зуб.
 Курия повернулся к ассамблее.
 — Мы хотим пройти на Юг через вашу страну.
 — Это безумие, — сказал мне Раздвоенная Борода, — пустить огромное количество курий на наши земли.
 — Мы хотим отыскать пустующие земли на Юге, чтобы начать их возделывать, — продолжал курия. — Мы пройдем по вашей земле и больше не станем вас беспокоить.
 — Ваша просьба звучит разумно, — сказал Свейн Синий Зуб. — Мы это обсудим.
 Курия сделал шаг назад и встал рядом с двумя другими куриями. Они заговорили между собой на одном из своих языков — насколько я понимаю, на стальных мирах существует несколько различных рас курий. Я почти ничего не слышал из того, что они говорили. До меня доносилось лишь хриплое рычание, скорее напоминающее вой ларлов, чем разговор разумных существ.
 — А какие злаки, — спросил Ивар Раздвоенная Борода, лицо которого скрывал капюшон, — курии предпочитают выращивать?
 Я увидел, как уши курии мгновенно прижались к голове, но он почти сразу же расслабился. Губы растянулись в улыбку, обнажив клыки.
 — Са-тарн, — ответил он.
 Северяне понимающе закивали. Это была самая распространенная кормовая культура в их стране. Курия дал разумный ответ.
 Ивар быстро переговорил с одним из своих людей.
 — А как вы расплатитесь за проход по нашей земле? — спросил один из свободных людей Торвальдсленда.
 — Мы обсудим условия оплаты, — заявил зверь, — как только для этого наступит подходящее время.
 И снова отступил на шаг назад.
 Многие свободные мужчины поднимались, чтобы обратиться к ассамблее. Некоторые предлагали разрешить народу курий пройти, очень многие выступали против.
 Наконец все сошлись на том, что прежде, чем принимать окончательное решение, следует узнать о плате, которую могут предложить курии.
 К этому моменту я понял, что Торвальдсленд, несомненно, представляет собой труднопреодолимый барьер для курий на пути к южным районам Гора. Курии, кстати, предпочитают жить на земле. Они не умеют плавать и не любят воду. На кораблях они чувствуют себя очень неуверенно. И мало разбираются в строительстве надежных судов. То, что сейчас большое число курий собирается отправиться на Юг, не может быть случайным совпадением, а наверняка связано с их войнами с Царствующими Жрецами. Я полагаю, что это была всего лишь проверка — не противоречат ли подобные марши законам Царствующих Жрецов. Не вызывало сомнений, что речь идет о горианских куриях. У них было примитивное оружие, они даже не пользовались переводчиками. По законам Царствующих Жрецов подобные существа должны сами решать свои разногласия с людьми. Я не сомневался, что местные курии под руководством своих соплеменников из стальных миров собираются начать марш через Торвальдсленд, который должен по прошествии немалого числа лет закончиться на южном полюсе Гора. Курии посчитали, что пришла пора действовать. Я не сомневался, что, если этому отряду будет сопутствовать удача, за ним последует широкомасштабное вторжение из космоса. Царствующие Жрецы проявили милосердие или равнодушие, когда оставили жизнь куриям, корабли которых потерпели крушение неподалеку от Гора. Эти звери, за прошедшие столетия ставшие многочисленными и сильными, теперь находятся под властью курий со стальных миров. Я был уверен, что они уже давно вошли с ними в контакт, более того, я не исключал, что прибывший к нам курия прилетел на Гор на стальном корабле и специально выучил горианский язык. Курии, родившиеся на Горе или прожившие здесь многие годы, не захотели бы тратить на это время. Звери и люди встречались только затем, чтобы убивать друг друга.
 Насколько я понял, курии не хотели силой пробиваться на плодородные южные земли, а намеревались добраться до них без особых проблем, сохранив таким образом жизнь своим соплеменникам и отрезав Торвальдсленд от Юга. Вряд ли они добились бы особого успеха, затеяв войну в Торвальдсленде, и уж вовсе ничего не теряли, пытаясь договориться мирно, тем более что потом, когда на Юге соберутся достаточные силы, договор можно будет и нарушить. Я очень сильно сомневался, что вторжение курий на Юг — разумная акция, если только его не собираются поддерживать ударами с курийских кораблей, прилетевших из стальных миров. На самом деле целью этой проверки является попытка продвинуться как можно дальше на Юг и заставить Царствующих Жрецов помешать куриям. В этом случае Царствующие Жрецы вынуждены будут продемонстрировать, на что они способны, и таким образом курии смогут заставить Царствующих Жрецов показать свою истинную силу и в дальнейшем предпринять успешную попытку космического вторжения. Если марш на Юг окажется успешным, Царствующим Жрецам, чтобы сохранить жителей планеты, придется вмешаться и нарушить собственные законы. Если же они из гордости этого не сделают, Гор станет планетой курий, на которой Царствующих Жрецов можно будет изолировать и уничтожить. Насколько мне известно, это самый храбрый и самый опасный план Других, в данном случае курий. Курии со стальных кораблей, естественно, являются организаторами и руководителями. Кроме того, они наверняка каким-то образом связываются со своими кораблями. Этот план предполагает объединение больших сил местных курий, а марш может быть первым шагом вторжения, в конце которого серебряные корабли опустятся на землю Гора и тысячи захватчиков со звезд станут ее новыми хозяевами.
 Конечно, вполне возможно, что курии нападут на Торвальдсленд, находясь на его территории, когда им не будут противостоять большие силы. Прежде чем северяне смогут собрать серьезную армию, звери разорвут Торвальдсленд на части.
 Впрочем, вполне возможно, что курии превратились в симпатичных существ и полюбили фермерство, отказались от своих воинственных привычек и захотели трудиться на земле, как простые крестьяне, став великолепным примером для полудиких жителей Гора, хищных, примитивных, интересующихся только войнами и своими кодексами чести. Может быть, мы многому научимся у курий. Может быть, они объяснят нам, как превратиться в миролюбивых животных, довольных жизнью и спокойных. Может быть, вместе с ними мы станем обрабатывать землю и создадим новый мир, в котором мужество и дисциплина, любознательность и любовь к приключениям станут давно забытым анахронизмом, характерным лишь для варваров. Мы утеряем свою мужественность и превратимся в нечто, напоминающее улиток, курий и цветы.
 — Так чем вы нам заплатите, — поинтересовался Свейн Синий Зуб, — за разрешение пройти через наши земли, если таковое будет получено?
 — Мы возьмем очень мало или совсем ничего, — ответил курия, — поэтому мы не намерены ничего платить.
 Над толпой поднялся сердитый говор.
 — Однако, — продолжал курия, — поскольку нас будет очень много, нам потребуется большое количество провизии — мы рассчитываем, что вы нам ее предоставите.
 — Что мы вам ее предоставим? — переспросил Свейн Синий Зуб.
 Я увидел, как в толпе заколыхались наконечники копий.
 — На каждый день марша нам потребуется, — как ни в чем не бывало продолжал курия, — сто верров, сто тарсков, сто босков и сто здоровых женщин из тех, что вы называете рабынями.
 — В качестве провизии? — удивленно спросил Синий Зуб.
 Среди курий, на их различных диалектах есть слова, определяющие съедобное мясо как пищу. В это понятие, как нетрудно догадаться, входят и люди. Иногда их переводят как «мясо животных», иногда «скот» или просто «пища». Для курий человеческие существа вполне подходят под эту категорию. «Скот» — этот термин иногда использовался для того, чтобы отличать четвероногих существ от двуногих, ведь курии были знакомы с их двумя разновидностями — прыгающими уртами и людьми.
 — Да, — просто ответил курия.
 Свейн Синий Зуб расхохотался. Однако на этот раз курия не стал веселиться вместе с ним.
 — Мы ведь не просим, чтобы вы отдали нам ваших драгоценных свободных женщин, — заявил он.
 Я знал, что нежная женская плоть считается у курий деликатесом.
 — У нас есть куда лучшее применение для рабынь, — мрачно усмехнулся Свейн Синий Зуб, — чем скармливать их куриям.
 Собравшиеся на поле северяне принялись дружно смеяться.
 Я знал, что если такой договор будет заключен, девушек просто закуют и, как скот, доставят в лагерь курий. Рабыни находятся в полной власти своих хозяев.
 Однако я не сомневался, что мужчины Торвальдсленда откажутся отдать невольниц. Они слишком желанны, поэтому северяне решат оставить их себе.
 — А еще нам требуется, — заявил курия, — одна тысяча невольников в качестве носильщиков, которых мы затем съедим.
 — А если мы все это вам дадим, — спросил Свейн Синий Зуб, — что мы получим взамен?
 — Ваши жизни, — ответил курия.
 Раздались возмущенные крики. Кровь жителей Торвальдсленда закипела от ярости. Они были свободными горианцами.
 Зазвенело оружие.
 — Хорошенько подумайте над своим ответом, друзья мои, — посоветовал курия. — Наши просьбы весьма разумны.
 Он удивился враждебности, с которой встретили его слова. Очевидно, курии считали свое предложение очень щедрым.
 Думаю, что, с их точки зрения, так оно и было. Стали бы мы так церемониться со стадом скота, стоящим у нас на пути к заветной цели?
 И тут я заметил, что человек Ивара Раздвоенная Борода, которого он куда-то посылал, забрался на платформу. В руках он держал деревянное ведро и еще какой-то предмет, завернутый в кожу. Он что-то сказал Свейну Синий Зуб, и тот улыбнулся.
 — У меня здесь, — громко проговорил Свейн Синий Зуб, — ведро с зернами са-тарна. Это дар гостеприимства, я преподношу его нашим гостям.
 Курия взглянул на желтые зерна в ведре, и я заметил, как на одно короткое мгновение на его правой лапе появились когти, однако он тут же их спрятал.
 — Я благодарю благородного джарла, — сказал зверь, — это прекрасное зерно. Мы надеемся, что сможем выращивать такое же на Юге. Однако я должен отклонить ваше предложение его попробовать, поскольку мы, как и люди, в отличие от босков, не питаемся сырым зерном.
 И тогда джарл взял из рук человека Ивара Раздвоенная Борода завернутый в кожу предмет.
 Это была круглая, плоская буханка хлеба из зерна са-тарна.
 Курия посмотрел на нее, но я не смог понять, что выражает его лицо.
 — Отведай нашего угощения, — предложил Свейн Синий Зуб.
 Курия протянул руку и взял хлеб.
 — Я отвезу твой дар в наш лагерь, — ответил он, — в качестве доказательства доброй воли жителей Торвальдсленда.
 — Отведай нашего угощения, — твердо повторил Свейн Синий Зуб.
 Двое других курий, стоящие за спиной своего товарища, негромко, но отчетливо зарычали, как два рассвирепевших ларла.
 Волосы у меня на затылке зашевелились, потому что я понял: они разговаривают друг с другом.
 Курия посмотрел на хлеб, примерно так же он взглянул бы на траву, дерево или черепаший панцирь.
 Потом медленно поднес его ко рту. Проглотив кусочек, курия взвыл от отвращения и отбросил хлеб в сторону.
 Теперь я не сомневался, что этот курия — а может быть, и все они — оставался хищником.
 Он стоял на платформе, ссутулив плечи; я видел, как на лапах появились когти; уши прижались к голове; глаза засверкали.
 Совсем рядом с курией оказалось копье, он вырвал его из рук мужчины и одним коротким движением мощных челюстей перекусил, словно высохшую ветку. Потом закинул голову, его клыки обнажились, и курия, как рассвирепевший ларл, взревел от ярости. Думаю, среди собравшихся не было ни одного человека, который в этот момент не застыл бы от ужаса. Рев зверя донесся до самых кораблей, стоящих в гавани.
 — Дадим ли мы, свободные мужчины Торвальдсленда, — выкрикнул Свейн Синий Зуб, — разрешение куриям пройти через нашу землю?
 — Нет! — закричал один воин.
 — Нет! — присоединились к нему остальные.
 Воздух наполнили разгневанные крики мужчин.
 — Один курия сможет расправиться с тысячами людей! — заявил курия.
 Послышались новые гневные крики, звон оружия. Курия с золотым спиральным браслетом сердито отвернулся и зашагал прочь. За ним последовали двое других.
 — Дайте им пройти! — приказал Свейн Синий Зуб. — Их охраняет закон Ярмарки!
 Мужчины расступились, и в образовавшийся проход быстро устремились трое курий.
 — Вопрос решен, — бросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Завтра, — снова заговорил Свейн Синий Зуб, — мы раздадим талмиты за победы в состязаниях. — Он рассмеялся. — А потом устроим пир!
 Раздались радостные крики, древки копий застучали по щитам.
 — Я выиграл шесть талмитов, — напомнил мне Ивар Раздвоенная Борода.
 — Ты не побоишься их потребовать? — спросил я.
 Он посмотрел на меня так, будто я сошел с ума.
 — Конечно, я же их выиграл, — сказал он.
 Уходя с поля, я заметил вдалеке высокую крутую гору с заснеженной вершиной, похожую на согнутое копье.
 Я видел ее несколько раз, но так четко смог рассмотреть только с этой точки. Думаю, что место для поля ассамблеи выбрали именно из-за этой горы. Она была просто великолепна.
 — Что это за вершина? — поинтересовался я.
 — Это Торвальдсберг, — ответил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Торвальдсберг? — переспросил я.
 — Легенды утверждают, что в этой горе спит Торвальд, — улыбнулся Ивар Раздвоенная Борода. — Он проснется, когда Торвальдсленд будет в нем нуждаться.
 А потом он обнял меня за плечи.
 — Пойдем в мой лагерь, — сказал он, — тебе еще нужно научиться противостоять гамбиту топора джарла.
 Я улыбнулся. Мне еще не удалось найти защиту против этого замечательного северного гамбита.




 Глава 12. ИВАР РАЗДВОЕННАЯ БОРОДА ЗНАКОМИТСЯ СО СВЕЙНОМ СИНИЙ ЗУБ


 Вокруг моего лба повязали два талмита — один за победу в состязаниях по борьбе, второй — за стрельбу из лука.
 Люди Ивара и многие другие радостно хлопали меня по спине. Я был очень доволен. С другой стороны, я боялся, что мне осталось недолго жить. Очень скоро придет момент награждать талмитами таинственного Торгейра из страны Ледяного Топора.
 Двое людей Свейна Синий Зуб поднялись на ноги и дважды громко протрубили в бронзовые сигнальные горны, которые обычно используются для связи между кораблями. Толпа мгновенно затихла. Люди Торвальдсленда используют около сорока подобных сигналов, таких как «Атака», «Перестроиться» и «Желательны переговоры». Каждому соответствует специальный набор звуков. На Юге, как мне кажется, того же результата достигают гораздо более эффективно при помощи флагов. На башню забирается матрос и подает соответствующие сигналы. Конечно, ночью флаги бесполезны, вместо них используются фонари, но по этому поводу не существует никаких договоров, даже среди кораблей из одного порта. Среди северян приняты еще и сигналы щитом, хотя их весьма немного. Два используются во всем Торвальдсленде: красный щит обозначает войну, а белый — мир. Мужчины Торвальдсленда, услышав зов бронзового горна, затихли. Это был сигнал, призывающий их внимание.
 На деревянном помосте, затянутом пурпурной тканью, на тяжелых резных креслах сидели Свейн Синий Зуб и его свободная спутница Бера. Оба были в праздничной одежде. Вокруг них, на помосте и под ним, расположились военачальники, советники, капитаны и управляющие многочисленными фермами; всего здесь было около четырехсот вооруженных воинов. В толпе виднелось много жрецов рун в белых одеяниях.
 Свейн Синий Зуб поднялся на ноги и встал перед массивным деревянным креслом, украшенным резьбой. Бера осталась сидеть. На шее у Свейна на золотой цепочке висел выкрашенный синей краской зуб ханджерского кита.
 — Еще ни разу в истории ярмарок, — провозгласил Свейн Синий Зуб, — не было такого победителя, которого мы собираемся приветствовать сейчас.
 Меня это нисколько не удивило.
 Ивар Раздвоенная Борода выиграл шесть талмитов.
 За лазание по «мачте», высокому, гладко отполированному шесту из игольчатого дерева; еще один талмит — за «прыжки через пропасть», на самом деле это были прыжки в длину на земле; третий талмит Ивар выиграл за хождение по «веслу», точнее, по длинному шесту; два — за соревнование с копьем; один — за метание копья на дальность, другой — на точность; и шестой — за плавание. Он хуже выступил в пении, сочинении стихов, подборе рифмы и разгадывании загадок. Однако в последнем виде соревнований занял второе место.
 — Этот человек, — объявил Свейн Синий Зуб, на которого подвиги Ивара явно произвели сильное впечатление, — завоевал за время состязаний шесть талмитов. До сих пор ничего подобного на наших ярмарках не случалось.
 Свейн Синий Зуб сам был родом из Торвальдсленда и прекрасно понимал, сколь велики заслуги победителя. Редкому человеку удавалось завоевать даже два талмита, ведь в соревнованиях участвовали тысячи претендентов на награду.
 — Я горжусь тем, что войду в историю нашей страны, — продолжал Свейн Синий Зуб, — как высокий джарл, которому выпала честь вручить победителю сразу шесть талмитов. Прославляя этого человека, мы прославляем и себя.
 Это была традиционная фраза. Тот, кто вручает награду, считает, что ему оказана честь. Все равно как если бы два человека обменивались подарками. Подобный обычай существует и на Юге, только распространен он в гораздо меньшей степени.
 Свейн Синий Зуб страшно радовался, что в его правление одному человеку удалось завоевать на ярмарочных соревнованиях шесть талмитов.
 Ивар Раздвоенная Борода, могучий великан в сером плаще с капюшоном, стоял около меня.
 Узнать его было достаточно трудно.
 Из кожаной коробки, которую держал в руках представитель джарла, бывший главным судьей всех соревнований, Свейн Синий Зуб вынул несколько талмитов.
 Собравшиеся ликующе завопили, многие принялись размахивать копьями и отчаянно стучать по круглым крашеным деревянным щитам.
 На платформу вели ступени.
 — Пусть подойдет тот, кто называет себя Торгейр из страны Ледяного Топора, — провозгласил Свейн Синий Зуб.
 Ивар Раздвоенная Борода быстро взбежал по ступеням, а все его люди напряглись и схватились за оружие — они готовились в любую минуту броситься на защиту своего капитана. Я принялся оглядываться по сторонам, оценивая ситуацию.
 Если человека бросают в кипящее масло тарлариона, он умирает довольно быстро. С другой стороны, если масло нагревают медленно на небольшом костре, этот процесс занимает несколько часов. Я посмотрел на Свейна Синий Зуб и понял, что он весьма терпеливый человек.
 Мне стало не по себе.
 Ивар Раздвоенная Борода, или Торгейр из страны Ледяного Топора, стоял в накинутом на голову капюшоне на верхней ступени лестницы прямо напротив своего врага.
 Я надеялся, что Свейн Синий Зуб просто вручит ему талмиты и мы сможем быстро вернуться на корабль.
 Сердце у меня замерло.
 Стало ясно, что Свейн Синий Зуб намеревался оказать честь победителю и собственноручно повязать талмиты ему на лоб.
 Синий Зуб потянулся, чтобы сбросить капюшон с головы Ивара, — тот отшатнулся.
 Свейн Синий Зуб рассмеялся.
 — Не бойся, герой, — сказал он. — Никто не верит, что ты сказал правду, назвавшись Торгейром из страны Ледяного Топора.
 Ивар пожал плечами и развел руки в стороны, как будто бы его поймали с поличным, раскрыв обман.
 Мне ужасно захотелось как следует треснуть ему по голове ручкой топора.
 — Как тебя зовут, Победитель? — спросила Бера, подруга джарла Свейна Синий Зуб.
 Ивар молчал.
 — Ты скрыл свое имя, — сказал Свейн Синий Зуб, — значит, тебя объявили вне закона.
 Ивар удивленно посмотрел на него, будто не ожидал от джарла такой проницательности.
 — Закон Ярмарки охраняет тебя, — напомнил ему Свейн Синий Зуб. — Ты здесь в безопасности. Не бойся, великий Победитель. Мы собрались не для того, чтобы угрожать тебе, а затем, чтобы оказать честь.
 — Великий джарл, — ответил Ивар Раздвоенная Борода, — готов ли ты дать мне клятву мира, которая будет иметь силу до тех пор, пока не закончится Ярмарка? Готов ли ты дать мне свою личную клятву на кольце храма Тора?
 — В этом нет необходимости, — сказал Свейн Синий Зуб, — но, если хочешь, я могу дать тебе такую клятву.
 Раздвоенная Борода смиренно склонил голову.
 Принесли кольцо из храма Тора, омытое кровью жертвенного быка. Его держал верховный жрец рун, присутствовавший на Ярмарке. Свейн Синий Зуб взялся за кольцо обеими руками и произнес:
 — Я провозглашаю, что тебя охраняет мирный закон Ярмарки. Клянусь, что этот закон будет охранять тебя до ее окончания.
 Мне стало легче дышать. Я видел, что люди Раздвоенной Бороды немного расслабились.
 Однако Раздвоенная Борода, казалось, не удовлетворился клятвой Свейна Синий Зуб.
 — Поклянись еще, — продолжал он, — бортом корабля, ребром щита, острием меча.
 Свейн Синий Зуб посмотрел на него удивленно.
 — Клянусь, — сказал он.
 — А еще, — не унимался Раздвоенная Борода, — огнем своего очага, деревом, из которого построен твой дом, и этим троном.
 — Да ладно тебе! — воскликнул Свейн Синий Зуб.
 — Мой джарл… — взмолился Раздвоенная Борода.
 — Ну хорошо, — ответил Свейн Синий Зуб. — Клянусь бортом корабля, ребром щита, острием меча, огнем моего очага, деревом, из которого построен мой дом, и троном.
 Он уже протянул руку, чтобы сбросить капюшон с головы Раздвоенной Бороды, но тот сделал шаг назад.
 — А ты готов поклясться своим урожаем, камнями, отмечающими границы твоих владений, замками своих сундуков и солью у себя на столе? — спросил Ивар.
 — Да, да! — Свейн Синий Зуб уже начал выходить из себя. — Клянусь!
 Раздвоенная Борода погрузился в размышления. Я думаю, он пытался придумать еще что-нибудь, чтобы сделать клятву Свейна Синий Зуб более надежной. С моей точки зрения, она и так была вполне убедительной.
 — А еще я клянусь, — объявил Свейн Синий Зуб, — бронзой моих поварешек и горшками с маслом.
 — В этом нет необходимости, — благородно разрешил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Ну так как же тебя зовут, Победитель? — спросил Свейн Синий Зуб.
 Ивар Раздвоенная Борода отбросил капюшон на спину.
 — Меня зовут Ивар Раздвоенная Борода, — сказал он.




 Глава 13. ГОСТИ В ЗАЛЕ СВЕЙНА СИНИЙ ЗУБ


 Великолепный дом Свейна Синий Зуб был выстроен из дерева.
 Внутренний зал, не считая комнат, которые вели из него в разные стороны, и балкона, опоясывающего весь зал и выходящего в другие помещения, был высотой и шириной около сорока футов, а в длину достигал двухсот. У западной стены стоял огромный длинный стол. А возле него — высокое кресло, по праву принадлежащее хозяину дома и скорее напоминающее трон. Кресло стояло таким образом, что лицо сидевшего на нем смотрело на восток, и было таким широким, что на нем вполне могло с удобством устроиться три или четыре человека, так что иногда верховный джарл оказывал честь кому-нибудь из своих гостей и приглашал его сесть рядом с собой. По обе стороны от трона располагались две колонны, около восьми дюймов в диаметре и восьми футов в высоту, — они назывались колонны почетного трона и обозначали место для установки кресла джарла. Эти колонны, украшенные символом дома Свейна Синий Зуб, еще во время правления прадедушки нынешнего джарла вырезали из дерева искусные мастера. По обе стороны от высокого места шли длинные скамьи. Почетное место располагалось напротив трона, так что избранный гость мог спокойно разговаривать с хозяином. Высокое место, хотя и называлось «высоким», было не выше всех остальных. Таким образом, гости, собравшиеся за столом, могли смотреть друг на друга. Почти по всей длине зала шла вырытая для «длинного огня» яма, где готовилась еда для слуг. По северной и южной сторонам зала были расставлены столы, возле которых стояли скамьи. В Торвальдсленде солонки с солью служат для разделения гостей по рангам. Если кто-то сидит между солонками и высоким местом, это называется «над» солью; а если между солью и входом в зал — «под». Гости, сидящие за столом, возле которого стоит трон, считаются сидящими «над солью» — это престижные места. Так же точно те, кого усадили параллельно высокому месту и рядом с ним или за маленькими столами, расставленными по обе стороны от «длинного огня», считаются приближенными к соли. Это разделение весьма условно и может меняться в зависимости от количества приглашенных гостей, достойных находиться «над» солью. Линия раздела, воображаемая конечно, тем не менее является вполне ощутимой и определяется реальностью социального положения. Она проводится по всей ширине зала. Таким образом, никогда не возникало ситуации, в которой гость, приглашенный занять место за длинным столом и оказавшийся «над» солью, находился бы далеко от трона хозяина. Впрочем, надо сказать, что в зале Ивара Раздвоенная Борода такого разделения не делалось; его гости являлись товарищами по оружию и, следовательно, находились «над» солью. Однако в огромном доме Свейна Синий Зуб все было организовано невероятно сложно. Сам хозяин да и все остальные посчитали бы неприличным, если бы человек, занимающий высокую должность, оказался за одним столом с надсмотрщиком, который следит за невольниками, ухаживающими за веррами. Жители Торвальдсленда добывают соль главным образом из морской воды или путем сжигания морских водорослей. Естественно, солью активно торгуют, а иногда и добывают с оружием в руках. На столе Свейна Синий Зуб я заметил несколько солонок с красной и желтой южной солью, которая, как правило, не употребляется в Торвальдсленде. Столы в разных домах расставляются по-разному. Я же рассказываю о зале Свейна Синий Зуб. Обычно входные двери смотрят в ту сторону, где восходит солнце, а высокое место расположено лицом ко входу. Здесь, в Торвальдсленде, славящемся своими крутыми нравами, такая мера предосторожности весьма разумна.
 По стенам зала развешены щиты и оружие воинов. Даже те, кто сидят на почетных местах в центре стола, должны расстаться со своим оружием на время пира. Ночью гости лягут спать на отведенные им меха, разложенные возле стен, под своими собственными щитами. Конечно, те, кто занимает высокое положение, и семья Свейна Синий Зуб отправятся в свои комнаты.
 Стены зала украшала великолепная резьба, над щитами висели роскошные гобелены. Они в основном изображали военные баталии, корабли или охотничьи сцены. На одном, который мне особенно понравился, искусный мастер вышил лес и сцену охоты на табука. На другом — множество кораблей времен голода в Торвальдсленде, который унес огромное количество жизней около века назад. В те времена северяне частенько отправлялись с рейдами на Юг.
 Когда Ивар Раздвоенная Борода открыл свое имя во время награждения талмитами, Свейн Синий Зуб не слишком этому обрадовался.
 — Схватить его и нагреть масло! — выкрикнул он.
 — Клятва! Ты дал клятву! — тут же запротестовали возмущенные жрецы рун.
 — Схватить его! — неистовствовал Свейн, однако его люди, бросая яростные взгляды на возмутителя спокойствия, силой удержали своего правителя от необдуманного поступка.
 — Ты обманул меня! — вопил Свейн Синий Зуб.
 — Верно, — признал Раздвоенная Борода. — Тут ты прав.
 Свейн Синий Зуб, которого крепко схватили за руки его люди, пытался вытащить из ножен свой огромный меч из голубой стали.
 Высокий жрец рун, присутствовавший на Ярмарке, встал между разбушевавшимся Свейном и Раздвоенной Бородой, который с самым невинным видом уставился в небо.
 Жрец поднял тяжелое золотое кольцо Тора, доставленное сюда из храма и омытое кровью жертвенного быка.
 — Ты поклялся на кольце! — напомнил он Свейну Синий Зуб.
 — И дал еще много других клятв, — добавил Ивар Раздвоенная Борода.
 Мне кажется, ему лучше было бы помолчать.
 На лбу и шее Свейна выступили жилы.
 Он был сильным человеком, и воины удерживали его с трудом.
 Наконец он сдался, но его глаза метали молнии.
 — Мы должны это обсудить, — объявил он.
 А затем удалился вместе со своими приближенными к дальнему концу платформы. Разговор у них получился совсем непростой. Многие бросали сердитые взгляды в сторону Ивара Раздвоенная Борода, который теперь, когда смог открыть свое имя, принялся весело приветствовать знакомых в толпе.
 — Да здравствует Раздвоенная Борода! — выкрикнул кто-то.
 Воины Свейна Синий, Зуб неуверенно переминались с ноги на ногу. А потом начали подбираться к платформе. Я поднялся по ступеням и встал за спиной Раздвоенной Бороды, чтобы иметь возможность прикрыть его, если в этом возникнет необходимость.
 — Ты сошел с ума, — сообщил я ему.
 — Смотри-ка, — сказал он мне, — а вот и Хафнир из фьорда Стальные Стены. Я не видел его с тех самых пор, как меня объявили вне закона.
 — Отлично, — ответил я.
 Ивар помахал рукой.
 — Эй, Хафнир! — крикнул он. — Да-да, это я, Ивар Раздвоенная Борода!
 Воины Свейна Синий Зуб подошли уже совсем близко, мне это совершенно не нравилось. И я левой рукой оттолкнул их копья.
 Тем временем дебаты между Свейном Синий Зуб и его приближенными продолжались. До меня доносились только обрывки их переговоров, но сомнений в том, что обсуждалось, не оставалось. Они рассматривали два варианта: сварить Раздвоенную Бороду и всех, кто с ним пришел заживо и создать тем самым опасный прецедент, который возникнет, если будет нарушен мирный закон Ярмарки. В результате репутация Свейна Синий Зуб может сильно пострадать из-за того, что он не посчитался с собственными клятвами, которые дал принародно и совершенно добровольно. Кроме того, жрецы рун будут, вне всякого сомнения, немало огорчены, если он откажется выполнять клятву на кольце; да и богам тоже может не понравиться такое легкомысленное отношение к вере, и они решат — кто знает Божью волю? — наказать жителей Торвальдсленда, напустив на них всяческие несчастья — болезни, ураганы, голод и невыносимый мороз. Против этого выдвигались возражения, что даже сами боги не должны винить Свейна Синий Зуб, если он посчитает клятву, которую его вынудили дать обманом, недействительной; один храбрец зашел так далеко, что даже принялся утверждать, будто святая обязанность Свейна Синий Зуб отказаться от всех клятв и приговорить Раздвоенную Бороду и всех прибывших на Ярмарку вместе с ним, исключая рабов, которые поменяют владельца, к смерти в кипящем масле. К счастью, в самый разгар речи он чихнул, что посчитали дурным предзнаменованием, и его аргументы, казавшиеся всего мгновение назад достаточно вескими, тут же признали не заслуживающими внимания.
 В конце концов, Свейн Синий Зуб повернулся к Ивару Раздвоенная Борода. Его лицо пылало гневом.
 Высший жрец поднял над головой священное кольцо.
 — Мирный закон Ярмарки, — проговорил Свейн Синий Зуб, — и закон моего дома охраняет тебя до конца Ярмарки. Я дал слово. И я его сдержу.
 Из толпы раздались радостные крики, а Раздвоенная Борода заулыбался.
 — Я знал, что так и будет, мой джарл, — сказал он.
 Высший жрец рун опустил кольцо.
 Надо сказать, что Свейн Синий Зуб вызвал у меня восхищение. Потому что сдержал данную клятву. И готов был не отступить от своего слова даже в таких обстоятельствах, когда любой сторонний наблюдатель признал бы, что соблазн нарушить клятву был велик. Занимающий столь высокое положение джарл должен служить примером для всех жителей Торвальдсленда. И он благородно, хотя и без особого восторга, поступил так, как требовал долг.
 — К завтрашней ночи, когда Ярмарка закроется, ты должен покинуть это место. Мое слово действует только на время Ярмарки, — сказал он.
 — Если я не ошибаюсь, у тебя шесть моих талмитов, — напомнил Раздвоенная Борода.
 Свейн Синий Зуб сердито на него посмотрел.
 — Один — за плавание, — продолжал Раздвоенная Борода, — один — за лазание по мачте, один — за прыжки через пропасть; а еще за то, что я прошел по веслу, и два — за ловкость, проявленную мной во владении копьем.
 Свейн Синий Зуб потерял дар речи.
 — Всего получается шесть, — не унимался Раздвоенная Борода. — Еще ни разу за всю историю ярмарок не случалось ничего подобного.
 Свейн Синий Зуб молча протянул Ивару талмиты, но тот смиренно наклонил голову.
 И Свейн Синий Зуб, как Верховный джарл Торвальдсленда, повязал все шесть талмитов на голову Ивара Раздвоенная Борода.
 Толпа ликовала. Я тоже радостно вопил вместе со всеми. Свейн Синий Зуб был, в некотором смысле, совсем неплохим человеком.
 — К завтрашней ночи, — напомнил он Раздвоенной Бороде, — когда Ярмарка закроется, ты должен покинуть здешние края. Моя клятва действует, только пока не закроется Ярмарка.
 — Ты сердишься на меня и готов посадить «под» солью, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, — потому что я вне закона.
 — Я сержусь на тебя и не пушу в мой дом, потому что ты самый большой негодяй и жулик в Торвальдсленде! — ответил Свейн Синий Зуб.
 Я видел, что этот комплимент доставил огромное удовольствие Раздвоенной Бороде, который, будучи очень тщеславным человеком, страшно заботился о своей репутации.
 — Однако, — продолжал Раздвоенная Борода, — я могу заплатить штраф, который ты сам на меня наложил, и снова стать полноправным гражданином Торвальдсленда.
 — Это невозможно! — фыркнул Свейн Синий Зуб, а кое-кто из его людей расхохотался. — Ни один человек не может заплатить выкуп, который я тебе назначил.
 — Ты ведь, наверное, слышал, — спросил на всякий случай Ивар Раздвоенная Борода, — о том, что Ченбар Морской Слин был освобожден из темницы Порт-Кара и о нападении на храм Кассау? — Он улыбнулся.
 — Так это ты! — выкрикнул Свейн Синий Зуб.
 Я заметил, что глаза у него алчно загорелись, и понял, что он истинный житель Торвальдсленда. У них у всех в крови жажда разбоя.
 — Когда я назначал тебе штраф, — медленно начал он, — я сознательно сделал его таким, что ни один человек не в состоянии его выплатить. Сотня стоунов золота, сапфиров Шенди столько, сколько весит взрослый мужчина и единственная дочь Торгарда из Скагнара.
 — Могу ли я нанести тебе сегодня вечером визит в твоем зале? — спросил Раздвоенная Борода.
 Свейн Синий Зуб изумленно на него посмотрел, а затем принялся теребить висящий на цепочке тяжелый зуб ханджерского кита.
 Бера, его подруга, поднялась на ноги. Я понял, что она умеет быстро принимать решения.
 — Приходи сегодня в наш зал, Победитель, — вымолвила она.
 Свейн Синий Зуб не стал ей возражать. Спутница джарла сказала свое слово. Свободные женщины Севера наделены большой властью. Женщина джарла в северном варианте каиссы является гораздо более сильной фигурой, чем убара на Юге. И не в том дело, что ее власть меньше, просто она не признается так открыто.
 Раздвоенная Борода посмотрел на Свейна, который по-прежнему теребил зуб ханджерского кита.
 — Да, — сказал он, — приходи сегодня в мой зал… Победитель.
 И снова в толпе раздались радостные крики. Свейн Синий Зуб, Верховный джарл Торвальдсленда, а за ним его подруга и приближенные покинули платформу, где проводилось награждение.
 Нас отлично накормили в зале Свейна Синий Зуб.
 Было много мяса тарска и боска, зажаренного на вертеле. Эль, который подавали за столом, оказался просто великолепным. Мед — сладок и крепок.
 Дым от огня уходил через специальные отверстия в крыше. Освещали зал очаги, где готовилась еда, и факелы, закрепленные в кольцах на стенах. Тут и там к потолку на длинных цепях были подвешены лампы с горящим маслом тарлариона, которые могли опускать и поднимать по желанию присутствующих. Кое-где на разной высоте были расставлены плошки с маслом, в котором плавали зажженные фитили. Чаще всего такие лампы используются в личных покоях, а не в больших помещениях. Кстати, земляной пол, как это принято в Торвальдсленде, несмотря на богатое убранство зала, был устлан тростником. Когда Раздвоенная Борода, я и его люди, нагруженные подношениями, вошли в зал, нас отвели в боковое помещение, где мы могли помыться перед пиром. В этой комнате имелось окно, что редко встречается в залах северян. Я приложил руку и надавил, оказалось, что это не стекло, а какая-то прозрачная ткань.
 — Что это такое? — спросил я у Раздвоенной Бороды.
 — Высушенная послеродовая пленка зародыша боска, — ответил он. — Она продержится несколько месяцев, даже если ее будет поливать дождь.
 Выглянув в окно, я увидел частокол, окружавший дом Свейна Синий Зуб. Внутри я заметил множество строений, мастерских и складов, даже ледник; а в центре, естественно, располагался сам зал, неуклюжий северный дворец с высокой крышей, дом Свейна Синий Зуб. На частоколе я разглядел стражников и переходы, освещенные лунами Гора. Вдалеке лунный свет отражался от снежных вершин Торвальдсберга, где, как утверждали легенды, спал Торвальд, который непременно проснется, когда в нем возникнет нужда.
 Я улыбнулся.
 И повернулся к Ивару Раздвоенная Борода. Я заметил, что дары, принесенные его людьми, сложены в этой боковой комнате.
 Он ухмыльнулся мне.
 Раздвоенная Борода пребывал в отличном настроении. Прошлую ночь он провел весьма приятно. Гунхильду и Булочку он отдал своим парням, а к себе призвал Медовый Пряник, которую еще совсем недавно называли мисс Стивенс — она родилась на Земле, — а еще Лию из Канады, ту, что я выиграл в соревновании по стрельбе из лука и подарил ему. Медовый Пряник, как большинство робких, скрытных и скромных девушек, боялась своей сексуальности и грубых мужчин, которых, не отдавая себе в этом отчета, считала своими естественными хозяевами; она обладала тайными, глубоко скрытыми переживаниями и ощущениями; дикому варвару Раздвоенной Бороде, естественно, было глубоко наплевать на те стены, которые девушка так старательно строила, чтобы скрыть от себя самой свои желания. Он просто взял и сломал эти стены. Ивар Раздвоенная Борода взял ее силой, девушка не могла оказать ему сопротивление, потому что была рабыней, у которой нет свободы выбора, и не могла открыто взглянуть на то, чего хочет ее тело. Он поступил с нею так, как положено поступать с рабыней, и она подчинилась — беспомощно, удивленно, со слезами и криками радости; Лия, которую я выиграл во время состязания по стрельбе, попыталась сопротивляться Раздвоенной Бороде; он избил ее и бросил на меха; прошло совсем немного времени и наступила ее очередь стонать от наслаждения. Утром обе девушки начали отчаянно враждовать, стараясь привлечь к себе внимание Ивара, однако он приказал своим людям приковать девушек друг к другу — так и сделали, а Раздвоенная Борода спокойно проспал целый день. Я вместе с остальными воинами Раздвоенной Бороды насладился Булочкой и Гунхильдой; обе делали свое дело просто превосходно. Утром я почувствовал на своем колене хрупкие пальцы Ольги; она, как и остальные рабыни, была прикована на ночь за правую щиколотку к центральному столбу, на котором держалась палатка. Ольга подползла ко мне, насколько позволяла цепь. Я передвинул свою постель к ней поближе и не стал терять времени даром. Через два ана мы заснули.
 Когда Раздвоенная Борода проснулся, все сразу занялись делами. Невольника Тарска и Тири расковали, он принялся что-то строгать, а Тири приказали смолоть из зерна муку, она не смела поднять на Тарска глаза. Я знал, что девушка просила у него пощады, теперь остальные рабыни смеялись над ней за это.
 — Он избил бы меня, если бы я не сдалась, — оправдывалась белокурая красотка.
 Потом она отвернулась, но я заметил, что у нее на лице промелькнула улыбка, похоже, Тири уже успела утешиться.
 Позже я видел, как она по собственной инициативе принесла Тарску напиться.
 — Благодарю тебя, рабыня, — сказал он.
 Она опустила голову.
 — А ты красива, рабыня, — добавил он.
 — Спасибо тебе, мой джарл, — тихо ответила она.
 Тарск посмотрел ей вслед, а потом, насвистывая, принялся за работу. Он был очень доволен собой.
 В этот момент Тарск мало чем отличался от свободного человека.
 — Если вы уже готовы, — сказал молодой раб в ошейнике и белой тунике, — то можете занять высокое место перед хозяином дома, Свейном Синий Зуб, джарлом Торвальдсленда.
 — Мы благодарим за оказанную честь, — заявил Раздвоенная Борода.
 Четверых воинов он оставил стеречь сокровища. Мы переглянулись.
 — У меня такое ощущение, — признался я, — что мы добровольно идем в логово ларла.
 — Ни о чем не беспокойся, — усмехнулся Ивар, — я, Ивар Раздвоенная Борода, на твоей стороне.
 — Именно это меня и беспокоит, — в свою очередь усмехнулся я.
 — Понимаю, — кивнул Ивар.
 — Может быть, лучше прыгнуть голыми в клубок ядовитых змей или пробежаться по долинам народа фургонов во время грозы с обнаженными мечами над головами? — предложил я.
 — Хитрость заключается вовсе не в том, чтобы войти в логово ларла, — сказал Раздвоенная Борода. — Это может сделать любой дурак.
 — Тут я с тобой полностью согласен, — кивнул я.
 — Вопрос в том, чтобы выйти оттуда! — Раздвоенная Борода подмигнул мне, что не слишком повысило мое настроение.
 — Ты что, и в самом деле надеешься выйти отсюда живым? — поинтересовался я.
 — Это только часть моего плана, — ответил Раздвоенная Борода. — Ну, а если мы и погибнем, то как герои, сражаясь против множества врагов. Поэтому мой план не имеет недостатков.
 — Ты меня почти убедил, — проворчал я. — Веди нас.
 Раздвоенная Борода дерзко задрал подбородок и, широко улыбаясь, вошел в зал и высоко поднял обе руки, приветствуя собравшихся. Многие воины радостно закричали. Ивар выиграл шесть талмитов.
 — Раздвоенная Борода приветствует вас! — заорал Ивар.
 Я заморгал. В зале было светло; я не ожидал, что помещение окажется таким огромным. За столами, поднимая кружки с элем и кинжалы, сидело не менее тысячи человек. Раздвоенная Борода направился к скамейке, стоявшей напротив почетного места, здороваясь по дороге с людьми Свейна Синий Зуб, я и остальные его люди последовали за ним. Я заметил, что Свейну Синий Зуб не нравится, что Раздвоенная Борода пользуется популярностью среди его воинов. Рядом со Свейном сидела его подруга Бера, облаченная в тунику из желтой шерсти с алым капюшоном из меха красного морского слина и с золотым ожерельем на шее.
 Мы отлично подкрепились в зале Свейна Синий Зуб. Поскольку Свейн был богатым человеком, во время трапезы нас развлекали акробаты, жонглеры и менестрели. Все ужасно развеселились, когда один из акробатов упал в очаг, его одежда загорелась, он выпрыгнул и начал кататься по полу, пытаясь погасить огонь. Два других акробата, чтобы сгладить неприятное впечатление, натянули над очагом шкуру боска и начали бороться друг с другом. Потом один из них свалился в костер, выскочил с другой стороны, а второй быстро накинул на него шкуру. Из-под шкуры акробат вылез сильно обожженным. Это тоже изрядно повеселило собравшихся. Жонглерам пришлось несладко, изредка они роняли чашки и тарелки, которые подбрасывали в воздух, потому что их все время подталкивали развеселившиеся воины. Многих менестрелей, которые не понравились пирующим, выгнали вон, швыряя им вслед здоровенные кости.
 Раздвоенная Борода в какой-то момент так разозлился на музыкантов, что объявил о своем намерении порадовать гостей собственной песней. Как я уже говорил, он ужасно гордился своим голосом. Но я попытался уговорить его отказаться от этого намерения.
 — Ты ведь гость, — втолковывал я ему. — Это недостойно тебя и твоего таланта — выступать после профессиональных певцов, тем самым ты покушаешься на честь своего хозяина, который, вне всякого сомнения, доставил сюда лучших исполнителей.
 — Твоя правда, — вынужден был признать Раздвоенная Борода.
 Я с облегчением вздохнул. Если бы Ивар Раздвоенная Борода начал петь, нам всем бы пришел конец.
 Невольники поворачивали вертела над очагом; рабыни разносили угощение. Девушки, хотя на их шеях и красовались ошейники, были одеты в туники из белой шерсти, перепачканные жиром; они ходили босиком, завязав волосы в пучки, чтобы они не загорелись от случайно упавшей искры, их лица тоже лоснились от жира и грязи; им приходилось нелегко. Я обратил внимание, что Бера внимательно за ними наблюдает: одну из девушек схватил за талию воин, и она засмеялась, но это в тот же миг заметила свободная спутница Свейна Синий Зуб. Тотчас последовал приказ — невольники мигом связали девушку и отвели на кухню, там ее разденут и высекут. Я пришел к выводу, что если бы Бера не присутствовала на пиру, то события здесь развивались бы совсем иначе. Как я понял, ее холодное, строгое лицо не слишком радовало воинов. Однако она была спутницей Свейна Синий Зуб. Вероятно, во время обычных пиров она довольно рано отправлялась на покой, забирая с собой, естественно, и Свейна. Только тогда мужчины могли отодвинуть столы и призвать рабынь. Я знал, что ни один джарл не может удерживать в своем зале мужчин, если там будет недостаточно женщин. Мне стало жаль Свейна Синий Зуб. Похоже, сегодня Бера не собиралась рано идти спать. Я полагаю, именно по этой причине гости, приглашенные к Свейну Синий Зуб, так отвратительно вели себя с актерами, а вовсе не потому, что жители Торвальдсленда столь привередливы и им трудно доставить удовольствие. В действительности только каисса, песни скальдов да еще разные истории, которые принято рассказывать за столом, могут долго удерживать их внимание.
 После того как актеров прогнали из зала и гости съели огромное количество еды, Свейн Синий Зуб, который продемонстрировал удивительное терпение, сказал Ивару Раздвоенная Борода:
 — Насколько я понял, у тебя есть все, чтобы заплатить штраф и снять с себя наказание?
 — Может быть, и есть, — проговорил Раздвоенная Борода.
 Глаза Свейна Синий Зуб заблестели. Он принялся теребить зуб ханджерского кита, висящий у него на шее на золотой цепочке.
 — Штраф был высоким, — заявил Свейн Синий Зуб.
 Раздвоенная Борода поднялся на ноги.
 — Принесите сапфиры и золото, — приказал он. — И еще весы.
 К великому изумлению собравшихся в зале гостей, люди Раздвоенной Бороды принесли из боковой комнаты ящики и мешки с золотом и тяжелый кожаный мешок с какими-то мелкими предметами.
 С дальних концов стола стали подходить гости, даже невольники и рабыни с удивлением и недоверием поглядывали на Раздвоенную Бороду и пытались подобраться поближе.
 — Ну-ка разойдитесь! Освободите место! — крикнул Ивар Раздвоенная Борода.
 Золото взвешивали больше двух анов на двух весах — одни принес с собой Раздвоенная Борода, а другие предоставил Свейн Синий Зуб. К моему великому облегчению, весы показывали почти одинаковый результат.
 Гора золота росла.
 Глаза Свейна Синий Зуб и Беры сияли от удовольствия.
 — Здесь четыреста стоунов золота, — проговорил Свейн Синий Зуб так, словно не верил своим глазам.
 Кто-то из зрителей удивленно вскрикнул.
 После этого Раздвоенная Борода подошел к тяжелому кожаному мешку, и на пол посыпался блистающий дождь драгоценных камней, в основном темно-голубого цвета, но были там и пурпурные, и белые, даже желтые — великолепные сапфиры Шенди, каждый в форме крошечной пантеры.
 — Ай-ай-ай! — взревели гости Свейна Синий Зуб, который, сжав кулаки, наклонился вперед. У Беры глаза сияли словно драгоценные камни, она не могла произнести ни слова.
 Раздвоенная Борода еще немного потряс мешок, и из него высыпалось несколько великолепных камней, среди которых были и совсем редкие — бледно-розовые, оранжевые, фиолетовые и даже зеленые.
 — Ай-ай-ай! — стонала толпа.
 — Какая необыкновенная красота! — крикнула какая-то рабыня, не имевшая никакого собственного имущества, поскольку даже ошейник на шее ей не принадлежал.
 — Взвесь их, — спокойно сказал Ивар Раздвоенная Борода.
 Я и сам не представлял, что существует столько разновидностей сапфиров, до сих пор мне приходилось видеть только голубые.
 Однако я ни секунды не сомневался в том, что они настоящие. Ченбар Морской Слин был гордым человеком и не мог заплатить за свою свободу фальшивыми камнями. Кроме того, имея дело с Верховным джарлом, Раздвоенная Борода не стал бы приносить в дом Свейна Синий Зуб подделки. Потому что считал себя выше этого. Одно дело обмануть того, кто не из Торвальдсленда, и совсем другое попытаться надуть своего соотечественника, в особенности джарла. Я знал наверняка, что великолепная блистающая гора драгоценностей, лежащая на земляном полу зала Свейна Синий Зуб, была именно тем, чем казалась, а именно: настоящими сапфирами, сказочным сокровищем, которое мало кому из присутствующих доводилось видеть в жизни.
 Камни, как и золото, тщательно взвесили.
 Присутствующие при этой процедуре воины и гости Свейна Синий Зуб не могли сдержать восторженных восклицаний. Камни весили больше, чем взрослый мужчина.
 Ивар Раздвоенная Борода стоял возле сокровища и ухмылялся, а потом развел руки в стороны.
 — Я и не думала, что в Торвальдсленде существует такое богатство, — прошептала Бера.
 На Свейна Синий Зуб такое огромное количество золота и сапфиров произвело сильное впечатление. Он практически лишился дара речи. Теперь в Торвальдсленде не найдется ни одного джарла, который сможет соперничать с ним богатством. Его власть станет равна власти убара с Юга.
 Однако жителя Торвальдсленда не так-то легко удовлетворить. Свейн Синий Зуб откинулся на спинку свое го кресла.
 — Если ты помнишь, Ивар Раздвоенная Борода, имелось еще и третье условие, — проговорил он.
 — Да, мой джарл? — спросил Ивар.
 — Похоже, мне придется забрать все эти сокровища, — продолжал Свейн, — а ты останешься вне закона. Впрочем, я могу засчитать тебе выполнение первых двух условий. Я отменю свой приказ об объявлении тебя вне закона только тогда, когда ты доставишь сюда дочь моего врага Торгарда из Скагнара.
 Люди Синего Зуба были недовольны и принялись сердито ворчать.
 — Раздвоенная Борода заплатил даже больше, чем было назначено! — выкрикнул один из них. — Есть ли еще кто-нибудь, кто смог бы заплатить такую цену?
 — Молчать! — заорал Свейн Синий Зуб, встав со своего места и нахмурившись.
 — Никто, даже целая армия или флот, — возмутился другой, — не может захватить дочь такого могущественного джарла, как Торгард из Скагнара!
 — Складывается впечатление, что ты требуешь невозможного, мой джарл, — заметил Раздвоенная Борода.
 — Да, именно я требую невозможного, — согласился Свейн Синий Зуб. — Ты, Ивар Раздвоенная Борода, должен совершить невозможное.
 Воины Раздвоенной Бороды сердито зашумели, зазвенело оружие.
 Даже люди Свейна Синий Зуб, которых насчитывалось в зале около тысячи, возмутились. Однако Свейн, оставаясь их джарлом, отважился противопоставить их воле свою. Кто из них осмелится бросить вызов джарлу?
 В определенном смысле я им восхищался. Он был очень храбрым человеком. И я знал, что он намерен твердо придерживаться своего решения.
 Свейн Синий Зуб снова опустился на свое место за столом.
 — Да, дружище Раздвоенная Борода, — повторил он, — по праву джарла я требую, чтобы ты сделал то, что сделать невозможно.
 Раздвоенная Борода повернулся ко входу в зал и крикнул:
 — Приведите женщину!
 В зале повисло напряженное молчание, только трещали факелы и огонь в очаге.
 Гости, рабыни и невольники расступились. Дверь в зал широко распахнулась, и появилось четыре человека — Оттар, который приехал вместе с Раздвоенной Бородой на Ярмарку, два воина с копьями, а между ними шла девушка, одетая в роскошное одеяние, в вуалях, какие носят женщины на Юге.
 Они остановились возле стола, напротив высокого места, где сидел Свейн Синий Зуб. Девушка стояла среди золота и драгоценных камней. Ее великолепное платье было сшито из мягкой невесомой сияющей ткани, которая, словно изысканный драгоценный камень, меняла цвет, когда на платье падали блики мерцающих факелов и ламп. На голову девушки был накинут капюшон, а лицо закрывали две вуали: из алого и белого шелка.
 — Это еще что за шутки? — сурово спросил Свейн Синий Зуб.
 — Никаких шуток, мой джарл, — ответил Раздвоенная Борода, а потом махнул рукой в сторону девушки. — Позвольте представить вам Хильду, дочь Торгарда из Скагнара.
 Девушка отбросила капюшон, и по ее спине рассыпались роскошные волосы. Затем она медленно вытащила булавки и, отцепив вуали, бросила их на пол.
 — Это она, — прошептал какой-то человек, сидящий за столом Свейна Синий Зуб. — Я был один раз в доме Торгарда. Это она!
 — Ты… ты дочь Торгарда, Торгарда из Скагнара? — заикаясь, спросил Свейн Синий Зуб.
 — Да, мой джарл, — ответила она.
 — Прежде чем Торгард из Скагнара построил корабль «Черный слин», — медленно проговорил Свейн Синий Зуб, — у него был другой. Как он назывался?
 — "Рогатый тарларион", — проговорила Хильда. — Он и сейчас служит отцу, только перестал быть его флагманским кораблем.
 — Сколько там весел? — спросил Свейн Синий Зуб.
 — Восемьдесят.
 — Кто возглавляет рыбное дело Торгарда?
 — Грим, он родился в Ханджере.
 — Однажды во время сражения, — продолжал допрос Свейн Синий Зуб, — я ранил Торгарда из Скагнара.
 — Шрам, — заговорила девушка, — остался у него на левом запястье, он прячет его под браслетом с драгоценными камнями.
 Свейн Синий Зуб откинулся на спинку кресла.
 — В той битве, — сказала Хильда, — он тоже ранил тебя, причем гораздо серьезнее, чем ты его. У тебя на левом плече осталась отметина.
 Бера покраснела.
 — Верно, — признал Свейн Синий Зуб.
 — Я же сказал вам, — снова крикнул один из гостей, — это Хильда, дочь Торгарда из Скагнара! Я был в его зале. Это она!
 Жительницы Севера, как правило, не прикрывают лицо вуалью.
 — Как тебя захватили? — поинтересовался Свейн Синий Зуб.
 — Обманом, мой джарл, — ответила Хильда. — В моих собственных комнатах меня схватили, надели наручники и закрыли мне лицо.
 — Как им удалось провести тебя мимо стражи? — не унимался Синий Зуб.
 — Поздно ночью меня выбросили в море с высоты более ста футов из окна моей комнаты в наручниках и капюшоне. Там ждала лодка. Меня выловили из воды, словно рыбину, сделали пленницей, заставили лежать на дне лодки, будто самую обычную девку. Следом за мной из окна выпрыгнули мои похитители.
 Собравшиеся в зале люди Раздвоенной Бороды и Свейна Синий Зуб принялись радостно вопить.
 — Бедная, несчастная крошка! — воскликнула Бера.
 — Такое может случиться с каждой женщиной, — ответила Хильда, — даже с тобой, благородная дама.
 — Мужчины — самые настоящие чудовища! — вскричала Бера, а потом с яростью посмотрела на Ивара, меня и его людей. — Позор на ваши головы, животные! — заявила она.
 — Свейн Синий Зуб, джарл Торвальдсленда, познакомься с Хильдой, дочерью Торгарда из Скагнара, — спокойно сказал Ивар Раздвоенная Борода. — Хильда, дочь Торгарда из Скагнара, познакомься со Свейном Синий Зуб, джарлом Торвальдсленда.
 Хильда смиренно склонила голову.
 В зале снова раздались ликующие возгласы.
 — Бедняжка, — возмущалась Бера, — сколько же тебе пришлось выстрадать!
 Хильда опустила голову. Она ничего не ответила Бере, но мне показалось, что она улыбнулась.
 — Я не просто пленница, мой джарл, — проговорила она.
 — Что-то я не понимаю, о чем ты, — удивился Свейн Синий Зуб.
 Хильда не поднимала головы.
 — Тебе не следует называть меня «мой джарл», милая, — сказал Свейн Синий Зуб. — Я не твой джарл.
 — Каждый свободный человек — мой джарл. Видишь ли, мой джарл, — Хильда гордо вскинула голову и чуть приоткрыла плечи, — я ношу ошейник Ивара Раздвоенная Борода.
 Ошейник из железа с массивными петлями и сложным замком казался особенно черным на ее ослепительно белой коже.
 — Ты осмелился надеть ошейник на дочь Торгарда из Скагнара! — воскликнула Бера, обращаясь к Ивару Раздвоенная Борода.
 — Мой хозяин делает все, что пожелает, госпожа, — сказала Хильда.
 Мне было страшно интересно, что сказала бы Бера, если бы узнала, что Хильда подверглась наказанию на весле, что ее высекли и научили ходить на поводке и повиноваться своему господину; что ее ласкали мужчины и учили отвечать на ласки.
 — А ну-ка, замолчи, рабыня! — крикнула Бера.
 Хильда опустила голову.
 — Подумать только, — продолжала Бера, — я пожалела девку в ошейнике!
 Хильда не осмеливалась произнести ни слова. В такой ситуации рабыня должна молчать, иначе она может лишиться жизни. Девушка задрожала.
 Бера так рассвирепела, что, подобрав роскошные юбки, встала из-за стола и отправилась в свои комнаты.
 — Ты надел на нее ошейник! — засмеялся Свейн Синий Зуб.
 — Конечно, — сказал Ивар.
 — Великолепно! — потирая руки, продолжал хохотать Свейн Синий Зуб.
 — Подними голову, девка, — приказал он.
 Его отношение к Хильде резко переменилось. Она повиновалась.
 У нее было прекрасное лицо, голубые глаза и великолепные светлые волосы.
 — А она красавица, — заявил Свейн Синий Зуб.
 — Сними туфли, — велел Хильде Раздвоенная Борода.
 Она быстро выполнила приказ. Чулок на ней не было.
 Резким, грубым движением Раздвоенная Борода положил руки на плечи девушки и сорвал с нее платье.
 Отовсюду послышались крики восхищения и восторга.
 Хильда стояла, гордо подняв голову, среди золота и драгоценных камней, сваленных в кучу у ее ног.
 Сам Ивар Раздвоенная Борода поставил на ее теле клеймо, на рассвете, несколько дней назад, перед тем, как мы отправились на Ярмарку. Рыдающую дочь Торгарда из Скагнара Ивар Раздвоенная Борода перекинул через плечо и собственноручно отнес на свой корабль. Прежде чем поставить клеймо, Ивар надел ей на шею ошейник и надежно закрыл замок.
 Я посмотрел на клеймо на бедре Хильды Надменной — теперь она стала всего лишь одной из рабынь, собственностью, девушкой в ошейнике.
 Глаза Свейна Синий Зуб и остальных мужчин в зале блестели, воины упивались красотой Хильды, дочери Торгарда из Скагнара.
 — Похоже, — объявил Свейн Синий Зуб, — что ты заплатил штраф.
 — Да, — подтвердил Раздвоенная Борода, — так может показаться.
 — Утром я официально объявлю о том, что ты больше не вне закона, — пообещал Свейн Синий Зуб.
 Я немного успокоился. Может быть, мы все-таки выйдем живыми из пиршественного зала Свейна Синий Зуб. Я опасался только какого-нибудь подвоха или обмана с его стороны, предполагал, что он может сделать что-нибудь хитроумное, как это принято у северян. Впрочем, он объявил свою волю в присутствии большого количества людей. Он не станет нарушать слово, гордость не позволит. Его слово означало для него так же много, как и земля, на которой он жил, как его честь и меч, и корабль. Он сдержит обещание.
 — Думаю, произошла ошибка, — вмешался Ивар Раз двоенная Борода.
 Сердце у меня замерло.
 — В каком смысле? — спросил Свейн Синий Зуб.
 — В каком смысле мой штраф считается выплаченным? — поинтересовался Ивар Раздвоенная Борода.
 Свейн Синий Зуб был явно озадачен. Он показал на груду драгоценностей, золото и девушку.
 — У тебя здесь есть все, чтобы выплатить штраф, — сказал он.
 — Правильно, — согласился Раздвоенная Борода и выпрямился во весь свой огромный рост. — А кто тебе сказал, что я собираюсь платить штраф?
 Неожиданно все, кто находился в зале, воины Раздвоенной Бороды и Свейна Синий Зуб вскочили на ноги и заорали. И я вместе с ними. Никто и не подозревал, что такое может произойти, но, зная Ивара Раздвоенная Борода, следовало ожидать чего-то непредсказуемого. Еще никто на Севере не осмелился сотворить нечто подобное! И хотя мы все могли расстаться с жизнью, люди Раздвоенной Бороды да и многие из воинов Свейна Синий Зуб ликующе вопили. Сердце бешено колотилось у меня в груди, кровь быстрее побежала по жилам. Я снова и снова ударял ладонью правой руки по левому плечу и слышал, как копья со звоном стучат по щитам.
 Свейн Синий Зуб медленно поднялся на ноги. Он пылал гневом.
 Все присутствующие в зале прекрасно знали, что Ивар Раздвоенная Борода убил дальнего родственника Свейна Синий Зуб, которого звали Финн Широкий Ремень, в честном бою; все присутствующие в зале знали, что Свейн Синий Зуб назначил Ивару Раздвоенная Борода возмутительный штраф, сознательно определив такие условия, чтобы его невозможно было выплатить, преследуя цель навечно оставить Ивара Раздвоенная Борода вне закона. Затем, к великому изумлению всего Торвальдсленда, а в особенности самого Свейна Синий Зуб, Раздвоенная Борода сначала завоевал шесть талмитов в состязаниях, потом принес в зал Верховного джарла все, что требовалось, чтобы выполнить невыполнимые условия Свейна, однако в конце концов отказался платить!
 — В этой стране, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, — скорее, чем принять прощение от такого джарла, как ты, я сделаю выбор, который сделает любой свободный мужчина. Я выбираю слина, лес и море! — Свейн Синий Зуб не сводил с него глаз. — Я не заплачу тебе штраф, — продолжал Раздвоенная Борода. — Потому что решил оставаться вне закона.
 И снова в зале раздались дружные вопли. Я со всей силы треснул Ивара по спине. Горм, Оттар и все остальные, кто пришел с ним, встали вокруг Ивара, а Хильда опустилась на колени у его ног и прикоснулась губами к его меховым сапогам.
 — Мой джарл! Мой джарл! — рыдала она.
 И вдруг в огромном пиршественном зале Свейна Синий Зуб воцарилась тишина.
 Все повернулись к Свейну Синий Зуб.
 Он стоял перед своим троном, за длинным праздничным столом, между высокими колоннами, отмечавшими самое почетное место в зале.
 Он готовился произнести речь. Неожиданно он вскинул голову. И я тоже. Несколько человек тоже почувствовали запах дыма.
 — Зал горит! — крикнул кто-то.
 Языки пламени над нашими головами и у нас за спиной лизали юго-восточный угол внутренней крыши, справа от двери. Из боковой комнаты тоже пополз дым. Мы заметили там какое-то движение.
 — Что происходит? — крикнул кто-то из гостей, сидевших за боковым столом.
 Неожиданно огромные резные двери у нас за спиной широко распахнулись.
 И мы увидели в дверном проеме громадные неуклюжие лохматые фигуры.
 Одна из них прыгнула в зал. В руке существо сжимало гигантский топор с ручкой примерно восьми футов длиной, а лезвие, наверное, больше двух футов; в другой его руке находился громадный круглый железный щит с двумя ручками; он поднял щит и топор; руки у него были невероятно длинными, а на правой сверкнул спиральный золотой браслет. Это был курия, который говорил с нами на ассамблее.
 Он откинул голову и открыл пасть, глаза его яростно сверкнули, он издал леденящий душу боевой вопль курий; а затем наклонился, сгорбился и принялся нас разглядывать, появились острые, как ножи, когти, и зверь прижал уши к голове.
 Никто из нас не мог пошевелиться.
 А затем у него из-за спины выскочили другие курии, они оскалились и дико взвыли — по тому, как сияли их глаза, я почему-то понял, что этими криками они выражают удовольствие, предвкушая сладостный пир; позже я узнал, что курии всегда издают такой звук, когда готовятся испить кровь. Этот крик возбудил и всех остальных; почти мгновенно крик подхватили сородичи вожака, их вой и горящие злобой глаза наполнили пиршественный зал Свейна Синий Зуб. Они бросились вперед, размахивая своими боевыми топорами, словно заколдованные воинственным кличем курии с золотым браслетом на руке.




 Глава 14. МЫ С РАЗДВОЕННОЙ БОРОДОЙ ПОКИДАЕМ ЗАЛ СВЕЙНА СИНИЙ ЗУБ


 Мимо меня пролетели разрубленные останки человеческого тела.
 Курии метались по длинному залу и убивали, рассекая на части мужчин, которые пытались подобраться к своему оружию. Деревянные щиты Торвальдсленда защищали воинов от огромных топоров так же эффективно, как высушенная шкура фруктов ларма, натянутая на пальцы, спасала бы от удара кинжала с четырьмя лезвиями, какими пользуются в Ананго, или от боевой рукавицы Восточного Скьерна.
 Там и здесь топоры курий, разрубив позвоночники тех, кто тянулся за оружием, врезались в деревянные перекрытия зала.
 Я задыхался в дыму, глаза щипало. Рядом со мной кто-то закричал. Меня сбили с ног, потащили в толпу. Несколько мгновений я видел только земляной пол, застланный тростником, и лес бегущих ног. Левая рука попала в лужу крови. Меня снова толкнули, но я сумел подняться на ноги. Охваченная паникой толпа увлекла меня за собой сначала в одном направлении, а потом в другом. Я даже не мог вытащить оружие.
 Топоры курий опускались снова и снова. Зал заполнился криками людей и воем курий. Я заметил, как лохматая рука зверя ухватила и подняла в воздух какого-то воина, у которого была сломана спина. Чудовище зарычало, откинув назад голову. Его белые клыки в свете полыхающей пламенем крыши казались алыми. В следующее мгновение курия отбросил свою несчастную жертву на сто ярдов к противоположной стене зала. Другой свирепый зверь держал в чудовищной пасти еще одного воина. Несчастный еще жил, но его глаза застыли от ужаса и бессмысленно смотрели в одну точку. Не думаю, чтобы он что-нибудь видел, да и боли наверняка не испытывал. Бедняга еще жил, но уже ничего не чувствовал. Он прекрасно понимал, что происходит, однако его это теперь не касалось. Словно происходило не с ним. А потом курия сомкнул челюсти. На одно короткое мгновение в глазах человека промелькнуло осознание своей гибельной судьбы, но уже в следующую минуту зверь перекусил его пополам.
 Я видел Ивара Раздвоенная Борода только мельком. Крепко держа Хильду за руку, он пытался втолкнуть ее в одну из боковых комнат, при этом не переставая сражаться с куриями. Он выкрикивал приказы своим людям, которые собрались вокруг него. Свейн Синий Зуб стоял на столе перед высоким местом. Голос его тонул в диком вое и реве злобных курий.
 Около меня просвистело лезвие громадного курийского топора. Четверо воинов пытались отступить, но их остановила толпа, плотная, точно стена, и звери разрубили их напополам.
 Те, кто оказались поблизости от курий, пытались отползти подальше.
 Топоры не давали толпе разбежаться в разные стороны, и мы вынуждены были держаться вместе.
 Почти никто не мог воспользоваться оружием.
 Кое-кому удалось проскочить за спинами курий в открытые двери, и теперь они мчались прочь от зала, а их силуэты четко вырисовывались в свете костров. Впрочем, на улице их тоже поджидали звери, так что многие погибли под ударами их топоров во дворе дома Свейна Синий Зуб. А потом курии встали на пороге и, рыча, с топорами в руках принялись внимательно оглядывать зал.
 К ним подбегали мужчины и падали на колени, надеясь сохранить себе жизнь, пусть всего лишь на ан, но курии разрубали их на части, уничтожая быстрыми, точными ударами топоров. Звери берут пленных, только когда хотят.
 Я заметил, что несколько человек из отряда Раздвоенной Бороды проскользнули в боковые комнаты. Среди них были Оттар и Горм.
 Возможно, им удастся спастись. Они могут попытаться разорвать пленку на одном из окон и выползти наружу, а потом, пользуясь царящей во дворе неразберихой, убегут подальше от пиршественного зала Свейна Синий Зуб.
 К моему великому удивлению, в дверях одной из комнат появился Раздвоенная Борода и принялся оглядываться по сторонам. Его лицо казалось багровым в свете огня. В руке он держал меч.
 Хильду я не видел и решил, что она вместе с его людьми спряталась в боковой комнате. Я очень надеялся на то, что она вместе с остальными сможет каким-нибудь образом выскользнуть из дома, пройти по переходам частокола и спрыгнуть на другой стороне. Я заметил, как Раздвоенная Борода, придерживая одной рукой за плечо странного великана Ролло, вел его к двери маленькой комнатки. Ролло казался совершенно спокойным, хотя вокруг бушевала ярость курий. Его глаза были пустыми. Он позволил подвести себя к маленькой комнате, словно ребенка. Я заметил, что его топор, с которым он не расставался, был уже в крови. У курий, как и у людей, красная кровь, да и химический состав примерно такой же. Еще один довод для Царствующих Жрецов в пользу равнозначности воюющих народов. Основное различие в составе крови курий и людей состоит в том, что плазма курий содержит более высокий процент соли, что приводит к образованию мощного растворителя протеина. Курия может съесть и переварить такое количество мяса, которое убило бы любого человека.
 Ролло исчез в маленькой комнате.
 Я услышал, как справа от меня отчаянно закричала рабыня. Курия накинул на нее поводок. Он потащил ее влево, девушка изо всех сил сопротивлялась, но поводок душил ее. Там их поджидал другой курия, он держал в руке поводки более чем двадцати рабынь, которые дрожа стояли на коленях у его ног. Подошедший курия передал новый поводок своему собрату, тот добавил его к остальным. Девушка быстро опустилась на колени. Я знал, что женщины считаются у курий деликатесом. Курия, который привел девушку, вытащил еще один поводок из внутренней полости своего щита и осмотрелся по сторонам. Еще одна невольница, стоящая на коленях возле очага, увидела его и с криком бросилась бежать. Курия, не торопясь, последовал за ней, загоняя в угол зала.
 У себя за спиной я услышал удары топоров и принялся выбираться из толпы.
 Я понял, что слышу, как кто-то рубит дерево. Свейн Синий Зуб и четверо его людей пытались прорубить дыру в стене зала, чтобы выбраться наружу. Однако у них не очень-то это получалась, потому что им мешала толпа.
 Рядом я увидел Ивара Раздвоенная Борода. Он не пытался спастись бегством. В руке Ивара сверкал меч, но он вряд ли сможет достойно противостоять мощным металлическим щитам и огромным топорам курий. Они вполне могут разрубить человека пополам, прежде чем он сумеет приблизиться к ним, даже вооруженный длинным северным клинком.
 Раздвоенная Борода посмотрел по сторонам.
 На пир в зал Свейна Синий Зуб собралось более тысячи человек.
 Сейчас по меньшей мере двести или триста были убиты. Трупы в основном лежали возле стен, где висело оружие, до которого большинство из гостей Синего Зуба так и не смогло добраться.
 Курия, бросившийся в погоню за рабыней, уже возвращался с добычей. Он тащил несчастную, которая отчаянно цеплялась за поводок, сдавливавший ей горло. В следующий момент зверь передал девушку своему на парнику и направился выслеживать новую жертву.
 Курии отрезали нас от стен с двух сторон, не подпуская к оружию. Задние двери, через которые можно было выбраться из зала, уже закрыли. У главного входа с топорами наготове стояло несколько здоровенных зверей. Нас оставалось шестьсот или семьсот человек, сгрудившихся вместе и окруженных со всех сторон. Мы стояли спиной к западной стене зала.
 — Очистите место! — крикнул Свейн Синий Зуб. — Давайте воспользуемся нашими топорами!
 Стараясь держаться подальше от курий, медленно наступающих на нас с окровавленными топорами наготове, испуганные люди отступали все дальше и дальше.
 Мне наконец удалось выбраться из толпы и занять позицию на границе между людьми и куриями. Если мне суждено погибнуть, я предпочитал, чтобы это произошло в ситуации, когда у меня есть свобода действий. Я обнажил свой меч.
 И тут же заметил, как губы одного из курий разошлись в злобной усмешке.
 — Твой клинок совершенно бесполезен, — сказал Ивар Раздвоенная Борода, вставший рядом со мной.
 Курии подходили все ближе.
 Я услышал сверху безумный крик, поднял глаза и увидел, как с балкона, идущего вдоль стены по кругу, сбросили человека. Звери захватили балкон.
 Густой дым наполнил зал, люди начали задыхаться и кашлять. Ноздри курий превратились в узкие щелочки. Искры падали на их шкуры.
 Я оттолкнул в сторону свисающий с потолка бронзовый сосуд, наполненный маслом тарлариона. Он был устроен так, что мог подниматься и опускаться при помощи специальной цепи.
 — Копья! — закричал Ивар. — Нам нужны копья!
 Однако в обезумевшей от ужаса толпе лишь совсем у немногих воинов было оружие. А те, что держали копья в руках, все равно не могли бы ими воспользоваться, потому что со всех сторон напирала толпа.
 Сбоку я увидел курию с золотым браслетом на руке. Из уголка его рта стекала слюна и кровь.
 Он посмотрел на меня.
 И я понял, что это мой враг.
 Мы нашли друг друга.
 Оскалившийся курия, приближавшийся ко мне, замахнулся топором. Я отскочил в сторону, и топор застрял в земляном полу. Зверь находился совсем рядом, и я вонзил свой меч по самую рукоять ему в грудь Он удивленно взревел, но я вытащил меч и успел отскочить. Остальные курии с озадаченным видом поглядывали на своего павшего товарища.
 В зале наступила мертвая тишина, только потрескивали факелы да ревел огонь в очаге.
 Предводитель курий понял, что мне удалось совершить — один из его собратьев был убит.
 — В атаку! — крикнул Ивар Раздвоенная Борода. — В атаку! Неужели вы, словно трусливые тарски, боитесь идти в бой? Воины Торвальдсленда, в атаку!
 Никто не пошевелился.
 Самые обычные люди, они не решались вступить в бой со свирепыми зверями. Они беспомощно ждали смерти.
 Так силен был охвативший их ужас, что они не могли сдвинуться с места.
 Тело убитого курии, неподвижное, скорчившееся, лежало на полу. Окровавленный топор валялся рядом. Рука запуталась в одном из ремней щита, другой ремень порвался.
 Вождь курий, мой личный враг, свирепо уставился на меня. Ужас, который он испытал, увидев, что пал его кровный брат, быстро сменился яростью.
 Я, один из стада скота, осмелился нанести удар господствующей расе, высшей форме жизни.
 Убит курия.
 Я приготовился к бою.
 И снова в зале Свейна Синий Зуб прозвучал боевой клич курий. По обе стороны от вожака собрались воющие звери. Они подходили со всех сторон, размахивая топорами.
 Я не хочу подробно рассказывать о том, что за этим последовало. Курии превратили обезумевшую от страха толпу в воющих животных. Какого-то человека примерно в ярде от меня одним ударом разрубили пополам от головы до пояса. Пока курия вытаскивал из тела топор, я сумел вонзить ему меч в шею, под левое ухо. И тут заметил, как Ивар Раздвоенная Борода, меч которого остался в теле курии, выхватил нож и, с силой ударив кулаком прямо зверю в морду, несколько раз вонзил оружие в лохматую грудь. Из-за неровностей пола в зале мы все время скользили в лужах крови и были забрызганы с ног до головы. У одной из стен я вытащил из рук убитого воина копье, и мне стало не по себе, когда я увидел разорванные легкие несчастного. Я метнул копье. Его древко достигало семи горианских футов в длину, наконечник был сделан из бронзы. С близкого расстояния такое копье с легкостью может пронзить щит южанина. Мое копье вошло в тело курии, который тут же выронил топор. Мне удалось спасти жизнь какому-то воину, однако уже в следующее мгновение он пал от удара топора другого зверя. Я прижался спиной к стене. В южной части зала упала горящая потолочная балка, завизжали рабыни. Курии посмотрели наверх. Их ноздри оставались закрытыми, так что дым им не мешал. Глаза многих зверей, обычно желтоватые с черными зрачками, покраснели. Я увидел, как один из них, на которого падали искры, поднял голову и на мгновение оторвался от пожирания еще теплого человеческого тела, но потом быстро вернулся к прерванной трапезе. Ивар Раздвоенная Борода с копьем в руке сражался с невооруженным курией. Ивар упер тупой конец копья в землю у себя за спиной. Зверь, хватая пастью воздух, с безумно горящими глазами, отскочил и упал назад; Ивар успел отпрыгнуть в сторону, когда другой курия нанес ему удар топором.
 В другом конце зала я заметил вожака курий, того, что носил на руке золотой браслет.
 Я вспомнил то, что он сказал, обращаясь к ассамблее. Он тогда так рассвирепел, что крикнул: «Один курия может прикончить тысячу таких, как вы!»
 Сейчас в зале Свейна Синий Зуб оставалось не более полутора сотен живых людей.
 — Следуйте за мной! — крикнул Свейн Синий Зуб.
 Его топор и топоры его людей наконец пробили отверстие в стене. Словно охваченные паникой урты, тридцать пять или сорок человек устремились к отверстию, мешая друг другу, сдирая кожу о неровные края дыры.
 — Быстрее! Быстрее! — кричал Свейн Синий Зуб.
 Его туника была разорвана, однако на цепи по-прежнему висел зуб ханджерского кита, выкрашенный в синий цвет. По этому амулету люди Торвальдсленда узнавали его. Свейн Синий Зуб протолкнул еще двоих своих людей в отверстие, но курии находились между мной и дырой в стене. Ивар Раздвоенная Борода, как и многие другие, тоже оказался отрезанным. Упала очередная пылающая балка. Украшения были сорваны со стен или сгорели, сами стены начали дымиться. Однако по-настоящему горела лишь восточная часть южной стены. Десять курий бросились туда, где пытались прорваться на свободу Свейн Синий Зуб и его люди, чтобы помешать спастись остальным. Они встали перед отверстием с поднятыми топорами. Когда один из воинов подошел слишком близко, сверкнула синеватая сталь топора, и он рухнул на пол.
 Кого-то из воинов в центре зала, пытавшегося просить пощады, рассекли надвое, и топор с силой вонзился в землю.
 — Светильники! — крикнул мне Раздвоенная Борода. — Рыжий, светильники!
 С грохотом рухнула на пол горящая балка.
 Я заметил, как курия, державший поводки пойманных рабынь, потащил девушек из зала. Ему удалось поймать более сорока несчастных. Не в силах слабых женщин было разомкнуть ошейники или избавиться от поводков. Каждый поводок достигал примерно пятнадцати футов в длину, что позволяло одному курии тащить за собой сразу несколько пленниц. Он вышел из зала, а за ним, спотыкаясь, крича и падая, были вынуждены бежать несчастные девушки.
 Я видел, как курии методично, одного за другим, добивали раненых, пытавшихся спрятаться среди мертвых. Они тщательно делали свое дело — двигались ровными рядами, наносили страшные удары, и ни одному раненому не удалось уцелеть. Не вызывало сомнений, что курии действуют четко и эффективно; они, как и люди, были разумными существами. Какой-то человек с отчаянным криком бросился бежать и наткнулся на курию, который встречал беглецов топором. Люди не могли успешно противостоять этим чудовищным существам.
 Курии окружили группу воинов у западной стены зала.
 Многие стонали, жалобно причитали, падали на колени.
 Два курии повернулись ко мне.
 Я заметил, что Ивар Раздвоенная Борода стоит среди тех, кто сгрудился у западной стены. Его было отлично видно, потому что он один из немногих остался на ногах. В свете мерцающего пламени факелов он казался разъяренным исполином; вены у него на лбу походили на толстые красные канаты, а глаза пылали гневом, совсем как у курий. Он вытащил меч из тела поверженного врага; левый рукав его туники оторвали напрочь; на шее остались следы когтей.
 — На ноги! — крикнул он, обращаясь к северянам. — На ноги! Сражайтесь! — Но даже те, кто стоял, казалось, окаменели от ужаса. — Разве вы не из Торвальдсленда? — воскликнул он. — Сражайтесь! Сражайтесь!
 Но никто не осмеливался пошевелиться. В присутствии курий люди чувствовали себя всего лишь жертвами, идущими на заклание.
 Я увидел, как оскалились звери и подняли топоры.
 И снова сквозь дым и пламя до меня донесся приглушенный голос Раздвоенной Бороды.
 — Лампы! — повторил он. — Рыжий, лампы!
 И тут я понял, что он имел в виду. Лампы с маслом тарлариона, висящие на цепях, закрепленных на больших кольцах потолочных балок! Отверстия в потолке, сквозь которые выходит дым! Раздвоенная Борода объяснял мне, как я могу выбраться отсюда.
 Но ведь я же играл с ним в каиссу.
 — Сначала ты, Раздвоенная Борода! — крикнул я.
 Я без него не уйду. Мы играли в каиссу.
 — Ты идиот! — крикнул он.
 — Я еще не научился защищаться от гамбита топора джарла, — возразил я.
 И убрал меч в ножны, а потом, сложив руки на груди, прислонился к стене.
 — Идиот! — повторил Раздвоенная Борода.
 Он огляделся по сторонам, посмотрел на мужчин, которые не могли сражаться, не имея сил даже сдвинуться с места.
 И тогда он засунул свой меч в ножны, подпрыгнул и ухватился за одну из ламп, висящих на цепи.
 Два курии, которые смотрели в мою сторону, подняли топоры.
 Я перевернул стол, за которым стоял. Два топора одновременно ударили в массивную столешницу, и во все стороны полетели щепки, доставая до самого потолка.
 Я перепрыгнул через стол и услышал, как курии зарычали от удивления.
 Затем я ухватился руками за большую раскачивающуюся бронзовую лампу. Масло пролилось и загорелось от фитиля, я бешено раскачивался, вспыхнул мой правый рукав.
 Курия, стоявший подо мной, взвыл от боли; я посмотрел вниз и подтянулся повыше, чтобы меня не достал топор; один из зверей катался по полу, левая часть его лохматой головы, залитая маслом, полыхала огнем, он дико вопил, закрывая лапой левый глаз. Я же медленно поднимался вверх по цепи. Цепь продолжала дико раскачиваться, мне приходилось напрягаться изо всех сил. Пламя на правом рукаве не утихало, я задыхался. Цепь стала липкой от крови, но я крепко вцепился в нее; внизу выли курии. Я поднялся еще выше, и тут цепь потянули вниз, мимо пролетел топор и чуть не попал в одну из балок, поддерживающих крышу. Я продолжал лезть вверх. И вдруг я понял, почему цепь натянулась: балка у меня над головой заскрипела; сейчас цепь походила на натянутую струну; звенья скрежетали, потому что по ней быстро карабкался вверх курия. Кольцо у меня над головой, сквозь которое была пропущена цепь, едва держалось. Я попытался ползти еще быстрее, ухватился рукой за потолочную балку и вдруг почувствовал, как лапа с когтями вцепилась в мою ногу. Я отпустил балку и с диким боевым кличем Ко-Ро-Ба свалился на голову ошеломленного курии. Мои пальцы, как кинжалы, вонзились ему в глаза, зубы рвали вены на запястье, вцепившемся в цепь. В это самое мгновение курия понял, и я вместе с ним, что на земле Гора живут существа, столь же дикие и свирепые, как и они. Эти существа меньше размером и слабее, но они не уступают куриям в злобности и неукротимости. Отбиваясь от меня, орущего, кусающегося, он отпустил мою ногу, однако я вцепился в его плечи и шею и откусил половину его уха.
 А потом снова полез вверх и ухватился одной рукой за потолочную балку. Подо мной осталась красная пасть с белыми клыками; я вытащил меч, курия с окровавленными глазами и оторванным ухом лез за мной, и тогда я отсек ему руку; он отпустил цепь и полетел вниз, через несколько мгновений послышался грохот. Я проследил за ним взглядом. Курия застыл в неподвижности, видимо, сломал шею. Оторвав пылающий рукав, я надел его на меч и сунул в морду другого зверя; отрубленная рука первого все еще цеплялась шестью пальцами за цепь. Курия отбросил горящую тряпку в сторону и вцепился в мой клинок зубами, из его пасти полилась густая красная кровь, он потянулся к балке, но я вырвал меч и отсек ему пальцы. Курия полетел вниз, вслед за своим сородичем.
 — Сюда! — услышал я крик Ивара, забравшегося на соседнюю балку. — Быстрее!
 Задыхаясь от дыма, я посмотрел вниз. Ко мне лез очередной противник. Я вонзил клинок ему в ухо, сквозь которое лезвие проникло в мозг.
 Часть потолка с оглушительным грохотом рухнула вниз.
 — Быстрее! — услышал я крик Ивара, доносившийся словно издалека.
 Я взмахнул мечом — снизу карабкался еще один курия, который попытался схватить меня за ногу. Кольцо не выдержало массы нескольких курий и вырвалось из гнезда. Четыре зверя рухнули вниз. Вслед за ними обрушился еще один здоровенный кусок потолка. Снизу злобно смотрели курии, которые были не в силах нас достать. Совсем рядом с ними упала огромная балка. Вожак курий, левую руку которого украшал спиральный золотой браслет, что-то прорычал. В следующее мгновение звери повернулись и бросились к выходу из зала. Я убрал меч в ножны.
 — Поторопись! — снова крикнул Раздвоенная Борода.
 Я перепрыгнул с одной балки на другую, и мы через дымовое отверстие вылезли на крышу горящего дома. В следующий миг мы уже стояли на пылающей деревянной крыше зала Свейна Синий Зуб. Я посмотрел вверх и увидел звезды и луны Гора.
 — Следуй за мной! — воскликнул Ивар.
 Вдалеке я разглядел Торвальдсберг. Лунный свет отражался от покрывающего его вершины снега. Раздвоенная Борода побежал к северо-западному углу здания и скрылся за краем крыши. Я перегнулся вниз и увидел, как, купаясь в лунном свете, он спускается вниз по стене, используя выемки и выступы на резном орнаменте, идущем вдоль угловых балок зала Свейна Синий Зуб. Не теряя ни мгновения, я последовал за ним. Сердце гулко стучало у меня в груди, обожженная рука болела, я задыхался.




 Глава 15. НА ВЕРШИНЕ ТОРВАЛЬДСБЕРГА


 Наступил полдень. Мы с Иваром стояли на заснеженном склоне Торвальдсберга.
 Оглянувшись, мы увидели у себя за спиной четыре черные точки — нас преследовали враги.
 — Давай отдохнем, — предложил Ивар.
 Яркий солнечный свет, отражавшийся от белого снега, слепил глаза, и я смежил веки. Ивар сел, прислонившись спиной к скале. Я устроился рядом с ним, скрестив ноги — так сидят воины.
 Мы спустились с крыши зала Свейна Синий Зуб, используя выступы и выемки в стене. Оказавшись внизу, я увидел мечущихся возле главного входа в зал курий. В колеблющемся свете горящего здания мы заметили множество неподвижных тел. Среди них сидели на корточках курии и пожирали теплую человеческую плоть. В одном из углов загона сбились в кучу обнаженные рабыни, поводки от ошейников скрывались в мохнатых кулаках их новых хозяев. Несколько курий со щитами и топорами патрулировали здание. Однако нам удалось незаметно проникнуть во двор, потом мы подобрались к палисаду, перелезли через высокую изгородь и спрыгнули вниз.
 Я открыл глаза и посмотрел в долину. Четыре черные точки заметно увеличились в размерах.
 После того как мы спаслись из палисада Свейна Синий Зуб, Раздвоенная Борода упорно хотел вернуться в свой лагерь. Задача оказалась чрезвычайно опасной. К нашему удивлению, повсюду было множество курий. Я даже и представить себе не мог, сколько их. Может быть, сотни; а может быть, и тысячи. Казалось, они везде. Дважды они начинали нас преследовать, но, так как в воздухе носился запах свежей крови, быстро теряли к нам интерес. В одном месте мы с Иваром увидели, как двое курий начали драться из-за добычи. Иногда нам приходилось падать на землю и прятаться среди погибших. Один раз курия прошел всего в ярде от моей руки. Подняв голову, он начал выть, глядя на луну, а потом скрылся из виду. Четыре или пять раз мы пробирались всего в нескольких ярдах от насыщающихся курий, которые не обратили на нас внимания. Судя по всему, они одновременно напали на зал Свейна Синий Зуб и остальные палатки Ярмарки. Еще больше нас удивило даже не огромное количество зверей, а мужчины в желтых шарфах, на которых наши враги не нападали. Мои кулаки сжимались от ярости. Курии часто заводят себе союзников среди людей.
 — Посмотри, — сказал Раздвоенная Борода, показывая на береговую полосу. Там среди других кораблей я заметил несколько новых суденышек странного вида. Их черные борта раскачивались на сверкающей под лучами солнца воде. Один корабль явно выделялся среди остальных. Он был самым большим, на восемьдесят весел.
 — "Черный слин", — объяснил мне Ивар. — Корабль Торгарда из Скагнара!
 Между нами и кораблями сновали сотни курий. Мы с Иваром переглянулись.
 Теперь мы поняли, что означал курия, которого мы уже довольно давно видели на «Черном слине», тот, что прошел за Торгардом из Скагнара в его дом. Тогда мы убегали из Скагнара с дочерью Торгарда, которая, связанная по рукам и ногам, лежала на дне нашей лодки.
 Курии не любят воду и предпочитают жить на земле. Когда они двинутся на Юг, флот Торгарда из Скагнара будет прикрывать их западный фланг. Что еще более существенно — благодаря Торгарду они смогут поддерживать связь с горианскими островами, а в случае необходимости и организовать вторжение. Кроме того, флот, если понадобится, обеспечит продовольствием наступающие орды или даст им возможность быстро отступить. Как я уже упоминал, курии — весьма разумные животные. Их план выглядел достаточно простым, но толковым. Однако я подозревал, что истинная стратегия известна лишь стальным волкам, жителям стальных миров, расположенных в далеком космосе, где, несомненно, и разработали этот план. Если курии, родившиеся на Горе, смогут, не нарушая законов Царствующих Жрецов и ограничений в развитии технологии, существенно усилить свои позиции на планете, их соплеменники на стальных кораблях многое выиграют, практически ничем не рискуя. Вполне возможно, что Царствующие Жрецы, обычно последовательные в своих решениях, могут отказаться от своего нейтралитета и позволить куриям захватить Гор. Я представил себе механический голос переводчика Миска: «Мы дали свое слово». Но если Царствующие Жрецы остановят вторжение, это тоже может оказаться в интересах курий на стальных кораблях, засевших где-то в районе пятого кольца планеты, которую на Земле называют Юпитер, а на Горе — Герсиус, в честь одного из легендарных героев Ара. Решение остановить вторжение станет не только нарушением традиций Царствующих Жрецов, что, вне всякого сомнения, приведет к раздорам внутри Роя, в результате чего курии получат преимущество, которым непременно воспользуются, но, если вторжение и в самом деле остановят, может приоткрыться завеса тайны над вопросом о природе могущества Царствующих Жрецов, поскольку столь серьезное вмешательство в дела планеты требует немалых ресурсов и далекого планирования. Это можно сравнить со снайперским огнем, когда опытный стрелок использует какого-нибудь болвана для того, чтобы убедиться в правильности выбранной позиции. В Войне Роя, когда Царствующие Жрецы были заняты междоусобными сражениями, их могущество заметно уменьшилось, а сам Рой серьезно пострадал. Я знал, что у Царствующих Жрецов есть летающие корабли, но мне не было известно, сколько их и на что способны изящные высокие золотистые хозяева Гора. Мне казалось вполне вероятным, что они не смогут противостоять настоящему мощному вторжению. Разведывательные акции, как мне удалось узнать от Миска, участились. Рейды на Землю для захвата рабов превратились в самое обычное дело. Это были малозначительные проблемы с точки зрения планетарной политики, однако весьма показательные. За последние несколько дней нам удалось встретить даже здесь, в Торвальдсленде, двух женщин с Земли, превращенных в рабынь, Пегги Стивенс из Коннектикута и Лию из Канады. Курии и их союзники становились все смелее. И вот они предприняли свой самый значительный шаг — горианские курии решили отправиться на Юг, пройти через земли, населенные людьми, что знаменовало начало вторжения с севера. Храбрая и опасная разведывательная акция курий со стальных кораблей, внешне направленная против людей, на самом деле предпринималась с целью выяснения степени могущества и истинной природы Царствующих Жрецов, которых звери считали своими настоящими врагами. Если Царствующие Жрецы допустят завоевание Гора, возможно, через несколько поколений курии смогут захватить и их базу; она окажется островом в самом центре враждебного моря; а затем, по прошествии некоторого времени, можно будет доставить на Гор или создать прямо на месте такое оружие, которое уничтожит Царствующих Жрецов. Речь пойдет не о попытке использовать взрывчатые вещества или огнестрельное оружие, а о мощной технологически развитой силе. Рано или поздно, если Гор попадет в руки местных курий, их собратья со стальных кораблей уничтожат жителей Сардара. И тогда падет Земля. Земляне так гордятся собой! Им удалось высадить горстку людей на поверхность Луны. А курии вот уже по меньшей мере двадцать тысяч лет обладают возможностью передвижения в глубоком космосе.
 Ивар показал мне рукой, чтобы я не шумел. Мы лежали очень тихо. В нескольких ярдах от нас двигалась колонна людей в желтых шарфах, которые шли парами. Некоторые из них держали в руках факелы. Курий среди них не было. Впереди шел бородатый человек могучего телосложения в развевающемся плаще и рогатом шлеме. Торгард из Скагнара. Он тоже повязал на плечо желтый шарф.
 Они прошли мимо нас.
 — Как ты думаешь, мы сможем тут спокойно разгуливать, если добудем себе желтые шарфы? — спросил Ивар Раздвоенная Борода.
 — Вполне возможно, — ответил я.
 — Ну, тогда давай одолжим парочку.
 — Давай, — согласился я.
 Две тени метнулись к двум воинам Торгарда из Скагнара, замыкавшим шествие.
 Ивар засунул желтый шарф себе за пояс; я привязал свой к правому плечу так, что он свободно свисал до бедра. Поверженных воинов Торгарда мы оставили куриям.
 Когда мы шли к палатке Ивара, перед нами вырос рычащий курия.
 — Глупый зверь, тупое животное, ты что, желтый шарф не видишь? — сказал Ивар, помахав своим шарфом.
 И быстро прошел мимо. Я почувствовал, как моей руки коснулся мех, мягкий и приятный. Тело под мехом было горячим и большим.
 Курия, по всей видимости, не понимал горианского языка. Иначе он убил бы нас обоих. Однако, увидев шарф, он неохотно, сердито рыча, пропустил нас.
 А через некоторое время Ивар, сжав кулаки, стоял на том месте, где совсем недавно располагался его лагерь. Палатка наполовину обгорела, колышки вырвали из земли. Людей видно не было. Повсюду лежали разбитые ящики, среди пепла я заметил перевернутый котелок. А еще рассыпанные монеты. Чуть в стороне валялся кусок отрезанной веревки. Шест, к которому крепились цепи рабынь, тоже вырвали из земли.
 — Посмотри, — сказал я, отбрасывая в сторону кусок тента.
 Ивар подошел ко мне. Мы посмотрели на тело убитого курии — его челюсти были открыты, а глаза смотрели на луны Гора. Кто-то перерезал ему горло.
 — Некоторые мои воины не струсили, — со вздохом сказал Раздвоенная Борода, глядя по сторонам.
 — Утром они поймут, что мы не из войска Торгарда. За нами начнется охота, — заметил я.
 — Весьма возможно, что за нами уже сейчас гонятся те, кто видел, как мы сбежали из зала Свейна Синий Зуб, — отозвался Ивар.
 — Они помнят наш запах, — кивнул я. — Желтые шарфы не спасут нас от тех курий, которые пытались сожрать нас в зале.
 — Что ты предлагаешь? — спросил Ивар.
 — Мы должны бежать, — ответил я.
 — Нет, — возразил Ивар. — Необходимо отправиться в горы Торвальдсберга.
 — Я не понимаю, — с удивлением посмотрел я на Ивара.
 — Время пришло, — заявил он и бросил еще один взгляд на свой разоренный лагерь.
 Чуть в стороне продолжали гореть палатки. Далекое небо покраснело. Это полыхал зал Свейна Синий Зуб. До нас доносились злобные вопли курий.
 — Пришло время, — продолжал Ивар Раздвоенная Борода, отворачиваясь от меня, — идти в горы Торвальдсберга.
 Он пошел прочь от своего лагеря. Я последовал за ним.
 Был полдень, мы отдыхали на заснеженных склонах Торвальдсберга.
 Я посмотрел вниз, в долину. Курии, преследовавшие нас, приближались довольно быстро.
 Им оставалось пройти примерно полтора пасанга. В руках они держали щиты и топоры.
 — Пора отправляться в дорогу, — сказал Ивар.
 — Может быть, стоит встретить их здесь? — предложил я.
 — Нет, — покачал головой Ивар, — продолжим наш путь.
 Я посмотрел вверх, на громоздящиеся у нас над головами скалы Торвальдсберга.
 — Это настоящее безумие — пытаться подняться туда, — сказал я. — У нас нет ни веревок, ни другого необходимого снаряжения. К тому же ни один из нас не принадлежит к племени горных людей Волтая.
 Я обернулся. Теперь курии находились всего в пасанге от нас, на каменистых пологих склонах, и продолжали подниматься вверх. Щиты и топоры они закинули за спину. Когда звери подошли к крутому обледенелому подъему, то не стали обходить его, а принялись быстро карабкаться вверх, используя свои острые когти. Мы с Раздвоенной Бородой потратили несколько енов, обходя подобные препятствия. Оказавшись на заснеженной стене, курии, широко расставив свои шестипалые конечности, опустились на четвереньки. Несмотря на большую массу, они не проваливались глубоко в снег. Мы с Раздвоенной Бородой целый ан пробирались по засыпанной снегом поляне, чтобы оказаться в том месте, где остановились на привал. Не вызывало сомнений, что курии преодолеют это расстояние куда быстрее.
 Оказываясь на каменистых участках, курии останавливались, опускали головы, их ноздри широко раздувались — они читали следы, невидимые человеку. Потом звери поднимали морды, осматривали скалы и быстро продолжали свой путь.
 Ивар Раздвоенная Борода встал. Нам негде было спрятаться — впереди поднимался крутой склон.
 Мы услышали, как курии, увидев Ивара, издали радостный вопль. Один показал на нас другому, который еще не успел заметить наши темные фигуры на белом снегу. После чего все начали высоко подпрыгивать, радостно размахивая руками.
 — Смотри, как радуются, — угрюмо бросил я.
 Немного попрыгав, курии с удвоенной скоростью устремились к нам.
 — Пора продолжить наш путь, — повторил Раздвоенная Борода.
 Нога соскользнула, и я повис на руках, цепляясь пальцами за небольшой выступ. Лишь с большим трудом мне удалось найти удобное место для ноги.
 Солнце ярко освещало скалы. Пальцы невыносимо болели, ноги замерзли, однако все мое тело стало липким от пота.
 — Передвигай одновременно одну руку и одну ногу, — посоветовал Ивар. — Следуй за мной.
 С тех пор как мы с Иваром отдыхали на склоне, прошло два ана. Я старался не смотреть вниз.
 Рядом со мной ударил о гранит камень величиной со взрослого тарска. От удивления я чуть не свалился вниз. Лишь с большим трудом мне удалось сохранить спокойствие — теперь я уже слышал, как по стене за мной карабкается курия.
 Если принять во внимание все обстоятельства, Торвальдсберг — весьма опасная гора. Однако оказалось, что даже без специального снаряжения можно покорить его крутые склоны. По форме Торвальдсберг напоминает широкий наконечник копья, согнутый возле острия. Общая высота — примерно четыре с половиной пасанга, или около семнадцати тысяч земных футов. Это не самый высокий пик на Горе, но впечатление Торвальдсберг производит. В своем роде он даже красив.
 Я следовал за Раздвоенной Бородой, стараясь не отставать, и довольно быстро понял: Ивар знает, что делает. Казалось, он обладает удивительным чувством, которое помогает ему отыскивать уступы и трещины в камнях, незаметные даже с близкого расстояния.
 Курии умеют великолепно лазать по горам благодаря тому, что природа наделила их многосуставчатыми руками и ногами, длинными пальцами и когтями. Однако, преследуя нас, они тоже столкнулись с определенными трудностями.
 Мне кажется, я знаю почему. Прошло еще около двух анов. Ивар помог мне взобраться на очередной уступ.
 Я тяжело дышал.
 — Курии не смогут добраться до этого места тем же путем, — сказал он.
 — Почему? — спросил я.
 — Им не за что ухватиться, а вес у них большой.
 — Выступы? — удивился я.
 — Да, ты разве не заметил, какие они удобные?
 Я посмотрел на Раздвоенную Бороду. Множество раз я чуть не свалился вниз со склона.
 — И ты конечно же заметил, что они постепенно становятся все уже?
 — Я заметил, что лезть вверх становилось все труднее, — признал я. — Такое впечатление, что ты хорошо знаешь эти горы.
 Ивар улыбнулся.
 Похоже, он так ловко выбирал маршрут, когда мы поднимались наверх, вовсе не благодаря своим выдающимся способностям.
 — Ты уже бывал здесь раньше, — сказал я ему.
 — Да, — проговорил он. — Мальчишкой я забирался на Торвальдсберг.
 — Ты что-то говорил о выступах, — напомнил я.
 — Их вырубил я, — объяснил Ивар.
 Теперь я понял, почему он двигался по этому крутому склону с такой уверенностью. Оказывается, Ивар хорошо знал Торвальдсберг, что и позволило нам взобраться наверх. Именно по этой же причине преследовавшие нас курии, которые от природы лучше, чем люди, лазают по скалам, не могли нас догнать. Однако мне не приходило в голову, что Раздвоенная Борода следует проложенной ранее тропой.
 Раздвоенная Борода прислонился спиной к скале, ухмыльнулся и потер руки. Мы услышали, как в шестидесяти футах под нами курия скребет когтями по каменистому склону, пытаясь отыскать подходящий выступ.
 — Этот карниз, — пояснил Раздвоенная Борода, — западня для курий. Когда я был мальчишкой, за мной в этих местах охотился курия. Он преследовал меня два дня. Я полез в горы, а он оказался настолько глуп, что отправился следом. Я специально прорубал дорогу, по которой он мог двигаться за мной, пока не осталось двадцать футов до этого карниза; а затем я стал делать небольшие зарубки, удобные для соблюдающего осторожность человека, но слишком маленькие для лап курии.
 Я услышал, как внизу сердито зарычал зверь.
 — Таким образом, еще мальчишкой, — продолжал Ивар, — я прикончил своего первого курию. — Он поднялся на ноги и подошел к углу карниза, где было сложено несколько больших камней. — Камни, которые я собрал тогда, все еще на месте, — сказал он. — Часть из них я нашел прямо здесь, а остальные — наверху.
 Я не завидовал курии, который карабкался вверх по склону.
 — Он продолжает лезть, — прошептал я, взглянув вниз, и вытащил меч.
 Будет совсем нетрудно помешать зверю забраться на наш карниз.
 — А он глуп, — проговорил Раздвоенная Борода.
 За первым курией карабкался второй. Двое других находились гораздо ниже, там, где склон был не таким крутым. Те двое, что приближались к нам, оставили оружие внизу, у своих товарищей.
 Первый курия находился в восьми или десяти футах под нами, когда с диким криком, безуспешно пытаясь за что-нибудь ухватиться, он начал падать вниз, перевернулся в воздухе и с ревом пять енов спустя рухнул к подножию скалы.
 — Выступы, — сообщил мне Ивар, — сделаны так, что курия не может на них удержаться.
 Второй курия находился в двадцати пяти футах от нас. Он поднял голову и зарычал.
 Камень, который швырнул Ивар, сбросил его с почти вертикальной стены. Он последовал за своим товарищем.
 Ловушка, подстроенная для врага мальчишкой из Торвальдсленда много лет назад, все еще действовала. Я восхищался Иваром Раздвоенная Борода. Даже в молодости он отличался хитростью и изобретательностью. Еще мальчишкой он оказался опасным врагом, который мог соперничать со взрослыми куриями.
 Два других зверя, прижавшись к склону, подняли головы. Их щиты и топоры были закреплены у них на спинах.
 Они не делали попыток приблизиться к нам. Теперь наше положение уже не казалось мне таким выгодным. Мы оказались изолированными на каменном карнизе. У нас не осталось ни пищи, ни воды. Конечно, мы вполне могли добыть льда или снега, но съестного на горных пиках не найдешь. Придет время, мы ослабеем и не сможем даже спуститься вниз. Курии — весьма терпеливые охотники. Если эта парочка хорошо подкрепилась перед тем, как пуститься за нами вдогонку, пройдет несколько дней, прежде чем им самим потребуется пища. Я не сомневался, что прошлой ночью у них было настоящее пиршество и им не пришлось долго искать свежее мясо. Не могло быть и речи о том, чтобы незаметно убраться с карниза. Курии обладали прекрасным ночным зрением. Более того, лезть по склону Торвальдсберга ночью слишком опасно — и днем-то мы рисковали в любую секунду сорваться вниз. Я потер ладони и подул на них. Ноги тоже ужасно замерзли. Теперь, когда мы остановились, пот на моей рубашке потихоньку начал превращаться в лед. Без теплой одежды человек легко может замерзнуть на склонах Торвальдсберга даже летом. Поднялся пронизывающий ветер. С того места, где мы находились, нам были хорошо видны черные развалины зала Свейна Синий Зуб, пустые ярмарочные поля, море Тасса и корабли на рейде.
 Я взглянул на Раздвоенную Бороду.
 — Пора продолжить наш путь, — сказал он.
 — Давай лучше спустимся вниз и сразимся с куриями, пока у нас еще есть силы, — возразил я.
 — Пора продолжить наш путь.
 Соблюдая осторожность, он начал потихоньку подниматься вверх. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Примерно через пол-ана я оглянулся. Оба курии лезли вверх немного в стороне от нас.
 Этой ночью на Торвальдсберге мы не замерзли.
 Мы с Иваром устроились на очередном выступе скалы, между крупными камнями, защищавшими нас от ветра. Мы дрожали от холода и прислушивались, не идут ли курии.
 Они так и не пришли.
 Мы хорошо выбрали карниз.
 Дважды сверху начинали падать камни, но каменный козырек надежно прикрывал наше убежище сверху.
 — Хочешь послушать мою песню? — спросил Ивар.
 — Пожалуй, — кивнул я, — она может отпугнуть курий.
 Не обращая внимания на иронию, Ивар запел. Оказалось, что он знает великое множество песен. Камни сверху перестали падать.
 — Вот видишь, — заметил Ивар, — песни успокаивают даже курий.
 — Скорее всего, — возразил я, — они просто постарались убраться подальше.
 — А ты отличаешься остроумием, — признал Ивар, — раньше я за тобой такого не замечал.
 — Да, — скромно кивнул я.
 — Я научу тебя одной песне, — сказал Ивар, — и мы споем ее вместе.
 В песне рассказывалось о мужчине, который пытался удовлетворить сто рабынь, одну за другой; в ней было много повторов, а число рабынь увеличивалось с каждым следующим куплетом. Вряд ли стоит объяснять, что песня оказалась довольно-таки длинной. В конце концов выяснилось, что у меня отличный голос.
 За пением мы забыли о холоде. Ближе к рассвету мы немного по очереди поспали.
 — Нужно беречь силы, — заявил Раздвоенная Борода.
 Каким великолепным показалось нам утреннее солнце.
 — Если курии сумели подняться выше нас, — заметил я, вспоминая о каменном дожде, обрушившемся на наш козырек, — может быть, стоит начать спуск?
 — Курии стараются загнать свою жертву в угол, — пояснил Раздвоенная Борода. — Теперь, когда стало светло, они будут поджидать нас внизу. И попытаются отрезать нам путь к спасению. Более того, у нас мало шансов здесь спуститься, даже если они и забрались выше нас.
 Я вспомнил о двух куриях, отчаянно цеплявшихся за каменную стену, — один из них свалился, пытаясь до нас добраться, а другому пришлось познакомиться с камнем, который швырнул в него Ивар. Я содрогнулся.
 — Они там, — уверенно сказал Ивар, бросив взгляд вниз. Он помахал куриям рукой, а потом с ухмылкой посмотрел на меня. — Пора продолжить наш путь.
 — Ты говоришь так, — заметил я, — словно у тебя есть какая-то цель.
 — Ты совершенно прав, — кивнул Раздвоенная Борода.
 Мы снова полезли вверх. Очень скоро, бросив взгляд вниз, я увидел курий, которые двумястами футами ниже и чуть в стороне следовали за нами.
 Около полудня мы добрались до самой вершины Торвальдсберга.
 Хотя на склонах горы лежало много снега, ближе к вершине нашлось достаточно мест, где почти нестихающий ветер обнажил голые скалы. Я пересек по колено в снегу небольшую впадину и оказался на чистом круглом валуне.
 Вряд ли я смогу передать словами красоту открывшегося нам вида. Мне удалось покорить Торвальдсберг, я забрался на самую его вершину.
 Нас преследовали опасности, пришлось сражаться, мы медленно, мучительно ползли вверх; а теперь моим глазам открылся этот великолепный вид, мы одержали победу, которая, впрочем, мне не принадлежала. Мне не удалось покорить гору; просто Торвальдсберг, когда я заплатил соответствующую цену — достаточную, чтобы понять достоинство этого дара, — разрешил мне подняться сюда, чтобы я мог осознать, какой незначительной является моя личность перед лицом изумительной красоты этих скал, солнца и холодного ветра. Ивар молча стоял рядом со мной.
 — Ты уже однажды стоял здесь, — сказал я, — еще когда был мальчишкой.
 — Да, — кивнул Ивар. — И никогда не забывал об этом.
 — Ты пришел сюда, чтобы умереть? — поинтересовался я.
 — Нет, — ответил он. — Но мне не удалось найти то, что я искал.
 Я в недоумении посмотрел на него.
 — Я не нашел это раньше, — устало проговорил Ивар. — И не могу найти сейчас.
 — Что? — спросил я.
 — Теперь это уже не имеет значения, — ответил он, оглядываясь.
 К нам приближались курии. Мы за ними наблюдали. Они, к моему удивлению, тоже остановились. Курии стояли рядом на снегу и оглядывались по сторонам.
 А потом они посмотрели на нас. Мы обнажили мечи. Звери достали из-за спины топоры и тяжелые круглые железные щиты. А затем зажали в массивных кулаках ручки топоров. До сих пор я не задумывался о том, что курии, как и люди, предпочитают действовать правой рукой. Следовательно, у них доминирует левое полушарие мозга.
 Мы с Иваром спрыгнули со скалы; курии начали приближаться к нам. Их уши прижались к головам. Они двигались очень осторожно, чуть наклонившись вперед и приняв боевую стойку.
 Я вспомнил, что Царствующие Жрецы считают курий и людей животными одного вида, являющимися одинаковым продуктом сходных процессов эволюции, жестокого естественного отбора. И это несмотря на то, что их родные миры расположены далеко друг от друга.
 «Курия, — подумал я, — может быть, ты мне брат?»
 Один из них взмахнул топором. Я отскочил в сторону, поскользнулся и чуть не упал в снег. Попытался нанести удар мечом, но промахнулся. Топор опустился в том месте, где я только что стоял. От гранитной скалы отлетел осколок и попал в меня. Я сделал шаг назад. Курия, держа топор наготове, неспеша готовился к новой атаке. Я видел его глаза над щитом, а огромный топор в его мощном кулаке казался легким, как перышко.
 — Йо-хо-хо! — взревел я и сделал вид, что собираюсь сделать выпад.
 Курия напрягся, но не сдвинулся с места. Потом он зарычал и размахнулся топором — я знал, что зверь меня не достанет. Я бросился на него, сделав то, что ему было нужно. Он меня перехитрил. Тяжелый щит с фантастической силой ударил меня, я отлетел футов на сорок, упал в снег и покатился, наполовину ослепленный поднятой снежной пылью. И снова топор опустился на гранитную скалу. Я вскочил на ноги. Курия еще раз ударил меня щитом, точно молотом, и я опять отлетел в сторону. С трудом поднявшись на ноги, я понял, что не могу пошевелить левой рукой. Мне показалось, что она сломана, плечо одеревенело. Курия снова замахнулся топором, я отшатнулся и, потеряв равновесие, с криком свалился вниз. Я приземлился на карнизе в двадцати футах ниже. Топор, словно маятник, летел на меня. Я прижался к камню. Топор просвистел мимо. Справа я заметил небольшое темное отверстие с неровными краями, около фута в ширину и высоту. Спуститься отсюда было невозможно. Курия оскалился, обнажив клыки. Я поднял голову и увидел Ивара над нами, глаза у него горели диким огнем.
 — Ивар! — крикнул я. — Ивар!
 Послышался боевой клич второго курии, которого я не мог видеть. Раздвоенная Борода повернулся и, спрыгнув вниз, встал рядом со мной. Курии стояли наверху и рычали.
 — Смотри! — крикнул я и показал на отверстие.
 Глаза Раздвоенной Бороды заблестели. Я пошевелил пальцами левой руки и понял, что, возможно, рука и не сломана. Тогда я засунул меч в ножны, а Ивар кивнул. Один из курий, рыча, соскочил сверху и оказался неподалеку от нас, я швырнул в него камень, который со звоном ударился о щит и полетел в пропасть. Я подтолкнул Раздвоенную Бороду к отверстию, и он забрался внутрь. Второй курия спрыгнул на карниз, я бросил другой камень, значительно больше первого. Курия, так же легко, как и его товарищ, отбил камень щитом. Я подскочил к отверстию и начал протискиваться между камнями. Раздвоенная Борода схватил меня за руку и затащил внутрь. Один из курий попытался достать нас, и Раздвоенная Борода замахнулся на него мечом, но задел камень и не попал. Курия убрал лапу. Мы прошли поглубже, а курии попытались заглянуть внутрь. Лапами они ощупывали края отверстия, пытаясь определить его ширину. Одному из них удалось засунуть голову и часть плеча. Раздвоенная Борода, сжав меч в руке, пополз вперед. Курия убрал голову. А потом они оба уселись на корточки в нескольких футах от нас. Курии — терпеливые охотники. Они подождут. Я потер левую руку и плечо и попытался пошевелить ею. Зверь все же не сломал мне руку. Теперь я знал, что курийский щит является таким же опасным оружием, как и боевые топоры Ханджера. Интересно, сколько человек, узнав об этом, осталось в живых?
 Я выглянул наружу. Курии ждали.
 — Иди за мной, — сказал Ивар.
 Его голос звучал взволнованно, и я заглянул ему в лицо. Мне показалось, что эта пещера совсем неглубокая, не более двадцати или тридцати футов. Опустившись на четвереньки, я пополз за ним следом.
 — Вот здесь, — сказал Ивар. — На стене!
 Он взял меня за руку и прижал мои пальцы к стене. Я нащупал какие-то вертикальные знаки.
 — Ты нашел! — воскликнул Раздвоенная Борода. — Ты нашел, Тэрл Рыжий!
 — Я не понимаю, — сказал я.
 — Следуй за мной! — прошептал Ивар Раздвоенная Борода. — Следуй за мной!




 Глава 16. СТРЕЛА ВОЙНЫ


 Я полз вслед за Иваром по узкому проходу. Один раз мы свернули налево. Я поднял руку вверх и обнаружил, что могу подняться на ноги. Рядом шевелился Раздвоенная Борода. Послышался треск кремней, которые Ивар достал из-за пояса, и я увидел, как в разные стороны полетели искры. Потом снова стало темно.
 — Здесь собран мох, — сказал Раздвоенная Борода.
 Он снова ударил кремнем о кремень. На этот раз искры попали на лишайник, покрывающий небольшие веточки, кем-то сложенные в кучки. Вспыхнуло пламя. В то же мгновение я увидел широкий прямоугольный проход, на стене которого в специальном кольце был укреплен факел. Кроме того, я заметил, что стены украшают какие-то странные рисунки и руны. Прежде чем мох успел погаснуть, Раздвоенная Борода взял один из факелов. Среди кусочков мха поблескивали приготовленные чьей-то заботливой рукой кремни. Я вздрогнул.
 Раздвоенная Борода поднял факел, я последовал его примеру и зажег другой.
 Мы оба молчали.
 Коридор терялся во мраке. Его высота, как и ширина, составляла примерно восемь футов. Проход был прорублен в глухой скале. Вдоль стен, на расстоянии двенадцати футов друг от друга, имелись кольца, в которых были закреплены факелы. У основания стены лежали трут и кремни. Я поднял факел повыше, освещая уходящие в темноту рисунки и надписи. Я узнал высокие угловатые буквы северян; рисунки казались примитивными.
 — Это древние руны, — сказал Ивар.
 — Ты можешь прочитать их? — спросил я.
 — Нет, — покачал головой Ивар.
 Волосы у меня на голове встали дыбом. Я разглядел один из рисунков. Он изображал человека, сидевшего верхом на четвероногом животном.
 — Посмотри, — сказал я Ивару.
 — Интересно, — пробормотал Раздвоенная Борода. — Человек верхом на мифологическом существе — иллюстрация к какой-нибудь древней саге, с которой я незнаком.
 Он зашагал вперед.
 Я немного постоял перед рисунком. Ничего подобного мне ни разу не приходилось видеть на Горе.
 — Следуй за мной, — позвал меня Ивар.
 Я отвернулся от рисунка и поспешил за ним. Интересно, кто мог нарисовать это? Фрески выглядели старыми, может быть, совсем древними. Их сделал человек из мира, о котором Ивар Раздвоенная Борода ничего не знал. Я не сомневался — всадник сидел на лошади.
 Проход понемногу расширялся. Теперь его ширина и высота составляли не менее двадцати футов. Рисунки стали гораздо разнообразнее, в свете факелов мы видели, что художники даже использовали краски, а сами стены украшали резные колонны, руны и причудливые орнаменты. По-прежнему всюду были закреплены незажженные факелы. Резные колонны, выкрашенные в разные цвета, напомнили мне о камнях с рунами. Эти камни обычно бывают разноцветными; их видно издалека. Каждый год краска обновляется обычно перед праздником весеннего равноденствия, который на Севере, как и на Юге, знаменует начало нового года. Камни рун раскрашивают жрецы рун во время поста накануне праздника Одина, который на Горе отмечают осенью. Если крестьяне или жрецы рун не обновляют краску на камнях, то через несколько лет она сходит, а под ней остаются обычные камни. Самый знаменитый камень рун на Севере находится в шхерах Эйнара, он отмечает границу между землями северян и южан.
 — А ты не можешь прочитать эти руны? — снова спросил я у Ивара.
 — Я же не жрец рун, — ответил он.
 В ответе Ивара я не услышал раздражения. Я знал, что он может прочитать некоторые руны. Думаю, что он не мог расшифровать эти древние письмена потому, что не знал диалекта, на котором они были написаны. Ивар относился к чтению так же, как и большинство жителей Севера. Когда он был ребенком, его научили разбирать некоторые руны, чтобы он мог узнавать камни, где записаны имена отважных воинов, и песни, посвященные их подвигам, однако никто не ожидал, что он научится бегло читать. Раздвоенная Борода, как и многие северяне, неплохо читал, но тщательно это скрывал. Он принадлежал к тому слою общества, представители которого могли позволить себе нанять человека, чтобы он читал за них, так же точно, как он покупал рабов для сельскохозяйственных работ. Считалось, что воин не должен слишком хорошо разбираться в буквах, поскольку это занятие ниже его достоинства. Северянин, обладающий умениями книжника, роняет свой престиж среди сограждан. Поэтому многие жители Севера гордились своей неграмотностью, точнее, полуграмотностью. Иначе и быть не могло. Оружием северянина считались меч, лук, топор и копье. Кроме простых рун мальчиков на Севере учат ведению счетов и арифметике, потому что эти знания могут пригодиться им в торговых операциях или на ферме. Кроме того, их обучают взвешиванию. В основном обучение заключается в том, что мальчика определяют в какой-нибудь дом, где ему показывают, как следует обращаться с оружием, охотиться и выходить в море. Естественно, многое можно узнать из баллад, которые поют скальды, путешествующие по стране. Во время праздника Одина трудно заполучить хорошего скальда в свой дом, приходится платить высокую цену. Иногда их захватывают силой, но после праздника освобождают и дают много золота. В мои намерения конечно же не входило оскорблять Ивара.
 — Знаешь, тут есть один знак, который может прочитать любой дурак, — сказал Раздвоенная Борода.
 Он показал мне.
 Я часто видел его написанным, но прочитать, естественно, не мог.
 — А что он означает? — спросил я.
 — Ты что, и в самом деле не знаешь? — удивился Ивар.
 — Нет, не знаю, — ответил я.
 Он отвернулся, и я снова пошел за ним.
 Мы отбросили в сторону старые факелы и, сняв со стен другие, зажгли их и продолжили наше путешествие.
 Теперь мы периодически проходили мимо открытых сундуков с сокровищами: монетами, драгоценностями, кольцами и браслетами.
 Вскоре мы оказались у большой арки, обозначавшей вход в просторную комнату, которую не могло осветить пламя наших факелов.
 Мы остановились.
 Над аркой в камне был глубоко вырезан могущественный символ, значение которого Раздвоенная Борода так мне и не объяснил.
 Мы молча стояли в темноте перед величественным входом.
 Раздвоенная Борода дрожал. Никогда еще я не видел его в таком состоянии. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Я почувствовал, что замерзаю. Конечно, я знал легенды.
 Он поднял свой факел, освещая знак над дверным проемом.
 — Так тебе неизвестно значение этого знака? — спросил он.
 — Я догадываюсь, что он должен означать, — ответил я.
 — И что же? — поинтересовался он.
 — Это знак Торвальда.
 — Да, — кивнул Раздвоенная Борода.
 Я вздрогнул.
 — Торвальд, — заметил я, — всего лишь персонаж легенды. В каждой стране есть свои легендарные герои, основатели, великие путешественники, мифические великаны.
 — Это комната Торвальда, — сурово произнес Раздвоенная Борода, глядя на знак. — Мы нашли его.
 — Никакой это не Торвальд, — возразил я.
 — Это его усыпальница, — настаивал на своем Раздвоенная Борода, и голос его задрожал. — Торвальд спит в Торвальдсберге уже тысячу лет. Он ждет, чтобы его разбудили. Когда его родина будет в нем нуждаться, Торвальд проснется. И поведет нас на битву. Он снова станет вождем северян.
 — Торвальда не существует, — повторил я.
 Раздвоенная Борода осторожно заглянул внутрь.
 — Вот уже тысячу лет, — прошептал он, — спит Торвальд.
 — Торвальда не существует.
 — Мы должны его разбудить, — заявил Раздвоенная Борода.
 Ивар Раздвоенная Борода, высоко подняв свой факел, вошел в огромную усыпальницу.
 Меня охватила скорбь. Вполне возможно, что в основе всех этих саг и легенд о Торвальде были какие-то частицы правды. Не исключено, что Торвальд и в самом деле существовал и много лет назад вместе со своими соратниками пришел на эти земли. Он действительно мог быть великим вождем, могучим воином, первым джарлом Севера, но это происходило более тысячи лет назад. Сейчас никакого Торвальда существовать не могло. И я чувствовал горечь из-за того, что моего друга, Ивара Раздвоенная Борода, ждало жестокое разочарование. Он надеялся найти сильного воина, способного сражаться с куриями и повести за собой жителей Севера, но этим надеждам не суждено сбыться.
 Легенда, мечта о величайшем защитнике окажется обманом, фальшивкой.
 Я понимал, что эту усыпальницу построили люди, которые прорубили проход в скале. На то должна была иметься какая-то причина. Впрочем, она казалась очевидной. Возможно, сотни лет назад на свете действительно жил Торвальд. И он мог пожелать, чтобы его похоронили внутри огромной горы. Мы стояли, вероятно, у входа в склеп Торвальда, утерянный много веков назад. Так уж случилось, что именно нам, спасающимся от курий, этих злобных животных, суждено было его найти. Возможно, Торвальда и в самом деле похоронили в Торвальдсберге, а его усыпальницу скрыли, чтобы защитить прах вождя от любопытных или грабителей. В таком случае становится понятным, как возникла легенда о таинственно исчезнувшем склепе. Эта легенда могла передаваться от одной деревушки к другой, от фермы к ферме, от зала к залу. Наверное, так и возник миф о том, что Торвальд, великий Торвальд, на самом деле не умер, а только спит и проснется в тот самый момент, когда Торвальдсленд будет в нем нуждаться.
 — Подожди! — окликнул я Ивара.
 Но он уже вошел в комнату, высоко держа над головой факел. Со слезами на глазах я последовал за ним. Когда он увидит кости и истлевшую одежду могучего героя, когда прекрасный миф на его глазах разобьется вдребезги, а мечта развеется при столкновении с реальностью, я должен быть с ним. Я ничего не скажу, только встану рядом плечо к плечу.
 Раздвоенная Борода остановился возле огромной каменной платформы, покрытой черным мехом.
 В ногах одра было сложено оружие; на стене, у изголовья, висел огромный щит с двумя скрещенными копьями, а чуть в стороне громадный меч в ножнах. И еще мы увидели большой рогатый шлем.
 Раздвоенная Борода посмотрел на меня.
 Платформа была пустой.
 Раздвоенная Борода молча присел на черный мех, покрывавший каменную платформу, и закрыл лицо руками. Его факел остался лежать на полу и через некоторое время погас. Раздвоенная Борода не шевелился. Северяне, в отличие от большинства горианцев, никогда не позволяют себе плакать. Слезы не для них, но один раз он все-таки всхлипнул. Естественно, я не показал виду, что слышал этот звук. Я не хотел, чтобы он стыдился.
 — Мы проиграли, Рыжий. Проиграли, — проговорил он наконец.
 Я зажег новый факел и принялся изучать помещение. Похоже, тело Торвальда было похоронено не здесь. Едва ли грабители польстились на труп и пренебрегли сокровищами. Складывалось впечатление, что все оставалось нетронутым.
 По всей видимости, Торвальд, мудрый и хитрый, каким рисуют его легенды, приказал похоронить себя не в усыпальнице.
 Она была пуста.
 Изобретательность человека, который жил более тысячи лет назад, проявилась века спустя в этом странном месте внутри огромный горы, в холодной, неприветливой стране.
 — Где Торвальд? — воскликнул Ивар Раздвоенная Борода.
 Я пожал плечами.
 — Нет никакого Торвальда, — сказал Раздвоенная Борода. — Торвальда не существует.
 Я не пытался ничего ему сказать.
 — Даже костей Торвальда здесь нет, — продолжал Ивар.
 — Торвальд был великим капитаном, — проговорил я. — Возможно, его сожгли вместе с кораблем, который, как ты сказал, назывался «Черная акула». — Я огляделся по сторонам. — Однако странно другое: зачем они в таком случае построили эту усыпальницу?
 — Это не усыпальница, — сказал Ивар Раздвоенная Борода.
 Я посмотрел на него.
 — Это спальня, — пояснил он. — Здесь не видно костей животных или рабов, тут нет урн, нет остатков пищи. Зачем Торвальд приказал вырубить внутри Торвальдсберга спальный покой? — осведомился Ивар.
 — Ну, северяне могли прийти в Торвальдсберг, чтобы его разбудить, — сказал я.
 Ивар посмотрел на меня.
 Среди оружия я заметил несколько колчанов цилиндрической формы и вытащил длинную черную стрелу, какими до сих пор пользуются в Торвальдсленде. Она была около ярда длиной и толщиной примерно дюйм.
 Стрелу венчал железный наконечник. Оперение стрелы изготовили из пятидюймовых перьев черной чайки.
 — Что это такое? — спросил я у Раздвоенной Бороды.
 — Стрела войны, — объяснил он.
 — А что это за знак на древке? — поинтересовался я.
 — Знак Торвальда, — прошептал он.
 — Как ты думаешь, зачем она здесь? — спросил я.
 — Чтобы ее нашли? — вопросом на вопрос ответил Раздвоенная Борода.
 — Думаю, да, — согласился я.
 Он протянул руку и взял у меня стрелу.
 — Ты должен послать стрелу войны, — вымолвил я.
 Раздвоенная Борода внимательно разглядывал стрелу.
 — Мне кажется, я начинаю понимать, что имел в виду человек, живший более тысячи лет назад. Он — если хочешь, называй его Торвальд — построил внутри горы комнату, в которой не собирался спать, но надеялся, что туда придут северяне, чтобы его разбудить. И вместо великана, на чью помощь они рассчитывают, найдут здесь стрелу войны.
 — Я не понимаю, — сказал Ивар.
 — Мне кажется, — продолжал я, — что Торвальд был великим и мудрым человеком.
 Ивар посмотрел на меня.
 — Когда Торвальд приказал вырубить в скале эту комнату, он рассчитывал таким образом разбудить боевой дух своих потомков.
 — Но ведь комната пуста, — сказал Ивар.
 — Нет, — возразил я, — здесь находимся мы с тобой. — Я положил руку ему на плечо. — В этой комнате должен проснуться не Торвальд, а мы. Надеясь найти кого-то другого, кто сделает за нас нашу работу, мы обнаружили лишь стрелу войны. Торвальд, живший тысячу лет назад, объясняет нам, что мы можем рассчитывать только на себя, а не на других. Если нужно спасти свою землю, это должны сделать мы и наши соотечественники. Не существует волшебных заклинаний, нет богов или героев, которые сделают это за нас. В этой комнате должны проснуться мы с тобой. — Я спокойно взглянул на Ивара. — Возьми стрелу войны.
 Я сделал шаг назад и высоко поднял свой факел. Ивар Раздвоенная Борода сжал в кулаке стрелу, его лицо было ужасным.
 Я не был рожден в Торвальдсленде, но именно я присутствовал при том, как у ложа Торвальда, внутри горы Торвальдсберг, могучая рука подняла вверх стрелу войны.
 А потом Раздвоенная Борода засунул стрелу за пояс. После этого он склонился над кучей оружия и, взяв два копья, протянул одно мне.
 — Нам нужно убить двух курий, — сказал он.




 Глава 17. ЖИТЕЛИ ТОРВАЛЬДСЛЕНДА НАНОСЯТ ВИЗИТ В ЛАГЕРЬ КУРИЙ


 Было очень тихо.
 Люди не разговаривали.
 Под нами, в долине, более чем на десять пасангов раскинулся лагерь курий.
 У ног Ивара Раздвоенная Борода, прижав голову к земле и стоя на коленях, ждала приказов обнаженная Хильда Надменная, дочь Торгарда из Скагнара.
 — Иди, — бросил Ивар.
 Она подняла голову.
 — Разве ты не поцелуешь меня на прощание, мой джарл? — прошептала она.
 — Иди, — повторил он. — Если ты останешься жить, то в награду получишь нечто большее, чем поцелуи.
 — Да, мой джарл, — сказала Хильда и послушно скользнула в темноту.
 Топор, который я держал в руках, уже изведал вкус крови курии, стоявшего на часах.
 Мы подошли к их лагерю так, что ветер дул нам в лицо.
 Неподалеку от меня застыл на месте Свейн Синий Зуб. Было холодно. Я видел очертания его шлема, щита и копья, которые вырисовывались на фоне ночного неба.
 Позади нас стояли Горм, Оттар, Ролло и другие воины Раздвоенной Бороды. Оставалось несколько енов до горианского рассвета. В далеком мире, озаренном той же звездой, примерно в то же время, люди сонно ворочались в своих постелях, на улицах горели ртутные лампы, одинокие тяжелые грузовики с грохотом проносились по дорогам, обрывки старых газет валялись в канавах. Вместе с нами стояли Бьярни из лагеря Торстейна и его щитоносец. За его спиной расположился юноша, еще совсем мальчишка, который собирался сразиться с ним на дуэли. С юношей пришел и его друг. Мы принесли стрелу войны. Ее доставили во фьорд Зеленых Скал, в лагерь Торстейна и в шхеры Эйнара; наши вестники побывали со стрелой на самых отдаленных фермах, возле высокогорных озер и на побережье; пешком и на быстрых кораблях; тысячи стрел коснулась стрела Торвальда и всюду, куда попадала стрела войны, воины говорили: «Мы придем». И держали слово.
 Капитаны и искатели приключений, фермеры и рыбаки, охотники и кузнецы, плотники и торговцы, простые воины с топорами и в кожаных доспехах, джарлы в пурпурных плащах, мечи которых украшали самоцветы. Они приводили с собой рабов, державших головы так же высоко и гордо, как и их хозяева. Был среди них и Тарск, звавшийся прежде Вульфстаном из Кассау, тот самый, с кем Тири провела ночь.
 В ту страшную ночь возле палаток Раздвоенной Бороды он топором убил курию. Я вспомнил, как мы нашли труп зверя под полусгоревшим тентом палатки Раздвоенной Бороды. Невольникам не разрешалось брать в руки стрелу войны, но им дозволяли пасть ниц перед тем, кто это сделал. Вульфстан протянул Ивару Раздвоенная Борода топор, а потом встал перед ним на колени и опустил голову. Часто невольников убивали только за то, что они прикоснулись к оружию. Тарск взял землю из-под ног Раздвоенной Бороды и посыпал голову.
 — Встань, невольник, — приказал Раздвоенная Борода.
 Молодой человек выпрямился и гордо вскинул голову. Раздвоенная Борода бросил ему топор.
 — Держи, — только и сказал он.
 В другом мире, озаренном той же звездой, тоже близился рассвет. Скоро проснутся огромные города, и люди в небоскребах займутся привычными делами, поспешат по улицу, снова будут дышать отравленным воздухом, торопиться на деловые свидания и решать свои банальные проблемы. Их не будет интересовать почерневшая трава, пробивающаяся между кирпичей; они не станут восхищаться изумительной паутиной, сотканной пауком, или следить за полетом свободной птицы, стремящейся к своему гнезду. У них просто не останется на это времени. Не будет времени на то, чтобы видеть, чувствовать, касаться, любить — быть живыми. Тучи стали для них незнакомцами, дождь — неудобством, снег — чем-то неприятным, дерево — анахронизмом, цветок — диковинкой, срезанной и засушенной для туристов. Люди без смысла и назначения, полные и пустые одновременно; толпа столь безнадежная и занятая. Это серые мужчины и женщины, действенные, сознательные и мрачные насекомые, бесшумно спешащие по своим очень важным делам среди огромных металлических гробов. Лишь совсем немногие из них обращают свой взор к звездам. Их великолепие ослепляет, поэтому жалкие люди стремятся загородиться своими мелкими делишками. Неужели они не понимают, что тысячи иных разумов и миров смотрят оттуда? Почему они закрывают глаза, встретив Бога? Стоя на вершине Торвальдсберга, мы видели отблески этого сияния.
 «Интересно, — подумал я, — многим ли воинам предстоит сегодня умереть? Может быть, меня тоже ждет гибель».
 Я покрепче сжал рукоять топора. Его тяжесть вселяла в меня уверенность.
 На противоположной стороне долины собрались и другие воины. Сигналом послужит вспышка солнечных лучей на гладкой поверхности щита — вспышка, за которой последует атака. Сотни воинственных кличей будут сопровождать стремительное наступление людей. Среди нас находились мужчины из Ханджера, Скерна, Хелметспорта и даже Скагнара, на склонах которого стояла крепость Торгарда.
 Никогда прежде, насколько я знаю, люди не нападали на курий.
 Я посмотрел на великана Ролло. Его глаза казались совсем пустыми. Он стоял, как ребенок, сжимая в могучих руках огромный топор. На шее у него висел золотой медальон, под расстегнутой кожаной курткой виднелась обнаженная грудь.
 Свейн Синий Зуб теребил пальцами зуб ханджерского кита, висевший у него на груди. Он оказался хорошим джарлом. Третьим, после Ивара Раздвоенная Борода и Тэрла Кэбота, воина из Ко-Ро-Ба, поднял Свейн стрелу Торвальда. Вместе с ним в сражение шел Кетиль, борец с его фермы, которому я сломал руку. Ему наложили шину, отломив кусок древка копья. Меч он держал левой рукой. Среди этих воинов был огромный детина с густой бородой, ростом не уступавший Ролло, имени которого я не знал. В руке он держал длинное копье. Воин сказал, что его зовут Хрольф с Востока. Никто не стал задавать ему вопросов.
 В долине под нами мы видели тысячи догорающих костров в лагере курий. Звери спали, свернувшись возле тлеющих углей. Многие устроились в палатках, сделанных из шкур и мехов. Каждая палатка имела футов пять в высоту и примерно столько же в ширину, однако в длину они составляли от пятидесяти до шестидесяти футов, а некоторые и целую сотню. Палатки имели неправильную форму, некоторые соединялись одна с другой, так что обитатели могли входить в них сразу через несколько отверстий. Они напоминали пещеры или даже целую систему пещер, построенных на равнине. Куриям приходилось опускаться на четвереньки, чтобы входить в палатки и выходить из них. Звери вообще не любят спать под открытым небом. Оказавшись в полях, они даже иногда роют в земле норы, почти как слины, закрывая вход травой и валежником. Курии всегда спят головой ко входу.
 В лагере царила тишина. В северной части я заметил стадо верров из нескольких сотен голов, рядом паслись и тарски. До меня долетел их запах. Кроме того, я уловил характерный терпкий аромат курий, а еще пахло навозом босков. Босков собрали в южной части лагеря. Они не дадут куриям ускользнуть на Юг. Стадо босков было огромным — их насчитывалось несколько тысяч голов. На северной границе лагеря оставалось свободное пространство — мы спланировали все так, чтобы курии устремились именно туда. На языке горианских стратегов это называется «мост из самоцветов», манящий и обещающий свободу и безопасность.
 Юго-восточнее центра лагеря располагалось еще одно стадо животных, собранных куриями; они также содержались в круглом загоне в четверть пасанга диаметром, и охраняли его домашние слины; эти несчастные существа старались держаться вместе, их были сотни, и они ужасно боялись слинов.
 К северо-западу от центра лагеря находились палатки Торгарда из Скагнара и его людей.
 Я улыбнулся.
 Курии не торопились двигаться на Юг. Несколько дней назад им не удалось убедить ассамблею обитателей Торвальдсленда обеспечить их провизией для долгого марша. После сокрушительной победы, одержанной ими в ночь пира в зале Свейна Синий Зуб, когда его дом сгорел дотла, а Ярмарка была разгромлена и разграблена, курии построили свой собственный лагерь и принялись методично запасаться продовольствием для марша на Юг. Звери делали сотни вылазок, сжигали фермы, собирали разные товары, в основном орудия труда и оружие, а также домашний скот. Они создали промежуточные лагеря, куда свозили свою добычу, которая потом доставлялась в основной лагерь. А в это время в сотнях пасангов к югу Свейн Синий Зуб собирал воинов Торвальдсленда.
 В те дни я частенько отправлялся последить за куриями, проводил несколько ночей под открытым небом, а затем возвращался в военный лагерь Синего Зуба. Воину ничего не стоит пройти девяносто пасангов в день. Многие из тех, кто носит алые плащи джарлов, на это не способны.
 Обычно отряд курий, занимающийся заготовкой фуража, состоит из шести животных и называется «рука», а вожака зовут «глаз». Две таких «руки» со своими «глазами» составляют «курию», или «зверя». Военным подразделением курий командует «кровь». Это очень интересно, поскольку объясняется древними верованиями курий, в которых говорится, что мысль — есть функция крови. Таким образом, получается, что живое существо «думает» всем телом, а не только мозгом. Конечно, современные курии понимают, что мыслительные процессы в основном сосредоточены в мозгу, но древняя терминология сохраняется в песнях, поэзии и даже в военном жаргоне. Так же точно люди постоянно говорят о сердечных делах, о добром и большом сердце и тому подобном, что, по всей видимости, пришло из времен, когда сердце рассматривалось не как механический насос для перекачки крови, а как дворец, правитель которого царствует над эмоциями. Таким образом, военачальника курий можно считать «мозгом», или «сознанием», но, следуя традиции, его продолжают называть «кровью». Он командует двумя «глазами» и двумя «руками» Двенадцать «курий» составляют один отряд. В него входят сто восемьдесят животных, включая младших офицеров и командиров, в свою очередь его возглавляет «кровь», чей чин требует носить два кольца на левой руке. Двенадцать таких отрядов составляют «марш». Следовательно, «марш» состоит из двух тысяч ста шестидесяти животных, или, если считать командиров каждого отряда, из двух тысяч ста семидесяти двух. «Маршем» командует «кровь» с одним кольцом на левой руке. Эти кольца совсем простые, они сделаны из красноватого сплава, и их следует отличать от украшений, которые курии просто обожают. Курии, как и люди, достаточно тщеславны, однако существует какая-то обратная зависимость между занимаемой должностью и сложностью и разнообразием украшений, которые надевает на себя каждый конкретный представитель этого народа. Чем выше чин, тем проще украшения. Командир «марша», или «кровь», обычно носит одно простое красноватое кольцо. Следуют ли они тому же правилу в личной жизни — в свободное от службы время, если можно так выразиться, — я не знаю. Кроме того, мне неизвестно истинное значение этих колец, я не знаю, ни за что их вручают, ни какой подвиг необходимо совершить, чтобы получить следующий чин. Однако мне известно, что кольца запаяны на запястьях курий. Железные горианские напильники, кстати, бессильны против этого сплава. Впрочем, кольцо можно снять, если отрубить руку. Мне также неизвестно, почему соединения отрядов называются «марш». Возможно, это имеет отношение к военному маршу, но я подозреваю, что это слово пришло из древности и связано с миграционными процессами, происходившими в давние времена на родной планете курий. Существуют кое-какие косвенные свидетельства, подтверждающие эту версию, например, двенадцать «маршей» называются не дивизией или армией, а «народом». «Народом» командует «кровь». Говорят, что такой командир занимает положение «вне колец». Мне не со всем понятно, что значит это выражение. Я уже, наверное, говорил, что раса курий состоит из нескольких народов. Не все они говорят на одном и том же языке, и между ними существуют различия — в цвете и качестве меха, темпераменте, форме ушей, расположении зубов и так далее. Эти различия, незначительные с точки зрения людей, для самих курий играют существенную роль. Человек, за которым гонится такой зверь, вряд ли станет интересоваться шириной его ушей или окраской меха. Однако курии, по крайней мере в прошлом, устроили несколько «расовых», или «гражданских», войн по этому поводу. Возможно, уничтожение их прежнего дома явилось причиной этих разногласий. Мне говорили, что ни один курия, к какой бы расе или типу он ни относился, не станет есть мясо своего сородича. Интересный факт, если вспомнить об их хищных наклонностях. К сожалению, на людей это правило не распространяется. Необходимо обратить внимание на то, что военные подразделения курий основаны на числе двенадцать или кратных двенадцати. Курии, как я понял, используют двенадцатеричную систему исчисления. Обычный курия имеет шесть пальцев на лапах.
 Иногда отряды, занимающиеся фуражом, берут с собой дрессированных слинов, как правило, четверых. Их используют для разных целей: чтобы охранять и следить за животными в первых рядах наступающих войск, а некоторых специально натаскивают для атаки на врага, других учат возвращаться в отряд с донесением или используют для охоты на людей. Слинов частенько учат загонять добычу в лагерь курий. Еще слинов специально тренируют, чтобы они убивали мужчин, но не трогали женщин, отличая пол по запаху. Слин может пригнать спотыкающуюся, плачущую девушку, которую он отыскал за несколько пасангов от лагеря, и успокоится лишь после того, как она окажется за оградой. Четыре дня назад я видел, как несколько слинов, прочесав довольно большую территорию, нашли по запаху нескольких прячущихся рабынь и согнали в глухой каньон, где их поджидал курия, который отправил несчастных за деревянную загородку и закрыл ворота. Спины также охраняют отряды курий, возвращающихся с фуражом, и те, что курсируют между временными лагерями и основным. Идут они следующим образом: выстроенные в линию, захваченные в плен люди остаются в центре. Это обычно невольники и рабыни, но не всегда. Добычу несут мужчины, а если ее слишком много, часть раздается невольницам. Курии очень сильно нагружают невольников, так что тем приходится думать только о том, что они несут и как сделать следующий шаг; их руки обычно привязаны к ремням импровизированных рюкзаков. Курии, в отличие от горианцев, освобождают рабынь от тяжелого труда — иначе мясо становится жестким. Женщин содержат отдельно от мужчин, чтобы у них не появился вожак. Кроме того, построение пленников в одну линию, когда расстояние между ними составляет несколько футов, делает невозможным разговоры, а следовательно, они не могут объединить свои усилия и направить их против курий. Охраняют пленников, мужчин и женщин, собранных в отдельные группы, слины. Если какой-нибудь человек выйдет хотя бы на шаг из строя или попытается сократить расстояние с соседом, слин моментально бросается на него. Как-то раз я видел, как девушка споткнулась, и тут же два слина с диким рычанием и шипением метнулись к ней. Она со слезами вскочила на ноги и заняла свое место в строю, бросая испуганные взгляды на злобных хищников. Строй пленников и слинов по обе стороны охраняют еще и курии. Таким образом, получается пять линий: центральная — пленники и добыча, затем по обе стороны от нее слины и курии. Обычно, захватив людей, курии заставляют их раздеться, поскольку считают, что одежда животным ни к чему.
 Я посмотрел на Торвальдсберг.
 Солнце позолотило его вершину.
 А внизу, в долине, там, где курии разбили лагерь, все еще царила ночь. Выл какой-то одинокий слин. Вдруг мне стало интересно, видят ли курии сны. Наверное, видят.
 — Уже почти пора, — сказал мне Ивар Раздвоенная Борода.
 Я кивнул.
 И тут до нас донесся боевой клич слина, к которому присоединились и его собратья.
 Мне стало жаль Хильду, рабыню Ивара. Курии не обратят никакого внимания на слинов. Этот крик не был предупреждением о приближающейся опасности и не означал, что животное сердится. Слины загоняли другое живое существо, возможно, кого-нибудь, кто по неосторожности подошел слишком близко к лагерю курий или, наоборот, отбился от стада. В долину начал пробиваться первый свет. Слушая крики слинов, мы могли определить, как продвигается охота и где находится их пленница — дочь Торгарда из Скагнара.
 — Вон она, смотри, — показал Ивар.
 Они поймали ее к северу от загона с босками. Мы видели белое обнаженное тело, которое окружали темные мохнатые тени. И вот Хильду заставили остановиться. А потом один из слинов отошел, давая ей возможность выйти из круга и показывая, в какую сторону она должна идти. Куда бы Хильда ни повернулась, она видела смертоносные клыки и слышала шипение слинов. Как только она делала шаг не в том направлении, они подбегали к ней и злобно щелкали челюстями. Слин легко может откусить человеку руку или ногу. Потом два слина встали у нее за спиной и погнали вперед, причем несчастной приходилось почти бежать, чтобы они не достали ее своими клыками. Несколько раз нам казалось, что они вот-вот ее настигнут. Если слины не могут загнать женщину в стадо, они ее убивают.
 У северо-западной границы лагеря располагался загон с веррами, а в северо-восточной — с тарсками, боски находились в южной части. Почти в центре лагеря располагался прочный загон, в котором курии держали другой вид скота. Именно к нему гнали дочь Торгарда из Скагнара злобные слины. Хильда быстро проскочила между жердями и оказалась на плотно утоптанной земле — здесь хищники ее не тронут. Все шло так, как мы запланировали. Слины снова отправились на свои посты, они охраняли загон. Новое животное появилось в громадном стаде. Больше Хильда, дочь Торгарда из Скагнара их не интересовала, если она, конечно, не вздумает выбраться из загона. Мы видели крошечную светлую точку, быстро скрывшуюся в большой темной туче. Наверное, она опустилась на сырую грязную землю.
 — Хотел бы я, — мечтательно произнес Ивар, — иметь такое стадо.
 Он был прав — здесь собрали самых стройных, великолепных животных, светловолосых и двуногих. В огромном загоне их было около трех или четырех тысяч.
 — Некоторые из них и так принадлежат тебе, — напомнил я ему.
 — И я намерен получить их назад, — заверил он.
 В плен к куриям попали, насколько я понял, несколько его рабынь. Тири, Эльгифу, точнее, Булочка, Гунхильда, Ольга, Пухлые Губки, Хорошенькие Ножки, бывшая мисс Стивенс из Коннектикута, которая теперь звалась Медовый Пряник, девушка по имени Лия из Канады и еще несколько рабынь. А теперь и Хильда — невольница, которую, по всей видимости, Ивар предпочитал остальным.
 Думаю, сейчас Хильда передавала перепуганным до смерти девушкам наши распоряжения. Скоро мы узнаем, кого они боятся больше — курий и слинов или своих горианских хозяев. Если они не подчинятся нашему приказу, их убьют. Рабыни должны повиноваться, а если они не смогут выполнить то, что требует от них хозяин, им грозит смерть — таков закон. У них не оставалось выбора. Они сделают все, что мы приказали.
 Солнце уже во всю силу освещало вершины Торвальдсберга.
 — Повяжите шарфы, — сказал Свейн Синий Зуб, и воины стали быстро передавать друг другу его приказ.
 Северяне, стоящие на другом конце долины, сейчас делают то же самое. Каждый из нас повязал на левое плечо желтый шарф. Именно благодаря таким шарфам курии распознавали своих союзников — людей Торгарда из Скагнара. Мы поступим так же — тоже повяжем желтые шарфы. И отомстим тем, кто предал свой народ.
 — Достать оружие, — приказал Свейн Синий Зуб.
 Мечи вынырнули из ножен, стрелы скользнули в луки, руки крепко сжали древки копий.
 Мне казалось странным, что мужчины, и только мужчины, осмеливаются противостоять куриям.
 Впрочем, тогда я еще не знал, какие это злобные и отвратительные существа.
 Свейн Синий Зуб стоял, опустив голову.
 Впервые я услышал боевой клич великана Ролло, трудно было себе представить, что его издает человек — глухое, угрожающее рычание, так ревет только что проснувшийся ларл. У меня на голове зашевелились волосы. Я повернулся. Огромная голова начала подниматься и поворачиваться. Глаза оставались закрытыми. Кровь пульсировала в венах на лбу. А потом глаза открылись, и они больше не были пустыми, где-то в самой глубине метался наводящий ужас, обещающий страшную смерть свет. Я видел, как Ролло сжимает и разжимает кулаки. Он чуть наклонился вперед, точно напряженно ждал, когда в его душе расцветут нечеловеческая сила и ярость.
 — Начинается, — сказал Ивар Раздвоенная Борода.
 — Не понимаю, — проговорил я.
 — Тише, начинается, — повторил Раздвоенная Борода.
 Я увидел, как Свейн Синий Зуб, могущественный джарл Торвальдсленда, поднял голову, и я его не узнал. Мне казалось, что этого лица я никогда до сих пор не видел. У благородного Свейна Синий Зуб были совсем другие глаза. Неожиданно он полоснул копьем по своей левой руке и, к моему ужасу, принялся слизывать собственную кровь.
 Моим глазам предстал человек, который пытается справиться со своим безумием, вырывая целые пряди волос, но оно накатило на него, и он оказался бессилен в этой битве.
 Остальные воины забеспокоились. Кое-кто принялся топать ногами, многие явно испугались.
 У одного из людей Свейна закатились глаза, тело затряслось, и он принялся бормотать что-то неразборчивое.
 Другой отшвырнул щит, распахнул на груди рубаху и стал отчаянно всматриваться в долину, словно надеялся увидеть там что-то очень важное.
 Многие стонали, а в следующее мгновение их стоны превратились в звериный вой, в злобный, нечленораздельный рев.
 Впрочем, были и такие, кто спокойно стоял среди своих товарищей по оружию — их еще не захватила ярость предстоящего сражения. Они находились среди страшных чудищ.
 — Курии, — сказал кто-то.
 — Убьем курий! Убьем курий!
 — Что все это значит? — спросил я у Раздвоенной Бороды.
 Какой-то человек выцарапал себе глаз и не почувствовал никакой боли. Другим, уцелевшим глазом он уставился на долину, на губах у него выступила пена. Он задыхался.
 — Посмотри на Ролло, — сказал Раздвоенная Борода.
 Вены на шее и лбу могучего великана напряглись, голова склонилась набок. Я не мог смотреть в его глаза. Он вцепился зубами в свой щит и откусывал от него огромные куски.
 — Это безумие Одина, — пояснил мне Раздвоенная Борода. — Безумие Одина.
 Постепенно ярость заполнила сердца всех воинов Свейна Синий Зуб.
 Я прошел между готовящимися к бою северянами; казалось, их состояние передается от одного к другому; появилось ощущение, что захлестнувшую их волну можно увидеть, тогда как на самом деле я стал свидетелем лишь результата ее воздействия. Сначала это было что-то вроде инфекции, заразной болезни, потом стало напоминать пожар, невидимый, но всепоглощающий. И вот уже возникает ощущение, что к душам этих людей прикоснулись незнакомые мне боги, не те, к которым могли бы обратить свои молитвы женщины или дети, а боги, которым поклоняются мужчины Торвальдсленда, страшные и жестокие божества Севера. И прикосновение этих богов, как и их воля, было ужасным.
 Неожиданно Ивар Раздвоенная Борода откинул голову и обратил к небесам беззвучный вопль.
 Боги добрались и до него.
 Дыхание воинов, их сила, ярость и гнев полыхали вокруг меня.
 Тетива натянута.
 Я слышал, как люди вгрызаются в сталь своих клинков, в собственную плоть.
 Смотреть на Ивара Раздвоенная Борода я больше не мог. Этого человека я не знал. Его место занял дикий зверь.
 Я заглянул в долину, где расположились курии. Я прекрасно помнил, как устроен их лагерь. Помнил их предательство и страшную, жестокую бойню, которую они устроили в зале Свейна Синий Зуб.
 — Убьем курий! — услышал я снова.
 И вдруг я почувствовал, как в моей душе возникло странное, необъяснимое ощущение.
 «Смотри на великолепный Торвальдсберг», — приказал я себе.
 Но я больше не мог наслаждаться холодной, безрадостной красотой гор. Меня притягивала долина, где еще спал ничего не подозревающий враг.
 «Это безумие, — убеждал я себя, — безумие».
 Внизу спят курии, которые, не зная жалости, убивают людей. У меня в сумке лежит золотой браслет, который когда-то красовался на руке женщины по имени Телима.
 А внизу, в долине, спит ничего не подозревающие враги — курии.
 «Нет, — сказал я себе. — Я не позволю безумию взять в плен мою душу».
 Я вытащил золотой браслет, который когда-то носила женщина по имени Телима.
 Взял небольшой обрывок шелковистой веревки, повесил браслет на шею и крепко сжал в руке. Внизу, в долине, спал мой враг.
 Я закрыл глаза и медленно сделал вдох.
 Где-то в другом мире, озаренном той же звездой, люди спешили на работу.
 Внутри меня нарастала безумная сила, но я отчаянно, изо всех сил сопротивлялся ей. С таким же успехом я мог бы пытаться победить извержение вулкана.
 Вокруг меня рычали и не могли найти себе места воины Севера.
 Внизу спали курии.
 Я открыл глаза.
 Мне показалось, что долину окутала алая пелена ярости, даже небо покраснело, окрасив в кровавые тона лица тех, кто стоял рядом со мной. Я чувствовал, что и меня тоже охватывает безумие Одина. Я хотел уничтожать, убивать, рвать врага на куски.
 Тетива натянута.
 На губах Свейна Синий Зуб появилась пена, в глазах плясало безумие.
 Я поднял топор.
 Тысячи людей, расположившихся по краям долины, готовились к бою. Их сила, напряжение, стремление поскорее встретиться с врагом наполнили воздух.
 Копье с привязанным на острие красным талмитом поднято — Свейн Синий Зуб подал сигнал.
 Тысячи людей, готовых в любой момент броситься в бой, помчаться в долину, на мгновение задержали дыхание.
 Солнце вспыхнуло на щите. Сигнальное копье указало на долину.
 С диким, душераздирающим криком войско Торвальдсленда устремилось к вражескому лагерю.
 — Воины Торвальдсленда, — вопили северяне, — пришли за вами!




 Глава 18. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЛАГЕРЕ КУРИЙ


 Курия шарахнулся в сторону от клинка. С устрашающим воем я метнулся к другому, нанес ему удар прежде, чем он смог подняться, потом настиг третьего.
 В тот момент, когда мы пошли в атаку, девушки в загоне, выполняя приказ своих хозяев, переданный им Хильдой, с криками выскочили за ограду и стали метаться по лагерю. Слины поспешили вслед за ними, однако девушек было слишком много и они не могли вернуть в загон всех одновременно. Так же точно морской хищник, атакующий стаю блестящих, мелькающих у него перед глазами рыб, наносит меньше удачных ударов, чем имея дело лишь сводной жертвой. Не успевал слин наметить себе какую-то девушку, как в этот момент три или четыре других покидали загон, заставляя его пуститься в погоню, в это время первая успевала ускользнуть, чтобы, в свою очередь, помочь какой-нибудь из своих подруг по несчастью. Если слин сосредоточивал все свое внимание на какой-нибудь определенной девушке, она, не оказывая ему никакого сопротивления, возвращалась за ограду. Оказавшись там, она, естественно, быстро выскакивала наружу, только с другой стороны. Девушка, обнаруженная внутри загородки воинами Торвальдсленда, если только ее туда не отправили сами люди, будет убита на месте. Я с удовольствием отметил про себя, что женщины гораздо больше боятся мужчин Торвальдсленда, чем слинов и курий. Нас не интересовало то, что они подвергаются опасности. Их жизнь не имела никакого значения. Ведь они всего-навсего рабыни. Поэтому мы и решили использовать их, чтобы отвлечь неприятеля.
 Курии выскакивали из палаток и своих прикрытых кожей и мехами тоннелей и первым делом видели, что двуногий скот мечется по лагерю. Как раз в этот момент на них и обрушивались топоры, и только тогда звери начинали понимать, что происходит.
 Курия поднял свой огромный топор. Я напал на него прежде, чем он успел нанести удар.
 Когда зверь упал, я вытащил топор из его горла.
 — Тэрл Рыжий! — услышал я крик.
 Кричала какая-то девушка, и я оглянулся. Теперь я знаю, что это была Тири, но в тот момент я не узнал ее. Я стоял, гордо выпрямившись, могущественный и страшный воин с топором наготове, моя одежда промокла от крови, а поверженный курия дергался у моих ног. Девушка прижала руку к губам, в глазах у нее появился ужас, и она умчалась прочь.
 Я видел, как курия схватил кого-то из воинов Торгарда из Скагнара и оторвал ему голову.
 Северяне, напавшие на лагерь курий, повязали желтые шарфы на левое плечо. Многие курии, которые сначала не поняли, что происходит, пали под ударами топоров северян в желтых шарфах, которых считали своими союзниками. Однако теперь они решили, что следует уничтожать всех вооруженных мужчин. Часть людей Торгарда погибла от зубов и оружия курий, и многие курии расстались с жизнью благодаря усилиям воинов Торгарда, которые отчаянно защищались.
 Я заметил Торгарда из Скагнара и Ивара Раздвоенная Борода, пытавшегося до него добраться. Однако Ивара остановил курия, и он переключил внимание на него.
 Я слышал, как отчаянно кричат рабыни.
 Два курии напали на Горма. Но его топор нанес два метких удара, и лезвие разрубило зверей пополам.
 Шестиногий слин длиной более одиннадцати футов проскользнул мимо меня, и я почувствовал прикосновение его меха к своему бедру.
 Горм, охваченный яростным безумием схватки, рубил курий, которые с пронзительными воплями падали к его ногам.
 Я видел, что Бьярни из лагеря Торстейна сражается плечом к плечу с юношей, которого мы видели на дуэльной площади Ярмарки.
 Запахло дымом. Выли курии.
 Какой-то зверь повернулся и стал отступать, он хромал и злобно рычал, а его преследовал Оттар, смотритель ферм Раздвоенной Бороды. Оттар забыл о собственной безопасности, его глаза метали молнии, в конце концов он прикончил зверя двумя мощными ударами боевого топора.
 Я заметил огромного великана, которого мало кто знал в Торвальдсленде, — он присоединился к нашему войску позже остальных и называл себя Хрольф с Востока. Пришел воин со стороны Торвальдсберга. С леденящим душу криком он пронзил курию копьем.
 Хрольф сражался просто великолепно.
 Курия бросился в атаку. Я сделал шаг в сторону и вонзил топор зверю в живот.
 Увидел другого курию, который удивленно смотрел на меня, не зная, что же ему делать. Я поскользнулся в луже крови, и тогда он атаковал. Я замахнулся ручкой топора и ударил его в живот. Зверь заревел, а я вскочил на ноги и нанес ему удар в шею, прежде чем он выпрямился. Склонив голову набок, курия поднялся на ноги, пробежал несколько ярдов, поскользнулся, упал и покатился прямо в горящий мех одной из палаток.
 — Защити меня! — услышал я крик.
 К моим ногам бросилась какая-то рабыня.
 — Защити меня! — рыдала она.
 Она подняла залитое слезами, испуганное лицо. У нее были темные волосы и карие глаза. И железный ошейник, казавшийся черным на белой коже. Это была Лия, девушка, родившаяся в Канаде. Я отпихнул ее ногой в сторону. Меня ждала мужская работа.
 Рукоять топора курии скользнула по рукояти моего топора, заставив меня опуститься на одно колено. Я начал медленно отодвигаться назад, раскачивая вверх и вниз ручку топора, которую курия зажал двумя лапами. Он нанес новый удар, вложив в него всю свою силу и вес, уверенный в том, что с легкостью раздавит жалкого человечишку. Я удерживал топор ровно столько, чтобы удовлетворить свое тщеславие, а потом быстро убрал его и отодвинулся в сторону. Курия упал. Я наступил на ручку его топора, зверь попытался вытащить оружие из-под моей ноги. Мой топор поднялся высоко в воздух. Курия откатился в сторону, но я ударил его в левую лопатку. Зверь взвыл, вскочил на ноги, стал отступать, обнажив клыки. Я преследовал его. Неожиданно он повернул и помчался прочь. Я настиг его у входа в палатку воинов Торгарда из Скагнара. Может быть, она принадлежала самому Торгарду. Зверь встал ко мне лицом, а затем сделал шаг назад; споткнулся о веревку и вырвал колышек. Я метнулся вперед и снова нанес ему удар, на этот раз в левое бедро. Всю ногу зверя заливала кровь. Скорчившись, воя от боли, он все глубже забирался внутрь палатки, а я шел за ним. Я услышал отчаянные вопли, это кричали шелковые девушки Торгарда из Скагнара, небольшого роста, пухленькие и очень соблазнительные. Некоторые из них были прикованы за левую щиколотку. Их облегающие прозрачные шелковые одеяния сшили таким образом, чтобы подчеркивать, а не скрывать их красоту. Они шарахнулись от нас, забились в подушки, подальше от входа в палатку. Я не обращал на них внимания. Они будут принадлежать тому, кто победит.
 Отступающий курия правой рукой вытащил один из шестов палатки, и она провисла в том месте, где он стоял. Он зарычал, выставил шест, словно копье, острием вперед и попробовал нанести мне удар. Я ждал. Зверь ослабел от потери крови. Он повернулся и устремился к противоположной стене палатки, где попытался разорвать прочный шелк, — как раз в этот момент я его и настиг. Я поднял топор и посмотрел на женщин, которые стояли на коленях, прижавшись друг к другу. Все до единой в страхе опустили глаза. Я вышел из палатки.
 — Где Торгард из Скагнара? — спросил Ивар Раздвоенная Борода.
 Его рубаха порвалась, грудь и щеку заливала кровь курий.
 — Не знаю, — ответил я.
 У Ивара за спиной в его ошейнике стояла обнаженная Хильда, дочь Торгарда из Скагнара.
 — Возле загона с веррами много курий! — крикнул один из людей Свейна Синий Зуб.
 Мы с Иваром поспешили туда.
 У курий не оставалось ни малейшего шанса на победу. Копья настигали тех, кто сражался, часть из них падала в грязь загона для верров — они сами стали блеющими, перепуганными животными, пытающимися отыскать путь к спасению.
 У загона для верров мы обнаружили скованных невольников-мужчин. Курии захватили их во время своих экспедиций за фуражом и использовали в качестве носильщиков. Их насчитывалось около трехсот.
 Свейн Синий Зуб тоже находился здесь, он возглавил атаку, которая покончила с отрядом курий, занявшим здесь оборону. Командовал тут курия, который руководил нападением на зал Свейна Синий Зуб. И вдруг, когда его войско обратилось в бегство, он и сам неожиданно куда-то исчез. Свейн Синий Зуб переступил через тело убитого курии и махнул рукой в сторону рабов.
 — Освободите их, — приказал он. — И дайте оружие. У нас еще полно дел.
 Невольники с радостью схватили оружие и бросились преследовать курий.
 — Не позволяйте им отступить на Юг, — крикнул Свейн Синий Зуб смотрителю своей фермы Кетилю, который славился своим мастерством борца.
 — Боски мешают сбежать большинству курий, — сказал я. — Кое-кого из них даже затоптали до смерти.
 — Нас обманули! — крикнул какой-то воин. — На другом конце лагеря возникло настоящее сражение, там курий несколько сотен! Они побеждают! Они специально заманили нас сюда, чтобы дать возможность перегруппироваться основным силам!
 Сердце забилось у меня в груди.
 Неудивительно, что командир курий оставил этот отряд и куда-то исчез. Интересно, знали ли они, в чем заключается его план. Я восхитился его хитростью. Он был настоящим стратегом, опасным врагом, жестоким, блестящим и не знающим жалости.
 — Складывается впечатление, — ухмыльнулся Раздвоенная Борода, — что у нас появился достойный противник.
 — Мы проигрываем! — крикнул воин-северянин.
 — Их необходимо удержать! — заявил Ивар Раздвоенная Борода.
 Мы слышали вой курий, которые находились примерно в пасанге от нас, на другом конце лагеря.
 — Пошли, развлечемся немного, Тэрл Рыжий! — предложил мне Ивар.
 Мимо нас пробежали те, кто совсем недавно сражался со страшным врагом. Раздвоенная Борода ударил одного, тот повалился на землю.
 — Идите в бой! — крикнул он.
 Воин повернул и, сжав оружие в руке, помчался назад, на поле боя.
 — Идите в бой! — орал Раздвоенная Борода. — В бой!
 — Их не удержать! Они скоро захватят весь лагерь! — задыхаясь, вопил один из воинов Торвальдсленда.
 — Идите в бой! — не унимался Раздвоенная Борода.
 Мы со всех ног бросились туда, где шло сражение.
 Там мы увидели поднятое сигнальное копье Свейна Синий Зуб. Его окружало сразу несколько курий. Копье напоминало флаг на одиноком острове. Рядом с копьем стоял могучий Ролло, который со звериной яростью размахивал своим топором. Ни одному курии, пытавшемуся к нему приблизиться, не удалось остаться в живых. Неожиданно на поле боя появились сотни воинов-северян. Дико воющие курии отошли, чтобы перегруппироваться для следующей атаки.
 — Стройтесь! — крикнул Свейн Синий Зуб. — Стройтесь в колонны!
 Свейн Синий Зуб, Верховный джарл, был вместе со своими людьми. И воины бросились в первые ряды, стараясь занять места так, чтобы он обратил на них внимание, оценил их храбрость.
 Сам Свейн Синий Зуб встал рядом с Ролло и положил руку на сигнальное копье.
 Мы увидели, как курии выстроились, выставили вперед щиты, приготовили к бою топоры. Зверей оставалось около двух тысяч.
 Потом, к нашему удивлению, среди шеренг курий мы увидели две или три сотни рабынь. Они были связаны между собой за запястья, лодыжки или за шею. Пока в лагере царила дикая паника, курии успели захватить девушек и связать, как скот. Звери решили использовать рабынь, чтобы разбить наш строй. Я заметил среди них Булочку, ее руки были привязаны к запястьям двух других рабынь справа и слева. До нас доносилось щелканье хлыста и крики боли. Девушки все быстрее бежали в нашу сторону, спасаясь от жалящих ударов. За ними наступали курии.
 — Вперед! — закричал Свейн Синий Зуб.
 Воины Торвальдсленда устремились на врага.
 Примерно за десять ярдов до столкновения Свейн Синий Зуб и его помощники сделали знак, который не могла не узнать любая рабыня, — знак живота. Все, как одна, повалились в пыль, а воины Торвальдсленда, не сбавляя шага, устремились по спинам девушек прямо на оторопевших курий. Я нанес смертельный удар курии с хлыстом.
 — Когда потребуется наказать строптивую рабыню, — заявил я, — мы сделаем это сами.
 Завязалась отчаянная сеча возле распростертых на земле невольниц. Те, кому это удавалось, закрывали руками голову. Окровавленные тела людей и курий падали в траву. Девушки, многим из которых сломали руки и ноги, отчаянно кричали. Они пытались подняться, чтобы убежать, но прочные веревки удавалось распутать не многим. Некоторые, смирившись со своей участью, лежали неподвижно, закрыв глаза и уже ни на что не надеясь. Курии, которых, по моим подсчетам, оставалось около тысячи семисот с лишним, отступили.
 — Развяжите девок, — приказал Свейн Синий Зуб.
 Воины быстро разрезали веревки на телах истерически рыдающих рабынь. Многие были в крови. Свейн Синий Зуб и другие северяне поднимали обезумевших девушек за волосы и ставили на ноги.
 — Бегите в загон! — приказал Свейн Синий Зуб двум перепуганным девушкам. Они наклонились, чтобы помочь своей подруге, у которой была сломана нога.
 — Тэрл Рыжий! — рыдала Гунхильда.
 Клинок моего топора сверкнул у ее горла, обрезая веревку, которой ее привязали к двум другим девушкам.
 — Отправляйся в загон, — сказал я ей.
 — Да, мой джарл! — воскликнула она и побежала выполнять приказ.
 Не получившие серьезных ранений рабыни, устремились к загону, где курии держали их ранее. Остальным несчастным помогали идти их подруги. Я видел, как Хорошенькие Ножки с мольбой смотрела на Ивара Раздвоенная Борода. На животе у нее болтались остатки веревки.
 — В загон! — скомандовал Раздвоенная Борода.
 Рыдая, она побежала за остальными девушками.
 — Они наступают! — крикнул один из воинов.
 С оглушительным воем на нас снова устремились курии. Мы сплотили ряды, и через несколько минут жестокого сражения наш злобный противник отступил.
 Неподалеку от меня бился могучий Ролло, его глаза горели безумным огнем, из уголка рта бежала пена; бок о бок с ним разил врага своим копьем великан Хрольф с Востока. Вскоре рядом со мной оказались другие воины, Хрольф куда-то пропал.
 Потом курии еще раз пошли в наступление, мы понесли жестокие потери и вынуждены были отступить. Если бы не мужество и уверенность Свейна Синий Зуб, его громкий голос, перекрывающий шум битвы, курии могли бы перехватить инициативу.
 — Стройтесь в шеренги! — кричал он. — Сомкните ряды! Воины с копьями — во второй ряд!
 Наше войско ощетинилось копьями, мы приготовились встретить новую атаку врага, если бы он попытался развить успех.
 Теперь шеренга копий противостояла стене щитов. Сто ярдов окровавленной травы, усеянной неподвижными телами людей и курий, разделяли два войска.
 Со всего лагеря спешили курии, которые присоединялись к своим товарищам. Люди тоже прекращали мелкие стычки и бежали к нашим шеренгам.
 Мне казалось странным, что воины Торвальдсленда сумели сдержать организованный натиск курий.
 Никто из курий не спешил выйти из-за своего укрытия. Наш враг прятался за двумя рядами щитов: один шел по самой земле, а второй — на уровне груди. Первая шеренга стояла на коленях, вторая — выпрямившись во весь рост. Точно такие же шеренги курии построили со всех сторон: получился квадрат, готовый отразить наступление с любой стороны. Внутри квадрата находились потрепанные в сражении «руки», «курии» и отряды вместе со своими командирами — довольно существенный резерв, готовый в любой момент прийти на помощь своим товарищам, если враг сумеет пробить брешь в стене. По моим подсчетам, в квадрате собралось около двух тысяч трехсот зверей.
 — Давайте еще раз атакуем их! — выкрикнул один из воинов.
 — Нет, — возразил Свейн Синий Зуб, — мы не сможем пробить их оборону.
 — Они будут ждать наступления ночи, — вмешался Ивар Раздвоенная Борода.
 Люди содрогнулись. Курии прекрасно видят в темноте, а мы окажемся практически беспомощны во мраке.
 — Тогда давайте отступим сейчас, пока еще светло, — предложил другой воин.
 — Неужели вы думаете, что они не доберутся до нас в темноте? — спросил Свейн Синий Зуб. Он огляделся. — Уже перевалило за полдень. Я голоден. Идите к убитым куриям, — приказал Свейн своим людям, — отрежьте мяса и зажарьте его перед нашими шеренгами.
 — Отличная мысль, — кивнул Раздвоенная Борода, — может быть, они не выдержат оскорбления и пойдут в наступление.
 Однако квадрат даже не дрогнул. Ни один курия не пошевелился. Свейн Синий Зуб с отвращением швырнул мясо курии в грязь.
 — Твой план провалился, — сказал Раздвоенная Борода.
 — Да, — проворчал Свейн Синий Зуб, — они ждут ночи.
 Я разглядел вражеского генерала, могучего курию, которого видел раньше в зале Свейна Синий Зуб. На его левой руке блестело золотое кольцо. Насколько я знал, это кольцо не имело военного значения. Многие курии носили подобные кольца, ожерелья и серьги. А вот то, что он не носил кольца из странного красноватого сплава, что делало бы его командиром отряда или «марша», представляло интерес. Командир отряда имел право на два красноватых кольца; командир «марша», состоявшего из двенадцати отрядов, — только на одно. У генерала, командующего всей этой огромной армией, не было даже одного красноватого кольца. Конечно же он не был «кровью народа». В то же время не возникало ни малейших сомнений, что он по праву занимает свое положение командира. Я начал подозревать, что он пришел из стальных миров, чтобы объединить всех курий на Горе.
 — Иногда, — сказал я, — курии рефлекторно реагируют на вид крови.
 — Сегодня они уже достаточно вкусили ее, — возразил Ивар Раздвоенная Борода, — воздух полон запахом свежей крови.
 Даже я ощущал характерный, сладковатый аромат, смешанный с дымом пожарищ.
 Боевое каре курий продолжало стоять неподвижно.
 — Они терпеливы, — сказал Свейн Синий Зуб — Им нужно только дождаться ночи.
 И тут мы с Иваром Раздвоенная Борода переглянулись. Я улыбнулся, а на его лице появилась довольная ухмылка.
 — Мы разобьем их строй, — пообещал я Свейну Синий Зуб. — И сделаем это в течение ближайшего ана. Накормите людей, пусть они как следует напьются. И будьте наготове.
 Он посмотрел на нас так, словно мы сошли с ума. А потом, немного подумав, кивнул.
 — Ладно, — проворчал Свейн, по привычке поглаживая зуб ханджерского кита.
 Курии навострили уши. Они услышали мычание еще до того, как оно донеслось до людей.
 Земля задрожала у них под ногами.
 В воздух поднялись клубы пыли, словно начался пожар.
 Звери принялись с опаской переглядываться.
 Теперь уже отчетливо слышался тяжелый топот копыт и мычание босков.
 Рассвирепевшие животные, опустив головы, с остервенением ударили в строй. Несмотря на то что Ивар, я и сотня наших соратников громко вопили, понуждая босков бежать быстрее, мы все равно услышали отчаянные крики ошеломленных курий. Раздался скрежет рогов по металлу, стоны курий, оказавшихся под копытами босков. Ничто на Горе не способно выдержать атаку обезумевших босков. Даже ларлы бегут перед ними. Стадо разбило строй на две части и, лишь слегка замедлив бег, устремилось к противоположной стороне долины. Множество раненных, потерявших ориентировку курий смяли ряды, а уже в следующий миг среди них оказались разъяренные воины Свейна Синий Зуб. Он повел людей в бой в то время, когда боски еще не завершили свое победное шествие через разорванные ряды курий. Из клубов дыма неожиданно возникли воины Торвальдсленда с занесенными окровавленными топорами. Они не дали своему жестокому врагу ни секунды на перегруппировку. Курии не выдержали стремительного натиска и побежали, преследуемые людьми.
 — Не давайте им оторваться! Убивайте их! — кричал Синий Зуб. — Не давайте оторваться! Тесните их!
 И снова сражение разбилось на небольшие поединки, однако теперь курии бежали по всему фронту. Если они устремлялись к Северу, никто им не мешал, поскольку там расположился «мост из самоцветов». С самого утра этот «мост» дожидался врага, здесь собралось более четырехсот лучников. План был весьма удачным: нужно обязательно оставить неприятелю путь к отступлению — ведь враг, которому нечего терять, становится опасным вдвойне; если курии увидят, что существует путь к спасению, они не станут сражаться до последнего, и мы легко заставим их отступить.
 Мы с Иваром шагали через горящий лагерь с топорами наготове. За нами следовали воины Торвальдсленда.
 На своем пути мы убивали курий.
 Мы прошли мимо шестов огромного загона. Оттуда, сквозь жерди загородки, не осмеливаясь покинуть ее, на нас смотрели сотни рабынь. Я заметил там Пухлые Губки, рядом с ней находилась Лия, девушка из Канады. Ивар послал Пухлым Губкам воздушный поцелуй по-гориански. Она протянула к нему руки, но он уже отвернулся, оставив у себя за спиной ее и Лию.
 Мы заметили слина, который вел девушку обратно в загон. Она со слезами бранила хищника, но тот, щелкая могучими челюстями, заставлял ее выполнять свою волю. Размазывая слезы по щекам, девушка вбежала в загон. Мы с Иваром рассмеялись.
 — А они полезные животные, когда дело доходит до охраны женщин, — заметил он.
 — Мой джарл, — послышался голос. Мы повернулись. Хильда встала на колени перед Иваром Раздвоенная Борода так, что ее волосы покрыли его пыльные сапоги. — Могу ли я последовать за своим джарлом? — взмолилась она. — Жалкая рабыня просит разрешения следовать на поводке за своим джарлом.
 — Что же, следуй, — весело разрешил Ивар.
 — Благодарю тебя, мой джарл! — Хильда заплакала от радости и, вскочив на ноги, пошла за нами, отставая на положенные два шага.
 Мы услышали, как в палатке рычит курия и поспешили на звук.
 Это был большой курия с коричневатым мехом и сверкающими глазами, в его ушах раскачивались здоровенные серьги. Правой рукой он тащил за собой девушку Тири. Ивар поманил меня назад. На пути курии стоял мужчина в тунике из белой шерсти. Горло его пересекал черный ошейник. В руках он держал поднятый топор. Курия зарычал, но человек, Тарск, невольник Раздвоенной Бороды, когда-то носивший имя Вульфстана из Кассау, даже не пошевелился. Не один раз я видел сегодня, как сражается Тарск. Он стоял совсем неподалеку от меня в шеренге. Его топор, как и туника, были покрыты свежей кровью.
 Курия отбросил девушку в сторону. Глаза Тири наполнились ужасом, она тихонько плакала.
 Зверь метнулся в сторону, и в следующий миг в его руке оказался огромный курийский топор.
 Вульфстан не стал наносить удара. Он ждал. Курия оскалился. Теперь он крепко держал топор двумя руками и глухо рычал.
 Тири лежала на боку, прижав ладони к земле. Она наблюдала, как двое животных, курия и человек, страшный Вульфстан из Кассау с окровавленным топором, сражаются за то, чтобы обладать ею. Схватка была быстрой и короткой. Ивар остался доволен.
 — Ты хорошо сражался, — сказал он молодому человеку. — Ты хорошо сражался сегодня утром и сейчас. Теперь ты свободен.
 У ног недавнего невольника лежал труп курии. Он переступил через него.
 — Вульфстан! — крикнула Тири. Она вскочила на ноги и подбежала к нему, спрятав голову у юноши на груди. — Я люблю тебя! — рыдала она. — Я люблю тебя!
 — Девка — твоя! — расхохотался Ивар Раздвоенная Борода.
 — Я люблю тебя, — продолжала рыдать Тири.
 — На колени, — приказал Вульфстан.
 Удивленная Тири повиновалась.
 — Теперь ты моя.
 — Но ты ведь меня освободишь, Вульфстан! — воскликнула она.
 Вульфстан поднял голову и длинно, пронзительно засвистел — так курии подзывают слинов. Вероятно, один из этих злобных зверей находился неподалеку, потому что появился немедленно. Вульфстан схватил Тири за руку и швырнул в сторону животного.
 — Отведи ее в загон, — приказал он слину.
 — Вульфстан! — закричала Тири. В тот же миг слин прыгнул на нее и щелкнул зубами в нескольких дюймах от ее обнаженной ноги. Его глаза сверкали. — Вульфстан! — молила Тири, в страхе отступая перед слином. — Не надо, Вульфстан!
 — Если ты по-прежнему будешь вызывать у меня желание, — холодно бросил он, — я заберу тебя из загона вместе с другими рабынями, на которых смогу претендовать как на часть добычи.
 — Вульфстан! — отчаянно рыдала Тири, однако слин снова щелкнул зубами.
 Тири повернулась и, рыдая, бросилась к загону, слин преследовал ее по пятам.
 Мы рассмеялись. Ни Ивар, ни я не сомневались, что Вульфстан, поразмыслив, обязательно заберет из загона хорошенькую Тири, стройную и веселую. Впрочем, ему наверняка достанутся и другие рабыни. Когда-то гордая девушка из Кассау отказалась стать его женой, она считала его недостойным претендентом на свою руку. Теперь он позаботится о том, чтобы она служила ему безоглядно, как и положено рабыне, его собственности, с которой он может поступить так, как ему заблагорассудится. Мы продолжали весело смеяться. Тири будет хорошей рабыней для такого хозяина, как Вульфстан, когда-то жителя Кассау, а теперь свободного воина Торвальдсленда. Мы смотрели ей вслед. Сердито и беспомощно она бежала к загону, преследуемая свирепым слином. Ивар Раздвоенная Борода, Тэрл Рыжий и Вульфстан из Торвальдсленда пробирались в сторону сгоревших, разграбленных палаток Торгарда из Скагнара. За Иваром шагала Хильда. В долине все еще горело около тысячи костров. Тут и там мы видели насаженные на жерди головы курий. Мы переступали через сломанные топоры, разрубленные палаточные шесты и обрывки кожи, оставшиеся от убежищ курий, прошли мимо нескольких человек, столпившихся вокруг бочонка с элем. Небо постепенно затягивали тучи, справа, в двухстах ярдах от нас, подал сигнал какой-то корабль. Мы заметили группу людей, поймавших курию. Они засунули ему в пасть большой кусок дерева и привязали кожаным ремнем. Левая сторона морды зверя была покрыта кровью. Лапы ему связали впереди, а на ноги надели ножные кандалы. Люди окружили курию и подталкивали его древками своих копий так, что он отлетал от одного к другому.
 — Вниз! Катись! — приказал один из воинов.
 Курию заставили опуститься на колени, а затем на живот. Мимо пробежала девушка, которую подгонял черно-коричневый слин. Земля во многих местах стала мягкой от крови, и я несколько раз поскользнулся. Мы пробирались между телами, в основном это были погибшие курии, нам удалось захватить их врасплох. Справа я заметил, как пять человек расположились возле костра и поджаривают лапу курии. Запах был одновременно тяжелым и сладковатым, похожим на запах крови. Вдали виднелся Торвальдсберг. Хрольф с Востока, бородатый великан, попросивший разрешения присоединиться к нам, стоял, опираясь на свое копье, и мрачно разглядывал поле боя. Неподалеку установили раму из деревянных шестов. К ней за ноги подвесили тела пяти курий. Двоих собирались насадить на вертел; двое других висели нетронутыми в стороне. Из горла пятого вытекала в подставленный шлем кровь.
 — Ивар Раздвоенная Борода! — позвал воин, державший шлем.
 Он протянул Ивару шлем, и тот сотворил над ним знак Тора. Затем сделал глоток и протянул шлем мне. Я вылил немного крови на красноватую грязную землю.
 — Та-Сардар-Гор, — сказал я, — Царствующим Жрецам Гора.
 Я посмотрел на кровь и не увидел ничего особенного — всего лишь кровь курии. И тогда я сделал глоток.
 — Пусть ярость курий поселится в ваших сердцах! — воскликнул воин.
 А затем, забрав у меня шлем и откинув голову, осушил сосуд. Кровь стекала из уголков его рта на меховой воротник плаща. Воины, стоявшие вокруг нас, радостно вопили.
 — Пошли, — сказал нам Ивар.
 — Смотрите, — позвал нас какой-то человек.
 Большим ножом он пытался срезать кольцо из красноватого сплава с руки погибшего курии. Но у него ничего не получалось. Тогда северянин отрубил руку курии топором и поднял окровавленное кольцо, которое было единственным украшением этого зверя.
 — Высший чин, — сказал Ивар.
 — Да, — согласился воин.
 У него за спиной стояла обнаженная рабыня, светлые волосы которой ниспадали до самой талии. Я понял, что она принадлежит этому воину.
 — Мы победили! — сказал ей воин и показал кольцо.
 Поверх железного ошейника на горле девушки был надет тяжелый курийский ремень с огромным кольцом. Воин заставил девушку просунуть руки в кольцо из красноватого сплава, которое снял с курии, а затем крепко привязал ее запястья к кольцу. После этого он вытащил из-за пояса длинную шелковистую веревку и, сложив ее пополам, пропустил через кольцо на шее девушки, оставив два свободных конца. Проделав все это, он швырнул ее навзничь на тело убитого курии, взял два свободных конца веревки и связал девушке руки над головой; после этого, согнув ей колени, он привязал один конец веревки к левой щиколотке, а другой — к правой. Это называется германский лук любви. Внимательно посмотрев на девушку, воин разрезал курийский ошейник своим громадным ножом и отбросил его в сторону. Теперь на ней остался только его ошейник. Девушка закрыла глаза и, лежа на теле курии, попыталась шевельнуться. Труп все еще был теплым.
 — Мы победили, — сказал воин.
 — Это вы победили, — открыв глаза, сказала девушка. — Я всего лишь рабыня. — Она заплакала. С оглушительным хохотом воин упал на нее.
 — Ивар! Ивар! — звал чей-то голос.
 Мы услышали, как девушка вскрикнула от удовольствия.
 — Ивар! — настойчиво звал голос.
 Ивар Раздвоенная Борода поднял голову и увидел, что ему машет рукой Оттар.
 Мы направились к нему. Он стоял возле сожженных, поваленных палаток Торгарда из Скагнара.
 — Тут пленники и богатая добыча, — сказал Оттар.
 Он махнул рукой, показывая на одиннадцать воинов Торгарда из Скагнара, у которых отобрали шлемы, ремни и оружие. Они стояли, скованные цепью за шеи, на руках были надеты наручники.
 — Я вижу только добычу, — сказал Раздвоенная Борода.
 — На колени! — приказал Оттар.
 — Продай их, как рабов, в Лидиусе, — приказал Раздвоенная Борода и отвернулся.
 — Голову вниз! — скомандовал Оттар.
 Пленники встали на колени, опустив головы на грязную землю.
 Раздвоенная Борода осмотрел множество ящиков, ларцов и мешков с богатой добычей. Я уже видел все это утром, когда преследовал курию среди палаток Торгарда из Скагнара.
 Чуть в стороне стояли на коленях шелковые девушки, которые теперь выглядели совсем не так, как утром в палатке. Всего их насчитывалось семнадцать. Роскошные шелка были испачканы, ноги заляпаны грязью. Руки стянуты за спиной веревкой. Всех девушек связали друг с другом при помощи шелковистой веревки, протянутой через кольца на ошейниках. Те, что носили цепи, были от них освобождены, ключи удалось найти в ларце в одной из соседних палаток. Над ними, гордо выпрямившись, держа веревку в руке, стояла Ольга, которая помахала нам с Иваром.
 — Они теперь твои, мой джарл! — воскликнула она. — Я строго приказала им, чтобы они встали на колени спиной ко мне. Они так и сделали! И тогда я их связала.
 Раздвоенная Борода рассмеялся, глядя на прелестных пленниц.
 — Они же рабыни, — пожав плечами, небрежно бросил он.
 Ни одна из девушек не осмелилась поднять на него глаза. Я заметил чуть в стороне бывшую мисс Пегги Стивенс с Земли, теперь ее называли Медовый Пряник. Ее глаза сияли от радости — ведь Ивар Раздвоенная Борода остался жив. Она подбежала к нему, встала на колени и опустила голову к его ногам. У нее, как и у Хорошеньких Ножек, вокруг живота несколько раз была обмотана веревка. Ивар Раздвоенная Борода за кольцо курийского ошейника поднял ее на ноги, теперь она стояла на цыпочках и смотрела на него. Он ухмыльнулся.
 — Иди в загон, рабыня, — приказал он.
 Девушка с обожанием посмотрела на него.
 — Слушаюсь, господин, — прошептала она.
 — Подожди, — сказала Ольга. — Не отпускай ее туда одну.
 — Почему это? — поинтересовался Ивар.
 — Ты помнишь, мой джарл, «золотую девушку» с Юга, ту, у которой проколоты уши? Она еще проиграла соревнование в красоте Гунхильде, — проговорила Ольга.
 — Прекрасно помню, — ответил Ивар, облизывая губы.
 — Посмотри, — рассмеялась Ольга.
 Она подошла к большому куску палатки, который был небрежно наброшен на что-то, и откинула его в сторону. Подобрав под себя ноги, со связанными за спиной руками в грязи лежала хорошенькая маленькая темноволосая девушка, одетая в золотистый шелк, теперь перепачканный и разорванный, в золотом ошейнике и серьгах, та самая, что вступила в спор с рабынями Ивара, одетыми в скромные шерстяные туники. Она прошла обучение на Юге. Это была знаменитая южная шелковая девушка. В ярости она вскочила на ноги.
 — Я не принадлежу куриям, — вскричала она.
 На ней и в самом деле не было тяжелого кожаного ошейника с большим кольцом и замком, который курии надевали на своих рабынь. Ее шею украшал золотой ошейник, а шелковое одеяние было таким легким и коротким, что все ее соблазнительное тело предстало нашим загоревшимся взорам.
 — Мой хозяин — человек, — сердито сверкнула она глазами. — Я требую, чтобы меня немедленно ему вернули.
 — Мы с Медовым Пряником захватили ее, — заявила Ольга.
 — Твоего господина, — сказал Ивар, вспомнив капитана, за которым шла на поводке рабыня шелка, — зовут Рольф из Красного Фьорда?
 Я знал, что Рольф из Красного Фьорда был не слишком известным капитаном, однако он и его люди участвовали в сражении.
 — Нет! — с гордостью рассмеялась девушка. — После состязания в красоте, в котором я из-за обмана судей проиграла, меня купил агент другого, гораздо более могущественного хозяина, чем Рольф из Красного Фьорда. Мой господин — великий человек! Немедленно отпусти те меня! И бойтесь его!
 Ольга, не обращая внимания на ярость девушки, сорвала с нее золотистое одеяние, давая возможность Раздвоенной Бороде оценить ее по достоинству.
 Гунхильда выиграла состязание, и выиграла его честно. Однако я должен был признать, что рассвирепевшая красотка, отчаянно пытающаяся освободить руки, обладала великолепным, непередаваемо соблазнительным телом; мы внимательно оглядели ее со всех сторон; за нее можно будет выторговать немалые деньги; многие захотели бы заполучить такую рабыню себе в меха.
 — Как вы посмели раздеть меня! — сердито закричала она.
 — Кто твой господин? — осведомился Ивар Раздвоенная Борода.
 Она гордо выпрямилась. В ее глазах светилась гордость рабыни, хозяином которой был весьма высокопоставленный человек.
 — Торгард из Скагнара, — небрежно бросила девушка.
 — Торгард из Скагнара! — раздался знакомый голос Горма.
 Мы повернулись. Торгард из Скагнара, в разорванных одеждах, залитый кровью, со связанными за спиной руками, стоял перед группой воинов, державших его за веревку, обвязанную вокруг пояса. Еще одну грубую толстую веревку от палатки накинули ему на шею. Именно за нее Горм и подтащил его к Ивару Раздвоенная Борода.
 «Золотая девушка» с ужасом смотрела на Торгарда из Скагнара, а затем перевела взгляд на Ивара Раздвоенная Борода.
 — Ты теперь моя, — сообщил ей Ивар и, повернувшись к Медовому Прянику, приказал: — Отведи мою новую рабыню в загон.
 — Слушаюсь, господин. — Девушка рассмеялась и схватила шелковую рабыню с Юга за волосы. — Пойдем, рабыня.
 — Пожалуй, я отдам ее на месяц Гунхильде и остальным своим девкам, — сказал Ивар Раздвоенная Борода. — Им понравится иметь собственную рабыню. А через месяц пошлю к ребятам, после этого она станет самой обычной невольницей, не более того.
 Ивар повернулся и посмотрел на Торгарда из Скагнара, который, хотя и связанный, стоял с гордо поднятой головой.
 Хильда, обнаженная, в рабском ошейнике, опустилась на колени за спиной Раздвоенной Бороды. Она опустила голову и пыталась прикрыться руками.
 Раздвоенная Борода махнул рукой в сторону рабынь, стоящих на коленях, со связанными за спиной руками, в коротких испачканных шелковых одеяниях, тех самых, что добыла для него Ольга.
 — Отведи и их в загон, — приказал он Ольге.
 — Вставайте, рабыни, — рявкнула Ольга. Девушки начали с трудом подниматься на ноги. — Отправляйтесь в загон, и побыстрее! А то вас отдадут мужчинам!
 Девушки поторопились выполнить приказ; когда каждая из них пробегала мимо Ольги, она наносила им резкий, сильный удар хлыстом. А потом, довольная собой, радостно смеясь, Ольга побежала рядом с ними, направляя плачущих, спотыкающихся невольниц в сторону загона.
 Раздвоенная Борода снова повернулся к Торгарду из Скагнара, который спокойно на него смотрел.
 — Кое-кто из его людей сбежал, — сказал Горм. А потом спросил: — Разденем его?
 — Нет, — ответил Раздвоенная Борода.
 — На колени, — грубо приказал Горм Торгарду из Скагнара и ткнул его древком копья.
 — Нет, — сказал Раздвоенная Борода. Они стояли и смотрели друг на друга. А потом Раздвоенная Борода проговорил:
 — Разрежьте веревки.
 Его приказание исполнили.
 — Дайте ему меч, — велел Раздвоенная Борода.
 Это тоже сделали, и воины вместе с Хильдой расступились, чтобы освободить место для двух врагов. Торгард крепко сжал в руке меч.
 — Ты всегда был дураком, — сказал он Ивару Раздвоенная Борода.
 — У каждого человека есть свои слабости, — ответил Раздвоенная Борода.
 Неожиданно с яростным криком Торгард из Скагнара, могучий враг, держащий в руках оружие, метнулся к Ивару Раздвоенная Борода, который легко отразил удар. По тому, как клинок Торгарда опустился на клинок Ивара и как Раздвоенная Борода ответил на атаку, я понял, что Торгард — очень сильный человек. Я не сомневался, что он может измотать противника, а потом, когда тот потеряет быстроту движений и окажется не в состоянии эффективно защищаться, с легкостью нанесет ему смертельный удар. Я видел, как сражаются похожие на него люди. Как только удары соперника теряют силу, появляется возможность добраться до его горла. Но я был уверен в том, что Раздвоенная Борода быстро не устанет. Он довольно часто сам садился на весла на своем корабле. Ивар уверенно отбивал все выпады Торгарда из Скагнара, но сам не нападал. Хильда, прижав ко рту ладонь, испуганными глазами наблюдала за боем могучих противников. Надо сказать, что сильные удары, особенно если в руках у воинов длинные тяжелые мечи Торвальдсленда, ослабляют не только того, кто их отражает, но и того, кто наступает.
 Вдруг Торгард сделал шаг назад. Раздвоенная Борода ухмыльнулся, глядя на него, потому что совсем не устал. Торгард сделал еще шаг назад. Раздвоенная Борода последовал за ним. Я увидел напряжение в глазах Торгарда и еще страх. Он потратил много сил на этот бой.
 — Это я глупец, — сказал Торгард.
 — Ты не мог знать, — заметил Раздвоенная Борода.
 А потом Ивар Раздвоенная Борода, шаг за шагом, стал теснить Торгарда. Они прошли около сотни ярдов, и Раздвоенная Борода наносил удар за ударом.
 Они остановились один раз и принялись внимательно разглядывать друг друга. Теперь уже никто не сомневался в исходе этого боя.
 А затем они двинулись дальше и стали подниматься вверх по склону, на скалу, нависшую над Тассой.
 Меня удивило, что Раздвоенная Борода не нанес последнего, смертельного удара.
 Наконец Торгард из Скагнара оказался спиной к Тассе, и ему некуда было идти дальше. Он уже не мог поднять правую руку.
 У него за спиной расстилалась зеленая блистающая гладь Тассы. Небо затянули тучи. Поднялся легкий ветер, который трепал наши волосы.
 — Давай, чего ты ждешь, наноси удар! — сказал Торгард.
 На волнах, примерно в ярде от берега, покачивались корабли. В одном из них я узнал «Черный слин», корабль Торгарда. Горм говорил мне, что части его людей удалось спастись. Они сумели убежать и подняться на борт корабля.
 В глазах Хильды застыла мучительная боль.
 — Ну, чего же ты ждешь? — спросил Торгард.
 Оставалось нанести один, последний удар. Люди Ивара Раздвоенная Борода удивленно застыли на своих местах.
 А Ивар подошел к нам.
 — Я поскользнулся, — заявил он.
 Горм и все остальные подбежали к краю скалы. Торгард использовал свой шанс — он повернулся и бросился в волны. Мы видели, как он поплыл в сторону своего корабля. С «Черного слина» спустили небольшую лодку, гребцы налегли на весла.
 — Я был слишком небрежен, — признался Раздвоенная Борода.
 Хильда подошла к Ивару и опустилась рядом с ним на колени. Она коснулась лбом его сапог, а потом подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах стояли слезы.
 — Рабыня благодарна, — сказала она, — мой джарл.
 — Отправляйся в загон, девка, — бросил Раздвоенная Борода.
 — Слушаюсь! — радостно воскликнула Хильда. — Слушаюсь, мой джарл!
 Хильда вскочила на ноги и повернулась, чтобы бежать к загону, — в этот момент Раздвоенная Борода нанес ей быстрый и чрезвычайно болезненный удар плоской стороной своего меча. В конце концов, она была всего лишь рабыней. Хильда взвизгнула, пошатнулась, заплакала, пробежала несколько шагов, а потом остановилась и, смеясь и плача одновременно, радостно закричала:
 — Я люблю тебя, мой джарл! Я люблю тебя!
 Он снова угрожающе поднял меч, и Хильда, продолжая рыдать и смеяться, бросилась к загону — одна из множества рабынь Ивара Раздвоенная Борода.
 Ивар, я и все остальные вернулись к палаткам Торгарда из Скагнара.
 Там уже находился Свейн Синий Зуб. Мимо двигалась длинная вереница скованных между собой курий.
 — "Мост из самоцветов" сработал как надо, — сказал Свейн Синий Зуб Ивару Раздвоенная Борода. — Наши лучники уложили сотни убегающих курий. Стрелы Торвальдсленда напились кровью зверей.
 — Кому-нибудь удалось спастись? — поинтересовался Ивар.
 Свейн Синий Зуб пожал плечами.
 — Нескольким, — ответил он, — однако я не думаю, что людям Торвальдсленда следует бояться возвращения армии курий.
 Я подумал, что он совершенно прав. Мелкие отряды курий могут, как и прежде, кормиться на Юге, но я сильно сомневаюсь, что они снова сумеют объединиться в настоящую армию. Теперь они знают, как и воины Торвальдсленда, что люди могут против них сражаться. Подтверждение тому — множество окровавленных тел, устилавших эту северную долину. Я улыбнулся своим мыслям. Это сражение не пройдет незамеченным и для курий со стальных миров. Какая ирония судьбы! Я, Тэрл Кэбот, бросивший службу у Царствующих Жрецов, здесь, в этой уединенной северной долине, продолжал действовать в их интересах. Так уж получилось, что именно мы с Раздвоенной Бородой нашли стрелу войны в Торвальдсберге, а это привело к тому, что сотни отдаленных деревень на сотни пасангов вокруг взялись за оружие и, собравшись в мощную армию, выиграли битву. Да и сам я сражался. Как странно, что все случилось именно так! Я подумал о золотом Миске, Царствующем Жреце, и о том, как однажды, много лет назад, когда его усики коснулись моих поднятых ладоней, между нами возникла Роевая Правда. А потом я заставил себя не думать об этом.
 Я видел немного в стороне от нас великана Хрольфа с Востока, который сражался вместе с нами, а теперь стоял, опираясь на свое копье.
 Мы знали о нем совсем мало. Однако он сражался умело. А что еще нужно знать о настоящем воине?
 — Что станет с этими плененными куриями? — спросил я у Свейна Синий Зуб, показывая на длинную шеренгу захваченных зверей, среди которых попадались и раненые. Их вели мимо нас, это были те немногие, что остались живы после неудавшегося бегства по «мосту из самоцветов».
 — Мы выбьем им все зубы, — ответил Свейн Синий Зуб. — И вырвем когти. После чего, сковав как следует, станем использовать в качестве вьючных животных.
 Грандиозный план Других, курий со стальных миров, их самая удачная и продуманная попытка нанести урон Царствующим Жрецам, — провалился. Потомки потерпевших катастрофу курий, оказавшиеся на Горе, не сумели покорить планету, даже несмотря на то, что людям разрешалось пользоваться лишь самым примитивным оружием; им не удалось изолировать Царствующих Жрецов в Сардаре, чтобы уничтожить впоследствии или заставить отменить законы на ограничение оружия, и вооружить людей, которые в этом случае стали бы представлять для Царствующих Жрецов серьезную опасность. Или они были бы вынуждены открыть ряд секретов, показать свои истинные возможности — именно к этому и стремились стратеги с далеких стальных миров. План был просто великолепным, хотя жизнь курий ни во что не ставилась. Вероятно, курии со стальных кораблей свысока относились к своим полуграмотным собратьям, обитающим на Горе, — расходный материал, которым можно легко пожертвовать ради будущих побед. Провал вторжения конечно же перевел эту борьбу в другое измерение. Мне стало страшно интересно, какие запасные планы, вне всякого сомнения, придуманные годы или даже века назад, начнут теперь претворяться в жизнь. Возможно, они уже приведены в действие. Я посмотрел на жалкий строй потерпевших поражение, закованных в наручники курий. Они проиграли. Но я подозревал, что курии, способные, расчетливые, хладнокровные хозяева стальных миров, собрались на военные советы и, хотя в этой долине еще не осел пепел сражения, занялись разработкой новых планов. Я оглядел поле боя, над которым повисло затянутое тучами небо. Новые зашифрованные инструкции наверняка уже полетели с одного далекого стального мира на другой. Курии очень терпеливы. Благодаря своему эволюционному развитию они имеют все необходимое, чтобы стать доминирующей формой жизни. Ивар Раздвоенная Борода и Свейн Синий Зуб могут радоваться своей победе. Я же, лучше их знающий курий и понимающий, какие тайные войны ведут Царствующие Жрецы, не сомневался, что люди еще услышат о куриях.
 Впрочем, эти мысли могли быть интересны другим, но не Боску из Порт-Кара и не Тэрлу Рыжему. Пусть другие сражаются за Царствующих Жрецов. Пусть другие участвуют в войне. Пусть другие думают обо всех этих проблемах. Если у меня и имелись какие-то обязательства, я давным-давно их выполнил.
 Неожиданно, впервые с тех пор, как я покинул Порт-Кар, у меня онемели левая рука, левая нога и вся левая часть тела. Несколько мгновений я не мог ими пошевелить и чуть не упал. Но потом все прошло. Мой лоб покрылся испариной, потому что яд с клинка из Тироса продолжал делать свое дело. Я прибыл на Север, чтобы отомстить за убийство Телимы. Ненависть и решимость толкали меня вперед. Похоже, я потерпел поражение. У меня по-прежнему был браслет, который отдал мне Хо-Хэк в Порт-Каре, тот самый, что нашли на месте, где убили Телиму. Я проиграл.
 — Ты в порядке? — спросил Ивар.
 — Да, — ответил я.
 — Я нашел твой лук и стрелы, — сказал Горм. — Они были среди оружия, отобранного у врага.
 — Я тебе очень признателен, — проговорил я. Я натянул тетиву, а затем отпустил ее. После этого надел на плечо колчан со стрелами.
 — Через четыре дня, когда прибудут припасы, — сказал Свейн Синий Зуб, — устроим великий пир, потому что мы одержали великую победу.
 — Да, — сказал я, — давайте устроим грандиозный пир, потому что мы и в самом деле одержали великую победу.




 Глава 19. ЗАПИСКА


 Курия прибыл той же ночью, после сражения. В свете факелов мы видели, как он идет к нам, окруженный воинами с копьями в руках. В знак перемирия он держал над головой две половинки сломанного топора.
 Вооруженные северяне с факелами в руках обступили его плотным кольцом. Курия прошел между людьми, словно по живому коридору, и остановился перед Свейном Синий Зуб и Иваром Раздвоенная Борода, которые ждали его, сидя на больших обломках скалы. Ивар, который жевал крылышко вуло, показал рукой Хильде, Гунхильде, Булочке и Медовому Прянику, стоявшим подле него на коленях, чтобы они отошли. Обнаженные рабыни скрылись в тени за его спиной.
 Курия положил половинки сломанного топора у ног двоих вождей-северян.
 А потом обвел глазами собравшихся.
 К всеобщему изумлению, зверь не стал ничего говорить Свейну Синий Зуб.
 Он подошел ко мне и встал напротив.
 Одной рукой я оттолкнул Лию в сторону. Я ждал.
 Курия оскалился, обнажив зубы. Он был намного выше меня.
 Зверь не произнес ни слова. Он засунул руку в мешок, висевший у него на плече, и протянул мне свернутый листок бумаги, перевязанный ленточкой.
 Затем курия снова подошел к Свейну Синий Зуб и Ивару Раздвоенная Борода, наклонился и поднял с земли две половинки топора.
 Возмущенные северяне зашумели и покрепче сжали в руках копья.
 Однако Свейн Синий Зуб поднялся и торжественно произнес:
 — На него распространяется закон о мире лагеря.
 И снова курия оскалился, демонстрируя всем свои острые зубы. А затем, держа обломки топора высоко над головой, в сопровождении вооруженных воинов направился к границе лагеря, где его беспрепятственно пропустили часовые.
 В мерцающем свете факелов ко мне обратились глаза всех собравшихся воинов. Я стоял перед ними, держа в руке свернутый листок бумаги, перевязанный ленточкой.
 Взглянув на обнаженную Лию, отошедшую чуть в сторону, я заметил, что в ее глазах застыл ужас и она дрожит. Ее грудь поднималась и опускалась от волнения. Женщины ужасно боятся курий. Я был доволен, что не позволил ей одеться. Она не сводила с меня глаз. Ошейник очень ей шел.
 — На колени, рабыня, — приказал я.
 Лия без колебаний подчинилась свободному воину.
 Я развязал ленточку и развернул записку.
 — Где находятся шхеры Варса? — спросил я.
 — В пяти пасангах на Север, — ответил Ивар Раздвоенная Борода, — и в двух пасангах от берега.
 — Можешь меня туда доставить? — спросил я.
 — Конечно, — кивнул он.
 Я смял и выбросил записку. Внутри я нашел длинный светлый локон. Это были волосы Телимы. Я положил локон в свой кошель.




 Глава 20. ЧТО ПРОИЗОШЛО В ШХЕРАХ ВАРСА


 Ко мне подошла девушка.
 На ней было длинное белое одеяние. Она сбросила капюшон и тряхнула головой — по плечам рассыпались светлые длинные волосы.
 — Какой же я глупец! — сказал я. — Решил, что тебя убили, и отправился на Север. Меня заманили сюда обманом, я хотел отомстить за твою гибель.
 Спускались сумерки. Она стояла и смотрела на меня.
 — Так было необходимо, — проговорила она.
 — Говори, — приказал я.
 Шхеры Варса — это небольшая квадратная площадка размером примерно около ста горианских футов. В основном довольно плоская. Серые, безрадостные скалы поднимаются из воды на пятнадцать-двадцать футов.
 Мы стояли и не сводили друг с друга глаз.
 — Ты вооружен? — спросила она.
 — Нет, — ответил я.
 — Это я организовала нашу встречу, — сообщила она.
 — Говори, — повторил я.
 — С тобой хотят поговорить Другие. — Она улыбнулась.
 — Так я и думал, — сказал я. — Самосу известно про нашу встречу?
 — Он ничего не знает.
 — Значит, ты действуешь самостоятельно? — поинтересовался я.
 — Да, — ответила она и гордо вскинула голову.
 Она была прекрасна. Мне пришло в голову, что Телима ведет себя неразумно, демонстрируя свою красоту горианскому воину.
 — Ты сбежала из моего дома, — сказал я, — и вернулась на болота.
 Она вскинула голову.
 — Ты отправился искать Талену, — напомнила она мне.
 — Когда-то Талена была моей свободной спутницей.
 Телима пожала плечами и бросила на меня раздраженный взгляд. Я уже успел забыть, как она прекрасна.
 — Когда, собираясь отправиться на поиски Талены, я узнал, что ты меня покинула, я заплакал.
 — Ты всегда был слабаком, — заметила она, а потом добавила: — Нам нужно обсудить гораздо более серьезные вещи.
 Я посмотрел на нее внимательно.
 — Когда я жила на болотах, со мной в контакт вступили курии, — сказала Телима и взглянула на меня. — Они хотят заключить мир.
 Я улыбнулся.
 — Конечно же, — сердито продолжала она, — тебе кажется маловероятным, что это правда. Однако они искренни в этом желании. Война идет вот уже многие века. Они от нее устали. Им нужен посланник, человек, известный Царствующим Жрецам, однако не зависящий от них; человек, которого они уважают, доблестный и разумный, чтобы он передал их предложения Царствующим Жрецам.
 — Мне казалось, что ты не особенно разбираешься в этих вопросах, — заметил я.
 — Даже того малого, что мне известно, — продолжала Телима, — более чем достаточно. Меня нашел один могущественный курия, очень благородный, вежливый и сильный. Связаться с тобой напрямую было бы совсем непросто. Вряд ли мы сможем добиться успеха, если Царствующие Жрецы не до конца поймут, чего мы хотим.
 — И поэтому ты сделала вид, что тебя убили на болотах, — сказал я. — Рядом с тем местом, где находилась ты, видели курию. Кто-то слышал твои крики. В тростнике нашли окровавленный браслет и клок твоих волос. Курия отправился на Север. Как и ожидалось, мне сообщили о случившемся, и я пустился в погоню.
 — А теперь, — улыбнулась она, — ты прибыл сюда. Это первый акт драмы, финалом которой станет мир, заключенный между двумя воюющими народами.
 — Вы придумали блестящий план, — похвалил я ее.
 В белом одеянии, развевающемся на ветру, Телима выглядела просто великолепно.
 — У тебя роскошное платье, — сказал я. — Такие в болотах не носят.
 — Курии, которых люди не понимают, — проговорила она, — очень мягкий народ. Они обращались со мной так, словно я убара.
 Я заглянул Телиме за спину и увидел, как сначала появилась голова, затем плечи, а потом и все тело курии, который выбрался на сушу. Он оказался очень крупным даже и для курии — около девяти футов ростом. Весил он, как мне показалось, около восьмисот или девятисот фунтов. Его руки достигали семи футов в длину. На левой я заметил спиральный золотой браслет. Он нес на плече длинный плоский предмет, завернутый в алую материю. Я узнал курию. Передо мной стоял тот самый зверь, что держал речь перед ассамблеей, а потом первым ворвался в зал Свейна Синий Зуб в ночь нападения. Это он организовал оборону курий, когда мы неожиданно атаковали их лагерь. У меня не вызывало сомнений, что именно этот курия прибыл со стальных миров и командовал курийской армией, которая собиралась захватить Гор. Я холодно кивнул ему.
 — Мы ведь уже встречались раньше, не так ли? — спросил я.
 Курия опустился на корточки примерно в двадцати футах от меня. Он положил перед собой на камень длинный плоский предмет, завернутый в алую материю.
 — Могу ли я представить, — осведомилась Телима, — Рога, мирного посланца курий?
 — А ты Тэрл Кэбот? — спросил зверь.
 — Да, — ответил я.
 — Ты пришел без оружия?
 — Да, — кивнул я.
 — Мы пытались покончить с тобой и раньше, — заявил курия, — в Порт-Каре при помощи яда.
 — Да, — сказал я.
 — Однако наша попытка оказалась неудачной.
 — Что верно, то верно, — усмехнулся я.
 Он развернул лежавший перед ним предмет.
 — Женщина сказала, что меня зовут Рог. Этого вполне достаточно. Мое истинное имя ты все равно не сможешь произнести. Однако ты его услышишь. — Не сводя с меня глаз, курия произнес некий странный модулированный звук, который я не смогу воспроизвести. Человеческое горло на это не способно. — Вот с кем ты сейчас встретился. Очень жаль, что тебе неизвестны обычаи курий, наши династии и кланы. Чтобы тебе было понятно, скажу: среди моих людей я считаюсь принцем, но не по крови, а благодаря доблести в сражениях — только таким образом можно стать принцем среди курий. Я прошел специальную подготовку, чтобы стать вождем своих людей, а потом убивал ради колец. Я говорю это для того, чтобы ты понял, какая тебе оказана честь. Курии знают о тебе, и, хотя ты и человек, примитивное существо, они выделяют тебя среди других.
 Он вынул предмет, который принес с собой. Это был курийский топор с рукояткой около восьми футов и острым блестящим клинком, длиной более чем в два фута.
 — Ты очень сильный противник, — сказал я. — Я восхищался твоим стратегическим талантом. Оборона лагеря, ложный маневр, который отвлек наше внимание, вышел у тебя просто мастерски. И то, что ты стал первым среди таких могучих воинов, как курии, многое говорит о твоей силе и уме. И хотя я всего лишь человек, не курия и не Царствующий Жрец, я приветствую тебя.
 — Как жаль, — заметил он, — Тэрл Кэбот, что я так мало с тобой знаком.
 Он стоял передо мной, держа в правой руке топор. Телима, глаза которой округлились от ужаса, громко вскрикнула. Зверь мощным ударом левой лапы отбросил ее в сторону.
 И, взяв топор в обе лапы, занес его над головой.
 — Если бы ты лучше знал меня, — спокойно сказал я, — ты бы не пришел в шхеры.
 Он взмахнул топором, готовясь одним ударом рассечь меня надвое. И вдруг в недоумении застыл на месте. Он едва заметил, как вспыхнула сталь тачаков, седельного метательного ножа, девяти дюймов длиной, который в мгновение ока выскочил из моего рукава и, коротко сверкнув в воздухе, вонзился в его тело. Курия пошатнулся, его глаза начали безумно вращаться, а затем он все понял — рукоять кинжала торчала из его груди, лезвие пронзило его огромное сердце с восемью клапанами. Курия сделал два неверных шага вперед, упал, уронив топор, перекатился на спину. Много лет назад на празднике в Тарии Камчак из тачаков научил меня этому трюку. Там, где нельзя носить оружие, его обязательно нужно иметь при себе.
 Огромная грудь содрогнулась. Я видел, как дыхание с тяжелым хрипом вырывается из глотки зверя. Глаза курии обратились ко мне.
 — Я думал, — прохрипел Рог, — что люди благородны.
 — Ты ошибался, — холодно ответил я.
 Он протянул ко мне лапу.
 — Враг, — тихо прошептал он.
 — Да, — сказал я.
 Мы пожали друг другу руки. Когда-то в Сардаре Миск, Царствующий Жрец, сказал мне, что его народ не видит существенной разницы между куриями и людьми.
 Курия оскалился, и я увидел клыки. Это зрелище выглядело довольно страшно, но мне было нечего бояться.
 Курия улыбался.
 А потом он умер.
 Я поднялся на ноги и посмотрел на Телиму. Она стояла в десяти футах от меня, прижав ладонь к губам.
 — У меня для тебя кое-что есть, — сказал я.
 И достал золотой браслет, когда-то принадлежавший ей. Именно с помощью этого перепачканного кровью браслета, который много дней назад мне отдали в Порт-Каре, меня вынудили отправиться на Север, чтобы отомстить за нее. Она надела золотой браслет на левую руку.
 — Я вернусь на болота, — сказала она.
 — У меня для тебя есть кое-что еще, — добавил я. — Подойди сюда.
 Она приблизилась ко мне. Я достал из своей сумки кожаный курийский ошейник с замком и большим круглым кольцом.
 — Что это? — испуганно спросила она.
 Я надел на нее ошейник и защелкнул замок. Ошейник имеет около трех дюймов в ширину, поэтому тем, кто его носит, приходится высоко держать подбородок.
 — Такие ошейники курии надевают на коров, — сказал я ей.
 — Нет! — выкрикнула она.
 Я развернул ее и, достав пару грубых железных невольничьих наручников, черных и ничем не примечательных, сковал ей руки за спиной. А затем окровавленным седельным кинжалом тачаков разрезал ее одежды. После этого длинной шелковистой веревкой, дважды пропущенной через кольцо ошейника, привязал свою новую невольницу к ноге курии — Телима была вынуждена опуститься на колени. А потом я с ножом в руке наклонился над телом зверя.
 — Тэрл! Тэрл Рыжий! — услышал я.
 Это кричал Ивар Раздвоенная Борода. Его лодка, освещенная факелами, приближалась к шхерам.
 Я стоял и ждал.
 Потом, осторожно пробираясь между скалами, спустился навстречу лодке.
 На небольшом скалистом выступе около восьми или девяти футов шириной я встретил Ивара Раздвоенная Борода и его людей. Вместе с ним приплыли Горм, Оттар и Вульфстан из Торвальдсленда.
 Они высоко подняли свои факелы.
 И я услышал удивленные восклицания. В правой руке я держал голову курии. А на поясе у меня висело спиральное золотое кольцо, снятое с его лапы, и была прикреплена длинная шелковистая веревка, привязанная к ошейнику Телимы. Она стояла на коленях слева от меня, немного позади, на холодном камне.
 — У меня тут три предмета, — сказал я. — Голова курии, который командовал армией, спиральное золотое кольцо, снятое с его тела, и рабыня.
 Я швырнул голову, а вслед за ней и кольцо в лодку. После этого, отцепив веревку от ремня, связал Телиме ноги. Ее руки оставались по-прежнему скованными за спиной грубыми черными наручниками Севера. Я отнес рабыню, которая не сводила с меня глаз, к лодке и швырнул в ноги гребцам.




 Глава 21. Я ПЬЮ В ЧЕСТЬ ТИРОСА


 — Господин, разреши мне поцеловать тебя, — просила Лия.
 Обнаженная рабыня прижималась ко мне, сидя на грубой скамье северян. В правой руке я держал рог с дымящимся медом, а левой обнимал девушку. Повернувшись к ней, я заглянул в ее умоляющие глаза, а потом отвернулся и выпил мед. Лия заплакала. Рассмеявшись, я повернул ее к себе и снова посмотрел в большие темные влажные глаза. Горло рабыни украшал ошейник из черного северного железа. Потом наши губы встретились.
 Мед разливала по рогам темноволосая невольница, которая ходила низко опустив голову, ни на кого не глядя. Ей единственной позволили остаться в одежде, хотя рабскую тунику, вероятно, по приказу ее господина укоротили так, что открывались бедра, да и вырез был весьма глубоким. Как у самой обычной рабыни, на шее у нее красовался простой ошейник из черного железа. Перед тем как надеть этот, господин снял с невольницы курийский кожаный ремень, когда освободил ее вместе с остальными рабынями из загона, откуда их не выпускали слины. Свейн Синий Зуб посчитал, что курийский ошейник равноценен железному, следовательно, женщина, носившая его, пусть и совсем короткое время, становится рабыней и лишается своего статуса законной свободной спутницы и всего, что с этим связано. Поэтому, к своему великому изумлению, Бера, бывшая спутница Свейна Синий Зуб, вдруг обнаружила, что она стала всего лишь одной из рабынь. Свейн Синий Зуб выбрал ее, среди прочего, в качестве награды и добычи после победы в сражении с куриями. Она успела ему сильно надоесть за последние годы. Однако Синий Зуб хорошо относился к этой высокомерной девке. Только когда она стала его собственностью, Бера поняла, что их отношения изменились: теперь она всего лишь рабыня, одна из многих девок, принадлежащих Верховному джарлу Торвальдсленда. Теперь ее надменный вид не будет портить настроение гостям Свейна Синий Зуб во время пиров. Она не сможет больше смотреть на рабынь с презрением, дарованным ей статусом свободной женщины, не будет заставлять их стыдиться своей красоты. Она стала такой же, как они. Отныне ей придется заниматься разными хозяйственными делами: готовить пищу, носить воду, взбивать масло; она будет вынуждена приложить все силы, чтобы оставаться привлекательной и желанной для мужчин; а еще ей придется одаривать своего господина Свейна Синий Зуб, Верховного джарла Торвальдсленда, несказанными наслаждениями в его мехах, потому что, если она не сделает этого, он найдет других, которые с радостью бросятся выполнять любое его желание. Только став рабыней, Бера поняла, каким великолепным, привлекательным и сильным мужчиной является Свейн Синий Зуб, рядом с которым она провела многие годы. Впервые она посмотрела на него беспристрастно, глазами невольницы, и смогла сравнить с другими свободными мужчинами. Теперь она видела, сколь неотразим и могуществен ее господин. И тогда Бера решила, что будет старательно служить ему и сделает все, что в ее силах, чтобы доставить ему удовольствие и заслужить его любовь, если он, конечно, ей позволит. Бера подошла к другому гостю, чтобы наполнить его кружку медом из тяжелого горячего кувшина, который держала тряпкой, чтобы не обжечься. Она вся покрылась потом. Рабыня выглядела совершенно счастливой.
 Я выпил.
 Лия снова прижалась ко мне, и я на нее посмотрел.
 — А ты, оказывается, распутница, — сказал я ей.
 Она взглянула на меня и ответила:
 — Девушкам в ошейнике не позволено сдерживать свои желания.
 Это было чистой правдой. Рабыни должны открыто демонстрировать сексуальные желания. Если они этого не делают, их наказывают хлыстом. На земле Лия была скромной, сдержанной девушкой, даже немного высокомерной. Она сама рассказала мне об этом. Но на Горе, среди других рабынь, ей более не было позволено лгать и притворяться. Здесь ей вменялось в обязанность открыто выражать свои самые тайные желания, полностью отдаваясь мужчине, который может, если захочет, жестоко над ней посмеяться. Вот пример, разъясняющий эту мысль. У каждой нормальной, здоровой женщины периодически возникают разные пугающие ее желания. Ну, скажем, танцевать обнаженной перед своим господином. Превратившись в рабыню, женщина должна делать то, о чем тайно мечтала многие годы. Какой беспомощной и уязвимой она становится! Танец кончается, и она падает на песок или пол. Удалось ли ей порадовать своего господина? Она сделала все, что было в ее силах. Она поднимает голову. Ее гордость исчезла вместе с одеждой — остался только ошейник. В глазах стоят слезы. Она во власти своего повелителя. Если он недоволен, рабыня испытывает жгучий стыд: она потерпела поражение. Вполне возможно, что ее продадут. Однако, даже если невольница видит, что ее танец доставил удовольствие, она все равно не может рассчитывать на уважение, ее статус остается прежним. Ведь она танцевала, как рабыня. Лия посмотрела на меня, и я снова ее поцеловал. Девушка задрожала. Она танцевала просто великолепно. А позднее, когда я отправился с ней на меха, она доставила мне немало удовольствий. Я посмотрел на нее сверху вниз. С мокрыми от слез глазами Лия нетерпеливо потянулась ко мне губами. Я поцеловал ее. Раздвоенная Борода сделал мне прекрасный подарок.
 — Я буду говорить! — воскликнул Свейн Синий Зуб, выпрямившись во весь рост с полным меда рогом в руках. — Я отменяю принятый мной указ об Иваре Раздвоенная Борода. Теперь именем Свейна Синий Зуб, джарла Торвальдсленда, Ивар Раздвоенная Борода снова становится свободным воином нашей страны!
 Раздался громоподобный, восторженный рев.
 — Все обвинения с него сняты, а назначенный выкуп отменен! — громко провозгласил Свейн Синий Зуб.
 Снова послышались радостные крики. Мы пировали среди развалин сожженного зала Свейна Синий Зуб, куда принесли новые столы и скамьи. Ярко горели светильники и факелы. Весело полыхал огонь в огромном очаге, где жарились жирный Боск и тарск. Радостно смеющиеся рабыни осторожно поворачивали туши, чтобы мясо прожарилось со всех сторон.
 — Мы со Свейном Синий Зуб, — заявил Ивар Раздвоенная Борода, поднявшись на ноги так стремительно, что Хильда упала с его колен, — окончательно разрешили все наши разногласия.
 Снова послышался смех. За голову Ивара Раздвоенная Борода была назначена награда. Свейн Синий Зуб хотел его смерти.
 — Не вызывает сомнения, — продолжал Ивар, — что в дальнейшем они могут возникнуть снова.
 Воины в зале Свейна Синий Зуб веселились от души.
 — Настоящему мужчине просто необходимо иметь сильных, достойных врагов. — Раздвоенная Борода поднял свой рог с медом, глядя на Свейна Синий Зуб. — Ты замечательный воин, Свейн Синий Зуб, и ты был достойным врагом.
 — А теперь я, если это будет в моих силах, — ответил Синий Зуб, — постараюсь стать достойным другом.
 После чего Синий Зуб взобрался на стол, и несколько удивленный Ивар последовал его примеру. Потом они подошли друг к другу и со слезами на глазах обнялись.
 Должен сказать, что в этот миг мало у кого из сидевших в этом сгоревшем зале глаза оставались сухими.
 Свейн Синий Зуб, обнимая Ивара Раздвоенная Борода, хрипло крикнул:
 — Знайте же все: с этого дня Ивар Раздвоенная Борода становится одним из джарлов Торвальдсленда!
 Мы все, как один, вскочили на ноги и радостно взревели, ликуя — велика была честь, оказанная Синим Зубом Ивару Раздвоенная Борода.
 Ивар разом перестал быть отщепенцем, превратившись в одного из самых могущественных джарлов Севера.
 Древки копий застучали по щитам. Я стоял гордый и счастливый за своего друга. Пока воины радостно вопили, а оружие оглушительно ударяло по щитам, я посмотрел туда, где на высоком столбе висела голова курии, которого я убил в шхерах Варса. Чтобы стать великим воином, как говорил Ивар Раздвоенная Борода, нужно иметь могучих врагов. Я поглядел на огромную мохнатую голову курии.
 «Интересно, — подумал я, — понимают ли люди, сколь силен их враг, сумеют ли они, маленькие и слабые, противостоять такому ужасному противнику?» Курии, как мне казалось, являясь продуктом долгого и жестокого естественного отбора, куда лучше людей приспособились к доминирующей роли в жизни. Да, это более чем достойный противник. Сумеет ли человек, проявив бесстрашие, ярость, агрессивность и ум, противостоять им? В определенном смысле, в своем собственном мире у человека нет естественных врагов, не считая его самого. Я смотрел на огромную страшную голову курии. Теперь эти могучие животные столкнулись с настоящим противником. Чем закончится величайшее противостояние? Кто знает, долго ли сможет продержаться человек?
 — Дары! — воскликнул Ивар Раздвоенная Борода.
 И тут же выступили вперед его люди с огромными ящиками и мешками. Они высыпали их содержимое на пол перед столами. Это была добыча, награбленная в храме Кассау, и сапфиры Шенди, которые ему предстояло уплатить по указу Свейна Синий Зуб. Стоя по колено в драгоценностях и золоте, Ивар, смеясь, начал раздавать их присутствующим в зале. Потом ему принялись помогать его люди. Затем Ивар приказал обнаженным рабыням разносить сапфиры в кубках гостям, сидящим за столами, причем невольницам предписывалось, опустившись на колени, протягивать воинам кубки так, словно в них было вино. Я заметил, что Хрольф с Востока, таинственный исполин, взял один камень из кубка, предложенного ему стоящей на коленях обнаженной красоткой в ошейнике. Он положил его в свой кошель, словно на память. Ко мне подошел сам Ивар Раздвоенная Борода и вложил в руку сапфир Шенди.
 — Спасибо тебе, Ивар Раздвоенная Борода, — сказал я и тоже спрятал сапфир, который имел для меня огромный, скрытый для всех смысл.
 — Ивар! — крикнул Свейн Синий Зуб, когда сокровища были розданы, и показал рукой на Хильду, которая сидела рядом с Раздвоенной Бородой. — Разве ты не собираешься расстаться и с этой хорошенькой безделушкой?
 — Нет! — рассмеялся Раздвоенная Борода. — Эту маленькую безделушку я оставлю себе!
 Он обнял и поцеловал Хильду, а она прижалась к нему, забыв обо всем на свете, как и положено хорошей рабыне.
 — Гости! — выкрикнул кто-то из людей Свейна Синий Зуб. — К Свейну Синий Зуб пожаловали гости!
 Мы посмотрели туда, где когда-то располагались двери, ведущие в пиршественный зал Свейна Синий Зуб.
 — Пусть войдут, — сказал Свейн Синий Зуб и встал из-за стола, взяв в руки чашу с водой и полотенце, что бы встретить новых гостей. — Освежитесь и входите, — пригласил он.
 Двое мужчин, которых сопровождала охрана, ответили на приветствие Свейна Синий Зуб, вымыли руки и лица и выступили вперед. Я поднялся на ноги.
 — Мы тебя искали, — сказал Самос из Порт-Кара. — Я боялся опоздать.
 Я молчал.
 Он повернулся и посмотрел на огромную, лохматую голову курии, насаженную на шест.
 — Что это?
 — Грендель, — ответил я ему.
 — Я не понимаю, — сказал он.
 — Это я так пошутил. — Сидевшая рядом со мной Лия отшатнулась, прижав ко рту руку. — Да, — сказал я, повернувшись к ней.
 Она родилась на Земле и была свободной, пока ее не сделали рабыней на Горе. Лия поняла, что я имел в виду. Войны между Царствующими Жрецами и Другими, куриями, велись уже многие века. Я не знаю сам и думаю, что не имеющим отношения к Рою тоже неизвестно, когда возникли первые контакты и когда Царствующие Жрецы впервые поняли, что в их системе появились гости, что у ворот стоят опасные захватчики, угрожающие их благополучию, намеревающиеся подчинить себе целые планеты. Вполне может статься, что легендарный Грендель был курией, которому удалось спастись во время вынужденного приземления какого-нибудь корабля, или он входил в разведывательную экспедицию. А возможно, в качестве наказания его высадили на Землю, например за убийство или нарушение дисциплины на корабле.
 — Как тебе удалось найти меня? — спросил я.
 — Яд с клинков воинов Саруса из Тироса по-прежнему течет в твоей крови, — ответил он.
 — Противоядия нет, — бросил я ему. — Так мне сказал Искандер из Тарии, которому известен этот яд.
 — Воин, я принес противоядие, — сказал человек, стоявший рядом с Самосом.
 — Ты Сарус из Тироса, — проговорил я. — Ты хотел захватить меня в плен, отнять мою жизнь. Мы сражались, как враги, в лесу.
 — Говори, — приказал Самос.
 Сарус посмотрел на меня. Это был сухощавый, сильный человек с ясными глазами и множеством шрамов на лице. Он происходил не из очень знатной семьи Тироса, но сумел получить чин капитана. И говорил он не как человек, рожденный в высших слоях общества; его речь формировалась в порту острова Убарат, где он на протяжении многих лет, как мне рассказывали, возглавлял банду пиратов; когда его поймали, он предстал перед Ченбаром Морским Слином и ожидал смертного приговора за свои преступления. Однако он понравился Ченбару, и тот научил Саруса обращаться с мечом. Очень быстро, благодаря природному уму и ловкости, молодой разбойник стал офицером убара. Они дружили как братья. Не сомневаюсь, что в Тиросе не нашлось бы человека, более верного своему убару, чем Сарус. Освободившись из темницы Порт-Кара, в которую он попал благодаря мне, и вернувшись в Тирос, Ченбар поручил именно Сарусу найти и захватить в плен убара Ара Марленуса и адмирала Порт-Кара Боска. Впрочем, я писал об этом в другом месте.
 — Оружие моих людей без нашего ведома, еще до того, как мы покинули Тирос, — сказал он, — обработали ядом, изобретенным Салиусом Максимусом, бывшим когда-то убаром Порт-Кара.
 Салиус Максимус был одним из пяти убаров Порт-Кара, правивших городом. На смену им пришел Совет Капитанов под председательством Самоса, Первого Капитана Порт-Кара. Остальными четырьмя убарами были Чанг, Найгель, Этиоклес и Генриус Сивариус, последний из которых, однако, не имел истинной власти — от его имени правил дядя Сивариуса, Клаудиус, исполнявший роль регента. Этиоклес сбежал; я слышал, что он отправился в Кос, где стал советником тамошнего убара, великого Лариуса из города Джад. Найгель и Чанг остались в Порт-Каре, по-прежнему выполняя роль высокопоставленных капитанов в Городском Совете. Они сражались против объединенных флотов Тироса и Коса — без их помощи Порт-Кар не смог бы одержать величайшую победу 25 се'кара, первого года Совета Капитанов, в год 10120 Контаста Ар, со дня основания Ара. Клаудиус, исполнявший роль регента за Генриуса Сивариуса, убил его отца и покушался на жизнь самого мальчика, но пал от руки молодого моряка, бывшего раба по имени Фиш, в моем доме.
 Местонахождение Генриуса Сивариуса, за чью голову назначили награду, оставалось неизвестно Совету Капитанов. Юноша по имени Фиш, кстати, по-прежнему состоял у меня на службе, в Порт-Каре. Теперь он называет себя Генриус. Салиус Максимус, самый образованный из бывших убаров Порт-Кара, химик, поэт и отравитель, пытался найти убежище в Тиросе; оно было ему предоставлено.
 — Клянусь, что это истинная правда, — продолжал Сарус. — Мы, воины Тироса, не пользуемся ядами. Когда мы вернулись в Тирос, Салиус поинтересовался, получили ли ранения наши враги, а когда я сообщил ему, что тебя ранили, он так расхохотался, что меня это обеспокоило. И тогда я заставил его рассказать мне правду. Я был возмущен. Только благодаря тебе мои уцелевшие люди и я остались в живых. Марленус отвел бы нас в Ар, где приказал бы публично пытать, а потом казнить. Ты поступил благородно, признав нас, как воинов, собратьями по мечу. Я потребовал от негодяя противоядие. Салиус Максимус весело рассмеялся и сообщил мне, что его не существует. Сначала я решил убить мерзавца, а затем отплыть в Порт-Кар, чтобы передать свою жизнь в твои руки. Когда мой клинок коснулся груди отравителя, мой убар Ченбар уговорил меня пощадить Салиуса. Тогда я рассказал своему убару о позоре, который Максимус навлек на всех нас. «Я избавил тебя от врага! — вскричал Салиус. — Ты должен испытывать благодарность и наградить меня!» «Яд, — возразил Ченбар, — оружие женщин, а не воинов. Ты меня опозорил!» «Оставьте мне жизнь!» — воскликнул отравитель. «Сарус, у тебя еще остался отравленный клинок?» — поинтересовался мой убар. «Да, мой убар», — ответил я. «Через десять дней, подлый Салиус, — заявил мой убар, — я собственноручно нанесу тебе удар мечом Саруса. И тогда, если ты еще сможешь владеть своим телом, противоядие тебе очень пригодится». После этого смертельно побледневшего Салиуса Максимуса, чьи руки и ноги тряслись, словно листья на ветру, отвели в его покои, где он хранил свои бесконечные сосуды с ядами.
 Сарус улыбнулся. Он достал из сумки флакон с пурпурной жидкостью.
 — Его проверяли? — спросил Самос.
 — На теле Салиуса Максимуса, — ответил Сарус. — На десятый день я нанес ему несколько ударов отравленным клинком, коснувшись острием рук, ног и дважды правой щеки, так что теперь на лице у него остался шрам, свидетельствующий о его позоре.
 Я улыбнулся. Салиус Максимус был красивым человеком, к тому же ужасно тщеславным. Ему наверняка не слишком понравилось то, что с ним сделал Ченбар.
 — Уже через несколько секунд, — продолжал Сарус, — отвратительный яд начал оказывать свое действие. В глазах Салиуса появился безумный страх. «Противоядие! Противоядие!» — молил он. Ченбар приказал одеть его, как убара, и посадить в кресло, а потом мы ушли. Мы хотели, чтобы яд как следует проник в его кровь. Назавтра, в полдень, он получил противоядие, которое оказалось эффективным. Салиус остался советником Ченбара. Он ужасно злится, что лишился своей красоты. Мы хорошо развлеклись, глядя на то, как другие советники над ним издеваются. Он не слишком любит тебя, да и меня тоже, Боск из Порт-Кара.
 — Он назвал тебя «Боск из Порт-Кара»? — с удивлением проговорил Ивар Раздвоенная Борода, стоявший рядом со мной.
 Я улыбнулся.
 — Многие знают меня под этим именем, — ответил я.
 Сарус протянул мне флакон. Я взял его.
 — Как выяснилось, — сказал Сарус из Тироса, — действие противоядия сопровождается лихорадкой и бредом, но в результате тело очищается и от яда, и от противоядия. Я передаю тебе этот флакон, Боск из Порт-Кара, вместе с извинениями моего убара Ченбара и моими собственными.
 — Меня удивляет, что Ченбар Морской Слин так беспокоится о моем благополучии, — сказал я.
 Сарус рассмеялся:
 — А он вовсе и не беспокоится о твоем благополучии, воин. Его гораздо больше волнует честь Тироса. Ченбар с удовольствием бы встретился с тобой в боевом круге Тироса, чтобы сразиться на кинжалах. Ты доставил ему массу неприятностей: он потерпел поражение, ты заковал его в цепи и посадил в темницу, а у моего убара хорошая память. Нет, его совсем не беспокоит твое благополучие. Он только хочет, чтобы ты был сильным и здоровым, когда вы встретитесь и сразитесь.
 — А как насчет тебя, Сарус? — поинтересовался я.
 — Я беспокоюсь о твоем благополучии, Боск из Порт-Кара, — спокойно ответил Сарус. — На берегу Тассы ты подарил мне и моим людям жизнь и свободу. Я этого никогда не забуду.
 — Ты хороший командир, — сказал я, — ведь тебе удалось привести всех своих людей, даже тех, кто был ранен, с берега Тассы в родной город.
 Сарус опустил глаза.
 — В моем доме в Порт-Каре, — продолжал я, — найдется место для человека вроде тебя, если ты согласишься мне служить.
 — Мое место в Тиросе, — ответил Сарус. А потом добавил: — Выпей противоядие, Боск из Порт-Кара, чтобы восстановить честь Ченбара, Саруса и Тироса.
 Я вынул пробку из флакона.
 — Это может быть яд, — сказал Самос.
 Я понюхал жидкость. Запах оказался сладковатым, чем-то похожим на аромат тарийского сиропа.
 — Да, — согласился я, — может быть, это яд.
 Самос был совершенно прав. Вполне возможно, что я держал в руках смертельную дозу какого-нибудь нового яда. Я подумал о Тарии, о ее винах и банях. План уничтожения Боска из Порт-Кара, рожденный на берегах Тассы, мог быть приведен в исполнение в зале Свейна Синий Зуб.
 — Не пей, — сказал мне Раздвоенная Борода.
 Однако я почувствовал после сражения с куриями, как в моем теле, пусть и на короткое время, снова заговорил яд. Я не сомневался, что пройдет немного времени, и я опять стану затворником в огромном доме в Порт-Каре, прикованным к креслу и закутанным в теплые одеяла. Если ничего не делать, яд меня победит.
 — Я это выпью, — сказал я Ивару Раздвоенная Борода.
 Ивар посмотрел на Саруса из Тироса и сказал:
 — Если он умрет, твоя смерть не будет приятной и быстрой.
 — Я ваш заложник, — ответил Сарус.
 — Ты, называющий себя Сарусом из Тироса, — продолжал Ивар, — выпей первым.
 — Тут недостаточно для двоих, — ответил Сарус из Тироса.
 — Наденьте на него цепи, — приказал Раздвоенная Борода.
 Цепи появились мгновенно.
 — Сарус из Тироса, — напомнил я Ивару, — является гостем в доме Свейна Синий Зуб.
 На Саруса не надели цепей. Я поднял флакон, салютуя Сарусу из Тироса.
 — Пью за честь Тироса! — объявил я.
 И осушил флакон.




 Глава 22. Я ПОКИДАЮ СЕВЕР


 Обнаженные невольники и рабыни носили груз на «Хильду», корабль Ивара Раздвоенная Борода, стоящий у причалов, построенных за полями Ярмарки. Мы собрались на пирсе.
 — Ты не хочешь вернуться в Порт-Кар со мной и Сарусом? — спросил Самос.
 — Нет, — ответил я улыбаясь, — мне еще не удалось найти защиту от гамбита топора джарла, поэтому я отправлюсь на Юг на корабле Ивара Раздвоенная Борода.
 — Может быть, — сказал Самос, — когда ты вернешься в Порт-Кар, мы обсудим кое-какие важные проблемы.
 — Может быть, — улыбнулся я.
 — Я вижу, — заявил Самос, — что здесь, на Севере, ты изменился и снова нашел себя.
 Я пожал плечами.
 Один из матросов привел Телиму. Она оставалась обнаженной. Волосы закрывали ее лицо. Руки сковали за спиной грубыми наручниками Севера. Шею украшал широкий — почти в три дюйма — кожаный курийский ошейник с кольцом. Последние пять дней она провела прикованной к шесту в маленьком загоне. Она посмотрела на Самоса, который с нескрываемой ненавистью взглянул на беззащитную обнаженную рабыню, а потом быстро опустила глаза.
 Он прекрасно знал, какую роль она вполне сознательно сыграла в стратегическом плане курий.
 — Ее ждет суровое наказание, — сказал он.
 — Ты говоришь о моей рабыне, — напомнил ему я.
 — Ах вот оно что! — усмехнулся Самос.
 — Я сам позабочусь о ее наказании, — бросил я. Телима подняла на меня глаза, в них был страх. — Посади ее на корабль, — приказал я матросу.
 Он толкнул невольницу вперед, и Телима, спотыкаясь, взошла по сходням на корабль.
 В Порт-Каре я сниму с нее курийский ошейник и надену свой. А потом как следует накажу хлыстом. Ей предстоит служить в моем доме, как самой обычной невольнице.
 На лбу у меня красовался талмит джарла. Сегодня утром Свейн Синий Зуб перед толпой ликующих воинов подарил его мне.
 — Тэрл Рыжий, — сказал он, — я повязываю тебе этот талмит — теперь ты джарл Торвальдсленда!
 Меня подняли на щиты восторженно вопящие воины, и я увидел стройный пик Торвальдсберга, а на западе сверкающие воды Тассы.
 — Никогда прежде, — продолжал Свейн Синий Зуб, — джарлом не становился человек, рожденный не на Севере.
 И снова раздались радостные крики, древки копий застучали по щитам. Я понимал, что мне действительно оказана высочайшая честь. Я поднял вверх руки, стоя на щитах, — джарл Торвальдсленда. Теперь, если возникнет необходимость, я могу послать стрелу войны и на мой зов ответят воины Торвальдсленда; могу командовать кораблями и людьми; могу сказать любому суровому, бесстрашному северянину: «Следуй за мной, нужно сделать кое-какую работу», и они пойдут, взяв оружие и необходимые припасы, спустив на воду корабли и подняв паруса: «Наш джарл призвал нас, пусть ведет за собой, мы должны выполнить его приказ».
 — Благодарю тебя, — сказал я Свейну Синий Зуб.
 — Я желаю тебе удачи, Боск из Порт-Кара, — сказал Самос.
 — Тэрл Кэбот, — поправил я его.
 — Я желаю тебе удачи, Тэрл Кэбот, — с улыбкой повторил он.
 — Пусть и тебя не покидает удача, Самос, — сказал я.
 — Пусть попутный ветер всегда дует в твои паруса, воин, — пожелал мне на прощание Сарус.
 — И тебе удачи, воин, — сказал я.
 Самос и Сарус ушли с причала. Они отправились на корабль Самоса, на котором прибыли в Торвальдсленд.
 Над головами у нас кричали чайки. Воздух был свежим и чистым, небо голубым.
 Я смотрел, как невольницы грузят корабль. Мимо меня, сгибаясь под тяжелыми ящиками, прошла Эльгифу, или Булочка, а потом Гунхильда и Ольга. Пухлые Губки и Хорошенькие Ножки сошли обратно на причал за новым грузом. Хильда, слегка покачиваясь, тащила тяжелый мешок с солью. У Тири на плечах болтались две пустые корзины. Она носила на корабль тоспиты и овощи, которые складывала в специальный ящик. Вульфстан, некогда живший в Кассау, а теперь ставший воином Торвальдсленда, отвечал за погрузку провизии на корабль.
 — Принеси еще таспитов, рабыня! — крикнул он.
 — Слушаюсь, господин, — ответила Тири.
 Я видел, как на борт корабля поднялся Ролло. В руках он держал большой топор и мешок из шкуры слина. Ролло первым из гребцов занял свое место.
 Вскоре появились рабыни, которые несли меха с водой. Они шли медленно, согнувшись, осторожно ступая, чтобы не потерять равновесие, а тяжелые влажные меха лежали у них на плечах. Среди них я заметил Медовый Пряник и «золотую девушку» Раздвоенной Бороды — ту, что носила южные шелка. Теперь она работала наравне с остальными невольницами. Не думаю, что на Юге ее заставляли делать такую же работу. Она споткнулась.
 — Не отставай, — прикрикнула на нее идущая следом рабыня, — иначе нас высекут!
 Южанка застонала и, с трудом передвигая босые ноги, стала подниматься по деревянным сходням на палубу корабля. Среди рабынь находилась и Бера, ее и не скольких других невольниц Синий Зуб отдал в распоряжение Вульфстана, чтобы они помогали при погрузке корабля. Она была обнажена. Остальные девушки, возмущенные тем, что ей позволили остаться в тунике, заставили ее раздеться. Свейн Синий Зуб отлично повеселился. Хозяева предпочитают не вмешиваться в ссоры рабов.
 Я посмотрел на небо. Оно было ослепительно голубым. Чуть больше дня я пролежал в лихорадке и забытьи, в то время как в моем теле противоядие сражалось с отравой. Я весь покрылся потом, кричал и неистовствовал, но в конце концов отшвырнул меха в сторону.
 — Я хочу мяса и женщину, — заявил я.
 Раздвоенная Борода, просидевший рядом со мной все это время, обнял меня за плечи, а потом приказал принести кусок жареного боска, горячее молоко, желтый хлеб и пагу. А когда я все это проглотил, к моим ногам швырнули Лию.
 Я поднялся по сходням и остался стоять на палубе, глядя на море. Над Тассой дул легкий ветерок.
 Интересно, что мое лихорадочное состояние на этот раз было совсем не таким, как тогда, много лет назад, когда яд впервые попал в мою кровь. Я стал до того жалок, слаб и несчастен, что даже умолял женщину, которая была всего лишь рабыней, полюбить меня. Однако на Севере, в Торвальдсленде, я изменился. На свет появился новый Тэрл Кэбот. Когда-то на свете жил мальчик с таким именем, наивный, тщеславный, с немудреными мечтами, потрясенный тем, что нарушил свой собственный кодекс и обнаружил слабость там, где рассчитывал найти только силу. Тот мальчик погиб в дельте Воска; вместо него появился Боск из Порт-Кара, жесткий и беспринципный, ставший настоящим мужчиной; теперь же родился новый человек, которого я мог бы, если бы захотел, снова называть Тэрлом Кэботом. Я изменился. Здесь, вместе с Раздвоенной Бородой, с морем и ветром, в его зале, принимая участие в пирах и сражениях, я стал совсем иным человеком. На Севере моя кровь познала себя; на Севере я понял, что такое сила и как можно выстоять в одиночку. Я подумал о куриях. Они были опасными врагами. И вдруг, совершенно необъяснимо, меня охватила любовь к ним. Я вспомнил голову огромного курии, насаженную на кол, рядом с развалинами зала Свейна Синий Зуб. Слабый человек не осмелится противостоять такому чудовищу. Я рассмеялся, понимая, сколь слабы жители Земли. Только сильный человек может вступить в бой со зверем, который зовется курия. Ты должен быть равен ему по силе, уму, ярости и свирепости. На Севере я перестал быть слабым. Я понял, сколь сильна объединенная воля жителей Гора, которая не имеет ничего общего с волей ничтожных, неуверенных в себе, жалких жителей Земли. Я почувствовал, как меня наполняет неожиданная, незнакомая мне до сих пор радость. Мне удалось познать наконец, что значит быть мужчиной. Я стал горианцем.
 Лия поднялась на корабль. Она была босиком. Я дал ей короткую шерстяную невольничью тунику, доходившую до бедер; без рукавов, с глубоким вырезом, подвязанную вместо пояса шелковистой веревкой. Она несла на плечах в мешке из шкуры слина мои вещи. Я показал ей скамейку, под которую она должна была их сложить. На шее у нее был черный железный, северный, ошейник. Лия повернулась и сошла с корабля, чтобы принести остальные мои вещи. У нее была отличная походка. Она знала, что я за ней наблюдаю. Я радовался тому, что она принадлежит мне.
 Я посмотрел на море. Прошлым летом, оправившись в леса, чтобы спасти Талену, в одной из таверн Лидиуса я встретил девку по имени Велла, которую когда-то звали Элизабет Кардуэл. Она была великолепной пага-рабыней. Вспомнив ее, я облизнул губы. Я собирался спасти Талену, и в мои намерения не входило обременять себя другой девкой, поэтому я не поддался на ее уговоры, когда она умоляла меня купить ее, а потом отпустить на свободу. Разве можно обращаться с подобной просьбой к горианскому мужчине? Такое могло прийти в голову только девице с Земли. Но, даже несмотря на глупость или скорее наивность Элизабет, она нравилась мне. Я снова вспомнил о Талене, от которой отказался отец, Марленус из Ара. Теперь она находилась в Аре, в заключении. Она оскорбила меня в Порт-Каре. Я улыбнулся. Велла, Элизабет Кардуэл, осталась в Лидиусе в пага-таверне. Однажды, против моего желания, она сбежала в Сардар, когда я, глупый землянин, хотел вернуть ее домой, где она находилась бы в безопасности. Такой поступок был очень рискованным, и она стала рабыней. Я встретил ее в таверне Лидиуса. Гор — опасный мир, в особенности для красивой женщины. Если их не защищает город и Домашний Камень, им редко удается избежать рабского ошейника, клейма и цепей очередного хозяина. Элизабет поступила смело, однако она проиграла. Я оставил ее в Лидиусе, на милость Сарпедона, хозяина таверны, и его посетителей. Теперь я понимаю, что совершил тогда ошибку. Элизабет была очень хорошенькая. Глупо было бы возвращать такую привлекательную девку на Землю. Вернувшись в Порт-Кар, обязательно выкуплю ее через посредника, если только меня кто-нибудь уже не опередил. Да, размышлял я, было бы очень глупо возвращать такую девку на Землю. Я куплю Веллу, если за нее не заломят бешеную цену, и оставлю на Горе, сделав своей собственной рабыней. Я вспомнил, как некогда в бреду, сражаясь с ядом, я рыдал и молил ее о любви. Теперь мне это казалось совершенно невозможным, однако я не забыл, как это было. На Севере я изменился. На сей раз девка появилась в моем бреду совсем иначе. Я не звал ее и не молил о ласке и любви. В свете факелов я видел ее в загоне для рабынь, обнаженной, во власти хлыста, выставленной на продажу. И я купил Веллу. «Не возвращай меня на Землю», — умоляла она. «Я и не собирался», — ответил я. Тогда она с ужасом посмотрела на меня, а я, вернувшись в свой дом, поместил девку, которую когда-то, на Земле, звали Элизабет Кардуэл, вместе с другими невольницами.
 Ивар Раздвоенная Борода быстрыми, уверенными шагами взошел на палубу. Вслед за ним, весело хихикая, предвкушая морское путешествие, на корабль поднялись его рабыни. За ними последовала куда менее веселая «золотая девушка» с сережками в ушах. Она явно не спешила. Тогда один из матросов схватил ее за шиворот и сильно толкнул к сходням. Рыдая, рабыня поднялась на палубу корабля Ивара Раздвоенная Борода.
 — На спину, — приказал матрос, — и подними ноги.
 Девушка повиновалась. Он надел на нее ножные кандалы, особое устройство которых не позволит ей подняться на ноги. Когда она научится быть более услужливой, веселой и доброжелательной, с нее их снимут; я не сомневался, что к тому времени, когда мы доберемся до Порт-Кара, она примется вести себя так, как хочет Раздвоенная Борода. Я посмотрел на нее. Наши взгляды встретились, и она опустила глаза, по ее щекам текли слезы. Я ее уже использовал. Она знала свое дело. Однако у меня ушло куда больше времени на то, чтобы возбудить ее, чем когда я имел дело с обычной рабыней. Мы с Раздвоенной Бородой и другими моряками быстро приведем ее в норму. Путешествие на Юг будет долгим. Обычно на то, чтобы возбудить свободную женщину, уходит треть ана — невольница часто отвечает на желание своего господина, как только он коснется ее. Я не знаю, почему так происходит. Наверное, тут есть две причины: первая — чисто психологическая. Ошейник сам по себе, как некий символ, по неизвестной мне причине быстро превращает даже самую холодную свободную женщину в рабыню, способную испытывать множество оргазмов. Может быть, они боятся, что их накажут хлыстом, если они не доставят своему господину удовольствие. Может быть, лишившись свободы выбора, вынужденные вести себя соответствующим образом, они, к своему ужасу, становятся страстными невольницами. Возможно, дело в том, что, оказавшись в полной зависимости от своего господина, они уступают инстинктам, упрятанным в самых глубинах их подсознания. Я не знаю. Вторая причина кажется мне куда более простой. Она заключается в том, что их очень часто используют. Если у их господина достаточно свободного времени, это происходит три, четыре, а то и больше раз в день.
 Невольница, естественно, не имеет никаких прав. Ее можно использовать на протяжении нескольких часов. Ее желания не имеют ни малейшего значения. Частое использование рабыни учит ее отдаваться с восторгом и исключительным умением. А еще можно добавить, что рабыня, оказавшись в объятиях своего господина, должна, если он ей прикажет, под угрозой наказания хлыстом или смерти вслух выражать свои чувства и ощущения, тем самым многократно умножая и усиливая их. Таким образом ее заставляют быстрее возбуждаться, чтобы сделать наслаждение, которое испытывает она сама и ее господин, еще более изысканным. Этот приказ, иногда выраженный в самой строгой форме, заставляющий невольницу выражать вслух свои ощущения, демонстрировать их открыто, дает возможность господину узнать, где находятся ее самые слабые места и использовать эти знания в своих собственных целях. Она должна выдать себя. У нее нет выбора. Она является инструментом страсти, на котором он играет, наслаждаясь великолепной музыкой ее движений и криками. Она сама отдает себя в его власть. Не вините ее. У нее нет выбора.
 Следом за последними девушками, несущими остатки моих вещей, на корабль поднялась Лия и встала рядом со мной. Затем Оттар, Горм и остальные люди Раздвоенной Бороды прошли по сходням на корабль. Тири стояла рядом со скамейкой Вульфстана, который уже держал в руках весло. Телиму приковали за шею к мачте, и она опустилась на колени.
 И вот корабль Ивара Раздвоенная Борода готов отправиться в путь. Длинные шесты оттолкнули «Хильду» от берега. Горм встал у рулевого весла, установленного на корме по правому борту. Моряки подняли щиты на борт, засунули свои вещи под скамейки и взяли весла в руки. Очень медленно стройный корабль Ивара Раздвоенная Борода отплыл от берега в сторону блистающей Тассы. Весла опустились в воду, огромный красно-белый парус развернулся на мачте из игольчатого дерева. Я посмотрел на пристань. Мы с Раздвоенной Бородой подняли руки, салютуя людям, пришедшим нас проводить. Мы увидели Свейна Синий Зуб, на шее которого висел зуб ханджерского кита, выкрашенный в синий цвет. Он поднял руку. Рядом с ним на коленях стояла Бера, одна из его невольниц. А еще я заметил Бьярни из лагеря Торстейна, он помахал мне копьем, рядом с ним стояли юноша и его приятель, за которых я сражался с Бьярни на дуэли, они тоже махали мне руками. На пристани собралось много вооруженных воинов и девок.
 Один из матросов помог «золотой девушке» подняться на ноги, чтобы она могла видеть происходящее, а потом снова швырнул ее на палубу.
 Телима стояла у мачты, к которой ее приковали за шею. Я сердито посмотрел на нее, и она немедленно опустилась на колени. В моем кошеле лежал сапфир Шенди и тяжелый спиральный золотой браслет, который я снял с руки убитого мной курии. Вдалеке высился Торвальдсберг.
 Хрольф с Востока согласился отнести стрелу войны в Торвальдсберг.
 Когда он уходил из развалин зала Свейна Синий Зуб, я бросился вслед за ним, но догнал его лишь в пасанге от лагеря.
 — Как тебя зовут на самом деле? — спросил я.
 Он посмотрел на меня и улыбнулся. Его ответ показался мне странным.
 — Меня зовут Торвальд, — сказал он.
 А потом повернулся и пошел в сторону Торвальдсберга.
 «Меня зовут Торвальд», — сказал он. И ушел.
 — Эй! — крикнул Ивар Раздвоенная Борода и, треснув меня по спине, обнял за плечи. — Отличный ветер!
 В следующее мгновение он уже приступил к своим обязанностям капитана.
 Я прошел между скамьями на нос и стал смотреть на море. Лия последовала за мной. Она выглядела очень соблазнительной. Я заглянул ей в глаза, потом стянул тунику с ее груди.
 — Твоя рабыня мечтает доставить тебе удовольствие, — сказала она.
 — Разденься, — приказал я.
 Она развязала шелковистую веревку и сбросила с себя тунику.
 — К моим ногам, — скомандовал я.
 — Слушаюсь, господин, — прошептала Лия и, не глядя на меня, легла на бок, положив голову на руки.
 А я снова повернулся к морю.
 Я думал о многом: об Аре, Марленусе, Талене, поведением которой был недоволен. Когда я был калекой, она презирала меня, продемонстрировав свою гордыню. Талена считала, что слишком хороша для Боска из Порт-Кара, и я позволил ей вернуться в Ар. Может быть, когда-нибудь мы еще встретимся. И она увидит совсем другого человека.
 Интересно, что она почувствует, когда ей на голову накинут капюшон, в рот засунут кляп, разденут, швырнут в седло тарна, предварительно связав, и превратят в бесправную рабыню. Публиус, мой повар, размышлял я, найдет на кухне подходящую работу для этой девки; после того, как она доставит мне удовольствие, я отдам ее Публиусу. Я не сомневался, что дочь, точнее, та, что когда-то была дочерью Марленуса из Ара, пройдя соответствующее обучение, будет прекрасным дополнением к невольницам на моей кухне. Может быть, прежде чем позвать девку на ночь, я заставлю ее вымыть пол в моих покоях.
 Я вспомнил, как искал ее в лесах, потому что хотел восстановить наши отношения, занять высокое положение на Горе, увеличить свое богатство и добиться власти на планете, чтобы со временем стать убаром всего мира. Как ни странно, сейчас богатство и власть, которые казались мне такими важными, когда я искал Талену, интересуют меня совсем мало. Небо, море и корабль, на котором я плыву, значат куда больше. Я уже не мечтаю стать убаром. Потому что сильно изменился на Севере. То, что заставляло меня двигаться вперед в лесах, теперь казалось незначительным и бессмысленным. Меня ослепили ценности цивилизации. Все, чему меня учили, оказалось фальшивым. Я понял это, когда стоял на вершине Торвальдсберга и смотрел на раскинувшиеся подо мной прекрасные земли. Даже курии, поднявшись на эту высоту, остановились, ошеломленные, не в силах отвести глаз от великолепных земель Торвальдсленда. Север многому меня научил.
 Я снова взглянул на море и на небо. По небу бежали белые облака. Где-то за четвертым кольцом, за поясом астероидов, нарушая границы, установленные для них Царствующими Жрецами, терпеливо ждали своего часа стальные миры. Об этом я узнал от Самоса. Теперь враг подошел совсем близко. Где-то за этим спокойным небом с бегущими белыми облаками прячутся курии. Я вспомнил об огромной голове, насаженной на кол.
 Когда я вернусь в Порт-Кар, обязательно поговорю с Самосом.
 Я долго стоял на носу корабля. Стемнело. Я пнул ногой Лию, лежащую у моих ног. Она проснулась, поднялась на колени и поцеловала мой сапог.
 — Возьми свою тунику, — приказал я ей, — но не надевай ее. Спальный мешок из шкуры морского слина лежит возле моей скамьи. Расстели его на палубе между скамьями, затем забирайся внутрь и жди меня.
 — Слушаюсь, господин, — прошептала она.
 Я повернулся как раз вовремя, чтобы насладиться зрелищем — Лия забиралась в мешок.
 Я прошел мимо Телимы, прикованной к мачте. Цепь была пропущена через большое курийское кольцо на кожаном ошейнике. Она боялась поднять на меня глаза, просто опустилась на колени и отвернулась. Я слышал, как цепь стукнула о палубу. Волосы моей новой рабыни разметались по деревянным доскам и блестели в свете трех лун. Я прошел мимо, не останавливаясь.
 Разделся и засунул одежду под скамейку. Затем, обернув ножны ремнем, не вынимая клинка, засунул оружие в мешок, чтобы оно не пострадало от сырости, и забрался внутрь.
 — Позволь рабыне доставить удовольствие своему господину, — прошептала Лия.
 — Да, — ответил я.
 Она начала с жадностью целовать меня, пытаясь выразить все свои скрытые желания.
 К утру Лия заснула, и я прижал ее к себе. Я смотрел на паруса и звезды, сияющие над мачтой.
 Потом я выбрался из спального мешка, оделся и прицепил на бок стальной меч Гора.
 Я нашел Раздвоенную Бороду у рулевого весла и немного постоял с ним. Мы оба молчали.
 Я смотрел на море и звезды.
 Вернувшись в Порт-Кар, я должен обязательно поговорить с Самосом.
 А затем, слушая, как волны бьются о нос корабля, я снова взглянул на звезды и на море.