---------------------------------------------


 Анджей Сапковский
 Мир короля Артура


  Миф — это правдивая история, 
  Которая случилась в начале времен. 

    Мирче Элиаде


  In olde dayes of the King Artour  
  Of which that Brefons spoken gret honour,  
  All was this hnd fulfilled of faerie. 

    Chaucer


 (Когда-то, много лет назад, 
 В дни короля Артура (говорят 
 О нем и ныне бритты с уваженьем), 
 По всей стране звучало эльфов пенье.
 Джефри Чосер. «Кентерберийские рассказы».
 Рассказ батской ткачихи.)


 HIC JACET ARTHURUS, REX QUONDAM REXQUE FUTURUS 
 (ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ АРТУР, КОРОЛЬ В ПРОШЛОМ И КОРОЛЬ В ГРЯДУЩЕМ (ЛАТ.).) 
 (Надпись на кенотафе короля Артура по тексту сэра Томаса Мэлори, славного рыцаря из Ньюболд Ривелл, что в графстве Уорвикшир)

 Редко какому мифу досталось сделать такую головокружительную карьеру, как повести о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Легенда, родившаяся в VI — VII веках на Британских островах, в то время чуть ли не Ultima Thule «край земли (лат.).» Европы, ударила в колокол европейской и мировой культуры с такой силой и вызвала такой резонанс, что звон этот не умолкает и по сей день, а ведь с тех пор прошло уже почти четырнадцать сотен лет. Есть люди, которые не помнят имени отца Зевса, но мало кто не знает, кем приходился Артуру Утер Пендрагон. Есть люди, которые понятия не имеют об Иешуа, Гедеоне, Илии или Иеремии, но каждый знает, кто такой Мерлин. Есть такие, которые не шибко-то ведают, что стряслось с Лазарем Четырехдневным из Вифании, или что точно случилось во время свадебного пиршества в Кане Галилейской, но почти любой верно перескажет историю о том, как был извлечен меч, погруженный то ли в камень, то ли в наковальню.
 Я думаю, найдутся люди, не представляющие себе, что общего у Энея с царицей Карфагена, а уж то, что царицу эту звали Дидоной, для многих вообще окажется откровением. Зато мало кто не свяжет Гвиневеру с Ланселотом, и, пожалуй, никто не задумается, если надо будет сообщить имя возлюбленной Тристана. Спросите кого-либо, как называлось озеро, в котором обычно раскидывал сети рыбак Симон, именуемый также Петром, и сразу после этого попросите назвать замок короля Артура. А кто помнит, как назывался меч Зигфрида из «Нибелунгов» или оружие Роланда, паладина Карла великого? А вот название «Экскалибур», гарантирую, вспомнит любой и тут же свяжет с Артуром.
 Так почему же спустя четырнадцать веков нам по-прежнему так близки и знакомы история и приключения повелителя далекой Британии и его храбрых рыцарей? Почему нам ближе и лучше известны Артур, Мерлин, Ланселот и Тристан, нежели Иуда Маккавей, Ахиллес, Эней, Роланд-Орландо, король Попель «Король Попель — мифический князь, предшественник Пяста. Существует даже поговорка: „Короля Попели мыши съели“, поскольку, как утверждает легенда, мыши сожрали его в башне Кришвица.», наконец, или Вальгер Удалой «Вальгер Удалой — могучий герой из рода Попелей.»? Почему миф о короле Артуре совершенно беспрецедентным и уникальным образом проникал в сердца и воображения миллионов? Почему эта легенда стала неисчерпаемым кладезем литературных мотивов, источником никак уж не менее обильным и чаще используемым, нежели гораздо более близкая нам греческая мифология, «Илиада», «Одиссея» или «Энеида»?
 Из мифа об Артуре и его рыцарях полными горстями черпали не только англосаксы — Чосер, Драйтон, Уортон, Холиншед. Спенсер, Мильтон, Шекспир, Драйден, Джонсон, Поп, Вордсворт, Колридж, Росетги, Моррис, Теннисон, Йитс, Суинберн, Элиот, Скотт, Блэйк, Лонгфелло, Лоуэлл, Твен, Джойс и С. Льюис, но и Пульчи, Боярдо, Ариосто, Тассо, Петрарка и Данте, Брантоме, Сервантес, Кальдерой, Гете, Шиллер и Уланд. А также Сигрид Унсетт, Жан Кокто, Итало Кальвино, Умберто Эко, Зофия Коссак-Щуцкая, Мария Кун-цевич и Теодор Парницкий. Всех не перечесть.
 Так почему же именно Артур, почему именно легенда о нем?
 Ответы на эти вопросы можно найти в многочисленных литературоведческих и научных трудах. Приводимый ниже текст на звание «научного» не претендует ни в малейшей степени, ибо автор ученым не был, не является и быть не собирается «Моя скромность частично проистекает из обычнейшего страха. Я помню, с чем столкнулся, рассуждая об артуровском мифе, „известный историк“ в фильме „Monty Python and the Holy Grail“. — Примеч. авт.».
 Однако же, поскольку колокол, получивший удар Артуровской легендой, невероятно громко звучит под сводами здания современной литературы фэнтези, постольку да будет позволено поболтать о короле Артуре автору фэнтези, каковым нижеподписавшийся является и впредь быть намерен.
 Начнем с основополагающего вопроса: существовал ли вообще король Артур? Возможно, вопрос этот не столь уж и основополагающ, поскольку ни один из возможных ответов, положительный или отрицательный, на характер и значимость легенды уже повлиять никоим образом не сумеет. Тем не менее сама попытка дать ответ может оказаться полезной для понимания мифа. Его истоков. И его значения.




 ИСТОРИЯ И ЛЕГЕНДА


 На долю Британских — как мы их сейчас называем — островов, точнее — на долю населяющих их народов, выпало исключительное «счастье». На них с незапамятных времен кто-нибудь да нападал. Завоеватель, покорив туземцев, вскоре сам становился «аборигеном», но только для того, чтобы немного погодя быть поверженным и завоеванным кем-нибудь другим, кто, в свою очередь, становился «туземцем», и так без конца, по кругу. Поэтому, собственно говоря, неизвестно, кто там был истинным аборигеном, автохтоном. То есть не было бы известно, если б не легенды и предания. Однако поскольку легенды и предания существуют, постольку мы «знаем», что истинным и первоначальным жителем тех пределов был гигант Альбион, сын Посейдона. От его имени и пошло самое древнее название острова.
 Однако вскоре объявился первый завоеватель — Геркулес, который, совершив уйму подвигов на юге Европы, возжелал отличиться также и у гипербореев. Переступив Гибралтар и установив там между делом два столпа, герой вскоре добрался до Белых Скал Дувра. Негостеприимный Альбион с ревом накинулся было на него, но Геркулес саданул гиганта по темечку своей прославленной дубинкой, а потом отправился восвояси. Домой, значит. Надобно заметить, что он был единственным поступившим так «покорителем» острова Альбиона. Все его последователи либо оставались там навечно, либо их выкидывали силой.
 Очередными колонизаторами стали, если верить преданиям, потомки Ноя. У Яфета, сына Ноя, был сын Гистион, который, в свою очередь, родил четырех сынов: Франка, Романа, Алемана и Бритто. Каждый обустроился в соответствующем уголке Европы и положил начало соответствующему же народу. Бритто, как легко догадаться, осел на острове Альбиона, и от брата Франка его отделял пролив, позже названный Ла-Маншем.» Предание не уточняет, какие именно регионы Европы заселили другие чада сынов Ноя. Что же касается районов, выбранных потомками Хама, то на сей счет у меня есть своя точка зрения.
 Английский поэт Джон Мильтон, «отталкиваясь» от Гальфрида Монмутского (он же Джефри Монмаутский) — о котором речь еще впереди, — отрицает вышеприведенные версии. По Мильтону (и Джефри), дело обстояло так:
 После падения Трои в бойне уцелела горстка троянцев во главе с Энеем. Судьбы Энея описал Вергилий. Они широко известны, и мы не станем повторяться, ограничимся лишь тем, что отметим другой не менее известный факт — в конце концов Эней осел в Италии и положил начало римлянам. Был у него сын Асканий (Юлий). А у Аскания — сын Сильвий, сыном же Сильвия был, в свою очередь, некий Брут.
 Этот Брут во время охоты случайно убил отца, за что его изгнали из Италии. Изгнанник отправился в Грецию и там отыскал другую кучку беглецов-троянцев из разрушенного Илиона. У тех дела шли паршиво. Греки их притесняли и жить по-человечески не давали. Тогда Брут решил пойти по стопам деда Энея. «Двигаем на море, — призвал он соплеменников, — поищем себе собственный клочок земли. На одной Греции с Италией, что ли, свет клином сошелся? Дед Эней смог, а мы — хуже? Говорю вам, парни, отыщем себе новую отчизну, а если подфартит и сабинянки какие-никакие попадутся, то и повеселимся всласть!» Ну, троянцы послушали его и тронулись в путь. Плыли долго и сначала безрезультатно. К счастью, Бруту своевременно явилась богиня Диана, посоветовавшая плыть от галльских берегом направо, в смысле на север, туда, где обретаются гиганты. Потому как-де именно там воздвигнется Новая Троя.
 Богиня не шутковала. Держась указанного курса, троянцы вскоре увидели Белые Скалы и высадились в том месте, которое теперь называется Девонширом. Оказалось, что богиня не перебрала и в отношении гигантов — действительно, на Альбионе этой шушеры хватало. «Ядрена вошь! — воскликнул Брут. — Прадеду повезло больше. Рутулы были помельчее!» Не раздумывая долго, Брутовы парни назвали — в честь шефа — открытую сушу Британией, потом взялись за гигантов и дали им «под зад коленкой». И даже предприняли карательную экспедицию — один из спутников Брута, Кориний, отправился дальше на запад, победил и прикончил свирепствовавшего там гиганта Гогмагога и осел на захваченных территориях, а по его имени район тот назвали Корновией, то бишь Корнуоллом, или Корнуэльсом, что в общем-то одно и то же.
 Брут же воздвиг город и нарек его Трояновой. Со временем Троянова переиначилась в Триновантум, а ныне это уже Лондон.
 Сыновьями Брута были Локрин, Альбанакт и Камбер. После смерти отца они поделили территорию между собой. Локрин выбрал среднюю часть, то есть теперешнюю Англию. По имени правителя край этот будет называться Логрес или Логрус, а то и просто Логр; Камбер взял западную часть — Уэльс и Кемберленд — землю, названную Кембрией или Кимрией «Здесь и родился „Conan the Qimmerian“ Роберта Говарда. Имя Конан, то есть Великий, носит множество легендарных валлийских (кимрских) героев-титанов. — Примеч. авт.».
 Третьему сыну Брута, Альбанакту, достался север (Каледония, то есть теперешняя Шотландия). Этот край назвали Албанией (Альбанией).
 Как видим, все было бы ясно и просто, если б не то, что в предания и легенды никто верить не хочет, а вот антропологам и археологам верят все. Поэтому давайте-ка послушаем, что о древнейших обитателях Британских островов толкуют ученые. Самое старое, установленное теперь население Островов принадлежало к той же группе, что и греческие пеласги или итальянские этруски. Этот таинственный народ англосаксонские историки называют иберами, поскольку прибыл он — как считается — с Иберийского полуострова. Как эти люди попали на Иберийский полуостров, когда высадились на Британских островах, застали ли там и подчинили себе какую-то местную древнейшую расу — неведомо «Совсем недавно один болгарский филолог, сравнив языки гетитов и этрусков, показал, что у них общие корни. Этруски, утверждает далее болгарин, народ, прибывший в Италию из Малой Азии. Говоря точнее, это не кто иные, как троянцы Гомера и Вергилия. А ежели этруски и британские иберы родственники, то легенда о Бруте, потомке Энея, неожиданно являет нам свое второе дно. — Примеч. авт.».
 Иберы оставили маловато следов на Островах (если, конечно, не считать Стоунхенджа и Нью-Гранжа), из чего делается вывод, что они не прогрессировали, как это было с этрусками, а прозябали на довольно примитивном уровне цивилизации аж до прибытия на Острова (около VI века до Р.Х.) галльских кельтов — этнической группы, которая нас заинтересует особо.
 Кельты проделали большой путь — вероятнее всего, этот народ вначале заселял районы, лежавшие у подножия Альп на верхнем Дунае и Рейне. Отсюда кельты совершили долгий захватнический переход. Часть их овладела Чехией и Моравией и на некоторое время вышла на территорию современной Польши. Часть же заселила Галлию, которая, как поучал Цезарь в своих комментариях к «Галльской войне», делится на три части («Gallia est omnis divisa in partes tres» «Вся Галлия делится на три части (лат.).»). «Partes tres» — это районы, заселенные племенами, различающимися и языками, и обычаями. Цезарь называет их аквитанами, бельгами и кельтами, иногда применяя к последней группе наименование «галлы».
 Именно эти галльские племена (за исключением аквитан, которые не произрастали из кельтских корней) предприняли очередное нашествие на Британские острова. Первыми'(в VI веке до Р.Х.) в Британию отправились гоиделы. Они заселили теперешнюю Ирландию и остров Мона «теперешний Англси.», а также Британию до Кемберленда, Корнуолла, Девона и Северного Уэльса. Для начала же истребили множество аборигенов и изгнали их с богатых земель, однако потом соединились с ними против общего врага, новых завоевателей, которыми были (VI век до Р.Х.) их кельтские кумовья — племена бельгов, заселявшие бассейн реки Мозель «О двухэтапной кельтской агрессии на Острова свидетельствует тот факт, что кельтские языки до сих пор делятся на две четко различающиеся группы — гоидельская речь (язык племен первого вторжения, то есть теперешний германский, шотландский и так называемый manx), и речь бретонская (язык племен второго вторжения) — теперешний валлийский, корнуоллский и бретонский. — Примеч. авт.».
 Однако часть туземного пранаселения Британии, предположительно иберы, не интегрировалась с галльскими кельтами и не дала себя завоевать. Это были племена, заселявшие дикие недоступные возвышенности и горы на севере Острова — Албанию, то есть сегодняшнюю Шотландию. Эти северные племена, как мы увидим дальше, оборонялись от чужеземного напора достаточно эффективно и очень долго.
 А на юге все шло в соответствии с «отработанной» уже схемой: нападение, борьба, завоевание, интеграция. Белый быстро захватили всю юго-восточную низменность и наконец вышли в район Грампианских гор, к реке Туид. Гоидельские кельты твердо удерживали Ирландию и Мону, их анклавы держались в Корнуолле и Уэльсе. Общие кельтские корни облегчали интеграцию и взаимопонимание в приграничных областях. Смешавшиеся со временем с гоиделами белый разделились на группы и племенные союзы — кельтские, но уже «британские» — одну из таких групп римляне позже назовут бригантами «Остальные британские племена назывались: карветы, вотадины, декеанглы, корнтаны, добышины, катувеллаиы, тринобанты, дуротры, атребаты, кандиаки, силуры, ордовики, икены, деметы, паризии и думнонии. Из племени силуров, заселявших южный Уэльс, вышел, как предполагается, „исторический“ король Артур. — Примеч. авт.». От этих-то бригантов (а вовсе не от сказочных Брута или Бритта) все население острова получит название «бритты», а сам остров — Британия. Крестными же отцами будут римляне. Что ни говорите — все-таки потомки Энея!
 Римляне заинтересовались Островом еще до рождества Христова. В 55-54 годах до Р.Х. на бриттов пошел Юлий Цезарь. Он предпринял (ссылаюсь на Роберта Грейвса, а не на историков. В конце концов, я ведь тоже писатель, а не историк!) две экспедиции.
 Во время первой бритты под предводительством короля Касваллауна оказали такое яростное сопротивление, что Цезарь смог продвинуться в глубь острова едва на десять миль. Во второй раз, доведя свои силы до двадцати тысяч солдат, он сломил оборону и захватил Кентию — теперешний Кент. Экспедиция завершилась тем, что островитян заставили приносить ежегодную дань, которую те, впрочем, перестали платить уже спустя два года.
 Во времена правления Цезаря Августа, Тиберия и Калигулы (ок. 30 г, до Р.Х. по 40 г, от Р.Х.) Рим Британией не интересовался и о дани не напоминал, понимая, что практически это означало бы продолжительную завоевательную войну, цену которой посчитали слишком высокой по сравнению с возможной выгодой. Поэтому по отношению к Острову повели политику торгового проникновения.
 Вскоре в юго-восточной Британии пришел к власти Кимбелин, король тринобантов. Сыновья Кимбелина, не очень-то, видно, ладившие с папашей, надумали бежать в Рим и просить о военной помощи, обещая взамен признать верховенство Империи.., и регулярно выплачивать дань. Калигула неожиданно воспылал. «Овладею, — воскликнул он хвастливо, — Британией от островов Силли до Оркад!» И двинулся в поход. Остановившись с армией в Булони, приказал легионерам рубить море мечами и собирать раковины, что счел «британской данью и победой над Нептуном». Тем «интервенция» и закончилась. Калигула вернулся в Рим, а там Кассий Херея уже точил кинжал…
 Кимбелин умер в том самом году, в котором кинжал Кассия Хереи достал Калигулу (41 г, от Р.Х.). После смерти короля члены его семейки кинулись в драку за власть. Один из сыновей Кимбелина, Карактак, объявил себя королем тринобантов. Другой — Берик, по установившейся уже семейной традиции, сбежал в Рим и попросил Клавдия помочь ему в борьбе с братом.
 Клавдий тщательно и скрупулезно подготавливает кампанию. Изучает записи Юлия Цезаря, умело подбирает экспедиционный корпус. В 43 году силами сорока тысяч солдат форсирует Дуврский пролив (Па-де-Кале) и ударяет по бриттам, устремившись прямо на столицу Карактака Колчестер. Карактак и его зять Каттигерн преграждают римлянам дорогу под Брентвудом, но бой проигрывают. Клавдий объявляет захваченную территорию (южную равнину — Кент, Суссекс и Эссекс) римской провинцией. Оставляет здесь воинский контингент под командованием Остория, а сам — по примеру кесарей
 — организует себе триумфальный въезд в Рим.
 Но уже в 45 году Карактак вновь собирает силы и нападает на римские гарнизоны. Вначале ему сопутствует удача, но вскоре его предательски хватают и выдают римлянам собственные же земляки. Будучи доставлен в Рим и поставлен пред Клавдием в кандалах, он на поразительно правильной латыни оглашает свою собственную защитную речь, да так красноречиво, что тронутый до глубины души кесарь дарует ему жизнь. Посетив и осмотрев Рим, Карактак произносит известные слова: «Не понимаю, как повелители столь прекрасного города могут в глубине сердец своих жаждать наших нищенских островных лачуг».
 Бедный Карактак. Он не понимал, что римлянам вечно недостает того, что мог дать завоеванный остров: золота, серебра, железа, свинца, олова, шкур, зерна, скота, рабов. Римляне не отказались от планов завоевания Британии, через Ла-Манш плыли новые, легионы. В 47 году Британия была оккупирована до самых рек Северн и Трент.
 Бритты так легко не поддались. Мужеством и ожесточением, с которыми они защищали свои земли, они прямо-таки изумляли римлян. Хотя Pax Romana «Замиренная римскими завоевателями часть мира, то есть Римская Империя (лат.).» вскоре стала в Британии свершившимся фактом, кельты и бритты оружия не сложили. В 60 — 69 годах, когда уже почти весь Остров был захвачен, они снова поднялись против оккупантов под командованием воинственной Боудикки, королевы иценов. Боудикка сражалась мужественно, разгромила несколько легионов, положив семьдесят тысяч римлян и их приспешников. Пойманных легионеров она приказывала насаживать на колья, что достаточно эффективно снижало моральный дух врагов.
 Однако сопротивление не дало ничего — восстание утопили в крови. Боудикка не согласилась с унижением, ставшим уделом Карактака, и покончила с собой. Памятник ей сейчас стоит в том городе, который она во время бунта разрушила дотла, — в Лондоне, у Вестминстерского моста.
 Вскоре после этого — в 78 году — римский наместник в Британии Гней Юлий Агрикола завершил завоевание, разбив последних оборонявшихся бриттов у Грампианских гор в Каледонии. С того момента полное и нераздельное владычество римлян над Островом стало свершившимся фактом. «Britannia» превратилась в очередную провинцию Империи.
 Но — внимание! Дальний Север и на сей раз эффективно сопротивлялся агрессору, опять не дал себя покорить. Глухомань Caed Celyddon, неприступные вершины и ущелья Каледонии и перевалы Грампианских гор, самоотверженно обороняемые дикими племенами горцев, снова оказались непреодолимой преградой. Как некогда кельты, так теперь легионы римских карателей, орлы которых победоносно пронеслись через полмира, вынуждены были отступить перед яростью и отвагой туземцев. Горцы с севера кидались в бой, размалеванные боевыми красками, поэтому римляне стал№ называть их «пиктами» (крашеными). Когортам пришлось отступать. Север остался свободным, но яростные «крашеные» не ограничивались обороной. Нападали сами. Кусались так успешно, что в конце концов римляне вынуждены были от них отгородиться. По своему обыкновению, они воздвигли два вала (стены), отгораживающих римские владения и долженствовавших удерживать пиктов в узде, не допуская их разбойничьих рейдов. В 122-127 годах был воздвигнут «Вал Адриана» (Vallum Hadriani), пересекавший северную часть Острова по линии теперешних городов Карлайл и Ньюкасл, а в 140-142 годах — «Вал Антонина» (Vallum Antonini) — на уровне теперешнего Эдинбурга «Между заливами Ферт-оф-Клайд на западе и Ферт-оф-Форт на востоке.». К северу от валов располагались пикты, к югу — Pax Romana.
 Однако, как во всех римских провинциях. Pax Romana означал не оккупацию, террор и угнетение, а прежде всего развитие и прогресс — цивилизационный, хозяйственный, культурный. Британию разделили на четыре провинции:
 Maxima Caesariensis, Flavia Caesariensis, Britannia Prima и Britannia Secunda, столицами которых стали Londinium (Лондон), Lindum (Линкольн), Corinium (Киренчестер) и Eburacum (Йорк). Провинциями управляли вице-префекты, а все в целом подчинялось префекту, то есть наместнику. Военная власть находилась в руках двух войсковых начальников (преторов), один носил титул Dux Britanniarum, базировался в Эбуракуме и осуществлял надзор над северными фортами валов. Другой — Comes Littoris Saxonici, присматривал за безопасностью побережья (от Портсмута до Уоша), которому угрожали набеги ютов и саксов.
 В местах локализации давних кельтских caers, то есть крепостей, возникли очередные римские поселения, форты и укрепленные лагеря: Comulodunum (Колчестер, давняя столица Кимбелина и Карактака), Dubris (Дувр), Venta Belgarum (Винчестер), Isca (Карлсон на Аске), Isca Dumnoniorom (Эксетер), Glevum (Глочестер), Aquae Sulis (Бат), Corstopitum (Корбридж), Deva (Честер), Segontium (Карнарвон), Venta (Карвент), Luguvalium (Карлайл) и многие, многие другие.
 Римляне сидели в Британии четыреста лет. Очень долго. Но в конце концов вынуждены были уйти. По простой причине: многие века они захватывали и колонизировали другие народы и земли, столетиями приносили иным нациям Pax Romana и силой навязывали ее. И наконец некто нежданный принялся колотить рукоятью меча в их собственные двери. К стенам Roma Aetema, Вечного Города, уже подступали вестготы.
 Исход римлян из Британии случился не вдруг. Римляне уходили постепенно. И хоть последний римский легион покинул Остров в 407 году, в Британии осталось немало римлян. Легионеры, владевшие землей, пожалованной за хорошую службу, те, что обзавелись в Британии семьей, купцы. Ассимилировавшиеся представители аристократии римской, связанные супружескими узами с аристократией кельтской, породили новый правящий класс — британскую знать, которая уже во времена Карактака одинаково бегло владела и латинским, и кельтским языками.
 Но были и такие, кто приветствовал уход захватчиков. Ведь очаги антиримского сопротивления тлели в Британии все четыреста лет оккупации. Главы кланов, по примеру названной выше Боудикки, постоянно поднимали мятежи и восстания. И хотя легионы стояли на Валу Антонина, тем не менее под самым носом у Dux'a Britanniarum в горных районах Уэльса, в Дифеде и Гвинедде, в Ир-Видфе, Регеде и Корнуолле власть Рима практически отсутствовала — тут по-прежнему хозяйничали кланы и друиды. А когда римлян поубавилось, кланы незамедлительно кинулись друг на друга. Началась долгая и упорная борьба за власть и господство.
 Отсутствие римских легионов и воцарившийся хаос тут же привлекли внимание соседей. На западных побережьях замелькали паруса ирландских пиратов, в те времена именовавшихся скоттами. А с севера, форсируя покинутые римлянами Валы Антонина и Адриана, хлынули на юг неистребимые пикты.
 Сторонники проримской ориентации несколько раз обращались за помощью к Империи, но в ответ слышали одно:
 «Провинция Британия Империю не интересует. Британия — территория самоуправляемая и независимая, так что должна сама разрешать свои проблемы. Помощь от Рима не придет. У Рима под завязку других, более важных дел».
 Этими «более важными» делами, как легко догадаться, были готы Аларика, опустошавшие город. Империю, до недавних пор владевшую половиной мира, сотрясали последние судороги. В 476 году Западная Римская империя пала и больше уже не возродилась.
 Впрочем, вернемся к Британии. В войне кланов и группировок всплывает (около 441 — 442 годов) полулегендарная-полуисторическая фигура. Воитель, клановый вождь, этакий «саро di tutti capi» «"всем головам голова» (ит.).», который наверняка захватил власть, вырезав или подчинив себе других претендентов. Имя его — Вортигерн. Несомненно, бритт (достаточно обратить внимание на схожесть его имени с именем Каттигерна — зятя Карактака), но вроде бы женатый на чистых кровей римлянке, к тому же аристократке из рода Цезарей. Вортигерн одерживает победу за победой. Он объединяет проримские и пробританские партии, добивается серьезных успехов в войне с ирландцами, на какое-то время изгоняет за пределы Вала Антонина пиктов, опустошающих север. Воистину, человек, ниспосланный самою судьбою, которого так ожидала Британия. Вортигерн наводит порядок. Вортигерн правит Британией.
 И Вортигерн губит Британию — Британию бриттов. Как покажет история — окончательно. Вортигерн становится британским Конрадом Мазовецким, а точнее сказать, Конрада Мазовецкого ничему не научила история с Вортигерном «В результате совершенных в XIII веке „делений“ Польши территория Мазурии стала удельным княжеством. С 1207 года Мазовецким князем стал Конрад I. Как и у его предшественников, у него была масса хлопот с языческими племенами пруссов. И тогда для охраны своих границ он привлек рыцарей с черными крестами на белых плащах, членов созданного во время Крестовых походов Ордена Крестоносцев. Идея Мазовецкого казалась удачной и почти не рискованной: „Дам нескольким боевым рыцарям немного земли, пусть построят себе небольшой замок и защищают нас от пруссов, а если завоюют какую-нибудь землю пруссов, пусть она станет их собственностью, ведь Папа Римский велит забирать себе земли, отвоеванные у язычников в ходе Крестовых походов“.
 Последствиями «изумительной» идеи князя было возникновение на севере Польши могущественного тевтонского государства, потеря Западного поморья, Гданьска и отсечение Польши от моря, тяжкие трехсотлетние войны. Но одним этим дело не кончилось. Тевтонский орден породил Восточную Пруссию, важную часть Прусского королевства, впоследствии Германской империи, активного участника всех разделов Польши. Так что можно смело предположить, что трагические для Польши последствия идеи Мазовецкого тянулись до 1945 года, если, конечно, исходить из того, что это уже конец.
 А вот если б Конрад Мазовецкий знал легенду о короле Артуре, если б слышал о последствиях замысла Вортигерна, о саксах, которых тот призвал в Британию для борьбы с пиктами? Если б сделал из легенды соответствующие выводы и не призвал крестоносцев, не поселил их на своих землях, не позволил Ордену набрать силы? Как в таком случае покатилась бы и сформировалась история Европы и мира? Не было бы государства крестоносцев, не случилось бы битвы на льду Чудского озера и Александр Невский не был бы героем. Не было бы битв под Грюнвальдом-Танненбергом в 1410-м и 1914 годах. Возможно, не было бы вообще Пруссии, Германской империи и двух мировых войн? А что было бы взамен? Разум плутает во тьме такого вопроса.
 — Примеч. авт.».
 Вортигерн знает, что пиктов валами долго не удержишь, ведь там уже нет римских легионов. Против пиктов нужна дубина. И Вортигерн такую дубину находит. Около 443 года на Остров прибывают «союзники», храбрые воины, которые станут биться «за Британию и за Вортигерна» и, конечно, покажут пиктам, где раки зимуют. Это германские племена — англы, юты, фризы и саксы с устья Эльбы. Вскоре это сборище станут называть общим именем «саксов» либо «саксонцев» «В дальнейшем я придерживаюсь принятого в нашей литературе названия „саксы“, хотя, возможно, и следовало бы писать „саксонцы“ или „саксоны“, ибо в древности это были германские племена, заселявшие побережье Северного моря от Ла-Манша до Везера и Гольштинии, то есть несколько иные территории, нежели современная Саксония, которую мы ассоциируем с саксонским фарфором. Существует теория, в соответствии с которой древнее название этих племен происходит от применявшихся ими коротких односторонне острых мечей (тесаков), именуемых „sax“ либо „saex“. Хотя все может быть и наоборот. — Примеч. авт.». Во главе их стоят Хенгист и Хорза, а над ними реет их знак — Белый Конь «Традиция именует их вождями ютов. Их имена означают соответственно „конь“ и „кобыла“.».
 Союз скрепляет женитьба Вортигерна (свою римлянку он отравил, что ли?) на дочери Хенгиста. Саксы получают право поселиться на острове Танет. Кроме того, им обещают передать во владение все территории, которые они отобьют у пиктов, — все, что расположено севернее Вала Антонина, будет принадлежать им. Саксы рьяно берутся за дело и действительно крепко прикладывают пиктов. Они не ограничиваются обороной римских валов, а высаживаются на Оркнейских островах (Оркады) и оттуда бьют по тылам пиктов на Дальнем Севере. Меж тем в Британию прибывают все новые и новые корабли, везущие новых воинов.., и сотни новых поселенцев. Поселенцы осматриваются. Что такое? Земли к северу от вала, в далекой Каледонии? Ишь ты! А чего ради так далеко искать? Ведь прекрасной, плодородной земли хватает и здесь, в Британии, в Кенте и Суссексе, ее можно брать сразу, как только сойдешь с кораблей. Богатый край, не то что наша бесплодная Ютландия, каменистая Фризия или болотистое устье Эльбы. Тут всего невпроворот. Ну а ежели чего-то и недостает, так ведь можно отобрать у глупых, полусонных бриттов, этих псевдоримлян! Пикты так поступают столетиями — и ничего, живут! Значит, «делай как пикты»!
 Подыхают кельтские военные поселения и римские замки. Саксы прут вперед. Бритты в панике отступают. Они уже поняли, что притащили на свою голову врагов, по сравнению с которыми разукрашенные пикты кажутся беззащитными овечками. Отчаявшийся Вортигерн пытается установить мир, договориться с саксами, обозначить границы и демаркационные линии. Сотня британских вождей встречается на «мирной конференции» с сотней танов Хенгиста. В знак мира и дружбы все прибывают без оружия. Пенится пиво, поросята и барашки шипят на вертелах. Ликуйте! Да здравствует дружба между народами!
 А где происходит сие торжество? На равнине Солсбери. В каменном кольце Стоунхенджа, именуемого Пляской Гигантов.
 По данному Хенгистом знаку сверкают кинжалы, предусмотрительно скрытые до той поры за голенищами сапог сакских танов. На разверстых от ужаса глазах Вортигерна разворачивается жуткая бойня, которая войдет в историю как Ночь Длинных Ножей. Первая Ночь Длинных Ножей — человечество, обожающее чудные примеры, позже увидит еще несколько подобных.
 Вортигерн чудом спасается, чтобы скрыться в горах Камбрии. Это конец его политической карьеры. И кажется, конец кельтской Британии. Конец иллюзиям дружбы и союза. Просто — очередное нашествие. Вскоре вся восточная часть Острова уже в руках саксов. Британия начинает съеживаться до размеров Сомерсета, Девона, Уэльса и Корнуолла. Остальной частью страны владеют Вотан и Белый Конь.
 Но вот является следующий «посланец Провидения». Последний настоящий «римлянин» (хотя, как и Вортигерн, наверняка бритт), попавший в хроники под именем Аврелия Амброзия. И с титулом Dux Bellorum «Военачальник (лат.).». Победив и отстранив Вортигерна (наверняка неделикатным движением ножа по горлу). Амброзии оттесняет саксов на восток, восстанавливает и упрочняет брошенные римские форты, а британские клановые укрепленные поселения переделывает по образу и подобию римских фортификаций. Реконструирует дорожную сеть, повышает производительность хозяйства страны и укрепляет торговлю с континентом. Но саксы, хоть им и, не удается овладеть вооруженными лагерями и поселениями, продолжают неустанно и практически безнаказанно опустошать страну грабительскими набегами. На саксов по-прежнему нет управы.
 И тут начинается легенда.
 Престарелый Аврелий Амброзии, Dux fiellorom, выбирает себе преемника из плановых вождей. Им становится Утер Пендрагон, однако не все соглашаются с таким выбором. Горлуа из Корнуолла, хозяин замка Тинтагель, в открытую отказывает Утеру в послушании. Впрочем, некоторые утверждают, будто неприязнь Утера и Горлуа вызвана не только политическим соперничеством. Глаз Утера слишком уж долго задерживается на прекрасной Игрейне, супруге Горлуа. Начавшаяся война — война за женщину…
 В советниках у Утера ходит мудрый и влиятельный чернокнижник (друид) Мерлин. Послушный чарам Мерлина, одержимый страстью Пендрагон принимает обличье Горлуа, и никто, даже Игрейна, не распознает камуфляжа, когда Утер проникает в замок Тинтагель. Игрейна не обнаруживает подмены даже на супружеском ложе.
 Утер завоевывает женщину и власть, побеждает объединившиеся против него кланы. Горлуа погибает в бою, остальные присягают победоносному вождю. Пендрагон становится новым dux'om и берет в жены Игрейну. Игрейна выдает на свет Божий сына — плод той ночи в Тинтагеле. Однако тут является чернокнижник Мерлин и напоминает Утеру, что у чародейского камуфляжа, благодаря которому Утер смог некогда овладеть Игрейной, была своя цена — зачатый в ту ночь ребенок должен принадлежать ему, Мерлину.
 Маленького Артура — а именно таково имя сына Пендрагона и Игрейны — Мерлин отдает под присмотр рыцарю Эктору. Мальчик воспитывается вместе с сыном Эктора Каем. Идут годы. Утер Пендрагон, Dux Bellorum и Comes Brittanorum, умирает, вроде бы подавившись куриной косточкой. Кому теперь править Британией? Кто продолжит дело Амброзия и Утера, кто сдержит пиктов и саксов?
 В день завершающего зиму праздника Имболк (Imbolc) вожди кланов собираются в Лондиниуме, в том месте, где лежит огромный камень. На камне укреплена стальная наковальня, а в нее воткнут меч. Кто сумеет извлечь оружие из наковальни и камня, гласит надпись, тот и есть законный владыка бриттов. Ну, парни, за работу, кто вытащит? Некоторые даже не пытаются — может, читать не умеют? Кто его знает, что там, в натуре, на этом камне написано? Другие, верящие в силу своих мускулов, пробуют. «Uff… Shit… Next, please» «"Уух… Аах… Следующий, пожалуйста» (англ.).».
 Многие силачи тащат, никому не удается. Но вот за рукоять меча хватается пятнадцатилетний Артур, воспитанник рыцаря Эктора. И меч Пророчества, извлеченный из камня, сверкает в его руке! «Смотрите, бритты!
 — восклицает Мерлин. — Вот истинный наследник Утера Пендрагона! Вот ваш король! Король Артур!» Исполнившееся на глазах всех британских родов предсказание потрясает страну — всяк стремится под командование молоденького владыки. Тут же созданная армия бьет по саксам. Артур проводит с потомками Хенгиста и Хорзы одиннадцать победных битв. Одиннадцать раз громит их и разбивает наголову, поскольку ядро его армии — это неудержимая в атаке конная дружина юных храбрецов. А саксы, хоть знамя их и Белый Конь, дерутся не по-современному — в пешем строю. И проигрывают!
 Двенадцатая, решающая, битва, свершившаяся у горы Бадон, заканчивается сокрушительным разгромом саксов — моральная и военная сила тевтонских агрессоров окончательно сломлена. Альбион, Британия, страна Логр может возродиться, теперь у освобожденного от угрозы нашествия края впереди долгие годы покоя и благополучия под мудрым и справедливым правлением Артура, поддерживаемого своими конными храбрецами, которые вместе с ним усаживаются в замке Камелот за Круглый Стол…
 Легенда?
 К факту появления «Артура, dux'a bellorum» в многочисленных рукописных преданиях мы еще вернемся — а таковых источников было множество. Однако изучающие артуровский миф ученые — их тоже не меньше — обратили внимание на другие вытекающие из чистой логики факты, подтверждающие историческую аутентичность этой фигуры. Экспансия саксов в 443 — 505 годах неожиданно застопорилась, затопталась на месте. Что-то произошло. Случилось нечто, «умиротворившее» саксов настолько, что из грабителей и агрессоров они трансформировались в поселенцев, обрабатывающих земли в восточной части Острова.
 Поселенцев, которые наконец интегрировались, слились с потомками бриттов и положили начало нации англосаксов, которые, в свою очередь, сами вскоре были захвачены норманнами из Нормандии, предводительствуемыми Вильгельмом Завоевателем. А какое событие может превратить воинственных агрессоров в мирных обывателей? Разумеется, хорошая взбучка. Значит, кто-то таковую взбучку грабителям, несомненно, дал, кто-то переломил им хребет на долгие годы. Этот факт подтверждает археология. В промежутке, ограниченном долгими сорока пятью годами (505 — 550-й), не найдены следы типичных для саксов реликтов за пределами предполагаемой демаркационной линии, за которую победитель изгнал саксов после их поражения, линии, идущей примерно вдоль восточного края равнины Солсбери (теперешнего Гемпшира), к северу через Чильтернские холмы, до линии рек Трент и Хамбер.
 Кто же остановил саксов на востоке, притормозил нашествие и экспансию? Совершенно очевидно — это мог быть талантливый полководец, всем своим естеством Dux Bellonim, вдобавок настолько популярный и наделенный харизмой, что он сумел объединить и подчинить себе кланы бриттов, создать из них дисциплинированную армию. Каким образом этот вождь победил многочисленных, закаленных в боях, непобедимых до того саксов? Совершенно очевидно — используя стратегию и тактику, которая была для противников убийственной, против которой у них не было контрспособа. Тактику римскую. Источники и исследования подтверждают, что, хотя обычно ядро и силу римских формирований составлял плотный строй пехоты, в войсках, стоявших в Британии, их основной частью была конница — катафракты (cataphracti), удачнее всего действовавшая при столкновениях с быстрыми колесницами кельтов и пиктов, пользующихся тактикой коммандос — hit and run «наскок и отход (англ.).». Кстати, нас может заинтересовать то, что, по мнению некоторых историков, на Валу Адриана стояло две тысячи конников родом из… Сарматии. По римскому обычаю, солдаты после окончания военной службы имели право поселиться в том районе, в котором служили. Поэтому не исключено, что впоследствии рыцари Круглого Стола познавали искусство конного боя от потомков «истинных» кентавров из сарматских степей, обученных римской тактике.
 Итак, что противопоставляет саксам способный командир? Быстрый маневр и сокрушительный напор конницы по образцу римских катафрактов, возможно, усовершенствованный, еще больше приспособленный к местным условиям. Противопоставляет ордам пеших саксов наездников, вооруженных длинным британским мечом, который, по мнению знатоков оружия, имел оголовок значительно более длинный, чем у римских «гладиусов», поэтому короткие германские «саксы» не могли ему противостоять. Кроме того, эти наездники были защищены щитом (scutum) и панцирем (unса segmentata), возможно, дополненным кольчугой из железных колец (lorica hamata), которую большинство историков и знатоков оружия считают изобретением бриттских кельтов. К тому же эти наездники быстро обнаружили преимущества тяжелой пики, позднейшего копья, оружия, которым можно пользоваться только с коня. Оружия, которое даже более тысячи лет спустя перетянет чашу весов под Кирхгольмом и Веной.
 Значит, у нас есть логическое доказательство существования такого полководца и одетых в латы рыцарей, есть логическое доказательство победы в решающем бою. Так чего же ради сомневаться в записях хронистов, которые помещают эту битву под горой Бадон, способного командира называют Артуром, а его конников — рыцарями Круглого Стола?
 Каковы были эти хронисты, что и как писали об Артуре, каким образом повлияли на окончательный облик мифа — я расскажу.




 АРТУР В ХРОНИКАХ, АРТУР В ПОЭЗИИ


 Первые упоминания, которые косвенно могут касаться Артура, появляются в трудах валлийского клирика Гильдаса (516? — 570-й). В «De excidio et conquestu Britanniae» « „Разорение и горе Британии“.» говорится о битве под Бадоном, проходившей в день рождения автора, то есть около 516 года. Однако в этой работе нет ни слова о том, кто — персонально — победил. Имя Артура не упоминается.
 Другой валлиец, тоже монах, Ненний, создал (ок. 796 г.) произведение, озаглавленное «Historia Britanum» «"История Британии».», и здесь Артур уже присутствует, он назван по имени и с эпитетами «Dux Bellorum» и «Comes Brittaniarum». Ненний перечисляет места всех двенадцати побед Артура, включая и битву у горы Бадон, в которой Артур «собственноручно положил девятьсот шестьдесят (!) противников». Опустим это не правдоподобное рыцарское деяние, однако добавим, что ученые до сих пор ломают головы и перья, пытаясь определить места, где проходили эти двенадцать перечисленных Неннием битв. Согласия не видно и не слышно. Даже гору Бадон размещают в шести местах: Бат, Авон, Бэдбери, Брентвуд, Беркшир и Батамтон » Остальные одиннадцать битв, по Неннию, — это (в хронологической последовательности): 1 — у реки Глейн. 2, 3, 4 и 5 — у реки Дабглас, б — у реки Баесас. 7 — в Каледонском лесу. 8 — у крепости Гвиньон. 9 — у Города Легионов. 10 — у реки Трайбрит. 11 — у горы Агнед. Ненниевские названия не очень-то позволяют привязать себя к каким-то известным ныне местам, за исключением разве что Города Легионов (Caerleon). В Каледонском лесу на дальнем севере Артур дрался скорее с пиктами, нежели с саксами, которые в то время до Каледонии еще не добрались. — Примеч. авт.».
 В «Annales Cambriae» «"Анналы Кимбрии».» неизвестного автора, написанных около 956 года, дату битвы под Бадоном указывают точно: 516 год. Сообщены также дата и обстоятельства смерти Артура — он пал в битве под Камланном в 537 году.
 Период, когда Артуровская легенда рождалась в изустно передаваемой народной традиции и проникала в хроники (550 — 950 годы), Джозеф Кэмпбелл называет мифогенным моментом «J. Campbell, „Creative Mythology — The Mask of Cod“. Нью-Йорк, 1968. — Примеч. авт.».
 Следующим, по Кэмпбеллу, был «первый период развития устных преданий» (950 — 1066 годы), когда возникла легенда Артура как «Надежды Британии», который отнюдь не погиб, а пребывает на острове Авалон (варианты: в гроте валлийских гор, у антиподов, среди эльфов, в жерле кратера Этна и т.п.) «Пещера короля Артура находится в Уэльсе, неподалеку от города Монмаут. По-валлийски Trefynwy. Другие (согласно местным традициям) места отдохновения у короля — Артуров Курган в Сноудонии, долина реки Нит в Южном Уэльсе, местность Кедбери в Сомерсете, а также Эйльдонские горы в Шотландии. — Примеч. авт.».
 Затем наступает «второй период развития» (1066 — 1140 годы). После захвата Острова Вильгельмом Завоевателем, говорит Кэмпбелл, начинается развитие поэзии бардов и век невероятной популярности их творчества. Франко-норманны обожали бардов, и ни одно торжество в замке норманнского вельможи не проходило без выступления барда. Теперь в Артуровскую легенду проникло множество элементов кельтской мифологии и героических преданий. Норманнские рыцари хотели слушать повествования о рыцарских подвигах паладинов Круглого Стола, кельтские же барды, испытывая отсутствие материала, приписывали рыцарям Артура деяния Кухулина, Финна сына Кумала, Диармуйда, Талиесина, Гвидиона, Перидура, Ллеу Ллау Гифеса, Пуйла, Манавиддана — сына Ллира и других богов и богатырей локальных ирландских и валлийских легенд, которые уже в то время собирали и включали в «Мабиногион», валлийский «Справочник для начинающих бардов». К этому факту мы еще обратимся. Сейчас же вернемся к хроникам, поскольку второму из названных Кэмпбеллом периоду сопутствовало также развитие легенды в рукописных передачах.
 Именно в этот период возникли «Gesta Regum Anglorum» «"Деяния английских королей».», написанная ученым монахом Уильямом Малмсберийским (1080 — 1143). Брат Уильям (традиционно) описывает деяния Артура под Бадоном, но — внимание! — книга одновременно содержит и первую в истории научную критику мифа. Уильям обращает внимание на массу вымыслов и глупостей, которыми обрастает историческая и достойная хвалы фигура короля Артура, и сурово осуждает выдумщиков и сказочников. Однако тут же ученый утверждает — совершенно серьезно, — что в битве под Бадоном Артур собственноручно прикончил свыше девятисот саксов «Поэт Драйтон (1563 — 1631) уменьшает это не правдоподобное количество, сообщая, что Артур под Бадоном убил „всего-навсего“ триста саксов. Цитирую:
 «Pendragon's worthie son, who waded there in blood Three hundred Saxons slew with his owne waliant hand». Что же до меня, то мне больше по душе теория, которая для вящего правдоподобия рекомендует зачеркивать в библейских и легендарных числах два последних нуля. Если так поступить, то получится, что, по Неннию, Артур под Бадоном прикончил девять и шесть десятых человека, а по Драйтону — ровно трех. — Примеч. авт.».
 Однако наиважнейшим артуровским документом того периода была «Historia Regum Britanniae» «"История британских королей».» Джефри Монмаутского (1100 — 1154), описывающая самую давнюю историю Британии (начиная с Брута-троянца) и изображающая короля Артура вершиной и венцом тех историй. Книга увидела свет в 1139 году и наделала много шума. Уже тогдашние ученые заклеймили ее апокрифом, глупостью, мистификацией и полнейшим бредом. Джефри же заверял, что, работая над своей «Историей…», пользовался оригинальным документом на языке бриттов, который получил в подарок от архидьякона Оксфорда. Почти единогласно было решено, что этот «оригинальный» британский документ — как и остальные, сообщенные Джефри «факты», — обыкновеннейшие выдумки, фальшивки и измышления. Такое мнение отнюдь не помешало этому, несомненно апокрифическому, труду с каждым днем превращаться в бестселлер и хит — практически невозможно найти в тогдашней цивилизованной Европе двора, на котором не читали бы вслух «Историю…» либо не спорили о ней. Ибо произведение было любопытным.., в литературном отношении. Джефри, хоть и придал книге серьезный и научный характер, не ограничился сухим, хроникерским упоминанием об Артуре, но втиснул туда целый роман: обстоятельства рождения короля, приход к власти, извлечение меча Калибурна, женитьбу на Гуанамаре (Гиневре-Гвиневере) и ее измену (с Медравтом, кстати, племянником, а не сыном короля), бой Артура с Медравтом, закончившийся смертью обоих соперников в битве под Камбулой (Камланном), укрытие Гуанамары-Гиневры-Гвиневеры в монастыре и, наконец, последний путь короля на Авалон в 542 году от рождества Христова. Назвал он также по именам основных, впоследствии канонизированных, соратников Артура: Вальгана (Гавейна), Кэя и Бедивера. Туда же напихал бесчисленное множество легендарных и сказочных элементов. Включил и чародея Мерлина: всю его историю, не забыв о магической транспортировке Каменного Круга Стоунхенджа из Ирландии на равнину Солсбери, он заключил в произведения «Пророчество Мерлина» и «Жизнь Мерлина» (1134 — 1140), так что, как видим, Джефри Монмаутский фактически заложил краеугольный камень под будущее здание легенды, и ему, бесспорно, принадлежит на нее авторское право. Более поздние авторы недалеко ушли от начертанной Джефри схемы. Вклад же «Истории королей…» в английскую литературу был воистину колоссальным — можно смело утверждать, что, не будь Джефри Монмаутского, не было бы Чосера и Елизаветинской драмы. А если б не было Чосера и Елизаветинской драмы… М-да…
 Следующий период (1136 — 1230) Джозеф Кэмпбелл называет «литературным» и делит его на четыре подпериода:




 А. АНГЛО-НОРМАННСКИЙ ПАТРИОТИЧЕСКИЙ ЭПОС


 (1137 -1205)
 Артуровская легенда в издании Джефри Монмаутского неожиданно приобрела политическое звучание. Повесть о «могучем короле Англии, Уэльса, Ирландии, Нормандии и Бретани», о короле, который «завоевал Галлию, Аквитанию, Рим и Норвегию», щекотала имперское самомнение и амбиции потомков и преемников Вильгельма Завоевателя — Генриха I, Стефана Блуазского и Генриха II Плантагенета. Легенду следовало популяризовать, развивать, дабы усиливать патриотическую монолитность народа под правлением единого владыки и оправдывать территориальные притязания. Прозаическую, прикидывающуюся хроникой «Historia Regum…» переводят на поэтический французский, так как культурная Англия тех времен говорила по-французски. Перевод осуществляет Вас (1110 — 1175), автор произведения «Geste de Bretons» «"История Британии».», известного также под названием «Брут», поскольку за исходный пункт Вас взял уже знакомую нам приведенную Джефри Монмаутским легенду о происхождении бриттов от Брута, правнука Энея Троянского.
 Спустя полвека сельский священник из Уорчестершира Лайамон переводит произведение Васа на англо-норманнский (староанглийский) язык, создав тем самым два забавных парадокса. Во-первых, его имперско-патриотический «анекдот» появляется как раз в то время, когда страна начинает расползаться и погружаться в хаос под правлением короля Иоанна Безземельного. Во-вторых, Лайамон воспевает деяния Артура на языке народа, которому король Артур в свое время дал под зад — и именно этим более всего прославился.
 Оба названных автора в принципе не сделали ничего, кроме переводческой работы, — принципиальная форма и картина легенды осталась той же, что и у Джефри. Однако Васу мы обязаны весьма существенной для легенды деталью: он первым описал Круглый Стол и даже привел его размеры — за столом умещались пятьдесят рыцарей.
 Приходской же священник Лайамон поясняет значение формы этого предмета, которая имела целью пресечь присущие кельтским вожакам споры о почетном месте за пиршественным столом. Оба произведения говорят об Артуре как о «надежде Британии» — король не умер, король был взят эльфами на Авалон, откуда вернется, когда на его родине дела пойдут совсем уж скверно. Как видим, легенда начинает служить не только политическим целям, но и укреплению сердец.
 Это не последняя цель, которой она служит.




 Б. ФРАНЦУЗСКИЙ ГАЛАНТНЫЙ РОМАН


 (1160-1230)
 Для французов, имеющих собственный эпос о Карле Великом и романы о деяниях его паладинов (так называемые chansons de geste «Сказания, песни о деяниях (фр.).»), личность короля Артура как короля бриттов была и неинтересна, и непоэтична, а английский шовинизм легенды мог им лишь мешать. Зато во Франции вызвали интерес спутники Артура, рыцари Круглого Стола, потому что 9 те времена была мода на повести о персональных действиях, одиноких путниках.., и о любви. Идеалом и лейтмотивом песен и романов французских труверов была галантная церемонная куртуазная любовь, amour courtois — сердечные похождения бравых рыцарей и подвиги, свершаемые ими в честь и в защиту прекрасных дам. На покровительствовавших труверам и трубадурам дворах (например, в Пуатье у Альеноры Аквитанской) популярной темой баллад стала проблема Артура и Британии (matifere de Bretagne). Специализированным же типом баллады и любовного романа из группы amour courtois стали так называемые romans bretons, которые говорили о любви и любовных шалостях рыцарей Круглого Стола.
 Период, о котором идет речь, — это время мощной экспансии артуровского мифа в Европу. Поэзия французских труверов была известна и популярна всюду, поскольку тогдашний французский язык, так называемый langue romaine, был в то время языком всей цивилизованной Европы — другие языки и сочинения только еще зарождались. Старофранцузский язык использовался и был популярен в Британии задолго до вторжения Вильгельма Завоевателя. В битве под Гастингсом англосаксонские и франко-норманнские рыцари взаимно крыли друг друга по-французски.
 Кретьен де Труа (1135 — 1183), придворный поэт Марии Шампанской, известнейший трувер, начал эксплуатировать Камелот исключительно как фон к первой сцене — здесь начинались приключения, отсюда рыцари отправлялись в поход — Артур благословлял их и больше в повествовании не появлялся. Важнее были рыцари.
 Кретьен написал целый ряд рифмованных романов о «благородных рыцарях». Большинство из них («Тристан», «Эрек и Энида», «Клижес», «Ивэн») имеют аналоги в виде возникших в тот же период версий валлийских романов и эпосов, но, по правде говоря, до сих пор неизвестно, кто у кого «списывал»
 — Кретьен у анонимных валлийцев или же наоборот. Но, как бы то ни было, корень был явно один и тот же — кельтская мифология. Песни кельтских бардов, которые они исполняли (по-французски!) в замках англо-норманнских рыцарей, переправлялись в континентальную Европу и становились там не менее популярными, чем в Англии. Помните «Крестоносцев» Зофии Коссак-Щуцкой, сцену, в которой бард Роберта Нормандекого поет песнь о «Кеусе, добром виночерпии»? 1097 год, Первый Крестовый поход, ни Кретьен де Труа, ни Джефри Монмаутский еще не родились, но эту песнь никак нельзя считать литературным анахронизмом. Деяния Артура и Кэя и вся matiere de Bretagne могли быть крестоносцам известны. Однако Коссак-Щуцкая все же допустила в этой сцене временную неточность, и даже две, к тому же серьезные. Мы к этому еще вернемся.
 А вот действительно оригинальным, созданным Кретьеном «от корней», следует признать роман «Ланселот, или Рыцарь на телеге» «Вариант: „Ланселот Рыцарь Телеги“.». Он нас заинтересует, учитывая новаторское включение в схему легенды этого важного для сюжета рыцаря и его любви к супруге Артура, королеве Гвиневере. Роман Кретьена воспевает известную и впоследствии канонизированную историю похищения королевы коварным князем Мелеагантом и освобождение ее геройским Ланселотом Озерным. Ланселот, потеряв боевого коня, вынужден спешить на выручку королеве, воспользовавшись крестьянской телегой. Отсюда и название романа. В те времена роман должен был чертовски возбуждать рыцарей и выжимать слезу из васильковых глаз дам — ведь для человека, посвященного в рыцари, езда на телеге была чудовищным позором! Кто-то из замка Мелеаганта, видя приближающегося Ланселота, воскликнул: «О, рыцарь на телеге! Вероятно, его вешать везут!» Романный Ланселот не моргнув глазом перенес этот срам, пожертвовав ради любимой дамы гордостью и рыцарской честью, потому что обожал горячо и искренне. Кретьен умел «пощипать» аудиторию. Это свойство великих бардов!
 А Кретьен де Труа был бардом великим. В его исполнении Артуровская легенда впервые становится литературой. Искусством. Тематика и направленность отходят на второй план, главными становятся форма и манера повествования — la conte. Voila Ie grand contour!
 «Персеваль, или Легенда о Граале» («Perceval on contes del graal»), последнее произведение Кретьена, — снова серьезный вклад поэта в строение Артуровской легенды. Здесь появляется то, чего ранее не было.
 Грааль.
 Давший название книге Персеваль Уэльский — это невинный дурашка, пожелавший стать рыцарем. На пути ко двору Артура с ним случаются разные забавные приключения. Кретьен опять «пощипывает» аудиторию — игривых французов особенно забавляет то, что Персеваль «pucelle», девственник, который самым смешным образом постоянно упускает возможности, то есть встречающихся на пути дам.
 А теперь обещанная неточность Зофии Коссак-Щуцкой: во времена Первого Крестового похода в балладах норманнского барда появляются Персеваль и Грааль, а появляться они не имели права. И Персеваля, и Грааль Кретьен де Труа ввел на восемьдесят лет позже! Если б бард Коссак-Щуцкой воспевал валлийского Передура, ошибки б не было.
 Возвращаемся к роману Кретьена, к девственному Персевалю, который, уже будучи рыцарем, попадает в таинственный замок Короля-Рыбака, страдающего от неизлечимой раны. Персевалю демонстрируют удивительный сосуд, именуемый Граалем… Показывают ему и истекающую кровью пику…
 И тут наступает неожиданный поворот в повествовании. Начинается мистерия, на глазах у изумленной публики исполняется некий таинственный обряд. Великая Тайна. И повествование обрывается. Персеваль не задал вопроса, которого ожидал Король-Рыбак. А Кретьен не докончил произведения. Оставил загадку…
 Загадку, к которой мы еще вернемся.




 В. РЕЛИГИОЗНЫЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ О ГРААЛЕ


 (1180 — 1230)
 Имеются, в частности, в виду трилогия «Иосиф Аримафейский», «История Святого Грааля» и «Мерлин и Персеваль», написанная в 1190 — 1198 годах бургундским поэтом Робертом де Бороном. До нас дошла лишь первая часть трилогии. Двух остальных мы не знаем и теперь уже не узнаем. Они погибли.
 Зато нам известно более важное — так называемый «Цикл Вулыаты», в который входят «История Святого Грааля», «История Мерлина», «Книга Ланселота», «Поиски Святого Грааля» и «Смерть Артура». «Цикл Вульгаты» возник в 1215 — 1236 годах как коллективный труд анонимных монахов-цистерцианцев. Имеется теория, гласящая, что на написание (и придание ей религиозного оттенка) легенды об Артуре уже значительно раньше склонил монахов их великий собрат и шеф — сам Бернар Клервоский, опекун и обновитель ордена, один из величайших моральных авторитетов тогдашней эпохи. Бернар Клервоский прекрасно понимал дидактическое и моральное значение легенды и ее социотехническую роль «Приписывая авторство „Вульгаты“ цистерцианцам, вдохновленным учением св. Бернара, я опираюсь на Джозефа Кэмпбелла, ибо верю ему. Однако существуют иные теории, некоторые исследователи называют авторами „Цикла Вульгаты“ тамплиеров, другие считают, что автором был Готье Man. Последнее утверждение невероятно смешно, поскольку Man умер в 1209 году. Есть достаточно большая группа ученых, которые с удобной и прямо-таки обезоруживающей откровенностью утверждают, что… „ничего не известно“. — Примеч. авт.».
 Цикл «Вульгаты» представляет собой очередное мощное развитие и обогащение мифа. Отталкиваясь от «Истории…» Джефри Монмаутского и романов Кретьена де Труа, монахи укладывают в здание новые кирпичи, из которых самыми важными являются:
 — история Грааля и исход Иосифа Аримафейского;
 — родословная и сильно раздутая роль Ланселота Озерного, возведение этого рыцаря до уровня основного героя легенды;
 — греховная связь Ланселота и Гвиневеры, супруги короля Артура;
 — несколько менее греховная (но все же!) связь Ланселота с девственницей Элейной, в результате которой на свет появляется добродетельный, набожный и чистый как слеза Галахад;
 — неисчислимые приключения рыцарей Артура: Ланселота, Гавейна, Кэя, Борса, Лайонеля, Персеваля, Эктора Окраинного (де Мари) и т.д.;
 — поиски Святого Грааля (безрезультатные для грешников, но увенчивающиеся успехом, стоило этим делом заняться чистому Галахаду);
 — бунт и предательство Мордреда как прямое следствие совершения Гвиневеры и Ланселота, резня под Камланном как своеобразная Gotterdammerung «Сумерки (гибель) богов (нем.).» и предостережение потомкам, дескать, не грешите!
 Как видим, легенда начинает служить новой цели. Предпринимается фронтальная атака Церкви, рассчитанная на аннексию — по сути и до конца светской, а в истоках даже языческой — легенды, на использование ее в качестве собственного орудия воздействия.
 Во-первых, должен родиться кодекс истинно христианского рыцаря, к тому же не в виде сухих указаний и наставлений, возглашаемых с амвона, а в форме легкоусвояемого и всеми любимого мифа. Артуровская легенда, изложенная в «Вульгате», должна показать, что рыцарские идеалы и этика рыцарства имеют религиозные, прямо-таки евангельские истоки, а рыцарство выполняет роль спасительную, ибо оно есть не что иное, как вооруженная десница Церкви.
 Во-вторых, моральные нормы. Любовь, amour courtois, еще недавно воспеваемая Кретьеном перед восторженной аудиторией влюбленных пар, проливающих слезы над сердечными невзгодами Тристана и Ланселота, подается «Вульгатой» как грешная и нечистая. Женщина легенды, совсем недавно для труверов объект восхищения и почести, а временами даже культа, становится, в соответствии с доктриной, instrumentum diaboli «орудием дьявола (лат.)».
 Следует, однако, сказать, что «Вульгата» — интересный, профессиональный и невероятно новаторский литературный труд. Произведение выполнено в форме «романа-реки» и написано прозой. Поэтому от излагаемых голосом труверских романов «Вульгату» отличает ее элитарный характер — проза предназначена для тихого чтения, то есть исключительно для тех, кто читать умеет. В прозе нет места украшательству текста рифмой, ритмом и акцентом — то есть бардовской интерпретации. Проза должна иметь захватывающую форму и привлекать читателя литературной техникой. Анонимные авторы «Вульгаты» использовали так называемую технику entrelacement (переплетения): одна история начинается, ее прерывает другая, немного погодя вторую перебивает третья, чтобы вскоре уступить место первой… Фабула же до наших дней не утратила увлекательности. «Вульгата» читается прекрасно.
 Артуровская легенда в Польше стала доступной читателям именно благодаря переводу «Вульгаты» «Последний перевод: „Повести круглого стола“, обработка (серьезные сокращения) Жака Буленгера, PIW, 1987 г. Перевод К. Долатовской и Т. Коменданта. Цитируемые в данном тексте фрагменты „Вульгаты“ взяты мною именно из этого перевода, за исключением истории рыцаря Борса, в которой я позволил себе некоторые „les belles infideles“, чтобы было смешней. — Примеч. авт.».




 Г. ГЕРМАНСКИЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭПОС


 (1200 -1215)
 Речь идет о Гартмане фон Ауэ (1168 — 1210), авторе написанных по образцу Кретьена де Труа (а опосредованно — по типу валлийских преданий) эпосов «Эрек» и «Ивейн», о Вольфраме фон Эшенбахе (1170 — 1220), авторе «Парцифаля», и о Годфриде Страсбургском (1170 — 1215), авторе эпоса «Тристан и Изольда», созданного по образцу Тома, а также об Ульрихе фон Затцикхофене, продолжающем вслед за Кретьеном развивать образ Ланселота. Как и французские труверы, немцы отодвигали фигуру короля Артура и «Проблему Британии» на второй план, сосредоточиваясь на фигурах рыцарей.
 Однако вклад немецких миннезингеров в Артуровскую легенду в основном состоял в попытках завершить «Персеваля» Кретьена и выяснить загадку Грааля. Наибольшая заслуга в этом принадлежит рыцарю Вольфраму фон Эшенбаху (он действительно был мастером меча, виртуозом копья, победителем множества турниров).
 Немецкие версии Артуровской легенды помогли шире распропагандировать миф в Европе — как в то, так и в гораздо более позднее время, когда наступил период нового увлечения Артуром, Граалем и Круглым Столом. Именно поэзия отечественных миннезингеров послужила основой оперы Рихарда Вагнера.
 Несомненно, что и в Польшу легенда об Артуре впервые пришла в немецкой языковой версии и переработке, ибо в Германии до наших дней Артура неизменно называют Артусом, а такая форма принята была раньше и у нас, в Польше, — и продержалась в названии известного «Двора Артуса» в Гданьске или в переводе Бой-Желеньского «Большого Завещания» Вийона («…Аргус, герцог Бретании храбрый…»). Лишь позже в Польше легендарного короля стали именовать «Артуран», а в Чехии он по-прежнему «Krai Artus», как и в Германии.
 XIV и XV века приносят дальнейшее расширение интереса к Артуру и Круглому Столу. В Англии создается роман в стихах «Гавейн и Зеленый Рыцарь», скорее всего произведение анонимного автора знаменитой «Жемчужины» «Имеется в виду Pearl Poet (XVI век), анонимный автор четырех произведений: „Жемчужина“, „Чистота“, „Терпение“ и „Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь“.». Томас Честр добавляет к «команде» рыцарей Круглого Стола «Сэра Лаунфаля», рыцаря, созданного по образцу «Ланваля» из баллады поэтессы двенадцатого века Марии Французской. Во Франции появляются два анонимных произведения и два новых героя. Первое «Perlesvaus Le Haut Livre du Graal», с главным героем Перлесваусом, второе — «Perceforest», объединяющее артуровский миф с историей Александра Македонского и вводящее в состав рыцарей Артура вышеназванного Персефореста («Продирающегося сквозь пущу»). Миф получает популярность также в менее связанных с легендой странах — Ланселот Озерный становится героем анонимного нидерландского эпоса. В Португалии (Кастилии?) другой анонимный автор лепит очередного «нового» героя легенды Амадиса де Гауля, или валлийца, именуемого также Рыцарем Непобедимого Меча. Повесть об Амадисе завоевывает популярность, она упоминается в «Дон Кихоте» Сервантеса. Под именем «Амадиджи» Амадис Галльский попадает в итальянскую поэзию (Бернардо Тиссо).
 Ну и наконец пришел час лавровых венков и короны, час самой полной и самой известной версии повествования о «Короле Альбиона» и его рыцарях. В лето Господне 1485-м рыцарь Томас Мэлори окончил работу над делом своей жизни «Le Morte d'Arthur» («Смерть Артура» — не путать с аналогичным названием одной из частей «Цикла Вульгаты») «Вообще-то 1485 год не окончание работы, а публикация. Окончена книга в 1469 году.». Это нерушимый памятник легендарному королю и прекрасным, добропорядочным минувшим рыцарским временам. Следует знать, что большая часть произведения была создана автором в темнице, в которой благородный рыцарь Мэлори отсидел несколько добрых десятков лет за.., вооруженное нападение и изнасилование женщины.
 Мэлори собрал и использовал все, что создали его предшественники, поэтому неудивительно, что «Смерть Артура» так объемиста и полна, а местами даже грешит избыточностью. Меж тем за решетками узилища кипела братоубийственная, кровавая и жестокая война Двух Роз, в которой рыцарские идеалы и достоинство расползались в крови, грязи и мерзости полей битв Уокфилда, Босворта, Барнета и Тьюксбери. Поэтому нет ничего странного в том, что произведения Мэлори переполняют ностальгия, тоска и пронзительное memento mori.
 «Смерть Артура» — книга, прекрасно и мастерски написанная, представляющая собой один из самых любопытных примеров английской прозы вообще. Она также побила все рекорды, которыми мало какая книга — кроме Библии — может похвалиться. С момента издания в 1485 году в известной в то время по всей Европе типографии Уильяма Кэкстона в Вестминстере и по сей день «Смерть Артура» ни на минуту не была «out of print» «ни в печати, ни в продаже (англ.).» — не было такого момента, чтобы эту книгу где-нибудь да не печатали и не продавали. Правда, от первоначальной версии Мэлори осталось немного. Достаточно сказать, что авторского текста не видел ни один человек — уже Кэкстон при первом наборе порвал рукопись и изменил последовательность разделов (книг). С той поры книгу перерабатывали многократно — редактировали, перередактировали, сокращали, переписывали наново, отрабатывали новые версии на основе якобы найденных манускриптов, заменяли на версии для детей малюсеньких, малых, средних и выросших, переделывали в оперу и фэнтези, а фэнтези в мюзиклы, и наконец, из нее сделали фильм и переработали в фабулярную игру role playing game. Таким образом, «Смерть Артура» стала классикой, а нарисованная в версии Мэлори картина закрепилась как обязательный, классический образ мифа об Артуре.
 Да, именно обязательный. Литература полностью вытеснила историю и реальность — если, конечно, принять, что Артур — лицо реальное. Рассуждения «историков» и «реалистов» мы слушаем без удовольствия либо с ходу отметаем. А, пусть себе болтают, что, мол, у Камелота, если он вообще существовал, не могло быть высоких стен и стрельчатых, расцвеченных знаменами башен, а напоминал он скорее всего холм, на вершине которого за деревянным частоколом стояла крытая соломой хибара. Пусть говорят, что Артур, Ланселот и Гавейн не могли в V-VI веках носить полных пластинчатых лат и шлемов с подвижными забралами, что носили они в лучшем случае примитивные кольчуги либо римские лорики «панцирь из кожи с медными бляхами.», надетые на бараньи кожушки и шерстяные тартаны «шотландская шерстяная ткань в разноцветную клетку.»; что «рыцарский турнир» был для них понятием абсолютно неизвестным, а ни один из принимаемых нами сегодня за добрую монету рыцарских обычаев либо церемониалов (например, посвящение) не существовал даже в зародыше. Что состязания на пиках, этот столь любимый нами зрелищный вид рыцарского поединка, был во времена Артура совершенно невозможен — в Европе в те времена еще не знали стремян, без которых такая борьба неосуществима, и еще не изобрели пустотелых пик, которые можно было бы крушить. Наконец, что «сэр Ланселот» или «сэр Гавейн» не могли быть никакими «сэрами», ибо титул этот (равно как и саму идею рыцарственности, какую мы сейчас имеем в виду) принесли в Англию лишь норманны Вильгельма Завоевателя…
 Пусть «реалисты» твердят, что хотят и сколько хотят, мыто знаем лучше! Литература — всегда права! Если б не Гомер, мы не только не ведали бы, как проходила осада Трои, а и вообще б не знали, что такое событие «имело место быть». Ни один историк не помог нам представить себе Рим Августа, Калигулы и Клавдия так, как это сделал Роберт Грейвс. О том, что творилось в России в 1812 году, мы знаем из романа Толстого. Образ Польши времен Мешка и Болеслава Храброго знаем из Бунша и Голубева, Первый Крестовый поход и завоевание Иерусалима — от Коссак-Щуцкой, а о польско-казацких войнах и шведском нашествии нас исчерпывающе информирует Сенкевич. И так далее.
 То же самое и с артуровским мифом. Все было так, как написано в «Смерти Артура» Томаса Мэлори.., вернее, в той переработке Мэлори, которую мы читали.
 Шутки в сторону. Ясное дело, именно «историки» и «реалисты» правы. Кретьен де Труа и Мэлори фантазируют и украшают факты. Артур был бриттом, кельтом. Его истинный образ и история могут содержаться только и исключительно в оригинальных кельтских преданиях. Преданиях, источники и корни которых скрываются в кельтской мифологии. Еще до того, как Мэлори начал работать над «Смертью Артура», около 1400 года свет увидел первый анонимный полный сборник основных валлийских легенд и мифов. Английского перевода — и популяризации — сборнику пришлось еще малость подождать: лишь в 1849 году леди Шарлотта Гест осуществляет перевод и дает сборнику название «Мабиногион» (или «Руководство для молодого барда») «Перевод на русский — неполный — под названием „Мабиногион — волшебные легенды Уэльса“, сделанный В.В. Эрлихманом с его же вступительной статьей и примечаниями, выпустил в 1995 году научно-издательский центр „Ладомир“.».
 В вошедших в состав «Мабиногиона» многочисленных повествованиях (так называемых ветвях) король Артур видится как бы иначе. Настолько «как бы», что его трудно распознать, ибо это Артур валлийский. И как таковой, пожалуй, настоящий. Среди его спутников мы тоже увидим настоящих, носящих истинные, еще не исковерканные имена: Kei (Кэй), Bedwyr (Бедуир), Gwalchmei (Гвальхмей), Gwalchfaved (Рвальхфавед), Peredur (Передур), Owein ар Urien Rheged (Овейн, сын Передура Регедского), Trostan ар Tallwch (Тристан, сын Таллуха), Geneint ар Erbm (Герайнт, сын Эрбина). Мы знакомимся с настоящими родителями Артура, носящими имена Uthr Bendragon u Eigr ferch Amlawdd (Утер Пендрагон и Эйгр; дочь Амлаудда) «Патроним „ар“ (ап) означает сын, а „ferch“ (ферх) — дочь. — Примеч. авт.». Есть и королева, супруга Артура, — она носит имя Gwenhwyfar ferch Orgyrvran (Гвиневера — Гиневра, дочь Оргирврана). Есть и мудрый советник, друид Taliesin Pen Berydd (Taльесин Пен Беридд). А волшебный меч короля? Есть, а как же. Он зовется Caledvwlch (Каледвульх). Попробуйте это выговорить, и вам станет ясно, почему Джефри Монмаутский предпочел название «Калибурн», а Мэлори «Экскалибур».
 В 1066 — 1230 годах, как я уже упоминал, были в моде песни кельтских бардов. Можно спокойно предположить, что все (либо почти все) авторы очередных версий артуровского мифа хоть мало-мальски да знали предания и валлийские триады «Триада была основной очень популярной поэтической формой в Уэльсе. Она исходила из принципа тройки: три героя, либо три события в акции, либо три утверждения или морали, либо три строки строфы. Триады дают нам самые старшие образцы валлийской поэзии, некоторые из них считаются не менее старыми, чем сам язык. Вот пример одной из триад (перевод мой, разумеется, с английского перевода):
 Три изумительных победных пира видела Британия:
 Пир Касваллауна после изгнания Юлия Цезаря, Пир Аврелия Амброзия после победы над саксами И пир короля Артура в Каэрлеоне на Аске. Примеч. авт.»,
 так что немножко ориентировались в британских легендах. А предания и легенды кельтов уходят корнями в поверья и мифологию. Чтобы лучше понять артуровский миф, следует и нам немного разобраться в кельтской мифологии.




 ПАНТЕОН ДРЕВНИХ БРИТТОВ -КОРНИ ЛЕГЕНДЫ


 Пантеон британских кельтов, тех, что из Уэльса и Корнуолла, богат и — учитывая родственные связи между богами — немного сложноват. Проблему дополнительно затушевывает тот факт, что порой довольно трудно выделить богов среди полубогов либо смертных героев и наоборот. Боги и герои — равноправные персонажи преданий и эпосов, а богов (и героев) в Британии (как и в Ирландии) чтили в основном через песни бардов. Освящение и культ «через поэзию» были характерны для британских кельтов, потому-то так мало обнаруживается иконографического материала, который мог бы подкрепить наше современное представление о верованиях того народа.
 Основная пара бриттских солярных божеств — это Мать Богов Дон (Дона) и ее супруг Бел (Бели). Дон, несомненно, аналог ирландской (гоидельской) Дану, а потомство Дон и Бела соответствует почитаемому в Галлии Белинусу.
 Дети Дон и Бела — это Нудд Среброрукий (божество лунарное) и Гованнан (божество кузнец, Гефест), а также Арианрод («Серебряное Кольцо») и мудрый Гвидион, друид богов, представляемый так же, как валлийский Прометей, поскольку он заботился о благе людей и опекал их. Ментором и опекуном Гвидиона был божеский мудрец Мат, сын Матонви, брат Дон.
 Мифология связывает Арианрод и Гвидиона любовными узами, плодом которых явился самый главный бог бриттов, валлийский Феб и Аполлон, бог света и солнца, урожая, патрон всяческих ремесел и искусств Ллеу Ллау Гифес, аналог ирландского Луга (Lugh Lamhfada).
 Одним из главнейших центров культа Ллеу-Луга был Лугудунум, Каэр Лиал, то есть Замок Ллеу, теперешний Карлайл.
 Однако, поскольку не бывает солнца без тени, другим сыном Арианрод и Гвидиона оказался Дилан, злой и мрачный Сын Волн (кельты неразрывно связывали силу Тьмы с силами Моря).
 Сыном лунарного Нудда был Гвин (вопреки имени — Гвин значит «Белый» — сын Нудда являлся мрачным богом битв и Смерти, владыкой валлийских злых духов — Тилвит Тег). Гвин (в Корнуолле именовавшийся Мелвасом, а в Сомерсете Аваллахом) был охотником. Ловцом душ умерших, проносящимся через страну ночью на своем призрачном коне. Как таковой он явно был прототипом знакомого по более поздним легендам Эрна-Охотника.
 Другая группа богов (тоже лунарных) идет от Ллира, господствующего над морями. Основным местом культа Бога Морей был Каэр Ллир, позже называвшийся Ratae Coritanorum, а еще позже Ллир-Кестре, теперь же Лейчестер. У Ллира было две жены. Одна — Пенардун, дочь Дон (символическая уния светлого Солнца и мрачного Моря), вторая, не менее символичная, Иверидд (Эриу, сиречь «Ирландия»), Пенардун родила Ллиру дочурку Греудилад и сынка Манавиддана. «Ирландия» Иверидд была матерью гиганта Брана — «Ворона» и Бранвен («Белогрудой»).
 Кельтским Аидом, иным миром, Страной Ворожеек («Страной Чаровниц»), именуемой Антоном (Annwvyn), правил хтонический бог Араун, которого позже заменил. Пуйл, смежный, князь Дифеда, супруг пригожей Рианнон — «Великой Королевы». Их сыном был Придери. Божества из Аннона были враждебны детям Дон, зато дружески относились к детям Ллира. Валлийский Аннон в отличие от греческого Аида был страной прекрасной, в сказках он сохранился как Страна Волшебниц (ворожеек, чаровниц. Faerie, Fairy Land). И еще одно существенное различие между Анноном (Аннуином) и Аидом: граница между миром реальным, живым и страной чар и теней у кельтов была очень тонка, пересечь ее смертному чрезвычайно легко. Никакого Цербера, охраняющего врата, а Стиксом может оказаться любая речушка в первом же попавшемся на пути валлийском лесу. Однако легко войти не значило легко выйти — время в Faerie течет значительно медленнее, чем в реальном мире, а обитатели неохотно расстаются с гостями.
 Кельтская мифология — в основном повествования о любви богов, их соперничестве и борьбе. Так что перед нами история борьбы Пуйла с владыками кельтского Аида, увенчавшаяся завоеванием прекрасной Рианнон и получением титула «Князь Бездны» (Pen Annwvyn). Перед нами история любви Гвина, сына Нудда и Кревдилад — дочери бога моря Ллира «Шекспир, следуя по стопам Джефри Монмаутского, использовал Llyr'a (Ллира) для сотворения короля Lear'a (Лира), а Кревдилад переделал в его дочь Корделию. — Примеч. авт.». Перед нами конфликт Света и Мрака в личностях двух братьев — Ллеу и Дилана. В конце концов Дилан погибает от пики своего дяди Кованнана, а морские волны стенают после его смерти (до наших дней валлийцы называют шум прибоя в устьях рек «стонами Дилана»).
 Одной из любопытнейших — и невероятно важных для более позднего артуровского мифа — является история Гвидиона и Арианрод. Их любовная связь коротка и не оставляет приятных воспоминаний (в соответствии с некоторыми мифологическими версиями Гвидион овладел Арианрод силой). Родившегося у них сына, будущего бога солнца, Арианрод ненавидит до такой степени, что насылает на него три страшнейших заклятия, какие только могли пасть на кельта: мальчик не должен иметь имени, носить оружия и иметь жены из крови и костей. Хитрый Гвидион, воспользовавшись своими форгелями, делает так, что Арианрод вынуждена снять два первых заклятия — сама дает сыну имя Ллеу Ллау Гифес — «Твердая рука» и сама же вооружает его. А вот с третьим заклятием Гвидион и Мат, сын Матонви, управляются сами, создав своим могущественным искусством женщину из цветов. Женщина, названная Блодьюведд («Цветочное Лицо» или «Лицом подобная цветам»), становится женой Ллеу и чуть не причиной его гибели. Неверная и коварная, прямо-таки истинная Далила, она хитростью выманивает у мужа секрет живительной силы и подставляет супруга под коварный удар любовника. Но мудрый чародей Гвидион не дремлет, спасает Ллеу, а Блодьюведд жестоко наказывает: превращает ее в сову, птицу, обреченную на вечную ночь и вечное одиночество среди других птиц.
 Есть также рассказы о яростных битвах богов. Гигант Бран, сын Ллира, гибнет во время трагического и кровавого похода на ирландцев. Его отрубленная голова становится чем-то вроде талисмана и божеской прорицательницы. Его сестра Бранвен (во время трагического приключения бывшая женой короля Ирландии) умирает, ибо сердце разрывается у нее при известии о количестве погибших из-за нее воинов. Что же до Брана, то интересно, что культ его отрубленной головы сильнее культа его самого. Лишь после декапитации Брана начинают титуловать Благословенным, а голову именуют «Достойная Голова» (Urddawwl Ben) либо «Чудесная Голова» (Uther Ben). Закопанной на месте теперешнего Лондона голове Брана предстоит обеспечивать урожаи и предостерегать от грозящих Острову нашествий и поражений «По древней валлийской легенде, король Артур выкопал голову Брана, дерзко утверждая, что обойдется без предупреждений и тревог, любого агрессора победит сам, без божеской помощи. Это действие — как доказала история — погубило и короля, и Британию. — Примеч. авт.».
 Придери, сын Пуйла, унаследовавший потусторонний мир, вечно интригует (его имя означает «Хлопоты») и часто делает это совместно с Манавидданом, сыном Ллира, — в валлийских сказаниях они образуют исключительно отвратную парочку (союз Мрака и Моря). Несмотря на это, они, похоже, остаются любимыми героями валлийцев. Женой Придери становится Кигва, овдовевшую же мать Придери выдает за своего дружка Манавиддана. С той поры вся четверка
 — Придери, Кигва, Манавиддан и Рианнон — неразлучны.
 Другие боги точат зубы на чародейский артефакт, которым владеют Пуйл и Манавиддан, — Котел Вдохновения и Внушения. Чтобы добыть Котел, Гвидион пробирается во «Вращающийся Замок» (Caer Sidi), но его хватают и упекают в темницу. Наконец в финальном символическом поединке Света и Тьмы Гвидион побеждает и убивает Придери.
 Приведенный выше (кратко и поверхностно) пантеон кельтов Альбиона не исчерпывает всего богатства верований, ибо практически не было такого уголка в Корнуолле и Уэльсе, где ни почитали бы каких-нибудь собственных «genii locorum» «местных духов (Лат).». Священными и персонифицированными были источники, реки, озера, дубравы и горные вершины, всего не перечислишь. Кроме того, множество богов привнесли и привили на британском грунте римляне, разместив здесь чуть ли не весь свой классический пантеон, со временем обогащенный культом Кибелы, Изиды и Митры. В Британии почитали галлийских божеств — Эпону, Неметону, Белиноса, Сильвана, Кернуна и Кериддвен. Вероятно, существовали и перемешивались с верованиями кельтов также какие-то остатки малознакомых верований пражителей Острова (иберов), например, культ жуткого Кромм Круаха в Ирландии.
 Связным же между мирами богов и людей была характерная для кельтов каста друидов.
 Мы помним из Роберта Грейвса, как друиды очаровали Клавдия во время британской кампании, как он восхищался их огромным влиянием на общество, их таинственными мистериями, тайным знанием и искусством этих «людей дуба и омелы», или «дубарей». Название «друид» (опирающееся на индоевропейский корень «dr», «drus») берет начало от кельтских слов «drui», «daur» и «derwen», означающих «дерево», «дуб», отсюда в современном английском слово «tree», а во всех славянских языках слова «дерево», «drzewo» и «drewno».
 Друиды были особой кастой духовных вождей кельтских народов и племен. Друид объединял в себе функции верховного жреца, советника, законника, арбитра, оракула, медика, теолога, ученого, историка и хрониста. В древнем кельтском обществе или племенной группе власть друидов была колоссальной и непререкаемой, они совершенно не подчинялись какой-либо светской власти, и их не обязывали никакие сервитута в отношении владык. Кстати, ни один кельтский вождь не отважился бы усомниться в совете друида — он обязан был ему безусловно следовать под угрозой «экскомуники», что означало полную гражданскую смерть, поскольку выводило такового из-под защиты общества.
 Друиды образовывали герметично замкнутую касту — об их внутренних проблемах в принципе не известно ничего. Значение их обрядов и мистерий (в том числе жертвоприношения людей и животных, сжигаемых живьем) до сих пор остается загадкой и полем для бесчисленных спекуляций. Зато известно, что они делились на три основные группы: друидов (или мудрецов и судей), филидов (которых Страбон называл «vates», то есть вещунов и пророков), а также бардов, в обязанность которых входило знание всех основных мифов и искусство их художественной интерпретации перед собравшимися слушателями. Иначе говоря, три эти группы поделили между собой такие сферы, как мудрость, обычай и закон (друиды), знание, в том числе тайное, и ворожба (филиды) и поэзия, соединенная с пропагандой и хроникерской работой (барды) «Некоторые источники (например, Кэмпбелл) классифицируют друидов несколько иначе — выделяют прорицателей (vates), а филидов отождествляют с бардами. Расхождение, мне кажется, проистекает из трактовки бардов либо исключительно как интерпретаторов, либо одновременно и творцов. Таким образом, друида, творящего поэтические произведения под влиянием божественного вдохновения, следовало бы считать филидом, а интерпретатора чужих произведений — бардом. — Примеч. авт.».
 Самыми известными бардами Британии (филидами?) были полулегендарный Мирддин Эмрис, Талиесин Пен Беридд и Аневрин. Именно им приписывают авторство многих героических песен и валлийских повествований — в том числе древнейших памятников литературы Уэльса «Черной книги из Кермартена» (XII век), «Книги Талиесина» (XIV век) и «Книги Аневрина» (XIII век), а также неисчислимое множество триад. Разумеется, жили и творили эти барды значительно раньше, в V — VI веках.
 Приведенные выше сведения, конечно же, представляют собою колоссальное сокращение, невероятно фрагментарную трактовку этой любопытной мифологии. Заинтересовавшихся я отсылаю к специальной литературе «Далее автор приводит достаточно обширный перечень работ, которыми он пользовался. Это „Mythology“ Томаса Бальфинча, „Celtic Myth and Legend, Poetry and Romance“ Чарльза Сквира и „Мабиногион“. Тем, кто захотел бы ознакомиться с литературой фэнтези, автор рекомендует цикл романов Эванжелины Уолтон, соответствующих ветвям „Мабиногион“ („Prince of Annwn“, „The Children of Llyr“, „The Song of Rhiannon“ и „The Island of the Mighty“). Несколько фрагментов ветвей „Мабиногион“ почти дословно приводит Стивен Льюхед в своем „пендрагонском“ цикле („Taliesin“, „Meriin“, „Artur“) и продолжает в очередном цикле, который составляют тома „Song of Albion“, „Paradise War“, „Silwer Hand“ u „Endless Knot“). Патриция Ko-нелли-Моррисон написала посвященную миру верований кельтов четырехтомную сагу „The Copper Crown“, „The Throne of Scone“, „The Silver Branch“ и „The Hawk's Grey Feathers“, а Алан Гарнер — роман „The Owl Service“, посвященный легенде о Блодьюведд. Гоидельские „дети Дану“ („Tuatha De Danann“) и бриттские божества появляются — закамуфлированные под инопланетян, но легкоузнаваемые, в написанной Джулиан Мэй „Саге об и янанниках“ („The Many-Coloured Land“, „The Golden Tore“, „The Nеn Born King“ и „The Adversary“). 0 кельтских верованиях и друидских ритуалах многое можно узнать из „Туманов Авалона“ Марион Зиммер Брэдли, а также из ее новой книги „The Forest House“.».
 В 1100 — 1150 годах, когда рухнула плотина, эта локальная до того кельтская легенда разлилась по Европе сотнями версий и переработок. «Matiere de Bretagne» начала приобретать универсальный характер, набирать оттенки и расцветки, отражающие состояние умов, стала выражать современные беспокойства и интересы Европы. А интересами этими в те времена были три фундаментальные, хоть и яростно соперничавшие проблемы — религия, рыцарственность и любовь.




 АРТУР — ХРИСТИАНИН ИЛИ ЯЗЫЧНИК?


 РЕЛИГИОЗНЫЙ АСПЕКТ МИФА
 Во что верил Артур?
 До прибытия римлян душами бриттов управляли друиды от имени богатейшего и красочного кельтского пантеона. Потом появились римляне. Эти, как известно, были религиозно терпимы и.., адаптативны. Кельты чтут бога Бела? А почему бы и нет, ведь это тот же Юпитер. Что? Отдают почести Дон, Бригит, Морриган, Эпоне и Кериддвен? Воплощениям Великой Матери? Порядок, они ведь не что иное, как наши Юнона-Минерва-Диана-Венера, мы, римляне, их тоже почитаем. Да и о Кибеле и Изиде не забываем. Бог Ллир? Позвольте, так это же Нептун, кто еще?
 В отношении друидов римляне были менее толерантны. Во-первых, друиды неустанно раздували тлеющие зародыши бунта и слишком часто им удавалось их раздуть во вполне приличное пламя. Друиды подзуживали Кимбелина, Карактака, Каттигерна, Боудикку и Катримандую, а ведомые ими воины впадали в знаменитое кельтское боевое неистовство, превращались в настоящих берсеркеров. Во-вторых, римляне были «цивилизованными», а друидам случалось изготавливать из ивы клетку-чучело, ужасного «Wicker Man'a», запирать внутри нее людей (позже — животных) и сжигать живьем, принося в жертву богам. Таких друидов, как пишет Тацит в «Анналах», «брали на меч». Из многочисленных друидских погромов наиболее известна пресловутая резня на острове Мона (Англси) в 61 году от Р.Х. Так родилась традиция, сопровождающая человечество по сей день: нецивилизованных убивцев надлежит перебить цивилизованным образом. Да здравствует цивилизация! Ура!
 Резню на острове Мона и подзуживаемые друидами антиримские бунты бриттов в 61 — 78 годах от Р.Х. описывает Марион Зиммер Брэдли в своей новой книге фэнтези «The Forest House».
 Римляне, как было сказано, сидели на Острове четыре столетия. За это время в Риме тоже кое-что изменилось. При Нероне христиан бросали львам на растерзание (тоже мне — религиозная терпимость!), апостола Петра-Рыбака распяли головой вниз (64 год от Р.Х.). А уже примерно через четверть тысячелетия (в 313 году) Константин Великий оглашает Миланский эдикт, запрещающий преследования христиан и гарантирующий свободу вероисповедания. А вскоре после этого, в 380 году, при правлении Феодосия (тоже, разумеется, Великого) христианство становится в Риме государственной религией. В 392 году Феодосии запрещает всяческие политеистические таинства по всей Римской империи. В римских провинциях тоже. (Стало быть, и в Британии?) Несомненно, в Британии тоже, но не тотчас, не полностью. Да и в Риме тоже не в одночасье церкви построили. Старые боги так легко не сдаются. Перед Феодосием, к слову сказать, был ведь и Юлиан Отступник. В провинции Британия, далеко от «центра» и аппарата, принуждающего принимать новую религию, этот процесс скорее всего протекал еще медленнее. Утверждать, будто все стоящие в Британии римляне и ассимилировавшаяся с ними часть местного населения в один день, как один человек приняли крещение, было бы не совсем правдоподобно.
 Не следует также забывать, что оппозиция друидов и кельтских бриттов не ослабевала ни на минуту. Живущие в горах Уэльса и Корнуолла приверженцы старого порядка, почитатели Бела и Дон, Ллеу, Нудда и Ллира, не позволили навязать себе Юпитера и божественный культ кесарей, а значит, им случалось не раз изгонять на все четыре стороны миссионеров с крестом.
 Но вот римляне ушли. И что? Кельтские ортодоксы и друиды, несомненно, возносили благодарственные молитвы Белу и Ллеу, как знать, может быть, на радостях распалили огонь под заполненным людьми «Уикер Меном». Но «правоверные» римляне, такие как Аврелий Амврозий, наверняка стали христианами. Кстати, покровитель Артура Эктор носит римское, а значит, христианское имя…
 Что до самого Артура, то некоторые английские историки считают, что он не очень-то ладил с тогдашней Церковью, а доказательство усматривают в том, что ни уже названный выше Гильдас, основной церковный хронист того периода, ни Беда Достопочтенный (673 — 735), автор «Historia Ecclesiastica Gentis Anglonim», об Артуре вообще не упоминают. Оба пишут о победе бриттов под Бадоном, а в те времена (да и в более поздние тоже) победы всегда были «персональными» и никогда — коллективными! Так почему же церковные хронисты замалчивают имя победителя? Да потому, говорят историки, что церковным хронистам он был неудобен. Неблагонадежен. У него были — как это называют теперь — не вполне урегулированные отношения с религией.
 Так с каким же кличем на устах рыцари Артура шли на саксов, почитателей Вотана? «Помоги, Иисусе Христе»? А может, «Направь мой меч, Великая Богиня»? Или, возможно, одни кричали так, а другие этак? И у Ненния, и у Уильяма Малмсберийского можно прочесть, что во время битвы у горы Бадон, когда Артур «собственноручно» укокошил больше девятисот человек, на его щите красовалось «изображение Пресвятой Девы Марии, Матери Христовой». Но и Ненний, и Уильям писали в те времена, когда потомки почитателей Вотана, теперь уже англосаксы, давным-давно (в 598 году) крестились и другую картинку просто неприлично было изображать на щите легендарного короля. В хронике, разумеется. А что, если духовными наставниками бриттов в борьбе с саксами и Вотаном были все же друиды с Мерлином (Талиесином) во главе? Не была ли, случайно, картинка, намалеванная на щите Артура, изображением Великой Богини Дон? Или чудовищной богини войны и резни Морриган? Либо Кариддвен или Эпоны, непорочного воплощения Великой Богини? В соответствии с текстом «Вульгаты» во время боев с язычниками саксами все союзные Артуру короли дрались осененные «белым штандартом с красным крестом», штандарт же самого короля, кроме названного креста, был дополнительно украшен изображением красного дракона — символа исключительно языческого «Красный Дракон — теперешний герб Уэльса, его британское происхождение бесспорно. Что же касается красного креста, то это был герб крестоносцев, установленный после синода в Клермоне (1095 г.) папой Урбаном II как символ рыцарской борьбы за веру. Ведь красный крест нес на щите легендарный Святой Георгий Кападокийский, патрон рыцарства. Отсюда также в религиозно подретушированной „Вульгате“ появился этот знак и на артуровских штандартах. Когда же около XIV века Георгий стал официальным покровителем Англии, красный крест признали „английским“, что также подогнали под Артуровскую легенду, поместив этот знак на штандарты, щиты и туники самого Артура и многочисленных рыцарей Круглого Стола. — Примеч. авт.».
 Я отнюдь не ищу неопровержимых доказательств тому, что Артур был язычником, ибо даже при всем желании не нашел бы таковых. В V и VI веках Ирландия и Британия были уже твердо христианскими. Св. Патрик (390 — 461-й), патрон и апостол Ирландии, начал миссионерскую деятельность в Ольстере в 432 году, а св. Ниниан Сольвейский (360? — 432-й), апостол шотландский, обращал пиктов в истинную веру уже на переломе IV и V веков. Святой Колумба (521 — 597-й), основатель знаменитого монастыря на острове Иона, продолжатель дела Ниниана, был почти современником Артура. Жил в одно время с Артуром и был почти столь же легендарным, как и Артур, патрон и епископ Уэльский святой Давид, который умер около шестисотого года. Британская церковь уже в III веке имела и почитала своих мучеников: святого Альбана (? — 303?), обезглавленного римлянами в Веруланиуме, на том месте, где сейчас расположено аббатство святого Юлия и святого Аарона. На переломе III и IV веков в Британии подвизался полулегендарный святой Георгий. Однако легенда об убийстве им дракона возникла лишь в VI веке, да так эффективно, что с XIV века Георгий быстро возвышается до уровня патрона Англии. Легенда легендой, но в IV веке британская церковь была уже настолько сильна и признана, что ее представители ездили на синоды в Арле (313 год) и в Римини (359 год). Теми же годами датируется епископство в Эбуракуме (Йорке), вероятнее всего, самое старое в Англии. Христианизация и распространение веры протекали в Британии — по утверждениям историков — очень разумно, прямо-таки ловко, вполне приемлемым и легким для приятия варварами-кельтами методами. Миссионерам мало мешали старые боги, они даже считали полезным, когда слушатель, внимая словам Евангелия, стоял, прислонившись к кромлеху. Языческих верований не преследовали и не отвергали скопом. Яснее всего это видно на примере тонкой и тактичной деятельности святого Колумбы с острова Иона, обращавшего пиктов в 563 — 590 годах. Видя, что пикты одаряют божескими почестями источники и ключи, святой муж не вопиял, не плевался, не проклинал и не пытался пикетировать источники. Он втихую кропил их святой водой и изгонял дьявола. Таким манером он, как утверждают его агиографы, окрестил триста различных источников. Пикты продолжали почитать источники, не подозревая, что те уже давным-давно не языческие, а освященные! Хитро?! Методом святого Колумбы, который я предлагаю назвать «родниково-ключевым», Бригита, гоидельская богиня огня, превратилась в святую Бригаду из Килль Дара, Бран — в святого Бриана и святого Брендана-морехода, а его сестра Бранвен — в национальную христианскую святую Бринвен, покровительницу влюбленных. Кстати сказать, национальных святых понаделали несметное множество: были Кадог, Коллен, Дифан, Эйгам, Мохими, Таило, Кильгеран, Ллаудог, Кинидр, Тавлидогг и так далее. Беатификации (национальной, разумеется) дождались даже.., два рыцаря короля Артура — Герайнт и Мабон. Только два, других я не обнаружил, а жаль. «Святой Ланселот», к примеру, тоже звучало бы прелестно.
 Шутки в сторону — из сказанного следовало то, что я считаю бесспорным историческим фактом: обращение в христианство и его распространение в Британии проходило спокойно, терпеливо, бесконфликтно, поразительно и беспрецедентно терпимо. В других уголках мира веру в Христа внедряли мечом и дубинкой, от идолопоклонничества, политеизма и культа «старых богов» отучали смертными казнями, за нарушение поста выбивали зубы, идолы (порой вместе с их почитателями) сжигали. В Британии этого не было. Ибо следует знать, что христианство в Британию пришло не непосредственно из Рима, а из Ирландии. Веру насаждала в Британии очень нетипичная христианско-кельтская церковь и ее кельтские миссионеры «Ирландия (в соответствии с легендой и традицией) была крещена св. Патриком в V веке, но известно, что уже до Патрика на Изумрудном Острове подвизались иные ревнители веры, в том числе известный епископ Паладий. Патрик пришел на подготовленную почву и просто-напросто довершил дело предшественника. Очевидно, что из этих-то предшественников и набирались миссионеры, которые еще в римские времена отправлялись в Британию и Шотландию, например, вышеупомянутые св. Ниниан и ев Колумба. — Примеч. авт.».
 Таким образом, в доартуровской Британии именно кельтские христиане обращали кельтских же язычников, потому-то дело у них шло так славно и эффективно.
 Уже упоминавшийся монах Гильдас (вернее, конечно, Гильда!) пишет (в VI веке) о «языческих верованиях, идолах и друидах» как о давно минувших, забытых и канувших в небытие явлениях. В VI веке Британия, если верить Гильдасу, была уже полностью христианской. Судя по самым старшим из известных версиям легенды, у Артура был придворный епископ по имени Бедвини. Джефри же Монмаутский именует придворного епископа Артура Дубрицием и идентифицирует его со святым Дифригом, фигурой вроде бы аутентичной. И Артур мог — повторяю: мог Артур быть христианином, причем образцовым. Борьба же с саксами могла также означать Крестовые войны — борьбу прибывшего из кельтской Ирландии Христа с Вотаном, явившимся из-за Северного моря чужаком-агрессором. Вполне возможно, что Гильдас и Беда, вопреки мнению англосаксонских историков, могли умалчивать об Артуре по совсем иным, внерелигиозным причинам.
 Как было в действительности, мы не знаем и никогда не узнаем. Можем только предполагать, и в этом нам помогают авторы артуровских фэнтези, например, Марион Зиммер Брэдли в своих «Туманах Авалона». К этой книге мы еще обратимся не раз.
 Если же руководствоваться текстами «Вульгаты», либо «Смерти Артура», то все сомнения должны рассеяться. Все, что совершали Артур и его рыцари, они творили с именем Бога. Бога просили. Бога благодарили. Богом клялись и ругались — словом, находились на грани тяжкого нарушения второй заповеди. Они бесконечно бегали в часовню и падали на колени. Мало того, за ценными указаниями обращались к архиепископу Кентерберийскому, что довольно забавно в свете двух фактов: географического и исторического. Кентербери (Durovernum Cantiacorum) лежит в Кенте, рядышком с Дуврским проливом, а во времена Артура эта территория принадлежала саксам, так что если там и существовал какой-то храм, то скорее всего — капище Вотана. И во-вторых, первым архиепископом Кентерберийским стал святой Августин, впоследствии патрон Артура в бою под Камланном. Но «трудился» святой Августин в скромной церквушке, потому что знаменитый собор-то построили лишь в 1017 году. Причем построил его отнюдь не Артур, а.., именно саксы, вернее, их потомки, не исключено, что на месте давнего храма Вотана. Поскольку язычники-саксы побили христианских (возможно) бриттов, но вскоре после этого приняли христианство. Однако на сей раз уже не от Ирландии, а от Рима. По чисто римскому, непорушенному «кельтизмом» канону «Крещение саксов инициировал папа Григорий II. В 597 году с миссией в Британию отправился св. Августин (? — 631). Этого святого, патрона Англии, не следует смешивать со знаменитым св. Августином (354 — 430), тем, который „породил“ августинцев. Св. Августин Английский вскоре по прибытии на Остров крестил Этельберта, короля Кента, и заложил собор в Кентербери. В 604 году возник епископат в Рочестере. В том же году крестили королевство восточных саксов (Эссекс) и начали строительство кафедрального собора Св. Павла в Лондоне. В 625 году Этельборга, дочь Этельберта из христианского уже Кента, вышла замуж за Эдвина, языческого пока что короля Нортумберленда, и принудила его принять христианство, да так эффективно, что он даже попал в святые. Святым был и наследник Эдвина, король Освальд, который в компании со св. Алданом и св. Катбертом укрепил в Нортумберленде христианство и построил знаменитый, существующий по сей день монастырь в Линдесфарке.
 Но даже крещеные саксы не забыли своих давних богов. Тиу, Вотан, Тор и Фрея дожили в английском языке до наших дней — в названиях дней недели: Tuesday, Wednesday, Thursday, Friday. — Примеч. авт.».
 Очередным примером набожности Артура и его свиты, который можно при желании отыскать в «Вульгате» и у Мэлори, является то, что все серьезные события и торжества происходили в церковные праздники либо накануне их — доминирует День Очищения и Троицын День (Пятидесятница). Согласен. Так, конечно, могло быть, да скорее всего так оно и было. Только дело-то в том, что, например. День Очищения — это кельтский Имболк (Imbolc) — праздник приближающегося конца зимы, а Троицын День — это кельтская мистерия Бельтайн (Beltaine), торжественная церемония полного расцвета весенней природы. Имболк и Бельтайн, равно как Самайн (Samhain) — то есть День всех святых — конец ноября «В.В. Эрлихман в примечаниях к своему переводу „Мабиногион“ называет другую дату праздника Самайн — 1 ноября.», и Ламмас (Lughnascad — начало августа, то есть День Успения Божьей Матери), в кельтских легендах имеют символическое значение — большинство имеющих последствия мифологических и легендарных событий случались именно в эти дни. Поэтому (независимо от истинной даты коронации) в оригинальных песнях валлийских бардов Артур становится королем во время мистерии Бельтайн. Языческую же мистерию Бельтайн миссионеры превращают в Троицын День. Нам это уже знакомо — это и есть тот самый «родниково-ключевой» метод, «запатентованный» святым Колумбой.
 Ну и что, скажут некоторые, возможно, Мэлори малость переусердствовал с архиепископом, может, у него перепугались Кентербери с Гластонбери, может, он спутал церковные праздники и языческие обряды! Но в том, что благочестивый рыцарь был набожным, Мэлори не преувеличивал. А ежели малость и преувеличил, то были тому причины, ибо Мэлори с ностальгией вспоминает времена, когда по прекрасному, счастливому, солнечному Альбиону разъезжали на своих рысаках благочестивые и набожные рыцари… Ох тосковал сэр Томас, тосковал, и не без повода.




 ИДЕАЛ БЛАГОЧЕСТИВОГО РЫЦАРЯ


 Я уже говорил о том, что «Смерть Артура» возникла в «часы презрения», которые принесла Англии кровопролитная гражданская война Йорков с Ланкастерами. Мэлори описывает благочестивых, благородных рыцарей, может быть, потому что на его глазах разыгрывается ужас войны Двух Роз, цареубийство, убийства тайные, убийства на эшафоте и убийства на поле боя, продажность и предательство, осквернение трупов побежденных противников, нарушение слова чести, пактов и законов войны, измывательство над правом убежища в церквах, невообразимая жестокость.
 Не лучше было и во времена возникновения баллад Кретьена де Труа, «Вульгаты» и героических эпосов. В континентальной Европе бушевали войны и царило предательство. Папы выкалывали глаза антипапам и приказывали возить покалеченных противников по городу, чтобы каждый мог полюбоваться. На юге Франции сотнями тысяч гибли альбигойцы, Прованс и Лангедок превратились в дымящиеся пепелища, изумительная культура этого региона вырубалась под корень. Вся Центральная Европа обратилась в бурлящий котел, в котором исходили паром попеременно папские армии, войска гвельфов и гибеллинов, германцев и англичан, Фридриха Барбароссы, Филиппа Швабского и дьявол знает кого еще. Эти армии воевали между собой, но истинный кошмар выпадал на долю жителей сел и городов.
 От этого кошмара имелось психическое противоядие — идеализированный образ благочестивого рыцаря без страха и упрека, несшего ковчежец с мощами на груди и Бога в сердце. Рыцарь, который перед боем молится, а после боя, лежа крестом, всю ночь проводит в часовне, с уважением относится к поверженному противнику, не поднимает руки на безоружного, не обидит ни женщины, ни ребенка… К тому, чтобы рыцарь был именно таким, призывали Джон Уикли, Ян Гус и Бернар Клервоский. А значительно раньше смутьянов, недостойных называться рыцарями, поносил уже знакомый нам Гильдас — им он посвятил свое произведение, ибо они-то и были «горем Британии» в названии его труда.
 Однако Гильдас имел в виду несколько иной тип рыцаря. В его времена рыцарство Британии воспринималось совершенно по-другому. Тип средневекового рыцаря и рыцарский кодекс чести, обычай или церемониал — материи абсолютно чуждые исходной версии Артуровской легенды. Эти элементы были привнесены в легенду очередными переработками, совершенными уже после нашествия и захвата Острова Вильгельмом Завоевателем. В таких переработках первоначальная концепция разворачивалась на 180 градусов. Бойцы Артура перестают быть кельтскими патриотами, героями борьбы за национальное дело, за спасение страны от натиска чуждой, захватнической сакской культуры. Они превращаются в «универсальных рыцарей», а идея становится с ног на голову
 — бойцы Артура не потому рыцари, что в них нуждается страна, а как раз наоборот — они дерутся, ибо так положено: ведь они же рыцари, а рыцарь — если только он рыцарь истинный — должен быть послушен воле Бога, сеньора и уложениям священного рыцарского права. Его национальные и личные взгляды не имеют никакого значения. Он обязан быть «правильным» рыцарем. Конец. Точка.
 И по заказу Бернара Клервоского о «благородных рыцарях» написан цикл романов «Вульгаты», именно о таких слагали романсы труверы и трубадуры. Но при этом нельзя было обойтись без легенд и мифов, поскольку в реальной-то жизни таких рыцарей не было. Рыцарь из армии Йорков или Ланкастеров, рыцарь Барбароссы либо Филиппа Швабского, рыцарь из-под Тьюксбери или Босворта, Леньяно либо Бовина был, как правило, тупым и невежественным мясником. Тащившийся же с Крестовым походом на альбигойцев рыцарь Симона де Монфора и Доминика Гузмана был самым что ни на есть обычнейшим бандитом. Убийцей.
 Возникали романы о рыцарях, к которым притесняемые дамы слезно обращались за помощью и помощь эту получали, хотя в действительности при виде приближающихся рыцарей все население — а дамы в первую очередь — в панике убегало в леса. Писали о верных вассалах, о рыцарях, на слово которых можно положиться, хотя в действительности предательство и отступничество были основными элементами стратегии и тактики. Описывали рыцарей набожных, благочестивых, в действительности же… Да, что говорить…
 В 1170 году Томас Бекет, архиепископ Кентерберийский, громит с амвона объявленные королем Генрихом II Плантагенетом так называемые кларендонские конституции, ограничивающие привилегии Церкви. Король перед своими верными рыцарями обрушивается на «бессовестного попа». Четверо из этих рыцарей — Реджинальд Фицурс, Уильям де Тресси, Хьюг де Морвилль и Ришард Брайто — правильно понимают и интерпретируют свой рыцарский долг перед сюзереном. 29 декабря, то есть вскоре после Рождества, архиепископа убивают на ступенях алтаря.
 В 1208 году посвященные в рыцари крестоносцы сэра Симона де Монфора захватывают город Безье в Лангедоке, один из центров «еретиков» — катаров, или альбигойцев. Какой-то рыцарь спрашивает присматривающего за акцией папского легата Арнольда Амори, как отличить «наших» от «отщепенцев». «Приканчивайте всех, — говорит тот. — Бог распознает свою паству». Убивают пятнадцать тысяч человек, в основном женщин и детей.
 В 1327 году король Эдуард II Плантагенет был низложен и заключен в замок Беркли. Его жене Изабелле, ее фавориту Мортимеру и епископу Винчестера Орлетону живой король был неудобен. Два благородных рыцаря — барон Джон Мальтраверс и сэр Томас Гурней — получают приказ: Эдуард должен умереть, но нельзя, чтобы на его теле остались следы насильственной смерти. Верные и благородные рыцари Мальтраверс и Гурней убивают короля, вколотив ему в анальное отверстие раскаленный железный прут.
 В 1369 году Эдуард по прозвищу Черный Принц, внук убитого в замке Беркли Эдуарда II, герой неисчислимых «рыцарских» сказок для детей, которого Фруассар «Жан Фруассар (1337 — 1410), французский поэт и историк, в частности, автор „Chronique de France, d'Angetere, d'Ecosse et de Bretagne“. Материалы к истории войн он, наверное, получал от очевидцев описываемых событий. — Примеч. авт.» называл «благороднейшим и достойнейшим» рыцарем, какие только жили со времен короля Артура, ведет войну с Францией. Захватив город Димож, «истинный рыцарь Черный Принц» дарует жизнь и свободу всем взятым в плен рыцарям. Как ни говори — рыцарская солидарность обязывает. Остальные шесть тысяч защитников и жителей Лиможа (в том числе женщины и дети) перебиты.
 В 1427 году рыцарь Стивен де Виньоль, известный под прозвищем Ла Гир, один из командиров в армии Жанны Д'Арк, перед атакой на англичан обращается к капеллану с просьбой отпустить ему грехи. Исповедоваться он не хочет, на это у него нет ни времени, ни желания. «Хотя бы помолись», — предлагает священник. И Ла Гир, не слезая с коня, обращает очи к небу и восклицает: «Господи Боже, я требую, чтобы Ты помог мне в бою! По принципу взаимности! Ибо если б Ты был Ла Гиром, а я Тобой, то я б Тебя поддержал!» Вот всего несколько примеров. Но типичных. Очень. И однако же в наше время слово «рыцарь» неизменно воспринимается позитивно — мы говорим о «рыцарственности» и «рыцарском поведении», «рыцарском слове», «рыцарском духе». У нас — в Польше — были «рыцарские кружки» в прежних кавалерийских хоругвях и в давнем сейме. Рыцарская школа и.., пан Володыевский, Малый рыцарь. До сих пор рыцарем становится офицер, к погонам которого прикоснулась сабля во время церемонии присвоения звания. Человек, награжденный орденом Виртути Милитари, становится «кавалером» (chevalier «рыцарь (фр.).»), кавалером также именовался юноша, который «по-рыцарски»
 — учтиво и благородно относился к девушке и был ее опекуном и защитником. И именно «Спящие Рыцари», а не Спящие — например — уланы ожидали в Татрах (в Польше или в других местах — в мире) Дня Великой Битвы. Нам также прекрасно известно — наша история об этом позаботилась — понятие «рыцарская смерть».
 К памятнику твоему придут народы, Надпись сию сохранят камни:
 Здесь покоится рыцарь, что бился без страха И жил без упрека.
 Юлиан Урсин Немцевич
 Что касается вошедшего в поговорку «рыцаря без страха и упрека» (chevalier sans peur et sans reproche), то неплохо было бы знать, что первым историческим носителем такого титула был известный французский рыцарь Арнольд Вильгельм де Барбазон (1360 — 1431), вторым же — еще более знаменитый Пьер дю Таррель, известный как Баярд (1473 — 1524).
 Так какими же — могут спросить — были рыцари на самом-то, деле? Ежели действительно столь уж жестокими, как хочет сказать автор, то как попали эти «рыцарские» элементы в нашу культуру и язык, да и почти во все языки мира «Как раз в нашей-то культуре и языке существует и иной тип рыцаря — образ рыцаря с черным крестом из Тевтонского ордена, деяния которого гораздо ближе были к исторической истине о рыцарях. Крестоносец из Мальборка (в действительности, вероятно, вовсе не демонический и вряд ли намного худший других ему подобных) стал тем не менее в нашей культуре ярким контрастом, другим полюсом идеала. У Сенкевича можно прочитать: „Не раз я видел, как благородный рыцарь щадит другого рыцаря, который слабее его, говоря себе: не прибудет мне чести, если я лежащего растопчу. А Крестоносец именно в этом случае бывает особенно ожесточенным“.
 Точно так же подшутила история с немецкой культурой и языком. Здесь, кроме «рыцарского деяния» (Rittertat) и «рыцарского поведения» (ritterliches Benehmen), живут слово и понятие «Raubritter» — «рыцарь-разбойник» (именно так именовался благороднорожденный и посвященный в рыцари господин, «вколачивающий» заработка ради на ниве грабежа и убийства. Именно такие исторически реальные рыцари были несчастьем и ужасом Германии XIII — XIV веков, то есть в период наибольшей популярности артуровского мифа). — Примеч. авт.»?
 Отвечаю: они забрели из рыцарского романа — прежде же всего из переработанного (на универсальный европейский лад) артуровского мифа. Попали они не только в литературу, поэзию и разговорную речь, но и в историю. Ибо исторически подтвержденные чрезвычайно немногочисленные примеры действительно рыцарского поведения восходят к тем временам, когда легенда об Артуре и его верных товарищах из Камедота была уже широко популярна и знакома. Немногочисленные «хорошие рыцари» просто старались подражать своим литературным образцам. При этом они, как правило, ограничивались тем, что выступали на турнирах в костюмах Ланселота, Тристана или Гавейна да украшали шлемы шарфами и лентами своих Гвиневер и Изольд. В повседневной же жизни, а уж тем более на войне, подражать идеалам было затруднительно.
 Артуровский миф в последующих фазах развития не отличался одной лишь ностальгией по старым добрым, ушедшим временам, когда еще на свете жили действительно добродетельные, верные и благовоспитанные рыцари. Миф не сокрушался по поводу упадка рыцарской культуры. Не над чем было сокрушаться, скорбеть, ибо — как доказывают многие историки — об упадке рыцарской культуры можно говорить уже с момента возникновения рыцарства и его культуры вообще. В действительности миф шел гораздо дальше: творил рыцарскую утопию. Творил совершенно фиктивный идеал. Идеал рыцаря, которого никогда не было.
 Обе упомянутые выше проблемы всплыли, как говорится, когда кельтский миф стал биться за значимое место в европейской культуре, когда начал приобретать универсальность. Однако эта универсальность — что любопытно — не смогла стереть кельтских следов, которые продержались в любой, даже наиболее искаженной и «модернизированной» версии легенды.




 НАЦИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ МИФА


 Артур был кельтом. С дедов-прадедов и всем существом. Больше того, Артур был идеализированным кельтом. Он попросту должен был быть таким. Кто не поймет этого, тот никогда не поймет легенды.
 О днях праздников и кельтских обрядов я уже упоминал, о валлийской мифологии говорил, к ее соотношению с некоторыми героями и личностями мы еще обратимся, когда займемся вопросом who is who в легенде. Пока же остановимся на некоторых существенных принципах «кельтскос-ти», непосредственно относящихся к центральной фигуре легенды — королю Артуру, тому Артуру, который был повелителем кельтов.
 Даже в лучше всего нам известном и в то же время наиболее искаженном каноне мифа нас наверняка заставят задуматься отдельные явления и факты. Взять хотя бы такой: почему Артур, сын Утера Пендрагона, должен пользоваться волшебствами Мерлина и вытаскивать меч из камня? Зачем главари кланов («короли») собираются на «посиделки», чтобы решить, кому же стать у них самым главным? Если трон даже не наследуется, то почему бы просто-напросто не взять власть в руки самому сильному либо самому богатому?
 А потому, что осуществление власти у кельтов понималось и исполнялось совершенно уникальным для тогдашних сообществ образом. Король (племенной вождь) не был хозяином земли — земля была всеобщей, принадлежала всем. Владыка получал власть на правах доверенного лица — осуществлял правление от имени «народа», а не от собственного. Это очень важно, поскольку нам, воспринимающим миф в его средневековой (европейско-средневековой) форме, Артур является в ипостаси короля-сюзерена, его рыцари — в образе вассалов или ленников, а население страны Логр — подданными. Нет ничего более ошибочного. Кельтский повелитель не мог ни унаследовать, ни принять власть, не мог ее единолично осуществлять. Власть была ему поручена в результате консенсуса, а при ее осуществлении властелин обязан был руководствоваться благом страны и народа. Это благо понималось как благо земли — при хорошем владыке страна, или буквально понимаемая земля, была здорова и счастлива, цвела и рожала, кризис же власти либо хаос безвластия означали неурожай, голод и другие напасти. Когда правление владыки хромало, болела и земля. Скверно управляемая страна (этот мотив позже неоднократно использовался в литературе) превращалась в Бесплодные Земли, «La Terre Gaste, The Wasted Land» (Элиот).
 В мифологиях и преданиях всего мира бытует мотив короля-богатыря, который благодаря своим геройским деяниям получает признание всего народа и которому народ в знак признания заслуг и личных качеств доверяет власть. И править он должен был так, чтобы народу жилось как можно лучше. При этом во всем мире такие легенды были не более чем психическим противоядием от реальной личности владык и их поступков. От сознания, что король есть постольку, поскольку он трон унаследовал либо добыл силой. Земля является его собственностью, которой он может свободно и без ограничений распоряжаться. Подданными он правит по самой сущности обязательных общественных условий и еще потому, что у него в руках аппарат принуждения. А перестанет он править, когда умрет или кто-нибудь — чаще всего другой король — его низложит.
 У кельтов тоже существуют подобные легенды, но они зиждятся на традиции и реальных фактах. Король кельтов получал власть как бы «по доверенности» — потому что был богатырем. Потому что его фактические деяния и заслуги делали его достойным того, чтобы доверить, ему власть (не наоборот). По отношению к людям и земле кельтский король осуществлял сервитут — ничего больше. Его приказов слушались, если он заслуживал того, чтобы быть ему послушным. Ни на что более власть не уполномочивала — в особенности же не давала права владеть землей и распоряжаться этим правом. Земля была общим достоянием всех кельтов. Если об этом знать, легче понять яростное сопротивление, которое столетиями оказывали норманнским и английским феодалам валлийцы, ирландцы и шотландцы. Феодальная система реализации власти, которую норманны и англы старались навязать валлийским, ирландским и шотландским кельтам, ставила с ног на голову весь их кельтский мир.
 Потому-то Артур и был провозглашен «королем всех бриттов» и «надеждой страны». Потому-то он — «первейший богатырь среди богатырей», потому-то именно он, а не кто другой, извлекает меч из камня. Это он, как бог Ллеу от богини Арианрод, получает меч Экскалибур, символ власти, из рук Владычицы Озера. Поэтому, словно герой Кухулин, который в одиночку защищал Ольстер от целой армии Медб из Коннэхта, Артур, защищая страну, «собственноручно» положил под Бадоном почти тысячу саксов.
 Разумеется, Кухулин не управился бы с целой армией, Артур не повалил бы тысячу саксов. Это легенда. Легенда, выражающая кельтскую тоску по королю-герою, по непобедимому королю-богу, которому богиня (Великая Мать, символ Земли) вложила в руки магический меч. По королю, признанному самою Землею, которую в качестве выразителя воли народа он будет достойно защищать. По королю, принятому всеми, объединяющему всех. По королю, под началом которого страна расцветет и будет счастливой, урожайной, здоровой…
 Конечно, таких королей не было. Это миф. Миф, родившийся во времена, когда мир британских кельтов уже рушился под ударами иноземных захватчиков. Во времена, когда выяснилось, сколь слаба по сравнению с жестоким феодализмом наивная кельтская демократия…
 Миф о короле Артуре…
 Несбыточный кельтский идеал. Что ж, от кельтов осталось немного. Но идеал выжил. Ибо был — в противовес самим кельтам — несокрушимым.
 И осталась легенда.
 Абсолютно по той же самой причине.




 ГРААЛЬ — ВЕРШИНА МИСТЕРИИ


 «Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который также учился у Иисуса; он пришел к Пилату, просил Тела Иисусова. Тогда Пилат приказал отдать Тело. И, взяв Тело, Иосиф обшил его чистою плащаницею и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился» (От Матфея святое благовествование, 27:57 — 60).
 Оно, конечно, так, но дело-то в том, что Иосиф не удалился. Да, да, знаю, все остальные евангелисты — Иоан, Лука, Марк, а также апокрифист Никодим в один голос утверждают то же, что и Матфей. Мол, удалился, и все тут, а у гроба остались две Марии — Мария Магдалина и Мария, жена Клеофа. Но ведь мы-то знаем Артуровскую легенду!
 Иосиф Аримафейский не удалился от гроба. Иосифу явился Христос, живой, а из раны его, той, что нанесена копьем римского центуриона Лонгина, текла кровь. Иосиф взял сосуд и собрал в него последние капли крови Спасителя, И только после этого удалился, покинул Иерусалим, отправился в город Сарра, а оттуда поплыл в Британию. Именно он, Иосиф, «повинен» в том, что все языческое население этой земли обратилось в христианство. Сосуд, в который были собраны капли крови самой настоящей «царской» (Ie sang real, Sangreal, Greal, Grail, Graal), исчез из этого мира, был спрятан, а потомки Иосифа стали наследственными стражами Тайны. Грааль исчез, но мудрый Мерлин напророчил, что когда-нибудь да он вернется. И Грааль вернулся…
 Как мы уже знаем, первым о Граале напомнил Кретьен де Труа. Правда, Кретьен романа не докончил, наверно, поэтому у него нет ни слова о Христе или Иосифе Аримафейском. Ну ни словечка. Мы не знаем, что такое Грааль, у Кретьена Грааль остается тайной. И еще одно: таинственный сосуд у Кретьена
 — это блюдо или тарелка (escuelle), сосуд, которым пользовались во время пиршеств.
 Вся эта история вновь всплывает в религиозной версии легенды — у Роберта де Борона («Joseph d'Arimathie»). Там перед нами уже появляется полная история Иосифа Аримафейского, крови, собранной в сосуд (который у Борона впервые становится чашей, той самой, из коей Христос вкушал во время Тайной Вечери), исхода Иосифа в Британию, передачи потомками друг другу чаши до последнего из них, того самого, который становится Королем-Рыбаком, стражем тайны чудесного сосуда до прихода истинного наследника…
 Был ли Роберт де Борон первым, придавшим артуровскому мифу религиозную окраску, или же Церковь уже раньше пыталась приспособить короля Артура и Грааль к собственным нуждам, мы не знаем. Не знаем так же, каким образом в кельтскую легенду, несомненно, представляющую собой мешанину мифологий, традиций и реальных исторических событий, касающихся попыток сдержать экспансию саксов в Британию, ворвались евангелические мотивы. Роберт де Борон (как, впрочем, и Кретьен) ссылается на какие-то ему одному известные источники и таинственные книги, которые позволили ему узнать фактическую историю евангельского Иосифа Аримафейского и чудесного сосуда, связанного с Тайной Вечерей, Распятием и Воскресением. Такие «таинственные источники» — мотив в литературе старый как мир, вечно живой и вечно модный: не так давно мы говорили о «Британском документе», который послужил Джефри Монмаутскому при работе над «Историей королей». А был еще Джеймс Макферсон и сфабрикованные им «Песни Оссиана». Так что «тайные книги» и. «тайные документы», из которых Роберт де Борон узнал правду о Святом Граале, можно смело отнести к той же категории, что, однако, не стало помехой тому, чтобы впоследствии они помогли некоторым сделать захватывающие дух выводы и заключения «Взять хотя бы теорию М. Байгента, М. Лейга и X. Линкольна, содержащуюся в работе „Святой Грааль и Святая Кровь“, в соответствии с которой Христос вовсе не был распят, а с помощью Иосифа Аримафейского (!!!) и своей жены (!!!) Марии Магдалины сбежал в Европу. Таким образом, „Святой Грааль“ — это реальная „кровь“, то есть династическая линия, тайну которой стерегли друиды, меровинги, альбийгоцы, тамплиеры, розенкрейцеры, масоны. „Недостает еще только евреев и.., цирюльников. Пардон, евреи есть — доказывая, что какой-то Rex Mundi, потомок и наследник Христа, все еще ожидает того дня, когда примет власть над миром, авторы то и дело цитируют «Протоколы Сионских мудрецов“.
 А вот цирюльников почему-то нет!
 Приведенную теорию удачно высмеивает Эко в «Маятнике Фуко». — Примеч. авт.». Историю Роберта подхватили цистерцианцы в «Вульгате», произведении, которое, как я уже упоминал, вероятнее всего инспирировал еще при жизни Бернар Клервоский. И теперь все становится ясно. Нет никаких «таинственных источников». Есть политика. И ничего кроме.
 Что интересно, выдуманная Робертом де Вороном чаша в «Вульгате» исчезает. Грааль снова становится тарелкой, как у Кретьена. Остальное (то есть сущность и происхождение Грааля) в принципе идентично. Однако, как уже сказано, клирики ввели в действие фигуру, которой нигде и никогда раньше не было — целиком ими изобретенную, — Галахада, сына Ланселота, рожденного от него девственницей Элейной, дочерью Пелеса, внучкой потомка Иосифа Аримафейского по прямой линии.
 «Вульгата» (часть, озаглавленная «La Queste del Saint Graal») поучает, что Грааль объявился в Камелоте точно в момент прибытия Галахада ко двору в День Пятидесятницы. Случилось это во время ужина после вечерних молитв. Загремело, озарилось — и вот пред очами собравшихся возник накрытый Покровом Сосуд, несомый невидимыми руками. «Дворец, — читаем мы,
 — заполнился наипрекраснейшими ароматами мира». А на столах пред рыцарями «явились изысканнейшие яства, и перед каждым было такое, кое он желал». А Грааль исчез так же неожиданно, как и появился.
 Инициатором Великого Поиска (и в «Вульгате», и у Мэлори) оказывается наименее ожидаемая особа — не Галахад, не Персиваль, не Артур, а… Гавейн. Именно Гавейн предлагает разгадать Великую Тайну, выяснить, что же было сокрыто под Покровом. «Пусть каждый из нас, — призывает Гавейн, — даст рыцарскую клятву, что завтра же с утра отправится в поход, который будет длиться один год и один день…» Король Артур в ужасе — цистерцианцы в «Вульгате» четко намекают на то, что король-то уже знает: грядет конец эпохи. Приближаются сумерки богов — «Gotterdammerung». Тех, других, богов. И других божеств — иных идеалов, иных, нежели те, что были установлены Латеранскими Соборами. В ужасе и дамы — грешные и безнравственные дщери Евы. Они тоже знают, что приходит конец шелкам, конец amour courtois, теперь будут четки, молитвы и власяница.
 Правда, некоторые дамы тоже хотели бы поклясться и отправиться в поход, но оказавшийся в Камелоте старый отшельник Насиен гремит во весь голос, что будет богохульством и смертным грехом, ежели Грааль станут искать столь низкоподлые существа. Рыцари-мужчины, если они и не безгрешны, могут очиститься путем исповеди, но женщинам никакая исповедь не поможет. Дщери Евы нечисты и на века останутся таковыми. Куда уж им за Граалем!
 Так что дамы остаются, а рыцари отправляются. Коллектив Круглого Стола перестает существовать. Рыцарям наплевать на все. Угрожающие стране зловещие гиганты и драконы, разбойники-рыцари и бандиты, саксы, ирландцы, пикты — все это материи преходящие и не заслуживающие того, чтобы ими забивать головы. Рыцари отправляются искать Грааль. Так сказать, раз, два, три, четыре, пять — я иду искать! Решили разделиться. Каждый едет в одиночку. Каждый идет своим путем. Самым первым едет единственный, наидостойнейший и наичистейший, специально для этой цели придуманный Галахад. Ну а читатель уже знает, что среди избранных рыцарями «своих путей» единственный, соответствующий, тот, что ведет к цели — именно путь Галахада.
 Кто же такой Галахад?
 Джозеф Кэмпбелл выводит имя «Галахад» от библейского Гилеада либо Галаада. Правда, в соответствии со Священным Писанием Гилеад не человек, а плодородная долина в Заиордани — но это место символическое, «свидетельство согласия и мира» (Бытие, 31:47 — 52) «В русском переводе Библии эти разделы изложены несколько иначе.». Кроме того, Кэмпбелл считает, что объяснение имени Галахада скрывается в библейской фразе «Numquid resina non est in Galaad», то есть «Разве уже нет бальзама в Гилеаде?» (Книга пророка Иеремии, 8:22.) Стало быть, артуровский Галахад должен был выступать в «Вульгате» одновременно как символ мира, примирения и бальзам, средство от страданий и всяческого зла. Утешитель и спаситель.
 Истоки же вдохновения цистерцианцев, пишущих «Вульгату», Кэмпбелл усматривает в решениях, принятых на Четвертом вселенском Латеранском Соборе, созванном Иннокентием III в 1215 году. Собор этот, кроме официального призыва к смертоубийственному Крестовому походу против альбигойцев и вальденсов, установил также следующий догмат: во время святой мессы при пресуществлении даров присутствует Христос. Присутствует реально — телом и кровью. Он одновременно и священник, и жертва:
 «In qua idem ipse sacerdos, et sacrincium lesus Chistus, cuius corpus et sanguis in sacramento altaris sub speciebus panis et vini veraciter contentur…» «Посему Иисус Христос, тело и кровь коего выступают при причащении в Церкви в образе хлеба и вина, сам является и священником, и жертвой одновременно.».
 И еще один догмат был принят на Четвертом Латеран-ском Соборе. Догмат, существующий до сих пор: есть только одна вера и одна Церковь. Только одна. И только один единственно истинный путь, отступление от которого означает вечные муки. «Una vero est fidelium universalis ecclesia, extra quam nullus omnino salvatur…» «Единственно истинная вера есть вера во всеобщую Церковь, вне которой никто не может быть спасен.».
 Только один путь, путь Галахада. И только один Грааль.
 Получается, что Грааль и Христос — суть одно и то же. Отыскать Грааль после долгого, опасного, полного трудов странствования — значит проплыть по жизни, обходя рифы грехов. Обходя соблазны, но не страшась страданий, восторжествовать духом над слабым телом и грешной, неустойчивой материей бренности. Овладеть Граалем — значит добиться искупления. Взобраться на гору Монсальват, чтобы быть «salvatur». Свершить мистерию. Преступить грань.
 Зачем монахи придумали Галахада? И зачем сделали его сыном Ланселота, ведь Ланселот же грешник из грешников, ибо постоянно поддерживает порочную связь с Гвиневерой? Даже зачиная с Элейной Галахада, он думает, будто проводит ночь с королевой, чужой женой. Следовательно, Галахад — дитя греха и прелюбодеяния! Ланселот поддался вожделению, смертному греху, ибо возжелал жены ближнего своего. Вдобавок ко всему этот ближний-то — король, сеньор, сюзерен.
 Ланселот нарушает одну из самых священных заповедей средневекового рыцаря: предает сюзерена. Так почему же «Вульгата» делает Галахада сыном Ланселота, прелюбодея и вероломного человека?
 Сын, ребенок символизирует возрождение, рождение вновь. Возрождение в лучшей, идеальной форме — в той форме, которую мы могли бы иметь, если б жизнь нас не испортила. И более того, сын — это искупление вины. Для монахов «Вульгаты» Галахад не только повторное воплощение — он искупление грехов Ланселота. Того Ланселота, который ведь некогда носил имя Галахад, прежде чем отринул его ради светского и преходящего nom de guerre. Галахад
 — то, чем Ланселот мог быть, если б…
 Понятное дело, Ланселот Грааля не находит, хоть ищет весьма интенсивно. Не может найти, ибо.., он все ж таки остается грешным Ланселотом, а не чистым Галахадом. Подводят также Гавейн и Лионель — поскольку остаются гордецами, поскольку постоянно чванятся, поскольку их все время занимают проблемы этого мира, а не идеалы духа, ибо они самые обычные, а отнюдь не идеальные рыцари.
 Грааль наконец находят трое чистых и безгрешных: Галахад, Персиваль и Боре. Но Персиваль и Боре, несмотря на чистоту (сексуальную, конечно), несмотря на то что они «рыцари идеальные», по «Вульгате», могут быть лишь спутниками Галахада. Даже Персиваль, — который во всех более ранних версиях был тем, кто отыскал Грааль, в «Вульгате» сходит на второй план. Почему? Да потому, что остаться должен только один. Потому что дорога есть только одна. Галахад, и никто кроме него — вот оно предупреждение всем альбигойцам этого мира. Una vero est fidelium universalis ecclesia!
 Галахад, достигнув Наивысшей Цели, навеки покидает нашу грешную юдоль вместе с чудесным сосудом. Персиваль сбрасывает латы, уходит в пустынники и вскоре умирает. В Камелот возвращается лишь Боре для того, чтобы передать Артуру послание цистерцианцев и «Вульгаты»: вместе с Граалем ушла надежда. Исчез символ и средоточие духа, а без духа современный мир, мир рыцарства, мир Артура — эти миры должны рассыпаться в пыль и прах…
 У Грааля — как почти у каждого элемента Артуровской легенды — есть в кельтской мифологии свой прообраз, прототип. Это факт полностью установленный и подтвержденный неоднократно. Как и каждый кельтский элемент легенды, он подвергался модификациям применительно к определенным целям. Каждая последующая эпоха добавляла свои собственные цели — цели «современные», соответствующие «современным» и актуальным для данной эпохи моральным идеалам, вернее, идеалам группы, которая считала себя идеальной. Религиозная версия мифа моложе самой легенды более чем на шестьсот лет. Однако можно ли утверждать, что религиозная версия лучше и моральнее кельтской праверсии лишь потому, что-де ко времени возникновения «Вульгаты» культура и цивилизация «дозрели» на шестьсот лет? Всегда ли модификация и актуализация мифа означают его обогащение, облагораживание содержащихся в нем идей?
 Сегодня идеалы христианства, привитые на почву Артуровской легенды по инициативе Бернара Клервоского, мы считаем возвышенными и благородными, а христианский Грааль (неизменно в форме чаши или кубка) занял в современной культуре достойное место как символ святого и высочайшего идеала. Однако нельзя забывать, что такая экзегеза мифа имела во времена возникновения «Вульгаты» очень конкретную — моральную и политическую — цель. Во-первых, следовало дать беспощадный бой идеалам amour courtois, противоречащим навязываемым Церковью аскетизму и программной идиосинкразии по отношению ко всем формам современной любви, ибо с точки зрения Церкви amour courtois была тем, чем позже стала Вандея по отношению к Французской революции и Наполеону — то есть бунтом и сопротивлением. Amour courtois кощунственно утверждала, будто любовь к женщине может управлять человеком столь же сильно, как и любовь к Богу. В соответствии с канонами amour courtois рыцарь в отношении к даме своего сердца исполняет рыцарскую службу, он — ее пленник, трактует даму — сосуд греха — наравне с королем, сюзереном. Божьим помазанником! Это немыслимо!
 Интересно, что из всех версий легенды «Вульгата» наиболее убедительна как раз в том, что касается плотской любви. Произведение прямо-таки пышет сексом и эротикой. Там, где Мэлори ограничивается (при описании дев) фразами типа «Она была очень красивой девушкой», «Вульгата» ничтоже сумняшеся сообщает, что «ее выпуклые груди, маленькие, беленькие и ядреные, вздымались под платьем как твердые яблочки». Мэлори (говоря, например, о Ланселоте и Гвиневере) деликатно замечает: «Были они в ту ночь вместе в ложе или же нет, этого я не знаю и не отважусь утверждать, ведь вы помните, что в те времена любовь имела иные формы, нежели сегодня»; «Вульгата» же сообщает «городу и миру», что «пара любовников, улегшись нагими и плотно обхватившись, самозабвенно ласкают друг друга», «роскошно удовлетворяют друг друга взаимно» и так далее. Несомненно, это имеет тот же самый источник, что и все порицание секса, развернутое Церковью, — то есть не поддающийся приглушению телесный огонь, полыхающий в «благочестивых», отупевших от аскетизма и целибата монастырских братишках и сестренках. А может быть, монахи сознавали, что цель, которую они хотят достичь, требует.., увлекательного изложения? А может быть, они руководствовались такой мыслью: если уж приходится это делать, то лучше «роскошно удовлетворять друг друга», нежели выполнять обязанности ленника. Лучше ненадолго «улечься нагими и самозабвенно ласкать друг друга», нежели умирать от любви и издалека одарять женщину почестями, которых женщина недостойна…
 Другая цель церковной версии была такова: надлежало взять в крепкие руки рыцарство и его идеалы, а из-за отсутствия оных — создать их. Рыцарь должен был перестать думать о приятных мелочишках, а с момента посвящения, носящего — в более позднем виде (с XI века) — характер религиозной инициации, ждать в покое и набожном сосредоточении увенчания своей жизни. Должен был ожидать минуты, когда объявится Грааль — например, в виде призыва к Крестовому походу «Идеалом и образцом — и апофеозом — всяческих христианских достоинств Бернар Клервоский называл тамплиерский орден, „Милицию Божью“, готовую к бою в порядке защиты веры по первому призыву. Это и случилось в 1129 году. Неполных двести лет спустя, в 1307 году, „идеальные рыцари“, обвиненные в волшебстве, содомии, демонолатрии, богохульстве и ереси, будут выть от боли в пыточных домах и гореть на кострах вдоль и поперек всей Франции. — Примеч. авт.».
 Следует признать, что Церковь поступила ловко — не предавала легенду анафеме и не громила ее с амвона. Вместо этого создала и запустила в обращение собственную версию мифа, настолько мощную и принятую людьми, что она вытеснила предыдущие. Версию религиозную, классическую, некоторые ее аспекты живы и по сей день.
 Однако классичность сильно подрывает другая версия. Поиски Грааля. Версия Вольфрама фон Эшенбаха. Версия, которую следует признать бунтарской
 — сегодня мы сказали бы «диссидентской». Вольфрам фон Эшенбах тоже оказался в «Вандее», сомкнулся с Кретьеном и труверами против Роберта де Борона и (более поздних) цистерцианцев.
 В версии Вольфрама Грааль.., камень! Не тарелка, не миска, не кубок, не чара, не чаша, которой пользуются во время мессы, но камень. Правда, не обыкновенный, а чудотворный — одно только лицезрение этого камня обеспечивает человеку вечную молодость, благодаря ему возрождается из пепла омоложенный Феникс. Но камень (философский?) — не чаша, камень исключает из истории ее литургический подтекст и связи с причастием. Камень гораздо ближе Каббале «Вольфрам фон Эшенбах (по примеру предшественников) тоже ссылается на „таинственные источники“. „Парсифаль“ якобы возник на основании „достоверных информации“, полученных от некоего Киота. Этот Киот — несомненно, Гийо, прованский трубадур, крепко связанный с тамплиерами. Информацию о Граале Гийо черпал вроде бы от мэтров известной школы Каббалистики в Толедо, особенно активно пользуясь знаниями еврейского астронома и мудреца Флагетана. „Диссидентство“ труда Вольфрама видно еще в одном: Грааль спрятан на горе Монсальват. Предполагают, что Монсальват — это Монсежур, последняя твердыня альбигойцев, захват которой и бойня в 1244 году означали конец ереси в Лангедоке. Эта отсылка, равно как и элементы мифической и запутанной символики в „Парсифале“, считается результатом увлечения Вольфрама манихейской и катарской схизмой. Другой факт, который мог бы это подтвердить: Грааль на горе Монсальват стерегут тамплиеры, которых уже во времена Вольфрама резко осуждал Папа Инокентий III за благоволение к катарам, не удержавшись при этом от намеков на распространяющееся в ордене „волшебство“ (булла „De inolentia Templariorum“). 1200 — 1220 годы, в которые Вольфрам писал „Парсифаля“, требовали тщательно избегать намеков как на альбигойцев, так и на тамплиеров. Вольфрам этого не сделал. Я не стану строить предположений относительно того, как это случилось, ибо боюсь (по примеру упомянутых Байгента и компании) впутаться в какую-нибудь заговорщическую теорию деяний. — Примеч. авт.».
 В версии Вольфрама Галахада нет. Нет никакого chevalier sans peur et sans reproche, который рождается и становится рыцарем исключительно с одной целью. Есть только Парсифаль, а Парсифаль — вовсе не идеал. Хотя желает таковым быть и стремится к этому.
 Вольфрам фон Эшенбах, как я говорил, сам был храбрым рыцарем, победителем турниров. Его «диссидентский» подход к религиозной версии легенды легче понять, если вспомнить, что церковь несколько раз пыталась «протолкнуть» запрет на проведение турниров. Рыцарь Вольфрам иначе понимает рыцарские идеалы.
 Роман Вольфрама, мужественного рыцаря, дышит жизнерадостностью и оптимизмом. Парсифаль, добытчик Грааля, познает сущность и прелесть бытия. Познает сущность гуманизма. Парсифаль проникает в тайну, чтобы излечить от страданий Амфорта, Короля-Рыбака. Парсифаль не исчезает из этого мира вместе с Граалем, а остается, чтобы теперь обрести высочайшую духовную ценность (которой Грааль у Вольфрама отнюдь не перестает быть), радоваться жизни вдвойне. Девиз Вольфрама: не надо ждать откровения и ниспосланного сверху наказа, не надо ждать никаких «Deus vult». Давайте искать Грааль в себе. Ибо Грааль — это благородство, это любовь к ближнему, это способность сопереживать, сочувствовать. Это — истинно рыцарские идеалы, к которым стоит и следует искать истинные пути, пробиваться сквозь «дикую чащу» там, где «ни дорожек нет, ни тропок». Каждый должен отыскать свою стежку сам. Но стежка не одна. Стежек, тропинок множество.
 Парсифаль сочувствует Королю-Рыбаку, Парсифаль — это Шут, который знает одно: король страдает. Об этом Шуте, как мы помним, рассказывает один шут, Парри, другому шуту, Джеку Люкасу, когда оба глубокой ночью лежат на траве в Центральном парке и пытаются силой воли разогнать тучи на небе. А позже, когда один из них страдает, когда угасает в коматозе на койке в нью-йоркской клинике, второй рискует жизнью, чтобы раздобыть Грааль. Кубок, на котором видна надпись: «Ланни Кармайклу, Рождество 1932». Не надпись важна. Важна человечность. Сердце.
 Воистину, хоть я и ценю намерения, но предпочитаю гуманизм Вольфрама фон Эшенбаха и Терри Джильяма идиосинкразии озлобленных цистерцианских писак и Бернара Клервоского…
 Шли годы, культура продолжала «дозревать», артуровский миф развивался, служил очередным целям. Об одной из таких целей я поведаю без всякого желания, исключительно по необходимости. Чтобы это сделать, мне и впрямь придется «закрыть глаза и думать о благе Англии», ибо случилось так, что почти через восемьсот лет после создания «Вульгаты» рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер попытался подогнать миф Артура и Круглого Стола к идеологии и кодексу своих «черных рыцарей» из СС. А Гитлер (факт исторически подтвержденный, а не позаимствованный из фильма о приключениях Индианы Джонса) поручает специальной группе провести в Пиренеях и Лангедоке поиски горы Монсальват и Грааля «Поиски и раскопки в Южной Франции спонсировал сам Альфред Розенберг, главспец по вопросам „расовой чистоты“. Интересно, как с расовой теорией герра Розенберга сочетается тот факт, что, если верить Вольфраму фон Эшенбаху, оба „немецких“ рыцаря Грааля (Парсифаль и Лоэнгрин), будучи близкими родственниками Короля-Рыбака Амфорта, происходили по прямой линии от Иосифа Аримафейского. А сие означает, в соответствии с нацистскими стандартами, что у них в жилах была доля еврейской крови. — Примеч. авт.».
 Я лично думаю, что должно было быть: «и пожертвуй собою ради блага Англии».
 Чудотворный сосуд из легенды о короле Артуре должен был послужить коричневым наследникам нибелунгов и «арийской» рыцарской традиции в качестве Wunderwaffe «Чудесное оружие (нем.).» против «коварного Альбиона»! Получается, что Граалю предстоит послужить оружием против кельтов.
 Тех самых кельтов, которые Грааль изобрели.
 Совершенно очевидно, что в качестве источника, образца и архетипа Грааля — как бы кощунственно это ни прозвучало для приверженцев канонической версии легенды — были взяты легендарные кельтские артефакты. В большинстве случаев — котлы.
 Чудотворный котел, как правило, собственность какого-либо бога либо группы богов, появляется в кельтских, преданиях очень часто. У ирландского бога Дагды, одного из сыновей богини Дон, был котел, именуемый Ундри. Каждый гость Дагды находил в котле еду, соответствующую его личным заслугам и поступкам. Благочестивые и особо боевитые герои вылавливали из котла самые аппетитные, наилучшие куски. Голодным от Ундри не отходил никто. Каждый обнаруживал в котле — здесь я вспоминаю текст «Вульгаты» — яства преотборнейшие, и каждый доставал такое, какое хотел». Нужны еще примеры? Извольте.
 Богатырь Кухулин во время геройской экспедиции в Dun Scaith, Город Тени, получил от богов Тьмы чудесный котел, в котором никогда не переводилось мясо.
 А в британской и валлийской мифологии?
 Бог Бран владеет котлом, который — как позже и Грааль — регенерировал жизненные силы, оздоровлял и даже возвращал жизнь умершим.
 Богиня Кериддвен была обладательницей котла, в котором варила эликсир мудрости и знания. Эликсир предназначался сыну богини, но его случайно вкусил слуга богини, юноша по имени Гвион Бах. Магический напиток подействовал: когда юноша подрос, он стал известен под именем Талиесин — величайший бард Британии.
 У бога Пуйла, владыки страны Аннуин (Аннон, Аннун, Анвин), был котел, который не только варил еду, нет, это был изукрашенный жемчугами Котел Вдохновения, Внушения и Поэзии, то есть того, что для кельтов имело огромную «духовную ценность». Ни трус, ни предатель, ни клятвопреступник, ни лжец не могли даже приблизиться к котлу Пуйла… Вам это ничего не напоминает? Это же тютелька в тютельку Грааль!
 В валлийской легенде котел Пуйла был спрятан в постоянно вращающемся недоступном замке Саег Sidi, явном прототипе замка Короля-Рыбака и горы Монсальват. Его пытались добыть многие богатыри, но свершил это — по валлийской легенде — не кто иной, как герой героев, самый энергичный и достойный из всех, всем, так сказать, кельтам кельт, самолично король Артур, правда, не без помощи барда Талиесина…
 Как мы уже знаем, на континенте открывателем Грааля был Персеваль Кретьена де Труа. Персеваль же выводится из мифического валлийского героя Передура. А Передур в валлийских мифах в результате долгих поисков и плутаний отыскал «чудесный и таинственный предмет», которым была.., отсеченная, кровоточащая голова на блюде, которую несли две девушки. Исследователи мифа отождествляют этот кошмарный предмет с головой бога Брана Благословенного, которая стала прорицательницей и предупреждала бриттов о нашествии врагов. Исследователи не только усматривают в «голове» один из первообразов «Грааля», но и считают, что у древних кельтов было в обычае мумифицировать, а потом почитать отрубленные головы и черепа как врагов, так и особо уважаемых предков. Имя почитаемого в Ирландии страшнейшего бога Кромм Круаха переводится как «Кровавая Голова». Так что венцом походов Передура оказывается отыскание священного артефакта. Передур является свидетелем мистерии…
 Правда, мистерии кельтской. Которую со временем «прочли наново» и соответствующим образом подкрасили.
 Существует еще одна, очевидным образом связанная с поисками Грааля легенда. Это известное и популярное в валлийской мифологии, повторенное в одной из ветвей «Мабиногион» сказание о любви героя Килоха к Олвен, деве, столь прекрасной, что там, где она ступала, вырастали четыре белых клеверинки (отсюда и ее имя, означающее «Белый След»).
 Увы, Олвен была дочерью гигантского циклопа Глота (Yspadden'a Penkawr'a), а ему было предсказано, что день, когда она обретет мужа, станет последним днем жизни отца. Поэтому неудивительно, что Глог недружелюбно поглядывал на кандидатов в зятья, то есть каждого незамедлительно потчевал палицей по черепу. Олвен же по сему случаю оставалась девицей, а Глог-Испадден тешился добрым здравием и намеревался прожить долго.
 Килох, сознавая, что одному ему не справиться, обратился за помощью к королю Артуру и его дружине. Компания вооруженных до зубов «сватов» быстренько явилась в замок Испаддена Пенкавра. Видя, что ему светит, Глог прибег к уловке. Поставил условия. «Лады, — сказал он, — порядок. Олвен выйдет за Килоха, но сначала принесите-ка сюда свадебные дары». И принялся эти дары перечислять.
 Список был длинным, и от него аж дух захватывало — гигант потребовал за дочку исполнения достойных Геракла «деяний», а также доставки невероятного количества магических предметов и артефактов, а для того, чтобы добыть хотя б один из них, требовались сверхчеловеческие усилия целой команды героев. Но команда героев была, как всем ясно, под рукой.
 Начался долгий и трудоемкий quest — поиск. Пришлось драться с великанами, чудовищами, да что там, даже с богами. К счастью, помогали другие боги. Вскоре Испааден получил почти все, чего пожелал, — в том числе (внимание, внимание!!!) волшебный котел Диурнаха, единственный сосуд, способный сварить пищу для свадебного пиршества. Рыцари Артура раздобыли все — недоставало лишь трех чародейских предметов: бритвы, ножниц и гребня, спрятанных в голове кошмарной бестии, гигантского кабана Торх Труйта (Trwch Trwyta).
 Рыцари Артура разделились на группы и отправились на четыре стороны света, поскольку для победы над кабаном требовались дополнительные магические предметы. Долго-долго бродили рыцари, испытывая неисчислимые приключения, но наконец все было скомплектовано. Теперь можно было взяться и за кабана — только вот неизвестно, где его искать, кабана-то. Чтобы выследить зверюгу, рыцари снова разделились и опять же разъехались на все стороны света…
 Отыскали и обнаружили кабана в Ирландии. Сам Артур девять дней и девять ночей дрался с ним, но не одолел. А рассвирепевший не на шутку Торх Труйт сиганул в море и поплыл в Уэльс, чтобы там, на родине охотников, понаделать шуму и шороху.
 Долго рыцари мотались вдоль и поперек всего Уэльса (легенда не только чудовищно детальна, но и чертовски длинна). Не один доблестный рыцарь сложил голову от страшных кабаньих клыков, но наконец Артур, бог Манавиддан, сын Ллира и еще несколько других смельчаков прихватили кабана в водах реки Хафрен (теперешнего Северна). Силой выдрали из башки бестии бритву и ножницы. Однако прежде, чем успели отобрать гребень, Торх Труйт вырвался и умчался в Корнуолл…
 Перед перечнем опасностей (и длительностью описания) гонок по Корнуоллу бледнеет вся предыдущая часть легенды. Так что сократим: наконец гигантского кабана догнали и отобрали у него гребень, а Торх Труйт скакнул в волны морские и был таков.
 Артур и оставшиеся в живых рыцари вернулись к Испаддену и показали тому добычу. Не успел гигант наахаться, как ему отсекли голову, и Килох быстренько, не ожидая, пока обезглавленный тесть остынет, взял прекрасную Олвен в жены.
 Какова отсюда мораль?
 Хм-м-м… Не хотелось бы изобретать теорий, гласящих, что прапрапраобразцом Поисков Грааля была охота на огромную свинью. Таким-то уж банальным я быть не хочу. Предпочитаю — вслед за Данте — отождествить Грааль с действительной целью великих усилий мифических героев. Да. Предпочитаю отождествить Грааль с Олвен, из-под стоп которой, как мы уже знаем, вырастали белые клеверинки. Ибо я считаю, что Грааль — женщина. Тому, чтобы ее отыскать и завоевать, чтобы ее понять, стоит посвятить много времени и усилий.
 Вот она, собственно, и мораль.




 МИСТЕРИЯ ЛЮБВИ


 Нет ни неба, ни земли, ни бездны, ни ада.
 Есть только Беатриче. Да, собственно, и ее тоже нет.
 Ян Лехонь
 And therefor all ye that be lovers, calle unto youre remembraunce the monethe of May.
 «И поэтому все те, кто когда-либо был любовником, призывают в воспоминаниях месяц май. (англ.)» Сэр Томас Мэлори
 1275 год. Флоренция. Некий Данте Алигьери, прогуливаясь, неожиданно видит девятилетнюю девочку, резвящуюся в ручье. Девочка — Беатриче Портинари, дочь флорентийского дворянина. Молоденькая Беатриче видит глаза поэта. Она еще не знает, что в этот момент все решилось. Еще не знает, что обретет бессмертие, что будет известна всему миру, а имя ее на веки веков будет связано с чистой, возвышенной, идеальной любовью. Беатриче Портинари об этом еще не знает. Но Данте уже знает.
 Лес Брокилианде. Чародей Мерлин, прогуливаясь, натыкается на светлый ключ, у которого сидит прелестная черноволосая девочка. Мерлин неожиданно понимает, у него возникает поразительная уверенность, что все уже решено. Он знает, что ради этой девочки он отдаст все. Свою чародейскую силу, славу, обязанности перед Артуром и Британией. «Кто ты, о прелестная?» — спрашивает он. Девочка поднимает фиолетовые глаза. «Я — Нимуэ, — отвечает она. — Ты только что обрек себя на меня».
 Май (the monethe of May). Ланселот прибывает ко двору Артура и видит Гвиневеру…
 Тристан прибывает в Ирландию и видит Изольду… Вся любовная литература мира.
 Камелот. Двор короля Артура. Праздничный день. Для одних — Троицын День. Для других — время мистерии Бельтайн. Перед глазами собравшихся в тронной зале рыцарей Круглого Стола появляется Чудотворный Сосуд.
 Джозеф Кэмпбелл в упомянутой выше книге утверждает, что явление Грааля глазам рыцарей Артура соотносится с ощущением «эстетического очарования» (aesthetic arrest), восхищения, именно такого, которое охватило Данте Алигьери при виде плещущейся в ручье Беатриче. При этой сцене с Данте (как и с рыцарями) происходит перемена: томление его сердца, до того смертно чувственное и прозаическое, осветилось поэзией. А книга Теодора Парницкого называется «Только Беатриче», и в книге этой звучат такие слова:
 «Ты окрепнешь, станешь отважнейшим меж отважных, ибо Грааль — источник могущества и отваги, а Грааль над Граалем — моя женственность».
 Есть только Беатриче. И, собственно, ее нет. Энигма. Загадка. Тайна. Мистерия.
 Вся любовная литература мира.
 Грааль — это женщина.
 Но слова, приведенные Теодором Парницким, произнесла не женщина.
 Их произносит Богиня.
 Поскольку — как говорит Марион Зиммер Брэдли в «Туманах Авалона» — богов много и много у них имен. Но Богиня только одна. Великая, Белая, Тройственная. Та, которая была, есть и будет.




 ВЕЛИКАЯ, БЕЛАЯ, ТРОЙСТВЕННАЯ


 У бриттов была своя Дон, у гоиделов своя Дана и ее дети. Но кто и для кого построил Стоунхендж около 1800 года до рождения Христа и более чем за два тысячелетия до короля Артура? Кто и для кого возвел в Ирландии каменные постройки Бруга на Боинне или Нью-Гранж в те времена, когда в Египте еще не построили ни одной пирамиды?
 Это сделали не кельты, их экспансия на Британские острова началась лишь около VI века до Р.Х. Значит, постройки — дело рук «иберов»? А может, неведомой, прадревней, кто знает, действительно первоначальной народности Острова? А для кого и зачем их возвели? Меня не убеждает ни Дэникен, ни выдумки о «календарях», «астрономических обсерваториях» или «сигналах для космитов». Подобные Стоунхенджу сооружения могли выражать только одно — почитание. Их строили для богов.
 Богов много, и много у них имен. Но Богиня только одна. Та, изображения которой выскребали на стенах пещер, фигурки которой вырезали из клыков мамонтов не за два, а за двадцать пять тысячелетий до рождения Христа. Та, которая есть Тройственная: Дева, Беременная Мать и Старуха-Смерть. Та, что пришла из Хаоса еще до возникновения Времени.
 Та, что отделила Воды от Небес и плясала на них, а ее пляски породили ветер — и мир начал дышать… Она дарит жизнь и жизнь отбирает — для того, чтобы она возникла вновь. Великая Богиня, которой позже дали множество имен: Мут, Анат, Иштар, Тиамат, Астарта, Инанна, Кибела, Изида, Шакти, Гея, Артемида, Терра Матер, Бона Дея, Минерва, Диана, Лилит, Дану, Дон, Ардуйна, Эпона, Кериддвен, Арианрод, Морриган… Та, жрицей которой скорее всего была Мария из Мигдал-Эля, позже названная Марией Магдалиной… Та, для которой устраивали танцы на Крите, в честь которой устанавливали менгиры и кромлехи. Для которой построили Стоунхендж, Эвбери, тумулкясы Бруга на Боинне.
 Та, которую кельты почитали в образе матрон… Та, изображение которой красовалось на щите Артура при битве под Бадоном…
 Та, которая была, есть и будет.
 В «Туманах Авалона» культ Великой Богини образует центральный пункт до— и раннехристианской культуры Британии, и факт этот действительно разгоняет туманы, покрывающие артуровский миф. Заинтересовавшиеся легендой Артура не могут позволить себе роскошь игнорировать эту книгу. Марион Зиммер Брэдли невероятно искусно сплела культ Великой Богини с легендой, с Артуром, с Экскалибуром, с Граалем, с личностью Мерлина-Талиесина, с Вивьен и Морганой, чрезвычайно убедительно показала конфликт Старого (Великая Мать) и Нового (христианство с его монополией на истину). Своим успехом книга — кроме несомненного таланта миссис Брэдли — обязана еще.., кое-чему. Это «кое-что» — прекрасное и глубокое знание всего, что касается культа.., существующего и в наши дни.
 Увы, в польском издании «Туманов Авалона» опущено авторское вступление, в котором Марион Зиммер Брэдли благодарит некоторых лиц и указывает источники, из которых черпала. А лица эти — теоретики, идеологи и предводители современных поклонников Великой Богини, сплотившихся в неокельтском и неодруидском (и очень феминизированном) движении под названием «Викка».
 Во-первых, это Джеральд Броссо, фактический создатель и ведущий теоретик движения. Во-вторых, Маргарет Мюррей, британский антрополог, автор трудов «The Witch Cult in Western Europe» (1921-й) и «The God of the Witches» (1931), доказывая, что действия, известные нам под ярлыками «чары» и «шабаш ведьм», по существу, являются продолжением древнейших, уходящих в глубокий палеолит религиозных обрядов в честь Великой Богини. Мюррей стала вторым после Гарднера идеологом виккан. В-третьих, Стархью, писательница, автор книги «The Spiral Dance». В-четвертых, Элисон Гарлоу, жрица «Викка» из секты «Covenant of the Goddess», Следует знать, что с движением «Викка» связан известный автор фэнтези Дайана Паксон, а книги Толкина, Урсулы Ле Гуин и других мэтров литературы такого рода всегда можно найти в книжных лавках викков.
 Движение «Викка» можно, конечно, рассматривать как чудачество (да оно в определенной степени чудачество и есть), но того, что культ Великой Богини представляется самым старшим из известных человечеству, отрицать нельзя. Кто хочет, пусть прочитает «Белую Богиню» Грейвса. Я же не скажу больше ни слова. Не имею права. Мне нельзя.
 Ну разве что еще только одно: основными культовыми предметами виккан, без которых не может состояться ни одна викканская мистерия в честь Великой Тройственной, являются чара (чаша) и меч.
 Грааль и Экскалибур.
 Дальше — тишина.




 WHO IS WHO, ИЛИ КТО ЕСТЬ КТО (ЛИБО ЧТО) В АРТУРОВСКОМ МИФЕ


 Несколько упомянутых в легенде лиц, предметов, мест и названий требуют определенных пояснений. Не потому, чтобы я подозревал кого-то в незнании данного имени либо термина — совсем наоборот. Просто таких имен и терминов слишком много.
 В особенности это относится к «Смерти Артура» Томаса Мэлори, который, компилируя — до границ (а порой и за их пределы) избыточности все известные и доступные ему версии и переработки легенды, осуществил сверхчудотворное умножение некоторых названий и действующих лиц. Ошибки в транскрипциях и языковых версиях привели к жуткой мешанине. Валлийский язык — исходный язык мифа — далеко не легок ни в написании, ни в фонетике. Поэтому-то валлийские оригиналы дошли до наших дней в чудовищно искаженной очередными переписчиками форме.
 Кроме искажений, свершалось указанное выше кошмарное умножение. Прототипами многих фигурантов легендарной драмы были, конечно же, боги валлийского пантеона и кельтские герои. Некоторые из богов и героев при последовательных (в смысле — очередных) переработках породили целые серии богатырей.
 Так, к примеру, владыка Волшебной страны Пуйл (Pwyll) стал Пелесом, Пелеаном, Пеламом, Пелеасом и, наконец, Пелинором. Бог Гуин (Gwyn), сын Нудда, — стал сэром Гвинасом, Гуйнасом и Гвенбаусом.
 Корнуоллский аналог Гуина злой бог Мелвас (Melwas) стал сэром Мелиасом, Мелиотом, Мелиодасом, Мэлгвином, Мелеаусом и, наконец, Мелеагантом, Мелегантом, Мелиагаунтом либо Мелиагрансом — нехорошим князем, похитившим королеву Гвиневеру (которая, кстати говоря, была и Гиневрой)!
 Бог Бран Благословенный, которого миф размещает в валлийской стране Говер (район залива Кармартен), «расплодившись», порождает Брайана, Бреуниса, Бреунора, Брандегориса, Бранделя и Брандилеса.
 В легенде «размножались» не только боги, но и смертные. Уриенс (Uriens), король Регеда, выступающий в мифе под собственным именем, тем не менее тоже дождался alter ego как король Риенс, сэр Районе и король… Нентрес. Отец Гвиневеры-Гиневры-Гвенвыфар, известный из валлийских легенд как Оргирвран (Orgyrvran), играет свою роль под именем Леодегранса, но он тоже «размножился» (раздвоился, растроился и т.д.) в Кольгреваунса, Кларивауса и даже Гувернаила.
 Путаницу (с большим или меньшим успехом) пытается упорядочить литература фэнтези. Т.Х. Уайт («The Once and Future King») твердо придерживается (хоть постмодернистки и с ухмылкой) версии Мэлори. То же самое можно сказать и о Ги Джебриеле Кае. Так же, хоть и с явным уклоном в сторону «кельтскости», поступает Марион Зиммер Брэдли в романе «Туманы Авалона». А вот Стивен Р. Льюхед в цикле «Пендрагон» опирается на валлийские оригиналы и версии Уильяма Малмсберийского и Джефри Монмаутского. У него, к примеру, нет Ланселота. Подобным же образом поступает Джиллиан Бредшоу в трилогии «Hawk of May, Kingdom of Summer, In Winer's Shadow».
 Идеи других писателей мы вкратце обговорим в соответствующих главках.




 АРТУР


 …the noble Arthur, -whose noble acts I purpose to wryfe in this present book here for folawyng.
 «Благородный Артур, чьи благородные деяния я намереваюсь описать в этой книге (англ.).» Сэр Томас Мэлори, предисловие к оригинальному изданию «Le Morte Darthur»
 Об этой фигуре мы знаем уже все, так что ограничусь двумя проблемами: генеалогией и именем.
 Однозначно верным представляется, что король Артур — это исходно бог Гвидион (Гуидион — Gwydion) и «родился» он путем характерной для кельтской мифологии трансформации бога в героя. Такой точки зрения придерживается и Брэдли в «Туманах Авалона»: в этой книге Гвидион — настоящее имя короля.
 В валлийских преданиях (валлийцы обожали родословные и генеалогические древеса) Артур — потомок легендарного Кустеннина (Константина) Гарнеу. У Кустеннина было множество сыновей, в частности. Утер (впоследствии Пендрагон) и Майхрион. Майхрион был отцом короля Марка Корнуоллского (вспомним Изольду), Утер же.., ну, чьим отцом был Утер, известно. Притом у валлийского Артура были родственники: брат Мадог и сестра Гвиар.
 Ну, коли уж мы вспомнили Утера: «Пендрагон» — не часть имени, а титул, «должность». Pen — по-валлийски значит «гора», отсюда «Пендрагон» (валлийское «Пендаран») — Верховный военный вождь, римский «Dux Bellorom». По такому же принципу ирландская «гора» — Ard — служила для величания королей Тары титулом Ard Rhi. А если правильным признать написание «Бендрагон», то сразу же напрашивается аналогия с богом войны Браном, «чудотворную» голову которого именуют Утер Бен.
 Однако вернемся к Артуру.
 Известны попытки вывести его имя от валлийского «Гвиртур» (Gwyrthur). Довольно правдоподобна теория о происхождении имени короля от валлийского слова «arth» и галльского «artos», означающих то же, что и «медведь» (Ursus). Монах-хронист Гильдас в своем «De excidip et conquestu Britanniae» не использует имени «Артур», зато вспоминает (с неприязнью) о некоем «Медведе», вожде, который — несмотря на первоначальные успехи — довел-таки Британию до окончательного краха.
 Пытаются также вывести имя короля от латинского «cataphractus» (тяжеловооруженный) — «arctarius» — «artorius» и так далее. Но такие фокусы представляются аналогами известного «метода тыка». Кто-то заметил, что кельты в Галлии почитали бога, именуемого «Mercurius Arctaius», но и это, пожалуй, тоже попытка «взять врага на ура».
 А вот шутник Джек Вэнс (цикл «Lyonesse») поместил пращуров Артура меж королей им же придуманных Древних Островов, именуемых Гибрасы (мифические Ну Brasil). По Вэнсу, Утер Пендрагон был потомком Олама Магнуса, короля Лионессе. Браво, Джек!
 И под занавес один довольно малознакомый курьез из биографии короля Артура. Я позаимствовал его из «Смерти Артура» Мэлори. Так вот, Артуру, этому богобоязненному рыцарю и благородному королю, следовало бы выступать в фарсах и кукольных представлениях в паре с царем Иродом, ибо, как и Ирод, он довел дело до убиения невинных младенцев. Зная по предсказанию Мерлина, что он погибнет от руки ребенка, родившегося в день праздника Бельтайн, Артур приказал под страхом смертной казни выдать ему всех родившихся в тот день младенцев. Затем велел погрузить их на корабль и пустить на волю волн. Множество невинных детишек погибли, но чудом уцелел оказавшийся среди них Мордред, и предсказание Мерлина сбылось. На поле брани под Камланном.
 К приведенному выше отвратительному эпизоду из жизни Артура обращается Ги Джебриель Кай в своей трилогии фэнтези, крепко привязанной к артуровскому мифу и кельтской мифологии.
 «Дитя из предсказания» и «убиение невинных младенцев» перешли в многочисленные произведения типа фэнтези — достаточно вспомнить фильм «Уиллоу» Рона Говарда.




 ЭКСКАЛИБУР


 Всем известно, что так называется волшебный меч Артура, подаренный ему — в качестве символа власти — Владычицей Озера. Сам факт дарения глубоко символичен и уходит корнями в верования кельтов — к этому мы еще вернемся в главке «Владычица Озера». А сейчас займемся самим Экскалибуром.
 В «Мабиногион» и других валлийских преданиях Артуров меч именуется «Caledvwlch». Это название переводчица «Мабиногион» леди Шарлотта Гест перевела как «Сокрушающий», а другие переводчики предпочитают называть «Режущий Сталь». Клинок меча был украшен двумя золотыми змеями (драконами?), так что, когда король выхватывал его из ножен, казалось — цитирую: «будто из пастей змей пышет живое пламя, и пламя это поражает глаза всех». Кроме меча, король владел еще и другим оружием: копьем Ронгоминиадом (Rhongomynyad), кинжалом Карнвенаном (Camwenan) и щитом Винебгуртухером (Wynebgwrthucher). Священник Лайамон этот совершенно непроизносимый щит именует «Придвен» (Pridwen). Однако в валлийской традиции название «Prithwen» носит не щит, а флагманский корабль Артура — ведь король воевал не только на суше, но и на море.
 Кроме оружия, валлийский Артур владел несколькими волшебными артефактами (в том числе котлами!), а также плащом-невидимкой.
 Как я уже говорил, Джефри Монмаутский сотворил из «Caledvwlch'a» «Калибурн», из которого, в свою очередь, «Вульгата», а вслед за нею и Мзлори породили «Экскалибур». «Вульгата» утверждает, что это слово по-гебрайски означает «Рассекающий Железо и Сталь», то есть оно близко к валлийскому значению. Кроме того, название «Экскалибур» можно вывести из латинского выражения «ex calee uberare» — «высвободить из скалы», то есть «вытянуть из камня». Объяснение изящное, но, к сожалению, бессмысленное. Ведь Экскалибур — не тот меч, который Артур с такой легкостью извлек из камня!
 Ножны королевского Экскалибура тоже были презентом от Владычицы Озера и, конечно, тоже были волшебными — они хранили Артура от всяческих ранений. Эти ножны — и меч — сперла у Артура чародейка-изменщица Моргана и вооружила ими своего любовника и сообщника Акколона, сына Уриенса. Воспользовавшись Экскалибуром и ножнами, Акколон намеревался запросто прикончить Артура, однако во время боя королю удалось отобрать свое оружие и победить покусителя! А вот ножны Моргана утопила-таки в озере — к Артуру они так и не вернулись. Перед нами прозрачная аналогия валлийского мифа о Блодьюведд — женщине из цветов, которая выкрала секрет жизни у Ллеу Ллау Гифеса для того, чтобы ее любовник мог нанести роковой удар, Горонви, любовника Блодьюведд, — как и Акколона — убили, предательница — как и Моргана — сбегает. Однако тут есть разница — Блодьюведд хватают и наказывают. Моргану — нет.
 Экскалибур, как известно, в финале легенды возвращается к Владычице Озера, и та, прежде чем Артур отплывает к Авалону, приказывает бросить меч в воду. В английской народной традиции это событие происходит в районе Гластонбери в графстве Сомерсет, в месте, именуемом Помпарлес-Бридж (Pomparies Bridge).




 МЕРЛИН


 …the most famous man of all those times, Merlin, who knew the range of all ther arts, Had built the King his havens, ships and halls, Was also Bard, and knew the starry heavens; The people called him wizard »…Самый известный человек тех времен.
 Владевший всеми искусствами Мерлин Построил для короля гавани, корабли и дворцы.
 Был он также бардом и знал звездное небо; Люди называли его волшебником.».
 Альфред Теннисон
 For Merlin had in magic more insight Than ever him before or after living wight.
 «Мерлин знал о волшебстве больше всех живших до него И больше, чем люди когда-либо узнают.» Спенсер
 С такой наиболее популярной формой имени великого чародея, одного из важнейших фигурантов легенды, связана пресмешная, чуть ли не анекдотическая история. Мерлина создал Джефри Монмаутский, скомбинировав нескольких квазиисторических и легендарных фигур бардов, известных в валлийских преданиях под именем Мирддин (Myrddin). Однако поскольку Джефри писал для франко-норманнской публики, постольку ради того, чтобы избежать нежелательных ассоциаций с неприличным словом «merde» (дерьмо, кал, грязь), он романизировал валлийского Мирддина в Мерлинуса.
 Однако чародей Мерлин, косвенный виновник рождения Артура, его покровитель, ментор и советник, несомненно, Представляет собой компиляцию из четырех мифических фигур. Одна — достаточно таинственный бог Мат, сын Матонви, дядя, учитель и помощник мудрого Гвидиона, отца Ллеу Ллау Гифеса. Другая — сам Гвидион, друид богов. Третья — Мирддин Эмрис, полубожественная личность, известная по триадам и бардским песням, магик, мудрец и пророк, некогда именовавшийся Амброзием. Четвертая — Талиесин, вероятно, реально существовавший и действовавший в VI веке друид-бард (хотя и эта фигура настолько обросла легендами, что утверждение об ее исторической аутентичности сильно отдает преувеличением).
 К величайшим деяниям Мерлина миф относит перенесение каменного круга Стоунхенджа из Ирландии в Британию, предсказание «пришествия Артура» и активное участие в этом событии, помощь в овладении троном (меч и камень), укрепление власти юного короля путем постройки ему (с помощью магии, разумеется) перечисленных Теннисоном «гаваней, кораблей и дворцов», а также — как и пристало друиду — помощь (auxilium et consilium «содействие и советы (лат.).») в организации правления и рыцарства Круглого Стола. Помощь, совет и менторские предостережения, которых Артур, кельтский король, игнорировать не мог. А когда проигнорировал (Гвиневера!), последствия оказались плачевными…
 Некоторые более поздние церковные версии (Роберт де Борон) не могли простить Мерлину занятий черной магией и нарекли его отщепенцем, сыном дьявола и девственницы (даже монахини). Возможно, поэтому судьба друида в результате оказалась печальной — его постигает суровая «кара за прегрешения», поскольку, несмотря на всю свою мудрость, под конец жизни Мерлин повел себя как последний мальчишка. Попал под любовные чары прекрасной чародейки по имени Нимуэ и позволил прыткой дамочке одурачить себя до такой степени, что поверил ей все свои магические секреты и тайны и позволил заточить себя в магическом хрустальном гроте (по другой версии
 — в стволе дуба). Это, конечно, прозрачная травестация валлийского мифа, аналогия заточения Гвидиона злым богом Придери ап Пуйлом (в более поздней версии — Артура самим Пуйлом).
 Чародей Мерлин фигурирует в большинстве литературных произведений, посвященных королю Артуру и рыцарям Круглого Стола. К самым значительным и более других говорящим об этой фигуре относятся «Мерлин» Роберта де Борона (около 1190 г.), «История Мерлина» — одна из пяти книг «Вульгаты» (около 1225 г.), «Смерть Артура» Томаса Мэлори (1485 г.), а также гораздо более поздние «королевские идиллии» Альфреда Теннисона. Появляется он (либо о нем говорится), в частности, у Ариосто, Сервантеса, Гете, Уланда и Сигрид Ундест.
 Ясное дело, ни одна уважающая себя артуровская фэнтези не могла обойти Мерлина молчанием. Марион Зиммер Брэдли в «Туманах Авалона» даже вывела их несколько, сотворив из «Мерлина» — в соответствии с некоторыми историческими тезами — титул либо друидскую «должность», а из Нимуэ — младшую сестру Галахада, дочь Ланселота и Элейны. Т.Х. Уайт «приказал» Мерлину «долго жить».., назад, в том смысле, что чародей постоянно молодеет (вероятно, поэтому-то и ведет себя с Нимуэ как сопляк какой-нибудь). Стивен Льюхед делает из Мерлина сына Талиесина и княжны из Лионессе, потомка атлантов, а Мэри Стюарт в книге «Хрустальный грот» превращает его во внебрачного сына Амброзия Аврелия, преемника Вортигерна. В «That Hideous Strength» Льюиса Мерлин восстает из гроба, дабы еще раз принять участие в борьбе Света и Тьмы…
 Заглавным героем своей книги сделал Мерлина английский писатель Роберт Нэй — «породивший» знаменитого Фальстафа. Мерлин Нэя — это невероятно любопытная штучка. Мудрый, изысканный, эрудированный, постмодернистский и.., неприличный — пальчики оближешь! Рекомендую.
 А вот Роджер Желязны во втором цикле «Амбера» искусно пошаливает с мифом. Имя «Мерлин» у Желязны носит сын Корвина из Амбера, внук короля Оберона (владыки эльфов из «Сна в летнюю ночь»). Матерью и долгое время единственной воспитательницей Мерлина оказывается Дара из «дьявольского» Хаоса. И хотя предание о «сыне монахини и дьявола» здесь, похоже, перевернуто с ног на голову, никого не удивляет, что парень с таким происхождением становится чародеем. Уже в первом томе коварный Желязны запирает своего Мерлина в классический хрустальный грот… Правда, автор из шкуры лезет вон, чтобы запутать фабулу, однако проницательный читатель сразу видит, кто за всем этим скрывается: классическая, жаждущая чародейских знаний адептка, которой Мерлин доверял, потому как — любил. Классическая Нимуэ…
 У лорда Теннисона («Королевские идиллии») чародейка-соблазнительница, погибель Мерлина — не Нимуэ, а Вивьен. Владычица Озера. Точнее такую же версию предлагает «Вульгата»: Мерлина соблазняет та самая Владычица Озера, которая воспитала Ланселота.
 Могилу Мерлина до сих пор показывают наивным доверчивым туристам в Бретони, в знаменитом лесу Брокелианде (Броселианде), в так называемой Долине Ворожеек, неподалеку от Квинтина.




 КРУГЛЫЙ СТОЛ


 Когда король Леодегранс Камелиардский узнал о матримониальных планах Артура касательно своей дочери Гвиневеры, он тут же заявил, что вместе с рукой дочери презентует Артуру в качестве приданого хранящийся в Камелиарде Круглый Стол, предмет мебели, некогда изготовленный чародейской силой Мерлина для Утера Пендрагона. Сказано — сделано. Одновременно со Столом, который тотчас после бракосочетания установили в Камелоте, Леодегранс вручил Артуру гораздо более практичный подарок — сотню рыцарей.
 Мерлин, применив волшебство, сделал так, что на каждом стуле при Столе разгорелись магические буквы, составляющие имена рыцарей, коим предстояло на сии стулья сесть. Однако одно место осталось необозначенным.
 «Король Артур, — молвил чародей, — позаботься о том, чтобы стол заполнился, ибо он вместит сто пятьдесят храбрых и благородных людей, кои будут именоваться рыцарями Круглого Стола. Однако одно место не должен занимать никто, поскольку это есть Гибельное Сиденье (Siege Perilous), на котором когда-нибудь усядется Избранник, достойнейший из достойных. А случится это в великоважный день, когда будет объявлена Великая Цель».
 Речь шла, разумеется, о Галахаде и о появлении Грааля.
 Как мы уже знаем, первым этот важный для легенды предмет мебели в тронном зале Камелота «поставил» клирик Вас, автор «Брута». Стол, за которым вместе со своими рыцарями восседал Артур, был круглый, у него не было ни почетного «верха», ни «второстепенного» «низа», что долженствовало символизировать равенство и братство.
 Более поздние обработчики мифа как следует потрудились над тем, чтобы «усовершенствовать» идеологию Стола. Во-первых, у него была своя традиция
 — он был третьим по счету Круглым Столом, продолжателем идеи предыдущих двух. Первым же из этих двух был стол Тайной Вечери, за которым сидел Христос с апостолами. Вторым — стол Грааля, поскольку продолжатель Иосифа Аримафейского Брон, который опекал Грааль в Британии, также посиживал с дружками за Круглым Столом, в центре которого как раз и стояла чудесная Чаша. Именно за этим столом Брон получил титул Богатого Короля-Рыбака, который впоследствии носили все очередные Поверенные и Стражи Грааля. В соответствии с легендой Брон досыта накормил всех ужинающих за столом сотоварищей одной малюсенькой рыбкой, которую чудесным образом «растиражировал». Разумеется, Рыбаком был и Христос. Ну и конечно, апостолы, которых Иисус призвал словами «Идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков» (От Марка святое Благовествование. 1,17).
 Символику и более глубокое значение придали также Гибельному Сиденью, тому Siege Perilous, кое аж до прибытия Избранника должно оставаться пустым. Оно изображало место, которое во время Тайной Вечери занимал Иуда. Когда в Камелот прибыл Галахад и уселся на Гибельное Сиденье, то этим действием он свершил символическое искупление Иудовой вины и «укрепление» стола Иисусова, «разбитого» предательством.
 В Англии Плантагенетов, как я уже упоминал, легенду об Артуре пытались использовать в политических целях. Плантагенеты быстро узурпировали привилегии «наследников Великого Артура» и на каждом шагу подчеркивали Артурово наследие и его атрибуты. Именно в те времена возник популярный при многих дворах Европы обычай устанавливать в тронных залах круглые столы, за которыми монарх и его вассалы разыгрывали роли Артура и его рыцарей. Такую же роль играл, вероятно. Круглый Стол в Винчестере, изготовленный около 1300 года, то есть в правление Эдуарда I. До наших дней дожила лишь столешница восемнадцати футов в диаметре, расчерченная на места для короля и двадцати четырех вкушающих. Аутентичный Круглый Стол короля Артура, чтобы за ним поместились сто пятьдесят рыцарей, должен был быть гораздо крупнее. Исходя из теоретического — скромного — предположения «метр стола на рыцаря» получался круг диаметром пятьдесят метров. Это немало. Не говоря уж о технических возможностях тогдашних ремесленников и проблемах с установкой такого гиганта в каком-либо зале, следует заметить, что рыцарь едва-едва видел бы сотрапезника vis a vis, а если б пожелал перекинуться с ним парой слов, вынужден был бы реветь быком, Некоторые версии исходят из предположения, что в Камелоте имелось несколько круглых столов. Самым главным был, конечно, тот, за которым восседал сам Артур и абсолютная элита рыцарей в количестве двенадцати. И стало быть, это был классический стол Иисуса и апостолов.




 ДРУГИЕ КОРОЛИ


 В момент смерти Утера Пендрагона, как учит нас легенда и литература фэнтези, на роль Dux Bellorum претендовало несколько королей (клановых князьков). У некоторых наверняка были свои легендарно-исторические предшественники, поскольку их имена повторяются во многих версиях.
 Один из них — Лот, король Лотиана и Оркадских (Оркнейских) островов, породнившийся с Артуром путем женитьбы на дочери Игрейны Моргаузе, единоутробной сестры короля. Несмотря на родственные связи, Лот пребывал в активной и вооруженной оппозиции к Артуру и в одной из битв, которые король вел с мятежниками, погиб от меча короля Пеллинора. «Вульгата» и «Туманы Авалона» приводят иную версию: Лот погиб в бою с саксами, защищая страну от нашествия. Все его сыновья были «действующими» рыцарями Круглого Стола. Я привожу их в генеалогическом древе оркадской династии.
 Имя «Лот» (как и по сей день бытующее название его королевства Лотиан
 — Lothian) однозначно производится от мифического Лудда, легендарного основателя Лондона. Лудд же, в свою очередь, не что иное, как искореженная версия бога Нудда Среброрукого из валлийского пантеона.




 ОРКАДСКАЯ (ОРКНЕЙСКАЯ) ФРАКЦИЯ


 ЛОТ ></emphasis > МОРГАУЗА ></emphasis >АРТУР (король Лотиана и | (Единоутробная сестра | Оркадских островов) | короля Артура) | | 
 | ГАВЕЙН, АГРАВЕЙН, ГАХЕРИС и ГАРЕТ (по прозвищу Beaumanis) МОРДРЕД
 Король Пеллинор, убивец Лота, именовался владыкой Листинуаза, либо Королем Островов (of the Isles). Неизвестно, о каких островах идет речь — у Британских берегов островов хватает. Пеллинор был отцом такого количества важных для легенды фигур, что я и ему «смастерил» генеалогическое древо, дабы прояснить ситуацию. Пеллинор погиб от руки Гавейна, сына Лота, в ходе вендетты за отца. Вендетта, как мы увидим, имела продолжение.
 Королем Камелиарда (?) был Леодегранс (по-валлийски именовавшийся Оргирвраном). Он, как известно, был отцом Гвиневеры (Gwenhwyfar), жены Артура. Марион Зиммер Брэдли, которая явно не симпатизирует Гвиневере, намекает, что в основе супружества лежали экономические интересы — Леодегранс владел большим табуном, а Артур сильно нуждался в верховых лошадях для своих рыцарей. Кроме того, как мы уже знаем, именно Леодегранс подарил Артуру Круглый Стол в виде приданого.
 Король Уриенс, владыка Регеда, или Кимрии (теперь — Ланкашир и Кембрия), появляется в самых старших валлийских легендах. Он был среди тех, кто вначале не признавал Артура и боролся против него. Судя по многим источникам, Уриенс собирал вокруг себя Древние Племена — бриттов, которые не подчинялись ни римлянам, ни христианизации. В конце концов Артур примирился с Уриенсом, выдав за него свою единокровную сестру Моргану. В те годы Уриенс уже был в солидном возрасте, имел взрослых сынов — Акколона и Увэйна. Моргана завела роман с Акколоном и совместно с ним составила заговор против Артура. Артур убил Акколона в поединке, а на остальную семейку шибко обиделся.
 Кузеном Уриенса, владыкой Горе (Gower, или Swansea), был король Багдемагус.
 Уриенс (впрочем, как и Оргирвран-Леодегранс и упоминаемый ниже Бан Бенвикский) отождествляется в самых ранних версиях легенды с богом Браном Благословенным, сыном бога морей Ллира.
 Король Пелам — Богатый Рыболов, владел Страной Озер (вероятно, Yr Widdfa, то есть Сноудоном, изобилующим горными озерами). Он был по прямой линии потомком Иосифа Аримафейского и повелителем Грааля. Страдал от незатягивающейся раны, полученной от Балина Свирепого. Вылечил его лишь Галахад, правнук. Ибо сыном Пелама был король Пелес, а дочерью Пелеса была Элейна, впоследствии любовница Ланселота и мать Галахада, Не следует путать «короля Пелеса» и «рыцаря Пелеаса» — в мифе это разные, не связанные между собой фигуры. Что, однако, не мешает обоим иметь единый прообраз: мифологического Пуйла, владыку Аннона.
 Берникой и Деирой (Northumbria) владел король Клариваус.
 Корнуолл же принадлежал королю Марку, сидевшему в Тинтагеле, наследственном замке Горлота и других владык этого региона. Марк в валлийских легендах выступает под именем Марх, сын Мейрхиона (Meirchyawn), а его супругу зовут Эссильт Финвен («Белошеяя»). У Мэлори жену Марка и любовницу рыцаря Тристана зовут Изольда Прекрасная (La Beale Isoud), и она
 — дочь короля Ирландии, племянница рыцаря Моргольта.
 На континенте, в Галии, правят два брата-короля: Бан Бенвикский (Boulogne?) и Боре из Ганиса (Wissant?). Оба, как позже и их потомки, всегда были верными союзниками Артура. Артур же, в свою очередь, поддерживал братьев против враждебного им короля Клодаса. Наследники Бана и Борса для легенды имеют большое значение (Ланселот), поэтому для обоих «континентальных королей» я составил генеалогическое древо.
 История умалчивает о Бане и Борее — в Артуровские времена (около 500
 — 555 годов) королевством франков владели поочередно короли из династии Меровингов — Шильдерик, Хлодвиг и Клодомир.
 В Малой Британии, или Арморике (теперешней Бретони), правил король Хоэль (Howel). В Артуровской легенде Хоэль был отцом Изольды Белорукой (Isoud la Blanche Mains), которую взял в жены Тристан. Владыка Арморики всегда был верным союзником Артура — поддерживал его армией во всех двенадцати битвах с саксами.
 Если верить легенде, кельтская колония и анклав в Арморике возникли после завоевания Бретонского полуострова валлийским королем Конаном. Исторический ли это факт, неизвестно, но Бретонь, несомненно, была кельтской. До наших дней бретонцы и валлийцы понимают друг друга, когда говорят на своих языках, а оба они продержались в малоизменившейся форме.
 Во многих версиях мифа появляется еще король Ирландии по имени Ангвисанс (Aguissance, а также Anguish, Augustan либо Augusel). Отец Изольды Прекрасной (она же Белокурая, Златокудрая), вероятно, был королем Тары. Тут опять же не очень много общего с историей — в Артуровские времена королями Тары считают Ниалла, Логера и Туатала (Niall, Loegair, Tuathal), а после них Диармуйда Мак Кеарбаила (последнего владыку Ирландии отождествляют с королем Гурмуном, известным в Польше по Бою-Желеньскому: «Легенда о Тристане и Изольде»). Однако иногда Ангвисанса называют королем Шотландии (Альбании), а это вроде бы намекает на то, что он был владыкой не Тары, а Даль-Риалы, колонизированной ирландцами области на юго-западе Шотландии, охватывающей часть теперешнего Стратклайда и внутренних Гибрид. Имя короля, кажется, это подтверждает — оно корреспондирует с именем полулегендарного владыки Даль-Риады Аигусом Мак Эрком.




 ГВИНЕВЕРА


 Reodogran, the Kind of Cameliard, Had one fair daughter, and none other child, And she was fairest of all flesh on earth, Guenevere, and in her his one delight.
 «У Леодограна, короля Камелиарда, Была красавица дочь и не было других детей.
 Была она прекрасней всех на свете, Гунивер, И в ней была его единственная отрада.» Теннисон
 Whyle she lyved she was a trew lover, and therfor she had a good ende.
 «При жизни она умела любить по-настоящему, И поэтому ее ждал хороший конец.» Сэр Томас Мэлори
 В валлийских легендах она выступает под именем Гвенвифар, «Белый Призрак», при этом у Артура было три супруги с одинаковыми именами «Обратите внимание как на количество Артуровых жен, так и на их имена. Три Гвенвифар — три „Белых Призрака“. Иначе говоря — одна Великая, Белая, Тройственная. Гвиневера из самой ранней легенды об Артуре — это не кто иная, как Великая Богиня. — Примеч. авт.». Однако в миф перешла лишь Гвенвифар ферх Оргирвран, вначале как Wenhaver, Guanhamara, Gvewenour либо Ganhumara, позже, во французской версии, Guenievere либо Guinevere, а в оригинальном написании Мэлори «Гвиневера, дочь Лодегранса» (Gwenyvere).
 Если Пенелопа, жена Одиссея, вошла в литературу (и даже разговорную речь) как символ супружеской верности, то Гвиневера слывет и бытует до сего дня как нечто совершенно противоположное.
 Ее любовная, внесупружеская связь с Ланселотом, стержень мифа, наверняка уходит корнями в поступки «исторической» Ганхумары Джефри Монмаутского, жены «исторического» Артура, которая отдалась предателю Медравту. Однако личность Гвиневеры также имеет, несомненно, мифологическое происхождение. Ведь в «Мабиногион» мы находим неверность и предательство Блодьюведд, «цветочной» жены Ллеу. Там также рисуется история некоего Гвавла, который «положил глаз» на Рианнон, жену Пуйла. Детальную, ставшую образцом версию поступка Гвиневеры можно найти в классических валлийских и ирландских героических легендах. Валлийская повествует о романе Эссильт Финвеп — жены короля Марха, с рыцарем Артура Тристаном, сыном Туллуха, откуда позже и родилась французско-бретонская повесть о Тристане, Изольде и короле Марке.
 Имеется несколько ирландских версий, они даже образуют целый куст преданий, именуемых «aithed», то есть историй о соблазнении женщин. Одна из наиболее известных и примыкающих к легенде о неверной Гвиневере — это повесть о любви прекрасной Граины, жены Финна Мак Кума-ила, к Диармуйду О'Дуибне, племяннику Финна. Другие предания рассказывают о бегстве Деирдре, любовницы короля Конхобара, с Наоиси, сыном Уснаха.
 Еще более древней — и наверняка сыгравшей роль источника для артуровского мифа — можно считать ирландскую сагу о боге Мидере, который соблазнил и увлек в Тару прекрасную Этайну, жену Эохайда Айрема, верховного короля Ирландии, что послужило поводом к крупному конфликту. Заслуживает внимания тот факт, что «Эохайд» по-ирландски означает «конь». Такое же значение имеет в валлийском языке слово «Марх» — имя короля, у которого «увел» жену Тристан. Любопытное совпадение «Вообще-то в истории с соблазненном жен Эохайда и Марха, как говорится, „конь не валялся“. Но не об этом речь. Лошадь-конь — фигура символическая. Некоторые историки (Жанет Кейв и Марджери дю Монд, а также Поль де Сент-Илар) сообщают, что кельтскому королю приходилось участвовать в буквально понимаемом соитии, при котором партнершей владыки была.., белая кобыла. Король здесь играл роль.., жеребца, покрывающего Богиню Лошадей (как известно, например, из произведений Грейвса, белая кобыла была атрибутом и воплощением Великой Богини). После акта кобылу забивали, четвертовали и варили в котле, а король купался в бульоне. Надо думать, предварительно все же остуженном.
 Восходя в 1399 году на престол, Генрих IV Ланкастерский учредил Орден Бани. Связь очевидна — тем самым Генрих хотел подчеркнуть, что является законным повелителем бриттов — у него-де за плечами «инициация в купели» по примеру легендарных королей острова. — Примеч. авт.».
 Мотив умыкания королевских жен, бесспорно, основан, на верованиях, обычаях и самой природе кельтов. Жена кельтского короля во время церемонии обручения (и позже) символизирует Землю, которой управляет король. Следовательно, «соблазнение жены» представляет собой факт, не только подрывающий авторитет короля как мужчины (рогоносец, рогоносец!!!), но и ставящий под сомнение его способность осуществлять власть. Мотив «умыкнутых жен» пришел в артуровский миф напрямую из мифологии кельтов — в повествовании, придуманном Джефри Монмаутским, Медраут (Модред) метит на трон Артура, одновременно отбирая у того жену. Такой ход мы обнаруживаем еще в одном фрагменте легенды: на власть Артура покусился нехороший князь Мелегант, «уводя» Гвиневеру, когда та отправилась на пикник. И опять кельтская символика — этот пикник отнюдь не какая-то прогулочка по лесу или закуска на полянке — речь идет о свершении под открытым небом мистерии Бельтайн, праздника весны. Мелегант узурпирует власть, символически разыгрывая кельтскую мистерию обручения с «похищенной» королевой.
 Схема любовных историй такого типа в кельтских преданиях всегда тройная (как в триадах) и имеет вид треугольника: «старый король — королева — юный претендент». Двое мужчин борются за женщину. Финн — Граина
 — Диармуйд. Конхобар — Деирдре — Наоис. Эохайд — Этайна — Мидер. Пуйл — Рианнон — Гвавл. Ллеу — Блодьюведд — Горонви. Артур — Гвиневера — Ланселот. Марк — Изольда — Тристан. В такой схеме видна связь с циклом природы — временами года. Молодой герой символизирует лето, возрождение, приход и расцвет витальных сил, которые противостоят зимней, замирающей силе старого короля. А повелитель не может быть слабым, не может быть ни бесплодным, ни холодным либо сексуально несостоятельным, ведь он жених Земли, Великой Матери, которую символизирует весенняя королева, коя во время мистерии Бельтайн должна быть любима — любима физически, эротически. Сексуальная немощность супруга Богини немыслима — она может привести к бесплодию Земли и опустошению края. В этом случае Богиня просто обязана подыскать себе кого-нибудь — возможно, как мы сказали выше, должен явиться конкурент, который бросит вызов королю. В большинстве мифов это для старого короля оказывается испытанием, проверкой, экзаменом на королевское могущество, тестом, из которого повелитель выходит победителем, возвращая себе супругу (Пуйл, Эохайд), либо по-королевски мстит ей и ее соблазнителю (легенда о Блодьюведд). Более поздние (известные нам сегодня) версии преданий обогащены романтическим элементом — королева любит претендента и, как правило, умирает от любви, в то время как юноша (Диармуйд, Наоис) погибает от руки старого, но все еще сильного короля. Однако подобного рода трагический конец получает в легендах дальнейшее, ностальгическое продолжение: королевство (Ольстер короля Конхобара) погибает в результате такого развития событий. Предания недвузначно утверждают, что было бы гораздо лучше, если бы «Старого» черти взяли, а его место под бочком Королевы-Богини занял бы «Молодой». Именно из таких версий родились Гвиневера и Изольда, а также отношение к этим фигурам авторов очередных версий. Что такое? Обе королевы изменяют своим мужьям? Ах, как некрасиво… Но мы их почему-то все-таки любим. И оправдываем… Да, Гвиневера не была верной женой. Ну и что? Зато была верной любовницей («trew lover»), Почему мы любим Гвиневеру и Изольду? Не потому ль, случайно, что и в этой и в другой слышится кельтское эхо, эхо, близкое и любезное нам, людям эмансипированного двадцатого века, которым (не всем, не всем!) отвратителен мужской шовинизм и дискриминация пола в любом виде? Ибо среди кельтов женщина — а в особенности королева — была полноправна и пользовалась теми же привилегиями, что и мужчина. Не могло быть и речи о какой-либо дискриминации. Как и король-мужчина, кельтская королева могла позволить себе промискуитет. Если король без зазрения совести мог «тащить в койку» наложницу и это не вызывало всеобщего осуждения, то и кельтской королеве никто не возбранял завести любовников, избираемых по принципу «one night stand» «Здесь: на одну ночь (англ.).», и никто не смел ее за это укорять. Королева персонифицировала собой Великую Богиню, а поведение богинь не обсуждают. Ни для кого не были секретом наклонности известной Боудикки, а эротические похождения не менее известной Катримандуи, королевы бригантов, стали чуть ли не притчей во языцех. О мифической Медо, королеве Коннахта, жене короля Айлиля, ирландские предания без обиняков говорят, что она часто и не жеманясь одаривала интересных мужчин «дружбой своих бедер» (или, выражаясь на средневековый японский лад, — «сплетала с ними ноги»).
 Конечно, для средневековых адаптаторов легенды — как певцов amour courtois, так и авторов религиозных версий — подобная свобода женщины была совершенно неприемлемой, немыслимой.., и непонятной. Поэтому внесупружеские похождения Гвиневеры и Изольды в средневековых версиях превратились в «грехи тяжкие», в бомбы замедленного действия, которые должны привести к трагедии и гибели. А поскольку — особенно в смысле равноправия полов и независимости женщин — средневековье все еще, увы, продолжается, постольку средневековая форма легенды по-прежнему остается классической, а женщинам легенд прилепили соответствующие ярлыки: Гвиневера и Изольда — «изменщицы», Моргана — «ведьма злющая», Нимуэ — «беспринципная соблазнительница» В Артуровской литературе фэнтези Гвиневера присутствует в обязательном порядке. Марионка Брэдли, как я говорил, «не обожала» королеву, так что ее портрет в «Туманах Авалона» симпатичным не назовешь. У Роберта Нэя («Мерлин») Гвиневера — нимфоманка с куриными мозгами, вдобавок ко всему еще и заика. Самый приятный и самый интересный образ королевы нарисовал Парк Годвин (Parke Godwin) в книге «The Beloved Exile». Здесь королева показана мудрой женщиной с сильной волей и характером. И тут она наиболее точно отражает истинный образ кельтской женщины — гораздо более верный, нежели поздние средневековые версии, изображавшие женщин артуровского мифа слабыми, кисейными и падкими на грех девицами, лишающимися чувств от страха или любви и беспомощными без поддержки рыцаря.
 У Томаса Мэлори в эпилоге легенды Гвиневера уходит в монастырь, дабы искупить свои прегрешения — и там заканчивает дни свои в покаянии, покое и тиши («…had a good ende).
 Так же точно ищет для своей героини покоя лауреат Нобелевской премии Сигрид Ундест, автор одной из красивейших переработок артуровского мифа.




 МОРГАНА


 Ivi е unafata nomata Morgana Che a Ie genfi diverse dona I'oro…
 Бойярдо «Влюбленный Роланд»
 В самой старшей валлийской версии мифа у Артура была сестра по имени Гвиар (Gwyar). Джефри Монмаутский тоже наделяет короля сестрой, однако именует ее Анной — невразумительное валлийское имя, вероятно, показалось Джефри неподходящим даже для лошади или гончей.
 Однако в классической и общеобязательной версиях мы видим других сестер: Моргану и Моргаузу.
 Моргана (Morgaine, Moigian, Morgan la Fee — Le Fay) была чародейкой. Чародейкой злой. Имя, которое она носит в легенде (имя ее сестры тоже), легко выводится от жуткой Морриган, богини войны, крови и смерти, той самой, которая в ирландских преданиях не взлюбила храброго Кухулина.
 Моргана была единокровной сестрой Артура. Она и ее сестра Моргауза — родные дочери Игрейны и Горлуа из Корнуолла. У обеих не было причин одобрительно взирать на связь матери с Утером Пендрагоном, убийцей отца. Ну и конечно, любить плод этой связи — Артура.
 Моргана была женщиной незаурядной красоты и талантов. «Вульгата» утверждает, что «натуры она была веселой и к радости склонной, и пела весьма прекрасно, руки были прелестные, плечи идеальные, кожа глаже шелка. Манер она была изысканных, рослая и прямая — словом, привлекательна сверх всякого воображения. При том была это женщина принаигорячейшая и наираспущеннейшая во всей Британии…» В классической версии мифа (Мэлори) Моргана начала действовать быстренько: стоило Артуру выдать ее за короля Уриенеа из Регеда, как она, вместе с, собственным пасынком (и одновременно любовником) Акколоном «сообразила» заговор и покушение на Артурову жизнь, а когда это дело провалилось, сбежала в страну Горе. Любила она Акколона безумно и, не пожелав простить Артуру убийства любовника, поступила прямо-таки по-сатанински — послала королю роскошную, но отравленную одежду, которая должна была подействовать наподобие платья Деяниры «Деянира — дочь греческого царя Ойнея. Узнав, что Геракл, которого она любила, намерен жениться на другой, послала ему плащ, пропитанный отравленной кровью убитого им кентавра Несса. И Геракл погиб.» и спалить Артура живьем. Тем не менее Артур, предупрежденный Владычицей Озера, уцелел.
 Моргана не успокоилась: продолжала строить козни, похищать и задерживать рыцарей (в том числе Тристана и Ланселота, в которого влюбилась), а в Камелоте держала целую свору соглядатаек под видом своих «служанок».
 Вершиной ее интриг был фортель, какому мог бы позавидовать самый искусный «черный» пропагандист: подарила Тристану щит, на котором внизу были изображены король и королева, а над ними, тонча их коронованные головы, — рыцарь. Тристан (доказав тем самым, что был законченным болваном) выступил с этим щитом на турнире в Камелоте.., а двор аж забурлил от сплетен. Все сразу же поняли значение картинки: Артур, Гвиневера и «позорник» Ланселот. Разумеется, заговора Агравейна и Мордреда, положившего начало войне и гибели королевства, долго ждать не пришлось… «В „Вульгате“ это выглядит несколько иначе: Ланселот, заключенный Морганой в тюрьму, нарисовал на стенах камеры комикс-историю своей любви к Гвиневере. С подробностями. А Моргана при первой же оказии позаботилась о том, чтобы Артур картиночки осмотрел и мог лично увидеть, сколь ветвистые рога у него выросли. Ну что ж, приемчик ничуть не хуже, чем у Мэлори. — Примеч. авт.».
 Интересно, что в эпилоге легенды Моргана примиряется с Артуром. Когда король умирает на побоище под Камланном, сестра держит его голову на подоле и шепчет брату нежные слова. Она же попадает и в число четырех королев, сопровождающих короля в последний путь на Авалон.
 В литературе фэнтези самый прелестный — далекий от штампа — образ Морганы можно найти в «Туманах Авалона». Тут не добавить, не убавить и не пересказать — это надо прочитать.
 Я думаю, интерес всех пересказчиков мифа к этой фигуре (как черному характеру) объясняется тем, как они понимали содержащийся в ее имени информативный корень «тог» (mors, la morte — смерть). То же относится и к описанным дальше Моргаузе и Мордреду. А меж тем в валлийском языке корень «тог» корреспондирует не со смертью, а с морем. Однако аналогия есть — море, как мы помним, символизирует у валлийцев всяческие силы зла.




 МОРГАУЗА


 Моргауза (Morgas, Morgawse), тоже чародейка, была родной сестрой Морганы. Она стала женой Лота, короля Лотиана и Оркад, и родила четырех сыновей, причем все (в том числе и знаменитый Гавейн) стали рыцарями Круглого Стола. Впрочем, относительно фактического отцовства этих сыновей могут возникнуть некоторые сомнения, поскольку хоть сам Лот и слыл развратником, то и Моргауза ему не уступала, наставляя мужу рога с великим рвением и не слишком заботясь о видимостях. Темперамент у нее был, как говорится, тот еще! Когда однажды в Лотиан прибыл Эктор с молодыми Кэем и Артуром, будущий король воспылал к единокровной сестре. Возжелал ее, ибо, как утверждает «Вулыата», «была она пригожа и толста». Стоило королю Лоту выйти ночью по нужде, как Артур шмыгнул в ложе к Моргаузе. «Вулыата» извещает, что королева незамедлительно «роскошно удовлетворила его, а он ее», из чего следует, что Лот провел в отхожем месте немало времени.
 Так и был зачат Мордред на погибель Артуру и Камелоту. Уже став вдовой после того, как Лот ушел из жизни, сраженный рукой короля Пеллинора, Моргауза продолжала «роскошно удовлетворять» то того, то этого. Последней — погубившей ее — великой любовью был рыцарь Ламорак. Некоторые версии легенды (и книги фэнтези) отождествляют Моргаузу с Морганой либо путают их — особенно в главном: которая из них стала любовницей Артура и родила ему Мордреда. Впрочем, в принципе известно одно: это случилось или при помощи чар, или из-за подпитываемого дьяволом вожделения. Порядочные короли, если они не были под влиянием злых чар или Сатаны, с сестрами не спали и не «удовлетворяли их роскошно». Во всяком случае, такого не делал ни один христианский король в христианском средневековье. В валлийской же мифологии такое случалось не только королям, но и богам.
 В «Туманах Авалона» Моргауза тоже «имеет место быть», но как младшая сестра Игрейны, то есть тетка, а не сестра Морганы. И ничего безнравственного Моргаузу с Артуром не связывает — матерью Мордреда оказывается именно Моргана. К тому же связь Артура с единокровной сестрой Брэдли «очистила» от элементов чернокнижничества и грешной похоти — у нее все происходит во время мистерии Бельтайн и является частью ритуала кельтской «коронации» Артура. Когда Артур и Моргана свершают любовный акт, они не узнают друг друга: она — Майская Королева, он — Майский Король. Правда, это не меняет того факта, что последствия получаются классически трагическими. В других произведениях фэнтези обе сестры (либо одна, дежурная) всегда оказываются жуткими ведьмами. Королевами Воздуха и Тьмы. У Т.Х. Уайта Моргауза в порядке магических экспериментов даже ухитрилась живьем сварить кота. За такие штуки я б своей собственной рукой с удовольствием подбросил дров в костер, на котором сжигают ведьм!




 МОРДРЕД


 Начиная с самых ранних версий, этот типус — черный характер легенды. Поэтому можно предположить, что, как и Артур, он лицо историческое. Родственник короля, столь же мало любящий дядюшку, как некогда потомки Кимбелина — папочку, и пользующийся первой же оказией, чтобы самому протянуть лапу за властью. Если руководствоваться хроникой Уильяма Малмсберийского, Мордред (Медраут, Медрауд, Модред), воспользовавшись отсутствием короля, учинил дворцовый переворот, попутно добравшись и до королевы. Вступив в союз с саксами, овладел страной. Однако Артур сумел собрать войско сторонников «старого режима» и сошелся с узурпатором под Камланном. Оба — и Артур, и Мордред — распрощались в той битве с жизнью, а в стране воцарился хаос и мрак.
 Как уже сказано, это могла быть возможная историческая версия событий. Однако столь же вероятно, что Мордред просто играет в легенде роль, предписанную ему валлийской мифологией. «Медраут» — это не кто иной, как Дилан, злой брат доброго Ллеу, который наконец погибает от руки дяди, кузнеца Кованнана. Либо же Медраут — это Придери, сын Пуйла, интриган, Князь Тьмы, побежденный в символической борьбе светозарным Гвидоном. В «Туманах Авалона» миссис Брэдли черным по белому сказано: Гвидон — настоящее имя и Артура, и его сына, а Мордред — саксонское прозвище, означающее «Злая Ворожба». Ни прибавить, ни убавить.
 Медраут по-валлийски означает «Тот, Который Ударяет» или «Тот, Который Смело Решает».
 Как мы уже знаем, в классической легенде Мордред был внебрачным сыном Артура, к тому же еще и зачатым с единоутробной сестрой. Поэтому, в соответствии с церковными переработками, получалось, что король совершил вдвойне страшный грех и тем самым навлек на страну ужасающее несчастье. Это кровосмешение и внебрачные «левые», как бы мы теперь сказали, связи взялись, разумеется, из первоначальной валлийской версии, но там они скорее всего никого не волновали. Ведь валлийский Прометей Гвидон породил Солнечного Ллеу, самого прекрасного и наиболее почитаемого бога бриттского пантеона, тоже не с кем-то, а с родной сестрой Арианрод. А ребенком незаконной связи, внебрачным сыном Гвиар, сестры короля Артура, стал Гвалхмеи, валлийский Гавейн, любимый герой рыцарских саг.
 В классической легенде (и в фэнтези) Мордред единственный потомок Артура — связь с Гвиневерой детей не принесла. В валлийских же легендах у Артура насчитывается четверо сыновей, носящих имена Ллахеу, Амр, Кидван и Архфедд. Все ли они были детьми законными, не знаем, но ко всем применен патроним «ап Артур».
 У Мэлори сцена смерти Мордреда под Камланном воистину жуткая. Артур в бою с сыном пронзает его копьем, да так, что из спины Мордреда торчит добрая сажень древка. «Но, почувствовав смертельную рану, — пишет Мэлори,
 — из последних сил рванулся сэр Мордред вперед, так что по самое кольцо рукояти вошло в его тело копье короля Артура», а потом, держа «меч обеими руками, ударил он отца своего, короля Артура, сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема и черепную кость».




 ВЛАДЫЧИЦА ОЗЕРА


 Ее иногда называли Вивианой (Vivian, Vivienne, Vivien, Nimue, Nimiane либо Niniane). Все эти имена представляют собой не что иное, как траверстацию имени Рианнон, красавицы жены Пуйла, владыки Аннона — валлийской Волшебной страны, — впоследствии жены Манавиддана, сына Ллира.
 В легенде Владычица Озера играет две важные роли. Во-первых, именно она вручает Артуру волшебный меч Экскалибур, символ власти. Интересно, что ни одна из последующих версий мифа (даже «Вульгата»!) не пыталась корректировать это событие, не пробовала исключить из текста чародейку-язычницу и так повернуть дело, чтобы Артуру вручили меч ангелы Господни либо кто-нибудь из святых. А событие это напрямую ведет к кельтской мифологии — к богине Арианрод, которая таким же макаром вооружила своего сына Ллеу.
 Во-вторых, Владычица Озера (по «Вульгате») была воспитательницей Ланселота, которого похитила еще младенцем. Именно от Владычицы Озера Ланселот получает имя — крещен он был, как мы помним, Галахадом. И снова перед нами отсылка к валлийской Арианрод, которая не только вооружила, но и дала Ллеу имя «Ллау Гифес».
 Бытует теория, что роль женщины в кельтском обществе была колоссальной. Во многих мифах (Кухулин) герой проходит обучение у женщины-чародейки либо воительницы. Во многих легендах привилегией матери, опекунши либо жрицы является именно присвоение мальчику «взрослого» имени и вручение ему оружия. Вероятно, это связано с вышеописанным и крепко укоренившимся среди кельтов культом Тройственной Великой Матери. С прадавних кельтских обрядов идет описанная в «Туманах Авалона» инициация Артура — символический любовный акт, ритуал оплодотворения и урожая, когда владыка берет на себя обязанности любовника, опекуна и супруга Земли, персонифицированной как женщина. Великая Богиня, символом которой становится девственница-жрица. Таким же образом викканка Дайана Паксон («The White Raven») описывает первую брачную ночь короля Марка и Изольды, которую изображает преданная служанка Брангвен (Branghien), доказывая тем самым, что свадьбы кельтских вождей свершались путем подобной мистерии «Ритуал с кобылой и купанием в бульоне в литературе фэнтези не встречается. Нет об этом ни слова и в некоторых „серьезных“ исследованиях, касающихся кельтов. Видимо, либо такое относят к разряду сказок, либо полагают, что подобное практиковалось лишь в глубоко первобытной культуре кельтов. Как кошмарный друидский ритуал сжигания людей живьем в ивовых клетках-чучелах был впоследствии заменен сжиганием жертвенных животных либо их чучел, так и малосимпатичную содомию с кобылой заменили более естественным, более приятным и решительно более безопасным актом с монахиней. — Примеч. авт.».
 Томас Мэлори «наказал» Владычицу Озера за «язычество и чары», введя в легенду современную символику победы Нового над Старым. Владычица Озера явилась в Камелот, чтобы в ходе какой-то не совсем понятной вендетты потребовать голову доброго рыцаря Балина в качестве платы за подаренный королю меч Экскалибур. Артур возражал, и тогда праведный христианский рыцарь Балин «мечом в тот же миг отсек ей голову на глазах у короля Артура». И хоть богобоязненный рыцарь Балин поступил в соответствии с буквой Письма «Библия обрекает на смерть исключительно женщин-„ворожей“. Она не позволяет жить чародейкам, а о чародеях-мужчинах ни словечка. По указанной Священным Писанием тропе впоследствии следуют различные папские энциклики и пресловутый „Malleus Maleficaram“, определяющие женщину как — цитирую: „сосуд вся“ ческого зла уже в зачатии истории». Конечно, это не что иное, как запоздалая месть мужчин и их «мужского бога» все еще грозной Великой Богине, извечный мужской страх перед естественно доминирующим в природе женским началом. Страх, который в соединении с приглушенным вожделением велит в каждой женщине искать vagina denata. — Примеч. авт.», тем не менее все присутствующие сочли такой поступок позорным. Балина осудили на изгнание, а о дальнейшей его судьбе я кратенько расскажу в главе «БАЛИН И БАЛАН».
 Владычиц Озера, как можно понять из текста «Смерть Артура» Мэлори, было несколько. Ту, что дала меч Артуру и потом погибла от руки Балина, звали Лиле. Однако до конца легенды появляется и помогает Артуру и его рыцарям какая-то другая Владычица Озера. Порой получается, что эта Владычица — Нимуэ, та самая, которая соблазнила Мерлина. Однако в финале «Смерти Артура» (и на аналогично названном, инспирированном текстом Мэлори полотне Джема Арчера) Артура на Авалон сопровождают четыре королевы — Моргана, Королева Северного Уэльса (неужто друидка с острова Англси?), Королева Опустошенных Земель (тетка Персиваля) и.., именно Нимуэ. Итак, четыре. Но если так, то должна быть и пятая! Ибо кому же принадлежала рука, которую видит Бедивер, рука, схватившая брошенный в воды Экскалибур? Четыре королевы оказались с Артуром на барке, пятая — под водой с Экскалибуром. Другого объяснения (кроме волшебства, конечно) я не вижу. Отсюда следует, что, возможно, права Брэдли, сделав из Владычицы Озера (как и Мерлина) титул, либо друидскую функцию. «Вышедшие на пенсию друидки» отбывают вместе с Артуром на Авалон, оставив в Озере восприемницу.
 У приходского священника Лайамона в романе «Брут» умирающий Артур, отправляясь на Авалон, говорит Константину, сыну Кадора, что, мол, плывет к «королеве Арганте». Это имя Джозеф Кэмпбелл считает искаженной «Морган-той», то есть Морганой.
 Владычицы Озера, а также Моргана и Арганта (уже ставшие Моргантой и Ургандой) перекочевали в итальянские рыцарские эпосы XV века — во «Влюбленный Роланд» Боярдо, «Неистовый Ролан» Ариосто. Появляется Моргана и у Торквато Тассо. А наблюдаемые в Мессинском ущелье миражи называли «Фата Моргана» (дословно: чародейка Моргана) и их приписывали именно волшебствам, которыми занимались «Morgana, la Donna del Lago». Дальний же путь проделала кельтская валькирия Морриган…
 В «Туманах Авалона» все жрицы Великой Богини — Вивиен, Ниниан и Моргана — являются Владычицами Озера, точнее, затянутого туманом острова на озере в окрестностях Гластонбери, где расположен центр культа Великой Матери. Молоденькая же Нимуэ, сгубив Мерлина-Кевина, кончает жизнь самоубийством.
 У Толкина я вижу двух кельтских Владычиц Озер — Арвен — Вечернюю Звезду, которая снабжает Арагорна его штандартом (символом законного владельца Элессара), и, разумеется, Галадриэль, Владычицу Леса, которая вместе с Фродо уплывает за море из Серой Гавани.
 Я уже упоминал, что в «Королевских идиллиях» Теннисона и в «Вульгате» Владычица Озера носит имя Вивиен (Вивиана). Это имя «Вульгата» выводит из халдейского. Оно должно означать «И не подумаю». Такие слова долго использовала Вивиен в ответ на домогания Мерлина, до той самой минуты, пока маг не подчинился ей целиком и полностью. Быть может, теперь читателям будет легче понять, каким манером нижеподписавшийся скромный автор фэнтези придумал чародейку Йеннифэр, любимую женщину ведьмака Геральта. Женщину, которая и не подумает поддаться, если у нее нет на то охоты.




 ЛАНСЕЛОТ ОЗЕРНЫЙ


 No! leggevato un giomo per dilefto Di Lancilotto, come amor to Arinse…
 Данте
 «В досужий час читали мы однажды О Ланселоте сладостный рассказ…» Данте Алигьери, «Божественная комедия».
 «Ад», Песня пятая.
 Итак, Ланселот, которого именуют также Layncelot'ом, Lanzelet'ом и Lancelet'oм. Этого французского «довеска» к мифу «выводит на сцену» Кретьен де Труа, а все последующие авторы (Арман Даниель, Готье Man, цистерцианцы, Ульрих фон Затцикхофен, Мэлори) признают «гражданство» рыцаря, неизменно снабжая его французской прибавкой «du Lac» — «Озерный». Однако это «Lac» вернее всего никакое не «озеро», а принятый и перекореженный Кретьеном кельтский мифологический мотив: Ланселот, «солнце и цвет рыцарства», представляет собой выведенную напрямую от солярного бога Луга Ламфади либо Ллеу Ллау Гифеса фигуру, олицетворяющую собой солнце, лето, взрыв и расцвет витальных сил.
 В канонической версии мифа Ланселот — сын галльского короля Бана Бенвикского. Что же до его генеалогии «по кудели», то есть по женской линии, то тут выстраиваются две легендарные версии. По первой рыцарь оказался плодом королевского «левого романчика» — его матерью была чародейка Вивиен, Владычица Озера. По другой (чаще упоминаемой, например, в «Вульгате») матерью Ланселота была Элейна, законная супруга короля Бана. Владычица же Озера похитила Ланселота еще в сосунковом возрасте, чтобы выпестовать в Озере, в Волшебной стране (ворожеек, волшебниц и т.п.)




 РОДОСЛОВНАЯ ЛАНСЕЛОТА ОЗЕРНОГО


 В обеих версиях малыш попадает в озеро под своим настоящим именем «Галахад», а уходит уже как Ланселот «du Lac» (символика, символика!), чтобы вместе с единственным братом Эктором де Мари и родственниками Борсом, Лионелем, Бламором и Блеоберисом присоединиться к компании рыцарей Круглого Стола и в кратчайшем времени прослыть лучшим из лучших и известнейшим из известнейших среди них, ближайшим другом Артура. Трагическая по своим последствиям любовь Ланселота и Гвиневеры, окончившаяся двойным предательством — друга и сюзерена, — это красная нить классической версии мифа. Такая любовь — красивая и долго служившая образцом для пар любовников (Паоло Мадатеста и Франческа де Римини Данте)
 — по сути своей губительна и деструктивна. Ибо в легенде все было так: покончив с поисками Грааля, Ланселот нарушил данный ранее обет целомудрия и возобновил ночные визиты в опочивальню Гвиневеры. Описанная выше подлая задумка Морганы принесла плоды — греховная любовь рыцаря и королевы была уже секретом полишинеля. А так как Артур вроде бы не замечал неверности жены и вассала, а может, делал вид, будто не замечает, то по наущению Мордреда и Агравейна, братьев Гавейна, двенадцать рыцарей устраивают ловушку Ланселоту, намереваясь прихватить его in flagranti «на месте преступления (фр.).» в ложе Гвиневеры и тем самым принудить короля действовать, поставив перед неопровержимыми доказательствами и fait accompli «"при деле» (свершившемся) (фр.).».
 Застигнутый интригами врасплох Ланселот хватается за меч — и в результате — штабеля трупов. Среди них Агравейн. Ланселот сбегает, а у Артура фактически не остается выхода — неверную королеву осуждают на аутодафе. Ланселот возвращается и выручает ее, но во время начавшейся беспорядочной сечи гибнет много рыцарей Круглого Стола, в том числе Гахерис и Гарет и другие два брата Гавейна.
 «Начинается война, в которой основным „ястребом“ оказывается жаждущий мести Гавейн.
 Королевские войска с Артуром и Гавейном во главе осаждают Ланселота и его приверженцев в замке, именуемом «Стражница Радости» (Joyous Gard). He в состоянии вынести мысль о неизбежности пролить кровь братьев, благородный Ланселот отказывается от Гвиневеры и возвращает ее королю. Но Гавейн неумолим, борьба не прекращается. Прерывает ее только бунт Мордреда. И тогда Ланселот поспешает на помощь Артуру, но приходит слишком поздно. Артур и Мордред мертвы, Гвиневера — в монастыре. Ланселот «уходит в отшельники», тяжко болеет и вскоре отдает Богу душу.
 Самое прекрасное и психологически наполненное описание личности Ланселота мы находим у Т.Х. Уайта. Меня дрожь пробирает при одной только мысли, что к нему можно добавить хотя бы слово — поэтому советую прочитать самим. Если найдете эту книгу. Много места уделяет Ланселоту и Марион Зиммер Брэдли.
 Совершенно иную версию дальнейших (после битвы под Камланном) судеб Ланселота, Гвиневеры и Элейны мы обнаруживаем у Парка Годвина. Тем, кто не читал, сообщаю: трагедия не окончилась. Трагедия только еще начинается.




 ЭЛЕЙНА… ЭЛЕЙНА… ЭЛЕЙНА…


 В классической версии легенды (Мэлори) имеется несколько особ с таким именем, и это вроде бы подтверждает тот факт, что у всех у них был единый мифологический прообраз. Элейной (Еленой) зовут мать Ланселота, жену короля Бана Бенвикского. Имя Элейна носит также целомудренная дочь короля Пеллинора, сестра Персиваля, которая сопровождает (до самой кончины) добытчиков Грааля. Еще одна Элейна оказывается женой короля Нентреса (Уриенса?). Некоторые валлийские легенды дают имя Элейна также.., жене Мерлина (Myrddin'a).
 Однако важнее всех две другие Элейны — прыткая доченька короля Пелеса и Элейна, именуемая «непорочной лилией из Астолата» (Альфред Теннисон называет ее «дамой из Шалотта», а «Вульгата» — «Девушкой из Эскалота»).
 Красотка из Астолата, дочка герцога Бернарда, — фигура печальная и трагическая. Потому как она вусмерть — но без взаимности — влюбилась в Ланселота Озерного и от этой любви «ни спать, ни есть, ни пить не могла», а посему, как легко догадаться, «умряла», как говорят (кажется) болгары. Тело же свое, выряженное в черное, повелела отвезти на барке, покрытой черной парчой, аж в Камелот. Когда Ланселот это увидел, ему стало дурно.
 Элейна из Астолата — сразу видно — «фабулярно удачная» фигура, хоть она встречается и в «Вульгате», я считаю ее несомненным творением французских труверов из грона певцов amour courtois. Ланселот, праведный рыцарь, не может ответить любовью на любовь Элейны, поскольку любит Гвиневеру. Отзвук этой фигуры звучит и у Толкина. Благородный Арагорн не может ответить на любовь Эовейн, королевны Роханской, и справедливо считает это одним из самых болезненных ударов, какие только можно нанести его мужскому сердцу. Эовейн тоже ищет смерти (но больше по-кельтски: в бою). Однако добросердечный Толкин не допускает того, — чтобы ее постигла участь Лилии из Астолата. Нижеподписавшийся, создавая образ поэтессы по прозвищу Глазок (новелла «Немного жертвенности»), не собирался быть столь же добрым: у Глазка, как и у Элейны, шансов выжить не было.
 Вторая «весомая» Элейна, дочь короля Пелеса, тоже безнадежно любила Ланселота (везло же парню на это имя!). Однако принцесса в отличие от Лилии из Астолата не собиралась сохнуть «непродуктивно», а проявила инициативу и активность. Когда рыцарь гостил в замке ее папеньки, она юркнула к нему в постель и, воспользовавшись темнотой и знакомыми Ланселоту ароматами, подделалась под Гвиневеру. Когда рассвело и хитрость вышла на явь, Ланселот пришел в такую ярость, что тут же схватился за меч
 — жизнь Элейны висела на волоске. Но ведь Ланселот был рыцарем праведным, благородным и человеком чести. Дело было «consummatum» «сделано, окончено (лат.).», и следовало отвечать за последствия. Этим-то последствием и оказался Галахад.




 ГАЛАХАД


 Как мы знаем, Галахада «породили» клирики, создавшие «Вульгату». Они же отработали надлежащую легенду, в соответствии с которой Элейна, дочь короля Пелеса и внучка Короля-Рыбака Палама, знала, что в результате ее связи с Ланселотом родится сын, который добудет Грааль. Элейна пожертвовала своей девственностью (прикрыла глаза и думала об Англии?), ибо знала, что родит «дитя Предназначения», кое затмит не только знаменитого папашу, но и Артура, и всех прочих рыцарей Круглого Стола. И таки да, родила, воспользовавшись только что описанной методой. А отпустил ей грех, надо думать, архиепископ Кентерберийский (больше вроде бы некому?).
 Галахад вырос мужественным рыцарем и прибыл в Камелот. А за Круглым Столом, как мы знаем, был стул, который никто не решался занять, — Гибельное Сиденье. Сесть здесь — как предсказал мудрый Мерлин — мог только предназначенный для великих деяний Избранник… Ну вот, Галахад пришел и сел. После чего появился меч, увязший в плавающем по воде камне, а на камне было написано, что «кто сей меч вытащит…» и так далее. И Галахад вытащил. А потом отыскал Грааль. И преставился.
 Мэлори позаимствовал Галахада из «Вульгаты» без изменений — что собой Галахад представляет, видит каждый. Ни в одной другой версии мифа Галахада нет. Но в валлийских преданиях имеется фигура, именуемая «Гвалахавед» (Gwalchaved) или «Гвалафад» (Gwalhafad) — Сокол Лета. Гвалхавед — брат Гвалхмеи, Сокола Мая, то есть Гавейна. С Граалем (как бы его ни называли) у него нет ничего общего.
 Одна связанная с Галахадом проблема настоятельно требует объяснений, ибо у добытчика Грааля есть на совести пятно, которое совершенно необходимо смыть. Дело в том, что в своем чрезвычайно интересном «Словаре мифов и традиций культуры» Владислав Копалиньский утверждает, будто Галахад присутствует в «Божественной комедии» Данте под именем Галеотто. Галеотто (то есть Галахад) якобы споспешествовал первому любовному рандеву Ланселота и Гвиневеры. Уже упоминавшиеся Франческа и Паоло, Даитовы любовники, впервые целуются (и не только) под влиянием чтения именно этого фрагмента легенды. Как говорит поэт:
 «Книга была для них Гелеотом» — совместно прочтенный фрагмент открыл Франческе и Паоло глаза на их любовь, вдохновил на поцелуи и объятия.
 Одни мы были, был беспечен каждый, Над книгой взоры встретились их сразу ..и книга стала нашим Гелеотом…
 Данте. «Божественная комедия».
 Ад. Песнь пятая.
 По этой причине «Галеотто» вошел в итальянский язык как синоним сводника, посредника, нехорошего человека. Владислав Копалиньский сокрушается над тем, что Галахад, рыцарь добродетельный и справедливый, благодаря Данте дождался столь паршивого и ложного названия.
 Не переводя дыхания, спешу защитить Галахада и его доброе имя! Пан Копалиньский ошибается! Все совсем даже и не так. Как гласит «Вулыата», до свидания и Первого (кстати, изумительно описанного!) поцелуя Ланселота и Гвиневеры дело довел вовсе не Галахад, а Галехот (Galehaut, Galahaut), именуемый Владыкой Дальних Островов. Галехот, будучи вначале врагом короля Артура и его рыцарей, позже сердечно подружился с Ланселотом. Видя, как Ланселот и Гвиневера сохнут от любви, а пойти друг к другу не осмеливаются, он взял на себя роль посредника и облегчил им встречу. Более того, чтобы не позволить никому сплетничать относительно встречи tete a tete с мужчиной, который не был мужем королевы, Галехот присутствовал при их рандеву, благодаря чему первый поцелуй влюбленных — в строгом соответствии с правилами amour courtois — имел все признаки невинности.
 И именно Галехот, а вовсе не Галахад и назван у Данте Гелеотом. Праведный и чистейший Галахад, добытчик Грааля, никому — повторяю — никаких свиданок не облегчал!




 ПЕРСИВАЛЬ


 …Sir Percival…
 Whom Arthur and his Knighthood called the Pure «Сэр Персиваль, которого Артур и его рыцари называли непревзойденным.» Теннисон
 Придуманный Кретьеном де Труа, подхваченный «Вульгатой» и Вольфрамом фон Эшенбахом Перцифаль (Parsifal, Parzival) наконец попадает в «Смерть Артура» уже как сэр Персиваль Уэльский.
 Был он сыном короля Пеллинора, убитого в ходе вендетты с «братьями с Оркад», и братом Ламорака, расставшегося с жизнью подобным же образом. Мать, желая уберечь Персиваля от судьбы отца, воспитала его в изоляции и неведении относительно существования рыцарства. Естественно, изоляция не помогла. Персиваль рыцарем стал и получил широкую известность.
 У Кретьена де Труа Персиваль — первый рыцарь, видящий Грааль. Однако, будучи простачком, он не решается задавать вопросы относительно увиденной мистерии и упускает свой шанс. На некоторое время. Поскольку в более поздних версиях мифа (не всех) именно он находит Грааль. В других версиях он тоже выполняет эту роль, но уже как спутник Галахада.




 РОДОСЛОВНАЯ ГАЛАХАДА


 Иосиф Аримафейский | Многочисленные потомки | Король Пелам </emphasis > Богатый Рыбак | Король Пелес </emphasis > неизвестная по имени королева | Элейна </emphasis >Ланселот Озерный | Галахад , добытчик Грааля




 РОДОСЛОВНАЯ ПЕРСИВАЛЯ


 Жена пастуха Ариеса ></emphasis >Королева с Островов | / | \ | / / | \ \ | / / | \ \ | / / | \ \ Тор Агловаль Дорнард Ламорак Персиваль Элейна (убит во время боя за (убит во время (убит (добытчик (сопровождавшая спасение Гвиневеры) боя за спасение Гвиневеры) Мордредом) Грааля) добытчиков Грааля ,




 умирает после того,


 как Грааль находят
 В «Мабиногион» и валлийских песнях Персиваль присутствует как Передур, сын Эфравка. Посвященная ему ветвь «Мабиногион», повествующая о дурачке, возжелавшем стать рыцарем, в Уэльсе практически идентична истории, поведанной Кретьеном, и, ей-богу, неизвестно, кто у кого позаимствовал. Однако имя «Передур» настолько легко выводится из «Придери», что было бы наивно думать, будто не мифический сын Пуйла послужил прототипом для поэтов и бардов. Во всяком случае — валлийских. У Кретьена «Персеваль» (Percer a val, то есть «пробиваться, идти напролом, прямо к цели» «А.Д. Михайлов в статье „Артуровские легенды и их эволюция“ („Смерть Артура“. М., „Наука“, 1974) дает такое объяснение: „тот, кто проникает — реrсе — в тайну долины — val“, где находится Чудесный Замок. Поясняя, что это пример ложной средневековой этимологии. — Примеч. пер.») явно имеет свое собственное, вполне четкое значение.
 Немецкие поэты, развивая тему Грааля (и следуя по стопам Галахада из «Вульгаты»), «доделали» Перцевалю «сына», то есть alter ego популярного Лоэнгрина, Рыцаря Лебедя. Изобретатель сего персонажа не оставил потомкам своего имени, поэтому Лоэнгрин на веки веков будет ассоциироваться с оперой Рихарда Вагнера.
 Немцы добавили Перцевалю не только сына, но и.., деда. Вольфрам фон Эшенбах оставил после себя фрагменты произведения «Der altere Titurel». Альбрехт же фон Шарфенберг написал «Der jungere Titurel». Этот Титурель как раз и есть дед Перцеваля — один из прежних стражей Грааля.
 Еще два курьеза: у Вольфрама фон Эшенбаха Парсифаль постоянно именуется «Сыном Вдовы», что позже послужило поводом к поискам связи между легендой о Граале и вольными каменщиками (масонами). Во-вторых, Парсифаль и Лоэнгрин (а стало быть, и Иосиф Аримафейскии, с которым, по Вольфраму, оба состоят в родстве) считаются по прямой линии предками Годфрида Бульонского, вождя первого Крестового похода.
 Как архетип честного, благородного простачка с чистым сердцем и намерениями, стремящегося стать «чем-то большим», а в результате привносящего в это «что-то» свою собственную простоту и огромный гуманизм этой простоты, Перцеваль-Персиваль-Передур скачет по мировой литературе как донской казак по степи.




 ГАВЕЙН


 Это один из первых названных по имени спутников Артура — Вальвен у Уильяма Малмсберийского, Вальган у Джефри Монмаутского. В валлийских преданиях — фигура, выступающая часто, но под именем Gwalchmei ар Gwyar. Гвальхмеи означает, как я уже говорил, «Сокол Мая», патроним же очень любопытен — это матроним. Гвиар была сестрой короля Артура, а Гвальхмеи — ее внебрачный сын. Вероятно, поэтому и в более поздних версиях легенды Гавейн считался довольно близким родственником короля — сыном Лота, короля Лотиана и Оркад, и Моргаузы, единоутробной сестры Артура. А поскольку Артур породил с Моргаузой Мордреда, постольку родственные связи еще больше усложнились:
 Гавейн «держит» за друга и короля человека, который одновременно доводится ему родным братом матери и отцом единокровного брата…
 Гавейн был старшим сыном Лота и Моргаузы, братом Агравейна, Гахериса и Гарета. У Т.Х. Уайта братья — плюс единоутробный брат Мордред — образуют не очень-то дружелюбную Артуру компашку, именуемую Оркнейской фракцией. Подобную роль сыновья Лота играют и у Мэлори.
 Гавейн — один из любимейших героев легенды. Порой трудно понять почему. Его приключения, вообще-то говоря, непрерывный ряд убийств, в том числе и женщин. И одна бесконечная вендетта — Гавейн, мстя за отца, убивает Пеллинора и.., усаживается за Круглый Стол вместе с сыновьями убитого. Убивает Увейна — и хоть бы хны. Принимает участие в предательском убийстве Ламорака — и по-прежнему остается любимцем Артура.
 И именно он, а не кто другой, инициирует поиски Грааля.
 Разумеется, Гавейн найти Грааль не должен. Гавейн — рубака, рыцарь «земной», чтобы не сказать «приземленный». Кроме того, Гавейн слишком часто поддается искушениям, особенно трудно ему устоять против прекрасных дам (которых Мэлори называет damosels — не знаю, как вас, а меня это слово смешит до слез). В роли несдержанного грешника — хоть и инициатора поисков Грааля — Гавейн в мифе представляет собой фабулярно удачный контраст безупречному и благородному Галахаду, который ни на каких «дамоселей» и искусы не реагирует.
 Канон мифа наделяет Гавейна важной, но неприятной, трудной.., и в результате трагической ролью. Его друг Ланселот оказывается не только любовником Гвиневеры, но и убийцей братьев — Агравейна, Гахериса и Гарета. Гавейн прощает другу многое — он был против замысла Мордреда и Агравейна, которые устраивали ловушку в спальне Гвиневеры. Но убиения братьев — и доказанного вероломства по отношению к Артуру — Гавейн простить не может. Настойчиво и неумолимо он преследует Ланселота и наконец погибает от ран, полученных от руки бывшего друга.
 У Мэлори в ночь, предшествующую битве под Камланном, дух Гавейна является Артуру во сне, предостерегает и уговаривает короля воздержаться от расправы над Мордредом и рекомендует — сожалея о своей настойчивости — примириться с Ланселотом и Гвиневерой. Но уже поздно…
 Во всех литературных произведениях, посвященных королю Артуру, Гавейн присутствует. Он также герой «собственного» произведения «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь» (конец XIV века). Авторство этого романа приписывают анонимному создателю высот тогдашней английской поэзии. В «Кентерберийских рассказах» Джефри Чосера описана знаменитая женитьба Гавейна, который — из честолюбия — взял в жены старую и зловредную ведьму, коя, однако, после брачной ночи превратилась в молоденькую и премаленькую девушку. Эту историю включила в Артуровскую легенду Сигрид Унсет в своем «Kong Artur og riddeme av det Runge Bord».
 Sir Gawaine ap Lot является героем книги фэнтези «The Kingdom of Summer», написанной Джиллиан Бредшоу.
 И под занавес любопытная штука: еще в XV веке можно было в замке в Дувре увидеть истлевший человеческий череп, который, говорят, некогда был черепом Гавейна.




 ГАРЕТ


 Он — младший брат Гавейна, Агравейна и Гахериса. Честолюбивая штучка. В Камелот явился инкогнито, не желая пользоваться ничьей протекцией из-за кровного родства с уже знаменитыми сыновьями Лота, рыцарями с Оркад. Хотел, видите ли, чтобы его приняли в число рыцарей Круглого Стола за собственные заслуги. Как обычно бывает в тех случаях, когда кто-то по недомыслию не использует имеющихся связей, честолюбивый глупец попал на дворцовую кухню «посудомойкой», как сказали бы мы теперь. А зловредный сенешаль Кэй вдобавок еще всеми способами портил ему жизнь и даже навесил позорное прозвище Бомейн — Прекрасная Ручка (Beaumains), поскольку у парня действительно были белые, непривычные к черной работе руки.
 Несмотря на это, Гарет не оставил попыток самостоятельно сделать карьеру. Когда в замок Артура явилась прекрасная «дамоселя» Линета с просьбой поддержать ее сестру Лионессу, осажденную рыцарями-ренегатами, Прекрасная Ручка незамедлительно, опережая других, вызвался добровольцем. Артур согласился, и это повергло Линету в остервенение. «Что? — разоралась она на весь Камелот. — Что такое? Я прошу дать мне рыцаря, а вы всучаете мне этого сопляка, поваренка?» Но Артур неумолим. Миссия есть миссия, кто вызвался первым, тот и пойдет, а стало быть, или Бомейн, или никто!
 Всю дорогу Линета донимала Прекрасную Ручку и насмехалась над ним как могла. «Какой ты рыцарь, птенец желторотый, — повторяла она, — борщом от тебя несет. Котел тебе, кухаренок, к лицу, а не меч». Но Гарет сносил все со стоическим терпением, а по прибытии на место взялся за дело. Осаждающих замок Лионессы вреднющих рыцарей вырубил под корень либо заставил капитулировать, на что Лионесса посматривала из оконца. Гарет глянул в оконце» обомлел — и незамедлительно влюбился в Лионессу. Не без взаимности.
 Гарет — Прекрасная Ручка пошел ни в отца Лота, ни в брата Гавейна, которые переспали бы с дамоселью по принципу: «Бам, трам, благодарю, мадам». Гарет женился на ней и был верным супругом. Недолго. Его друг Ланселот, который лично посвящал Гарета в рыцари, позже лично же, правда, совершенно случайно, обезглавил его, защищая честь и жизнь Гвиневеры.
 Сестру Лионессы, языкастую Линету, взял в жены брат Гарета Гахерис. А Линета тоже, как мы уже знаем, стала вдовой. В тот же день.




 LA COTE MALE TAILE


 История этого рыцаря у Мэлори практически идентична истории Гарета. Он прибыл в Камелот инкогнито, а поскольку на нем была одежда, сшитая каким-то скверным портным, то получил он от ехидного Кэя насмешливое прозвище Рыцарь в Плохо Скроенном Плаще (что и означает La Cote Male Taile). Когда в замок Артура явилась «дамоселя» с просьбой о помощи. La Cote Male Taile тут же вызвался добровольцем. Остальное известно: одержал массу побед, женился на «дамоселе», стал рыцарем Круглого Стола. Его настоящее имя было Брюнор Черный, но он не стыдился прозвища, которое дал ему Кэй, и получил широкую известность именно как La Cote Male Taile.
 Возникает вопрос: зачем Мэлори понадобилось почти слово в слово повторять рассказ о «рыцаре с позорным прозвищем»? Думается, для того, чтобы восполнить пробел в фабулярной последовательности, возникшей в истории с Гаретом. Являющаяся в Камелот Линета вначале показана как антагонистка Прекрасной Ручки, относящаяся к нему неприязненно и предубежденно, прямо-таки не желающая его видеть. По мере того как они едут к замку Лионессы, конфликт понемногу смягчается, сменяется удивлением, между Лине-той и Гаретом возникает симпатия, которая — как мы ожидаем — вот-вот переродится в нечто большее.., и вдруг — нате вам! — Гарет выбирает сестру Линеты Лионессу. А Линета, героиня истории, вынуждена удовольствоваться Гахерисом и ролью свояченицы Гарета. В повествовании о La Cote Male Taile такого «конструктивного брака» нет — рыцарь женится именно на своей первоначальной антагонистке, докучавшей ему «дамоселе», симпатии которой он постепенно добивается по мере развития рассказа.




 LE BEL INCONNU


 Фигуры, хоть и прямо-таки невероятно похожей на две предыдущие и, несомненно, послужившей прототипом для обеих, в классическом варианте мифа нет вообще. Зато она — герой созданного около 1190 года романса французского трувера Рено де Боже. Рыцарь Гинле Уэльский прибывает инкогнито ко двору Артура, а поскольку он чертовски красив, то незамедлительно получает прозвище Прелестный незнакомец — Le Bel Inconnu.
 Красавец предпринимает рыцарский quest, чтобы высвободить прелестную Эсмеральду. Испытывает многочисленные замораживающие в жилах кровь приключения, высвобождает, женится и так далее.
 Создавая Гинле, Рено де Боже, вероятно, воспользовался каким-то кельтским «образцом», возможно, повестью о Передуре, или Персивале.
 То же можно сказать и об Амадисе де Гауле, созданном в XIV веке то ли португальским, то ли испанским анонимом. Как, впрочем, и о французском «Персефоресте».




 КЭЙ


 Вероятно, ровесник Артура, сын рыцаря Эктора, которому Мерлин передал будущего короля на воспитание. Такого рода воспитание было очень распространенным у кельтов обычаем, носившим название «altram», что на английский перевели как «fosterage». Altram'y подлежали отнюдь не одни только осиротевшие дети, на воспитание отдавали также детей, имевших живых родителей и родственников. Таким образом, у ребенка появлялось как бы две семьи.
 «Altram» порождал чрезвычайно крепкую связь, поэтому понятно, что Артур должен был воспринимать Эктора как отца, а Кэя — как брата. Нет ничего странного и в том, что уже в самых ранних версиях мифа Кэй всегда оказывается рядом с Артуром. В Камелоте он исполняет высокую функцию сенешаля — управителя дворца, и по легенде он — единственный «серьезный» рыцарь Круглого Стола, наделенный «должностью», кроме Лукана (брата Бедивера), который был подчашим.
 Во-французских версиях имя рыцаря пишется «Queux», что означает «интендант», «дворецкий». В польском переводе Коссак-Щуцкой именно Кэй, а вовсе не Лукан превратился в «Кеуса-виночерпия». А Бой-Желеньский («История Тристана и Изольды» Бедье) делает из Кэя «гофмейстера Кэ».
 Имя «Кэй» пишут как Кау, Keie, Cai либо Kei. Под последним, наиболее близким духу языка валлийских кельтов, рыцарь фигурирует в валлийских преданиях. Его патроним «ар Купуг», то есть «сын Кинира», а не Эктора. Однако, если принять версию «Эктора-римлянина», то Кэй был бы просто-напросто… Каем или Гаем. Ubi tu Gaius, ibi ego Gaia «"Где ты Гай, там я Гайя» — формула, входившая в обряд бракосочетания в Древнем Риме (лат.).».
 Римлянин ли, или Кинир, в бриттских легендах Кэй обретает множество свойств столь милого сердцам кельтов героя Кухулина — особенно когда речь заходит о его физических данных. Кэй способен пребывать под водой, цитирую: «девять дней и ночей». По собственному желанию мог стать «высоким, как сосна, а вокруг его головы, если он хотел, горел огонь». Кэй оставался сухим под дождем и так далее.
 Пришедшее из легенд подобие сверхчеловеческих способностей Кэя и Кухулина, вероятно, и привело к тому, что герои эти перепутались у Зофии Коссак-Щуцкой, отсюда скорее всего в ее «Крестоносцах» бессмысленно сенсационное утверждение, будто «добрый подчаший Кеус победил в борьбе огненное чудовище — Кухулина». Такая версия кощунственна и оскорбительна для ирландцев, которые знают, что Кухулин погиб в бою с армией королевы Медб из Коннахта, поскольку «пес Hercules contra plures» «Аналог русского
 — «один в поле не воин» (Геркулес пасует перед массой).». Приписывать же ему смерть от руки Кэя — все равно что утверждать, будто сапожник Скуба «Краковский сапожник Скуба, по средневековой легенде, ловко прикончил вавельского дракона, дав тому сожрать серу, зашитую в баранью шкуру. Сюжет этот А. Сапковский использовал в одном из эпизодов новеллы „Предел возможного“.» изничтожил под Вавелем «Чудовище Зигфрида» (того, что из «Нибелунгов»).
 Манеры сенешаля (согласно легенде и литературе фэнтези) оставляли желать лучшего. О том, как он относился к Гарету и Брюнору, мы уже знаем. Марион Зиммер Брэдли в «Туманах Авалона» рисует Кэя угрюмым и зловредным человеком. Да и Т.Х. Уайт тоже изображает его далеко не самым лучшим дружком детских лет Артура. Мы также помним (Кретьен, Коссак-Щуцкая), что когда-то он публично дал «по мордасам» даме, а уж это хамство в квадрате. Хорошо хоть, что в ответ получил солидную взбучку от Персиваля: во время рыцарского турнира Персиваль повалил Кэя вместе с лошадью, да так, что поломал тому кости. Кэй, кстати говоря, был не из ловких рыцарей. Мэлори сообщает, что всякий раз, когда Кэй пробовал свои силы в бою, его «перекидывали через конский круп, и он грохался оземь».
 Кэй погиб под Камланном, сражаясь бок о бок с Артуром. Другую любопытную версию мы обнаруживаем у Парка Годвина: Кэй погиб значительно раньше, уже в битве под Бадоном, сын же его Эмрис, князь Глевума (Глочестер), после Камланна кинулся в водоворот борьбы за наследие Артура, то есть за власть над Британией.




 БЕДИВЕР


 В легендах (и произведениях фэнтези) он выступает под именами Bedwyr ар Pedrawd, Bedwyr ар Gryffyn и Bedwyr ар Bleddyn. Как и описанный выше Кэй, Бедивер назван в числе лиц, боровшихся с великаном Испадденом и диким кабаном Торх Труйтом (Trwch Trwyth).
 Рыцарь Бедивер «наличествует» в мифе с самого начала. Джефри Монмаутский именует его одним из «ближайших друзей Артура», участником битвы под Бадоном. Бедивер не отходит от короля до самого конца — трагического финала на полях Камланна. Бойню под Камланном (по Мэлори) пережили только два спутника Артура — братья Бедивер и Лукан. Подчаший Лукан был тяжело ранен, а поэтому именно Бедиверу выпадает доля стать исполнителем последней воли короля — он бросает в волны меч Экскалибур и видит, как волшебное оружие хватает и утаскивает под воду рука Владычицы Озера. Исполнив миссию, Бедивер возвращается к умирающему королю, но видит на горизонте только парус лодки, уносящей Артура к острову Авалон…
 Bedwyr ар Bleddyn выступает в качестве одного из повествователей «Артура», последней части «пендрагонской» трилогии Стивена Льюхеда. Дальнейшие же его судьбы после Камланна описывает Парк Годвин в «The Beloved Exile».




 ТРИСТАН


 Не желаете ли, добрые люди, послушать прекрасную повесть о любви и смерти? Это повесть о Тристане и королеве Изольде. Послушайте, как любили они друг друга в великой радости и в великой печали, как от того скончались в один и тот же день — он из-за нее, она из-за него.
 Жозеф Бедье, «Тристан и Изольда»
 Хотя в самых разных валлийских преданиях в числе рыцарей Артура называют Тристана, сына Таллуха, а у Мэлори он фигурирует под именем Тристрама и считается лучшим — после Ланселота — рыцарем Круглого Стола, до наших дней Тристан дожил как герой самостоятельной и отдельной легенды о любви рыцаря и прекрасной Изольды Златокудрой «В большинстве русских текстов Изольду именуют не Златокудрой, а Белокурой. Однако Сапковский — а следовательно, и я, — предпочитаем называть ее Златокудрой.», легенды, донесенной до нас (на основе произведений бретонского трувера Беруля) Жозефом Бедье (в польском переводе Тадеуша Бой-Желеньского «Наиболее известный литературный перевод легенды на русский осуществлен А.А. Веселовским. См, также „Легенда о Тристане и Изольде“. Литературные памятники. М., Наука, 1976).»).
 О Тристане писали Кретьен де Труа, Ле Шевр и Робер де Бова, писали Готфрид Страсбурский, Мария Французская и Эйльхарт фон Оберже. Обращались к нему Спенсер, Боярдо и Ариосто. Прелестную музыкальную драму посвятил Тристану и Изольде Рихард Вагнер.
 Однако всех Тристанов — в том числе и корнуоллско-валлийского — предваряет Друстан, сын Таллорка, реально, как считают, существовавший король.., пиктов из Южной Каледонии. Впрочем, действительно ли сердечные заботы пиктского Друстана легли в основу многих кельтских романов о совращении королевской супруги рыцарем — неизвестно.
 Бретонские версии выводят Тристана из мифической страны Лионессе, поглощенной волнами морскими. Остатками этих островов считаются теперешние острова Силли. Все «продолжатели» придерживаются этой версии, один лишь Бой-Желеньский в своем переводе чуточку маскирует место рождения героя. У Боя любовник Изольды оказывается Тристаном из Леонуа.
 История «кельтских» Тристана и Изольды (Друстана и Эссельт) изящно описывает Дайана Пакссон (Diana Paxson) в книге «The White Raven», а руины замка Тинтагель можно и сейчас увидеть в Корнуолле неподалеку от городка с таким же названием.
 В «Смерти Артура» Тристан действует в нескольких книгах. Он — один из храбрейших рыцарей Артура и в рыцарском рейтинге занимает второе место после Ланселота. Но Тристан — рыцарь нетипичный, сильно отличающийся от рыцарской братии Круглого Стола. Он не только рубака, но и начитанный полиглот, любитель и знаток поэзии, прекрасный шахматист, к тому же еще и виртуозный арфист, бард с обаятельным голосом. Неужто — предвозвестник человека Возрождения?
 У Мэлори нет поэтического и выжимающего слезу умиления повествования о черных парусах и кончине Тристана на смертном одре, которое — повествование — сам я использовал в новелле «Maladie». В «Смерти Артура» Тристан погибает печальным образом — умирает от предательского удара в спину, который нанес ему «этот коварный изменник король Марк, когда он сидел у ног госпожи своей Изольды Прекрасной и играл на арфе! Навостренным бердышом он пронзил его сзади до самого сердца…». Хороший адвокат, возможно, добился бы для Марка оправдательного приговора, объяснив, что его удар был «действием в состоянии аффекта», но мы-то знаем, что это было обыкновеннейшее свинство и давно уже сознательно подготовляемое преступление.
 Златокудрая дева в отчаянии умирает на могиле Тристана.
 Классика!




 МОРГОЛЬТ


 Фигура, знакомая нам по легенде о Тристане и Изольде, в артуровском мифе тоже «наличествует». Моргольт (Morold, Morhaus, Morauht) был рыцарем Круглого Стола ирландского происхождения. Он — мастер рыцарского боя: в одном из повествований он запросто одним копьем свалил с коней подряд Гавейна и Увейна.
 Моргольт был одновременно свояком и первым бойцом («чемпионом») ирландского короля Ангвисанса. Во исполнение этой функции он отправился к Корнуолл, чтобы заставить корнуоллцев выплатить положенную дань. Тут он и погиб в схватке с Тристаном во время знаменитого боя на острове. Интересно, что именно после этого боя Тристан удостоился звания рыцаря Круглого Стола! Как известно, каждый стул за Круглым Столом был волшебным образом «проштемпелеван» именем рыцаря, имевшим право на нем сидеть. После смерти Моргольта его имя столь же волшебно исчезло, а появилось имя Тристана.
 Не менее любопытная история связана с оружием, которым Тристан лишил жизни Моргольта. Всегда и всюду считалось, что церемониальный, коронационный меч английских королей, именуемый «Куртана» «От лат. Curtus
 — укороченный, выщербленный, куцый.», некогда принадлежавший Иоанну Исповеднику, был вообще-то оружием легендарного любовника Изольды. То, что у меча «Куртана» тупой конец, объясняли тем фактом, что он-де обломился и застрял в черепе убитого, ирландца.
 И еще один курьез. Так вот слово «marchawg» на валлийском языке вовсе не имя, а характеристика конного воина, именно такого кельтского рыцаря, королевского бойца, каковым и был Моргольт. Но имя Моргольт намертво срослось с легендой, и тут уж ничего не изменишь. Я (в новелле «Maladie») тоже не пытался.




 ЛАМОРАК


 Носитель этого имени был сыном короля Пеллинора, братом Персиваля. Рыцарь, как говорится, что надо — в рыцарском рейтинге Мэлори он занимает третье место после Ланселота и Тристана. Был он крепкий мужичок, на него обратила взор некая прекрасная вдовушка — Моргауза, королева Лотиана и Оркад. «Красивая и толстая», как мы помним, она в то время была малость постарше Ламорака, однако это не помешало рыцарю воспылать к ней великой и отнюдь не платонической страстью.
 Их связь вызвала ярость сыновей Моргаузы, известных «братьев с Оркад», Гавейна, Агравейна, Гахериса и Мордреда. Они, хоть и привыкли к эротическим выходкам мамочки, тем не менее связь с Ламораком простить ей не могли. Во-первых, Моргауза афишировалась и нарывалась на скандал. Во-вторых, Ламорак-то ведь был сыном Пеллинора, убийцы Лота, которого — Пеллинора, значит, — в свою очередь, прикончил Гавейн.
 Случившееся далее многое поведает нам о рыцарских идеалах и нравах эпохи, в которую возникала «Вульгата» и «Смерть Артура». Выбрав ночь, когда Моргауза и Ламорак «роскошно удовлетворяли друг друга», в опочивальню ворвался Гахерис и, неприлично матерясь, «замочил» нагую мамашу одним ударом меча. А не менее нагому Ламораку крикнул, что, мол, не убьет его, ибо рыцарю не пристало нападать на голого коллегу. «Подожду, — рявкнул он, — пока ты наденешь латы!» И вышел.
 И верно — подождал. А через несколько дней вместе с братьями Гавейном, Агравейном и Мордредом организовал на Ламорака засаду (Гарет в этом «благородном» мероприятии не участвовал). Вчетвером они напали на Ламорака и предательски укокошили его. Понятное дело, Ламорак в тот момент был в латах и при оружии, так что убийство вполне соответствовало принципам честного рыцарского боя.
 Honi soit yui mal y pense? «Так что все вроде бы в порядке? (фр.)».




 TOP


 Этот фигурант заслуживает внимания. Top был старшим сыном короля Пеллинора, братом Агловаля, Дорнарда, Персиваля и вышеупомянутого Ламорака. Не родным, а единокровным, поскольку король Пеллинор зачал его с простой женщиной — женой пастуха Ариеса.
 Тор возрастал в халупе Ариеса, но пасти коров ему удовольствия не доставляло. Зато когда дело доходило до верховой езды либо метания копья, или когда требовалось кому-либо «приложить».., тут уж хо-хо! Парень не промах. Ариес сразу сообразил, что здесь что-то не так. Уж слишком отличался Тор от других его сыновей, чтобы не усомниться в верности жены. Тогда задал Ариес жене хорошую трепку (в противоположность королям у крестьян и тогда и теперь такие штуки совершаются быстро и запросто), а Тора отправил в Камелот. «Забирай, король, этого выродка, — сказал он Артуру, — потому как чтой-то мне мнится, он больше вашенский, чем нашенский. А ежели еще когда-нито прихвачу какого-никакого лыцаря возля моей хаты, ноги ему повыдираю!» Артур принял паренька, потому что по выправке и физиономии было видно, что тот и вправду рыцарских кровей.., и костей! Вскоре вылезло шило из мешка — сына признал король Пеллинор, припомнив, что и впрямь когда-то по молодости лишил невинности некую пастушку (хотя какая уж там невинность!). Тор стал рыцарем Круглого Стола и совершил множество героических поступков. Погиб вместе со своим единокровным — по отцу — братом Агловалем во время бойни, учиненной Ланселотом, когда он спасал Гвиневеру от аутодафе.
 Во времена Мэлори практически невозможно было представить себе, чтобы рыцарь с полосой («балкой») бастарда в гербе, да еще и такого низкого происхождения по кудели «"По кудели» — по матери; «по мечу» — по отцу.», оказался среди приближенной к королю братии. В личности Тора таится намек на кельтскую демократию — реальный Артур, вероятно, мало заботился о законности происхождения — важно было одно: хорошо ли рыцарь бьет саксов и пиктов.




 БОРС, ЛИОНЕЛЬ И ЭКТОР ОКРАИННЫЙ


 Все они близкие родственники Ланселота Озерного. Все — мужественные и благородные рыцари Круглого Стола.
 Эктор Окраинный (Ector de Maris) был единокровным братом Ланселота, внебрачным сыном короля Бана Бенвикского и прелестной дочери Агравадена Окраинного (de Maru). Произошло это так: во время пира в замке Агравадена Мерлин заметил, что дочь хозяина поглядывает на Бана, изменяясь лицом, и что у Бана горят глаза. Мерлин, доброжелательный чародей, охотно пользовался своей магической силой, дабы помогать ближним, поэтому сделал так, что принцесса ночью шмыгнула в постель к Бану и они «роскошно удовлетворили друг друга», в результате чего на свет появился Эктор. Незаконнорожденный, но все же чуточку «выше качеством», нежели только что нарисованный Тор: как-никак, королевских кровей и по кудели, и по мечу.
 Однако самым известным родственником Ланселота был Боре из Ганиса, сын (законный) короля Борса, один из тех, что отыскал Грааль, тот, что вернулся в Камелот с известием о смерти Галахада и Персиваля. В мифе Боре заслужил Грааль, ибо был рыцарем прямо-таки невероятно добродетельным. Да пусть же свидетельствует об этом событие, которое я перескажу (по «Вульгате») с тем большим удовольствием, что самого меня оно «роскошно удовлетворило» в смысле — развеселило до слез.
 В ходе операции по поискам Грааля Боре попал в замок очень красивой женщины и там заночевал. Посреди ночи его разбудили. Оказалось, это была хозяйка, к тому же в одной ночной рубашке. «Подвинься чуток, — проговорила красотка, — чтобы я могла лечь рядом». «С превеликим желанием уступлю тебе все ложе», — этак вежливенько ответствовал Боре. Красотка спокойно пояснила, что она имеет в виду не это, и тут же сослалась на рыцарский кодекс, который не позволяет истинному рыцарю отказывать в помощи даме… которая нуждается. «А я, — добавила она, снимая рубашку, — очень даже нуждаюсь. Короче говоря, я хочу. Угадай чего?» Боре собрался было смыться с ложа, но «нуждающаяся» дама вцепилась ему в рубаху и ну целовать. Тогда Боре обхватил ее и крепко держал, пока девица не успокоилась. Однако, едва объятия ослабли, она «обратно» накинулась на него. Боре занервничал и пригрозил взять меч и снести ей голову. Не помогло.., тут благородный рыцарь сообразил, что здесь ему не турнир и спасти его может только бегство. И сбежал аж на самою верхотуру, но дамочка догнала его и там, только теперь уже в сопровождении двенадцати девушек. «Если ты не удовлетворишь роскошно и добросовестно нашу госпожу,
 — возопили девушки, — то мы одна за другой кинемся головой вниз с этой башни и разобьемся! Выбирай, противный рыцарь, что тебе больше любо: твоя невинность или наша смерть!» «Я вам очень даже сочувствую, — ответил Боре,
 — но обета невинности не порушу!» Видя такой оборот дела, девицы, предварительно обозвав рыцаря самыми нехорошими словами, кинулись с башни в пропасть. Боре перекрестился, и тут же все вдруг исчезло — девушки, замок, башня… И понял богобоязненно-благочестивый рыцарь Боре, что это были не девицы, а дьяволы, суккубы-искусительницы.
 Только раз в жизни нарушил Боре обет невинности — с дочерью короля Брандегориса. В результате на свет появился его единственный сын Элин Белый, мужественный рыцаренок, не опозоривший знаменитого отца.
 В финале легенды все сородичи принимают сторону Ланселота, когда разыгрывается афера с Гвиневерой и становится жарко — в переносном и прямом смысле, ибо поленья в костре под королевой уже начинают весело потрескивать и поджаривать сапожки несчастной. Эктор Окраинный, Боре и его брат Лионель принимают участие в освобождении осужденной, не бросив Ланселота и во время вызванной этой акцией «троянской войны» с Артуром и Гавейном. Но когда до них доходит весть о мятеже Мордреда, они тут же кидаются Артуру на выручку. И хоть прибывают слишком поздно, все же разбивают остатки мятежников и союзных им саксов. В этих боях погибает Лионель. Эктор же Окраинный, Боре и братья Бламор и Блеоберис, увидев, что Камелот и Круглый Стол прекратили существование, отправляются в Святую Землю воевать с сарацинами, где и погибают в Страстную пятницу, как подобает доблестным рыцарям, не вкусив, увы, от освященного кулича.




 БАЛИН И БАЛАН


 С Балином по прозвищу Свирепый мы уже немного знакомы — не с лучшей стороны. Это он зверски убил Лиле, Владычицу Озера, а еще раньше, до того как стал рыцарем Круглого Стола, сидел у Артура в яме за убийство. Похоже, стать рыцарем Круглого Стола было легче, чем нынче получить право на ношение газового пистолета.
 После убиения Лиле и изгнания из Камелота Балин мотался по стране и попал в замок короля Пелама — Богатого Рыболова, отца Пелеса. В ходе начавшейся свары он пырнул короля копьем. И надо ж было такому случиться, копье-то было ни больше ни меньше, а святой реликвией, оружием римского центуриона Лонгина, тем самым, с Голгофы.., нанесенная им рана была неизлечима. С тех пор Пелам стал прозываться Королем — Увечным Рыбаком. Как мы уже знаем, вылечил его лишь правнук Галахад, добытчик Грааля.
 В германских вариантах (в том числе и в операх Вагнера) мы имеем дело почти с идентичной версией — с той лишь разницей, что из Короля-Рыбака Пелама тут получился «Король Амфортас», из Балина — «злой волшебник Клингшор», а из Галахада — Парцифаль. Рана Короля-Рыбака имеет символическое значение и перекликается с верованиями кельтов: увечный король не способен осуществлять сексуальный акт, а Земля, которой он владеет, не может быть оплодотворена. Ежели король не вылечится — Земля умрет, превратится в La Terre Geste — Опустошенную Землю. Ранящее копье — фаллический символ, а излечивающий Грааль — vulva, Однако вернемся к нашему обожающему убийства маньяку Балину, столь несимпатичной фигуре, что он никак не заслуживает приданной ему важной роли в легенде. К счастью, его история вот-вот окончится, и справедливость восторжествует. После приключения с Пеламом за Балина взялся его собственный брат — Балан. В завязавшемся бою братья поубивали друг друга, и Мерлин похоронил их в братской могиле.
 Интересно изображает историю братьев Марион Зиммер Брэдли в «Туманах Авалона». Тут все гораздо сложнее. Балан — родной сын Вивьен, почтенной Владычицы Озера, воспитывается он в семье Балина, то есть они — сводные братья (обычай altram). Балин убивает Вивьен в порядке мести за акт эвтаназии, совершенной друидкой над его страдающей неизлечимой болезнью матерью. Балан, который признает эвтаназию и благодарен «родной матушке за избавление приемной матери от страданий», «отмщает» Вивьен — убивает Балина, но погибает и сам.




 УВЕЙН


 Сын короля Уриенса Регедского, в валлийских преданиях известный под именем Овейн. Герой двух повестей (или ветвей) «Мабиногион»: «Сон Ронабуи» («Видение Ронабви») и «Овейн и Хозяйка Фонтана» («Овейн, или Хозяйка Фонтана»).
 В «Вульгате» выступает как «Ивейн Великий», у Мэлори как «Увейн». Учитывая родственные связи с предателем Акколоном, любовником Морганы, он на некоторое время изгоняется из Камелота, хотя с заговором мачехи у него не было ничего общего, и даже совсем наоборот — именно он сорвал ее предательское покушение на Уриенса, которого Моргана тоже пыталась лишить жизни.
 У Кретьена он именуется Ивейном (Yvein). У Гартмана фон Ауэ — Ивайном (Ivein). Забрел он даже в chansons de geste — меж паладинами Карла великого тоже есть какой-то Ивен (Iven). Еще он известен под прозвищем Рыцарь Льва, поскольку когда-то избавил это животное от драконьих когтей, а спасенный от смерти лев потом верно служил рыцарю.
 Увейн был рыцарем исключительно высокой квалификации и специализировался в спасении и освобождении от забот прекрасных дамоселей. Таковых, как утверждает легенда, он избавил триста с лишком. На одной из спасенных вдов (мужа прикончил?) Увейн женился — ну и началась кутерьма. Вдовушка, по имени Лаудина (хозяйка Фонтана), без особого восторга воспринимала походы и рыцарские «quest» — а Увейна, полагая не без оснований, что какая-нибудь из очередных спасенных дам может показаться избавителю более привлекательной, нежели законная супруга. Однажды она сказала себе, что ежели Увейн не возвернется точно через год, после того как отправится в рыцарский поход, то она не подпустит его к себе. Рыцарь припозднился. Совсем ненамного. На два года. Лаудина сдержала слово. Много, очень много времени потребовалось на то, чтобы Увейн обрел ее благорасположение вновь. Но обрел. Потом они жили долго и счастливо.
 Мэлори не упоминает вышеприведенной валлийско-французско-немецкой версии событий и судеб сына короля Уриенса. Ни слова о Лаудине и фонтане, даже приключение со львом в «Смерти Артура» оказывается уделом Персиваля, а не Увейна (Ивейна). Зато из Мэлори (и «Вульгаты») мы узнаем об обстоятельствах смерти рыцаря. Во время поисков Грааля Увейн без всякого резону схватился с Гавейном (рыцари не признали друг друга), был тяжело ранен копьем и умер в ближайшей одинокой обители. Это убийство окончательно исключило Гавейна из числа особ, достойных лицезреть Грааль.




 ГЕРАЙНТ


 Он — князь Дифнейта (Девона). У Кретьена де Труа и Гартмана фон Ауэ выступает под именем Эрек. Мария Французская в своих лэ (бретонских балладах) именует его Грэлентом (Graelent), а один из паладинов короля Карла зовется Жерин (Gerin).
 В соответствии с так называемой «Черной книгой из Кормартена», собранием валлийских баллад XII века, Герайнт, сын Эрбина, сложил голову в схватке с саксами, конкретно — в девятой из двенадцати проведенных Артуром и перечисленных Неннием битв. Если так, то Герайнт не дождался окончательного триумфа под Бадоном, расцвета Камелота и Круглого Стола.
 У Мэлори его нет вообще. А вот в «Мабиногион» он оказывается героем ветви «Герайнт и Энида» («Герайнт, сын Эрбина»). В этом повествовании Герайнт завоевывает сердце и руку красивой девушки Эниды, но ни с того ни с сего начинает ее подозревать — совершенно беспочвенно — в неверности. Поводом были подслушанные слова, в которых Энида сетует на то, что муж-де не принимает участия ни в каких походах, манкирует рыцарскими обязанностями и что только в спальне отважен и боевит ну прямо-таки сверх меры. Как видим, Энида порицает Герайнта за нечто совершенно противоположное тому, за что Лаудина ругала Увейна.
 Задетый за живое Герайнт решает отправиться в рыцарский поход — вместе с женой. Велит Эниде одеться в самые скверные, рваные одежды и ехать впереди. Запрещает ей обращаться к себе хотя бы единым словом. Сам тоже молчит надувшись. Энида в отчаянии.
 Едучи в авангарде, Энида то и дело наталкивается на подлых рыцарей, которые точат зубы на ее мужа. Она предостерегает Герайнта. Герайнт «пришивает» налетчиков.., и жестоко отчитывает Эниду за нарушение мужнина приказа молчать, обостряя тем самым супружеский конфликт. Наконец все оканчивается добром — любовь восстанавливается, Герайнт и Энида примиряются, возвращаются ко двору Артура и живут долго и счастливо, как самая что ни на есть образцовая пара.
 Не исключено, что «Герайнт», стравестированный в более поздних норманнских и французских версиях («Li Loheren Gerin», «Gerin Le Lorraine»), дал толчок к созданию Лоэнгрина, «Рыцаря Лебедя».




 ПЕЛЕАС И ЭТГАРДА


 Пелеас Островной был зверски влюблен в прекрасную девицу Эттарду. В ее честь выигрывал турниры, осыпал презентами, умолял, рыдал, стоя на коленях, признавался в любви — все впустую. Эттарда была непробиваема. Мало того, все время подсылала рыцарей, чтобы те вступали в поединки с постоянно кружащим близ ее замка Пелеасом. Ради того, чтобы только увидеть ее, Пелеас, хоть и был мастером копья и меча, позволял себя побеждать на ристалищах и доставлять в замок в путах. Коварная Эттарда унижала его как только могла — велела даже привязывать к конскому хвосту и так водить, ко всеобщей потехе.
 Однажды в округе появился Гавейн. Он выслушал жалобы Пелеаса и предложил взять его доспехи и явиться с ними к Эттарде, объявив ей, что он-де буквально час назад прикончил влюбленного в нее рыцаря. Ложь должна смягчить сердце холодной девы.
 Сказано — сделано. Гавейн взял экипировку Пелеаса и явился к шатру Эттарды. Эттарда равнодушно выслушала сообщение о «смерти» конкурента, поглядела на рослого и красивого Гавейна.., и осклабилась. Не прошло и минуты, как оба вошли в шатер, где Эттарда (как говорит Мэлори) «согласилась исполнить его желание».., и «они возлегли на ложе вдвоем». Гавейн, достойный сынок своего папы Лота с Оркад, утолял свои и Эттардовы желания две ночи и два дня кряду.
 На третий день Пелеас не выдержал и явился глянуть, что там творится… Заглянул в шатер и обмер. Понял, что в сердечных делах просить друзей о помощи не следует. Прежде чем уехать, он положил на спящих изнуренных любовников свой обнаженный меч.
 Гавейн и Эттарда наконец проснулись, увидели меч. Эттарду охватило отчаяние. Гавейн же вдруг вспомнил, что очень, ну очень спешит.
 Пелеас бродил по лесу и выл, но тут встретил чародейку Нимуэ. Та как раз возвращалась после визита к томящемуся в узилище Мерлину, к которому забегала время от времени, чтобы чародею не было тошно в темнице одному. Нимуэ выслушала стенания Пелеаса, глянула на него томным взглядом и спросила: «А что такого ты нашел в этой Эттарде, чего бы не было у меня?» Рыцарь присмотрелся повнимательнее и вынужден был признать, что ничего, а как знать, не совсем ли даже наоборот. После краткого разговора ни о чем оба «взаимно утолили свои желания», да так тщательно, что решили проделывать это чаще. Прямо-таки регулярно. Пелеас вынужден был забросить обязанности рыцаря Круглого Стола, ибо Нимуэ — Владычица Озера — не желала, чтобы любовник рисковал своим драгоценным здоровьем и жизнью и терял время на всякие глупости, вместо того чтобы заниматься утолением ее желаний. Пелеас — как учит «Смерть Артура» — жил король королем под бочком у чародейки до конца дней своих, наслаждаясь отдыхом, едой, вином и прелестями ложа. А Эттарда?
 Узнав о случившемся, отчаялась вконец, захворала и умерла, обливаясь слезами. Бойтесь судьбы Эттарды, девочки.




 САГРАМОР


 Рыцарь с таким именем часто появляется и у Мэлори, и в «Вульгате». Ничем особенным он не отличался, и я б не стал им заниматься, если б не прозвище… Саграмор-Потаскун «В одном из переводов „Смерти Артура“ Саграмор назван „Саграмор Желанный“ «.
 Чего ради рыцарь получил такое «почетное» прозвище, неизвестно. Об этом — ни слова. Удар может хватить. Лот из Оркад склочничает и озорничает, как говорится, «от пуза», а прозвище не заслужил. Гавейн, его сынуля, днями и ночами «роскошно удовлетворяет желания» разных дамуазелей, и никто не дает ему какого-либо подходящего «nom de querre» (или скорее «d'amour»), а Саграмор оказывается Потаскуном. Можно себе представить его альковные похождения, сравнимые разве что с военными деяниями Артура под Бадоном (девятьсот экземпляров трупов!).
 Фи, сэр Томас, нехорошо, братцы цистерцианцы. Выкатить такую пушку и не дать ей ни разу выстрелить? Так порядочные люди не поступают!
 «Вульгата» говорит, что Саграмор-Потаскун пал смертью храбрых в борьбе со стакнувшимися с Мордредом саксами.




 ТАРКВИН И ДРУГИЕ ПРОКАЗНИКИ


 Паскудный рыцарь-ренегат Тарквин внимательно посматривал со своей сторожевой вышки, не приближается ли какой «добрый рыцарь». А когда такового замечал, нападал, побеждал, грабил, истязал и возвращался восвояси. Слабачком он не был, запросто покопал и заключил в темницу «тридцать четыре» рыцаря, в том числе Лионеля, Эктора Окраинного, Кэя, Бранделя, Галихуда (не путать с Галахадом), Алидука, Бриана-Островитянина и даже Моргольта — бойца оба вошли в шатер, где Эттарда (как говорит Мэлори) «согласилась исполнить его желание».., и «они возлегли на ложе вдвоем». Гавейн, достойный сынок своего папы Лота с Оркад, утолял свои и Эттардовы желания две ночи и два дня кряду.
 На третий день Пелеас не выдержал и явился глянуть, что там творится… Заглянул в шатер и обмер. Понял, что в сердечных делах просить друзей о помощи не следует. Прежде чем уехать, он положил на спящих изнуренных любовников свой обнаженный меч.
 Гавейн и Эттарда наконец проснулись, увидели меч. Эттарду охватило отчаяние. Гавейн же вдруг вспомнил, что очень, ну очень спешит.
 Пелеас бродил по лесу и выл, но тут встретил чародейку Нимуэ. Та как раз возвращалась после визита к томящемуся в узилище Мерлину, к которому забегала время от времени, чтобы чародею не было тошно в темнице одному. Нимуэ выслушала стенания Пелеаса, глянула на него томным взглядом и спросила: «А что такого ты нашел в этой Эттарде, чего бы не было у меня?» Рыцарь присмотрелся повнимательнее и вынужден был признать, что ничего, а как знать, не совсем ли даже наоборот. После краткого разговора ни о чем оба «взаимно утолили свои желания», да так тщательно, что решили проделывать это чаще. Прямо-таки регулярно. Пелеас вынужден был забросить обязанности рыцаря Круглого Стола, ибо Нимуэ — Владычица Озера — не желала, чтобы любовник рисковал своим драгоценным здоровьем и жизнью и терял время на всякие глупости, вместо того чтобы заниматься утолением ее желаний. Пелеас — как учит «Смерть Артура» — жил король королем под бочком у чародейки до конца дней своих, наслаждаясь отдыхом, едой, вином и прелестями ложа.
 А Эттарда?
 Узнав о случившемся, отчаялась вконец, захворала и умерла, обливаясь слезами. Бойтесь судьбы Эттарды, девочки.




 САГРАМОР


 Рыцарь с таким именем часто появляется и у Мэлори, и в «Вульгате». Ничем особенным он не отличался, и я б не стал им заниматься, если б не прозвище… Саграмор-Потаскун «В одном из переводов „Смерти Артура“ Саграмор назван „Саграмор Желанный“.».
 Чего ради рыцарь получил такое «почетное» прозвище, неизвестно. Об этом — ни слова. Удар может хватить. Лот из Оркад склочничает и озорничает, как говорится, «от пуза», а прозвище не заслужил. Гавейн, его сынуля, днями и ночами «роскошно удовлетворяет желания» разных дамуазелей, и никто не дает ему какого-либо подходящего «nom de querre» (или скорее «d'amour»), а Саграмор оказывается Потаскуном. Можно себе представить его альковные похождения, сравнимые разве что с военными деяниями Артура под Бадоном (девятьсот экземпляров трупов!).
 Фи, сэр Томас, нехорошо, братцы цистерцианцы. Выкатить такую пушку и не дать ей ни разу выстрелить? Так порядочные люди не поступают!
 «Вульгата» говорит, что Саграмор-Потаскун пал смертью храбрых в борьбе со стакнувшимися с Мордредом саксами.




 ТАРКВИН И ДРУГИЕ ПРОКАЗНИКИ


 Паскудный рыцарь-ренегат Тарквин внимательно посматривал со своей сторожевой вышки, не приближается ли какой «добрый рыцарь». А когда такового замечал, нападал, побеждал, грабил, истязал и возвращался восвояси. Слабачком он не был, запросто поконал и заключил в темницу «тридцать четыре» рыцаря, в том числе Лионеля, Эктора Окраинного, Кэя, Бранделя, Галихуда (не путать с Галахадом), Алидука, Бриана-Островитянина и даже Моргольта — бойца из первой десятки. Но наконец нашла коса на камень: Тарквин нарвался на Ланселота Озерного.
 Но даже у Ланселота дело пошло не просто — после того как они сломали копья и повалили обеих лошадей, пеший бой на мечах длился больше двух часов, и Ланселот уже истекал кровью от многочисленных ран. Однако наконец Тарквин ослаб, и Ланселот могучим ударом разрубил ему шлем. Тарквин рухнул на колени, а следующим ударом Ланселот снес ему голову.
 Тарквин, как и другие не праведные рыцари (Брюс Безжалостный, Колгреванс из Горе, растлитель и насильник Перис из Дикого Леса, Карадос, Сэп из Мопаса, Рыцарь из Черной Страны, Зеленый Рыцарь, Красный Рыцарь, Персиант Индийский), просто необходим для развития сюжета — ведь с кем же бороться праведным рыцарям, если нет не праведных? Однако и черные характеры тоже верно отображают реальную историческую картину рыцарства и рыцарской эпохи. Тарквинов и рыцарей-разбойников было гораздо больше, чем Ланселотов и Галахадов.




 МЕДЕГАНТ


 Очередной проказник. Был князем — сыном Багдемагуса, короля Горе и кузена короля Уриенса. Втайне алкал королевы Гвиневеры и пылал порочной похотью. Когда Гвиневера по весне выбралась в лес праздновать Бельтайн, Мелегант похитил ее, запер и собирался взять силой. Классический ирландский aithed — похищение женщины.
 Королеву вызволил (примчавшийся на телеге!) Ланселот, даровав развратнику князю жизнь. Мелегант отблагодарил лучше не придумаешь: что было духу кинулся к Артуру и донес, что, мол, освободитель Гвиневеры Ланселот воспользовался выпавшей возможностью и, прежде чем вернуть освобожденную королеву законному супругу, «роскошно с ней удовлетворялся» в замке Мелеганта, не вылезая из ложа королевы ни днем, ни ночью. Что, кстати сказать, полностью соответствовало истине.
 Так что все это могло иметь серьезные последствия для Гвиневеры и Ланселота, но ведь, к счастью, существовал рыцарский кодекс и обычай. «Лжешь, сукин сын, — холодно бросил Ланселот Мелеганту. — И сей же час я докажу это в бою на мечах». В начавшемся поединке Ланселот, гроссмейстер ристалищ, разделал более слабому Мелеганту голову на две половинки. Сим действием он неопровержимо доказал, что закон и правда на его стороне, покойник лгал, а Гвиневера чиста, как лилия.
 Приключение с Мелегантом — тоже отсылка к кельтской мифологии, очередная триада, причем в системе «Ланселот — Гвинбвера — Мелегант» именно Ланселот играет роль «старого короля», способность которого безуспешно подвергает сомнению «юный претендент». В древних валлийских преданиях похитителем Гвенвифары был злой гигант, а ее освободителем и убийцей «претендента» — сам король Артур.




 ПАЛОМИД


 Интересный рыцарь, ибо заморский. Он сарацин, язычник. «Как так? — могут спросить. — Сарацин, неверный, поклоняющийся Магомету, и вдруг среди христианских рыцарей? Меж элиты и цвета рыцарства? За общим (круглым) столом с Галахадом, Персивалем и Борсом? Сарацин, носящий титул „сэр“, как все другие рыцари, самой священной обязанностью и заповедью которых являются, как ни говори, защита веры? Эй, что-то тут не так!» Все тут так. Придумывая сэра Паломида, Томас Мэлори, вероятно, обратился к французским романам о рыцарях Карла Марлета — Молота, героически остановившего арабскую агрессию в VIII веке, и к chansons de qeste, то есть песне о паладинах Карла Великого, который вел в IX веке бои с маврами эмира Кордовы. В рыцарских романах сарацины и мавры обычно показаны «коллективным героем», образуют дикую орду, жаждущую христианской крови. Однако порой их «индивидуализируют», и тогда относятся как к равным и достойным противникам. Как к рыцарям со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть кодексом и принципами рыцарской борьбы. Это исторически обоснованно: воины Магомета, особенно испанские мавры, часто подражали рыцарям-гяурам, восприняв частично их «атрибутику» — одежду, латы, оружие, а также кодекс чести. То же самое было во времена Крестовых походов. Саладин, показавший массу примеров рыцарского поведения, воспринимался крестоносцами как рыцарь и вызывал их восхищение.
 Так что Мэлори, создавшему образ сэра Паломида, было от чего оттолкнуться. Однако если мы попытаемся подогнать «магометанского рыцаря Круглого Стола» к реальным историческим датам, получится чудовищная, поразительная и захватывающая дух глупость. Ведь Магомет родился в 571 году в Мекке. Пророком Аллаха он провозгласил себя в 611 году. Так называемая хиджра (бегство Магомета из Мекки в Медину) свершилась в 622 году. Для магометан это нулевой год, с него отсчитывается развитие ислама и его экспансия, или джихад. Поэтому рыцарь Круглого Стола (515 — 540 годы), исповедующий ислам, выглядит не менее комично, чем, например, современный епископ, стоящий с крестом на стенах Трои.
 Ну что ж, у легенд свои законы, а сарацинский рыцарь Паломид в Артуровской легенде оказывается фигурой настолько интересной, что есть смысл посвятить ему несколько слов.
 С Паломидом мы знакомимся в Ирландии, при дворе короля Ангвиесанса, когда туда прибывает Тристан. Сарацин влюблен в Изольду, между ним и Тристаном сразу же возникает соперничество. На устроенном королем Ирландии турнире Тристан и Паломид выступают в качестве противников. Сарацин — мужественный и умелый воин, но проигрывает бой второму после Ланселота. Тристан требует от поверженного противника рыцарского обета: Паломид должен отказаться от Изольды, поклясться, что никогда не подойдет к ней и не будет досаждать ухаживаниями. Забудет о ней навсегда.
 С того дня Тристана и Паломида связывают странные отношения — смесь враждебности, зависти, ненависти, восхищения и.., дружбы. Порой оба рыцаря оказываются противниками в бою, иногда же один помогает другому и спасает жизнь. Они даже вместе сидят в темнице, схваченные «плохим рыцарем» — и верно и честно поддерживают друг друга в неволе «В „Смерти Артура“ то и дело кто-нибудь попадает в темницу, в результате предательства сидит в яме и так далее. Не надо забывать, что сэр Томас Мэлори, работая над своим произведением, сидел в каталажке. Апологеты неоднократно пытались оправдать автора, ссылаясь на „бурные времена“, в которые он жил. Однако историки докопались до рукописного пояснения приговора, не оставляющего сомнений: рыцарь Томас попал в узилище за вооруженное нападение, убийство и насилие над женщиной. — Примеч. авт.».
 Однако сарацин нарушает клятву и продолжает активно любить Изольду. Разумеется, это очередная кельтская триада, в которой теперь роль «старого короля» играет Тристан, а «претендента» — Паломид. В определенный момент Паломид решается даже на классический aithed, похищает Изольду (как вышеупомянутый Мелегант). Но Тристан (как Ланселот) все еще не перестает быть рыцарем Лета, его витальные силы и эротическая мощь не могут подвергаться сомнению. Тристан запросто отбирает у «претендента» свою богиню. При этом все происходит без вооруженной стычки: Тристан хватается не за меч, а за арфу. Очарованная его игрой и пением Изольда погружается в близкое к трансу состояние, а Паломид видит, что тягаться с соперником ему не под силу. Он проиграл. Изольда есть и будет Тристановой — у сарацина нет никаких шансов.
 Однако «соревнование» продолжается. Рыцари несколько раз назначают время поединка не на живот, а на смерть, но всегда им что-то да мешает. Тристан, видя неугасающую любовь Паломида к Изольде, обвиняет того в «бесчестии и предательстве», на что сарацин отвечает таким образом: «Не называй меня предателем, ибо я не таков. Любовь — право каждого мужчины. Ты любишь La Belle Isoud, и я ее люблю. Ты добился ее благосклонности, ее сердца и ложа. Я их не добился и никогда не добьюсь, но любить ее не перестану до конца дней моих — как, впрочем, не перестанешь любить и ты».
 И тогда они решают: «Бог нас соединил иль дьявол, но надо рассоединяться!» Начинается яростный и продолжительный поединок.., но об этом чуточку позже.




 ЗВЕРЬ РЫКАЮЩИЙ


 Сарацин Паломид — рыцарь храбрый и честолюбивый, прославленный и пользующийся уважением — все время оттягивал свой переход в христианскую веру и оставался нехристем. Однажды случился бой, в котором Паломид победил и убил другого сарацина, а когда побежденный испустил дух, вокруг распространилось такое зловоние, словно кто-то, скажем, раскопал выгребную яму или трехнедельную могилу. Так жутко засмердела душа «турка». Присутствующие при этом люди удивлялись, почему Паломид не желает креститься. «И ты не боишься, — спрашивали его, — что после смерти и ты будешь так же вонять?» «Ручаюсь, — ответил Паломид, — что умру я христианином не хуже вас. Однако крещусь не раньше, чем изловлю Зверя Рыкающего».
 Этот Зверь Рыкающий (Questing Beast) — одна из самых загадочных «фигур» в «Смерти Артура». Заметил чудовище в лесу король Артур, бестия была безобразно-уродлива: морда — змеи, тело — леопарда-, зад — льва, а ноги — оленя. Когда существо двигалось, из брюха у него вырывались такие звуки, словно подняли лай дважды тридцать собак, настигающих зверя, — отсюда и название.
 За бестией половину жизни гонялся король Пеллинор, отец Персиваля: Когда убитый Гавейном Пеллинор распрощался с жизнью, по следам чудовища двинулся Паломид. Никоим образом невозможно понять, в чем тут вообще дело
 — бестия ограничивается тем, что шатается по лесам и лает голосом шестидесяти — как нетрудно подсчитать — дворняг. И ничего больше. Ни девицу не утащит, ни сожрет никого, ни даже в колодец не нагадит. Ну ничего! Ходит и лает. Так чего же ради Пеллинор, а за ним и Паломид с маниакальным упорством гоняются за скотиной?
 Есть в тексте упоминание о каком-то пророчестве Мерлина относительно бестии и того, кто ее схватит, но неизвестно, о чем идет речь. Тайна, покрытая мраком! Энигма! Абсолютный секрет!
 Объяснений вроде бы может быть два: либо печатник Кэкстон потерял какие-то поясняющие это дело страницы рукописи Мэлори, либо Мэлори умышленно таких пояснений не дает, ибо.., хочет посмеяться над рыцарством и рыцарскими «обетами», погонями за непонятными, бессмысленными идеалами.
 Однако вернемся к Паломиду и его смертельному поединку с Тристаном. Бой соперников был долог, яростен и кровав. Наконец изнуренный сарацин падает, но Тристан не наносит ему решающего удара. Рыцари дают друг другу обеты верной дружбы. Отправляются в ближайшую церквушку, поскольку Паломид
 — хоть чудовища и не захватил — все-таки решается наконец принять крещение и перекинуться в христианскую веру. После церемонии Тристан, сыгравший роль крестного отца, едет в Камелот. Паломид же отправляется ловить Зверя Рыкающего…
 В финале легенды Паломид вместе с братом Сафиром переходит на сторону Ланселота в «войне за Гвиневеру». Вернувшись во Францию, Ланселот объявляет новообращенного сарацина «Герцогом Прованса». Больше о Паломиде мы не слышим.
 О Звере Рыкающем тоже.




 РЫЦАРСКИЙ «РЕЙТИНГ»


 Неимоверное количество описанных в легенде турниров и настоящих, не ристалищных, боев позволяет составить «top ten», первого десятка рыцарей, лучше других сшибающих своих противников с коня копьем либо мечом.
 Первые три «чемпиона» (в порядке положения на «пьедестале почета») — это Ланселот Озерный, Тристан из Лионессе и Ламорак Уэльский, сын Пеллинора. Этим не было равных, а ежели и случалось им выступать друг против друга, то в бою, как правило, никто не побеждал. В одной из стычек Тристан и Ламорак дрались на конях и пеше битых четыре часа без результата. В конце концов Ламорак, восхищенный боевым совершенством противника, согласился признать себя побежденным. Благородный Тристан не принял жертвы, заявив, что именно Ламорак — победитель. Ламорак не согласился с этим заявлением, ну и так далее.
 Однако был случай, когда обоих повалил (кстати, одним копьем!) сарацин Паломид, доказав тем самым, что если ты попал в первую десятку, так это еще не означает, что ты в принципе непобедим. Тем не менее Ланселота никому не удавалось победить в равном бою. Не считая Галахада, его сына, но ведь Галахад был исключением со всех точек зрения. Его победа над Ланселотом (и Персивалем) носит символический характер.
 Хоть, как сказано, список был скользящим, дальнейшие места (с четвертого по десятое) в нем занимают: Боре из Ганиса, Паломид-сарацин, Персиваль Уэльский, Моргольт Ирландский, Пелес Островной, Гарет с Оркад и его брат Гавейн.
 Этой десятке очень часто доводилось подтверждать свою рыцарскую «кондицию», потому что недостатка в претендентах не было. Места в списке тоже были предметом зависти — когда однажды многочисленные победы Тристана начали было затмевать славу Ланселота, Эктор Окраинный и Лионель собрались прибить рыцаря из Лионессе, чему, однако, благородный Ланселот категорически воспротивился.
 Впрочем, некоторые рыцари без особого желания выступали в турнирах против чемпионов, не желая почти наверняка опозориться на глазах у публики. Поэтому у мэтров меча и пики прижилась мода выступать инкогнито, меняться щитами и т.п. На одном из турниров Ланселот даже переоделся.., девочкой.
 Из всей десятки только Моргольт и Гавейн были убиты в честном рыцарском поединке. Гарет погиб в неразберихе «бей его!», развернувшейся при спасении Гвиневеры от костра. В тот момент на нем не было доспехов. Тристана и Ламорака прикончили ударами в спину, Ланселот и Персиваль умерли естественной смертью. Боре из Ганиса скончался в Святой Земле, вероятно, в бою с превосходящими силами нехристей. Пелес «ушел на заслуженный отдых» — от риска и превратностей судьбы его хранила влюбленная чародейка Нимуэ. Судьба Паломида нам неизвестна. Может, его пожрал Зверь Рыкающий?




 ОГЕР ДАТЧАНИН


 Этот слыл одним из знаменитейших паладинов Карла Великого. Так что, казалось бы, его место в chansons de geste, a вовсе не среди героев легенды о Круглом Столе. Однако это не совсем так.
 Огер (или Ожье) Датчанин — активный участник многих героических боев с сарацинами — как-то раз совершал морское путешествие. Корабль разбился, а паладин, словно будущий Робинзон Крузо, был выброшен на берег. Местность, в которую он попал, казалась дикой и необитаемой, тем большим было его удивление, когда перед ним вдруг предстала дева дивной красоты, с телом, достойным Грации, весьма скупо прикрытым легчайшей кисеей. Красавица мило поздоровалась с паладином и возложила ему на голову венок из цветов. С той минуты Огер-Ожье был для мира потерян. Ибо венок оказался волшебным, а девица — чародейкой Морганой.
 Двести лет — ни больше ни меньше — держала Моргана очарованного рыцаря в любовной неволе, а рыцарь вовсе не хныкал. Но однажды волшебный венок случайно свалился у него с головы, и зачарованный Огер обрел память. «Господь милосердный, — простонал он. — Король Карл… Сарацины… Что я тут делаю, ядрена вошь?!» Не помогли плач и стенания Морганы. Рыцарь вернулся в мир. Немного удивился, потому как вместо Карла Великого уже правил Гуго Капет, но поскольку сарацины по-прежнему угрожали королевству, паладины все еще были в цене. Огер воевал долго и храбро.
 Гуго Капет умер, а Огер здорово прославился и начал даже всерьез помышлять о браке с вдовой-королевой… Он уже собрался сообщить ей об этом, но тут вдруг появилась Моргана, злая как хрен с уксусом. Молча накрыла Огера тучей и унесла на Авалон.
 Легенда утверждает, что на Авалоне Огер подружился с королем Артуром и время мило течет у них в обществе часто сменяющихся Владычиц Озера и за игрой в кости при кувшине доброго пива. Намекает легенда также на то, что, когда придет час и Артур вернется в Британию, Огер Датчанин последует за ним и займет достойное место за Круглым Столом.
 Ханс Кристиан Андерсен сделал из Огера настоящего скандинава Хольгера Данске — в действительности же паладин никаким датчанином не был. De Denemarche в его имени было, вероятно, переиначенным «de les Marches"(de Mans?).
 По пути Андерсена пошел Пол Андерсон (сам по происхождению датчанин), сделав Хольгера (Ogiera Ie Danois) героем книги фэнтези «Три сердца и три льва».




 МЕСТНОСТИ И ИХ ЛОКАЛИЗАЦИЯ


 Легендарные Географические названия — дело чертовски трудное и сложное. Самая известная версия мифа, та, что исходит от Мэлори, кишмя кишит названиями, но мало какое из них удается сочетать с каким-либо из предполагаемых исторических пунктов. Во-первых, версия Мэлори была географически политизирована — приключения Артура протекают в местах, столь же символических для англичан, сколь и тотально не правдоподобных, учитывая истинную политическую географию Британии V — VI веков. Лондон, Вестминстер, Кентербери или Дувр никоим образом не могли быть территориями, на которых действовал Артур и его рыцари, ибо они располагались на территориях саксов «Что до Лондона, то большинство серьезных авторов фэнтези все же склоняются к версии Мэлори — в теперешней столице Англии помещают два важных для легенды события: избрание королем Утера Пендрагона и извлечение Артуром меча из камня. Кто знает, может, выдвинутая к востоку „крепость Лондиниум“ какое-то время сопротивлялась саксам и была одним из бритгских центров? Однако в эпилоге „Смерти Артура“ мы читаем, что во время мятежа Мордреда Гвиневера убежала от узурпатора и забаррикадировалась в лондонском Тауэре, а там получила известие о битве под Камланном. Ну-ну! Ерунда какая! Тауэр-то построили во времена Вильгельма Завоевателя, то есть пятьюстами годами позже! — Примеч. авт.». То же самое можно сказать и о стране Логр (Logres, Logris, Leogria), как в легенде именуется вся Британия, то есть территория, которой владел король Артур. Название, как мы помним, выводится из имени мифического Локрина, сына Брута. Если исходить именно из легенды о Бруте, предке бриттов, то страна Логр (Логру) должна охватывать юго-восточную и центральную Англию, то есть протянуться от Кента до возвышенности Чильтерн-Хилс и устья Хамбера. Меж тем именно этот район был занят сакскими агрессорами, фактически Артур владел равниной Солсбери, Сомерсетом, Девоном и Уэльсом, как и (через союзных королей) Корнуоллом и Севером — страной Регенд до Стратклайда и Вала Антонина, страной Лотиан и территориями выше Хамбера; Берникией и Деирой.
 Другие названия Мэлори подверглись, как я предполагаю, деформации в процессе перевода с французского на язык Англии пятнадцатого века. К примеру, фактическая страна Гоувер в Уэльсе (Суонси над Бристольским заливом) появляется в «Смерти Артура» в виде Горе (Gorre, Goris либо Strangore). Сама Валлия именуется «Галес», либо «Галис» Острова Оркады, владения короля Лота, преобразовались в Орканию, место рождения Тристана — в Леонию (Леонуа, Лионессе и т.д.).
 Однако в принципе трудно сказать, что было искажено, как звучали оригинальные аутентичные названия мест и районов действия легенды. Даже если признать валлийские мифы и предания однозначно исходными версиями, то и тогда не следует забывать, что и их мы знаем в уже записанных вариантах, а записывать их начали предположительно лишь в XI — XII веках на основе устных пересказов. В процессе «обработки» тоже возникали искажения. Естественно, валлийцам легче было работать на «оригинальном материале». Их мифическая ономастика все же содержала оригинальные корни, которые мы и сейчас можем отыскать на карте Уэльса. Замок (крепость) был и остался Саег, гора — Pen, озеро — Llyn, брод — Rhyd, остров — Ynis и т.д. Отсюда же, например, появляющиеся во французских версиях и у Мэлори Karboniki, или Karbeneki — это совершенно очевидно валлийские «поселки» или «укрепленные пункты». Что касается имен рыцарей Динаса, Динадана и Додинаса, то, думается, не возникли ли они путем ошибочного понимания географического названия, содержащего корень «Din» (холм, пригорок, взгорье).
 Путаница еще больше усугубляется, когда за дело берутся авторы фэнтези и украшают свои книги картами.
 Карту Артуровской Британии на первый взгляд разработать нетрудно. Большинство исторических местностей имеет свои римские праимена, и очень часто теперешние названия выводятся напрямую из латинских. Во многих случаях исторически подтверждено, что данный объект был возведен римлянами в чистом поле, там, где не было никаких бриттских прапоселков. Лондиниум, например, возник как порт для погрузки олова и стал Лондоном. Археологи единогласно утверждают: до римлян в этом месте не было ничего. Триновантум же, как и Каэр Ллуд или Каэр Лундейн, — название мифическое.
 Однако некоторые другие римские городки и военизированные поселки возникли в местах давних поселений бриттов — Лугувалиум, Вента, Иска, Эбуракум, Сегонтиум. Сегодня это Карлайл, Карвент, Карлеон-на-Аске, Йорк, Карнарвон. Однако можно ли утверждать, будто бритты в до-римские времена называли их Каэр Ллиал, Каэр Вент, Каэр Ллион, Каэр Эбраук и Каэр Сентин-Арвон? И можно ли быть на сто процентов уверенным, что после ухода римлян они немедленно вернулись к прежним названиям?
 Некоторые авторы фэнтези последовательно придерживаются именно последней тезы — все-то у них исконно кельтское: Каэр Лундейн вместо Лондиниум, Каэр Эск вместо Иска Думнониорум, Каэр Глуа вместо Глоучестер или Глевум.
 Другие авторы «стряпают коктейль Молотова» «Так на Западе иногда называли зажигательную смесь, которой наполняли бутылки и поджигали немецко-фашистские танки. Почему „Молотова“ — одному Богу известно.» — смешивают названия. Герои путешествуют между Глевумом и Каэр Уском, между Каэр Ллиалом и Лондиниумом, едут из Эбуракума в Дин Эйдин. Девон у них оказывается то Дифнейнтом, то Думнонией, Каэр Мирддин (мифическая резиденция Мерлина) появляется попеременно с Миридинумом. Гвинедд — это Венедотия, а Деметия зовется Регедом либо наоборот. Плотно же переплетающиеся с легендой названия они оставляют в прежнем звучании: Гластонбери вместо Инис Гвидрин, Винчестер «Корни „Chester“ („cester“) и „bury“ в названиях английских городов имеют, несомненно, германское (сакское) происхождение и идут от тех времен, когда саксы закладывали на захваченных бриттских землях собственные поселения либо изменяли названия завоеванных кельтских городов. Того же происхождения, властности, корни „shire“, „town“ („ton“), „burd“ („borough“), „ford“, „wood“, „wich“ и „ham“. Местность с названием, имеющим такой корень, не могла быть кельтской, то есть „артуровской“. — Примеч. авт.» вместо Вента Бельгарум, Солсбери вместо Саррум, Тинтагель вместо кельтского Дин Дагелл либо римского Дурокорновиум.
 Третьи кидают в эту и без того адскую смесь собственные оливки — названия совершенно фантастические и выдуманные. Вырисовывают на своих картах места и края, важные для легенды, но.., с неустановленным фактическим названием и локализацией. Например, исторически не подтверждено расположение места великой победы над саксами — горы Бадон, или места последнего боя Артура — Камланна «Существует множество версий и гипотез, касающихся местоположения обеих битв. Меня не убеждает ни одна, поэтому ни Бадона, ни Камланна я на моей карте не поместил. Однако ради этимологической точности сообщаю, что, по мнению большинства исследователей мифа, Бадон (саеr vaddon) — это теперешний Бат, или римская Аква Сулис. Следовательно, битва под Камланном могла бы происходить в Корнуолле, неподалеку от Тинтагеля, в районе местности Камельфорд у реки Камел. Здесь расположено место, именуемое „Мостом Резни“ (Slaugheter Bridge). Легенда утверждает, что река Камел после великой битвы была в тех местах красна от крови. — Примеч. авт.». И уж конечно, каждый указывает на карте Камелот. Любой, кого ни спроси, где была резиденция короля Артура, не замедлит сказать: где же еще, как не в замке Камелот. Именно здесь король правил вместе со всем своим двором, именно в тронной зале Камелота стоял Круглый Стол, за которым собирались и пировали рыцари, именно отсюда они направлялись в опасные походы и так далее.
 Долгие годы считалось, что Камелот стоял на месте, которое в римские времена занимало поселение Вента Бельгарум и где теперь расположен город Винчестер в Гемпшире, бывший до VI века столицей Уэльса, а до Х века — резиденцией королей Англии. Лишь сравнительно недавно появилась теория, гласящая, что легендарный замок размещался на холме Кембери в графстве Сомерсет, неподалеку от городка Саут-Кедбери. Там, весьма вероятно, находятся следы древней крепости. Но уверенности все-таки нет…
 Кто придумал (стравестировал) это название, толком неизвестно, неизвестно так же, как оно звучало по-кельтски либо по-латыни, в случае если Камелот построили на месте какого-то римского сторожевого укрепленного лагеря. Авторы фэнтези усиленно пытаются восполнить сие упущение, выдумывая «кельтские» названия (Каэр Кэм, Камлан, Каэр Камелиот и т.п.) Второй резиденцией Артура был Каэр Ллеон, или Каэр Ллион — уже в римские времена мощный форт Иска, — город, существующий и по сей день. Именно Каэр Ллион в «Вульгате» назван Кардуэлом. Существует теория, что место это, кроме названия Иск, именовалось еще Урбис Легионум — Город Легионов, — так что именно здесь могла происходить девятая битва с саксами, о которой говорит Ненний.
 Третьим местопребыванием (Кретьен де Труа) был Кардиган в Уэльсе, лежащий в месте впадения реки Тейфи в залив Кардиган.
 Резиденцией Артура считают также крупную римскую крепость Деве (Честер) и город Кардифф.
 В Гластонбери (в графстве Сомерсет), если верить легендам, во времена Артура находился центр британского христианства. Расположенное здесь до сих пор бенедиктинское аббатство (Glactonbury Abbey), считающееся самым старым в Англии, стоит якобы на месте древнего монастыря, построенного стараниями Артура. Это было место святое, поскольку именно в Гластонбери на «Стеклянном острове» (Ynis Witrin) Иосиф Аримафейский воткнул в землю свой посох, который разросся в прекрасный куст боярышника. Любопытно, что в Гластонбери у подножия кургана, именуемого Гластонбери-Тор, действительно рос нигде в других местах не встречающийся вид боярышника. Теперь уже не растет, поскольку пуритане Кромвеля вырвали под корень и спалили все дотла в ходе борьбы с «предрассудками папистов». Эх, история, история, черная дискотека…
 В аббатстве Гластонбери якобы нашла укрытие и место покаяния королева Гвиневера, здесь же вроде бы похоронен Артур — склеп короля и королевы был «обнаружен» в 1190 году по приказу короля Генриха II в ходе пропагандистской кампании, имевшей целью укрепить его притязания на корону и власть над «империей Артура». Воистину полная пригоршня парадоксов сразу: фальшивая могила псевдоисторического короля как предлог для притязаний на совершенно мифическую империю «У многих событий из артуровского мифа может быть историческое обоснование. Но в покорении Артуром и наложении дани на Галлию, Аквитанию, Ирландию, Рим (!), Готландию и Норвегию (!!!) поверить невозможно. — Примеч. авт.».
 Народная традиция считала холм Гластонбери-Тор волшебным местом. Здесь собирались эльфы, подданные бога Гвина, сына Нудда, с которым воевал национальный святой Коллен. Иногда район Гластонбери идентифицируют с волшебной страной Авалон — такой точки зрения придерживаются некоторые авторы фэнтези, например, Марион Зиммер Брэдли и Стивен Льюхед.
 Размещение других важных для мифа мест и регионов показано на картах, которые я со всем тщанием составил, пользуясь различными источниками — не исключая и литературы фэнтези.




 АВАЛОН


 …vt. Awelun, der Feinen Land…
 «…Из Авалона, страны фей… (старонем.)» Готфрид Страсбурский
 Мифическая Страна Ворожеек (Волшебниц, Чародеек и т.д.), место отдохновения и убежища утомленных бренностью жизни героев. Край Вечного Счастья и Молодости, то же, что знакомая нам по ирландской мифологии Страна Молодости, Тир-Нан-Ог, и кельтский Остров Благословенных (Isle of the Blest), аналог гомеровского Элизиума и Острова Гесперид.
 В валлийской мифологии этот край именуется Инис Аваллон (Ynis yr Afallon), то есть Остров Яблони, либо Остров Яблок (aval, afal значит «яблоко»). На известной картине Эдуарда Берн-Джонса «Сэр Эдуард Берн-Джонс (1833 — 1898) был одним из известнейших художников из группы так называемых прерафаэлитов, мастеров, очень часто черпавших вдохновение для своих символистически-мистических полотен в Артуровской легенде. Сцены из легенды об Артуре писали также Уильям Хетерелл, Джеймс Арчер, Чарлз Филипп, Франк Кадоган Купер, Уильям Франк Кальдерон и Фердинанд Пайлот Младший, а также поздний Артур Рекем. Произведения прерафаэлитов до сих пор украшают многочисленные издания книг, посвященных королю Артуру. — Примеч. авт.» мы видим короля Артура, спящего в окруженном яблонями павильоне. Вокруг ложа стоят чародейки, а омывающие все это морские волны указывают на то, что дело происходит на острове.
 По преданиям, Авалон — «страна далеко за морем» (как мифическая Ги Бразиль, «страна, затопленная волнами»), как Лионессе или Ис, либо «укрытый туманом остров» («Туманы Авалона»). Чаще всего Авалон помещают в районе Гластонбери, где вроде бы размещался мифический Инис Витрин (Ynis Witrin) — Стеклянный Остров. На Стеклянном Острове предания помещали самый древний христианский монастырь и часовню, а невдалеке на недоступном смертным Инис Авалоне — языческую Страну Ворожеек. Этакая символическая конфронтация Старого и Нового.
 Помещали Авалон и на островах Мона (Англси) и Манау (Ман). Неподалеку от Англси на острове Пафии находился также прообраз Замка Грааля и горы Монсальват — легендарный Каэр Сиди — Вращающийся Замок, построенный из человеческих костей.
 Был Авалон и долиной «The Fair Vale of Avalon» — Уортона.
 У Теодора Парницкого («Только Беатриче») Авалон — место укрытия Грааля (и Дантово Чистилище), та самая, столь важная для книги «заокеанская гора».
 У Толкина эльфы уплывают из Средиземья «за море» — конечно, на Авалон, аналогия достаточно прозрачная.
 А Джек Вэнс (трилогия «Лионессе») запихал все «Авалоны» в один мешок
 — придумал Древние Острова (Гибрас, то есть Ги Бразиль), на которых расположены «королевства» (в частности, Лионессе), а также «города», например, Ис и Авалон. Само собой, в последней части цикла («Madouc») Ис классически погружается в пучины морские.




 А ЧТО ДАЛЬШЕ?


 Чтобы заполнить брешь между мифом о короле Артуре и последующими историческими временами, можно воспользоваться уже упоминавшимися хрониками и литературой фэнтези.
 По грубому подсчету, правление Артура продолжалось около двадцати пяти лет. В момент смерти на полях Камланна королю было, пожалуй, немногим больше сорока.
 Хаос, воцарившийся после битвы под Камланном (537-й? 540-й? 542-й?), продолжался, вероятно, дольше, чем замешательство после смерти Амброзия или Утера Пендрагона. Были ли у Артура потомки, кроме Мордреда, мы не знаем, да это и не имеет особого значения. Мы помним, что имеем дело с кельтами, которым было чуждо понятие ленного владыки либо наследованной монархии. Сыновья или, скажем, дядья погибшего короля не могли претендовать на трон, ссылаясь на родство, и не было никакого «Король умер, да здравствует Король!». Королю кельтов надлежало заручиться демократическим одобрением большинства — а после Артура таковое получить было наверняка нелегко. Однако кандидатов хватало. Легенда гласит, что в конце концов новым Dux Bellorym стал Константин, сын Кадора (по-валлийски Custennin ар Cador). В версии приходского священника Лайамона сам Артур, умирая, передал правление в руки Константина.
 А что об этом говорит литература фэнтези? Парк Годвин тоже делает из Константина преемника Артура, но не без тяжкой борьбы. Конкурентами и претендентами на корону были, в частности, Эмрис, сын Кэя, король Марк из Корнуолла и.., королева Гвиневера.
 Однако если руководствоваться хроникой ученого монаха Гильдаса (Гильды), то получается, что после Камланна (и смерти Артура) Британия распалась на пять королевств: Гвинедд, Поус, Дифедд и Гвенд (Уэльс), а также Думнонию (Корнуолл и Девон с Сомерсетом). Королевствами этими правили «тираны», описанные Гильдасом презрительно и без приятности, — правление названных скверных и бездарных владык привело к полной гибели страны. Трех из перечисленных тиранов хронист называет по имени: это правивший в Гвинедде Мельгвин, владеющий Дифеддом Вортипор и, наконец, Константин, король Думнонии. Последнего Гильдас, сдается, особенно невзлюбил, зовет его «паршивым щенком распутной думнонской львицы».
 На севере острова, по Гильдасу, продержались кельтские королевства Клайд, Регед и Эльмет.
 Другой хронист, Беда Достопочтенный, противопоставляет «тиранам» Гильдаса «мудрых и справедливых» сакских королей Бретвальдов: Элле из Суссекса, Кердика, Кинрика и Кевлина из Уэссекса, Эстельберта из Кента и Редвальда из Восточной Англии. Поэтому неудивительно, что «тираны» начинают падать словно куколки, а справедливые и мудрые Бретвальды постепенно овладевают их доменами. Путем молниеносной экспансии саксы завоевывают страну бриттов. Уже в 550 году (то есть вскорости после битвы под Камланном) сакские агрессоры заняли теперешнюю территорию графства Гемпшир и Уильтшир — таким образом, в их руки попали прочно связанные с именем Артура места — Винчестер, Солсбери и Стоунхендж. Победив бриттов под Беранбуром (556 г.) и Дирхамом (577 г.), саксы глубоко врезались на равнину Солсбери и Сомерсет. Заняли очередные «артуровские» крепости Глочестер, Киренчестер, Бат, Гластонбери.., и Камелот. Вскоре захватили устье реки Северн до Бристольского залива (теперь Глочестершир), отрезав Думнонию от уэльских кельтов. Когда пал Девон, Думнония практически перестала существовать — съежилась до размеров Корнуолла.
 Двигаясь на север, саксы под водительством Эдвина захватили небольшие бриттские королевства Эльмета, Деиры и Берникии, создав на их месте саксонское государство Нортумбрию.
 Таким образом, в 600 году, то есть через полвека после смерти Артура, практически вся Британия от Кента до Эдинбурга, от Суссекса до Девона, до Бристольского залива, устьев рек Северн и Ди уже принадлежала саксам. Бритты задержались только в Уэльсе, Корнуолле и северном Регеде. Их остается все меньше — продолжается великий исход, многие возвращаются туда, откуда прибыли, — на континент. Плывут в страну, которая все еще остается кельтской, — в Малую Британию, то есть Арморику, теперешнюю Бретань.
 Победоносные саксы создают так называемую Гептархию: семь королевств
 — Кент, Суссекс, Эссекс, Уэссекс, Восточная Англия, Мерсия и Нортумбрия. Вскоре в Гептархии начинаются междоусобные войны. В 617 — 633 годах доминирующее положение занимает Нортумбрия, управляемая Эдвином (впоследствии возведенным в святые). По прошествии нескольких лет Мерсия (родина Толкина, поименованная в его книгах Мархией) разбивает Нортумбрию и становится гегемоном. Интересно, что в боях против соплеменников-саксов короля Марсии Пинде поддерживает кельтский король Гвинедда Кадваллон. Быть может, потому, что нортумберийцы уже христиане, а Мерсия и кельты, хоть и поклоняются различным богам, проявляют солидарность против новой, экспансивной религии.
 Но сакско-бриттский союз Мерсии и Гвинедда прожил недолго. Вскоре (около 790 года) очередной король Мерсии отгораживается от оттесненных на запад кельтов гигантским земляным валом, который по его имени называется Дамбой Оффы. (Offa's Dyke от устья реки Уай до Бристольского залива на юге и до устья реки Ди на севере). С этого момента Дамба Оффы становится границей, демаркационной линией между двумя культурами, двумя языками.., и двумя легендами. Потому что в то время в Уэльсе хронист Ненний уже пишет об Артуре, спасителе Британии и укротителе саксов… А саксы, хоть и победители, возможно, все еще вспоминают разгром под Бадоном…
 И вообще — у саксов свои проблемы. Мерсия захвачена Уэссексом. Получивший теперь полноту власти владыки Уэссекса Эгберт в 827 году объединяет королевства Гептархии в единое государство и становится первым признанным и исторически подтвержденным королем чего-то такого, что уже можно назвать Англией в теперешнем понимании этого слова. Эгберт располагается в Винчестере, уже тогда считавшемся резиденцией легендарного Артура.
 В 838 году окончательно падет Корнуолл, последний бастион думнонских бриттов «Название „Корнуолл“ (Корнуэльс) вопреки прелестной легенде о Коринии, друге Брута, берет начало именно с этого периода. Полуостров получил его от захватчиков-саксов в IX веке. — Примеч. авт.». Замок Тинтагель, место рождения великого короля Артура и место рождения его легенды, попадает в руки потомков Хенгиста…
 У победоносной Англии тоже свои проблемы — заявляются очередные агрессоры — датчане. Некоторое время викинги полностью владеют страной. Несчастный, подвергающийся постоянным набегам Остров… Наконец Альфред Великий изгоняет датчан… Но на этом захваты не кончаются…
 Наступает год 1066-й, через Канал переправляется Вильгельм, герцог Нормандии. «Незаконнорожденный», как его называют, в пух и прах разбивает под Гастингсом англосаксов короля Гарольда II «Пикантная подробность для любителей: король Гарольд погиб под Гастингсом от попавшей в глаз стрелы. По легенде, его жена, королева Эдит Лебяжья Шея, узнает на поле боя лежащее без лат тело по так называемым малинкам — кровоподтекам, которые в приступе блаженства она оставила на теле мужа во время предваряющей битву любовной ночи. — Примеч. авт.». Вильгельм получает прозвище Завоеватель, Англия становится нормандской. Вскоре Англия начнет говорить на смеси сакского и французского, из этого коктейля родится английский язык, на котором об Артуре пишет пастор Лайамон. Пастор пишет, а норманнские феодалы уже поглядывают на Уэльс. В сторону слабых, враждующих княжеств Пуис, Дифед, Гвинедд, Деубарт, Морганнуг, Гвент…
 Но валлийские кельты не сдаются, объединяются и дерутся.
 Когда в 1157 году Генрих II Плантагенет пытается аннексировать Уэльс и превратить его в вассальное государство, князья Овейн Гвинедд и Рис, сын Груфида, крепенько всыпают ему и на долгое время обеспечивают Уэльсу независимость. Во времена наследников Генриха II (Ричарда Львиное Сердце, Иоанна Безземельного и Генриха III) Англия ослабла, запуталась в войнах и мятежах, на завоевания у нее не было ни времени, ни средств. Независимости Уэльса ничто не угрожало.
 Когда в 1267 году князь Ллевелин ап Иорвет по прозвищу Великий объединяет мелкие уэльские княжества в единое большое герцогство Уэльское, Англия признала его независимым государством. Это был единственный случай в истории. Но был он недолгим.
 В 1272 году на английский престол восходит Эдуард I, король мудрый и энергичный, одной из его первых инициатив после установления в стране порядка и укрепления монаршей власти, становится захват Уэльса. Борьба идет яростная, но в схватке с Эдуардом у валлийцев нет шансов на победу. Англичане завоевывают страну. В 1282 году последний независимый валлийский князь Ллевелин, сын Груфида, поднимает соотечественников на восстание и терпит сокрушительное поражение в битве под Буилт-Уэльс у реки Айрфон, в которой погибает и сам.
 После пацификации (читай: резни) Уэльс признает верховенство Англии и свое вассальство английской короне. Легенда гласит, что, хоть и побитые, потомки короля Артура поставили английскому королю условие: «Мы не признаем владыки, — кричали они, — который родился вне Уэльса и говорит по-французски!» «Лады, — ответствовал Эдуард и тут же извлек из пеленок своего родившегося во время кампании сына. — Вот ваш господин. Он родился в Карнарвоне, в Уэльсе, и не говорит по-французски ни слова!» С той поры каждый наследник британского трона носит титул принца Уэльского… «Все это от начала до конца легенда. В действительности титул герцога Уэльского был установлен (чисто формально) для первородного сына короля Англии лишь в 1301 году. Первым герцогом Уэльским фактически стал Эдуард, сын Эдуарда I, впоследствии растяпистый и ни на что не способный Эдуард II. — Примеч. авт.».


***

 А что говорит история? В подтверждение присяги и подчинения Эдуард I получает от побежденных валлийцев.., корону короля Артура. Корона легендарного повелителя.., возвращается в Лондиниум. Город, в котором короновали Утера Пендрагона и Артура… Кому интересно, что корона — фальшивая? Важен символ!
 А что наши храбрые непокоренные пикты с севера? Эти продолжают держаться, хоть и несколько по-иному. Вначале.., повторяют ошибку Вортигерна. Прижатые с юга саксами, они попросили помощи у кельтов — ирландских scoti из Даль-Риады. А шкоты быстренько прибрали к рукам страну, которая с тех пор (844 год) стала называться Шкоцией (Шотландией). Шотландское и пиктское население быстро слились, образовав единую нацию. Активно взялся за Шотландию тот самый Эдуард I который аннексировал Уэльс. Покорил Шотландию в 1296 году, но уже в 1297 году бравый Уильям Уоллас дал англичанам пинка под Стирлингом и освободил страну. Эдуард, в свою очередь, содрал со шкотов шкуру под Фалькирком и страну захватил. Но потомки пиктов оружия не сложили. В драку ринулся храбрый Роберт Брюс. Когда в 1311 году сын Эдуарда I Эдуард II — уже упоминавшийся герцог Уэльский из пеленок — попытался (неудачно) продолжить дело своего великого отца и усмирить пиктов, то получил от Брюса под Баннокбарном такую трепку, какой англичане не помнили со времен Гастингса. Шкоция обрела независимость и автономию, а англичане долго ждали случая отыграться за Баннокбарн. И дождались, но спустя почти пять столетий: в 1746 году, когда разгромили Шотландцев под Калладеном и полностью подчинили себе горы, запретив горцам не только носить оружие, но даже юбки и тартаны. Однако несгибаемый пиктско-шотландский дух выдюжил: свою автономию Шотландия практически сохранила до наших дней.
 А Эдуард III, сын побитого под Баннокбарном Эдуарда II, в 1344 году дает в Вестминстере торжественную клятву: «Я буду верно идти по стопам великого короля Артура и создам дружину Круглого Стола из моих верных и праведных рыцарей». Эдуард, норманн до мозга костей, произносит эту клятву по-французски. Английского он вообще не знает. Ни словечка. А о валлийском
 — языке Артура — не имеет ни малейшего понятия.
 В 1348 году, после побед под Креси и Кало, Эдуард уже имеет свой Круглый Стол — за которым восседают первые «достойнейшие из достойных», кавалеры Ордена Подвязки…
 Тем временем валлийцы снова поднимаются на бой против английских завоевателей. В 1400 году вспыхивает бунт под водительством Овейна Глиндура, которого англичане называют Оуном Глендговером. Начинается партизанская война. Под девизом «Свободный Уэльс для свободных валлийцев!» Овейн опустошает английские селения, нападает на норманнские замки, которые со времен Эдуарда I были символом чужой оккупации. Сильно прижатый английскими войсками Глиндур призывает на помощь кельтских братьев из Ирландии и Шотландии. Овейна поддерживают лишь бунтарские кланы Мортимеров и Перси, среди последних знаменитый Перси «Готспур». В 1403 году повстанцы терпят тяжелое поражение под Шревсбери. В 1410 году восстание окончательно разбито. Конец мечте о самостоятельном и независимом государстве. Уэльс становится частью Англии — впоследствии Великобритании «Овейн Глиндур, предводитель восстания, избежал мести англичан, спрятался в затерявшемся среди вересковых зарослей имении своих дочерей, где скончался около 1416 года. Национальная традиция приписала ему волшебные силы и связала с легендой Артура и Мерлина. По многочисленным преданиям, Овейн, как и Артур или Мерлин, вовсе не умер, а укрылся в подземных пустотах Сноудонских гор и ждет дня великого похода, когда он вернется, чтобы снова биться за свободный Уэльс. — Примеч. авт.».


***

 Однако клич «Независимый Уэльс для независимых валлийцев» время от времени звучит. Хотя Уэльс — не Ольстер и никогда не существовало никакой валлийской ИРА, однако случилось (в 1966 году), что, кроме лозунга, бросили и несколько бомб. А культовыми героями националистов двадцатого века и валлийских сепаратистов были Ллевелин Великий и Овейн Глиндур…
 А в XX веке гербом Уэльса стал Красный Дракон, эмблема Утера Пендрагона и Артура.
 Впрочем, не строя теорий относительно возможного будущего Уэльса, вернемся к прошлому.
 К истории.
 Так вот, король Генрих V в 1415 году восстанавливает традиции великого короля Артура триумфом английского оружия при Азенкуре и в силу трактата в Труа берет в жены Екатерину Валуа, французскую принцессу.
 А эта французская принцесса, теперь уже вдовая королева Екатерина, в 1422 году вновь выходит замуж — тайно обручается с неким дворянином. Дворянин сей — не сакс, не норманн, он не выводит своего генеалогического древа ни от сакских танов, ни из Гептархии, ни от рыцарей Вильгельма Завоевателя. Он — валлиец, бретонец, кельт от дедов-прадедов и ведет свой род от старинного рода Тюдоров, ведущего счет — по семейной традиции — от самого короля Артура. У дворянина то же имя, что и у валлийских героев борьбы за независимость, — Глиндура и Гвинедда. Имя одного из рыцарей Артура — Овейн.
 В 1485 году сэр Томас Мэлори, благородный рыцарь из Ньюхед-Ревелл в Уорикшире, отдает в печать труд своей жизни, названный «Смерть Артура»…
 В том же году потомок валлийца Овейна Тюдора и королевы-вдовы Екатерины Генрих Ричмонд собирается захватить трон и власть над Англией. Он считает себя потомком короля Артура по прямой линии и официально провозглашает себя артуровским наследником. Против Ричарда III из рода Йорков Генрих борется под знаменем, на котором — как на стяге Артура под Бадоном — красуется Красный Дракон. И как Артур под Бадоном, валлиец Ричмонд одерживает победу под Босуортом в бою, в котором Ричард III, потеряв своего сивку по кличке Белый Сюррей, обещает «королевство за коня». Победой под Босуортом и смертью Ричарда оканчивается война Белой и Алой Роз.
 Восходя на английский престол под именем Генриха VII, потомок Овейна Тюдора объявляет о восстановлении правления бриттов над Британией и возвращении к артуровским традициям. Своего старшего сына он нарекает Артуром «Это популярное во всем мире мужское имя имеет кельтское происхождение и берет начало от легендарного короля и иного источника не имеет. Каждый, носящий это имя, носит его во славу и честь великого короля бриттов. Это еще один — немалый — вклад легенды в нашу современность. — Примеч. авт.», а торжественное крещение проходит в Винчестере — то есть в Камелоте Мэлори.
 Однако Артур Тюдор (который должен был стать Артуром II), так и не взойдя на престол, умирает молодым. Предсказание о «возвращении Артура» не сбывается.
 Однако валлийские Тюдоры, потомки легендарного короля, все еще у власти. Генрих VIII, сын Генриха VII, король Англии, приказывает восстановить Круглый Стол из Винчестера и украшает его бело-красной розой Тюдоров. Генрих VIII оставляет трех наследников. После него вначале правление переходит к сыну, Эдуарду VI, за ним царствует дочь Мария I Тюдор, прозванная Марией Кровавой, а после Марии в 1558 году на английский престол восходит Елизавета, дочь Генриха VIII и Анны Болейн, та самая Елизавета, великая королева Англии. Очарованные ею поэты напишут: «Взгляд ее выдает, что от истинных бриттов ведет она род свой». И добавят: «Слава законным монархам, истинным детям Британии!» Род и наследие Артура возрождается в женщине. Женщине, которая, как и Артур, превращает Британию в могущественное государство. Женщине, которая скончается, не оставив потомства.
 В 1859 году лорд Альфред Теннисон заканчивает «Королевские идиллии»…
 В 1958 году Т.Х. Уайт оканчивает «Свечу на ветру», последний том «Король в прошлом и король в будущем» (The Once and Future King)…
 В 1982 году Джон Берман заканчивает съемки фильма «Экскалибур»…
 В том же году Марион Зиммер Брэдли заканчивает «Туманы Авалона»…
 В 1991 году Терри Джильям снимает фильм «Король-Рыбак»…
 Arthurus, Rex quondam, Rexque niturus.
 Легенда живет. Грааль все еще ждет, когда его отыщут. Авалон существует.
 Но его по-прежнему затягивают туманы.