---------------------------------------------


 Диана Дуэйн


 Не трогай эту гадость!

 Владычица и мать всего сущего, — произнесла Лола, выпрямившись на ветру и простирая руки к небу, — Царица и Богиня, пошли мне знамение!
 Ничего не случилось. В точности как вчера. И позавчера. Все три дня.
 Лола опустилась на плед. И тут же ойкнула и принялась стряхивать с него опавшие сосновые иголки. Конечно, подумала она, хорошо было в городской духоте мечтать о том, что ей предстоит проделать весь ритуал обнаженной, как сама природа. Но, чтобы выполнить намеченное, пришлось в поисках укромного уголка забраться высоко в горы, где ветер воет в кронах и задувает даже в это тесное ущелье. Деревья роняют на тебя листву и хвою, пыль летит прямо в глаза и… и ты мерзнешь. Вся романтика «естественной жизни» быстро испаряется, и ты становишься просто голой, да еще и в гусиной коже.
 «В этом-то все и дело, — подумала Лола. — Может, я и сказала все, как надо, но необходима еще и соответствующая степень концентрации. А как ее добиться — на таком-то холоде!»
 Она вздохнула и поглядела на небо. Солнце клонилось к закату, краски были просто потрясающие. Проживая в Лос-Анджелесе, она часто глядела вверх, но перед ней обычно открывалось привычное для горожан зрелище: покрытый легкой дымкой небосвод, не небесно-голубой, а мутный, точно глаза у новорожденного котенка. Порою испарения окрашивали небо 'почти в бурый цвет, но даже в лучшие дни оно никогда не сияло такой глубокой, чистой голубизной, глядя на которую Лола чувствовала себя особенно голой и беззащитной.
 Теперь голубизна по краям переливалась пурпуром и шафраном, а в зените сгустилась до индиго и густой сапфировой сини. И тишина вокруг — вместо привычного рева транспорта лишь ветер в верхушках деревьев. Странно, когда оказываешься вдалеке от городского шума, его начинает не хватать.
 Три дня назад в 15 милях от Огайо она свернула с шоссе № 96 на север и, руководствуясь компасом и картой штата, сумела проникнуть в один из наиболее недоступных районов Сеспского заказника, где гнездились кондоры. Чтобы выполнить задуманное, ей было необходимо уединение. Друзья предупреждали: старайся вести себя осторожнее. Дым от костра или огонь в ночи может привлечь незваных гостей, сама подумай. Кое-кто лишь молча покачивал головой с таким видом, что было ясно — она поступает неразумно: гораздо безопаснее выплясывать нагишом, скажем, на бульваре Сансет, чем в дикой глуши.
 Но Лола упрямо упаковала свою крохотную палатку, пропускающую ультрафиолетовые лучи, — роскошный подарок самой себе на последний день рождения, уложила одежду — не слишком много, но достаточно, чтобы укрыться от холода. С особым тщанием она уложила ритуальные приспособления. И затерялась в дремучих дебрях. Тут и впрямь были самые настоящие дебри. Лола вновь уселась на плед и принялась растирать избитые ноги. Ее тело на не защищенных одеждой местах было ободрано в кровь, а на защищенных — пестрело синяками. В волосах у нее запутались сосновые иголки и веточки толокнянки, ее кусали осы, она видела гремучих змей и тарантулов — и они видели ее. При виде гремучек она было подумала о том, чтобы вернуться на шоссе-96 и поймать попутку, направляющуюся в город. Но прикинув, что опаснее — путешествие автостопом или встреча со змеей, — она сделала выбор в пользу змей.
 Итак, Лола сидела и наблюдала, как сгущается тьма. Ее время, если верить книгам, это время Великой Матери. И Луна — ее символ. Лола поглядела на молодой месяц — она не слишком-то в этом разбиралась, но ему, должно быть, дней пять или шесть: Луна Девы, Луна Охотницы.
 А в книгах говорилось, что при нарождающейся луне можно вернуть себе и девственность — стоит лишь правильно совершить обряд и произнести нужное заклинание в должном настроении. Лола вздохнула. Она могла твердить нужное заклинание бесконечно. Но настроиться должным образом никак не удавалось.
 И все же вот она в нужном месте, в нужное время, в ночь всех ночей — самую короткую в году, — в самом сердце лета, и луна как раз такая, как нужно. В книгах говорится, что в это время года можно творить чудеса, творить обряды, которые призовут Ее к тебе. Именно для того Лола и купила лук. Это было весьма дорогостоящее приобретение. На зарплату кассирши не очень-то разгуляешься, но, увидев этот великолепный тяжелый лук несколько недель назад, она потеряла голову. Он не был сборным — она питала недоверие к сложным конструкциям, смахивающим на сцепленные в экстазе гардеробные вешалки; но это был настоящий лук, с двойным изгибом, лук из стекловолокна, с великолепным серебристым отливом, луноподобный лук, лук-полумесяц… и она не устояла. Симпатическая магия, подумала Лола. Серебро — цвет луны, цвет лука. Да и книга намекала, что Владычице можно угодить хорошим выстрелом.
 Но управиться с оружием оказалось не так-то просто. Тетива была слишком туга для нее и, сорвавшись, уже успела пару раз сильно ударить ее по руке, оставив багровые рубцы и здоровущую царапину. Тем не менее, если пустить наугад несколько стрел в ночную тьму, появится шанс, крохотный, но шанс, что Сила откликнется на призыв: своего рода спиритическая лотерея.
 Пора начинать. Солнце садилось, уступая небо Луне. Пока Луна царит над юным, полным надежд миром, пока грядет эта ночь — самая короткая ночь в году, — время принадлежит ей!
 Она приступила к делу. Вначале очертила круг. Одна из книг рекомендовала для этого цветной мелок, другая — песок. Для верности она использовала оба способа. Честно говоря, у нее не было особого выбора, поскольку та крохотная площадка, на которой она ухитрилась разместиться, была усыпана галькой. В центре круга она водрузила валун и, прижав им веревку, чтобы обозначить диаметр, пошла по кругу, рассыпая песок и помечая камушки белым мелком. Она вытащила компас, определилась и начала выкладывать пентаграмму; верхний луч звезды указывал на север. Нахмурившись, она наметила пятый луч — звезда, разумеется, получилась слегка скособоченной, но исправлять ее было некогда. Сойдет, подумала она и начала выводить внутри пентаграммы буквы и символы, как того требовала книга.
 И все время, пока она выкладывала из песка и выписывала мелком древнееврейские буквы и коптские слова, тот же внутренний голос твердил: а чего, собственно, ты хочешь? Она старалась не слышать его. В книге говорилось: превратившись в сосуд Бога и Богини, ты вольешь Силу в свою жизнь. Но что если сила и вправду снизойдет на тебя? Что тогда делать с ней?
 Наполовину расписав символами третий луч пентаграммы, Лола выпрямилась, слегка запыхавшись, и поняла, что ответить на этот вопрос она не в состоянии. Честно говоря, она не могла пожаловаться на жизнь. У нее была крыша над головой, поклонники, одежда и еда, свободное время и деньги (впритык). Конечно, экономить приходилось, но это ее не слишком угнетало.
 Но, может, в этом-то все и дело, подумала она. Может, в ее жизни самых обычных вещей хватает, а вот необычного-то с ней и не происходит. Ни великой любви, ни великой опасности. И, пока она стояла в раздумье, голос продолжал твердить: тебе точно этого хочется? что ты будешь делать, если и впрямь к тебе придет великая любовь? или великая опасность? Ты просто-напросто слетишь с катушек, вот что будет… Походило на правду. И все же Лола не могла избавиться от крепнущей уверенности, будто нечто важное обходит ее стороной…
 Она принялась за дело с чистосердечным энтузиазмом увлекшегося химическими опытами ребенка. Она начала с кристаллов, но их то и дело разбивала кошка, сбрасывая с кухонных полок, где они должны были то ли поглощать, то ли испускать тепло и положительные вибрации. Кристаллы, надо сказать, не в ладах с кафельным полом — груду поцарапанного розового кварца, турмалина и других полудрагоценных камней Лола ссыпала в шкаф, да там и заперла. Затем она попыталась уловить ауру, но заработала лишь косоглазие, которым мучилась почти неделю. Потом пустилась на поиски ангелов — в последнее время новости ими так и кишели, — перечла гору посвященных им книжек, но так в точности и не поняла, как привлечь хоть одного. В одной из книг были очень толковые и подробные инструкции, но ей казалось, что на ангела, который позволяет призвать себя таким дурацким способом, времени не стоит тратить, и к тому же ни один достойный ангел на нее вообще не клюнет.
 Лола увлеклась было силовыми линиями. Но поразмыслив, решила, что может потревожить какую-нибудь геологическую аномалию, а Калифорния в последнее время и так была не слишком благополучна в этом отношении. Лучше не будить лиха.
 За магию Лола взялась в самую последнюю очередь: она откладывала ее на крайний случай, поскольку та казалась ей сложным, дорогостоящим занятием, да и книжек нужно было перечитать чертову уйму. А пособий и впрямь оказалось множество: магия альтернативная, магия натуральная, магия зеленая, синяя и белая, магия всяческих расцветок, каких и в магазине красок не сыщешь, ну, и, разумеется, кое-что о черной. Но черную магию она сразу отвергла, даже особо не размышляя об этом, просто из-за ощущения, что это «нехорошо».
 Для Лолы всю жизнь было ориентиром «хорошо» и «нехорошо». А потому она никогда не возносилась на высоты духа, но и не опускалась в бездну порока, относясь и к тому, и к другому с явным подозрением. И верно, откуда взяться высотам духа или бездне порока в жизни служащей недорогого универмага? У нее и так хлопот хватало. Она цеплялась за сверхурочные, дежурно улыбалась покупателям и заискивала перед боссом, не заходя, впрочем, слишком далеко. Как следствие, покупателям она нравилась, поскольку улыбалась им больше, чем того требовали обязанности. Иногда такой подход приносил плоды: например, ей удалось наскрести целую неделю отгулов. Ну и остальной мир по отношению к ней для разнообразия решил «повести себя хорошо»: в чудную, солнечную пятницу она отметила время ухода, помахала боссу на прощание и отправилась укладывать вещи для путешествия.
 Теперь же, когда она сидела на гальке у протекавшего в лощине крохотного ручейка, вся романтика куда-то испарилась. Пока она была дома, в пригороде, а за окном ревели проносящиеся мимо автомобили, эти далекие места казались ей Землей Обетованной: синее небо, тишина, телефон не звонит, громкоговоритель в универмаге не орет на служащих — мир и покой. Беда в том, что тут, в глуши, природа озвучивает мир и покой по собственным представлениям: она презирает радиосвязь, но не имеет ничего против непрекращающегося ветра, который оказался гораздо холоднее, чем рисовалось Лоле дома. А звонкое птичье пение за сутки превратилось из сладостных звуков на лоне природы в назойливый шум, который мешал Лоле сильнее, чем вопли соседской музыкальной установки в два часа ночи… Потому что птицы поют не умолкая, а музыку в конце-концов все же выключают. Даже неясный лепет ручья начал раздражать ее: на ум приходило сравнение с неисправным клапаном слива в унитазе, но если клапан можно починить, то воду в ручье не перекроешь. А когда наконец птицы угомонились, ветер стих и она собралась немного поспать, появились кролики, восемь миллионов кроликов, живших в зарослях неподалеку и ночью решивших подкрепиться. Они шуршали, верещали друг на друга и изо всех сил изображали крадущихся бандитов, которые только и ждут, чтобы напасть из-за куста. Они царапали рюкзак, пытаясь пробраться внутрь, и пожирали все припасы, до которых могли добраться. Все это отнюдь не способствовало крепкому сну.
 Лола спохватилась и со вздохом начала гнать от себя пораженческие мысли. Так дело не пойдет. Только положительные эмоции помогут добиться желаемого результата.
 И вот круг размечен. Она встала в центр и глубоко вздохнула, сдерживая раздражение — это была последняя попытка. Она не однажды проделывала все это и всякий раз терпела неудачу. Она боялась показаться дурой, даже при том, что была тут одна-одинешенька, не считая ветра. Но шумный ручей, темнеющее небо — все это, казалось, смотрело на нее… Уж они-то посмеются за ее спиной. А если кто-нибудь ее все же увидит… При этой мысли она содрогнулась. «Все-таки лучше довести дело до конца, — подумала она. — Я готовилась несколько месяцев. Я поклялась, что все исполню. И исполню, а потом вернусь домой и пошлю все к черту». Она повернулась к ветру спиной, и он внезапно стих, да и ручей примолк. Странно, но эта неожиданная тишина заставила Лолу напрячься. Но она тут же взяла себя в руки. Наклонилась, подняла два крохотных фонарика и вставила в них зажженные свечи. Затем на миг застыла, сжимая спичку в руке; сначала она решила выбросить ее за пределы круга, но книга рекомендовала делать это только в особых случаях, после соответствующих подготовительных ритуалов. Она осторожно положила обгоревшую спичку на камень у ног — сезон лесных пожаров еще не наступил, но это отнюдь не значит, что можно разбрасывать спички налево и направо. Потом поставила горящие фонарики по обе стороны плоского валуна, который предназначила под алтарь, и вновь нагнулась, на этот раз уже за ножом. Согласно книге, нож должен был иметь черную рукоятку, но как раз тогда свободных денег у нее не было, и она решила, что кухонный нож вполне сгодится. В конце концов, это хороший нож с трехдюймовым лезвием из отличной нержавеющей стали. «Интересно, можно ли будет потом им пользоваться?» — подумала Лола.
 Она прочла наизусть заклинания Стихий и Четырех Домов Небесных. Потом начала медленно поворачиваться, направив на кромку круга острие ножа и называя имена из книги, одновременно представляя себе, что из ножа исходит луч света, который поджигает границы круга. Покончив с этим, она приняла соответствующую позу — руки чуть разведены и протянуты вперед, ладонями вверх, ноги на ширине плеч — и дочитала заклинания. Она едва слышала собственные слова, потому что в голове у нее гремело: дура, все это сплошные глупости, ничего не случится, пустая трата времени…
 Тем не менее она завершила заклинание и, как рекомендовала книга, на какое-то время застыла в неподвижности, «чтобы наполниться благословенным покоем этого места». На деле же поднялся ветер, продувая ее до костей, а шум воды усилился. «Пропади все пропадом, — подумала она. — Бесполезная затея».
 Но Лола была упряма. Она подняла с земли лук и единственную стрелу, припасенную для ритуала, — белую. «Да снизойдешь ты ко мне. стремительно и неуклонно, — пробормотала она, борясь с охватившим ее раздражением, — подобно полету этой стрелы: любимого твоего оружия».
 Она наложила стрелу, поглядела вверх и оттянула тетиву, стараясь при этом не задеть синяки на левом предплечье. Наконечник стрелы слабо поблескивал в свете заходящей луны. Лола прицелилась чуть повыше лунного серпа и выстрелила.
 Похоже, она опять неправильно обошлась с тетивой — та вновь ударила по руке. «Ой!» — только и сказала Лола, не сводя глаз со стрелы, которая поднялась в воздух, затем начала снижаться, стремительно исчезая из виду. Ветер вновь стих, и в полной тишине, опуская лук, Лола услышала, как упала стрела — то ли в кустарник, то ли на скалу. Ничего. Но она все стояла, глядя вверх, пока пламя свечей не начало трепетать. Закат почти погас, а в зените на мгновение вспыхнула слабая полоска света, словно блуждающая звезда. Лола вздохнула и покачала головой, осуждая собственную доверчивость. Зря она затеяла эту поездку. А может, не зря — хоть отдохнет на природе. Но…
 …Та же полоска света внезапно вспыхнула вновь — на сей раз ярче и ближе, гораздо ближе, рассыпая на своем пути снопы искр. Свет вокруг падающего объекта напоминал статический заряд, сквозь шум ветра она даже слышала потрескивание, когда эта штука проносилась над головой и вновь сворачивала назад, вычерчивая в небе узкие слепящие перепутанные полосы.
 Объект исчез из виду, а Лола все продолжала стоять, вглядываясь в синий сумрак над холмами. Тишина, потом странный отдаленный шум, потом вновь навалилось тяжкое, гнетущее молчание. Даже ветер стих.
 Лола продолжала таращиться во тьму. Звук удара и траектория полета свидетельствовали, что объект упал на противоположный склон холма, всего за четверть мили отсюда.
 «Меня это не касается, — подумала она. — Но что, если из-за этой штуки, чем бы она ни была, займется лесной пожар. Тогда это наверняка меня коснется в самом ближайшем времени, особенно если я так и останусь тут стоять…»
 Она выбралась из круга, совершенно позабыв, что следовало открыть себе дорогу ножом, и, оскальзываясь на гальке, побрела туда, где лежали ее фуфайка, джинсы и кроссовки, поспешно натянула на себя одежду, а затем, подобрав лук и несколько стрел, направилась к перевалу.
 Восхождение неожиданно оказалось трудным. Изодранная терновником, облепленная цепкими побегами толокнянки, Лола оступилась и, рухнув в невидимую ямку, чуть не вывихнула лодыжку, а потом, когда выбиралась, — и другую. Когда она взобралась на вершину холма, торжества не было — одно лишь раздражение. Волосы ее слиплись от сосновой смолы, исцарапанные руки кровоточили, из-за темноты она не видела, куда ставит ногу.
 Разве что на склоне холма в крохотной лощине смутно голубело нечто.
 Оно светилось! Не горело, хотя вокруг остро пахло озоном — и Лола поначалу даже закашлялась. Предмет был круглым, как мяч, примерно шести футов в диаметре, и светился в центре сильнее, чем по краям, — если это и впрямь были края. Этот предмет выглядел чуть-чуть размытым, словно немного нереальным, несмотря на свечение. По мере того, как Лола смотрела, нереальность усилилась: свет внутри голубого шара побледнел и померк.
 И что-то там двигалось: темная фигурка на фоне шара. Что-то маленькое, шишковатое, спотыкаясь, бродило поблизости — по крайней мере, так это выглядело. Движения были неуверенные, беспомощные, точно у раненого животного.
 Лола начала спускаться с холма — зигзагом, от дерева к дереву, цепляясь за мощные стебли, чтобы не скатиться прямиком вниз. Ей некогда было разглядывать шар, поскольку все внимание уходило на спуск, а все тот же внутренний голос не умолкал: не стоит ввязываться в это дело! а вдруг они настроены враждебно? что если они утащат тебя, чтобы заняться своими инопланетными извращениями?
 Лола выбралась из зарослей толокнянки у подножия холма и остановилась перевести дух. Темный силуэт стоял неподвижно, вероятно, оглядываясь. Теперь он казался светлее, возможно, потому, что сфера, на фоне которой он стоял, постепенно тускнела, становясь жемчужно-серой. Из глубины исходили остатки голубого света, они то разгорались, то меркли, словно сфера дышала. Существо не имело определенной формы: оно перетекало и менялось, порою и вовсе опадая, как утомленный осьминог, потом вновь вырастало, и тогда с остроконечной верхушки на Лолу глядели четыре маленьких и круглых темных глаза. По крайней мере, Лола решила, что это глаза. А чуть позади и сбоку, точно так же опадая и вздымаясь, бродили еще четыре таких же создания, только поменьше. На верхушках их подвижных тел тоже виднелось по четыре глаза — и все смотрели на нее. Потом создания поменьше прильнули к большому и застыли.
 Детишки, подумала Лола. Она стояла там, не зная, что предпринять, но не сомневалась: перед ней инопланетная версия транспортной аварии. Однако, несмотря на испуг, ей и в голову не пришло, что нужно вызвать военных. Скорее, полагала она, пришельцам необходима какая-нибудь межгалактическая Выездная Ремонтная Бригада.
 – Эй, — произнесла Лола, — я не сделаю вам ничего плохого.
 Создания недоверчиво уставились на нее. Детишки сплющились. Существо побольше не пошевелилось. Когда нужен этот чертов универсальный переводчик, его никогда не оказывается под рукой, подумала Лола. Она попыталась поглядеть на случившееся их глазами: чужой мир, авария, из зарослей выбирается какое-то большое дикое животное и начинает рычать на вас. Но как убедить их, что она не просто животное?
 «Наверное, их пугают мои размеры», — подумала она и осторожно придвинулась ближе. Детишки стали плоскими, как галеты. Существо побольше — их мама? — расплющилось, стараясь прикрыть их своим телом.
 Очень медленно, осторожно Лола опустилась на землю. Потом оттолкнула от себя лук и стрелы и вновь поглядела на чужаков.
 Сначала все оставалось без изменений. Потом, очень медленно, «мама» вновь приняла куполообразную форму, глаза на верхушке купола съехали книзу — она рассматривала лук. Миг спустя существо уставилось на Лолу. Под этим взглядом девушка слегка поежилась. Такие глаза бывают у акул в фильмах про обитателей моря: пустые, плоские, как черная галька… в них не было ни света, ни выражения.
 Потом глаза «мамы» вновь переместились на верхушку купола. Создание передвинулось поближе — голубой свет вспыхнул ярче, освещая почву. Лола заставила себя не двигаться. Она смотрела на детишек, которые все еще оставались плоскими, точно крошечные лепешки, все их глаза исчезли. Но они тоже мерцали, и потому их попытка спрятаться казалась трогательной, хотя и безуспешной.
 Мама подобралась к луку, не отводя взгляда от Лолы. Потом замерла, глядя на лук, и, выдвинув из тела маленькое щупальце, похожее на размытый пальчик, потрогала лук. Второй отросток ощупал наконечник стрелы. Это была охотничья стрела с острыми, как бритва, гранями наконечника. Лола видела, что грань разрезала крохотный пальчик практически надвое. Она не поверила свои глазам: пальчик немедленно сросся — ни крови, ни следа пореза.
 Маленькие черные глазки вновь уставились на нее. Лола не отвела взгляд — точь-в-точь игры в гляделки с соседской кошкой. Обычно Лола сдавалась первой, но тут ставки были слишком высоки. Лола смотрела, затаив дыхание.
 Существо-мама издало звук — первый за все это время и похожий на чуть слышный стон. Рядом с погасшим темным шаром детишки начали постепенно расправляться, теперь они походили на четыре яйца, острыми кончиками вверх. Дети осторожно двинулись по неровной почве поближе к матери.
 А может, это их папа, подумала Лола. Но тут же отбросила эту мысль. Она была уверена, что это мама, хотя и не знала, почему. Детишки подошли и точно так же «осмотрели» лук и стрелы: с помощью пальчиков, которые потом втянулись обратно. При этом они издавали негромкие звуки.
 Мама наблюдала за малышами, а Лола — за мамой. Когда детишки начали баловаться луком и стрелами, глаза существа разъехались по верхушке тела, чтобы наблюдать за всеми сразу. Лола невольно улыбнулась — по глазу на ребенка, вот это здорово. Многие матери на Земле дорого бы дали за такую способность. Один из детенышей отрастил себе палец побольше — что-то вроде крупной присоски — и натянул его на наконечник стрелы. Какое-то время он мусолил ее, потом отбросил, даже не порезавшись; но при этом тихонько всхлипнул.
 Существо-мама застонало жалобно и сердито. Может, подумала Лола, это инопланетный вариант «Не трогай эту гадость, неизвестно, где она валялась раньше». Остальные малыши проделали точно такой же трюк, и теперь ощупывали камни и прутики, сосновые шишки и сухие пучки травы. Каждый раз чашеобразная присоска охватывала предмет, мусолила его какое-то время, потом выплевывала обратно. И каждый раз, заметила Лола, слабый свет внутри детишек разгорался ярче, а потом вновь пригасал, словно от разочарования.
 Лола застыла с открытым ртом. Они же голодны, подумала она. Ищут что-нибудь съедобное.
 – Вам нужна еда? — мягко спросила она маму. Та воззрилась на нее, и Лола не могла избавиться от ощущения, что существо ее понимает. — Вы читаете, мысли или что-то в этом роде?
 Она попыталась нарисовать в воображении еду: сухофрукты, хлопья, вяленую говядину — все, что взяла с собой. Вряд ли, подумала она, хоть что-либо из ее рациона окажется съедобным для чужаков, свалившихся невесть откуда.
 Мама продолжала молча смотреть на нее.
 – Что ж, — сказала Лола, поднимаясь с земли, — придется вам лезть со мной на верхушку холма. Посмотрим, подойдет ли вам что-нибудь из моих запасов.
 Она медленно выпрямилась. Малыши отпрянули назад, сбившись в кучу. Слегка сплющившись, они уставились на нее всеми своими крохотными глазками. Но мама не двинулась с места: она по-прежнему внимательно наблюдала за Лолой.
 – Пошли, — сказала Лола, подняла лук со стрелами и начала карабкаться обратно, вверх по холму.
 Они последовали за ней, хоть поначалу и медленно. Сначала мама, за ней заковыляли детишки, все еще безуспешно пытаясь отыскать по пути что-нибудь съедобное. Несколько раз мама заводила глаза назад и вновь издавала тот же звук: не ешь эту гадость. Детишки послушались, побросали камушки и шишки и побрели следом, хотя и неохотно, как показалось Лоле. Они двигались не так быстро, как в тот миг, когда она впервые увидела их всего лишь несколько минут назад. «Устали? — гадала она, — или ослабли от голода? Надеюсь, сумею разыскать у себя в рюкзаке что-нибудь съедобное для них».
 На подъем к вершине холма Лола потратила меньше сил, чем на спуск, несмотря на то, что сейчас совсем стемнело. На перевале она остановилась, убедилась, что существо-мама видит, куда нужно идти, и начала спускаться вниз. Похоже, внутри и вне магического круга все осталось точно таким же, как прежде — ни демонов, ни другой нечисти, — никто не кружил поблизости, разгневанный тем, что сначала его призвали, потом отринули. Какое облегчение! Тревожиться не о чем, кроме как о кучке голодных пришельцев, заглянувших на огонек перекусить.
 Ты таких перемен добивалась? — прозвучал внутренний голос. Лола скорчила гримаску и, добравшись до подножия, оглянулась назад.
 Мама и детишки уже спустились и прошлепали прямо к полянке, затоптав магический круг. Детишки, разумеется, остановились попробовать толченый мел. Лола пожала плечами и направилась к рюкзаку, подвешенному на ветке, развязала веревки и опустила его на землю.
 – Вот, — обратилась она к маме, — скажи им, пусть подойдут и попробуют.
 И начала опустошать рюкзак, выкладывая свой пятидневный запас еды около крохотной переносной печурки.
 Следующий час приносил одно разочарование за другим. Детишки попробовали крупу и выплюнули ее. Потом корнфлекс и тоже выплюнули. Она предложила им сушеные абрикосы. Потом ломтики яблок — все это оказалось для них несъедобным. Та же участь постигла вяленую говядину. Малыши не один раз возвращались к говядине, пробуя ее и вновь выплевывая.
 Лола уселась у печурки, скрестив ноги, развела огонь и состряпала быстрорастворимый суп, а потом остудила его до комнатной температуры. Детишки сгрудились вокруг алюминиевого котелка, но пробовать не стали. Лола обнаружила, что обменивается с мамой обескураженным взглядом, и поняла, что четыре черных глазка вовсе не такие невыразительные, как ей показалось поначалу.
 – Им не подходит наша еда? — спросила Лола маму. — Или они у тебя такие разборчивые?
 Мама издала жалобный, беспомощный звук. В нем было не просто раздражение, в нем слышалась тоска. Лола заметила, что детишки светятся не так ярко, как несколько минут назад.
 – Ты права, — ответила Лола и вздохнула. Она опустила палец в суп и поболтала им. Детишки сообразили, окунули свои «пищевые» пальчики в котелок и миг спустя хором чихнули, забрызгав Лолу с ног до головы куриным бульоном.
 – Ясно, — сказала Лола. — Возьмем на заметку. Никаких супов.
 Она залила кипятком лапшу быстрого приготовления. Детишки занялись лапшой, потом выплюнули ее, но один из них отрастил еще несколько пальчиков и начал завязывать лапшу в узелки и размахивать ими в воздухе.
 Мама застонала.
 – Это еда, а не игрушка, — сказала Лола, чувствуя, как ее охватывает отчаянье. Постепенно она вытащила все свои запасы. Детишки отказались от сублимированного сухого мороженого (тут Лола была вполне с ними солидарна — оно и для человека вряд ли годилось). Отвергли фрукты. Выплюнули конфеты. Лола попыталась кормить их с руки; зубов у них, вроде, не было, и занятие казалось относительно безопасным. Один из них почти вывернулся наизнанку, «натянувшись» на ее ладонь. Ощущение было странным: крохотное создание оказалось на редкость невесомым и походило на пластиковую сумку, наполненную теплым воздухом. Малыш забрался к ней на колено, и она безнадежно начала скармливать ему смесь сухофруктов. Он заглатывал кусочки по одному и так же по одному выплевывал, обстреливая ими печурку. Мама в очередной раз издала стон.
 – Детишки, что с них возьмешь, — утешала ее Лола. Но свечение внутри малышей меркло.
 – Они перепробовали все, — сказала Лола. — Все. Ничего им не годится.
 Она уперлась локтем в колено и с силой потерла глаза. Другой рукой она удерживала малыша, покачивая его.
 Что-то поскреблось по руке, держащей малыша. Лола вздохнула, открыла глаза и посмотрела.
 Царапина на руке вновь начала кровоточить: видно, пока она карабкалась на холм или скатывалась вниз, она опять ободрала себе руку. Лола не обратила на это внимания: она вся была ободрана, так что царапиной больше, царапиной меньше… Однако это заметил кое-кто другой: малыш, устроившись у нее на коленях, приладил присоску к кровоточащему месту и всасывал кровь.
 И голубое сияние внутри него начало разгораться. Какое-то время Лола просто бездумно глядела на него, не то усталость, не то растерянность мешали ей предпринять что-либо. Потом она поглядела на существо-маму.
 Два глаза та направила на малыша, чье сияние усиливалось с каждой минутой, два других уставились на Лолу: казалось, все четыре глаза стали больше. Сначала она не издала ни звука, потом застонала, да так громко, что все малыши — и апатичные, и их более жизнерадостный собрат, встали торчком. Те трое, что не сидели у Лолы на коленях, прошлепали к маме со всей скоростью, на какую только были способны. Четвертый же с жалобным хныканьем отдернул присоску. Но, когда он медленно сполз с Лолиных колен, и побрел к остальным, земля под ним светилась.
 Мама и Лола поглядели друг на друга долгим взглядом. Миг спустя Лола уверилась, что даже если создание и не обладало телепатическими способностями, оно отлично сообразило, что к чему.
 Мама начала уводить малышей от Лолы обратно на холм.
 – Нет! — сказала Лола.
 Мама остановилась и вновь поглядела на нее. Ее глаза, которые раньше казались Лоле такими невыразительными, глядели теперь благодарно, но решительно.
 – Нет! — повторила Лола. Она начала кое о чем догадываться.
 – Этот свет внутри — это он заставляет двигаться твой корабль, да? И вас тоже. Если вы не получите достаточно энергии, вы не сможете улететь и умрете.
 Мама вновь взглянула на нее и побрела прочь.
 – Нет! — воскликнула Лола, застонав от отчаяния. — Должен быть выход! Просто обязан найтись. Вы не можете вот так…
 В кустах что-то зашуршало и Лола окончательно утратила самообладание.
 – Чертов кролик! — сказала она, подбирая с земли камень. И застыла. — Точно, — произнесла она тихонько. — Кролики.
 Она взяла лук и стрелы. Мама и детишки остановились, прошлепали обратно и теперь наблюдали, как Лола решительно прилаживает стрелу к тетиве, а потом бесшумно ныряет в кусты.
 Остальное могло бы показаться забавным, не будь Лола в таком отчаянии. До сих пор она ни разу не пыталась стрелять по живой цели. Она тренировалась в стрельбе по неподвижным пластиковым мишеням. А тут ей пришлось охотиться в темноте, прячась в зарослях толокнянки. Она была вся исцарапана, и вдобавок, когда пыталась прицелиться, ее кусала мошкара. Ей хотелось плакать. Она уже потеряла несколько стрел понапрасну и теперь, когда их осталось так немного, боялась промахнуться.
 Лолу спасла присущая кроликам глупость — а может, туристы избаловали их, прикармливая с рук. Как бы то ни было, пища, которую в изобилии раскидали по лагерю детишки, не годилась для пришельцев, но заинтересовала кроликов: они явно не могли противиться искушению. Первого, самого крупного, она подстрелила из укрытия, с расстояния семи футов, пока он поедал корнфлекс. Второго, который только что вылез из кустов, испугался и отпрянул, но чуть позже вернулся и занялся сублимированным мороженым, тоже настигла Лолина стрела. Хватит для начала, подумала она и вышла из зарослей. Подойдя к маме с детишками, Лола начала рыться в рюкзаке в поисках пустой кастрюльки и армейского финского ножа. Она дрожала — отчасти от непривычного напряжения, отчасти рт страха, что все усилия были потрачены понапрасну. С уверенностью, поразившей ее саму, поскольку до сих пор она имела дело только с ободранным, разделанным и завернутым в пластиковую упаковку животным на прилавке супермаркета, Лола перерезала горло первому кролику и подставила под струйку кастрюлю…
 Малыши сгрудились у кастрюли, опустили внутрь присоски и принялись за дело… Кровь первого кролика они осушили за несколько секунд. Лола и мама тревожно наблюдали за ними — но полминуты спустя сияние начало разгораться все ярче и ярче. Лола взяла второго кролика.
 Теперь малыши напоминали приплюснутые лампочки на рождественской елке и явно ощущали довольство. Мама продолжала наблюдать за ними — и за Лолой. И обе пары глаз смотрели с очень похожим выражением.
 Вскоре малыши наелись и, отвалившись от кастрюльки, плюхнулись на землю. Они лежали, сплющившись, а свет в них сиял все ярче.
 Мама подождала, пока не отвалился последний малыш, только тогда прошлепала к кастрюльке и расправилась с остатком содержимого. Ее сияние тоже усилилось. Оно было не таким ярким, как у малышей, но тон стал глубже и пульсация заметнее.
 Лола подняла кастрюлю и внимательно осмотрела.
 – Хорошо бы приспособить вас мыть посуду, — сказала она. Мама издала негромкий звук. Детеныши вновь распрямились и придвинулись к ней.
 С минуту Лола и мама молча смотрели друг на друга.
 – Какая жалость, что вы не умеете читать мысли, — сказала Лола. Взгляд мамы ясно выражал, что телепатия — это еще не все.
 – Вы хотите запустить ваш корабль и побыстрее вернуться домой, — сказала Лола. — Понимаю.
 Мама повторила тот же звук и подтолкнула детишек вверх по склону.
 Лола пошла с ними. На верхушке холма мама остановилась, уставилась на Лолу всеми своими глазами и громко застонала. Лола расшифровала это так: держись подальше, иначе можешь пострадать при взлете.
 – Ну что ж, — сказала Лола. — Счастливого пути домой. И без лихачества на этот раз, ладно?
 Глазки мамы быстро скользнули на верхушку туловища, потом съехали на бок. Она начала спускаться с холма. Малыши — за ней.
 У подножия все они сгрудились около шара, который лежал, слегка зарывшись в землю. Сначала он был серым и холодным, точно камень, но они начали по очереди прижиматься к его размытой, туманной поверхности, словно пытаясь погрузиться в нее. Лола в точности не видела, что там делалось, но в конце концов все они исчезли внутри, и шар начал светиться и пульсировать, вобрав, подумала Лола, совокупное сияние существ.
 Совершенно бесшумно шар поднялся над лощиной, прочертил дугу в ночном небе и помчался все быстрее, становясь меньше и меньше, пока не исчез окончательно. Ни грохота, ни вспышки света: просто звезда затерялась среди звезд.
 Лола отвернулась и направилась обратно к лагерю. Круг был затоптан так, что его с трудом можно было различить. По всей стоянке валялись продукты — большей частью в совершенно непригодном состоянии. Чтобы собрать уцелевшее, ей предстоит нелегкая работенка.
 Тут же поедал корнфлекс еще один кролик.
 Нахмурившись, Лола натянула тетиву, прицелилась и выстрелила. «Все остальные поужинали, — подумала она, — чем я хуже?»
 Спустя несколько часов, наевшись сытного горячего жаркого, Лола попыталась оценить результаты своего первого опыта в области магии. Поразмыслив, она пришла к выводу, что в общем и целом колдовство ей больше не потребуется.
 Но в то же время Лола не забывала, что, согласно ее книгам, юная богиня-девственница, к которой она и взывала, была не просто патронессой лучников и охотников, она считалась еще и защитницей всех слабых и беспомощных, а также, хоть это и странно для девственницы, — покровительницей материнства и младенцев.
 Но теперь это уже не казалось странным. Лола начала подозревать, что тут скрывалось нечто большее, чем она полагала прежде: что материнство не просто чисто биологическое явление — не более, чем девственность, — и что те, кто призывает богиню, должны быть готовы ко всяческим неожиданностям. Может, когда-нибудь позже… нет-нет, подумала она, ну ее, эту магию.
 …Несколько лет спустя, когда Лола уже завоевала золотую медаль по стрельбе из лука на Летней олимпиаде в Солт-Лейк-Сити, все восхищались ее умением сосредоточиться на мишени так, словно точное попадание было делом жизни и смерти. Но тем, кто спрашивал, как ей удалось развить такую способность к концентрации, она небрежно отвечала: «Тренировалась на кроликах, только и всего». Гораздо позже, совсем при других обстоятельствах, ей задавали тот же вопрос и получали тот же ответ.
 А Лола лишь улыбалась и торопилась домой, к своим собственным малышам.
  Перевела с английского 
  Мария СЕМЕНОВА