---------------------------------------------


 Рэй Бредбери
 Орудия радости

 Отец Брайен не торопился спускаться к завтраку: ему показалось, что он слышит смех отца Витторини там, внизу. Витторини, как всегда, ел в одиночестве. С кем бы это ему там смеяться или над кем?
 «Над нами, – подумал отец Брайен, – вот над кем». Он опять прислушался.
 По другую сторону коридора отец Келли тоже прятался в своей комнате, а может, молился.
 Они никогда не оставляли Витторини в одиночестве до самого конца, они всегда успевали к столу как раз к тому моменту, когда он прожевывал последний кусочек тоста. Иначе бы они ходили с чувством вины потом весь день.
 Смех, однако, снизу все-таки слышался. Откопал, наверное, что-нибудь в утреннем выпуске «Таймса». Или, еще хуже, опять всю ночь просидел с нечестивым духом, телевизором, который стоит в холле, как непрошенный гость, одна нога за здравие, другая – за упокой. Мозги уже, наверное, обесцветились от электронного чудовища, теперь задумывает еще какую-нибудь выходку – колесики в голове слышно как крутятся. Он и постится нарочно, чтобы возбудить их любопытство, все итальянские его шуточки.
 «Господи, пронеси». Отец Брайен вздохнул и потрогал конверт во внутреннем кармане, который заготовил еще с вечера – вдруг, наконец, решится вручить его пастору Шелдону. Интересно, Витторини рентгеновским своим взглядом и через одежду сумеет его разглядеть?
 Отец Брайен прижал руку к тому месту, где был конверт, и разгладил тщательно, чтобы даже контура не было видно. Это было его прошение о переводе в другой приход.
 «Ну, двинулись».
 С тихой молитвой он стал спускаться.
 – А вот и отец Брайен!
 Витторини глядел на него поверх полной тарелки. Жестокий, он еще и есть не начинал, только сахаром посыпал свои кукурузные хлопья.
 Отец Брайен как будто шагнул в пустую шахту лифта.
 Инстинктивно он выставил вперед руку, как бы защищаясь – потрогал телевизор. Он был теплый. Отец Брайен не мог не съязвить:
 – Опять спиритический сеанс допоздна?
 – Да, бдел у экрана.
 – «Бдение», – фыркнул отец Брайен, – самое то слово. У постели больного, например, или умирающего. Бывало, я с планшеткой [принадлежность спиритических сеансов] весьма искусно обращался – так в этом хоть какой-то смысл был.
 Он перевел взгляд от электрического дебила на Витторини.
 – А как место-то называется, где этот баньши [дух, вопли которого предвещают смерть] заклинает, «Канаверал»?
 – Запуск был в три часа по полуночи.
 – Ну, а вы – свежий, как огурчик. – Отец Брайен двинулся вперед, качая головой. – Не все правда, что красиво.
 Витторини старательно размешивал хлопья в молоке.
 – А у вас, отец Брайен, вид, как будто вы совершили большое турне по аду этой ночью.
 К счастью, в этот момент вошел отец Келли. Он застыл, увидев, как мало еще Витторини уделил внимания своему завтраку. Он что-то пробормотал, уселся и бросил взгляд на отца Брайена – на том лица не было.
 – На самом деле, Уильям, вид у вас какой-то… Бессонница?
 – Немного.
 Отец Келли рассмотрел их обоих, склонив голову набок.
 – Что у вас тут происходит? Что-нибудь случилось, пока меня вчера не было?
 – У нас была небольшая дискуссия, – сказал отец Брайен, поигрывая ложкой в тарелке.
 – Небольшая дискуссия! – сказал отец Витторини, он мог бы засмеяться, но сдержался и просто сказал:
 – Ирландского священника сильно беспокоит римский папа.
 – Ну зачем так, – сказал Келли.
 – Пусть продолжает, – сказал отец Брайен.
 – Спасибо за разрешение, – сказал Витторини, вежливо и с дружеским кивком. – Папа – постоянный источник благородного негодования для части, если не всего, ирландского духовенства. Почему бы папе не носить имя Нолан? Почему не зеленая шапочка вместо красной? Почему бы, если на то пошло, не передвинуть собор св. Петра в Корк или Дублин – скорей бы уж двадцать пятый век!
 – Я надеюсь,  такого никто не говорил, – сказал отец Келли.
 – Я легко раздражаюсь, – сказал отец Брайен, – а в гневе я мог такое  подразумевать .
 – В гневе? Зачем? И подразумевать – по какой причине?
 – Вы слышали, что он только что сказал о двадцать пятом веке? – спросил отец Брайен. – Это когда Флэш Гордон и Бак Роджерс будут влетать в баптистерий через фрамугу, так что вашему покорному слуге придется искать пятый угол.
 Отец Келли вздохнул.
 – О Господи, опять та самая шутка?
 Отец Брайен почувствовал, как кровь прилила к щекам, но поборол себя и вернул ее более спокойным частям своего тела.
 – Шутка? Уже давно не шутка. Тут уже целый месяц сплошной мыс Канаверал – и траектории, и космонавты. Можно подумать, что тут вечное четвертое июля [День независимости США], одни ракеты, и он не спит ночи напролет. То есть, я говорю, это что за жизнь, с полуночи и дальше, пиршество в холле с электрической Медузой [одна из трех горгон; превращали людей своим взглядом в камень (греч. миф.)], которая замораживает ваш интеллект, как только вы на нее посмотрите. Я спать не могу: кажется, в любую минуту дом взлетит на воздух.
 – Да, да, – сказал отец Келли, – но причем тут папа?
 – Папа, только не нынешний, а тот, что был перед ним, – сказал Брайен устало. – Покажите ему заметку, отец Витторини.
 Витторини колебался.
 – Покажите, – твердо повторил Брайен.
 Отец Витторини достал маленькую газетную вырезку и положил на стол.
 Отец Брайен смог прочесть, хотя и вверх ногами, дурную новость: «ПАПА БЛАГОСЛОВЛЯЕТ ШТУРМ КОСМОСА».
 Отец Келли робко протянул палец, придвинул заметку и вполголоса прочел, подчеркивая каждое слово ногтем:

 «КАСТЕЛЬ ГАНДОЛЬФО, ИТАЛИЯ, 20 сентября. – Папа Пий XII благословил сегодня усилия человечества по освоению космоса.
 Глава римско-католической церкви сказал делегатам международного конгресса по астронавтике: «У бога нет намерения ограничивать попытки человечества покорить космическое пространство».
 400 делегатов из двадцати двух стран были приняты папой в его летней резиденции.
 «Этот конгресс явился вехой нашей эпохи. Эпохи исследования космического пространства, – сказал папа. – Это касается всего человечества. Человеку придется сделать еще одно усилие, чтобы обрести новую ориентацию по отношению к богу и созданной им Вселенной».

 Голос отца Келли прервался.
 – Когда это было опубликовано?
 – В тысяча девятьсот пятьдесят шестом.
 – Так давно? – Отец Келли положил вырезку на стол. – А я почему-то не читал.
 – Кажется, – сказал отец Брайен, – мы с вами, отец, вообще мало читаем.
 – Любой мог пропустить, – сказал Келли, – статейка-то крохотная.
 – С большой, однако, идеей, – добавил отец Витторини со свойственным ему юмором.
 – Дело в том…
 – Дело в том, – сказал Витторини, – что когда я впервые упомянул об этом, возникли явные сомнения в отношении моей правдивости. Теперь видно, что я придерживался только истины.
 – Конечно, – быстро произнес отец Брайен, – но как выразился наш поэт Вильям Блейк: «Правда, сказанная с дурными намерениями, стоит любой лжи».
 – Да. – Витторини расслабился и выглядел прямо-таки дружественно. – А разве не Блейк написал:



   Тот, кто поражен сомненьем,
   Обручился с пораженьем.
   Если солнце струсит вдруг,
   Мрак охватит все вокруг.



 – Как раз для космической эры.
 Отец Брайен посмотрел на нахала.
 – Я бы попросил не цитировать нам нашего Блейка.
 –  Вашего Блейка? – произнес худой бледный человек с блестящими черными волосами. – А я всегда думал, что он англичанин. Странно.
 – Поэзия Блейка, – сказал отец Брайен, – всегда была большим утешением для моей матери. Она говорила, что у него с материнской стороны была примесь ирландской крови.
 – И я с удовольствием с этим соглашусь, – сказал отец Витторини. – Но вернемся к нашей заметке. Теперь, когда мы ее обнаружили, пора, кажется, заняться и поисками папской энциклики.
 Осторожность отца Брайена, которая была вторым набором нервов у него под кожей, вздрогнула.
 – Какой энциклики?
 – Ну, той, о полетах в космос.
 – Так ведь у него не было такой!
 – Была.
 – О полетах в космос, специальная энциклика?
 – Специальная.
 Ирландцы отпрянули, как будто перед ними что-то взорвалось.
 Отец Витторини обирающими мелкими движениями чистился после взрыва, снял ниточку с рукава, крошечку со скатерти.
 – Разве недостаточно было, – сказал отец Брайен, – того, что он пожимал руки целому стаду астронавтов, говорил им «как здорово» и тому подобное, что ему надо было еще идти и писать об этом?
 – Недостаточно, – сказал отец Витторини. – Он хотел, как я слышал, прокомментировать проблему жизни в других мирах и ее влияние на христианское мышление.
 Каждое из этих тщательно выговоренных слов заставляло обоих его собеседников все глубже вжиматься в кресла.
 – Вы  слышали,  а не сами читали? – спросил отец Брайен.
 – Нет, но я намеревался…
 – Что бы ни намеревались. Мне неприятно это говорить, отец Витторини, но иногда вы изъясняетесь не как слуга нашей матери-церкви.
 – Я изъясняюсь, – ответил Витторини, – как итальянский священник, который пытается сохранить поверхностное натяжение на церковном болоте, где его превосходит численностью целое стадо служителей нашей матери-церкви – по имени ШОНЕССИ, НАЛТИ, ФЛЭННЕРИ, и все они мечутся в панике, как олени или бизоны, каждый раз, когда я осмелюсь хотя бы прошептать слова «папская булла».
 – У меня уже нет никаких сомнений в том, – тут отец Брайен скосил глаза в направлении Ватикана, – что это вы, если только вы могли быть там, втравили святого отца в эту космическую свистопляску.
 – Я?
 – Бы! Уж наверное не мы притаскиваем сюда целыми вагонами журналы с ракетами на красивых обложках или с зелеными монстрами о шести глазах, преследующими полуголых женщин на далеком астероиде. Это вы начали в паре с этой бестией-телевизором вести обратный счет: «Десять, девять, восемь…» – и до одного, да еще притопываете, так что у нас чуть пломбы из зубов не выскакивают и головная боль. На дистанции между одним итальянцем здесь и другим в Кастель Гандольфо вы сумели подавить все ирландское духовенство!
 – Спокойствие! – сказал, наконец, отец Келли.
 – Именно спокойствие, и я его достигну так или иначе, сказал отец Брайен, доставая из кармана конверт.
 – Уберите, – сказал отец Келли, чувствуя, что должно быть в конверте.
 – Пожалуйста, передайте это от меня пастору Шелдону.
 Отец Брайен тяжело поднялся, вглядываясь, где тут дверь или какой-нибудь выход, и исчез.
 – Ну вот, посмотрите, что вы наделали! – сказал отец Келли.
 Отец Витторини, потрясенный, перестал жевать.
 – Но отец, я все время думал, что это дружеская перепалка, и мы оба играем, только он сильно, а я не очень.
 – Но игра слишком затянулась, и это проклятое веселье оборачивается чем-то серьезным, – сказал Келли. – Вы не знаете Вильяма так, как я. Вы его, на самом деле ранили.
 – Я постараюсь сделать все, что от меня зависит…
 – Постарайтесь не провертеть дыру в штанах! Теперь уж не мешайте, это задача для меня. – Отец Келли сгреб конверт со стола и посмотрел на свет. – Рентгеновское просвечивание страдающей души, Господи помилуй.
 Он поспешил наверх.
 – Отец Брайен? – позвал он. Замедлил шаги.
 – Отец? – постучал в дверь. – Вильям?
 В столовой, опять в одиночестве, отец Витторини силился доесть свои хлопья. Они казались совершенно безвкусными и застревали в глотке.
 Только после второго завтрака отцу Келли удалось прижать отца Брайена к стене в маленьком сумрачном садике за домом и вручить ему конверт обратно.
 – Вилли, порви, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты сдавался в середине игры. Как давно у вас это длится?
 Отец Брайен вздохнул и взял конверт, но не порвал его.
 – Вкралось как-то незаметно. Это я первый начал толковать ирландских писателей, а он начал напевать итальянские оперы. Потом я начал рассказывать о книге Келлза [древнее собрание ирландских саг], а он прогулял меня по эпохе Возрождения. Слава Богу, он не разыскал энциклику об этих проклятых космических путешествиях раньше, а то бы я перевелся в монастырь, где блюдут обет молчания. Но даже там, я боюсь, он не унялся бы и сопровождал запуски на Канаверал азбукой глухонемых. Какой адвокат дьявола [священник, выступающий оппонентом на канонизации святых] получился бы из него!
 – Отец!
 – Я принесу покаяние за это позже. Да он просто выдра, тюлень, резвящийся с догмами церкви, как с раскрашенным мячиком. Интересно, конечно, смотреть, как тюлени скачут, но не смешивайте их, скажу я, с истинными приверженцами церкви, такими, как вы и я! Это может быть гордыня, но вам не кажется, что это напоминает вариации на правильную тему, только на флейте-пикколо посреди нас, арфистов?
 – Что за загадки, Вилли? Мы, священники, должны быть примером для других.
 – А кто-нибудь говорил об этом отцу Витторини? Давайте посмотрим правде в лицо: среди священнослужителей итальянцы самые разболтанные. Нельзя даже положиться на то, что они остались бы трезвыми во время Тайной Вечери.
 – Будто бы мы, ирландцы, остались бы… – пробормотал отец Келли.
 – Мы бы, по крайней мере, подождали, пока Святой обряд не кончится!
 – Ну хватит, мы священники или парикмахеры? Все будем волос расщеплять – или отбреем Витторини его же собственной бритвой?
 Вильям, у тебя есть какой-нибудь план?
 – Разве что баптиста пригласить в посредники.
 – Да ну тебя с твоим баптистом! Ты энциклику разыскал?
 – Энциклику?
 – Ты что, дожидаешься, когда рак на горе свистнет? Нужно обязательно прочесть этот космический эдикт! Проработать, запомнить, а затем атаковать нашего ракетчика на его собственной территории! Теперь в библиотеку – как там кричат мальчишки? Пять, четыре, три, два, один – поехали!
 – Или непечатный эквивалент.
 – Можно и непечатный. А теперь – за мной!
 Они столкнулись с пастором Шелдоном, когда тот выходил из библиотеки.
 – Бесполезно, – сказал пастор, улыбаясь, когда разглядел румянец на их лицах, – вы ее там не найдете.
 – Не найдем что? – отец Брайен увидел, что пастор смотрит на письмо, которое он все еще держал в руках, и быстро спрятал его. – Что не найдем?
 – Ракетный корабль велик для наших маленьких апартаментов, – сказал пастор в слабой попытке казаться загадочным.
 – Уж не склонил ли вас итальянец на свою сторону? – воскликнул с тревогой отец Келли.
 – Нет, просто уже земля слухом полнится. Я пришел, чтобы самому кое в чем удостовериться.
 – Итак, – с облегчением выдохнул Братцем, – вы на нашей стороне?
 Взгляд пастора Шелдона погрустнел.
 – А тут есть какие-нибудь стороны, отче?
 Они вместе вошли в маленькую библиотеку. Отец Брайен и отец Келли сели очень неловко, каждый на краешке своего стула. Отец Шелдон остался стоять, не отводя взгляда от им смущенных лиц.
 – Ну, почему вы боитесь отца Витторини?
 – Боимся? – отец Брайен как будто удивился этому слову и с нажимом выговорил: – Скорее, негодуем.
 – Одно ведет к другому, – признал Келли и продолжил: – Видите ли, пастор, это один городок в Тоскане кидает камушки в Мейнут, который, как вы знаете, находится в нескольких милях от Дублина.
 – Я ирландец, – сказал пастор со смирением.
 – Вот именно поэтому мы и не можем понять вашей глубокой невозмутимости при подобном безобразии, – сказал пастор.
 – Я ирландец из Калифорнии, – сказал пастор.
 Он подождал, пока до них это дойдет. После некоторой паузы отец Брайен жалобно выдавил из себя:
 – А мы и забыли.
 Он взглянул на пастора и увидел, что тот совсем недавно загорел, это был цвет лица человека, ходившего, как подсолнух, повернувшись к солнцу, даже здесь, в Чикаго, старавшегося получить сколько можно света и тепла, чтобы поддержать свое существо. Он увидел человека с фигурой игрока в бадминтон и теннис. Если взглянуть на его руки во время проповеди, можно представить, как он плывет под теплым небом Калифорнии.
 Отец Келли засмеялся.
 – Ирония судьбы! Как все просто оказалось. Отец Брайен, вот вам и баптист!
 – Баптист? – спросил пастор Шелдон.
 – Без обид, пастор, но мы искали посредника, а тут как раз вы, ирландец из Калифорнии, который совсем недавно познакомился с метелями Иллинойса… Мы родились и выросли на холмах Корка и Килкока. Из нас это не выбьешь и двадцатью годами Голливуда. А говорят, я слышал, что Калифорния похожа на… – Келли помедлил, – на Италию?
 – Вон куда вы клоните, – пробормотал отец Брайен.
 Пастор Шелдон кивнул, выражение его лица было одновременно приветливым и печальным.
 – У меня кровь, как у вас, но я вырос в климате, похожем на римский. Так что, отец Брайен, я совершенно искренне спрашивал, какие тут могут быть стороны.
 – Ирландец, да не совсем ирландец, – загрустил отец Брайен. – Хотя и не итальянец. Природа просто забавляется нашей плотью.
 – Только если мы ей позволяем, Вильям и Патрик, – произнес Келли.
 Священники чуть вздрогнули при звуке своих имен.
 – Вы до сих пор не ответили: чего вы испугались?
 Отец Брайен наблюдал, как его руки слабо цепляются одна за другую, как смущенные борцы в начале схватки.
 – Видите ли, как только оказывается, что на земле все устроилось, по крайней мере, выглядит на первый взгляд, как победа – является вдруг Витторини…
 – Простите меня, отец, – сказал пастор, – является вдруг реальность. Является пространство, время, энтропия, прогресс – является миллион вещей, всегда. Не отец Витторини изобрел космические полеты.
 – Да, но он умудряется на них греть руки. Послушать его, так «все начинается с мистики и кончается политикой». Ну, да ладно. Я спрячу дубинку, если он уберет свои ракеты.
 – Нет, лучше оставим все, как есть, – возразил пастор. – Лучше не прятать неистовство и особые способы передвижения в пространстве, лучше с ними поработать. Почему бы нам не забраться в ракету, отец, и не поучиться у нее?
 – Чему поучиться? Тому, что большинство вещей, которым мы научились на Земле, ни на что не годятся на Марсе, Венере или куда там еще засунул бы нас Витторини? Отправить Адама и Еву в какой-нибудь новый Эдем, на Юпитер, при помощи нашей собственной ракеты? Или, хуже того, обнаружить, что нет ни Эдема, ни Адама, ни Евы, ни проклятого Яблока, ни Змея, ни Грехопадения, ни Первородного Греха, ни Благовещения, ни Рождения, ни Сына – можете сами продолжить список, ничего вообще на этих окаянных мирах! Этому, что ли, мы должны научиться, пастор?
 – Если понадобится, то и этому, – сказал пастор Шелдон. – Это Божий космос и Божьи миры в нем. Мы не должны пытаться тащить за собой наши соборы, когда все, что нужно, это уложить с вечера чемодан. Церковь может быть упакована в коробку не больше, чем нужна для атрибутов, необходимых для обедни, так что все можно унести в руках. Позвольте это отцу Витторини, – люди из южных пределов уже очень давно научились строить из воска, который легко тает и принимает форму а гармонии с движением и тем, что нужно человеку. Вильям, Вильям, если вы будете настаивать на том, чтобы строить изо льда, он расколется, когда пройдет звуковой барьер, или растает в ракетном пламени и не оставит вам ничего.
 – Такому, – сказал отец Брайен, – трудно научиться в пятьдесят лет, пастор.
 – Однако учитесь, у вас должно получиться, – сказал пастор, прикасаясь к его плечу. – Вот вам задание: помириться с итальянским священником. Найдите сегодня способ для встречи умов, попотейте, отец.
 Ну, а для начала, так как библиотека у нас небольшая, покопайтесь где-нибудь еще, разыщите эту космическую энциклику, чтобы хоть знать, из-за чего шумим.
 И через мгновение он исчез.
 Отец Брайен слышал умирающий звук быстрых ног – как будто белый мяч уже летел высоко в опьяняющем воздухе, и пастор торопился принять участие в волейбольном матче.
 – Ирландец, да не ирландец. Хотя и не итальянец. А мы-то кто, Патрик?
 – Я уже начинаю сомневаться, – был ответ.
 И они двинулись в город, в библиотеку побольше, где можно было бы найти великие мысли папы по поводу открытого космоса.
 Поздно вечером, когда ужин давно уже прошел, фактически, когда уже пора было ложиться, отец Келли двигался по дому, стучал в двери и что-то шептал.
 В десять часов отец Витторини спустился вниз – и у него дух захватило от удивления.
 Отец Брайен, стоя у неиспользуемого камина, грел руки над газовой горелкой, стоящей на решетке, и даже не повернулся на звук шагов.
 На специально освобожденном месте стоял телевизор, перед ним четыре кресла и два маленьких столика с двумя бутылками и четырьмя стаканами. Все это приготовил отец Брайен, не позволив отцу Келли помогать совсем. Теперь он обернулся, потому что подходили Келли и пастор Шелдон.
 Пастор помедлил в дверях и обозрел помещение.
 – Чудесно, – он помолчал и добавил: – Я думаю. Дайте-ка взглянуть… – Прочел этикетку на бутылке. – Отец Витторини сядет здесь.
 – У «Ирландского мха»? – спросил Витторини.
 – Как и я, – сказал отец Брайен.
 Витторини с заметным удовольствием сел.
 – А остальные усядутся возле «Слезы Христовой», как я понимаю? – сказал пастор.
 – Это  итальянское вино, пастор.
 – Я, кажется, о нем слышал, – сказал пастор и сел.
 – Вот, – отец Брайен поспешно протянул руку и, не глядя на Витторини, налил ему полный стакан «Мха», – переливание ирландской крови.
 – Позвольте мне, – Витторини кивком поблагодарил и поднялся, в свою очередь, чтобы наполнить стаканы остальных. – Слезы Христа и солнце Италии, – сказал он. – Ну, а теперь, перед тем, как выпьем, я кое-что скажу.
 Другие ждали, глядя на него.
 – Папской энциклики о космических полетах, – сказал он наконец, – не существует.
 – Мы обнаружили это, – сказал Келли, – несколько часов назад.
 – Отцы, простите меня, – сказал Витторини. – Я, как рыбак на берегу, который, завидя рыбу, берет побольше наживки. Я все это время подозревал, что энциклики не было. Но каждый раз, когда я заводил разговор об этом в городе, столь многие священники из Дублина отрицали ее существование, что я пришел к мысли: должна существовать! Они не проверили, потому что боялись: а вдруг найдут. А я не проверял из-за своей гордости: а вдруг не найду. Так что римская гордость или дублинская гордость не многим отличаются. Скоро мне предстоит перевод, я буду неделю хранить молчание, пастор, и принесу покаяние.
 – Хорошо, отец, хорошо, – пастор Шелдон поднялся. – У меня маленькие объявление. В следующем месяце прибывает новый священник. Я долго об этом думал. Он итальянец, родился и вырос в Монреале.
 Витторини прикрыл один глаз и попытался представить себе новичка.
 – Если церковь должна быть всем для всех, – сказал Шелдон, – то меня интересует мысль о горячей крови, взращенной в холодном климате, как у нашего нового итальянца; так же завораживает и обратное: холодная кровь, взращенная в Калифорнии. Нам нужен тут еще один итальянец, чтобы утрясти некоторые вещи. Ну, кто-нибудь предложит тост?
 – Можно, я, пастор? – Отец Витторини опять поднялся, мягко улыбаясь. Глаза его светились, он посмотрел на пастора, на всех троих. Поднял стакан:
 – Разве Блейк не сказал как-то об «орудиях радости»? То есть, разве Бог не создал природу, а потом не растревожил ее вызывающей плотью, игрушечными мужчинами и женщинами, какими мы все и являемся? И так счастливо призванные, с самым лучшим, что у нас есть, с добрыми чувствами и тонким умом, в мирный день в благодатном краю – разве мы не Господни орудия радости?
 – Если Блейк сказал так на самом деле, – сказал отец Брайен, – то беру все обратно. Он никогда не жил в Дублине!
 Все засмеялись.
 Витторини пил «Ирландский мох» и кротко молчал.
 Остальные пили итальянское вино и понемногу смягчились. Потом умиротворенный отец Брайен предложил:
 – Витторини, не включить ли нам этого нечестивца?
 – Канал девятый?
 – Конечно, девятый!
 Пока Витторини крутил ручки, отец Брайен размышлял над своим стаканом.
 – А что, Блейк на самом деле так говорил?
 – Фактически, отец, – сказал Витторини, склоняясь к призракам, которые появлялись и исчезали на экране, сменяя друг друга, – он мог так сказать, если бы жил в наши дни. Я написал это сам, сегодня.
 Все поглядели на итальянца с некоторым благоговением. Телевизор погудел и дал ясную картину: вдалеке стояла ракета, ее готовили и запуску.
 – Орудия радости, – сказал отец Брайен, – не одно ли из них вы сейчас настраиваете? И не другое ли там стоит, готовое взлететь?
 – Может быть, – мурлыкал Витторини. – И если эта штука взлетит, с человеком внутри, и живой и невредимый он облетит вокруг света, и мы вместе с ним, хотя и сидим здесь, – вот и будет радость.
 Ракету готовили к запуску, и отец Брайен на некоторое время прикрыл глаза. «Прости меня, Господи, – думал, – прости старику его гордыню, и прости Витторини его ехидство, и помоги мне понять, что я тут сегодня увижу, и не спать, если потребуется, не теряя юмора, и пусть с этой штуковиной все будет в порядке – взлетит и опустится с человеком там, внутри, Господи, думай о нем и будь с ним. И помоги мне, Господи, в разгар лета, когда неотвратимый, как судьба, Витторини вечером четвертого июля соберет ребят со всего квартала на ректорском газоне запускать праздничные ракеты. Все они будут смотреть на небо, как в утро Искупления, и помоги мне Господи, быть, как эти дети, перед великой ночью времени и пустоты, где ты пребываешь. И помоги мне, Господи, подойти и зажечь ближайшую ракету в честь Дня Независимости, и стоять рядом с отцом-итальянцем, с таким же восторженным лицом, как у ребенка – перед лицом сверкающей славы, и даруй нам наслаждение».
 Он открыл глаза.
 Голоса издалека, с Канаверал, кричали в ветре времени. На экране проступали странные призрачные силы. Он допивал остатки вина, когда кто-то тихонько тронул его за локоть.
 – Отец, – сказал Витторини рядом с ним, – пристегните ремни.
 – Сейчас, – сказал отец Брайен, – сейчас пристегну. Большое спасибо.
 Он откинулся в кресле. Закрыл глаза. Дождался грома. Дождался пламени. Дождался вибрации и голоса, который учил глупой, странной, дикой и чудесной вещи – обратному счету, назад… до нуля.