Аннотация: О вреде и пользе пива:) О самопожертвовании, любви и ненависти. О том что разделяет и сближает.


---------------------------------------------


 Владимир Данихнов
 Минута до рассвета


   Рассказ вышел в финал конкурса КомКон-III  



 1. Интеллигент


 — Привет, — улыбнулась ему девочка-подросток, доверчиво протягивая правую руку. На запястье девчонки Эдик заметил следы почти свежих порезов и поспешно отвернулся, притворившись, что чистит винтовку.
 — Привет! — настойчиво повторила девочка и осторожно потянула его за рукав.
 Эдик затравлено посмотрел на нее, моля Бога лишь о том, чтобы никто в этот момент не зашел в комнату.
 Девочка была милой — ясные, без уродливых вкраплений, голубые глаза, длинные густые золотистые волосы, изящный немножко курносый носик — она сильно напоминала его собственную дочь.
 Очень сильно…
 Если не считать болезненно-бледной кожи и строгого черного костюма, заляпанного кровью — перед ним стояла обычная тринадцатилетняя девчушка.
 — Уходи отсюда, — одними губами прошептал Эдик.
 Ему вдруг показалось, что неподалеку скрипнула половица.
 — У меня проблема, — серьезно сказала девочка. — Я нашла свою косметичку, но не могу накраситься.
 — Почему? — машинально спросил Эдик.
 — Я не вижу себя в зеркале, — ответила девчонка и отвернулась. Эдику показалось, что она сейчас заплачет.
 Он протянул руку и погладил девочку по голове.
 — Успокойся, — прошептал Эдик. — Скоро это пройдет.
 — Правда? — тихо спросила девчонка, ковыряясь сандаликом в разбитом паркете. — Я… я ничего не помню… Время так быстро летит, что я просто не успеваю ничего запомнить. Я такая глупая, да?
 При упоминании о времени Эдик быстро взглянул на запястье.
 Часы показывали 0:35 ДЗ.
 Последняя цифра мигнула и превратилась в четверку.
 — Я глупая? — снова спросила девочка, пытливо вглядываясь в лицо Эдика.
 Теперь скрип послышался вполне отчетливо.
 — Уходи! — прошипел Эдик. Девчонка вздрогнула, бросила на него растерянный взгляд и поспешила к коридору, постепенно растворяясь во тьме.
 Дверь отворилась и в комнату вошел Рой. У него был усталый и несколько отрешенный вид.
 — Как проход? — спросил он, присаживаясь на расшатанный табурет.
 — Все тихо, — ответил Эдик, снова принимаясь за винтовку.
 — Я слышал какой-то шум, — задумчиво проговорил Рой.
 Эдик вздрогнул.
 — Почудилось, — предпололожил он как можно более безразлично.
 — Наверное, — с готовностью согласился Рой. — Здесь вечно кто-нибудь воет или орет благим матом. С ума можно сойти.
 — Как ребята? — спросил Эдик.
 — Все еще развлекаются, — зевнул Рой. — Поторопи их, а я пока подежурю.
 Ребята методично избивали худенького интеллигентного мужчину. Мужчина то и дело поправлял съехавшие на нос разбитые очки, болезненно щурился, когда его били между ног или по голове и изредка делал слабые попытки подняться — в этот момент приходилось поработать прикладу. Он ничем не походил на девочку-подростка, разве что цветом кожи.
 Когда в комнату вошел Эдик, мужчина повернулся к нему и укоризненно покачал головой:
 — Ну зачем же так, молодые люди? Я ведь всего лишь хотел узнать… Хотел узнать, что здесь происходит…
 Ибрагим впечатал лицо интеллигента в пол тяжелым десантным башмаком и некоторое время задумчиво наблюдал, как мужчина мычит что-то бессмысленно-неразборчивое. Сережа нервно засмеялся, ласково поглаживая мертвую сталь своего карабина.
 — Хватит! — приказал Эдик, и Ибрагим немедленно убрал ногу с лица бледнокожего.
 — Где вы его поймали? — спросил Эдик у Сережи.
 Сережа хихикнул, обнажив желтые, истерзанные кариесом, зубы:
 — Сам пришел. Из южного коридора. Наверное в какой-то подсобке прятался.
 — Спрашивал, как выбраться отсюда, — невозмутимо добавил Ибрагим.
 Эдик повернулся к несчастному, который потирал изрядно пострадавшую переносицу.
 — Как тебя зовут? — спросил он.
 Бледнокожий слегка поклонился:
 — Здравствуйте. Меня зовут… — лицо его вдруг стало озабоченным. Он нахмурился, словно размышляя и, наконец, тихо произнес:
 — Я… я не помню.
 — Ты знаешь, где ты находишься? — поинтересовался Эдик.
 — Именно это я хотел спросить у ваших товарищей, — растерянно сказал интеллигент. Снова попытался подняться, и снова Ибрагим уложил его на пол.
 — Ты знаешь, что ты не человек? — спросил Эдик, усаживаясь на корточки.
 Бледнокожий недоверчиво улыбнулся:
 — Вы шутите?
 — Нет, — серьезно ответил Эдик. — Пиво!
 Сережа с готовностью вытащил из ящика в углу две бутылки. Эдик взял одну, удовлетворенно посмотрел на этикетку.
 — Замечательное пиво, — улыбнулся он. — Светлое, с легкой горечью, мой любимый сорт. Ты любишь пиво? — Это уже к бледнокожему.
 — Я не пью, — сомневаясь ответил тот.
 Эдик невозмутимо откупорил бутылку, сделал несколько глотков, потом плеснул немного пенящейся жидкости на ногу интеллигенту.
 Тот закричал нечеловеческим голосом, судорожно хватаясь за ногу, пытаясь удержать сползающую лоскутами с гнилого мяса кожу.
 — Вампиры, — покачал головой Эдик, — днем вы — совершенно безобидные твари, не помните прошлого, не нападаете на людей… И еще вас очень сложно убить — по крайней мере обычным оружием. Вы ведь бессмертные твари, приятель. Однако, Слава Господу, вы совершенно не переносите алкоголь. В любых количествах. Но пиво полезнее всего — если правильно его применять, оно заставляет вас говорить.
 — Я ничего не помню! — застонал вампир, размазывая выступившие слезы по щекам. Очки отлетели в сторону, и теперь он подслеповато щурился, вертел головой во все стороны, пытаясь разглядеть обидчиков.
 Сережа криво улыбнулся и затих, с сомнением поглядывая на Эдика.
 — Ты все вспомнишь, — сказал тот. — Посмотри на часы. Они на стене, слева от тебя.
 Вампир повернулся (последний кусок плоти отвалился от колена и зашипел, прожигая паркет насквозь) и прошептал:
 — Я… я не вижу.
 — 0:14 ДЗ, — с готовностью помог ему Эдик. — Когда-то, давным-давно время мерили по-другому. Сутки делили на двадцать четыре часа. Теперь часы показывают время, оставшееся ДЗ — до заката, или ДР — до рассвета. Однако даже сейчас легче выжить, если не смотреть на часы. Ты меня понимаешь?
 — Где мы?.. — пробормотал вампир.
 — Это Труба, — сказал Эдик. — Когда ваша братия захватила власть на всей планете, люди научились строить города под куполами. Ближайшие из них соединены Трубами — длинными туннелями из пластика. Так уж вышло, что неделю назад в одном таком туннеле потерпел крушение монорельс. Труба не выдержала — раскололась, а в образовавшуюся щель хлынули вампиры. Нас послали устранить повреждение. И заодно — устранить вас.
 — Это мерзко… — выдохнул вампир. — Это… это настолько мерзко…
 Эдик снова приложился к бутылке:
 — Холодненькое, — сказал он, вытирая губы. — Не правда ли забавно, что для нас алкоголь — чуть ли не основа жизни, а для вас — верная смерть?
 — Вы — выродки! — с ненавистью выдохнул вампир.
 — Забавно, — повторил Эдик. — Когда тебя били, ты молчал. Что изменилось?
 — Иисус сказал: 'Подставь другую щеку…' — прошептал вампир. — Но он ничего не говорил о том, чтобы пройти мимо ближних… которых бьют по щекам… А вы собираетесь убить… убить ни в чем не повинных…
 — Ты — христианин? — заинтересовался Эдик.
 — Я… — лицо интеллигента вдруг приняло задумчивое выражение. — Я… Меня зовут… меня зовут Герман…
 Часы еле слышно пискнули: 0:00 ДЗ.
 10:43 ДР.
 Сережа выплеснул содержимое второй бутылки в лицо вампиру.
 — Хорошее пиво, — сказал Ибрагим, когда вопли не-людя стихли. — Не слишком легкое, чтобы дать вампиру шанс, и не слишком крепкое — чтобы он помучался.




 2. Монорельс


 Эдик узнал о трагедии в Трубе три дня назад. Тогда ему позвонил сам полковник Грицаев.
 — Сочувствую, — неловко пробормотал он. — Эдик, я знаю, что в этом поезде была Инга. Я… я пойму, если ты откажешься участвовать в операции…
 — Я согласен, — сухо ответил он.
 Вагон монорельса врезался в стену Трубы и прорвал ее по всей высоте, вывалившись на половину наружу. В черное отверстие, окаймленное расплавленным пластиком и горелыми проводами вперемешку с изоляцией, глядели звезды.
 — Через купол на них смотреть веселее, — сказал почему-то Рой, потирая переносицу. — Они… они как-то ярче…
 Эдик кивнул, хотя никогда не любил смотреть на звезды. Они никогда не доставляли ему проблем, это оставалось прерогативой людей.
 Сережа тем временем возился с биоискателем, ковырялся в каждом углу вагона, переворачивал сиденья, заглядывал под груды исковерканных тел. Делал он свою работу с толком, расстановкой, но все-таки было видно, что нервничает.
 Слишком много жизней унесла эта проклятая авария.
 Ибрагиму похоже было все равно. Он словно тень следовал за Сережей с винтовкой наготове и иногда помогал оттаскивать трупы.
 Эдик сидел на ящике с пивом, в котором не хватало примерно половины тары, и курил, пуская дымные колечки в провал в стене.
 — Как там? — крикнул он Сереже.
 — Глухо! — откликнулся он. — Живых не осталось. Если и были — они уже не-люди.
 Сердце на секунду замерло, сомневаясь стоит ли ему отстукивать секунды дальше, а потом забилось как бешеное.
 Он ведь понимал, что все напрасно. Поэтому и тянул время. Они могли оказаться на месте крушения еще днем.
 — Что ты скажешь? — спросил Эдик у Роя.
 Тот пожал плечами:
 — Плохо. Ремонтинкам тут возни на неделю. А ведь еще надо обеспечить постоянное прикрытие… Наружу даже руку страшно высунуть — вмиг оттяпают.
 Эдик кивнул и выстрелил во мрак — появившаяся в щели между вагоном и стеной мутно-серая голова взорвалась гейзером липкой коричневатой жидкости.
 — По бутылочке? — спросил Эдик, доставая из ящика 'Оболонь'.
 — Стратегические запасы пропиваем? — попробовал отшутиться Рой.
 Эдик серьезно кивнул:
 — Ты телеграфируй пока в центр. Расскажи, так мол и так, работа предстоит серьезная. В живых никого не осталось.
 Быстрая тень всего лишь на мгновение мелькнула, располосовав вагон на две части — и скрылась, в других тенях, неживых и неподвижных.
 Рой этого не заметил, он увлеченно тыкал в клавиши радиотелефона, пытаясь связаться с городом.
 — Лучше скажи… — прошептал Эдик, поднимаясь, — чтобы они заварили выход и сюда не совались…
 Рой замер с трубкой в руке.
 Вид у него был довольно жалкий.
 Теней стало уже намного больше.
 И он их увидел.
 Люди, которые только что сплошным ковром покрывали пол вагона, поднимались на ноги и с невообразимой ловкостью атаковали их.
 Почти сразу не повезло Сереже — мальчишку мгновенно накрыла куча-мала однообразно бледных тел с необычайно живыми глазами.
 Ибрагим еще некоторое время отстреливался, а когда понял, что шансов нет, засунул дуло пистолета в рот и выстрелил.
 Его схватили за ноги и оттащили вглубь вагона. Эдику почудилось, что он слышит чавканье. Хотя вряд ли — расстояние было слишком велико.
 Эдик с Роем стояли спиной к спине рядом с ящиком и выцеливали серые тени, кружащие вокруг них безумный хоровод, но ни разу не попали — вампиры не собирались идти напролом, как в каком-нибудь старинном фильме ужасов.
 — Эй! — крикнул кто-то из бледнокожих. — Сдавайтесь по добру, по здорову! Ваш друг уже с нами!
 Сначала было тихо…
 — Ребята, это здорово! — крикнул Сережа, который, впрочем, не спешил выходить на свет. — Забудьте о том, что вам говорили раньше! Все это туфта! Я… я никогда не чувствовал себя так хорошо, так легко, так свободно… вы ведь тоже можете стать бессмертными, парни!
 Пуля визгливо чиркнула по металлу и ушла куда-то во мрак. Рой дрожащей рукой вставил в винтовку новый магазин.
 — Эй, мы ведь легко можем вернуть эту пулю! — весело проговорил Сережа. — Но мы хотим дать вам шанс! Эдик, Рой, зачем повторять судьбу Ибрагима? Идите к нам…
 — Я хочу видеть свою дочь, — тихо, очень тихо произнес Эдик.
 Но вампиры его услышали.




 3. Инга


 Это случилось неделю назад.
 Позже он скажет товарищам, что почувствовал что-то зловещее, жутко неправильное, когда ключ сухо щелкнул в замке, и дверь с легким скрипом отворилась.
 На самом деле было не так. В тот вечер ему было хорошо, необычайно хорошо, такого не случалось уже несколько лет подряд после смерти жены. Сегодня на работе он вдруг понял, что в жизни еще не все потеряно. У него есть семья и замечательная дочь.
 Эдик вошел в прихожую, стащил с ног ботинки и только тогда крикнул:
 — Инга! Я дома!
 Квартира отозвалась тишиной и перещелкиванием старинных часов-ходиков. Однако это не было тишиной пустой комнаты, Эдик чувствовал, что в квартире кто-то есть.
 Он замолчал, прислушался, растерянно поглаживая правый карман брюк, в котором держал часы, подаренные женой в день свадьбы. Неслышно ступая, прошел по коридору, заглянул в зал. Шагнул дальше, к ванной комнате.
 На полу перед крепкой дубовой дверью валялась пухлая книжица в переплете из дешевого кожезаменителя.
 И вот тут только Эдик почувствовал, что случилось что-то жутко неправильное, зловещее…
 Двигаясь на автомате, он поднял фотоальбом с пола и постучал в дверь ванной.
 — Уходи… — тихо ответила Инга.
 — Доченька, милая… — прошептал он. — Открой…
 — Не пытайся выломать дверь, — сказала она. — У меня твой нож, отец…
 — Я… — начал было Эдик, но замолчал не в силах произнести хоть что-нибудь.
 — Я знала, что у тебя есть альбом, в котором хранятся ваши с матерью фотографии, — прошептала Инга. — Я видела эти фотографии — свадьба, мое рождение, ваши счастливые улыбки… Господи, как я тогда любила тебя, папа… за то, что после матери у тебя не было ни одной женщины… за то, что ты продолжал любить ее… Я и не подозревала, что есть еще один альбом.
 — Но…
 — Почему ты не сказал мне, отчего она умерла? — спросила Инга.
 Эдик промолчал, бессильно прислонившись холодным лбом к дверному косяку.
 — Открой первую страницу альбома, папочка.
 Он не открыл ее — он и так прекрасно знал, что там будет.
 Сырой каземат, решетка из толстых железных прутьев, бледная девушка в синем выцветшем вечернем платье. И лишь глаза — ярко-зеленые без черных точечек, что вообще-то нехарактерно для вампиров.
 — Лера очень боялась смерти, — тихо сказал Эдик. — Поэтому она сама подставила шею под укус. Видит Бог, я не хотел этого…
 — Переверни страницу, папа…
 Здесь было две больших нецветных фотографий, снимал близкий друг Эдика, Рой. Он же проявлял пленку и печатал снимки. Эдик ни за что не решился бы доверить это частной фотомастерской.
 Подвал. Связанная по рукам и ногам девушка, без движения лежащая на грязном полу. Рядом — упаковка пива. Любимого пива Эдика — 'Оболони'.
 На второй фотке диспозиция чуть изменилась. В кадре появился Эдик с бутылкой наготове.
 — А я всегда считала тебя простым менеджером пивоваренной компании, — тихонько засмеялась Инга. — Но откуда у простого менеджера возьмутся такие пристрастия? И знания — знания профессионального убийцы.
 Он промолчал.
 — Еще раз переверни страницу… — вновь попросила Инга.
 — Хватит! — властно приказал Эдик и кинул фотоальбом на пол. — Она сама сделала свой выбор, Инга.
 — Она хотела жить, папа…
 — Она хотела укусить тебя!
 — Какая теперь разница… прощай, отец…
 И тогда Эдик врезался плечом в дверь, с мясом вырывая щеколду из косяка.
 В тот день ему удалось спасти жизнь дочери.
 Она вышла в круг света осторожной кошачьей походкой, готовая при малейшей опасности пуститься в бегство.
 — Привет, Инга, — поздоровался Эдик.
 — Здравствуй, папочка, — улыбнулась девочка, обнажив острые белые зубы.
 — Ты все-таки покончила с собой, — тихо произнес Эдик.
 — Нет, папа, теперь я намного живее тебя, — почти ласково ответила девочка, поглаживая невидимые порезы на левом запястье. — И сейчас… сейчас ночь и я тебя помню. Правда, здорово?
 — Живее меня? — он вдруг болезненно засмеялся, срываясь на хриплый кашель. — У тебя ведь теперь никогда не будет детей, Инга…
 — У тебя были… — улыбнулась она. — Ты был счастлив?
 — Да, — кивнул Эдик.
 Она промолчала, продолжая с пониманием улыбаться.
 — Эдик, сбоку несколько вампиров ползут, — прошептал Рой. — Скажи своей девчонке, чтобы они убирались, иначе никаких переговоров не будет…
 — Прости, Рой, — сказал Эдик.
 Парень, словно немой клоун, подпрыгнул на месте и стал заваливаться вперед — в груди у него зияла огромная кровавая рана.
 Винтовка была горячей, пахло раскаленным металлом и паленой плотью — Рой отбросил оружие в сторону.
 Инга, нахмурившись, посмотрела на него.
 — Я хочу, чтобы это сделала ты, — попросил Эдик.
 Его дочь с готовностью обнажила клыки.
 Мир изменился почти мгновенно.
 Осталось всего два чувства: легкий почти незаметный голод и спокойствие.
 Почти мировое спокойствие, которое, говорят, обычно снисходит на известных философов, которые всю жизнь только и делали, что искали ее, жизни, смысл.
 Его же спокойствие, впрочем, было связано немного с другим — Эдик знал, что теперь никогда не умрет.
 И именно это испугало его человеческое Я, которое еще не успело полностью раствориться в новой сущности, больше всего.
 Эдик сделал шаг назад, затравленно глядя на серые лица, появляющиеся из темноты — Сережка, его дочь, мужичок, очень похожий на давешнего интеллигента… Все они ободряюще улыбались Эдику.
 — Ну как, папа? — спросила Инга.
 — Это здорово, — повторил Эдик слова дочери, наблюдая как обесцвечивается его кожа.
 Он посмотрел в глаза своей девочки и не увидел отражения.
 — И это ужасно, — сказал Эдик хрипло — его связки менялись, в горле щипало — организм перестраивался окончательно.
 Инга замерла, удивленная:
 — Но, почему?
 — Я ведь пошел на это лишь для того, чтобы страдать, — тихо ответил Эдик, вдыхая будоражащий аромат крови Роя. — Чтобы понять, как мучалась она… моя… Лерочка… А это… это слишком хорошо.
 Взгляд Эдика упал на так и не раскрытую бутылку пива 'Оболонь'.
 — Мое любимое, — сказал он, поднимая ледяную бутылку.
 Вампиры отшатнулись, и лишь Инга осталась на месте, с ужасом наблюдая за отцом.
 Удивительно вкусное и живое пиво смыло в пищевод пыль сегодняшнего дня и приятной прохладцей ухнуло в желудок, который еще не был против таких напитков.
 За пивом в желудок полилась шипящая, словно погашенная уксусом сода, кровь, плавящиеся, будто пластилиновые, зубы и остатки пива.
 На какой-то миг Эдик почувствовал себя свободным, свободным от всего этого проклятого мира.
 А потом даже чувства растворились в напитке, сваренном из хмеля и солода.




 4. Финал


 — Папочка… Я люблю тебя, папа…
 Тихо, так тихо, что слышно как бьется сердце. Или это часы? Да нет же, они электронные…
 — Папа, не молчи… пожалуйста, отец…
 Он открыл глаза и посмотрел вверх. Все та же серая Труба, все тот же запах гари и плавленного пластика. А он-то надеялся, что все приснилось…
 Над ним склонилось лицо его дочери. Она плакала.
 — Что со мной? — прохрипел Эдик, чувствуя ужасную боль в горле. — Почему я… выжил?
 Она не ответила, лишь продолжала тихонько плакать, не отводя от него своих больших серых глаз.
 Он протянул руку и легонько смахнул с ее щеки слезы.
 — Как ты красива, — прошептал Эдик. — Моя доченька…
 Инга кивнула, растерянно улыбаясь. Потом посмотрела на его часы и прошептала:
 — Они разбились, папа… И показывают сейчас одну минуту до рассвета. Когда я тебя укусила, оставалось всего несколько минут до восхода солнца. Поэтому не хватило времени… на полную трансформацию… а сейчас рассвело и… и ты остался человеком, отец.
 Эдик кивнул, словно и не сомневался в этом.
 — Тогда почему ты меня до сих пор помнишь? — спросил он тихо.
 — Я не знаю… — прошептала она.
 — У тебя цвет кожи стал темнее… — сказал он. — Но все равно очень бледный… надо будет съездить на юг, там у них прекрасные солярии…
 — Хорошо, отец, — серьезно сказала она. И добавила еле слышно: — Прости меня, папа.
 Инга помогла Эдику встать, и они вместе зашагали по трубе мимо удивленно хлопающих глазами и растерянно улыбающихся друг другу вампиров.
 У них был всего один день, чтобы вернуться в город.
 Но они верили, что успеют до заката.