Аннотация: В третьем романе Б. Бовы "Орион в эпоху гибели" продолжается рассказ об отважном Орионе.
 Переживший смерть бесстрашный Орион спасает Землю и вновь обретает любовь…


---------------------------------------------


 Бен Бова
 Орион в эпоху гибели


 Посвящается Лестеру Дель Рею, наставнику


 Если некий разум в данный момент времени располагает знанием обо всех действующих во вселенной силах, а также о местоположении всех составляющих ее вещей, – он сумеет облечь в одну формулу и движение величайших тел в мире, и бег мельчайших атомов, если только его интеллект достаточно могуч, чтобы охватить все данные анализа; для него не останется ничего непредсказуемого; и прошлое, и грядущее будут открыты его взору.

    Пьер Симон де Лаплас


 А что, если бы подобная личность была не одинока?



 Пролог


 Вместе с Аней мы вышли из древнего храма и окунулись в тепло солнечного сияния зарождающегося дня. Вокруг пышно цвел сад: повсюду зеленели кусты и деревья, ветви которых сгибались под тяжестью сочных плодов.
 Мы медленно шли вдоль берега могучего Нила, который величаво нес свои воды через века и тысячелетия.
 – В каком же времени мы сейчас находимся? – спросил я.
 – Пирамиды еще не построены. Край, который впоследствии назовут Сахарой, все еще изобилует дичью, здесь буйствует разнотравье, вольно кочуют племена охотников…
 – А что это за сад? Он похож на Эдем.
 – Ничего подобного, – печально улыбнулась она. – Здесь обитает существо, статую которого ты видел на алтаре.
 Я взглянул на маленький храм – простенькое строение из камня с плоской дощатой кровлей.
 – В свое время египтяне станут поклоняться ему, считая могучим и опасным богом, – сообщила Аня. – И нарекут его Сетхом. Правда, изображать его будут несколько иначе.
 – Он один из творцов?
 – Нет. Он не имеет к нам никакого отношения. Это враг, один из тех, кто стремится использовать континуум для достижения своих целей.
 – Как Золотой бог, – подсказал я.
 Аня сурово посмотрела на меня.
 – Золотой, хотя и обезумел от жажды власти, по крайней мере, трудится на благо человечества.
 – Он твердит, что сам и сотворил людей.
 – Не без помощи других. – Она улыбнулась, и на щеках ее заиграли ямочки.
 – А это существо… Сетх… создание с головой ящерицы?
 Улыбка Ани угасла.
 – Он явился из далекого мира, Орион. И хочет изгнать нас из континуума.
 – Так почему же мы здесь, в этом времени и месте?
 – Чтобы отыскать его и уничтожить, любимый, – отозвалась Аня. – И мы сделаем это. Ты и я. Охотник и богиня-воительница. В любом пространстве и времени.
 Заглянув в ее глаза, я осознал, что таково мое предназначение, моя судьба. Я Орион Охотник. И пока моя богиня-воительница, моя возлюбленная рядом со мной, все вселенные будут для меня охотничьими угодьями.




 Часть первая
 Рай



 Этот райский, с ручьями журчащими край
 Чем тебе не похож на обещанный рай?
 Сколько хочешь валяйся на шелковой травке,
 Пей вино и на ласковых гурий взирай!


 1

 Сбросив на траву просторное серебристое платье, Аня осталась в костюме из ткани с металлическим блеском, плотно облегавшем ее с головы до ног, от кончиков ботинок до высокого стоячего воротника. В этом костюме она смутно помнилась мне как видение из иного времени, отстоявшего от сегодняшнего дня на много веков: ослепительная богиня. Ее темные волосы каскадом ниспадали до лопаток, бездонные серые глаза, казалось, таили воспоминания о всех сущих временах.
 На мне не было ничего, кроме кожаной набедренной повязки и жилета, сохранившихся с того времени, когда я жил в Древнем Египте. Рана, послужившая причиной моей смерти, бесследно исчезла с груди. К правому бедру под повязкой был прикреплен любимый кинжал. Одежда, кинжал да пара веревочных сандалий составляли все мое достояние.
 – Пойдем, Орион, – сказала Аня. – Надо убраться отсюда поскорее.
 Я любил и люблю ее, люблю со всей страстью, с какой только способен мужчина боготворить женщину. Я много раз умирал ради нее, а она снова и снова пренебрегала собратьями творцами, чтобы быть со мной в любой эпохе, куда бы они ни отсылали меня. Ни пространство, ни время, ни даже сама смерть не в силах разлучить нас.
 Я взял ее за руку, и мы пошли по широкой аллее среди деревьев, сгибавшихся под тяжестью плодов.
 Казалось, мы шли по саду не один час, направляясь прочь от древнего Нила, плавно несущего свои воды, орошая край, который впоследствии нарекут Египтом. Солнце поднялось уже довольно высоко, но день оставался восхитительно прохладным, а воздух чистым и свежим, будто здесь царила весна. Из тех мест, что в свое время станут безжалостной Сахарой, веяло ласковым освежавшим ветерком.
 Хоть Аня и опровергла мои слова, сад напомнил мне слышанные некогда легенды об Эдеме. По обе стороны от нас, насколько мог охватить взор, тянулись ряды деревьев, и не было среди них двух одинаковых. Их ветви гнулись под тяжестью плодов; чего здесь только не было – фиги, оливки, гранаты, сливы и даже яблоки. Высоко над ними покачивались стройные пальмы, усыпанные спелыми кокосовыми орехами. Среди деревьев в тщательно продуманном порядке были высажены шпалеры цветущих кустов; от щедрого буйства цветов сад буквально пламенел всеми оттенками красок.
 Но нигде не было видно ни одной живой души. Сложный ковер травы был подстрижен идеально ровно и казался чуть ли не искусственным. Среди ветвей не порхали птицы; не слышно было даже жужжания насекомых.
 – Куда мы идем? – поинтересовался я у Ани.
 – Подальше отсюда, – отвечала она, – и чем быстрей, тем лучше.
 Я протянул руку к кусту, увешанному аппетитными плодами манго, но Аня схватила меня за запястье.
 – Не надо!
 – Но я голоден!
 – Лучше потерпи, пока мы не уберемся из этого парка. Иначе… – Она искоса оглянулась через плечо.
 – Иначе появится ангел с огненным мечом? – поддразнил я.
 Аня осталась абсолютно серьезна.
 – Орион, парк является ботанической экспериментальной станцией существа, изображение которого мы видели в храме.
 – Того, которого зовут Сетхом?
 Она кивком подтвердила, что я прав.
 – Мы не готовы к встрече с ним. Мы совершенно безоружны и еще не разобрались в обстановке.
 – А что уж такого ужасного произойдет, если сорвать парочку плодов? Можно поесть и на ходу.
 – Он очень ревниво относится к своим растениям. – Аня слабо улыбнулась. – Когда их кто-нибудь трогает, он как-то узнает об этом.
 – И что же?
 – Он убивает тех, кто осмеливается на подобное святотатство.
 – А он не изгоняет их из рая, дабы они добывали хлеб насущный в поте лица своего? – Несмотря на свой ернический тон, я невольно пошел быстрее.
 – Нет. Он убивает их, и вернуть их к жизни невозможно.
 Я умирал неоднократно, но всякий раз творцы возрождали меня, чтобы я вновь служил им в ином времени, в ином месте. И все равно я боялся смерти, боялся сопровождающих ее мучений, боялся вновь распасться на атомы и раствориться в пространстве. Но на сей раз по мне прокатился холодок ужаса: в голосе Ани прозвучал страх. Ведь она из творцов, она истинная богиня, переходившая из эпохи в эпоху с той же легкостью, с какой я иду по садовой аллее, – и совершенно очевидно боится какого-то ящера, чья статуя украшает алтарь храма на берегу Нила.
 Я на мгновение прикрыл глаза, чтобы представить статую более явственно. Поначалу я принял ее за изображение человека в тотемической маске – тело как у людей, а морда чуть ли не крокодилья. Но теперь, мысленно вглядевшись в нее, я понял, что первое впечатление было обманчивым.
 Действительно, существо обладало телом гуманоида – две ноги, две руки. Но ноги были трехпалые, с острыми изогнутыми когтями. Передние же конечности – тоже трехпалые – имели два чешуйчатых когтистых пальца, противостоявших третьему, вроде клешни. Суставы плеч и бедер выглядели по меньшей мере странно.
 Да, и морда. Подобной морды у рептилии мне еще ни разу не доводилось видеть: пасть с заостренными зубами, вполне подходящими для того, чтобы рвать мясо и перекусывать кости; глаза посажены так, чтобы обеспечить бинокулярное зрение; над глазами выдаются костные валики; куполообразный череп удивляет величиной.
 – Теперь ты начинаешь осознавать, с кем нам предстоит иметь дело, – словно прочитав мои мысли, заметила Аня.
 – Золотой бог послал нас сюда выследить и уничтожить тварь, называемую Сетхом? Мы должны сделать это вдвоем, голыми руками, без оружия?
 – Нас послал не Золотой, Орион, а совет творцов.
 Нас отправили сюда те, кого древние греки называли богами; те, кто живет на собственном Олимпе в весьма отдаленном от этого времени будущем.
 – Совет, – повторил я. – Это означает, что ты согласилась принять участие.
 – Чтобы быть около тебя. Они хотели послать тебя одного, но я настояла на том, чтобы отправиться с тобой.
 – Я-то как раз особой ценности не представляю, – возразил я.
 – Для меня представляешь.
 За эти слова я полюбил бы ее еще больше, если бы такое было возможно.
 – Ты сказала, что это творение, называемое Сетхом…
 – Он не наше творение, Орион, – быстро поправила меня Аня. – Творцы вовсе не создавали его, как людей. Он прибыл с иной планеты и стремится уничтожить нас всех.
 – Уничтожить?.. Даже тебя?!
 От ее улыбки будто взошло второе солнце.
 – Даже меня, любимый.
 – Ты сказала, что он может ниспослать смерть такую, при которой не остается надежды на возрождение?
 Улыбка Ани угасла.
 – Он и ему подобные обладают безграничным могуществом. Если им удастся изменить континуум достаточно глубоко, чтобы уничтожить творцов, то мы погибнем и никогда не вернемся к жизни.
 На протяжении многих эпох я считал, что смерть освобождает от мук и тяжких трудов жизни, которая всегда проходит в страданиях и опасностях. Но всякий раз воспоминание об Ане – богине, любящей меня и любимой мною – заново пробуждало во мне стремление жить. И вот наконец мы вместе, но угроза окончательного ухода в небытие нависла над нами, будто заслонившая солнце туча.
 Мы шагали, пока ряды деревьев вдруг не кончились. Остановившись в тени широко раскинувшего ветки каштана, мы оглядели зеленое пространство трав. Дикое, не тронутое рукой человека разнотравье простиралось до известняковых скал, отмечавших границу прорезанной Нилом долины. Порывы ветра раскачивали траву, поднимая на ней волны, катившиеся к нам, словно зеленый прибой.
 На фоне дальних скал медленно двигалось несколько темных пятнышек. Я указал на них. Посмотрев в указанном направлении, Аня вполголоса произнесла:
 – Люди. Команда рабов.
 – Рабов?!
 – Да. Погляди-ка, кто их охраняет.

 2

 Я напряженно вглядывался в даль, пытаясь рассмотреть силуэты рабов и их охранников. У меня всегда имелся дар сознательно управлять всеми функциями своего тела, направляя волевой импульс к нервным окончаниям и заставляя любую часть организма делать именно то, что нужно.
 Теперь я сосредоточился на цепочке двигавшихся по травянистой равнине людей. Но вел их не человек.
 Поначалу неведомое существо показалось мне динозавром, хоть я и знал, что эти исполинские рептилии вымерли миллионы лет назад. А может, не вымерли? Если творцы могут искривлять время по собственной прихоти, а чужак, именуемый Сетхом, не уступает им в могуществе, почему бы ему не перенести динозавров в каменный век?
 Чудовище плавно вышагивало на четырех стройных ногах, размахивая длинным хвостом. Шея у него была тоже длинная, так что ящер достигал никак не менее двадцати футов в длину, чуть ли не как взрослый африканский слон, только не в пример этому тяжеловесному созданию динозавр казался подвижным и даже грациозным. У меня сложилось впечатление, что бегает он быстрее человека.
 Чешуйчатая шкура пестрила полосками красного, синего, желтого и коричневого цветов. Вдоль хребта шли роговые наросты, напоминавшие ряды пуговиц. На конце длинной шеи покачивалась крохотная головка с коротким тупым рылом и широко расставленными глазами по бокам выпуклого черепа. Глаза с вертикальными щелями зрачков были лишены век.
 Монстр выступал во главе вытянувшейся цепочкой группки людей, оглядываясь на них.
 Это несомненно были рабы. Четырнадцать человек, все до единого одетые лишь в изодранные набедренные повязки, практически не прикрывавшие их тел. Мы могли даже с такого большого расстояния видеть, насколько они истощены – кожа да кости. Усталые, изнуренные люди тяжело дышали, стараясь не отставать от своего стража – динозавра. Одна из женщин несла привязанного за спиной ребенка. Среди идущих я заметил двоих подростков и лишь одного седовласого мужчину. Большинству вряд ли удается дожить до седых волос в столь ужасных условиях.
 Спрятавшись за ствол каштана на краю райского сада, мы несколько секунд в молчании следили за этой жалкой процессией.
 Затем я спросил:
 – Зачем ему рабы?
 – Разумеется, чтобы ухаживать за садом, – шепнула Аня. – А также выполнять любые желания Сетха и его приспешников.
 Вдруг женщина с ребенком, споткнувшись, упала на колени. Рептилия тотчас же развернулась, затрусила к упавшей и нависла над ней, застыв в угрожающей позе. Даже с такого расстояния я слышал плач младенца.
 Женщина поднялась на ноги – точнее, попыталась это сделать, но ящеру показалось, что она чересчур мешкает. Его тонкий хвост яростно хлестнул ее по спине, задев ребенка. Женщина завизжала, ребенок завопил от боли и ужаса.
 И снова хвост кнутом рассек воздух, жестоко ударив жертву. Она повалилась ничком на траву.
 Я рванулся вперед, но Аня, схватив за локоть, удержала меня на месте, с отчаяньем прошептав:
 – Нет, ты ничего не сможешь сделать!
 Ящер застыл над распростершейся женщиной, низко склонив голову на длинной шее, чтобы обнюхать недвижное тело. Младенец вопил по-прежнему. Остальные люди стояли молча, застыв, как статуи.
 – Почему они не сражаются?! – вспылил я.
 – Голыми руками против такого чудовища?
 – По крайней мере, могли бы разбежаться, пока оно отвлеклось. Рассыпаться…
 – Орион, они не настолько наивны. За ними будут охотиться, как за дичью, и предавать очень долгой и мучительной смерти.
 Тем временем ящер присел на задние лапы и хвост, чтобы потрогать тело женщины когтистой передней лапой. Та не шелохнулась.
 И тут чудовище вытащило младенца из перевязи на спине матери и подняло высоко в воздух, запрокинув голову. Я тотчас понял, что оно собирается загрызть ребенка.
 Теперь ничто не могло удержать меня на месте. Я выскочил из укрытия и стремглав кинулся к чудовищу, на бегу вопя во все горло. Как всегда в час опасности, все мои чувства обострились до крайности, восприятие мира многократно ускорилось. Казалось, все вокруг замедлило свое движение; события развивались вяло, будто во сне.
 Я видел, что ящер держит верещавшее дитя на весу, поворачивая в мою сторону свою длинную змеиную шею и вертя головой туда-сюда, будто хотел сказать мне «нет». На самом же деле он пытался обоими глазами взглянуть на источник шума.
 Ящер по-прежнему сжимал в когтистой лапе младенца, молотившего по воздуху крохотными ножками. От плача личико ребенка сморщилось и покраснело. А его мать, на обнаженной спине которой пламенели рубцы, оставленные хвостом чудовища, приподнялась на локте, тщетно пытаясь дотянуться до ребенка.
 Ящер выронил младенца и с шипением повернулся ко мне. Из пасти его выскочил язык; небольшая головка завертелась. Хищник опустился на все четыре ноги, и его хвост молнией рассек воздух.
 Я сжимал кинжал в правой руке. Клинок казался ничтожно маленьким по сравнению с когтями чудовища, но другого оружия у меня не было. На бегу я заметил сгрудившихся за ящером людей; я отметил, что они совершенно парализованы ужасом и даже не пытаются удрать или как-нибудь отвлечь чудовище. От них мне помощи ждать не приходилось.
 Ящер двинулся в мою сторону, потом, поднявшись на задние лапы, вздыбился, будто разъяренный медведь. Его громадное тело возвышалось надо мной, а головка на змеиной шее с шипением покачивалась между разведенными широко в стороны передними конечностями. Зубы у него оказались мелкими и плоскими. Его нельзя было назвать хищником, скорее машиной, предназначенной для убийства.
 Вдруг по бокам шеи чудовища распахнулись ярко-желтые брыжи, отчего голова ящера словно вдвое увеличилась в размерах – трюк для запугивания противника, но я знал его предназначение.
 Подбегая к ящеру, я заметил, он собирается нанести мне удар слева. Будто в тягучем сне, я наблюдал устремившийся ко мне кончик хвоста. Оценив его скорость, я подпрыгнул, и он безо всякого вреда для меня просвистел внизу. Инерция несла меня прямиком под чешуйчатое брюхо чудовища, и я всадил кинжал в его утробу, вложив в удар всю свою силу до капли.
 Ящер издал рык, похожий на пароходный гудок, и попытался схватить меня. Увернувшись от когтистых лап, я снова всадил в него кинжал.
 В пылу битвы я упустил из виду его хвост, и на сей раз его удар достиг цели, сбив меня с ног. Застигнутый врасплох, я грохнулся на траву, зарычав от боли. Ящер снова потянулся ко мне, но ускоренное восприятие позволяло мне легко уследить за каждым его движением, и я откатился в сторону от лязгнувших когтей.
 Хвост снова по дуге метнулся ко мне. Нырнув под него, я вспорол чудовищу бедро, оставив кровавую рану. Клинок наткнулся на кость, и я начал вгонять его поглубже в надежде повредить коленный сустав и таким образом обездвижить ящера. Но вместо этого я ощутил, что его когти впились мне в живот, увлекая меня в воздух. Застрявший в колене кинжал вырвался из моей ладони.
 Ящер поднял меня над головой и окинул холодным взглядом желтых глаз с узкими щелями зрачков – сначала одним, потом другим. Я понимал, что хотя его зубы не способны разрывать плоть, но они легко смогут размолоть мои кости. Именно так он и намеревался поступить. Его желтый воротник слегка опал – монстр больше не чувствовал опасности.
 Я изо всех сил пытался вырваться из когтей чудовища, но был беспомощен, как младенец всего несколько секунд назад.
 – Орион! Держи!
 Голос Ани заставил меня посмотреть вниз, вывернувшись в мощной лапе ящера. Она примчалась за мной следом и теперь вытащила мой клинок из колена чудовища. Не успело оно сообразить, что происходит, как Аня метнула кинжал – точно и мощно, как и положено профессиональному воину. Клинок с приятным слуху чавканьем вонзился в мягкие кожные складки под челюстью ящера.
 Он попытался свободной лапой дотянуться до пронзившей горло стали, но я оказался проворнее. Ухватившись за торчавшую рукоятку кинжала, я начал вспарывать кожу под челюстью ящера сверху-вниз, к брыжам, снова развернувшимся во всю ширину. Чудовище зарычало и выпустило меня. Но я, уцепившись за шею динозавра, вскарабкался ему на спину, вытащил кинжал из его глотки и всадил в основание черепа.
 Он внезапно зашатался – я перебил ему спинной мозг. Мы вместе рухнули в траву. Я ощутил страшный удар, и свет для меня померк.

 3

 Открыв глаза, я будто сквозь туман увидел прекрасное лицо Ани. Она стояла рядом со мной на коленях, и на ее прекрасном лице читалась серьезная тревога. Затем она улыбнулась и спросила:
 – Ты цел?
 Боль пронзала меня с головы до ног. Грудь и поясница были изодраны когтями ящера, но я велением разума перекрыл капилляры, чтобы остановить кровотечение, и отключил центры боли в мозгу. Потом заставил себя улыбнуться своей любимой.
 – Я жив.
 Аня помогла мне подняться. Оказывается, прошло всего две секунды. Огромный ящер распростерся на траве, превратившись в украшенный яркой чешуей холм.
 Рабы же разительно переменились. Они были настолько напуганы, что вместо того, чтобы выразить мне признательность за освобождение, впали в ярость.
 – Вы умертвили одного из надсмотрщиков! – с выпученными от ужаса глазами заявил тощий бородатый старец.
 – Хозяева взвалят вину на нас! – причитала какая-то женщина. – Нас накажут!
 Я ощутил к ним чуть ли не презрение – эти люди стали рабами даже по складу ума. Вместо того чтобы поблагодарить меня за помощь, они дрожали от страха перед гневом хозяев. Ни слова не говоря, я подошел к сдохшему ящеру и вытащил из его шеи кинжал.
 – Не могли же мы сложа руки наблюдать, как чудовище убивает младенца! – сказала им Аня.
 Младенец остался жив – мать сидела на траве, молча прижимая его к своей тощей груди. Пустой взгляд ее огромных карих глаз был устремлен на меня. Если она и чувствовала благодарность за мой поступок, то хорошо это скрывала. На ее ребрах и спине красовались два длинных багровых рубца. На обнаженной коже ребенка тоже пламенел след от удара.
 А вот тощий старец дергал себя за спутанную седую бороду и ныл:
 – Хозяева набросятся на нас, и мы примем смерть в страшных муках! Они бросят нас в вечное пламя. Всех до единого!
 – Лучше было дать ребенку погибнуть, – подхватил другой мужчина, такой же тощий, как старик, с такими же грязными, спутанными волосами и бородой. – Лучше уж помрет один, чем всех нас замучают до смерти. Мы всегда можем завести новых детей.
 – Если хозяева не смогут вас найти, то не смогут и наказать, – возразил я. – Мы вдвоем смогли угробить эту ящерицу-переростка, а уж все вместе наверняка сумеем постоять за себя.
 – Это невозможно!
 – Где можно спрятаться, чтобы они не нашли нас?
 – Они видят даже в темноте.
 – Они могут летать по воздуху и пересекать великую реку.
 – Их когти остры. А еще у них есть неугасимый огонь!
 Освобожденные рабы с гомоном сгрудились вокруг нас с Аней, будто ища защиты, они то и дело смотрели на небеса и оглядывали горизонт, словно с минуты на минуту должны были подоспеть драконы-мстители, а то и кто-нибудь похуже.
 – Что с вами будет, если мы уйдем и оставим вас на произвол судьбы? – кротко осведомилась Аня.
 – Хозяева увидят, что тут произошло, и покарают нас, – заявил старик, вновь дергая себя за бороду. Похоже, он был вожаком в этой группе – вероятно, просто потому, что являлся старейшим из всех.
 – Как они вас покарают? – поинтересовался я.
 – Это уж им решать, – развел он костлявыми руками.
 – Они сдерут с нас живьем кожу, – подал голос один из подростков, – а потом бросят в неугасимое пламя.
 Остальные содрогнулись. В их расширившихся глазах застыла мольба.
 – Допустим, я останусь при вас, когда сюда придут хозяева, – предложил я. – Накажут ли они вас, если мы сообщим, что тварь убил я, а вы тут ни при чем?
 Они воззрились на нас, как на наивных младенцев.
 – Разумеется, нас покарают! Покарают всех до единого. Таков закон.
 – Тогда надо убираться отсюда, – обернулся я к Ане.
 – И уводить их с собой, – согласилась она.
 Я огляделся вокруг. Нил прорезал широкую, глубокую долину в известняковых скалах, окружавших реку зубчатыми стенами. Как говорила Аня, за скалами раскинулась широкая равнина, поросшая разнотравьем. Бели этот район в самом деле когда-нибудь станет Сахарой, то он должен простираться на сотни миль к югу и на тысячи миль к западу. Унылое однообразие ландшафта лишь изредка нарушается одиноким холмом или неширокой речушкой. Не самое подходящее место, чтобы укрыться от преследования, тем более если враг может летать по воздуху и видеть во тьме. Но уж лучше это, чем оказаться в ловушке между рекой и скалами.
 Я ничуть не сомневался в правдивости рассказов рабов об их страшных хозяевах. Тварь, которую мы с Аней только что убили, совершенно определенно являлась динозавром. Почему бы в таком случае здесь не оказаться крылатым птерозаврам или прочим рептилиям, способным улавливать тепло человеческих тел наподобие гадюк?
 – Тут есть поблизости лес? – спросила у рабов Аня. – Не сад, а дикий, естественный лес?
 – А-а, – оживился старейшина, – вы говорите о Рае! Далеко к югу, – поведал он, – есть леса и реки, где в беспредельном изобилии водится дичь. Но на тот край наложен запрет. Хозяева не позволят нам вернуться туда.
 – Ты некогда жил там? – поинтересовался я.
 – Давным-давно, – горестно промолвил он. – Когда я был моложе Крона, – указал он на младшего из двух отроков.
 – А далеко это?
 – Много солнц отсюда.
 – Тогда мы направляемся в Рай, – указав на юг, решил я.
 Люди не стали возражать, но совершенно очевидно пришли в ужас. Силу духа у них отбили начисто; но даже если они и не желают идти под моим предводительством, выбора у них нет. Хозяева внушают рабам такой страх, что им абсолютно все равно, куда идти, – они уверены, что так или иначе будут пойманы и подвергнуты жуткой каре.
 Первым делом надо убраться подальше от трупа ящера. Тот, кто распоряжается садом – по-видимому, сам Сетх, – не сразу догадается, что одна из его дрессированных тварей погибла и рабы разбежались. Пожалуй, у нас в запасе несколько часов, а там и ночь придет. Если мы будем двигаться достаточно быстро, у нас есть шанс спастись.
 Мы вскарабкались по скале; это оказалось не столь трудно, как я опасался, – потрескавшийся камень лежал террасами, отчасти напоминавшими ступеньки. Я полез во главе цепочки пыхтевших и отдувавшихся людей, а Аня шла замыкающей.
 Взобравшись наверх, я убедился в том, что она была права. Бескрайнее море колыхавшихся трав простиралось до самого горизонта пышным зеленым ковром. Ни малейшего следа животных я не заметил. Северные просторы Африки представляли собой обширную безлесную равнину, раскинувшуюся до самого побережья Атлантики. Если верить седобородому рабу, на юге находится лесной край, который он назвал Раем.
 – На юг! – скомандовал я, левой рукой указывая направление.
 Я быстро зашагал вперед, стараясь задать самый высокий темп. Рабы торопливо семенили следом, пыхтя и кряхтя, время от времени переходя на бег, чтобы не отставать. Но люди не жаловались – наверное, просто слишком устали, чтобы тратить время на болтовню. Всякий раз, взглянув через плечо, чтобы проверить, не отстал ли кто-нибудь, я замечал, как они боязливо оглядывались.
 Я почти не вспотел, несмотря на жаркое солнце, клонившееся к горизонту. Для меня солнце отождествлялось с Золотым богом – полусумасшедшим творцом, в одну эпоху называвшим себя Ормуздом, а в другую – Аполлоном, творцом, одержимым гигантоманией, который создал меня, дабы я уничтожал, как дичь, его врагов, скитаясь по векам и странам.
 – Надо дать им передышку, – сказала Аня, легко шагавшая по высокой по колено траве. – Они совсем обессилели.
 Я неохотно согласился. Впереди виднелся невысокий пригорок, не более тридцати футов в высоту. Дойдя до его подножия, я остановился. Все рабы тотчас же повалились на землю, судорожно, с хрипами вдыхая воздух. Пот лил с них ручьями, оставляя борозды на покрывавшей их тела корке грязи.
 Взобравшись на вершину пригорка, я огляделся. Нигде ни деревца. Ничего, кроме безбрежного моря трав. Есть что-то волнующее в прогулке по просторам, где человек еще не проторил ни дорог, ни троп. Небо на западе залила пламеневшая киноварь. Выше свод небес потемнел, из синего став лиловым. И уже загорелась первая звезда, хотя до сумерек было еще далеко.
 Одинокая яркая звезда – такой я не видел ни в одну из эпох, в которых мне приходилось жить. Она совершенно не мигала, горела ровным оранжевым, чуть ли не кирпично-красным светом – яркая и настолько крупная, что наводила на мысль, будто я вижу диск, а не точку. Может, это Марс? Нет, Марс никогда не был настолько ярок, даже в прозрачных небесах Трои. Да и цвет звезды темнее, чем рубиновое сияние Марса, – мрачный, коричнево-красный, напоминающий запекшуюся кровь. Но это и не Антарес – красный гигант в сердце Скорпиона горит, как и положено всякой звезде.
 Тут раздался вопль ужаса, вырвавший меня из глубоких раздумий об астрономии.
 – Смотрите!
 – Он приближается!
 – Они нас ищут!
 Проследив направление, указанное костлявыми руками моих спутников, я заметил пару крылатых тварей, пересекавших темнеющий небосвод на севере от нас. Почти наверняка птерозавры. Громадные кожистые крылья чудовищ лениво взмахивали, затем следовало плавное скольжение. Их длинные заостренные клювы были направлены к земле. Вне сомнений, они искали нас.
 – Никому не шевелиться! – скомандовал я. – Ложитесь на землю и храните полнейшую неподвижность!
 Крылатые рептилии, летевшие на небольшой высоте, должны были прежде всего полагаться на зрение. Кожа рабов цветом почти не отличалась от земли. Если они не привлекут внимания движением, то птерозавры могут их не заметить. Люди прильнули к земле, полускрытые высокой травой даже от моего взора.
 Но мне бросилось в глаза, что металлическое одеяние Ани ярко блестит в лучах заходившего солнца. Я хотел было сказать, чтобы она перебралась в тень пригорка, но времени на это уже не осталось – глазки-бусинки птерозавров наверняка отметят движение. Поэтому я пластом вытянулся на вершине пригорка, отчаянно надеясь, что крылатые рептилии не слишком умны и металлический блеск не привлечет их внимания.
 Казалось, прошли долгие часы, а гигантские бестии все парили в небесах, выписывая зигзаги, как вышедшие на охоту ищейки. Может, на земле их вытянутые морды и торчавшие на затылке костяные наросты выглядели уродливыми и нелепыми, но в полете птерозавры были просто великолепны. Они парили без малейших усилий, грациозно скользя по восходившим от травянистой равнины потокам теплого воздуха.
 Наконец они пролетели мимо и скрылись на западе. Едва они исчезли, я вскочил на ноги и зашагал на юг. Рабы охотно последовали за мной, не хныкая и не сетуя. Пережитый страх придал им новые силы.
 На закате я заметил в отдалении небольшую рощицу. Мы поспешили туда и обнаружили ручеек, пробивший в земле глубокое русло. Его глинистые берега густо поросли лиственными деревьями.
 – Сегодня заночуем здесь, под деревьями, – сказал я. – Недостатка в питье у нас не будет.
 – А что мы будем есть? – заныл старейшина.
 Я взглянул на него сверху вниз – без гнева, но с отвращением. Он настоящий раб – ждет, когда его кто-нибудь накормит, вместо того чтобы добыть пропитание самому.
 – Как тебя зовут? – спросил я.
 – Нох. – В глазах его вдруг плеснулся страх.
 Положив ладонь на его худое плечо, я продолжал:
 – Ладно, Нох, меня зовут Орионом. Я охотник. Сегодня я раздобуду вам чего-нибудь поесть. Завтра вы начнете учиться добывать пищу самостоятельно.
 Срезав с дерева небольшую ветвь, я заточил ее с одного конца, насколько мог остро. Юный Крон тем временем с любопытством наблюдал за моими действиями.
 – Хочешь научиться охотиться? – поинтересовался я.
 – Да! – Даже во мраке было заметно, как засияли глаза юноши.
 – Тогда пошли со мной.
 То, что я делал, вряд ли можно было назвать охотой. Мелкие зверьки, жившие у ручья, еще ни разу не видели человека. Животные оказались настолько непугаными, что я смог просто подойти к ним, когда они спустились к ручью на водопой, и насадить одного на самодельное копье. Остальные бросились врассыпную, но вскоре вернулись. Минут за пять я успел убить двух енотов и трех кроликов.
 Крон пристально следил за мной. Потом я вручил ему копье, и после нескольких промахов он все-таки пригвоздил к земле белку, с писком испустившую дух.
 – Это была приятная часть дела, – сообщил я ему. – А теперь надо освежевать добычу и приготовить ее.
 Всю эту работу проделал я, поскольку нож был только у меня и я не собирался никому его доверять. Снимая шкурки и потроша дичь под алчными взглядами всего крохотного племени, я с беспокойством взвешивал, стоит ли разводить костер. Если здесь есть рептилии, способные улавливать тепло, как гремучие змеи или кобры, то даже миниатюрный костерок будет для них ярче прожектора.
 Впрочем, кажется, подобных рептилий поблизости не было. Птерозавры пролетели мимо больше часа назад, а других, даже мельчайших ящериц, я здесь не видел. Кругом одни лишь мелкие млекопитающие да мы, кучка уставших людей.
 Я решил рискнуть и развести костер – но только для приготовления пищи, чтобы, покончив с этим, сразу же погасить его.
 Аня изумила меня, продемонстрировав, что способна разжечь огонь при помощи двух палочек, пролив несколько капель пота. Остальные изумленно таращились, когда от трения палочки в ее руках сначала задымились, а потом и затлели.
 – Помню, мой отец добывал огонь таким же способом, пока хозяева не убили его, а меня не забрали из Рая, – опустившись рядом с ней на колени, с благоговением проговорил седобородый Нох.
 – У хозяев есть неугасимый огонь, – подала голос какая-то женщина, скрытая пляшущими тенями, закружившимися за костром.
 Но больше никого огонь хозяев уже не тревожил, поскольку жаркое испускало аппетитные ароматы, которые вызывали у всех урчание в животах.
 После еды, когда почти все погрузились в сон, я поинтересовался у Ани, у кого она научилась разводить огонь.
 – У тебя, – отвечала она. Потом, заглянув мне в глаза, добавила: – Ты разве не помнишь?
 Помимо воли я сосредоточенно сдвинул брови.
 – Холод… Я помню снег и лед и небольшой отряд мужчин и женщин. На нас была форма…
 – Так ты  помнишь ! – Вспыхнувшие глаза Ани будто озарили тьму. – Ты способен преодолеть барьеры, установленные в твоем мозгу в соответствии с программой Золотого, и вспомнить предыдущие жизни!
 – Я помню очень немногое, – возразил я.
 – Но Золотой стирал твою память начисто после каждой жизни. То есть пытался. Орион, ты набираешься сил. Твое могущество растет.
 В данный момент меня больше заботили другие проблемы.
 – Неужели творцы считают, что мы должны победить Сетха голыми руками?
 – Вовсе нет, Орион. Теперь, утвердившись в этой эпохе, мы можем вернуться к творцам и взять с собой все необходимое – инструменты, оружие, машины, воинов… словом, все что угодно.
 – Воинов? Вроде меня? Людей, созданных Золотым или другими творцами и посланных в прошлое, чтобы выполнить за них грязную работу?
 – Не надеешься же ты, что они сами отправятся воевать? – со вздохом долготерпения проговорила Аня. – Они ведь не воины.
 – Но  ты-то здесь! Сражаешься. Не будь тебя, это чудовище меня прикончило бы.
 – Я атавистичная натура, – чуть ли не с удовольствием проговорила она. – Я воительница. Настолько глупая женщина, что влюбилась в одно из наших собственных творений.
 Огонь давным-давно был погашен, и землю озарял лишь просачивавшийся сквозь листву холодный, алебастрово-белый свет луны. Однако его хватало, чтобы я мог разглядеть, как прекрасна Аня, отчего любовь к ней вспыхнула в моей душе с новой силой.
 – Мы сможем отправиться в обитель творцов, а потом вернуться в это же самое время и место?
 – Да, конечно.
 – Даже если проведем там долгие часы?
 – Орион, в мире творцов есть великолепная башня на вершине мраморного утеса, мое любимое пристанище. Мы можем отправиться туда и провести там долгие часы, дни или даже месяцы, если ты пожелаешь.
 – Я желаю!
 Она легонько поцеловала меня, едва коснувшись губами.
 – Тогда мы отправляемся.
 Аня вложила свою ладонь в мою. Я невольно зажмурился, но ничего не ощутил. Когда же я вновь открыл глаза, мы по-прежнему находились на берегу ручья в эпохе неолита.
 – Что стряслось?
 Аня буквально окаменела от напряжения.
 – Не получилось. Нечто –  некто – преграждает доступ в континуум.
 – Как преграждает? – Собственный голос показался мне чужим, каким-то писклявым от страха.
 – Орион, мы в ловушке! – Аня и сама испугалась. – В ловушке!

 4

 Теперь чувства бывших рабов стали мне немного ближе и понятнее.
 Легко быть отважным и уверенным в себе, когда знаешь, что дорога в континуум всегда для тебя открыта, когда знаешь, что пройти сквозь время не труднее, чем переступить порог. Разумеется, я мог ощущать жалость и даже презрение к этим трусливым людишкам, гнувшим спины перед жуткими хозяевами-ящерами, – ведь я имел возможность покинуть это время и место по собственному желанию, особенно пока Аня остается рядом и может сопроводить меня.
 Но теперь мы в ловушке, путь к отступлению отрезан; в глубине души у меня шелохнулся затаенный ужас перед могущественными зловещими силами, которые грозили мне окончательной, необратимой смертью.
 Иного пути, кроме дороги на юг, у нас не было. Мы шли вперед и вперед в надежде добраться до лесного Рая прежде, чем птерозавры – ищейки Сетха – обнаружат нас. Каждое утро мы вставали, чтобы продолжить путь к недосягаемому южному горизонту. И каждый вечер мы останавливались на ночлег под самым плотным лиственным покровом, какой могли отыскать. Мужчины учились охотиться на дичь, а женщины собирали фрукты и ягоды.
 Всякий раз, как только показывались птерозавры, прочесывавшие небеса, мы падали на землю и цепенели, будто мыши при виде ястреба. А после возобновляли марш на юг. В Рай. Но горизонт оставался все таким же ровным и далеким, как в самый первый день нашего странствия.
 Порой вдали маячили стада животных – крупных созданий, под стать бизонам или оленям. Как-то раз мы подошли к ним достаточно близко, чтобы разглядеть саблезубых тигров, подкрадывавшихся к стаду. Даже изящные тигрицы воплощали угрозу, а уж массивные самцы с похожими на ятаганы клыками и косматыми гривами казались еще ужаснее. Звери не обратили на нас ни малейшего внимания, а мы предпочли обойти их стороной.
 Больше всего меня тревожила Аня. Прежде я ни разу не замечал в ней признаков страха, но теперь она была явно напугана. Я знал, что она каждую ночь пытается установить контакт с остальными творцами – богоподобными людьми из будущего, сотворившими человечество. Они создали меня, и я с все возраставшей неохотой служил им на протяжении тысячелетий. Мало-помалу я вспоминал иные времена, иные земли, иные жизни. И смерти.
 Некогда я уже побывал в неолите с иным племенем охотников-собирателей – далеко от этой бесконечной, однообразной равнины, в холмистом краю близ Арарата. В другой раз я выводил отряд отчаявшихся солдат из снегов ледникового периода после кровавой битвы с неандертальцами.
 Аня всегда оказывалась рядом со мной, часто в обличье обыкновенной женщины того времени и той местности, где я находился, и всегда была готова защитить меня, даже рискуя вызвать неудовольствие остальных творцов.
 Теперь же мы шагали в Рай – быть может, представлявший собой всего лишь полузабытую легенду, – убегая от дьявольских чудовищ, скорее всего захвативших полный контроль над здешним отрезком континуума. И Аня столь же беспомощна, как остальные.
 Иногда по ночам мы занимались любовью – спаривались, как наши полудикие спутники, на земле, в темноте, украдкой и молча, будто совершали нечто постыдное. Наша близость быстро оканчивалась, не успокоив ни души, ни тела.
 Лишь на четвертую или пятую ночь я заметил, что мать, спасенная мной от наказания, повадилась спать рядом со мной. На первой ночевке она с ребенком находилась в нескольких шагах от меня, но с каждым разом подбиралась все ближе. Аня тоже это заметила и ласково с ней переговорила.
 – Ее зовут Рива, – сообщила мне Аня утром, когда мы двинулись в путь. – Ее муж был забит насмерть ящерами-охранниками за попытку утащить немного пищи, чтобы она могла вскормить ребенка.
 – Но зачем…
 – Ты защитил ее. Ты спас ее и малыша. Она весьма застенчива, но пытается набраться смелости, чтобы сказать, что будет твоей второй женщиной, если ты примешь ее.
 Меня это не удивило, а привело в замешательство.
 – Но мне не нужна другая женщина!
 – Тс-с-с! – одернула меня Аня, хотя мы и говорили на языке, непонятном этим людям. – Ты не должен открыто отвергать ее. Она нуждается в покровителе для ребенка и готова в благодарности за защиту предложить свое тело.
 Я исподволь бросил взгляд на Риву – на вид ей было не больше четырнадцати – пятнадцати лет; худая как щепка, покрытая многодневным слоем въевшейся в кожу грязи, с длинными нечесаными волосами, сбившимися в сальные космы, она выглядела ужасно. Неся спящего ребенка на костлявом бедре, она молча, без единой жалобы следовала за всеми.
 Аню, купавшуюся всякий раз, когда нам удавалось найти достаточно много воды и уединенное место, сложившаяся ситуация ничуть не смутила, а вроде бы даже позабавила.
 – Не можешь ли ты дать Риве понять, – чуть ли не взмолился я, – что я из кожи вон лезу, чтобы защитить всех нас? И что я не нуждаюсь в ее… нежностях.
 Моя богиня лишь ухмыльнулась, не отозвавшись ни словом.
 И каждую ночь на нас взирала незнакомая пугающая звезда, пламеневшая в небесах, – достаточно яркая, чтобы в ее свете предметы отбрасывали на землю тень; яркостью она даже превосходила полную луну. Она не угасала даже с восходом солнца и сияла в небесах, пока не скрывалась за горизонтом. Не будучи ни одной из ведомых мне планет, ни искусственным спутником, она просто захватила место на небосклоне среди прочих звезд, леденя душу своим немигающим, зловещим свечением.
 Однажды ночью я поинтересовался у Ани, не знает ли она, что это за звезда.
 Моя подруга устремила на небо долгий взгляд; ее очаровательное лицо показалось в сумрачных лучах каким-то угрюмым и землистым. Потом глаза ее наполнились слезами.
 – Не знаю, – тряхнув головой, прошептала Аня, и слова ее были полны невыразимой муки. – Я уже  ничего не знаю!
 Она попыталась сдержать слезы, но не сумела и, всхлипнув, припала лицом к моему плечу, чтобы остальные не услышали ее рыданий. Я крепко прижал ее к себе, чувствуя растерянность и тревогу – мне еще ни разу не доводилось видеть плачущую богиню.
 По моим расчетам, шел уже одиннадцатый день странствий, когда юный Крон стрелой подлетел ко мне, радостно улыбаясь.
 – Пойдем на холм! Я видел деревья! Много деревьев!
 Юноша занимался разведкой, двигаясь чуть впереди отряда. Несмотря на утомительный марш и гнавший нас вперед страх, теперь племя выглядело не в пример лучше, чем при нашей первой встрече. Сказалось то, что теперь они регулярно питались. Тощий Крон явно поправился и стал куда бодрее, чем всего десять дней назад. Ребра его уже не выпирали, как прежде.
 Поднявшись с ним на вершину бугра, я действительно убедился, что ровный травяной ковер уже не простирается до самого горизонта, вдали зубчатой стеной вставал лес. Вершины деревьев призывно раскачивались, словно маня нас к себе.
 – Рай! – воскликнул, останавливаясь рядом со мной, подошедший Нох. Голос его дрожал от радостного предвкушения долгожданной безопасности.
 Мы изо всех сил устремились к лесу и, хотя потратили на дорогу весь день, все-таки вошли под его прохладную сень и устало повалились на мох.
 Нас окружали кряжистые дубы и величественные сосны, ели и кедры. Пунктирными прочерками выделялись на фоне сочной зелени белоствольные красавицы березки. Земля совершенно скрылась под мягким ковром мха и перистыми ветвями папоротника. Цветы изящно покачивали головками на ласковом ветерке, а между могучих корней древнего дуба прятались грибы.
 Нас переполняло чувство безмерного облегчения, полнейшей безопасности, избавления от гнетущего ужаса, гнавшего нас вперед, а теперь бесследно рассеявшегося и мгновенно забытого. Птицы распевали среди осенявших нас ветвей ликующую песнь, будто приветствуя нас в Раю.
 Я сел и набрал полную грудь чистого, сладостного воздуха, напоенного ароматами сосен, диких роз и корицы. Даже Аня казалась счастливой. Где-то поблизости журчал ручей, скрытый от нас кустами и молодой порослью, плотной стеной стоявшей среди крепких стволов деревьев.
 Из кустов грациозно выступила лань; она мгновение разглядывала нас своими огромными, влажно поблескивающими карими глазами, затем развернулась и умчалась прочь.
 – Ну, Орион, что я говорил?! – Нох буквально лучился от счастья. – Это Рай!
 В тот же вечер мужчины племени, использовав приобретенные у меня начатки охотничьего искусства, сумели загнать в западню и убить дикую свинью, пришедшую к ручью на водопой. Поскольку у них было больше энтузиазма, чем умения, животное с визгом и верещанием едва не улизнуло от охотников, пока они не ухитрились добить ее своими самодельными копьями. В ту ночь мы пировали допоздна, прежде чем разошлись спать.
 Аня свернулась калачиком у меня в объятьях и почти мгновенно уснула. Я же при свете дотлевавших углей вглядывался в ее лицо, чумазое и лоснившееся после пира. Спутанные волосы падали на ее лоб упрямыми кудряшками. Как она ни старалась, ей не удалось сохранить облик холеной богини, принадлежавшей к неизмеримо более высокой цивилизации. Мне смутно вспомнилась иная жизнь, в другом охотничьем племени, где Аня была равной среди равных – неистовой шаманкой, упивавшейся восторгом охоты и видом крови.
 Мне вдруг пришло в голову, что не так уж и плохо остаться в этом времени. В полной изоляции от остальных творцов есть свои преимущества. Здесь мы свободны от их козней и интриг. Здесь я могу сбросить со своих плеч тяжкий груз ответственности, которую они на меня взвалили. Мы с Аней можем счастливо жить в Раю, как нормальные люди – не богиня и порождение творцов, а обыкновенные мужчина и женщина, живущие простой жизнью в первобытные времена.
 Жить нормальной жизнью, освободившись от творцов, – этой мысли я улыбнулся во тьме и впервые со времени прибытия сюда позволил себе полностью, ничего не опасаясь, погрузиться в глубокий, восхитительный сон.
 Но сон обернулся кошмаром. Нет, не сновидением – посланием. Предупреждением.
 Мне привиделась статуя Сетха из небольшого каменного храма на берегу Нила. У меня на глазах статуя вдруг замерцала и ожила. Пустые гранитные глаза стали сердоликовыми, медленно моргнули и сфокусировались на мне. Чешуйчатая голова повернулась и слегка склонилась. Волна невероятно сухого жара выжгла из моего тела все силы, будто внезапно распахнулась дверца исполинской топки. Легкие опалило едким серным дымом. Сетх разинул пасть, издав шипение, и я увидел несколько рядов заостренных зубов.
 Его присутствие ошеломляло. Он высился надо мной, стоя на двух ногах, оканчивавшихся когтистыми ступнями. Его длинный хвост медленно дергался, пока он разглядывал меня, как хищник, столкнувшийся с крайне беспомощной и тупоумной дичью.
 "Ты Орион".
 Он не произносил слов – они звучали в моем мозгу. Голос Сетха буквально источал жестокость и злобу, настолько глубокую и острую, что колени мои подогнулись.
 "Я Сетх, хозяин этого мира. Тебя послали уничтожить меня. Оставь надежды, безмозглый человечишка! Это невозможно".
 Я не мог говорить, не мог далее шевельнуть пальцем, точь-в-точь как тогда, когда был впервые возвращен к жизни Золотым. Его присутствие тоже сковывало меня по рукам и ногам – он встроил в мой мозг такой рефлекс. Но вопреки этому я научился отчасти справляться с подобной реакцией. Теперь же чудовищный фантом поработил мое тело так полно и безраздельно, как Золотому богу никогда не удавалось. Я с непоколебимой уверенностью знал, что Сетх способен остановить мое дыхание одним лишь взглядом, прекратить биение моего сердца, просто прищурив свои пылающие глаза.
 "Твои творцы боятся меня, и они правы. Я истреблю их самих и все им созданное, начиная с тебя".
 Я отчаянно пытался пошевелиться, сказать что-нибудь в ответ, но совершенно не владел собственным телом.
 "Тебе кажется, что ты нанес мне удар, убив одно из моих творений и похитив ничтожную кучку рабов из моего сада".
 Ужас, вселяемый в меня Сетхом, перехлестывал через край, простираясь за пределы рассудка, доводя до безумия. Я осознал, что взираю на древний ужас человечества, на существо, которое впоследствии назовут сатаной.
 "Ты вообразил, будто можешь избегнуть моей кары, добравшись до так называемого Рая", – продолжал Сетх, выжигая слова в моем сознании каленым железом.
 Смеяться он не умел, но в его голосе я ощутил вспышку жгучего злорадства, когда он провозгласил:
 "Я ниспошлю вам кару, которая заставит этих ничтожных мерзавцев молить о смерти и неугасимом пламени. Даже в вашем Раю я настигну вас темнейшей из ночей и заставлю молить о пощаде. Не ждите этого сегодня. Быть может, пройдет еще не одна ночь. Но кара неотвратима, и притом скорая".
 Я уже дрожал от напряжения, пытаясь вырваться из мысленных пут – но совершенно молча, ибо был лишен голоса. Я далее не вспотел, хотя вся моя сила до последней капли уходила на борьбу со злобной волей страшного врага.
 "Не пытайся противиться мне, человечишка! Наслаждайся крохами оставшейся тебе жизни. Я уничтожу вас всех до единого, и женщину, которую ты любишь, эту самозваную богиню, с вами заодно. Ее ждет мучительнейшая из смертей".
 И вдруг я завопил, причем так, что легкие мои будто выворачивались наизнанку. Сидя на покрытой мхом земле среди деревьев Рая, я орал от ужаса, заодно изливая в этом крике и ненависть к себе самому – ненависть, порожденную моим бессилием.

 5

 Все сгрудились около меня, тараща глаза, в которых застыл немой вопрос.
 – Что стряслось, Орион?!
 – Ничего, – отозвался я. – Дурной сон, и только. – Но я взмок как мышь и вынужден был собрать всю свою волю, чтобы удержаться от дрожи.
 Меня попросили рассказать сон, чтобы собравшиеся смогли его истолковать, я же твердил, что ничего не помню, и в конце концов меня оставили в покое.
 Но люди были явно встревожены. А Аня смотрела на меня испытующе. Она-то понимала, что обычный кошмар не заставил бы меня издать ни звука.
 – Надо трогаться! – объявил я всем. Нам следует углубиться в лес, уйти подальше от равнины. – Подразумевая: "Как можно дальше от Сетха", – хотя и не произнес этого вслух.
 – Это был Золотой? – осведомилась шагавшая рядом со мной Аня. – Или кто-то другой из творцов?
 Тряхнув головой, я проронил одно-единственное слово:
 – Сетх.
 Она страшно побледнела.
 Несколько дней мы брели по лесу, следуя вдоль ручья, пока он не вывел нас к речушке, которая несла свои воды на юг. Теперь уже все мужчины были вооружены копьями, и я научил их укреплять деревянные острия, обугливая их в пламени костра. Мне хотелось отыскать место, где есть кремневая галька и кварц, чтобы можно было приступить к изготовлению каменных орудий.
 Среди зелени ветвей порхали птицы, радуя глаз яркими переливами оперенья. Неумолчное жужжание насекомых стало привычным и потому незаметным фоном. Белки и прочие пушные зверьки при нашем приближении взбегали повыше на деревья и застывали, подергивая хвостами, они внимательно наблюдали за нами глазами-бусинками. По мере углубления в окутанный безмятежным покоем лес, страх перед тайным присутствием Сетха мало-помалу угасал.
 Днем все выглядело мирным и дружелюбным, а вот ночью дела обстояли иначе. Темнота преображала мир. Даже сидя у большого костра, дававшего нам свет и тепло, мы ощущали затаившуюся в сумраке леса зловещую угрозу. Тени метались, как живые. Из темноты доносилось уханье и стоны. Даже деревья казались черными исковерканными фигурами, которые тянули к нам корявые пальцы. Холодные щупальца тумана шевелились за краем светлого круга, исподволь подбираясь все ближе, как только прогоревший костер начинал угасать.
 В те беспросветные, жуткие ночи сон бежал от нас, часто прерываясь кошмарами и страхами перед неведомыми и невидимыми тварями, шнырявшими во мраке. Вперед мы шли при свете дня, когда лес полнился жизнерадостным пением птиц и был расцвечен радужными лучами солнца, пронизывавшими листву высоких деревьев, а по ночам сбивались в кучу, трепеща перед неизвестной опасностью.
 Наконец мы вышли к гряде высоких зубчатых скал, где речушка – собственно говоря, наш ручей уже превратился в реку – пробила себе русло сквозь монолитный камень. Двигаясь по узенькой тропке, вившейся между рекой и скалами, мы вышли к полукруглой котловине. Казалось, могучая ладонь великана вырвала в этом месте полукруглый кусок скалы.
 Оставив Аню с остальными на берегу, я отправился осматривать котловину. Ее вогнутые стены вздымались ввысь охряными, желтыми и серыми террасами, образованными разноцветными пластами гранита. По обе стороны от котловины высились остроконечные скалы, словно прямые, стройные шпили выделявшиеся на фоне ярко-синих небес.
 Усеянное валунами дно котловины поросло кустарником и молодыми деревцами, а сквозь эту живую изгородь проглядывали черные устья пещер, зиявших в стенах. Вода и лес под рукой, держать здесь оборону очень удобно – любой подступающий враг будет как на ладони.
 – Устроим здесь стоянку! – крикнул я спутникам, расположившимся отдохнуть у воды.
 – …стоянку! – эхом прокатилось по котловине.
 Все испуганно подскочили. Не успел я начать спуск, как весь отряд уже ринулся к тому месту, где я стоял.
 – Мы слышали твой голос дважды, – испуганно сообщил Нох.
 – Это эхо, – объяснил я. – Вот послушайте! – И, возвысив голос, выкрикнул собственное имя.
 – Орион! – откликнулось эхо.
 – Бог из скалы! – еле выговорила Рива. Колени ее тряслись.
 – Нет-нет, – пытался разубедить их я. – Сама попробуй. Прокричи свое имя, Рива.
 Она лишь крепко сжала губы и, испуганно уставившись в землю, отрицательно затрясла головой.
 Вместо нее крикнула Аня. Следующим на это отважился юный Крон.
 – Это все-таки бог, – не унимался Нох. – А может, злой дух.
 – Ни то, ни другое, – стоял я на своем. – Это всего-навсего природное эхо. Звук отражается от скалы и долетает до нашего слуха.
 Они явно не желали принимать столь прозаичное объяснение.
 Наконец я сказал:
 – Ладно, уж если это бог, то добрый, он будет нас защищать. Никто не сможет бесшумно пробраться через котловину.
 Они неохотно согласились со мной. Пробираясь сквозь нагромождение валунов и сплетение деревьев к пещерам, я заметил, с какой опаской люди относятся к этому населенному призраками месту. Но их суеверные страхи отнюдь не вызвали во мне раздражения – напротив, я почти обрадовался, что они наконец-то продемонстрировали хоть какую-то силу духа и самостоятельность мышления. Вообще-то люди сделали, как я сказал, но зато проявили недовольство. Это уже не бессловесное стадо, покорное и трусливое. Они еще слушаются – но не беспрекословно, и то хорошо.
 Нох настаивал на необходимости сложить пирамидку у входа в котловину, дабы умилостивить вещающего бога. Я считал это суеверием и вздором, но все равно помог им сложить небольшую кучу камней.
 – Ты испытываешь нас, Орион, правда? – изрек Нох, с пыхтением укладывая камень на вершину небольшой, по грудь, пирамидки.
 – Как испытываю?
 Остальные мужчины собрались вокруг. Их тут было восемь, считая Крона и другого юношу. Теперь, когда работа была закончена, их больше интересовал наш разговор.
 – Ты ведь сам бог. Наш бог.
 – Нет, – покачал я головой. – Я всего-навсего человек.
 – Ни один человек не мог бы убить дракона, охранявшего нас, – подал голос Ворн, в черной бороде которого уже серебрились седые пряди, а на голове намечалась плешь.
 – Дракон едва не прикончил меня. Если бы не помощь Ани, он бы победил.
 – Ты зрелый мужчина, а у тебя не растет борода, – веско, будто высказывая весьма серьезный аргумент, заявил Нох.
 – Просто борода у меня растет очень медленно, – развел я руками. – Это не делает меня богом, уж поверьте.
 – Ты вернул нас в Рай. Только одному…
 – Я не Бог! – непререкаемым тоном сказал я. – А ты – вы все – сами вернулись в Рай. Вы пришли сюда так же, как и я. В этом нет ничего божественного.
 – И все-таки, – не мог угомониться Нох, – боги  есть !
 Тут мне ответить было нечего. Я знал, что в собственном мире, отделенном от нас тысячелетиями, существуют мужчины и женщины, наделенные божественным могуществом – и вместе с тем болезненным эгоцентризмом.
 Все смотрели на меня, дожидаясь ответа. В конце концов я сказал:
 – Есть много вещей, которые мы не понимаем. Но я лишь человек, а голос, отражавшийся от скалы, – просто звук.
 Нох с многозначительной улыбкой на губах взглянул на товарищей. Что бы я им не втолковывал, эти дети каменного века не сомневались, что узнают бога с первого же взгляда.
 Если они и боялись меня, как бога, или опасались эха – вещающего бога, через два-три дня их страхи бесследно развеялись, чему весьма способствовала спокойная, сытая жизнь, которую мы вели. Пещеры оказались сухими и просторными, непуганая дичь в изобилии водилась в окрестностях, и добывать ее было довольно легко. Люди повеселели. Мужчины охотились и ловили в реке рыбу, женщины собирали фрукты, съедобные коренья и орехи.
 Аня научила их находить зерна злаков; показала, как, рассыпав зерно на плоском камне, растирать его сверху другим камнем, а затем подбрасывать искрошенную массу в воздух, чтобы отвеять мякину. К исходу недели женщины начали печь грубые плоские хлебцы, а я обучил мужчин делать луки и стрелы.
 Крон вместе с другим юношей стали страстными приверженцами ловли пернатой дичи при помощи сплетенных из лиан сетей. Так что у нас не только появилось новое вкусное блюдо, но и материал для оперения стрел.
 Однажды ночью, когда мы с Аней лежали в своей отдельной пещере, я похвалил ее познания.
 – Я научилась всему этому еще несколько жизней назад, перед самым наводнением, которое настигло нас возле горы Арарат. Ты разве не помнишь?
 Смутные образы зароились в моем сознании. Охотничье племя, весьма схожее с тем, которое я опекал сейчас. Наводнение, вызванное злобным и опасным врагом. На миг я будто вновь пережил смертную муку, захлебнувшись в кипящих водах потопа.
 – Ариман, – проронил я скорее для себя, нежели для Ани.
 – Ты вспоминаешь все больше и больше!
 В пещере было темно: огня мы не разводили. Но даже при свете звезд стало заметно, что Аня вдруг оживилась. Приподнявшись на локте, она настойчиво спросила:
 – Орион, а ты не пытался вступить в контакт с творцами?
 – Нет. Уж если ты не смогла, то я и подавно не сумею.
 – Твоя мощь значительно выросла с той поры, как ты был сотворен, – торопливо, возбужденно заговорила она. – Сетх блокирует меня, но, быть может, ты сумеешь пробиться!
 – Не понимаю, каким образом…
 – Попытайся! Я буду работать, помогать тебе. Возможно, вместе мы сумеем преодолеть силу, которую он пустил в ход, чтобы заблокировать меня.
 Кивнув, я повернулся и лег навзничь. Каменный пол пещеры еще не остыл от дневного тепла. Как и все остальные, мы устроили себе постель из веток и мха в глубине пещеры. Я покрыл ее шкурой убитого мной оленя – самого крупного зверя, которого нам удалось добыть в окружавшем нас щедром лесу. Я знал, что здесь водятся волки – по ночам мы слышали их вой. Но к нашим пещерам, расположенным на крутом склоне и огражденным пламенем костров, волки не приближались.
 – Так ты попробуешь? – с мольбой повторила Аня.
 – Да. Конечно.
 Но внутренне я противился этому. Мне  было по сердцу это место, это время, моя жизнь с Аней. Все в моей душе восставало против возобновления контакта с творцами, которые непременно вынудят нас вернуться к выполнению миссии, взваленной ими на нас. Меня мутило от их нескончаемых махинаций при управлении континуумом, от их мелочных склок между собой, приводивших к кровавым распрям вроде тех, что разгорелись под стенами Иерихона и Трои. Как только мы с ними свяжемся, нашей райской жизни придет конец.
 И тут я вспомнил о неуемной злобе Сетха, увидел его дьявольский лик и пылающие глаза, услышал его злорадный голос: "Я уничтожу вас всех до единого, и женщину, которую ты любишь, эту самозваную богиню, с вами заодно. Ее ждет мучительнейшая из смертей".
 Сжав ладонь Ани, я закрыл глаза. Лежа рядом, мы вместе сосредоточились, объединив усилия в попытке мысленно связаться с творцами.
 Увидев свечение, я на мгновение подумал, что нам удалось пробиться. Но, в отличие от золотистой ауры далекого пространства и времени творцов, это свечение было тускло-красным, как мрачное пламя геенны огненной, как недреманное зловещее око кроваво рдевшей звезды, загоравшейся над нами каждую ночь.
 Свечение сгустилось, обретая четкие контуры, словно изображение в наведенном на резкость телескопе, и Сетх устремил на меня безжалостный, полный ненависти взор.
 "Скоро, Орион. Теперь весьма скоро. Я знаю, где вы, и ниспошлю обещанную кару. Погибель твоя будет медленной и мучительной, гнусный примат!"
 Я рывком сел.
 – Что было? – спросила Аня, тоже садясь. – Что ты видел?
 – Сетха. Он знает, где мы. По-моему, мы обнаружили себя, пытаясь войти в мысленный контакт с творцами. Мы попали в расставленную им западню.

 6

 Остаток ночи мы с Аней решали, что делать дальше. Увы, выбирать было почти не из чего. Можно остаться здесь, хоть Сетх и знает, где мы находимся. Можно попытаться бежать дальше в леса в надежде, что он нас не отыщет. При любой попытке войти в контакт с творцами поток нашей мысленной энергии оповестит Сетха о том, куда мы ушли, словно яркий луч лазера в ночной тьме. А если нам не удастся связаться с творцами, мы останемся практически беспомощны перед противостоящим нам чудовищем и его грандиозным могуществом.
 Мы так и не приняли никакого решения. Куда бы мы ни устремили взор, повсюду маячил мрачный, гибельный призрак. Наконец, когда свет зарождавшегося дня тронул край небес, Аня устало вытянулась на оленьей шкуре, закрыла глаза и погрузилась в тревожный сон.
 А я сел у входа в пещеру, привалившись спиной к жесткому камню, и принялся осматривать поросшее растительностью, загроможденное валунами дно котловины. С того места, где я сидел, была видна река, которая неспешно несла свои воды к югу, и небольшой участок берега по другую ее сторону. Отсюда любого врага можно увидеть как на ладони. И даже малейший шорох будет подхвачен и усилен природным рупором котловины.
 Несмотря на сияние солнца, тлевшая головешка кирпично-красной звезды не сходила с утреннего небосклона. Один лишь ее вид леденил кровь в моих жилах; ее там быть не должно. Чуждая этим небесам звезда словно бы возвещала весть, что все идет не так, как следует.
 Потом я увидел, что Нох и прочие выбираются из пещер. Старик явно окреп и набрался силенок. Его грудная клетка стала шире, под кожей перекатывались тугие узлы мышц. Даже худосочная Рива чуточку располнела и стала привлекательнее. Рубцы на ее спине поджили, остались лишь постепенно бледневшие лиловые синяки.
 Спустившись по крутому склону на дно котловины, я догнал Ноха по пути к реке. Его макушка едва доставала до моего плеча, при разговоре со мной ему приходилось щуриться из-за яркого света восходившего солнца, но от прежнего униженного вида не осталось и следа.
 Бок о бок мы подошли к реке и справили нужду на глинистом берегу – равны хотя бы в этом.
 – Пойдем сегодня охотиться? – осведомился Нох.
 – А как по-твоему? Надо ли? – вопросом на вопрос ответил я.
 – У нас осталось много мяса от добытой вчера козы, – проговорил он, дергая себя за клочковатую бороду, – но по пути домой в грязи на берегу реки я видел отпечатки лап большущего зверя. Таких мы раньше не встречали.
 Он отвел меня к тому месту, где заметил отпечатки, оказавшиеся следами медведя, и притом крупного. Мне казалось, что разумнее держаться от подобного зверя подальше. Судя по величине отпечатков, если этот пещерный медведь встанет на дыбы, то окажется не менее семи футов росту. Массивные лапы, оставившие такие следы, легко могут перебить человеку хребет с одного удара. Я описал Ноху облик медведя, его неистовый нрав и рассказал, насколько он опасен в схватке.
 К моему изумлению, рассказ Ноха не обескуражил, а, напротив, только раззадорил. Теперь ему не терпелось выследить медведя.
 – Мы можем его убить! – твердил он. – Если все мужчины соберутся вместе. Мы можем выследить его и прикончить.
 – Но чего ради? – недоумевал я. – К чему подвергать себя опасности?
 Нох снова подергал себя за бороду, подыскивая разумное объяснение. Я догадывался, что у него на уме. Ему хотелось убить медведя, чтобы доказать себе, а заодно и женщинам, что он могучий охотник. Король леса.
 Но вместо этого он заявил:
 – Если зверь настолько опасен, как ты говоришь, Орион, то он ведь может ночью заявиться к нам в пещеры и напасть на нас! Куда опаснее не убивать его, чем охотиться на него.
 Я ухмыльнулся. Нох наконец-то начал проявлять самостоятельность мышления; рабская покорность уступила место неукротимости охотника. Может быть, он еще станет вождем.
 И тут мне в голову пришла новая мысль. А что, если этот медведь – орудие Сетха? Огромный пещерный медведь может перебить половину нашего маленького племени, если ночью внезапно набросится на нас.
 – Ты прав, – сказал я. – Собирай мужчин, и пойдем по следу медведя.
 Со мной отправились все восемь мужчин племени. Каждый взял с собой по два грубо сработанных копья. У меня через плечо висел лук и полдюжины стрел, связанных пучком. У некоторых охотников имелись примитивные ножи – серповидные обломки кремня, которые удобно было держать в руках. Аня тоже хотела пойти, но я умолил ее остаться с женщинами, чтобы не разрушить едва-едва установившееся и пока шаткое разделение труда.
 – Очень хорошо, – она с неудовольствием вздернула подбородок, – я буду сидеть при женщинах, а все удовольствие достанется тебе.
 – Организуй пристальное наблюдение за окрестностями, – предупредил я. – Не исключено, что этого медведя подослал Сетх – просто для отвода глаз, чтобы увести мужчин подальше от пещер.
 День выдался долгий и тяжелый, а мне еще приходилось постоянно быть начеку. Если этот пещерный медведь не забрел в здешний лес случайно, то могут появиться и другие. Но, несмотря на усердные поиски, мы нашли следы лишь одного животного.
 Цепочка следов тянулась вдоль реки. Мы брели по берегу под лиственным навесом обступивших поток деревьев. Пестрые пичуги щебетали среди ветвей, а насекомые мелькали перед глазами, словно обезумевшие от послеполуденного зноя солнечные зайчики.
 Крон взобрался на высокую покосившуюся сосну и оттуда крикнул:
 – Река круто заворачивает вправо, а потом делается очень широкой. Будто… А-а-а!
 Его внезапный вопль напугал нас. Юноша яростно молотил ладонями воздух вокруг головы и одновременно пытался сползти со своего насеста. Приглядевшись повнимательнее, я обнаружил, что его окружила туча злобных пчел.
 Я опрометью кинулся к дереву. Соскользнув, Крон сорвался и обрушился вниз, по пути ломая нижние ветки. Одолев последний десяток футов одним прыжком, я подставил руки, на мгновение задержал его и вместе с ним грохнулся на землю, неподобающе шлепнувшись плашмя. От удара я лишился дыхания, а мои руки пронзила такая боль, будто их выдернули из плечевых суставов.
 Пчелы, злобно жужжа, устремились вслед за парнишкой.
 – В реку! – скомандовал я.
 Все вместе мы изо всех сил устремились к реке, словно за нами гнались демоны, и, забыв о достоинстве, плюхнулись в холодную воду, а разъяренные пчелы зависли в воздухе свирепым облаком, сулившим жгучую боль. Ни один из моих спутников не умел плавать, но все тотчас же последовали моему примеру, когда я нырнул с головой.
 Затем из воды высунулись девять голов. Все фыркали, пуская фонтанчики изо рта – мокрые волосы залепили глаза, – и отчаянно махали руками, отбиваясь от крошечных истязателей. Но мы зашли в реку достаточно далеко, и рой завис в нескольких ярдах от нас, все еще заявляя о своих правах жужжанием, но больше не преследуя нас.
 Минут пять мы простояли в реке, погрузив ноги в ил и едва выглядывая из воды. Наконец недовольные пчелы вернулись к своему улью, расположенному у верхушки кроны дерева.
 – Все еще думаешь, что я бог? – спросил я у Ноха, снимая со своего носа мокрый стебель кувшинки.
 Тут все расхохотались. Старик покатывался со смеху, указывая на Крона. Лицо юноши распухло от укусов и стало пламенно-пунцовым. Конечно, это не повод для смеха, но мы истерически хохотали до колик – все, кроме несчастного подростка.
 Мы еще ярдов сто брели по течению, пока не решились выползти на берег. Крон явно страдал от боли. Я усадил его на бревно, сфокусировал свое зрение таким образом, чтобы видеть крохотные жала, застрявшие в опухшем лице и плечах юноши, и принялся их вытаскивать, пользуясь вместо пинцета собственными ногтями. Он всякий раз охал и дергался, но в конце концов я извлек все жала до единого, после чего намазал ему лицо мокрой глиной.
 – Ну, как ты чувствуешь себя теперь?
 – Лучше, – жалобным голосом вымолвил он. – Грязь холодит.
 Нох и остальные все еще хихикали. Лицо Крона было замазано таким толстым слоем глины, что остались видны лишь глаза да рот.
 Солнце уже склонялось к западу. Я сомневался, что мы успеем при свете дня отыскать медведя, не говоря уж о том, чтобы убить его. Однако меня заинтересовало данное Кроном описание реки за излучиной.
 Поэтому мы пошли прямиком через лес, покинув берег. Идти здесь было нелегко из-за густого подлеска. Нашу незащищенную кожу ранили колючки и обжигала крапива. Мы продирались сквозь кусты около получаса, прежде чем снова увидели реку – широко разлившуюся и превратившуюся в озеро.
 А на полянке у воды сидел наш медведь, пристально вглядываясь в подернутую легкой рябью воду. Мы застыли, почти не дыша, под прикрытием густых кустов ежевики. С реки веял ветерок, унося наш запах прочь от чуткого нюха зверя, который не подозревал, что мы рядом.
 Огромный медведь размерами и бурым цветом шерсти напоминал барибала. [1] Если б мы поставили Крона на плечи Ноха, стоявший на задних лапах медведь все равно оказался бы выше. Мне бросилось в глаза, что ледяное прикосновение реальности остудило пыл моих охотников. Сзади кто-то громко сглотнул.
 Такой же точно медведь однажды, в другом тысячелетии, убил меня. Неожиданное воспоминание заставило меня поежиться.
 Не замечая нас, медведь встал, осторожно зашел в воду и застыл, как статуя, устремив взгляд в глубину. Несколько секунд он хранил полнейшую неподвижность, потом вдруг одной лапой молниеносно ударил по воде, и в воздух взмыла большая серебристая рыбина. Солнечные блики заиграли на чешуе и разлетевшихся брызгах, потом рыбина шлепнулась на траву, забив хвостом и отчаянно разевая рот.
 – Ты еще не раздумал завалить медведя? – прошептал я на ухо Ноху.
 Тот прикусил нижнюю губу, со страхом глядя на зверя, но все-таки энергично затряс головой. Мы потратили слишком много времени, чтобы вернуться с пустыми руками, предъявив женщинам лишь укусы на измазанном глиной лице Крона.
 Не нарушая молчания, я жестами заставил людей выстроиться полукругом и припасть к земле. Потом медленно, чтобы не привлечь внимания поглощенного рыбалкой медведя, снял лук с плеча и развязал пучок стрел. Дав остальным знак не шевелиться, я тихо, осторожно пополз вперед – хотя передвигаться подобным способом пристало скорее змее, чем опытному охотнику.
 Я понимал, что такими стрелами не попадешь даже в огромного пещерного медведя, если не подобраться к нему вплотную. Я полз, не обращая внимания на впивавшиеся в тело шипы и колючки. В небе не прекращали свою веселую перекличку птицы, да сварливо стрекотала белка среди ветвей могучего дерева.
 Один раз медведь вскинул голову и оглянулся. Я распластался на земле. Он невозмутимо вернулся к рыбалке. Второй молниеносный удар – и еще одна великолепная форель сверкнула в воздухе, приземлившись рядом с первой.
 Я медленно встал на одно колено, прицелился и натянул тетиву до предела. Громадный медведь был так близко, что промахнуться я не мог. Тетива зазвенела. Стрела вонзилась между ребрами медведя, пронзив толстую шкуру.
 Зверь рявкнул – легкая рана лишь рассердила его – и развернулся. Я вскочил на ноги и пустил еще одну стрелу. Медведь поднялся и встал на дыбы, став чуть ли не выше меня. Я целился ему в глотку, но стрела, будучи кривой, в полете отклонилась, попав зверю в плечо. Должно быть, она наткнулась на кость, потому что срикошетировала, как пуля от брони.
 Вот теперь зверь разъярился по-настоящему. С громким ревом, от которого закладывало уши, он опустился на все четыре лапы и ринулся на меня. Я развернулся и побежал, надеясь, что у моих охотников достанет отваги не броситься врассыпную и атаковать медведя с двух сторон, когда он промчится между ними.
 Они меня не подвели. Следом за мной зверь вломился в кусты, и восемь перепуганных, взвинченных мужчин с воплями вогнали свои копья в его бока. Медведь взревел и повернулся к новым врагам.
 Дело обернулось для нас скверно – копья сломались, разлетевшись в щепки. Хлынула кровь. Рев зверя заглушал крики ярости, издаваемые людьми. Мы кололи бедное животное, пока оно не превратилось в окровавленную груду меха, содрогавшуюся на покрасневшей, скользкой земле. Я прекратил его мучения ударом кинжала – лишь тогда пещерный медведь наконец перестал биться и умолк.
 Все мы просто повалились на землю и несколько секунд не двигались, дрожа от изнеможения и мало-помалу приходя в себя. Мы тоже были окровавлены с головы до ног, но, похоже, то была кровь нашей жертвы. Пострадал только один из нас – охотник по имени Пирк сломал предплечье. Невзирая на его вопли, я вправил кость, а затем наложил лубки из ствола молодого деревца и сделал из лиан перевязь для руки.
 – Аня умеет делать лечебные припарки, – сообщил я Пирку. – Скоро твоя рука заживет.
 Он кивнул. От боли лицо его было белее мела, а бескровные губы сжались в тоненькую ниточку.
 Тем временем остальные уже занялись разделкой туши. Нох непременно хотел унести с собой его череп и шкуру, желая показать женщинам, что охота прошла успешно.
 – Когда мы повесим этот ужасный череп над пещерами, ни одна тварь не осмелится угрожать нам, – провозгласил он.
 Уже опускались сумерки, когда я вдруг ощутил, что поблизости кто-то есть. Разделка медведя продвигалась медленно. Мы с Кроном набрали сучьев и развели костер. Вот тогда-то я и понял, что во мраке вокруг собираются чужаки – и не звери, а люди.
 Встав с земли, я чуточку отошел от костра, чтобы приглядеться к теням, мелькавшим среди листвы, бессознательно опустил руку и выхватил кинжал из ножен на бедре.
 – Что там, Орион? – вскинулся наблюдавший за мной Крон.
 Приложив палец к губам, я призвал его к молчанию. Семеро мужчин оставили работу и посмотрели на меня, потом с беспокойством устремили взгляды в сторону теней.
 Тут листья раздвинулись; оттуда выступил человек и важно оглядел нас. Свет костра придавал его лицу красноватый оттенок и плясал огоньками в глазах. В руке одетого в шкуры пришельца было копье, которое он упер древком в землю. Ростом он был не выше Ноха и прочих, но сложен явно лучше, широк в плечах и куда более уверен в себе. И заметно старше их: его длинные волосы и борода почти совсем поседели. Окинув взглядом нашу импровизированную стоянку, он не упустил ни малейшей детали.
 – Кто ты? – спросил я.
 – А вы кто? – откликнулся он. – И зачем вы убили нашего медведя?
 – Вашего?!
 Воздев свободную руку, он описал в воздухе полукруг.
 – Вся земля вокруг озера – наши угодья. Здесь охотились наши отцы и отцы наших отцов, как до них поступали их отцы.
 Из тени на свет выступили еще десять-двенадцать мужчин, которые тоже были вооружены копьями. С ними пришли пять молчаливых псов. Прижав уши, они угрожающе взирали на нас желтыми волчьими глазами.
 – Мы пришли сюда совсем недавно, – проговорил я. – Мы не знали, что здесь охотятся другие.
 – Зачем вы убили нашего медведя? Он не причинял вам вреда.
 – Мы шли за ним от своей стоянки, которая находится далеко отсюда. Боялись, что он нападет на нас ночью, когда мы будем спать.
 Охотник тяжело вздохнул, чуть ли не застонал. Я осознал, что подобная ситуация нова для него, как, впрочем, и для нас. Что делать? Сражаться или удирать? А может, поискать третий путь?
 – Меня зовут Орион, – сообщил я.
 – А я – Крааль.
 – Наша стоянка на расстоянии дневного перехода вверх по реке, в долине вещающего бога.
 Это известие заставило его приподнять брови. Не давая ему времени на вопросы, я продолжал:
 – Мы пришли сюда совсем недавно, лишь несколько дней назад. Мы бежали из сада.
 – Удрали от драконов?! – опешил Крааль.
 – И от ищеек, которые летали по воздуху, – вставил Нох.
 – Орион убил дракона, – с гордостью изрек Крон, – и освободил нас от хозяев.
 Настороженность в единый миг покинула Крааля. Его товарищи тоже оживились. Казалось, напряжение покинуло даже собак.
 – Много раз я видел, как драконы захватывали людей, чтобы те служили им. Ни разу не слышал, чтобы человек убежал от них. А уж убить дракона!.. Вы должны нам рассказать об этом.
 Пришельцы приблизились к костру и, отложив копья, расселись среди нас, чтобы послушать наше повествование.

 7

 Я не проронил почти ни слова. Нох, Крон и даже пострадавший Пирк наперебой излагали изумительную историю о том, как я в одиночку убил охранявшего их дракона и вывел их в Рай, на свободу. На исходе ночи мы разделили на всех принесенные каждым охотником кусочки вяленого мяса и орехи, и беседа возобновилась.
 Подкрепляясь, мы продолжали рассказывать друг другу о совершенных подвигах и пережитых опасностях. Пришедшие с отрядом Крааля собаки изрядную часть ночи бродили где-то сами по себе, но под утро вернулись к костру, вокруг которого сидели их хозяева.
 Охотники никак не могли наговориться. Крааль поведал нам, что его собственная дочь с мужем были похищены драконами, много лет назад совершившими набег на их деревню в поисках рабов.
 – Они посчитали меня за мертвеца, – сказал он, открывая грудь, чтобы продемонстрировать нам изукрашенные узловатыми шрамами ребра. При свете костра рубцы казались багровыми и до сих пор не отболевшими. – Мою жену они убили.
 Один за другим охотники рассказывали свои истории. Так я узнал, что ящеры Сетха время от времени совершают набеги в леса Рая и уводят людей в рабство, чтобы те трудились в саду на берегу Нила.
 Мое первое впечатление о саде Сетха оказалось совершенно ошибочным. Это вовсе не Эдем. По сути, истинный Рай – в здешних густых чащах, где человек волен бродить, где ему вздумается, и охотиться на дичь, которой полно в лесах. Но дьявольские чудовища Сетха уводят людей, лишая свободы первобытных охотников, заставляя их делаться рабами-земледельцами.
 В пересказываемые из поколения в поколение легенды об Эдеме вкралась путаница – людей изгнали из Рая в сад, и не ангелы, а дьяволы.
 Очевидно, рептилии-рабовладельцы позволяли своим рабам размножаться в неволе. Ребенок Ривы родился в рабстве. В ту ночь я узнал, что родители Крона и большинство мужчин моего отряда подневольно трудились по саду. Ноха и еще пару других увели из Рая маленькими детьми.
 – Мы охотимся на тварей полевых и лесных, – сонным голосом сказал Крааль. Глаза его блеснули в пробивавшемся сквозь листву холодном свете луны, – а драконы охотятся на нас.
 – Надо сражаться с драконами, – заявил я.
 – Нет, Орион, это невозможно, – устало покачал головой Крааль. – Они чересчур велики, чересчур проворны. Их когти срывают мясо с костей. Их зубы сокрушают кости.
 – Их можно убить, – настаивал я.
 – Это не для нас. Есть вещи, которые человеку не под силу. Надо принимать вещи такими, как они есть, а не предаваться пустым мечтам.
 – Но ведь Орион убил дракона! – напомнил Крон.
 – Может, оно и так, – отозвался Крааль тоном человека, слышавшего и не такие байки. – Пора спать. Довольно болтовни о драконах. Хватит и того, что после восхода нам придется сразиться друг с другом.
 Он произнес это совершенно равнодушно, без сожаления или восторга, как совершенно очевидную истину.
 – Сразиться друг с другом? – эхом откликнулся я.
 Крааль уже укладывался, стараясь устроиться поудобнее среди корней дерева.
 – Да. Какая жалость! Ваши рассказы мне по-настоящему понравились. И еще мне хочется посмотреть на то место, где живет ваш вещающий бог. Но завтра мы будем драться.
 Я одного за другим оглядел всех собравшихся: их двенадцать, нас девятеро, считая меня.
 – Но зачем нам драться?
 Терпеливо, будто несмышленому дитяти, Крааль пояснил:
 – Это наши угодья, Орион. Вы убили нашего медведя. Если мы отпустим вас без боя, остальные тоже придут сюда и будут убивать наших зверей. Что тогда станет с нами?
 Лежа рядом со мной, он повернулся так, чтобы изувеченный бок оказался сверху, и пробормотал:
 – Поспи, Орион. Завтра нам драться.
 Крон подошел ко мне и, наклонившись, прошептал мне на ухо:
 – Завтра они увидят, каков ты в бою! Под твоим предводительством мы перебьем их всех до единого и заберем эту землю себе.
 Улыбнувшись, он перебежал на ровное местечко возле валуна и устроился на ночлег.
 Один за другим все уснули, один лишь я бодрствовал среди храпевших охотников. Ну, по крайней мере предательства они не опасаются. Ни одному из них даже в голову не пришло, что кто-нибудь отважится перерезать горло спящему.
 Я встал и, подойдя к берегу озера, прислушался к плеску воды. Где-то среди деревьев ухнула сова – священный символ Афины. Я знал, что прообразом для мифов об Афине послужила Аня, а Золотой бог, несмотря на его безумие, вдохновил людей на создание легенды об Аполлоне.
 А я? Так называемые боги, которым еще предстояло сотворить меня в отдаленном будущем, нарекли меня Орионом и послали охотиться за своими врагами на просторах пространственно-временного континуума. В Древнем Египте меня называли Осирисом, умиравшим и возрождавшимся. Среди снеговых пустынь ледникового периода меня помнили как Прометея, ибо я пришел к умиравшей от холода и голода горстке людей и научил их разводить огонь и выживать в опасном суровом мире.
 А кто я теперь, в этом времени и в этом месте? Вскинув голову, я посмотрел на звезды, рассыпанные по черному бархату небес, и тут же встретился взглядом с тусклым алым оком зловещей звезды, яркостью своей превосходившей Луну. От ее света на землю даже падала моя тень. Этой звезды не было ни в одних небесах, виденных мною прежде. Я чувствовал, что она как-то связана с Сетхом, его ящерами и порабощением первобытных людей.
 На мгновение меня вдруг охватило желание снова попытаться вступить в контакт с творцами. Но я медлил, опасаясь снова привлечь внимание Сетха. Стоя на берегу озера, я слушал шелест ночного ветерка в листве деревьев и всем сердцем желал, чтобы творцы сами попытались связаться с нами.
 Но ничего не произошло. Снова послышалось уханье совы, и звук этот показался мне полным горечи хохотом.
 Я предпочел остаться на берегу озера, а не возвращаться к угасшему костру. Крааль настаивал на том, что мы должны драться, и я ни капли не сомневался, что дело отнюдь не кончится каким-нибудь безобидным ритуалом, не требовавшим кровопролития. С рассветом начнется битва, и мы пойдем друг на друга, вооружившись копьями и кремневыми ножами.
 Если только не удастся придумать чего-нибудь получше.
 Я провел не один час в мрачных, зловещих раздумьях. С озера поднялся серый туман, мало-помалу принявший деревья в свои холодные объятья, целиком скрыв их и поглотив звезды. Луна посеребрила его своим блеском, и весь мир обратился в зябкую, зыбкую, лишенную очертаний чашу, наполненную холодным серым сиянием, лишь изредка слышалось уханье совы или жутковатый вой волков где-то вдалеке. Собаки Крааля отзывались лаем, заявляя, что здесь их территория.
 Туман уже поднимался, и небосвод на востоке окрасился нежно-розовыми тонами, когда я ощутил, что кто-то медленно идет в мою сторону среди окутанных туманом деревьев, направляясь к берегу. Это оказался Крааль. Он приблизился ко мне, не проявляя ни малейших признаков страха или замешательства, и окинул взглядом гладь озера. Поредевший туман рассеивался, как страх перед темнотой, изгоняемый лучами восходившего солнца.
 Крааль указал на зазолотившийся горизонт в том месте, где вот-вот должно было выглянуть солнце.
 – Похититель Света подходит все ближе.
 Взглянув в направлении, которое он указывал вытянутой рукой, я увидел тусклую красноватую звезду, мрачно рдевшую в разгоравшихся небесах.
 – А Истязателя почти не видно, – добавил Крааль.
 – Какого истязателя?
 – Ты разве его не видишь? Совсем рядышком с Похитителем Света, только очень тусклый…
 Тут я впервые разглядел, что рядом с красной звездой, которую Крааль назвал Похитителем Света, виднеется еще одна точка света – блеклая искорка, почти неразличимая для глаза.
 – А что означают эти имена? – поинтересовался я.
 – Ты что, не знаешь о Похитителе Света и Истязателе? – удивленно воззрился на меня Крааль.
 – Я пришел издалека, моя родина гораздо дальше, чем место, откуда Нох и его компания.
 Задумчиво глядя вдаль, Крааль поведал мне легенду о Похитителе Света. Боги – а среди них и бог Солнца, самый могущественный из всех, – ничуть не Заботились о своих творениях. Они видели, как люди сражаются за жизнь – более слабые, чем медведи и волки, всегда голодные и холодные, – и повернулись к ним спиной. Похититель Света, младший бог, сжалился над человечеством и решил подарить людям огонь.
 У меня перехватило дыхание. Легенда о Прометее! Это ведь я принес огонь в дар первым людям, затерявшимся в сердце края вечных морозов и снегов в ледниковом периоде. Крааль излагал историю на диковинный лад, но его слова почти точно отражали жестокое безразличие так называемых богов.
 Похититель Света знал, что единственный способ принести огонь людям – это похитить его у Солнца. Поэтому каждый год тусклая красная звезда ворует у Солнца чуточку его света. Вместо того чтобы оставаться в ночном небе, как остальные звезды, она потихоньку прокрадывается в дневные владения Солнца, с каждым днем подбираясь все ближе к нему. Наконец, добравшись до Солнца, крадет немного огня. Потом вновь прячется в ночном небе, где в темные годины отдает свет людям, яркостью своей затмевая Луну.
 Это была легенда о Прометее, превращенная в поэму о звездах. Рассказ Крааля имел смысл лишь в том случае, если бы вокруг Солнца вращалась другая звезда – тусклый красный карлик, орбита которого лежала бы далеко за пределами Солнечной системы. Но ведь Солнце – одиночная звезда, сопровождаемая свитой планет. Во время всех моих путешествий по пространственно-временному континууму это было так, а не иначе.
 До сегодняшнего дня.
 – А при чем тут Истязатель? – будто со стороны, услышал я собственный вопрос.
 – Когда Похититель крадет огонь у Солнца, бог Солнца и прочие боги гневаются, – продолжал Крааль. – Истязатель терзает провинившегося, снова и снова пронзая его внутренности, круглый год, и так будет всегда, до скончания веков.
 "У сопутствующей звезды есть собственная планета, обращающаяся вокруг нее", – сообразил я. С Земли кажется, что она проникает сквозь звезду, то исчезая, то показываясь с другой стороны. Истязатель, пронзающий внутренности Похитителя Света, уподоблен стервятнику, выклевывавшему печень у Прометея, прикованного богами к скале.
 – Вот так нам был дан огонь, Орион, – промолвил Крааль. – Это случилось давным-давно, задолго до того, как дед моего деда начал охотиться у этого озера. Звезды показывают нам, что произошло, чтобы напомнить о нашем долге перед богами.
 – Но, судя по твоим словам, боги отнюдь не доброжелательны к нам, – отозвался я.
 – Тем более надо уважать и бояться их, Орион. – С этими словами он зашагал прочь, обратно к костру, с видом человека, выложившего неоспоримый аргумент.
 К тому времени солнце уже поднялось над озером. Охотники пробудились. Ворча и потягиваясь, они облегчались у двух деревьев. Потом, поровну разделив остатки пищи, нашедшейся у людей Крааля и у моих, они запили ее водой из озера, принесенной Кроном и Пирком в кожаных мехах.
 – Теперь время биться, – объявил Крааль, подбирая с земли свое длинное копье.
 Его люди выстроились за ним, сжимая в руках копья, а мой отряд сгрудился у меня за спиной. Собаки, сонно щурясь, лежали на земле, свесив из пастей розовые языки. Но их глаза не упускали ни одного движения.
 – Вас двенадцать, а нас только девять, – сказал я.
 – Тебе следовало привести больше мужчин, – пожал плечами Крааль.
 – У нас больше нет.
 Он махнул рукой, видимо давая понять, что это мои трудности, а не его.
 – Чем драться всем, – предложил я, – давайте устроим честный поединок, один на один.
 – А какой с этого прок? – приподнял брови Крааль.
 – Если победит ваш боец, мои люди уйдут домой и больше сюда не вернутся.
 – А если мой боец проиграет?
 – Тогда и вы, и мы можем в мире охотиться на этой земле. Тут довольно дичи и для нас, и для вас.
 – Нет, Орион. Будет лучше перебить вас всех и на том покончить. Тогда мы сможем взять еще и ваших женщин. А все остальные племена, которые придут сюда, будут знать, что это наша земля и они тут охотиться не должны.
 – А как они об этом узнают?
 Он искренне изумился столь наивному вопросу.
 – Конечно, мы насадим ваши головы на колья, как же еще!
 – Предположим, – не сдавался я, – а если мы перебьем всех вас? Что тогда?
 – Вдевятером, считая двух мальчишек и одного калеку? – рассмеялся Крааль.
 – Я убил дракона, – с ноткой стали в голосе проговорил я.
 – Это ты так говоришь.
 – Убил! Убил! – закричали мои охотники.
 Взмахом руки я заставил их умолкнуть, не желая, чтобы началась драка из-за спора о моей доблести. У меня вдруг промелькнула мысль, которая могла оказаться полезной. Я попросил Крона принести мне лук и стрелы.
 – Ты знаешь, что это? – спросил я, держа их перед Краалем.
 – Разумеется. Никуда не годится против копья. Лук – оружие для засады, а не для схватки лицом к лицу.
 Я вручил ему лук и стрелы со словами:
 – Пока мы не начали драться, попробуй выстрелить в меня.
 На лице Крааля промелькнуло удивление, потом подозрение.
 – Как это?
 – Выпусти в меня стрелу, – шагая к величественному старому вязу, пояснил я. – Я буду стоять здесь.
 – Не понимаю.
 – Ты не веришь, что я убил дракона. Увы, сейчас рядом нет ни одного дракона, чтобы показать тебе, как я это сделал, так что я дам тебе другое доказательство. Стреляй в меня!
 С недоумением и опаской Крааль наложил стрелу и натянул тетиву. Мои люди попятились от меня; мой противник немного подался вперед, словно ему не терпелось посмотреть, что я замыслил. Мне бросилось в глаза, что он оттянул тетиву к груди, а не к щеке.
 Я перевел работу своих органов чувств в сверхбыстрый режим, и все в окружавшем меня мире будто замедлило движение. Зрачки прицеливавшегося Крааля чуточку сузились. Пичуга томительно медленно перепархивала с ветки на ветку, с неспешной грациозностью взбивая красноперыми крыльями воздух.
 Стоявший в десяти шагах от меня Крааль выпустил стрелу. Я увидел, как она, вихляясь, летит ко мне; все-таки сработана грубовато. Я легко дотянулся до нее ладонью и отбил.
 Зрители единодушно охнули.
 – А теперь, – заявил я, – полюбуйтесь-ка на это!
 Подойдя к одному из охотников Крааля, я велел ему держать копье двумя руками параллельно земле. Он сперва взглянул на вождя и, когда тот кивнул, неохотно сделал, как ему было сказано. Коротко взмахнув рукой, я с яростным выкриком ребром ладони разрубил копье надвое.
 Не успели они и слова сказать или даже шелохнуться, как я развернулся и схватил Крааля за талию. Подняв высоко над головой, я одной рукой легко удерживал его на весу, а он извивался и орал во всю глотку.
 – Ты все еще жаждешь битвы с нами, Крааль? – со смехом поинтересовался я. – Хочешь, чтобы мы взяли ваших женщин?
 – Поставь меня! – завопил он. – Так драться не положено!
 Я осторожно поставил его на землю и заглянул ему в глаза. Он был взбешен и напуган.
 – Крааль, если мы будем воевать, мне придется убить и тебя, и твоих людей.
 Он не проронил ни слова в ответ. Грудь его бурно вздымалась, пот струился по щекам, теряясь в седой бороде.
 – У меня есть идея получше, – продолжал я. – Не позволишь ли ты моим людям присоединиться к своему племени? Вождем остаешься ты.
 – Но ведь это ты вождь, Орион! – вскинулся Нох.
 – Я здесь чужак, а моя настоящая родина далеко отсюда. Крааль – отличный вождь и хороший охотник.
 – Но…
 У обоих нашлась масса возражений. Но зато они спорили, а не сражались. Вызванный испугом гнев Крааля сменился задумчивостью. Он прищурился, и в глазах его заплясали хитрые огоньки. Он всерьез раздумывал над открывшейся перед ним новой возможностью. Я пригласил его взглянуть на обиталище вещающего бога; по пути к нашей котловине мы продолжали обсуждать вопрос слияния двух племен.
 Осенившая меня идея была куда грандиознее и касалась не только двух горсток первобытных охотников. Я рассудил, что людей в лесах Рая не в пример больше, чем рептилий. Если удастся сплотить племена в единую силу, нас станет больше, чем драконов Сетха. Я понимал, что в распоряжении нашего врага имеется сложная техника, какая моим первобытным подопечным и не снилась; но с ростом численности – и с течением времени – мы сможем воевать против него.
 Попытка объединить бывших рабов с соплеменниками Крааля станет лишь первым шагом. Я знал, что сделать его будет нелегко – но первый шаг всегда труден.

 8

 Эхо – вещающий бог – произвело на Крааля сильное впечатление, хотя он и старался это скрыть.
 – Этот бог просто-напросто повторяет ваши слова.
 – Чаще всего, – отозвался я; у меня как раз возникла новая идея. – Но порой он сам говорит с нами.
 Крааль хмыкнул, стараясь сохранить скептичный настрой.
 Не менее сильное впечатление произвела на него Аня, встретившая его учтивым, серьезным приветствием и говорившая с ним так, как следовало говорить с человеком, обладавшим властью. Краалю ни разу не доводилось видеть одежды, подобной блестевшему комбинезону Ани; разумеется, ткань, из которой он был сделан, практически не знала износа и в буквальном смысле отталкивала грязь поверхностным электрическим зарядом. Казалось, Аню окружал божественный ореол.
 И красавиц, подобных ей, он тоже ни разу не видел, так что на бородатой физиономии Крааля явно читалась сумятица обуревавших его чувств – от почитания и страстной тоски до откровенного вожделения. Будучи опытным вождем, он быстро сообразил, какие преимущества принесет ему слияние племени Ноха с его собственным. Однако прежде никто ничего такого не делал, а Крааль явно не стремился к новшествам.
 В тот вечер мы все вместе пировали на каменистом дне котловины. Вокруг ревевшего пламени огромного костра собрались все наши и охотники Крааля. Мы поджаривали, насадив на палки, тушки кроликов, опоссумов, енотов и мелких грызунов. Женщины принесли хлебцы – совершенно незнакомое Краалю и его соплеменникам лакомство, а заодно целую гору орехов, моркови, ягод и пряный корень, который впоследствии будет назван хреном.
 Немного раньше у нас с Аней состоялась долгая беседа по поводу моей новой идеи; моя подруга просто смеялась от восторга.
 – Ты уверена, что сумеешь? – спросил я.
 – Да, конечно. Не робей.
 Как восхитительно было снова видеть ее улыбку, видеть восторг и надежду, засиявшие в ее серых глазах!
 После трапезы женщины удалились в пещеры, а мужчины остались сидеть вокруг угасавших углей большого костра, сыто рыгая и рассказывая байки.
 Наконец я спросил у Крааля:
 – Ты думал о слиянии наших племен? Ты согласен?
 Он печально покачал головой, словно и сам был огорчен своим отказом.
 – Никак нельзя, Орион.
 – Почему же?
 Все смолкли, прислушиваясь к нашему разговору.
 – У тебя свое племя, у меня – свое, – с несчастным видом заявил Крааль. – У нас нет никого общего – ни братьев, ни невест, ни даже дальнего родства. Между нашими племенами нет никаких уз.
 – Мы можем создать эти узы, – предложил я. – У нескольких наших женщин нет мужей. У вас же наверняка много неженатых мужчин.
 Я заметил, что его люди закивали, но он снова отрицательно покачал головой.
 – Так никто не делал, Орион. Так нельзя.
 – Тогда посмотрим, что скажет бог. – Я медленно поднялся с земли.
 – Бог повторит твои слова, – посмотрел он на меня снизу вверх.
 – Может быть. А может, и нет.
 Воздев руки над головой, я крикнул в ночь:
 – О вещающий бог, поведай нам, как следует поступить!
 – …поведай нам, как следует поступить! – отразился мой голос от скал.
 Сердце бешено колотилось, но тишину нарушал лишь стрекот сверчков в траве. Затем во тьме зазвучал басовитый гортанный шепот:
 – Я вещающий бог. Вопрошай – и обретешь мудрость.
 Все охотники, и мои в том числе, подскочили, будто их ударило током. Глаза Крааля распахнулись настолько широко, что я увидел это даже в слабом свете угасавших углей. Ни один из них не узнал голоса Ани; ни одному из них даже в голову не пришло, что хриплый шепот может принадлежать женщине.
 – Спрашивай у бога, – обернулся я к Краалю.
 Он разинул рот, но не издал ни звука. Большинство охотников уже поднялись на ноги, вглядываясь в наполнивший каменную чашу мрак. Мне было чуточку совестно за подобное надувательство. Я понимал, что беспринципный человек может заставить «бога» сказать что ему заблагорассудится. В грядущие времена оракулы и провидцы будут прибегать к подобным фокусам, чтобы воздействовать на верующих. Мне еще предстоит за это ответить.
 Но в тот момент мне было крайне необходимо, чтобы Крааль принял идею объединения двух племен.
 К моему изумлению, заговорить решился Нох. Голос его чуточку дрожал от волнения, когда он прокричал скале:
 – О вещающий бог, будет ли правильно, если наше племя объединится с племенем Крааля?
 – …с племенем Крааля?
 И опять тишина. Ни шепота ветерка. Даже сверчки примолкли.
 Затем снова зазвучал шепот:
 – Сильнее ли двое, чем один? Сильнее ли двадцать, чем десять? Мудро стать сильнее.
 – Значит, надо объединить наши племена? – Ноху нужен был определенный ответ, а не божественные метафоры.
 В ответ раздалось долгое, раскатистое:
 – Да-а-а-а-а…
 – Под чьим началом? – К Краалю наконец вернулся голос.
 – …чьим началом? Вождь большего из двух племен должен стать вождем всего племени. Охотник Крааль с нынешней ночи и впредь да зовется вождем Краалем.
 – А как же Орион? – не унимался Нох.
 – …Орион? – подхватило эхо. – Орион недолго пробудет среди вас, – услышали мы. – Ему предстоят иные дела, иные свершения.
 Мое удовольствие от того, что удалось подтолкнуть Крааля и остальных к правильному решению, бесследно развеялось. Аня говорила чистейшую правду. Долго нам задерживаться нельзя. Нас ждут иные дела.
 У меня на глазах Крааль с Нохом обнялись, и на лицах окружающих засветилось явное облегчение от сознания, что драться не придется. Правда, неизвестно, как женщины отнесутся к сближению с чужаками, но это меня не очень-то и волновало. Главное заключалось в другом – я все-таки заставил этих людей сделать первый шаг к организованному сопротивлению против Сетха и его рептилий. Но это был лишь первый шаг, крохотный шажок, и грандиозность задачи, которую предстояло решить, легла на мои плечи тяжким бременем ответственности за весь мир.
 Я пробрался в нашу с Аней пещеру, чувствуя себя выжатым до капли. Луна закатилась, а на смену ей над вершинами деревьев взошла кровавая звезда, которая зловеще взирала на меня и еще более подавляла мой дух.
 Когда я вполз в пещеру и рухнул на убогое ложе из веток и шкур, Аня еще была полна радостного возбуждения.
 – Сработало, правда?! Я видела, как они обнимались.
 – Ты постаралась на славу, – откликнулся я. – Теперь тебе поклоняются по-настоящему – вот только не знаю, как они отнеслись бы, если б узнали, что поклонялись богине, а не богу.
 – Мне поклонялись и прежде, – опускаясь на колени рядом со мной, самодовольно заявила Аня. – Фидий изваял прекрасную статую, чтобы мне поклонялись все Афины.
 Кивнув, я утомленно прикрыл глаза. Меня охватило изнеможение и уныние. Мне хотелось лишь спать, спать, спать. Мы с Аней никогда не сможем жить нормальной человеческой жизнью. Я вечно буду марионеткой в руках творцов, и они вечно будут дергать за ниточки, ни на минуту не оставляя нас в покое. И всегда найдется новое задание, новый враг, новое время и место… Но никогда не будет времени и места для счастья – ни для меня, ни для нас.
 Аня ощутила мою духовную усталость. Коснувшись моего лба своей прохладной, гладкой ладонью, она ласково произнесла:
 – Спи, милый! Отдохни.
 И я уснул. Но лишь на время нескольких биений сердца – ибо увидел сатанинское лицо Сетха. Его красные глаза полыхали, острые зубы блистали в дьявольском оскале, заменявшем ему улыбку.
 "Я говорил тебе, Орион, что ниспошлю свою кару. Час настал".
 Я подскочил, напугав Аню.
 – Что случилось?!
 Ответ не понадобился – из недр какой-то пещеры исторгся в ночь жуткий визг, эхом заметавшись в котловине.
 Подхватив лежавшее у входа в пещеру копье и выдернув из ножен кинжал, я опрометью бросился к узкому скальному карнизу, образовывавшему естественную лестницу, которая вела на дно котловины. Голосившие люди высыпали из пещер, выпрыгивая на скалы, и охотники Крааля были среди прочих. Все смешалось; мужчины и женщины разбегались с воплями невыразимого ужаса, в паническом бегстве оступаясь на неровных каменных ступенях, падая вниз, туда, где их ждала верная гибель на острых уступах…
 От кого они бежали?!
 – Держись за мной, – бросил я Ане, пробираясь по крутой каменной лестнице.
 Ко мне с визгом подлетела Рива, едва не столкнув меня в пропасть. В ее широко распахнутых глазах застыло безумие ужаса. Руки женщины были пусты – ребенок остался в пещере наверху.
 Я начал карабкаться вверх по неровным камням; Аня, тоже вооружившаяся копьем, не отставала от меня ни на шаг. Жуткий сумрачный свет чужой звезды-пришелицы выкрасил скалы в цвет запекшейся крови, придавая происходившему оттенок кошмара.
 Пещера, которую Рива занимала вместе с несколькими незамужними женщинами, казалась пустой и заброшенной. Снизу по-прежнему доносились крики и визги, но теперь к воплям страха примешивались возгласы боли и стоны умирающих. Люди метались из стороны в сторону, будто пытаясь убежать от невидимого преследователя.
 В пещере царила кромешная темень, но мои глаза почти мгновенно приспособились к ничтожно слабому свету. Я увидел ребенка Ривы – он уже наполовину исчез в раздувшейся глотке исполинской змеи.
 Не задумываясь ни на миг, я метнулся к гадине и полоснул ее кинжалом по голове. Она обвилась вокруг моей руки, но я застал ее в удачный момент – пасть змеи была занята заглатываемой жертвой. Я вонзил клинок ей в затылок. Толщиной змея не уступала моему бедру, а ее тело вытянулось вдоль всего периметра пещеры, да еще несколько раз обвилось вокруг моей руки.
 Аня раз за разом всаживала копье в извивавшуюся гадину, пока я кинжалом перепиливал ее хребет. Наконец я отсек ей голову. Бросив кинжал, я раздвинул ее челюсти и вытащил ребенка из пасти. Он был давно мертв; его тельце выглядело пепельно-серым при тусклом свете звезд.
 – Она ядовита, – сообщил я Ане. – Полюбуйся-ка на эти зубы.
 – Она здесь не одна, – отозвалась моя богиня-воительница.
 Вопли снаружи не утихали. Я вскочил, воспламененный праведным гневом. Это и есть Сетхова кара! Змеи – огромные ядовитые змеи, беззвучно приползшие под покровом ночи, чтобы выполнить свою убийственную миссию. Смерть и ужас – вот оно, адское лицо нашего противника.
 – Сюда! – зычным голосом вскричал я, шагнув к выходу из пещеры. Эхо многократно усилило мой призыв, и он загрохотал, как гром небесный. – Поднимайтесь сюда, где мы сможем их видеть! Выбирайтесь со дна!
 Некоторые послушались, но очень немногие. Я увидел тела, распростертые на траве, скрючившиеся между валунов и среди кустов – все эти места представляли собой естественные укрытия для змей. Здесь, на скалах, мы сможем хотя бы заметить их. А заметив, дать отпор.
 Большинство людей в ужасе умчались в ночь, одержимые лишь одной мыслью: скрыться от внезапной безмолвной смерти, наносившей свои удары исподтишка, из мрака. Внизу на камнях лежала покалеченная женщина, в панике прыгнувшая из пещеры на дно котловины. К ней, извиваясь, ползла длинная призрачно-белая змея, в разинутой пасти которой поблескивали саблевидные зубы. Женщина визжала и пыталась отползти. Аня метнула в змею копье, но промахнулась. Гадина вонзила зубы в ногу женщины; вопли несчастной достигли ужасающего крещендо, а затем стихли до захлебывавшегося предсмертного хрипа.
 Остальные, скользя на камнях, карабкались по отвесным склонам к узкому карнизу, где стояли мы с Аней. А за ними ползли змеи; длинные толстые тела их покрывала трупная бледность, желтые глаза сверкали, мелькали раздвоенные языки, изогнутые зубы истекали ядом. Беззвучно скользившие в ночи воплощения возмездия.
 Я собрал наш маленький отряд на карнизе – вооруженных копьями и каменными ножами мужчин расставил по периметру, а всех женщин отправил в пещеру. Всех, кроме Ани, стоявшей бок о бок со мной, сжимая в одной руке окровавленное копье и кремневый нож – в другой. Она тяжело дышала от возбуждения и напряжения; в глазах ее плясало пламя упоения битвой.
 Змеи пошли в атаку. Извиваясь на каменных ступенях, они метались из стороны в сторону, чтобы уклониться от ударов копий, свивались клубками вне пределов досягаемости, чтобы тотчас же нанести молниеносный удар. Мы уворачивались и прыгали, чтобы уберечь свои обнаженные ноги от их укусов.
 А потом контратаковали. Своими деревянными копьями мы пронзали гадов, колотили их, как дубинами. Одна змея вдруг обвилась вокруг копья Ани, заскользив вдоль древка к рукам, будто направляемая осмысленным импульсом, который не мог родиться в крохотных змеиных мозгах.
 Я крикнул, чтобы предупредить подругу, но Аня уже невозмутимо вспорола гадине шкуру кремневым ножом. Змея отпрянула. Я ухватил ее за кровоточившую глотку, а Аня одним ударом снесла ей голову, и мы швырнули кровавые останки в пропасть, на дно котловины.
 Казалось, схватка длилась уже не один час. Двое из нашего отряда были укушены змеями и в корчах испустили дух, крича от непереносимой боли. Еще один упал, с криком сорвался вниз, сильно ударился о камни, но не прошло и минуты, как его окружили змеи. Послышался ужасный вой, и несчастный умолк навеки.
 И вдруг змей не стало. Во всяком случае, живых. Около десяти их бездыханных тел лежали в лужах собственной крови у нас под ногами. Я прищурившись оглядел поле брани – даже и не поле, а тесную площадку. Взошло солнце, золотым ореолом озарив листву деревьев.
 Внизу мы увидели восемь мертвых тел; конечности людей были скрючены, лица искажены жуткими гримасами. Мы спустились в котловину, бдительно высматривая, не затаились ли где-либо уцелевшие змеи, и собрали тела погибших. Среди них оказались сломавший руку Пирк, трое охотников Крааля и седобородый Нох – ему так и не довелось вдоволь насладиться жизнью в Раю, а конец его был горек.
 Весь день мы разыскивали в котловине трупы других погибших. К моему удивлению и облегчению, их оказалось всего два. Около полудня ко мне подошел Крааль с тремя соплеменниками.
 Остановившись у тел погибших, он проговорил, глотая слезы сдерживаемой ненависти:
 – Говорил я тебе, Орион, против хозяев мы бессильны. Они охотятся на нас ради развлечения. Они делают людей своими рабами. Мы можем лишь смириться и принять свою судьбу.
 Его слова достигли слуха Ани. Она стояла на коленях среди трупов – не человеческих, а змеиных, проводя вскрытие одного из них в поисках ядовитых желез. Тотчас же вскочив на ноги, она швырнула в Крааля останки двадцатифутовой гадины. От сильного толчка он невольно попятился, едва удержавшись на ногах.
 – Мы можем лишь смириться?! – бушевала моя богиня. – Робкая душонка, да мы можем  убивать своих врагов! Как они убили бы нас!
 Крааль вытаращил на нее глаза. Ни одна женщина прежде не осмеливалась говорить с ним настолько грубо – пожалуй, и ни один мужчина тоже.
 Неистовая, как разъяренная Афина, которая некогда была ее воплощением, Аня подступила к Краалю, сжимая в ладони кремневый нож. Он попятился.
 – Бог назвал тебя вождем Краалем, – с насмешкой бросила она. – Но нынче утром ты больше похож на труса Крааля! Не этого ли имени ты жаждешь?
 – Нет… конечно нет…
 – Тогда перестань причитать, как женщина, и начинай действовать, как пристало вождю. Собери воедино  все племена. Вместе мы дадим бой хозяевам и перебьем их всех до единого!
 – Все племена?.. – Колени Крааля просто подгибались, его потрясла эта мысль.
 Вокруг нас уже собралась небольшая толпа.
 – Надо спросить об этом вещающего бога, – подал голос один из охотников.
 – Да, – поспешно согласился я. – Нынче же вечером. Бог говорит лишь после захода солнца.
 Губы Ани изогнулись в едва уловимой усмешке. Мы оба уже знали, что поведает бог.

 9

 Так началось объединение племен Рая.
 Как только Крааль оправился от шока после нападения змей и услышал божественный голос Ани, провозгласивший, что ему предначертано противостоять хозяевам, невзирая на их обличье и могущество, он действительно стал преображаться в вождя. А наши люди начали учиться умению постоять за себя.
 Шел месяц за месяцем; ход времени отмечала лишь ритмичная смена фаз луны. Покинув обиталище вещающего бога, мы ушли дальше в леса, которые, похоже, распространялись практически по всей Африке, от Красного моря до Атлантического океана. Рассказывали, что леса простираются и дальше к югу, постепенно переходя в тропические джунгли, которые занимают изрядную часть континента.
 При встрече с другими племенами мы всякий раз старались убедить их включиться вместе с нами в организованное сопротивление хозяевам. Однако большинство вождей не решались отважиться на что-либо новое – тем более если это повлечет за собой гнев ужасных ящеров, время от времени совершавших набеги на селения.
 В ответ мы показывали им черепа убитых нами змей, рассказывали историю моей битвы с драконом. Аня стала настоящей жрицей, при малейшей необходимости впадавшей в транс и вещавшей голосом бога. Кроме того, она учила женщин собирать зерна, печь хлеб и делать лекарственные снадобья из листьев и корней. Я же показывал мужчинам, как сделать более совершенные инструменты и оружие.
 В глубинах своей памяти я отыскал знания о методах холодной обработки мягких металлов, таких как медь и золото. Золота, как всегда, было крайне мало, хотя нам встретилось одно племя, где жены вождя щеголяли, подвесив к мочкам ушей золотые самородки. Я показал им, как выковать из этого мягкого блестящего металла серпики и кружочки – ничего более путного при помощи примитивного каменного молота мне сделать не удалось, но и это доставило женщинам огромное удовольствие. Я стал объектом их восторгов, что помогло убедить вождя присоединиться к нашему движению.
 В нескольких местах мы наткнулись в траве на полускрытые землей самородки меди. Холодной ковкой я сделал из них тонкие клинки и наконечники для стрел – острые, но не слишком прочные. Затем научил охотников закалять медные орудия, нагревая в пламени костра и быстро погружая в холодную воду. Это делало медь прочнее не в ущерб остроте.
 Со временем мы изготовили каменные формы для штамповки наконечников стрел и копий, ножей и топоров, шил и скребков. Наткнувшись на залегавший в скале пласт медной руды, я научил охотников строить из камней плавильные печи и раздувать жаркое пламя при помощи мехов из козьих шкур. Теперь мы могли выплавлять металл и изготавливать куда больше качественных инструментов и оружия. Вместо Ориона Охотника я сыграл роль Гефеста, бога-кузнеца.
 И хотя большинство старейшин племен упрямством не уступали Краалю, молодежь охотно откликалась на призыв организовать сопротивление ящерам. Мы завоевывали их симпатии призывами к храбрости, новым металлическим оружием и самым древним доводом на свете – женщинами.
 В каждом племени находились девушки, искавшие мужей, и юноши, искавшие жен. Нередко неженатые мужчины собирались целыми отрядами, которые совершали набеги на соседние племена ради похищения женщин. Обычно это кончалось кровной враждой, переходившей из поколения в поколение.
 Под руководством Ани мы создали настоящую брачную контору, разнося из племени в племя вести о тех, кто желал вступить в брак. И хотя эти люди пребывали на первобытном уровне развития техники и общественных отношений, но дураками отнюдь не были. Они скоро признали, что устроенный брак, на который оба рода охотно дают свое согласие, предпочтительнее набегов, таивших в себе постоянную угрозу возмездия.
 Несмотря на жуткие байки о человеческой дикости и похотливости, распространяемые иными людьми, несмотря на циничные разглагольствования Золотого бога о том, что он сделал жестокость неотъемлемым качеством сотворенных им Homo sapiens, люди всегда предпочитали сотрудничество, избегая конфликтов, если только у них имелся выбор. Дав племенам возможность завязать узы родства, мы завязали узы взаимной преданности.
 Даже застенчивая Рива нашла себе нового мужа, и притом не кого иного, как Крааля собственной персоной. После гибели ребенка в пасти змеи эта женщина еще больше замкнулась, отстранилась от людей, стала тихой, задумчивой, чуть ли не угрюмой. А в одно прекрасное утро Крааль сообщил мне, что Рива согласилась стать его женой. Его щербатый рот расплылся в такой счастливой ухмылке, что просто приятно было смотреть.
 Но меня не оставляло смутное беспокойство. Я поделился им с Аней, но она лишь развела руками.
 – Риве нужна защита. Не сумев заполучить тебя, она обратилась к следующему по рангу в племени мужчине.
 – Защита? – вслух гадал я. – Или власть?
 – Власть? – озадаченно посмотрела на меня моя подруга. – Об этом я как-то не подумала.
 То было счастливое время для нас с Аней. Несмотря на постоянно грозившую нам опасность, исходившую от Сетха и его монстров, мы наслаждались жизнью в Раю. Каждый день был полон свежести и очарования, каждая ночь – любви и страсти. Мы чувствовали, что совершаем действительно важное дело, помогая прежде враждовавшим племенам противостоять истинному злу. Время потеряло для нас смысл. У нас была наша цель, наше дело и наша любовь – чего же еще просить от Рая?
 За семь месяцев скитаний по лесам Рая мы сколотили из нескольких дюжин племен шаткий военный союз под номинальным предводительством Крааля. Большинство людей продолжали жить, как жили до встречи с нами, но обогатившись новыми орудиями, новыми знаниями, новыми семьями и новыми идеями. С нами же уходило лишь несколько юношей или девушек из каждого племени.
  Все ли мы сделали , что могли?
 Я знал, что нет. Ни разу за эти долгие месяцы мы не встречали ни жутких гигантских змей, ни драконов. Всякий раз, вглядываясь в небеса сквозь лиственный полог леса, я видел одни лишь облака. Птерозавры не разыскивали нас. И все же в глубине души я был уверен, что Сетх следит за нами и прекрасно осведомлен о наших действиях. С абсолютной уверенностью инстинкта охотника, сознательно данного мне Золотым, я понимал, что Сетх готовится нанести нам сокрушительный удар.
 Когда и как – неизвестно. Я не сомневался, что надо выяснить это, пока не поздно.
 В тот вечер кочевой отряд Крааля разбил лагерь на просторной поляне у подножия величавых сосен. Их прямые высокие стволы напоминали колонны готического собора. Землю под ними устилал толстый слой мягкой, ароматной хвои. Расстелив на ней шкуры, мы приготовились ко сну.
 Собрав группу, насчитывавшую около сорока человек, мы бродили по лесам под предводительством Крааля, предлагая металлические орудия, снадобья, знания и готовых вступить в брак юношей и девушек в обмен на доверие и клятву дать отпор ящерам-рабовладельцам, когда они совершат очередной набег.
 В дальнем конце поляны высился огромный серый валун, позолоченный лучами заходившего солнца и казавшийся оплотом спокойствия. Я бросил взгляд на Аню, потом обернулся к Краалю и попросил взобраться вместе с нами на вершину.
 Перебираясь с камня на камень, мы наконец достигли вершины валуна и остановились, глядя на остальных, собравшихся небольшими группами вокруг костров и занимавшихся приготовлением ужина.
 – Как нам собрать все племена вместе, чтобы сражаться против драконов, если они снова придут красть рабов? – спросил я.
 Крааль то ли тяжело вздохнул, то ли заурчал – так он показывал, что напряженно думает. Аня хранила молчание.
 – Когда мы охотимся на оленей или коз, – вслух размышлял я, – мы посылаем кого-нибудь на разведку разыскивать нужную дичь. Но что делать, когда драконы придут искать нас?
 Крааль быстро сообразил, куда я клоню.
 – Можно отправить людей на границы Рая, чтобы они смотрели, не приближаются ли драконы!
 Аня одобрительно кивнула.
 – Для этого надо много людей, – заметил я. – А еще потребуются быстроногие бегуны, чтобы разнести весть от племени к племени.
 Так мы пришли к идее необходимости разведчиков и гонцов и начали готовить людей к подобным обязанностям. Нам нужны были быстроногие юноши и девушки, не настолько безрассудные, чтобы пытаться атаковать драконов самостоятельно, но и не настолько пугливые, чтобы разнести весть о драконах при появлении на горизонте грозовой тучи.
 Потратив на обучение недели три, я лично повел первый отряд разведчиков на север, к внешним рубежам Рая, где лес переходил в просторную, лишенную деревьев равнину, которая со временем станет Сахарой.
 Аня хотела отправиться со мной, но я убедил ее, что она нужнее здесь, рядом с Краалем, чтобы помогать ему вовлекать в союз новые племена, а заодно обучать женщин целительству и хлебопечению.
 – Мне не хотелось бы оставлять Крааля в полном одиночестве, – признался я. – Надо, чтобы ты или я были при нем неотлучно.
 – Ты ему не доверяешь? – удивленно распахнула глаза Аня.
 Вот тогда-то я впервые осознал, что именно так оно и есть.
 – По сути говоря, дело не в доверии. Все это ново для Крааля; вообще для всех для них ново. Один из нас должен неотлучно находиться при нем, просто на всякий случай.
 – Я бы предпочла всадить копье в брюхо ящера.
 – Для этого у тебя будет масса возможностей, любимая, – рассмеялся я. – Меня не покидает чувство, что Сетх в мельчайших подробностях осведомлен о каждом нашем шаге и лишь выжидает, чтобы нанести удар там и тогда, где и когда пожелает сам.
 – Будь очень осторожен, Орион. – Аня погладила меня по щеке. – Если Сетх убьет тебя… то конец. Навсегда.
 Бывали дни, когда я страстно жаждал смерти вечной – окончательного избавления от мук жизни. Но только не теперь, когда мы с Аней очутились в Раю.
 Я поцеловал ее долгим, пылким и крепким поцелуем. И мы расстались.
 Юный Крон стал для меня кем-то вроде оруженосца, он целыми днями не отходил от меня ни на шаг. Естественно, он же первым вызвался отправиться на разведку. Я не мог не признать, что он обладает всеми необходимыми разведчику данными: отвагой, уравновешенностью, здравым смыслом, зоркими глазами и молодыми ногами.
 Нас было пятеро. Больше недели мы шагали через леса на север, направляясь к котловине, послужившей нам первой стоянкой не один месяц назад. А уж оттуда оставалось чуть больше дневного перехода до опушки леса.
 – Орион, захочет ли бог говорить с нами? – поинтересовался Крон, шагая по лесу рядом со мной.
 В тактических целях я разделил группу: двое шли впереди, за ними на расстоянии окрика мы двое и, наконец, арьергард, состоявший из одного человека.
 – Вряд ли, – небрежно бросил я. – Мы не станем задерживаться там надолго.
 Мое внимание было сосредоточено на птицах и насекомых, перекликавшихся, чирикавших, тренькавших и жужжавших вокруг нас. До тех пор, пока они издавали привычные звуки, можно считать, что все спокойно. Их молчание или тревожные крики птиц означали бы, что нам грозит опасность.
 Два дрозда увязались за нами, перепархивая с дерева на дерево. Проводив их взглядом, я заметил, что небо мрачнеет, предвещая скорый дождь.
 Хляби небесные разверзлись на закате, и в ту ночь нам пришлось ночевать среди слякоти, даже без огня. Дождь лил как из ведра, низвергаясь с небес сплошным потоком. Мы сбились в кучку под развесистым дубом, как пятерка жалких макак, насквозь промокших и промерзших до костей. Поужинали мы собранными в траве кузнечиками, примолкшими и малоподвижными от холода. Они похрустывали на зубах и казались сладковатыми на вкус.
 Наконец ливень стих, и лес опять ожил, наполнившись гудением насекомых и неумолчным перезвоном дождевых капель, стекавших с бесчисленных листьев. Поднялся туман, холодный и серый, обняв наши мокрые, продрогшие тела своими призрачными щупальцами и еще более усугубив наши мучения.
 Мои отважные разведчики были явно напуганы.
 – Туман, он как дыхание призрака, – поежившись, промолвил Крон.
 Остальные закивали головами, заворчали и сбились еще плотнее, дрожа и широко раскрытыми глазами вглядываясь в темноту леса.
 Зная, что рептилии от холода цепенеют, я улыбнулся спутникам и сказал:
 – Туман – дар богов. Ни змеи, ни ящеры в такую погоду не могут шевельнуться. Туман защищает нас.
 Когда утреннее солнце разогнало туман, мы бодро продолжили марш на север, пока не подошли к озеру, где располагалось селение Крааля.
 Беспокойное кружение птиц в вышине послужило нам предостережением. На первых порах мы приняли их за птерозавров и потому, приближаясь к селению, держались в укрывавшей нас тени деревьев. Птицы все кружили и кружили в мертвенном безмолвии.
 Лишь горстка людей из племени Крааля решилась сопровождать его в предпринятом по воле «бога» странствии. Большинство же предпочло остаться дома, у южного берега озера, в своих хижинах из веток и глины.
 А драконы нанесли им визит.
 Мы догадались, что случилась беда, задолго до того, как подобрались к песчаной прогалине, где стояла деревня. Омерзительный запах гнили был настолько силен, что нас замутило. Когда же мы, раздвинув колючие ветки кустов, вышли к развалинам деревни, нас едва не стошнило.
 Земля почернела от золы. Все хижины без исключения были сожжены дотла. У края воды из песка торчала дюжина высоких кольев с насаженными на них людьми – от их-то разлагающихся останков и исходил такой смрад. Поодаль стояло выстроенное из толстых бревен подобие виселицы. На перекладине покачивались два трупа, привязанные за ноги; мясо с них было содрано с костей с такой старательностью, что даже не представлялось возможности определить пол несчастных.
 Один из моих разведчиков родился в этой деревне. Выпучив глаза, не в силах сказать ни слова, он смотрел на разоренные дома и трупы до тех пор, пока ноги его не подкосились, и он рухнул на покрытый пеплом песок, захлебываясь рыданиями.
 Остальные, в том числе и Крон, поначалу просто опешили. Но когда мы медленно пошли по деревне, обходя обугленные остовы хижин и человеческие кости, его лицо начало багроветь от гнева, хотя остальные все еще были мертвенно-бледны от потрясения.
 Я указал им на огромные следы трехпалых лап, отпечатавшиеся в песке и золе. Драконы.
 – Найдем их и убьем! – потрясая копьем, воскликнул Крон.
 Один из спутников уставился на него как на ненормального.
 – Да таких нипочем не убить!
 – Тогда прыгнем в озеро и покончим наши жизни самоубийством! – смерил его мрачным взглядом Крон. – Или мы воздадим за эти убийства, или мы не стоим воздуха, которым дышим!
 Я успокоил юношу, положив ладонь ему на плечо, и негромко проговорил:
 – Мы убьем драконов. Но мы не ринемся напролом через лес по их следу. Именно этого они от нас и ждут.
 Будто в подтверждение моих подозрений в небе над озером показался птерозавр. Он парил секунд пять в вышине, потом вдруг сложил кожистые крылья и почти без всплеска нырнул в озеро. Через мгновение он вынырнул, держа в длинном клюве бившуюся рыбу.
 – Он ловит рыбу, а не разыскивает нас, – заметил Крон.
 – Даже разведчику надо есть, – приподняв бровь, возразил я.
 Птерозавр снова распростер свои огромные крылья, изо всех сил ими захлопал и, шлепая по воде перепончатыми лапами, неловко подскочил и взлетел в воздух, направляясь на север, прочь от нас.
 – Пошли! – распорядился я. – Драконы были тут два-три дня назад. Если мы проявим смекалку, то сумеем заманить их в западню, пока они готовят западню для нас.

 10

 Драконы оставили в лесу отчетливый след, вытоптав кусты и даже молодые деревца по пути на север, к равнине. Но от меня не ускользнуло, что их огромные трехпалые следы идут только на север. Значит, к деревне они подобрались куда более скрытно – вдоль берега, а может, прямо по реке.
 Да, они намеренно облегчали нам преследование. Я понял, что они поджидают нас где-то впереди, рассчитывая заманить в западню.
 Я заставил свой крохотный разведывательный отряд держаться подальше от драконьей тропы. Мы пробирались сквозь чащу бесшумно, как привидения, мы проскальзывали сквозь плотные заросли, почти не оставляя следов.
 Этот путь вывел нас к скалистой гряде, которая шла параллельно руслу реки. Вскарабкавшись на скалы, мы с высоты прекрасно видели широкую тропу, протоптанную драконами среди деревьев.
 Держась чуть ниже гребня с противоположной стороны, чтобы нас не было видно с земли, мы вскоре вышли к той самой котловине, где раньше была наша стоянка.
 И драконы оказались там, их было ровно двенадцать. Они кормились, как ни в чем не бывало.
 Мы впятером легли на камень у края котловины, чтобы получше рассмотреть ящеров, которые стерли с лица земли деревню Крааля.
 Эти чудовища заметно отличались от приконченной мною твари. Несколько более крупные и массивные, они достигали длины свыше двадцати футов. И ходили только на двух ногах, так что их жуткие головы возвышались на добрых пятнадцать футов над землей. Передние конечности их, короткие и относительно тонкие, были предназначены для хватания. Головы на толстых шеях состояли, казалось, чуть ли не из одних челюстей; зубы размером, формой да и остротой смахивали на мясницкие ножи. Хвосты же их, более короткие, тоже заметно отличались от виденных мною прежде.
 Их пятнистые шкуры переливались целой гаммой оттенков – от серовато-коричневого до крапчато-зеленого, будто для маскировки. Затем, наблюдая за ними, я вдруг осознал, что это  и есть маскировка – когда ящеры медленно перебирались по котловине с места на место, цвет шкуры у них менялся, как у хамелеонов.
 Я узнал источаемый их пищей запах, который донес до нас ветерок. Крону и остальным потребовалось на это секунд пять. Я ощутил, как юноша вдруг весь напрягся, и поспешил крепко зажать ему рот ладонью. Остальные заерзали, но не издали ни звука.
 Драконы пожирали человеческие трупы. Должно быть, они несли тела с собой от самой деревни. Со смесью омерзения и немого ужаса наблюдали мы за этой страшной трапезой. Сжимая добычу в жутких когтях передних лап, они отхватывали огромные куски мяса иззубренными зубами-ятаганами.
 Несмотря на тяжеловесность, монстры наверняка бегают быстрее людей. Их короткие толстые хвосты в ближнем бою могут служить тяжелыми палицами вдобавок к ужасающим цепким когтям и сокрушительным челюстям.
 По моему сигналу все отодвинулись от края. Мы ползли, а после шагали в молчании около получаса, прежде чем кто-либо решился открыть рот. Наши бронзовые ножи и копья с металлическими наконечниками казались жалкими игрушками по сравнению с зубами и когтями драконов.
 Даже Крон как-то притих.
 – Разве сумеем мы впятером перебить этих чудовищ?
 – Да будь с нами все люди всех племен, мы не осмелились бы напасть на них, – подал голос другой.
 – Правду сказать, твари жуткие, – согласился я, – но у нас есть оружие, которым они не располагают.
 – Копья их не остановят.
 – Это оружие у нас не в руках, а вот здесь. – Я постучал себя пальцем по лбу.
 Спустившись со скал, мы сделали большой крюк к северу, перейдя реку по мелкому броду, где она с громким журчанием, пенясь, пробивалась среди обломков скал и плоских валунов. Я бдительно посматривал на небо, но птерозавров не видел.
 Оказавшись под деревьями на дальнем берегу, я присел на корточки и нарисовал пальцем на песке карту.
 – Вот котловина вещающего бога, где нас поджидают драконы, надеясь, что мы попадем в их западню. Вот река. Вот мы.
 Я изложил задуманное. Поначалу они сомневались, но, выслушав мой план второй раз, осознали, что он может быть осуществлен, если все пойдет именно так, как я хочу.
 У нас было еще одно оружие, отсутствовавшее у драконов, – огонь. Чтобы уничтожить приозерную деревню, чудовища воспользовались огнем из очагов в хижинах. Теперь я намеревался воспользоваться внезапностью, чтобы истребить их тоже с помощью огня.
 Мы трудились всю ночь, ломая сухие ветки на растопку. Дно котловины густо заросло кустами и деревьями; стоило их поджечь, и пожар охватил бы всю котловину. Я исходил из того, что во время ночной прохлады драконы впадают в спячку или в оцепенение – при понижении температуры рептилии всегда становятся вялыми. Удар следовало нанести незадолго до рассвета, в самый холодный час ночи.
 Я лишь опасался, что они выставят какую-нибудь охрану – скорее всего, чувствительных к теплу змей, вроде тех, что напали на нас в пещерах. Я возлагал надежды на то, что высокомерно-самонадеянный Сетх решит, будто пятеро людишек непременно должны заночевать в укромном месте и тронуться в путь лишь после восхода солнца.
 Мы сделали около двенадцати рейсов по скользким влажным скалам, таская охапки валежника и сухих веток. Взошел месяц – тонкий серпик, почти не дававший света, а вместе с ним, почти касаясь его края, поднялась по небосводу багровая звезда. Быстро в полнейшем молчании мы начали переносить запасы топлива к устью котловины.
 У входа в котловину высился темный силуэт дракона. Он сидел совершенно неподвижно, опираясь на хвост, и красноватый свет чужой звезды мерцал в его зрачках. Дракон не спал.
 Охранник. Часовой. Все-таки дьявол Сетх не настолько самонадеян.
 Вскинув руку, я остановил людей, которые шли следом. Они опустили вязанки хвороста и невольно охнули при виде чудовища, возвышавшегося на фоне ночного неба. Оно медленно повернуло свою массивную голову в нашу сторону. Мы попятились, слившись со скалой, растворившись в ее покровительственной тени.
 Ящер не бросился преследовать нас. Мне он показался сонным и апатичным.
 – Нам его не обойти! – встревоженно прошептал Крон.
 – Придется его убить, – отозвался я. – И притом тихо, чтобы не разбудить остальных.
 – Но как…
 Я призвал его к молчанию, приложив палец к губам. Затем распорядился:
 – Ждите здесь. Совершенно молча. Не разговаривайте, даже не шевелитесь. Но если услышите, что чудовище взревело, то бегите отсюда что есть духу и меня не ищите.
 Я чувствовал, что у него на языке вертятся вопросы, но времени на объяснения не было. Ни слова не говоря, я нащупал опору для рук и принялся взбираться вверх по крутой скале.
 Камень крошился, и не один раз мне казалось, что сейчас я рухну на дно и сломаю себе шею. Мне пришлось немало попотеть, но после долгого восхождения я сумел найти карниз, шедший параллельно земле. Он был настолько узок, что места едва хватало, чтобы поставить босую ногу. Распластавшись по скале, еще не остывшей после дневного жара, я медленно, бесшумно пробирался вперед, пока не оказался прямо над драконом.
 Во тьме негромко ухнула сова. Сверчки тянули свою бесконечную скрипучую песнь, в которую высокими нотами вплеталось кваканье лягушек у реки. Никто в лесу не подозревал, что смерть уже готова нанести свой удар.
 Поворачиваясь, я споткнулся и едва не свалился, но все-таки успел припасть спиной к камням и удержаться. Затем я извлек кинжал из ножен на бедре. У меня будет лишь один-единственный шанс убить монстра. Если я промахнусь, он пообедает мной.
 Не мешкая дольше, чем требовалось, чтобы набрать полную грудь воздуха и прикинуть расстояние до чудовища, я шагнул с карниза в пустоту.
 Я с такой силой обрушился на спину дракона, что это едва не вышибло из меня дух. Не успел ящер осознать, что произошло, как я уже всадил клинок ему в затылок. Кинжал наткнулся то ли на кость, то ли на толстый хрящ. Я вогнал его глубже, вложив в удар все свои силы.
 И ощутил, как чудовище умирает. Только что, поворачивая ко мне жуткую голову с оскаленной пастью, оно было полным энергии – а в следующий миг рухнуло, будто из-под него выдернули подпорку, безжизненное, как камень. Оно свалилось ничком в грязь, вызвав всплеск, как упавший со скалы слон.
 Я лежал, прильнув к его шкуре. На несколько нескончаемо долгих биений пульса ночные звуки смолкли; затем сверчки и лягушки снова завели свою музыку. Кто-то из собакоподобных залаял на восходившую луну. И ни один из оставшихся драконов не шелохнулся.
 Я пробрался обратно к дожидавшимся меня разведчикам. Их белые зубы светились во мраке, приоткрытые в широких ухмылках. Не теряя ни секунды, мы начали наваливать принесенное топливо в устье котловины.
 Когда баррикада была закончена, небо на востоке уже посерело. Возведенный нами барьер казался чересчур ненадежным – но на лучшее мы были не способны.
 Мы с Кроном подползли к заграждению. Сквозь путаницу сухих ветвей видны были драконы, оцепеневшие, как изваянные из камня статуи, настолько высокие, что их морды находились на уровне нижних пещер. Глаз ящеры не закрывали, но хранили полнейшую неподвижность, и лишь бока их неспешно вздымались – то было глубокое, ровное дыхание сна.
 Крону не сразу удалось развести огонь при помощи двух сухих палочек. Но в конце концов из-под его мелькавших ладоней показался дымок, а затем и язычок пламени. Когда Крон швырнул разгоревшуюся растопку в куст, я поднес к пламени ветку. Затем мы вскочили в полный рост и помчались вдоль барьера, поджигая его через каждые несколько ярдов.
 Когда мы добрались до остальных, они тоже успели развести огонь. Теперь он охватил весь барьер; сухие кусты вспыхивали с легким потрескиванием; воздух лизали жаркие языки пламени.
 А драконы все еще не шевелились. Опасаясь, что огонь угаснет прежде, чем загорятся кусты и деревья котловины, я вскочил, схватив горящую ветвь. Этим импровизированным факелом я поджег несколько кустов и деревце на краю небольшой рощицы. Затем занялась трава. Дым и пламя встали высокой стеной; ветер подхватил их и понес в глубь котловины.
 Теперь драконы заворочались. Сначала пробудился один. Встряхнувшись, он поднялся на задние ноги, вытянув хвост вдоль земли и высоко задрав голову, чтобы понюхать воздух. За ним очнулся второй, зашипев настолько громко, что этот звук перекрыл рев пламени. Все остальные проснулись как-то разом, встряхиваясь и с яростным шипением подскакивая на задних лапах.
 Я считал, что предрассветная прохлада сделает их вялыми и апатичными, но ошибся. Они быстро пришли в себя и тревожно забегали вдоль стен котловины, когда перед ними встала огненная стена и ветер погнал пламя им навстречу.
 Минут пять они беспорядочно суетились, шипя и рыча. От страха и ярости шкуры их побагровели. Ящеры были слишком велики, чтобы взобраться по крутому откосу, на котором мог бы спастись человек. Они оказались в ловушке: позади отвесная каменная стена, впереди море огня и густое облако удушливого дыма. Я ощутил, как от опаляющего жара скручиваются волоски у меня на руках.
 Мы отступили от огня. Вдруг, будто по сигналу, все драконы одновременно приняли одно и то же решение. Повернувшись, они ринулись в ревущее пламя.
 Неровной колонной они попарно устремились в устроенный для них погребальный костер. Шипя и ревя, будто огромные паровые катки, они вброд пересекали огненное море, то и дело вскидывая огромные головы, чтобы удержать их над дымом и пламенем. Двигавшиеся впереди топтали охваченные пламенем кусты и деревья, расчищая дорогу для тех, которые шли следом. Один ящер из головной пары с жутким воем рухнул. За ним другой. Но остальные упорно стремились вперед, топча своих заживо изжарившихся собратьев.
 В пламени погибли шесть монстров, намеренно отдавших свои жизни ради спасения остальных. Эта демонстрация разумности и способности к самопожертвованию ошеломила и поразила меня. Рептилии, динозавры просто не способны вести себя подобным образом: их мозг чересчур мал, их черепа представляют собой почти сплошную кость.
 Их направлял чей-то разум. Но ломать голову над загадкой мне было некогда, потому что пять уцелевших чудовищ прорвались сквозь огненный барьер.
 И направились к нам.
 Я видел дымившиеся подпалины на их лапах и боках. А они видели нашу пятерку, прильнувшую к скале и оградившую себя частоколом копий с бронзовыми наконечниками.
 – Бежим! – взвизгнул кто-то.
 – Нет! – заорал я. – Лицом к ним…
 Но было уже поздно. Они сорвались с места и помчались прочь от жутких чудовищ – все, кроме юного Крона. Он стоял бок о бок со мной, когда три огромных ящера повернули к нам. Два других устремились за беглецами.
 Я мысленно клял себя за то, что не подготовил пути к отступлению. Теперь в ловушке между стеной и разъяренными чудовищами оказались мы с Кроном.
 Сильно обгоревшие драконы яростно визжали. Мы приникли спинами к камню и выставили копья перед собой, крепко сжимая их обеими руками.
 Восприятие мое невероятно ускорилось, и мне стало казаться, что все вокруг движется медленнее, чем обычно. Я увидел, как первый дракон завис надо мной, широко разинув пасть и протягивая ко мне когтистые лапы, которые без труда вспороли бы шкуру даже носорогу.
 Поднырнув под его конечностями, я всадил кинжал ящеру в брюхо, которое вспорол от грудины до паха. Он взревел, как все демоны ада, сделал несколько неверных шажков и рухнул. Обернувшись, я увидел, как Крон, уперев древко копья в скалу, отчаянно старается отбиться от дракона, который тянется к нему когтями.
 Выдернув окровавленный кинжал из брюха монстра, я перелез через его труп и всадил металлический наконечник в ляжку второго дракона. Тот оступился и повернулся ко мне. И снова я вонзил кинжал в незащищенное брюхо, а Крон воткнул копье выше, под сердце чудовищу.
 Не успел дракон рухнуть, как на меня уже ринулся третий монстр. Кинжал мой застрял в брюхе второго. Пока я пытался его выдернуть под визги и вой издыхавшего ящера, его собрат замахнулся на меня трехпалой когтистой лапой. Я видел ее замедленное движение и хотел увернуться, но поскользнулся на кровавой слякоти и упал на бок.
 Острые когти дракона полоснули меня по левому предплечью и боку. Не успела боль дойти до сознания, как я уже перекрыл кровеносные сосуды и отключил нервные импульсы, которые должны были донести весть о ранении до мозга.
 Подняв глаза, я увидел, как Крон протыкает чудовищу глотку. Оно тотчас же вскинулось с жутким ревом на дыбы, вырвав копье у парнишки из рук. Привстав на колено, я потянулся здоровой рукой к кинжалу, все еще торчавшему в брюхе второго дракона.
 Крон прильнул спиной к скале, с гримасой ужаса на лице уворачиваясь и уклоняясь от ударов когтей разъяренного болью монстра. В бешенстве чудовище даже не обращало внимания на застрявшее в его глотке копье, торопясь поскорее прикончить врага. Когти со скрежетом процарапывали в твердом граните глубокие борозды. Вот ящер наклонился, чтобы цапнуть Крона жуткими зубищами, и даже меня обдало его жарким дыханием, смердевшим полупереваренным мясом.
 Схватившись за копье, я вырвал его из шкуры издыхавшего монстра, пока Крон лихорадочно изворачивался, ускользая от царапавших по камню когтей и лязгавших зубов. Парнишка был проворнее ящера, но ненамного. Вопрос заключался лишь в том, кто устанет быстрее – беззащитный человек или раненая, обожженная рептилия.
 Неуверенно встав на ноги, я вонзил копье дракону в бок, вложив в удар всю оставшуюся силу до капли. Бронзовое острие скользнуло по ребру, потом прошло под углом вверх, проткнув легкие чудовища.
 Дракон завизжал и ударил меня напоминавшим палицу хвостом. Я не успел уклониться полностью, и он сшиб меня с ног.
 Когда я пришел в себя, надо мной уже стоял коленопреклоненный Крон. В глазах его сверкали слезы.
 – Ты жив! – выдохнул он.
 – Почти, – прохрипел я. Спина моя онемела, на левой руке и боку зияли глубокие рваные раны.
 Крон помог мне встать. Он почти не пострадал, не считая царапин и ушибов. Вокруг нас циклопическими грудами, покрытыми землисто-серой чешуей, лежали три огромных дракона. Даже поверженные, они возвышались надо мной.
 – Мы убили всех троих. – В голосе Крона послышалось благоговение и изумление.
 – Остальные… – просипел я, напрягая саднившее горло.
 Крон поднял копье, и мы побрели в ту сторону, куда умчались наши соратники. Далеко идти не пришлось – минуты через три мы наткнулись на окровавленные, изодранные в клочья тела наших убежавших соплеменников.
 Тяжело дыша, Крон навалился на копье, стараясь сдержать чувства. Погибшие являли собой жуткое зрелище. По их располосованным до костей ранам уже ползали муравьи и мухи.
 Затем юноша поднял голову и прищурившись посмотрел на меня.
 – А где драконы, как по-твоему?..
 – Они удрали, – отозвался я.
 – Они могут вернуться.
 – Едва ли, – покачал я головой, тотчас закружившейся. – Посмотри-ка на их следы. Прикинь расстояние от следа до следа. Они бежали. Задержались лишь затем, чтобы прикончить наших друзей, потом снова помчались на север. Они не вернутся. Во всяком случае, сегодня.
 Мы двинулись на юг, обратно к своему племени. В тот вечер о пропитании позаботился Крон, а после еды и ночного отдыха я почувствовал себя значительно лучше.
 – Твои раны заживают прямо на глазах, – заметил юноша, взглянув на меня при утреннем свете. – Даже синяк у тебя на спине стал меньше, чем вчера вечером.
 – Я всегда быстро поправляюсь, – отозвался я. – Благодаря создавшему меня творцу.
 Ко времени возвращения в райские кущи, где мы покинули Аню, Крааля и прочих, я почти совсем оправился от ран. От порезов на руке остались лишь быстро рассасывавшиеся рубцы.
 Мне не терпелось снова встретиться с Аней. А Крон захлебывался от восторга, предвкушая, как выложит соплеменникам все наши новости.
 – Мы убили десять драконов, Орион. Целых десять! Вот погоди, дай им только узнать об этом!
 Я ответил широкой улыбкой, не желая остужать его пыл. Неизвестно, как отнесутся Крааль и его люди к новости об уничтожении их деревни.
 Но не успел я им сказать хоть слово, как Крааль сам огорошил меня горестной вестью.
 – Твоей женщины нет, – сообщил он. – Ее забрали драконы.

 11

 – Ани нет? – пролепетал я. – Ее забрали драконы?
 Стоянка являла собой всего-навсего несколько землянок, разбросанных под ветвями раскидистых дубов и вязов. Мы стояли на голой утоптанной земле площадки собраний, и ласковое полуденное солнце сверкало сквозь листву. Все жители селения сгрудились вокруг меня и Крона, с тревогой и страхом глядя на нас.
 – Мы убили драконов! – выпалил Крон. – Целых десять штук!
 Я взглянул в бегавшие глаза Крааля, прятавшиеся под кустистыми бровями. Он боялся встретиться со мной взглядом, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, как нашкодивший мальчишка. За его спи-ной стояла Рива, сверх всякой меры увешанная ожерельями из звериных зубов.
 Я не замечал никаких следов битвы, хотя бы малейшего сопротивления. Ни один из мужчин не был даже ранен. Насколько я мог судить, здесь собрались все люди племени, оставшиеся в селении, когда мы уходили.
 – Расскажи, что произошло, – велел я Краалю.
 Его лицо исказилось жалкой гримасой.
 – Надо было выбирать – или она, или мы, – вмешалась Рива. – Если бы мы не отдали ее, они убили бы нас всех.
 – Расскажи, что произошло, – повторил я, чувствуя, как от гнева кровь в моих жилах закипает.
 – Пришли драконы, – промямлил Крааль, охваченный стыдом и раскаянием. – И их хозяева. Сказали, что хотят тебя и женщину. Если мы отдадим вас обоих, они оставят нас в покое.
 – И вы сделали, как вам велели?
 – Аня этому не противилась, – чуть ли не со злостью бросила Рива. – Она поняла, что так будет разумнее.
 – И вы без борьбы позволили им забрать ее?
 – Это же были  драконы , Орион, – заскулил Крааль. – Большущие! Целых шесть штук. А на них верхом – хозяева.
 Рива обошла его, чтобы встать лицом к лицу со мной.
 – Теперь я шаманка! Могущество Ани перешло ко мне!
 Мне хотелось вцепиться в ее тощую шею и вышибить из нее дух вон. Вот она, расплата за все, чему Аня научила ее! Мои подозрения насчет малышки Ривы оправдались – она искала не защиты, а власти.
 Глядя поверх ее головы на Крааля, я проговорил:
 – И ты считаешь, что теперь драконы оставят вас в покое?
 Он неуверенно кивнул.
 – Разумеется, оставят! – с триумфом в голосе изрекла Рива. – Потому что мы будем снабжать их рабами. Хозяева не только не тронут, но и вознаградят нас!
 Гнев вдруг покинул меня, смытый осознанием полнейшего поражения. Все, чему мы с Аней учили их, будет использовано против других людей. Вместо того чтобы создавать военный союз против Сетха, они при первой же опасности пошли на попятную и согласились сотрудничать с дьяволом.
 – Куда они увели Аню?
 – На север, – ответил Крааль.
 Ядовитая горечь жгла мою душу, как желчь.
 – Тогда я направляюсь на север. Больше вы меня не увидите.
 – Я с тобой, – подал голос Крон.
 Черные глаза Ривы недобро вспыхнули.
 – Ты пойдешь на север, Орион, это уж точно!
 Из-за хижин вышли двое рептилий-хозяев. Толпа безмолвно расступилась, чтобы позволить им подойти ко мне.
 Я увидел две миниатюрные копии Сетха. Они имели почти человеческие тела, но только почти. Их когтистые ступни и трехпалые когтистые руки на человеческие вовсе не походили. Обнаженные тела чудовищ поблескивали красноватой чешуей в пестрых солнечных бликах, пробивавшихся сквозь высокий свод ветвей. Тонкие хвосты рептилий, опускавшиеся почти до земли, непрерывно подергивались. На крокодильих мордах с безгубой щелью рта горели красные глаза с вертикальными щелями зрачков. Ни малейшего признака ушей я не заметил, а вместо носа были две ноздри, расположенные чуть ниже глаз.
 Я выхватил кинжал, а Крон направил на рептилий свое копье.
 – Нет, – приказал я пареньку, – ты в это дело не вмешивайся.
 И тут же увидел две дюжины копий, направленных на меня. Почти все мужчины деревни, сжимая в руках оружие, были полны мрачной решимости помешать мне.
 – Пожалуйста, Орион, не надо, – сдавленным, полным муки голосом взмолился Крааль. – Если ты будешь драться, они уничтожат нас всех.
 Более подлого предательства я и представить себе не мог. Я понял, что Рива убедила Крааля перейти на сторону врага. Он вождь племени, зато она теперь стала шаманкой и может вертеть супругом по собственной прихоти.
 Затем послышался хруст тяжелых шагов по кустам. Над крышами жалких хижин замаячили головы двух драконов.
 Обойдя Крааля и Риву, хозяева предстали передо мной. Они оказались ростом с меня, но все равно на голову выше самого рослого жителя селения. На их чешуйчатых крокодильих мордах не было заметно ни малейшего следа эмоций, но их змеиные глаза словно заглянули мне прямо в душу, пробудив глубокую ненависть к ним.
 Правый ящер молча протянул трехпалую ладонь. Я неохотно вручил ему кинжал. Этот клинок я заслужил на бранном поле Илиона, перед тем как пали стены-Трои, – сам Одиссей вручил мне его за ратную доблесть. Здесь оружие уже ничем не поможет мне, но утрата его причиняла мне боль.
 Хозяин издал шипящий звук, почти вздох, и вручил мой кинжал Краалю. Тот со стыдом принял его.
 Второй хозяин повернулся к приближавшимся драконам и поднял руку. Они остановились, немного не доходя до хижин, с присвистом втягивая и выпуская из легких воздух, будто это были кузнечные мехи. Если бы монстры попытались пройти к центральной площади по прямой, они непременно растоптали бы несколько хижин. Однако хозяева держали свое слово – до тех пор, пока люди Крааля сотрудничают с ними, они не собирались причинять селению ни малейшего вреда.
 – Да как вы можете позволить им увести его?! – заорал Крон на соплеменников. В глазах его стояли слезы, а голос срывался от бессильной ярости.
 Я заставил себя улыбнуться ему.
 – Крон, ты ничего не сможешь сделать. Прими неизбежное. – Затем я посмотрел на Крааля и Риву. – Я вернусь.
 Крааль не поднимал глаз от своих грязных ног, но Рива нагло разглядывала меня.
 – Я вернусь, – повторил я.
 Хозяева вывели меня на окраину селения, негромким свистом заставили драконов припасть к земле и вскарабкались на них верхом. Меня посадили за спиной у того, который забрал у меня кинжал. Если он – а может, она, этого я не знал – боялся, что я могу схватить его за глотку и удушить, то не подавал и виду.
 Драконы затопали прочь от селения, и я в последний раз оглянулся через плечо. Люди все еще стояли столбом на площади, будто парализованные. Крон с дерзновенным вызовом вскинул копье над головой. Прекрасный жест – единственное, что он мог сделать. Страх сжимал в цепких лапах всех, кроме этого юноши, почти мальчика. Долго ли он проживет, если Рива решит, что он опасен? Затем селение скрылось за деревьями, и я потерял его из виду.
 Драконы шли ходкой рысью, петляя меж больших деревьев и с хрустом сокрушая мелкие. На них не было ни седел, ни поводьев. Чтобы не свалиться, мне приходилось прижиматься к шкуре ящера, цепляясь за нее руками и ногами. Сидели мы за его массивной головой, так что опасаться ударов веток не приходилось.
 Единственным одеянием хозяев-рептилий являлась их чешуйчатая шкура; у них не было даже пояса или сумки, чтобы носить вещи. Похоже, они не пользовались никаким оружием, кроме своих внушительных когтей и зубов – и, разумеется, жутких верховых драконов.
 Я начал ломать голову, владеют ли они речью; затем еще более углубился в, раздумья: как бессловесные твари могут обладать разумом? Сетх, естественно, общался со мной телепатически. Неужели и эти рептилии вместо речи используют телепатию?
 Я пытался заговорить с ними, но напрасно. Что бы я ни говорил, это не производило ни малейшего впечатления на ящера, сидевшего всего в четырех дюймах от меня. Насколько я мог судить, он был глух как пень.
 И все-таки они управляли драконами без малейшего труда. Я заключил, что это наверняка какой-то из видов телепатии. Мне вспомнились неандертальцы, тоже общавшиеся при помощи своеобразной телепатии, хотя по необходимости могли и говорить.
 Мы мчались через лес безостановочно. Наступила ночь, но это почти не замедлило нашего продвижения. Если драконы нуждались в сне, то ничуть этого не показывали, а их хозяева вполне могли тем временем крепко спать – я бы ни в коем случае не сумел отличить их сон от бодрствования. Знают ли они, что я могу обходиться без сна чуть ли не по месяцу, если потребуется? Или они решили, что я могу спать, не рискуя свалиться со спины этого скакуна, на века пережившего своих вымерших собратьев?
 Решив выяснить это, я позволил себе соскользнуть со спины дракона. Приземлившись на носки, я отскочил с дороги топавшей следом твари и стрелой нырнул в густые кусты.
 Драконы тотчас же остановились и задрали головы. Я слышал, как они громко сопят в непроглядной тьме, будто могучие паровозы. Было пасмурно, небо грозило разразиться скорым дождем, так что я не видел ни зги.
 Хозяева огромных тварей не издали ни звука. Мне слышен был лишь хруст подлеска да пыхтение драконов, нюхавших воздух, словно исполинские ищейки. Стараясь не шуметь, я забился поглубже в кусты. В лесу все стихло; затаились даже насекомые.
 И вдруг в моем сознании само собой возникло видение. Только что покинутое мной селение топтали десятки драконов. Безжалостные твари раздирали людей на куски, сокрушали в своих смрадных пастях. На моих глазах чудовищные когти вспороли Крона от гортани до паха.
 Кто-то передавал мне послание. То ли хозяева, от которых я пытался удрать, то ли сам Сетх обратился ко мне, несмотря на разделявшее нас расстояние, но смысл послания был предельно ясен: либо я сдамся добровольно, либо Крон и остальные жители деревни подвергнутся мучительному, безжалостному истреблению.
 Я встал. Вокруг по-прежнему царила непроницаемая тьма. Недвижный воздух не оживляло даже дыхание ветерка. Однако через несколько минут послышалось пыхтение и топот дракона. Я вышел на более-менее открытое место среди деревьев и увидел красные угли глаз хозяина, взиравшего на меня с высоты драконьей спины.
 – Вот, уснул и свалился, – солгал я.
 Впрочем, в этом не было необходимости. Хозяин молча проследил, как дракон присел, как я снова взобрался на его спину, и наша скачка на север возобновилась.
 На рассвете пошел дождь. Мокрый, злой, я прижимался к спине ящера, чувствуя усталое равнодушие, разочарование и – в глубине души – страх: я боялся того, что Сетх может сделать с Аней. Мы с ней потерпели поражение. Несколько мгновений райской жизни будут стоить нам жизни вечной.
 И тут меня осенило: хозяева действительно заключили сделку с племенем Крааля! И хотя Крааль выказал себя полнейшим ничтожеством, эта сделка – едва уловимый признак слабости Сетха. Хозяевам не нужны были ловцы рабов до моего появления. Наша идея сплочения всех племен воедино для противостояния хозяевам заставила Сетха внести поправку в свои планы.
 Значит, хозяева все-таки  уязвимы ? Хотя бы в чем-то. Как ни крути, мы убили нескольких его ужасных драконов при помощи примитивнейшего оружия. Мы начали поднимать людей на борьбу с ним.
 Но какой-то голос в моем сознании неустанно вопрошал: "Что он делает с Аней?!"
 Быть может, все наши усилия сведены на нет виртуозной игрой Сетха на чувстве страха. Он применил старый трюк с заложниками: "Делай, как я скажу, или я убью твоих любимых". Подзуживаемый Ривой Крааль попался на крючок. Сетх никогда не снизошел бы до сделки с людишками, даже до захвата заложников, если бы не ощутил, что мы начинаем представлять для него реальную угрозу.
  Но что он делает с Аней ?!
 "Уловка Сетха с заложниками отработана до мелочей, – твердил мой внутренний голос. – Аня уже в его власти, скоро та же участь ждет и меня. А все наши хлопоты обернулись тем, что мы научили его набирать для дьявольских хозяев новые отряды рабов".
  И все же что он делает с Аней ?
 Вот так, во власти страхов и сожалений, я скакал верхом на драконе весь долгий дождливый, печальный день. Промокнув, озябнув и совсем упав духом, я положил голову ему на спину и попытался уснуть. Если дождь и беспокоил рептилий, они не выражали никакого неудовольствия. Вода легко сбегала с их чешуйчатых шкур; промозглая сырость не сказывалась на них вовсе.
 Закрыв глаза, я велел себе держаться на мокрой, скользкой драконьей спине. Я хотел уснуть, чтобы набраться сил для предстоявшей встречи с Сетхом. И еще во мне теплилась отчаянная надежда, что во время сна творцы могут связаться со мной, как это неоднократно случалось в иных жизнях, в иные времена.
 Моя последняя отчетливая мысль была об Ане. Жива ли она? Страдает ли от пыток, которыми грозил ей Сетх?
 Я заставил себя заснуть – они не явились мне. В любое другое время я лишь порадовался бы нескольким часам благословенного забытья. Но на сей раз, очнувшись, я ощутил лишь разочарование и горечь – покинутый всеми, без надежды и опоры.
 Протерев глаза, я увидел, что на землю снова опускаются сумерки. Мы уже выбрались из леса и теперь пересекали бескрайнее море трав, держа путь к саду на берегу Нила. Луна только что взошла над ровной линией горизонта, а вместе с ней и кровавая звезда, взиравшая на меня зловещим оком Сетха.

 12

 Солнце стояло высоко в небе – настолько синем, что на него больно было смотреть. Мы уже ехали сквозь нильский сад. Драконы умерили рысь, осмотрительно ступая по длинной широкой аллее. Лишенную растительности землю покрывал толстый слой гравия, заботливо разглаженный руками неведомых работников.
 Ни рабов, ни хозяев, ни других драконов нигде не видно – словно мы оказались в огромном саду совершенно одни.
 Затем впереди замаячило сооружение – то ли здание, то ли просто высокая закругленная стена. От резкого, бестеневого сияния полуденного солнца она казалась яичной скорлупой – такая же изжелта-белая и такая же гладкая. Ни башенок, ни зубцов, ни окон; лишь заметно наклоненная внутрь стена из непонятного материала – не каменная и не деревянная.
 Приблизившись к ней, драконы двинулись еще медленнее, повернули и затрусили вдоль ее основания. Возвышаясь на добрых три этажа, она огораживала огромную площадь – пожалуй, не меньше Трои с Иерихоном, вместе взятых.
 Мы ехали вдоль стены минут десять, прежде чем одна из ее секций отъехала, обнаружив высокий, широкий дверной проем.
 Войдя в длинный просторный туннель, ящеры перешли на шаг. Хрустя когтистыми лапами по гравию, они макушками едва не задевали потолок, сделанный из того же гладкого пластика, что и наружная стена. Наконец мы снова вышли к солнцу, оказавшись в исполинском круглом дворе.
 Во дворе кипела своя суетливая жизнь. Здесь можно было видеть рептилий любых мыслимых и немыслимых видов и размеров. Туда-сюда носились полуголые потные люди-рабы. Надо мной возвышалась стена, наклоненная внутрь, невероятно гладкая и явно непреодолимая.
 В дальнем конце двора виднелось некое подобие загона для скота, в которой содержались четвероногие травоядные драконы, выполнявшие работу надсмотрщиков. Одни из них ели, наклоняя длинные шеи к яслям, наполненным растительностью; другие стояли праздно, помахивая длинными хвостами, или спокойно озирали двор, покачивая крохотными головками вверх-вниз. Вытянувшись в полный рост, они доставали до середины ограждавшей двор кольцевой стены.
 Точно напротив загона находились более прочные клетки, где беспокойно расхаживали злобные плотоядные драконы, шипя и лязгая зубами, блиставшими на солнце, как сабли.
 В одном месте из кольцевой стены на высоте более пятнадцати футов выдавалась терраса, на которой помещались десятки птерозавров. Сложив широкие кожистые крылья, опустив длинные морды и закрыв глаза, ящеры спали. Ни на поддерживавших террасу балках, ни на земле под ней не было ни малейших следов помета. Либо летучие твари хорошо выдрессированы, либо рабы постоянно прибирают за ними.
 Всего я насчитал там восемь хозяев-рептилий, шагавших по двору, сидевших на лавках или склонившихся над своей работой. Между собой они не общались, оставаясь отчужденными и равнодушными, будто соплеменники их вовсе не интересовали.
 Рабы суетливо спешили наполнить ясли, поднося большие плетеные корзины с растениями. Надрываясь из последних сил, четверка рабов налегала на лямки, выволакивая из низкой двери поддон с горой сырого мяса для хищных ящеров. Остальные метались по двору, выполняя задания, смысла которых я не понял, – наверно, они были важны, если судить по всеобщей спешке. Двое рабов подбежали к нам и стояли, склонив головы, а хозяева соскользнули со своих рысаков и дали мне знак сделать то же самое.
 Все, что я увидел, весьма напоминало средневековый замок или восточный базар – на чешуе драконов переливались радужные блики, шкуры хозяев сверкали светло-коралловыми, почти розовыми оттенками, вокруг вздымалась крепостная стена, птерозавры казались заморскими птицами; повсюду царила суета и сутолока рабов. Но две вещи показались мне невероятно странными. Во-первых, нигде не было огня, даже дыма; никто не готовил пищу, никто не грелся у потрескивавшего очага. А во-вторых – я не слышал никакого шума.
 Все происходило в гробовом молчании. Не раздавалось ни одного человеческого голоса. Тишину изредка нарушало шипение драконов да жужжание какого-нибудь залетного насекомого. Босые ноги рабов ступали по пыльному двору совершенно бесшумно. Сами хозяева не издавали ни звука, а их рабы, должно быть, просто не осмеливались говорить.
 Спрыгнув на землю, я окинул взглядом двух рабов, безмолвно стоявших перед нами, – точнее, раба и рабыню. Оба были молоды и оба обнажены по пояс. Без единого слова они дали знак драконам, и те последовали за ними к клеткам хищников.
 Один из взявших меня в плен, хозяин, коснулся моего плеча холодной когтистой лапой и указал в направлении зиявшего в стене узкого дверного проема. Я готов был поклясться, что еще мгновение назад стена в том месте была целой и идеально гладкой.
 Один из хозяев пошел впереди меня, а второй сзади. Так, цепочкой, мы вошли в прохладную тень коридора; похоже, он тянулся вдоль всей окружности стены. Выйдя к одному из ответвлений, мы начали долгий спуск по спирали. Внутри было темно, особенно после яркого полуденного солнца. Коридор, шедший под уклон, вообще не освещался: я едва мог разглядеть спину двигавшегося впереди ящера, при ходьбе слегка вилявшего хвостом.
 Наконец мы остановились перед глухой стеной, Но секция стены тотчас же отъехала в сторону, и провожатые дали мне знак войти.
 Я ступил в едва освещенную комнату, и дверь за мной закрылась. Однако я знал, что нахожусь здесь не один, чувствовал присутствие другого живого существа.
 И хотя мое зрение почти мгновенно приспосабливалось к крайне слабой освещенности, комната продолжала тонуть в мрачной тьме. Вокруг было черным-черно, почти как в угольном мешке. И вдруг луч темно-красного света, напомнивший яростное сияние кровавой звезды в ночи, озарил часть комнаты передо мной.
 Сетх полулежал на низкой кушетке без спинки. Его «трон» из чернейшего эбенового дерева был вознесен на три фута над полом, по обе стороны от него стояли идолы – из дерева, камня, а один даже как будто бы из слоновой кости. Изваяния различались и по размеру, и по стилю – очевидно, их создали руки разных мастеров. Были сделанные чрезвычайно грубо, были и получше, а статуэтка из слоновой кости являла собой настоящее произведение искусства.
 И все они воплощали один и тот же образ: адское существо, нареченное Сетхом.
 Черные щели его зрачков источали непримиримую ненависть. Рогатая красноглазая голова, покрытое малиновой чешуей тело, длинный извивавшийся хвост  воистину могли принадлежать лишь дьяволу. Тысячи поколений людей будут трепетать перед ним. Этот образ вобрал в себя все ночные кошмары, безумный ужас, извечную безграничную вражду без пределов, без границ, без жалости.
 Я ощутил полыхавшую в моей груди ненависть. Колени мои подгибались от обрушившегося на меня ужаса: ведь я оказался лицом к лицу с беспощадным врагом человечества.
 "Ты Орион", – прозвучали в моем мозгу слова.
 – А ты Сетх, – ответил я вслух.
 "Жалкая обезьяна! Неужели ты – лучшее, что смогли выслать против меня твои творцы?"
 – Где Аня?
 Пасть Сетха чуть приоткрылась. На человеческом лице это выражение выглядело бы как жестокая ухмылка. В сумрачном красном свете блеснули ряды заостренных акульих зубов.
 "Слабость млекопитающего в том, что он нуждается в близости с другими млекопитающими. Вначале – буквально, физически. Потом эмоционально, всю свою жизнь".
 – Где Аня? – повторил я.
 Он поднял когтистую конечность, и часть стены справа от него стала окном – экраном дисплея. Я увидел десятки людей, в тесноте ютившихся в сырой, душной камере. Одни просто сидели, другие голыми руками хватали из бункера бесцветные шары пищи, запихивая их в рот. А в углу совокуплялась пара, ни на кого не обращая внимания, и никто не обращал внимания на них.
 "Обезьяны", – прозвучали слова Сетха у меня в сознании.
 Я взглядом искал Аню на экране, но не находил. И только тогда до меня вдруг дошло, что это первый образец настоящей техники, которую я увидел у Сетха и остальных рептилий.
 Он шевельнул когтистым пальцем, и до меня донесся разноголосый шум – выкрики, разговоры, даже смех. Плакал ребенок. Старик надтреснутым голосом горестно сетовал на кого-то, кто обозвал его дураком. Троица женщин кружком сидела на грязном полу, сдвинув головы и оживленно шепчась между собой.
 "Болтливые слабоумные обезьяны, – повторил Сетх. – Вечно лопочут, вечно плетут языками. Где они только находят повод для разговора?"
 Звук людских голосов согревал и ободрял меня.
 "Людишки ежедневно, всечасно видят друг друга и все равно непрерывно болтают. – Слова Сетха были полны сарказма. – Этот мир станет лучше, когда будет очищен от всех представителей рода человеческого до последнего".
 – Как очищен?
 "А, я пробудил твое обезьянье любопытство, не правда ли?"
 – Ты надеешься уничтожить все человечество?
 "Я сотру вас, всех до единого, с лица этой планеты". – И хотя он передавал слова прямо в сознание, мне казалось, что я слышу змеиное шипение.
 Мои мысли понеслись галопом. Он не мог уничтожить всех людей, ведь творцы существуют в отдаленном будущем, а это означает, что человечество выжило.
 И тут я услышал смех Сетха – жуткий, леденивший кровь тонкий визг, подобный скрежету железного когтя по стеклу.
 "Творцов не станет, как только я осуществлю задуманное. Я подчиню континуум своей воле, Орион, и твои жалкие самозваные божки исчезнут, как дым погашенной свечи".
 Экран на стене потемнел.
 – Аня…
 "Ты хочешь увидеть женщину. Идем со мной. – И встал во весь рост, нависнув надо мной жуткой тенью смерти. – Ты увидишь ее! И разделишь ее участь".
 Сквозь другую потайную дверь мы вышли в коридор, освещавшийся настолько слабо, что я едва различал силуэт его могучего тела.
 "Должно быть, – решил я, – Сетх и его соплеменники видят в инфракрасном диапазоне спектра. Означает ли это, что они слепы к высокочастотной части спектра – к синему и фиолетовому?"
 Я отложил размышления об этом на будущее.
 Коридор превратился в спиральный спуск, уводивший все ниже и ниже, в глубь земли. Стены тускло светились, разгоняя темноту ровно настолько, чтобы я не натыкался на них. Спуск все не кончался. Сетх превосходил меня в росте на целый фут и был настолько высок, что едва не задевал головой потолок туннеля. Несмотря на мощное сложение, его тело не бугрилось мускулами; движения ящера были полны текучей грации, как беззвучное грозное скольжение удава.
 Шагая позади него, я разглядел на затылке Сетха разветвленный надвое гребень, переходивший в хребет. Впереди ветви гребня казались рожками, выдававшимися из черепа прямо над крокодильими глазами. Мне были видны рудиментарные выросты на его хребте; должно быть, миллионы лет назад они представляли собой броневые пластины. На кончике его хвоста тоже имелся вырост – наверное игравший тогда роль тяжелой палицы.
 Туннель стал теснее, круче – и жарче. Я совсем взмок. Пол почти обжигал мои босые ступни.
 – Долго ли нам спускаться? – спросил я, и мой голос эхом отразился от гладких стен.
 "Твои творцы черпают энергию от своего солнца – золотой свет большой звезды, – ответил он телепатически. – Я же беру ее из глубин планеты, из океана расплавленного железа, который бушует на полпути от коры планеты к ее идеальному центру".
 – Жидкое ядро Земли, – пробормотал я.
 "Море энергии, – продолжал Сетх, – разогреваемое радиоактивностью и гравитацией, бурлящее потоками электрических и магнитных полей, столь жаркое, что железо и прочие металлы тают и текут, как вода".
 Это описание ада! Он черпает энергию преисподней.
 А мы все шли вниз и вниз. Странно, почему Сетх не построил лифт? Казалось, мы шагаем уже не первый час в молчании, озаренные жутким красноватым свечением стен, будто сквозь печку.
 "Он держит Аню там, – рассуждал я. – Что там у него, на такой глубине? И почему так глубоко? Он что, боится быть увиденным? Есть ли у него другие враги, кроме творцов? Может, кто-то из соплеменников не в ладах с ним?"
 Мои мысли кружили по нескончаемому кругу, но неизменно возвращались к одному и тому же ужасному вопросу: "Что он делает с Аней?"
 Мало-помалу я ощутил в своем сознании постороннее присутствие, чужой разум, прощупывавший меня настолько деликатно, что я почти не ощущал его. Поначалу я решил, что это Аня. Но разум был чуждым, враждебным. И тут я понял, почему мы так долго идем к темнице моей подруги. Сетх зондировал мой разум, допрашивая меня настолько вкрадчиво, что я даже не осознавал этого, отыскивая в моей памяти…  Что он искал ?
 Он уловил, что я обнаружил его зонд.
 "Ты упрям, как твоя женщина! Придется применить к тебе более действенные методы, как уже пришлось поступить с ней".
 Волна жаркой ярости захлестнула меня. Мне хотелось налететь на него, свернуть ему шею. Но я знал, что он легко справится со мной, и ощутил, как он злобно упивается моими мыслями.
 "Ей невероятно больно, Орион. Но ее муки многократно усилятся, прежде чем я позволю ей умереть".

 13

 Наконец крутой спиральный туннель закончился очередной глухой стеной. На первый взгляд Сетх даже пальцем не шелохнул, но стена отъехала в сторону, открыв взору нечто вроде весьма совершенной лаборатории.
 Ани нигде не было видно. В воздухе висел гул электрического тока; с двух сторон тесной комнатки сплошной стеной стояли гудевшие, пульсирующие огнями ряды аппаратов. Позади нас находился длинный стол, загроможденный странными предметами, и табурет – скорее затейливая скамья для двуногого хвостатого существа. Четвертая стена была совершенно пуста.
 Сетх клацнул когтями правой руки – гладкая стена ушла вверх, открыв куда более просторную комнату, тоже битком набитую замысловатой аппаратурой.
 И Аню, заточенную в стеклянный цилиндр на приподнятой над полом платформе. Совершенно нагая, она стояла неподвижно, с закрытыми глазами, вытянув руки по швам, а по всему ее телу плясали голубые змейки электрических разрядов.
 "Она кажется совершенно невозмутимой", – прошипел голос Сетха в моем сознании.
 Аня была охвачена оцепенением. Или мертва. По всем четырем углам возвышения, окружая заточивший ее стеклянный цилиндр, стояли грубо сработанные статуи Сетха. Самая большая, вырезанная из дерева, была мне по грудь.
 "Посмотри сюда!" – приказал он.
 Обернувшись, я посмотрел в направлении, указываемом его вытянутым когтем, и увидел ряд экранов вдоль стены.
 "На них показаны ритмы ее мозга".
 Зубчатые кривые, красные от мук, плясали вверх-вниз в ритме, навязанном ползавшими по ее телу молниями разрядов.
 По взмаху ладони Сетха голубые сполохи усилились, стали ярче, пустившись в безумную пляску по коже Ани. Ее обнаженное тело как-то съежилось, содрогаясь. Веки зажмурились плотнее, из-под них выползли две слезинки. Уголком глаза я заметил, что пики осциллограмм стали острее, круче, заметавшись по экранам, как языки пламени, опалявшие мой мозг.
  Этот монстр пытает Аню ! Пытает бессердечно и основательно, как армия муравьев, пожирающая любую живую тварь, вставшую у них на пути.
 – Прекрати! – взревел я. – Прекрати!
 "Открой мне свой разум, Орион. Позволь увидеть то, что мне надо".
 – И тогда?
 "И тогда я позволю вам обоим умереть".
 Я взглянул в его горевшие злобой крокодильи глаза. В них не было ни торжества, ни радости, ни далее садистского наслаждения – ничего, кроме чистейшей ненависти. Ненависти к роду человеческому, ненависти к творцам, к Ане, ко мне. Сетх шел к своей цели, беспощадно сокрушая любые преграды.
 Ненависть полыхала и во мне – но бессильная. Сгорбившись, уронив руки, я склонил голову.
 – Прекрати ее мучения, и можешь делать со мной, что захочешь.
 "Я облегчу ее мучения, – отозвался Сетх. – Но они не прекратятся до тех пор, пока я не узнаю, что мне требуется. Тогда вы оба умрете".
 Змеившиеся по коже Ани голубые сполохи побледнели и замедлили свою пляску. Экраны показали, что боль ее поутихла.
 И могучее, безжалостное сознание Сетха вонзилось в мой разум, как докрасна раскаленный стальной прут, с жестоким упорством отыскивая то, что он хотел знать. Я оцепенел, я был полностью обездвижен, не мог шелохнуть даже пальцем, а Сетх бесцеремонно рылся в тайниках моей памяти.
 Я видел, я слышал, я заново переживал события своего прошлого.  Безумец Золотой глумится надо мной , твердя, что уничтожит остальных творцов, чтобы род людской поклонялся ему как единственному истинному Богу. Вот варварское великолепие Каракорума и Угэдэй, Великий монгольский хан – мой друг, убитый мною. Пронзительный сырой холод Корнуолла в темнейший из темных дней мрачного века, когда рыцари короля Артура резали друг друга десятками, как мясник и .
 Сетх шарил в моей памяти, притрагивался к воспоминаниям, мыслям, целым жизням, стертым из моего сознания. Он искал, и искал, и искал, жадно продираясь сквозь пережитые мною эпохи, чтобы добраться до вожделенного знания.
 Но пока он прорывался сквозь мой беззащитный разум, он и сам раскрылся мне. Связь между нами, при всей своей мучительности, была двусторонней. Его мысли я читал с трудом, так как не мог сформировать активный щуп, чтобы порыться в его памяти, как он поступал со мной, но Сетху не удалось бесчинствовать в моем разуме, не приоткрыв мне своих мыслей хотя бы чуть-чуть.
  Я снова в лаборатории , где Золотой сотворил меня. Я в мертвый штиль на море, под медным небом, умираю от жажды. Я на планете, вращающейся вокруг звезды Сириус. Я умираю при взрыве в огромном звездолете, сжимая Аню в объятия х .
 И наконец я опять ощутил, что стою в дьявольской камере пыток, где Аня терпит муки в своем стеклянном узилище, а ненавистные рдеющие глаза Сетха обжигают меня.
 "Тьфу! Без толку. Ты знаешь об этом даже меньше, чем я". – Впервые его слова, проникавшие в мой мозг, были полны гнева и отчаяния.
 Мое тело снова наполнилось жизнью. Сетх словно выпустил меня из своих цепких лап, и внутренности мои пронзило тошнотворной дрожью.
 Он снова обратил свои крокодильи глаза к Ане.
 "Она знает. Я вырву это из нее!"
 – Нет! – взревел я, когда он потянулся к аппаратуре на стене.
 Он на долю секунды отвернулся от меня. Мне было этого довольно.
 Схватив ближайшего деревянного болвана, я с маху опустил его на гребенчатый хребет Сетха. Ящер упал, сокрушая приборы и экраны. Взмахнув резным идолом над головой, я изо всех сил ударил по стеклянной трубе, в которой находилась Аня. Стекло рассыпалось градом осколков, и пляска электрического пламени по нагой коже угасла.
 Вцепившись Ане в запястье, я стащил ее с пьедестала.
 – Ч-что так-кое?.. – распахнула она покрасневшие от боли глаза.
 – Сюда! – рявкнул я, потащив ее за собой.
 Стоявший на колене Сетх уже поднимался с пола.
 "Стой!" – загремел его голос в моем мозгу. И я почувствовал, что не могу ослушаться его.
 Но меня гнала вперед какая-то более могущественная сила, перечеркнувшая его мысленный приказ. Пока Сетх телепатически выкрикивал свои приказания, я чуть ли не волоком протащил Аню в тесную прихожую, а оттуда в коридор.
 Проникнув в сознание Сетха, я узнал, где находится боковое ответвление. Фрагмент стены плавно скользнул в сторону, и мы с Аней ринулись в длинный спиральный туннель, нисходивший в глубь строения.
 – Орион, он тебя тоже захватил?
 – Рива и Крааль заключили с ним сделку, и он потребовал в уплату нас обоих.
 Мы мчались по сумрачному туннелю, круто уходившему вниз. Наши босые ступни громко шлепали по раскаленному гладкому полу. В излучаемом стенами неярком свете мы не отбрасывали тени.
 – Ты в норме? – спросил я, все еще крепко сжимая ее запястье.
 – Боль… – выдохнула Аня на бегу. – Она гнездилась… прямо в рассудке…
 – Ты в норме?
 – Физически… но… я помню… Орион, он бессердечный дьявол!
 – Я убью его!
 – Куда мы бежим? Почему вниз?
 – Энергия, – бросил я. – Его источник энергии внизу, глубоко в земле.
 Я уловил в разуме Сетха путаницу неясных образов, из которых понял, что он может манипулировать пространственно-временным вектором, как творцы, а источник требуемой для этого титанической энергии находится глубоко у нас под ногами.
 – Дорога вниз, – задыхаясь от быстрого бега, проговорила Аня, – не выведет нас отсюда.
 – Дорога вверх тоже. Там слуги Сетха. Наверху десятки драконов, и уж не знаю сколько при них так называемых хозяев.
 – Они погонятся за нами?
 Я мрачно кивнул.
 Сетх обшаривал мой разум в поисках знаний, которыми творцы наверняка располагают, а он – нет. Видимо, ему нужны были сведения о связях пространственно-временного континуума, о критической точке, наметившейся миллионы лет назад, чтобы изменить, исказить, повернуть вспять ход истории.
 И вдруг я мысленно увидел его дьявольское лицо, излучавшее неистовую ярость.
 "Тебе не уйти от моего гнева, жалкий примат! Тебя ждут лишь пучины мучительной боли и бездонное отчаяние!"
 Аня тоже увидела его – веки ее на миг дрогнули. Затем она бросила:
 – Орион, он напуган! Ты заставил его бояться нас!
 "Бойтесь меня!" – прогрохотал его голос в моем мозгу.
 Я промолчал. Мы мчались вперед и вниз по спиральному сумрачному туннелю, прочь от солнца и свободы. Я знал, что десятки подручных Сетха уже спешат следом, лишая нас всякой надежды вернуться на поверхность, в мир тепла и света.
 Впрочем, тепла хватало и в туннеле, который крутым штопором ввинчивался в землю. Пол стал обжигающе горяч, стены раскалились докрасна – будто мы приближались к адским вратам.
 До меня вдруг дошло, что я по-прежнему держу в левой руке идола, крепко сжав пальцами его глотку. Это был единственный предмет, который мог сойти за оружие, и потому я не бросал статую, несмотря на ее солидный вес. Только что идол послужил мне на славу; скоро мне наверняка придется опять пустить его в ход.
 Туннель наконец окончился широкой круглой комнатой, этаким каменным лоном в утробе Земли, оплодотворенным новыми образчиками бесчеловечной техники Сетха. Здесь было светлее, чем в туннеле, хотя низкий потолок вызывал тягостное ощущение. В центре комнаты виднелось кольцевое ограждение. Подойдя к нему, мы заглянули в длинную гладкую трубу, уходившую настолько глубоко, что конец ее терялся в неразличимой дали. Из трубы исходили волны жара. Мне показалось, что оттуда доносится тяжелая рокочущая пульсация, будто биение исполинского сердца невообразимо грандиозного существа.
 – Ядерный колодец, – сказала Аня, заглянув в бездонную шахту.
 – Как это?
 – Источник энергии, необходимой Сетху для искривления континуума. Должно быть, колодец доходит до самого жидкого ядра Земли.
 Я знал, что она права, но эта мысль снова заставила меня изумленно поднять брови. Сетх черпает энергию жидкого ядра Земли ради изменения пространственно-временного вектора. Но зачем? Ради чего? Этого-то я и не понимал.
 Здесь коридор оканчивался. Уйти отсюда можно было лишь одним путем – тем, которым мы пришли. Но я уже ощутил, что по коридору сюда мчатся десятки, сотни Сетховых рептилий.
 Аня с головой ушла в изучение выстроившихся вдоль круглой стены стоек с приборами и экранами дисплеев. Всего через несколько минут на нас набросятся все пресмыкающиеся хозяева царства Сетха, а она думает лишь об аппаратуре, забыв обо всем на свете – даже о боли, причиненной пытками злобного чудовища, не замечая даже собственной наготы.
 Зато я не мог не замечать ее. Аня – самая красивая женщина на свете, стройная, высокая и гибкая, как и положено богине-воительнице; ее черные как вороново крыло, блестящие волосы ниспадали с, обнаженных плеч на спину, лучистые серые глаза пристально вглядывались в незнакомые приборы.
 – Пространственно-временное искривление формируется на дне колодца, у края ядра. Имеющейся там энергии довольно, чтобы полностью исказить континуум, если ее правильно сфокусировать.
 Судя по тому, как тихо она говорила, ее слова предназначались для нее самой, а не для меня. Затем Аня стремительно обернулась.
 – Орион, надо уничтожить здесь все! Круши их! Быстрее!
 – С удовольствием, – откликнулся я, замахиваясь деревянным идолом.
 "Ты лишь усугубляешь муки, которым я тебя подвергну", – предостерег голос Сетха в моем сознании.
 – Не обращай внимания, – велела Аня.
 Я обрушил идола на ближайшую стойку с аппаратурой. Тонкий пластиковый корпус легко разлетелся на куски. Посыпался сноп холодных иссиня-белых искр. Из разбитого прибора с шипением потянулась тонкая струйка дыма.
 Методично переходя от стойки к стойке, я бил, крушил, уничтожал, воображая, что колочу не по бездушным приборам, а по ненавистному Сетху, от всей души наслаждаясь разрушением.
 Я успел пройти лишь четверть окружности зала, когда Аня крикнула:
 – Идут!
 Ринувшись к единственному входу в круглый зал, я услышал цоканье десятков когтистых лап ящеров, спускавшихся к нам по наклонному коридору.
 – Сдерживай их, пока сможешь! – приказала Аня.
 У меня был в запасе лишь миг, чтобы искоса бросить на нее взгляд. Моя подруга сокрушала следующую стойку, сорвав тонкую панель и окровавленными руками выдирая внутренности; сполохи электрических искр озаряли ее сосредоточенно-прекрасное лицо мертвенным синеватым светом.
 Затем на меня набросились рептилии. Дверной проем был не настолько тесен, как мне бы хотелось; они представали передо мной не поодиночке – порой даже по трое сразу. Я размахивал идолом, изображавшим их господина и правителя, как палицей, я бил их с силой, удесятеренной яростью и ненавистью, которые скопились во мне за долгие месяцы.
 Я убивал их, убивал парами, тройками, десятками и сотнями. Стоя в двери, я крушил и колотил с такой мощью и кровожадностью, какой прежде за собой не знал. Деревянный болван стал орудием смерти, дробившим кости, сокрушавшим черепа, проливавшим кровь дьявольского племени, пока гора покрытых чешуей трупов не загородила дверь, пока кровь не залила пол рекой.
 У них не было никакого оружия, кроме того, что дала им природа. Они царапали, рвали меня когтями, снова и снова полосуя мою плоть. Моя кровь смешивалась с их кровью, но мне было все равно. Я превратился в машину для убийства, такую же бездумную, как пожар или лавина.
 Затем рядом со мной оказалась Аня. Вооружившись острой полоской металла, оторванной от какой-то стойки, она разила ею врагов, словно мечом возмездия. Первобытный боевой клич моей подруги смешивался с моим яростным ревом, порожденным отчаянием, и с шипением рептилий, тянувших когти к нам обоим.
 Медленно, неотвратимо нас теснили прочь от двери. Рептилии пытались обойти нас, окружить, взять числом. Стоя спина к спине, мы били, кололи, крушили их со всей яростью, на какую только способны люди.
 Но этого было мало, ибо на место каждой убитой твари вставала новая. Две новых. Десять.
 Не обменявшись ни словом, мы прорубились сквозь толпу монстров к перилам вокруг ядерного колодца. Защищенные со спины загородкой, мы давали последний бой, оставив всякую надежду на спасение, движимые одним стремлением убить как можно больше рептилий, прежде чем наступит неизбежный конец.
 Один из дьяволов перебрался через перила позади нас, по ту сторону ядерного колодца, и попытался перескочить через него, чтобы напасть сзади. Но не сумел перепрыгнуть слишком широкий колодец и с бешеным визгом низринулся в разверстую бездну.
 Я давным-давно отключил нервные импульсы, сообщавшие мозгу о боли и усталости, но мои руки с каждым ударом становились все тяжелей, поднимались все медленней. Когти одной рептилии разодрали мою грудь, вторая полоснула меня по лицу. Это был конец.
 Почти.
 И тогда среди кровавой бойни я вдруг осознал, что они вовсе не пытаются убить нас; они умирают десятками, чтобы исполнить приказ неумолимого Сетха: взять нас живьем. Наша быстрая смерть его не устроит.
 Я не позволю ему опять наложить свои грязные лапы на Аню. В последнем могучем порыве я обхватил ее за талию и вместе с ней перевалился через перила – в разверстый зев раскаленного докрасна колодца, уходившего в яростные, бушующие недра кипящего ядра.
 Мы низвергались все глубже и глубже, навстречу расплавленному, бушующему сердцу Земли.
 Навстречу смерти.




 Часть вторая
 Чистилище



 Здесь Смерть себе воздвигла трон,
 Здесь город, призрачный, как сон,
 Стоит в уединенье странном,
 Вдали на Западе туманном,
 Где добрый, злой, и лучший, и злодей
 Прияли сон – забвение страстей.


 14

 Мы низвергались все глубже и глубже.
 Тусклое свечение недр Земли озаряло нас багрянцем. Свободное падение словно лишило нас тел, мы стали невесомы, как парашютисты в затяжном прыжке или астронавты при отсутствии силы тяжести. Мы будто зависли в воздухе, сверхъестественным образом паря в пустоте, медленно изжариваясь в источаемом снизу потоке опаляющего жара. Жгучий ураганный ветер, напоминавший выхлоп ракетных дюз, крутил нас, как пушинки. Невозможно было говорить, даже дышать.
 Я приказал телу извлечь кислород из клеточных вакуолей – временная, бессмысленная отсрочка; но уж лучше так, чем сжигать легкие, пытаясь вдохнуть пылающий воздух. Я лишь надеялся, что Аня поступит так же.
 Краткий экскурс в разум Сетха дал мне возможность узнать, что эта кажущаяся бесконечной труба доходит до земного ядра, где яростный жар питает искривитель континуума, способный зашвырнуть нас в иную точку пространственно-временного вектора.
 Это наш единственный шанс ускользнуть от Сетха и медленной смерти, которую он нам приготовил. А если нет – то нам останется только одно: погибнуть в бурном море жидкого железа, которое стремительно надвигалось на нас снизу.
 Я притянул Аню к себе, и она крепко обняла меня за шею. Слова были не нужны; наши объятья сказали все, что требуется. У меня мелькнула мысль, что Сетху и его чудовищам не дано узнать подобной близости, такого полного слияния, что это исключительный дар млекопитающих.
 Зажмурившись, я попытался припомнить ощущения, которые испытывал при предыдущих пространственно-временных переходах. Всеми силами я пытался войти в контакт с творцами, чтобы они вытащили нас в свой мир. Все впустую. Мы продолжали низвергаться к земному ядру, прильнув друг к другу в невесомости свободного падения, а источаемый снизу жар сжигал наши тела.
 Энергия. Нужна титаническая энергия раскаленного ядра планеты или лучистой поверхности звезды, чтобы исказить пространственно-временной вектор и вызвать искривление континуума. Чем ближе мы оказывались к расплавленной массе железа на дне ядерного колодца Сетха, тем больше мы приближались к источнику столь необходимой нам энергии – но та же энергия убивала нас, отнимая дыхание, обугливая нашу плоть.
 Выбора у нас не оставалось. Я приказал телу собрать всю воду до капли, которую оно способно выделить, и покрыть кожу потом, отчаянно надеясь, что тонкая пленка влаги поглотит опалявший меня жар и спасет от участи быть изжаренным заживо – хотя бы еще на пару секунд.
 Лицо Ани, прижатое к моему, вдруг замерцало. Я подумал, что это вытекают мои глаза, но тут ощутил, как она обращается в моих объятьях в ничто. Ее тело словно заколебалось и стало прозрачным.
 Прекрасное лицо исказила горестная гримаса – то ли вины, то ли отчаяния. Сквозь застилавшую глаза пелену слез я увидел, как оно замерцало, подернулось рябью и померкло, обратившись в мираж.
 Все еще оставаясь со мной, Аня преображалась. Она засветилась, ее телесная оболочка рассеялась, превратившись в сферу чистейшего серебристого света, подкрашенную багровым свечением земного ядра.
 Она воистину была богиней, настолько же превосходившей в развитии меня, как я превосходил амебу. Принятое ею человеческое обличье, ее страдания в этом обличье были жертвой, принесенной во имя любви ко мне. Теперь же, под опалявшим дыханием смерти, она вернулась в свой истинный облик – шар чистой энергии, пульсировавший и уменьшавшийся прямо на глазах.
 "Прощай, – прозвучало в моем сознаний, – прощай, милый".
 Серебристая сфера исчезла. Одинокий, брошенный всеми, я летел навстречу самому настоящему адскому пламени.
 Первой моей мыслью было: "Ну хотя бы она в безопасности". Ей удастся бежать, быть может даже вернуться к остальным творцам. Но я не мог не признать, что в груди моей бушевала горечь, беспредельная тоска и мука, наполнявшая каждый атом моего существа. Моя любимая бросила меня на произвол судьбы; я должен встретить смерть в одиночестве. Конечно, она поступила правильно, но все равно бездна неизбывного горя поглотила меня – куда более темная и глубокая, чем колодец, по которому я летел.
 Из моей груди исторгся безотчетный рев ярости – вопль гнева на Сетха и его сатанинское могущество, на творцов, создавших меня, чтобы исполнять их повеления, на богиню, покинувшую меня…
 Аня покинула меня. Все-таки есть предел лишениям, которые богиня вытерпит ради любви к смертному. Я круглый дурак, раз возомнил, что может быть иначе. Боль и смерть – удел ничтожных творений, прислуживающих творцам, и самозваных богов не касается.
 И тут дуновением ангела смерти меня окатила волна космического холода – словно я вонзился в сердце древнего ледника или отдаленнейшие глубины межгалактического пространства. Холод и мрак были настолько всеобъемлющи, что я мгновенно промерз до последней молекулы.
 Мне хотелось кричать, но у меня уже не было тела. Не было ни пространства, ни времени. Я существовал, но вне формы, пребывая в абсолютном ничто, где ни света, ни тепла.
 Нематериальной сущностью своего разума я узрел шар – планету, медленно кружившуюся передо мной. Я знал, что это Земля, но совсем не такая, как известная мне прежде, – то была планета-океан, сплошь покрытая голубой водой, искрившейся на солнце. Над лазурью моря проплывали длинные ряды белейших облаков. Я не видел ни одного острова, ни одного заметного клочка суши, нарушавшего ровную гладь океана. Вместо льда оба полюса покрывали глубокие синие воды, как и всю планету.
 Земля медленно, величественно повернулась, и я наконец-то увидел коричнево-зеленую землю. Один огромный континент – Азия и Африка, Европа и Америка, Австралия, Антарктида и Гренландия, слившиеся в исполинский материк. И все равно, изрядную часть суши покрывали мелкие внутренние моря, озера величиной с Индию, реки, длиной превосходившие вечный Нил, а шириной – могучую Амазонку.
 Паря в пустоте, я, бестелесный, увидел, как обширный материк начал распадаться. Мысленным слухом я воспринимал хруст титанических плит гранита и базальта, видел содрогание суши в землетрясениях, наблюдал, как истязаемая земля исторгает из себя целые горные хребты. Цепочка вулканов вспыхнула неистовым огненным пунктиром, и земля раскололась, океан ворвался в континентальные разломы, пенясь и исходя паром.
 Я ощутил, что снова падаю, набирая скорость, к голубой кружившейся надо мной планете, а ее континенты вставали на дыбы, изгибались и расползались в стороны. Привычные чувства возвращались ко мне, тело обретало форму, становилось реальным…
 И наступила кромешная тьма.
 Меня озаряли всполохи света – мягкое, неяркое сияние разгоралось и угасало, разгоралось и угасало в плавном ритме. Я лежал навзничь на чем-то мягком и губчатом. Я жив и снова на планете.
 Не без усилия я заставил себя сосредоточиться на том, что окружало меня. Вспышки оказались солнечным светом, пробивавшимся сквозь листья гигантских папоротников, грациозно покачивавшихся от дуновений ветерка. Попытавшись сесть, я обнаружил, что чересчур слаб. Мой обезвоженный организм был измучен до предела; даже кровяное давление упало до критического уровня. С испариной ушло слишком много жидкости, защищавшей кожу от обугливания.
 Надо мной раскачивались все те же исполинские папоротники. А выше было пепельно-серое, затянутое дымкой небо. Жаркий воздух казался липким, мягкую землю пропитывала вода, как губчатый мох болота. Слышалось громкое жужжание насекомых, и ничего больше.
 Я решил хотя бы поднять голову и оглядеться, но у меня не хватило сил даже на это.
 Я готов был рассмеяться. Вырваться из геенны огненной лишь затем, чтобы скончаться от голода, оттого, что нет сил подняться с земли, – в этом есть какая-то трагическая ирония.
 И тогда надо мной склонилась улыбающаяся Аня.
 – Ты пришел в себя. – Голос ее был полон тепла и ласки, как выглянувшее после дождя солнце.
 Изумление, радость и безмерная, невыразимая благодарность захлестнули меня, потрясли настолько глубоко, что я бы расплакался, будь у меня в организме достаточно воды, чтобы выдавить хоть одну слезинку. Она не бросила меня! Она не оставила меня погибать в одиночку. Вот она, Аня, в человеческом обличье, по-прежнему рядом со мной.
 Одета она была в короткий, выше колена, светло-песочный хитон, закрепленный на одном плече серебряной застежкой; идеально причесана, на коже не осталось ни малейшего следа опалявшего нас жара и терзавших когтей.
 Я попытался заговорить, но пересохшее горло смогло издать лишь придушенное сипение.
 Склонившись, она легонько поцеловала меня в потрескавшиеся губы, затем приподняла мою голову и поднесла к моим губам сделанный из большого листа ковшик. В гнилой воде явно было полно микроорганизмов, но она показалась мне прохладной и освежала, как амброзия.
 – Мне пришлось преобразиться, любимый, – чуть ли не виноватым голосом сказала Аня. – Только так мы могли пережить этот ужасный жар.
 Я все еще не мог говорить и подумал, что так даже лучше. Признаться Ане, что я заподозрил ее в предательстве, было бы свыше моих сил.
 – В своем истинном… – Она осеклась и начала заново: – В своем другом обличье я смогла поглощать энергию, исходившую из ядерного колодца, и с ее же помощью защитить нас.
 Голос, наконец вернувшийся ко мне, представлял собой нечто среднее между скрипом и кваканьем:
 – Значит… это не ты… вызвала скачок…
 – Нет, я не управляла пространственно-временным переходом, – легонько качнула она головой. – На это время и место был нацелен искривитель Сетха.
 Положив голову Ане на колени, я просипел:
 – Меловой период.
 Моя любимая промолчала, но взгляд ее серых проницательных глаз был словно устремлен в иные времена и пространства.
 Я снова припал к ковшику. Несколько глотков – и я смог заговорить почти нормально:
 – Из того, что мне удалось узнать, заглянув в сознание Сетха, когда он зондировал меня, вытекает и тот факт, что в этом времени – за шестьдесят – семьдесят миллионов лет до неолита – происходит, произошло или произойдет нечто существенное.
 – Эпоха Гибели, – тихонько проронила Аня.
 – Когда вымерли динозавры?
 – А вместе с ними тысячи других видов – и растений, и животных. Землю потрясла глобальная катастрофа.
 – Какая?
 – Неизвестно, – грациозно развела она руками. – Пока.
 Привстав на локте, я заглянул прямо в ее божественно прекрасные серые глаза.
 – Ты хочешь сказать, что творцы – Золотой бог и прочие – не знают, что произошло в один из наиболее критических моментов времени за всю историю существования планеты?
 – Нам не было нужды выяснять это, любимый, – улыбнулась Аня. – Так что не смотри на меня с таким осуждением. Мы пеклись лишь о роде людском, о твоих сородичах, Орион, о созданных нами творениях…
 – Из которых развились вы сами, – вставил я.
 Она склонила голову, соглашаясь.
 – Так что до сих пор нам не требовалось выяснять, что случилось за шестьдесят пять миллионов лет до нашей собственной эры.
 Силы мало-помалу возвращались ко мне. На багровой, обожженной коже зияли рваные следы когтей рептилий Сетха, но я уже настолько окреп, что смог подняться на ноги.
 – Этот момент времени сверхъестественно важен для Сетха, – сообщил я. – Надо выяснить почему.
 – Да, – согласилась Аня, – но не сию секунду. Полежи здесь, а я раздобуду чего-нибудь поесть.
 Тут я заметил, что при ней нет ни инструментов, ни оружия. Аня догадалась, о чем я подумал.
 – Любимый, я не сумела вернуться в мир творцов. Мы по-прежнему совершенно отрезаны от них Сетхом. Я только смогла проскользнуть вдоль вектора настройки его искривителя. – Оглядев себя, она добавила, скромно улыбнувшись: – И потратить немножко энергии, чтобы одеться.
 – Это лучше, чем изжариться насмерть, – отозвался я. – Твой наряд очарователен.
 – Мы здесь совершенно одни, без надежды на чью-либо помощь, и одному лишь Сетху ведомо, в каком времени и месте мы находимся.
 – Он будет нас искать.
 – Вряд ли. Наверно, он решил, что мы убрались с его дороги.
 Я с трудом сел.
 – Нет. Он будет нас искать и попытается уничтожить раз и навсегда. Он ничего не оставляет на волю случая. Кроме того, здесь для него критическая точка пространственно-временного вектора. Он не позволит нам вмешиваться в его планы.
 – Ладно, время не ждет. Сперва надо позаботиться о неотложном. – Аня поднялась на ноги. – Сначала пища, потом кров. А затем…
 Послышались громкие шлепки по воде, раздавшиеся настолько близко, что напугали нас обоих.
 Я впервые по-настоящему разглядел, куда нас занесло. Нас окружали заболоченные джунгли, состоявшие из гигантских папоротников и низких, узловатых мангров. [2] Со всех сторон подступали густые заросли рогоза, покачивавшего нелепыми головками. Даже насквозь пропитанный влагой воздух был каким-то душным, тяжелым и невозможно жарким, как в бане. Всего в десяти ярдах от нашего губчатого ложа грязная болотная вода неспешно текла сквозь камыш и путаницу корней. Самое подходящее местечко для крокодилов – и змей.
 Выпрямившись во весь рост, Аня вглядывалась в плотные заросли. Разглядеть что-либо можно было только на расстоянии нескольких футов. Я с трудом встал, пошатываясь от слабости, и сделал Ане знак взобраться на ближайшее дерево.
 – А ты? – шепнула она.
 – Попытаюсь, – выдохнул я в ответ.
 Некоторые деревья были сильно наклонены и настолько оплетены лианами, что даже я, несмотря на слабость, почти без труда взобрался бы на них. С помощью Ани я вполз на широкий сук и вытянулся во весь рост на его теплой шершавой коре. По мне ползали насекомые, а перед глазами, сердито жужжа, пронеслась иссиня-черная то ли пчела, то ли муха – какое-то насекомое размером с доброго воробья.
 Плеск приближался. Неужели воины Сетха уже разыскивают нас? Я затаил дыхание.
 Вид был такой, будто холм вдруг оторвался от земли и решил побродить по болоту. Сквозь густые заросли на открытое место пробилась живая чешуйчатая гора, покрытая крапчатыми землисто-коричневыми, оливково-зелеными и серыми пятнами, громко шлепавшая лапами по зеленоватой воде.
 Я едва не рассмеялся. Широкая морда исполинской твари напоминала утиный клюв, изогнутый в идиотской ухмылке, навсегда застывшей, как у дурацкого мультипликационного персонажа.
 Несмотря на глупый вид, утконосый динозавр [3] осторожно огляделся, прежде чем выбраться на открытое место. Привстав на задние ноги, он оказался выше ветки, на которой мы прятались, и принялся озираться, пыхтя, как паровоз. Его когти больше напоминали копыта и не казались опасными. Желтые глаза скользнули мимо нашего дерева, не задерживаясь.
 С шумом выпустив воздух, гадрозавр повернулся и вошел в сонные воды потока. В нем было футов тридцать от клюва до кончика хвоста. И он пришел не один.
 Перед нами парадом прошествовал целый строй утконосых динозавров. Я насчитал сорок две особи. С тяжеловесной грацией они брели по болотной протоке, проваливаясь в грязную воду по колена.
 Плененные этим зрелищем, мы проводили взглядом неспешно двигавшуюся процессию динозавров, пока они не затерялись среди болотных зарослей.
 – Динозавры, – сказала Аня, когда они скрылись из виду и стрекот насекомых возобновился. В ее голосе не было ни тени удивления или благоговения.
 – Мы в меловом периоде, – отозвался я. – Здесь миром правят динозавры.
 – Как по-твоему, куда они идут? Похоже, это целенаправленная миграция…
 И снова она осеклась, затаив дыхание. Все звуки в лесу опять смолкли.
 Я все еще лежал, вытянувшись на ветке. Аня распростерлась за моей спиной. Не слышно было ни звука; это тревожило меня куда сильнее, чем шлепки лап гадрозавров по воде.
 Всего в тридцати ярдах от нашего укрытия заросли раздвинулись, и оттуда показалась самая жуткая тварь из виденных мною. У нее была исполинская голова – почти пять футов от кончика морды до основания черепа, состоявшая чуть ли не из одних челюстей, вооруженных зубами размером с саблю. Взгляд злобных глазок чудовища казался чуть ли не разумным, как у тигра на охоте или косатки, выслеживающей добычу.
 Ящер медленно, осмотрительно вошел в сонный поток, который всего минуту назад послужил тропой утконосым динозаврам.
 Тираннозавр, никаких сомнений. Ужасающе огромный ящер, по сравнению с которым боевые карнозавры Сетха, встреченные нами в Раю, казались жалкими карликами. Поднявшись во весь рост, он мог бы макушкой дотянуться до самых высоких деревьев. Посмотрев в направлении скрывшихся утконосых динозавров, тираннозавр вступил в грязный поток своими могучими лапами, вытянув тяжелый хвост над водой, чтобы уравновесить жуткую голову.
 Я ощутил, как прижавшаяся ко мне Аня напряглась от испуга. Я и сам оцепенел, как увидевший льва мышонок. Тираннозавр грозно высился над нами; его чешуйчатая шкура была раскрашена серо-зелеными разводами, прекрасно маскировавшими его среди тропической растительности. Когти на его лапах размером и остротой могли бы поспорить с серпами земледельцев.
 Медленно, крадучись, он побрел против течения вслед за гадрозаврами. Едва я хотел перевести дыхание, как заросли беззвучно, осторожно раздвинул второй тираннозавр. За ним третий.
 Аня легонько подтолкнула меня локтем, и, чуть повернув голову, я увидел еще двух громадных зверей, выбравшихся из чащи по другую сторону от нас.
 Они охотились стаей. Подкрадывались к утконосым динозаврам осторожно и согласованно, как волки.
 Тираннозавры прошли мимо. Если кто-то из ящеров видел или почуял нас, то не обратил внимания. Эти ужасные хищники всегда представлялись мне безмозглыми, неистовыми машинами уничтожения, хватавшими всякий кусок мяса, замаячивший перед их носом, независимо от его размера, равно как и от того, голоден ящер или нет.
 Очевидно, на деле все выглядит иначе. Чудовищные твари одарены разумом, которого вполне достаточно для взаимодействия в охоте на утконосых динозавров.
 – Давай за ними проследим! – алчно проговорила Аня, когда последний из тираннозавров скрылся в кустах и листья гигантских папоротников, качнувшись, скрыли его от нас.
 Я посмотрел на нее как на сумасшедшую. Увидев выражение моего лица, она добавила несколько недовольным тоном:
 – Мы можем держаться на большом расстоянии от них.
 – У меня сложилось впечатление, – с расстановкой проговорил я, – что они бегают куда быстрее, чем мы. А я не вижу поблизости ни одного дерева, достаточно высокого, чтобы улизнуть от них.
 – Но ведь им нужны утконосые динозавры, а не мы. Они даже не признают нас за добычу.
 Я отрицательно покачал головой. Хоть я и отважен, но не безрассуден. Охваченная охотничьим азартом Аня с радостью шла бы за тираннозаврами по пятам. Но я боялся этих колоссальных ящеров, боялся, что для них мы быстро превратимся из охотников в дичь.
 – Мы безоружны, нам нечем защититься, – возразил я. Потом, помолчав, добавил: – Опять же, я еще не оправился от…
 Чувство вины мгновенно стерло с ее лица выражение превосходства.
 – Как же я забыла?! Ох, Орион, я такая дура… прости меня… мне следовало помнить…
 Я прервал ее лепет поцелуем. Аня улыбнулась, все еще чувствуя себя пристыженной, и велела мне подождать, пока она раздобудет чего-нибудь поесть. Затем спустилась на мшистую болотную землю и скрылась в зарослях.
 Лежа навзничь, я следил за игрой солнечных бликов в листве. Чуть выше по ветке мохнатой серой молнией промчался крохотный зверек, спустился по стволу, взбежал на сук, где лежал я, и с полсекунды разглядывал меня блестящими бусинками черных глаз, нервно подергивая длинным безволосым хвостом и не издавал ни звука.
 – Привет тебе, сородич млекопитающий! – провозгласил я. – Насколько я знаю, ты в некотором смысле наш дедушка.
 Зверек стрелой метнулся вверх по стволу, скрывшись среди листвы.
 Закинув руки за голову, я дожидался возвращения Ани. Она ускользнула из ядерного колодца, приняв свой истинный облик, и поглотила сжигавший нашу плоть жар, а затем, воспользовавшись принадлежавшим Сетху искривителем, вытащила нас в это время и место. И снова приняла человеческое обличье – не получая ни единой царапинки и даже приобретя новое платье взамен своего комбинезона.
 Мне невольно пришла на ум древняя поговорка: "Что позволено Юпитеру, то не позволено быку". Богиня, высокоразвитое существо, произошедшее от людей, но настолько превзошедшее предков, что не нуждается в физическом теле, – именно она может с наслаждением рыскать по доисторическим болотам, выслеживая стаю тираннозавров. Смерть для нее ровным счетом ничего не значит.
 Я – другое дело. Я умирал и возрождался к жизни неоднократно – но только когда этого желали творцы. Я – их произведение, они создали меня. Я – человек во всем, я смертен. И никогда не знаю, вернут ли меня к жизни.
 Миллионы лет спустя буддисты будут утверждать, что все живые существа включены в великий круговорот жизни, умирая и возрождаясь снова и снова. Единственный способ вырваться из этого круга страданий – достичь нирваны, полного небытия, добиться столь же полного и окончательного бегства от мира, как падение в черную дыру и исчезновение из вселенной навечно.
 Нирвана не по мне. Я отрекся не от всех стремлений. Я люблю богиню и отчаянно жажду ответной любви. Она твердит, что любит меня, но в те жуткие неизмеримые мгновения, когда она покинула меня, падавшего в бесконечный огненный колодец, я заново осознал, что она не человек, не такой человек, как я, несмотря на внешность.
 Меня не покидал страх, что я утрачу ее. Или, хуже того, что Ане надоест моя человеческая ограниченность и она бросит меня навсегда.

 15

 Мы провели на болоте три дня, пока я оправлялся от ран и набирался сил. Пожалуй, мы были единственными людьми на всей планете; впрочем, назвать Аню просто человеком можно лишь с большой натяжкой.
 В болоте было невыносимо жарко и сыро. Почва чавкала при ходьбе; на каждом шагу приходилось пробиваться сквозь заросли гигантского папоротника и каких-то листьев, похожих на лопухи, огромных – побольше слоновьих ушей, – влажно липших к телу. Повсюду змеились лианы, опутывая деревья и стелясь под ноги коварными ловушками.
 Но хуже жары был смрад. Запахи разложения окружали нас со всех сторон; болото источало дух смерти. Духота угнетала меня, сырость высасывала силы.
 Как в ловушке, увязли мы среди мокрой зелени. Джунгли подступали к нам, будто живые, выпивали воздух из наших легких, заслоняли собой весь мир. Взор проникал вперед лишь на два-три ярда. Дальше все терялось за плотной стеной растительности, если мы не шли по илистому руслу потока. Но даже тогда листва переплеталась настолько, что мы могли бы не заметить стадо бронтозавров, проходившее от нас в двух шагах.
 Есть было почти нечего. Растения, сплошь незнакомые, казались совершенно несъедобными. Несколько раз я видел в темных водах серебристых рыбок, но слишком крохотных и юрких, чтобы пытаться их поймать. Мы обходились лягушками и мохнатыми личинками насекомых, отвратительными на вид, но достаточно питательными, чтобы не протянуть ноги.
 Каждый вечер шел дождь, бурными потоками низвергаясь с мрачных небес. Тучи громоздились горами на протяжении всего удушливого дня, всасывая влагу из гнилого воздуха, как губки. Я отсырел насквозь; кожа от влажности начала преть, пошла складками и приобрела белесый оттенок. Даже Аня после трехдневного пребывания в этой парной выглядела замарашкой.
 Небо было обложено тучами почти постоянно. Однажды ночью оно ненадолго прояснилось настолько, что стали видны звезды. Я тотчас же об этом пожалел. Аня спала, а я пытался отыскать на небосводе очертания знакомых созвездий. Но взамен узрел лишь все ту же угрюмую багровую звезду, зависшую высоко над горизонтом и будто подглядывавшую за нами.
 Я поискал взглядом созвездие Ориона, своего тезку среди звезд, но не нашел. Затем вдруг узнал Большую Медведицу, и сердце мое мучительно сжалось. Она сильно переменилась, совершенно утратив сходство с тем ковшом, который я знал по иным эпохам. Ее большой прямоугольный «черпак» сплющился и заострился, больше напоминая совок, чем ковшик. Рукоятка его была круто изломана.
 Нас отделяла от знакомых мне эпох такая бездна миллионов лет, что даже вечные звезды переменились. При виде искаженного ковша Большой Медведицы я вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и заброшенным, и душа моя наполнилась такой неизбывной печалью, какой я еще не знал.
 Никаких млекопитающих мы не видели, кроме похожего на землеройку серого пушистого зверька, обитавшего в кронах деревьев. Зато рептилии были повсюду.
 Однажды утром Аня наполняла ковшик, стоя на берегу грязной протоки, когда из воды выскочил притаившийся там гигантский крокодил. Его массивное зеленое тело совершенно сливалось с зеленью тростника и камыша, а над водой виднелись лишь выпуклые глазки и ноздри. Ане пришлось бежать изо всех сил и карабкаться на ближайшее дерево, чтобы уйти от его зубов; хищник оказался весьма проворен, и он едва не догнал ее.
 В болоте водились черепахи, длиннохвостые ящерицы размером со свинью и множество змей, плававших по воде и ползавших по деревьям.
 Однако по-настоящему этот мир все-таки принадлежал динозаврам. Далеко не все они были гигантами. На второй день Аня, воспользовавшись толстым суком в качестве дубины, попыталась убить двуногого динозавра величиной с курицу-переростка. Он удрал от нее, свистя, как чайник. Привыкнув увиливать от своих рослых собратьев, он без труда увернулся и от ударов Ани.
 Со своего наблюдательного пункта на ветке я видел как-то раз под вечер ковылявшую вразвалочку рептилию, покрытую роговым панцирем, как броненосец, но ростом чуть ли не с пони. Волочившийся за ней короткий хвост был утыкан крепкими шипами, как булава.
 Вокруг постоянно роились насекомые, но, как ни странно, нас они не беспокоили. Поначалу меня это удивляло, но потом я сообразил, что здесь настолько мало млекопитающих, что вряд ли хоть одно насекомое способно проявить интерес к теплой крови.
 На третью ночь я сказал Ане, что достаточно окреп, чтобы тронуться в путь.
 – Ты уверен?
 – Да. Пора убираться из этой чертовой бани.
 – А куда идти?
 Я пожал плечами. Вечерний ливень только-только отшумел. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, под импровизированным навесом из гигантских листьев, которые я наспех скрепил вместе. Это не помогло – струи дождя пробивали навес насквозь и все равно промочили нас. Последние капли сбегали с бесчисленных листьев, наполняя зеленый мир звуками симфонии звонкой капели. Красивый хитон Ани превратился в мокрую серую тряпку. Мой кожаный жилет и набедренная повязка липли к телу и казались мне клейкими зловонными обносками.
 – Куда угодно. Все лучше, чем торчать здесь, – ответил я.
 Моя богиня кивнула, соглашаясь.
 – И как можно дальше отсюда, – добавил я.
 – Тебя тревожит Сетх?
 – А тебя нет?
 – Пожалуй, должен бы. Но я не могу отделаться от мысли, что он не станет утруждаться из-за нас. Мы здесь все равно что в мышеловке, так стоит ли тратить силы, чтобы искать нас и убивать? Мы умрем здесь, любимый, в этом жалком, затерянном в глубине тысячелетий времени, и никто нас не спасет.
 Сумерки бросили на очаровательное лицо Ани мрачную тень, голос ее охрип от уныния. Я бы с удовольствием прожил нормальную человеческую жизнь с моей подругой в каменном веке, но прохладные райские леса – совсем не то, что гнилые, вонючие джунгли. Хотя соплеменники и предали нас, в Раю мы жили бы среди людей. А здесь мы совершенно одни, не с кем и словом перемолвиться.
 – Мы еще не покойники, – заметил я. – И я вовсе не намерен помогать Сетху нас уничтожить.
 – Да с какой стати ему утруждаться?
 – А с такой, что здесь для него критическая точка. Он знает, куда был нацелен искривитель, знает, что мы здесь. Как только ему удастся починить аппаратуру, он отправится нас искать, чтобы мы, часом, не расстроили его планы в этой точке континуума.
 Аня понимала, что мои рассуждения не лишены логики, но все равно не горела желанием переходить к действиям.
 – Лучше убраться подальше от этого проклятого болота, – добавил я. – Не годится здесь сидеть. Давай тронемся завтра утром, с первыми лучами солнца. Пойдем в гору, там будет и прохладнее, и суше.
 В ее глазах вдруг зажглись искры восторга.
 – Можно пойти той же дорогой, что и утконосые динозавры! Они наверняка направлялись на возвышенность.
 – А тираннозавры следом, – пробормотал я.
 – Да, – откликнулась Аня, и былой энтузиазм зазвенел в ее голосе. – Интересно посмотреть, догнали ли они утконосых.
 – Порой ты бываешь невероятно кровожадной.
 – Жесткость свойственна человеческой натуре, Орион. Я еще чувствую упоение охотой. А ты нет?
 – Только когда я охотник, а не дичь.
 – Ты мой охотник, – промолвила она.
 – И нашел то, что искал. – Я притянул Аню к себе.
 – Быть жертвой не так уж страшно, – прошептала она мне на ухо. – Иногда.

 16

 Наутро мы пустились в путь – прочь от болот, к прохладным, чистым холмам. Подсознательно я надеялся отыскать более привычный пейзаж: цветы и траву, собак, кроликов и диких кабанов. Я знал, что людей здесь нет, но все равно мечтал о знакомых образах.
 Тем не менее мы очутились в мире, населенном практически одними динозаврами. В пасмурном небе без малейших усилий парили гигантские птерозавры. В кустах копошились крохотные четвероногие динозаврики. Повсюду маячили их крупные собратья, смахивавшие на ожившие горы, деликатно похрустывавшие листьями папоротников и кустов, в изобилии росших вокруг.
 Цветов нигде не было и в помине – во всяком случае, ничего знакомого я не нашел. На макушках некоторых бочкообразных растений торчали перистые вайи. [4] А вообще унизанные шипами и червеобразными отростками рыхлые, мясистые растения внушали омерзение и отвращение, как порождения чужой планеты.
 Не было даже знакомых мне деревьев, не считая изредка встречавшихся высоких стройных кипарисов и мангров, плотной стеной окружавших любое мало-мальски заметное озерцо или ручей, впиваясь в мокрую землю скрюченными хитросплетениями корней, будто сотнями крепких одеревеневших пальцев. Пожалуй, знакомыми выглядели еще и пальмы, хотя некоторые просто поражали своими размерами. Их голые чешуйчатые стволы вздымались на недосягаемую высоту, где перистые широкие листья овевал влажный теплый ветер. Нигде ни травинки, ни зернышка – лишь шуршавший камыш да уродливый рогоз. Порой они покрывали водоемы настолько плотно, что их поверхность казалась почвой, и обнаружить ошибку было можно, лишь провалившись по колено или даже глубже.
 Ночевали мы на деревьях, хотя, насколько я мог судить, динозавры спали в ночные часы, как и мы. Но мы были совершенно беззащитны перед свирепыми тварями вроде тираннозавров, от которых могли лишь убегать и прятаться – а потому не хотели испытывать судьбу.
 За первые дни пути мы не видели ни одного тираннозавра, хотя их трехпалые следы попадались довольно часто. Аня требовала, чтобы мы двигались по их следу, который шел параллельно более глубоким отпечаткам, оставленным утконосыми динозаврами. Порой когтистые лапы ступали поверх следов утконосых.
 Вокруг хватало и других хищников. Например, стремительных двуногих тварей ростом значительно выше меня. На бегу они вытягивали хвосты параллельно земле и алчно хватали передними конечностями мелких динозавров, а те жалобно пищали и свистели, когда клыки и зубы карнозавров рвали их плоть.
 Как только поблизости появлялся плотоядный ящер, мы с Аней ложились на землю. Не имея никаких средств защиты, кроме собственной наблюдательности и ума, мы не могли поступать иначе. Они к нам даже не подходили – то ли не видели, то ли решали, что мы несъедобны, уж и не знаю. А выяснять мне как-то не хотелось.
 Однажды мы видели полдюжины трицератопсов, [5] осторожно утолявших жажду у берега речушки. Каждый из них, размером с четверку взрослых носорогов, был вооружен тремя длинными рогами и массивным костяным воротником, росшим из затылка. Неуклюжие, угловатые твари ужасно нервничали. И было от чего: с противоположного берега в речушку с плеском вбежала пара двуногих карнозавров – не тираннозавров, но все равно больших, зубастых и злобных.
 Посмотрев в ту сторону, трицератопсы сбились в кучу, выстроившись плечом к плечу, опустив головы и направив свои длинные рога на хищников, будто ряд пик или грозный частокол. Карнозавры с фырканьем и ворчанием потоптались на месте, оценивая ситуацию. Затем развернулись и устремились прочь.
 Я был близок к разочарованию. Мне вовсе не хотелось наблюдать жестокую, кровопролитную битву динозавров – просто кто бы ни победил, мы непременно смогли бы поживиться остатками мяса. Используя свои примитивные сети и палицы, мы могли охотиться лишь на мелких динозавров и мохнатых зверьков, так что изрядный кусок мяса нам бы не повредил.
 На вторую ночь пути я проснулся от ощущения опасности. Царила непроглядная темень. Мы с Аней полулежали в развилке дерева. На ночлег мы расположились на самой большой высоте, где ветки еще выдерживали нас.
 Мы были не одни. Я уловил исходившую от кого-то – или от чего-то – угрозу, но ничего не видел в кромешной тьме. По ночам здесь было тихо, не считая звучавшего постоянно и ставшего привычным неумолчного зудения насекомых. В меловом периоде не было ни воя волков, ни рыка львов – по ночам бодрствовали лишь предки полевых мышей и белок, но эти старались не производить никакого шума.
 В облачном покрове вдруг образовался просвет. Луна то ли уже закатилась, то ли еще не всходила, но землю озарил багровый свет звезды, впервые увиденной мной в неолите. В ее кровавом сиянии блеснули два злобных глаза, смотревшие на меня, не мигая.
 Помимо воли мое тело перешло в сверхускоренный режим. И как раз вовремя – змея метнулась ко мне, разинув пасть, готовая вонзить в меня ядовитые зубы.
 Я видел ее обвившееся вокруг ветви тело, видел, как пасть ее разверзлась, видел истекавшие ядом зубы, видел, как она вздыбилась и метнулась ко мне – все это разыгрывалось перед моими глазами в замедленном темпе. Лишенные век глазки с ненавистью взирали на меня.
 Выбросив вперед правую руку, я поймал змею. Она была настолько велика, что мои пальцы охватили ее лишь наполовину. Ее длинное мускулистое тело, двигаясь по инерции, едва не сбило меня с ветки на далекую землю, утопавшую во мраке. Но я уцепился за ветку ногами и свободной рукой, хотя и ударился спиной о ствол с такой силой, что невольно зарычал.
 Прижимая большим пальцем нижнюю челюсть гадины, я отстранил ее от себя на расстояние вытянутой руки. Извиваясь, сворачиваясь кольцами, она пыталась вырваться. Проснувшаяся Аня мгновенно оценила ситуацию и схватилась за дубинку.
 Я с трудом встал на одно колено, опасаясь, что бившаяся змея свалит меня с ветки.
 – Ложись! – приказал я Ане.
 Как только она подчинилась, я перехватил гадину поудобнее и изо всей силы ударил о ствол. Ее голова стукнулась о дерево с сильным, приятным слуху треском. Я снова и снова колотил ее о дерево. Змея перестала извиваться, а скоро и шевелиться вообще, безвольно повиснув у меня в руке. Я отшвырнул труп гадины прочь. Он полетел вниз, ломая ветки, и наконец грохнулся о землю.
 – Весточка от Сетха? – приподняв голову, спросила Аня. Голос ее упал почти до шепота.
 Я пожал плечами, хотя в темноте она моего движения не видела.
 – Кто знает? Тут масса змей. Наверно, они охотятся на ночных млекопитающих, которые живут на деревьях. Может, мы просто забрались не на то дерево?
 Аня подобралась ко мне поближе, и я ощутил, как она дрожит. С той ночи мы спали по очереди.
 Теперь я понял, почему всем людям досталось три инстинктивных страха: страх темноты, страх высоты и страх перед змеями.

 17

 Держа путь в гору, все дальше от болот, мы с Аней постепенно начали обзаводиться примитивными орудиями труда. Кремень нигде не попадался, но зато я подобрал булыжник себе по руке и каждый вечер трудился над ним, обтесывая о другие камни, чтобы сделать лезвие более-менее острым. Аня выискивала прямые ветви, а вечером обжигала их кончики на костре, чтобы получить более-менее прочные острия.
 Меня тревожила необходимость разводить каждый вечер костер. Разумеется, нужно было готовить ту жалкую пищу, которую удавалось раздобыть. В другую эпоху костер потребовался бы, чтобы отпугивать хищников по ночам, пока мы спим, но в этом веке миром правили рептилии, а не млекопитающие, и я опасался, что огонь может привлечь обожавших тепло пресмыкающихся, а не отпугнуть их.
 Да и о Сетхе забывать не следовало. Развести костер здесь наверняка некому, кроме нас с Аней. Всякому обладателю техники, способной сканировать обширные участки суши, костер укажет наше местопребывание не хуже маяка.
 И все-таки мы нуждались в ночном костре – не только ради приготовления пищи и безопасности, но и ради душевного комфорта. Ночь за ночью мы с Аней сидели бок о бок у костра, глядя на жаркую пляску язычков пламени, и размышляли о том, что должно пройти более шестидесяти миллионов лет, прежде чем человек впервые разведет огонь.
 На возвышенности, вдали от болот, небо очистилось. Но я по-прежнему не узнавал звезд. Ночь за ночью я искал созвездие Ориона, но напрасно.
 Теперь я начал демонстрировать Ане свою охотничью удаль. При помощи сделанных ею копий я добывал мелких динозавров величиной с птицу, а иногда даже ухитрялся забить более крупную дичь, вроде четвероногих травоядных ящеров ростом с овцу.
 А однажды вечером я задал Ане вопрос, терзавший меня с момента прибытия в эпоху динозавров.
 – Когда ты изменила свой облик… преобразилась в сферу чистой энергии, – мысль, что это и есть истинная сущность моей любимой, до сих пор тревожила меня, – куда ты исчезла? Что ты делала?
 В отсветах пляшущего пламени костра ее лицо мерцало и переливалось почти так же, как тогда, когда она растворилась в моих объятьях при падении в ядерный колодец Сетха.
 – Пыталась вернуться к другим творцам, – негромко, почти печально проронила она. – Но путь был заблокирован. Я пробовала переместить нас обоих в иное место и время, в любую точку континуума. Но искривитель Сетха был настроен именно на это время и на это место, и мне не хватило энергии, чтобы изменить настройку и перенестись куда-либо еще.
 – А ты осознаешь, что делаешь, когда… когда меняешь облик?
 – Да.
 – Ты можешь сделать это сейчас?
 – Нет, – мрачно призналась она. Движением руки обведя наш костерок и обглоданные динозавровые кости на земле, она сказала: – Недостаточно энергии. Ее нам едва хватает, чтобы поддерживать жизнь в человеческом теле. – Голос Ани звучал весело, но под весельем таилась тоска, а может быть, даже страх.
 – Значит, ты заточена в человеческом теле.
 – Я  выбрала человеческое тело, Орион. Чтобы быть с тобой.
 Этим она хотела подчеркнуть свою любовь, но пробудила у меня острое чувство вины – это по моей милости она ограничена в своих возможностях и уязвима, как я сам.
 Через неделю мы вышли на плоскогорье. Здесь было хоть и ненамного прохладнее, но зато суше, чем в болотах.
 Ночь за ночью я смотрел на небосвод, отыскивая созвездие-тезку и пытаясь отделаться от ощущения, что зловещая багровая звезда взирает на меня, будто око разгневанного бога – или дьявола.
 Аня всегда просыпалась около полуночи, чтобы заступить на вахту и дать мне поспать. Как-то раз она спросила:
 – Любимый, что ты надеешься отыскать среди звезд?
 – Ищу себя, – слегка устыдившись, признался я.
 – Вон там, – указала она.
 Это был не Орион. Это созвездие ничуть не напоминало мне знакомого Охотника. Ригеля не было и в помине. Блистательной красной Бетельгейзе простыл и след. Вместо трех звезд пояса и висевшего на нем меча я обнаружил лишь слабое туманное пятнышко.
 Кровь в моих жилах застыла. Даже созвездия Ориона нет в этом заброшенном пространстве и времени! Нам незачем находиться здесь, в такой дали от родных времен. Мы здесь чужаки, изгнанники, забытые богами, гонимые силами, которым даже не можем дать отпор, обреченные встретить смерть и уйти в вечное небытие.
 Беспредельная горесть наполнила мою душу. Я чувствовал полнейшую беспомощность, собственную бесполезность, понимая, что рано или поздно Сетх выследит нас и положит конец нашему существованию.
 Как я ни старался, отчаяние не покидало меня. Еще ни разу мне не доводилось переживать столь безысходной тоски и муки. Я пытался скрыть свое состояние от Ани, но по ее тревожному взгляду понял, что она прекрасно понимает, как я опустошен и подавлен.
 А затем мы вышли к кладке яиц утконосых динозавров.
 Она оказалась на плоской вершине пологого холма. По склону холма поднялось такое бесчисленное множество гадрозавров, что их тяжелые лапы протоптали в голой пыльной земле настоящую дорогу.
 – Должно быть, ящеры приходят сюда каждый год, – заметила Аня, шагая по дороге к вершине холма.
 Я промолчал, не в силах пробудить в своей душе искорку любознательности или энтузиазма, двигавшего моей подругой. Мрачная замкнутость по-прежнему не покидала меня.
 Мы должны были догадаться, что ждет нас на вершине, по шумному скрипучему шипению десятков птерозавров, которые хлопали кожистыми крыльями над холмом, закладывая крутые виражи для приземления. Взбираясь по отлогому склону, мы с Аней слышали щелчки их длинных костистых клювов, словно птерозавры дрались между собой.
 Я никак не мог уловить какое-то полузабытое воспоминание. Поведение птерозавров что-то напоминало мне, но я никак не мог осознать, что именно. Однако едва мы вышли к вершине, оно оформилось в четкую мысль.
 Кладбище.
 На голой вершине холма находились сотни гнезд, в которых утконосые динозавры откладывали яйца на протяжении несчетного множества поколений.
 Но здесь побывали тираннозавры.
 Порыв ветра донес до нас смрад гниющего мяса. Птерозавры хлопали крыльями и шипели на нас. Небольшие когти на передней кромке их крыльев виднелись вполне отчетливо. Только тут я понял, что они ведут себя, как стервятники, слетающиеся на падаль. Я замахнулся на ближайших ящеров копьем, и они взлетели в воздух, паря над нами на широких кожистых крыльях, ожидая, когда мы уйдем, чтобы вернуться к пиршеству.
 Аня была готова расплакаться. От утконосых динозавров не осталось ничего, кроме костей и клочков гниющего мяса. Грудные клетки массивных ящеров высились над нашими головами, как выбеленные солнцем шпангоуты потерпевших кораблекрушение судов. Повсюду валялись берцовые кости в мой рост длиной и массивные плоские черепа, почти сплошь состоявшие из кости.
 – Смотри! – выкрикнула вдруг Аня. – Яйца!
 Гнезда являли собой неглубокие ямки в земле, выбитые лапами динозавров. В каждом лежали продолговатые яйца в локоть длиной. Большинство было разбито.
 – Ладно, – я указал пару нерасколотых яиц, бок о бок лежавших на голой земле, – по крайней мере, нашелся обед.
 – Ты не посмеешь! – Аня была шокирована.
 Я бросил взгляд на птерозавров, все еще круживших над нами, громко хлопая перепончатыми крыльями.
 – Это либо их обед, либо наш.
 Аня лишь горестно посмотрела на меня.
 – Из этих яиц уже никто не вылупится, – добавил я. – А если и вылупится, лишенные защиты матерей динозаврики станут легкой добычей для любых тварей.
 Она неохотно согласилась. Я спустился с холма, чтобы набрать топлива для костра, а Аня осталась охранять наш обед от посягательств алчных птерозавров.
 Пока я собирал сухие ветки с земли и вытаскивал сучья из кустов, меня вдруг поразила внезапная мысль – тираннозавры слишком рьяно уничтожали гадрозавров. Насколько я мог судить, они перебили всех травоядных ящеров до единого. Это неестественно. Обычно хищники убивают лишь ради еды, позволяя остальным жертвам идти своей дорогой. Неужели тираннозавры действительно умеют лишь убивать? Или их  направлял Сетх и его соплеменники?
 Неужели они следовали за стадом, чтобы отыскать гнездовую кладку и перебить  всех динозавров, откладывавших здесь яйца? Очевидно, вершиной холма пользовались не только те сорок с небольшим утконосых, которых мы видели на болоте. Тут больше сотни кладок – и все они растоптаны тираннозаврами.
 Когда я вернулся на вершину с охапкой дров, Аня нашла ответ на мой вопрос.
 – Погляди-ка сюда! – Она указала на край одного гнезда.
 Бросив дрова рядом с будущим обедом, я подошел к ней.
 Следы. Трехпалые когтистые лапы, но куда мельче лап тираннозавров. Размером со ступню человека – а точнее, человекоподобной рептилии.
 – Воин Сетха?
 – Там еще, – махнула Аня рукой в сторону других гнезд. – По-моему, они целенаправленно били яйца, сохранившиеся после нападения тираннозавров.
 – Это означает, что Сетх или ему подобные находятся здесь, в этом времени и месте.
 – Но ради чего им нападать на утконосых?!
 – Главное в другом, – откликнулся я. – Нас, наверно, ищут.
 Вскинув голову, Аня оглядела горизонт, будто надеялась увидеть приближавшегося Сетха и его воинов. Я тоже огляделся. Повсюду, куда ни кинь взор, угнетающее однообразие зелени. Ни цветочка, ни малейшего цветного пятнышка. Даже удушенные камышом реки кажутся гнилостно-зелеными. Вдоль воды колышутся под жарким ветром плотные мангровые и папоротниковые заросли. Здесь можно без труда спрятать целую армию.
 И снова меня потрясло, насколько мы беспомощны, насколько бесполезны попытки творцов бороться против Сетха и его племени. Что могут сделать два одиноких человека в мире динозавров? Я тряхнул головой, словно выпутываясь из липкой паутины, но избавиться от подавленности не смог.
 Зато Аня была ничуть не обескуражена.
 – Надо найти их лагерь или штаб, – заявила она. – Надо выяснить, что они делают в этой эпохе, какие цели преследуют.
 – Сначала надо поесть, – с громким голодным вздохом возразил я.
 Вернувшись к уцелевшим яйцам, я принялся разводить костерок, ни на мгновение не забывая, что вдали есть наблюдатели, которые могут обнаружить его и засечь наше местопребывание. Но нам все-таки надо питаться, а ни я, ни Аня не готовы есть сырое мясо или яйца. При помощи остроконечной лопаточной кости утконосого я выдолбил в мягкой земле ямку, чтобы скудный огонек не был виден снизу. Но все равно, даже с помощью самого примитивного теплового датчика можно обнаружить костер, ярким пятном выделявшийся в прохладном вечернем воздухе.
 – Орион! Скорей!
 Стремительно отвернувшись от разгоравшегося огня, я ухватил ближайшую кость, чтобы воспользоваться ею вместо дубины. Аня пристально смотрела на яйца. Одно из них лопнуло. Нет, просто треснуло. У нас на глазах оно распалось надвое, и оттуда на свет выполз миниатюрный утконосый динозавр, неловко переступая на толстых ножках. В нем было не больше двух футов.
 Аня опустилась перед ним на колени.
 Динозаврик издал тонкое мычание, напоминавшее звук детского жестяного рожка.
 – Смотри-ка, у него есть зуб! – сообщила Аня.
 – Наверно, он голоден, – вслух подумал я.
 Аня тотчас же бросилась к моему костерку и вытащила оттуда пару веток, на которых еще сохранились мясистые листья. Ободрав их, она с руки принялась кормить малыша, который без колебаний стал их пережевывать.
 – Она ест! – Аня была в полнейшем восторге, которого я не разделял.
 – А с чего ты взяла, что это самочка?
 Она пропустила мой вопрос мимо ушей. Теперь съесть второе яйцо нечего было и думать, хоть оно не вскрылось ни вечером, ни наутро. Весь наш обед состоял из одной рептилии размером с крысу, которую я сумел поймать до сумерек, и найденной мной дыни – единственного узнаваемого плода из встреченных нами.
 Утром Аня ясно дала мне понять, что не намерена бросать динозаврика.
 – Придется его кормить, – заныл я.
 – Она питается растениями, – возразила Аня. – В отличие от детенышей млекопитающих, она не нуждается в материнском молоке.
 Мне не терпелось покинуть место бойни, предоставив его в полное распоряжение птерозавров. Наша лучшая защита от существ, направлявших тираннозавров, – не останавливаться. Аня согласилась со мной, но в то утро мы едва тащились, потому что динозаврик не успевал за нами. В отличие от обычных зверенышей, он не проявлял никакого интереса к окружающему миру, а просто терпеливо топотал за Аней. Должно быть, принял ее за свою мать, как вылупившиеся утята считают уткой первый подвижный предмет, попавшийся им на глаза.
 Аню такое положение дел вполне устраивало. Она собирала для своего питомца мягкие сочные листья и даже иногда пережевывала их, перед тем как скормить маленькому ящеру.
 Я нашел на кладбище утконосых динозавров локтевую кость, прекрасно пришедшуюся мне по руке и достаточно весомую, чтобы стать хорошей дубиной. Если мы хотим выжить, то должны обзавестись оружием и инструментами.
 Но зачем нам выживать, какие цели преследовать, кроме сохранения своей жизни, мне оставалось совершенно неясно. Ну да, конечно, нам следует бороться против Сетха и попытаться сорвать его планы. Но каким образом справиться с ним и его ордой вдвоем, практически без оружия – это превосходило мое понимание.
 Невзирая на мои опасения, Аня вела нас по следу тираннозавров.
 – Ящеры Сетха шли с ними, – говорила она, указывая более мелкие отпечатки среди гигантских следов тираннозавров.
 – Чуть позади, – уточнил я.
 – Пожалуй. Орион, мы должны найти их и выяснить, что затевает Сетх.
 – Это будет нелегко.
 – Будь это легко, обошлись бы без нас, – улыбнулась она. – Легкие задания нам не поручают, Орион.
 Я не смог выдавить из себя ответную улыбку.
 – Если они действительно управляют тираннозаврами, то нам ни черта не светит.
 Улыбка Ани погасла.
 Мы вскоре обнаружили, что следы тираннозавров ведут обратно к болотам, оставленным нами всего неделю назад. От перспективы возвращения в этот смрадный, сырой, парной сумрак я совсем упал духом. Мне хотелось бежать оттуда как можно дальше. Впервые за всю свою жизнь я ощутил неподдельный страх, даже ужас, опасно граничивший с паникой.
 Аня не придала моему молчанию и замкнутости никакого значения.
 – Вполне вероятно, что лагерь Сетха находится невдалеке от того места, где мы вошли в эту точку пространственно-временного континуума. Быть может, покончив с делами здесь, мы сможем запустить его искривитель в обратную сторону, чтобы вернуться в неолит.
 – Вернуться в его крепость?
 Она пропустила вопрос мимо ушей.
 – Орион, ты только подумай – тираннозавры покинули свое обычное место обитания в низинах, дошли до гнездовой кладки утконосых, перебили их и тотчас же вернулись обратно в болота! Они наверняка под контролем у Сетха.
 Я согласился, что гигантские хищники не стали бы по собственной воле выслеживать утконосых динозавров до самого гнездовья, чтобы потом тотчас же мчаться обратно.
 В тот вечер мы расположились на ночлег у большого спокойного озера, на чистом пляже, усеянном мельчайшим белым песком, похожим на нежнейшую пудру. Пляж тянулся на двадцать – тридцать ярдов, сменяясь затем зарослями скрюченных узловатых кипарисов, увешанных кружевным мхом. Чуть подальше виднелись рослые кокосовые пальмы и перистые листья папоротников, качавшиеся, как гигантские опахала.
 Но песок был отнюдь не гладким. Его буквально испещрили следы бесчисленных динозавров – массивные лапы тяжеловесных зауроподов, птичьи лапки мелких рептилий и грозные когти карнозавров. Они все приходили сюда на водопой – а некоторые еще и находили здесь свой обед.
 Когда солнце уже коснулось линии горизонта, окрасив небосклон и воду в нежно-пастельные розовые, голубые и зеленые тона, в небе вдруг искрой промелькнуло красно-оранжевое существо, стремительно нырнув в озеро. Через миг оно показалось на поверхности, сжимая зубастыми челюстями бьющуюся рыбу.
 Существо больше смахивало на ящерицу, чем на птицу, – оно имело длинную зубастую морду, длинный хвост, – но оно было оперено, а передние конечности его окончательно превратились в крылья. Однако взлетать птицеящер не стал, а вместо того выплыл к берегу, вразвалочку выбрался на песок и повернулся к закатному солнцу, расправив крылья, будто приветствующий светило солнцепоклонник.
 – Ящер не может взлететь, пока не просушит крылья, – догадалась Аня.
 – Интересно, каково это создание на вкус, – пробормотал я.
 Птица то ли не слышала наших голосов, то ли не видела в нас угрозы, и продолжала спокойно стоять на берегу, подальше от набегавших на песок ласковых волн, просушивая перья и переваривая свой обед.
 И вдруг до меня дошло, что мы можем поступить точно так же.
 – Хочешь рыбы? – поинтересовался я у Ани.
 Она сидела у кустов и кормила динозаврика. Это создание было способно есть весь день напролет.
 Не дожидаясь ответа, я забрел в спокойную воду, переливавшуюся алыми оттенками отраженного в ней заката. Птицеящер щелкнул клювом и заковылял подальше. Всего минут за пять я сумел загарпунить копьем двух рыб и с радостью предвкушал смену диеты.
 Аня тем временем набрала листьев для динозаврика и вдобавок горсть ягод. Детеныш слопал ягоды с явным удовольствием.
 – Если они ей не повредят, то, наверно, для нас они тоже съедобны, – проговорила она, когда я принялся разводить огонь.
 – Не исключено, – согласился я. – Я попробую одну и посмотрю, что из этого получится…
 Вдруг динозаврик тоненько чирикнул и поспешил к Ане. Вскочив на ноги, я вгляделся в сумрак леса, обступившего озеро. Никаких сомнений – оттуда слышался хруст веток и тяжкий топот.
 – Кто-то сюда идет, – торопливо шепнул я Ане. – Большой!
 Тушить костер было некогда. До опушки слишком далеко, чтобы успеть добраться до деревьев. Кроме того, опасность надвигалась именно оттуда.
 – В воду! – бросил я, устремляясь к озеру.
 Аня задержалась, чтобы подхватить динозаврика. Он был неподвижен, как статуя, но явно оттягивал ей руки своим весом. Я перехватил малыша у Ани, сунул оцепеневшее создание под мышку и с плеском побрел прочь от берега.
 Мы спешили поскорее дойти до глубокого места. Я держал утконосого так, чтоб он не захлебнулся; он слегка извивался, но страха перед водой не испытывал. А может, его куда больше пугала тварь, которая брела по лесу? Вода в озере оказалась чересчур теплой и ничуть не освежала; будто купаешься в бульоне.
 Мы уже зашли по шею. Динозаврик почти без уговоров перебрался ко мне на плечо; придерживая его одной рукой, я брел по воде бок о бок с Аней, чтобы в случае необходимости подхватить ее.
 Лес уже погрузился в глубокий мрак. Деревья вдруг раздвинулись, как занавес, и оттуда появился исполинский тираннозавр; догоравшая заря окрасила его чешую в кроваво-красный цвет.
 Ящер сделал два шага по направлению к нашему костру, огляделся и устремил взгляд в озерные воды. Сердце мое упало; если он видит нас и хочет сожрать, ему достаточно подойти и сцапать нас чудовищными зубами. Где вода покроет нас с головой, ему будет лишь по колено.
 Так и случилось – тираннозавр зашагал прямо к воде. Затем заколебался, будто древняя старуха, опасавшаяся замочить ноги.
 Я затаил дыхание. Монстр смотрел прямо на меня. Моя трепетавшая ноша на плече не издавала ни звука. На бесконечно долгое мгновение весь мир замер; не слышно было даже плеска волн.
 Затем тираннозавр испустил тяжкий фыркающий вздох, отвернулся от озера и затопал обратно в лес.
 Обессилев от испытанного напряжения, мы выбрались на берег, дотащились до пляжа и рухнули на песок.
 И тут же над водой разнесся жуткий трубный рев.
 Оглянувшись, я увидел, как из глубин озера поднимается, поднимается и поднимается громадная шея водоплавающего динозавра, будто исполинский живой подъемник, черной тушью вычерченный на фоне нежно-розовых небес. Динозаврик вырвался из моих рук и забился под бок к Ане.
 – Лохнесское чудовище… – выдохнул я.
 – Что?
 И тут вдруг все встало на свои места: проклятый тираннозавр непременно полез бы за нами в озеро, если бы в нем не жил еще больший динозавр, который наверняка не потерпел бы нарушения границ своей территории. По мнению тираннозавра, всякое мясо, попавшее в воду, принадлежит озерной твари – потому-то он и оставил нас в покое.
 Озерный динозавр снова протрубил и исчез среди волн.
 Перекатившись на спину, я истерически расхохотался как безумец – или как солдат, заглянувший неизбежной смерти в глаза, но все-таки оставшийся в живых. Мы проскочили между Сциллой и Харибдой, даже не догадываясь об этом.

 18

 Напавший на меня приступ смеха окончился довольно быстро. Мы в самом деле попали в безвыходное положение, и кому, как не мне, было знать об этом.
 – Не вижу ничего смешного, – заметила Аня, вглядываясь в лиловые сумерки.
 – Я тоже, – подхватил я, – но над чем же еще нам посмеяться? В лесу шастает тираннозавр, а то и не один, в озере плещется еще большее чудовище, а то и не одно, а мы посередине. Это не смешно. В этом есть что-то космическое. Если бы нас сейчас видели творцы, они бы животики надорвали над дурацкой игрой слепого случая, кончившейся подобной нелепостью.
 – Мы можем проскочить мимо тираннозавра, – с холодным неодобрением, чуть ли не с гневом в голосе проговорила Аня, явно подразумевая, что в лесу нас поджидает одно-единственное чудовище.
 – Ты считаешь? – с горькой иронией обронил я.
 – Как только сумерки сгустятся, мы можем пробраться через лес…
 – И куда дальше? Все наши усилия лишь делают игру Сетха чуточку увлекательней.
 – А у тебя есть идея получше?
 – Да, – отрубил я. – Перейди в свое истинное обличье и оставь тут меня одного.
 Аня охнула, будто я дал ей пощечину.
 – Орион, ты… ты сердишься на меня?
 Я промолчал. Кровь моя так и бурлила от ярости и отчаяния. Я молча клял творцов, пославших нас сюда, неистово обрушивался на себя за собственную беспомощность.
 – Ты же сам знаешь, – проговорила Аня, – что я не могу претерпеть метаморфозу, если энергии для трансформации недостаточно. И потом, я не покину тебя, что бы с нами ни случилось.
 – Я знаю, как тебе избежать встречи с тираннозавром, – сказал я; гнев мой уже поостыл. – Я пойду в лес первым и отвлеку ящера, а ты спокойно уйдешь. Мы можем встретиться на гнездовье утконосых…
 – Нет, – бесцветным, но не терпящим возражений тоном отрезала Аня. Даже во мраке было видно, как яростно тряхнула она своими эбеново-черными волосами.
 – Нам не удастся…
 – Что бы мы ни делали, – твердо заявила она, – мы будем вместе.
 – Да неужели тебе не ясно?! – с мольбой воскликнул я. – Мы в ловушке. Безнадежно. Уходи, пока можешь.
 Подойдя ко мне вплотную, Аня приложила к моей щеке прохладную нежную ладонь. Ее серые глаза заглянули на самое дно моих зрачков, и я ощутил, как мучительная судорога, стянувшая мышцы спины и шеи, отпускает меня, сходит на нет.
 – Орион, это на тебя не похоже. Прежде ты никогда не отступал, как бы трудно нам ни приходилось.
 – Мы еще ни разу не попадали в подобную ситуацию, – возразил я, тем не менее успокаиваясь и забывая об угнетавшей меня тревоге.
 – Любимый, как ты сам сказал несколько дней назад, мы все еще живы. А пока мы живы, мы должны бороться против Сетха и разрушить его чудовищные замыслы, чего бы это нам ни стоило.
 Я понимал, что она права. А еще я понимал, что противиться ей не смогу. Она – из творцов, а я – из творений.
 – Что бы мы ни делали, мой бедный возлюбленный, – едва слышно вымолвила Аня, – мы будем вместе. До самой смерти, если она нам суждена.
 Я задохнулся от полноты чувств. Она богиня, но никогда не покинет меня. Никогда!
 Мы постояли лицом к лицу еще несколько секунд, а потом решили двинуться в обход озера, пока не придумаем чего-нибудь получше. Динозаврик семенил следом, безмолвно следуя за Аней.
 Как двум людям чуть ли не голыми руками одолеть тридцатитонного тираннозавра? Я знал ответ: никак. Память подсказывала мне, что в неолите я все-таки убивал Сетховых карнозавров почти безоружный. Но тираннозавр мне не по силам. Меня терзало ощущение собственной беспомощности и слабости; страха не было – я был так подавлен, что страх покинул меня вовсе.
 Так мы шли в сгущавшихся сумерках, и до нас доносился справа негромкий плеск пенистых волн, слева – таинственный шепот леса. Взошел месяц – узенький серпик; чуть позже над гладью озера показалось мрачное око кровавой звезды.
 – Если мы найдем кого-нибудь из Сетховых подручных, – вполголоса рассуждала Аня, – захватим его в плен и выясним, где лагерь Сетха и что он тут затевает, то можно будет выработать план действий.
 Я лишь хмыкнул, не желая говорить, как она наивна.
 – У них должны иметься инструменты и оружие, – продолжала рассуждать Аня. – Может, нам удастся что-нибудь захватить. Тогда мы будем лучше подготовлены…
 Меня так и тянуло за язык сказать, что я думаю об этих сладостных мечтаниях.
 – Я не видел у них ни оружия, ни инструментов, – пробубнил я.
 – Техника Сетха мощью не уступает нашей, – настаивала Аня, под словом «мы» подразумевая творцов.
 – Да, но его солдаты ничем не вооружены, кроме своих когтей. – И тут меня осенило: – И рептилий, которыми они могут управлять.
 – Тираннозавры! – Аня даже остановилась.
 – И драконы в Раю.
 – Они пользуются животными, как мы – орудиями.
 Наш утконосый динозаврик тихонько фыркнул в темноте – должно быть, только затем, чтобы напомнить нам о своем присутствии. Опустившись на одно колено, Аня подхватила его.
 Мысли мои неслись галопом. Мне вспомнилось другое племя разумных существ, управлявших животными силой мысли, – неандертальцы и их предводитель Ариман. Моя память заполнилась полузабытыми образами нашей самоубийственной дуэли, растянувшейся на пятьдесят тысяч лет. Зажмурившись, я замер как изваяние, напрягая каждую клеточку своего мозга, чтобы оживить воспоминания.
 – По-моему, – неуверенно проронил я, – я смогу управлять животными точно так же, как и рептилии Сетха.
 – Нет, Орион, – подошла ко мне Аня. – Такого дара Золотой не мог тебе дать. Даже он не знает, как это осуществить.
 – Я глубоко заглянул в сознание Аримана, и неоднократно. Я жил у неандертальцев. По-моему, я смогу.
 – Ах, если бы так!
 – Давай попробую. На нашем малыше.
 Мы сидели на песке, скрестив ноги по-турецки. Аня взяла сонного динозаврика к себе на колени. Он тотчас же свернулся клубочком, прикрыв мордочку хвостом, и закрыл глаза.
 Я тоже.
 Я проник в простенький мозг маленького ящера, который все-таки был не настолько примитивен, чтобы не обладать инстинктом самосохранения. Вечерняя прохлада заставила его прильнуть к теплому телу Ани и уснуть, чтобы набраться сил для грядущего дня. Я ничего не увидел, но зато меня омывала целая гамма обонятельных ощущений: теплый мускусный аромат тела Ани, терпкий дух нагретой солнцем озерной воды, летучие запахи листьев и коры. В моем сознании промелькнуло удивление, что в ночном воздухе не веет благоуханием цветов, но я тут же сообразил, что настоящие цветы еще не появились на Земле.
 Открыв глаза динозаврика, я увидел его мир – пасмурный и расплывчатый, неясный от одолевавшей детеныша усталости и потребности в сне. Меня охватило ошеломляющее нежелание вставать и покидать материнское тепло Ани, но я неуверенно встал на все четыре ножки и соскользнул с ее коленей. Трусцой подбежав к тихонько плескавшей о берег воде, я понюхал ее, не обнаружил опасности и забрел в озеро. Когда мои копытца едва доставали до илистого дна, я повернулся и радостно поспешил вернуться к материнским коленям.
 – Она же насквозь мокрая! – со смехом возмутилась Аня.
 – И вдобавок крепко спит.
 Мы долго сидели лицом друг к другу. Маленький динозавр тихонько посапывал у моей подруги на коленях.
 – Ты был прав, – наконец прошептала она. – Ты можешь ею управлять.
 – Это младенец. Управлять взрослой тварью будет куда труднее.
 – Но тебе это по силам! Я знала, что тебе это по силам.
 – Ты тоже была права, – отозвался я. – Наша малышка – самочка.
 – Я же знала!
 Поглядев в сторону темной стены леса, я послал свое сознание сквозь гущу деревьев и исполинских папоротников, раскачивавшихся и шелестевших на ночном ветру. Тираннозавры были там, и причем несколько штук. Они спали, хотя и некрепко. Пожалуй, мы сумеем проскользнуть мимо них. Во всяком случае, попытаться стоит.
 – А их хозяева с ними? – поинтересовалась Аня, когда я предложил попробовать уйти.
 – Я не ощутил присутствие рептилий Сетха, но это не значит, что их там нет.
 Мы подождали еще, пока я не ощутил, что тираннозавры уснули покрепче. В лесу стрекотали сверчки, тоненький серпик месяца поднимался все выше, а зловещая багровая звезда неотступно следовала за ним.
 – Когда пойдем? – осведомилась Аня, рассеянно поглаживая динозаврика.
 Я неторопливо встал.
 – Скоро. Минут через…
 Все тот же жуткий трубный рев эхом прокатился в ночи. Обернувшись к озеру, я увидел длинную змеиную шею грандиозного динозавра, черным силуэтом вознесшуюся на фоне звезд и прозрачной туманной дымки, которая некогда станет созвездием Ориона. Издалека сквозь мрак донесся ответный рев.
 С озера тянуло прохладным ветерком. Он прояснил мое сознание, словно разогнал окутывавший меня туман.
 Я помог Ане встать. Динозаврик у нее на руках почти не шелохнулся.
 – Как по-твоему, – спросил я, – Сетх может воздействовать на мое сознание, как его слуги управляют динозаврами?
 – В крепости он зондировал твое сознание, – откликнулась Аня.
 – Не оттого ли я чувствовал себя таким… – я помялся, мне не хотелось произносить этого вслух, – таким подавленным?
 Она мрачно кивнула.
 – Он пользуется отчаянием, как оружием, чтобы подточить твои силы и довести тебя до крайности.
 Вот теперь все стало на свои места.
 – И как только ты это осознала, то нейтрализовала его воздействие.
 – Нет, Орион, это ты его нейтрализовал, – откликнулась Аня. – Ты сам.
 Разве? Наверно, она сказала это исключительно по доброте. И все же мне было любопытно, насколько большую роль сыграла она в моем душевном исцелении.
 Затем, пожав плечами, я отмел этот вопрос. Совершенно не важно, кто это сделал. Я снова чувствовал себя сильным, тоскливое отчаяние оставило меня.
 – Тираннозавры крепко спят, – сообщил я. – Мы сможем проскользнуть мимо них, если проявим осторожность.
 Но едва я положил руку Ане на плечо, как воды озера бурно вскипели и запенились. Обернувшись, я предполагал обнаружить очередного исполина, вздумавшего поплескаться в воде.
 Но вместо этого увидел, как вдали воды озера расступились, будто давая дорогу темной, мощной и грандиозной массе; даже самые большие динозавры казались по сравнению с ней букашками.
 Какое-то сооружение неуклонно поднималось из глубин озера. Струи, ручьи, реки воды стекали с башен и зубчатых стен, вздымавшихся бесчисленными ярусами, настолько широкими и мощными, что они заслоняли собой небо. Между балконами стройных минаретов были перекинуты длинные подвесные мостики. В окнах вспыхнули крохотные багровые огоньки, а оно все вздымалось и вздымалось из глубин ярус за ярусом – циклопическое и устрашающее.
 Мы с Аней, онемев от изумления, смотрели на грандиозное сооружение, исторгаемое глубинами озера, будто дворец морского божества – гротескный, но прекрасный, ужасный, но величественный. По воде озера разбежались волны высотой по колено, разбились у наших ног и покатились обратно, будто спешили собраться у подножия грандиозного безмолвного замка тьмы.
 Одна башня, выше всех прочих, указывала прямо в ночное небо, а над ней, будто маяк, пламенела зависшая в зените багровая звезда.
 – Какими же мы были дураками! – послышался из мрака шепот Ани. Ее широко раскрытые глаза пламенели. – Мы думали, что база Сетха находится в неолите, у Нила. Но там лишь один из его лагерей!
 – А здесь его штаб, – подхватил я, уловив ее мысль. – Здесь, в этой эре. А он сам внутри своей циклопической крепости дожидается нас.

 19

 О бегстве нечего было и думать. Сетх затаился в своей устрашающей огромной твердыне. Там же находился и ядерный колодец, достигавший расплавленного сердца Земли, чтобы снабжать Сетха энергией, необходимой для осуществления его планов. Нам тоже нужна эта энергия, чтобы сделать хоть что-нибудь, даже просто сбежать из эпохи динозавров.
 Но я думал не о бегстве. Мне хотелось встретиться с Сетхом вновь, выследить его и убить, как он хотел выследить и убить нас. Он поработил моих собратьев людей, он пытал любимую мной женщину, отнял у меня волю к борьбе, волю к жизни. Теперь в моей груди полыхало страстное желание сомкнуть пальцы на его чешуйчатой глотке и выдавить из него жизнь по капле.
 Я снова стал Орионом Охотником – сильным и неустрашимым.
 А ехидный внутренний голос вопрошал меня об источнике столь внезапной отваги. Неужели Аня управляет мной? Или я просто действую в соответствии с впечатанной в мое сознание программой? Золотой бог частенько разглагольствовал передо мной, утверждая, что дал мне и моим сородичам инстинкты кровожадности и мстительности. Действительно, человечество тысячелетиями страдало из-за этих стремлений. Мы созданы ради убийства, и благородный фасад цивилизации, который мы возвели, лишь лакированная маска, под которой бушуют кровожадные страсти.
 "И что же с того? – с вызовом ответил я сам себе. – Несмотря ни на что, люди выжили и вытерпели всех богов, свалившихся на их головы. Теперь я должен предстать перед воплощением дьявола, и человеческие инстинкты – единственная моя защита. Мне снова предстоит пустить в ход искусство охотника – изобретательность, силу, умение действовать исподволь и, прежде всего, терпение".
 – Надо пробраться внутрь, – проговорила Аня, по-прежнему не отрывая взгляда широко распахнутых глаз от замка Сетха.
 Я кивком выразил согласие.
 – Однако сначала надо выяснить, что затеял Сетх.
 А это означает, что мы должны скрываться и наблюдать, не попадаясь на глаза прислужникам нашего врага. Аня признала такую стратегию разумной, хоть ей это было и не по вкусу. Она предпочла бы взять крепость штурмом. Вдвоем. Понимая, что это пустые фантазии, она согласилась дождаться подходящего часа – хоть и весьма неохотно.
 Забрав у нее динозаврика, я двинулся в лес, держась подальше от тираннозавров, спавших на изрядном расстоянии друг от друга. Маленькая динозавриха казалась тяжелее, чем прежде, – то ли я устал, то ли она быстро набирала вес.
 Стараясь не издавать ни звука, мы пробирались сквозь плотные заросли. Наша подопечная не просыпалась, как и затаившиеся поблизости тираннозавры.
 – Твоя детка создаст нам массу проблем, – раздвигая свободной рукой ветви кустов и листья папоротников, шепнул я пробиравшейся следом Ане.
 – Вовсе нет, – откликнулась она. – Если ты научишь меня ею управлять, она может стать нашей разведчицей. Разве может быть в этом мире что-нибудь более естественное, чем бегающий по кустам маленький динозавр?
 Я не мог не признать, что она хотя бы отчасти права. Впрочем, сомнительно, что утконосые динозавры ходят поодиночке. Они животные стадные, как и многие другие травоядные, которых спасает многочисленность.
 Остановились мы рядом с толстой поваленной пальмой, упавшей на валун, доходивший мне до подбородка. По другую сторону ее ствола росли непроходимые кусты, а здесь плотной стеной стоял тростник. При помощи копий мы выкопали в песке продолговатую яму – такую, чтобы вытянуться во весь рост. Сверху нас прикрывало толстое бревно, сбоку валун, а заросли скрывали от чужих взглядов, так что в нашем укрытии оказалось довольно уютно. Сквозь пучки тростника и вайи папоротников можно было незаметно следить за озером и берегом.
 – Пока мы здесь, об огне придется забыть, – заявил я.
 – Будем есть сырую рыбу, а заодно попробуем ягоды и плоды с других кустов, – улыбнулась Аня.
 Так мы начали многонедельную слежку за озерным замком. Каждое утро он погружался на дно – все циклопическое сооружение медленно уходило в бурлившие воды, будто боялось лучей восходившего солнца. А каждую ночь замок поднимался снова – темный и мокрый, будто ушедший в раздумья злобный великан.
 Пока замок находился под водой, мы охотились и занимались рыбной ловлей, избегая тираннозавров, бродивших по здешнему лесу и по открытой равнине за его опушкой. Правду сказать, они вроде бы нас и не искали – как раз напротив. Они не обращали на нас внимания.
 Я начал обучать Аню управлять динозавриком, быстро переросшим младенческий возраст. Моя подруга назвала свою питомицу Юноной, а когда я поинтересовался почему, она лишь загадочно рассмеялась.
 – Это шутка, Орион, которую могут оценить лишь творцы.
 Я знал, что творцы иногда принимают имена античных богов. Золотой называл себя то Ормуздом, то Аполлоном, то Яхве. Ане в свое время поклонялись и ахейцы, и троянцы, знавшие ее под именем Афины. Очевидно, среди творцов есть и Юнона, так что Ане показалось забавным назвать неповоротливую, толстозадую динозавриху ее именем.
 Лишь много дней спустя я начал замечать, что крепость Сетха поднимается из воды с каждой ночью чуточку позже, но каждое утро задерживается на пару минут дольше. Поначалу я был озадачен, но меня больше интересовал сам поднимавшийся и опускавшийся замок, чем время его всплытий и погружений. А в предрассветных сумерках гораздо отчетливее стало видно, что там происходит и как.
 Всякий раз, когда сооружение появлялось из воды, из ворот в его стене, будто змеиный язык, выдвигался длинный узкий трап, опускавшийся на берег недалеко от нашего укрытия. Из ворот неизменно появлялись прислужники Сетха, такие же красношкурые и обнаженные, как и в каменном веке. Пройдя по трапу, они спускались на песчаный берег и направлялись в лес.
 Там их уже поджидали тираннозавры, собранные к озеру неведомой силой. В темноте ночи или сером предрассветном сумраке рептилии отбирали десяток чудовищных ящеров и направлялись прочь от озера.
 Мы почти сразу поняли, что каждый ящер Сетха способен управлять лишь одним тираннозавром. Каждая группа рептилий собирала стаю хищников и уводила их исполнять какую-то миссию. Много дней спустя они возвращались. Рептилии уходили в замок, а тираннозавры неизменно отправлялись в болота – видимо, естественную среду их обитания.
 – Они созывают кровожадных чудовищ сюда, а затем используют их с какой-то целью, – подытожила Аня наши наблюдения как-то раз поутру, когда воды озера снова сомкнулись над замком.
 Мы возвращались с берега в свое укрытие, неся в руках копья, а динозавриха, уже достававшая мне до пояса, пыхтела и похрюкивала позади. У меня через плечо была перекинута связка из трех рыбин – наш завтрак.
 – Использовать тираннозавров можно лишь с одной целью, – заметил я, припомнив кровавую бойню, которую они учинили в гнездовьях утконосых динозавров. – Но это лишено всякого смысла.
 Аня полностью разделяла мое мнение и мою точку зрения.
 Ну по крайней мере я выяснил, почему замок с каждым днем появляется все позже. Он всплывал лишь тогда, когда багровая звезда была почти в зените. И погружался, когда она склонялась к горизонту. Я поделился своими наблюдениями со своей подругой, но она поглядела на меня с сомнением.
 – А ты уверен?
 – Свет звезды настолько силен, что она скоро будет видна и в полдень, – отвечал я. – Тогда замок начнет всплывать при свете дня, это определенно.
 – Значит, Сетх вовсе не пытается ни от кого спрятаться, – задумчиво произнесла Аня.
 – А от кого ему тут прятаться? От нас?
 – Тогда почему же замок погружается в воду? Почему не оставить его на виду?
 – Не знаю, – признался я. – Но есть более существенный вопрос: почему он всплывает, лишь когда видна кровавая звезда?
 Аня так и разинула рот, замерев, где стояла, среди густой листвы возле нашего гнездышка. Потом, обернувшись, посмотрела. Багряная звезда почти коснулась горизонта, по глади озера пролегла мерцавшая багровая дорожка бликов, нацеленная в нас, будто клинок стилета.
 Понаблюдав еще две ночи, мы убедились, что замок поднимается из воды, когда чужая звезда находится почти в зените. Теперь он задерживался и после рассвета, но погружался, как только звезда склонялась к горизонту.
 – Ты прав, – сказала Аня. – Он связан с этой звездой.
 – Но почему? – хотел я знать.
 – Должно быть, Сетх родом с планеты, вращающейся вокруг этой звезды, – догадалась моя любимая. – Наверно, там его родина.
 Второй существенный для нас вопрос – зачем нужны смешанные группы рептилий Сетха и тираннозавров – можно было разрешить, лишь последовав за одной из них и проследив за их действиями. Я никак не мог решить, стоит ли нам отправляться за стаей тираннозавров вдвоем или мне следует пойти в одиночку, а Аню оставить у озера для наблюдения за замком.
 Она всей душой стремилась пойти со мной, и в конце концов я согласился, что так будет лучше. Мне было страшно оставить ее одну, потому что тогда мы никак не смогли бы связаться друг с другом и, если бы один попал в беду, второй даже не узнал бы об этом.
 Итак, одним прекрасным жарким утром мы взяли копья в руки и направились вслед за группой из девяти рептилий, шагавших на солидном расстоянии от девяти исполинских монстров. Мы позволили им скрыться за горизонтом, прежде чем покинули сень леса. Бояться, что они ускользнут от нас, было совершенно излишне – даже близорукий ребенок не проглядел бы чудовищных следов тираннозавров, глубоко отпечатывавшихся в мягкой глине.
 Мы шли по следу три дня. Почти все время лил дождь – холодный ливень с пасмурных небес. Тяжелые черные тучи низко нависали над землей – казалось, их можно достать рукой. Землю покрывала скользкая слякоть; мир будто съежился, скрывшись за дождевой пеленой. Ветер продувал насквозь.
 Маленькую Юнону скверная погода ничуть не огорчала. Пощипав зелени с кустов, прибитых непогодой к самой земле, она невозмутимо трусила следом за нами, волоча за собой толстый приплюснутый хвост. Она быстро росла, превращаясь в крупного динозавра с навечно отпечатавшейся на морде дурацкой ухмылкой, кривившей мощный костяной клюв.
 Из-за грозы наше продвижение замедлилось; мы едва тащились по скользкой земле и остановились вовсе, когда следы затерялись в темноте. На ночлег мы устроились на мокром каменном пригорке, который возвышался на пару футов над морем грязи, окружавшем нас. Едва жаркие лучи рассветного солнца обожгли землю, как она буквально изошла паром, словно торопилась избавиться от пропитавшей ее влаги. Судя по следам, слякоть ничуть не замедлила продвижения тираннозавров. Очевидно, они каждую ночь останавливались на ночлег, как останавливались и мы – голодные, дрожа от холода и сырости, без огня.
 "Должно быть, тираннозавры тоже голодны", – думал я. Чтобы с такой скоростью гнать вперед двадцатитонную тушу тираннозавра, его нужно постоянно кормить. Но они все так же ходко бежали вперед, и мы не видели ни костей, ни круживших над падалью птерозавров, которые указывали бы на место охоты.
 – Сколько же они могут идти голодая? – не вытерпела Аня.
 Согретый солнцем воздух торопился выпить влагу, пропитавшую землю после дождя. Над равниной клубился холодный косматый туман. Я был рад этому – туман скроет нас от врагов.
 – Они рептилии, – вслух рассуждал я. – Им не надо поддерживать неизменную температуру тела, как нам. Наверно, они могут обходиться без пищи намного дольше, чем млекопитающие таких же размеров.
 – Очевидно, – отозвалась Аня. Она-то как раз выглядела голодной и усталой.
 Мы изловили пару динозавров ростом с собаку, гревшихся на солнышке и еще вялых, пока кровь их не прогрелась. Они совершенно не испугались людей, потому что ни разу не видели их прежде. И больше не увидят.
 Как мы ни старались развести костер, растительность так промокла после вчерашнего дождя, что нам это не удалось, и в конце концов мы вынуждены были съесть мясо сырым. Пришлось порядком поработать зубами. В лужах и озерцах воды хватало, и мы запили нашу отнюдь не изысканную трапезу.
 Когда возникал вопрос о растительной пище, Юнона служила нам дегустатором. Если она отщипывала листок и тут же его выплевывала, мы не прикасались к этому растению. Если же динозавриха продолжала радостно хрумкать листвой, мы тоже отваживались ее попробовать. Практически мы ели первый на Земле салат из мясистых сочных растений, которые с окончанием мелового периода вымрут, как и питавшиеся ими динозавры.
 Путь наш лежал в гору. Земля здесь стала темней и суше, чем в раскинувшихся на пути болотах. Мы по-прежнему шли вперед по следам тираннозавров, но теперь стали попадаться и отпечатки лап других динозавров, топтавших твердую голую землю в неисчислимом множестве.
 – Должно быть, это маршрут миграций, – заметила Аня. Ее не оставляло все возраставшее возбуждение.
 – Не стоит идти слишком быстро. – Я устремил взгляд к возникшим впереди холмам. – А то можно напороться на стаю хищников.
 Я настоял, чтобы мы держались подальше от широкого тракта, проторенного мигрировавшими динозаврами. Нам во множестве попадались следы карнозавров, более мелких, чем тираннозавры, но и следов последних по-прежнему было хоть отбавляй.
 Очевидно, утконосые и другие травоядные динозавры ежегодно отправлялись в путь, спасаясь от зимних холодов. Я не обнаружил явных перемен погоды, но последняя гроза продолжалась дольше, чем прежние, а по утрам, как мне казалось, стало чуточку холоднее.
 И снова путь к месту назначения нам указали птерозавры. Целыми тучами кружили они в небесах, высматривая что-то по другую сторону холмов. Охваченная безрассудным пылом, Аня устремилась к гребню, горя нетерпением посмотреть, что там происходит. Рванувшись следом, я покинул Юнону, галопом мчавшуюся где-то позади.
 Слышавшееся оттуда мычание, хрипы, рев и визг исходили явно не от крылатых ящеров, паривших в недосягаемой высоте. Эти звуки были полны предсмертного ужаса.
 Аня достигла вершины гребня и ошеломленно застыла. Догнав ее, я остановился рядом и заглянул в лежавшее под нами длинное ущелье.
 Там бурлила кровавая схватка.

 20

 Тысячи травоядных ящеров подверглись нападению сотен тираннозавров. Поле боя простиралось на целые мили, голая каменистая земля побурела и стала скользкой от крови.
 По тесному длинному ущелью прибойной волной катилась битва. Утконосые динозавры, трицератопсы и более мелкие ящеры отчаянно пытались прорваться сквозь горловину ущелья на простор, а тираннозавры буйствовали, уничтожая их, круша своими жуткими зубами хребты, разрывая тела острыми когтями-ятаганами.
 Это напоминало морской бой в дни парусного флота – будто могучие смертоносные дредноуты громили строй неуклюжих галеонов. Будто стремительные летучие отряды верховых воинов рассекали на части богатый караван.
 Визг и рев издыхавших травоядных жутким эхом метался между каменными стенами ущелья. Даже наша Юнона, жалобно мыча, прижималась дрожа к Ане.
 Слуг Сетха нигде не было видно. Они не показывались, но я знал, что они здесь – спрятались среди скал или, как мы, наблюдают с гребня ущелья, заставляя тираннозавров учинять кровавое избиение мигрирующих стад.
 Впрочем, избивали не только они. Троица трицератопсов набросилась на тираннозавра и, опрокинув его на землю, снова и снова бодала его длинными острыми рогами. Мелкий динозавр, покрытый крепким панцирем, как броненосец, заковылял прочь от крови, запекшейся в пыли, и вырвался на открытую местность.
 Но тираннозавры все убивали, убивали и убивали, разрывая ужасными зубами и когтями гадрозавров, рогатых трицератопсов и неисчислимое множество прочих.
 – Должно быть, рептилии Сетха привели сюда тираннозавров, чтобы устроить засаду на мигрирующих динозавров, – холодным тоном врача, констатирующего смерть, сказала Аня.
 Меня охватил гнев. Разыгрывавшаяся внизу бессмысленная бойня зажгла в моей груди яростное пламя.
 – Давай-ка найдем кого-нибудь из этих рептилий, – бросил я и крадучись пошел вдоль гребня, крепко стискивая в правой руке копье.
 Аня торопливо шагала следом, а Юнона припустила за ней, хотя избранное нами направление пришлось ей явно не по душе. Маленькая динозавриха хныкала, как ребенок.
 – Орион, что ты собираешься?..
 – Мои предыдущие жизни научили меня одному – уничтожать врага, где и как только можно, – мрачно откликнулся я. – Сетх хочет убить этих динозавров? Тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать ему.
 Аня молча последовала за мной, когда я принялся взбираться повыше, но Юнона продолжала хныкать.
 – Оставайся с ней здесь, – велел я Ане. – Она напугана, и ее скулеж предостережет слуг Сетха.
 – Мы пойдем за тобой, держась ниже по склону. Если она не будет видеть этой мясорубки, то, наверно, успокоится.
 Аня с динозаврихой спустились по каменистому склону ярдов на сто ниже и двинулись параллельно моему курсу. Я шел, пригнувшись настолько сильно, что костяшками пальцев левой руки касался земли, как горилла.
 Минуты через три я увидел одного из приспешников Сетха, лежавшего на нагретых солнцем камнях, пристально вглядываясь в бурлившую внизу схватку. Без всякого предупреждения я вогнал ему в спину копье с такой силой, что оно расщепилось о камень под его брюхом. Он зашипел и несколько секунд дергался, как загарпуненная рыба. Потом затих.
 Из-под брюха рептилии сочилась красновато-бурая кровь. Распластавшись на скале рядом с трупом, я окинул взглядом ущелье. Разглядеть что-либо в подробностях было трудно из-за стоявшей столбом пыли, но я все-таки заметил тираннозавра, вдруг застывшего среди метавшихся тел, моргая страшными красными глазищами. Он вдруг прекратил свою убийственную работу. У меня на глазах он склонился над окровавленной тушей трицератопса и начал пожирать ее, отрывая огромные куски мяса.
 Остальные тираннозавры по-прежнему неистовствовали среди травоядных, оставаясь под телепатическим контролем воинов Сетха. Вскочив на ноги, я двинулся дальше.
 Мое копье затупилось и расщепилось. Вскарабкавшись наверх, Аня вручила мне свое. Поколебавшись, я принял оружие, а она взяла мое. Если придется, оно может послужить Ане дубинкой.
 Еще две рептилии сидели в расселине между двумя валунами, сосредоточив внимание на резне. Я понял, что среди подобного безумия им требуется полнейшая сосредоточенность, чтобы не утратить контроля над тираннозаврами. Они практически оглохли и ослепли, не замечая ничего вокруг.
 И все равно я подкрадывался к ним осторожно, сзади. Последние ярды я одолел одним прыжком, насквозь пронзив копьем одного из ящеров. Издыхая, он завизжал, будто паровозный свисток. Второй подскочил и бросился на меня, но чересчур замешкался, поскольку мои реакции как всегда в минуты опасности многократно ускорились.
 Я видел, как он поворачивается, как вспыхивают его красные глазки с вертикальными щелями зрачков, пасть разевается – то ли от ярости, то ли от изумления, то ли от внезапного испуга. В его когтистых лапах ничего не было. Вложив в удар весь свой вес, всю свою силу, я ногой сокрушил его грудь, переломав все ребра. Попятившись, он перевалился через край отвесной стены и приземлился почти у ног тираннозавра.
 Исполинская тварь, освободившись от мысленного контроля, подхватила своего прежнего хозяина и раскусила огромными зубами надвое.
 Присев на корточки, я взглядом отыскивал тираннозавра, находившегося под контролем второй рептилии. Эта, моргая, с недоумением озирала царившее вокруг побоище. Я на мгновение прикрыл глаза и попробовал проникнуть в ее сознание. Когда я открыл их вновь, то возвышался на добрых тридцать футов над пропитанным кровью дном ущелья, вглядываясь в клубы пыли. Жажда крови обуревала меня, превозмогая тупую боль голода, терзавшего мои внутренности.
 Я стал представителем племени Tirannosaurus Rex, самым кровожадным хищником, существовавшим за всю историю Земли. Я упивался силой и мощью, бурлившими во мне.
 Пронзительно взревев, я ринулся в круговорот жестокой схватки. Мне не нужны были ни слабаки гадрозавры, ни даже опасные трицератопсы. Я пробивался сквозь бойню к другим тираннозаврам, находившимся под контролем рептилий Сетха.
 Они убивали, но не ели. Вспоров глотку утконосому динозавру, они бросали его в пыли, позволяя густой жаркой крови попусту пропитывать землю и подниматься в воздух одуряющим паром, они бросали горы свежего мяса, даже не попробовав его на зуб.  Убей и спеши убивать снова !
 Пробившись сквозь груду тел издохших и издыхавших травоядных, я заставил контролируемого мной ящера потянуться к собрату тираннозавру, который не обратил на это ни малейшего внимания, гоняясь за блеявшим, мычавшим утконосым, отчаянно пытавшимся пробиться сквозь горы кровавых трупов в безопасное место.
 Едва тираннозавр нацелился вцепиться в мягкую шею утконосого, как я сокрушил своими могучими челюстями его собственный хребет, ощутив во рту вкус крови, костей и теплой плоти. Чудовище взвизгнуло, затем его тяжелая голова придавила хилые передние лапки к груди, и могучие челюсти сомкнулись навеки.
 Отшвырнув дохлого монстра, я метнулся к следующему. Он не заметил меня, и я выдрал ему глотку одним стремительным укусом. Теперь мое внимание переключилось на двух других тираннозавров – прекратив гонку за травоядными, они обратили сверкающие глаза ко мне.
 Ни секунды не мешкая, я ринулся на них, разя зубами и когтями. Мы рухнули все втроем, даже поколебав своим падением землю.
 Откуда-то издалека до меня донесся едва слышный окрик:
 – Орион, оглянись!
 Но я бился против двух тираннозавров не на жизнь, а на смерть. И побеждал! Вот один зашатался – половина его вспоротого бока истекала щедрым потоком крови. Я тоже был окровавлен, но не чувствовал боли – меня переполняла ликующая радость боя. Я чуточку попятился; второй противник ринулся на меня, разинув пасть и болтая крохотными бесполезными передними лапками.
 Позади него уже сплотились другие тираннозавры, сосредоточив все свое внимание на мне. Я пятился, пока не уперся хвостом в каменную стену ущелья.
 – Орион! – снова донесся до меня зов. На этот раз вопль был полон тревоги и отчаяния.
 И мир для меня померк.
 Каким-то образом я понял, что от удара лишился сознания. Я увяз во тьме, утратив все чувства, но то было не небытие в предельном холоде вне пространства и времени. Я не покидал континуум. Кто-то подкрался ко мне сзади, пока я управлял тираннозавром, и вышиб из меня дух, несмотря на предупреждения Ани.
 Каким же я был дураком! Теперь придется уплатить по счету.
 Едва я осознал, что произошло, как тотчас же приказал телу прийти в норму – отсек сигналы боли от раскалывавшейся головы и усилил циркуляцию крови вокруг ушиба на черепе. Открыл все каналы чувств. Но не распахнул глаз и не шевельнулся. Мне надо было узнать что к чему, прежде чем позволить окружающим догадаться, что я очнулся.
 Мои запястья оказались крепко стянуты за спиной; в плечи и грудь тоже врезались веревки, вернее, лианы или что-то в том же роде. Я лежал ничком на теплой скале, и несколько острых камешков больно впивались в кожу.
 До меня не доносилось ни звука, кроме свистящего пыхтения Юноны. Полнейшее молчание, не слышно даже голоса Ани. Я мысленно огляделся. Моя любимая была рядом, ее присутствие ощущалось вполне отчетливо. И еще несколько других созданий находились здесь же; их разумы, холодные, словно покоящийся в ледяной могиле труп, оставались закрытыми для меня.
 – Позвольте мне его осмотреть, – наконец раздался голос Ани. – Может, он мертв или умирает.
 Ни отклика, ни ответа. Ни звука. Вдали завывал ветер, но рев и визг динозавров стихли. Битва окончилась.
 С закрытыми глазами мне больше ничего выяснить не удалось, так что я открыл их и перекатился на бок.
 Аня стояла на коленях, запястья ее были стянуты за спиной, а в тело под грудью впилась лиана. Юнона лежала на брюхе, положив глупую утиную морду между передними лапами, как щенок.
 Шесть красночешуйчатых рептилий невозмутимо взирали на меня; хвосты их опускались чуть ниже колен. В паху виднелись какие-то складки, но больше ничего – как у большинства ящеров, их органы размножения были скрыты.
 Они не произнесли ни слова. Я сомневался, что они способны издать хоть один осмысленный звук, даже если бы захотели. Впрочем, они не передали нам никаких мысленных сообщений тоже – то ли были неспособны, то ли не желали входить с нами в контакт. Между собой они явно общались и могли управлять тираннозаврами.
 Двое грубо дернули меня, поставив на ноги. Голова на мгновение закружилась, но я быстро отрегулировал давление крови, и тошнота прошла. Еще один воин Сетха схватил Аню за волосы и поднял с коленей. Она взвизгнула. Вырвавшись из лап державших меня рептилий, я по-каратистски заехал пяткой багровому демону в заостренную челюсть. Голова его откинулась назад с такой силой, что послышался хруст позвонков. Упав навзничь, он замер.
 Я обернулся к остальным. Руки мои были по-прежнему связаны за спиной. Юнона трепетала у ног мрачной, побледневшей Ани.
 Один из ящеров подошел к упавшему соплеменнику и бегло осмотрел его. Потом поднял глаза на меня. Неизвестно, какие мысли проносились в его голове, – лишенная всякого выражения физиономия рептилии оставалась неподвижной. Его красные глаза не мигая смерили меня долгим взглядом. Затем он встал и указал вниз по склону, в сторону озера, где находился замок.
 Мы тронулись в путь. Двое воинов Сетха пошли в авангарде, трое других шагали позади нас. Больше они к нам не притрагивались.
 – Как они общаются? – вслух гадала Аня.
 – Очевидно, телепатически, – ответил я и, помолчав, спросил сам: – Как по-твоему, они понимают, что мы говорим?
 Она попыталась развести руками, несмотря на стягивающие их путы.
 – Я вообще не уверена, что они нас слышат. Вряд ли их органы чувств подобны нашим.
 – Их зрение простирается дальше в красную часть спектра, чем наше, – напомнил я.
 – Некоторые рептилии лишены слуха напрочь.
 Я искоса оглянулся на троицу, шагавшую позади нас.
 – Мне кажется, они прекрасно понимают нас. Они очень хорошо уяснили, что я буду драться, чтобы защитить тебя, и не позволю им дурно с тобой обращаться.
 – Ты дал им это понять весьма недвусмысленно!
 – Да, разумеется, но главное – они сообразили, что я  не стану с ними драться, если они не станут тебя мучить.
 Некоторое время мы шли молча. Потом мне пришло в голову поинтересоваться:
 – Чем все кончилось в ущелье, когда мне дали по голове и я потерял сознание?
 – Изрядная часть уцелевших динозавров вырвалась на свободу. – Губы Ани на мгновение сложились в кислую улыбку. – Чтобы разобраться с тобой, рептилиям пришлось оставить своих тираннозавров…
 Я покраснел до ушей.
 – Я с головой ушел в управление тираннозавром и стал для них легкой добычей…
 – Но зато остальные тираннозавры тут же перестали сеять смерть и начали пожирать убитых, как только лишились контроля.
 Мне припомнилось радостное возбуждение, пережитое во время управления тираннозавром. Я не просто отдавал приказы издали, я влез в его шкуру, сам превратился в ящера – могучего, вселявшего ужас, упивавшегося собственной силой и кровожадностью. Восторг буквально опьянил меня. Если мне доведется еще раз управлять подобным чудовищем, надо держать свои чувства в узде и оставаться начеку – слишком уж легко стать монстром, забыв обо всем на свете.
 Ящеры Сетха вели нас вперед, пока не настала ночь. На землю опустилась непроглядная темень. Небо с полудня обложили мрачные тучи, так что звезд не было и в помине. Зябкий ветер доносил запах надвигавшегося дождя.
 Мы остановились на пригорке между двумя мелкими озерцами. Рептилии помогли нам с Аней сесть, но ничуть не ослабили наших пут. Все пятеро сели полукругом, лицом к нам. Юнона, весь день без разбора объедавшая попадавшуюся по пути зелень, протиснулась между нами и тут же уснула.
 – Мы голодны, – сказал я пустоглазым гуманоидам.
 – И окоченели, – подхватила Аня.
 Ни малейшей реакции. Они-то не голодны, это ясно. Неизвестно, сколько они могут обходиться без пищи. А о потребностях млекопитающих они то ли не задумывались, то ли – что вероятнее – им вообще нет дела до наших нужд. А может – скорее всего, – они понимают, что голод подорвет наши силы и уменьшит шансы на побег.
 Дождь пошел лишь на рассвете. Мы шлепали по щиколотку в грязи, то и дело поскальзываясь и падая, поскольку не могли балансировать связанными руками. Рептилии неизменно помогали нам подняться – не слишком ласково, но и не грубо. Аню они поднимали вдвоем, а трое других загораживали их от меня.
 Всю дорогу до озерного замка почти беспрестанно шли дожди. Наконец, как-то под вечер, едва дыша от духоты, голода и усталости, мы вышли к берегу.
 Замок впервые предстал перед нашими глазами при свете дня; его массивные стены и высокие башни влажно поблескивали в лучах склонявшегося к закату солнца. А с высоты чистых голубых небес, не помраченная даже солнцем, взирала на нас кровавая звезда.

 21

 Нас повели по узким мосткам к единственным воротам в мощных высоких стенах замка. Ворота оказались тесными – две тощие рептилии едва прошли в них плечом к плечу, – зато высокими, не менее двадцати футов в высоту. Свод арки был утыкан блестевшими шипами, обращенными остриями внутрь.
 Когда мы из жаркого сияния солнца ступили в красноватый сумрак твердыни Сетха, я всей кожей ощутил едва уловимый гул мощных механизмов. В замке оказалось даже жарче, чем снаружи. Жар окатил меня удушливой волной, выжав пот из каждой поры, пронизав душу иссушающей усталостью.
 Пятеро наших конвоиров передали нас с рук на руки четверке других – чуть более рослых, но в остальном как две капли воды похожих на прежних. Судя по столь поразительному сходству, их могли вывести клонированием из одной клетки.
 Новые конвоиры освободили нас от пут, и мы впервые за много дней смогли пошевелить онемевшими руками, размять закостеневшие пальцы. Обычный человек на нашем месте был бы необратимо искалечен – мышцы его рук атрофировались бы, а кисти покрылись язвами от недостаточного притока крови. Я же смог направить кровь в обход мучительно тугих уз, сознательно усилив ее приток через более глубокие артерии. Аня поступила точно так же, но все равно рубцы от веревок исчезли нескоро.
 Размяв пальцы, моя любимая первым делом наклонилась, чтобы приласкать малышку Юнону, буквально засопевшую от удовольствия. Я даже готов был ревновать.
 Нас всех троих поместили в тесную комнату, не дав даже горстки соломы, чтобы подстелить на голый жесткий пол, совершенно гладкий – без единого стыка или вмятинки. Весь замок был сделан из какого-то пластика, как и крепость Сетха в неолите.
 Стены тоже казались совершенно гладкими, но вдруг в одной из них открылась дверца и появился поднос с пищей – дымившееся, только что с вертела, жареное мясо, вареные овощи, бутыли с водой и даже охапка зелени для Юноны.
 Мы с жадностью принялись за еду, хотя я никак не мог выбросить из головы мысль о последнем ужине приговоренного к казни.
 – Что теперь? – поинтересовался я, вытирая подбородок тыльной стороной ладони.
 Аня оглядела гладкие стены камеры.
 – Чувствуешь вибрацию?
 – Должно быть, тут все питается энергией ядерного колодца, – кивнул я.
 – Мы должны добраться до него и уничтожить, – решительно заявила Аня.
 – Легко сказать.
 Она окинула меня печальным взглядом серых глаз.
 – Это необходимо сделать, Орион. От этого зависит существование человечества, существование всего континуума.
 – Тогда для начала надо выбраться из камеры, – со смиренным вздохом откликнулся я. – Есть предложения?
 Будто в ответ на мой вопрос, металлическая дверь откатилась, и на пороге показались еще двое тюремщиков – а может быть, двое из тех, кто пригнал нас сюда.
 Один поманил нас когтистым пальцем, и мы кротко вышли в коридор, а Юнона с опаской затопала следом.
 В коридоре было жарко и сумрачно. Лампочки на потолке едва тлели, наверняка излучая основную часть энергии в инфракрасном диапазоне, невидимом для моих глаз. Но рептилиям тут наверняка светло. Закрыв глаза, я мысленно подключился к Юноне. И действительно, увиденный глазами динозаврихи коридор оказался залит ярким светом, а жара воспринималась как на диво приятное тепло.
 Коридор уходил вниз – не слишком круто, но ощутимо. Оглядываясь по сторонам глазами Юноны, я вдруг открыл, что стены здесь вовсе не одноцветные – их украшали яркие мозаики, изображавшие грациозных человекообразных рептилий, прогуливавшихся по красивым аллеям и паркам, в заботливо ухоженных садах, раскинувшихся на берегу бурного моря или на скалистых гребнях гор.
 Шагая по коридору, я внимательно изучал картины. Ни на одной из них не было более одного человекоподобного ящера, хотя на многих имелись изображения других рептилий – частью двуногих, но в большинстве своем четвероногих. Ни один ящер не был одет, не держал в руках хоть что-нибудь напоминавшее орудие. У них не было даже поясов или сумок.
 И вдруг по спине моей пробежал холодок: я осознал, что солнце на всех мозаиках не желтое, а темно-красное, настолько огромное, что зачастую закрывает четверть небосвода. А в нескольких сценах даже появлялось второе светило – далекая желтая звездочка.
 Настенная живопись изображала отнюдь не Землю. Их солнце – та самая багровая звезда, на которую я смотрел из ночи в ночь; та зловещая звезда, которую не в силах погасить даже полуденное солнце; звезда, даже сейчас озарявшая замок кровавым светом.
 Я уже собирался сообщить об этом Ане, когда стражники остановили нас перед дверью, покрытой затейливой резьбой, – настолько огромной, что в нее рука об руку могли бы войти десять человек. Притронувшись к створке, я ощутил под пальцами холодный безжизненный пластик, хотя она и казалась сделанной из темного дерева, похожего на эбеновое. Меня поразило, что даже при такой жаре дверь была холодной.
 Вдруг ее створки плавно и совершенно беззвучно распахнулись внутрь. Не дожидаясь приглашения, мы с Аней вошли в огромный сводчатый зал. Юнона вышагивала между нами.
 Снова воспользовавшись собственным зрением, я едва разглядел ребристый свод, круто уходивший кверху. В зале царил сумрак, воздух был обжигающе жарок, будто в июльский полдень мы остановились у открытой топки.
 Сетх полулежал на скамье, установленной на возвышении, к которому вели три ступени. Здесь не было изображавших его идолов – наверное, из-за отсутствия рабов, которые стремились бы ублажить владыку поклонением. Вместо идолов вдоль трона с обеих сторон чадили тусклые факелы; казалось, даже их сонное пламя источало мрак.
 Мы медленно пошли к угольно-черному трону, приближаясь к сидевшему на нем дьявольскому созданию. Лицо Ани помрачнело, губы сжались в тоненькую бескровную ниточку, стиснутые кулаки вытянулись по швам. Оставленные путами рубцы яростно пламенели на фоне ее алебастровой кожи.
 И снова я ощутил ярость и непримиримую ненависть, исходившие от Сетха, словно потоки лавы, вытекавшие из жерла извергавшегося вулкана. И снова я почувствовал, как вспыхнула в моей душе ответная ярость и ненависть. Вот оно, воплощение зла, извечный враг человеческий, и моя святая обязанность – уничтожить его раз и навсегда.
 Сетх установил контроль над моим телом и заставил меня остановиться в десяти шагах от возвышения, парализуя мои члены, чтобы я не набросился на него и не вырвал сердце из его груди.
 Стоявшая рядом Аня была напряжена, как и я. Она тоже задыхалась в мощном телепатическом захвате Сетха, пытаясь вырваться. Быть может, вдвоем, работая вместе, мы сумеем преодолеть его дьявольскую мощь? Возможно, мне удастся чем-нибудь отвлечь его внимание, пусть хоть на миг – этого было бы достаточно.
 "Вы находчивей, чем я думал", – зашипел его голос в моем сознании.
 – И осведомленнее, – огрызнулся я.
 "Осведомленнее? Как это?" – сверкнули его вертикальные зрачки.
 – Мне известно, что ты не с Земли. Ты прибыл с планеты, которая вращается вокруг красной звезды, с планеты, которую Крааль назвал Истязателем.
 Его заостренный подбородок чуть опустился – то ли Сетх кивнул, то ли склонил голову, обдумывая мои слова.
 "Звезда называется Шеол, [6] – мысленно проронил он. – А единственный его спутник – моя родная планета Шайтан".
 – В моем родном времени, – откликнулся я, – в небе лишь одно солнце, а твоей звезды не существует.
 Вот теперь Сетх и в самом деле кивнул.
 "Знаю, примат. Но твое родное время, как и весь ваш континуум, очень скоро будет уничтожено. Твой род исчезнет. Шеол и Шайтан будут спасены".
 – Они уже уничтожены, – подала голос Аня. – Твои планы заранее обречены на провал. Ты уже потерпел поражение, хотя пока и не догадываешься об этом.
 Сетх разинул свою безгубую пасть, обнажив острые зубы.
 "Не пытайся обвести меня вокруг пальца, самозваная богиня! Мне отлично известно, что континуум нелинеен. Здесь, в данной точке пространственно-временного вектора, пролегает критический рубеж. Я пришел сюда затем, чтобы позаботиться об истреблении вас и вашего рода".
 – Рептилии вместо людей? – с вызовом бросил я. – Такого и быть не может!
 Его веселье сменилось желчной язвительностью.
 "Ты так уверен в своем превосходстве, а? Пустомеля млекопитающий, континуум, в котором твое племя царствует на этой планете, настолько слаб, что творцы вынуждены постоянно сражаться за его спасение. Млекопитающим недостает сил, чтобы долго доминировать, их всегда сметают со своего пути воистину высшие существа".
 – Вроде тебя? – Я пытался говорить презрительно, но мне удалось это сделать лишь отчасти.
 "Вроде меня, – отозвался Сетх. – Умалишенные млекопитающие, вечно суетящиеся, вечно пускающие слюни и болтающие языком, в вашей горячей крови – ваша собственная погибель. Вам надо столько есть, что вы под корень истребляете зверей и поля, кормящие вас. Вы размножаетесь столь неистово, что засоряете собой планету, губите не только землю, но и моря, и даже сам воздух, которым дышите. Вы паразиты, планета должна быть избавлена от вас".
 – А вы лучше?
 "Нам нет нужды подогревать свою кровь. Нам нет нужды истреблять целые биологические виды, чтобы набить свое брюхо. Мы не плодимся сверх меры. И не издаем этого неумолчного лепета, который вы зовете разумной речью! Вот почему мы лучше, сильнее, жизнеспособнее вас. Вот почему мы выживем, а вы нет".
 – Выживете за счет истребления динозавров, распространив здесь свое собственное семя? – перебил я.
 Мой вопрос позабавил Сетха.
 "Итак… Оказывается, безволосый примат не так уж осведомлен, – медленно произнес он. Потом, ощутив мое недоумение, продолжал: – Они мои, и я могу творить с ними, что пожелаю. Их создал я. Я принес свое… семя, как ты выразился, на эту планету около двухсот миллионов лет назад, когда на этой земле ничего не было, кроме нескольких жаб да саламандр, изгнанных из моря".
 Голос Сетха грохотал в моем сознании, набрав такую мощь и силу, каких я еще не ощущал прежде.
 "Я очистил эту ничтожную планетенку, чтобы дать место своим творениям, единственному племени животных, способных успешно выжить на суше. Я истреблял биологические виды тысячами, чтобы приготовить планету для своих детищ".
 – Ты сотворил динозавров? – слабо пискнул голос, в котором я с трудом узнал свой собственный.
 "Они стали итогом моей работы, проведенной за двести миллионов лет до нынешнего дня. Это плоды моего гения".
 – Но ты зашел чересчур далеко, – вмешалась Аня. – Динозавры перестарались.
 Он обратил щели зрачков в ее сторону.
 "Они справились на славу. Но теперь их время подошло к концу. Планету надо подготовить для моих истинных детищ".
 – Для человекоподобных рептилий, – подсказал я.
 "Для детей Шайтана. Я готовил планету для них".
 – Убийца! – презрительно бросила Аня. – Разрушитель! Ты все только портишь!
 Сетх буквально излучал презрение к ней – и холодно потешался.
 "Я убиваю, чтобы очистить путь собственному племени. Я уничтожаю жизнь в планетарных масштабах, чтобы подготовить место для своих созданий. Я ничего не испортил".
 – Испортил! – не унималась Аня. – Еще двести миллионов лет назад. Теперь ты вынужден уничтожать собственные творения, потому что они слишком развились. И ты снова ошибся шестьдесят пять миллионов лет спустя, потому что племя людское восстало против тебя и тебе подобных. Ты станешь для них символом беспредельного зла. Они будут ненавидеть тебя до скончания века.
 "Их век скоро кончится, – спокойно откликнулся Сетх. – Как только моя работа будет завершена. А ваш век кончится и того раньше".
 Во время всего этого разговора – мы с Аней говорили вслух, а Сетх отвечал безмолвными проекциями мысли – я старался избавиться от его контроля над моим телом, зная, что Аня делает то же самое. Но, как мы ни старались, нам не удавалось и пальцем шевельнуть. Похоже, даже Юнона, съежившаяся у ног Ани, не могла двинуться с места.
 – Тебе никогда не уничтожить динозавров, – заявил я. – Мы сорвали твою попытку избиения травоядных ящеров и…
 Он в голос зашипел на меня. Я догадался, что это своеобразный смех.
 "И чего ты добился, макака-переросток? Помог сотне динозавров избежать предначертанной смерти? Она подстережет их в другой день – скажем, на следующей неделе или через десять тысяч лет. Время в полном моем распоряжении, ты, несущий околесицу примат! Я создал динозавров, я же их уничтожу, когда сочту это удобным".
 С этими словами он поманил Юнону. Нашей маленькой динозаврихе явно не хотелось приближаться к нему, но сопротивляться властному зову она не могла. Через силу, словно влекомая невидимым арканом, она затопала к возвышению и вскарабкалась по трем ступеням к когтистым стопам Сетха.
 – Не надо! – вспыхнула Аня.
 Напрягая все тело, я пытался вырваться из мысленных пут, которыми сковал меня Сетх. Не прерывая борьбы, я с ужасом увидел, как он легко, будто невесомую игрушку, подхватил Юнону. Маленькая динозавриха зажмурилась от страха, но была также бессильна перед телепатической мощью Сетха, как и я.
 – Не надо! – снова вскрикнула Аня.
 Запрокинув голову Юноны, Сетх вонзил зубы в ее мягкое беззащитное горло. Хлынувшая потоком кровь омыла ему грудь. Маленькая динозавриха издала пронзительный визг, захлебнувшийся в бульканье крови. Ее желтые глаза померкли, неуклюжие ножки безвольно обвисли.
 На меня излилось самодовольное ликование Сетха, его высокомерное упоение триумфом и собственной мощью. Уронив к ногам тело Юноны, еще бившееся в предсмертных судорогах, он мысленно расхохотался, забавляясь страданием Ани.
 И расслабился на мгновение. Этого оказалось достаточно, чтобы я вырвался из-под его контроля и ринулся к возвышению, протянув руки к его красной глотке.
 Он отмахнулся от меня ладонью, словно от назойливой мухи. Оглушенный, сбитый ударом с ног, я скатился со ступеней, приземлившись плашмя на спину и едва не потеряв сознание.

 22

 Сквозь застилавшую взор красную пелену я видел сидевшего на троне Сетха. Ему даже не потребовалось встать, чтобы отшвырнуть меня.
 "Так ты думаешь, я держал тебя парализованным из страха? – издевательски задребезжал в моем мозгу его голос. – Тщедушный примат, я мог бы сокрушить твои косточки, даже не утруждаясь. Бойся меня! Ибо я могущественней, чем ты!"
 Подавив боль и послав в мозг усиленный приток крови, чтобы отогнать головокружение, я сел, затем медленно, осторожно поднялся на ноги.
 "Неужели ты еще не убедился?"
 Аня была скована, как прежде. На нее было страшно смотреть – ненависть и отвращение смешивались на ее лице с бессильным ужасом. Вокруг тела Юноны, распростертого у подножия возвышения, набежала целая лужа крови.
 Я мог двигаться. Я шагнул к трону и восседавшему на нем чудовищу.
 Сетх выпрямился во весь рост и спустился с помоста. Возвышаясь надо мной на две головы, он был гораздо шире меня в плечах. Красная чешуя мерцала в свете факелов, глаза полыхали беззаботным презрением, под которым таилась неистребимая ненависть.
 Мое тело зажило сверхбыстро, и все вокруг замедлилось. Я видел, как пульсируют жилы на черепе Сетха, видел, как прозрачные мигательные перепонки пересекают вертикальные щели зрачков, видел, как напрягаются мышцы Ани, пытавшейся преодолеть мысленный контроль дьявольской твари – впустую.
 Я сделал вид, что испугался, занял оборонительную позицию, пригнувшись и заслонив лицо руками, и попятился от Сетха. Он приближался ко мне с полнейшей уверенностью в собственных силах, даже не поднимая рук, а когти его ног клацали по гладкому полу с четкостью метронома.
 Сгруппировавшись, я поднырнул ему под колени – если Сетха сбить с ног, то его преимущество в росте будет сведено на нет. Но, как ни стремителен я был, его реакция оказалась еще стремительнее. Пнув в ребра, он подбросил меня в воздух, словно мяч. Болезненно ударившись об пол, я с трудом встал. Он надвигался на меня с негромким шипением, заменявшим ему смех.
 Я сделал ложный выпад слева, потом изо всей силы врезал правым кулаком ему в пах. Он отбил мою руку взмахом огромной ладони, одновременно вцепившись второй рукой мне в горло. Подняв меня в воздух, он приблизил свою морду к моему лицу. Ноги мои болтались в ярде от пола, я задыхался.
 Уродливая голова Сетха была так близко, что я чувствовал жар его смердевшего дыхания, с шипением вырывавшегося из зубастой пасти, видел лоснившуюся струйку крови Юноны, запекшуюся на остром подбородке. Он душил меня, откровенно наслаждаясь этим.
 Собрав остаток сил, я вонзил большие пальцы ему в глаза. Мою правую руку он отбил свободной ладонью, но удар слева угодил в цель. Сетх визгливо заскрипел от боли и швырнул меня о стену, как злобный ребенок отбрасывает рассердившего его котенка.
 И мир для меня померк. Последнее, что я успел ощутить, – трепет удовлетворения: я все-таки ранил его! Слабое утешение, но все же лучше, чем никакого.
 Не знаю, долго ли я был в беспамятстве. Скрючившись, я валялся под стеной тронного зала Сетха. Потом смутно ощутил, как меня поднимают и куда-то несут. Но я не видел и не слышал абсолютно ничего. Потом меня бросили на жесткий пол и оставили в одиночестве.
 Из невообразимого далека до меня донесся звук. Едва слышный голос, призывавший кого-то. Зов был так далек, так невнятен, что я решил – он меня не касается.
 Но голос все призывал, снова и снова повторяя какое-то имя с неизменным упорством накатывавшегося на берег прибоя, настырный, как автоматический маяк, сигналящий, пока его не выключат.
 И в этом зове мне почудилось нечто знакомое.
 "Это от повторения, – сонно подсказало едва тлевшее сознание. – Если долго слушать одно и то же, оно становится знакомым. Не обращай внимания. Отдыхай. Забудь о звуке, и он уйдет".
 Но он не уходил, становясь все громче, все навязчивей.
 – Орион! – взывал он. И снова: – Орион!
 Не знаю, сколько раз я выслушал зов, прежде чем осознал, что голос повторяет мое собственное имя, обращаясь ко мне.
 – Орион!
 Я понимал, что пребываю в беспамятстве, но все-таки мое сознание работало, хотя бесчувственное тело и оцепенело.
 – Кто зовет меня?
 – Мы встречались прежде, – ответствовал голос. – Ты звал меня Зевсом.
 Я вспомнил его. Это было в ином времени, в ином месте. Он – один из творцов, как Аня, как упивавшийся властью Золотой, позволявший древним грекам звать себя Аполлоном.
 Зевс. Я вспомнил его. Как и прочие творцы, в человеческом обличье он выглядел безупречным, богоподобным: идеальное телосложение, прекрасная кожа, мрачные черные глаза и еще более черные волосы, слегка тронутая сединой, аккуратно подстриженная борода. Я понял, что все это было лишь иллюзией, телесной оболочкой, принятой ради меня. В своем истинном виде Зевс является лучистой сферой чистой энергии, как Аня, как и все остальные творцы.
 Я считал его Зевсом вовсе не потому, что он главный среди творцов. У них нет настоящего предводителя; их не связывают отношения, знакомые и понятные смертным. И все-таки он казался мудрее, серьезнее, осмотрительнее в мыслях и поступках, нежели прочие творцы. Если ими владели зависть и личные амбиции, то он угрюмо стремился удержать события под контролем, дабы защитить течение континуума, воспрепятствовать катастрофам, способным стереть с лица Земли все человечество – и всех его сородичей заодно. Из всех творцов только он да Аня казались мне достойными уважения.
 – Орион, слышишь ли ты меня?
 – Да.
 – Сетх оградился от нас весьма успешно. Мы не могли пробиться к тебе и Ане.
 – Он держит нас в плену…
 – Знаю. Мне известно все, что ты испытал.
 – Нам нужна помощь.
 Молчание.
 – Нам нужна помощь! – повторил я.
 – Мы бессильны чем-либо помочь вам, Орион. Даже на этот разговор уходит куда больше энергии, чем мы в состоянии себе позволить.
 – Сетх убьет ее.
 – Мы ничего не можем поделать. Нам еще повезет, если удастся спастись самим.
 Я понял, что он имел в виду – в случае нужды меня можно списать в расход; нет смысла рисковать творцом ради его творения. Утратить Аню будет весьма прискорбно, но она сама навлекла на себя беду, осмелившись принять человеческий облик, дабы воссоединиться с творением. Она всегда была атавистичной натурой, подвергавшей опасности собственную жизнь, вместо того чтобы оставить риск на долю существ вроде Ориона, именно для этого и сотворенных.
 Остальные творцы, в том числе и так называемый Зевс, готовы бежать. В своем истинном обличье они могут рассыпаться по вселенной и пережить века и тысячелетия, питаясь лучистой энергией звезд.
 – Да, – неохотно признался Зевс. – В крайнем случае нам придется пойти и на такое.
 – И вы позволите ей умереть?! – Я понимал, что моя жизнь ничего для них не значит, но Аня одна из них. Неужели они не знают ни преданности, ни отваги?!
 – Орион, ты мыслишь человеческими категориями. Наша цель – выживание, самопожертвование – ваш жребий. Аня умна. Пожалуй, она еще изумит и тебя, и Сетха.
 Я ощутил, как связывавшая нас ниточка рвется. Голос его слабел.
 – Если бы в моих силах было чем-либо помочь вам, Орион, я бы не мешкал.
 – Но только не ценой собственной жизни, – огрызнулся я.
 Я ощутил, как эта мысль изумила его. Рисковать жизнью творца ради одного из творений?! Рисковать жизнью всех остальных творцов ради долга перед одним?! Никогда!
 Они не трусы. Богоравные существа выше трусости. Просто они предельно практичны. Раз нельзя одолеть Сетха – значит, надо бежать от его гнева. Что же с того, что все человечество без остатка навсегда будет вычеркнуто из континуума?
 – Орион! – долетал до меня голос Зевса, уже едва различимый. – Нам противостоят силы, которые превосходят наше понимание. Среди звезд и бурлящих в галактике плазменных вихрей нам предстоит пережить последний кризис. Быть может, род человеческий сыграл свою роль, породив нас, и теперь должен сойти со сцены.
 – Наверно, Сетх захватит столь жесткий контроль над континуумом, что выследит вас по одному, всех до последнего, куда бы вы ни удрали, где бы вы ни укрылись, – прорычал я. – Бросьте человечество на произвол судьбы – и вы дадите Сетху власть, которая позволит ему искать вас повсюду и, найдя, истребить.
 – Нет, – донесся ответ не громче призрачного шепота. – Этого не может быть! Этого не мож…
 Но в его угасавшем голосе прозвучало сомнение. Сомнение и страх.
 Мои глаза распахнулись. Я находился в узкой каморке с голыми стенами – чуть побольше поставленного на торец гроба, – втиснутый в нее, будто мешок зерна. Голова моя покоилась на коленях, руки безвольно свешивались на пол. С одного бока я был прижат к прохладной, гладкой стене камеры, с другого – к прохладной, гладкой двери.
 Мрак рассеивало лишь тускло-багровое свечение, исходившее от стен, тишину – лишь мое хриплое дыхание.
 Покинуты. Творцы покинули, обрекая на неминуемую гибель, и меня, и Аню. А теперь собираются покинуть весь род людской, пустившись наутек в глубины межзвездных пространств.
 А я ничего не могу поделать.
 Я чуть не плакал, согнувшись в три погибели в тесной, душной клетушке. Я, могучий охотник Орион, созданный богами, чтобы выслеживать и уничтожать их врагов, я, Орион, защитник континуума. Смеху подобно! И вместо подобающих ситуации рыданий из моей груди исторгся безумный хохот. Я, Орион, орудие богов, беспомощный и одинокий, заперт в темнице в глубине замка непримиримого врага, который, наверное, в это самое мгновение забавы ради мучительно умерщвляет богиню, которую я люблю.
 В камере было настолько тесно, что я едва был способен шевелиться. Скользя по стене, мне кое-как удалось распрямиться – но лишь почти. Потолок оказался слишком низок, чтобы я мог встать во весь рост. Склонив голову, я застыл; мои плечи, руки, спина и ноги были прижаты к гладким стенам узилища. Кровь в моих жилах похолодела. На ощупь материал казался скользким, как пластик, и упругим.
 Я навалился на дверь, но она даже не скрипнула. Собрав всю силу до капли, я вложил ее в один могучий толчок, но дверь и не прогнулась.
 Расстроенный, чувствуя себя побежденным, я позволил нывшим от напряжения мускулам расслабиться и сполз на пол, скорчившись в тесной темнице.
 Я вдруг вспомнил чей-то издевательский смех и жестокие слова:
 "Ты создан, чтобы действовать, Орион, а вовсе не затем, чтоб думать. Думать буду я. А ты будешь выполнять".
 Так говорил Золотой – самозваный бог, твердивший, что создал меня.
 "Разум, которым я тебя наделил, годится лишь для охоты и убийства, – как наяву слышал я его язвительные высказывания. – И не пытайся обольщаться мыслью, будто твои мозги способны на большее".
 Его издевательства взбесили меня. Я восстал против него, бросил ему вызов и в конце концов довел до пароксизма эгоистического безумия. Остальным творцам пришлось защищать его от моего гнева и от его собственного истерического неистовства.
 "Я могу думать, – заявил я себе. – Раз моя физическая сила бесполезна, остается лишь воспользоваться силой мысли".
 "Отчаяние – оружие Сетха", – припомнились мне слова Ани.
 Он пытался манипулировать мной, воздействуя на эмоции, – пытался и потерпел крах. Что же он пытается сделать со мной сейчас, загнав в эту душегубку?
 Он прибыл с другой планеты, вращающейся вокруг звезды Шеол, сопутствующей Солнцу. Зачем он явился сюда? Из какой эпохи? Чем ему не угодило человечество?
 Он утверждал, что двести миллионов лет назад создал динозавров. Твердил, что теперь уничтожает их, чтобы очистить место на Земле для собственного народа.
 И вдруг трепет понимания пробежал по моим нервам – я вдруг вспомнил слова Сетха, услышал в памяти его презрительный, полный ненависти голос:
 "Вы размножаетесь столь неистово, что засоряете собой планету, губите не только землю, но и моря, и даже сам воздух, которым дышите. Вы паразиты, планета должна быть избавлена от вас. – И еще: – Мы не плодимся сверх меры".
 Тогда зачем же им Земля? Чем их не устраивает собственная планета, Шайтан, где его племя живет в гармонии с окружающим миром? Я же видел идиллические картины, украшавшие стены замка. Зачем покидать столь счастливую планету, чтобы заселить Землю?
 Мне пришли в голову лишь три возможности.
 Первая: Сетх лгал мне. Картины идеализированы. Шайтан все-таки перенаселен, и народ Сетха нуждается в жизненном пространстве.
 Вторая: а может, он изгнан с Шайтана; по неведомым причинам его вынудили покинуть родную планету?
 Третья: хуже того, Шайтану угрожает неведомый катаклизм – настолько грандиозный, что остается лишь переселиться на более безопасную планету.
 Так что же именно? Быть может, все эти причины в совокупности – или еще какая-нибудь, даже не приходившая мне в голову.
 Как бы это выяснить? Прозондировать сознание Сетха невозможно. Даже находясь в одной комнате с ним, я бился о его несокрушимую ментальную защиту с тем же успехом, что и о стены своей убогой темницы.
 Может, Ане по силам прозондировать его сознание?
 Закрыв глаза, я мысленно попытался связаться с ней. Неизвестно, в какой части замка она находится; неизвестно даже, в замке ли она.
 "Более того, – внутренне содрогнувшись, осознал я, – неизвестно, жива ли она вообще".
 Но я продолжал мысленно взывать к ней.
 "Аня, любимая, слышишь ли ты меня?"
 Никакого отклика.
 Сосредоточившись до предела, я мысленно вызвал ее образ – ее прекрасное лицо, ее выразительные губы, высокие скулы и тонкий прямой нос, черные как смоль волосы, ее сиявшие, лучезарные серые глаза, серьезно взиравшие на меня с такой безграничной любовью, на какую не имеет права ни один смертный.
 "Аня, возлюбленная моя, – мысленно призывал я. – Услышь меня! Откликнись на мой призыв!"
 Молчание. Ни отклика, ни ответа.
 "Быть может, она уже мертва, – промелькнула у меня мрачная мысль. – Быть может, Сетх уже давно исполосовал ее тело своими жуткими когтями, растерзал ее на части своими отвратительными зубами".
 Но в этот момент я ощутил едва уловимое мерцание, отдаленнейшую искорку, серебряную вспышку на фоне всепоглощавшей тьмы, царившей в моей душе, и устремился навстречу ей, открыл для нее все свое естество.
 Это Аня, ошибки быть не могло. Ничтожнейшая искорка сияла для меня ярче путеводной звезды.
 Ощущение было очень схожим с проникновением в незамысловатое сознание Юноны, но теперь я посылал свой разум в несравненно более сложный интеллект. Казалось, я стремительно скользил вниз по бесконечному спиральному желобу, из подземной тьмы выходил в ослепительное сияние полудня, вторгался в безбрежные просторы космоса. Теперь я понял, каково было Тесею отыскивать дорогу сквозь сводившие его с ума хитросплетения лабиринта.
 Аня ничего не сказала мне, не подала даже виду, что ощутила мое вторжение в ее разум. По-моему, я понял почему – если бы она хоть намеком дала мне понять, что знает о моем присутствии, Сетх тотчас же догадался бы, что я очнулся и перешел к действиям – во всяком случае, мысленно. Единственный способ утаить это от него – притвориться, что она меня не слышит.
 Я быстро, без слов, передал ей подробности своего разговора с Зевсом. Ни отклика, ни реакции. Аня ограждала мое сознание от Сетха всеми доступными средствами. Я даже засомневался, что она знает о моем присутствии, настолько полно она игнорировала меня.
 Сетх по-прежнему полулежал на троне, повернув рогатую голову к Ане и бессознательно подергивая хвостом. Тело бедняжки Юноны унесли, а кровь смыли. Интересно, сколько времени прошло с той поры, как он вышиб из меня дух? Может быть, две минуты. Может быть, два дня.
 Мук Аня не испытывала. Сетх не пытал ее и даже не угрожал – они просто беседовали, почти как равные. Даже смертельные враги порой бывают расположены к мирной беседе.
 "Значит, вы готовы навечно покинуть планету?" – услышал я голос Сетха, звучавший в рассудке Ани.
 "Если нет альтернативы", – так же мысленно отвечала она.
 "А каковы гарантии, что вы не нарушите договор?"
 "Какой договор"? – спросил я у Ани, но снова не дождался отклика – будто меня и вовсе не было на свете.
 "Ты победил. Твое могущество велико, ты слишком прочно утвердился здесь, чтобы нам хватило сил изгнать тебя. Если ты позволишь нам убраться подобру-поздорову и дашь слово больше не преследовать нас, то планета Земля в твоем полном распоряжении".
 "Да, но можно ли вам доверять? Где гарантии, что через тысячу или через миллион лет вы не вернетесь, чтобы свергнуть моих потомков?"
 Аня развела руками.
 "Ты ведь намерен уничтожить род человеческий, а это лишает нас средств борьбы с тобой".
 "Вы можете создать новых людей, как создали того, что зовется Орионом".
 "Нет. Этот эксперимент не удался. Орион оказался бесполезен в борьбе с тобой".
 Ее слова обожгли меня стыдом. Моя любимая сказала правду, но как больно было это признавать.
 "Значит, ты не намерена забирать его с собой, когда покинешь Землю?"
 "Разве он способен отправиться с нами? – откликнулась Аня. – Он всего лишь человек. Ему не дано менять свой облик. Ему не дано существовать в глубинах межзвездных пространств, которые станут нашим новым домом".
 Душу мою наполнил леденящий ужас – Аня и другие творцы действительно собираются удрать с Земли, обрекая человечество на погибель от руки Сетха. Они покидают человечество. Они покидают меня.
 "Значит, ты оставишь Ориона мне?" – В вопросе Сетха слышалось настойчивое требование.
 "Разумеется, – беззаботно отозвалась Аня. – Он больше не представляет для нас ценности".
 В своей глубокой подземной темнице я исторг из груди стон невыразимого страдания, словно раненый зверь, завывший от боли, страха и неизбывной, мучительной ярости.




 Часть третья
 Ад



 Я прочь бежала, восклицая: Смерть!
 При этом слове страшном вздрогнул Ад,
 И тяжким вздохом отозвался гул
 По всем пещерам и ущельям: Смерть!


 23

 Я не покидал сознания Ани – я был изгнан из него, вышвырнут, как вредоносная бактерия, выставлен, как незваный гость.
 Час за часом изливал я, крича, терзавшую меня муку, будто скованный зверь, запертый в своем гробу, неспособный пошевелиться, встать, лишенный даже возможности в кровь разбить кулаки о стены темницы. Скрючившись, как зародыш во чреве матери, я причитал и оглашал воем слепую бездушную вселенную. Предан! Брошен единственной женщиной во всем континууме, которую мог любить, бессердечно покинут ею, словно я какой-то огрызок яблока, едва отведанного и небрежно отброшенного в сторону.
 Аня вместе с остальными творцами бежит, спасая собственную жизнь, вернувшись в свое истинное физическое обличье, представлявшее собой сферу чистой энергии, способную вечно жить среди звезд. Они бросают на произвол судьбы все человечество, людей, сотворенных ими, чтобы Сетх и его собратья смогли методично истребить их.
 А какая разница?! Я горько рыдал, думая о том, каким же надо быть болваном, чтобы поверить, будто богиня, одна из творцов, может полюбить человека настолько, чтобы рисковать ради него жизнью. Когда Аня знала, что наверняка может ускользнуть от любой опасности, она буквально воплощала в себе пламенный задор, отвагу и тягу к приключениям. Но как только поняла, что Сетх способен покончить с ней раз и навсегда, тотчас же перестала разыгрывать из себя человека.
 Когда пришлось выбирать, она предпочла спасти жизнь себе и себе подобным, принеся меня в жертву.
 Утратив в своей темнице счет времени, я тосковал и оплакивал свою горькую долю. Наверное, я спал. Наверное, ел. Но в моем сознании не осталось места ни для чего, кроме мыслей о чудовищном предательстве и неотвратимо надвигавшейся гибели.
 "Так приди же скорей, окончательное освобождение! – взывал я. – Смерть положит конец всему. Я готов умереть. Мне незачем жить".
 Я даже не осознал, как это произошло, но снова оказался в приемном зале Сетха, восседавшего на троне.
 Бездумно уставившись на красноватое мерцание чадивших факелов вокруг трона, я обнаружил, что могу двигать руками и ногами. Сетх больше не держал меня под контролем.
 Его мощная фигура грозно высилась передо мной.
 "Нет, тебя ничто не держит, – сложились в моем сознании его слова. – Теперь в этом нет необходимости. Ты знаешь, что я сокрушу тебя, если захочу".
 – Понимаю, – деревянным голосом проронил я.
 "Ты демонстрируешь весьма выдающийся для примата интеллект, – эхом прокатился в моем рассудке его издевательский голос. – Я вижу, ты уяснил для себя тот факт, что я намерен привести сюда свой народ, дабы сделать Землю его новым домом".
 – Да, – откликнулся я, хотя продолжал недоумевать зачем.
 "Большинство моих соплеменников готово смириться с участью, уготованной Шайтану. Они осознают, что Шеол – нестабильная звезда, которая скоро взорвется. Разумеется, скоро по меркам вселенной – через несколько миллионов лет. Довольно скоро".
 – А ты не готов смириться с тем, что твоя планета обречена? – подхватил я.
 "Ни в малейшей степени. Я потратил изрядную часть своей жизни, преобразуя Землю ради своих целей, формируя среду обитания, чтобы она подходила для моего народа".
 – Ты путешествуешь во времени, точь-в-точь как творцы.
 "Лучше твоих убогих творцов, примат! Их ничтожная сила основана на жалкой энергии, которую они способны получить от вашего желтого Солнца. Они позволяют основной ее части рассеиваться в пространстве! Без пользы, впустую! Глупая ошибка. Фатальная ошибка!"
 Он даже зашипел от удовольствия, прежде чем продолжить:
 "Мой собственный народ поставлен в зависимость от колеблющегося притока энергии угасающего Шеола. Один лишь я понял, как много ее можно почерпнуть из жидкого ядра планеты величиной с Землю. В общем итоге энергетическая отдача звезды в миллионы раз больше. Но используется лишь ничтожная доля".
 – Но ядерный колодец… – пробормотал я.
 "Из жидкого ядра планеты я могу вычерпать гораздо больше энергии, причем энергии невероятно концентрированной, стабильной и мощной, так что мне удается перемещаться во времени и в пространстве с такой же легкостью, с какой ты перескакиваешь через лужу. Потому-то я и захватил эту планету, а твои творцы удирают, чтобы спасти свои шкуры, затерявшись среди далеких звезд".
 Я промолчал. Мне нечего было сказать. У меня остался лишь один вопрос: когда Сетх обречет меня на смерть и долго ли я буду мучиться?
 "Я вовсе не намерен убивать тебя в ближайшее время, – проникнув в мои невысказанные мысли, сообщил он. – Ты мой трофей в битве с творцами, доказательство моей победы. Я покажу тебя всему Шайтану".
 Заглянув в красные змеиные глаза, я понял, что он имеет в виду. Большинство его соплеменников не верит, что переселение на Землю спасет их. Сетх намерен продемонстрировать меня, желая доказать, что хозяин планеты – он, что им никто не помешает.
 "Опять хвалю, мыслящий примат! Ты постиг мои побуждения и намерения. Я стану спасителем своего племени! Завоевателем целой планеты и благодетелем своего народа! Таково мое свершение и мой триумф!"
 – Да уж, воистину триумфальное свершение, – словно со стороны, услышал я собственный ответ. – Превзойти его под силу лишь твоему тщеславию.
 "Ты обнаглел, узнав, что я не собираюсь убивать тебя сию секунду, – разозлился он. – Ты умрешь, не сомневайся – но время и способ я выберу не по простой прихоти, а так, чтобы убедить Шайтан, что мне повинуются все и каждый. Повинуются и поклоняются".
 – Поклоняются? – Слова его потрясли меня. – Как богу?
 "А почему бы и нет? Ведь твои жалкие творцы позволяли, чтобы людишки поклонялись им, не так ли? Почему же моему народу не преклоняться передо мной как перед спасителем? Я в одиночку завоевал Землю. Я в одиночку распахнул врата спасения Шайтана".
 – Истребив миллиарды земных существ.
 "Изрядная часть из них создана мной, – пожал массивными плечами Сетх. – Я волен поступать с ними как хочу".
 – Но человечества ты не создавал!
 Ответом мне был шипящий хохот.
 "Чего нет, того нет! Его создатели во все лопатки разбегаются по самым отдаленным уголкам галактики. Роду людскому больше незачем жить, Орион. С какой стати позволять человечеству влачить жалкое существование, когда оно уже бесполезно? Чем люди лучше динозавров, трилобитов или аммонитов?"
 Я понял, что мне тоже будет позволено существовать, лишь пока я полезен. Как только я стал не нужен творцам, они покинули меня. Как только я стану бесполезен Сетху, он уничтожит меня.
 "Но прежде чем ты умрешь, макака-переросток, – язвительно продолжал враг рода человеческого, – я позволю тебе удовлетворить твое обезьянье любопытство и увидеть планету Шайтан. Это станет последней радостью в твоей жизни".

 24

 Сетх тяжелой поступью сошел с возвышения, где стоял его трон, и повел меня по длинным мрачным коридорам, которые уводили нас все дальше и дальше вниз. Освещение было не ярким, а скорее жарким, простираясь в инфракрасную часть спектра; с равным успехом света могло и вовсе не быть. Стены казались совершенно пустыми, хотя я ничуть не сомневался, что они украшены картинами, как и стены верхних коридоров; просто росписи мне не видны.
 Массивная фигура Сетха маячила впереди. Чешуя, обтягивавшая могучие мышцы спины, багрово поблескивала, хвост мерно раскачивался в такт широким шагам, когти цокали по твердому пластику пола. Нелепо, но цоканье когтей и качание хвоста напоминали мне метроном – метроном, отсчитывавший последние секунды моей жизни.
 По пути мы проходили через лаборатории и мастерские, заполненные странной аппаратурой. Мы все шли и шли, опускаясь все ниже, в глубь земли. Я попытался взглянуть на эти бесконечные коридоры глазами Сетха, но его разум был совершенно закрыт для меня.
 Впрочем, он заметил мои попытки.
 "Ты находишь свет чересчур сумрачным?" – прозвучало у меня в голове.
 – Я почти слеп, – вслух откликнулся я.
 "Это не важно. Следуй за мной".
 – А зачем нам идти пешком? – поинтересовался я. – Ты способен перемещаться в пространстве и времени, но все равно ходишь из конца в конец замка пешком? У тебя нет ни лифтов, ни эскалаторов?
 "Болтливая обезьяна, мы, жители Шайтана, пользуемся техникой лишь там, где не способны справиться сами. В отличие от вашего племени, мы не питаем обезьяньего восторга перед игрушками. Все, что нам под силу, мы делаем самостоятельно, тем самым поддерживая природное равновесие в среде обитания".
 – Попусту тратя массу времени и энергии, – проворчал я.
 "Что значит пара часов для того, кто способен путешествовать сквозь пространство и время по первому желанию? – От Сетха исходило искреннее веселье. – Что значит небольшое усилие для того, кому не грозит голод?"
 И тут я ощутил, что давно не ел. В желудке было совершенно пусто.
 "Вот тебе и один из ваших недостатков, млекопитающий, – усмехнулся Сетх, уловив мою мысль. – Ты испытываешь нелепую потребность питаться каждые несколько часов лишь для того, чтобы поддерживать неизменную температуру тела. Мы сочетаемся со своей средой не в пример гармоничнее, двуногий! Нам нужно куда меньше пищи, чем вам".
 – Гармонирует мое племя со средой или нет, а я все равно голоден.
 "Ты поешь на Шайтане, – ответил Сетх. – Мы оба попируем там".
 Наконец мы вошли в круглый зал – точную копию виденного нами в крепости Сетха, оставшейся в неолите. Быть может, даже тот же самый, хотя теперь здесь не осталось ни следа устроенного мной и Аней погрома.
 При мысли о ней, даже при одном лишь упоминании ее имени все мое тело напряглось, и пламя гнева полыхнуло в моей душе. И не просто гнева, а боли – горького, сокрушительного страдания осмеянной любви и доверия, вдребезги разбитого коварством.
 Пытаясь выбросить ее из головы, я принялся разглядывать зал. Вдоль круглых стен ряд за рядом шли циферблаты, экраны, регуляторы и переключатели – множество шкафов, набитых аппаратурой, направлявшей и контролировавшей немыслимо огромные потоки энергии, получаемой из ядерного колодца. Посреди зала виднелось круглое отверстие, прикрытое куполом из прозрачного сверхпрочного пластика, а не огражденное металлическими перилами, как в подобном зале в другой крепости.
 Энергия ощутимо пульсировала вокруг. Во всем замке Сетха было жарко, слишком жарко для любого человека. Но здесь было еще жарче, часть тепла земного ядра неизменно просачивалась сквозь защитные экраны и силовые поля, превращая зал в преддверие ада.
 Сетх упивался жарой. Шагнув к пластиковому куполу, он заглянул в глубины ядерного колодца; далекое зарево бурлившей лавы окрасило его рога, острые скулы и чешуйчатое лицо неистовым багрянцем. Ящер раскинул свои могучие руки, словно желая обнять купол, он всей кожей впитывал источаемое колодцем тепло.
 Я же держался как можно дальше; мне и так было невыносимо жарко. Несмотря на усилия, сохранять неизменную температуру тела мне не удавалось, я вынужден был позволить потовым железам делать свое дело и за считанные секунды покрылся обильной испариной с головы до ног.
 Понежившись секунд пять, Сетх оттолкнулся от купола и молча указал мне на низкую платформу в противоположном конце зала. Вокруг квадратного основания платформы располагались ряды черных цилиндров, напоминавших электрические фонарики или проекционные трубки. Такие же приборы виднелись и на низком потолке над платформой.
 Без единого слова мы взошли на платформу. Сетх держался чуть позади и сбоку, опустив когтистую руку мне на плечо – жест хозяина, понятный всем существам, наделенным руками. Я лишь заскрежетал зубами, понимая, что я не ровен ему ни физически, ни интеллектуально. До меня вдруг дошло, что человек без своих орудий труда отнюдь не благородный дикарь, а всего-навсего беспомощный нагой примат, обреченный на скорую гибель.
 Пересекая зал, я на мгновение заметил наше отражение в пластиковом куполе, покрывавшем ядерный колодец. Мое мрачное лицо, причудливо искаженное выпуклой поверхностью, казалось блеклым и слабовольным на фоне лишенной выражения морды Сетха. Картину моего унижения довершали когти, стиснувшие мое плечо.
 Мы вдруг провалились, низринулись в бездонный мрак, будто земля ушла у нас из-под ног. Пронзенный жестокой леденящей стужей, я закувыркался в небытие – бестелесный, но насквозь промерзший и устрашенный.
 "Прости меня…" – долетел до моего сознания голос Ани – слабый, горестный возглас, чуть ли не всхлип. И все. Лишь два слова. Один-единственный раз пробилась она ко мне, дотянулась из квантовой вязи континуума, чтобы донести это ничтожно краткое послание.
 А может, я всего-навсего вообразил это, проникся эгоистической жалостью к себе и отказываюсь поверить, что Аня добровольно покинула меня?
 "Прости меня". Это вовсе не слова богини, твердил я себе. Это послание создано моим воображением, моим подсознанием, пытавшимся оградиться от мучительной боли и горести, воздвигнуть крепость посреди выжженной дотла души.
 Мгновение холода и тьмы миновало. Мое тело снова стало материальным и обрело форму. Я снова стоял на твердой почве, а Сетх сжимал когтями мое левое плечо.
 Мы прибыли на планету Шайтан.
 Все вокруг терялось во мгле. Темное, хмурое небо затянула плотная серо-коричневая пелена. Жаркий суховей с воем сек мне лицо частичками мельчайшего песка и пыли. Прищурившись, я взглянул под ноги. Мы стояли на платформе, установленной прямо на песке, усеянном мелкими камешками. Хилый узловатый кустик незнакомого мне растения трепетал на ветру. Мимо прокатился клубок сухой травы.
 И  жара . Будто я стоял в печи, в раскаленной сухой топке, зной просачивался в меня, высасывая силу, чуть ли не опаляя кожу голых рук и ног. Сила притяжения была больше, чем на Земле; неудивительно, что Сетх так могуч – земное тяготение наверняка казалось ему ничтожным.
 Увидеть что-либо можно было на расстоянии футов пяти, дальше все терялось за серовато-желтым пыльным маревом. Каждый тяжкий вдох опалял легкие жгучими сернистыми испарениями. Вряд ли я смог бы долго протянуть в такой атмосфере.
 "Ничего, ты проживешь достаточно долго, чтобы я успел добиться своей цели", – откликнулся Сетх на мои мысли.
 Я хотел заговорить, но ветер кляпом забил мне рот, и я закашлялся.
 "Шайтан кажется тебе не таким уж прекрасным, болтливая обезьяна? – Мой враг источал презрительное веселье. – Пожалуй, ты переменишь свое мнение, если увидишь по-моему".
 Прикрыв слезящиеся глаза, я вдруг увидел мир через сознание Сетха. Он впустил меня в свой разум. Полно, впустил ли? Он втащил меня силой, легко и небрежно взяв мой рассудок, словно сорвал яблоко.
 И я увидел Шайтан таким, каким его воспринимал Сетх.
 Виденные мной в замке настенные росписи тотчас же наполнились смыслом. Глазами рептилии, рожденной в этом мире, я увидел, что мы стоим посреди идиллического пейзажа.
 Туманная дымка оказалась совершенно прозрачной для Сетха. Мы стояли на вершине пригорка, а перед нами расстилалась широкая долина. На горизонте виднелся город; невысокие здания, такие же зеленые и коричневые, как и сама земля, почти сливались с ней. От пригорка к городу вела единственная дорога, вдоль обочин которой выстроились то ли мелкие деревца, то ли крупные кусты, ветви которых трепетали от ветра.
 Жгучий, хлесткий ветер казался ласковым ветерком. Я знал, что вздымаемый им песок наждаком обдирает мою собственную кожу, но Сетх вдыхал незабываемый аромат отчизны.
 Мы стояли точь-в-точь на такой же платформе, как оставшаяся в замке Сетха на Земле; быть может, на той же самой – она могла перенестись сквозь пространство и время вместе с нами. Те же черные цилиндры окружали ее с четырех сторон, лишь на коротком отрезке периметра уступив место лесенке.
 Подняв голову, я увидел вторую группу цилиндров, укрепленных на высоких тонких шестах по периметру платформы.
 А над ними сиял Шеол – настолько близко, что закрывал четверть небосвода. Подавляя своей величиной, навис он надо мной, будто чудовищный, тяжкий рок, выжигая дыхание из моих иссушенных легких.
 Казалось, до звезды рукой подать; видны были даже газовые вихри, взвивавшиеся над ней, – и каждый мог бы бесследно поглотить целую планету. Повсюду темнели уродливые пятна, щупальца протуберанцев шарили по ним. Казалось, темно-багровый диск вместо света излучал мрак, пульсируя в неровном, рваном ритме, будто непосильно тяжкие вздохи сотрясали всю исполинскую звезду от края и до края.
 Это была действительно умиравшая звезда. А ее смерть обрекала на гибель и Шайтан.
 "Довольно!" – с этим единственным словом Сетх вышвырнул меня из своего сознания.
 Я вернулся в собственное тело – полуослепший, съежившийся на обжигавшем, пронзительном ветру, одинокий человек на враждебной, чужой планете.
 Но Сетх прервал нашу мысленную связь недостаточно быстро, чтобы я не сумел уловить ничего полезного для себя. Глядя на Шеол его глазами, я узнал об этом светиле и прочих небесных телах, образовывавших Солнечную систему, все, что знал он.
 Оба светила сформировались в паре, образовав двойную звезду. Солнце являлось здоровой, яркой желтой звездой главной последовательности, которой предстояло долгое стабильное существование, звезда-компаньон представляла собой чахлый красный карлик; ее массы едва хватало, чтобы поддерживать в глубинах звезды термоядерное пламя. Шеол был нестабилен и обречен на гибель.
 Вокруг Солнца ближе всего к нему вращались четыре планеты; ближайшая была названа в честь Меркурия – бога торговли, охранявшего путешественников, – за то, что стремительно мчалась по небу; следующую за красоту назвали в честь богини любви Венеры; третьей являлась сама Земля, а четвертая планета, казавшаяся красной, получила имя бога войны Марса.
 В два с лишним раза дальше орбиты красной планеты пролегала орбита тусклого карлика, который соплеменники Сетха называли Шеолом. Вокруг Шеола кружила одна-единственная планета, родина Сетха – Шайтан. Обреченный спутник обреченной звезды.
 Не желая смириться с гибелью своего племени, Сетх потратил тысячелетия на изучение остальных планет Солнечной системы. Воспользовавшись энергией бурлившего ядра собственной планеты, он научился путешествовать по пространственно-временному вектору – переноситься через обширные пространства, разделявшие планеты, и даже через более обширные пропасти между эпохами.
 Он открыл, что за Шеолом находятся газовые гиганты – ледяные планеты, где даже водород течет, как вода; они слишком далеки от Солнца, чтобы дать приют его соплеменникам.
 Что касается четырех планет, вращавшихся ближе всего к горячей желтой звезде, то первая оказалась всего-навсего голой скалой, безжалостно опаляемой солнечными протуберанцами, сжигаемая жаром и жесткой радиацией Солнца. Следующая планета прекрасна издалека, но под ее ослепительно сверкающими облаками притаился адский мир ядовитых газов и раскаленной почвы, покрытой лужами расплавленного металла. Красная планета оказалась пустынной и морозной, ее разреженный воздух не годился для дыхания, а жизнь, некогда процветавшая здесь, давным-давно угасла. Хуже всего было то, что из-за малых размеров планеты ее ядро остыло и черпать энергию было неоткуда.
 Так что осталась лишь третья, считая от Солнца, планета. С древнейших времен стала она оплотом жизни, тихой гаванью, где вода – эликсир жизни – реками текла в озера и моря, дождем падала с неба, бушевала в покрывавших всю планету океанах. Кроме того, этот водяной мир в сердце своем таил пламенное расплавленное ядро, а значит – энергию, массу энергии, которой хватало, чтобы снова и снова осуществлять пространственно-временной переход; энергию, которой вполне достаточно, чтобы изменить континуум по воле Сетха.
 Земля уже породила собственную жизнь, но в этом Сетх видел лишь вызов своей изобретательности, а не препятствие, чувствуя, что ему все по плечу, была бы энергия и цель, оправдывавшая затраченные усилия. Он продвигался все дальше, к началу существования планеты, изучая тысячелетия и эпохи, исследуя, наблюдая, познавая. И пока его соплеменники беспомощно взирали на содрогания и корчи Шеола, предвещавшие предсмертную агонию, Сетх тщательно обдумывал все, что узнавал, и строил планы.
 Забравшись в глубины времен, когда жизнь едва-едва выбиралась из моря, предъявляя свои права на сушу, Сетх смел с лица Земли почти все живое, населив планету пресмыкающимися. Прошли долгие века, и вот пресмыкающиеся захватили главенство на земле, под водой и в воздухе, преобразив всю экосистему планеты, изменив даже состав атмосферы.
 И теперь они подлежат уничтожению. Пришло время детищам Сетха – динозаврам – уступить место его народу, населявшему Шайтан. Сетх начал истребление динозавров и прочих биологических видов, чтобы снова смести с лица земли все, что мешает приготовить ее к приходу его соплеменников.
 Но возникла проблема. В будущем, отдаленном от времени, в котором трудился не покладая рук Сетх, потомки болтливых любопытных обезьян развились, стали могущественными существами, тоже научившимися управлять пространством и временем. Суетливо, как и положено обезьянам, изменяли они облик континуума в соответствии со своими желаниями, даже создали породу воителей, которых высылали в различные точки пространственно-временного вектора, чтобы перекроить континуум на свой вкус.
 И я – один из этих воителей. Творцы отправили меня разделаться с Сетхом, столь катастрофически недооценив его способности, что теперь вынуждены бежать в отдаленные уголки галактики, отдав Землю и все живое на ней в безжалостные руки врага рода человеческого.
 Сетх одержал глобальную победу. Земля теперь принадлежит ему. Человечество обречено на гибель. А меня будут напоказ водить по всему Шайтану как доказательство триумфа Сетха, а затем предадут ритуальному уничтожению.
 Мне не избежать своей участи. Но теперь, когда Аня предала меня, я почти лишился воли к жизни.
 Я умирал неоднократно, но творцы воскрешали меня, дабы я продолжал выполнять их повеления. Мне ведома мука, которую приносит смерть, ведом ужас, неизбежно сопровождающий ее, сколько бы раз я ни погибал. Неужели меня ждет окончательное и бесповоротное уничтожение? Неужели меня не станет? Неужели я буду навсегда вычеркнут из книги бытия?
 В прошлом творцы всякий раз возрождали меня. Но теперь они сами мчатся среди звезд, спасаясь от погибели.
 Однако меня не покидало изумление оттого, что Сетх, педантичный и беспощадный во всех своих деяниях, позволил им остаться в живых.

 25

 Способность манипулировать пространственно-временным вектором дает возможность управлять временем, что избавляет от лихорадочной спешки, учит терпению и расчетливости, позволяет без труда рассмотреть каждый этап развития жизни со всех возможных точек зрения, прежде чем двигаться дальше.
 Чтобы подготовить планы переселения своего народа на Землю, Сетх странствовал по тысячелетиям, по целым эпохам. Он не видел нужды ни в спешке, ни в суете.
 И теперь он путешествовал степенно и неторопливо, демонстрируя меня своим соплеменникам, хотя Шеол в небе над нами уже бурлил и содрогался.
 Под сумрачным небом Шайтана я почти постоянно ощущал себя слепцом и калекой. Тяготение планеты, чуть более крупной, чем Земля, легло мне на плечи тяжелым гнетом, заставляя при ходьбе приволакивать ноги; каждое движение давалось с трудом. Безжалостный ветер хлестал меня, колол и жалил стремительно летевшим по воздуху колючим песком. Непреходящая усталость наливала мои мышцы свинцом, внутренности терзал вечный голод, а обветренная кожа покраснела и воспалилась, будто меня били плетью днями напролет.
 Изредка Сетх позволял мне увидеть окружающее глазами кого-нибудь из соплеменников, и тогда я снова созерцал спокойный, прекрасный мир пустыни, суровый, но чарующий красотой превращенных ветром в изваяния скал и ярко-желтого неба.
 Сетх больше ни разу не допускал меня в свое сознание. Быть может, догадался, что я узнал от него такое, о чем он предпочел бы умолчать.
 Мы неспешно путешествовали по планете, переезжая из города в город; визиты и переговоры шли бесконечной чередой. И мало-помалу я начал постигать истинную сущность народа Шайтана.
 Мысль, что рептилии могли эволюционировать в расу разумных существ, озадачивала меня с тех самых пор, как я впервые оказался в саду у Нила. Очевидно, у предков Сетха и ему подобных развился крупный сложный мозг, как у земных млекопитающих. Но все-таки уровень интеллекта зависит не только от величины мозга; если бы дело заключалось лишь в этом, слоны и киты сравнялись бы с человеком, а не оставались бы на уровне собак и свиней.
 Все рептилии, подобно динозаврам, откладывают яйца и бросают их на произвол судьбы. Мне всегда казалось, что поэтому они не способны достичь близости между детьми и родителями, необходимой для развития истинного интеллекта, как бы велик ни был их мозг. Но жители Шайтана каким-то образом преодолели это препятствие.
 Я был свято убежден, что без  общения не может быть и разума. Маленькие приматы учатся, наблюдая за взрослыми особями. Человеческий ребенок обучается сначала с помощью зрения, затем речи и, наконец, чтения. Сетх неизменно осуждал за разговорчивость людей, называя их болтливыми обезьянами и высмеивая потребность людей поделиться новостями друг с другом, какой бы информацией они ни обладали – фундаментальной или совсем незначительной.
 Жители Шайтана не разговаривали, общаясь друг с другом мысленно, как Сетх со мной. Это я понял. Но меня больше всего занимал вопрос, как у них развился дар телепатии?
 Разгадку я пытался найти, пока Сетх возил меня по городам и весям всего Шайтана, показывая своим соплеменникам. Я приглядывался – насколько это было возможно во мраке темницы, которой являлась для меня вся планета; прислушивался – но ничего не получал от этого, поскольку рептилии не разговаривали вовсе. Однако всякий раз, когда Сетх позволял мне взглянуть на мир глазами какого-то из его соплеменников, я старался извлечь как можно больше информации.
 Наше путешествие напоминало поездку средневекового монарха со свитой по своим владениям. Мы передвигались верхом на четвероногих рептилиях, весьма похожих на земных зауроподов, однако меньше их. Население Шайтана явно подразделялось на множество общин, каждая из которых сосредотачивалась вокруг своего городка, выстроенного из камня, обожженной глины и прочих природных материалов. Ни металла, ни дерева я в постройках не заметил.
 По пути из города в город мы следовали в строго определенном порядке: во главе процессии ехал Сетх с двумя стремянными по бокам, я следом за ним, а дальше – еще около десяти всадников и вьючных ящеров, которые везли воду и провиант. Каждая поездка занимала около недели, насколько я мог судить в вечном полумраке, царившем вокруг; планета всегда была обращена к Шеолу лишь одной стороной, и все города располагались на дневной стороне Шайтана.
 И в течение всего нескончаемого дня безжалостный суховей осыпал меня песком, слепил мои слезившиеся, опухшие глаза. Сетха и его соплеменников защищала чешуя и прозрачные перепонки на глазах; он не преминул подчеркнуть этот факт как очередное доказательство превосходства рептилий над млекопитающими. Спорить у меня не нашлось ни сил, ни желания.
 Его свита не поражала взор ни блестящими доспехами, ни пышным платьем, ни шелками; не было даже золотых и серебряных безделушек. Единственным нарядом рептилий оставались их шкуры – у Сетха темно-карминная, у его приспешников более светлых оттенков красного. Верховые ящеры цветом напоминали окружающий пейзаж – те же пыльные, тусклые оттенки коричневого. На мне по-прежнему оставалась набедренная повязка и жилет; больше ничего.
 Обилием воды Шайтан не отличался. В этом пустынном мире ручьи были редкостью, а озера – диковинкой, не говоря уж ни о чем похожем на море или океан. Кормили меня сырыми сочными овощами, а порой давали кусок мяса.
 "Мы держим стада мясных животных, – пояснил Сетх в ответ на мой невысказанный вопрос. – Мы разводим их с большой осмотрительностью, поддерживая численность стад в равновесии с окружающей средой. А когда настает их час отправляться на бойню, мы мысленным приказом погружаем животное в сон, а затем останавливаем ему сердце".
 – Весьма человечно, – отозвался я, гадая, уловит ли он игру слов.
 Но Сетх если и понял, то ничем этого не выдал.
 Ни рвов, ни стен вокруг городов не было и в помине. Судя по выветренности могучих куполообразных сооружений, они стояли с незапамятных времен. Даже хлесткому пыльному ветру адского мира нужно не одно тысячелетие, чтобы сточить все углы и выступы массивных каменных здании, доведя их до нынешних обтекаемых форм. Новое здание не попалось мне на глаза ни разу; с виду все дома казались невероятно древними.
 О нашем приходе не возвещало пение фанфар; делегации старейшин не выходили нам навстречу. Но всякий раз при нашем приближении уже на подступах к городу вдоль дороги выстраивались толпы горожан. Та же картина ждала нас и на городских улицах. Когда мы проезжали мимо, горожане кланялись, продолжая молча глазеть на нас. На главной площади собиралась громадная толпа; здесь же нас неизменно встречали отцы города.
 И все происходило в полнейшем молчании. Жутковато. Жители Шайтана не разговаривали и не производили ни малейшего шума – ни аплодисментов, ни щелчков пальцами, даже не постукивали когтями. Просто смотрели в полнейшем молчании, как мы останавливаемся на главной площади и спешиваемся. Порой какая-нибудь рептилия указывала на меня когтем. Раз или два до меня донеслось что-то вроде шипения – быть может, смех. Все в том же безмолвии нас вели в самое большое здание на площади. Тишину не нарушал ни один звук, кроме вечного заунывного воя жестокого ветра. За мной молча шагали четверо стражников, а я ковылял, устало приволакивая ноги, вслед за Сетхом и отцами города, вышедшими поприветствовать его.
 Все они – и свита Сетха, и жители всех без исключения городов казались миниатюрными копиями его самого. Прищурившись, я всматривался в пыльный сумрак, считавшийся здесь ярким полднем, и начал замечать у рептилий небольшие отличия. Тут чешуя у горожан оливково-зеленая, там – отдает в лиловый. А в одном городе они казались облаченными в шотландку.
 Однако в каждом отдельном городе все жители до последнего были одного и того же цвета – будто носили военную форму. Вот только цвет этой формы задавала природная пигментация их чешуи. Насыщенность цвета несколько менялась – чем мельче рептилия, тем светлее окраска.
 "Может, величина и цвет говорят о возрасте? – ломал я голову. – Или они показывают положение индивидуума на иерархической лестнице?"
 На эти безмолвные вопросы Сетх ответа не давал.
 Но в каждом городе, независимо от того, какого цвета были его жители, нас вводили в самое большое здание на площади, как только мы спешивались. Обтекаемые купола зданий имелись лишь на незначительной части города и не позволяли судить о его реальной протяженности. Большинство помещений находилось под землей, соединяясь между собой широкими туннелями и сводчатыми галереями.
 Затем нас приводили в просторный продолговатый зал, в дальнем конце которого на возвышении сидел ящер ростом с самого Сетха – очевидно, местный патриарх. Затем зал аудиенций наполнялся горожанами помельче, посветлее, помладше и пониже рангом – так мне казалось.
 Подведя меня к патриарху, Сетх останавливался перед ним. Я вынужден был оставаться на ногах, из-за сильного тяготения чувствуя себя слабым и измученным. Не раз я, не выдержав, падал на пол; мой мучитель не обращал на это внимания, позволяя мне лежать; я же не пренебрегал возможностью немного отдохнуть. Для Сетха, разумеется, это являлось отличной демонстрацией слабости аборигенов Земли и явным аргументом в пользу его плана.
 Залы эти освещались ничуть не лучше, чем все остальные помещения, – искусственными источниками инфракрасного света, от которого делалось не светлей, а жарче. От зноя, приятного для рептилий, у меня все плыло перед глазами, несмотря на усилия держать внутреннюю температуру под контролем.
 Время от времени Сетх позволял мне смотреть глазами кого-нибудь из свиты. Подобных мгновений я дожидался с нетерпением. Тогда моему взгляду открывался превосходный зал аудиенций; величественные стены покрывали красочные росписи, изображавшие сцены из древней истории и родословную сидевшего перед нами патриарха. Но, упиваясь окружавшим меня великолепием, я торопливо копался в приютившем меня разуме, стараясь узнать как можно больше, не насторожив ни его владельца, ни Сетха.
 Иногда наша аудиенция длилась не больше пяти минут, но гораздо чаще Сетх часами простаивал перед троном патриарха, ведя безмолвные беседы, неподвижный, как каменное изваяние. Я служил ему доказательством, что народ Шайтана может безнаказанно переселиться на Землю. Впрочем, не знаю, сопутствовал ли ему в переговорах успех. Что означали краткие беседы – быстрое согласие или непреклонный отказ? А во время многочасовых разговоров Сетх мог предаваться ожесточенным спорам с хозяином или, наоборот, радостному обсуждению мельчайших подробностей плана колонизации Земли.
 Мало-помалу отрывочные сведения, позаимствованные из сознаний спутников Сетха, начали складываться для меня в единое целое, рисуя несколько упрощенную картину здешней цивилизации. Во время наших странствий по иссушенным просторам Шайтана из города в город я постепенно начал понимать истинную природу населения планеты.
 Несмотря на иссушавшую меня физическую слабость, ум мой не оставался в бездействии. Более того, мне почти нечем было себя занять, и я стремился постичь как можно больше, по крохам собирая сведения о моем мучителе и его мире. Это помогало забыть о пытке вечным голодом и безжалостным ветром. Тело мое пребывало под контролем Сетха, но разум оставался свободен. Я заглядывал в сознание рептилий при любой возможности. Я наблюдал и вникал. Я постигал.
 Разумеется, отправным пунктом для меня стало то, что они рептилии – или шайтанский эквивалент земных рептилий. Они не способны регулировать температуру собственного тела, хотя умеют удерживать тепло и оставаться активными даже во время ночного холода.
 Вначале они размножались, откладывая яйца. Подобно рептилиям Земли, практически все существа на Шайтане покидали отложенные яйца и никогда не возвращались, чтобы увидеть собственный выводок.
 Из этих яиц на свет появлялись миниатюрные копии взрослых рептилий, с полным комплектом зубов, когтей и наследственных инстинктов – словом, едва вылупившиеся ящеры отличались от родителей лишь размерами. Наиболее преуспевшие особи, дожившие до зрелости, достигали крупных размеров – и чем старше особь, тем она больше и темнее по цвету. Рост здешних существ ограничивается лишь пределом прочности костей и способностью мышц носить все возраставший вес.
 Это означало, что Сетх и прочие патриархи значительно старше окружающих. В таком случае, сколько же прожил на свете мой мучитель? Наверняка не один век. Быть может, тысячелетие.
 Только что вылупившийся шайтанианин наследовал все физические характеристики родителей – в том числе и способность к телепатическому общению. Много эпох назад этот дар возник в виде случайной мутации, а затем начал передаваться из поколения в поколение. Телепаты жили дольше и оставляли больше потомков, тоже наделенных телепатией. Век за веком телепаты вытесняли менее одаренных собратьев – наверно, насильственно, как творцы некогда поступили с неандертальцами.
 Телепатическое общение открыло путь разуму. Еще откладывая яйца, мать наделяла своих невылупившихся отпрысков всем своим жизненным опытом. Каждое поколение рептилий-телепатов передавало следующему все знания всех предыдущих поколений. А постигнув еще в скорлупе яйца весь опыт предков, вылупившийся ящер был не только готов постоять за себя физически, но и развит интеллектуально.
 Созданная разумными рептилиями цивилизация просуществовала на Шайтане миллионы земных лет. Общинами руководили старейшины, возраст которых исчислялся тысячелетиями. У существ, способных полностью открыть свой разум друг для друга, о взаимном недоверии не могло быть и речи. Разногласия между отдельными личностями всегда разрешал патриарх – несомненно, в этом и заключались его обязанности.
 Каждый индивидуум неустанно и самозабвенно трудился на благо общины, словно муравей в муравейнике или пчела в улье. Войн не было, поскольку общины размещались в пределах, определяемых природными условиями. Короче говоря, дети Шайтана жили в полнейшей гармонии.
 Пока вдруг не осознали, что их собственное светило – Шеол – однажды погибнет.
 Патриархи держали совет, дабы решить, как встретить суровое предначертание. Почти все старейшины не сомневались в неотвратимости гибели и потому считали, что остается лишь смириться с судьбой. Кое-кто даже предлагал прибегнуть к самоубийству, ибо достойнее умереть по собственному выбору, нежели дожидаться, когда произойдет неминуемый катаклизм.
 Но тяга к жизни оказалась все-таки сильнее. Они начали вести строительство, углубляясь в землю в надежде, что кора планеты задержит жесткую радиацию, когда Шеол изольет ее на Шайтан. Впрочем, они прекрасно понимали, что радиация – всего-навсего первый этап предсмертных судорог светила. В конце концов звезда взорвется, испепелив в гибельном сполохе и свою единственную планету.
 Из всех патриархов Шайтана один лишь Сетх на советах воспротивился решению смиренно принять судьбу. Он один искал способ отвести грозившую Шайтану гибель. Он один решил без посторонней помощи отыскать путь к спасению своего народа. Остальные патриархи поначалу сочли его то ли безумцем, то ли невероятным глупцом, вознамерившимся потратить оставленные судьбой столетия на попытку отвратить неотвратимое. Сетх не обращал внимания ни на кого.
 И вот теперь, более века спустя, он демонстрировал меня собратьям патриархам в качестве доказательства, что они могут переселиться на Землю и начать жизнь заново под теплым, стабильным, несущим жизнь желтым светилом.
 Не знаю, сколько времени провели мы в пути, перебираясь из города в город. Здесь невозможно было вести счет дням; времена года на Шайтане сменялись незаметно, если таковые вообще имелись. При всякой возможности заглянуть в сознание какой-нибудь рептилии я пытался извлечь информацию об этом, но никак не мог понять, каким образом они отмеряют время.
 Вскоре я обнаружил, что телепатические способности шайтаниан не безграничны – иначе разве пришлось бы Сетху тратить время и силы на столь долгое путешествие? Почему бы ему не расположиться с удобствами в собственном городе, общаясь с другими патриархами телепатически? А раз он считает необходимым продемонстрировать меня во плоти каждому из патриархов, то телепатическое общение не дает такой возможности. Они должны увидеть меня воочию.
 Как бы то ни было, отсюда следовало, что даже значительные телепатические способности Сетха имеют предел. Я решил, что это моя единственная надежда.
 За время странствий я изредка ощущал что-то вроде дрожания почвы. Неоднократно до моего слуха долетал тяжелый рокот, подобный эху отдаленных раскатов грома. Ни Сетх, ни его слуги никак на это не реагировали, хотя наши верховые животные приостанавливались и принимались встревоженно нюхать воздух.
 А во время одной из аудиенций случилось настоящее землетрясение. Каменный пол вдруг вздыбился, опрокинув меня на колени. По стене за троном патриарха пробежала извилистая трещина. Сам патриарх вцепился в подлокотники, издав испуганное шипение; такого я еще ни разу не слышал. Даже Сетх пошатнулся. Оглянувшись, я заметил, что зрители, выстроившиеся вдоль стен просторного зала, цепляются друг за друга, тревожно озираясь по сторонам.
 И я впервые услышал ясные, незаглушенные телепатические голоса множества шайтаниан:
 "Почва снова содрогается!"
 "Наше время истекает".
 "Шеол тянет к нам свои руки!"
 Меня молнией пронзила мысль, что яростные катаклизмы, сотрясавшие самое сердце звезды Шеол, отзываются колебаниями ядра планеты Шайтан.
 "Наше время истекает", – мысленно вскрикнул один из гуманоидов.
 Но если Сетх и патриарх были с ними согласны, то внешне ничем этого не выдали. Как только поднятая подземным толчком пыль улеглась, мой мучитель бесцеремонно вздернул меня на ноги и возобновил безмолвный разговор с оливковым патриархом.
 Но я уже успел узнать, каким поистине ужасным чудовищем является Сетх. Для меня одновременно открылось столько разумов, пусть всего на несколько секунд, что я узнал о том, как Сетх и его собратья патриархи правят меньшими соплеменниками железной рукой. Беспощадный деспотизм и безжалостная тирания являлись неискоренимыми элементами сущности этого племени, вплетенными в саму наследственность народа.
 Ослепительная вспышка от проникновения во множества сознаний вдруг озарила для меня все известное прежде, я понял, что почти все сказанное Сетхом – намеренное извращение и искажение истины. Сетх – король лжецов.
 Я уже давно ломал голову, почему среди горожан всех виденных мной общин нет ни одного, размерами равного Сетху и патриархам. Поначалу мне казалось, что причиной тому их молодость. Но почему среди них нет ни одного ровесника моего мучителя? Ведь в его поколении наверняка было столько же особей, сколько и во всех последующих. Так что же случилось с его одногодками? Неужели они все погибли?
 Мимолетный взгляд в разумы множества шайтаниан, которым я был обязан подземному толчку, принес мне ужасающий ответ на этот вопрос. Сетх и его приятели патриархи выиграли опустошительную войну, едва не уничтожившую весь Шайтан за тысячи лет до того, как стало известно о скорой гибели Шеола. И не кто иной, как лично Сетх открыл способ клонировать клетки, создавая собственные копии, таким образом устранив необходимость в размножении, в откладывании яиц, дабы совершенно избавиться от самок собственного племени.
 Хуже того, он научился формировать свои клонированные репродукции согласно собственным нуждам – ограничивать их интеллект, чтобы они не могли бросить ему вызов; ограничивать время их жизни, чтобы они никогда не дожили до его возраста, набравшись опыта.
 Далее Сетх с холодным бессердечием сплотил вокруг себя ядро жестокосердных ровесников-самцов, предложив им безраздельное господство над миром на бессчетные тысячелетия. Они развязали беспощадную истребительную войну против собственных соплеменников – в первую очередь против самок, клонируя орды воинов по мере необходимости, искореняя всех противников без разбора. Два столетия бушевала по всему Шайтану непримиримая война. Когда же она подошла к концу, Сетх и горстка патриархов уже правили миром покорных клонов. Только самцов. Все самки были методично вырезаны. Все сохранившиеся яйца до последнего были найдены и разбиты.
 Целые века ушли на то, чтобы возместить экологический урон, нанесенный ими собственному миру. Но время для них ничего не значило – они знали, что их ждут многие тысячелетия господства. Когда же придет смертный час, можно будет вручить бразды правления своим точным копиям. А телепатия даст возможность переслать в клон точную копию собственной личности, тем самым добившись бессмертия.
 Разумеется, подобное общество и должно функционировать со слаженностью муравейника. Разумеется, мысль о войне даже не приходила им в голову. Сетх и равные ему патриархи правили миром клонов, способных лишь к послушанию. Но он желал большего – он жаждал поклонения.
 И тогда, словно воздаяние за грехи, пришло знание, что Шеол неминуемо взорвется и уничтожит всю планету.
 Космическая справедливость. Во всяком случае, космическая ирония. Я даже мысленно усмехнулся, узнав, что Сетх, вопреки своим выспренним разглагольствованиям о приспособленности рептилий и их заботливом отношении к окружающей среде, в душе остался безжалостным убийцей миллионов, маниакальным истребителем собственного народа, поставившим власть и смерть превыше природы и жизни.
 "Ты считаешь меня ханжой, безволосый примат?" – поинтересовался он в один сумрачный день, ничем не отличавшийся от прочих. Вокруг нас бушевала песчаная буря, ветер болезненно хлестал меня по коже. Сетх, как обычно, ехал впереди, повернув ко мне свою широкую спину.
 – Я считаю тебя безжалостным убийцей, никак не менее, – откликнулся я. Совершенно не важно, слышал ли он мои слова – ему достаточно было уловить оформившуюся у меня в сознании мысль.
 "Я спас Шайтан от той крайности, до которой довели бы Землю млекопитающие. Без жесткого контроля мой народ постепенно уничтожил бы свой мир".
 – И потому ты уничтожил народ.
 "Если бы я не вмешался, они уничтожили бы и себя, и всю среду обитания".
 – Это лишь измышления для самооправдания. Ты захватил власть для себя и своих собратьев патриархов. Ты правишь без любви.
 "Какой еще любви? – неподдельно удивился Сетх. – Ты подразумеваешь половое влечение?"
 – Я подразумеваю любовь, заботу о себе подобных. Дружбу, настолько глубокую, что ты готов отдать жизнь ради защиты… – Слова застряли у меня в горле. Я вдруг вспомнил об Ане, и память о ее предательстве опалила меня горькой желчью. Меня едва не вырвало.
 "Верность и самопожертвование. – От разума Сетха исходило насмешливое презрение. – Идеи млекопитающих. Признак вашей слабости. Равно как и концепция так называемой любви. Любовь – изобретение приматов, способ оправдания вашей одержимости размножением. Половое влечение никогда не играло для моего племени столь важной роли, как для вашего, теплокровная обезьяна!"
 Я нашел в себе силы для ответа:
 – Зато вы одержимы властью, не так ли?
 "Я очистил мир, дабы принести в него новую жизнь – лучших из лучших".
 – Выведенных искусственно. Ущербных и телесно, и духовно, вынужденных повиноваться тебе, хотят они этого или нет.
 "Как и ты, Орион! – раскатился у меня в рассудке его шипящий смех. – Ты – способная приспосабливаться к неординарным условиям обезьяна, однако ущербная и умственно, и телесно, созданная более совершенными существами, дабы служить им, хочешь ты того или нет".
 Жаркая ярость вспыхнула в моей груди, потому что он был прав.
 "Естественно, тебе ненавистен и я, и содеянное мной. – Холодная насмешка Сетха облила меня, как талые ледниковые воды. – Ты понимаешь, что именно так поступили с тобой творцы, и ненавидишь их за это".

 26

 Наконец, проведя в пути не один месяц – а может, не один год, – мы вернулись в собственный город Сетха.
 Он почти ничем не отличался от прочих городов. Над землей – группа приземистых древних построек, источенных тысячелетними трудами ветра и шершавой, как наждак, пыли. Под землей – хитросплетение коридоров и галерей, ярус за ярусом спускавшихся все глубже и глубже.
 Здешние горожане, окрашенные в разнообразнейшие оттенки красного, все без остатка вышли на главную улицу, чтобы молчаливо, смиренно поприветствовать вернувшегося господина в свойственной рептилиям манере.
 Три красно-оранжевых охранника отвели меня глубоко под землю – в жаркую келью. Там царил такой мрак, что мне пришлось на ощупь определять ее размеры. Темница оказалась примерно квадратной и тесной: стоя посредине, я почти дотягивался руками до обжигавших жаром стен. Конечно, никаких окон. Ни малейшего проблеска света. И нестерпимо жарко, словно медленно поджариваешься в микроволновой духовке.
 Стены и пол обжигали при малейшем прикосновении. Мне смутно припомнилось, что на Земле медведей учили плясать, загоняя их на нагретый пол, чтобы они поднялись на задние лапы и принялись скакать в тщетной попытке избежать мучений. Я тоже старался устоять на цыпочках, сколько мог, но мало-помалу усталость и высокая гравитация взяли свое, и я рухнул на раскаленный каменный пол.
 Впервые со времени прибытия на Шайтан мне снился сон. Я снова был с Аней в лесах Рая, жил просто и счастливо, и от нашей любви повсюду распускались цветы. Но когда я протянул руки, чтобы обнять ее, Аня изменилась, преобразившись. В одно мгновение она превратилась в мерцавшую сферу серебряного света, на которую больно было смотреть. Прикрыв глаза рукой, чтобы защитить их от ослепительного сияния, я попятился.
 Из немыслимой дали до меня долетел издевательский голос Золотого – богоподобного существа, создавшего меня:
 "Орион, ты зашел слишком далеко. Неужели ты надеешься, что богиня полюбит червя, слизняка, личинку?"
 Передо мной материализовались все так называемые боги. Темнобородый, серьезный Зевс; узколицый, вечно ухмылявшийся Гермес; бессердечная красавица Гера; широкоплечий рыжеволосый Арес и десятки прочих – все в роскошных одеждах, все украшены великолепными драгоценностями, все безупречно хороши собой.
 И все глумились надо мной, осмеивали мою наготу, указывая пальцами на мое иссохшее тело, покрытое ссадинами и багровыми рубцами, оставленными разящим ветром Шайтана. Они захлебывались хохотом. Ани – Афины – среди них не было, но я ощущал ее отдаленное присутствие, леденившее мою душу, будто зимняя вьюга.
 Боги и богини содрогались от хохота, а я ошарашенно застыл, не в силах пошевелиться, не в силах даже заговорить. Деревья лесов Рая раскачивались и сгибались под снегопадом, укутывавшим их, скрывавшим землю белым одеялом. Даже хохот богов гасила, поглощая, белая пелена. Боги ушли в небытие, и я остался один среди мерцания белого снега.
 Но вот ласковая белизна преобразилась в серебристый металлический блеск. Затем серебристый цвет приобрел красноватый оттенок, стал яростно-алым и начал стекаться, снова обретая форму. На сей раз предо мной предстал Сетх. Нависнув надо мной массивной громадой, он смеялся над моими муками и растерянностью.
 Я осознал, что долгие месяцы не видел снов-странствий лишь потому, что мне не было позволено. А теперь, когда мое путешествие подошло к концу, он забавляется тем, что вторгся в мой сон, извращая его ради собственного удовольствия.
 Все время, проведенное в обжигающе жаркой темнице, я так и бурлил от ненависти. Слуги Сетха кормили меня ровно настолько, чтобы я не протянул ноги: подгнившими мясистыми листьями, и только, да еще давали какой-то теплой, тухлой воды. Жесткий, хлесткий ветер больше не терзал меня, зато я медленно истаивал от жара глубокой подземной темницы, опалявшего мою кожу и иссушавшего мои легкие.
 И каждую ночь я видел во сне Аню и остальных творцов, зная, что Сетх наблюдает за мной, копается в моем мозге, пробуждая воспоминания, о которых я и не подозревал. Сновидения превратились в цепь непрестанных кошмаров. Ночь за ночью у меня на глазах творцов терзали, рвали в кровавые клочья, вспарывали их залитые кровью тела, раздирали лица, вырывали конечности из суставов.
 Моими руками.
 Содрогаясь от ужаса, я вершил расправу над ними. Я сжигал их живьем. Я вырывал у них глаза, пил их кровь. Кровь Зевса. Геры. Даже Ани.
 Ночь за ночью ко мне приходил один и тот же кошмар. Я навещал творцов в их золотом убежище. Они издевались надо мной. Глумились. Я тянулся к Ане, моля помочь мне, понять принесенную мной весть, полную ужаса и смерти. Но она ускользала от меня или принимала какой-нибудь чужой облик.
 И тогда начиналась бойня. Первым я всегда брался за Золотого, терзал его, будто свирепый волк, заставляя ухмылку исчезнуть с его лица, полосовал его безупречное тело стальными когтями.
 Сон повторялся ночь за ночью. Все тот же ужас. И с каждой ночью он становился реальнее. Я просыпался, омытый собственным потом, сотрясаемый корчами, как одержимый, едва осмеливаясь взглянуть на собственные дрожащие руки из страха, что они по локоть залиты дымящейся кровью.
 И в каждом кошмаре я ощущал тайное, зловещее присутствие Сетха. Он безжалостно продирался сквозь мой рассудок, выволакивая на свет воспоминания, давным-давно отрезанные Золотым от моего сознательного восприятия. Я заново проживал жизнь за жизнью, метеором переносясь от самой зари человечества до отдаленнейшего будущего, когда люди достигли недосягаемых высот развития и могущества. Но каждый сон неизбежно, неотвратимо приходил к одной и той же ужасающей развязке.
 Я представал перед творцами. Пытался поведать им о том, что должно произойти, пытался предупредить их. А они поднимали меня на смех. Я молил их выслушать, заклинал спасти собственные жизни – а они считали мои слова уморительно курьезными.
 И тогда я их убивал. Впивался в их смеющиеся лица, выпускал им внутренности, а они все ухмылялись, глумились надо мной. Я убивал их всех до единого. Я пытался избавить от страданий Аню. Я вопил, чтобы она убегала, чтобы приняла обличье, в котором я не мог бы коснуться ее. Порой она слушалась. Порой становилась сиявшей серебристой сферой, всегда остававшейся вне пределов досягаемости. Но когда она пренебрегала моей мольбой, я убивал ее с той же беспощадностью, с какой только что истреблял остальных. Я раздирал ей горло, вспарывал живот, сокрушал ее прекрасное лицо своими когтистыми руками.
 И просыпался, скуля, как побитый пес, – на вопль у меня уже не оставалось сил. Я пробуждался в жаркой темнице слепой и невероятно слабый, с измученным телом и истерзанным сознанием.
 Я знал, что именно затевал Сетх. И это было мучительно. Он истязал мой рассудок, извлекая воспоминания, закрытые для меня, чтобы узнать о творцах все, что только мог. Больше всего ему хотелось выяснить, как выслать меня обратно сквозь пространство и время в обитель творцов, в золотой мир отдаленного будущего.
 Я чуял, как он холодно и жестоко шарил в моем рассудке – неистовствуя в моей памяти, словно армия завоевателей, грабивших беззащитную деревню. Он отыскивал ключ, который помог бы ему выслать меня в царство творцов.
 Ему хотелось выслать меня в ту точку континуума, где творцы еще  не ведают о его существовании. Он жаждал внедрить меня среди них, когда ничего не подозревавшие творцы наиболее уязвимы, когда они не ждут нападения, тем более от собственного творения.
 Сетх будет сопутствовать в моем путешествии сквозь пространственно-временной континуум. Его разум и воля овладеют моим мозгом. Он будет видеть моими глазами. Он нанесет удар моей рукой.
 Но самая адская пытка заключалась в том, что он отыскал во мне истинную ненависть к творцам. Он нащупал горькое негодование, бурлившее во мне. Он даже зашипел от удовольствия, когда узнал, как я ненавижу Золотого, своего собственного создателя. Сетх видел, как я бросил Золотому открытый вызов и пытался его убить, как я возненавидел остальных творцов, когда они защитили его от моего гнева.
 А еще он обнаружил в моей душе обжигавший жар ярости, стоило мне хоть на миг вспомнить об Ане. Эта ярость язвила мою душу, как кислота, пожиравшая сталь. Любовь перешла в ненависть. Нет, хуже – я по-прежнему любил Аню, но еще и ненавидел. Она распяла меня на дыбе чувств, разрывавших мою душу на части, – даже Сетх не сумел бы измыслить худшей пытки для меня.
 Но этот дьявол знал, как воспользоваться источником мучений, затаившихся в моем сознании, как использовать мою ненависть в собственных целях.
 "Ты оказался весьма полезен для меня, Орион", – услышал я его голос, извиваясь на полу своей мрачной темницы.
 Я знал, что это правда; клял себя, но понимал, что во мне довольно гнева и ненависти, чтобы я мог послужить убийственным орудием всеохватной Сетховой злобы.
 Как только я засыпал, кошмары возвращались. Как бы я ни боролся с собой, рано или поздно истощенное, изможденное тело сдавалось, веки мои смыкались, я погружался в дрему… И кошмар начинался заново.
 С каждым разом все реальнее. С каждым разом я видел чуточку больше подробностей, слышал собственные слова и слова творцов более отчетливо, осязаемо чувствовал их плоть в своих скрюченных пальцах, обонял сладковатый аромат крови, струившейся из нанесенных мною ран.
 Неотвратимо близился последний кошмар. Я понимал, что однажды осязаемость сна будет безупречной, что я по-настоящему окажусь среди творцов, что я погублю их всех ради Сетха, моего господина. И тогда сны прекратятся. Моим мучениям придет конец. Сокрушительное чувство невосполнимой потери, переполнявшее мое сердце, наконец-то будет стерто.
 Мне оставалось лишь покориться воле Сетха. Теперь я уразумел, что лишь мое идиотское, настырное сопротивление преграждает путь к окончательному покою. Всего несколько мгновений кровопролития и отчаяния – и все кончится. Навсегда.
 Я вынужден был прекратить борьбу против Сетха и признать его своим господином. Я вынужден был позволить ему выслать Ориона Охотника на последнее задание, чтобы он сумел заслужить покой. Я чуть ли не улыбался в непроглядном мраке испепелявшей меня темницы. Какая горькая ирония: на своей последней охоте Орион выследит собственных творцов и перебьет их всех до последнего.
 – Я готов! – прохрипел я. Голос мой шелестел, продираясь по иссушенному горлу. В легких саднило.
 В ответ донесся могучий шипящий вздох; казалось, он эхом прокатился по обширным подземельям величественного дворца тьмы.
 Прошла целая вечность, прежде чем что-либо изменилось. Я лежал на каменном полу каземата в полнейшей темноте и безмолвии, нарушаемом лишь моим натужным, неровным дыханием. Быть может, пол чуточку остыл. Быть может, воздух чуть увлажнился. Быть может, мне это лишь почудилось.
 От слабости я не мог даже встать и гадал, как же мне в таком состоянии выполнить повеление моего господина.
 "Не бойся, Орион, – раскатился голос Сетха в моем сознании. – Когда час придет, ты будешь достаточно силен. Моя сила наполнит твое тело. Я не покину тебя ни на миг. Ты будешь не один".
 Итак, его великодушное позволение творцам бежать с Земли было всего лишь тактической хитростью. Он намеревался нанести им удар, уничтожить их в тот момент, когда они будут не готовы к нападению. А его оружием стану я.
 Когда же творцы навсегда будут уничтожены, весь континуум будет в распоряжении Сетха. Он заселит Землю своими слугами и уничтожит человечество, когда сам того пожелает. Или поработит, как поступил в каменном веке.
 Но во всем этом оставалось нечто непостижимое для меня. Мне не раз говорили, что время нелинейно.
 "Жалкое творение, – звучал в моей памяти голос Золотого, – ты считаешь время рекой, неизменно текущей из прошлого в будущее. Орион, время – это океан, грандиозное бескрайнее море, по просторам которого я могу плыть, куда вздумается".
 "Не понимаю", – отзывался я.
 "Да где тебе! – насмехался он. – Я не вкладывал в тебя подобного понимания. Ты мое творение. Ты существуешь, чтобы служить моим целям, а не обсуждать со мной устройство мира".
 "Я ущербен умственно и телесно, – сказал я себе. – Таким уж я создан. Сетх говорил правду".
 А теперь я отправлюсь к своим творцам, чтобы положить конец их существованию. И своему собственному.

 27

 Лежа в непроглядной тьме своего узилища в ожидании, когда же Сетх пошлет меня выполнять страшную миссию, я ощутил, что раскаленные камни подо мной понемногу остывают. Даже воздух, которым я дышал, стал не таким знойным, как мгновения назад, словно мой мучитель смягчил мои страдания в награду за подчинение его воле.
 Его присутствия в своем рассудке я не ощущал, но понимал, что он там – наблюдает и выжидает, оставаясь наготове, чтобы перехватить управление над моим телом.
 В груди и под ложечкой вдруг образовалась сосущая пустота. Пол опускался – поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее, будто испортившийся лифт. Я рушился вниз сквозь чернильную тьму, а камни подо мной продолжали остывать.
 Затем наступил выворачивавший душу миг абсолютного холода и чрезвычайной пустоты, где терялись мерила пространства и времени. Я оказался вне бытия, лишенный формы и чувств, в том пространстве, где исчезает даже самое время. Прошел миллиард лет – а может быть, лишь миллиардная доля секунды.
 Яркое золотое сияние пронзило меня огненными стрелами. Зажмурившись, я заслонил глаза ладонями. Слезы заструились по моим щекам.
 Я по-прежнему ничего не видел; раньше меня ослепляло отсутствие света, теперь – его избыток. Я лежал, сжавшись в комок, как зародыш во чреве матери, пригнув голову и закрыв ладонями лицо. Тишина. Ни ветерка, ни пения птиц, ни стрекота сверчка; даже лист не прошелестит. Услышав слабое биение собственного пульса, я начал считать. Пятьдесят ударов. Сто. Сто пятьдесят…
 – Орион? Неужели ты?
 Я с трудом приподнял голову. Золотой свет по-прежнему был ослепительно ярок. Прищурившись, я различил силуэт склонившегося надо мной стройного человека.
 – Помоги, – хриплым шепотом взмолился я. – Помоги.
 Он присел рядом со мной на корточки. То ли глаза мои немного привыкли к свету, то ли стало чуточку темнее, но слезы перестали течь. Мир снова начал обретать ясные очертания.
 – Как ты тут очутился? Да еще в таком состоянии!
 "Тревога!" – хотел я сказать. Все во мне повелевало в голос вопить об опасности, предупредить и его, и остальных творцов, но слова застряли у меня в горле.
 – Помоги, – только и сумел прошептать я.
 Рядом со мной сидел тот, кого я привык называть Гермесом. Худой, как гончая. Даже его лицо своими острыми углами говорило о стремительности: узкий подбородок, выпуклые скулы, клинышек волос на гладком лбу.
 – Оставайся здесь, – велел он. – Я приведу помощь. – И исчез – просто пропал из виду, словно изображение на экране.
 Я с трудом сел. Я уже бывал здесь прежде. Странное место, словно лишенное границ. Земля скрыта мягкими клубами тумана, нежно-голубое небо к зениту набирается насыщенной ночной синевы, в которой даже проглядывает полдесятка звезд. Впрочем, звезды ли это? Они никогда не мерцали в этом беззвучном, недвижном мире.
 Я много раз встречался здесь с Золотым богом. С Аней тоже. Потому-то Сетх и вернул меня именно сюда. Теперь, озираясь, я обнаружил, что здесь все какое-то ненатуральное, будто тщательно выстроенная декорация, призванная внушить благоговение невежественным посетителям. Липовое воплощение христианского царства небесного, этакая посредственная Валгалла. Нечто вроде представления, которое ассасины древней Персии устраивали для своих опьяненных наркотиками рекрутов в доказательство, что их ожидает рай, – вот только древние ассасины напустили бы сюда грациозных танцовщиц и прекрасных гурий.
 И тут я осознал, что вижу мир творцов циничным взглядом Сетха. Он воистину во мне, он неотделим от меня, как моя собственная кровь и мозг. Это он помешал мне выкрикнуть предостережение Гермесу.
 Воздух снова засиял, я снова зажмурился.
 – Орион!
 Открыв глаза, я увидел Гермеса и еще двоих – мрачного, чернобородого Зевса и стройную, невыразимо прекрасную блондинку, столь восхитительную и грациозную, что она могла быть только Афродитой. Все трое творцов являли верх физического совершенства, каждый на свой лад. Мужчин облекали блестящие металлические костюмы, плотно обтягивавшие их от кончиков сверкавших ботинок до высоких воротников, словно вторая кожа. Афродита оделась в хитон цвета персика, закрепленный на одном плече золотой застежкой. Руки и ноги ее оставались открытыми, безупречно гладкая кожа сияла.
 – Здесь нужна Аня, – подала голос Афродита.
 – Она идет, – отозвался Зевс.
 Из моей груди рвался крик "Нет!", но я безмолвствовал.
 – Золотой тоже спешит сюда, – подхватил Гермес.
 Зевс мрачно кивнул.
 – Он в скверном состоянии, – заметила Афродита. – Поглядите, как он истощен! Да еще и обожжен.
 Они стояли надо мной, серьезно и торжественно разглядывая собственное творение. Даже не притронувшись. Не попытавшись поднять меня на ноги, предложить пищи или хотя бы стакан воды.
 Рядом с ними появилась сфера золотого света; даже творцы, пораженные яркостью, слегка попятились, прикрыв глаза руками. Сфера на мгновение зависла над туманной дымкой, замерцала, переливаясь, сгустилась и приняла вид человека.
 Золотой бог. Он называл себя Ормуздом, богом Света, когда я служил ему в долгой борьбе против Аримана и неандертальцев. И я же сражался против него, когда он был Аполлоном, защитником древней Трои.
 Он – мой творец. Он создал меня, а я помог остальным людям – его же творениям – выжить. Люди же, после многих тысячелетий развития, породили богоподобных потомков, присвоивших себе звание творцов. Они создали нас; мы создали их. Круг замкнулся.
 Только теперь я стал оружием, направленным против них. Я убью творцов, чем положу начало уничтожению всего рода человеческого, на все времена, во всех вселенных, навечно стерев из континуума даже воспоминание о нашем племени.
 Мой создатель стоял передо мной, как всегда, горделиво и величественно, сияя золотым ореолом, – высокий, широкоплечий, одетый в сверкающий хитон, будто окруженный роем светлячков. Сила ощущалась и в его широком безбородом лице, и в светло-карих львиных глазах, и даже в роскошной копне золотых волос, густой волной ниспадавших на плечи.
 Я ненавидел его. Я обожал его. Я служил ему веками. Однажды я пытался его убить.
 – Тебя не призывали, Орион, – услышал я все тот же памятный мне сочный голос, способный заворожить концертный зал и толпу фанатиков, в переливах которого таилась издевательская насмешка.
 – Я… нуждаюсь в помощи.
 – Это очевидно. – Несмотря на глумливые интонации, взгляд Золотого выдавал озабоченность.
 – Он, как мне кажется, не в себе, – заметила Афродита.
 – Как же он здесь очутился, если ты не призывал его? – осведомился Гермес.
 – Ты ведь не наделял его способностью по собственной воле перемещаться по континууму, не так ли? – нахмурился Зевс.
 – Разумеется, нет! – раздраженно откликнулся Золотой. Затем, обернувшись ко мне, сурово поинтересовался: – Как ты попал сюда, Орион? Откуда?
 Меня мгновенно охватило страстное желание повиноваться ему. Все инстинкты, которые он в меня вложил, требовали, чтобы я выложил ему все без утайки. Сетх. Меловой период. Я мысленно произносил это снова и снова, но язык отказывался повиноваться мне; власть Сетха надо мной была чересчур сильна. Я лишь таращился на творцов, как глупый бык, как не сумевший выполнить команду пес, взглядом умолявший хозяина проявить чуточку любви.
 – Тут что-то явно не в порядке, – сказал Зевс.
 Золотой кивнул.
 – Пошли со мной, Орион!
 Я пытался, но не смог подняться; лишь барахтался на нелепой облачной поверхности, будто младенец, еще не научившийся стоять.
 – Ну помогите же ему! – не сдержалась Афродита. Не приблизившись ко мне ни на шаг.
 – Ты действительно в препаршивом состоянии, мой Охотник, – презрительно фыркнул Золотой. – Мне казалось, что я сделал тебя крепче.
 Он слегка шевельнул рукой, и я ощутил, как полулежа всплываю в воздух, будто поднятый невидимой силой.
 – За мной, – бросил Золотой бог, поворачиваясь ко мне спиной.
 Трое других творцов исчезли, словно пламя свечей, задутых внезапным порывом ветра.
 Я висел в воздухе, беспомощный, как новорожденное дитя, а впереди сверкал плащ Золотого. Он пошел впереди, хотя мне показалось, что на самом деле он не тронулся с места – просто все вокруг сдвинулось, замерцало и начало меняться. Я не ощутил никакого движения, словно мы с ним находились на просцениуме, а декорации двигались мимо нас.
 Мы спускались с покрытой облаками поверхности, словно по склону горы, хотя ощущения движения по-прежнему не было. Я просто полулежал на невидимых носилках и наблюдал за тем, как вокруг меня все меняется. Миновав длинную тропу, мы спустились в поросшую травой широкую долину. Вокруг петлявшей речушки росли высокие тенистые деревья. Высоко в безупречно голубых небесах сияло теплое желтое солнце, играя в чистой воде ослепительными бликами. Над головой спокойно проплывали два-три розовых облачка, отбрасывая на зелень спокойной долины пестрые тени.
 Я искал в мирном небе тускло-багровый уголек цвета запекшейся крови – Шеол. Но не находил. Существует ли он в этом времени? Или просто скрыт за горизонтом?
 Вдали замаячил, мерцая, золотой купол изящных очертаний. Уже приблизившись, я понял, что он прозрачен – казалось, будто смотришь сквозь тончайшую золотую сетку. Под куполом находился город, ничуть не походивший на виденные мной прежде. Высокие стройные шпили протянулись к небесам, величественными рядами выстроились колоннады храмов, крутые каменные ступени вели к святилищам на вершинах зиккуратов, широкие площади окружали изящные резные аркады, широкие проспекты украшали изваяния и триумфальные арки.
 Узнав одно из величественных зданий, я невольно затаил дыхание – это был Тадж-Махал, окруженный великолепным садом. Должно быть, вон то гигантское изваяние – Колосс Родосский. Лицом к нему стояла покрытая зеленой патиной статуя Свободы. А подальше сиял в лучах солнца главный храм Ангкор-Ват, будто только что отстроенный.
 И никого. Полнейшее безлюдье. Скользя над землей на невидимых энергетических носилках вслед за Золотым, шагавшим впереди, я так и не сумел отыскать взглядом ни единой живой души; ни птицы, ни кошки – вообще никаких признаков жизни. Ни клочка бумаги, ни единого лепестка, летевшего над землей по воле ласкового ветерка.
 Вдали высились зеркальные башни из стекла и хрома, кубами и параллелепипедами вздымаясь над остальными зданиями и будто бы свысока взирая на них.
 Золотой ввел меня в самую высокую башню; сквозь просторный атриум, отделанный полированным мрамором, – на металлический диск, начавший медленный подъем, как только мы на нем оказались. Диск двигался все быстрее и быстрее, и вот мы уже со свистом рассекали воздух, приближаясь к стеклянной кровле. Вокруг нас стремительно мелькали бесчисленные ярусы кольцевых балконов – и вдруг мы застыли на месте, мгновенно, не ощутив торможения.
 Диск вплыл в полукруглую нишу на балконе яруса. Ни слова не говоря, Золотой сошел на балкон, а я последовал за ним, будто несомый невидимыми слугами.
 Подойдя к двери, он распахнул ее и вошел внутрь. Когда я вплыл следом, меня охватил трепет узнавания. Комната напоминала лабораторию. Вдоль стен выстроились машины, смутно помнившиеся мне массивные конструкции из металла и пластика. В центре находился хирургический стол. Невидимые руки, державшие мои энергетические носилки, приподняли меня и положили на стол.
 Не знаю, то ли я был слишком слаб, чтобы шевелиться, то ли эти невидимые руки продолжали удерживать меня.
 – Усни, Орион, – с досадой в голосе приказал Золотой.
 Мои веки тотчас же сомкнулись, дыхание замедлилось, стало глубоким и ровным. Но я не уснул. Воспротивившись его приказанию, я остался бодрствовать, гадая, что этому причиной – моя собственная воля или вмешательство Сетха.
 Казалось, я долгие часы провел в неподвижности, ничего не видя. До слуха время от времени доносился негромкий гул электричества, и ничего более – ни шагов, ни дыхания, не считая моего собственного. Оставался ли Золотой в человеческом обличье или вернулся в свой истинный вид, пока машины обследовали меня?
 Все это время я не ощущал ничего, кроме жесткой поверхности стола. Если в мое тело и погружали какие-либо зонды, то нематериальные. Золотой сканировал меня, на расстоянии обследовал мое тело атом за атомом – точно так же космическая станция с орбиты обследует расположенную внизу планету.
 Насколько мог судить, в мой рассудок он не вторгался. Я оставался в сознании и настороже. Мою память не пробуждали. К моему мозгу Золотой не приближался.
 Но почему?
 – Он  здесь ! – Голос Ани! Озабоченный, почти сердитый.
 – Сейчас мне нельзя мешать! – резко отозвался Золотой.
 – Он вернулся по собственной воле, а ты мешаешь мне увидеться с ним! – с упреком бросила Аня.
 – Неужели ты не понимаешь?! – возразил он. – Он не способен вернуться сам. Кто-то  послал его сюда.
 – Позволь взглянуть… ох! Посмотри на него! Он умирает!
 Голос Ани дрожал от сдерживаемых чувств.
 "Она тревожится обо мне!" – возликовал я. "Как тревожилась бы о домашней кошке и раненой лани", – тотчас же откликнулся во мне другой голос.
 – Он очень слаб, – сказал Золотой, – но жить будет.
 – Так ты разобрался, что с ним произошло?
 Золотой долго молчал. Потом наконец признался:
 – Не знаю. Мне неизвестно ни откуда он прибыл, ни каким образом.
 – Ты спрашивал у него?
 – Вкратце. Он не ответил.
 – Его пытали! Посмотри, что сделали с его бедным телом!
 – Не обращай внимания! У нас серьезная проблема. Когда я попытался прозондировать его сознание, мне это не удалось.
 – Его память полностью стерли?
 – Едва ли. Я будто наткнулся на стену. Его память каким-то образом заблокирована.
 – Заблокирована? Но кем?
 – Да не знаю я! – сердито отрубил Золотой. – И не узнаю, если не смогу пробиться через барьер.
 – А ты сможешь?
 Я понял, что он кивнул.
 – Была бы энергия, а сделать я могу что угодно. Проблема лишь в том, что, если приложить слишком большую силу, это необратимо уничтожит его сознание.
 – Не надо!
 – Я и не хочу. Мне необходимо извлечь то, что хранится под его черепной коробкой.
 – Тебе на него наплевать, – упрекнула Аня. – Для тебя он лишь орудие.
 – Вот именно. Но теперь это орудие в чужих руках. Я должен выяснить в чьих. И почему.
 А в моей душе бушевали катаклизмы, разрывавшие ее на части. Аня пытается меня защитить, в то время как Золотому нужно лишь то, что спрятано в моем рассудке. Я жаждал его убить. Я жаждал любить ее, получая взамен ее любовь. Но, уничтожая эти эмоции, затопляя их потоками расплавленного железа, Сетх сжал тиски своего неослабного контроля надо мной. Я снова увидел прежний кошмар. И, ужаснувшись, понял, что убью их всех.

 28

 – Позволь мне забрать его, – попросила Аня.
 Последовало долгое молчание, потом я услышал ответ Золотого:
 – Ты чрезмерно привязана к этому творению. Неразумно позволять тебе…
 – Да как ты можешь позволять ревности влиять на твои суждения в подобный момент?
 – Ревности?! – опешил Золотой. – Да разве ревнует орел к бабочке? Разве Солнце ревнует к праху?
 Смех Ани рассыпался прохладным звоном серебряного бубенчика.
 – Позволь мне позаботиться о нем, помочь ему набраться сил. Может, тогда он сумеет рассказать нам, что с ним произошло.
 – Нет. С моим оборудованием…
 – Ты уничтожишь его разум своими варварскими методами. Я поставлю его на ноги. Затем мы сможем расспросить его.
 – Нет времени!
 – Нет времени? – с откровенной насмешкой подхватила она. – У Золотого, неустанно твердившего, что он способен путешествовать по континууму, как по океану, – и нет времени? Нет времени у того, кто заявляет, будто понимает течения вселенной лучше, чем мореход понимает море?
 Он тяжело вздохнул.
 – Пойдем на компромисс. С помощью своих приборов я могу восстановить его физическое здоровье куда быстрее, чем ты, как бы ты с ним ни нянчилась. Как только он достаточно окрепнет, чтобы ходить и говорить, ты сможешь начать его расспрашивать.
 – Согласна.
 – Но если ты не сумеешь дней за пять выяснить, как он сюда попал, – предупредил Золотой, – то я вернусь к своим методам.
 – Согласна, – неохотно протянула Аня.
 Она ушла, а меня снова подняла энергетическая подушка и понесла прочь с лабораторного стола. Попытавшись чуточку приоткрыть глаза, чтобы узнать, куда меня несут, я обнаружил, что не владею собственными веками. Пальцы рук тоже мне не подчинялись; я не мог напрячь ни одной мышцы. Либо Золотой, либо Сетх полностью контролировали мои движения. Наверное, в этот момент они работали заодно.
 Я ощутил, как мое тело вдвигают в какой-то горизонтальный резервуар, похожий на цилиндрическую трубу, холодивший мою обожженную кожу. Послышался гул, мягкое журчание жидкости. Я погрузился в настоящее забытье; рассудок окутала глубочайшая тьма, напряжение полностью покинуло меня. Столь полной расслабленности я не знал веками – будто вернулся в материнское лоно. Последней моей сознательной мыслью было то, что этот металлический или пластиковый цилиндр, по сути, и являлся для меня материнским лоном. Я знал, что рожден не от женщины, как Сетховы рептилии не вылуплялись из яиц.
 Я спал, испытывая невыразимое блаженство забытья без сновидений.
 Пробудил меня мерный говор прибоя, накатывавшегося на песок. Открыв глаза, я обнаружил, что полулежу в кресле – мягком, но упругом, а с высокого балкона открывается прекрасный вид на бирюзовое море, простиравшееся до самого горизонта. В безоблачном голубом небе парила стая грациозных белых птиц. Далеко внизу без малейших усилий скользили среди волн гибкие серые тела дельфинов; их изогнутые плавники на мгновение рассекали поверхность и исчезали, чтобы через пару секунд вынырнуть снова.
 Я набрал полные легкие чистого, свежего воздуха. Ласковое солнце согревало меня своими лучами, а ветерок с моря приносил приятную прохладу. Силы вернулись ко мне. Оглядев себя, я увидел, что одет в шорты и длинную белую сорочку с короткими рукавами.
 Несколько секунд я просто лежал в кресле, наслаждаясь ощущением того, что ко мне вернулись силы. Кожу покрывал здоровый загар, все шрамы и ожоги бесследно исчезли. Руки и ноги снова забугрились мускулами.
 Медленно встав, я убедился, что чувствую себя уверенно, потом подошел к перилам и оглядел бескрайний золотой пляж, расстилавшийся далеко внизу. Никого. Ни единой живой души. Вокруг пляжа росли величавые пальмы, плотной стеной обступавшие здание, в котором я находился.
 Волны с шелестом разбивались о песок. Дельфины серыми стежками мелькали на бирюзовом полотне моря. Одна птица, сложив крылья, с плеском врезалась в воду и тут же вынырнула с рыбой в клюве.
 – Привет!
 Я стремительно обернулся. В проеме дверей балкона стояла Аня. Ее хитон из белого шелка с серебряной нитью поблескивал на солнце. Пышные черные волосы обрамляли ее лицо, классические черты которого воплощали для древнегреческих ваятелей идеал красоты. Богиня Афина вдруг оказалась передо мной во плоти, теплая и полная жизни.
 И тут же удила железной хватки Сетха обуздали мои чувства. Любовь и ненависть, страх и надежда – все было погребено под вечным льдом.
 – Аня… – только и сумел проронить я.
 – Как ты себя чувствуешь? – Она шагнула ко мне.
 – Нормально. Намного лучше, чем… прежде.
 Она заглянула на самое дно моих глаз, и я заметил в ее собственных серебристо-серых глазах тревожный вопрос.
 – Какое сейчас время? – поинтересовался я.
 – Утро, – мимолетно улыбнувшись, ответила она.
 – Нет, я хочу сказать – какой год? Какая эра?
 – Это эра, в которую ты создан, Орион.
 – Золотым.
 – По-настоящему его зовут Атоном.
 – Так египтяне называли своего солнечного бога.
 – Сам знаешь, в самомнении ему не откажешь, – наморщила она лоб.
 – Я был создан, – медленно проговорил я, – чтобы охотиться за Ариманом.
 – Да, вначале. Атон обнаружил, что ты полезен и в других делах.
 – Он безумен, знаешь ли. Золотой – Атон.
 – Орион, мы не бываем безумны. – Улыбка Ани угасла. – Мы слишком совершенны для этого.
 – Вы ведь не настоящие люди, правда?
 – Мы те, кем стали люди. Мы потомки человечества.
 – Но это тело, в котором ты мне являешься… Это иллюзия, так ведь?
 Она сделала последний шаг, преодолев разделявшее нас расстояние, и поднесла ладонь к моей щеке. Ее прикосновение было полно трепетной жизни.
 – Мое тело состоит точно из таких же атомов и молекул, как твое, Орион. В моих жилах течет кровь. Все, как у обычной женщины.
 – А есть ли еще люди? Существуют ли еще настоящие мужчины и женщины?
 – Да, конечно. Некоторые даже живут здесь, на Земле.
 – Расскажи! – возбужденно выдохнул я, понукаемый волей Сетха, затаившейся в моем сознании. Своим голосом, своими словами я взмолился: – Я хочу знать все-все, что касается тебя!
 Рассказ Ани занял пару недель.
 Мы странствовали в энергетическом коконе, скользившем над морем, едва касаясь верхушек волн. Среди волн резвились сотни дельфинов, величественные исполины-киты пели в глубинах свои пугающе прекрасные песни. Мы проплывали по прохладным чащам, словно летевшие по воле ветра призраки. По лесам грациозно разгуливали олени – настолько ручные, что можно было их погладить. Мы взмывали над вершинами гор, зелеными лугами и щедрыми степями, окруженные силовым полем – невидимым, но защищавшим от любых опасностей. Стоило нам проголодаться, и блюда появлялись прямо из воздуха – вкусные, будто только из печи.
 Видел я и крохотные деревеньки. На черепичных крышах сверкали панели солнечных батарей, а жившие под этими крышами обыкновенные люди возделывали поля и ухаживали за скотом. Нигде я не видел ни следа дорог или каких-либо повозок. Изрядная часть мира оставалась незаселенной, пребывая в первозданной чистоте, радовавшей глаз зеленью, буйством красок диких цветов и девственно-голубыми небесами.
 Остались даже болота, где встречались и крокодилы, и черепахи, и лягушки. Однажды я заметил силуэт тираннозавра, высившегося над кипарисами, но Аня развеяла мой инстинктивный страх.
 – Весь этот район изолирован силовым экраном. Оттуда даже муха не вылетит.
 Я снова жил бок о бок с любимой женщиной, не расставаясь с ней ни днем, ни ночью. Но мы ни разу не притронулись друг к другу, даже не поцеловались. Потому что были не одни. Я знал, что Сетх затаился во мне. Аня, по-моему, тоже это ощутила.
 И все-таки показывала, каким стал мир во времена творцов. Я даже и не думал, что Земля может быть настолько прекрасной, истинным оплотом жизни, прибежищем мирного покоя и изобилия, уравновешенной экологии, поддерживаемой за счет энергии Солнца под контролем потомков человечества – творцов. Идеальный мир; слишком идеальный для меня. Все здесь было на своем месте. Погода всегда оставалась солнечной и тихой. Дожди шли лишь по ночам, но и тогда нас защищал силовой купол. Даже насекомые не беспокоили нас. У меня вдруг возникло ощущение, что мы движемся через обширный искусственный парк, а все живое в нем – машины, управляемые творцами.
 – Нет, все вокруг настоящее и естественное, – сказала Аня как-то вечером, когда мы лежали бок о бок, глядя на звезды. Орион находился на своем обычном месте; Большая Медведица и остальные созвездия выглядели привычно. Мы забрались в будущее не настолько далеко, чтобы небосвод неузнаваемо изменился.
 Зато багровый Шеол бесследно пропал. Я ощущал тревогу Сетха и наслаждался ею.
 – Поворотным пунктом в истории человечества, – объясняла Аня, – стали события, разыгравшиеся за пятьдесят тысяч лет до нынешней эры. Ученые нашли пути управления генетическим материалом, скрытым в самом сердце каждой живой клетки. Спустя миллиарды лет естественного отбора человечество целенаправленно взяло в руки контроль не только за наследственностью, но и за генетическим усовершенствованием каждого растения и животного Земли.
 Вокруг допустимости генетической инженерии разыгрались жаркие, отчаянные баталии. Разумеется, не обошлось без ошибок и бедствий. Почти столетие планету сотрясали Биовойны.
 – Но шаг был сделан, раз и навсегда, – продолжала Аня. – Как только наши предки научились управлять генами и видоизменять их, вычеркнуть знания из памяти было уже невозможно.
 Слепая естественная эволюция уступила место целенаправленной и управляемой. Того, для чего природе требовались миллионы лет, люди добивались за поколение.
 Срок человеческой жизни увеличивался скачками. Два века. Пять столетий. Тысячелетия. Практически бессмертие.
 Человечество вышло в космос – сначала в Солнечную систему, затем, минуя газовые гиганты, устремилось к звездам в исполинских кораблях, где размещались тысячи мужчин, женщин и детей, посвятивших жизнь поискам новой земли.
 – Кое-кто видоизменил свой облик, чтобы жить в условиях, смертельных для обыкновенных людей, – рассказывала Аня. – Другие решили остаться на борту своих кораблей, сделавшихся для них родиной.
 Но каков бы ни был их выбор, все звездоплаватели сталкивались с одним и тем же вопросом: люди ли они? Хотят ли оставаться людьми? Жесткая радиация космических пространств и чуждое окружение новых миров вызывали у них неуправляемые мутации.
 Они нуждались в мериле, "стандартном образце" нормального земного генотипа, с которым могли бы сравнить себя и принять окончательное решение. Они нуждались в связи с Землей.
 Тем временем на Земле упорные исследователи поколение за поколением подбирались к самой сути природы живого. Стремясь к истинному бессмертию, и никак не менее, они взяли в руки бразды правления собственной эволюцией и положили начало ряду мутаций, которые в конце концов привели к появлению существ, способных по своей воле осуществлять взаимопреобразование вещества и энергии, превращая свои тела в сферы чистого света, питавшиеся лучистой энергией звезд.
 – Творцы, – подсказал я.
 Аня склонила голову, но возразила:
 – Еще не творцы, Орион, поскольку мы ничего не сотворили. Мы лишь стали конечным итогом исканий, начатых, пожалуй, еще первыми людьми, осознавшими, что смерть неизбежна. Они так и не стали истинно бессмертными. Их можно убить. У меня сложилось впечатление, что они даже убивали друг друга на самом деле, только давным-давно в прошлом. Но все-таки они фактически бессмертны. Их жизнь может длиться вечно – до тех пор, пока существует источник энергии. Для подобных созданий время не имеет значения. Но бессмертные потомки любознательных приматов, имевшие в своем распоряжении целую вечность, считали время брошенным им в лицо вызовом.
 – Мы научились манипулировать временем, – продолжала Аня. – Для нас транслировать себя в прошлое и в будущее ничуть не труднее, чем пройти по лугу.
 И тогда они, к своему ужасу, обнаружили, что в пространственно-временном континууме существует отнюдь не одна вселенная.
 – Вселенных бесчисленное множество, они постоянно расщепляются и сливаются, – сообщила Аня. – Атон – Золотой – обнаружил вселенную, в которой господствующей расой на Земле стали неандертальцы, а люди вовсе не появились.
 – Неандертальцы прекрасно приспособились к окружавшему их миру, – вспомнил я. – У них не было нужды в развитии техники или науки.
 – И эта вселенная вторглась в нашу собственную. – Серебристо-серые глаза Ани затуманились, словно она заглянула в те дни. – Перекрытие оказалось весьма основательным, и Атон испугался, что наша вселенная будет поглощена полностью, а нас поглотит небытие.
 Для существ, которые только-только обрели бессмертие, эта весть прогремела, как гром с ясного неба, посеяв в их сердцах панику и страх. Что толку в бессмертии, если вся вселенная развеется в космической круговерти?
 – Тогда-то мы и стали творцами, – проронила Аня.
 – Золотой сотворил меня.
 – И еще пять сотен человек.
 – Чтобы истребить неандертальцев, – припомнил я.
 – Чтобы сделать вселенную безопасной для человечества, – вкрадчиво поправила Аня.
 Золотой, непомерно возгордившись своей (моей) победой над неандертальцами, начал выявлять прочие критические точки пространственно-временного вектора, где, по его мнению, следовало изменить естественное течение событий. И, пользуясь мной в качестве орудия, снова и снова вторгался в континуум.
 Вскоре Золотой выяснил, к собственному ужасу и гневу остальных творцов, что стоит однажды вмешаться в ткань пространственно-временного континуума, и мириады образовывавших ее мировых линий начинают расползаться. И чем старательней пытаешься связать свободные концы нитей, тем сильней континуум искривляется и видоизменяется. И не остается выбора, приходится воздействовать на континуум вновь и вновь, поскольку нельзя позволить линиям снова развернуться вдоль естественных направлений.
 "Да, – зашипел во мне Сетх, – напыщенный примат мечется, бестолково суетится, растрачивая энергию зря, легко отвлекаясь то на одно, то на другое, будто болтливая мартышка. Я положу этому конец. Навсегда".
 Я изо всех сил пытался сказать Ане, что манипулировать пространственно-временным вектором могут и другие. Но даже эта малость не проскользнула мимо бдительного Сетха. От усилий лоб мой покрылся испариной, на верхней губе крупными каплями выступил пот, но Аня ничего не замечала.
 – Итак, теперь мы обитаем на этой планете, – промолвила она.
 Мы сидели в энергетической сфере, мчась над синевой океана, покрытого длинными прямыми гребнями волн, катившимися от одного края Земли до другого почти в идеальном порядке.
 – И манипулируете континуумом, – отметил я.
 – Вынуждены, – согласилась Аня. – Теперь стоит остановиться, и все рухнет.
 – А это означает…
 – Небытие. Исчезновение. Мы перестанем существовать, а вместе с нами и весь род людской.
 – Но ты же сказала, что люди разлетелись по всему космосу!
 – Да, но они родом отсюда. Их линия жизни начинается на Земле, а затем уж протягивается в галактику. Но все равно, отсеки хоть частичку этой линии, и она расползется вся.
 Наш легкий экипаж летел к ночной стороне планеты. Мчась быстрее и выше птиц над широчайшим океаном Земли, мы нежились в тепле и покое.
 – А вы поддерживаете связь с остальными людьми – с теми, кто ушел к звездам?
 – Да, – отозвалась Аня. – Они по-прежнему присылают сюда своих представителей, чтобы контролировать генетический дрейф своего населения. Мы взяли за эталон человека каменного века, перед самым появлением земледелия. Таков наш «нормальный» генотип, с которым соизмеряются остальные.
 Мне на память пришли рабы, встреченные в саду Сетха, – покалеченный Пирк, коварная Рива и готовый на предательство, трусливый Крааль. И тут же послышался шипящий смех Сетха. Вот уж действительно нормальные люди!
 Я погрузился в молчание, а Аня последовала моему примеру. Мы возвращались в город; насколько я мог судить – единственный все еще населенный город Земли. Мы не раз проплывали над безмолвными, заброшенными руинами древних городов, защищенными от сокрушительного действия времени радужными энергетическими куполами. Некоторые города были разрушены войнами. Другие просто пустынны, словно все население до последнего человека в один прекрасный день решило покинуть свои дома. Или вымерло.
 Уровень моря повысился, и немалая часть разросшихся вширь городов была затоплена. Силовая сфера несла нас над залитыми водой проспектами и широкими площадями, где теперь резвились кальмары и рыбешки, серебристо поблескивавшие в лучах солнца, пронизывавших прозрачную воду.
 Наше путешествие подходило к концу. Мы приближались к последнему живому городу Земли, огромному музею-лаборатории, где Золотой и остальные творцы бились над сохранением своей вселенной, и я наконец набрался храбрости задать Ане самый важный для меня вопрос.
 – Ты… то есть мы… – запинаясь, пролепетал я.
 Посмотрев на меня лучистыми серыми глазами, она улыбнулась.
 – Знаю, Орион. Мы любим друг друга.
 – Ты… ты любишь меня и сейчас?
 – Ну конечно да. Ты разве не знал?
 – Тогда почему ты предала меня?!
 Я выпалил эти слова, прежде чем Сетх успел остановить меня, прежде чем до моего собственного сознания дошло, что я собираюсь их произнести.
 – Что?! – поразилась Аня. – Предала тебя? Когда? В чем?
 Все мое тело скорчилось в судороге сверхъестественной муки. Боль пронзила огненной иглой каждый нерв. Я не мог говорить, не мог даже шелохнуться.
 – Орион! – выдохнула Аня. – Что с тобой?!
 Казалось, я впал в кататонию – одеревенел и замер, как гранитная статуя. Я сгорал на медленном огне нестерпимой пытки, но не мог закричать, не мог даже всхлипнуть.
 Тронув меня за щеку, Аня испуганно отдернула руку, будто обожглась о бушевавшее во мне пламя. Затем медленно, осторожно снова приложила ладонь к моему лицу. Ее прохладное, успокаивающее прикосновение словно умерило пыл моих страданий.
 – Я люблю тебя, Орион, – негромко, почти шепотом произнесла Аня. – Я приняла человеческий облик, чтобы быть рядом с тобой, потому что люблю тебя. Я люблю в тебе сильного, отважного и стойкого человека. Ты создан быть охотником, убийцей, но ты превзошел возможности, заложенные в твой разум Атоном.
 Неукротимая ярость Сетха бушевала во мне, но боль понемногу угасала, затихала, так как ему приходилось растрачивать энергию на то, чтобы удерживать барьер, скрывавший постороннее присутствие от проницательного взора Ани.
 – Милый, мы прожили вместе множество жизней, – говорила моя любимая. – Ради тебя я заглядывала в глаза неотвратимой смерти, и ты погибал за меня. Я ни разу не предала тебя и никогда не предам.
 "Предала! – отчаянно кричал мой мозг. – Предашь! Как я предам тебя и убью вас всех".
 Но я не сказал ни слова.

 29

 – Он в кататонии, – усмехнулся Золотой.
 – Он в чужой власти, – возразила Аня.
 Она доставила меня не в лабораторию Золотого, а в небоскреб, где была моя временная квартира до того, как мы с Аней отправились в кругосветное путешествие.
 Я мог ходить. Мог стоять. Должно быть, ел и пил. Но совершенно не мог говорить. Все тело стало каким-то деревянным, онемевшим.
 Я стоял, как автомат, посреди просторной гостиной, вытянув руки по швам, уставившись неподвижным взглядом в зеркальную стену, где отражалось мое пустое лицо и окостеневшее тело.
 На Золотом была туника из светившейся ткани, доходившая ему до колен и прекрасно облегавшая его торс. Уперев кулаки в бока, он презрительно фыркнул.
 – Ты хотела излечить его добротой и лаской, а сама довела до кататонии!
 Аня после приезда переоделась в белоснежное платье без рукавов, перехваченное на талии серебряным поясом.
 – Тот, кто пытал его, управляет его разумом, – дрогнувшим от напряжения голосом произнесла Аня.
 – Как он попал сюда? – гадал Золотой, разгуливая вокруг меня с видом человека, осматривавшего борова-медалиста. – Убежал ли он от пыток или его сюда послали?
 – Я бы сказала, послали.
 – Да, согласен. Но зачем?
 – Позовите остальных, – услышал я собственный голос, звучавший полузадушенно.
 Золотой пристально посмотрел на меня.
 – Позовите остальных. – Голос мой окреп и обрел звучность, точнее, голос Сетха, неподвластный мне.
 – Остальных творцов? – переспросила Аня. – Всех?
 Я ощутил, как моя голова помимо моей воли задергалась вверх-вниз: раз, другой, третий.
 – Приведите их. Всех. – После паузы я добавил: – Пожалуйста.
 – Зачем? – настойчиво поинтересовался Золотой.
 – То, что я должен вам сказать, – моими устами изрек Сетх, – следует сообщить всем творцам одновременно.
 Золотой молча вглядывался в меня.
 – Они должны быть в человеческом облике, – заставил меня уточнить Сетх. – Я не могу общаться с сияющими шарами. Я должен видеть человеческие лица.
 Золотой прищурил свои желтоватые глаза, но Аня кивнула ему. Я хранил молчание, подвластный телепатической силе Сетха, не в состоянии шевельнуться или добавить хоть слово.
 – Если здесь собрать всех, то ничего толкового не выйдет, кроме духоты и сутолоки, – заявил Золотой, и нотки былого презрения снова зазвучали в его голосе.
 – Тогда на главной площади, – предложила Аня. – Там места хватит на всех.
 – Итак, на главной площади, – кивнул он.
 Их оказалось всего двадцать. Двадцать величавых особ, взваливших на себя бремя управления пространственно-временным континуумом. Двадцать бессмертных, вынужденных трудиться в поте лица, чтобы континуум не рухнул им на головы.
 Они поражали взор великолепием. В человеческом облике они казались поистине богоподобными. Статные, крепкие мужчины с ясными глазами, стройными, мускулистыми руками и ногами – по большей части гладко выбритые, хотя встречались и бородатые. Женщины изысканные, изящные, как пантеры или гепарды, за хрупкой внешностью которых таилась мощь. Их безупречная кожа сияла, волосы окружал светлый ореол, глаза сверкали ярче драгоценных камней.
 Видя их одеяния – блестящие костюмы из металлических волокон, спадающие мягкими складками хитоны, длинные развевающиеся плащи, даже филигранно отделанные латы, – я почувствовал себя чуть ли не оборванцем в своей простой тунике и шортах.
 Мы собрались на прямоугольной площади, гармонично выдержанной в пропорциях золотого сечения. По углам ее возвышались мраморные колонны и обелиски из нестареющего золота. К длинной стороне площади примыкал древнегреческий храм, настолько напоминавший Парфенон в дни его великолепия, что я не смог решить – то ли творцы скопировали его, то ли оттранслировали из Акрополя сквозь пространство и время, чтобы поставить здесь. Напротив Парфенона стоял богато украшенный буддистский храм; золотой Будда безмятежно взирал через площадь на мраморную Афину с копьем и щитом в руках. С торцов площадь замыкали круто взмывавший в небо шумерийский зиккурат и грандиозная пирамида майя; их разительное сходство навело меня на мысль, что идея возведения обоих храмов исходила от одного и того же лица.
 А над площадью синели бездонные небеса, едва уловимо переливавшиеся радужными бликами покрывавшего город силового купола.
 В середине площади покоился на мраморном пьедестале черный базальтовый сфинкс. Встав на цыпочки, я едва дотянулся бы макушкой до мощного черного плеча. Женское лицо сфинкса казалось навязчиво, тревожно знакомым, но я все-таки никак не мог определить, кого же оно мне напоминает. Этой женщины не было среди двадцати творцов, собравшихся на площади.
 Я стоял спиной к сфинксу, запертый внутри энергетического цилиндра, по поверхности которого змеились голубоватые холодные молнии. Золотой не решился испытывать судьбу, подозревал, что меня подослал враг. Энергетический барьер должен был стать для меня надежной преградой.
 Сетха эта предосторожность позабавила.
 "Глупый примат, – проговорил он в моем мозгу, – он слишком переоценивает собственное могущество".
 Озадаченные творцы вовсе не обрадовались внезапно объявленному сбору. Сбившись в группки по двое и по трое, они переговаривались вполголоса – очевидно дожидаясь прибытия задержавшихся.
 "Они действительно похожи на мартышек, – вдруг осознал я. – Постоянно болтают и жмутся друг к другу в поисках эмоциональной поддержки. Даже на высочайшем пике своего развития они остаются верны своей обезьяньей природе".
 Затем белоснежный ослепительный шар чистейшей энергии проплыл над кровлей Парфенона и медленно опустился; собравшиеся творцы расступились, чтобы дать ему место. Едва коснувшись мраморных плит площади, шар полыхнул огнем и сгустился, превратившись в благородного мрачного человека, которого я называл Зевсом.
 Он предстал перед Аней и Золотым, а остальные творцы сгрудились за его спиной. Если Зевс и не их предводитель, то уж наверняка его полномочный представитель.
 – Зачем ты звал нас, Атон?
 – Да еще потребовал, чтобы мы приняли человеческий облик, – заворчал рыжеволосый Арес.
 – Вы почти все знакомы с моим творением – Орионом, – отвечал Атон – Золотой. – Очевидно, его кто-то отправил сюда, чтобы передать послание для всех нас.
 – Каково же твое послание, Орион? – обернулся ко мне Зевс.
 Все во мне кричало, требуя предупредить творцов, велеть им бежать, ибо я послан сюда уничтожить их самих и все плоды их трудов. И в то же время я жаждал вырваться из окружившего меня силового поля, чтобы разбить их лица, в клочья растерзать тела, разорвать их на мелкие части. Я оцепенел от ужаса и наполнившей душу мучительной боли, а в рассудке моем бушевало яростное сражение между вложенной в меня верностью творцам и острой ненавистью к ним, исходившей не только от Сетха, но и от меня самого.
 – Орион! – резко приказал Золотой. – Говори нам то, что должен сказать. Ну!
 Он сам вложил в мой разум покорность, огненным клеймом выжег в моих мыслях стремление повиноваться, аршинными буквами впечатал в мой мозг готовность к беспрекословному подчинению. Но могучая воля Сетха уравновешивала это, подталкивая меня к убийству. Мозг мой превратился в поле неистовой битвы; оба яростно пытались подчинить мое тело себе, отняв у меня возможность выбора, лишив способности шевельнуться, даже заговорить.
 – Твоя игрушка сломалась, Атон, – сардонически усмехнулся Зевс. – Ты созвал нас напрасно.
 Все рассмеялись. Глумливые, самодовольные, черствые, бессердечные существа, претендовавшие на звание Богов, они хохотали, совершенно не подозревая, что смерть всего в двух шагах от них, совершенно не тревожась обо мне и не ощущая разрывавших мою душу мучений. Я терпел адовы пытки. А ради чего? Ради них!
 – С ним вечно какие-то проблемы, – заворчал расстроенный Золотой. – Пожалуй, надо избавиться от него и сделать другого, получше.
 Аня пришла в уныние, но промолчала. Потеряв ко мне интерес, творцы поворачивались ко мне спинами и расходились. Многие еще смеялись. Я ненавидел их всех.
 – Я принес вам послание! – провозгласил я громоподобным голосом Сетха.
 Остановившись, они обернулись и уставились на меня.
 – Я принес посланную вам  смерть !
 Небо начало темнеть – но не от туч; летняя голубизна ясных небес над нами быстро сменилась насыщенной синевой, а вслед за тем и непроницаемой чернотой. Я понял, что Сетх добрался до генераторов, питавших защитный купол, сиявший над городом, и с помощью их энергии сделал купол непрозрачным. Одним махом он обратил город творцов в мышеловку, отрезав их от источников энергии, необходимой для трансформации из человеческого облика в сферу чистого света.
 Площадь затопило жуткое багровое зарево; абсолютная чернота купола сгустилась, подступая ближе, стягиваясь, будто ловчая сеть или петля виселицы.
 – Вы в западне! – ревел голос Сетха из моих уст. – Встречайте свою смерть!
 Голубоватое мерцание силового поля вокруг меня вдруг угасло, отдав свою энергию моему телу, на мгновение пронзив меня раскаленными клинками, и я стал силен, как никогда. И волен – волен уничтожить всех.
 Сойдя с того места, где был заточен, я подступил к Золотому, скрючив пальцы, как когти хищной рептилии. Он ничуть не испугался, лишь чопорно, высокомерно приподнял одну бровь.
 – Стой, Орион. Я  приказываю тебе остановиться!
 Подо мной вдруг словно разверзлись трясины топких, зыбучих песков; шаги мои замедлились. Я покачнулся, будто преодолевая сопротивление вязкого жидкого цемента. И тут же во мне забурлила новая сила, всколыхнувшись жаркой волной, будто адский ветер, дохнувший из глубин земли. Ринувшись через невидимый барьер, я ухмыльнулся, увидев, как внезапный страх стер с лица Золотого чопорное самодовольство.
 Я вошел в сверхбыстрый режим, и все вокруг замедлилось. Я видел два ручейка пота, струившихся по широкому гладкому лбу Золотого, видел, как глаза Зевса округлились от необоримого ужаса, как могучий Арес неуверенно пятится от меня, как Афродита и Гера поворачиваются, чтобы броситься в бегство, как остальные творцы в отчаянии таращатся на меня.
 Я протянул скрюченные пальцы к горлу Золотого.
 – Орион, не надо! – закричала Аня. В ритме моего сверхбыстрого восприятия ее голос прозвучал как долгий, раскатистый звон дальнего колокола.
 Я повернулся к ней, и Золотой торопливо попятился.
 – Пожалуйста, Орион! – молила Аня. – Пожалуйста!
 Я замер, воззрившись на ее прекрасное, искаженное страданием лицо. В ее бездонных серебристо-серых глазах не было ни тени страха передо мной. Я знал, что должен ее убить, убить их всех. Я по-прежнему любил ее, но память о ее предательстве жгла мою душу каленым железом. Неужели любовь тоже вложена в меня вместе с остальными инстинктами? Быть может, пользуясь этим, она управляет мной?
 Я стоял, раздираемый тремя противоречивыми стремлениями: прежде всего я хотел принести смерть Золотому, моему собственному творцу, обрекшему меня на муки и страдания, которые он не осмелился принять сам. Мои руки снова потянулись к его горлу, а Золотой все перебирал ногами, удаляясь от меня медленно, как в кошмаре. Остальные творцы разбежались, хотя площадь теперь была полностью ограждена энергетическим экраном, превращенным Сетхом в непроницаемый черный барьер.
 Аня тянула руки ко мне, простыми словами приковав меня к месту, а Сетх все гнал меня вперед, нахлестывая мою душу телепатической плетью.
 Любовь. Ненависть. Послушание. Месть. Владевшие мной силы разрывали меня на части. Время застыло. Золотой, с окаменевшим в гримасе ярости и страха лицом, сфокусировал свой разум на мне, будто мощный луч лазера, вкладывая каждый джоуль своей энергии в попытку подчинить меня своей воле. И чем больше его энергии обрушивалось на меня, тем больше свирепой мощи вливал в меня Сетх, высасывая ее из генераторов, питавших город. Он заставлял меня преодолеть вложенные Золотым рефлексы, вынуждая вцепиться своему творцу в горло и сокрушить его.
 Каждый тянул меня в свою сторону, раскалывая рассудок на части. Я словно очутился на перекрестье огня двух обезумевших армий или превращался в кровавые лохмотья на дыбе, растягиваемой двумя маньяками.
 Аня стояла рядом со мной, в глазах ее плескалась мольба, она кричала, но я ее не слышал.
 "Повинуйся мне!" – вспарывал мое сознание приказ Золотого.
 "Повинуйся мне!" – беззвучно грохотал Сетх.
 Оба накачивали в меня все больше и больше собственной энергии, словно два мощнейших лазера, сфокусированных на беспомощной, беззащитной мишени.
 – Воспользуйся их энергией! – наконец услышал я голос Ани. – Поглоти их энергию и воспользуйся ею  сам !
 Из глубочайших тайников души эхом откликнулся ей пробужденный голос – полный боли, отчаяния, искаженный страданием.
 "А как же я? – кричал он. – Как же я, Орион? Я, сам. Должен ли я быть орудием преднамеренного геноцида? Должен ли до скончания веков оставаться марионеткой, за ниточки которой дергают то мой создатель, то его непримиримый враг? Когда же Орион будет свободен, когда заживет человеческой жизнью?"
 – НИКОГДА! – взревел я.
 И ощутил изумление Сетха, шок Золотого, каким-то шестым чувством уловил, что Аня, затаив дыхание, ждет, что будет дальше.
 Вся их энергия вливалась в меня. Вся их мощь – и ослепительное сияние Золотого, и адское пламя ярости Сетха. И сияние глаз Ани.
 – Никогда! – снова выкрикнул я. – Больше никогда не подчинюсь я ни одному из вас! Я избавляюсь от вас обоих! Сейчас же!
 И раскинул руки, словно разрывая сковывавшие меня цепи, отшвыривая их прочь.
 – Я свободен от вас обоих! – зарычал я на них: на застывшего передо мной Золотого, на неистовствовавшего в моем мозгу Сетха. – Вы, оба, ступайте в преисподнюю!
 Ошеломленный Золотой разинул рот. Выражение ожидания на лице Ани сменилось улыбкой, она шагнула ко мне…
 Но я еще слышал яростный голос Сетха:
 "Нет, вероломный примат! В преисподнюю отправишься ты один!"

 30

 Меня вдруг закрутило, понесло, я обрушился в вакуум, звезды огненными росчерками закружились вокруг меня. Площадь, город, Земля – все пропало, как не было. Я остался один в ужасном холоде и пустоте межзвездных пространств.
 Нет, не совсем один. Я по-прежнему ощущал буйство исступленной ненависти Сетха, хотя он больше не правил мной изнутри.
 И в черноте вакуума я разразился беззвучным хохотом, мысленно бросив Сетху:
 "Ты можешь терзать мое тело, но больше не сможешь им повелевать! Можешь послать меня в свой ад, но не сумеешь заставить подчиниться себе!"
 Он взвыл от гнева, и даже звезды содрогнулись от неистовства его ярости.
 "Орион!" – мысленно окликнула меня Аня, и ее зов прозвенел, словно серебряный колокольчик в чаще леса, словно прохладный чистый родник в жаркий июльский полдень.
 Я открыл свое сознание ей навстречу, в единой миллисекундной вспышке озарения передав все, что испытал, все, что узнал о Сетхе и его замыслах. Я ощутил, что она приняла информацию, видел своим внутренним взором, насколько она потрясена мыслью, что гибель была так близка.
 – Ты спас нас!
 – Тебя, – поправил я. – До остальных мне дела нет.
 – Но все же ты… ты считал, что я предала тебя.
 – Ты предала меня.
 – И все равно спас?
 – Я люблю тебя, – просто ответил я, ибо это была чистейшая правда. Я любил и люблю ее, безоговорочно и навечно. Теперь я знал, что это свободный выбор моего сердца, а не впечатанный Золотым безусловный рефлекс и не рычаг воздействия, встроенный в мое сознание Аней. Я избавился от всех рычагов и ниточек, и все равно любил ее, несмотря ни на что.
 – Орион, мы пытаемся вытащить тебя обратно.
 – Пытаетесь спасти меня?
 – Да!
 Я едва не рассмеялся, растворяясь в абсолютном холоде мирового пространства. Звезды по-прежнему вертелись вокруг, словно я вдруг очутился в центре грандиозного калейдоскопа. Но теперь я заметил, что одна-единственная звезда не участвует в огненном хороводе, оставаясь недвижимым, идеальным центром моей кружившейся вселенной. Имя этой кровавой звезде – Шеол. Бурля и кипя, она тянула меня к себе.
 Ну конечно! Сетхова преисподняя. Он швырнул меня в центр своей умиравшей звезды, чтобы уничтожить меня окончательно и бесповоротно, чтобы не уцелел ни единый атом моего существа.
 Аня постигла его замысел одновременно со мной.
 – Мы стараемся изо всех сил, – с лихорадочной поспешностью сообщила она.
 – Нет! – приказал я. – Пошлите меня прямо в звезду. Влейте в меня всю энергию, которая есть в вашем распоряжении, и вонзите меня прямо в тухлое сердце Шеола.
 В этот жуткий момент, летя в бесконечности, где застывает само время, я вдруг осознал, как мне следует поступить. Я сделал выбор, не понуждаемый никем – сам, по доброй воле.
 Моя связь с Аней была двухсторонней. Что знала она, то знал и я. Я понял, что она любит меня всем сердцем, истинной любовью богини к смертному. Но это было не все. Я понял, как можно уничтожить и Сетха, и всю его планету, и даже его звезду, тем самым устранив опасность, угрожавшую Ане и остальным творцам. Пусть мне нет до них дела, пусть неприязнь к самозванцу Золотому не угасла, но я раз и навсегда покончу с Сетхом, который стремится убить Аню. Чего бы мне это ни стоило.
 Она поняла, что я хочу сделать.
 – Нет! Ты погибнешь! Мы не сможем восстановить тебя!
 – Какая разница?!  Выполняйте !
 Любовь и ненависть – чувства-близнецы, две силы, приводящие в ход вечный двигатель человеческих страстей, присущи лишь созданиям с горячей кровью. Я любил Аню, любил, несмотря на ее предательство. Знал, что так не может продолжаться; хотя нам и удалось похитить несколько мгновений счастья, быть вместе вечно нам не дано. Лучше уж положить всему конец, навек покончив с болью и страданиями жизни, а взамен принести моей любимой в дар жизнь вечную.
 А еще я ненавидел Сетха. Он унизил меня, истерзал мое тело и мою Душу, низвел до роли послушного автомата. Будучи человеком, я ненавидел его со всей непримиримой яростью, на которую способно наше племя. Моя ненависть к нему простиралась сквозь все эпохи, сквозь бездонные пропасти, разделявшие наши миры и наши племена, сквозь все пространства и времена. Моя смерть бесповоротно развеет его надежды; пылкая, кипевшая в крови ненависть подсказывала мне, что моя смерть – ничтожно малая цена за уничтожение его и его народа.
 Усилием воли я остановил вращение тела и стрелой послал себя к бурлившему багряному Шеолу.
 "Гибель ждет не только меня, – думал я. – Гибель ждет не только Сетха и его мерзостное отродье – погибнет и его планета, и даже ее светило. И эту погибель принесу я".
 Сетх слишком поздно понял, что утратил контроль над моим телом. Его охватило изумление, смешивавшееся с отчаянием и паникой.
 "Все твои речи от начала и до конца были ложью, – мысленно сказал я ему. – Теперь я поведаю тебе одну окончательную истину. Твоему миру конец. Вот!"
 Вея энергия, которую творцы могли взять у тысяч звезд на протяжении всех веков континуума, была сконцентрирована на мне. Мое тело стало средоточием сил, способных развеять в пыль целые планеты, взорвать звезды, даже вспороть саму ткань пространственно-временного континуума.
 Разгоняясь, я мчался сквозь пространство к кроваво-красному Шеолу – уже не человеком, а ослепительной молнией безумного накала, целя прямо в гнилое сердце умиравшей звезды. Щупальца бушевавшей плазмы тянулись ко мне. Сиявшие ионизированным газом протуберанцы вздымались над поверхностью звезды, выгибались арками, будто врата печей для сожжения живых душ. Уже лишившись тела, я все еще видел клокотавшую поверхность звезды, булькавшую и пенившуюся, будто колоссальный ведьмин котел. Меня пронизывали магнитные поля, способные без труда мять несокрушимую сталь, будто воск. Огненные фонтаны обрушивали на меня целые потоки смертельной радиации, словно Шеол пытался защититься от меня.
 Напрасно.
 Я низринулся в коловращение бушевавшей плазмы, отыскивая плотное ядро, где атомы сливаются вместе, порождая гигантскую энергию, поддерживавшую горение звезды. С мрачным удовлетворением я убедился, что Шеол уже умирает сам по себе, что его ядерная топка горит неровными всполохами, потрясавшими звезду, балансировавшую на тонкой грани между угасанием и взрывом.
 – Я помогу тебе умереть, – провозгласил я, обращаясь к звезде. – Я положу конец твоим мучениям.
 Все глубже и глубже уходил я сквозь слои сгущавшейся плазмы, прямо к сердцу Шеол а, где элементарные частицы сжаты настолько плотно, что алмаз по сравнению с ними мягок, как глина. Все глубже и глубже в бездны ада, где невероятное тяготение раздавливало даже атомы, и дальше вглубь пробивал я путь сквозь потоки жесточайшего гамма-излучения и нейтрино, глубже, к страшному ядру звезды, где тяжелые атомные ядра создают такие температуры и давления, что не выдерживают их сами.
 И там я дал выход всей заключавшейся во мне энергии, будто вонзил клинок в сердце непримиримого, заклятого врага. Словно прекратил мучения безнадежно больного.
 Шеол взорвался. Я умер.

 31

 Наступил момент полнейшей, окончательной гибели. Звезда взорвалась, извергая энергию, направленную мной в ее сердце, и я вдруг понял, что творцам известно куда больше, чем мне.
 Я умирал. В неистовой, невообразимой круговерти мое тело разлетелось на мельчайшие части; даже атомы, составлявшие некогда мое естество, даже их ядра разлетелись странными, эфемерными частицами, вспыхнувшими на неуловимую долю секунды, а затем обратились в призрачную чистую энергию.
 Но мое сознание не исчезло. Меня терзали все муки ада – Шеол взорвался не один раз; он взрывался снова и снова.
 Само время разорвалось вокруг меня. Я завис в бесконечности, сохранив лишь сознание, а планеты закружились вокруг Солнца в бешеном хороводе, превратившись в метеоры, дуги, круги света, разноцветные обручи, отражавшие золотое великолепие центрального светила.
 Миллионы лет проносились перед моим ставшим богоравным взором. Лишенная телесной оболочки, та сущность разума, которая и есть я, в мельчайших подробностях пронаблюдала, к чему привела гибель Шеола.
 Не без изумления осознал я, что уничтожил звезду не полностью. Она была слишком мала, чтобы в единой вспышке стать сверхновой, пережить катаклизм, после которого не остается ничего, кроме крохотного пульсара. Нет, Шеол потрясла куда менее сокрушительная катастрофа, которую позднее земные астрономы назовут вспышкой новой.
 Но все-таки сокрушительная.
 Первый взрыв сорвал со звезды внешнюю оболочку. Шеол вдруг засверкал ослепительно ярко; сияние его стало видно за тысячи световых лет. Газовая оболочка звезды расширилась, охватив единственную планету Шайтан испепеляющими объятьями смерти.
 Небо над этой сумрачной, пыльной планетой вдруг засветилось ярче тысячи солнц. Все, что могло гореть на ее поверхности, мгновенно запылало – деревья, кусты, травы, животные вспыхнули факелами. Но пламя мгновенно угасло, как только испарилась сама атмосфера Шайтана, сметенная в космос немыслимым жаром. Ничтожные капли воды, имевшейся на поверхности планеты, мгновенно выкипели.
 Жгучий жар ворвался в подземные города шайтаниан. Миллионы рептилий окончили свою жизнь в муках, хрипя иссушенными, выжженными легкими. За считанные секунды весь воздух улетучился, и спасшиеся от огня задохнулись; легкие их лопались, глаза вылезали из орбит. Старейшие, крупнейшие патриархи издыхали, шипя и визжа от боли, разделив участь ничтожнейших из своих клонов.
 Скалы на поверхности Шайтана плавились, горы растекались огненной лавой, стремительно застывая громадными стеклянными полями. Сама планета стонала и содрогалась от потрясавших Шеол катаклизмов. Ее каменистая пыльная поверхность совершенно очистилась от всего живого. В подземных городах остались лишь обугленные мумии, на века защищенные от тления идеальным вакуумом, уничтожившим все микроорганизмы на Шайтане.
 Но то был результат лишь первого взрыва Шеола.
 Тысячелетия пролетали в одно мгновение. Миллионы лет проносились за одно биение пульса. Нет, у меня не было ни глаз, ни сердца, но целые эпохи проносились передо мной, как кадры киноленты, прокручиваемой на невероятной скорости, а я взирал на них с божественной высоты своего положения в пространственно-временном континууме.
 Шеол взорвался снова. И снова. Творцы не могли позволить этой звезде уцелеть. Энергия молниями била из межзвездной бездны, вонзаясь в самое сердце Шеола, раздирая его, как стервятник, выклевывавший печень прикованной к скале жертвы.
 Каждый взрыв порождал импульс гравитации, ударявший по Шайтану, как гигантский молот. Я видел землетрясения, прокатывавшиеся от одного полюса мертвой безвоздушной планеты до другого, раскалывая ее поверхность грандиозными трещинами.
 И наконец Шайтан распался. Когда Шеол сотряс очередной взрыв, планета беззвучно разлетелась на куски в гробовой тишине безграничного вакуума – в той тишине, которую так упорно хранили населявшие ее рептилии.
 Внезапно Солнечную систему заполнили осколки, разлетавшиеся в разные стороны. Одни были размером с малую планету, другие – всего-навсего с гору. С изумлением и ужасом взирал я на то, как они рушились один на другой, взрывались, разлетались в щебень, отскакивали друг от друга, чтобы столкнуться снова. Рушились они и на другие планеты, бомбардируя красный Марс, голубую Землю и бледный, рябой лик Луны.
 Продолговатая скальная громада пробила тонкую кору Марса. Растопленная титаническим соударением мантия извергла целые океаны горячей лавы, разлившиеся по лику мертвой планеты, воспламенила огромные вулканы, а те выбросили пепел, огонь и камни, усеявшие половину планеты. Потоки лавы пробили глубокие русла тысячемильной длины. Извергаясь, вулканы выбрасывали лаву и облака пепла выше тонкой марсианской атмосферы.
 Я обратил свое внимание к Земле.
 Сами взрывы Шеола почти не сказались на ней. С каждой новой вспышкой умиравшей звезды земные небеса озарялись по ночам северными сияниями от полюсов до самого экватора, когда плазменный ветер Шеола наталкивался на защищавшее Землю магнитное поле и будоражил ионосферу. Гравитационные импульсы, расколовшие Шайтан, не тревожили Землю – четыре миллиона миль, отделявшие погибшую планету от Земли, сводили гравитационные скачки почти на нет.
 Но осколки Шайтана едва не убили на Земле все живое.
 Целый миллион лет осколки Шайтана выпадали в земных небесах метеоритным дождем. Чаще это были крохотные камешки, сгоравшие в верхних слоях атмосферы и опускавшиеся на Землю невидимыми клубами тончайшей пыли. Но время от времени в сферу притяжения Земли попадали более крупные осколки, устремлявшиеся к ее поверхности, в падении воспламеняя целые континенты.
 Снова и снова истерзанную атмосферу с воем пронзали куски камня и металла, будто полчища посланцев ада, потрясая Землю страшными взрывами. Словно миллионы водородных бомб, взорванных разом, каждый из колоссальных метеоритов ударял планету с такой силой, что сбивал ее с оси.
 Упав на сушу, они поднимали облака пыли, покрывавшие целые материки, вздымавшиеся выше стратосферы и бросавшие тень на половину мира, погружая его во мрак, отрезая от солнечного света на долгие месяцы.
 А если они рушились в море, то пробивали тонкую скальную кору океанического дна, добираясь до расплавленной мантии. На месте падения глыб веками вздымались фонтаны пара, заслоняя солнце даже плотнее, чем облака пыли от взрывов на суше.
 Климат планеты претерпел существенные изменения. Некогда теплую воду морей на полюсах сковал лед. Уровень вод упал по всей планете, и обширные неглубокие внутренние моря пересохли вовсе. Жившие на мелководье существа погибли; вымерли и нежные водоросли, и могучие утконосые динозавры, лишившиеся естественной среды обитания.
 А осколки Шайтана все сыпались на Землю, пробивая базальт коры, вызывая обширные землетрясения, углубляя трещины, пересекавшие поверхность планеты. С ревом вырастали вулканические цепи, раскалывались целые материки. У меня на глазах родился и вырос Атлантический океан, оттолкнув Евразию и Африку от Америки.
 Гладкие равнины вспучивались горными хребтами, континентальные плиты материков сдвигались к наклонялись, климат неузнаваемо изменился, словно планета пришла в неистовство. На месте залитых водой низменностей и болот поднимались высокие плато, окончательно истребляя многие виды животных и растений, и без того пострадавшие от непрестанных ударов из космоса, терзавших всю планету.
 Новые горные цепи преграждали путь воздушным потокам; становилось все холоднее, на месте болот и внутренних морей образовались пустыни. Менялись и океанские течения, огибавшие новые тектонические плиты, выползавшие из трещин, расколовших половину планеты; старые же плиты втягивались обратно, в жаркие объятия мантии, содрогаясь и вызывая всеохватные землетрясения, уничтожавшие все больше мест на Земле, где теплилась жизнь.
 Будь у меня глаза, я бы рыдал. Тысячи тысяч видов живых существ вымирали один за другим, безжалостно вычеркнутые из бытия благодаря мне, благодаря именно моим деяниям. Уничтожив Шеол, развеяв Шайтан в прах, я стер с лица всей Земли тварь большую и малую, зверя земного и рыбу морскую, животное и растение.
 От полюса до полюса уходили в небытие целые роды микроскопического планктона, целые семейства растений оказывались на грани полнейшего исчезновения. Элегантные аммониты, сто миллионов лет назад сумевшие выжить в истребительной оргии Сетха, вымерли и навсегда исчезли из списка живущих.
 И динозавры – все до последнего. Неистовые гиганты тираннозавры и кроткие гадрозавры, тяжеловесные трицератопсы и птицевидные стенонихозавры – все ушли, ушли невозвратно, ушли навек.
 Я не хотел их истреблять – и все-таки ощущал за собой неискупимую вину. Это мой гнев на Сетха и его соплеменников повлек за собой неисчислимые страдания, неисчислимые смерти. За мою личную месть Сетху Земля заплатила непомерную цену.
 Я опять окинул взглядом новую Землю. На полюсах заискрились ледяные шапки. Рваные очертания материков обрели знакомый вид, хотя их расположение пока не совпало с привычным. Атлантический океан все еще разрастался, от Исландии до Антарктиды разверзся разлом, вспыхивавший огоньками цепи вулканов. Северная и Южная Америки еще не сомкнулись, а на месте будущего Средиземного моря колыхались травы обширной равнины.
 И вот уже я увидел стройный, высокий лиственный лес под ясными голубыми небесами. Бомбардировка обломками Шайтана наконец-то завершилась.
 По лесу текла тихая речушка. Деревья подступали к самым берегам. Дул ветерок, и цветы будто в ответ кивали красными, желтыми и оранжевыми головками, а пчелы деловито собирали мед. Черепахи с плеском ныряли в воду, пугая сидевших неподалеку лягушек; те поспешно убегали в заросли камыша.
 В небе кружили пышно оперенные птицы. А на высокой ветке сидел мохнатый зверек, смахивавший на крысу, тревожно поблескивая бусинками глаз и поводя носом.
 "Вот и все, что осталось от земной жизни, – подумал я. – После устроенной мной катастрофы все придется начинать сначала".
 До меня вдруг дошло, что я непреднамеренно пропустил Землю сквозь ад кромешный, очистив ее для собственного племени, как прежде Сетх вычищал ее для своих рептилий. Эта похожая на крысу тварь – млекопитающее, мой предок, предок всего человечества, праотец самих творцов.
 И снова я понял, что творцы воспользовались мной в своих целях. Я отдал свое тело, свою жизнь не только ради уничтожения Шайтана, но и ради очистки Земли и подготовки ее к распространению млекопитающих и приходу человека.
 "Точь-в-точь как собирался поступить я. – Голос Сетха снова зазвучал в моем рассудке. – Я не погиб, Орион. Я живу на Земле со своими слугами и рабами – благодаря тебе!"




 Часть четвертая
 Земля



 Пусть много сделано, но большее грядет;
 Пусть нет уж буйной мощи первозданной,
 Сдвигавшей гор хребты и небосвод,
 Пусть гнемся мы под бременем невзгод,
 Но мы не сломлены, и в сердце нет изъяна.
 Влечет нас гордый дух наперекор ненастьям,
 Бороться и искать, найти и не сдаваться!


 32

 Сетх жив!
 Эта мысль каленым железом прожгла мое сознание. Он пережил истребление своего племени, своей планеты, своей звезды. Он все еще живет. На Земле.
 Я уничтожил Шеол и Шайтан, истребил на Земле большинство его творений. Все впустую. Я не сумел убить Сетха.
 "Я найду тебя, – мысленно откликнулся я. Бестелесный, сохранивший лишь сущность своего разума, я бросил вызов своему заклятому врагу. – Я найду тебя и уничтожу раз и навсегда".
 "Приди и попробуй, – тотчас же откликнулся Сетх. – Мне не терпится повстречаться с тобой в последний раз".
 Его разум ярким лучом полыхал на фоне бездонной черноты пространственно-временного континуума. Я постиг, в каком времени и месте он находился. Собрав всю свою волю до капли, я сосредоточился на Сетхе и послал себя сквозь путаницу временных и пространственных линий в то место и время, где находился он.
 Волна абсолютного холода, мгновение безмерной тьмы и ледяной стужи – и я снова открыл глаза и втянул в легкие воздух.
 Я лежал навзничь; мое обнаженное тело покоилось на теплой мягкой земле. Вокруг высились стройные деревья, а ветерок доносил ароматы цветов и сосен. Послышалась мелодичная птичья трель. Сжав пальцы, я притянул к лицу благоухающую траву.
 Да. Я снова в Раю.
 Сев, я огляделся. Я находился на пологом склоне. Вдали брела бурая медведица, а за ней меховыми шариками катились медвежата. Остановившись, медведица вскинула голову и принюхалась. Если мой запах и встревожил ее, то виду она не подала, а просто побрела дальше, уводя медвежат.
 Я Орион Охотник, воскресший из мертвых. Обнаженный, одинокий, я должен отыскать чудовище по имени Сетх и убить его. Убить его, как он намеревается убить меня. Под корень истребить его и его племя, как он намеревается истребить под корень мое племя, род людской.
 Мрачно улыбнувшись, я встал и медленно пошел вниз по склону среди высоких деревьев. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь качавшуюся листву, затеяли на земле веселую чехарду. Если это действительно один из лесов Рая, то Сетх засел в своей цитадели у Нила.
 Солнце было еще слишком высоко, чтобы сориентироваться по сторонам света, поэтому я просто пошел вдоль русла первой попавшейся речушки, решив, что она должна вывести меня к Нилу. Мне предстояло долго идти пешком, но, как говорил Сетх, время ничего не значит для того, кто по малейшей прихоти может переноситься по континууму. "Терпение, – твердил я себе. – Терпение".
 Шли дни за днями, а я все шагал в одиночестве, не встречая ни людей, ни рептилий Сетха. В те времена население не отличалось плотностью; наверное, в раннем неолите на Земле жило меньше миллиона человек. Первый демографический взрыв произошел после того, как люди перешли к оседлому земледелию. Я неустанно задавал вопрос, сколько своих сородичей Сетх ухитрился вывезти с Шайтана? Сотни? Тысячи?
 Мне было известно, что он доставил сюда динозавров из мезозойской эры: встреченные мною ранее ящеры и боевые драконы являлись зауроподами и карнозаврами из мелового периода.
 Впрочем, леса Рая вовсе не пустовали. Животные встречались чуть ли не на каждом шагу – от крохотных хлопотливых мышей до громогласно рыкавших львов. При помощи одних лишь палок и камней я вскоре изготовил себе вполне сносное копье и ручное рубило. На второй день у меня уже была непросохшая шкура оленя для изготовления набедренной повязки, а к исходу недели мой гардероб пополнился импровизированным жилетом и поножами, перевязанными бычьими жилами.
 Конечно, я чувствовал полнейшее одиночество, но оно было мне не в тягость. Одиночество дало мне передышку, я отдыхал, предчувствуя, что впереди меня ожидает масса тревог и опасностей. Связаться с творцами я не пытался, памятуя, что мысленный сигнал послужил бы для Сетха путеводным лучом, который указал бы ему, где я нахожусь. Я же хотел как можно дольше продержать его в неведении, пока не пробил час.
 Он знал, что я здесь. День за днем я видел паривших в голубизне небес птерозавров. Пока я не выйду из леса, им меня не разглядеть – лиственный кров леса прекрасно скрывает меня от их внимательных глаз.
 Я часто ломал голову, где сейчас творцы, знают ли, что я затеваю. Или в этой точке пространственно-временного континуума они разбегаются по всей галактике, все еще удирая после капитуляции Ани?
 Думал я и об Ане – о том, как она предала меня на одном отрезке времени, но клялась в любви на другом. Следит ли она за мной или убегает, спасая собственную жизнь? Узнать этого я никак не мог и, правду сказать, ничуть не огорчался. Все как-нибудь разрешится после, когда я разберусь с Сетхом. Если выживу, если сумею его уничтожить раз и навсегда, то смогу предстать перед Аней и остальными творцами. А до той поры мне придется полагаться лишь на себя; иного я и не желал.
 Как я ни старался, мне не удавалось понять, каким образом творцы в одной эре убегают, спасая собственную жизнь, а в другой мирно живут в своем городе-мавзолее. И каким образом Сетх оказался в каменном веке живым, раз его родная планета полностью уничтожена?
 "Да и как тебе понять?! – вновь зазвучал в моей памяти насмешливый голос Золотого. – Я не вкладывал в тебя дар подобного понимания. Даже не пытайся, Орион. Ты создан, чтобы служить моим охотником, моим воителем, а не философствовать о пространственно-временном континууме".
 Я ограничен. Ущербен изначально. И все-таки я изо всех сил тянулся к пониманию. Мне вспомнилось, как Золотой говорил, что пространственно-временной континуум полон течений и круговоротов, непрерывно менявших направление и даже поддававшихся воздействию.
 Я устремил взгляд на речушку, вдоль которой брел уже не первую неделю. Она уже разрослась до размеров приличной реки, плавно и тихо неся свои воды к Нилу. Для меня время подобно реке – прошлое у истока, будущее вниз по течению, – реке, которая течет в одном направлении, чтобы причина не опережала следствие.
 Но от творцов я узнал, что время на самом деле подобно океану, который соединяет все точки пространственно-временного континуума. По этому бескрайнему океану можно плыть в любом направлении, подчиняясь его собственным течениям и приливам. Причина отнюдь не обязательно предшествует следствию, хотя зависевшее от времени существо вроде меня, воспринимающее время линейно, всегда видит причину первой.
 Ночь за ночью я вглядывался в небо. Шеол по-прежнему был на месте, но выглядел тусклым и блеклым, не считая одной ночи, когда он вдруг засиял так ярко, что на Землю легли четкие тени. На следующий день он все еще был различим до самого полудня. Затем снова угас.
 Сопутствовавшая Солнцу звезда все еще взрывалась, сбрасывая в космическое пространство целые слои плазмы. Она будет обнажаться слой за слоем, как луковица, пока не останется одно лишь центральное ядро – слишком холодное, чтобы там протекали термоядерные реакции, необходимые для горения звезды. Творцы все еще занимались его уничтожением, укрывшись в безопасности отдаленного будущего.
 Меня окружали знакомые места. Я здесь уже бывал прежде. Почти до полудня я шел вдоль берега реки, по пути узнав крепкую березу, склонившуюся над спокойной гладью воды. Дальше я отметил валун, до половины скрытый высокими стеблями травы и кустами ягодника. Перед валуном на земле зияла черная круглая проплешина кострища. Мы с Аней останавливались здесь.
 Выпрямившись во весь рост, я ощутил дыхание ветра, вдохнул аромат цветов и сосен. Нежно-голубой бархат неба прочеркнула прозрачная серая полоска, вытянувшаяся по ветру. Моих ноздрей коснулся слабый, почти неразличимый запах дыма. До знакомой деревни осталось не больше двух дней пути.
 Свернув от реки, я направился в сторону деревни Крааля и Ривы – людей, которые меня предали.
 Обычно я охотился на вечерней заре, когда животные приходили к реке на водопой. Хотя к закату река осталась далеко позади, я отыскал небольшое озерцо и затаился в кустах орешника, дожидаясь, когда появится животное, которое я добуду себе на ужин. Ветер дул мне в лицо, так что даже самая чуткая лань не могла бы уловить мой запах. Храня полнейшую неподвижность, укрывшись за ветвями, я выжидал.
 Над моей головой пели сотни птиц, провожая заходившее солнце, когда первые звери осторожно приблизились к воде. Сначала показались несколько белок, тревожно подергивавших хвостами. Затем к ним присоединились мелкие пушистые зверьки – то ли бурундуки, то ли похожие на них создания.
 Затем появились олени, грациозно выступив из тени под деревьями, чутко впивая воздух ноздрями и вглядываясь в лиловый сумрак большими влажными глазами. Я сжал копье покрепче, но не двинулся с места – не из симпатии к ним, а потому, что они остановились по другую сторону озерца. С такого расстояния быстроногих животных мне не убить.
 Тут позади меня послышалось ворчливое хрюканье, чуть ли не рычание. Оглянувшись через плечо, я увидел, как задрожали ветви кустов, затем оттуда показался огромный бурый кабан. Клыки его вполне сошли бы за кинжалы. Выразив свое равнодушие ко мне угрюмым хрюканьем, кабан проковылял мимо и направился по песку к воде.
 Людей он не боялся – должно быть, еще не встречался с ними. И больше не встретится.
 Нагнув голову, кабан принялся шумно, с хлюпаньем пить воду. Одним плавным движением я встал во весь рост, подняв копье над головой, и обеими руками вогнал его кабану в спину как раз под лопаткой. Закаленное обжигом деревянное острие пробила крепкую шкуру, скользнув сквозь легкое к сердцу.
 Кабан рухнул, не издав ни звука. Напуганные моим появлением олени по ту сторону озерца отскочили на пару футов, но вскоре вернулись к воде.
 Мысленно поздравив себя с легкой добычей, я приступил к неприятному занятию – начал свежевать тушу своими каменными орудиями.
 Но обрадовался я слишком рано.
 Первыми опасность заметили олени. Вскинув головы, они тотчас же умчались в лес. Я не обратил на это внимания, склонившись над своей добычей и энергично разделывая ее в предвкушении свиного жаркого.
 Затем сзади послышался тяжелый, раскатистый рык, издать который способны были лишь могучие легкие крупного хищника. Медленно развернувшись, я увидел украшенного косматой гривой саблезубого тигра, взиравшего на меня лучистыми золотыми глазами. Из уголка пасти, в которой сверкали два ятагана клыков, сбегала струйка слюны.
 Ему нужна была моя добыча. Будто мои боявшиеся испачкать руки творцы, он позволил мне сделать всю грязную работу, а теперь горел желанием воспользоваться ее плодами.
 Бросив взгляд на погруженные в сумрак кусты, я попытался определить, пришел ли самец в одиночку, или в кустах его поджидает подруга, готовая наброситься на меня в любой момент. Похоже было, что он пришел один. Приглядевшись к хищнику пристальнее, я заметил обтянутые рыжеватой шкурой ребра. Припадая на заднюю лапу, тигр шагнул ко мне.
 Он то ли болен, то ли ранен, то ли слишком стар, чтобы охотиться самостоятельно. Этот гордый зверь опустился до того, что готов подбирать чужие объедки, отпугивая охотников от дичи.
 Впрочем, хоть он и болен, его клыки и когти еще сохранили свою убийственную остроту. Как только я осознал, что мое копье лежит на земле и я не могу дотянуться до него, чувства мои обострились и реакции многократно ускорились.
 Если я встану и двинусь прочь, есть шансы, что саблезубый тигр займется тушей кабана и оставит меня в покое. Но если он вздумает броситься на меня, то поворачиваться к нему спиной глупо. Пожалуй, это лишь спровоцирует нападение.
 Зверь сделал еще шаг и снова зарычал. Его хромота явно бросалась в глаза – левая задняя лапа у него повреждена.
 Я вовсе не намеревался отдавать свой ужин этому мошеннику. Медленно, уставившись немигающим взглядом в глаза противника, я потянулся к копью. Едва пальцы мои коснулись обструганного древка, как тигр решил перейти к более активным действиям.
 И прыгнул на меня. Схватив копье, я припал к земле, откатившись в сторону. Несмотря на хромоту, тигр всеми четырьмя лапами приземлился на кабанью тушу, мгновенно развернулся и бросился на меня.
 Уперев копье древком в землю, я нацелил острие тигру в глотку. Он сам налетел на копье, собственным весом загнав острие поглубже. Хлынула кровь, тигр издал придушенный, булькающий рев, пытаясь дотянуться до меня передними лапами. Прежде чем я отскочил, бросив копье, он успел полоснуть меня когтями по груди.
 Зверь визжал и катался по земле, пытаясь извлечь засевшее в горле копье. Я поспешно отбежал в сторонку, оставшись совершенно безоружным. Теперь я мог лишь беспомощно смотреть, как саблезубый тигр терзал когтями древко, а жизнь его вытекала вместе с кровью, которая ручьями лила на землю.
 Такой ужасной смерти не пожелаешь и врагу. Потеряв голову, я вскочил и бросился к мучившемуся животному. Затем, ухватившись за древко, мощным рывком выдернул копье из страшной раны тигра. Мы оба взревели от лютой ненависти и яростной любви, и я вонзил копье ему в сердце.
 Налегая на древко, я видел, как свет жизни, мерцавший в его опаловых глазах, угас. В душе моей стыд смешивался с ликованием. Я прикончил тигра. Я покончил с его мучениями.
 Но, взглянув на это некогда благородное тело, я вдруг осознал, что скоро шакалы и прочие стервятники придут терзать его разлагавшуюся плоть. Смерть не бывает достойной. Достойной может быть только жизнь.

 33

 Вот так получилось, что к деревне Крааля я подходил, накинув на голову и плечи шкуру саблезубого тигра.
 Путевым указателем мне служило серое облако дыма, жирным мазком протянувшееся по кристально чистому небосводу. Поначалу я думал, что деревня сильно разрослась со времени моего ухода, но на второй день понял, что это не дым очагов – слишком уж он густой, к тому же курится не переставая. Я начал опасаться самого худшего.
 К полудню в воздухе повеяло смертью – жирным, едким смрадом горелого мяса. Вдалеке в небе замаячили кружащие вдалеке птицы – не птерозавры, а стервятники.
 Уже под вечер, продравшись сквозь колючие кусты, я увидел деревню Крааля, выжженную дотла. От хижин остались лишь груды дымившихся углей, земля закоптилась, а посреди деревни высилась груда сожженных тел, обугленных до неузнаваемости. Стервятники все кружили в высоте, проявляя терпение. Птицы дожидались, когда земля остынет, а трупы прекратят дымиться и можно будет приступить к пиру.
 Опустившись на колени, я посмотрел на трехпалые отпечатки когтистых лап динозавров и шайтаниан, испещрившие всю землю. Они ушли в северо-восточном направлении – прямо к крепости Сетха на Ниле. Среди следов рептилий попадались и человеческие. Не все жители деревни были убиты.
 Выпрямившись, я взглянул на северо-восток. Так вот награда, полученная Краалем и Ривой за сотрудничество с Сетхом! Это чудовище сровняло деревню с землей, убив большинство жителей. Оставшихся в живых угнали в рабство.
 Мне захотелось, чтобы Крааль с Ривой остались среди живых. Я хотел найти их, хотел, чтобы они увидели меня; хотел узнать, как им понравилась сделка с дьяволом.
 Шагая в сторону крепости Сетха, я гадал об участи Крона, Ворна и прочих освобожденных мною рабов. Убиты ли они или их вновь забрали в рабство?
 Остаток того дня и изрядную часть следующего я шагал по широкой тропе, вытоптанной в подлеске динозаврами. Сначала я хотел догнать их и плененных ими людей, но вскоре одумался. Что толку пытаться освободить их? Это лишь насторожит Сетха, он узнает о моем прибытии. Будет лучше, если я застану его врасплох; неожиданность должна помочь мне справиться с ним при нашей встрече, которая станет последней.
 На закате следующего дня я заметил человеческие следы, уклонившиеся в сторону от основной тропы. Динозавры вели своих пленников на северо-восток, к крепости Сетха. Их путь через лес пролег строго по прямой, будто Римский тракт или полет стрелы.
 Но по крайней мере двоим удалось бежать от поработителей. Свернув со следа динозавров, я двинулся за беглецами. Всего минут через десять обнаружилось, что поверх их следов отпечатались лапы динозавра. Значит, предводитель ящеров отправил в погоню боевого дракона.
 Солнце уже опускалось за гряду невысоких холмов, когда я настиг их. На поляне стоял, съежившись от страха, коленопреклоненный мужчина, а позади него дрожала женщина, прижимая к себе младенца. Перед ними я увидел одного из Сетховых клонов – низкорослого, чуть выше женщины; судя по кирпично-красной чешуе, ящер едва достиг зрелости. У края поляны, сверкая голодным взглядом, присел на задние лапы двуногий дракон, жуткой головой достигавший до верхушек молодых деревьев.
 Шайтанианин собирался убить мужчину, схватив его за горло. Между его когтями уже выступила кровь жертвы.
 – Оставь его! – выкрикнул я, вскинув копье над головой.
 Ящер обернулся, зашипев от изумления, а я изо всех сил метнул копье. Оно вонзилось ему в грудь, опрокинув навзничь, почти на головы напуганных людей.
 Дракон тоже обернулся ко мне. Сосредоточившись на нем, я на одно головокружительное мгновение увидел мир сквозь его вертикальные зрачки: коленопреклоненный человеческий самец ошеломленно уставился на мертвую рептилию, самка прижимает к груди ребенка, а в нескольких ярдах от них рослый, широкоплечий Орион – с пустыми руками, совершенно безоружный.
 Я повелел дракону идти догонять остальных, мысленно нарисовав картину погони за козами, коровами и даже медведями. Он запыхтел, как чайник, встав во весь рост на мощных задних лапах. Дергая головой из стороны в сторону, он переводил взгляд с меня на маленькое семейство и обратно, словно никак не мог решить, что делать. Мы наверняка представлялись ему легкой добычей. Я сосредоточился изо всех сил, направляя его куда-нибудь подальше от нас. Наконец он развернулся и отправился в лес.
 Я с облегчением перевел дыхание, затаенное лишь на секунды, показавшиеся мне часами. Мужчина мучительно старался встать. Даже издали бросалось в глаза, что вся спина у него исполосована когтями и сочится кровью. Я двинулся к ним и мертвому шайтанианину, чтобы забрать свое копье.
 И узнал Крааля и Риву в тот же миг, когда они поняли, кто я такой.
 – Орион! – охнул Крааль, снова падая на колени.
 Рива широко распахнула глаза и еще крепче прижала к себе ребенка. Я заметил, что она беременна снова.
 Промолчав, я подошел к издохшей рептилии и выдернул копье из чешуйчатого трупа.
 – Пожалей ее, Орион, – молил коленопреклоненный Крааль. – Отомсти мне, но пожалей Риву и мальчика.
 – Где мой кинжал? – Мне не хотелось больше ни о чем говорить с этим хилым, хныкающим предателем. Впрочем, мне нечего было сказать ему.
 Крааль пошарил под прикрывавшей его тело грязной шкурой и трясущимися руками протянул мне клинок вместе с ножнами и ремнем.
 – Ты, наверно, бог, – промолвил он, склоняя голову к моим стопам. – Только бог может убивать этих чудовищ. Только бог может ходить в тигровой шкуре.
 – Бог я или человек, а вы меня предали.
 – А что ты сделал для нас? – огрызнулась Рива, глаза которой метали молнии. – С той поры, как ты с нами, мы не знаем ничего, кроме смерти и разрушений.
 – Когда мы встретились впервые, ты была рабыней. Я сделал вас свободными людьми.
 – Дичью для Сетха и его дьяволов! Как раз они-то могут свободно преследовать, убивать и пытать нас, сжигать наши деревни дотла!
 – Вы решили служить Сетху. Вот вам и награда за верную службу. Вы предали не только меня, вы предали весь свой народ. А Сетх предал вас. Все справедливо.
 – Как ты с нами поступишь? – по-прежнему стоя на коленях, ныл Крааль.
 Склонившись, я рывком поднял его на ноги.
 – Я дам бой Сетху. Постараюсь истребить и его, и все его племя, чтобы вы могли остаться здесь и жить свободными.
 Крааль лишь рот разинул.
 – Зачем тебе это? – с подозрением поинтересовалась Рива.
 – Я не хочу, чтобы этот мальчонка вырос рабом, – усмехнулся я. – Не хочу, чтобы хоть один человек томился в рабстве у жестокого монстра.
 В тот вечер я остался на ночлег с ними. Они совершенно очевидно боялись меня и никак не могли понять, что же побуждает меня оставить их в живых и сражаться за их свободу против всемогущего Сетха. Попутно они мне сообщили, что ребенка зовут Кааном.
 Как я и боялся, Сетх принялся методично, целенаправленно истреблять все человеческие племена, которые сумел найти. Стыдясь и заикаясь, Крааль поведал мне, что прислужники Сетха относились к ним хорошо, пока они с Ривой помогали демонам уводить в рабство целые деревни. Крона, Ворна и прочих знакомых мне охотников постигла именно такая участь.
 – Но когда красная звезда начала вспыхивать и трястись в небесах, Сетх ужасно рассердился. Его демоны вырезали людей целыми деревнями и сжигали дома дотла. В конце концов их драконы окружили нашу деревню и перебили почти всех. Потом сожгли все дома, а нас погнали в рабство.
 – А вы попытались бежать, – подсказал я.
 – Рива побежала, а я за ней. Мы бежали что есть духу, но один дьявол со своим драконом нашел нас. А потом ты явился, как бог, чтобы спасти нас.
 Рива молчала, хотя ее пристальный взгляд в сгущавшихся сумерках был буквально прикован ко мне.
 – Сетх – источник зла, – объявил я. – Он намерен истребить всех нас до последнего. Кое-кого он берет в рабство, но окончательной наградой всем станет только смерть.
 – Ты хочешь сразиться с ним? – спросил, будто не поверив своим ушам, Крааль.
 – Да.
 – В одиночку? – со страхом уточнила Рива. Она явно опасалась, что я заставлю их помогать мне.
 – В одиночку, – откликнулся я.
 – А жрица? Аня? Где она? Почему она не поможет тебе?
 – Она не может. Я должен встретиться с Сетхом один на один.
 – Тогда он убьет тебя. – Рива словно констатировала очевидный факт. – Он убьет всех нас.
 – Не исключено, – признал я. – Но я все-таки постараюсь победить.
 Утром я распрощался с ними, пожелав им жить как можно лучше.
 – Когда-нибудь, – сказал я, – когда малыш Каан уже подрастет, начнет ходить и говорить, когда у ребенка, которого ты сейчас только носишь под сердцем, прорежутся зубы, вы встретите похожих на себя людей и поймете, что с Сетхом покончено. Тогда вы наконец будете свободны.
 – А если вместо того Сетх убьет тебя? – спросила Рива.
 – Тогда его демоны и драконы намного раньше разыщут вас и убьют.
 Покинув их наедине с этой ужасной мыслью, я снова двинулся на северо-восток.
 День за днем шагал я в одиночестве по лесам Рая навстречу своему свиданию с Сетхом, миновав по пути скалистую котловину, где изобрел вещающего бога. Прошел и две деревни, сожженные и опустошенные, как деревня Крааля. С людьми в Раю я не встретился больше ни разу.
 Демоны Сетха несли смерть и разрушения повсюду, уводя горстку людей в рабство, а остальных убивая. Он решил истребить все человечество, не считая кучки рабов. Он собрался заселить землю своими отвратительными слонами.
 Наконец я вышел к опушке и оглядел из-за деревьев бескрайнюю холмистую равнину, отделявшую меня от крепости Сетха.
 Высоко в безоблачном небе парили птерозавры. На горизонте темным бугром маячил силуэт зауропода. Сетховы соглядатаи высматривали меня. Он знает, что я иду к нему, и ждет, проявляя бдительность и упорство.
 Присев на землю, я привалился спиной к грубой коре могучего клена и глубоко задумался над своими дальнейшими действиями.
 Пытаться в одиночку добраться до крепости Сетха, располагая лишь кинжалом, деревянным копьем и несколькими каменными орудиями, – просто безумие. Мне нужна помощь, а это означает, что придется вернуться к творцам.
 Я искал другой выход не один час. Мне не хотелось возвращаться к ним, я мечтал избавиться от них раз и навсегда. Или, по крайней мере, я жаждал встретиться с ними на равных, как человек, уничтоживший самого опасного их врага, пользуясь лишь своим умом и собственными силами, а не как ущербная кукла, неспособная к правильным действиям и вечно нуждавшаяся в помощи.
 Альтернативы не было. Нельзя встречаться с Сетхом в одиночку и без оружия. Мне необходима их помощь.
 Но при этом я сознавал, что стоит мне попытаться войти в контакт с творцами, и Сетх засечет мой мысленный сигнал, как змея, беззвучно ползущая во тьме, улавливая тепло тела своей жертвы. Если я попытаюсь связаться с ними и мне это не удастся, через пару часов Сетховы демоны окружат меня.
 Выходит, я не могу просто послать сигнал творцам в надежде, что они перенесут меня к себе сквозь пространственно-временной континуум. Я должен совершить скачок самостоятельно, своими силами.
 На землю опускалась ночь. Во тьме стрекотали сверчки, жужжали насекомые. Взобравшись на клен, я вытянулся на его могучем суку. На дереве я чувствовал себя в большей безопасности, чем на земле.
 Сетх приписал бы это проявлению моей обезьяньей натуры, но я действительно как-то успокоился.
 Закрыв глаза, я старался припомнить, что чувствовал во всех случаях, когда меня переносили сквозь континуум из одной точки пространственно-временного вектора в другую. Вспомнил смертную муку, повторявшуюся снова и снова. Сосредоточившись, я заставил себя отбросить мысли об этом, увидеть, что таится по другую сторону боли, отыскивая воспоминание о том, как меня транслировали сквозь континуум.
 Я уже совершал такое прежде, хотя не исключено, что кто-нибудь из творцов помогал мне, не сказав об этом. Теперь же я стремился проделать переход совершенно самостоятельно. Смогу ли, сумею ли?
 Секрет заключался в том, что надо сконцентрировать достаточно энергии для искривления пространственно-временного вектора. Энергия поддается такому же сознательному контролю, как и материя. А вселенная полна энергией до краев. Звезды излучают ее, щедро одаряя ею континуум. В тот самый миг, когда я лежал, вытянувшись на суку, бессчетные квинтиллионы нейтрино и космических частиц пронизывали мое тело, роились вокруг меня.
 Я взял их энергию. Сфокусировав ее разумом, как линза фокусирует свет, я подчинил ее своей воле. И снова ощутил мгновение обжигавшего холода, миг небытия, означавший перенос через бездны континуума.
 Открыв глаза, я увидел город творцов, увидел величественные храмы и памятники, запечатлевшие многие века истории человечества. Пустота и безмолвие. Город брошен.
 В высоте искрился энергетический купол, слегка позолотив девственную голубизну небосвода. Где-то на этой безмятежной Земле по-прежнему жили люди, очень похожие на меня самого, жили своей нормальной жизнью, полной печалей и радостей, любви и работы. Но творцы бежали.
 Не один час гулял я по городу творцов, превратившемуся в памятник, воздвигнутый ими себе. Мрамор и бронза, золото и нержавеющая сталь, стекло и полированное дерево. А что толку? Обитель богов пока обходится без них, да вот надолго ли? Долго ли континуум будет сохранять стабильность, если Сетх по-прежнему жив, а творцы затерялись среди звезд? Долго ли просуществует род людской, если его беспощадный враг не оставил стараний истребить всех людей до последнего?
 Я снова забрел на главную площадь, оказавшись лицом к Парфенону и статуе Афины. На меня смотрело лицо моей Ани; греческий боевой шлем был чуть сдвинут на затылок, изящная рука сжимала огромное копье.
 Я простер руки к высившейся надо мной тридцатифутовой статуе, вопрошая бесчувственный мрамор:
 – Разве могу я победить в одиночку? Разве я способен на такое?
 И тут статуя шевельнулась. Мрамор озарился внутренним светом и затеплился цветами жизни. Ее раскрашенные глаза ожили и устремили на меня серьезный, мрачный взор. Губы зашевелились, и зазвучал знакомый мелодичный голос:
 – Любимый, ты не один.
 – Аня!
 – Я всегда с тобой, даже если не могу помочь тебе напрямую.
 – Ты покинула меня однажды! – Память о том, как она отреклась от меня, все еще жгла мою душу.
 – Я ужасно стыжусь содеянного, Орион. – Живое лицо статуи готово было расплакаться.
 – У тебя не было иного выбора, – будто со стороны, услышал я собственный голос. – Я знаю. Я понимаю. Моя жизнь не так уж важна по сравнению с выживанием всех творцов. И все же это ранит меня больнее Сетхова огня.
 – Мной двигали вовсе не столь уж благородные побуждения. Я исполнилась страха смерти. Как простая смертная, ринулась я спасать собственную жизнь, бросив самого любимого во всех вселенных человека на милость жесточайшего из жестоких.
 – Я поступил бы точно так же, – отозвался я.
 – Нет, Орион, – горестно улыбнулась она. – Ты бы погиб, защищая меня. Ты отдавал свою жизнь множество раз, но, даже столкнувшись с угрозой полного и окончательного уничтожения, попытался бы оградить меня ценой собственной жизни.
 Мне нечего было сказать в ответ.
 – Сначала я приняла человеческий облик лишь по прихоти, – исповедовалась Аня. – Мне показалось увлекательным делить твою жизнь, ощущать биение крови в своих жилах, любить и сражаться – даже истекать кровью. Но я всегда знала, что смогу бежать в случае необходимости. Я ни разу не вставала перед критическим испытанием истинной смертью. Оказавшись во власти Сетха, я поняла, что погибну навсегда, что меня не станет, и впервые ощутила настоящий страх. И в панике бежала. Я покинула тебя ради спасения собственной жизни.
 – Мне казалось, что я возненавидел тебя за это. Но я по-прежнему люблю тебя.
 – Я не стою твоей любви, Орион.
 – И все равно, Аня, я отдаю ее тебе, – с улыбкой откликнулся я. – Отныне и навсегда. Я люблю тебя на все времена, пространства и вселенные континуума.
 Я говорил истинную правду. Любя и прощая ее до конца, я делал это по собственной воле; никто не управлял мной. Это не рефлекс, встроенный в мою личность Золотым. Я воистину любил Аню, как бы она ни поступала со мной. Пожалуй, как это ни парадоксально, я полюбил ее отчасти именно за пережитый первородный страх, с которым приходится столкнуться каждому человеческому существу. Ни один из других творцов не осмелился даже на подобное.
 – И я люблю тебя, дорогой мой. – Голос ее звучал все слабее.
 – Но где же ты?
 – Творцы бежали. Узнав, что Сетх может напасть на них даже здесь, в их собственной обители, они окончательно покинули Землю и во весь дух помчались спасать свои жизни.
 – Вернешься ли ты ко мне?
 – Остальные творцы невероятно боятся Сетха! Им казалось, что с уничтожением Шеола этому чудовищу придет конец, но теперь они осознали, что он прочно утвердился на Земле. Только ты можешь остановить его, Орион. Творцы надеются лишь на тебя.
 – Но мне не под силу сделать это в одиночку! – выкрикнул я.
 Ее голос угас. Она исчезла, растворилась; статуя на глазах утратила тепло жизни, превратилась в холодный мрамор.
 "Ты должен полагаться лишь на собственные возможности, Орион, – шептал во мне голос Ани. – Творцы слишком напуганы, чтобы решиться предстать перед ним".
 – Вернешься ли ко мне  ты ? – настойчиво повторил я.
 – Попытаюсь. – Еще тише.
 – Ты нужна мне!
 – В час крайней нужды я буду с тобой, Орион. – Голос ее был тише дыхания. – В час крайней нужды, мой любимый…

 34

 И снова я остался посреди пустынной главной площади один на один с холодной мраморной статуей Афины.
 Один. Творцы хотят, чтобы я противостоял Сетху и его воинству в одиночку, не рассчитывая даже на их помощь.
 Чувствуя себя измученным и опустошенным, я подошел к мраморным ступеням Парфенона и сел, спрятав лицо в ладонях. Будда безмятежно улыбался мне с другой стороны площади.
 Впервые за все время своего существования я оказался в ситуации, когда моя физическая сила была практически бесполезной. Придется воспользоваться своим разумом, чтобы отыскать способ уничтожить Сетха. Силой он превосходит меня, что доказал мне весьма убедительно. Да вдобавок у него целая армия когтистых клонов и легионы динозавров.
 А у меня лишь мое тело да мой разум, и только.
 Будда все так же взирал на меня с дружелюбной, доброжелательной улыбкой.
 – Тебе легко и просто проповедовать отказ от желаний, – вслух проворчал я, обращаясь к позлащенному деревянному истукану. – А вот у меня есть желания! У меня есть свои нужды. А нужнее всего мне армия… – И осекся на полуслове.
 Знаю, где есть такая армия! Победоносная армия, ураганом вырвавшаяся из пустыни Гоби и остановившаяся лишь у самых берегов Дуная. Это армия Субудая, величайшего из монгольских полководцев, покорившего изрядную часть мира во славу Чингисхана.
 Вскочив на ноги, я сосредоточился для переброски в тринадцатый век по христианскому календарю – во времена, когда Монгольская империя раскинулась от морского побережья Китая до равнин Венгрии. Я уже бывал там. Это я убил Великого хана Угэдэя, сына Чингисхана, человека, одарившего меня своей дружбой.
 Город творцов исчез, смытый леденящим холодом переноса сквозь пространственно-временной континуум. На мгновение я, утратив телесную оболочку, завис в бездонной черноте континуума – и вдруг оказался посреди холодной, продуваемой всеми ветрами степи. В небе над головой громоздились тяжелые грозовые тучи. Поблизости не было ни деревца, но вдали на фоне пасмурного неба виднелся зубчатый силуэт городских стен.
 Я направился к городу. Пошел дождь со снегом, резко хлеставший меня по обнаженной коже. Натянув тигровую шкуру на плечи, я снизил циркуляцию крови в периферийных сосудах, чтобы удержать тепло. Понурив голову, ссутулив плечи, я пробивался к своей цели наперекор ледяному дождю и ветру, с трудом переступая по скользкой, липкой грязи.
 Пожара в городе не видно; это означало одно из двух – либо армия Субудая осаждает город, либо уже захватила его. Последнее казалось более вероятным, поскольку нигде не было видно ни лагеря, ни загона для лошадей, ни вооруженных всадников, охранявших город.
 Пока я добрался до городских ворот, уже совсем стемнело. Стена оказалась всего-навсего частоколом из заостренных бревен, забитых в землю, на глазах превращавшуюся в топкое болото. Ворота являли собой грубую деревянную решетку с широкими щелями для стрельбы из лука.
 Ворота открыты. Добрый знак – схватки не предвидится.
 Под навесом ворот несколько монгольских воинов сгрудились вокруг костерка, судорожно потрескивавшего под импровизированной крышей, лишь частично скрывающей его от ливня.
 Все стражники явно были закаленными в боях ветеранами, но без своих малорослых лошадок они казались маленькими, словно подростки. Впрочем, смертельно опасные подростки. Каждый воин, облаченный в кольчугу и конический стальной шлем, имел кривой меч и кинжал, а у полуоткрытых ворот стояли их неизменные луки и колчаны, полные стрел.
 Один из воинов, отойдя от костра, преградил мне дорогу.
 – Стой! Кто таков и зачем сюда пришел?
 – Я Орион, друг повелителя Субудая. Прибыл из Каракорума с посланием Великого хана.
 – Курултай уже избрал Великого хана на место Угэдэя? – прищурился коренастый воин.
 – Еще нет, – покачал я головой. – Кубилай и остальные собираются в Каракоруме, чтобы избрать его. Мое послание касается иных дел.
 По пристальному взгляду монгола, устремленному на покрывавшую меня мокрую шкуру, я понял, что ему ни разу не доводилось видеть саблезубых тигров. Но он больше ничем не выдал своего любопытства, осведомившись:
 – Чем докажешь свои слова?
 Я заставил себя улыбнуться.
 – Пошлите к Субудаю гонца и скажите, что Орион хочет видеть его. Опишите ему мою внешность, и он с радостью примет меня.
 Страж оглядел меня с головы до ног. Среди монголов я просто великан, а Субудаю прекрасно известно, каков я в бою. Остается лишь надеяться, что из Каракорума до него не дошла весть, что Великого хана Угэдэя убил я.
 Страж отослал одного из своих воинов передать весть Субудаю и неохотно позволил мне приблизиться к жалкому их костерку, убравшись из-под дождя.
 – Славную шкуру ты надел, – заметил кто-то из стражей.
 – Я убил этого зверя давным-давно, – откликнулся я.
 Они сообщили мне, что город, в который я пришел, – столица русского княжества. [7] Мне припомнилось, что Субудай горячо интересовался черноземными краями Украины и степями России, ведущими к равнинам Польши, а оттуда к Карпатским горам, в Венгрию – и дальше, в самое сердце Европы.
 Ко времени возвращения гонца моя спина страшно замерзла, хотя лицо и руки почти согрелись. С гонцом пришли еще двое, в сверкающих доспехах и полированных шлемах; рукояти их мечей украшали драгоценные камни. Ни слова не говоря, они повели меня по чавкавшим грязью улицам города к зданию, где разместился Субудай.
 Он почти не изменился со времени нашей последней встречи в другой моей жизни. Он был малорослым и поджарым, как и его воины; седеющие волосы и борода обрели цвет стали, а в угольно-черных глазах сверкал ум и живой интерес к огромному миру.
 На постой он остановился в церкви – наверное, потому, что это деревянное строение оказалось самым большим в городе и давало наибольший простор для аудиенций и ночных оргий. Я двинулся через неф к Субудаю; византийские святые угрюмо, точно окостенев, взирали с икон на груду подушек, высившуюся на месте алтаря. Там и возлежал Субудай, окруженный верными нукерами и стройными местными женщинами, подававшими им еду и вино.
 Позади него поблескивал золотом барельефов церковный алтарь, озаренный мерцанием свечей. Часть золотого оклада уже содрали; скоро монголы пустят в переплавку и остальное. Высоко на своде виднелась мозаика, изображавшая скорбящего Христа, поднявшего раненые руки в жесте благословения. Меня поразило портретное сходство иконы с творцом, которого я называл Зевсом.
 Под стенами церкви, обращенной в вертеп, предавались праздности вооруженные воины, пьянствуя и беседуя между собой. Но меня их внешняя неторопливость обмануть не могла – я знал, что эти люди в мгновение ока снесут голову любому, кто сделает хоть один угрожающий жест. Даже женщине. Стоит Субудаю сказать хоть слово – и они с радостью вознаградят человека, солгавшего или чем-нибудь не угодившего полководцу; а наградой послужит расплавленное серебро, залитое неугодному в глаза и уши.
 Но все-таки верность я честь для этих варваров – куда более святые понятия, чем для так называемых культурных народов. А уж в их отваге и сомневаться нечего. Если будет приказано, они живой волной хлынут на стены мощнейшей крепости и либо одержат победу, либо погибнут все до единого.
 Субудай прихлебывал вино из золотого кубка, украшенного драгоценными камнями. Окружавшие его подручные держали сосуды попроще – серебряные и медные. Меня всегда изумляло, что даже в самых бедных и невежественных племенах жрецы имели золото и серебро, а храмы становились для мародеров самой желанной добычей.
 – Орион! – воскликнул Субудай, подскакивая на ноги. – Человек с запада!
 Похоже, он встретил меня с искренней радостью. Несмотря на седину, он остался гибок и проворен, как юноша.
 – О мой повелитель Субудай! – Остановившись шагах в пяти от него, я отвесил ему приличествовавший случаю глубокий поклон. Меня тоже обрадовала встреча с ним. Прежде в нем буквально бурлила неуемная энергия, гнавшая его и его армии на самый край земли. Я был счастлив видеть, что он деятелен и полон сил. Они ему понадобятся, если Субудай согласится на мое предложение.
 Он протянул мне руку, и я пожал ее.
 – Рад видеть тебя снова, человек с запада.
 – Я принес тебе дар, мой повелитель, – торжественно глядя на него сверху вниз, сообщил я, сбросил с плеч отсыревшую шкуру и протянул ему. Голова зверя была откинута назад, так что Субудай лишь сейчас увидел страшные тигриные клыки и уставился на них, вытаращив глаза.
 – Где ты нашел такого зверя?!
 – Мне ведомы места, где есть много диковинных и чудных зверей, – ухмыльнулся я.
 Он ухмыльнулся в ответ и повел меня к груде подушек.
 – Так поведай же мне новости из Каракорума.
 Когда он пригласил меня садиться на подушки по правую руку от себя, я мысленно издал вздох облегчения. Субудай ни за что не пожал бы мне руку, если бы намеревался меня убить. Он совершенно не способен вероломно обмануть друга. Значит, ни он, ни другие не знают, что я убил их Великого хана Угэдэя, которого в другой жизни считал своим другом.
 И пока молодая красивая блондинка вручала мне золотой кубок, а столь же очаровательная девушка наливала туда приправленное специями вино, я просто сообщил ему, что Угэдэй умер во сне, а я видел его в ту самую ночь.
 – Он был спокоен и доволен, что Монгольская империя мирно правит почти всей вселенной. По-моему, он был счастлив знать, что у монголов нет врагов.
 Субудай кивнул, но лицо его омрачилось.
 – Скоро может случиться немыслимое, Орион. Монгол пойдет на монгола. Старые междоусобицы могут вспыхнуть вновь, как прежде в Гоби, но на сей раз несметные войска будут биться друг с другом на просторах от одного края вселенной до другого.
 – Да как такое может быть?! – Я был искренне шокирован. – Ясса [8] запрещает кровопролитие среди монголов.
 – Знаю, – печально откликнулся Субудай, – но, боюсь, даже закон не сможет предотвратить грядущих раздоров.
 Мы лежали на шелковых подушках под строгими взглядами византийских святых, взиравших на нас с золоченых небес, и Субудай объяснил мне, что сейчас творится с монгольскими полководцами – джихангирами.
 Попросту говоря, им уже нечего завоевывать. Чингисхан – предводитель, которого почитали столь сильно, что ни один монгол не осмеливался назвать его по имени, – вывел племена Гоби на путь завоевания мирового господства. Их ждала битва за Китай, за всю Азию – так что гобийские воины забыли о непрестанных племенных раздорах и ринулись завоевывать мир. Теперь мир почти завоеван, не считая унылых сырых окраин вроде Европы или обширной Индии, где зной убивает и людей, и лошадей.
 – Избрание нового Великого хана вызовет раскол среди монголов, – мрачно прорицал Субудай. – А уж это послужит поводом для междоусобных войн.
 Я понял его. Империя Александра Великого распалась точно так же – полководец бился с полководцем, чтобы отстоять уже захваченную территорию или захватить территорию прежнего соратника.
 – И как же поступишь ты, мой повелитель? – поинтересовался я.
 Осушив кубок, Субудай поставил его рядом с собой, и рабыня тотчас же наполнила сосуд до краев.
 – Я не нарушу закона. Я не пролью крови других монголов.
 – По собственной воле, – уточнил один из сидевших рядом.
 С угрюмой решимостью, крепко сжав губы, Субудай утвердительно склонил голову и, помолчав, проговорил:
 – Я поведу своих воинов на запад, Орион, за ту реку, что зовется Дунай. Там трудный край – холодный и заросший мрачными лесами. Но лучше уж такое, нежели биться между собой.
 Если Субудай надумает заявиться в Европу, то разрушит цивилизацию, только-только начавшую сбрасывать оковы невежества и варварства, в которых она оказалась после падения Римской империи. Пройдет еще несколько веков, и начнется Возрождение, оказав безмерное влияние на развитие человеческой мысли и свободолюбие. Если только монголы не опустошат всю Европу, от Москвы до Ла-Манша.
 – Мой повелитель Субудай, – медленно вымолвил я, – некогда ты просил меня рассказать об этой стране, где сейчас ты раскинул свои шатры, и о странах дальше к западу.
 – Да! – Былой жизнерадостный огонек снова вспыхнул в его взгляде. – А теперь, раз ты вернулся ко мне, я больше всего на свете хочу услышать о германцах, франках и прочих силах западных стран.
 – Я поведаю тебе все, что знаю, но, как ты понял и сам, их страны, холодные, густо поросшие лесом, не очень-то удобны для монгольских воинов.
 – Никаких других стран моим людям не осталось. – Он испустил тяжкий вздох.
 – Я знаю место, мой повелитель, – победно улыбнулся я, – где степь так широка, что ее за год верхом не объедешь. В том краю живут огромные тигры с саблями вместо зубов и прочие звери, даже более кровожадные. – Субудай широко раскрыл глаза, а нукеры зашевелились. – Там почти нет людей; можно ехать неделю за неделей, не встретив ни единой живой души.
 – Нам не придется воевать?
 – Вам  придется воевать, – возразил я. – Тем краем правят не люди, а чудовища, каких никто прежде не видал.
 Воины загалдели:
 – Чудовища? А какие?
 – Ты видел их сам?
 – А ты не плетешь небылицы, пытаясь запугать нас, человек с запада?
 Субудай нетерпеливым взмахом руки велел всем замолчать.
 – Я бывал там, – отвечал я, – видел этот край и чудовищ, правящих им. Они свирепы, могучи и омерзительны.
 Добрый час ушел на рассказ о Сетхе, его клонах и динозаврах, доставленных из мезозоя.
 – Описанные тобой чудовища, – наконец заметил Субудай, – больше похожи на мангусов, персидских джиннов или демонов-си, которых так боятся горцы.
 – Да уж, их воистину следует бояться. Сила их велика. Но они не духи и не демоны. Они смертны, как вы да я. Я сам убивал их одним лишь копьем и ножом.
 Субудай откинулся на свои шелковые подушки, погрузившись в раздумья. Остальные пили и подставляли кубки, чтобы им налили еще вина. Я тоже пил. И ждал.
 Наконец Субудай подал голос:
 – Ты можешь указать нам дорогу в сей край?
 – Да, мой повелитель Субудай.
 – Я бы взглянул на тех чудовищ своими глазами.
 – Я могу отвести вас.
 – Когда? Долгим ли будет поход?
 И тут я вдруг сообразил, что по собственной вине оказался меж двух огней. Чтобы доставить Субудая или хоть кого-нибудь из монголов в каменный век, надо признаться им в своих способностях; они тут же решат, что я чародей. А с чародеями монголы не фамильярничают – либо рубят им головы на месте, либо подвергают пыткам, которые приводят к смерти более медленной и более мучительной.
 А в неолите при виде Сетховых рептилий они могут решить, что это сверхъестественные существа. И хотя в бою монголы неустрашимы, шайтаниане могут вселить в них ужас.
 – Мой повелитель Субудай, – осторожно начал я, – до упомянутой мною земли не доберешься верхом. Если ты пожелаешь, я могу отвести тебя туда завтра поутру, но поход покажется тебе странным.
 – Говори яснее, Орион! – Он искоса оглянулся на своих соратников. Все подались вперед, охваченные не страхом, а любопытством.
 – Тебе ведомо, что я прибыл из дальних мест.
 – Из-за моря, что простирается до небес, – подхватил Субудай, припомнив мои слова, сказанные много лет назад.
 – Да, – подтвердил я. – В моей стране люди путешествуют весьма диковинными способами. Им не нужны лошади. Они в мгновение ока могут переноситься через высокие горы и широкие моря.
 – Колдовство! – выпалил кто-то.
 – Нет, – возразил я, – просто более быстрый способ путешествовать.
 – Вроде ковров-самолетов в сказках багдадских базарных рассказчиков? – осведомился Субудай.
 – В самом деле, мой повелитель, – ухватился я за эту мысль. – Весьма схоже.
 – А я всегда считал подобные истории детскими сказочками, – приподнял он брови.
 – Детские сказочки порой сбываются, мой повелитель, – слегка склонив голову, чтобы не выглядеть вызывающе, ответил я. – Ты сам свершал деяния, казавшиеся твоим праотцам невозможными.
 Он снова тяжко вздохнул. Остальные хранили молчание.
 – Ладно, – подытожил Субудай. – Завтра утром отведешь меня в тот странный край, о котором говорил. Меня и моих телохранителей.
 – И сколько же человек всего? – уточнил я.
 – Тысяча, – ухмыльнулся полководец. – С конями и оружием.
 – Тебе понадобится большой ковер, Орион, – без улыбки заметил нукер, сидевший по левую руку от Субудая.
 Остальные прыснули. Субудай сперва осклабился, затем, подметив написанное на моем лице изумление, закатился смехом. В дураках остался все-таки я. Все присутствовавшие, повалившись на подушки, хохотали до слез, до изнеможения. Я тоже смеялся. Монголы не смеются ни над чародеями, ни над колдовством. Раз они хохочут – значит, не боятся меня. А раз они меня не боятся – значит, не всадят нож в спину.

 35

 Суровый, покрытый боевыми шрамами ветеран отвел меня на церковные хоры, где из одеял и подушек была устроена приемлемая постель. Спал я крепко, без сновидений.
 Утром сквозь рваную пелену косматых туч проглянуло бледное солнце. Дождь перестал, но улицы Киева уже превратились в грязное серо-коричневое болото.
 Должно быть, квартирмейстер Субудая всю ночь выискивал среди награбленного у русских добра одежду моего размера. Вещи, сшитые самими монголами для себя, мне бы явно не подошли.
 В неф я спустился, уже облачившись в кольчугу, кожаные шаровары и сапоги – чуточку тесноватые, но зато теплые. На боку у меня висел ятаган из дамасской стали с украшенной драгоценными камнями рукояткой. Верный железный кинжал, подаренный мне Одиссеем, я заткнул за пояс.
 Рыжеволосая рабыня вывела меня под затянутое облаками рассветное небо, где дожидались два монгольских всадника на низкорослых лошадках. При них был третий конь, чуть побольше ростом, – для меня. Ни слова не говоря, мы поехали по грязным улицам и оказались у тех же ворот, через которые я вошел вчера.
 За городской стеной меня дожидались телохранители Субудая – тысяча закаленных боями воинов, прошагавших победным маршем от Великой китайской стены до берегов Дуная, разбив все противостоявшие им рати. Оседлав своих коренастых лошадок, они выстроились идеальным воинским строем, разбившись на десятки и сотни; каждый воин имел при себе две-три запасные лошади и все необходимое для битвы снаряжение.
 А во главе строя приплясывал великолепный белый жеребец Субудая. Должно быть, ему тоже передалось нетерпение великого полководца.
 – Орион! – окликнул меня Субудай. – Мы готовы тронуться в путь.
 Эти простые слова означали для меня и приказ, и вызов. Мне придется переместить сквозь пространство и время целое войско, но я опасался делать это столь же внезапно, как транслировал по континууму себя.
 Поэтому, решив разыграть небольшой спектакль, я с прищуром посмотрел на тусклое солнце, полуобернулся в скрипучем седле и указал примерно на север.
 – Туда, мой повелитель Субудай!
 Он отдал гортанное приказание ехавшему рядом нукеру, весь строй повернулся, образовав походную колонну, и неспешной рысью последовал за нами.
 Я повел их в унылый сумрак леса, начинавшегося примерно в полумиле от городских стен. Сосредоточившись с предельным напряжением, неведомым мне прежде, я вознес к Ане безмолвную мольбу о помощи и постарался сконцентрировать для переноса монголов сквозь пространство и время всю энергию, какую только мог собрать.
 Лес скрылся в сыром мареве. С земли серыми космами поднялся холодный туман, охватив нас студеными щупальцами. Лошади бежали вперед неторопливой рысью. Субудай ехал бок о бок со мной, а его телохранители чуть позади, но достаточно близко, чтобы изрубить меня в капусту, случись мне допустить малейшую оплошность. Туман укутал нас плотным одеялом, заглушавшим даже звук. Слышался лишь приглушенный топот копыт по сырой земле, да изредка доносилось фырканье лошади или лязг меча о стальное стремя.
 Не отвлекаясь, не обращая внимания даже на Субудая, я собрал силу своей мысли в единый поток и послал весь наш отряд сквозь континуум, ощутив знакомую одномоментную вспышку обжигающего холода, но она кончилась, почти не начавшись.
 Только тут я сообразил, что еду, плотно зажмурившись. Открыв глаза, я снова увидел лес – но туман уже рассеивался, быстро испаряясь. Под копытами лошадей была твердая сухая почва, сквозь листву деревьев пробивался яркий, ласковый свет солнца.
 Мы оказались в лесах Рая, направляясь на северо-восток, к опушке. Сейчас ранний неолит. Именно это место и время Сетх решил сделать своим оплотом, чтобы стереть с лица земли род человеческий, пока люди немногочисленны и слабы, – тем самым отомстив мне и творцам за уничтожение родной планеты, а заодно захватив Землю для своих рептилий.
 Субудай спокойно ехал вперед, но так и стрелял глазами по сторонам. Он понял, что мы уже покинули студеную сырую Русь. Солнце припекало даже сквозь листву величественных деревьев. Пристальный взор полководца подмечал каждое дерево, каждый камешек, даже крохотных зверушек, шнырявших по кустам. Впервые оказавшись в совершенно незнакомом краю, он уже мысленно составлял карту местности.
 Наконец Субудай поинтересовался:
 – Так ты говоришь, тут больше нет людей?
 – Несколько немногочисленных разобщенных племен. Но они малы и слабы. У них никакого вооружения, кроме грубых деревянных копий и луков, ни в какое сравнение не идущих с монгольскими.
 – Значит, женщин тоже мало?
 – Боюсь, весьма и весьма мало.
 – А чудовища? – хмыкнул он. – Они-то чем вооружены?
 – Они заставляют сражаться вместо себя огромных ящеров. Каждый дракон больше десятка лошадей, да вдобавок вооружен острыми когтями и ужасающими зубами.
 – А, звери… – протянул он.
 – Звери, направляемые разумом своих хозяев, так что бьются они с умом и отвагой, – поправил я.
 После этого Субудай снова погрузился в молчание.
 Большую часть дня мы ехали по лесу. Монгольские воины бесшумно скользили среди деревьев, будто призраки. Не останавливаясь на обед, мы на ходу пожевали вяленого мяса, запив его водой из фляг.
 Наконец перед самым закатом мы выехали к опушке и увидели бескрайнее море трав, простирающееся за горизонт.
 – Велик ли сей край? – окликнул меня монгольский полководец.
 Сделав быстрый подсчет в уме, я прокричал в ответ:
 – Как от Багдада до Каракорума!
 Испустив неистовый торжествующий вопль, Субудай пришпорил жеребца, погнав его галопом. Испуганные телохранители с улюлюканьем ринулись следом, оставив меня позади. Не покидая седла, я любовался этим непривычным зрелищем – взбудораженные монголы радостно вопили, будто мальчишки, не в силах сдержать переполнявшего их души ликования.
 И тут высоко в синеве небес проплыл птерозавр.
 "Добро пожаловать обратно, Орион! – зазвучал в моем сознании голос Сетха. – Как я погляжу, ты притащил кучу шумных обезьян, чтобы досадить мне. Славно! Истребив их, я получу огромное наслаждение".
 Я закрыл для него сознание. Чем меньше Сетх будет знать об этих людях, тем лучше. Пусть место и время битвы определяет он, но мне жизненно важно сохранить за собой хоть какой-то элемент неожиданности.
 Субудай наслаждался скачкой по зеленым просторам добрых полчаса, прежде чем вернулся ко мне с широкой улыбкой на мужественном лице.
 – Доброе дело, Орион! Этот край похож на Гоби по весне.
 – Он остается таким круглый год. – Несколько тысячелетий спустя здесь раскинется самая знойная пустыня Земли, как только сковавшие Европу ледники отступят на север и благодатные дожди уйдут следом. Но этот край еще может порадовать плодородной щедростью и Субудая, и его сыновей, и сыновей его сыновей.
 – Надо привести сюда остаток армии и наши семьи с их юртами и стадами, – с жизнерадостным подъемом провозгласил Субудай. – А уж тогда мы разделаемся с твоими демонами и драконами.
 Я уже хотел согласиться, но заметил на горизонте горбатый силуэт зауропода и указал в его сторону:
 – Вон одна из этих тварей. Это не боевой дракон, но и он опасен.
 Субудай незамедлительно пришпорил коня, помчавшись к зауроподу. Дюжина телохранителей устремилась следом. Я тоже погнал своего конька галопом, и мы вместе ринулись к горбатому серовато-коричневому динозавру, медленно шагавшему прочь. Упоение скачкой наполняло мою душу восторгом, ветер трепал волосы, упругие мышцы лошади плавно перекатывались под лоснящейся кожей.
 Когда мы были уже близко, зауропод изогнул длинную змеиную шею, обернувшись к нам. Я понял, что Сетх использует его в качестве разведчика, он разглядывал нас глазами ящера, проникнув в его сознание. Я уловил в своем сознании шипение, заменявшее ему довольный смех.
 Ящер заковылял к пригорку, заросшему густым ягодником.
 – Осторожно! – крикнул я Субудаю, перекрывая топот копыт. – Там могут быть и другие!
 Он уже снял с плеча крутой монгольский лук, зажав удила в оскаленных зубах. Остальные монголы тоже накладывали стрелы на тетивы своих луков, не замедляя скачки ни на миг.
 Я вдруг явственно ощутил, что в кустах и за пригорком спрятались клоны. Верхом на драконах. Ударив каблуками в бока лошади, я погнал ее вперед еще быстрей, стараясь поравняться со стремительно летевшим вперед Субудаем.
 Зауропод дошел до пригорка, но вместо того, чтобы подняться наверх или обогнуть его, обернулся к нам, издал визгливый рев и вздыбился на задние лапы, подняв голову почти на сорок футов над землей. Когти его передних конечностей угрожающе сверкнули на солнце.
 Субудай выпустил стрелу, угодив прямо в открытую грудь ящера. Тот рявкнул и ринулся на него. Испугавшись, жеребец Субудая вскинулся на дыбы. Любого другого человека просто вышвырнуло бы из седла, но воин, ездивший верхом с пеленок, удержался на лошади.
 В чудовище опять полетели стрелы, которые впились ему в грудь, в брюхо, в шею. Я был уже достаточно близко, чтобы расслышать тяжкие удары наконечников, пронзавших прочную шкуру рептилии. Крепко сжимая рукоять меча, я подскакал к Субудаю, чтобы прикрывать его, пока он утихомиривает коня.
 И тогда западня захлопнулась. Из-за пригорка с обеих сторон выскочили боевые драконы, на которых сидели клоны. При виде устремившихся к нам свирепых, ужасающих карнозавров запаниковали все лошади до единой. Кое-кто из всадников был выброшен из седла. Мой собственный конь взбрыкнул и встал на дыбы, отчаянно стремясь убраться подальше от жутких монстров с острыми когтями и зубами.
 Установив над ним контроль, я надел ему мысленные шоры, заслонившие от коня жутких дьяволов, и стремглав погнал его к ближайшему карнозавру, думая лишь о безопасности Субудая. Драконы уже алчно перемалывали своими сокрушительными челюстями упавших людей; крики жертв перекрывали шипение чудовищ.
 Сзади донесся дружный вопль, подобный рыку разъяренного льва, земля задрожала от громового топота тысяч копыт. Все телохранители Субудая очертя голову ринулись из леса на выручку своему предводителю.
 Мое восприятие перешло на иной отсчет времени. Все движения в мире вокруг меня замедлились. Погнав своего напуганного конька прямо в когти к ближайшему карнозавру, я увидел пузырьки слюны между его саблевидными зубами, увидел, как щели зрачков рептилии, напавшей на Субудая, обратились ко мне, заметил, что всадник на драконе тоже переключает внимание на меня.
 Карнозавр взмахнул могучей когтистой лапой, целя в меня, но я, выскользнув из седла, упал на землю, не выпуская меча из рук. Когти дракона взметнули коня в воздух, пропоров в боку животного глубокие борозды. Кровь забила фонтаном.
 Для меня все происходило в замедленном темпе, я видел это будто во сне. Карнозавр еще не успел добить коня, когда я нырнул под его когтями, очутившись между задних ног дракона, и всадил ятаган ему в пах, вложив в удар всю свою силу.
 И тотчас же клон, вереща, свалился вниз со стрелой в груди. Я оглянулся через плечо. Рептилия еще не долетела до земли, а Субудай уже накладывал на лук новую стрелу, по-прежнему сжимая поводья зубами, оскаленными то ли в ухмылке, то ли в гримасе ярости.
 Карнозавр начал заваливаться на бок, и мне пришлось стремительно отскочить, чтобы не попасть под его труп, грохнувшийся с такой силой, что затряслась земля. Мой меч застрял у него в паху, так что я бросился к окровавленным останкам монгола и подхватил лук, выпавший из рук воина лишь после его смерти.
 Теперь вся тысяча приблизилась на расстояние выстрела и осыпала карнозавров градом стрел. Монголы отважны, но не безрассудны. Их главной задачей было спасение своего джихангира. Как только они убедились, что Субудай вне опасности, то отступили и атаковали врага стрелами.
 Лучники быстро и методично отстреливали рептилий-наездников. Карнозавры – дело другое. Монгольские стрелы жалили гигантских тварей, не причиняя им особого вреда. Ящеры наскакивали на мучителей, но те галопом бросались врассыпную, чтобы тотчас же возобновить обстрел. Это смахивало на корриду – громадных чудовищ брали измором; их кровь мало-помалу вытекала на траву, лишая их сил и отваги.
 Пока метавшихся, рычавших карнозавров обстреливали со всех сторон, я вскочил на оставшуюся без седока лошадь и последовал за Субудаем, который присоединился к своим людям. Он ни на мгновение не выпустил лука из рук, то и дело оборачиваясь на скаку, чтобы послать стрелу назад, хотя конь мчался галопом.
 Несчастные бестии пытались сбежать от полчища юрких врагов, но в душах монголов было не больше жалости, чем страха. Они неотступно преследовали карнозавров, осыпая их стрелами, пока звери не замедлили бег и не обернулись к истязателям.
 И тогда разыгралась финальная сцена битвы: монгольские ратники ринулись на ослабевших, утративших проворство карнозавров, горяча своих резвых лошадок. Словно темнокожие суровые Георгии-победоносцы, они пронзали копьями совершенно реальных, шипевших, извивавшихся драконов.
 Я поехал обратно, чтобы вытащить свой меч из тела дракона, а Субудай подскакал к останкам на пригорке и спешился, чтобы осмотреть трупы демонов.
 – Они действительно похожи на мангусов, – заметил он.
 Я бросил взгляд на останки клона Сетха. Открытые глаза рептилии холодно таращились в пространство. Из тела торчали древки трех стрел, ржаво-красную чешую залила кровь. Когтистые конечности чудовища застыли навек, но все равно выглядели опасными и угрожающими.
 – Они не люди, – проронил я. – Но они смертны. Они умирают точно так же, как мы, и кровь их так же красна, как наша.
 Субудай посмотрел на меня, потом устремил взгляд дальше – туда, где на траве бок о бок лежали тела погибших монголов, и пробормотал:
 – Убиты пять. Сколько же у врага этих драконов?
 – Сотни, – ответил я, глядя, как воины ломают ветки кустов вокруг пригорка, складывая погребальный костер. Вспомнив о ядерном колодце Сетха, позволявшем ему совершать скачки в прошлое, я добавил: – Наверно, он может добыть новых, чтобы покрыть боевые потери.
 – А город укреплен, – подхватил Субудай.
 – Да, Если пятеро человек встанут друг другу на плечи, то не достанут до верха стен.
 – А эта стычка – всего лишь разведка боем. Вражеский полководец пытается выяснить, много ли у нас людей и каковы мы в бою. Когда его разведка не вернется, он узнает второе, но первое останется ему неведомо.
 Я понурил голову. Субудай – мудрый полководец, но не догадывается, что Сетх был очевидцем битвы, наблюдая ее глазами своих клонов.
 – Ты должен отправиться обратно и привести сюда всю мою армию, – решил Субудай. – И побыстрее, Орион, пока враг не понял, что у нас всего тысяча человек – за вычетом пятерых.
 – Нынче же ночью, мой повелитель Субудай.
 – Хорошо, – буркнул он. Я уже собирался повернуться, когда он протянул руку и сжал мое плечо. – Я видел, как ты бросился на чудовище, когда мой конь встал на дыбы. Ты прикрыл меня собой, когда я был более всего уязвим. Весьма отважный поступок, друг Орион.
 – Я полагал, что так будет разумнее всего, мой повелитель.
 Он улыбнулся. Этот седобородый монгольский полководец с заплетенными в косицу волосами, с лицом, лоснившимся от пота жаркой битвы, человек, покорявший города, истреблявший противников тысячами, улыбнулся мне отеческой улыбкой.
 – Подобная отвага и разум заслуживают награды. Чего ты желаешь от меня, человек с запада?
 – Ты уже вознаградил меня, мой повелитель.
 – Уже? Как это? – Он изумленно раскрыл свои черные глаза.
 – Ты назвал меня другом. Иной награды мне и не надобно.
 Он тихонько хмыкнул, кивнул и повел меня к своему шатру, уже раскинутому воинами. На заре мы поужинали вяленым мясом, запивая его кумысом. Затем встали бок о бок у погребального костра, дабы достойно проводить погибших монголов в небесную обитель.
 Мое лицо застыло, превратившись в недвижную маску. Уж я-то знал, что эта обитель богов – всего-навсего прекрасный мертвый город в далеком будущем, город, покинутый богами из страха за свою жизнь. Больше нет богов, способных защитить нас. Мы можем полагаться лишь на самих себя.
 – А теперь, – провозгласил Субудай, глядя на угасавшие угли погребального костра, – приведи мне армию.
 Поклонившись, я зашагал прочь от лагеря. Переместить целую армию с семьями и полным обозом будет нелегко. Пожалуй, без помощи Ани или других творцов мне не справиться. Но я попытаюсь.
 Закрыв глаза, я послал себя обратно в сумрачный, холодный город, к деревянным избам и убогим землянкам. Но ничего не произошло.
 Я сосредоточился сильнее. Никакого результата.
 Запрокинув голову, я взглянул на звезды. Шеол едва мерцал жалким огоньком, напоминая о былой яркости. И тут я понял, что Сетх перекрыл мне путь в континуум, как перекрыл его Ане во время нашего первого визита в это время и место.
 Он поймал меня в ловушку вместе с Субудаем и неполной тысячей воинов.
 В моем сознании зазвучал его шипящий смех. Я завел Субудая в западню. Сетх намерен удержать нас здесь, чтобы перебить всех до единого.

 36

 Вернуться к Субудаю я не мог. Я не осмелился бы взглянуть ему в глаза. Он доверился мне, решив, что я отведу его в землю обетованную, где его народ сможет жить в мире и покое, как только одолеет чужаков, завладевших этим краем. Он верил мне, называл другом – как же я скажу, что заманил его в смертельную ловушку?
 Это мое упущение, моя вина. Я не смогу взглянуть в закаленное в битвах лицо монгольского полководца, пока не поправлю дело. Или не погибну.
 От Сетха я узнал один факт беспредельной важности: энергия – ключ к могуществу. Отрежь врага от ее источника, и он станет беспомощен, как ребенок. Мой враг черпает энергию из ядерного колодца, ведущего прямо к расплавленному ядру Земли. Я должен добраться до него и как-нибудь уничтожить.
 Колодец находится в самом сердце крепости Сетха. От лагеря Субудая до нее не меньше дня пути. Я должен добраться туда, и побыстрее, пока враг рода человеческого не обрушил на монголов все свое адово воинство.
 Но штука-то заключалась в том, что я отрезан от  своего источника энергии. Сетх поставил барьер между мной и небом, мешавший мне воспользоваться энергией, струившейся от Солнца и звезд. И совершенно не важно, накрыл ли он небольшим куполом меня и то, что меня окружало, или обернул весь земной шар мерцающим занавесом, преграждавшим путь энергии звезд. Главное, что я отрезан от источника мощи, необходимой мне для битвы с Сетхом. Остается лишь одно: добраться до его собственного ядерного колодца и либо уничтожить его, либо воспользоваться им.
 Сегодня ночью мне уже ничего не сделать. Взяв коня из наспех сооруженного монголами загона, я поехал на северо-восток, к цитадели Сетха. Остается лишь надеяться, что я доберусь туда прежде, чем дьявол обрушит на войско Субудая спою сокрушительную мощь.
 Взошедшее солнце показалось мне тусклым и расплывчатым призраком, блеклым отражением великолепного светила, которое я привык видеть. Значит, щит Сетха невероятно мощен. Птерозавры уже взмыли в водянисто-серое небо. Моя одинокая фигурка посреди зеленой равнины видна им как на ладони.
 Интересно, что думает обо мне Субудай? Пожалуй, пока ничуть не тревожится, считая, что я вернулся на Русь и готовлюсь привести к нему всю армию. Мысль, что он может заподозрить меня в предательстве, ранила душу, как острый нож. Меня не пугал ни его гнев, ни возможное наказание, но нестерпимо было думать, что он мог принять меня за бессовестного лжеца, приписав мне вероломные намерения.
 Несмотря на то, что солнце казалось неестественно тусклым, день выдался нестерпимо жаркий. Сетхово поле работало избирательно, позволяя длинноволновой, низкоэнергетической части солнечного света достигать Земли, нагревая ее. Будь у меня подходящие приборы, они наверняка показали бы полнейшее отсутствие излучения в коротковолновой части спектра. Корпускулярные космические излучения тоже не проходят, тут уж и сомневаться не приходится.
 Под вечер в знойном мареве на горизонте я увидел силуэты трех демонов верхом на боевых драконах, направлявшихся прямиком ко мне. Птерозавры сделали свое дело. Меня убьют или снова пленят, чтобы привести к Сетху.
 И впервые я заметил, что рептилии были вооружены. У каждого клона за плечами висело диковинное спиральное приспособление из светлого металла. Едва завидев меня, они сорвали эти приборы с плеч и, сжимая их обеими руками, как ружья, погнали карнозавров в мою сторону.
 Соскочив с лошади, я отогнал ее подальше. Один мой конь уже пал жертвой карнозавров, и достаточно. У меня не к месту промелькнула мысль, что я перенял у монголов их благоговейное отношение к лошадям.
 Пока верховые дьяволы рысью приближались ко мне, я сосредоточил сознание на ближайшем из них, на краткий миг заглянув в его разум. Эти ружья с раздутыми каплевидными прикладами и тонкими игольчатыми стволами выбрасывают потоки огня, словно миниатюрные огнеметы. Сетх понял, что, имея дело с монголами, он больше не может полагаться на клыки и когти своих тварей; ему потребовалось оружие. А что может внушить больший ужас, чем огнемет, особенно в руках демонов, и так уж казавшихся обеспокоенным монголам порождением потусторонних сил?
 За время мимолетного экскурса в сознание клона я узнал еще кое-что: их не удерживает приказ взять меня живьем. Сетх больше не хочет испытывать судьбу. Это трое собираются убить меня на месте.
 Мои органы чувств заработали в ускоренном режиме, и все вокруг замедлилось, словно время растянулось, как растаявшая карамель. Рептилии вскинули ружья к плечам, ловя меня в ромбические хрустальные прицелы. Когтистые пальцы легли на курки.
 Целясь в меня, они на мгновение отвлеклись от управления карнозаврами. Грозные двуногие ящеры, получив мысленный приказ своих всадников, по-прежнему бежали в мою сторону, но их крохотные мозги на мгновение остались бесконтрольными.
 Я отчаянно послал в головы всех трех динозавров раскаленное докрасна копье мысли. Заверещав, они вскинулись на дыбы, сбросив двух демонов на землю. Третьему пришлось, выронив оружие, когтями обеих лап вцепиться в шкуру ящера.
 В моем восприятии все это разыгрывалось в невероятно замедленном темпе. Пока двое сброшенных демонов еще падали к земле, я распластался в броске к кувыркавшемуся в воздухе ружью. Не успело оно коснуться травы, как я уже схватил его. Едва мои пальцы сомкнулись вокруг ствола, послышался глухой звук удара двух тел о землю.
 Все еще шипя от боли, два динозавра, лишившиеся седоков, помчались прочь. Однако третий всадник уже справился со своим ящером, направив его в мою сторону.
 Тяжелый ящер легко растоптал бы меня жуткими лапами, если бы я не откатился в сторону, выстрелив от бедра во всадника. Огненный веер рассек его надвое. Как только окровавленные останки соскользнули со спины карнозавра, тот развернулся и двинулся на меня, низко пригнув голову. Пасть чудовища ощерилась частоколом пилообразных зубов размером с мой ятаган.
 Нырнув в сторону, я изо всех сил нажал на курок. Пламя потоком излилось монстру в глотку, вспоров его толстую шею изнутри. Он врезался в землю, которая сотряслась от могучего удара, и выл, как паровой локомотив, пока не издох.
 Тем временем два других клона потянулись к упавшим ружьям. Я выпалил в ближайшего, и он рухнул замертво. Но когда я обернулся к последнему, мое ружье не выстрелило. Я опустошил его до конца.
 Демон уже поднимал свое оружие с травы. Метнув в него бесполезный огнемет, я устремился к нему, на бегу выхватывая ятаган из ножен. Ружье ударило его, как дубина, снова усадив на траву. Не успел клон прицелиться в меня, как я уже налетел на него, пинком выбив оружие из его лап.
 Опалив меня взглядом багровых змеиных глаз, он вскочил на ноги, зашипел и пошел на меня, выпустив когти. Я замахнулся ятаганом, он заслонился от удара предплечьем, но я, крутанув клинок, ударил ниже руки, вонзив острие противнику в грудь и навалившись на рукоять. Пробив чешую, ятаган прошил рептилию насквозь. Издав последнее шипение, демон в агонии рухнул на залитую кровью траву, соскользнув с моего клинка.
 Я тотчас же послал Сетху мысленный образ, показав ему трупы двух клонов на окровавленной земле, зато третий стоял над моим собственным обугленным прахом. Пустив в ход все известные мне уловки до последней, я мысленно стал одним из клонов Сетха, а валяющийся у ног труп стал якобы моим собственным.
 "Ты славно поработал, сынок, – послышалось мысленное сообщение Сетха. – Возвращайся и привези тело, чтобы я мог осмотреть его".
 Я телепатически призвал одного из карнозавров, оседлал его и двинулся к цитадели на Ниле.
 "Неужели Сетх действительно поверил моему ложному посланию? Или просто заманивает к себе в крепость, где избавиться от меня будет гораздо легче?"
 Есть только один способ выяснить это. Я погонял динозавра, спешившего в крепость, ни на секунду не покидая своего фальшивого образа, так что даже парившие в небе птерозавры «видели» то, что нужно мне, и передавали эту картину Сетху.
 Когда я добрался до сада на Ниле, на землю опускались сумерки. Крепость уже близко. Я доеду до нее, когда станет темно, и мне это вполне на руку. В стенах крепости моя маскировка уже не поможет – если мне вообще удалось провести Сетха.
 Когда мой карнозавр подошел к стенам цитадели, небо было непроницаемо черным и беззвездным, как глубочайший колодец преисподней. В этой непроглядной темени, созданной силовым щитом Сетха, единственным, что давало свет, являлась лишь слабая фосфоресценция самой стены. Бездонную тишину не нарушало ни кваканье лягушек, ни уханье совы, ни даже жужжание одинокого комарика. Мрачные тени деревьев хранили полнейшее безмолвие, будто Сетховы рептилии. Стояла жуткая, неестественно тихая ночь, словно Сетх усилием воли управлял даже ветром и течением Нила.
 Перебравшись со спины динозавра на его непробиваемо толстый череп, я попытался ухватиться за верх стены, но не дотянулся. Зато сама стена на ощупь оказалась не идеально гладкой, а чуточку, едва уловимо шершавой, как яичная скорлупа. Пожалуй, вскарабкаться мне удастся. К тому же она наклонена внутрь. Стащив русские сапоги, я босиком пополз по скользкой выпуклой поверхности, послав динозавра к воротам.
 Дважды предательская опора выскальзывала у меня из-под ног, и я едва не съехал на землю. Мне пришлось усилием воли закрыть потовые железы ладоней и стоп, чтобы пот не служил смазкой, которая бы усилила скольжение. Я карабкался мучительно медленно; казалось, прошли долгие часы, прежде чем я уцепился пальцами за верх стены и навалился животом на ее край.
 Здесь отчетливо ощущался гул энергии, бурлившей в глубине цитадели и заставлявшей стену едва заметно вибрировать. Похожий на яичную скорлупу материал стены был нагрет, но не солнечным теплом дня, а жаром пульсировавшей внизу энергии глубин. Теперь мне предстояло добраться до ее источника, до ядерного колодца, запрятанного в сердце цитадели.
 Мне быстро стало ясно, что я на стене не один. Однако я ничего не увидел. Оглянулся – и внезапный страх стиснул сердце ледяной ладонью. Ко мне, полыхая огнем ненависти в красных глазах, беззвучно ползла одна из виденных мной раньше громадных мертвенно-белых змей, уже разевая пасть и оскалив истекавшие ядом зубы.
 "Так ты думал, что можешь обвести меня вокруг пальца, глупый примат? – загремел в моем сознании голос Сетха, заставив меня вздрогнуть. – Ты действительно полагаешь, что твой обезьяний рассудок может превзойти мой? Добро пожаловать в мою цитадель, Орион! В последний раз!"
 Если я был способен свершить чудо, то именно чудо я и совершил. Перекатившись через спину, я сделал в воздухе сальто, приземлившись на носки, как акробат, в тот самый миг, когда громадная гадина метнулась ко мне.
 И промахнулась, обнаружив пустоту на том месте, где только что находился я. Впрочем, она тут же собрала кольцами свое двадцатифутовое тело, готовясь к следующему броску, а я выхватил ятаган. Зашипев, она медленно отвела голову назад и снова нанесла удар.
 На сей раз я был наготове. Держа меч двумя руками, я взмахнул им перед собой и проводил взглядом медленно кувыркавшуюся змеиную голову, скрывшуюся во тьме. Обезглавленное тело по инерции ударило меня в грудь, испачкав кровью и заставив попятиться. Несколько долгих мгновений тело змеи корчилось и извивалось, пока мои органы чувств возвращались к нормальному восприятию мира.
 "И скольких же ты можешь одолеть, обезьяна? – издевательски зашипел Сетх. – В моем распоряжении имеется неограниченное количество подобных тварей. Надолго ли хватит твоих сил против моих легионов?"
 Секунду-другую во тьме не было видно ничего, кроме слабого сияния стены, по дуге уходившей во тьму, будто подсвеченное шоссе. Я знал, что новые змеи уже ползут ко мне, а заодно отряды демонов, вооруженных огнеметами или чем-нибудь похуже. Все до одного – под телепатическим контролем Сетха.
 Мысленно нарисовав план крепости, я определил, где находятся ворота, и ринулся в противоположном направлении.
 Я слышал, как в круглом дворе внизу кто-то суетился. Наверное, там метались клоны Сетха, собравшиеся на охоту за мной. А еще там есть клетки с боевыми динозаврами. И загон с зауроподами. И норы рабов.
 Все под его контролем.  Но вот по силам ли ему уследить сразу за всеми ?
 Добежав до места, где, по моим расчетам, находился насест птерозавров, я прыгнул во тьму. И в самом деле, падать мне пришлось всего футов пять. Приземлился я среди погруженных в сон крылатых динозавров. Шипя и свистя, они захлопали широкими кожистыми крыльями, а я замахал мечом направо и налево, спугнув их и заставив подняться в воздух.
 Потом я ухватился одной рукой за лапу птерозавра, взмывшего с платформы. Поднять меня ему было не по силам, и мы полетели вниз, к утрамбованной земле. Птерозавр верещал и отчаянно хлопал крыльями, затормозив падение. Приблизившись к земле, я отпустил живой парашют, сильно ударившись ступнями и не удержавшись на ногах. Птерозавр скрылся во тьме, хлопая крыльями и завывая, как упырь.
 Поднялся шум. Застать Сетха врасплох мне не удалось; впрочем, надеяться на подобное было слишком наивно. Но зато я мог устроить панику во дворе. Поглядим, крепко ли Сетх держит в руках весь свой зверинец.
 Карнозавры и зауроподы с шипением топтались в своих загородках, будто злились на оравших птерозавров, осмелившихся прервать их сон. Славно! Через заполненный мраком внутренний двор я помчался к клеткам карнозавров, мысленно послав в их мозги проекцию боли.
 Раздавшийся в ответ визг ласкал мой слух, как музыка. Вдруг из темноты передо мной вырос демон с огнеметом в руках. Я ударил ятаганом сплеча, развалив его пополам от шеи до пояса, и схватил левой рукой его оружие.
 Вложив окровавленный меч в ножны, я обернулся к стойлам карнозавров и излил в их сторону ревущий сноп огня. Издавая яростные вопли, ящеры в панике ринулись на ограду, легко сокрушив ее. Такой же залп в сторону мирных зауроподов – и они превратились в неистовое, обезумевшее стадо, которое сметало все на своем пути. Они тоже снесли загородку и с громким топотом помчались по двору.
 Воцарилась полнейшая неразбериха. По двору метались обезумевшие ящеры. Рептилиям пришлось оставить попытки найти меня среди царившей вокруг неразберихи.
 Подбежав к задвинутым на засов дверям подземелья, где жили рабы, я пинком вышиб их, сорвав с петель. Внутри оказалось абсолютно темно, да вдобавок во дворе стоял такой шум и гам, что в нем потонул бы даже звук целого духового оркестра. Сделав шаг вперед, я не нашел опоры, мгновение покачался, пытаясь восстановить равновесие, и неуклюже покатился по крутым ступеням в темную бездну.

 37

 В конце концов я упал на кого-то. Человек, испуганно завопил и рванулся в сторону.
 Во тьме зазвучали человеческие голоса – отчасти встревоженные, но в основном просто сонные. В воздухе стоял тяжкий запах человеческого пота и экскрементов. Меня едва не стошнило, но я сдержался, поднявшись на ноги среди вовсе не ожидавших моего появления людей.
 – Пошли за мной! – скомандовал я, перекрывая приглушенный шум, доносившийся со двора. – Я выведу вас на свободу!
 Кто-то высек искру и затеплил крохотный светильник. Ничтожный огонек не сумел осветить и малой части обширного подземелья, даже разгоревшись. Толпы истощенных, грязных, измученных людей разглядывали меня покрасневшими от изнеможения глазами. Их щеки ввалились, кожу испещряли укусы вшей и незаживавшие рубцы от плетей. Сбившись в кучу, стиснутые соседями со всех сторон, будто в какой-то дьявольской давилке, сотни человек с недоумением таращились на меня, не решаясь поверить в мои слова. Даже не представляю, сколько еще сотен человек стояли в темноте, вне озаренного тусклым огоньком круга.
 – Пойдем! – крикнул я. – Вырвемся отсюда!
 И сунул огнемет в руки ближайшему мужчине. Тот чуть отпрянул, потом изумленно уставился на оружие.
 – Орион! – крикнул молодой голос. Кто-то проталкивался сквозь ряды обступивших меня людей, изо всех сил распихивая толпу локтями. – Орион, это я, Крон!
 Он изменился почти до неузнаваемости, будто постарел на десяток лет, ребра чуть не прорывали бледную, землистую кожу, глубоко ввалившиеся глаза смотрели на мир мутным, стариковским взором.
 – Крон… – проронил я.
 – Я знал, что ты придешь! Я знал, что им тебя не убить! – В его воспаленных глазах стояли слезы.
 – Настало время убивать дьяволов! – рявкнул я. – Пошли!
 И помчался вверх по ступеням. Крон бежал за мной по пятам. Кое-кто из рабов тоже осмелился последовать за нами. Я не знал, много ли их, да и не желал знать. Едва я взбежал на верхнюю ступеньку, как в дверном проеме вырос клон. Понять, что происходит, он уже не успел: я всадил меч ему в брюхо, а его огнемет передал Крону. Итого у нас их было уже два.
 Мы высыпали во двор, в самом буквальном смысле дрожавший от топота тяжелых ног динозавров, кишмя кишевших вокруг. Тут же завязалась перестрелка: кто-то из освобожденных рабов выстрелил в демона. Второй фонтан пламени с ревом разорвал воздух в опасной близости от меня и разбился о стену. Я телепатически попытался соблазнить карнозавров лакомыми клонами, но те больше интересовались огромными зауроподами – своей обычной добычей.
 До рептилий как будто и не дошло, что рабы пытаются вырваться на свободу – по крайней мере, некоторые. Оглянувшись, я обнаружил, что во двор выбежали лишь десятка три человек. Остальные, должно быть, испуганно жались к стенам своего каземата.
 Сконцентрировав энергию разума на одном карнозавре, я подозвал его к себе. Он примчался, тяжко топая громадными лапами и пыхтя, как паровоз. Запрыгнув на него верхом, я послал его в атаку на красных демонов, горохом сыпавшихся во двор из большой двустворчатой двери, прорезанной в стене.
 Они встретили огромного хищника шквалом огня. Ревя от боли и ярости, карнозавр врезался в гущу рептилий, топча их и сокрушая ужасающими челюстями. Пока динозавр сеял смерть в рядах клонов, я спрыгнул на землю и подхватил четыре огнемета.
 Люди сбились в кучу у стены, округлившимися глазами глядя на бешеную суматоху. Перебежав обратно к ним, я раздал огнеметы и скомандовал:
 – К главным воротам! Пробивайтесь на свободу! – а сам принялся оглядываться в поисках другого подходящего карнозавра.
 Во дворе царил ад кромешный. Карнозавры рвали на куски и грызли зауроподов, а те защищались хлесткими ударами хвостов и когтями, тоже весьма острыми. Один из зауроподов, вздыбившись на задние лапы, всадил карнозавру под глотку когти и вспорол его, обрушив наземь почти две тонны тугой плоти. А какой-то карнозавр, наступив тяжелой лапой на шею упавшего зауропода, отрывал от еще живой жертвы огромные куски мяса. Визг и рев наполняли темный воздух, исполинские туши со страшным топотом носились по всему двору и бились о стену с такой силой, что та грозила в любую минуту рухнуть.
 Во двор, паля в разъяренных динозавров, выбегали все новые и новые рептилии – теперь уже из нескольких дверей. Люди, крадучись в тени стены, прошли почти половину окружности двора и оказались у самых ворот, прежде чем клоны осознали, что рабы рвутся на свободу.
 У меня на глазах отряд из двадцати рептилий двинулся вдоль стены людям навстречу, заходя с противоположной стороны ворот. Перебежать двор по прямой они не могли, рискуя попасть под ноги перепуганным зауроподам или в зубы вечно голодным карнозаврам.
 Но я-то мог! Многократно ускорив восприятие, я ринулся через неистовую круговерть, царившую во дворе. С ятаганом наголо мчался я на выручку людям, которых пытался освободить.
 "Глупый примат, – зарычал Сетх. – Хоть я и не могу контролировать всех слуг одновременно, но сил у меня вполне хватит, чтобы уничтожить тебя".
 Ящер, возглавлявший отряд, вскинул руку и указал в мою сторону. Они нацелили огнеметы на меня, а я нырнул под ноги зауроподу, чувствуя примерно то же, что крохотная мышка, угодившая в стадо взбесившихся слонов.
 Попытавшись захватить контроль над сознанием зауропода, я обнаружил, что Сетх меня опередил. Миниатюрная головка громадного ящера опустилась на длинной шее, и мой враг взглянул на меня глазами зауропода.
 "Я убью тебя", – проскрежетал он в моем сознании. Сидя где-то в глубине цитадели, Сетх безжалостно и неустанно направлял свои войска в бой. Да, он не способен одновременно уследить за каждой из своих тварей, но зато может сосредоточить внимание на самом важном для себя участке. А убив меня, чудовище быстро восстановит порядок в своих владениях.
 Ящер затопал колонноподобными ногами, и мне пришлось отпрыгнуть. Тотчас же рядом взревело пламя, опалив мне волосы. Я проскочил на другую сторону под брюхом ящера, закружившего на месте в попытке затоптать меня насмерть. Рептилии палили в меня, озаряя тьму кинжальными вспышками огня.
 Но попали они в динозавра, и он трубно взревел от боли. И тут кто-то из людей открыл огонь по демонам. Это Крон рисковал собой, чтобы спасти меня. Сетху пришлось переключить внимание на клонов, на мгновение ослабив контроль над зауроподом. Я безжалостно захватил сумеречное сознание ящера, погнав его на отряд рептилий, открывших огонь по Крону.
 Тяжелый динозавр помчался к клонам, стремясь уничтожить источник боли. Сетх мгновенно отшвырнул мое сознание, перехватив контроль над ящером, но было уже поздно. Громадный монстр уже не успел бы ни затормозить, ни даже развернуться. Увидев, что на них стремительно летит двухтонная туша, клоны разбежались, обратив оружие против зауропода.
 Он врезался в стену, забившись от неистовой боли, когда несколько снопов пламени принялись поджаривать его с двух сторон, и тоненько заверещал, как новорожденный.
 Я накинулся на рептилий, срубив первого встречного. Взбунтовавшиеся рабы истребили половину отряда, которую от меня загородила туша зауропода. На вторую половину вихрем налетел я.
 Но перебить всех, отделавшись лишь царапинами, не помогла мне даже стремительность восприятия. Мой сверкающий ятаган превратился в разящую молнию, неотвратимо настигавшую рептилий, будто коса смерти, но, когда я покончил с последним, их огнеметы успели оставить следы на моих ногах и груди.
 Привалившись к стене, я медленно сполз по ней, сев на землю. Из груди моей сочилась кровь, будто из непрожаренного бифштекса, обугленные ноги дымились. Чисто механически я заблокировал сообщения о боли, неистовым потоком стремившиеся от нервов к мозгу, потом сузил все сосуды в нижней части тела, чтобы не впасть в шок.
 В моем сознании звучал шипящий смех Сетха. Еще минута-другая, и новые полчища его клонов непременно прикончат меня.
 Динозавры все еще метались по двору, сотрясая стены. Я совершенно четко ощущал, как дрожит земля.
 "Слишком четко!" – вдруг осознал я. Почва тряслась, вздрагивая, будто началось землетрясение.
 "Именно этого мгновения я и ждала, любимый! Теперь я ударила дьявола в самое сердце!" – зазвучал в моем мозгу голос Ани.
 Земля дрожала, вздымалась волнами. Кольцевая стена раскачивалась, извиваясь, будто полоскавшееся на сильном ветру белье. Все динозавры одновременно, как по команде, прекратили метаться и с ревом ринулись к главным воротам – единственной дороге на волю.
 Восставшие рабы застыли недалеко от ворот, оцепенев от ужаса. Динозавры налетели на ворота, раздавив их, как яичную скорлупку, и рассыпались по открытой местности.
 На мгновение все стихло. Двор загромождали массивные туши мертвых динозавров и трупы клонов Сетха. Затем люди бросились к сорванным воротам, к свободе. Впрочем, несколько человек помчались в противоположном направлении – к подземелью, где до сих пор томились остальные, не решившиеся высунуть во двор даже носа. Прошло несколько секунд – и вот уже из темноты узилища сплошным потоком хлынули люди. Спотыкаясь, прихрамывая, они неуверенно бежали на свободу, в широкий мир за стеной.
 Юный Крон кинулся ко мне, но я взмахом руки погнал его прочь, крикнув:
 – Убирайся! Уходи из крепости. Там безопаснее.
 – Но ты ведь…
 – Пошел! Ну! Со мной ничего не случится.
 Поколебавшись, он неохотно повернулся к воротам и последовал за остальными.
 Все это время земля дрожала с короткими перерывами. Наконец двор покинули все живые твари, кроме меня. Землетрясение прекратилось, снова воцарилось безмолвие. А в безоблачном небе засияли звезды.
 – Аня! – вслух позвал я. – Ты здесь?
 "Скоро буду, любимый. Скоро".
 Теперь я понял, что она сделала. Когда остальные творцы, приняв свой естественный вид, рассеялись среди звезд, моя любимая затаилась в глубине Земли, выжидая подходящего часа.
 Интересно, кажется ли ожидание богам столь же томительным, как людям? Она переслала себя в эту точку пространственно-временного вектора, чтобы дождаться, когда контроль Сетха над своим ядерным колодцем ослабеет настолько, что можно будет перехватить управление им. Моя отчаянная атака дала ей такую возможность. Пока внимание врага рода человеческого было сосредоточено на мне, Аня захватила управление энергией, бившей из расплавленного ядра земли.
 Сетх сам показал, что даже творцов можно уничтожить, отрезав их от источника энергии. Моя подруга усвоила этот урок и обратила новое знание против самого дьявола. Захватив ядерный колодец, она теперь методично его уничтожала. Силовой экран, заслонявший звезды, уже исчез.
 Земля опять содрогнулась, на сей раз куда сильнее, чем прежде. В недрах ее раздался тяжкий рокот, будто там заворочался исполинский зверь. По двору побежали волны, словно по морю. Кольцевая стена зашаталась; целый фрагмент вывалился из нее, как больной зуб, и рухнул на землю.
 А я сидел на месте, пытаясь остановить кровь; сомневаюсь, что я смог бы встать, даже если бы очень захотел. Земля дрожала все сильней и сильней. Стена у меня за плечами содрогалась и стонала.
 А затем посреди двора взорвался огненный шар – настолько яркий, что я чуть не ослеп. Прищурившись сквозь полившиеся ручьем слезы, я неясно разглядел огненный фонтан лавы, забивший из самой утробы Земли, распространяя волны жара, опалившего мое лицо даже с расстояния добрых ста ярдов.
 "Ядерный колодец уничтожен, любимый, – сказал голос Ани. – Теперь я могу присоединиться к тебе".
 "Только после меня!" – откликнулся ей голос Сетха, бурливший от беспощадной ненависти.
 И прямо из клокотавшего фонтана раскаленной лавы ступил Сетх – само воплощенное зло, монстр, рогатый демон, с гневом и ненавистью устремивший на меня пылавший взгляд.
 Схватив лежавший рядом ятаган, я попытался встать. Напрасно. Я потерял слишком много крови, слишком обессилел.
 Сетх приближался, протягивая ко мне когтистые лапы, и вот он завис надо мной грозной громадой, черным силуэтом, очерченным жарким сиянием извергавшейся лавы.
 "Ты уничтожил мой мир, Орион, – его слова прожигали мое сознание насквозь, – но ты не уничтожил меня. А я тебя уничтожу!"
 Наклонившись, он сомкнул пальцы вокруг моего горла, поднял меня высоко в воздух и начал душить. Когти вонзались все глубже, моя кровь струилась по его рукам и груди.
 От слабости я не смог причинить Сетху вреда. Когда я вяло пытался ударить своего врага наотмашь, его могучие руки рывком отводили меня в сторону, а чешуя на груди защищала его от колющих ударов не хуже стальных лат.
 По-прежнему держа меня мертвой хваткой, Сетх развернулся и неспешно зашагал к огненному фонтану. Я уже не мог вздохнуть, взор мой помутился, мир окутала черная пелена.
 "Тебя ждет геенна огненная, Орион! У меня пока довольно власти над пространством и временем, чтобы одарить тебя мучительнейшей из мучительных смертей. Гореть тебе в аду, Орион! Вечно!"
 Он поднял меня над бурлившей лавой. Я ощутил, как шипит и пузырится моя сгоравшая кожа, как боль прожигает путь к самой сути моего сознания.
 Я по-прежнему держал меч. Подняв его слабеющей рукой, я вонзил острие в Сетхов глаз и протолкнул дальше, в мозг, вложив в удар оставшиеся капли сил. Клинок заскрежетал по костному дну глазницы, и мой враг взвыл от боли и ярости.
 Покачнувшись, он все-таки не выпустил меня из рук. Кипящая лава медленно испепеляла меня, весь мир заслонило ее багровое свечение и еще более багровый лик Сетха – зубы его были оскалены в гримасе ненависти, в глотке клокотало рычание, из глазницы торчал изогнутый клинок, кровь ручьями бежала по сверкавшей чешуе щек.
 И тут перед моим помрачившимся взором полыхнула серебряная вспышка. Сетх снова взревел и принялся размахивать мной в воздухе. Лава больше не жгла меня. Сверкавший серебряный шар завис над землей. С его ослепительной поверхности сорвалась ломаная голубоватая молния. Извиваясь и шипя, будто электрическая змея, она впилась в широкую спину Сетха.
 Появился золотой шар, затем белоснежный. К ним присоединился сочный рубиново-красный – и все трое обрушили на Сетха змеившиеся, трепетавшие столбы электрических разрядов. Выронив меня, враг рода человеческого шипел и верещал, хлестал хвостом направо и налево, цепляясь когтями за воздух. Корчась и извиваясь, он пятился к фонтану пламени, а его вопли раскаленными шипами пронзали меня насквозь.
 Появлялись все новые и новые шары – медно-красный и изумрудно-зеленый, латунно-желтый и бронзово-оранжевый – и каждый ударял молнией в Сетха, толкая его прямо в бурливший фонтан яростной лавы.
 Наконец, с последним воплем боли и отчаяния, враг мой рухнул в клокотавший расплавленный металл, провалившись в геенну огненную, в пламя ада, им же самим и созданного.

 38

 Я лежал навзничь – еще не мертвый, но уже не живой.
 Шары энергии зависли вокруг меня и начали принимать человеческий облик: Аня, Зевс, рыжий Марс, прекрасная Афродита, черноглазая Гера. И Золотой – разумеется, как всегда, раздувшийся от самодовольства.
 Он с улыбкой выступил вперед, тряхнув гривой золотистых волос, сиявших во тьме, завернулся в бело-золотой плащ, окутавший его мускулистое тело, и радостно провозгласил:
 – Мы поработали на славу! Этот дьявол нас больше не побеспокоит!
 – Это Орион поработал на славу! – возразила Аня, она опустилась на колени на пропитанный кровью двор рядом со мной. От слабости у меня кружилась голова. Я отключил сигналы боли, но знал, что раны мои глубоки, быть может – смертельны. Однако едва Аня коснулась прохладной ладонью моего опаленного, обожженного лба, как я ощутил прилив новых сил.
 – Он просто сыграл свою роль. Все шло, как я задумал.
 – Ну-ну, Атон, – приподнял Зевс одну бровь, – если бы не Орион, нам бы ни за что не удалось пробить оборону Сетха.
 – Орион отвлекал монстра настолько долго, что я успела захватить источник энергии и уничтожить его, – не без горячности подхватила Аня.
 Я оглядел двор. Повсюду виднелись следы учиненного мной погрома. Туши издохших динозавров высились небольшими холмами, среди которых валялись трупы рептилий Сетха. От кольцевой стены осталась лишь половина. Огненный фонтан лавы исчез.
 – Это был кокон времени, – тихонько пояснила Аня. – Сетх хотел погрузить тебя в адский гейзер и оставить в нем навечно.
 – Но вместо… – удушенно прохрипел я пересохшим горлом.
 – Но вместо тебя мы затолкнули Сетха в его же собственный ад. Пока ты его отвлекал, мы смогли перекрыть источник его энергии и вернуться сюда из укрытий, чтобы открыто атаковать его.
 – Он мертв?
 – Он в остановленном времени, – пояснил Зевс. – Горит в неугасимом огне.
 – Значит, его можно освободить? – встревоженно приподнялся я на локте.
 – Никто из  нас не освободит его! – насмешливо улыбнулся Атон. – А ты, Орион?
 – Лучше бы его убить, – тряхнул я головой. Мысли у меня путались, как у пьяного.
 – Это не так-то просто, любимый. Радуйся и тому, что мы победили.
 – Множество динозавров вырвались на свободу!.. – вдруг вспомнил я.
 – Славная дичь для твоих монгольских друзей, – откликнулся Атон, поплотнее запахнув плащ и заискрившись.
 – Погодите! – выкрикнул я.
 Все творцы посмотрели на меня – кто с любопытством, кто с раздражением.
 – А как же Субудай? У него тут лишь корпус телохранителей, менее тысячи человек.
 – Вполне достаточно, я полагаю, – заявил Зевс.
 – Я обещал ему, что приведу всю его армию. Всех его воинов, их женщин, их домашний скот и птицу, юрты и все пожитки.
 – К чему утруждаться? – презрительно бросил Атон. – Полководец варваров ничего не добился. Он бесполезен для нас.
 – Он мой друг. Я обещал ему, – с трудом приняв сидячее положение, ответил я.
 – Нелепо! – осклабился Атон.
 – А это не тебе одному решать, – осадила его Аня.
 – Боюсь, здесь я согласен с Атоном, – вмешался Зевс. – Это не принесет никакой конкретной пользы.
 – И так уж достаточно трудно удерживать континуум от расползания, – подал голос узколицый Гермес. – Так зачем же вносить изменения, без которых можно обойтись?
 – Я сделаю это сам, – бросил я.
 Все уставились на меня.
 – Ты?! – захохотал Атон. – Сотворенная мной кукла берет на себя роль бога?
 – Кто из вас доставил сюда Субудая с тысячей его воинов? – с вызовом спросил я.
 Творцы принялись переглядываться. В конце концов все взгляды обратились к Ане.
 – Это не я, – с улыбкой покачала она головой. – Я пряталась в недрах Земли, выжидая момента для удара по ядерному колодцу Сетха. А вы тем временем затерялись среди звезд.
 – Ты что, хочешь сказать, что Орион сделал это сам?! – чуть ли не прокричал Атон.
 – Должно быть, он. Ни один из нас этого не делал.
 – Я сделал это сам, – повторил я.
 – Орион, ты обретаешь могущество бога, – без глумления улыбнулся Зевс.
 – Никаких богов нет, – мрачно отозвался я. – Только существа, подобные вам… и Сетху.
 Все беспокойно переминались на месте.
 – Раз Орион хочет доставить людей Субудая сюда, я считаю, он заслужил это право, – решительно заявила Аня.
 Перечить никто не стал.
 Я закрыл глаза, испытывая к ней столь всеохватную благодарность, что не мог бы выразить ее словами. В одном мгновении прозрения вся грядущая история разыгралась передо мной, будто стремительно прокрученная кинопленка.
 Я видел, как народ Субудая расселяется по щедрой степи, которая простиралась от Красного моря до Атлантики.
 Видел, как монгольские воины насаживают карнозавров на копья – бронзовокожие люди в обтрепанных кожаных одеждах и стальных шлемах, верхом на коренастых гобийских лошадках, – дав будущим поколениям пищу для прекрасных рассказов о рыцарях в сверкающих латах, истреблявших огнедышащих драконов, чтобы спасти зачарованных принцесс.
 Видел, как те же монголы учатся земледелию у туземцев Рая, поколение за поколением соединяясь с ними узами брака, а ледники отступают из Европы на север, унося с собой благодатный дождь и обращая обширное разнотравье в бескрайнюю выжженную пустыню, названную потом Сахарой.
 Видел, как истерзанный Шеол, испустив последний пламенный вздох, сжался в пеструю сферу. Он стал бешено кружившейся планетой, украшенной яркими полосками, все еще не остывшей после взрыва, сопровождаемой десятками обломков рассыпавшегося в прах Шайтана. Зевсу будет приятно, когда планету нарекут в его честь.
 А еще – сердце мое мучительно сжалось – я вдруг осознал, что ужасная бойня, которую учинил я сам, уничтожение Шеола и Шайтана, эпоха Гибели, обрушенной мною на Землю, истребление динозавров и несметного множества иных форм жизни – все входило в замысел Золотого.
 Снова озирая вакханалию смерти, моими стараниями распространившейся на Земле, я услышал его издевательский смех.
 – Аз есмь эволюция! – напыщенно провозгласил Золотой. – Аз есмь движущая сила природы!
 – Убийственная сила. – Я едва не всхлипнул.
 – Так было надо. Мои планы простираются на века и тысячелетия. Динозавры представляли собой для меня такую же помеху, как и для Сетха. Не истребив их, я ни за что не сумел бы создать человечество. Это  ты уничтожил их, Орион, – для меня! Ты думаешь, что почти сравнялся с богом, но ты по-прежнему мое творение, моя кукла. И я волен пользоваться ею по своему усмотрению.




 Эпилог


 Вернувшись в не знающий времени город под золотистым силовым куполом, Аня залечила мои раны – и телесные, и духовные. Творцы оставили нас одних среди пустынного города-мавзолея, одних среди храмов и памятников, возведенных творцами самим себе.
 Мои ожоги заживали быстро, но мысль о пропасти, разделившей нас после притворного предательства Ани, не переставала терзать меня. Я понимал, что она вынуждена была делать вид, будто бросила меня на произвол судьбы, иначе Сетх, зондируя мое сознание, непременно обнаружил бы, что она готовит ему засаду. Однако боль все равно не проходила, ужасное воспоминание о бездонной муке крайнего одиночества по-прежнему приносило мне страдания. Вместе с тем дни шли за днями, и наша взаимная любовь мало-помалу перекинула мостик через ужасную пропасть.
 Мы с Аней стояли на окраине города перед грандиозной пирамидой Хеопса, торжественно сиявшей ослепительной белизной полированного известняка в свете утреннего солнца, – великий глаз Амона только-только начал сиять, сверкая все больше по мере того, как дневное светило поднималось по небосклону.
 Меня томило беспокойство. Хотя в наше распоряжение предоставили целый город, я никак не мог отделаться от неприятного чувства, что мы не одни. Пусть остальные творцы разлетелись по вселенным, стремясь спасти пространственно-временной континуум от разрушения, ими же самими и вызванного – пусть и непроизвольно, – я никак не мог отделаться от тягостного покалывания в затылке, свидетельствовавшего о том, что за нами наблюдают.
 – По-моему, здесь ты чувствуешь себя несчастным, – заметила Аня, неспешно шагая вдоль основания колоссальной пирамиды.
 Я не мог не признать, что она права.
 – В лесах Рая было намного лучше.
 – Да, – согласилась Аня. – Мне тоже там нравилось, хотя тогда я этого не ценила.
 – Можно отправиться обратно.
 – Ты этого желаешь?
 Не успел я ответить, как перед нами появился мерцавший золотой шар. Несколько секунд повисев над полированными каменными плитами, которые образовывали дорожку вокруг пирамиды, шар коснулся их и принял человеческий облик, оказавшись Атоном, облаченным в великолепные латы из листового золота с высоким стоячим воротником и эполетами, украшенными изображениями лучистых солнц.
 – Да неужели ты возмечтал об уходе на покой, Орион? – изрек он чуть менее насмешливо, нежели обычно. Однако в улыбке его было больше издевки, чем человеческого тепла. И, повернувшись к Ане, добавил: – А ты, дражайшая соратница, имеешь обязанности, от которых не можешь уклониться.
 – Я не твоя "дражайшая соратница", Атон! – Аня подошла ближе ко мне. – А если мы с Орионом хотим немного побыть наедине в иной эре, тебе-то что?
 – Есть неотложная работа, – улыбка бога померкла, тон стал серьезным.
 Я понял, что он завидует – завидует нашей с Аней взаимной любви.
 Прежний высокомерный цинизм тотчас же вернулся к Атону, и он приподнял золотистую бровь, воззрившись на меня.
 – Завидую? – Он прочитал мои мысли. – Да как бог может завидовать своему собственному творению? Не болтай глупостей, Орион!
 – Неужели я мало для вас сделал?! – зарычал я. – Неужели не заслужил отдых?
 – Нет, нет и нет! Мои собратья творцы твердят мне, что ты почти сравнялся с нами в могуществе и мудрости. Они поздравляют меня с созданием столь полезной… творения.
 Он хотел сказать «куклы», но, заметив мои сжавшиеся кулаки, прикусил язык.
 – Ладно, Орион, – продолжил Атон, – раз ты собираешься присвоить божественные полномочия, то должен быть готов взвалить на себя и ответственность наравне с остальными.
 – Ты же говорил, что я твое создание, орудие, которым ты можешь пользоваться по собственному разумению.
 Бросив взгляд на Аню, он пожал плечами.
 – Что так, что этак, все едино. Либо выполняй свой долг, как остальные, либо подчиняйся моим приказам. Выбирай сам.
 – Ты имеешь право отказать ему, любимый. – Аня положила ладонь мне на плечо. – Ты честно заслужил это.
 – Может, так оно и есть, – ухмыльнулся Атон. – Да только ты, богиня, не можешь уклониться от исполнения своего долга. Впрочем, как и я.
 – Континуум может некоторое время обойтись и без меня, – почти столь высокомерно, как и Атон, бросила Аня.
 – Нет, не может. – Он вдруг стал безмерно серьезен. – Кризис вполне реален и неотвратим. Конфликт охватил множество звездных систем и уже грозит всей галактике.
 Аня побледнела, обратив бездонные серые глаза ко мне. В них стояла настоящая мука.
 Я понимал, что мы можем ускользнуть в Рай, если пожелаем. Разве несколько дней, лет или даже веков, проведенные в иной эпохе, могут играть какую-нибудь роль для существ, способных управлять временем? Мы в любой момент можем вернуться в эту точку пространственно-временного вектора, именно к этой развилке в континууме. Кризис, пугающий Атона, может подождать.
 Но разве мы сможем насладиться счастьем, зная, что время нашего пребывания в Раю ограничено? Даже если мы проведем там тысячу лет, задача, которую нам предстоит решить, будет грозной тенью маячить над нами, будто разверзшаяся впереди пропасть, будто нависший над головой дамоклов меч.
 Не успела Аня ответить, как я сказал:
 – Ну что ж, Раю придется подождать, не так ли?
 – Да, любимый, – печально проговорила она и кивнула. – Раю придется подождать.