Аннотация: Скольких девушек бросают любимые? И ничего, поплакав в подушку, они постепенно забывают о предательстве. А вот Алена, красавица Алена не смогла пережить боль, когда узнала, что ее парень решил жениться на другой. Вот только обида ее настолько сильна, что даже после смерти не отпускает ее. И вот на треью ночь после похорон, едва луна коснулась ее могилы серебряным лучом — Алена встала и пошла на свадьбу к любимому.
 SHORT-версия. Полную версию читайте в изданной книге.


---------------------------------------------


 Мария Стрельцова
 Мертвая невеста


  Настоящий оптимист даже 
  на кладбище вместо крестов 
  видит плюсы. 

 Дневник Маши Стрельцовой:  http://venetzia.livejournal.com/  и  http://zhurnal.lib.ru/s/strelxcowa_m_e/ 
 E-mail:  streltsova@gmail.com 




 Глава первая



 Если вы не хотите платить карточные долги —
 положите фотографию кредитора в гроб к
 покойнику, и ему тут же станет не до вас.

    «Энциклопедия юного картежника».

 Текутьевский некрополь — единственное в Тюмени «правильное» кладбище.
 Невдалеке от центрального входа стоит маленькая церквушка, деревянная и облезлая, да только на других кладбищах и такой нет. Внутри бедненько, тесно, на полу постелены домотканые половички, а священник глуховат и любит выпить.
 Самоубийц тут рядом с честными христианами не хоронят — пожалуйте за оградку.
 Я дремала, пока меня несли к могиле. Гроб пах сосновой стружкой и новой тканью. Немного жали туфельки от Гуччи, что Олеся, моя сестра, в порыве щедрости одела на мое тело. Пока несли по освященной кладбищенской земле — гроб ощутимо нагрелся, мысли заволокло туманом, руки-ноги стали чугунными, я аж забоялась, что днище не выдержит такой тяжести и проломится. Вынесли за оградку — наваждение спало.
 Как сквозь плотный ватный кокон до меня доносились рыдания, да такие громкие да искренние, что даже приятно было. «Сколько раз говорила — вот умру, и вы тогда поплачете, все не верили», — с удовлетворением думала я.
 — Покойся с миром, Алена, — донеслось до меня окончание надгробной речи.
 «Да не дождетесь», — сонно подумала я.
 Днище гроба сильно ударилось об землю, мое мертвое тельце подпрыгнуло внутри. От возмущения я даже слегка проснулась. «Не дрова везете, — злобно думала я. — Где вас учили — разве можно так с дамами обращаться?»
 — Витек, — донесся хриплый голос. — Вроде криво гроб лег? Чё, поправить?
 — Да мертвячке не все ль равно?
 «Меня зовут Алёной, какая я тебе мертвячка!!!», — думала я, все больше злясь.
 Тонкий Олеськин вскрик, что-то глухо стукнулось об крышку гроба, и мужской голос, от которого у живых девчонок наверняка подгибаются коленки:
 — Девушка, осторожнее. Что ж вы прямо на край подошли, а если б упали?
 — Кто-нибудь помог бы выбраться, — всхлипнула сестра.
 — Примета нехорошая.
 — Да неужто мне Алёнка что худого сделает?
 «Напрасно ты так уверена», — пакостно усмехнулась я.
 — Она мертвая. А значит, все привязанности к живым в ней умерли.
 «И ты напрасно такое говоришь», — фотография Андрея ровно холодила мой затылок.
 Лежа в кромешной тьме, я с беспокойством вслушивалась, как на крышку гроба с глухим стуком падает земля. Как же я выйду? Ну Олеська, не могла сообразить, что мне такая глубокая могила совсем не нужна! Ведь понимала, что делает, когда засовывала самоубийце в гроб фотографию. И не зря ты не дала обрядить меня в дешевую покойницкую одежду — нет, я красовалась в закрытом платье из дымчато-серых кружев и в туфельках от Гуччи.
 Вскоре толстый слой земли надежно укрыл меня от мира живых. Пропали звуки и запахи, и я равнодушно подумала: «Вот и все».
 Меня похоронили.
 Я вслушалась в могильную тишину, и с неким удивлением осознала — тут уютно и безопасно. Комфортно. Пришло ощущение, что эта могила — мой дом, мой надежный союзник, который не предаст.
 Поплотнее закрыв глаза, я уснула, пережидая день. Могила обернула меня земляным пуховым одеялом, качала и баюкала, словно нежная мать. Я чувствовала, как червячки осторожно тычутся в крепкие доски, сокрушенно качают головой и отползают прочь. Да, милые, не с вашим счастьем полакомиться моим юным телом.
 А лишь только на небо выкатилась луна и коснулась серебряным лучом моей могилы, я поняла: «Пора». Фотография любимого как-то особенно сильно сковывала затылок льдом, требуя от меня действий.
 «Пора», — согласилась тьма, и я встала из могилы. Крышка гроба легко откинулась, земля вытолкнула меня снова в мир живых. Немного поколебавшись, я в первый раз в смерти открыла глаза и посмотрела вокруг.
 Тихо шуршали в траве букашки, в углу кладбища спал на лавочке какой-то пьянчужка. Вдали тускло светились окна церкви.
 «Ну что ж, поиграем», — лениво подумала я. Ужасно хотелось есть. И одновременно — ощутить в себе жизнь, хоть как-то.
 Внезапно вспомнилось, что Олеська что-то уронила на гроб перед тем, как меня закопали. Ну-ка, посмотрим, что там сестричка мне подарила. И я, встав на колени, опустила руку в могильную землю. Пошарилась в ней — и в ладошку легла какая-то коробочка. При лунном свете оказалось, что мобильник.
 Отлично. Сестра у меня большая умница.
 И тогда я набрала номер телефона, услышала родной голос и тепло сказала непослушными губами:
 — П-поздравляю, любимый.
 — Это кто? — настороженно спросил он, отказываясь верить в то, что это — мой голос говорит с ним. Я. Которую сегодня похоронили.
 Слышно было, что у него шумно. Музыка, нетрезвые выкрики. У моего любимого парня сегодня свадьба, знаменательное событие.
 А у меня похороны.
 — Как кто? Алёна это, н-не узнал, что ли?
 На миг у него явственно пропал дар речи, наступила гнетущая тишина. Я чувствовала его ужас, чувствовала, как на миг его сердце дало сбой — и бессознательно прижала трубку сильнее, впитывая его страх.
 — К-козленочек мой, ку-ку, — ласково позвала я.
 — Ну и шуточки у вас, — выдохнул он и бросил трубку.
 Я удовлетворенно улыбнулась.
 Узнал ты меня, милый, ох как узнал… Хоть и косноязычна теперь моя речь, но голос все тот же.
 Отряхнув платье и вычесав руками из волос комочки земли, я направилась ко входу на кладбище. С неудовольствием отметила, что у меня походка как у пьяного матроса. И туфли немилосердно жали, и ноги сгибались с трудом.
 Едва я сунулась в ворота, как кожу тут же немилосердно ожгло, я отскочила и зашипела разъяренной кошкой. Села на корточки, тщательно облизнула раздвоенным язычком обожженную руку, кляня себя за забывчивость: на кладбище земля освященная, и мне туда ходу нет.
 Крадучись, я добралась вдоль ограды до того угла, где спал пьянчужка. Посмотрела на него и позвала:
 — Иди сюд-да.
 Ветер отнес мой шепот к нему, влил в его уши, и он встрепенулся, с трудом поднял кудлатую голову.
 — Ид-ди сюда, — снова прошептала я, досадуя на то, как трудно мне дается речь.
 — Зачем? — хрипло отозвался он, недоуменно смотря на меня.
 Нежно улыбаясь, я расстегнула верхнюю пуговицу. Потом вторую, третью — ах, а про бюстгальтер-то Олеся и не вспомнила…
 — Ид-ди-и сюд-да…
 — Слышь, девка, замерзнешь ведь, — забеспокоился бомж. — Вон уж, заикаться начала.
 — А т-ты под-дойди и согрей, — ласково предложила я, раздвигая в стороны ткань.
 — Да что я, баб не видел? — отозвался он, равнодушно глядя на меня. — Ты б мне бутылку показала — мигом бы прибежал.
 — Вот т-так Россия и вырождается, — горько сказала я, застегивая пуговички.
 Бомж уронил голову на лавочку и блаженно захрапел, не зная, что только что чудом остался жив.
 На миг я прикрыла глаза, лелея свою злобу к нему. Никчемный человечишко, да будь я жива — я бы на тебя и не посмотрела. И пусть он меня интересовал исключительно с гастрономической целью — все равно было неприятно чувствовать себя отвергнутой.
 «Еще встретимся», — мысленно пообещала я ему и пошла прочь от кладбища.
 Ноги все так же шли с некоторым трудом, трупное окоченение давало о себе знать, но я не беспокоилась — ночь длинна. До рассвета я успею навестить любимого, ведь не могу же я пропустить такое событие — его свадьбу. Такое у большинства людей бывает всего раз в жизни.
 Как и похороны.
 Фотография Андрея в моем гробу даже на расстоянии питала горечью и болью, придавая силы.
 Мне не надо было смотреть на нее, чтобы вспомнить, как он выглядел. Ничего особенного на первый взгляд — русые волосы, правильные, но какие-то незапоминающиеся черты лица. Средний рост, намечающееся брюшко, старше меня на три года. Однако в нашем банке все девицы вздыхали по нему. «Андрей Крылов — это нечто», — задумчиво поведала мне Светка-бухгалтерша в первый же мой рабочий день. Я лишь скептично хмыкнула. У меня за плечами — титул «Мисс Университет» и «Мисс Тюмень», поклонников столько, что глаза разбегаются. Разумеется, власть и богатство манят, и только потому Андрей Крылов в банке своего отца — первый парень на деревне. Так я думала тогда, потому что никогда не любила мажориков.
 А через неделю он заглянул в наш филиал. Я помню, как подняла голову от монитора и натолкнулась на его изумленный взгляд. Помню, что сразу поняла, что это и есть Андрей Крылов — такая от него харизма исходила, что сразу вспомнилась Светкина характеристика. Да, он действительно был особенным.
 Он влюбился в меня с первого взгляда, он оплел меня собой, словно корнями — ну разве я могла сопротивляться такому напору? Мое самолюбие купалось в лучах его обожания, и это было чертовски приятно — что меня настолько любят и добиваются.
 Идиллия длилась полгода, и этого хватило, чтобы он пророс в моем сердце, заполнил мои мысли и стал не то что любимым — бесконечно родным. Он стал даже поговаривать о свадьбе, но я и так понимала, что это неизбежно и то, что я его невеста и будущая жена.
 Все было настолько стабильно, что я не поверила ушам, когда он однажды пришел с работы, взял мои руки в свои и сказал: «Алена, я полюбил другую. Извини». Я не заплакала — я рассмеялась, настолько это нелепо звучало. Я еще не знала, что с этого момента моя жизнь превратится в ад.
 Сердце-оно глупое. Андрей меня разлюбил, а я не смогла. И я звонила ему, унижалась, ждала у подъезда. Все понимала, но выбора у меня не было — без него мне просто жизнь была не мила.
 Олеська злилась. Кричала, что у меня таких Андреев куча будет — только пальчиком помани. А я лишь печально улыбалась — что она понимает? Любовь — она в жизни одна…
 Три дня назад она пришла и злорадно сообщила, что женится мой ненаглядный, свадьба в пятницу. Я недоверчиво посмотрела на нее и позвонила Андрею.
 «Что ты ко мне привязалась?» — как обычно орал он.
 «Я тебя люблю», — спокойно отвечала я.
 «Так разлюби, черт бы тебя побрал!!!»
 «Любовь — она в жизни одна, — изрекала я, — скажи, ты правда женишься?»
 «Да», — сухо ответил он, и у меня в сердце что-то оборвалось.
 «Андрюшенька, любимый, не делай этого, пожалуйста, я ведь без тебя жить не могу…», — забыв о достоинстве, я скулила как побитая собачонка, обезумев от боли.
 Свадьба — это все, конец всем надеждам. Это приговор.
 «Знаешь, это твои проблемы», — грубо ответил он и бросил трубку.
 «Надеюсь, теперь ты одумаешься», — зло сказала мне Олеська, попрощалась и пошла к себе домой.
 Я закрыла за ней дверь, подошла к зеркалу и внимательно всмотрелась в отражение. Отстраненным взглядом я глядела на точеные черты лица, перебирала руками длиннющие бледно-золотые волосы — красиво, как же красиво… Мне часто говорили, что я похожа на сказочную принцессу. Это был не приступ нарциссизма — всего лишь практические сожаления о том, что такая красота — и никому не достанется. Наверняка есть на свете кто-то, кто меня бы любил всю жизнь и лелеял, только вот проблема — у меня сердце истекает кровью. У меня травмы, несовместимые с жизнью.
 Оторвавшись от зеркала, я порылась в бабулиной аптечке, Царствие ей небесное. Она у меня сердечница была, и потому я надеялась найти нечто подходящее и для моего бедного сердца. Клофелин, нозепам — отличный выбор! Посмотрела на свет — пузырьки темно-коричневого стекла были наполовину полны. Мне хватит.
 Я делала это не по глупости. Мой ум не затмевала истерика и обида. Было очень четкое осознание, что из моего сердца вырвали с мясом что-то очень важное, приросшее, родное. И что с такими травмами — не живут. Потому что боль, что разлилась тогда в моей душе — перенести было невозможно.
 «За твою свадебку, любимый», — нежно улыбнулась я и выпила горсть таблеток. Запила прямо из-под крана, расчесала волосы и легла спать.
 А когда я слегка проснулась — Олеська с опухшими от слез глазами засовывала мне в гроб фотографию Андрея.
 Спасибо, сестра, ты всегда у меня была умницей, вот только с туфельками на размер ошиблась.
 Кованые ворота, что окружали особняк Андреева отца, были по случаю свадьбы раскрыты настежь. Я внимательно огляделась — народа во дворе было достаточно много, чтобы на меня не обращали внимания. Да и в доме, судя по теням на шторах, было не протолкнуться.
 Занавесив лицо волосами и низко наклонив голову, я прошла через двор и, немного помедлив, шагнула в дом.
 Огромные часы в холле показывали два ночи. Гости были основательно пьяны. Отлично — моя речь и походка тут не вызовут вопросов.
 — Нев-веста с женихом еще т-тут? — спросила я у какой-то девицы.
 — Чего? — вытаращилась она на меня бессмысленные глаза, в которых явственно плескался коньяк.
 — Под-дарок хочу вручить, — терпеливо разъяснила я, кляня неповоротливый язык. — Брачная ночь у них как, еще н-не началась?
 — Не, там еще, — махнула она в сторону зала.
 Я подошла к огромным дубовым створкам, приподнялась на цыпочки и увидела его. Любимый мой как ни в чем ни бывало сидел во главе стола, целовал невесту, улыбался, и нисколько не печалился по мне.
 Видать, он уже отошел от шока после моего звонка, решив, что это была всего лишь чья-то глупая шутка.
 Зря.
 — Хотите что-нибудь выпить? — раздалось у меня за спиной.
 Я резко обернулась — но то была всего лишь официантка, милая девушка в белом накрахмаленном фартучке. В руке у нее был поднос с бокалами.
 — Коньяк, водка, мартини, — улыбалась она.
 Я наклонилась, понюхала бокалы и отшатнулась. Мерзость-то какая.
 — Горячий ч-чай, — буркнула я. — С сахаром и лим-моном.
 — Минутку, — кивнула она и исчезла, чтобы через пять минут появиться с чашкой чая.
 Я осторожно приняла у нее изящную расписную чашечку, обхватила ладошками, грея об нее мертвые руки — и осторожно пошла сквозь толпу. Было очень забавно, то что я, мертвая, нахожусь среди живых — а они и не подозревают об этом. Что в любой другой ситуации мое лицо вызвало бы внимание — а тут меня просто считают нетрезвой. Как и все остальные.
 Усевшись на стул позади жениха и невесты, я принялась пить обжигающий чай и прислушиваться.
 — Андрей, — шептала невеста, — слушай, я уже спать хочу так, что просто ноги не держат.
 — Так какие проблемы? Пошли в спальню.
 — Ну конечно, мы двух шагов не пройдем, как тут же начнутся пошлые шуточки.
 — Нормальная традиция на свадьбах, Ларис, ты чего?
 — Не, давай лучше по другому. Я сейчас выйду, а ты приходи минут через двадцать, никто и не поймет.
 — Глупенькая ты у меня, — вздохнул он. — Ладно, иди.
 Вот это собственническое «у меня» здорово резануло душу.
 Невеста ушла, я было привстала, чтобы идти за ней, но потом решила — куда торопиться? Есть дела поважнее. Например, допить этот восхитительный чай, который так славно согревает мою застывшую кровь.
 На стул невесты нагло шмякнулась Светка-бухгалтерша и мрачно заявила:
 — Андрей, какой же ты подлец…
 «Тонко подмечено», — согласилась я, блаженно попивая чай.
 — Света, ну давай не сейчас, гости ж могут услышать, — поморщился любимый.
 — Да кто? Все уж перепились, не до того. Впрочем, знаешь что? Меня всю свадебку подмывает встать и все всем рассказать.
 — Дура! — резко бросил он. — Только попробуй!
 — А что ты мне сделаешь? — усмехнулась она. — Ну, потом может быть и ударишь, с тебя не заржавеет. Папашка твой уволит. Только Лариска-то точно от тебя сбежит, когда узнает про меня. Такой удар — и прямо на свадьбе!
 — Светка, тише, — зашептал Андрей. — Ну как ты не поймешь — тут интересы семьи, у Лариски отец — шишка из Газпрома, не маленькая, должна понимать. А между нами все будет как прежде, поняла?
 — Знаешь что… Надоели мне твои выверты. То ты с этой Аленой спутался, то и вовсе жениться решил. А я что, в вечных любовницах на вторых ролях должна ходить?
 — Да какие вторые, коль они уходят и приходят, а ты всегда при мне?
 — Потому что скандалов не устраиваю, — усмехнулась она. — Знаешь, ты меня конечно извини, но я все же испорчу тебе свадебку. Душа требует.
 — Светочка, — панически зашептал Андрей. — Котеночек, ты чего? Я ж одну тебя люблю! Ты ж у меня вся такая сладкая, как бы и откусил. Весь вечер на тебя смотрю, любуюсь.
 — Да что вы говорите? — ехидно улыбнулась Светка, но в голосе ее явственно слышались довольные нотки.
 — А ты разве не знала, что я по тебе с ума схожу?
 «Гад», — мрачно подумала я. Хоть бы репертуар менял, мне он примерно то же самое говорил.
 Светка помолчала, после чего холодно спросила:
 — Слушай, Андрей, а тебе самого-то не коробит? Ты мне говоришь такое, а потом пойдешь в спальню, чтобы заниматься любовью с другой женщиной. Ей тоже будешь говорить, что любишь-с ума сходишь?
 Я одобрительно покивала. Умная Светка баба, что и говорить. Не дала себя лестью опутать.
 — Хочешь, докажу, что ты мне важнее ее? — зашептал любимый.
 — И как же?
 Он пошарился в карманах, в ярком свете блеснул металл.
 — Вот тебе ключ от моей комнаты. Иди туда, только осторожно, чтобы никто не видел. Этой ночью ты будешь на первых ролях, ясно?
 — Интересное предложение, — протянула она, вставая.
 — Я буду минут через пять, поторопись, — шепнул ей Андрей напоследок.
 «Чем больше я узнаю о живых, тем больше мне хочется сделать их мертвыми», — меланхолично подумала я, поставила пустую чашечку прямо на пол и пошла к невесте. На этот раз я шла легко, чай разогрел мое окоченевшее тело.
 Совсем недавно я жила в этом доме и потому знала, куда идти. Наверняка молодым отдали под первую брачную ночь летний домик — крошечный, но изящный особнячок слева от основного корпуса. Никаких соседей, прислушивающихся за стеной. Идеальное место для новобрачных.
 Крадучись, я добралась до домика — так и есть, окна в спальне горели. Прошла сквозь незапертые входные двери, подошла к опочивальне, и только подняла ногу, чтобы пнуть тяжелые створки, как меня обуял приступ воспитанности.
 На мой деликатный стук в дверь невеста тут же отозвалась:
 — Кто там?
 Ах, сколько же было в ее голосе надежды и нежности… Что войдет сейчас любимый, обнимет, поцелует, сказку на ночь расскажет. А это всего лишь свежевыкопавшаяся покойница.
 — Алёна, — глумливо усмехнулась я и вошла в спальню.
 О, как она задохнулась от ужаса, увидев меня. Как же отхлынула кровь с ее лица, перекосившегося в гримасе…
 — Ты же умерла, — выдавила она, еще пытаясь своим умишком опровергнуть факт, что я — и вдруг тут.
 — Умерла, — кивнула я и горечь затопила меня. — А знаешь почему я умерла, ты, тварь ползучая?! Потому что ты у меня его украла! Это я должна была выходить сегодня замуж, понимаешь — я!
 — Он сам выбрал, — пискнула она.
 — Да мне без разницы, — я уже дошла до кровати, на которой она лежала в ожидании моего любимого и склонилась над ней. — Это несправедливо, понимаешь? Я буду гнить в земле, а вы будете жить-поживать да детей наживать.
 — Что ты от меня хочешь? — прошептала она.
 Я заглянула в ее глаза, в которых плескался смертельный ужас, и ласково сказала:
 — Всего лишь послушать, как бьется твое сердце, — и я отодвинула тонкую ткань ее сорочки, скользя мертвой рукой ниже, к сердцу. Живому сердцу.
 Я чувствовала, как стекает с ладони могильный холод на ее кожу. Видела, как закипает ужас в ее глазах, слышала, как она пыталась закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип.
 О, как же мне нравился этот ее ужас, я впитывала его и наслаждалась им, словно изысканным лакомством. Медленно облизнувшись, я приблизила к ней свое лицо, и она не выдержала. Последний всплеск ужаса — и глаза ее закатились, остекленели, напряженное тело резко обмякло.
 Всего лишь обморок. Конечно, я бы предпочла ее задушить своими руками. Чтобы она умерла, глядя мне в глаза, хотелось до последней капли выпить весь ее страх, однако я, даже умерев, не стала идиоткой. Мне ни к чему явно насильственная смерть. Милиция, разбирательства, еще ни дай бог до эксгумации дело дойдет. Нет, я хотела тихо всем отомстить и после этого спокойно и комфортно почивать в своей могилке.
 В ванной меня поджидала неудача. Аптечка была полна, да только лекарства в ней были слишком безобидны. Нахмурившись, я сунула руку под раковину, ощупала — так и есть! — полиэтиленовый пакетик был приклеен на своем обычном месте. Еще когда я тут жила, то обнаружила, что именно так прячет героин Костя, беспутный брат Андрея.
 О своем открытии я никому не сказала, посчитав глупым ссориться с будущим родственником. Порошка оказалось много, примерно с чайную ложку. Неторопливо приготовила раствор, набрала в шприц и спокойно впрыснула его невесте в вену.
 — Все, покойся с миром, — пробормотала я и небрежно спихнула так и не очнувшуюся девицу с кровати.
 Потушив ночник и сняв платье, я залезла под одеяло. Андрей задерживался. Текли минуты, в полуметре умирала невеста, а я равнодушно глядела в темноту и ждала.
 Он явился минут через сорок, может, чуть больше — видать, Светка оторвалась вволю.
 — Котеночек мой, ты тут ? — игриво пробасил он с порога.
 — Я уже в постели, — прошептала я, скрывая свой голос.
 — Умная у меня жена! — похвалил он и принялся лениво раздеваться.
 — Свет не включай и быстрей ко мне, — снова шепнула я.
 — Сейчас, — невнятно пробормотал он, борясь с застежками. Наконец он молодецки ухнул, запрыгнул ко мне в кровать и руки его жадно зашарили по телу, губы принялись целовать: — Ларуська, ты чего такая холодная? Ну да мы тебя сейчас согреем, сейчас-сейчас… Слушай, а чем это от тебя пахнет?
 — Могилой, — сказала я своим обычным голосом.
 — А, могилой, — деловито отозвался он. — Ну и шуточки у тебя, Ларуська.
 — А я не Ларуська, — прошипела я. — Забыл Алёну?
 Он замер. Нетрезвый ум никак не мог сообразить, что случилось. Рука его провела по спине, наткнулась на длинные волосы, и он раздумчиво согласился:
 — Точно не Ларуська, у той волосы покороче. А где жена моя?
 — Там, — я небрежно спихнула его прямо на девичье безжизненное тело и, протянув руку, включила свет.
 Он мигом протрезвел и тонко, по-бабьи завизжал. О, сколько ж в этом крике было неизбывной муки, сколько ж было страдания и ужаса. Изысканнейшее блюдо, которое следовало смаковать, но пришлось концерт прервать — могли услышать.
 — Заткнись! — рявкнула я и метнула в него вазу с фруктами.
 Он замолчал, но ненадолго. Принялся отплевываться и жалко скулить:
 — Господи, и я это целовал, Господи-и… То-то я сразу почуял — мертвечиной пахнет…
 Я встала с кровати — и он задохнулся от ужаса.
 — Это что? — простонал он, указывая на безобразный шов, что рассекал мое туловище надвое.
 — Патологоанатом в морге разрезал меня и вытащил все внутренности, — любезно пояснила я, надвигаясь на него.
 — Какой кошм… — начал он, но тут же спохватился. — Аленка, ну не при жене, не при ней, она ж только спит, хоть и нетрезвая, а вдруг проснется?
 Дрожащей рукой он впился в руку Ларисы, выставил ее перед собой, словно это могло меня остановить. Я коснулась ее и равнодушно произнесла:
 — Она уже мертва и ей глубоко без разницы.
 Он мгновенно бросил безжизненную кисть, вытер руку об ковер и внезапно как-то криво улыбнулся.
 — Алёна, у тебя такая талия зато стала, тебе ужасно идет.
 — Правда? — подняла я бровь.
 — Аленочка, котеночек ты мой, — вдруг горячо заговорил он, клацая зубами от ужаса. — Я ж тебя одну любил, как ты не поймешь? На Лариске мне пришлось жениться в интересах семьи, у нее папаша из Газпрома. Но я же тебя бы не бросил. Да ты сама посмотри — ну как ты можешь с ней сравниться? К тому же мне никогда брюнетки не нравились.
 Я внимательно посмотрела на девочку, которую я только что убила. Высокая, с потрясающей фигурой и силиконовой грудью, тонкие черты лица, темные волосы до плеч. Молоденькая, лет восемнадцать, совсем ребенок.
 — Конечно я лучше, — самодовольно тряхнула я золотистыми локонами.
 — А я тебе про что? — обрадовался он, решив, что его тактика опять возымела успех. — Аленочка, ты беги обратно, рассвет уж скоро, а уж я позабочусь, чтобы и семья твоя ни в чем не нуждалась, и на могилку к тебе буду ходить каждый день…
 — Светке так, значит, секс, а мне так — визиты на могилку…, — задумчиво посмотрела я на него.
 — Какая Светка? — прошептал он, взглянул мне в глаза и понял, что я все знаю…
 — Козленочек мой, я уйду, — ласково шепнула я, — Только для начала займись со мной любовью. Ты же помнишь, как нам было хорошо, а, милый?
 Я надвигалась на него, он весьма шустро отползал в сторону, в ужасе глядя на мое мертвое синевато-серое тело с неровным швом посредине.
 — Ну куда же ты? — снисходительно шептала я. — Ты ж одну меня любишь… Наврал, что ли?
 — А? Нет, что ты, — лепетал он. — Я понимаю, что такой шикарный шанс снова увидеть тебя и восхититься твоей красотой… Просто я слегка растерян и не в форме, давай ты завтра придешь, а? Или лучше через месяцок?
 Он с разбега врезался в стену спиной, затравленно оглянулся по сторонам — бежать было некуда.
 — Козленочек мой, я тебя люблю, — нежно шепнула я и страстно его поцеловала.
 Его выгнуло от прикосновения моих мертвых губ, словно в судороге, он попытался закричать, сбросить меня, избавиться, только я вцепилась в него, словно клещ. Проникла в него, разливая могильный холод, и вскоре он обмяк и затих. Глубокий обморок, только и всего. Убивать этого подонка — слишком слабое наказание. Нет, пусть живет, и как можно дольше. А уж я позабочусь, чтобы он никогда не забыл ту, что умерла из-за него.
 — Я буду тебя навещать, милый, — шепнула я и откусила мочку его уха. Прожевала, наслаждаясь вкусом, слизнула струйку крови.
 Оценивающе посмотрела на второе ухо, прикинула, и решила его не трогать. Хоть и вкусно живое мясцо, но в данном случае мне всего лишь надо было привязать его к себе. Нет, он не влюбится в меня. Просто кусочек плоти его, что во мне — не даст ему сбежать. А то ведь сядет с утра на самолет — и ищи-свищи его.
 Встав, я направилась в ванную. С наслаждением приняла душ, сделала макияж и немного помародерничала, скидав в пластиковый пакет зеркало, расческу, духи и косметику. А что делать? Сестра у меня хоть и умная, а не сообразила, что не могу я появляться в обществе с синей покойницкой кожей и соответствующим запахом.
 Уже перед уходом я обернулась, посмотрела на любимого и злорадно улыбнулась: он был совершенно седой.
 Ночь удалась.




 Глава вторая



 От жен одни проблемы.

    Синяя Борода

 Следующие две ночи я потратила на благоустройство своего нового жилища. Вырыла небольшую пещеру, с могилой ее соединила узким лазом. Украсила венками, в одной нише устроила бар, в другой — буфет, благо народ в России хлебосольный, завсегда на могилке и снедь, и выпивку оставят.
 Оглядевшись, я признала: получилось очень миленько. Не стыдно и гостей привести. Я мечтала, что долгими зимними ночами тут будет собираться приличное общество, мы будем травить байки и скрашивать друг другу одиночество.
 Так я думала, когда создавала эту гостиную. На деле же все оказалось сложнее. В перерывах между земляными работами я выбиралась на поверхность, кралась между могилами и звала соседей. Я впечатывала свое мертвое тело в продолговатые холмики, деликатно стучала по памятникам, но ни разу, ни разу никто не отозвался. Подобное одиночество меня здорово расстроило.
 На третью ночь я лежала в гробу и лениво думала: вставать или нет? С одной стороны — сегодня на моей стороне кладбища кого-то хоронили, надо сходить посмотреть. С другой — я та-ак хорошо лежу.
 Фотография Андрея под подушкой с той ночи не холодила мой затылок, но я чуяла — это ненадолго. Просто козленочек мой пока не отошел от прошлого сеанса, и не время еще снова навестить его, а то ведь привыкнет, начнет бодро здороваться при встрече, страх потеряет. А мне его страх понравился. Я сладко потянулась при воспоминании о том, как же он ужаснулся при виде меня, аж поседел.
 Понежившись еще немного, я решила все же прогуляться. На улице чудесная лунная погода, не дело в могиле лежать.
 Я встала, потопталась, разминая ноги, и пошла к видневшемуся невдалеке свежему холму венков. Та-ак, кого ж это сегодня похоронили? Отодвинув огромнвй венок из живых цветов, я прочитала: Самохина Лариса Павловна. А с фотографии на меня смотрела…
 — Ларуська! — бешено взревела я. — А ну выходи!
 Она промолчала.
 — Лореаль, выходи, хуже будет! — рявкнула я.
 — Н-не выйду, — пискнула она из-под земли.
 — Сейчас сама приду, — пригрозила я, в душе безмерно обрадовавшись ее отклику. — Жду одну минуту! Ну?
 Она помолчала, что-то прикинула, и наконец встала. Могильная земля с легким шелестом раздвинулась перед ней, выталкивая на поверхность. Хоронили ее в облегающем как перчатка подвенечном платье и фате.
 — Что, оп-пять пугать б-будешь? — кисло спросила она.
 — Да ты сейчас сама кого хочешь напугаешь! — радостно ответила я. — Пошли ко мне в гости!
 Она помялась, но все же послушно зашагала вслед за мной.
 — Ты не смотри, что сейчас походка и речь даются с трудом, — просвещала я ее по дороге. — Это только в первое время. Потом расходишься, разговоришься, и будешь как живая!
 — Н-не, на живую ты не п-похожа, — скептично перебила она меня.
 — Да я просто ненакрашенная, — объяснила я, слегка оскорбившись. На себя бы в зеркало посмотрела, синелицая.
 Гостиная ей не особо понравилась.
 — Не г-гламурненько, — скривилась она, усаживаясь у стены.
 — Зато готичненько, — бодро отозвалась я, разливая по одноразовым стаканчикам кагор. — Ну, подруга дней моих суровых, за встречу!
 — К-какая я тебе подруга? — снова взбрыкнула она, но стакан взяла.
 — Единственная, — серьезно ответила я. — На этом кладбище из живых мертвых — только ты да я да мы с тобой. Так что все обиды забываем — и дружим, ясно?
 Она помолчала, пригубила кагор и с обидой посмотрела на меня:
 — Ничего себе — «дружим»! Ты ж меня прямо на свадьбе убила, знаешь как обидно было? Да еще и ославила на весь свет как наркоманку! Да я тебе такого в жизни не прощу!
 — А все, жизнь кончилась, — захихикала я.
 — Да какая разница, — закричала она. — Я знаешь как Андрея любила? Знаешь, как я ждала этой свадьбы? А ты меня в самый счастливый день взяла и убила!
 — Лоренция, не кипятись, — примиряюще сказала я. — Я тоже его любила, даже умерла, потому что не смогла перенести вашу свадьбу. Только знаешь что я тебе сейчас скажу? Не стоит он таких чувств. Знаешь, что он делал, пока ты его в спальне ждала?
 — Ну? — не смогла сдержать она любопытства.
 — Светку-бухгалтершу ублажал в своей комнате.
 — Да быть того не может! — категорично заявила она. — Сейчас-то не проверить, вот и брешешь!
 — Я ведь у вас за спиной сидела, и все разговоры слышала, — продолжила я, не обращая внимания на ее реплику. — Слышала, что вы договорились о том, что ты сейчас уходишь, а он придет чуть позже. Было такое?
 — Было, — кивнула она, внимательно глядя на меня.
 — А только ты ушла, как на твое место уселась Светка. Начала Андрея стращать, что сейчас всем расскажет, что он параллельно тебе с ней встречался. Ну он и запел соловьем — ах, одну тебя люблю, на Лариске женюсь только из-за сурового семейного долга.
 — Какого долга?
 — Папашка у тебя из Газпрома?
 — Ну да.
 — Вот в интересах семьи сын банкира и женился на дочке газпромовской шишки.
 — Ты чего несешь? — дрожащими губами произнесла она. — Мы любили друг друга!
 — Мы тоже любили друг друга, — усмехнулась я. — И Светке он говорил, что любит. А выбрал наш Андрюшенька самую выгодную из «любовей».
 — Да ты просто завидуешь! Что я, я вышла замуж за Андрея!!!
 — Да чему завидовать? — устало проговорила я. — Знаешь, он тогда дал Светке ключ от его комнаты и велел туда идти. А он придет туда попозже и докажет ей свою неземную любовь.
 — Не верю!
 — А потом, когда я рассчиталась с тобой, он пришел, и слово в слово повторил мне то же, что и Светке. Мол, одну тебя люблю, жить не могу.
 — Да мало ли с кем он там шашни крутит, а женился он на мне, на мне! — срывающимся голосом крикнула она.
 — Ты, главное, не напрягайся, заплакать все равно не удастся, ясно? — доброжелательно предупредила я Лариску.
 — Точно? — взглянула она на меня несчастными глазами.
 — Мертвые не плачут! — отрапортовала я. — Слезные железы больше не работают.
 — А почему мы сами работаем? Почему не умерли совсем?
 — Да кто его знает? — я задумчиво покрутила стаканчик в руках, глядя на нее. — Меня подняла обида. Знаешь как жаба душила, что я умерла а вы там будете жить-поживать? Что для меня все кончено, а у вас будет много-много дней, будут радости и печали, а для меня больше не будет ничего? Вот и встала отомстить. А тебе чего не лежалось?
 — Тоже обида, — тихо проговорила она. — Я же, когда умерла, еще какое-то время была в комнате и, если честно — все видела. Видела, как он тебе комплименты отвешивал, обо мне вообще не думал, только б свою шкуру спасти. И мертвой рукой моей побрезговал, , помнишь, как он ее отбросил?
 — Гад, — кивнула я. — Но я заметила он прикосновений к покойникам ужас как боится.
 — А потом еще обиднее стало — меня, приличную девушку, из хорошей семьи, объявили наркоманкой.
 — Извини, — я прямо застеснялась под ее взглядом.
 — Не могла по-другому меня убить? — гневно вопросила она.
 — Как-то не сообразила, — пожала я плечами. — Слушай, ну давай не будем ругаться, а? Я ж извинилась.
 Она помолчала, допила кагор и встала:
 — Ну ладно, подруга. Тебя я повидала, пойду дальше.
 — Куда это ты собралась? — нахмурилась я.
 — Дела, — коротко ответила она. — До встречи.
 — Пока, — кивнула я.
 Она ушла, я, немного помедлив, встала из могилы и пошла вслед за ней. Лорка же на ходу сняла фату, походя сунула ее в свою могилу и быстро пошла прочь с погоста.
 «И куда ж это она собралась?» — думала я с любопытством, тенью скользя за ней. Вскоре я поняла, что путь ее точь-в-точь напоминает мой поход трехдневной давности.
 Лориндель шла к мужу.
 Кованые ворота особняка на этот раз были закрыты. Покойница постояла, оценивающе глядя на их высоту, потом одумалась и пошла вдоль ограды. Умница, сзади есть небольшая калитка, и закрывается она на щепочку. Я проскользнула вперед Лариски, от удара щепка легко переломилась, и дверца распахнулась с жутким скрипом. Я выругалась и упала замертво на росистую траву. Лежала, меланхолично рассматривала звезды и думала — не услышал ли кто? Однако прибежал только ротвейлер Гром — ужасный на вид, в душе неисправимый лопух.
 — Свои, — проникновенно сказала я ему, и он поверил.
 А я поднялась, отряхнулась и метнулась к летнему домику. На окнах висели кресты, я поначалу шарахнулась от них, да потом поразмыслила — вряд ли Андрей догадался их освятить. Коснулась ладонью стекла — точно, ее не обожгло. Впрочем мне это мало чем помогло — свет в спальне был выключен. Однако Андрей был там — явственно слышались его истерические причитания:
 — Светка, ты одна меня понимаешь, одной тебе могу рассказать, — ныл он. — Говорю тебе — тут она была, мертвая да страшная!
 «А сам говорил, что я красавица!» — оскорбилась я.
 — Руки ко мне тянет и шипит жутким голосом: «займись со мной любовью». Светка, ну я что, некрофил какой? А потом она меня взяла и поцеловала-а-а! Я сейчас спать ночами вообще не могу.
 — Эту страшную историю я уже сто раз слышала, — послышался ленивый Светкин голос. — Ты мне лучше скажи, когда ты на мне женишься?
 — Светлячок, ну ты Бога побойся, — возмутился Андрей. — Только жену похоронили, а ты!
 И тут в дверь домика постучали. Торжественно так, три раза, с расстановкой.
 — Ой, Светка, это она, она, мертвая Алёна за мной пришла! — в панике закричал парень.
 — Да иди ты, — равнодушно сказала Светка и повысив голос, крикнула: — Ну кто там?
 — Жена! — скандальным голосом ответила Лариска.
 — А-а-а, Светка, быстро через окно да огородами убегай, а то попадет нам обоим! — в горячке зашептал Андрей.
 Створки окна распахнулись, Светка в одном белье с ворохом одежды выпрыгнула, потерла ушибленную коленку и припустила прочь.
 — Жена? — недоуменно повторил очнувшийся Андрей. — Какая такая жена?
 — Твоя! — рявкнула Ларисинда, появляясь на пороге спальни.
 — А-аа, — закричал он, кидаясь к окну, под которым я сидела и явно собираясь последовать Светкиному примеру. Не тут-то было!
 — Любимый, поцелуй меня, — сладострастно сказала я ему и облизала почерневшим языком свои губы.
 Он шарахнулся от окна, забился в угол и заныл:
 — Господи, помилуй мя, грешнаго, да за что ж ты таких бесовок мне послал в наказание…
 — Вазу с фруктами в него метни, — подсказала я из-за окна растерявшейся Лариске.
 Метод как всегда подействовал.
 Потирая шишку на лбу, он умоляюще взглянул на надвигающуюся жену и закричал:
 — Да за что бы ты меня так, Ларусик? Я же тебе муж, ты ж меня любить должна, холить и лелеять!
 — А ты меня лелеял? — жестко спросила она.
 — Лелеял, — истово кивнул он.
 — Так может быть и сейчас полелеешь? — злобно улыбнулась она, многозначительно сбрасывая бретельку с плеча.
 — Верно, — прокомментировала я из-за окна. — Он прикосновений покойников жуть как боится.
 — Ларисонька, — он молитвенно сложил руки, — не губи, Богом молю. Вспомни, как много было у нас хорошего. Мне очень жаль, что ты умерла, но ведь не я виновен в твоей смерти, девочка моя. Ты ж сама дозу не рассчитала. Нет, я конечно не виню тебя за твой порок, к тому же в наше время это легко решается — после свадьбы сдал бы тебя в клинику на годик-другой…
 — Что??? — взревела она. — Сдал бы в клинику? Да я тебя сейчас сама сдам!
 Он ухитрился вывернуться от нее, и тут же резвым сайгаком поскакал к двери. Ну да я тоже ушами не хлопала — когда он рванул на себя дверь спальни, я стояла на пороге.
 — Потанцуем? — игриво предложила я.
 Он отшатнулся — и попал прямо в объятья жены. Она крепко обхватила его, и чувствовалось, что выпускать не намерена.
 — Ларис, — серьезно сказала я. — У вас брачная ночь так и не состоялась по моей вине. Судьба дала вам второй шанс, действуй. А я посторожу, а то мало ли чего?
 — Спасибо, подруга, — торжественно ответила она и поволокла упирающего муженька к постели.
 Следующий час я провела в лирическом настроении. Смотрела на звезды, читала сама себе Ахматову и Блока. Иногда приходилось вставать, подходить к окну или двери и нежно улыбаться пытающемуся удрать новобрачному.
 Через час Ларинда вышла из домика, деловито поправляя на себе платье.
 — Он хоть живой? — меланхолично поинтересовалась я, покусывая травинку.
 — Жив, — злобно отозвалась она. — Но теперь родителям придется его сдать в клинику на год-другой. Психиатрическую.
 — Ай, умница, — блаженно улыбнулась я. — А теперь — руки в ноги и бегом домой, скоро заря.




 Глава третья



 «Настоящий мужчина должен быть
 чуть симпатичнее обезьяны, но в душе
 у него должны цвести фиалки».

    Одна наивная монашка

 Вот так у меня и появилась подруга.
 Днем мы отсыпались в могилах, ночью шли погулять, поговорить о высоком или кого-нибудь попугать. К сожалению, с последним было туго — дураков ночью бродить по кладбищу не было. Давешний бомж, что не польстился на мои прелести, так мирно и похрапывал в своем уголке кладбища, но я была терпелива и знала — удача все равно мне однажды улыбнется. Рано или поздно он выйдет ночью за ворота кладбища, тут-то я его и сцапаю.
 В одну из ночей я, так и не дождавшись подруги, встала и пошла к ней сама.
 Вскоре я поняла, чего это она сегодня не смогла встать. Прямо на ее могиле горел огонь, кругом стояли какие-то люди в черных накидках, и один из них ломким мальчишечьим голосом выводил:
 — О, Сатана, отец наш, тебе мы молимся и поклоняемся. Приди же и благослови своих послушных чад.
 «Вот тебе раз!», — подумала я и спряталась за сосной в некой надежде, что сатана и правда придет. А что? Я раньше в оживших покойников тоже не верила.
 Мальчишка дочитал длинную молитву, все торжественно помолчали. Я же крутила головой — ну где он, где? Спадет с неба аки молния? Цокая копытами, придет на своих четырех и приветливо помахает козлиным хвостиком?
 Молчание становилось все более и более растерянным.
 — Жертву надо принести, — громким шепотом сказал один.
 — Точно, — поддержали его.
 «Эх, мальчики, — сладко думала я. — Где ж вы раньше были, я б вам такую жертву обеспечила!» Хоть я и не намеревалась убивать Андрея, считая, что это для него слишком просто — но идея принести его в жертву Сатане мне очень понравилась. Я аж зажмурилась от блаженства, представив, как бы с него ме-едленно сдирали кожу, непременно маникюрными щипчиками, а он бы плакал и очень расстраивался.
 Над погостом раздался отчаянный котеночий писк, и я встрепенулась, кинулась к сатанистам. Схватив лопату, я сгребла с могилы костер, и из земляной кучки немедленно выполз несчастный котенок.
 — Мяу, — осуждающе сказал он, тряся обрывком веревки на задней ножке. Я подхватила его на руки и злобно оглядела собравшихся.
 — А это кто еще такая смелая? — раздались голоса.
 — Изверги, — сплюнула я. — За что котенка-то порешить вздумали? Вам что, людей мало?
 Котенок на моих руках укоризненно посмотрел на недавних мучителей.
 — Ночь, улица, фонарь, аптека…, — задумчиво продекламировал один из сатанистов.
 — Кладбище, красивая девушка и тринадцать молодых парней, — гнусно хихикнул другой.
 — Это ответ на наши мольбы! — твердо сказал их предводитель. — Сам не пришел, но послал нам эту девку в утешение.
 — Я тебя сейчас так утешу, — со значением произнесла я.
 — Ты против, чтобы тебе уделили внимание тринадцать молодых и красивых парней? — удивился он.
 — Ну если красивых — то нет конечно, — тут же отозвалась я. — Но вот твоей рожей только детей пугать.
 — Чего???
 — А вот этот, этот, этот, этот …ну и вон тот кучерявенький, — могут рассчитывать на взаимность, — подвела я итог. — Ну и, пожалуй, носатенький.
 Избранные приосанились, а предводитель только сжал губы в плотную ниточку и нагло сказал:
 — Слышь, девка, а тебя никто и не спрашивает. Быстро сняла платье, легла на травку и ноги раздвинула.
 — Как скажете, — скромно хлопнув глазками, я ме-едленно, с повадками завзятой стриптизерши, принялась расстегивать пуговички на платье. Все следили за мной, затаив дыхание. Дойдя до пояса, я резко рванула в стороны ткань, позволяя им полюбоваться небрежно зашитым шрамом.
 Они в недоумении уставились на него, после чего один сказал:
 — Да, подруга, неудачно тебе аппендицит вырезали…
 — Какой такой аппендицит! — возмутилась я. — Глаза разуй! Патологоанатом в морге через этот разрез все внутренности вынул!
 Сатанисты скучающе переглянулись.
 — Слышь, ты байки хорош травить, раздевайся, раздевайся.
 Я недоверчиво посмотрела на них:
 — Вы что, покойников совсем не боитесь?
 — А чего их бояться? — хохотнул предводитель. — Они люди спокойные, лежат в гробах, никому не мешают.
 — Лоренцетти, выходи, — железным тоном велела я, пнув могильный холм.
 И земля разверзлась, выталкивая ее на поверхность.
 — Доброй ночи, дорогая, — улыбнулась она мне.
 — Мальчики хотят поразвлечься, — проинформировала я ее. — Своих шестерых я уже выбрала, остальные твои. Ну а тринадцатый идет на закуску.
 — А мне вон тот кудрявенький нравится, — нежно произнесла она, облизываясь.
 — Нет уж, он мне самой нравится, — твердо сказала я.
 — Ну так в чем дело, подруга? Поделим, — улыбнулась она. — Тебе какую половину — нижнюю или верхнюю?
 — Нижнюю, — согласилась я. — Всегда любила окорочка-гриль.
 — Иди сюда, сладенький, — хором поманили мы кучерявенького.
 Ужас наконец-то плеснулся в их глазах, кто-то даже закричал, и все они не сговариваясь побежали так, что только пятки сверкали.
 — Мальчики, вы куда? — кричала им вслед Лариска. — А поразвлечься?
 Я же хохотала, стараясь, чтобы это звучало как можно омерзительнее.
 — Отличное шоу, девочки, — послышался сзади мужской голос.
 Мы с Лариской обернулись и осмотрели гостя. Высокий, под два метра, густые волосы до плеч, четкие черты лица. Темные, слегка раскосые глаза поблескивали живым огнем. Нос прямой, с горбинкой — такие бывают у аристократов. Красивый, четко очерченный рот, упрямый подбородок… Такое лицо — привлекательное, но таящее в себе угрозу, — могло принадлежать и принцу, и пирату.
 — Красив, как дьявол, — бесцеремонно подвела итог Лариска.
 — Вы нас не бойтесь, — отчего-то смущенно сказала я. — Мы так-то безобидные.
 — Когда спим в гробу зубами к стенке, — не преминула съехидничать подруга.
 Я выразительно ее толкнула в бок и она понятливо заткнулась.
 — А чего вас бояться? — хмыкнул парень. — Я смотрю, покойницы вы свежие, неопытные, сил своих не знаете. Только испугом и можете взять.
 — Какие такие силы? — немедленно вылезла Лариска с вопросом.
 — Об этом позже, — ответил он и подошел к нам.
 Внимательно осмотрел меня, провел руками по волосам, скользнул кончиками пальцев по щеке.
 — Ты не боишься прикасаться к мертвым? — голос мой отчего-то был тих и робок.
 Он со странной улыбкой покачал головой и спросил:
 — Ты давно умерла?
 — С неделю назад, — стыдливо ответила я, словно он спросил меня о чем-то непристойном.
 — А я — спустя три дня после нее, потому что она встала, пришла ко мне на свадьбу и убила меня! — наябедничала подруга.
 — Я же извинилась! — возмутилась я.
 — А я тебя все равно не прощу, так и знай!
 — Леди, леди, не ругайтесь, — примиряюще сказал парень и показал на костер: — Огня вы еще не боитесь, я так понимаю?
 — А надо? — тут же вылезла Лариска.
 — Конечно, — кивнул он. — На вас ожоги не заживут, имейте в виду.
 Мы переглянулись и я спросила:
 — Слушай, а ты кто такой?
 — Антон. Некромант, — спокойно представился он. — А вас как звали в жизни?
 — Алёна, — вздохнула я. — И знаешь, меня и после смерти так же зовут, прошу учесть.
 — А я Лариса, — томно помахала ресницами подружка, и отчего-то мне захотелось ее стукнуть.
 — Приятно познакомиться, — усмехнулся парень и сел на ближайший пенек.
 Я облегченно улыбнулась — значит, парень не собирался уходить прямо сейчас.
 — Антон, а что вы говорили о силе, которой мы пока не владеем? — сладким голосом вопросила Лариска. Я чуть сместилась вбок, наступив острым каблучком ей на ногу. Та сделала вид, что ничего не заметила, мерзавка.
 — Вы по сути не осознали, что умерли, — пожал плечами парень. — Обида заставила ваши души остаться с вами и после смерти, и потому вы можете ходить ногами, смотреть глазами, слушать ушами. Только чем вы отличаетесь от живых, девочки? Не задумывались?
 — У Алёнишны внутренности вырезаны патологоанатомом, — тут же сдала меня Лариска, и я не выдержала.
 — Послушай, милочка, — рявкнула я. — Рот закрой, а лучше иди-ка поспи в могилке, ясно?
 — А что я такого сказала? — хлопала негодяйка ресницами. — Ты же только что этим придуркам сама это говорила и шов показывала!
 «Идиотка, — злобно подумала я. — То ли эти сатанисты, то ли Антон!»
 — Леди, не ругайтесь, — снова терпеливо сказал парень. — Итак, о способностях. Мои мертвые могут многое, не вставая из могилы. Вселяться в чужие души, знают все о живых и мертвых, считывают мысли — это все для них просто. Одним лишь духом действуют.
 — О, я тоже хочу считывать мысли! — закричала Лариска.
 — После сорокового дня — сможешь.
 — Так, а что будет после сорокового дня? — насторожилась я.
 — Душа вас покинет, — равнодушно ответил он. — И более вы не сможете вставать из могилы, останется лишь мертвое тело и мертвый дух.
 Мы с Лариской пораженно переглянулись.
 «Плакали мои зимние вечера в гостиной», — подумала я.
 — А этого никак не избежать? — жалобно спросила подружка. — Я, понимаешь ли, молода и почти красива, рано мне умирать.
 — Есть один ритуал, — неохотно признался Антон. — Вы будете живыми мертвыми навечно, и плоть ваша не подвергнется тлению. Но это очень сложно, так что извините.
 — Может быть, мы чем-то можем помочь? — спросила я. — Антон, будь человеком, войди в наше положение.
 — Алёна, там не только ритуал нужен. Еще и обучать вас придется, а я человек занятый.
 — Ну пожа-алуйста, — заныла Лариска.
 — Антон, пожа-алуйста, — в тон ей поддакнула я.
 — Я подумаю, завтра отвечу, — строго сказал он. — А теперь — девочки, извините, мне надо работать.
 Он встал и пошел вглубь погоста. Мы, не сговариваясь, пошли за ним, приноравливаясь к его быстрому шагу. Он словно не замечал нас, шел в непроглядной темноте как при свете дня, ни разу не споткнулся и не заблудился. Наконец он остановился около одной из могил, что-то бросил на нее, и застыл.
 — Сейчас колдовать будет! — в сладком ужасе зашептала Лариска.
 — Тихо ты, — цыкнула я. — Спугнем еще.
 А Антон тем временем присел на корточки, начертил какую-то фигуру прямо на могиле. После этого он зачерпнул ладонями землю из центра фигуры, поднес ее к лицу и что-то властно зашептал. Губы его почти касались песка, он словно целовал его, а потом резко бросил опять на могилу. На миг мне стало непереносимо холодно, словно льдом сковало все тело, потом бросило в жар. А из могильного холмика потянулась струйка тумана. Через минуту около Антона стояла старушка в покойницкой одежде, с венчиком на лбу, неестественно-бледная и призрачная. Склонив головы друг к другу, они принялись о чем-то беседовать.
 Текли минуты, а мы с Лариской лежали в засаде, ни живы ни мертвы. Почему-то было очень страшно.
 — Ты слышишь что-нибудь? — шепнула подружка.
 — Нет, — покачала я головой.
 Странно это было — расстояния всего-то метра три было. Но ни звука не пробивалось, мы видели только шевеление губ в ярком лунном свете.
 Наконец Антон встал, небрежным движением руки стер начертанную фигуру, и призрак втянулся в могилу.
 Мы переглянулись.
 — Это что, мы тоже будем такими через сорок дней? — недоверчиво спросила Лариска.
 — Я — уже через тридцать с хвостиком, — мрачно сказала я, размышляя о том, что это — не жизнь. Одиноко лежать в могиле, не иметь возможности выйти погулять при луне? Подниматься только вот таким духом, и то только если Антон вызовет? Нет, я совсем не против приходить к нему на свидания, только вот то, что я сейчас видела — мало походило на свидание.
 Я посмотрела в спину удаляющемуся Антону и твердо сказала:
 — Завтра мы его должны уговорить. Любой ценой.
 — Точно, — кивнула Лариска. — Я даже готова пострадать.
 — Это как — «пострадать»? — недоуменно спросила я.
 Та вместо ответа застенчиво хлопнула ресницами и выпятила вперед силиконовую грудь.
 — Дура, — резко ответила я. — Он — живой. Думаешь, его сильно твои прогнившие прелести интересуют?
 — Да с чего они прогнившие? — изумленно глянула она на меня. — Алён, ты чего?
 — Да ничего, — рявкнула я. — Потаскушкой ты в жизни была, и даже мертвой неймется!
 Она посмотрела на меня гневными глазами, презрительно скривила губки и ушла.
 А я сидела в густой траве, смотрела на звезды и печально размышляла — ну чего я на девчонку взъелась? Через полчаса истина до меня дошла. Встав, я пошла к Ларискиной могиле, вызвала ее и обняла:
 — Лоренца, извини. Мужиков — их ведь как грязи. А подруга у меня только одна.
 — И у меня, — кивнула она.
 Мы сели на могилу и помолчали.
 — Я таких красивых парней никогда не видела, — тихо сказала она наконец.
 — И я. Только на кой ему мертвячки?
 Мы разом встрепенулись и посмотрели друг на друга, осененные идеей.
 — Ты думаешь о том же, о чем и я? — настороженно спросила я Лариску.
 — Не знаю, — честно призналась она. — Я просто подумала, что если бы Антон случайно умер…
 — Самоубился, а то еще похоронят там, — мотнула я головой в сторону освященного погоста для «правильных» покойников.
 — Да, самоубился, и к тому же так, чтобы у него была страшная обида на душе и он ночью встал!
 — Стоп, — сурово сказала я. — Как делить будем?
 Она подумала и сказала, наивно хлопая глазками:
 — Так ведь мужиков как грязи, а подруга у тебя одна. Неужто ты будешь не рада моему счастью?
 — ЧЕГО??? — взревела я, замахиваясь.
 — Я пошутила-пошутила, — вскричала она, проворно прячась за памятником. — Пусть судьба сама определит — укокошим его, а потом будем тянуть палочки. У кого длиннее — той и счастье!
 — Сердечные дела жребием не решаются! — отрубила я. — Пусть сам выбирает.
 — Ну, — послышался из-за памятника ее мурлыкающий голосок, — смотри. Я просто хотела дать тебе шанс.
 — Ты сильно много о себе не думай, — хмыкнула я. — Тут тебе не там, тут всем без разницы, чья ты дочка.
 Она помолчала, после чего с укоризной заявила.
 — Гадкая ты, Алёна. Сначала меня убила, а сейчас пытаешься меня убедить, что я уродина и без папашки никто на меня не поведется.
 — Да отчего ж? — зевнула я. — Грудь у тебя силиконовая, мордашка смазливая — охотники найдутся. Только ты не забывай, что я — дважды королева красоты.
 — Королева, ты на себя в зеркало давно смотрела? — насмешливо спросила она.
 — На себя посмотри, — бросила я и пошла к себе в могилу.
 — Эй, мы поссорились? — тревожно спросила она вслед. — Ты не забывай — нас тут с тобой ты да я да мы с тобой.
 — Рассвет скоро, — снисходительно ответила я, — спать пора.
 — Не пора, — жалобно крикнула она. — Ну не уходи, Алён. Давай погуляем.
 — Ну, пошли моего бомжа проведаем, — неохотно кивнула я.
 Тот как обычно дрых на лавочке. Как всегда — за надежной стеной кладбищенской ограды.
 — Дяденька, — позвала я его, — дяденька-а!
 — Ну чего опять явилась, спать не даешь? — тут же отозвался он.
 — О, тебе тоже не спится? — обрадовалась я. — Так выходи, поговорим!
 — Некогда мне, — проворчал он.
 — А что ж ты делаешь? — изумилась Лариска.
 — Что, не видно? Сплю я!
 — Он у меня забавный, — по-хозяйски объяснила я изумленной подружке и снова повернулась к бомжу: — Дяденька, а вам не страшно ночью на кладбище спать? Тут сатанисты ходят, в жертву могут ведь принести!
 — Да вы сами, бесовки, побойтесь, — отвечал он с некой суровостью в голосе. — Докрутите хвостами, придет дьявол да и сожжет вас.
 — Как сожжет? — нахмурились мы.
 — Обыкновенно, — он зевнул и перевернулся на другой бок. — Там, за рощицей, пепелище, а посередь него — железный крест. Привяжет к нему да и сожжет, а душу себе заберет!
 — Ну ты и сказки рассказывать! — восхитилась Ларенца.
 — Идите сами да посмотрите, — рассердился дядька. — А от меня отстаньте, дайте поспать!
 И мы, наивные албанские девочки, переглянулись и побежали за рощицу, смотреть на дьявольское пепелище! Разумеется, мы облазили все вокруг, и в итоге убедились — дед нагло наврал. После рощицы начинался обрыв реки, и никаких крестов и пепелищ не было и в помине.
 — Пошли спать, — хмуро сказала Лорка наконец.
 — Пошли, — согласилась я, а сама подумала — ох дедок завтра от меня получит!
 Потом, лежа в гробу, я беспокойно ворочалась и мучалась от бессонницы. В голове крутилась сотня мыслей, и все на одну тему — Антон. Я вспоминала все его взгляды, заново ощущала ласку его живых рук у себя на щеке и отчаянно пыталась понять — мне показалось, или я ему действительно интересна?
 «Бред», — наконец подвела я итог. Это все мои фантазии. Я принимаю желаемое за действительное. В реальности же мои шансы его увлечь равны нулю, проще соблазнить карася в пруду.
 Он — живой, а у меня кровь давно уж свернулась в жилах и безобразный шов через все туловище. Я — мертвая.
 Я перевернулась на другой бок, пострадала еще немного, и под конец уснула со злорадной мыслью — Лоридзе тоже ничего не светит.




 Глава четвертая



 «Чтобы заставить мужчину делать то, что
 вы захотите, надо в полночь третьей седмицы
 накормить его истолченным рогом единорога,
 смешанным с мышиным пометом и бочонком
 крепкого вина. После этого велите ему уснуть —
 и он подчинится».

    Старинная магическая книга.

 На следующую ночь, прежде чем встать, я достала из тайника пакет с трофеями из гнездышка новобрачных и тщательно накрасилась. Замазала покойницкую кожу тональным кремом цвета слоновой кости, сделала маккиях, расчесалась и побрызгала на себя духами.
 Лариска, увидев меня, впала в истерику:
 — А, — визжала она на весь погост, — это моя помада, моя! И цвет, и запах — все совпадает! И духи мои! А ну отдавай!
 — Было ваше, стало наше, — сурово отбрила я. — Законы военного времени, дорогая моя.
 — Отдай! — кричала она.
 — Да с чего? — удивилась я. — Интересно, как бы ты с собой в могилу все это добро унесла, а? И вообще — я что-то не пойму! Я тебе подруга единственная или нет? Ты мне что, какой-то косметики пожалела???
 Она призадумалась, после чего нервно буркнула:
 — Дай хоть накраситься.
 Я хотела было отказать из вредности, но посмотрела на нее и вспомнила — как ни крути, нас тут всего двое. Надо и правда держаться вместе.
 — Пошли… подруга, — неласково процедила я и повела ее в подземную гостиную.
 Сделав макияж, Ларинцетти пришла в чудесное расположение духа. Мы с ней встали из моей могилы, и тогда она произнесла накрашенными губками:
 — Я тут днем подумала — надо его повесить. Самоубийство будет очевидно.
 — Мда? — неопределенно хмыкнула я.
 — Я и березу присмотрела, там ветки низко расположены. Пошли покажу!
 — Да погоди ты, — поморщилась я. — Я тут что подумала — не надо торопиться с его смертью.
 — Вот тебе раз! С чего бы это?
 — С того, что пусть сначала сделает нас живыми мертвыми навечно, ясно? И плюс — пусть научит, как это делается, чтобы потом, когда он встал, мы и над ним могли ритуал провести. А то сорок дней наступит — и все.
 Она подумала и кивнула:
 — Разумно. Но тогда давай учиться быстрей, ладно?
 Я пожевала травинку и недовольно сказала:
 — Там видно будет. Сейчас меня волнует другое — когда же он придет?
 — Скоро, — твердо пообещала Лариска и я ей отчего-то поверила.
 Однако прошло часа два — Антон так и не появился.
 Загрустив, я отправилась проведать бомжа. Он как обычно дрых на своей любимой лавочке около чьей-то могилки.
 — Слышь, касатик, — пропела я сладким голосом.
 Касатик и ухом не повел.
 — А что-то тебе принесла…
 Он слегка приподнял голову и хмуро велел:
 — Ну, показывай.
 Я жестом фокусника вытащила из-за спины стопку водки, что прихватила с могилы по пути сюда.
 — Поди вода? — скептично молвил он.
 — Да неужто я тебя обманывать стану?
 — Ладно, заходи, разделим по-братски, — смилостивился он.
 — Э, — заюлила я, — некогда мне, мил человек, да и непьющая я. Тебе вот принесла по доброте душевной, так что ничего делить не надо. Так что иди сюда да возьми сам стопку.
 — Ну, ради такого дела можно и встать, — поразмыслив, сказал он.
 — Да не к ограде, не к ограде иди, — закричала я на него, увидев, куда он направляется. — Что, я тебе через прутья должна передавать водку? Нет уж, ты давай выйди ко мне, выпьешь да посидим с тобой потом душевненько.
 — Ну, если душевненько…, — пробормотал он и направился к воротам кладбища. Я, затаив дыхание, следила за вредным бомжом. Эх, да неужто я сегодня его сделаю!
 Я уже злорадненько потирала ручки, когда бомж споткнулся, упал и не встал.
 — Эй, дяденька? — тревожно позвала я
 Дяденька свернулся калачиком и всхрапнул.
 Я еще минут пятнадцать стояла у ограды и улещивала его, обещала ящики водки и цистерны бормотухи — в ответ раздавался лишь храп.
 Плюнув, я снова пошла к Ларискиной могиле.
 Зрелище мне предстало просто дивное. Антон уже сидел на своем пеньке, а перед ним павой прохаживалась Ларинцель. Ворот ее платья был художественно надорван, приоткрывая грудь, белое платье как-то хитро подвернуто и превратилось в мини. Мда, ножки у мерзавки были ничего. Ну да с моими не сравнить.
 Как и следовало ожидать — Антону на ее мертвые прелести было ровным счетом наплевать.
 — Ночи доброй, — вышла я к ним.
 — Привет, Алёна, — спокойно кивнул парень, а Лариска метнула недовольный взгляд. «Не могла подольше погулять, зараза ты этакая», — явственно читалось в нем.
 — Ну, что ты решил по вчерашнему разговору? — спросила я.
 — Он будет учить! — вылезла вперед Лариска, всем видом показывая, что она уже обо всем с ним переговорила и договорилась.
 Я, не обращая на нее внимания, смотрела на Антона.
 — С одной оговоркой, — сурово заявил он. — Никаких капризов. Полное послушание. Согласны?
 Я оценивающе посмотрела на него. Быть послушной для этого парня? Да только об этом и мечтаю!
 — Согласна! — с готовностью брякнула Лариска.
 — А можно поподробнее узнать, что конкретно в себя включает обучение? С чего мы должны закапризничать или восстать? — поинтересовалась я назло Лариске.
 — Я буду учить вас быть мертвыми, девочки, а вы слишком живые, — ответил он. — И потому я стану учить вас выпивать кровь из людей, входить в их сны, по вашей воле они вмиг сгниют, а от прикосновения — сойдут с ума. Вы, живые, восстанете, ведь так? А для мертвого это нормально, ибо без этого просто не прожить.
 — А мы уже одного свели с ума, — с гордостью доложила подруга.
 Я внимательно посмотрела на нее. Похоже, слова Антона ее нисколько не впечатлили.
 — Знаете что, дорогие мои, — задумчиво сказала я, — вы как хотите, а я не смогу.
 — Дура, что ли? — осудила меня Лариска. — Сгниешь ведь через месяц.
 — Что теперь? — пожала я плечами. — Но убивать — не стану.
 — Меня так убила, рука не дрогнула, — ядовито высказалась она.
 — То не я делала — моя смертельная обида. Ты же сама знаешь, каково это.
 Лариска открыла рот, чтобы возразить, потом, видать, что-то вспомнила и замолчала.
 — Антон, — повернулась я к парню. — Как насчет прогулки под луной? Мадам Ларийская знает одну чудесную березу и жаждет нам ее показать, правда, Лар?
 — А? Ну да, — бормотнула она. — Уже иду, только веревку захвачу.
 Парень вместо ответа взял мою руку и мягко сказал:
 — Посмотри мне в глаза, Алёна. В ГЛАЗА!
 И я непроизвольно подчинилась его приказу. Заглянула в его зрачки, потерялась в серой радужке, глубже, глубже….
 И предо мной, словно в калейдоскопе, принялись мелькать картины.
 …Вот я, бледная и прекрасная, сижу на ромашковой поляне. Голова склонена Антону на грудь и он нежно гладит меня по голове. На миг поразило ощущение тихого счастья и нежности, которыми была полна эта картина.
 …А следом, словно удар хлыстом — рассохшийся гроб, истлевшее тело. На гнилом черепе еще держатся пучки прелых волос, некогда бывших золотыми, а теперь — невообразимого бурого цвета. Я вгляделась — и обнаружила, что мертвая плоть буквально нашпигована могильными червями, они деловито, по-хозяйски пожирали тело, прогрызали в нем норки и ходы. Они жили в нем и им же питались.
 …На мою голову опустился ромашковый венок, сплетенный Антоном…
 …Невообразимая вонь тухлого мяса, и внезапно труп поднял веки, и я увидела, что это  мои глаза. Только теперь они были покрыты шевелящимися жирными червями.
 Не выдержав, я закричала.
 — Тихо, Алёнушка, тихо, — Антон прижимал меня к себе, гладил по волосам — прямо как  там  , на ромашковой поляне. — Успокойся, уже все, все…
 — Что это было? — стуча зубами, прошептала я.
 — Я не знаю, что ты видела, — покачал он головой. — Только в левом зрачке ты видела себя через три года мертвой, а в правом — мертвой живой. Это — твое будущее, Алёнушка.
 — Поганое у меня будущее, — поежилась я.
 — В обоих вариантах? — с любопытством спросил он.
 Я медленно подняла на него глаза, всмотрелась в его неправдоподобно-прекрасное лицо, и внезапно мне очень захотелось на ту поляну с ромашками.
 — Я согласна, — твердо сказала я.
 Он не удивился. Осторожно отстранил меня, взял валяющуюся у пенька спортивную сумку и достал из нее сосуд и две чаши. Налил их до краев какой-то густой жидкостью и подал нам:
 — Пейте.
 Лариска приняла свою чашу, осторожно лизнула и недовольно вскрикнула:
 — Это же кровь!
 — Конечно, — бесстрастно кивнул он. — А ты что, ожидала пепси-колу? Пейте.
 Я не задавала вопросов. Все ответы я уже видела — в гробу, полном червивой плоти.
 Не колеблясь, я сделала глоток.
 А-ах… Я словно глотнула крепчайшего шестидесятиградусного виски. В венах пробежал огонь, в груди что-то странно шевельнулось, словно стукнуло вырезанное сердце…
 Я пила, и чувствовала, как разгорается в моих жилах чужая жизнь, я наполняюсь энергией и головокружительной радостью. Это было так…сладко. Когда кровь в чаше закончилась, я отвернулась и украдкой вылизала ее.
 Посмотрела на Лариску — та с недовольной миной, морщась и чуть ли не плюясь, пила свою порцию.
 — Помочь? — деланно равнодушно спросила я ее.
 Она оторвалась, посмотрела на меня с благодарностью и протянула чашу.
 — Нет! — резко сказал Антон. — Лариса, ты сама должна это сделать!
 Я неожиданно злобно посмотрела на него и даже слегка зарычала.
 — Ничего себе! — вскинул он брови. Мне показалось, или я действительно увидела некую радость в них?
 Лариска наконец допила свою порцию и протянула чашу Антону. Он сложил ее в сумку и сказал:
 — А теперь, девочки, идем тренироваться.
 — Куда? — нахмурились мы.
 — Увидите, — усмехнулся он. — Идем?
 И не дожидаясь ответа, он пошел прочь с кладбища. Мы, не сговариваясь, двинулись за ним. За погостом на первой же улочке он подошел к припаркованной тойоте и распахнул дверцы:
 — Прошу, леди.
 Мы, отчего-то робея, уселись. Машина тронулась. Было так непривычно — мы, мертвые, и вдруг едем по ночной Тюмени, совсем как живые.
 Промелькнуло здание Газпрома, окутанное голубым неоновым сиянием — и Лариска встрепенулась, повернулась ко мне.
 — Тс…, — прошептала я. — Не надо. Все знаю. Только это в прошлом.
 Она сникла, безучастно уставившись в окошко.
 Антон привез нас в горсад.
 Жизнь тут кипела даже ночью, работали аттракционы, с лотков бодро торговали пивом и хот-догами. Лавочки были заняты, и мы расположились прямо на травке.
 — Отличное место для убийства, — задумчиво сказала я, хищно осматривая нетрезвую человеческую массу, что заполнила ночной горсад.
 — Алёна, — покачал головой Антон. — Никого сегодня мы убивать не будем.
 — Я не прочь, — лениво ответила я.
 — Ну и шуточки у тебя, — нервно покосилась на меня Лариска.
 — А я и не шучу, — спокойно ответила я и непроизвольно облизала губы язычком.
 Кровь, чужая кровь кипела в моих венах, бурлила, но как же ее было мало…
 — А ну-ка, улыбнись, — странным тоном велел Антон.
 Я послала ему обворожительную улыбку:
 — Иди ко мне, милый… Иди…
 На миг я ощутила, как бьется его кровь в венах, такая сладкая и горячая, а кожа такая тонкая….
 — Иди, — страстно шепнула я, и он неуверенно шагнул ко мне.
 Я поймала его руку, вдохнула аромат кожи, потерлась об нее щекой и ме-едленно лизнула запястье, нащупывая вену.
 Время замерло…
 Где-то вокруг ходили люди, но это было словно за непроницаемой стеной. Остались только я и он — самый желанный парень на свете.
 — Я тебя хочу, — глядя ему в глаза, призналась я. — Можно?
 Зрачки его были покрыты осенним туманом, но кивнул, и я поняла — он хочет этого так же как и я. И, дрожа от нетерпения, я обнажила клыки, готовясь одним ударом пробить ему вену. Я жаждала насладиться ощущением, как любимый стремительным потоком хлынет в меня — и при этом смотреть ему в глаза, не отрываясь, и видеть, как жизнь его покидает его.
 Голова моя мотнулась в сторону от резкого удара. Лариска толкнула Антона в грудь и плаксиво рявкнула:
 — Вы чего, совсем?
 Я зашипела, кинулась на нее, чтобы порвать ее на мелкие кусочки. Да как она посмела!
 Антон перехватил меня в броске, прижал к себе. Я билась в его руках, а он успокаивающе шептал:
 — Все хорошо, девочка моя… Все просто отлично. Какая же ты у меня умница, я даже и не ожидал…
 Это его «у меня» прорвалось сквозь кровавую пелену, застившую мой разум, я недоверчиво взглянула на него снизу вверх и недоверчиво спросила:
 — Шутишь?
 Он задумчиво погладил острые когти на моих пальцах и восхищенно присвистнул:
 — Потрясающе. Здорово, что я сегодня защиту не поставил и твои таланты… столь неожиданно проявились.
 Лариска недовольно заметила:
 — Дорогая, тебе бы ногти не мешало обстричь, в курсе?
 Я злобно улыбнулась ей.
 — … и зубы подточить, — растерянно закончила она, глаза ее округлились и она завизжала: — Ой, мамочки, вампирша!
 — Где? — покрутила я головой.
 — Алёна, ты удивительная девушка, — проникновенно сказал Антон.
 — С чего это? — недовольно отозвалась подружка.
 — Я первый раз вижу, чтобы мертвый после первой же порции крови смог сам, без обучения, трансформироваться в вампира.
 — И чему тут радоваться? — презрительно заявила Лариска. — Эка радость кровосоской быть.
 — Ты тоже будешь пить кровь, милая, — усмехнулся парень, — потому что без нее ты загнешься, и очень быстро. Кровь станет для вас и хлебом и водой, и пока вы ее пьете — вы будете жить. Вас практически невозможно будет убить, только что сжечь.
 — Готичненько, — пробормотала я.
 — Я не хочу пить кровь! — вскрикнула она. — Это отвратительно!
 — А разве сегодня ты не ощутила, как она наполнила тебя жизнью? — мягко спросил парень. — Разве не порозовели твои щечки? Разве не исчез сосущий вечный голод?
 — Лариса, — смущенно вставила и я свои пять копеек. — Кровь — это сладко. Отчего ты ее не хочешь?
 — Ты чудовище, — прошептала она.
 — Знаешь что? — резко ответила я. — Если тебе что-то не нравится — вали в могилку и готовься гнить. Тебе сразу было сказано — мы будем пить кровь! И что-то я не заметила, чтобы ты возмутилась этим!
 — Зато ты, возмущальщица, сейчас только и мечтаешь о чужой кровушке! — едко сказала она.
 — Я сделала выбор, ясно? А когда попробовала кровь — поняла, от чего чуть не отказалась. Кстати, Антон — у тебя еще есть?
 — Для вас, леди — все что угодно, — очаровательно улыбнулся он и достал из сумки пластиковую бутылку из-под газводы.
 — Еще теплая, — отхлебнув, блаженно улыбнулась я.
 — Человечья? — глаза Ларисинды подозрительно сузились.
 — Свиная, — милосердно ответил парень. — Но очень похожа на человечью.
 Я насмешливо посмотрела на него, и он ответил понимающим взглядом. Неужто я могла спутать запах человеческой крови, что ощутила в его венах, со свиной?
 — Кто-то урок вообще-то обещал, — буркнула Лариска, глядя на нас глазами, полными обиды и ревности. И мне это оч-чень понравилось, надо сказать.
 «Что, деточка, пролетела ты», — снисходительно подумала я.
 — Спасибо, что напомнила, Лариса, — вежливо отозвался Антон. — Итак, сегодня мы будем с вами учиться манипулировать людьми.
 — Ха! — пренебрежительно отозвалась подружка. — Да я это с детства в совершенстве умею!
 — Тогда, может быть, ты знаешь, как заставить вон того парня в черной футболке влезть на дерево?
 — Да без проблем, — заносчиво отозвалась она, встала, отряхнула платье…
 — Нет, — Антон мягко прервал ее. — Так думаешь как живая девушка. Ты ведь пыталась действовать на него женской привлекательностью?
 — О да, я очень привлекательна, — самодовольно кивнула она.
 — Лариса, ты мертва. И ты можешь действовать гораздо более эффективно, чем живая. Итак, используй свои возможности!
 — Как?
 — Сядьте рядом, — приказал он.
 Мы с неохотой повиновались. Отчего-то столь близкое соседство нам обоим не показалось удачной идеей.
 — Сейчас посмотрите вон на того парня и попробуйте залезть к нему в голову. Попробуйте прочитать его мысли. Кто первая это сделает — сообщите.
 — Минутку! — оборвала я его на правах лучшей ученицы. — А методички, пособия, графики?
 — Зачем? — улыбнулся он странной улыбкой.
 — Ну как зачем? Чтобы научить нас!
 — Вы все это умеете, Алёна. Просто никогда этим не пользовались еще.
 — Ох, что ж я раньше об этом не знала, я б тогда с папочки такие деньги поимела, — пробормотала Лариска. — Эх, жизнь прошла зря.
 — Вы не поняли. Вы умерли, и теперь имеете способности мертвых. Живые так не могут.
 — Жаль, — взгрустнула девчонка и уставилась на парня в черной футболке. Тот, не подозревая об интересе с ее стороны, пил пиво, клеил какую-то девчонку, в общем — он  жил. 
  — Алёна, ты тоже пробуй понять его, — напомнил мне Антон.
 Я кивнула и добросовестно уставилась на парня.
 Это и правда было просто, стоило просто захотеть. Взгляд легко прошил его голову, запутался в несвязных пьяных мыслях. «Даст ли мне эта телка или я зря на нее пиво тратил», — думал он. А еще — о том, что похолодало, а он в одной футболке, о том, что у прошедшей мимо девушки шикарная задница, жаль не дотянуться, а то б шлепнул по ней, о том, что надо встать и отлить, о том, что надо забраться…
 — Я читаю его мысли, — со спокойной гордостью сообщила я и снисходительно глянула на Лариску. Та напряженно, не отрываясь смотрела на парня.
 — Сколько талантов в девочке, — с нежностью посмотрел на меня Антон.
 «… на дерево, непременно надо забраться на дерево, прямо мочи нет…».
 И парень, отставив пиво, встал и полез на здоровенный дуб.
 Я беспокойно посмотрела на Лариску — та не отрывала взгляда от своей жертвы.
 «Она тупица, — злобно подумала я. — Это я его загнала, я!»
 А парень лез и лез. Как-то очень ловко вскарабкался по шероховатому стволу до первых веток…
 «Дальше, я хочу дальше…»
 «Еще дальше!»
 Он высоко забрался. Очень высоко.
 «Я теперь я хочу слезть», — подумала я за него, вкладывая эту мысль в него.
 «О, ветка, — подумал он вместо этого. — Если я сейчас пройдусь по ней — все девчонки мои будут. Храбрость они уважают!»
 И он ступил на ветку, такой маленький снизу, шагнул…
 «Нет, — панически подумала я за него, — я хочу слезть, и девчонки встретят меня как героя!»
 «Да-да, победитель получает все», — тут же считала я в его мозгах.
 Под деревом истошно закричала девица, что недавно пила пиво вместе с этим парнем.
 А он все уверенней и уверенней шел по ветке, и как я не пыталась изменить его путь — ничего не выходило.
 Наконец ветка с хрустом обломилась под ним и он, закричав, полетел вниз.
 «Зачем я туда полез?» — была его последняя мысль.
 Тело глухо шмякнулось на асфальт, слегка подпрыгнуло и замерло. Вокруг закричали, засуетились, скрыли его от наших глаз…
 «Он сам, — тупо думала я, ошеломленная происшедшим. — Сам».
 — Ну, Алёна, ты даешь, — присвистнул Антон.
 Я посмотрела на Лариску. Она со странной улыбкой смотрела сквозь толпу, укрывшую парня, и — я готова поклясться — видела его!
 — Ларис? — тихо позвала я ее.
 — Победитель получает все, не так ли? — как-то неприятно усмехнулась она.
 — Это …ужасно.
 — А как сама кровь пила и облизывалась? — в упор посмотрела она на меня. — А как Антону вену чуть не прокусила? Все было нормально? А как я парня подчинила да укокошила — так сразу я дурная стала?
 — Так это ты? — вскричал Антон.
 — Ну я же говорила — что-что, а манипулировать я с детства умею, — хмыкнула Лариска.
 — Мне никогда еще так не везло с ученицами, — прошептал парень, влюблено глядя на нас обоих.
 И мне не понравились его слова.
 Я, я его лучшая ученица! И я костьми лягу, но докажу ему это!
 Эти слова эхом отозвались в моей голове. Я нахмурилась, после чего мы с Лариской уставились друг на друга и догадка пронзила нас: мы обе об этом подумали. Одновременно. И считали это в головах друг друга.
 — Лариса, а тебе придется сегодня задержаться и отдельно позаниматься со мной по вампиризму.
 «Отныне мы враги», — холодно подумала я, зная, что она это услышит.
 Она презрительно посмотрела на меня и отвернулась.
 — А завтра будет экзамен по пройденной теме, — сообщил Антон, не подозревая о том, что происходит у него на глазах.




 Глава пятая



 «Это я, Дед Мороз, я подарки вам принес».

    Фредди Крюгер

 Так у меня появилась врагиня.
 Антон ничего не подозревал, мы же молча и жестко вели борьбу за него. Косметику я наотрез отказалась давать Лариске — еще чего! Та смерила меня ненавидящим взглядом, клянчить не стала, а ушла с погоста. Ее не было пару часов, после чего она вернулась, таща несколько женских сумочек. Сев прямо на могиле, она принялась потрошить их. Найденную косметику, расчески и зеркала она сложила в одну сумку, остальное небрежно зарыла в соседнюю могилу.
 Когда пришел Антон — она была как картинка.
 «Ну, милая, еще посмотрим, кто кого», — думала я, глядя на нее. Как не крути, а девочке всего восемнадцать лет, и умом не блещет. А я школу закончила с золотой медалью и университет с красным дипломом. Так что куда ей со мной тягаться!
 — Итак, — сказал нам Антон на следующую ночь после урока в горсаде, — сегодня вы на практике примените свои способности. В машину!
 Он привез нас на Доудельную, к огромному элитному дому. Остановился поодаль и принялся объяснять:
 — На воротах охрана, ваша задача — убедить вас впустить. После этого заходите в первый подъезд, на первом этаже всего две двери. Вам нужна первая. Ее хозяина я вам отдаю в качестве вашего первого донора и учебно-тренировочного пособия.
 — А что, бомжа нельзя было какого найти? — недовольно произнесла я. Конечно же, мысли мои были о моем старом кладбищенском знакомом.
 — Слишком просто, — хмыкнул он. — А вам надо закалиться, потому что, девочки мои, вам жить долго, очень долго, и опасности будут подстерегать вас на каждом шагу. Так что вперед, милые мои. Надеюсь завтра узнать подробности ваших шалостей из газет.
 — Так мы тебе по дороге обратно все расскажем! — воскликнула Лариска.
 — Я уеду, и встретимся только завтра, — спокойно ответил он. — Вы будете одни. Никакой подстраховки.
 — Вот ничего себе! — вскричала моя врагиня. — А если что не так пойдет?
 — Понимаешь, девочка, — взглянул на нее Антон. — Вы будете жить долго, дольше меня, и поэтому не стоит рассчитывать на то, что я буду всегда рядом с носовым платочком наготове. Вам самим придется учиться выживать в этом мире. К тому же — я не умею гипнотизировать жертву, чтобы она сама подставилась под укус. Я не умею залазить в головы людям и заставлять их делать то, что я хочу. Вы отлично готовы к экзамену. Ну же, не робейте! Вперед!
 — Слушай, нытик, ты как хочешь, а у меня внутри все пересохло, — нетерпеливо сказала я и под одобрительным взглядом Антона вышла из машины.
 Не оглядываясь, я пошла к воротам. Не прошло и пяти секунд — как Лариска пристроилась рядом.
 — Охрану снимаю я, — ревниво предупредила она.
 — Знаешь, лучше будет, если это сделаю я, — сухо сказала я. — Мне надо больше в этом практиковаться.
 — Ну знаешь — кусать вместо тебя я не буду! — возмутилась я.
 Я промолчала, в душе представляя, как я завтра расскажу Антону, что Лариска была ни на что не годна, все сделала я одна.
 У ворот я деликатно нажала на кнопку, и из маленького домика у стены вышел рослый детина в камуфляже. Видно было, что он перед этим сладко спал и потому нам сильно не обрадовался.
 — К кому? — хмуро спросил он.
 Я проникновенно посмотрела на него, легко забралась в голову, отсеяла сонные мысли о том, что шляются тут всякие, поспать не дадут, и принялась вкладывать свои мысли.
 «Я хочу открыть ворота и впустить девчонок», — думала я за него.
 «Ну и долго эти курицы будут молчать и пялиться?» — подумал он.
 «Я хочу открыть ворота», — настойчиво вписывала я в его голову.
 «Хочу спать», — думал он.
 — В последний раз спрашиваю — вы к кому? — откровенно раздраженно спросил охранник.
 — К тебе, — послышался Ларискин голосок и она подплыла к решетке ворот.
 «О, надо открыть ворота такой очаровательной девочке», — тут же подумал охранник.
 И решетка действительно отъехала перед нами. Мы молча процокали каблучками мимо охранника, и уже у подъезда Лариска мне ехидно сказала:
 — Ну что ж, экзамен по манипулированию ты завалила.
 — Я посмотрю, как ты с экзаменом на вампиризм справишься, — холодно отрубила я.
 — А разве это не твое уникальное внеплановое умение? — подняла она бровь. — Милочка, мне НЕ НАДО никого кусать. Предоставляю эту часть тебе.
 — Да неужели? — удивилась я. — А что, разве ты не помнишь, что Антон сказал: «Вы будете считывать мысли и пить кровь», ну и так далее? Вчера мы с тобой вместе считывали мысли и пили кровь. Сегодня экзамен по двум дисциплинам!
 — Нет, сегодня экзамен по манипулированию, — уперлась она.
 — Антону это объяснять будешь, мне-то что? — процедила я. — Да и вообще, хочешь без крови загнуться — дело твое.
 — Да не загнусь…
 Я перебила ее, спокойно спросив:
 — А вчера вдвоем вы с ним что делали? Разве не вампиризму он тебя учил?
 Она явственно призадумалась и замолкла, а мне явственно похорошело.
 Около нужной двери мы остановились, Лариска нажала на звонок и вскоре услышали хриплый мужской голос:
 — Кто там?
 — Свои! — отозвалась я.
 — Свои дома спят, — сурово отрезал мужчина.
 — Да заблудились мы, дяденька, — внезапно проныла Лариска. — Пришли к Владимиру Петровичу, а квартиру не помним, вот и звоним во все двери подряд.
 — Эт к какому еще Владимиру Петровичу? Не к Савельеву часом?
 — Точно, к нему!
 Дверь открылась, явив собой толстого мужика в трусах и крестике на шее.
 — Ой, какие девочки, — одобрительно засюсюкал он. — А может, ну его, Савельева, да ко мне заглянете?
 — Может, — согласились мы, и, оттеснив мужика, ввалились в квартиру.
 — Девки, вы чего, я же пошутил, — заметался он. — У меня тут девушка, все дела.
 — Я к девушке, — тут же побежала я вглубь квартиры.
 За мужчину я не переживала — он в надежных руках. Распахивая двери, я шла по огромной квартире. А когда нашла девицу — здорово удивилась.
 Сразу вспомнился конкурс на лучшую красавицу города. Вечером мы выходили на сцену улыбчивые, прекрасные и добрые, а за кулисами царили нравы волчьей стаи. Сделать пакость конкурентке было в порядке вещей. Подпиливались каблуки, чтобы потом они сломались прямо на сцене, кралась одежда и косметика — не корысти ради, из подлости токмо. Мне самой один раз пришлось выйти на сцену в длинном вечернем платье и босой. Назло неведомой «подруге» я так прошлась, что это и предопределило мою победу. Возмущаться было бессмысленно — подобное на конкурсах в порядке вещей. И единственной моей подругой была хрупкая красавица Лена. Только ей я плакалась на ненависть товарок, только она поддерживала меня. Я смотрела на нее и думала, что обрела подругу на всю жизнь, потому что если уж она в этом террариуме была человеком — то в нормальной жизни и вовсе ангелом будет.
 Я дошла до финала, назло всем — дошла, а вот Ленка — нет. Я было кинулась ее утешать, но она лишь мягко улыбнулась, мол, пустяки. В тот вечер все девушки еще раз прошлись по сцене, а уж после них был выход трех финалисток, из которых лишь одна станет первой красавицей города.
 Я тогда непростительно расслабилась — думала: все уже позади, и все мысли полны были только одним — кто же победит? Я или нет? Администратор наконец погнала и финалисток на сцену, я одела туфли, вышла, и лишь тогда поняла, что что-то не то. Ноги жгло огнем, в ступни впились иглы, с каждым шагом причиняя мне немыслимые страдания.
 Я почти не слышала, что говорят, безумными глазами посмотрела на девчонок, которые внезапно принялись меня обнимать прямо на сцене, демонстрируя радость, но в глазах у них были слезы. Покорно подставила голову, на которую надели корону. Что-то промямлила в микрофон. Дикая боль в ногах застило все перед моим взглядом.
 Я бы давно скинула туфельки, наплевав на все, но вот беда — ремешки обхватывали лодыжки, и я никак не могла придумать, как их прямо на сцене изящно расстегнуть.
 Я выстояла всю церемонию.
 Потом, когда я за кулисами в одиночестве выла от боли и снимала обувь, в гримерку зашла баба Галя, злющая техничка. Нас она не любила, называла вертихвостками и при встречах в коридорах всегда смотрела неодобрительно и чуть ли не плевалась.
 «Ну что, королева, расселась», — злобно сказала она, шмякнув на пол ведро с водой.
 «У вас бинтов часом не будет?», — спросила я ее сквозь слезы.
 Баба Галя нахмурилась, подошла, увидела окровавленные ступни и тут же поменялась в лице.
 «Кто это тебя так?»
 «В туфли что-то насовали, кнопки, что ли», — ответила я.
 Баба Галя тогда перевязала мне ноги, а потом мы вместе сидели и рассматривали мою обувь. Стельку кто-то отодрал, приклеил на подошву кнопки и битое стекло, проложил ватой и сверху аккуратно налепил стельку. Именно из-за ваты я в горячке сначала ничего и не почувствовала. Потом, когда она примялась — и начался ад.
 «Знаю я кто это сделал, — сказала тогда баба Галя. — Ленка, светленькая такая, у меня в подсобке руки сегодня от суперклея отмывала, я ее еще отругала да велела ножом отскребать».
 «Да ну, — усомнилась я. — Мало ли что она могла клеить».
 «А ты сама подумай — что она могла тут клеить? — хмыкнула баба Галя».
 Ленка после конкурса мне ни разу так и не позвонила, хотя мой телефон у нее был. И вот теперь она сладко спала в огромной постели, видела сны, и наверняка уже забыла меня.
 — Привет, — похлопала я ее по плечику.
 Она сонно моргнула, посмотрела на меня огромными васильковыми глазами и нахмурилась:
 — Алёна?
 — Верно подмечено, — хищно улыбнулась я и уселась на кровать. — Ты как, в любовницах или проституцией промышляешь?
 — Ты что такое говоришь? — залепетала она нежным голоском, и я с удовольствием заметила тревожные тени в ее глазах. Девочка явно не понимала, что я тут делаю — и это ее пугало. — Мы с Витей любим друг друга!
 — Все они — «люблю, трамвай куплю», а кольца газпромовским дочкам одевают, — тяжко вздохнула я, вспомнив прошлое.
 — Витя меня любит! — и она торжествующе выставила из-под одеяла свою ручку.
 Я посмотрела на бриллиантовое кольцо и с жалостью спросила:
 — Ленка, ты правда дура, или притворяешься? Да он тебе десять таких колец купит, а вот простое обручальное за три копейки от них никогда не дождешься.
 — Если тебе не повезло в жизни, это не значит, что все такие. Уж я-то умею обращаться с мужчинами!
 Я посмотрела на ее самодовольное личико и согласилась:
 — Ага, мне точно в жизни не повезло.
 «Особенно если учесть, что она уже кончилась», — хихикнув, закончила я про себя.
 — Послушай, а ты что тут, собственно, делаешь среди ночи? — хозяйским тоном спросила она.
 — Да вот решила к тебе зайти по-соседски, — охотно пояснила я. — Соперница у меня есть, думаю ей в туфли кнопок да стекла насовать, не подскажешь поточнее, как это делается?
 — Это не я, — быстро ответила она.
 Я ухмыльнулась ее глупости — надо ж так быстро признаться.
 В спальню зашла Лариска, недовольно посмотрела на нас и заявила:
 — Слышь, ты долго еще с этой возиться будешь? Я пока клиента отправила картошку чистить, но там всего-то ведро.
 — Потом заставь полы мыть, — отмахнулась я. — Пусть хоть раз в жизни сам уберется, почувствует, почем фунт лиха.
 — Витенька чистит картошку? — округлив глаза, прошептала Ленка.
 — А что, хочешь посмотреть? — ласково улыбнулась я ей.
 — Я сейчас закричу, — отчего-то шепотом сказала она, глядя на меня.
 — Лучше треснись головой об стену, — посоветовала я.
 Ленка незамедлительно проделала это, со всей дури приложившись затылком к спинке кровати.
 — Чего это с ней? — озадачилась Ларинцетти.
 — Дура она, — разъяснила я. — Я ей в шутку сказала — «треснись об стену», она и сделала.
 — Алёна, — тихо сказала она, — ты ей ничего не говорила!
 — Точно? — усомнилась я.
 — Да я тебе что, врать буду?
 «Покукарекай, милая», — подумала я, глядя на Ленку.
 — Ку-ку, — неуверенно сказала она, покосилась на меня, прокашлялась и снова открыла рот: — Кукарек-к-ку!!!
 «А сейчас попрыгай на одной ножке вокруг кровати, и не забывай кукарекать», — ласково подумала я.
 Ленка незамедлительно сползла с кровати.
 Я с материнской гордостью смотрела, как она старательно прыгает на ножке и кукарекает, утирала сухие глаза и с умилением шептала:
 — Эх, сдала, сдала я экзамен на манипулирование!
 — И как у тебя это получилось? — недоверчиво хмыкнула Лариска.
 — Просто пришло мое время, — улыбнулась я.
 Эйфория от того, что я все же смогла это сделать, заставила меня на время позабыть о вражде с Лариской. И она почувствовала это, и сама как-то потянулась ко мне.
 — А давай развлечемся тут на славу? — хитро усмехнулась она.
 — Да я только за! — с энтузиазмом ответила я.
 И работа закипела.
 Вскоре Ларискин Витенька противной коричневой краской для пола рисовал цветочки и снежинки на дорогущих шелковых обоях, а моя Ленка наряжала елку. «В лесу родилась елочка, в лесу она росла», — напевала она при этом, да так душевно, что меня аж на слезу пробивало, жаль только, что мертвые не плачут.
 Неугомонная Лариска отыскала розовую балетную пачку, диадему, все это напялила на жирного Витеньку и заставила плясать танец маленьких лебедей.
 Он так потешно старался, перебирая короткими волосатыми ножками, что мы просто покатывались со смеху.
 — Светает скоро, — тревожно сказала я, поглядев за окно.
 — Да погоди ты, — отмахнулась Лариска. — Я в одной комнате синтезатор видела, так что есть елка — пусть будет и утренник!
 — Разумно, — согласилась я.
 Итак, возле елки была поставлена табуретка, на нее по очереди залазили Витенька с Ленкой, пели песенки, после чего я выдавала им по печенюшке. Были уже исполнены и «Золотые облака» от Иванушек, и «Я тебя люблю» Носкова, и «Супердетка» от Пропаганды.
 — Ну все, пора, — тревожно сказала я, глядя на часы.
 — Да погоди ты, — меланхолично отозвалась Лариска. — Витенька, на табуретку! Напоследок — мою любимую, от Юли Савичевой!
 Она тронула клавиши, и нежная мелодия наполнила комнату.
 Витенька, в розовой пачке с торчащими из-под нее красными трусами в полоску и диадеме проникновенно запел:
 —  Послушай, ты был прав… 
  Послушай, мне не больно… 
  И сердце без тебя 
  стучит спокойно… 
  Послушай, я ушла 
  Послушай, то, что было 
  И скажет тишина, 
  что я любила… 
 Я расчувствовалась донельзя, достала сразу горсть печенья для певца и подпела:
 —  Ты сердце мое, 
  прости за любовь, 
  остыло… 
  Послушай меня, 
  я просто любила… 
 — Хорошо поет, мерзавец, — лирически бормотала Лариска, — еще немного, и я не смогу его укусить.
 Мужик допел, подбежал ко мне за подарками, я сунула ему в потную ручонку печенье и погладила по голове:
 — Умница, хороший мальчик, а ну теперь беги к тете Ларисе. Ленка, а ты давай ко мне.
 Девушка тут же стала, подошла ко мне, доверчиво опустилась передо мной на колени…
 — Я не могу! — отчаянно крикнула Лариска.
 Я обернулась — она смотрела на Витюшу, который уже запрокинул голову и покорно ждал.
 — Не могу! — помотала она головой.
 — Витя, спой ей Киркорова, — проникновенно велела я.
 — Зайка моя, я — твой — тазик! — с готовностью отбарабанил он.
 — Молодец, — похвалила я его и обернулась к Ленке.
 Коснулась губами ее шеи, понюхала, ощутила, как близко-близко бьется ее пульс.
 — Лена, очнись, — мягко попросила я и взглянула ей в глаза.
 За спиной забулькал прерванный на полуслове Витенька, жалобно застонал, словно подстреленный зайчонок. Ленка обвела глазами перевернутую вверх дном гостиную, украшенную колготками и картофельной шелухой елку, изуродованные обои, и испуганно спросила:
 — Что это?
 — Ёлка, милая, — ласково улыбнулась я. — Подарок хочешь?
 — Хочу, — отчего-то она даже не задумалась, прежде чем ответить.
 — Лучший мой подарочек, это ты! — промурлыкала я и одним ударом вбила клыки в ее шею.
 Я все простила ей в этот миг. Более того — я испытывала к ней огромную, щемящую нежность, видя боль в ее глазах, чувствуя, как бьется она в моих руках, а жизнь ее по капле перетекает в меня, обжигает мои вены, огненным вихрем клубится где-то в груди…
 Я баюкала ее на руках, словно мать своего ребенка, и драгоценнее ее никого для меня в этот момент не было.
 Наконец последние капли стекли в меня, сердце ее как-то растерянно стукнуло еще пару раз, словно не веря, что больше нечего перегонять по венам, и замерло.
 Навсегда.
 Я отлепилась от ее шеи, нежно погладила Леночку по светлым волосам и отнесла в кроватку. Укрыла одеялом, чмокнула потеплевшими губами в лоб и пошла искать Лариску.
 Та все еще сосала своего мужика. Морщась, причиняя ему неимоверную боль, в общем, без души она это делала.
 Увидев меня, она обрадовалась. Оторвалась и с надеждой предложила:
 — Хочешь?
 — Спасибо, я сыта, — покачала я головой. — Так что сама.
 Она разочарованно снова приложилась к мужику, а я села рядом и заглянула ему в глаза. Глубже, глубже…
 И на миг мне показалось, что это глаза Антона.
 «Я никогда не встречала таких парней, как ты, — печально шепнула я ему. — У меня все в душе переворачивается, когда я вижу тебя, и, будь у меня сердце, оно бы билось со скоростью сто ударов в минуту. Мне так жаль, что я раньше не встретила тебя, любимый. Мне так жаль…»
 Я пила его боль, оставляя взамен щемящую нежность, с замиранием следила, как тает его пульс.
 Это было так… завораживающе и чудесно.
 — Все, — короткое слово оборвало сказку, я вздрогнула и подняла глаза. Лариска с отвращением вытирала губы шуршащей балетной пачкой.
 — В нем еще есть жизнь, — возразила я.
 — Да какая там жизнь, — махнула она рукой. — Через часок все одно сдохнет.
 Я посмотрела в умирающие глаза — снова нахлынула боль. Его боль.
 «Тсс, все хорошо, — нежно погладила я его по голове. — Я рядом».
 А потом я поцеловала его запястье, и, прокусив вену, допила его — до последнего вздоха. До последнего стука сердца.
 — Ты прямо мать Тереза, я смотрю, — хмыкнула Лариска.
 — Надо в жизни делать добрые дела, — рассеянно отозвалась я. — Уходим.
 Через минуту наши каблучки уже цокали по двору. Охранник, увидев нас, вышел из будочки и открыл дверь.
 — Всего доброго, — вежливо попрощалась я.
 — Еще заходите, — радушно пригласил он.
 Мы переглянулись с Лариской и, не сдержавшись засмеялись.
 — А что я такого сказал? — недоуменно спросил охранник.
 Мы, полные сил и крови, легко побежали от него по дороге к кладбищу.
 — Знал бы он! — смеялась Лариска на бегу.
 — Да сохрани Господь от таких гостей! — поддакивала я.
 Мы снова были подругами, и это было замечательно.
 — Послушай, а как бы ему память стереть, а? — вдруг остановилась Ларенца.
 — Зачем?
 — Но ведь завтра он следователям про нас расскажет!
 — Пусть, — пожала я плечами. — Мертвым закон не писан. Не станут ведь они нас откапывать, чтобы в тюрьму засадить, верно?
 — А ведь и точно! — пакостно захихикала она, и мы, сняв туфельки, снова побежали домой. Нас переполняла легкость и эйфория. И чувство, что мы —  живые .
 И я так и уснула в ту ночь — с улыбкой на губах. Смерть определенно поворачивалась ко мне лицом.




 Глава шестая



 «Растлить мужчину — это дело трех минут»

    Опытная покойница

 — Сегодня я научу вас поистине страшным вещам, — расхаживая перед нами, сказал Антон. — Прежде всего — вы усвоили, что вы — мертвы?
 — Да, — не колеблясь ответили мы.
 — Отлично. Все на свете вы не сможете, вы все же мертвые, а не дипломированные маги. Но некроаура — это сильнейшее поле, и если умело ей пользоваться — вы сможете… ну например это.
 Он положил Ларискину руку на свою и властно сказал:
 — Пожелай, чтобы моя плоть разложилась.
 — Ты чего, дурак? — пискнула она, отдергивая руку.
 — Нет, я некромант, — улыбнулся он. — Давай, действуй!
 — Я не могу, — заупрямилась она.
 — Давай я попробую, — вызвалась я.
 — Еще чего!
 Ларискина рука в мгновение ока оказалась в ладошке Антона, она напряглась — и я увидела, как покраснела и вздулась его кожа по локоть. Она вспухала, словно перекисшее тесто, посинела, потом почернела и из трещин потек густой зеленоватый гной. Запахло тухлым мясом. А Лариска смотрела ему в глаза и спокойно держала свою руку в гнойной мешанине.
 — А теперь — как мне это вылечить? — спросила она.
 — Никак, — хмыкнул он, осторожно освобождая свою гнилую руку от ее пальчиков. — Ты можешь только разрушать. Алёна, достань из сумки бутылочку зеленого стекла и промой руку лекарством.
 Я так и сделала. Осторожно, чтобы не причинить ему боли, я лила жидкость прямо на его плоть, и гной вскипал от пролитых капель. Вскоре рука была как новенькая.
 — Лариса, ты умница, — серьезно сказал он, и негодяйка расцвела от похвалы. — Алёна, а теперь ты.
 О, как же я не хотела этого делать. Причинить боль любимому — это просто невозможно. Но его глаза требовательно смотрели на меня, в ушах еще стояли похвалы Лариске—крыске, и потому я подчинилась.
 Положив ладошку на его кожу, я насладилась прикосновением, взглянула ему в глаза и позволила покойницкому холоду стечь в его кожу.
 «Ты этого хотел?», — горько думала я в душе, чувствуя, как раскаляется его кожа, как лейкоциты в его крови пытаются изо всех сил сопротивляться неведомой заразе.
 Под моей ладошкой вспухла горошина язвы, прорвалась, и теплая жидкость потекла меж пальцев. Он одобрительно кивнул.
 Через минуту с его руки частным дождем капал гной, и я очень надеялась, что мое месиво получилось куда как зловоннее Ларискиного.
 — Отлично, — похвалил он, пока я снова лила лекарство на его руку.
 — Тебе что, совсем не больно? — не выдержала я.
 — Больно конечно, я ведь живой, — беспечно пожал он плечами.
 — Тогда почему ты позволяешь это делать?
 Я почти кричала на него, разозленная тем, что он меня заставил с ним такое сделать.
 — Алёнушка, ты просто не знаешь, как учат быть некромантами, — печально улыбнулся он. — Поверь, то, что вы сделали сейчас — это просто цветочки.
 — И кто же тебя учил? — тихо спросила я.
 — Ее уж нет в живых, — жестко улыбнулся он.
 И я отчего-то побоялась задавать вопросы дальше…
 — Антон, а что там с нашими экзаменами? — капризно спросила Лариска. — Ты даже не спросил, как прошло! И не появлялся аж три дня!
 — А что спрашивать, я и так все знаю, — он посмотрел на нас с такой нежностью, что я просто растаяла. — Мужик в балетной пачке и диадеме — это было нечто! Вся следственная группа обхохоталась!
 — Это я придумала! — похвалилась она.
 — А ты, Алёнушка, как? — повернулся он ко мне.
 — А что я? — скучающе погрызла я травинку. — Подчинила девчонку, она у меня полчаса прыгала кругом кровати на одной ножке и кукарекала. Выдавала печенье на утреннике за каждую спетую песенку. А потом выпила девчонку и допила мужика за нашей несравненной Софии Лорен.
 — Ябеда! — вспыхнула Лариска, и так посмотрела на меня, что я поняла: она вспомнила, что мы — враги. Ну, милая моя, я про то подумала еще час назад, когда снова заглянула в глаза Антона. Еще никогда две девушки, что борются за любовь одного мужчины, не становились подругами.
 — Девочки, не ругайтесь, — примиряюще сказал Антон. — Вы обе молодцы. Вы справились с экзаменом. Вы сегодня запросто освоили разложение. Я вами просто горжусь.
 — Гордится он, — несчастно буркнула Лариска, отвернувшись.
 Я знала, что она чувствовала. Она хотела, чтобы он похвалил ее. Сказал, какая она способная и что он ей гордится. Одной ей. Хотелось, чтобы он погладил ее по голове и нежно прошептал ее имя.
 Я знала это — потому что сама чувствовала это.
 — Черт, — слегка растерянно сказал он. — У меня сегодня ночью работы полно, ну да ладно, все брошу. Идем купаться?
 Мы переглянулись с Лариской и не колеблясь сказали:
 — Идем!
 Да мы к черту на кулички готовы были отправиться, только бы с ним не расставаться!
 Я полагала, что поедем мы на пляжи Туры, но Антон отвез нас за город, на Андреевское озеро — прозрачное, как слеза ребенка. Даже ночью местечко выглядело просто райским: пышная зелень, нагретый за день песок, серебристая в лунном свете водная гладь.
 Антон с врагиней быстренько разделись и сиганули в воду, причем распутная Лариска — в одних трусиках, сославшись на отсутствие купальника. Но я была уверена — мерзавка попросту хотела продемонстрировать свою силиконовую грудь.
 Я же меланхолично бродила в платье по краю озера, мочила ноги и смотрела на звезды.
 — Алёнушка, а ты что, купаться не будешь?
 — У меня купальника нет! — чопорно сказала я.
 — Я не буду подсматривать, раздевайся и залазь в воду, — улыбнулся Антон.
 — Нет, — отрезала я.
 — Да она шрама стесняется! — мерзко заржала Лариска, и я замерла, закрыла глаза и принялась считать до десяти. Бешенство просто скрутило меня.
 — Разумеется, свои недостатки надо скрывать, — холодно обронила я наконец. — Такие, например, как клиническую тупость. Ты бы старалась больше молчать — может, и сошла б за умную.
 — Да ладно тебе, — снисходительно ответила она. — Я б на твоем месте тоже ни за что бы ни разделась, с таким-то шрамом!
 — Убью! — в ярости выдохнула я.
 Она показала язык:
 — А ты меня уже убила, так что отдыхай!
 — Девочки, не ссорьтесь, — жестко сказал Антон и вышел на берег.
 На миг у меня перехватило дыхание от красоты его тела. Бог мой, да я такие раньше видела только высеченными из мрамора.
 Он одел джинсы и пошел ко мне:
 — Ну что ж, раз купание не удалось — прогуляемся под луной?
 — Э, Антон, ты куда? — закричала Лариска.
 — А ты купайся! — мстительно ответила я. — Купайся, милочка!
 — А можно я с вами? — как-то тихо спросила она.
 — Нет! — рявкнула я.
 — Конечно, Лариса, — доброжелательно ответил Антон.
 Через минуту мерзавка шла по другую сторону от него. И она даже не соизволила одеться!
 «Убью», — холодно думала я.
 Они с Антоном о чем-то болтали, а я шла, погруженная в мысли: как убить мертвую? Да так, чтобы больше не встала? А еще я думала о том, как бы попросить у Антона… но нет, я стеснялась. Словно было в этом нечто неприличное.
 — Алёна, ты о чем задумалась? — донесся до меня мягкий голос Антона.
 Я посмотрела на него и решилась:
 — Послушай, а у тебя часом нет с собой… крови?
 Он внимательно осмотрел меня и понимающе спросил:
 — Голодна?
 — Да, — несчастно призналась я. — Ты же три дня не приходил.
 Рот просто горел от жажды, слабость была неимоверная.
 — И мне тоже надо, — тихо призналась Лариска.
 — Девочки, так какие проблемы? Отчего вы меня ждали? Идите и добудьте себе крови, людей в городе полно.
 — Добыть крови? — недоуменно переглянулись мы с врагиней.
 — Именно, — кивнул он. — Я ведь не всегда буду с вами, так что ваша задача — научиться это делать. Кровь теперь для вас — необходимость. Она дает вам энергию и жизнь, так что выбора у вас нет.
 — Наркоманки по крови, значит? — брезгливо скривилась я.
 — Я бы не стал так говорить, — мягко ответил Антон. — Когда вы были живы — вы регулярно питались, и никто не говорил вам, что вы наркоманки от еды, верно? Если люди перестанут питаться — они быстро зачахнут и умрут. Так вот, кровь теперь для вас — та же еда. Без нее вы зачахнете и на сороковой день умрете. Я понятно объяснил?
 — Вполне, — кивнула я.
 — Далее по курсу вашего выживания я хочу поговорить о следующей чисто практической мелочи. Одежда скоро износится — что делать будете? Вас же в приличные дома пускать перестанут!
 — Ну, Ларису отсутствие одежды не смутит, — я едко посмотрела на практически обнаженную девицу.
 — Алёна, я серьезно.
 — Олеську заставлю принести что-нибудь, — пожала я плечами.
 — Нежно ненавидимая подруга? — понимающе покивал он.
 — Да с чего? Сестра. Любимая.
 — Не дай бог быть тобой любимым, — резко ответил он. — Ты сама-то подумай, сколько ей в психушке придется лечиться после твоего появления!
 — Так я аккуратно, типа снюсь!
 — Забудьте про родственников, если они вам дороги! — отрезал он.
 — А что ж тогда делать? — растерялась я.
 — Все, что вам нужно — берите у чужих людей, — пояснил он. — Вот вчера — отчего вы не взяли одежду той девушки? Косметику?
 Я задумчиво посмотрела на крыши крутых новорусских коттеджей, что виднелись за рощицей.
 — Не стану я побираться! — вздернула нос Лариска. — Донашивать чужие шмотки — да такое мне и в страшном сне не могло присниться!
 — Значит, надо найти такую гардеробную, где одежда лежит с еще не срезанными ярлыками, — спокойно сказала я. — Антон! Отпусти нас на охоту.
 — Рвешься в бой? — хмыкнул он.
 — Жажда мучает просто зверски. И мне необходим купальник! — твердо ответила я.
 — И ты готова кого-то убить за купальник? — Лариска вроде даже и ушам своим не поверила.
 — За кровь, без которой не проживешь ни ты ни я. И к тому же не убивать, а просто переводить в категорию мертвых. Как ты могла убедиться — это не так уж и плохо. Да и вообще, прачечных для нас никто не приготовил, я уж третью неделю в одном платье хожу, а твое свадебное платье уж черное.
 Лариска загрустила и повернулась к Антону:
 — Ну что, отче, благословляешь на охоту? А то и правда скоро без сил свалюсь. И с платьем вопрос правильно поднят.
 — Хорошо, хорошо! — поднял он руки. — Сдаюсь. Так и быть, отдам вам один из этих коттеджей.
 — Какой именно?
 — Сейчас, — он сел на песок, закрыл глаза, что-то прошептал и замер.
 Текли минуты — он был неподвижен.
 Мы молча стояли рядом, боясь пошевелиться.
 Наконец он открыл глаза.
 — Вон тот коттедж с флюгером в виде жар-птицы, видите?
 Мы видели, лунный свет как раз ложился бликами на серебристую птичку.
 — В коттедже сейчас спит семья: муж с женой и двое дочерей вашего возраста.
 — Надеюсь, и нашей комплекции, — пробормотала я.
 — Да с твоей выпотрошенной талией никто не сравнится, — подколола меня Лариска.
 — Ах ты…
 — Девочки, — устало посмотрела на нас Антон. — Вы ссориться будете или меня слушать?
 Мы пристыженно замолчали.
 — Важно все сделать тихо, — наставлял он. — Учитесь этому, ибо вам совершенно ни к чему быть застигнутыми. Справиться с вами можно, имейте в виду. В коттедже выпейте только мужчину, а потом труп разложите. Делайте с ним что хотите, женщинам просто заморочьте головы, но вреда не причиняйте. Вопросы есть?
 — Ты уедешь? — тихо и несчастно спросила Лариска.
 — Нет конечно, — улыбнулся он. — Вы же не отсюда до кладбища не доберетесь до рассвета!
 — А что будет, если рассвет нас застигнет? — задумалась я вслух. — Сгорим, как в фильмах?
 — Да с чего? — удивился парень. — Просто заснете, и тогда добрые сограждане определят вас в ментовку или больницу. Сами понимаете, и то и то для вас просто губительно.
 — Ну что ж, пожала я плечами. — Мы пошли. Ты где нас будешь ждать?
 — На пляже. Ну, девочки, вперед.
 — Но я не одета, — растерялась Лариска.
 — Возьми, — Антон снял с себя футболку, и на этой мерзавке она удивительным образом стала походить на шикарное и стильное платье.
 — Идем, — буркнула я, и, не оглядываясь, пошла к кованой ограде, что окружала разом все коттеджи.
 Меня сжигала зависть. Самая черная из всех, что существуют на свете. Я тоже хотела, чтобы мою кожу ласкала футболка Антона, согревала меня теплом его тела. А ведь еще можно склонить голову к плечу и вдохнуть его запах…
 Я обернулась — Лариска, мечтательно улыбаясь, склонила голову к обтянутому черной тканью плечу.
 — Что ты как черепаха! — рявкнула я, но это нисколько ее не обескуражило и не сбило противную улыбочку. Она лишь прибавила шагу. Мы обошли ограду и уперлись в кованые ворота.
 — Ну что, будем охранников охмурять? — спросила я.
 — Зачем? — безмятежно отозвалась Лариска. — Я тут была. С той стороны от арсеньевского коттеджа калитка есть, Пал Саныч от жены через нее удирает.
 — А зачем? — удивилась я.
 — Она алкоголичка, — пояснила Лариска. — Сильно буйная, как напьется, лупит его всем, что под руку попадется.
 — Вот ничего себе! А чего не разведется?
 — Любит он ее.
 — Ну чтож, показывай свою калитку, — хмыкнула я.
 В арсеньевском коттедже никто не спал. В окнах метались тени — гном удирает от великанши со сковородкой, гном удирает от великанши со стулом наперевес, упс! — попадание в цель! Когда мы дошли до калитки — персонажи театра теней вылезли в реальность. Со стуком распахнулась дверь, из коттеджа вылетел пузатенький гномик, и, вереща как заяц, ринулся прямо через аккуратные грядки.
 Следом вылетела великанша с увесистым подсвечником. Увидев сие варварство, она и вовсе озверела:
 — Ах ты гад, помидоры мои топтать! — и ринулась вслед за ним.
 Помидорные кустики под ее напором полегли как подкошенные.
 — Анжелочка, Анжелочка, не надо!!! — верещал гном, несясь к калитке.
 Торопливо отпер ее и пулей пролетел мимо нас, изрядно онемевших от такого представления.
 — Не прощу тебе помидоров! — орала великанша, стремительно его догоняя.
 — Ну и нравы у вас, богатых, — только и смогла вымолвить я.
 — Завтра она будет с похмелья помирать, будет тихой, ласковой. Блины заведет, станет Пал Саныча чмокать в щечку и называть «поросеночек ты мой». Так что они вполне счастливая семья.
 — Я как-то по-другому представляла счастливые семьи, — буркнула я.
 — Пошли, пока они не вернулись, — хмыкнула Лариска.
 Мы прокрались по крошечному огородику, по пути дотоптали помидоры, так уж получилось.
 Около намеченного дома нас ожидало суровое разочарование. В ограду-то мы еще с горем пополам попали, перелезав через забор, а вот сам коттедж был неприступен, как Форт Нокс. На окнах решетки, стальные двери наглухо задраены. Мы оббежали дом, убедились, что лазейки нет. Подумали и еще раз оббежали, чтобы убедиться, что мы не ошиблись. После сего, озадаченные, уселись на клумбе под окнами.
 — И чего делать-то будем? — спросила Лариска.
 — Может, попробуешь кого-то заставить открыть дверь? — с надеждой спросила я.
 — Да не, это ж человека видеть надо, — вздохнула она.
 — Чего дела-ать? — печально протянула я.
 — Вот и я про то же, — поддакнула она.
 Мы задумались. Каждой хотелось отличиться, чтобы утереть нос другой, и чтобы потом Антон восхитился. Мы обе давно поняли, что ключ к его сердцу — наши успехи. Именно это заставляет его так смотреть на нас, что душа замирает от предчувствия какого-то чуда…
 — Я придумала! — наконец объявила Лариска. — Давай устроим тут шум. Хозяева и выйдут.
 — Мда? — неопределенно отозвалась я.
 — Ну, песни попоем, покричим, постучим…
 — По голове себе постучи, — посоветовала я. — Понимаешь, ты опять ведешь себя как живая. Думай, как мертвая!
 — И что же ты, мертвая, надумала? — язвительно спросила она.
 — Помнишь, Антон нам говорил, что мы сможем входить в чужие сны?
 — Но ведь мы этого еще не проходили!
 — Ну и что? Обрати внимание — клыки выдвигаются по нашей воле…
 — У меня ничего не выдвигается, — буркнула она.
 — Совсем?
 — Совсем! Я не кровососка как некоторые!
 — Погоди… А как же ты того мужика пила? — озадачилась я.
 — Сначала пыталась прокусить, но не вышло, так я ножом вену вскрыла да и пила, — призналась она.
 — Ааа, — мерзко захохотала я. — Ты завалила экзамен по вампиризму все-таки!
 — Да, я не вампир, и не желаю им быть, — скривилась она.
 — Ну и сдохнешь, — радостно ухмыльнулась я. — А вот мне предстоит долгая — долгая жизнь, и я буду, бледная и прекрасная, еще долго топтать эту землю.
 — Ну да, долго… Вот сожжет тебя кто-нибудь — и все.
 — Сама-то в это веришь? — усмехнулась я. — Пока он ко мне подойдет — я его давно подчиню, ну а если все ж подойдет — то одно мое прикосновение — и он гниющий труп. Я неуязвима, детка!
 — Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — посоветовала она.
 — Ладно, не будем спорить, — примиряюще сказала я. — Ночь на исходе, надо дело делать. Я к чему завела разговор — о вампиризме? Клыки у меня растут по моему желанию. Раз это тебе незнакомо — то тогда вспомни, что в голову парня ты смогла без проблем попасть, без всяких объяснений и уроков, так?
 — Ну, — кивнула она.
 — И разложение далось просто. Таким образом, я думаю, что и с проникновением в сон та же история. Давай попробуем пожелать войти в сон кого-то, что спит в этом доме. И возможно — сможем заставить открыть дверь.
 — Чепуху ты говоришь! Надо же видеть человека! — видно было, что Лариска говорит это чисто из вредности.
 Я пожала плечами, закрыла глаза и очень-очень захотела войти в чей-то сон. Глядя сквозь веки на неприступный коттедж, я искала, отчаянно искала чужой сон… И вскоре передо мной как в калейдоскопе замелькали картинки. Какой-то парень, вихрастый и наглый, целовал меня, а я таяла и жмурилась от счастья.
 «Чего?» — недоуменно подумала я.
 — Наденька, — шепнул парень, и я поняла — вот оно!!! Я в чужом сне!
 И я принялась корректировать сон. Вихрастый, зовущее оглядываясь, ушел, и Наденька беспокойно заметалась.
 «Он на крыльце, — шепнула я. — Он ждет тебя на крыльце, надо только выйти к нему…».
 Она долго сопротивлялась. Охотно бежала во сне за вихрастым, а вот проснуться и сделать это в реальности — отказывалась. Вернее, до нее просто не доходило, что я от нее требую.
 Психанув, я резко вышла из ее сна и взглянула на Лариску. Та отсутствующим взором глядела на коттедж. Видимо, тоже зацепилась за сон.
 — У меня не получилось, — спокойно сказала я.
 — Ну, я-то в сон вошла, — не оборачиваясь, хмыкнула она.
 — Я тоже вошла. Но эта тварь отказывается просыпаться и выходить!!!
 Лариска встряхнулась, посмотрела на меня и грустно призналась:
 — Моя тоже.
 — Ты к кому попала в сон? — с жадным любопытством спросила я.
 — К девке какой-то. Все щеночка искала.
 — Ты смотри-ка! Я тоже! Только моей парень снился.
 И тут… дверь коттеджа с лязгом открылась. Широкая полоска света хлынула из нее во двор, и высветила тоненькую девицу в коротком халате. Она, зябко кутаясь, огляделась по сторонам, словно что-то ища.
 — Сработало! — выдохнули мы с Лариской и с триумфом посмотрели друг на друга. Ни одна из нас не сомневалась, что это именно ее девушка.
 А та, не подозревая об этом, села на ступеньку крыльца, прикурила сигарету и принялась задумчиво пускать дым кольцами.
 — Идем, — нетерпеливо сказала Лариска.
 И мы уже встали, как вдруг в полосе света показалась еще одна фигурка.
 — Надька, ты с ума сошла, — шепотом закричала она. — Отец же русским языком объяснил: девки, мы на осадном положении, кругом враги, люки задраить и никому не открывать!
 — Ой, да перестань ты, — лениво отозвалась девушка. — Он и за курево в доме орет как бешеный. Так что пусть определяется — люки задраиваем или в доме не курим.
 Вторая девица поколебалась с секунду, и наконец села рядом с сестрой.
 — Ну, дай и мне тогда сигаретку!
 И глупые — глупые девочки, не послушавшие своего мудрого папочку, принялись курить, не подозревая, что совсем недалеко от них притаились две покойницы…
 — Моя в красном халате, — сквозь зубы прошептала я.
 Лариска кивнула.
 И мы вошли в их мысли, легко, словно нож в масло…
 — Что их делать-то заставить? — прошептала врагиня.
 — А пусть грядки во-он в том углу копают, как раз лопаты у крыльца стоят. И копают непременно лицом к забору!
 — Точно!
 Докурив сигаретки, девицы решили, что им необходим фитнес, и прямо сейчас.
 — Как копают, ты посмотри, — шептала мне Лариска. — С душой!
 — Ага, калории прямо со свистом уходят, — поддакнула я.
 Девицы и впрямь работали, как мини-тракторы, сноровисто вскапывая газон с селекционной канадской травой.
 Мы же, полюбовавшись на них, прокрались в дом и принялись искать хозяйскую спальню.
 …Черт знает, как так Лариска не заметила этого питбуля. Я даже могу предположить, что обычно он мирный и ласковый, как котенок, но когда Лариска наступила ему на лапу, он рявкнул так, что окна задрожали, и незамедлительно вцепился в ее лодыжку. Тут уж заорала и она благим матом.
 Схватив стул, я треснула животину поперек хребта, но это ее нисколько не смутило.
 Вспыхнул свет, и на пороге показался высокий мужчина в семейных трусах.
 — Лада, фу! — нервно крикнул он.
 Собака с неохотой разжала челюсти, и Лариска в изнеможении опустилась на пол.
 — Что тут происходит? — в комнату быстрым шагом вошла красивая зрелая женщина в халате. Видно было, что парочка только что крепко спала.
 — И кто вы? — вскинул брови мужчина, внимательно глядя на Ларискину рану на ноге, из которой не вытекло ни капли крови.
 Ларка, подвывая, объяснила:
 — Да вот зашли воды попросить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.
 — Что? — недоуменно спросил мужчина. — Еще раз и попонятнее — что вы среди ночи делаете в нашем доме?
 — Вы бы лучше скорую вызвали, — укоряюще сказала Лариска. — Что, не видите, меня ваша собака покусала?
 — Я вижу, что вас, девушка, эти раны никоим образом не беспокоят, — сухо ответил мужчина. — Итак?
 Краем зрения я видела, что Лариска смотрит на меня, ища поддержки, но мне было не до того — я проникала в мысли женщины. Мужчину я не рискнула взять на себя, у меня как-то с женским полом проще получается.
 «Иди во двор и помоги дочерям вскапывать газон», — велела я ей.
 Поколебавшись немного, женщина пересекла комнату и вышла.
 Мы остались втроем, не считая собаки.
 — Кто вас подослал, девочки? — тихо спросил мужчина. — Булгарин? Селиверстов?
 — Жить надо праведно, и врагов не будет, — хмыкнула я, выразительно глядя на Лариску.
 «Ну же, твой выход», — думала я.
 Она слегка кивнула и уставилась на мужчину.
 — Сейчас я вас запру в подвале и вызову мальчиков, — нехорошим голосом сообщил дяденька. — И вы быстро расскажете, кто вы и зачем пришли.
 — Послушайте, — удивилась я. — Если вы так боитесь за свою жизнь — чего ж не поселите тут этих «мальчиков», а? И вам спокойнее, и врагам сложнее.
 — Разговорчивая ты больно, — сурово отрезал мужик и пошел к Лариске.
 Я подняла стул, приготовившись треснуть его, но он дошел до нее и замер. Я посмотрела, как они глядят друг другу в глаза, и тихонько сказала:
 — Вели, чтобы собаку привязал, а то потом не уйти.
 Не оборачиваясь, она кивнула. Мужчина тут же ушел, вернулся с цепью, и приковал питбуля к батарее.
 — А теперь — в спальню, Ларисонька, — порочно усмехнулась я.
 Через полчаса мы покидали этот дом, и каждая несла с собой набитую сумку. Наверху в спальне остался зловонный гнилой труп, в венах которого не осталось ни капли крови, а мать с дочкой, не подозревая об этом, усердно вскапывали газон. До утра им занятие будет.
 А потом мы купались в серебристой от лунного света озерной траве, на мне был закрытый черный купальник, и Антон качал меня на руках.
 — Ты похожа на русалку, — шептал он, заворожено следя за тем, как в воде волосы распустились шлейфом и тянутся за мной.
 А я улыбалась и чудился мне запах ромашек…




 Глава седьмая



 «Если вам стали чудиться зеленые
 чертики и прекрасные покойницы
 — значит, надо сделать перерыв»

    Энциклопедия начинающего алкоголика.


 «…или вызвать специалиста»

    Один опытный экзорцист.

 Сидя у кладбищенской ограды, я терпеливо пыталась войти в сон бомжа. Сделать его — это уже становилось вопросом чести.
 Я тыкалась в него своим взглядом со всех сторон, пытаясь уловить знакомое мельтешение картинок, но — пусто. Везде я натыкалась на глухую стену.
 — Дяденька? — наконец решительно позвала я. — Дяденька!!!
 Я выкрикнула это раз двадцать, пока он наконец поднял кудлатую голову и рявкнул:
 — Ну, чего разоралась?
 Я облегченно перевела дух и принялась залазить в его голову — вот сейчас я его подчиню, и выйдет он у меня как миленький за оградку, а уж я не растеряюсь!
 — Чего надо-то было? — не выдержал бомж моего молчания.
 Я растерянно моргала — в его голову залезть тоже не получалось.
 — Дядя, ты кто? — наконец спросила я.
 — Ванька, — откликнулся он.
 — А по жизни кто? — допытывалась я, ибо мелькнула у меня шальная мысль — может, это сильнейший маг скрывается под его личиной? Другого объяснения такой защите я не видела.
 — Ну, — почесал он голову, — раньше токарем на заводе робил, теперича у церквы побираюсь.
 — Так выходи за оградку, подам тебе Христа ради! — обрадовалась я.
 — Да я уж на беленькую да закусь насобирал, — заотнекивался он.
 — Я тебе много дам, — закричала я.
 — Приходите завтра, — утомленно велел он с видом важного чиновника, уронил голову на лавочку и захрапел.
 «Вот гаденыш!», — злобно подумала я, плюнула и пошла искать Лариску.
 Та сидела под развесистой березой и задумчиво поглаживала моток бельевой веревки.
 — И правда, удобную ты березку выбрала, — похвалила я ее. — Ветки низко…
 — А ко мне сегодня опять папа приходил, — тихо перебила она меня.
 — И что? — в недоумении воззрилась я на нее. — Ко мне вон мать с Олеськой как на работу каждый день ходят да ревут, аж приятно.
 — Я папочку просто любила очень, — вздохнула она. — Я на мать вообще не похожа — вся в отца. Скучаю я без него, Алёнка.
 — Э, ты не вздумай в гости к нему ходить, — тревожно сказала я. — А то и его до психушки доведешь!
 — Да нет конечно, — как-то по взрослому взглянула она на меня. — Просто очень обидно — я живу, папочка может со мной поговорить, и я могу ночами снова приходить и жить в своей комнате — но если он узнает об этом, его хватит удар. Обидно.
 — Вот такая у нас жизнь, милая, — сев рядом с ней, я обняла ее за плечи. — Я тоже свою семью люблю, но что теперь? Границу между жизнью и смертью нам не перейти. Нет больше у тебя папочки, а у меня — Олеськи с мамой.
 Она покрепче прижалась ко мне и тихо сказала:
 — И остались ты да я да мы с тобой…
 — Точно, — медленно кивнула я. — По сути, у меня есть только ты.
 — А у меня — ты, — эхом отозвалась она.
 Мы посмотрели друг на друга и стыдливо подумали об Антоне.
 — Давай не будем больше из-за него ругаться, а? — вздохнула я. — Ведь согласись, все наши надежды — это самообман. Не станет он, живой, целовать труп и восторгаться этим.
 — Я думала об этом, — помолчав, печально кивнула она. — Но знаешь — он так хорошо к нам относится, что надежда все же в сердце есть. Может быть, он некрофил и ему за счастье переспать с нами?
 — Он тебя хоть раз поцеловал? — резко спросила я.
 — Нет, — испуганно отозвалась она.
 — Вот и меня — нет. Так что давай спокойно учиться у него, а после ритуала…, — я замолчала и красноречиво поглядела на березу.
 — Укокошим, — согласно кивнула она.
 — По четвергам, пятницам, и субботам он будет мой! — ухмыльнулась я.
 — По понедельникам, вторникам и средам — мой! — подхватила она.
 — А по воскресеньям мы его лупим за измену! — гаркнули мы и захохотали, совершенно довольные друг другом.
 — Что-то давно его нет, — погрустнела после этого Лариска.
 — Пятый день, — мрачно кивнула я.
 После того ночного купания мы каждую ночь вставали из могил разодетые в пух и прах, с прическами и макияжем, а его так и не было. Он просто писал записки и небрежно совал их нам в могилы. На листках каллиграфическим почерком было выведено, что он очень занят, но про нас помнит, посему — отдает нам такого-то человека по такому-то адресу. И мы были ему благодарны за это проявление заботы, что не оставляет он нас без пищи.
 — У тебя уж какой день?
 — Двадцать седьмой, — тяжко вздохнула я.
 — Значит, у меня двадцать четвертый, — печально протянула она, и у нас у обоих отчего-то резко испортилось настроение.
 — Тринадцать дней осталось, — зачем-то сообщила я.
 — И у меня — шестнадцать.
 — Везет, — я с завистью посмотрела на нее.
 — Эй, ты чего? — вдруг ткнула она меня в бок. — Антон же пообещал ритуал! На твой сорок первый закатим такую пирушку, что ого-го!
 — Ну а вдруг что-то сорвется?
 — Я Антону верю! — твердо ответила она.
 — Да я тоже, но все равно страшно, жизнь-то моя на кону!
 Мы помолчали, и внезапно Лариска сказала:
 — Знаешь, а у Антона в кармане джинс лежала фотография того самого мужика, которого мы разложили в коттедже.
 Я в недоумении уставилась на нее:
 — Ерунду ты говоришь!
 — Да я тоже удивилась, — пожала она плечами. — Но мужик был тот, это несомненно.
 — Погоди. А откуда это ты знаешь, что у Антона в карманах лежит? — подозрительно уставилась я на нее.
 — Так а вы пока купались, я и перетряхнула его одежду, — невозмутимо призналась она. — А что? Что? Мне же интересно, кто он и откуда! Сам-то он про себя вообще ничего не говорит!
 — Ну знаешь ли…, — я от возмущения даже слов не находила. — А вас, газпромовских дочек, разве не учат, что нельзя, нельзя вскрывать чужие письма, нельзя лазить по карманам!
 — Вот еще, — вздернула она нос. — А как иначе узнать информацию? А папочка всегда говорил, что информация дороже денег. Вон, прямо под нами была квартира одного психоаналитика, ох и красивый же мужик, должна я тебе сказать! Ну и задурил он мне голову, я чуть замуж не вышла за него, да потом хакнула его мэйл, почитала письма, а там такое! Он дружку одному писал, что очень удачно женится на богатой телке со связями, денег куры не клюют, а сама она дура дурой. Делился планами, мол, пусть детей родит да дома сидит, а для души ему красоток хватит. Знаешь, как обидно было? Я потом неделю ревела!
 — И что потом?
 — Что-что? — буркнула она. — Послала к черту. Впрочем, это все лирика. Давай подумаем, как информацию собрать об Антоне?
 — А зачем? — усмехнулась я. — Зачем? Осталось совсем немного — и мы его убьем. И что было у него в жизни — в смерть он с собой не заберет.
 — Ну в общем-то ты права, — задумчиво сказала Лариска.
 Говорить было больше особо не о чем, мы посидели еще немного и разошлись по могилам. Лежа в гробу, я настойчиво думала об одном: ну когда же он появится? А еще — о том, откуда ж у него была фотография того мужика?
 Он появился только через неделю.
 Однажды, когда лунный свет посеребрил землю на моей могиле и я встала — он уже сидел на своем пеньке.
 — Ночи доброй, — улыбнулся он, и я растаяла.
 — Антон! — закричала я, вне себя от радости и кинулась к нему…и обняла. И с изумлением почувствовала, как и его руки сомкнулись у меня за спиной.
 «Ну точно некрофил!», — подумала я с радостным изумлением, а сзади раздался чопорный голос Ларидзе:
 — Здравствуй, Антон.
 Я отпрянула от него, виновато взглянула на Лариску.
 А Антон, как ни в чем ни бывало, поздоровался с ней, сел обратно на пенек и улыбнулся нам обоим:
 — Рад видеть вас, девочки.
 «А уж мы-то как рады», — синхронно подумали мы с Лариской.
 — Ну что, успехи ваши просто замечательны. О ваших похождениях я знаю, следил. Везде вы сработали хорошо, умницы. Теперь осталось только одно — научиться работать по одиночке.
 — Зачем? — подала я голос. — Вместе нам и удобнее и веселее.
 — Всякое бывает, — отрезал он, — одна из вас может погибнуть или вы можете поссориться.
 Мы переглянулись в Лариской и поняли — да, насчет «поссориться» — это серьезный аргумент.
 — Ладно, — кивнула Ларка. — Давай адрес, а то я уж как-то чувствую себя нехорошо.
 — И я, — в горле уже першило от сухости, выпитая вчера кровь уже не грела мои вены.
 Парень порылся в сумке, достал две бумажки, одну протянул Лариске:
 — Это твое.
 Она посмотрела на адрес и скривилась:
 — Восточный микрорайон! Далеко-то как!
 — Значит, надо поторопиться, — пожала я плечами.
 — Ну, до следующей ночи всем, — вздохнула она и пошла с погоста.
 — А вот твое, — в ладошку легка бумажка, я посмотрела — Советская, центр, опять элитный дом.
 — Ну что ж, путь неблизкий, пойду, — улыбнулась я ему.
 — Постой, — взял он меня за руку. — Я довезу.
 Я посмотрела на него, и в лунном свете его лицо казалось непереносимо прекрасным, вот только глаза отливали холодным серебром…
 — Серебро меня может убить? — отчего-то медленно спросила я.
 — Нет конечно.
 С кладбища мы так и вышли, держась за руки. Я ехала в его машине и терялась в догадках — что, что бы это все значило, черт побери! Я умерла, но идиоткой от этого не стала! Я мертвая. И очень глупо думать, что между нами может что-то быть. Я уж не говорю о любви, похожей на сказку, где любовь и верность навсегда. Даже просто секс казался крайне фантастичной идеей.
 Вздохнув, я повернулась к нему:
 — Антон, а ты нас не боишься?
 — А надо? — улыбнулся он.
 — Ну, мы же мертвые. Наркоманим по крови, а тут ты рядом ходишь, и в тебе литров пять горячей и вкусной крови.
 Он лишь загадочно улыбнулся.
 — Не боишься, что мы прочитаем твои мысли, войдем в твои сны? — не отставала я.
 Он повернул голову и спокойно сказал:
 — Нет, Алёна. У меня нет привычки опасаться друзей.
 — А мы… друзья? — робко спросила я, ошеломленная этой мыслью.
 — Это очевидно.
 «Я тебя люблю!», — подумала я в приливе горячей благодарности. За то, что он нас, мертвых, привечает, не бросает, учит, ведет. За то, что сегодня взял меня за руку и не поморщился. И за то, что Лариска сейчас идет пешочком, а я еду с комфортом.
 Я не отрывала взгляда от его профиля, и потому заметила, как он мимолетно и странно усмехнулся.
 Злорадно.
 Снисходительно.
 Я моргнула — лицо его было как и прежде бесстрастно и спокойно.
 «Показалось», — подумала я.
 За квартал до нужного дома Антон остановился.
 — Ну, удачи, — душевно пожелал он.
 — К черту, — лихо ответила я и вышла из машины.
 Быстро дошла до элитного дома из желтого кирпича под зеленой крышей, аккуратно поскреблась в стеклянную дверь. Охранник в черном официальном костюме, что сидел в ярко освещенном холле, тут же открыл дверь.
 — Доброй ночи, — сурово сказал он. — Вы к кому?
 — К дяде, — улыбнулась я ему, одновременно меняя его мысли.
 — Проходите, — спокойно кивнул он и посторонился.
 Лифтом я пользоваться не стала — пошла по лестнице, так как не знала, на каком этаже нужная мне квартира.
 Я шла, и размышляла том, что по сути мы с Лариской — универсальные киллеры. Мы пройдем куда угодно, наверняка убьем клиента, и контрольного выстрела не надо, нас невозможно привлечь к ответственности. А самое главное — нам и денег-то платить не надо. Плату мы уже взяли, выпив кровь клиента.
 Эх, продаться б кому из этих богатеев, такие таланты пропадают! Да вот только что бы попросить для себя от этой сделки — вот в чем вопрос. Мертвым особо ничего не надо, кроме крови — а мы ее и так найдем.
 Все еще скорбя душой о том, что такая бизнес — идея завяла на корню, я наконец дошла до нужной мне квартиры. Нажала на кнопку звонка, и держала ее, пока за дверью не раздался раздраженный мужской голос.
 — Кто там?
 — Свои, — весело отозвалась я.
 Мужчина открыл дверь, посмотрел на меня темными уставшими глазами и неожиданно мягко сказал:
 — Иди домой, девочка. Нет больше моей дочери.
 — Как это нет? — нахмурилась я.
 — Умерла, — с некоторым усилием выдавил он.
 — А с чего вы решили, что я к ней? Я к вам, — сказала я и решительно поднырнула ему под руку.
 — Не лучшее время для визитов, — бесстрастно сказал он, обдав меня запахом алкоголя, и я поняла — да он пьян, вусмерть пьян.
 — Для меня — самое оно. Дядя, ты как, развлечься не хочешь? — порочно улыбнулась я.
 — Ну, если ты готова сплясать, станцевать или стишок рассказать — вперед, — пожал он плечами.
 «Он что, идиот?», — растерялась я.
 — Пойдем, помянем мою дочку, коль навязалась, — вздохнул он и, взяв меня за руку, повел в комнату.
 — Минутку, — остановилась я. — Понимаешь, дядя, я ужасно голодна.
 — Какие проблемы, холодильник полон, — равнодушно ответил он.
 Я прижала его к стене, заглянула ему в глаза и зовущее улыбнулась:
 — Иди ко мне… Иди…
 Он недоуменно посмотрел на меня:
 — Да я и так вроде рядом.
 Контакт отчего-то не получался, но не это меня смутило. Я смотрела в его глаза, и понимала, что где-то я его уже видела.
 «Возможно, он был одним из спонсоров конкурса красоты», — беспокойно подумала я и выдвинула клыки. Не хочет по-хорошему подчиниться мне — так я его все равно выпью, но будет больно.
 Однако вместо этого мой язык неожиданно спросил:
 — А как звали вашу дочь?
 — Ларисой, — горестно ответил он. — Эх, деточка моя, всего-то восемнадцать весен ей было…
 Я грустно посмотрела на его шею, где так близко к коже пролегала артерия. Один укус — и хлынет кровь в мой измученный жаждой рот. Только вот Ларискиного отца я убивать не буду.
 — Чай есть? — кисло спросила я. — Горячий, сладкий и с лимоном?
 — Слушай, ты посмотри сама на кухне, ладно? — устало ответил он. — Я совсем один живу, как Лариска замуж выш…в смысле, умерла.
 «Бывают ж в смерти такие совпадения», — дивилась я, сноровисто кипятя чайник и готовя себе чай.
 Еще хорошо, что Антон Лариску сюда не послал!
 И хорошо, что я узнала в его чертах Ларискино лицо…
 Осторожно неся чашечку с обжигающим чаем, я зашла в комнату к дядьке, уселась около заваленного снедью стола и сказала:
 — Дяденька, давайте хоть познакомимся, что ли? Я Алёна.
 — Знаю я, видел тебя. «Мисска» прошлогодняя.
 — Да вы б сначала выиграли такой конкурс, потом бы и обзывались, — возмутилась я.
 Он потер виски, устало посмотрел на меня и сказал:
 — Извини. Павел Сергеевич я.
 Я оглядела батарею пустых бутылок под столом, полных — на столе — и присвистнула:
 — Дядь Паш, а вы с чего в запой-то ушли?
 — Дочь любимая умерла, — вяло ответил он.
 — И все? — поразилась я. По мне, так не стоила Лариска такого горя.
 — Вот, она этот коньячок любила, деточка моя, — вздохнул он и погладил бутылку.
 — Ну, умерла, так ведь жизнь-то продолжается! — неуверенно бормотнула я, понимая, что надо утешить отца, но слова не шли. В чем тут горе — я не видела.
 — Да какая такая жизнь, — махнул он. — Ради Лариски и жил, ради нее и рвал. А сейчас сижу и думаю — а оно мне надо? Ай, да что говорить… Одно радует — уйду я скоро к Лариске, кровиночке моей.
 — С чего бы это? — нахмурилась я.
 — Звягинцев меня заказал, — пьяно ухмыльнулся он. — Сегодня его видел, улыбается, паскуда, словно я ему друг лучший. А сам уж деньги за меня заплатил.
 — Вы меня удивляете, — строго сказала я. — Если б заказал, то вы бы никогда не узнали об этом! А раз болтают — значит сплетни! Так что встряхнитесь, умойтесь и живите!
 — Сведения верные! — нервно стукнул он кулаком по столу. — Жена его у меня в любовницах, она подслушала и мне рассказала. Неохота ей меня терять — я-то всяко ей денег да цацек больше чем муж даю!
 — Ну и нравы у вас, у богатых, — покачала я головой. — Дядь Паш, если знаешь, что тебя прихлопнут — так к чему двери всем кому ни попадя открываешь?
 Он помолчал, после чего тяжко вздохнул:
 — Душа у меня болит дюже, Алёна. Прям так болит, что перенести невозможно, свет мне без дочки немил. Ну, да ты меня не поймешь.
 — Отчего же, — медленно ответила я. — Как раз я вас и пойму. У меня однажды была такая боль в душе, что я бы безумно обрадовалась киллеру на пороге, только кому я нужна, заказывать меня.
 — И как ты выпуталась? — помолчав, спросил он.
 — Я наглоталась таблеток, два пузырька, — бесстрастно ответила я.
 — Хорошо, что тебя спасли. Ты ж такая красивая.
 Я молча пила свой чай и улыбалась.
 Не спасли меня, дядя Паша…
 Не спасли.
 — Знаете что я вам скажу? — посмотрела я на него. — Вот вам не понравилась мысль, что я могла умереть. А представьте, как рыдала бы Лариска, если бы узнала, что вас убили. Представьте, какое бы горе для нее было.
 — Ей уже все равно, — бесстрастно сказал он.
 — Нет! Поверьте, она узнает, и будет горевать!
 Я бессознательно положила ладошку на его руку, он вздрогнул:
 — Какая ты холодная…
 Я хотела было отдернуть руку, но он сжал ее, рассматривая. И я словно увидела его глазами, какая серая, с синеватым отливом у меня кожа…
 «Черт, — бессильно думала я, — надо будет тональным и руки замазывать!»
 — Смерти нет, — задумчиво сказал он, погладив мою мертвую кожу. И странная у него была интонация — и утвердительная, и вопросительная одновременно.
 — Нет, — эхом отозвалась я.
 Мы посмотрели в глаза друг другу, и мне вдруг показалось, что он все понял.
 — Значит, говоришь, Лариска будет горевать? — буравя меня глазами, спросил он.
 — Знаю точно! — твердо ответила я, не отводя взгляда. — Живите, дядя Паша. Ради нее.
 И он вдруг улыбнулся:
 — Спасибо. Спасибо, Алёнка!
 — Знаете, — я выдернула ладошку из его руки и встала, — я пойду.
 Он пытливо посмотрел на меня, внезапно, словно решившись, подал мне непочатую бутылку любимого Ларискиного коньяка:
 — Возьми, Алёнушка. Ты еще заходи. — Он запнулся, словно не решаясь сказать то, что думал, но потом все же закончил: — И подругу приводи. Буду рад.
 — Прощайте, — печально улыбнулась я.
 — До свиданья, — твердо ответил он.
 За пару часов до рассвета я вышла от него, спустилась на этаж ниже и позвонила в квартиру Самого Чудесного На Свете Психоаналитика. Я быстро, без долгих церемоний закусила им, и пошла домой.
 Лариска еще не вернулась, и я села на могилке, поджидая ее. Она пришла через полчаса.
 — Как прошло? — вежливо поинтересовалась я.
 — Нормально, — улыбнулась она.
 — Привет тебе от отца, алкашка, — безразлично сказала я и протянула ей бутылку Хеннеси.
 Она замершим взглядом смотрела на коньяк, потом на меня — и лицо ее начало наливаться чужой кровью.
 — Ты, — задохнулась она от шока и горя, — ты выпила его, ты, тварь, вампирюга????
 Она кинулась на меня, и я поняла: убьет. Голыми руками убьет бессмертную меня. У нее получится.
 — Нет, — прохрипела я, отчаянно пытаясь освободиться. — Нет!!!
 Она замерла, глядя на меня бешеными глазами.
 — Чай мы с ним пили, — проворчала я. — Ты, корова, слезь с меня, а то не расскажу!
 Она безропотно слезла, схватила бутылку коньяка и прижала к себе.
 — Как он? — жадно спросила она.
 — Пьет как лошадь, — махнула я рукой. — Хорошо, что вы с ним и правда сильно похожи, а то бы потом перед тобой неудобно было.
 — Я бы тебя за него убила, — жестко сказала она, и я поверила. — Расскажи хоть, как дело было, а?
 Я уселась поудобнее и подробно рассказала ей про встречу с отцом. Лариска, нежно и счастливо улыбаясь, переспрашивала детали, уточняла, ей была интересна любая мелочь из ее прежней жизни.
 А потом я сказала, что его хотят убить…
 — Дядя Петя Звягинцев, говоришь? — хищно нахмурилась она и посмотрела на розовеющее небо. — Ну, сегодня уж поздно, а завтра-то я к нему наведаюсь.
 — Правильно, — кивнула я. — Своих в обиду нельзя давать! Спать пойдем?
 Лариска с минуту рассматривала меня, и взгляд ее все больше и больше тяжелел.
 — Что такое? — нахмурилась я.
 — Алёна, в тебе есть кровь, — тихо сказала она. — Ты кого-то выпила. Скажи, ты мне наврала?
 — Тьфу, дура, — в сердцах крикнула я. — На, подарочек тебе от Алчного Психоаналитика, специально для тебя старалась!
 И я кинула ей печатку с темным камнем, обрамленного бриллиантиками.
 — Ты его сделала? — подняла она на меня сияющие глаза. — Ради меня?
 — Ну так а как? Тут ведь только ты да я да мы с тобой, — серьезно сказала я, и она кинулась мне на шею.
 — Алёнка, ты моя подруга навсегда! Спасибо, спасибо тебе! И за Сергея, и за папочку! А Антон — да забирай ты его! После того, что ты для меня сделала — никакой Антон не заставит меня восстать против тебя!
 Я смущенно от нее отбрыкивалась, а на душе у меня был мир.
 Оказывается, делать добрые дела — это так приятно. А если делать их ради кого-то — приятно вдвойне.
 — Еще есть немного времени, — посмотрела Ларенца в небо. — Что-то не хочется мне спать. Погуляем?
 И мы пошли к кладбищенской оградке, растолкали бомжа и поили его французским коньяком. Хорошо нам было.
 Засыпала я этим утром со светлой улыбкой на устах.




 Глава восьмая



 «Дочь моя, никогда не верь мужчинам»

    Стандартное напутствие всех матерей.

  — Цып-цып-цып, — умильно кудахтала я около кладбищенской оградки с выставленной вперед рукой со стаканчиком. Водка в нем пахла так мерзко и сильно, что мне дурно становилось, но бомж опять меня игнорировал.
 Лариска убежала к Звягинцеву, так что времени у меня было много, и сегодня я твердо намеревалась…
 — Алёна, — мужской голос прервал мой еженощный ритуал, я вздрогнула и обернулась.
 Антон стоял, скрестив руки на груди. Высокая и мощная фигура нависала надо мной, и я на миг почувствовала исходящую от него угрозу?
 — Здравствуй, — пискнула я.
 — Отойдем, надо поговорить, — отрывисто бросил он и, не оглядываясь, пошел вглубь кладбища. Около одной из могил он сел на лавочку и жестом пригласил меня устроиться рядом.
 — Послушай, — ледяным голосом сказал он. — Вчера я тебе дал совершенно четкий адрес. Как так получилось, что ты выпила не того человека?
 — А это что, так важно? — робко спросила я.
 Такого Антона — злого и жесткого — я еще не видела.
 — Да, черт побери! — рявкнул он, и я очнулась.
 — Антон, не кричи на меня, — холодно сказала я.
 — Извини, — сразу одумался он. — Просто ты не понимаешь, что ты натворила.
 — А ты объясни, пойму…
 — Это мои дела, и нечего тебя в них путать.
 — Тогда мир? — пытливо посмотрела я на него.
 — Мир. Но сначала ты сходишь по вчерашнему адресу и выпьешь того, кого надо.
 — Я не могу этого сделать, — спокойно сказала я.
 Он, похоже, не поверил ушам:
 — Не можешь?
 — Нет.
 — Хорошо, Лариска сделает это. Но имей в виду — это последний твой каприз, ясно?
 — И она не будет этого делать. Антон, это ее отец.
 Он замер, уставился на меня и быстро спросил:
 — Лариска знает?
 — Нет, — отчего-то соврала я под его испытующим взглядом.
 — А сама она где?
 — Ушла мужа навестить, до утра не жди, — опять соврала я.
 Он лишь усмехнулся — мы как-то в красках рассказали ему, как мучили бедного Андрюшу.
 — У тебя какой сегодня день?
 — Тридцать седьмой, — тихо сказала я. — Антон, я умру?
 — Думал я это сделать ровно на тридцать девятый, ну да делать нечего, — задумчиво сказал он. — Делать нечего… Проведем обряд над тобой сегодня. Ты готова доверять мне?
 — Конечно, — нежно улыбнулась я.
 — Тогда жди меня тут, я скоро вернусь. Никуда не уходи. Лариска скоро придет?
 — Под утро.
 — Точно? Она бы нам здорово помешала.
 Я уверенно покачала головой. Лариска на тропе войны, и сейчас она явно наслаждается местью за отца. Да и сама она, уходя, сказала, чтобы сегодня ее рано не ждали.
 — Тогда я поехал, Алёнушка.
 И… он легко коснулся губами моего лба.
 Он давно уже растворился в ночи, давно стихли его шаги, а я сидела на лавочке и недоверчиво вспоминала ощущение прикосновения его губ к моей коже.
 «Такого не может быть, не может», — отрешенно думала я.
 Только кожа горела там, где он ее поцеловал.
 И он хотел, чтобы Лариски сегодня не было…
 Интересно, что это за ритуал?
 На могиле, около которой я сидела, стояла стопка с водкой, были разбросаны яички и пара помидор.
 Я взяла стопку и пошла снова к кладбищенской ограде.
 — Дед, — тихо позвала я, но он услышал.
 — Чего опять?
 — Слушай, у меня сегодня счастливый день. Вот, я ставлю у ограды стопку рюмки — захочешь, подойдешь и возьмешь. Сама я отойду, не бойся.
 — С чего это такая милость? — подозрительно спросил он.
 — Говорю же — счастливый день. Хочется, чтобы и другим было хорошо.
 Он подождал, пока я отойду, ловко схватил стопку и тут же отпрыгнул. Понюхал, крякнул и выпил одним глотком.
 — Ох, хоть и бесовка ты, а водка настоящая, да и вчера бормотуха хороша была, — блаженно зажмурился он. — Другие — то воды нальют да подманивают.
 — Другие — это которые? — нахмурилась я.
 — Бесовки, такие же как ты, — охотно пояснил он.
 — Да с чего это я бесовка? — обиделась я.
 — Ну а кто ж еще? — пробормотал он, улегся на лавочку и велел: — А теперь ступай, спать хочу.
 — Ну и наглый же ты, дядя! — обиделась я. — Хоть бы поговорил со мной, что ли!
 — Ты, бесовка, с дьяволом, хозяином своим разговаривай, а я честный христианин, — отрезал он.
 — Эх вы, я к вам со всей душой…
 — Да мне-то что? — зевнул он. — Все одно на сороковой день больше не встанешь.
 — А вот и встану! — закричала я.
 — Не встанешь, мертвячка! Думаешь, не знаю я, кто вы? Да только на сороковой день отлетит твоя душонка, и все, упокоишься ты наконец!
 — Спорим, что встану?
 — Да тут и спорить нечего. Знаешь, сколько вас тут таких было? И где они?
 — Они ничего не знали, — убежденно сказала я. — А надо мной сейчас ритуал проведут, и буду я жить вечно!
 — Дура баба, — осуждающе молвил он. — Сожжет тебя дьявол, душу отберет — и все дела.
 — Сам дурак!
 — Слушай, дай поспать?
 — Ну и спи, — раздосадовано сказала я. — Спи! На сорок первый день встретимся!
 — Не, я так быстро не умру, — донесся мне в спину скептичный голос.
 Антон пришел примерно через полчаса.
 — Заждалась? — ласково спросил он.
 — Я тебя всегда жду, — просто ответила я.
 Он внимательно посмотрел на меня, раскрыл молнию на сумке и достал двухлитровую бутылку из-под колы, полную тягучей красной жидкости:
 — Это тебе.
 — Спасибо, — бросила я на него признательный взгляд.
 Он помнил, что я голодна. Он позаботился обо мне…
 Я слишком много встречала в своей жизни мужчин, которые жаждали мной восхищаться, любить, носить на руках…
 Но никто, никто из них не хотел обо мне заботиться.
 Он сел рядом, и голова моя сама собой склонилась на его плечо.
 — Алёнушка, девочка моя золотая, — шептал он и гладил меня по волосам. А я таяла под его лаской и жмурилась от счастья. — Знаешь, красивее тебя я еще никого не видел. Хотел бы я познакомиться с тобой, когда ты была живая, когда по твоим венам текла твоя собственная кровь и билось твое сердце. Я бы, наверно, женился на тебе, ей-богу. Просто для того, чтобы иметь эксклюзивное право на твое тело. Но, раз уж тело отдано смерти — ты отдашь мне свою душу? Мне одному?
 — Да, — шепнула я с некоторым трудом. Губы отчего-то не хотели повиноваться.
 — Спасибо тебе за этот бесценный дар, — серьезно сказал он и поцеловал мня в лоб. — Взамен я тебе подарю жизнь вечную.
 А потом он взял меня на руки — и понес через кладбище. Я хотела спросить: «куда мы идем?», но губы не смогли шевельнуться. Я хотела поднять руку, чтобы обнять его а шею — но она так и осталась бессильно свисать вниз.
 Я была в его руках как тряпичная кукла.
 «Что это?», — с неким недоумением думала я. Впрочем, я доверяла Антону. И потому я нежилась в его руках и совсем не расстроилась, когда он зашел в березовую рощу за кладбищем, прошел два метра и оказался на поляне. Вернее, то была не поляна. Ровный, словно циркулем отмеченный круг был выжжен, усеян пеплом, а посредине него красовался огромный железный крест.
 Увидев его, я лишь сонно удивилась — надо же, а мы с Лариской насквозь прочесали всю рощу, а пепелища так и не нашли.
 Антон уложил меня прямо на пепел, склонился и, легко касаясь пальцами моего лица, прошептал:
 — Само совершенство… Ну почему мы не встретились, когда ты была жива?
 Я смотрела на его прекрасное лицо в лунном свете, и молча говорила ему то же самое.
 Он лишь печально улыбнулся, словно услышал мои мысли.
 И начал готовиться к обряду. Достал из сумки пачку соли, тщательно обсыпал ей края круга.
 Ножом с деревянной ручкой начертал на пепелище шестиконечную звезду, и центром ее был крест. Он долго и старательно чертил в звезде какие-то символы, имена, буквы…
 Наконец он подошел ко мне и осторожно, почти благоговейно начертал углем что-то на моем лбу, расстегнул платье спереди и добавил письмена и на груди.
 «Нам никогда этого не повторить с Лариской», — беспокойно думала я. Никогда не подарить ему жизнь вечную. Ну да надеюсь, что когда он встанет, он сам научит нас, как провести ритуал. Ибо быть вечно живым — всяко лучше, чем через сорок дней навечно уснуть.
 Подняв, он привязал меня к кресту.
 Отошел, полюбовался делом своих рук и с печалью сказал:
 — Ну почему, почему ты мертва? Я бы смог тебя полюбить…
 «А я тебя давно люблю», — тихо улыбнулась я в душе.
 — Нет, — покачал он головой. — Как же ты можешь меня любить, если твое сердце вырезано патологоанатомом?
 «Душа-то при мне», — снова улыбнулась я.
 — Ты подарила мне свою душу, Алёнушка. Так чем же ты можешь меня любить? У тебя ни души, ни сердца…
 «Ты — сердце мое…», — медленно шепнула я про себя, и одновременно на меня начал накатывать ужас — он разложил около креста сухие ветки.
 «Я что-то сделала не так??? — закричала я. — Антон, прости!!!»
 — Прощай, — кивнул он, — Если бы ты выпила Ларискиного отца — ты бы прожила еще два дня. Прощай, Аленушка…
 И он, закрыв глаза, зашептал на латыни — тягуче и плавно. Казалось — он молится неведомому богу. Но вот его голос поднялся выше и выше — и я обмерла. «Satanas», — вот кому он молился. И это было явно посерьезней игр тех мальчишек.
 Я видела, как начал клубиться по земле черный туман, как нарастало напряжение, предчувствие чего-то ужасного. Или кого-то?
 Внезапно, с ужасающей четкостью, я поняла, что сейчас будет. Меня сожгут. Принесут в жертву мое мертвое тело, и тогда Сатана получит мою еще неотлетевшую душу. Антон с радостью и благоговением передарит ее своему господину.
 Вот такую вечную жизнь уготовил мне любимый.
 Вернее — вечную смерть. Единственный способ убить мертвую — сжечь.
 Я плакала — не слезами, кровью, глядя на его прекрасное и строгое лицо, когда он молился своему богу, призывая его. И сам он в этот момент был похож на Князя Тьмы — такой же нечеловечески красивый и бездушный.
 А потом он поднял веки и наши глаза встретились.
 — Я тебя люблю, — прошептал он и бросил на ветки соль, смешанную с заклятьем.
 — Я тебя люблю, — повторил он громче, когда языки пламени занялись.
 — Черт, как же я люблю тебя, — кричал он мне, разгоняя руками дым и вглядываясь в мое лицо…
 — Гад, — буркнула Лариска и треснула ему по голове пустой коньячной бутылкой. Посмотрела на осевшее тело и осуждающе добавила: — А мне-то как пел под луной — «люблю, трамвай куплю», а сам!
 «Осторожнее!», — отчаянно крикнула я ей, но она то ли не услышала мысленный зов, то ли не успела среагировать, но Антон сильным ударом ноги пнул ее и бедная Лариска полетела прямо в огонь, прокатилась по нему, и я поняла — есть Бог на свете: она затушила его своим телом. Девчонка заорала благим матом, вскочила, и, с бутылкой наперевес ринулась на Антона.
 — Я тебя отучу девушек обманывать! — кричала она.
 — Ату его, ату! — задиристо поддакивал знакомый голос.
 Я скосила глаза — из кустов выглядывала знакомая кудлатая голова.
 Антон стоял спокойно, ожидая Лариску, а когда она приблизилась, просто выставил вперед руку — и она замерла, словно нелепый манекен.
 — Двух сожгут! — охнул бомж в кустах.
 — Глупые девчонки, — с горечью сказал Антон. — Вы решили, что сами встали? Это я, я читал после погребения над вашими могилами заклятья. Это по моей воле вы встали. И что, вы плохо провели это время? Так бы вы лежали в своих гробах и гнили, а благодаря мне вы здорово повеселились — разве не так? Девочки, вы славно мне послужили, но теперь пришел черед последней вашей службы. Я дал вам жизнь после смерти — мне ее и забирать.
 «Что он такое говорит?», — ошеломленно подумала Лариска.
 «Правду», — устало ответила я. Да, похоже, Антон первый раз говорил правду…
 «Но зачем ты Алёнишну сжигаешь?», — возмутилась она, глядя на Антона.
 — Все равно на сороковой день душа ее отлетит и она станет бесполезна, — равнодушно ответил он. — И ты тоже. Так что есть смысл, пока не поздно, принести вас в жертву и отдать души Хозяину.
 «Не могла его не бутылкой огреть, а чем-нибудь посущественнее, что б не встал?», — посетовала я.
 «Извини, не сообразила», — раскаянно подумала Лариска.
 — Продолжим, — сухо кивнул Антон, и снова полетела соль с заклятьями на ветки…
 А сзади на его голову с размаху опустилась монтировка.
 — И кончим, — сурово припечатал дядя Паша.
 — Так его, гада, так! — подзуживал из кустов бомж. — Ты, брат, давай еще его пару раз приложи по темечку, что б наверняка. А то встанет — все пропадем.
 — Не встанет, — спокойно ответила я. — Он мертв, и я могу говорить. Чары пропали.
 — Да? — недоверчиво протянул бомж. — Не, я проверю.
 И он, выбравшись из кустов, подкрался к Антону и схватил его за руку. Помял запястье, и наконец широко и истово перекрестился:
 — Ну слава те, Господи, избавил нас от диавола!
 — Меня кто-нибудь развяжет? — спросила я, меланхолично глядя на звезды. Только бы не видеть, как обнялись дядя Паша с Лариской, а то ведь зареву.
 — Сейчас-сейчас, — снова забубнил бомж, подскочив к кресту и разбрасывая тлеющие уголья ногой. — Сейчас, терпи, девка!
 Он, матерясь, неловко развязывал узлы, а невдалеке Лариска рыдала на груди у отца:
 — Папочка, ты меня не бойся, я тебе никогда ничего плохого не сделаю.
 — Да как ты могла подумать, что я дочку свою — и испугаюсь? Лариска, дочурка ты моя родная, что ж ты раньше ко мне не пришла?
 — Да я думала, ты меня испугаешься…
 — Глупая ты глупая… Это сколько у нас с тобой осталось? Шесть дней?
 — Да.
 — Ну вот и славно, вот и славно, доченька. Хоть проведем их с толком, верно?
 — Папочка, а как ты догадался?
 — Ну, знаешь, когда к тебе ночью приходит умершая девчонка и говорит, что тебя знает — тут и идиот поймет, что к чему! Так что я сегодня хлебнул для храбрости да пошел к тебе в гости.
 — Так вы знали, что я мертвая? — вскричала я.
 — Конечно, — кивнул он, обернувшись ко мне. — Королева красоты — фигура публичная и заметная.
 — А почему пустили в дом? — растерялась я.
 — Да выпить не с кем было, — честно признался он, и мы все дружно засмеялись.
 — Слушайте, хорош ржать, — сурово оборвал наше веселье бомж. — Давайте-ка убираться отседова, место больно нехорошее.
 — Точно, — поддержала его Лариска, да и я кивнула.
 И мы все дружно поехали к дяде Паше. До рассвета пили коньяк, горланили неприличные песни и были абсолютно счастливы. И ни разу, ни разу я не вспомнила о неправдоподобно — прекрасном парне, что остался лежать на пепелище с проломленной головой.
 Спать мы с Лариской улеглись в просторной ванной — единственной комнате без окон. Натаскали туда матрасов, одеял, подушек — в общем, спали мы в эту ночь как люди. Живые люди. В постелях, а не в гробу.
 Перед сном я долго ворочалась, прежде чем задала вопрос:
 — Слушай, а что, Антон тебе и правда про любовь говорил?
 — Угу, — неохотно отозвалась она. — Ну не то что про любовь, но говорил что я красивая и все такое. Выглядело как ухаживание.
 — Гад, — тяжело вздохнула я.
 — Не то слово. Алён, мне не верится, что на третью ночь ты совсем умрешь…
 Слова повисли между нами, и я, замерев, не знала что ответить…
 — Ты со Звягинцевым разобралась? — наконец выдавила я.
 — Да, — сухо ответила она. — И он даже любезно ответил на вопросы перед смертью. Оказывается, наш Антон принимал заказы на убийства людей. На мучительные убийства.
 — То есть мы с тобой пахали, а он денежки лопатой греб? — возмутилась я.
 — Именно. Дешевая покойницкая рабсила — именно так он нас воспринимал.
 — Гад, — возмутилась я. — А нам даже ни разу по мороженке не купил!
 — Да, задурил он нам голову, — печально согласилась она. — Нельзя мужчинам верить.
 — Слышь, а ты как меня нашла-то на полянке? Мы ж тогда с тобой всю рощу облазили — а ее не нашли! А тут ты враз ее обнаружила.
 — Да я от Звягинцева на кладбище как угорелая неслась — так хотелось тебе про Антона рассказать. Прибежала, все кладбище прошерстила — тебя нет! Ну я вспомнила, что ты опять наверно своего бомжа доканываешь, да и пошла к нему. А он мне — мол, дьявол увел твою подружку на пепелище, жечь будет. Я ему — да какое пепелище, мы тогда искали его, да не нашли. А он мне и говорит — мол, я трезвый тоже не вижу, а как приму на грудь — все как на ладони.
 — Так вот, оказывается, отчего на пьяных мои штучки не действовали, — хмыкнула я.
 — Не перебивай, — строго отозвалась Ларинцетти. — В общем, сбегала я в могилу за коньяком, папочкиным подарком, выпила чуток, да и пошли мы с бомжом тебя выручать.
 — И он пошел? — поразилась я.
 — Пошел. Сказал, что ты хоть и бесовка, а девка душевная, всегда ему наливала. Ну, приходим — а там такое…
 — Удачно все сложилось, — кивнула я в темноту, словно она могла меня увидеть.
 — Алён, — тихо сказала она. — Мы умрем? Ничего сделать нельзя?
 — Давай подумаем об этом завтра, хорошо? — безмятежно ответила я, потому что не было у меня ответа.
 И она мне поверила.




 Глава девятая



 «Налево пойдешь — от жены огребешь,
 направо пойдешь — зарплату пропьешь»

    Размышления прораба дяди Пети.

 На следующую ночь мы с Лариской заперлись в ее комнате, повесили на дверь табличку «Не беспокоить» и принялись читать Новый Завет.
 — Мы с тобой были подняты силой Сатаны, — сказала я перед этим подружке. — И как ты сама понимаешь, сказки про ад и рай — вовсе не сказки. Так что есть большая вероятность, что на сорок первый день мы очнемся в аду. Навсегда.
 Она помолчала, осознавая мои слова, и наконец ее проняло.
 — И что делать? — вскричала она.
 — Если нас что и спасет — то только Господь в его милости.
 — Да не, он злой, — помотала головой она. — У меня аборт был, он меня не простит, бросит в геену огненную — и все дела.
 — Глупости, — покачала я головой. — Он — милостив и любит нас, грешных.
 — Да ну, — усомнилась она.
 — Единственный шанс, — припечатала я и положила перед ней Новый Завет.
 Она неохотно, вслед за мной, открыла книгу в простой бумажной обложке и вскоре затихла, увлекшись чтением.
 А я читала и впитывала каждую строчку своим разумом. Душа моя трепетала от благоговения пред Божиим Словом, и поражалась мудрости каждой фразы.
 «Ну почему, почему я не знала этого раньше», — с печалью думала я.
 — Нашла, — наконец тихо сказала Лариска и прочитала: — « Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». 
  — Здорово, — медленно отозвалась я.
 — Понимаешь? — вскинула она на меня глаза. — Апостол Павел говорит, что смерть не отлучила нас от Божьей любви!
 — Идем, — решительно поднялась я.
 — Куда?
 — В церковь. Каяться и молиться о прощении. И, если Господь милостив и Апостол не наврал…
 — Ночь ведь…
 — На нашем кладбище есть церковь, — напомнила я. — И священник живет при ней, если что — разбудим.
 — Но ведь мы не войдем! Мы не сможем войти на освященную территорию!
 — Войдем, — уверенно сказала я и пошла искать дядю Пашу.
 Он сидел в кабинете, энергичный и такой не похожий на того алкаша, каким предстал предо мной в первый раз. То, что он увидел дочь — словно вдохнуло в него жизнь.
 — Ну, вы вышли из подполья? — поприветствовал он меня.
 Я села и коротко обрисовала ситуацию.
 — Здраво, — одобрил он этот план. — Я хоть и прожил всю жизнь неверующим, да только в последнее время тоже думаю — покреститься надобно. Что ж, коль так — поехали, отвезу вас.
 Мы все молчали, пока ехали на кладбище. Не то что сказать нечего было — мы все были слегка растеряны от этой неправдоподобно—дикой ситуации. Покойники, некроманты, и две развилки впереди — Господь Бог и Сатана.
 Перед кладбищенскими воротами мы с Лариской помедлили, переглянулись, и решительно шагнули. Дикая боль тут же обожгла нас, мы отскочили, постанывая от ожогов.
 — Ну я же говорила! — заныла Лариска.
 — Ни смерть, ни жизнь, — медленно процитировала я, — ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.
 Я читала эти слова по памяти, истово веруя в каждую букву, и смело шагнула на освященную землю. И она позволила мне это. Ничто не препятствовало на этот раз.
 — Поверь в Господа — и пройдешь, — строго велела я подружке с той стороны.
 И она, закрыв глаза и что-то тихо шепча, шагнула в ворота.
 — Ну вот видишь, — улыбнулась я. — Мы на правильном пути.
 Когда мы дошли до церкви, священник уже был там. Он сонно моргал и неодобрительно смотрел на дядю Пашу, поднявшего его.
 — Ну, что за пожар-то? — брюзжал он.
 Рассохшаяся половица скрипнула под Лариской, он обернулся на звук, и осекся.
 — Бесовки, — прошептал он, стремительно бледнея.
 — Батюшка, — смиренно сказала я. — Простите, что напугали. Но, пожалуйста, исполните свой долг.
 — Какой? — пробормотал он, все так же в ужасе глядя на нас.
 — Мы умерли без покаяния, — пожала я плечами. — И подняты из могилы силой Сатаны. Только теперь мы хотим к Господу, Богу нашему. Возможно ль это?
 — Ты же самоубийца, помню я твои похороны, — дрожащим голосом сказал он. — Ты проклята перед Богом!
 — Не фарисействуй, отче, — устало сказала я. — Где в Библии сказано это? Ткни пальчиком!
 — Диаволовы речи! — отшатнулся он.
 — Нет, отче, — покачала я головой. — Мы пришли сегодня, потому что прочитали в послании к Римлянам, «что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Понимаешь, отче? В этом наша надежда. Не отвергай нас, коль Господь нас не отвергнул.
 — Пожалуйста, — умоляюще сказала Лариска.
 — Во имя Христа, — уронила я.
 — Господь блудницу простил, кто ты такой, чтобы их отвергать? — негромко, но веско сказал молчавший до того дядя Паша.
 Старичок беспомощно посмотрел на нас и спросил:
 — Так я не пойму: что вы хотите? Соборовать вас? Отпеть?
 — Крестить! — твердо ответила я. — Крестить во едино тело Христово.
 — Мертвых не крестят, — робко возразил он.
 — Мертвые и не ходят, — указала я, и он сдался.
 — Ладно. На исповедь готовьтесь. А вы, — посмотрел он на дядю Пашу — сходите ко мне, позовите матушку Елену, будет крестной матерью.
 Лариска первая вызвалась идти на исповедь, и вскоре из комнатки, в которой они скрылись, раздался ее приглушенный сбивчивый голос. Она чуть не плакала, когда рассказывала обо всех своих грехах.
 А я ходила по церкви, освещенной лишь свечами, всматривалась в иконы и чувствовала, как тяжелеет моя душа от какого-то непереносимого горя. И наконец перед иконой Христа меня прорвало.
 Меня скрутило, вывернуло, бросило на крашеные желтой краской пол.
 — Господь всемогущий, — рыдала я, — ты меня никогда не простишь, ибо грешна я, сильно грешна….
 Я торопливо рассказывала ему про все прегрешения в жизни и в смерти, ничего не тая и не приукрашивая, ибо с ужасающей ясностью поняла всю их мерзость. Поняла, насколько я ничтожна и что ничего мне не светит, что не примет меня Господь. Но — хотя бы выговориться, хотя бы попросить прощения и … и пусть Господь благословит Андрея, которого мы свели с ума. Ленку и Витюшу, которых мы убили. И других, чьих имен я не спрашивала, перед тем, как выпить. Я стояла на коленях перед иконой Христа, раздавленная и опустошенная, когда странный мир воцарился в моей душе. Внезапно, без перехода, словно кто-то включил в темной комнате свет.
 «Иди и больше не греши», — услышала я душой.
 Подняла глаза на икону — и увидела, какие печальные и добрые глаза у Христа.
 — Спасибо, — прошептала я. — Спасибо, Господи…
 — Ну-ну, деточка, успокойся, — полная и какая-то очень уютная женщина погладила меня по голове, успокаивая.
 — Он меня простил, — изумленно сказала я. — Понимаете, я не вру! Прямо сам сказал…
 — Господь милостив, — мудро улыбнулась она.
 Из комнатки вышла Лариска:
 — Алёна, теперь твоя очередь.
 — А мне не надо исповедоваться, — тихо улыбнулась я. — Меня Господь сам простил.
 — Это как? — нахмурилась она.
 — Я Ему все — все рассказала, и Он меня простил. Я чувствую, Лариса.
 — Ну, коль так, то вопросов нет, — только и вздохнула она.
 А потом нас крестили.
 Дядя Паша и та самая уютная женщина были нашими крестными, я слушала слова обряда и тихо улыбалась. Я чувствовала, что Господь мне все простил. И что его благодать и любовь со мной.
 А потом я легла в гроб, чтобы больше не встать.
 — Ты же можешь еще ходить, еще день есть! — уговаривала меня Лариска!
 — Зачем? — светло улыбалась я ей. — Я мертвая, Лариса.
 Дядя Паша носил мне горячий сладкий чай в термосе и свечки с зажигалками. Лежа в гробу, я читала Библию и с наслаждением пила чай.
 Батюшка с матушкой часто приходили ко мне, садились на лавочку и читали жизнеописание святых. Я внимательно прислушивалась.
 А в последнюю ночь ко мне в гроб пробралась Лариска.
 — Страшно? — спросила она, пытливо глядя на меня.
 — Нисколько, — с улыбкой покачала я головой. — Мы же уже умерли, милая моя. И теперь просто распределение — к Богу или к Сатане отправятся наши души.
 — Мы к Сатане точно не попадем? — тревожилась она.
 — Нет, конечно, — покачала я головой. — Господь — Он рядом. Верь в это и никогда не сомневайся.
 — Святая Алёна, — ехидно улыбнулась я.
 А я сомкнула веки, чувствуя, как уносит меня отсюда. Словно мощная река подхватила мою душу и понесла …
 — Уже все? — поняла Лариска.
 Я не ответила. Не смогла.
 «Господь — Пастырь мой, — тихо улыбаясь про себя, вспоминала я, — он ведет меня к водам тихим, и я ни в чем ни буду нуждаться…».
 — Алёна!!! — отчаянно трясла меня Лариска.
 «Глупенькая, — с нежностью думала я про нее. — Чего ж ты боишься? Господь — Он ведь рядом. И если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»
 Яркий свет залил мою душу, лаская и согревая ее, я открыла глаза — и поразилась окружающей меня красоте. А навстречу мне шла бабушка.
 — Алёнка, — позвала она, и я побежала к ней по ромашковому лугу, чувствуя непереносимую легкость и счастье.
 …А где-то далеко отсюда, в другом измерении, Лариска гладила бледно-золотые волосы подруги и тихо плакала.