Аннотация: Настоящая книга является фантастическим романом. Все события и герои за исключением Богов, вымышлены. 
 Возможное отдаленное сходство имен, героев, событий и названий носит случайный характер и не имеет никакого отношения к реальной жизни.


---------------------------------------------


 Петр Хомяков
 Мироповорот

 Дорогой читатель!
 Эта книга задумывалась нами с Александром Шнейдером вместе. Он предложил ряд идей и сюжетных линий. Он же автор ее названия. Мы готовились начать совместную работу.
 Однако Александр в первую очередь боец за Русское Дело. А на войне как на войне. Сейчас он стал объектом давления со стороны охранителей режима, и по понятным причинам ему не до писательских трудов.
 Между тем эта книга по нашему общему с ним мнению, была бы весьма интересна именно сейчас.
 Поэтому я взял на себя ответственность написать ее без помощи Александра. Разумеется, в такой версии она многое теряет. Уникальный жизненный и человеческий опыт моего друга и соратника очень трудно использовать в работе, не общаясь с ним в процессе написания книги.
 Но я уверен, придет день, и мы напечатаем новую версию МИРОПОВОРОТА.
 И не только книга будет плодом нашей работы. Мы уверены, что поворот мира в соответствие с волей наших Богов неизбежен.
 Стойкости, твердости и удачи тебе в час испытаний дружище! Наш дорогой «Немец», рыцарь Русской Идеи, друг, соратник и боец.
 Мы победим!
 С нами Бог!
 Петр Хомяков
 Заместитель председателя Центрального Совета Партии Свободы 




 Предисловие


 Дорогой читатель! Мы понимаем, ты удивлен. Зачем предисловие в художественном произведении. Зачем предисловие в приключенческом или фантастическом романе. В боевике, наконец. В последние годы мы от этого отвыкли. Хотя в былые времена предисловиями снабжалось даже большинство детективов.
 Но мы не будем слишком утомлять тебя. Предисловие в данном случае действительно нужно. Не будем лукавить, даже художественные книги издательства «Белые Альвы» предназначены (в основном) для определенного круга читателей. Читателей думающих, читателей не равнодушных к судьбе родной страны и родного народа.
 Но что же может предложить такому читателю «наш», ориентированный именно на него, книжный рынок? Увы, не так уж много. Преобладают вещи мировоззренческие и публицистические. Художественные произведения «нашего» толка можно пересчитать по пальцам.
 Между тем, и мы сами писали об этом в «Своих и чужих», не может победить идеология и мировоззрение, если она не будет иметь собственной этики, эстетики, символики и т.д. Не будет иметь собственных книг всех жанров, от детективов до любовных романов. Да, да, читатель, и любовных романов тоже.
 У «нас» должно быть все. Но все «свое». Надеемся, ты понимаешь, о чем мы говорим? Если не понимаешь, пропусти эти строки. А если понимаешь, задумайся, не от того ли «наши» идеи так трудно проникают в толщу нашего же родного русского народа, что у нас мало, очень мало пока своих   современных  романов, стихов, песен. Но наибольший дефицит все же своей хорошей беллетристики.
 Вот мы и восполняем подобный пробел в меру наших скромных сил.
 Предлагаемый роман это фэнтэзи, а говоря проще, фантастический боевик. Но, напомним, фантастика бывает разной. Наш роман в стиле социальной фантастики.
 Итак, приключенческий роман в жанре социальной фантастики. Причем приключенческий роман отнюдь не по типу американской «стрелялки». Но это не кажется нам недостатком. Задумайся, читатель, часто ли стреляли, например, в захватывающем сериале «Семнадцать мгновений весны»? Напомню. Всего два раза. Но от этого сюжет не стал менее интересным.
 Впрочем, не нам судить о степени увлекательности нашей книги. Что бы мы еще хотели сказать, кратко характеризуя ее? Пожалуй, только одно. Мы хотели, чтобы наши герои были живыми людьми, а не манекенами. Поэтому есть в нашей книге и элементы семейной драмы, и элементы любовного, даже эротического, романа.
 То, есть, все у наших героев как в жизни. И любовь, и борьба, и радость побед и горечь утрат.
 Однако, сама жизнь нашей страны и нашего народа все ускоряет свой бег. И может то, что сегодня кажется нам фантастикой, завтра будет воплощено гораздо более резче, весомей, жестче.
 Если так, то мы желаем нашим друзьям и единомышленникам удачи.
 Удачи и победы.
 С нами Бог!




 Пролог


 Стены палаты были выкрашены в светло-зеленый цвет. Какая-то смесь больничного и армейского стиля. Оконные рамы, правда, были обычные больничные, белые. Без экзотических изысков. Решетки за окном тоже были вроде бы белыми. Или светло-серыми. Хотя за мутными стеклами их цвет было трудно определить.
 Койка была жесткая, солдатская. Матрас довольно жидкий. Да и вся обстановка в палате была откровенно убогой. Хотя все познается в сравнении.
 В палате тюремной больнички было гораздо лучше, чем в отряде. Кроме того, Зигфрид был в палате один. Непомерная роскошь для зэка. Роскошь, оплаченная неизбежной близкой смертью.
 Долгий приступ кашля заставил его выгнуться дугой. В голове стоял звон. Так всегда бывает, когда кашляешь долго и много. А Зигфрид кашлял уже больше месяца. Открытая форма туберкулеза вступила в решающую стадию. Скоро кашель ослабеет, станет глуховатым и не таким сокрушительным.
 Но станет трудно дышать. Все труднее и труднее. И это будет признак скорого конца. Да, многих своих узников именно таким образом уничтожила российская тюрьма. Будь прокляты навеки все те, кто ее создал.
 Врач, небольшого роста кругловатый мужчина с крупным носом, черными выпуклыми глазами и небольшими усиками, по виду типичный армянин (хотя возможно, что он был только с примесью кавказской крови), энергично, как колобок вкатился в палату.
 – Как мы себя чувствуем, голубчик? – Врач иногда косил под «доктора Чехова».
 – Плохо, док, – прохрипел Зигфрид. – Кашель замучил. Назначили бы вы мне еще котерпина.
 – Не думаю, что он тебе существенно поможет, голубчик. Впрочем, есть некоторые современные средства, которые могли бы тебе помочь.
 Врач откровенно врал. Он искренне считал, что Зигфриду уже ничего не поможет.
 – Я могу их назвать, а ты уж озаботься, чтобы тебе их достали и переслали с воли.
 – Нет у меня на воле такой родни, которые могут купить эти, наверное, дорогущие колеса. Хорошо хоть масло и мед умудряются посылать.
 – Жаль, жаль, голубчик. Но не отчаивайся. Все будет хорошо.
 Врач выкатился из палаты.
 Неужели конец? Неужели такие понятия, как воля и жизненная сила просто пустые слова? Кто подскажет, кто поможет?
 Только Бог.
 Но какой Бог? Зигфрид был русским немцем и был крещен бабкой по католическому обряду. Именно это, а также некоторые особенности его непростой жизни определили то, что он никогда не принимал православия, видя его убогость и лицемерие даже в те времена, когда его коллеги из преступного мира просто помешались на иконках и крестиках.
 Но и католиком он был только формальным. Вряд ли бы он стал яростным приверженцем веры предков, даже если бы эта вера имела такой же оглушительный пиар, как православие после 1991.
 Зигфрид имел кличку «Фашист». Но теорию и идеологию нацизма знал не только в силу стремления соответствовать своему «погонялу». Хотя, стоит отметить, что имело место и такое вот, иррациональное на первый взгляд, желание.
 Можно сказать больше, Зигфрид был убежденным националистом. «Русско-немецким», как часто говорил он наиболее близким знакомым. И, разумеется, белым расистом.
 Ну как такой человек мог принять «отнюдь не арийца» Иисуса в качестве своего Бога? Никак не мог. А вера требовалась.
 Он вдруг чуть ли не на клеточном, нутряном уровне, осознал, что либо немедленно решит вопрос веры, либо вскоре умрет.
 Приступ кашля вновь заставил его забиться в судорожных конвульсиях. Казалось, сейчас его тело выгнется, сложится пополам и просто сломается, как корабль на огромной крутой волне.
 После приступа он откинулся на низкую подушку.
 «Небо, я не знаю, как к Тебе обращаться, но помоги мне. Я же твой. И Ты это знаешь». Вдруг он подумал, что нельзя обращаться к Небу вот так, распластавшись после приступа кашля как раздавленный червяк.
 Неожиданно резко он выпрямился, переложил подушку и сел, лишь слегка откинувшись на спинку кровати. Он поднял обе руки кверху и задрал голову. Вдруг ему показалось, что дышать стало немного легче.
 Он закрыл глаза и вновь обратился к Небу, оставаясь в том же положении. Ему вдруг стало почти все равно, чем закончится для него, нынешнего, этот диалог с Богом. Но он четко, гораздо четче, чем собственное тело и эту обстановку, осознал, что его душа бессмертна.
 Он не помнил, что он говорил Богу потом. Он только знал, что Тот его слушает. Подкатывал очередной приступ кашля.
 «Врешь, не возьмешь», – подумал Зигфрид. Как вообще смеет какой-то кашель прерывать его разговор с Богом?!! Грудь судорожно поднялась и… опустилась, так и не забившись в очередном судорожном приступе.
 «Извини, Отец, вынужден был отвлечься», – почти автоматически подумал Зигфрид, справившись с накатившим приступом и продолжая свой разговор с Богом. Ему показалось, что тот улыбнулся подобной непосредственности. И Зигфриду вдруг стало весело.
 Так весело, как не бывало уже давно. Он что-то говорил Отцу, полусидя на кровати и подняв руки к небу. А потом забылся в каком-то полусне.
 Ему показалось, что Отец куда-то отошел. Но разговор с Зигфридом продолжали какие-то два крепких, сильных светлоглазых старика. Он вдруг понял, что это его любимый Тор и покровитель Руси Сварог. Они говорили с ним на равных, как добрые старшие родственники. Беседа была такой интересной, что он забыл о том, где и в каком положении находится.
 Он проспал почти сутки. Все так же полулежа, полусидя. И ни разу его сон не прерывался кашлем. Утром он съел все остатки меда и масла. А на следующий день кашлял только два раза.
 – Послушай, дорогой, – от интеллигентной доброты «доктора Чехова» не осталось и следа. – Или ты немедленно скажешь, какое лекарство принимал, и как тебе его передали, или пойдешь в отряд.
 – Принимал мед и масло. Вы сами знаете, док, что мне его присылали.
 – От меда и масла не выкарабкиваются из такой… такого состояния, в каком ты был.
 – Ну еще аутотренинг, и… воля к жизни.
 – Издеваешься, за дурака меня держишь?!!
 – Мне нечего скрывать, док. Все было на ваших глазах. Могу показать, в какой позе медитировал каждый день. Ну, а мысли свои во время этих медитаций пересказывать не буду. Боюсь, что тогда из вашей палаты пойду в спецпсихушку. А этого, откровенно говоря, не хочу. И то сказать, мне откидываться всего через полтора месяца. Так что можно и в отряд.
 – Ладно, – врач взял верх над тюремным чиновником в душе дока. – Еще с неделю полежишь здесь. Сделаем все анализы. Убедимся в выздоровлении, и потом в отряд.
 – А может до конца срока у вас?
 – Если без дураков расскажешь, как вылечился.
 – Все равно не поверите. – Зигфрид вдруг почувствовал к доку смесь жалости и презрения. Нет, он один из многих. Тех, кому не понять…
 Зигфрид посмотрел на дока прямо и чуть снисходительно.
 Тот смешался и выскочил из палаты.
 Но его отношение уже не волновало Зигфрида.
 Он выжил и уверовал. Уверовал и выжил. И не было ничего важнее этого.




 Глава 1. Зигфрид


 Зигфрид Мессершмидт был, можно сказать, потомственным зэком. Разумеется, его далекие предки, приехавшие в Россию в незапамятные времена, были законопослушными лояльными подданными империи. Все они крестьянствовали в Поволжье и Приуралье, исправно платя подати царю и, когда надо, служа в его армии.
 Довольно безболезненно, насколько это только возможно было в те времена, пережила его семья и Гражданскую войну и последующие годы. Но вот дальше Мессершмидтам не повезло. Во время Отечественной войны можно было угодить под расстрел уже за одну эту фамилию.
 Под расстрел дед Зигфрида не угодил. Но, в лагеря, разумеется, попал. И надолго. Жизнь отца Зигфрида пошла наперекосяк. И он тоже не избежал «тюрьмы и сумы». Правда, ему хватило ума и силы в итоге кое-как наладить свою жизнь. Хотя и не без потерь. Одной из которых (хотя отнюдь не самой, по его мнению, тяжелой) стала фамилия. Звучную Мессершмидт пришлось сменить на более простую Шмидт.
 Словно в отместку за этот вынужденный отказ от важнейшего элемента родовой памяти, отец назвал сына Зигфридом.
 С таким именем и фамилией мальчишке из уральского городка было не столь уж уютно в кругу сверстников. С детства к нему приклеилась кличка «Фашист». Сначала он обижался, а потом начал гордиться и своей фамилией, и своим прозвищем. Всю убогость пролетарского быта одного из самых мрачных регионов России, Зигфрид переносил стойко. Он отстранился от этого ублюдства и скудости. Он был над этим. Да, он был фашистом, проигравшим, но не побежденным.
 Обладавший высоким ростом и незаурядными физическими качествами от природы, Зигфрид смог отстоять право так думать и так себя вести в мальчишеской среде. Он не вылазил из постоянных драк и разборок. Рано стал настоящим бойцом, стойким, а с годами все более умелым.
 И то сказать, есть в единоборствах такой элемент тренировочного процесса, как «боевая практика». Вся жизнь юного Зигфрида была непрекращающейся «боевой практикой». Опытные тренеры знают, как ценен и незаменим такой опыт.
 Однако помимо «боевой практики» Зигфрид с немецкой самодисциплиной занимался спортом. Каким только мог заняться в своем городке. Мало того, постоянные драки были, пожалуй, единственным элементом асоциальности в его поведении.
 В остальном он был, насколько это вообще было можно в их криминальном, по самой свой сути, городке, приличным дисциплинированным подростком. Учившимся, кстати, весьма недурно.
 С годами Зигфрид добился уважения и признания сверстников и, как это ни странно, для такого «патологического драчуна», учителей. Однако отстраненность и мечтательность уже стали неотъемлемым элементом его натуры. И роль признанного авторитета в юношеском сообществе родного городка не соблазняла его и не отвлекала от отнюдь не мальчишеских мечтаний.
 Наблюдательный, много читающий и думающий Зигфрид с определенного момента стал мысленно пытаться соединить в своей голове свои самые смелые фантазии и реальность. В виртуальном (хотя Зигфрид тогда не знал такого слова) мире все получалось вроде бы совсем неплохо.
 В итоге Зигфрид решил ни много ни мало… стать Правителем России. Как будет называться эта должность, он не задумывался. Президент, премьер, не все ли равно. Но именно Правителем и именно России, а ни в коем случае не Генеральным секретарем, например ЦК КПСС. КПСС «фашист» Зигфрид вообще был намерен запретить. СССР разогнать. А азиатов и кавказцев сделать людьми второго сорта, превратив соответствующие республики в классические колонии России.
 Надо сказать, что данный план, разработанный подростком из уральского городка, как это ни странно, не содержал внутренних противоречий. Впрочем, сколь много гениев и науки, и техники, и политики прячется до сих пор в российской глубинке. И сколь малому их числу удается реализовать себя в этой стране, которую все большее число ее коренных простых жителей, даже самых неискушенных, не хочется называть своей.
 Путем достижения своей мечты Зигфрид считал военный переворот. Все еще идущая в то время война в Афганистане, которой не было видно конца, позволяла надеяться на стремительную военную карьеру человеку без связей, но обладающему смелостью и волей. Разумеется, в этом отношении Зигфрид, мягко выражаясь, «несколько заблуждался».
 В гниющей на корню империи, даже в преддверии ее краха человеку без блата было не на что надеяться. Но при всем своем скептицизме Зигфрид масштабов подлости страны, в которой имел несчастье родиться, не знал.
 Довольно долго Зигфрид выбирал будущую военную специальность. И остановился на артиллерии. В значительной степени потому, что по его сведениям только в артиллерии к тому времени остались средние военные училища, где можно было всего за два года получить офицерское звание. А потом непременно Афганистан.
 Выживший в звериной мальчишеской среде уральского городка нестандартный подросток по имени Зигфрид справедливо полагал, что после такой юношеской закалки ему не страшна никакая война. Итак, Афганистан, подвиги, ордена, звания. Будущая Академия. Генералом он намерен был стать к 34 годам. Переворот совершить в 35-36.
 Он стал отличником по математике и физике (артиллерист должен знать эти предметы). Совершенно забросил мальчишеские компании. Еще больше налег на спорт.
 Единственной отдушиной для души, помогающей ему не отвлекаться от неукоснительного следования своему плану, был дневник, где он с немецкой мечтательностью размышлял о своих перспективах и изливал свое гадливое презрение к убогой действительности, его окружавшей.
 Этот то дневник и стал источником его бед. К тому времени мать умерла, и отец женился второй раз. Мачеха невзлюбила Зигфрида. Чему, в общем-то, не стоит удивляться. Он, в свою очередь, не очень то заискивал перед ней.
 Подлость этой провинциальной бабы помимо всего прочего заключалась в полной неспособности ждать. Кстати, знатоки человеческих душ именно умение ждать относят к одному из важнейших составляющих внутреннего аристократизма и благородства души. Не умеющие ждать подобны животным. И то сказать, разве не умеет ждать тигр? Разумеется, умеет. Поэтому уточним, не умеющие ждать подобны скотам.
 Итак, мачеха Зигфрида не хотела ждать еще полтора года до окончания им десятилетки, после чего он и так бы уехал в свое училище. Она хотела избавиться от юноши немедленно. И, к его несчастью, нашла дневник.
 Заявление и в КГБ, и в психушку были сделаны ей одновременно. В итоге консультаций представителей этих почтенных советских учреждений, Зигфрид попал все же в психушку, а не в лагерь. Но тут подоспела перестройка. И Зигфрид пробыл в психушке только полгода.
 Разумеется, он все же закончил десятилетку. Но ни о какой карьере, в том числе и военной, не могло быть и речи.
 Поначалу Зигфрид все же не стал законченным уголовником. Но сама логика жизни в захолустном уральском городке, где половина мужчин хоть раз в жизни сидела, привела к тому, что Зигфрид оказался за решеткой. Пока на два года.
 А потом… Потом еще на пять. Во время второй ходки Зигфрид заболел туберкулезом. Но чудом выжил. И вышел на свободу как будто обновленным, знающим нечто, неизвестное большинству других.
 Именно в тюрьме Зигфрид, по возможности следивший за происходящим в стране, понял, что у него есть только два пути. Или уехать в Германию, как многие российские этнические немцы, или посвятить жизнь политической борьбе.
 При этом иной деятельности, кроме как на самом правом краю российского политического спектра, Зигфрид для себя не мыслил.
 В Германию уехать не удалось. Две судимости Зигфрида не привели в восторг иммиграционных чиновников его исторической родины.
 Оставалась только политика. И как раз к этому времени в русском национальном движении, откровенно говоря, гниющим параллельно со всей страной (хотя многие скептики говорили, что оно гниет даже опережающими темпами), наметился острый дефицит людей волевых.
 Людей, способных на действие и риск.
 Таких как Зигфрид, вернувший к этому времени фамилию предков и ставший вновь Зигфридом Мессершмидтом.




 Глава 2. Фарс



 Мы русские, мы русские, мы русские.
 Мы все равно поднимемся с колен

 Завершила свою песню Жанна Бичевская, голос которой лился из динамиков. Сами динамики были внутри небольшого микроавтобуса.
 После окончания песни наступила небольшая пауза. А потом из динамиков полилось.
 – Дорогие земляки! Какая на ваш взгляд самая острая общественно-политическая проблема в современной России? Социальная? Да, живем мы скромно, не сказать гнусно. В то время как другие лопаются от денег. Но вот мы все же что-то заработали, а главное получили заработанное. И пошли, скажем, на рынок. А там нашу подмосковную картошку продают отнюдь не подмосковные жители. И мы, почему-то уверены, что цену они задрали ого-го!
 Вы правильно уверены, земляки. Кавказская рыночная мафия скупает на корню все продукты и задирает цены на рынках в 2-3 раза по сравнению с теми, которые устанавливали бы наши русские торговцы. Так же около половины новых квартир в Москве скупают кавказцы. И создают, таким образом, повышенный спрос. И квартиры становятся в два раза дороже. А по таким ценам они для нас недоступны.
 Иные политики, называющие себя «патриотами» говорят, что Запад нас грабит. Грабит, не спорю. Однако страны СНГ грабят нас в два раза больше, чем Запад! Добавьте сюда еще наши автономии, а главное паразитов с якобы «нашего» Северного Кавказа. И вы увидите, что Запад для нас по сравнению с кавказскими паразитами, это мелкий хулиган по сравнению с профессиональным грабителем.
 Да и просто по жизни. Не достали ли вас, земляки эти наглые грязные чурки, которые превращают наши города в криминальные помойки. Да, кстати, и вопрос преступности тоже имеет кавказское лицо. Две трети всех тяжких преступлений совершают у нас кавказцы.
 Так что главные наши беды и социальные, и экономические имеют источником Кавказ и Азию.
 Избавимся от них, огородимся железной стеной, выгоним их назад в их грязные аулы, и тогда все сразу наладится. Тогда у нас хватит, и сил и времени не торопясь решить все остальные проблемы.
 Но это же развал России, скажет иной из вас.
 А я не боюсь того, чтобы от здорового русского организма отрезать кавказскую гангрену. Это пойдет русским только на пользу.
 Итак, Россия без Кавказа, Россия без кавказцев, Россия без СНГ, Россия не империя, а государство русских, Россия для русских!
 Вот мои лозунги. Вот за что я намерен бороться в Думе.
 Голосуйте за меня, если вам дорог ваш родной дом.
 Речь закончилась. И из динамиков полились слова Харчикова



   Майский день, за столом полупьяным,
   В ресторане веселом, вокзальном.,
   Мне с полковником и генералом,
   Познакомиться вышло случайно…



 Динамики были умело выставлены наружу на уровне окон. Такое положение громкоговорителей давало формальную возможность в споре с представителями властей говорить, что никакой внешней звукоусилительной аппаратуры нет. Ну, слушают мужики музыку в своем автобусе и никого не агитируют. А то, что слышно наружу… Ну, музыка такая громкая. Извини, командир.
 Впрочем, «командиры» на улице пока не прерывали агитационную кампанию Петра Петровича Чугунова на дополнительных выборах в Госдуму по одномандатному округу взамен выбывшего депутата.
 Хотя пасли его агитаторов довольно плотно.
 – Чего то ментяшки куда-то исчезли, – со всегдашним легким смешком сказал руководитель пикета Юра Булаев. Коренастый, полный мужчина с обаятельным выражением симпатичного круглого лица.
 Юра имел кличку Вини Пух. И никто не мог с первого взгляда догадаться, что перед ними умелый, хладнокровный и, чего уж скрывать, жестокий боец. Участник нескольких войн. Герой Республики Сербской, к которому имеется много вопросов у Международного трибунала.
 Четырежды раненый, никогда не предававший Русской Идеи, Юра остался к началу нового тысячелетия фактически единственным руководителем русских националистов такого высокого уровня, который не был замаран сотрудничеством с противником. Он не продавался и хладнокровно ждал своего часа, сохраняя в «состоянии анабиоза» боеспособные остатки Русского Сопротивления.
 Как ему это удавалось, одному Богу известно. И это не преувеличение. Профессионал, бывший в свое время одним из перспективнейших следователей транспортной милиции Санкт-Петербурга (тогда еще Ленинграда) и к тому же депутатом Ленсовета, Юра одним из первых пришел в ряды русских радикалов Северной столицы в конце 1980-х годов. Он всегда ходил по краю. Но… его профессионализм помогал ему этот край не перешагивать. Поэтому только Богу было известны все тайны Юрия Алексеевича Булаева. А вот его былым коллегам из разных ведомств, к сожалению для них, нет.
 Вот и сейчас своей неподражаемой интуицией Юра определил, что против них затевается нечто.
 Греющиеся в микроавтобусе посмотрели в окно. Вокруг их пикетов больших толп пока не собиралось. На улице стоял крепчайший мороз. Однако некоторое скопление народа все же было. И вот теперь в этом скоплении было довольно много кавказцев.
 Один из них подбежал к стенду с агитационными материалами Чугунова. Он ударил ногой по стойке, намереваясь свалить хрупкую конструкцию. С первого удара у него это не получилось.
 Он занес ногу для второго. И тут из-за стенда вылетел, именно вылетел, так и казалось всем, Зигфрид. Он был в команде Булаева и сейчас находился у стенда один.
 Зигфрид четко, немного даже плавно (если так можно сказать о сокрушительном прямом ударе) и как-то даже изящно, без замаха ударил нападавшего в челюсть. Тот отлетел от стенда метра на полтора, напоследок даже немного проехав на спине по скользкой поверхности никогда толком не убирающегося зимой московского асфальта.
 Кавказцы, окружавшие стенд бросились на Зигфрида. Но он также изящно и плавно, сверху вниз, ударил двух ближайших «горных орлов». Они распластались на земле, как и первый нападавший. Остальные черные подбегали, старясь взять Зигфрида в кольцо.
 Но ему на помощь уже спешили выбежавшие из микроавтобуса. Коренастый Чугунов ушел влево от удара в челюсть, и с подъемом, хлестко засадил противнику боковой слева. Голова кавказоида дернулась и наткнулась на правый кулак Чугунова. Нападавший отлетел в придорожный сугроб.
 Сзади послышалось некоторое движение. Чугунов начал поворачиваться и сумел увидеть только, что его хотят чем-то ударить сзади. Он вряд ли смог бы парировать это нападение.
 Но вдруг нападавший рухнул на снег. За его спиной Чугунов увидел нескольких русских ребят. Они пинали кавказца ногами. Со всех сторон к дерущимся подбегали все новые русские парни. Многие были скиновского вида, но были и совсем цивильные. Они вступали в драку с упоением.
 Было видно, что эти ребята давно хотели бы начать погром чужаков. Но только отсутствие того, что специалист назвал бы «координационным центром», а также «общественного оправдания» не позволяло этим парням начать то, что давно хотелось им страстно. До боли в стиснутых скулах.
 А теперь они получили и этот «координационный центр» и «общественное оправдание», вступаясь за пикет официально зарегистрированного кандидата в депутаты Госдумы.
 Нападавшие кавказцы, надо отдать им должное, сумели скоординировано и грамотно отступить и мгновенно раствориться среди прохожих. И то правда. Им здесь ничего не светило, кроме как получить по небритым рожам от превосходящих сил русских ребят, симпатизирующим радикалам из пикета.
 Чугунова откровенно удивило, что «добровольцев» было так много. Да большой потенциал национально-революционной активности накоплен в массах. Какой бензинчик! К нему бы спичечку!
 Чугунов внутренне рассмеялся.
 Они стояли в окружении возбужденных русских парней, которые казалось только и ждали «дальнейших указаний». Но… ни Чугунову, ни Булаеву было нечего приказывать этим ребятам. А что-то разъяснять им было бесполезно. Молодые русские националисты сами и так все прекрасно понимали. Это не дебильные «патриоты» 1990-х, ностальгирующие по СССР.
 Для этих ребят лозунги «Россия для русских» и «Россия без Кавказа» были вполне естественными. Им надо было не объяснять, а именно приказывать. Куда идти, где получать оружие и т.д. Чугунов опять внутренне посмеялся над самим собой. Этакий он революционер. Дурак старый, – осадил он себя.
 Но нельзя было упускать такую возможность вообще. С ребятами душевно поговорили за жизнь и раздали агитационные материалы. Этого было мало и не хотелось расходиться.
 И тут из динамиков полились звуки столь любимой молодыми радикалами песни группы «Коловорот». Откровенные нацисты из «Коловорота» умели найти что-то в сердцах молодых. И эта песня преследуемой группы была как бы подарком этим единомышленникам и потенциальным соратникам.



   Герои Ро, спите спокойно…



 Щемили душу пронзительные звуки. Ребята благодарно улыбались. И тут около пикета появилась милиция. Доблестно отсутствовавшая во время нападения кавказцев. Случайность? Вряд ли.
 Однако, местная милиция вряд ли знала о запрете «Коловорота» и могла придраться разве что к скоплению народа. Ребята тактично рассосредоточились и слушали песни на расстоянии. Юра и еще несколько молодых активистов отошли и стали в стороне вместе с ребятами. С молодыми националистами смешались зеваки с интересом наблюдавшие драку. Вини Пух переключил свое внимание на них. Он умел виртуозно заговаривать язык кому угодно.
 У стенда остался один Зигфрид. Глядя на него и вспоминая недавнюю стычку, Чугунов невольно мысленно процитировал Вальтера Скотта



   Мой конь как сквозь кусты прорвется сквозь их ряды
   Не может сердце норманна остыть из-за горской орды



 Запищал мобильник, сигнализируя о получении смс-ки.
 «Не забывай, что я с тобой, любовь моя. Поцелуй мой летит к тебе снегом декабря. Держись. Я помолюсь за тебя», – прочитал Чугунов.
 Он с благодарностью улыбнулся. Именно этих слов так не хватало ему сейчас, когда горячка драки прошла и накатила усталость. Он не успел дальше подумать о той, которая прислала это письмо. Телефон снова зазвонил. На сей раз это была не смс-ка.
 – Петр Петрович!
 – Я.
 – Это из избирательной комиссии.
 – Я понял, Валентина Сергеевна. – Он узнал голос одного из членов комиссии.
 – Где вы сейчас, можете приехать?
 – Валентина Сергеевна, на ваш вызов хоть из-под земли.
 – Из-под земли не надо.
 – А в чем, собственно, дело? Опять снимаете с дистанции?
 Придирок к «интеллектуальному нацисту» Чугунову за время кампании было немало. Хотя, надо прямо сказать, члены комиссии относились к нему с симпатией. Иногда даже не скрываемой. Вероятно, он нравился им тем, что явно отличался от других кандидатов смесью почти детской наивности и несомненной интеллектуальностью. Столь редкой в нынешней политике. Хотя сам Чугунов тоже удивлялся своему мальчишескому поведению. Ибо был уже далеко не юным. Можно даже сказать пожилым. Ну, а то, что он мог помахать кулаками на ринге и даже на улице, еще не делало его юношей. Но вот поди ж ты…
 – Снять вас по закону уже никто не может. До выборов меньше недели. Но где ваши образцы агитационных материалов?
 – Боже, как где, я их сдавал Грушницкому еще на прошлой неделе.
 Грушницкий был членом комиссии. Симпатичнейшим малым, как сказал бы иной классик. Но порядка в комиссии было не так уж много. А Грушницкий к тому же был отнюдь не самым дисциплинированным ее членом.
 Впрочем, Чугунов не видел в этом никакого недостатка. Дисциплина нужна в делах реальных. В лечении больного, или в сборке автомобиля, в диспетчерской службе и прочих подобных делах. Но в функционировании Российской государственной машины она не нужна. Ибо эта машина есть явление совершенно паразитское, не совместимое с реальной жизнью. И известная вольность должностного лица в России просто необходима. Она как смазка, без которой государственная машина недобитой империи просто встала бы, вступив в противоречие с законами Природы и Божьей волей.
 Однако иногда надо было терпеть и издержки этого спасительного в целом бардака.
 – А куда они их положил?
 – Вы меня спрашиваете?
 – Петр Петрович, все же лучше, чтобы вы приехали и помогли нам найти их.
 – Хорошо. Еду.
 – Юра, я в комиссию, – сказал он Булаеву.
 – Правильно, Петрович. Не твое это дело в пикетах стоять.
 – Ну, мое, не мое. Но сейчас я в префектуру.
 – Удачи.
 – Бестактно тебе это говорить, но как же я зае…лся.
 – Ничего, – ухмыльнулся Юра. – Все нормально.
 Вообще профессор Чугунов в этих выборах участвовать не собирался, хотя в политике не был новичком. Но именно это знание нынешних реалий делало его совершенно безразличным к политической жизни. Что, согласитесь, не совсем обычно для бывшего ведущего аналитика РИА «Новости» и ИТАР-ТАСС.
 Вообще же, кем только не был Чугунов в своей бурной жизни. Буровиком, бетонщиком, пастухом, моряком, геологом, геодезистом. Кроме того, он отслужил в авиации офицером боевого управления. Когда он вроде бы остепенился и стал на путь устойчивого карьерного роста на ниве науки, залихорадило уже не его лично, а страну в целом.
 В итоге, он, как шутили в 1930-х годах «колебался вместе с генеральной линией партии». И, сменив несколько довольно высоких, но не менее разнообразных, чем во времена далекой юности, постов (а он был и Генеральным директором НПО, и вице-председателем крупной общественной организации и ведущим аналитиком в РИА «Новости» и ИТАР-ТАСС), сейчас Чугунов пытался попробовать себя в писательстве.
 Несколько эссе и исторических расследований отточили его перо. И он начал писать фантастические боевики с «социальным подтекстом». Книги не давали особого дохода, но были замечены. Ему предложили долгосрочный проект. Но сначала надо было «раскрутить» автора.
 И тут спонсоры предложили совершенно нетривиальный ход. Чугунова попытались сделать более известным через политику.
 – Какая политика может быть в этой до корней сгнившей стране, – возмущенно орал он своим спонсорам. – Уж я то знаю, что политики у нас нет. Есть пошлейший фарс и не более того. Вы потратите денег гораздо больше, и не достигнете ничего. Лучше сделайте моим книгам нормальную рекламу.
 – Нет, – отвечали господа спонсоры. – С вашими связями в среде радикальных националистов, вы можете провести относительно дешевую, но скандальную кампанию. И она станет нам раз в 10 дешевле обычной рекламы.
 И то верно, Чугунов был давним идейным националистом. Еще со времен своей работы в Средней Азии и, особенно, на Кавказе, после которой он не считал тамошних жителей за людей.
 И все же он сомневался. Конец этим сомнениям положил его молодой друг по Русскому Сопротивлению (как называли сами себя сторонники определенных взглядов, которым до нормального сопротивления было еще ой как далеко). Этот молодой человек как-то встретил Чугунова и спросил:
 – А, правда, что вы будете участвовать в выборах.
 – Нет, что ты. Я же не идиот.
 – Но вам все-таки предложили?
 – Вот чертова тусовка. Все становится известно всем мгновенно. Ну, предложили. Только я не жажду.
 – Мы вам поможем.
 – Бесплатно? – скептически рассмеялся Чугунов.
 – За самый мелкий прайс, – ответил его собеседник. – Соглашайтесь. Так хочется поработать на нормального человека.
 – Черт с вами со всеми, – махнул рукой Чугунов.
 И кампания началась.
 Разумеется, она велась трудно, на пределе сил и средств. Но и сам Чугунов и его неожиданно многочисленные добровольные помощники по ходу дела находили массу неожиданных оригинальных приемов политической борьбы. Компенсируя умом, смекалкой и готовностью к риску вопиющй недостаток средств.
 Одним из таких приемов было использование агитационного автобуса. Вроде бы «для поддержки пикетов». Но музыка и записи выступлений Чугунова делали этот автобус по эффективности равным митингу. Вернее целой серии митингов. Разрешения на которые, будь они формально заявленными, Чугунов никогда бы не получил.
 И вот теперь кампания подходила к концу. Он трясся в трамвае и вспоминал ее отдельные перипетии, которые напоминали ему лучшие образцы мировой сатиры. Типа: «Первый силач был одноруким, первый стрелок не имел трех пальцев, а первый шулер имел вид канонизированного святого…». Откуда это? Кажется из Брет Гарта.
 Но даже этот певец золотоискательского беспредела первых лет освоения Калифорнии в современной России был бы изумлен и смущен. Подумаешь, беспалый стрелок!
 А еврей Жириновский в качестве… главного русского националиста? Это вам почище беспалого стрелка. Да что забираться в такие выси.
 «Главным русским националистом» в этой, в масштабах страны, скромной, кампании, в которой участвовал сейчас Чугунов, был откровенный кавказец. Слушать из его уст антикавказские лозунги было если не противно, то откровенно смешно.
 Однако еще смешнее стало Чугунову после разговора с этим деятелем. Дело в том, что соперники явно не воспринимали Чугунова всерьез. Слишком мал был бюджет его кампании. Да и вел он себя достаточно просто, не сказать наивно. Однако интеллект и доброжелательность Петра Петровича подкупали собеседников и располагали если не к доброжелательности, то к откровенности.
 Вот таким образом и разоткровенничался как-то после прямого эфира в Останкино и этот «кавказский русский националист», Георгий Агуев.
 – Ты знаешь, – сказал он Чугунову. – Они довольно скоро перешли на «ты». – Вообще то я не Георгий, а Гиви. Мать грузинка, отец осетин. Здесь я кошу под кубанского казака – ха-ха-ха, – рассмеялся он.
 «Чего он так разоткровенничался», – подумал Чугунов. «Наверное, я действительно произвожу впечатление юродивого. Или… святого. Или человек без больших денег в нашей сгнившей Россиянии автоматически не считается серьезным соперником. А кампания утомительная. Надо же кому-то исповедаться».
 Тут весьма кстати запищал мобильный телефон.
 «Недотепа, чучундра вредная, противная чугунная тумба. Почему не отвечаешь на мои смс-ки? Добрый вечер, люблю, целую, помню. Желаю удачи».
 «Вот, у меня есть Она. И ее наличие в моей жизни помогает мне переносить трудности и мечтать. Мне не надо истерически исповедоваться ни перед кем. Я обниму ее и посмотрю в ее глаза. Такие нежные, такие голубые, и душа сразу успокоится. А ему, бедному Гиви, некому и слова сказать. Жена, как он сам говорил иностранка. Вот он и плачется мне в жилетку. Да, да, плачется. Ведь это не бравада, а скорее истерика. Впрочем, возможно он просто хочет в завуалированной форме прозондировать возможность сотрудничать со мной. Но, тогда в чем?».
 – Подвезти? – прервал его мысли Гиви, распахивая дверцу «Мерседеса».
 – До метро ВДНХ, если не трудно.
 – Конечно, не трудно. Знаешь, я собственно, понял, что ты в этнополитических проблемах современной России знаток…
 – Гиви, не преувеличивай. Но кое-что действительно понимаю. А главное, знаю предысторию почти всех раскрученных на этой ниве политиков и партий…
 – Да, да, это мне и нужно. Так вот, я собственно, хотел, как деловой человек, пояснить свой интерес.
 «Ого, у него оказывается деловой интерес к этому балагану. Впрочем, а разве у меня не деловой? Да, это не демонстрации начала 1990-х, не оборона Белого Дома в 1993-ем, не войны Русского легиона в Сербии, Южной Осетии и Приднестровье. Да, было время. Ладно, и было и еще будет. Хватит самопожирания».
 – Собственно, у меня был большой бизнес на Кипре и в Греции. Но… по не зависящим от меня причинам я был вынужден его бросить и вернуться в Россию. Дурак может подумать, что если у меня 12 иномарок, то я богат. Сам понимаешь, для начала своего большого дела это мелочи…
 – Понимаю, – сказал Петр.
 – Итак, хороший бизнес в одном месте потерял, а в другом, то есть здесь, развернуть не могу. Среднему же бизнесмену в России сейчас не жизнь. Но я свежим взглядом увидел золотое дно в политике…
 – Гиви, говорю как профессионал, – прервал его Петр. – Нет сейчас в России никакой политики. Есть фарс. Ничего ты здесь не поймаешь…
 – Да, фарс. Но я и не ловлю мелочь. Пойми, я здесь не был 8 лет. Я бизнесмен. И свежим взглядом оцениваю ситуацию. Скоро все это рухнет.
 «Ни х…я себе, лояльный поклонник президента, как он себя везде позиционирует. Да, – злорадно подумал Петр, мысленно обращаясь к президенту. – Вот такие твои поклоннички и стороннички. Предадут и в спину нож засадят. Хотя, так тебе и надо. Это русские Боги мстят за Рохлина, за всех наших…»
 – И вот тогда, – продолжал Гиви, – самой востребованной идеей окажется русский национализм. Следующий режим в России будет режим русских национал-радикалов. Потому то я сейчас такой оголтелый русский националист. Надо застолбиться на этом поле.
 – Но ты же везде говоришь, что поклонник президента. Как это совместить с твоим национализмом. Ведь он сказал, что «Россия для русских» лозунг идиотский и провокаторский.
 Гиви лукаво повел своими выпуклыми кавказскими глазами.
 – Ва, кто здесь способен мыслить логично. Разве что ты.
 – Спасибо за комплимент. Но я не понимаю, как ты собираешься конвертировать свои нынешние политические инициативы в захват власти и собственности в процессе будущей русской национальной революции?
 – Откровенно говоря, не знаю. Именно поэтому мне интересен ты, как знаток ситуации. Хотя… об этом попозже. Но шкурой чувствую, что застолбиться надо. Кстати, заметил, что в этой кампании фактически нет тех, кто бы оппонировал русскому радикальному национализму? Даже либеральный яблочник говорит о русских национальных интересах. Не российских, заметь, а русских.
 – Да, тебе не откажешь в наблюдательности. Это ты верно подметил. Верно и тонко.
 Гиви самодовольно улыбнулся.
 – Вот и я говорю. Только дурак не понимает, куда дует ветер. Так что, извини, в этих дебатах я был в национальном вопросе даже радикальнее тебя.
 – Гиви, не хочу тебя обидеть, но, согласись, тебе… э-э-э… трудно, косить под русского э-э-э… национал-радикала.
 – Ошибаешься да-а-а-рагой, – у Гиви даже прорезался кавказский акцент. – А Жирику с его еврейской внешностью, что легче было?
 – Но, Гиви, это уже, как говорят в народе, засранная тропинка. Второй раз по ней не пройти. Только измараешься.
 – А я рядышком, рядышком, – засмеялся Гиви. – Кстати, метро ВДНХ мы давно проехали.
 – Тогда, я выйду около «Проспекта мира». Мы ведь где-то рядом?
 – Да, почти рядом.
 – Ну, пока.
 – Пока.
 Больше они не виделись. Но этот фактически незаконченный разговор запал в душу Петра Петровича. Значит, свежим взглядом видно, что то, чем он занимается… занимался, – поправил он себя, – в политике есть весьма перспективное дело? Именно здесь можно на пятак выиграть горсть рублей. Что ж. Посмотрим, посмотрим.
 Дела в префектуре были решены почти мгновенно. Петр приехал, застав возмущенного Грушницкого, который тряс папкой с образцами его агитационных материалов.
 – Да вот же они, вот, на видном месте лежали! – орал он.
 – Похоже, мое присутствие уже не обязательно, – тонко улыбнулся Петр.
 – Извините, Петр Петрович, – немного смущенно проговорила Валентина Сергеевна.
 – Что вы, пустое, – великодушно махнул рукой Чугунов. – Ну, я пошел, если больше вопросов ко мне нет.
 – Да, да, конечно.
 Петр вышел на улицу. Мороз крепчал. Господи, только начало декабря, а рожа уже трескается от холодрыги, – подумал Чугунов. Все в мире наперекосяк. И эта дурацкая кампания тоже.
 Ну, бодаются ставленник «Единой России» и либералов, в лице яблочника. Ну, ЛДПР примазалось. Но остальным то чего надо? Ведь все равно подсчет голосов будет электронным, а значит сфальсифицированным совершенно произвольным образом.
 Тогда надо или политически атаковать фальсификаторов, зарабатывая дополнительный политический капитал, или иметь некий другой интерес во всей этой кампании. Вот дорогой Гиви его прямо обозначил. Впрочем, а чем он сам лучше? Ведь правы спонсоры. Он потратил за все про все меньше десяти тысяч долларов. Да за такие деньги никакой мало-мальски приличной коммерческой рекламы не купишь.
 А в рамках этой кампании засветился на экранах и на радио. Не так много, но все же.
 Эти рассуждения вдруг вызвали у него сильное раздражение. Да, как бы резко отбрил он такого вот типа, если бы услышал подобные слова от него в начале 1990-х, когда готов был гореть и жертвовать.
 Но, разве только в рекламе литературного проекта дело? А сегодняшняя драка. Мы подарили этому русскому молодняку радость победного боя. Да ради одного этого момента стоило терпеть все эти бюрократические издевательства, стоило участвовать в этом фарсе.
 А потом, чем черт не шутит, может из этой кампании что-то путное и выльется. Разумеется, не победа. На выборах, – уточнил он про себя. Но разве на них заканчивается жизнь. Нет, победа будет за нами!
 Ныряя в очередное метро, он заметил рекламу на стене. Два милых тигренка кувыркались на зеленой траве. Боже, какая я свинья. Не послал своему Тигрясику (так он звал Ее) ни одной смс-ки.
 Чугунов вынул мобильник.
 «Люблю, жду встречи, весь в делах и боях».
 Не успел он получить подтверждение доставки, как телефон запищал.
 «Тигрик в этот день еще раз напоминает тебе о своей любви, ждет тебя, постоянно думает о тебе, просит нашего Бога о твоем счастье».
 Ха, они опять послали друг другу смс-ки одновременно! Вот что значит любовь.
 «Мы снова одновременно!», – послал он следующую смс. И получил ответ.
 «По-моему мы одно целое. Или дураки, у которых сходятся мысли.
 Но я счастлива, потому что люблю и любима. Твою роль в моей жизни нельзя измерить никакими международными единицами. Она настолько велика, что мне не по себе. Люблю искренне, нежно, со слезами на глазах».
 Чугунова как будто обдала волна теплого воздуха, насыщенного ароматами незнакомых деревьев и трав. Боже, как она помогала ему в эти нелегкие дни. Он вспомнил самый трудный момент кампании. Когда его пытались снять с дистанции. Придирка была совершенно ничтожная. Мало того, это маленькое нарушение было практически у всех кандидатов. Но вот придрались только к «избранным».
 Его спасло тогда только стечение обстоятельств. Комиссия завязла в разборках с более влиятельными его конкурентами. А потом оказалось, что у него-то как раз никакого нарушения и не было. Нужную бумажку он в комиссию сдал. Но ему ее вернули, сказав, что она потребуется позже.
 Бардак.
 Но, слава Богу, комиссия проявила порядочность и доброжелательность. И то сказать, кому он «бедный и убогий» мешал.
 Однако нервов он потратил немало и впал в глубочайшую депрессию. И это было отнюдь не проявление капризности. Выстраивалась весьма неприятная для Чугунова цепочка событий – досрочное завершение его кампании – разочарование спонсоров – свертывание литературного проекта и…
 И «возникновение проблем жизнеобеспечения», как шутил он про себя. Ибо наука перестала приносить деньги, журналистика тоже. Вернуться к преподаванию? Во-первых, оно тоже обеспечивает довольно убого. А во-вторых, Чугунов, хоть и был профессором, преподавание откровенно не любил.
 Так что можно было заполучить немало проблем, как говориться в детском стишке «оттого, что в кузнице не было гвоздя».
 Он тогда написал Ей отчаянную смс-ку, где по глупости брякнул о своем «нежелании жить». И получил ответ.
 «Ты будешь со мной в любом ракурсе до 100 лет. Ты меня со своим пессима достал. Ша базар. Или я тебя трахну так, что будешь молить о пощаде».
 Как верно она сменила тон. Тогда он рассмеялся от души. Ему стало легко и светло на сердце. И, вот ведь совпадение, именно в эту минуту его вызвали в комиссию, где все претензии к нему были сняты, и в торжественной обстановке вручено удостоверение кандидата в депутаты.
 Вот потом и говори, что Бога нет! Есть, разумеется. Но обращаются к Нему не дебильными молитвами в казенных церквах, а любящими сердцами. И Бог помогает влюбленным!
 Именно влюбленным, – подумал он. Ибо нельзя заменять любовь ее суррогатами. Вот за это Бог может и наказать. Его, во всяком случае, наказал. Той коммуналкой, где он сейчас жил.
 Другому эта коммуналка могла показаться весьма приличной. Так называемый «сталинский дом» возле метро «Сокол». Приличная квартира. Один сосед. Одинокий неразговорчивый пожилой мужчина.
 Но, согласитесь, такое жилье отнюдь не пристало доктору наук, бывшему генеральному директору НПО. Как часто, выходя на улицу зимним, или осенним утром он весьма к месту вспоминал стихи одного своего армейского друга



   Я мечтал о дальних землях и странах
   О морях и островах неизвестных.
   Я мечтал когда-то стать капитаном
   И прославиться в легендах и песнях.
   Выходил из ситуаций опасных,
   Вырывался из тисков океана.
   В кабаках, слов не тратя напрасно,
   Ром и водку разливал по стаканам.
   Я мечтал когда-то стать полководцем.
   О сраженьях и атаках жестоких.
   Потускневшее сквозь дым светит солнце.
   О походах и прорывах глубоких.
   Мы над картами сидели ночами.
   Там вдали метался отблеск пожаров.
   Совещались и считали часами
   Направления главнейших ударов.
   А теперь я на автобусе грязном
   Тороплюсь на работу. Светает.
   И не спросят у меня моих мнений.
   Ну а мне чего-то так не хватает.
   Я зайду в свою квартиру пустую.
   Ромом с водкою наполню стаканы.
   Море жизни! Пью за душу морскую,
   Захлебнувшегося в нем капитана.
   Я мечтал о дальних землях и странах.
   О морях и островах неизвестных.
   Я мечтал когда-то стать капитаном.
   Но в объятиях земля держит тесных



 Да, только рома с водкой не хватало Чугунову сейчас. Впрочем, он редко бывал в этом своем московском жилище, проводя основную часть своего времени в своем загородном доме за пределами Московской области. Куда он сейчас так страстно стремился, с нетерпением ожидая окончания выборной кампании.




 Глава 3. Последний день


 Обстановка кабинета влиятельного деятеля Администрации президента России была кричаще шикарной. Дорогая офисная мебель, персидский ковер, стоимость которого превышала стоимость скромного магазина на окраине Москвы. Компьютер, с самым современным огромным плоским экраном.
 Это было обиталище лопающегося от денег деятеля, в свою очередь принадлежавшего к лопающейся от денег корпорации. Корпорации российских чиновников, которая не нашла шальным нефтедолларам лучшего применения, кроме обеспечения себя, любименьких. Как говориться и дома и на работе.
 Да еще и полицаев, охраняющих их, таких наглых и богатеньких от народного гнева. Впрочем, этот страх был ложным. Народ в России не был способен ни на что, кроме как тупо вымирать у экранов телевизоров. Это вроде бы знали все наверху. Знали, но не верили. Ибо в глубине души прекрасно осознавали тяжесть своих преступлений и были не готовы допустить, что такие подлости и гнусности в итоге окажутся безнаказанными. Тем более, что события в соседних странах все больше подтверждали их опасения.
 Хозяин кабинета, бледный, относительно молодой человек был черноволос. У него были глубокие темные глаза, надо сказать, подвижные и умные. Однако все лицо его выражало некую глубочайшую усталость. А при внимательном взгляде эта усталость однозначно можно было охарактеризовать как порочную.
 Именно так описывалась внешность циничных злодеев, уставших от «подлостей и разврата» в классических произведениях позапрошлого века. Ибо усталость безнаказанного подлеца коренным образом отличается от усталости творца, завершившего научный или литературный труд, усталости шахтера или буровика после трудной смены, усталости солдата, выигравшего трудный бой.
 – Да, кстати, как у нас дела с этим балаганом в 129 округе, – томно поведя тонкой, почти девичьей рукой, спросил он у своего собеседника, человека, гораздо старше себя. Однако этот человек с незапоминающейся серой внешностью то ли гэбиста, то ли аппаратчика ЦК КПСС, был подчиненным хозяина кабинета, который считался в администрации генератором идей.
 – Основная борьба идет между представителем «Единой России» и яблочником.
 – Ну, и кто же побеждает?
 – По предварительным данным яблочник. Но могут быть и сюрпризы.
 – О сюрпризах потом. А как явка?
 – Будет, но на грани.
 Хозяин кабинета на мгновение задумался.
 – Значит, в случае чего можно будет натянуть и явку и победу единороса?
 – Легко.
 – А надо ли нам давать победу этому ставленнику московского мэра? Что-то он в последнее время снова не внушает доверия.
 – Но ему же, вроде обещали. Провал его выдвиженца в Москве будет просто оплеухой ему.
 – Утрется, – томно усмехнулся хозяин кабинета, – ему не привыкать. Как говорил один средневековый гуманист, крепостного лакея лучше вовремя выпороть, чтобы потом не пришлось казнить за более серьезные проступки.
 Говоривший слыл в Кремле эрудитом.
 Серый аппаратчик хоть и имел вид несколько холуйский, но цену себе знал. Он пережил в этих лабиринтах российской власти не одно поколение шефов. Они менялись, а вот он и его коллеги нет. Поэтому он не разменивался на дешевый подхалимаж, и остался равнодушен к шутке начальства.
 Ровным, ничего не выражающим голосом, он спросил:
 – Даем победить яблочнику?
 – Ни в коем случае. Пусть победит единорос. Но выборы сделать несостоявшимися из-за низкой явки. Тем самым мы лишим кепку (так звали в коридорах власти московского мэра) лишнего человека в Думе и вообще намекнем ему, чтобы был полояльнее. Но в то же время мы покажем, что демократы в России победить не могут. И, наконец, мы продемонстрируем нашу объективность. Ведь могли бы натянуть явку ради «нашего», – он гадко ухмыльнулся, – кандидата, но не сделали этого.
 – Как быть с «против всех»?
 – Занизьте, как обычно.
 – Вторым сделать все же яблочника?
 – Много чести. Задвиньте его место на 3-4.
 – А кто второй?
 – Есть кто-нибудь поприличнее?
 – Есть. Полковник, герой.
 – Советского Союза?
 – Нет, России.
 Хозяин кабинета вновь гадко ухмыльнулся. Он знал истинную цену наградам нынешней гнилой Россиянии.
 – Вот и сделайте его вторым.
 – Хорошо. Я могу идти?
 – Да, вы свободны.
 Последний день агитационной кампании прошел в угаре. Волею судеб именно на этот день по жеребьевке Чугунов выступал один раз по ТВ и два раза по радио. Он буквально разрывался, и одно выступление по второстепенному каналу дал в записи.
 Основные лозунги были все те же. «Россия без Кавказа», «Россия для русских», «Долой диктатуру бюрократии», «Свободу российским регионам от бездарного, хищного центра», «Москва – не Кремль. Свободу Москве».
 Под последним лозунгом подписался бы и московский мэр. Если бы набрался смелости.
 Петр был вымотан до предела. И держался исключительно на истерическом энтузиазме и… любви. День начался с смс-ки Тигрясика
 «Помню, что сегодня последний день. Держимся вместе, любимый. Успехов, удачи, Божьей помощи. Я тебя, взрослый ребенок, люблю».
 Он не успел ответить, ибо несся с одного выступления на другое. Но куража прибавилось. Мы прорвемся, – подумал он.
 И весь день был в ударе.
 Не чувствуя усталости подходил он к концу дня к агитационному автобусу. Вопреки его ожиданиям около автобуса была толпа. Их агитационные материалы расхватывали как горячие бесплатные пирожки. Динамики не стесняясь ревели песни «Коловорота». Милиции нигде не было. Зато было полно молодежи. Им как бы давали разгуляться в последний день.
 В толпе сновали Юра, Зигфрид и еще человек пять молодых активистов, поддерживавших кампанию с самого ее начала.
 Чугунов ввинтился в толпу. Он отвечал на какие-то вопросы, ставил автографы на своих книгах, пожимал руки.
 Он не помнил, сколько времени это продолжалось. Внезапно он как будто очнулся, и увидел, что на улице совсем поздно. Толпа рассеялась. Юра, Зигфрид и молодые активисты стояли порознь и по отдаль в центре небольших групп наиболее любознательных прохожих.
 Он остался один.
 Петр вдруг почувствовал острое беспокойство. К нему подходили два по виду довольно пьяных прохожих.
 – Послушай, земляк, а как понимать заглавие вот этой твоей книги?
 Петр широко доброжелательно улыбнулся.
 – А что собственно непонятно? Давайте, отвечу на все вопросы.
 Спрашивающий не высказал заинтересованности в вопросах и ответах.
 – Не нравится мне, как ты скалишься, – протянул он.
 Тренер по тайскому боксу всегда говорил Чугунову.
 – Не задирайте ноги, не старайтесь ударить высоко. Сносите противника лоу-киком под колени. Все эти выкрутасы на публику. А вы пришли ко мне не для спорта, а для дела.
 Спорт, между тем, был неотъемлемой частью жизни Чугунова, но тайскому боксу он, боксер со стажем, учился действительно не для показательных выступлений.
 Чуть присев он со всех сил ударил говорившего подъемом стопы по колену.
 – Если не заинтересованы в продолжении общения, – говорил тренер, – бейте от души. Можно, правда, сломать противнику ногу. Но я же говорю о ситуациях, когда дальнейшее общение не предусмотрено.
 Тренер был очень интеллигентен в речи.
 Агрессивно настроенный прохожий (или это был не случайный прохожий?) коротко взвыв, рухнул на снег. Удар был не совсем техничен, зато силен, а главное, неожидан.
 Его напарник, совершенно трезво и четко бросился к Чугунову. Тот изготовился к отражению атаки.
 Но нападавший не успел ее начать. Справа и слева от него стояли, появившиеся как из-под земли, Зигфрид и Юра. А впереди был Чугунов.
 – Чего вы, мужики, а? Мы просто спросить. А еще приличные люди…
 Он говорил как пьяный, а главное, снова двигался как пьяный…
 – Поднимай своего друга и иди с Богом, – елейным голосом произнес Юра, который в этот момент действительно был похож на Вини Пуха.
 Припадая на поврежденную ногу тот, кому не понравилась улыбка Чугунова, молча поднялся. И опираясь на своего напарника, медленно поплелся прочь.
 Юра был сосредоточен.
 – Пора кончать. И так лихо отбомбились. Я даже не предполагал, что нам дадут так порезвиться. Но, наверное, надо знать меру.
 – Тебе, старому оперу, виднее, – сказал Чугунов. Давайте, сворачиваемся. Только я думаю, пока сворачиваемся, надо в этом кафе, – он показал на ближайшее кафе, – залить кофе в термос. Ну и коньячка личному составу. Действительно, отработали на отлично. Ну, я пошел.
 – Постой, – резко сказал Юра. – Пойдешь с Зигфридом.
 – Слушаюсь, – с легким оттенком иронии ответил Петр. Хотя понимал, что в данной ситуации право командовать было у Юры.
 Они сидели, тесно набившись в автобусе. Петр пил коньяк как воду, и не пьянел. Мальчишки орали что-то свое все сразу. Было весело и суматошно. Петр тоже что-то говорил и благодарил всю команду.
 Не пил один Юра. Он был за рулем.
 Отвлекшись на минуту, Петр вынул мобильник.
 «Отбомбились», – по авиационному кратко и емко набрал он смс. И через несколько минут получил ответ.
 «Мальчики, мы с вами повсюду, на баррикадах, за праздничным столом, в бане, в койке, в загсе. Любим заочно. Встретим и проводим, а может, оставим. Ждем».
 «Ты, прелесть, любимая. Жду встречи», – набрал он сообщение.
 «Жду. Буду сексапильной, как из секс-шопа. Хочешь?
 Хочу ласкать, хочу любить, хочу тобой любимой быть. Я не могу одна уснуть. Хочу в любви твоей тонуть».
 Они общались посредством смс, потому что разговоры с теми краями из Москвы были неустойчивыми. А вот смс принимались без помех.




 Глава 4. Пир


 Юра Булаев жил в Питере. В Москву помочь Петру в его кампании он приехал на собственном микроавтобусе. Это все, что осталось от былой мощи Национал-республиканской партии России, которую Юра возглавлял некогда. Петр тогда был его замом.
 Разумеется, Петр выделил из скудного бюджета кампании денег, чтобы поездка Юры была хотя бы не убыточна для него. И все же со стороны Юры это была прежде всего поддержка старого товарища, а отнюдь не политический бизнес.
 Теперь, завершив кампанию, они катили в загородный дом Чугунова, отдохнуть и расслабиться.
 Этот дом был единственным, что осталось у Петра Петровича от «былой роскоши». Хотя особой роскоши и не было. Но все же…
 Несмотря на буйную молодость, Петр довольно рано защитил и кандидатскую и докторскую диссертации. Ему, надо сказать, везло в делах, да и работать он умел.
 Но вот с женщинами ему не везло. Вероятно, сказывалось полное отсутствие душевности, резкость характера и излишний темперамент в делах любовных. Хотя, вот парадокс, с женщинами он всегда вел себя по-рыцарски. Но, наверное, его рыцарственность была или слишком экзальтированной, или, наоборот, суховатой. Схематичной, что ли. Этакое прусское гусарство.
 Здесь он полностью оправдывал свою фамилию. Чугунов, он и есть Чугунов. Разумеется, девственником он не был. Но все его связи были довольно случайными.
 Поэтому хотя к 35 годам он был кандидатом наук, старшим научным сотрудником престижного НИИ, владельцем не шикарной, но все же отдельной кооперативной квартиры в Москве, словом женихом хоть куда, жениться все же так и не удосужился. Более того, был уверен, что, скорее всего, так и останется старым холостяком.
 Они появились в его жизни одновременно. Две женщины. Две Елены. Гримаса судьбы заключалась в том, что обе они были еще и коллегами. Правда одна только заканчивала медицинский институт, а вторая уже год как работала.
 Та, что постарше была умна и интересна как человек. Хотя была и несколько не в его вкусе. Но его почему-то влекло к ней как магнитом.
 Вторая была проще, грубее, сексуальнее. И имела одно несомненное преимущество в его глазах. У нее не было ребенка, в то время как у первой была дочь от предыдущего раннего и неудачного брака.
 Стереотипы воспитания склонили его к выбору второй в качестве жены. Хотя, если бы он мог лепить идеальный образ своей спутницы, то несомненно «соорудил» бы себе совершенно другую подругу. Не похожую ни на ту, ни на другую. Но Елена номер 2, как в шутку называл он ее про себя, подтолкнула его выбор старым, как мир способом, забеременев от него.
 Они поженились. Родился сын. Надо отдать его жене должное, она ревностно взялась за обустройство их быта. И как могла, способствовала его работе над докторской диссертацией.
 Тут грянула перестройка и в круговерти новых возможностей ему выпал шанс возглавить крупное НПО. А вернее создать его на базе одного хиреющего института и ряда совсем уж гиблых контор.
 Он взялся за дело со свойственной ему энергией. Однако вскоре понял, что от него не требуется дела. Надо было лишь провести косметический ремонт разваливающихся организаций, чтобы продолжать качать деньги из бюджета.
 Чугунов решил отказаться. И рассказал о своем решении жене.
 Он не ожидал столь бурной реакции. Ее довольно милое лицо исказила гримаса гнева. Так нравившийся ему чуть вздернутый носик, как будто заострился и еще больше задрался кверху, делая ее похожей на зомби из могилы. Зеленоватые глаза стали как у кошки.
 – Идиот, юродивый, – орала она. – Да кому нужны твои идеи и дела. Тебе дают должность не для занятия твоей гребанной наукой, а для того, чтобы ты смог делать деньги. Сколько можно жить в этой убогой квартире?! Сколько можно так паршиво одеваться?! У тебя есть шанс, у тебя есть обязанность перед семьей. И ты должен этот шанс использовать.
 Разумеется, он тоже не остался в долгу. Но, чего не сделает здоровый 39-летний самец перед сексуальным шантажом молодой женушки с такой аппетитной попкой?
 Он согласился. Три года он все глубже погружался во все более рискованные аферы. Теперь его семья жила в чудной четырехкомнатной квартире. Появилась машина. Потом вторая.
 Но вот в эту квартиру приехали родители жены, вовремя смотавшиеся из Ташкента, где русским становилось все тяжелее.
 Теща была продавщицей, а тесть работал на бензозаправке. Не ахти какие должности, но в сволочной советской Азии и на этих должностях можно было делать неплохие деньги.
 Так что родня приехала не с пустыми руками. И, по совести говоря, не очень то стеснила Чугунова в их огромной квартире. Но свихнувшаяся на спекуляциях семья в свихнувшейся на спекуляциях стране была для него невыносима.
 Он развелся, уволился с высокой должности. Разменял квартиру, оставив себе только эту комнату в коммуналке, и вернулся к науке, пополнив ряды нищающих российских ученых.
 Надо сказать, что сделал он это во время. Его зама по хозяйственной части посадили через два года. Его приемник стал жертвой покушения. Ему подпилили болты на левом переднем колесе автомобиля и тот, на ходу потеряв это колесо, вылетел на встречную полосу. С соответствующими последствиями, разумеется.
 Так что можно было еще и поблагодарить судьбу за все. Но благодарить почему-то не хотелось.
 Элементарная житейская озлобленность в сочетании с неприязнью к азиатам и кавказцам (да и русским южанам тоже, чего стоила хотя бы его женушка и ее семейка!) привели его в ряды русского движения.
 А там уже заработал его привычный фанатизм в любой работе, за которую он брался. Он быстро стал довольно известным активистом, а потом одним из лидеров этого оппозиционного направления.
 Он защищал Белый дом в 1993 году, а потом не бросил борьбы, несмотря на разгром оппозиции и выдавливание с политической арены настоящего русского сопротивления кремлевскими союзниками – жириновцами и красными разных мастей.
 Странно, но именно его фанатизм и неподкупность стали причиной нового поворота в его судьбе. Ему предложили работу аналитика в РИА «Новости». Сферой его изучения должны были быть взаимоотношения власти и оппозиции.
 Он и тут проявил себя с лучшей стороны, вскоре став настоящим профессионалом политической аналитики. И его взяли в коммерческую структуру при ИТАР-ТАСС.
 Вот тогда он и построил себе тот дом, в который они сейчас и ехали с Юрой и Зигфридом. Конечно же, дом был не столь шикарен и просторен, как хотелось бы. Но вполне приличный, со всеми удобствами и баней.
 Так что расслабиться было где. Хотя ехать было далековато.
 А собственно, стоит ли сомневаться, – думал он, глядя на проносящиеся за окном пейзажи северного Подмосковья. Что в лоб, что по лбу. Ну не одна, так другая. – Он думал сейчас о своей бывшей жене и ее былой сопернице. – Смешно, но даже имена и отчества у них одинаковые. Одна сильно помогала, но потом предала. А другая… Конечно с ней было бы интереснее. В былые времена он иногда часто мысленно обращался к ней, умной и ироничной. Казалось, что не он сам себе, а именно она отвечает ему в долгих заочных мысленных беседах.
 Наверное, с ней было бы и спокойнее. Но как бы он ужился с ее дочерью. Противной, избалованной девкой, считающей себя пупом земли.
 Он, наверное, стерпел бы присутствие этого совершенно чужого и чуждого человека рядом с собой. Но непременно настал бы день, когда чаша терпения переполнилась бы.
 Он часто представлял себе этот вариант своей жизни. И приходил к выводу, что, в сущности, все было бы почти точно так же, как и сейчас. В чем-то лучше, в чем-то хуже. Например, была бы не квартира, купленная за его деньги, а большой дом. Больший, чем у него сейчас. Но все равно построенный на его же деньги.
 Но в некий момент он бы не почувствовал себя в нем хозяином. Как не чувствовал он себя хозяином в своей бывшей квартире. И тогда бы он все равно ушел. А не все ли равно когда и от кого уходить. От стервы жены или от стервы падчерицы. Главное было бы куда. В этом варианте его жизни ему было куда уйти.
 Хвала Богам!
 И теперь он был свободен.
 Да еще и любим. Впервые в жизни по-настоящему.
 – А что за женщины, Петрович? – прервав молчание, спросил Юра.
 – Класс! – ответил Чугунов.
 – Преувеличиваешь, профессор, – лениво бросил Зигфрид.
 – Ничуть. Вообще о русских женщинах из глубинки можно слагать саги и баллады. Знаешь, ко мне тут приезжали иностранцы, так они прямо балдели. Говорили, что идут не по улице, а по большому подиуму на конкурсе красоты.
 – То-то, они в качестве Мисс Мира чаще всего выбирают черт знает кого. То азиаток, то латиносок, а как-то раз даже негритянку выбрали.
 – Ну, допустим, выбирают-то не те, кто был у меня. А потом, чего мы тут между своими дурака валяем. Политкорректность, е…и ее мать. Надо будет, и самку орангутанга выберут.
 Все весело рассмеялись.
 – Да, кстати, одна из наших подруг на этот вечер мать девушки, занявшей третье место на конкурсе Мисс Россия.
 – Ты бы еще ее бабушку пригласил, – ухмыльнулся Юра.
 – Зря иронизируешь, дружище. Яблоко от яблоньки, сам понимаешь. А потом, не знаю как ты, а я не люблю очень молодых ссыкух и сосок. Кстати, и в молодости не любил. Да, женщина должна быть помладше меня. Но, чтобы ей было не меньше 25-27. Моложе они все дуры, а многие еще и стервы.
 – Ну, этой, твоей матери Мисс России, или как там ее, вряд ли 25-27.
 – Нет, слегка за сорок. Но, по лицу не дашь и 35. А фигура, я вам скажу, просто блеск. Кстати, это не редкость здесь. Знаете, я изумился, когда узнал, что в нашем городке чуть ли не каждая вторая занимается шейпингом. Только я знаю восемь соответствующих клубов. Представляете, это на 65 тысяч жителей! Вы можете представить такое в Москве, Питере, да и вообще в любом мегаполисе.
 И это при той тяжелейшей жизни, – продолжал Петр, – которая имеет место в русской провинции. Да можно драмы писать о каждой из моих новых землячек, столько им пришлось пережить. Но, поди ж ты, все… Ну, не все, – поправился он, – так очень многие, большинство даже, за собой следят. Спортом занимаются, умные книги читают, одеваются со вкусом при всей скудости имеющихся у них средств и вообще…
 – Умытые и золотом покрытые, – хохотнул Зигфрид.
 – Хотя бы и так. Во всяком случае, теперь, после нескольких лет жизни здесь, москвички кажутся мне…
 – Не обижай землячек, ты все же коренной москвич, – заметил Юра.
 – А, ладно, мы же не на митинге. Никого не уговариваем, что «мы хорошие». Впрочем, русские женщины действительно лучшие в мире. Просто в Москве все меньше и меньше русских, вот толпа и теряет лицо. А здесь, слава Богу, все не так. Пока… – уточнил он и продолжал. – Тут один знакомый недавно побывал в Париже. Думал, что там все как Бриджит Бордо. А оказалось, крокодилица на крокодилице.
 – Да, у них сейчас даже актрис приличных нет. Посмотри их сериалы. Черт знает что, – безапелляционно заявил Зигфрид.
 – А может, ты идеализируешь их, Петрович? – спросил Юра.
 – Французских актрис?
 – Нет, своих новых землячек. Знаешь, я много по России помотался…
 – А то я мало…
 – Но ты натура творческая. Склонен идеализировать многое. Вот уехал из Москвы, когда тебе было паскудно. Здесь отдышался, и теперь нет тебе на земле места лучше. И водка здесь слаще, и женщины краше.
 Зигфрид вдруг вспомнил свою мачеху и некоторых опустившихся ровесниц из своего родного городка и с немецкой педантичностью вставил:
 – Да, профессор, по-моему, ты преувеличиваешь.
 – Да не преувеличиваю я, ребята. Но, я вам уже рассказывал, что мне говорил, «новый русский националист» Гиви. Так вот, он прав в том, что иногда свежим взглядом многое видно лучше. А, да что там. Сами увидите.
 – Кстати, мы поворот не проехали? – спросил Юра.
 – Нет, еще километров десять. Но, ты прав, пора звонить подругам.
 Он взял мобильник и набрал ее номер.
 – Тигрясик?
 – Вы ошиблись номером, мужчина.
 Она всегда прикалывалась, как девчонка при любой возможности. И это было так мило.
 – Хорошо, девушка. Но я, собственно звонил по объявлению. В бюро эскортных услуг. Ведь это ваш номер?
 – Ну, ты нахал, Петр. Ты что же нас за съемных проституток держишь?
 – Ни в коем случае. Просто надо же было ответить на твой прикол.
 Она засмеялась.
 – Опять переиграл. Не мог хотя бы для приличия поддаться?
 – Не мог. Я сейчас все еще в горячке былых боев. На игру в поддавки не настроен.
 – Хорошо, хорошо, мой рыцарь. – Она как всегда внезапно переменила тон. – Ну, и где вас носит, господа политики?
 – Да какие мы политики. Так, любители.
 – Любители чего?
 – Тигров из зоопарка. Короче, мы у поворота. Будем через минут 35. Встречаемся у 24-часового магазина за площадью. Идет?
 – Идет.
 – Все будете, или за кем-нибудь придется заезжать?
 – Да уж будем. Куда еще вас таких усталых по городу гонять.
 – Гуманистка.
 – Профессия обязывает. Пока.
 Она была детским врачом. Причем врачом от Бога. Это говорили все, хорошо ее знавшие. Петр встретил ее на посиделках у одной знакомой. Это было тогда, когда он, завершив строительство дома и фактически переехав в этот городок, понемногу начал втягиваться в местную «светскую жизнь».
 В первую встречу Петра поразило выражение ее лица и манеры. Это была смесь усталости и достоинства, какая-то горькая гордость. Эта смесь горечи, усталости, достоинства и гордости показались Петру чуть ли не символом России.
 Она ушла очень рано.
 – Куда она так рано? – спросил Петр хозяйку.
 – На работу, – ответила та. – И видя удивление Петра, продолжала. – Лена работает на четырех работах. Ее бывший муж долго гулял, потом ушел жить к юной любовнице. А Лене оставил воспитывать сына и выплачивать долги перед бандитами, которые сам наделал.
 – И сколько же, прости за бестактность.
 – Восемь тысяч долларов.
 Петр внутренне содрогнулся. Восемь тысяч в этом провинциальном городке это целое состояние. Ему захотелось немедленно догнать ее и предложить свою помощь. Он уже мысленно метнулся к двери. Заметив его состояние, хозяйка продолжала.
 – Она недавно выплатила весь долг. Но, пока вынуждена еще работать как вол.
 Второй раз они встретились в той же компании через год. На этот раз Лена была весела. Даже искрометна. От былой усталости не осталось и следа. И Петр вдруг заметил, как же она красива. Приветливое, доброе лицо. Чудные нежные голубые глаза. Аккуратный носик с легкой горбинкой.
 Но все это меркло по сравнению с фигурой. Просто идеальной. Она была не велика ростом и удивительно гармонично сложена. Уже потом, когда их отношения стали близкими, Чугунов снова и снова восхищался и ее фигурой в целом и отдельными чертами. Узкой, «лодочкой», поразительно изящной, можно сказать идеальной формы, стопой с высоким подъемом. Маленькими, идеально округлыми коленками. Классическими, «арийскими» ключицами. Тонкими пальцами. Которые могли быть и ласковыми и твердыми.
 А какие у нее были бедра и попка! Как говориться, ни убавить, ни прибавить. И прекрасная грудь. Нежная, округлая, ничуть не отвисшая.
 Но все это великолепие было, тем не менее, не самым главным.
 Ах, как она двигалась! Как никто другой. Легко, четко и в то же время плавно. Эта поразительная грация сочеталась, не могла не сочетаться, скажем мы, со спортивным складом ее тела. Все оно было упруго и подтянуто. Но в то же время нежно.
 Да, неправильно мы приучились оценивать красоту. Красота это далеко не фотогеничность. Более того, фотогеничность вообще не есть красота. По настоящему красивая женщина проявляется в движении, и в… объятиях.
 На той вечеринке они протанцевали почти четыре часа подряд. Чугунов был в ударе. Он крутился округ Лены и осыпал ее знаками своего несколько тяжеловесного гусарского внимания. Она не замечала тяжеловесности, но была в восторге от его гусарства и рыцарства.
 И одаривала его своей чудной улыбкой. Когда она улыбалась, становились видны морщинки у глаз на ее, не по годам молодом, лице. Они полукругом поднимались от глаз к вискам. Но эти, довольно резкие, морщинки ее не портили. Наоборот они придавали ее улыбке лукавства и пикантности.
 Глядя на ее улыбку, Петр вспомнил персонаж из сказок своего детства – веселого Тигренка. Именно так, показывая свои острые зубки в широком оскале и морща края лба, улыбался этот Тигренок. Чертенок и озорник.
 Тогда он впервые фамильярно назвал ее Тигренком. Она не обиделась фамильярности, а задорно рассмеялась.
 Хотя и ответила адекватно, назвав его чугунной тумбочкой.
 Он звучно захохотал в ответ. Ибо обожал свою фамилию, и не стеснялся, а гордился своим «чугунным» характером, тяжеловесным упорством, работоспособностью, свои «прусским» юмором и грубоватым гусарством.
 Они тормознули у круглосуточного магазина. Тигренок стояла вместе с двумя подругами – Зоей и Мариной.
 – Девчонки, давайте в автобус, – бестактно проорал на всю улицу Петр.
 Тигрясик покрутила пальцами у виска. Но при этом радостно улыбалась. Петр помог женщинам усесться.
 – Это Зигфрид, это Юра – представил он своих друзей. – А это Лена, Зоя и Марина.
 Зоя была матерью девушки, чуть не ставшей Мисс Россия. По мнению Петра, она была даже красивее своей дочери. Во всяком случае, сексуальнее. Среднего роста, с длинными ногами, узкой талией, аккуратной округлой грудью. Правильным чертам лица придавали пикантность глаза – желтые, сверкающие, шалые. Эти шалые глаза гармонировали со всей манерой ее поведения. Резковатая, быстрая, острая на язык, она, тем не менее, с поразительным чутьем удерживалась на грани и не скатывалась к откровенной грубости и вульгарности.
 Марина была самой молодой в компании. Ей было едва за тридцать. Но, в отличие от своих более старших подруг, она была полновата. Правда, ее полнота была пикантной. Этакая пышечка. Как сказал бы один испанский писатель, она была не толстой, но пышнотелой. А это большая разница.
 Глубокие, томные карие глаза гармонировали со всем ее обликом, усиливая впечатление сексуальности, которое она производила.
 – Мальчики, ничего закупать не надо? – спросила Лена.
 – Обижаешь, – ответил Петр. – Все уже закуплено и затарено.
 – А баня?
 – Что баня! Как я мог ее растопить, будучи в Москве?! Я что волшебник?!
 – Это тебе за эскортные услуги, тумба чугунная, – сказала Лена.
 – Ну, ты злопамятна. А еще гуманистка.
 Женщины рассмеялись.
 Автобус медленно въезжал на окраинную улицу городка, где располагался дом Чугунова.
 Денег на очень большой дом в свое время у Чугунова не хватило. Но, тем не менее, все, что он хотел иметь в своем, как он говорил, «логове» у него было.
 И сейчас вся компания сидела за красивым длинным столом в гостиной на первом этаже, декорированной в зеленоватых и золотистых тонах. Эта обстановка, не шикарная, но изящная и со вкусом подобранная, резко контрастировала с окружающим миром. Казалось невозможным медленно и долго ехать по заснеженным, почти непроходимым закоулкам окраины, а потом попасть в атмосферу чуть ли не дворянской усадьбы. Правда в миниатюре. Но, не в размерах же дело.
 Да, не в размерах. Это демонстрировала сейчас малышка Тигрик, лихо отплясывая на столе в одних носках и трусиках-стрингах. Ее пластике могли бы позавидовать профессиональные танцовщицы и стриптезерши. И то сказать, четыре сеанса шейпинга в неделю не проходили бесследно.
 Ее руки чертили в воздухе замысловатые фигуры, а попка вертелась в бешенном темпе, по совершенно фантастической траектории. «Не объяснимой законами аэродинамики», – внезапно вспомнив азы штурманского дела, подумал Петр. Хотя при чем тут аэродинамика он спьяну понять не мог. Ведь попка Тигрясика это не летательный аппарат. Хотя над столом она, похоже, летала.
 Рядом танцевала Зоя. Ей не надо было никакого шейпинга. Она относилась к тому редкому, почти исчезающему типу людей, грация и сила которых дана им от природы. Это была естественная грация дикого зверя, не нуждающаяся в шлифовке.
 Марина тоже уже изрядно подразоблачилась. Но она не танцевала, а сидела рядом с Юрой на диване. Вини Пух поглядывал на ее стоячую грудь четвертого номера как кот на сметану.
 – Не судите нас слишком строго, Юрий Алексеевич.
 Марине почему-то вздумалось поиграть в официальность на фоне явного разгула. Надо сказать, это было оригинальным. Она несколько картинно затянулась сигаретой.
 – Жизнь наша не богата впечатлениями. Иногда хочется оттянуться. Но ведь городок маленький. Не разгуляешься.
 – Что вы, Мариночка, – старый опер подыграл своей собеседнице, принимая тон разговора. – Уж не нам что-то говорить по этому поводу.
 Марина томно усмехнулась.
 – Можно не говорить, а думать… Хотя Лену с Зоей даже формально осуждать нельзя. Они разведены, а мужья их были просто скотами. У Лены бандит-неудачник, а у Зои ваш коллега, ментяра поганый… Извините, – поправилась она поспешно.
 – Пустое, – Юра улыбнулся. Улыбка у него была весьма оригинальной. Он являл собой смесь добродушного Вини Пуха и тигра-людоеда. Правда, тигр глубоко прятался, когда Юра контролировал себя. Но сейчас все они расслабились, и немного захмелевший с устатку Юра смотрел на Маринину грудь откровенно хищно.
 – Кроме того, я давно не мент.
 – Ах, менты, как и эфэсбэшники бывшими не бывают…
 – А вы, Мариночка неплохо разбираетесь в этих делах.
 Она посмотрела на него несколько снисходительно.
 – Я работаю в офисе одной местной фирмочки. А бизнес в провинции от криманала не отделим. Сам же криминал тесно сплетен с ментовкой.
 – А при чем тут ФСБ?
 – Это уже из политических триллеров. Я все же по профессии учительница литературы.
 Юра, все так же мило улыбаясь, посмотрел на нее, тем не менее, внимательней. Пристальному наблюдателю его взгляд говорил бы о многом. Если бы Марина оказалась агентом ФСБ, и если бы они сейчас не веселились, а были «в деле», он прикончил бы ее профессионально. И тела бы не нашли.
 Но сейчас они просто отдыхали. Тем не менее, он не удержался от реплики, содержащей скрытую провокацию.
 – А что, сейчас в школьную программу входят политические триллеры?
 Она засмеялась, слегка откинув голову назад.
 – Нет. Просто бывшие учителя литературы, еще что-то по привычке читают. В отличие от большинства остальной публики.
 – Мы в баню пойдем когда-нибудь, в рот компот?! – раздался голос Зои, спрыгнувшей со стола.
 – Сей момент, милые дамы, – ответил Чугунов, в это время пытавшийся поймать вертящуюся на столе Лену.
 После реплики Зои она на мгновение остановилась, и Чугунов, схватив ее в охапку, закружился с ней на руках по гостиной.
 – Поставь на место, Петрович, – сверкая своими шалыми глазами, громко сказала Зоя. – Успеешь еще потискать своего Тигрясика. И если уж сей момент, то давай сей момент.
 В это время подкравшийся к ней Зигфрид тоже подхватил ее на руки и закружил по залу. Зоя завизжала.
 – Мужики, действительно пора бы погреться, – заметил Юра. – А то, «немного закусим, немного выпьем, немного потанцуем…». Так мы до бани и до завтра не доберемся. А погреться хочется.
 – Все, идем, – поставил на пол свою партнершу Чугунов. Он сделал это аккуратно, но достаточно резко. Лена ударила его своим кулачком по спине.
 – Тумба чугунная. Поосторожнее.
 – А что… – Чугунов посмотрел на нее с искренним недоумением.
 – Неисправим, – констатировала она.
 Все были одеты, «более чем легко». Но у Чугунова была куча старых и не очень старых тулупов. И не менее шести пар валенок. Вся компания одела тулупы на голое тело и валенки на босу ногу. В таком одеянии все они пошли в баню, стоявшую на краю огорода, недалеко от реки. Летом до реки можно было добежать, выйдя из калитки. Сейчас это было бесполезно. Река в такой мороз замерзла быстро.
 Впрочем, река была некой экзотикой. В бане все было вполне цивильно. Имелась вода и даже холодный душ. Чугунов откровенно любил удобства, не считая их излишеством. Это позолоченная бронза на ручках излишество, а вода, подведенная к бане – необходимость.
 В предбаннике все разделись. Мужчины, не стесняясь догола, женщины обернулись простынями.
 – Ну, вы дамы даете…
 – Еще не даем, – отбрила Зоя.
 – Я не о том, плясали чуть ли не в неглиже, а сейчас в простыни кутаетесь.
 – Хотим, и кутаемся, не гони коней, Петрович, – сверкнула глазами Зоя.
 Вдруг все замолкли.
 Юра снял рубашку, и женщины увидели следы его ранений.
 Лена, почти инстинктивно, порывисто подошла к Юре и профессионально провела чуткими пальцами по огромному шраму на плече.
 – Сустав задет? – спросила она.
 – По частям собирали, – усмехнулся Юра.
 – Где?
 – В Боснии. – Он опять усмехнулся. Его рана на плече была самая заметная, но отнюдь не самая опасная.
 Лена провела пальцами по его животу и легко коснувшись гораздо менее приметного шрама, спросила:
 – А выходное где?
 – Не было выходного. Пуля почему-то повернула вниз, прошла вдоль брюшины и застряла в тазовой кости.
 Надо было видеть ее лицо в этот момент. Доброе, внимательное, заботливое. Она как будто автоматически переключила режим своего поведения. Увидев такие раны, даже старые и зажившие, она стала, прежде всего, врачом, забыв все остальное.
 Глядя на нее, у Чугунова сжалось сердце. Такие женщины достойны жить в хрустальных замках, достойны, чтобы их носили на руках, достойны просыпаться, каждый день, видя в своей спальне свежие цветы.
 – А где это было? – спросила она.
 – В родном Питере, когда меня убивали по заказу.
 Он не любил вспоминать, как киллер подходил к нему, беспомощно лежащему на земле и, приставив автомат к голове, нажал спуск. Выстрела не последовало, патроны кончились. Большую часть пуль приняли в себя, заслонившие Юру соратники. Было 10-30 утра. Киллер, наделав и так много шума, не стал перезаряжать автомат, а скрылся в ближайшем дворе.
 – Убийцу нашли?
 – Еще бы, ведь я его запомнил точно.
 – Ну и что?
 – Отпустили за недостатком улик. Сейчас он в Израиле, живет и в ус не дует.
 – И за что же вы все воюете, мальчики вы неповзрослевшие?
 – Да за вас! – вдруг взорвался Чугунов. – За белых русских женщин, лучших в мире. Чтобы вы жили, как королевы, чтобы ни одна тварь не смела называть вас бабами. Чтобы ты, Тигрясик, врач от Бога, получала на трех работах не жалкие триста баксов, а три тысячи. Но три тысячи эти кремлевские твари собираются платить своим охранителям, а не детским врачам. Ибо им не нужны здоровые русские дети, и поэтому не нужны детские врачи. Им нужны все эти псы, защищающие их власть над нашей страной!
 Чугунова трясло от гнева и возмущения, и он продолжал орать. Тесный предбанник, казалось, вибрировал от его крика.
 – Для нас нет врагов хуже них. Или русский народ найдет в себе силы уничтожить всю эту сволочь, неважно с чьей помощью, или они заставят русский народ вымереть.
 Юра спокойно слушал профессора, а Зигфрид одобрительно мотал головой, разделяя все его эмоции. Марина смотрела на Чугунова несколько удивленно и скептически. Она хотела прервать его ироничным вопросом, но Тигрясик опередила ее.
 – Но что же вы можете?! – спросила она с неподдельным сочувствием.
 Юра усмехнулся, и сказал:
 – Не важно, что можешь, важно, что делаешь.
 – Мне всегда нравился американский фильм «Пролетая над гнездом кукушки», знаете такой? – спросил Чугунов.
 – Знаем, – ответила за всех Марина.
 Хотя Зойка, а может и Лена, вряд ли были в курсе. Но направление разговора было понятно и без этого.
 – Помнишь, там был индеец, который говорил: «Но я хотя бы пробовал!».
 – Насколько я помню, у него так ничего и не вышло.
 – Зато вышло у другого, главного героя этого фильма…
 – Мы в парилку пойдем когда-нибудь?! – прервала их дискуссию Зоя. – Задолбали своими серьезными разговорами, в рот компот.
 В парилке было уже за сто градусов. Петр плеснул на камни свою фирменную травяную смесь. Одуряющее запахло одновременно мятой, эвкалиптом, лавандой, пихтой. Он не любил разделять ароматизаторы и лил их все сразу и от души. Иным это казалось не совсем правильным. Но… Чугунов он и есть Чугунов. Тонкостью он не отличался.
 Банный жар сразу расслабил их всех. Разговор уже не касался серьезных тем. Женщины вскоре сбросили с себя простыни и предстали во всей красе. И это не преувеличение. Как же идет русской женщине легкое марево банного жара!
 Все они казались моложе, чем на самом деле, лет на двадцать. И то, такая розовая нежная кожа могла быть только у совсем молоденьких девчонок.
 Распарившись, все высыпали на снег. Чугунов барахтался в сугробе как медведь-шатун. Он валялся и урчал, а потом бросился обратно в парную, готовый снести все и всех на своем пути.
 Женщины вели себя более деликатно, но в целом не отставали от Петра.
 Глядя на них, Зигфрид пропел, перефразируя известную песню:
 – Девочки на снегу, Розовые на белом…
 – Дальше там было про что-то типа, я уже не могу, – ухмыльнулся Юра.
 И гульбище пошло по накатанной колее, неизбежно приближаясь к тому, что откладывать дальше не хотел уже никто из его участников.
 Комната Чугунова занимала всю мансарду дома. «Мой чердак», – называл он ее. На втором этаже были три «гостевые» комнаты и туалет с умывальником. На первом гостиная, санузел с душем и кухня.
 Мансарда была далеко не чердаком, и из ее окон открывался чудный вид на долину протекавшей рядом реки. Сейчас эта долина была залита лунным светом и казалась заколдованной страной с черным лесом на горизонте и мерцающей полосой заснеженной поймы.
 Лунный свет проникал и в комнату через одно из широких окон. В этом свете лицо Лены казалось по-особенному красивым и нежным. Оно как бы растворялось в полумраке. Деталей лица не было видно. Но тем выразительнее на этом мягко очерченном лице мерцала ее широкая, лукавая и задорная улыбка. Ибо второстепенные черты не отвлекали глаз от этих милых губ и ровного ряда зубов.
 Однако лукавство и задор были смягчены этим нежным полумраком. Четко виделись лишь ее чуть приподнятые к вискам глаза. Белки их напоминали Петру какие-то полудрагоценные камни, а голубые зрачки казались одновременно и темными и прозрачными. Такой цвет бывает у чистого спокойного моря или озера сразу после заката солнца, когда последний свет ушедшего дня как будто еще бродит и мягкими голубыми искорками мерцает в толще темнеющей воды.
 Бурная фаза любви была завершена. Она наклонилась над ним и улыбалась. Ее нежные пальчики по какой-то хаотической траектории пробегали по его широкой груди и животу. Петр проваливался в сон под ее ласковый шепот.
 – Ты меня развращаешь, но мне это начинает нравиться, ибо соответствует моему новому имиджу.
 Что ей нравится, Петр в целом понимал. А новый имидж означал ее все большую раскованность в делах любви. Не понимал он только одного, как могла судьба, и конкретно мужчины, бывшие в ее жизни до него, не открыть в Тигренке такую чудную подругу и возлюбленную.
 Впрочем, для него это было не столь уж важно. Важно в этот момент было только то, что есть здесь и сейчас.
 А она продолжала страстно и бессвязно.
 – Ни в одном языке мира нет слов, чтобы передать мои чувства. Это больше, чем любовь…Я тебя люблю. Спасибо. У меня есть ты и пусть все завидуют…Сладкий, медовый малыш. Самый сильный наркотик в моей жизни.
 Под аккомпанемент этих слов Петр погрузился в сон. Завершился пир, венчающий месяцы напряженной работы, и, можно сказать, борьбы.
 Его любили по-настоящему, и ему было наплевать, что будет с ним завтра. Это было нелогично и совершенно безответственно. Это вопиющим образом не соответствовало его характеру. Но… это было именно так.




 Глава 5. Оранжевое небо


 Пока Чугунов и его соратники отчаянно боролись, участвуя в политической баталии местного значения, а потом расслаблялись в глуши владимирских лесов, на просторах, когда-то называвшихся СССР, происходили вещи гораздо более значительные.
 Надо сказать, что развалившаяся империя была отягощена столькими грехами, что ее душу отвергал не только рай, но и ад. И бродила эта неприкаянная душа по просторам, где раньше вольготно раскидывалось ее тело.
 Какой только сволочи не набилось в коридоры власти в странах так называемого СНГ – думал иногда Чугунов. – Можно только подивиться политикам Запада, что они признавали этих деградантов равными себе и принимали на высшем уровне. Впрочем, может в высокой политике так и положено.
 Однако он не мог представить себе какого-нибудь средневекового короля, который даже из прагматических соображений сел бы за один стол с таким отребьем. Впрочем, может Чугунов просто слишком много в юности читал Вальтера Скотта. А в жизни и в те рыцарские времена все было не так. А сейчас тем более.
 Впрочем, можно понять и Запад. С кем-то надо было вести дела в этих безумных странах. Вот и вели дела с бывшими партаппаратчиками, гэбистами, а иногда вообще с уголовниками. Но вот все немного устаканилось. И западные хозяева начали понемногу менять самых одиозных лакеев там, где это уже позволяла обстановка.
 Как раз тогда, когда Чугунов со своими товарищами агитировали народ в 129 избирательном округе, такая смена происходила на Украине. Исход событий там был фактически предопределен, хотя процесс был еще далек от своего завершения даже тогда, когда Юра, Зигфрид и Петр в компании с милейшими дамами отдыхали от трудов праведных на политической ниве.
 Известный читателю по предыдущим главам «генератор идей» из кремлевской администрации докладывал свои соображения по поводу дел на Украине российскому президенту.
 Тот был откровенно раздражен. Несмотря на его поддержку кандидата в президенты от бюрократической мафии, тот очевидно проигрывал.
 – Надо еще тверже заявить нашу поддержку Якубовичу (так звали ставленника туземной бюрократической мафии), – настойчиво убеждал «генератор идей».
 Его настойчивость и убежденность в правоте своих взглядов была совершенно искренна. Ибо он и еще один «интеллектуал» из кремлевской тусовки получили от Якубовича по пятьдесят миллионов долларов за обязательство обеспечить ему поддержку со стороны российского руководства.
 За такие деньги любой бомж вмиг станет гипнотезером. И они «загипнотизировали» российского президента. А тот все больше и больше влезал в совершенно проигрышную аферу.
 Впрочем, он начинал смутно догадываться, что и на этот раз его попросту «развели». Впрочем, не стоит преувеличивать роль «злодеев-советников». Чаще всего обманывается тот, кто хочет обмануться. А российский президент, в правительстве которого был даже директор городского рынка, но не было ни одного доктора наук, был, как бы сказали иные деятели былых времен, «социально близок» проигрывающей на Украине команде.
 И, тем не менее, он был раздосадован.
 – Куда уж тверже, – раздраженно бросил президент.
 – Ну, у нас есть резервы для усиления своей позиции, я тут подготовил ряд предложений.
 «Генератор идей» достал несколько листков бумаги.
 – Вот взгляните…
 Библиотека закрытого клуба в Лондоне была обставлена темной дубовой мебелью. По виду антикварной. Хотя, может быть, это была всего лишь отличная стилизация, но стилизация не менее дорогая, чем иной оригинал. С темным дубом идеально гармонировала зеленая кожаная обивка стульев и кресел, тяжелые темно-зеленые портьеры, бронза светильников.
 Сидевшие у небольшого журнального стола мужчины были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Они относились к тому типу уже довольно зрелых энергичных людей без возраста, которые нездоровую напряженность работы и периоды достаточно бурного, и не мене нездорового расслабления, компенсируют спортзалами, бассейнами, саунами, массажами и витаминными вливаниями.
 Тот, что был постарше, возможно не столько по возрасту, сколько по положению в некой неизвестной иерархии, спросил:
 – Ну и как вы оцениваете последние шаги российского президента по поводу Украины?
 – Мне кажется, что он продемонстрировал свою неадекватность и, я бы сказал, ненадежность.
 – А он был когда-нибудь надежен?
 – Все в мире относительно…
 – Да вы прямо Эйнштейн!
 – Если это комплимент, то…
 – Сомнительный. Не так ли? Именно это вы хотели сказать?
 – Ну что вы, как же можно сомневаться в гениальности первого человека прошедшего столетия.
 – Ах, оставьте, Генри. Вы не на публике.
 Тот, кого назвали Генри, промолчал, тонко усмехнувшись одними губами.
 – Вернемся к нашим баранам, сэр.
 – Не возражаю. Знаете, мне всегда казались ненадежными эти выходцы из партаппарата и спецслужб бывших стран Железного занавеса.
 Он помолчал и продолжил.
 – Разумеется, все они продажны и, мягко выражаясь, склонны к компромиссам.
 Он несколько затянул паузу, и его собеседник не преминул вставить.
 – Особенно те, чью деятельность можно квалифицировать в терминах уголовного права.
 – А чью деятельность среди этой публики нельзя так квалифицировать?
 – Вы правы, сэр.
 – Но, дорогой Генри, эта предрасположенность к компромиссам, эта управляемость не надежна. Их очевидная зависимость от нас не мешает им иногда взбрыкивать. Более того, это постоянное раздвоение личности рано или поздно подводит большинство из них к непредсказуемым поступкам. А ведь неопределенность зачастую опаснее открытой угрозы.
 – Я бы усилил ваш тезис. Не зачастую, а просто опаснее.
 – Согласен с вами, Генри.
 – Но, сэр, кем их менять в этих странах? Не станут ли идеалисты опаснее трусливых неврастеников, сидящих у нас на крючке.
 – Не скрою, проблема, несомненно, существует. Но все же в настоящее время для нас предпочтительнее идеалисты.
 – Я бы уточнил. Не идеалисты, а прагматики, кажущиеся на публике идеалистами.
 – А вот это тоже идеализм. Такие фигуры трудно подобрать. Они или очень быстро продемонстрируют свое далекое от идеалов лицо, или будут все же скорее идеалистами, чем прагматиками.
 – Значит, по вашему мнению, нам предпочтительнее все же идеалисты? А не будут ли они не менее непредсказуемыми, чем нынешние политические уголовники?
 – Знаете, не будут. Идеалисты как раз довольно предсказуемы. Хотя, я согласен с вами, они бывают не удобны в общении. Но если смена политических уголовников идеалистами происходит еще и при снижении мощи стран, ими управляемых, то они явно предпочтительнее для нас.
 – А вам не кажется, что это снижение мощи временное? Сегодня эта мощь снизится, а завтра будет усиленно наращиваться. У идеалистов иногда бывают весьма результативные ноу-хау и в политике, и в науке, и в технике, и в экономике. Между тем, режимы политических уголовников, при всей их показной милитаризации – это полный застой. А значит, отсутствие роста этой самой мощи.
 – В ваших словах есть резон. Но взглянем на проблему с другой стороны. Можем ли мы сохранять этих господ у власти в их странах? Мне представляется, что нет. За спинами нынешних политических уголовников стоит второй эшелон этой публики. Гораздо более истеричный, гораздо менее предсказуемый, гораздо менее зависимый от нас. Вероятность, что нынешние «не совсем плохие парни» будут сменены «очень плохими парнями» возрастает день ото дня.
 – Но разве принцип «Он сукин сын, но он наш сукин сын» уже изжил себя?
 – В том то и дело, что даже нынешние «не очень плохие парни» не совсем наши. А «очень плохие парни» будут вообще ничейными. Этаким рафинированным воплощением абстрактного зла. Причем, и это важно помнить, зла не только мирового, но и зла для собственных народов.
 – А нас это волнует?
 – Нас это не волнует. Но помнить об этом полезно. Особенно в контактах с силами внутри стран постсоветского пространства. Итак, – продолжал старший, – кем же тогда нам менять нынешних «не очень плохих парней»? Выбора нет. Только идеалистами. Тем более, что в среднесрочной перспективе они для нас явно предпочтительнее по всем показателям.
 – В краткосрочной, сэр. Только в краткосрочной.
 – Не будем препираться, Генри. Сами же совсем недавно говорили, что все в этом мире относительно. И потом, в наших силах найти таких идеалистов, которые в наибольшей степени приемлемы нам. Например, таких, которые готовы сами, своими руками, во исполнении своих собственных идеалов, сделать то, чего мы хотим, но не можем.
 – А такие вещи в мире существуют?
 – Не иронизируйте, Генри. Если бы мы все могли, то нам бы было просто нечего делать. А это, согласитесь, не так уж и хорошо для нас самих. Не так ли?
 – Тут я с вами полностью согласен, сэр. Значит, «над всей Россией оранжевое небо?».
 Генри намекал на «оранжевую революцию» в Киеве и известный сигнал к началу мятежа Франко в Испании «Над всей Испанией безоблачное небо».
 – Вы шутник, Генри. Но что-то в этом роде.
 – Однако, я боюсь, что нам будет трудно найти в России идеалистов. Придется использовать либералов, которых идеалистами назвать затруднительно.
 – Возможно, Генри, на первых порах без либералов нам не обойтись. Но все же стоит поискать где-нибудь на обочине политических кругов настоящих идеалистов.
 – А потом?
 – А потом помочь им свергнуть нынешних политических уголовников.
 – Но примут ли идеалисты нашу помощь?
 – Надо найти таких, которые примут. Не вступая при этом в противоречие со своими идеалами.
 – Это трудно.
 – Согласен. Но трудно, не означает невозможно.
 – Знаете, сэр, я в целом согласен с большинством ваших доводов. Но мне кажется, что есть определенный риск. Процесс может пойти не туда.
 – Признаюсь, у меня тоже есть определенные опасения. Но, оставлять все так как есть тоже недопустимо. Вы согласны?
 – Согласен. А вот согласятся ли с этим другие наши коллеги по ту и эту сторону океана?
 – Думаю, согласятся.




 Глава 6. Поражения и победы


 Все проснулись почти одновременно, но довольно поздно, часам к одиннадцати. Сказалась бурная ночь, после которой так сладко спится. Несмотря на то, что все были людьми взрослыми, женщины выглядели немного смущенно. Кроме шальной Зои, разумеется. Впрочем, это легкое смущение делало дам еще более милыми.
 Петр быстро соорудил легкий завтрак.
 – Кому чай, кому кофе? – спросил он у собравшихся за столом.
 Большинство предпочло кофе. Сам же он заварил себе крепкого чаю.
 Они сидели за столом, пили чай и кофе и лениво перебрасывались репликами. Понемногу реплики становились острее. Оживление нарастало. Первым, вопреки своему обманчивому виду сонного медвежонка, полностью пришел в себя Юра.
 – Петрович, а не поинтересоваться ли нам, как мы отстрелялись?
 – А что, уже могут быть результаты? – туповато и немного сонно произнес Чугунов.
 Юра засмеялся.
 – Сегодня понедельник.
 – Счастливые часов не наблюдают, – ехидно заметила Зоя.
 Чугунов мотнул головой и пошел к городскому телефону, который был в его доме.
 – Петрович, проснись. Лучше позвони Василию с мобильника на мобильник, – сказал Юра.
 Доверенное лицо Чугунова, Василий Васильевич Локтионов откликнулся сразу.
 – Как результаты? – спросил Петр.
 – Мы предпоследние. За нас проголосовало всего шестьсот сорок два человека.
 – Ни х…я себе! – выругался Петр.
 Он не рассчитывал на победу, но такой результат был просто оскорбителен. Он окончательно проснулся. Все выжидательно смотрели на него.
 – Пора выпить первую утреннюю стопку, – сказал Чугунов. – Зигфрид, разливай.
 Пока Зигфрид разливал, Юра снова обратился к Петру.
 – Ну, и как.
 – Кердык, Юра, шестьсот с небольшим человек за нас. Полное фиаско.
 – Из скольких? – ехидно поинтересовалась Зоя.
 – Много будешь знать, скоро состаришься, – озлился Петр.
 Ему было откровенно неприятно. В это время зазвонил его мобильник.
 – Поздравляю! – услышал он голос одного из спонсоров, человека весьма осведомленного и непростого.
 – С чем? – спросил Петр.
 – С блестящим успехом.
 Спонсор был человеком легким и доброжелательным. Во всяком случае, с Чугуновым. И он вряд ли иронизировал.
 – Виталя, не понял. Объясни.
 – Ты занял третье место. На первом яблочник. На втором «против всех», ты на третьем. Примечательно, что все вы идете с очень небольшим отрывом друг от друга. У яблочника без малого двадцать одна тысяча, у «против всех» девятнадцать, у тебя восемнадцать с половиной.
 – Но…
 – Электронный подсчет, ты чего не понимаешь?
 – Интересно, а что они официально нарисовали.
 – Первое место у единороса, хотя на самом деле он четвертый. Второе у этого полковника, который, как оказалось, служил в том подразделении соответствующей службы, которое эти голоса и «считало». Явка была, но сверху поступило указание, ставленника московского мэра не пропускать. Поэтому ему нарисовали первое место, а вот явку занизили, чтобы сделать выборы несостоявшимися.
 – И что это сулит нам?
 – Об этом потом. Сейчас, если можешь, звони яблочнику и скажи, что за определенную сумму копию распечатки с истинными результатами можно купить.
 Чгунов не удержался от реплики
 – Король был слишком беден, и для содержания двора вынужден был продавать потенциальному противнику мобилизационные планы собственного Генштаба.
 Спонсор рассмеялся.
 – Примерно так.
 Сидевшие за столом напряженно слушали его разговор.
 – Ситуация меняется? – спросил Юра.
 – Как видишь, – коротко бросил Петр, набирая номер своего демократического конкурента.
 Одной из странностей этой кампании было то, что у Петра сложились чудеснейшие, без преувеличения, отношения со всеми конкурентами. Даже традиционно истеричные и агрессивные жириновцы были с ним искренне дружелюбны.
 Тем более милыми, почти дружескими, стали отношения Петра с умным и вежливым кандидатом от «Яблока». Сам Петр не понимал природы этого феномена. Он всегда считал себя тяжеловатым в общении. А вот, поди ж ты. Наверное, искренность и полное отсутствие жлобства, в том числе и на ниве политической борьбы, принесли свои результаты.
 «Вот вам и настоящий идеалист, Генри», – сказал бы, наверное, старший собеседник в разговоре в библиотеке лондонского клуба, который мы описывали выше. Если бы, конечно, был в курсе дел команды Чугунова.
 Впрочем, так или иначе, но яблочник дал Петру даже номер своего мобильника, который Чугунов сейчас и набрал.
 – Виктор Сергеевич? – спросил Петр.
 – Да.
 – Это Чугунов.
 – Доброе утро, Петр Петрович.
 – Как вам результаты?
 – По-моему они сфальсифицированы.
 – Вы правы. Но я знаю настоящие результаты. Вы победили и выборы состоялись.
 Петр пересказал кандидату от «Яблока» все, что знал.
 – Интересно. И очень правдоподобно. Но вы можете предоставить доказательства?
 – Да, но это будет стоить денег. Сами понимаете, немалых.
 – Я не готов ответить сразу.
 – Виктор Сергеевич! – Петр прямо-таки взмолился, – надо ковать железо пока горячо! Можно очень сильно долбануть всю эту сволочь! У меня нет таких возможностей. Да и нет личной заинтересованности. В данном случае я борец за идею. Но ваша то партия имеет для этого все. И именно вы заинтересованы в скандале. Вы же фактический победитель!
 – Я прекрасно понимаю, Петр Петрович. Но…
 – Короче, вы можете в течение ближайшего времени дать принципиальный ответ? Без уточнений сумм и деталей. Но намерены ли вы начать игру. Только «да», или «нет».
 – Перезвоните мне попозже.
 – Перезвоню через полчаса. Отсутствие ответа означает «нет». Извините за резкость, но, в конце концов, у моего идеализма тоже есть пределы. Мое дело сторона.
 – Не обижайтесь. Я постараюсь… дать ответ.
 – Хорошо.
 Юра выжидательно смотрел на Чугунова.
 – Ты понял ситуацию, Алексеич? – спросил Петр.
 – В целом понял. Очень интересно.
 – Более чем. Но я скажу больше. На этих жалких выборах мы впервые столкнулись с опробованием механизма самой наглой фальсификации. Теперь выборов в России вообще не будет. Они нарисуют все, что им угодно. Как ни проголосуй. Но это означает, что политика у нас закончилась.
 – А что осталось? – спросил Зигфрид.
 – Осталось… «Кто хочет жить, кто весел, кто не тля, готовьте ваши руки к рукопашной» – громко пропел Чугунов строку из Высоцкого. С чувством, но отчаянно фальшивя.
 – А кто от этой вашей рукопашной не в восторге? – спросила дотоле молчавшая Марина.
 – «А крысы пусть уходят с корабля, они мешают схватке бесшабашной» – проорал Петр продолжение песни.
 – Да вы, ребята прямо-таки экстремисты.
 – В борьбе за ваше будущее, милые дамы, только в этом. И ни в чем другом. Ну, за присутствующих дам!
 Он вскочил и стоя опорожнил изрядную стопку медовухи, которая представляла собой разведенный в пятидесятиградусном спирте мед с прополисом и травами.
 – И все же, мальчики…
 – Потом, Мариночка, потом.
 Он снова начал звонить.
 – Виктор Сергеевич?
 – Да, Петр Петрович. К сожалению, принять ваше предложение не можем.
 – Жаль. Всех благ.
 Не дождавшись ответа, он нажал кнопку отбоя и набрал номер спонсора.
 – Они отказались.
 – Следовало ожидать.
 – Что же теперь?
 – Продолжайте веселье, – Виталий тихо рассмеялся. – Кстати, привет Юре.
 – Передам. Но все же, что мы поимели со всего этого балагана?
 – Очень много. Знающие люди в курсе истинных результатов…
 – Король был не просто беден, а очень беден, и продавал мобилизационные планы не одному противнику?
 – Примерно ста человекам. Ну а они…
 – «Я не шкаф и не музей, хранить секреты от друзей…» – уже изрядно пьяным голосом пропел в трубку Петр строчку из детской песенки.
 Виталий рассмеялся.
 – В целом же мы продемонстрировали отличные результаты. По критерию «затраты-эффективность» ты продемонстрировал высший балл. И поэтому можешь рассчитывать на продолжение финансирования своих…литературных, – он интонационно выделил это слово, – трудов.
 – Служу Вашингтонскому обкому, ЦК КПК и Аль-Каиде вместе взятым! – проорал Петр с очередной рюмкой в руке, вытянувшись по стойке «смирно».
 Как будто увидев всю обстановку, Виталий со смехом сказал
 – Вольно! Продолжать безобразия.
 Петр левой рукой опрокинул рюмку и сказал
 – Слушаюсь!




 Глава 7. Наполеоновские планы


 – А вы не отличаетесь принципиальностью, идейные борцы, – заметила Марина.
 – Поясните, мадам, – с тяжеловесной пьяноватой грацией обратился к ней Петр.
 – А чего тут пояснять. И ежу ясно, что вы готовы продаться кому угодно, от Вашингтона до Аль-Каиды, лишь бы…
 – Продолжайте мадам.
 – Не могу сформулировать.
 – То-то и оно! Ибо если сформулируешь, то поймешь, что надо сказать «лишь бы продолжать борьбу и победить». Но боремся то мы не за себя. Не за доходы, не за Мерседесы и отдых на Канарах. Боремся мы за выживание и процветание русского народа.
 – А российского государства?
 – Забудьте, что вам вбила в голову великая имперская литература, пани учителка, – Чугунов иногда любил такие выражения. – Российское государство – худший враг русского народа. Государство готовы защищать патриоты. А мы…
 – Не патриоты, а националисты, – твердо вставил Юра свой коронный слоган.
 – И мы, националисты, защищая народ от государства, готовы принять любую помощь. Хоть душу дьяволу продать. Кстати, история России, это не только и не столько история защиты русским народом этого государства, а скорее наоборот, борьба народа с этим государством. Знаешь, например, что в Северной войне, когда Петр I завоевывал Прибалтику, с его войсками свыше десяти лет воевали русские партизаны, жители тех мест, подданные шведского короля. Кстати, эти русские партизаны, потомки новгородцев, наносили урон войскам Шереметьева гораздо больший, чем регулярные шведские войска. О чем он и докладывал Петру. Соответствующие донесения сохранились в архивах. Ну а потом те, кто мог, уехали в Швецию.
 – Интересно, – протянула Марина. – И откуда ты только все это знаешь?
 – Учительнице литературы трудно догадаться? Из книг, разумеется.
 – Да, Маринка, мальчики в чем-то правы, – заметила Лена. – Ну сколько можно над нами издеваться. Еще три года назад в городе можно было прожить на три с половиной тысячи рублей в месяц. А сейчас едва можно свести концы с концами на десять. А медицина… Скоро эти страховщики… – она затруднилась с определением, – достанут и врачей и больных. Врачи захиреют от нищеты, а больные будут умирать пачками от отсутствия медицинской помощи.
 – Правильно, – наставительно сказал Юра. – Им не нужна нация. Им нужна территория без русских людей.
 – При этом они будут размахивать своими якобы русскими флагами и прочими атрибутами национальной якобы гордости, – добавил Петр. Но нам наплевать, какого цвета флаги. Нам важно как живут детские врачи. Это, если хочешь знать, показатель соответствия интересов государства и нации.
 – Ну, ты Петрович имеешь личный интерес к благосостоянию детских врачей, – не без ехидства усмехнулась Марина.
 – Хотя бы и так. В этом мире все, в конце концов, складывается из частных интересов. Но вот у одних этот интерес почему-то сводится к тому, чтобы сделать большому числу людей зло, а у других наоборот. Я не представляю себе детского врача, несущего зло. И поэтому моя любовь к Тигрясику это только посланное Богами знамение о том, что я на правильном пути.
 – Ну вот и Богов приплели.
 – Не приплели, – твердо сказал Зигфрид. – Они и правда существуют.
 – И помогают?
 – Несомненно.
 В голосе Зигфрида звучала неподдельная убежденность, с которой как-то не хотелось спорить.
 – Ладно, мальчики… – протянула Марина. – Не пора ли нам по домам.
 Она как-то разом поскучнела. Зоя тоже откровенно скучала. Ей явно не улыбалось провести весь день в умных разговорах. В конце концов, ближе к вечеру можно было снова приехать и повторить весьма неплохую ночевку с красавцем Зигфридом.
 Одна Лена готова была сидеть и слушать эти разговоры весь день. А потом… Потом снова ночь любви. И чтобы эта ночь не кончалась.
 Но она не могла отделяться от подруг.
 – Вы нас отвезете до города? – спросила она.
 – Вызовем такси, – сказал Чугунов. – Если ребята из нашей дыры выберутся, то обратно уже не заедут.
 – А такси согласится приехать?
 – Пообещаю ему две сотни сверху.
 Такси в городке было дешево, и поездка в самый дальний конец не превышала семидесяти рублей.
 После долгих переговоров по телефону, такси все же приехало. «Милых дам» почтительно проводили, не проявляя, тем не менее, инициативы на продолжение банкета. Только Чугунов на прощание обменялся многозначительным взглядом со своим Тигренком. Но их с Леной отношения были сами по себе, и на данном мероприятии не оканчивались.
 Утренний хмель выветрился. Юра и Петр были немного злы и подтянуты.
 – Чего мы их так? Чуть ли не выгнали, – спросил Зигфрид.
 – А ты не понимаешь? – немного раздраженно сказал Юра. – Расслабились, и хватит. Нам скоро уезжать домой. Так что давайте поговорим по делу. И без свидетелей, разумеется. А то общаемся уже черти сколько, а времени с чувством с толком поговорить наедине все не было. Тем более, как я понял, поступили важные новые вводные. Так что, вперед, господа.
 – Итак, с чего начнем?– спросил Чугунов.
 – Давай, Петрович с краткой информации об обстановке в целом. Тебе в столице виднее.
 Чугунов мимолетно отметил, что все они отличаются тем, что не прекращают расти и совершенствоваться. Еще года три назад, Юра, горячий питерский патриот, никогда бы не сказал, что «в столице виднее». Но, дело прежде всего. И он задвинул свой питерский патриотизм подальше. А разве расставание с предрассудками или нефункциональными стереотипами не есть рост? Вот то-то и оно.
 – Хорошо. Обстановка последних месяцев характеризуется следующими важнейшими моментами.
 Он не оскорблял соратников популярным изложением, а говорил как на докладе в какой-нибудь аналитической группе. В конце концов, разве в случае победы оставшиеся в живых соратники не станут министрами и президентами? Вот пусть и привыкают к соответствующей риторике.
 – Первое, – продолжил он, – российская верхушка и лично президент лишились поддержки Запада. Я, конечно, не знаю всех деталей, несколько отошел от аналитической работы. Но даже то, что узнал, общаясь с некоторыми деятелями в процессе нашей кампании, и анализ украинских событий свидетельствуют о том, что Запад заинтересован в смене нынешней власти.
 – Как же Запад бросит таких своих холуев? – спросил Зигфрид.
 – Так же, как бросил в Грузии и на Украине.
 – Но нам то что с того? – спросил Юра.
 – Забегаешь вперед, Алексеич. Итак, второе. Президент перестал быть неприкосновенной фигурой в общественном сознании. Скоро его не будет клясть только ленивый. И третье, политика в России закончилась. Смешно, но она закончилась даже не с отменой губернаторских выборов, а с нашей жалкой кампании. Теперь результаты всех более или менее значимых выборов будут «рисоваться» независимо от результатов голосования. Останутся только выборы местные.
 Что это значит для нас?
 – То, что теперь никто не заплатит ни за агитацию, ни за любую иную политическую работу. Ни даже за провокации, – сказал Юра.
 – Правильно, коллеги. Причем, Юра, платить не станут не только тебе, но и гораздо более солидным компаниям. У меня есть данные, что буквально в последние дни разорились несколько пиаровских компаний моих бывших коллег по РИА «Новости» и ИТАР-ТАСС. И этот процесс набирает обороты.
 Петр знал, что сейчас Юра владеет небольшим информагентством.
 – Скажу больше, – продолжал Петр, – скоро появятся проблемы и у соответствующих служб крупных компаний. Бизнесменам сейчас впору не выставлять на публике успехи своего бизнеса, а наоборот, скрывать. Они все больше становятся похожи на подпольного миллионера Корейко. Скоро им придется маскироваться не только в СМИ, но и в жизни.
 – Это их проблемы, – резко сказал Зигфрид. – Но за что же заплатят?
 – Только за участие в революции.
 – Кто? – спросил Зигфрид.
 – Те, кто революцию будет заказывать, – ответил Петр. – А заказывать ее будет Запад. Но тут выступает на первый план четвертый важнейший момент нынешней ситуации. Лозунг «Россия для русских» даже ценой развала страны, сейчас поддерживают больше половины населения. А если взять русских, то вообще около двух третей. Следовательно, революция не может не быть национальной революцией.
 А национальная революция не может обойтись без националистов. Но кто из националистов сейчас готов поменять отношения к Западу, поменять отношение к целостности страны и так далее? Из старых кадров и старых организаций только мы. Националистический молодняк думает также, но пока не организован.
 – Кстати, – вставил Юра, – нам постоянно пишут из регионов. Хотят восстановить партию в полном объеме.
 – Отлично! Но теперь надо фильтровать потенциальных соратников. Отвергать Запад сейчас все равно, что ссать против ветра. Они наш естественный союзник в борьбе с интернациональной чурочной недобитой империей.
 – Извини, Петрович, – прервал его Зигфрид, – что-то у тебя не так. Разве мы, борясь за национальную идею, все время не ссали против ветра? И разве в 1990-х Запад был менее силен? Скорее наоборот. Но мы его и его российских холуев кляли со всех трибун.
 – Дружище, ты смешиваешь разные вещи. В 1990-х мы надеялись, что среди силовиков найдутся те, кто нам поможет против ельциноидов. Ну, и что? Помогли они нам? Нет, они верно служили ельциноидам, а значит, тому же Западу в итоге. А теперь эти холуи вдруг стали «патриотами»! Но не о них пока речь.
 Я считаю, что ссать против ветра вовсе не означает бороться с сильным врагом. Если надо, бороться следует даже в безнадежном положении. Но вот плевать в потенциального сильного союзника – это как раз ссать против ветра.
 Поэтому повторю. Сейчас эти силовики, не выполнившие свой долг перед русским народом еще и выпендриваются, что именно они «возродят Россию». Возродят ценою окончательного уничтожения русского народа. Нам такая Россия без русских не нужна!
 Но на наше счастье эти оборзевшие от безнаказанности паразиты поссорились с Западом. И Запад стал нашим естественным союзником. Поэтому те, кто не готов сотрудничать хоть с чертом, хоть с Западом во имя успеха русской национальной революции, нам не нужны.
 – Но может, все же поосторожнее с такими непривычными лозунгами? – спросил Юра.
 – Юра, не надейся, что тебе не дадут потонуть твои бывшие коллеги. Если они раньше и немного поддерживали тебя. То теперь ты им не нужен. Не ты лично, а ты, «как класс». Понимаешь?
 – Понимаю. Но не преувеличивай их поддержки. У меня до сих пор одна пуля не вынута. Так что цену их, как ты говоришь, «поддержки» я знаю.
 – Тем более. Но прошу обратить внимание еще на один момент. У тебя вообще уникальные возможности в рамках новой национальной политики. Можно опровергать и дискредитировать чьи угодно прозападные высказывания, но не твои. Не слова Героя Республики Сербской, заслуженного бойца Русского Сопротивления. Скажу больше. Настал час «Х», пора ставить на карту весь тот политический капитал, который у нас есть. Большой он, или не большой, это не столь важно. Ставим на «зеро» все что имеем. И тогда может быть банк будет наш. Другого шанса не будет!
 – Правильно, чего осторожничать! – заявил Зигфрид. – Наши уральцы вообще хотят Русскую республику Урала. Кремль ненавидят абсолютно все. Кремль и чурок. А о Западе вообще забыли. В этом ты прав. Я как-то просто не принимал во внимание этот факт. А вот теперь, после твоих слов, вдруг как бы прозрел.
 – Правильно, – заметил Чугунов.
 – Знаете, господа ученые и революционные романтики, – ехидно заметил Юра. – Ваши оценки ситуации и настроений, наверное, правильны. Но как нам конкретно это использовать? А?
 – Надо создавать мобильные боевые группы и мочить наиболее одиозную сволочь на местах, – безапелляционно заявил Зигфрид. – Сегодня здесь, завтра там. А народ, видя, что у властей не так все гладко, осмелеет и будет более активно действовать уже в рамках массовых методов борьбы.
 – Это повторение тактики эсеровских летучих отрядов, – заметил Чугунов. – Довольно эффектный метод. Хотя…
 – Скажу как спец, провалится все это, – сказал Юра. – Да и потом, для создания этих отрядов необходимы тренировочные лагеря, базы, необходимо контрразведовательное прикрытие и много чего еще.
 – А для всего этого нужны, прежде всего, деньги, – вставил Петр.
 – Конечно. А у нас денег нет даже для поддержания собственных штанов. Так что, Зигфрид, это все мечты.
 – Не все так плохо, господа, – заметил Петр. – Разумеется, Зигфрид замахнулся на самую дорогостоящую часть революционного проекта. И об этом пока рано даже говорить. Но вот всячески обозначить нашу готовность к антиимперской оранжевой революции надо везде. На наших мероприятиях, которые проводишь ты, Юра, в моих «литературных» проектах и вообще, везде, где только можно.
 – И что же нам это даст?! – в один голос спросили Юра и Зигфрид.
 – Это даст нам спонсорские деньги. А получив их, мы начнем наращивать наш потенциал. И это даст нам следующие деньги. И так далее.
 – Но если денег не дадут? Сейчас ведь не дают, – скептически заметил Юра.
 – Дружище, давай отделим мух от котлет. Во-первых, не «не дают», а «не давали». Но ситуация изменилась буквально в последние недели, когда вы мерзли в пикетах, а я трепал нервы в комиссиях. Во-вторых, не надо лукавить. С такими лозунгами, о которых мы говорим сейчас, и с такой откровенностью, мы еще не выступали. Так что попробуем действовать в новом ключе.
 Кстати, антиимперские лозунги поддержат не только западные «товарищи». Как это ни странно, их могут поддержать и «товарищи» мусульманские, и «товарищи» китайские.
 Поэтому сейчас мы не должны в пропагандистской борьбе вообще никого трогать из потенциальных спонсоров. У нас единственный объект атаки – недобитая интернациональная империя, мешающая жить русскому народу.
 – Менты проклятые, – процедил Зигфрид.
 Юра неодобрительно посмотрел на него и сказал:
 – А все же, если денег не дадут?



   Каждый жизнь целуя в губы, должен должное платить.
   И без жалоб, стиснув зубы, молча, твердо уходить.



 – процитировал Петр.
 – Значит, придется уйти, – добавил он. – Я, во всяком случае, других вариантов не вижу.




 Глава 8. Планета Немезида


 «Когда мы смотрим в Бездну, Бездна смотрит в нас», – сказал гениальный Ницше.
 Бездна Космоса смотрела на Солнечную систему. И из этой бездны медленно, по космическим масштабам, разумеется, выплывала блуждающая планета. Какими закономерностями небесной механики объяснить ее периодическое появление на окраине Солнечной системы астрономы планеты Земля затруднялись.
 Первоначально по косвенным данным несколько ученых предположили ее существование на дальних окраинах планетной системы нашей звезды. Потом появились данные, позволяющие говорить, что эта планета своим поведением напоминает скорее комету. Она то удаляется от Солнца, и отсутствует несколько тысяч лет, то приближается к нему, хотя и остается за пределами орбиты Плутона.
 Еще больше загадок добавило таинственное поведение американского космического зонда, который, выйдя за пределы орбиты Плутона, вдруг повел себя совершенно необычно. Поразительно, но наиболее четкое объяснение его полета можно было дать, если предположить, что вне Солнечной системы гравитационная постоянная меняет свое значение.
 С точки зрения современной физики это казалось бредом. Но факты упрямая вещь. И если предположить, что это так, то периодическое приближение к Солнечной системе таинственной планеты становилось вообще трудно предсказать. Как, впрочем, и ее дальнейшее поведение.
 И кто знает, остановится ли в очередной раз эта космическая гостья так далеко от нас, или захочет подойти поближе? А это было чревато многими бедами для обитателей планеты Земля.
 Именно поэтому, еще не зная всех деталей поведения этой загадочной планеты, астрономы, предположившие ее существование, назвали ее именем богини возмездия Немезиды.
 В этом году Немезида заняла свою дальнюю орбиту уверенно и откровенно демонстрировала себя земным наблюдателям. Хотя как можно применять такие термины к космическому объекту? Но, тем не менее, было что-то, что заставляло астрономов говорить о Немезиде чуть ли не как об одушевленном предмете.
 И душа этого, с позволения сказать, предмета явно пылала гневом.
 Великие русские мыслители Вернадский и Чижевский были больше, чем учеными. Они были пророками, как сказали бы люди более ранних исторических эпох. И эти ученые-пророки неопровержимо доказали влияние Космоса на дела земные. Тупые людишки считали их пророчества чем-то вроде научно-популярной фантастики, баловством заслуженных мэтров, этаким довеском к вполне корректным с академической точки зрения, научным трудам этих ученых.
 Между тем, обыватели как всегда заблуждались. Космос пылал гневом на отупевшую людскую биомассу. И Немезида, еще не заняв свою орбиту, какими-то неизвестными пока землянам флюидами уже врывалась в их жизнь.
 Мощнейшее землетрясение в Индийском океане вызвало цунами, обрушившееся на Таиланд и Индонезию. Десятки тысяч праздных землян, прожигающих деньги в теплых краях, нашли свой конец в волнах вздыбившегося океана.
 Земная ось сместилась. И на Европу обрушились снега и холода. Замерзали Мюнхен и Неаполь, снег выпал даже в Тунисе. И многие европейцы, из тех, кто не отучился думать, вдруг осознали, какими героями являются их русские соседи, каждую зиму живущие в таких условиях, которые стали бедствием для изнеженной Европы.
 Миру пора было задуматься, сразу задуматься, над этими знамениями. Но мир пока ничего не понял.
 Между тем, Немезида заняла свою дальнюю орбиту.
 И смотрела на Землю своими глазами из замерзшего метана.
 Этот взгляд был понят Богами, покровителями арийских народов.
 – Надо помочь нашим детям, – сказал покровитель славян Сварог, бывший при жизни кузнецом, подарившим людям тайну железа.
 Его германский коллега Тор был скептичен.
 – Как помочь им, как! – с чувством воскликнул он. – Неужели непонятно, зачем пришла Немезида?! Неужели непонятно, кто и за что пострадал от цунами?! Неужели непонятно, о чем говорят арктические холода в Европе?!
 Чтобы разъяснить им все это с нашей помощью, – продолжал он, – надо, чтобы они вновь поверили нам, а не чужому им средиземноморскому фокуснику Иисусу.
 Но кто готов поверить нам?!! Кто?!!
 – Наверное, такие все же есть, – сказал Сварог.
 – Это все твоя славянская мягкотелость, – грубовато заметил Тор. – Были бы, так уже уверовали бы. И действовали так, как надо истинным арийцам.
 – А это твоя германская дубовость! – возмутился Сварог. – Что, не было что ли среди этого быдла тех, кто сам, своим сердцем и своим умом пришел к нам?! Помнишь, этого, твоего и моего внука, Зигфрида?! А его друзей?! Надо помочь им, и они совершат то, чего мы от них давно ждем.
 – Мироповорот, коллеги? – спросил их ирано-арийский товарищ, легендарный Кова.
 – Да, мироповорот. Поворот, который исправит роковую ошибку и уничтожит раковую опухоль семитской, по самой своей сути, государственности на планете. Который сделает Землю вновь планетой творцов, а не чинуш. Который вернет роду человеческому смысл жизни, ради которого они и создавались Творцом.
 – Ладно, кузнецы, не надо горячиться. Но, по моему мнению, они все же слабоваты. И я не знаю, что может им помочь.
 – Им может помочь любовь, – сказал Сварог.
 – Любовь?! – изумился Тор.
 – Себя вспомни, братец, – усмехнулся Сварог.
 Тор вдруг замолчал. И взгляд его стал мечтательным. И то сказать, германский гений не только тверд, но и сентиментален.
 «Я всегда всем говорю, что я неземная. Но они считают, что у меня мания величия. А ты понял все сам. И теперь мы оба неземные. Я заразила тебя этой болезнью. Очень люблю тебя. Твоя неземная фея-марсианка».
 «Силу любви не измерить, ее можно только почувствовать. Но силой моей любви можно поменять местами небо и землю».
 – Они поменяют местами небо и землю. Они смогут, – твердо сказал Сварог, в упор глядя в глаза друга своими глазами серо-стального цвета. Цвета арийского металла, который они подарили своим детям.




 Глава 9. Наука и революция


 Зима проходила, можно сказать, бездарно. Затянувшиеся праздники скорее раздражали, чем радовали. Одолевали мелкие заботы. Особенно раздражала Чугунова необходимость ради заработка жить в Москве. Он, похоже, окончательно стал провинциалом в душе. И теперь, что называется, не умом, а шкурой понимал, как же ненавидит столицу остальная Россия.
 Изредка они перезванивались с Булаевым и Зигфридом.
 – Чего там думают наши спонсоры! – с нетипичным для него возбуждением часто говорил Юра, – возмущение народа несносной жизнью нарастает. Сейчас можно так легко завоевать на этом политический капитал. А никто не чешется!
 Юра был прав. Общественные настроения менялись стремительно. Чего уж далеко ходить, если в обожаемой президентом Северной столице его встретила толпа с плакатами «Ты хуже Гитлера». В устах пережившего блокаду и помнившего об этом Питера это много значило.
 Однако пока никто активно этот вал протестных настроений не использовал.
 Чугунов мог ошибаться, но его версия сводилась к тому, что публичная политика в России закончилась. Поэтому народные настроения в легальных политических целях использовать было бессмысленно. Просто не было уже таких целей. А до идеи использовать эти настроения для национальной революции пока никто не дошел. Во всяком случае, в России.
 Впрочем, соответствующие идеи носились в воздухе.
 Мероприятия в Александер-хаусе всегда отличались респектабель– ностью. Вот и сейчас обсудить тему инновационных перспектив страны собралась публика весьма уважаемая. Массовку, если в данном случае так можно было сказать, составляли «простые» доктора наук и профессора. Между ними мелькали академики, директора и заместители директоров крупных институтов, представители крупных компаний. Были здесь и министры. Правда, бывшие. И деятели второго эшелона региональных администраций. В частности, несколько действующих вице-губернаторов.
 Чугунов попал на это мероприятие в общем-то закономерно. Он много профессионально занимался взаимодействием науки, производства, экологии и социальной сферы. Но все же, наверное, не обошлось без некой «невидимой руки», которая в последние дни не то чтобы толкала, но так, подталкивала его в определенном направлении.
 В знаменитом стеклянном холле Александер-хауса, окруженном прозрачными лифтовыми шахтами, толкался степенный народ. Петр увидел нескольких знакомых. Но не спешил подходить к ним. Ему казалось, что он несет некую печать обитателя владимирских лесов, чуждых этой публике. Странно, но эту печать чувствовал не только он сам. В любом обществе провинциальных работяг профессор Чугунов смотрелся «своим мужиком». Наверное, если бы кто-то хотел бы использовать его на роль «народного вождя», эта органичная простота была бы весьма кстати. Но вот на подобных мероприятиях она была несколько «нефункциональна».
 Но к великому для него удовольствию публику вскоре пригласили в зал. Начались выступления. И вот тут Чугунов просто оторопел.
 Никто почти не говорил об инновациях.
 Все говорили о неизбежной революции.
 Особенно понравилось Чугунову выступление заместителя директора одного института.
 – Революция в России неизбежна, – спокойно, как общеизвестный факт, сообщил он. – И если она произойдет в ближайшие полтора-два года, то будет бескровной. Почти бескровной, – добавил выступающий. – А если через три-четыре года, то кровавой. Возможно, с полным физическим уничтожением нынешней элиты.
 Эти сентенции были выслушаны публикой, среди которой были и чиновники категории «А» совершенно спокойно. Более того, каждый старался уточнить и конкретизировать данный тезис.
 Разумеется, инновации упоминались. Но только для иллюстрации того, что их использование в нынешней России невозможно в принципе. И именно поэтому режим не умеющий «прибавлять и умножать», а умеющий только «отнимать и делить» должен быть уничтожен.
 Председательствующий в целом спокойно и даже с юмором отнесся к такой подмене темы. Однако не мог не вставить реплику.
 – Коллеги, я бы попросил вас быть ближе к теме. Что все же мешает в нынешней ситуации именно инновациям. В каких отраслях, кто, и при каких обстоятельствах мешает. Почему это возможно. Иными словами, кто субъект инноваций, кто субъект их торможения. И желательно, – он иронично усмехнулся, – все же хотя бы пару слов о самих инновациях.
 После этого настала очередь выступать Чугунову.
 Для иллюстрации он выбрал несколько совершенно убийственных примеров. Метод коммунального теплообеспечения, который был дешевле нынешних методов в тридцать тысяч раз, радикальный метод лечения рака, прикладную военную технологию использования радиоуправляемых моделей и геологические данные о гигантских запасах нефти в центральной России. В каждом из примеров он указал разработчиков, тех, кто мешает внедрению и размер взяток, которые могли бы устранить бюрократическое блокирование этих методов.
 Завершая свое выступление, он сказал.
 – Выполняя пожелание уважаемого председателя, я привел конкретные инновации. Кто субъект их разработки? Отбрасывая частности, можно сказать – частная инициатива. Причем инициатива лиц почти не пользующихся поддержкой каких-либо больших структур. А в примере с авиамоделями, никакой поддержки, даже символической, вообще нет.
 Теперь, кто субъект, тормозящий внедрение? Российское государство. Главный враг русского народа и русской цивилизации.
 Вы ждете в развитие этой темы разговоров о революции? Я их вести не буду. На русскую национально-освободительную революцию я хоть и немного, но реально работал, начиная с моего участия в обществе «Память». В то время как иные нынешние революционеры были министрами в антинародном правительстве.
 По окончании прений, все высыпали в знаменитый стеклянный холл Александер-хауса к фуршетным столам. Но добраться до них Чугунову было трудно. Его буквально обступила толпа. Задавали какие-то вопросы, давали визитки, просили книги.
 Он был не тщеславен и, к тому же, изрядно голоден. Поэтому такое внимание его скорее раздражало, нежели льстило ему. Он бесцеремонно рванулся к столу, где громоздились столь любимые им рыбные деликатесы.
 И почти добрался до него. Но был остановлен буквально у края стола.
 – Извините, вы говорили о методе лечения рака?
 – Да.
 Раздражение, помноженное на голод, переполняло его.
 – В нашей организации, – говорящий дал визитку с реквизитами весьма солидной полуправительственной организации, – на должности заместителя директора работает один весьма уважаемый человек. Бывший полковник спецслужб. У него рак в последней стадии. Диагноз поставили внезапно. Можно дать координаты разработчиков метода, о котором вы говорили?
 – Но этот метод в России, формально говоря, запрещен. Лично министром.
 – Мы можем организовать его лечение с выездом в любую страну СНГ.
 – А у кого нет таких возможностей? Кто мог бы лечиться здесь, если бы метод не был заблокирован, но не может вот так организовать выездную клинику на одного человека на Украине или в Белоруссии?
 – Причем здесь это? Хотя я вас понимаю.
 – Нет, вы меня не понимаете. Я дам вам координаты разработчиков и походатайствую, чтобы к вашей просьбе отнеслись благосклонно…
 – Спасибо…
 – Не спешите благодарить. У меня встречное условие. Пусть ваш полковник, которому терять нечего, поработает напоследок по специальности.
 – Как?
 – Убьет министра здравоохранения, затормозившего внедрение этого метода.
 – Как он это сделает?
 – Он же профессионал.
 – Вы шутите.
 – Нисколько. Я хочу жить на этой земле, где родился я, и родились все мои предки. И я хочу жить здесь, а не на Западе, но по канонам современного, демократического, цивилизованного общества. А не перебив всех нынешних министров, и их замов этого нельзя добиться. О чем, кстати, так убедительно говорили многие здесь выступающие. Но кто должен это сделать? Соответствующие профессионалы. Тем более это уместно тем, кому нечего терять, и у кого есть счеты с соответствующими министрами. Я думаю, у вашего полковника есть претензии к нынешнему министру здравоохранения.
 – Вы чем-то раздражены, и, наверное, не склонны к серьезной беседе. Но я надеюсь, мы вернемся к этому разговору позже.
 – В чем-то вы правы, но я говорил серьезно. Может, излишне резко. Но я не раздражен, я голоден. А горячую осетрину уже почти всю съели.
 Спрашивающий посмотрел на Чугунова как на идиота, и отошел в сторону. Чугунов же, наконец, набрал в тарелку стейков из осетрины и семги и, чуть ли не мурлыча как кот, устроился у одного из столов.
 – А вы шутник, Петр Петрович, – подошел к нему давний знакомый.
 – Ба, Михаил Сергеевич, а вы что тут делаете. Вроде мероприятие далекое от политики и пиара.
 Давний знакомый Чугунова по работе в ИТАР-ТАСС владел собственным пиар-агентством.
 – Петр Петрович, пиара больше в России нет. Он исчез вместе с политикой.
 – Так что, значит, включились в оранжевый процесс?
 Проходивший мимо коллега кремлевского «генератора идей» бросил косой взгляд на Чугунова. Этот, похожий на жабу бывший диссидент, озвучивал ныне идеи контрреволюции. На самом деле, он был не диссидентом, а осведомителем КГБ. И никогда не прерывал своей холуйской службы любой власти. Но, срубив 50 миллионов долларов от кандидата в президенты Украины, ставленника бюрократической мафии Якубовича, за поддержку его кампании со стороны президента России, он стал чрезвычайно трусливым. Он понимал, что следующая власть действительно не пощадит его. И поэтому ратовал за недопущение революции в России искренне и страстно.
 Его жирная сальная рожа не сходила с телеэкранов. Плоские продолговатые очечки зловеще поблескивали на огромном толстом носу. Колыхая своим необъятным пузом, и гаденько ухмыляясь, он елейным голосом угрожал всем, кому осточертело существовать в недобитой империи.
 Он привык, что ему возражали исподволь, с оговорками. Услышав громкий голос Чугунова, не скрываясь оравшего про оранжевую революцию, эта политическая жаба затряслась от ненависти и страха.
 Чугунов полным превосходства взглядом нормального здорового мужика посмотрел на этого в прямом смысле слова недочеловека. И тот, спрятав глазки, прошел мимо.
 Наблюдавший сцену Михаил Сергеевич, тонко улыбнулся.
 – Что вы Петр Петрович. Я не такой резкий человек, как вы. Мне бы чего-нибудь поспокойнее.
 – И что же вы здесь намерены найти поспокойнее? Я имею в виду данное мероприятие.
 – Уже нашел, Петр Петрович. Это мероприятие показало, что в России, несмотря ни на что есть еще масса перспективнейших, но не востребованных, ноу-хау. Поиск этих ноу-хау и потенциальных покупателей такой интеллектуальной продукции сродни журналистской работе. Это тоже работа с информацией и людьми. Поэтому я закрываю свое агентство, ищу солидных компаньонов и намереваюсь открыть соответствующее бюро. В этом плане мне было бы чрезвычайно интересно привлечь к сотрудничеству и вас. У вас разносторонний опыт и в науке, и в научно-организационной сфере, но при этом вы еще и опытный пиарщик и аналитик. То есть, можете понимать одновременно и заказчика и поставщика.
 – Михаил Сергеевич, вижу, что вы уже продумали проект и подошли ко мне не с праздной беседой. Есть проблемы, которые вы хотели бы обсудить прямо сейчас?
 – Вы проницательны, Петр Петрович. Для окончательного принятия решения, и разговоров с потенциальными компаньонами мне надо прояснить один вопрос.
 – Какой?
 – Сейчас в России идет планомерное наступление на разработчиков и носителей ноу-хау. Все эти уголовные дела против заслуженных ученых есть не только давление на научно-техническое сообщество, но имеют цель парализовать соответствующий инновационный бизнес. Ибо…
 – Ибо инновационный бизнес в наименьшей степени подконтролен бюрократической сволочи. А существования хоть какой-то структуры, могущей иметь свободные деньги, независимые от чиновничьего рэкета, смертельно для этого ублюдского государства.
 – Вы резки, но точны. Ну, и как же, позвольте спросить, действовать в этой ситуации?
 – Так и хочется сказать, «это элементарно, Ватсон».
 Собеседник интеллигентно рассмеялся.
 – Так скажите это. И просветите меня заодно.
 – Охотно. Итак, что хотят купить заказчики. То ноу-хау, которое сделано в неких полугосударственных организациях. Планы по соответствующим разработкам были вполне официально утверждены. Хотя бы часть их финансировалась казной. Здесь есть масса заведомо двусмысленных позиций, позволяющих пристрастным правоохранителям дать по рукам продавцам этих ноу-хау. Тем более, что эти продавцы сами являются сотрудниками организаций-разработчиков.
 – Правильно, но это означает, что блокировать можно продажу любых ноу-хау.
 – А вот и нет! Вы же слышали на этом заседании, что есть масса ноу-хау, которые были разработаны в порядке частной, даже личной инициативы. Он ни под какое законодательство не подпадают. Формально говоря, их нет в природе.
 – А много таких ноу-хау?
 – Да большинство! Во-первых, это частные ноу-хау, которые никак не соответствуют никаким научным планам никаких госструктур. В частности все те примеры, о которых говорил я в своем выступлении. Во-вторых, это ноу-хау, которые как-то соответствуют профилю организации, но не входят в ее планы, обгоняя их.
 – Поясните.
 – Например, организация работает над истребителем пятого поколения. А молодой гений работает над принципами создания истребителя шестого поколения. С одной стороны он находится в соответствующей профессиональной среде, откуда и черпает идеи и аналогии. С другой стороны никто его научные фантазии ни в какой план не включит. Ибо еще истребитель пятого поколения не доделан толком.
 – Но все же, как нам искать все эти ноу-хау, и как их потом выставлять на продажу? Как вывозить?
 – Сливки можно снять немедленно. Хотя бы из тех примеров, о которых знаю я. А если еще подключить коллег, то просто в неформальном общении можно почерпнуть знания о полусотне перспективнейших инноваций. Пусть потенциальные компаньоны выберут из них с десяток самых выигрышных. Теперь, как вывозить. Те, разработки, которые сделаны в частном и личном порядке, надо патентовать за рубежом и потом цивилизованно этими патентами торговать. А те, которые сделаны в порядке личной инициативы, но сотрудниками казенных контор надо вывозить вместе с соответствующими носителями.
 – Как вы это мыслите?
 – Частный институт где-нибудь на Украине.
 – Почему там?
 – Среда для наших ученых привычная. Языковая в том числе. Да и бытовое обеспечение дешевле, чем в Германии или Франции. Итак, этот частный институт нанимает носителей соответствующих знаний. Они увольняются из своих нищих контор, и делают соответствующие разработки за пределами России. Так что наши жадные чинуши и силовики до них не дотянутся. И, кстати, если будет надо, легко приехать в Россию в отпуск. И пообщаться за кружкой пива с бывшими коллегами.
 – Да вы гений промышленного шпионажа!
 – Какой это шпионаж. Это спасение лучшей части русского народа – русских интеллектуалов. Не более того.
 – Ладно, сливки мы сняли. А что потом?
 – А потом надо искать нетривиальные пути. Разумеется, нельзя делать контору, которая бы громогласно объявляла конкурсы на те или иные работы, а потом бы скупала результаты победителей. Контора должна быть неформальная.
 Например, общественная организация «Союз русских инженеров». Там за кружкой пива молодые интеллектуалы клянут чинуш и старых тупиц, рассказывая какие гениальные разработки они не могут претворить в жизнь. А мы потом эти разговоры обобщаем, в своем экспертном совете анализируем, и по наиболее перспективным работаем в нашем частном институте вне территории России.
 – Гениально!
 – Вот и докладывайте соответствующие соображения потенциальным компаньонам.
 – А все-таки, если интерес представляет то, что уже сделано официально?
 – Никаких краж чертежей и схем. В науке и технике всегда реальную работу делают младшие сотрудники. Нам не нужны толстопузые старперы и то, что они понаписали разным комиссиям. Младшие сотрудники увольняются и без визы и оформления загранпаспортов едут отдыхать в Крым. Где… на неопределенное время «задерживаются». Надеюсь, нынешние украинские власти не станут чинить препятствия в этих делах. Тем более, если компаньоны у нас будут солидными и уважаемыми в цивилизованном мире, куда сейчас вступает Украина, избавившись от своих недобитых совков.
 Но потенциально интересных ребят тоже лучше всего отбирать через неформальный инженерный союз.
 Ну, как? Убедил?
 – Более чем. Тогда к делу. На что вы сами рассчитываете в этом проекте?
 – На должность Председателя «Союза русских инженеров».
 – Лучшую кандидатуру трудно подобрать.
 Он вышел на улицу. Страстно хотелось увидеть ее и поделиться с ней своей победой. Ибо он не сомневался, его разговор с бывшим коллегой это победа, это прорыв. Он вынул мобильник. Ого, три смс-ки. А он в беседах и спорах не услышал сигналов.
 «Привет, моя родная половинка. Мне плохо без тебя. Очень одиноко и пусто, хотя я не бываю одна. Обожаю свою работу. Этим и спасаюсь».
 «Тугодум, чучундра. Почему молчишь? Но так и быть, очень люблю».
 «Петр, даже если обстоятельства будут сильнее нашей любви, или злыдни нас разлучат, то все равно Ты будешь для меня самой большой находкой в этой жизни, самым дорогим самоцветом, который украсил и осветил мою жизнь новым светом».
 Боже, она приняла мое молчание черт знает за что! И чуть ли не прощается со мной. Болван! Тумба чугунная!
 Он немедленно набрал и отправил.
 «Выше стропила, плотники! Господь Бог наш правый пилот! Невозможное – наша профессия! Все отлично! Был занят. Извини за молчание. Вскоре увидимся. Спасибо за смс-ки».
 Уже выходя из метро, около своей проклятой коммуналки получил ответ.
 «Сладкий, любимый, единственный родной. Верю – быть добру. Целую. Успехов. Жду. Спасибо за все. Спокойной ночи».
 С этими ее словами он поднялся к себе и, наскоро умывшись и почистив зубы, рухнул спать.
 Ему снился рыцарский замок. Нет, это был не замок, а языческий монастырь. Монахи-воины и жрецы окружали огненный алтарь. И он приносил какую-то клятву. Клятва была связана с неким обрядом. Он должен был пройти через боль инициации. Но он не боялся, а радостно взял голыми руками раскаленный кинжал и воткнул его себе в бок.
 Боль сначала пронзила его, а потом отпустила. И он провалился в новый спокойный сон. Сон в сне.




 Глава 10. Брызги шампанского


 Он проснулся не по-московски бодрым. С предчувствием успехов. Ибо не только беда не ходит одна. Победы тоже не любят одиночества. Он не ошибся.
 – Петр? – голос Виталия в трубке он сразу не узнал.
 – Виталя, богатым будешь. Не узнал.
 – Ну, богатым, не богатым, а наш план начинает осуществляться. Приезжай ко мне в офис.
 – Мчусь!
 – Как идет распространение? – спросил Виталий, имея в виду продажу книг Чугунова в России.
 – Через жопу, – грубо, не по профессорски ответил Петр. – Каждая книга сначала вызывает сильный интерес. Продажи идут стремительно и экстраполяция подобных тенденций обещает быструю реализацию. Но потом как занавес падает. Продажи резко падают. При этом не важен тираж. После распространения примерно половины хоть от пяти тысяч, хоть от восьми сот, как будто кто-то перекрывает кислород.
 Виталя слушал, тонко улыбаясь.
 – Все правильно. Своими книгами ты многим наступаешь на хвост. Но гасить тебя лично нецелесообразно. Во-первых, это все же хотя бы в минимальном размере хлопотно и не бесплатно. Во-вторых, это лучшая реклама твоим идеям. А это риск. Поэтому лучше перекрыть тебе кислород и выставить неудачником и графоманом. А там, глядишь, и сопьешься сдуру. С тебя станется.
 Но, все это лучшее подтверждение, что ты на верном пути. И этот верный путь замечен людьми заинтересованными. Короче, есть предложение о переводе твоих книг.
 – Откуда?
 – А тебе не все равно?
 – Откровенно говоря, все равно.
 – Вот и отлично. В этой ситуации, чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Оформляй доверенность на меня и спокойно пиши новый опус.
 – Нескромный вопрос, сколько я получу?
 – Тысяч двадцать пять за все про все. Баксов, разумеется.
 – Как говорил наш старшина в мореходке «ссым кверху, господа матросы!».
 Виталий рассмеялся.
 – Шутник.
 Прошло несколько дней. Петр успел оформить доверенность и получить деньги. Для серьезных дел такие суммы ничего не значили. Но вот купить скромный внедорожник российского производства было можно. И еще половину оставалось на жизнь. Он пребывал в радостных размышлениях, какую машину выбрать. И тут раздался звонок Михаила Сергеевича, приглашающего его на встречу с потенциальными компаньонами по проекту научно-технического бюро.
 Петр почувствовал, что события начинают ускоряться. Так часто бывает, когда после долгого периода застоя, жизнь как бы сама начинает подкидывать все новые и новые возможности. Надо только их вовремя увидеть и не упустить. С годами умение увидеть повышается, а вот энергии для того, чтобы не упустить остается все меньше.
 Однако, впадая в безнадежные депрессии в периоды застоя, он умел собираться и на глазах молодел в периоды, когда ноздри начинал щекотать запах удачи.
 И сейчас он буквально на крыльях летел на встречу с потенциальным компаньоном. Ибо понимал, что это не компаньон вовсе, а действительный заказчик проекта, по отношению к которому его бывший коллега играл роль младшего партнера. А может быть даже просто доверенного сотрудника.
 Но не в нем дело. Если Михаил Сергеевич просто исполнитель чужой воли, то отнюдь не олигарха, а Арийских Богов. Ибо руками олигарха и его сотрудников Боги давали возможность Чугунову исполнить свою волю.
 Подходя к офису Чугунов вдруг подумал, что ввязывается в очень большие игры. Сам факт больших игр его не волновал. В былые годы он нередко ходил по краю. Но при этом он всегда был соисполнителем, подчиненным. И поэтому был спокоен. Его «чугунное» доверие к вождям лишало его страха.
 Теперь, похоже, Судьба выдвигает его на первые роли. И он, еще не взвалив на себя эту ношу, уже чувствовал ее на своих плечах. Хотя какая ноша? О чем он? Все пока в проектах и предположениях.
 Офис потенциального компаньона, бывшего металлургического олигарха, располагался в центре Москвы, в пределах Садового кольца. Олигарх вовремя продал свой бизнес в России и успел до начала «Большой охоты» силовиков на бизнесменов увести свои капиталы за рубеж. Но при этом его необъяснимо тянуло в Россию.
 И он уже «для души» финансировал различные кампании в СМИ по пропаганде «единения бизнеса и власти». А потом, войдя во вкус, давал деньги различным «имперским патриотам» на их политические и пиаровские акции. В значительной степени благодаря этому, олигарх, свернув бизнес в России, оставил этот офис в качестве своеобразного «корпункта».
 Чугунов считал имперских патриотов откровенными шарлатанами. Прав был Юра Булаев, говоря, что «патриот» это от слова «потрепаться». Чугунов очень любил его слоган «Мы националисты, а не патриоты». Впрочем, говорить об этом с олигархом Петр не собирался. Тем более, что тот сам многое понял, когда началась «Большая охота». Да и вообще смешно говорить о русском национализме с человеком с такой фамилией.
 Милый небольшой особнячок офиса имел вид несколько потрепанный, если только это определение вообще допустимо к особняку в центре Москвы. Но все познается в сравнении.
 «Потускнели разящие пики и теперь никого не разят», – вспомнились строчки поэта. Да, особнячок явно знавал лучшие времена.
 Чугунов бодро вошел в дверь. Меланхоличный охранник встал из-за стойки:
 – Я профессор Чугунов, Лев Борисович ждет меня.
 Не спросив документов, охранник пропустил Чугунова в апартаменты бывшего олигарха.
 – Рад видеть вас, Петр Петрович, – радушно поднялся из-за стола олигарх навстречу Чугунову.
 – И я вас, Лев Борисович, хотя заочно мы давно знакомы.
 В свое время Петр написал для олигарха несколько заказных статей. По каким-то признакам Чугунов понял, что бывшего металлургического короля тянет потрепаться «за жизнь». Петр был к этому не расположен. Но вынужден был выслушать его разглагольствования по вопросам текущей политики, иногда вставляя собственные реплики для вежливости.
 – Мне представляется, что наш проект научно-технического бюро имеет большое общественное значение, – перешел к основному вопросу олигарх.
 – Извините, но я бы все же начал не с общественного, а с делового аспекта. Тотальный сбор невостребованных российских ноу-хау это бизнес. Причем бизнес, сулящий сверхприбыли. Да, он требует определенных вложений. Но, с другой стороны, эти вложения не сравнимы с вложениями в производство. Для нашего проекта нужны деньги на два порядка меньшие.
 – Какие? – вдруг резко прекратив треп, остро спросил олигарх.
 – Давайте считать вместе. Но я бы хотел предварительно исключить из рассмотрения те проекты, которые могут быть реализованы сразу. Я имею в виду те примеры, о которых я говорил в своем выступлении в Александер-хаусе и которые так заинтересовали Михаила Сергеевича.
 – Почему?
 – Потому что в данном случае я просто передаю вам соответствующие связи с наилучшими рекомендациями с моей стороны. Эти рекомендации нужны, ибо разработчики люди скептического склада и не доверяют никому, кроме своих проверенных знакомых и друзей.
 – Ваш интерес в этом деле?
 – Формально никакого. Но, во-первых, я помогаю друзьям. Во-вторых, я способствую ускорению реализации очень перспективных проектов, а это очень лестно для меня как ученого. В-третьих, в случае успеха, я надеюсь пробудить у вас заинтересованность в проекте поиска прорывных ноу-хау в целом. А вот тут уже мой интерес несомненный. И, кстати, не все покупается за деньги. Если в процессе нашего общения вы охладеете к идее сотрудничества со мной, мои друзья охладеют к идее сотрудничества с вами. Даже если оно будет выгодно для них.
 – Хорошо. Ваша схема в целом прозрачна и это вызывает доверие. Но позвольте один частный вопрос, почему «Союз русских инженеров», а не «Союз российских инженеров»?
 – Мои предложения по его созданию приняты?
 – Да.
 – Тогда отвечаю на ваш вопрос. Россия не является русским государством. Более того, я могу доказать с фактами в руках, что оно антирусское. Поэтому слово «российское» вызывает раздражение, если не ненависть, у современных русских националистов. И в первую очередь у молодых русских технократов, подавляющее большинство которых являются либо осознанными, либо стихийными националистами.
 – Тогда позвольте в качестве лирического отступления спросить, как бы вы хотели, чтобы назвалась страна, родная для русского народа.
 – Хорошее название Белая Русь. Но оно уже занято. Тогда Светлая Русь.
 Так впервые было произнесено это слово.
 Разумеется, националистическая риторика не может вдохновить еврейского олигарха. Но разве в нацистском проекте в Германии не поучаствовал еврейский капитал? Поучаствовал, и немало. А тут, формально говоря, вообще неполитический проект, русская национальная риторика которого с точки зрения олигарха не более, чем рекламный элемент.
 С другой стороны, Лев Борисович был зол на российскую власть. Вопреки всем призывам его коллег и единомышленников, она не приняла протянутой ими руки. И начала облаву на них на всех. Причем жертвами стали в первую очередь социально активные олигархи, независимо от вектора этой активности. Им грубо с полицейской бестактностью указали их место.
 А тому, кто сразу ничего не понял, дали по рукам, а то и по башке. Ну, ничего, патриоты-государственники в погонах и без, попробуйте теперь повоевать с фанатичным противником, которому нечего терять! Наверное, так думал, или просто чувствовал в соответствие с этими невысказанными мыслями Лев Борисович, понимая что Союз русских инженеров не ограничится интеллектуальным ограблением России. А ведь это было именно так, если называть вещи своими именами.
 Однако, брать сделанное тобой и принадлежащее тебе по праву это разве грабеж? Вопрос, конечно, интересный. Но Чугунов его для себя решил, а с Львом Борисовичем обсуждать его был не намерен.
 Впрочем, так или иначе, но олигарх сдержал слово. Проект начал реализовываться. И частью этого проекта стало финансирование создания общественной неполитической организации «Союза русских инженеров». Чугунова не интересовали остальные элементы проекта. Вернее, интересовали постольку поскольку. Его главным интересом было создание союза.
 В отношениях с олигархом он сразу взял быка за рога. И сначала получил деньги на соответствующие взятки. Эти взятки позволили зарегистрировать Союз в кратчайшие сроки.
 Потом он добился договора о долгосрочной аренде особняка олигарха Союзом. Поначалу Лев Борисович хотел просто «предоставить его в пользование» с неопределенными обязательствами сторон. Но Петр настоял на своем. Определенную роль сыграло то, что особняк фактически не использовался. Бизнеса как такового у бывшего металлургического короля в России не было. А в качестве «корреспондентского пункта» он тоже использовался весьма вяло.
 Конечно же, особняк можно было продать или сдать в аренду. Что олигарх наверняка бы и сделал в ближайшем будущем, не заинтересуйся он идеей Михаила Сергеевича. Но идея его заинтересовала. И он принял план Чугунова. Но тогда надо было бы как-то финансировать деятельность Союза. То есть расставаться с живыми деньгами. Олигарх этого явно не хотел. Не хотел он и возиться с чем-то в России вообще. И поэтому идея вести дела в этом полицейском государстве, не показываясь здесь, вызвала у этого травленного волка большой энтузиазм.
 Так Чугунов стал основателем и председателем Союза русских инженеров и распоряжался особняком, частичная сдача помещений которого в субаренду давала возможность деятельность Союза финансировать.
 Он сразу с головой погрузился в деятельность Союза, обновляя свои связи в инженерной и научной среде. Особое внимание он уделял студентам-технарям последних курсов. Разумеется определенных взглядов.
 В этой круговерти он совершенно не имел возможности покинуть Москву. Он изредка посылал Лене смс-ки и еще реже звонил. А она, словно не замечая его чугунной черствости, слала ему подтверждения своей любви.
 «Ты открыл во мне женщину, способную любить, растворяться в тебе, истекать и улетать от малейшего твоего прикосновения».
 «Ощущаю теплоту твоих рук по всему телу, как во время нашего отдыха в бане, когда твои шаловливые пальчики ласкали меня».
 «Девочка-фея влюбилась в тебя и потеряла контроль над ситуацией. Но не очень-то задирай нос. При этом я выиграла главный приз – тебя. И впредь не собираюсь сдаваться, покоряя и очаровывая самого мудрого, дорогого, желанного».
 После каждого такого послания он воспарял душой. Его энергия била через край, и Удача улыбалась ему все приветливее. Известие о переводе его книг за рубежом повергло в изумление издателей и торговцев. Все бывшие тиражи были мгновенно раскуплены и поступили предложения о переиздании ряда работ.
 Но теперь переиздавался не графоман-неудачник, а признанный в мире писатель и ученый, видный общественный деятель, председатель набирающего силу Союза русских инженеров.
 Пора было делать следующий шаг.
 Вечерело. Чугунов и Зигфрид сидели в кабинете председателя Союза русских инженеров. Теперь Зигфрид числился в штате аппарата Союза и возглавлял охрану офиса. Чугунов смог выделить средства на то, чтобы снять для друга и соратника квартиру в Москве. Они стали близкими друзьями, прекрасно дополнявшими друг друга. Зигфрид не знал и не умел очень многое из того, что знал и умел Чугунов. Но и Петру был интересен жизненный и человеческий опыт Зигфрида.
 Сейчас они беседовали за чашкой крепкого чая после трудного рабочего дня. Вернее даже не беседовали, а просто молчали каждый о своем. Под звуки «Ретро ФМ», доносящиеся из музыкального центра, стоящего в комнате отдыха.
 – Вы готовы на суперигру? – спросила ведущая у очередного дозвонившегося и однократно выигравшего слушателя.
 Зигфрид встрепенулся.
 – А мы готовы, профессор?
 Чугунов щелкнул пультом, убрав звук.
 – Интересный вопрос. А что ты имеешь в виду под суперигрой?
 – Национально-освободительную революцию.
 – Тогда очевидно, что нет.
 Зигфрид сделал нетерпеливый жест рукой.
 – Постой, дружище. Разве за эти четыре месяца мы не достигли столь многого?
 – Петрович, ты лично достиг.
 Чугунов протестующее вскинул голову. Опережая его возражение, Зигфрид поспешил добавить.
 – Да, ты почти ничего не использовал для себя лично. И вообще помог многим. Мне в том числе. Но, главное, ты получил некий политический капитал, стал…, – он затруднился с определением.
 – Социально значимой фигурой, – помог ему профессор.
 – Да, – согласился Зигфрид. – Но пора уже ставить этот выигрыш на кон. Ты же сам понимаешь, что большего на этом пути ты не достигнешь. Так, забрался на определенную ступеньку и теперь можешь только или сохранять этот уровень, попутно набивая карманы, или…
 – Идти дальше.
 – Да, идти дальше. Но ведь ты сам хочешь воплощения твоих идей. Хочешь превратить эту засранную Россию в чистую Светлую Русь.
 – Хочу, дружище. Но до революции нам пока далеко.
 – Как это далеко?! Народ уже скоро как год буквально воет. Скоро поднимутся студенты, протестуя против отмены отсрочек, которые уже около полугода исподтишка продавливает Кремль. Власть задумала очередную корректировку политической системы. И это самое главное. Сам ведь говорил, что сложные структуры самое время рушить, когда они перестраиваются…
 – Ты во многом прав. И, кстати, надо бы тебе на платное отделение Академии управления. Вон как грамотно чешешь про специфику поведения сложных систем…
 – Да я сам хочу, но сейчас не об этом…
 – Ладно, давай по сути предложенной тобой темы. Ты, повторяю, во многом прав. И нам надо готовиться к финишной прямой. Но не к самому финишу. Почувствуй разницу!
 – Почувствовал, но не понял.
 – Нам надо сейчас вбросить идею, которая всколыхнет массы…
 – Да чего их колыхать! Они и так наскипидарены.
 – Нет, дружище. Наш Союз стал помимо всего прочего довольно разветвленной структурой. Но нам нужна структура еще более всеобъемлющая, более универсальная, более идеологизированная.
 – Языческая конфессия?
 – В точку, дружище. Но конфессия не опереточная, а боевая, собирающая бойцов, а не трепачей. Теперь у нас для начала этого проекта есть все предпосылки, деньги, организационная сеть, раскрученная идейная база вокруг моих книг.
 – Ладно, раскрутим конфессию. Но «боевая», значит для боев.
 – Да, для боев. Она нам будет нужна и для боев идейных, и для решения кадровых вопросов…
 – Опять только подготовка к подготовке…
 – Нет, дружище. Помнишь, о чем ты говорил тогда у меня в доме, когда мы в прошлом году отдыхали после выборов?
 – Конечно!
 – Ну вот нам и надо начинать этот проект. Но не сразу. Такие вещи надо готовить тщательно и предусмотреть использование средств, которые противник не ожидает.
 – Например?
 – Авиацию.
 – Ну, ты даешь, Петрович.
 – Говорю это ответственно. Но есть еще много вопросов, которые мы должны подготовить за полгода. Не все эти вопросы твои. Но есть и сугубо твой сектор. Отбери по своим каналам надежных ребят, и начинаем их подготовку.
 – Где?
 – Помнишь, Юра тогда говорил о базах и лагерях, имеющих надежное контрразведовательное прикрытие с нашей стороны?
 – Что-то припоминаю. Но откуда у нас сейчас это появится.
 – Сейчас у нас есть деньги. Правда, не такие уж большие. Но на подготовку, разумеется, не с нуля, некоего летучего отряда средств мы наскребем. Так что, нужны люди надежные и физически крепкие. Которые через четыре-шесть месяцев интенсивной подготовки могут стать этим самым летучим отрядом.
 – А где будем готовить?
 – Помнишь, Юра часто говорил о своих украинских друзьях из УНА-УНСО?
 – Помню.
 – Вот на их базах. Благо теперь они входят во властный блок. И прикрыты как своей партийной контрразведкой, так и государственной, украинской. К тому же, их наверное прикрывают и будущие союзники Украины.
 – А что, вопрос проработан?
 – О будущем Украины в НАТО?
 – Нет, о нашем пребывании на базах украинских коллег.
 – Дружище, научно-техническое бюро, с которым сотрудничает наш Союз, находится на Украине. Вот мы туда с Юрой и съездили недавно.
 – Понял.
 – Ну, тогда, чашки в сторону! Достаем бокалы!
 Он вынул из бара бутылку крымского шампанского и открыл ее.
 – За успех! – поднял бокал Чугунов.
 – За успех! С нами Бог! – чокнулся с ним Зигфрид.




 Глава 11. Воспоминания о будущем


 – Как вам, Генри, последние шаги «не очень плохих парней» из России?
 Уже известные нам джентльмены прогуливались по тропе, вьющейся среди живописной вересковой пустоши. Пологие холмы до времени скрывали близкое море. Но вот оно показалось за поворотом. Неспокойное, весеннее. Но от этого не менее живописное. Порыв ветра донес до гуляющих солоноватую влагу, взвешенную в воздухе.
 – Чудесный вид, вы не находите? – как будто не расслышав предыдущего вопроса, сказал Генри.
 – Да. Несомненно. Но вы не ответили на мой вопрос.
 – Право, я затрудняюсь с ответом, сэр. Конечно же, шаги российского руководства на постсоветском пространстве становятся все более бесцеремонными. Но ведь в главном российский и американский президенты вроде бы договорились в Братиславе. Разве можно сравнивать эти масштабные договоренности с, в сущности периферийными, интрижками.
 – Вы не правы, Генри. Дьявол скрывается в деталях. И потом, что нам дают эти, якобы, масштабные договоренности? Ничего нового. Представьте себе, что эти переговоры провалились бы? Тогда всем стало бы ясно, что «не очень плохие парни» уже стали «очень плохими». А так они лишь подтвердили, что пока они все еще «не очень». А вот действиями на постсоветском пространстве они подтверждают, что остаются хотя и не «очень», но все же «плохими».
 – Пожалуй, вы правы, сэр. Но, согласитесь, вашу правоту бывает трудно доказать в наших кругах.
 – Доказать легко. А вот принять бывает трудновато. Ибо признание соответствующих выводов требует действий, связанных с определенным риском. А вот этого многие инстинктивно не любят.
 – Вы полагаете, что подобный подход не конструктивен?
 – Неконструктивно все, что возводится в абсолют. Надо знать меру, и тогда все становится конструктивным. И оправданным. Риск, в том числе. А нежелание рисковать по моему мнению сродни вульгарной лени. И разве эта лень не подводила нас неоднократно?
 – Когда, например?
 – Да хотя бы во времена Первой мировой войны. Ведь ясно же было, что режим в России близок к краху. Кто мог прийти ему на смену? Реально только социалисты. В сущности, царский режим был обречен, и борьба уже разворачивалась не столько за его свержение, сколько за дележку его наследства.
 А что же делали мы? Мы продолжали активно интриговать в придворных кругах. Мы не работали с социалистами, которым сама судьба уже вручала власть в России.
 – Боюсь, вы преувеличиваете, сэр.
 – Если преувеличиваю, то не намного. С социалистами мы работали мало. И только с теми, с кем работать было удобно нам. Мы уподоблялись человеку, ищущему потерянную монету не там, где он ее потерял, а там, где светло.
 А надо было работать абсолютно со всеми. И работать с опережением. Не тогда, когда те или иные группы социалистов уже хватались за власть, а тогда, когда они к ней еще приближались.
 – Даже с большевиками?
 – А чем они отличались от других? Только большей решительностью и большей беспринципностью. Но разве в политике это такой уж большой грех?
 – Наша беседа принимает очень интересное направление. И хотя я считаю, что мы несколько увлеклись теоретизированием, меня увлекает наш импровизированный мозговой штурм. Итак, вы считаете, что если бы мы работали с большевиками, мы бы могли повернуть ход истории? Не допустить революции?
 – А зачем не допускать революции? Нам надо было не допустить выхода России из войны. А этот выход был не более, чем разменная пропагандистская карта для большевиков. В 1918 они сами уже были на грани возобновления войны с Германией.
 Поэтому я уверен, если бы мы работали с ними на должном уровне, то революция в России стала бы проходным эпизодом, а не одним из главных событий ХХ века.
 Кстати, не находите, Генри, что наше, как вы говорите, теоретизирование, имеет отношение к весьма актуальным текущим проблемам?
 – Вы очень ловко подвели к главной теме нашей беседы, сэр.
 – Не я, Генри, не я. Сама логика проблемы подводит нас к необходимости признать определенные вещи и принять определенные решения. Знаете, мне кажется, что многие стали менее профессионально работать. Наличие монстра СССР дисциплинировало, заставляло искать нестандартные решения. А сейчас, пока Китай все еще не занял освободившееся место СССР в глобальной политике…
 – Похоже, он и сам не очень торопится с этим…
 – Вы правы, черт побери! Так вот, пока он его не занял, многие начали недопустимо расслабляться.
 – В чем это выражается?
 – Да хотя бы в том, что многие направления работы на том же постсоветском пространстве свернуты, или ведутся формально.
 – Боюсь, вы слишком категоричны, сэр. Разве оранжевые революции не являются примером успешной и умелой работы?
 – Являются, Генри. И победителей не судят. Но, надо помнить, что их успех мог бы при умелой и решительной политике России обернуться крахом для нас.
 – Вы имеете в виду провал этих революций?
 – Да нет же, Генри! Именно успех. Представьте себе, что в результате, я подчеркиваю, в результате, этих революций и Грузия и Украина развалились бы. А ведь вероятность такого развития событий была велика. И что бы имели в итоге?
 Несколько совершенно пророссийских новых государств. При этом виновниками в образовании данных государств были бы победившие «оранжевые»! И никто бы не вправе был оспорить этот тезис. Ибо легитимность революции по определению всегда сомнительна.
 Как бы эволюционировали эти государства? Только в направлении их слияния с Россией. О чем уже давно просит Абхазия. Вы представляете итог? К России совершенно легитимно, отделившись от нелегитимно захвативших власть оранжевых, присоединяется половина Украины, Абхазия, Аджария и Северная Осетия.
 – А там и Приднестровье, благо в этом варианте Россия граничила бы с ним через Южную Украину, или Новороссию, как русские называют эти земли.
 – Совершенно справедливо, Генри! Но, далее в этой ситуации белорусский президент потерял бы свободу маневра. Он вынужден был или сам стать «оранжевым» и резко поменять ориентировку…
 – А это возможно?
 – Теоретически да. Молдавский президент-коммунист тому пример. Но я думаю, Лукашенко это было бы сделать трудно. Поэтому с гораздо большей вероятностью он бы пошел на потерю независимости и вошел бы в состав России.
 Вы представляете итог? СССР почти восстановлен. Нынешний «не очень плохой парень» в эйфории стал бы «очень плохим». И тогда – полноценный союз с Китаем. Как итог – раздел Казахстана между Россией и Китаем.
 И новая страна была бы почти полным аналогом СССР. Во всяком случае, к России вернулись бы 60% потерянных в результате развала СССР территорий, 80% потерянного промышленного и сырьевого потенциала и 90% русского населения, оказавшегося за границами нынешней России.
 Но! – он наставительно поднял старомодную трость, с которой вышел на прогулку, – несмотря на лишь частичный возврат потерянного эта страна была бы сильнее СССР. Ибо имела бы однородное население, энергичное, лишенное идейных предрассудков, спаянное общей виной перед Западом, руководство и тесный союз с Китаем.
 Далее, почему бы ось Москва-Пекин не сделать треугольником Москва-Пекин-Дели.
 – Это было бы трудно по ряду причин.
 – Нет, Генри, это трудно сейчас, когда и Москва и Пекин вынуждены деликатничать. А тогда они были бы гораздо сильнее, энергичнее и агрессивнее. И вполне нашли бы возможность договориться за счет мусульман, которых, мягко выражаясь, не любит ни одна из упомянутых сторон.
 – Но то, что вы описали – это конец Запада. Конец и Запада, и, кстати, мусульманского мира. Который в этой ситуации перестает быть угрозой цивилизации. И терроризм которого представляется в этом свете любительскими играми.
 – Правильно, Генри! Но оставим мусульманские частности. Поговорим о главном. Что же отделяло нас от этого конца. Конца, начало которому положили бы успешные оранжевые революции, инициированные нами самими?!
 – Знаете, сэр, я слишком потрясен открывшейся бездной и, боюсь, не готов ответить.
 – Я помогу вам, Генри. Нас отделяло от такого конца лишь неумение, стандартное, лишенное какого-либо творчества, мышление и двойственная позиция российского руководства. То есть факторы, не зависящие от нас. Не зависящие, Генри! Если бы российские империалисты хотя бы рассмотрели вопрос о возможном неполном восстановлении СССР, они бы сразу пришли к изложенным мною планам. Но они постоянно колеблются между лояльностью международному праву, которое сейчас не в их пользу, и между неконструктивным желанием восстановить СССР в полном объеме.
 Именно поэтому Россия не использовала возможностей развала Грузии и Украины в результате оранжевых революций, а лишь поддерживала якобы пророссийских политических неудачников.
 И именно поэтому они все еще «не очень плохие парни». Но сами оранжевые революции и угроза этой революции в России способствуют тому, что скоро или «не очень плохие» станут «очень плохими», или просто будут «очень плохими» сменены.
 – А знаете, сэр, пускай. Те возможности, которые они упустили, больше не предоставятся. Все, поезд ушел!
 – Дорогой Генри, ушел этот поезд. Будет следующий. Вы спросите, какой? Откровенно говоря, не знаю. Но будет. Не обязательно политического плана. Это может быть глобальная природная катастрофа, коренным образом меняющая соотношение потенциалов разных стран, технологическая революция, глобальный экономический кризис. В конце концов, новая идея.
 Кстати, Генри, в этой связи один любопытный факт.
 – Если только любопытный, то я весь внимание. Откровенно говоря, сэр, я слишком потрясен вашими сценариями апокалипсиса, чтобы рассмотреть еще один из них. Перед вами бледнеет Хичкок.
 – Хорошо, Генри, – он тонко улыбнулся, – но коли вы упомянули Хичкока, помните, что ужасные сценарии начинаются с безобидных эпизодов.
 Итак, мы говорили о новых идеях. Знаете, раньше соответствующие наши службы детально анализировали литературу СССР. Теперь в отношении России этого не делают. Или делают спустя рукава. Между тем, сейчас литература может быть еще более важна, чем при тоталитаризме.
 Генри удивленно поднял бровь. Отвечая на его безмолвный вопрос, старший собеседник продолжал:
 – Да, да, Генри. Тогда литература была лишь довеском к пропаганде, а следовательно, политике. Причем довеском зачастую неинтересным и мало значащим. А сейчас, насколько я знаю, через некоторые литературные проекты зондируется общественное мнение, и готовятся определенные повороты в политике.
 Я вижу, вы хотите примеров?
 – Вы правы, они были бы уместны.
 – Извольте, Генри. Роман известного в России писателя Данила Корецкого «Атомный поезд». Сто тысяч экземпляров первый тираж. Сюжет – прославление возрождения стратегической ядерной мощи России. Причем в формах, от которых Москва в жизни пока отказывается.
 – При всей важности данного вопроса это далеко не новая идея. Более того, я думаю, что соответствующие решения были бы приняты и без данной литературной подсказки полковника Корецкого.
 – А вы, я вижу, не теряете интеллектуальной формы, Генри! – откликнулся старший на реплику Генри о полковнике.
 Генри с некоторой долей самодовольства усмехнулся.
 – Но я все же удивлю вас. Хотите пари?
 – С удовольствием, сэр. Проигравший заплатит за ланч в том кабачке, который виден в полумиле впереди по дороге.
 – Идет. Итак, новые идеи. Идеи, которые могут потрясти Россию и мир. Но что может быть самым сильным идейным оружием?
 – Новая вера, – ответил Генри, после короткого раздумья.
 – Браво, Генри! Новая вера. И возможность восприятия этой веры активно зондируется в серии романов некоего Алексея Сергеева «Сокровища Небесной Девы». Там вовсю пропагандируется неоязычество.
 – Вы меня не удивили, сэр. Это пустой номер в современной России. Кремль и те, кого вы называете «очень плохими парнями» помешались на православии. Без него вся их идеология немыслима. Значит этот Сергеев маргинал. Ланч за вами.
 – Маргиналов не раскручивают стотысячными тиражами, выпуск которых профинансирован…военной разведкой России!
 Генри застыл в неподдельном удивлении.
 – Вы выиграли, сэр. Но это означает, что в России готовятся не только оранжевая революция, имперская контрреволюция, но и еще что-то. Весьма неожиданное для нас. А неожиданность…
 – Хуже прямой угрозы, – продолжил мысль старший.
 Он несколько устало задумался и продолжал
 – И, тем не менее, в России ничего оригинального сверху не задумывается. Проект Сергеева свернут. И вы правы, что все перспективы своей страны и «не очень плохие» и «очень плохие» парни в идейном плане связывают с православием. Чем лишний раз подтверждают мысль об ограниченности, архаичности и убогости своего мышления.
 К нашему счастью… – задумчиво добавил он.
 И вдруг задорно улыбнулся.
 – Но, Генри, то, что упускают эти господа, не упустят те, кого мы называем идеалистами. По моим данным именно они, я, правда, пока не знаю деталей, сейчас активно строят неоязыческую конфессию в России.
 – Знаете, сэр, – взгляд Генри стал твердым, – я долго сомневался в некоторых ваших выводах…
 – Я знаю, – тонко и многозначительно улыбнулся старший. А Генри меж тем продолжал:
 – Но после нашего сегодняшнего разговора у вас не будет сторонника более преданного и твердого, чем ваш покорный слуга. Я убежден, что в интересах мировой цивилизации надо покончить раз и навсегда и с «очень плохими парнями» и с их «не очень плохими» коллегами.
 Насколько я понимаю без убежденных, и, я бы сказал, даже фанатичных, сторонников в самой России это сделать будет невозможно. Выращенные нами либералы на эту роль совершенно не подходят. Поэтому надо срочно искать других. Насколько я вас понял это не столь уж легко. Однако одним из маркеров, отличающих нужных нам людей является их приверженность неояычеству.
 – Причем эта приверженность должна быть действенной.
 – Я понял, сэр. Мы найдем действенных приверженцев старых Богов, и поможем им. Они будут неудобными партнерами. Неудобными, но надежными. А сейчас нужны именно такие.
 Слова Генри были лишены обычной сдержанности и ироничности. Старший довольно улыбнулся. И чтобы снизить накал чувств, не задевая собеседника, он буднично, но с долей теплоты, произнес:
 – А вот и наш кабачок, Генри. Надеюсь, блюда домашней кухни будут недурны. После такой прогулки и такого мозгового штурма требуется хорошо подкрепиться.
 – Похоже, твои потомки начали что-то понимать, – сказал Сварог Тору.
 – Не все и не все, – самокритично проворчал Тор. – Но было бы печально, если бы столь очевидных вещей на поняли потомки короля Роберта Брюса и графа Сент-Клера.
 Кого из потомков он имел при этом в виду, Сварог не уточнял.




 Глава 12. С нами Бог!


 Он шел по темным улицам подмосковных Мытищ промозглой ноябрьской ночью. Ветер хлестал в лицо, бросая за воротник пригоршни мокрого снега. В такое время надо быть дома, а не на улице. Впрочем, выбирать не приходилось. Рабочий день офицера ФСБ не нормирован. Поэтому часто приходилось возвращаться домой из Москвы последней электричкой.
 Весной и летом такие поздние вынужденные прогулки от платформы до родного дома иногда были даже приятными. Но ни о какой приятности не могло быть речи в эту промозглую ночь, столь типичную для поздней подмосковной осени.
 Он не так давно закончил Академию ФСБ, гордился своей службой и чувствовал себя уверенно в любой ситуации. Но вот в такое время в родных Мытищах он не отказался бы иметь при себе табельное оружие. Когда такие мысли приходили в голову, он невольно с раздражением думал, что ментам разрешают брать домой даже автоматы. А вот офицеры ФСБ не имеют возможности без особого разрешения брать даже пистолеты.
 А когда дают такие разрешения? Это не секрет. Когда какие-нибудь отморозки в очередной раз изобьют, пользуясь численным преимуществом какого-нибудь коллегу на пороге собственного дома.
 Э, да что там ФСБ. Он надолго запомнил рассказанную за рюмкой историю одного снайпера из легендарной Альфы. Приехавший из Чечни офицер поднимался к себе в квартиру. Знающему человеку определить откуда приехал человек в таком одеянии и с такими специфическими повадками не составляет труда.
 Не составило это труда и для троих чеченцев, встретивших его на лестничной площадке.
 – Эй, друг, да ты не из наших ли мест? Много наших завалил? – шутливо и, даже, вроде бы беззлобно, поинтересовался один из чеченцев, золотозубый красавец с повадками профессионального убийцы.
 – Что вы мужики, егерь я. Заповедники инспектирую.
 – А из какой ты квартиры, егерь?
 Снайпер назвал квартиру этажом выше.
 – Смотри, не обмани. Мы еще встретимся.
 Повидавший многое альфовец вернулся в родной дом, как будто не уезжал с войны. Разумеется, он обо всем доложил начальству. И, вот ведь оперативность, этих соседей снайпера установили. Они действительно жили в этом доме, и их прошлое было далеко небезупречным. Но выселить их законных оснований не было. Они полтора месяца морально терроризировали снайпера и его семью, пока, наконец, различными «неформальными» методами коллеги офицера из ветеранской ассоциации не урегулировали конфликт. Чеченцы квартиру поменяли.
 Как это удалось добиться бывшим коллегам, рассказывающий не знал. Но, это была отнюдь не победа. А так, ничья, скорее напоминающая сделку.
 Да, неласкова Россия к своим защитникам, даже элитным. А может они вовсе и не защитники вовсе, а так, «вооруженные бюджетники», как шутит один из его старших сослуживцев. Но кто же тогда истинные защитники? Наверное, те, кому доверяют держать у себя дома служебные автоматы.
 – Эй, мужик! – окликнули его из темноты, прервав горестные раздумья.
 Из темноты вышли два милиционера.
 – Чего шляешься в такое время?
 – Повежливее, сержант. Я офицер ФСБ.
 Он достал удостоверение и развернул его перед глазами сержанта.
 – Много таких ксив сейчас продают по переходам. Давай с нами в отделение.
 – Слушай, друг, я с дежурства. Вот мой дом, устал как собака, не мешал бы ты мне нормально до койки дойти.
 Сержант вдруг без предупреждения ударил его в лицо. Он, конечно же, мог ответить достойно. В Академии этому учили. Но молодой офицер ФСБ не мог даже предположить, что так может произойти. И поэтому удар пропустил. А потом гнев, совершенно неконтролируемый, охватил его. И он применил против этих полупьяных уродов то, чему его учили в Академии.
 Он не помнил, как в него выстрелили. И ему не рассказывали, в силу каких случайностей, он остался жив. Ельцинские полицаи вполне могли просто добить его и выбросить где-нибудь на пустыре. Много похожих ситуаций стали основой даже для телевизионных сюжетов. Но, Судьба для чего-то оставила его в живых.
 После госпиталя ему предложили все забыть. Он согласился. Предложили достаточно много денег и приличное место на гражданке. А вот на это он не согласился, настоятельно прося оставить его в ФСБ. Его с явной неохотой, но оставили.
 После этого он все свободное время занимался только своим, теперь уже не очень крепким, здоровьем. Ибо не хотел быть комиссованным по этой причине.
 Он хотел оставаться сотрудником ФСБ.
 И дождаться своего часа.
 Высокий, худощавый мужчина сидел в кресле напротив Чугунова. Его волосы, медового цвета были расчесаны на аккуратный пробор. У него было узкое лицо, прямой нос, широкий рот, жесткие губы и волевой подбородок. Глаза были серыми, цветом напоминая олово. Но имели некий слабо уловимый желтоватый оттенок. Идеально сшитый темно-серый костюм сидел на нем, как перчатка. Так говорили в позапрошлом веке. Но явный аристократизм собеседника требовал именно таких определений.
 Милая переводчица в элегантном бежевом деловом костюме сидела в другом кресле, слева от говорящего. Чугунов почему-то именно такими представлял себе бельгийцев.
 – Мне очень приятно, господин профессор, представлять сообщество европейских инженеров перед своими русскими коллегами.
 – Мне тоже очень приятно, приветствовать в вашем лице наших европейских коллег, господин де Круа, – ответил Чугунов.
 Они сидели в комнате приемов Союза русских инженеров. Этот бельгиец попросил встречи как-то стремительно и, не по-европейски напористо. И Чугунов сразу согласился.
 – Впрочем, я не думаю, что применяю в этой ситуации определение «европейские инженеры» точно. Ибо русские инженеры неотъемлемая часть инженерного корпуса Европы.
 – Согласен с Вами. К сожалению, это понимают не все. Ни в Европе, ни в России.
 – Однако в наших силах исправить это положение.
 – С удовольствием, но какие шаги конкретно со стороны нашей ассоциации стило бы на Ваш взгляд предпринять?
 Бельгиец высказал несколько совершенно тривиальных предложений об обмене делегациями, различных стажировках и тому подобных мероприятиях.
 Беседа явно затягивалась и становилась неинтересной. Вдруг де Круа остро посмотрел на Чугунова. И поставил на колени свой объемистый темно-серый кейс. На том боку, который был дотоле скрыт от глаз Чугунова, серебрился… Сварогов квадрат!
 – Мы считаем, что русские коллеги нуждаются в поддержке. И просим принять эту поддержку от нас.
 Он аккуратно положил кейс на журнальный столик рядом с Чугуновым.
 – Кроме того, мы можем оказать поддержку вашей опытно-конструкторской работе, если вы таковую ведете. И изготовить нашими силами некоторые комплектующие тех опытных образцов некоторых изделий, которые вы, возможно, захотите произвести.
 Чугунов смотрел на бельгийца спокойно и ничего не говорил в ответ.
 – У Вас очень мало времени, коллега, – произнес бельгиец. – Поэтому, извините, все происходит без необходимых предварительных действий. Но Вас знают и Вам верят.
 – Благодарю, – сказал Чугунов вставая, но не притрагиваясь к кейсу. – Мне кажется, что наши следующие встречи было бы целесообразно провести на Украине в частном научно-техническом бюро, с которым мы сотрудничаем.
 – И не только там, – ответил бельгиец. – Нам всегда приятно будет встретиться с вами и… вашими ближайшими сотрудниками в любом месте.
 Он вышел из офиса Чугунова и в руках его был все тот же темно-серый кейс. Вернее искусно сделанный надувной муляж, сворачивающийся в спущенном состоянии до размеров кошелька.
 Этот телефон Чугунов зарегистрировал на одного алкаша, соседа Лены. Офицер ФСБ, обеспечивающий прослушку, по своей инициативе вычислил этот телефон. Вскоре его вычислят и коллеги. Но он был быстрее их, ибо работал не по долгу плохо оплачиваемой службы, а на собственную идею. Идею возмездия. Возмездия этой ментовской сволочи, этим кремлевским лицемерам, возмездия за свои поруганные идеалы, свое утраченное здоровье.
 Это возмездие совершит этот фанатик Чугунов. А ему надо только немного помочь.
 Он нашел возможность сделать это, уничтожив конец разговора.
 А выйдя со службы, написал смс-ку на этот резервный для Чугунова номер, использовав мобильник одного подростка из соседнего дома. За этот мобильник он заплатил двойную цену.
 «Господин профессор. Конец вашего разговора не записан. Но будьте осторожны. С де Круа больше не встречайтесь так открыто. Он под колпаком. А этот телефон больше не используйте».
 Получив эту смс-ку, Чугунов не удивился. Это Боги послали в этот момент на дежурство человека, который ненавидел режим не меньше, чем сам Чугунов. И который понимал, что только такой фанатик, как Петр утолит его жажду мести.
 Чугунов бы уверился в своих убеждениях еще больше, если бы узнал, что офицер, который мог определить уничтожение конца разговора своим коллегой и принять соответствующие меры, тоже не сделал этого. А только восхитился смелостью своего младшего сослуживца. Ибо ненавидел свое начальство и весь этот режим не намного меньше, чем Чугунов.
 Петр, Юра и Зигфрид стояли на заснеженном поле, простиравшемся на вершине пологого холма. С трех сторон холи окружали овраги, а с четвертой к нему примыкало шоссе, по которому проносились машины. Но и шоссе, и овраги, были довольно далеко.
 На шоссе одиноко стояла только их машина. А они притащились сюда поздним вечером, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию без риска быть подслушанными.
 – Это подства, – убеждал товарищей Юра, который стараниями Чугунова тоже перебрался в Москву. Правда, пока без семьи. Но это не очень угнетало пользующегося успехом у дам Вини Пуха.
 – Это помощь Богов! – возражал Зигфрид.
 – Ты меня достал своими Богами! – взорвался Юра. – Хочешь в третий раз на нарах оказаться, вперед и с песнями. Но без меня.
 – Юра, не надо так о Богах, – возразил Петр, – но ты прав в другом, давайте проанализируем ситуацию спокойно. Итак, что мы имеем? Мы имеем пять миллионов евро. Они совершенно реальны. Так или не так?
 – Так, – словно нехотя согласился Юра.
 – Мы что, украли их? Кого-то ограбили? Или, может быть, мы продали некие военные секреты? Тоже нет.
 – Ну, это вопрос спорный, – проворчал Юра.
 – Э, нет. Ничего спорного тут нет. Мы пока наиграли поиск и передачу через украинское бюро только технологий гражданского назначения. Причем технологий не запатентованных, и разработанных в порядке личной инициативы.
 – А мы на этом остановимся?
 – А где зафиксированы соответствующие намерения?
 – Ладно, оставим пока этот вопрос в стороне.
 – Прекрасно. Итак, что мы еще натворили? Мы что, давали этому бельгийцу какие-то обязательства? Хоть письменные, хоть устные? Тоже нет. Так что пусть хоть каждый чих запишут, мы чисты.
 – Пока чисты.
 – А в том-то и дело, что предупрежден, значит вооружен. Допустим, эта смс-ка – провокация. Но что она дала провокаторам? То, что мы теперь будем гораздо осторожнее. И это их цель?
 – А психологическое давление? А запугивание?
 – Юра, допустим, я гнилой интеллигент. Но таких волков, как ты и Зигфрид разве можно запугать так примитивно?
 – Так смс-ка не нам, а тебе.
 – Ну, ладно, запугали меня. Трясусь как осиновый лист. Свернул дело, отдал деньги Зигфриду, а он их сразу пустил на формирование отрядов своих головорезов.
 – Которых похватают вмиг.
 Зигфрид хотел возмущенно возразить.
 – Да помолчи, ты, Зиг! – взвился Юра. – Кстати, совсем без лести. Для любого умного спецслужбиста, работающего против нас, это просто находка, чтобы деньги от такого коварного змея, как ты, попали к такому безбашенному энтузиасту, как Зигфрид.
 Но даже здесь ты не прав, – продолжал Юра. А почему ты вообще должен их кому-то отдавать? Испугался, присвоил, смылся. Все. Проект закрыт.
 – А что, у них нет психологического портрета Петровича, – вставил Зигфрид.
 – Ишь, слов-то каких нахватался, рецидивист ты наш, – не удержался от ехидной реплики Юра.
 Но Зигфрид не обиделся и продолжал.
 – Он у них есть. И они знают, что Петрович, даже имея приличные деньги, так и не удосужился переехать из своей коммуналки. Значит, он не из таких, что присваивает деньги.
 – Ничего это не значит, Зиг, – устало сказал Юра.
 – Ребята, по-моему, мы ушли в сторону. Первое. Какие деньги? Они что имеют данные о том, что было в кейсе. Сомневаюсь. Да и вообще, кто видел, что нам передавали кейс. Они что, и оптику уже у нас установили? Второе. Я не верю, что лично нас так плотно пасут. Пасут и пасли скорее нашего олигарха. Ибо их сейчас всех пасут. А мы попали в поле зрения как организация, сотрудничающая с ним. Разумеется, за это время мы их могли заинтересовать. И они поняли, что мы не ангелы. Но что в этой ситуации дает подобная провокация, если мы не испугаемся? Да только то, что мы предупреждены о наличии слежки.
 И будем осторожны. Это кому на пользу, нам, или им? По-моему нам. Так что это или провокация совершенно тупая, или все же предупреждение неизвестного друга.
 – Кстати, пасти могли и не олигарха, а нашего бельгийца, – задумчиво сказал Юра.
 – Тоже правдоподобно, – заметил Чугунов.
 – И вообще, это наше шпионско-бандитское гнездо, – иронично усмехнулся Юра, – просто создано для слежки за нами. Половина особняка сдается черт знает кому. Может мы вообще располагаемся в соседних комнатах с теми, кто нас пасет.
 – Вот теперь и выгоним их к чертовой матери! – воскликнул Зигфрид. – Теперь нам их арендная плата по барабану.
 – А вот этого делать не надо! – сказали почти одновременно Юра и Петр.
 – Вообще, никаких признаков того, что мы получили деньги, быть не должно, – с нажимом произнес Чугунов.
 – Совершенно согласен, – сказал Юра.
 – Но теперь мы можем активизировать все наши задумки. Хотя делать это будем исподволь. Первое – это языческий проект. Начинаем медленно, но с возрастающим ускорением подтягивать к себе всех неоязычников. Это моя забота. Далее, второе. Зигфрид теперь может с большим размахом набирать… – Чугунов на мгновение задумался, и со смешком произнес, – «скаутов» в карпатский пионерский лагерь.
 – С размахом не надо, – поправил Юра, – надо с умом. И этим займусь я. И не спорь Зигфрид.
 – Ладно, мужики, это решите в рабочем порядке. Да, кстати, теперь в офисе все прикидываемся шлангами. Никаких разговоров о наших революционных делах.
 – А где же их вести? – спросил Зигфрид.
 – На лыжных прогулках, пора вам мальчики всерьез заняться своим здоровьем.
 – Действительно не помешает, – серьезно сказал Юра.
 – Ну а я займусь, помимо дел языческих делами инженерными, – сказал Чугунов.
 – И все же, что мы получили от этого предупреждения? – вернулся к началу разговора Зигфрид.
 – Знаешь, я думаю, что очень многое. Но хотел бы обратить внимание на следующий аспект. Для любых действий существует расчет сил и средств. Юра меня поправит, но, насколько мне известно, для полноценной слежки за одним человеком необходимо четыре сотрудника. А в мегаполисе, имеющем метро, восемь, плюс две машины.
 – Теоретик, – ухмыльнулся Юра. А Чугунов, не обращая внимания на его реплику, продолжал.
 – И вот, мы можем не сомневаться в наличии достаточно энергичных и смелых людей, которые нам симпатизируют, в стане наших противников. Эти люди, как дыры в сети, которую набрасывают на нас. Эта сеть всегда будет гораздо ниже расчетной эффективности. Поэтому мы можем позволить себе некоторое усиление нашей деятельности, некоторые экспромты. В разумных пределах, разумеется. Но при повышенной осторожности.
 – А отчего все же появляются такие неизвестные друзья? – спросил Зигфрид.
 – Я бы сказал, что это логика судьбы. Не будем поминать…тех, в кого мы верим. Но есть ведь и вполне рациональное объяснение. Юра не даст соврать. Был у нас один партийный товарищ. Сейчас он служит в ФСБ. Живет с матерью, пенсионеркой. Так вот двенадцать дней в месяц они живут на его майорское жалование, а восемнадцать на ее пенсию.
 Но я знаю и другой пример. Генерал-майор ФСБ купил своей доченьке к совершеннолетию трехкомнатную квартиру, отгрохал там камин и установил четыре телевизора. По одному в каждой комнате и еще один на теплой лоджии. И это не первая покупка такого уровня в этой семейке за последние два года.
 Так вот, пока будет иметь место такая разница, наши Боги могут отдохнуть. Нам будут помогать, активно, или пассивно большая часть майоров, не говоря уже о капитанах.
 Согласен Юра?
 – А вот тут ты прав. Хотя не идеализируй слишком эту публику.
 – Людей вообще не стоит идеализировать.
 – Не стоят они того, – заявил Зигфрид. – Но мы не нуждаемся в их поддержке. Ведь с нами Бог!
 – С нами Бог! – подхватил Петр.




 Глава 13. Формула боя


 Маленький, пятилетний мальчик из интеллигентной семьи играл в песочнице. Он увлеченно манипулировал с игрушечным паровозиком, выпрошенным им у родителей после долгих, долгих уговоров. Ибо жили в то время очень скудно, считая буквально копейки до зарплаты. Лопаткой он строил дорогу, а потом катил по ней свой паровозик. И этот паровозик увозил его далеко, далеко, туда, где нет зимы и осени, нет простуд и не надо ездить на процедуры в больницу, трясясь в общественном транспорте.
 Мальчик был не без весьма хороших физических задатков. Но парадоксально, он одновременно отличался болезненностью, имея несколько врожденных физических пороков.
 В этом возрасте разница в два года имеет огромное значение. Семилетний сосед по песочнице, здоровый и уверенный в себе «король двора», сын орденоносца грубо отодвинул младшего и взял паровозик.
 – Витя, это мой паровозик, я его тебе не разрешал брать, – вежливо сказал мальчик.
 – А я у тебя и не спрашивал, – ответил старший, надменно поднимаясь во весь свой, как казалось младшему, немалый рост.
 Он смотрел на него сверху вниз и наслаждался собственным превосходством, держа в руках заветный паровозик. Младший по инерции ковырнул два раза лопатой в песке.
 А потом не по-детски пружинисто поднялся, перенося вес на отставленную назад правую ногу. Одновременно он отводил лопатку назад, при этом поднимая ее. Еще не закончив подъем, все так же плавно, без паузы, круговым движением он, перебрасывая вес тела на левую ногу, что есть силы ударил лопаткой по темечку наглого юного хама. В удар была вложен весь вес и вся сила его хрупкого тельца.
 Наблюдавшие сцену мужики, многие из которых были бывшими фронтовиками, говорили потом, что мальчик поразительно четко воспроизвел прием рукопашного боя. Которому его, разумеется, никто не мог тогда обучить.
 Огромный шрам рассек голову противника. Кровь хлынула ручьем. Тот, кого звали Витей, покачнулся, уронил паровозик и дико заорал. Он стоял и орал, качаясь все сильнее и сильнее. Огромная темно-красная полоса на его голове становилась все шире.
 Мальчик присел на корточки, поднял паровозик и продолжил свое путешествие по построенной ранее дороге. Однако рев старшего мешал ему в должной мере насладиться игрой. Какой-то взрослый голос, как показалось мальчику металлический, спокойно прошелестел в голове.
 «Дай ему так же, точно по тому же месту. Он упадет и замолчит».
 «А ведь стоит, – не по-детски сформулировал фразу мальчик, – но лень. Подожду немного, может сам завалится. А если нет, придется врезать еще».
 Больше он ничего не помнил, сбитый с ног оглушительной затрещиной.
 Эх, если бы я был собственным отцом, то гордился бы таким сыном, – часто думал Чугунов, вспоминая этот эпизод своего детства. Ведь он ни на кого не нападал. Он защищал, принадлежащее ему по праву. И не побоялся пойти в атаку на заведомо более сильного противника. Разве не эти качества должны лежать в основе достойной цивилизованной личности?
 Но родители были запуганными сталинской системой баранами. Они боялись всего на свете и жестоко наказали пятилетнего ребенка, во многих детских недугах которого сами же были виноваты. Но своей вины перед ним они не чувствовали. Зато были исходно «виноваты» перед всем миром, а вернее той империей, в которой имели несчастье жить. И на своем же больном сыне они вымещали собственную трусость. Убожество собственной жизни.
 Надо сказать, они много сделали для Чугунова, но он, чувствуя какую-то «механическую» признательность к ним, тем не менее, рано понял, что не любит их. И ушел из родительского дома при первой представившейся возможности.
 Он был плохим сыном и стал не менее плохим отцом, совершенно не интересуясь делами своей бывшей жены и, как ни крути, своего родного сына. Но вины своей ни перед кем не чувствовал. Он отдавал то, что от него требуется. Но большее отдавать не собирался, ведь сердцу не прикажешь. Зато он никогда не нападал первым, и первым не делал никому зла. Но то, что считал своим по праву, готов был отстаивать, не ограничивая себя в средствах. «Чужого не возьмем, своего не упустим», – разве это не русская народная поговорка?! Поговорка, противоречащая юродивому представлению о русском характере, вбитому православной пропагандой. Он обожал стихи фронтового поэта:



   Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели



 Да, человеческая жизнь, не освещенная светом сопричастности к чему-то высокому, в сущности, не отличается от жизни животного. Да, к животным надо относиться без злобы и жестокости. Их надо беречь, но не как индивидуумов, а вообще, в соответствие с экологическим мышлением. Но надо помнить, что эколог не врач, и даже не ветеринар. Те, кто не понимает этой разницы, сильно заблуждаются.
 Сегодня его вообще тянуло на воспоминания. И все воспоминания были объединены в некую единую сюжетную линию. Собственная жизнь разворачивалась перед ним, как изощренный роман в стиле Достоевского. И главными эпизодами были отнюдь не вехи биографии, которые заносят в анкету.
 Стремясь стать сильным и преодолеть врожденные недуги, он много и фанатично занимался спортом. Перепробовал много видов. Но остановился на боксе. Часто, хотя и не всегда, настоящая любовь приходит не сразу. Она как бы накатывает волнами, где подъемы чередуются со спадами. И, наконец, эти валы бьют в берег Судьбы, превращаясь в стремительный прибойный поток, сносящий все на своем пути.
 Бокс был его любовью. Он начинал заниматься им, потом охладевал, потом, как бы случайно, снова начинал заниматься, привнося в тренировки и бои опыт других видов спорта.
 Он навсегда запомнил слоган «формула боя». Для новичков формула боя была два раунда по две минуты. В своих первых соревнованиях он участвовал уже довольно взрослым «не перспективным» боксером. Но выиграл два боя подряд. В основном, за счет весьма неплохой функциональной подготовки. Хотя он несколько превосходил противников и технически, но предпочел просто «ломать» их своим бешенным напором.
 Но в третьем бою встретился с равным себе противником. Он навсегда запомнил его потное, яростное лицо, черную челку, прилипшую ко лбу, и столь неуместные на смугловатом лице, голубые глаза. Первые же попытки Петра изменить тактику и переиграть равного по силе противника за счет технического превосходства были расценены тем как признак слабости и сметены градом его ударов. И тогда Петр, развернувшись фронтально, начал яростный обмен ударами. Они не отступали и не маневрировали. Даже не защищались, а утробно урча, за что, кстати, получили по замечанию от рефери, они били друг друга по ненавистным рожам.
 Петр не чувствовал ударов противника. Им владели только два чувства, радость, когда удары достигали цели, и досада, когда ему казалось, что удар смазывается.
 Что определило его победу? Физическое превосходство? Наверное, нет. Победу определило его терпение, его умение держать удар. Его чугунная привычка быть обманутым, обделенным, битым. Для него было безразлично, что он теряет и что терпит. А главным была радость того, что удары противника не остаются безнаказанными. Радость ответа! Вот счастье арийца! Вот оно, предчувствие Вальхаллы! Пусть он погибнет. Но с мечом в руках. И счет в этой ситуации не важен. Важно, что он не нулевой!
 Противнику это чувство было неведомо. Или ведомо в гораздо меньшей степени. Он попытался отойти, сделать паузу. Попытался перевести бой в плоскость подсчета баланса ударов. Но баланс не уместен, когда исход определяют не количественные, а качественные соображения.
 Он проиграл.
 А Петр выиграл.
 Вероятно, этот бой был далек от спортивного совершенства, и вообще от стиля спортивности. Но он был ярким и для его участников и для зрителей.
 После этого бокс стал необходим Петру, как воздух. В периоды жизни, когда он не мог тренироваться и выступать на ринге, он, что называется, хирел на глазах.
 Странно, но Петр потом никогда не переживал на ринге такой ярости и неспортивной ненависти к противнику. Даже когда ему неоднократно ломали нос, челюсть, скулу и крошили зубы (по непонятной причине, он категорически отказывался боксировать с каппой). Более того, проявление таких чувств к партнеру он искренне считал дикими. Но, стремясь наказать противника за неспортивное поведение на ринге, он никогда не повторял опыта своего третьего боя. А старался поймать такого вот «яростного» на хороший встречный удар. Не более того.
 К сожалению, спортивной карьеры ему сделать не удалось. Довольно стремительный взлет, который мог компенсировать ее позднее начало, постоянно прерывался то травмами, спортивными и неспортивными, то издержками экспедиций и скитаний, а затем самоотдачей в науке. Первый разряд он все же получил. Вполне мог стать и кандидатом в мастера спорта, но получил очередную глупую травму на тренировке перед важным турниром. К которому был очень хорошо подготовлен, и который вполне мог выиграть. После этого подобных возможностей в силу обстоятельств больше не представлялось
 И все же по жизни он оставался тем бойцом, которым проводил свой третий бой на ринге. И бокс помогал ему в этом. Что было гораздо важнее спортивных званий и медалей.
 Таким бойцом он был и сейчас, обдумывая как потратить полученные деньги на дело, которое стало главным в его жизни – дело русской национально-освободительной революции.
 Весь план виделся ему в виде некоего сетевого графика. Но этот график как бы разворачивался в трехмерном пространстве, расцвеченный движущимися картинками, иллюстрирующими важнейшие узлы замысла.
 Самой простой была линия, за которую отвечали Юра и Зигфрид. Карпатский лагерь, профессиональный боевой отряд. По типу эсеровских летучих отрядов, но с поправками на опыт ХХ века. Базы на Украине и Белоруссии. Пути отхода.
 О чем еще мечтал господин Савинков? Ах, да, о технических средствах. Будут и технические средства. В первую очередь легкомоторная авиация, дистанционно управляемые боевые авиамодели и еще одна идея, которую надо будет продумать подробнее.
 Техсредства, разумеется, разработать через Союз русских инженеров… А собственно, зачем?! Кадры подобраны, возможности инвентаризованы, деньги, легализуемые через Союз, уже не влияют на реализацию проекта.
 Нет, пусть Союз станет тем, чем он и должен был быть по замыслу Льва Борисовича. Придатком к украинскому научно-техническому бюро. И вести дела там будут спустя рукава. В конце концов, олигарх уже давно окупил свои вложения за счет дюжины, доставшихся ему почти даром ноу-хау.
 И пусть за этим «гнездом научного шпионажа» пристально следят господа из ФСБ. Спасибо тебе, неизвестный друг! Хватайте пустоту, охранители режима!
 С поста председателя Союза надо уйти. Остаться Почетным председателем. В самом Союзе оставить один инновационный бизнес.
 Наша сеть должна базироваться на совершенно другой основе. Неоязыческая конфессия! Замки-монастыри, воины-монахи, монахи-колдуны. Базовые замки на Украине. Именно там мы будем ковать волшебные мечи и варить приворотные зелья. А здешние, российские замки будут только тактическими форпостами. Браво, Сварог! Это не я. Это ты вкладываешь свои советы в мою тупую башку.
 «Не юродствуй, не так ты и туп», – прошелестело в голове.
 «Извините, мастер»
 «Пустое. Думай дальше».
 Ладно, через конфессию внедряемся в любую молодежную протестную бузу. Это уже дело техники.
 Ничего не забыл?
 Нет, забыл. Что, собственно, представляет собой подпроект Юры и Зигфрида? При всем уважении к ним, всего лишь довесок к массовому протестному движению. Что может этот довесок? Подтолкнуть ситуацию. Подтолкнуть, но не создать. Создавать будет объективная логика событий, господа либералы и их западные спонсоры.
 Однако, этот довесок может стать главным инструментом, чтобы насильственным методом не допустить перехвата власти некими «третьими» или «четвертыми» силами. Задача важная.
 Но все же, а если ситуация недостаточно раскачается? Или если эти самые «третьи» и «четвертые» будут довольно сильны? Нужна большая дубина. Какая?
 А какие бывают большие дубины? Ну, не стесняйся, ты же наедине со своими мыслями!
 Ядерная!
 Сможешь?
 С пятью миллионами евро и симпатией инженеров России, смогу!
 А применить сможешь?
 В голове снова возник июньский вечер и песочница в московском дворе. «Витя, это мой паровозик…». Лопата очерчивает четкий круг. На этот раз лениться не будем. Второй удар, третий, четвертый… Лезвие с каждым ударом погружается все глубже и глубже. Вы не успеете влепить мне нокаутирующую затрещину, суки! В конце концов, лопаточку поднимут другие.
 Благо есть кому.




 Глава 14. Мечта о небе


 «Еще утром я была зла на тебя, и хотела пожаловаться Сварогу. Но сейчас хочу попросить его разрешения приватизировать тебя в свою собственность. Ты за? Моя драгоценность».
 Прочитав эту смс-ку, Чугунов чуть не взвыл от злости на самого себя. Дурак, скотина, собака, тумба чугунная. В делах, заботах и успехах совсем не звонил ей и не писал смс-ок. Сколько? Да почти две недели. А она понемногу замолкла. Тактично не навязываясь.
 Боже, да она уже и верит как я! И только сегодня хотела жаловаться Сварогу. Да я бы на ее месте…Прости, родная. Да, именно так и надо написать.
 «Прости, родная. Замотался. Но скоро будем вместе. Подожди немного. Люблю, моя Аэлита!».
 Прошло совсем немного времени и мобильник запищал в ответ
 «Хочу быть куклой, голышкой и незаметно ночью лечь к тебе на руку и целовать, целовать. Я тебя люблю, чувствую, ощущаю, обожаю. Вижу наяву зацелованного, истерзанного мной, но безумно счастливого, самого лучшего во всей Вселенной мужчину. Я тебя люблю, мой идеал. Успеха».
 Он успел ответить более, чем кратко
 «Родная, родная, родная! Буду в эту среду».
 И помчался по делам. Благо, его «формула боя» уже начала разворачиваться вовсю. Радио в машине орало
 «Ты не ангел, но для меня, но для меня сошла ты с небес». Вот это кстати, подумал он. И вдруг призадумался. А ведь их любовь началась как раз тогда, когда нынешний проект начал смутно проглядываться в картине его судьбы. Его личной судьбы, теперь связанной с большой Судьбой. И она действительно посланница небес. Его талисман. И вообще Небо в этом проекте присутствует в каждом эпизоде.
 И прямо и косвенно.
 Василий Васильевич Локтионов появился на жизненном пути Петра Чугунова во время его выборной кампании в 129 округе. У Чугунова было много друзей и младших товарищей из студенческой и аспирантской среды. И эти молодые соратники умели своим острым молодым взглядом оценивать людей и постарше.
 Вот так по рекомендации нескольких молодых людей в команде Чугунова появился доцент политологии Локтионов. Мужчина около сорока лет. Он оказался грамотным умелым доверенным лицом и многим помог Чугунову в его отношениях с бюрократизированной выборной машиной.
 Чуть выше среднего роста, среднего телосложения, спокойный, немногословный, деловой и подтянутый. Надежный и, судя по всему, хороший человек, он, те не менее, ни чем особым не выделялся. Ни внешностью, ни манерами, ни блеском особой эрудиции. Единственной яркой чертой его внешности были большие чуть навыкате, выразительные голубые глаза. В которых иногда читалась беспричинная тоска и боль.
 Позже Чугунов узнал, что Василий был националистом со стажем. Участвовал в защите Белого дома в 1993 году. Позже в меру своих возможностей помогал активистам Русского движения из студенческой среды.
 Что-то толкнуло Чугунова постараться сблизиться с Василием. Впрочем, у него сложились великолепные отношения со всей командой, которая работала на него во время выборной кампании. Так что завязывание неких контактов с Локтионовым не выделялось особо из общей атмосферы его общения с соратниками в те дни.
 С началом деятельности Союза русских инженеров Чугунов привлек Василия к работе в аппарате этой организации. При всем блеске общества молодых русских технократов с националистическими убеждениями, найти среди них людей, способных к организационно-технической работе не столь легко. Так что Локтионов был настоящей находкой. Василий вновь зарекомендовал себя как надежный ответственный сотрудник, кроме того, полностью разделяющий взгляды Чугунова на перспективы страны и нации.
 И их общение стало еще более тесным. Но при этом Локтионов оставался все же несколько замкнутым. Единственное, что Чугунов узнал о нем нового, было его увлечение авиацией в молодости. Василий даже поначалу учился в МАИ. А потом в силу каких-то причин переквалифицировался в политологи.
 Да…, довольно резкая смена жизненной линии. Не совсем понятная. Гораздо более понятной стала другая странность Локтионова. Он оказался несколько болезненным человеком. Но мужская гордость заставляла его всячески скрывать свои недуги, связанные с некой травмой, полученной в молодости.
 Такая замкнутость в большей части случаев не способствует установлению полного доверия. Однако, начиная проект создания неоязыческой конфессии, Чугунов не нашел под рукой лучшего сотрудника, который мог бы взять на себя организационную и «штабную» работу.
 Как оказалось в дальнейшем, профессор не ошибся.
 Петр и Василий ехали в загородный дом Чугунова, чтобы обсудить с Юрой и Зигфридом, которые должны были подъехать попозже, план дальнейших действий.
 Выезжали днем. Чугунов был за рулем своей новой машины. Когда проехали немного, Василий спросил:
 – Петрович, а зачем надо куда-то ехать, чтобы поговорить? Что в офисе было нельзя? Или деятельность Союза русских инженеров не совместима со становлением неоязыческой конфессии?
 – Офис слушается. – Петр посвятил Василия почти во все, не упоминая только, откуда деньги, и как получено предупреждение.
 Василий надолго замолчал. В своей обычной манере, уйдя в себя. В конце концов, в данной роли он был подчиненным Петра, и если тот считал, что надо что-то сделать на выезде, то так тому и быть. Скорее всего, он поверил Чугунову, однако тому трудно было понять, как Василий отнесся к его словам.
 Долгая езда в машине невольно сближает людей. Тем более, когда дорога пустынна, а за окном идет мокрый снег с дождем. Вечерело. Чугунов включил фары. Василий достал из своей спортивной сумки бутылку пива.
 – Не возражаешь, Петрович, если я выпью.
 – Почему я должен возражать?
 – Ну, некоторым неприятно, когда они работают, а другие при этом расслабляются.
 – Я не испытываю таких чувств в отношении сотрудников и соратников.
 – Да, в отношении всех подчиненных ты слывешь удивительным либералом.
 Чугунов рассмеялся.
 – Знаешь, когда я служил в армии, то самой страшной угрозой для моих подчиненных была угроза: «Я с тобой больше дежурить не буду». В мою смену стояла очередь желающих дежурить со мной.
 – В это легко поверить.
 Они стали вспоминать выборную кампанию и все события, связанные с их знакомством год назад.
 – Да, лихо закрутились события, – сказал Чугунов.
 – Это ты их закрутил, Петрович, – заметил Василий.
 – Не я, Василич, не я. Судьба, Боги… Короче, нечто, что выше нас. А называть это можешь, как хочешь.
 Они поговорили о неоязыческом проекте. О новом облике русского национализма, связанного с массовым приходом в национальное движение молодых технарей.
 Разговор невольно свернул на тему национальной революции. Совсем стемнело. Они подъезжали к окраине городка, которую Чугунов называл «своей деревней».
 Неожиданно для Василия, Чугунов свернул с трассы.
 – Насколько я понимаю, поворачивать еще рановато.
 Чугунов однажды объяснял Локтионову, как до него добираться.
 – Знаешь, дружище, там впереди обычно стоят менты. Сейчас они мне по барабану. Но, знаешь, есть желание уже начинать приучать себя не расслабляться, а предчувствовать места возможных перехватов. Так что объедем-ка мы это место по проулкам.
 Василий рассмеялся.
 – Ну, ты и конспиратор.
 – Нет, не конспиратор. Я только учусь, – рассмеялся в ответ Чугунов.
 Дорога слегка поднималась в гору. Она шла вдоль стен старого монастыря, который оставался справа. Слева были старые дома, предназначенные под снос с заросшими деревьями и густыми кустарниками заброшенными дворами. Одинокий фонарь у монастырской калитки едва освещал местность.
 В свете фар мелькнула канава, пересекающая дорогу. Было не видно, это небольшая выемка, или приличная яма. Чугунов затормозил, и, не выключая мотора и фар, вышел осмотреть препятствие.
 Почти автоматически он взял саперную лопатку, которую всегда возил с собой.
 Он не успел сделать и двух шагов, когда услышал сзади:
 – Эй, мужик, часиками и мобильничком не поделишься. А может у тебя и денежки лишние есть?
 Чугунов был в темно-серых брюках, черных демисезонных сапогах, черной кожаной куртке и темно-серой шапке. Машина тоже была темного цвета. На этом фоне была совершенно не видна саперная лопата в его руках, ручка которой тоже была темной.
 Не говоря не слова, Чугунов сделал шаг навстречу смутно видневшейся фигуре, надвигавшегося на него человека.
 Когда-то он участвовал в одном исследовательском проекте вместе с антропологами и биомеханиками. Ему очень понравился шутливый афоризм, обоснованный, тем не менее, вполне академично: «Удар сверху вниз сделал обезьяну человекообразной, удар снизу, сделал из нее человека».
 Впрочем, до сей поры большинство людей опасается именно удара сверху. Полагают, что наибольшая угроза исходить от замахивающегося чем-то противника. Человека с опущенными руками опасаются гораздо меньше.
 Чугунов сблизился с любителем чужих часов, мобильников и денег и ударил его острой лопаткой, как неким холодным оружием, снизу вверх, целя в левую глазницу. Удар был совершенно неожиданным. Лопатка немного порезала веко и рассекла бровь. Кровь хлынула из рассеченной брови, заливая глаза нападавшему.
 От крови, потери ориентировки и боли, нападавший отшатнулся. И на миг потерял Чугунова из виду. Между тем, лопатка пройдя по векам и бровям продолжала свой путь вверх. И теперь Чугунов стоял с поднятым над головой своего противника орудием. Он немного повернул лопатку, и косо ударил нападавшего по переносице.
 Вообще-то таким ударом можно было и убить. Но Чугунов об этом не особо задумывался. Тем более, что «Убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать – святое дело».
 Все это заняло несколько секунд. Любитель чужого личного имущества, шатаясь и зажимая лицо, пятился назад, не думая уже ни о чем, кроме своей боли и крови.
 – У, с-с-су-ука! Из-за его спины к Чугунову бросился еще один. В тусклом неверном свете, Чугунов заметил нож в его руке. Но лопатка была снова поднята. Как шашкой рубанул он ей по руке с ножом.
 Короткий вскрик, стук упавшего ножа о камень.
 Чугунов резко ударил нападавшего ногой куда-то в район его колен. И тот рухнул на землю. Чугунов уже хотел окончательно добить его ударом ноги по горлу, но ограничился тем, что ударил лежащего по пальцам руки. Теперь тот был не опасен.
 Сзади послышался какой-то шорох, возня, звон разбитой бутылки и звук каких-то повторяющихся движений.
 Чугунов резко обернулся и все понял. Третий налетчик хотел напасть на него сзади. Но в горячке не заметил, как на него самого сзади напал Василий. Локтионов ударил нападавшего бутылкой по затылку. Тот не потерял сознание. Наверное, его спасла вязаная шапка. Но удар все же был крепким. И теперь он стоял на коленях, пытаясь подняться и обхватив голову руками. А Василий в порыве безумной ярости бил его по этим рукам острым бутылочным горлышком. Вернее не бил, а вполне серьезно хотел перерезать ему горло или повредить глаз бутылочной «розочкой».
 Третий налетчик был совершенно деморализован и только прикрывал окровавленными руками голову.
 Чугунов подскочил к дерущимся. Одним ударом он послал противника Василия в нокаут. А потом стал оттаскивать самого Василия от лежащего. Ибо Локтионов все пытался размозжить ему ногой лицо.
 – Все, все, Вася. Они уже нам не опасны. Заканчивай.
 Он никогда не видел Василия таким бешенным. Тот с трудом приходил в себя. А потом, несколько ссутулившись, пошел и сел в машину.
 Налетчики, отползали в кусты, обрамлявшие заброшенный двор с поваленным забором.
 Чугунов с удовлетворением убедился, что все они хоть как-то шевелятся. Значит, живы. Ему, разумеется, не было жаль этих человекообразных. Однако и лишние хлопоты, которые могли последовать, если бы кто-нибудь из них вздумал подохнуть, были ему не нужны.
 Он посмотрел на лежащую впереди канаву, и убедился, что она неглубока. Сел за руль и медленно тронулся дальше по проулкам городской окраины.
 Василий сидел неподвижно. Его большие голубые глаза казалось светились каким-то потусторонним огнем. Чтобы прервать тягостное молчание, Чугунов сказал:
 –Ну, ты даешь, доцент!
 Василий вдруг истерически рассмеялся.
 – Ты еще больше даешь, профессор!
 – Ну, и компашка у нас с тобой. Не поймешь, кто есть кто!
 Василий продолжал нервно смеяться. Потом достал еще одну бутылку пива и вдруг заговорил, развернув перед Петром картину всей своей жизни. Он продолжал говорить всю оставшуюся недолгую дорогу до дома Чугунова. Говорил, автоматически помогая Петру разгружать машину, а потом на кухне за поздним ужином. Который на этот раз, очевидно, не мог не сопровождаться изрядными порциями коньяка и водки.
 Чугунов молча внимательно слушал, вставляя редкие реплики касающиеся исключительно текущих дел. Типа разгрузки машины и расстановки посуды.
 Василий родился в небольшом поселке ближнего Подмосковья. Отец его был техником на железной дороге, мать медсестрой. Не далеко от их поселка находился небольшой аэродром. И все мальчишки поселка не избежали увлечения небом.
 Но Василий не увлекался небом, он им бредил. И эта страстная мечта о небе была единственной отличительной чертой, в общем-то, ничем иным не примечательного, крупноватого, несколько флегматичного мальчика.
 В детстве он прочитал все книги о самолетах и летчиках, которые ему только удавалось достать. Запоем читал он также и все научно-популярные книги про авиацию. Он неплохо учился и очевидно мог стать хорошим авиационным инженером. Однако в своих мечтах он мыслил себя только летчиком.
 Шло последнее десятилетие Советского Союза. Скепсис и отторжение казенного и милитаристского уже проникал в массовое сознание. И конкурсы в летные училища были уже не такими, как пять, а тем более, десять лет, назад.
 И все же в училище Василий не прошел. Подвело здоровье. У него оказались проблемы с вестибулярным аппаратом и зрением. Проблемы, в общем небольшие. Но в советской империи была традиция брать на определенные работы только стопроцентно здоровых людей. Благо их было еще достаточно.
 Это в Японии даже летчики-испытатели могут иметь зрение плюс или минус четыре. Умеют в стране Восходящего солнца работать с любыми людьми, умом, упорством и трудом компенсируя то, что недодала природа. А в совке привыкли использовать только ресурсы отличного качества. В том числе людские. Нимало не заботясь о возобновлении этих ресурсов. Впрочем, не только в совке. Это исконная российская черта. Как говорил сподвижник Петра Великого Меншиков после разгрома под Нарвой: «Не кручинься государь, бабы еще нарожают».
 Впрочем, Василий тогда об этих проблемах не задумывался. Он твердо знал, путь в небо он отыщет. Хороший старательный парень поступил в МАИ. Но он все равно искал возможности быть не инженером, а летчиком. Стал прыгать с парашютом. Занимался разными видами спорта и пытался исправить те физические недостатки, которыми его наделила природа. Он фанатично тренировал свой вестибулярный аппарат, занимаясь гимнастикой и акробатикой. Пробовал различные методики аутотренинга, улучшающие зрение.
 И в итоге у него стало что-то получаться. Во всяком случае, медицинские комиссии в аэроклубе отмечали заметные улучшения соответствующих показателей его здоровья. Настоящий прорыв наступил, когда Василию повезло, и он вошел в группу добровольцев, на которых испытывали различные методики из области космической медицины в Институте медико-биологических проблем. Для большинства эти опыты не приносили ничего, кроме весьма нелишних для любого студента денег. Кому-то не везло. И он оставлял в лабораториях МБП часть своего здоровья. Ну, а кому-то везло. И он первым пользовался результатами прорывных медицинских технологий.
 Боги любят фанатиков идеи. И Василий оказался в числе тех, кому повезло. Он уже не сомневался, что скорее рано, чем поздно сядет за штурвал самолета. А годы, проведенные в МАИ, отнюдь не пропадут даром. Летчик с полноценным инженерным дипломом был бы весьма ценным кадром, что в военной, что в гражданской авиации.
 Этого чувства победы над собственной природой не понять никому, кто его никогда не испытывал. Как много труда стоит преодолеть себя. Сколько пота, сколько невидимых миру злых слез проливает такой человек. Как трудно складывать гору из песчинок. Но именно такие люди только и достойны называться людьми. Как прекрасно сказал Киплинг



   И если будешь мерить расстоянье
   Секундами, пускаясь в дальний бег,
   Земля твое, мой мальчик, достоянье.
   И, более того, ты человек!



 Но тем слаще победа, когда совершив, то, что другие считали невозможным, ты можешь сказать: «Я сделал это!».
 Он успешно окончил четвертый курс. Лето пролетало быстро и незаметно. Он возвращался домой после очередных прыжков. На темной улице их поселка, ставшего к тому времени окраиной Москвы, к нему подошли четверо и попросили закурить. Он не курил. Да им и не нужны были сигареты. Им нужен был предлог, для того чтобы напасть и избить одинокого прохожего. Впрочем, ситуация, можно сказать стандартная, в России.
 Василий к тому времени был довольно развитым физически парнем и не отступил перед хамами. Завязалась неравная драка. Его ударили сзади по голове тяжелым предметом. А потом долго пинали ногами уже упавшего.
 Он остался жив, но почти оглох на одно ухо. Стал гораздо хуже видеть. У него стало скакать давление, и начали донимать сильнейшие головокружения.
 О небе надо было забыть. Результаты долгих лет упорного труда и борьбы пропали даром.
 В этой ситуации дальнейшая учеба в МАИ, где все напоминало о небе, казалась невыносимой. Он ушел из института. К счастью, его не взяли в армию по состоянию здоровья. В противном случае он потерял бы его там окончательно.
 Год он болтался без дела. А потом пошел в один из инженерно-экономических институтов. Ему было наплевать, на кого учиться. И экономику он выбрал совершенно случайно.
 Потеря неба была главным несчастьем в его судьбе. И поначалу он совершенно равнодушно отнесся к фарсу расследования хулиганского нападения на него. Хотя этот фарс тоже был отдельным ударом по его чести, достоинству, и даже интересам.
 Дело в том, что один из нападавших оказался племянником местного милицейского начальника. И на Василия и его родителей дознаватели оказывали давление с целью заставить их забрать свои заявления в правоохранительные органы обратно. Что они и сделали, сочтя, что месть налетчикам ничем не поможет Василию.
 Они ошибались, ибо для Локтионова было бы совсем не лишним получить с тех, кто его искалечил, хотя бы денежную компенсацию. Ибо лечение, формально якобы бесплатное, стоило довольно больших денег.
 Но помимо этой «упущенной выгоды» как горько шутил потом Василий, осталась незаживающая рана в душе. И эта рана начинала саднить, когда он случайно видел наглых безнаказанных налетчиков на улицах их микрорайона.
 С тех пор Василий возненавидел милицию, да и вообще всю советскую систему. Эта ненависть начала обретать под собой не только эмоциональную, но и мировоззренческую базу, по мере того, как Василий познавал экономическую теорию.
 Уже вовсю шла перестройка, и Василий включился в борьбу «демократов» с коммунистическим режимом. К тому времени он закончил институт и был замечен. И как человек с драматичной судьбой, и как добросовестный специалист, и как непримиримый «демократ». К тому же из совсем простой семьи. Русский. Такие фигуры тогда были нужны тем, кто валил старый режим. Ибо эти фигуры прикрывали грязных деляг, которым совок надоел совсем не потому, почему он надоел большинству простых людей.
 Василию помогли переквалифицироваться, и он получил редкую тогда специальность политолога. Он был избран в Моссовет. Начал печататься в газетах. Жизнь получила какой-то смысл. Начало улучшаться здоровье.
 В это время Василий женился по любви. Что тоже прибавило ему оптимизма. Стремительно менялась жизнь. И снова начал брезжить свет в конце тоннеля. Василий обдумывал пока лишь гипотетические планы вновь обрести небо.
 В самом деле, он теперь неплохо зарабатывал. Можно было сначала попытаться поправить здоровье в частной клинике. А затем подняться в небо в частном аэроклубе, где не спрашивают лишних справок.
 Правда, в 1990 году еще не было ни частных клиник, ни частных аэроклубов, но предположить их появление мог уже любой дальновидный человек.
 Но после 1991 года нужда в таких, как Василий, для победивших «демократов» отпала. Они были у власти, и не нуждались ни в каких декорациях. В том числе и в виде «простых русских людей, принявших демократию и свободу сердцем».
 Курьезно, но многие не замечают того факта, что лидеры сопротивления начала 1990-х вышли не из бывших, потерявших все, коммунистов, а из демократов 1980-х. Достаточно напомнить, что Константинов, Астафьев, Павлов, Бабурин стали известными политиками на волне перестройки, борясь с коммунистической номенклатурой. Коммунисты же в своем подавляющем большинстве, наоборот, злорадствовали неудачам новой оппозиции. И, в частности, призвали народ «воздержаться» от защиты Белого дома в 1993 году.
 Среди тех, кто не принял формирующуюся якобы «новую» действительность, приходу которой он сам ранее содействовал, был и Локтионов. Являясь уже заметной фигурой в политике на своем уровне, он стал бороться в соответствие со своими возможностями.
 Его оппозиционность в то время не могла не привести его в ряды русских националистов. Ибо под национальными лозунгами собрались тогда наиболее последовательные противники формирующегося воровского режима первого президента освободившейся от остатков ума и совести Россиянии.
 Локтионов защищал Белый дом в 1993 году. Да и потом оставался в рядах активных борцов с режимом.
 Но на одном из сборищ оппозиции он увидел в президиуме милицейского дядю одного из тех, кто напал на него в тот роковой летний вечер. Что характерно этот деятель, успевший стать генералом, клял с трибуны режим, но, судя по всему, был на службе этому режиму и неплохо преуспевал.
 После этого Локтионов перестал участвовать в политической жизни как активист. Как человек, и как профессионал, он понял, что политики в стране нет. Есть фарс, который с годами будет становиться все более наглым. Однако это понимание не разочаровало, а только обозлило его. И даже отчасти помогло обрести свое место в новой реальности. Его реноме позволяло ему слыть независимым экспертом-политологом. А его едкий цинизм был необходим для успехов в грязных политических играх.
 Он включился в обслуживание выборов различных уровней. И участвуя в нескольких командах, обеспечивших победу на губернаторских выборах в ряде регионов, заработал неплохую сумму денег.
 Эти деньги он потратил так, как и планировал. На дорогостоящее лечение, завершившееся значительным успехом. И на занятие в аэроклубе. Он наконец-то сел за штурвал самолета.
 Жена была не в восторге от такого поведения Локтионова и развелась с ним, забрав с собой дочь. Но он особенно не переживал по этому поводу. Ибо обрел небо.
 И выписывая аккуратные, не очень рискованные, он все же опасался за свои физические возможности, виражи в московском небе, он думал, что все-таки реализовал мечту своей юности. Правда, не так как хотелось. Но все-таки.
 Однако приход к власти второго президента Россиянии отнял у Локтионова даже этот призрачный и паллиативный успех его незадавшейся жизни. В мафиозно-бюрократической стране не нужны политтехнологи.
 И у него не оставалось теперь ничего, кроме неутоленной жажды мести всем, кто так несправедливо и подло неоднократно корежил его жизнь.
 Именно в этот период Богам было угодно, чтобы Локтионов и Чугунов встретились.
 – За победу! – поднял стопку Василий. Его лицо раскраснелось и голубые глаза на этом болезненно-красном лице были особенно яркими.
 – За победу! – чокнулся с ним Петр.
 – Я благодарен тебе, Петрович за счастье сегодняшнего боя. Ты понимаешь, что я как будто мстил тем ублюдкам из моей юности. Я как будто помолодел и даже окончательно выздоровел.
 Он действительно выглядел весьма неплохо. А с учетом того, сколько они выпили, вообще великолепно. Обычно сдержанный, он говорил и вел себя чуть ли не экзальтированно.
 – Да, ты бы убил своего клиента. Все дело шло к тому.
 – Я и хотел убить его! Не скрою.
 – Понимаю тебя. Но это было бы несвоевременно. Да они и так получили неплохо.
 – Мало, Петрович, мало! – почти заорал Василий.
 – Тараканов не давят поодиночке, дружище. Впрочем, об этом потом. Скажи мне лучше, как ты, грамотный политолог и идеолог, соединяешь в своей душе такую острую жажду мести с русскими национальными традициями? Ведь мстительность вроде не входит в число наших национальных черт?
 – К чему эти дешевые подначки, Петрович? Ты прекрасно знаешь, как все это соотносится. Или хочешь, чтобы я сам сформулировал символ нашей веры?
 – Не скрою, Василич, хочу. Потому что после сегодняшних событий и твоих рассказов я отвожу тебе очень большую роль в нашем проекте. До сих пор ты был лишь добросовестным штабным работником, в целом одобряющим идеологию работодателя. Кстати, тебя не шокирует такая постановка вопроса?
 – Нет, не шокирует.
 – Тогда продолжим. Так вот, теперь ты становишься одним из основных исполнителей проекта. Поэтому я жду твою личную формулировку нашего символа веры.
 – Именем Святого Огабера посвящаю тебя в рыцари…
 Василий очевидно ерничал
 – Бери выше. В командоры, в командоры, а не в рыцари, – в тон ему, смеясь, уточнил Петр. И продолжал:
 – То, что символ веры будет произнесен в состоянии опьянения и после такого стресса, делает его формулировку максимально искренней. Согласен?
 – Да, за исключением одного момента. Несмотря на выпитое, мы с тобой ни в одном глазу. Только стали красными, как раки.
 – Ладно, поправка принимается.
 Василий громко захохотал. Они все же были изрядно пьяны. Просто мастерство не пропьешь. И профессор с доцентом хоть и говорили уже несколько заплетаясь языком, но фразы строили грамотно.
 – Знаешь, Петрович, скольких людей мы сегодня спасли? – спросил Василий.
 – По-моему спасли мы только себя, покалечив при этом троих, – ответил Чугунов.
 – Ошибаешься! – громко с нажимом сказал Василий и размашисто помахал пальцем. – Мы спасли как минимум человек десять. Это те, кого покалеченные нами уроды уже не изобьют, не ограбят, не унизят, не покалечат в ближайшие недели. Эх, если бы кто тех моих врагов тогда искалечил за час до встречи со мной, может был бы я сейчас летчиком-испытателем…
 Лицо его исказила горестная гримаса. Он налил себе и не произнеся тоста молча опрокинул стопку.
 – Будешь еще.
 – Летчиком-любителем конечно буду. Испытателем наверняка нет. Впрочем, мы отвлеклись. Так вот, если бы все вели себя как мы, таких уродов, как эти любители нападать скопом на одного…
 – Двоих.
 – Меня они не заметили. Так что на одного. Так вот, таких уродов на Руси не было бы вообще. Вымерли бы. Но «мне отмщение и аз воздам», – так сказал этот педераст Иисус.
 – По-моему это сказал его божественный папаша.
 – Неважно. Важно, что через учение этого гомика данное правило вбито в русское сознание. Вот и развелось у нас черт знает сколько уродов. А русский народ никак не может с ними справиться. Ибо не мстит. Не мстит личным обидчикам, не мстит бездарным властям, не мстит тем, кто его обманывает и обирает.
 Что ты думаешь, это личное дело «прощающего»? Нет! Это преступление перед теми, кто станет следующей жертвой! И число этих жертв множится и множится. Жертв бандитов, жертв ментов, жертв властей, жертв обманщиков.
 А первопричина всему одна – не мстим. Даже когда можем. И это не русская черта. Вспомни, в Киевской Руси самым распространенным именем был Мстислав. Славящий месть! Вот это русское имя. А потом, когда приняли это семитское христианство сплошные…
 – Василии, да Петры…
 – Не ерничай, Петрович. Мы еще завоюем себе право на арийские имена. Но, что еще важно. Мстить надо в личном плане, не прибегая к помощи других, кому тоже надо мстить, но по другим причинам.
 – Не понял. Поясни.
 – Понял, ты все понял. Просто подначиваешь меня. Что ж, изволь. Нельзя надеяться, что тем уродам, которых мы сегодня поучили хорошим манерам, отомстят, например, менты. Ментам самим надо мстить и мстить. Ну и так далее. Нельзя мыть пол водой из сточной ямы. Эту воду саму надо откачивать и выливать на сторону.
 А что касается конкретно преступников и правоохранителей, то мы ведь никому не делегируем мытье рук перед едой, не отдаем право первой ночи со своей невестой. Не должны мы никому отдавать и право мести. Право и обязанность.
 Но для этого мы должны обрести новую веру. В тех Богов, которые не мешают мстить. Поэтому наш проект восстановления веры в наших Богов это проект, который необходим Руси. И, кто бы эту идею ни выдвинул, это и мой личный проект. Потому, что у меня ничего не осталось в жизни, кроме мести.
 Доволен моим символом веры?
 – Вполне. Но, молитвами ничего не добьешься. Наши Боги не любят тех, кто расшибает в молитвах лоб. Любят тех, кто действует.
 – А наши монастыри и будут не молельнями, а базами для проекта действия. Просто легализуем мы эти базы как монастыри. Знаешь, видимо не все у нас в команде все знают. И это правильно. Но некоторые обмолвки позволяют составить впечатление о наших планах.
 – Это плохо. Обмолвок надо меньше.
 – Согласен, но не об этом сейчас разговор. Мне очень понравилась идея Зигфрида о летучем отряде возмездия. Так вот, этот отряд действительно должен быть летучим.
 – Поясни.
 – Сейчас при наличии денег можно соорудить несколько сверхлегких самолетиков. Нечто среднее между самолетом и дельтопланом. Так вот, этот отряд должен летать на таких самолетах.
 – Как ты это все мыслишь? Какова дальность полета? Где аэродромы, места базирования и т.д.
 – Садиться такой самолетик может на любом поле. Зимой на лыжах. Взлетать, соответственно, тоже в любом месте. Места базирования в окрестностях наших монастырей. А отряд пусть будет человек в десять на первое время. Таким образом, прилетел, отомстил, улетел. Километров за двести, триста. Такая дальность полета. А там, снова взлетел и…
 – Приземлился для отдыха и приведения себя в порядок на Украине. На одной из наших баз.
 – Отлично! Вот такой отряд Небесных мстителей.
 – Но их надо подготовить. Ведь они должны и летать уметь и… осуществлять месть. А это специфические навыки. И то, и другое. А времени у нас обрез.
 – Сколько?
 – Месяца два-три. Максимум четыре.
 – Вот и надо тех, кто… умеет мстить, учить летать. А тех, кто умеет летать учить мстить. Я понятно излагаю?
 – Вполне. Что ж, это мы сейчас и обсудим с Юрой и Зигфридом. Кстати, вот и они.
 За окном послышалось урчание нового микроавтобуса Юры Булаева. Он обожал именно этот класс автомобилей.




 Глава 15. Грязь и огонь


 – А вот и мы, – Зигфрид излучал уверенность и оптимизм. – Чего такие смурные?
 – И к тому же уже изрядно пьяненькие. Нас не могли дождаться? – со своим всегдашним легким смешком спросил Юра.
 – Нажрешься тут. – И Петр кратко пересказал их приключение.
 Юра слушал внимательно.
 – Вряд ли это провокация. Но твое решение поехать задворками это дилетантизм. Какая-то игра «Зарница» ей Богу. Профессор, не надо делать того, что не умеешь. Сто раз тебе говорил.
 – Ты не прав Юра, – заметил Василий. – Петрович отделал их совершенно профессионально.
 – Все равно. Это просто пионерия какая-то. Вы что перед девочками хотите повыпендриваться?
 – Кстати, а где девочки? – озабоченно воскликнул Зигфрид.
 – Мы сюда на блядки приехали, или серьезно поговорить? – взвился Юра.
 – Ребята, не спорьте. Мы в духе цивилизованного мира, и поговорить и расслабиться. Но…
 Петр вдруг вспомнил, что сегодня среда. Боже, уже глухая ночь, а он так и не позвонил Тигрясику. Ведь он обещал приехать в среду. Он вынул мобильник. Так и есть, три сообщения.
 «Не приехал и даже не написал, что любишь. Чучундра чугунная. Разлюблю».
 «Привет. Извини за этот каприз, но я жива этим. Мой чугунок, я съем тебя при встрече без термообработки. Своими поцелуями я задушу тебя».
 «Мой наркотик, мой лучик надежды. Ты мне необходим, как капелька росы в замкнутом пространстве. Я тебя боготворю, мой рыцарь. Люблю. Целую каждую клеточку твоего тела. Все твои родимые и родные пятна».
 – Извините, мужики. – Он набрал ее домашний номер.
 – Тигрясик?
 – Ччундра чугунная, ты знаешь, сколько сейчас времени?
 – Кажется полпервого ночи. Но я не мог ни позвонить раньше, ни послать смс-ку. И он рассказал о событиях этого вечера.
 – Ну, ты даешь, профессор. Но я тебя обожаю. Откуда ты только такой свалился на меня?
 – Тигрясик, ну извини дурака.
 – Ладно, простила уже. Неужели не понял?
 – Да я ничего не понимаю в женщинах. Я же тумба чугунная.
 – Это точно.
 – Эй, хватит любовного трепа, – сказал Юра.
 – Спроси, кстати, как там насчет Зои и Марины на завтра, – добавил Зигфрид.
 – Тигрясик, партайнгеноссен копытами роют искрящийся снег. Свяжемся завтра. Кстати, как насчет того, чтобы оттянуться в бане завтра?
 – Ты насчет Зои с Мариной?
 – Ну, у нас тут еще один товарищ.
 – Нахал вы профессор. Но что же с вами поделать. Но завтра не получится. Давайте, оставайтесь на выходные. А то вы такие деловые, что зло берет.
 – Останемся. Ну, спокойной ночи.
 – Спокойной ночи, искатели приключений.
 Положив трубку, Чугунов сказал, обращаясь ко всем сразу.
 – Ладно, господа. Сегодня спать. Завтра поговорим по делу. Расслабон и безобразия в пятницу и субботу. В воскресенье возвращаемся.
 – Принято, – сказал Юра.
 И они разошлись по комнатам.
 Российский президент смотрел на своих соратников исподлобья с выражением обиженного подростка. Слушая министра обороны, он раздражался все больше и больше. Между тем министр с всегдашней своей обаятельной полуулыбкой продолжал излагать планы отмены отсрочек от действительной службы, предоставляемых студентам. Он уже заканчивал доклад и излагал некоторые частности. Президенту очень хотелось его перебить. Но он сдерживался, все больше становясь похожим на обиженного подростка.
 «Все шишки на меня, – думал президент. – Они сами чуть что останутся в стороне. Получится как с Украиной, где меня развели, как лоха. В чем-то они правы. Но надо же немного думать о последствиях. А может они и не хотят думать о последствиях? Может они просто хотят меня подставить, а потом… Потом куда кривая вывезет. Или пойдут на «патриотический переворот», или наоборот сдадут каким-нибудь «оранжевым». Но в любом случае отвечать мне. А вот возможные дивиденды они захапают сами».
 – Я не вижу в вашем докладе одной детали. – Президент с трудом сдержался, дожидаясь окончания речи министра.
 – Какой?
 – Отмена отсрочек была заявлена одновременно с сокращением срока службы. Где в новом законопроекте это обещанное сокращение?
 – Мы готовимся внести его отдельно… Несколько позже.
 – Не валяйте дурака! – возвысил голос президент. – И так общество накалено этими новациями. – Хотите замотать и заболтать сокращение сроков службы? И получить новую массу призывников все так же на два года?
 Почему в ФРГ служат девять месяцев, а вам не хватает двух лет?
 Министр готов был ответить про себя этому, строящему из себя наивного, коллеге, что в ФРГ служат, а в России являются государственными рабами. И генералы хотят этих рабов все больше. Впрочем, не только генералы. А «войска», существующие аж в четырнадцати министерствах? Где еще в мире существует такое вот узаконенное рабство?
 Но что этот, играющий в наивность, «обиженный подросток» готов дать по рукам рабовладельцам? Нет, кишка тонка. Вот и выставляет его крайним. Нет уж, пусть крайним будет он сам. Залез на самый верх, пусть теперь и оплачивает свое место в партере за свой счет.
 – У нашей страны имеется определенная специфика…
 – Вы не в прямом эфире. Давайте поконкретнее и пооткровенее.
 Чекистская подства, – подумал министр. Что этот майор думает подловить его, бывшего генерала? Не выйдет. Говорят, в Израиле в зале, куда собираются прибывшие чартерными рейсами из России висит огромный плакат «Не выпендривайтесь. Здесь все евреи». Перед этим президентиком впору вывесить плакат «Не выпендривайся. Здесь все бывшие чекисты».
 – Хорошо, мы внесем соответствующие поправки.
 – Да, внесите. И не забудьте. А то, знаете ли, у нас часто исчезают из текста законопректов целые абзацы, согласованные ранее. Так что не надо потом все валить на рассеянных клерков.
 Министр обозлился. Теперь придется объясняться со всей сворой этих генералов, у которых он вроде бы уже начал завоевывать позицию пахана. Ладно, подпортим настроение и этому самодовольному «лидеру».
 – Должен напомнить, что проблема не исчерпывается снижением срока службы. Тотальная отмена отсрочек все равно вызовет негативную реакцию в обществе. Причем недовольство не может не коснуться и элитных кругов. Сыновья есть у многих.
 «Не то, что у тебя, бракодел» – подумал про себя министр.
 – Так продумайте все с учетом этих деталей. Оставьте формально отсрочки некоторым. Вводите их отмену постепенно. Что мне все надо объяснять?! Вот полюбуйтесь!
 Президент выхватил из тощей стопки бумаг, лежащих перед ним, листовку.
 ЕСЛИ ОНИ ЗАГОНЯТ НАС В АРМИЮ, ПОВЕРНЕМ ОРУЖИЕ ПРОТИВ НИХ ПРИ ПЕРВОЙ ВОЗМОЖНОСТИ! СОЮЗ СВОБОДНЫХ СТУДЕНТОВ
 – Это уже уголовное преступление. Надо найти зачинщиков и примерно наказать, – сказал глава МВД.
 Характерно, что глава ФСБ промолчал.
 – Вот и ищите! Хотя никакого такого союза нет. Это инициатива других организаций. Но нельзя злить народ до бесконечности.
 «Уже готов сдать игру, гнида», – злобно подумал глава ФСБ. «Думает, что уцелеет. Хотя ему действительно все равно. Предложат хорошее будущее в качестве зажиточного частного лица, и он плюнет на всех нас. Будет заниматься спортом, купаться и загорать. А также снимать девочек. Он явно не доиграл в эти игры в молодости. Во всяком случае, так говорят мои психологи. Да, а вот для нас то ситуация будет похуже. Надо все же срочно уточнить, кто еще готов сдать игру. Наверняка все эти экономисты-финансисты. Они у Запада не на крючке, а на огромном якоре, если так можно сказать. Но и наши коллеги далеко не ангелы. Дайте гарантии и бабки и отца родного сдадут».
 Он вспомнил скандал с расследованием самого громкого теракта последних лет – захват заложников в школе одного кавказского города. Тогда милиционер пропустил в город машину с бандитами за тысячу рублей! Тысячу рублей! Но что этот жалкий сержант. Сколько еще народу получило тогда деньги от террористов и тайно содействовало им?! Это знает только Бог. Ну, и отчасти он, глава ФСБ. Знает, но не скажет никому. Это его личный капитал.
 – О чем задумались, Виктор Павлович? – вывел его из задумчивости раздраженный голос президента. – Вроде бы обсуждаем вопросы, находящиеся в компетенции вашего ведомства.
 – Задумался как раз над этими вопросами. Тут нельзя рубить сплеча. Слишком много сил и группировок играют сейчас против России. Необходимо во всем этом тщательно разобраться и не наделать ошибок.
 – Так разбирайтесь, разбирайтесь! А разобравшись доложите. И не надо общих фраз. А то, когда дело касается чьих-то конкретных интересов. Ведомственных интересов, – поправился он, чтобы не звучало так вызывающе, – так все оказывается проработанным и подготовленным. А когда дело доходит до выполнения своих должностных обязанностей, так одни общие слова. Работать надо тщательнее и ответственнее. Именно так. Тщательнее и ответственнее.
 Заседание окончено. Все свободны.
 Расходясь, многие подумали, что последняя реплика главы государства наилучшим образом характеризует его собственный тезис об общих словах.
 Вольготно раскинувшись в салоне служебного Мерседеса, министр обороны предавался невеселым размышлениям. Конечно, дураку ясно, что президент сдал игру. Он готов пойти вслед за своим грузинским и украинским коллегами. Те неплохо устроились. Да, они то неплохо устроились, а вот их силовики как-то странно стреляются. В два выстрела. Это же надо считать всех такими дураками, готовых поверить в «самоубийство» с контрольным выстрелом! Разумеется, их убирают. Как убирали финансистов КПСС в 1991 году.
 Так что же, этот ловкий крысенок будет кататься на горных лыжах, а они, его верные нукеры, лежать в могилах?! Не выйдет, дорогой ты наш. Думаешь, умнее всех? Может напомнить тебе, как ты сдавал интеллектуальный тест в разведшколе, и набрал только 17 из 40? У меня было, между прочим 29, подумал министр. И некстати вспомнил, что максимум 37 из 40 за всю историю школы набрал лишь один слушатель. Который сразу же перебежал в ЦРУ. Да, умные люди посылают эту страну к чертовой матери. Наверное, нынешний хозяин Кремля просто готов повторить удачный опыт того интеллектуала. Правда, на другом уровне. Но это не меняет дела.
 Но что делать в такой ситуации? Либо бежать впереди паровоза. Либо, когда они раскачают ситуацию, пойти на опережающий контрпереворот. А смогут ли они, взяв власть и поссорившись со всем миром, снова стать сверхдержавой? Или проиграют, но еще более провально и оглушительно, чем в случае простой сдачи власти оранжевым? Не повторят ли они в этом случае опыт ГКЧП?
 Это надо решать индивидуально. Каждому свое. В конце концов, он не жандарм и не полицай. Его в Международный трибунал тащить не за что. Он соотечественников не взрывал, инсценируя террористические акты.
 Так что ему надо просто быть осторожнее и дипломатичнее.
 И не подставляться. В конце концов, предлогов для оранжевой революции может быть по большому счету только два. Это или студенческие выступления по поводу отмены отсрочек от призыва. Или социальные волнения. Надо, чтобы это были социальные волнения. Чтобы он не был причастен к событиям, которые станут началом оранжевой революции. Это полезно при любом развитии ситуации.
 Итак, что для этого надо сделать? Во-первых, не оппонировать по социальным вопросам министрам экономического блока, а наоборот поддерживать их. Более того, по мере возможности провоцировать на более смелое воплощение их людоедских «реформ». Тонко дать понять главам Минэкономики и Министерства финансов, что не все силовики-патриоты против них. Вот он, например, за, но не афиширует это по тактическим причинам.
 Тогда эти «реформаторы» вообще с цепи сорвутся. Во-вторых, когда они в своем раже наломают дров, организовать, используя старее связи, выступления масс. Как их организовали силовики-патриоты в январе 2005. Когда никто не мог найти «зачинщиков» и «организаторов». Ха-ха! Организаторы тогда «искали» сами себя.
 Нет, это не страна, а дурдом.
 Но если таким способом оранжевая революция состоится раньше времени? А он что, нанялся подыгрывать этим «оранжевым»? Вот пусть и посуетятся. Аванс взяли, пусть отрабатывают.
 Главное, что он будет при этом в стороне. И будет чистым.
 Кто бы ни победил.
 – Ладно, господа экстремисты и экстремалы, – сказал Юра Булаев, выслушав идею с летучим отрядом. – Мне кажется, все это слишком экзотично. Хотя, кто платит деньги, тот и заказывает музыку. А платишь ты, Петрович. Играйтесь. А я пока буду вас по мере сил прикрывать. Кстати, надо бы снова проверить твою фазенду на предмет жучков.
 Юра имел в виду то, что первый раз загородные владения Чугунова проверяли месяц назад и ничего не нашли.
 – Здесь вообще трудно за нами подглядывать и нас подслушивать. Деревня, чистое поле да речка. Каждый незнакомец на виду, – заметил Петр.
 – Береженного Бог бережет, – ответил Юра.
 – Ладно, Алексеич, – подал голос Зигфрид, – все же все не так мрачно. Получается же у нас с лагерем на Украине. Получится и тут.
 Чугунов прервал их дискуссию.
 – Ребята, – сказал он, – я не авантюрист в душе…
 – В этом мы убеждаемся все чаще и чаще, – иронично заметил Юра.
 – И все же. Я, прежде всего, ученый.
 – С саперной лопаткой в руках и сломанным носом, – не удержался от реплики Юра.
 Все, в том числе Чугунов, рассмеялись. И Петр, как ни в чем ни бывало продолжал.
 – Но именно как ученый и аналитик говорю вам, что пришла пора больших игр. То, что казалось авантюрой вчера, сегодня становится совершенно нормальным методом достижения своих целей. Нынешний президент явно сдал игру заказчикам оранжевой революции. Но в его окружении наверняка есть люди, которым это не нравится. Мы, кстати, об этом говорили неоднократно. Итак, в верхах есть те, кто попытаются перехватить инициативу. И на гребне беспорядков превратить оранжевую революцию в имперскую контрреволюцию.
 А это не сделать без участия масс. Массы они начнут раскачивать, но процесс не удержат. Хотя бы потому, что не умеют и не могут оседлать не имперскую, а именно русскую национальную идею. А массам нужен именно русский национализм. Простой и понятный. И тут должны вклиниться мы. На чьей стороне? Ты Юра извини, но не на стороне коррумпированных ментов и бюрократической мафии. Значит, на стороне оранжевых. Но мы будем ультра оранжевыми.
 – Правильно, – сказал Зигфрид.
 – А я что, против? – хихикнул Юра. – Тем более, что именно заказчики оранжевых, или, как ты выразился, ультра оранжевых дали нам денег. Я же никогда заказчиков не кидал.
 – Итак, мы вклиниваемся. Но не как болтуны, а как сила, готовая действовать. И демонстрируем это действие. В том числе, с помощью этого самого летучего отряда. Да его вообще можно создать только на одну акцию. Но такую, чтобы все ахнули.
 – Ахнут, – в один голос сказали Зигфрид и Василий.
 – И еще один момент, – продолжал Чугунов. – Вы, господа, не обижайтесь, но, в сущности, это не самое главное. Самое главное так поучаствовать в раскачке ситуации, чтобы самим контролировать время начала кризиса. По моим расчетам он начнется либо с выступлений социальных, либо с выступлений студенческих анти армейских. Мне кажется, что есть заинтересованные лица и в том, и в другом варианте. Но мы должны быть готовыми к обоим вариантам. И своими силами поддерживать тот, который будет запаздывать.
 Если начнутся социальные волнения, ускорим выступления студентов, если студенческие – наоборот. Тем самым расчетную мощность кризиса мы удваиваем. И он сразу же выходит из-под контроля.
 – А сможем? – спросил Василий.
 – В отношении студенческих, сможем наверняка. Союз русских инженеров имеет тесные связи со всем студенческим активом. В отношении социальных надо думать и работать. Однако кое-где поставить народ на уши чисто инженерными методами мы уже можем.
 – Революцию делают инженеры, – как говорил незабвенный Троцкий, – сказал Локтионов.
 – Правильно, Василич. Итак, распределение обязанностей на ближайшие недели. Авиационный проект за Василичем. Украинский лагерь на Юре. Зигфрид и Василий отбирают вместе бойцов, которые сумеют и летать и драться. Пока хватит четырех-пяти. Уж найдите таких, мужики.
 – Найдем.
 – И, наконец, студенты и строительство языческой конфессии. Опять Василий. Не прогнешься?
 – Не прогнусь, профессор. Но, пользуясь случаем, при соратниках хочу сказать. Ты, Петр, даже не представляешь, что ты значишь для целого слоя людей. Как много народу и нынешний порядок не терпит, и ничего альтернативного среди нашей оппозиции найти не может. Твои идеи – это свет в конце тоннеля для всех нас. И, кроме того, возможность реализовать свои самые сильные чувства. Чувства гнева и мести. Подумай, ведь именно тебе дали средства на ведение борьбы. Значит, другие были заведомо слабее, глупее, трусливее и ненадежнее.
 – Да, Петрович, за радость борьбы, за возможность взять в руки меч, тебе многие будут благодарны.
 – Романтики, – хихикнул Юра. – В своей патетике даже о женщинах забыли. Звони, Петрович. Небось, дамы заждались.
 И опять гремело веселье. И Зигфрид орал что-то о Вальхалле. А обычно флегматичный Василий плясал, как одержимый. И снова луна заглядывала в окно мансарды. И тело его любимой жемчужно светилось на широком ложе.
 Как же умела, страстна, неутомима и одновременно нежна была она в любви! Ее тело было упруго и подвижно. У Чугунова в жизни было не так уж много женщин. По тем или иным качествам их можно было сравнивать между собой. Но его фея, его Тигрясик, была несравненна. Ей было совершенно не тяжело, когда Чугунов, действительно напоминавший чугунную тумбу, страстно наваливался на нее. Она извивалась под ним сильно и гибко, шепча такие слова, которых он никогда не слышал от других.
 Он припал к ее губам, не прерывая основного действия любовных игр.
 – Я тебя обожаю. Мы с тобой дышим и живем в унисон, – прошептала она, когда поцелуй закончился. И вдруг застонала и забилась в его объятиях, как драгоценная рыбка. Его мужское достоинство как будто обдало теплой волной и сжало в объятиях. С такой силой и страстью завершила она свою игру. А он все продолжал входить в нее, потеряв счет времени и, как будто, воспарив над этим миром.
 А потом, еще долго гладил рукой ее чудную грудь и белеющую, как лилия в ночи, руку.
 Отвечая на его ласки многочисленными поцелуями, она шептала
 – Я испытываю к тебе столько любви и нежности, как будто общаюсь с маленьким ребенком, таким родным и незащищенным, которого надо баловать поцелуями.
 Она фея, – подумал Чугунов. – Не может так любить земная женщина. Ее послали мне Боги, как знак того, что я на верном пути. И я пройду этот путь до конца. Что бы ни ждало меня на финише.
 В воскресенье они возвратились в Москву. И снова включились в бешеную гонку. Все их планы претворялись в жизнь. Петру снова и снова казалось, что только Боги могут так помогать. Хотя каждое событие и было объяснимо вполне рационально. Но имеется же в системном анализе принцип, гласящий – последовательность маловероятных событий, происходящих в системе, есть проявление детерминированной закономерности в системе более высокого уровня.
 Эту закономерность мы можем и не знать. Но по упомянутой цепи событий можно быть уверенным, что такая закономерность существует.
 Да, существует.
 С нами Бог!
 Мобильник запищал совсем некстати. За рулем в Москве не стоит отвлекаться. Ладно, если не замолчит, пока не встану у обочины, отвечу, – решил Чугунов. Но мобильник все пищал и пищал.
 – Слушаю.
 – Петр?
 – Я самый, Володя. Узнал сразу, богатым не будешь.
 – Слушай, можешь подъехать сейчас в Сокольники? Мы тут пьем, считай с большого расстройства. Очень не хватает тебя.
 Владимир Леонидович Веточкин, по прозвищу Бомбодел был исключительно деликатным человеком. И если уж он о чем-то просил, то значит, это было необходимо.
 – Ладно, Володя. Я за рулем, но сейчас решу вопрос с машиной и подъеду. Как вас найти?
 Веточкин объяснил. Чугунов позвонил в офис, вызвал водителя и поручил ему отогнать машину в гараж. Это было чудовищно глупо, но он почему-то не хотел ездить с личным шофером, хотя мог себе это позволить. За что был неоднократно порицаем Юрой, возмущенно говорившем об инфантильности и мальчишестве иных деятелей.
 Так или иначе, через час он входил в зал пивного ресторана. Веточкина и его пожилого спутника Петр разглядел сразу. Он подошел к их столику.
 – Заждались тебя, Петр, – сказал Веточкин. Он изрядно выпил, но был в том состоянии, когда алкоголь не берет.
 – Извини, все так неожиданно.
 – Знакомься, Павел Андреевич Каурин, мой коллега. Вернее, коллега моего покойного отца.
 Кандидат технических наук, подполковник Веточкин был потомственным военным технократом. Все его предки, начиная века эдак с восемнадцатого, были или офицерами артиллерийских или инженерных войск, или профессорами университета. Глядя на него, сразу замечал породу. Выше среднего роста, хорошо сложен. Правильные черты лица. Спокойные умные серые глаза. Володя никогда не ругался матом. Его речь отличалась правильностью и изысканной точностью. Было просто нелепо представить Веточкина лгущим или орущим. Его отец был известным деятелем атомной промышленности, Героем Советского Союза.
 Познакомился Чугунов с Веточкиным в начале 1990-х, оказавшись вместе в руководстве одной из массовых организаций Русского Движения. Потом был Белый дом, разочарование в продажных вождях, уход из политики. Но контактов с Володей Чугунов не терял. И иногда они помогали друг другу, а еще чаще просто морально поддерживали.
 – Очень приятно. Профессор Чугунов Петр Петрович, – церемонно представился Петр. – Можно просто по имени.
 – Володя много говорил о вас, так что можно сказать, мы заочно знакомы.
 – Тогда вопрос по сути, какую депрессию заливаем алкоголем?
 – Собственно, депрессия и алкоголь вопрос второй. А первый вопрос, почему ты Петр до сих пор не пригласил меня к себе в Союз русских инженеров? – спросил Володя ровно, без тени обиды. Хотя имел все основания обидеться.
 – Извини, дружище, замотался. А потом, я толком не знаю, где ты сейчас и не скомпрометирует ли тебя общение с этой не совсем респектабельной организацией.
 – Такого спеца, как Володя скомпрометировать невозможно, – заявил Каурин. – А потом, почему организация с таким хорошим названием может быть не совсем респектабельной?
 – Потому что нас называют гнездом антигосударственного влияния в среде русских технократов. Газеты читаете?
 – Не читаю принципиально.
 – Тогда вопрос снимается. Но все же, Володя, зачем ты меня сдернул? Мне, конечно же, приятно тебя видеть, но должна же быть причина?
 – Понимаешь Петр, у меня какой-то комплексный крах всего на свете. Сегодняшняя депрессия, это так, проходной эпизод. Но он продемонстрировал, что дальше так жить просто невозможно. А у тебя на все есть ответы. Не возражай, пожалуйста – он поднял ладонь, останавливая возможную реплику Петра. – Все знают, что ты нашел некое решение всех наших проблем, а главное, всех наших сомнений. Об этом много говорят в тусовках наших былых соратников.
 – И все же, что случилось сегодня?
 – Понимаешь, была одна защита докторской. Соискатель явный прохиндей. Не мог даже приличный текст заказать сделать. В диссертации ошибка на ошибке. Да и сам он сволочь, многое сделавший для развала отрасли. Вот решили мы с Павлом Андреевичем его проучить. Пришли на защиту, все его ляпсусы и откровенные подтасовки разложили по полочкам. Думали, хоть скандал устроим. Но нет, никакого скандала. Его пропустили единогласно. Весь совет элементарно куплен.
 – И вас это удивило?
 – Но, пойми, не так же нагло. Это же атомная промышленность, а не искусствоведение!
 – Володя, нельзя прыгать вверх в падающем самолете. Поэтому падают все и атомщики и искусствоведы.
 – А ты?
 – Обо мне разговор особый. Я с этого самолета фактически уже спрыгнул. Хотя, понимаю, сравнение некорректно. Кстати, а как жизнь вообще. Мы не пересекались уже больше года. Где ты сейчас?
 – В Минобороне нашу службу разогнали. Но меня взяли в Минатом.
 – С удовольствием взяли, – вставил Каурин.
 – Потом от Минатома стал сотрудничать с МАГАТЭ. Фактически работаю там. Но сложилась анекдотичная ситуация. Работу моей группы фактически финансирует Франция. Было даже специальное распоряжение французского правительства на этот счет.
 – Представляете, Петр, – вставил Каурин, – из французского бюджета по специальному решению правительства Франции финансируется работа одного из структурных подразделений Минатома России! Вот как ценят Владимира в мире!
 – Представляю. Это весьма почетно и лестно для Володи.
 – Нет. У меня требуют все больше и больше взяток наличной валютой. Чиновники родного ведомства. Но дошло до того, что взятки стала вымогать и местная прокуратура. Нашли какие-то нарушения, грозятся посадить. Когда им говоришь чего-то по сути дела, ответ один – получаете много денег в валюте. Надо делиться. Я им говорю, что это же французское финансирование. Там нельзя просто так обналичивать деньги. Не верят и давят, и давят…
 – Так бросай все к чертовой матери. И уезжай во Францию.
 – А как же мои сотрудники?
 – Возьми с собой пару самых толковых. Уж если ради тебя на такие исключения идут, парочку твоих согласятся взять?
 – Но я не хочу уезжать!!! Я русский!!!
 – Значит надо бороться.
 – Как?! Разве мы не убедились, что политическая борьба в России это фарс?!
 – А я и не предлагаю политическую борьбу.
 – Не понимаю. Что же ты предлагаешь?
 – Гражданскую войну. Ты же потомственный бомбодел. Помоги нам сделать бомбу. Это и будет твой вклад в победу русской национально-освободительной революции.
 – Вы, Петр шутите. Причем неудачно, – насупился Каурин.
 – А прокуратура, требуя у Володи взятки в валюте, шутит более удачно?
 – Но можно доказывать свою правоту законными методами.
 – Вы сегодня попытались сделать это. Причем в вопросе довольно второстепенном. Как, получилось? Или пришлось глушить депрессию алкоголем? Тогда за что пьем, коллеги?
 – Я старый человек, вы уж извините, Петр. Но мне кажется, вам доставляет удовольствие строить из себя Мефистофеля.
 – Павел Андреевич, – Петр впервые с момента своего многолетнего знакомства с Володей почувствовал раздражение. – Я ничего не строю. Это вы меня пригласили. Это вы плачетесь мне в жилетку. – Он вдруг вспомнил горящий взгляд Василия, и продолжал с еще большей уверенностью, – я знаю десятки людей, которые готовы бороться со всей этой сволочью. Нет, я ошибся. Не бороться – воевать. Воевать бескомпромиссно, тотально, до полного уничтожения. Не считаясь с потерями. Ни своими, ни чужими, ни попавших под руку случайных прохожих. Другого пути нет. Вы все равно потеряете все, что цените и чем гордитесь. Но хотя бы отомстите своим врагам. Спасите тех, кого они, оставшись безнаказанными, унизят, ограбят, обманут или убьют завтра. После того, как вы им сдадитесь без боя.
 – Вы говорите о своих соотечественниках как о врагах!
 – Такова логика всех гражданских войн. И не мы начали эту войну. Не мы десятками расстреливали пленных на стадионе у американского посольства в 1993 году. Не мы засовывали гранаты в промежность девчушкам на четырнадцатом этаже Белого дома. Не мы косили из пулеметов безоружную толпу у Останкино. Не мы отдавали Западу военные секреты, созданные отцами. Не мы убивали спящего генерала Рохлина, а потом сваливали это убийство на его жену. Не мы взрывали своих спящих соотечественников в их домах, чтобы потом все свалить на мифических террористов. Не мы фальсифицировали все выборы, а потом и вообще их отменили. Что вам еще надо, чтобы понять – война объявлена!
 Чугунов, не стесняясь, орал на весь ресторан. На них испугано косились.
 Ему вдруг стало весело.
 – Впрочем, господа, коль скоро вы пригласили меня для психологической поддержки, перейдем к данной процедуре. Поговорим о женщинах. Это, я чувствую, вас взбодрит.
 Но Володя посмотрел на него затравлено и сказал:
 – От меня ушла жена.
 Чугунов ввалился в свою коммуналку поздним вечером. Хмурый сосед в старых тренировочных трико с пузырями на коленях и тельняшке, их теперь в России носили все поголовно, показался в дверях своей комнаты.
 – Петрович, тебе звонили три раза.
 – Кто?
 – Какая-то баба.
 – Ты ей сказал, что я здесь бываю редко. Пусть звонит по мобильному.
 – Она не знает твоего мобильного.
 В России принято любого мужика, не достигшего определенного социального положения до старости лет звать по имени. Чугунову эта манера не очень нравилась, но это не тот вопрос, ради которого стоит соответствовать своим идеалам.
 – Не обижайся, Колян, мне звонят достаточно редко.
 – Да я что…
 Их диалог прервал звонок.
 – Чугунов, – раздался в трубке голос бывшей жены. Она всегда называла его по фамилии.
 – Да.
 – У меня к тебе дело.
 – Какое?
 – Скажу при встрече.
 – Я не жажду с тобой встречаться.
 – И все же придется! – сразу взвилась она.
 – Осади, дорогая. И скажи лучше, в чем дело. Хотя бы в общих чертах. Вряд ли у тебя есть такие секреты, о которых нельзя просто сказать по телефону.
 Вдруг он понял, что от него хотят. Что ж, он человек щедрый. Как можно миролюбивее он сказал.
 – Слушай, у меня подозрение, что тебе потребовались деньги. Но ты боишься, что по телефону я тебе откажу. Не беспокойся. Если твои потребности в рамках моих возможностей, я тебе помогу.
 Она не ответила прямо, а заголосила почти что со слезами.
 – Нас могут выгнать из квартиры… Твой сын останется на улице…Я знаю, у тебя сейчас деньги должны быть.
 – Я же сказал, помогу. Не голоси, и скажи сколько.
 – Пятнадцать тысяч.
 – Разумеется баксов. Ладно, приходи завтра сюда ко мне часов в одиннадцать утра.
 К счастью, нужная сумма была у него при себе. На текущие оперативные расходы. И, в конце концов, он же не потратил пока на себя не копейки. И вполне имел право истратить такие деньги по своему личному усмотрению.
 Она пришла ровно в одиннадцать. От вчерашней растерянности не осталось и следа. Взглянув на нее мельком, Чугунов понял, что она одета модно и довольно дорого. Он помог ей снять пальто и, наклонившись, расстегнул и помог снять сапоги.
 – Все такой же джентльмен, профессор, – она вздернула свой курносый носик и скривила губы.
 – Давай не начинать разговоры в коридоре. Пройдем в комнату.
 Они вошли в комнату.
 – У тебя пепельница есть? – спросила она, доставая сигареты.
 – Ты же знаешь, я не курю.
 – А для гостей?
 – Здесь я гостей не принимаю.
 – Убого живешь, Чугунов. Так люди, о которых пишут в газетах, не живут.
 – Ты знаешь быт многих людей, о которых пишут в газетах?
 – Да уж знаю.
 Раздражение начало охватывать его. Но пока он сдерживался.
 – Кстати, чем ты теперь занимаешься? – вежливо поинтересовался он.
 – Из медицины ушла. Теперь я риэлтер.
 – Талант к торговле у тебя в крови.
 – Не язви, Чугунов. Родителей я похоронила.
 – Извини. Но все же к делу.
 – Не хочешь спросить, зачем мне эти деньги?
 – Не дурак. Все ясно, как ведро сметаны. Заигралась ты со своими спекуляциями. Влетела в ситуацию. И теперь тебя за пятнадцать тысяч баксов грозят за долги лишить квартиры, которая стоит гораздо дороже.
 – Догадливый ты Чугунов.
 Пакет с деньгами был приготовлен заранее и небрежно был брошен на стол. Чугунов взял его и уже хотел отдать. Он взял пакет и повернулся к ней.
 Она стояла, одетая в платье, напоминающее трико. Платье было на ладонь выше колен. Колготки цвета слоновой кости гармонировали с кремовато-бежевым цветом платья. На шее блестела целая россыпь золотых цепочек. Впрочем, довольно дешевых.
 Надо сказать, что одежда выгодно подчеркивала ее весьма неплохую фигуру. Она смотрела на Чгунова надменно, в знакомой гримасе кривя свои резко очерченные губы.
 Можно подумать, что это я ее о чем-то прошу! – вдруг подумал Чугунов, ощущая приступ накатывающей злобы. Глаза затуманились. Он начал ощущать себя как будто со стороны…
  – А знаешь, – его голос звучит глухо, – я дам тебе еще пять тысяч сверху. 
  Ему вдруг остро хочется грязного злого секса без любви. И эта сука лучше всего подходит для таких занятий. Хотя почему пять тысяч, а не сто баксов, как за нормальную проститутку, он не понимает. 
  Она усмехается все еще надменно, но чуть испугано. Он швыряет ей пакет с приготовленными деньгами и вынимает из стола еще пять тысяч, которые неосторожно хранит дома. Он отсчитывает деньги, как будто уже получил ее согласие. 
  – Ну, – он смотрит на нее тяжелым взглядом. 
  Она чуть дрожащими руками скидывает свое платье-трико и остается в черном боди. Колготки оказываются чулками. 
  – А ты, оказывается, хорошо подготовилась к встрече. Даже вкусов моих не забыла. 
  Кривая улыбка как шрам пересекает его лицо. 
  – Чего остановилась? Давай дальше. 
  – Может не надо? – она вдруг чего-то пугается. 
  – А ты неплохо сохранилась, – не замечает он ее реплики. – Как там поживает ваша великолепная грудь, мадам? 
  Она не отвечает, но начинает медленно снимать боди.  
  – Чулки снимать? 
  – Да. 
  Она остается перед ним совершенно голая. Он не понимает, как и когда он тоже скинул с себя одежду.  
  – Одень резинку, – робко просит она. – У меня сегодня опасные дни. 
  – Ничего, ликвидацию возможных последствий оплачу. 
  Он заваливает ее на край дивана. Жестко вцепляется пальцами в ее нежные ляжки, в то место, где они переходят в ягодицы и, как будто стараясь разорвать ее напополам, тянет низ ее ягодиц в стороны. Она закусывает губу и закрывает глаза. А он резко входит в нее. Она не готова к сексу и постанывает от боли. Но его не волнуют ее чувства… 
 Боже! Чего только не привидится! Вот тварь, она всю жизнь провоцировала его если не на грязные поступки, то хотя бы, как вот сейчас, на грязные мысли. Но ему было стыдно даже за эти мысли, за минуту невольного грязного бреда. За этот короткий сон наяву.
 Да если бы это случилось, как он мог бы смотреть в глаза своему Тигрясику, своей фее, своему талисману?! Как мог бы гладить ее нежно белеющую в ночи руку. Он помотал головой, сбрасывая наваждение. Она все также стояла у стола, разумеется, вполне одетая, удивляясь, отчего он вдруг впал в ступор. И продолжала улыбаться, но не так вызывающе.
 – Бери деньги и иди себе, дорогая. У меня дела, – хрипло проговорил он.
 – Больше ты ничего не хочешь мне сказать?
 – Знаешь, чем отличается настоящий джентльмен от поддельного? Тем, что настоящий джентльмен, джентльмен не всегда и не со всеми. Всего наилучшего. И не влетай в такие авантюры больше. У меня может не оказаться таких денег.
 Она повернулась и вышла в коридор. Когда Чугунов, после короткой паузы вышел за ней, она была уже в своем пальто и сапогах. Поворачиваясь в дверях, она как бы через силу выдавила из себя.
 – Спасибо.
 – Пустое. Рад был помочь.
 Он закрыл дверь и, вернувшись в комнату, завалился на диван. Он устал, как будто только что переколол два куба дров.
 А может быть даже три.




 Глава 16. Благословение Сварога


 На этот раз Володя позвонил в офис Союза русских инженеров. Он застал Петра совершенно случайно.
 – Петр, извини, но надо продолжить разговор…
 – Хорошо.
 – Я приеду к тебе в офис…
 – Не стоит. Встретимся там, где мы гуляли в парке полтора года назад.
 – Напомни.
 – Весной. Говорили о теоретических проблемах астрофизики.
 – Разве астрофизики? По-моему…
 – Значит вспомнил.
 – Да, но…
 – Вот там через час.
 Не хватало еще, чтобы засекли его встречу с таким известным деятелем атомной промышленности. Впрочем, разумеется, засекут. Но попозже, попозже. Хотя, может, сегодня опять дежурит неизвестный доброжелатель?
 Сварог посмеялся наивности своего потомка. Разумеется, дежурил именно этот деятель. Иное было просто невозможно. События убыстрялись, и Чугунова надо было опекать гораздо надежнее. Ибо сейчас он напрямую работал на Мироповорот.
 – Петр, я согласен, – сказал Володя без обиняков.
 – Подожди, дружище. Давай сперва выслушай весь наш план. Он может тебе не понравится.
 И он рассказал Володе абсолютно все. Это было не профессионально. Но Володя был воплощением благородства. И никогда не подвел бы доверившегося ему человека.
 – Как, не передумал? – спросил в завершение Чугунов.
 – Нет.
 – Но что-то тебя гложет?
 – Ты наблюдателен, Петр. Если бы подобное я услышал от кого-нибудь другого, я бы, может и попросил тайм-аут на дальнейшие раздумья. Но тебе я верю. Понимаешь, не только твоим аргументам, но и тебе лично.
 – Благодарю. В твоих устах это большая похвала. Но к делу. Давай я по-дилетантски прикину некоторые планы по созданию изделия. Я конечно же буду пороть чушь, но ты, опровергая меня сам будешь генерировать идеи. А кроме того, более подробно ознакомишься с нашими возможностями. Идет?
 – Давай. Тем более, что согласившись, я сам не представляю, как это можно сделать.
 – Чудесно. Итак, начнем с готовых изделий. Помнишь, как ты рассказывал о своих инспекторских приключениях. Как один командир склада бомб продал все бензопилы, и теперь дальние подступы к складу представляют собой дремучий лес, через который не ходят часовые и не обновляют внешнюю сигнализацию. А другой склад регулярно обесточивается и еле тянет на собственной резервной станции, у которой не хватает горючего. Ибо оно тоже продано…
 – Таких баек можно набрать не один десяток. Более того, профессионалы некоего государства, располагающего соответствующими силами, могли бы эти склады захватить и уничтожить. Но вот вывезти оттуда изделие не смогли бы даже они. Тем более не сможем этого сделать мы.
 – А помнишь байки о том, что изделия фактически не осматриваются толком. Некоторые части их можно было бы увести?
 – А зачем? Ведь нам надо всего три компонента. Первое – материалы, второе – обжимной заряд, третье – саму механику. Стащить корпус по частям, а потом его собрать – это дело бессмысленное. Его можно просто по частям изготовить при наличии чертежей.
 – А они есть?
 – «Тоже мне, бином Ньютона» – сказал Кот Бегемот.
 Веточкин к месту процитировал Булгакова.
 – Теперь, обжимной заряд.
 – Вот его можно достать за деньги. Помнишь, мы были на семинаре, где рассматривали вопросы утилизации этих зарядов? Все стало еще более запущенным, а люди стали еще более жадными и беспринципными. Его увести можно, заплатив кому надо и сколько надо. Ведь это всего лишь взрывчатка. А деньги, как я понял, у вас… У нас, – он поправился, – есть.
 – Материалы?
 – Вот это самое трудное. Но их то можно собирать малу помалу. Отдельными порциями. Тем более, если у нас есть активисты среди студентов и выпускников МИФИ и МИТХТ. Кстати, если наши радиоуправляемые авиамодели такие эффектные, их можно использовать для кражи, – он поморщился, – соответствующих материалов со складов. Запустил модель в склад. Там она села. Ее загрузили, и отправили обратно. Такие летающие предметы, размером с крупную птицу охрана не перехватывает. Тем более, если периметр будет пересечен на значительной высоте.
 Ну и потом есть другие источники. Уж их то я знаю. И как бывший инспектор Минобороны, и как сотрудник Минатома, и как инспектор МАГАТЭ.
 – Так что наскребем помалу?
 – Наскрести то, наскребем. Но вот хватит на одно – два изделия. Придется использовать без испытаний. Для такого кустарного образца это риск.
 – Может не сработать?
 – Весьма вероятно.
 – Тогда пусть благодарят своих богов, суки. А мы попросим помощи у своих. Богов с большой буквы.
 – Помогут? – Володя был абсолютно серьезен.
 – Пока помогают, – так же серьезно ответил Петр.
 Итак, все шло по плану. Чугунову иногда отдельные составляющие их проекта виделись штурмовыми колоннами, двигающимися по сходящимся направлениям, зажимая врага в клещи.
 При этом курьезным было то, что на самом на первый взгляд простом, направлении они пока отставали.
 – Василий, готовь презентацию новой конфессии, – сказал Петр несколько раздраженно через неделю после их последнего совещания у него за городом.
 – А разве конфессию презентуют?
 – Нет, дружище. Но надо провести несколько публичных мероприятий, где эта идея будет озвучена. А кроме того, нанять юриста, который бы начал процесс регистрации. Если будут затруднения, войдем в контакт с язычниками Мари-Эл, и станем массами вступать в их религиозную общину. Или как там это называется. У них ведь соответствующая конфессия зарегистрирована. Если не пройдет с Мари-Эл, поезжай на Украину. Там сейчас Юра. У него есть несколько наших соратников из УНА-УНСО в парламенте. Они сейчас вроде в победившей команде. Они помогут зарегистрировать нашу конфессию на Украине. А потом мы уже будем выступать ее филиалом здесь. Короче, думай, дружище.
 – Петр, извини, но я разрываюсь. Студенты отнимают очень много времени.
 – Ты что, еще не уволился со своей преподавательской работы?!
 – Я не про то. Студенты, которых мы настраиваем на большую бузу.
 – Отдай этот проект Лехе Никольскому. Помнишь такого парнишку из нашей команды? Он сейчас возглавляет студенческий профком МАИ.
 – Вопрос, а где разместить его штаб?
 – А давай у нас в офисе Союза.
 – Но ты же говоришь, что офис слушается?
 – Вот пусть они и займут свои ресурсы слушанием этой вольницы. Молодняк займет их так, что ни охнуть, ни вздохнуть. Вместе с тем борьба студентов совершенно легальная, политическая и пропагандистская. А мы, между тем, переместимся в наши монастыри.
 – Но их пока нет.
 – Должны быть. К весне. Напрягись, дружище.
 – Да, кстати, Леха ведь задействован еще и в авиационных делах.
 – Ничего, его юного энтузиазма хватит на все.
 Все – Юра, Зигфрид, Бомбодел, Леха Никольский, занимались своими направлениями проекта, получая от Чугунова редкие указания и деньги. Василий занимался юридической стороной легализации новой конфессии. А Чугунов пропагандировал новую религию. Пока только на московских тусовках.
 Вот и сейчас он выступал перед большой аудиторией смешанного состава. В зале была пара телекамер. Но это не удивляло Чугунова. Его идея воссоздания языческой конфессии в России стала весьма модной. Эта идея была удобна для СМИ со всех сторон. Во-первых, она была скандальна до предела. Каких только направлений ее развития, которые будоражили массовые эмоции, не возникало в процессе обсуждения. От многоженства до тайн русской истории. Во-вторых, она была не политической. Во всяком случае, на первый взгляд. А значит, не подпадала под пресс фактически установившейся в России цензуры. В-третьих, она была свежа и оригинальна. И заполняла вакуум, сложившийся в российских СМИ в нынешний период, называемый «новым застоем».
 Так что сама внутренняя логика функционирования СМИ толкала их к подробнейшему обсуждению данного вопроса.
 Был еще один аспект этой кампании, который приятно будоражил всех, за исключением верхушки и ее представителей. Очень многие смутно догадывались, что конфессиональный проект имеет некое второе дно. Что настанет момент, и в рамках этого проекта будут озвучены самые смелые надежды и настроения масс, которых уже просто корчило от ненависти к режиму.
 И эти смутные и скрытые чувства и надежды имели классический религиозный характер. Да, говорил себе, о чем-то смутно догадывающийся обыватель, есть наши Боги, и они нам помогут. Мы просто не просили их об этом. Но мы попросим. И попросим их жрецов поддержать наши просьбы. И сотворится чудо. И будут повергнуты враги. И изобилие и счастье опустятся на нашу землю. Надо только попробовать, только уверовать. В конце концов, это так просто.
 – А как вы относитесь к идее воздаяния? – прозвучал вопрос из зала.
 – Уважаемые земляки! Дамы и господа! Подобная постановка вопроса уже не раз звучала в нашем зале. И я не устану повторять и уточнять. Поймите, не мы относимся! Это вера, а не политическая доктрина! У веры нет авторов, которые к чему-то могут относиться так, а к чему-то эдак.
 Это понятно?
 – Понятно, понятно, – раздалось из зала. – Но все же, немного о рае, аде, душе.
 – Согласно нашей вере нет ни рая, ни ада. Есть бессмертная душа. И есть закон Кармы. Достойно прожил эту жизнь, в следующей будешь жить лучше, с меньшим количеством страданий. Но если в этой следующей жизни промотаешь бездарно свое счастье, потом опять возродишься с проблемной судьбой. Так что, если тебе везет, не проматывай этого везения бездарно. Используй его для того, чтобы помогать людям и для постижения Божьего замысла. Для содействия воплощению этого замысла.
 И если тебе не везет, не бойся погибнуть. В следующей жизни геройская гибель зачтется. А жизнь у нас не одна. Кстати, не потому ли так беззаветно отважны, японцы, например. Ведь они верят в реинкарнацию. А семитические религии с их единственной жизнью, это метод сделать душу робкой. А человека управляемым.
 Так что рай и ад реализованы на земле. И каждая душа проходит и рай и ад неоднократно. В этом плане семитические религии – иудаизм, христианство, ислам дают глубоко неверные представления. Хотя в некоторых своих положениях тонко подмечают отдельные частности.
 Например, доктрина предопределения в протестантизме. В целом верная. Многое в нашей судьбе предопределено. Но что же дальше? Ведь и удачу и несчастье можно переживать по-разному. И из победы можно выйти с потерями, и поражение может обогащать. А где реализуются эти потери и приобретения?
 В следующей жизни.
 – И все же, коль скоро рай и ад реализованы на земле, где они расположены?
 – Скажу откровенно, Боги не просветили меня насчет рая. А вот насчет ада… Знаете, сейчас много пишут разных воспоминаний, где люди описывают свои впечатления от пребывания, что называется на грани. Вот в одном из таких воспоминаний меня поразило следующее описание. Некий знахарь наколдовывает одному человеку возможность спасти другого от смерти. И посылает его перехватить душу умирающего по пути в потусторонний мир. Кстати, об этой возможности рассказывают многие религии северных народов.
 Так вот, судя по описанию, умирающий человек весьма греховный. И по сути спасатель перехватывает его душу по дороге в ад. Весьма интересно описание этого ада. Серое небо, покрытое слоистыми облаками. Какая-то зябкая слякотная дымка. Огромная плоская пустая равнина. Ни деревца, ни кустика на горизонте. Под ногами мокрый снег. Полу замерзшая мелкая серая река впереди. Все кругом серое, грязно-белое, холодное, зябкое и зыбкое.
 Вам это ничего не напоминает, земляки?
 – Что вы хотите этим сказать?! – с некоторой долей возмущения раздался вопрос из зала.
 Чугунов откровенно оскалился в энергичной, немного агрессивной, улыбке.
 – Я пока ничего не сказал. Но по вашему возмущению могу догадаться, что вы подумали что-то неприятное для вас? Не так ли?
 Улыбка сошла с лица Чугунова. Горящими глазами он посмотрел в зал.
 – Это у семитов в аду души мучаются! Наши Боги повелевают нам бороться! И завоевывать себе право на счастье. Не в этой, так в следующей жизни. И если вы попали в ад, бейтесь с его чертями! Бейтесь, не боясь расстаться с этим существованием в грязном, холодном, сером аду! Попытайтесь уничтожить этот ад. Сделайте свою землю свободной и красивой! И пусть не она будет всемирным концлагерем согрешивших душ!
 – Так вы под адом понимаете Россию?!!! – ахнул зал.
 – Да, да, да, и еще раз, да!!! Но страна Русь, Светлая Русь, про которую говорили, что она красным красна и украсно украшена, не была адом. Адом она стала, после того, как превратилась в Россию. Где уже много веков правили и правят скоты и убийцы, а православно-семитские попы промывали людям мозги, чтобы они отказались от борьбы!
 Да, намучившись в России, многие души возрождаются для счастливой жизни в других землях. Потому-то так часто в мире встречается немотивированная любовь многих людей разных национальностей именно к России. Заметьте, нет проявлений такой иррациональной любви к другим странам.
 Так вот, иррационально любят Россию люди, чьи души в прошлой жизни страданиями на этой стылой злой земле смыли свои прошлые грехи.
 Но высшее очищение обретают и обретут только те, кто борется за уничтожение ада на Светлой Руси. И близок день, когда наша земля из российского ада превратится в рай Светлой Руси, собирая со всего мира души тех, кто приблизился к постижению Божьего замысла, а не души подонков всех стран и народов.
 Вы что думаете, что легенда о Последней Войне, столь часто повторяемая в легендах многих народов, это просто так! Нет, это мистическое знание о грядущем!
 И эта война близка. И разразится она здесь. В России. Наша земля устала от бремени быть всемирным адом! Она стала адом, когда предала своих родовых добрых Богов – великого кузнеца Сварога, Велеса, Дажьбога, прекрасную Ладу, смелого Перуна. Когда поменяла этих светлых избранников Творца Вселенной на педераста Иисуса Христа. Когда садистские байки Ветхого Завета стала чтить, как свои святые сказания.
 Вот и получили все, о чем сами стали молиться. Вот и получили уродов, педерастов и садистов, типа иудейского царя Давида себе в правители. То в виде Петра Первого, то в виде Иосифа Сталина. Сравните этих деятелей с организатором массового геноцида, этим самым Давидом. Почитайте одновременно историю России и Ветхий Завет. И вам все станет ясно.
 Знаете, даже интересно, становление России совпало с так называемым малым ледниковым периодом. Когда жизнь на наших равнинах самой природой была сделана невыносимой.
 Конец России сейчас совпадает с глобальным потеплением. У нас еще будут цвести абрикосы вокруг Вологды, и шелестеть дубравы на берегу Белого моря. И тогда изредка закрытое слоистыми облаками небо и мокрый снег будут не более, чем разумным напоминанием Богов, о том, каким может быть ад.
 – Все понятно! Вы враг России! Без православия Россия погибнет! Вы волк в овечьей шкуре! Вы только прикидывались русским националистом…
 – Прекратите истерику, господа! Зигфрид, наведи порядок, – рявкнул Чгунов.
 Непонятно почему, наверное напоминание необычного имени Зигфрид произвело впечатление. Зал мгновенно затих. В проходах стали мальчики Зигфрида.
 – Итак, по порядку. На все вопросы, связанные с Россией я отвечать не собираюсь. Я борюсь не за Россию, а за Светлую Русь. И мне наплевать, что станет с этим всемирным отстойником грешных душ под названием Россия. А вот насчет русского национализма должен пояснить. Тут многие много чего орали. И я не спрашиваю их, я просто знаю, что эти орущие, якобы русские националисты, в 1979 году были коммунистами-интернационалистами. А я, хотя и был довольно аполитичен, но сотрудничал с оргкомитетом общества, которое потом стало «Памятью». И вы, господа, орущие за русский национализм, в 1993 году смотрели на расстрел Белого Дома по ТВ. А я был в этом доме.
 Я знаю нынешнюю патриотическую тусовку. Это все националисты с середины 1990-х годов. Когда стало ясно, что их любимые коммуняки никогда не вернутся к власти. Были бы у меня возможности, я бы этих замаскировавшихся коммуняк заровнял бы бульдозером в овраг.
 Извините за грубый каламбур.
 Но, коли мы заговорили о политике, а не о вере, хочу сказать для тех, кто хочет разобраться в запутанных идеологических опросах. Российский патриотизм и русский национализм – враги. Кстати, это не такой уж большой парадокс. Еще один из основателей расовой теории граф де Гобино, называл любой национализм естественным человеческим чувством. А патриотизм – результатом, говоря современным языком, пропагандистского промывания мозгов в интересах господствующей бюрократии.
 Так что умным людям все было ясно уже давно.
 Впрочем, господа, что это мы о проблемах патриотической политики. Господ шизо патриотов в этом зале явное меньшинство. Давайте вернемся к проблеме веры. Еще вопросы есть?
 – А кем вы сами были в прошлой жизни?
 – А вы? Разве люди знают об этом?
 Стройная девушка со второго ряда смотрела на него ясными серыми глазами, в которых читалось напряженное желание понять что-то запредельное.
 – Но вы же пророк. Вам дано то, что не дано нам.
 – С чего вы взяли, что я пророк? Так, стремлюсь понять что-то большее. Но на ваш вопрос я отвечу. Не буду говорить, как я это узнал, но вы мне поверите на слово. Я вижу. В прошлой жизни я был немецким летчиком. Был сбит южнее Геленджика в 1943 году. И реинкарнировался в России за свои грехи. Нехорошо вел я себя в 1941 году, когда было немецкое превосходство в воздухе. Вот и мучился, облегчая себе Карму. Кстати, Карма в переводе с санскрита – работа. Душа страдает и работает, смывая груз прошлых грехов. Это трудное занятие. Очень трудное. Особенно, если не знаешь высшую логику бытия. Я прилагал много усилий, но всегда добивался хотя и многого, но явно платя по завышенной цене.
 И только поняв, разумеется, весьма неполно, некоторые вещи, о коих мы сегодня говорили, я переменил свою жизнь. Можете мне поверить, но я даже перестал болеть.
 И я верю, свято верю и в Сварога, и в его германского коллегу Тора, и во всех Богов нашего арийского пантеона. И они мне помогают. Но, наверное, даже они просто исполнители замысла Творца Вселенной, которому угодно избрать нас помощниками в воплощении Его замыслов.
 Ему показалось, что большая часть зала поняла его и поверила в то, что он говорил. Но вера этих людей требовала подтверждения. Нет, не фокусов, называемых чудесами. Требовала настоящих подвигов.
 И великий Сварог благословлял их на эти подвиги.




 Глава 17. Гром небесный


 Зима кончалась. Но приближения весны совсем не чувствовалось. Снег все валил и валил. А изредка выглядывающее солнце не несло тепла. Но сегодня было именно солнце. И снег на огромном поле искрился под его лучами.
 Маленький, почти крохотный, самолетик развернулся над полем и пошел на посадку. Лыжи заскользили по снегу. Самолет остановился почти вплотную перед группой людей.
 Леха Никольский заглушил двигатель и выскочил на снег. Собственно выскакивать было неоткуда. Самолет представлял собой ажурную конструкцию из легких алюминиевых трубочек. Крылья были матерчатыми. Единственной более или менее массивной конструкцией был двигатель с пропеллером, располагавшийся позади места пилота, если только так можно было назвать это ажурное переплетение нескольких трубочек.
 – Полчаса простоя и взлет, – сказал Чгунов. Хватит тяги?
 – Все на пределе, – ответил Алексей, аспирант МАИ, националист и студенческий лидер. Лучше, конечно же, чтобы поле было несколько наклонным, тогда можно будет лучше разогнаться.
 – Знаешь, дружище, может предусмотреть некий ускоритель? Пороховой, что ли. Чтобы помог взлететь, а потом его можно скинуть. Чтобы никаких случайностей. Взлететь нужно наверняка. Сзади будут озверелые враги.
 – Подумаем, – ответил Леха со своей обычной полуулыбкой.
 – Кстати, как обучаются летному мастерству мальчики Зигфрида?
 Сам Зигфрид, стоящий рядом, молча слушал их разговор.
 – Обучаются, – Леха несколько замялся.
 – Смелее, дружище. Есть проблемы?
 – Петр Петрович, подумайте, за несколько месяцев научить людей летать!
 – Леха, не надо патетики. В авиационных частях национальной гвардии США учат летать за три месяца. Летчики Первой мировой войны выпускали в бой с налетом в 10 часов. С таким же налетом выпускали воздушное пушечное мясо и в СССР вплоть до 1944 года. А мы ведь не готовим людей к воздушным боям. Сел, отошел в сторонку, сделал свои дела…
 – Это поссал, что ли? – осклабился Леха.
 – Юморист ты, дружище. Нет, несколько другое. Потом взлетел. Но надо, чтобы движок завелся обязательно, и взлетел твой воздушный змей обязательно. Вот и все.
 – Взлет и посадка на лыжах?
 Чугунов посмотрел на Зигфрида.
 – Да, – сказал Зигфрид.
 Демонстрации протеста против неуклонного ухудшения жизненных условий сотрясали страну. Создавалось впечатление, что не только объективные условия, действительно невыносимые, способствовали этому. Людям знающим было ясно, что кто-то наверху подталкивает эти выступления. Или, во всяком случае, блокирует противодействие им.
 И тут, как гром среди ясного неба, грянули студенческие выступления. К ним присоединились школьники старших классов. Ибо если у многих нынешних студентов еще были возможности избежать солдатчины, то у старшеклассников этой возможности не оставалось.
 Было ясно, что власти растерялись. Никто не ожидал такого резкого роста протеста. Более того, было ясно, что единого центра, контролирующего всех протестующих нет. В этой ситуации спонтанно возникали все новые и новые очаги противостояния властям.
 И они не могли не приобретать местами совершенно аполитичный, сугубо хулиганский, характер.
 Было очевидно, что все это должно было вот-вот разразиться неким эксцессом.
 Научно-практический семинар на тему «Россия и исламский мир» проходил в стенах Госдумы уже второй раз. Семинар был очень представительным. Присутствовали аж двенадцать послов различных исламских государств.
 Уж кого-кого, но не Петра Чугунова можно было записать в друзья ислама. Но его взвешенная оценка различных проблем вызывала определенную симпатию даже у оппонентов.
 Например, как он узнал, весьма комплиментарно были встречены его исторические эссе, где он доказывал, что ислам наиболее приемлемая, с точки зрения интересов народа, религия из всех религий Завета, к которым помимо ислама относился иудаизм и христианство.
 Заинтересовали некоторых «исламских товарищей» и некоторые инициативы Союза русских инженеров.
 Кроме того, по каким-то косвенным данным, всем было ясно, что Чугунов не является типичным продажным российским маргинальным политиком. И это тоже вызывало уважение. С ним можно было говорить серьезно.
 Большинство присутствующих, помнили его сенсационное выступление на том же семинаре год назад. И ожидали нечто подобного на этот раз. Но, вопреки ожиданиям, Чугунов на этот раз был краток.
 – Ваши превосходительства, – обратился он к послам, – господин председатель, уважаемые присутствующие. Сегодня здесь были затронуты многие важные вопросы. Мне было бы просто невозможно выразить свою позицию по большинству из них. Слишком много тем, надо было бы обсудить. Но я хотел бы обратить ваше внимание на одну главную проблему, вне которой многие другие вопросы просто теряют смысл. Наш семинар носит название «Россия и исламский мир». Но Россию сотрясает сейчас жесточайший социально-политический кризис. Как специалист по системному анализу и теории прогнозирования, должен отметить, что в условиях кризиса любой прогноз ограничен.
 Можно прогнозировать и планировать только то, что же будет после окончания кризиса. Между тем, присутствующие здесь представители российских властных структур как будто не замечают этого. И исходят из сохранения нынешней ситуации неопределенно долгое время.
 Их можно понять. Они люди, что называется, подневольные. Но вы то, господа, представители исламского мира, должны понимать, что уже через полгода здесь все изменится!
 Вот и ищите возможности вести на этой территории свою игру в новых условиях. Думайте, какими эти условия могут быть. Ищите тех, кто может стать игроками на этом пространстве. Находите контакты с ними. Ну, и так далее.
 А то, знаете, мне действия многих иностранных политиков в нынешней России напоминают интриги при царском дворе в январе 1917 года. Зря теряете время на такие игры, господа!
 Благодарю за внимание.
 Находящиеся зале представители Кремля чуть не лопнули от злости. И только присутствие двенадцати послов удержало их от скандала.
 На фуршете к Чугунову подошел неприметный человек, уже говоривший с ним на прошлом семинаре с год назад.
 – Господин профессор, в прошлый раз у нас наметились большие перспективы сотрудничества по многим вопросам. К великому сожалению их не удалось реализовать так быстро, как хотелось бы вам. Но мы можем вернуться к их обсуждению.
 – К моему великому сожалению, господин советник, все эти темы утратили актуальность. К ним можно будет вернуться только после смены нынешнего режима, которая произойдет в ближайшие полгода.
 – Это ваш прогноз?
 – Разумеется прогноз. А что же еще?
 – Ну, знаете, в теории прогностики существует такое понятие, как план-прогноз.
 – О, да вы мой коллега в теории прогнозирования?
 – Нет, как можно ставить меня рядом с вами, господин профессор в вопросах теории!
 – Вы преувеличиваете мои научные заслуги. Они достаточно скромны.
 – И все же вы довольно известны.
 – Знаете, у нас в России по этому поводу шутят, широко известен в узких кругах.
 Советник вежливо посмеялся.
 – И все же, господин профессор, как вы считаете, исламские круги будут каким-то образом вовлечены в начало процесса, – он несколько замялся, подбирая дипломатичные формулировки, – процесса корректировки политической модели.
 – А сами исламские круги в этом заинтересованы?
 – Исламский мир отнюдь не един. Но, наверное, заинтересованные круги найдутся.
 – Я бы порекомендовал таким заинтересованным кругам – он хотел сказать «включиться», но решил быть предельно корректным, по-иезуитски корректным, – с максимальным вниманием следить за внутриполитическим процессом недели через две-три.
 – Вы считаете, это внимание пойдет на пользу тем, кто заинтересован в изменении политической модели?
 – К сожалению, не знаком с этими господами и слабо представляю их текущие интересы.
 Говоря это, Чугунов откровенно и хищно улыбался в лицо собеседнику. Но ведь улыбку к делу не пришьешь.
 – Но, – продолжал Чугунов, – в этой ситуации не стоит угадывать интересы этих господ. Они по большому счету объективно совпадают с интересами очень многих. В частности, вероятно, и с интересами тех исламских кругов, о которых вы упоминали.
 – Спасибо. Было очень интересно пообщаться с вами.
 – И мне с вами, господин советник.
 Было еще очень холодно, но в воздухе уже был разлит запах весны. Или это только казалось? Возможно, это не запах весны, а запах свободы щекотал ноздри многим в России.
 В небольшом башкирском городе этот запах тоже явственно ощущался. В том числе многими молодыми людьми. Чуть больше года назад в этом городе произошел маленький инцидент. СМИ говорили тогда, что ребята в молодежном кафе немного помяли бока обнаглевшим от осознания своей власти трем милиционерам. МВД решило устроить показательную расправу. В город вошел ОМОН и две недели просто избивал всех молодых людей мужского пола. Омоновцы вели себя как оккупанты.
 Впрочем, смотря тогда по телевизору репортажи с места событий, Чугунов не удивлялся. После 1993 года он знал, что омоновцы и есть оккупанты в его стране. И нет, и не может быть в ней оккупантов злее и враждебнее основной массе народа.
 Он мог ошибаться. Но думал именно так.
 И вот теперь, словно потеряв голову, от этого запаха весны и свободы, несколько молодых людей снова повторили свой «урок ментам». Как говорили сами подростки.
 Город замер в ужасе.
 Дорога пологой дугой охватывала одни холм, а потом плавно заворачивая в другую сторону следующий холм. В тех местах чувствуется отдаленная близость Уральских гор. И местность изрядно всхолмлена. Хотя ее еще никак нельзя назвать даже предгорной.
 Но дороги прокладывают так, чтобы они по возможности не ныряли вверх-вниз. Поэтому этот участок дороги извивался между холмов, а они обрамляли трассу в шахматном порядке.
 Автобусы катили по довольно пустынной трассе и как раз выехали на участок, который косо пересекался воображаемой прямой линией, соединяющей вершиной двух холмов.
 В автобусах ехал ОМОН. Ехал проучить обнаглевший молодняк, который вообразил о себе черти что. Но ничего, прошлого урока не хватило, проучим теперь так, что век помнить будут.
 Так думали очень многие ехавшие в автобусах. Они ехали не воевать, а карать. Им даже в страшном сне не могло присниться, что в России можно встретить то же, что они встречали в командировках в Чечне.
 – Черт знает что, – проворчал шофер первого автобуса, подпрыгивающего на грубых асфальтовых заплатах, усеявших этот участок дороги. – Тоже мне ремонтнички. Все делают через жопу.
 Возможный оппонент, наверное, ответил бы ему, что в России слишком мало ремонтников, потому что слишком много полицаев. Потому то ремонтники и не успевают работать качественно.
 Но оппонент был бы неправ.
 Заплаты на дорогу положили отнюдь не ремонтники.
 Когда последний автобус уже въехал на участок, покрытый заплатами, а первый еще не покинул его, заплаты сдетонировали. Ибо были не заплатами, а пластиковой взрывчаткой, консистенцией напоминавшей асфальт. И сдетонировали они по команде, переданной по радио. Ибо взрыватели, заложенные в эти «заплаты» можно было бить хоть молотком. Но срабатывали они только на радиосигнал.
 Когда Чугунов ставил молодым инженерам задачу создать такие изделия несколько месяцев назад, он опасался, что ничего не выйдет.
 – Это элементарно, – ухмыльнулся тогда недавний выпускник МИТХТ, высокий парень в очках. И его поддержал коллега, недавний выпускник МИРЭА. Коренастый невысокий крепыш. Чем-то похожий на Чугунова.
 И вот теперь колонна карателей представляла собой цепочку искореженных автобусов. Разумеется, среди пассажиров пострадали отнюдь не все. Ибо просто невозможно взорвать автобус так, чтобы вывести из строя абсолютно всех, кто там находился. И теперь уцелевшие весьма умело выскакивали и готовились занять оборону. Разумеется, они немного растерялись от такой неожиданности и не совсем правильно оценивали обстановку. Но они были профессионалами и панике не поддались
 С вершин холмов с дистанции около километра застрочили пулеметы. Это были старые, но вполне надежные, пулеметы Дегтярева, стреляющие патронами от знаменитой винтовки Мосина. Убойная дальность такой пули намного больше километра. Пулеметчики явно были не самыми умелыми. Они палили длинными очередями и не очень точно. Но перекрестный огонь с двух сторон не оставлял уцелевшим ничего другого, кроме как укрыться в кюветах.
 После того, как они это сделали и уже были готовы подавить пулеметчиков-дилетантов, раздалась новая серия взрывов. Ибо кюветы были на этом участке буквально нашпигованы минами. После этого никакого желания атаковать пулеметчиков у омоновцев не осталось.
 Впрочем, самих омоновцев тоже.
 А на обратных от дороги склонах холма затарахтели моторы. Самолетики разгонялись, скользя вниз по склону, отрывались от земли, с трудом, но все же уверенно, набирали высоту и уходили прочь от дороги. Никто их так и не увидел. Ибо местность была пустынна. А с дороги они были прикрыты холмами.
 – Товар закуплен. Рекламаций нет, – пропищала рация в машине у Чугунова.
 – Хорошо.
 Он вызвал другого абонента.
 – Извините, но ремонтники не понадобятся.
 – Принято.
 Через час ни одного человека, хоть как-то связанного с их командой уже не было в ста пятидесятикилометровой окрестности городка.
 Ночью пошел мокрый снег. И следователи, осмотревшие вершины холмов на следующее утро не нашли ничего, кроме стреляных гильз. Но даже, если бы Боги не послали этот снег, о чем могли сказать следы охотничьих лыж, теряющиеся в поле?
 Ни о чем.
 Россия буквально встала на уши. Всем было ясно, что давить народное сопротивление можно, только если у народа нет возможности защищаться. Если же таковая появилась, то дни властей сочтены. Империя не могла до конца зачистить даже маленькую Чечню. А если каратели будут ездить по самой России с инженерной разведкой впереди каждой машины и со скоростью двадцать километров в час?
 Да никаких сил тогда не хватит усмирить каждый очаг народного сопротивления!
 Ситуацию усугубляло то, что все произошло в Башкирии. Республике мусульманской. И мусульмане по всей России стали на защиту городка. Посыпались неприкрытые угрозы в случае повторной попытки карательной экспедиции поднять единоверцев по всей России.
 Было очевидно, что мусульмане не имеют к акции никакого отношения. Население городка было преимущественно русским. Но сами мусульмане это всячески опровергали, по неофициальным каналам забрасывая дезинформацию о готовности чуть ли не всемусульманского восстания. Они явно хотели набрать очки на этой акции.
 А если это все же они? Создавалась впечатление, что, не участвуя в самой акции, мусульманские радикалы, похоже, были готовы к подобному развитию событий. Значит это все-таки они? Или они вместе с некими неизвестными союзниками? Но тогда какими силами они располагают?
 Было ясно, что прежде чем делать резкие телодвижения, властям надо было разобраться. А время шло. И очевидная безнаказанность откровенных повстанцев если и не стимулировала других на подобные акции, то, по крайней мере, придавала смелости при проведении совершенно обычных демонстраций протеста, которые все ширились и ширились.




 Глава 18. Карпатская купель


 Если западные склоны Карпат отличаются повышенной дождливостью, то восточные их склоны гораздо более сухие и теплые. В начале апреля весна в Прикарпатье была уже в разгаре. Конечно же, снег растаял далеко не весь. И дороги были сырыми. Но вполне можно найти трасу, где можно побегать вволю.
 И они бежали, наматывая километры по серпантинам небольших горных дорог. Карпатская весна пьянила. Казалось, все здесь излучает флюиды жизни. И первая зелень на склонах, и готовые проклюнуться из почек молодые листья. И журчащие многочисленные ручейки.
 И это ласковое солнце на голубом нежном небе.
 Армейские ботинки скрежетали по гравию, от футболок валил пар. Чугунов бежал вместе со всеми. Единственной поблажкой ему было то, что он бежал не в армейских ботинках, а в адидасовских бутсах с резиновыми шипами.
 Он приехал в этот лагерь отчасти как инспектор, в конце концов, объект содержался на его деньги. Однако были и другие резоны для этой поездки. После башкирской акции было полезно быть как можно дальше от места событий. А лучше вообще вне России. Кроме того, давно пора было познакомиться и с украинскими друзьями, контакты с которыми до того осуществлял Юра. Назрел и еще ряд более мелких вопросов. Ну, и потом неплохо было завоевать определенный авторитет у боевиков. И попутно поправить здоровье. Обе последние цели достигались одновременно. И Чугунов с упоением участвовал в утомительных тренировках и учениях, чувствуя, что подтягивается и молодеет на глазах. А орлы Зигфрида смотрят на него с искренним уважением, а иногда с восхищением.
 Цепочка бегунов преодолела последний подъем. Внизу, на пологой поляне среди букового леса показался их лагерь. Скромные, но вполне приличные щитовые домики. Столовая, спортивный комплекс, огромный дощатый настил под навесом, который мог служить и для некоторых занятий на свежем воздухе и как место для вечерних посиделок или общих собраний.
 Бегуны прибавили ходу на отлогом нисходящем участке дороги и вскоре были уже в лагере.
 Они подбежали к ряду турников.
 – По двенадцать подъемов переворотом, потом брусья, потом быстро в душ. До завтрака двадцать минут, – скороговоркой, но четко сказал инструктор.
 Чугунов вместе со всеми подошел к турникам. Сделал четырнадцать подъемов, и, проигнорировав брусья, направился к небольшому то ли озерцу, то ли заводи, искусно сделанной возле горного ручейка. Вода в ней была проточная, горная. Он разделся и окунулся в этот маленький бассейн. Разгоряченное тело не чувствовало холода. Он проплыл вдоль края этого небольшого водоема, и только почувствовав, как холод начинает сводить шею, вылез наружу. Да, шея и горло наиболее слабое место при этих ледяных купаниях. Если бы не они, можно было бы купаться раза в три дольше. Он энергично покрутил головой, разогревая шею, и начал растирать прежде всего ее.
 С некоторых пор Петр обожал эти контрастные холодные купания, от которых в молодости наверняка бы надолго заболел. Дома он купался в озере с апреля по ноябрь. И здесь не преминул воспользоваться подобной возможностью. Чем сильно поднял свой авторитет у боевиков Юры и Зигфрида.
 Что это? Вторая молодость? Или вторая жизнь? Вспомнилась любимая сказка его детства и слова воина-колдуна: «Я Баш Черик, Стальная Голова, дарую тебе вторую жизнь!».
 Спасибо тебе за эту вторую жизнь пращур Сварог!
 От него валил пар, и кожа имела густо розовый, почти красный цвет.
 – Великолепно выглядите, господин профессор. – Де Круа стоял на краю бассейна. Он был одет в легкий комуфляжный костюм. Как будто армейский, но настолько элегантный, что право, можно было представить себе бельгийца в таком одеянии и на светском рауте. Впрочем, может быть, это было глубокое заблуждение простого русского человека, не бывавшего «В Европах».
 – Извините, господин профессор, но когда мне сказали, что вы купаетесь в этой ужасной ледяной воде, я не поверил. И решил убедиться сам. Еще раз извините.
 Он говорил по-английски.
 – Пустое, – по-немецки ответил Петр.
 – О, вы говорите по-немецки? Мне было бы удобнее общаться на этом языке, – сказал по-немецки бельгиец.
 Петр рассмеялся. Он скорее догадался, чем понял фразу де Круа.
 – Нет, господин де Круа. Давайте по-английски. И не используйте сложные фразы. Я говорю по-английски не столь свободно. А по-немецки знаю всего несколько фраз. Хотя не учил этот язык.
 – Понимаю вас, – серьезно сказал де Круа. – Я хотел бы переговорить с вами сразу после завтрака. Не возражаете?
 – Не возражаю.
 Они сидели за столиком, стоящим на краю настила. Этот край приподнимался над склоном, и из-за столика открывался головокружительный вид на долину, залитую весенним солнцем. Петр был одет почти так же как де Круа. Хотя, разумеется, не так щегольски. При начале разговора присутствовали Юра и его давний друг, видный деятель УНА-УНСО Андрей Шкилько, депутат Верховной Рады. Иному неосведомленному человеку могла показаться чуть ли не дикой дружба этих людей, которые вполне могли стрелять друг в друга в Боснии.
 Но это совершенно примитивное представление имперских обывателей, начисто лишенных рыцарских понятий. Как великолепно сказал Киплинг



   Что племя, родина, род,
   Если сильный с сильным
   Лицом к лицу
   У края земли встает



 Сама логика судьбы привела к тому, что Андрей и Юра сначала стали искренними друзьями, потом поняли, что во многом их идеалы совпадают, а потом стали соратниками по общей борьбе.
 И в этом проекте Андрей обеспечивал и прикрывал базы на Украине, где соратники Петра, Юры и Зигфрида готовились к русской национально-освободительной революции.
 Юра говорил по-английски еще хуже, чем Петр и в разговоре участия не принимал. А Андрей видимо знал гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Он сказал де Круа несколько дежурных вежливых фраз, и многозначительно подмигнув Юре, извинившись, увел его.
 Петр и де Круа остались вдвоем.
 – Знаете, господин де Круа, мне хочется называть вас «брат Гийом».
 – Что вам мешает? – живо спросил бельгиец.
 – Все мои предки были свободными людьми. Среди них не было ни одного крепостного раба. Но мне трудно назвать «братом» потомка Меровингов.
 – Князья де Круа всего лишь боковая младшая ветвь славных Меровингов.
 – Князья, Гийом, князья. – Фраза наверняка была построена неправильно, но Гийом понял.
 – Бросьте, Петр. Можно я буду называть вас так?
 – Разумеется.
 – Что касается Меровингов, то они действительно оставили свои гербы и свою кровь по всей Европе. Везде, где фигурирует медведь с топором, там наш след. В вашем Ярославле тоже.
 – Да, Европа действительно была едина в древние века.
 – И еще будет!
 – Согласен с вами.
 – Кстати, Петр, почему ваши победы так активно используют мусульмане? Некоторых из нас это тревожит. Вы знаете, в прошлом году мусульманские экстремисты убили в Бельгии нашего известного поэта. Мы вообще надеемся в вашем лице обрести союзника в борьбе с мусульманством.
 – Вы и обрели его. Мы верны нашей клятве. Хотя и не давали ее. Но вы понимаете, о чем я говорю.
 – Да.
 – Что касается мусульман, то мы лишь временные союзники в данном эпизоде. Наша борьба ведется на пределе сил, и мы не можем отказываться от подобных комбинаций. Вы удовлетворены разъяснениями?
 – Вполне. Кстати, о силах и средствах. Я привез с собой еще одну порцию финансовой поддержки. Еще пять миллионов евро.
 – Благодарю. Это весьма кстати. Ибо ситуация движется к развязке. Наверное, вы хотели бы прояснить некоторые вопросы?
 – Да.
 – Боже, мой английский! Как примитивно мы говорим.
 – Не волнуйтесь по этому поводу. Тем более я читал в переводе некоторые ваши книги. Мысли просто потрясающие. Не сочтите за примитивную лесть.
 – Благодарю. Но давайте, я проясню некоторые вопросы нынешней ситуации.
 – Согласен.
 – Русский народ был готов к национально-освободительной революции. Не хватало двух вещей. В первую очередь ясной формулировки целей революции. Отрицания российского интернационального государства, прежде всего. И потом средств именно для этой революции. Революции русской, но антироссийской. Я ясно излагаю?
 – Вполне.
 – Как только цели революции были сформулированы столь ясно и прорвана информационная блокада вокруг этой идеи, можно было ожидать появления заинтересованных внешних союзников. Это могли быть китайцы, мусульмане, Запад в целом, Европа, Япония. В каждом варианте мы бы достигали своих целей различными путями. Это кажется удивительным. Но мы бы наверняка добились своего. А проигрывали бы те, кто вовремя не понял новых перспектив.
 Первыми, кто понял, оказались вы. Вы сыграли смело и точно. Наверное, это воля Богов. Мы рады, что получили необходимую поддержку от братьев-арийцев, а не от мусульман, например. Которые слишком долго раздумывали.
 Мы благодарны вам. Но мы знаем, что и мы нужны вам. И если бы вы промедлили, на вашем месте были бы другие. Но хватит говорить «если». Мы вместе. И мы не предаем друзей. Вы это знаете.
 Теперь у меня вопрос. По-моему, вы представляете Европу, а не Запад в целом. Я прав?
 – Не обижайтесь Петр. Вы очень умный человек. Но вы просто не знаете Запада.
 – Я согласен.
 – В данном случае нельзя говорить «Европа» или «Запад в целом». Это не корректная постановка вопроса. Вы меня поняли?
 – Да, Гийом.
 – Мне надо было бы многое объяснить вам. Но у меня нет ни времени, ни возможности сделать это сейчас. Поэтому скажу схематично. Мы это, прежде всего, Европа. Но отчасти и Запад в целом. Мы хотим видеть некую часть России в своем составе. Вы сами назвали эту часть Русью. Без Руси нет сильной и само достаточной Европы. Без сильной Европы нет Запада. Без белого европейского арийского Запада нет постижения Божьего замысла. И существование Земли не имеет оправдания.
 Это знали Меровинги, Брюсы, Сен-Клеры и многие другие. Но, имея очень многое, мы проиграли. И вот вы на окраине Европы пошли на штурм крепости, к которому мы сами даже не знали, как приступить. Вы поняли?
 – Все, за исключением деталей последней фразы.
 – Это не важно. В целом вы поняли. Разумеется, не одни мы заказываем оранжевую революцию. Более того, мы не главные ее заказчики. Ее заказывает «другой Запад». Понимаете?
 – Да.
 – Но мы ведем свою игру в рамках этого проекта. И мы видим в вас передовой отряд в нашей общей борьбе. И готовы поддержать его всей нашей «тяжелой артиллерией».
 – Но из засады, с закрытых позиций?
 – Да, мы не можем подставляться. Но, не обижайтесь, вам то терять нечего.
 – Нечего, Гийом. И поэтому я хочу передать вам некоторые чертежи, по которым вы должны сделать нам соответствующие детали.
 – Это не связано с вашими великолепными авиационными изысками?
 – Это связано с атомной бомбой.
 – Мы предполагали, что до этого дойдет.
 – Но ведь нам терять нечего. Не так ли?
 – У нас только одно требование. Чтобы бомба ни при каких условиях не оказалась у мусульман.
 – Это исключено. Не беспокойтесь. У нас будет одно или два изделия. И мы применим их сами по целям на территории России. Конечно, если нас к этому принудят. В этом случае вы должны будете с помощью ваших СМИ убедить мир, что это сделал сам Кремль в целях самосохранения. Кстати, нам вообще нужна гораздо большая помощь ваших СМИ. Например, в вопросе воссоздания языческой конфессии в России. И конечно, давление на российских боссов. У всех у них деньги на Западе. Активизируйте финансовый шантаж. Потребуйте полной пассивности в период активизации масс.
 – Нет проблем. Сделаем. Все перечисленное довольно тривиально. Это и так планировалось нами. Главное не в этом. Главное, когда час «Х»?
 – Я думаю, все решится еще до осени.
 Гийом внимательно посмотрел на Чугунова. А потом встал. Его лицо приобрело торжественное выражение. Петр тоже встал.
 – За неимением меча, – он положил свою правую руку на плечо Чугунова и произнес:
 – Я, князь де Круа, принц из рода Меровингов, посвящаю тебя в рыцари.
 И менее официальным тоном добавил:
 – Торжества отложим до победы.
 Чугунов посмотрел на него внимательно, глядя прямо в глаза, и сказал, очевидно, грубо нарушая соответствующий протокол, но следуя непонятному наитию:
 – Спасибо, Гийом. Но ты же знаешь, что до победы я не доживу.
 Горло Гийома дернулось. Не отводя глаз, он произнес:
 – Ты истинный рыцарь, брат Петр.
 Он помолчал, и добавил
 – И все же



   Как я могу лежать в тиши
   В своем гробу покоясь,
   Тогда как братия мои
   Бредут в крови по пояс



 Петр никогда не слышал этого стихотворения в оригинале, но непонятным образом понял, что это именно оно.




 Глава 19. Огненная Фея


 Пролетев двести километров вдоль Десны, самолетик приземлился в глухом месте Брянской области. Чугунова уже ждали соратники. Самолетик отогнали дальше, на одну из их баз. А сам Чугунов, не заезжая в Москву, приехал в свой дом. Свое «логово отшельника».
 Наступали решающие недели. И небольшое расслабление было не лишним. Он набрал ее номер:
 – Тигрясик?
 – Ты в городе, чучундра?
 – Разумеется.
 – Небось, как всегда «устал как собака», но одновременно переполнен желаниями?
 – Откуда ты все знаешь?
 Она рассмеялась.
 – От верблюда, – по-детски пошутила она и продолжала, – Ничего скоро будем лечиться от любовного голода, вояка. По максимуму возьму контроль на себя. Будем испытывать новые методы терапии. Буду стараться не нанести тебе телесных повреждений, любимый. Согласен?
 – Да.
 На этот раз ему почему-то не хотелось говорить с ней о делах и перспективах. Болтовни о пустяках тоже не получилось. Она явно что-то поняла и была удивительно нежна и предупредительна с ним.
 Москва встретила суматохой дел и событий. Страна бурлила. Бурлила без усилий с их стороны. Но при этом ощущалось явное отсутствие центра управления сопротивлением. Более того, начиналась некая толкотня на этом поле. Левые все активнее старались подмять под себя социальный протест. И разделить выступления людей зрелого возраста и молодежи.
 Было видно, что те, кто попустительствовал поначалу социальным выступлениям, потеряли контроль над этим процессом. И растерялись, не понимая, а стоит ли отдавать его на откуп левым. Но если не допустить этого, то кто тогда перехватит инициативу в данном вопросе?
 Молодежь же, как всегда увлеклась. И то ли от увлечения, то ли от некой инфантильной хитрости иных ее лидеров, вдруг начисто «забыла», кто помог раскрутить ее протест.
 Как всегда в таких ситуациях активизировались межэтнические конфликты. Впрочем, сейчас они скорее мешали развитию революции. Ибо, ничего не добавляя в и без того до предела раскаленную, ситуацию, они формировали некий третий центр протеста и противостояния.
 Необходимо было в первую очередь структурировать это бурление.
 В этот момент в Москве появились Юра и Зигфрид. Они излучали энтузиазм и оптимизм.
 Встретились, наплевав на все, в офисе Союза русских инженеров. Там царил форменный бедлам. Ибо штаб Алексея Никольского, под который отвели несколько комнат офиса, непостижимым образом расползся по всему зданию. Если среди иных субарендаторов и были, как говорил Юра, те, «кто слушает», бесцеремонные Лехины студенты сильно осложняли им работу.
 Поэтому Чугунов и его друзья, не мудрствуя лукаво, просто поставили в кабинете Чугунова мощный блокиратор прослушивания и говорили вполне открыто.
 – Пора переходить к активным действиям, – с места в карьер начал Зигфрид.
 На этот раз всегда осторожный Юра не выразил скепсиса.
 – Господа, а что вы понимаете под активными действиями? Кого запугивать и мочить? Я считаю, что это несвоевременно. Власть сейчас и так парализована и дезориентирована. Она не блокирует жестко нарастание протеста.
 В этой ситуации начинать давить на ее отдельных представителей силами ваших мальчиков просто бессмысленно. Эти представители и так сидят тише воды, ниже травы. А если начать давить на них, станут огрызаться, как загнанная в угол крыса.
 – Что же ты предлагаешь? – спросил Юра. – Мы наготовили кучу боевиков. И по достаточно солидной, и по сокращенной программе. Их теперь надо использовать. Говорю как профессионал. Иначе они просто разбредутся. Или займутся уголовщиной. Благо там много бывших коллег, – он хихикнул, – «брата Зигфрида».
 Так они иногда стали называть друг друга полушутя после последнего посещения карпатского лагеря.
 – Боевики не обязательно должны стрелять и взрывать. Они могут и просто подраться и поучаствовать в беспорядках. Охранять, наконец, наши массовые мероприятия.
 – Расконспирируются, – сказал Юра.
 – А мы и не собираемся вести долгую партизанскую войну. Мы выйдем из тени только на пике событий. А там как покатит. Или победа. Или тотальное отступление. Благо есть куда. На ту же Украину. Следующая попытка подобной революции наверняка будет сделана уже другими.
 – Согласен, – сказал Юра. И после небольшой паузы продолжал, – Но что-то ты стал более осторожным и не таким яростным после разговора с бельгийцем. Или я ошибаюсь?
 – И да, и нет. Просто на финише, а дело идет к тому, надо быть предельно аккуратным.
 – Но тогда, какая сейчас главная задача?
 – Создание массовой неоязыческой конфессии. И здесь надо задействовать в том числе ваших орлов. Чтобы показать силу новой организации. И дать по рукам возможным конкурентам.
 – Ну, это нам запросто! – уверенно сказал Зигфрид.
 – Привет тебе, брат Петр, рыцарь дома Меровингов, – Виталий был весел как никогда.
 Они встретились у Виталия по его просьбе.
 Петр так и ахнул. Вот это осведомленность! Но не растерялся и ответил:
 – Привет тебе, брат Виталий.
 – Не удивляйся, дружище. Когда я работал в разведке, я со многими познакомился в этом мире. Но могу тебя успокоить. Враги пока ничего конкретного о тебе не знают.
 – А не конкретного?
 – Знаешь, ты или по рассеянности, или в силу некой гениальности поразительно верно себя ведешь. Нынешняя продажная мразь, – всегда корректный Виталий впервые за все время их знакомства применил столь энергические выражения, – даже помыслить не может, что серьезную опасность может представлять человек, живущий в коммуналке.
 – А инцидент в Башкирии?
 – Мусульмане запутали все до предела. Да и организовали вы все классно. Дилетанты в данных вопросах показывают блестящие результаты. Так что вы вне подозрений.
 – Как идет наш литературный бизнес?
 – Да, кстати, вот твои гонорары.
 Виталий протянул объемный пакет с деньгами. Петр, не считая, попытался положить их во внутренний карман пиджака. Это у него не получилось, и он кинул пакет в кейс. Виталий наблюдал за ним с откровенной улыбкой.
 – С налоговой все улажено? Мне не хотелось бы толкаться у этих чинуш, – спросил Чугунов.
 – Все нормально. Мои юристы свой хлеб отрабатывают. Но, я, собственно, не только по этому поводу побеспокоил тебя. Как там дела с конфессией?
 – Сегодня хотел узнать у соратника, отвечающего за это.
 – Узнай. И вот, кстати, телефон, – он протянул визитку, – человека из администрации, который вам посодействует скорее организоваться.
 – С чего вдруг такая любовь к нам?
 – Это не любовь, а расчет. Им надо, во что бы то ни стало отвлечь народ хоть чем-нибудь. А вы, зарегистрировавшись на Украине и в Европе, все равно могли бы продавить оформление своей религиозной общины здесь.
 Так что удалось кого надо убедить, что вам необходимо помочь.
 – Но ведь «гусударственники» все сплошь православные.
 Чугунов любил таким уничижительным образом, заменяя «о» на «у», называть «патриотов-государственников».
 – А они, то есть имперские «гусударственники», – Виталий повторил произношение Чугунова, – сейчас сами не в фаворе. Они, можно сказать, почти оппозиция. А на самом верху игру сдают. Но для этого надо мягко снизить накал страстей. Вы с вашим неоязыческим проектом для этого подходите. Тем более, денег не просите. А на два хода вперед они не думают.
 – Но мы же в связи с неоязыческим проектом уже запустили несколько весьма неприятных для них лозунгов.
 – Им сейчас не до них. Это типичный случай принятия решения в условиях недостатка времени и информации.
 В течение недели новая конфессия была зарегистрирована. И объявлена дата всероссийского схода представителей общин новой веры.
 Чугунов избрал оригинальный метод публичного представления новой конфессии. Был собран сход, на который были приглашены все неоязычники. Вернее, их представители. Был снят один из самых больших залов в Москве. Но мест всем все равно не хватило бы. Поэтому желающие должны были сами уже в Москве, если не успели сделать этого заранее, снова «структурироваться» и послать на сход одного из нескольких желающих. Получилось нечто вроде многоступенчатых выборов.
 Разумеется, окончательный состав схода контролировался людьми Чугунова. Но примерно четверть участников составляли те, кого намерено пропустили в качестве непримиримых оппонентов. А еще чуть меньше четверти было откровенного болота.
 Это было сделано для того, чтобы продемонстрировать на сходе некую заранее предопределенную победу над потенциальными «еретиками». А заодно сделать мероприятие «естественным», почти «стихийным». Что было немаловажно, ибо существовало много других попыток создать неоязыческие общины. Эти попытки делались либо явными провокаторами, либо амбициозными дураками. Которым хватало ума только на одно – смутно понять перспективность неоязыческой идеи.
 После дежурных торжественных заявлений и импровизированных восхвалений Сварогу, Перуну и прочим Русским Богам, мероприятие пошло по стандартному сценарию некоего скорее общественно-политического, а не конфессионального действа.
 И в это время на трибуну как раз и полезли дураки и провокаторы из «еретического меньшинства».
 Они были дружно освистываемы залом и с позором изгонялись боевиками Зигфрида. Большинство начинало все больше чувствовать некое единение, демонстрируемое столь наглядно.
 В это время слово взял один из самых известных конкурентов проекта Чугунова. Бывший спортсмен, создавший некую смесь из спортивной школы единоборств и мафиозной структуры, он, тем не менее, всегда хотел смотреться чем-то большим, чем вульгарным спортивным мафиози, которых в России как собак не резанных. На деньги, которые у него водились, он издал серию совершенно дебильных, по мнению не только Чугунова, но и очень многих умных людей, книжонок якобы неоязыческого толка. В которых не было и грана понимания Божьего замысла, но зато взахлеб восхвалялись имперские идеи.
 «Этому кретину даже невдомек, что империя и любой вариант язычества – вещи несовместимые. Империя быстро скатится к авторитарному единобожию. Это же очевидно даже из школьного курса истории», – часто думал о нем Чугунов, листая опусы этого мафиозного «язычника». Религия любой империи – семитское единобожие в одном из трех давно известных вариантов.
 Весьма показательно, кстати, было то, что при всей своей экстравагантности и неких намеках на оппозиционность, этот деятель весьма хорошо ладил с властями. И ни в одной по-настоящему острой акции сопротивления не участвовал. Как, впрочем, и не острой.
 Надо сказать, что выглядел он импозантно. Его светлые глаза выделялись на длинном лошадином лице, густо изрезанном морщинами. А длинные светлые волосы развевались как у древнего волхва.
 Да, поработали в свое время имиджмейкеры, – подумал Чугунов, глядя на него. Хотя, как и все деятели подобного рода, этот мордобоец к концу 1990-х стал не нужен властям в качестве провокатора. И его выкинули ко всем чертям. Лишив и дотаций, и имиджмейкеров, и ментовской крыши.
 Но теперь, видимо почувствовав возможность присосаться к перспективному проекту, а может, просто получив от старых хозяев такой заказ, этот «воин» снова проявил активность.
 На всех мероприятиях оппозиции, он никогда не говорил ничего нового. Он просто оскорблял зал, называя всех собравшихся болтунами и трусами. И не получив отпора, гордо покидал трибуну, лишний раз демонстрировав свою «крутизну».
 В целом он даже был прав. Ибо раньше действительно вещал перед болтунами и трусами. Но на этот раз «воин» что называется, налетел на встречный удар.
 Как только он начал нести свое обычное дежурное хамство, Чугунов резко встал с председательского места.
 Не вступая в дискуссию, он громко сказал:
 – Зигфрид, выкинь этого хама, оскорбляющего наше достойное собрание.
 «Воин» был не из слабых. Да и в зале были его сторонники. Но мальчики Зигфрида тоже были не лыком шиты. А кроме того, в зале уже было подавляющее большинство своих. После короткой потасовки, заснятой всеми телекамерами, «воин» и его сторонники были с позором выкинуты из зала под улюлюкание собравшихся.
 Небольшое число колеблющихся, став свидетелями всех этих перипетий, уедут убежденными сторонниками победившей стороны. И разнесут весть о силе и сплоченности сынов Сварога по всей стране.
 Что поделаешь. На войне, как на войне. Прости пращур за эти не совсем благородные экспромты. Но их надо уметь делать. Ибо как раз из-за неумения пользоваться такими методами проиграли когда то семитам твои наивные дети. И даже вы, арийские Боги не смогли им помочь. Ничего, мы в этом плане более подкованы, – думал про себя Чугунов.
 – Братья и соратники! – обратился Петр к залу после того, как спортивно-мафиозный «воин» был с позором выкинут боевиками Зигфрида. – Я не знаю от кого сейчас получает деньги этот ублюдок, который пытался оскорбить наше достойное собрание. По моим данным он кормился и у ментов, и у эфэсбэшников, и у вояк. Сейчас, видимо поиздержался и вот решил присосаться к нам.
 В зале раздался смех. А Чугунов продолжал
 – Ту ахинею, которую он нес всегда и которую пытался нести сейчас, не стоит принимать во внимание. Но!
 Он сделал многозначительную паузу.
 – Но, братья и соратники, есть один момент, в котором этот слуга многих господ может оказаться правым.
 Зал напряженно замер.
 – К сожалению, многие понимают веру в древних Богов примитивно. Как возможность вдоволь повеселиться, не ограничивая себя христианской моралью. Да, наши Боги любят свободное веселье своих потомков. Но чем тогда мы отличаемся от вульгарных прожигателей жизни, если в нашей вере нет ничего кроме веселья? И не будем ли мы в этом случае примитивными ничтожествами, которых справедливо сможет укорить этакий вот крутой «воин»? Вопрос риторический.
 Безудержное веселье, языческая любовь лишь награда за труды и подвиги. Или аванс, если хотите. Без понимания того, что наша вера это прежде всего труд и борьба нет постижения Божьего замысла.
 Да, наш труд свободен, наше творчество расковано, наша борьба не ограничена средствами и правилами. И сам труд, борьба и творчество радостные по самой своей сути.
 Но от этого они не становятся чем-то другим. И радостный труд требует пота, и радостное творчество требует сжигать свое сердце, чтобы осветить мир, и радостная борьба требует самопожертвования.
 И готовность ко всему этому мы должны проявлять, давая клятву верности нашим родным древним Богам.
 Клятву не только на словах. Клятву, подтвержденную огнем и страданием. Какова эта клятва?
 Мы, взявшие на себя бремя возрождения древней веры, продемонстрируем ее на собственном примере.
 Мы не побоимся принять огненное клеймо, которое не позволит нам потом никогда отступить, уйти в тень и отказаться от самих себя.
 Все, кто хочет, смогут присутствовать на церемонии этой клятвы.
 Требуем ли мы ото всех, кто принял нашу веру, сразу пройти этот обряд?
 Нет. Можно верить как мы, можно быть активным членом нашей общины, но не проходить обряда посвящения. Каждый должен прийти к этому обряду сам.
 Но те, кто провозгласил свое право идти впереди, борясь за возвращение наших Богов на землю их потомков, должны доказать перед всеми вами это свое право. И их огненная клятва будет принесена за всех.
 Сейчас конец мая, время, когда природа бурлит жизнью. И сейчас самое время слиться с нашими Богами и продемонстрировать им нашу верность. Поэтому через неделю мы приглашаем всех присутствующих стать свидетелями того, как первые жрецы нашей веры принесут свою огненную клятву.
 Первым ее принесу я сам.
 Зал замер в восхищении и любопытстве.
 Идея делом подтвердить верность древним Богам родилась довольно давно. Почти сразу после того, как Чугунов задумал заняться строительством языческой конфессии.
 Поразительно, но она сразу вызвала просто бешенный энтузиазм у потенциальных адептов. В компании студентов-националистов, где впервые была озвучена эта мысль сразу начала выстраиваться очередь на право провести этот обряд.
 «Бог то Бог, но и сам не будь плох», – говорит народная мудрость. С другой стороны «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». И Чугунов стал продумывать, как «не расшибить лоб», проходя через этот обряд.
 Общий смысл его был понятен сразу. Надо было самому себе, подтверждая свою стойкость и верность Богам, поставить некое клеймо горячим железом.
 Форма клейма была тоже очевидна – Сварогов квадрат. Конечно же весьма эффектно смотрелся бы он, четко проявленный, на левой стороне груди.
 Однако знакомы врачи сразу охладили энтузиазм Чугунова. По левой стороне груди проходят многие нервы. Можно просто покалечить себя, повредив их. Так что лучше всего будет левое плечо.
 Потом, никакого «красивого знака» не получится, если раскаленный Сварогов квадрат приложить к коже. Будет сплошной рубец неясных очертаний, перечеркнутый сетью вторичных рубцов.
 После долгих размышлений пришли к выводу, что и достаточно эстетично, и достаточно безопасно будет клеймо в виде нескольких точек, расположенных как бы в узлах и вершинах Сварогова квадрата. При этом надо позаботиться о том, чтобы ожог затронул только кожу.
 Таким образом, клеймо представлялось в итоге в виде нескольких, соответствующим образом расположенных небольших шипов, длиною около миллиметра. Эти раскаленные шипы должны были выходить из некоего круга. Который должен был быть холодным и служить ограничителем.
 После нескольких опытов отработали конструкцию клейма и технологию его подготовки – разогрева и установки ограничителя.
 – Может все же не клеймо, а татуировка, – говорили сомневающиеся.
 – Нет, – отвечал Чугунов. – И боль, и использование огня, священного в нашей вере, и преодоление собственной слабости должны быть реальными. Мы принимаем на себя знак нашей клятвы Богам, а не мафиозную татуировку.
 В конце концов, все согласились.
 Высокий обрыв нависал над живописной долиной. Обрыв был сложен из чистейшего песка, когда-то отложенного талой ледниковой водой. У подножия обрыва, непосредственно примыкая к нему, лежала полукруглая старица.
 На кромке обрыва росли огромные сосны, которые казалось, вот-вот упадут вниз. Но они стояли прочно, своими глубокими корнями удерживая песок.
 Сама старица была окаймлена чудными лугами, которые в мае и начале июня пестрели цветами. На этом участке долины испокон веков располагались капища древних Богов. Местные краеведы говорили Чугунову, что непосредственно у этого обрыва и старицы в давние времена было целых три капища.
 Группа валунов, вымытых некогда рекой у основания обрыва, составляла некоторое возвышение на берегу старицы. Петр сразу подумал, что один из алтарей древних Богов и составляли как раз эти валуны.
 Он выбрал это место для проведения обряда по нескольким причинам. Во-первых, это было действительно место древнего святилища. Во-вторых, оно было удивительно живописно. В-третьих, с одной стороны до него можно было при желании добраться, но с другой стороны это было не так уж просто. Поэтому желающие присутствовать должны были проявить некоторое усилие. Да и уединение было далеко не лишним. И, наконец, в-четвертых, это место было не так далеко от его загородного дома, куда он намеревался уйти после обряда.
 Разумеется, приехали далеко не все присутствовавшие на церемонии представления новой конфессии. Но несколько сот человек набралось. Среди собравшихся царило настроение приподнятого ожидания.
 Чувство сопричастности к тайне и одновременно чисто человеческое любопытство и жажда острого зрелища.
 У подножья валунов горел костер. В нем краснели железные клейма. Петр поднялся на валуны. Он был по пояс голый. Белые джинсы и кроссовки составляли его одеяние. Просто, современно, но очевидно вполне эстетично. Ибо наши Боги технократичны. Поэтому им не требуется никакой театрализованной архаики. Это дешевка, нужная дешевым идолам. А у нас будет огонь и кровь. Реальный огонь и реальная кровь.
 Чугунов поднял руку.
 Луг напряженно затих.
 – Нашим Богам приносим мы клятву верности, – произнес Чугунов. – Огнем, железом и кровью, не страшась страданий с надеждой и верой.
 Люди на лугу превратились в изваяния. Кружились головы и сохли рты. Истома разливалась под ложечками. Это была не комедия. Это было реальное действо. Этого не удостоились другие. Посвященность, сопричастность к чему-то увлекательному и страшному одновременно. И гложащее всех опасение, – а вдруг не получится, вдруг вожак, жрец, пророк дрогнет? Смелее, давай, не тяни – безмолвно орал весь луг.
 Чугунов молча сделал знак и один из молодых собратьев вынул из костра раскаленное клеймо, одел на него керамический ограничитель и, рукой в толстой перчатке протянул ему относительно холодный конец рукояти. Правая рука Чугунова тоже была в перчатке. Он не мог рисковать, и уронить клеймо, обжегшись о рукоять.
 Не делая паузы, Петр приложил клеймо к левому плечу. В мертвой тишине послышалось легкое шипение подпаливаемой кожи.
 Острая боль пронзила его. Он не мог оценить, сколько времени надо держать эту железяку, несущую страдание. Брось! Брось! – кричало все его тело, мгновенно покрывшееся потом.
 И вдруг прохладная рука взяла его левую кисть. Тонкие чуткие пальцы одновременно и держали и как бы слегка гладили его руку.
 И чудо!
 Боль сразу отпустила. И восторг залил всю его душу. Он отшвырнул остывшее клеймо и повернулся к Тигрясику с выражением победителя. Она стояла рядом с ним, держа его левую руку. На ней было красное легкое платье, которое, казалось, горело на солнце и белые кроссовки, контрастно оттеняющие эту огненную красноту.
 И она смотрела на него с восхищением и обожанием.
 – Благодарю тебя, моя Огненная Фея! – с каким-то экстатическим подъемом, громогласно проорал Петр.
 И тут луг разразился восторженным ором. Люди, казалось, хотели порвать свои глотки, хотя бы этим самозабвенным криком компенсируя то, что не они стояли сейчас на валунах, пройдя через инициацию.
 Лена протянула ему кружку с каким-то напитком. Он выпил единым махом. Судя по всему, это было что-то одновременно крепкое и тонизирующее. Он не чувствовал ни боли, ни слабости. Но все же она незаметно, но твердо поддерживала его, когда они спускались с валунов.
 У подножья она протерла ему плечо чем-то прохладным и душистым и накинула на плечи чистую белую рубаху.
 Волна сильнейшей любви и нежности захлестнула его. Да, она посланница Богов. Он обхватил ее за плечи и, не обращая внимания ни на кого из присутствующих, покрывал ее лицо страстными поцелуями.
 Она немного отстранилась и спросила:
 – Не болит?
 – Нет!
 – Ладно, Сварогов внук, пошли.
 Они сели на заранее приготовленную скамью, сколоченную из тонких бревнышек.
 И смотрели, как обряд проходит Зигфрид.
 Разумеется, и появление Лены и даже ее наряд не были экспромтом. В целом все было продумано. Но в таких делах нельзя быть во всем уверенным заранее. И субъективно Петр все, что произошло, искренне воспринимал как экспромт. Как чудо.
 В этот день огненную клятву приняли, помимо Петра и Зигфрида еще три человека. А потом начался настоящий языческий праздник. Присутствующие в безудержном веселье выплескивали эмоциональное напряжение сопричастности к тому, чему были свидетелями, но теперь страстно желали быть соучастниками.
 И они этим весельем и искренним, экзальтированным поклонением первым пророкам новой веры утверждали свою сопричастность. Которую пока не доказали мучительной инициализацией.
 Чугунов провел следующие пять дней вместе с Леной. Не так просто оказалось пережить последствия легкого, но все же шока этого сурового обряда.
 Но его Огненная Фея сделала все, чтобы ему было легко. И как врач и как женщина.
 А формирование новой религии после этого действа пошло семимильными шагами. И в самом деле на несколько недель отвлекло общественное сознание от становящихся все более бестолковыми протестных мероприятий.




 Глава 20. Ход конем


 – Проблемы, стоящие перед страной требуют для своего решения адекватных политических механизмов, – говорил президент в своем обращении к народу. – И мы продолжим совершенствование нашей политической системы. Давно назрел вопрос о переходе к выборам по партийным спискам. Имеющие массовую поддержку в обществе партии способны будут найти решения острых проблем, стоящих сейчас перед нашей страной. Мы согласовали с Государственной Думой и Советом Федерации план скорейших преобразований в этом направлении. И в самом скором времени проведем досрочные выборы в Думу уже только по партийным спискам. До этого времени мы не будем предпринимать никаких кардинальных решений ни в социальной, ни в экономической, ни в военно-политической сфере. Пусть эти проблемы будут рассмотрены новой Думой, пользующейся доверием всего народа и опирающейся на социально-активные слои нашего общества. На актив всех партий, доказавших свою жизнеспособность.
 Министр обороны выключил телевизор. Он знал текст этого обращения почти наизусть, но просто хотел еще раз взглянуть на читающего. Сволочь, подонок, – подумал министр. Игра сдана. Никаких телодвижений по отмене отсрочек сделано не будет. Какой же дурак возьмет сейчас перед выборами ответственность за это. Что я скажу своим генералам?
 Между тем результаты выборов все равно будут провальными для партии власти. И, разумеется, будут фальсифицированы самым наглым образом. Это станет поводом для массовых протестов. Причем в отличие от нынешних, эти протесты будут организованы и будут иметь четкую и вполне респектабельную цель. А после этого полное повторение украинского сценария.
 Нынешний хозяин Кремля выступит в роли защитника справедливости и законности. А болваны, защищающие его и партию якобы его власти, будут ошельмованы. Хорошо еще, если не «покончат самоубийством» как украинские силовики в 2005 или финансисты КПСС в 1991.
 Все по плану! Вот сволочь!
 Ну, теперь, что же делать мне самому? Идти на поводу у этих бездарных генералов? А, собственно, кто они мне? Ни сватья, ни братья. Пусть сами делают, что хотят.
 И коллеги-силовики тоже. Я сторонник самой легитимной и взвешенной позиции. Армия вне политики.
 А если эти отморозки, казенные патриоты, победят?
 Надо подумать. Но вряд ли. Вряд ли.
 Чернокожая красотка в роли госсекретаря США чувствовала себя уверенно. И все же временами ей хотелось лишний раз показать всем, чего она, потомок черных рабов, достигла в этой стране. Хотелось, разумеется, не переходя границ дозволенного, поставить на место потомков былых хозяев ее предков.
 Вот и сейчас, она говорила предельно корректно, по-деловому, но весьма жестко.
 Ответственный чиновник, курирующий деликатные вопросы взаимоотношений с Россией, высокий бесцветный блондин, давал пояснения своему строгому шефу.
 – Почему они так затянули с реформой законодательной власти и проведением досрочных выборов? Или ваша служба опять не доработала и не добилась от них гарантий соблюдения достигнутых договоренностей.
 – Видите ли, мадам, возникли некоторые осложнения. Если бы они это сделали, как мы и договаривались, в апреле-мае, ситуация могла бы выйти из-под контроля.
 – В чем там опять дело?
 – Страна была сильно дестабилизирована социальными и молодежными волнениями. А различные элитные группировки требовали весьма непопулярных мер. В этой ситуации досрочное проведение выборов по партийным спискам могло бы принести такие результаты, что оранжевая революция могла бы перерасти в совершенно непредсказуемый процесс.
 – Неужели нельзя было приструнить эти так называемые «элитные», – при слове «элитные» она презрительно скривила свои красивые, хотя и несколько крупноватые, губы.
 – В том-то и дело, мадам, что нынешний президент должен постоянно лавировать между разными слоями своего окружения. И, похоже, не справился с управлением.
 – Но теперь-то, он вышел из этого заноса? И при этом умудрился ни в кого не въехать?
 – Да, похоже, ему повезло. На встречной полосе никого не было.
 – Так пусть поторопится.
 – Он и так торопится, обещал все сделать уже этой осенью.
 – Что за манера держать наших друзей на холоде! Им опять, как и на Украине придется мерзнуть в палатках. А ведь в России еще холоднее. Неужели все же он не мог все закончить в мае?
 – Вы беспокоитесь об оранжевых демонстрантах?
 – Я беспокоюсь, что они разбегутся от холода, Джеф. И из-за такого пустяка все сорвется.
 – Но на Украине то не разбежались.
 – Россия не Украина, Джеф!
 Госпожа госсекретарь была специалистом по бывшему СССР.
 – Все, Леха, завязывайте бузу, – говорил Чугунов сидя в своем кабинете в офисе Союза русских инженеров, Алексею Никольскому. – Вас, то есть студентов до новых выборов не тронут. Так что можете расслабиться. Все внимание на становление неоязыческой конфессии.
 – Петр Петрович, нельзя же так, то туда, то сюда, – обиженно промолвил Алексей.
 – А жизнь такая, Леша. Кто говорил, что будет легко? И потом, в рамках неоязыческого проекта есть великолепная возможность и побузить и попиариться. Бодайтесь с православными. И на улицах и на телеэкранах. Пока это вам позволят.
 – Выходит снова, религия – опиум для народа. Но другая религия и для другого народа.
 – Эх, Леша. Не понимаешь ты ничего. Строя новую конфессию, мы строим некий скелет. Потом он обрастет мясом и…
 – Что и?
 Чугунов красноречиво повел рукой, указывая на стены и потолок, намекая на прослушку.
 – Догадайся! – подначил Чугунов, подмигивая.
 – Я-то догадываюсь, но как объяснить это массам?
 – На то ты и юнгфюрер. Объясни.
 – Ладно, объясню.
 – Да, кстати, а как вообще распространяются наши идеи.
 – После вашего жуткого обряда инициации просто великолепно. Толпа жаждет аналогичных зрелищ. А девочки просто в экстазе. Каждая примеряет на себя роль Огненной Феи. Боюсь, не хватит желающих предоставить им такую возможность.
 – Знаешь, мы тут подумали и разработали рецепт состава. Если этим составом смазывать плечо, то боль значительно ослабевает. Так что передай этот рецепт втихую тем, кто хочет, но опасается.
 – А сами вы им не пользовались?
 – За кого ты меня принимаешь? Конечно же, нет. И потом, я действительно и твердо верю в наших Богов. Но сейчас, увы, приходится смешивать веру и политику.
 Так что помоги робким ощутить хотя бы причастность к тайне. А их девчонкам дай возможность почувствовать себя Огненными Феями. Они заслужили это.
 Он откинулся в кресле и задумчиво произнес.
 – Понимаешь, на склоне жизни…
 – Да какой у вас склон, – перебил Леха.
 – Склон, Лешенька, склон. А может и вообще обрыв. Так вот, на склоне жизни я, кажется, начал понимать женщин. Среди них, конечно же есть примитивные хабалки, степень низости которых не зависит от длины ног и смазливости физиономии. Но есть, причем гораздо больше, чем мы думаем, натур поистине благородных. И долг мужчины предоставить этой леди, этой принцессе хотя бы на час, или день почувствовать себя той, кем она является – королевой. И это достигается отнюдь не бриллиантовыми диадемами, а демонстрацией возможности и готовности в случае надобности пролить кровь ради прекрасной дамы.
 – Лучше обеспечить королевский статус на всю жизнь.
 – На всю жизнь не получится, Леша. Мы не так сильны, как хотелось бы. Разве что в Светлой Руси будет так. За это мы и боремся.
 Кстати, Леша, мне кажется, что в не столь далеком будущем для нас станет актуальным вопрос с оказанием медицинской помощи нашим соратникам.
 Алексей красноречиво обвел рукой пространство, повторяя недавний жест Чугунова. Тот ухмыльнулся и громко продолжал.
 – Видишь ли, любая конфессия, помимо всего прочего, занимается делами милосердия. Вот и мы не должны оставаться в стороне от этого направления нашей работы. Так что давай-ка проинвентаризуем наши возможности в этом плане.
 Кстати, вот тебе первые координаты.
 И он протянул Алексею визитку своей Огненной Феи.
 – Похоже, наш министр решил остаться в стороне, – грузный генерал с мясистым лицом тяжело наклонился над низким овальным столом.
 Обстановка в комнате отдыха была изысканной. Но стол был явно низковат для генерала. Его собеседники, два человека в штатском, свободно держащиеся в низких креслах, почти одновременно кивнули. А генерал продолжал:
 – Без его поддержки, причем активной поддержки, никакого противодействия оранжевым не организуешь.
 – А может заранее подготовить своих демонстрантов? – довольно живо предложил младший из штатских
 Тот, что постарше, охладил его пыл:
 – Организация демонстрантов это прежде всего вопрос денег и лишь отчасти энтузиазма потенциальных бузотеров. Но у наших потенциальных сторонников энтузиазма заведомо меньше. Значит, нам надо еще больше денег. А вот денег как раз больше у наших противников.
 Он на минуту задумался и продолжил:
 – Выход только один. Сорвать их планы самым решительным образом. Поломать игру так, чтобы ни о каких правилах, что гласных, что негласных, не могло быть и речи.
 – Но как?! – недовольно откликнулся генерал.
 – Давайте думать.
 Генерал недовольно надулся. А младший из штатских к месту вспомнил анекдот про прапорщика: «Чего думать, трясти надо!». Он подавил улыбку, готовую уже тронуть его губы и произнес:
 – А, собственно, зачем обязательно поддержка министра обороны. Можно справиться силами МВД.
 – Не пройдет, – сразу отмел этот вариант старший. – Понимаете, надо или полное единство действий всех силовиков. Или поддержка президента. Но президент сдал игру. А единства среди силовиков нет. Так что надо напрячься.
 И не думайте, дорогие товарищи, – он криво усмехнулся, – что удастся обойтись некими стандартными методами. Не выйдет. Придется думать, работать и рисковать.
 – Ладно, Андреич, – проворчал генерал, – нечего тут агитировать и играть в таинственность. Наверняка у тебя уже все продумано. Давай, выкладывай.
 – А, кстати, ты давно проверял эту комнату на предмет жучков?
 – На прошлой неделе. Да и кто тут может их поставить?
 Двое в штатском переглянулись.
 – Не поохотиться ли нам, коллеги в ближайшие выходные?
 – Давайте, – после небольшой паузы ответил генерал. – Но лучше порыбачить. Охотиться сейчас совершенно не на кого. Не сезон.
 – Тогда порыбачим, – легко согласился старший.
 «Болваны», – подумал уже знакомый нам сотрудник ФСБ. Который волею Богов на этот раз слушал кабинет генерала.
 Западный ветер гнал низкую крутую вону. Она накатывала на мелководье и вскипала рядами бурунов, высота которых становилась все меньше и меньше по мере приближения к берегу. Где последний бурун лениво и бессильно лизал прибрежный песок.
 Не так ли многие проекты постепенно теряют свою динамичность и рассеиваются, уходя в песок повседневности, – меланхолично думал Гийом де Круа, смотря на этот пляж на восточном берегу Ла Манша с террасы маленького прибрежного кафе.
 Небо было пасмурным. Но было тепло. А по российским меркам так даже и жарко. Тем не мене, на пляже почти никого не было. В кафе тоже.
 – О чем задумались, Гийом, – спросил его пожилой, но энергичный и моложаво выглядевший джентльмен, с которым мы уже встречались на страницах нашей книги.
 – О тщете и суете жизни, дядюшка.
 – Бросьте, Гийом. Это Россия подействовала на вас так. Кстати, я заметил, это колдовская страна. Большинство из тех, кто там побывал, меняются характером.
 – При чем тут Россия, милорд?! Я был там всего несколько раз, да и то не подолгу, – почему-то с легким раздражением ответил де Круа.
 – Ага, Гийом, вас задело мое замечание? Задело, признайтесь. А почему? Вы подумали, что своей репликой я чем-то покритиковал Россию. И вы сразу встали на ее защиту.
 – Ваши построения слишком умозрительны, дядя. Расскажите-ка лучше, что намеревается делать ваша любимая черная красотка Прайс по интересующему нас проекту.
 – Ну вот, Гийом. Сразу «любимая красотка». Это не корректно, князь.
 – По отношению к кому, милорд? По отношению к потомку черных рабов, которая вертит потомками королей?!
 – О, да вы реакционер, князь.
 – Да, дядя! Да, черт побери! Я реакционер и я князь.
 Он вдруг вспомнил русское выражение, которое долго объяснял ему Чугунов. И все-таки разъяснил, после чего де Круа смеялся до слез. Впрочем, после русской выпивки этот потомок королей вел себя как подросток. Но до чего же хорошо и тепло было в компании брата Петра, Зигфрида, этого военного преступника с лицом Вини Пуха, как его, Юрия, и всех остальных. Он чувствовал себя с ними своим. Но при этом оставался князем. И знал, что они это тоже знают. Он подумал тогда, что о своем титуле он частенько забывал в демократичном и политкорректном европейском обществе. И попросил Чугунова объяснить ему этот феномен. А тот сделал это в типично русском стиле. И вот повторяя афоризм Чугунова, де Куру с вызовом произнес:
 – Я князь, дядя, а не половой член с холма.
 – Интересно, вы не запомнили Гийом, как это звучит по-русски? – лорд почему-то сразу понял происхождение данного выражения.
 – Представьте, милорд, врезалось в память. Так, дайте припомнить. Да. «Я князь, а не х…й с бугра», – по слогам по-русски произнес де Круа.
 – Да, в данной транскрипции в этом выражении чувствуется несомненная внутренняя энергетика и какая-то скрытая логика – задумчиво произнес лорд. – Половой член с холма звучит как-то бесцветно и нелогично. Собственно, почему половой член должен находиться на холме?
 – Не знаю, дядя. Но, наверное, это не менее нелогично, чем потомкам королей согласовывать свои действия с потомком черных рабов.
 – Бросьте Гийом. Просто вы пристрастны к американцам, и не можете простить им самоубийства своего дедушки в их лагере в 1948 году. Но, вы же никогда не видели оберштурмфюрера бригады СС «Валлония» де Круа.
 – Не самоубийства, а убийства. Вы это прекрасно знаете. И уж для точности не оберштурмфюрера, а гауптштурмфюрера.
 – Не будьте столь щепетильны, Гийом.
 – Оставим это, дядюшка. Но уж если мы заговорили о нашем проекте, то объясните мне, что хочет та же госпожа Прайс видеть в качестве результата свое политики в России? Например, в Чечне? Хотят ли американцы независимости Чечни или всего Северного Кавказа?
 – Я думаю, если это случится, они будут в шоке.
 – Это понятно. Они будут в шоке. Но сейчас-то они этого хотят?
 – Думаю, все-таки, нет, – сказал лорд после некоторой паузы.
 – А если нет, зачем исподволь поддерживают сепаратистов?
 – Наверное, просто, чтобы сохранить верность принципам…
 – Ах, бросьте.
 – Ну, и еще, чтобы максимально истощить Россию? Не так ли?
 – А зачем ее истощать?! Она и так управляется их ставленниками! Или они всерьез хотят отхватить от России Сибирь? Но они не смогут жить не то, что в Сибири, а даже в Центральной России. Они там вымерзнут как динозавры. Уж поверьте мне.
 Он передернул плечами, вспомнив купающегося в ледяной горной воде Чугунова.
 – А как вы думаете, Гийом, что было бы лучше для нас?
 – А разве мы это не обсуждали многократно.
 – И все же Гийом события убыстряются. Давайте уточним наш курс. Тем более, что теперь вы, можно сказать, наш представитель в России.
 – Да дядя те, кого мы искали, сформулировали все это гораздо лучше нас. Ибо лучше знают ситуацию в своей стране и вокруг нее. Они хотят сделать Россию меньше, компактнее. Выбросить из нее Кавказ, а может еще кое-что. Но Кавказ обязательно. А потом сделать ее Русью, – европейской цивилизованной страной. Какой она была, когда называлась скандинавами Гардарикой – страной городов. Куда наши предки Меровинги посылали подмастерьев за опытом.
 И эта Светлая Русь, как они ее называют, будет неотъемлемой частью Европы. Она поможет Европе освободиться и от мусульманского нашествия и от наглых янки. Не будет Европы без Руси. Не будет будущего у белой расы без белой Европы.
 Но нельзя самого себя поднять за волосы. Они не поднимутся без нас, мы без них.
 Но мы с вами знаем еще больше. Не будет будущего у Земли, если цивилизованная белая Европа снова не начнет познавать Божий замысел.
 – Хорошо, Гийом. Хорошо. В целом вы правы. Хотя последний ваш тезис явно навеян вашей первой специальностью. Как я мог заметить, астрофизики все немного…нестандартные.
 – Помимо того, что я астрофизик, я еще и потомок королей, одновременно бывших великими мыслителями.
 – Ладно, оставим это, Гийом. Но напомню вам, чтобы вы были особенно аккуратными. Все же мы встроились в чужую игру. Я имею в виду организаторов оранжевой революции. И до времени нам нельзя показывать свои истинные намерения. Признаюсь, я сам долго раздумывал, прежде чем решиться на все это. И только долгие дискуссии с вашим кузеном Генри помогли мне сформулировать проект, который в итоге будет нашим. Но который, на первых порах начинается под эгидой и в интересах тех, кого мы с вами называем «другой Запад».
 – Ах, дядя, вы не представляете, насколько ближе нам с вами эта Светлая Русь, чем «другой Запад».




 Глава 21. Суд фемы


 – Ну что, Петрович, куда теперь рулим? – спросил Зигфрид.
 Они сидели на берегу реки недалеко от загородного дома Чугунова.
 – Теперь дружище, пора начинать реализовывать твою идею.
 – Давно кулаки чешутся, – с садистской мечтательностью протянул Зигфрид.
 – А вот кулаков, дружище пока не надо.
 – Опять какие-нибудь свои штучки готовишь? Эдак, мои ребята совсем деквалифицируются.
 – А что им не хватает потасовок на демонстрациях и вокруг наших языческих игрищ?
 – Это так, разминка. Мы же подготовили боевиков, а не тусовщиков.
 – Согласен, дружище, согласен. Но не будем нарушать последовательность событий.
 Чугунов вдруг грустно посмотрел на Зигфрида.
 – Ведь дело идет действительно к большим битвам. Успеем еще и сами пострелять и получить в ответ. Не торопи, Зигфрид.
 И он вдруг пропел строку из песни:
  А без нас ребята, драка не начнется 
 – Что-то ты загрустил, профессор.
 – Да не загрустил я, дружище. Просто предчувствие. Вернее даже точное знание.
 – Да ладно. В конце концов, ты же не из пехоты. Уж не дадим тебя в обиду. Ты у нас один.
 – Все мы одни. И в каждом целая вселенная. И во мне и в каждом из твоих ребят, и в каждом Лешином раздолбае. Впрочем, ариец идет навстречу судьбе с открытым забралом. С нами Бог!
 – С нами Бог! – вскинулся Зигфрид.
 Во всех храмах новой религии прошли проповеди о святости народного волеизъявления. И были провозглашены проклятия всем фальсификаторам выборов. Газеты откровенно посмеялись над эпатажными выпадами неоязычников. Общее мнение было таково. Проект начал выдыхаться. И его руководители прибегли к такой экстраординарной мере, чтобы поднять свой рейтинг, эксплуатируя тему грядущих вскоре выборов, которые действительно все больше занимали умы общественности.
 «Сатанисты примазываются к общественному интересу», – изгалялся Московский комсомолец. «Дождь смывает пыль. Недолгая популярность неоячычников сходит на нет благодаря возрождению политической активности масс». Это уже респектабельная «Независимая газета». «Клевета сатанистов – врагов России на государственные институты». Это официоз, «Российская газета».
 Посмотрим, посмотрим, что вы запоете дальше? – думал Чугунов, просматривая газеты в храме-офисе, как называли они новую штаб-квартиру своей конфессии. Он набрал телефонный номер:
 – Василий?
 – Я, Петрович.
 – Зайди ко мне.
 Василий появился в его кабинете довольно быстро.
 – Как наши верующие относятся к происходящему? У тебя вообще есть сводка или хотя бы неформальная оценка настроений наших масс?
 – Знаешь, Петрович, сейчас решается быть нам религией, партией фанатиков, замаскированных под религию, или чем-то в этом роде… Или все провалится. После огненных клятв люди действительно верят. Хотят верить. В конце концов, история показывает, что без неких прорывных успехов, которые воспринимаются в итоге как чудо, нет ни религий, ни квазирелигиозных «партий нового типа».
 Про религии все ясно. Но ведь и большевикам просто дуром везло в 1917-ом. И Гитлер бы не стал, тем, кем он стал, если бы не ряд настоящих «чудес» в экономике, политике, военном искусстве. Типа мгновенной победы над безработицей, поразительными политическими капитуляциями заведомо более сильных врагов, или разгрома Франции.
 – Понятно, Василий, понятно. Что ж, готовь массы к восприятию чуда.
 – А оно будет?
 – Дружище, верь. Ты же один из жрецов новой конфессии.
 Это изделие Чугунов хотел изготовить еще очень давно. До своей женитьбы. Когда соседи по лестничной площадке, наглые выходцы с Кавказа достали его своими придирками. К счастью, вскоре они уехали. Ни много ни мало в Голландию. Потом он узнал, что в Голландии глава семьи умудрился попасть в тюрьму. Семья, вывезшая некоторые ценности из СССР, полностью разорилась, и вернулась уже не в СССР, а в буржуазную Россию.
 Да, ценным приобретением для цивилизованного мира оказались эти горские евреи. Что и говорить.
 Но в то время Петр не столь много рассуждал о политике, а услышав раз о наличии возможности извести кого угодно даже за стенкой с помощью инфразвука, просто попытался заказать у друзей подобную установку.
 Оказалось, что электронику сделать легко, а вот изготовление соответствующей акустики потребовало бы больших усилий. Потом сама жизнь отвела его от этой идеи. Но так случалось, что он несколько раз соприкасался в различных проектах биофизического характера с изделиями, поражающими противника звуком частотой 7,6 герц.
 Он вернулся к этой идее, когда стал председателем Союза русских инженеров. Боже, насколько гениален русский народ! Стоило только поставить соответствующую задачу, и идеи посыпались как из ведра.
 Во-первых, решили проблему, условно говоря, «репродуктора». Дело в том, что его линейные размеры должны быть сопоставимы с длиной волны, а для такой частоты это больше десяти метров. Но оказалось можно сделать его не столь большим. Вернее его поверхность была довольно большая, но при этом сконструирована в виде так называемой фрактальной структуры. То есть сложнейшим образом гофрирована. В итоге она могла разместиться в микроавтобусе.
 Но даже в этом случае мощность, подаваемая на акустическую систему, должна была быть достаточно большой, чтобы инфразвуковое облучение вызвало летальный исход.
 Эта вторая проблема не решалась. Надо было подводить энергию от стационарного источника. А это делало невозможным использование системы в качестве мобильного оружия.
 Но тут прорывную идею подал сам Чугунов. А почему, собственно, источник энергии должен работать долго. Ведь вполне можно сконструировать турбину, длиной в полтора, два метра, мощность которой будет очень большой. Другое дело, что в микроавтобусе не запасешь такого количества горючего, чтобы эта турбина работала долго. Но долго и не надо. Достаточно секунд сорок-шестьдесят. Максимум восемьдесят.
 Оставалась проблема шума от самой турбины. Но это было уже делом техники. Сотовые глушители делали звук турбины вполне приемлемым.
 В итоге получилось, что боковая стенка микроавтобуса скрывала источник направленного смертоносного потока инфразвука. Единственной сложностью было то, что сами операторы в машине, хотя и находились вне этого потока, подвергались весьма неприятному косвенному воздействию. Впрочем, терпимому.
 Итак, грозное невидимое оружие было готово.
 И даже испытано тайно боевиками Зигфрида. Деталями этого испытания Чугунов не интересовался. Знал лишь, что они прошли успешно. А жертвами стали враги, которых Зигфрид давно собирался ликвидировать старыми стандартными способами.
 Мерседес председателя ЦИК остановился возле офиса этой почтенной конторы. Охранники высыпали из машины сопровождения, и цепко оглядываясь по сторонам, грамотно прикрыли выход председателя из машины и его проход к дверям родного учреждения.
 Чугунов все же решил сделать несколько вариантов изделия. На базе микроавтобуса и на базе более респектабельного большого автобуса. Это изделие было помощнее, да и сам автобус попредставительнее. Деньги позволили навесить на него номера правительственного автопредприятия. Соответствующие номера в России можно купить. Правда в последние годы цена на такие услуги возросла.
 Но деньги брата Гийома сделали свое дело.
 Из автобуса, припаркованного не самым удачным образом, раздался короткий вой. Охранники дружно развернулись в его сторону, но были сражены молниеносным инфарктом.
 Их охраняемое лицо, разумеется, тоже.
 Вой смолк, и автобус медленно тронулся с места.
 В течение двух недель от внезапных инфарктов умерло свыше десяти чиновников, об участии которых в наиболее сандальных фальсификациях результатов выборов последних лет было известно всем осведомленным лицам. Да и широкой общественности тоже.
 В храмах новой веры торжественно и публично благодарили Богов за справедливое воздаяние.
 СМИ подхватили тему с азартом. Причем не только российские. И размягченные мозги обывателей, дебилизированные многолетними усилиями хозяев этих самых СМИ приняли божественное объяснение случившегося. Они готовы были это принять.
 «Возмездие Богов», – захлебывались СМИ. «Мы верим!!!», – спешили поклясться и покаяться издания, еще вчера изгалявшиеся над молитвами неоязычников. «Кто следующий?», – гадали иные, называя лиц и целые корпорации. Эти уже готовились к новой инквизиции и не сомневались, кто будет стоять во главе ее. Они не понимали, что у поклонников арийских Богов нет, и не может быть инквизиции. Хотя возмездие не право, а долг арийца.
 Между тем, соратники, причастные к использованию инфразвукового оружия, сидели в карпатском тренировочном лагере, поправляя здоровье. Там же находился и Чугунов, уехавший из России сразу после самых первых удачных опытов.
 Это был очевидно грамотный ход и с точки зрения оперативной. Но и с точки зрения религиозной тоже. В конце концов, главный храм новой веры располагался на Украине, где впервые и была зарегистрирована новая конфессия. А где должен находиться Верховный жрец в период, важнейший для становления новой веры? Правильно, в главном храме.
 Наедине с Богами.
 А в России началось то, что в учебниках по психологической войне называется психической эпидемией. Уверовало большинство. В храмы новой веры обыватели понесли деньги.
 А многие фальсификаторы спешили в эти храмы, неся письменные признания своих грехов. Ибо устные просьбы об их прощении принимались только после принесения соответствующих бумаг.
 Телевидение показывало сюжеты, как обезумевшие от страха чинуши трясущимися руками протягивают жрецам и волхвам пачки своих признаний.
 Страну захлестнул вал скандалов. Власть на глазах теряла легитимность. Ибо сведения о фальсификациях почти всех выборов последних лет сыпались, как из рога изобилия.
 Разумеется, власти пришли в ужас. Честно проведенные по новым правилам выборы не давали верхам никаких шансов. Была дана команда оказать полицейское давление на неоязычников.
 Актив неоязыческих общин стали таскать в правоохранительные органы. Но прошедшие огненное посвящение твердо стояли на своем. Да, молили о справедливости. Молили о возмездии. Да, благодарили своих Богов. Но молиться разве запрещено, а конфессия, кстати, официально зарегистрированная. И закона, устанавливающего цензуру на молитвы, нет. И разве злостные фальсификации, проходившия, как теперь становится известным, повсеместно, не являются и преступлением и грехом?
 И, кстати, рекомендуем вам господа самим уверовать. Вы же видите, как сильны наши Боги.
 Большая часть правоохранителей подумала трезво: «А может в этом что-то есть?». Тем более, что все вокруг думали именно так. Более циничные рассуждали спокойно и трезво: «А нам это надо?», имея в виду служебное рвение, не сулящее дивидендов, но несущее определенную угрозу. Пусть и непонятную
 И все же незначительное меньшинство правоохранителей накинулась на неоязычников, как цепные псы, стараясь выбить из них признания.
 Характерно, что рядовые жрецы действительно ничего не знали. Но безнаказанным давление на единоверцев оставлять было нельзя. И Чугунов сказал Зигфриду: «Вперед!».
 Не так уж много по России оказалось этих цепных псов. И Зигфриду хватило сил и средств, чтобы организовать их ликвидацию достаточно чисто и быстро.
 Но этого ему казалось мало. Зигфрид, почувствовал вкус победы и начал разыгрывать театрализованные действа. Он, словно вспомнил, как такие акции совершали его далекие предки. И посылал врагам предупреждения в виде кинжала, воткнутого в стену, на котором висел плетеный ивовый круг.
 В Германии времен раннего Средневековья это называлось «Суд фемы».
 Возможно, эта театральщина была ошибкой.
 Ибо наверху поняли, что имеют дело все же не с некой мистикой, а с гениально спланированной кампанией. И хотя пока ничего не было доказано, но уже всем стало ясно, что этот виток дестабилизации начался с «мольбы о справедливости». Так стали называть эпизод с просьбой неоязычников к своим Богам покарать фальсификаторов результатов выборов.
 Разумеется, власть попала в цейтнот и в цугцванг одновременно. Все, что она могла сделать на законных основаниях, только усугубляло ее положение. Верхам никто не верил. На хозяев Кремля смотрели как на Временное правительство за сутки перед Октябрьской революцией.
 Их никто не собирался защищать.
 Революция явно становилась не оранжевой, а какой-то другой.




 Глава 22. Признание в ненависти


 Эту кассету Чугунову передали служители их «Храма-лагеря-штаба», как шутя называли они свою главную базу на Украине, построенную по классическим схемам древних монастырей жрецов-воинов и жрецов-колдунов.
 Некто, вероятно из России, хотел предупредить Чугунова. По каким-то неуловимым признакам Петр понял, что это все тот же неизвестный доброжелатель из ФСБ, который на этот раз не просто подыграл им, нарушив инструкции, а предпринял настоящее собственное расследование. Наверняка, опасное для жизни.
 Вот настоящее нерукотворное чудо, – думал Чугунов. – Этот парень, – Чугунов почему-то представлял его достаточно молодым, – которого Боги послали нам. Которому они помогли сделать невозможное. Да, невозможное. Это понимает даже такой дилетант, как я. И наша задача своими руками это чудо не упустить. Не уронить того, что дано нам в подарок.
 Мысли эти вертелись в голове, не мешая внимательно слушать кассету.
 Некий голос, который он назвал Первым, произнес.
 – Ребята работают весьма грамотно. Но они облегчили нам задачу. Раньше мы разбирались с мечущимся туда-сюда президентом и группами давления на него и внутри и вне страны. Теперь мы знаем, что наши основные враги не эти ничтожества, а настоящие бойцы. Умные, можно сказать, гениальные и смелые.
 – Что нам это дает? – спросил явно более молодой Второй. – Разве их появление сняло хоть одну из наших старых проблем? По-моему только добавило.
 – Ты не прав, – сказал Первый. – Старые проблемы просто сметены ими. И президент и заказчики оранжевой революции в растерянности. Мало того, многие откровенно трусят. Их всех можно сейчас брать голыми руками.
 – Как? – спросил Третий, хриплый и хамоватый. Судя по всему привыкший орать и командовать.
 – И, кстати, зачем? – вставил Второй. – Зачем нам сейчас брать власть. В любом варианте, что фактически, что формально. Как мы справимся с этими жрецами-волхвами и с этими боевиками, играющими в древних германцев. Кто сейчас хоть пальцем шевельнет, выполняя приказы тех, кого все считают политическими трупами? А, тем более, кто, выполняя эти приказы, будет рисковать головой.
 И зачем нам становиться источником этих приказов, которые не будут выполняться? Зачем нам, как это сейчас модно говорить, брать грехи режима на себя?
 – А что тогда делать? – грубо спросил Третий. – Лапки вверх поднимать?
 – Кстати, многие, кто мог бы нас поддержать, именно так и думают, – заметил Первый. – Ведь если власть возьмут эти жрецы-нацисты, многие из тех, кто мысленно распрощался со своими капиталами на Западе и от этого стал «патриотом-государственником» поневоле, предпочтут роль политических беженцев, жертв фашизма. И гуманный Запад их капиталы не конфискует, а еще и пособия назначит.
 – Но жрецы пока еще не позиционировали себя как фашисты, – заметил Второй.
 – А ты ознакомься с трудами их главного идеолога, и увидишь, что до этого один шаг.
 – Не думаю, что он подставится так примитивно. Тот же лозунг отделения Кавказа можно представить и как расистский и как демократический, вполне в духе цивилизованности и уважения прав человека. Так что надо быть кретином, чтобы выставлять себя в худшем свете. А он не кретин.
 – Его дружки далеко не так умны А он не бессмертен…
 – Это точно, – хохотнул Третий.
 – Разумеется, этот вопрос не должен уйти от нашего внимания. Но мне кажется, мы отвлеклись. Как я понял, мы имеем шанс, только если подыграем им, а потом с помощью Запада их же скинем. Ведь теперь нам будут помогать, как «борцам с фашизмом». Или я не прав? – сказал Второй.
 – Ты во многом прав, – ответил Первый.
 – Совершенно не прав! – энергично возразил Третий. – Если они возьмут власть, их не сковырнешь уже. Ни нам самим это не удастся, ни с помощью Запада. И потом, чего-то вы, товарищи, мышей не ловите. Кто их раскрутил? Уж не тот ли Запад, у которого вы хотите просить помощь в борьбе с ними.
 – Мы пока не знаем, кто их раскрутил, – с легкой горечью признался Первый.
 – Вот тогда и оставьте в покое ваш Запад, – сказал Третий. – Пока не разберетесь.
 – Времени разобраться уже нет, – констатировал Первый.
 – Тем более, кончайте тогда пытаться что-то схимичить с Западом.
 – Согласен, – сказал Первый.
 – Но мы опять отвлеклись, – несколько раздраженно сказал Второй. – Что мы все же имеем? Первое, Кремль деморализован полностью и готов сдать игру кому угодно. Второе. Эту игру никто особо и не хочет у него перекупать. Кстати, мы тоже. Третье. Оранжевый сценарий сам по себе все больше становится чем-то устаревшим. И бояться оранжевых нам нечего. Четвертое, а вот игру оранжевых, как раз и есть желающие перехватить. Это пытается сделать не до конца понятная компания неоязычников. Кстати, они уже реально выстраивают структуры некой низовой самоорганизации. Сегодня самоорганизация, а завтра самооборона. Это, пожалуй, главное. Есть еще много моментов, но их просто утомительно перечислять. Тогда давайте решим, что мы все-таки хотим? И хотим ли чего-нибудь вообще?
 – Хороший вопрос, – медленно сказал Первый.
 Пауза. Слышен плеск. Видимо, это река.
 – И все же, мы хотим реализовать наш план. А он, в сущности, прост. Мы хотим, чтобы президент в итоге передал власть нам. И потом мы устанавливаем режим, близкий к белорусскому. Придавливаем бизнес. Немного, немного, не беспокойся Влад, – по-видимому эта реплика обращена ко Второму, – немного кидаем поживиться народишку, а сами живем неплохо. Всегда при власти и собственности. Живем, как на Западе, но в России, а не на Западе. И самому Западу не позволяем лезть в наши дела.
 – Не думаю, что Лукашенко согласился бы с тобой, что его режим именно такой, – ворчливо заметил Третий.
 – Ну, я не с ним дискутирую, – заметил Первый.
 – Сделать так нам раньше мешали оранжевые, а теперь эти жрецы. Значит, надо жрецов устранить. Силой при до конца не додавленных оранжевых, колеблющемся президенте и нынешнем потенциале жрецов этого не сделать. Значит, нужна некая интрига. Вопрос, какая? – спросил Второй.
 – Их надо представить монстрами. Врагами всех. Абсолютно всех. И нынешнего режима, и Запада, и народа. Тогда никаких запасов их сил им не хватит на сопротивление одновременно всем, – произнес Первый.
 – Господи, да что мы тут так долго говорили! Да провокация нужна! Масштабная! Чтобы кровищи было море. И чтобы все можно было свалить на них. После этого их громят. А мы берем за горло этого крысенка. И он передает нам власть. Сначала фактически, а потом и формально, – с энтузиазмом воскликнул Третий.
 – Гениально, генерал! – воскликнул Второй.
 – И хватит тут рассусоливать. Слушай мою команду! Готовим акцию. У меня есть на примете один объект. Хранилище химических боеприпасов под Старовоткинском. Рвем его и сваливаем все на них.
 – Но тогда половина Поволжья отравится! – воскликнул Первый.
 – Перебьются. И хватит, хватит болтать! На мне взрыв хранилища. На вас вопрос, как свалить это на жрецов. А потом все вместе берем крысенка за горло. Все. Время пошло.
 – Согласен, – сухо сказал Первый.
 – Согласен, – сказал Второй. – Но когда взрыв? Нам надо составить план наших мероприятий в этой связи.
 – Через две недели.
 – Не рано?
 – Поздно! Мать вашу! Поздно! Хватит болтать! Работаем!




 Глава 23. Катастрофа отменяется


 Зтгфрид и Юра молча выслушали кассету.
 – Ну, что, Петрович, – спросил Зигфрид, – все еще сомневаешься?
 – В чем, Зигфрид, в чем?!
 – Да все в том же. Рано, не надо, не с кулаками…
 – Ты чего, Зиг, с дуба рухнул?! Уж меня-то пацифистом не выставляй. Все, надо действовать. Кстати, Старовоткинск где-то в твоих родных местах. Так что вперед и с песнями. Задействуем все наши возможности по максимуму.
 – Особо их там не задействуешь. Так что все придется старым дедовским способом, – сказал Зигфрид.
 – Вот для этого, черт побери ты и готовил своих боевиков! Именно для этого. А не для драк на демонстрациях, и не для того, чтобы замочить нескольких ретивых ментов! Все, Зиг. Работай по специальности.
 – А разве я против. Юра, чего молчишь?
 – Знаете, мужики, я единственный из вас воевал по-настоящему. И говорю как профи, очень трудно будет. Очень.
 – Что ж, господа, как вижу энтузиазма у вас мало. Тогда есть вариант эту кассету передать в СМИ и действовать моими методами, – сказал Чугунов.
 – Нет, твердо сказал Зигфрид. Ты неправильно нас понял. Просто хотелось, признания что ли. А то ведь мы как бы бесплатное приложение, все время где-то на подхвате. И вот теперь наша очередь. Так скажи же Верховный жрец, что сейчас Боги надеются на нас.
 – Они надеются на вас, Зигфрид.
 Задача предотвратить взрыв, который мог отравить половину Поволжья, оказывалась не столь уж проста. Кого, собственно, перехватывать? Неких нападающих на склад? Но ведь на склад не обязательно нападать. Может склад вообще в подчинении данного генерала? Тогда те, кто должен взрыв организовать, вообще официально прибывают на склад, сменяют охрану и спокойно все делают. Закладывают мины с часовым механизмом и уходят подальше.
 Но как тогда все это свалить на неких боевиков, да еще и связанных со жрецами?
 Нет, просто организовать масштабную засаду, как это планирует Зигфрид, недостаточно. Надо быть на месте самому. И разумеется, с Юрой.
 И опять самолетик летит вдоль Десны, поляна в Брянских лесах, посадка, дозаправка, снова посадка где-то под Тверью. Дальше можно ехать на машине. Все связи активизированы, все работают на Верховного жреца.
 Решение пришло достаточно быстро. Стоило только посмотреть на этот склад, затерянный в лесах Приуралья, чтобы понять, как же жутко и тоскливо там служить. Охрана и обслуживающий персонал склада прибывали в постоянной депрессии, от безысходности глуша алкоголь ведрами.
 Продать что-нибудь считалось удачей. Но продавать было некому. Ближайший крохотный поселок находился в двадцати километрах. А городок Старовоткинск в семидесяти.
 Главной трудностью было оказаться в этом поселке и не вызвать подозрений. К счастью, у Зигфрида оказались там дальние родственники. Разумеется, был риск появляться там самим. Но ничего другого не оставалось делать. Ибо начиналась уже настоящая война, а не некая специальная политическая акция. Опасаться расследований и преследований не приходилось. Скоро придется и так раскрываться полностью.
 Увидев первого полупьяного прапорщика в магазине поселка, Чугунов сразу понял, что охрану и персонал не собираются оставлять в живых. Никто не собирался их менять. Эти алкаши потом раструбят на весь мир, что их, вот счастье-то, сменили как раз накануне катастрофы.
 Прапорщика быстро взяли в оборот. Он сидел в бане на огороде у родственников Зигфрида и тупо смотрел на Чугунова и его соратников:
 – Ну, я не понял, мужики, чего от меня-то надо?
 – От тебя надо устроить нам встречу с начальником склада. Можешь его сюда пригласить? Вот тебе аванс тысячу баксов. Потом получишь столько же.
 Прапорщик дрожащими руками пересчитал деньги.
 – А не фальшивые?
 – Хочешь отвезем в Старовткинск и там обменяем.
 – Да не, не надо. А кстати, майор едет завтра в Старовоткинск.
 – Его вызывают? Или сам?
 – Не знаю мужики.
 – Точно едет?
 – Точно.
 – Тогда вот что. Останься пока с нами. А то придешь на склад и раструбишь все всем.
 – Но мне на службу.
 – А то ты такой дисциплинированный! Вот тебе еще две тысячи за то, что рассказал и согласился здесь еще денек водки попить. Как видишь на тысячу больше, чем обещали.
 – Мужики, а вы не шпионы?
 – Да на хер вы кому из шпионов нужны?! Бизнес у нас. И деловое предложение к твоему шефу.
 – Не из Чечни, случайно?
 – А что, бывали из Чечни?
 – Нет, просто предупреждали как-то.
 – И давно?
 – Да с год назад.
 – Вот видишь, даже чеченцам вы не понадобились. Ладно, вот ящик водки, колбаса, сыр, хлеб, соленые огурцы с помидорами. Отдыхай. А компанию тебе вот Серега составит. Ты же не пьешь один?
 – Что я шизанутый, что ли, пить одному. Вот у нас был такой. Пил один, а потом повесился.
 – Давно?
 – Да у нас каждый год кто-то с катушек съезжает. Тоска.
 – Ну вот, и повеселись.
 К складу вела железнодорожная ветка, уходившая в сторону от поселка. А шоссейная дорога сначала шла параллельно железной, а потом наоборот, поворачивала в сторону поселка и шла дальше к Старовоткинску.
 Они перехватили газик майора на шоссе перед поселком. В лесу. Разумеется, никто и не думал сопротивляться, когда газик остановили вооруженные люди в камуфляже. Да и чего сопротивляться водителю-срочнику. А сам начальник вообще дремал и проснулся только, когда машина встала.
 Их отвели в сторону от дороги. Майор, кажется, ничему не удивился. Его рыхлое, нездоровое, красноватое мясистое лицо не выражало ничего, кроме какой-то усталой брезгливости ко всему. Мутные глаза, бывшие скорее светлыми, чем темными смотрели на Чугунова и его друзей безо всякого интереса.
 – Мы хотим дать вам заработать, майор, и заодно спасти жизнь, – сказал Чугунов. Остальные молчали.
 – Благодетели, – его толстые вялые губы покривились.
 – Не совсем. И все же начнем с денег. Вот десять тысяч долларов за то, что вы согласитесь внимательно послушать вот это.
 Ему прокрутили конец разговора, переданный Чугунову неизвестным доброжелателем из ФСБ.
 Прослушав ее, майор оживился.
 – Вы понимаете, что вас не оставят в живых?
 – Не дурак.
 – Согласны помочь нам перехватить нападающих?
 – А если не соглашусь?
 – Мы уходим.
 – А десять тысяч останутся у меня?
 – Ну, вы же послушали пленку.
 – Чудные вы ребята. Кто вы вообще?
 – Мы жрецы новой веры.
 – А, смотрел по ящику кое-что про вас. Скажите, а правда вы своими проклятиями хренову тучу паразитов жирных замочили?
 – Ну, вы же сами видели. По ТВ это передавали.
 – Тогда перехватите и этих, помолившись вашим Богам. – Майор посмотрел насмешливо.
 – Богам надо помогать своими руками.
 – Так бы сразу и сказали. Меня тоже своими руками приберете?
 – Зачем?
 Майор вдруг подтянулся и посерьезнел.
 – А может вы провокаторы?
 – В чем же цель нашей провокации?
 Майор помялся.
 – Хватит вести с ним твои интеллигентские беседы, вступил в беседу Юра. Уйди-ка в сторонку и дай мне поговорить с ним по-своему. Он плотоядно ухмыльнулся.
 – Но десять тысяч оставим при нем. Мы же обещали, – сказал Чугунов, отходя к дороге.
 Одного взгляда на Юру оказалось достаточно. Умел Вини Пух быть убедительным.
 – Да я собственно и не отказывался, быстро сказал майор, не дожидаясь, пока Чугунов отойдет.
 В сущности, он пока ничего не терял, продолжая разговор с ними.
 – Тогда давайте подумаем, как им лучше и склад ваш захватить без особых усилий, и при этом нападение инсценировать.
 – Вообще-то охрана у нас неплохая, – сказал майор. Правда, пьют много. Тоска, безысходность. Лучше всего направить инспекцию. По линии той же охраны, например. Потом они снимают нашу охрану на въезде и пропускают еще группу своих людей. А там уже они делают все, что хотят.
 Потом уходят. Но уйти надо подальше. После того, как у нас рванет, на сотни километров ничего живого не останется.
 – Значит, надо не уйти, не уехать, а улететь. У вас внутри вертолет приземлиться может?
 – Да, площадка есть.
 – А могут они сразу с вертолетов высадиться?
 – Если с инспекцией приедут, то лучше все-таки через проходную. Вертолетная площадка посреди территории. Гораздо больше шума и возни. А ведь если чего случайно заденут, то в живых не останется никто.
 – Теперь, через проходную они пройдут, или приедут на машинах? У вас пара-другая лишних машин подозрений потом не вызовут? Ведь машины останутся, когда они улетят.
 – Черт его знает, что у нас тогда останется. Но даже, если все останется, еще несколько машин на таком складе вполне уместны. Постоянно техники не хватает.
 – Значит, неожиданная инспекция. Нападение изнутри на охрану в проходной. Проезд их людей на нескольких машинах. Уничтожение вашего персонала. Инсценировка какая-нибудь с целью бросить тень на нас. Минирование. И уход на вертолетах.
 И все же, может быть все организуют как-нибудь иначе?
 – Это что ж, преодолевать заграждения, снимать охрану где-нибудь на периметре, просачиваться на территорию. Да зачем им вся эта комедия?
 – Ладно, но допустим, приедут не на машинах, а подойдут пешком, сосредоточатся у проходной…
 – Послушайте! Я вспомнил, это вас по телевизору показывали, – вдруг прервал майор Чугунова. И что же, вы вот так сами…
 Он оторопело замолчал.
 – А кто, если не мы, – с силой проговорил Чугунов. – Ну, кто майор! Подскажите! Кому нужны вы с вашими прапорщиками и солдатиками, кому нужны те, кто погибнет из-за их игр. Ведь сами то вы готовы подохнуть как бараны. Либо в дыму своих ядов, либо от ножей их спецназа.
 Лицо майора вдруг переменилось. Вместо страдающего от хронических запоев обрюзглого циника на Чугунова смотрел интеллектуал, когда-то учивший в Академии биохимию, фармакинетику, метеорологию. Он как будто впервые понял, как убога его жизнь завсклада ядовитой гадости. Что было у него другое предназначение. Но он ни разу даже не попытался это предназначение угадать.
 – Но скажите, профессор, ведь вы же тоже не ангелы. Вы ведете настоящую войну. Вы устраиваете масштабные провокации. Вы отнюдь не собрание благотворителей.
 – Во-первых, не мы первые начали. Разве надо было бы все это делать, если бы просто не фальсифицировали выборы, просто более прилично вели политику. Разумеется, не ангельскую, но хотя бы не так откровенно грязно, не с таким открытым глумлением над всеми. Не взрывая своих земляков в инсценированных терактах. Не начиная этих бесконечных кавказских войн, не нужных никому в коренной, русской России. Ну и так далее.
 Так что начали они, а не мы. Скажу больше. Все в России просто ждали, когда появимся мы, или нам подобные, когда их наглая безнаказанность получит должный окорот.
 А во-вторых, если вы посмотрите, уже не в общем, а конкретно, то увидите, что любой новый виток противостояния начинают тоже они. И они просто не оставляют нам ничего иного.
 Ну что остается делать нам сейчас? Оставить все как есть?
 – Но ведь с этой пленкой можно устроить массовую кампанию в СМИ.
 – Да, и они оставят ваш склад в покое. И придумают чего-нибудь еще. А что касается кампаний в СМИ, то разве они не показывали неоднократно, что им плюй в глаза, все Божья роса. Нет, кампания в СМИ нужна, но совершенно убойная.
 – Считайте, что я ваш, – сказал майор. – И уверяю, ничего они оригинального не придумают. Кстати, лучшим подтверждением ваших слов была бы та самая инспекция. В противном случае, вас просто надули. А может, просто выманили сюда, чтобы тихо прикончить в этих лесах.
 Чугунов посмотрел на Юру.
 Тот сосредоточено молчал.
 – Хорошо, майор, мы ждем еще три дня. Если за это время вас не предупредят о внеплановой инспекции, или если эта инспекция не нагрянет, мы уезжаем.
 – А если она нагрянет на четвертый день?! – озабоченно сказал майор.
 – Ага, дружище, поверили! – торжествующе сказал Чугунов. – Тогда давайте договоримся о формах нашей связи и о взаимодействия. Мы берем на себя внешнюю часть. А вы уж позаботьтесь о блокировании «инспекторов». Наверное, не стоит нам ввязываться в действия внутри периметра. Еще в неразберихе столкнемся с вашими.
 – А вертолеты?
 – Их мы сбиваем без предупреждения. На подлете.
 – Как считаешь, это подстава с пленкой? – спросил Чугунов Юру на обратном пути.
 – Не думаю. Но надо рассосредоточиться и пригласить подкрепление. А ты, Петрович, улетай. Каждому свое. Это наше дело.
 Чугунов попытался возразить, но Юра прервал его:
 – Ты и так много сделал. И правильно, что приехал и меня вытащил. Думаю, Зигфрид наделал бы тут без нас засад и устроил пальбу на весь мир безо всякого толку.
 – Не будь к нему так строг.
 – Нет, Петрович, нет! Надо быть строгим. Это для их же, дураков, блага! А ты уезжай, а лучше улетай!
 Но улететь Чугунову не пришлось. Уже вечером майор сообщил о прибытии внеплановой инспекции.
 Нападения можно было ожидать уже на следующее утро.
 Но нападения не последовало. Инспектора потратили день на изучение обстановки в хранилище. А в поселке появились дальние родственники нескольких наиболее убогих жителей.
 Этих родственников было трое.
 Обстановка накалялась. Прапорщика нельзя было отпускать на службу. И его продолжали поить в бане у родни Зигфрида.
 Было очевидно, что эти трое составляют разведку внешнего отряда. И они объявят тревогу, как только узнают, если уже не узнали, о наличии в поселке посторонних. Однако, возможно, они захотят кое-что уточнить?
 Что делать?
 Ситуация разрешилась сама собой. Один из прибывших увязался за троюродной сестрой Зигфрида, в доме у которой и жила их команда. Вернее руководство в лице Чгунова, Юры, и самого Зигфрида.
 Вера, сестра Зигфрида была крупная эффектная женщина, блондинка с серыми глазами. Она, правда, была изрядно помята жизнью нелегкой и беспорядочной. Но в свои тридцать два года выглядела еще хоть куда.
 Вполне естественно, что приезжий увязался за ней и набивался в гости. Не менее естественным было то, что у ворот ее дома завязалась небольшая потасовка.
 Неестественным на первый взгляд было то, что приезжий оказался вдруг весьма профессиональным рукопашником. Однако ему, вот ведь невезение, противостоял не один Зигфрид, а еще пять человек, «случайных знакомых», появившихся как из-под земли. А вернее из-за сарая, бани и с соседнего двора.
 Недаром инструктора в карпатском лагере натаскивали боевиков. И недаром для обучения в самой первой команде были отобраны только те, кто уже умел нимало. Возможно, спецназовец и справился бы с Зигфридом. Но не с пятью своими коллегами.
 – Ну, будем говорить, или нет, – ласково спросил Вини Пух у связанного по всем правилам незадачливого ухажера. Зачем ломился к такой славной женщине? Узнать, кто здесь живет? А почему такой интерес? И не надо тянуть время и валять дурака. Скажи, что вы успели узнать и не дали ли отбой основному отряду на выдвижение сюда.
 Только не строй из себя подвыпившего ловеласа! – окрикнул Юра, как бы предвидя, что пленник, несмотря на предупреждение, хочет начать сейчас каяться в своих желаниях оказаться в Вериной койке.
 Пленник, не пытаясь больше валять дурака, угрюмо молчал, не показывая вида, что озадачен таким знанием деталей своей миссии.
 – Что ж, коллега, не будем в этой глуши идти на поводу у ситуации и предаваться азиатскому варварству.
 Запасливый Юра имел при себе несколько ампул с теми средствами, которые им передал Гийом. Средствами, совершенно новыми, экспериментальными, которые еще не поступили на вооружение ни одной из спецслужб мира.
 После ударной дозы экспериментальной сыворотки правды пленник рассказал, что пока они еще не дали отбоя. А решили только проверить подозрительных людей. Связь держит старший по радиотелефону.
 Точное время выхода на связь он не знает. Но оно будет не раньше, чем через три часа, уже вечером. Собственно ничего особого здесь не ждали. Так что, если сегодня они не дадут отбоя, то операция будет завтра утром.
 Опять возник вопрос, что делать? Брать этих двоих и потом заставить старшего дать подтверждение, что все чисто? Можно, но могут быть накладки. Надо искать нечто оригинальное.
 Знает ли пленник, что планируется? В общих чертах. И после посылки подтверждения, что все чисто, они должны убраться побыстрее.
 Как Вера оказалась в бане, где шла работа с пленником, потом не мог объяснить никто. И когда она вдруг заговорила, Юра от возмущения чуть не упал с лавки.
 – Ребята, а можно его отключить на сутки?
 – Ты как здесь оказалась! – рявкнул Юра. – Зигфрид, ты не немец, а азиатский раздолбай! Почему Вера здесь?! Где охрана?! Куда смотрит?!
 – Так она разве не наша, Алексеич? – спросил один из охранников. – Мы думали, она по делу.
 – Я начну верить в твоих Богов, Петрович! – только чудо удерживает нас от полного провала с такими раздолбаями.
 – Ладно, Алексеич, послушай даму, а то только один человек у вас воспитанный, – она стрельнула глазами на Чугунова.
 – Послушаем, Юра, согласился Чугунов.
 – Хорошо.
 – Так можно его отключить на сутки, или нет?
 – Можно, – ворчливо сказал Юра.
 – Тогда вкалывайте ему что надо. А перед этим пусть выпьет моего самогона с табаком. Мы с Зигом поведем его туда. Как будто пили здесь. А он отрубился. Будем или их приглашать к нам, или набиваться остаться. Короче, мы свои в доску. Вряд ли подозрительные сами бы к ним так набивались.
 – Как раз профи высокого класса вполне могли так подумать. Но вряд ли эти мордобойцы таковыми являются, – задумчиво сказал Юра.
 – Пошли, братик, – сказала Зигфриду Вера.
 Да, стереотипы ли сыграли свою роль, заурядный уровень мышления простых спецназовцев, или просто шкурное желание поскорее убраться оттуда, где завтра должна была быть отравленная пустыня. Но в версию Веры коллеги их бывшего пленника поверили. Они после некоторых дежурных возлияний, выпроводили Веру и Зигфрида, отрапортовали о том, что все чисто, и укатили, прихватив своего незадачливого товарища.
 Ошибка это была, или преступная халатность, или даже скрытое дезертирство?– думал Чугунов. – Не знаю. Но империя давно сгнила. И не может выставить против своих врагов ничего кроме гнили.
 Ясное ранее июльское утро было просто чудным. В лесу стояла легкая дымка. И одуряющие запахи трав и смолистых сосен щекотали ноздри. Боже мой, да мы же, помимо всего прочего, защищаем эту красоту, это чудо Творения. Которое было бы уничтожено в огромном ядовитом облаке. Уничтожено ради того, чтобы какая-то сволочь могла ничего не делая, а занимаясь только бюрократическим онанизмом, жить как князья.
 Далеко вам до князей, мразь совковская, – подумал Чгунов. Вдалеке раздался звук моторов нескольких грузовиков.
 – Приготовиться! – скомандовал Юра.
 Они не стали оригинальничать. Все то же заминированное шоссе, заминированные кюветы. Только вместо пулеметов были автоматы. А кроме того, взяли пятерых пленников.
 Гул вертолетов наполнил пологую котловину, в которой располагалось хранилище. Вероятно, их не успели предупредить, или подтверждение на вылет не предусматривалось? Так или иначе, четыре вертолета шли к хранилищу. Их ждали, и сбили на подлете из переносных зенитно-ракетных комплексов.
 Рассматривая их на земле, Чугунов удивился. Это были не транспортные вертолеты, а вертолеты огневой поддержки! То-то он удивился, что их было так мало, чтобы забрать всех нападавших!
 Но не забрать их они летели, а уничтожить!
 – Смотрите, болваны, – пленников подвели к сбитым вертолетам, – эти машины прилетели, чтобы вас увезти?! Они летели, чтобы вас уничтожить. Когда вы бы собрались на вертолетной площадке. Так что решайте, как вам вести себя дальше.
 Майор вызвал на связь Юру.
 – Подойдите к КПП.
 – Будем, – сказал Юра.
 Майор вышел из ворот в сопровождении нескольких человек.
 – Ну, с победой.
 – Как справились?
 – С трудом. У нас больше десятка убитых.
 – А сколько было «инспекторов»?
 – Девять.
 – Теперь представьте, как легко они бы отворили ворота, если бы вы не были предупреждены.
 – Да уж, представил. Но я не о том. Как я понял, вы ребята запасливые.
 – А что?
 – Вам ведь не только эту провокацию предотвратить надо было, но и себя приподнять. И противников опустить.
 – Да, а к чему ты это, майор?
 – У вас наверняка есть кинокамера. – Он жестом прервал ответные реплики, – давайте, записывайте мое заявление. И заявление нескольких моих подчиненных.
 – Сейчас.
 Юра сделал знак, и откуда-то из-за его спины вышел оператор.
 – Не забудьте заснять вертолеты, – напомнил Чугунов.
 – Не забудем. Зигфрид!
 – Я!
 – Бери Петровича и уматывай отсюда поскорее.
 – Алексеич, ведь все закончилось, – запротестовал Чугунов.
 – Ничего еще не закончилось, господин Верховный жрец. Ничего. Говорю тебе как профессионал.




 Глава 24. Жертва


 Кампания в связи с попыткой организации масштабного экологического бедствия в Старовоткинске захлестнула все мировые СМИ.
 Было ясно, что нынешний режим в России не только не переживет выборы, но даже с трудом сохранится до них. Президент вынужден был уволить и отдать под следствие всех связанных с попыткой организации катастрофы в Старовоткинске. Под кампанию сокращений попали почти все, кто мог в дальнейшем организовать имперскую контрреволюцию.
 Хозяину Кремля уже было откровенно наплевать, чем закончатся все эти дела. Он ясно давал понять всем, что уйдет и выполнит все требования победителей. Оставить же его в покое и гарантировать безбедное будущее обещали практически все. За исключением его вчерашних «самых ярых» сторонников, ставших в одночасье преступниками, покушавшимися на государственный переворот и преступления против человечества.
 Поэтому президенту было, как говорит молодежь «по барабану», какая будет революция, бархатная, не бархатная, оранжевая, или серо-буро-малиновая.
 Дума была в растерянности. Ее большинство, называвшее себя про президентским, просто повисало в воздухе. Единственным вопросом, который беспокоил аналитиков, был вопрос о том, какая из думских фракций сможет продать свой брэнд фактическим победителям – конфессии неоязычников. Ибо без этого им было трудно участвовать в выборах. Хотя с точки зрения степени представления общественных интересов, они были наиболее репрезентативны. Свыше 65% русских на вопросы социологов отвечали, что они приверженцы веры в Сварога, Велеса, Перуна и Ладу.
 В итоге одна из партий, входящих в так называемый «патриотический блок», вышла из него, организовала свою собственную маленькую фракцию и объявила о блокировке с неоязычниками. После этого их победа была уже очевидна.
 Еще бы, выразители воли Богов, покаравшие фальсификаторов, спасители половины России от экологического бедствия, любимцы молодежи. И к тому же последовательные сторонники народовластия, выразители интересов среднего и мелкого бизнеса и региональных элит. Оказалось, что у этой компании еще и неплохие связи с Западом.
 И, вот парадокс, одновременно есть контакты с мусульманами.
 На команду Чугунова уже смотрели, как на будущую власть. И он без всякого опасения вернулся в Москву. Политическими делами заправляли Василий и Леха Никольский. Как могли помогали им Юра с Зигфридом, положение которых было, однако, двойственным. Они были одновременно и спасителями отечества и людьми, формально являвшимися преступниками. Ибо любой убитый под Старовоткинском мог быть представлен при определенном подходе, как жертва.
 Собственно, формальное положение Чугунова было аналогично. Хотя он, разумеется, был, с точки зрения закона гораздо более чист, чем тот же Зигфрид.
 Впрочем, это было время, когда все игнорировали формальности. В августовском воздухе была разлита весенняя эйфория.
 Противоречие с законами природы, однако, – подумал Петр и набрал ее номер.
 – Тигрясик?
 Она молчала. А потом после паузы с дрожью в голосе произнесла:
 – Может ты меня заколдовал? Услышав твой голос у меня накатились слезы. Разве это норма?
 – Ну, я же Верховный жрец, моя Огненная Фея. Так что это норма.
 – Дурак ты, а не Верховный жрец.
 – Ладно. Увидимся сегодня?
 – А ты будешь в городе?
 – А то, – он сказал это нарочито. На местном диалекте это означало «конечно же».
 – О, да ты прямо земляком нашим стал! Ладно, когда приедешь, созвонимся.
 В эту ночь они любили друг друга с какой-то необычной даже для них, нежностью, страстью и неутомимостью. Уже окончательно обессилев от любовных игр, он продолжал с неутоленной жаждой ласки гладить ее голенькую, чистую, почти детскую щелочку. И она почти мурлыча, как котенок все прижималась и прижималась к нему, как будто хотела слиться с ним навсегда.
 Утром он передал ей объемистый пакет.
 – Что здесь? – спросила она.
 – Здесь кое-какие деньги, а также документы на дом и на машину. А также нотариально заверенное завещание. Я оставляю тебе все, что имею. А также права на издание всех моих книг.
 – Ты что с ума сошел. Какое завещание?! Запрещаю тебе думать о смерти. С чего это вдруг. Дурак, дурак, дурак. – И продолжала после паузы – Хотела бы тебя растерзать, но тогда как же я без тебя. Живи, борись, побеждай, люби этот свет. У меня еще кожа не остыла от твоих ласк. Люблю тебя. Ты глоток свежего воздуха, без которого я не выживу. Ты моя сердечная боль, моя несбыточная мечта. Ты самое лучшее из того, что у меня есть. Я люблю тебя. Оставайся таким как ты есть. Я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю – повторяла она как в бреду.
 – Ну, что ты, Тигреночек, это я так, на всякий случай, – он ласково гладил ее по голове, перебирая пальцами короткие непокорные волосы. – Знаешь ведь, времена сейчас трудные.
 – Дурак, какой же ты дурак. Ну, при чем тут времена?! Бывали и потруднее. Ведь вы, то есть мы, уже почти победили.
 – Почти, еще не означает окончательно.
 – Не заговаривай мне зубы! Что ты надумал?!
 – Да, ничего Тигрясик! Ровным счетом ничего! Я всего лишь проявил необходимую аккуратность. Все же в прошлой жизни я был немцем.
 – Дураком ты был, дураком и останешься. Иди ко мне. Ну, его к черту, этот завтрак.
 Он ехал совершенно один в пустом вагоне дневной электрички. Это было странно. Любой другой на его месте ездил бы с охраной на лимузине с целым кортежем машин, набитых телохранителями. Но ведь это вульгарная азиатчина. Вот князь де Круа и лорд Брюс, как часто рассказывал Гийом, гуляют одни по пустынным пляжам, говорят о смысле жизни, о строении мира. Но не только об этом. Разве не обсуждают они грандиозные комбинации, которые могут перевернуть мир? Да и переворачивают. Но их не пасет целая свора охранников.
 А почему ему нельзя жить так же, как они? Во всем. Начиная с осознания своего человеческого достоинства, и заканчивая правом на одиночество.
 «Бессмертным себя считаешь?» – прошелестело в голове.
 «Не считаю, а знаю. Моя душа бессмертна. И будет вновь и вновь возвращаться в этот мир. Набравшись знаний и отдохнув у пращура Сварога».
 «Ну, смотри…»
 «А пошел ты на х…».




 Глава 25. Арийский долг


 Ничего не предвещало беды. Она легко носилась по отделению детской больницы, которым заведовала уже довольно долго. Она все успевала, умудряясь решать кучу проблем, при этом никого не задевая и не обижая. Как это ей удавалось? Очень просто, сказал бы иной мудрец, ибо была она врачом от Бога, любившим свою профессию до самозабвения. Она много чего еще любила в жизни. И надо сказать, жизнь отвечала ей взаимностью.
 И вот послала же после сорока лет такую Любовь, о которой можно только мечтать.
 Радио что-то говорило, когда она на минуту заскочила в ординаторскую. И вдруг она отчетливо расслышала Его фамилию. «Верховный жрец Сварога. Председатель Союза русских инженеров профессор Чугунов». Что с ним? Какой взрыв? Какой теракт? Или несчастный случай? Переворот? Сопротивление?
 Она вдруг потеряла способность понимать родную речь. Ноги подкосились, и она опустилась на стул.
 Резко зазвонил мобильник.
 – Елена Петровна…, – знакомый голос одного из молодых соратников Петра, «мальчишек», как называл он их.
 – Елена Петровна…
 – Это правда, Леша? – спросила она, даже не поняв, что означает «это».
 – Да, Елена Петровна.
 Трубка упала на стол.
 – Елена Петровна, Елена Петровна, что с Вами – орал на столе мобильник.
 Она как сомнабула подняла трубку.
 – Да, я слушаю.
 – Елена Петровна, много наших пострадали.
 Он был по сути в горячке боя и даже не осознавал, какую страшную вещь сказал ей несколькими секундами назад. Но,… на войне как на войне. И надо было думать о живых.
 – Требуется ваша помощь, – продолжал он. И в лечении, и чтобы спрятать нескольких наших.
 Она была врачом от Бога. И Бог заставил ее придти в себя, когда надо было оказывать помощь людям. Этим мальчишкам, взвалившим на свои еще такие хрупкие плечи непомерную тяжесть борьбы за Светлую Русь.
 – Конечно Лешенька. Что я должна делать?
 Только тут он догадался, что же он только что сказал ей, подтвердив гибель Чугунова.
 – Простите, Елена Петровна. Простите, если можете, мою бестактность. Но…
 – Ничего Лешенька. И давай побыстрее к делу. Пока… пока я еще в состоянии говорить с тобой, – сказала она сглатывая судорожный ком в горле.
 Они пошли в последний бой. Грязные, подлые, трусливые. На три дня Москва оказалась в их полной власти. Им уже было наплевать на легитимность. Если закон не на их стороне, значит к черту закон. Они сторонники закона и порядка, только если этот закон на их стороне. А сейчас они покажут всем, что закон на стороне тех, кто силен.
 Сводными силами, общей численностью в пять дивизий они захватили столицу. Группа генералов МВД и армии объявила о захвате власти.
 Но зерна чести и достоинства уже проросли в душах многих людей. Провинция не приняла новой власти. И после нескольких дней противостояния на местах, ринулась на штурм взятой захватчиками столицы. Не для демонстрации, а для бескомпромиссной войны шли на Москву колонны под знаменем со Свароговым квадратом. Этого невозможно было представить еще год назад. Но сейчас народ уже имел в лице новой религиозной организации структуру сопротивления. Свою собственную, которая в одночасье стала и властью и армией. А моральным авторитетом она была уже давно.
 Узурпаторы растерялись. Они сопротивления не ожидали.
 Столица была взята в плотное кольцо. Как назвать этих людей? Повстанцами? Но они воевали с узурпаторами. Защитниками Конституции? Но какой? Не столь же узурпаторской, как и те, кто ее сейчас попирали?
 Нет, они воевали не за бумажки, написанные подлецами, трусами и дураками. А за основополагающие понятия Жизни – Честь, Достоинство, Свободу.
 – Ставим ваши инфразвуковые установки вот здесь, – моложавый полковник со Свароговым квадратом над левым карманом ткнул карандашом в карту. – Какова предельная дальность их действия?
 – Летальная?
 – Нет, чтобы хотя бы на время вывести их из строя.
 – Триста пятьдесят метров будет наверняка.
 – Вот тогда и обработайте эти дома. Они превратили их в опорные пункты и перекрывают нам возможность прорвать их оборону в этом самом выгодном для нас месте.
 – Есть! – Бомбодел в полевой подполковничьей форме старого образца выглядел так, как будто не расставался с ней никогда.
 Вчера Василий сказал ему об этом. И Володя засмеялся.
 – Одел свою старую полевую во второй раз в жизни.
 Бои продолжались уже неделю. Было ясно, что стороны выдыхаются, и одна из них вот-вот предпримет попытку решить дело одним ударом.
 – Что у нас с авиацией? – спросил на вечернем заседании штаба Бомбодел.
 – Сохраняет нейтралитет. Как, кстати и большинство силовиков вообще. Фактически идет война между этими пятью дивизиями и ополчением из регионов, поддержанным различными частями. Хотя в сумме этих частей тоже набралось бы дивизии на три.
 Но нам трудно сохранять управляемость нашей группировкой. Ополчение есть ополчение.
 – А почему бы их не выманить вот сюда? – указал на карте Юра. – Они ведь хотят ударить по нашим основным силам. Вот пусть и бьют.
 – А дальше? – спросил полковник.
 – Давай Бомбодел, твоя очередь.
 – У нас есть изделие килотонн на двадцать.
 – Чего же вы до сих пор молчали?!
 – Во-первых, надеялись обойтись без него. Во-вторых, не уверены в нем. Есть вероятность отказа. А в этом случае предложенный Юрой маневр весьма рискованный. Они вырываются за город, а потом, пройдя по тылам нашей осады, просто разгонят наших добровольцев ко всем чертям.
 – Риск в данном случае оправдан. Тем более, что в городе ваше изделие все равно нельзя применять. А предпринимать нечто кардинальное все равно необходимо. Ситуация в стадии кульминации.
 Но тогда встает вопрос о доставке.
 – Есть несколько самолетов, полуспортивных.
 – А они могут нести такой заряд?
 – Он не настолько уж велик. Это вам не 1945 год.
 – А кто полетит?
 – Я, – сказал Василий.
 – Успеешь уйти после взрыва?
 – На войне, как на войне.
 Его голубые глаза вдруг сверкнули сталью. Он всю жизнь хотел быть военным летчиком.
 – Эх вы, повстанцы-любители.
 – Во-первых, не повстанцы, а во-вторых, не такие уж любители – заметил Зигфрид.
 Вдали грохотал шум боя.
 – За пять минут до сброса нажмешь эту кнопку, – повторял Бомбодел Василию. – Изделие начнет активироваться.
 – За пять минут до сброса это через десять минут полета от исходного пункта маршрута. Выдерживайте скорость и курс. Промахнуться здесь практически невозможно, – Алексей одновременно выполнял и роль техника самолета и роль штурмана наведения. – Потом рвите этот рычаг. И сразу полный газ и максимальный набор. А после, когда волна нагонит, главное не свалиться в штопор.
 – Ладно, это уже мои проблемы. От винта!
 Он взлетел почти без ошибок. Набрал высоту тысяча двести метров. Уточнил, что находится над исходным пунктом маршрута, и лег на курс. Ошибиться в принципе было трудно. Не так уж велико расстояние от места взлета до цели. Пятибалльная легкая кучевая облачность почти не мешала определяться по наземным ориентирам. Но периодически скрывала самолет от возможных наблюдателей с земли.
 Впрочем, противник с земли особо не следил за небом. Атаки с воздуха не ожидали. Поэтому небольшой самолет, то показывающийся, то скрывающийся в легких облаках не привлек внимания.
 Василий шел по компасу выше облаков. После того, как он лег на боевой курс, он смотрел на землю только изредка, убеждаясь в правильности выполнения полетного задания. Как пилот достаточно неопытный, он мог бы делать это чаще. Но он доверял небу больше, чем земле, а потом, он просто хотел вобрать его в себя. Через десять минут он оказался в точке, где облака совсем не скрывали землю.
 Он увидел, что пролетает над колоннами прорвавшихся из Москвы войск хунты. До сброса оставалось пять минут. Под ним, несомненно, был противник. Ошибиться было трудно. Он нажал красную кнопку и продолжал полет, старательно выдерживая курс и скорость.
 Прошло пять минут. Он дернул рычаг и почувствовал, что самолет немного подбросило. Машина явно стала легче.
 «Отбомбился», – подумал Василий и на форсаже стал набирать высоту.
 Грохот ядерного взрыва заполнил кабину.
 «Й-й-йес! Я сделал это. Изделие сработало. Им конец!».
 Разумеется, он не справился с управлением. Самолетик швырнуло, и смяло, как сломанный бумажный змей. Земля закрутилась не под ним, а над ним. А потом сбоку. Но в какой-то момент ему показалось, что он не падает вниз, а летит вверх.
 И он действительно летел вверх. По тоннелю, из которого нет пути назад.
 – А ты настоящий летчик, внучек.
 Какой-то старик с серыми глазами смотрел на него с ласковым одобрением.
 – Вперед, вперед! – орал Зигфрид. Он летел огромными прыжками и с высоты своего огромного роста крушил чьи-то головы, размахивая автоматом, как дубиной. Все патроны он давно истратил.
 Его отряд атаковал позиции противника в тридцати пяти километрах от эпицентра.
 Деморализованные ядерным взрывом, уцелевшие солдаты хунты разбегались перед Зигфридом как овцы. Взрыв отгремел с полчаса назад. Смертоносная ударная волна уже смяла дивизии прорыва. А испепеляющий свет испарил тех, кто был поближе к эпицентру. Но уцелевшим нельзя было дать опомниться. Нельзя было позволить им отойти в Москву. И поэтому несколько отрядов ополчения срезали основание клина, которым войска хунты прорвались на оперативный простор. Впрочем, клина уже не было. Была куча горелого мусора.
 Это наступление в зоне ядерного поражение было опасно. Но Зигфрид не боялся. Он знал, что ему ничего не грозит. Как его легендарный тезка, он как будто искупался в крови дракона и был неуязвим.
 – С нами Бог! – орал Зигфрид
 – С нами Бог! – вторили ему его боевики, прошедшие вместе с ним изнурительные тренировки карпатского лагеря и победу под Старовоткинском. С лицами, замотанными платками, которые выполняли роль импровизированных противопыльных масок, они казались приведениями. Нет, ангелами. Ангелами возмездия.
 И как символы победы в небе над ними появились легкие самолетики Лехи Никольского. В иной ситуации они бы были совершенно бесполезны, но сейчас они сбросили на деморализованное стадо жандармов старые железные кровати. Падая, те издавали чудовищный визг и свист. Казалось, рушатся небеса. И ужас выворачивал души наизнанку. После шока ядерного взрыва этого психического воздействия было достаточно, чтобы совершенно парализовать и деморализовать вооруженных лакеев хунты.
 И они бежали, бежали, бросая оружие и забиваясь в любые щели.
 А сзади их настигал Зигфрид. Герой, выполняющий свой священный арийский долг.
 Долг возмездия.
 «За мою искалеченную юность! За Профессора, за Василия, за красавицу Зойку, молодость которой испохабил ее благоверный мент! За все, за все, за все! Получайте скоты, посмевшие поднять руку на соотечественников по приказу жирных тварей в лампасах».
 А-а-ааа!
 С диким ревом Зигфрид обрушил приклад на шею убегающего противника ниже кромки каски. Тот ткнулся носом в землю.
 А Зигфрид продолжал свой бег.
 Он был счастлив.
 Месяц прошел, как в угаре. Она не успевала думать о себе. Раненые шли сплошным потоком. Перевязки, капельницы, ассистирование на операциях. Скольким мальчишкам она спасла жизнь! Уже тем, что не отходила от них бредовыми горячечными ночами. Сколько их весь век будут помнить ее тонкие, прохладные, чуткие пальцы на своих горячих лбах.
 Хорошо, что ей повезло, и она не оказалась на территории, контролируемой хунтой. Говорят, там творились ужасные вещи. Но и без этого хватало и забот и переживаний. Ее боль притупилась.
 И вот настал день победы.
 Но вместо веселья ее охватило отчаяние и усталость. Его уже никогда не будет рядом с ней! Она вернулась домой из эвакогоспиталя, который снова стал районной больницей. И проспала сутки подряд.
 Жизнь понемногу налаживалась. Но как после всяких потрясений, не обходилось без проблем. Тогда она вспомнила о пакете, оставленном Чугуновым. В свое время она просто забросила его в самый дальний угол шкафа, суеверно боясь открыть. А теперь он ей понадобился. Она раскрыла его.
 Поверх слоя из крупных купюр в евро и бумаг лежал лист, где его размашистым почерком было написано:
 «Не грусти, Тигрясик! Жизнь продолжается! Невозможное – наша профессия! Господь Бог – наш правый пилот!».
 Она разрыдалась и не помнила, сколько проплакала.
 Вернуться к действительности ее заставил звонок в дверь. На пороге стояли Юра, Зигфрид, Бомбодел и Леха Никольский.
 – Здравствуйте, Елена Петровна, мы к вам – сказал за всех Бомбодел.
 – Здравствуйте, ребята. Извините за мой вид.– Она наскоро вытирала слезы.
 Они тактично не замечали ее заплаканные глаза.
 – Да что вы, все нормально. Вы отлично выглядите…
 – А где Василий? – она знала всех ближайших соратников Чугунова.
 Они промолчали.
 Она все поняла.
 – Елена Петровна…
 – Я так плохо выгляжу, Зигфрид? Раньше ты звал меня Леной.
 Она вскинула голову и даже попыталась улыбнуться.
 – Извините… То есть, извини, – замялся Зигфрид.
 – А где Зоя с Мариной? – как будто облизнулся Юра.
 – Пора семью в Москву перевозить, Юрочка, – вдруг засмеялась она.
 – А я ее уже перевез. Но одно другому не мешает.
 Ей вдруг стало легко.
 «Вот видишь, жизнь продолжается» – прошелестело в голове.
 «Продолжается, чучундра», – ответила мысленно она не задумываясь.
 – Ладно, мальчики, гуляем. С днем победы! Леха, беги на рынок…
 Она хотела дать ему денег из пакета.
 – Лена, да у нас все с собой, – сказал Бомбодел.
 – Хорошо, но у меня здесь тесно. Учтите.
 – Он хотел, чтобы ты жила у него. Мы все знаем. Пойдем туда с тобой. Чтобы тебе было легче. Пойдем, пойдем, не тушуйся, – сказал Бомбодел.
 – Эх, мальчики, мальчики… Ну, пошли.
 Они гуляли почти как раньше. Когда все утихомирились, она поднялась в мансарду. Засыпая, она подумала, что на его деньги построит здесь в городе большую детскую клинику.
 А просыпаясь утром, вдруг ясно поняла, что беременна. Просто в суматохе последних месяцев не понимала этого.
 «Добился своего, чучундра», – сказала она про себя. «Я же уже не девочка, сколько раз тебе говорить. Ладно уж, поймал. Теперь не отверчусь».
 «Ну, теперь ты богата, можешь позволить себе это второе материнство».
 «Дурак, ты дурак, Петрович, а еще профессор. Да что с тобой поделаешь».
 – Ну что, Гийом? Дела в России налаживаются. Просто поразительно, как верно мы предугадали ход событий и попытку экстремистов из окружения бывшего президента пойти на крайности.
 – Да, ваши прогнозы сбылись, дядя.
 – Не совсем, не совсем. Я, откровенно говоря, не ожидал, что эти русские идеалисты так оперативно решат все проблемы и отведут от мира угрозу такого масштаба. Но теперь они у власти. И они, можно сказать, твои друзья. Знаешь, кузен Генри просто в восторге. Он искренне считает тебя центральной фигурой в этом проекте. И не могу не сказать, что это обошлось нам всего в десять миллионов евро. Для проекта такого масштаба сумма смехотворно малая.
 Гийом стиснул зубы. «А во сколько это обошлось им?!!», – кричала душа князя де Круа. Душа, все же немного «отравленная» колдовской страной Русью. Но эта отрава была не более сильна, чем едва уловимый золотистый оттенок его твердых глаз, цвета олова. Поэтому он ответил предельно корректно.
 – Несомненно, вы правы милорд.
 – Я вас чем-то задел, мой мальчик?
 – Это вам показалось, дядюшка. Кстати, добавлю, как астрофизик, планета Немезида вроде бы опять покидает Солнечную систему.
 – Наверное, на этот раз навсегда, – пожевал губами лорд Брюс. – Но при чем тут российские дела?
 – Российские ни при чем, дядюшка. А вот русские очень даже при чем. Русские дядюшка. Осваивайте новую терминологию.
 – Кажется, наши потомки наконец-то снова нашли общий язык, братец Тор? – спросил Сварог. – И неплохо поработали вместе. Теперь Европа и Русь, Русь и Европа могут объединенными усилиями приступить к воплощению замысла Творца. Для чего, собственно, и созданы люди.
 – Белые люди, братец. Белые. Вечно ты забываешь уточнить формулировки, – проворчал Тор.




 Эпилог. Когда Боги смеются


 Годы не прошли бесследно для Зигфрида. Он поседел. Но был все так же легок и подтянут, как в молодые годы. Впрочем, не только благородная седина выдавала его возраст. Глаза мечтателя стали глазами мудреца. Глубокими и немного печальными. Печальными от знания чего-то неизвестного другим.
 Хотя эта печаль таилась где-то в глубине и не мешала Зигфриду одним взглядом вселять уверенность собеседнику. Глаза Зигфрида проникали в душу. Он как бы приподнимал человека, поддерживал его, не давал отчаяться и упасть. Хотелось довериться этому мудрому гиганту, а если он что-то прикажет, выполнить это беспрекословно и радостно, как волю Богов.
 Однако иногда его взгляд становился ужасным. Голубые глаза еще более светлели и испепеляли противника каким-то неземным ледяным огнем. И горе было тому, кто вызывал гнев этого человека, выражавшего волю Богов и говорившего от имени тех сотен погибших героев и гениев, которые волею Судьбы доверили именно ему продолжать дело, за которое они отдали все, что имели.
 Он часто вспоминал их. Вспоминал и в трудные годы борьбы и позже, когда все задуманное вроде сбылось. Но, вот же особенности памяти, сейчас он думал о них все чаще и чаще. Они жили рядом с ним. И это не было преувеличением. Он был почти уверен, что действительно советуется и с Профессором, и с Летчиком, и с Бомбоделом и со всеми другими. И это именно они, а не его собственная память (по аналогии или как-нибудь еще) подсказывают стратегические решения, которые в последнее время требовались все чаще и чаще.
 И то сказать, борьба давно закончилась, началось то, что Профессор называл цивилизационным строительством. И Президент Светлой Руси должен был направить это строительство в нужное русло. И не дать стране и нации съехать на обочину.
 Да, читатель, ты прав в своей догадке. Президентом Светлой Руси уже много лет был Зигфрид. Правда, политическая система страны изменилась. И Президент не формировал правительство, не «командовал» регионами. Он действительно выполнял роль некоего наставника, если хотите, Верховного жреца.
 Можно было бы назвать его гарантом. Однако это слово очень уж дискредитировало себя в прошлом. И его откровенно не любили все. Зигфрид в том числе.
 Именно в качестве такого «капитана-наставника» участвовал Президент Светлой Руси в обсуждении всех стратегических решений. Впрочем, иногда не только стратегических. Вот и сейчас он слушал бурные дебаты по поводу работы правоохранительной системы в новых цивилизационных условиях.
 Слушал как бы в пол уха, не показывая откровенно свое отношение к выступлениям, чтобы дать возможность всем говорить, не оглядываясь на авторитеты.
 Это было правильно, и дебаты велись предельно свободно. Иные молодые политики, участвовавшие в обсуждении, вообще подумали даже, что «старик спит» с полуоткрытыми глазами.
 Между тем, Зигфрид следил за обсуждением очень внимательно. И когда сторонники восстановления (разумеется, в мягкой, цивилизованной форме) тюремной системы запальчиво исчерпали свои аргументы, заставив задуматься своих оппонентов, Зигфрил резко встал.
 Его голос звучал по-молодому звонко.
 – Никогда на Светлой Руси не будет тюрем! Никогда людей не будут запирать в клетку как зверей! Хотя мы даже зоопарки сумели организовать по-новому, без клеток, – усмехнулся он.
 Эта усмешка и снижение тональности обманули некоторых участников совещания. Молодой, пышущий энергией автор проекта, начинающий полнеть ответственный чиновник соответствующего ведомства, воспользовался паузой и попытался возразить Президенту.
 Зигфрид умел слушать и умел корректно спорить. Но этот молодой человек чем-то сильно его задел. Он неуловимо напоминал наглых бюрократов путинской России, или их комсомольских предтеч. Как мог оказаться такой типаж в руководстве Светлой Руси? Нет, наставнику рано было расслабляться. Прав, прав был Профессор, говоря в свое время, что придется еще очень долго «долечивать» народ и страну от сотен лет бюрократического ублюдства. Именно для таких целей и был оставлен пост Президента, в сущности не нужный в ситуации, когда политическая система полностью адекватна цивилизационной модели.
 Зигфрид внутренне усмехнулся своим мыслям. Профессор сказал бы, что он сильно вырос интеллектуально, если даже про себя мыслит такими категориями. Эх, Профессор, Профессор, может быть можно было обойтись без твоей жертвы? Так часто потом нам не хватало тебя. Но, если разобраться, ты был прав. Никто не поверит даже в самые умные разговоры, если внутренне не осознает, что говорящий готов пожертвовать всем ради своих убеждений.
 Но, наша печаль светла! И хотя годы берут свое, в этом есть не только грусть, но и радость. Уже скоро мы непременно встретимся с тобой в Стране Вечного Лета, за одним столом со Сварогом и Тором.
 Ну, а пока займемся кадровыми вопросами. Пора напомнить кое-кому в какой стране мы живем. Конечно же, Зигфрид был опытным лидером и мог бы не давать волю эмоциям. Но это был не тот случай. Сейчас надо было напомнить всем основополагающие принципы политической системы страны. Странно, но он в этот момент даже не вспомнил свои собственные тюремные муки. Он был настоящим лидером и мыслил прежде всего как стратег. Именно стратегические и идейные резоны были у него сейчас в голове.
 Хотя… многое мог бы сказать по поводу дел тюремных зэк по кличке «Фашист» этому явно излишне избалованному судьбой везунчику. Но «Фашист» был в далеком прошлом. А сейчас говорил не он, а Президент Светлой Руси.
 Его глаза гневно вспыхнули. Сталь взгляда дополнила сталь голоса.
 – А сами вы не хотели бы опробовать предлагаемые вами «пенаты»?! Или вы отделяете себя от своего народа?!! На то вы и находитесь в руководстве страны, чтобы искать решения любых проблем, не нарушая основ нашего строя и нашей цивилизации. Или вы забыли основополагающие принципы политической системы Светлой Руси?! Тогда вам место не в правительстве или Народном Собрании, а на первом курсе Академии Управления. И я не уверен, что вы смогли бы с такими настроениями сдать там соответствующие зачеты.
 Зигфрид выпрямился во весь свой немалый рост.
 – По-моему, коллеги (он любил повторять это слово, каждый раз произнося его, вспоминая Профессора) вас явно занесло не туда. Осадите, господа!
 – Мне, – продолжал он, – печально слушать эту дискуссию. Во-первых, мне кажется просто диким сама возможность выдвижения такого предложения. Неужели каждому новому поколению управленцев надо не из учебников, а, извините, на собственной шкуре, убеждаться в правильности принципов, лежащих в основе нашей политической системы?! Она не авторитарна, но моральные и интеллектуальные авторитеты должны быть у каждого из нас! Они внутри нас. С ними мы должны сверять свои мысли.
 Неужели вы думаете, что выдающиеся интеллектуалы стоявшие у основ нашей системы, отдавшие за это свои жизни, черт побери!… Неужели эти деятели позволили бы даже помыслить о том, чтобы сажать своих сородичей в клетку!
 А русская нация именно нация сородичей. Помните об этом, господа политики.
 Впрочем, и это, во-вторых, меня огорчает, что оппоненты выступавшего были столь не убедительны. Напрягите мозги! И найдите методы решения общественных проблем в рамках нашей цивилизационной модели, а не вне их.
 Будьте достойными, черт побери, тех достижений, что каждый день… Да, да, каждый день, демонстрирует наша цивилизация, наши коллеги в науке, технике, производстве.
 А не можете, идите операторами мусороуборочных машин. Набираться, так сказать, практического опыта.
 Он долго мечтал об этом часе. Наконец-то состоится его первый полет в качестве испытателя.
 Сверхмалое летающее блюдце нельзя было назвать принципиально новым изделием. Первые образцы «летающих блюдец», как называли иногда этот аппарат, подъемную силу в котором обеспечивал открытый еще в начале ХХ века «принцип прилипания струи», построили в конце упомянутого века. Построили, но не использовали и не тиражировали.
 Впрочем, в дебильном СССР и еще более дебильной России не использовали практически ничего из достижений русского инженерного гения. Все изменилось, когда недобитую империю под названием Россия сменила Светлая Русь.
 Летающие блюдца стали одним из символов новой цивилизации. Однако не так просто оказалось пройти путь от больших аппаратов к малым и сверхмалым. Между тем малые «летающие блюдца», сочетающие в себе возможности и самолета и вертолета обещали стать основой транспортной системы страны. Они могли заменить автомобили. И все понимали, что это означает для бескрайних просторов Руси, где так трудно поддерживать в идеальном состоянии (а они на Руси действительно стали идеальными, и средств для этого не жалели) дороги в условиях долгой зимы.
 Но ведь, в самом деле, километр дороги не ведет никуда, километр взлетной полосы открывает перед тобой весь мир.
 И вот долгий путь технологической эволюции был завершен. Начались испытания и доводка этого «летающего автомобиля», который вскоре должен был быть запущен в серию, и изменить не только транспорт, но и весь быт страны.
 На малых высотах блюдце летело почти на воздушной подушке, потребляя топлива не намного больше, чем автомобиль. Но вполне могло становиться и самолетом, и вертолетом.
 Как символично, что именно в этих испытаниях он участвовал как наконец то состоявшийся специалист.
 Пройдя на малых высотах, попробовав все мыслимые режимы использования блюдца как автомобиля – внедорожника, он начал набор высоты. На высотах блюдце тоже вело себя достаточно уверенно.
 Но, допустим, мы идем над дорогой, – он снизился, – и перед нами возникает препятствие. Все-таки скорость в четыреста километров в час, это не скорость автомобиля. Надо резко взлететь вверх.
 Он бросил блюдце вверх. Круче, еще круче. «Все, Василек, это предел». Хотелось еще круче уйти вверх, но он автоматически повиновался этому приказу.
 – Отличная работа, Мстислав! – сказал руководитель испытаний. Особенно хорошо у тебя получилось выявить предельные возможности экстренного набора высоты. Как ты умудрился так точно воспроизвести расчетные данные, полученные чисто теоретически? Обычно любое изделие в первых циклах испытаний никогда не демонстрирует такое соответствие рабочих режимов предельным значениям.
 – Инженерная интуиция, наверное.
 – Да, дружище. А ты испытатель от Бога!
 Когда он шел переодеваться, то вспомнил это непонятное «Василек». Кто ему так сказал? Откуда это?
 «Из прошлой жизни, дружок, – прошелестело в голове, из прошлой жизни, Витязь Светлой Руси, Василий Локтионов».
 Мстислав взглянул на солнце. У него было уникальное зрение и он иногда любил испытать себя, не мигая глядя на светило. И на фоне солнечного диска ему вдруг показалось, что он видит лицо святого кузнеца Сварога, в которого он верил с детства.
 Был месяц май. Те первые дни, когда тепло уже установилось окончательно, и можно говорить о начале лета. Которое в это время представляется долгим, долгим, почти бесконечным.
 Она шла по улице летящей походкой и ее каблучки, казалось, выбивали по асфальту какую-то задорную мелодию.
 Это была ее первая студенческая весна. Зачеты были сданы, и до начала экзаменационной сессии оставалось три дня. Нет, она не была зубрилой и занудой. Скорее наоборот. Просто все ладилось у этой ладненькой умницы, любительницы танцев до упаду.
 И сейчас она шла по улице, наслаждаясь весной и свободой этих кратких нежданных каникул. Строго говоря, она бы не подошла на обложку глянцевого журнала, но она была чудо как хороша. Гармонично сложенная, легкая, изящная, быстрая. Ее голубые глаза сияли и смеялись, делая лицо живым и выразительным.
 Как и всякая женщина, она считала себя верхом совершенства. Хотя с непостижимым женским отсутствием логики частенько бывала собой недовольна. То ей хотелось быть чуть повыше, то чуть похудеть. Впрочем, усиленные занятия шейпингом и художественной гимнастикой в течение последнего семестра сделали ее и так неплохую фигуру почти идеальной.
 И теперь она шла, ощущая упругость и легкость каждой клеточки своего тела.
 Она почти автоматически ловила на себе восхищенные взгляды проходящих мужчин. И мысленно показывала им язык, говоря про себя: «Не для вас цвету, козлы».
 Этого странного прохожего она поначалу просто не заметила. Мужчина лет тридцати. Почти старик с точки зрения девушки ее возраста (как мало они в эти годы еще понимают в жизни!). Среднего роста. Коренастый, почти квадратный. От него веяло силой и какой-то чугунной устойчивостью.
 – Девушка…
 Он почти заступил ей дорогу. Однако, каков нахал! Так нагло приставать средь бела дня! Впрочем, он говорил очень робко. Она чуть не рассмеялась от этого контраста угловатой, почти угрожающей фигуры и робости взгляда и тона.
 Да и весь он был какой-то необычный, сочетающий в своем облике свойства несочетаемые. Грузноватый, но резкий и ловкий в движениях. Ужасно широкоплечий, но почти узкий в талии. Очевидно, сильный и даже агрессивный и как-то неуклюже робкий. С рубленными чертами лица, на котором были так необычны умные и добрые глаза.
 Все это делало его даже несколько интересным. Хотя, если бы не это пикантное сочетание несовместимых черт, он вообще выглядел бы, мягко говоря, весьма посредственно.
 – Девушка, извините ради Бога, но мы с Вами нигде не встречались?
 Какое примитивное приставание! Следовало ответить что-нибудь резкое и отбрить нахала. Но она не смогла. Голова закружилась. Она как будто вспомнила этот голос и посмотрела на него глубоким взглядом зрелой, много пережившей женщины. Пережившей счастье и горе. Большое счастье и большое горе. Чужим, не своим, немного глуховатым голосом она ответила:
 – В прошлой жизни Петрович.
 Она не поняла смысла сказанного. Голова закружилась еще сильнее. Она пошатнулась. И он подхватил ее не давая упасть. Он как будто тоже что-то вспомнил. Он знал, что был виноват перед этой девочкой. Но не подлой и грязной виной. Он ее не предавал и не обижал, но, тем не менее, был причиной какого-то очень большого горя в ее жизни.
 Он придерживал ее осторожно, как хрупкую вазу и смотрел на нее взглядом умной виноватой собаки.
 – Простите, простите… Прости, родная, но я не мог поступить иначе, – твердил он как заведенный.
 Как поступить, когда поступить, о чем идет речь, он не знал. Но почему-то был уверен, что говорит правильно.
 Как приятно и сладко было в кольце рук этого доброго грубияна. Как долго ждала она этой встречи. Слезы хлынули из ее глаз.
 – Скотина, собака (Боже, что я несу этому незнакомому и солидному человеку!). Тумба чугунная… – Она стукнула своим кулачком в его твердую, как железо грудь. Милый, любимый, родной…
 И вдруг совершенно неожиданно и непонятно для себя самой сказала, улыбаясь сквозь слезы:
 – Как был дурак, так и остался. Хоть бы поцеловать догадался.
 Он едва коснулся губами ее щеки осторожно и нежно. Люди обтекали эту странную пару, которая то ли ссорилась, то ли мирилась, то ли плакала, то ли смеялась.
 А потом они пошли по весенней улице, взявшись за руки, как дети. Пошли по своей земле, своей Светлой Руси, не так уж давно по историческим меркам отвоеванной их отцами у имперской сволочи.
 И так потом никогда не могли вспомнить, что же говорили они друг другу в ту свою первую встречу.
 Великий Сварог смотрел с небес на своих внуков. В прошлой жизни они были верны своим Богам. Они верили в бессмертие души и не предали заветов своих предков. Они не дрогнули и до дна испили предназначенную им чашу. Они заслужили свое счастье. Сварог был уверен, что их души слишком благородны, чтобы недостойно воспользоваться этим счастьем. Они воистину выковали свою нынешнюю судьбу…
 Взрывными технологиями, – усмехнулся про себя старый кузнец.
  Москва-Александров 2005