---------------------------------------------


 Стивен Дональдсон
 Появляется всадник
 /Нужды Морданта. Том второй/



 Появляется всадник. Книга третья



 27. Принц ведет осаду

 Утром следующего дня началась осада Орисона. Огромный прямоугольный замок вздымался из низины, со всех сторон его окружала лишь голая земля, на которой кое—где уже пробивалась трава… Голая земля — и армия Аленда с ордой слуг и прочих сопровождающих. С того места, откуда смотрел принц Краген, Орисон казался слишком неприступным, а кольцо окруживших его войск слишком тонким для успешной осады. Но принц прекрасно разбирался в осадах. И знал, что у него довольно воинов, чтобы взять замок.
 Однако принц не собирался терять своих людей понапрасну. Конечно, он чувствовал, что время поджимает; почти физически ощущал, как армия верховного короля Фесттена марширует из Кадуола, чтобы вступить с ним в бой: чувство не менее тревожное, чем запах, приносимый сырым ветром. Это была мощная армия — принц знал это: он взял в плен нескольких раненых воинов Пердона, направлявшихся в Орисон, и допросил их. Состоящая наполовину из наемников, наполовину — из собственных войск, армия верховного короля насчитывала по меньшей мере двадцать тысяч воинов. В то время как алендский монарх привел с собой всего десять тысяч.
 И потому принц спешил. Ему необходимо взять Орисон и укрепить его до того, как двадцать тысяч кадуольцев перейдут Бродвайн и вторгнутся в Демесне. В противном случае при появлении верховного короля ему останется только спешно отступить. Разве что он пожелает лишиться своего войска, пытаясь помочь Джойсу не отдать Гильдию в руки Кадуола. План леди Элеги парализовать Орисон изнутри с треском провалился, и время сейчас было не на стороне Аленда.
 Но принц не хотел рисковать никем из своих людей. Они все понадобятся ему, и очень скоро.
 Вместо этого он приказал установить катапульты для метания камней в наспех сооруженную каменную заплату, закрывающую пролом в стене замка.
 Краген имел возможность рассмотреть этот пролом с удобной точки на следующий день после того, как безумный Воин Гильдии огнем проложил себе путь к свободе, — в тот день, когда принц в роли посла Аленда официально покинул Орисон; дымящаяся брешь в твердом камне, мрачная, словно смерть. Разрушения выглядели внушительно, в особенности на фоне холода и снега, словно смертельная рана, над которой еще поднимается парок, потому что труп еще не остыл. При взгляде на эти разрушения сердце принца Крагена затрепетало от восторга и ужаса — ибо это зрелище сулило, что Орисон может быть взят, что сила, некогда управлявшая Мордантом и сглаживавшая противоречия между Алендом и Кадуолом, уже обречена.
 Да, позиция короля Джойса выглядела более уязвимой. Что сооруженная наспех заплата в стене на месте бреши слаба, заметил бы и ребенок. Несмотря на неблагоприятные обстоятельства, Смотритель Леббик сделал все, что было в его силах, — поистине сделал все от него зависящее. Но ничто не поможет, когда против них применят стенобитные машины. Командующий катапультами принца капитан уже поспорил, выдержит ли стена хотя бы одно точное попадание.
 Однако принца заботило вовсе не то, сможет ли он ворваться в Орисон, — его заботило, насколько отчаянно будут сопротивляться защитники замка. Леди Элеге не удалось вызвать недомогания у стражников Леббика, но удалось отравить резервуар, тем самым заставляя переполненный людьми замок перейти на жесткий паек воды. А что касается короля Джойса… Он не был вождем своих подданных — он был их героем, человеком, который отвечал их идеалам. Но сейчас он лишился рассудка. Оставшись без руководства, отчаявшиеся — насколько яростно будут сражаться жители Морданта?
 Возможно, очень яростно, даже остервенело, если Джойс сдержит слово. Хотя он действительно лишился рассудка — в этом не было никаких сомнений: на требования Аленда он ответил угрозой, вселившей надежду в сердца его народа:  Король Джойс собирается использовать всю силу Гильдии и выкорчевать вас отсюда! 
 Элега не поверила этому, но принц не разделял ее убежденности. Если Джойс действительно собирался  использовать всю силу Гильдии,  алендскую армию ждало нечто гораздо худшее, чем просто поражение. Полное уничтожение армии.
 Поэтому принц приказал своим войскам немного отойти от стен Орисона. Прикрыв черные кудри шлемом с шишаком (нафабренные прямые усы подчеркивали выразительность темных глаз принца, а белая меховая мантия делала хорошо заметными нагрудник и двуручный меч), он — воплощенная уверенность и мощь, окруженный штабом, — принялся обсуждать с командующими катапультами вес снарядов и траектории. Тем не менее, любая мысль в его голове натыкалась на препятствие. Он не собирался рисковать ни одним из своих людей без крайней необходимости. У него были опасения, что очень скоро они понадобятся ему все.
 Местность была удобной для катапульт. Хоть в чем—то удача. Если не считать деревьев по краям дороги, вокруг было голо; все естественные заросли были выкорчеваны, и даже трава, которая с приходом весны рвалась из земли наружу, пробивалась с трудом из—за холода и отсутствия дождя. Кроме того, дороги не мешали принцу Крагену, они сливались немного северо—восточнее ворот Орисона, в то время как брешь в стене зияла ближе к северо—западу. К тому же Орисон находился на одном уровне с расположением армии Аленда или даже ниже. А военные учителя и советники много лет вдалбливали принцу Крагену, что довольно сложно стрелять из катапульты снизу вверх. Здесь же были почти идеальные условия для его боевых машин.
 Леди Элега присоединилась к нему в тот момент, когда заряжали самую мощную из метательных установок. Мысли принца были заняты множеством более насущных вещей, но Элега умела в любой момент привлечь его внимание, и он приветствовал ее улыбкой более теплой, чем дополнявшая смущенная фраза: — Миледи, мы собираемся начинать.
 Кутаясь в плащ, она посмотрела на свой дом.
 — Что произойдет, милорд принц? — пробормотала она, словно не ожидая ответа. — Выдержит ли временная стена? Смотритель хитрый старый лис. Наверняка он сделал для Орисона все возможное.
 Пока она изучала замок, принц Краген изучал ее лицо. И поскольку он любил ее да к тому же уважал (стыдясь мыслей о том, что не должен полностью доверять женщине, которая с таким упорством действовала против своего отца), ему было трудно признаться даже себе, что выглядит Элега не лучшим образом. Холод и ветер изничтожили блеск в ее живых глазах, сделав их блеклыми и припухшими, яркий солнечный свет бледнил ее, придавая сходство с бессердечной женщиной. Она была прекрасна только в помещении, при свете свечей и интриг. Но ее нынешняя некрасивость лишь давала принцу повод любить ее еще больше. Он знал, что у нее есть сердце. Пальцы, придерживающие плащ, были белыми и напряженными. Каждое сказанное ею слово, каждый ее жест свидетельствовал и о том, что она страдает.
 — Стена наверняка не выдержит, — ответил он все так же смущенно. — Мы разрушим ее к вечеру, может быть даже к полудню. Ее возводили зимой. Каким бы хитрым и ловким не был Леббик, — Краген не жаловал сурового Смотрителя, — у него не было ничего годного для раствора. Даже если он забрал весь песок Гильдии и затем изрубил в куски всех Воплотителей, чтобы использовать их кровь для замеса, — стена все равно не выдержит нашего натиска. Леди поежилась.
 — И когда она рухнет?.. — спросила она, снедаемая невысказанным беспокойством. — Что тогда?
 — Когда удар будет нанесен, — ответил он с внезапной резкостью, — отступать станет некуда. Аленд окажется в состоянии войны с Мордантом. И мы не будем ждать, пока жажда и страх сделают за нас нашу работу. Пердон — единственное, что стоит между нами и верховным королем Фесттеном. Мы постараемся проделать еще бoльшую брешь и пойдем на приступ, чтобы захватить замок. — Но через мгновение он почувствовал жалость к ней и добавил: — Орисону будут предоставлены все мыслимые возможности сдаться. Я не хочу резни. Все мужчины, женщины и дети еще понадобятся нам в борьбе против Кадуола.
 Бледная, обеспокоенная Элега посмотрела на него с благодарностью. Она задумалась, а потом кивнула:
 — Смотритель Леббик никогда не сдастся. Мой отец за всю свою жизнь никогда не сдавался.
 — В таком случае, ему предстоит этому научиться, — буркнул принц.
 Он верил в то, что говорил. Он верил, что заплата в бреши долго не выдержит — поскольку, за исключением Воплотимого, у Орисона нет ничего, с чем противостоять его натиску. Но от сомнений, которым он даже мысленно не мог подобрать названия, сводило мышцы живота, и принц приказал капитану запускать первый камень.
 Двое крепких мужчин дружно взмахнули молотками и ударили по крюкам по бокам катапульты; огромный рычаг метнулся вперед, выбрасывая камень со стоном и скрежетом, словно тяжесть кидал согнутый в три погибели человек. Выстрел вызвал взрыв восторга в рядах воинов, но принц мрачно следил за полетом снаряда. Резкий удар молотов, стон струн, стук удара о стопоры и протестующий скрип колес — он, казалось, ощущал это всем телом, словно удары, направленные против него, и уже по звуку мог определить, что камень не попадет в цель. Так и случилось.
 Точнее, не совсем так: Орисон был слишком большой целью, чтобы промазать. Но камень ушел выше и левее, не попав заплату.
 Удар оставил на стене замка отметину. А дальше произошло то, что и должно было произойти; снаряд разлетелся. Ничем не украшенный пурпурный штандарт, разновидность личного знамени короля, продолжал развеваться и трепетать на ветру, недоступный, невозмутимый.
 Принц негромко выбранил ветер, хотя знал, что тот совершенно ни при чем. Честно говоря, промаха следовало ожидать; необычным было бы попадание. Командующему катапультами требовалось произвести несколько выстрелов, чтобы пристреляться и приноровиться к натяжению струн. Но принц Краген чувствовал необъяснимое раздражение, словно промах был дурным предзнаменованием.
 Вероятно, так оно и было. Прежде чем люди капитана принялись вращать вороты, чтобы вернуть на место ложку катапульты, все войско услышало сигнал трубы. Это не походило на сигналы, объявляющие о посланнике или вызове; это был высокий душераздирающий стон на одной ноте, словно трубач не пытался что—то сыграть, а ему просто приказали привлечь внимание.
 Краген посмотрел на леди Элегу, ожидая объяснения. Она пожала плечами и кивнула в сторону Орисона.
 С того места, где находился принц, ворота замка не были видны. Но они, вероятно, открылись, потому что из—за поворота стены появился и поскакал в сторону катапульты всадник.
 Это был небольшой человек — слишком маленький для своего коня, автоматически сделал выводы принц. И не привыкший к езде верхом, судя по осторожности, с которой держался в седле. Если он имел оружие или был одет в доспехи, то они скрывались под толстым плащом.
 Но на его плечах, выбиваясь из—под плаща, была желтая мантия Мастера. Ветер развевал полы мантии, и ее невозможно было спутать ни с чем.
 Принц задумчиво приподнял черную бровь, но не позволил себе никакое иное выражение чувств. Сознавая, что все сказанное им будет немедленно услышано и станет известно среди армии, он тихо пробормотал:
 — Интересно. Воплотитель. Мастер Гильдии. Вы знаете его, миледи?
 Она медлила с ответом, опасаясь ошибиться. Затем тихо сказала:
 — Это Квилон, милорд принц. — Она нахмурилась. — Почему он? Он никогда не играл никакой роли, ни в Гильдии, ни при дворе.
 Принц Краген, глядя на приближающегося Мастера, улыбнулся. И так, чтобы могла услышать лишь одна леди Элега, заметил:
 — Подозреваю, что в самом скором времени мы узнаем ответ.
 Мастер Квилон с покрасневшим лицом спешил к ним, смешной на своем жеребце. Глаза у него слезились, словно он плакал, хотя в его лице не было заметно печали. Нос подергивался, словно у кролика; губы открывали торчащие вперед зубы. И когда Мастер остановил лошадь перед принцем Крагеном и леди Элегой — когда Квилон наполовину сполз, наполовину свалился с лошади, словно сдутый ветром — алендский Претендент с трудом удержался от смеха. Но как бы комично ни выглядел этот Квилон, он был Воплотителем. Будь с ним зеркало, он бы успел причинить серьезный ущерб, прежде чем его захватили бы в плен или убили.
 — Милорд принц, — начал он без особых предисловий, не взглянув на дочь короля Джойса и даже не кивнув в знак приветствия сыну монарха Аленда, — я спешил сюда предупредить вас.
 Люди, окружающие принца, застыли; командующий катапультами положил руку на меч. Но поза Крагена свидетельствовала, что он не намерен реагировать на оскорбительное поведение.
 — Предупредить нас, Мастер Квилон? — Его тон был спокойным, несмотря на блеск ярости в глазах. — Какое неожиданное благородство. Мне краем уха довелось услышать, что Смотритель Леббик грозился «обрушить на нас всю мощь Гильдии». Неужели я неправильно понял намерения вашего короля? Разве меня уже не предупредили? Или… — он проницательно взглянул в глаза Квилона, — ваше предупреждение несколько иного свойства? И ваше присутствие свидетельствует о том, что Гильдия больше не подчиняется королю Джойсу?
 — Нет, милорд принц. — Воплотитель казался до того напуганным, что твердость в его голосе казалась неестественной, неожиданно зловещей. — Вы торопитесь с выводами. А это очень опасная слабость для человека, управляющего людьми. Если вы намереваетесь пережить эту войну, вам следует быть осмотрительнее.
 — Мне следует?.. — спокойно повторил принц. — Прошу прощения. Вы, вероятно, поняли меня неправильно. Ваша собственная неосмотрительность, поспешность, с какой вы прибыли сюда, вызвала неосмотрительность с моей стороны и породила домыслы. Если в ваши намерения входит всего лишь повторить угрозы Смотрителя, вы могли бы не утруждать себя малоудобной скачкой.
 — Ничего подобного! Я прибыл предупредить вас, что сейчас мы уничтожим эту катапульту. Если вы останетесь поблизости, вас может ранить — а возможно и убить. Король Джойс не желает вашей смерти. Не он затеял эту войну, и ему нет никакой корысти в вашей гибели.
 Холодная непривычная спазма обручем сдавила голову Крагена и скользнула вниз по шее.  Сейчас мы уничтожим…  Как и все остальные, кого он знал, он боялся Воплотителей, боялся странной силы, порождающей из ничего чудовищ, с помощью всего—навсего куска стекла и таланта. И одним из следствий этой боязни был его приказ войску старательно обогнуть перекресток дорог, ведь он знал от леди Элеги, что Пердон когда—то подвергся здесь нападению Воплотимого. Кроме того, сам вид Квилона делал его слова еще более безумными — неожиданными и поэтому таящими угрозу.  Король Джойс не желает вашей смерти .
 Однако сын Маргонала был Претендентом Аленда, он занимал определенную позицию и нес ответственность, снять которую с него никто не мог. В других землях принцы могли стать королями, заслуживали они того или нет; но трон алендского монарха в Скарабе мог быть получен только за заслуги, а никак не унаследован. И Краген жаждал получить этот трон, потому что верил своему отцу и верил в свои силы. Он заслуживал править Алендом больше, чем кто—либо другой. Он верил в то, чем занимался его отец, и знал, что ни один из его соперников не может сравниться с ним.
 Поэтому когда он взглянул на Квилона, на его позу, услышал, как тот говорил, страх испарился. Осталось лишь беспокойство — и деланная веселость, которая, однако, никого не могла обмануть.
 — Значит, никакой корысти? — спросил он мягко. — Несмотря на то, что я увел у него дочь и привел все силы монарха Аленда под стены Орисона? Простите, но я скептик, Мастер Квилон. Забота вашего короля о моей жизни кажется мне — не сочтите за оскорбление несколько эксцентричной. — И он качнул головой, словно кланяясь; но люди принца поняли его намерения и сомкнулись вокруг Квилона, отрезая Воплотителю путь к отступлению. — А вот вы рисковали многим, пытаясь предупредить меня о его расположении ко мне.
 Взгляд Квилона метнулся по сторонам, пытаясь оценивать все происходящее вокруг. — Не слишком, — ответил он, словно не замечая своего окружения. — Всего лишь жизнью. Я предпочитаю жить, но если буду убит, это ничего серьезно не изменит. Катапульту все равно уничтожат. Каждая катапульта, которую вы направите против нас, будет уничтожена. Но, как я уже говорил, король Джойс не видит никакой корысти в вашей смерти. Если вы, тем не менее, страстно желаете погибнуть, то, конечно, он никак не может запретить вам это. То, что я рискую собственной жизнью, должно свидетельствовать, что я говорю правду.
 — Поразительно, — буркнул принц. — Вы собираетесь разрушить мои машины с такого расстояния? Какой же новый ужас породила Гильдия, что вы в состоянии произвести разрушение так далеко от ваших зеркал? Мастер не ответил на этот вопрос.
 — Уходите или оставайтесь, как вам будет угодно, — сказал он. — Убивайте меня или не убивайте. — Подергивание носа делало его все больше похожим на кролика. — Но не делайте ошибки, считая, что вам позволят войти или захватить Орисон. Вместо того чтобы уступить свой трон и свою силу, король Джойс предпочтет увидеть, как вас сокрушит между молотом Кадуола и наковальней Гильдии. Леди Элега не смогла сдержаться.
 — Квилон, это — безумие. — Ее протест прозвучал гневно и безнадежно. — Вы один из мелких Воплотителей, один из малозначимых членов Гильдии. Вы признались, что ваша жизнь не важна. И вы смеете угрожать монарху Аленда и его сыну? Откуда у вас столько наглости, что вы осмеливаетесь утверждать, будто говорите от имени моего отца?
 Впервые за все это время Мастер Квилон взглянул на нее. Внезапно его лицо отвердело, а в голосе прорезалась нотка неприкрытого раздражения.
 — Миледи, эта наглость — не более чем приказ короля. Я всего лишь магистр Гильдии. — И, не сделав ни малейшего движения, он внезапно преобразился, словно стал выше. — В отличие от его дочери, я не предавал его.
 Преданные своему принцу алендские солдаты замерли; некоторые схватились за рукояти мечей.
 Но Элега в ответ на реплику Мастера повела себя спокойно. У нее была гордость королевской дочери, и кроме того, она уже получила прощение короля за все, что сделала.
 — Это несправедливо, — буркнула она. — Он сам предал весь Мордант. Вы не можете быть таким слепцом и не видеть правды. Вы не можете…
 Но Мастер Квилон небрежно отвернулся, словно для него она перестала существовать.
 Невысказанный протест замер в тишине. Казалось, леди Элега вот—вот разрыдается на ледяном весеннем ветру.
 Принц Краген с трудом подавил гнев. Позиция Мастера приводила его в ярость — хотя он прекрасно ее понимал. И, тем не менее, сдержался, чтобы не наговорить резкостей Квилону. Вместо этого пробормотал сквозь зубы:
 — Вы рискуете больше, чем вам кажется, Мастер Квилон. Возможно, вы полагаете, что смерть не имеет особого значения, но могу вас уверить, боль воздействует на вас также, как на любого другого.
 При этих словах голова Элеги дернулась, а зрачки расширились, словно она пережила шок. Принц и Воплотитель смотрели друг на друга, не обращая на нее внимания.
 Мастер Квилон заморгал; его нос дернулся. Он казался смертельно испуганным. Но его тон развеял эту иллюзию. Он бесстрашно отрезал:
 — Таков ваш ответ на то, чего вы не понимаете, милорд принц? Пытки? Или вы стремитесь причинять боль ради удовольствия? Помните, никогда не забывайте, сын монарха Аленда: здесь проверяются ваши качества, точно так же, как они проверялись в Орисоне за игрой в перескоки… и в других местах. Не советую доказывать, что вы недостойны.
 И без позволения принца Квилон покинул их. Он взгромоздился на своего коня, отчаянно цепляясь за поводья. Его окружали алендцы; но когда он повернул голову лошади к Орисону, солдаты, казалось, бессознательно, без всяких приказов капитана или принца, уступали ему дорогу, словно на них действовало достоинство Воплотителя.
 Верхом — вид у него был довольно странный, но что—то в этой фигуре говорило и о мужестве, — Квилон ускакал туда, откуда появился. Вскоре он повернул за угол стены Орисона и скрылся из виду.
 Краген, поворачиваясь к леди, задумчиво прикусил губу.  Здесь проверяются ваши качества…  Следовало расспросить Мастера. Что он хотел сказать  этим?  Но гнев в ее глазах остановил его.
 — Элега? — тихо позвал он.
 Она крепче стиснула зубы, встретившись с ним взглядом.
 — Значит,  боль,  милорд принц?
 При виде ее возмущения ему захотелось кричать на Элегу. Мы здесь на  войне,  миледи. Вы считаете, что можно  воевать,  не причиняя никому вреда? Но он сдержался, поскольку испытывал некоторую неловкость оттого, что пытался запугивать Мастера Квилона.
 Конечно, во времена давних войн между Алендом и Кадуолом ни один командир или союзник монарха Аленда не колебался бы, если бы понадобилось вырвать несколько криков боли у жителя Морданта или Кадуола. Бароны Вассалов до сих пор оставались кровожадными бестиями. Но, потерпев поражение от короля Джойса, Маргонал все же заметил, что его противник с большей легкостью управляет Мордантом, добившись добровольной преданности, чем если бы эта преданность была навязана силой. И, не будучи глупцом, монарх Аленда сменил тактику управления, основанную на страхе, насилии и боли, и был вполне удовлетворен результатами. Даже баронами стало легче управлять.
 Это было одно из многих нововведений Маргонала, которые принц одобрял. И сам он хотел продолжить дело отца.
 Поэтому, несмотря на тревогу, досаду и сомнения, он взял себя в руки в достаточной мере, чтобы быть честным с Элегой до конца.
 — Я сказал больше, чем собирался. Воплотитель оскорбил вас, миледи. Мне это неприятно.
 Его объяснение, казалось, дало Элеге то, в чем она так нуждалась. Постепенно выражение ее лица изменилось; влага в глазах смягчила взгляд, и в нем появилось что—то похожее на мольбу.
 — Раньше меня не так—то было легко оскорбить, — ответила она. — Понятно, что тот, кто верит моему отцу, не может поверить мне. — Затем словно стремясь подчеркнуть свою искренность, она добавила: — И тем не менее, я благодарна за ваш гнев, милорд принц. Приятно сознавать, что вы считаете меня достойной защиты.
 Мгновение принц Краген изучал леди Элегу, сопоставляя свои чувства к ней и сложность положения. Затем кивнул и отвернулся.
 Ветер, казалось, стал еще холоднее. Весна пришла слишком рано — а значит, вполне возможно, зима еще может вернуться. Только этого, подумал принц с горечью, и не хватало его армии — застрять, парализованной зимним ненастьем, под стенами Орисона, словно шавки, которых не пускают в деревню, голодные и холодные, бессильные что—либо сделать и надеющиеся только на объедки с чужого стола. Да, это было бы замечательно.
 Но он сдерживал желчь. И властно обратился к капитану, словно твердо знал, что делает:
 — Мне кажется, следует серьезно отнестись к предупреждению Воплотителя. Отведите всех, кто здесь не обязателен, и пусть будут готовы к любым неожиданностям. Затем продолжим.
 Капитан отдал честь и приступил к выполнению приказа. Солдаты повиновались с испуганной поспешностью, тщетно пытаясь продемонстрировать, что не восприняли предупреждение всерьез. Вместе с Элегой принц Краген направился к шатрам отца. Он отошел на сто ярдов от катапульты и обернулся.
 Ему не пришлось долго ждать исполнения угроз Мастера Квилона. По—видимому, Магистр Гильдии, едва очутился за воротами замка, подал сигнал. И через мгновение после того, как принц принялся изучать тяжелый серый профиль Орисона, ожидая, что же произойдет, над зубцами стен с северо—запада поднялась коричневая тень, бесформенная, похожая на дым.
 Было похоже, что она и растает словно дым; однако тень уплотнилась. Она выглядела не крупнее большой собаки или большого пчелиного роя; но скорость, с которой тень взмыла ввысь, в небо, делало ее опасной, как молния. Клочок коричневого дыма… И так же, как десять тысяч остальных солдат, не считая маркитантов, принц Краген задрал голову и прищурился, наблюдая за движением тени на фоне мрачных низких облаков.
 Поднявшись так высоко, чтобы оказаться вне досягаемости стрел и недостижимой для стрельбы из стальных арбалетов, тень поплыла к катапульте и, покружившись над ней, опять повернула в сторону замка. Принцу показалось, что он услышал вдали пронзительный крик, похожий на крик чайки.
 В этот момент из тени, плывшей над ними в вышине, вылетел камень, такой же большой, как тот, что был выпущен из катапульты.
 С невероятной силой камень врезался в катапульту и размозжил дерево с такой легкостью, словно орудие было сделано из щепок. Куски камня разлетелись в разные стороны, бревна рамы взмыли ввысь и рухнули вниз. Двое людей бросились в сторону от катапульты и упали, один с железным болтом, торчащим из ноги, второй с проломленным таким же болтом черепом. Остальная обслуга не пострадала.
 Бесформенная коричневая тень исчезла из вида за стенами замка.
 Из горла солдат вырвался крик — ярость и страх требовали действий, взывали к мести. Принц Краген стоял неподвижно, его лицо ничего не выражало, словно он никогда в жизни не изумлялся. Только жесткие складки вокруг рта, скрытые усами, выдавали его истинные чувства.
 — Миледи, — обратился он к Элеге мрачно—небрежным тоном, — вы прожили много лет в окружении Воплотителей. Без сомнения, в Орисоне ходило множество слухов относительно Гильдии. Доводилось ли вам когда—либо слышать о чем—нибудь подобном?
 Она оцепенело покачала головой, глядя на обломки катапульты так, словно не верила собственным глазам.
 — Возможно, — пробормотал принц тихо, лишь для ушей Элеги, — за годы мира, навязанного нам королем Джойсом, мы позабыли об ужасах Воплотимого. Похоже, под его правлением Мастера не теряли времени даром.
 Миледи… — Он на мгновение закрыл глаза и позволил себе ужаснуться. — Гильдия  ни в коем случае  не должна попасть в руки верховного короля Фесттена.
 Затем принц снова занялся текущими делами и покинул Элегу. Сначала он приказал своему капитану выдвинуть вперед новую катапульту и предпринять новую попытку — со всеми необходимыми предосторожностями, чтобы обезопасить солдат. А после этого отправился побеседовать с отцом.


***

 Над шатрами алендского монарха развевались его штандарты. Маргонал любил путешествовать с удобством. Кроме того, он по опыту знал, что роскошные шатры благоприятно действуют на дух подчиненных. Тем не менее, верховный король Фесттен посчитал бы штаб—квартиру монарха убогой хижиной. В Аленде не было морских портов, и поэтому довольствовались лишь товарами из Кадуола. В сравнении с Фесттеном Маргонал был не богаче любого из своих вассалов. Если бы Мордант не лежал между Кадуолом и Алендом (и если бы провинции не были такими упрямыми и неподатливыми — качество, служившее отличным буфером), верховный король и силы, которые могло собрать его богатство, давным—давно поглотили бы извечного врага Кадуола.
 Принцу Крагену это было небезразлично не потому, что он жаждал богатств верховного короля, а потому что чувствовал себя слабым в сравнении с Кадуолом. Он отбросил полог в сторону и позволил сообщить отцу о своем прибытии. Он чуял опасность для Аленда в каждом порыве холодного ветра и ощущал, как она гарротой сдавливает его шею.
 Алендский монарх сидел в глубине шатра, где он проводил совещания и военные советы. Принц ясно видел его; жаровни, установленные для обогрева шатров, отбрасывали свет, пляшущий по стенам и по креслам. Другого света не было. Стенки шатров были плотными, и Маргонал не позволял зажигать лампы, факелы или даже свечи в своем присутствии. Про себя принц Краген считал, что этот странный запрет — попросту проявление тирании, которой славился его отец. Тем не менее, он подчинялся приказам, не задавая лишних вопросов. Как и всякий, кому доводилось видеть лицо монарха Аленда при дневном свете, он знал, что глаза Маргонала скрыты бельмами.
 Трудно было представить себе, что под белую пелену, закрывающую его глаза, словно занавес, могло проникать что—либо.
 Очевидно, битвы, проигранные королю Джойсу, были не единственными его потерями в жизни. Именно начав терять зрение, он начал искать лучших методов правления, более безопасных для него, для королевства и для будущего преемника. И не уставал повторять, пока всему его окружению это не набило оскомину: «Потери учат многому». Но про себя (не теряя, впрочем, уважения к отцу) принц Краген отбрасывал слово  потери  и заменял словом  страх.  Человек, не видящий своих врагов, не способен нанести им неожиданный удар. И по этой причине ему следовало найти новые способы обезопасить себя. Краген понимал причину страха отца и испытывал к Маргоналу уважение. Человек ничтожный, к примеру, прибегнул бы к насилию и террору.
 Старый и уже малосильный, монарх Аленда, расположившийся в самом удобном из кресел для совещаний, повернул голову, заслышав шаги сына. Так как он во всем сомневался, то не заговорил, пока алендский Претендент не был представлен и не приветствовал его по всем правилам, предписанным этикетом. Затем он вздохнул, словно устал больше обычного.
 — Ну, сын мой, гвардейцы уже побывали здесь и сообщили новость, объяснить которую они не в силах. Может быть, ты расскажешь мне нечто более вразумительное?
 — Милорд, — ответил принц Краген, — боюсь, я лишь умножу ваше недоумение. — И он коротко поведал о визите Мастера Квилона и разрушении катапульты. Закончив рассказ, он сообщил отцу, что обо всем этом думает.
 — Поведение Воплотителя было странным, вне всяких сомнений. Но, мне кажется, самая большая загадка — поведение короля Джойса: словно он вовсе никогда не был слаб… словно хочет подчеркнуть, что он хозяин положения, и оно далеко не безнадежно. И что способен командовать такими людьми, как Смотритель Леббик и Мастер Квилон, чтобы сохранить свой  статус кво. 
 Но мы—то знаем, что  это —  иллюзия. Кадуол выступил против него. В его стене огромная брешь, которую защищает лишь кучка людей, к тому же у них не хватает питьевой воды. И несмотря на Гильдию, есть несколько могучих Воплотителей, которые враждуют с ним. Они могут по своей воле настигнуть его в любом месте в Морданте или Орисоне, проходя сквозь плоские зеркала так, словно не восприимчивы к безумию. Вдобавок в самой Гильдии есть Мастера, которые бросили бы его, если бы только посмели. Люди вроде Эремиса могут хранить верность Морданту и не возлагать на себя никаких обязательств по отношению к королю.
 Его лорды не придут ему на помощь. Армигит — трус. Термигана не волнует ничего, кроме дел в собственной провинции. А Пердон сражается с Кадуолом не за короля, а за собственное выживание. Из лордов лишь Домне, Тор и Файль сохраняют преданность монарху. Тор — старик и пьяница, к тому же он сейчас  здесь  и потому не сможет поднять своих людей на подмогу. А Файль не придет на помощь Орисону потому, что мы стоим у него на пути.
 И, несмотря на это, король Джойс продолжает относиться к нам так, словно мы не в силах причинить ему вред.
 Чем больше принц думал об этом, тем сильнее были его сомнения. Некоторое время он жевал ус; неуверенность все сильнее мучила его. Затем закончил:
 — По правде говоря, милорд, я не могу решить, безумие его поведение или глубоко продуманная политика.
 И снова монарх Аленда вздохнул. С видимым усилием он пробормотал:
 — Я провел ужасную ночь. Слепота вынуждает меня все больше размышлять. Вместо того чтобы спать, я перебирал в уме все уловки и обманы, которые он применял ко мне. Я пережил каждый удар наших войн. От подобных воспоминаниях стыла бы кровь в жилах любого молодого зрячего правителя. Но для меня они — губительны.
 Глядя на сына так, словно он мог видеть его, Маргонал хрипло спросил:
 — Можешь ли ты придумать причину — хоть какую—нибудь—по которой король, такой как Джойс, может притворяться слабым, позволяя Воплотителям насылать ужасы на свой народ… позволяя нам окружить его замок, когда его силы так слабы?
 — Нет, — принц Краген покачал головой. — Это безумие. Это может быть только безумие.
 — А леди Элега?.. Она ведь его дочь. Она знает его гораздо лучше, чем мы, — намного лучше, чем я. Может, она вспомнит, что такое может он скрывать? И снова принц сказал: — Нет.
 Он верил Элеге, не так ли? Верил: она думает о своем отце то же, что и он, не так ли? Внезапно монарх Аленда повысил голос:
 — Тогда он безумен,  безумен.  Его надлежит выкорчевать из крепости, пусть заплатит за все. Ты слышишь? Это невыносимо!
 И, словно сами по себе, его кулаки застучали по подлокотникам кресла.
 — Мне вполне понятно его желание сохранить Мордант в своей власти и править им, как вздумается. Он был способен на это — до самого последнего времени. Да и кто бы этого не хотел? Его желание сохранить все возможности Воплотимого для себя лично мне тоже понятно. В этом тоже ничего удивительного. Мне даже понятно, с какой целью он создал Гильдию, и его отказ использовать ее силу для войн. Не так поступил бы Фесттен. Не так поступил бы я. Но, возможно, он разумнее нас.
 Но  это!..  Создать все то, что он создал, и затем бросить на произвол судьбы! — Монарх Аленда кричал. — Отковать такое оружие, как Гильдия, а затем сделать себя беззащитным для атак, снять с себя ответственность, повернуться спиной к тем, кто верой и правдой служил ему, не оставить своим врагам иного выбора, кроме как попытаться вырвать из его рук это оружие, чтобы выжить самим! — Маргонал привстал в кресле, словно лично жаждал добиться от короля Джойса логичного объяснения. — Это  невыносимо!  Это надо  прекратить! 
 Но его вспышка быстро закончилась, так же быстро, как и возникла. Откинувшись в кресле, он закрыл лицо руками.
 — Мой сын, — хрипло прошептал он, — когда я получил твое сообщение, в котором говорилось, что все готово для наступления, ледяной холод поселился в моем сердце. Ведь с той минуты я уже не мог ничего изменить. Я  знаю  этого человека. Он слишком часто побеждал меня. Боюсь, он заманил нас сюда, чтобы уничтожить, а его слабость — всего лишь прием, чтобы мы с Кадуолом появились у его стен и он с легкостью мог бы сокрушить нас не в честной битве, а с помощью коварства. Ты говоришь, этого не может быть. Леди Элега утверждает, что этого не может быть. Мой собственный рассудок твердит, что этого не может быть — хотя бы потому, что за прошедшие пятьдесят лет он ни разу не пытался сокрушить нас. И тем не менее, я — боюсь. Он околдовал меня. Мы пришли сюда на свою погибель.
 Принц Краген слушал, что говорит отец, и старался не содрогнуться от ужаса.
 Страх — вещь заразная, подумал он. Неужели все мы были слепы? Почему никто из нас не подумал, что Джойс притворяется? Принц тихо произнес:
 — Милорд, если вы прикажете, мы отступим. Вы — монарх Аленда. Я доверяю вашей мудрости. Мы можем…
 — Нет! — Отказ Маргонала прозвучал болезненным выкриком, а не яростным протестом. — Нет, — повторил он почти сразу уже спокойным тоном. — Он околдовал меня. И я уверен лишь в одном — я не могу принимать решения в тех делах, где замешан он.
 Нет, сын мой, эта осада — дело, которым надлежит заниматься тебе. Ты алендский Претендент. И наша судьба сейчас в твоих руках. — Но через мгновение он добавил, предупреждая: — Однако если ты дашь приказ отступить, будь готов отвечать за последствия своего решения перед другими претендентами на Трон.
 Принц безмолвно кивнул. Он давно заметил ужас Маргонала; задолго до этого разговора ветер страха пронизывал его до костей. Но монарх Аленда высказал свои сомнения вслух — и то, что сомнения наконец обрели звучание, делало их более зримыми, более весомыми.  Мы пришли сюда на свою погибель.  И когда его отец спросил: «Что ты намерен делать?» — он прикусил губу и ответил: — Я не знаю.
 — Так поскорее решайся, — отрезал Маргонал, почти так же резко, как принц разговаривал с леди Элегой. — Фесттен не будет ждать.
 В ответ Краген сжался.
 — Может быть и нет, милорд. Наша судьба связана с судьбой Кадуола. И пока мы живы, я постараюсь дать урок верховному королю, чтобы научить его терпению раз и навсегда.
 Постепенно монарх Аленда расслабился и снова развалился в своем кресле. Неожиданно он улыбнулся:
 — Я слышал, у Фесттена много сыновей. У меня — лишь ты. Но я склонен думать, что хотя бы в этом превзошел его.
 Так как принц не знал, что еще делать, то склонился в глубоком поклоне. Затем он вышел из шатра отца, как раз вовремя, чтобы увидеть, как бесформенная коричневая тень поднимается над стенами Орисона и уничтожает следующую из его лучших катапульт.
 К счастью, его люди успели вовремя отбежать, и никто не пострадал.
 Когда он отправился совещаться со своими капитанами, его лицо выражало только уверенность.

 28. День проблем

 Смотритель Леббик и трое Воплотителей стояли на вершине северо—западной стены и наблюдали, как коричневая тень, детище Знатока Хэвелока, превратила вторую катапульту Аленда в кучу дров. С такой высоты, за защитными зубцами на наружной части стены Орисона, несмотря на расстояние, он видел все прекрасно.
 Судя по неподвижным чертам лица, выступившим на челюсти желвакам и пустому взгляду, он не был ошеломлен.
 А следовало бы. Смотритель и представить не мог, что возможно подобное зеркало — что нечто, по виду напоминающее дым, может быть не только воплощено, но и  управляемо  и бросать камни в любое место, куда прикажет Знаток. Более того, ему в голову не приходило, что Хэвелок достаточно вменяем, чтобы участвовать в обороне Орисона — что можно было планировать, принимая во внимание активное участие Знатока. Боевой дух Смотрителя должен был бы взлететь. Без сомнения.
 Но он не сознавал этого. И уж наверняка ничем не выдавал. Правда заключалась в том, что лишь усилием воли он заставлял себя задумываться, что делает, и хоть немного обращать внимание на происходящее вокруг.
 — Неплохо, — выдохнул Мастер Квилон, когда тень вернулась в зеркало Хэвелока. — Вы несомненно превзошли самого себя. — И он похлопал Знатока по плечу, словно старый друг — что при других обстоятельствах наверняка удивило бы Леббика, потому что безумие Хэвелока не позволяло дружить с ним никому, кроме короля Джойса. Который и сам—то был, подумал мрачно Смотритель, не совсем в здравом рассудке.
 — Блуд, — ответил Знаток Хэвелок небрежно, словно он каждый день левым мизинцем вызывал подобное Воплотимое. — Как два пальца обоссать. — Несмотря на его тон, было видно, что он сосредоточивался так старательно, что глаза почти не разбегались в разные стороны.
 — Ну конечно, — пробормотал Мастер Эремис. — Вы точно уловили мою мысль. — Он был единственным из стоявших рядом с зеркалом, хотя несколько стражников и множество пригодников оставались неподалеку и внимательно наблюдали за происходящим. — Мне пришло в голову, что вы излишне скромничали со своими талантами, Знаток Хэвелок.
 Формально Эремис находился здесь только потому, что Смотритель еще не закончил разбирательство с его делом. На слишком многие вопросы следовало еще найти ответ. Тем не менее, он очень интересовался происходящим; его скошенная голова постоянно вертелась из стороны в сторону, следя за каждым движением, глаза сверкали, словно он наслаждался подобным времяпрепровождением.
 — Если бы Гильдия знала о ваших возможностях, она принимала бы совсем другие решения.
 Мастер Квилон остро глянул на рослого Воплотителя: — Неужели? Какие же?
 В ответ Мастер Эремис вежливо улыбнулся и бросил взгляд на Смотрителя:
 — Мы могли бы решить сами защищать Мордант, не дожидаясь, пока наш обожаемый король совсем подвинется рассудком.
 Леббик должен был что—то ответить на подобное оскорбление. Эремис стремился спровоцировать его — а провокация единственное, что поддерживало Смотрителя. Это подпитывало пламя верности и ярости, которые давали ему силы и дальше выполнять свои обязанности, служить королю и после того, как здравый смысл взбунтовался и его подсознательная преданность обернулась против него. Вдобавок ему еще нужно было выяснить вопрос с самим Мастером Эремисом и получить от него надлежащие объяснения. Но на сей раз сарказм Мастера не достиг цели. Помыслами Смотритель был в другом месте.
 В подземелье, где он оставил ту женщину.
 Проклятие на ее голову,  проклятие.  Она источник всех проблем, всех осложнений. Он даже начал думать, что именно она — причина слабости короля Джойса, несмотря на то, что король начал слабеть за много лет до ее появления. Но Леббик вырвет у нее правду. Если будет необходимо, он оторвет ей руки и ноги — лишь бы вырвать правду. Вопьется пальцами в мягкую плоть ее тела…
 Он сделает с ней все, что захочет. У него есть позволение.
  Итак, ты все же сделала это, женщина. Сделала нечто столь подлое, что никто и не подумает защищать тебя.  Это было правдой. Тор пытался — и не преуспел.  Ты помогла сбежать убийце. Отныне ты принадлежишь мне.  Даже сейчас он пытался бороться с собой.  Мне. 
 Если бы только он мог подавить дрожь, которая возникала всякий раз, когда он думал о ней.
 И Мастеру Эремису он ответил, лишь желая скрыть, что с ним происходит, замаскировать дрожь своего тела.
 Но он совершенно не думал о том, что говорит. Просто не мог. Он был слишком поглощен воспоминанием о том, как впился в ее плечи пальцами.
 — Нет, — слышал он ее шепот. Этот протест был сродни ужасу в ее нежных карих глазах, сродни дрожи изящного подбородка. Она боялась его, боялась до глубины души. Ярость Леббика нашла ее слабое место — он ясно видел это, хотя женщина сопротивлялась ему и раньше, лгала, заставляла его снова и снова подавлять страсть к ней. Она боялась его, словно заслужила эти страхи, словно сознавала — все, что он собирается сделать с ней, вполне законно. — Нет, — прошептала она, но отвергая не его обвинения; а именно  его  самого; Смотрителя, его власть и его жажду насилия.
 — Да, — ответил он сквозь зубы, яростно скалясь, словно она напоследок сделала его счастливым.
 Сжимая ее сильно, так как ему хотелось, не обращая внимания на ее боль — и на то, как смотрели на него Мастера и стражники, несмотря на убийство Найла и исчезновение Джерадина, — он лично отволок ее в подземелье.
 Всю дорогу она пробовала лепетать:
 — Нет, вы не понимаете, все это обман. Джерадин не убивал Найла, пожалуйста, выслушайте меня,  выслушайте.  Эремис как—то подстроил все это. Это —  обман. 
 Ему это нравилось. Нравился ее страх. Он хотел, чтобы она униженно распростерлась перед ним. И в то же время ее поведение обеспокоило его. По какой—то неясной причине он вспомнил жену.
 Но, очевидно, не потому, что его жена могла бы лепетать. По сути, она совершенно ничего не боялась с тех пор, как король Джойс спас ее, вырвав из рук гарнизонного командира из Аленда, который с великой изощренностью насиловал ее. С тех пор, как он, Леббик, собственными зубами растерзал этого мерзавца из Аленда.
 Но до того она боялась. Да, он прекрасно помнит ее страхи. И тогда она принималась лепетать. Он слышал ее — видел — он не мог прогнать эту картину, стоявшую перед его мысленным взором — он ничего не мог поделать с этим, ничего. Он слышал и видел, как она делает все, что в ее силах, идет на самые отчаянные и ужасные поступки, какие только могла придумать, лишь бы остановить этих людей.
 Но Смотритель Леббик не собирался останавливаться. Ни к чему. Пусть себе лепечет обо всем, что у нее на душе, плачет, кричит, если вздумается. Она —  его. И это его беспокоило.
 Когда он втолкнул ее в камеру, так, что она упала на нары у дальней стены, он не собирался останавливаться. Но он начал не сразу. Вместо этого он прикрыл железную дверь, не позаботившись даже запереть, сложил руки на груди, чтобы сдержать их дрожь, и уставился на пленницу в свете единственной лампы. Фитиль следовало подкрутить; пламя яростно бушевало, и тени ужаса плясали на бледных чертах женщины.
 Продолжая улыбаться плотно стиснутыми зубами, он потребовал ответа: — Как?
 — Я не знаю. — Лепет! — Каким—то образом. Чтобы избавиться от Джерадина. Джерадин — единственный, кто не доверяет ему. — Испуганно. — Эремис и Гилбур были заодно. — Пытаясь убедить его. — Эремис привел Найла на собрание Гильдии. Он сказал, что Найл может доказать, что Джерадин — предатель, но это была ложь. Они вместе придумали ловушку. Они все это выдумали. —
 Пытаясь создать иллюзию своей правоты. — Это—фальшивка. Они все подстроили. Так должно было быть. Глухая к нелогичности своей защиты, она настаивала: — Найл еще жив.
 Глядя на нее, Смотритель упивался радостью.
 — Нет, женщина. — Его челюсти ныли от усилия сдержаться и не впиться в нее зубами. — Скажи мне,  как. 
 Как он сбежал? Как ты помогла ему сбежать? Наконец она отчасти взяла себя в руки и умолкла. В ее глазах мелькали тени; она выглядела невероятно желанной и в то же время — беззащитной.
  — Он  не Воплотитель, — начал Леббик. — И не мог покинуть помещение иначе, как с помощью Воплотимого. Значит, это  твоих рук депо. Ты  воплотила его куда—то. Где он, женщина? Он нужен мне.
 Она смотрела на Леббика. Ее отчаяние стало тихим; она вела себя так, просто потому что слишком боялась его.
 — Вы сошли с ума, — прошептала она. — У вас не все дома. Вы просто не выдержали свалившегося на вашу голову.
 — Я не причиню ему вреда. — Лицо Смотрителя было непроницаемым, словно он отвел от себя все напряжение. — Ведь он почти не виноват. Я знаю это. Ты околдовала его. До того как ты появилась здесь, он был всего лишь одним из сынов Домне — очень неуклюжим, но в остальном заурядным парнем. Все любили его, хотя он ничего не способен сделать так, как надо. Но ты — все изменила. Ты вовлекла его в предательство. Когда я схвачу его, то даже не буду наказывать. Пусть только расскажет мне всю правду.
 Внезапно, словно в костер подкинули сухого хвороста, Леббик проревел: —  Где он? 
 Она вздрогнула и съежилась. Всего на мгновение Смотритель поверил, что она ответит. Но затем что—то внутри ее выпрямилось. Она гордо вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза.
 — Идите к черту.
 При этих словах он ухмыльнулся, не сумел сдержаться; и захохотал так, что, казалось, вот—вот лопнет сердце.
 — Маленькая шлюха, — выдавил он из себя. — Не пытайся разозлить  меня. Ты  недостаточно сильна для этого.
 И тут же он заговорил более четко, более официально, вбивая свои слова в ее страх, словно гвозди в крышку гроба.
 — Для начала я сдеру с тебя всю одежду. Я мог бы сделать это для разнообразия деликатно. Голые женщины чувствуют себя особенно беззащитными.
 Затем начну причинять тебе боль. — Он сделал шаг в ее сторону, но руки оставались скрещенными на груди. — Сначала совсем чуть—чуть. Скажем, сделаю больно твоей груди. Может быть, несколько уколов в живот. Кусок деревяшки между ногами. Лишь для того, чтобы ты внимательнее ко всему относилась. — Он хотел бы, чтобы она видела то же, что видел он; его жена была распростерта в грязи перед алендцами; распятая, привязанная за руки и за ноги, чтобы не могла пошевелиться. Чтобы увидела те осторожные движения, которые проделывал гарнизонный командир небольшими ножами. — Затем я начну причинять тебе более сильную боль.
 Ты будешь умолять меня остановиться. Ты расскажешь мне все, что я пожелаю, и будешь умолять меня остановиться. Но будет поздно. Ты уже потеряешь все шансы на спасение. Стоит мне начать причинять тебе боль, и я уже не остановлюсь. Я никогда не останавливаюсь на полдороги.
 Он явно ошеломил ее — отвращение и ужас на ее лице были слишком неприкрытыми — и Леббик уже не мог сдержаться. Его руки вырвались из—под контроля; ладони вцепились в ее плечи. Прижимая ее к себе, он завладел ее губами и поцеловал грубо, словно ударил, жаждая поглотить, прежде чем страсть разорвет его. Затем он обнял ее, обнял так крепко, что мышцы его рук напряглись словно сталь.
 — Скажи мне правду. — Его голос дрожал в лихорадке страсти, — не заставляй меня причинять тебе боль.
 Ее руки оказались между ними, ладони упирались ему в грудь. Но она не сопротивлялась; она сдалась на его милость, словно все силы испарились. Если отпустить ее, она просто рухнет на пол.
 Тем не менее, она заговорила, но сказала только:
 — Пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста. — Он сжимал ее так сильно, что его плечо заглушало ее слова, и тем не менее, он слышал их. — Умоляю вас, если вам так хочется. Пожалуйста, не надо так со мной.
 На мгновение мрак в камере сгустился. Он окутал Смотрителя, сгустившись вокруг головы, завыл в ушах, словно черный вихрь. Затем все снова прояснилось, а его кулак отозвался болью. Женщина сидела на полу; лишь стена не давала ей упасть. Из уголка ее рта медленно струилась кровь, темная словно полночь. Ее глаза словно бы остекленели, будто она вот—вот потеряет сознание.
 — Леди Териза скромничает, — произнес кто—то другой. — Я бы не стал вести себя так вежливо. Следующий удар будет для тебя последним. Ударишь ее снова, и я не успокоюсь до тех пор, пока ты не окажешься на галерах. Ошеломленный Смотритель Леббик обернулся и увидел у входа в камеру Тора.
 — Милорд Тор… — прохрипел Смотритель, словно задыхался. — Это не ваше дело. Обязанность разбираться с преступлениями, совершенными в Орисоне, лежит на мне.
 Старый лорд был толст, как откормленный гусь, с лицом рыхлым, словно плохо взошедшее тесто. Но его маленькие глазки сверкали при свете лампы так, словно он был способен на убийство. Под слоями жира покоилась сила, которая позволяла ему носить свой невероятный вес.
 — В таком случае, ты вдвойне ответствен за преступления, совершенные самолично, — парировал он. — Что если она невиновна?
  — Невиновна? 
 Леббик, похоже, пытался устыдить его свои выкриком. Он вскрикнул так, словно готов был разрыдаться. Отчаянным усилием воли Смотритель справился с собой.
 — Невиновна? — повторил он более спокойно. — Вас здесь не было, милорд. Вы не видели, как Джерадин убил своего брата. Я поймал ее, когда она помогала ему скрыться — помогала скрыться  убийце,  милорд Тор. Довольно странная мысль — считать ее невиновной.
 — Не более странная, чем ваши мысли о ее виновности, Смотритель. — Ярость Тора прорвалась с такой же силой, как мгновением раньше — ярость Смотрителя. — Вы обвиняете ее в том, что она помогла убийце  бежать,  а не в том, что она лично пролила чужую кровь. Когда я услышал, что вы уволокли ее сюда, я с трудом поверил собственным ушам. У вас нет права и  причин  называть ее так, до тех пор пока король Джойс не рассудит, виновна ли она, и не даст вам своего позволения.
 — Вы думаете, он откажет мне? — воскликнул Смотритель Леббик, стараясь держать себя в руках. —  Сейчас,  когда Орисон в кольце осады и все враги короля плетут против него заговоры? Милорд, вы недооцениваете ситуацию.  Это, —  он сделал пренебрежительный жест в сторону женщины, — проблемы, которые он возложил на мои плечи.
 Тор незамедлительно буркнул:
 — Может быть, нам спросить его?
 Выбора у Смотрителя не оставалось; отказаться он просто не мог. И, несмотря на то, что все его кости ныли и все нутро переворачивалось, так, что он, казалось, умирал, он повернулся спиной к неподвижной женщине и вместе с Тором отправился говорить с королем.


***

 Когда Леббик потребовал аудиенции, король встретил их в ночной сорочке.
 Вместо того чтобы пригласить Тора и Смотрителя к себе в комнаты, он открыл двери в свои покои и появился в проеме, представ перед стражниками, помаргивая водянистыми старческими глазами, словно от робости — будто боялся за свою безопасность в собственном замке. Он еще не спал; уж очень быстро он подошел к двери. И не пожелал, а может быть позабыл закрыть за собой дверь. Тогда Смотритель увидел, что король Джойс сидит не один.
 Перед камином, оглядываясь через плечо на дверь, сидели два человека.
 Знаток Хэвелок. Ну, конечно же. И Мастер Квилон, новоиспеченный магистр Гильдии.
 Мастер Квилон, который  случайно  помог Джерадину сбежать, сбив с ног Леббика. Мастер Квилон, который  нечаянно  позволил этой женщине время помочь Джерадину, отослав стражников из комнат, где хранились зеркала.
 Смотритель пробормотал себе под нос проклятие. Король Джойс посмотрел на Смотрителя Леббика, а затем на Тора с безумным выражением. Его борода свалялась; седые волосы торчали из—под ночного колпака во все стороны — колпака, который, знал Леббик, королева Мадин подарила ему двадцать лет назад. Его руки распухли от артрита, спина сгорбилась. Он казался маленьким и не вполне в здравом уме, очень уж не похожий на крепкого надежного лидера своего народа. И все равно, Смотритель любил его. Глядя на него в этот миг, Леббик обнаружил, что на самом деле ему больше всего не хватает не героической фигуры короля, уверенного в себе. Ему не хватает королевы; уверенной, красивой, прагматичной Мадин. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы король Джойс оставался таким, каким когда—то был. Она никогда никому не позволила бы увидеть короля таким. Эта мысль так поразила Смотрителя Леббика, что заготовленная яростная речь улетучилась у него из головы. Вместо того чтобы швырнуть в лицо королю горькие вопросы, он пробормотал почти ласково:
 — Простите за вторжение, милорд король. Вы не спали?
 — Нет, — ответил король слабым голосом. — Я обдумывал то, что приказал вам передать Крагену. Я хочу использовать Гильдию. Но не знаю как. Это не давало мне заснуть, и потому я послал за Квилоном. — И, словно зная, что существует причина, по которой Смотритель потревожил его, король рассеянно спросил: — Будь вы на его месте, что вы предприняли бы завтра?
 Леббик обменялся с Тором недоуменным взглядом.
 — На его месте? На месте Мастера?
 — На месте Аленда, — терпеливо пояснил король. — Скажем, принца Крагена. Что он будет делать завтра? Ответ был очевиден.
 — Катапульты. Он попытается пробить брешь в стене. Король Джойс кивнул:
 — Я того же мнения. — Он казался слишком сонным, чтобы сосредоточиться. — Квилон и Хэвелок позаботятся об этом. — И, словно в голову ему пришла новая мысль, он добавил: — Им потребуется совет. А вы ведь должны знать, чем они занимаются. Так что утром побеседуйте с Квилоном. Спокойной ночи. — И он повернулся к Смотрителю спиной, направляясь к себе в покои.
 — Милорд король. — Это не выдержал Тор. Король устало вскинул брови.
 — Что—то еще?
 — Да, — резко ответил Тор, боясь, что Смотритель Леббик вмешается. — Да, милорд король. Леббик засадил леди Теризу де Морган в подземелье. Он ударил ее. Он хотел допрашивать ее, применяя пытки. И у него могли быть… —
 Тор посмотрел на Леббика, пытаясь сдержать гнев, — у него могли быть и другие гнусные намерения.
 Его следует остановить!
 Смотритель хотел было запротестовать, но замер. К его изумлению, король уставился на Тора, словно старый лорд был гнилым яблоком.
 — Но почему в это вмешались вы, милорд Тор? — спросил король. — Найл был  убит.  Может, вы не осознаете этого? Сын  Домне,  милорд Тор, — сын  друга. —  Он говорил так, словно позабыл, почему старый лорд появился в Орисоне. — Леббик выполняет свои обязанности.
 В ответ Тор скривился от отвращения; его рот открылся и захлопнулся. Он был слишком ошеломлен и лишь через мгновение вспомнил, что нужно дышать; затем сказал таким тоном, словно боялся, что его хватит удар:
 — Я правильно понял вас, милорд король? — Его губы растянулись, обнажая потемневшие от вина зубы. — Значит, Смотритель Леббик получает ваше соизволение на пытки и насилие над леди Теризой де Морган?
 Жилы на шее короля вздулись. Внезапно его глаза перестали быть водянистыми; они засверкали голубым огнем.
 — Довольно! — Призрак человека, которым он когда—то был, на мгновение мелькнул перед глазами присутствующих, и король тщательно выговорил:
 — Старый, жирный бесполезный боров, вы уже довольно мешали мне. Я устал от вашего правдолюбия. Устал от ваших идиотских замечаний. Смотритель Леббик получил мое позволение  исполнять свои обязанности.  И, несмотря на постоянную боль в сжавшемся сердце, Леббик ощутил себя на седьмом небе.
 Лицо Тора побагровело; глаза вылезли из орбит. Дрожащие кулаки вскинулись, словно он собрался нанести удар — словно наконец—то решился ударить своего короля. Когда он опустил их, это стоило ему нечеловеческих усилий. Кровь отхлынула от лица лорда, и оно стало восковым.
 — Я не верю вашим словам. Вы — мой король. Мой друг. — Его голос задрожал; взгляд беспорядочно заметался. — Я тоже потерял сына. Я не верю…
 — Запомните, Смотритель. Вы будете страдать, если послушаетесь его.
 Плоть Тора, казалось, обвисла на костях, когда он повернулся и медленно принялся спускаться по ступеням, так, словно прожитые годы внезапно навалились на него и превратили в развалину.
 Тихо, чтобы не выдать своего восторга, Смотритель Леббик пробормотал:
 — Милорд король.
 И король мгновенно повернулся к нему. Голубые глаза короля продолжали гореть, но вдруг налились кровью.
 — Эту женщину следует подтолкнуть, — прохрипел он с трудом. — Она должна признаться… или открыть свои способности. — Затем король ткнул скрюченным пальцем в грудь Леббика и проворчал: — Но будьте готовы отвечать за все свои действия.
 Не давая Леббику времени собраться с мыслями и найти подходящий ответ, он отступил в свои покои и с грохотом захлопнул за собой дверь. Хотя стражники старательно делали вид, будто ничего не замечают, Смотритель Леббик отвернулся от них, чтобы скрыть свое удовлетворение. Он не забыл о своих прочих обязанностях; Мастер Квилон, Мастер Эремис, Найл; организация обороны Орисона. Но все это не вызвало отклика в его душе; он займется ими, чтобы поскорее избавиться от них. Главное — король Джойс дал ему свое позволение. Его король верил, что он выпытает все тайны этой женщины.
 Доверие короля стало ответом, которого он так ждал. Ответом на все сомнения.
 И, сознательно отложив удовольствие, которого жаждал больше всего, на потом, он не вернулся в подземелье. Вместо этого он отправился на поиски Мастера Эремиса — и тела Найла.  Найл еще жив.  До утра у него предостаточно времени, он успеет доставить себе удовольствие и убедиться, что эта женщина лжет.


***

 Он нашел Воплотителя в коридоре, ведущем в ту часть замка, где помещались жилища Мастеров. Эремис мгновенно направился к Смотрителю и без всяких вступлений огорошил Леббика:
 — Найл еще жив.
 Смотритель остановился, подбоченился и яростно уставился на Воплотителя. Сейчас, когда все его внимание сосредоточилось на Эремисе, он вспомнил, почему так ненавидит этого высокого гибкого человека. Он ненавидел насмешливое превосходство, светившееся в его глазах, сочетание ума и небрежности. Но больше всего он ненавидел успех Мастера у женщин. Женщины, которые при виде Смотрителя с отвращением кривили губы, покорно расставляли ноги, едва только Мастер поднимал бровь. И, вероятно, нечего было удивляться, что эта сучка, служанка Саддит, стремящаяся к вершинам власти, так уцепилась за него. Но кишки Смотрителя стиснуло в тугой узел, когда он вспомнил, какое выражение появилось на лице его пленницы при одном упоминании о Мастере Эремисе.
 Леббик же со своей стороны готов был убить любую женщину, которая посмела бы заигрывать с ним, не будучи его женой.
 К несчастью, у него сейчас не было времени для ненависти к Мастеру Эремису. Слишком многое произошло; вдобавок слова Мастера, казалось, разверзли пропасть под его ногами.
 — Жив? — пробормотал он. — О чем вы толкуете?
 — Я очень надеялся на это, — ответил Мастер, словно Смотритель говорил с ним вежливо. — Вот почему приказал перенести его в мои комнаты. Я еще не видел, чтобы Джерадин что—либо сделал правильно, и надеялся, что убить родного брата он тоже не сможет. К счастью, нож не задел сердце Найла.
 И мгновенно душу Леббика охватило облегчение. Женщина  лгала.  Она оставалась в его власти. На мгновение у него так закружилась голова, что он не мог собраться с мыслями и продолжить разговор. — Я призвал к нему Андервелла, — продолжал Эремис. Андервелл был одним из лучших врачей в Орисоне. Это был именно тот врач, которого Смотритель самолично выбрал бы для ухода за Найлом. — Если его можно спасти, то он спасет.
 Сверх того я позволил себе вольность и отдал несколько приказаний вашим стражникам. — Глаза Мастера сверкали от радости или злобы, словно он ясно видел смятение Леббика. — Если Джерадин хочет, чтобы его брат поскорее погиб, он явно предпримет еще одну попытку. По—моему, ясно, что он в сговоре с Гилбуром и Гартом — и почти наверняка с Архивоплотителем. Можно предположить, что они могут появляться в Орисоне и исчезать, когда пожелают. Поэтому я настоял, чтобы мне выделили четверых ваших людей. Двое из них — с Андервеллом и Найлом. Двое других — охраняют дверь.
 Вы не возражаете против моих распоряжений, — Мастер Эремис ухмыльнулся, — добрый Смотритель?
 Смотритель не без труда привел в некоторый порядок взбунтовавшиеся мысли. Он  не  возражал против распоряжений Эремиса. Распоряжения были правильными. Нет, не просто правильными; они были настолько правильными, что обвинения, выдвинутые этой женщиной против Эремиса, казались по меньшей мере странными. На секунду он задумался: может быть, Эремис оскорбил ее, и ее поведение объясняется простой ревностью? Но подобные домыслы лишь запутывали картину. В чем он действительно нуждался — так это на некоторое время забыть о ней.
 — В настоящий момент этого достаточно, — ответил он грубо, потому что в ответ на его признание на лице Эремиса появилось нечто большее, чем просто удовлетворение. — А пока я хочу, чтобы вы отправились со мной. Я хочу получить ответы на свои вопросы, но у меня нет времени стоять и беседовать с вами.
 Эремис нахмурился, хотя его глаза продолжали смеяться. Скрывая язвительность, он сказал:
 — Мне тоже дорого время, Смотритель. Наш бравый король угрожал алендской армии всей мощью Гильдии, не так ли? А мы пока еще не придумали, как воплотить его угрозы в жизнь. Мне кажется, наш новый магистр, вероятно, соберет второе собрание Гильдии еще до исхода ночи. — Но тон Воплотителя был бесстрастным. — Если это произойдет, я должен буду присутствовать на нем.
 Леббик сверился со своими внутренними песочными часами и ответил:
 — Не думаю. Времени недостаточно. — И обратил свою ярость на Эремиса. — Мне приказано встретиться с Квилоном на рассвете. После этого он будет в вашем распоряжении.
 Пошли.
 Он очень надеялся, что этот Эремис откажется. Смотритель с огромным удовольствием посмотрел бы, как этот дерзкий Воплотитель, связанный и беспомощный, валяется перед ним. Но, с другой стороны, его мысли заняты совсем иным, и, к сожалению, он не получит того удовольствия, какого подобная сцена заслуживает. Поэтому он спокойно дождался согласия Мастера Эремиса, а затем отправился по делам.


***

 Его вопросы были теми же, что и возникшие во время столь печально завершившегося собрания Гильдии. Как Мастер Эремис может объяснить тот факт, что он был единственным человеком в Орисоне, который постоянно знал, где находилась эта женщина, когда Бретер верховного короля нападал на нее? И почему Гарт, тем не менее, пытался убить ее, если они с Джерадином были заговорщиками, а Джерадин любил эту женщину? О чем говорили лорды провинций и принц Краген, когда они предательски встречались по подсказке Эремиса? И что это за история о нападении Воплотимого на Джерадина — что это за воплощенные насекомые, пытавшиеся убить его? Знал об этом Эремис или не знал?
 Естественно, Мастер Эремис ответил на все вопросы. Но Смотрителю Леббику не понравились ответы. Если рассматривать их в целом, в них крылась одна—единственная роковая ошибка; все вопросы основывались на предположении, что Джерадин опытный и ловкий предатель; что он не только обладает, но и широко пользуется своим невероятным талантом; что он вступил в сговор с Гартом и Кадуолом задолго до Воплощения женщины в Орисон; что вся его неловкость, его вид сконфуженного щенка — ловкое прикрытие. Леббик посчитал это предположение невероятным. Он считал, что Джерадин действительно пытался убить Найла; ведь он видел это собственными глазами. Но поверить, что Джерадин плетет интриги на погибель Морданту? Брат Артагеля в заговоре с Гартом? Сын Домне соблазняет женщину, и она совершает преступления, которых в противном случае не совершила бы? Этому Смотритель никак не мог поверить. Нет, заговоры, совращения, преступления — во всем этом виновата она, а не Джерадин. И Эремис глупец, если пытался убедить его в обратном. А может быть, Мастер сам еще не начал говорить правду.
 И, подготовив Орисон к рассвету нового дня, Смотритель Леббик заставил Мастера Эремиса вновь повторить все его объяснения, как можно подробнее, не упуская никаких деталей. День, проведенный на жестком пайке воды, вызвал у обитателей замка глухое недовольство. Нехватка воды поставила сотни людей в трудное положение; многие жульничали или пытались жульничать, и с этим следовало разобраться как можно скорее. С другой стороны, трудности были пока не слишком серьезными по сравнению с тем, что должно наступить впоследствии. И потому строгость была единственной надеждой Орисона. И потому Леббик, где бы ни появлялся, напускал на себя самый строгий вид. А Эремис наблюдал за ним. Отвечал на его вопросы. И не проговорился ни о чем.
 Может быть, Смотритель Леббик не мог поверить в уверения Эремиса в преданности королю — после сцены на стенах Орисона, после того как Знаток Хэвелок продемонстрировал успешную защиту от катапульт. Мастер ни о чем не проговорился.  Мы могли бы попытаться защитить Мордант своими силами, не дожидаясь, пока наш обожаемый король окончательно выживет из ума.  Некоторые реплики открывали суть говорившего, и Леббик знал это. Но он не мог отвлечься от мыслей о подземелье. Не слишком обращая внимание на то, что говорит, он пробормотал: — Докажите это. Дайте мне воду.
 И он словно бы забыл про Эремиса. Улыбка высокого Мастера стала невыносимой; он был слишком доволен и в душе праздновал победу. Но он постарался взять себя в руки и сосредоточиться на том, чем занимаются Хэвелок и Квилон.
 На первый взгляд казалось, что Знаток пребывает в состоянии неестественной сосредоточенности, потому что, несмотря на то, что грубости, которые он бормотал, звучали дико, именно они вызвали у стражников Смотрителя бурный взрыв энтузиазма. Леббик не привык видеть его в том состоянии, когда он делал именно то, о чем его просили. Он знал другого Хэвелока — безумного старого вонючего козла, который приплясывал и вопил в зале аудиенций и уничтожил важных пленников прежде, чем их допросили. Человек, сотрудничающий с Мастером Квилоном, был совершенно незнаком ему. Призрак сильного и хитрого Воплотителя, который помог королю Джойсу собрать и организовать Мордант. Только вид Знатока не изменился. Он был все в той же древней засаленной хламиде; остатки его волос торчали в разные стороны. Торчащий между затуманенными глазами и дрожащими губами нос походил на хищный клюв.
 Но взгляд вблизи давал понять, какой ценой давалась Знатоку эта сосредоточенность.
 Несмотря на ледяной ветер, он был мокрым от пота и дрожал всем телом, словно в лихорадке — словно стоял и вызывал Воплотимое таким отчаянным усилием воли, что все его тело сопротивлялось. С неожиданной печалью Леббик заметил, что по щеке Хэвелока течет кровь. Знаток прикусил губу так, что она превратилась в лохмотья.
 По всем признакам он был единственной защитой Орисона от катапульт. Мастер Квилон ясно дал понять, что у них нет других зеркал, которые могли бы послужить именно этой цели. Все, чему Смотритель служил или о чем заботился, оказалось под угрозой, и защитой мог стать лишь Хэвелок — но очевидно было, что Хэвелока надолго не хватит.
 — Сучье вымя! — Смотритель Леббик грубо схватил Мастера Квилона за руку, привлекая к себе его внимание. — Долго он еще продержится?
 Прежде чем Квилон успел ответить, Знаток отпрыгнул в сторону от своего зеркала, хихикая, словно обезумевшая старуха.
 — Достаточно долго! Хии—хии!  Достаточно  долго! — Хэвелок раскрыл рот, полный окровавленных зубов, скалясь Леббику в ответ, но ни один из его глаз не смог нацелиться на Смотрителя. Его голос зазвенел на грани истерики: — Они швыряют в него камни, камни, камни, камни, камни! А мы —  единственные  друзья, которые у него остались!  Мы единственные друзья, которые у него остались! 
 Двигаясь чересчур быстро, чтобы его успели остановить, он сплюнул кровь на руки и принялся размазывать ее по щекам Леббика, окрашивая седые бакенбарды Смотрителя красным. — А  ты —  совершенно потерял  разум! 
 Внезапно обозлившись, Смотритель Леббик отшвырнул руки Хэвелока прочь. Он схватился за меч, едва удержавшись от того, чтобы не выхватить его и не вспороть Знатоку брюхо прямо тут, на месте. Дрожа так же сильно, как и Хэвелок, он опустил клинок обратно в ножны и скрестил руки на груди.
 — Сукин сын, — пробормотал он сквозь зубы. — Тебя следовало заточить в подземелье много лет назад.
 Мгновение Знаток Хэвелок улыбался окровавленными зубами, глядя на Смотрителя. Затем повернулся к Мастеру Квилону. Показав на Леббика пальцем, он заговорил театральным шепотом, словно никто, кроме Квилона, не мог его услышать.
 — Ты когда—нибудь был знаком с его женой? — Хэвелок подчеркнул интонацией слово  знаком. —  Таким прекрасным человеком ему никогда не стать.
 И он с улыбкой вернулся к своему зеркалу.
 Мастер Эремис тоже улыбался; его глаза сверкали от радости.
 — Мастер Квилон, — он хмыкнул, заметив напряжение в лице Квилона, — нам действительно повезло, что только один из последних друзей короля потерял разум.
 Алендцы выкатили на позицию третью катапульту. Королевский Подлец разрушил и ее. После этого против замка временно перестали выдвигать катапульты. Видимо, принц Краген решил придумать что—то другое.
 Но Смотритель Леббик не остался наблюдать. Упоминание о жене пробудило в нем такой гнев, что он с трудом сдерживался — и кроме того, его стражники вполне были способны доложить ему об изменении обстановки, если произойдет что—то новенькое. Пока кровь засыхала на его щеках, он ураганом пронесся по Орисону, прихватив с собой Мастера Эремиса, и направился в подземелье.


***

 Но через мгновение сообразил, что меньше всего хотел притащить с собой на новый допрос этой женщины этого хитрого Воплотителя. К счастью, он вовремя изменил направление движения, и Эремис не успел сообразить, куда они направляются. Вместо того чтобы предаться терзающей его страсти, он повел Эремиса в башню, где жили Мастера, узнать о состоянии Найла.
 — Прекрасная мысль, — высказался Мастер Эремис, когда стало ясно, куда направляется Леббик. — Я тоже хотел бы узнать нечто новое о состоянии Найла.
 — Ну конечно же, — прохрипел Смотритель. — Он единственный, кто может подтвердить вашу невиновность. Он ведь собирался доказать, что его родной брат — предатель. Вы же утверждали именно это?
 — Конечно. — Было очевидно, что Эремис ничуть не боится Леббика. — Вы же не поверите мне, если я скажу, что пекусь о нем лишь из человеколюбия. Я это прекрасно понимаю. Учитывая ваше ко мне отношение, я счастлив, что вы верите, что я желаю ему добра, хотя бы ради собственной выгоды. — Сарказм Мастера, похоже, был окрашен искренним весельем; он произносил слова так, словно пытался скрыть радость от приятного сюрприза. — Как я уже говорил, он — свидетельство того, что я не виновен в том, в чем обвинял меня Джерадин.
 Леббик не остановился. И ответил, не заботясь, слышит его Эремис или нет. В основном для того чтобы облегчить душу, он пробормотал:
 — Смейся, сучий козел. Когда—нибудь я узнаю всю правду о тебе. И тогда я накормлю тебя твоими собственными яйцами.
 Он был настолько одержим своими мыслями, что не ожидал ответа. И после того как его спутник высказался, Смотритель еще мгновение сомневался, правильно ли он расслышал ответ.
 — Попробуй.
 Несмотря на неизменную улыбку, Эремис выглядел опасным, как занесенный топор.
 Скрипнув зубами, Смотритель Леббик повернул в коридор, ведущий к жилищам Воплотителей.
 Они вышли к небольшому тупиковому ответвлению, с предназначенными для слуг комнатами по обеим сторонам и главным входом в покои в конце тупика. При виде шикарно отделанной двери из палисандрового дерева, украшенной мозаикой с портретом хозяина комнаты, Леббик хмыкнул. Но сама по себе дверь была не так важна; она ничего не значила. Важно было то — и Смотритель Леббик обеими руками ухватился за эту существенную деталь — что дверь была старательно закрыта и двое крепких стражников стояли на посту в коридоре, охраняя вход в жилище Мастера Эремиса.
 Стражники отсалютовали, и Леббик приказал им доложить обстановку. — Андервелл и двое наших людей находились там всю ночь, Смотритель, — доложил старший стражник. — Найл, должно быть, до сих пор жив, потому что в противном случае Андервелл давно бы вышел. Но мы ничего не слышали.
 Мастер Эремис сказал:
 — Славно, — но Смотритель пропустил его слова мимо ушей. И, раздвинув стражников, широко распахнул дверь.
 После этого он долго стоял не шевелясь, тупо глядя на комнату, пытаясь сообразить, почему стражники ничего не слышали, словно вся логика и здравый смысл испарились. Такая резня не могла произойти без шума.
 Его люди за его спиной, не сдержавшись, выругались.
 Мастер Эремис выдохнул:
 — Стерьво! — и тихо присвистнул.
 В гостиной Эремиса находилось трое людей: двое стражников и Найл. Все трое были искромсаны в клочья.
 Точнее, не  искромсаны.  Мозг Леббика работал с трудом. Мертвецы не были разрезаны на куски. То, что с ними произошло, проделали не при помощи мечей. Нет, эти люди напоминали не жертвы людей—мясников, скорее трупы, на которых пировали хищники. Огромные хищники с челюстями, способными вырвать из груди кусок мяса величиной с два кулака и перекусить конечность. Причем все это произошло с  его стражниками.  Тела лежали в лужах крови, с вырванными внутренностями и переломанными костями. А что касается Найла…
 В некоторых отношениях он был в чуть лучшем состоянии; в некоторых — в худшем. Его жевали не так старательно, как стражников. Но обе его руки исчезли: одна была откушена ниже локтя, вторая — у плеча, голова была разодрана до мозга, лицо полностью исчезло. Его можно было опознать лишь по форме, размерам и по тому, что он лежал на диване, используемом Эремисом для любовных игр. Смотритель заулыбался. Его душил смех. Он не мог сдержаться; отчаяние было сейчас его единственным ощущением. Почти жизнерадостно Леббик сказал:
 — Вам какое—то время не придется соблазнять здесь женщин, Воплотитель. Вы просто не сможете убрать кровь. Так что придется перебраться в другое место. Эремис похоже не слышал. Он тихо спросил:
 — Андервелл? Андервелл?
 Ну конечно же, здесь должно было находиться  четверо  мужчин; Леббик знал это. Двое его стражников. Найл. И Андервелл. С хищной полубезумной улыбкой он, сохраняя остатки самообладания, приказал стражникам обыскать остальные комнаты. Но он не сомневался, что врач — исчез. Что Андервеллу здесь делать после такого злодеяния?
 По необъяснимой причине тот факт, что все произошедшее никак не могло произойти, не доходил до Леббика.
 — Смотритель, — сказал старший стражник придушенным голосом, словно кто—то с силой выдавил у него из груди весь воздух, — никто не входил и не выходил. Могу поклясться.
 — Воплотимое. — Смотритель Леббик, казалось, наслаждался этим словом; оно приносило столько боли, что он почти радовался ему. — Оно, наверное, напало слишком быстро, слишком неожиданно. Может быть, это был огненный кот. Или те круглые штуки с зубами, о которых рассказывал Пердон. — Желание расхохотаться было почти непреодолимым. — Они не успели даже позвать на помощь. Воплотимое.
 — Боюсь, вы правы. — Мастер Эремис вел себя удивительно сдержанно, но его глаза сверкали, словно осколки зеркала. — Наши враги проделывали подобные вещи и до того, как леди Териза де Морган появилась здесь.
 — И все это произошло в вашем жилище, Воплотитель. — Смотритель продолжал улыбаться. — Под вашей чуткой опекой. После всех предосторожностей, которые вы предприняли.
 При этих словах глаза у Эремиса округлились; он заморгал, глядя на Смотрителя.
 — Вы это серьезно? Вы считаете, что я виновен во всем случившемся?
 — Это произошло с помощью Воплотимого. Вы — Воплотитель. Это — ваше жилище.
 — Когда я покидал его, Найл был жив, — запротестовал Мастер Эремис. — Спросите своих стражников. — Впервые за все время Леббик заметил, что Мастер обеспокоен. — А все остальное время я провел с вами.
 Доводы Мастера были логичными, но Смотритель Леббик отмахнулся от них.
 — Вы — Воплотитель, — повторил он. И, когда сказал это, его голос сорвался, словно он пытался загнать свою печаль глубоко внутрь, как больной ребенок. — Вы считаете себя хорошим Воплотителем. Вы хотите заставить меня поверить, что «наши враги» располагают плоским зеркалом, которое без вашего ведома показывает ваши комнаты? Они сделали зеркало и не пользовались им, не вызвав у вас ни капли подозрения, и не сделали ни одного неосторожного шага, который предупредил бы такого хорошего Воплотителя, как вы, о том, что происходит? Вы это  серьезно? 
 К своему изумлению, Леббик обнаружил, что вот—вот сорвется. У его людей не было никакой возможности защититься, а он ничем не мог им помочь, тем более вернуть им жизни. Улыбаясь так широко, как только мог, он сменил тон, и его голос прозвучал словно удар бича:
 — Мне не нравится, когда моих людей рвут на куски.
 — Понятно. — Лицо Мастера Эремиса было напряженным; сосредоточенность в его глазах сменилась гневом. — Это говорит о вас хорошо. Но не имеет никакого значения.  Наши  враги, похоже, владеют плоским зеркалом, которое позволяет им попадать куда угодно. Знай я, как такое можно проделать, и сам попытался бы сделать то же самое. Но и это неважно. Найл был жив, когда я покинул его. И слепой мог бы заметить, что я был с вами в то время, когда его убили. Я уж точно не виновен в произошедшем.
 — Докажите, — ответил Смотритель таким тоном, словно к нему вернулось хорошее настроение. — Я знаю, что вы лично не могли совершить это. Но предатели, с которыми вы состоите в заговоре, — совсем другое дело. Именно  вы  все подстроили. Все это  ваших  рук дело. — Он с трудом подавил в себе неодолимое желание ударить Эремиса. — От вас потребовалось только доставить сюда Найла, чтобы Гарт, Гилбур и остальные ваши  друзья  расправились с ним.
 Он хотел взреветь:  И именно вы виноваты в том, что мои люди разорваны на куски!  Но слова застряли у него в горле, как кляп.
 — Смотритель Леббик, послушайте меня. Послушайте. — Мастер Эремис говорил так, словно Леббик был в горячечном бреду, а он пытался привлечь к себе его внимание. — Это все полная чушь.
 Если вы считаете меня ответственным за смерть Найла, тогда вы должны полагать, что его слова не защищают меня от обвинений Джерадина. Таким образом, вы должны считать, что мне не было смысла приводить его на собрание Гильдии. А вдруг он начал бы выдвигать обвинения против меня? Я уже говорил: это вздор.
 И если вы верите, что ответственность за его смерть на мне, то должны считать, что я могу покинуть Орисон в любой миг, когда захочу — через то же зеркало, которое позволило сбежать Гилбуру. Тогда почему я остался? Почему встретился лицом к лицу с Джерадином на глазах всей Гильдии, когда с такой легкостью мог бы исчезнуть отсюда? Почему помогаю бороться с осадой? Смотритель, вы  не правы. 
 Я не предатель. Я служу Морданту и Орисону. И не виновен в гибели Найла.
 Не в состоянии принять его рассуждения, Леббик вновь прохрипел:
 — Докажите. — Ему хотелось выть. Доводы Эремиса были слишком убедительными; он не мог найти в них изъяна. — Слова ничего не значат. Можете болтать все, что взбредет в голову. — И тем не менее, в этом было нечто неправильное. Просто  должно  было быть, потому что он желал этого так страстно. Ему нужно было как—то справиться со своим отчаянием. — Просто докажите.
 К несчастью, Мастер Эремис быстро вновь обрел свою самоуверенность. Лицо Воплотителя опять стало непроницаемым — скрываемые факты или намерения, которые вызывали у Эремиса искры веселья, снова наполнили его взгляд превосходством.
 Ласково улыбаясь такой ненавистной улыбкой, он заметил:
 — Вы уже упоминали об этом. На крепостных стенах. Не припоминаете?
 Вежливое предположение, что Леббик может чего—то не помнить, что он не вполне соображает, что делает, взъярило его настолько, что он пришлось взять себя в руки.
 — Я помню, — парировал он, с облегчением слыша свой голос, хриплый и такой знакомый. — Но вы ничего не предприняли.
 — Нет, — согласился Мастер. — Однако у меня в голове зародилась одна мыслишка. Я собирался обсудить ее, и тут Знаток снова поразил нас своими выходками. Я расстроился, забыл о ней и припомнил лишь сейчас.
 Вы говорили о воде.
 Смотритель Леббик в глубине души окаменел. Вода! его сердце сдавило как тисками; он едва дышал. — Я смогу добыть ее.
 Орисон отчаянно нуждался в воде. От ее отсутствия страдало слишком много людей. А работа Леббика заключалась именно в том, чтобы уменьшать страдания. И чувство долга подсказывало ему, что ответственность лежит на нем, словно он сам был причиной этого недостатка воды.
 Но лучше пусть его выпотрошат шлюхи, чем принять жизненно необходимую помощь от Мастера Эремиса.
 — У меня есть зеркало, — пояснил Эремис, — которое показывает беспрестанный дождь. Он там всегда льется потоком. Я могу принести зеркало в резервуар и осуществить воплощение дождя, чтобы пополнить наши запасы воды. — Он слегка содрогнулся. — Это займет какое—то время. Количество дождя, которое я могу воплотить, будет довольно ограниченным. Может быть, за несколько дней мне удастся наполнить резервуар.
 И, не сдержавшись, он улыбнулся, потому что знал, в какое пиковое положение поставил Леббика:
 — Это докажет мою преданность, добрый Смотритель? Покажет мою искренность в служении Морданту и Орисону?
 Смотритель Леббик издал хриплый звук, идущий из глубины души. Предложение Эремиса было словно кость в горле, и он боялся подавиться ею. Он не мог отказаться, он осознавал это. Именно этого король Джойс всегда добивался от Гильдии, от Воплотимого; возможности лечить раны, решать проблемы, восполнить причиненные несправедливыми обстоятельствами потери — реальные или теоретические — посредством каких—либо воплощений. Именно в этом нуждался Орисон.
 С нужным количеством воды защитники замка могут стать достаточно сильными, чтобы выдержать натиск Аленда, даже если катапульты этого сукина сына Крагена все же пробьют брешь в стене.
 Предложение следует принять. Другого пути нет. Смотрителю придется проглотить эту пилюлю, принести свои желания на алтарь долга. Но он не мог, просто не  мог  так просто проглотить оскорбление. Вместо того чтобы ответить Мастеру, он резко повернулся к старшему стражнику, так резко, что ветеран вздрогнул.
 — Запомни, — рявкнул он неожиданно. — Вам следовало защищать этих людей, а вы оба напортачили. Но у вас появился шанс исправиться.
 Отведи этого Воплотителя к королю. Пусть доложит королю обо всем, что здесь произошло. Проследи, чтобы он рассказал все, что рассказал мне. И выбей из него остаток, если он о чем—то умолчит. Затем заставь его взять то зеркало. Отведи к резервуару. И заставь проделать то, что он обещал.
 Используй столько людей, сколько понадобится. Он на твоей ответственности до тех пор, пока резервуар не наполнится до краев. Действуй.
 — Слушаюсь, Смотритель. — Потрясение, страх и ярость сделали стражника излишне усердным. Довольный, что он может что—то делать, он вдруг ухватил Эремиса за руку. — Пойдешь сам или придется тащить тебя? На лице Мастера появилось выражение блаженства.
 Он оказался сильнее, чем предполагал Леббик, — и лучше подготовлен. Рывком он освободил свою руку; пинком сшиб стражника с ног; расчетливо подставил колено другому — и наткнувшийся на него стражник согнулся пополам. С саркастическим изяществом Эремис запахнулся в свой просторный плащ и поправил мантию. Затем преувеличенно вежливо заметил:
 — Добрый Смотритель, боюсь, ваши люди плохо готовы к предстоящей осаде. И, махнув рукой, вышел в коридор.
 Парализованный болью и стыдом стражник остался на месте. Но через мгновение убийственный взгляд Смотрителя заставил его заковылять вместе с товарищем за Мастером Эремисом.
 Леббик остался один. Он больше не смотрел на изуродованное тело Найла, не смотрел и на тела своих людей. Медленно и тщательно, не отдавая себе отчета в том, что делает, он начал биться головой о стену и бился, пока не пришел в себя настолько, чтобы, сдержав рвущийся из груди вой, вызвать новых стражников. Когда мертвых вынесли, он отдал приказ опечатать комнаты на тот случай, если Джерадин или его союзники решат снова воспользоваться этим путем для проникновения в Орисон.
 Джерадин был не просто убийцей. Он был мясником, обезумевшим от ненависти к собственному брату, и все это не имело никакого смысла. Остаток дня Смотритель Леббик старательно искал себе занятия, чтобы не иметь возможности спуститься в подземелье. Невиновность Эремиса ослабила его, ослабила непонятно по какой причине, подрубила под корень его ярость. Он боялся, что, если сейчас встретится с этой женщиной, все закончится тем, что он начнет вымаливать у нее прощения.


***

 Найти себе занятие было легко; у него было множество обязанностей. Он выслушивал рапорты об осаде, отдавал распоряжения касательно сильно возросшего населения Орисона и обсуждал тактические хитрости на тот случай, если Знаток Хэвелок не сможет дальше бороться с вражескими катапультами. Он не хотел порождать напрасные иллюзии, пока Мастер Эремис не продемонстрирует свои способности. Тем не менее, он приказал отключить все трубы, ведущие к системе водоснабжения, и тем самым вызвал приступ ярости страдающих от жажды людей, и использовал то малое количество воды, которую поставлял небольшой ручей, чтобы промыть трубы от возможного яда леди Элеги.
 И когда один из его людей наконец доложил, что Мастер Эремис принялся за работу в резервуаре, он отправился поглядеть.
 Воплотитель делал то, что обещал. Он стоял на каменной кромке под высоким, похожим на купол сводом резервуара и держал зеркало так, чтобы оно свешивалось через край. Зеркало было высотой почти в его рост, в причудливой раме; явно тяжелое; даже невероятный силач не мог бы долго держать его. Но он решил эту проблему, призвав себе на помощь двух пригодников. Один держал нижнюю часть зеркала, чтобы оно не упало; второй — верх, с помощью веревочного блока, переброшенного через одну из питающих резервуар труб, идущую над бассейном. Помощь пригодников позволила Мастеру Эремису сосредоточиться исключительно на воплощении.
 Когда он погладил раму и пробормотал слова, которые позволили ему установить связь между его талантом и зеркалом, из неровной зеркальной поверхности с шорохом полился дождь.
 Он был прав; для того чтобы наполнить резервуар, понадобится время. Каким бы сильным дождь ни был, количество влаги, воплощаемое сквозь зеркало, было невелико по отношению к размеру бассейна и нуждами Орисона. Тем не менее, Леббик видел, что зеркало доставляет значительно больше воды, чем ручей. Если Эремис сможет продержаться достаточно долго и если вода окажется качественной…
 Леббик перестал беспокоиться о качестве воды, только заставив Воплотителя выпить две чашки — что Мастер Эремис и проделал, ни секунды не колеблясь. Но выглядел при этом так, что подозрения Леббика лишь усилились.
 Мастер Эремис, несмотря на холод в помещении, был весь в поту. Он дышал глубоко и тяжело, его черты заострились. Лицо приняло простоватое выражение; то, что он делал, заставляло сосредоточиться так сильно, что не оставалось никаких сил, чтобы что—то утаивать. Смотритель Леббик не преминул выругаться. Он чувствовал, как нечто внутри его рушится; Воплотитель победил. Он был великолепен. Эремис спасал Орисон — но этого ему было не достаточно, о нет, вовсе не достаточно. Он должен был спасти Орисон  героически,  измучив себя во время воплощения до последней степени, чтобы никто уже не мог сомневаться в его преданности.
 Странная слабость разлилась по мышцам Леббика. Он с трудом сумел взять себя в руки. Его щеки странно защипало; он потер их и обнаружил у себя на пальцах засохшую кровь. Может быть, Хэвелок был прав насчет него. Может быть, он лишился рассудка. Двоих его людей и Найла  разорвали на куски,  и в этом был виноват лишь он, не потому что верил ненавистному Эремису, а потому что отказался поверить, что неловкий, вызывающий всеобщую любовь Джерадин полон зла. Джерадин воплотил кошмары, и те разорвали его родного брата. Или приказал кому—то другому сделать за него эту грязную работу.
 Смотритель нуждался в своей жене. Ему хотелось зарыться лицом в ее плечо и ощутить, как ее руки обнимают его. Но она была мертва. И он никогда уже не узнает покоя.
 Мастер Эремис сейчас не мог замерзнуть, но он замерзнет, как только сделает передышку. Полный предельного отвращения к себе, Смотритель Леббик приказал доставить одеяло и пищу, теплую одежду, развести на краю резервуара костер и принести коньяк. Затем, сделав все возможное для спасения Орисона, он вернулся к своим обязанностям.


***

 Вечером Аленд установил катапульту против орисонских ворот — единственной, не считая бреши, части замка, которая могла не устоять против длительной атаки. Мастер Квилон разбудил беспокойно дремавшего Хэвелока, и двое Воплотителей перенесли зеркало Знатока на длинную северо—восточную стену, чтобы защитить ворота. Смотритель Леббик тем временем наблюдал через зубцы крепостной стены. Когда несколько сотен алендцев внезапно бросились вперед, сжимая в руках длинные лестницы, Смотритель был готов дать отпор. Его лучники заставили врага отступить.
 Небольшая победа несколько уменьшила его слабость. Но этого было недостаточно. Сейчас ничего не могло быть достаточным. И чтобы не сойти с ума, он цеплялся за единственный внятный приказ, полученный от короля.  Делать свою работу. Женщину следует подтолкнуть. 
 После наступления тьмы, когда отсутствие света свело на нет угрозу обстрела из катапульты, Смотритель Леббик, позволив своим подчиненным сосредоточиться на защите Орисона от более простых форм нападения, направился в подземелье, выполнять приказ короля.

 29. Теризу посещают визитеры

 После того как Смотритель ударил ее и ушел, Териза Морган еще долго оставалась в сидячем положении, но лишь благодаря тому, что опиралась на стены вопреки желанию повалиться на пол.
  Это обман.  Она ведь объяснила ему, правда?  Эремис каким—то об разом все подстроил.  Да, она сказала ему об этом.  Чтобы избавиться от Джерадина.  Она все это сказала. Она даже пыталась умолять Смотрителя — пыталась возродить ту свою часть, которая когда—то плакала и лепетала перед родителями, перед отцом. Нет, это не я, я не виновата. Я больше никогда не буду,  пожалуйста, не надо.  Не закрывайте меня в этом шкафу. Там я растворюсь, потеряю себя. Здесь темно, эта тьма пожирает меня, я скоро исчезну.  Найл до сих пор жив. 
 Но Смотритель не слушал. Он схватил ее за плечи и целовал, словно бил. А затем ударил; она наткнулась на стену и упала. Он ударил ее уже второй раз. В первый раз ее распирало от дерзости. Она сказала, что жене Леббика было бы за него стыдно. Но теперь она умоляла.  Пожалуйста, не надо.  И все равно он ударил ее. Словно ее отец, он не знал удержу.
 Третий раз наверняка станет для нее последним. Она была уверена в этом. Он обещал причинить ей боль и вел себя так, словно готов сдержать слово.  Сначала совсем чуть—чуть. Скажем, сделаю больно твоей груди. Может быть, несколько уколов в живот. Кусок деревяшки между ногами.  Он готов бить и мучить ее до тех пор, пока она не сломается.
 Она не могла понять, почему Смотритель поцеловал ее. Она просто не хотела это понимать.  Бее к черту!  Единственное, чего она хотела, — потерять сознание.
 Камера была темной, лампа еле мигала, словно обещала потухнуть в любой момент, погрузив ее в темноту. Когда Териза была ребенком, страх перед обмороком всегда ужасал ее. Так было и сейчас. Но только запертая в шкафу, она вспоминала о безопасности тьмы, в которую могла нырнуть и сбежать от нелюбви и своего одиночества, такого страшного, что она едва могла дышать. Если она не существует, то ей невозможно причинить боль. Если она не существует, то ей невозможно причинить боль.
  Катись все к черту. 
 Но сейчас, когда она больше всего нуждалась в этом, ее способность исчезать, растворяться в небытии исчезла. Смотритель собирался причинить ей боль, какой она никогда еще не испытывала. Это было вовсе не то относительно пассивное насилие, когда ее закрывали в шкафу. Это было совсем не то, что оставить ее одну — пусть сама спасается или сходит с ума. Это был совершенно другой вид мучений…
 И Джерадин… О Джерадин!
 Она хотела раствориться, исчезнуть, ей нужно было  сбежать,  чтобы защитить его — вдруг он до сих пор жив, вдруг ему все же удалось осуществить новое невероятное воплощение? Обморок был ее единственной защитой против насилия, склоняющего к предательству. Если она исчезнет, то не сможет рассказать Смотрителю, где Джерадин сейчас.
 Но в то же время Джерадин был тем единственным, из—за чего она не могла позволить себе исчезнуть. Она слишком боялась за него. Она не могла забыть его такого, каким видела в последний раз: смесь решимости и твердости на лице, роковая решимость в голосе и движениях. Мягкий, добросердечный юноша, которого она любила, не исчез. Нет. Это было бы достаточно скверно, но случилось нечто худшее. Он был переплавлен и запит в железную форму и, к сожалению, не потерял ни одной из своих слабостей, так что сила или отчаяние, направившие его в зеркало, ничего не говорили о том, кем он стал сейчас, а скорее были мерилом того, какое страдание он сейчас испытывал. Она кричала:  «Я не Воплотитель! Я не могу помочь тебе!»  И он отвернулся от нее просто потому, что у него не было другого выбора. Он бросился в зеркало и исчез, недостижимый для других, оставшись без всякой надежды или помощи, и даже не появился на Воплотимом этого зеркала. Даже Знаток не смог бы вернуть его.
 Но благодаря этому она знала, где он. Если он вообще до сих пор жив. И если во время перемещения не сошел с ума.
 Надо было отправиться вместе с ним. Да. Надо было отправиться вместе с ним. Еще одна причина, по которой она никак не могла исчезнуть: она не могла забыть, что обманула его надежды. Она любила его, так ведь? Разве не это она выяснила в их последний день вместе? Он был для нее важнее, чем странная власть Мастера Эремиса над ее телом. Она так верила в него и доверяла ему, невзирая на то, какие доказательства находили против него, что была готова последовать за ним куда угодно, даже если он вел двойную игру и предавал Мордант. Но тогда  что  она делает здесь? Почему она просто смотрела, как он рискует собственной жизнью и разумом, не делая ни малейшей попытки последовать за ним?
 Она должна была раствориться в небытии.
 Но ее удерживал изнутри страх. Она боялась Смотрителя. Боялась за Джерадина. И стыдилась.
 Время шло, у нее заболела спина. Плохо подогнанные глыбы гранита давили ей на спину, на лопатки. Холод, казалось, пронизывал ее, поднимаясь от пола, несмотря на теплую одежду для верховой езды, которую сшил для нее Миндлин, и на сапоги. Может быть, разумнее было бы встать и пересесть на нары. Но у нее не было желания шевелиться, не было и сил.
  Сейчас ты —  моя.
 Джерадин, прости меня.
 — Миледи.
 Она не могла видеть говорившего. Тем не менее, голос не напугал ее, и поэтому через какое—то время она смогла поднять голову.
 У дверей ее камеры стоял Тор. Дрожащим голосом он снова пробормотал:
 — Миледи. — Его толстые руки цеплялись за решетку, словно это он был в темнице — словно он сидел в тюрьме, а Териза была свободна. Она с трудом разглядела сверкающие в свете лампы слезы, катящиеся по его щекам.
 — Миледи, помогите мне.
 Его мольба дошла до нее. Он был ее другом, одним из тех немногих в Орисоне, кто, похоже, желал ей добра. Он спас ее от Смотрителя. И не один раз. Подавив стон, она встала на четвереньки. Затем подтянула ноги поближе к подбородку и с трудом приподнялась.
 Покачиваясь, опасаясь, что может упасть, она приблизилась к двери. На большее она сейчас была не способна.
 — Миледи, вы должны мне помочь. — Голос старого лорда дрожал не от поспешности, а потому что он с трудом сдерживал облегчение. — Король Джойс дал Леббику позволение делать с вами все, что взбредет в голову.
 Она не могла взять этого в толк. Как и поцелуй Смотрителя, это было выше ее понимания. Она обнаружила, что снова сидит на полу, наклонившись вперед, так, что спутанные волосы закрыли лицо.  Позволение делать все, что взбредет в голову.  Король Джойс улыбался ей, и его улыбка была такой чудесной, солнечной, так рассеивала мрак ее жизни! Она любила эту улыбку так же, как любила Джерадина. Но все это была ложь.  Все, что взбредет в голову.  Все это была ложь, и у нее больше не осталось надежды.
 — Пожалуйста, — выдохнул Тор с трудом. — Миледи, Териза. — Он с трудом скрывал свое волнение. — Во имя всего, что вы уважаете, — всего, что вы считаете в нем хорошим и достойным, если он не пал в ваших глазах. Скажите нам, куда скрылся Джерадин. Неожиданно она вскинула голову. Ее глаза были полны теней. Вы тоже? Тошнота прошла волной по животу, поднялась к горлу. Вы тоже повернулись к нему спиной? Она не могла ответить; у нее просто не было подходящих слов. Если она попытается хоть что—то сказать, то разрыдается. Или потеряет сознание. И вы!
 — Вы не причините ему вреда, миледи, — умолял Тор. Он был стариком, и каждый фунт своего веса ощущал словно непосильную ношу. — Меня не волнует его вина. И если он жив, то далеко отсюда и в безопасности, ярости Леббика его там не достать. Мы в осаде. Леббик не сможет преследовать его. И никто, кроме него, не сможет воспользоваться его зеркалом. Так что с ним ничего не случится, если вы скажете.
 Но король Джойс… — Горло лорда судорожно сжалось. Когда он смог продолжить свою речь, его голос дрожал, словно на смертном одре. — Король Джойс слишком долго верил Смотрителю. А сейчас перестал сознавать, что творит. Он просто не понимает, что натворил своим позволением. Он не знает, что Леббик обезумел.
 Миледи, он — мой друг. Я служил ему всю жизнь и десятилетиями помогал ему жизнями всех своих людей в моей провинции. Сейчас он совсем не тот, каким был. Когда—то он был героем Морданта. Сейчас лучшее, что он может, — это умно защищать Орисон.
 Но он просто стал меньше действовать, миледи, а не хуже. Он хочет добра. Клянусь всем сердцем, он желает добра.
 Если вы откажетесь отвечать Смотрителю, Леббик предстанет в самой худшей своей ипостаси. И когда король Джойс поймет, к чему привело его позволение, он потеряет даже ту малость, что от него осталось.
 Помогите мне, миледи. Спасите его. Скажите нам, где Джерадин, чтобы у Леббика не было повода причинять вам боль.
 Териза не могла заставить взгляд сфокусироваться. Все, что она различала, — свет, отражающийся от его щек. Он умолял ее спасти себя. Кроме того, он был прав — если она скажет, где Джерадин, то у Смотрителя не будет оснований применять к ней пытки. И король Джойс, совершивший явную ошибку, будет спасен. Да и сам Тор — один из троих, к кому она хорошо относилась в Морданте, — может быть, перестанет плакать.
 Отыскав в себе силы, о которых не подозревала, она встала на ноги.
 — Король Джойс — ваш друг. — Ей казалось, что она говорит сухо и безжизненно, не вкладывая в речь чувства. — А Джерадин — мой. — И, попытавшись смягчить удар для старика, она пробормотала несколько мягче: — Простите.
 — Простить? — Его голос мгновенно дрогнул. — Почему я должен прощать вас? Вы будете страдать — и скорее всего умрете — из—за преданности человеку, который убил родного брата, и убил зря. Вам придется пережить худшее, на что способен Леббик, и этим вы ничего не добьетесь. — Его руки впились в решетки. — Я не понимаю, почему должен прощать вас. Во всем Орисоне вы единственная, не считая короля Джойса, кто заплатит высшую цену за преданность.
 Нет, миледи. Это мне следует просить у вас прощения. — Дрожание голоса Тора вызывало ответную боль сочувствия после каждого произнесенного им слова. —
 Именно  мне.  Вы бесстрашно встретите свою смерть и либо заговорите, либо будете молчать, это уж как вам удастся. Ну, а мне снова придется смотреть, как мой друг разрушает все, что любит.
 Я пришел к вам не сразу. Не подумайте. Как только король Джойс отдал приказ, мое сердце стало рваться на части, я пытался с грехом пополам убедить себя, попытаться найти оправдание… понять. Я умолял у его двери. Посылал слуг и стражников. Не подумайте, что я принес вам свою боль и ничего не пытался сделать.
 Но мне больше не к кому обратиться.
 Миледи, ваша преданность слишком дорого стоит. Что бы я ни делал, я делал это именем короля. Он — единственное светлое, что осталось во мне. Умоляю вас — не позволяйте ему погубить себя окончательно.
 — Нет. — Териза больше не могла смотреть на старика и потому, к вящей панике Тора, отвернулась. — Джерадин невиновен. Все подстроил Эремис. — Она говорила так, словно молилась, собирая обрывки слов воедино, чтобы возродить свою веру. — Он подстроил смерть Найла, чтобы погубить Джерадина, поскольку знал, что Найл никогда не поддержит его обвинений, выдвинутых против Джерадина. Если король решил, что меня следует пытать… — На мгновение слабость вызвала у нее приступ головокружения, и она чуть не упала, — то ему придется примириться с последствиями. Джерадин — невиновен.
 — Нет, миледи, — повторил Тор; но сейчас она услышала в его голосе нечто новое — отчаяние другого рода, смешанное почти с ужасом. — В этом вы неправы. Меня не волнует вина Джерадина. Я уже упоминал об этом. Меня волнует лишь король. Но вы слепо доверяете злу.
 Она стояла неподвижно. Удары сердца грохотали в ушах, в животе кошкой скреблось сомнение.
 — Найл без сомнения мертв. — У измученного лорда и голос был измученным. — Я сам видел его тело.
  Без сомнения мертв.  Это заставило Теризу сбросить оцепенение. На ощупь она вернулась к нарам. От матраса пахло прелой соломой и старым тряпьем, но она с облегчением опустилась на него. И закрыла глаза. Ей нужно немного отдохнуть. Через минуту или две, когда ее сердце перестанет так трепетать, она ответит Тору. Неужели она сможет ему ответить? Действительно ли Джерадин  невиновен? 
 Но в следующий миг мысль о том, что Найл действительно убит, молотом обрушилась на нее, и все вокруг принялось вращаться с бешеной скоростью. Не сознавая того, что делает, Териза вытянулась на матрасе и закрыла лицо руками.
 Наконец Тор отказался от попыток переубедить ее и ушел, но она не слышала, как он уходит.


***

 В полдень стражники принесли ей пищу — сухой хлеб и водянистую похлебку. При их приближении она запаниковала, потому что сначала решила, что это возвращается Смотритель; но, увидев, кто пришел, она настолько расслабилась, что не смогла даже подняться с нар.
 Честно говоря, она ощущала такую слабость, что даже не могла есть или как—то позаботиться о себе. Едва Смотритель Леббик начнет допрашивать ее, она скажет все, что он только пожелает. Но это не остановит его. Перед ней появилось его лицо, и она поняла, что ее ждет. Он просто не захочет останавливаться. Теперь, когда у него есть позволение короля, ничто не может остановить его.
 Где были люди, которые относились к ней доброжелательно или мягко, люди, которые могли бы хоть как—то помочь ей? Леди Элега сбежала к принцу Крагену. Мисте покинула Орисон в отчаянной попытке помочь одинокому и растерянному Воину Гильдии. Знаток Хэвелок — безумен. Мастер Квилон стал магистром Гильдии, потому что так захотел король — а король Джойс дал позволение Смотрителю делать все, что только взбредет тому в голову. Саддит? Несмотря на все ее амбиции она была всего лишь служанкой. Может быть, она  бессознательно  предавала Теризу Эремису. Но это еще не означает, что она хоть пальцем шевельнет, чтобы как—то исправить положение. Рибальд, грубоватый ветеран, который несколько раз защищал Теризу? Он всего лишь стражник — даже не капитан.
 Она не могла вынести на своих плечах все нужды Морданта. Она с трудом могла поднять голову от слежавшейся тряпки, служившей ей изголовьем. Тор видел тело Найла. Брат Джерадина был  без сомнения мертв. 
 Почему она должна заставить себя есть? Какая в том польза?
 Может быть, если она ощутит голод, у нее восстановиться способность растворяться, исчезать.
 Она попробовала заснуть — расслабиться, чтобы напряжение и все произошедшее оставили ее, — но в коридоре застучали по полу сапоги. Шаги одного человека; кто—то приближается. Слабые неверные шаги, нерешительные или усталые. Она снова закрыла глаза. Она не хотела знать, кто пришел. Не хотела новых душевных мук.
 Впервые за долгое время ее назвали по имени.
 — Териза.
 Это был нехороший признак.
 Встрепенувшись, она подняла голову и увидела у двери камеры брата Джерадина.
 — Артагель?
 Он быт в штанах и ночной сорочке — эти вещи усиливали его фамильное сходство с Джерадином и Найлом. Они не годились для фехтовальщика. Его одежда и поза, словно кто—то воткнул нож ему в бок, ясно давали понять, что ему еще надлежит оставаться в постели. Вчера он был слишком слаб — неужели все это было лишь вчера? — чтобы поддержать Джерадина перед Гильдией. Очевидно, он был еще слишком слаб, чтобы самостоятельно дойти сегодня до подземелья. Да, он был здесь.
 Очень нехорошо, что он назвал ее  Теризой. 
 Позабыв о собственной слабости, она спустила ноги с нар и пошла ему навстречу.
 — О Артагель, я так рада видеть тебя. Я попала в невозможное положение и нуждаюсь в твоей помощи. Мне необходим друг. Артагель, они думают, что Джерадин убил Найла, они… Его вид потряс ее. Капельки испарины, выступившие на лице, и дрожащий от боли рот заставили ее замолчать. Его глаза остекленели, словно он вот—вот лишится чувств. Гарт, Бретер верховного короля, несколько раз ранил его, и он заставил себя выбраться из постели, когда должен был лежать. Тот факт, что Гарт победил его, предательская связь Найла с принцем Крагеном и леди Элегой, обвинения против Джерадина — все это мучило самого знаменитого сына Домне, заставило его сражаться со слабостью, принудило встать.
 — Артагель, — простонала она, — ты не должен был приходить сюда. Ты должен лежать в постели. Тебе снова станет плохо.
  — Нет. —  Это слово походило на вопль. Одной рукой он обхватил вторую, висящую вдоль бока. — Нет. — Слишком слабый, чтобы стоять без посторонней помощи, он привалился к двери, прижимаясь лбом к решеткам. Неподвижность его глаз создавала впечатление, что он ослеп. — Это все ты…
 Она замерла; боль пронзила ее словно ожог.
 — Артагель? — В этом мире было множество различных видов боли, о которых она и не подозревала. Артагель был ее лучшим другом после Джерадина. Она верила ему безоговорочно. — Ты ведь имел в виду совсем другое? — Неужели он считает  ее  виновной? — Ты не можешь так думать.
 — Я имел в виду совсем другое. — Похоже, ему было трудно дышать. Казалось, воздуху приходилось преодолевать невидимую преграду у него в груди. — Я пришел сюда совсем не потому. Леббик позаботится о тебе. Я просто хочу знать, где Джерадин? Хочу отправиться за ним в погоню и вырезать его сердце.
 Внезапно она ощутила неодолимое желание закричать или разрыдаться. Если бы Териза заплакала, ей стало бы легче. Но почему—то она подавила в себе это желание. Судорожно дыша (камера была слишком маленькой, и, если у нее будет недостаточно воздуха, она вскоре потеряет сознание), она запротестовала:
 — Нет. Все это дело рук Эремиса. Это обман. Говорю тебе, это —  обман.  Тор сказал, что он видел тело, что Найл действительно мертв, но я не верю. Джерадин не имеет со всем произошедшим ничего общего.
 — Ах! — выдохнул Артагель с болью и яростью. — Не лги. Не лги мне больше. — Сейчас его глаза были чистыми и горели, яркие от лихорадочной страсти. — Я сам видел тело.
 Она внутренне сжалась. Он продолжал:
 — После того как Джерадин ударил его кинжалом, он еще жил. Вот это — правда. Эремис перенес его в свои комнаты и послал за врачом. У Найла был единственный шанс остаться в живых. Эремис использовал этот шанс. Потом Эремис расставил стражу — внутри комнаты и снаружи у дверей. На тот случай, если Джерадин снова попытается напасть.
 Но стража не помогла. — Голова Артагеля все сильнее прижималась к прутьям; казалось, он хочет проломить себе череп. — Леббик нашел их. Убитых. Какое—то чудовище пожрало их. Джерадин, должно быть, что—то воплотил в комнату — что—то, против чего они были бессильны.
 Найл был убит. Это чудовище сожрало его лицо. На секунду перед ее мысленным взором возникла картина столь ужасная, что она завыла от ужаса. О Найл! О Боже. Тошнота волной подступила к горлу, и она вскинула руки, зажав рот. Джерадин, нет!
 Она должна была отправиться с ним. Чтобы предотвратить все это.
 Но затем она увидела его твердые черты и как он страдает, и Джерадин снова вернулся к ней. Она знала его. И любила.  Териза, я не убивал своего брата.  И внезапно она рассердилась. Ярость, годами копившаяся у нее в тайниках души, внезапно вырвалась наружу, сжигая.
 — Повтори—ка, — выдохнула она, тяжело дыша. — Ну! Повтори.
 Артагеля уже невозможно было удивить. Оскалив зубы в гримасе, он повторил:
 — Найл был убит. Чудовище сожрало его лицо.
 — И ты веришь, что виноват Джерадин? — швырнула она ему в лицо свой протест. — Ты сошел с ума? Неужели все здесь сошли с ума?
 Он недоуменно моргнул и на одно короткое мгновение, казалось, отчасти опомнился. Но тут же выражение ужаса вернулось на его лицо. Ноги не держали Артагеля. Он медленно сполз по решетке на пол.
 — Я видел его тело. Я держал его в руках. Его кровь до сих пор на моей рубахе.
 И правда: света лампы хватало, чтобы разглядеть темные потеки на ночной рубашке.
 — Меня это не убеждает. — Она была слишком зла, чтобы представить себе те муки, которые он перенес, — держать в руках обезображенное тело брата и знать, что нет никакой возможности вернуть его к жизни. — Джерадин — твой брат. Ты знаешь его всю свою жизнь. Ты должен знать, что он неспособен на это.
 Артагель продолжал сползать. Бок у него болел слишком сильно; он уже не мог удерживаться руками. Она подскочила к решетке и схватила его за сорочку, чтобы хоть как—то поддержать; но он оказался слишком тяжелым. Наконец он подогнул ноги и перенес вес на колени:
 — Говорю тебе, я видел его тело.
 Он потянул ее вслед за собой, и Териза тоже оказалась на коленях. Она яростно выдохнула:
 — Меня это не убеждает.  Джерадин  не виноват.
 — А я говорю тебе, что видел тело Найла. — Несмотря на слабость и горячку, Артагель возражал с непоколебимой страстью, той, которая дважды водила его в сражение с Бретером верховного короля. — Можешь все отрицать, но это ничего не изменит. Это сделал Воплотитель. Воплощение — единственный путь, каким чудовище могло проникнуть в комнаты и снова исчезнуть. Но это был не Эремис. Он все это время был с Леббиком.
 Сейчас он у резервуара, воплощает воду. Он — единственная причина, по которой у нас есть хоть какая—то надежда. Я всегда был против него… на стороне Джерадина… — голос Артагеля осип от жажды крови. — И оказался неправ. Он  спасает  нас.
 Найла убил Джерадин. Я собираюсь отправиться вслед за ним, неважно, скажешь ты мне, где он, или нет. Вся разница в том, что, если не скажешь, поиски займут больше времени.
 — А затем ты намерен вырезать его сердце. — Териза не могла больше сдерживаться. У Артагеля был такой вид, что хотелось выть. Она с усилием отпустила его рубашку и отодвинулась. — Уходи отсюда, — пробормотала она. — Я не хочу этого слышать. — Мысленная картина того, что произошло с Найлом, впиталась в ее сознание. Она обеими руками пыталась оттолкнуть Артагеля. — Уходи отсюда, и все!
 Но его вид — разъяренного, больного, стоящего на коленях перед решеткой, — разжалобил ее, и она сказала мягче:
 — Тебе действительно следовало бы лежать в постели. Некоторое время ты никого не сможешь преследовать. Если Смотритель не вырвет у меня признание — и если я после этого выживу, — я обещаю рассказать тебе все, что смогу, когда ты в достаточно придешь в себя, чтобы как—то помочь.
 Долгое время он не поднимал головы. А когда наконец поднял глаза, блеск в его взгляде погас.
 Мучительно, словно старик, который не доверяет собственным движениям, Артагель, цепляясь за прутья решетки, подтянулся и встал на ноги.
 — Я всегда верил ему, — пробормотал он, словно был один, не обращая внимания на ее присутствие. — Больше чем Найлу и всем остальным. Он был таким неуклюжим и милым. И намного умнее меня. Ничего не понимаю!
 Когда ты появилась, я решил, что это замечательно — у него появилась цель, за которую следует сражаться. Это давало ему повод наконец прекратить издевательства над ним Мастеров. И тогда он убил Найла, убил… — Артагель содрогнулся, его глаза смотрели в пустоту, — и единственное объяснение, которое я могу придумать, — это ты. Ты, должно быть, средоточие зла, чего я совершенно не могу понять, и при этом ты требуешь, чтобы я поверил ему. Ничего не понимаю.
 Я видел его тело. — И, словно старик, он отвернулся от двери и, волоча ноги, побрел по коридору. — Я поднял его и держал на руках. — Поглядывая на засохшие пятна на своей рубашке, он исчез из поля зрения Теризы. Его сапоги прошаркали по полу, и наконец звук шагов затих.
 Она стояла, напрягшись, и какое—то время смотрела на пустой коридор, вытянувшись, словно увидела нечто столь ужасное, что с трудом верила своим глазам. Как и Тор, Артагель утверждал, что Найл — мертв. А он вряд ли ошибался. Ведь он мог без труда опознать тело брата. И тем не менее, она не могла отречься от Джерадина. Неожиданно она обнаружила, что ее поддерживает ярость, копившаяся в ней всю жизнь. Детство, полное наказаний и родительского пренебрежения, многому научило ее — и она только начала понимать это.
 Руки у Теризы дрожали. Она попыталась унять дрожь и принялась за хлеб и похлебку, которую ей оставили, расхаживая во время еды по камере. Ей нужны были силы, ей нужно было мобилизовать все внутренние ресурсы. Король Джойс приказал ей думать, искать  повод.  И сейчас, как никогда в жизни, ей требовалась решительность и воля, чтобы рассуждать логически.
 Териза готовилась в меру своих возможностей сразиться со Смотрителем.


***

 И когда он наконец появился — спустя множество часов и множество новых приемов пищи — она была почти рада видеть его. Ожидание, без сомнения, было куда более легким делом, чем надругательство или пытки, но более трудным, чем сопротивление. Одиночество подтачивает отвагу. Несколько раз за это время она приходила в отчаяние, и решимость покидала ее. Один раз Териза запаниковала так сильно, что после приступа обнаружила: она лежит на полу, поджав колени к груди, и совершенно не представляет, что с ней произошло.
 Но она пыталась бороться с испугом тем, что знала, как пережить одинокое ожидание в холодной, плохо освещенной камере. Она восстановила способность абстрагироваться от темноты и страха. Парадокс — но решение встретить опасность с поднятым забралом восстановило ее способность исчезнуть, раствориться. И, уступив своей слабости, Териза обнаружила безопасность, спрятанную в ней, и почувствовала себя лучше.
 Для этого ей не нужно было зеркало. Зеркала помогали ей бороться с разрушением ее «я»; в них не было необходимости, когда Териза хотела сбежать, лишившись чувств. И это было гораздо лучше, чем бесконечные мучения, грозящие лишить рассудка, когда родители закрывали ее в шкафу.
 Тем не менее, время и ожидание, холод и малосъедобная пища уменьшили ее решимость. Неизвестно, долго ли она будет в силах цепляться за свое решение. И поэтому Териза почти обрадовалась, когда подкованные сапоги Леббика наконец загремели по полу, возвещая его приближение, и Смотритель появился у каменной стены ее темницы. Сейчас он мог мучить Теризу, как ему вздумается. А она могла наконец узнать, насколько хватит ее решимости.
 Но его вид вызвал у нее потрясение; она ожидала увидеть совсем другое. Она готовилась к ярости и насилию, к силе, схожей с ненавистью, в его взгляде, с желваками на челюстях, с жаждой убийства, излучаемой всем его видом. Но не была готова встретиться с растерянным человеком заметно ниже ее ростом, который вошел в ее камеру с поникшими плечами и смущенным выражением лица.
 Смотритель, похоже, словно страдал от того, что проиграл вчистую.
 Он нерешительно вступил в камеру. И снова не потрудился закрыть за собой дверь. Он был достаточно силен, чтобы предотвратить ее бегство. Да если ей и удастся выскочить из камеры мимо него, куда она денется? Она может бегать по коридорам, словно загнанная крыса, но не сможет выбраться из подземелья, не миновав караулку. Так что Смотрителю Леббику незачем было запирать дверь. Какое—то время он избегал встречаться с ней взглядом; он осматривал камеру, смотрел на ее тело, не поднимая взгляда до лица. Затем пробормотал, словно обращался прежде всего к себе:
 — Вы выглядите лучше. Последний раз, когда я видел вас, вы были готовы капитулировать. Сейчас вы выглядите так, словно готовы к сражению. — После чего без всякого сарказма заметил: — Я и не подозревал, что сидение в подземелье может пойти вам на пользу. Териза содрогнулась, тщательно изучая его.
 — У меня было время подумать.
 Наконец он поднял взгляд, и их глаза встретились. Горящая злоба, которую она ожидала увидеть в его глазах, потухла или была загнана глубоко внутрь. Он казался почти спокойным, почти безобидным — почти потерявшим свое «я».
 — Это означает, — спросил он тихо, — что вы собираетесь сообщить мне, где он?
 Она покачала головой.
 Тем же тоном Смотритель продолжал:
 — Значит, вы сообщить мне, какие заговоры готовили? И расскажете мне, почему вы все это затеяли?
 И снова она отрицательно покачала головой. Но какой—то неясной причине в горле у нее пересохло. Неожиданное спокойствие Леббика начало пугать ее.
 — Это меня не удивляет. — В нем как будто бы не осталось сарказма. Повернувшись, он принялся расхаживать вдоль прутьев решетки. Его поведение было почти нормальным; создавалось впечатление, что он просто прогуливается. — Король Джойс приказал мне подтолкнуть вас. Он хочет, чтобы вы наконец открылись. Вас это удивляет? — Вопрос был риторическим. — Так и должно быть. Это совсем на него не похоже. Он всегда был способен получить все, что ему нужно, не прибегая к избиению женщин.
 Я ждал этого целый день.
 Но сейчас… — Он развел руками так, будто просил у нее помощи. — Все перевернулось вверх тормашками. Неловкий, симпатичный,  преданный  Джерадин оказался прогнившим изнутри. Безумный Знаток Хэвелок целый день провел на бастионах, спасая нас от катапульт. Мастер Эремис занят тем, что наполняет водой резервуар. — Конечно, он не знал, что ее посетили Тор и Артагель и она в курсе новостей, которые он сообщал ей. — А король Джойс хочет от меня, чтобы я пытал вас. Чтобы я выяснил, кто вы такая — и что из себя представляете.
 В голосе Леббика появился намек на тоску, нотка задумчивости.
 — Иногда — давным—давно — он позволял мне расправляться с его врагами. Временами. С людьми вроде командира гарнизона… Но он никогда не давал мне позволение причинять боль кому—то вроде вас.
 И снова Смотритель поглядел на нее — он казался слабым, почти растерянным.
 — Он, должно быть, боится вас. Он, должно быть, боится вас больше, чем когда—либо боялся Маргонала, Фесттена, Гарта или даже Вагеля.
 Почему? Что вы собой представляете? Встретившись взглядом с его погасшими, ничего не выражающими глазами, Териза с трудом сглотнула. Она не понимала, что с ним творилось, что притушило в нем огонь и подавило ненависть; но это была ее единственная возможность отвлечь его, выяснить его намерения по отношению к ней.
 — Не знаю, — ответила она так твердо, как сумела. — Вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить.
 — Вопросы, на которые вы не можете ответить?
 — Я не могу ответить вам, почему король Джойс боится меня.  Если  он действительно меня боится. И не буду отвечать, где Джерадин. Потому что он ни в чем не виноват. Я не предам его.
 Но я могу сообщить вам нечто другое.
 — Нечто другое? — Смотритель Леббик, похоже, не слишком заинтересовался этим предложением. — К примеру, что?
 Его поведение на мгновение ввергло Теризу в панику. Она боялась, что он станет невосприимчивым к доводам — что случившееся с ним вывело Смотрителя за черту, до которой он мог нормально воспринимать любые доводы, до которой с ним можно было спорить, что его поведение стало непредсказуемым. Глубоко вздохнув и призвав на помощь всю свою смелость, она ответила:
 — К примеру, как я выжила, когда Гарт пытался убить меня в первую ночь после появления здесь. К примеру, как я пользовалась тайным ходом, идущим из моей комнаты. К примеру, что действительно произошло в ту ночь, когда Эремис встречался с владыками провинций и принцем Крагеном. К примеру, что произошло, когда Джерадин в первый раз подвергся атаке. — Ее собственная страсть разбивалась о бесстрастие Смотрителя. — К примеру, почему я уверена, что Эремис лжет.
 При этих словах нечто похожее на искру мелькнуло в глазах Леббика. Его поза не изменилась, но все тело, казалось, неестественно напряглось.
 — Я слушаю.
 — Все это связано, — ответила она. Король Джойс сказал ей, что надо опираться на  логику,  и  логика  была единственным ее оружием. — Я даже могу объяснить вам, почему они — Вагель, Эремис и Гилбур — боятся Джерадина, почему они так старательно пытаются убрать его с дороги.
 Леббик и глазом не моргнул.
 — Я слушаю, — повторил он.
 И она объяснила. По возможности последовательно она рассказала, как Знаток Хэвелок спас ее от Бретера верховного короля. Подробно описала, как Хэвелок и Мастер Квилон пользовались тайным ходом, идущим от двери ее гардероба. Она привела каждую мелочь, какую удалось припомнить о встрече Эремиса с лордами провинций, включая и роль Артагеля в ее спасении. Потом рассказала Смотрителю о своих выводах.
 — Когда Гарт в первый раз пытался убить меня, он, очевидно, не подозревал о существовании тайного хода. Но когда он нападал на меня в последний раз, он знал о нем. Откуда же он узнал об этом? О существовании хода знали вы. Знали Мисте и Элега. — Леббик никак не прореагировал на это признание. — Естественно, Квилон и Хэвелок. Джерадин. И Саддит — моя служанка. Но Мисте, Элега, Хэвелок и Квилон знали о нем задолго до моего появления здесь. Они могли бы сообщить о нем Гарту в самую первую ночь. Так что отбросим их. Как насчет Джерадина? Он не знал, что меня поселят именно в этих комнатах. Вы думаете, что он заодно с Гартом. Ладно — я сообщила ему обо всем на следующее утро. После беседы с вами. Тогда почему он так долго ждал и не открыл Гарту лучший способ добраться до меня и убить?
 С другой стороны… — она не собиралась отказываться ни от чего, что могло бы помочь ей. — Саддит и Эремис — любовники. Она могла сообщить ему про тайный ход — и сделать это давным—давно.
 Она могла донести ему, в какую комнату меня поселили, в первую же ночь, как я здесь появилась.
 — Это все я знаю, — пробормотал Смотритель беззлобно. — Расскажите мне то, чего бы я не знал. Объясните, почему Эремис спас вас. Гарт появился из потайного хода, и Эремис мог с легкостью избавиться от вас обоих одним ударом. Как же вы объясните это?
 Так как это были лишь предположения, Териза постаралась, чтобы ее слова звучали убедительно.
 — Оставались свидетели. Если бы Гарт убил меня, Джерадин увидел бы, что виновник всего происходящего Эремис. А если бы Гарт попытался расправиться с нами обоими, стражники снаружи успели бы застать его. Достаточно было лишь открыть дверь. В любом случае стало бы ясно, что Эремис — предатель.
 Он собирался лишь, — она заставила себя высказать всю правду, — заняться со мной любовью. А затем, когда я заснула бы или ослабела, Гарт проник бы в комнату и убил меня. И никто бы даже не узнал, что Эремис был у меня.
 Он не рассчитывал, что вмешается Джерадин.
 И снова Смотритель не выдал своих мыслей. Он сказал только:
 — Продолжайте.
 И, нахмурившись, Териза продолжила.
 — Эремис контролировал каждую деталь встречи с лордами. Он нашел место, выбрал время и знал, кто придет. Он четко знал наперед, где я буду в определенное время. Джерадин не мог ничего знать об этих планах. Единственное, чего Эремис не учел, — Артагеля. Он не предполагал, что Артагель спасет меня.
 Когда Гарт напал на меня, стало очевидно, что он пришел и исчез через зеркало. Я не знаю, как он при этом не утратил рассудок — но мы с Артагелем выяснили, где находится точка воплощения. Мы с ним и с Джерадином отправились снова взглянуть на это место, и то же самое зеркало воплотило насекомых. Артагель рассказывал вам об этом. Они чуть не убили нас троих. Эремис утверждал, что все это обман, мошенничество с целью представить Джерадина невинной жертвой, но это чушь. Если бы Хэвелок не спас его, он бы погиб. Никому не пришло бы в голову, что Знаток появится там в урочный час. А Эремис знал о происшествии, хотя его не было там и ему никто не рассказывал об этом. Он сослался на меня и солгал. Он, должно быть, оставался по ту сторону зеркала и наблюдал.
 Леббик внезапно завыл. В его глазах разгорелось темное пламя. К добру или к худу, Териза раздула тлеющий в нем жар в огонь. Если это была ошибка, то она тем самым подписала себе смертный приговор. И, тем не менее, она продолжила.
 — Они хотели убить Джерадина или уничтожить его, потому что он действительно Воплотитель — Воплотитель такого рода, каких до сих пор еще не было.
 Ей пришло в голову, что следовало догадаться раньше. Но до нынешней минуты она запрещала себе думать об этом. И именно из—за этого Джерадин заплатил за свой дар ужасающую цену. Но в этот миг ей было не до того, чтобы жалеть о содеянном. Она была слишком занята тем, что защищалась от Смотрителя.
 — Вот почему он сам не распознал, что из себя представляет. Он мог осуществлять воплощения, которые не имели ничего общего с Воплотимым в зеркале. Меня он привел из зеркала, которое показывало избранного Гильдией Воина. А Эремис знал, что должно произойти. Или об этом знал Гилбур. Он ведь руководил Джерадином при отливе этого зеркала. И должен был понять, что Джерадин делает его неправильно. Но когда неправильно сделанное зеркало все равно показало воплощение с Воином, Гилбур, вероятно, понял, на что способен Джерадин.
 Если бы Джерадин догадывался, в чем заключается его сила, или мог пользоваться ею, он стал бы самым сильным Мастером за всю вашу историю. К тому же он сохраняет преданность королю Джойсу, несмотря на то, что тот разрывает ему сердце на части. Гилбур, Вагель и Эремис хотели избавиться от него потому, что именно он способен с ними сражаться.
 Вот почему они напустили на него насекомых, пытаясь убить. Вот почему подстроили все так, чтобы все думали, будто он убил Найла. Из боязни. Он же, в свою очередь, пытался разоблачить их. Они хотели избавиться от него так, чтобы не бросить тень подозрения на себя.
 Найл не может быть мертв. Это просто невозможно. Эремис не смог бы использовать его, если бы Найл не согласился сотрудничать — а он бы не согласился, если бы знал, что погибнет.
 Смотритель вдруг со злостью пробормотал:
 — Свиное дерьмо. — На его челюстях заходили желваки; в глазах появился безумный блеск. — Мои люди мертвы, и я видел его тело. Все лицо Найла сожрано, до самого мозга. — Ей удалось пробудить в нем потухшую ярость. — Эремис у резервуара и в этот миг  спасает нас.  Он — герой Орисона. Никто не поверит ни одному сказанному вами слову. — Он вскинул кулаки, молотя ими воздух перед ее лицом. — Этот сын шлюхи — врач — предал нас, и  двое из моих людей — мертвы! 
 Сейчас она в свою очередь смотрела на него, окаменев от удивления.
 — Врач? — Артагель ни словом не упоминал о враче. —  Андервелл —  ты, сука! — лучший врач в Орисоне.
 Эремис сделал все совершенно правильно. Он быстро перенес Найла в свои комнаты. Он вызвал Андервелла. Он поставил стражу. Когда ты помогала Джерадину сбежать, а этот горшок с мочой Квилон бросился мне под ноги, Эремис пытался  спасти  Найла. Ее могла бы испугать эта новая вспышка ярости, но она не чувствовала страха.
 — Врач? — Она поразилась ясности своих мыслей. — А что случилось с ним? Разве он не видел, что напало на ваших людей и Найла?
 — Он  сбежал! —  рявкнул Леббик. — А что ты думаешь? Ты что, полагала, он будет дожидаться поблизости и позволит нам схватить себя? — От ярости жилы на его шее раздувались. — Он оказался воплощен обратно после того, как чудовищные создания Джерадина были воплощены в комнате.
 — Но почему?
 — Откуда я знаю? Я никогда не пытался заглянуть в его мозги. Может быть, он просто ненавидел Найла. Может быть, Фесттен пообещал ему богатство. Может быть, Гарт взял его родственников в заложники. Не знаю, и притом меня это не волнует. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что  виновник —  он.
 — Нет, — сказала Териза, словно больше ничего не боялась. — Я имела в виду совсем другое. Почему он проделал все это таким сложным путем? Почему решил погубить и стражу? Почему?.. Зачем натравливать этот кошмар на Найла? Ведь им могли помешать. Могли застать на месте преступления. Как насчет шума? Неужели нападение чудовища не вызвало никакого шума — и не предупредило стражу снаружи?
 Смотритель сдержал гнев, готовясь дать объяснение. Но Териза не хотела слушать новые обвинения против Джерадина. Она сделала вид, что не заметила.
 — Он ведь врач, — сказала она. — Лучший врач в Орисоне. Ему не составляло труда избавиться от Найла. И не обязательно было выдавать себя, чтобы все поняли, что он — предатель. Разве непонятно? — Медлительность, с какой Леббик делал выводы из очевидного, удивила ее почти так же, как собственная уверенность. — Все, что ему нужно было сделать — не оказывать  никакой  помощи. Позволить Найлу умереть. Капнуть какую—нибудь отраву в рану и сверху наложить бинты. И никто ничего бы не узнал. Ни у кого никогда не возникло бы никаких подозрений.
 Тогда зачем весь этот  ненужный  риск и кошмар? Смотритель смотрел на нее так, словно она выросла в его глазах.
 — Тогда значит, он может быть не виновен.
 — Тогда где же он? — быстро спросила Териза.
 — Он не позволил бы им убить Найла, не попытавшись остановить их… не пытаясь помочь. — Леббик делал явные попытки понять ее. — Может быть, они убили и его и забрали тело с собой.
 — Для чего? — спросила она. — Для чего такие сложности? Чтобы создать иллюзию, будто у них есть союзник? Чтобы заставить вас думать, что Андервелл виновен, хотя на самом деле это не так? Чего они могли при этом достичь? В чем их цель?
  — Правильно! —  Смотритель из последних сил сдерживал свою ярость. —  В чем их цель? 
 Но она все равно не испугалась.  Все его лицо было сожрано…  Она тихо спросила:
 — А как выглядел Андервелл? Леббик словно подавился.
 — Как выглядел?
 — Не был ли он похож на Найла? — пояснила она. — Может, они были одного роста? Приблизительно одинакового веса? Приблизительно одинаковой комплекции?
  — Нет! —  заревел Смотритель, словно Териза зашла слишком далеко, и на этот раз она заставила его отмести все преграды и снова пустить в дело руки. Затем, через мгновение, до него дошло то, что она сказала, и он замер.
 Тихо, спокойно он сказал:
 — Да. Они похожи.
 Без эмоций, словно не добиваясь ничего особенного, она подбросила ему еще одно предположение.
 — А если переодеть Андервелла в одежду Найла, вы смогли бы узнать его? Если ему нанести раны, которые предположительно получил Найл — и обезобразить, — а все остальное тело залить кровью, вы точно сможете различить их?
 Смотритель Леббик глядел на нее с таким выражением, словно в любую секунду его мог хватить удар.
 — Я думаю, Найл жив, — закончила она, не потому что считала, будто Смотритель до сих пор не понимает ее, а просто заполнить паузу, не дать ему взорваться. — Думаю, изуродованный труп был трупом Андервелла. Леббик с усилием выдохнул сквозь зубы.
 — До всего этого, — сказал он степенно, делая жевательные движения челюстями, — до всего этого вы додумались, ни на секунду не выходя из этой камеры. Собачье дерьмо! Как вам это удалось? Как вы смогли сделать такие построения? Как вы сможете доказать это?
 Но сейчас, высказавшись, Териза потеряла всю свою выдержку. Он снова действовал на нее пугающе.
 — Я ведь уже объяснила. — Она старалась, чтобы голос не дрожал. — Эремис хочет переложить вину на Джерадина. Отчасти для того, чтобы убрать его с дороги, поскольку он не может понять природу его таланта и воспользоваться им. А отчасти потому, что Эремис еще не готов открыто заявить о своем предательстве. Если он захлопнет свою ловушку сейчас, принц Краген захватит Орисон и Гильдия окажется в руках Аленда. Разве не так? Но Эремис состоит в заговоре с Гартом — с верховным королем Фесттеном и Кадуолом. Он хочет сохранить нас в неприкосновенности, пока Кадуол не придет сюда… до тех пор пока Аленд не уберется с дороги.
 Если Джерадин состоит в заговоре с Гартом — если он действительно служит Кадуолу — он бы не сделал ничего подобного. Он не рисковал бы, что во всем могут обвинить Эремиса, он не сделал бы ничего, чтобы уничтожить Орисон. До тех пор пока Кадуол не придет сюда. Он не выдал бы себя, убив собственного брата.
 Она пыталась построить стену из слов между собой и Смотрителем, но тот резко оборвал ее.
 — Достаточно! — яростно заорал он. — Это всего лишь разговоры. Нет никакой логики. Никаких  доказательств.  С чего вы взяли, что знаете, что происходит? Вы сказали, он сделал все это потому, что виновен — но он сделал бы то же самое, если бы был невиновен. Я хочу  доказательств.  Если вы ждете, что я арестую «героя Орисона», то вы должны дать мне  доказательства. 
 Всего на мгновение Териза чуть не потеряла сознание. Доказательства. Ее мысли метались; над ее смелостью захлопнулась крышка гроба.  Какого рода  доказательства существовали здесь, в этом странном мире? Если бы Андервелл лежал перед ней обнаженный, она не смогла бы отличить его от Найла. Она не знала этих людей. Только самые грубые физические приметы позволили бы ей определить, где он, а где, скажем, Эремис. И Барсонаж.
 И внезапно ответ появился. С явным облегчением она вдруг сказала:
 — Спросите Артагеля.
 — Артагеля? — спросил Смотритель с подозрением. — Брата  Джерадина? 
 — И Найла, — закончила она. — Пусть он внимательно осмотрит тело. Пусть с тела снимут одежду, и он осмотрит его. Он наверняка сможет распознать тело своего брата.
 Леббик обдумывал эту идею с таким видом, словно она пришлась ему не по вкусу. Мышца под глазом задергалась, придавая ему безумный вид. Судя по всему, Териза зашла слишком далеко, сказала что—то не так, невольно убедила его, что ее рассуждения ошибочны. Он собирался проделать с ней то, для чего, собственно, и пришел сюда. Собирался причинить ей боль.
 Но ничего подобного не произошло. Он сказал:
 — Ну хорошо. Я попробую.
 Очень жаль, что у Андервелла нет семьи. Лучше бы опознавали две стороны. Но я попробую обратиться к Артагелю.
 Териза чувствовала слабость. Взгляд Смотрителя был неотрывно устремлен на нее. Он не собирался уходить. Через мгновение он сказал:
 — Когда я уйду, подумайте вот о чем. Даже если  это труп  Андервелла, это не означает, что Найл жив. Это ничего не доказывает, ни вину Джерадина, ни предательство Эремиса. Только то, что какой—то паскудник творит какие—то пакости. Если вы хотите, чтобы я арестовал любимца шлюх, «героя Орисона», то недостаточно доказать мне, что Андервелл мертв. Покажите мне живого Найла.
 И он вышел. Дверь камеры с грохотом захлопнулась; в замке заскрежетал ключ; тяжелые подошвы загрохотали, удаляясь по каменному полу коридора.
 Териза опустилась на нары, опершись спиной о стену, и позволила себе на какое—то время расслабиться.

 30. Странный выбор

 Решетки в камере были сделаны из старой толстой стали, тщательно откованной и вделанной в стену. Небольшие пятна ржавчины изъели металл словно оспины; он выглядел древним, подпорченным временем. Тем не менее, решетки держались прочно, вопреки своему солидному возрасту. Несмотря на пятна ржавчины, которые множила влажная атмосфера подземелья, железо отчасти защищалось, смазываясь человеческим страхом. С тех пор как эти подземелья были устроены, десятки или сотни мужчин и женщин, а может быть и детей, оказавшихся в этой камере, хватались за эти прутья, потому что больше им ничего не оставалось. Пот и грязь, оставленные их до боли стиснутыми на прутьях руками, защищали металл от разрушения. Некоторые части решетки тускло заблестели бы, если бы Териза удосужилась протереть их рукавом рубашки.
 Вот так. Он был прав. Это не доказывало, что Найл — жив. Она не могла спорить с этим. Значит, Смотритель скоро вернется.
 Она задумалась, почему места, предназначенные для людских страданий, боль, осажденная на их стенах, делает такими твердынями. И — уже не в первый раз—принялась размышлять, сколько разных видов боли возможно почувствовать. Когда Леббик вернется, то, что бы он ни начал творить, она ничего не сможет поделать. Она использовало все свое оружие. Она не Саддит; она не умеет использовать свое тело, чтобы сохранить дух, хотя Смотритель явно неравнодушен к ней. Даже если бы она попыталась проделать нечто подобное — вопрос чисто теоретический, — ей не хватало знаний, опыта. Где—то между полюсами любви и ненависти Смотритель потерял голову. Он не сможет долго разрываться между ними.
 Она должна была последовать за Джерадином. Она должна была определиться по отношению к нему раньше, значительно раньше.
 Она должна была вонзить нож в Эремиса, когда у нее была такая возможность. Если у нее когда—нибудь была подобная возможность.
 Смотритель обязательно вернется.
 На что ей оставалось надеяться? Только на одно: что Артагель осмотрит тело и убедится — это не Найл. Если это произойдет, если ее правота подтвердится, то Смотритель может усомниться в праведности своего гнева настолько, что станет обращаться с ней более осторожно. Так могло бы быть. Сейчас, когда никаких надежд у нее не осталось, она должна надеяться хоть  на что—то. 
 Она должна надеяться, что мощный талант Джерадина помог ему спастись. Непостижимым образом он, несмотря на другое воплощение в зеркале, попал в ее жилище и осуществил ее воплощение в Орисон. Это одно. Но использовать зеркало, которое действовало как плоское, — нечто совсем другое. Еще более отчаянная попытка. Кроме того, у Теризы были основания думать, что это как—то связано с ней. Тем же зеркалом он чуть не отправил ее в место, не имеющее ничего общего с образованным в зеркальной поверхности воплощением, в место, которое он называл «Сжатым Кулаком», в провинцию Домне, и она не сошла с ума. Если он смог проделать это для нее, то, может быть, смог это сделать и для себя?
 Вероятно? О, Джерадин.
 Правда заключалась в том, что Териза начала сомневаться во всем. Она не привыкла к той убежденности, какую продемонстрировала Смотрителю Леббику; легче было забыть о ней, чем оставаться в таком состоянии. К несчастью, в ее поведении не было ничего неожиданного. Как и ее любовь, предположения были чистой теорией. Она знала, как будет смеяться Мастер Эремис, если кто—то расскажет ему о ее обвинениях. Нужно сказать, что вся ее защита основывалась на ее безоговорочной вере в невиновность Джерадин. А вот если она ошибалась на сей счет…
 Последствия было трудно представить, и потому Териза постаралась отогнать эти мысли. И так как она не знала, когда, раньше или позже, придет Смотритель и что это может означать, поражение или победу, она попробовала отвлечься, считая гранитные глыбы, из которых были сложены стены камеры.
 Обе стены были сделаны одинаково. На первый взгляд конструкция казалась непрочной; плохо подогнанные блоки просто ставились один на другой, так что существовала возможность расшатать их и вынуть, в особенности под потолком. Но время сточило острые грани камней, и они уже почти загладились. Словно по контрасту, задняя стена камеры была сделана из цельной глыбы — части каменной платформы, составляющей фундамент замка. Без сомнения, эту работу по приказу Аленда или Кадуола во время долгих лет борьбы между двумя этими государствами проделали рожденные в Морданте рабы.
 Сейчас она была узницей, пострадавшей от того же противостояния. В каком—то смысле подземелья никогда не отпускают своих жертв. Лица и тела менялись — но старые камни служили прежним целям, и страданий заключенных в этих стенах мужчин и женщин не убывало. Король Джойс, взяв под свою руку Орисон, не зашел так далеко, чтобы совсем отказаться от использования темницы. Большую часть подземелий передали Гильдии в качестве рабочих помещений, и правильно, но этого было мало. Следовало использовать для других целей все это место. Тогда, быть может, Смотритель не проводил бы столько лет в мечтах о том, что он сделает с людьми, осмелившимися бросить ему вызов.
 Она совершенно не представляла, что ему сказать.
 Она никогда не знала, что сказать отцу. Правда, пока что с проблемой Смотрителя она справлялась лучше. Но все ее возможности иссякли. Сейчас она зависела от случайностей и отношений, ей неподвластных, от людей, лишившихся рассудка, от людей, которые ненавидели ее, которые…
 — Я вижу, вы глубоко задумались, миледи, — сказал Мастер Эремиса. — Это придает вам особое очарование.
 Териза обернулась — сердце ее ушло в пятки — и увидела, что он стоит у дверей ее камеры и одной рукой рассеянно помахивает краем мантии. Небрежная поза свидетельствовала, что он по меньшей мере несколько минут провел, наблюдая за ней.
 — Вы замечательная женщина, — продолжал он. — Обычно задумчивость очень портит женщин. Вы думали обо мне?
 Она открыла рот, чтобы произнести его имя, но не могла проглотить сухой комок в горле; да и сердце колотилось слишком сильно. Глядя на него так, словно она внезапно онемела, Териза бессознательно отступила на шаг.
 — Воспоминания обо мне объяснили бы вашу усилившуюся красоту. Миледи, — он улыбнулся так, словно она стояла перед ним нагая, — я в свою очередь беспрестанно думал о вас.
 — Как?.. — она заставила себя заговорить. — Как вы оказались здесь?
 При этих словах он рассмеялся:
 — С помощью ног, миледи. Просто пришел.
 — Нет. — Она покачала головой. Постепенно ее растерянность проходила. — Вам ведь полагается сейчас быть у резервуара. Спасать Орисон. Смотритель Леббик не позволил бы вам появиться здесь.
 — К несчастью, это так, — согласился Мастер еще более самоуверенно. — Мне пришлось прибегнуть к небольшому обману. Щепотка кайенского перца в вине вызвала обильную испарину, так что, увидев, каких усилий мне стоит мое ремесло, Леббик был впечатлен. Затем безвредный порошок в коньяк, который я предложил людям, оставленным присматривать за мной, — и они заснули. Потайной ход, тайно устроенный из моей рабочей лаборатории в неиспользуемую часть подземелья — великолепная прозорливость с моей стороны, вы не согласны? Ведь нетрудно предположить, что в один прекрасный день Смотритель Леббик меня арестует.
 Териза оставила без внимания известие о кайенском перце и порошке; они ничем не могли помочь ей. Но тайный проход — путь спасения… Она крепко обняла себя обеими руками, чтобы не выдать внезапно вспыхнувшую нелепую надежду.
 Пытаясь сдерживать дрожь в голосе, она сказала:
 — Вы преодолели столько трудностей. Чего вы хотите? Ждете, что я сообщу вам, где Джерадин?
 И снова Мастер Эремис рассмеялся:
 — О нет, миледи. — Она начинала ненавидеть этот его смех. — Вы сообщили мне это давным—давно.
 Когда он закончил фразу, Теризу прошила волна паники — страх, непохожий на прочие ужасы и тревоги. Она забыла о тайном ходе; это было не так важно. Ей хотелось закричать. Нет, я этого не делала, никогда! Но едва задумавшись об этом, она вспомнила. Эремис говорил правду.
 Она отказалась признаться Тору, Артагелю и Смотрителю Леббику — и, тем не менее, Эремис действительно уже знал.
 — Тогда что же? — спросила она так, словно действительно была способна сражаться с ним. — Вы пришли убить меня? Чтобы я ничего не успела рассказать Смотрителю? Тогда вы опоздали. Он уже все узнал.
 — Все? — Темные глаза Воплотителя сверкали так, словно он уже давно не испытывал такой радости. — Что означает ваше «все», миледи? Вы рассказали ему, что я держал ваши милые груди в своих руках? Что я ласкал ваши соски языком?
 При этом воспоминании в низу ее живота побежали мурашки. Еще более гневно она ответила: — Я рассказала ему, что вы имитировали смерть Найла. Вы и Найл подстроили все это, желая убрать с дороги Джерадина, чтобы никто не поверил его обвинениям против вас.
 Я сказала ему, что Найл до сих пор жив. Вы устроили ловушку для Андервелла и двух стражников, так чтоб всякий решил, что Джерадин вернулся и расправился с ними. Найл все еще жив. Вы где—то прячете его. Вы каким—то образом убедили его принять вашу сторону—может быть, он ненавидит Джерадина за то, что тот пытался помешать ему помогать леди Элеге и принцу Крагену… но сейчас он где—то в безопасности.
 Именно это я и сказала Смотрителю. В неверном свете лампы улыбка Мастера Эремиса стала резче, жестче.
 — Мне остается только порадоваться, что я никогда не хотел навредить вам. Если бы я причинил вам сейчас какие—то неприятности, всякий мог бы предположить, что в ваших обвинениях есть известная доля правды.
 Но я не держу на вас зла. Я покажу, — сказал он вкрадчиво, — несправедливость ваших обвинений.
 — Как? — парировала Териза, стараясь не растерять отвагу — пытаясь не думать о том, что выдала Джерадина Воплотителю. — Какие новые лживые слова вы приготовили?
 Его улыбка сверкнула словно клинок.
 — Никакой лжи, миледи, ни капли. Я больше не буду лгать вам. Смотрите! — взмахнув рукой, он продемонстрировал ей длинный железный ключ, появившийся из рукава его плаща. — Я пришел выпустить вас.
 Териза неотрывно смотрела на него; шок породил в ней желание лечь, вытянуться и закрыть глаза. У Эремиса был ключ от камеры. Он хотел выпустить ее, помочь ей бежать — хотел, чтобы она спаслась от Смотрителя. Это настолько ошеломило ее, что она утратила способность рассуждать логически. Начнем сначала. У него есть ключ от камеры. Он хочет… Какая чушь!
 — Почему? — пробормотала она, задавая вопрос себе и не ожидая ответа от Воплотителя.
 — Потому, — ответил он внушительно, — что ваше тело принадлежит мне. Я поклялся в этом и не намерен отказываться от своей клятвы. Я не позволю, чтобы моими желаниями пренебрегали или отвергали их. И у других женщин есть такая кожа и чресла, такие груди—но эти женщины не гонят меня ради неумехи, глупого пригодника, после того как я предложил им себя. А когда во мне пробуждается желание, миледи, я его удовлетворяю.
 — Нет. — Она повторила: — Нет. — Не потому что собиралась спорить с ним, а потому что он помог ей вновь начать размышления. — Вы бы так не рисковали. Вы не рисковали бы тем, что вас могут застигнуть здесь. Я нужна вам для каких—то других целей.
 И наконец до нее дошло.
 — Неужели Джерадин действительно так напугал вас? Улыбка Мастера Эремиса стала кривой и сползла с лица, глаза запылали:
 — Вы что, вконец лишились рассудка, миледи?  Напугал  меня?  Джерадин?  Простите мою неучтивость, но если вы полагаете, будто неудачник Джерадин мог напугать меня, вы, вероятно, совсем свихнулись. Леббик и подземелья свели вас с ума.
 — Не думаю. — С видом, до странности напоминающим Смотрителя, она сжала руки в кулаки и принялась постукивать ими по бедрам в такт своим мыслям. — Я так не думаю.
 Вы ведь знаете, на что он способен. Вы делаете вид, что не знаете, но вы—то знаете, и лучше, чем кто—либо другой — намного лучше, чем он сам. Гилбур наблюдал за Джерадином, когда он отливал зеркало. Когда Гильдия решила отправить его за Воином, вы знали, что должно произойти нечто неожиданное. Вот почему вы так возражали против этого. Вы не пытались помочь ему. Вы хотели, чтобы он подольше не узнал о своих способностях.
 Вы хотели, чтобы его избрали в члены Гильдии, потому что это должно было ошеломить его, расстроить его планы… чтобы ему труднее было понять себя.
 Когда Гилбур воплотил Воина, — она стучала кулаками по бедрам все сильнее и сильнее, — вы поставили нас с Джерадином прямо перед зеркалом,  в точности  перед зеркалом. Вероятно, вы подтолкнули его. Вы хотели, чтобы Воин уничтожил его. Уничтожил нас обоих! — Мастер уже давно пытался отнять у нее жизнь. Но это был единственный изъян в ее рассуждениях о том, почему все так стараются уничтожить ее, единственное, что не имело никакого смысла. — Нечего и сомневаться. Вы страшно боялись его.
 На этот раз в оскале Мастера Эремиса не было и тени добродушного веселья:
 — Вы несправедливы ко мне, миледи. Пристрастно несправедливы.
 Териза не могла остановиться; отступать было поздно.
 — И именно потому вы оказались здесь, — сказала она, заколачивая слова кулаками в бедра. — Вот почему вы хотите выпустить меня отсюда. Вы хотите, чтобы я стала вашей пленницей. Вы знаете, как он относится ко мне… —  любит меня, о Джерадин! —  и задумали использовать его против меня. Вы считаете, что, если пригрозите ему, что станете мучить меня, он выполнит любой ваш приказ.
 — Повторяю, вы несправедливы ко мне. Дело не в страхе. Страшиться  этого щенка?  Скорее я потеряю свое мужское достоинство.
 Она услышала, но это не остановило ее.
 — Единственное… — это была ложь, но она не намеревалась докладывать ему об этом, — единственное, чего я не понимаю, почему вы не послали Гарта убить всех лордов провинций и принца Крагена. Для чего же тогда вы собрали их всех вместе? Вы ведь не хотели возникновения союза — вы знали, что встреча не принесет никаких плодов, и просто пытались одним махом избавиться от всех врагов Кадуола.
 Так почему бы вам не довести начатое до конца? Когда лорды и принц Краген будут мертвы, Аленд, Мордант и сам Орисон погрузятся в хаос. Чего же вы боялись?
 Внезапно Мастер Эремис вытянул руки и схватился за прутья решетки с такой силой, что дверь задрожала.
  — Это был не страх.  Неужели вы настолько  глухи?  И у вас хватает наглости пренебрегать мной? Это был не  страх! 
 Это была  политика!  Териза посмотрела на него сквозь решетку (свет лампы и тень постоянно вели сражение на его лице) и, поняв, тихо пробормотала:
 — Ох.
 — Я не посылал Гарта против Крагена и лордов, — сказал он твердо, — было маловероятно, что его миссия закончится успехом. Термиган, Пердон и Краген отличные бойцы. У Крагена с собой были телохранители. Человек, который убьет Тора, утонет в его крови. Кроме того, было слишком рано рисковать, открывая мои намерения. Та игра, которую я избрал, была намного безопаснее.
 Когда Гилбур провел воплощение, Воин появился лицом и должен был направиться туда, куда мы его сориентировали, — в самую густонаселенную часть Орисона, к комнатам и башням, где его разрушения скорее всего вызвали бы гибель лордов и Крагена. Именно для этого я нуждался в нем, именно поэтому позволил провести воплощение.
 Конечно, — продолжал Мастер раздраженно, — как только его воплотили, было необходимо уберечь его от Леббика. Я не мог позволить этому мешку с дерьмом заключить с Воином союз, который укрепил бы Орисон и Мордант. Наоборот, я старался вызвать у него панику, чтобы он причинил как можно больше вреда, без друзей, ничего не понимая в происходящем. Это было мне на руку. Но моя главная цель была куда важнее.
 Я хотел, чтобы он нанес смертельный удар Орисону, уничтожив всех главных врагов за раз. Если бы он двинулся этим путем — если бы вы не повернули его, миледи, — моя игра принесла бы мне богатые плоды.  Политика,  миледи. Окажись моя попытка удачной, преуспел бы и я. Если б она провалилась, это все равно принесло бы мне некоторую пользу.
 Все, что происходило с Джерадином, — следствие  политики,  а не  страха.  Он мой враг и, похоже, наделен странным даром. Следовательно, я должен уничтожить его. Но я должен уничтожить его так, чтобы это пошло мне на пользу, с минимальным риском. Я не… — ярость заставила его ощериться, —  боюсь  этого недалекого и бестолкового трусливого мальчишку. Итак, он признался. Она не ошиблась на его счет — она правильно сделала выводы и добилась правды. Это открытие принесло облегчение и в то же время испугало Теризу. Она была права относительно него,  права.  Джерадин невиновен, и она в одиночку добилась правды, никто не помогал ей и не спасал ее. К своему невероятному облегчению она вспомнила, что он не закончил того, что начинал с ней, что не убил ее — и она не оказалась в его постели, что не заставил обманом повернуться спиной к Джерадину.
 С другой стороны, свидетелей у нее не было; больше никто не слышал признаний Эремиса. Она одна знала правду — одна—одинешенька против него. А у него есть ключ от камеры.
 Она ненамеренно лишила себя единственного способа защиты — попытки притвориться ничего не понимающей дурочкой, не способной представлять для него угрозы, чтобы он поверил, что может делать с ней все, что захочет.
 Несмотря на все это, она попыталась блефовать. — Докажите, — заявила она, в душе застонав, когда ее голос дрогнул. — Оставьте меня здесь. Отправляйтесь к резервуару и спасите Орисон от Аленда. Если вы не боитесь его, то не нуждаетесь во мне. Ее тревога была слишком очевидной; похоже, именно это обстоятельство восстановило его хорошее настроение, его уверенность в себе. Он снова улыбнулся, на сей раз жадно.
 — Ну—ну, миледи, — сказал он с осуждением. — Вы ведь в глубине души не хотите этого. Я касался вас в таких местах, что вы никогда не забудете этого. Ни один человек не подбирался к жаркому сокровищу ваших чресл и не сталкивался с мольбой вашей груди так близко, как я — и уж наверняка не этот неудачник Джерадин, чья неловкость вызовет у вас лишь разочарование. Посоветуйтесь со своим сердцем, и вы добровольно последуете за мной.
 Если вы окажетесь полезной мне, вам самой это будет только на руку. Вы все равно моя, миледи. И будете вознаграждены. Я собираюсь  выиграть  эту партию. Король Джойс считает все происходящее не более чем игрой, типа перескоков, и это одна из многих причин, почему Мордант нужно победить. Аленд будет разбит, и Кадуолу достанется вся добыча. А когда я закончу игру, во всем мире не останется власти выше  моей.  И женщина, которая будет со мной рядом, станет невообразимо богатой и могущественной.
 Вам стоит подумать и об этом, миледи. Если вы пойдете со мной добровольно, все это падет к вашим ногам.
 Териза внимательно изучала Эремиса. Она не задумывалась над сказанным; его предложение ничего не значило для нее. Но сам факт, что он что—то предлагал, означал многое. Очень. Когда он замолчал, она пробормотала:
 — Возьмите Саддит. Ей это придется по вкусу. — Она говорила громко, чтобы звук собственного голоса помогал размышлять. — Я все стараюсь понять, для чего вы притворяетесь, будто соблазняете меня. У вас есть ключ. Вы сильнее и больше меня. Так почему бы просто не войти внутрь, не изнасиловать меня и не позволить Гилбуру или Вагелю воплотить меня в какое—нибудь другое подземелье, где вы сможете использовать меня, не стараясь быть благородным?
 — Потому что, — он полностью опомнился после неприятного сюрприза, который она ему преподнесла; сейчас он снова был уверен в себе, — вы желаете совсем другого, миледи. Ваше потаенное желание — не сопротивляться, а открыть мне себя, чтобы я мог научить вас наслаждаться вашим телом — и моим. Она покачала головой, едва слыша Воплотителя. Его объяснение автоматически воспринималось как фальшивое. И снова для собственного спокойствия она сказала:
 — Вы боитесь не только Джерадина. Вы боитесь и  меня. —  Она ощутила растущие изумление и тревогу. — Вы пытаетесь обмануть меня по той же причине, по которой хотите убить. Вы  боитесь меня. 
 На сей раз Мастер Эремис рассмеялся искренне, от души.
 — О, миледи, — выдавил он. — Вы подлинное чудо. Вы дрожите от макушки до пят. Не будь вы так серьезны, я решил бы, что вы опьянены гордыней.
 Тем не менее, я приму во внимание ваши слова. Вероятно, придется применить некоторую силу. Вероятно, это добавит пикантности вашей неминуемой сдаче. Раз вы сами напрашиваетесь… И, еще раз хмыкнув, он сунул ключ в замок и повернул. Ни секунды не колеблясь, Териза отступила в глубь камеры и отчаянно закричала: — Стража!
 Мастер Эремис окаменел. Он бросил торопливый взгляд через плечо в коридор и, внезапно разъярившись, подскочил к ней. Она вложила в крик все силы:
  — Стража! 
 Где—то вдалеке хлопнула дверь. В коридоре послышался топот бегущих ног. Воплотитель пробормотал проклятие.
 — Отлично, миледи, — яростно прошипел он. — Это был ваш единственный шанс, и вы его упустили. — Резко отпрянув, он повернулся, чтобы уйти. — Сейчас вам предстоит пожинать плоды собственной глупости. Когда Леббик покончит с вами, — он говорил достаточно громко, и Териза слышала его слова, несмотря на то, что он удалялся, — ждите самого худшего от меня.
 С этими словами он исчез.
 Его бегство было столь внезапным, а шаги стражников звучали столь зловеще, что ей показалось, что она совершила ошибку.
 Но эта уверенность почти мгновенно испарилась; выжженная осознанием того, что Териза предпочитает милость Смотрителя—Он был непредсказуемым и грозным, способным на любую мерзость, когда того требовала его преданность. Но, тем не менее, ему можно было  верить —  верить намного больше, чем тем, кому он слепо подчинялся. Ведь, собственно говоря, это несоответствие и повергало его в такую ярость. Лучше сражаться с человеком, который во всяком случае правдив и предан королю, чем быть соблазненной человеком типа Эремиса, фальшивым до кончиков ногтей.
 Стражники наконец появились у ее камеры, угрожающе требуя объяснений, потому что Смотрителю Леббику могло что—нибудь не понравиться, и тогда он обрушил бы на них весь свой гнев. Мгновение она была готова выложить все о том, что сейчас произошло. Что Мастер Эремис был здесь. Что у него есть тайный ход, ведущий в подземелье. Что он — предатель. Но инстинкт приказал ей прикусить язык. Нет. Это ей еще понадобится. Смотритель еще вернется; и тогда ей лучше сообщить обо всем ему.
 Глядя на стражников так, словно внезапно расхрабрилась, Териза ответила:
 — Я хочу его видеть.
 Двое стражников ошеломленно уставились на нее. Один тупо переспросил:
 — Кого? Смотрителя? Она кивнула.
 Второй скорчил недовольную гримасу.
 — Пустые хлопоты.
 — Последний раз, когда женщина захотела  видеть  его, он раздел и отхлестал ее и вышвырнул из Орисона. — Он улыбнулся при этом воспоминании. — У нее тоже были шикарные дойки. Лучше бы она позвала меня. Териза закрыла глаза, чтобы сдержать отвращение.
 — Сообщите ему, — потребовала она. — Просто сообщите. Стражники переглянулись. Первый сказал:
 — Вряд ли ему это понравится. — Но второй в ответ лишь пожал плечами.
 И они удалились, громко топая.
 Она села на нары и попыталась убедить себя, что поступает правильно.


***

 На подготовку у нее почти не было времени. Довольно скоро после того как стражники удалились, в коридоре послышались яростные вопли Смотрителя.
 — Меня не волнует, дерьмо собачье, кто там хочет меня видеть! Вы, бездарные сукины дети, теперь будете до утра драить сортиры! Самое подходящее для вас занятие — чистить сортиры, куски дерьма, ваши жены и дети воняют так же отвратительно, как вы! Кто вам позволил пускать к ней  посетителей? 
 Затем дверь между караулкой и подземельями громко хлопнула, и раздался топот сапог, в пустынном коридоре гремели шаги, твердые словно ненависть.
 Перепуганная, она обнаружила, что бормочет:
 — О нет, о нет, о нет, — на грани паники.
 Смотритель оказался перед ее камерой с таким видом, словно задумал убийство. Взгляд его был достаточно яростным, чтобы убить ту каплю смелости, которая еще оставалась. Словно нанося удар, он воткнул ключ в замок и рывком распахнул дверь. Дверь ударилась о решетку так сильно, что прутья загудели как колокола. — Бессердечная  шлюха! —  Он влетел в камеру и бросился прямо к ней. — Я целый день надрываюсь, а тебя, видишь ли, посещают  гости! 
 Не сознавая, что делает, она отодвинулась в самый дальний уголок нар, прижалась к стене.
 — Тор! — закричала она, стараясь увернуться от его ударов. — И Артагель! Они пришли сами, я не просила их об этом.
 — А к чему тебе  просить? —  Его руки схватили ее за рубаху и потащили с нар так яростно, что шов не выдержал, и рукав с треском разорвался. — Артагель слишком болен и не поднимается с постели, а король Джойс лично объявил Тору, что тобой буду заниматься я. И вместо этого они оба явились повидаться с  тобой. 
 Какие новые заговоры ты устраиваешь? Они научили тебя, что говорить мне? Должно быть так. Я наполовину поверил в дурацкую историю об Эремисе и Гарте. Ты не могла придумать все самостоятельно — ты недостаточно много знаешь. Нет, вы все заодно. Эти всадники с рыжим мехом появились из провинции Тор. Артагель—брат Джерадина. — Перекошенный от ярости, он рванул рубаху так, что она лопнула у Теризы на груди. —  Какие новые заговоры ты устраиваешь? 
 — Никаких. — Она хотела бы сопротивляться, но его звериная сила парализовала ее. — Никаких. — Ярость Смотрителя кипела слишком близко, и Теризе с трудом удавалось сосредоточить на нем взгляд, она вообще почти ничего не видела; он был тьмой, ревущей перед ней, впившейся в нее когтями — слишком много ненависти, чтобы вынести это. Ей оставалось только пискнуть, протестуя: — Никаких.
  — Лжешь! —  Эмоции душили его. — Ты  лжешь  мне. — Его голос звучал словно вой, вязнущий в глотке, слишком сиплый, чтобы воспринимать его нормально. — У тебя есть друзья, союзники. Даже когда ты заперта в подземелье. Я не в силах помешать тебе творить новые злодеяния. Ты хочешь уничтожить  нас!  Хочешь уничтожить  меня! 
 Она почувствовала, как он стискивает ее все сильнее, словно вздумал расправиться с нею; он все ускользал от ее взгляда. Его сведенные спазмой руки словно были готовы сломать ее плечи. Затем он облапил Теризу и принялся целовать, словно жаждал ее так долго, что желание затмило его разум.
 Она нырнула в спасительную тьму, заставила себя безвольно обвиснуть, так что едва чувствовала насилие, бьющее из его поцелуев, едва чувствовала железо нагрудника, раздавливающего ей грудь. Темнота поглотила ее, избавляя от самой себя, смывая ее «я» — унося подальше от опасности. Она принесет ее туда, где Смотритель не сможет прикоснуться к ней, где она будет в безопасности…
 Нет. Обморок — не выход. Нужно предпринять что—то другое. Это ничего не изменит. О, это сохранит ее разум, сохранит дух в тайниках сердца — но тело все равно подвергнется насилию. И не останется никого, кто мог бы помочь Джерадину. Никого, кто остановит Мастера Эремиса. Никого, кто направит Воина Орисона против подлинного врага, против Мастера Эремиса и его гнусных союзников, Мастера Гилбура и Архивоплотителя Вагеля, Гарта и Кадуола. Это пришло ей в голову в самый последний миг. Мисте как—то сказала:  «Проблему может разрешить лишь тот, кто видит, в чем она заключается».  А никто другой их не видел.
 Она была напугана — но то, что она может спастись, просто потеряв сознание, придало ей смелости. Она оставалась вялой, безжизненной, пока Смотритель не ослабил хватку и не протянул руки к поясу штанов, отшвырнув ее на нары. Тогда Териза открыла глаза и взглянула на него.
 Сейчас она ясно видела его. Его дрожащая челюсть, бледности вокруг крыльев носа, тьма, похожая на безумие, в глазах, выдавали растерянность. Он запугал ее до глубины души, разбудил парализующий страх перед ее отцом, который жил и тлел там. И тем не менее, она схватила его за руки и рванула, пытаясь остановить его.
 И, словно его поцелуи сделали ее спокойной и неподвластной страху, произнесла:
 — Вы ведь так и не спросили их,  почему  они явились ко мне. Не посмели. Вы не попросили Артагеля осмотреть тело Найла. Вы даже не  попытались  узнать правду. Вы просто больше всего на свете хотите причинить мне боль, и наконец—то вам представилась подобная возможность.
 Заревев почти бесшумно от стеснения в груди, он отскочил и замахнулся. Он собирался ударить ее, размозжить ей голову о стену.
 — Они пришли повидаться со мной, — сказала Териза спокойно, словно утратив всякое ощущение реальности, — потому что хотят, чтоб я сказала вам, где Джерадин.
 Пока рука его поднималась, а зубы оскаливались в гримасе, он вдруг замер. Удивление, сомнение или отвращение к себе, казалось, навалились на него, парализуя. Он хрипло прорычал:
 — Ложь. Ложь от первого до последнего слова!
 — Нет. — Она покачала головой. Безумие быть такой спокойной. — Ведь правда вы не попросили Артагеля осмотреть тело Найла?
 Смотритель был готов ударить ее. Или рухнуть перед ней на колени. Мечущийся между двумя этими крайностями, он выдавил:
 — Я попросил. Но его состояние снова ухудшилось. Он был слишком слаб, чтобы понимать, о чем я его прошу.
 Териза решительно отогнала разочарование, словно мошку.
 — Неважно, — пробормотала она таким тоном, словно утешала Смотрителя. — У меня был еще один посетитель. О котором вы не знаете. Здесь был Мастер Эремис. Сейчас я могу доказать, что он — предатель.
 Отблеск лампы мелькнул в глазах Смотрителя. Он выпрямил спину и застыл над Теризой, словно окаменел; он удерживался от пролития крови ценой таких отчаянных усилий, что ему не хватало воздуха и он жадно хватал его губами. — Как?
 Неестественно спокойные, удерживаемые лишь силой воли, Териза и Смотритель беседовали.
 — Он всыпал в вино кайенский перец, чтобы покрыться испариной, а вы подумали, что она выступила от нечеловеческих усилий.
 — Вы никогда не докажете это.
 — Он подсыпал какой—то порошок стражникам, а сам ушел.
 — Но к тому времени, как я пришел с проверкой, они проснулись, а, значит, и это вы не сможете доказать.
 — Он проделал тайный ход, ведущий в подземелье. Он тянется из его лаборатории в рабочие помещения Мастеров. Вы сможете найти его без особого труда.
 После этих ее слов Смотритель Леббик отступил на шаг. Он не ослабил самоконтроля, но на мгновение глаза выдали раздиравшую его боль.
 — Если он приходил сюда, — спросил он, продолжая тяжело дышать, — почему вы не сбежали с ним? Почему не сбежали?
 По непонятной причине этот вопрос разрушил безумное спокойствие Теризы. Она, казалось, начала рассыпаться на куски, словно яичная скорлупа. И без всякого перехода оказалась на грани истерики.
 — Потому что… — голос отказывался повиноваться ей, а сердце билось как сумасшедшее. — Потому что он хотел использовать меня против Джерадина. Так же, как использовал Найла.
 На правой щеке Смотрителя задергался мускул. Подергивание продолжалось, пока всю половину лица не свела спазма. Он терял контроль над собой. — Тогда, если вы говорите правду… — Впервые за время их знакомства он говорил, словно человек, способный разрыдаться. — Джерадин всегда был предан королю Джойсу.  Предан,  когда не осталось почти никого. А вы—преданы Джерадину. И я оскорбил своего короля, не веря вам — пытаясь защитить его от вас. Териза молча кивнула. Смотритель внезапно развернулся.
 — Я самолично пойду искать этот «тайный ход». — И, хлопнув дверью с такой силой, что лохмотья ржавчины посыпались на каменный пол, он устремился по коридору прочь.
 Почти сразу же он перешел на бег. Эхо топота сопровождало его голос, когда он кричал, словно прощался с ней — или с собой:
 — Я предан своему королю.
 Взвинченная до крайности и почти не соображая, что с ней произошло только что, Териза поправила разорванную рубаху. Ее захлестнула печаль; стало жалко себя, Смотрителя, тех, кто страдал, видя бездействие короля. Нет,  бездействие —  неправильное слово. Он прекрасно понимал, что творит. Он сам по своей воле поставил Мордант и Орисон перед дилеммой. Териза вяло размышляла об этом, чтобы удержаться от раздумий о том, насколько близко они со Смотрителем подошли к черте, за которой уничтожили бы друг друга.
 Когда она наконец подняла глаза после очередной бесплодной попытки привести рубашку в приличный вид — или хотя бы согреться, — то неожиданно увидела за решетками камеры Мастера Квилона.
 — Это было смело, миледи, — сказал он отсутствующим голосом. — К несчастью, это была ошибка.
 Она непонимающе смотрела на него; ее рот приоткрылся, она ничего не могла с собой поделать.
 — Мастер Эремис солгал вам. У него нет тайного хода из лаборатории, ведущего в подземелье. Он попал сюда путем воплощения.
 Когда Смотритель убедится, что хода не существует, он не поверит ни одному вашему слову. Его ярость будет столь велика, что, боюсь, никто не удержит его от убийства. Он покончит с вами.
 Это было чересчур. Страх и одиночество сдавили Теризе грудь, и она заплакала.

 31. Перескоки

 Через мгновение она почувствовала на своем плече руку.
 Она отчаянно рыдала; прикосновение стало полной неожиданностью и поразило ее. Она подняла голову и обнаружила рядом с собой Мастера Квилона. Его нос дергался; в глазах было сочувствие; он явно старался успокоить ее.
 — Миледи, — пробормотал он, — я понимаю, как вам сейчас больно. Все происходящее кажется вам несправедливым. Вы не хотели ничего этого. И хотя не мы выбрали вас, мы не колеблясь воспользовались вами. Так что я готов предоставить вам любую помощь, какая в моих силах.
 Помощь, подумала она сквозь слезы. Любую помощь, какая в его силах. Поздно. Смотритель слишком силен. У него слишком много власти. Она не сможет доказать ни одного обвинения против Мастера Эремиса. Никто уже не поможет ей.
 Но Мастер Квилон стоял рядом с ней. Положив руку ей на плечо. Внутри камеры. И когда Териза сморгнула слезы, то увидела, что дверь камеры открыта.
 Воплотитель проследил за ее взглядом и заметил, пожав плечами:
 — К счастью, Смотритель был так возбужден, что забыл закрыть дверь. Сомневаюсь, что кто—либо из стражников захотел бы открыть ее для нас, когда Леббик в такой ярости.
 Мало—помалу открытая дверь и неожиданное присутствие Мастера Квилона привлекли ее внимание. Всхлипы постепенно затихли в груди; дыхание выровнялось. Не встречаясь взглядом с Мастером, она пробормотала:
 — Хэвелок послал вас и на этот раз?
 — Не прямо, — ответил Мастер Квилон. — Я здесь по его желанию — и по желанию короля. Чтобы спасти весь Мордант. Но прежде всего… — Его рука чуть сильнее сжала ее плечо. — Мне необходимо вывести вас из подземелья.
  Вывести?.. Их глаза встретились; Териза смотрела на него, не пытаясь бороться с внезапно вспыхнувшей радостью и надеждой. Ее губы шевелились, складывая слова, но она не могла заставить себя произнести их вслух: «Вы собираетесь  освободить меня?»
 Внезапно Мастер Квилон убрал руку с ее плеча и присел рядом с ней на нары. Сейчас его взгляд рыскал по полу, старательно избегая ее взгляда.
 — Миледи, — сказал он, обращаясь к камням, — мне больно видеть ваше удивление. И еще больнее сознавать, что мы заслужили подобное удивление. Мне не нравится многое из того, что проделали с вами. К тому же у меня нет такого таланта рисковать, как у короля Джойса. Мы заслужили любые упреки.
 Затем его тон стал более насмешливым.
 — Правда в том, что мы заслужили предательство — и ваше, и Джерадина, не говоря уже обо всех остальных. Даже слепец увидит, насколько вы ему преданы, и потому не предадите нас. Нам необыкновенно везет. Возможно, наше везение настолько же велико, как и наши проблемы.
 Она была слишком сконфужена и не понимала, о чем речь, а потому лишь спросила:
 — Значит, мне предстоит выслушать еще одну лекцию?
 Он вздрогнул, вероятно, решив, что она спросила это с издевкой. Но заговорил все так же уверенно:
 — Нет, если вы того не пожелаете, миледи. Если вам угодно, чтобы я держал рот на замке, я просто выведу вас отсюда и позволю вам идти, куда вздумается, без всяких споров — и не требуя никаких объяснений. Но скажу вам прямо, — тут он взглянул на Теризу, позволяя ей увидеть боль на своем лице, — вы нанесете мне душевную рану, если не позволите объясниться. И мне кажется, это усложнит вам принятие решений. Она с трудом верила в то, что слышит. Получить помощь, получить  свободу! Она была далека от того, чтобы отталкивать его, как он предполагал, она с трудом сдерживала новый поток слез, на сей раз — слез облегчения.
 Но Териза заставила себя успокоиться. Иначе последуют новые разочарования. Она ведь могла ошибаться. И потому — восприняла предложение без радости. Вместо этого она заставила себя снова начать  думать,  заставила мозг работать. Постепенно отсортировав мысли и выяснив, что ей хочется знать в первую очередь, Териза спросила:
 — Откуда вы знаете, что Мастер Эремис не воспользовался потайным ходом, чтобы проникнуть сюда? Откуда вы знаете, что именно он сказал мне?
 — Я  слышал  его речи, — с внезапной резкостью ответил Мастер Квилон. Похоже, ему не понравилось то, что он услышал. — Я тайно пробрался сюда уже давно, как только принц Краген перестал использовать против нас катапульты. Я слышал ваши беседы и со Смотрителем, и с Эремисом — и новую беседу со Смотрителем. — Он попробовал говорить спокойнее. — И таким образом убедился в вашей преданности Джерадину.
 Похоже, он считал, что она задает не те вопросы—почему—то щадит его, — итутже добавил:
 — Вы спросите, почему я не вмешался, когда Смотритель запугивал вас. Миледи, пожалуйста, поверьте, я непременно вмешался бы. Но вы нашли другой путь противостоять насилию. А так как он не должен знать о моей роли, если этого можно избежать, я позволил вам самой справиться с ним.
 — Нет, — ответила она машинально, полностью сосредоточившись. Он был прав; нечто подобное она спросила бы его, это следовало выяснить. Но только позднее. — Вы расскажете об этом позже. — Сначала—главное. Она попыталась привести в порядок свои мысли. — Он сказал, что сделал потайной ход от своих рабочих помещений в подземелье. Почему вы так уверены, что это ложь?
 Мастер Квилон потер кончик носа, чтобы тот перестал дергаться.
 — Такую работу невозможно сохранить в тайне, слишком много пригодников крутятся в лабораториях. И кроме того, я уверен, что Эремис не воспользовался бы потайным ходом, чтобы проникнуть сюда. Я видел, как он появлялся и исчезал. Он был воплощен.
 — Вы хотите сказать… — Он тоже может проходить через плоское зеркало, не теряя рассудка? Неужели это под силу  любому? —  Вы хотите сказать, что у него есть зеркало, в котором изображение этого подземелья?
 Как же можно сражаться с людьми, которые проходят сквозь плоские зеркала и не сходят с ума?
 — Боюсь, что да, миледи. Подозреваю, это то зеркало, что воплотило хищных насекомых, покушавшихся на Джерадина. Коридоры в Орисоне — штука запутанная, я мог бы многое порассказать вам о них, но как раз сейчас мы неподалеку от места, которым они пользовались — и которое использовал Гарт, когда напал на вас и принца. Между проходом и этой камерой стена, но камень не будет препятствием для воплощения, поскольку изображение в зеркале можно немного передвинуть.
 Вы, к примеру, можете удивиться, почему ваши враги не послали новых насекомых, против вас, пока вы сидите здесь без всякой защиты. — Честно говоря, она вовсе не думала об этом. Мастер Квилон продолжал: — По мнению Знатока, им необходимо почуять запах жертвы, прежде чем они бросятся преследовать ее. Для любого, кто связан с Гильдией, несложно добыть вещь, принадлежащую Джерадину, — небольшую вещицу, к примеру, кусок тряпки. Но возможность забраться в вашу комнату и пошарить в вашем гардеробе невероятно мала. А без вашего запаха выпускать на вас насекомых бессмысленно.
 Териза невольно содрогнулась. Она не хотела думать об этих ужасах…
 Мастер Квилон отвлек ее. Он продолжал говорить: — А может, Эремис хочет заполучить вас — возможно, в качестве заложницы, возможно, в качестве любовницы—и жаждет этого так сильно, что явился сюда. И возникает любопытный вопрос: почему он не воспользовался зеркалом, чтобы переместить вас в другое место? Тогда вы оказались бы в его полной власти. Подозреваю, что радиус настройки его зеркала недостаточен.
 Вероятно, он пришел в отчаяние, обнаружив, что великолепное решение его проблемы срывается из—за мелочи, из—за того, что вы именно  здесь,  а не восемью камерами дальше по коридору. Как я уже говорил, нам везет больше, чем мы того заслуживаем.
 Мастеру снова удалось сбить ее с толку. Внезапное разочарование захлестнуло Теризу. — Тогда почему вы не  остановили  его? — Она повернулась к Квилону, всем своим видом призывая его к ответу. — Почему не приказали Смотрителю арестовать его? Не заточили его в какое—нибудь надежное место? Он ведь предаст  всех.  Вы должны были  остановить  его.
 — Миледи, — голос Мастера Квилона звучал мягко, его глаза изучали Теризу, словно он решал, какое количество правды она сможет выдержать, — слишком рано.
 Слишком  рано? Рано?  Она ошеломленно уставилась на него, не в силах произнести ни слова.
 — Мы не знаем, в чем заключается его сила. Мы не знаем, как осуществляется его трюк с воплощением. Мы не знаем, с кем он состоит в заговоре, какие силы может извлечь из зеркал, чтобы бросить против нас. До тех пор пока ловушка не захлопнется, мы не можем успешно бороться с ним.
 Она тупо уставилась на Мастера. Голова у нее кружилась. Сделав усилие, Териза слабо спросила:
 — «Мы?»
 Мастер кисло и одновременно жалко улыбнулся. — Да, миледи. В основном король Джойс. Ну и конечно Знаток Хэвелок, когда он способен на это. Я выполняю их распоряжения. — Он замолчал, заметив, что она побледнела от потрясения, и признал: — Боюсь, не слишком внушительный круг заговорщиков. Больше никого.
 Через мгновение — видимо, потому, что она неотрывно смотрела на него, — он, похоже, пожалел ее.
 — Мы не можем позволить себе привлекать союзников. Основа политики короля — казаться слабым, запутавшимся в своих делах. Неспособным к принятию решений. Безразличным к тому, что происходит в королевстве. Но создать такое впечатление было бы невозможно, если не держать его истинные намерения в глубокой тайне. Если бы королева Мадин знала правду, неужели она отвернулась бы от мужа в момент величайшей опасности? Если бы Тор знал правду, насколько хорошо удалось бы ему играть роль отчаявшегося, неловко пытающегося помочь друга? Если бы Смотритель Леббик знал правду… Нет, это была бы катастрофа. Он не умеет хитрить. Никто не поверил бы, что король Джойс лишился воли и разума, если бы Леббик и дальше был уверен в себе.
 «Мы», — пробормотала она про себя. «Король Джойс». Будто эти слова не имели смысла. «Мы не можем позволить себе привлекать на свою сторону союзников». Все это было невероятно.
 — Вся сложность в том, — сказал Квилон, — что все, кто любят короля, держались бы по—иному, если бы понимали, почему он так ведет себя. И все усилия пропали бы втуне. Мне доверяют, потому что в Орисоне меня очень легко заменить — и потому что у короля должен остаться хотя бы  один  друг—Воплотитель, несколько более надежный, чем Знаток.
 — Но  почему? —  вырвалось у Теризы. —  Почему?  Морданту грозит гибель! Орисон в осаде! Все, кто любит короля или предан ему, — в отчаянии! — Невероятно. Ну конечно. Она знала это. Но  причина!.. —  Он уничтожает все созданное им, весь мир, который  он  с таким трудом создавал. Почему он творит такие чудовищные вещи?
 Внезапно Воплотитель посмотрел себе под ноги. Он разозлился, он кипел от возмущения. И спокойно, но с такой настойчивостью, что оборвал взрыв ее чувств, ответил:
 — Чтобы он напал на нас. Что?..
 — Мы не знали, кто это был, миледи. Не забывайте. Мы не знали, кто это, до прошлой ночи, когда он докатился до того, что пытался заставить нас поверить, будто Джерадин убил Найла. До этого у нас были лишь подозрения — и никаких доказательств.  Мы не знали, кто это был. —  На щеках Мастера полыхали красные пятна. — Мы знали лишь, что он необыкновенно силен — что он обладает неслыханными способностями, каких не знала история воплощений, и они позволяют ему осуществлять свое воплощение в любое место, куда он только пожелает. У нас не было никакой возможности отыскать его и сразиться с ним. И никакой возможности защитить от него Мордант.
 Но гораздо большую угрозу он представлял для Кадуола и Аленда, ведь у них нет Воплотителей, чтобы защититься. То, что король Джойс претворил в жизнь, создав Гильдию и установив мир, сделало Аленд и Кадуол более беспомощными перед их врагами. За это несет ответственность  он.  Его прошлые победы сделали Аленд и Кадуол беспомощными перед новым врагом.
 Таким образом, — Мастер Квилон скрипнул зубами, с трудом удерживаясь, чтобы не сорваться на крик, — король Джойс поставил себя в нынешнее положение, чтобы спасти наш мир.
 Его слабость — ловушка. Он заставляет врага ударить  по нам,  а не в другое место, предпочитая  лично  встретиться с опасностью и угрозой, чем навлечь их на людей, которых он ослабил, — напасть на Мордант и Орисон, прежде чем тот проглотит Кадуол и Аленд, станет слишком сильным и его невозможно будет победить. Мы не знали, кто это был.
 Квилон неловко пожал плечами, пытаясь успокоиться.
 — Вот причина, по которой король Джойс так ведет себя. Это — и предсказание Гильдии, а кроме того, странное воплощение, проведенное Джерадином, которое доставило вас к нам. Когда вы оказались среди нас, ваша значимость для нашего дела стала очевидной с первого мгновения. Короче говоря, было жизненно важно просветить вас относительно окружающего вас мира, чтобы вы могли выбрать свою роль в судьбе Морданта. Вред по незнанию может причинить даже хороший человек, но лишь дурной может причинить вред намеренно. Предсказание ясно свидетельствовало, что нам следует довериться вам или умереть.
 Но Джерадину тоже грозила опасность, — а его значимость была столь же очевидна. Единственная его защита заключалась в притворной слабости короля. Если бы Джерадину дали возможность поступать логично и разумно согласно воле короля, враги наверняка уничтожили бы его. Вдобавок уверенность в том, что вы ни о чем не подозреваете, должна была обезопасить вас. Необходимо было распространить сомнения в преданности Джерадина, просветить вас насчет истории Морданта и при этом сохранить тайну.
 Миледи, я возражал. С самого начала я не доверял вам, такой бездеятельной. Какую надежду вы представляли для нас? Но король настаивал. Вот почему мы со Знатоком Хэвелоком отправились к вам и тайно сообщили то, что Гильдия и король запретили разглашать.
 Ну конечно, теперь понятно. Териза почувствовала, что насмешливо улыбается своей глупости. Неужели вся ее жизнь действительно прошла именно так — в беспомощности, пассивности, неумении думать?
 — Воплощение Воина Гильдии, — прохрипел Квилон, — представляло собой сходную проблему. И опять—значимость появления Воина ясно была видна из предсказания. А значит, король Джойс должен был возражать против воплощения, пытаясь казаться неспособным к принятию решений. Помимо вас и Джерадина, здесь рисковал и я. Моей преданности предстояло оказаться под вопросом, и у короля Джойса не оставалось другого выбора, только отказаться выслушать предостережение Файля — и в то же время сделать так, чтобы Смотритель Леббик узнал о происходящем как можно позже и не смог помешать воплощению.
 Миледи, — сейчас Мастер Квилон смотрел на нее прямо, и Териза обнаружила, что его гнев частично обращен и на нее, — очень легко обидеться на то, как мы поступили с вами. Вы ведь сами сказали: все, кто любит короля или предан ему, в отчаянии. Вы правы. Его политика опасна. И он может спасти тех, кого любит, единственным способом — убрать их со сцены, чтобы они не попали в тот кипящий котел опасностей, где находится он. С королевой Мадин ему это удалось. Но неудача с такими людьми, как Тор и Джерадин, мучила его. Если с ними что—нибудь случится, он станет винить во всем себя, хотя они сами решили, что будут действовать по зову сердца.
 Тем не менее, прежде чем вы начнете осуждать его, вы должны осознать, что он совершил. Он посвятил себя спасению тысяч мужчин и женщин от Алендских гор до побережья Кадуола. Он надрывает сердце, стараясь спасти тех, кого любит. Он поставил на карту королевство, которое создал собственными руками, чтобы спасти своих исконных врагов.
 Если вы не чувствуете в себе сил верить королю или служить ему, миледи, вам следует по меньшей мере уважать его. Он сам создал все нынешние сложности и готов отвечать за любые последствия. Он сделал все, что было в его силах, чтобы по возможности уменьшить вред, причиненный его врагам.
 Воплотитель злился на нее — а сама она внезапно разгневалась и не могла сдерживаться, и Териза отвернулась. Свет, казалось, меркнул; может быть в лампе заканчивалось масло. Темнота притаилась во всех углах; фатальный смысл сказанного заползал сквозь решетки из коридора.  Вам следует по меньшей мере уважать его.  Человека, который считал мудрой политикой вонзить нож в сердца друзей, чтобы меньше страдали враги. Ну конечно же она уважает его. Ясное дело.
 Она вспомнила, как Смотритель Леббик прокричал, будто прощаясь:  «Я предан своему королю!» 
 С горечью, какой она от себя не ожидала, с твердостью, о какой не могла и мечтать, Териза тихо спросила:
 — А как быть со Смотрителем?
 — Вы о чем? — ответил вопросом на вопрос Мастер Квилон. Возможно, он был слишком раздражен, чтобы понять, что она имеет в виду.
 — Может быть, Тор и Джерадин поступали по велению сердца. Может быть, их психика более устойчива. Но какой выбор вы оставили  ему?  Если бы он оставил службу, король Джойс наказал бы его. Вся эта  политика, —  она подчеркнула это слово, — основана на поведении Смотрителя. Если он предаст — или не сделает все возможное, чтобы укрепить Орисон, пока король слишком занят тем, что изображает слабость, — все рухнет. Когда король Джойс наконец—то решится сразиться, то  с кем  он пойдет в бой? Значит, нужно рассчитывать на верность Смотрителя.
 Мастер Квилон кивнул.
 — Точно. Так в чем дело?
 — У него не осталось выбора, и это  убивает  его. — Сквозь ее горечь прорвались внезапные нотки жалости. Леббик все время был с ней груб и язвителен. Но на его плечи лег весь груз  политики  короля Джойса, и он с трудом контролировал себя, чтобы не убить или не изнасиловать ее. — Разве вы не  видите?  Вы творите чудовищные вещи, а расплачиваться за все приходится ему. — Она без всякого перехода вновь расплакалась. Ее несчастья и несчастья, выпавшие на долю Смотрителя, были взаимосвязаны. — Вы и ваш благородный король уничтожаете его.
 Она ждала, что Мастер Квилон рявкнет на нее. Она была готова к этому; ее не волновало, насколько он взъярится и что он скажет. Похоже, она уже миновала точку, до которой обычная ярость пугала ее. Она сама разозлилась и больше не считала нужным скрывать это. Если ее отец сейчас появился бы перед ней, как обычно, гневный, она бы знала, как себя вести.
 Но Воплотитель не стал орать. Он даже не повысил голоса. Он медленно направился к выходу из камеры. Вероятно, хотел уйти, бросив ее; Териза не знала, да ее это и не волновало. Но он не ушел. Он дождался, пока она взглянет на него — она посмотрела на него сквозь слезы, гордо вскинув голову, — и тихо сказал: — Мы не ждали такого. Мы думали, он сильнее.
 Всего на мгновение она перестала плакать, готовая расхохотаться. Пожилой король, безумец и ничтожный Воплотитель собрались спасти мир — и лучшее, что им пришло в голову, — это свести с ума единственного человека, который умел сражаться. Действительно, забавно. Единственное, чего она не могла понять, почему они так убеждены, что их план сработает? Как они могут верить?..
 Резкий звук раскатился по коридору; железная дверь ударила по камню с такой невероятной силой, что эхо загудело как колокол.
  — Лживая шлюха! —  орал Смотритель. — За это я вырву твои  потроха. 
 Его сапоги загрохотали, удаляясь от караулки. Перепуганная Териза застыла. Смотритель Леббик возвращается, чтобы разделаться с ней, и ее уже ничто не спасет—Мастер Квилон что—то сказал, но она не расслышала. Перед ее мысленным взором появился коридор, ведущий из караулки к камерам; один поворот, другой; затем длинный ряд камер. Смотритель двигался быстро, но шагом; по мере приближения он мог бы перейти на бег, но пока еще не бежал; сейчас он был у первого поворота — на пути к следующему. Он достигнет камеры через полминуты. Ей осталось всего несколько секунд жизни. Не больше.
 — Вы что, оглохли? — Квилон схватил ее за руку и стянул с нар. — Я же сказал,  пошли. 
 У нее не было времени подумать, выбрать. Он вытащил ее через раскрытую дверь в коридор, но тянул в сторону, противоположную караулке; Териза ударилась о стену напротив камеры и упала, повиснув на тянущей ее руке так, что чуть не выбила плечо.
 Когда ей удалось подняться на ноги, она увидела Смотрителя, появившегося из—за второго поворота.
 Он тоже увидел ее. На мгновение их взгляды столкнулись, словно оба изумились, увидев друг друга.
 Смотритель издал вопль ярости — и Териза метнулась прочь от него, чувствуя, как сапоги скользят по прелой соломе.
 Она услышала звуки преследования. Невероятно: как шумно она дышит, как громко стучат ее каблуки под крики Мастера Квилона. Тем не менее, ощущение ошеломляющей ярости, клокочущей в нем, его жажда разрушения заставляли ее судорожно прислушиваться к его шагам. Она чувствовала, как его ненависть дотягивается до нее…
 Воплотитель впереди нее все замедлял бег. Он ослабил хватку и потратил драгоценное время на то, чтобы обернуться и громко выругаться.
 Через мгновение он распахнул дверь в другую камеру и втащил Теризу внутрь.
 Она следовала за ним, не раздумывая. У нее не было времени анализировать, что они делают. Стараясь избежать столкновения с железными решетками, она влетела в камеру быстрее, чем Мастер Квилон, и чуть не сбила его с ног, когда он остановился.
 Он быстро открыл дверь в боковой стене.
 Она была отлично замаскирована; запор был спрятан столь хитро, что Териза никогда самостоятельно не нашла бы его; до тех пор пока Мастер не нажал на пружину, она даже не замечала двери. Дверь распахнулась мягко, словно была сбалансирована механизмом и противовесом. Наверное, тайный ход был построен тогда, когда строилась камера.
 Так вот, значит, как Мастер Квилон попал в подземелье. Именно отсюда он слушал ее беседы с Эремисом и Леббиком. Еще один тайный ход. Но у нее не было времени удивляться. Как только дверь открылась, Квилон сильнее стиснул руку Теризы и втянул ее внутрь, в неосвещенный проход.
 И без промедления последовал за ней. Пытаясь дать ему место, пропуская вперед, и не слишком погрузиться во тьму, она нащупала стену и оперлась о нее. Мастер казался неясным силуэтом в слабом свете ламп. Он нажал механизм, закрывая дверь…
 …Смотритель Леббик уже ворвался в камеру. Он опоздал; он не смог помешать двери закрыться. А как только она закроется, ему придется отыскать пружину, чтобы открыть ее снова.
 Тем не менее, он не стал медлить, а меч уже был у него в руках. Яростно стремясь достать Теризу, несмотря на закрывающуюся дверь, он всем корпусом рванулся вслед за беглянкой.
 Механизм двери остановил этот удар. Кончик меча застыл всего в нескольких дюймах от Теризы.
 Меч зажало в щели. Железо намертво застряло между камнями, не позволяя двери закрыться.
 Смотритель с грохотом ударился о дверь; ошеломленный он отпрянул.
 Через мгновение голос Смотрителя провыл в темноту: — Стража!  Стража! 
 — Пошли! — прошипел Мастер Квилон. Он дернул Теризу за руку, втягивая ее в полную тьму. — Будь он проклят! Как только его люди появятся, он сможет открыть эту дверь. Нужно бежать немедленно.
 Изо всех сил стараясь удерживаться на ногах, она поспешила за своим спасителем в темный проход.
 Камни, казалось, мельтешили вокруг, словно стая летучих мышей, пытаясь найти возможность нанести удар. Света не было — ни искорки. Мастер Квилон перестал существовать, лишь цепкая рука напоминала о его присутствии. Териза стукалась плечами о стены, словно качалась. Она не могла двигаться дальше в том же темпе и не имела ни малейшего представления о том, куда ведет проход и что делать.
 — Помедленнее, — с трудом выдохнула она. — Я ничего не вижу.
 — Вам тут нечего видеть, — буркнул Мастер Квилон. — Нужно только поторапливаться.
 Все еще пытаясь заставить его замедлить шаг, она возмутилась:
 — И долго?..
 Он вдруг застыл. И отпустил Теризу. Она столкнулась с ним, снова налетела на стену и закрыла голову руками, пытаясь защитить лицо.
 — Недолго, — ответил он резко. — Этот проход сделали тогда, когда подземелья перестраивали, превращая в рабочие помещения. Другими словами, он относительно короткий. И не соединяется с главными ходами.
 Невидимый, он принялся возиться в темноте, и стена, о которую Териза только что ударилась внезапно расступилась, и девушку омыла струя холодного воздуха. Разорванная рубашка не слишком хорошо защищала от холода.
 Пространство, открывшееся перед ними, было темным, почти черным, но через мгновение ее глаза привыкли, и она увидела перед собой заброшенное ответвление тоннеля, ведущее в более широкий коридор. Невидимые лампы с обеих сторон давали ровно столько отраженного света, чтобы немного рассеять мрак.
 Когда она затаила дыхание, прислушиваясь, то уловила звук, похожий на деликатную капель.
 Холодно и сыро. А боковое ответвление слишком незначительное, чтобы осветить его. Ответвление, которое, казалось, никуда не приведет, после того как дверь будет закрыта и замаскирована.
 Несмотря на страх, усталость и изумление, она содрогнулась, словно когда—то уже была здесь.
 — А сейчас, миледи, — прошептал Мастер Квилон, — надо действовать тихо и быстро. Под фундаментом Орисона есть коридор, в котором ваша жизнь дважды подвергалась опасности. Сейчас заброшенные коридоры снова используют, чтобы разместить прибывших, но это не самое страшное. Эти—то как раз спят — или недоумение от внезапности помешает им задержать нас. Нет, главная опасность в том, что сейчас коридоры охраняются ради поддержания порядка — и регулярно патрулируются. Нам нужно каким—то образом избежать встречи с людьми Смотрителя.
 Нет, подумала она оцепенело. Все это не то. Ее мозг превратился в холодный булыжник, отказываясь понимать увиденное. Она не видела раньше коридор с этой стороны, но он был именно тот; волосы у нее на голове зашевелились, словно подтверждая, что это  тот самый  коридор. И когда Мастер Квилон направился вперед, она попыталась остановить его.
 — Нет, — прошептала она хрипло. — Это то самое место. Я узнаю его.
 Он застыл, внимательно изучая ее.
 — Какое место? — Казалось, даже воздух стал холоднее, когда Квилон уставился на Теризу.
 — Точка воплощения. — Ее затрясло от холода. Дрожь волнами поднималась прямо из костей, заставляя дрожать даже голос. — Там, где эти насекомые набросились на Джерадина. И где Гарт…
 Обхватив себя руками, она поспешно замолчала.
 — Здесь? — удивленно спросил Воплотитель. — Именно здесь?
 Она кивнула, собрав все силы.
 — Мы этого не знали, — пробормотал Мастер; он, казалось, лихорадочно размышлял. — Нет, конечно же, знали, приблизительно. — Его глаза беспокойно рассматривали коридор. — Но Знаток не успел заметить сам момент воплощения. А спросить вас или Артагеля прямо мы не могли, поскольку выдали бы свою заинтересованность.
 Териза пропустила его слова мимо ушей; они не имели значения. Важно было лишь зеркало, присылавшее людей, которые хотели убить ее в стенах Орисона.
 — Мы не можем идти этой дорогой, — выдохнула она, пытаясь унять дрожь. — Я не могу идти туда. Они нас увидят.
 А затем отправятся за нами вслед.
 — Разумная мысль, миледи. — Нос Мастера Квилона подергивался, словно он вынюхивал путь бегства. — Если они увидят нас в зеркале — и если они готовы на все…
 Резкий звук, шум напора и сопротивления прокатился от тайного входа, ведущего из подземелий за их спиной, вдоль коридора.
 Мастер и Териза окаменели.
 — Быстрее же, дерьмоеды! — Голос Смотрителя Леббика приглушали камень и расстояние, но распознать его было несложно. — Поскорее открывайте дверь, пока мы окончательно не упустили их.
 Териза готова была застонать, но не могла унять безудержную дрожь.
 — Зеркала и осколки! — выругался Квилон себе под нос. — Серьезное затруднение.
 Но через мгновение он схватил ее за плечи и потряс, пытаясь привлечь к себе внимание.
 — Зеркало настроено на другую картинку. Я видел, как Мастер Эремис воплотился в подземелье. Я видел, как он исчезал. Должно быть, он использовал то же зеркало, которое привело сюда нападавших. Тогда почему же я мог подслушивать его речи? Если бы его союзники видели, как я вхожу в тоннель этим путем, они бы без труда избавились от меня. Значит, меня не видели. Значит, точка воплощения смещена.
 — Они могли вернуть ее наместо, — возразила она.
 — Тогда они увидели бы нас сейчас, — ответил он. — Но если это так, почему мы до сих пор живы?
 Из тьмы докатился треск рвущихся веревок и грохот противовесов. Кто—то застонал, и Смотритель Леббик рявкнул:
 — И поделом тебе!
 — Мы должны рискнуть! — прошипел Мастер Квилон.
 И снова Териза кивнула. Но она стояла неподвижно, раздираемая страхами. Где—то там был Гарт, Бретер верховного короля. Из этой точки воплощения появились четыре жутких существа, которых изнутри сжирали самые кошмарные…
 — Вам лучше идти первой! — Спешка сделала кроличье лицо Квилона еще более нелепым. — Первой идти безопасней. Увидев кого—то, нужно время, чтобы среагировать.  Идите. 
 И он подтолкнул ее.
 Два неуверенных шага по направлению к главному коридору; три; четыре. По какой—то причине ноги не держали Теризу. Она чувствовала себя словно героиня кошмарного сна, которая хочет убежать, но бессильна что—либо сделать и только дрожит, когда за ней гонятся враги.
 Мастер Квилон нагнал ее и опять подтолкнул, заставляя двигаться.
 Во второй раз она почувствовала:  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота. 
 Бросившись наутек и едва соображая, что делает, она достигла центрального коридора, света, и обернулась в тот миг, когда перед Мастером Квилоном, следующим за ней, возник, сжимая длинный кинжал, готовый вонзиться в жертву, темный силуэт с перекошенным ненавистью и злобой лицом.
 Нет, Квилон!  Квилон! 
 Силуэт метнулся вперед и настиг Мастера в то мгновение, когда Териза старалась закричать, предостерегая, но не успевала сделать это; черные руки поднялись и резко нырнули вниз, вонзив кинжал между лопатками Мастера с такой яростью, что изо рта жертвы хлынула кровь, а из груди выступило лезвие. Квилон рухнул на пол и замер, словно сбитый молотом.
 — Вот тебе, вонючая крыса! — выдохнул Мастер Гилбур, не скрывая торжества. — В последний раз ты вмешался в наши дела!
 Когда он вырвал клинок из спины Квилона, кровь словно вода текла с его рук. О Квилон!
 Териза помнила руки Мастера Гилбура. Они казались достаточно сильными, чтобы гнуть железные прутья; достаточно сильными, чтобы ломать кости. Их тыльная сторона заросла густым черным волосом, что составляло резкий контраст с седой бородой. Горб, казалось, лишь увеличивал его физическую силу; в его глазах горела жажда убийства.
 Скалясь, он приподнял голову, стоя над трупом Квилона.
 — Миледи, — выдавил он, словно выплюнул проклятие, — какая приятная неожиданность. Не ожидал, что на мою долю выпадет удовольствие убить вас. Это должен был сделать Гарт после того, как Эремис закончит с вами. Но мое терпение было вознаграждено. Ни пса Фесттена, ни этого самоуверенного прыща Эремис не было поблизости, когда я увидел вас в зеркале. Она смотрела на него, как на змею, ожидающую своего часа, чтобы ужалить.
 — Чистое наслаждение наконец—то избавить мир от Квилона. — Гилбур облизнул кончиком языка толстые губы, встал с колен и перешагнул через тело… — Но вонзить нож в вашу мягкую плоть — настоящий экстаз.
 И, вытянув окровавленные руки с кинжалом, он двинулся к ней.
 Она развернулась и бросилась бежать. Она летела со всех ног. Несмотря на сгорбленную спину, Мастер Гилбур был проворным. Первый его удар едва не задел ее. Промежуток между ними составлял меньше шага; затем два; затем три с небольшим. Инстинктивно она бросилась влево; она бежала в том самом направлении, куда бежали они с Джерадином, спасаясь от насекомых.
  Черные руки поднялись и резко нырнули вниз…  Сейчас она была бы счастлива — опьянела бы от облегчения — если бы встретила стражника. Старого чудака, бродящего по подземельям. Слугу. Всякого, кто мог бы стать свидетелем происходящего и остановить Гилбура. Но коридор был пуст. Мастер Гилбур с проклятиями гнался за ней. Она была молода и мчалась, спасая свою жизнь; расстояние между ними постепенно увеличивалось. Но воздух начал обжигать ее легкие, а горбун, казалось, не знал устали.
  Нырнули вниз… 
 С одной стороны, она не представляла, куда мчится. Она не знала этих коридоров, никогда не была здесь без сопровождающих. Единственной ее мыслью было найти помощь. Прежде чем она выбьется из сил. Она чувствовала, как силы покидают ее. Но, с другой стороны, чутье диктовало направление, и она следовала инстинкту, не колеблясь. Спасаясь от свирепого Воплотителя, она обнаружила в себе запасы сил, о которых раньше и не подозревала.
 Она бежала к жилищу Знатока Хэвелока.
 Здесь: боковое ответвление. Тяжелая деревянная дверь в хранилище. Да, именно в хранилище. Хранилище, которое не использовалось, несмотря на возросшее население Орисона. Она открыла дверь и захлопнула ее за собой. Должен быть засов. Неужели нет засова? На двери должен быть засов — должен, — но она не могла найти его, не могла увидеть; здесь не было света, за исключением тусклых лучей, проникавших сквозь щели в стене.
 Массивная фигура Мастера Гилбура вскоре заслонила и этот жалкий свет.
 …и ее пальцы коснулись засова, загоняя его в щеколду, в тот момент, когда Гилбур врезался в дверь, пытаясь выбить ее своим весом.
 Болты скрипнули. Но удержали засов.
 Однако долго они не выдержат. Гилбур вновь ударил в дверь, злясь на неожиданное препятствие и на нее. Она не видела засов, — но слышала стон металла, когда железо, вогнанное в дерево, вырывалось из пазов. Болты не выдержат. Вопрос лишь — когда.
 Игнорируя потребность в воздухе и отдыхе, она проскочила через хранилище к двери, замаскированной в задней стене, — входу в тайные помещения Знатока Хэвелока.
 Из—за того, что она двигалась, повинуясь чутью, а не сознательно, она, открывая дверь, не задумывалась над той возможностью, что та может оказаться закрыта на засов. Вероятно, Мастер Квилон оставил дверь открытой. Вероятно, он собирался привести ее сюда. Ослабев от облегчения и усталости, она шмыгнула в дверь и поспешила по освещенному коридору в логово Хэвелока.
 Первая комната, в которой оказалась Териза, была заполнена зеркалами. Со времени ее прошлого визита здесь ничего не изменилось. Огромные зеркала были в таком беспорядке, что изображения в них разобрать было сложно; мелкие плоские зеркала, способные поместиться у нее в карманах; зеркала размеров, подходящих для трюмо, но сваленные стопками и просто кое—как, словно для того, чтобы не дать увидеть того, что в них изображено. Все их захватил король Джойс во время войны и так и не передал Гильдии; все они были оправлены в богатые красивые рамы, казавшиеся насмешкой на фоне нынешнего запустения. И все были бесполезны. Воплотители, создавшие их, давно мертвы.
 Да и зачем они ей? Териза быстро прошла мимо. Коридор повернул два или три раза, но она не сбилась с дороги. Вскоре показалась еще одна дверь. Ей показалось, что она слышит, как Мастер Гилбур упорно пытается сломать дверь хранилища — а может быть, этот шум был вызван всего лишь паникой, стуком крови в висках, — и она, поспешно открыв дверь, ввалилась в большое прямоугольное помещение, которое служило Знатоку Хэвелоку кабинетом и позволяло ему использовать все тайные ходы Орисона.
 Воздух был душным, спертым — как видно, не справлялась вентиляция. Слишком много людей укрывалось в замке. Дым от ламп с фитилями, которые давно следовало бы укоротить, лениво вился возле пилона, поддерживающего центральную часть потолка.
 Знаток был в комнате, погруженный в собственное безумие; словно паук, засевший в засаде.
 Мастер Квилон просил Теризу поверить, что Хэвелок помогал королю Джойсу планомерно уничтожать Мордант. Квилон ждал, что она поверит — поверит, что безумие старого Знатока не лишило его мудрости и хитрости—И, возможно, ее мертвый спаситель был прав. Вероятно, лишь безумец вроде Хэвелока мог выработать стратегию, которая опиралась на такой ненадежный фундамент — душевную стабильность Смотрителя Леббика.
 Тем не менее, Теризе больше некуда было идти. Наверное, Квилон привел бы ее сюда, если бы выжил. Знаток должен помочь ей. Он помогал ей в прошлом. Пытался ответить на ее вопросы. А Мастер Гилбур может напасть на нее в любой момент. Он может убить и Знатока, если ему представится такая возможность. Кроме того, ее преследовал Смотритель.
 — Хэвелок! — выдохнула она, выдавливая слова. — Гилбур убил Мастера Квилона. Он гонится за мной. Я нуждаюсь в помощи. Вы должны помочь мне.
 Должен. Как только она остановилась, то поняла, что ноги не продержат ее долго.
 Знаток стоял рядом с игральной доской для перескоков, согнувшись над ней, словно погружен в игру, хотя на доске не было ни одной шашки. Пока она говорила, он не поднимал глаз, затем вскинул голову и приветливо улыбнулся. Вокруг него клубился дым. Один глаз Знатока несомненно смотрел на нее. Второй уставился в стену рядом.
 — Миледи Териза де Морган, — сказал он тоном вежливой скуки. — Какой приятный сюрприз. Творящая блуд на глазах у всего честного народа. Надеюсь, с вами все в порядке?
 — Хэвелок, — настойчиво повторила она. — Послушайте меня. Я нуждаюсь в помощи. Гилбур убил Мастера Квилона. Он гонится за мной.
 Улыбка Знатока стала еще шире.
 — Рад слышать, — ответил он так, словно она сообщила нечто очень приятное. — Вы действительно выглядите прекрасно. Отдых и спокойствие делают чудеса с внешностью женщины.
 А сейчас, скажите мне, что вы хотели бы знать. Сегодня я полностью к вашим услугам.
 Ужас объял ее; она с трудом сдерживалась. Защита Орисона доконала Знатока. Он окончательно спятил. Воздух был слишком тяжел и не приносил истощенным легким никакого облегчения. Квилон был убит, а скоро будет убита и она. Териза не знала, как достучаться до крупиц его разума. Едва не рыдая, она закричала:
 — Неужели вы не понимаете? Вы что, не слышите меня?  Гилбур только что убил Мастера Квилона.  Он идет  сю* 
 Внезапно Знаток перевел взгляд и уставился на нее зрачком, ранее уставленным в стену. Его нос навис, словно клюв хищника. Но, с другой стороны, улыбка не изменилась ни на йоту.
 — Миледи Териза де Морган, — сказал он снова, — вы доставите мне величайшее удовольствие, если позволите сорвать с вас остатки одежды и учинить с вами колоссальное свинство. Сегодня я отвечаю на вопросы. Спрашивайте, о чем хотите.
 Но, — заметил он так, словно упоминал о какой—то мелочи, — я не смогу помочь вам. Во всяком случае — не сегодня.
 Она замерла и уставилась на него, почти умирая от нехватки воздуха и помощи. Я не смогу помочь вам. Во всяком случае — не сегодня. Ах, Квилон!
 — Всякий, — начал он все тем же добродушным тоном, — хотел бы узнать, почему я сжег существо из Воплотимого, которое пыталось убить Джерадина. Время, вот в чем вопрос. Спланированное время. Неважно, как вы выглядите. Неважно даже, как вы пахнете. Но всякий будет лизать вам задницу, если вы правильно все спланировали. Если бы Леббик благодаря этому существу обнаружил, кто наши враги, все рухнуло бы. Нам не хватило бы сил защититься.
 — Хэвелок! — Теризе хотелось ударить его, выругаться ему в лицо, рвать на себе волосы. — Мастер Квилон был вашим другом! Гилбур только что убил его! Разве вас это не волнует?
 Знаток Хэвелок без всякого перехода превратился из добродушного блаженного в озверелого психа.
 — Задница! — Он с ревом выбросил вперед правую руку, сжимая пальцы так, словно держал в них шашку. — Вот она ты! — И, согнувшись над столом, он несколько раз шлепнул пальцами по доске, сбивая воображаемых противников; затем яростно отшвырнул столик с доской в угол комнаты. — Убирайся! Ты понимаешь меня? Убирайся!
 Неужели ты считаешь, что я не хочу быть нормальным? Ты не думаешь, что помощь нужна мне? Он единственный знал, как мне помочь. Но я растратил весь свой разум! Сегодня утром — на эти катапульты!  Я растратил весь свой разум!  Онемев от потрясения, Териза молча взирала на него. Он слишком погрузился в свое безумие. Она не знала, как к нему пробиться.
 Но через мгновение его вспышка прошла так же внезапно, как началась. Оба его глаза, казалось, остекленели от печали, и он медленно отвернулся от нее.
 — Сегодня я не смогу помочь тебе, — пробормотал он пустой доске. — Иди и сама справляйся с Гилбуром.
 Он опустился на стул у стола. Его плечи начали подрагивать, и высокий тонкий вопль вырвался из сжатого спазмой горла. Через мгновение Териза сообразила, что он плачет.
 Потерянная, молчаливая, она оставила его одного и отправилась самостоятельно справляться с Гилбуром.
 Она чувствовала себя такой разбитой от пережитого ужаса, разочарования, облегчения, что даже не вздрогнула, когда Знаток Хэвелок закрыл за ней дверь на засов, отрезая возможный путь к спасению. Двигаясь словно лунатик — женщина, пытающаяся найти себя, выяснить, кто она такая, в стекле, сделанным из чистейшего песка мечты, — она вернулась в комнату, где Хэвелок хранил зеркала. Мастер Гилбур был уже там.
 Он не заметил ее. Его слишком переполнял восторг, вызванный находкой — зеркалами, о существовании которых он не подозревал, множеством; бесценное сокровище для любого Воплотителя с талантом, любого Знатока. Она хотела спрятаться. Но у Гилбура был такой взгляд, что, казалось, можно просто пройти мимо него. Он был слишком поглощен тем, что видит…
 Упрямо пожав плечами, Териза взяла одно из небольших зеркал, покоившихся на обширном столе, и швырнула об пол, так что осколки разлетелись во все стороны.
 Слой пыли, покрывающей пол, приглушил звук. Вся комната была густо покрыта пылью; похоже, зеркала не протирались десятилетиями.
 Тем не менее, звон разбитого стекла привлек его внимание. Подняв массивные руки, он принялся смотреть по сторонам в надежде увидеть ее. Его глаза горели; ярость, казалось, текла потоками с его бороды.
 — Ты посмела! — пролаял он. — Ты посмела уничтожить такое богатство, такую силу! Теперь я не просто убью тебя, я разорву тебя на кусочки.
 — Нет, этого не будет. — К собственному изумлению, ее голос звучал спокойно. Видно, она слишком настрадалась, чтобы испытывать страх. И, словно проделывала это по много раз на дню, Териза резко подвинула стол, чтобы он оказался между ними. — Если вы сделаете хоть один шаг ко мне, я разобью еще одно зеркало. Каждый раз, как вы сделаете что—то, что я сочту угрозой, я буду бить следующее. Может быть мне удастся разбить все зеркала, прежде чем ваши лапы дотянутся до меня.
 Страдание было неплохим началом. Оно вело к потере самообладания. Она, словно смелая женщина, может стоять здесь, сопротивляться Гилбуру, несмотря на всю его ненависть, — и в то же время ее душа может в любой момент скрыться от него. Покинуть свою телесную оболочку и последовать за туманом и дымом в безопасность. В тот миг, когда он схватит ее — она исчезнет.
 А пока что постарается тянуть время… — Ты не посмеешь! — запротестовал Гилбур, чья ярость на мгновение сменилась изумлением.
 Териза взяла со стола новое зеркало и смерила расстояние до головы Мастера.
 — Попробуй, проверь. Страдание. Обморок. Время.
 — Нет, миледи. — Его черты снова искривила характерная гримаса. Он тяжело кряхтел, словно ему свело спину. — Это ты  пробуй.  Все эти зеркала бесценны — с точки зрения академической. С практической точки зрения они бесполезны. Эти зеркала может использовать лишь человек, создавший их. В мире появились новые таланты, и я в их числе. Я могу отливать зеркала со скоростью и аккуратностью, которая изумила бы Гильдию, если бы эти напыщенные ослы узнали об этом. Но только у Знатока есть талант, позволяющий манипулировать зеркалами, которых он не создавал.
 И если ты возомнила, что я не убью тебя, ты глупа как пробка.
 Он сделал шаг к Теризе.
 Она швырнула в него зеркало и потянулась за следующим.
 Комнату заполнил нежный звон стекла, бьющегося о припорошенный пылью пол. Гилбур замер.
 — Может быть, ни у кого, кроме Хэвелока, нет подобного дара, — согласилась она («ни у кого, кроме Хэвелока» — за все хорошее, что он для нее сделал), — но вам кажется, что вы могли бы этому научиться. Что возможно это мастерство, а не талант. У вас никогда не было шанса выяснить правду, потому что другие Воплотители не позволяли вам экспериментировать со своими зеркалами. А с этими вы можете ставить опыты сколько душе угодно. Можете узнать все, что можно узнать.
 Исчезновение. Время. Краем глаза она выбрала подходящее зеркало — плоское, в рамке из палисандра, высотой почти в ее рост. Сквозь слой пыли в просвечивала пустая песчаная дюна, и больше ничего. Это где—то в Кадуоле, решила она. Одно из малопривлекательных владений верховного короля Фесттена. В зеркале дул довольно яростный ветер, поднимая с дюны завесу песка. Она осторожно приблизилась к Гилбуру.
 — Но я не дам вам завладеть ими, — продолжала она, не останавливаясь. — Ни за что — если вы попытаетесь схватить меня.
 Мастер Гилбур смотрел на нее так, словно готов был зубами перервать ей горло. Одной рукой он сжимал кинжал; вторая была сжата в кулак.
 — Разумная мысль, — прохрипел он. — Вы умнее, чем я думал. Но все это бесполезно. Вы не сможете покинуть комнату, не угодив ко мне в объятия. Или в конце концов закончатся зеркала. В любом случае я вас зарежу. На что вы надеетесь?
 Время. Поразительно, насколько мало она боится. Ее сущность выправлялась на глазах, а Гилбур словно ослеп. Сейчас она с легкостью может нырнуть во тьму, когда заблагорассудится, и после этого ничто уже не сможет причинить ей вред. Все станет безразлично. Просто нужно время.
 Она сделала еще небольшой шажок к выбранному зеркалу.
 И замерла — ей показалось, что она слышит грохот сапог.
 — Я не жадная. — Ее голос попытался предательски дрогнуть, но она не позволила. Вместо этого она заговорила громче, делая все, что в ее силах, чтобы привлечь внимание Мастера. — Мне много не нужно. Я лишь хочу усилить ваше разочарование.
 Вы с Эремисом такие самоуверенные… Манипулируете другими людьми, убиваете. Вас совершенно не интересует, что происходит с людьми, которым вы причиняете боль. Вы  больны  самодовольством. Стоит разбить несколько зеркал, чтобы вывести вас из себя.
 Внезапно она заметила движение в проходе за его спиной.
 Пытаясь выиграть побольше времени — пытаясь нанести ответный удар, за Мастера Квилона и Джерадина, да и за самое себя — она швырнула зеркало, которое держала в руках, в голову Гилбура.
 Он без труда отклонился.
 Но и тут она все испортила. Ее жизнь превратилась в сплошное невезенье, она даже не могла попасть зеркалом в человека, который ненавидел ее, умудряясь при этом заодно спасти его. Отклонившись, он рванулся вперед и оказался рядом со столом, за которым она пряталась. И первый стражник, ворвавшийся в комнату, промазал.
 Прежде чем он успел опомниться, Мастер Гилбур свалил его на пол ударом кулака, словно дубиной.
 Второго стражника подстерегали сложности противоположного свойства; ему пришлось на мгновение убрать острие меча, чтобы не ранить своего товарища. Это отняло лишь мгновение — но его вполне хватило Гилбуру, чтобы воткнуть кинжал охраннику в горло.
 Следом за своими людьми появился Смотритель Леббик. Один.
 Он держал свой двуручный меч наизготовку; кончик лезвия враждебно дрогнул. Леббик посмотрел на Теризу и перевел взгляд на Мастера. Он был готов к битве, быстрый и опасный. Она подумала, что никогда еще не видела его таким спокойным. Он ведь хотел именно этого: чтобы судьба дала ему шанс сразиться за Орисон и короля Джойса.
 — Вот значит как, — спокойно прокомментировал он увиденное. — Наконец—то правда. Соблазнительница Джерадина и предатель—Воплотитель вместе. А бедняга Квилон лежит мертвый в коридоре. Он пытался остановить вас? Мне казалось, что именно он помог ей бежать, но я, должно быть, ошибся. В подземелье темновато.
 Ты счастливчик, что остался в живых. Если бы она не швырнула зеркало, мои люди изрубили бы тебя в куски.
 Лицо Мастера Гилбура исказила похожая на гримасу улыбка.
 Теризу уже давно не волновало, что думает о ней Смотритель. Она сделала еще один шажок к выбранному зеркалу. Несмотря на толстый слой пыли, песок в изображении казался ей реальным, более реальным, чем она сама.
 — Прекрати свое кабанье хрюканье, — рявкнул Леббик на Мастера Гилбура. — Это тебе не поможет. Ложись на пол. Лицом вниз. Я свяжу тебя. Я предпочел бы убить тебя, но король Джойс явно хочет видеть тебя живым. Может быть, он кое о чем расспросит тебя.
 И словно сдерживаться дальше было невозможно, Гилбур издал сдавленный смешок.
 — Миледи, — хрипло пробасил он, — скажите Леббику, что вы не позволите ему взять нас в плен.
 Она начала было отвечать. Предположение, что она действительно его союзница, едва не разрушило так тщательно подготовленную почву для исчезновения. Ярость Теризы прорвалась наружу, ей хотелось заживо содрать с Мастера кожу.
 К несчастью, его маневр увенчался успехом; он заставил Смотрителя перевести взгляд на нее.
 Тем временем Мастер Гилбур швырнул в лицо Смотрителя горсть пыли.
 Проклиная все на свете, Смотритель отшатнулся; обороняясь, и взмахнул мечом. Его чувство равновесия и рефлексы были так хороши, что он чуть было не спасся. Но, ослепленный, не мог справиться с проворным Гилбуром. Не мог помешать Гилбуру выхватить у одного из стражников меч, которым он, как дубиной, затем отправил Смотрителя в нокаут.
 Териза замерла перед выбранным ею зеркалом. Единственная разумная надежда исчезла. Сейчас между ней и тем, что собирался проделать с ней Мастер, ничего не стояло. Она должна была чувствовать себя донельзя запуганной. Но не тут—то было. Спокойствие, с каким она встречала неудачи, спасло ее от паники. Надежда, которую она возлагала на Смотрителя, была не надеждой на спасение, а лишь надеждой избавиться от Гилбура. Ей больше нечего было терять. В душе она была на грани угасания, и Мастер Гилбур не мог помешать ей. Когда он поднял глаза от тела Леббика, она спросила:
 — Почему вы не убили его?
 — Мне пришла в голову лучшая мысль, — прохрипел он, скалясь от удовольствия. — Я прихвачу вас с собой. Когда он очнется, то сообщит всем, что мы — союзники. Джойс и его болваны не заподозрят, где подлинная опасность, пока мы не уничтожим их всех.
 Конечно, он прав. Смотрителю наверняка поверят. Мастер Квилон мертв — единственный свидетель, слышавший признание из уст Мастера Эремиса. А у Квилона, понятное дело, не было времени кому—нибудь рассказать об этом. Гилбур через мгновение нападет на нее. Она способна лишь задержать его на какое—то время, разбив еще несколько зеркал, но это только отсрочит неотвратимое. Он победил. Если это можно назвать победой.
 Териза готова была сдаться.
 Но, тем не менее, внутренне продолжала бросать Гилбуру вызов.
 — Кто—то должен остановить вас, — сказала она, словно привыкла возражать. Возражения обычно заканчивались запиранием в темном шкафу. — Если этого не может сделать Джерадин, то сделаю я. Вас нужно остановить.
 — Джерадин? — прохрипел Гилбур. —  Ты? —  Он действительно был необычайно проворен. В паузу между двумя ударами сердца он нырнул под стол и вынырнул из—под него с другой стороны, угрожая ей клинком. Каждая морщина и складка на его лице свидетельствовала о жажде убийства. — Как это  ты  остановишь меня? Как?
 Скажем так.
 Не было нужды объяснять. Окровавленные руки Гилбура нависали над Теризой, а она, казалось, ушла в стену. Удивление на миг сменило жажду насилия на его лице, глаза выкатились из орбит: Гилбур увидел, что произошло с зеркалом, за ее спиной.
 — Клянусь задницей Вагеля, — пробормотал он. — Как тебе  это  удалось?
 Она не смотрела в ту сторону. В прошлый раз, когда ей это удалось, она сделала это случайно, не зная, что делает, и сейчас не пыталась убедиться, получилось или нет. В любом случае ее не волновало, жива она или умерла. Она хотела одного — бежать.
 Все еще изумленный, но постепенно начиная соображать, Мастер Гилбур потянулся за ней.
 Териза тихонько закрыла глаза и уплыла назад в темноту.

 32. Польза от сыновей

 Она долго лежала неподвижно. Собственно, она просто спала. Две ночи назад леди Элега отравила главный резервуар Орисона. Прошлой ночью Джерадин сразился с Мастером Эремисом на глазах Гильдии, а она, Териза, стала пленницей Смотрителя. А сегодня она чувствовала невероятную усталость. Мастер Гилбур рванулся к ней, но, должно быть, промахнулся. И, хотя ее глаза были закрыты, она знала, что свет исчез. А когда свет исчез, почувствовала, как входит в зону воплощения, где время и пространство тесно сплелись друг с другом. Получилось! Она осуществила Воплощение. Правда, неизвестно куда.
 Этого было достаточно. Ощущение, что она погрузилась в безвременье, высосало остатки ее души, довершило ее моральное самоуничижение; Териза заснула.
 Ее разбудил не холод. В подземелье было не теплее. Нет, ее разбудили слабый терпкий запах травы и ветерок, который мягко проникал сквозь дыры в рубашке, далекое пение птиц и ощущение обширного пространства. Открыв глаза, она обнаружила, что над ней от горизонта до горизонта простирается широкое небо, окрашенное багрянцем рассвета, но птицы уже принялись порхать в нем, такие же быстрые и нежные, как их песни, звучащие в небесах.
 Потом она услышала сочное журчание воды.
 Она подняла голову, посмотрела вниз и увидела горный ручей. Растаявший весенний снег по его берегам заставлял его еще быстрее бежать вниз. В той стороне вода, текущая в долину, все еще была окутана ночной тьмой, а наверху выделялись высокие силуэты, похожие на горы.
 Воздух был таким же холодным, как в подземелье, но менее затхлым и давящим; здесь жизнь не была выдавлена чудовищным весом громады Орисона, где плохо работала вентиляция. Териза набрала в грудь побольше воздуха, погрузила руки в молодую травку, чтобы подняться, и встала.
 И почти в то же мгновение дальние горы осветились. Поднималось солнце. Сердце Теризы пело, словно птицы в небе, по той лишь причине, что наступило утро, что воздух чист, а она жива, а еще она знала, что увидит, прежде чем солнце достигнет тени, в которую тек ручей.
 Сжатый Кулак.
 Именно здесь.
 Заливая западную часть долины, солнечные лучи упали на тяжелый, массивный каменный валун на берегу ручья, затем осветили восточный валун и промежуток между ними, и стало ясно, что именно отсюда река Бродвайн уходит в самое сердце провинции Домне.
 Сжатый Кулак. Здесь мальчишкой частенько играл Джерадин. Нагромождение камней в долине несомненно было чудесным местом для мальчишек, предоставляющим бесконечные возможности для лазания и пряток.
 И Териза перенеслась сюда. Несмотря на все трудности. Несмотря на то, что ничего не понимала в воплощениях, — несмотря на все попытки Мастера Эремиса оставить ее в неведении. Она спокойно воплотилась здесь, используя плоское зеркало. И не сошла с ума.
 Внезапно ее глаза наполнились слезами, и ей захотелось расплакаться от радости и облегчения.
 — Териза.
 Она услышала торопливые шаги по траве. Сквозь слезы увидела силуэт, но резь в глазах мешала распознать его. Она повернулась к нему лицом — лицом к солнцу, — и, словно очищение, новый свет пронизал ее, и она оказалась в объятиях Джерадина.
  — Териза. 
 О Джерадин. О любовь моя.
 — Да будут благословенны звезды! Я думал, что уже никогда не увижу тебя. Ты здесь. Ты сделала это. Сделала. Затем он отступил на шаг.
 — Позволь взглянуть на тебя.
 Она сморгнула слезы и увидела, что он жадно смотрит на нее взглядом, в котором тоже блестят слезы.
 — Я все время высматривал тебя, ждал, почти с той самой минуты, как попал сюда. Я только заглянул в Хауселдон, сообщить семье, что происходит. Они не хотели, чтобы я возвращался сюда один, но я воспротивился. Я не хотел, чтобы кто—то видел, как я жду. Я оставил тебя там — с Эремисом и Леббиком — и думал, что больше никогда не увижу.
 Она хотела сказать: неужели ты думаешь, что они смогли бы удержать меня? Но его восторг изливался на нее словно солнечные лучи. Он был тем же Джерадином, которым был всегда — открытым, уязвимым, милым. Слезы на глазах придавали ему сходство с мальчишкой. Каштановые волосы в ужасном беспорядке торчали во все стороны над высоким лбом; чистый взгляд и доброе лицо были словно птичья песня в весеннем небе. Ради тебя я сражалась со Смотрителем и Мастером Гилбуром. Неужели ты думаешь, что они смогли бы меня удержать?
 Но когда он заметил ее порванную рубашку, ее измученный вид, его глаза стали холодными и лицо изменилось.
 Под кожей проступили жилы, похожие на стальную арматуру; глаза, казалось, захватывали и отражали свет, словно полированная сталь. И вдруг, словно перевоплощенный, мальчишка исчез, а его место занял мужчина, которого она практически не знала, мужчина, который больше походил на Найла, чем на Артагеля, — Найла, решившегося на то, что, как он знал, причинит страдание ему и боль людям, которых он любил. Металл в характере Джерадина был откован горечью, закален разочарованием. Когда он заговорил снова, его голос сел от сдерживаемой силы — и невысказанной угрозы. — Почему Эремис не убил тебя? Похоже, он пытался это сделать.
 Териза вытянула к нему руки; ей хотелось вновь обнять его, сжать покрепче и вернуть назад того Джерадина, которого она так любила. Джерадина, который с такой готовностью принимал ради нее любую боль. Но он лишь сжал ее руки, не подпуская, и рассматривал ее.
 Она постаралась успокоить его, пойти ему навстречу. Покачала головой — не насмехаясь, а отвергая свое желание забыться у него на плече, — и сказала:
 — Ну конечно, пытался. Точнее, Мастер Гилбур от его имени. Но это — работа Смотрителя.
 Раздельно, будто сломалась ветка, он сказал:
 — Леббик. — Кожа его лица натянулась на каркасе костей. Его невысказанные угрозы были направлены не на нее. —
 Расскажи, как все было.
 Она невольно помедлила в нерешительности. Ей хотелось быть достойной Джерадина — вести себя также, — но не получалось. Слезы снова выступили на глазах.
 — Столько всего произошло…
 — Териза.
 Слава Богу, он позволил ей прижаться к его груди. Он обнял ее, и она вжалась в него, так сильно, как только могла. Затем он пробормотал:
 — Ты замерзла. И, похоже, не отказалась бы перекусить. — Он не смягчился; он просто держал себя в руках.
 Повернув ее и положив ей руку на пояс, он повел ее вниз по склону к валунам. — Я устроился неподалеку. Она кивнула, не в силах говорить — не в силах разделить радость и печаль, возникшие при встрече с ним.
 — Когда я впервые прошел сквозь зеркало, — с отсутствующим видом объяснял Джерадин, — когда я обнаружил, что до сих пор жив, то задумал спрятаться здесь. Это было лучшее место, которое пришло мне в голову. Кроме того, я не хотел подвергать Хауселдон опасности, если Мастер Эремис вновь начнет охоту на меня. К тому же, я потерял тебя. Я думал, что сойду с ума, если кто—то, кто пытается защитить меня, пострадает.
 Но в конце концов мы сообразили, что делал Найл. Я не мог избавить семью от опасности. Так что смысла прятаться не было. Я просто вернулся сюда, ведь кто—то должен был ждать здесь — на тот случай, если тебе удастся вырваться и ты не сможешь найти Хауселдон. Так почему бы не я? Я же собирался ждать тебя до конца своих дней.
 Солнце поднялось выше. Долина под Сжатым Кулаком еще какое—то время оставалась в тени, но сейчас в ней было достаточно света, чтобы заметить двух лошадей, пасущихся у камней впереди. Одна из них вскинула голову и посмотрела на Теризу и Джерадина. Вторая продолжала щипать траву. Териза с усилием выдавила:
 — Похоже, ты многое предусмотрел.
 Он насмешливо хмыкнул.
 — С нашего последнего дня я знал, что Эремис—предатель. И когда в конце концов понял, что обладаю талантом воплощения — невероятным талантом, — было не так уж трудно сделать соответствующие выводы. Затем мне оставалось лишь надеяться, что ты тоже обладаешь талантом — и откроешь его — и сможешь пройти через зеркало.
 В общем, это казалось более вероятным, чем спасительная для нас смерть Эремиса, но надеяться на это, к сожалению, не приходится.
 Рядом с лошадьми лежало несколько вьюков и небольшая стопка одеял — постель Джерадина. Когда они с Теризой вошли в тень, он отпустил ее талию и торопливо направился вперед, чтобы поднять одно из одеял.
 — У меня нет огня, — пробормотал он, — я не хотел, чтобы меня заметили, на случай, если какие—то злодеи будут меня разыскивать.
 Она пожала плечами; одеяла будет вполне достаточно. Поблагодарив за тепло, она спросила:
 — Как ты догадался насчет Найла?
 Она с ужасом думала обо всем, что придется рассказать о Найле.
 Не встречаясь с ней взглядом, Джерадин нагнулся к вьюкам и принялся доставать еду, кувшин, фрукты. Ответил он резко:
 — Влюбиться в Элегу и поддаться на ее уговоры участвовать в предательстве Морданта ради принца Крагена отвратительно, но хотя бы имеет смысл. Квисс—это жена Тольдена — сказала, что все эти годы Найл был достаточно несчастен, чтобы пойти на подобный опрометчивый поступок. Не все согласились с ней, — он скривился, — но я согласился. И Домне тоже.
 Однако имитировать собственное убийство, чтобы уничтожить меня и помочь Мастеру Эремису, после того как он слышал, как мы доказали, что Эремис—единственный в Орисоне, кто мог натравить на тебя Бретера верховного короля…  Это  не имеет смысла. Это совершенно не похоже на него. Он вернулся и спас мне жизнь, помнишь? После того как отправился предавать Мордант. Помогать предателю вовсе не то, что действовать по своей воле. Его наверняка заставили.
 Джерадин выложил на плоскую лепешку сыр, сушеные яблоки и кусок мяса. Териза поблагодарила его и опустилась на траву, чтобы подкрепиться. Тем не менее, все ее внимание было сосредоточено на Джерадине.
 — Заставить? — продолжил он. — Какой угрозой, каким подкупом можно было заставить его действовать подобным образом? Какую ценность он представляет, что Эремис так цепко держался за него? — И снова Джерадин скривился. Он положил еду и для себя, но ничего не ел. — Дело в его семье. В чем же еще? Эремис, должно быть, владеет зеркалом, которое позволяет ему достичь провинции Домне — Хауселдона. Он может послать сюда своих насекомых, или существ с рыжим мехом и множеством рук, или даже Гарта. Видно, он запугал Найла чем—то подобным.
 Тревога сдавила сердце Теризы, и она чуть не выронила еду; она смотрела на него сквозь тень. — Значит, они до сих пор в опасности. Твой дом… твоя семья… Он может напасть в любой момент. Особенно сейчас, когда я ускользнула от него.
 Он знает, где мы. — Она сказала об этом Эремису, сказала сама, по своей воле. Джерадин вскинул голову.
 — Он может догадываться, что я здесь, — продолжала она. — Он видел изменение в зеркале — в тот день, когда ты пытался отправить меня домой. Мастер Гилбур видел, что я делаю. Как эти люди могут защититься? Что они предпримут, чтобы защититься?
 Он спокойно отреагировал на ее встревоженный тон. Глаза ему застилал мрак, но голос был ледяным.
 — Они сделают все, что только смогут.
 Его тон вызвал в ней панику. Ей было страшно, но предстояло рассказать еще слишком многое, что могло причинить ему боль. Пытаясь подавить стыд, она сказала:
 — Он действительно знает, где ты. Мне очень жаль — это моя вина. Я никогда не говорила тебе… — У Джерадина был такой взгляд, что ей трудно было продолжать, но она заставила себя. — В тот день, когда ты пытался вернуть меня домой. Когда воплотил меня в своем зеркале. Ты никогда не спрашивал, куда я попала. Я не попала в мир Воина — но и домой не вернулась. Я попала сюда. — Она чувствовала себя так, словно исповедуется в неведомом грехе. — Я не говорила тебе, но сказала ему.
 Сдерживаясь и оставаясь внешне спокойным он спросил:
 — Почему?
 Несмотря на свою деликатность, Джерадин нечаянно ударил по больному месту. Она могла бы придумать какую—нибудь отговорку. «Он загипнотизировал меня. Он был первым человеком, который пожелал меня». Но Джерадин заслуживал прямого ответа. А она несла ответственность за все произошедшее. Никто иной.
 — Я ошибалась, — сказала она. — Мне казалось, что я хочу его.
 Джерадин молчал до тех пор, пока она не посмотрела на него. Она все еще не могла разгадать выражение его лица, но, судя по всему, он не злился. Его голос звучал всего лишь печально, когда он пробормотал:
 — Жаль, что ты не сказала мне о зеркале, которое не отправило тебя в мир Воина. Тогда мне было бы значительно легче принимать решения. Я меньше переживал бы тогда, что самоустранился.
 Она чувствовала страдание, которое никак не отразилось на его лице. Но, пытаясь успокоить его, сказала:
 — Найл до сих пор жив. Я уверена. Это признал и Эремис.
 И по возможности коротко она рассказала о судьбе врача и стражников, которые оставались рядом с телом Найла. При мысли об их изуродованных телах ее затошнило; она заставила себя сосредоточиться на своих выводах.
 Джерадин бесстрастно слушал. Он был слишком взвинчен, чтобы реагировать. Когда Териза умолкла, он рассеянно заметил:
 — Бедняга Найл. Сейчас он наверняка жалеет, что остался в живых. Для него ужасно быть пешкой в чужих руках. Пока он в лапах Эремиса, он будет страдать. И его снова могут использовать против нас.
 Конечно, виноват я. Если бы я не остановил его и он отправился в Пердон — если бы я не старался решать за него, он никогда не оказался бы в таком положении. Он не оказался бы в подземелье, где Эремис захватил его. —
 Джерадин вздохнул, словно упреки придавали ему сил. — Не знаю, долго ли еще он сможет выдержать.
 Это было ужасно. Ужасная правда. Териза знала, что это означает. Она не менялась лишь потому, что не позволяла использовать себя против людей, которых она любила. И она тихо спросила:
 — Как ты поступишь, если начнешь сражаться с ним и он предложит: сдавайся, или я убью Найла?
 Неожиданно Джерадин хмыкнул. Не будь он так зол, мог бы и рассмеяться.
 — Я не собираюсь сражаться с ним.
 Ты… что? Териза смотрела на него так, словно он ее ударил. Не собирается? Мир был полон разных видов боли, возможностей страдать — их было гораздо больше, чем она подозревала. Тоска, которую она ощущала, была для нее внове. «Я не собираюсь сражаться с ним». На мгновение ее собственная ярость стала такой невыносимой, что ей захотелось накричать на него.
 Он не отводил глаз. Он смотрел на нее, словно отгороженный непрошибаемой стеной; все, чего бы ни сказала Териза, какие бы слова не бросила ему, просто отскочило бы и упало на землю. Значит, вот как глубоко он страдал; она, казалось, видела источники его страданий, окутывающие его словно бы мраком. Он страдал от отчаяния, которое заставило его воплотиться подальше от Орисона, без всякой надежды вернуться туда когда—нибудь, не контролируя, куда направляется. Страдал он и от предательских дел Мастера Эремиса, которые раскрыл. Страдал от того, что никто в Орисоне не ценил его и не доверял ему настолько, чтобы поверить его словам: ни один из Мастеров, ни Смотритель Леббик, ни даже король Джойс.
 Он страдал из—за угрозы, нависшей над его родным домом.
 Кроме того, все, чем он занимался всю свою жизнь, рухнуло. Джерадин взвалил на себя бремя ответственности даже за бедственное положение Найла. Как же она может злиться на него? Что дает ей такое право?
 И, подавив острое чувство горечи, Териза нашла в себе силы спросить:
 — Что же  ты  собираешься делать?
 Ее спокойствие, похоже, подействовало на него благотворно. Поза пригодника стала определенно менее напряженной; черты лица несколько разгладились. Со слабым намеком на всегдашний юмор он сказал:
 — Сначала я собираюсь выслушать все, что ты захочешь мне рассказать. Затем хочу отвезти тебя в Хауселдон и подобрать тебе новую рубашку.
 Она невольно заморгала.
 — Ты же знаешь, что я спрашивала совсем о другом.
 — Ну хорошо. — В его голосе снова зазвенела сталь. — Я собираюсь сделать зеркало. Любое зеркало, не важно какое — главное, чтобы оно было достаточно большим. Сейчас я Воплотитель. Я знаю, как создавать зеркала. Я вечно ошибался, потому что делал не то, что нужно, пытаясь применить свой талант не по назначению. Но сейчас я знаю, что следует делать.
 Я намерен отлить зеркало. И уничтожу любого сукина сына, который попытается прийти сюда и причинить вред моей семье.
 Териза затаила дыхание, стараясь сохранить спокойствие.
 Он неловко пожал плечами. — Ты это хотела услышать? О Джерадин.
 Она не знала, что сделать для того, чтобы он изменился, — но готова была на  все.  Она не могла видеть его таким. Он заслуживает лучшего обращения после того, что пережил.
 Эта мысль дала ей силы снова заговорить: — Ты спрашивал, что со мной произошло. Мне кажется, лучше все рассказать.
 Это далось легче, чем она думала; она могла умолчать о многом. Собственно, она утаила, как Тор и Артагель оба умоляли ее предать Джерадина. Это не дало бы ему ничего, кроме новых страданий. Она не смогла рассказать о ярости Смотрителя и собственном парализующем страхе, словно ничего этого никогда не было. У нее не было подходящих слов, чтобы говорить о таких вещах — и о том, как они изменили ее. Вместо этого она сосредоточила свой рассказ на Мастере Эремисе.
 — Он одурачил их всех, Джерадин, — сказала она, рассказав, что происходило в подземелье, о визитах Смотрителя, Эремиса и Мастера Квилона, ее побеге с Квилоном — а после рассказав ему о Гилбуре и Хэвелоке и об убийстве Квилона. — То, что он сделал с Найлом—показательно. Этот врач, Андервелл, мертв, и все думают, что кровавый убийца — ты, а единственный человек, который кажется невиновным, — Мастер Эремис. Он сделал из себя героя, наполнив резервуар водой, — но все это лишь уловка, чтобы он мог бродить где ему вздумается, когда все считают, что он крайне занят. Он в сговоре с Гартом и Кадуолом и выжидает, пока его планы не осуществятся в полной мере.  Политика, миледи. Если мои уловки увенчаются успехом, то я останусь в выигрыше. Если потерпят неудачу, то я достигну своей цели другим путем.  Несмотря на решимость быть спокойной, при этом воспоминании она содрогнулась.
 — Он собирается расставить чудовищную ловушку, и никто не знает, что это его рук дело. Мастер Квилон—мой единственный свидетель, но он мертв. Так как Смотритель видел меня с Мастером Гилбуром, он будет считать, что  я  убила Квилона.
 Она рассказывала, и гнев рос; ее переполняла накопленная ярость. Она не хотела давить на Джерадина, она хотела убедить его. Но просто не могла вспоминать об Эремисе без дрожи.
 — Джерадин, он задумал уничтожить  их всех,  а они даже не подозревают об этом. То, что творит король Джойс, далеко от здравых поступков, но его дело обречено на провал, если он знать не знает, кто его подлинный враг. Все, за что он всю жизнь сражался, Мордант и Гильдия, все его идеалы, — все то, за что ты так обожал его, — все это уничтожит Эремис.
 Джерадин нетерпеливым жестом призвал ее замолчать. Его лицо окаменело.
 — «Эремис собирается все разрушить». Ну конечно. И ты хочешь, чтобы я остановил его. Ты думаешь, что я могу остановить его.
 Она, сдерживаясь изо всех сил, тихо сказала:
 — Кто—то должен предупредить их. В противном случае у них не будет ни единого шанса на успех.
 — А как же быть с предсказанием Гильдии? Как быть с нуждами Морданта?
 Внезапно он поднялся и устремился вдаль с такой решимостью, словно не собирался возвращаться, но через мгновение резко повернул назад и возвратился к ней, шагая по свежей траве и разбросанной еде.
 — Ты хочешь, чтобы я предупредил их, — прохрипел он. —  По—твоему, я не думал об этом?  Говорить легко. Ты знаешь, как далеко отсюда Орисон? Осада только началась. Кадуол уже выступил. Все, что он хочет уничтожить, будет лежать в руинах, прежде чем я одолею половину пути. Я прибуду, словно примерный мальчик, сопя от усердия, желая спасти весь мир, а он лишь посмеется надо мной.
 — Он всего лишь  посмеется. 
 — Териза. — Джерадин с видимым усилием сдерживался, не позволяя себе накричать на нее. — Я невероятно устал от того, что надо мной смеются.
 Душа Джерадина была истерзана, она ясно видела это; он настолько опечалил ее, что ее гнев прошел, во всяком случае на время. Она не знала, что сказать.
 Да и что она может сказать? Она поняла; она все поняла. Он проиграл и старается смириться с этим. Но понимала она это или нет, ничего не меняло. Это не поможет — ни ему, ни Морданту. И еще она должна была что—то дать ему. Если она этого не сделает, то снова расплачется.
 Тихо, стараясь скрывать озабоченность, она спросила:
 — А что ты хочешь от меня? Он ответил быстро.
 — Ты Архивоплотитель, — коротко заметил он. — Как Вагель. Ты только что доказала это. Ты можешь проходить сквозь зеркало, не изменяя миры. И не теряя рассудка. Но ты не просто обладаешь подобными способностями. Ты можешь измерять и сами изображения. Вместе мы составляем самую могучую пару в Морданте. Все, что нам необходимо, — практика. И зеркала. Я хочу, чтобы ты осталась здесь и помогла мне защищать то единственное, за что стоит сражаться. Прежним тоном она спросила:
 — А у тебя есть хоть какое—нибудь зеркало?
 — Нет, пока нет. У здесь есть оборудование и красители, которые отец конфисковал у местного Воплотителя в давние времена, когда Мордант жил в мире, но мы никогда не пользовались ими.
 Я беспокоился, пока ты была в Орисоне, где Эремис мог напасть на тебя — или заставить тебя напасть на меня. Но после того, что ты мне рассказала, думаю, нам нет нужды торопиться. В настоящий момент мы не представляем для него угрозы. Он выжил нас из Орисона, и ему удается прикидываться невинной овечкой. Полагаю, он не вспомнит о нас, пока не расправится с Орисоном. Он не будет заниматься мелкими проблемами, пока не разберется с крупными.
 Териза тихо вздохнула.
 — Мы двое — «самая могучая пара в Морданте» и в то же время — «мелкая проблема».
 — Все, что нам нужно — это практика, — повторил он, словно пытаясь убедить ее. — Когда он будет готов напасть на нас, то не застанет нас врасплох. Если он попытается напасть на Домне, мы ему руки поотрываем.
 После недолгой паузы он закончил, словно человек, примирившийся с отсутствием веры в свою значимость:
 — Ничего другого нам не остается.
 Может быть, он был прав — Териза не знала. Она не могла найти правильное решение. Он решил, что она будет поступать, как хочет он: этого было достаточно. Это даст ей время подумать. Время  отдохнуть.  Она невероятно нуждалась в отдыхе. И, не придя ни к какому решению, Териза посмотрела на него и сказала:
 — Кстати, что касается Домне. Мне кажется, ты должен скорее отвезти меня в Хауселдон. И представить своей семье.


***

 По какой—то причине ее покорность — и мысль о том, что он возвращается домой — не улучшили мрачного настроения Джерадина. Если он улыбался, то делал это так, что улыбаться в ответ совсем не хотелось. Горечь поражения, видимо, проедала его насквозь, и дурное настроение сменилось непроницаемым выражением лица и замкнутостью.
 С невероятным педантизмом, столь непохожим на его всегдашнюю неловкость, столь памятную ей, он собрал вещи, напоил коней и оседлал их.
 — Поезжай на жеребце, — сказал он, указывая на одну из лошадей. — Квисс натренировала его возить беременных женщин. Квисс часто ходит тяжелая. Думаю, Тольден решил завести не меньше семи сыновей. — Когда он говорил об этом, его тон смягчился, но впечатление создавалось скорее самими словами, чем их звучанием. —
 Но пока что у него пятеро детей, и из них две дочери.
 Потеплело; тем не менее, Териза взобравшись на жеребца, укуталась в одеяло. Это был всего лишь второй ее опыт езды верхом, да и седло казалось страшно высоким. Держать одеяло было довольно неудобно — но еще сложнее было бы придерживать разорванную рубашку. Последнее, чего ей хотелось, это прискакать в Хауселдон, выставив напоказ голую грудь.
 Когда она устроилась, Джерадин отпустил поводья. Затем вскочил на своего скакуна, клячу с каким—то безумным взглядом, и поскакал вперед.
 Сперва они спускались со Сжатого Кулака по холму, а потом дорога стала неровной, словно покоробленная кожа. Даже в тени горы света хватало, и Териза разглядела подснежники, пробивающиеся в траве; она никогда не думала, что они такие яркие — куда ярче, чем ей помнилось. Наконец они с Джерадином выбрались на солнце, к буйству красок: всполохам голубого и сиреневого, розовато—лилового, желтого с оттенками оранжевого, к темно—красным головкам клевера. На склонах холма виднелись деревья, но основные их заросли тянулись вдоль реки. С севера, востока и юга высились горы, до сих пор покрытые снегом, и ей казалось, что они с Джерадином едут по ущелью.
 Насколько хватал взгляд к северо—востоку, большая часть провинции Домне была покрыта травой с подснежниками.
 Джерадин не ошибся; жеребцом управлять оказалось легко; и она отчасти успокоилась. Они с Теризой продолжали спускаться, проезжая небольшие холмы, и она почувствовала себя настолько уверенно, чтобы на пробу послала коня в галоп. Ощущения — утреннее солнышко, лошадь, его присутствие рядом — было намного приятнее, чем тогда, когда она скакала с Джерадином и Аргусом, и она не сумела сдержать улыбку.
 — Да, — услышала она его бормотание, словно он отвечал на ее вопрос. — Провинция Домне прекрасна. Она всегда прекрасна, неважно, что случится с ней — или с Мордантом. Неважно, кто живет здесь и кто умирает, неважно, какие изменения происходят. Кое—что… — он осмотрелся, словно стараясь охватить взглядом всю окружавшую его местность, — кое—что остается.
 Он задумался, а затем сказал;
 — Может быть, именно поэтому Домне никогда не хотел воевать. И, несмотря на это, король продолжает любить его.
 — Я что—то недопоняла. Джерадин пожал плечами.
 — В некотором смысле мой отец  и есть  провинция Домне. За то, что он ценит больше всего, нет нужды сражаться, потому что этому невозможно причинить вред.
 Пока лошади взбирались на холм, Териза сосредоточилась на правильной посадке. Дальше почва выровнялась, словно разглаженная ладонями солнца. Она еще не стала плоской, но спуски и подъемы были длинными и удобными, а трава уходила во все стороны до самого горизонта.
 Она, наверное, должна была думать о своем странном таланте Воплощения. После многочисленных возражений Териза обнаружила, что действительно обладает талантом. Неужели это все меняло, увеличивало ее ответственность? Но она не чувствовала, чтобы что—то изменилось, она уже выбрала, чью сторону примет в битве за Мордант, все уже решила. Но без зеркала она никак не могла исследовать и развить свои способности, каковы бы те ни были.
 Но сейчас ей было неинтересно самокопание. Ей был интересен Джерадин.
 — Расскажи мне о своей семье, — предложила она. — Ты рассказывал о них и раньше, но мне кажется, все это было давным—давно. Я хочу знать, с кем встречусь.
 — Ну хорошо, тебе не грозит встреча с Вестером, — ответил Джерадин с отсутствующим видом, словно его семья не имела ничего общего с его мыслями. — Он уехал осматривать дальние пастбища. Но это, вероятно, неплохо. Он слишком красив. Женщины постоянно влюбляются в него. А он разобьет твое сердце. Единственное, что его заботит, — это шерсть. Будь шерсть зеркалами, он был бы величайшим Воплотителем в мире. Мы даже не уверены, что он знает, для чего на свете существуют женщины.
 Тольден — самый старший—Он наследник и станет Домне после смерти отца… он слишком серьезно относится к этому. Хочет  быть  провинцией и во всем походить на отца. И ему это удается. Но лучше бы он больше доверял себе и позволял расслабиться.
 Они с Домне составляют любопытную пару. Тольден прирожденный садовод — хочет все засеять и вырастить. Поэтому не отходит ни от чего, что имеет хотя бы отдаленные признаки корневой системы. А мой отец следует за ним с пилой, бурча под нос про бесполезную трату времени, и спиливает все, что Тольдену удалось вырастить.
 В отдалении Териза заметила отару овец, движущихся мягко, словно туман, по зеленому морю травы. Две небольшие собаки и пастух без труда удерживали отару в гурте; день был спокойный, и животные вели себя смирно. Джерадин и пастух помахали друг другу, но ни один из них не рискнул побеспокоить отару криком.
 — Овцы все пасутся, — прокомментировал Джерадин. — Можно загнать их в Хауселдон, но что в том пользы? Вероятно, они будут в большей безопасности вдали от Хауселдона.
 Некоторое время он ехал время в молчании, прежде чем вспомнил о ее просьбе.
 — Во всяком случае ты встретишься с женой Тольдена, Квисс. И ее детьми. Она костьми ляжет, но постарается принять тебя в Хауселдоне как можно радушнее.
 Миник — второй по старшинству сын. Он тоже женат, но ты, вероятно, не увидишь его жену. Она почти не выходит из дома. А жаль — я очень люблю ее. Но она настолько стеснительна, что вздрагивает, лишь только улыбнешься ей. Однажды она испортила свое лучшее платье делая реверансы Домне возле грязной лужи.
 Я люблю и Миника, но он странноватый. Он единственный из известных мне людей считает, что стричь овец — удовольствие. Он и его жена идеально подходят друг другу.
 И остается Стид, семейный козел отпущения. Он сейчас лежит в постели со сломанной ключицей и несколькими ребрами. Не смог удержаться и не пощупать жену бродячего сапожника, а сапожник выразил свое неудовольствие, махнув ручкой от вил.
 Странное дело, Стид действует из лучших побуждений. Он — работяга. Он вежлив. Каждый день для него радость. Он просто обожает женщин — и просто не может себе представить, почему любой мужчина не может заниматься любовью с любой женщиной. Они слишком ценные существа, чтобы кому—то принадлежать.  Он  не ревнует к мужьям этих женщин. Так почему  они  должны ревновать к нему?
 Кроме того, осталось триста человек, живущих в Хауселдоне. Это столица Домне. Здесь размещается то, что можно назвать правительством провинции. Если бы не это, Хауселдон был бы просто одной из деревень, но в Домне находятся рынок, весовая и суд.
 Кроме того, это военный лагерь. Домне держит шесть тренированных лучников на случай, если пара медведей или стая волков спустится с гор поохотиться на овец, сверх того на их плечи возложена миротворческая миссия вроде спасения Стида от сапожника или утихомиривания людей, выпивших слишком много эля. В редких случаях, когда Домне решает, что человек стоящий, его принимают на службу.
 Так что нам придется защищаться, — продолжал Джерадин таким тоном, словно отвечал на заданный Теризой вопрос, — силами шести лучников, фермеров с вилами и пастухов с посохами… стольких, скольких удастся уговорить Вестеру.
 Вот почему Хауселдон нуждается в нас.
 То, как он ходил вокруг да около, взволновало ее. Она всегда любила слушать, как он рассказывает о своих родственниках. Иногда контраст с ее собственной семьей печалил ее; но сегодня слушать Джерадина было чистым наслаждением. Она смотрела вперед, готовясь встретиться с его отцом и братьями. И не готова была думать о проблемах, приведших ее сюда.
 То, что он предлагал, звучало неубедительно. Бросить все, из—за чего он так страдал, чтобы только защищать свой дом… это было непохоже на него. Как Артагель и Найл, он мог бы остаться дома. Но его интерес к остальному миру был слишком велик, чувство ответственности слишком сильно; он не мог оставаться в Домне. Териза не подвергала сомнению его любовь к Хауселдону и провинции, к отцу и братьям. Но она ясно чувствовала, что для выбранной им сейчас цели он совершенно не подходит. Он сделал этот выбор из—за горечи, накопившейся в сердце, без любви; и это не шло ему.
 Она увидела новую отару. Затем земля стала более ровной; появились поля, орошаемые водой из реки, утыканные тонкими зелеными лучиками кукурузы; лошади добрались до дороги. Они с Джерадином были единственными едущими по ней людьми, но это не удивило ее. Все, за исключением пастухов, вероятно, готовились к обороне Хауселдона.
 Вскоре она увидела впереди Хауселдон.
 Она забыла, что Джерадин упоминал о частоколе.
 Вся деревня была защищена бревнами выше ее роста; с высоты лошади Териза едва разглядела плоские крыши домов, виднеющиеся из—за частокола. Бревна были вкопаны в землю и затем связаны вместе чем—то вроде плюща. Частокол не казался ей достаточно надежным оборонительным сооружением; она выросла там, где царствовали сталь и бетон. Но, увидев эту стену из бревен, решила, что та выглядит… внушительно. Обычные всадники не смогут проникнуть за стену. Рыжеволосые твари, вооруженные ятаганами и ненавистью, не смогут пробиться внутрь. Им будет необходима катапульта или боевой таран.
 Или огонь.
 Подумав об огне, она плотнее натянула одеяло на плечи и вздрогнула.
 Ворота, массивное сооружение из бревен, скрепленных железными полосами, были открыты. Люди, охраняющие их, приветствовали Джерадина так, словно знали, где он был и почему. В Хауселдоне не получалось долго хранить тайны.
 Когда они с Теризой проехали в ворота, Джерадин спросил стражников: — Где Домне?
 Один из них пожал плечами.
 — Дома. С его ногой ему не так—то легко носиться по окрестностям.
 Джерадин кивнул и повел Теризу по главной улице деревни.
 Она хотела спросить, что случилось с ногой Домне, но слишком увлеклась, глазея по сторонам. Грязная улица была чуть больше узкого проулка; кроме всего прочего, она служила для проезда повозок и прогона скота. Если бы на улице кипела жизнь, у них с Джерадином непременно возникли бы сложности с проездом. Но сегодня все уличное движение было представлено ими двумя и еще несколькими людьми, выбравшимися из дома поглазеть на них с Джерадином.
 По контрасту с улочкой прямоугольные дома с обеих сторон были сделаны на совесть; построены основательно и добротно. У них был каменный фундамент, прочные удобные крылечки, окна закрыты промасленными овечьими шкурами. Используя дерево и кирпич, обитатели Хауселдона возвели дома и прочие постройки невероятно прочными; это подчеркивали характерные крыши, крайне практичные — холодно летом, тепло зимой, легко ремонтировать — а не дешевые. Таким образом, дома походили на людей, которые в большинстве были одеты в крепкую одежду простого покроя, подчеркнуто практичную.
 Любопытные смотрели на Джерадина и с нескрываемым интересом изучали Теризу. Один смельчак — Териза не заметила, кто именно, — неожиданно выкрикнул:
 — Похоже ты сделал неплохой выбор, Джерадин! Джерадин никак не прореагировал на эту реплику.
 Ему действительно не было нужды защищаться. Несколько голосов добавили несколько комплиментов в ее адрес, а старческий голос заметил:
 — Держите язык за зубами, щенки. Будь у тебя его проблемы, ты утопился бы в Бродвайне.
 Всего на мгновение мрачное выражение лица Джерадина несколько изменилось и глаза весело блеснули.
 Териза с изумлением обнаружила, что покраснела, услышав столько комплиментов в свой адрес.
 В течение следующих минут Джерадин сворачивал в боковые улочки и проходы — мимо общественного водопоя, мимо житниц, мимо магазина, торгующего продуктами и инструментом, мимо по меньшей мере шести лавок, занимавшихся, без сомнения, торговлей шерстью и кожами, и таверны, без труда узнаваемой по большой вывеске, на которой красовалась незатейливая надпись: «ТАВЕРНА». Затем без всякого предупреждения остановился перед одним из домов и спешился.
 Этот дом был несколько больше соседних. За исключением размеров его единственной отличительной чертой был коричнево—красный флаг, развевавшийся на флагштоке на крыше. Джерадин привязал лошадь к коновязи и помог Теризе спуститься на землю, пробормотав:
 — Приехали.
 На крыльце стояла женщина. Под крышей крыльца от одного конца к другому тянулась веревка, на которой висел шерстяной ковер. Женщина держала в руке короткую выбивалку, а воздух потемнел от пыли; должно быть, она выбивала ковер. Теризу поразили ее шелковые волосы цвета спелой кукурузы и небесно—голубые глаза, румянец усталости на щеках и сила рук. Плотного сложения, словно Мать—Земля, с плечами каменщика, она подбоченясь загораживала Джерадину проход, словно была не совсем готова пропустить его. Ребенок чуть только из пеленок выскочил из—за ее юбок и снова спрятался.
 — Тебя долго не было, — сказала она голосом, который подчеркивал ее простоту. — Папа начал волноваться.
 — Квисс, — ответил Джерадин, словно человек, который позабыл, как смеяться, и не хотел злиться. — Это—Териза. Леди Териза де Морган. Она Архивоплотитель. — Казалось, он боялся, что Квисс не слишком серьезно воспримет его спутницу. — После Вагеля она самый могущественный Воплотитель в стране.
 Квисс подняла голубые глаза и заглянула в лицо Теризе. Она не улыбалась, но ее взгляд был дружелюбным, словно солнечный луч. И Териза почти сразу забыла о всякой церемонности.
 — Она замерзла, устала и скорее всего голодна, — заметила Квисс, — и не привыкла ездить верхом. Чего же ты ждешь? Веди ее поскорее в дом. Териза слабо улыбнулась.
 Джерадин протянул ей руку. Его глаза ничего не выражали; он был слишком закован в панцирь, чтобы как—то реагировать. Териза извинилась за него улыбкой, а потом улыбка исчезла, потому что она затосковала о том Джерадине, который радостно хмыкнул бы при виде жены Тольдена. Но, когда он не откликнулся ни на ее улыбку, ни на печаль, она для пущей смелости глубоко вздохнула и позволила ему снять себя с лошади.
 Едва коснувшись земли, ноги у нее дрожали, — следствие непривычки ездить верхом, но после того как она сделала шаг или два, дрожь притихла. Джерадин мог бы убрать руку, но она не позволила и крепко стиснула его пальцы, пока поднималась по ступеням на крыльцо.
 Все еще без улыбки, Квисс неожиданно обняла Теризу и быстро поцеловала в щеку.
 — Добро пожаловать, Териза де Морган, — сказала она. — Я ничего не понимаю в воплощениях — но я знаю Джерадина. Мы всегда рады видеть вас здесь.
 Териза не нашлась, что ответить. Пока она подбирала слова, чтобы сказать, как она рада очутиться здесь, момент неловкости прошел. Затем ребенок, прятавшийся за юбками Квисс, нарушил тишину;
 — Ма, леди плохо пахнет. Квисс полуобернулась.
 — Не «плохо», а неприятно, Руша. Кроме того, такие вещи не говорят леди. Но Джерадин отреагировал быстрее.
 — Чертенок! — рявкнул он. — Иди сюда, я отшлепаю тебя так, что ты не сможешь сидеть целую неделю.
 Определенно не напуганная, девочка юркнула в дом. Джерадин последовал за ней, грохоча сапогами по полу, делая вид и изображая отчаянную погоню.
 На этот раз Квисс улыбнулась, наполовину извиняясь, наполовину радуясь.
 — Руша говорит то, что думает, — заметила она, — как и ее многочисленные дядья. — Затем она комически наморщила нос. — Но знаете ли, она права. От вас пахнет не слишком приятно. Вероятно, с вами обходились отвратительно после того, как Джерадин сбежал.
 Териза улыбнулась; дивная мелодия зазвучала в ее сердце. Значит, Джерадин не безнадежен. Вероятно, он временно потерял способность сражаться. И она ответила бесконечно счастливым тоном:
 — Меня посадили в подземелье.
 Глаза Квисс продолжали светиться небесной голубизной.
 — Похоже, в том подземелье не убирали десятки лет. — Мысль об этом вызвала на ее лице гримаску отвращения. — Пойдемте, я познакомлю вас с Домне. Затем можете принять ванну. И переоденетесь в чистое. Может быть, отцу удастся выяснить что—нибудь вразумительное, не то что от Джерадина.
 И, сильной рукой дружески приобняв Теризу за плечи, Квисс ввела ее в дом.
 В комнате, куда они вошли, оказалось настолько темно, что Териза почти ослепла. Слабый свет исходил от углей в камине, еле проникал сквозь окна и вливался из дверей. Когда глаза привыкли, Териза начала кое—что различать в полутьме: массивная железная печь рядом с камином, несколько дверей, ведущих в другие комнаты, прямоугольный деревянный стол, достаточно большой, чтобы за ним расселись десять или двадцать человек.
 Во главе стола, уложив на скамью ногу, сидел человек. — Ты видел Джерадина, папа? — спросила Квисс.
 — Он промчался мимо, — ответил теплый бас. — Был слишком занят тем, чтобы выбить дурь из твоей младшенькой, где уж тут побеседовать с отцом. Но во всяком случае он вернулся невредимым — и привел с собой женщину. На мой взгляд, это не так уж плохо.
 — Я тоже, — задумчиво ответила Квисс. — Папа, это Териза — леди Териза де Морган. Как только ты скажешь ей, до чего рад ее видеть, я заберу ее, устрою для нее ванну, переодену и накормлю. А пока… — она сделала значительную паузу и добавила: — Раз уж она здесь, то, может быть, она нам внятно расскажет, что происходит.
 Миледи Териза де Морган, это — Домне.
 Даже во мраке Териза сумела разглядеть, что Домне—высокий, крепкий и чуть сутулый, словно рукоять топора. У него было лицо Джерадина, Артагеля и Найла, но и свои черточки, словно сыновья были его небрежными копиями. Голову украшала густая шевелюра, а бороды не было. Только серебряные нити на висках свидетельствовали о почтенном возрасте. Может быть, из—за слабого света он выглядел вполовину моложе короля Джойса.
 Нога, положенная на скамью, была обвязана тряпками. Рядом стояла пара костылей, но Домне не сделал попытки подняться, когда Квисс представила его. Вместо этого он сказал:
 — Миледи, — голос был мягкий, как объятие, — добро пожаловать в Хауселдон — и в мой дом. Если удастся, мы устроим празднество в честь вашего прибытия. Правда, я боюсь, что в настоящий момент мы немного заняты. Джерадин, похоже, считает, что мы вскоре подвергнемся нападению. Такое случается не каждый день, и потому мы старательно готовимся. Но вам нечего волноваться. Я давно уже хотел, чтобы он привел в дом женщину. В этом польза от сыновей. Когда они женятся — или влюбляются — или начинают усиленно ухаживать, они приводят своих женщин ко мне в дом. Отличный пример — Квисс. Будь она моей дочерью, а Тольден чьим—то еще сыном, ей пришлось бы отправиться с ним, а без нее мы пришли бы в полный упадок.
 При этих словах Квисс сердито фыркнула.
 — Сыновья, да? Именно поэтому ты обращаешься с Рушей так, словно она стоит трех своих самых распрекрасных братьев?
 Домне не показал, что уязвлен. Заметив, куда смотрит Териза, он пояснил:
 — Несчастный случай на охоте. Боюсь, в конце концов мне придется признать, что я уже не мальчик. Стадо диких свиней проникло в Домне из провинции Термиган, и я хотел прогнать их, но, к несчастью, ночью они начали разорять кукурузное поле, и пришлось на них охотиться. На этот раз один из моих сыновей имел наглость предположить, что я слишком стар для охоты на кабанов. Правду сказать, Квисс, это был Тольден. Естественно, я настоял на том, чтобы самолично возглавить охоту.
 Когда вепрь бросился на нас, моя трижды проклятая лошадь испугалась и сбросила меня. Тут я должен признать, что со времен моей золотой юности утекло порядочно годков. Я просто оказался недостаточно проворен и позволил свинье вонзить клыки в мою ногу.
 — Заживает медленно, — он вздохнул. — Еще один признак возраста.
 Почти мгновенно Териза обнаружила, что ей нравится Домне. Его простой тон был для нее гораздо приятнее любых восхвалений в ее честь, заставляя ее чувствовать, что она дома.
 — Милорд, — сказала она порывисто, так как не могла найти других слов благодарности. — Я очень рада оказаться здесь, у вас.
 — «Милорд?» — насмешливо переспросил Домне. — Надеюсь, что нет. Последний раз, когда женщина непременно желала называть меня «милорд», мне пришлось жениться на ней, чтобы покончить с этим. Рассмеявшись, Териза спросила:
 — А как же мне называть вас?
 — Папа, — ответил он без колебаний. — Наверное, это слишком самонадеянно с моей стороны, но мне нравится. Сыновья понятное дело отказываются называть меня так. Еще одна польза от сыновей — они воспитывают во мне смирение. Во имя моего достоинства. Если оно у меня есть — в чем я сомневаюсь, поскольку сижу здесь, искалеченный, потому что не сумел вовремя убраться с дороги какого—то вепря. Но вся остальная семья не называет меня иначе.
 — Папа, — пробормотала она, пробуя слово на вкус. Звучало великолепно. Она никогда не называла своего отца иначе, чем  «отец». 
 — Спасибо, — сказал Домне, словно она сделала ему одолжение.
 — Пошли, Териза. — Квисс снова положила руку ей на плечи. — Если я позволю тебе остаться, он заговорит тебя до смерти. Эту «пользу от сыновей» он благоразумно не упоминал. Когда они были маленькие, у него всегда находился кто—нибудь, кто внимательно слушал бы его. И это развило в нем вредную словоохотливость. Но всякая дочь хоть с каплей разума в голове быстро отучила бы его от этого.
 Домне серьезно кивнул.
 — Мы можем поговорить позднее, Териза, после того как ты отдохнешь и освежишься.
 — Если найдете Джерадина, — добавил он обращаясь к Квисс, — скажите ему, что я хочу с ним повидаться. Мне не нравится, что мною пренебрегают все утро только потому, что Руша хочет поиграть.
 — Хорошо, папа, — ответила Квисс с легкой насмешливостью. И вывела Теризу из комнаты. Почти сразу они встретили в коридоре служанку. Квисс приказала ей принести горячую воду для ванны и затем послать Джерадина к Домне. Девушка пробормотала что—то невразумительное, и Териза с Квисс отправились дальше.
 Дом оказался большим — больше, чем представляла себе Териза. За его широким фасадом скрывались достаточно просторные помещения. Окна здесь в отличие от комнаты, в которой восседал Домне, были открыты, позволяя весеннему воздуху и свету проникать в коридор, и Териза увидела зерно в кадушках на полу и полках вдоль стен. Только здесь она осознала, насколько сильно впитался в нее дух подземелий—осознала, потому что все вокруг пахло мылом, воском и старой смолой. Годы чистки и полировки придали блеск полу в коридоре, и это теплое свечение, казалось, обозначало путь, дорожку, которая убеждала, что никто здесь не потеряется.
 Квисс провела ее мимо приоткрытой двери. Когда они проходили проем, жалобный голос произнес:
 — Квисс! Во имя милосердия! — Тон просьбы был веселый и легкий. — Я умираю.
 — Самое время, — пробормотала Квисс не останавливаясь и не позволяя остановиться Теризе.
 — Кто это был? — удивленно спросила Териза.
 И удивилась еще больше, когда увидела, что Квисс покраснела.
 — Стид. Один из сыновей, которого папа ценит крайне высоко. У него не было женщины с тех пор как сапожник сломал ему ключицу, и он хочет, чтобы я переспала с ним. Как только он узнает, что ты здесь, он захочет того же и от тебя.
 Послушай моего совета, — продолжала говорить Квисс, — не затевай с ним никаких шашней. Он единственный из всех сыновей Домне, у кого нет никакого чувства ответственности. Я лично, не позволяю ни одной из служанок заходить в его комнату. За ним ухаживают конюх и один из стригалей.
 Териза не смогла удержаться от смеха.
 — А как он думает управиться, со сломанной—то ключицей?
 Квисс остановилась в коридоре и внимательно посмотрела на нее небесно—голубыми глазами.
 — Похоже, ты не слишком опытна в обращении с мужчинами. Он не собирается ничего делать. Он надеется, что все делать за него будешь ты.
 Выражение ее лица свидетельствовало, что она не думает, о чем говорит, — ее мысли были заняты чем—то другим. Она стала серьезной, почти мрачной; брови сошлись у переносицы.
 — До вчерашнего дня, — пробормотала она, — никто из нас не знал о твоем существовании. Затем невесть откуда появился Джерадин, изрыгая проклятия и вопли насчет возможного нападения, и при этом вел себя так, словно все его надежды, душа и сердце из него выбиты. Он сказал, что оставил женщину, которую подвергнут пыткам лишь потому, что она его верный друг. Сейчас, когда я вижу тебя, то поражаюсь, как мало он рассказал о тебе.
 Он ни словом не упомянул о том, что ты можешь завладеть любым мужчиной, только пальчиком помани.
 Териза подавила желание спросить: «Ты правда так думаешь?» Она хотела поверить в то, что красива, и оценка Квисс была очень важна для нее. Но жена Тольдена наверняка хотела сама получить подтверждение, а не давать его. Она хотела убедиться, что Джерадину больше не придется страдать. И Териза начала отвечать, говоря совсем о другом.
 — Они бросили меня в темницу, — сказала она, — потому что я отказывалась говорить им, где он скрывается. Он спас меня, когда моя прежняя жизнь зашла в тупик. Ради меня он рисковал жизнью множество раз. Однажды он даже пытался ради меня сразиться с Бретером верховного короля. — Квисс была поражена, но Териза не останавливалась. — Он единственная причина, по которой я еще жива… единственная причина, по которой я здесь. Если бы он меньше нравился мне, меня бы меньше интересовали и все остальные.
 Наверняка не Стид, который в этом отношении подозрительно походил на Мастера Эремиса.
 Именно это Квисс и хотела услышать. Она не улыбнулась — похоже, она редко улыбалась, когда была счастлива, но от нее исходила теплота.
 — Тогда я перестану беспокоиться о нем и препоручу его тебе. Если кто—то в силах вытащить его из помойной ямы, куда он бултыхнулся, так это — ты.
 И она быстро повела Теризу к ванной.
 Три поворота, два дверных косяка и новый коридор привел их в спальню с плоской кроватью, которая странно выделялась среди остальной мебели, с тяжелыми креслами и простым умывальником.
 — Это комната Артагеля, — пояснила Квисс. — Здесь ты будешь в относительном уединении, но я принесу матрас помягче, потому что кровать невероятно жесткая. Не представляю, как он может спать на ней. Иногда мне кажется, что он не такой удалец, каким хочет казаться.
 — Я попробую и расскажу тебе, — сказала Териза. Кровать в ее доме там, в другом мире, была самой жесткой, какую ей удалось найти. — Главное удобство в том, — продолжала Квисс, — что у тебя есть собственная ванная. — Она показала на дверь с противоположной стороны. — Почему бы тебе не начать с этого? Там есть вода, а горячую доставят через несколько минут. Я пойду подыщу для тебя какую—нибудь одежду.
 Териза с благодарностью кивнула. Как только жена Тольдена вышла, она закрыла дверь спальни, сбросила сапоги и направилась в ванную.
 Здесь не было проточной воды — видно, в провинции Домне не давали себе труда возиться с устройством водопровода, как в Орисоне, — но в пол были вделаны глиняные трубы, чтобы доставлять воду для мытья и убирать грязную. Понятно, подумала она, почему я не видела на улицах Хауселдона канав с водой, тем более сточных; все дело в подземном дренаже. Эта мысль в свою очередь заставила ее рассмеяться. Время, проведенное в Орисоне, и покушение Элеги на резервуар с водой научили ее непривычным вещам. Женщины ее типа обычно не замечают ни труб, ни дренажа, пока те нормально работают.
 Как и сказала Квисс, вода здесь была, и много, в кадушке возле деревянной ванны.
 Вместо того чтобы наполнить ванну, Териза вернулась в спальню, села на твердую койку Артагеля, закрыла глаза и постаралась убедить себя, что здесь, в Хауселдоне, она в полной безопасности; что она наконец—то нашла дорогу туда, где от деревянной стены возле кровати исходит солнечное тепло, где людей вокруг нее заботят лишь простые вещи вроде семьи, дружбы и шерсти, а не предательство, амбиции и месть.
 Териза сидела, впитывая мирную тишину дома, до тех пор, пока не явились две служанки с четырьмя ведрами горячей воды. И уж тогда она устроила себе самое роскошное мытье за всю свою жизнь.


***

 Через какое—то время она вытерла чистое тело и вновь блестящие волосы, выпустила воду из ванны и примерила одежду, которую принесла ей Квисс.
 Нижнее белье было из тонкого полотна, рубашка и юбка из овечьей кожи без подкладки, удивительно прочные, мягко и нежно лежащие на теле. Длинная юбка расширялась книзу, так что коленям было удобно и можно было даже ездить верхом; рубашку украшали лишь пуговицы, похожие на полированные куски обсидиана. Рубашка и юбка отлично сочетались с ее зимними сапогами.
 Не хватало только сережек из того же материала, что и пуговицы. И зеркала, чтобы получше уложить волосы.
 Честно сказать, она не слишком нуждалась в зеркале—во всяком случае, не для того, чтобы тешить тщеславие. Ей просто хотелось увидеть, как она сейчас выглядит, чтобы поверить в себя, поверить, что Джерадин обратит на нее внимание и будет достаточно заботлив, что скажет, какая она красивая.
  Вытащить его из помойной ямы… 
 Она не верила в решения, которые он принял. И не могла видеть его таким.
 Когда Квисс вернулась, чтобы снова отвести ее к Домне, Териза пошла на встречу с ним не без колебаний, но всячески стараясь убедить себя, что затевает достойное дело.
 — Папа любит есть рано, — пояснила Квисс — и не хочет признаться, что ему не терпится расспросить тебя, не дожидаясь, пока ты поешь, поэтому он пригласил тебя за свой стол. Кроме того, приехал Тольден, и я уверена, что ему тоже хочется задать несколько вопросов. Если ты не возражаешь.
 Териза не могла в двух словах объяснить, насколько ей важен Домне и его теплое отношение к ней, поэтому просто ответила:
 — Не возражаю.
 В первой комнате освещение несколько улучшилось—несколько окон были открыты, впуская внутрь солнце. За столом сидели двое мужчин. Войдя в комнату, Териза без труда узнала одного из них — Домне, и отметила про себя, что его собеседник был огромен.
 — О, Териза, — сказал Домне с нежностью. — Рад, что ты смогла присоединиться к нам. Я хотел, чтобы кто—нибудь разделил со мной трапезу. Кроме того, Тольдену не терпится поговорить с тобой. Еще одна польза от сыновей в том, что в один прекрасный день один из них получит в наследство место отца. И Тольден, по—моему, подходящая кандидатура.
 Все сложилось крайне удачно, — засмеялся Домне, — потому что он один из тех двоих сыновей, который готов возложить на себя еще и ответственность.
 Тольден громоздился рядом с отцом словно медведь; его растрепанные волосы едва не касались потолочной балки; борода была длинной, густой и такой всклокоченной, что мощная грудь казалась еще шире — а она была столь мощной, что ровные плечи Тольдена казались сутулыми. Когда он поклонился ей, Териза заметила, что руки у него сплошь в мозолях; они больше походили на какой—то садовый инструмент, чем на нормальные руки.
 Кроме того, она заметила застрявшие в его бороде солому и веточку. И невольно улыбнулась. Но, стараясь выглядеть воспитанной дамой, сказала:
 — Рада знакомству. Джерадин много о вас рассказывал. Тольден улыбнулся; улыбка еще больше встопорщила его бороду, но не смягчила его грозного вида.
 — Надо думать. — Его голос оказался неожиданно высоким и мягким; невозможно было представить, что он может кричать. — Мы с Квисс имели сомнительное удовольствие растить его после того, как умерла наша матушка. Он наверняка помнит каждую порку со всеми подробностями.
 Квисс подошла к печи и принялась накрывать на стол. Териза вежливо ответила:
 — Нет, ничего подобного. Он о вас гораздо лучшего мнения, чем вы думаете. — И спросила: — А кстати, где он?
 — Он был здесь, — ответил Домне. — Мы переговорили…
 — А потом я отослал его в помощь Минику. — Тольден перестал улыбаться. — Миник пытается объяснить фермерам, пастухам, торговцам и слугам, каким образом мы намерены с их помощью защищать стены. Он самый дотошный человек в Хауселдоне, но несколько глуповат, и его объяснения обычно отчасти сбивают людей с толку. Джерадин проделает все это быстрее, даже если окончательно потерял свое чувство юмора.
 Териза посмотрела на Домне, затем снова на Тольдена.
 — Другими словами, вы хотели бы побеседовать со мной наедине.
 Домне довольно хмыкнул. Квисс сказала от печи:
 — Я же предупреждала, не стоит морочить ей голову чепухой. — Ее тон подчеркивал, что она восприняла Теризу всерьез.
 — А ну—ка помолчи, женщина.
 Почти не глядя в ее сторону, Тольден вытянул руку и попытался шлепнуть жену пониже спины.
 — Не умничай. На женщин следует смотреть, но их никогда не стоит слушать. Никогда.
 Вместо ответа Квисс поглядела на Теризу и закатила глаза в шутливом отчаянии.
 Но Териза не посмеялась с ней вместе. Она, контролируя себя, спокойно спросила:
 — В чем дело? Вы не доверяете ему?
 Тольден открыл рот, словно собирался разразиться речью, но Домне заставил его замолчать.
 — Териза, — тихо сказал старший в доме, и на сей раз голос выдавал его возраст. — Я бы отдал все за любого из своих сыновей. Даже за Найла, хотя, похоже, он совсем потерял голову. Но Джерадин вчера ураганом ворвался в Хауселдон, предупреждая о неминуемом нашествии — кто это? Это не тот Джерадин, который покидал нас, уезжая в Орисон, питая столько надежд, что его тело и душа просто не вмещали их. Дело не только в том, что он стал угрюмым. Я знаю его лучше, чем ты, Териза. Он закрыл свою душу на замки. Он говорил о защите дома так, словно сама мысль об этом ужасна.
 Такие перемены, — Домне развел руками, — могут означать все, что угодно.
 — И вы хотите, чтобы я объяснила, что произошло, — сдержанно закончила Териза.
 Лорд и Тольден кивнули. Квисс внимательно смотрела на нее из—за печи.
 — Я продам за него свою душу и сейчас, если понадобится, — пробормотал Домне, — без единого слова с твоей стороны или с его. Но предпочитаю понимать, а не слепо принимать на веру.
 И Териза сразу поняла, что им нужно сказать. Это не ваша вина. Вы ни в чем не виноваты. Он просто потерпел поражение, подвел вас, подвел Артагеля и Найла, подвел Орисон и короля Джойса — и сейчас, когда уже поздно что—либо делать, обнаружил, что он—Воплотитель. Раньше он мог бы вести себя по—другому. Но он прошел сквозь долгие годы унижений, и сейчас слишком поздно.
 Но эти слова не шли у нее с языка. Это должна была объяснять не она, а Домне. Она чувствовала, что если скажет это, то воздвигнет стену между ним и его семьей — стену, по одну сторону которой жалость, а по другую—одиночество. Чем больше они будут знать о его страданиях, тем труднее им будет бороться с ними, помогать ему преодолевать их. Ее саму почти парализовало то, что она знала так много. Если Джерадин не заговорит сам, он никогда не станет прежним.
 И потому она сказала:
 — Прошу прощения. Но это его дело и ваше. Он должен рассказать все сам.
 И добавила:
 — Но  я…  верю ему.
 Тольден насупился. Квисс принялась шуровать горшками и кастрюлями, словно боялась того, что может сказать. Но Домне улыбнулся Теризе, его глаза сияли. Тольден вежливо спросил:
 — Вы считаете себя его настоящим другом?
 Не прерывая своих хлопот у печи, Квисс ткнула мужа локтем под ребра. Затем, не обращая внимания на его недовольное бурчание и колючий взгляд, взяла в руки две тарелки, наполненные едой, и поставила их на стол.
 — Садись, Териза, — сказала она, — поешь. — Она поставила одну тарелку перед Домне, а вторую возле стула, стоявшего ближе всего к Теризе. — Если я положила тебе слишком много, не удивляйся. Я привыкла кормить этого бугая и фермеров, которые под стать ему.
 С нежным выражением лица Квисс отодвинула стул и подержала его для Теризы.
 На тарелке Теризы лежали: жареный ямс, блинчики, зелень и какое—то мясо, покрытое чем—то вроде яблочной запеканки. Если она проглотит все это, то не сможет есть в течение двух дней.
 — Простите меня, — сказал Тольден. Рукой, похожей на лопату, он показал на стул. — Пожалуйста, садитесь.
 Ешьте.
 Териза не пошевелилась, и он добавил: — Я не хотел расспрашивать о вашей верности ему. Просто я напуган. Мне не нравится, как изменился Джерадин. Мне не нравятся новости, приходящие из Орисона. Хауселдон никогда не отличался мощным войском.
 — Ты преувеличиваешь, — мягко вмешался Домне.
 — Так что, — продолжал Тольден, — не хочу видеть, как люди, которых я знал, с которыми работал всю свою жизнь, погибают из—за того, что с Джерадином произошло нечто ужасное. Домне указал на стул, который держала Квисс.
 — Териза,  садись.  Я не слышал, как он извиняется, уже лет двадцать. Если будешь церемониться, обидишь его. Териза позволила Квисс пододвинуть стул и села. Сейчас пришел ее черед извиняться.
 — Простите и вы меня, — повторила она. — Я тоже напугана. И растеряна. Квисс сказала, что Джерадин почти ничего не рассказал вам обо мне. Он не сказал вам, что я окунулась во все это совсем недавно. Я никогда не бывала в подобных местах. Никогда не встречала людей, похожих на вас. — Меня никто раньше не считал «важной персоной». — И не привыкла иметь врагов.
 Я хочу помочь. Я сделаю все, что будет в моих силах. Я просто не хочу рассказывать о том, о чем Джерадин должен рассказать сам.
 Тольден какое—то время внимательно изучал ее. Затем улыбнулся совсем другой улыбкой, осветившей все его лицо. Внезапно он резко дернул стул и поставил его так, чтобы сесть напротив Теризы.
 — Когда наедитесь, передайте тарелку мне. Я решил перекусить.
 Квисс от печки бросила на Теризу взгляд спокойной, небесно—голубой радости. Затем, вытерев руки о фартук, она повернулась к Домне.
 — Папа, ходят слухи, что некоторые женщины ударились в панику. Не знают, где спрятать своих дочерей и спрятаться самим. С твоего позволения я попытаюсь вбить в их безмозглые головы хоть толику разума.
 Домне кивнул:
 — Конечно.
 — Скажи, если на нас нападут, пусть прячутся здесь, — сказал Тольден. — Этот дом будет нашим последним бастионом, если придется отдать все остальное. Мы поместим женщин и детей в погреб, где хранится пиво, а сами будем защищать их насколько хватит сил.
 Квисс ласково потрепала мужа по плечу. Кивнув Теризе, она вышла из дома.
 Спокойно, словно все было в порядке, Домне взялся за вилку и нож и принялся есть.
 Териза сильно проголодалась, но не могла заставить себя прикоснуться к еде. Эти люди всерьез обсуждали, как будут укрывать женщин и детей в погребе с пивом, в то время как весь остальной Хауселдон разрушат. Посмотрев в лицо Тольдену, она сказала:
 — Лучше вы спрашивайте меня. Я сама не смогу. Тольден встретился с ней взглядом.
 — Когда Джерадин прибыл сюда вчера, нам казалось, что нападение последует чуть ли не мгновенно. Сейчас он утверждает, что у нас есть время составить план обороны. Он считает, что пока вы здесь, у Мастера Эремиса нет причин напасть безотлагательно. А что думаете вы?
 Она без колебаний ответила:
 — Думаю, он ошибается.
 Домне вопросительно изогнул бровь. С полным ртом он спросил:
 — Почему?
 — Не думаю, что он осознает, насколько опасен для врага. Или насколько опасным считает его Эремис. Мастер Эремис долго и внимательно изучал его, пытаясь определить границы его таланта. А потом пытался убить. Не думаю, что Эремис будет чувствовать себя в безопасности, пока Джерадин жив.
 — Это лишь домыслы, — пробормотал Тольден.
 — Нет, не совсем. — Териза заговорила с уверенностью женщины, которой однажды удалось переубедить Смотрителя Леббика. — Эремис не догадывается, в каком состоянии Джерадин. И не может знать наверняка, что здесь нет зеркал. А сейчас, когда Джерадин знает, в чем заключается его талант, Эремис боится, что Джерадин нанесет ответный удар.
 Но и это еще не все. Джерадин думает, что Эремис отложит нападение на Хауселдон до тех пор, пока не разделается с Орисоном. Но последнее, чем он занимался в Орисоне, — наполнял чистой водой отравленный резервуар. Это не похоже на поведение человека, ожидающего, когда ловушка захлопнется. Это больше походит на поведение человека, который хочет помочь Орисону сражаться с принцем Крагеном, пока Кадуол не выдвинется на исходную позицию. Если я права, то Эремис должен нанести удар именно сейчас.
 Кроме того, он знает, что я здесь. — Териза сказала и это, хотя ей было трудно сознаться. Домне и его сын должны были знать о нависшей над Хауселдоном опасности. — Мастер Гилбур видел изменения зеркала. Он знает, что и я открыла свой талант. Он знает, что я могу отправиться в любое место в Морданте, или Кадуоле, или Аленде, если знаю, как это место выглядит. Я могу оказаться в его комнатах ночью, когда он спит, и пронзить его кинжалом. Он боится не только Джерадина. Он боится и меня.
 И правильно. Я заставлю его дрожать при воспоминании обо мне. Чего бы это мне ни стоило.
 Домне спокойно продолжал есть, но Тольден стал смотреть на Теризу с растущим огорчением. Когда она умолкла, он пробормотал, ни к кому не обращаясь:
 — Овечье дерьмо. Я к этому не привычен. Я не Артагель — я никогда не хотел быть солдатом. И чего же от меня ждут?
 Домне отложил вилку и нож.
 — А что ты делаешь  сейчас? —  Тольден пренебрежительно махнул рукой. — Ты ведь знаешь. Вестер собирает здесь фермеров и их семьи. Все пустые корыта мы наполнили водой и расставили у частокола на случай пожара. Все вилы, топоры и косы в Хауселдоне затачиваются. — Постепенно у него в глазах появилось бешенство, руки сами собой сжались в кулаки; но голос звучал спокойно. — Вдоль стен расставлены праздничные столы, чтобы лучникам было на чем стоять. Миник и, как я надеюсь, Джерадин обучают нам воинов. Они пытаются объяснить людям с луками основу тактики — как использовать дома для прикрытия, как устраивать засады.
 — А что во всем этом пользы, если в ход пойдет Воплотимое?
 Слушая его, Териза прекрасно понимала, что он чувствует.
 Но Домне был невозмутим.
 — Кто знает? — ответил он кратко. — Точно не я. Я не умею предсказывать будущее.
 — Зато с уверенностью могу сказать, что для этой работенки лучше тебя не найти. Ты уже успел подумать о вещах, которые не приходили мне в голову. Ты успел все продумать. Будь Артагель здесь, он не сумел бы организовать оборону лучше тебя.
 Тольдена это не убедило. Кисло хмыкнув, он спросил:
 — Именно это ты называешь «продать душу за любого из своих сыновей»?
 При этих словах Домне выпрямился в кресле; его глаза засверкали.
 — Тольден, я знаю, ты считаешь себя вполне взрослым, но ты не настолько стар, чтобы я не мог тебя отшлепать за неуважение к родителю. Может быть, я всего лишь твой отец, полукалека, но еще достаточно соображаю, чтобы не заниматься пустым восхвалением, когда на карту поставлена моя жизнь и жизнь других людей.
 Подумай об этом, прежде чем снова смеяться надо мной.
 Тольден невольно улыбнулся. Его борода взъерошилась. Тем не менее, глаза остались озабоченными, а улыбка скоро исчезла. Слишком взволнованный, чтобы спокойно сидеть, он вышел из—за стола.
 — Простите меня, Териза, — пробормотал он. — Боюсь, вам придется доедать свою порцию без моей помощи. Я потерял аппетит.
 И слегка пригнувшись, как человек, привыкший пригибаться, проходя под низкими притолоками, он вышел.
 Домне посмотрел ему вслед и вздохнул. — Ты, наверное, не понимаешь этого, Териза, — заметил он, после того как Тольден покинул дом, — но это самые грустные слова, какие прозвучали в моем доме за долгое время. «Я потерял аппетит». Надеюсь, ты не собираешься заявить мне то же.
 Теризе хотелось сказать «да». Количество еды на тарелке угнетало ее. Размеры и последствия опасности, которую они с Джерадином навлекли на Хауселдон, угнетали ее. Но Домне смотрел на нее так тепло и дружелюбно, безоговорочно соглашаясь с тем, что она собой представляет, что, когда она открыла рот, из него выскочило всего одно слово: «Нет».
 Он ободряюще улыбнулся, когда она взяла в руки вилку, чтобы попробовать блинчики Квисс и мясо. Несколько минут, пока Териза пробовала все лежащее в тарелке, он сидел на солнце, погруженный в молчание, глядя из окна. У нее сложилось впечатление, что он ждет, пока она закончит есть, но он не выказывал нетерпения. По сути, он, казалось, вполне доволен тем, что смотрит из окна на улицу, вежливо кивая прохожим. Если война и придет в Хауселдон, то лицо Домне не выражало никакой печали по этому поводу. Джерадин сказал о нем:  За то, что он ценит больше всего, нет нужды сражаться, потому что этому невозможно причинить вред.  Но Териза сомневалась, что он прав. Несмотря на свой якобы беззаботный вид, он очень переживал за многое такое, чему легко причинить вред. Она отложила нож и вилку, давая понять, что наелась. Домне посмотрел на нее и снова повернулся к окну. Спокойно, словно продолжая начатый разговор он спросил:
 — А каково твое впечатление от Найла?
 Желудок ее сжался и проглоченная еда показалась камнем. С подозрением в голосе Териза поинтересовалась:
 — А что вам рассказал Джерадин? Домне вел себя бесхитростно.
 — Будто ты думаешь, что он все еще жив. Что этот Мастер Эремис хочет использовать его против нас. Не я хочу услышать не это. Что ты о нем думаешь? Как он? Ответ мог причинить боль, и Териза ответила коротко.
 — Страдает.
 — Ох, — вздохнул Домне, словно ждал и боялся такого ее ответа.
 На этот раз она позволила себе сказать: — Я не виню его. К неприятностям его привело все, во что он верил, — все, что он думал о короле Джойсе, Орисоне, Элеге и принце Крагене; все это было очень похоже на правду. Король Джойс целые годы шел к тому, чтобы его предали. Найлу не повезло, и он угодил в ловушку — в ту же ловушку, в которую, закрыв глаза, бросилась Элега. Он поверил в то, во что пытался заставить его поверить король.
 Не обращая внимания на то, что Домне слывет одним из ближайших друзей короля, она продолжала:
 — В действительности он просто жертва. Эремис, вероятно, никогда не прибрал бы Найла к рукам, если бы того не бросили в подземелье или если бы у него оставалась хоть какая—нибудь надежда.
 Может быть, ее слова и обидели Домне; тем не менее, он ничем не выдал этого.
 — Семьи, — пробормотал он задумчиво, — как это бесконечно интересно. Элега и ее отец. Джерадин и Найл. Иногда мне кажется, что судьбы мира зависят от того, как люди относятся к своей семье.
 А из какой семьи ты, Териза? У тебя есть сестры? Я надеюсь, что не  шесть  сестер?
 Мысль показалась ей столь невероятной, что она едва не прыснула.
 — Нет, папа. Я была единственным ребенком.
 Он посмотрел на нее снова, на этот раз более внимательно.
 — Ты хочешь сказать, что твои родители после твоего рождения не захотели иметь детей? Неужели ты их так разочаровала? Или была настолько хороша, что любой другой ребенок стал бы разочарованием?
 — Нет, — ответила она по возможности спокойно. — Это была чистая случайность. У моего отца не было времени на детей. И он не хотел, чтобы мать тратила на них свое время.
 — «Не было времени?» — Внезапно Домне сбросил со скамьи свою раненую ногу. Кривясь, он передвинул скамью, чтобы лучше видеть Теризу, и водрузил ногу на место. Выпрямившись и опершись локтями на стол, он спросил: — Какую же жизненно важную и необходимую работу делал твой отец, что у него не было времени на детей?
 Не зная, куда может завести этот разговор, и смущенная, потому что она всегда смущалась, когда речь заходила о ее родителях, Териза коротко ответила:
 — Он делал деньги.
 Странно, но они с Домне говорили о ее отце в прошедшем времени. Но она и думала о нем в прошедшем времени, как о чем—то, что перестало быть реальностью.
 — С какой целью? — настойчиво спросил Домне. Она пожала плечами.
 — Чтобы сделать еще больше денег. Не думаю, что у него была на то какая—то весомая причина. Он делал их, потому что ему это легко давалось. — Териза вспомнила разговоры, которые доносились из столовой, когда она просиживала на ступенях лестницы, слушая, в то время как ее родители полагали, что она отправилась спать. — Деньги позволяли ему покупать то, чего у него раньше не было. Социальное положение. Политическое влияние. — Затем она вспомнила одного из слуг нанятых отцом. Мускулы. — Он делал деньги, потому что верил, что если заработает достаточно много, то сможет купить все на свете.
 — Очень странно, — заметил Домне. — Он, наверное, процветал бы в Кадуоле. А что делала твоя мать, когда отец делал деньги?
 Зардевшись и от того окончательно смутившись, Териза ответила:
 — Мне кажется, она прихорашивалась.
 — «Прихорашивалась»?
 — Тренировалась производить лучшее впечатление. Чтобы отец мог демонстрировать ее, когда был в подходящем настроении.
 — Женщин следует рассматривать, а не позволять им говорить? — Домне не смог сдержать смех. — Понятно, откуда у тебя такая красота, Териза. Не знаю, как бы тебе это сказать… но мне кажется, ты уже встречалась с верховным королем Фесттеном. Хотя ты бы, наверное, не узнала его, если бы увидела.
 Териза попыталась улыбнуться, но тщетно.
 Домне изучал ее; солнечный свет из окон отражался в его глазах.
 — Тогда возникает очень интересный вопрос. Как ты попала оттуда сюда? Как ты, дочь таких родителей, превратилась в женщину моего младшего — и, вероятно, лучшего — сына?
 Она хотела ответить. И одновременно хотела поскорее закончить этот разговор о родителях. И сказала ему то, в чем не признавалась никому во всем Морданте, даже Джерадину.
 — Когда отцу не нравилось то, что я делала, он запирал меня в темном шкафу и держал там до тех пор, пока я не переставала плакать от испуга.
 Домне долго смотрел на нее без всякого выражения, словно вся энергия жизни исчезла из его лица. Затем медленно, осторожно он повернулся. Поворачиваясь к окну, он снял ногу со скамьи, чтобы придать ей прежнее положение. Он долго примащивал ногу и наконец откинулся на спинку кресла; видимо, устраивался, чтобы вздремнуть.
 После этого он взял костыли и вышвырнул их в окно. Первый вылетел нормально, а второй зацепился за раму и упал в комнату.
 Так яростно, что Териза вздрогнула, Домне прошептал:
 — Что же ты со мной делаешь, Джойс? Всякий, кто хоть чего—нибудь стоит в этом королевстве, страдает, а я сижу здесь калекой. Что же ты  делаешь? 
 На это она ничего не могла ответить. Джерадин наверняка рассказал отцу все, что она узнала о намерениях короля. И добавить к этому было нечего.
 Домне тяжело закрыл лицо руками, и его плечи напряглись. Но почти сразу он с силой, словно выгоняя из себя страсти, вдавил ладони в щеки; он тер их, пока его ярость не миновала.
 — Примечательно, — пробормотал он, — что мы такие хорошие друзья, король Джойс и я.
 Конечно, дело не в том, что наша дружба стала притчей во языцех. Это примечательно потому, что я отказывался сражаться в его войнах, отказывался дать ему хоть одного солдата. Люди считали это странным.
 Неужели я считаю, что за Мордант не стоит сражаться? Ну конечно же, стоит. Неужели я не верю в Гильдию, которая превратит Воплотимое в нечто, за что стоит сражаться? Ну конечно же. Так почему я отказываюсь?
 Но мне кажется, наша дружба более примечательна другим, а не тем, от чего я отказывался и от чего не отказывался в своей жизни.
 — Что вы хотите этим сказать? — спросила Териза, ожидая продолжения.
 — Ну… — Домне развел руками. — Просто у нас нет ничего общего. Кстати говоря, у него напрочь отсутствует чувство юмора. Он не умеет увидеть смешную сторону вещей. Он думает обо всем на своем героическом уровне. Все слишком серьезно, все — вопрос жизни и смерти. Когда спасаешь мир, не остается времени для шуток.
 Териза,  мне  никогда не приходило в голову спасать мир. Я не тот человек, который должен спасать его. Честно говоря, я из тех, кого следует спасать. Просто не могу представить, что общего подобные деяния имеют со мной.
 Ниже по реке растет тополь. Этой зимой во время снегопада он потерял ветку, и сейчас из раны струится сок. О нем надо позаботиться — срезать ветку и прикрыть ранку мхом, иначе дерево погибнет: болезни или паразиты уничтожат его.  Бог это —  мое дело.
 У одного из наших пастухов есть овца, рожающая мертвых ягнят.  Вот это —  мое дело. В нескольких милях отсюда на ферме живет женщина, которая страдает от странной формы лихорадки, и единственное, что ей помогает, — это отвар из листьев дерева, которое не растет в Домне, а растет в провинции Армигит.  Вот это— мое дело.
 Но если ты попросишь меня спасти мир, то я просто не буду знать, как.
 Король Джойс знает. Или ему так кажется.
 Териза подумала: вероятно, у короля Джойса и его старого друга гораздо больше общего, чем кажется Домне.  Проблему может разрешить лишь тот, кто видит, в чем она заключается.  Но она предпочитала Домне. Обуздывая желание разозлиться, приходящее всякий раз, когда она думала о короле, Териза спросила: — Тогда почему вы друзья?
 — Не уверен, что смогу объяснить, — сказал он задумчиво. — Мы нуждаемся друг в друге.
 Когда я впервые встретил его, он освободил нас от мелкого кадуольского князька, который без малого десять лет эксплуатировал провинцию Домне как свое вассальное владение. Я и не думал ни в чем отказывать ему. У меня в сердце было столько же огня, сколько у всякого молодого человека, освобожденного из рабства, которое он ненавидел, и я, казалось, готов был взяться за меч.
 Но когда я повстречался с ним…
 Териза, его улыбка поразила меня в самое сердце. Словно слетела ко мне с неба. Я понял, что люблю его. И что провинция Домне никогда не будет такой, какой я хотел ее видеть, если ее не защищать. И что он чего—то хочет от меня — чего—то, чего не может получить ни от кого другого.
 — Чего же именно?
  — Уравновешенности, —  ответил Домне с достоинством. — Он нуждался в  уравновешенности.  Он хотел спасти мир. Ты представляешь себе, насколько это опасно? Люди, которые хотят спасти мир — и делают лишь несколько ошибок, — становятся тиранами. То, что они действительно любят и за что борются, ускользает у них из рук, и в итоге они цепляются за власть, поскольку это единственное, что им еще осталось. Такая возможность ясно читалась на его лице. Он был самым блестящим и проницательным человеком из тех, кого я встречал, — человеком, перед которым с легкостью можно рухнуть в грязь, чтобы он прошел по тебе, — и я просто не мог смириться с мыслью, что он может зайти слишком далеко и обратить все доброе, что в нем есть, в дурное.
 Эта мысль озарила меня словно вспышка, словно молния. И испугала, потому что, если бы я отказал ему, он просто ускакал бы и оставил провинцию Домне защищаться от врагов самостоятельно. А мы нуждались друг в друге.
 Он прискакал в Хауселдон, сияя как день, но я стоял на своем, словно у меня было право отказывать ему. «Ну, лорд Домне, — сказал он мне с улыбкой, и это разрывало мне сердце, потому что без него я никогда не был бы лордом на своей земле, — ты свободен. Во всяком случае на какое—то время. Сколько людей ты можешь дать мне?»
 «Ни одного, милорд король», — ответил я.
 «Как — ни одного?» — Он перестал улыбаться. Я помню, что он положил руку на меч.
 Я был напуган, но сказал: «Сейчас овцы ягнятся, мне нужны все мои люди».
 Он был в гневе, в ярости. Но в то же время и озадачен. «Я хочу понять тебя, — сказал он. — Аленд и Кадуол раздирали Домне на части многие поколения. Ты был вассалом всю свою жизнь до сегодняшнего дня. А тебя волнуют только  овцы?» 
 Клянусь, Териза, его гнев чуть не ослепил меня. И у меня болела шея, пока я смотрел на него. «Я не сказал этого, милорд король, — ответил я. — Ты спросил, сколько человек я могу отдать, чтобы они пали в твоих войнах. Я отвечаю: ни одного. Мне нужны руки, чтобы помогать с окотом».
 У него действительно совершенно нет чувства юмора. Но у него отличное чувство комизма ситуации. Во всяком случае было когда—то. Вместо того, чтобы снести мне голову, он начал смеяться.
 В ту ночь мы закатили один из лучших пиров, какой я только могу припомнить. Мне кажется, он больше никогда так не веселился. Он продолжал повторять: «Овцы.  Овцы», —  и хохотал до упаду.
 С тех пор мы стали друзьями.
 Териза с изумлением обнаружила, что ей хочется плакать. Она знала, что такое улыбка короля Джойса. Увидев ее, сама она тут же полюбила его, захотела служить ему. Домне напомнил ей об этом — и о том, что невероятный король Джойс совершил невероятное. Тихим голосом она спросила:
 — А сейчас? Вы до сих пор остаетесь друзьями? — После того, что он сделал с Джерадином и Найлом и со своими дочерьми? После того, что он натворил с Гильдией и Мордантом?
 Домне медленно повернул голову, отвел взгляд от окна и подслеповато посмотрел на нее — его глаза привыкли к яркому свету за окном и не могли видеть ее ясно.
 — Он не отвечает за выбор Найла. Он не отвечает даже за рассудок Смотрителя. Они оба могли бы верить ему. И в то же время он сделал многое, чтобы обезопасить вас с Джерадином.
 Он все еще мой друг. Мы нуждаемся друг в друге. Ты действительно хочешь, чтобы я отвернулся от него сейчас?
 Через какое—то время Териза обнаружила, что наконец может выговорить: — Нет.
 Несмотря на гнев, она не собиралась отворачиваться от короля.

 33. Мирные деньки в Хауселдоне

 Она решила сделать что—нибудь для Джерадина.
 К несчастью, она не знала, что именно следует сделать. Как ни странно, беседа с Домне выкристаллизовала ее решение. Между тем то, что он рассказывал о семье и короле Джойсе, не проливало на происходящее ни капельки света. Значит, она хочет помочь Джерадину. Отлично: так что? И что она скажет, когда наконец его увидит? «Не страдай так, не стоит?» Глупости. «Наплюй на все, ты печалишься всего лишь из—за своей неудачи?» Бред какой—то. «Я уверена, что ты сможешь победить Мастера Эремиса, если возьмешь себя в руки?» Великолепное уверение.
 При мысли о нем ее сердце сжималось, но она не знала, как поступить.
 Да и Домне ничем не мог помочь ей. Выглядывая из окна, со сложенными на груди руками он внезапно погрузился в дрему. Он был старше, чем выглядел. Териза некоторое время изучала его, желая убедиться, что во сне он не упадет со стула. Затем встала; ей хотелось выйти наружу и поближе познакомиться с Хауселдоном.
 Но прежде чем она достигла двери, та открылась и с крыльца в дом вошел мужчина.
 Первое, что бросалось в глаза, — какой он загорелый. Годы работы на свежем воздухе придали его коже тот же насыщенный цвет, что у его выдубленной куртки и штанов. Волосы были цвета свежей земли на его старых сапогах. А карие глаза были такие же коричневые, как кожа и одежда; они, казалось, терялись в прочих его коричневых тонах. Честно говоря, большая часть его черт и выражение лица были почти неразличимы. Он походил на гибрид турнепса и малины.
 Но когда он улыбнулся — застенчиво, будто защищаясь—улыбка осветила его черты. И стало совершенно очевидно, что это один из братьев Джерадина.
 Он посмотрел на Домне, заметил, что отец спит. Призвав Теризу к тишине, он положил руку на ее ладонь и вывел ее наружу. Как только они оказались на крыльце, он отпустил ее, и Териза поняла, что он прикоснулся к ней только по необходимости, отважился на такой смелый жест, чтобы не побеспокоить Домне. Он даже отошел на нее на шаг или два.
 — Здравствуйте, Териза, — сказал он быстро, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Я — Миник. Джерадин послал меня занять вас.
 — Здравствуй, Миник, — ответила она. — Очень рада познакомиться.
 Словно она удивила его, он переспросил:
 — Честно? Она кивнула:
 — Я рада познакомиться с семьей Джерадина. Рада оказаться в Хауселдоне — в провинции Домне. — Это была чистая правда, но она не знала, какими словами передать всю глубину своих чувств. — Я уже давным—давно мечтала встретиться с вами.
 Миник, по—видимому, понял, какие чувства стоят за ее словами.
 — Я тоже очень рад видеть вас. Раньше я не был в этом уверен. Мне не нравится, когда Джерадин несчастлив. Но сейчас — я рад.
 Он удивил ее.
 — А почему ты вдруг так решил? Он показал на дом.
 — Вы были в одной комнате с Домне, — пояснил он, — и он задремал. Он верит вам. Значит, с вами все в порядке. Не из—за вас Джерадин ходит с несчастным видом.
 Убежденность Миника была настолько нелогичной, что Териза посчитала себя обязанной сказать:
 — Все, наверное, намного сложнее. Иногда мне кажется, что  я  причина его несчастий — в некотором роде. Мне нужно многое сделать со множеством вещей, которые мучают его.
 — Нет, — ответил Миник. — Все не так уж сложно. Ты похожа на него. Он всегда пытается все усложнять. Но все очень просто. Ему нужен кто—нибудь, кто любил бы его. Это — просто. Домне верит тебе. Это — просто. И потому я рад встретиться с тобой, хотя раньше не был уверен в этом.
 Она вдруг почувствовала, что он, возможно, прав.
 — Наверное… — Мир сложностей моментально испарился, едва Миник рассмотрел проблемы со своей колокольни. — Я не думала об этом так.
 Пойдем к Джерадину.
 — О нет. — Миник внезапно посерьезнел. — Он этого не хочет. Он слишком занят. — Загорелый мужчина едва заметно пожал плечами. — Когда он в таком состоянии, то кричит на людей. Он думает, что все быстро соображают. Ему кажется, что если он быстро соображает, то и они такие же. А они всего лишь фермеры и пастухи. Похожие на меня. Любят, когда им все разжевывают.
 Мысль о том, что Джерадин кипит от нетерпения, была столь неожиданной, что Териза едва не рассмеялась. И в то же время она почувствовала укол боли. Бедняга, он едва не сходит с ума. Она сдержалась и спросила:
 — Я не совсем поняла… Мне казалось, он послал тебя за мной.
 Миник кивнул.
 — Верно. Мне казалось, что он просто нашел отговорку, чтобы отослать меня подальше. Но раз ты рада, что попала к нам, я считаю, что был не прав.
 Он послал меня показать тебе окрестности. Домне не может далеко ходить, Тольден слишком занят, а Квисс предпочитает оставаться дома с Рушей. Джерадин сказал мне: «Она любит все осматривать. Она могла бы осмотреть Хауселдон». И потому я пришел сюда.
 Териза приняла его предложение, несмотря на то, что понимала смешанные чувства Джерадина, когда он предлагал это. Она понимала, что он чувствовал. Кроме того, она хотела побольше узнать о Хауселдоне. Она подозревала — не потому что собиралась что—либо критиковать, — что осмотреть здесь можно немногое. С другой стороны, если Мастер Эремис готовит атаку в самом скором времени, ей будет полезно узнать о столице Домне как можно больше.
 И, одарив Миника улыбкой, которая изумила бы преподобного Тэтчера — и ее отца, — она отправилась исследовать Хауселдон.


***

 На деле в Хауселдоне оказалось гораздо больше достопримечательностей, чем ей казалось вначале.
 Во всяком случае, так считал Миник. Он любил осматривать не торопясь, привлекая внимание к подробностям, которые любил и подчеркивал. К примеру, в Хауселдоне было три конюшни, которыми пользовались люди, стекавшиеся сюда со всей провинции и из остальных регионов Морданта. Каждая из них была устроена как и положено: место, где можно оставить лошадей, зная, что о них позаботятся, пока их хозяева будут заниматься торговлей, навещать родственников, требовать правосудия, изучать ремесла и секреты мастерства. Но каждая из них, по мнению Миника, была достойна подробного осмотра; в каждой были свои особенности, которые он не преминул выделить, каждая из них процветала или приходила в упадок по причинам, которые он подробно изложил.
 Он был неистощимым кладезем информации Он знал, где именно проложены дренажные трубы, и точно знал, сколько квадратных ярдов они покрывают. Он знал, кому первому пришла в голову идея строить именно такие крыши и почему отличная идея — строить крыши именно так. Он знал, откуда поступают запасы для Хауселдона и насколько их хватит, если что—то произойдет. Он знал по имени каждого ребенка, встреченного на пути, его родителей и привычки.
 Вскоре Териза поняла, что может выбрать одно из двух: прекратить экскурсию немедленно, пока Миник не уморил ее. Или покорно следовать за ним, позволяя ему делать все, что он хочет. Для него не существовало золотой середины.
 Ну что ж, неплохо, рассуждала она. Артагель, Джерадин и Найл, каждый по—своему, тоже не умели придерживаться середины. Она слышала, что Вестер фанатично любил шерсть. Стид не мог не приставать к женщинам. Тольдена Джерадин называл  прирожденным садоводом.  Сам Домне отказался выбрать середину, когда впервые встретился с королем Джойсом. Почему же Миник должен быть другим?
 На мгновение ей захотелось остановить его — сказать, что она увидела достаточно и вернуться домой. Но Териза заметила, что в его обществе она почти все время улыбается; казалось, он наполнял воздух радостью и страстной любовью ко всему, о чем говорил. Он мог прекрасно объяснить разницу между хорошей работой и работой спустя рукава, между любящими друг друга мужем и женой и ругающимися друг с дружкой, между предусмотрительностью и отсутствием ее; он любил все, что его окружало, и любил подробности, которыми засыпал ее без передышки. И чем больше он говорил, тем более мягким и дружелюбным он ей казался. И чем больше она слушала, тем отчетливее ощущала, что ее напряжение и страхи уходят все дальше.
 Вместо того чтобы остановить его, она покорно согласилась проделать с ним полный маршрут.
 В результате день промелькнул незаметно. Миник начал показывать ей окрестности почти в полдень — а когда поздним вечером совсем стемнело и ноги у Теризы заныли оттого, что она столько ходила и стояла, а сапоги натерли ступню, на сердце у нее было спокойно впервые за все время, что она могла припомнить.
 Миник был не просто веселым, приятным и дотошным; он был целителем. Где—то в Хауселдоне, подозревала Териза, готовились к битве — но они не приближались к тем местам; Миник, казалось, хотел видеть лишь мир вокруг. И она подумала, что нуждается только в одном—в спокойном сне; тогда она снова может начать думать о проблемах.
 Когда он привел ее обратно в дом Домне и начал прощаться, она не хотела его отпускать.
 — Куда ты? — спросила она, стараясь задержать его.
 На этот раз его улыбка была стеснительной как—то по—новому, он смущался при воспоминании о вещах, о которых позабыл упомянуть.
 — Мне хотелось бы вернуться домой до ужина, — пробормотал он, — и поиграть с детьми. Это даст возможность их матери приготовить еду. И позволит им разрядиться, тогда вечером они скорее заснут.
 Мысль о том, что этот ловкий загорелый человек играет с детьми, понравилась Теризе — и напомнила, что за целый день он не сказал о себе ни слова. Может быть, ему было слишком неинтересно рассказывать о своей жизни. Повинуясь порыву — ведь Миник дал ей столько ценного и ничего не попросил взамен — она потянулась к нему и отблагодарила поцелуем в щеку.
 Его глаза расширились от изумления; на мгновение он онемел. Затем отвел глаза, словно покраснел и стыдился этого.
 — Мне кажется, не стоит рассказывать жене об этом, — мягко сказал он. — Она может быть недовольна. — Было очевидно, что сам он доволен до крайности. — А мне хочется, чтобы она была довольна. Она единственная женщина, кроме тебя, которая так терпеливо выносит меня.
 До свидания, Териза.
 После его ухода она поднялась на крыльцо и отправилась на кухню к Квисс. Ее щеки болели от постоянного смеха. Наверняка нужно чаще улыбаться—тренировать лицевые мышцы.
 Картина, увиденная в первой комнате, так изумила ее, что она моментально остановилась.
 Квисс разложила на столе столько еды, что казалось, можно накормить половину Хауселдона. Ее щеки пылали от жары и усталости; волосы растрепались. За ее спиной слуги носились по комнате, расставляя тарелки, раскладывая приборы, принося кувшины, бочонки и сосуды из кухни, которую Териза еще не видела, — и громко переговаривались. Домне и Тольден сидели рядышком во главе стола, о чем—то жарко споря и повышая голос, чтобы расслышать друг Друга в таком шуме. В другом углу комнаты мальчик лет пятнадцати и девочка поменьше что—то горячо обсуждали; но Териза могла понять из их обсуждения только отдельные реплики: «Вот так! — Нет, не так! — Нет, так!» Еще один мальчик, не старше семи или восьми лет, сидел рядом с Тольденом и строгал деревянный меч осколком бутылки. Третий, еще меньший мальчик с помощью палки исследовал резонансные возможности пустой бочки в углу.
 На секунду шум сделался таким оглушительным — и в нем было столько мирной теплоты, — что Териза едва не выбежала наружу в слезах. Ничто в ее жизни у родителей или без них не подготовило ее к встрече с домом, где люди вели себя так свободно.
 Тут Квисс подняла голову, увидела Теризу и улыбнулась.
 Радость Квисс изменила все вокруг словно по мановению волшебной палочки. Или так показалось Теризе. Весь этот шум и гам не был агрессивным, не тревожил, не приносил страданий; он был просто громким. И как только Квисс улыбнулась, Териза поняла, что жена Тольдена в своей стихии, довольная тем, что в семье и доме все бурлит и шумит; что все довольны собой и друг другом. И осознала, что беспорядок — всего лишь другой вид мирного спокойствия, горячего и активного, не слишком привычного для новичка вроде нее, но полностью лишенного страха.
 Улыбнувшись Квисс в ответ, она смело вступила в полосу шума.
 — Насколько я знаю, ты провела весь день с Миником. — Квисс почти кричала, но Териза едва слышала ее. — Весь день? Он показывал тебе окрестности?
 Териза кивнула.
 — Ну и хорошо. Я поняла, что ты мне нравишься, как только увидела тебя. А он будет твоим другом на всю оставшуюся жизнь. Мало кто способен слушать его так долго.
 — А напрасно. — Териза старалась говорить громко, чтобы ее услышали. — Он очаровательное существо. Теперь настала очередь Квисс кивнуть.
 — К счастью, его племянники и племянницы прекрасно понимают это. — Она показала на детей в углу комнаты. — Я хотела сказать, к счастью для них.
 Не будь его жена такой стеснительной, они бы пришли сегодня. Я знаю, его огорчает, что он не может проводить больше времени среди нас. Но мне кажется, его жена, бедняжка, впадает в панику, как только переступает порог этого дома. — Квисс рассмеялась, но из—за шума Териза не услышала ее смех. — Они, должно быть, очень оригинально обхаживали друг друга. Териза снова улыбнулась и потерла руками болевшие щеки.
 Перед ней появилась служанка с большим дымящимся сосудом на подносе.
 — Не хотите эля? Муж сварил его для Домне. Лучшего эля не найдете во всей провинции.
 — Спасибо. — Териза ничего не понимала в эле, но ей хотелось пить; она взяла сосуд и осторожно отпила. Служанка выжидательно смотрела на нее. Териза обнаружила, что эль горьковатый и кислый одновременно. После второго глотка горечь испарилась. Териза нашла эль чудесным. Она подмигнула — мол, вкусно, и служанка ушла довольная.
 — Териза! — Тольден махнул ей рукой. Она подошла, и он пододвинул ей стул. — Садись. Я хочу рассказать тебе, что мы сделали, чтобы подготовиться получше. Может быть, тебе придет в голову что—нибудь, что я упустил из виду.
 Домне смотрел скептически; может быть, он сомневался в ценности ее суждений. Тем не менее он кивнул, словно хотел послушать, что она может сказать. И Тольден без перехода принялся рассказывать о том, что проделал, чтобы подготовиться к битве.
 Териза не могла заставить себя сосредоточиться. Честно говоря, она улавливала лишь одно слово из трех; все остальное потонуло в хоре, обращенном к Домне. «Папа, это она виновата… Нет, это он виноват, он первый начал…  Она  первая начала!..» Она не могла не заметить, что даже проблемы детей Домне интересуют больше, чем пространные объяснения Тольдена. Чувствуя себя совершенно бесполезной — и ничуть не волнуясь по этому поводу, — она сказала:
 — Может, продолжим после ужина, когда станет потише? — И продолжила пить эль, совершенно перестав слушать.
 Хаос приготовления ужина достиг пика, когда внутренние двери распахнулись и в комнату влетела гурьба детей. Все они были приблизительно как Руша—слишком многочисленные и слишком равные по возрасту, чтобы думать, будто все они из одной семьи. Или даже из трех. Они были полуголые, ужасно веселые и блестели от воды. За ними следовал Джерадин, пытаясь поймать их. У него было несколько полотенец, но слишком мокрых, они не могли высушить остатки воды.
 — А ну ко мне, маленькие чудовища! — ревел он. — Я собираюсь вытирать вас, пока у вас головы не отвалятся!
 Вопя от восторга, голыши кинулись во все стороны. Териза не видела Джерадина почти весь день. Она жадно смотрела на него и поняла, что он все еще скован и полон горечи, одет в непробиваемый панцирь. Но ради детей он, как видно, постарался притвориться веселым. А может быть, при их виде это произошло бессознательно; может быть, они действовали на него благотворно.
 Этого ей было достаточно. Она могла подождать более подходящей возможности. Одарив Джерадина своей самой очаровательной улыбкой (заметил он ее или нет)
 Териза успокоилась и позволила неразберихе подхватить ее, словно водовороту.
 Как только жертвы Джерадина попадали в руки взрослых, Квисс Тольден и слуги принимались безжалостно шлепать мокрого ребенка. Сдерживая смех, Квисс сказала одной из служанок:
 — Это ваши мальчишки виноваты.
 — Прошу прощения, — возмутилась женщина, едва скрывая радость. — Я уверена, что во всем виновата Руша. Она главная бездельница во всем Хауселдоне. Спросите любого.
 — Все они чудовища! — гремел Джерадин. — Они все будут бесконечно страдать, когда попадут ко мне в лапы! — И, изображая гориллу, принялся гоняться за детьми.
 С помощью трех или четырех слуг ему удалось согнать своих жертв в кучку, и он вывел их из комнаты.
 Не будь он так занят — и если бы она не сидела так уютно с кружкой, полной эля, — Териза непременно пошла бы за ним. Она чувствовала неодолимое желание поцеловать его вовсе не так, как целовала Миника.
 Джерадин вскоре вернулся, чтобы присоединиться к семье — а следом пришло еще с полдюжины человек, ужинать. Эти люди возглавляли команды, которые были организованы, чтобы выполнять все что нужно во время обороны Хауселдона. Как только с едой было покончено, а со стола убрано, разговор перешел на то, что больше всего волновало присутствующих, в том числе и Теризу: какого рода нападение будет предпринято, когда и как бороться с ним.
 Джерадин описал несколько видов воплощения, которые Мастер Эремис насылал на Мордант, и все быстро утратили уверенность в себе, с которой явились в дом Домне. Наконец один из них спросил почти робко:
 — А ты что—нибудь можешь сделать? Он покачал головой:
 — Нет, до тех пор пока не отолью зеркало.
 — Но как же можно со всем этим сражаться? — поинтересовался другой. — Что мы можем сделать?
 — То, что делаем, — сказал Домне спокойно, словно был уверен в себе. — Все, что в наших силах.
 Не глядя на Теризу, Джерадин добавил:
 — Будем надеяться, что леди Териза ошибается. Будем надеяться, что он даст нам время. Сегодня мы все подготовили. Завтра я разожгу печь и начну смешивать песок.
 К общему — и собственному — удивлению, Териза встала из—за стола и вышла из комнаты.
 Она просто не хотела слушать все это; просто не хотела слушать. Она слишком недавно сбежала из Орисона — от недоверия Леббика, хитрости Эремиса и жестокости Гилбура. Она не спала, за исключением короткого отдыха, неожиданно выпавшего ей, когда лежала на травке рядом со Сжатым Кулаком. Мир, воцарившийся в ее душе был невероятно хрупок; он рухнет, если она и дальше будет слушать речи защитников Хауселдона, если позволит себе спорить с Джерадином. Сон — вот в чем она нуждалась, вовсе не в разговорах. Утром у нее будет больше сил — и, может быть, отваги.
 Кивнув слугам, сопровождавшим ее, она удалилась в комнату Артагеля.
 Там было темно. На мгновение ей захотелось позвать кого—нибудь на помощь; затем она вспомнила, где стоит одна из ламп. На небольшом столике у изголовья кровати. Териза направилась туда при слабом свете, идущем из открытой двери, взяла лампу и отнесла в коридор; там на стене висела другая лампа; она зажгла свою и, когда та ярко загорелась, снова вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
 И поняла, что приняла правильное решение; именно в этом она и нуждалась. Едва ее голова коснулась подушки, покой, поселившийся внутри ее, поднялся и окутал ее. Он пронизал весь дом, приглушая все вокруг; достиг Джерадина и людей, планирующих оборону Хауселдона; поднялся до небес и поплыл по провинции к горам Домне.
 Она заснула так быстро и спокойно, что забыла погасить лампу на маленьком столике в головах кровати.


***

 Именно это и спасло ее. Она не подняла на ноги весь дом и не поставила себя в неловкое положение. Спасибо забытой лампе. В темноте она могла бы потерять голову; могла бы закричать.
 Второй раз в жизни она проснулась от того, что ее целуют.
 Твердый рот прижимался к ее губам; язык проскользнул между ними, выискивая ее язык. Рука, достаточно холодная, чтобы разбудить, нашла под одеялом ее талию и затем скользнула по животу к груди. Пока рот впивался в ее губы, рука коснулась ее сосков.
 Териза открыла глаза. За одно мгновение она разглядела курчавые темные волосы и яркие карие глаза человека, стоящего перед ней на коленях; она увидела, что это не Мастер Эремис и не Смотритель Леббик, не Гилбур, которые могли бы причинить ей вред. Поэтому не закричала. Вместо этого она резко выставила вперед руки, пытаясь оттолкнуть мужчину. Ее локоть угодил ему в ключицу.
 С приглушенным стоном он отлетел и растянулся на полу. Его руки старались защитить бинты, стягивающие грудь и плечо, но падение вызвало новую боль в поломанных костях. На мгновение его спина выгнулась от боли. Затем он растянулся на полу.
 Когда боль поутихла, он посмотрел на нее и обиженно пробормотал:
 — Териза, что ты делаешь? Я пришел всего лишь заняться с тобой любовью. Зачем же так отбиваться?
 Сейчас, когда она видела все его лицо, то не могла не заметить сходства с остальными сыновьями Домне. Судя по бинтам, поломанным ребрам и ключице это был Стид.
 Гневно глядя на него, она сказала первое, что пришло в голову:
 — Мне казалось, у тебя сломано слишком много костей и ты не поднимаешься с постели.
 Он убрал с лица обиженное выражение и попытался очаровать ее улыбкой.
 — Именно. Но это было до того, как я увидел тебя в коридоре у своей двери. Я дождался, пока весь дом заснет. И попробовал встать. Я считаю, что человек способен на что угодно, если хочет достаточно сильно. Когда она не ответила, он спросил:
 — Ты поможешь мне встать? Я действительно чувствую себя не лучшим образом, а пол довольно жесткий.
 К счастью, он был одет в легкие хлопковые штаны от пижамы. Иначе ей, наверное, изменило бы самообладание. Но в этих обстоятельствах она смогла открыто взглянуть на него и сказала:
 — Попробуй встать, и я буду пинать тебя до тех пор, пока тебе не перехочется.
 Но, сказав это, она едва не рассмеялась. Она однажды пыталась пнуть Джерадина. Честно говоря, она таки  пнула  его. Чтобы перестал извиняться.
 — Это нечестно, — запротестовал Стид. Он нахмурился. Затем улыбнулся. — С другой стороны, может, оно и стоит того. Тебе не выбраться из постели так, чтобы я не смог увидеть твое тело. Судя по твоей походке, ты чудесно сложена. — Его улыбка стала шире. — Меня никогда не отталкивала женщина, позволившая увидеть свою грудь.
 — В таком случае, — ее желание рассмеяться стало сильнее, — я не буду пинать тебя. Я вообще не выберусь из постели. — Стид казался удивительно похожим на Джерадина, передразнивающего Мастера Эремиса, но с малым успехом. И, следя за тем, чтобы быть плотно укрытой одеялами, она села и показала рукой на лампу. — Я вылью на тебя кипящее масло.
 Похоже, Стид не воспринял эту угрозу всерьез. — Нет, ты этого не сделаешь.
 С трудом сдерживая веселье, она спросила: — А почему ты так думаешь?
 — Ты не хочешь причинить мне серьезную боль. — И без тени самомнения пояснил: — Тебе просто нужен мужчина. Она изумленно уставилась на него. — Да?
 Он кивнул.
 — Как каждой женщине. Именно для этого созданы мужчины и женщины. Сначала они хотят друг друга. Затем ложатся вместе в постель и наслаждаются друг другом.
 Это звучало подозрительно правдоподобно. Но она продолжала расспрашивать:
 — А как же быть с Джерадином? Ведь он, кроме всего прочего, твой брат. И я пришла сюда с ним. Ты не считаешь его мужчиной?
 — О, Джерадин. — Улыбка Стида была именно что довольной. — Конечно, я считаю его мужчиной. Если хочешь знать, он лучший из всех нас. Нет, он и вполовину не такой хороший фермер, как Тольден. Он и вполовину не такой пастух, как Вестер. Он и вполовину не такой фехтовальщик, как Артагель. И он наверняка ничего не понимает в женщинах. Но он все равно лучший из нас.
 Но ведь дело не в этом, правда? — продолжал он свои рассуждения. Просто удивительно, как мало в нем было нахальства, как мало высокомерия. Он никого не пытался унизить. — Дело в том, что  ты  не видишь в нем мужчину.
 Териза изумленно открыла рот. И с трудом закрыла его.
 Внезапно ситуация перестала быть комичной.
  — Я?.. 
 — Ты прибыла сюда вместе с ним. Он обожает каждый дюйм твоего тела. Если бы ты считала его мужчиной, то была бы сейчас в его комнате. — Ничего в тоне Стида не подчеркивало пренебрежение к Джерадину или к ней. Он обрисовывал положение дел, каким его видел.
 — Значит, ты хочешь кого—то другого.
 И, не отрывая от нее взгляда, он начал подниматься с пола. Каждое движение, как видно, причиняло ему боль, но боль лишь подчеркивала мольбу в его взгляде.
 — Я считаю, что ты хочешь меня, — пробормотал он. — И во всяком случае, я тебя невероятно хочу.
 В его взгляде было нечто от Мастера Эремиса, интерес, который гипнотизировал. Но у него было преимущество перед Мастером. Он не унижал ее. Он не мог причинить ей никакой боли.
 — Я возжелал тебя, как только увидел, — сказал он поднимаясь. — Твои губы кричат, требуя поцелуев. Твои груди следует ласкать, пока они не подарят тебе блаженство. А средоточие страсти у тебя между ног должно быть удовлетворено. Териза, я жажду тебя. Я хочу дарить тебе наслаждение, пока ты не станешь наслаждаться также, как я.
 Он выпрямился, несмотря на боль в ключице и ребрах, и направился к ней.
 В нем было нечто от магнетизма Мастера. А его желание пугало меньше, чем желание Эремиса. И в то же время он напомнил ей о Джерадине.  Если бы ты считала его мужчиной… 
 Она отбросила одеяла. Глаза Стида загорелись, и он потянулся к ней, но Териза, словно не замечая, отвела его руки, встала с кровати и направилась к своей одежде.
 — Териза?
 Рубашка и юбка, которые дала ей Квисс, показались Теризе холодными, и она задрожала. Но они были достаточно теплыми, и на какое—то время ей не хотелось искать ничего другого. Кроме того, сапоги отчасти помогли согреться.
 Стид встал за ее спиной и положил ей руки на плечи.
 — Териза?
 Она повернулась к нему лицом.
 — Отведи меня в комнату Джерадина. Он озадаченно нахмурился.
 — В комнату Джерадина? Зачем? Он не хочет тебя. Ему кажется, что хочет, но это ему лишь кажется. Если бы он хотел по—настоящему, то был бы здесь.
 Териза покачала головой; она знала Джерадина намного лучше.
 — Стид, — тихо сказала она, — я не собираюсь угрожать тебе. Я не буду пинать тебя — или поджигать. Я просто не хочу тебя.
 Отведи меня в комнату Джерадина. Стид заморгал.
 — Ты ведь говоришь не всерьез?
 Стараясь не потревожить Стида, она обошла вокруг него, направляясь к двери. Снаружи лампы были потушены. Она вернулась к кровати, взяла со столика лампу.
 — Устраивайся поудобнее, — сказала она. — Можешь спать здесь. Я не вернусь.
 Она уже закрывала за собой дверь, когда услышала его торопливый шепот:
 — Териза, подожди, — и он поспешил за ней.
 Переломы не позволяли ему двигаться быстро; чтобы догнать ее, ему потребовалось время. Затем он прислонился к двери, отдыхая. Выражение его лица удивило Теризу. Несмотря на затраченные им усилия, оно казалось более печальным — и более счастливым.
 — Квисс всегда отвергала меня, — сказал он, осторожно дыша. — Не понимаю почему. Я пытался объяснить ей, как сильно хочу ее. Но без толку. Она всегда отвергала меня.
 Должен признать, — постепенно радость все явственнее проступала на его лице, — она заставляет меня думать о Тольдене только в превосходных степенях.
 Комната Джерадина — вон там. — Улыбаясь, он показал рукой на темный проем коридора.
 Сейчас она могла с легкостью улыбаться ему. И, чтобы помочь ему идти, приобняла его рукой. Это, по—видимому, смутило его — он, естественно, и не подозревал, насколько он лучше Мастера Эремиса. Во всяком случае он принял ее помощь и они пошли по коридору, словно старые друзья.
 Через два поворота, пройдя длинный коридор, Стид остановился перед дверью.
 — Здесь, — тихо пробормотал он, положил руку ей на талию и прижал к себе. Прикоснувшись губами к ее уху, прошептал: — А ты уверена, что не хотела бы пойти со мной? Неважно, как он преклоняется перед тобой — он не может хотеть тебя больше, чем я. Она деликатно высвободилась.
 — Иди спать, — ответила она как можно тверже. — Это—слишком серьезно.
 Он вздохнул; кивнул; разочарованно покачал головой. Но не спорил. Неловко повернулся и заковылял назад по коридору, прижимая руку к ребрам.
 Териза подождала, пока он скроется за поворотом коридора. Затем, прежде чем испугаться своего отчаянного поступка, нажала на дверную ручку и вошла в комнату.
 В свете лампы она увидела, что Стид привел ее в нужное место. На широкой кровати у дальней стены среди разбросанных одеял распростерся Джерадин. Судя по простыням, он провел с ними яростный поединок; и сейчас, побежденный, лежал и тихо похрапывал на поле битвы.
 Во сне его лицо приняло горькое выражение, словно скрытое маской отчаяния. Он выглядел юным, и беззащитным, и необыкновенно родным. Ей захотелось немедленно броситься к нему, обнять, прижать к сердцу и прогнать все его тревоги. Она тихо закрыла за собой дверь, чтобы не побеспокоить его.
 Но свет разбудил Джерадина. Он не вздрогнул и не вскочил с постели; он просто открыл глаза, и желтый свет лампы отразился в них. Проснувшись, он уже не казался ни юным, ни беззащитным. Он казался настороженным и опасным, словно раненый хищник.
 Мастер Эремис с самого начала понимал, насколько опасен Джерадин. И только сейчас  политика  Эремиса по отношению к Джерадину стала ей ясна.
 — Джерадин, — пробормотала она, внезапно смущенная. — Прости, я не хотела будить тебя. Нет, хотела. Я не знаю, почему пришла. Я не могу оставаться одна.
 Затем, поддавшись жалости, он сел, и перемена позы изменила блеск в его глазах. Появилось сходство с Джерадином, которого она знала: суровым, напряженным, словно кулак сжат на источнике непрерывной боли, но, тем не менее, человечным, родным.
 Она глубоко вздохнула, чтобы придать себе смелости.
 — Нам нужно о многом поговорить.
 Как и Стид, Джерадин был одет в пижамные штаны; вероятно, он больше Теризы привык к холоду. Он выбрался из постели вовсе не для того, чтобы сжать ее в объятиях. И, когда заговорил, голос его звучал так, как она помнила: очень деликатно, не чуждо страданиям и надежде.
 — После ужина — после того как ты ушла — я отправился повидаться с Миником. Я хотел извиниться за то, что кричал на него. На него нельзя кричать, пусть даже он никогда не обижается.
 Знаешь, что он сказал? Он сказал: «Я провел весь день с твоей Теризой. Она прекрасна. Если ты сделаешь ее несчастной, то я не пущу тебя на порог своего дома». И это сказал Миник, мой брат который никогда ни на кого не обижается.
 Джерадин пожал плечами.
 — Я не мог признаться ему, что я уже сделал тебя несчастной.
 — Нет, — ответила она не задумываясь. — Неправда. Как ты можешь так говорить? Он нетерпеливо смотрел на нее.
 — Я смотрю на тебя, Териза. Я вижу, как ты глядишь на меня.
 — И что же ты видишь?
 Он смотрел ей в глаза и ничего не отвечал.
 — Мне нравится твоя семья, — запротестовала она. — Я прекрасно чувствую себя в Хауселдоне. Если ты о том, что лишил меня прежней жизни, то ты больше всех, кого я знаю, сделал для того чтобы я была счастлива. Как ты можешь?..
 Она осеклась. Было бы замечательно, если бы в его комнате горел огонь; ей очень не хватало тепла. Темнота вокруг лампы, казалось, сочилась печалью. Изо всех сил стараясь говорить спокойно, она продолжала:
 — Джерадин, я, вероятно, могла заставить зеркало переместить меня куда угодно. Куда угодно из тех мест, что я в силах представить, если сумею вспомнить нужное место достаточно живо… И я только что избавилась от Стида. Он касался моей груди. Хотел заняться со мной любовью… Как ты думаешь, почему я оказалась здесь?
 Его глаза не отрываясь смотрели в ее глаза.
 — Ты здесь, потому что считаешь, что я неправ. Ты думаешь, что я должен был остаться в Орисоне и сражаться. Ты думаешь, я могу справиться с Эремисом.
 Когда он высказался, Териза поняла, что излишне осторожничала с ним. Может быть, он действительно заковал себя в панцирь. Но панцирь был хрупким; его можно было разрушить. Джерадин винил во всем себя… Ей хотелось закричать: «О Джерадин, ты  винишь  во всем себя? За Эремиса и Гилбура? За Смотрителя? За Найла и Квилона? Ты  винишь  себя лишь потому, что лучшие умы старались удержать тебя и ты не открыл своего таланта?» Но она не могла сказать ему все это. Он просто отвернется. Больше чем когда—либо она боялась, что он отвернется от нее. И она тихо спросила:
 — Почему ты решил, что я думаю, будто ты неправ?
 — Я уже сказал, — мягкость из его голоса исчезла. — Я читаю это в твоих глазах.
 — И  что же ты  читаешь в них? — настаивала она. —  Что ты  можешь прочесть в моих глазах?
 Он помедлил в нерешительности. Затем резко сказал:
 — Страдание.
 Териза подумала, что ей станет легче, если она его ударит. Но еще легче ей станет, если она обнимет его. Однако она стояла неподвижно, опираясь спиной о дверь и держа единственную в комнате горящую лампу.
 — Именно поэтому я знала, что я реальна. Мастер Эремис утверждал, что я была воплощена зеркалом, но это не может быть правдой. Если бы я не существовала в действительности, я бы не страдала.
 — Териза. — Он громко сглотнул. Она задела его: ей показалось, что она видит, как на его словно окаменевшем лице появляется печаль. — Никто не утверждал, что ты не существуешь. Даже Мастер Эремис. Ты здесь. Ты — реальна. Все, что ты делаешь, влечет за собой последствия. Вопрос в том, была ли ты реальна до того, как я переместил тебя? Она машинально хотела ответить:  Ты что, изменил мнение? Ты продолжаешь думать, что я была реально там, где ты нашел меня?  Но заставила себя промолчать.
 — Я должна быть реальной, — сказала она. Король Джойс советовал ей искать  доводы. —  Если мир, откуда я прибыла, был создан зеркалами, то это должно быть справедливо для любого зеркала, любого воплощения. Но, глядя в плоское зеркало, ты ведь видишь не реальный мир. Ты видишь изображение реального мира. Значит, когда я воплотила себя в воплощение Сжатого Кулака, я не могла появиться в реальном месте. Я должна была появиться в его точной копии — но совсем в другой, чем та, в которую попал ты. Я должна была прекратить существовать — до тех пор, пока кто—нибудь снова не воплотит меня.
 Разве не так?
 Свет лампы был слабым, но ей почудилась в уголках его губ тень улыбки. Пока он слушал ее, стало темнее. При виде улыбки сердце Теризы забилось сильнее.
 — Логично, — сказал он. — Жаль, не я додумался до этого. Эремис бы просто сказал: «Вот почему воплощения посредством плоского зеркала порождают безумие». Единственное воплощение, какое можно проделать безопасно, — это воплощение между реальным миром и созданным воплощением. Реальность слишком сильна, чтобы допускать манипуляции с Воплотимым. Несмотря на свою скованность, рассуждая, он начал тем больше походить на себя прежнего, чем больше его интересовал сам предмет разговора. — И значит, чем ближе созданное воплощение к реальности, тем опаснее оно становится. А когда воплощение копирует реальность, реальность наносит ответный удар. Воплощение выбрасывает Воплотителя из Воплотимого, и сила реакции порождает безумие.
 Она обрадовалось перемене его тона, надеясь, что он будет продолжать. Но почти мгновенно он снова спрятался в свою раковину.
 — Териза, ведь ты пришла сюда среди ночи не для того, чтобы порассуждать об этике воплощаемого.
 — Верно. — Желая выманить того Джерадина, который на мгновение открылся перед ней, она совершила ошибку. — Для тебя это чистые рассуждения. Для меня — жизнь. Я не могу осознать, кто я такая, пока не узнаю правду.
 Она сразу поняла, что допустила ошибку; его взгляд резко ушел в сторону, а глаза скрылись в тени. Не следовало напоминать ему о чужих страданиях; он и так слишком переживал по этому поводу; и так считал, что сделал ее несчастной. Но она не захотела отступать. Она зашла слишком далеко, чтобы ретироваться. И она сменила тактику.
 — Если я не была реальной до того, как ты извлек меня из своего зеркала, то как я стала Архивоплотителем?
 Джерадин не поднял головы. Приглушенным голосом он сказал:
 — Ты знаешь, что я в это не верю. Так утверждает Эремис, а не я.
 Неожиданно разозлившись, она ответила:
 — Очнись. О чем, по—твоему, мы здесь говорим? — Она поставила лампу на ближайший столик, чтобы освободить руки, словно собиралась драться с ним. — С чего ты взял, что я и мир, откуда я пришла, просто воплощение? — То, во что он верил, явно затрагивало их обоих. — Скажи мне тогда, как я стала Архивоплотителем? Джерадин наконец поднял глаза. Внимательно изучая ее — и оставаясь совершенно неподвижным, словно боялся того, что она сделает, если он пошевелится — он ответил:
 — Я создал тебя. Когда я отливал зеркало, я создал тебя. — И почти сразу замолчал от изумления. — Значит, я могу создавать Архивоплотителей.
 — Не просто Архивоплотителей, — ответила она. — Архивоплотителей, которые могут изменять зеркала так, как ты; Архивоплотителей, которые могут осуществлять воплощения, не соответствующие тому, что ты видишь в зеркале.
 — Я мог бы создать целую их армию. Целую армию Воплотителей, могущественных, как Вагель. И он не устоял бы. — Глядя на нее, обдумывая то, на что она намекнула, Джерадин пробормотал: — Неудивительно, что он желает моей смерти.
 — И это еще не все. — Осмелев, Териза решила рискнуть. — Откуда он знает, что здесь у тебя нет зеркала? Джерадин снова дернул головой и уставился на нее в изумлении или испуге.
 — Что?..
 — Откуда он знает, — она заставила себя закончить мысль, хотя выражение лица Джерадина свидетельствовало, что результат будет совершенно противоположным желаемому, — что ты в настоящий момент не занят созданием армии Архивоплотителей?
 Она испугала его. Какой ужас! Она пыталась помочь—успокоить Джерадина или придать ему смелости, ведь он замкнулся и облек себя в непроницаемый панцирь, — а чего достигла? Насмерть перепугала его. Мгновение он выглядел таким ошеломленным, что в свете лампы казался бледным как смерть. Затем он вскочил с кровати, бросился к ней, схватил за плечи и выдавил сквозь зубы, словно подавляя вопль:
 — Мне нужно убираться отсюда.
 Она безмолвно смотрела на него, не отводя взгляда.
 — Он вышлет против меня все, что у него есть. Если он застигнет меня здесь, то сровняет Хауселдон с землей, лишь бы добраться до меня.
 Это следовало обсудить. Она зашла слишком далеко, чтобы сейчас остановиться. В этом ведь и был смысл, не так ли? Причина, по которой она взялась обсуждать этот вопрос? И она сдержанно заметила:
 — Он постарается уничтожить Хауселдон, чтобы ты ничего не успел предпринять. Джерадин потерянно уставился на нее. — Он знает, что ты здесь, — пояснила Териза. — Но не знает, когда ты покинешь Хауселдон. Разве что у него есть зеркало, позволяющее ему наблюдать за всем происходящим здесь. Если ты покинешь город, он не будет знать об этом, пока не сровняет Хауселдон с землей, отыскивая тебя.
  Я  во всем виновата. — На мгновение ее глаза наполнились слезами. Она яростно сморгнула их. — Во всем виновата я. Сказав ему, что видела в твоем зеркале Сжатый Кулак, я приговорила вас всех.
 Ты не знал, что попадешь сюда. Я все выболтала Эремису, но ничего не сказала тебе. Ты просто пытался спастись — и надеялся, что не придется до конца жизни влачить свое существование где—то в чужих краях без надежды вернуться. Ему просто необходимо разрушить Хауселдон, чтобы уничтожить тебя, и в этом виновата только я одна.
 Джерадин, это  не твоя  вина. В том, что произошло, нет  твоей  вины.
 Пальцы Джерадина впивались в ее руки, его лицо было совсем близко от ее лица; но Териза не могла понять, что оно выражает. Его страсти были спрятаны глубоко и не отражались в чертах; кроме того, лицо пригодника было таким напряженным, что она не могла разобрать, где маска, а где — подлинное выражение.
 Когда он заговорил, его голос потряс Теризу так, словно Джерадин швырнул ее о стену. Этот голос был сильным, обязывающим; в нем звучала повелевающая сила.
 — Териза, люди, которых я знаю и люблю всю свою жизнь, погибнут только потому, что я имел несчастье оказаться здесь.  А я поклялся, что не позволю умереть никому из тех, кого люблю. 
 Но поделать он ничего не мог. Хауселдон подготовился к битве, насколько это было возможно. Джерадин никого и ничего не мог спасти. И оттого он так нуждался в ней. Териза не расплакалась, не стала извиняться, не принялась защищаться и не разгневалась. Она прямо посмотрела ему в глаза и сказала:
 — Мне кажется, тебе полегчает, если ты ударишь меня. Он посмотрел на нее так, словно и вправду мог ударить ее; он был в такой ярости и отчаянии, что мог ударить кого угодно.
 — Почему ты не рассказала обо всем  мне? 
 Териза медленно покачала головой. Во всяком случае, он не ушел в себя снова. Она добилась хотя бы этого. Даже ярость была предпочтительнее его самоизоляции, его самобичевания.
 — Это не главное, — сказала она. — Это, в общем, пустяки. Я просто совершила ошибку, и все. Я не понимала, насколько все это важно. — А позднее она так стыдилась своей встречи с Мастером Эремисом, что рассказать обо всем было просто невозможно.
 — Главное, у  меня  был выбор. — Казалось безумием разговаривать так спокойно, когда Джерадин был в таком отчаянии. Казалось безумием считать, что ярость—это выход. — Я могла отправиться куда угодно. — В то же время ее отчаяние стало превращаться в нечто другое, нечто невероятно, удивительно похожее на радость. Ей удалось растормошить его — вызвать в нем ярость. А значит, можно было рассчитывать на все остальное. — Но я  выбрала  это место.
 Джерадин, послушай меня. Как по—твоему, почему я  выбрала  это место?
 Он был так разгневан, так волновался за свой дом, семью и друзей, что едва слушал. Он скрипел зубами, с трудом сдерживаясь. И тем не менее это был прежний Джерадин, тот самый, который делал все возможное, чтобы доставить ей удовольствие. Огромным усилием он заставил себя более или менее успокоиться.
 — Ну—ка, ответь. Почему?
 — Нет. — И она снова покачала головой. — Сам подумай. Ну — почему я появилась здесь?
 Он прохрипел:
 — Ты не знала, куда еще деваться. Чтобы спастись.
  — Нет.  Подумай  лучше.  Я могла отправиться куда угодно. Принц Краген был бы рад, окажись я в их лагере. Мне достаточно было воплотить себя вне стен Орисона.
 Сейчас она контролировала его. Просто удивительно, какую власть над ним она обрела. Ее ошибки могли повлечь за собой полную гибель его дома и семьи; его причины гневаться были чересчур справедливы. И тем не менее, он все еще старался понять ее.
 Он не отошел от нее, но его пальцы перестали впиваться в ее руки. С меньшей яростью он сказал:
 — Ты хотела предупредить меня.
  — Да. —  Она не улыбнулась. Но радость в ее душе завела победную песнь. — Я хотела предупредить тебя.
 А как ты полагаешь, почему я тратила столько сил? Как по—твоему, почему меня волновало, что произойдет здесь? Я ведь не знала твою семью. Я никогда не бывала здесь раньше. Почему, как по—твоему, я решила появиться здесь и встретиться с тобой лицом к лицу, хотя знала, что по моей вине ты попал в переплет—знала, что у тебя есть все основания злиться на меня или даже ненавидеть, а я не могу сделать ничего, чтобы исправить положение?
 О, она контролировала его. Ей хотелось крикнуть: он в  моей  власти. Сейчас он не был закован в панцирь, застегнутый на все застежки. Его ярость пошла на убыль. Он пытался понять, к чему Териза ведет; растерянный, молчаливый, полностью сбитый с толку и снова начавший надеяться.
  — Подумай  об этом, — пробормотала она, удерживаясь, чтобы не разрыдаться.
 Он открыл рот, но не сказал ни единого слова.
 — Болван. Все потому что я люблю тебя.
 Она обхватила Джерадина за шею и прижалась к нему, чтобы поцеловать.
 Ему понадобилось время, чтобы опомниться от изумления. К счастью, это длилось не так уж долго. Прежде чем ее настроение пропало, он прижал ее к себе и вернул ей поцелуй, словно ответ, идущий из самых глубин души.
 Ткань его пижамных брюк была настолько тонкой, что она, несмотря на неопытность, не могла ошибиться в том, какие чувства он питает к ней. Она целовала его долго, пока его руки сжимали ее. Затем она высвободилась из его объятий и принялась расстегивать пуговицы рубашки.
 Его глаза потемнели и походили на притухшие уголья. Териза с трудом сбросила с ног сапожки. Когда она скинула рубашку с плеч и позволила юбке упасть на пол, Джерадин замер, не в силах дышать. Страсть сжигала его, казалось, до кончиков волос.
 Внезапно он рывком стянул брюки и увлек Теризу на постель.
 Он настолько благоговейно целовал ее и прикасался к ней, разрываясь между изумлением и тревогой, он хотел дать ей так много, что не верил себе. И поэтому был робок, а ей хотелось, чтобы он был уверен в себе. Мастер Эремис был прав. Во время краткого пребывания Мастера в подземельях, после того как был выпущен на волю Воин Гильдии, он сказал ей: «Как только вы подумаете о другом, вы вспомните мои губы, ласкающие вашу грудь». И верно: прикосновения Джерадина напомнили Теризе о Воплотителе — о его уверенности, о его желании обладать ею безраздельно.
 Но Джерадин вызывал в ней более глубокие чувства. Она чувствовала, что провела большую часть жизни, ожидая, когда окажется с ним в постели. И могла обойтись без уверенности. Они научатся тому, что нужно знать, вместе.


***

 Но все пошло наперекосяк, как у Джерадина бывало всегда. Свой талант к Воплощениям он обнаружил чересчур поздно, когда уже не мог воспользоваться им. Сейчас он слишком поздно понял, что Териза любит его, и не смог воспользоваться этим. Может быть, злую шутку с ним сыграла его собственная неопытность. Может быть, его не отпускало беспокойство за Хауселдон и семью. Териза не знала, в чем причина — и в некотором смысле это не волновало ее. Ее волновало лишь то, что он отчаянно бранится, откатившись от нее, лежит на спине, стиснув кулаки, с напряженными мышцами, пытаясь снова заковать себя в панцирь.
 Она смотрела, как Джерадин замыкается в себе, и ее радость начала испаряться. На мгновение ей показалось, что она разрыдается.
 Затем ей пришла в голову неплохая мысль.
 Кончиком пальца она провела по желваку на его челюсти.
 — Подумай вот о чем, — сказала она, словно продолжала небрежную, чуть поддразнивающую беседу. — Мне пришло в голову, как доказать, что я действительно реальна.
 — Я и так в это верю, — пробормотал он, словно с другого края мира. — Сама знаешь.
 — Но не знаешь, почему, — ответила она игриво. — И потому переживаешь. У тебя нет доказательств. У тебя просто есть твое «острое предчувствие» — и ты полагаешься на веру. А я могу дать тебе доказательство.
 Люди вроде Эремиса утверждают, что я создана с помощью воплощения. Порождена тобой и твоим талантом, когда ты сделал зеркало. Но если это правда, тебе не кажется, что ты создал бы женщину, с которой тебе проще было бы заниматься любовью?
 Она застигла его врасплох, и он замер. И вдруг рассмеялся, словно застонал.
 А как только засмеялся, его защитный панцирь разлетелся вдребезги.
 — Великолепно, — выдавил он из себя в перерывах между приступами смеха. — Я до того бестолков, что не могу осознать собственный талант. Не могу помочь своей семье. И моему королю. И женщине, которую люблю. Но и этого мало. Я не могу сделать даже такое.
 Она расслышала в его смехе нотки истерики и чуть не растерялась. Но простой смех, казалось, смыл с души пригодника печаль и тягу с самобичеванию; чем больше он смеялся, тем более походил на прежнего Джерадина.
 — Нет, я до того бестолков, что настолько бестолково создал женщину для любви, что она, сама того не желая, отравляет мою жизнь. Когда она хочет заняться со мной любовью, я так пугаюсь, что почти не могу думать.
 Мне не нужны враги. Как только я отсмеюсь, я сам покончу с собой. О, Териза.
 Он произнес ее имя так, словно страдал. И, подкатившись к ней, взял в ладони ее лицо и вновь принялся целовать.
 В его поцелуях, несомненно, не было уверенной страсти Мастера Эремиса. Но они были нежными, словно вспомнившиеся ей звуки рожка, и им невозможно было противиться. А когда она вспомнила о рожке, в ней снова зазвучал его сигнал. На этот раз все было на месте.


***

 Это случилось почти на заре. Когда Териза наконец заснула, она продолжала прижиматься к нему, словно обещая, что никогда не отпустит его от себя.
 На рассвете в доме зашумели; но они с Джерадином не проснулись.


***

 К счастью, Хауселдон охраняли не Териза с Джерадином. Когда началось нападение, часовые мгновенно заметили его и подняли тревогу.
 Их крики разнеслись по домам и тавернам, по конюшням и амбарам. Люди, едва поднявшись с постели, выскакивали из домов, сжимая вилы, косы, топоры, пастушьи посохи, заточенные, словно пики, молоты, ножи и пилы, обычные палки, случайно оказавшиеся здесь мечи и охотничьи луки. Шесть тренированных лучников Домне в два счета заняли свои позиции вокруг частокола. Крича, чтоб ему нашли его костыли, Домне в ночной сорочке выскочил из дому.
 Но Тольден опередил отца. Он слишком беспокоился, чтобы заснуть. После множества безуспешных попыток отдохнуть он заполночь встал и оделся. Если бы Квисс не остановила его, Тольден отправился бы бесцельно бродить вдоль частокола. Но она чуть ли не силой заставила его сесть и выпить кубок вина; она массировала ему шею и мышцы спины, пока руки не заныли от усталости; она занялась с ним любовью. После этого он притворился, что спит, пока она не заснула. А тогда снова выбрался из постели.
 Он грелся у огня в первой комнате, когда услышал сигнал тревоги, и с криком (в его голосе не слышалось ни жажды насилия, ни гнева) выскочил из дома. На миг он притормозил, пытаясь сообразить, где бьют тревогу. И помчался туда, только борода развевалась на предутреннем ветру.
 Териза проснулась скорее от того, что вскочил Джерадин, чем от криков. Он буквально впрыгнул в одежду, пока она спешно старалась справиться со своей, чтобы отправиться с ним, и распахнул дверь прежде, чем она начала застегивать рубашку.
 Тем не менее, она догнала его. В коридоре он столкнулся со Стидом и стал поднимать своего многострадального брата с пола. Стид вцепился в него.
 — Дай мне нож, — хрипел он, — я не могу никуда бежать. Но я могу сражаться здесь, если придется.
 — Я скажу Квисс, — ответил Джерадин, отодвигая его в сторону.
 Вместе с Теризой он достиг входной двери, крикнул Квисс, что Стид просит нож, и вылетел из дома.
 — Где? — яростно спросил он у первого встреченного мужчины.
 Тот выглядел слишком перепуганным, чтобы соображать, что происходит.
 — На западе.
 — На западе, — пробормотал Джерадин, задумавшись. — Значит, это не солдаты. Солдаты пришли бы с севера. Или с северо—востока.
 Териза поняла, к чему он клонит, но сердце у нее так колотилась, что она была не в состоянии говорить.
 — Эремис выслал против нас Воплотимое.
 Она кивнула. И, петляя среди домов, они бросились к западной стене.
 Все бежали на запад. Указания Тольдена были просты: женщины и дети остаются дома; всякий, кто слишком молод, слишком слаб или болен, чтобы сражаться, — тоже. К несчастью, люди в Хауселдоне отвыкли повиноваться приказам. Улицы были переполнены народом, которому не следовало появляться здесь.
 Некоторые вооруженные, решительные или просто желающие сражаться просто не могли пробиться сквозь толпу.
 Но Тольден откликнулся на тревогу так быстро, что оказался впереди толпы; он не знал, что его указания не выполняют. Достигнув сторожевого поста, он взобрался на платформу, где всю ночь дежурил человек, поднявший тревогу, и забрался вовремя, так что мог видеть нападение.
 Они появлялись беззвучно, нарушая тишину только тяжелым топотом лап и шумным дыханием; странные волки в чешуе, покрывающей крутые бока, с двумя рядами клыков в разверстых пастях; в их диких глазах горело что—то похожее на разум. Только несколько дюжин. Так подумал Тольден, когда увидел их. Достаточно чтобы разорвать овечью отару. Или запугать фермера. Но недостаточно, чтобы испугать Хауселдон. Они просто не смогут перебраться через частокол. И тут вожак стаи прыгнул.
 Волк, казалось, летел прямо на него. Взмыв в воздух по меньшей мере на восемь футов, он зацепился передними лапами за стену. Пока его задние лапы царапали дерево, челюсти тянулись к лицу Тольдена.
 Испуганный так, как в жизни не пугался, Тольден мгновение не мог пошевелиться. Фермер, а не солдат; он ничего не знал о сражениях. Но где—то в глубине души всегда считал, что в людях вроде Артагеля, которые отправляются на битву с такой радостью, есть нечто ненормальное. Те, кто стоял на платформе рядом с ним, отпрянули. Один из лучников взялся за лук. А
 Тольден все еще не мог пошевелится.
 Клыки приблизились, горячая слюна брызнула ему в лицо, и что—то в нем сломалось. Хотя он никогда не думал об этом, он был невероятно силен, и его сила пришла ему на помощь. Он потянулся вперед, схватил волка за глотку и швырнул вниз.
 Волк упал в стаю, ломая ряды и мешая сородичам приготовиться к прыжку. Стая завыла — резкий, пронзительный звук, кровожадный вопль. Щелкнули челюсти. Волки рассредоточились, чтобы снова напасть. — Лучники! — в отчаянии закричал сын Домне, — стреляйте в этих тварей! Если они переберутся через стены!..
 Но он опоздал. На частокол успели прыгнуть три волка… четыре… шесть. Вместо того чтобы напасть на сторожевой пост, они бросились к той части стены, где не было защитников.
 Его поразила мысль, что эти бестии понимают, что делают. Они были наиболее беззащитны, когда пытались преодолеть частокол, и потому перебрались на другую позицию. В грудь ближайшего волка вонзилась стрела. Он рухнул вниз, кашляя кровью. Пока лучник снова натягивал тетиву, кто—то с платформы метнул топорик, и тот вонзился точно между горящими дикими глазами. Кто—то попробовал использовать вилы в качестве рогатины; зубья не достигли цели, но волк упал вниз. Тремя меньше.
 Оставшиеся три взобрались на стену. Тольден видел, как фермер взмахнул топором и промахнулся — и упал с горлом, разорванным небрежным движением головы волка. К счастью, следующий фермер нанес мощный удар дубинкой, и волк зашатался. Пока он приходил в себя, длинный взмах косы обезглавил его.
 Защитники прибывали настолько быстро, насколько позволяли узкие улочки и толпа на них. Второй из волков, выбравшихся на стену, метнулся между двумя конюхами (они чуть не вышибли друг другу мозги, пытаясь попасть в него), разорвал живот лучшему пекарю в Хауселдоне, прежде чем тот успел замахнуться, и прыгнул на кучку мальчишек, которым удалось сбежать от матерей. Но пал от древнего меча в руках старика, который помнил, что такое войны.
 Третий волк свалился с застрявшей в груди стрелой, выпущенной юным учеником лучника. И, словно обезумев от боли, убил юношу, оторвал мужчине кисть руки, когда тот пытался заколоть бестию ножом, и помчался по улочке в центр Хауселдона.
 Затем в атаку кинулись новые волки.
 С соседнего поста прибежал второй лучник. По примеру друга он принялся стрелять в волков, когда те забирались на стену, так быстро, как ему удавалось выдергивать стрелы из колчана. Но стрелков было всего двое. Каждый раз, когда они тянулись за новой стрелой, три или четыре чудовища проскакивали в Хауселдон.
 Призывая помощь, Тольден спустился с платформы.
 Остальные лучники спешили сюда, но им мешала толпа. А защитники, находившиеся рядом с местом атаки, не знали, как сражаться с подобным врагом; они налетали со всех сторон. В каком—то смысле волки проигрывали. Им грозило скорое уничтожение. Но если достаточное их количество прорвется на улицы, они натворят много бед, прежде чем их успеют прикончить.
 А если они убьют лучников…
 Может быть, волки и не проиграют.
 Тольден выхватил топор из рук человека, явно не знающего, что с ним делать. И, став на пути волков, принялся рубить их, словно дрова. Он не имел ни малейшего понятия, что еще делать.
 И не знал, как обстоят дела с волками, прорвавшимися ему за спину. Он не видел, как подоспели остальные лучники, не видел их стараний уменьшить число нападавших; не видел, что стена защитников за его спиной таяла по мере того как люди впадали в панику и разбегались кто куда; даже те, кто знал, как держать оружие, отступали.
 С другой стороны, он был одним из немногих, кто видел, что волки — всего лишь авангард.


***

 Никто не предполагал такого. Никто об этом не подумал. Волки причинили немалый вред. Проклиная глупость, заставившую их выбраться наружу, женщины бросились по домам, забывая о детях. Мужчины прятались по погребам. Куры метались под ногами, рассыпая перья, или пытались взлететь на крыши. Всю западную часть Хауселдона захлестнула паника, инструкции и планы обороны оказались забыты.
 Внезапно улица перед Теризой и Джерадином очистилась, и они оказались нос к носу с существом с окровавленными челюстями и торчащей из груди стрелой.
 Чешуя на боках придавала ему сходство с огромным броненосцем, два ряда клыков были как пасть акулы.
 Теризе припомнились всадники с рыжей шерстью и множеством рук.
 Волк, нюхая воздух, остановился. В его глазах, казалось, горел разум.
 — Он охотится на нас, — сказала она. Во всяком случае, ей так казалось; она только не могла определить, произнесла ли эти слова вслух.
 — Когда я толкну тебя, — прошептал Джерадин, — беги вон к тому дому. — Он незаметно кивнул на ближайший дом. — Заскочи внутрь. Закрой дверь. Попытайся задвинуть засов.
 Волк издал глухое ворчание, похожее на отдаленный раскат грома.
 — Что ты собираешься делать?
 Она, как видно, все—таки говорила вслух. Иначе бы он не ответил.
 — То же самое, только на другой стороне.
 Она машинально кивнула, боясь делать что—то еще. И, словно ее кивок был сигналом, волк прыгнул на них, яростно хрипя. Джерадин толкнул Теризу в плечо так сильно, что она споткнулась и растянулась на земле.
 Во всяком случае, она не попала под атаку твари! Пытаясь хоть как—то контролировать свои движения, она перекатилась на бок, ударилась об угол дома… …и извернулась — увидеть, что с Джерадином. Он не сделал ни малейшей попытки последовать ее примеру. Оттолкнув ее, он просто нагнулся. Волк приземлился и опять бросился на него, а Джерадин выпрямился, глядя на существо с такой решимостью, словно собирался выбить ему мозги.
 — Джерадин!
  — Быстро в дом! 
 И проворно — она едва успела это заметить — пригодник отпрыгнул в сторону. Волк проскочил мимо. Она услышала яростное щелканье челюстей, достаточно крепких, чтобы перекусить любую кость. На рукаве куртки Джерадина теперь зияла дыра.
 Но крови не было видно. Пока. Волк развернулся на этот раз быстрее, потому что жертва была ближе, — и снова бросился в атаку.
 Если бы Джерадин замешкался, споткнулся или чего—то не рассчитал, он простился бы с жизнью. Никто не может проделывать такие штуки долгое время. Стрела в груди волка давала Джерадину преимущество. Тем не менее, он пригнулся в третий раз, отскочил в сторону, покатился, вскочил на ноги и встал перед волком, который снова готовился прыгнуть.
 Териза безрассудно кинулась через улицу Джерадину на помощь.
 В этот миг из дома в смертельной панике выскочила женщина. С перепугу она едва соображала, что делает, но, тем не менее, сунула в руки Теризе вилы. И захлопнула за собой дверь, загоняя засов на прежнее место.
 Териза машинально схватилась за рукоять вил. С диким безумным воплем, чтобы отвлечь волка, она бросилась вперед и постаралась пронзить его тело.
 И промахнулась. Волк оказался слишком быстрым, слишком опытным для ее примитивной атаки. Но когда она это сообразила, то почти случайно уже отреагировала на его прыжок. Напоровшись на зубья вил, он отскочил в сторону.
 Откуда ни возьмись в воздухе просвистел костыль и ударил волка в затылок.
 Взвыв от боли, бестия развернулась и бросилась на Домне.
 Джерадин завопил, без толку предупреждая об опасности. Териза замерла с оружием в руках, словно забыла о нем.
 Но Домне не побежал и не пригнулся. Из—за раненой ноги он едва мог ходить. Но у него был костыль и в другой руке, и, когда зверь прыгнул на него, он ткнул костылем ему в глотку.
 В то же время Джерадин метнулся к Теризе, одним движением вырвал у нее вилы и что было сил метнул их в спину волку.
 Пригвожденный к земле зверь корчился, яростно рыча, забрызгивая сапоги Домне кровью. Потом замер.
 — Спасибо, отец, — с трудом переводя дух, сказал Джерадин. — Стекло и осколки! Еще бы чуть—чуть… тебе не следовало так рисковать.
 Домне с трудом балансировал на одной ноге. Его лицо было белым. Тем не менее, он смог ответить спокойно:
 — Надеюсь, когда—нибудь ты станешь называть меня «папа». Я знаю, тебе это понравится. Джерадин покачал головой, словно лишился дара речи.
 Домне ткнул костылем в тело волка, лежащее у его ног.
 — И сколько их еще там?
 — Достаточно, чтобы прорвать оборону Тольдена, — прохрипел Джерадин.
 Теризе на мгновение показалось, что она теряет сознание. К счастью, Джерадин подоспел вовремя и подхватил ее, прежде чем ноги отказали ей.


***

 Когда последний волк рухнул внутрь частокола со стрелой в сердце, лучник в полной панике закричал:
  — Тольден! —  и Тольден чертыхнулся сквозь зубы, потому что не мог сказать ничего другого — он и так запыхался.
 Половина стаи лежала перед ним мертвой. Трупы висели на стене, грудами лежали по обеим сторонам от него, среди мертвых тел его людей. Его топор был окровавлен; руки и грудь забрызганы красным; кровь стекала по бороде Тольдена и впитывалась в рубаху. В его взгляде светилась ярость, делая его похожим на хищный разумный взгляд волков. Сколько их проскочило мимо него? Он не знал. Он не знал, что делают люди в Хауселдоне, чтобы защититься. Он знал лишь, что лучник на платформе перепуган до крайности.
 Когда он выглянул за край частокола и увидел, на что указывал лучник, то поначалу в отчаянии оцепенел.
 Еще и  это? 
 Он смотрел на сотню ярдов вперед на открытое место. Там был кот.
 Всего лишь кот. Один—единственный. Ничего больше. Постепенно до него дошло, что этот кот больше его самого. По меньшей мере с лошадь. По меньшей мере…
 Затем он заметил, что когда кот ступил на молодую травку и старые листья, те вспыхнули. Он оставлял за собой дымящийся след и двигался оттуда же, откуда пришли волки. Он приближался — не торопясь, но не колеблясь — надвигаясь неумолимо и неотвратимо, как буря.
 — Тольден, — пробормотал лучник словно молитву, — что  это? 
 Да, он свалял дурака. Кто он такой, чтобы воображать, будто сравнится с отцом, будто может стать следующим Домне? Он ничего не понимал в Воплощениях. Единственное, чего он достиг в жизни, с его точки зрения, так это знания о том, в какое время года и при каких условиях сажать абрикосовые деревья. Правда, он еще женился на Квисс и обзавелся пятью детьми; семья тоже наполняла гордостью его сердце.
 — Сколько стрел у вас осталось? — спросил он лучника.
 — Ни одной. — Этот вопрос лучник понял. — Я все их израсходовал на волков.
 — Неважно. Пошли. — Тольден слегка подтолкнул его. — Приведи людей к запасам воды. Если эта штука не перепрыгнет частокол, она подожжет его.
 Лучник скатился по лестнице и убежал. Тольден повернулся ко второму лучнику, оказываясь спиной к приближающемуся огненному коту.
 — Если у тебя нет стрел, — сказал он так, словно обращался к маленькому кружку друзей по не слишком серьезному поводу, — немедля отправляйся в Хауселдон. Нам понадобится помощь.
 Но если у тебя что—то осталось, то оставайся здесь.
 Не больше чем в пятидесяти ярдах от частокола огненный кот приблизился к старой копне кукурузных стеблей. И копна мгновенно сгорела, выбросив тучи пепла.
 Платформа скрипнула: к Тольдену поднялись двое лучников. Кивнув в сторону огненного кота, он сказал:
 — Цельтесь в глаза.
 — А это убьет его? — хрипло спросил один из лучников.
 — Кто знает. Есть предложение лучше?
 Воин покачал головой. Его лицо окаменело от страха, но он не отступил.
 Лучники натянули тетивы. И почти мгновенно выпустили стрелы.
 Огненный кот почти небрежно отвел голову в сторону. Стрелы вспыхнули и превратились в уголья прежде, чем наконечники коснулись шерсти кота.
 — Мне кажется, нужна более удачная идея, — пробормотал второй лучник, когда они с товарищем снова натянули луки.
 Словно потеряв разум, Тольден опять обернулся и закричал:
 — Джерадин! Где  Джерадин? 
 Начало прибывать подкрепление: люди, которые не встречались с волками, осознавшие, что пришла более грозная опасность; некоторые были настолько напуганы, что лучникам пришлось отослать их назад. Никто не видел Джерадина. Большая часть защитников уставилась на Тольдена так, словно он говорил на чужом языке.
 — Хорошо, — прохрипел он. — Справимся сами. — Свирепость в его глазах усилилась. Внезапно впав в ярость, он заревел: — Не стойте здесь! Несите воду на платформы!
 Его окрик вывел собравшихся из ступора отчаяния, и люди внизу зашевелились.
 Лучники опустошили колчаны — бесцельно — и спрыгнули, освобождая место для ведер с водой. Огненный кот был уже так близко, что Тольдену казалось, он чувствует исходящий от него жар. Или, может быть, это было прикосновение солнца. Небо было ясным, безоблачным, и воздух мало—помалу прогревался. Кровь текла по его лицу словно пот, пока он помогал людям поднимать ведра.
 Они успели вовремя, точнее почти вовремя. Кот достиг частокола, остановился, ткнулся в дерево носом. Вверх мгновенно ударило пламя, превратившееся из маленькой искры в яростный костер. Руки, удерживающие воду, обожгло. Тольден лишился бровей и бороды и едва не ослеп.
 Двое лучников тотчас опрокинули воду на стену. Вода соприкоснулась с пламенем с ревом, похожим на взрыв.
 Огонь в бревнах погас. Но такое количество воды, превратившейся в пар, смело людей с платформы.
 Тольден приземлился на плечо и провел несколько мучительных бесполезных мгновений глядя в небо, пока его мышцы приходили в норму после падения. Его плечо, возможно, было сломано. Ему казалось вполне вероятным, что он уже никогда не сможет дышать. Острый горячий пар растворился в воздухе почти мигом, оставив небеса чистыми и неприкосновенными. Мокрое дерево частокола задымилось. Судорожно вздохнув, Тольден откатился в сторону и встал на четвереньки.
 Плечо онемело. Он не мог пошевелить рукой.
 Пламя начало пробиваться сквозь бревна. Плющ, скреплявший бревна, заполыхал. Стена снова занялась и запылала с треском и жаром, словно доменная печь. Тольден и его люди отступили и смотрели, как горят бревна — и как огненный кот пробирается сквозь них, словно это всего—навсего безвредные потухшие головешки.
  — Тольден! —  закричали люди.
 — Помоги!
 — Скажи нам, что делать!
 — Бежать, — с трудом выдавил он из себя. За всю свою жизнь он не видел такого яростного огня, не встречался ни с чем столь кошмарным, как этот огненный кот.
 — Бежать. — От жара у него слезились глаза, словно он плакал. Хауселдон был построен из дерева. Он весь сгорит. — С дороги.
 Машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, он отступал, держась поблизости от жара. Огненный кот небрежно следовал за ним, словно Тольден был особенно вкусной и легкой добычей.
 Двигаясь словно безумец, он вел огненного кота между домов.
 Кот двигался за ним. Огонь захватил стену зернохранилища; затем, с треском взрываясь, подобным стрельбе из пистолета, загорелось само зерно. Огонь, дым и дымящееся зерно разлетелись на сотни футов в стороны.
 Торговец, владевший зернохранилищем, толстый жадный старик, жил в доме поблизости. Он сбежал с крыльца и вылил на кота полное ведро воды.
 Кот даже не заметил покушения на свою жизнь.
 Почти мгновенно пламя поглотило торговца.
 Тольден отступал так медленно, как только мог, ведя за собой разрушение Хауселдона.
 Он не сразу сообразил, что произошло, когда кот внезапно раздраженно фыркнул — может быть, от боли—и отпрянул в сторону. Пламя словно прилипло к его передней лапе. Зверь нагнулся и вылизал лапу дочиста; его хвост раздраженно ходил из стороны в сторону. Он пошел дальше — более злой, более решительный; похоже, он собирался разделаться с Тольденом поскорее, без лишних сантиментов.
 Тольден тупо смотрел на происходящее, сраженный невероятным фактом, что существо пострадало, наступив в небольшую лужицу овечьего помета.
 Словно эта информация была недоступна его сознанию, он лишь покачивал головой; обожженное безбородое лицо исказила гримаса; неподвижная рука висела плетью.
 Он с усилием повернулся и поспешил убраться с дороги огненного кота, метнувшись в проулок между ближайшими домами так, словно стервятники начали клевать его голову. Люди, которые видели его, решили, что он обезумел.
 Кот не стал преследовать его. У него было достаточно добычи.
 Поджигая дома и магазины, он продолжил свой чудовищный поход в центр Хауселдона. К Теризе и Джерадину.


***

 Териза, Джерадин и Домне услышали крики, увидели огонь и дым, рвущиеся в небо.
 — Зеркала и осколки! — прошипел сквозь зубы Джерадин. — Что  это? 
 — Боюсь, что не волки, — пробормотал Домне. Он пнул труп ногой. — Даже эти твари не умеют поджигать дома.
 Тревога помогла Теризе собраться. Она взяла себя в руки и попыталась думать.
 — Где Тольден?
 Джерадин покосился на нее. Он и Домне не смотрели друг на друга.
 Один из лучников пронесся по улице. Разгоняя людей, он остановился перед Домне.
 — Милорд, — выдавил он, судорожно хватая ртом воздух, — стена проломлена. Дома горят.
 — Я и сам вижу, — ответил Домне с неожиданной жесткостью. — Как это случилось?
 — Создание из Воплотимого. Кот величиной с быка. Он поджигает все вокруг себя.
 И идет вот оттуда.
 Териза почувствовала, как холодная рука сжала ее сердце. Поджигает все вокруг…
 — Смотритель Леббик рассказывал мне о похожем коте.
 Он убил его стражников. — Он выслал всего пятьдесят солдат, и они погибли. — Когда те пытались преследовать Воина Гильдии. Джерадин мрачно кивнул.
 — У Эремиса не хватает людей. Или он не может сейчас воспользоваться ими. Или не может воплотить достаточное их количество, не сводя их с ума. Поэтому он использует для атаки Воплощения. Пытаясь уничтожить нас разом, вместо того, чтобы убивать поодиночке.
 Огонь приближался. Склад принялся разбрасывать пламя во всех направлениях: начали взрываться бутыли с маслом. Разрушение Хауселдона, похоже, стало уже бесконтрольным.
 Домне смотрел, как его люди разбегаются, словно боялся выказать слабость. Но голос его звучал спокойно, он держал себя в руках.
 — Джерадин, ты единственный Воплотитель в семье. Как от этого защищаться?
 — Только с помощью зеркал, — рявкнул в ответ Джерадин. Теризе показалось, что сейчас он выглядит совершенной копией отца — такой же спокойный и так же боится выказать слабость. — Которых у нас нет.
 Тут она впервые увидела кота. И невольно отступила на шаг.
 — Где Тольден? — снова спросила она, внезапно испугавшись, что он мертв.


***

 А Тольден бежал так, как не бегал никогда в жизни.
 Плечо у него не было сломано: будь оно сломано, оно давным—давно начало бы болеть. Тем не менее, рука не слушалась его; он до сих пор не мог воспользоваться ею. Она мешала ему сохранять равновесие и скорость. Из—за нее он бежал, словно горбун.
 Он бежал между домами, по улицам Хауселдона, словно был смертельно напуган.
 Он забыл о волках — забыл о них начисто. Отчаяние не оставляло места для других опасностей. Один из домов, мимо которых он пробегал, стоял с дверью, сорванной с петель, но Тольден этого не заметил. Он не услышал стоны умирающих внутри дома, не увидел чудовища, пожирающего человеческую плоть на пороге. Он не соображал, что происходит, когда волк бросил ребенка, которого рвал на куски, и прыгнул, целясь ему в голову.
 Торопливость спасла его, волк промахнулся. Однако когти прочертили отметины на спине Тольдена, пытаясь добраться до него.
 Боль отвлекла его внимание. Они с волком повернулись, чтобы встретиться друг с другом; такой же разъяренный, как зверь, человек выбирал место для удара.
 Слизывая с морды кровь, волк снова прыгнул.
 У Тольдена не оставалось времени пугаться или переживать. Честно говоря, у него не было времени на волка. И, подавшись вперед, когда зверь прыгнул, он пнул его в грудь так сильно, что у волка разорвалось сердце.
 И снова побежал.
 Спина горела как в огне. С трудом, шепотом призывая на помощь, Тольден добрался до ближайшей выгребной ямы, где Хауселдон хранил удобрения для полей и садов.


***

 Времени у него было немного. Перепуганные люди метались по улице; Териза, Джерадин и Домне теперь ясно видели огненного кота.
 И тот видел их; это не вызывало сомнений. Его взгляд застыл на них, словно кот наконец—то распознал свою настоящую добычу.
 Наверное, так оно и было. Окаменев от беспомощности и страха, Териза продолжала твердить про себя: Эремис не удовлетворился бы случайным убийством. Значит, он способен говорить с этой тварью. В противном случае как он объяснил, чего хочет? Кот ведь мог напасть на Воина вместо стражников Смотрителя. Вероятно, Эремис описал ему людей, которых необходимо убить.
 Она по—дилетантски пыталась понять, какие объяснения понимает огненный кот? Действительно ли Эремис способен разговаривать с ним?
 — Териза, — рука Джерадина коснулась ее руки, стиснула пальцы. — Териза, послушай. Если это существо охотится за мной, ты можешь спастись. Беги отсюда — беги подальше от Хауселдона. Отправляйся на север. К Термигану. Возможно, он может дать тебе зеркало. Во всяком случае, ты предупредишь его. Он обеспечит тебе защиту.
 Я попытаюсь отвлекать его как можно дольше. — Спасибо. — Что сказать? Териза не имела ни малейшего понятия. — Я оценила твое предложение. — Слова, казалось, срывались у нее с языка, минуя сознание. — А вдруг он охотится на меня? Куда  ты  убежишь?
 — Интересный вопрос, — сухо вмешался Домне. — Давайте обсудим его позднее, ладно? Бегите оба. Если он решил уничтожить Хауселдон, то, может, хотя бы вам удастся сбежать. — Внезапно он закричал, и его приказ прозвучал словно удар бича: —  А ну марш! 
 Териза и Джерадин согласно кивнули.
 Но не шелохнулись.
 Она почувствовала на лице жар. Огненный кот был так близко, что она могла добросить до него камнем. Он не торопился — но несомненно направлялся прямо к ним. Его глаза полыхали ненавистью; хвост мел пыль.
 Она, Джерадин и Домне стояли неподвижно, словно разом лишились рассудка.
 И огненный кот остановился. Окинул их враждебным взглядом: «Это еще что?» У Теризы сложилось странное впечатление, что она будто бы знает, о чем думает кот. «Почему они стоят здесь, словно огонь и клыки не могут причинить им вреда? Какую опасность они могут представлять?»
 Она, несомненно, сошла с ума, даже если мужчины, стоявшие рядом с ней, оставались нормальными. Пока огненный кот изучал их, Териза махнула рукой и сказала:
 — Брысь. Убирайся. — Она чувствовала, как волосы начинают съеживаться от жара. — Мы тебя не тронем. Если ты уберешься отсюда.
 Отлично. Великолепно. Вместо того чтобы отступить, бестия изготовилась для прыжка.
 Неожиданно рядом с Домне появился Миник. Несмотря на свое торопливое появление, он, казалось, ничуть не запыхался.
 В крепких загорелых руках у него было по деревянному ведру.
 Вода, подумала Териза. Отличная идея. Жаль, это не поможет. Огненного кота не остановил снег, когда он напал на людей Смотрителя Леббика.
 Неторопливо, словно точно следуя инструкциям, Миник поставил ведра перед собой.
 Задыхаясь и сопя так, словно его грудь вот—вот лопнет, на улице появился Тольден. Он чуть не воткнулся во фланг коту; жар там, должно быть, был чудовищный.
 Тольден прижимал к себе корыто.
 Полное воды, оно было бы слишком тяжелым, чтобы его мог нести один человек. Тем не менее, Тольден нес его в одиночку, без всякой помощи, и наконец уронил корыто в пыль.
 Глухой гулкий звук отвлек внимание существа. Грациозно развернувшись, словно игривый котенок, огненный кот начал изучать, что происходит сбоку. — Получай! — хрипло закричал Тольден.
 И, нагнувшись к корыту, обеими руками зачерпнул и швырнул в морду противнику пригоршню овечьего помета.
 Тяжелые комья ударили в бакенбарды кота, в челюсти, в глаза.
 Ударили и прилипли.
 Они были топливом и жарко запылали. Но не отскочили, как вода, дерево или даже железо. Они прилипли к телу и шерсти существа.
 С ревом кот перекувырнулся через голову. И бросился скрести морду, пытаясь содрать обжигающую субстанцию.
 Миник действовал несколько медленнее; даже в минуты опасности он не мог избавиться от своей всегдашней обстоятельности. Но не сплоховал. Прежде чем кот успел повернуться, Миник сделал шаг вперед и выплеснул на кота содержимое первого ведра.
 Новую порцию овечьего помета.
 На этот раз существо взвыло так, словно вопль шел из глубин его души, и принялось кататься по земле, прижимая свой горящий бок, пытаясь притушить огонь.
 Почти тут же на улице появились пять или шесть человек с ведрами и корзинами, полными овечьего помета; они принесли новое топливо для огненного чудовища. Нагнувшись над своим корытом, Тольден черпал из него помет руками и швырял в кота. Миник все стой же обстоятельностью использовал второе ведро.
 Затем всем пришлось прекратить атаку и отступить. Существо запылало так ярко, что невозможно было находиться поблизости. Териза загородила лицо руками.
 Шипя, словно кусок мяса на сковородке или раскаленное железо, опущенное в масло, кот умирал ужасной смертью, пожираемый собственным пламенем.
 Тольден остановился и осел на колени; его безбородое обгорелое лицо молча взирало на обугливающееся тело.
 Домне медленно обошел горящего кота и приблизился к старшему сыну. Миник, Джерадин и Териза последовали за ним. Они оказались рядом, когда Домне положил руки на окровавленную спину Тольдена.
 — Как я и говорил, — пробормотал Домне, и в его голосе перемешались гордость и страдание, — ты подходящий человек для любой работенки.
 Прежде чем Териза успела прийти в себя, Джерадин бросился разыскивать Квисс.


***

 Квисс сердито перевязывала мужа. Как и у Домне, ее чувства были слишком сильны — и слишком противоречивы, — чтобы сохранить спокойствие при виде состояния Тольдена.
 Стоя посреди улицы и опираясь на костыли, Домне приказал лучникам пойти и добить оставшихся волков. Миник бережно помог Стиду выбраться из дома. Вместе братья принялись организовывать спасение людей Хауселдона.
 Пламя, разожженное огненным котом, разгорелось так, что было бессмысленно бороться с ним. Даже не напуганные уроном, причиненным волками, не тревожась ни о чем, кроме безопасности своих домов, люди Домне вряд ли справились бы с огнем. Но они растерялись и были на грани отчаяния. Кроме того, могли последовать новые атаки… И когда Миник предложил начать борьбу с огнем, Домне твердо запретил ему это.
 Вместо того чтобы понапрасну пытаться спасти Хауселдон, всех мужчин, женщин и даже детей, способных поднимать какой—то вес или за что—нибудь отвечать, включили в сбор продовольствия, вещей, лошадей, скота, детей и инвалидов за пределами частокола.
 Джерадин не обращал внимания на всю эту суету. Взяв с собой Теризу, он прихватил немного еды и нашел тихий угол в доме отца, где они могли спокойно поесть.
 Удивленная, она спросила его, что он собирается делать.
 — Сберегаю время, — пробормотал он, поедая холодный бутерброд с цыпленком. — Время от времени нам приходится есть. Лучше сейчас, чем потом.
 Они перебираются на Сжатый Кулак. Со всем барахлом, которое собрали, они не двинутся в путь еще два или три дня. Но меня волнует не это. Будь у Эремиса еще что—нибудь для нового штурма, он использовал бы это прямо сейчас. Думаю, первая опасность миновала. А как только они переберутся в пещеры и камни, понадобится целая армия, чтобы выкурить их оттуда.
 Териза не понимала его. Она смутно сознавала, что в Сжатом Кулаке невозможно будет отлить зеркала.
 — Ты все время говоришь «они». Ты не собираешься оставаться с ними?
 Он покачал головой, пытаясь скрыть блеск в глазах.
 Териза пристально смотрела на него, словно внезапно поглупела. Его дом сгорел. Скоро весь Хауселдон превратится в пепел и головешки. Выжившим придется перебраться в укрытие. Один из его братьев серьезно пострадал. Люди, которых он знал всю свою жизнь, погибли. Просто поразительно, что Джерадин повеселел.
 Он был крепким и сильным, она видела это; но мрачная ирония ушла вместе с горечью. Прошлой ночью он вспомнил, что умеет смеяться. Свет в его взгляде обещал, что он будет смеяться и дальше. Она смотрела на Джерадина, и тупая боль, вызванная столькими страхами и разрушениями, покинула ее сердце и начала исчезать. И, готовая улыбнуться, словно заранее знала ответ, она спросила:
 — А почему нет?
 Он весело пожал плечами.
 — Я все поставил с ног на голову. Как обычно, моя неуклюжесть. В некотором смысле то, что произошло сегодня, — неплохо. То, что делал сегодня Эремис, — неплохая новость. Это значит, он боится нас; слишком боится, чтобы ждать, пока продумает нападение и убьет нас наверняка. Он думает, у нас есть нечто, способное доставить ему множество неприятностей.
 Если он так думает, вероятнее всего, он прав. Он слишком хитер, чтобы беспокоиться по пустякам. И нам предстоит выяснить, чего он так боится.
 Хауселдон продолжал гореть, но Териза невольно ощутила, что большая часть ее ночной радости вернулась.
 — Может быть, еще не все его планы реализованы, — сказала она. — Может быть, у нас еще есть время предупредить Орисон.
 — Правильно. А по дороге мы постараемся предупредить некоторых лордов. Когда они узнают, что происходит, может быть, Файля или даже Термигана удастся убедить выступить против Эремиса.
 Она не сдержалась; она вскочила и поцеловала его, сжимая в объятиях так сильно, что испугалась, как бы не сломать себе руки.
 — Выбирайтесь отсюда, безобразники, — хмыкнул Стид от дверей. — Огонь уже на соседней улице. Следующим загорится этот дом.
 В ответ Териза и Джерадин дружно расхохотались. Они покидали Хауселдон, держась за руки.


***

 К середине дня от столицы Домне остались лишь головешки и пепел. Со своих носилок Тольден наблюдал за разрушениями, рыдая так, словно все кончено; но его отец считал иначе.
 — Не глупи, сынок. Ты спас всем нам жизнь. Дома можно отстроить. Ты спас своих  людей.  Это я называю величайшей победой. Каждый из нас был бы горд от подобного.
 — Именно так, папа, — сказала Квисс, потому что ее муж слишком переживал, чтобы говорить. — Он согласится с тобой, когда немного очухается. Если понимает разницу между хорошим и дурным.
 Не замечая их смущения, Джерадин расцеловал всех троих. Квисс и Домне поцеловали на прощание Теризу. Затем Териза и Джерадин отправились к своим лошадям, жеребцу и кобыле, которые привезли их из Сжатого Кулака.
 — Сейчас твой черед, Джерадин, — провозгласил Домне перед всеми обитателями Хауселдона. — Сделай так, чтобы мы гордились тобой. Сделай так, чтобы наши страдания были не напрасны. — И добавил: — Во имя разума, не забудь называть меня «папа». Джерадин покраснел. Теризе вновь захотелось рассмеяться: — Не беспокойся, па. Я постараюсь приучить его. И когда люди Домне заулыбались, они с Джерадином поскакали на помощь Морданту.

 34. Отчаявшиеся

 В конце первого дня осады — в тот день, когда произошло убийство Мастера Квилона и Териза сбежала, — принц Краген осмотрел свои разрушенные катапульты и спросил леди Элегу, что она думает по этому поводу.
 — Атаковать, — ответила она не задумываясь. — Атаковать и атаковать.
 Изумленно вскинув бровь, он ждал более подробного объяснения.
 — Я не Воплотитель, но всякий знает, что Воплощение требует сосредоточенности и силы. Сам процесс Воплощения очень утомляет. И в этой борьбе, — она указала на катапульты, — у вас всего один противник. Только один Мастер может использовать зеркала так, что это повергает вас в отчаяние. Сейчас он, должно быть, обессилен. Вероятно, он уже исчерпал свой запас выдержки.
 Если вы будете достаточно настойчивы, он проиграет. И тогда вы сможете разрушить эту заплату в стене. И
 Орисон откроется перед вами.
 Несмотря на свою убежденность и уверенный тон, принц Краген не удержался от упрека.
 — Миледи, — сказал он тихо и в то же время резко, — как вы считаете, сколько у меня катапульт? Ведь их очень трудно перевозить. Если бы мы тащили их из Аленда, то были бы еще в дороге — и победа Кадуола не подлежала бы сомнению. Значит, приходится рассчитывать на то, что нам удалось взять у Армигита. — При мысли об Армигите Крагену захотелось сплюнуть. — Мне кажется, катапульт у нас не станет раньше, чем мы измотаем этого проклятого Воплотителя.
 А затем, миледи, — он почти безотчетно обхватил пальцами кисть ее руки, добиваясь полного внимания, заставляя услышать то, что он не произносит вслух, — наша главная, самая основная и лучшая надежда будет потеряна.
 — Тогда что вы намерены предпринять, милорд принц? — спросила Элега. Похоже, она не услышала его. Может быть, просто не слушала. — Вы что, решили просто  ждать,  пока явится верховный король и сокрушит вас?
 Принц Краген вскинул голову. Слишком много глаз наблюдало за ним. Усилием воли он подавил досаду, и на его лице появилась надменная улыбка.
 — Я намерен выполнять свой долг.
 Пытаясь скрыть разочарование, он кивнул и ушел.
 Этой ночью под прикрытием темноты принц выслал отряд саперов, чтобы те попробовали подрыть фундамент под заплатой в стене.
 Новая неудача. Лишь только его люди принялись за работу, защитники Орисона принялись лить со стены кипящее масло и подожгли его. Пламя заставило саперов отступить — и дало достаточно света лучникам Леббика. Добраться до лагеря удалось меньше чем половине отряда.
 К следующему утру у Крагена было время поразмышлять над последними событиями. Принц объявил, что больше не будет рисковать.
 Он не собирается уходить со своих позиций. Он всю ночь планировал поддержку для своих войск, придумывал распоряжения для капитанов и консультировался с монархом Аленда. Но он не хотел рисковать, не хотел потерь. Возможно, он решил дождаться верховного короля Фесттена, чтобы создать с ним простой и безобидный военный альянс.
 Элега понимала, почему он поступает подобным образом. Он объяснил ей это — как прилюдно, так и частным образом. И его объяснения имели смысл. Тем не менее, его пассивность приводила ее в отчаяние. Временами она не могла видеть его перед войсками; временами она была с ним едва вежлива в постели. Она хотела  действия —  хотела разрушения стены, битвы; хотела свергнуть короля Джойса и посадить на его место принца Крагена.
 Она не хотела думать, что предала своего отца впустую. Пока войска Аленда, наслаждаясь внезапно начавшейся весной, тратили время на учения или на отдых, вместо того чтобы поставить Орисон на колени, все, что она делала, выглядело глупо.
 Элега старательно считала дни, часы и молча страдала. Поздним вечером на пятый день бездействия принца (на шестой день осады), пока она ждала, когда принц закончит подводить итоги дня и обсудит с Маргоналом дальнейшие планы, солдат, явившийся с одного из сторожевых постов, доложил ей о гостье.
 — Простите мое вмешательство, миледи. — Солдат, старый ветеран, похоже, сомневался, что поступает правильно. — Я бы не стал беспокоить вас по такому ничтожному поводу, но она не пыталась прокрасться в лагерь. Она пришла прямо на пост и пожелала увидеться с вами. У нее при себе не было никакого оружия — даже ножа. Я сказал, что отведу ее к принцу. Или по меньшей мере к капитану. Она ответила, что ей это не кажется разумным. И заявила, что, если я отведу ее к вам, вы решите, как с ней поступить.
 Элега постаралась терпеливо выслушать эти пространные объяснения.
 — Кто она такая?
 Солдат начал смущенно переминаться с ноги на ногу.
 — Говорит, что она ваша сестра.
 Элега заморгала. Кровь застыла в жилах. Осторожно, чтобы голос не предал ее, она ответила:
 — Вы поступили правильно. Можете привести ее сюда. Я решу, что с ней делать, когда выслушаю.
 Солдат незаметно пожал плечами. И, отбросив в сторону полог шатра, завел Мисте внутрь.
 Сестры стояли словно громом пораженные и смотрели друг на друга. Солдат вышел и закрыл за собой полог, а сестры стояли и смотрели друг на друга не отрываясь.
 Элега фактически находилась в своей стихии. Она была в полупрозрачном одеянии, которое очень нравилось принцу; свет ламп и кадил подчеркивал блеск ее коротких светлых волос, красоту бледной кожи, живость фиалковых глаз. По контрасту Мисте нуждалась в солнечном свете, чтобы выглядеть наилучшим образом. В помещении, при искусственном освещении она казалась замкнутой и задумчивой, а ее взгляд далеким, словно она погружена в раздумья и меньше интересуется происходящим, чем ее сестра. Выглядела она не столь представительно. Ее плотный плащ был сильно потрепан.
 Мисте изменилась — Элега заметила это мгновенно. Ее осанка стала более прямой, расправленные плечи и поднятый подбородок свидетельствовали, что эта женщина перестала колебаться. Шрам, похожий на заживший ожог, шел по челюсти к правому уху, но не портил ее красоту, а лишь подчеркивал ее уверенность в себе. Она действительно была убеждена в правильности того, что делает. Впервые за всю их жизнь само присутствие Мисте заставило Элегу почувствовать себя маленькой, менее уверенной в себе.
 Чутье подсказывало ей, что Мисте совершила нечто такое, в сравнении с чем ее усилия изменить судьбу Морданта казались ничтожными.
 Мисте долго изучала Элегу. Затем заулыбалась.
 Эта улыбка походила на улыбку отца в те дни, когда он был самим собой, — улыбка, словно солнечный луч. Элега не могла этого выдержать; ее глаза наполнились слезами.
 — О Мисте, — выдохнула она. — Ты напугала меня до смерти, исчезнув подобным образом. Я считала, что ты давным—давно мертва.
 И не в силах сдержаться, раскрыла объятия и крепко прижала к себе сестру.
 — Прости, — прошептала Мисте, пока они прижимались друг к другу. — Знаю, что напугала тебя. Я этого не хотела. Но у меня не было выбора.
 Элега неловко отступила на шаг, смахнула с глаз непрошеную слезинку, нашла платок и высморкалась.
 — Ах ты проказница, — ласково сказала она. Мисте улыбнулась в ответ и забрала у нее платок.
 — Помнишь? — пробормотала Элега. — Я называла тебя так когда—то. Когда мы были маленькими. Если я провинилась и ждала неприятностей, я старалась все свалить на тебя. Даже когда ты была совсем маленькой и плохо умела ходить, я пыталась убедить мать, что ты подговорила меня — что бы это ни было. Мол, ты—проказница.
 Мисте весело рассмеялась.
 — Нет, не помню. Я была слишком мала. Не верится, что ты могла переложить ответственность на кого—то другого! — Она вздохнула, словно ей радостно было видеть сестру. — Впрочем, сейчас, столько лет спустя, я доказала, что ты была права.
 — Да уж. — Элеге хотелось смеяться и шутить и одновременно рыдать при виде Мисте. — Совершенно неисправимый ребенок. — Она попыталась навести хоть какой—то порядок в мыслях и помешать эмоциям захлестывать разум. — Садись. Выпей. — Она показала на складные стулья у небольшого медного столика. — Я очень рада видеть тебя. Я была так одинока… — Она не могла справиться с собой; неожиданное появление Мисте очень взволновало ее. — О Мисте!  Где ты была? 
 Во взгляде Мисте появилась гордость. Нет, Элега, поняла это почти мгновенно, это было нечто большее. Предупреждение. Постепенно улыбка Мисте растаяла. — Долгая история, — ответила она коротко. — Я пришла к тебе, потому что мне необходимо принять целый ряд решений. И среди них не последнее — должна ли я говорить тебе, где была и что делала.
 Не просто гордость. Не просто предупреждение.
 Недоверие.
 Элега готова была расплакаться.
 Но в то же время собственное чутье предупредило ее: лагерь Аленда во многих отношениях опасное место, но он особенно опасен для дочери короля Джойса, который не выказывал расположения к принцу Крагену.
 — К чему такие церемонии? — спросила Элега осторожно. — Я ведь твоя сестра. Почему ты не можешь рассказать мне обо всем?
 На чьей ты стороне?
 — Да, спасибо. — Манеры сестры были безукоризненными. — Я бы не отказалась от вина. Как ты успела заметить… — Она скинула плащ, открывая потертую кожаную жилетку и ботинки, которые, казалось, не имели ничего общего с романтикой и спальными покоями. — Какое—то время я не слишком роскошествовала.
 Но Элега не отозвалась, слишком занятая тем, что пыталась подавить в себе желание спросить:  На чьей ты стороне? 
 — Элега, — вздохнула Мисте. — Я не могу ничего рассказать о себе, потому что не знаю, в качестве кого ты здесь. Не знаю, почему армия Аленда решилась осадить Орисон. Не знаю, — она стерла с глаз непрошеную слезинку, — жив ли еще наш отец и удерживает ли он трон. Продолжает ли он безумствовать.
 Я не могу принять здравого решения, не узнав ответы на эти вопросы.
 Я узнала, что ты здесь, — пояснила она. — Я ведь видела, как ты скачешь рядом с принцем Крагеном навстречу Смотрителю Леббику в тот день, когда началась осада. Расстояние было значительным, — признала она, — но я была уверена, что видела тебя. И мне пришлось слишком долго убеждать… — она запнулась, — убеждать себя встретиться с тобой.
 Явно стараясь отвлечь внимание Элеги, она жалобно попросила:
 — Так могу я выпить вина?
 — Ну конечно. Само собой. — Очнувшись от потрясения, Элега подошла к медному столику. На нем стояли графин и два кубка. Несмотря на вероятность того, что ей придется объяснять принцу, почему в его отсутствие его кубком пользовались, она налила вина Мисте и себе, села и знаком пригласила сестру присоединиться к ней.
 Мисте приняла кубок и села. Над краем кубка, из которого она пила, в ее глазах зажегся новый блеск. Опустив кубок, она улыбнулась, глядя за плечо Элеги.
 — Великолепное вино. Хотела бы я прихватить с собой бочонок такого.
 Несколько глотков вина помогли Элеге вернуть самообладание. И, уже взяв себя в руки, она спросила:
 — Почему ты говоришь, что тебе пора? Ты ведь только что пришла. И… — она постаралась изобразить самую очаровательную улыбку, — ты еще ничего не рассказала, а я не поняла, почему ты пришла сюда.
 Мисте снова отпила и, держа бокал обеими руками, заглянула в него.
 — Я пришла задать вопросы и получить на них ответы, чтобы принять решение и надеяться, что послужу добру, а не злу.
 — Другими словами, — Элега старалась говорить спокойно, — ты не хочешь мне доверять. Я должна помочь тебе решить, можешь ты мне верить или нет.
 Глаза Мисте потемнели. И почти сразу Элега заметила горькую перемену, произошедшую с ними обеими. Мисте была младшей из дочерей короля и в некотором смысле самой малоуважаемой — одинокая, погруженная в романтические мечтания, в свои странные состояния, которые не имели ничего общего с реальностью. Только отец выслушивал ее, не выказывая при этом скрытой насмешки, — но сейчас его королевство разваливалось, и виной тому было одиночество Джойса.
 И тем не менее, она стала другой, облекшись в собственную храбрость лучше, чем в кожу. Вполне вероятно, она сошла с ума. Как еще объяснить то, что она здесь, что она посчитала решение прибыть прямо в лагерь Аленда разумным и требует ответов на вопросы? Даже если она была нормальна, она стала совершенной незнакомкой, и Элега не знала, как это оценивать и как к этому относиться.
 С другой стороны, какой вред она могла причинить, глупая, бесстрашная дочь безумного короля? Неужели возможно, что она каким—то образом побывала в Кадуоле? Нет. Армия верховного короля Фесттена слишком далеко, — кроме того, ее продолжают сдерживать силы Пердона. Так какой же вред может причинить Мисте? Да никакого.
 Мисте и не думала отвечать на вопросы Элеги. Через некоторое время Элега решила, что с расспросами можно подождать. Чувствуя к своей одинокой сестре неожиданную симпатию — и нечто вроде уважения, она не могла дать более точное определение, — она внезапно, без всяких оснований решила сыграть по—крупному.
 — Отлично, — сказала Элега. Ведь ее природе было более привычно рисковать, чем осторожничать. Бездействие принца Крагена раздражало ее. Спрашивай более определенно.
 От ее слов глаза у Мисте загорелись. Мисте невольно погладила ее по щеке.
 — И снова благодарю, — пробормотала она. — Ты сослужишь мне великую службу.
 И почти сразу принялась допытываться:
 — С отцом все в порядке? Он… — она судорожно сглотнула, — жив?
 — Насколько мне известно, в добром здравии. — При первых словах сестры в горле у Элеги пересохло. —
 Прошло всего несколько дней с тех пор как я в последний раз беседовала с ним. — И сейчас, решившись играть по—крупному, она осознала, что рассказать свою историю ей будет нелегко. Основополагающие убеждения Мисте были чересчур пуританскими. — Кроме того, эмиссары и посланники вроде Смотрителя или Мастера Квилона передают сообщения от него незамедлительно. Он остается королем в собственном замке, хотя его власть над Мордантом закончилась. Мисте с облегчением вздохнула.
 — Это меня радует, — ответила она, кивая своим мыслям.
 — А Териза? Как она?
 Элега скрыла свое смущение сарказмом.
 — Боюсь, эта леди пала жертвой обычных ошибок Джерадина.
 — Как? — в голосе Мисте послышались нотки тревоги. Вспомнив про резервуар, Элега сказала с ядом в голосе:
 — Научилась у него давать маху.
 И снова Мисте кивнула; она смутно понимала, что хотела сказать Элега — но не хотела расспрашивать. Она на мгновение задумалась, а затем медленно спросила, словно хотела подобрать слова помягче:
 — Элега, а почему  ты  здесь? Если наш отец до сих пор правит в Орисоне, почему ты оказалась в стане его врагов?
 Ну вот и все; точка, где почва стала зыбкой, вопрос, в котором они никогда не поймут друг дружку. Если правда слишком сильно изумит Мисте, Элеге придется вызвать стражу и передать сестру в руки принца Крагена.
 Тем не менее, Элега верила в риск и решила рисковать до конца. Она сухо ответила:
 — Вопрос поставлен неправильно, Мисте. Ты должна была спросить, почему принц и его войска оказались здесь. Мое «почему» связано с его.
 Мисте внимательно посмотрела на нее.
 — Нечто такое я и подозревала. Вот почему я так боялась за отца. Я думала, алендцы пришли сюда потому, что он мертв. Но я не собираюсь обвинять тебя в принятии неверных решений.
 — Когда я покидала Орисон, принца Крагена оскорбили в зале аудиенций. Но то, что он сдержался, заставило меня думать, что он и не надеялся на мир.
 — Почему он  здесь,  пытается свергнуть короля?
 — Потому что, — ответила Элега, опасаясь реакции Мисте, — я убедила его поступить именно так.
 В некотором смысле Мисте вообще не отреагировала; она просто замерла, словно зверь в убежище. Это было так непохоже на нее, что казалось более обидным, чем потоки обвинений. Где она научилась такому самообладанию — и такой осторожности?
 — Я встретилась с ним после аудиенции у короля. — Элега старалась, чтобы в ее голосе не звучали виноватые нотки. — И решила довериться ему, когда он заявил, что желание Маргонала жить в мире — искреннее. Но Аленд раздирает противоречие, которое они должны разрешить. Кадуол не желает жить в мире, а сила короля стала слишком ничтожной, чтобы не отдать Гильдию в лапы Фесттена. Аленд должен что—то предпринять, чтобы верховный король не заграбастал Воплотимое.
 Сначала я продемонстрировала принцу искренность своих намерений—И он ответил обещанием, что, если Орисон сдастся ему, он сделает Пердона королем Морданта — и Аленд ничего не потребует взамен, если Гильдия не достанется Кадуолу.
 Тогда я убедила его, что вся наша надежда — на осаду.
 — Но, Элега, — запротестовала Мисте, — ведь это глупость. Отец — единственный, кто может провести корабль Орисона сквозь все шторма. Осада может длиться годами. А верховный король Фесттен не будет ждать так долго, чтобы помешать монарху Аленда захватить Гильдию.
 — Нет,  это  правда, — настаивала Элега. Искренне, а потому вынуждена была признать: — Во всяком случае,  была.  По двум обстоятельствам. Первое — заплата в стене при всех усилиях была слабым местом, и никак нельзя было предвидеть, что один из Мастеров сумеет защитить ее от катапульт. — А второе…
 Элега невольно помедлила в нерешительности. Ведь это была ее жажда действий, ее желание, чтобы осада закончилась быстрым успехом. Это была ее вина: она убедила принца Крагена.
 Если он и винил в неудаче ее, то ничем не выказал этого. Вероятно, он признал наличие риска в том, что делал, и не чувствовал разочарования. А может быть, он усмотрел новую надежду в оправдании своего нынешнего бездействия. В любом случае она винила себя за двоих. Уверенная в себе, готовая спасти мир, она взяла судьбу Морданта в свои руки. И уронила.
 — А второе?.. — напомнила ей Мисте.
 — Второе… — ответила Элега резче, чем намеревалась. — Я пообещала сдать ему Орисон, без всякого кровопролития, с минимальным количеством жертв.
 — И каким образом?
 Пальцы Элеги стиснули кубок.
 — Отравив резервуар с водой. Не смертельно. Но так, чтобы защитники не могли сопротивляться, пока замок не будет взят.
 Без всякого выражения, почти не шевеля губами, Мисте сказала:
 — Это должно было удаться. Что же вышло не так? Элега позволила себе выругаться, чего, как она знала, Мисте не выносила. И сказала:
 — Териза и Джерадин застигали меня за этим. Они не в состоянии были остановить меня или схватить. Но предупредили Смотрителя. Никто не пострадал от сделанного, потому что никто не пил эту воду. Защитники остались в полном здравии, а мне пришлось бежать.
 Не в состоянии сдерживать недовольство, она продолжала:
 — Это отвечает на твои вопросы? Теперь ты сможешь принять мудрое решение?
 Постепенно Мисте успокоилась. Ее взгляд соскользнул с лица Элеги; она подняла бокал и выпила его до дна. Машинально, погруженная в свои мысли, снова налила вина и вновь выпила.
 — О, Элега. Как же ты страдала от этого — решиться предать свою семью и родину и не преуспеть.
 — Гораздо хуже, — страстно ответила Элега, — не делать  ничего,  позволять уничтожить все, что есть в этом мире хорошего, потому что человек, который создал все это, не желает беспокоиться и защищать созданное им.
 И снова медленно, снова глядя куда—то в себя, Мисте кивнула.
 — Вероятно. Это одно из решений, которые мне следует принять.
 Внезапно, словно ожила парализованная часть ее рассудка, Элега сообразила, что принц Краген запаздывает. Обычно он заканчивал обсуждать с отцом минувший день и приходил в шатер в это время.
 Если он застанет здесь Мисте, ему не останется ничего, кроме как взять ее в плен. Ее потенциальная ценность, как дочери короля, слишком велика, чтобы пренебречь ею. Но кроме того, Мисте была сестрой Элеги — а Элега еще не решила, на чем следует остановиться. Единственное, в чем она была уверена, так это что в качестве пленницы принца Крагена Мисте не выдаст своих секретов.
 Пробормотав «Подожди здесь», Элега вскочила и поспешила за полог шатра.
 Она разбудила девушку из Аленда, служившую у нее горничной.
 — Живо, детка, — прошипела она. — Найди принца. Он может быть еще у отца или идет сюда. Умоляй его простить меня. Скажи, что я плохо себя чувствую. Скажи, что я наполовину ослепла от головной боли — но это пройдет, если я посплю. Отправляйся скорее.
 Она отправила девушку в ночь, замерла, чтобы успокоить судорожно бьющееся сердце, и вернулась к Мисте.
 Мисте вопросительно посмотрела на нее. Элега объяснила, что сделала, — и почувствовала бoльшее облегчение, чем считала разумным, когда убедилась, что Мисте верит ей. Значит, у встревоженности Мисте, у ее настороженности есть свои пределы. Несмотря на то, что натворила Элега, Мисте не боялась, что сестра предаст ее.
 И Элега на миг задумалась, на чьей же она все—таки стороне.
 Она снова села, снова налила вина. Мисте терпеливо ждала объяснений, почему принц Краген ничего не предпринимает. Элега глубоко вздохнула — то, что она собиралась сказать, могло быть воспринято как проявление нелояльности. И спросила:
 — Ты помнишь тот день, когда мы впервые встретились с Теризой? Тот день, когда Пердон ураганом ворвался в Орисон и король Джойс отказался встретиться с ним?
 — Да. — И снова сосредоточенный взгляд Мисте замер на Элеге.
 — Мне кажется, я рассказывала тебе об этом. — Элега ярко помнила бешенство Пердона.  «Вы ему это и скажите, миледи, —  орал он на нее. —  Всех своих людей, кто будет ранен или сражен, защищая его в его слепо* бездействии, я пришлю сюда». —  Так вот, он делает то, что обещал. Из Пердона небольшими группками и отрядами раненые и мертвые со своими семьями прибывают почти ежедневно, отсылаемые в безопасный, с точки зрения лорда, Орисон — как укор королю Джойсу.
 Сейчас они пленники Аленда — хотя было бы правильнее назвать их больными под наблюдением армии военных врачей, которые не разрешают им покидать койки. Раненные, измученные и истощенные… немногим из них хватает сил отказываться отвечать на вопросы.
 Мисте смотрела в лицо Элеге и молчала.
 — От них, — Элега вздохнула, — мы узнали, что армия верховного короля не идет сюда.
 При этих словах глаза Мисте расширились. — Не может быть, — прошептала она, словно не в силах поверить в то, что слышит. — Не может быть. Элега кивнула.
 — Во всяком случае, если и идет, то неизвестным нам путем. Наши сведения точны. Войска Фесттена двигаются с такой скоростью, что быстро проскочили бы холмы Пердона — несмотря на сопротивление лорда. Но из разных источников сообщают, что верховный король маневрирует, не приближаясь к Орисону.
 — Так вот почему принц Краген считает, что можно подождать.
 Наконец—то голос Мисте звучал так, словно самообладание могло изменить ей.
 — Куда же, в таком случае, направляется верховный король Фесттен?
 — На юго—запад, — ответила Элега. — В провинцию Тор.
 Раненые Пердона сообщили, что армия Кадуола самым коротким путем, какой только может найти, движется к Маршальту, столице провинции.
 — Но  почему? —  спросила Мисте. — Почему он идет  туда?  Ведь Гильдия  здесь.  Элега не имела ни малейшего понятия. — Я слышала кое—какие пересуды, — сказала она только для того, чтобы услышать ответ Мисте. — Смотритель считает Тора предателем. Голова Мисте дернулась.
 — Тор? Глупости. — Она на мгновение задумалась и продолжала: — А  если  он предатель, то поводов захватывать Тор у Фесттена еще меньше. Вздор! Что делает Пердон?
 Чтобы исправить мнение о себе, Элега притворно строгим тоном сказала:
 — Разумеется, он более посвящает себя службе Морданту, чем король заслуживает. — Правда заключалась в том, что при одной мысли о Пердоне у нее болело сердце и хотелось кричать, потому что она ничего не могла поделать. — Фесттена, похоже, не интересует Орисон. Но вместо того чтобы использовать возможность отступить, вероятно сюда, или создать альянс с Армигитом, что с моей точки зрения сомнительно, или, скорее, с Файлем, Пердон выстраивает свои войска так, что они постоянно оказываются на пути Кадуола. Он начал войну от силы с тремя тысячами людей против по меньшей мере двадцати тысяч. Если донесения правдивы, у него осталось меньше двух тысяч человек, и каждый день несет ему новые потери. Но он продолжает сражаться. Он провел всю жизнь, держась за рукоять меча, и не может просто так позволить Фесттену творить что захочется.
 Короче говоря, он ведет личную войну с Кадуолом. Если бы давным—давно король Джойс не отказался помочь ему, он спас бы себя — и помог бы Орисону, прибыв сюда.
 Это  отвечает  на твои вопросы?
 Пока Элега говорила, выражение лица Мисте изменилось. Ее взгляд был обращен к Орисону; глаза наполняли слезы.
 — Ах, отец, — глухо промолвила она. — Как же ты допустил все это? Как ты это терпишь?
 Желание Элеги расплакаться усилилось.
 — Если так, — буркнула она, — может быть, ты соизволишь ответить на мои вопросы. Я рассказала тебе достаточно, чтобы выглядеть в глазах недоброжелателей предательницей. Я хотела бы получить что—нибудь взамен за свой риск.
 — Хорошо. — Внезапно Мисте поднялась, глядя сквозь ткань шатра на Орисон, словно Элеги здесь не было. — Теперь я могу принять решения. Спасибо тебе. Мне пора.
 Не глядя на сестру, она направилась к пологу. Мгновение Элега стояла словно громом пораженная, раздираемая противоречивыми чувствами. Ее переполняла ярость; хотелось задать жестокие вопросы, которые бы причинили сестре боль. И в то же время она думала, что сестра покидает ее, не веря, не  доверяя ей  и эта мысль занозой засела в сердце. Она собиралась крикнуть стражу, когда в ее голове, словно вспышка света, мелькнула новая мысль. Прежде чем сестра достигла полога, Элега сказала:
 — Отец послал мне весточку, Мисте.
 Мисте мгновенно остановилась и повернулась к Элеге. И как будто бы нехотя спросила:
 — Какую?
 Слишком удивленная серьезностью Мисте, чтобы обидеться, Элега ответила:
 — Ее принес Смотритель Леббик. По его словам, отец сказал: «Я уверен, что моя дочь Элега действовала из лучших побуждений. И куда бы она ни направилась, с ней пребудет моя гордость. Ради нее и ради себя я надеюсь, что добрые побуждения принесут добрые плоды».
 Мисте вдруг закрыла глаза. Слезы потекли из—под ее ресниц по щекам, но она долго не шевелилась и ничего не говорила. Затем радостно посмотрела на сестру, улыбаясь словно ясное солнышко.
 — Ну конечно, — выдохнула она. — Как я сама не догадалась!
 И она тут же вернулась к своему стулу. Улыбаясь так очаровательно, что это надрывало Элеге сердце, она сказала:
 — Прекрасно. Спроси меня о чем—нибудь более определенном.
 Элега уставилась на нее, уставилась словно рыба — а Мисте рассмеялась. Элега не сдержалась; внезапно она ощутила такую радость, облегчение и стыд, что начала смеяться сама.
 Через некоторое время Мисте наконец сумела выговорить:
 — Ох, Элега, мы так не смеялись с детства! Насмехаясь над собственным важным видом, Элега ответила весомым тоном:
 — Не будь такой заносчивой, детка. Ты ведь едва достигла возраста, когда можно называться женщиной.
 Мисте радостно хмыкнула. На миг единственным, что мешало Мисте выглядеть такой, какой ее помнила Элега — романтической и родной, чуточку глуповатой и несерьезной — стал шрам на ее щеке.
 Именно шрам все менял. Из—за него изменения в Мисте невозможно было ни припустить, ни оставить без внимания. Он слишком сильно смущал Элегу.
 — Мисте, где ты  была?  Куда идешь?  Почему  уходишь? И эта  одежда.  Что ты делала все это время?
 — Элега, — весело запротестовала Мисте, — я же просила—спроси меня о чем—нибудь  более определенном. —  После этого она вздохнула, и веселость постепенно исчезла. — Ну хорошо, я расскажу. — Ее лицо приобрело непонятное для Элеги выражение: задумчивое и рассудительное, немного печальное; отчасти взволнованное. — Я ушла из Орисона, чтобы отыскать Воина Гильдии.
 Элега так изумилась, что воскликнула:
 —  Что ты сделала?.. — прежде чем смогла сдержаться.
 Та Мисте которую знала Элега, смутилась бы и покраснела; она могла бы покачать головой или начать оправдываться. Но новая Мисте ничего такого не сделала. Только подняла голову, в легкой досаде прикусила губу и повторила:
 — Отправилась на поиски Воина Гильдии. А через мгновение добавила:
 — Териза помогла мне.
 Лучше слушать. Элега не хотела показаться сестре полной дурой и потому молча смотрела на Мисте.
 — Я выбралась из ее комнат через тайный ход, ведущий рядом с брешью, которую Воин проделал в стене. Пролом охраняли не слишком тщательно, и мне удалось ускользнуть незамеченной. Оттуда я пошла по его следам в снегу.
 Элега смотрела на нее не отрываясь, ожидая, пока Мисте скажет что—нибудь хоть сколько—то осмысленное.
 — Наконец, — продолжала Мисте, — я нагнала его. Он был ранен и не мог двигаться быстро. Честно говоря, он лежал в снегу и истекал кровью; она заливала доспехи.
 Я испугала его — он решил, что на него снова напали. — Голос Мисте звучал спокойно и твердо. — Он выстрелил в меня. — Она коснулась рукой щеки. — К счастью, почти не причинил мне вреда. Затем он разглядел, что я всего лишь слабая женщина, и бросил оружие. И я смогла помочь ему.
 Элега заставила себя моргнуть, прокашляться, потрясти головой, словно отгоняя наваждение. Затем осторожно сказала:
 — Лучше начни с начала. Расскажи, почему ты отправилась за ним.
 — Почему? — Взгляд Мисте устремился куда—то в пространство. — Да почему бы и нет? Поводов было хоть отбавляй. Странные изменения в отце, его стремление к разрушению — и наша неспособность повлиять на что—либо, которая мне нравилась не больше, чем тебе. Кроме того, была Териза, встретившаяся с миром, которого не знала и не понимала, с большей храбростью и уверенностью, чем я могла найти в себе. И сверх того была несправедливость, совершенная Гильдией.
 — Несправедливость? — переспросила Элега. — Мастера пытались защитить Мордант. Воплощение Воина было единственным действием, которое могло принести хоть какую—то пользу.
 — Нет, — голос Мисте звучал решительно. — Я не буду говорить об этической стороне вопроса — можно ли допускать воплощение живого существа, не спросив это само существо. Но Мастера не были честны даже сами с собой. Они утверждали, что воплотили Воина во исполнение нужд Морданта, пытаясь осуществить предсказание, — но чего они ждали от него в ответ на это? Раненый — он и его люди сражались не на жизнь, а на смерть, — он внезапно оказался в другом мире. — В ее голосе зазвучали страстные нотки. — Что он мог подумать? Наверняка он мог подумать одно: это изменение — очередная уловка его врагов.
 Будь Мастера честны, они бы признали, что Воин может стать их союзником только по их вежливой просьбе, если сможет действовать по велению сердца, а не из жажды насилия.
 Элега выслушивала доводы Мисте в общем с таким же изумлением, как и все ее предыдущие признания. Ее слова звучали вполне ясно, невероятно страстно. Элега не привыкла слушать такую по—мужски логичную речь из уст сестры.
 — Я никогда не думала об этом подобным образом, — призналась она. И добавила, почти с завистью: — А вот ты думала. И решила не сидеть сложа руки.
 Мисте пожала плечами, словно отрицая, что выказала смелость или предприимчивость.
 — Файль пытался предупредить отца о намерениях Гильдии. Когда отец своим бездействием позволил воплощению произойти, я поняла, что если останусь в замке и не попытаюсь ничего исправить, то возненавижу себя. И когда я додумалась до того, что следует помочь Воину, мое сердце забилось сильнее.
 Сухо, чтобы сдержаться, Элега сказала: — Значит, ты тепло оделась и вышла на мороз ради Воина, который мог убить тебя, как только увидит. Ни по какой другой причине, только из—за того, что ты чувствовала жалость к нему? Слабая улыбка заиграла на губах Мисте.
 — И ты нашла его и помогла ему. Как такое возможно? Неужели под броней скрывался человек?
 — Ну конечно. В некотором смысле совсем иной, а в некотором очень похожий на нас. Похожий на нас в главном.
 Вновь изумив Элегу, Мисте покраснела и быстро продолжила, пытаясь скрыть смущение: — Как и Териза, он говорит на нашем языке — видимо, благодаря Воплощению. Его зовут Дарсинт, — заметила она небрежно. — Его указания помогли мне снять с него броню и перевязать рану. Его оружие с легкостью добыло для нас огонь, и я приготовила ему поесть.
 С тех пор мы не расставались, прячась где только можно, убегая, когда приходилось. Кров и даже пищу мы без труда находили в брошенных деревнях и на фермах…
 — Пока не появилась армия, — торопливо вмешалась Элега, пытаясь сделать выводы из того, что сообщила ей сестра. — Ты увидела нас.  Бы вместе —  ты и Воин Гильдии. Ты сказала, что тебе пришлось несколько дней уговаривать себя прийти ко мне. Это не  себя  тебе пришлось уговаривать, а  его.  Ты ведь его знания, его проводница.
 И, обо всем догадавшись, хотела добавить: «Его любовница». И Элега поспешно сказала:
  — Так вот  какое решение ты хотела принять. Ты—спутница самого могучего человека во всех королевствах. Он любит тебя — и зависит от тебя. Ты должна решить, как использовать его силу.
 Настала очередь Мисте изумляться. Не в состоянии скрыть внезапно вспыхнувшую надежду, Элега вскочила со стула, чтобы оказаться к сестре поближе:
 — Мисте, ты должна помочь нам. Вся эта сила, вся эта мощь лишь ждет своего часа. О сестра, почему ты колеблешься? Ты можешь положить конец этой осаде практически без всяких усилий. Разве ты не понимаешь, что следует сделать? Мы должны взять Орисон. Должны покончить с дурацким сопротивлением короля, чтобы наконец могла начаться битва против подлинных врагов Морданта, чтобы королевство и Гильдия остались в неприкосновенности.
 — Нет, Элега. — Мисте вскочила, чтобы встать с сестрой лицом к лицу. — Это ты не понимаешь. — Шрам придавал ей вид грозный и решительный. — Вопрос, который я должна решить, заключается не в том, буду ли я помогать тебе или нет, вопрос в том, буду ли я помогать Орисону против тебя.
 Алендских войск слишком много даже для такого оружия, как у Дарсинта, и ему не победить их в одиночку. А его сила постепенно теряется. Он называет это «разряжается». Его оружие нельзя «зарядить» в этом мире. По этой причине мы должны действовать осторожно. Тем не менее, я долго и много думала о том уроне, который он может нанести армии Аленда. Правда в том, что я сдерживаю его лишь потому, что ты в лагере — и потому что принц Краген не предпринимает никаких активных действий.
 Элега хотела возразить, но Мисте перебила ее.
 — Я хочу предупредить тебя, Элега. Я убеждена более чем когда—либо, что должна сражаться за отца и Мордант. Если ты хочешь, чтобы оружие Дарсинта начало стрелять, оно начнет стрелять по вам.
 — Мисте, — в панике прошептала Элега, — ты  сошла с ума? 
 — Ты считаешь, что верить собственному отцу—безумие?
 — Да, безумие! Ты сама это подчеркивала — ты говорила о его «странном нежелании, стремлении к самоуничтожению». Разве ты не слышишь себя? Ты бы не покинула Орисон и не отправилась помогать своему Дарсинту, если бы  верила  нашему отцу.
 — Да. — Вспышка Мисте вдруг сменилась улыбкой, и она сразу стала казаться недалекой и неопасной. — И нет. Я провела много дней, пробираясь сквозь глубокий снег. Я перевязывала раны воина—чужака и сжимала его в своих объятиях—И слышала послание отца к тебе. Страх и отсутствие комфорта учат многому. Как и любовь. Я поняла, что нужно думать по—другому. Трудно сказать, что я верю в его бездействие. Но я поверила в то, что он помог этому воплощению — через Гильдию. Я даже думаю, что он сделал это ради меня—как оскорбил принца Крагена ради тебя. Ты не видишь, какими сильными он нас сделал? Я могу делать выбор за Дарсинта, могу попросить его помощи. А ты влияешь на все действия армии Аленда.
  Я у верен, что моя дочь Элега действовала из лучших побуждений. Ради нее и ради себя я надеюсь, что добрые побуждения принесут добрые плоды. 
 Элега, мы поступаем так, как он хочет. Он все спланировал. Может быть, его бездействие лишь попытка заставить действовать нас.
 Элега пришла в ужас от улыбки сестры. Так оптимистически объяснять поведение короля было безумием.
 — Мисте, ты дура, — пробормотала она, словно разговаривала сама с собой. — Дура. — Король Джойс предпочел отослать жену домой, лишь бы не заниматься делами королевства. Не объясняя, почему так ведет себя. Мало—помалу он вытравил из сердца Элеги всякую надежду и веру. — С тобой все в порядке? Неужели то, что он сделал, не обижает тебя?
 — Конечно, обижает. — Улыбка Мисте была полна превосходства и печали одновременно. — Я говорю лишь, что на вещи можно смотреть иначе. Мы должны спросить себя, заслужили ли мы его доверие. Но мы не можем взвалить на себя его ношу.  Он —  король. Мы должны спрашивать, заслужили ли мы его доверие.
 — Мне кажется, он хотел сказать, что доверяет нам. — Элега, ты никогда не задавалась вопросом, каким человеком он должен быть, если доверяет тем, кому причиняет столько боли? Между нами говоря, у нас хватит сил уничтожить его. Оружие Дарсинта и армия принца могли бы покончить с ним. И наш отец сам загнал нас в этот угол.
 Или он совершенно безумен, или столь отчаянно нуждается в нас, что не может объяснить, чего хочет, не сделав это чего—то невозможным. Совершенно растерянная, Элега спросила:
 — Что ты имеешь в виду? Что ты подразумеваешь под всем этим?
 Мисте пожала плечами.
 — Ничего определенного. Я просто рассуждаю. Но предположим… — ее взгляд сосредоточился на сестре, — что в некотором смысле для защиты Морданта жизненно необходимо, чтобы принц доверял тебе. Как можно добиться доверия между заклятыми врагами? Попытка обмануть или подкупить принца почти наверняка обречена на провал. Ты — уж прости — плохо умеешь лгать. Ты не смогла бы убедить принца в том, во что не веришь сама.
 — Нет. — Элега покачала головой не от разочарования, а от отчаяния. — Ты выстраиваешь чересчур много предположений и по слишком ничтожному поводу. Как может быть «жизненно необходимо», чтобы принц Краген доверял мне?
 — Элега,  размышляй.  Ты сама подошла очень близко к ответу. Чего пытался добиться отец, отказываясь послать подкрепления Пердону, когда Пердон прибыл в Орисон и требовал помощи?
 — Чего он пытался  добиться? 
 — Или давай рассуждать по—другому. Что бы произошло, когда Кадуол вышел в поход, если бы Пердон получил помощь нескольких тысяч воинов? Как ты заметила, Пердон выдвинулся бы  сюда,  чтобы сохранить силы и помочь защищать короля. А верховный король Фесттен не позволил бы столь сильному врагу получить свободу маневра. Ему пришлось бы следовать за ним.
 Отказав Пердону в помощи, отец сделал так, что Кадуол не пошел прямо сюда. Ты до сих пор не понимаешь, Элега?
 — Время, — выдохнула Элега. Наконец—то она начала кое—что понимать. — Раз Кадуол не пришел сюда, то Аленд может позволить себе ждать. Отказав в помощи Пердону, он выиграл время.
 — Да! — прошептала Мисте.
 — И оттолкнув нас от себя, он тоже выиграл время. Он сделал так, что я могла использовать свое влияние на принца чтобы продлить бездействие. Но прежде всего… —
 Элегу поразило, насколько логично это звучало, — он оттолкнул нас для того, чтобы, если принц станет атаковать слишком яростно, ты бросилась бы защищать Орисон… и таким образом атака Аленда захлебнулась бы… а так как мы с тобой сестры, то мы могли бы сделать стычку между нашими силами как можно менее кровопролитной.
 — Да, — повторила Мисте. Она уже не вела себя скованно.
 — Но  почему? —  Элега не знала, смеяться ей или плакать.
 — Почему ему так необходимо время? Почему он так  поступает?  Какие у него трудности? Как он способен верить, что можно спасти Мордант, разрушая его?
 Мисте в отличие от сестры не чувствовала желания впадать в истерику. Тихо хмыкнув, она сказала:
 — Если бы я  это  знала — если бы я могла хоть что—то предположить — то сама рассказала бы обо всем принцу Крагену.
 Элега вдруг тоже хмыкнула.
 — Так значит, это все разговоры? Ты не можешь придумать, почему бы отцу нужно было выиграть время… а значит, нет причин верить, что он действительно пытается выиграть его… и значит, нет причин верить в твои рассуждения?
 Мисте покачала головой и тихо ответила:
 — Причин нет.
 — За исключением, — пробормотала Элега через мгновение, — того факта, что все это, похоже, чересчур аккуратно подстроено, чтобы быть случайностью.
 Мисте расплылась в такой довольной улыбке, что теперь ее красил даже шрам на щеке.
 Элега вздохнула. Ее хорошее настроение постепенно улетучивалось. — Должна заметить, Мисте, — заявила она, — что испытываю неодолимое желание рассказать обо всем принцу Крагену. К несчастью, он возьмет тебя в плен. И, вероятно, использует в качестве рычага воздействия на отца — или на твоего Воина.
 — В таком случае, — ответила Мисте. — Дарсинт придет за мной. Вряд ли он позволит использовать меня в качестве рычага.
 — И будет убито много алендцев, — добавила Элега. — Сила его оружия иссякнет. Без всякой пользы.
 — Это… — Мисте жестко улыбнулась, словно научилась любить риск, — и есть довод, который я использовала, чтобы он отпустил меня к тебе.
 Элегу ждал последний сюрприз этого полного сюрпризов вечера: она обнаружила, что никогда не любила свою сестру так сильно, как в эту минуту.
 — В таком случае, — растягивая слова заявила Элега, — мне кажется, в моих интересах помочь тебе покинуть лагерь, прежде чем весть о твоем визите достигнет ушей принца Крагена. Идем. Бери свой плащ. Мы возьмем мех с этим вином и поскорее уйдем.
 Но, прежде чем уйти, они с Мисте крепко обнялись, словно впервые по—настоящему узнали друг друга.


***

 На следующее утро, выслушав доклады своих капитанов, принц Краген вызвал Элегу из шатра. Она никогда еще не видела его таким злым. Даже усы его, казалось, топорщились от гнева.
 — Миледи, — сказал он, — прошлой ночью в лагерь пришла женщина. Она утверждала, что она — ваша сестра. Ее отвели в ваш шатер.
 Элега смело смотрела на него, скрывая страх в сердце.
 — Да, милорд принц. Это была моя сестра Мисте.
 — Та, что исчезла после того, как Воплотители воплотили своего Воина? — Похоже, он знал о ней лишь это. — Где она сейчас?
 Вспомнив, что лгунья из нее никудышная, Элега выдержала его взгляд и ответила:
 — Мы долго беседовали с ней. Потом я помогла ей уйти, не беспокоя стражу.
 — Дочь короля Джойса. Одна из самых ценных женщин Морданта. Вы «помогли ей уйти». — Тон принца стал таким, что все солдаты поблизости повернулись к нему, прислушиваясь. — Почему?
 Элега попыталась улыбнуться так, как улыбалась Мисте: словно она обожала риск.
 — Давайте зайдем в мой шатер, милорд принц. Мне нужно кое—что рассказать вам. Это заставит вас усомниться в ваших суждениях.
  За это  она и полюбила его: хотя она была дочерью его врага — хотя она предала своего отца и, следовательно, могла предать кого угодно — хотя она помогала другой дочери короля бежать, — принц Краген отправился с ней в шатер и выслушал ее рассказ.


***

 Почти в тот же час Артагель получил разрешение впервые встать с постели. Бок быстро заживал, лихорадка отступила, и ему удалось убедить врача, что он чувствует себя прекрасно. Вдобавок после его безумного визита в подземелья он стал примерным пациентом. И ему было позволено подниматься ради короткой, очень  короткой  прогулки.
 Он то и дело улыбался врачу. Улыбнулся беззубой кухарке, приносившей ему еду. Улыбнулся горничной, убиравшей его комнаты. Но не пытался одеться и выйти, пока не уверился, что ему никто не помешает. Он не хотел, чтобы кто—то видел его в тот момент, когда он подвернет испытаниям свое тело и поймет, насколько он слаб.
 Попытка надеть просторную рубаху и штаны вызвала у него испарину. Пока он пытался обуться в сапоги—закружилась голова. Подняв свой двуручный меч, он покачнулся от слабости. С каждым новым движением рана начинала пульсировать, словно собиралась открыться вновь.
 Безостановочно улыбаясь, чтобы подбодрить себя, он вышел из комнат и, устроив себе короткую, очень  короткую  прогулку, отправился на поиски Смотрителя Леббика.
 У него было множество поводов побеседовать со Смотрителем. Во—первых, несколько дней назад Леббик хотел видеть  его,  но помешала лихорадка. Во—вторых, если его удастся разговорить, Смотритель будет бесценным кладезем сведений о том, что интересовало Артагеля в первую очередь: осада; планы короля Джойса; поиски Джерадина.
 Благодаря тому, что большинство его друзей были стражниками и многие из них заходили проведать его во время болезни, Артагель знал, что осада после первого дня протекала вяло. Но это могло означать все, что угодно, — и он хотел знать, что именно. Вдобавок, Артагель слышал, что Мастер Квилон убит и вместо него магистром Гильдии стал Мастер Барсонаж. Он слышал, что Териза исчезла. Он даже слышал, что существует взаимосвязь между смертью Квилона и исчезновением Теризы. И только один человек — наверное, это был врач, лечивший Артагеля, — упомянул, что до сих пор есть вопросы касательно Андервелла.
 Недоумений было достаточно, чтобы заставить Артагеля прогуляться к Смотрителю. Несмотря ни на что, они с Леббиком были старыми друзьями — если у Смотрителя вообще могли быть друзья. Фактически он был учителем и командиром Артагеля с тех пор, как Артагель достиг такого уровня, что первому встречному стало небезопасно указывать, что ему следует делать. И поэтому все — во всяком случае активные защитники замка — верили, что он единственный в Орисоне может отправиться к Смотрителю, задать ему вопросы и получить на них ответы.
 Но так случилось, что у Артагеля было два дополнительных повода побеседовать со Смотрителем, более важных, чем все прочие.
 Первое: он долго и мучительно — что было не в его обыкновении — думал о своей последней беседе с леди Теризой, и ему не понравились выводы, которые он из этой беседы сделал.
 Второе: он слышал по меньшей мере от шести достойных доверия друзей, что утром после исчезновения Теризы Смотритель Леббик вернулся к себе домой и застал в своей постели женщину.
 Бывшую служанку Теризы Саддит.
 И избил ее до полусмерти.
 Даже сейчас, через пять или шесть дней после происшествия, его врач не был уверен, что она сможет пользоваться руками. Что же касается лица… Собственно, никто не хотел подробно описывать, насколько оно обезображено.
 С тех пор Смотритель не выходил из своих комнат. Он руководил обороной Орисона через посредника — через выбранного им человека, который приносил ему свежую информацию и получал от него указания.
 По очень странному совпадению, от которого сердце Артагеля сжималось, человека, выбранного Смотрителем, звали Рибальд. Это был тот самый покрытый шрамами ветеран, который время от времени оберегал Теризу по просьбе Джерадина, тот, кто потерял своего лучшего друга, Аргуса, при неудачной попытке застать принца Крагена врасплох.
 Почему именно  Рибальд?  Леббик никогда особо не доверял ему. Честно говоря, Рибальд частенько жаловался, что Леббик совершенно не замечает его, разве что когда он проштрафится.
 И хотя от усилий его сердце судорожно трепыхалось, а кости болели, Артагель решил встретиться со Смотрителем и задать ему несколько вопросов.
 Ему не понравилось, как Териза кричала на него:  «Ты что, сошел с ума? Джерадин — твой браг!»  В то время не понимал ее. Но тогда он горел в лихорадке, то, что произошло с Найлом, терзало ему душу и сердце. А сейчас ее слова жгли его словно обвинение. Появившись в квартире Леббика, он немного удивился, обнаружив, что дверь охраняется. Прежде Смотритель никогда не старался охранять свою квартиру. Тем не менее, Артагель не колебался. Он подошел к стражнику, человеку, которого знал много лет, и спросил:
 — Он до сих пор отказывается видеться с кем бы то ни было?
 Стражник кивнул. Несмотря на очевидную радость от того, что Артагель наконец—то встал с постели, он заметил:
 — И не собирается делать никаких исключений. Ни для кого.
 Артагель улыбнулся. Вероятно, неплохо, что он не смог прихватить с собой меч. Он выглядел бы по—дурацки, обнажив его — и роняя на пол. И, словно это заявление ничуть не задело его, он сказал:
 — Я хотел бы пройти внутрь. Ты ведь не будешь мешать мне?
 — Хочешь проскочить мимо меня? — хмыкнул стражник. — В  твоем  состоянии? — Он развел руками. — Ладно, подчиняюсь принуждению. Кто—то должен объяснить ему, что к чему. Почему бы и не ты. После того как он отдубасил эту женщину… если он не попытается оправдаться, вскоре нас ждут большие неприятности. Слишком много людей, которым больше нечем заняться, крайне недовольны происшествием.
 Если он тебя ударит, кричи, отнесу тебя назад в твои комнаты.
 Артагель успокаивающе похлопал его по плечу.
 — Спасибо большое. Всегда приятно иметь неподалеку такого человека, как ты.
 — Знаю, — ответил стражник. — Причем как можно ближе. И, хмыкнув, он открыл дверь.
 Уверенный, что ноги не долго смогут держать его, Артагель вошел в покои Смотрителя.
 Первая комната была плохо освещена, не убрана и ничем не украшена — чего не бывало, когда Артагель в последний раз был здесь незадолго до смерти жены Леббика. Хотя и не любитель роскоши, Смотритель выбрал для своей семьи шикарные апартаменты; он десятилетиями говорил о том, что собирается завести детей, невзирая внимания на те травмы, которые жена получила в алендском плену. А она поддерживала в нем эту надежду, утверждая, что эти комнаты очень понравятся детям. Но после ее смерти Леббик ободрал все стены и пол, оставив лишь голый камень; он поставил в первой комнате жесткую койку и запер остальные двери — и даже в переполненном Орисоне эти комнаты оставались пустыми. А после исчезновения Теризы он перестал даже убирать. Единственная лампа, на столе у кровати, давала довольно света, чтобы разглядеть, что в комнате грязно.
 Грязен был и Смотритель — небритый, чумазый, он не менял одежду уже много дней. Его глаза налились кровью от усталости и ненависти ко всему — а может быть, покраснели от печали, а руки были сжаты в кулаки, словно он хотел взять в них меч. Глядя с кровати на Артагеля, он слабо прохрипел:
 — Я оторву башку тому, кто впустил сюда  тебя. 
 Воздух был затхлым от грязи, застоявшегося пота, зачервивевшей пищи. Артагель с трудом подавил рвоту. Сменив гримасу отвращения на вежливую улыбку, он ответил:
 — Нет, ты этого не сделаешь. — Он спокойно нашел стул и уселся. — Если бы ты хотел оторвать ему голову, ты сначала набросился бы на меня. А ты не посмеешь. Я—самая популярная личность в Орисоне.
 — Дерьмо собачье. — Смотритель злобно мигнул. — Самая популярная личность в Орисоне Эремис. — Несмотря на свой тон, он не вставал с постели. — А ты всего лишь калека, который остался жить по чистой случайности, недобитый Гартом.
 Небось поэтому тебя и послали. Думают, я не обижу человека, который так слаб, что женщина щелчком собьет его с ног.
 Пытаясь изобразить любопытство, Артагель переспросил: — Кто?..
  — Они.  Тор. Король Джойс. Половина вшивых собак в этой вонючей дыре. Тот сукин сын, который позволил тебе войти. Те, кто считает, что Эремис — лучшее в этом мире с тех пор, как король Джойс изобрел солнце. Те, кто считают, что меня следует оскопить за то, что я набил морду грязной шлюшке.  Они. 
 Они хотят выманить меня отсюда, и тогда они набросятся на меня. Они хотят, чтобы ты заставил меня выйти.
 — Прости. — Артагелю было невероятно трудно разговаривать со Смотрителем, когда тот был в таком состоянии. Он предпочел бы безоружным встретиться с Бретером верховного короля. В результате голос его звучал необычайно ласково, словно он наслаждался происходящим. — Мне очень неприятно перебивать тебя, когда ты в таком чудесном настроении. Но правда в том, что я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Я просто пришел сообщить тебе, что Джерадин не убивал Найла.
 — Знаю, — буркнул Леббик. — Можешь не говорить об этом  мне.  Скажи  им. 
 — Минуточку. — Артагель удивился бы меньше, если бы Смотритель внезапно дохнул огнем. — Погоди. Что значит — знаешь?  Откуда ты  это знаешь?
 — Знаю, — Смотритель Леббик посмотрел на своего посетителя так, словно Артагель был кошмаром, явившимся из сна, — потому что эта обоссаная девка оказалась в моей кровати.  В моей кровати. 
 Сейчас пришел черед Артагеля в ужасе уставиться на собеседника.
 — Минуточку, — повторил он. — Погоди. Леббик не стал ждать.
 — Я вошел через эту дверь, — он яростно ткнул толстым пальцем в дверь, — а она лежала в моей  кровати. —  Он ткнул пальцем в кровать. — В чем мать родила, засранка. И  скалилась.  Покачивая своими дойками. Ну конечно же, Джерадин не убивал Найла.
 Немного успокоившись, он заметил:
 — Я верил всем, кроме этой женщины. Артагель затаил дыхание и молча слушал.
 — Она заставила меня обдумывать все снова и снова.
 Она заставила меня начать с самого начала. Но когда она ошиблась насчет тайного хода — я  уверился.  Затем видел, как она спасается бегством. С Квилоном. Другом короля Джойса. Затем обнаружил тело Квилона. Я снова настиг ее. Я  увидел  ее. Гилбур  сказал  мне, что они—союзники. Ну конечно же, Джерадин убил Найла. Она, должно быть, сбежала с Гилбуром, а не с Квилоном. Предательница, убийца. Это доказывало вину Джерадина.
 Разве  они  не сказали тебе этого?
 — Нет, — пробормотал Артагель. — Они не сказали мне ни единого слова.
 — Еще успеют, — буркнул Леббик. — Дай им только шанс. Они все говорят лишь обо мне. Шепчутся у меня за спиной. — Дикая ухмылка исказила его лицо. — Эремис—герой. Все, что сказала о нем эта женщина, — ложь. Джерадин убил Найла. Она заставила его сделать это. И помогла ему бежать. Затем Гилбур помог бежать ей. Они убили Квилона. Я — чудовище. И никто не понимает, почему король Джойс не приказал вспороть мне брюхо.
 Эремис — герой.
 Не в силах найти в его речах хоть каплю здравого смысла, Артагель спокойно заметил:
 — Сомневаюсь. Териза, должно быть, сказала тебе, что Найл до сих пор жив. Она пыталась сказать это и мне.
 Я не поверил ей, — признался он, — но с тех пор я много раз пенял себе за это. — Обычно он не слишком сожалел о сделанном и, тем не менее, очень жалел о том, что сказал Теризе. Ему следовало внимательно осмотреть тело. — Я наконец—то сообразил, как все должно было происходить. —  «Джерадин — твой браг. Ты знаешь его всю свою жизнь». —  Они, должно быть, подменили тела. Андервелла и Найла. Вот для чего они использовали Воплотимое — чтобы существа изуродовали трупы до неузнаваемости. Чтобы мы подумали, что Андервелл—это Найл.
 Джерадин не сделал бы ничего подобного. Это невозможно. Я знаю его лучше других. И, словно они беседовали о погоде, Артагель добавил:
 — Если  он  ни при чем, остается только Эремис. Больше винить некого.
 — Я  знаю, —  печаль исказила черты Смотрителя Леббика. Он тихо добавил: —  Знаю.  Почему, ты думаешь, я избил ее? Почему, думаешь, не остановился? Я пытался выбить из нее правду.
 Это Квилон помог женщине бежать. Вот правда. По приказу короля Джойса. Чтобы избавить ее от меня. Он приказал мне делать свое дело, а затем попытался утащить ее из моих лап. Вот почему он оставил меня в одиночестве. Он не посылал за мной много дней. Он знает, что я всего лишь выполнял приказы.
 Он хочет сломать меня. Хочет, чтобы я прятался здесь, пока не сгнию. Потому что не верит мне.
 Артагель почувствовал, что этот разговор никуда не ведет. Он хотел уже уйти к себе, подальше от безумия Леббика. Но жалость оказалась сильнее тревоги. Кроме того, он, Артагель, упустил Теризу и Джерадина.
 И вместо того чтобы отступить, он попробовал новую тактику.
 — Ну хорошо, но должен же он кому—то доверять? —
 Артагель пытался говорить сердечно, но без особого успеха. — Ты ведь до сих пор командуешь, не так ли? Ты ведь до сих пор Смотритель?
 И кстати, раз мы заговорил о твоем командирстве, как оборона? — продолжал Артагель. — До меня дошли слухи, что принцу Крагену удалось метнуть в нас всего лишь один камень, в первый день осады. Это правда?
 Смотритель снова кивнул.
 — Проклятый щенок Маргонала, — проревел он, — сидит сиднем и глазеет на нас.
 — Почему? С чего он взял, что может ждать? Разве он не боится Кадуола?
 — Я вижу всего два объяснения. — Лицо Леббика отчасти разгладилось. Похоже, Артагелю удалось найти нужные струны в его сердце. — Он знает, что Фесттен не скоро появится здесь — по какой—то причине, нам неизвестной, потому что он не пропускает к нам новости. Или Аленд с Кадуолом заключили в союз.
 Так: появилась хоть какая—то надежда. У Смотрителя Леббика осталось еще достаточно здравого смысла. И Артагель осторожно сказал:
 — Тогда я предпочитаю думать, что Кадуол не скоро появится здесь. Если Фесттен и Маргонал заключили союз, Краген не пытался бы напасть на нас в одиночку.
 — Ты, вероятно, прав, — мрачно согласился Смотритель. — Фесттен не пошел бы на союз, если бы существовала хоть малейшая вероятность того, что Маргонал может захватить Гильдию до него.
 Артагель кивнул. И через мгновение продолжил разговор:
 — Кстати о Гильдии…
 Леббик довольно невежливо перебил:
 — А мы говорили?.. Артагель нахмурился.
 — Говорили о чем?..
 — О Гильдии. Или ты попросту суешь нос в чужие дела?
 — Сую. — Артагель улыбнулся. — И собираюсь совать нос в чужие дела, пока ты не скажешь три осмысленные фразы подряд. Если ты не соберешься, то  действительно  сгниешь.
 Так вот, кстати, о Гильдии… что они собираются делать ввиду случившегося с бедным Мастером Квилоном?
 Смотритель Леббик принялся изучать своего гостя, словно наконец начал удивляться, почему тот здесь.
 — Ничего, — он подчеркнул это голосом. — Насколько я знаю, единственное, чем они заняты — с утра до вечера вытирают друг другу сопли. То есть… — он заговорил в своей обычной гневной манере, — они дни и ночи напролет пытаются выяснить, каким образом Гилбуру, Джерадину и этой женщине удалось использовать плоское зеркало и не сойти с ума.
 Этот слепой хряк Барсонаж внезапно… — тон Леббика стал яростным, — обнаружил, что наш король Джойс прав. Что он был прав с самого начала. Зеркала не создают свои воплощения. То, что они показывают, существует в действительности. Поэтому мы не имеем права брать оттуда что—либо и тем самым нарушать равновесие в том мире. Все это собачье дерьмо означает, что они не намерены помогать нам. Они отказываются браться за то единственное, что может принести какую—то пользу.
 Смотритель рассмеялся, но в его голосе не было веселья.
 — Это действительно любопытно. Они решили стать чистенькими, когда король махнул на них рукой. Нас еще не превратили в рабов только потому, что принцу Крагену не удается использовать катапульты. Хэвелок разрушает их с помощью извлекаемой из его зеркал какой—то птицы, состоящей из дыма.
 У Артагеля появилась надежда, что он на верном пути. Смотритель Леббик постепенно берет себя в руки. Может быть, уже пора рискнуть?
 Любовь к риску заставила Артагеля небрежно сказать:
 — Так—то лучше. Ты ведешь себя намного лучше. В любую минуту ты можешь вновь стать самим собой. Осталось еще одна мелочь, которую я хотел бы знать.
 Смотритель, — он решительно набрал в легкие воздуха. — Во имя разума: что связывает Саддит и Найла? Почему то, что она оказалась в твоей постели, доказывает, что Джерадин не убивал его?
 Несколько секунд Смотритель, казалось, готов был вспылить. Его лицо дрожало. Глаза налились кровью, вбирая темноту комнаты; черты были полны ненависти.
 Словно человек, катающий во рту железные шары, он сказал:
 — Связь не между Саддит и Найлом. Связь между Саддит и Эремисом. Она — его подстилка.
 Артагель ждал.
 — Он послал ее. Именно в этом я заставил ее признаться. Именно поэтому я так избил ее. Вот почему я не остановился.
 Артагель по—прежнему ждал.
 — Он сделал это, чтобы насолить мне, — глаза Леббика внезапно наполнились слезами. Они текли по его грязной бороде, оставляя следы на щеках. — Я подошел к самому краю пропасти. Эта женщина пыталась сказать мне правду, а я не знал, как ей поверить. Тогда он проделал все это. Послал свою шлюху, чтобы это стало последней соломинкой. Потому что я — единственный, кто остался у короля Джойса. Хоть он и не верит мне.
 Чудесный Мастер Эремис, — сказал Смотритель опечаленно, — не посылал бы ко мне в постель свою шлюху, если бы эта женщина не рассказала о нем всей правды. Он хотел раздразнить меня.
 Артагель с трудом удержался от того, чтобы не присвистнуть сквозь зубы. На этот раз он нашел объяснения Смотрителя достаточно убедительными. Его всегда поражала неутолимая страстность Саддит; но в эти минуты он думал не об этом. Он думал, что ее появление в постели Леббика было худшей выдумкой Эремиса.
 Словно Эремис и король Джойс сговорились уничтожить Смотрителя.
 Нахмурившись, Артагель сказал:
 — В твоих объяснениях есть смысл. — Слова, казалось, застревали у него в горле; их приходилось извлекать силой. — А что сказала Териза о нашем герое Эремисе?
 Смотритель закрыл лицо руками, роняя слезы на грязный стол.
 — То же, что и ты. — Рядом с собой на койке он нашел грязную тряпку и высморкался. — Похоже, они поменяли тела. Если Джерадин действительно хотел бы убить Найла, он мог бы проделать это без глупого риска и кровопролития. Но если Джерадин невиновен, то Андервелл должен был обнаружить, что Найл не был ранен. Таким образом, Андервелла следовало убрать. Чтобы обезопасить Эремиса.
 Найл, вероятно, все еще жив. Если он хоть сколько—то нужен Эремису.
 Эремис изображает героя Орисона, потому что его планы еще не осуществились. Кадуол еще не готов напасть. Это очевидно — Кадуол еще не пришел  сюда.  Или он ждет, пока произойдет еще что—то. Он не хочет, чтобы Краген захватил Гильдию.
 Артагель собирался спросить: «Тогда почему ты не остановишь его? Не вонзишь нож в его сердце? Вместо того чтобы прятаться здесь, словно побитая собака?» Но, к счастью, он вовремя осадил себя. Едва только вопрос созрел в его голове, он припомнил, как Смотритель Леббик отреагирует на него.  Они хотят выманить меня, и тогда набросятся. Он хочет сломать меня. Он не верит мне. 
 Артагель любил рисковать, но он не желал рисковать, подталкивая Леббика в пропасть.
 Он не мог сообразить, что делает король Джойс. Но эти проблемы его не занимали; кто—нибудь все равно разберется. Вот Эремис — совсем другое дело. Артагель был убежден, что необходимо помешать Мастеру любым способом.
 Артагель оглядел комнату в поисках вдохновения и уцепился за первую же мысль, которая пришла ему в голову.
 — Знаешь, Смотритель, если бы твоя жена увидела этот свинарник, она встала бы из могилы.
 Артагель, вероятно, был единственным человеком в Орисоне, который смел говорить с Леббиком о его жене.
 Но, по счастью, Артагель нашел правильный ключик. Смотритель не взорвался, а смутился.
 — Я знаю, — пробормотал он. — Я собирался все убрать. Сейчас.
 Печаль на его лице разрывала сердце Артагелю. Без задней мысли он тихо сказал:
 — Не стоит. Оставь. У меня есть лишняя комната. А там—еще одна кровать. Перебирайся ко мне.
 Смотритель Леббик угрюмо уставился на него. Шевеля губами, словно Артагель протянул ему единственную ниточку, привязывавшую его к жизни.
 — Она мертва, — сказал Артагель мягко, как только мог. — И это нельзя исправить. Она больше не нуждается в тебе. Только  мы  нуждаемся в тебе.
 С трудом выйдя из прострации, Смотритель хрипло спросил:
 — Мы?.. Кто это «мы»?
 — Мы. — Артагель не колебался. — Джерадин. Териза. Всякий, кто по—прежнему считает, что короля Джойса все еще стоит спасать, даже если он действует так, словно засунул голову в задницу.
 Леббик надолго задумался, уставившись во мрак. Он походил на человека, затерявшегося в воспоминаниях—затерявшегося в любви, в странных приступах жестокости; на человека, который может и не найти дороги назад. Но его плечи наконец—то приподнялись, и он вздохнул.
 — Ладно.
 — Вот и хорошо. — Артагель вздохнул так же искренне. Напряжение покинуло его с такой быстротой, что он вздрогнул. — Самое время.
 Без напряжения и печали, которые заставляли его держаться, мышцы Артагеля утратили силу, а ноги подгибались. И он торопливо добавил:
 — Помоги мне вернуться назад. Боюсь, я перетрудился, придя сюда.
 — Идиот, — буркнул Леббик. Он медленно поднялся. — Тебе ведь нужно отлеживаться. Я видел болванов, но таких…
 — Неважно. — Артагель с трудом удерживался, чтобы не упасть со стула. — Я видел болванов, которые заткнут за пояс нас обоих.
 Только скажи мне одну вещь. — Он замолчал, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. — Почему Рибальд? Не думал, что он у тебя на хорошем счету.
 Смотритель Леббик осторожно помог Артагелю встать. Подпирая его плечом, он направился к двери.
 — Мне был нужен кто—нибудь, кому я могу доверять. Он любит Джерадина. Этого для меня достаточно. Артагель не сдержался и спросил:
 — Ты действительно угодил в переплет? Из—за Эремиса и Саддит?
 Мускулы на челюстях Леббика заходили ходуном. Его глаза были полны мрака.
 — Подожди — увидишь.
 Возвращаясь к себе, Артагель обнаружил, что ему не терпится снова увидеть Джерадина. Он хотел, чтобы кто—нибудь объяснил ему, что происходит.

 35. Старый союзник короля

 В тот же день Териза и Джерадин добрались до юго—западных холмов провинции Термиган и начали приближаться к Стернвалю, столице, где правил сам Термиган.
 Относительно прямая дорога из Хауселдона и отсутствие дождя, весьма нехарактерное для этого времени года, сделали путешествие легким, во всяком случае для Джерадина. Он привык к лошадям, не жаловался на трудности дороги, знал, как устроить лагерь. И, похоже, исполнился уверенности в себе. Впервые за всю свою жизнь он точно знал, что делает. Единственное, что сдерживало его прыть, это желание провести побольше времени с Теризой.
 Териза торопилась прибыть в Стернваль совсем по другим причинам. В каком—то смысле она потеряла интерес к Орисону — к Мастеру Эремису и королю Джойсу. И повод был серьезным. Она страдала от любого движения, у нее болели все кости, она видеть не могла лошадей. Ей хотелось принять горячую ванну и вытянуться на сухих простынях. А из—за веса Джерадина по ночам твердая земля оставляла на ней следы от лопаток до копчика. Временами она была готова убить, если бы за это ей пообещали подушку или перину. Через день или два, проведенных в седле, каждый шаг жеребца, казалось, разъединял ее кости. Еще несколько дней спустя она едва удерживалась от стона всякий раз, когда Джерадин прикасался к ней.
 И, тем не менее, она обнималась с ним так сильно и так часто, как только удавалось; она обхватывала его ногами и держала на себе, несмотря на боль. Она была так переполнена любовью, что с трудом отводила от него взгляд; когда ее кожа не соприкасалась с его кожей, она страдала больше, чем от царапин и синяков. Если нужно, она потерпит.
 Она должна была признать, что возненавидела лошадей. Любая культура, не способная изобрести другое путное транспортное средство, кроме  такого,  должна погибнуть. Когда Джерадин сообщил, что они скоро увидят Стернваль, она воскликнула:
 — Слава Богу! — с такой страстью, что он не мог удержаться от смеха.
 — Ах, тебе смешно, — пожаловалась она. — Я в жизни себя так не запускала, а ты думаешь, что это шуточки. Клянусь, не знаю, что я нашла в тебе.
 Без сомнения, — добавила она более мягко, — если бы я  знала, то,  вероятно, закрыла бы на это глаза.
 — Будьте осторожны, миледи, — заметил он шутливо, — я натура чувствительная. Если вы дадите мне повод —  хоть малейший —  я тут же начну извиняться.
 — О, Господи, — застонала она, пытаясь говорить с горечью, хотя вся светилась улыбкой. — Последний раз, когда ты это делал, нам не удалось заснуть до полуночи.
 Это вызвало у Джерадина смех. Затем он нагнулся с седла и театрально поцеловал ее.
 — О, Териза, — вздохнул он, когда поехали дальше, — ты доставляешь мне столько радости. Не могу поверить, что это возможно. После стольких лет служения Гильдии и стольких неудач — после ошибки, после погони за Найлом вместо того, чтобы сосредоточиться на принце Крагене — после того как нам не удалось остановить Элегу — после того как в глазах всех я стал убийцей брата… а потом мне пришлось нырнуть в зеркало, не представляя, что со мной случится… — Его список несчастий впечатлял, когда он перечислял их все подряд. — Я бы никогда не поверил, что можно чувствовать такую радость.
 — Долго нам еще ехать? — спросила она, потому что ей ничего другое не пришло в голову. — Я хочу спать.
 Джерадин улыбнулся и дал лучший ответ, какой мог придумать.
 Это был четвертый день их пути, и с тех пор как они оставили за собой дымящиеся руины Хауселдона, они не видели ни единого признака того, что Мордант находился в состоянии войны. Направляясь почти прямо на северо—восток, они пересекли Бродвайн на ее пути к Демесне и поехали по дороге к провинции Термиган.
 — Термиган поможет нам, — убежденно заявил Джерадин. — Он старый союзник короля. Рассказывают, что он спас королю жизнь в последней из больших битв с Алендом—около тридцати лет тому назад.
 Териза кивнула, не отводя глаз от окружающего пейзажа. Она встречалась с Термиганом; у нее создалось впечатление, что это человек, которому можно доверять абсолютно — но лишь на его условиях.
 К северу и востоку от Хауселдона провинция Домне, казалось, состояла из сплошных голых холмов, на которых затруднительно было выращивать чего бы то ни было, но зато поставляющих пышную сочную траву на корм овцам. На юге и западе виднелись горы, но они оставались все дальше по мере того, как дорога уводила путников из провинции. Джерадин пояснил, что граница Домне простиралась от гор на севере — от точки под названием Рот Пестиль (потому что оттуда берет начало река Пестиль) — по относительной прямой к приметному горному пику на южном хребте, могучей вершине, которую нельзя ни с чем спутать, названной по какой—то странной причине Келендумбл. Эта линия отделяет Домне от провинции Термиган к северу от Бродвайн и от провинции Тор на юге.
 Хотя граница была воображаемой, как только Териза и Джерадин попали в Термиган, пейзаж изменился. Трава и деревья, подснежники и кусты казались хилыми, словно росли в неподходящей почве и климате.
 — Здесь отличная земля для винограда, — пояснил Джерадин, — и не слишком плохая для хмеля. Но на ней нельзя выращивать пшеницу, рожь или уоррен.
 Уоррен был одним из злаков — собственно, одним из немногих продуктов, которые казались незнакомыми Теризе в этом мире.
 — В Домне шутят, что все, кто живет здесь постоянно, страдают расстройством желудка, а когда начинают заливать горе вином, становится еще хуже.
 С другой стороны, я слышал, что верховный король Фесттен не пьет ничего кроме термиганских вин.
 Когда изменилась почва, изменился и облик холмов. Они стали менее крутыми, более сглаженными, словно создавались с помощью выветривания, а не вздыбились, словно кости доисторического существа. Дорога петляла прямо по оврагам, вместо того чтобы пересекать их. Словно по контрасту погода стояла самая весенняя — на солнце было тепло, несмотря на холодные ночи и тучи; воздух был пропитан ароматами цветов и влагой.
 Теризе так хотелось искупаться, что при одной мысли об этом у нее зачесалась голова.
 Она заставила себя думать о другом и пришла к выводу, что все эти овраги — идеальное место для засады. Но это казалось полным вздором. Ведь Аленд выслал все свои силы на осаду Орисона. А силы Кадуола находились на другой стороне Морданта, к востоку. Так что единственная реальная опасность угрожала со стороны Воплотимого. А атака с помощью Воплотимого не нуждалась в оврагах для засады.
 Она предположила, что Мастер Эремис, вероятно, не знает, где они. Он не мог этого знать, разве что им пришлось проезжать через место, видимое в одном из его зеркал, и он заметил их в то короткое время, когда их можно было разглядеть.
 Она не могла заставить себя беспокоиться о маловероятном.
 Честно говоря, она даже не помнила, что Термиган жаловался на происшествия в своей провинции, пока поздно вечером на четвертый день пути Джерадин не вывел ее к Стернвалю.
 При одном взгляде она изумилась, как же могла забыть об этом.
  «Б земле появились ямы, полные огня», —  сказал тогда Термиган.
 Стернваль был укрепленным каменным городом. Он был обнесен гранитной стеной с бойницами; за этой стеной все дома и строения сделаны из камня. С расстояния казалось, что основным материалом сооружений был гипс пополам с цементом. Люди из Термигана посмеялись бы над атакой, уничтожившей Хауселдон.
 И тем не менее, Териза была уверена, что им не до смеха.
 Даже за несколько сотен ярдов она чувствовала жар, исходящий от кипящего камня, который бурлил и клокотал в больших бассейнах вблизи стен. Их было не меньше полудюжины, все на холме, который спускался к городу, все располагались так, что медленно сползали к стенам. Эремис сказал:  «Огненные ямы появляются в полях Термигана — почти перед стенами Стернваля».  Ему, должно быть, пришлось нелегко — он скрывал злорадство. Подпитываемые воплощением, ямы пожирали землю между ними и городом. Она не знала, долго ли все это уже происходит, но предполагала, что осталось недолго. И действительно; гранитная стена в четырех местах начала таять словно свечка; на широкие пространства стен изнутри магма бросала ярко—красные отблески, словно стены раскраснелись, вспотев. Жителей Стернваля жар постепенно выжигал из домов.
 Оранжево—красный свет заливал небо, словно предвестник заката.
 Джерадин при виде этой картины нахмурился.
 — Зеркала и осколки! — пробормотал он. — Ах, Эремис. Неудивительно, что Термиган не доверяет Воплотителям.
 — Я не могу понять. — Теризе пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы заставить горло работать. — Зачем? Я хочу сказать, зачем делать это таким образом? Почему не выпустить — это же лава? — почему не воплотить эту лаву прямо в город и покончить с ним?
 — Для большего удовольствия, — мрачно ответил Джерадин. Он покачал головой. — Нет, все не так. Скорее всего, у него нет изображения Стернваля. Зеркало, которым они пользуются, вероятно, показывает место где—то на холме. И они могут сместить фокус лишь досюда.
 Дозорные обходили стену, не приближаясь к ямам. Териза заметила, как два человека остановились, показывая на них с Джерадином; один из них исчез со стены. Ей подумалось, что в данных обстоятельствах Стернваль не может похвастаться обилием гостей. Пытаясь приглушить привкус желчи во рту, она послала лошадь вперед.
 Они с Джерадином угрюмо миновали ямы с лавой и направились к воротам в дальнем конце города.
 Вблизи лавы Териза слышала ее шипение, низкий, едва различимый гул, который отозвался эхом в ее костях; стон земли, пожираемой заживо.
 Несмотря на то, что звук был тихим, он, казалось, оглушал. Она едва расслышала одинокий крик стражника со стены. Едва расслышала, как Джерадин сказал:
 — Похоже, Термиган высылает людей встретить нас. Может быть, он не желает рисковать, впуская нас, пока не узнает кто мы такие.
 Ей следовало бы это знать. Она оказалась рядом с воплощением; ей следовало понять, что они с Джерадином в опасности — их могут заметить. К несчастью, она не задумывалась над этим. Она была слишком обеспокоена бедой Стернваля, чтобы рассуждать.
 И когда  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота,  это застало ее врасплох.
 Видимо, изумление и спасло Теризу. У нее не хватило времени испугаться и замереть. Вместо этого она прокричала предупреждение и шарахнулась вбок из седла, из проклятой точки.
 Клыки не впились в нее. Но щелкнули так близко, что разодрали рубашку у плеча, почти сорвав ее с тела.
 Териза больно ударилась оземь, разбила колено и упала ничком. В отчаянии она подобрала под себя ноги и вскочила…
 …как раз вовремя, чтобы увидеть скрюченное черное пятно величиной со щенка, которое встало на конечности и двинулось на нее. Его кошмарные челюсти занимали больше половины тела; они широко раскрылись, стремясь пожрать ее.
 Услышав ее вопль, Джерадин пришпорил лошадь. Еще одно черное круглое пятно, выскочившее из невидимой точки воплощения, всеми четырьмя конечностями вцепилось в голову коня Джерадина.
 Его челюсти сокрушили череп лошади. Фонтаном брызнула кровь, лошадь рухнула, словно наткнулась на стену. Джерадин неловко приземлился; он был на секунду оглушен. Прежде чем он пришел в себя, его лошадь в конвульсиях перевернулась кверху брюхом, придавив ему ногу.
 Ниоткуда возникло новое яростное существо — и еще одно — коснулось земли — покатилось, останавливаясь…
 Одно бросилось к Джерадину. Два других поспешили к Теризе.
 У нее не осталось выбора; не было времени. Когда ближайшее из существ прыгнуло на нее, она пригнулась и прянула в сторону. Джерадин дал ей нож — для готовки, как он сказал в насмешку, потому что готовил сам; она схватилась за него не раздумывая, вырвала клинок из ножен, слепо махнула в сторону нападавшего.
 Ее удар пришелся по воздуху. Потеряв равновесие, едва удерживаясь на ногах из—за больного колена, она стала прямо на дороге второй твари.
 Клыки у воплощенного были кривые, острые, созданные специально чтобы рвать. В зеркале она видела, как существо, подобное этому, вырвало у человека сердце из груди. А здесь было еще одно, готовилось прыгнуть на нее сзади.
 Джерадину оставалось жить на несколько секунд дольше, чем ей. Красное мясо его лошади отвлекло обоих его врагов; они жадно пожирали коня. Пригодник был в безопасности, пока они не доберутся до его придавленной лошадью ноги.
 Он отчаянно пытался дотянуться до седельных сумок и расстегнуть их.
 Нож, который он дал Теризе, был простым разделочным ножом; охотник таким свежевал добычу. Но это было единственное ее оружие; не было времени жаловаться. Так как Териза все равно потеряла равновесие, она перенесла тяжесть своего тела по направлению падения, так чтобы ее рука с ножом сделала широкий взмах.
 Каким—то образом лезвие нашло существо раньше, чем оно впилось ей в лицо. Черное пятно отлетело в сторону, разбрызгивая зеленую кровь.
 Териза попыталась встать, но колено отказывалось повиноваться. Она закричала: второй атакующий приземлился ей на спину.
 Существа, напавшие на Джерадина, уже добрались до плеч лошади.
 Из ближайшей седельной сумки он вытащил полный куль кукурузной муки и швырнул его в черную тварь.
 Как и ее челюсти и аппетит, куль оказался слишком велик для тела твари. Удар отбросил ее в сторону от мертвой лошади; втянув конечности, она покатилась по земле.
 Джерадин лихорадочно принялся искать, что бы еще такого бросить.
 Териза лежала. Она не могла встать. Ее ноги скребли землю, словно у нее сломан позвоночник, и она не могла встать.
 Одно из темных пятен двинулось к ней.
 Словно чувствуя ее беспомощность, оно не торопилось; его движения были почти небрежными. И тут арбалетная стрела вонзилась в существо с такой силой, что оно, не касаясь земли взлетело в воздух, словно его пнул великан. Несколько капель зеленой крови запачкали волосы Теризы.
 Словно гвоздь, забитый гигантским молотом, новая стрела пригвоздила жрущую бестию к трупу лошади. Существо застыло, не издав ни звука, и, выпустив из пасти струю жидкости, издохло. Один из людей Термигана раздавил последнее темное пятно в лепешку мощными копытами своей лошади.
 Через мгновение трое мужчин остановились перед Теризой и Джерадином и наклонились с высоких седел. Один из них хрипло спросил:
 — Что это, клянусь блудливым козлом, за твари?
 Джерадин, похоже, не заметил, что спасен. Он продолжал копаться в седельной сумке, безуспешно пытаясь найти оружие.
 — Какой сукин сын, — бормотал он сквозь зубы. — Какой сукин сын… Будь у меня зеркало… — Все его лицо было мокрым, то ли от пота, то ли от слез. — Будь у меня зеркало…
 Териза никак не могла подняться. Ее колено онемело. Она хотела сказать, попросить: «Помогите мне! Все ли с ним в порядке? Вы их всех убили?» Но единственное, что смог сделать ее организм, — стошнить. Териза чувствовала зеленую кровь в волосах — как же она воняла! словно сгнивший труп в канализации. Голова и большая часть плеч лошади Джерадина оказались сожраны, изувечены клыками… как когда—то двое стражников Смотрителя и Андервелл. Теризу продолжали сотрясать рвотные спазмы, но желудок был уже пуст.
 Может быть, Мордант и не был в состоянии войны. А вот они с Джерадином воевали. О Господи.
 Люди Термигана спешились. Двое убрали труп лошади с ноги Джерадина; третий помог подняться Теризе. Это были крепкие мужчины с сурово поджатыми губами и покрасневшими глазами: они слишком долго наблюдали за разрушением Стернваля, смотрели, как кипящая лава приближается к городу.
 — Ну хорошо, — резко сказал один из них, — вы в безопасности. Мы спасли вас. Кто вы? И что это за существа?
 — Это Воплотимое, — простонал Джерадин. Он, казалось, не заметил присутствия мужчин. Все его внимание было обращено к Теризе. — Могут появиться новые кошмары. Может быть, он воплощает их прямо сейчас. Надо выбраться из зоны действия зеркала — и поскорее.
 Солдаты ждали другого ответа, но они поняли, что хотел сказать Джерадин. Всего секунду, переглянувшись, они колебались. Затем человек, помогавший подняться Теризе, усадил ее на лошадь.
 Двое других мгновенно оказались в седле; один из них посадил Джерадина перед собой. Лошади рванули галопом к воротам города, стараясь как можно быстрее удалиться от точки воплощения.
 Териза продолжала сжимать нож. Ее рука и клинок были покрыты вонючей зеленой кровью.
 — Успокойтесь! — прокричал ей мужчина в самое ухо. — Мне будет легче править лошадью, если вы расслабитесь.
 Она не могла расслабиться. Не могла унять тошноту.
 — Далеко? — спросил другой мужчина у Джерадина. — Далеко нам нужно отъехать, чтобы оказаться в безопасности?
 Наконец—то Джерадин мог ответить своим спасителям.
 — Наверняка утверждать ничего нельзя. — Топот копыт заглушал его голос. — Зависит от размеров зеркала. И от того, как далеко переместили фокус, чтобы напасть на нас. — Через мгновение он добавил: — Сотни ярдов будет вполне достаточно.
 — Хорошо!
 Люди Термигана направили лошадей к воротам Стернваля. И только тут рискнули остановиться.
 Териза уже не чувствовала ни холода, ни рези в животе. Она чувствовала только тошноту. Черные сморщенные пятна больше не выпрыгивали из воздуха.
 Вместо того чтобы подумать, как привести себя в порядок, она принялась мечтать об обмороке.
 Но такая возможность ей не представилась. Человек, помогавший ей, опустил ее на землю, затем соскользнул с седла и оказался рядом. Его крепкие объятия ясно давали понять, что он не собирается отпускать ее. Второй придерживал Джерадина, пока тот спешивался.
 Разгорался закат, похожий цветом на лаву. Тяжелые бревна ворот окрасились в багровый цвет; красные пятна испещрили крыши домов. Лица людей залил багрянец.
 — Ну хорошо, — повторил один из них. — А сейчас расскажите нам, кто вы такие. Прежде чем мы решим закрыть ворота, оставив вас снаружи.
 Териза продолжала слышать глухое ворчание кипящей лавы. Этот звук как будто пронизал все вокруг; из—за этого люди Термигана казались ей зловещими, полными скрытой злобы.
 Но Джерадин кивнул им.
 — Мы только что из Домне, — заявил он. — Я — Джерадин, сын Домне. Один из его сыновей. Хауселдон сожжен дотла.
 Солдаты стояли неподвижно, пораженные его словами. У ворот начала собираться толпа; новые люди Термигана, конюхи, чтобы позаботиться о лошадях, торговцы, зеваки. У всех был одинаковый красноватый блеск в глазах.
 Через мгновение один из солдат настойчиво спросил:
 — Вы лучше скажите, кто эта женщина. И почему на вас напали.
 Териза невольно положила руку на плечо Джерадину, пытаясь найти у него защиту против угрозы, которую не могла распознать.
 Он тоже почувствовал недоброжелательство. Плотнее сжав ее талию, Джерадин выпрямился. Его взгляд скользнул по окружающим лицам. И он осторожно сказал:
 — Мой отец всю свою жизнь был добрым и честным соседом Термигана. Последний раз, когда я приезжал сюда, я ночевал в доме Термигана как желанный гость.
 Никто не пошевелился; никто не отвел глаз, смутившись. Человек, который выправкой походил на начальника стражи, взялся за рукоять своего меча.
 — Я уверен, что ты говоришь правду, — загремел он басом. — И, вероятно, сегодня останешься здесь в качестве гостя. Но не раньше, чем скажешь, кто эта женщина и почему на вас напали.
 Тон этого человека ожег Джерадина. Он выпрямил плечи, в его голосе зазвучали властные нотки, словно он привык требовать к себе уважения.
 — Эта женщина — леди Териза де Морган, Архивоплотитель и предсказанный Гильдией Воин. По этой причине враги Морданта хотят уничтожить…
 Договорить он не успел. А может быть, она не услышала. Кто—то схватил ее сзади за шею так сильно, что земля и небо, казалось, поменялись местами и закружились в хороводе.
 Теряя сознание, она успела подумать, что Термиган тоже находится в состоянии войны.


***

 Позднее ей показалось, что война идет где—то между задней частью ее шеи и лбом. Именно оттуда истекала боль. Лоб болел так, словно кто—то изнутри бил по нему молотом, а часть шеи горела. Она не хотела думать об этом.
 Затем она вспомнила о Джерадине. Со стоном попыталась пошевелиться в кровати. И тотчас обо фронта объединились против нее.
 Малейшее движение вызывало ужасающую боль.
 Тем не менее, Териза встала и спустила ноги с кровати. На колене у нее красовалась шишка величиной с яйцо. Териза застонала. На мгновение она застыла в неподвижности, пытаясь сохранить вертикальное положение и хоть как—нибудь собраться с мыслями.
 Она продолжала ощущать вонь зеленой крови в волосах, все такую же тошнотворную.
 Джерадин, подумала Териза.
 Кто меня ударил?
 Несмотря на боль, она заставила себя сфокусировать взгляд.
 Териза сидела на краю кровати в большой, но запущенной спальне. Несколько канделябров освещали каменные стены и деревянный потолок, коврики из шерстяной пряжи на полу, массивные кресла, такие тяжелые, что, казалось, их сделали нарочно для толстого Тора, темные планки двери. В сравнении с теми местами, где Теризе приходилось ночевать, постель была шикарная. Она была не одна.
 Напротив нее в кресле у двери сидел человек. Он был одет в простую коричневую рубаху и штаны, обут в сапоги; она не заметила у него оружия. Смотрел он решительно; волосы казались бесцветными. Черты его лица были резкими, грубо вылепленными. Руки сложены на груди, словно он приготовился ждать, пока она очнется, хоть до бесконечности.
 Териза узнала его.
 Термиган. Лорд провинции.
 — Ну, — сказал он после долгого изучения ее лица. — Вы предстали в неожиданном обличье, миледи.
 Она посмотрела на него, стараясь приглушить боль, чтобы начать думать.
 — Последний раз, когда я видел вас, — заявил он, — вы присутствовали на встрече по единственной причине—продемонстрировать лордам, что все идет наперекосяк, когда Гильдия подчиняется королю Джойсу. Нам следовало поверить, что вы здесь по чистой случайности и не представляете собой ничего особенного — просто женщина. Сейчас вы оказались здесь, и Джерадин утверждает, что вы Архивоплотитель.
 Я хотел бы услышать объяснения.
 Его поза свидетельствовала о том, что он не позволит Теризе выйти из этой комнаты, до тех пор пока не получит удовлетворительных ответов на свои вопросы. Териза попыталась откашляться.
 — Где Джерадин?
 Термиган небрежно пожал плечами.
 — За соседней дверью. Мои люди не отважились причинить вред сыну Домне, так что он кричал и бесновался, пока я не утихомирил его. Он заперт и не выйдет из заточения, пока я не позволю ему встретиться с вами.
 — Когда это произойдет?
 Лорд снова пожал плечами. Его твердый взгляд не покидал лица Теризы.
 — Я решу, когда выслушаю вас.
 Она не справилась с собой, и ее голос задрожал.
 — Ваши люди не отважились причинить вред Джерадину. А почему они причинили вред  мне?  У вас принято нападать на беззащитных женщин, или я чем—то оскорбила вас?
 Сарказм не произвел на Термигана никакого впечатления.
 — Мои люди, — пояснил он нехотя, — не знали, что я знаком с вами. Они просто слышали, что Джерадин назвал вас Воплотителем. Я не люблю Воплотителей, миледи. Когда мой отец пал в очередной войне и я стал Термиганом, я сражался бок о бок с королем Джойсом, потому что не люблю Воплотителей. Всю мою жизнь люди, которых я больше всего ценил, погибали от рук Воплотителей. Или Аленда. Я никогда не позволял Хэвелоку проникать за стены этого замка. Даже когда он еще не обезумел.
 Сейчас нас атакует Воплотимое. Стернваль скоро будет разрушен, а мы ничего не можем предпринять, чтобы защититься. Мои люди получили строгий приказ сначала схватить и обезвредить любого появившегося здесь Воплотителя, а уж потом задавать ему вопросы.
 Миледи, как вы стали Воплотителем? И как вам удалось убедить Гилбура и Эремиса, что вы не Воплотитель? Или… — его тон стал более резким, — почему они лгали нам?
 Термиган явно находился в состоянии войны. Териза отвела взгляд. Она искала что—нибудь, что могло бы помочь ей преодолеть боль и гнев — и тошноту от вони в волосах. Она оглядела комнату. «Я не люблю Воплотителей». Почти мгновенно она обнаружила на столике рядом с кроватью графин с вином и несколько бокалов, рядом с тарелкой, на которой лежала еда—холодные закуски. Осторожно, стараясь как можно меньше шевелить головой, она встала, добралась до стола и налила вина. Сначала обезвредить, а уж потом задавать вопросы. С другой стороны, он не собирался уморить ее голодом. Руки у нее слегка дрожали, но она смогла налить вина, почти не расплескав. Подняв бокал обеими руками она осушила его.
 Ее живот сжался в короткой спазме, а голова закружилась; Териза подумала, что совершила дурацкую ошибку. Но через мгновение почувствовала себя лучше. Она посмотрела на Термигана более спокойно. Значит, он взял Джерадина в плен. Джерадин наверняка беспокоится за нее. Кроме того, он тоже Воплотитель. Что предпринял бы Термиган, если бы знал, что сын Домне тоже Воплотитель? Он может продержать их в темнице до конца войны — до тех пор пока Стернваль не будет пожран лавой, Мордант не исчезнет с лица земли, а Мастер Эремис не уничтожит всякого, кто стоит у него на пути. Гнев придал ей сил, в которых она так нуждалась.
 — Милорд, они лгали нам всем. Практически все, что они наговорили, ложь.
 Термиган не шевельнулся; он даже не моргнул.
 — Почему они лгали  вам?  Ведь вы одна из  них. 
 Териза изумленно уставилась на него. Она никак не могла собраться с мыслями; прошло какое—то время, прежде чем она смогла сказать:
 — Нет, это не так.
 Я обнаружила свой талант всего… — продолжала она торопливо, — пять дней назад. Как же я могу быть одной из  них?  Они не хотели, чтобы я открыла в себе этот талант. Вот почему они лгали мне. Вот почему они пытались убить меня. Вот почему Хауселдон был сожжен. Они думают, что я представляю для них угрозу. — Угрозу какого рода?
 — Не знаю. — Приходилось признать горькую правду. Теризе хотелось, чтобы рядом был Джерадин. Она не хотела рисковать, беседуя с Термиганом в одиночку. — Мы и пытаемся выяснить это. А пока что стараемся причинить Эремису и Гилбуру как можно больше вреда. Вот почему мы здесь.
 Внезапно лорд кивнул.
 — Сейчас я начинаю верить вам. Они хотят убить вас. Вы хотите причинить им побольше неприятностей. Все это… — он имел виду нечто большее, чем ямы с лавой у стен Стернваля, — всего лишь очередная борьба между Воплотителями. Мы — жертвы, — сейчас он имел в виду жителей своей провинции, — но не в этом дело. Дело во  власти. 
 Он не понял ее. Териза сделала попытку объясниться.
 — Я вовсе не это хотела сказать. Мы пытаемся защитить Мордант. Ведь Гилбур и Эремис хотят уничтожить именно короля Джойса. Мы — просто помеха, мы стали у них на пути, вот и все. Король Джойс — вот кто нуждается в помощи.
 Ничем не выразив свои чувства, Термиган произнес только:
 — Проклятье.
 Териза замолчала и принялась изучать Термигана, стараясь заглянуть сквозь непроницаемые черты ему в душу. Но он был непроницаем, словно кусок кремня. В попытке собраться силами она налила себе еще вина, затем вернулась к кровати и села. И медленно сказала:
 — Вы не любите Воплотителей. Разве не так? — Джойс нуждается в моей помощи, не сомневаюсь, — ответил он, — но не потому, что тут замешаны вы. Вас он не волнует. Вы хотите, чтобы я помог вам в борьбе с Эремисом и Гилбуром. Если это поможет королю сегодня, то завтра это же погубит его.
 — Потому что я — Воплотитель? — спросила Териза, обращаясь в основном к самой себе. — Должно быть, так. Всякий, кто знает Домне, автоматически верит его сыновьям.
 — Единственное, чего вы хотите, — избавиться от  него.  Только в этом вы схожи. Он единственный, кто всегда мог  контролировать  вас.
 — Понятно. — Териза многому научилась от Смотрителя Леббика; она знала, как разговаривать с разгневанными мужчинами. — Вы считаете, что Воплотитель не может быть честным. Вы считаете, талант — доставшийся по случайности рождения — исключает честность. Преданность. И даже этику.
 Термиган продолжал сидеть в кресле неподвижно; он не поднял головы, не повысил голоса.
 — В конце концов всякий раз выясняется, что честных Воплотителей не существует, — заявил он твердо. — Ни один Воплотитель не любит никого, кроме себя. Такова природа власти. Она засасывает — портит. И Воплотитель может быть честным, пока сила, которой он обладает, и его честность не вступят в конфликт. И единственное, — тут он на мгновение повысил голос, — миледи,  единственное,  что спасло короля, это десять лет безумия Хэвелока. Если бы Вагель не отнял у него разум, то Хэвелок избавился бы от короля Джойса, как только была собрана Гильдия. Он установил бы в Морданте тиранию, по сравнению с которой Маргонал и Фесттен выглядели бы жалкими мальчишками, отрывающими крылья у бабочек.
 Злоба не в самом тоне, а кроющаяся в его убежденности, испугала ее.
 — Вы так думаете? Несмотря на то, что Хэвелок был другом и советником короля больше… — сколько же?., больше сорока лет? Несмотря на то, что ради короля он пожертвовал  рассудком?  Боль и последствия потрясения оттого, что она едва не погибла, придали ее речи страстность. — Что он должен был сделать, чтобы вы поверили ему? Убить всех родившихся Воплотителей? Уничтожить талант во всем мире? Небрежным жестом лорд остановил ее вспышку. — Даже этого было бы недостаточно. Единственный Воплотитель, которому я бы поверил, должен был бы предварительно повеситься.
 Если вы говорите правду — что вполне возможно, — вы очень долго не знали о своем таланте. У вас было всего несколько дней, чтобы обнаружить в себе этот талант. Миледи, я скажу вам, что это означает.
 Это приучает вас… нет,  заставляет  вас поверить, что вы более важная птица, чем остальные. Потому что можете  сделать  больше. Если вы достаточно хитры и никто не станет у вас на пути, вы в силах изменить будущее всего мира.  Вы  можете воссоздать Мордант в своем зеркале. И после этого вы позволите кому—нибудь стать у вас на пути? Неужели вы позволите кому—нибудь указывать вам, что делать? Неужели потерпите хоть малейший контроль над собой?
 Нет, не потерпите, миледи. Вы обнаружите, что это для вас неприемлемо.
 А обнаружив это, вы начнете понимать, что Джойс — ваш враг. Что  я  ваш враг. Даже если сейчас вам кажется, что вы честны, преданы королю и достойны доверия, вы вскоре выясните, что хотите поскорее избавиться от нас. Вы обнаружите, что проще воплотить ямы с огнем и поджарить нас в наших домах, чем рисковать тем, что мы в чем—то вам помешаем.
 Териза была не просто напугана, она была в полной панике.  И после этого вы позволите кому—нибудь стать у вас на пути?  Термиган был прав; она знала Воплотителей, отвечающих его описанию. Больше того: она знала людей, которые вполне соответствовали бы этому описанию, будь они Воплотителями. Ее отец был из таких.
 И она, дочь своего отца, тоже может быть такой.
 — А сейчас, миледи, — сказал Термиган более резким тоном, — скажите, как, по—вашему, я могу помочь королю.
 К счастью, ей не представилась возможность ответить. Стук в дверь спас Теризу от необходимости бессмысленно лепетать. Термиган, повернув голову, прохрипел:
 — Войдите, — и в двери появился один из его солдат. — Милорд, — сказал пришедший слабым голосом. Его лицо было пепельным, а глаза хранили красное пламя лавы. — Дело плохо.
 — Плохо? — переспросил лорд, не шевелясь. Солдат кивнул.
 — Они воплощают новые порции лавы. Мы видим, как она течет из воздуха и собирается в большие озера. Две ямы уже слились. — Он помедлил в нерешительности, потом добавил: — Часть стены уже потекла. Теризу пронзила тревога. Она невольно воскликнула:
 — Это потому что мы здесь. Мы представляем слишком большую опасность.
 Все потому, что они спровоцировали кризис — достигли того момента, когда, по словам Мастера Квилона, Эремис будет беззащитным.  И потому он будет атаковать здесь.  Наступил миг, когда король Джойс собрался нанести ответный удар. Если он действительно вел определенную  политику,  о которой рассказывал Мастер Квилон, и если он еще в достаточной мере король, чтобы отдать нужные приказы. Сейчас Эремису необходимо уничтожить или парализовать союзников короля, чтобы у того не было сил нанести ответный удар.
 Вероятно, это было правдой — но при этой мысли Теризе стало дурно: Эремис не стремился бы уничтожить ее и Джерадина так отчаянно, если бы она не убедила его, что король Джойс знает, что делает, и принимает решения сознательно, преследуя намеченные цели, и это не следствие его пассивности или не случайность.
 — «Мы?» — переспросил Термиган убийственным тоном—ледяным, и тем не менее, выдающим ярость и растерянность. — Некий новый Воплотитель и неудачник—пригодник? Поверить не могу.
 — Придется. — Териза не могла больше сдерживаться. Стернвалю грозит неминуемое уничтожение. Как и Хауселдону. Из—за них с Джерадина. — Он тоже Воплотитель. Даже более могущественный, чем я. Позвольте ему сделать зеркало, и он уберет отсюда всю эту лаву.
 Эремис хочет погубить нас. Он не желает дать нам возможность уговорить вас помочь.
 Она закрыла глаза, чтобы мозг отдохнул от беспрестанной борьбы, беспрестанной боли; ей хотелось верить, что она не обрекла себя и Джерадина на то, чтобы провести остаток жизни в подземельях Термигана.
 Она ждала от лорда решительных действий — сейчас он вскочит на ноги, вихрем пронесется по комнате, может быть, прикажет заковать ее в цепи… Но он не сделал ничего подобного, только кивнул солдату, и тот удалился из комнаты. Термиган продолжал сидеть неподвижно, внимательно изучая Теризу с таким непроницаемым выражением, что, когда она посмотрела на него, ей захотелось расплакаться.
 Но через несколько мгновений солдат вернулся и привел с собой упирающегося Джерадина, которого поставил перед Термиганом.
 И вышел.
 Джерадин взглянул на нее, на лорда. И хрипло сказал:
 — Милорд Термиган, — лишь для того, чтобы не казаться невежей. И поспешил к Теризе.
 — С тобой все в порядке? — тихо спросил он. — Тебя ударили так жестоко, что я думал, тебе сломают шею.
 Она изобразила кривую усмешку и коротко кивнула. Взявшись за его руку, она смогла встать.
 — Приток лавы увеличивается, — сказала она, тщательно выговаривая слова, чтобы не расплакаться. — Мне кажется, теперь он атакует нас другим способом. — Она смотрела на Термигана, хотя ее слова были адресованы Джерадину. Териза держала его за руку, страстно желая, чтобы лорд не причинил ему вреда. — Кроме того, мне кажется, что Эремис боится Термигана. И поэтому вынужден нанести упреждающий удар. — Так она дала лорду понять, что угрожает ему, и повернулась к Джерадину: — Я сказала, что ты — Воплотитель.
 И Джерадин без колебаний, не раздумывая, поддержал ее, хотя, вероятно, не имел ни малейшего понятия, что ему грозит.
 — Именно, — сказал он. — Если вы дадите мне немного песка и любую печь, я смогу изготовить зеркало. И убрать этот огонь.
 Териза крепко сжала его руку и затаила дыхание.
 И впервые за все время увидела, что Термиган как—то откликнулся. На его щеке дрогнули мышцы; брови задумчиво сдвинулись. На лице отразились чувства — но не гнев или отвращение, а печаль.
 Глухим голосом он сказал:
 — Нет. Даже если вы говорите правду. Я не могу этого допустить, Нельзя позволить угнездиться здесь Воплотимому.
 Его упрямство лишало их последней надежды.
 Джерадин вздохнул; но он не колебался.
 — Тогда, милорд, — сказал он звонко, — осталось единственное, что вы можете сделать для своих людей. —
 Териза поражалась ему — силе его голоса, уверенности, с какой он боролся с проблемой, которая оказалась ей не по зубам. — Эвакуируйте Стернваль. Соберите своих людей. И отправляйтесь сражаться за короля Джойса. Пока еще не поздно.
 Это не сработало.
 — Эвакуировать Стернваль? — захрипел Термиган, словно обнаружил у себя в пище кусок зеркала. — Бросить моих людей? Оставить на произвол судьбы мою провинцию? — Тихо, но с такой внутренней силой, что это прозвучало криком души, он спросил: —  Ради чего? 
 — Ради Морданта, — ответил Джерадин. — Ради мира.
 Термиган ничего не ответил, и Джерадин продолжал:
 — Орисон в кольце осады. Принц Краген привел против нас армию Аленда — по меньшей мере десять тысяч солдат. Кадуол выступил. Армия верховного короля еще больше — не знаю, долго ли Пердон сможет сдерживать ее. Может быть, в эту самую минуту алендский монарх вынужден заниматься непривычным для него делом—защищать Орисон от Кадуола.
 Уверен, тут вы ничем не сможете помочь. Уверен, у вас просто недостаточно людей.
 Но вы можете нанести удар непосредственно по Эремису. — Он отпустил руку Теризы, чтобы приблизиться к Термигану и оказаться с лордом лицом к лицу. — Он в заговоре с верховным королем Фесттеном. Но Кадуолу придется сражаться с Орисоном и Алендом. Так что место, где Эремис хранит свои зеркала, осталось без защиты — место, откуда он осуществляет воплощения вроде этого, разрушающего Стернваль. Место, где он, Гилбур и Вагель прячутся, устраивая заговоры и отливая свои зеркала.
 Вы можете атаковать там. В провинции Тор. В его доме. В Эсмереле.
 В Эсмереле? Териза была удивлена. Что за чушь!
 — А как же его братья… отец? — глупо спросила она. Они бы давным—давно предали его. — Он не мог бы использовать Эсмерель.
 Джерадин повернулся к ней. Нахмурившись, он сказал:
 — У Эремиса нет семьи. Все они погибли пять лет назад. Некоторые из его слуг в Орисоне — люди, служившие еще его отцу. Я слышал, как они говорили об этом.
 Значит, это тоже была ложь, всего лишь одна из попыток Эремиса манипулировать ею. Териза стиснула зубы. Внезапно она испытала страстное желание сделать то, что предлагал Джерадин: поскакать в провинцию Тор, в Эсмерель, напасть… и избавиться от этого подлеца. Но Термиган не шелохнулся.
 — А это спасет Стернваль? — спросил он Джерадина голосом холодным, словно зимний ветер.
 — Наверное нет, — признался Джерадин. — Это займет слишком много времени. Стернваль, вероятно, обречен—разве только произойдет нечто такое, что переменит все к лучшему. Или отвлечет Гилбура или Эремиса, и они перестанут воплощать лаву.
 — Тогда я повторюсь, — заскрежетал зубами лорд. —  Чего ради? 
 На этот раз Джерадин ответил просто:
 — Может быть, вам удастся спасти короля Джойса.
 Термиган обдумал эту мысль. Затем резко сказал:
 — Значит, по—вашему,  здесь  нет ничего, достойного спасения? По—вашему, Джойс не одряхлел, не обессилел? — Он слишком разошелся; куда девались его сдержанность, его нечеловеческое спокойствие? — По—вашему, есть какой—то  повод,  почему он позволил этим дерьмоедам—Воплотителям расправиться с моей провинцией?
 — Да, — тут же ответила Териза, прежде чем печаль лорда и его вспышка окончательно не ввергли ее в прострацию. — Мне самой это не слишком нравится. Мне кажется, этого недостаточно. Но повод  есть. 
 И в нескольких неуклюжих фразах (Термиган смотрел на нее как на прокаженную) она пересказала ему то, что узнала от Мастера Квилона о мотивах короля Джойса.
 Лорд поднялся на ноги, едва она успела закончить рассказ, и буркнул:
 — Все лишь ради  этого?  Он повернулся к нам спиной, бросил свое королевство в гнилое болото, позволил Воплотителям творить все, что они хотят, с его людьми—только для того чтобы атаковали Мордант, а не Аленд и Кадуол?
 Страстность в его голосе остановила Теризу. Она недоуменно кивнула.
 Неожиданно Термиган издал короткий горловой смешок. Свет канделябров отражался в его глазах, словно отблеск лавы.
 — Великолепно. Уничтожить друзей, чтобы спасти врагов. Ничего не скажешь — великолепно.
 — Но в любом случае он нуждается в помощи, милорд, — пробормотал Джерадин. — Неважно, насколько безумен его план, возможность того, что он знает, что делает—единственное, что нам еще осталось. И вы в силах помочь ему, если нанесете удар по Эремису.
 На мгновение лорд застыл, словно в него ударила молния. Затем он внезапно вскинул кулаки и проревел:
  — Нет!  Он решил принести в жертву Стернваль, не посоветовавшись со мной! Пусть же сам расплачивается за свои соображения!
 Покидая комнату, он хлопнул дверью так сильно, что со стены посыпалась штукатурка. Джерадин с беспокойством посмотрел на Теризу.
 — Ну, — сказал он наконец, — во всяком случае я не потерял свой талант портить все на свете.
 Она подошла к нему и обняла.
 — Поживем — увидим, — сухо заметила она. — Если он нас не свяжет и не швырнет в яму с лавой, ты добился от него большего, чем я.
 Эти слова заставила его хмыкнуть.
 — Ты имеешь в виду, — спросил он, — что если нам удастся пережить это, то я могу рассчитывать на успех?
 — Поживем — увидим, — повторила Териза. Она не знала, что еще ему сказать.


***

 Они ждали.
 Вскоре слуга принес им горячую воду, Джерадин подпер дверь креслом, и они смогли искупаться. Они выпили вино и поели; затем воспользовались кроватью. Им даже удалось немного поспать.
 На следующее утро они ответили на стук в дверь, и в их комнате появился новый слуга: он принес завтрак. После этого их посетил солдат. Коротко, словно у него не было времени на такие пустяки, он спросил Теризу и Джерадина, что им необходимо для путешествия.
 Они удивились — но не настолько, чтобы Джерадин растерялся и не смог продиктовать список. Несмотря ни на что, Термиган славился своей преданностью. Он мог ненавидеть Воплотителей и потерять веру в своего короля, но не мог забыть о нуждах тех, с кем дружил всю жизнь. К примеру, Домне. Джерадин и Териза лишились своих припасов и лошадей у стен Стернваля; им очень пригодится любая мелочь, какую даст им лорд. Поэтому Джерадин диктовал необходимое несколько минут; к тому времени, как Териза закончила завтракать, солдат вернулся и сообщил, что новые лошади и припасы для них приготовлены.
 Говоря откровенно, Термиган отправил их в дорогу экипированными лучше, чем когда они появились в провинции. Вдобавок к лошадям он дал им достаточно провизии, несколько мехов с вином, столовые приборы, каждого из них снабдил коротким мечом и перинами, казавшимися роскошными в сравнении с теми тонкими одеялами, с которыми они покидали Хауселдон. Он даже дал им подробную карту, указывающую путь через его провинцию в провинцию Файля и Ромиш. Но он не сделал ничего для того, чтобы помочь королю Джойсу.

 36. В поисках поддержки

 Согласно карте Ромиш лежал рядом с юго—восточной оконечностью провинции Файль, где граница между Файлем и Армигитом сходилась с границей между Термиганом и Файлем.
 Теризе и Джерадину нужно было спешить. С одной стороны, атака на Стернваль была неплохим знаком: по—видимому, Мастер Эремис до сих пор не осуществил все свои планы, он до сих пор уязвим. Но во всем остальном бедственное положение Термигана было поводом для тревоги. Хауселдон сожжен; Стернваль превращался в огромную огненную яму. Армигит заключил соглашение с принцем Крагеном. Пердон в одиночку воюет против сил верховного короля Фесттена. Что же дальше? Если так и пойдет, то в Морданте в самом скором времени нечего будет спасать.
 У Теризы и Джерадина были все основания спешить.
 К несчастью, дорога мешала им в этом. Они преодолели солидное расстояние в тот же день, когда покинули Стернваль, но только потому, что держались главной дороги на Демесне и Орисон. На следующий день их путь лег под углом к дороге, забирая на север, дорога же отклонялась на восток. А эта часть Термигана была самой сложной для проезда из всех земель, в которых Теризе довелось побывать в Морданте.
 — Ох уж этот Армигит… — выдохнул Джерадин. Он вел в поводу серую в яблоках лошадь с головой, словно молот, заставляя ее подниматься вверх по склону, слишком каменистому и неровному и потому опасному для передвижения. — На Армигит стоит посмотреть весной. Земля настолько богата, что, говорят, стоит швырнуть семена по ветру — и ты по щиколотки окажешься в винограде. Сено здесь сгребают по несколько раз в год, и оно такое душистое, что от его запаха хочется танцевать. А женщины… — Джерадин посмотрел на Теризу и улыбнулся. — На этой богатой земле работы у них так мало, что им остается только цвести.
 Териза тихо хмыкнула. В этот момент она отдала бы что угодно, лишь бы оказаться в Армигите. И пусть женщины цветут, как им угодно. Она пришла к выводу, что хуже верховой езды только попытки взобраться с больным коленом на бесконечный холм. В глубине души ей хотелось бросить лошадь, предоставленную Термиганом, спокойного мерина, на произвол судьбы. В нынешних обстоятельствах она с удовольствием загнала бы животное в одну из огненных ям Эремиса.
 Тем не менее, она не предлагала Джерадину позабыть о Файле и вернуться к дороге на Орисон. Файль был единственный лорд, у кого они еще могли искать поддержку.
 Кроме того, в Файле, в Ромише, жила королева Мадин. Мисте упоминала о поместье неподалеку от Ромиша.
 У Теризы сложилось твердое, хотя и ни на чем не основанное убеждение, что королева Мадин имеет право знать, что задумал ее супруг. Иначе королеву и дальше будут одолевать мрачные мысли о том, что король Джойс потерял к жизни всякий интерес, что ему безразличен Мордант, что его любовь к ней испарилась.
 В этом была вся Териза: ее душа болела о Стернвале, мысли крутились около того, что сейчас делает Мастер Эремис, а сердце переполняла любовь к Джерадину — и одновременно она считала чувства королевы Мадин не менее важными, чем потребность короля Джойса в поддержке.
 И она тянула за собой лошадь на крутых холмах, съезжала на ней в овраги и пускала ее в галоп на ровных местах не то чтобы безропотно, но во всяком случае без особых самобичеваний.
 Провинция Термиган, как объяснил Джерадин, малонаселенная. Большая часть городов и деревень располагаются вдоль реки Бродвайн, ближе к Пестилю и Аленду. На второй день, когда двое всадников стали казаться единственными людьми на этой заброшенной земле, Териза начала думать, что Термиган действительно не имеет причин бороться дальше. Три дня темные облака закрывали небо, грозя дождем. Дождь и грязь придали бы завершенность «приятному» путешествию; и тем не менее, Теризе ужасно хотелось, чтобы дождь пошел. В Орисоне нашлось бы применение этой воде. А грязь затруднит передвижение армий.
 С другой стороны, чем гущи были тучи над головой, тем ровнее становилась почва, словно солнечные лучи воздействовали на землю. Деревья стали попадаться чаще; одинокие кривые ели сменились кедрами и сикаморами, грабом и буком.
 — Мы приближаемся, — заметил Джерадин. — Файль славится своей древесиной.
 Это одна из основных причин, почему Аленд нападает через Термиган и Армигит, а не через Файль. Именно поэтому Файль второй союзник короля Джойса после Тора. Можно состариться, пытаясь провести военный отряд через леса Файля. У провинции история сопротивления — наверное, лучше сказать успешного сопротивления, — больше, чем у всего остального Морданта.
 Это, вероятно, объясняет, — добавил он весело, — откуда Файль черпает свою преданность, а королева Мадин свое упрямство.
 Он сверился с картой.
 — Два дня, если повезет. Здесь очень легко заблудиться. А я никогда не бывал в Файле. Баттен в Армигите — вот ближайшее место к Ромишу, где мне приходилось бывать.
 Но есть и хорошие новости. — Он посмотрел вокруг. — Вскоре мы начнем встречать людей. Согласно карте мы должны проехать через несколько деревень. В действительности некоторые из них принадлежат Термигану. Но по практическим соображениям они относят себя к провинции Файль.
 Просто потому что он сказал это, Териза внимательнее посмотрела вперед — и где—то далеко на горизонте заметила нечто похожее на дым костра.
 Нахмурившись, она напрягла глаза, пытаясь рассмотреть яснее.
 Джерадин заметил ее пристальный взгляд.
 — Что ты видишь?
 — Не знаю. Похоже на дым.
 Он напряженно уставился в ту же сторону, затем покачал головой.
 — Невозможно определить. — Териза промолчала; она видела не лучше его. Снова сверившись с картой, он добавил: — Может быть, это как раз первая деревня. Место называемое Аперит. Разве что я ошибся и мы заблудились. Если у них есть кузнец, то это дым от его горна.
 — Поехали узнаем, — сказала она торопливо.
 Он бессознательно пощупал меч в ножнах. Затем крепче натянул вожжи и пустил свою лошадь рысцой.
 Ее мерин двинулся следом. Она чувствовала себя лучше, когда ей говорили, что следует делать. Земля между деревьями была покрыта чахлой травой и цветущим кустарником. Мало—помалу вечерело, но Териза не замечала этого; она вся была устремлена вперед, в попытке что—нибудь рассмотреть между буками. Земля пошла вверх; если бы Териза могла повернуться в седле, то увидела бы панораму расстилающегося леса. Но она видела горящий Хауселдон, и не хотела тратить время, любуясь цветочками и пейзажами.
 Расстояние до деревни оказалось больше, чем ей казалось вначале. Она начала думать, что дымок был всего лишь игрой воображения.
 Но внезапно рощица отступила и превратилась в поляну.
 Большую часть поляны занимал корраль. Он был не таким большим, каким показался вначале, но достаточно просторным для десяти—пятнадцати лошадей. Териза—чувствующая себя экспертом во всем, связанном с лошадьми, — была уверена, что корраль был полон лошадей.
 Совсем недавно.
 Но не сейчас.
 Джерадин остановился. Он принялся изучать поляну.
 — Странно.
 — Что странно?
 Он был прав; ворота были не просто закрыты; они были подперты палкой.
 — Что странного? — тихо пробормотал он. — А для чего уводить всех лошадей и потом запирать ворота?
 Она понизила голос:
 — А почему бы и нет?
 — Зачем лишние труды? — ответил он.
 Териза не могла придумать разумного объяснения. Через мгновение он выдохнул:
 — Пошли, — и соскользнул с седла. — Посмотрим, куда мы заехали.
 Когда Териза спешилась, он отвел своего серого и ее мерина в сторону и спрятал в рощице, чтобы их не было видно с поляны. Крепко привязал поводья к дереву; но не снимал с них поклажу и не расседлывал.
 Взяв Теризу за руку, он тихо направился к деревне.
 Она слишком пристально вглядывалась вперед, в просветы между деревьями, и потому постоянно спотыкалась. Джерадин, напротив, не споткнулся ни разу. Какое—то время она не могла понять, откуда он знает, куда ставить ногу. А потом увидела, что они идет по следам в земле — знакам, оставленным людьми и животными.
 Он вывел ее к навесу. Этот жалкий навес предназначался для защиты сена для лошадей от превратностей погоды. Дальше лежала деревня.
 При первом же взгляде на нее Териза увидела с дюжину деревянных домишек, с крышами, крытыми чем—то вроде листьев баньяна. Среди домов высилось большое строение, должно быть, служившее залом для деревенских собраний. Размеры незанятого деревьями пространства позволяли предположить, что за этими домами скрываются другие дома и строения.
 Откуда—то из дальних домов поднималась тонкая грязная струйка дыма.
 Деревня была ошеломляюще тихой. Никто не кричал друг на друга. Людей не было вообще. Не было собак. Не было кур, ковыряющихся в земле. Не было кричащих и играющих детей. Ветер бесшумно поднимал пыль между хижинами.
 — Дьявольщина, — тихо выругался Джерадин.
 — Может быть, все на работе, — пробормотала она. — В полях или что—то в этом роде.
 Он покачал головой.
 — Деревни никогда не пустеют полностью. Такого не бывает.
 — Ушли и все бросили? Может быть, Файль всех увел? Он на мгновение задумался.
 — Эта мысль мне нравится больше, — и сказал: — Давай перестанем шептаться и пойдем посмотрим, действительно ли они все исчезли.
 И они вместе вошли в деревню.
 Все ее обитатели действительно исчезли.
 Точно так же, как птица и животные: скот и домашние. Теризе казалось, что даже паразиты исчезли.
 Тени на земле удлинились. Тьма, казалось, сгустилась в хижинах и смотрела на них из открытых дверных проемов, безглазых окон. Ветер принес привкус чего—то холодного, запашок гнили.
 Она боялась спросить Джерадина, не узнает ли он этот запах.
 В деревне была кузница, но горн давно остыл. Дым шел откуда—то еще.
 Вскоре они с Джерадином нашли источник дыма. На северном краю деревни догорали три хижины.
 Они горели уже долгое время — и почти сгорели. Стояли только почерневшие остовы. Сквозь остатки крыш пробивались небольшие языки пламени; вверх поднимался горький дым.
 Все три хижины были полны трупов.
 Теризу стошнило, когда она увидела обгоревшие обрубки рук и ног, торчащие из пепла.
 — Вот где они все? — глухо выдавила она. —  Все? 
 — Нет. — Джерадин дышал с трудом. — Вероятно, всего несколько семей. Вся деревня просто не поместилась бы здесь. Это те, кому не удалось спастись.
 Спровоцированная тошнотой — и странным запахом, который не имел ничего общего с горелым деревом и обугленными телами, — Териза пробормотала:
 — Или те, кому удалось спастись.
 Он взглянул на нее, остро, колюче.
 Она услышала слабый шорох — по земле топали босые ноги. Она резко обернулась, краем глаза приметив нечто в вечерней тени. Затем все исчезло. Она не была уверена, действительно ли что—то видела.
 Но у нее по спине пробежал холодок, когда она припомнила, что говорил Мастер Эремис лордам провинций.  Весь Мордант подвергается их нашествию. Странные волки загрызли сына Тора, Всеядные ящерицы шастают по складам Демесне, Огненные ям*, появляются в полях Термигана. 
 Но это было не все. Сейчас она вспомнила окончание фразы.
  Упыри бесчинствуют в деревнях Файля. —  Джерадин… — Она едва могла говорить. — Давай выбираться отсюда.
 Он продолжал смотреть на хижины; он не слышал того, что слышала она. Но утвердительно кивнул.
 Без всякой видимой причины, когда они возвращались к лошадям, он вытащил меч из ножен.
 Она надеялась, что никаких причин для этого нет. И тем не менее, радовалась, что он вооружен — и действует решительно, пусть ему и не хватает опыта. Весь обратный путь через деревню и мимо корраля Териза держалась как можно ближе к нему. Их сапоги производили слишком много шума, заглушая для Теризы тихие шуршащие шаги. Но дважды ей почудилось в самой густой тени движение, будто тьма оживала.
 Она почувствовала странное облегчение, когда они нашли лошадей там, где их оставил Джерадин, — и нашли живыми. Обе лошади нервничали; серый то и дело напряженно вскидывал голову; мерин испуганно вращал глазами. Может быть, они чуяли тот же запах, который заставил ее так нервничать. С лошадьми оказалось непросто справиться и после того как те поняли, что их отвязали от дерева.
 Посчитав тревогу лошадей и собственную озабоченность причинами достаточно уважительными, Териза с Джерадином объехали пустую деревню на почтительном расстоянии и вернулись на дорогу, обозначенную на карте Термигана.


***

 Пока ночная тьма не заставила их остановиться, они постарались уехать от Аперита как можно дальше. Териза вообще не хотела останавливаться; но в темноте они попросту потеряют дорогу. Фонарик был бы им большим подспорьем.  Большой  фонарик. Ну конечно, пробормотала она про себя. А почему бы еще не бронированный автомобиль? Или даже аэроплан, чтобы сбросить несколько стратегических бомб на Эсмерель? На армию короля Фесттена? Джерадин нуждался лишь в зеркале.
 Он мог бы сам изготовить его… Ах, будь у него зеркало—к примеру, такое же, как то, что привело ее к нему!
 Держи карман шире!
 Когда они устроились на ночлег, она помогла Джерадину развести костер побольше. Даже сходила за дровами в лес — насколько посмела. А после ужина мрачно заметила:
 — Не знаю, что заставило меня сказать это.
 Джерадин удивленно взглянул на нее поверх котелка с похлебкой.
 — Ты сказал, что это единственные, кому не удалось спастись. А я сказала, что это единственные, кому спастись удалось. Не знаю, почему мне это пришло в голову.
 Он без особого успеха попытался улыбнуться.
 — Будем надеяться, что это просто твое мрачное воображение. — Когда огонь освещал его лицо, он напоминал ей Термигана.
 Она тоже не могла заставить себя улыбнуться.
 — Почему, — спросила она пытаясь избавиться от жутких картин, стоящих у нее перед глазами, — все, что идет от воплощений, несет в себе столько разрушения? неужели в зеркалах так легко найти ужасные вещи? неужели вселенная настолько страшна?
 — Я искренне надеюсь, что нет. — В попытке как—то успокоить ее Джерадин скорчил насмешливую гримасу. Затем устроился поудобнее, приготовившись дать ответ. — Вероятно, правда заключается в том, что в каждом мире есть свои хищники. Но даже если в мире вообще нет насилия, то существа, обитающие в нем, или силы могут нести разрушение — если будут вырваны из естественной среды обитания. В яме с лавой нет ничего ужасного, до тех пор пока она остается там, где и должна быть. Но по—настоящему разрушительная сила—это человек, воплощающий подобные вещи.
 Можно ли назвать лисицу разрушительницей? Ведь она всего лишь охотится на цыплят. А люди цыплят выращивают. Но и в этом случае никто не видит ничего разрушительного в лисице.
 Мы ведь не знаем, может быть, огненный кот, уничтоживший Хауселдон, был в своем мире чем—то вроде лисицы. Он мог быть там кем угодно. Может быть, он был там образцом милосердия.
 Образец милосердия. Всего на мгновение она всерьез отнеслась к этой идее. Некий миссионер. Затем ее поразила мысль, что преподобный Тэтчер бродит и сжигает города. При некоторых обстоятельствах это доставило бы ему удовольствие. Но  буквально  сжигать города…
 Она невольно улыбнулась. Когда Джерадин недоуменно уставился на нее, Териза громко рассмеялась.
 Она чувствовала себя полной дурой — словно начала терять разум. Но продолжала смеяться и через некоторое время почувствовала себя лучше.


***

 И все же ночью она спала плохо. Она слышала, как лошади храпят и переступают с ноги на ногу — видно, учуяв в темноте запах чего—то холодного и прогнившего. По непонятной причине Джерадин всю ночь храпел как рота солдат. Когда в сером предрассветном сумраке она разбудила его, чтобы поскорее отправиться в путь, то показалась себе невероятно глупой, словно у нее началась мания преследования. Ее знобило.
 День начался отлично. Воздух был чист и свеж, лошади бежали быстро по все более утоптанной дороге. К полудню они с Джерадином добрались до деревни, где все было нормально.
 Все было нормально, за исключением беспокойства. Когда люди из деревни узнали, что Териза и Джерадин обнаружили в Аперите, то занервничали и принялись внимательно осматривать лес вокруг домов, поговаривая, что следует уходить из деревни.
 — Упыри, — заявила одна женщина, подтверждая худшие подозрения Теризы. — Не знаю, как еще их называть. Мы ни одного из них не видели, но лорд послал своего человека предупредить нас. Они нападают на закате или на рассвете. Маленькие существа, похожие на детей. Зеленые и вонючие.
 Пожирают любое мясо. Не оставляют даже жил и костей. Так сказал человек, прибывший от лорда.
 Джерадин скривился, словно эти слова причинили ему боль.
 — Так вот почему ворота были закрыты, — пробормотал он. — Лошадям не удалось выбраться наружу. Их сожрали прямо там, в коррале.
 Териза подумала:  единственные, кому удалось спастись.  Они спрятались в своих хижинах, плотно закрыв двери. И сгорели заживо в собственных домах. Эремис.
 Она начала понимать, почему король Джойс больше двадцати лет сражался, чтобы отобрать у Аленда и Кадуола всех Воплотителей и создал Гильдию. Он стремился предотвратить воплощение существ вроде этих упырей в этот мир.
 Подавив тошноту и гнев, она спросила одного из жителей деревни:
 — Что вы собираетесь делать?
 — То, что посоветовал человек лорда, — последовал ответ. — Если до нас дойдет хоть малейший слух об упырях, если мы увидим хоть малейший их признак—следует отправляться в Ромиш как можно быстрее.
  — Неплохо, —  яростно ответил Джерадин. Они с Теризой поскакали дальше.
 Мысли ей в голову приходили все более безумные. Хотя деревенские жители пока были в безопасности, она не могла избавиться от ощущения, что на следующий день будет гораздо хуже. Сколько же упырей Эремис воплотил в провинции Файль? Сколько людей Файля уже сожрано живьем?
 Как он может помогать королю Джойсу и в то же время защищать своих людей?
 Она мысленно поучилась произносить слово  дьявольщина,  пока оно не стало звучать в ее устах более естественно.
 — Есть и другие приятные новости, — заметил Джерадин, изучая карту. — Следующая деревня, которой мы достигнем, появится приблизительно на закате. Место под названием Найбель.
 О, дьявольщина.
 Она обеспокоенно задумалась.
 — Может, нам следует держаться от нее подальше? Может быть, эти существа преследуют нас?
 Он внимательно посмотрел на нее.
 — У тебя кошмарное воображение. — И через мгновение добавил: — Если нас преследуют, то нужно бы предупредить об этом деревню. Мы не можем привести упырей к Найбелю и после ждать, что те оставят нас в покое.
 День явно уже завершался.
 Наконец опустился вечер, мучительный и нескончаемый, словно зубная боль. Териза обнаружила, что есть вещи гораздо хуже путешествия верхом. Она не могла забыть ту  вонь… 
 Не сговариваясь, они с Джерадином начали торопить коней, стремясь достичь Найбеля до заката. Неудачи сопровождали их, словно верный пес. Именно потому что спешили, они достигли деревни как раз в тот момент, когда солнце спряталось за горизонт. Если бы они ехали медленнее, то не добрались бы сюда засветло.
 Решение скакать прямо в деревню тоже приняли не сговариваясь, просто потому, что хотели предупредить жителей деревни об опасности. В итоге они оказались среди хижин и направлялись к центру деревни, когда обнаружили, что Найбель так же пуст, как Аперит.
 Джерадин придержал коня. Лошадь мотала головой, сопротивляясь удилам. Мерин Теризы испуганно прижал уши. Там, где из—за деревьев проникали последние отблески света, тени хижин казались острыми, словно клинки.
 — Джерадин, — прошептала она. — Мы опоздали. Давай выбираться отсюда.
 Джерадин помедлил в нерешительности, повернул голову, осматриваясь… и потерял контроль над своим конем. Серый закусил удила и помчался вперед.
 Териза не сумела сдержать своего мерина, и тот следовал за серым.
 Почти сразу они услышали визг свиньи. Джерадин едва не свалился с седла, когда серый притормозил, чтобы избежать столкновения с жирным боровом. Лошадь мгновенно врезалась в выводок цыплят. Териза последовала за Джерадином сквозь разлетающиеся во все стороны перья и тучи пыли.
 В самый центр деревни.
 Как и в Аперите, в Найбеле посреди деревни стоял дом для собраний.
 На пороге дома стояла группа мужчин — человек шесть—восемь. Они были одеты в тяжелые сапоги и кожаные доспехи и все вооружены, мечами, копьями и луками.
 Едва заметив Джерадина и Теризу, они начали кричать, яростно размахивая руками.
 — Болваны!
 — Убирайтесь отсюда!
 — Остановитесь!
 Несколько человек попытались остановить лошадей. К счастью, одному из них пришла в голову неплохая мысль. С привычной сноровкой человека, всю жизнь занимавшегося лошадьми, он прыгнул к голове серого и схватил поводья. Серый остановился так резко, что Джерадин едва не вылетел из седла.
 Опасаясь столкнуться с серым больше, чем всего остального, что проделывала с ним Териза, мерин тоже остановился.
 — Глупцы! — закричал мужчина. — Вы наверняка погибнете!
 Териза пыталась крепко держаться в седле, но вся деревня словно бы заколебалась в ее глазах. На голову мерина внезапно, как удар топора, легла тень. Люди из дома собраний погружались в тень: их оружие исчезало, поблескивало на солнце и исчезало снова. Джерадин едва не наскочил на свинью. И чуть не раздавил несколько кур. Найбель не был таким пустым, как Аперит. Тогда что?..
 Все оказалось правдой: Териза услышала запах чего—то холодного, тронутого тлением; словно дуновение из заброшенной могилы.
 Из хижины за домом собраний появился мальчик. Ей  показалось,  что это маленький мальчик, почему—то голый. Улыбка не озаряла его лица, оно было пустым и бездумным. Он не отбрасывал тени; из—за плохого освещения Териза не сразу сообразила, что он несет в руках курицу.
 Курица таяла. Она испарялась из его пальцев, словно горячий воск. Но ни одна капля не упала на землю. Вместо этого они становились его плотью.
 Сейчас она заметила, что все его тело покрыто слизью. Может быть, тьма сыграла с ней злую шутку. Мальчик был  зеленого цвета… 
 В рядах мужчин раздался хриплый крик. Двое вскинули луки, запели стрелы. Такие стрелы могли бы пробить стену любой из хижины. Обе стрелы ударили в мальчика, пригвождая его к земле.
 Териза услышала нечто вроде отдаленного хлопка, похожего на взрыв; короткий вопль разнесся в воздухе.
 Мгновенно в тени рядом с мертвым появились еще трое зеленых ребят. И, улыбаясь, принялись пожирать его.
 Где—то за пределами видимости завизжала свинья — это был вопль агонии. Мерин сбросил Теризу из седла. Со ржанием, похожим на стон, он помчался прочь из деревни…
 Териза неловко приземлилась, так, что перехватило дыхание. Джерадин прокричал ее имя, но она не могла отозваться. Падение парализовало ее. Последний солнечный луч упал на ее лицо; она подняла голову и увидела, что один из упырей стоит не больше чем в пяти футах от нее. Она слышала  вонь  этого существа…
 Честно говоря, запах был не слишком сильным. Но тошнотворным, и то, что он доносился издалека, делало его еще более тошнотворным, более неприятным, чем сильный запах. Вдыхая вонь и глядя на маленькую девочку, которая улыбалась ей, словно Териза была особенно аппетитной закуской, женщина решила, что слизь — это какая—то кислота. Она растворяла плоть до такого состояния, что существо могло поглощать его порами. А когда кто—то пытался спрятаться, забаррикадировав двери хижины, кислота, вероятно, поджигала дерево.
 Упырь был таким голодным, что вышел из тьмы на свет, льющийся налицо Теризы.
 Над ней мелькнул Джерадин и взмахом меча снес упырю голову.
 Хлопок, похожий на взрыв; высокий, тонкий крик.
 Два, три… нет, по меньшей мере шестеро упырей появились, чтобы поживиться их погибшей сестрой.
 Вокруг дома собраний шла странная битва. Ее даже трудно было назвать битвой; люди уничтожали упырей с необыкновенной легкостью. Мечи, копья, стрелы, даже с силой брошенные камни — все попадало в цель. Крича и проклиная все на свете, мужчины отгоняли, рубили и кололи упырей с невероятной быстротой. Это были всего лишь дети, и убивать их было так же просто, как убивать детей.
 Но их было так много…
 Нет, дело было даже не в количестве. Действительность оказалась гораздо сложнее. Как только один из них получал достаточно пищи, он разделялся на двух. А как только один из них умирал, тело давало достаточно пищи для трех или четырех упырей, которые тут же раздваивались.
 С каждым новым предсмертным криком из тени появлялось все больше существ.
 Вдобавок оружие людей не могло служить долго. Каждая стрела, попавшая в цель, загоралось; клинок, который наносил удар, разъедала кислота; каждое копье, ударившее в цель, лишалось наконечника.
 Джерадин попытался оттащить Теризу к дому собраний, в относительный центр битвы, где люди присматривали друг за другом. Ей казалось, что она может помочь ему, но ноги не держали ее; падение с лошади, казалось, разрушило связь между тем, что предлагал мозг, и тем, что делали мышцы. Она хотела сказать:  «Вода.  Попытайся использовать воду. Может быть, вода смоет кислоту. Или нейтрализует ее». К несчастью, с ее губ срывалось лишь хриплое дыхание.
 А наползающая тьма звенела от воплей и отчаянных проклятий воинов, пахла смертью и гнилью.
 Затем, так внезапно, что этот звук снял с нее оцепенение, Териза услышала пение трубы. Высокий пронзительный сигнал, казалось, все изменил.
 Следом за сигналом в деревню ворвалось тридцать всадников.
 Они знали, что делают; они не рисковали лошадьми в попытке раздавить упырей. Нет, они держали всевозможные светильники: факелы, свечи, фальшфейеры, даже масляные лампы. Сияя словно отблески славы, всадники ворвались в сумерках в Найбель.
 Териза заметила, что один из них — сам Файль. Она узнала его по возрасту, по тяжелой нижней челюсти.
 У нее не было сил гадать, что он здесь делает. Она была слишком занята тем, что наблюдала.
 Свет, казалось, до смерти напугал упырей: он парализовал их. Исчезли их улыбки, прожорливость, подвижность. А перестав двигаться, они не могли питаться друг другом; не могли раздваиваться.
 Люди Файля наверняка знали, что это произойдет. И они без промедления воспользовались этим.
 В мрачной сосредоточенности, словно они не могли простить себе, что убивают существ, похожих на детей, люди Файля начали разрубать упырей на куски и поджигать.
 Они использовали железные клещи и лопаты, чтобы сгрести изуродованные тела в груду, и те загорались друг от друга. Через некоторое время пламя перед домом собраний так разгорелось, что его языки, казалось, лизали темное небо. После того как последние лучи солнца скрылись за горизонтом, единственным освещением в деревне стало это пламя.
 Горячий огонь и едкий дым постепенно вытеснили холодную гнилую вонь. Ветер нес дым в глаза Теризе; по ее щекам потекли слезы, словно она плакала. Но она снова могла дышать, могла протолкнуть воздух в самую глубину легких, могла пошевелить плечами. Так вот, значит, почему, подумала она невольно, отвлекаясь от резни, творившейся перед глазами, пытаясь не впадать в истерику, вот почему тела в сгоревших хижинах в Аперите не были сожраны, когда все остальное мясо исчезло. Как только кислота подожгла дерево, пламя дало достаточно света, чтобы отогнать упырей. Через минуту или две она обнаружила, что Джерадин по—прежнему обнимает ее. Так же как и Териза, он надышался дымом; так же как и Териза, он, казалось, плакал. Свет горящих детей отражался в его глазах. Пытаясь хоть немного прийти в себя, он пробормотал: — Я никогда не расскажу об этом Квисс. Никогда, пока жив.
 Териза закашлялась от дыма. Вспомнив, как он сохранил ей рассудок, когда Воин Гильдии разрушил потолок над их головой, она попробовала вернуть долг. — Неплохая мысль. Если бы я не видела этого своими глазами, то, вероятно, не захотела бы слушать твои рассказы об этом.
 Тем же тоном, словно продолжая начатый разговор, Джерадин сказал:
 — Если мне удастся добраться до Мастера Эремиса, клянусь — я убью его.
 Твердо, чтобы он не ошибся на ее счет, Териза ответила:
 — Тебе придется постараться опередить меня. Джерадин внимательно взглянул на нее сквозь тьму, перемежаемую отблесками огня. И коротко улыбнулся:
 — Если бы он подозревал, насколько мы злы на него, его, небось, прошиб бы холодный пот.
 Он отчасти исправил ей настроение.
 — Знаешь, — прошептала она ему на ухо, — до нашей с тобой встречи я никогда не думала, что в один прекрасный день буду заставлять своих врагов покрываться холодным потом.
 — Только врагов, миледи? — Джерадин крепче сжал ее в объятиях. — От твоей близости  я сам  покрываюсь холодным потом.
 Когда Териза заметила, что Файль направляется к ним, она поняла, что сейчас готова взглянуть ему в глаза.
 Он осторожно спешился и отвесил ей по—стариковски церемонный поклон.
 — Миледи Териза, — сказал он голосом, похожим на шорох сухих листьев, — вы поражаете меня. Когда мы встречались последний раз, мне казалось, что источником моего удивления был Мастер Эремис, но сейчас я начинаю понимать, что ошибся. Все удивительное заключалось в вас.
 Эта ловушка была поставлена на упырей, миледи. В мои планы не входило… напугать вас или подвергнуть хоть малейшей опасности.
 — Ну конечно же, милорд Файль. — Она не знала, какой поклон полагается в ответ. К счастью, он, похоже, вообще не ждал поклона. — Мы как раз… — Она поймала себя на мысли, что хочет сказать слишком многое и позабыла о вежливости. — Милорд, это Джерадин.
 Файль посмотрел на Джерадина.
 — Сын Домне, — пробормотал он. — Воплотитель леди Теризы де Морган. Ключевая фигура в предсказании Гильдии о судьбе Морданта. — Он снова кивнул. — Добро пожаловать в провинцию Файль.
 Джерадин церемонно поклонился. Териза на миг задумалась, приглашали бы их так радушно, знай лорд об их талантах; но она не собиралась проверять это. Лорд Файль не медля продолжал:
 — Нужно выбираться из этого дыма. Наш лагерь в миле отсюда. В нем вам могут предложить горячую пищу и безопасный кров. Если вы будете любезны последовать за мной, мы послушаем вашу историю в более удобном месте.
 Утром жители деревни вернутся, чтобы вычистить жилища, а мы попробуем распространить эту тактику на другие места. Можете последовать за нами, если пожелаете.
 — Спасибо, милорд, — коротко ответил Джерадин. — Мы будем рады отправиться с вами, во всяком случае сегодня. Нам нужно многое рассказать.
 — Не сомневался, — сказал Файль. — Может быть, вы сможете объяснить мне, честен ли Эремис — и был ли я неправ, сообщая о его намерениях Смотрителю Леббику. Вперед.
 И, словно земля жгла ему пятки, он вскочил в седло.
 А может быть, пятки действительно жгло, подумала Териза. Он выглядит слишком старым для засад и битв. И она задумалась, что же заставляет его носиться по лесам в таком возрасте?
 Кроме того она гадала, сколько следует открыть ему, чтобы не подвергать себя опасности. Они с Джерадином очутились на грани катастрофы, когда рассказали Термигану слишком много.
 Прежде чем она успела заинтересоваться тем, что же случилось с ее лошадью, один из людей Файля приблизился к ней с ее мерином в поводу; он нашел его в лесу неподалеку. Вскоре они с Джерадином скакали среди солдат Файля к лагерю.
 После трудов и превратностей битвы скачка показалась Теризе успокаивающей и мирной, расслабляющей. Скоро она обнаружила, что спешивается возле костра посреди поляны. Вокруг крутились слуги, стояли припасы, на земле лежали подстилки; еще люди, еще лошади; несколько людей из Найбеля пришли послушать, что происходит в их деревне. Слуга принес кубок с подогретым вином для Файля и поспешил за новыми порциями для нежданных гостей лорда.
 Мужчины смотрели так, что Териза моментально вспомнила, что в течение многих дней не мылась. Ее волосы, вероятно, напоминали крысиную шерсть, а одежда была грязной. К несчастью, в настоящий момент она ничего не могла изменить. Для лорда поставили особый складной стул, и он сел возле огня, словно озяб. И почти мгновенно появились новые стулья для Теризы и Джерадина. Они сели и с благодарностью приняли кубки с теплым вином. Териза сделал глоток и позабыла о сдержанности, забыла, что почти тридцать человек неотрывно смотрят на нее—ровно настолько, чтобы блаженно вздохнуть. Вино было приправлено шафраном и цедрой, отличное средство, чтобы отбить упыриную вонь. Она выпила достаточное, чтобы воспоминание об этом кошмаре выветрилось из ее памяти.
 Ей хотелось молча посидеть, наслаждаясь неожиданно нахлынувшим чувством, что она — в полной безопасности.
 Но Джерадин торопился побеседовать с лордом.
 — Милорд Файль, — сказал он, прежде чем Териза была готова к разговору, — мы проделали долгий путь, чтобы сообщить вам, что Мастер Эремис — человек без чести и совести. Именно он воплотил упырей в вашей провинции — он, и Мастер Гилбур, и, вероятно, Архивоплотитель Вагель.
 Мы прибыли сообщить вам, что король Джойс нуждается в помощи. Если он не получит ее, то Мастер Эремис его уничтожит.
 Благодаря силе привычки Файль выпрямился на своем стульчике. Его глаза были ярко—голубого цвета; а взгляд—жестким. Глядевшую на него Теризу поразила странная мысль: он никогда не будет способен на то, на что решился король Джойс: многие годы притворяться слабым и полубезумным старцем. Никто, встретившись взглядом с Файлем, не усомнился бы, что он знает, что делает.
 — Приятно сознавать, — пробормотал лорд сухо, — что Мастер Эремис заслуживает четвертования. Мы поговорим об этом позднее. Тем не менее, его нечестность мало объясняет то, как вы угодили в ловушку, расставленную для упырей.
 — Честно говоря, она объясняет многое, милорд, — ответил Джерадин. — Все прочее — незначительные детали. — По причинам, которые Териза прекрасно понимала, он осторожничал. — Мы прибыли сюда из Стернваля. Термигану было не особенно приятно видеть нас.
 Как и в вашей провинции, у него серьезные неприятности из—за воплощений Эремиса. Мы рассказали ему то же, что и вам. Король Джойс нуждается в помощи. Похоже, его это не слишком взволновало. Думаю, нам повезло, что он вообще отпустил нас.
 Милорд, я не хочу, чтобы это повторилось. Мы с леди Теризой собираемся сражаться за короля. Даже если нам придется биться в одиночку, нас ничто не остановит. Если вы станете на нашем пути, нам придется сражаться и с вами. А я предпочел бы отрезать себе руки…
 Все собравшиеся в лагере слушали их разговор. Некоторые делали вид, что заняты чисткой оружия или приготовлениями ко сну, но тем не менее — все слушали. Над лагерем царила тишина, нарушаемая лишь храпом лошадей.
 Файль твердо взглянул на Джерадина.
 — Вероятно, вы сообщили Термигану что—то, что ему особенно не понравилось.
 Джерадин кивнул.
 — Что именно? Что вы могли сказать такого, что превратило верного и преданного союзника короля в человека подозрительного и недоверчивого? Джерадин глазами переадресовал вопрос Теризе.
 Но поскольку глаза у лорда были голубыми, очень яркими, она решила рискнуть.
 — Мы сказали ему правду, — ответил Джерадин, увидев, что она кивнула. — Мы оба — Воплотители. Териза—Архивоплотитель. Упырей ведь стало больше, не так ли? В самое последнее время?
 Теперь пришел черед кивнуть лорду.
 — Это все из—за нас. Эремис знает, что мы направляемся сюда, или догадывается об этом. Сначала мы были в Хауселдоне. Затем в Стернвале. Куда еще мы можем направиться?
 Он хочет убить нас обоих прежде, чем мы найдем способ причинить ему вред.
 — А вы нашли способ? — сухо спросил Файль.
 — Пытаемся. Именно потому мы отправились в Стернваль… именно потому прибыли сюда. Мы пытаемся найти поддержку для короля. — Джерадин глубоко вздохнул. — А если нам не удастся добиться этого, мы хотим найти кого—нибудь, кто помог бы мне создать зеркало.
 — У вас нет зеркал? — Взгляд Файля стал колючим. Джерадин развернул плечи, и Теризе почудилось в его голосе отдаленное эхо силы, странный вызов.
 — Милорд, — сказал он, — многое пошло бы по—другому, будь у нас хоть небольшое зеркало. Например, мы помогли бы вам победить этих упырей. — Он говорил, крепко стискивая зубы. — Для этого наших талантов хватило бы.
 Но уже в следующей фразе вызов из его голоса исчез:
 — К несчастью, мы бессильны. Пока.
 Файль какое—то время рассматривал Теризу и Джерадина. Он отвернулся, приказал принести вина и еды. И заметил:
 — Вероятно, вам следует рассказать мне все в подробностях. Пока мы будем есть.
 Джерадин снова поглядел на Теризу. Она без колебаний кивнула. Она помнила, как старый лорд покинул встречу, которую организовал Мастер Эремис.  Королева Мадин — необыкновенная женщина,  пояснил он виновато и даже несколько глуповато.  Какой бы выбор я ни сделал, мне следует заручиться для этого ее поддержкой.  На встрече, организованной Эремисом, острые плечи и продолговатая голова придавали лорду вид неполноценного. Но при этом он совершенно не выглядел неполноценным, когда уходил. Нескрываемая преданность делала его достойным уважения.
 Она не знала, чего ожидать от Файля в данных обстоятельствах. И тем не менее, решила довериться ему.
 Видимо, Джерадин чувствовал себя точно так же. Как только решение сказать всю правду было принято, он почувствовал себя свободнее.
 Он не пытался рассказать обо всем. Он пытался ответить Файлю. Поэтому лишь коротко обрисовал, что же выяснила Териза и что они сделали. Файль вздрогнул, узнав о судьбе Хауселдона и о том, что происходит со Стернвалем; но Джерадин продолжал рассказывать. Когда лорд прерывал его вопросом, он отвечал, стараясь сообщить как можно больше подробностей.
 Большинство людей Файля сейчас слушали его в открытую. Некоторые в гневе или страхе точили оружие. Но так как их внимание было сосредоточено не на Теризе, она могла не обращать на них внимания.
 Пока лорд и Джерадин беседовали, она пила вино, ела расставленные перед ней яства и проделала небольшой мысленный расчет. Ее вдруг поразило, что после ее воплощения вне стен Орисона прошло уже тринадцать дней,  тринадцать!  За тринадцать дней могло произойти многое, да все что угодно. Принц Краген мог захватить замок — и Гильдию. Верховный король Фесттен мог захватить замок, Гильдию  и  принца Крагена. С другой стороны, Смотритель Леббик мог вонзить нож в спину Мастеру Эремису.
 — Проблема в том, — вступила она в разговор, когда Джерадин сделал паузу, — что мы слишком долго были вдали от Орисона. — Внезапно все внимание сосредоточилось на ней. Справившись со стеснительностью, она заставила себя сказать: — Тринадцать дней в моем случае. Четырнадцать — для него.
 У нас нет никаких сведений о том, что произошло за это время.
 — Значит, может статься, — медленно заметил Файль, — странная  политика  короля вступила в фазу кризиса. Может быть, он уже победил. Или был побежден и убит.
 — Этого мы не знаем, — согласилась Териза. — Когда мы покидали Орисон, происходило только одно: Мастер Эремис изо всех сил старался выглядеть невинной овечкой. И с тех пор беспрестанно пытается убить нас. Значит, он по—прежнему боится, что мы каким—то образом можем навредить ему. — Она пожала плечами. — Мы знаем немногое. Но пока он продолжает бояться нас, до тех пор в нас пылает надежда.
 — Мы смогли бы кое—что еще сделать, будь у нас зеркало, — добавил Джерадин. — Мы могли бы вызвать в зеркале Орисон. И увидеть, что происходит.
 Файль внимательно посмотрел на Джерадина. Затем перевел изучающий взгляд на Теризу. Через мгновение он развел руками. Жест был слабым, но полным разочарования.
 — У меня нет зеркала и нет никакой возможности создать его. У меня нет Воплотителей — какая польза была бы мне от зеркал? Все средства и инструменты для воплощений, какие я обнаружил в провинции Файль, я отправил королю Джойсу и Знатоку Хэвелоку.
 Постепенно его взгляд остановился на огне.
 — Без Воплотителей моя провинция обречена, нам не победить этих упырей. Вас не было в Орисоне тринадцать или четырнадцать дней. Я не видел Ромиш с тех пор, как вернулся с встречи, организованной Мастером Эремисом. Я день и ночь был в седле — в деревнях провинции — я сражался…
 Териза никак не думала, что он может выглядеть таким старым.
 — Мне не победить в этой битве. В конце концов меня ждет поражение. — Он не смотрел на своих людей. Его люди не смотрели на него. Никто из них не винил лорда. —
 Вы видели, что я проиграл Аперит. Это одна из многих деревень, мертвая, заброшенная…
 Упырей слишком много. У меня едва набралось четыре группы умелых всадников, подобных этой. Я проиграю.
 — Тогда, милорд, — тихо сказал Джерадин голосом, полным уверенности. — Изберите другой путь сопротивления. Соберите своих людей. Ударьте на Эремиса в Эсмереле. Со всей оставшейся надеждой.
 Старый лорд изучал уголья в костре. Его прямая осанка не изменилась ни на йоту, но руки бесполезно свисали между колен. Через некоторое время он прошептал: — Нет.
 — Милорд… — начал Джерадин.
 — Нет, — выдохнул Файль. — Джойс — мой король. Кроме того, он — муж моей дочери. Я люблю его. Я не понимаю его  политики.  Мне она не нравится. Хотя я и люблю его.
 Но он  никогда… —  его рука сжалась в кулак и снова бессильно упала. — Все годы войны против Аленда, Кадуола и Воплотимого он  никогда  не просил лорда о помощи в тот момент, когда провинция лорда подвергалась нападениям. Он приходил ко  мне,  спасал  моих  людей. Он не просил меня ни о какой помощи, пока не освободил мою провинцию.
 И не будет просить меня сейчас. Он не захочет разбить мое сердце.
 Джерадин попытался начать вновь. — Милорд…
 — Нет. — Голос Файля звучал не гневно; он звучал печально. — Сегодня мы освободили Найбель. Вы были свидетелями этому. Завтра — или через пять дней — или через  пятьдесят… —  теперь в кулаки сжались обе его руки и забарабанили друг о друга, отбивая ритм его слов, — мы поставим новую ловушку, и она принесет успех. Кто же пойдет умирать за меня, если я оставлю людей на милость этих упырей?
 Вы слышите, Джерадин? Разве ваш отец бросил свою провинцию? А Термиган?
 Я не оставлю своих людей умирать без защиты.
 — Я понимаю, милорд. — Голос Джерадина звучал тихо и печально, как у лорда, и в нем не было горечи. — Неважно, в каком отчаянном положении король Джойс. Он не захотел бы, чтобы вы бросили свою провинцию. Он создавал Мордант и Гильдию не потому, что был в отчаянии. Он создавал их, потому что верил в то же, во что верите вы.
 Файль уставился в огонь, кивая. И голосом, похожим на зимний ветер, выдохнул: — Спасибо.
 Джерадин помедлил в нерешительности и позволил себе сказать:
 — К несчастью, это не решает наших проблем. Вы можете что—нибудь сделать, чтобы помочь Теризе и мне?
 Не поднимая головы, лорд посмотрел голубыми глазами в лицо Джерадину. На мгновение Теризе показалось, что он разгневан. Затем она увидела на его губах намек на улыбку.
 — Это правда, Джерадин, — сказал он. — Мое упрямство нисколько не меняет ваших проблем. Вы с леди Теризой Воплотители, а зло Воплотимого должно быть истреблено Воплотителями. Это ваша «провинция», если можно так выразиться.
 Я дам вам провизию. Если вы нуждаетесь в карте, дам и карту. И двух человек, которые будут ехать с вами так долго, как вы захотите… в Орисон или даже в Эсмерель. Они бесполезны в борьбе с Воплотителями, но знают, как пользоваться мечом, чтобы защитить ваши спины и очистить для вас дорогу.
 Прежде чем Джерадин успел ответить, Териза спросила:
 — Могут они отвезти нас к королеве?
 Джерадин удивился; похоже, он не слишком много думал о королеве Мадин. Файль вскинул бровь; но на этот раз его улыбка была открытой.
 — Хорошая мысль, миледи, — пробормотал он. — Она должна была прийти в голову мне. Конечно же, мои люди доставят вас к королеве. Она имеет полное право знать, что делает ее муж. — Его улыбка потускнела при этом воспоминании. — Ведь, кроме всего прочего, она была глубоко обижена этой его  политикой.  И, вероятно, захочет повлиять на нее.
 В ответ Териза сглотнула и сказала:
 — Благодарю вас; я тоже так думаю. — Затем глубоко, с облегчением вздохнула. Она знала, что хочет встретиться с королевой, но не понимала, насколько отвратительно чувствовала бы себя, если бы они с Джерадином проделали весь этот тяжелый путь и уехали, не поделившись своими сведениями с женой короля Джойса.
 Джерадин пристально смотрел на нее, но не спорил; он даже не сказал: «Эта задержка не принесет нам никакой пользы, лучше потратим этот день на возвращение к Орисону». К счастью, его инстинктивное доверие к ней полностью сохранилось. Через мгновение он замолчал и приступил к ужину.


***

 Позднее той же ночью, когда они с Джерадином устроились на ночлег неподалеку от людей Файля, он тихонько сказал:
 — Я и не знал, что ты хотела встретиться с королевой Мадин. Или тебя так интересует Торрент?
 Териза не ответила прямо. Задумавшись на время, она пробормотала:
 — Ты помнишь, что Смотритель сказал Элеге… о сообщении, которое послал ей король? — На тот случай, если он забыл, Териза напомнила: — «Я уверен, что моя дочь Элега действовала из лучших побуждений. И куда бы она ни направилась, с ней пребудет моя гордость.
 Ради нее и ради себя я надеюсь, что добрые побуждения принесут добрые плоды». — Да, — ответил Джерадин. — Мне это сообщение до сих пор кажется бессмысленным. Оно совершенно не сочетается с тем, что рассказал тебе Мастер Квилон.
 — Подожди минутку, — сказала она, заставляя его замолчать. — Помнишь разговор со Знатоком Хэвелоком, когда вы с Артагелем прятались за пилоном — после того как он спас нас от этих насекомых?
 Джерадин утвердительно кивнул.
 — Он говорил о Мисте, — прошептала она, — и Воине Гильдии. Он сказал, что создал предсказание о короле Джойсе, и заявил, что в одном из воплощений видел Мисте и Воина вместе.
 Джерадин молча ждал.
 — Меня всегда удивляло, почему он рассказал нам это. Я всегда поражалась, почему король так расстроился, когда я солгала ему насчет Мисте — сказала, что она отправилась к матери. И почему он почувствовал такое облегчение, когда я призналась ему, что отправила ее к Воину.
 Джерадин терпеливо ждал. В конце концов он предположил:
 — Почему ты не говоришь, что пришло тебе в голову?
 — Мне пришло в голову… — Териза глубоко вздохнула и словно бросилась в омут, — что в планы короля Джойса входило нечто большее, чем сказал Мастер Квилон. Думаю, дочери играют в нем не последнюю роль — мне кажется, что вся его семья очень важна. Мне кажется, он хотел, чтобы Элега и принц Краген были связаны тугим узлом. Мне кажется, он хотел, чтобы Мисте отправилась за Воином.
 — Думаешь, он хотел бы, чтобы мы побеседовали с королевой Мадин и Торрент? Не выдаешь ли ты желаемое за действительное? Ведь, честно говоря, он даже точно не знал, действительно ли у кого—то из нас есть талант? Невозможно было предположить, что мы окажемся здесь.
 Это была правда. Что делало все остальное сомнительным. Тем не менее, Териза настаивала:
 — Мне пришло в голову, — сказала она, — что  я  хочу поговорить с королевой Мадин и Торрент. На всякий случай. — И через мгновение добавила: — У него были поводы подозревать у нас талант.
 Она почувствовала, что Джерадин улыбается в темноте.
 — Миледи, у вас невероятно богатое воображение. Или отчаянное несварение желудка… Не могу сообразить, что именно.
 Она просунула руку под одеяло и принялась щекотать ему ребра, пока он не попросил прощения.
 А после этого принялась щекотать его за то, что он просил прощения.


***

 Несмотря на наличие потенциальных наблюдателей, они с Джерадином спали дольше обычного. А на следующий день двое людей Файля сопроводили их в Ромиш.
 Столица лорда стояла среди равнинной местности, свободной от леса, как ни странно это было для провинции Файль. Земля на милю или две вокруг была расчищена, чтобы дать место полям, кормившим город. Но Териза практически не видела Ромиша за исключением земляных валов вокруг города. Как и сказала Мисте, королева Мадин и Торрент жили в поместье неподалеку от города.
 Поместье, Низинный Дом, которое предыдущий кадуольский князек построил для своих бедных родственников, располагалось в низине между холмами приблизительно в полумиле к северу от небольшой речки Колтред, поставлявшей основную часть воды для Ромиша и окрестных полей. С точки зрения обороны (Териза с изумлением обнаружила, что думает подобными категориями) расположение Низинного Дома оставляло желать лучшего; всадник мог бы подъехать среди бела дня незамеченным на двадцать ярдов от поместья. С другой стороны, от города до поместья было рукой подать, и оно было сооружено настолько прочно, что его обитатели не беспокоились ни о какой опасности. Его стены были каменными—достаточно крепкими для упырей, а бревна дверей окованы железом.
 Проехав равнину, люди Файля провели Теризу и Джерадина по холмам к поместью. Они спешились перед высокими дверями. Люди Файля приказали прибывшим слугам принести факелы, а грумам — позаботиться о лошадях и сообщить королеве Мадин о прибытии леди. Окна дома ярко осветились: внутри начали зажигать лампы. Вскоре на крыльцо вышла женщина столь царственная, словно она правила целым миром. Люди Файля кивнули и отступили на шаг.
 — Миледи королева, — Джерадин отвесил изящный поклон. Он согнулся так низко, что, казалось, переломится надвое. В его голосе слышался намек на слезы. Мадин была его правительницей — и женой короля, которого он любил. — Мое сердце радуется от того, что я снова вижу вас.
 — Джерадин. — Тон королевы Мадин позволял предположить, что она прекрасно знает, как справляться с чувствами. — Какой сюрприз. Но приятный — пока что, во всяком случае. — В ее голосе не было резкости и уж точно не было холода; она говорила спокойно. Принятие решений было бременем, которое она взвалила на себя, но это не оставило на ней следов. — Я рада видеть лицо друга, пришедшего с вестями из дома. И буду рада выслушать ваши новости, каковы бы они ни были. — Через мгновение она добавила: — Но если этот старый болван Джойс послал вас, чтобы вы умоляли меня от его имени, то можете забыть об этом и возвращаться. Я не поеду к нему.
 — Миледи королева, — повторил Джерадин. Он снова поклонился, на сей раз, чтобы скрыть улыбку. — Это леди Териза де Морган.
 — О. — Королева Мадин повернулась к Теризе, но та снова не смогла рассмотреть ее лицо; оно казалось темным из—за света, льющегося из дома, и черты были неразличимы. — Леди Териза. Мой отец упоминал о вас после возвращения из Орисона.
 Миледи… Джерадин, — добро пожаловать в Низинный Дом. Пожалуйста, входите. Она повернулась и вошла в полосу света. Джерадин коснулся плеча Теризы, подталкивая ее к ступенькам крыльца. Свет попал на его лицо, и на миг ее посетила непонятная убежденность, что они поступили правильно, приехав сюда. Он никогда не казался таким высоким; его взгляд никогда не был таким ясным. Так он мог бы выглядеть, стоя перед королем Джойсом — если бы король не уничтожал столь старательно преданность в верных ему людях.
 Она взяла его под руку и прижалась к его плечу; они поднялись по ступенькам на крыльцо и вместе вошли в огромный вестибюль Низинного Дома.
 Они проследовали за королевой мимо склонившихся в поклоне слуг по длинному вестибюлю с гобеленами и портретами на стенах, с множеством дверей с каждой стороны и широкой лестницей в конце. Королева Мадин выбрала левую дверь; слуга открыл ее для Теризы и Джерадина, и они оказались в просторной гостиной. Дальнюю стену украшал огромный пылающий камин и два глубоких дивана. Бархатные кресла, четыре или пять, стояли возле огня полукругом, повернутые спинками к панелям на стенах. Королева Мадин отослала слугу за вином, жестом пригласила гостей сесть; но сама осталась стоять возле камина.
 Ни Териза, ни Джерадин не сели. Он, вероятно, остался стоять из соображений приличия, а она — потому, что мысли ее разбегались. Наконец—то она могла внимательно рассмотреть королеву Мадин, и то, что она увидела, заставило ее замереть.
 До сих пор она ожидала, что королева напомнит ей леди Элегу. С точки зрения Теризы, Мисте больше походила на отца; улыбка Мисте была так похожа на улыбку короля Джойса, что эта схожесть казалась более существенной, чем мелкие различия. Поскольку контраст между Мисте и Элегой был настолько ярким, Териза решила, что Мадин будет похожа на Элегу.
 Но при свете огня, при ярком свете от канделябров и ламп оказалось, что Териза ошиблась в своих предположениях. При одном взгляде на королеву стало ясно, что обе, Мисте и Элега, напоминают своего отца. Мадин, несмотря на возраст, до сих пор оставалась привлекательной женщиной; ее взгляд был ясен, а годы не лишили ее грации и не убавили очарования. Но черты были слишком резкими и суровыми, чтобы послужить образцом для лиц Мисте или Элеги.
 Но больше всего Теризу удивила не внешность королевы, а ее поза; Мадин стояла так, как и положено стоять королеве, и это было настолько естественно, что не возникало никаких вопросов. Она была дочерью Файля в самом прямом смысле слова; в ее глазах таились те же тени сомнений, терзающих старого лорда. Тем не менее — она была массивнее, чем отец, в ней больше чувствовалась сила духа, способность и желание навязать другим свою волю.
 Неудача с королем Джойсом, когда она пыталась излечить его от пассивности, чтобы он снова стал настоящим правителем Морданта, нанесла Мадин большую травму, чем все остальные страдания за долгие годы.
 Но она, очевидно, была не из тех женщин, которые занимаются самобичеванием, и не жалела себя. Она изучала Теризу и Джерадина с неподдельным интересом и, казалось, нашла пригодника более интересным, хотя Териза прибыла в Мордант из чуждого мира. Довольно скоро она сказала:
 — Джерадин, ты изменился.
 Первой реакцией Теризы было: «нет, ничего подобного». С ее точки зрения, он вернулся из панциря отчаяния и стал самим собой. Но замечание королевы Мадин заставило ее задуматься. Действительно, он  изменился.  Он не просто потерял свою неуклюжесть; он потерял свой щенячий взгляд, вид мальчишки, прячущегося внутри мужчины. Спина Джерадина была прямой, и Теризе было трудно представить, что этот человек может совершать ошибки.
 Словно демонстрируя перемены, он улыбнулся почти без смущения.
 — Это влияние Теризы, миледи королева. Она заставила меня прекратить извиняться на каждом шагу.
 — Нет, — ответила королева твердо. — Разница в том, что сейчас ты в большем ладу с самим собой. — Она была убеждена в собственных суждениях. — Ты стал Воплотителем.
 В ответ он пожал плечами, несколько самоуничижающе, но выдержал ее взгляд.
 — Не думал, что это так заметно.
 — Да, это заметно, Джерадин, — подтвердила королева. — Никто не примет тебя сейчас за самого неудачливого самого старого пригодника, который когда—либо служил Гильдии.
 А что касается вас, миледи, — продолжила она, поворачиваясь к Теризе, — вы менее ясны. Ваши тайны, как мне кажется, спрятаны лучше. Вам обоим следует многое рассказать мне.
 — Это так, миледи королева, — мгновенно ответил Джерадин. Его опасения, что это будет нелегко, проявились в тот момент, когда он спросил: — А как вы? Может быть, вы сначала расскажете нам, что с вами? И с Торрент?
 Королева покачала головой.
 — То, что я расскажу о себе, будет полностью зависеть от того, посланы ли вы сюда этой старой развалиной королем Джойсом. Я уже спрашивала вас об этом, но вы не дали прямого ответа.
 На мгновение Джерадин задумался, взвешивая ответ. И твердо сказал:
 — Король Джойс не посылал нас. Думаю, он  поразился  бы, если бы узнал, что мы здесь.
 Королева Мадин, как видно, восприняла это как смертельную обиду, которую не сочла нужным демонстрировать. Но, когда она заговорила, ей не удалось скрыть разочарование.
 — В таком случае, Джерадин… у нас с Торрент все в порядке. Но не настолько хорошо, как если бы вся семья была вместе. Странное поведение короля очень отзывается на нас.
 Почему бы вам не присесть? — продолжала она, в задумчивости. — Вот вино. — В комнату вошел слуга с серебряным подносом. — Вскоре к нам присоединится и Торрент, я убеждена.
 О, — продолжала королева, когда дверь снова открылась. — А вот и она.
 Териза повернулась и увидела среднюю дочь короля Джойса и королевы Мадин. Торрент закрыла за собой дверь и после подошла к камину.
 Вид Торрент, потупленный взгляд и скромное платье мгновенно создали двойственное впечатление; первое—она была до того стеснительной, что Мисте и Элега казались по сравнению с ней невероятно самоуверенными, и второе — несмотря на стеснительность, она была точной копией матери. Она могла бы быть тенью королевы Мадин; они были словно отражение друг дружки. Только ей не хватало решительности матери, ее уверенности в себе.
 — Торрент, — сказала королева, — к нам приехали Джерадин и леди Териза де Морган. Им нужно многое рассказать нам. Леди Териза совершила нечто такое, что не удавалась всем Мастерам Гильдии вместе взятым. Она сделала из него Воплотителя.
 Торрент остановилась возле кресел. Взгляд, который открыли поднявшиеся ресницы, был таким робким и восторженным, что Териза почувствовала, как краснеет.
 — В данных обстоятельствах, — весело сказал Джерадин (вероятно, ради Торрент, а может быть, ради Теризы), — мне это не кажется комплиментом. Единственное, что я обрел от моих перемен — что теперь меня хотят убить.
 Миледи Торрент, — продолжал он. — Я рад видеть вас. Когда вы с королевой покидали Орисон, я не надеялся, что буду иметь честь снова видеть вас.
 — Ну прямо уж «честь», Джерадин. — Торрент говорила так, словно и она покраснела; но ее щеки оставались бледными. — Ты смеешься надо мной.
 Прежде чем он успел ответить — вероятно, потому что у него не было времени ответить, — она внезапно подошла к Теризе. Глядя на Теризу снизу вверх, словно поднять голову для нее было отчаянно смелым поступком, она сказала:
 — Я уверена, что мама радушно приняла вас, миледи, но позвольте повторить: вы желанная гостья в нашем доме. Дедушка — Файль — рассказал нам все, что знал о вас, но это лишь распалило наше любопытство. Боюсь, мы замучаем вас вопросами.
 — Бога ради. — Териза не могла понять, почему краснеет. Она сделала усилие, чтобы говорить свободно, раскованно, чтобы и Торрент и она сама почувствовали себя свободнее. — Называйте меня Териза. И Мисте и Элега зовут меня так.
 Это вызвало у Торрент улыбку и отчасти успокоило ее.
 — Вы знакомы с Мисте и Элегой? Предполагаю, что да, раз вы были в Орисоне. Вы друзья? Как они? — И после некоторого колебания и короткого взгляда на королеву Мадин она спросила: — А отец? Как он?
 — Торрент, — королева говорила одновременно мягко и твердо. — Мы следует присесть. Иначе Джерадину и леди Теризе придется стоять всю ночь.
 Убедительно изображая женщину, не имеющую собственной воли, Торрент мгновенно опустилась в ближайшее кресло.
 Королева Мадин выбрала кресло у камина. Джерадин и Териза сели на диван между королевой и ее дочерью. Вскоре слуга принес на подносе новые бокалы с вином, поставил поблизости от Торрент и вышел.
 — Вы, должно быть, измучены путешествием, — сказала королева Мадин, пригубив вино. — Мы прикажем приготовить ванну и вскоре накормим вас. Вы получите все возможности для отдыха. Но вы должны понять, что мы изголодались по новостям. В Низинном Доме до нас не доходят слухи даже о том, что творится в Ромише, не говоря уж о правдивых новостях об Орисоне. Как  там  Элега и Мисте? — На мгновение у нее перехватило горло. — Как там король?
 Сейчас помедлил в нерешительности Джерадин; перемены, которую заметила в нем королева Мадин, как не бывало. Териза прекрасно понимала его. Она с тяжелым сердцем приготовилась сообщить все, что знает. Возможно, королева Мадин и Торрент с радостью услышат новости о короле Джойсе… но это могло им и не понравится.
 — Трудно начать, — смущенно пробормотал Джерадин, — я ничего не могу рассказать, если не начну рассказывать все… а я не знаю, с чего начать. Я не могу придумать, как рассказать все, не причиняя боли.
 Торрент смотрела на свои руки, но Териза заметила, что она глубоко дышит, чтобы сдержаться. С другой стороны, королева Мадин смотрела на смущенного Джерадина не мигая.
 — Расскажи правду, — предложила она без колебаний. — Блуждание в потемках причинит нам больше боли, чем любые новости.
 Но Джерадин все еще не решался.
 Нахмурившись — ведь хуже знания было только полное незнание, — Териза сказала:
 — Король знает, что делает. Он поступает так с определенной целью.
 Торрент не подняла глаз; она словно окаменела в своем кресле.
 — С целью, — медленно повторила королева Мадин. — Миледи, вам придется объяснить ваше замечание.
 — К несчастью, это правда, — вмешался Джерадин. — Териза знает о поводах и намерениях короля больше, чем кто—либо другой. Она несколько раз беседовала с ним — и он отвечал на ее вопросы. Даже давал ей кое—какие объяснения. Думаю, это потому что она так неожиданно оказалась в Орисоне. Невероятное воплощение — во всяком случае, все мы так думали, пока я не понял, что могу делать нечто невероятное. Она, очевидно, была очень важна для нас. Ее появление предсказано прорицанием Гильдии. Мы не знали, в чем ее талант, но было очевидно, что в ней заключена какая—то неслыханная сила.
 Внезапно он заставил себя остановиться и спокойно сказал:
 — Когда мы в последний раз видели Элегу, с ней все было в порядке. О Мисте мы ничего не знаем.
 — Это ловушка, миледи королева, — попыталась объяснить Териза. — Король расставил ловушку для своих врагов, для врагов Морданта. Они были слишком могущественны — и он не знал, кто они. И боялся, что они станут еще сильнее — поглотят Аленд и Кадуол или обе эти страны и оставят его в одиночестве, в то время как сами будут становиться все сильнее, пока не станут слишком сильными для него, слишком сильными для кого угодно. Он боялся, что если не найдет кто его враги, и не остановит их, то потеряет все. — И не ошибался, — чопорно сказала королева. — Любой дурак мог бы заметить это.
 — Поэтому, — сказала Териза, мысленно простонав, — он притворился слабым.
 Королева Мадин изумленно уставилась на нее.
 — Я не верю вам. Чушь! Какая польза от слабости? Как можно использовать ее против Воплотителей или армий?
 Она могла бы сказать и больше, но вмешался Джерадин.
 Неожиданная властность, с какой он поднял руку, заставила королеву замолчать.
 — Выслушайте нас, миледи королева, — тихо выдохнул он. — Пожалуйста выслушайте.
 — Простите, — пробормотала Териза. — Это — чистая правда. Именно это мы и боялись сказать.
 — Он парализовал собственные силы. Он сделал так, чтобы Гильдия не могла предпринять ничего действенного. Он бросил на произвол судьбы Смотрителя. Он оставил Пердона без подкреплений. Он оскорбил принца Крагена… Файль, вероятно, рассказал вам об этом. Он притворился полным идиотом. Он… — ее голос слегка дрогнул, — сделал все, чтобы семья распалась. — Ей казалось, что следует упомянуть о сыне Тора, но на это у нее не хватило отваги. — Он практически наказывал людей вроде Джерадина за то, что они хранили ему верность.
 Королева Мадин сидела не шелохнувшись и бесстрастно слушала; только щеки начали краснеть. Торрент дышала так тяжело, словно задыхалась.
 — Миледи королева, он превратил себя в мишень. Чтобы враги могли напасть на него, вместо того чтобы пожрать Аленд и Кадуол, а после, когда станут слишком сильны, чтобы их победить, — Мордант. Все это была ловушка, трюк, заставляющий врагов заняться им, пока они не стали достаточно могущественными.
 Домне упоминал об этом. Король Джойс хотел спасти мир. Он причинял страдания тем, кого любил больше прочих, потому, что спасение мира было для него важнее всего остального.
 Какое чудовищное бремя приходится ему нести. С другой стороны, нелегко приходилось и тем, кого он любил.
 Без предупреждения — без всякого внутреннего перехода, — королева Мадин вскочила.
 — Почему? — спросила она таким голосом, что Теризе захотелось спрятаться под диван. — Если это правда, почему он не рассказал обо всем мне? — Она не кричала, но в ее голосе слышался вопль души. — Разве он не верит мне? Неужели он решил, что я не пойму его? что я  недостойна доверия?.. 
 Джерадин встал и посмотрел ей в лицо.
 — Миледи королева, — спросил он мягко, — что бы вы сделали, если бы он обо всем рассказал вам?
 — Я бы не  приезжала сюда. —  С таким же успехом королева могла бы кричать. — Я осталась бы с ним… а теперь весь мир думает, будто я утратила свою любовь к нему и веру в его идеалы и королевство.
 Джерадин бросил на Теризу взгляд, полный боли и печали, взгляд, который заставил ее вскочить и стать рядом с ним. Но он не собирался перекладывать ответственность на ее плечи.
 — В том—то и проблема, миледи королева. Вы остались бы с ним. И пока вы оставались бы рядом с ним, никто не верил бы, что он превратился в дряхлую развалину. Никогда. Или если бы поверили в это, то решили, что решения за него принимаете вы, вы, королева Мадин, дочь Файля, самая примечательная женщина в Орисоне. И ловушка не сработала бы. Никто не клюнул бы на такую приманку.
 А если бы он попросил вас уехать? — продолжал Джерадин. — Если бы он объяснил, в чем суть его ловушки и попросил вас бросить его? Неужели вы бы согласились? неужели сидели бы здесь сложа руки—сколько уже, два года? — пока он рискует там своей жизнью и всем, во что вы оба верите?
 Он был прав; это было очень больно. Тем не менее, Териза не сомневалась, что это следовало сказать. И была благодарна ему за то, что сказать это пришлось не ей.
 А королева Мадин несомненно страдала. Удар был нанесен в самое сердце.
 — Миледи королева, — закончил Джерадин, осипнув от сострадания, — в надежде, что эта политика принесет плоды… то есть спасти Мордант, что еще ему оставалось?
 — Ах, отец. — Торрент была в таком отчаянии, что открыто смотрела в лицо Джерадину, без стыдливости, без скромности. — Что я наделала? Я должна была остаться с тобой. Как Мисте и Элега.
 — Нет, Торрент. — Королева Мадин пыталась говорить спокойно, словно слезы текли не по ее щекам, словно она не чувствовала боли в груди. — Мы могли бы разбить ему сердце. Расставание с нами было для него невероятно мучительным. Но было бы совсем ужасно, если бы он попытался расстаться с нами и не преуспел—и таким образом потерял всякую надежду спасти свое королевство.
 — Но он причинил такую боль… — Сидя, Торрент казалась маленькой и ужасно беззащитной, слишком маленькой чтобы понять или утешиться. — А мы оставили его страдать в одиночку. Я бросила его. Он не хотел причинять боль. Его сердце уже было разбито, иначе он не сделал бы ничего столь отчаянного…
 Несмотря на страдание, королева постаралась успокоить дочь.
 — Тише, дитя. Не торопись говорить, что он в отчаянии. Твой отец всегда был готов пойти на риск. Не следует верить в худшее, пока худшее не произойдет.
 После этого она вытерла слезы и посмотрела на Джерадина и Теризу.
 — А сейчас, — сказала она голосом, полным скрытого гнева, — вы должны рассказать нам о причине слабости короля.
 Джерадин кивнул. Териза пробормотала:
 — Хорошо.
 И постепенно, забегая вперед и возвращаясь обратно, по мере того как в рассказе появлялись детали и связи, они поведали свою историю по возможности полно.
 И, пока они рассказывали, королева Мадин на их глазах превратилась в совсем другую женщину. Она, казалось, нашла источник жизненных сил в тех фактах, которые они приводили, в сложностях, которые они обсуждали. Конечно же, она знала о катастрофе с Воином Гильдии, о странной попытке Эремиса создать союз лордов провинций, принца Крагена и Гильдии; упоминание об этом не возымело на нее никакого действия. Но присутствие и невероятная свобода передвижений Бретера верховного короля в Орисоне заставили ее распрямить плечи. Обращение Джойса с Пердоном и принцем Крагеном, казалось, распрямило и сами кости. Глупая и рискованная попытка Мисте помочь Воину заставила ее глаза загореться. А заговор Элеги, Найла и принца Крагена с целью предать Орисон — о чем Джерадин рассказывал с особым трудом, ведь это было слишком болезненно для него — казалось, заставил ее щеки порозоветь.
 — Смелая Элега, — пробормотала она, словно на месте дочери поступила бы точно так же. Но, услышав, что Орисон в кольце осады, она выругалась, словно солдат. —
 Тогда почему вы  здесь?  Почему не  гам,  не сражаетесь за короля и Мордант?
 — Миледи королева, — ответил Джерадин. — Нам предстоит еще многое рассказать вам.
 На секунду королева замолчала — не от нерешительности, просто собираясь с силами — и сказала:
 — Подождем и послушаем после обеда. Сейчас у меня нет времени.
 И тут же хлопнула в ладоши два раза, призывая слугу.
 Почти мгновенно в дверях появился слуга, приносивший вино. Не глядя на гостей, королева приказала:
 — Отведите Джерадина и леди Теризу в их комнаты. Обеспечьте их теплой водой и чистой одеждой. Напомните им, что обед через час. И пришлите ко мне людей Файля.
 Идем, Торрент. Нам следует подготовиться.
 Когда слуга отвесил поклон, королева Мадин направилась к двери так царственно, словно возглавляла огромную процессию.
 Растерянная Торрент вскочила и последовала за матерью.
 Джерадин перехватил вопросительный взгляд Теризы и спросил:
 — Миледи королева, что вы намерены делать? Королева Мадин остановилась возле двери.
 — «Делать», Джерадин? Мой муж и мой дом в кольце осады. Одна из моих дочерей вступила в союз с Алендом. Другая занимается — если еще жива—безумным преследованием Воина из другого мира. Я не могу этого так оставить. Я собираюсь в Орисон.
 И хочу добраться туда за три дня.
 С этими словами королева покинула комнату вместе с пораженной случившимся Торрент.
 Териза и Джерадин долго не двигались с места, словно ожидали, что на них рухнет потолок. Затем она заставила себя собраться, попыталась очнуться от изумления. Чтобы стряхнуть ошеломление, она пробормотала:
 — Ну хорошо. Во всяком случае, она дает нам время вымыться и поесть.
 Джерадин хмыкнул.
 — Надо было предвидеть нечто подобное. Я знаю ее достаточно хорошо.
 Правда в том… — он беспомощно пожал плечами, — что она всегда нравилась мне.
 Териза слегка встревожилась, обнаружив, что подумала о собственной матери, которая ничем не напоминала королеву Мадин. Она, Териза, с легкостью могла бы стать отражением своей матери, пассивной и слабой, скрывавшей все страсти в глубинах души. Если бы Джерадин не пришел за ней…
 И, взяв его под руку, она удалилась с ним из гостиной.


***

 Обед за длинным столом в официальном обеденном зале Низинного Дома проходил довольно странно.
 Огромное количество канделябров заставило сверкать орнаменты на панелях. Под ногами пружинил толстый ковер, на стульях лежали толстые покрывала. Пища была прекрасной, такого Теризе и Джерадину не приходилось есть давно; вино не уступало еде. А ощущение, что ты снова чистый с головы до ног, что одет в чистое и что тебя ждет чистая постель, было таким прекрасным, что казалось нереальным.
 Вдобавок Торрент пленила история отношений Теризы и Джерадина. Не успев доесть суп, она была так захвачена рассказом, что забыла о стеснительности. Ее потрясли манипуляции Мастера Эремиса, привело в ужас убийство Мастера Квилона, а спасение Теризы от Гарта вызвало дрожь. Она печалилась, слушая рассказ о Смотрителе Леббике, хотя и не могла не содрогнуться, услышав, что проделал Леббик с Теризой. Раны Артагеля и несчастье Найла потрясли ее до глубины души. Обнаружение талантов у ее гостей привело ее в восторг. Она слушала про разрушение Хауселдона и опасность, грозящую Стернвалю, с раскрытым ртом и горящими щеками.
 Сама того не сознавая, она старалась сделать обед как можно более приятным для гостей, пусть неловко.
 А вот королева Мадин вела себя странно. Она, казалось, не слышала ни слова из всего сказанного Теризой и Джерадином.
 Она не была глупой или непонятливой; просто ее мысли витали в других сферах. Ее внимание было сосредоточено на другом, и потому ее не интересовали подробности предательства Мастера Эремиса или растерянность Смотрителя Леббика.
 В результате ни Териза, ни Джерадин не смогли отдохнуть. Териза вдруг обнаружила, что думает о королеве как о старой женщине, собирающейся предпринять нечто совершенно неслыханное, вроде дикой скачки в Орисон. Она решила после обеда поговорить с Торрент наедине и спросить, не может ли та хоть что—то сделать, чтобы разубедить королеву. К несчастью, когда королева Мадин объявила, что обед окончен, она тут же забрала с собой Торрент. Вместо пожелания спокойной ночи она сообщила гостям, что люди, которые доставили их сюда, отправились за лошадьми в Ромиш.
 — Так что нам не придется слишком часто останавливаться в дороге. Мы отправимся в путь, как только лошади смогут рассмотреть свои копыта. — И увела дочь.
 Териза вернулась с Джерадином в их комнаты, обеспокоенная ощущением, что ее визит к королеве принес совсем неожиданные плоды. Каковы бы они ни были.
 Когда они остались одни, она спросила:
 — Это была правильная мысль?
 — Что? — ответил он рассеянно. — Решение доскакать до Орисона затри дня?
 Она ткнула его в плечо, стараясь привлечь внимание.
 — Ну конечно! Ты — идиот. О чем ты думаешь, когда я разговариваю с тобой? Она не слишком стара для таких подвигов?
 Он хмыкнул.
 — Вот и скажи ей об этом  сама,  если хватит смелости. — Прежде чем Териза снова ткнула его, он попытался дать ей серьезный ответ. — Меня беспокоит не сама скачка. Королева либо справится с таким темпом, либо нет. В любом случае мы ничего не сможем сделать. Меня беспокоит осада. Принц Краген и его десять тысяч алендцев. Или, что еще хуже, верховный король Фесттен и двадцать тысяч кадуольцев.
 Как она собирается проскользнуть мимо них в Орисон? Если предположить, что он еще не взят. Когда они обнаружат, кто она такая, они не позволят ей сделать ни шагу. Она — великолепный заложник. Король Джойс может себе позволить повернуться спиной к Пердону. Он может даже оставить без последствий то, что произошло с сыном Тора. Даже позволить Элеге и Мисте делать то, что им вздумается. Но никогда в жизни… — он говорил слова подчеркивая, словно отбивая ритм, — он не будет сидеть и бездействовать, когда некто вроде верховного короля угрожает его жене.
 Она — единственное оружие, в каком нуждаются Аленд или Кадуол, чтобы победить Джойса. От этой мысли у Теризы закружилась голова.
 — О Господи, — пробормотала она. — Хорошо, хоть ты сообщил мне об этом.
 — Спи спокойно, — сказал он с коварной ухмылкой и откатился от нее подальше.
 Пришлось тычками загнать его на прежнее место.


***

 По различным причинам никто из них толком не выспался. Задолго до рассвета они встали, оделись и отправились помогать собираться в дорогу.
 Снаружи каменного здания, хранящего тепло, воздух поместья казался более холодным, чем несколько дней назад. Серый предрассветный сумрак, казалось, обещал холодный и мрачный день. Териза задрожала. Она закуталась в плащ, которым снабдил их Термиган, и попыталась не думать, насколько устала. Ступеньки скрипели под ее ногами.
 С крыльца Низинного Дома холмы возле реки Колтред, казались больше, чем накануне вечером. В сером сумраке наступающего дня они казались огромными, щедрыми на неожиданности; казалось, весь мир прячется за ними. Это напомнило ей, что на Низинный Дом довольно просто напасть.
 С другой стороны, засада была маловероятна. Уважающие себя грабители и предатели в это время еще спят. Кроме того, здесь до сих пор были два человека Файля вместе с грумом, прибывшим из Ромиша, чтобы позаботиться о лошадях, и слугой, занимающимся выполнением прихотей королевы Мадин и Торрент. А что касается лошадей…
 Их было шестнадцать или семнадцать, пасущихся на пространстве от поместья до реки. Лошади Теризы и Джерадина. Лошади четырех мужчин и двух дам. Несколько животных, чтобы везти припасы. И для каждого сменная лошадь, чтобы кони в пути могли отдыхать.
 Они переступали копытами, потряхивали гривами; две или три не умолкая ржали. Неярко блестела сбруя, грум крутился около них, седлая тех, на которых поскачут в первую очередь. Слуга королевы Мадин в который уже раз проверял содержимое мешков с провизией.
 Так как ей было холодно и нужно было чем—то заняться, Териза спросила Джерадина: — Ты считаешь, надо остановить ее?
 Он пожал плечами; если у него и были сомнения, то он скрывал их.
 — Я попробую. Но не слишком рассчитывай на это.
 Небо над холмами, глубокое и бесконечное, начало окрашиваться в перламутровый цвет. Близкий рассвет заставил холмы потемнеть, они сгрудились у реки, придвинулись к Низинному Дому. Тем не менее, источник воды между холмами отражал свет и сверкал серебром.
 Теризе хотелось унять дрожь.
 Через мгновение королева Мадин вышла на крыльцо. Рядом с ней была Торрент. Света хватало, чтобы рассмотреть их; Териза увидела, что обе дамы одеты в теплые плащи; сапоги защищали их ступни и лодыжки; головы были повязаны шарфами, чтобы волосы не падали налицо.
 — Мы готовы? — обратилась с вопросом ко всем сразу королева. — Можно ехать?
 — Один момент, миледи королева, — ответил грум. Он был занят тем, что осматривал копыта лошадей. Джерадин откашлялся.
 — Миледи королева, вы уверены, что поступаете мудро? Я беспокоюсь за вас.
 — Джерадин… — Королева Мадин не смотрела в его сторону; ее взгляд не отрывался от четко очерченных холмов. — Вы недооцениваете меня, если считаете, что какие—то «беспокойства» могут стать между мной и мужем.
 Он позволил себе заговорить чуть резче.
 — Может быть,  вы  недооцениваете  меня,  миледи королева. Вы не знаете причин моего беспокойства.
 — Неужели? — Она не смотрела на него. — Вы считаете, что я могу стать заложницей у сил, осаждающих Орисон.
 — Да, — признал он, судя по тону, чувствуя себя преглупо. — Это серьезное обстоятельство. Но я не позволю, чтобы какой—то алендец или кадуолец использовал меня против короля. — Она помолчала и добавила: — Вашей обязанностью будет помочь мне увериться, что это препятствие не возникнет на нашем пути.
 — Слушаюсь, миледи королева, — Джерадина был мрачен.
 Териза положила ладонь ему на руку и пожала ее в знак поддержки.
 — Ну, миледи королева, — доложил грум под топот лошадиных копыт, — можете отправляться, когда пожелаете.
 Торрент приглушенно охнула.
 — Секундочку, — быстро сказала она, — я кое—что позабыла. — Никто и глазом не успел моргнуть, а она уже поспешила в поместье.
 Тихо, чтобы никто, кроме Теризы и Джерадина, не услышал ее, королева выдохнула:
 — Вероятно, одну из кукол. Не может заснуть без своих кукол. — Ее голос был полон любви, но при этом было ясно, что она не знает, как ей удалось произвести на свет дочь вроде Торрент.
 Удивительно, насколько ясным все казалось Теризе. Каждый приречный холм был своей особой формы, отличался собственным характером. Каждый всадник смотрел в другую сторону, упрямо желая увидеть жизнь под своим углом зрения. Джерадин высоко держал голову, словно заразился настроением королевы—Королева Мадин походила на бочку гремучей ртути нетерпения. Грум и слуга просто ждали—Люди Файля двинулись к крыльцу, чтобы помочь дамам сесть на лошадей.
 И…  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота. 
 — Джерадин! — закричала, почти завыла Териза, потому что все произошло так внезапно. — Воплощение совершается!
 И словно они с Джерадином были одним разумом, одной волей, они схватили королеву Мадин за руки и буквально утащили ее с крыльца по ступенькам в гущу лошадей.
 Териза услышала, как один из людей выбранился, когда лошадь лягнула его. Териза успела заметить удивление на лице королевы, но та быстро взяла себя в руки. Териза скорее почувствовала, чем увидела: всадники протискиваются к ней ближе, натыкаясь друг на друга, спотыкаясь, — и испугалась. Затем она обернулась, как раз вовремя чтобы увидеть, как из пустого неба вываливается и сыплется на крышу Низинного Дома каменный поток.
 Камни сыпались лавиной. Несколько тяжелых, массивных булыжников ударились оземь, и грянул гром, словно гора покатилась вниз.
 Балки перекрытия и крыша не выдержали, просто не могли выдержать—Фасад вдруг зашатался, и передняя часть дома рухнула, погребая под собой спальни.
 — Торрент! — закричала королева Мадин. Не раздумывая, она выдралась из рук Теризы и Джерадина и рванулась к обрушившемуся дому. —  Торрент!  Териза помогла Джерадину удержать королеву. Перепуганная лошадь осадила назад и свалила всех троих с ног.
 Камнепад продолжался; грохот стоял такой, словно сами холмы начали проседать и разрушаться. Нижний уровень спален держался до тех пор, пока еще несколько тонн камня не обрушились на него; затем камнепад сровнял все комнаты с землей.
 Вращаясь словно мячи, тяжелые камни вылетали из воздуха и падали вниз. Отчаянно заржала лошадь; остальные били копытами и метались по кругу. Им было не спастись. За спиной Теризы был раздавлен лошадью грум. Териза не представляла, сколько камней высыпалось возле нее. Камнепад и лошади производили столько шума, что она не слышала, как камни падали в реку; не слышала криков, команд, предупреждений.
 Медленно, словно поток камней убывал постепенно, лавина уменьшалась. На смену камням явились гравий и комья грязной земли.
 Териза, словно оцепенев, смотрела, как под затихающий гром в сером сумраке рассвета поднимаются тучи пыли. Неподвижность едва не стоила ей жизни.
 Среди этого хаоса появились люди на лошадях, по меньшей мере дюжина. Они хлыстами гнали своих скакунов между обезумевшими лошадьми.
 Один из них сшиб Джерадина дубинкой на землю; молодой человек даже не заметил их появления. Другой всадник толкнул Теризу прямо под копыта беспокойно стоящих лошадей.
 Непостижимым образом, закрывая голову и сворачиваясь в клубок, чтобы защититься от копыт, Териза углядела, как трое всадников соскакивают с лошадей и хватают королеву. У нее было время рассмотреть, что они вооружены и доспехи на них точно такие же, как у солдат принца Крагена.
 Это были алендцы.
 Затем возле нее забарабанили копыта, поднимая пыль, вгоняя Теризу в страх, и она могла лишь сжаться как можно сильнее и не открывать глаза, пока лошади не растопчут ее или не отъедут.
 В конце концов они отбыли. Джерадин вскочил на ноги; он кричал на лошадей, толкал их, пока те не расступились. И он тут же нагнулся и помог ей подняться.
 — Королева! — выдохнул он, словно в груди у него что—то сломалось. — Что с королевой?
 И в это же женский голос истошно закричал:
 — Мама? Мама!
 Пошатываясь, Териза обернулась; Джерадин поддерживал ее.
 Торрент, целая и невредимая, стояла на развалинах крыльца. Ее руки были прижаты к бокам; в одной из них был нож. Она не смотрела в низину на Теризу и Джерадина, на лошадей; ее лицо было поднято к небу.
  — Мама! 
 Териза заковыляла к ней, подальше от лошадей, стремясь очутиться возле королевской дочери прежде, чем та обезумеет. Вместе с Джерадином она пробралась сквозь развалины и залезла на остатки крыльца.
 — Она жива! — ответила она на вопль Торрент, криком, потому что память ее хранила воспоминание о громе. — Ее схватили! Похитили!
 Мастер Эремис захлопнул одну из своих непредсказуемых ловушек. Но здесь все было по—иному. Алендцы!.. Он в сговоре с алендцами? А что же Гарт и верховный король? Что, во имя небес,  происходит? 
 Крик Теризы заставил Торрент опустить голову, перевести взгляд с небес налицо Теризы. — Что?
 Джерадин яростно перепросил:
 — Что? Похитили?
 — Появились солдаты. — Териза едва слышала свой голос из—за отдаленного грохота, продолжающего звучать у нее в ушах. — Солдаты Аленда. Они схватили ее. Именно поэтому так все и произошло. Им нужно было отвлечь всех и захватить королеву.
 — Солдаты  Аленда! —  Джерадин начал сыпать ругательствами, каких Териза раньше от него не слышала.
 — Почему? — спросила Торрент упавшим голосом.
 — Потому что она слишком важна! — прохрипел Джерадин. — Король Джойс пойдет на что угодно, лишь бы спасти ее. Он сдаст Орисон и Гильдию, даже любого из нас ради ее спасения.
 Торрент медленно подняла нож и посмотрела на него.
 — Это я виновата. — Териза изумилась: Торрент не плакала. — Я хотела взять с собой нож. Я могла бы помогать нам защищаться. Элега бы не забыла о нем. И Мисте не забыла бы. А вот я забыла и помчалась за ним на кухню. — Она принялась вертеть клинок из стороны в сторону, словно размышляла, не заколоться ли. — Будь я рядом с ней — если бы я не забыла — я могла бы спасти ее. Могла бы попытаться спасти ее.
 Последние сомнения Теризы исчезли: Торрент сходите ума.
 Если бы вместо кухни Торрент направилась в спальню, как думала ее мать, она бы погибла почти мгновенно.
 — Нет! — громко, чтобы придать своим словам вес и отогнать наползающий ужас, ответила Териза. — Никто из нас не спас бы ее. Они застигли нас врасплох. Лошади слишком перепугались. Люди…
 Внезапно она повернулась посмотреть, что с грумом, слугой и людьми Файля.
 Занимался новый день и света стало больше; он еще не вернул пейзажу краски, но видно было отчетливо.
 Копыто размозжило груму голову; он лежал в грязи, словно в позе поклонения. Один из людей Файля корчился, держась за рваную рану в левом плече, второй был мертв. Заколот. Мертвые и умирающие лошади валялись на земле, некоторые бились в агонии. С десяток животных осталось в живых, но по меньшей мере у половины были раны.
 Посреди этой бойни слуга королевы стоял на коленях перед лошадью и умолял ее подняться. Поборов тошноту, Териза повернулась к Торрент. — Никто из нас не спас бы ее, — хрипло повторила она.
 — Тогда… — голос Торрент дрожал, но она взяла себя в руки, словно в одно мгновение превратилась в совершенно другую женщину. — Мы должны спасти ее.
 Териза уставилась на нее в изумлении, пораженная странным ощущением, что видит в лице дочери отца, короля Джойса.
 — Как? — Джерадин с видимым усилием заставил себя говорить мягко, рассудительно. — У нас нет никакого оружия — и нас мало. Пока мы получим из Ромиша подкрепление, их и след простынет. У них будет уйма времени замести следы.
 Торрент покачала головой.
 — Только не в Ромише. — Она сделала несколько глубоких вдохов, словно ей не хватало воздуха, и снова смогла контролировать дрожь в голосе. — Вы должны привести подмогу из Орисона.
 Оба, и Териза и Джерадин изумленно смотрели на нее.
 — Они не сумеют замести следы. Я последую за ними и оставлю новые. Я не в силах сделать что—либо еще, но это я сумею. Он… — она показала на человека с раненым плечом, — отправится в Ромиш за подмогой. А вы поезжайте в Орисон. Вы должны предупредить отца. Она совершенно обезумела. В этом не было сомнений. Торрент едва сдерживала приближающуюся истерику.
 — Вы не поняли? В этом наша единственная надежда! Териза и Джерадин смотрели на нее, затаив дыхание…
 и внезапно Джерадин воскликнул:
 — Она права! — Он схватил Теризу за руку и поволок ее к лошадям. — Пошли! Нужно выбираться отсюда!
 Териза остолбенела; она вообще не могла заставить себя пошевелиться. Выбираться отсюда. Ну конечно. Почему я сама не подумала об этом? Мчаться очертя голову через половину Морданта в Орисон, пока Торрент будет преследовать алендцев и свою мать  в одиночку.  Ты уже один раз поступил так же. Не помнишь? Ты уже послал Аргуса за принцем Крагеном, и его убили. А то, что мы остановили Найла, не принесло нам никакой пользы.
  — Териза, —  с убежденностью сказал он. — Говорю тебе, она  права.  В этом наша единственная надежда.
 — Что?.. — Она едва ворочала языком. Лавина прошла слишком близко и чуть не  завалила ее.  Словно обрушившийся потолок в зале заседаний Гильдии. — О чем ты?
 В ответ Джерадин сделал ради нее невероятную попытку сдержаться. И со страстью в голосе сказал:
 — Единственная надежда — что король узнает о случившемся прежде, чем люди, схватившие королеву узнают, что он об этом знает. Прежде чем они доложат. Прежде чем начнут использовать ее против короля. На протяжении этого промежутка — если мы дадим ему время — между тем, когда узнает он, и моментом, когда они узнают, что ему все известно, — он может действовать. Он может что—нибудь предпринять, чтобы спасти ее. Или себя.
 — Да, — выдохнула Торрент. — Это единственное, на что я способна.
 Внезапно она покинула руины крыльца и направилась к лошадям, продолжая сжимать в руке нож. И, словно она вдруг заменила свою мать, смело скомандовала раненому.
 — Возьмите лошадь и отправляйтесь в Ромиш. Там вам окажут помощь. Расскажите им обо всем, что случилось. Скажите им, что мне нужна подмога. Я оставлю для них следы на дороге. — Затем ее тон стал мягче. — Вы тяжело ранены, я знаю. Но я ничем не могу помочь вам. Я должна попытаться спасти королеву — и отцовское королевство.
 И, словно она привыкла принимать экстремальные меры — а тем более ездить верхом, — Торрент выбрала лошадь, взяла ее под уздцы и вскочила в седло.
 Териза хотела было остановить ее, но уверенность Джерадина сдержала ее.
 — Джерадин… — пробормотала она умоляюще. — Джерадин…
 — Териза, — ответил он очень уверенно, чтобы она не вздумала спорить. — Она права. У меня четкое ощущение, что она права.
 — Прощай, Джерадин, — перебила Торрент. — Прощайте, миледи Териза. Спасайте короля.
 Сделайте это — и мы вместе спасем королеву Мадин.
 Джерадин повернулся и согнулся в церемонном поклоне перед дочерью короля.
 — Прощайте, миледи Торрент. Ваш поступок даст повод королю гордится вами, чем бы все ни кончилось. — Через мгновение он добавил: — А Мисте и Элега будут  поражены. 
 Эти слова вызвали у Торрент мимолетную улыбку. И она в одиночку отправилась вслед за похитителями королевы Мадин.
 Териза перевязала раненому руку. Скрипя зубами, Джерадин пытался вразумить отчаявшегося слугу, стараясь удостовериться, что человек Файля доберется до города.
 После этого они выбрали двух лучших лошадей, прихватили с собой третью, вьючную, для припасов, и помчались в сторону Демесне и Орисона.

 37. Равновесие ради победы

 Алендская армия не предпринимала никаких действий. Уже много дней.
 О, принц Краген находил для своих людей работу; он готовил их ко всяким неожиданностям. Но он не тратил новые катапульты; не предпринимал неожиданных вылазок и уж тем более никаких штурмов; он не делал ничего — только пытался шпионить за замком. По сути, единственное, чего ему удалось добиться своей осадой, — это полностью перекрыть все входы и выходы из Орисона; он отрезал короля от всех мало—мальски надежных источников информации. Во всем остальном он и его войска вели себя так, словно у них были обычные маневры.
 Естественно, он занимался и другим. Например, разослал во все стороны своих людей, и те безуспешно пытались отыскать Воина Гильдии. Зная, какие разрушения Воин учинил в Орисоне, принц Краген не испытывал ни малейшего желания быть атакованным с тыла этим одиноким бойцом. Вдобавок он провел немало времени как один, так и вместе с отцом, пытаясь понять королевских дочерей.
 Но предупреждения короля Джойса — как и Мастера Квилона — преследовали его. И принц не старался ускорить падение Орисона.
 Это положение дел изменилось в ту ночь, когда Териза и Джерадин гостили у королевы Мадин.
 Естественно, принц Краген не мог знать, где были в тот момент Териза и Джерадин. Он не мог знать даже, что они покинули Орисон — или что благодаря им положение Морданта стало критическим.
 С другой стороны, он очень внимательно следил за любыми внешними проявлениями того, что творилось в замке.
 Когда солдаты, стоявшие на карауле близ стен, после наступления темноты доложили ему, что слышали крики и шум, а поблизости от бойниц видели огни, он без колебаний послал полдюжины тщательно отобранных разведчиков подобраться к стенам как можно ближе, если необходимо будет взобраться на них и выяснить, что происходит.
 От известий, которые ему принесли, его сердце сжалось, а душа наполнилась восторгом и ужасом.
 По ту сторону бойниц вспыхнул бунт.
 Похоже, излишне многочисленное и испуганное население Орисона восстало против Смотрителя Леббика.
 Через некоторое время шум стал приглушеннее, словно волна бунта укатилась в глубину замка. Но свет на стенах продолжал гореть, полыхая, словно вырвался из под контроля. А когда наступил рассвет, принц увидел грязные перья дыма, поднимающегося возле дыры в стене, отчего Орисон казался мертвым — чего не бывало с тех пор, как Воин серьезно повредил замок.
 И снова принц Краген не колебался; он всю ночь готовил ответ. По его сигналу пятьдесят человек со стенобитной машиной на раме двинулись вперед на штурм ворот. Стены и крыша, защищавшие нападавших от стрел, делали стенобитную машину надежным укрытием; но использование тарана могло принести пользу только если ворота окажутся взломаны, а оборонявшиеся не успеют произвести контратаку, занятые своими проблемами внутри города. В качестве подкрепления принц Краген выслал к стенам Орисона несколько сотен солдат со штурмовыми лестницами и крюками.
 Однако защитники Орисона доказали, что они не дремлют. Бочка с маслом и горящий фитиль превратили каркас и крышу тарана в пылающий костер. Смотритель — или тот, кто командовал людьми после бунта — как видно, ожидал удара по заделанной бреши в стене; войска принца получили там серьезный отпор.
 Увидев бессмысленное и бесполезное истребление своих людей, принц Краген прикусил ус, выругался и погрозил небу кулаком — все это мысленно, чтобы никто не видел его разочарования. И приказал отступать.
 Скорее зондируя почву, чем поняв состояние принца, один из капитанов заметил:
 — Ну и хорошо, значит, у них осталось  меньше  масла. Принц Краген снова выругался — на сей раз вслух. Он приказал капитану направить в окрестные деревни и леса людей за деревом и досками, чтобы соорудить несколько таранов с защитой. А сам тем временем занялся теми таранами, что были в наличии.
 Если обороняющиеся оставят один из таранов без внимания, то имеют шанс узнать, что ни один из таранов не имел достаточного количества людей, чтобы представлять угрозу для ворот. Но — наконец—то! — его тактика принесла успех. Обороняющиеся упорно сжигали каждый таран до угольев.
 Принц мрачно улыбался в усы. Вероятно, Смотритель Леббик — или тот, кто сменил его после бунта, — был достаточно человечен, и его можно перехитрить.


***

 Бунт, вспыхнувший в Орисоне в ту ночь, был отвратительным.
 Причин было несколько. В замке действительно оказалось слишком много народу — эта подробность стала особенно заметна всем и каждому после начала осады. Осада же, само собой, началась в конце зимы, прежде чем весна вступила в свои права; поэтому припасов было мало, и все — от еды, питья и одеял до свободного пространства — по утверждениям многих, слишком  жестоко  распределялось. Понятное дело, Смотрителем Леббиком. Несмотря на героические усилия Мастера Эремиса по заполнению резервуара питьевой водой.
 Увеличившемуся населению Орисона было нечем заняться. Собственно говоря, никому не нашлось работы. Пока армия Аленда «сидела сиднями и только пыталась сунуть свои головы в задницу принцу Крагену», по выражению одного старого стражника, никто не знал, как убить время и отогнать страх.
 Почему принц Краген  ничего  не предпринимает?
 Где верховный король Фесттен?
 И кстати, где Пердон?
 Как долго все это будет длиться?
 Настроение у людей резко испортилось; враждебность, подогреваемая ничегонеделанием и своей бесполезностью, и уныние распространялись повсюду. Орисонские сточные канавы забились, потому что не справлялись с отходами возросшего населения. А вожди Орисона, люди, облеченные властью, — король Джойс, Смотритель Леббик, Мастер Барсонаж — ничего не предпринимали, чтобы уменьшить напряжение. Все они держались особняком, уединялись, словно отчаяние народа закипающее в этих стенах, не волновало их. Даже те, кто жил в замке с наивысшим удобством, — люди высокого положения — женщины, наделенные привилегиями, — погрузились в уныние; мрачное настроение распространялось с ошеломляющей быстротой.
 Но даже мрачное настроение не может одиноко существовать в вакууме; нужна была цель. Ей оказался Смотритель.
 Он был прекрасной кандидатурой для ненависти. Ведь, несмотря ни на что, ответственность за решения и приказы лежала на его плечах. У торговцев и крестьян было достаточно времени, чтобы обидеться на конфискацию товаров. Матери с больными детьми требовали его к ответу за нормирование лекарств. Самые заурядные люди, желающие уединения — не находили иных виновников его отсутствия.
 Но стражники были преданы своему командиру. Большинство их служили долгие годы и на деле узнали, что такое преданность — как Смотрителю, так и королю Джойсу. Но они привыкли к приказам. Так или иначе они пытались справиться с давлением, нарастающим в Орисоне.
 Бунта — никаких волнений и скандалов — не было, пока кто—то не поджег искрой эту пороховую бочку.
 Этим кем—то была Саддит.
 Она сейчас могла ходить и говорить. Несмотря на отсутствие нескольких зубов и синяки на лице, она могла всем жаловаться. Именно этим она и занималась с тех пор, как пришла в себя настолько, что смогла выбраться из постели: ходила и говорила.
 Она начала со всех без исключения мужчин в Орисоне, кто когда—либо оказывался у нее между ног или намекал ей, что не прочь там оказаться. Она рассказывала этим людям, что сотворил с ней Смотритель и почему; она навестила его постель из простой жалости к его одиночеству, желая избавить Леббика от постоянного напряжения; а он ударил ее  сюда, сюда и сюда.  По мере того как силы возвращались к ней, она расширяла круг обрабатываемых. Она показывала свои побои прилюдно; левую руку, сломанную и бессильную, и правую, почти в таком же состоянии; лицо, изуродованное так, что вряд ли могло стать прежним:
 одна скула сломана, один глаз закрывается не полностью, шрамы тянутся во всех направлениях. А еще она надевала блузки, расстегнутые более смело, чем раньше, позволяя миру увидеть, что сотворил с ней Смотритель.
 И где бы Саддит ни появилась, она заканчивала одними и теми же словами:
 «Когда я была красива, вы, сукины дети, всегда были готовы блудить. Но если бы вы оставались мужчинами, вы оскопили бы Смотрителя.
 Его буйство, которому нет оправданий, было безосновательным, жестоким, бессмысленным. Таким же бессмысленным, как другие маленькие жестокости, которые он творил в замке.
 Долго ли ждать, что новая беззащитная женщина подвергнется такому же издевательству? Долго ли ждать, что жестокость воцарится в Орисоне?
 Долго ли вы, сукины дети, мужеложцы, будете допускать это бесчинство?»
 Естественно, когда Саддит говорила с женщинами — что она делала часто, каждый день, — она выбирала другие выражения. Но смысл ее речи оставался тем же.
 Ее жалкий вид вкупе с настойчивостью сделали свое дело. Она вызывала сочувственные взгляды и жалость, отвращение и озлобление. Было невозможно смотреть на нее и не испытывать гнева.
 Из—за ее разговоров и пересудов потрясенных мужчин и страшившихся такой же судьбы женщин страх принял форму осуждения, тонко замаскированной разновидности самосуда. А поскольку Аленд стоял под стенами, жажда насилия и убийства гуляла у каждого в крови.
 В это время некоторые готовы были пойти на все, чтобы их желание воплотилось в действие. Только что эти люди собрались толпой, бормоча неясные угрозы, которые вовсе не собирались осуществлять; а в следующий миг слухи распространились по всему замку, и все требовали справедливости; бунт начался. Приходите вечером в заброшенный бальный зал, просторный зал, где некогда проходило бракосочетание короля Джойса и королевы Мадин и где праздновали мир в Морданте!
 Ну конечно. А чья это была идея? Никто не знал.
 Мы в кольце осады. Неужели и впрямь разумно в такой момент бросать вызов Смотрителю?
 Вероятно нет. Но он зарвался и его нужно остановить. Лучше поддержать наших и точно знать, что эти действия принесут успех, чем дать ему возможность сокрушить нас — ему пальца в рот не клади; совершит что—нибудь еще худшее.
 Да. Правильно.
 И потому вечером в пустом пыльном бальном зале начала собираться толпа. Поначалу это были люди, а не толпа, несмотря на то, что их количество выросло до нескольких сотен, и угроза насилия сдерживалась робостью, привычкой думать, приобретенной за время многих лет мирного правления короля Джойса, вполне оправданной мыслью, что опасно ослаблять Орисон во время осады, присутствием в зале стражников Смотрителя. И тем не менее, когда за окнами сгустилась темнота и единственным освещением стал свет факелов, это освещение вселило в умы беспокойство. Люди казались друг другу зловещими, дикими и чужими; в воздухе метались нелепые тени; атмосфера накалилась. Из теней и оранжево—желтого света появилась Саддит и начала кружить по бальному залу, бесконечно показывая раны и призывая к ненависти. Неясный шепот нескольких сотен голосов обрел внятность и становился все громче; люди произносили одно имя:  Леббик. Леббик. 
 И капитан стражи, который был поставлен сюда следить за порядком, совершил ошибку.
 Он был суровым проверенным бойцом, безгранично решительным, но не семи пядей во лбу; в одной из битв Смотритель спас его семью, не позволив алендцам их вырезать во время очередного рейда. Он слышал, как все эти задницы — практически сплошь жалкие трусы—начали кричать  «Леббик, Леббик»,  словно имели на это право, и он решил рассеять толпу.
 Несмотря на то, что обстоятельства были против него, он достиг бы успеха, если бы сумел изгнать людей из зала в коридоры и проходы. К несчастью, это ему не удалось. Кто—то более расчетливый — а может быть, с более мрачным чувством юмора, чем остаток толпы, — направился к двери, ведущей к лабораториям, и призвал толпу идти за ним.
 Страх перед Смотрителем и страх перед Воплотителями создали взрывоопасную комбинацию.
 Несколько сотен людей бросились в ту сторону, словно лишились способности думать.
 Каким—то образом им удалось отмести стражников. Каким—то образом они ворвались в рабочие помещения, где большинство из них в жизни не бывало. Каким—то образом они оказались в разрушенном зале, где собиралась для заседаний Гильдия, пока Воин не прожег стену.
 Люди закрывали перед стражниками двери и запирали их на засовы. Из обломков пилонов, когда—то поддерживавших потолок, вырывали факелы. Так как заплата в стене не давала полной гарантии Орисону от нашествия, зал был охранялся стражниками, защитниками стены. Но стена была построена против осады, а не против бунта; оборонительные сооружения смотрели наружу, а не внутрь. И даже самые яростные защитники Смотрителя не решались начать поднять оружие на жителей Орисона.
  Леббик.  Мужчины и женщины выкрикивали это имя снова и снова, сыпались угрозы. Их настрой становился все более мрачным. Они начали требовать крови.  Леббик, Леббик! 
 У дальней стены стоял высокий человек, который ничего не кричал, ничего не требовал. Завернутый в просторный плащ, он был почти невидим среди теней. Но капюшон его плаща не мог спрятать ни глаз, в которых отражалось пламя факелов, ни блеска зубов, когда он улыбался.
 — Пока все идет, как задумано, — сказал он, обращаясь к самому себе, потому что никто не мог слышать его. — И вот время пришло. Делайте то, что я велю.
 Характер смятения вокруг него изменился. Что—то привлекло внимание толпы, и она замерла.
 На возвышении Мастеров, освещенная пламенем факелов, стояла Саддит.
 Она была достаточно высокой, чтобы ее можно было различить поверх голов впереди стоящих.
 — Слушайте меня! — От ее красоты ничего не осталось: вся она ушла в шрамы и ярость. Голос Саддит отражался от камней, звенел в толпе. — Смотрите на меня!
 Она выставила руки к свету.
 — Смотрите! Толпа зарычала.
 Она отбросила с лица волосы.
 — Смотрите! Толпа зашипела.
 Она расстегнула блузку, открывая изуродованные груди.
 — Смотрите! Толпа закричала.
 — Это дело рук Леббика! Он изуродовал меня! Толпа взревела.
 — Да, моя сладкая сучка, — прокомментировал человек в плаще. — И поделом. Возможно, это отучит тебя выдавать мои тайны врагу.
 — Сейчас он угрожает вам. — Саддит была разгневана и почти обнажена. — И нет другого способа остановить его, только ваша воля.
  Леббик! Леббик! 
 — Я пришла к нему, потому что пожалела! — кричала она. — Пришла дать ему свою любовь, когда была прекрасна и все мужчины желали меня! И вот результат!
 — Нет, — сказал человек в плаще, никем не слышимый. — Ты пошла к нему, подгоняемая жаждой власти. И пошла тогда, когда я приказал. Я понимаю его гораздо лучше, чем ты.
 Ее голос, казалось, превратил свет факелов в кровь.
  — Он должен заплатить за все сполна! Леббик! Расплата! Леббик! 
 — Подумай о таком раскладе, Джойс. — Человек в просторном плаще больше не улыбался. — Спаси его, если сможешь. Ты думал сыграть свою игру против меня, но — просчитался. Затем он удивленно вскинул бровь и посмотрел поверх голов на фигуру в коричневой одежде, неожиданно появившуюся рядом с Саддит.
 Освещенная факелами, словно появившаяся из сна фигура резко повернулась; одежды взлетели в воздух и снова опали, открывая, кто в них скрывался. Смотритель Леббик.
 Поверх кольчуги была надета пурпурная лента, подчеркивающая его положение; пурпурная лента поддерживала его короткие седые волосы. У бедра висел двуручный меч, но Смотритель не прикасался к нему; казалось, он не нуждается в нем. Его знакомая всем мрачность была ответом пламени факелов. Высоко поднятая голова, выпяченная челюсть, движения рук и плеч были строго подчинены командам разума. Он был невысок, но его появление заметили все собравшиеся в зале.
 Никогда еще он так не походил на человека, готового избить женщину.
 — Ну хорошо. — Его сдержанный голос грозил насилием, словно молот, выбивающий клинья из—под камня. — Это тянулось достаточно долго. Расходитесь по своим комнатам. Мастера не любят, когда врываются в их рабочие помещения. Если они решат защищать помещения сами, то могут воплотить вас где—нибудь еще, и вы перестанете существовать.
 «Интересная угроза, — подумал человек в просторном плаще, — совершенно беспочвенная, но интересная». Тем не менее, все не отрываясь смотрели на Смотрителя. Он заставил толпу замолчать. Изумление, давнее уважение и внутренняя тревога сделали больше, чем пятьдесят стражников.
 Саддит не обращала внимания его угрозы. Она игнорировала его присутствие, его способность держать себя в руках. После того, что он с ней сделал, ей нечего было терять, не было причин чего—либо бояться. И она ненавидела его — о, как же она его ненавидела! Ее лицо превратилось в маску и исказилось от ненависти, когда она выплюнула его имя:
  — Леббик. 
 Несмотря на свою власть и ярость, он повернулся к Саддит, словно у нее была сила противостоять ему.
 — Чего тебе тут надо? — спросила она грубо. — Пришел позлорадствовать? Докончить свою грязную работу? Ты гордишься ею?
 — Нет. — Его голос был спокоен и тем не менее разнесся по всему залу. — Я был неправ.
 — Неправ? — закричала она.
 — Во всем виновата ты. Но, вероятно, не ты додумалась до этого. Мне не следовало выбивать из тебя признания.
 В более спокойную минуту толпа поразилась бы, услышав из уст Леббика нечто похожее на извинение, почти признание собственной вины. Но люди перестали быть личностями; они стали толпой и вели себя как толпа, отвратительная и безжалостная.
  — Леббик, —  пробормотал кто—то, затем другой. —  Леббик, —  зазвучало заклинание из многих глоток, вопль, требующий крови, —  Леббик, Леббик. 
 — Неправ? — повторила Саддит. Она тяжело дышала, пытаясь набрать достаточно воздуха для последнего вопля. — Ты признаешь, что был  неправ? —  Ее изуродованные груди покрылись испариной. — Ты думаешь, это  излечит  меня? Ты думаешь, что если хоть одним шрамом у меня станет меньше, это успокоит мою боль? — Ее руки отбивали ритм толпе, скандирующей:  «Леббик, Леббик». —  Я скажу тебе: нет, ты заплатишь  кровью! 
  — Кровь! —  завыла она, попадая в ритм толпы. —  Кровь!  И толпа ответила:
  — Леббик, Леббик. 
 Человек в просторном плаще ухмыльнулся с нескрываемым облегчением.
 Тем не менее, Смотритель Леббик не сдавался. Может быть, он даже не боялся.
 — А ну—ка прекратите! — крикнул он, перекрикивая яростный рев, словно люди вокруг него были просто непослушными детьми, а ему было не до их шалостей. — Вы думаете, все это удивляет меня? Я знал, что это должно случиться. Я готовился к этому  давно.  Его голос, словно щелчок хлыста, вспорол рев толпы. Мужчины и женщины замолкали, прислушиваясь. — Я привел вас сюда, чтобы сделать с вами все, что захочу. Вы не знали, что я здесь. Вы не знаете, сколько со мной моих людей. Тогда я скажу вам. Девяносто четыре. Все испытывают отвращение. Все они стараются быть как вы. Человек, который стоит рядом с тобой и кричит:  «Леббик, Леббик», —  словно пес, вцепившийся в кость, вероятно, один из моих людей. Если кто—то поднимет на меня руку, его зарубят на месте. А оставшиеся вас  запомнят/ 
 Это был удивительный блеф. Человек в просторном плаще был убежден, что это блеф, что Смотрителя Леббика, скорее всего, никто не охраняет и он максимально уязвим; но это ничего не меняло. Блеф сработал. Как вода на горячих угольях превращается в пар, ярость толпы превратилась в страх.
 Все крики прекратились. Мужчины и женщины поглядывали друг на Друга, пытаясь определить, кто есть кто. Когда Смотритель рявкнул:
 — А сейчас выметайтесь отсюда. Откройте двери и выметайтесь. Достаточно глупости на одну ночь. — Люди рядом с дверями открыли засовы, и толпа пришла в движение.
 Это было для Саддит слишком — как и предполагал человек в просторном плаще. Естественно, его, как и всякого другого, поразило появление Смотрителя Леббика в зале — и разочаровало больше, чем остальных, хотя он не показывал этого. С самого начала он готовился к возможности, что Саддит проиграет, что люди откажутся повиноваться, что они не захотят превратиться в толпу, что толпа не захочет пролить кровь. И тогда Саддит сломается. Ненависть, кипящая в ней, рванется наружу.
 Вот почему он дал ей нож.
 Она держала его в руке и, издав пронзительный воющий крик, прыгнула на Леббика.
 Может быть, Смотритель не был готов к неожиданностям, как пытался изобразить. Или, может быть, что—то отвлекло его. А может быть, он с самого начала рассчитывал на это. По какой—то причине он начал поворачиваться — медленно и его рука реагировала медленно, слишком медленно, чтобы не позволить Саддит ударить его в горло.
 Тем не менее, она лишь оцарапала его. Когда она бросилась вперед, Рибальд одним прыжком очутился на возвышении и нанизал ее на двуручный меч. Клинок прошел сквозь нее до перекрестья рукояти, и женщина вместе с мечом упала на пол.
 Всего на мгновение черты Смотрителя исказились, словно он расстроился. Но почти сразу он выхватил меч и встал рядом с Рибальдом, чтобы никто не попытался напасть на стражника, спасшего ему жизнь.
 Мужчина в просторном плаще был не слишком удивлен, когда услышал, как Леббик прохрипел Рибальду:
 — Следующий раз не торопись так.
 Теперь пришло время толпы. Замешкайся мужчина в просторном плаще, его бы могли растоптать, когда отступление толпы превратилось в бегство; люди торопились убраться подальше от Смотрителя и неприятностей—Пожав плечами, он покинул зал.
 На следующее утро он с радостью услышал, что некоторым из сторонников Саддит хватило смелости и они в ярости сожгли в лабораториях все, что могло гореть, прежде чем стражники вывели их оттуда. Она послужила по меньшей мере этому. Она стала слишком безобразной, чтобы жить; но он не зря в свое время рискнул и познакомился с ней поближе. Хотя он не жалел о ее смерти, он одобрял эстетические вкусы того (или тех), кто пытался почтить ее память, устраивая погром в лабораториях.
 С другой стороны, он был удивлен и доволен тем, что только на исходе дня обнаружилось, что во время бунта кто—то вломился в комнаты, где хранились зеркала Гильдии, и многие из них разбил. Предательство было очевидно. Ах, какая жалость!
 Сожри и это, Джойс, старый козел. Надеюсь, ты этим подавишься.


***

 На следующий день, переполненный новостями, которые Мастер Эремис смог просто услышать, он направился к магистру Гильдии.
 Визит к Мастеру Барсонажу преследовал несколько целей. Он уже много дней был оторван от Гильдии, отчасти потому, что не хотел привлекать к себе внимания, отчасти потому, что был занят другими делами. Но пришло время для кое—какой проверки. Вероятно, он сможет узнать кое—что полезное — и посеять семена сомнения.
 В развевающейся мантии, он прошел через башню, где жил король Джойс. Собственно, он часто ходил этой дорогой, куда бы ни направлялся. Если кто—нибудь спрашивал его, почему он преодолевал совершенно ненужные расстояния, лишь бы пройтись по залу ожиданий рядом с комнатами короля, он отвечал, что всегда надеется услышать что—нибудь новенькое — слух или сплетню, которые могли бы объяснить, что творится с их правителем.
 Ведь, несмотря ни на что, король Джойс ни лично, ни через посланника не сказал ни слова после того, как он, Эремис, решил проблему с водой в Орисоне. Несмотря на то, что он сделал именно то, чего король всегда требовал от Воплотителей, он, Мастер Эремис, имел право обидеться, делая выводы из молчания короля. Неужели ему не доверяют? Может быть, враги оклеветали его? Неужели он выступил против желания короля уничтожить свое королевство? Или королевская настойчивость относительно этического использования Воплотимого и правда никогда не была искренней?
 Действительно ли интерес Мастера Эремиса к любым новостям, исходящим от короля, так понятен? Учитывая обстоятельства, откуда ему знать, что его жизни не угрожает опасность вопреки тому, что он спас Орисон от ужасных страданий и неизбежной сдачи?
 Такое объяснение — хотя Мастер Эремис излагал все это с предельной искренностью — было не более чем маскировкой.
 Правда заключалась в том, что много дней назад он случайно прошел этой дорогой и так же случайно встретил там Тора.
 Старый лорд был один. Зал ожиданий почти всегда пустовал, с тех пор как король Джойс дал понять, что сознательно отклоняет всякие петиции. Вполне вероятно, что Тор долго пробыл здесь в одиночестве, много часов, и ему предстоит ждать столько же.
 Тор спал на полу, уткнувшись лицом в угол между стеной и полом; его жирное тело было безобразно, он храпел словно лесопилка и был так пьян, что Мастер Эремис не разбудил бы его и фанфарами. Запах, исходивший от него, был до того силен, что дыхание стало трудным и неприятным делом для самого Эремиса.
 Пока плоть старого лорда содрогалась от богатырского храпа, Мастер в задумчивости остановился. Он размышлял, не воспользоваться ли представившейся возможностью и не воткнуть ли нож Тору под ребро. Это могло бы оказаться полезным; не сейчас, естественно, а несколько позже. Вагель проделал бы это без колебаний; Гилбур — с радостью. С другой стороны это не принесет никакого удовлетворения. Эремис хотел поиздеваться над Тором и только потом убить.
 Вдобавок был всего один лорд, которого Эремис опасался меньше; Армигит, продавший свою провинцию принцу Крагену в обмен на безопасность для себя, женщин и детей. И через мгновение Эремис решил, что убийство Тора можно пока отложить.
 Но он не забыл об этом.
 Если Тора случайно застанут в зале ожиданий одного, пьяного, сонного, тогда, может быть, он случайно окажется рядом, одинокий, пьяный и бодрствующий. Бодрствующий, чтобы выудить у Тора сведения — и слишком пьяный, чтобы его в чем—то подозревать.
 Мастер Эремис верил, что возможности подобны женщинам — приходят к тем, кто умеет ими правильно воспользоваться.
 Обычно, он больше рассчитывал на вдохновение, чем на напряженный труд. Вот почему он — как, впрочем, и Вагель — нуждался в Мастере Гилбуре. Тем не менее, он постоянно пытался создавать возможности и пользоваться ими. Наверняка он ходил через зал ожиданий чаще любого в Орисоне.
 Сегодня, когда он направлялся к Мастеру Барсонажу, его настойчивость принесла свои плоды. Тор сидел в одном из кресел, такой пьяный, что с трудом поддерживал голову обеими руками. Его глаза, красные и измученные, были полны страдания. От Тора исходил едкий запах застарелого пота и кислой рвоты. Остатки волос закрывали лицо.
 Честное слово, долгое странное ожидание, пока принц Краген осаждал Орисон, начало приносить свои плоды. Бунт против Смотрителя Леббика. Зеркала, разбитые в рабочих помещениях. И старый друг короля, дошедший до такого состояния, что напивается вусмерть на глазах у всех.
 Странно и чудесно, что все это заметил не тот, кому оно было адресовано. Не король. А Мастер Эремис.
 — Милорд Тор, — весело сказал Мастер, — какая неожиданность!
 Медленно, разминая давно бездействующие мышцы, Тор поднял голову; он уставился на Эремиса сквозь пелену опьянения. И тут же рыгнул.
 И спросил удивительно ясным голосом:
 — Есть вино?
 Мастер Эремис улыбнулся, не разжимая зубов.
 — Я хотел бы побеседовать с вами, милорд. В Орисоне происходит нечто странное.
 Старый лорд глубоко задумался, но через мгновение уронил голову; она бессильно повисла. Тем не менее, когда он заговорил, каждое его слово было ясным, словно кусочек зеркала, разбитым и склеенным, словно предсказание.
 — Слишком далеко добираться. Слишком много ступенек.
 Он снова бессмысленно рыгнул.
 — У нас случился бунт против нашего доблестного Смотрителя, — пояснил Мастер Эремис. — Возможно, заранее спланированный. Пока стражники справлялись с бунтовщиками, множество зеркал Гильдии было уничтожено.
 Голова Тора продолжала покачиваться из стороны в сторону, словно он убаюкивал себя.
 — И теперь, словно человек, знающий о творящемся за нашими стенами, принц Краген наконец предпринял атаку — хотя, признаться, на меня большее впечатление произвела дерзость его попыток, нежели их результат. Пусть продолжает в том же духе, пожелал Мастер Эремис, надеясь, что судьба накажет принца.
 Тор встретил реплику Мастера храпом; точнее, он всхрапнул; затем его сотрясла дрожь, и он заморгал налитыми кровью глазами.
 — Вина, — потребовал он, словно ожидал, что бочка как по волшебству окажется перед ним.
 Мастер Эремис с трудом сдержал смех. Правду сказать, некоторые сторонники короля оказались непоколебимее, чем полагал Эремис. Другие же спасались от патетики лишь тем, что были смешны.
 — Что вы намерены предпринять, милорд Тор? — спросил он, приходя в великолепное расположение духа. — Где силы Кадуола? Где Пердон? Какому именно поступку принца Крагена мы обязаны тем, что продержались против него так долго?
 Не поднимая головы, Тор рассеянно заметил:
 — Я не говорил вам, что мой сын убит?
 — Ясно, — в этот миг Эремис порадовался, что не заколол старого лорда, — что принц и его сиятельный папаша знают нечто, чего не знаем мы. — Эта беседа приносила ему невероятное удовольствие, ее никак нельзя было упустить. — Они не потратили бы и дня на раздумья, разве что у них есть поводы считать, что верховный король Фесттен в ближайшее время не появится. Какие выводы вы можете сделать из всего этого, милорд?
 Тор, казалось, страдал от ощущения, что ввязался в спор.
 — Я говорил вам, — ответил он, — что он дал Леббику позволение пытать ее?
 Это было интересное признание, но Мастер Эремис с легкостью мог догадаться о подспудных причинах такого приказа. И он повторил:
 — Какие выводы можно сделать? Их всего два. Первое—Фесттен и Маргонал союзники, и Фесттен достаточно доверяет Маргоналу, чтобы позволить ему в одиночку захватить Гильдию. Если вы в состоянии поверить в это, то мне кажется, что нам больше не о чем говорить.
  — Пытать, —  повторил Тор, — несмотря на ее очевидную порядочность и доказанное стремление помочь ему.
 — Второе, — продолжал Мастер Эремис, улыбаясь, — принц отрезал нас от сведений, которыми владеет единолично: Кадуол вообще не угрожает нам. У верховного короля Фесттена иные намерения. Он выдвинул свою армию не против нас и Аленда, а для ведения совсем другой войны. Если вы в состоянии поверить в  это,  нам есть о чем еще поговорить.
 — Я умолял ее. — По толстым щекам старого лорда катились слезы. — Я умолял бы и его, но он отказался принять меня. Я умолял ее. Предай Джерадина. Тогда он не будет отвечать за то, что собирается сотворить Смотритель Леббик. Чтобы она не была пятном на его совести. — Он, казалось, не осознавал, что плачет. — Но она — единственное преданное сердце, оставшееся в Орисоне. Она не предаст Джерадина, даже для того чтобы спастись от Леббика. Мастер Эремис был так доволен, что едва сдерживал свою радость. Но его радости требовался выход. Он сложил концы мантии, один поверх другого.
 — Милорд Тор, — спросил он небрежно, наконец—то подбираясь к самому важному, — что он делал все то время, пока его люди бунтовали, разбивая зеркала, а женщин уродовали и убивали? Что поделывал наш добрый король Джойс?
 И, словно само слово поразило его, Тор ответил:
 — Практиковался.
 — «Практиковался?» — Короткий смешок вырвался из груди Мастера Эремиса. Он не мог сдержаться. — В перескоки? Все еще?.. Неужели он не выбросил из головы эту глупость?
 Старый лорд покачал головой. Лицо цвета вареной картошки, и вдруг — очень серьезное.
 — В фехтовании.
 Это уничтожило радость Мастера Эремиса; он уставился на лорда так, словно Тор чудом отверз прямо у его ног яму с гадюками — или пошутил так странно, что не удавалось поверить в его шутку, он не мог рассмеяться, пока тщательно не обдумает.  В фехтовании?  В  его—то возрасте?  Хватает ли ему сил просто  поднять меч? 
 — Милорд Тор, — сказал Эремис небрежно, чтобы скрыть свое напряженное внимание, — вы смеетесь надо мной. Наш бравый король не сможет взмахнуть мечом. Он с трудом  стоит  без поддержки.
 Внезапно, с усилием, от которого все его тело заходило ходуном, Тор поднялся на ноги. На Мастера Эремиса он не смотрел с самого начала разговора. Тупо, словно позабыл, о чем речь, он повторил:
 — Принесите мне вина.
 И пошатываясь побрел по своим делам. Мастер Эремис бросился было за ним, чтобы вернуть, вымучить у него объяснения, но вдруг соль шутки дошла до него. Король Джойс надумал сражаться — а ведь прошли годы, если не десятилетия с тех пор, как он был достаточно силен. Это проливало новый свет на все — на все признаки того, что король знает, что делает, и делает это сознательно, а не из старческого слабоумия. Он надумал сражаться потому, что не хотел и дальше признавать, что вконец обессилел. Им не владели апатия и готовность все разрушить; он не был ослеплен временем и возрастом. Он рисковал своим королевством, желая доказать себе, что сможет спасти его.
 Шутка была гениальная, столь гениальная, что никакого выражения радости не хватило бы. И вместо того чтобы рассмеяться, Эремис весело засвистел сквозь зубы и пошел к Мастеру Барсонажу.


***

 Магистр открыл дверь, прикрытый лишь обернутым вокруг пояса полотенцем, — стиль, который подчеркивал его габариты. На его желтоватой коже, на лысине блестела вода; вероятно Мастер застал его во время купания, а слуг не было дома. Его плоть не обвисла, как у Тора; торс, плотно сложенный мускулами и костями, выглядел внушительно. Он, казалось, был не особенно смущен тем, что принимает Мастера Эремиса в подобном виде.
 Заговорил он в общем почти дружески: — Мастер Эремис, добрый день. Входите, входите. — Он отошел от двери и махнул рукой. — Какая честь принимать у себя человека, спасшего Орисон. Будем надеяться, что вы спасли нас навсегда. Вы уже отдохнули от своих трудов? Выглядите прекрасно.
 Мастер Эремис едва заметно улыбнулся от столь необычной для Барсонажа суетливости.
 — Добрый день и вам, Мастер Барсонаж. Я, вероятно, пришел не в самый подходящий момент. Могу зайти позднее.
 — Глупости. — Магистр коснулся рукава плаща Эремиса, приглашая Мастера в комнату. — Орисон в осаде. В некотором смысле любое время — неподходящее. Но, с другой стороны, нынешний момент лучше, чем любой другой. Хотите вина?
 Вспомнив Тора, Мастер Эремис весело сказал:
 — С удовольствием.
 Он взял бокал весьма посредственного вина из Армигита и уселся в кресло, которое предложил ему Барсонаж. Он посещал эти комнаты несколько раз—частные споры, празднования по случаю приема нового Мастера в Гильдию, — но, когда бы здесь ни появлялся, всегда восторгался мебелью.
 Вся она была сделала Мастером Барсонажем лично.
 Эремис признавал, что магистр способный Воплотитель. В особенности в подготовке и предсказаниях. С другой стороны, Барсонаж прекрасно управлялся с деревом; он был художником. Всем в Гильдии было известно, что его рамы для зеркал—лучшие: лучше сделаны, лучше подогнаны и намного красивее. А его мебель могла бы украсить самую шикарную гостиную в Орисоне — или Кармаге.
 Столешница была так прекрасно изготовлена и отполирована, что, казалось, сияла изнутри; подлокотники кресел столь затейливые, что казалось странным, почему на них так удобно облокачиваться.
 Втайне Мастер Эремис смеялся над Барсонажем: тот разменивается на мелочи — бесполезно транжирит время на Воплотимое, вместо того чтобы дарить миру настоящую красоту другим путем.
 Сейчас он еле сдерживал смех. Вместо того чтобы выйти из комнаты и надеть хотя бы халат, Барсонаж сел, одним глотком выпил вино, стер воду с кустистых бровей и заговорил:
 — Вас очень уважают, Мастер Эремис. Конечно, почитатели вашего таланта находились всегда. Но вас, наверное, не удивит, что любили вас далеко не всегда. Вы слишком способный, слишком быстрый. И смеетесь над людьми. Не облегчаете жизнь другим.
 Но сейчас… Наполнить резервуар мудрый шаг… впрочем, и смелый. Нет, нет, не отрицайте, — сказал он, хотя Эремис и глазом не моргнул. — Столь длительное воплощение означает огромную усталость. Сделай я нечто подобное, мое сердце не выдержало бы. Но вы не колеблясь рискнули. И, повторю, это был мудрый шаг. Ваши действия не просто укрепили вашу репутацию. Ваш героизм после коварного убийства Мастера Квилона подняли престиж всей Гильдии.
 Хотите пример? Слуги перестали ворчать, когда я нахожу им работу.
 Мастер Эремис с улыбкой поднял руку, стремясь прервать поток слов.
 — Мастер Барсонаж, прошу вас… Я пришел сюда не за комплиментами. Я прекрасно осознаю, что было сделано, и мои деяния вовсе не соответствуют вашим похвалам.
 — Правда? — спросил магистр. — Мне кажется, вы скромничаете. — Его глаза сверкали, словно два зеркала. — Но если вы считаете, что я чем—то задел вас, то прошу извинить. Ну конечно же вы пришли не за комплиментами. Чем могу служить?
 — Как видите, я прекрасно отдохнул, — ответил Эремис. — И другое, что отвлекало мое внимание, наконец—то закончилось. Не секрет, что Саддит была моей любовницей. — Он говорил с предельной откровенностью.
 — Восстановив силы, она пришла в себя, я провел с ней много времени. Она нуждалась в дружеском участии…
 Он скорчил гримасу.
 — Печально, но она не могла избавиться от ненависти к Смотрителю. И тут я ничего не мог поделать. — Печаль ему не слишком давалась, но он постарался сохранить ее в голосе. Потом, словно силой воли отодвигая Саддит и ее смерть, сказал: — Мастер Барсонаж, я готов.
 Магистр вопросительно вскинул бровь. Он обсыхал, и его кожа все больше походила цветом на сосновую доску.
 — Готовы?
 — Я слышал, что Мастера заняты — что после смерти Квилона вы вновь обрели смысл существования. Я готов продолжать работу в Гильдии.
 — Работу? — Черты Мастера Барсонажа ничего не выражали. — Какую работу?
 Мастер Эремис с трудом подавил улыбку. Магистр был откровенен до нелепости. Уставившись на него завораживающим взглядом, который должен был означать возмущение (как, впрочем, и проницательность), Эремис медленно ответил:
 — Значит, это правда. Мне до сих пор не верят. Именно по этой причине я не присутствовал ни на одном из ваших заседаний — не показывался в лаборатории. Я спас Орисон от неминуемой сдачи Аленду. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы помочь Найлу выжить — и был единственным, кто предпринял хоть какую—то попытку спасти его. Я прилагал чудовищные усилия, чтобы изменить судьбу Морданта. Это ведь не  я  распустил Гильдию. И, тем не менее, мне не верят. Этот щенок—убийца Джерадин бросил несколько беспочвенных обвинений в мой адрес — и оказалось, что я никаким образом не могу оправдаться.
 — О нет, Мастер Эремис. — Барсонаж протестующе вскинул пухлую руку. — Вы меня не так поняли. Вы не поняли нас всех. — И тоном столь же непроницаемым, как и его лицо, объяснил: — Вы, наверное, не представляете, какое высокое положение сейчас занимаете. Человека, который наполнил резервуар пресной водой, — человека, который столько сделал для спасения Найла, — нельзя просто приглашать на собрание, как какого—то пригодника. Он не может работать как ломовая лошадь. Вы были слишком погружены в свои заботы — с полным на то правом. Гильдия ни в коем случае не может не доверять вам. Мы лишь уважаем ваше высокое положение… и личную свободу.
 Эремис с трудом подавил желание спросить: «Во время  осады?»  С неизбежным падением Орисона, когда нет никакой надежды? Неужто, по—вашему, я так глуп, что поверю в эту ложь? Но не похоже было, что магистр считает Мастера Эремиса глупцом в том или ином смысле. Он походил — бесстрастность выдавала его — на человека, долго готовившегося к этой встрече.
 Мастер Эремис подался вперед в кресле; удовольствие от беседы испарилось.
 — Позвольте, — сказал он скептически, — я останусь при своем мнении на этот счет.
 Ведь правда — не так ли — что были заседания, на которые меня не приглашали? Идет работа, а меня не приглашают участвовать в ней? А Гильдия нашла новую цель?
 Мастер Барсонаж кивнул.
 — Ну конечно. — Что—то в нем, может быть, в изломе бровей, позволяло предположить, что его свободная манера держаться — просто игра. — Я рад кое—что сообщить вам на сей счет.
 — А можно с самого начала?
 — Конечно. Наконец—то мы ясно видим, что леди Териза—Воплотитель.
 Эремис попытался скрыть, что слышать это ему весьма неприятно.
 — Мастер Барсонаж, это ничего не объясняет.
 — Может быть и так. — Было видно, что магистр на редкость хорошо подготовился к встрече. — Человеку вашей уверенности и способностей трудно понять тех, чьи ничтожные таланты лишь в их способности во всем сомневаться.
 Тем не менее, на практике — в отличие от теории—вопрос с леди Теризой стал огромным валуном, который невозможно перешагнуть. Что означает ее присутствие? Что знаменует ее появление? Есть ли  причина  ее неожиданному появлению или Джерадин лишь выступил в роли посланца его величества Случая?
 Если появление леди Теризы случайность, то все воплощения в конце концов случайны. И наши исследования, как и наша мораль, — глупость. Роль Джерадина в предсказании не находит объяснений.
 Мастер Эремис кивнул, словно это было для него очевидно.
 — Но если, — продолжал магистр, — есть некая  причина,  тогда неизбежны два неоспоримых вывода. Настолько неоспоримых, — прокомментировал он без тени сарказма или насмешки, — что даже самые уважаемы члены Гильдии согласились с этим. Первое: ответственность за то, что она представляет, ложится на нас. Воплотимое—наша епархия. Второе: проблема, которую она представляет собой, должна иметь решение. Что может сделать один Воплотитель, другой может понять и повторить.
 Нам было наглядно показано, — подвел он черту, — что причина  существует.  Леди Териза — Воплотитель. Нам остается лишь сожалеть, что она выбрала союз с Мастером Гилбуром и Архивоплотителем Вагелем, но мы не можем снять с себя ответственность или отказаться от надежды, которую дает нам это знание.
 — Да, прекрасно. — Мастер Эремис сделал нетерпеливый жест. — Все очень логично, но вы так ничего и не объяснили. Откуда вы знаете, что она Воплотитель? Какое доказательство она дала вам? Леббик сообщил, что Гилбур освободил ее из тюрьмы. Он убил Квилона. Он отвел ее в комнату, где хранятся зеркала Хэвелока. Леббик обнаружил их там. Потом Гилбур оглушил Леббика, и они с Теризой исчезли из Орисона. Что это доказывает? Способность Гилбура появляться и исчезать так же неожиданно, как Гарт — и так же необъяснимо? Нет причин считать, что она владеет Воплотимым.
 Мастер Барсонаж пожал плечами и почесал грудь, густо поросшую светлыми волосами, словно в компенсацию обширности лысины.
 — Это правда, — сказал он не спеша, но и не колеблясь. — С другой стороны, можно поспорить, действительно ли Мастер Гилбур и Архивоплотитель Вагель не имели никаких причин освобождать ее — как Бретер верховного короля не имел никаких оснований убивать ее, — если она  не  Воплотитель. Что касается меня, я очень тщательно обдумал этот довод и нашел его убедительным. Честно говоря, он показался мне столь убедительным, что позволил вновь занять должность магистра Гильдии.
 С тех пор мы получили доказательство вместо предположения, доказательство такого рода, какое требовали вы и многие другие Мастера. Внезапно он остановился и посмотрел на Эремиса так, словно сболтнул лишнее.
 Мастер Эремис заставил себя глубоко вздохнуть, расслабиться и разжать стиснутые зубы. Восстановив свою небрежную позу, он сказал:
 — Вы утверждаете, что верите мне. Вы верите мне настолько, чтобы сообщить, какого рода доказательство вы получили?
 И снова Мастер Барсонаж ответил:
 — Конечно.
 Смотритель крепкий мужчина, которого нелегко оглушить. Он как раз приходил в себя, когда леди Териза и Мастер Гилбур покидали хранилище зеркал Знатока Хэвелока. Он видел, что они ушли не вместе.
 Леди Териза исчезла в зеркале. Мастер Гилбур был слишком далеко от нее, чтобы осуществить воплощение. Он покинул комнату тем же путем, как и вошел: воспользовавшись коридором.
 Магистр наградил Мастера Эремиса улыбкой, пресной, как ключевая вода.
 Эремис гордился своей сдержанностью. И тем не менее, выказал удивление, запротестовав:
 — Это совсем не то, что рассказывал Леббик.
 Он был удивлен, поскольку не думал, что Барсонаж знает так много. А как человек, который знает больше, чем думают, он мог  делать  больше, чем от него ждали. А если он действительно не верит Мастеру Эремису (что становилось все яснее), зачем откровенничает?
 — Нет, — вежливо поправил своего гостя магистр, — широкой публике Смотритель Леббик рассказал совсем другое. Подозреваю, что сначала он был слишком переполнен яростью и отчаянием, чтобы придать значение увиденному. И с тех пор решил держать свои мысли при себе, но обо всем рассказать Артагелю. А Артагель поведал эту историю мне. Он верит — и совершенно справедливо — что эти сведения жизненно важны для Гильдии.
 Тоном простака Мастер Барсонаж сказал: — Это позволило мне объединить Мастеров впервые с тех пор, как была создана Гильдия.
 Мастер Эремис выпил еще вина, пытаясь скрыть, что все эти сюрпризы начали действовать ему на нервы. Леббик рассказал Артагелю, Артагель рассказал Барсонажу. Но Гилбур клялся и божился, что, когда он уходил, Леббик лежал без сознания. Неужели он просто пытался как—то сгладить свою оплошность? Или Барсонаж лгал —  Барсонаж,  подумать только! Он что, затеял какую—то игру? Эремис улыбнулся, отпивая из своего бокала. События развивались лучше, чем он предполагал, обещая больше удовольствия. Он любил противников, способных преподнести сюрприз. Он почти уважал короля Джойса. Даже у Леббика были свои хорошие стороны. А что касается Теризы…
 Это делало их уничтожение особенно волнующим.
  Объединить Мастеров,  вот как? А до тех пор они были разъединены?
 Он принялся крутить бокал в длинных пальцах.
 — Благодарю вас, Мастер Барсонаж, — сказал он довольно. — Сейчас я понял вас. И какую же работу проделывает Гильдия, вновь обретя смысл существования?
 И снова магистр пожал плечами. Струйка воды с его волос на груди потекла по животу.
 — Это не удивит вас. Мы стараемся узнать, как людям вроде Бретера верховного короля, далекого от Воплощений, и Мастеру Гилбуру, чьи таланты нам известны, удается воплощаться в Орисоне и вне него, и не сходя при этом с ума. Воплощение посредством плоских зеркал порождает безумие. Так было с первых дней Воплощений. Почему же наши враги не были уничтожены тем оружием, которое используют против нас?
 Ага. Именно об этом Мастер Эремис готовился поспорить. С легким внутренним вздохом облегчения и разочарования он сказал:
 — Может быть, мне удастся помочь вам. У меня есть идея, которая может пролить свет на эту загадку.
 И впервые с начала беседы на лице Мастера Барсонажа отобразился интерес.
 — Пожалуйста, подробнее, — мгновенно сказал он. — Вы знаете, что этот вопрос слишком серьезен.
 — Ну конечно. — Отметив про себя невозмутимый тон Мастера Барсонажа, Эремис пояснил: — Насколько все мы знаем, насколько вы знаете, плоское зеркало создает опасность при собственно воплощении, а не при простом перемещении в нашем мире. Сила, позволяющая путешествовать между совершенно различными мирами, обращается против человека, потому что не требуется в этом случае.
 Барсонаж кивнул.
 — Предположим, что наши знания верны, — продолжал Мастер Эремис, — и вот что я подумал. Допустим, сделаны два зеркала — одно плоское, показывающее, скажем, нежилую комнату в Орисоне, а другое нормальное, показывающее безжизненную пустыню. Предположим, плоское зеркало воплощено в то, другое, так, что оно появилось в том Воплотимом, и проделано это таким образом, что плоское зеркало заполняет все Воплотимое нормального. Неужели нельзя поверить, что Воплотитель, отливший оба этих зеркала, может в такой момент пройти сквозь них, совершая в целом два безопасных воплощения вместо одного, которое привело бы его к безумию?
 Магистр слушал внимательно; казалось, он всеми порами впитывал слова Эремиса. Тихо, словно глубоко изумленный, он выдохнул:
 — Убедительно.
 — Ну конечно. — Мастер Эремис делал паузу просто для того чтобы увидеть реакцию магистра. — Трудность в том, что Воплотитель, шагнувший сам, не сможет вернуться назад. А чтобы послать и затем вернуть кого—нибудь тем же способом, ему придется осуществить два воплощения одновременно. Но мы пока не знаем, возможно ли это. — Как и другая его ложь, эта очень походила на правду. — Здесь Вагель опередил нас. Вероятно, он провел пятнадцать лет, совершенствуя свои перемещения.
 Но можем ли мы основываться на этом? Мы сами должны решить, действительно ли эта мысль осуществима в той же степени, в какой убедительна?
 — Да. — Мастер Барсонаж утратил свою напускную беззаботность или глупость. Его глаза горели. — Нужно принять решение.
 Внезапно он вскочил, словно тюлень вынырнул из воды.
 — Мы попробуем и решим. Сегодня. Дайте мне час, чтобы собрать Мастеров. Пойдемте в лаборатории. Начнем экспериментировать. — И на одном дыхании добавил: — Великолепная мысль! Два зеркала—одновременное воплощение. Даже если ничего не получится — все равно идея прекрасная. Великолепная.
 Поймав свою рыбку на крючок, Мастер Эремис повел себя так, словно мог дать магистру сорваться с крючка. Он на все согласился, встал, приготовился уходить… и остановился у двери.
 — Мастер Барсонаж, еще один вопрос — на случай, если потом я забуду. Ходят слухи, что некоторые наши зеркала разбиты. Это правда?
 Мастер Барсонаж мгновенно помрачнел; похоже, случившееся его поразило.
 — Во время бунта против Смотрителя Леббика, — признал он. — Пять зеркал. — Он покачал головой. — Становится ясно, что нас ненавидят. Но почему только пять? Почему именно эти пять? Будь вы достаточно безумны и желай оставить Орисон без защиты, разве вы не разбили бы все зеркала, которые смогли бы найти?
 — Ну конечно. — Мастер Эремис заставил и себя смотреть изумленно. — К несчастью, действия безумцев непредсказуемы. Какие зеркала были разбиты?
 Магистр ответил коротко; он был готов к этому.
 — Зеркало, с помощью которого вы наполнили резервуар. Это явно атака на Орисон. И зеркало Джерадина, с помощью которого он воплотил здесь леди Теризу. Сейчас она — вероятно, и он тоже — осталась без своего Воплотимого, что, впрочем, относится и к нашему потерянному Воину. Это была атака на кого—то из них троих. Третьим было плоское зеркало Мастера Квилона, показывающее поле с виноградом в Термигане. Четвертым — зеркало с воплощением беззвездного неба. И пятым — гигантский слизняк, зеркало, которое король Джойс захватил в своих войнах. Атака на виноград? На небеса? Атака на чудовище? Чушь.
 — Джерадин, леди Териза и наш Воин — если они до сих пор живы — могли остаться без защиты по чистой случайности; тот, кто это сделал, вероятно, не предполагал, какой вред причинит.
 Пытаясь говорить обеспокоенно, даже озабоченно, Мастер Эремис сказал:
 — Мое зеркало! Значит, мы будем зависеть от погоды. Больше я не смогу помогать Орисону.
 — Верно, — ответил Мастер Барсонаж. — Позиция принца Крагена укрепилась. Будем надеяться, что он не знает об этом.
 Мастер Эремис проглотил проступившую улыбку и вышел из квартиры магистра. Он хотел побыстрее добраться до своих комнат и вволю посмеяться вслух.
 Естественно, он понимал, что оказался в сложном положении. Но это положение было по сути создано им самим. Благодаря семенам, посеянным им, Мастер Барсонаж и остальные Мастера потратят драгоценное время на попытки осуществить одновременное воплощение, так как не знают, что это невозможно. Или, точнее, недоступно им. Хитрость заключалась не в воплощении. Она заключалась в зеркале.
 Он из практических соображений нейтрализовал Гильдию — единственную силу в Орисоне, способную сразиться с ним.
 С другой стороны, ему следует быть крайне осторожным. Леббик что—то сказал Артагелю, а тот передал это Барсонажу. Не насчет Теризы; нечто насчет самого Эремиса. Магистр солгал ему.
 Сложнее всего будет догадаться, в чем именно он солгал.
 Думая об этом, он был на седьмом небе от радости.

 38. Конфликт у ворот

 — Главное, — сказал Джерадин, когда они дали лошадям отдохнуть, — чтобы нас не остановили.
 Почти все утро они скакали во весь опор: дорога из Ромиша была удобной, а они торопились. Но лошади не могли выдерживать такой темп до бесконечности.
 — Неужели? — Териза не осознавала, сколько в ее голосе яда. Она продолжала думать о Торрент; мысль о том, что стеснительная дочь короля куда—то мчится верхом, одна, в безнадежной и опасной попытке спасти королеву Мадин, жгла ее сознание словно кислота. — Мы возвращаемся в Орисон. Где и хочет видеть нас Мастер Эремис. Зачем кому—нибудь останавливать нас?
 Джерадин быстро посмотрел на нее; на мгновение он не нашелся, что ответить. И, словно потеряв нить размышлений, сказал:
 — Мы ехали ужасно долго… и так чудесно быть с тобой… Я, кстати, думаю, что ты знаешь Мордант лучше, чем раньше. Ты не хотела бы снова взглянуть на карту?
 Она покачала головой. Ее не интересовали никакие карты. Ее не беспокоило, что их могут остановить. В этот момент ее не волновало даже, что снова придется столкнуться с Мастером Эремисом.
 — Хорошо, — пояснил он, снова теряя нить рассуждений, — единственный путь из Ромиша в Орисон идет по этой дороге, главной дороге через Армигит. Так случилось, что этой дорогой воспользовался принц Краген. Это его связь с Алендом — его тыловое обеспечение, путь отступления. Она наверняка охраняется его людьми.
 Кроме всего прочего, даже Армигит не так глуп, как некоторые надеются. Он повсюду разослал своих шпионов и разведчиков, в особенности вдоль дороги. Ему необходимо знать, что происходит. И сейчас он наверняка не откажется захватить парочку Воплотителей. Если его люди схватят нас, то не отпустят потому только, что мы улыбнемся и скажем «пожалуйста».
 Териза молча уставилась на лес.
 — Кроме всего  прочего, —  тон Джерадина постепенно стал резче, — я полагаю, что Орисон до сих пор в кольце осады. Я  полагаю,  что он еще не взят, иначе не было бы никаких причин похищать королеву Мадин. Если мы хотим увидеться с королем Джойсом, нам придется пройти через всю армию Аленда.
 Люди, схватившие королеву, были алендцами. Это походило на какой—то умысел принца Крагена. Значит, его надо опасаться. Он не позволит нам проникнуть в Орисон, до тех пор пока не подготовится — до тех пор пока не подготовит ловушку. Он удивил Теризу, и она заморгала.
 — Ты действительно считаешь, что это правда? Ты действительно думаешь, что принц Краген несет ответственность за похищение королевы?
 — А ты — нет? Ты ведь сама сказала, что это были алендцы. Они повезли ее в сторону Аленда.
 Едкость в ее мозгу превратилась в тошноту.
 — Но если виноват он… — До сих пор она не задумывалась над этим так тщательно. — Значит, он сотрудничает с Мастером Эремисом. Где еще он смог бы достать Воплотителя, чтобы воплотить лавину? Джерадин смотрел на нее и ждал.
 — Но если так, то почему Эремис наполнил резервуар водой? Почему не позволил принцу Крагену войти в Орисон?
 — Интересный вопрос, — пробормотал Джерадин сквозь зубы.
 Териза попыталась придумать разумное объяснение; но почти мгновенно ее осенило.
 — Если принц устроил это похищение, он действовал за спиной Элеги. Она никогда не пошла бы на что—то подобное.
 Джерадин лишь кивнул в ответ.
 Причастность к этим событиям заставила Теризу прервать рассуждения. — Элега сама предала себя. — Она прямо взглянула в лицо Джерадину, показывая ему свое отчаяние. — Что мы будем делать?
 По его ответному взгляду было понятно, что он добился чего хотел — отвлек ее от размышлений о Торрент.
 — Мы съедем с дороги, пока не приблизимся к Баттену, — ответил он. — Именно там на пути начнут попадаться алендцы. Дорога поворачивает на юго—восток к Стернвалю. Мы направимся прямо к Орисону. Срежем несколько миль — и, может быть, потеряем не слишком много времени.
 Добравшись до войск, попытаемся связаться с Элегой прежде, чем принц поймет, что происходит. — Внезапно он улыбнулся — улыбкой, в которой не было веселья. — Если она узнает, что случилось с ее матерью… если она позволила этому случиться, если одобрила это — то я  очень  разочаруюсь в ней.
 — А если не знает, — Териза пыталась успокоить себя, договаривая за него, — то, может быть, захочет нам помочь.
 Он снова кивнул.
 Через некоторое время они оседлали лошадей и продолжили путь.


***

 С дороги, ведущая с последних холмов Файля к богатым полям Армигита, открывался такой вид, что Териза, крутя головой по сторонам, начала опасаться за свою шею. Леса остались позади, и она заподозрила, что Армигит слишком открыт и все движущееся по дороге заметно издалека. Вероятно поэтому Армигит и стал таким, каким был; видимо его «я» страдало от того, что он слишком открыт. Однако деревья изредка попадались, даже в низинах, которые явно возделывались до того, как принц Краген и его армия пересекли Пестиль. Спрятаться было невозможно, но какую—то тень они давали. Отчасти по этой причине, а отчасти из—за богатства почвы поля Армигита ничуть не напоминали пустошей Термигана.
 Несмотря на отсутствие свежих лошадей, Териза и Джерадин продвигались быстро. Он постоянно изучал карту — они пересекали ту часть Морданта, где он никогда не бывал, — и уверял Теризу, что они едут очень быстро. Он пытался как—то поднять ей настроение. Его настроение почему—то не нуждалось в дополнительной подпитке; его живость свидетельствовала, что ему нравится окружающий пейзаж и ясная, четкая цель их пути; нравится, что он возвращается в Орисон. И хотя ночью тьма вынудила Джерадина остановиться и сделать привал, они подъезжали к Орисону согласно графику королевы Мадин — в три дня.
 Но чем дальше Джерадин заглядывал вперед, тем чаще Териза задумывалась о том, что осталось позади. Торрент застала ее врасплох, подчеркнула ее неполноценность. Каждая по—своему, королевские дочери поражали ее. Они унаследовали больше храбрости, чем Териза когда—либо мечтала иметь. Ее собственная решимость противостоять Мастеру Эремису отчасти напоминала притворство — притворство, которое так часто удавалось ей в прошлом.
 Она посмотрела сквозь пламя костра на открытые пространства Армигита и внезапно пробормотала:
 — Джерадин, я что—то недопонимаю.
 — Всего лишь «что—то»? — сказал в ответ он, явно стараясь развеселить ее и прогнать угрюмость. — Поразительно, миледи! Мое недопонимание значительно шире. Оно обширно, как мир.
 Она посмотрела на Джерадина. Его лицо было как всегда милым и еще более красивым; восторг, не исчезающий из его глаз с тех пор, как уехала Торрент, придавал взгляду и чертам Джерадина новое очарование. Он не заслуживал угрюмости. И ради него она постаралась улыбнуться.
 — Наверное, да. Но я могу поклясться, что ты знаешь ответ на мой вопрос.
 Он встретился с ней взглядом и улыбнулся. — Ну—ка, ну—ка. — Пляшущие языки пламени создавали впечатление, что он улыбается во весь рот.
 И Териза сразу обнаружила, что груз висящий у нее на душе, не так тяжел, как ей казалось.
 — Сейчас, — сказала она. — Но сначала мне нужно кое—что объяснить.
 Блеск в его глазах, пока он ждал, что скажет Териза, стал ярче.
 — Этот камнепад, — сказала она. — Они, должно быть, использовали два зеркала. Разве не так? Одно воплощало изображение камнепада. А второе воплощало его над Низинным Домом.
 — Да, — мгновенно ответил он. — Но это же относится и ко всему, что мы видели. К ямам с огнем рядом со Стернвалем. Даже к тем существам, которые атаковали Хауселдон. — Тень — ввиду печали или гнева — легла на его лицо и притушила взгляд. — Они постоянно нуждаются в  паре  зеркал. Именно в этом заключается тайна Эремиса. Именно так он может наносить удары по множеству различных мест в Морданте, не приближаясь к ним. И именно так воплощает людей в Орисоне и вне его, не сводя их с ума.
 Мы уже говорили об этом, — добавил он.
 — Я помню. Это единственное объяснение, какое я слышала, и оно имеет смысл. Два зеркала. Одно показывает камнепад. Другое — плоское зеркало с Низинным Домом. А значит, — ее сердце сжалось, когда она подошла к этой части разговора, — Эремис мог видеть нас в Воплотимом.  Должен  был видеть нас. Я знаю, я попала в Воплотимое. Иначе я бы не почувствовала воплощения.
 Значит, он знает, где мы находимся.
 И значит, мы виновны в том, что произошло с королевой Мадин. Ее захватили из—за нас.
 — Нет. — Джерадин без колебаний отмел эту мысль. — Этого не может быть. Мы тут не при чем.
 — Почему?
 — Слишком сложно. Эремис подготовил людей для атаки, и они были в пути раньше, чем мы оказались рядом с Файлем. Имей мы с этим что—то общее, он знал бы, что мы отправились сюда — а не в Ромиш — задолго до нас самих. И его люди не оставили бы нас без внимания. Он был бы рад возможности схватить нас.
 Мишенью была королева. Время совпало по чистой случайности. Эремис не может контролировать лавины посредством зеркал. Он должен был ждать возможности напасть.
 Териза мысленно покачала головой. Ей не нравились собственные рассуждения.
 — Нет. Вероятно, он  может  контролировать лавины. Я имею в виду, он может вызвать лавину, когда захочет. Ему нужно только сфокусировать зеркало на нужной части горы. И затем, когда захочется устроить лавину, убрать несколько камней.
 Джерадин уставился на нее. В его глазах сверкало пламя.
 — Ты права. Я никогда не думал об этом.
 — Мишенью были не мы, — призналась она. — Но он знает, что мы  были  здесь. Он мог видеть, что мы уцелели. И как мы ускакали. Он может догадаться куда.
 Значит, мы не можем предупредить короля Джойса. Это не принесет никакой пользы. Он узнает, что случилось, тогда же, когда Эремис узнает, что он узнал. У короля не будет времени действовать. То, что мы пытаемся совершить, бессмысленно.
 Она остановилась и, затаив дыхание, посмотрела в лицо Джерадину, словно опасалась его реакции.
 И почувствовала облегчение, увидев, что он не обескуражен. Его лицо стало задумчивым, но он не казался особенно встревоженным или напуганным. Он тихо заметил:
 — Я и раньше замечал это. У тебя кошмарное воображение. Неудивительно, что ты весь день не в своей тарелке.
 На этот раз, — сказал он, через мгновение, — мне кажется, ты неправа.
 Она тихо выдохнула.
 — Если Эремис видел нас, — спросил он, пытаясь объяснить, — то где Гарт?
 Рот у Теризы приоткрылся. Не только у нее было кошмарное воображение.
 — Мы говорили с Торрент, — продолжал Джерадин, — пытались помочь человеку Файля, готовили лошадей—вот прекрасный шанс для Гарта убить нас обоих. Мы были беззащитны. Почему Эремис не избавился от нас при первой возможности?
 Не думаю, что он видел нас.
 Конечно, он  может  видеть нас. Мы обнаружили это близ стен Стернваля. Но на сей раз он нас не видел.
 Я уверен, что до лавины он не видел нас. Мы были на крыльце, под крышей, а его зеркало было нацелено на какое—то место над домом. Ведь он не собирался убивать королеву Мадин. Мертвая она не принесет ему пользы. Но дело не в этом. Если ты воплощаешь несколько тонн камней из одного зеркала в другое, что ты делаешь между этими перемещениями? Малейшая ошибка, и все эти камни разобьют второе зеркало, камнепад обрушится тебе на голову.
 Несмотря на свое состояние, Териза не сдержала истерический смешок. Было бы вполне справедливо, если бы камнепад, который Эремис задумал обрушить на Низинный Дом, обрушился бы ему на голову. Джерадин улыбнулся.
 — Решение, — сказал он, — о котором мы говорили тысячу лет назад в Орисоне, когда не знали, что мы двое самых могущественных людей на свете — воплотить второе зеркало в первое. Тогда камни посыплются прямо в плоское зеркало.
 Но… — он вскинул руку, останавливая себя. — Именно это и спасло нас. Когда ты осуществляешь подобное воплощение — когда перед началом устанавливаешь второе зеркало внутри первого, — что ты можешь видеть? Только горы. Камни. Но ты не можешь видеть во втором зеркале воплощение.  Задняя часть  плоского зеркала смотрит на тебя, чтобы передняя могла воплощать камни.
 Поэтому как только ты начнешь, тебе нужно будет продолжать, пока пыль не осядет и ты не убедишься, что ты в безопасности. Если ты остановишься раньше, то столкнешься с большой вероятностью того, что пара булыжников еще катится по горе и плоское зеркало будет разрушено, а булыжники полетят тебе в лицо. Так что ты не будешь торопиться вновь воплотить второе зеркало из первого, повернуть его и рассмотреть последствия.
 Вот почему у нас было время убраться оттуда. Слушая его, Териза почувствовала, что напряжение наконец—то спадает. Джерадин был прав. Вполне вероятно, Эремис не видел их. Если бы он их увидел, то наверняка организовал бы на них нападение — волков или огненного кота, если не самого Гарта. Значит, оставалась надежда на осуществление безумного плана Джерадина и Торрент.
 Ночью она воспользовалась умением Джерадина быть энергичным. И сама почувствовала, как в нее вливается энергия.
 Почти в то самое время, когда уголья дотлели, а облака закрыли луну, принц Краген послал своих людей очистить поле возле ворот Орисона от остатков таранов. Он хотел, чтобы новые тараны начали свою работу.
 На следующее утро он пойдет в атаку.
  Может быть, у них наконец—то закончилось масло. 
 Тактика, на которой зиждились надежды Аленда, была примитивной и вряд ли могла принести значительный успех, не говоря уже о победе. Тем не менее, принц настаивал на атаке. У него попросту не было других идей. Прошло достаточно времени. Он мог сидеть здесь бесконечно, обсуждая с отцом или с леди Элегой мельчайшие детали, муштруя войска — и ожидая, пока Орисон сдастся, измученный голодом. Именно так должны протекать осады. Но это не имело ничего общего с тем, как все должно происходить по мнению короля Джойса. Что же касается верховного короля Фесттена…
 Если принцу удастся лишить Орисон запасов масла, жира, горючих материалов, он сможет использовать боевые тараны у ворот более успешно. Нужно только, чтобы ворота открылись. Краген знал, что у него хватит людей, чтобы захватить замок, если он сможет открыть ворота.


***

 Под вечер, когда пятый из таранов принца Крагена сгорел словно бенгальский огонь, Териза и Джерадин увидели впереди Баттен и съехали с дороги, огибая город с востока.
 Это самая трудная часть пути, объяснил Джерадин. Здесь пролегает маршрут тылового обеспечения Аленда. Опасность встретить солдат Аленда велика. Кроме того, разведчики и шпионы Армигита наверняка стекаются к тем местам, где можно ожидать появления алендских войск. Териза с Джерадином перевели лошадей почти на шаг, а пригодник подолгу задерживался на каждом перекрестке, вглядываясь во все стороны. Время от времени он находил дерево и забирался на него, чтобы изучить местность сверху.
 По той простой причине, что она ничего не видела, даже стен города, поскольку они с Джерадином покинули дорогу, Териза начала думать, что эти рекогносцировочные паузы совершенно не нужны. Они пересекли место, где остались следы движения алендской армии — следы, которые было трудно с чем—нибудь спутать, потому что остались отпечатки колес, вмятины от копыт и сапог, — но не видели ни одного обоза из Аленда и не встретили шпионов Армигита. Териза предпочла бы рискнуть и быстро рвануть вперед, чем мучиться, постоянно делая остановки. Однако она быстро изменила мнение, когда Джерадин скатился с дерева так быстро, словно удача снова начала изменять ему. Торопливо прошипев указания, он завел лошадей в ближайший кустарник; с помощью Теризы он заставил животных лечь и взял их за храп, чтобы они не заржали, когда рядом появятся другие лошади.
 Небольшая группа вооруженных всадников в грязных одеждах, с глазами, злыми от страха, проскакала так близко, что Териза могла бы попасть в них камнем.
 — Наемники, — выдохнул Джерадин, когда группа исчезла. — Эти люди… Если они слишком торопятся, то могут перерезать тебе глотку  до того,  как изнасилуют.
 — Мне казалось, что все наемники мира сотрудничают с Аленд ом.
 Сердце Теризы бешено билось.
 — Что они делают здесь?
 Он пожал плечами и нахмурился так, будто все мышцы его лица были напряжены.
 — Сотрудничают с кем—то другим. Или шпионят для верховного короля. Если Вассалы послали Аленду подкрепление, Фесттен наверняка захочет знать об этом. Он мог разослать своих людей по этой части Морданта.
 О Господи, подумала Териза. Только этого не хватало. До конца дня им с Джерадином пришлось прятаться еще дважды, но оба раза это удавалось с легкостью. Разведчики и наемники ко многому были готовы, но не ждали увидеть мужчину и женщину с тремя лошадьми, пересекающих открытое пространство рядом с Баттеном. Ночью, на привале в небольшом овраге, где они не отважились развести костер, Териза заметила:
 — Я не могла бы жить такой жизнью.
 — Какой? Мотаться вокруг, постоянно прячась? В окружении людей, которые зарежут нас, если не догадаются взять в плен? Тебе это не нравится? — Джерадин хмыкнул. — Териза, ты удивляешь меня.
 Честно говоря, она сама поражалась себе. Она вдруг почувствовала, до чего все странно. Разве она — та Териза Морган, та тихоня, что печатала печальные письма для преподобного Тэтчера, пока не потеряла веру в него и его миссию? Неужели это она — одинокая женщина, украсившая свои комнаты зеркалами, потому что это был единственный способ доказать себе, что она существует? Что она делает  здесь,  в окружении, как заметил Джерадин, врагов? Она ли пробирается верхом на лошади по стране в почти безумной попытке предупредить короля Джойса, что его жена похищена? Это она так злится на Мастера Эремиса, что не может думать о нем без дрожи? Что она  делает? —  Да, тем не менее, это я, — пробормотала она; Джерадин взялся поддразнивать ее, но она оставалась серьезной. Ночь подступала со всех сторон, слишком безграничная и бесплотная, слишком огромная, чтобы заглянуть ей в лицо, слишком хитрая чтобы сбежать от нее. И звезды… Она чуяла, что города, где осталась ее квартира, не было ни на одной из этих звезд, смотревших на нее. — Именно сейчас мне кажется, что во вселенной нет другого места, настолько далекого от моего бывшего дома.
 — Ты боишься? — спросил он деликатно. — Нам предстоит долгий путь.
 Он говорил не о пути в Орисон.
 — Странное дело, — ответила Териза. — Когда я останавливаюсь и щупаю пульс, мне кажется, что я еще никогда в жизни не была так напугана. Но когда я думаю о том месте, откуда прибыла, — о своей квартире, своей работе, о родителях, — мне кажется, что я никогда еще не была такой смелой. Чуть погодя он сказал:
 — Когда ты знаешь, что делаешь, когда у тебя есть ясные основания для поступков, это совсем другое дело. Мне кажется, я был таким неловким только потому, что был в замешательстве. В конфликте с самим собой.
 Териза согласилась с ним, но вслух этого не сказала. Она сказала:
 — Не слишком задирай нос. Я видела, как ты скатился с дерева.
 При этих словах он рассмеялся. И от его смеха ей, как всегда, стало легче.


***

 У принца Крагена тоже были основания для решительных действий.
 То, что он затеял, не имело прецедента. Несмотря на тьму — несмотря на то, что его люди не смогут заметить контратаку Орисона и вовремя защититься, — он принялся сокрушать ворота самым тяжелым тараном, какой был у него в наличии.
 У него было две причины рисковать жизнью своих людей: срочность и тревога.
 Срочность диктовалась тем, что после заката обороняющиеся перестали лить кипящее масло на тараны. Несгоревший таран не особенно впечатлял; людей под его прикрытием хватало только, чтобы катить его; они не могли создать угрозу Орисону. И тем не менее, это означало многое. Принц Краген без колебания отозвал таран и послал больший, лучше экипированный и снабженный людьми.
 Этот тоже начал свою работу и не был подожжен.
 Из этого можно было сделать два вывода: Орисон уже исчерпал запасы масла, или Орисон пытается поберечь масло — полагая, что темнота послужит достаточной защитой.
 В других обстоятельствах шанс прорваться через ворота не стоил бы такого риска. Ночью, скрытые тьмой от лучников, защитники замка могли по веревкам спуститься со стен и в течение нескольких минут уничтожить таран. Но принц был слишком встревожен, чтобы упустить возможность атаки, невзирая на любые потери.
 Он был встревожен, потому что вечером его разведчики захватили двух умирающих, вероятно, последних из тех, кого Пердон отослал в Орисон.
 Они не знали о судьбе лорда. Когда он отсылал их, у него было несколько сот человек, и они продолжали сражаться. Но он уже понимал, что проиграл. И послал двух солдат предупредить короля Джойса.
 Они были тяжело ранены и измучены дорогой; но принц Краген восстановил их историю по кускам их бреда. Случилось так, что верховный король Фесттен внезапно изменил тактику. Он остановил свой неожиданный марш вглубь провинции Тор и на время прекратил наносить удары по Пердону. Вместо этого он расположил свою огромную армию лагерем, словно уже достиг своей цели, словно единственным его желанием было захватить территорию, которую он сейчас занял — относительно малонаселенную область холмов и небольших речек на полпути к Маршальту и к Орисону.
 Затем, пока Пердон пытался догадаться, что делает Фесттен, верховный король выслал почти пять тысяч человек, чтобы окружить лорда и загнать в ловушку. В конце концов только местность позволила этим двум раненым скрыться. Они прятались на поросшей лесом равнине, пока темнота не позволила им поковылять на север.
 Как давно это произошло? Принц Краген хотел бы знать. Как далеко отсюда? По сути, он хотел знать все это так отчаянно, что был не прочь применить к раненым более жесткие формы допроса. Но было ясно, что люди Пердона уже измучились до такой степени, что не могли мыслить и говорить связно. Принц Краген оставил их, так и не узнав, когда они покинули своего лорда и где Фесттен.
 Он приказал штурмовать ворота Орисона ночью, несмотря на потери, как он знал, неминуемые. Он боялся; он чувствовал, как злой рок подкрадывается в темноте. Враг, который мог привести по меньшей мере двадцать тысяч человек и оставить их неизвестно где — в данном случае где—то в провинции Тор — по странной причине, чтобы всего лишь стать там  лагерем,  был способен на все.
 В ночные часы во тьме принц Краген прислушивался к глухим ударам тарана, мерно бьющего в ворота, к крикам защитников и крикам своих солдат — вслушивался и стискивал зубы, чтобы приглушить ярость, вызванную войной, которую он не мог ни выиграть, ни понять.


***

 Смотритель Леббик, похоже, был в совершенно ином настроении. Если он чувствовал ярость, то не показывал ее. Из бойниц над воротами он смотрел, как работает массивный алендский таран. На лице Смотрителя застыло странное выражение, словно что—то внутри его оборвалось; но он даже не повысил голоса, чтобы выругаться. Он даже не улыбался. По какой—то неясной причине он пробормотал непонятные слова (окружающим его стражникам послышалось «глупая женщина»). Затем приказал нести веревки и готовить людей к битве за ворота.
 Но сам не остался наблюдать за битвой. Несколько его капитанов знали, как поступать в подобных случаях. И удалившись, словно тень человека, которым когда—то был, он вернулся, чтобы провести большую часть ночи, пьянствуя с Артагелем.


***

 К несчастью, эль — даже в таких количествах — не мог потушить сухой жар в мозгу. Смотрителя снедали дурные предчувствия; его мозг пожирали воображаемые несчастья. Поэтому проснувшись на следующее утро и обнаружив, что произошло нечто хорошее, он тупо удивился.
 Шел дождь.
 Проливной дождь, который ослепил замок и превратил грязь на площади в непроходимое болото; такой, какой в местах, где вырос Леббик, люди называли «размывателем оврагов». Долгая отсрочка закончилась; Мордант давно ждал такого весеннего дождя.
 Естественно, защищать Орисон стало невозможно. Стражники над воротами ничего не увидят, даже если вся армия Аленда выстроится у них под самым носом. Но, с другой стороны, невозможно стало и нападать. Алендцы не могли найти ни клочка сухой почвы. Они могли толкать свои тараны, пока у них не разорвутся сердца, но нанести сильный удар не могли. Ворота в такой дождь будут вечно стоять под ударами тарана. Прочие осадные машины были столь же бесполезны.
 Дождь не порадовал Смотрителя Леббика. В его теперешнем состоянии ничто уже не могло поднять ему настроение. Но он дал ему время отдышаться и вдоволь времени, чтобы покрепче взять себя в руки.


***

 Дождь помог Теризе и Джерадину.
 Это изумило ее. Она так промокла и промерзла, что чувствовала — силы ее на исходе, хотя день только начался. Но скоро она поняла: вероятность того, что их с Джерадином заметят в таком ливне, очень мала. Если бы она отпустила его дальше чем на десять футов, то и сама не смогла бы отыскать его.
 Сейчас самое сложное заключалось не в том, чтобы их не остановили. А в том, чтобы знать, куда они движутся.
 — Откуда ты знаешь, что мы не заблудились? — крикнула она в пелену дождя.
 — Дождь! — Несмотря на потоки, текущие по его лицу, Джерадин улыбался. — В это время года он всегда приходит с запада! Мы направляемся на юг, и все, что нам нужно, это держаться под прямым углом к ветру!
 Это произвело бы на нее впечатление, если бы ее телесная оболочка не страдала так отчаянно. Тем не менее, они продвигались вперед, подбадривая друг друга. До поры враги были ослеплены. Дождь мог помешать Торрент следовать за матерью; но Териза слишком промокла и продрогла, чтобы думать о том, на что она не могла повлиять. Она сосредоточила все мысли на Джерадине и движении. Наконец за час или два до заката гроза прекратилась, и у них появилась возможность выяснить, куда они заехали.
 — Завтра. — В голосе Джерадина слышалось облегчение; никогда еще он не выглядел таким утомленным. — Мы будем в Демесне завтра утром. Завтра вечером или ночью мы достигнем Орисона.
 Чтобы сказать хоть что—нибудь, Териза пробормотала: — Если принц Краген не даст нам переодеться в сухое, клянусь, я плюну ему в лицо.
 Джерадин кивнул. — Только не пинай его. Я слышал, принцы страшно обижаются, если их пинают.
 — Меня это не волнует, — ответила она. — Я сидела на лошади ужасно долго, даже не помню сколько, и все тело у меня болит. Я буду пинать любого, кого захочу.
 И снова он кивнул.
 — Делай что хочешь. — Он явно думал о другом. — Мы насобирали за это время много вопросов. Завтра начнем получать на них ответы. А ты… можешь пинать первого встречного.
 Териза не удостоила его ответом. В данный момент ей хотелось одного: оказаться в теплом и сухом месте.


***

 Обитатели Орисона вели себя совсем иначе; они молились, чтобы дождь не переставал.
 К несчастью, их молитвы не были услышаны. На следующее утро земля просохла настолько, что принц Краген возобновил атаки.
 Грязь по—прежнему была непролазной; Орисон окружало море этой жижи. Но за десятилетия или века полотно дороги утоптали, и алендцы использовали эту более—менее устойчивую часть почвы, чтобы пустить в дело таран.
 Загораживаясь щитами, около тысячи человек собрались у ворот, обороняя таран, который бил в ворота. Каждый удар отдавался в камне от вершин башен до дна подземелий.
 В ответ стражники Смотрителя Леббика использовали метательные устройства, достаточно мощные, чтобы пробивать железо и разломить дерево. Выпускаемые ими снаряды почти без труда прошивали щиты, превращая укрывающихся за ними в трупы. Но у Леббика было мало этих подобий арбалетов. Поэтому укрытия вокруг тарана его людям приходилось обстреливать обычными стрелами с металлическими наконечниками.
 Медленно, неотвратимо, удар за ударом, ворота начали поддаваться.
 Дерево начало проминаться и лопаться, железные полосы — гнуться; из камней, держащих ворота в стенах, посыпалась известка; болты начали расшатываться.
 — Завтра, — пробормотал Леббик, осматривая бревна глазами эксперта. — Эти дерьмоеды будут здесь завтра. Ровно столько нам и осталось жить. Он не выглядел расстроенным. Он даже не гневался.
 Выполняя свои обязанности, он послал рапорт королю Джойсу. И по возможности уменьшил стражу. Всех, кого можно было снять с поста, отправил по домам, провести побольше времени с семьей и друзьями. Его жена была бы довольна. Артагель насмешливо сказал:
 — Как ты думаешь, что предпримет король Джойс, чтобы спасти нас на этот раз?
 Внезапно Леббик впал в ярость.
 — Судя по всему, что происходит, — он сжал челюсти так сильно, что, казалось, они треснут, — он пошлет этому сукину сыну, принцу Крагену, вызов на  дуэль. 
 С яростью, растекающейся жарким огнем по всем мышцам, он покинул ворота и площадь. Пока в нем кипела ярость, он не мог видеть, что происходит. Как и принц, он не имел ни малейшего представления, что Териза и Джерадин уже в Демесне.


***

 В тот же вечер они бесстрашно подъехали к первому попавшемуся алендскому патрулю и потребовали, чтобы их отвели к леди Элеге.
 Их окружали мечи и недоверие. Лошадь Теризы постоянно выказывала желание куда—то сбежать; приходилось быть начеку, чтобы обуздывать животное. Териза обратила внимание на то, что после вчерашнего дождя похолодало—Алендцы? — удивлялась она. Не Кадуол? Значит, Орисон устоял? Но она не собиралась задавать вслух никаких вопросов. Ведь эти солдаты были одеты и вооружены точно так же, как люди, похитившие королеву Мадин. Начальник патруля буркнул:
 — С чего вы взяли, свиные рыла, что у вас есть основания увидеть леди принца?
 На губах Джерадина застыла улыбались, но голос был тверд.
 — Мы слуги, — ответил он с ноткой угрозы в голосе. — Наши родители служили ее семье до нашего рождения. Мы выросли вместе с ней.
 Мы прибыли из Ромиша. Нас прислала королева. Начальник выругался.
 — Королева? Мадин, жена этого чертова Джойса? Попытки сдержать лошадь превратили лицо Теризы в маску. Лицо Джерадина было непроницаемым; лишь глаза могли бы выдать его.
 — Значит, вы слышали о ней, — сухо заметил он. — Славно. Тогда вы понимаете, что леди Элега не потерпит, если вы не позволите передать ей сообщение.
 — Королева Мадин? — повторил алендец сердито. — У вас сообщение от королевы Мадин?
 Рот Джерадина снова растянулся в улыбке.
 — А вы  быстро  соображаете. — И он тихо добавил: — Отведите нас к леди Элеге.
 Легкая дрожь пронизала Теризу, когда она заметила, сколько властности было в его тоне.
 Начальник патруля колебался; он отступил — и сам поразился. Чтобы искупить свою нерешительность, он пробормотал грязное ругательство. И добавил: — Думаю, принц захочет выслушать ваше сообщение.
 — Когда мы будем беседовать с ней, — ответил Джерадин, — пусть кто угодно слушает нас. Мы можем встретиться и с ними обоими. А ну—ка пошевеливайтесь.
 К собственному изумлению начальник патруля принялся организовывать Теризе и Джерадину эскорт до лагеря. Двое алендцев поскакали вперед; остальные сгрудились вокруг пленников.
 Внезапно почувствовав огромное облегчение — может быть потому, что лошадь наконец перестала беспокоиться, — Териза рискнула подмигнуть Джерадину. Тот сделал вид, что ничего не заметил. Они были ближе к войскам, чем им казалось. Вскоре они увидели армию Аленда и Орисон.
 Теризу поразило, каким маленьким казался сейчас замок, окруженный десятью тысячами солдат, полусотней боевых машин и бесчисленным множеством слуг и маркитантов. Серые камни Орисона, которые должны были выглядеть несокрушимыми, неожиданно показались ей похожими скорее на картон; маленькие флаги, развевающиеся на башнях, придавали ему сходство с детской игрушкой.
 В то же время брешь, частично закрытая заплатой, казалась неестественно огромной, словно была больше, чем на самом деле, темнее: настоящая смертельная рана—Всадники, выехавшие вперед, подняли тревогу; Териза видела, как армия поднимается навстречу ей и Джерадину. Люди бежали вперед чтобы поглазеть на них; задавались вопросы, на которые начальник патруля отвечал молчанием или бранью. Ворота атаковала лишь часть войск принца Крагена; остальным было нечего делать, они лишь ждали и волновались. Некоторые жаждали новостей. Остальные выкрикивали шутки и оскорбления, от которых глаза Джерадина превратились в острые осколки стекла. Но пока он следовал за патрулем через лагерь, на его лице сохранялось выражение безмятежности.
 Они пересекли пространство латанных старых палаток, где жили самые бедные из маркитантов, по колено погрязшие в нечистотах. Затем порядка и чистоты стало прибавляться в соответствии с ростом положения жителей этой части лагеря. Через несколько минут патруль доставил Теризу и Джерадина на открытое пространство — своего рода площадь, вокруг которой стояло несколько таких больших и роскошных шатров, что Териза уверилась: они с Джерадином наконец—то достигли цели.
 Во всяком случае, временной цели. Для того чтобы попасть в Орисон, им необходимо пройти мимо принца Крагена.
 Он появился из шатра, полускрытый вечерней тенью, прежде чем они успели спешиться, и приближался к ним так, словно хотел поближе подойти к всадникам; но, едва разглядев их, остановился. Прижал кулаки к бокам.
 Териза встретилась с ним взглядом; темные глаза Крагена горели так, словно она залепила ему пощечину. Заставляя себя быть вежливым, он на мгновение повернул голову и окинул взглядом Джерадина, затем снова уставился на Теризу.
 — Слуги королевы? — переспросил он у своих людей тоном, который мог выражать насмешку или горечь. — Они так сказали, а вы поверили? А вам, болванам, не пришло в голову спросить их  имена?  Он не дал начальнику патруля ответить.
 — Ладно, пусть так. Они солгали бы вам и в этом, и тогда вы выглядели еще большими болванами.
 Во всяком случае, вам должно было хватить ума разоружить их. Потом проваливайте. Ошеломленный начальник патруля отобрал у Теризы и Джерадина оружие — мечи, полученные ими от Термигана. И со своими людьми уехал от греха подальше.
 Принц Краген вел себя так, словно патруль перестал существовать, как только он отдал приказ. Он сосредоточил все свое внимание на Теризе.
 — Миледи Териза де Морган, — он говорил медленно, словно стараясь подчеркнуть комизм ситуации. — Вы застали меня врасплох. Ваш спутник — без сомнения, знаменитый пригодник Джерадин, вместилище смеха и добрых намерений. Я просто не вижу других вариантов.
 Но, должен признать, вы поразили меня. Вы появились  оттуда, —  он поднял один кулак и ткнул им в сторону тентов, — хотя, определенно должны быть  там, —  он показал на Орисон. — Подозреваю, вы сообщите мне потрясающие новости. И сообщите их, — постепенно тон принца убедил Теризу, что он в отвратительном настроении, — сейчас же.
 — Милорд принц, — вмешался Джерадин так небрежно, словно ему каждый день приходилось обрывать алендского Претендента, — где леди Элега?
 — Я здесь, Джерадин.
 Териза повернулась в седле и увидела дочь короля. Элега стояла, придерживая полог одного из шатров. Лучи заката падали на ее лицо, скрывая ее обычную бледность оранжево—золотым свечением; свет придавал живости ее взгляду. В некотором смысле она выглядела совершенно иной женщиной, чем та, которую последний раз видела Териза.
 — Значит, это правда, миледи Териза, — сказала Элега, повышая голос, словно на то были серьезные причины. — Всегда было правдой. Вы — Воплотитель.
 Губы принца Крагена под усами зашевелились, выплевывая проклятие. Но заговорил он более—менее спокойно.
 — Как вы пришли к такому выводу, миледи Элега? Взгляд Элеги не отрывался от лица Теризы; она изучала ее в последних лучах заката. — Как вы заметили, милорд принц, они не в Орисоне. Сомнительно, что им удастся пробраться сквозь кольцо ваших войск. Следовательно, они воспользовались Воплотимым.
 — Или кто—то переместил нас, — заметил Джерадин резко. — Не забывайте об этой возможности. Вы же не думаете, что Гарт сам занимается своим воплощением?
 Над шатрами вдруг повисла тишина. Элега поднесла было руку ко рту, но на полдороги уронила. Под усами принца Крагена сверкала полоска белых зубов. Откуда—то издалека доносились мерные удары, глухие звуки, которые, казалось, передавались через землю, а не по воздуху. Вдалеке кто—то кричал. Их присутствие здесь, должно быть, ошеломило Элегу и принца. А мысль, которую заронил в них Джерадин, повергла их в еще больший шок, потому что это окончательно все запутывало.
 Териза подумала, что это все—таки лучше, чем быть связанной — или изрубленной. Она почувствовала неудержимое желание зааплодировать Джерадину. Люди, захватившие королеву Мадин, были алендцами. У Теризы с Джерадином накопилось слишком много вопросов… Кроме того, они хотели как можно скорее попасть в Орисон. Если Краген действительно отдал приказ похитить королеву, их единственная надежда—вывести его из равновесия и ждать, что произойдет нечто неожиданное.
 Пытаясь действовать дольше, она спросила: — Милорд принц, мы можем спешиться? Я бог знает сколько времени провела в седле.
 Принц, казалось, слегка вздрогнул; едва заметная судорога воли. Он на миг напрягся, словно контроль над собой давался ему с трудом. — Ну конечно, миледи Териза, — он направился к ней. — Что касается наших прошлых дел, то я уже сказал, что мы — в расчете. Но вы подруга леди Элеги, и поэтому добро пожаловать к нам. Позвольте предложить вам гостеприимство алендского монарха. Он протянул ей руку, помогая слезть с лошади. Териза не привыкла к таким жестам, но сделала все, что было в ее силах, чтобы позволить ему помочь ей. Джерадин ловко спрыгнул с лошади и встал рядом с ней и тут же склонился в придворном поклоне перед принцем Крагеном.
 — Милорд принц, я не представился как подобает, но вы сами назвали мое имя. Я — Джерадин, седьмой сын Домне, пригодник Гильдии Воплотителей.
 Как вы заметили, мы можем поведать вам удивительную историю. — Его голос звучал так, словно у него не было ни малейших оснований не доверять принцу. — И кроме того, вы много должны рассказать нам, если нам удастся убедить вас сделать это.
 — Джерадин. — Пока Териза рассматривала принца Крагена, Элега вышла вперед. Ее лицо и фигура были сейчас в тени, и результат был поразительным — она казалось более яркой, живой; более привлекательной. — Что все это значит? — спросила она. — Почему вы здесь? И  каким образом  оказались здесь? Ты ведь наверняка не станешь нас убеждать, что случилась одна из твоих многочисленных ошибок?
 — Нет, — ответил Джерадин. — С другой стороны, мне кажется, вам легко поверить в то, что мне трудно доверять вам.
 Вот так—то; он намекнул на свои привязанности; и таким образом — на намерения. Териза затаила дыхание, опасаясь, что он рискует слишком многим и слишком рано.
 К счастью, принц Краген от изумления реагировал не так уж бурно. Он знал, что произошло с Найлом, когда тот пытался добраться до Пердона; он, вероятно, уважал убеждения Джерадина. Прежде чем Элега смогла ответить на колкость Джерадина, принц сделал шаг вперед и взял за руку Теризу.
 — Мы со всей тщательностью обсудим все вопросы, заверяю вас, — ответил он. — Но я не вижу причин, почему бы не обсудить их с удобствами — и в более спокойной обстановке. — И, держа Теризу за руку, он заставил ее пойти к самому большому из шатров. — Вдобавок я обещал вам гостеприимство алендского монарха, а от этого не принято отказываться. — И словно он не вел ее, словно у нее был выбор, принц спросил: — Вы последуете за мной?
 Териза кивнула. Но успокоилась только тогда, когда заметила, что Элега и Джерадин идут за ними.
 Место, где они с принцем расположились, как сообразила Териза, было лишь частью шатра. Оно освещалось лишь обогревающими печками, и оттого мебель скрывалась в тени и казалась зловещей; кресла притаились в темноте, словно непредсказуемые дикие звери. Принц Краген хлопнул в ладоши и приказал принести лампы и вино. Слуги появились почти мгновенно; вскоре теплый желтый свет залил помещение, и опасность отступила, затаившись в темноте у вершины центрального столба и в тени под креслами.
 — Алендский монарх уже лег, — вежливо сказал принц Краген. — Иначе он лично поприветствовал бы вас. Этот шатер служит ему палатой совета, и вряд ли, — он улыбнулся, — в лагере есть хоть один человек, который осмелится подслушать то, что обсуждают здесь. Так что можете говорить свободно.
 Он любезно предложил Теризе, Джерадину и Элеге присесть. И, когда принесли вино, сел сам. Териза отхлебнула солидный глоток отличного вина, пытаясь успокоить разгулявшиеся нервы; Элега внимательно смотрела на нее и Джерадина, Джерадин неотрывно смотрел на принца.
 Принц Краген принялся крутить в пальцах бокал.
 — Миледи Териза, Джерадин, наступили сложные времена. Я подозреваю, что ваша история очень занимательна. И тем не менее, ваше появление здесь порождает вопросы, на которые я просто обязан получить ответы.
 — Простите меня, милорд принц, — начал Джерадин, словно не слышал принца Крагена. — Случилось так много… Последнее, что мы слышали, — Кадуол двинул армии. Огромные армии?  Где они?  Что случилось с Пердоном? Как Орисону удалось продержаться так долго?
 — Джерадин, я командую этой осадой. — Голос принца превратился из бархатистого мурлыканья в угрожающий. — Армия подчиняется мне. Я хочу понять, как  вы  оказались здесь.
 — Ну конечно, — Джерадин позволил себе небольшую многозначительную паузу, — милорд принц. С другой стороны, я хочу взвесить все последствия того, что сообщу вам. Я говорю с честным врагом и бесчестным другом. — Он не обратил внимания на напрягшуюся леди Элегу, на фиолетовый блеск ее глаз. — Знание представляет собой силу. Я не хочу вкладывать оружие в недостойные руки.
 — Вам и не придется этого делать. — Принц Краген напоминал кота, притворяющегося, что он не хочет напасть. — Вы вложите его в  мои  руки.
 Джерадин ответил немедленно: — А в противном случае?.. Принц деликатно пожал плечами.
 — Здесь нет никакого «противного случая». Я просто ставлю вас перед фактом. Вы  расскажете  мне свою примечательную историю.
 Его тон вызвал спазму в горле Теризы. Посмотрев на свой бокал, она обнаружила, что тот пуст.
 — Джерадин, — вмешалась Элега, — зачем вы приехали сюда? Ты ведь никогда не отличался глупостью. Ты догадывался, к чему это приведет. Ты знаешь, что и я, и принц, оба желаем взять Орисон. И знаешь, — она словно бы запнулась, но лишь на мгновение, — что мы не позволим тебе сохранить твою тайну. Мы рискуем слишком многим. Моя жизнь, вероятно, — чепуха, но принц несет ответственность за всю армию Аленда. В конце концов, он несет ответственность за будущее отцовского королевства.
 А сверх того, — уверенно добавила Элега, — у меня есть свои обязанности. К примеру, король. Ведь я — причина всего случившегося.
 Почему вы отдались в наши руки, если не собираетесь сообщить нам все, что знаете?
 — Потому что нам не попасть в Орисон без вашей помощи. — В этом Джерадин не сомневался.
 — Так вот чего вы хотите? — тихо спросил принц Краген. — Вам угодно, чтобы вам позволили попасть в Орисон и рассказать королю Джойсу все, что утаиваете от нас?
 Джерадин согласился с такой точкой зрения.
 — Именно так, милорд принц.
 — Нечто подобное я и подозревал. — Принц сложил руки на бедрах, кончики его пальцев теперь соприкасались. — Моя мысль работает иначе, не так, как у леди Элеги. Когда вы оказались в моем стане, я не сказал: а вот и Воплотители. Я сказал себе: вот разведчики, которые хотят принести сведения в свой лагерь.
 Если вам взбрело в голову, будто я позволю беспрепятственно пройти через расположение моих войск для того, чтобы помочь или предоставить сведения королю Джойсу, то вы серьезно заблуждаетесь.
 Джерадин пожал плечами. Судя по безмятежности его лица, он не догадывался, насколько серьезна грозящая им опасность.
 Териза была слишком обеспокоена, чтобы сидеть сложа руки. Она без спроса встала и подошла к графину с вином.
 — Почему не заключить сделку? — порывисто сказала она. Усталость и действие вина начали сказываться. Она затеяла игру «уступи информацию, предназначенную для короля Джойса», понимая, что это опасно. Но это было лучшее, что она могла предложить. Наполнив бокал, Териза вернулась на место. — Вы коечто сообщите нам. Мы кое—что сообщим вам. Честный обмен. Таким образом, нам не придется заключать союз.
 — И кто будет говорить первым? — спросила Элега с деланным безразличием.
 — Вы. — Териза не колебалась. — Ведь мы у вас в руках. Вы в любой момент можете сделать с нами все, что захотите. Что вам терять?
 Она села.
 Джерадин старательно скрывал свою реакцию. Леди Элега посмотрела на принца Крагена. Принц глубоко задумался; казалось, он не сознавал, что жует свой ус. Кончики его пальцев смыкались и размыкались, словно отмеряя течение времени в шатре. Затем он небрежно бросил:
 — Думаю, так не пойдет.
 Миледи Элега, — продолжил он, прежде чем Териза убедилась, что не ослышалась, — вы не знаете подробностей прибытия наших гостей. Вам это будет интересно. Наверняка.
 Джерадин и леди Териза не пытались скрыться. Они наткнулись на один из моих патрулей, — он сделал многозначительную паузу, — но не потребовали аудиенции у меня. Они не просили позволения проехать к Орисону. Нет, миледи, они потребовали беседы с вами.
 Элега невольно затаила дыхание.
 Пока она с изумлением смотрела на Джерадина и Теризу, принц Краген добавил:
 — Ясно, что уловка или способ, каким они надеялись попасть в Орисон, рассчитан на вас. Они считают, что у них есть средства убедить вас. — Он снова сделал паузу и добавил: — Вполне допускаю, что они знают о подобном прецеденте.
 В ответ глаза Элеги зажглись болью и гневом.
 — Это несправедливо, милорд. — И, почти мгновенно сделав выводы из своих слов, она быстро спросила: — Джерадин. Вы виделись?..
 Внезапно, так резко, так громко, что при этом звуке сердце у Теризы оборвалось, принц хлопнул в ладоши, прерывая Элегу, останавливая ее.
 — Миледи, — с нажимом сказал он, — я же заявил, что не желаю обмениваться с ними информацией. Когда они расскажут нам все, что знают, я решу, что им можно сообщить.
 Элега прикусила язык; по ее лицу было видно, с каким трудом она заставила себя замолчать. Внезапно Териза поняла, что хочет услышать, что скрывает Элега; Элега, которую она помнила, не выполнила бы с такой легкостью приказ  заткнись.  Что же так изменило ее, сделало такой послушной? Какого рода связь существует между ней и принцем Крагеном? Или это унижение — всего лишь расплата за то, что не удалось отравить резервуар? Или она заслужила недоверие принца?
 Так как ее сердце бешено билось, а она хотела успокоиться, Териза налила себе еще вина. Проявляя отменную вежливость, все остальные в шатре ждали, пока она снова сядет на место. У нее сложилось впечатление, что все смотрят на нее.
 — У вас крепкое вино, милорд принц, — тихо пробормотал Джерадин, — я не пил ничего подобного уже давно.
 По мнению Теризы, говорить об этом в такое время было по меньшей мере странно.
 Вероятно, принц Краген был с ней согласен. Он пропустил замечание Джерадина мимо ушей. И по—прежнему обращаясь к Элеге, словно та была подлинным источником его треволнений, сказал:
 — В любом случае, миледи, я еще не рассказал всего, что вам следует услышать. Когда Джерадин и леди Териза заявили, что хотят говорить с вами, они дали очень интересное объяснение своему желанию. Они сказали, что у них есть новости от королевы Мадин, вашей матери. Элега мгновенно вскочила.
 — От королевы? — Похоже, она не осознавала, что стоит. — Вы говорили с королевой? Она послала мне весточку? —
 Ее глаза горели восторгом и страхом; в голосе слышалась дрожь. — Без сомнения, вы рассказали ей о моей роли в осаде. И что же мать желает сообщить мне?
 Териза была удивлена, обнаружив, что почти сползла с кресла. Вино ударило ей в голову.
 Заставив себя выпрямиться, она сказала:
 — Мы можем сообщить вам, кто настоящие предатели, засевшие в Орисоне. Кто тот самый предатель—Воплотитель. Мы можем рассказать, как они намеревались помочь Кадуолу. Вместе мы сможем разобраться, какого рода ловушку они намереваются устроить.
 Взгляд принца Крагена, казалось, жег ее. Без особой причины она добавила:
 — Если вы захотите пойти на сделку, то мы можем рассказать, какие решения приняли Домне, Термиган и Файль.
 Ей показалось, что Джерадин, Элега и Краген заговорили все разом. Джерадин спросил:
 — Ты понимаешь, что ты делаешь? Похоже, ты выпила лишнего. — В его голосе не было ни тени веселья.
 В то же самое время Элега протестовала:
 — Нет! Я хочу услышать, что передала моя мать. Принц Краген сказал:
 — Продолжайте, миледи Териза. — Несмотря на все свое самообладание, он не мог справиться с желанием узнать побольше. — Уверен, мы сможем обменяться сведениями, после того как вы закончите.
 Улыбаясь, Териза погрозила ему пальцем.
 — О нет, милорд принц, — она действительно грозила ему пальцем! — давайте заключать сделку честно. Так не играют.
 Джерадин встал и посмотрел на Элегу; его голос зазвучал громче, перекрывая голос Теризы. Из тона пригодника исчезла властность. В нем не было даже простой уверенности. В нем слышались нотки истерики.
 — Дело в том, — сказал он, — что мы не привезли никаких посланий от королевы. Она не успела ничего передать с нами. Она намеревалась прибыть сюда лично. Быть с королем. Но ей это не удалось.
 Договорить ему помешала спазма, сдавившая горло. Взгляд Элеги был прикован к его лицу; вся она подобралась.
 — Продолжай, — сказала она сдавленно.
 — Продолжайте, миледи! — буркнул принц, пытаясь что—нибудь выжать из Теризы.
 Териза прижала палец к губам, призывая к молчанию.
 — Элега, простите, — сказал Джерадин в отчаянии. — Пока мы были там, королеву схватили. Это была засада. Солдаты и Воплотимое. Ее похитили.
 Медленно, словно руки отказывались повиноваться ей, Элега поднесла их ко рту.
 — Мы знаем, кто из Воплотителей виновен. Ее дыхание стало прерывистым.
 — А схватили ее солдаты Аленда.
 Принц Краген был так поражен, что вскочил на ноги и рявкнул:
 — Лжете! — и только потом опомнился. Териза посмотрела на них троих.
 — Нет. — Поразительно, как ясно она могла говорить, несмотря на тяжесть в голове. — Он не лжет. Мы были там. Вот почему мы хотим попасть в Орисон. Вот что мы хотим сообщить королю Джойсу. Что ваши люди похитили королеву Мадин.
 Теризе почудилось, что Элега вспыхнула, словно свечка. Она вдруг превратилась в воплощение страсти; она полыхала так яростно, что, казалось, могла обжечь. Глядя на принца, словно позабыв о Теризе и Джерадине, она прошептала:
 — Что вы наделали?
 Лицо принца дернулось; из—под усов сверкнули зубы.
 — Это ложь. Говорю вам, это — ложь. Она ничуть не смутилась.
 — Джерадин еще никогда в жизни не произносил слов лжи… даже в самом отчаянном положении.  Что вы наделали? 
 — Ничего! — заорал он, пытаясь приглушить ее ярость. — Джерадин не лжет? Возможно, нет.  Я  не поднял бы руку на одинокую и безвредную женщину. Никогда в жизни.
 Вероятно, Элега не слышала его; вероятно, она просто не могла его слышать. Ее руки сжались в кулаки и прижались к щекам; голос превратился в вопль.
  — Где моя мать? Что вы сделали с моей матерью?  После этого вопля души она запылала слишком ярко, чтобы выдержать долго.
 Элега была слишком слаба; силы ее иссякли, и она лишилась чувств. Мягко, словно тающий воск, она сползла на пол. Джерадин подхватил ее.
 Держа ее в объятиях, он посмотрел на принца. Сейчас Джерадин тяжело дышал, жадно хватая воздух, словно его опалил Элегин огонь. Отчаяние сделало его диким, неукротимым. Принц Краген торопливо поспешил к нему, пытаясь помочь. Но пригодник яростно оттолкнул его, словно его не волновало, что принц может убить его.
 — Есть лишь две возможности, милорд принц. Не так ли? Все это — ваших рук дело. Тогда вы прикажете заковать меня и Теризу и начнете пытать нас. Либо кто—то подставил вас. Тогда вы позволите нам увидеться с королем Джойсом.
 Что же вы собираетесь предпринять? Но принц Краген не слушал. — Отпустите ее, Джерадин, — пробормотал он почти умоляя. — Она единственный ваш друг. Я люблю ее. Если между нами станут весь Кадуол и море в придачу, я все равно найду ее и женюсь на ней. Отдайте ее мне. Он протянул руки.
 Териза видела, что Джерадин горит, как горела Элега; видела, что он готов сказать нечто непоправимое прямо в лицо принцу. К счастью, она была на ногах, поднятая вспышкой его гнева. Иначе не успела бы вовремя. Она положила руку Джерадину на плечо и, обняв за шею, крепко прижала к себе.
 — Я верю ему, — тихо сказала она. — Ты назвал его честным врагом. Он не поступил бы таким образом. Если бы он хотел это сделать, то сделал бы давным—давно. Он пропустит нас в Орисон.
 Она почувствовала, как мышцы Джерадина напрягаются в поисках похожего на крик Элеги выхода для его взвинченности.
 А через мгновение почувствовала, как они расслабляются.
 И он нежно переложил Элегу на руки принца Крагена.
 Прижимая к себе Элегу, принц осторожно опустил ее на пол, проверил ее пульс и дыхание, устроил поудобнее. Он хлопотал над ней, не обращая внимания на Теризу и Джерадина.
 Они стояли рядом и ждали. В шатре появились солдаты и слуги, привлеченные криком Элеги. Но они не получили приказов и потому не двигались.
 Глаза Элеги открылись. Когда она увидела, где находится, то слабо улыбнулась. Мягко, словно боясь встревожить, подняла руку и коснулась щеки принца.
 Он с приглушенным вздохом облегчения поднял голову.
 Его голос, казалось, рвался из самых глубин души:
 — Почему я должен пропустить вас в Орисон? Джерадин прокашлялся. Сдавленным от обуревавших его чувств голосом он прохрипел:
 — Потому что если королеву Мадин захватили наемники или кадуольцы, замаскировавшиеся под алендцев, то удар направлен не только на короля Джойса, но и на вас. Отчасти для того, чтобы никто не верил вам. А отчасти — чтобы вы с королем Джойсом не верили друг другу и не заключили союз.
 Вами манипулируют. Верховный король Фесттен. И предатели. И для вас единственный способ спастись—это позволить нам побеседовать с королем. — А если я не пропущу их в Орисон… — принц обращался к Элеге, — то вы поверите, что я виновен в похищении вашей матери?
 Элега не кивнула и не стала отрицательно качать головой. Слабая улыбка не сходила с ее губ, рука поглаживала щеку Крагена.
 — Вы хотели союза, милорд. Вы всегда хотели союза, а не бессмысленной и бесцельной осады. Вероятно, в настоящий момент такой союз возможен. Вероятно, сейчас стоит попытаться.
 Принц Краген издал резкий звук, словно пытался рассмеяться.
 — Последний раз, когда я предлагал союз, король просто поглумился надо мной. И зашел слишком далеко.
 — Ничего подобного… — воскликнула Териза. Ноги у нее подкашивались, и ей пришлось опереться на плечо Джерадина. На мгновение она позабыла, о чем говорит.
 И тут же вспомнила.
 — Он проверял вас. Он считал вас возможным врагом. Он не знал, кто настоящий предатель. Он не знал, с кем следует заключить союз. А сейчас мы можем все рассказать ему.
 Голова принца повернулась; его глаза приняли обсидиановый оттенок, который испугал бы ее, если бы она задумалась над этим. Он тихо скомандовал:
 — Расскажите подробнее.
 Джерадин сделал глубокий вздох и выпрямился.
 — Могу, милорд принц. Предатель — Мастер Эремис. Мы можем лишь предполагать, как он осуществляет воплощения, которые позволяют ему наносить удар в любом месте Морданта, и что дает возможность ему, Гарту и Мастеру Гилбуру проходить сквозь плоские зеркала, не теряя разума. Но мы знаем, где сконцентрировано его могущество, где он хранит свои зеркала.
 С тревогой, причину которой Териза не могла понять, принц спросил:
 — Где же?
 И когда Джерадин рассказал, где Эсмерель, принц понурил голову.
 — Миледи, — спросил он Элегу, — вы можете встать? Она кивнула.
 Щелчок его пальцев, и двое слуг бросились вперед. Они приняли леди из его рук, помогли ей подняться. И принц Краген мгновенно выпрямился. Продолжая держать лицо в тени, чтобы Териза и Джерадин не видели его выражения, он тихо пробормотал:
 — Я должен побеседовать с монархом Аленда. Не предлагая никаких объяснений и не ожидая ответа, он вошел в темноту внутренней части шатра и закрыл за собой полог.
 Пока Джерадин и Элега изучали друг Друга, неуверенно и с некоторой долей смущения, Териза снова наполнила бокал.


***

 Она сладко спала, растянувшись на полу, когда алендский Претендент вернулся.
 Его манеры претерпели некоторое изменение. Он выглядел менее гневным, менее разочарованным; отсрочка битвы и кровопролития принесла ему облегчение. Несмотря на все попытки принца говорить спокойно, его голос звучал на несколько тонов ниже, когда он объявил:
 — Алендский монарх решил, что вам будет позволено отправиться в Орисон завтра утром. Когда он сказал это, леди Элега улыбнулась. Джерадин выпустил воздух из груди со звуком, похожим на счастливый смех.
 — Благодарю вас, милорд принц. Я рад, что мы не ошиблись в вас. И рад, что вы не держите на меня зла за то, что я остановил Найла. — Он посмотрел, не скрывая любви, на Теризу. — И она будет рада… когда проснется.
 Принц сухо кивнул и продолжал:
 — Я буду сопровождать вас, чтобы продемонстрировать нашу добрую волю и желание алендского монарха заключить союз.
 — Прекрасная мысль, — заметил Джерадин.
 — Миледи Элега останется здесь, как залог того, что король Джойс не злоупотребит моей доброй волей. Элега опустила глаза, но не пыталась спорить.
 — А в настоящее время, — продолжал принц Краген, жестом подзывая к себе солдат, — вероятно, следовало бы отложить нашу атаку на ворота. — Он посмотрел на своих людей: — Отдайте приказ.
 Один из капитанов отсалютовал и вышел. Остальные слуги и воины тоже покинули шатер.
 Джерадин внезапно обнаружил, что настроение у него великолепное, и он готов шутить и дурачиться.
 — С вашего разрешения, милорд, — сказал он, — я выпью еще вашего крепкого вина. А затем, если вас заинтересовало то, о чем упомянула Териза, я расскажу историю, от которой волосы встанут дыбом.
 Улыбаясь, принц лично наполнил бокал Джерадина.

 39. Приманка в ловушке

 К полуночи принц Краген и леди Элега знали большую часть тайн Джерадина.
 Алендский Претендент был благородным человеком и сдержал слово.
 Пока Териза и Джерадин спали тяжелым сном после выпитого, слуги перенесли их в другой шатер и уложили в постель. На рассвете новые слуги разбудили их и предложили ванну, пищу и свежую одежду. По словам слуг, принц Краген хотел, чтобы они в полной мере ощутили алендское гостеприимство. Когда они будут готовы, он присоединится к ним, и они оправятся в замок.
 Териза чувствовала себя одуревшей от сна, голова болела после выпитого. Ей так хотелось помыться, что она едва терпела.
 Кроме того, она была сильно смущена. Когда она поняла, что ей стыдно встретиться глазами с Джерадином, она с трудом спросила:
 — Ты еще хочешь разговаривать со мной?
 — Конечно. — В его улыбке чувствовалась осторожность, но никакого раздражения. — Если ты хочешь, чтобы я перестал с тобой разговаривать, придумай что—нибудь похуже.
 Во всяком случае, он не прикидывался, будто не понимает, о чем речь. Она закрыла лицо руками.
 — Я вела себя как полная идиотка? Он негромко хмыкнул.
 — Это самое удивительное. Не могу не признать, ты меня испугала. Я думал, ты обрушишь этим на наши головы кошмарные неприятности. Но все, что ты сделала, оказалось к лучшему. Даже такое пьянство, какое ты практикуешь, иногда помогает. Тебе начинают верить. Не думаю, что справился бы с леди Элегой или принцем Крагена без тебя. Она опустила руки. И искоса взглянула на него.
 — Ты прав. Прости. Ты правильно остановил меня. Я ничего не соображала. Ты, должно быть, был в ярости. Он уставился на нее с подчеркнутым изумлением.
 — Ты права. Прости меня. О, как же я виноват. Пожалуйста, прости меня. Мне так стыдно.
 Она попыталась пнуть его в лодыжку.
 Смеясь, он схватил Теризу в объятия и крепко прижал к себе. Через несколько мгновений у нее появилось странное желание расплакаться, и она еще крепче прижалась к нему. К счастью, оно вскоре прошло. И она сразу почувствовала себя легче.
 Ей пришлось высвободиться из его объятий, чтобы высморкаться.
 — Спасибо, — тихо сказала она, — когда—нибудь и я сделаю для тебя что—нибудь доброе.
 Она изумилась, увидев, что он широко улыбается.
 — Будь у нас время, мы занялись бы этим прямо сейчас. Улыбка на ее лице потускнела.
 — Нет, ни в коем случае. — Она чувствовала себя намного лучше. — Я воняю как свинья. Мне кажется, у меня завелись в волосах вши.
 Он высунул язык в насмешливой гримасе отвращения. И она отправилась принимать ванну. Когда они оба вымылись и переоделись в чистые одежды, приготовленные для них принцем Крагеном, — в прекрасные одежды для путешествий, сшитые из такой мягкой кожи, что она казалась лайкой — им принесли завтрак. Где—то в глубине мозга Теризы пульсировала мысль о том, что не следует заставлять алендского Претендента ждать; но она все—таки решила заставить его подождать, пока она не побеседует с Джерадином. Ей нужно было подготовиться к въезду в Орисон.
 — Нас вряд ли примут радушно, — сказала она между порциями хлеба с медом и фаршированных яиц (необычайно яркий пример гостеприимства алендского монарха). — Я пыталась убедить Смотрителя, что невиновна, но Мастер Гилбур проделал большую работу, чтобы уничтожить мои усилия. — Она все еще не упоминала об Артагеле. — Все здесь считают, что ты убил Найла, а я в сговоре с Архивоплотителем. Джерадин кивнул.
 — Меня это не удивляет. Но я не слишком обеспокоен. С нами ведь принц Краген. Мы пойдем под флагом перемирия. И неважно, что думают о нас Леббик или кто другой, они оставят нас в покое.
 Он некоторое время ел молча, а потом добавил: — Что меня действительно беспокоит, так это зеркало, то, которое атаковало Пердона, когда тот прибыл сюда просить помощи у короля Джойса.
 Внезапно у Теризы стало горько во рту.
 — Разве Эремис все это устроил? Он использовал этих существ, чтобы убить нас возле Стернваля. Он мог использовать их, чтобы убить Андервелла. Что же он может сделать еще?
 — Ну, он, наверное, устанавливает плоские зеркала в том Воплотимом, откуда появились эти существа. В противном случае они бы не напали на нас. Но с тех пор прошло много времени. Он мог снова переставить зеркала.
 В любом случае у него есть зеркало, показывающее вход в Орисон, дорогу. Он увидит, что мы приближаемся. И будет предупрежден.
 Она думала об этом до тех пор, пока неприятный вкус во рту не сменился старой знакомой яростью. И тогда пробормотала:
 — Во всяком случае, он удивится. Он не поймет, как нам удалось втянуть во все это принца Крагена.
 Когда она кипела яростью, то чувствовала себя лучше. Смотреть в глаза Смотрителю Леббику, Тору или Артагелю, который повернулся к ней спиной, — достаточно трудно. Но встретиться лицом к лицу с Мастером Эремисом будет значительно хуже. Чем больше она любила Джерадина, тем жутче ей становилось при мысли о том, что Мастер Эремис проделывал с ней.
 Она видела, что Джерадин весь подобрался; это отражалось в его глазах, в том, как он двигался; он вдруг заторопился. Териза никогда не была так уверена в своей правоте, как он; но и она решила поторопиться. По общему молчаливому согласию они оставили недоеденный завтрак на столе. Им было нечего собирать, нечего забирать с собой. Они поцеловались, словно скрепляя договор, и вышли из шатра.
 Принц Краген уже ждал их, расхаживал взад и вперед по открытому пространству перед роскошными шатрами.


***

 Он был в церемониальных одеждах: черная шелковая блуза, поверх нее медный сверкающий нагрудник и панталоны; меч в блестящих медных ножнах на боку; на курчавой голове медный шлем с шишаком. Блеск металла подчеркивал темную кожу; глаза сверкали, а усы топорщились. Его нетерпение лишь подчеркивало его значительность, привычку командовать.
 У шатров седоков дожидались три оседланные лошади, тоже принаряженные, в атласе и шелку вместо обычных попон, в их хвосты и гривы вплетены позолоченные проволочки. Вокруг стояла почетная гвардия: десять человек с личным штандартом принца и его геральдическим щитом. Териза нигде не заметила леди Элегу.
 Принц Краген кивнул Джерадину, отвесил поклон Теризе и сказал:
 — Леди Элега желает вам всего доброго — вам и своему отцу, — но она не может попрощаться с вами. Она сейчас под стражей. Алендский монарх желает удостовериться, что все произойдет как надо, а леди Элега наш единственный залог. Даже я не знаю, где она. Таким образом я не смогу помочь людям короля — или его Воплотителям — найти ее.
 Териза сглотнула. Солнце поднималось, но впечатления, что оно радуется новому дню, не было. Свет над лагерем и у стен Орисона был тусклым; в воздухе разлит холод, скорее похожий на возвращение зимы, чем на весну. Бойницы замка выглядели холодными, словно все их давно покинули. Если что—то произойдет с ней и Джерадином — но в особенности если что—то случится с принцем Крагеном, — Элега окажется в серьезной опасности.
 — Милорд принц, — Джерадин неловко перевел разговор, — вы, должно быть, слышали о зеркале, использованном для нападения на Пердона. Если он сам не рассказал вам об этом, то это наверняка сделала леди Элега.
 — Да. — Чуть улучшившееся настроение принца свидетельствовало, что он рад поговорить не об Элеге, а о чем—то другом. — Но должен признать, что озадачен. Наши боевые машины не могли двигаться другим путем, только по дороге. Наши тараны должны были пройти сквозь точку воплощения, откуда совершено нападение на Пердона. Но никаких воплощений не произошло.
 Вы сказали, что Мастер Эремис в сговоре с Кадуолом пытается уничтожить Мордант — и Аленд. По этой причине он мог бы использовать свои силы, чтобы защитить от нас Орисон. Но мы в течение многих часов—я бы даже сказал, в течение многих дней — ломаем ворота, и он ничего не предпринял, чтобы остановить нас.
  Ломаем ворота.  Териза почувствовала легкое головокружение. Значит, сейчас или никогда. Если им с Джерадином не удастся убедить короля заключить союз, Орисон падет в самое ближайшее время. Желваки на скулах Джерадина заходили ходуном; но он был так обеспокоен слабостью Орисона, что не хотел признавать это.
 — Мастер Эремис, вероятно, не причинил вам неприятностей, — сказал он, — потому что вы не атаковали слишком настойчиво. Если вы вот—вот ворветесь в замок, а он до сих пор не атакует Воплотимым, то можно предположить, что его ловушка почти готова. Принц Краген мрачно кивнул. Он без слов направился к лошадям и своей почетной гвардии.
 Через мгновение Териза обнаружила, что ей предложили такую высокую лошадь, что она просто не видит, где ее копыта. О, дьявольщина, пробормотала она про себя. Единственное, чему она выучилась в Морданте после некоторой практики, — произносить  о, дьявольщина,  и не делать при этом такую мину, словно готова броситься в ванную и вымыть рот с мылом. Если она упадет с этой лошади, то придется лететь на землю несколько дней.
 К несчастью, принц Краген уже садился на коня; Джерадин тоже взлетел в седло. Вероятно, сейчас не самое подходящее время просить себе лошадь пониже ростом.
 Каким—то образом ей удалось не свалиться со спины лошади.
 Поводья были так изукрашены, что казались шутовскими. Териза боялась пошевелить ими: лошадь может испугаться. Но принца Крагена и Джерадина это, похоже, не волновало. Вероятно, животные были специально выдрессированы для церемониальных выездов. Она направила своего коня к коню Джерадина, и ничего особенного не произошло.
 — Из чистой предосторожности, — заявил принц, — нам следует избегать дороги. Мы поедем прямо к стенам и вдоль них доберемся до ворот.
 Принц Краген кивнул своей почетной гвардии. Знаменосец поднял красно—зеленый штандарт Аленда и рядом с ним флаг перемирия. Солдаты заняли свои позиции, образовав вокруг принца и его спутников каре.
 В таком виде кавалькада покинула лагерь.
 Длинный шаг лошадей сделал путь короче, чем казалось. Прежде чем Териза смогла приспособиться к шагу своей лошади, она обнаружила, что от замка их отделяет расстояние полета стрелы. Она разглядела на стенах людей: на них смотрели, что—то показывали; некоторые перебегали с места на место. Она попыталась подавить свой страх, что в замке не примут во внимание знамя перемирия и начнут стрелять, но страх не отпускал.
 К счастью, у защитников Орисона еще оставался здравый смысл. Никто из людей за зубцами башен не воспользовался луком. Никто из них не стал угрожать незваным гостям.
 Вместо этого замковый трубач затрубил в свой горн. Звук его в этом безжалостном солнечном свете напоминал вопль о милосердии. Когда всадники достигли угла Орисона и добрались до входа, они услышали, как скрипучие блоки поднимают потрескавшиеся, изуродованные ворота.
 Териза не чувствовала никаких признаков того, что рядом происходит воплощение.
 Не нарушая каре, принц Краген и его отряд пересекли открытое пространство перед воротами.
 Смотритель Леббик и десять его людей выехали верхом им навстречу.
 При виде Смотрителя Теризу охватила паника. Его люди нервничали; лошади, недостаточно обученные, тоже беспокоились. Но, словно по контрасту, Леббик казался слишком поглощенным своими проблемами, слишком занятым делами, чтобы нервничать. Его глаза, красные и измученные, опасно выкатывались из орбит; он двигался так, словно насилие, таящееся в его теле, могло в любой момент вырваться на волю. Его лицо вытянулось от отвращения — граничащего с тоской. — Милорд принц. — Он ощерился; возможно, он старался улыбнуться. — У вас странные друзья. Братоубийца и предательница. Никогда не думал, что придется увидеть одного  из них  снова.
 — Смотритель Леббик. — Принцу Крагену не хватало безумного взгляда Леббика, но он почти точно воспроизвел тон Смотрителя. — Джерадин и леди Териза сопровождают меня под флагом перемирия. Меня не интересует ваше мнение о них. Вы должны уважать флаг.
 — О, конечно. Они как за каменной стеной. В особенности  с вами.  Вы ведь тот, кто надумал сломать мои ворота. Я вас троих и пальцем не трону.
 Принц Краген сжал зубы. Но прежде чем он успел заговорить, горячо вмешался Джерадин:
 — Смотритель, я не убивал своего брата. — Его лицо горело; ярость огнем полыхала в глазах. В голосе звучала значительность. — И Териза не предательница. Настало время поверить нам. Вы обречены, если не поверите.
 Смотритель рассмеялся — скрипуче, словно раскололся камень.
 — Поверить вам?  Я  вам верю. Нет нужды говорить мне, что я обречен. Трудность не в этом.
 Принц Краген поинтересовался:
 — Тогда  в чем же,  Смотритель?
 — Трудность, милорд принц, — гневно ответил Леббик, —  в том,  что я — один такой. Остальных это не волнует. Они не настолько  отчаялись. 
 Теризу поразила его страстность. Она не хотела понимать, о чем он говорит; она хотела убраться подальше от него. Джерадин подался вперед в седле; он тяжело дышал.
 — Я понял вас правильно, Смотритель? — потребовал он ответа. — Я действительно слышал, что вы признаете нас с Теризой невиновными?
 — Нет. — Смотритель снова осклабился. — Вы слышали, как я сказал, что верю вам. Все здесь считают меня безумцем. Если бы я сказал, что сегодня светит солнце, все вокруг, — он кивнул на Орисон, — побежали бы спасаться от дождя.
 Никого не волнует, во что верит безумец. Кроме того, — он пожал плечами, — я могу и ошибаться.
 — Смотритель Леббик, — принц заговорил резче, пытаясь взять ситуацию под контроль. — Мы обсудим вопрос вашей нормальности в другое время. Как несложно предположить, леди Териза и Джерадин много путешествовали, с тех пор как покинули Орисон. Они принесли новости. Я вынужден потребовать аудиенции у короля Джойса.
 — Аудиенции? — переспросил Леббик. — Вы? Алендский Претендент? Любые новости, какие вы хотите сообщить королю Джойсу, или ложны, или опасны. Если я пропущу вас, вокруг начнут требовать вашей крови. Ну конечно вы получите аудиенцию.
 Развернув лошадь, словно все вопросы они уже обсудили, он посмотрел на своих людей. Выкликнув имена четырех из них, он приказал:
 — Сообщите королю Джойсу, что поступила просьба об аудиенции. Я отведу Крагена и этих двоих в зал. Скажите ему, что, если он откажет, может снова произойти бунт. Нам придется убивать людей, чтобы сохранить жизнь принцу и его друзьям, если король Джойс откажется появиться в зале.
 А принц тотчас угрюмо добавил:
 — Скажите еще, что леди Элега — наша заложница. До сих пор она была почетной гостьей и другом алендского монарха. Но отныне она лишена свободы передвижений. — Он сказал это так, словно имел желание отомстить кому—то за необходимость так использовать леди Элегу. — Если со мной или с моими спутниками что—нибудь случится, то она точно так же понесет наказание. Передайте королю Джойсу  и это. 
 — О, ну конечно, милорд принц. — Смотритель заскрежетал зубами, не глядя на принца. — Я сделаю все, чтобы защитить вас. Мои люди сберегут вам жизнь. Любой ценой.
 Его четыре стражника поскакали к площади. Териза видела, как они спешиваются, и заметила, как они побежали к внутренним дверям.
 — Пошли, — пригласил Леббик. С равным успехом он мог обращаться к стене высоко у него над головой, составляющей створ ворот. — Или скачите обратно к Маргоналу и признайтесь, что вам просто не хватило смелости сделать задуманное.
 И с остальными людьми он проехал в Орисон. Принц Краген посмотрел в спину Смотрителю и, не стараясь понизить голос, заметил:
 — Этот человек безумен. Териза с тоской пробормотала:
 — Король Джойс подрубил все его корни, его жена умерла, и у него не осталось никакой иной цели в жизни, кроме преданности, а король за эту его преданность превратил его в болвана.
 — Печальная история, — прохрипел принц. Очевидно, ему не хватало терпения брать в расчет еще и проблемы Смотрителя. — Печально, что он не сообщил нам, можно ли ему доверять. Он не убьет нас, как только мы пересечем линию ворот?
 — Это уж вы решайте сами. — Внезапно Джерадин резко натянул поводья. — Я ему верю. Я еду за ним.
 И, разрушая каре, направился к воротам.
 Принц Краген выругался, приказывая ему вернуться, а Териза последовала за пригодником. Принцу и его гвардии ничего не оставалось, кроме как въехать в Орисон за Теризой и Джерадином.
 Когда Териза проехала сквозь толстую каменную стену и оказалась на площади, ее сердце забилось чаще. Несмотря на множество тревог, а может быть, благодаря им, ей казалось, что она возвращается домой.
 Над ней нависли внутренние стены замка с собравшимися на них зеваками. Смотритель Леббик слез с лошади прямо в грязь. Когда отряд алендцев подъехал к нему, он салютовал им с нескрываемым сарказмом. И его стражники тут же взяли прибывших лошадей под уздцы, чтобы принц Краген и его люди могли спокойно спешиться.
 Не решаясь спустить ногу со спины лошади, Териза внезапно обнаружила, что ее кто—то подхватил, и опустилась прямо в объятия Артагеля.
 Он обнял ее так, словно они были близкими людьми.
 — Артагель! — Когда—то он причинил ей сильную боль. Но, с другой стороны, он был братом Джерадина; она познакомилась с большей частью его семьи. И его объятия были выразительнее всяких извинений. Она невольно обхватила его за шею.
 Через мгновение он отпустил ее и криво, смущенно улыбнулся.
 — Будьте осторожны, миледи. — Он скосил глаза на Джерадина. — Я бы не хотел, чтобы он начал ревновать.
  — Артагель. —  Джерадин буквально налетел на брата; он схватил Артагеля в объятия, сжал и приподнял над землей. — Как ты, как твой бок, с тобой все в порядке, что здесь происходит, что случилось с Леббиком? — Лицо Джерадина сияло радостью. — Ты представляешь, сколько времени прошло с тех пор, как я видел тебя  в добром здравии?  Должен сказать тебе, что Домне приготовил довольно неприятную речь о том, что не следует позволять наносить себе такие раны.
 — Папа, — вмешалась довольная Териза. — Ты обещал называть его «папа». — Улыбка Артагеля сказала ей все, что нужно было знать. Сейчас она радовалась, что так и не рассказала Джерадину о неверии в него Артагеля.
 Тем не менее, следующие слова Артагеля еще больше успокоили ее. Вместо того чтобы отвечать на вопросы Джерадина, он заметил почти небрежно:
 — Я слышал, что он сказал. — Он кивнул на Смотрителя. — Мы все слышали его слова. Честно говоря, он не единственный,  кто верит вам. Но должен признать, что мы в меньшинстве.
 Териза засияла от удовольствия и облегчения. — Не беспокойся, — сказал Джерадин. — Мы покончим с этим, как только увидимся с королем Джойсом. Давай лучше поговорим о более важных делах.  Как твой бок? 
 Артагель едва заметно улыбнулся.
 — Ужасно. Все остальное тоже приводит меня в тихий ужас. — Он шутливо прошептал: — Если я не сражусь с кем—нибудь в самое ближайшее время, то закончу, как Леббик.
 — Миледи Териза, Джерадин. — Принц Краген обратился к ним холодно, но выражение его лица свидетельствовало скорее о довольстве, чем о раздражении. — Мне кажется, было бы разумно отложить эту бурную встречу на потом. Нынешние обстоятельства не слишком располагают к сердечности. Нам нужно как можно скорее встретиться с королем Джойсом.
 Артагель снова улыбнулся.
 — Он прав. Надо делать все в порядке очередности. Я пойду за вами в зал аудиенций. И когда вы закончите, мы наговоримся вволю.
 Помахав на прощание рукой, он исчез среди лошадей и стражников.
 Посмотрев на Джерадина, Териза обнаружила, что его глаза полны слез.
 Он был счастлив; она чувствовала это. Он любил Артагеля. И поэтому она удивилась, увидев боль на его лице.
 Пока она не заметила эту боль, она не обращала внимания на то, что Артагель прихрамывает, словно бок у него еще не зажил окончательно. И на боку у него не было меча. О, Артагель!
 Неужели Гарт нанес ему такую жестокую рану? Неужели многочисленные раны и болезни превратят его в калеку? Фехтовальщик вроде Артагеля быстро погибнет, если превратится в убогого. Несколько мышц, неправильно сросшихся в боку, могут привести к катастрофе.
 — Это чрезмерно, Териза, — выдавил сквозь зубы Джерадин. — Слишком много людей страдает. Слишком много вреда причинено. Это нужно остановить. Мы остановим.
 Она взяла его под руку и нежно прижалась к нему; она понимала, о ком речь.
 К несчастью, она не могла избавиться от ощущения, что в самом скором времени еще многим придется пострадать.
 — Пошли, — пробормотала она, чтобы принцу Крагену не пришлось снова подгонять их. — Если надо остановить его, то лучший способ сделать это — встретиться с королем.
 Джерадин кивнул и согнал с лица печаль.
 Вместе с Теризой они присоединились к принцу и Смотрителю Леббику.
 Леббик поглядывал на них с подозрением. Он не походил на человека, который верит им. И говорил не как человек, который верит им. Без предисловий он заявил:
 — Вы оставите своих людей здесь, милорд принц. Принц Краген сжался.
 — Что за странная мысль, Смотритель. Почему? Рот Смотрителя скривился.
 — Понимаю ваше затруднение. Вы не уверены, что вы здесь в безопасности. Но я тоже в сложном положении. Я могу ошибаться относительно ваших намерений. Может быть, вы замыслили предательство.
 Если вы честны, я могу сказать вам кое—что для вашего успокоения. Я умру раньше, чем вы. Но если нет… — Он пожал плечами. — Вам придется оставить своих людей на площади.
 Пальцы принца Крагена прикоснулись к рукоятке меча. Его поза не изменилась, но Териза почувствовал его гнев. Он негромко спросил:
 — Вам так неприятно положение леди Элеги, Смотритель? Леббик ответил:
 — Она не  моя  дочь. Меня не волнует ее участь. Я командую Орисоном. Если вы вынудите меня заколоть вас, король Джойс никогда не узнает, что произошло. Я могу сказать ему все, что мне вздумается.
 Он смотрел на алендского Претендента, словно надеясь, что принц засомневается. Темнота глаз принца испугала Теризу. Она подумала: надо что—то сделать, как—то вмешаться. Но Джерадин держал ее за руку и не отпускал от себя. Через мгновение принц сказал:
 — Если бы вы прибыли ко мне в лагерь, Смотритель, я обходился бы с вами уважительней.
 — Вздор, — ответил Леббик.
 Челюсти принца Крагена сжались, лицо побагровело. Но через мгновение он кинул.
 — Мои сопровождающие подождут меня за воротами. Если через час мы не вернемся, они отправятся к монарху Аленда. Леди Элега будет убита. Говорите королю все, что пожелаете.
 Смотритель издал новый смешок, словно дробились камни.
 — Пусть алендцы подождут за воротами, — приказал он одному из своих людей. — Будьте с ними вежливы. И пусть ворота будут открыты.
 Не дожидаясь ответа, он направился к ближайшим дверям.
 Принц Краген посмотрел на Теризу, на Джерадина. Она прикусила губу; а он рассеянно сказал: — Это лучшее, на что мы можем рассчитывать. Король никого еще не убил ударом в спину.
 — Вы оба дурно на меня влияете, — пробормотал принц Краген. — Вы заставляете меня отчаянно рисковать, словно так и следует. Если я хочу когда—нибудь короноваться как алендский монарх, мне следует стать более осторожным.
 И, зловеще улыбаясь, он повел Теризу и Джерадина вслед за Смотрителем.
 Внутри замка коридоры были пусты, не считая стражи. Зевак, оккупировавших изнутри окна замка и балконы, тоже нигде не было; всякие признаки перенаселенности Орисона исчезли.
 — Разрази меня гром, — заявил Смотритель Леббик, когда они шли по длинному отдающему эхом коридору. — Мне казалось, что вы сегодня собираетесь покончить с воротами. Я приказал всех убрать отсюда. Сейчас никто не вправе пользоваться коридорами, кроме стражи короля.
 Он хотел, чтобы это объяснение успокоило их. И тем не менее, здешняя неестественная тишина действовала Теризе на нервы. Она представляла себе, как множество людей прячется поблизости, выжидая…
 Слухи в осажденных замках разносятся быстро. Когда достаточно людей услышит, что убийца Найла, убийца Мастера Квилона и алендский Претендент в замке, то стражи будет недостаточно. Никакая стража не выдержит.
 А когда стражники будут смяты, что предпримет Леббик?
 Король Джойс выслушает их. Все делалось лишь для этого. Он их выслушает. И поверит им.
 В противном случае они с Джерадином и даже принц Краген вряд ли доживут до того, чтобы узнать, какую же ловушку готовил Мастер Эремис.
 Было ясно, что за ними наблюдают. Она никого не видела, но слышала голоса. Сначала шепот, словно коридор наполнился отдаленными отзвуками голосов давно умерших. Затем голоса стали громче, зазвучали смелее. Один произнес:
 — Убийца. — Второй отчетливо добавил: — Мясник!
 Смотритель Леббик не глядел по сторонам. Он, казалось, не слышал голосов. А может, был согласен с ними. Он ждал, пока они замолкнут за его спиной. Затем, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил: — Они имеют в виду не вас. Они имеют в виду меня. От того, как он шел, тщательно контролируя себя, его фигура казалась хрупкой, уязвимой.
 Он вел Теризу, Джерадина и принца Крагена прямо в зал аудиенций.
 По коридору, украшенному высокими окнами и флагами, они подошли к высоким дверям. Как и двери на площади, их охраняли. Териза сочла это хорошим знаком. Она взяла Джерадина под руку и попыталась дышать ровно, когда стражники открыли дверь в зал аудиенций.
 Териза прекрасно помнила его — его впечатляющие, соборные размеры; стены, обшитые инкрустированными деревянными панелями, поднимавшимися на тридцать футов к сводчатому потолку; два высоких узких окна в дальней стене. Суетясь, но старательно, старый слуга метался вдоль рядов канделябров, вдоль целых батарей ламп, пытаясь как можно быстрее зажечь их. Ему предстояло проделать еще большой путь — хотя света ламп и дневного было вполне достаточно, чтобы различить роскошный трон короля Джойса на возвышении. Прекрасный ковер лежал между дверями и возвышением; остаток пространства перед троном, открытый, был окружен рядами скамеек. С каждой стороны возвышения стояли кресла, примыкающие к скамьям.
 Так как света было немного, балкон, опоясывающий зал выше панелей, был погружен во тьму. Териза все же разглядела, что Смотритель расставил там стражу.
 Лучники выстроились вдоль стен, по четверо с каждой стороны.
 Двое копейщиков закрыли двери и стали возле них на часах. Еще четверо стояли у трона короля. Она снова сосчитала стражников; четырнадцать человек. Териза печально подумала, что отказ пропустить почетную гвардию принца Крагена имел под собой все основания. Десять человек Крагена могли бы оказать значительное сопротивление и даже победить, если бы принц замышлял предательство.
 Затем, по мере того как старый слуга продолжал свою работу и света становилось все больше, Териза заметила, что скамьи и кресла не пусты.
 Народа было немного по сравнению с тем количеством, какое собралось во время первого визита принца. Но Териза подозревала, что явились лишь люди влиятельные. Не присутствовали придворные, лорды и леди, чья значительность определилась лишь рождением или богатством. Вдоль скамеек стояли еще стражники, все — с шевроном капитана. Среди них сидел заместитель Леббика Рибальд и, подбадривая ее, улыбался. Она узнала некоторых советников короля, например, лорда коммерции, лорда министра внутренних дел; лорда казначея. А в креслах…
 Справа от трона развалясь сидел Тор, занимая своим большим телом чуть ли не два сиденья. Он, похоже, не менял одежды с тех пор, как Териза в последний раз его видела: вещи были грязные и рваные и пахли так отвратительно, что, казалось, отстирать их уже невозможно. Бессмысленный красноватый блеск его глаз и то, как поблескивало жиром его лицо, свидетельствовали, что он пьян. Если он узнал Теризу или Джерадина, то не показывал этого.
 Словно бы избегая его — словно он нестерпимо вонял или потерял всякое значение, — все остальные сидели слева.
 Там собрались Мастера. Териза узнала Барсонажа; магистр при виде ее нахмурился, словно она предала все, что он ценил. Большинство Воплотителей, стоявших рядом с ним, она тоже видела раньше. Но по меньшей мере один из них казался незнакомым и столь юным, что она подумала: вероятно, это пригодник, только что заслуживший мантию.
 Двое или трое Мастеров тяжело дышали. Вероятно, они добирались сюда бегом. Честно говоря, у людей Смотрителя было очень мало времени, чтобы собрать людей для этой аудиенции.
 Причина появления Мастеров была очевидна. Король Джойс погрозился защищать Орисон с помощью Воплотимого. Для того чтобы сделать это, он нуждался в поддержке Гильдии.
 При виде Воплотителей она вспомнила о Мастере Квилоне, и сердце у нее заныло.
 Затем она сообразила, что Знатока Хэвелока тоже нигде не видно. Королевский Подлец не появился в зале.
 Неслышно ступая по ковру, Смотритель Леббик прошел к креслам справа и сел неподалеку от Тора, оставляя принца Крагена, Джерадина и Теризу на открытом пространстве рядом с троном. Она невольно заметила горелое пятно на ковре, где Хэвелок однажды уронил кадило. Король Джойс не слишком часто пользовался залом аудиенций в последние годы.
 Не пользовался он им и сейчас. Его просто не было.
 Принц Краген внимательно обвел взглядом зал, потом взглянул на балкон. Один его ус встопорщился, словно он оскалился. Закончив изучать оборонительные порядки короля, он отчетливо сказал:
 — Удивительно. Это самая роскошная аудиенция, которую может организовать король? Если бы к алендскому монарху прибыл посол, то при этом присутствовала бы по меньшей мере сотня дворян, невзирая на время — или обстановку. — Но через мгновение он вежливо добавил: — Очень впечатляет, Смотритель. Впервые за все это время я начал верить, что вы не собираетесь причинять мне вред. Вам бы не понадобилось столько людей — и столько свидетелей, — чтобы убить нас.
 Чего вы  ждете?  Где король Джойс?
 Смотритель Леббик остался сидеть. Голосом, напоминавшим его скрежещущий смех, он рявкнул:
 — Норге!
 Медленно, почти небрежно один из его капитанов встал и вытянулся. Спокойно отдал честь Смотрителю. Честно говоря, все вокруг него двигалось как—то замедленно. Казалось, что даже говорит он словно во сне.
 — Милорд Смотритель?
 — Норге, где король Джойс? — потребовал ответа Смотритель.
 Норге мягко пожал плечами.
 — Я лично разговаривал с ним, милорд Смотритель. Я передал ему ваши слова. Я даже передал ему слова принца. И он ответил: «В таком случае, следует подготовить зал аудиенций».
 Вероятно, капитан решил, что дальнейшие комментарии не потребуются. И сел.
 Териза услышала, как закрывается дверь: слуга, сделавший свою работу, ушел.
 Смотритель Леббик уставился на принца.
 — Ну, — сказал он, — сейчас вы знаете столько же, сколько и я. Довольны?
 — Нет, Смотритель, — вмешался король Джойс. — Сомневаюсь, что он знает столько же, сколько и вы. И он наверняка не доволен.
 Териза ухитрилась пропустить появление короля. Он, должно быть, появился из—за двери, спрятанной за троном; она вздрогнула от этой мысли, потому что король стоял возле возвышения, одной рукой опираясь на подножие трона, словно собирался подняться на четыре или пять ступенек, чтобы сесть. И тем не менее, она не видела, как Джойс появился. Скорее всего, он появился благодаря воплощению.
 Король был одет в парадные одежды — пурпурную мантию, не особенно чистую; золотой обруч поддерживал его седые волосы, не давая им спадать на лицо. На широкой ленте, переброшенной через плечо, висел двуручный меч в затейливых ножнах, с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Голубые глаза Джойса были такими же водянистыми и затуманенными, какими она их помнила; руки опухли от артрита, суставы раздулись. То, как он двигался, создавало впечатление, что под мантией он вконец исхудал и едва таскает ноги, что он слишком слаб, чтобы принимать решения. Только его борода изменилась. Она была подстрижена и старательно расчесана. Под седыми бакенбардами виднелись щеки, покрасневшие словно от усилия или вина.
 И мгновенно все вокруг встали. Смотритель Леббик излишне медленно поднялся и отвесил глубокий поклон.
 — Внимание, — начал он полагающееся для таких случаев сообщение. — Джойс, лорд Демесне, король Морданта, соизволил дать аудиенцию принцу Крагену, алендскому Претенденту. Это закрытая аудиенция. Всем приказываю говорить свободно — и ничего не рассказывать, покинув этот зал. Если вы заговорите вне стен этого зала о том, что здесь происходило, это будет считаться предательством.
 И скривившись, словно он не нуждался в позволении короля, Смотритель сел.
 Все остальные остались стоять. Даже капитаны Леббика стоя ждали, пока король осматривал зал, словно внимательно запоминал всех присутствующих. Встретившись взглядом с Теризой и Джерадином, он нахмурился так драматично, что ей подумалось, что он притворяется, а может быть, хмурится, чтобы скрыть радость. Она не могла понять. Вместо того чтобы обратиться к ней или Джерадину — или ко всей аудитории, король внезапно повернулся и поднялся к трону, волоча за собой меч, словно каторжник ядро. Добравшись до трона, он рухнул на него; ему пришлось сделать несколько вдохов, чтобы отдышаться, прежде чем он смог пробормотать позволение сесть.
 Присутствующие капитаны, советники и Воплотители повиновались.
 Естественно, принц Краген, Териза и Джерадин остались стоять.
 Чувства, которые она испытала при виде короля Джойса, оказались более сложными, чем она ожидала; Териза ощутила больше радости и тревоги. В короле заключалась странная сила, неизменно изумлявшая ее—личная привлекательность, заставлявшая ее верить, что он все еще силен и полон идеалов, заботлив и героичен, как когда—то. Вот почему его внешний вид поразил ее. Он выглядел слишком слабым. Здесь, на троне, когда Мордант разваливается и Эремис готовится нанести последний решающий удар, король казался стоящим слишком близко к могиле — причем его разум пострадал не меньше, чем тело. Она поняла, почему Джерадин любит его. О, она  поняла.  Ее грудь разрывалась от боли, потому что стоящий перед ними человек был недостоин любви, которой все равно вознаграждали его люди.
 Кто—то другой должен спасти Орисон и Мордант.
 Джойс, казалось, разделял ее мнение. Сухим, дрожащим голосом, который делал его еще более глубоким стариком, он сказал без всякого вступления:
 — Сначала вы, Краген. И давайте поскорее. У меня не хватает терпения, когда я имею дело с людьми, угрожающими моим дочерям.
 Кулаки принца сжались от гнева, но голос звучал ровно. — Значит, у вас не хватает терпения на самого себя, милорд король. Я прибыл сюда, потому что принес новости, которые вы должны услышать. Судя по сведениям, полученным от пригодника Джерадина и леди Теризы, — как, впрочем, и пришедшим из других источников — грозящие вам опасности слишком серьезны. Но все они порождены вами, а не мной. Даже леди Элега находится в полной безопасности — разве что вы, растеряв остатки порядочности, пренебрежете флагом перемирия.
 Неожиданно Тор всхрапнул, не открывая глаз; голова покачнулась на толстой шее.
 — Ерунда, — бесцеремонно прокомментировал Смотритель Леббик. — Вы, наверное, обратили внимание, что мы в кольце осады. Может быть, вы также обратили внимание на то,  кто  осаждает нас.
 Король Джойс не вмешался, чтобы остановить Смотрителя, и сердце Теризы замерло. Король должен выслушать их,  должен.  Тем не менее, он казался неспособным что—либо понять — и как будто бы не слушал. Он лишь уставился на принца Крагена, словно присутствие алендского Претендента было не более интересным или неприятным, чем испорченный воздух.
 — Нет, милорд король. — Принц Краген делал все, что мог, в данных обстоятельствах; он отнесся к словам Леббика так, словно они исходили от самого короля Джойса. — Даже эту угрозу вы навлекли на себя сами. Я прибыл к вам сначала в поисках союза, а вы сознательно начали глумиться надо мной. С того времени лишь ваша гордыня могла уничтожить ваше королевство и стать причиной вашей смерти. Вы забыли, что Аленд тоже действующее лицо в нуждах Морданта. Вы создали Гильдию и теперь должны считаться с последствиями. Если сила Воплотимого попадет в руки верховного короля Фесттена, наша гибель неизбежна. Мы должны сражаться, чтобы выжить. Если вы решили отдать Гильдию в руки Кадуола, у нас нет другого выбора, кроме как предотвратить это всеми доступными нам средствами.
 Принц сделал шаг по направлению к королю Джойсу. Териза и Джерадин стояли рядом с ним, немного позади. За спиной принца Териза прошептала Джерадину:
 — Это не сработает. Мы должны что—то предпринять.
 Во взгляде Джерадина появился блеск.
 — Милорд король… — пробормотал он, словно слова застревали в его горле. — Милорд король. Прошу вас, дайте нам шанс.
 Король Джойс не обратил на него внимания.
 — Нет, милорд принц. — Мастер Барсонаж смотрел на Крагена из—под кустистых бровей. Он не встал. — Ваш взгляд на положение дел убедителен, но не совсем справедлив. Вы забыли, что Гильдия состоит из Воплотителей — и Воплотители тоже люди. Как и вы, мы принуждены сражаться, чтобы выжить. Но в отличие от вас мы — люди, принявшие идеалы короля, служащие его целям. О, среди нас есть и такие, кто служит Гильдии лишь потому, что им не нравится альтернатива. Но их немного, милорд принц — их меньшинство. Остальные придерживаются моего мнения.
 Неужели вы считаете, что мы будем спокойно ждать верховного короля Фесттена и когда Мордант падет?
 Вы сказали, что должны сохранить Гильдию, чтобы она не попала в руки Кадуола, и это достойная цель, я уверен. Но ваши действия основываются на том, что Гильдия просто вещь, а не люди — что мы не можем выбирать, верить или быть достойными звания людей. Почему вы считаете, что имеете право решать за нас? Принц Краген выслушал это, не моргнув. И снова он повел себя так, словно слова исходили из уст короля. Только испарина на его висках выдавала напряжение, которое он испытывал.
 — Изумительный спор, милорд король, — сказал он угрюмо, — но неуместный. Мы не можем доверить будущее Морданта людям, которые слишком напуганы как самим Воплотимым, так и необходимостью принимать решения после споров, и считают разумным воплотить Воина, которого невозможно контролировать.
 Нет, милорд король. Ваши люди будут защищать вас, как могут. И тем не менее, ответственность за эту осаду лежит на вас.
 Король Джойс пожал плечами. Во всяком случае, он слушал достаточно внимательно, чтобы заметить, что принц Краген замолчал. Он дал принцу возможность продолжить, а затем внезапно сказал:
 — Я все это знаю. Расскажите мне что—нибудь, чего я не знаю. Расскажите поподробней об «огромном количестве опасностей».
 Тор снова всхрапнул, засопел и открыл один глаз.
 — Значит, все так, и Териза и Джерадин предатели, — прохрипел он. Он давно утонул в море вина. — Как печально. — И он снова закрыл глаз, отгораживаясь от происходящего.
 — В любом случае, милорд принц, — сказал Смотритель, словно король ничего не говорил, — у вас есть выбор. Мы уже сказали вам, в чем он состоит. Отойти на безопасное расстояние. Ждать и смотреть, что случится. Если вы соблаговолите сделать это, король Джойс согласится встретиться с Маргоналом под флагом перемирия и обсудить вопрос о союзе.
 Когда Териза услышала это, маленький огонек надежды затеплился в ее сердце.
 И мгновенно потух. Прежде чем принц смог ответить, король Джойс пробормотал дрожащим голосом:
 — Нет, Смотритель. Слишком поздно. Поздно вообще что—либо предпринимать.
 Пришла пора узнать правду.
 Его старческие руки оперлись о подлокотники трона; он с трудом держался прямо. И едва ли не плача сказал принцу:
 — Расскажите мне об опасностях. Расскажите мне, что такого знают Териза и Джерадин. Расскажите, почему вы перестали ломать мои ворота. — Но за его плаксивым тоном чувствовалась сталь клинка, слишком острого и проворного, чтобы упустить цель. Казалось, весь свет зала сверкал на нем. — Расскажите.
 В зале воцарилось напряженное молчание. Териза не могла заставить себя смотреть на короля. Она посмотрела на Джерадина и увидела, что тот прикусил щеку изнутри; его глаза были широко раскрыты и побелели, словно он отчаянно что—то придумывал. Так как принц стоял ближе к трону, чем она, Териза видела лишь часть его лица; но она заметила, как вздрагивает мускул на челюсти и капельки пота выступают на висках. Забыв о правилах королевской аудиенции, она повернула голову и перехватила взгляд Артагеля; она искала вдохновения. Но Артагель не мог дать его ей. Он выглядел утомленным и бледным, словно недомогал. Избегая смотреть на короля, она взглянула на Мастера Барсонажа. «Вы ошибаетесь насчет нас». Вот что она хотела сказать ему. «Все, что вы думаете — неправда. Джерадин не убивал Найла. Я не убивала Мастера Квилона».
 Но она ничего не сказала. Немота поразила и ее.
 Почему Джерадин и принц Краген покрылись испариной? Разве здесь не холодно?
 Рука принца подсознательно потянулась к боку; он силой воли заставил ее опустится.
 — Нет, — сказал он сквозь зубы, — я ничего не скажу.
 На лице Леббика появилась улыбка. Он собирался рассмеяться. Или завыть.
 — Почему же, принц? Для чего тогда вы прибыли сюда? Краген пропустил слова Смотрителя.
 — Я не собираюсь терпеть эту бессмысленную грубость. Я не собираюсь доверять свою единственную надежду королю столь презренному, что сам он никого больше не уважает. — Несмотря на старания говорить спокойно, его голос был глухим от волнения, он с трудом удерживался от крика. — Леди Элега убеждала меня приехать сюда. Пригодник Джерадин и леди Териза убеждали меня. Они обманывают себя тщетной надеждой, что их повелитель сохранил малейший остаток разума — или смелости — или хотя бы порядочности.
 Для Теризы каждое его слово было словно гвоздь в крышку гроба Морданта.
 — Вы слышите меня, Джойс? — крикнул принц. — Вы глухи ко всему остальному. Вы глухи к отчаянному положению ваших людей, запертых в бессмысленной осаде—попавшихся на пути Кадуола — убитых предателями—Воплотителями. Вы глухи к самым простым нуждам королевства, к голосу разума,  необходимости  вести честную игру с остальными монархами. Вы глухи к любви, глухи к преданности, которая уничтожает ваших друзей и семью.
 — Достаточно, милорд принц, — король Джойс поднял руку. — Я выслушал вас. — Его голос звучал не по—старчески. И не гневно. Он звучал, словно у человека, который экспериментирует с самоудушением. — Вы сказали достаточно.
 Но принц Краген зашел слишком далеко, чтобы остановиться. На секунду его руки взмыли вверх, пронзая воздух.
 — Клянусь звездами, Джойс, этого недостаточно. Вы не превратите Аленд вслед за Мордантом в руины. Я не позволю.
 Я  ничего  не скажу вам! Внезапно он отвернулся от трона.
 И, схватив под руки Теризу и Джерадина, потащил их к дверям.
 Она внезапно, повинуясь порыву, вырвала руку. Она не делала сознательного выбора между принцем и королем Джойсом. Она была просто в отчаянии от того, что требовалось сделать и что произошло. Джерадин действовал более прямо. Он тоже вырвался от принца Крагена. Повернувшись к трону, он громко закричал:
 — Милорд король!.. Хауселдон разрушен, Стернваль скоро пожрут огненные ямы, людей Файля пожирают упыри.  Ваших  людей, милорд король!
 Король Джойс вскочил. Териза не видела, как это произошло; она увидела, что он поднялся и возвышается перед ней на постаменте: борода торчит вперед, волосы всклокочены.
  — И?.. —  вопросил он. —  И?.. 
 Король не оставил ей выбора, и она ответила:
 — И королева исчезла. Ее похитили.
 И…  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота. 
 Мысль, что сейчас Джойс не выдержит, что она довела короля до последней стадии отчаяния, была невыносима. Принц Краген закричал:
 — Болваны! Он убьет меня!
 Поздно. Териза повернулась спиной к королю, держась руками за живот.
 Движение на балконе привлекло ее внимание. Она подняла взгляд в тот самый миг, когда один из лучников полетел на пол.
 Ее схватили и затрясли. Король Джойс сбежал к ней со своего трона так быстро, что у нее не было времени подумать, отреагировать; он обеими руками вцепился в ее рубашку из кожи. Выкрикивая имя короля, Джерадин пытался вмешаться. Но король Джойс оттолкнул его в сторону.
 — Кто схватил ее? — Король, казалось, увеличивался в размерах; его зубы сверкали; он тряс Теризу словно ствол груши с перезрелыми плодами. — Я отрублю голову этому человеку!  Кто схватил ее? 
 Териза пыталась повернуть голову, посмотреть, что творится на балконе. Но король Джойс тряс ее слишком сильно; ее взгляд плясал.
 — Алендцы! — закричал Джерадин. — Ее захватили алендцы!
 Внезапно (Териза едва не упала) король Джойс отпустил ее. Его меч мгновенно оказался в руке, сверкая на свету как огненный бич.
 Пытаясь удержаться на ногах, она посмотрела на балкон. Трое лучников лежали мертвыми. Остальных так захватило происходящее внизу, что они не замечали, что делается у них под боком.
 Король Джойс и принц Краген замерли друг против друга; принц обнажил меч; клинки сверкали в свете ламп и канделябров.
 — Где она? — потребовал ответа король.
 Джерадин яростно рванулся вперед и оказался между клинками.
 — Они были одеты в форму алендцев! — выдохнул он. — Мы считаем, что это обман! Принц Краген прибыл сюда, чтобы доказать свою добрую волю! — И прежде чем принц заставил его замолчать, он добавил: — Торрент отправилась вслед за ней. Она оставит следы, по которым их можно будет найти.
 — Балкон, — сказала Териза и едва расслышала свой голос. Прикрытый Джерадином, словно щитом, принц медленно опустил меч. Глядя на короля Джойса через плечо Джерадина, он сказал:
 — Милорд король, я проклинаю тех, кто совершил это. И того, кто придумал нарядить их алендцами. Я бы лучше умер, чем стал человеком, который улаживает свои дела ценой насилия над женщинами.
 Он опоздал: рука нападавшего уже была занесена. Слишком быстро для любого — даже для короля—Артагель рванулся к принцу, резко схватил его за шею и так сдавил, что тот рухнул на ковер, словно зарубленный топором.
 В тот же миг, Смотритель Леббик издал вопль радости:
  — Гарт! 
 Териза увидела Бретера верховного короля. После того как четвертый из лучников пал мертвым, Гарт пересек балкон, чтобы напасть на лучников, стоявших с другой стороны. Он был одет во все черное и двигался с удивительной быстротой, словно темный мститель, а его меч разбрызгивал кровь во все стороны.
 Оставшиеся лучники изготовили было луки, чтобы защищать короля Джойса от принца Крагена. В одно мгновение они нацелились в Гарта и спустили тетивы.
 К несчастью, Бретер был не один. Его сопровождали несколько пригодников. Вынырнув, словно тени, они напали на лучников сзади, сшибая их на пол, заставляя промахнуться. Только одна из стрел полетела в цель. Гарт отбил стрелу своим клинком.
 Возвратное движение лишило головы следующего лучника. Голова покатилась по балкону и полетела упала с глухим стуком в ряд скамеек.
 Закричали мужчины. Смотритель Леббик заревел: — Я иду, сукин сын!  Я иду! —  и бросился к одной из дверей, скрытой за панелью. Большинство Воплотителей в панике начали разбегаться. Мастер Барсонаж то бранился, то призывал их вернуться. Джерадин бессмысленно заорал на Артагеля:
 — Дубина!
 — Откуда я знал! — ответил Артагель. Растерянный и встревоженный, он посмотрел на балкон, на Гарта, затем бросил взгляд на зал, решая, что делать. Несмотря на свою неуверенность, он не колеблясь схватил меч принца.
 В этой неразберихе очень своевременно прозвучал приказ Леббика вызвать подкрепление. Два капитана бросились из зала, чтобы привести солдат; его остальные люди последовали за ним к лестнице, ведущей на балкон.
 Шум разбудил Тора. Он открыл глаза, шумно вздохнул и недоуменно обвел взглядом происходящее.
 Теризе казалось, что она видит, как новые головы продолжают скатываться с балкона и падают вниз. Звук, с каким они ударялись о скамейку, было трудно с чем—нибудь перепутать; она будет помнить его до конца жизни. Ей следовало убраться с дороги, но она почему—то не могла пошевелиться. Джерадин повернулся к Мастерам; Теризе показалось, что он спрашивает их: «Вы можете сражаться? У вас есть зеркала?» — В глазах Артагеля, когда он поднимал меч принца, была ясно видна боль; он двигался с трудом. Териза знала, что он решил идти к Гарту — и боялся идти, потому что не годился в соперники Бретеру верховного короля. Она услышала, как Мастер рявкнул в отдалении: «Мы не взяли с собой зеркал. Откуда мы знали, что в зале аудиенций нам понадобятся зеркала?» Ей действительно нужно было уйти с дороги. Прежде чем Гарт или его пригодники нападут на нее.
 Но вместо того чтобы сдвинуться с места, она ждала, пока не почувствовала, что  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота. 
 Тогда она прыгнула вперед, упала на пол и откатилась вбок. А когда снова встала на ноги, то бросилась к Джерадину и Мастерам.
 Там, где она только что стояла, прямо из воздуха появились Мастер Гилбур и Мастер Эремис.
 Мастер Гилбур сжимал в руке кинжал. Горб на спине и толщина мышц делал и его руки похожими на тараны.
 Свой меч Мастер Эремис держал в ножнах, надетых поверх просторного плаща. Но его главное оружие было у него в руках.
 Зеркало, размером и формы схожее с черепицей. С отчетливостью, похожей на дотошность безумия, Териза заметила, что на обоих до сих пор мантии Мастеров.
 Мастер Гилбур сразу же бросился на принца Крагена.
 Мастер Эремис, радостно улыбаясь, направился к Теризе и Джерадину.
 Сжимая меч в обеих руках, Леббик вылетел на балкон, жаждая крови. И едва не застал Гарта врасплох.
 Незнакомый с планировкой, Гарт не знал, где здесь двери, и по незнанию оказался в трудном положении. Тем не менее, он отбил первую атаку Леббика, блокируя ее таким ударом, что от перил балкона полетели щепки. И, отступив назад, парировал обратный удар. Это дало ему время восстановить равновесие. За спиной Смотрителя шестеро стражников и столько же капитанов, возглавляемые помощником Леббика капитаном Норге, выскочили на балкон и бросились к пригодникам Бретера.
 С Гартом было лишь четверо его людей; явно меньше. Но балкон был слишком узкий, стоять на нем и сражаться могли лишь два человека. На одном крыле Гарт блокировал удар Леббика, на другом — его пригодник метнулся навстречу первому копейщику, бросившемуся на него. Остальные из защищавшихся стояли за спинами, не в силах что—либо предпринять.
 Гарт яростно начал атаку, пытаясь вызвать замешательство у противника; ему почти удалось отогнать Смотрителя назад. Леббик увернулся от одного удара, блокировал следующий, такой сильный, что во все стороны посыпались искры и на его мече осталась зазубрина. Но наконец—то он был счастлив, почти блаженствовал, оттого что непосредственно участвовал в сражении. Дикая радость отразилась на его лице, когда он отбивал атаку Гарта.
 — Сукин сын! — хрипел он. — Я отучу тебя гулять по моему замку, где вздумается!
 Но копейщик за его спиной, к несчастью, справлялся далеко не так хорошо. Стражник, вероятно, не имел ни малейшего понятия о муштре, которая доставалась на долю пригодников Гарта. Он споткнулся, и его закованный в черную броню противник почти без усилий вспорол ему живот, а затем, используя миг внезапности, воткнул меч в грудь стоявшему рядом капитану. Норге остановился, потянулся к луку и спокойно, словно не было никаких причин для спешки, послал стрелу в горло пригодника.
 На другом краю балкона один из людей Гарта метнул кинжал; с такого расстояния он должен был промахнуться, а его жертва должна была заметить момент броска. К несчастью, вышло иначе. Стражник упал с кинжалом, торчащим из левого глаза.
 Норге выстрелил в пригодника, целясь ему прямо в грудь.
 Взгляд Гарта скользнул по балкону. Он посмотрел, что творится внизу. Вместо того чтобы напасть с еще большей яростью, Бретер верховного короля начал отступать.
 Артагель мгновение глядел, что происходит над ним, потом обратил все свое внимание на Мастера Гилбура.
 Было ясно, что Гилбур собирается зарезать алендского Претендента.
 Но было не менее ясно, что это ему не удастся. Бок Артагеля еще не вполне зажил; в каком—то смысле он был калекой. Тем не менее, он с легкостью мог справиться с одиноким Воплотителем, вооруженным лишь кинжалом.
 — Охраняйте принца! — ни с того ни с сего закричал Тор. Он вскочил, покачиваясь спьяну.
 Весело улыбаясь, Артагель взмахнул мечом принца Крагена — и едва спасся, когда Мастер Гилбур неожиданно развернулся, схватил скамейку и швырнул ее за голову.
 Угол скамейки ударил Артагеля в плечо, и он упал—неловко свалился на пол и потерял ориентацию. Сила Мастера была поразительной. Как можно сражаться с тем, кто так швыряет тяжелые скамьи? Плечо у Артагеля онемело, но он не обращал внимания ни на это, ни на боль в боку. Он снова рванулся вперед, так быстро, как только мог…
 Но не в ту сторону.
 Он развернулся в самое время и в последнюю секунду успел отвести кинжал Мастера Гилбура, занесенный над распростертым телом принца.
 Гилбур взревел и отбил клинок Артагеля с такой легкостью, что едва не выбил у него из рук. Едва; но все же не выбил.
 Вновь обретая равновесие, выучку, опыт, Артагель направил свой клинок прямо в горло Мастеру Гилбуру и заставил Воплотителя вновь отпрыгнуть назад. Борьба над телом принца Крагена не представляла для Мастера Эремиса никакого интереса. Он приблизился к Джерадину и Теризе с таким видом, словно был на верху блаженства. Его улыбка была такой безоблачной, что, казалось, в зале стало светлее. Когда Джерадин в отчаянии закричал: «Есть у кого—нибудь зеркало?» — Мастер начал смеяться.
 Он крепче сжал пальцы и пробормотал нечто, чего Териза не расслышала.
 Внезапно существо, размером и формой похожее на летучую мышь, вылетело из зеркала и вцепилось в плечо ближайшего Воплотителя.
 Мастер с воплем принялся сдирать ее с плеча. —  Эремис! —  заорал Джерадин так, словно это было самое гнусное ругательство. Из—под куртки он вытащил нож — нож для мяса, который, скорее всего, стащил во время завтрака — и запустил им в Мастера. И впервые в жизни все сделал правильно. Он никогда не учился метать ножи; но по случайности нож расколол зеркало в руке Эремиса, словно пригодник целился именно туда. Осколки посыпались из рук Мастера, сверкая в лучах света, словно драгоценные камни.
 Улыбка Эремиса сменилась гримасой.
 Пока он вытаскивал из ножен меч, двери в зал распахнулись и внутрь влетели двадцать стражников.
 Подкрепление Норге. Стражники не могли спасти Джерадина или Теризу, прижатых спиной к стене; не могли уйти от клинка Эремиса. Он явно знал, как обращаться с мечом, который казался в его руках ожившим чудовищем.
 В отличие от них Артагелю не требовалась помощь. Это была работа, для которой он рожден. Сначала он выбил кинжал из рук Гилбура. Затем мелкими уколами в толстую шею Воплотителя принялся искать точку, в которой голова Гилбура отделится от тела. Все его движения были проворными и ловкими.
 На балконе Гарт лишился еще одного из своих пригодников. Гарту не удалось никого убить; Леббик теснил его назад. Ярость Леббика почти уравняла его мастерство с мастерством Гарта. Оценив положение. Гарт решил, что, прежде чем умрет его последний ученик, погибнет еще один из копейщиков. Он приготовился отогнать Леббика, может быть даже заколоть его; но, взглянув вниз, обнаружил, что прибыло подкрепление, и передумал.
 Прежде чем кто—либо успел сообразить, что он затеял, он отпрыгнул от Смотрителя и вдруг перемахнул через перила.
 Подобный прыжок мог бы погубить Гарта; он мог бы переломать ноги. Но Гарт прыгал с высоты с тех пор, как начал обучение у предыдущего Бретера; он знал, как следует действовать.
 У ковра он сгруппировался и покатился по полу, смягчая удар. Затем, несмотря на онемение в ногах, бросился на спину Артагеля.
 Единственным предупреждением Артагелю, когда Гарт приземлился, был глухой стук. Он повернулся как раз вовремя, чтобы отклонить меч Бретера от своих ребер.
 Потом резко отбил второй удар. Он знал, что не победит Гарта, но в пылу боя его это не волновало.
 К несчастью, он не завершил свою атаку. Проворство Гарта, как и его сила, было поразительным. Он мгновенно метнулся к спине Артагеля и ударом сведенных вместе запястий свалил его на пол.
 Принц Краген по—прежнему лежал без чувств. Его могли убить в любой миг.
 Но сейчас Мастеру Гилбуру и Бретеру верховного короля мешали более близкие цели. Стражники уже преодолели половину расстояния от дверей; у союзников Мастера Эремиса в запасе оставалось всего несколько секунд.
 За их спиной на ковер с шумом упал Смотритель Леббик. Он попытался повторить прыжок Гарта, но приземлился неудачно. От боли у него перехватило дыхание; хрустнули ломающиеся кости.
 Гилбур и Гарт вместе бросились на помощь Эремису.
 Он сражался за свою жизнь.
 Никто не мог помешать ему напасть на Мастеров, на Теризу и Джерадина. Но Мастера были бесполезны и трусливы, он всегда считал их такими — не стоило мараться и убивать их. Даже Мастера Барсонажа…
 Вот Джерадин — совсем другое дело…
 Но в последний момент Мастер Эремис замер, увидев в глазах Джерадина нечто — неожиданный вызов, роковую клятву. Увиденное заставило Мастера на мгновение задержать удар.
 Териза не казалась опасной. Она даже не казалась привлекательной. Она повернулась спиной к стене, словно в любой миг могла упасть в обморок.
 Эремис занес меч, чтобы пригвоздить Джерадина к полу, когда тот стал перед ним.
 Внезапно гора мяса ударила в Эремиса с такой силой, что он отлетел в сторону.
 Тор!.. Эремис поднял клинок как раз вовремя и не позволил старому толстому лорду одним ударом расколоть ему голову.
 Несмотря на годы, неопытность, постоянное пьянство и то, что он держал меч словно дубину, Тор наносил удары в слепой, всесокрушающей ярости. Мастер Эремис парировал раз, другой и снова; но ему приходилось отступать—Чтобы остановить этого старого болвана, его необходимо было выпотрошить. — Милорд! — заорал Джерадин. — Берегитесь!
 Но Тор, казалось, не слышал предупреждения. Он продолжал махать мечом, словно дубиной, когда Гарт ударил его ногой в живот так сильно, что мог повредить внутренности.
 Хватая ртом воздух, старик повалился на пол и открыл горло клинку Гарта. Джерадин прыгнул на Эремиса.
 Гилбур остановил его и отшвырнул в сторону, словно тряпичную куклу. Словно, как и принц Краген, Джерадин был не настолько важен, чтобы позволить ему рисковать своей жизнью. Но Териза — совсем другое дело. Эремис схватил ее за руку. Гарт выпрямился, предвкушая удовольствие отрубить голову Тору.
 Сыпля ругательствами, прерываемыми стонами боли, Смотритель Леббик со сломанным коленом оказался позади Бретера верховного короля. Он едва держался на ногах; любое движение заставляло сломанные кости тереться друг о друга. Меч висел в руках, теперь слишком тяжелый, чтобы поднять его. Но он не позволил Гарту убить Тора.
 Спасая свою жизнь, Гарт извернулся и вогнал меч прямо в сердце Смотрителю.
 Глаза Леббика широко раскрылись, словно он увидел нечто невероятное. Кровь хлынула у него изо рта, проступила сквозь кольчугу. Он выронил меч. На мгновение его руки сжались на клинке Гарта, словно Леббик хотел вырвать его из груди. Затем, словно человек, решивший прекратить борьбу, он отпустил клинок.
 — Сукин сын, — выдохнул он сквозь потоки крови изо рта. Он говорил так, словно обращался не к Гарту, а кому—то другому. — Теперь я свободен. Ты больше не сможешь мучить меня.
 Медленно, словно совершая единственное благое дело в своей жизни, он скользнул вперед, глубже насаживаясь на меч Гарта.
 Леббик наконец перестал горевать о смерти жены.
 Териза в ужасе пыталась вырваться из рук Эремиса, но не могла. Ей не удавалось заставить себя бороться с ним в полную силу. Джерадин неподвижно лежал на полу. Скованная бессилием, Териза смотрела, как Эремис делает странный жест, подает знак, уже знакомый ей.
 Всего на миг опередив приближающихся стражников, она, Эремис, Гилбур и Гарт были воплощены вне зала.


***

 Из—за паники прошло довольно много времени, прежде чем зале аудиенций сообразили, что король Джойс тоже исчез.




 Появляется всадник. Книга четвертая



 40. Лорд последнего пристанища

 Капитан Норге приказал всем никуда не расходиться из зала; но его приказ запоздал. Большинство советников короля в страхе разбежались, исчезли, как и их повелитель. Воплотители вели себя не лучше. Даже Мастер Барсонаж, который благодаря своей рассудительности мог бы подать хороший пример — даже магистр Гильдии исчез. Похоже, он прихватил Джерадина с собой. Не тронулся с места только один Мастер — убитый Эремисом; существо, убившее его, продолжало жевать его голову, не обращая внимания ни на что, кроме пищи.
 — Великолепно, — пробормотал Норге. Он был на грани отчаяния. Все эти Воплотители и старики, которые едва удержались, чтобы не обмочиться со страху, разбежались по Орисону; сея панику. Они расскажут обо всем друзьям, женам, детям, слугам; некоторые расскажут обо всем совсем незнакомым людям. И когда история пойдет гулять по Орисону — когда люди услышат, что король Джойс исчез, Смотритель Леббик убит, а «герой Орисона» Мастер Эремис в сговоре с Кадуолом… Норге вздохнул. Орисон начнет разваливаться, словно карточный домик. Значит, осада все—таки окажется успешной.
 Делая все, что в его силах, он приказал капитанам вернуться к воротам и контролировать площадь, не позволяя орисонцам делать глупости. Это было очень важное место, точка, где паника могла выплеснуться наружу, где алендцы могли заметить, что Орисон погружен в хаос.
 Он приказал двум своим людям уничтожить кошмарную летучую мышь Эремиса. Он приказал страже разыскать советников и Мастеров, чтобы те могли принять решение. Без всякой на то причины, разве что из дотошности, он приказал организовать поиски короля. Он убедился, что принц Краген и Артагель все еще живы.
 И тогда помог подняться Тору.


***

 Старый лорд стоял на четвереньках, глядя прямо в лицо Смотрителю Леббику.
 Тора мучила ужасная боль. Нет, неправда; его  должна  была мучить ужасная боль; он знал, что будет мучиться, когда пройдет шок от удара. Но в этот миг его защищали от боли изумление и вино.
 Он хотел поднять голову, но это оказалось ему не под силу. Он мог только неотрывно смотреть на счастливое лицо мертвого Леббика.
 Вот что происходит, думал Тор, когда короли предают. Когда правитель обрезает нити, которые связывают жизни, нити предназначения, а люди принимают это как должное. Когда они слишком много пьют… и тогда они счастливы, что погибли и им не придется видеть, что происходит.
 Лучше было бы умереть. Лучше считать, что сапог Гарта повредил ему какой—то жизненно важный орган, и прекратить сопротивление. Отдаться на милость провидения. В противном случае…
 В противном случае — перспективы были крайне неприятными.
 К несчастью, выражение лица Леббика не дало лорду забыться. Кровь Леббика не давала ему забыться. Первый укус боли прошил его тело, и он едва не застонал вслух: «О, Смотритель. Мордант, и Орисон, и ты… он предал нас всех, бросил нас всех — а ты сражался за него до конца. Чем же он заслужил такую преданность?»
 Едва задав этот вопрос, Тор, как оказалось, уже знает ответ. Сквозь слезы он видел в перекошенном лице Леббика свои раны и кровь. Король Джойс создал нечто большее, чем любой другой, нечто, достойное преданности и честной службы, неважно, каким неверным, даже предателем, оказался сам.
 Мордант. Буфер между постоянно враждующими Кадуолом и Алендом.
 Гильдию. После безумств Воплотителей, когда зеркала использовались лишь для достижения власти.
 Боль снова запульсировала в теле Тора, и его живот стянуло в тугой узел; но он отчаянно цеплялся за холодный камень, пытаясь сохранить в себе чувства. Когда этот капитан — как там его? Норге? — подошел к нему, чтобы помочь подняться, ему как—то удалось схватиться толстой рукой за кольчугу капитана и пригнуть его к земле, так чтобы Норге оказался с ним лицом к лицу.
 — Король… — выдавил Тор. Его голос из—за сдавленности походил на громкий шепот.
 — Исчез, милорд Тор. Я послал людей на поиски, но сомневаюсь, что его найдут.
 — Почему?
 Норге пожал плечами.
 — Когда люди исчезают, они обычно делают это не для того, чтобы их нашли.
 Его невосприимчивость к панике заслуживала внимания. Вглядываясь в лицо капитана, Тор начал вспоминать его. Вероятно, Смотритель Леббик продвигал Норге по службе, потому что тот был единственным, кто ни разу не моргнул в его присутствии.
 С таким человеком трудно разговаривать. Что его волнует? Каковы его убеждения, что им движет?
 — Помоги мне встать. — Тор не шелохнулся. Боль превратила его голос в хрип. — Я займу его место. Тор не пытался встать, а Норге не пытался поднять его. Вместо этого капитан спокойно спросил:
 — Вы, милорд?
 — Я. — Он собрал для этого заявления все остатки сил, но произнес его почти шепотом. Может быть, Гарт действительно повредил в нем что—то жизненно важное? — А кто же еще? Я самый старый друг короля. За исключением Знатока Хэвелока — но вы ведь не будете предлагать ему управлять Орисоном и Мордантом.
 Вопросы были излишни; боль в животе Тора была ужасной. Он едва мог дышать. По его лицу потекли пот или слезы, словно он был мокрым полотенцем, которое выкручивали. Слишком много света било ему в глаза. Но он не отпускал капитана.
 — Кроме того, я здесь единственный лорд. Король оставил меня страдать здесь, когда остальные разъехались—Я действовал как его советник и заместитель—Нужно как—то справится с паникой—Власть должна быть в руках кого—то, кто заслуживает доверия. Кто еще есть у вас в запасе? Кто еще?
 Норге моргнул, словно не считал вопрос достойным ответа.
 — У меня нет ни права по наследованию, ни официального положения. — Тору хотелось завыть или разрыдаться, но он не мог заставить себя говорить громче, так сильна была боль. — Но если меня поддержите вы, вы, помощник Смотрителя Леббика, командир королевской стражи… — Боль, от которой темнело в глазах, пронзила его от колен и выше. — Если вы поддержите меня, я соглашусь принять пост.
 — Милорд Тор, — ответил капитан бесстрастно, — даже если я поддержу вас, вряд ли вы сможете встать. — И через мгновение добавил: — Не в обиду будь сказано, милорд, но вы не тот король, которого бы выбрал я.
 — Толстый старик, насквозь пропитавшийся вином и не имеющий сил подняться. — Стыдно плакать в такой момент, но боль Тора должна была найти какой—то выход. — Я понимаю. А вы?
 — Милорд, — спокойствие Норге могло свести с ума кого угодно. — Вам нужен врач. Пусть об Орисоне позаботятся люди в лучшем состоянии.
 — Глупец, — простонал лорд. — Ты ничего не понял. — Цепляясь за кольчугу Норге, корчась от боли, он оперся на ногу, что позволило ему оторвать от пола вторую руку и вцепиться в плечо Норге. Ему казалось, что летучая мышь Эремиса терзает его внутренности. И тем не менее, он пробормотал сквозь пот и слезы: — Кто—то должен отдавать приказы. Орисон нуждается в управлении. Я —  здесь.  И принц Краген —  здесь.  Впервые за все время мы знаем наших врагов. Нельзя упустить эту возможность.
 — Возможность? — невозмутимо переспросил Норге.
 О сила крика! Живот и горло Тора, казалось, наполнились кровью.
 — Союз с Алендом, — прохрипел он. — Против Кадуола. Шанс покончить с осадой и этой войной.
 Капитан ничего не ответил и ни в чем не проявил своей реакции.
 — Норге, — продираясь сквозь занавес боли, лорд наклонился вперед и прошептал прямо в лицо капитану: — Если мне удастся организовать союз с принцем Крагеном, вы поддержите меня?
 Норге поразительно долго обдумывал этот вопрос. Прошла целая вечность, прежде чем он принял решение. Или, может быть, это только казалось вечностью. Наконец он сказал:
 — Хорошо, милорд Тор, — так, словно никогда в жизни не колебался.
 Тор громко застонал — от облегчения и новой боли. Желание лечь, обхватив руками живот, оглушало. Но чудесным образом ему удалось спросить:
 — Как там принц?
 Норге посмотрел в сторону и затем ответил:
 — Приходит в себя. Тор выдохнул:
 — Рапорты, мне необходимы рапорты. Я должен знать, что происходит.
 И с усилием, словно большая часть его веса не приходилась на Норге, старый лорд поднялся на ноги.
 В какой—то миг боль, словно рвота, едва не захлестнула его. Он ничего не видел, не мог дышать; если бы Норге не держал его, Тор непременно упал бы. Это нельзя было допустить. Слабости нельзя было допустить. Если бы он позволил себе упасть, то, наверное, Смотритель Леббик восстал бы из мертвых, чтобы сделать за него его работу.
 Со стоном, пронзившим его словно клинок, он втянул воздух в легкие.
 И почти мгновенно перед глазами его прояснилось.
 Принц Краген приходил в себя; в этом не могло быть сомнений. Артагель по—прежнему лежал на полу, словно Мастер Гилбур сломал ему шею; но принц ползал по полу на четвереньках и искал свой меч.
 Стражник, которому в голову не пришло в голову ничего лучше и который, вероятно, ненавидел алендцев, шагнул вперед, чтобы пинком отправить меч за пределы досягаемости принца.
 — Остановитесь, — выдавил Тор.
 Норге приказал своему солдату остановиться. Едва очнувшись, принц положил руку на рукоять меча и тут же поднялся.
 С каждым новым движением он все больше приходил в себя; тяжесть оружия в руке, казалось, делала его сильнее. Постепенно он поднялся, широко расставил ноги, сжал обе руки на рукояти тяжелого двуручного меча. Его глаза потеряли стеклянистость и загорелись убийственной яростью.
 Он инстинктивно занял оборонительную позицию. Острие его клинка искало ближайшего врага. Он готовился нанести удар… Тор едва не плакал при мысли, что принц может совершить нечто такое, что заставит стражников убить его.
 Но принц не взмахнул мечом. Он медленно повернулся к двери; заметил людей, отрезающих ему путь к отступлению.
 — Негодяи! — прохрипел он поворачиваясь. — Кто на меня напал? — тихо спросил он. — Где король Джойс?
 — Милорд принц. — Дрожа, Тор убрал от Норге одну руку, затем вторую. Он сделал два неверных шага по направлению к принцу, словно подставляя свой живот мечу Крагена. Казалось его внутренности жег огонь, почти парализовавший его ноги; и тем не менее, он поднял голову. — Простите мне мою слабость. Я чувствую себя не лучшим образом.
 Вас уложил Артагель. — Он кивнул на неподвижное тело Артагеля. — Вы видите, что произошло?
 Король Джойс исчез. Исчез сразу после того, как вы упали, — когда напал Гарт.
 — Гарт? — Глаза принца Крагена изумленно округлились, ярость поутихла. Мысль заработала. Он немного опустил меч. — Бретер верховного короля был здесь?
 Тор кивнул, сберегая силы.
 И принц тут же внимательно осмотрел зал в поисках подтверждения—Он заметил мертвых лучников и копейщиков на балконе, погибших пригодников; заметил отсутствие королевских советников, отсутствие Мастеров. Он увидел рядом с Тором мертвого Смотрителя Леббика, и скривил губы, словно почувствовал тошноту.
 — Милорд Тор, — сказал он с горечью в голосе, — где мои спутники, Джерадин и леди Териза? Ведь флаг перемирия  защищал и их.
 По—прежнему шепотом, потому что на большее не был способен, старый лорд ответил:
 — У Гарта были союзники. Мастер Эремис. Мастер Гилбур. — Они видел, что принц Краген не слишком удивился, услышав эти имена.
 — Они захватили леди Теризу, милорд принц, — спокойно вмешался Норге, — а что касается Джерадина, то он ушел вместе с Мастером Барсонажем. Или, точнее, следует сказать, что магистр увел его.
 Они захватили леди Теризу. Тор недоуменно заморгал. Он не видел этого, не знал… Но он не мог думать об этом сейчас. Ему нужно было завершить дела с принцем Крагеном.
 — Видите, — сказал он по возможности громко, — нам никуда не уйти от ответов. Милорд принц, мне кажется, вы должны рассказать нам то, что собирались рассказать королю Джойсу.
  — Почему? —  рассек воздух вопрос принца. — Ваш король обвинил меня в подлости. Хотя я пришел под флагом перемирия, меня сбили с ног раньше, чем я успел защититься. — Он заговорил приглушеннее, обуздывая свои страсти. — Честное слово, удивительно, что я еще жив. Даже  аудиенции  вашего короля небезопасны. А сейчас он к тому же «исчез».
 Почему я должен рассказывать вам хоть что—нибудь, милорд Тор?
 Тор заставил себя собраться с силами.
  — Потому что  король Джойс исчез, милорд принц. — Боль в животе разрывала его — в горизонтальном положении он страдал бы меньше. А если бы заснул, боль вообще отступила бы на время.
 С другой стороны, и Орисону был нанесен удар в живот. В нем, в Торе нуждались. И он сделает все, что сможет.
 — Он пропал. А Смотритель Леббик мертв. Он погиб, спасая мою жизнь, когда Гарт собирался убить меня. В Орисоне больше не осталось правителей.
 Никого, кроме капитана Норге, помощника Смотрителя. Мастера Барсонажа, магистра Гильдии. И меня.
 Мастер Барсонаж отсутствует, но я буду говорить от его имени. Если вы были искренни с нами, то я могу предложить вам открытый союз. Силы Орисона и Гильдии против Кадуола.
 Это полностью утихомирило ярость принца. На мгновение он застыл с полуоткрытым ртом. Затем озабоченным тоном спросил:
 — Я вас правильно понял, милорд Тор? Вы объявляете себя королем Морданта? Вы убили Джойса? Неужели Норге возглавил заговор?
 — Ну конечно, нет, — простонал Тор. — Я могу претендовать лишь на положение советника. — Честное слово, и тут он хватил лишку. Как он мог стоять здесь и спорить, в то время как внутри, вероятно, истекает кровью? — Будь я помоложе, я отучил бы вас разбрасываться подобными обвинениями. — Если бы Леббик не спас ему жизнь, он отказался бы от дальнейших усилий и позволил бы себе свалиться на пол. — Король всего лишь исчез, а не свергнут. И не убит. В его отсутствие — и его именем — при поддержке капитана Норге, — добавил он, надеясь, что Норге не подведет, — принимать решения буду я. Мы готовы предложить вам союз, — повторил он.
 Принц Краген продолжал колебаться, разрываясь — как подозревал Тор, — между подозрениями, любопытством и желанием. Вероятно, он не верил спившемуся старому лорду, стоящему перед ним. А кто бы ему поверил? В зал вошел стражник и направился к Норге, но Тор словно не заметил его. Вдобавок Артагель что—то забормотал. Тор и на это не обратил внимание. Он сосредоточился на молчании принца Крагена.
 — Решайтесь, милорд принц, — сказал он. — Я не в лучшей форме. Я не долго продержусь на ногах. Вы сказали, что желаете заключить союз. Ваше желание было демонстративно искренним. Почти закончив разрушать… — неудачное слово, — ворота, вы пожелали союза — после того как у вас побывали Джерадин и Териза. Но вы не оставили их и их сведения при себе. Вы привезли их сюда, рискуя ими и своей жизнью в надежде добиться чего—то.
 Удар, который оглушил вас, когда вы явились сюда предложить перемирие, был ошибкой. Артагель признает это. — Тор не видел причин давать более подробные объяснения. — Неужели какая—то ошибка перевесит все ваши надежды и чаяния?
 Милорд принц, сообщите нам то, что вы собирались сообщить королю Джойсу.
 Артагель с трудом поднялся с пола; одна его рука касалась шеи в запоздалой попытке защититься от нападения Гилбура. Когда он увидел, что принц Краген смотрит на него, подняв меч, он сделал шаг назад и внимательно посмотрел по сторонам, пытаясь понять, что произошло.
 — Рапорт, милорд Тор, — объявил Норге. — Вы сказали, что хотели бы услышать рапорт.
 В Орисоне началась паника, она распространяется, но мы в состоянии не допустить ее на площадь — удержать подальше от ворот. Почетная гвардия принца терпеливо ожидает его. Никаких признаков короля Джойса. Джерадин в настоящее время с Мастером Барсонажем. В комнатах магистра.
 Двое дежурных стражников видели, как из королевской башни поднялся коричневый дым Знатока Хэвелока.
 Норге пренебрег пристальным взглядом принца Крагена.
 — Если наблюдатели правы, то это не атака на лагерь. Он просто сбежал.
 Тор с трудом выдержал это объяснение, он едва слышал, что говорил Норге. В этот миг он желал только одного: расплакаться, закричать так, чтобы его боль вознеслась к потолку. Но не только боль в животе терзала его. У него были и другие проблемы. Смерть Леббика. Исчезновение короля Джойса, когда он, Тор, готов был поставить свое сердце на то, что король Джойс заслуживает доверия. И страдание от того, что ему не верят из—за пьянства.
 Его глаза снова начали закатываться. Глупость. Глупость. Сквозь пелену он прохрипел:
 — Артагель!
 — Это точно? — буркнул принц Краген, обращаясь к Норге. — Можно доверять рапорту? Королевский Подлец не собирается атаковать нас?
 — Леббик? — спросил Артагель, словно человек, который не полностью пришел в себя. — Леббик?
 — Вы напали на принца, находившегося под флагом перемирия. Это была ошибка. Скажите ему, что это была ошибка.
 Оба, и Норге и принц Краген, уставились на Тора так, словно он спятил.
  — Леббик! —  закричал Артагель сдавленно. — Что они с тобой сделали?
 Тор предпринял еще одну попытку.
 — Артагель!
 — Териза? Джерадин? — Артагель вертел головой из стороны в сторону, осматривая зал, стражников, тела. — Где они? — Румянец боли и стыда залил его лицо. — Неужели Гарт добрался до них? Дайте мне кто—нибудь меч!  Где они? 
 — Артагель! — Несмотря на небрежный тон, в голосе Норге звучали командные нотки. — Эремис и Гарт захватили леди. С Джерадином все в порядке. Будьте внимательнее. Тор отдал вам приказ.
 — Отдал мне  что? —  прохрипел Артагель. Но внезапно он замер; его глаза расширились от удивления. Почти передразнивая небрежность, Норге он спросил: — Где король Джойс?
 — Это, — ответил принц Краген с нескрываемым сарказмом, — вопрос, на который мы все хотели бы получить ответ.
 Рот Артагеля медленно приоткрылся. Тор вновь сказал:
 — Артагель, вы напали на принца, когда он находился под флагом перемирия. Я хочу, чтобы вы извинились.
 И старый лорд невольно закрыл глаза и затаил дыхание. Он не открывал их и не дышал, пока не услышал, как Артагель произнес:
 — Милорд принц, я был неправ.
 Артагель криво улыбался. В его голосе сохранились признаки силы, которую он не растратил на Гарта. Но тем не менее…
 Тем не менее, он выполнил требование Тора. — Непростительно так оскорблять флаг перемирия. К тому вы однажды спасли мне жизнь — мне и Пердону. У меня просто не было времени подумать. Я боялся того, что может натворить король Джойс. Все в Орисоне знали, что он занимался фехтованием. Смотритель говорил, что он, вероятно, собирается биться с вами лично. Я допускал, что он достаточно обезумел, чтобы сделать это.
 Принц Краген не смог скрыть удивления, услышав такие слова, но Тор, которого раздирала боль, пропустил все это мимо ушей. Неожиданно он приободрился. Ведь неспроста же все в Орисоне любили Артагеля!
 — Я видел, как вы сражались, — продолжал Артагель. — У короля Джойса не было бы никаких шансов. Я просто пытался спасти его.
 Артагель привлек все внимание принца. Краген на минуту задумался, а потом сказал:
 — Артагель, у вас репутация воина. Вы понимаете военное дело. Как, по вашему мнению?., кто больше выиграет от нашего союза, Орисон или Аленд? Без колебаний Артагель ответил: — Вы, милорд принц. Вы получите Гильдию.
 Тор больше не был уверен в том, что видит. Глаза у него постоянно закатывались, а боль в животе, казалось, отдавалась в голове; его мозг разбухал, словно шар, готовый лопнуть. И тем не менее, ему показалось, что принц сдается и его ярость отступает.
 — Милорд Тор… — голос принца Крагена доносился откуда—то из—за пелены тумана, — Джерадин и Териза прибыли ко мне из провинции Файль, где они стали свидетелями похищения королевы Мадин. Но это не единственные новости. Среди прочего они информировали меня о предательстве Мастера Эремиса.
 Лишь поэтому — чтобы предупредить короля Джойса о его врагах — я и решился рискнуть жизнью и прибыть сюда. Но у меня есть и другая информация, которая подтверждает и делает более грозными новости, принесенные Джерадином и леди Теризой.
 Я знаю, где расположилась армия верховного короля Фесттена.
 Тор мог упасть в любой момент. Честное слово, кому—то следовало преподать Гарту урок, что со старыми людьми следует обращаться с большим уважением. Тем не менее, он собирался продолжать свое дело.
 — Норге, объявите по всему Орисону, что я принял командование в отсутствие короля. Вы назначаетесь Смотрителем. Пусть все услышат. Эта наша единственная защита от паники. Люди должны поверить, что, несмотря на предательство, мы крепко стоим на ногах.
 Норге салютовал ему, но Тор будто не заметил.
 — Милорд принц, — прошептал он, словно в любой момент мог умереть от полученных ран, — мы должны покинуть этот зал, прежде чем Мастер Эремис решит снова атаковать нас. Пойдемте со мной в комнаты короля. Нам нужно многое обсудить.
 И мне придется обсуждать наши вопросы сидя.

 41. Используя талант

 Когда Джерадин наконец пришел в себя, он обнаружил, что сидит в одном из кресел ручной работы у Мастера Барсонажа.
 Он открыл глаза еще до того, как магистр вывел его из зала аудиенций; он заставил себя переставлять ноги, несмотря на их стремление выделывать черт знает что, и прошел от зала до комнат Мастера Барсонажа; здесь он выслушал новости о пленении Теризы, словно все понимал. Тем не менее, он не сознавал ни где он, ни что делает, пока Барсонаж не закрыл дверь, не усадил его в мягкое кресло и не сунул в руку кружку с элем.
 Комната была знакомой. И почти родной, словно воспоминание о старой дружбе, старой вере. Мастер Барсонаж был магистром Гильдии, Джерадин пригодником — наполовину слуга, наполовину ученик. Это все упрощало. У него не было сложностей, ответственности, если магистр не возложит их на него. И если магистр объяснит, что следует делать. Всего лишь.
 Двигаясь медленно, потому что болела голова, он машинально сделал глоток из кружки; затем отхлебнул еще.
 И тут все вспомнил — так ясно, что едва не застонал.  Териза.  Эремис схватил  Теризу. 
 — Мы должны помочь ей.
 Вероятно, он еще не совсем пришел в себя. Он не понял, что говорит вслух, и наверняка не осознал, что уронил кружку на пол. Он лишь знал, что пытается встать с кресла, пытается изо всех сил, а Мастер Барсонаж усаживает его на место. Нависший над ним торс магистра был непреодолимой преградой; Джерадин просто не мог справиться с Барсонажем.  Териза! 
 — Пустите меня. Мы должны помочь ей.
 — Как? — угрюмо спросил Мастер. — Как вы собираетесь помочь ей?
 — Зеркало, которое я создал. — Джерадин хотел нашлепать Барсонажа по рукам, словно непослушного ребенка, разрыдаться; но ему удалось сдержаться. — Похожее на зеркало Гилбура — то, с помощью которого я доставил ее сюда. Я могу изменить его. Я сделал это, чтобы попасть в Домне.
 — И чего вы добьетесь? — Магистр по—прежнему не давал Джерадину встать с кресла. — Ведь в Домне она наверняка не отправилась.
 — Нет. — Джерадин обнаружил, что невозможно кричать и капризничать. — Он забрал ее в Эсмерель. Туда, где работал все это время. Я видел Эсмерель. Я могу заставить свое зеркало показать его изображение. Могу взглянуть на нее. Если я найду леди Теризу, то смогу воплотить ее сюда.
 Пустите же меня!
 — Нет. Простите, — внезапно магистр перестал говорить жестко и бесстрастно. Его голос звучал опечаленно, был почти нежным. — Это невозможно.
 Может быть, Мастер Барсонаж отступил на шаг. Или, может быть, Джерадин почувствовал, как сила разгорается в нем, словно огонь, придавая ему мощь, против которой никто не мог устоять. Он уже не был больше пригодником. Подлость Эремиса изменила его.
 Вы не понимаете? Он собирается надругаться над ней. Она Архивоплотитель. Он собирается найти способ надругаться над ее талантом.
 Почти без усилий Джерадин вскочил наконец на ноги и оттолкнул старика, открывая себе путь к двери.
 Но перемена в тоне магистра остановила его; она подействовала на него сильнее, чем крик ярости или протеста. И, хотя он мог уйти, он застыл на месте.
 — Что вы хотите этим сказать? Почему это невозможно? — Джерадин, простите меня, — повторил Барсонаж. Его печаль отчетливо проступила на лице. — Тут я сильно подвел вас.
 На мгновение Джерадин готов был вспылить, выплеснуть свою ярость, заставить магистра говорить понятно, сделать что—нибудь, о чем потом будет жалеть. Но почти мгновенно заставил себя остановиться. — Извинитесь потом, — сказал он сквозь зубы, — а пока расскажите, что не так.
 — Правда очевидна. — Мастер Барсонаж упорно избегал его пылающего взгляда. — Ее распознал бы даже ребенок. Ну конечно, ведь вы с этим зеркалом творили чудеса. Вы привели к нам леди Теризу. Вы исчезли в нем, не оставив за собой никаких следов. А я упустил столь очевидный вывод очевидной правды. И подвел вас.
 Джерадин застучал кулаками по бедрам, чтобы удержаться от крика: «Ближе к делу!»
 — Я не понимал, — печально объяснял магистр, — что ваше зеркало нуждается в особой защите, просто хранил его отдельно от других на тот случай, если вы виновны, или чтобы сохранить его для вас, если невиновны. — Наконец—то он заставил себя взглянуть в лицо Джерадину. — Несколько дней назад начался бунт. Как бы против Смотрителя — но по удивительному совпадению самые серьезные разрушения пришлись на рабочие помещения. Во время беспорядков несколько зеркал было разбито. Но самым важным было ваше зеркало.
 И размеренно, словно это требовало великой доблести, Мастер Барсонаж закончил:
 — Теперь вы не сможете вернуть обратно леди Теризу. У вас нет зеркала, которое поможет сделать это.
 Джерадин обнаружил, что тупо глазеет в пустоту. Магистр непонятным образом словно бы исчез из комнаты. Нет, не может быть — вот же он здесь, в мантии, облекающей его широченную грудь, с лицом, изменившимся после того, как горькая правда высказана. Тем не менее старик почему—то исчез из сознания Джерадина.
 Начался бунт. В рабочих помещениях. Против Смотрителя Леббика. И зеркала были уничтожены. Единственное действующее зеркало, какое удалось сделать Джерадину…
 Ему понадобится по меньшей мере день, чтобы сделать еще одно зеркало. Эремис захватил Теризу. По меньшей мере день.
 Бунт против Смотрителя Леббика?
 — Вы должны понять, как мы были растеряны после вашего исчезновения. — Мастер Барсонаж говорил смущенно, пытаясь объясниться. Может быть, он надеялся, что объяснения чем—то помогут. — Сначала вас обвиняли в убийстве Найла. Затем тело Найла было изуродовано посредством Воплотимого, а врач Андервелл исчез. Затем был убит Мастер Квилон. Это явственно подтверждало виновность леди Теризы — в также делало виноватым и вас. Смотритель лично видел, во—первых, как она демонстрировала свои способности, и во—вторых, что она в союзе с Гилбуром.
 Нет, это не сработает. Джерадин не нуждался в объяснениях. Во всяком случае, он не нуждался в  таких  объяснениях. По меньшей мере день. Эремис захватил Теризу. Если бы ему удалось как—то сосредоточить внимание на магистре, он мог бы спросить: « Бунт против Смотрителя Леббика?» 
 — И тогда, — сказал Барсонаж, — Смотритель сам начал настаивать на вашей невиновности — и невиновности леди Теризы. Честно говоря, он презрел всякую логику. Безумие короля привело к безумию Леббика. Но он, тем не менее, стоял на своем, даже когда весь Орисон, кроме стражи, отвернулся от него. Он стоял на своем, но в частных беседах, так что лишь немногие могли слышать это. Что во всем виноват Мастер Эремис, тот самый, который не дал нам умереть от жажды.
 Что мы должны были думать? Без сомнения талант леди Теризы — и ваш собственный — дал нам новую цель. Необходимость и полезность Гильдии снова стала очевидной. Но что нам было делать? Зачем она явилась — спасти нас или уничтожить? Убили вы своего брата или действительно невиновны? Вот какие вопросы мучили нас. Мы не тревожились за безопасность наших зеркал. Люди, опасающиеся силы Воплотимого, не уничтожают зеркала.
 У Джерадина сложилось впечатление, что если он пошевелится — если широко раскроет рот, чтобы вздохнуть, — то мгновенно упадет в яму, полную тьмы. Она наполняла комнату вокруг него, металась между иллюзорным Мастером Барсонажем и его мебелью. Все, что Джерадин когда—либо делал, было ошибкой. Разве не так? С практической точки зрения он доставил сюда Теризу лишь для того, чтобы Мастер Эремис мог захватить ее на пике ее силы, в миг, когда она была наиболее беззащитна. Какой триумф, звездный час великолепной жизни. Все пошло наперекосяк с того самого дня, как умерла мать и он поклялся,  поклялся,  что это никогда не случится ни с кем из тех, кого он любит.
 И, тем не менее, он не мог заставить себя остановиться. От одной мысли сдаться, отступить перед Мастером Эремисом ему стало дурно. Он должен что—то предпринять…
 Бунт против  Смотрителя Леббика?  Он невольно приоткрыл рот. Скрипя зубами, сделал глубокий вдох, заставил себя сосредоточить взгляд на магистре.
 — Почему Леббик? — Это был не тот вопрос, который ему хотелось задать, но близкий к цели. — Почему они отвернулись от Леббика?
 Мастер Барсонаж пожал массивными плечами.
 — Служанка Саддит. — Эта тема была ему неприятна. — Он избил ее… избил почти до смерти. Покалечил.
 Внезапно, словно Барсонаж пробормотал слова и сделал жесты, нужные для воплощения, слабость Джерадина исчезла. Вокруг него больше не было черной ямы; осталась лишь комната, которую он так хорошо знал; сумрачная комната, углы которой погружены во тьму, словно тайные ходы.
 — Мастер Барсонаж, — Джерадина отчасти изумило собственное спокойствие, — почему он избил ее? Как все это началось — эта серия «совпадений»? Что она натворила?
 Любопытство Джерадина изумило магистра. Он мгновение медлил в нерешительности, словно соображал, не перевести ли их разговор на более благодатную почву. Но когда увидел лицо Джерадина, то убедился, что нужно ответить.
 — По слухам, в ту ночь, когда исчезла леди Териза, она забралась к нему в постель. Сама она утверждала, что пожалела его и решила помочь ему расслабиться в трудную минуту. Те, кто сомневались в ее рассказе, — а их осталось немного, после того как узнали, насколько она изуродована — говорили, что Саддит предложила ему себя, чтобы добиться положения старшей горничной.
 И снова Джерадин едва не вспылил.
 — И это  не  обеспокоило вас? — буркнул он. — Вы ни о чем не подозревали? Неужели вы не помнили, что Эремис—ее любовник? Я ведь говорил вам это. Я  сказал,  что он использовал ее. Вам не пришло в голову, что он мог отослать ее к Леббику? Куда делась ваша способность  рассуждать? 
 — Джерадин, — лицо Мастера Барсонажа окаменело, глаза засверкали. — Вы уже больше не пригодник. Нельзя отрицать, что вы стали Воплотителем. Но я — по—прежнему магистр Гильдии. И могу ожидать уважения к себе.
 Я признал свою ошибку. Я не видел опасности для вашего зеркала. Но больше я ничем не заслужил вашего гнева.
 Джерадин с трудом взял себя в руки.
 — Простите, — процедил он, не в силах разжать челюсти. — Я не собирался обвинять вас. Я просто очень обеспокоен судьбой Теризы. — И тут же спросил: — Вы хотите сказать, что  подозревали Эремиса ? И что же вы предприняли?
 Магистр некоторое время изучал Джерадина, затем решил, что нужно до конца испить эту чашу. Снова пожав плечами, он ответил:
 — Связь Мастера Эремиса со служанкой, естественно, интересовала меня. Но это было всего лишь смутное подозрение — и ничуть не свидетельствовало о предательстве. Кроме того, его публичная демонстрация преданности производила впечатление. Я почти, — честно признался он, — отмел свои подозрения.
 Но когда ваш брат Артагель пришел и побеседовал со мной…
 Джерадин, сдерживаясь, молча слушал.
 — После того как леди Териза продемонстрировала свой талант, — пояснил Мастер Барсонаж, — Гильдия охотно начала трудиться, выказывая заинтересованность, которую всегда требовал король Джойс. Уважая ограничения, которые он установил для нас с самого начала, мы принялись искать средства защиты, пути к спасению Орисона, а может быть и Морданта—возможности противостоять или помочь вам и леди, когда мы узнали всю правду о вас.
 Чуть улыбнувшись, магистр отвлекся:
 — Принц Краген готов был сломать ворота Орисона, когда вы остановили его. Могу заверить, что ему не удалось бы проникнуть в замок без моего позволения. И он продолжал:
 — В этой работе Мастер Эремис вначале не принимал никакого участия. Предположительно он отдыхал, после того как подорвал свои силы, наполняя резервуар.
 Джерадин затаил дыхание.
 — Но через день после бунта он пришел ко мне и заявил, что готов выполнять свои обязанности в Гильдии.
 Он не знал, что за несколько дней до этого у меня состоялась долгая беседа с Артагелем.
 Артагель сообщил мне, что, несмотря на всю очевидность доказательств, Смотритель Леббик убежден в вашей невиновности. И виновности Мастера Эремиса. Его доводы были убедительны. В устах Артагеля они казались крайне убедительными.
 Мастер Барсонаж вздохнул:
 — К несчастью, Джерадин, не было никаких доказательств. Ни оснований обвинять Мастера Эремиса, ни возможностей доказать, что тот, кто спас нас от Аленда, сделал это для того, чтобы мы попали в лапы Кадуола, а не из преданности королю и Морданту.
 Таким образом, я не мог отмахнуться от Эремиса. Я не мог запретить ему появляться в Гильдии из страха, что он заподозрит меня в недоверии. И кроме того, я не мог объявить Гильдии о его предательстве.
 Джерадин, я оказал вам медвежью услугу — но я служил королю. Я скрыл от Мастера Эремиса подлинную цель работы Гильдии. Я солгал ему, утаил от него все признаки этой работы, я не участвовал в ней. Он не знал, насколько мы подготовились к защите Орисона.
 Джерадин медленно выдохнул. Соображал он ясно, и события рисовались ему все отчетливее. Честно говоря, не мог же Мастер Барсонаж догадаться, что Эремис через Саддит спровоцирует бунт, чтобы замаскировать атаку на его, Джерадина, зеркало. Но сохранить работу Гильдии в тайне — предпринять практическую попытку защитить Орисон, не позволяя Эремису узнать правду… Это было правильно.
 Артагель верил ему, верил Теризе. Даже Смотритель верил им обоим, несмотря на манипуляции Мастера Эремиса.
 Значит, оставалась надежда. Джерадин не знал, какая, но у него было непреодолимое ощущение…
 — Что вы наговорили ему? — тихо спросил он магистра. — Как убедили его поверить?
 Неожиданно Мастер Барсонаж рассмеялся — улыбка была такой широкой, что казалась кровожадной.
 — Я сказал, что мы бросили все силы на то, чтобы выяснить, как нашим врагам удается использовать плоские зеркала и не сходить с ума.
 На скуле Джерадина заходил желвак. Да, в такую ложь поверил бы любой, кто убежден в изначальной бесплодности Гильдии.
 — Разве это неправда? — спросил он. Магистр вздернул плечи.
 — Здесь есть доля правды. Я попросил двух Мастеров вплотную заняться этим вопросом. Но все остальные работали на более неотложные цели.
 — И как реагировал Эремис?
 — Предложил свою помощь. — Рассказывая, Барсонаж успокаивался и погружался в более привычную для него рассудительность. — Собственно, он предложил самую невероятную теорию, о какой я когда—либо слышал. Он предложил осуществлять воплощение не с помощью одного зеркала, а с помощью двух. Плоское зеркало воплощается в Воплотимом другого зеркала, а затем оба воплощения осуществляются одновременно, так что плоское зеркало действует через изогнутое, и таким образом удается избежать обычной расплаты.
  — Он  так сказал? — изумился Джерадин; его и без того подорванное самообладание едва не испарилось. — Значит, это неправильно. — Его собственная теория неверна.
 — Да, — вздохнул Мастер Барсонаж. — Вы знаете, что попытка воплощения может превратить зеркало в порошок? Я не знал. Но это так. Мы трижды пытались воспользоваться предложением Мастера Эремиса, и каждый раз плоское зеркало при этих попытках превращалось в порошок.
 — Зеркала и осколки! — застонал Джерадин. Это было чересчур: он снова ошибся, его открытие было мнимым; Эремис опередил его. Надеяться было глупо. Он не мог поднять головы, заставить себя посмотреть на старшего Воплотителя. Он никак не мог спасти Теризу.
 — Вы удивлены, — задумчиво заметил магистр. — Не самим предположением Мастера, а тем, что попытки закончились неудачей. Джерадин, вы меня поражаете. Вы ведь додумались до той же мысли, когда никто в Гильдии и близко не предполагал ничего подобного.
 Эремис играл с ним, играл с ними всеми в трудную и изматывающую игру, которую они не могли выиграть, в игру, из которой они не могли выйти, потому что не знали правил. Как принц Краген на аудиенции у короля Джойса, когда его заставили играть в перескоки. Оставив на милость противника. Но Мастер Барсонаж продолжал:
 — Вы столько времени считались неудачником, Джерадин, — сказал он уважительно, — но сейчас я вижу, что ваши таланты удивительны. Вы способны осуществить воплощения в те места, которых нет в изображении на вашем зеркале. Поразительные идеи для нас — давно не новость для вас.
 Есть ли что—нибудь еще, Джерадин? Может быть ваш талант творит еще какие—нибудь чудеса?
 Джерадин едва слышал магистра. Он думал. «Ну да. Великолепно. Невероятно. Их будет охватывать трепет при моем появлении».
 Он думал. Бунт против Смотрителя Леббика.
 Эремис хотел сохранить Орисон для Кадуола. А замок никто не мог защитить лучше Леббика. Эремис отправил свою любовницу к Смотрителю, чтобы тот избил ее до полусмерти, просто чтобы вызвать злобу против Леббика, сделать бунт возможным, исключительно ради возможности проникнуть в рабочие помещения и уничтожить зеркало Джерадина. Он рисковал лишь для того, чтобы лишить Джерадина единственного оружия.
 Неужели Эремис, Гилбур и Вагель так боятся его?
 Это звучало правдоподобным. Но…
 Он сделал все, чтобы успокоить безумные трепыхания сердца.
 Но они знали о его таланте намного больше, чем он сам. Для чего же они сплели такую хитроумную интригу, как не для того, чтобы лишить его оружия, смутить, расстроить его планы, убить его? Мастер Гилбур направлял и изучал каждое его движение, когда он делал зеркало.
 Они знали о его таланте намного больше, чем он сам.
 Они боялись его по причинам, которых он еще не понимал.
 Тот же довод помог ему начать действовать, когда горел Хауселдон — но с тех пор он не сделал ни шага вперед. Почему Эремис решился напасть на Хауселдон? Или на Стернваль? По той же причине? Почему недостаточно было уничтожить единственное зеркало Джерадина?
 Внезапно — так внезапно, что он даже не сумел притвориться, будто продолжает слушать магистра, Джерадин сказал:
 — Хэвелок.
 Мастер Барсонаж заморгал.
 — Хэвелок?
 — У него есть все эти зеркала. — Джерадин был уже на пути к двери. — Идемте.
 Зеркала, которые помогли Теризе сбежать от Гилбура. Зеркала, которые не принадлежали ни одному Воплотителю и потому не подчинялись никому, за исключением Знатока, — зеркала, которыми Джерадин может попытаться воспользоваться.
 Выйдя из комнат магистра, он заторопился; мгновение, и он почти бежал. Тем не менее, Мастер Барсонаж догнал пригодника, положил тяжелую руку ему на плечо и заставил перейти на быстрый шаг.
 — Чего вы собираетесь добиться с помощью зеркал Знатока? Он позволит вам прикоснуться к ним?
 Неудержимый смех рвался из груди Джерадина.
 — О да, позволит. Вне всякого сомнения. Отчаянно спеша, хотя Мастер Барсонаж держал его за плечо, Джерадин отказался отвечать на первый вопрос магистра, отказывался даже думать об этом из страха, что возможность улетучится, если он обдумает ее как следует, и направился в нижние уровни Орисона, к единственному известному ему входу во владения Знатока Хэвелока.


***

 Во время его предыдущего визита сюда обстоятельства были совершенно иными. Новые обитатели Орисона тогда еще не появились в замке, и нижние уровни пустовали. Кроме того, в прошлый раз Джерадин не обращал особого внимания на дорогу; основные его мысли сосредоточились на Артагеле, наглотавшемся черного дыма. В результате он растерялся, обнаружив, что не знает, как попасть туда, куда хочет. К счастью, Мастер Барсонаж знал дорогу.
 Во всяком случае некоторые секреты Знатока Хэвелока стали достоянием общественности, когда Смотритель Леббик последовал за Мастером Гилбуром и Теризой в комнату, где Хэвелок хранил свои зеркала. Разумеется, об открытии Смотрителя моментально доложили магистру Гильдии. И Мастер Барсонаж лично нанес визит в комнату, полную зеркал: отчасти из желания увидеть все своими собственными глазами, а отчасти—чтобы предпринять очередную мучительную и бесплодную попытку пообщаться со Знатоком, попробовать убедить Хэвелока, что Гильдия должна найти применение всем этим зеркалам.
 При воспоминании об этом Мастер Барсонаж содрогнулся. Знаток Хэвелок ответил грациозным поклоном, долго тряс его руку, словно поздравляя, поцеловал каждый его палец, словно восторженный почитатель, — а когда Барсонаж вслух удивился столь странному поведению, помочился магистру на ноги.
 Иногда Мастер Барсонаж мечтал измордовать Знатока до потери сознания. Не признаваясь в том даже себе, он наслаждался этими картинами в мечтах.
 Они с Джерадином прошли через склад, заваленный пустыми ящиками — ящиками, в которых, скорее всего, в Орисон доставили зеркала Хэвелока. Дверь в нише в глубине помещения привела их в небольшой коридор. Джерадин вдруг остановился.
 Показав на внушительное количество засовов и замков на двери, он спросил:
 — Он когда—нибудь закрывал эти двери? Или всем можно ходить через них, когда вздумается?
 Мастер Барсонаж сказал небрежно:
 — Не знаю. Я приходил сюда трижды. Дважды дверь была закрыта, и он не открыл мне. На третий раз было открыто. Хэвелок храпел в кровати. А когда я разбудил его, он повел себя… — Барсонаж скривился, — неучтиво.
 Через мгновение он добавил:
 — Но для очистки совести я настоял на том, чтобы стражники держали под наблюдением коридор. По дороге к складу за нами наблюдали люди, одетые как обычные торговцы и фермеры. Но не будь вы со мной—или если бы вас не узнали — вас бы остановили. Джерадин нахмурился.
 — А Хэвелок знает об этом?
 — Вероятно. Кто может сказать, что знает и чего не знает Знаток? Возможно, не знает и знать не хочет.
 Джерадин подумал о Теризе. Может быть, ее удалось бы спасти — может быть, все было бы по—другому — если бы стражников в коридоре поставили раньше. Если бы Знаток Хэвелок хоть немного соображал, что он делает.
 Выругавшись себе под нос, Джерадин дошел до конца коридора.
 И почти сразу же они очутились в комнате, где хранились зеркала Хэвелока. Здесь все драматически изменилось.
 Перемены были невероятные: комнату прибрали. Кто—то вытер пыль со столов и с пола; расставил вдоль стен большие зеркала, выставляя их на относительно малом пространстве в самом выгодном свете. На столах кто—то разместил малые и средние зеркала и поставил их так, чтобы в них мерцал свет нескольких ламп.
 Этим кем—то, вероятно, был Знаток Хэвелок. Джерадин и магистр заметили его, как только оказались в комнате; с метелкой из перьев он склонился в углу над зеркалом, которое очищал после десятилетий небрежительного отношения.
 Он превратил комнату в святилище. Или в мавзолей.
 Мгновение он делал вид, что не замечает удивленных взглядов Джерадина и Мастера Барсонажа. Затем повернулся и отвесил им поклон, взмахнув метелкой, словно скипетром—Его глаза смотрели в разные стороны, толстые губы улыбались.
 — Барсонаж! — прокаркал он. — Вы оказали мне честь. Это упоительно! Кто этот щенок?
 Джерадин не мог удержаться и не разглядывать Знатока, а потому подметил деталь, которая в противном случае ускользнула бы от его внимания: хламида Хэвелока была чистой. Более того, она была тщательно выглажена. Хэвелок надел ее, словно готовился к какому—то празднеству.
 Мастер Барсонаж соблюдал дистанцию:
 — Знаток Хэвелок, — сказал он церемонно, не скрывая, впрочем, своего отвращения, — я уверен, что вы помните пригодника Джерадина. Сейчас он Воплотитель, и его очень интересуют ваши зеркала.
 Словно издеваясь над магистром, Хэвелок подался к нему, зловеще улыбаясь.
 — «Пригодник Джерадин», а? — закричал он в насмешливом протесте. — Этот мальчишка? Как же это величественную фигуру, предсказанную в зеркале и обладающую такой силой, низвели до положения собаки? Нет, вы ошибаетесь, это невозможно.
 Внезапно проскочив мимо Барсонажа, он вцепился в Джерадина. И, ухватив его за щеки, принялся поворачивать его голову из стороны в сторону.
 — Невероятно. Ей—ей! Посмотрите, Барсонаж. Он жив. Вернулся живой. Она всем рисковала ради него, а он вернулся один. — Знаток горько рассмеялся. — О нет, Барсонаж, вам меня не одурачить. Джерадин никогда не повел бы себя так.
 Джерадин, казалось, слышал Знатока сквозь внезапный рев в ушах, вой ярости и отчаяния. Предположение, что он по доброй воле мог вернуться без Теризы, что он мог отвернуться от нее, было слишком невыносимым.
 С трудом подавляя чувства, он спросил:
 — Пустите меня, Хэвелок. Мне нужны ваши зеркала.
 И Хэвелок издал отчаянный вопль, словно его ударили.
 Он отпустил лицо Джерадина и грохнулся на пол; Джерадин и шелохнуться не успел, а Знаток бросился целовать носы его сапог. Потом пополз назад и отползал, пока не наткнулся на ножку стула; после этого Хэвелок поднялся на ноги.
 Прогнувшись, и изображая человека, приготовившегося к схватке, он небрежно, почти игриво заметил:
 — Если бы вы всегда разговаривали с королем Джойсом так, как сейчас со мной, он бы приказал вырезать вам сердце. Или заставил бы жениться сразу на всех его дочерях. С ним трудно угадать.
 Ошеломленный Джерадин с мольбой в глазах повернулся к Мастеру Барсонажу.
 Магистр угрюмо кивнул. Сглотнув, чтобы подавить в себе робость, он сделал шаг вперед и оказался между Знатоком и Джерадином.
 Джерадин тотчас повернулся спиной к ним обоим.
 Чутье велело ему остановиться перед первым же плоским зеркалом, какое попалось на глаза.
 Это было особенно изящное зеркало, настоящее произведение искусства, Джерадин это заметил, несмотря на то, что его мысли занимали совсем другие вещи. Джерадин заметил это, потому что любил зеркала. Рама из палисандрового дерева высотой почти в его рост. Дерево источало глубинный блеск, чего можно достичь только долгой и кропотливой работой. Поверхность была затейливо украшена. Само зеркало, казалось, поблескивало розоватым светом — цвет гармонировал с рамой, хотя раму подбирали под зеркало, а не наоборот. А изображение… Пустой песок. Ничего больше.
 Ветер сбил песок в дюну с загнутым верхом, делая ее похожей на застывший бурун. Но ветра сейчас не было. Небо сухое, пыльно—голубое, и картина почти автоматически вызывала в памяти Кадуол.
 В некотором смысле этот пейзаж был самым впечатляющим из всего, что Джерадин видел, слишком чистым даже для выбеленных костей. Никто и ничто живое не ступало на эту дюну.
 Только тревога не позволяла ему изучить каждый квадратный дюйм зеркала, просто чтобы понять, что за изображение в нем, — и восхититься прекрасной работой.
 Он не имел ни малейшего представления, как Теризе удавалось справляться с плоскими зеркалами. И у него не было особых причин считать, что он способен на то же. Если честно, он с трудом мог припомнить, как ему удалось воплотиться из рабочих помещений в Орисоне на Сжатом Кулаке. Он определенно не сделал ничего, что доказывало бы, что он — Архивоплотитель.
 Тем не менее, он не колебался.
  Вернулся. Живой. Без нее. Но Джерадин никогда гак поступил бы… 
 Глядя на зеркало, он закрыл глаза и прогнал все посторонние мысли. Мастер Барсонаж и Знаток Хэвелок смотрели на него, Теризы он лишился и никогда не пытался делать ничего подобного. Но у него было непреодолимое ощущение… Он сосредоточился и прогнал из своего сердца панику, смущение и боль.
 В зеркале перед своим мысленным взором он начал конструировать воплощение Эсмереля.
 Стараясь не подпустить Хэвелока к Джерадину, магистр осторожно спросил Знатока:
 — Вы упомянули о короле Джойсе. Вы знаете, где он? — Улетел, — огрызнулся Хэвелок ядовито. — Птицей. Ха—ха. Вы думаете, что он бросил вас, но это — ложь, ложь, ложь. Когда все потеряно, он разбивает мне сердце и ничего не дает взамен.
 Джерадин словно не слышал.
 Он обнаружил, что сейчас легко отвлечься от любых помех. Происходило нечто невероятное. Он никогда не занимался  созданием  воплощений; ни один из Воплотителей не практиковался в этом. Он работал на совершенно новой основе, исходя из того, что воплощение в зеркале можно изменить, что воплощение можно осуществить, не обращая внимания на изображение в зеркале. И словно оказался в новом мире, как Териза. Кроме того, создание изображения в мозгу вдохновило его и позволило не замечать, что происходит вокруг.
 Линию за линией, черту за чертой Джерадин собирал воедино картинку Эсмереля, «родового гнезда» Эремиса.
 Он видел его лишь однажды и лишь снаружи. Он не имел ни малейшего представления о том, как это выглядит изнутри. Но это не беспокоило его. Он верил, что картины и пейзажи в зеркалах реальны, что Воплотимое было скорее изображением, чем игрой воображения. Поэтому если он сумеет заставить зеркало показать Эсмерель снаружи, то внутреннее убранство поместья возникнет автоматически. — Что значит «улетел»? — спросил Мастер Барсонаж.
 Похоже, он не ждал ответа на свой вопрос. Похоже, он вообще не слушал.
 Поместье Эсмерель представляло собой относительно низкое строение в живописной долине, где живописный плющ оплетал камни и на стенах виднелись вкрапления скал — так было сделано намеренно. По слухам, лучшие помещения располагались на подземном уровне, глубоко погруженном в камни долины: обширный винный погреб, галерея с гобеленами, картинами и скульптурами, огромная библиотека, несколько лабораторных залов. Но Джерадин, естественно, ничего не знал об этом. Он знал, что портик — портик с массивными колоннами из красного дерева — означает вход. Вход, как он помнил, был простым: с каждой стороны всего по одной лампе в стекле со свинцовой оплеткой; никаких узоров на дверях. Стены дома в основном из дерева, скорее навощенные, чем покрашенные, чтобы противостоять местной погоде, — но все углы и перекрытия каменные, и в результате Эсмерель выглядел чрезвычайно солидно.
 Если с тех пор, как Джерадин видел его, ничего не произошло — или если память и воображение не подвели, — дом Мастера Эремиса выглядел именно  гак.  Мастер Барсонаж тихо вздохнул от восхищения. Дышал он прерывисто, словно сунул себе в рот кулак и пытался дышать сквозь него.
 Для создания соответствующей атмосферы Знаток Хэвелок принялся тоненько свистеть. Джерадин открыл глаза.
 Зеркало перед ним показывало песчаную дюну под неподвижным небом, почти наверняка где—то в Кадуоле.
 Его разочарование было так велико, что он едва сдержал стон.
 — Ни за что бы не поверил, — прошептал Барсонаж. — Хотя я вижу, что такие вещи возможны, все равно не верю собственным глазам.
 — Вы сошли с ума? — вежливо спросил Знаток. — Именно поэтому я и узнал, что это не пригодник Джерадин. Даже если он так говорил со мной. Человек, который может проделывать подобное, не вернулся бы назад без нее.
 Джерадин заморгал, покачал головой. Нет, он не ослеп. Изображение, на которое он смотрел, нисколько не изменилось.
 Расстроенный, он в отчаянии повернулся к Мастеру Барсонажу…
 …и ясно, как солнечный свет, увидел Эсмерель, именно такой, каким он его представлял, в изогнутом зеркале рядом с плоским, с которым пытался работать.
 — Клянусь чистым песком мечты, — пробормотал он, — это невероятно—Изогнутое зеркало,  изогнутое  зеркало! — Вдохновение охватило его; он едва сдержался, чтобы не закричать: — Я и сам бы в это не поверил. — Ну  конечно же,  изогнутое зеркало! Плоские зеркала подчинялись таланту Теризы, а не его. Если бы он попытался воплотить себя через плоское зеркало, он сошел бы с ума. Как Хэвелок.
 — Не тряситесь так, — посоветовал Хэвелок. — Если вы надеетесь, что я опять стану целовать ваши сапоги, только потому что вам удался этот небольшой трюк, у вас буйное воображение.
 Нет,  изогнутое  зеркало!.. Как и единственное зеркало, которое ему удалось сделать, зеркало, с помощью которого он достиг Теризы, несмотря на Воплотимое Воина. Он мог менять изображения в изогнутых зеркалах.
 Быстро, прежде чем открытие успело ошеломить его, он подошел к зеркалу и принялся менять его настройку.
 — Сейчас я найду ее. — Надежда и настойчивая необходимость теснили ему грудь. — Я доберусь до тебя, сукин сын. А если найду, то прихвачу и  тебя.  Только попробуй остановить меня. Только попытайся.
 Пытаясь справиться с дрожью в руках, пытаясь заставить пальцы не трястись, он провел по раме зеркала, приближая изображение Эсмереля.
 Расстояние — вот в чем была трудность. Расстояние. Он знал это, но пытался забыть, чтобы осложнения не отвлекали его. Если зеркало сфокусировано слишком далеко от места, куда поместили Теризу, его не заставить показать ее. Всякое зеркало имеет ограниченный радиус действия; его не удастся передвинуть дальше определенного расстояния от первоначального изображения. Если он не найдет Теризу, ему придется начинать все сначала; основываясь на том, что узнает сейчас, он построит изображение Эсмереля снова, воссоздаст его в своем мозгу — но ближе.
 Однако при его нынешнем волнении он может не суметь так сосредоточиться.
 Нет, не подведи, уговаривал он зеркало, сейчас не подведи; ты за свою жизнь никогда ничего не сделал правильно, за исключением того, что полюбил ее, она здесь, и ты, Орисон и весь Мордант ждут ее спасения,  не подведи же. 
 Рывком, потому что его рука дрожала, зеркало показало новый вид под портиком. Новый рывок.
 Изображение показало первый зал поместья.
 Джерадин затаил дыхание.
 Как и наружные стены, пол был устроен из досок, покоящихся на камне. За годы ступни и полотеры отполировали полы, но воск, которым их натирали, не мог скрыть ущерб, причиненный подкованными сапогами. Грязь, отпечатки ног, мусор, осколки… все это появилось в зеркале.
 В зале не было никого.
 Пот залил глаза Джерадина. Он вытер его тыльной частью руки. Он едва сознавал, что Мастер Барсонаж и знаток Хэвелок, стоя у него за спиной, наблюдают за его манипуляциями; ему было не до них.
 Он двинул изображение в первую комнату, соседствующую с залом, — более плавно.
 Большая гостиная; комната такого рода, где официальные гости пьют вино перед ужином. Загаженная грязью и следами сапог. Кровавые пятна. Пусто.
 — Почему здесь никого нет? — тихо спросил магистр. — Где Мастер Эремис? Где зеркала — его сила?
 Сердце Джерадина сжалось. Он двигал изображение по дому, к горлу подступила тошнота.
 Сумеречная, похожая на пещеру столовая. Новая грязь и следы сапог, новые следы крови. Края стола изуродованы ударами мечей.
 Пусто.
 О Териза, пожалуйста, где ты?
 Джерадин осмотрел еще две загаженные комнаты, обе пустые, и обнаружил широкую лестницу, ведущую вниз.
 — Подвалы, — пробормотал Мастер Барсонаж. — Именно здесь ее держат.
 Ну конечно. Подвалы. Эсмерельский эквивалент подземелий. Эремис не стал бы хранить свои зеркала, свои приспособления и тайны там, где любой бродяга или торговец может заметить их. Все остальное пряталось под землей.
 Кто оставил всю эту грязь, эти следы сапог? Джерадин заставил изображение опуститься вниз. Первые несколько мгновений он был очень поглощен тем, что делает, очень сосредоточен на управлении зеркалом, ужасно хотел найти Теризу и до смерти нуждался в успехе — а потому вначале не понял, что произошло, не осознал того, что видит, хотя правда лежала на поверхности, столь очевидная, что любой фермер или каменщик, любой обычный человек поняли бы все с первого мгновения.
 Когда изображение начало появляться в зеркале, Мастер Барсонаж прохрипел:
 — Свет. Свет.
 Руки Джерадина замерли у рамы. Его тело оцепенело, словно весь воздух, вся кровь была из него выпущена. Ступени тускло светились, а все остальное тонуло в непроницаемом мраке.
 Здесь не было света. Не горели ни лампы, ни фонари, ни факелы, ни свечи.
 Воплотимое существовало; но без света ничего было не увидеть.
 Ответа на такую защиту у Джерадина не было. Любая попытка спасти Теризу была заранее обречена на провал. Он не мог помочь ей, если не мог найти ее — а как он ее найдет, если не видит?
 — Может быть… — Воздух, казалось, загустел в его легких; он почувствовал, что задыхается. — Может быть, ниже есть свет. Может быть, темно лишь у лестницы.
 Но Мастер Барсонаж положил руку ему на плечо. — Джерадин, — прошипел он, словно бывший пригодник находился где—то далеко, затерянный в отчаянии, почти недостижимый. — Как ты найдешь ее? Если здесь и  есть  свет, как ты его отыщешь? Ты не можешь сфокусировать зеркало, когда ничего не  видишь.  Ты можешь оказаться в фундаменте дома, где никогда не бывает света.
 — Я попытаюсь. — Джерадин задыхался. Рука магистра на плече сдавливала его. — Разве вы не понимаете? Я должен найти ее.
 — Нет! — настаивал Мастер Барсонаж. Страстность Джерадина действовала на него, словно красная тряпка на быка. —  Невозможно фокусировать зеркало, если ничего не видишь! 
 Верно. Конечно. Любой олух знал это. Даже неудачник—пригодник, который ничего в своей жизни не сделал правильно, должен был это осознать. Темнота делала слепыми все зеркала. Зеркала и Воплотителей.
 Каким—то образом Джерадину удалось вывернуться из—под тяжкой руки Барсонажа. Глядя на изображение в зеркале, погруженное в непроницаемую тьму, он хрипло сказал:
 — Тогда я отправлюсь туда сам.
 С застывшим лицом и без всякой надежды в сердце он мысленно приготовился к воплощению и встал в фокусе зеркала.
 Мастер Барсонаж рванул его назад так резко, что Джерадин отлетел к столу.
 Прежде чем он успел встать, чтобы начать все проклинать или драться, Знаток Хэвелок сел ему на грудь и сдавил горло.
 — А ну слушай, — прорычал Знаток в дикой ярости. — Я долго тебя не удержу. — Его глаза вращались, словно он грозил забиться в припадке. — Ты можешь заставить нас отпустить тебя туда. Просто потребовать. Мы подчинимся. Но не сможем вернуть тебя обратно. Джерадин дергался под Хэвелоком, пытаясь сбросить с себя Знатока. Тот обхватил его ногами с обеих сторон, обеими руками вцепился в куртку Джерадина, прижался к нему.
  — Слушай меня,  дубина! Твои силы позволяют менять изображение! Когда ты воплотишь себя там, зеркало восстановит свое первоначальное изображение, и ты будешь отрезан! Ты и леди Териза! Вы  об а  погибнете!
 Это было чересчур. Джерадин оттолкнул Знатока в сторону, вскочил на ноги и что было силы толкнул Мастера Барсонажа в грудь. Удар заставил массивного Воплотителя отступить на шаг. Затем он уставился на зеркало и завопил:
  — Эремис! Не прикасайся к ней! 

 42. Неожиданные воплощения

 Эремис прикоснулся к ней. Вне всяких сомнений прикоснулся.
 Она никогда не могла сопротивляться ему до конца. Никогда не могла полностью сосредоточиться. Когда он схватил ее в зале аудиенций, когда угрожал Джерадину, пока сражался с Тором, она пыталась что—то сделать, но не знала как — что—то, о чем она никогда не слышала раньше; обезумев от ярости и отчаяния, она пыталась добраться до зеркала, которое доставило ее сюда, и изменить его.
 Она прекрасно понимала, что это невозможно. Она была не с той стороны зеркала, со стороны изображения, а не со стороны Воплотителя. Но это знание ничего не давало ей. Если бы она почувствовала, что происходит воплощение, это дало бы ей… что? цепь, канал?.. Но не было никаких других возможностей сражаться. Сила желания ее была огромной; ее не волновало, что эта суета скорее всего безумие. Странный огромный талант оказался ее единственным оружием. Если бы она могла померкнуть и раствориться, зайти достаточно далеко, чтобы добраться до зеркала…
 Но руки Эремиса лишили ее этой возможности. Они заставляли Теризу прижиматься к нему, так что ее едва не стошнило.
 Сначала он крепко стискивал ее. Он волочил ее к точке воплощения так, словно это была стена, о которую он собирался переломать ей кости. И не отпускал.
 Затем накатил бесконечный миг воплощения, вечная бесконечность.
 Затем появился совершенно другой свет.
 Он был оранжевым и горячим, частично от печи, частично от факелов — дымный, пахнущий гарью. Здесь был еще кто—то, кого она раньше не видела. Эремис протащил ее мимо него. Гилбур и Гарт появились вслед за ней, ослепленные, как и все прочие.
 Мастер Эремис закричал:
 — Свет! Гасите свет!
 Прежде чем ее глаза привыкли к свету и она успела хоть что—то рассмотреть, факелы засунули в бочки с песком; дверца печи со щелчком закрылась. Темнота объяла Теризу, словно волна жара.
 — Что пошло не так? — спросил кто—то скрипуче.
 — Джерадин, — рявкнул Мастер Эремис. — Он жив. Нельзя позволить ему увидеть это место.
 — Я пытался убить его, — проворчал Гилбур. — Ударил его изо всех сил. Но щенок оказался крепче, чем я думал.
  — Она  не должна видеть все это, — продолжал Эремис. — Она — его создание. Кто знает, какие связи существуют между ними? Может быть, они могут мысленно передавать изображения!
 Первый голос, человек, которого Териза не знала, издал презрительный звук.
 — Тогда хорошо, что мы предусмотрели такую возможность. Будь мы в комнате воплощений… — Через мгновение он добавил: — Интересно узнать, что он будет делать, когда придет в себя.
 — Если не сможет найти нас, — пробормотал Мастер Гилбур.
 — В темноте? — рассмеялся Мастер Эремис. — Можешь не бояться. — Голос Мастера звучал возбужденно, почти довольно. Его хватка изменилась; одной рукой он удерживал руки Теризы за спиной. — Сейчас она моя — а они наши. Неважно, что живы Джерадин и Краген. Они только добавят перца в кровь. Они будут делать то, что мы захотим.
 — А Джойс? — спросил скрипучий голос.
 — Ты видел, — прохрипел Гилбур. — Он сбежал, едва только мы появились. Небось, он прячется в какой—нибудь дыре, надеется, безумец Хэвелок спасет его. Смех Эремиса позволял предположить, что он сомневается в выводах Гилбура. Но он не стал спорить. Вместо этого он сказал:
 — Снова зажечь свет можно будет, когда дверь закроется.
 Сильно, безжалостно, он стал толкать Теризу перед собой в темноту.
 Все это время она старалась сосредоточиться, пыталась не потерять сознание.
 Сейчас, конечно, она не могла оказаться рядом с зеркалом, которое использовал Мастер Эремис; она отчаянно пыталась найти хранилище зеркал Знатока Хэвелока, хотя бы почувствовать их, чтобы осуществить воплощение на расстоянии. Она чувствовала воплощения, когда те происходили. Она чувствовала, когда открывался проход между двумя точками. Это должно  что—то  означать. Должна быть какая—то возможность использовать это. Но хватка Эремиса исключала это.
 Он держал Теризу слишком грубо, так что больно было рукам, и все толкал ее вперед, в беспросветную тьму. Сквозь дверной проем, по неосвещенному коридору, сквозь новую дверь; подсознательный страх оттого, что они куда—то бегут, не давал ей сосредоточиться. То, как он прищелкивал языком, наполняло ее яростью и отчаянием.
 Я не буду твоей. Никогда. Я найду способ убить тебя. Неважно, что при этом случится. Клянусь.
 Невозможно потерять сознание, когда тебя так переполняет ярость. И тут он изменил хватку.
 За вторым дверным проемом на грубом полу он внезапно толкнул ее. Териза не смогла удержать равновесие, потому что он не отпускал ее руки, и неудачно приземлилась на подушку. Кровать. Он грубо повернул ее, так что она опрокинулась на спину. Ее руки он сжимал над головой одной рукой. Затем возле ее левой руки щелкнуло что—то железное; она услышал щелчок, слабый звон цепи. Несмотря на оковы, Мастер продолжал держать ее руки.
 Он продолжал почмокивать языком, а вторая его рука расстегивала пуговицы на ее мягкой кожаной рубашке, открывая груди и беззащитный живот.
 — Мне придется приковать тебя, — пробормотал он с наслаждением. — Небольшая предосторожность с учетом твоих странных талантов… и талантов Джерадина. Но это не помешает мне утолить свои прихоти с тобой. Ты узнаешь, что меня не легко удовлетворить. С другой стороны, времени у нас вполне достаточно. Если будешь покорной, я буду ограничивать тебя как можно меньше.
 В темноте Териза попробовала сопротивляться; ей хотелось расцарапать ему лицо, хотелось почувствовать на своих руках его кровь. Он легко справился с ней; он знал, как бороться с женщинами. Когда она на мгновение замерла, чтобы восстановить силы и не разрыдаться, Эремис провел языком по ее соскам (словно прикосновение влажного огня), и его рука проникла под завязки ее штанов.
 Готовая расплакаться, Териза попыталась вырваться из его рук, но это ей не удалось.
 Внезапно она заставила себя остановиться, изгнала сопротивление из своей плоти. Она ничего не сможет так добиться; яростно отбиваясь, она лишь ускоряла победу над собой. Она не могла сосредоточиться… Пусть думает, что ее неподвижность — сдача на милость победителя. Если он так уверен в себе.
 — Ты полностью примешь мое мужское достоинство, — пробормотал он. — Я овладею тобой всеми возможными способами. И не удовлетворюсь, пока ты не начнешь умолять меня войти туда, куда я захочу.
 Его рот прижался к ее соскам, заставляя их напрячься, дразня их. В то же самое время его рука пробиралась в штанах Теризы к тому месту между ногами, которого мог касаться лишь Джерадин. Его пальцы дразнили ее там, словно Эремис верил, что таким образом ее можно совратить.
 Но в глубине сознания она представляла, как он умрет.
 Когда он потянул штаны с ее бедер, она снова начала защищаться. Ее глаза постепенно привыкли к темноте — к тому же в комнате не было совершенно темно. Лучи света из неплотно закрытого окна в стене над ней пронизывали воздух. Голова Эремиса была более темным пятном, склонившимся над ней. Ее груди заныли. Она не могла сражаться с ним физически. Но она могла сражаться.
 Он не завязал ей рот, и Териза сказала:
 — Гилбур думает, что король Джойс — трус, но вы не согласны с ним. — Ее тон должен был предостеречь Эремиса; она была в недостаточно отчаянном положении, недостаточно напугана, чтобы сдаться. —
 Почему?
 — Потому что, моя сладчайшая леди… — он был слишком переполнен торжеством, чтобы отказаться ответить, — вы сами предали его мне.
 Она почувствовала, как он скалится в темноте.
 — Я мог бы поверить, что он трус, или дурак, или безумец. Но когда Леббик бросил вас в подземелье, вы открыли мне глаза. В то время как я ничего не подозревал, вы показали: король Джойс понимает, что делает — и делает все это сознательно.
 Душа Теризы сжалась от этой мысли; но она заставила свое тело расслабиться.
 — Это открытие сподвигло меня пересмотреть свои планы и принять во внимание, что, может быть, он сам расставляет ловушку. Если бы мне пришлось ждать дольше доказательств, если бы Квилон не выдал себя и Джойса, освобождая вас, я мог бы оказаться в трудном положении. Но вы… — Эремис безжалостно дразнил ее пальцами, заставляя трепетать, — дали мне время подготовить свою ловушку — подготовить похищение королевы Мадин, подрыть почву под королем Джойсом как раз в тот момент, когда я приготовился к контратаке.
 Во всем этом помогли мне вы, миледи. — Голова Мастера повернулась к ней, на мгновение оторвавшись от ее грудей. Он сиял, едва сдерживая торжество. В этот миг он мог выболтать ей все, что угодно. — Вы позволили мне усовершенствовать мои планы противодействия сопернику, который мог оказаться более достойным, чем предполагалось вначале. Он говорил, а ее мысли были холодными и скользкими, словно лягушки. И верно — именно она отдала короля Джойса на милость врагов.
 — Вы заслуживаете участи Саддит за попытку отвергнуть меня. Но я не злопамятен, а потому применю ровно столько силы, сколько вы заслуживаете.
 Он снова засмеялся — с удовольствием, уверенный в себе. Теризу окутывал его запах: запах пота и уверенности.
 — Гарт хотел убить вас, когда вы покидали Низинный Дом, но я не позволил. Без сомнения, ваша смерть, как и смерть Джерадина, была бы нам выгодна. Но тогда кто сообщил бы Джойсу о том, что случилось с королевой? Как еще мне удалось бы свести вас с Джойсом, если не оставив в живых?
 Вы прекрасно служили мне, несмотря на строптивость. — Его пальцы продолжали свою работу между ее ног. — Единственное, что меня печалит, — я еще не изловил Джерадина. Но обязательно изловлю. Я уже говорил, что должен придумать совершенно особенное наказание за его постоянные вмешательства, за его непроходимую тупость… и я накажу его.
 Если вы будете покорной, миледи, то вас ждет жизнь, о которой многие женщины могут лишь мечтать. Но  его, —  пальцы Эремиса причиняли ей боль, заставляя стонать, — его я уничтожу.
 — Сомневаюсь в этом, — ответила она, тяжело дыша, чтобы уменьшить боль. Она собиралась убить его. А для этого нужно было прожить достаточно долго. — Он в силах осуществлять воплощения, которых вы не понимаете. Воплощения, о возможности которых вы не подозревали, до тех пор пока он не доставил меня в Орисон.
 На мгновение смех Эремиса напомнил рык.
 — Это правда. И это оскорбляет меня. Но, как всегда, я был предупрежден заранее. Предсказание Гильдии заставило меня повнимательнее приглядеться к Джерадину. Да и Гилбур многое узнал, обучая его делать зеркала. Это позволило мне запустить механизм опасностей и отвлекающих маневров, который мешал вам обоим открыть свои таланты, узнать, что вы собой представляете. А еще позволило вызвать среди Мастеров неуважение к вам и лишить помощи Гильдии. Таким образом я выиграл массу времени.
 А сейчас, естественно, он бессилен. Вы напрасно угрожаете мне его могуществом. Он не может воплотить то, чего не видит.
 — Знаю. — Териза ответила хрипло — слишком хрипло. Она не собиралась выставлять напоказ свою ярость. — Но и вы ничего не видите. Вам иногда нужен свет — иначе вам придется отказаться от планов захватить Орисон, Мордант и Аленд и провести остаток жизни, ограничившись насилием надо мной. — Она почувствовала, что он улыбается. — А когда появится свет… — она сделала все возможное, чтобы каждое ее слово казалось ножом, вгоняемым ему в сердце, — вы обнаружите, что он слишком много знает о вас. Он знает, как использовать плоские зеркала и не обезуметь.
 Эремис отреагировал живее, чем она ожидала. Он напрягся и шумно выдохнул сквозь зубы; его рука поползла вверх по ее животу, словно для того, чтобы терзать груди или ударить по лицу.
 — Ну и как же, миледи?
 Продолжая лгать, выражая сопротивление лишь голосом, она сказала:
 — Вы воплощаете плоское зеркало в изогнутом, а затем осуществляете оба воплощения одновременно.
 И потеряла преимущество так же быстро, как получила. Мастер расслабился, напряжение покидало его, в то время как пальцы терзали ее соски.
 — Это совершенно изумительно, — заметил он. — Должен сказать, поражаюсь способности Джерадина оказываться близким к правде. Но сейчас даже Барсонаж определил, что техника, о которой вы говорите, невозможна. Зеркало при такой попытке превращается в порошок.
 Подлинный секрет, миледи, в окислителе, который входит в состав изогнутого зеркала. Это  мое  открытие, плод  моих  каторжных трудов.  Я  открыл, как делать зеркала, в которые можно воплощать другие зеркала. В это мгновение только решимость Теризы убить его спасала ее от отчаяния. В ней просто не оставалось места для гнева и страха, после того как ее последняя надежда рухнула.
 — Большая часть моих коллег—Мастеров, — продолжал Эремис, — будут смеяться до колик, если узнают, на что я тратил годы, став Воплотителем. Но мое маленькое открытие потрясет мир. Когда я закончу, весь Мордант, Аленд и Кадуол будут у моих ног, и даже верховный король Фесттен узнает о моем превосходстве.
 Эта перспектива наполнила его страстью. Он снова принялся целовать Теризу, и в этот раз она чувствовала жажду плоти, когда его рот прикусывал и сосал ее соски, когда его язык скользил по ним. Его свободная рука снова оказалась в ее штанах, стягивая их вниз, открывая ему Теризу.
 Если бы он отпустил ее руки — всего на мгновение — она уж постаралась бы выцарапать ему глаза. Но, несмотря на свое торжество, он не ослабил хватки.
 Она никак не могла заставить его остановиться. Но ей и не пришлось. Незнакомый скрипучий голос сказал из темноты с тайной насмешкой:
 — Фесттен хочет видеть тебя.
 Чуть не лопаясь от гнева, Мастер Эремис вскочил на ноги и отодвинулся от Теризы.
 — Неужели меня всегда будут прерывать на самом интересном месте? Она —  моя,  говорю тебе, я заслужил ее. А Фесттен  мной  не распоряжается.
 Второй голос пренебрежительно ответил:
 — С ним двадцать тысяч человек, которые думают иначе. Кроме того, он вправе выслушать твой отчет.
 Руки Теризы освободились. Она опустила их, свесила ноги с кровати, села, пощупала цепь. Та была недостаточно длинной, чтобы Териза могла дотянуться до Эремиса. Холодные оковы на руке удержат ее.
 — Расскажи ему все сам, — заявил Эремис. — Пошли с докладом Гилбура. Пошли  Гарта.  Я не пойду в палаты верховного короля.
 — Эремис, — предупредил скрипучий голос. — Подумай. Верховный король верит мне. Всегда верил. Но тебе он не верит. Он передал тебе руководство его планами — и поступает, как ты хочешь — только потому что ты добиваешься нужных ему результатов. Ты подвел его к победе как никогда близко.
 Но сейчас ты рискнул нанести удар в самое сердце Орисона и ничего не достиг, за исключением смерти Леббика и пленения этой женщины. Верховный король Фесттен считает, что пока что напрасно следовал твоим советам. Единственное, что доставило ему удовольствие — уничтожение Пердона. Он вправе выслушать твой отчет.
 — Этот трахальщик овец, — с отвращением произнес Эремис. — Человек, потерявший интерес к женщинам, — человек, находящий единственное удовлетворение в животных… он не заслуживает быть королем.
 Тем не менее в его тоне зазвучали нотки сомнения. Несмотря на гнев и разочарование, Мастер покинул Теризу. Бормоча себе под нос проклятия, он стал удаляться во тьму.
 Так как она, не сломленная, была далека от того, чтобы сдаться, и хотела знать своих врагов, Териза спросила резко:
 — Почему вы это делаете?
 Похоже, он остановился. Тон его стал враждебным и восторженным одновременно.
 — Потому что я  могу. 
 Вскоре Териза решила, что он ушел. Ей казалось, что она неподвижна уже долгое время. Она предала короля Джойса его врагам. Похищение королевы Мадин было на ее совести. При разговоре с Эремисом в подземелье она разболтала ему то, что он так хотел узнать, фактически предала Джерадина!  Как же она могла быть такой глупой?  А Джерадин не знает тайны окислителя. Он не сможет сражаться с Мастером. Он не найдет ее в темноте. Надеяться не на что.
 Но все это неважно. В ее сердце не оставалось места надежде. Ее желание пустить кровь Эремису было слишком велико; оно переполняло ее. И не давало сосредоточиться ни на чем другом. Она оказалась бессильна именно потому, что так желала вызвать в себе силу.
 Цепь оставляла ей возможность двигаться возле кровати. Териза угрюмо поправила штаны, туго затянула пояс и начала застегивать рубашку.
 — Какая жалость, — заметил скрипучий голос. Она замерла.
 Сколько людей сейчас видят ее — а она их не видит?
 — Я прекрасно обхожусь без света. Темнота не может скрыть от меня свои тайны. Но в последние годы мне редко представлялась возможность видеть такую наготу. — Голос скрипел, словно вилка царапала по стеклу. — Женщин с такой гордой грудью и таких перепуганных. Ошеломляющая комбинация. А кроме того — время. Позже Эремис вернется. Фесттен подробно расспросит его, прежде чем позволит Мастеру заняться своими делами.
 Териза хотела дозастегнуть рубашку, но не могла заставить пальцы пошевелиться. Сколько здесь людей?.. До сих пор она боялась лишь Эремиса и не самой тьмы, а того места, где он оставил ее.
 — Печально, что Эремис не любит попользованное мясо. А я люблю мясо не настолько, чтобы рисковать союзом с Мастером. Спрячьте грудь… или щеголяйте ею… как угодно. — В скрипе голоса она расслышала тоску и облегчение. — Меня вам не совратить.
 И, словно ждала его позволения, Териза поспешила застегнуть пуговицы.
 Наконец—то ее глаза начали привыкать к слабому свету. Когда она пристально вглядывалась во тьму, то различала очертания фигуры рядом с чем—то, что представлялось ей дверным проемом. Голос шел оттуда.
 Стиснув зубы для вящей смелости, она встала и подергала цепь.
 Она смогла поднять руку, прежде чем почувствовала, что цепь натянулась. Териза пошла по ней и обнаружила, что цепь прикреплена к стене в изголовье кровати — почти десять футов длины, что позволит ей выполнять почти любые гимнастические упражнения в кровати, но чего недостаточно, чтобы добраться до фигуры в дверном проеме. Тем не менее, она почувствовала себя лучше, определив, что у нее есть пространство для маневра. Если больше ничего не получится, во всяком случае у нее есть возможность ударить Мастера Эремиса, прежде чем тот прикоснется к ней снова.
 Повинуясь инстинкту, она обмотала цепью руку, сделав нечто вроде кастета, и прижалась спиной к стене. А затем снова взглянула на фигуру со скрипучим голосом.
 — Вы — Вагель. — Подтверждение ей не требовалось; она была уверена в этом. — Знаменитый Архивоплотитель. Человек, который довел Хэвелока до безумия. Почему вы это делаете?
 — Делаю что?
 — Подчиняетесь ему. Вы называете это союзом, но он, вероятно, обращается с вами как со слугой. Вы ведь Ддх*#-воплотитель. Самый могущественный человек, о котором когда—либо было известно. Почему вы служите ему? Почему не наоборот?
 Очертания фигуры изменились, словно она пожала плечами.
 — Власть, — сказал он, продолжая скрипеть вилкой по стеклу, — часто вопрос положения, а не таланта. Он сказал правду. Весь мир будет принадлежать ему благодаря небольшому открытию, которое позволяет воплощать зеркало в зеркале. Но истинная власть не в этом.
 — Правда? — Териза не удержалась и уступила желанию поддразнить Вагеля. Для всего остального она была слишком напугана и разъярена. Судя по всему, Вагель слушал — смотрел, —  когда Эремис раздевал ее. — Тогда в  чем же? 
 — Его истинная власть, — проскрипел Архивоплотитель, — в том, что он незаменим для своих союзников — ввиду своего таланта, конечно, но, кроме того, из—за своего положения в Гильдии, в Орисоне. Как бы я мог получить его возможности, его свободу? Гилбур, уверяю вас, тоже был устроен вполне неплохо. Но его талант можно заменить. Он просто сообразителен — необыкновенно сообразителен — но далеко не гениален. И ненавидит весь свет слишком сильно, чтобы приобрести союзников—за исключением Эремиса. Нет, подлинное могущество Эремиса заключается в умении договориться с кем угодно.
 Он нашел способ договориться со мной, хотя его Воплотимое значительно уступает моему — и кроме того, я был цепочкой, позволившей ему начать переговоры с Фесттеном много лет назад, когда он спас меня от прозябания среди Вассалов Аленда. Он нашел способ договориться с Фесттеном, несмотря на привычку верховного короля единолично принимать решения. Он найдет способ справиться с вами… — Вагель издал презрительный смешок, — и справиться так, что вы не будете просить о смерти лишь потому, что он запретит вам говорить.
 Териза вдруг перестала слушать. Алендские Вассалы. То, как он произнес эти слова, заставило ее включить чутье, и новый кусок головоломки встал на место. Она с удивлением воскликнула:
 — Почтовые голуби.
 Вагель молчал, словно сраженный.
 — Именно вы завели почтовых голубей. Вы дали их Вассалам Аленда.
 — Эти жирные бароны, — угрюмо заявил Архивоплотитель, — своей наглостью и детскими амбициями едва не свели меня с ума. Они требовали— требовали —  Власти. Воплотимого. Я должен был удовлетворить их, чтобы меня оставили в живых,  меня,  величайшего Воплотителя, какого знала история. А потом они  удовольствовались  птицами, способными переносить послания. Я мог уничтожить их давным—давно — я мог бы получить на это  разрешение  у Эремиса, — не будь они такими  ничтожествами. 
 И за это, за мои страдания, Джойс заплатит сполна. — Месть, — пробормотала Териза. Ее внимание снова обратилось на Вагеля. — Они с Хэвелоком победили вас, когда вы возомнили, что станете повелителем мира, и вы не можете жить, не мечтая о мести. Нет, вас не волнует, у кого власть. Вас не волнует,  как унижает  вас Мастер Эремис. Вас волнует одно: как причинить боль людям, которые доказали вам, что вы ошибались.
 То, что делает с вами Эремис, намного хуже того, что сделал когда—то король Джойс.
 — Неужели? — Голос Вагеля заскрипел еще сильнее. — Как странно вы рассуждаете. Ваше поражение удивляет меня все меньше, несмотря на ваш невероятный талант.
 Манеры Эремиса оскорбительны, но то, что он предлагает взамен, — нет. По—вашему, Джойс или Хэвелок доказали, что они лучше меня, — способнее, умнее, могущественнее? Они доказали лишь то, что они коварнее. А вы видели в Морданте, в Орисоне что—нибудь такое привлекательное, достойное или могущественное, чего невозможно было бы  предать?  Меня победил не великий Воплотитель, не великий король, а великий  шпион. 
 Она думала, что Архивоплотитель замолчит, но ошиблась.
 — Не отрицайте мести. Если я не ошибаюсь, — он ухмыльнулся, — то вас переполняет именно это чувство. Но в вашем случае месть не удастся. Вы не будете  служить  тому человеку, который сделал зеркала из пропитанного кровью песка ваших желаний. Эремис одолеет вас, затем все ваше нутро вылезет наружу.
 — То же и с вами, — ответила она, словно слова Вагеля не оскорбили ее. — Он использует вас — и затем одолеет вас. А когда вы перестанете быть ему необходимы, отшвырнет вас, как сломанную игрушку. Вы не получите возможности отомстить. Он прибережет все удовольствие для себя.
 Вагель вдруг зашипел. Наступило долгое молчание. Териза крепче сжала звенья цепи в кулаке, но неясная фигура не двигалась.
 — Нет, — сказал он наконец, словно она вызвала его на искренность. — Все его союзники вынуждены бояться этого, но без  меня  ему не обойтись. Фесттен верит мне. Интриги Эремиса ни к чему бы не привели, если бы я не стоял между ним и верховным королем. Он слишком сильно нуждается в Кадуоле, чтобы рисковать союзом с ним, обманывая меня.
 А без меня вся сила Воплотимого, какой он располагает, превратится всего лишь в орудие — он сможет нанести тяжелый удар, но не сможет нанести его где захочет. Это бесполезно. Я — Архивоплотитель, как вы заметили. Процедура изготовления зеркал такова, что изображения, которые мы получаем, — мои. Вы верите, что мы могли добиться такого успеха случайно? Что сообразительный Гилбур мог бы сделать необходимое нам зеркало, просто смешивая случайные сочетания красителя и окислителя, песка и земли? Я скажу вам, что он потел бы до скончания века и не изготовил бы даже зеркало, которое позволило нам добраться до Низинного Дома, — или то, которое показывало зал аудиенций в Орисоне. Победа принадлежит  мне. 
 Именно я исследовал все закоулки Воплотимого, и никто в дурацкой Гильдии Джойса не может сравниться со мной.
 Вагель повысил голос.
 — Эремис ничего не смог бы без меня. Его потребности в зеркалах, которые могу изготовить лишь я, беспредельны. А поэтому… — он казалось с трудом удерживался, чтобы не кричать, —  прежде чем я признаю, что удовлетворен, я поджарю внутренности Джойса на медленном огне.  Я буду слушать, как он  воет,  пока не сойдет с ума, или, клянусь звездами, я получу удовлетворение от самого Эремиса!
 Внутренняя дрожь Теризы стала такой сильной, что она не могла говорить.
 Внезапно Архивоплотитель повернулся, чтобы уйти.
 — Помните об этом, — прохрипел он. — Возможно, это заставит вас сдаться ему раньше, и тогда полученное удовольствие сделает его менее безжалостным.
 И Вагель ушел. А Териза осталась с цепью, обмотанной вокруг руки, которой никого не могла ударить.
 Она не поверила в его уход. Напрягая в темноте все чувства, она искала подтверждения тому, что не одна. Но ничего не слышала, ничего не чувствовала. Что касается зрения… она могла различить дверной проем, но углы комнаты были темными, как бездонные пропасти. Когда она повернула голову к стене за кроватью, то увидела источник пробивающегося в комнату света. Она не ошиблась; свет шел из неплотно закрытого окна.
 Отпустив цепь, чтобы увеличить ее длину, Териза влезла на кровать и добралась до окна. Из такого положения она могла дотянуться руками до досок, приколоченных к рамам. К несчастью, ее пальцам не за что было зацепиться, кроме щелей. Она пыталась это сделать, пока кончики ее пальцев не покрылись занозами, а самоконтроль не начал отказывать; чтобы не расплакаться, она спрыгнула с кровати.
 Спокойно. Ей следует сохранить спокойствие. Любой ценой. Чтобы сосредоточиться,  хотя невозможно воплотить себя там с цепью на руке,  нет, не следует думать об этом, не нужно. Сосредоточься. Успокойся. Лишись чувств.
 Прижав руки к лицу она села на край кровати и попыталась потерять сознание, исчезнуть.
 Ничего не вышло; она была слишком разгневана и напугана, лишена малейшего проблеска надежды. Ее трясло так сильно, что сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Она предала короля Джойса, а Вагель хочет заставить его  выть…  Джерадин не сможет найти ее, спасти. Слишком много людей могут наблюдать за ней, прячась за глазками, в углах…
 Эремис придет сюда, как только закончит разговор с верховным королем Фесттеном. Теризе нужно было время, чтобы взять себя в руки.
 В поисках источника спокойствия она решила исследовать комнату, насколько позволяла цепь. Что еще она могла сделать? Может быть, если она ничего не найдет, то восстановит самоконтроль.
 Отчаянно дрожа, слишком злая, чтобы думать о том, как глупо она выглядит в глазах стороннего наблюдателя, Териза двинулась к кольцу, к которому крепилась ее цепь, а оттуда двинулась в угол, исследуя пальцами холодные, твердые камни.
 Когда ее рука коснулась железа в стене, она едва не вздрогнула.
 Железо; другое кольцо.
 К кольцу крепилась короткая цепь.
 Рука в оковах.
 Териза задрожала. Она вернулась к кровати, села и уставилась в темноту, прерывисто дыша.
 Она почувствовала руку. Кожу. Руку, которая дернулась от ее прикосновения.
 Еще один пленник. Кто—то был прикован в углу.
 Эремис собирался изнасиловать ее на глазах у свидетелей.
 «Кто вы?» — хотела спросить она. Однако слова отказывались выходить из горла. Но Териза протолкнула их наружу.
 — Кто вы?
 Никакого ответа. Может быть, из—за собственного тяжелого дыхания, она не слышала ни вздоха ни шуршания одежд.
 — Вы больны? — Была еще эта возможность. Кто знает, что Эремис, Вагель, Гилбур или Гарт могли сделать со своими врагами? Если бы она не почувствовала кожу и движение, то решила бы, что наткнулась на скелет. Или на труп.
 — Вы слышите меня? — Она встала с постели и пошла вдоль стены, медленно,  медленно,  пытаясь сдержать тревогу. — С вами все в порядке?
 Она нашла кольцо, короткую цепь. Рука в оковах пыталась отдернуться. Тем не менее, Териза перебралась по кисти к руке. Та была покрыта тканью—рукав рубахи или плащ? Материал был плотный и теплый; вероятно, шерсть.
 Она нашла плечо, открытую шею. Плечо и шея сильно дернулись, но им некуда было деваться; наверное, вторая рука тоже была прикована. Черт бы побрал эту тьму. Узник был ненамного выше ее ростом. Цепь Теризы натянулась почти до предела, она без труда прикоснулась к небритому лицу, отворачивающемуся от нее, испуганному ее прикосновениями.
 — С вами все в порядке? — прошептала она. — Кто вы? Он медленно повернул голову и приглушенно хмыкнул.
 — Ну ладно. Вы сами нашли меня. Они приказали мне не издавать ни звука, не давать вам знать, что я здесь, но вы все равно нашли меня.
 Голос показался ей знакомым. Эта горечь была знакомой.
 Найл. «Убитый» брат Джерадина. На мгновение она так обрадовалась, что нашла его живым, что едва устояла на ногах. Значит, убит был Андервелл, убит и изуродован. Она правильно подозревала Эремиса в таком коварстве.
 Найл был  здесь]  он был здесь узником — как долго? — его удерживали тут, чтобы использовать в случае чего против брата.
 — О Найл, — прошептала она с облегчением. — Мне так жаль. Что они сделали с вами?
 — То же самое, что собираются сделать с вами. — Его горечь была хуже, чем гнев; он потерял всякую надежду. — Нечто вроде изнасилования. Мне еще повезло, что Эремис решил оставить меня в живых. Гилбур любит то, что он называет «мужским мясом», но он склонен убивать свои игрушки, и Эремису приходится сдерживать его. Большую часть времени.
 Я нужен им, чтобы контролировать Джерадина. Или, с его помощью, короля Джойса.
  О, Найл. 
 Ноги отказались держать Теризу. Тошнота выгнала из нее остатки радости. Не задумываясь ни о чем, она вернулась на кровать и снова села. Дрожь почему—то прошла. Но ее непременно стошнит… А тогда она выблюет свое сердце.
 — По той же причине они захватили и вас. — Теперь, когда Найл заговорил, он был склонен продолжить беседу. — Различие только в мелочах. Мы — заложники. И приманка. Мы здесь для того, чтобы у них была уверенность, что Джерадин и король Джойс исполнят любой каприз Эремиса.
 Я думал, кто—нибудь постарается спасти меня. — Тон Найла приводил ее в отчаяние. Гилбур любит  мужскую плоть. —  Но ошибался. Может быть, забудут и о вас. Единственная надежда на то, что Эремис сделал ошибку, приведя вас сюда.
 Борясь с подкатившей к горлу горечью, она заставила себя сказать:
 — Никто в Орисоне понятия не имеет, что вас нужно спасать. Разве вы не знаете, что они сделали? Они убили врача, Андервелла. Позволили чудовищам сожрать его лицо… — не думай об этом, только не  думай  об этом, — и переодели, чтобы он походил на вас. Все считают вас мертвым. — И, так как это нужно было сказать, она договорила: — Все считают, что Джерадин убил вас. Вот в чем вы виновны.
 — Я знаю все это. — Найл тонко закашлялся, словно был слишком слаб и сломлен, чтобы разразиться проклятиями. — Они послали Гарта и несколько его пригодников в комнату, оглушить Андервелла и стражников. Чтобы не было никакого шума. И воплотили меня сюда. А затем отправили своих существ растерзать тела. Они рассказали мне об этом.
 Думаете, что я хотел этого? Полагаете, у меня был выбор?
 Нет, было жестоко обвинять его, жестоко, когда он так долго был узником Эремиса, Эремиса и Гилбура, и решения, которые привели его к этому, основывались на дурацкой политике бездеятельности короля Джойса, так что было нечестно злиться на него. И тем не менее, она сказала:
 — У всех есть выбор.
 У  нее  он есть, да? Она прикована к стене во тьме, и Эремис решил пользоваться ею в свое удовольствие, пока ее дух не будет сломлен, а у нее нет никакой возможности спастись, и все равно у нее есть выбор. Только у покойников нет выбора.
 Найл снова закашлялся, словно его легкие были полны мокроты. Териза могла вообразить его в цепях, с полуоткрытым ртом, заросшего грязной бородой, бессильного.
 — Вы неправы, — пробормотал он, откашлявшись. — Вы похожи на Элегу. Вы не понимаете. У меня не было выбора с тех пор, как Джерадин ударил меня дубинкой.
 Ну конечно. Териза едва проглотила проклятие. Сейчас он примется во всем обвинять Джерадина. Ее живот бунтовал; она  заставила  себя успокоиться. Она оказалась суровее, чем ей бы хотелось. И вместо того, чтобы развивать тему, затронутую Найлом, Териза глухо спросила:
 — Вы знаете, где мы? Вы знаете это место?
 — Все, чего я хотел — это спасти Орисон и Мордант. — Возможно, он не слышал ее. — Вы не вправе сказать, что я заслужил такие муки. Скажите, что я был неправ, но не обвиняйте меня в подлости! Я ведь делал это не для себя. И даже не для Элеги… Если я прав, то моя семья до сих пор ненавидит меня. Я никогда не смогу вернуться домой. Все они верят в самого короля Джойса, а не в идеи, которые сделали его хорошим королем, — не в Гильдию, Орисон и Мордант. Они никогда не простят мне  предательство  их героя, даже если бы я поступал только правильно.
 Я и сам бы не простил себя.
 — О Найл, — тихо выдохнула она, — вы не понимаете. Ну конечно же они простят вас. Уже простили.
 Возможно, он просто был неспособен услышать ее. Может быть, провел слишком много времени беспомощный, задавленный бесконечными мыслями о том, что он сделал и почему — и чего это стоило — без всякой возможности выхода. Вместо того чтобы отреагировать на ее слова, он продолжал выворачивать перед ней душу.
 Пытаясь оправдаться перед тьмой.
 — Но Джерадин уничтожил меня. Я знал, что он хочет совсем другого, но он устроил все это. Когда он отправился за мной, вместо того чтобы отправиться за принцем Крагеном… Если бы он не так притягивал всякие неприятности…
 Из—за него меня посадили в темницу. Словно преступника. Словно я представлял опасность для всех окружающих. Будь я фермером, впавшим в безумие и начавшим рубить своих друзей и семью топором, меня бы заперли, но надо мной бы не смеялись. Меня бы никто не презирал.
 Как вы не можете понять?  Я  тоже люблю короля Джойса. Я всегда любил его, хотя он не позволял мне служить ему — даже не хотел терпеть меня поблизости. Но одни любящие важнее других. Его не интересовала моя преданность — и это причиняло мне боль, потому что он был явно заинтересован в моих братьях. Артагеле. Джерадине. Но я все равно продолжал любить его победы, его идеалы, его разум.
 Как по—вашему, что я должен был поступить? — В голосе Найла в темноте на миг пробилась страстность. — Бросить все, что сделало Мордант Мордантом, на растерзание дряхлому старику, которого не волнует, жив я или мертв?
 Тогда Джерадин остановил меня, и они заточили меня в подземелье. Вы знаете, что это значит? — Кашель был ему кстати, он позволял успокоиться. — Вы должны знать.
 Я решил выбраться оттуда.
 Пришел Артагель и показал мне свои раны. Я не мог выбраться. Смотритель Леббик начал упражняться в своих мерзких шутках надо мной. Я не мог выбраться.
 И тогда появился Мастер Эремис…
 — Найл, прекратите. — Териза не хотела этого слышать. Она знала, что ей предстоит, и не хотела слышать этого. — Это не поможет. Вы лишь терзаете себя. — Ей хотелось только справиться с ужасом, пылающим внутри, и сплавить свои ярость, ужас и жажду крови в единый слиток. — Вы знаете, где мы?
 — Именно так, — продолжал Найл, словно она не сказала ни слова. — Он просто вошел в подземелье. Просто открыл мою камеру и забрал меня с собой. Я не мог ничего сделать. — Судя по тону, он метался от отчаяния к горечи — и часто кашлял. Но в голосе Найла слышались нотки гнева на собственное бессилие. — Он увел меня чуть дальше по коридору. Затем сделал какой—то жест, и нас воплотили здесь. В его личной лаборатории. Я не мог вырваться от него.
 Вы знаете, что он сделал?
 — Да! — Пытаясь защититься от боли, Териза вскочила на ноги. —  Знаю. —  Когда она задвигалась, ее цепь зазвенела по полу. Она быстро схватила цепь и резко дернула, заставляя зазвенеть сильнее. — Я знаю,  что  он сделал вместе с вами. Ну, конечно,  знать  она не могла; она этого не переживала. Но она знала достаточно — больше, чем могла выдержать. И с яростью заговорила:
 — Он показал вам Хауселдон в зеркале. — Она зазвенела цепью. — И другие зеркала. — Железные звенья бились о камень. — Зеркало с огненными котами. Зеркало с кошмарными волками. Зеркало с камнепадами. Зеркало с упырями. — Всякий раз она заставляла цепь звенеть громче. — И убедил вас, что может запросто и внезапно обрушить все это на ваш дом и семью, если вы не пойдете ему навстречу. Если не поможете ему обратить Гильдию против Джерадина.
 Тяжело дыша, она умолкла.
 Молчание Найла было лучшим подтверждением ее словам.
 — И вы согласились, считая, что спасаете большинство тех, кого любите. И вы решили, что кто—то  обязательно  сообразит, что вы живы, — спасет Джерадина и обвинит во всем Эремиса. Но почему—то вам не пришло в голову, что Эремис прекрасно, не хуже вашего, разбирается в слабых местах своего плана.
 Найл, вы сделали выбор. Джерадин ни в чем не виноват. Вы сами виновны во всем.
 Вот так. Она дошла до того, что совершает нападки на людей, прикованных к стене, обвиняя их в скверной логике и в слабом моральном духе. Даже если те помогли врагу. Что дальше? Начать избивать калек?
 Найл тоскливо спросил из тьмы:
 — А какой выбор у меня оставался? Что я мог сделать?
 О, дьявольщина. Териза заставила свои пальцы выпустить цепь.
 — Вы могли отказаться.
 — Вы не слышите себя? — В нем все же сохранилось немного гнева. — Тогда он уничтожил бы Хауселдон. Убил бы всю мою семью — всех, с кем я вырос, — стер с лица земли мой дом… все, что я люблю.
 — Нет, Найл. — Она вздохнула. Ей постепенно удалось справиться с тошнотой, со скачущим пульсом, с желанием причинить кому—нибудь боль. Он и так будет страдать, страдать жестоко. Ей не было нужды увеличивать силу удара. — Это вы не слушаете.  Он все равно уничтожил Хауселдон.  Он сжег его дотла, и пока мы с Джерадином были там, он пытался убить нас. Ваше пособничество ничего не изменило. Вы помогли ему в обмен ни на что.
  Вот так. Я  все сказала.
 Поодаль Найл тихо застонал, словно она воткнула ему нож под ребра — словно она разбила его защиту, растоптала его доводы в свое оправдание, позволявшие ему выживать в этой темнице.
 Териза приблизилась к нему, чувствуя себя не меньшим чудовищем, чем совершающий насилие над детьми, и такой же беззащитной, как насилуемый ребенок.
 — Найл, прости. — Она погладила его по лицу, пытаясь успокоить. Ее рука стала влажной от его слез. — Мы обязательно выберемся отсюда. Непременно. Я говорила с твоей семьей. Я знаю, что они все понимают. Они знают  тебя.  Они знают, что ты никогда не предал бы Джерадина… разве что хотел бы защитить их. И это бы помогло, если бы он не сбежал — если бы мы с ним не попали в Хауселдон.
 Затем, молясь, чтобы никто не услышал ее, высказав все, что хотела, против себя, она приблизила губы к его уху и прошептала:
 — Они в безопасности—Все они ушли из города. Они ушли на Сжатый Кулак и спрятались там. Готовясь защищаться.
 Эремис не знает об этом. Дрожа от того, что так рискнула, она вернулась к кровати и села. Найл не откликнулся. Она даже не знала, услышал ли он ее. Но она сделала то, что хотела. Она должна была сделать это ради себя. Через некоторое время она вернулась к своему первому вопросу — единственному вопросу, ответить на который мог только Найл.
 — Найл, ты знаешь где мы?
 Через мгновение она услышала приглушенный вздох; похоже, Найл поднял голову.
 — Я предполагаю, в Эсмереле. Не знаю. Я никогда не видел этого места, пока меня не заточили… не воплотили здесь. Он говорил, что это Эсмерель.
 — Найл… — небрежная угроза в голосе Мастера Эремиса была несомненной. — Я приказал тебе не разговаривать с ней.
 Ошеломленная и встревоженная Териза повернулась лицом к Мастеру. Но она не запаниковала. Она была слишком разгневана и испытала слишком много боли, чтобы впасть в панику.
 — Почему? — спросила она, прежде чем успела задуматься, задрожать. Силуэт Воплотителя, такой же неясный, как силуэт Вагеля, на фоне двери казался более черным пятном. — Вы получили все, что хотели. Почему вы издеваетесь над ним? Он не причинил вам вреда.
 — Что это, миледи? — буркнул Эремис. — Вопросы? Вызов в голосе? Отвратительное начало для любовных игр. — Он говорил убежденно, с невероятной уверенностью в себе — и резче, чем раньше, словно за время отсутствия пережил неприятный разговор. — Странно, что вам не интересно, о чем мы с верховным королем говорили.
 Териза не дала увлечь себя словами.
 — Меня не волнует верховный король. Речь о Найле. Для чего он вам? Почему вы не отпустите его?
 Почему вы приковали нас здесь вместе? Почему вы хотите, чтобы он знал, что вы сделаете со мной? Сосредоточиться.
 Пустое темное пространство, провал в сознании. Ярость и кровь.
 — По той же причине, по какой я нуждаюсь в вас миледи.
 — Мастер не скрывал радости. — Чтобы мое торжество было окончательным. Вы останетесь моей пленницей, когда мои враги двинутся на меня. Они попытаются спасти леди Теризу де Морган с ее странными талантами. Они создадут союз или не создадут. Они уничтожат друг друга — или нет. Что бы ни случилось, в конце концов они прибудут в Эсмерель.
 Тогда я отпущу Найла. Я не такой безжалостный, каким вы меня считаете, — я не буду мучить его бесцельно. Он будет свидетелем того, что я сделаю с вами, пока вы ждете своих спасителей. — Нескрываемое удовольствие в его голосе подействовало на Теризу, словно холодный душ. — А когда я буду готов, я отошлю его — пусть расскажет обо всем, что я сделал с вами.
 Тогда Джерадин начнет понимать, какой груз взвалил на себя, пытаясь сопротивляться мне.
 Нет. Никогда. Никогда.
 Сосредоточиться. Заставить себя…
 — Сукин сын.
 Он был достаточно близко, чтобы достать ее. Он мог ее ударить. Териза чувствовала его присутствие, давление, которое исходило от него; ей казалось, что она чувствует привкус его желания. Но он не ударил ее.
 — Подойдите ко мне, миледи, — сказал он, словно был уверен в ней. — Вот как вы разговариваете с человеком, который владеет вами? — Он вытянул руку и провел пальцем по ее щеке. Когда Териза не вздрогнула, он сунул руку под ворот ее рубашки. Его рука начала медленно сжиматься. — Нужно использовать силу, чтобы научить вас вежливости?
 Пустое пространство; провал между ними. Териза исчезала во тьме, все больше удаляясь от Эремиса; ее разум был полон изображений в зеркалах; все они были нематериальны; сосредоточься и думай.
 — Нет, — сказала она, держась от него на таком расстоянии, что он никак не мог овладеть ей. — Снимите цепь. Позвольте мне показать, чему я научилась у Джерадина.
 Она не пыталась говорить кокетливым или беспомощным тоном, чтобы сократить дистанцию между ними.
 Ловушка, которую она расставила для Мастера, походила на ту, которую он сам использовал против своих врагов. Очевидная. Неотвратимая. Как он мог сомневаться, что он для нее нечто существенное, что он может контролировать ее, покорить ее, победить, когда захочет? Сопротивление лишь делало ее последующую сдачу более приятной.
 Хмыкнув, он потянулся к руке Теризы и со щелчком открыл замок.
 Так как она была слишком далеко, она ничем не выдала себя. А оттого, что ее переполнял гнев, не колебалась.
 Прежде чем он успел перехватить ее, Териза что было сил ударила его ногой в пах.
 Эремис застонал от изумления и боли и резко отпрянул.
 И почти сразу восстановил равновесие, опомнился от шока. Она хотела услышать, как он будет ругаться от боли, жадно хватая ртом воздух; но он не доставил ей такого удовольствия. Брань, сорвавшаяся с его губ, была незатейлива: она, мол, зашла слишком далеко, и это ей даром не пройдет.
 Он резво прыгнул вперед, чтобы схватить ее и наказать.
 Но недостаточно резво. Пока он двигался к ней, Териза прикоснулась к вечности.
 Это заняло всего лишь промежуток между двумя ударами испуганного сердца — но этого хватило. Зеркала сияли, принимали форму и освещались; их было множество: хаос и осколки. Но ей нужно было всего одно изображение, самое резкое, с такими подробностями, словно те впечатаны в ее мозг.
 Песчаная дюна, застывшая в безвременье между стремительными ветрами и безвоздушным пространством.
 Она не задумалась, где видела это изображение раньше. И это ее не волновало. Едва увидев его, она поняла, что оно предназначено ей…
  …и прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота. 
 Эремис тянулся за ней, пытаясь схватить за плечи и одновременно ударить. Только чутье подсказало ему в последний миг отстраниться и избегнуть опасности, пока она, теряя сознание, уплывала внутрь стены.
 В свет ламп; на пол, оказавшийся настолько жестким, что у нее перехватило дыхание.
 Она долго не могла выговорить ни слова. Она не могла ничего сделать, лишь смотрела на Знатока Хэвелока, Мастера Барсонажа и Джерадина, которые уставились на нее, словно она восстала из мертвых.

 43. Единственное, что еще остается сделать

 Свет был невероятным, дающим жизнь, словно солнечные лучи. Пока Териза ждала, что к ней вернется дыхание, она просто радовалась, что оказалась здесь, счастливая оттого, что удалось сбежать.
 Затем Джерадин издал радостный вопль и бросился к ней. Хотя она не могла вздохнуть, он схватил ее в объятия и закружил, плача и смеясь одновременно.
 — Териза,  Териза! —  Он вращал ее в танце дикой радости. Его счастье было столь искренним, что она прижалась к его шее и перестала волноваться, может дышать или нет. Если бы Мастер Барсонаж не схватил их обоих в свои медвежьи объятия, заставляя Джерадина остановиться, то Джерадин налетел бы с нею на зеркала и перебил бы их.
 — Остановитесь, — выдохнул магистр. — Вы сошли с ума? Остановитесь. — Он сам был словно в лихорадке.
 Через мгновение ее облегчение и возбуждение сменились жаждой глотка воздуха.
 И Джерадин мгновенно остановился и опустил ее на пол, все еще крепко сжимая в объятиях.
 — С тобой все в порядке? Териза, с тобой все в порядке? Я не мог найти тебя. Я не мог добраться до тебя. Я изменил зеркало в поисках тебя, но не смог найти. Я боялся за тебя. О, моя любовь, с тобой все в порядке?
 Она постаралась кивнуть как можно убедительнее и тут наконец смогла вдохнуть более—менее свободно. Затем в свою очередь обняла Джерадина, шумно дыша ему в ухо, сжимая его с неженской силой, потому что все еще была переполнена впечатлениями от невероятных воплощений и угроз убийства. После встречи с Мастером Эремисом Джерадин был настолько дорог ей, что она прижалась к нему так, словно они составляли единое целое. Джерадин. Помоги мне.
 Он собирался изнасиловать меня. Только для собственного удовольствия. И чтобы причинить боль тебе.
  Джерадин. 
 Я убью его.
 — Миледи, — серьезно сказал Знаток Хэвелок, словно стал совершенно другим человеком. — Это было очень здорово! Если вы действительно умеете делать подобные вещи, тогда любое его действие против вас вполне оправдано. На его месте я бы поступал точно так же.
 — Доказательство, — пробормотал Мастер Барсонаж, которому уже не нужно было защищать зеркала Знатока.
 — Я бы никогда не поверил в это.  Доказательство. —  Он словно бы погрузился в восторженные мысли. — Изображения реальны, независимы от зеркал независимы от самого Воплотимого. Король Джойс оказался прав во всем.
 — Найти бы этого паскудного сукина сына, — ответил Хэвелок, возвращаясь в свое нормальное состояние. — Прекрасное время он выбрал для беготни за девочками. Ему бы увидеть все это.
 Я убью его… Найл.
 — Джерадин. — Териза отстранилась, чтобы поймать взгляд Джерадина. Пригодник подался вперед, чтобы поцеловать ее; но выражение ее лица остановило его. Быстро, чтобы он не успел разволноваться, она сказала:
 — Они держат там Найла.
 Он нахмурился, мгновенно поняв причину ее озабоченности.
 — Мы знаем это, — пробормотал он. — Точнее, предполагали…
 — Я  видела  его. — Вернее, не совсем  видела;  но Териза и так спешила все объяснить. — Я беседовала с ним. Он узник Эремиса. Его держат в том же месте, куда он доставил меня. В Эсмереле. — Эремис хотел, чтобы Найл видел, что он сделает со мной. Чтобы причинить тебе как можно больше боли. — Мы должны вытащить его оттуда. Он…
 Она чуть не ляпнула «сломлен морально. Эремис сломил его дух».
 — Она изменила изображение, — вмешался Мастер Барсонаж, торопясь высказаться. — Она на расстоянии использовала зеркало, в котором не было ее изображения, и она меняла его, пока не появилась в этом зеркале. Джерадин не смог бы этого сделать. Плоские зеркала не подчиняются ему. И она не смогла бы этого сделать, если бы не была совершенно реальной, независимой ни от кого. Было бы глупостью представить, что женщина, созданная зеркалом, могущественнее, чем зеркало, создавшее ее.
 — Кого это волнует? — довольно спросил Хэвелок. — Она женщина. Вот в чем дело. Мы не можем ей верить. Мы не можем верить  ему. —  Он говорил словно заботливый дядюшка. — Посмотри на него. Он такой же глупец, как Джойс. Готов умереть ради нее. Если что—то пойдет не так, он кинется спасать ее, а не нас.
 Териза с Джерадином не слушали его. Когда она пришла в себя, оба они машинально обернулись и посмотрели на зеркало, доставившее ее сюда.
 Изображение в нем было темным, почти непроницаемо черным. Вероятно, Териза различила бы полуразмытые тени — кровать? — дверной проем? — будь у нее время; но прежде чем она принялась изучать изображение, оно начало таять. Свет вытеснял тьму; вместо неясных теней появился песок. Через мгновение в зеркале появилась все та же картина: пустыня где—то в Кадуоле. Подул ветер, взметая тонкие струйки песка на гребне дюны.
 — Найл! — Новая боль прошила ее: потеря, с которой она не могла смириться. — Он был там, в той комнате. Мы могли бы достать до него — спасти его…
 Стараясь сдерживаться, Джерадин пробормотал:
 — Для того чтобы изменения сохранялись, требовались усилия. Едва ты расслабилась, основное изображение вернулось.
 Именно это и произошло на второй день твоего пребывания здесь, когда ты увидела в плоском зеркале Сжатый Кулак. — Было ясно, что он продолжает говорить лишь для того, чтобы помочь ей, дать пищу для размышлений, пока она не успокоится. — Ты так удивилась, увидев в моем зеркале Сжатый Кулак, что невольно воссоздала это изображение в плоском зеркале. Но как только мы с Эремисом отвлекли тебя, ты расслабилась, и основное изображение заняло свое законное место.
 Заняло свое место. Териза помнила все, несмотря на смятение чувств. Изображение вернулось, чтобы она могла увидеть, как на людей Пердона нападают жуткие черные пятна, вырывающие сердца у живых людей.
 А Вагель сказал о верховном короле Фесттене:  «Единственное удовольствие, которое он получил—уничтожение Пердона». 
 Будь они все прокляты.
 — Проще простого, — заметил Хэвелок. Он был таким же безумным, как и обычно, но ему удалось найти прагматичный выход из создавшейся ситуации. — Восстановите все, как было. Вы побывали в этой комнате. Верните изображение назад, и мы спасем Найла.
 Он прикован, мысленно ответила Териза. Нам не позволят появиться там и снять с него оковы.
 Тем не менее, она посмотрела на зеркало, пытаясь отогнать сомнения и изжить из сердца тревогу, пытаясь восстановить тьму, где Эремис держал ее пленницей…
 И не могла. Она была чересчур напряжена; ее сосредоточенность оставляла желать лучшего. Она не могла припомнить, какой была кровать, далеко ли от нее находился дверной проем, где были кольца, к которым крепилась ее цепь и цепь Найла. А без точной картинки в мозгу…
 Джерадин обнял ее.
 — Ты ни в чем не виновата. Это просто невозможно. — Его тон был тихим, успокаивающим; но в нем пробивались нотки отчаяния и боли, которые он пытался подавить. Должно быть, он пережил кошмарное время, пока ее не было, — должно быть, он очень хотел спасти Найла, но заставил себя сдерживаться ради нее. — Вот почему Эремис не освещает важнейшие части Эсмереля. Вот почему я не смог прийти тебе на помощь. Если ты изменишь изображение, то не поймешь, попала ли именно в нужную точку. А если ошибешься, все мы можем погибнуть. Ты можешь вызвать изображение где нибудь внутри горы, и как только ты осуществишь воплощение, тебе придется иметь дело с миллионами тонн камня. Тебе необходим свет. Обнимая ее, он повторил:
 — Ты ни в чем не виновата. Мы вытащим его другим способом.
 В его голосе не было уверенности, не было силы. Он просто пытался успокоить Теризу. Но она обнаружила, что верит его словам.  Мы вытащим его другим способ ом.  Он говорил это искренне, также искренне, как она  клялась: Я у бью его. 
 Пережитый кошмар мало—помалу отпускал ее, она обмякла в объятиях у Джерадина, тихо прося поддержать ее, дать ей время отдохнуть.
 — Мне кажется, Джерадин прав. — Экзальтация Мастера Барсонажа постепенно прошла. — Мастер Эремис коварен. Темнота — это препятствие, которое еще ни один Воплотитель не придумал, как одолеть. Не вините себя, миледи. Ваши достижения и так кажутся воистину чудом.
 Хорошо. Хорошо. Она никогда не сможет бороться, если будет сникать при первой же неудаче. Она не могла добраться до Найла; ладно. Но она способна думать. Эремис совершил над ней насилие своими руками.  Думай.  Он был готов и на худшее — но она ускользнула. Нужно думать; выбирать; действовать. Начни с чего угодно. Джерадин не выпускал ее из объятий. То, как держали Теризу его руки, было намного чудеснее любого воплощения. Он не собирался бросать Найла на произвол судьбы. Хорошо.
 Начни же с чего—нибудь. Она прерывисто вдохнула.
 — Не понимаю, как мне это удалось? Я ведь была по другую сторону зеркала. Мне казалось невозможным воплотить себя из изображения.
 Джерадин крепче обнял ее. Ответил магистр.
 — Знаток это умеет. Идея принадлежит Джерадину, но он не может пользоваться плоскими зеркалами.
 — Вы правы. Мы не знаем способа воплотить себя в обратную сторону. Даже для нас — для Воплотителей с талантом создавать зеркала — вход в зеркало осуществляется легко, без всяких усилий, но вычленение чего—либо из изображения требует жестов, подготовки — определенной концентрации таланта Воплотителя. Ведь, кроме всего прочего, зеркало  здесь,  а не там, где вы были.
 Но когда картинка в этом зеркале изменилась с песка на тьму, мы тут же заметили это. И Джерадин предположил, что это сделали вы. А Хэвелок — Знаток. Нам повезло, — Барсонаж кисло улыбнулся, — что его теперешнее состояние позволяет ему действовать разумно. После того как Джерадин все объяснил, Знаток осуществил воплощение, которое позволило вам спастись.
 С ошеломляющей ясностью Териза вспомнила, как Мастер Эремис прыгнул на нее сквозь тьму, вспомнила его нападение. Почти впадая в панику, она отстранилась от Джерадина. Но паника не захватила ее; наверное, она потеряла эту способность.
 И прежде чем Хэвелок успел остановить ее, она обняла его за шею и поцеловала.
 Всего на мгновение глаза старого Воплотителя сошлись к носу; он заулыбался, словно восторженный мальчишка. Поразительно, с какой легкостью она простила ему то, что он не помог ей сражаться с Мастером Гилбуром.
 Но почти тут же его глаза закосили в разные стороны; нос навис хищным клювом, словно обещая насилие. К счастью, он ничего не пытался сказать.
 Он не попробовал остановить ее, когда она повернулась к Джерадину.
 Джерадин жадно смотрел на Теризу. Впервые за все время она увидела, что по его щекам текут слезы.
 Заметив это, она замерла. Он понимал, в какой она была опасности. Пока она была пленницей Эремиса, а он здесь — отрезанный… Ей представилось, как он лихорадочно ищет выход… Внезапно она кинулась ему на шею.
 — О, моя любовь, — выдохнула она. — Ты изменил зеркало. Ты, должно быть, чуть не сошел с ума, пытаясь добраться до меня.
 Джерадин продолжал обнимать ее; и снова ответил Мастер Барсонаж.
 — Наш Джерадин доказал, что он почти такой же источник чудес, как и вы, миледи. — Он говорил спокойно, но, несмотря на самообладание магистра, она расслышала в его голосе дрожь гордости. — Конечно, мы знали, что он способен на удивительные вещи со своим зеркалом. Поэтому не слишком удивились, когда враги Орисона уничтожили его зеркало.
 Потрясенная Териза замерла.  Уничтожили?..  Ее связь с домом оборвана.
 Тогда как?..
 — Без своего зеркала, — продолжал магистр, — считали мы, он будет беспомощен. Но он доказал, что он воистину Знаток, во всяком случае в том, что касается нормальных зеркал. — Барсонаж показал на изогнутое зеркало рядом с пейзажем пустыни. — Он получил изображение Эсмереля и использовал его, чтобы отыскать вас. Только темнота не позволила ему достичь цели.
 Когда Териза осознала слова магистра, ее переполнил восторг.
 — Ты это умеешь? — Она была так счастлива, что ей пришлось сдерживаться при виде растерянного Джерадина. — Ты не просто Воплотитель, ты даже Знаток? Чудесно! — Внезапно она почувствовала ярость, близкую к экстазу. — Да поможет небо этому сукину сыну.  Мы сотрем его в порошок. 
 Ее страсть, казалось, дала Джерадину то, что требовалось. Териза видела, как он наконец—то забывает о своей неудачной попытке спасти ее, о неудачной попытке спасти Найла. Его черты заострились; в глазах засверкал огонь.
 — Это будет нелегко. Эсмерель в двух днях пути, и то если лошади попадутся хорошие. Принц Краген считает, что у верховного короля Фесттена по меньшей мере двадцать тысяч человек, не считая ужасов, которые может воплотить Эремис. Они могут в любой момент использовать плоское зеркало — а мы до сих пор не знаем, как им это удается. — Он не пытался напугать ее. Он просто перечислял проблемы, чтобы найти решение.
 — Все это меня мало волнует, — ответила она. — Они удерживают Найла. Они схватили королеву. Верховный король Фесттен там поблизости. Эремис беседовал с ним сегодня утром. Они победили Пердона.  Уничтожили- такое слово использовал Вагель. Они уничтожают Стернваль и Файль. И будет еще хуже. — Она вкратце рассказала о том, что сообщили ей Архивоплотитель и Мастер Эремис о скорости, точности и умении настраивать, которых они достигли в обращении с зеркалами. Джерадин задумался над услышанным, Мастер Барсонаж растерянно мигал, а она закончила:
 — Надо остановить его, пока он не зашел слишком далеко.
 Магистр хотел что—то спросить, но передумал. А Джерадин принял ее объяснения, не моргнув глазом. И, когда она закончила, сказал:
 — Есть еще одна сложность. Пропал король Джойс. Пропал?..
 — Я хочу сказать, действительно пропал. Знаток Хэвелок сказал, что он улетел. — Джерадин с сомнением посмотрел на старого безумного Воплотителя. — Не знаю, что это значит. Но последнее, что мы слышали, — что никому не найти его.
 — Тогда кто всем командует? — Орисон без короля Джойса… эта мысль показалась Теризе очень странной. У нее словно пропасть разверзлась под ногами. — Все это было его идеей.  Он  хотел таким образом сражаться с Эремисом. Кто же отдает приказы?
 Джерадин не задумываясь ответил; он полностью пришел в себя, и воинственный настрой Теризы заразил его.
 — Мы не знаем. Мы почти все время были здесь. Вероятно, никто не знает, где нас искать. — Он помедлил в нерешительности и сказал: — Король Джойс исчез, Смотритель Леббик погиб, и весь замок может полететь в тартарары. — Новое колебание. — Его могут сдать принцу.
 Это была правда. Териза представила бунт, бушующий на верхних этажах замка: паника и кровопролитие. Было ясно, что Орисон может уничтожить себя сам.
 Она повернулась к Знатоку Хэвелоку.
 — Где он? Ведь это была  его  идея. Проклятие на его голову, ведь мы нуждаемся в нем!
 Тошнота подступила к горлу Теризы, когда она увидела, как Хэвелок с заговорщицким блеском в глазах наклоняется вперед; его зрачки смотрели почти в противоположных направлениях, жадные и безумные. Он поманил ее пальцем, заставляя приблизиться, словно собирался открыть тайну.
 Териза не шелохнулась; тем не менее, он повел себя так, словно она послушалась.
 — Я видел изображение, — прошептал он, — изображение, изображение. В котором женщины ведут себя распущенно. У них груди на спине. И потому они выглядят очень странно. Но я бы с удовольствием уестествил их.
 Улыбаясь, он продолжал:
 — Он пришел ко мне и приказал.  Приказал.  Что я мог сделать? Я не знал, как отговорить его. — Поза Знатока не изменилась, а вот тон изменился разительно. — Я сказал одно, сказал другое. Шашки в перескоках— мужчины.  Женщины только все усложняют. Теризе хотелось прикрикнуть на него и в то же время обнять, чтобы успокоить. Разрываемая гневом и жалостью, она посмотрела на Джерадина и Мастера Барсонажа. Она ждала, что скажет магистр, но все ее внимание было сосредоточено на Джерадине.
 — Мы должны выяснить, что происходит.
 Мужчины кивнули. Барсонаж благожелательно, а Джерадин — охотно соглашаясь.
 — Кто—то должен догадаться, что собирался делать король Джойс, и проследить, чтобы это было сделано. Обращаясь к Мастеру, она сказала:
 — Мы все объясним, когда у нас будет время. Все это подстроил король. Сознательно. — И взяла Джерадина за руку.
 Держась за руки, словно дети, они вышли в коридор, который вел из квартиры Знатока Хэвелока в склад.
 Мастер Барсонаж быстро последовал за ними. Нахмуренные брови и необыкновенная задумчивость придавали ему непривычно уверенный вид.
 За их спиной Хэвелок поднял метелку и принялся чистить и без того уже идеально чистые зеркала. Зеркало, которое он выбрал, показывало то самое место, где он нашел летающее коричневое облако, так успешно действовавшее против катапульт принца Крагена.
 Как и Смотритель Леббик, он был одинок.
 И, казалось, не замечал, что рыдает, как дитя.


***

 Плач слышали и Териза с Джерадином и Мастером Барсонажем, особенно на нижних уровнях замка, где временно проживали большинство новых обитателей Орисона: маленькие дети, испуганные женщины, немощные старики и инвалиды. Они слышали крики тревоги и страха, протеста и недоверия. Слышали удары. Они заметили группу стражников, которые тупыми концами пик отгоняли людей, пытавшихся прорваться в закрытый коридор. Толпа, когда ее отгоняли, бранилась и умоляла; слух о предпринятой Гартом атаке достиг их, и они хотели выбраться из Орисона со своими семьями раньше, чем кадуольская армия, появившись неизвестно откуда, изрубит всех в куски.
 Но никаких признаков бунта не было.
 Замок был полон стражников, а не бунтовщиков. Они были повсюду, пресекая любое движение толп, предотвращая панику, контролируя доступ к главным проходам лестницам и дверям, отгоняя торговцев, слуг, каменщиков, которые пытались прорваться и вывести свои семьи, потому что считали — Орисон обречен.
 — Кто командует? — спросил Мастер Барсонаж у стражников. — Где король Джойс?
 Ответом было: «Чтоб я уделался, если знаю». Или нечто похожее.
 — От кого вы получали приказы? — спросил Джерадин.
 На это получить ответ было легче. От Норге, помощника Смотрителя Леббика. В такой момент тот факт, что Норге — всего лишь один из многих заместителей Леббика, не казался важным. Самое главное заключалось в том, что в Орисоне до сих пор существует власть. И сила. По чьей—то воле она была собрана воедино, и стражники получали четкие приказы. У кого—то было достаточно власти, чтобы взвалить на себя ее бремя в критический момент.
 Сам Норге? Что дает ему преимущество над другими капитанами?  Кто дал  ему такое преимущество?
 Мастер Гильдии? Невероятно. В отсутствие магистра—никогда.
 Один из советников короля? Один из лордов Орисона? Непохоже.
 Сам принц Краген? Верится с трудом. Артагель?
 Неужели ситуация была столь отчаянной, что никто, кроме независимо мыслящего раненого брата Джерадина, не мог взять в руководство в свои руки?
 Териза хотела побежать вперед. Она точно побежала бы, если бы не Джерадин.
 Когда они со спутниками покинули нижние уровни замка, то отметили, что настроение в Орисоне начало меняться. Коридоры верхних уровней контролировались лучше; здесь люди были меньше напуганы вероятностью атаки Воплотимого. Скоро появился стражник, отсалютовал магистру.
 — Мастер Барсонаж, — выдохнул он. Похоже, он прибежал из квартир Воплотителей. — Джерадин. Леди Териза. — Он знал о сегодняшних происшествиях достаточно, чтобы удивиться. — Вас приглашают в комнаты короля.
 Комнаты короля? Териза, Джерадин и Мастер Барсонаж стали как вкопанные.
 — Зал аудиенций нельзя считать безопасным местом, — пояснил стражник.
  — Кто  нас приглашает? — мгновенно спросил Мастер Барсонаж.
 Тяжело дыша, стражник ответил:
 — Милорд Тор. Он сказал, что принял командование. В отсутствие короля. А также Норге. Норге — новый Смотритель.
  Тор.  Териза почувствовала прилив сил. Будь благословен этот старик!
 — А что с принцем Крагеном? — спросила она. Стражник помедлил в нерешительности, как видно, не зная, много ли может сообщить. Но через мгновение ответил:
 — Это всего лишь слух. Но мне сказали, что милорд Тор предложил ему союз.
 Джерадин вскрикнул от восторга.
 И вместе с Теризой они пустились бегом по коридору.
 Мастер Барсонаж задержался и задал еще один вопрос:
 — А что ответил на это принц?
 — Не знаю, — ответил стражник.
 Барсонаж постарался догнать Теризу и Джерадина.
 В королевской башне к ним присоединились еще несколько стражников и повели их вперед, а потом распахнули перед ними двери; Териза, Джерадин и магистр вошли внутрь. Из уважения — не говоря уже об осторожности — они замедлили шаг.
 Покои короля были точно такими же, какими она видела их в последний раз, — богато обставленные, украшенные панелями, устланные красно—голубыми коврами. Но Териза не обращала внимания на обстановку. Здесь было восемь или десять человек — в большинстве своем капитаны, — и комната казалась переполненной, затопленной яростью, страстью и спорами.
 Прежде чем дверь закрылась, она услышала подобное трубному гласу восклицание принца Крагена:
  — Я на такое не согласен! 
 В груди у нее сжалось. Она обнаружила, что ей вдруг стало трудно дышать. Крик принца прошил ее насквозь, и надежда на союз начала умирать.
 Возле принца Крагена стоял Артагель: достаточно близко, чтобы отреагировать на неожиданные действия принца, и достаточно далеко, чтобы его не посчитали сторонником алендского Претендента. С другой стороны стоял капитан, которого Териза не знала. Норге?
 Посередине сидел лорд Тор, держась за свой большой живот, словно ему с трудом удавалось сохранять выбранное для себя положение.
 — Те выходы, которые предлагаете вы, — сказал старый лорд, словно его мучила боль, не имеющая ничего общего с принцем, — принять невозможно. — Он приложил руку к лицу. — Я не позволю вам оккупировать Орисон и сделать нас жалкими заложниками. Это нельзя называть  союзом. 
 — А по—вашему,  союз —  это дожидаться снаружи в опасности, пока вы отсиживаетесь за толстыми стенами? — горячо ответил принц. — Если… нет,  когда  верховный король выступит против нас… мы будем беззащитны, а вы под защитой стен станете наблюдать за происходящим.  Мы должны получить позволение войти в Орисон. Я не останусь  там, где сейчас стою, ждать, пока король Джойс вернется — к своему удовольствию… Если он получает удовольствие от чего—нибудь, кроме перескоков.
 Тору, казалось, не хватило сил даже чтобы просто поднять руку.
 — Я понимаю ваши колебания, милорд принц. Ну конечно. Но вы ведь не думаете, что народ Орисона—его защитники — будут сидеть сложа руки, пока  алендцы  берут власть? Я уже сказал, что открою вам ворота, если вы…
 — Нет! — рявкнул принц Краген. — Вы что, считаете меня идиотом? Я не собираюсь делать людей Орисона заложниками. Я гарантирую им ровно столько свободы и уважения, сколько необходимо для такого количества людей. Но я не могу  переподчинить  свои войска вам.
 Капитаны Орисона перешептывались. Некоторые из них испытывали явное отвращение к союзу с Алендом. Некоторые заметили Джерадина и Мастера Барсонажа—заметили Теризу…
 — Милорды! — резко оборвал спор Джерадин. В его голосе звучала решительность, которую ощутили все в комнате; Териза почувствовала, как по ее телу прокатилась дрожь. — Нет необходимости просить об  ожидании.  Мы  ждали  уже достаточно долго. Время выступать!
 Тор убрал руку от лица, с болью и радостью глядя на Теризу и Джерадина. Артагель резко повернулся, и его лицо запылало от счастья. Норге повернулся более осторожно; а принц Краген дернулся, как Артагель, и на его лице отразились противоречивые чувства.
 — Териза! Миледи! — завопил Артагель. — Джерадин! Клянусь звездами, у тебя получилось! — И, словно не получал никаких ран, Артагель по—медвежьи облапил брата, приподнял над землей и тут же поставил, бросившись к Теризе, чтобы схватить ее руку и покрыть поцелуями. — С каждым разом, как я вижу вас, вы становитесь все прекраснее! Она хотела обнять его, но ее отвлекли; слишком многое происходило в комнате. Капитаны кричали приветствия прибывшим или громко требовали тишины. Тор поднялся. Тихо, едва слышно он произнес ее имя, имя Джерадина.
 — Это чудо. — Он говорил глухо, словно его голос шел из глубокой пещеры. — Значит, несмотря ни на что, у нас есть надежда, если возможно наносить нашим врагам такие удары.
 Принц Краген стоял за Артагелем; он схватил Джерадина за плечи, как только Артагель отпустил его.
 — Как вы это сделали? — яростно спросил принц. — Как вам удалось спасти ее? Что изменилось? Где король Джойс? Вы сказали  выступать? 
 Каким—то образом, несмотря на шум, Норге заставил услышать себя. Его ровный голос звучал до странности неуместно.
 — Вам удалось сбежать от него, миледи. Что вы узнали о нем?
 Что вы с ним сделали?
 Какое—то время прошло в полной тишине, наступившей после его слов, прежде чем Териза сообразила, о чем он спрашивает.
 Сама того не сознавая, она гордо подняла голову и встретила горячие, жадные и обеспокоенные взгляды окружающих ее мужчин.
 — Ничего. — Я не убила его. Даже не заставила его страдать. — Но я многое узнала.
 И очень быстро, пока никто не успел перебить ее, добавила:
 — Перед тем как Гилбур убил Мастера Квилона, я долго беседовала с ним. Он рассказал мне, чем все это время занимался король. Почему он вел себя как бездеятельный дурак. Чего хотел этим достичь. Джерадин прав. Время выступать.
 В ответ комната словно взорвалась. Только принц имел какое—то представление о том, что она говорила; но и он слышал лишь обрывки из того, что поведал ему Джерадин под воздействием вина, и ничего — от нее. Тора, который множество дней отчаянно молился, чтобы его упорная и бесплодная преданность в конце концов оказалась нужной, ее слова поразили словно гром среди ясного неба. Норге, принц Краген и Артагель были удивлены; Мастер Барсонаж и капитаны ошеломлены. Но щеки Тора стали землистыми, и он рухнул в кресло короля Джойса, словно ему вырвали сердце.
 Териза протиснулась между Артагелем и принцем Крагеном к лорду.
 — Дайте ему вина! — приказала она. — О, дьявольщина. У него будет сердечный приступ. Милорд Тор! С вами все в порядке?
 Его руки упирались в подлокотники кресла. Мгновение он жадно хватал ртом воздух, словно задыхался; его глаза под закрытыми веками дико вращались. Затем он сделал такой вдох, что весь его жир задрожал, словно желе, потянулся к рубахе, расстегнул пуговицу, и его голова приподнялась, словно наполненная новой силой.
 — Не тревожьтесь, миледи, — тонким голосом сказал он. — Трудность в том, что я всегда ручался за него. Я заставил себя поверить, что мой король достоин своих слуг. — Один из капитанов с удивительным проворством передал кувшин с вином. Тор взял его и жадно отхлебнул. Затем в его чертах появилась боль. — Вы действительно хотите сказать, что он действовал по заранее намеченному плану — что все его действия имеют смысл?
 — Да, — ответила она не задумываясь, хотя в это мгновение с удовольствием свернула бы шею королю Джойсу. — Он не ожидал, что вы приедете сюда. Вы слышали, как он жаловался на судьбу. — Объяснение, которое дал ей Мастер Квилон, не могло оправдать то, как король относился к людям вроде Смотрителя Леббика, Тора, к своим дочерям, к Джерадину и всем остальным, кто любил его. — Его планы не принимали во внимание вас. Он не собирался причинять вам боль. — Она все еще поддерживала короля: не потому что оправдывала, а потому что он не оставил ей другого выбора.
 — Все это время он пытался спасти Мордант.
 До последнего времени. Этой мысли было достаточно, чтобы от горечи у Теризы потемнело в глазах. Король Джойс заставил своих людей пройти через муки обреченности. А когда все стало на свои места, когда он спокойно мог объяснить, что толкнуло его на такие действия, и ничем не рискуя завоевать одобрение людей, которым он принес страдания, он решил исчезнуть.  Улететь,  как сказал Знаток Хэвелок.
 Тем не менее, она приняла его сторону, словно никогда не сомневалась в нем.
 — Он не знал имен предателей — Воплотителей, желавших напускать всякие кошмары на людей, которые не могли защититься. Он не знал, где они изготовляют зеркала, где хранится источник их могущества.
 Начиная говорить, она обращалась только к Тору; она не собиралась адресоваться ко всей аудитории. Но намерения короля завели ее дальше, чем она думала. Она говорила, а ее голос становился громче, и она частично отвернулась от Тора, чтобы ее слышали все в комнате.
 — Он знал, что Воплотителям нужны войска, для поддержки Воплотимого. Воплотимое способно уничтожать, но  власть  покоится на военной силе. И потому он не знал, какие союзы он может заключить, с Кадуолом или Алендом. Он был уверен лишь в одном. Пока он остается самым сильным правителем — пока Мордант сильнее Аленда и Кадуола, — предатели не нападут. Они начнут пожирать Вассалов Аленда, они найдут способ поглотить Кадуол — но это оставит его в одиночестве. И тогда они станут слишком сильны, и их уже невозможно будет остановить.
 Ей пришлось еще повысить голос, почти до крика. Лишь таким образом она могла справляться с разочарованием и печалью. Король так улыбнулся ей, что она готова была ради него на все. И он же причинил ей столько страданий…
 — Единственно, как он мог обнаружить, кто они, как действуют и где скрывается их могущество, прежде чем они станут слишком сильны — единственное, чем можно было выманить их из темных углов, по которым они прятались, — это показать себя слабым. Ему нужно было убедить всех,  всех,  что он потерял волю, смысл существования, решительность. Он сделал себя единственной легко достижимой целью.
  Чтобы они атаковали здесь. 
 Чтобы у него появился шанс остановить их. Шанс ошеломить их, обращая их ловушки против них.
 Она расстроила его планы. Она предупредила Эремиса. Ее горечь относилась и к ней самой; она не заслужила право судить других. Но собственное обвинение в свой адрес сделало ее еще более решительной.
 — И именно это нам и нужно сделать. Я не знаю, почему его нет здесь. Он ждал этого момента долгие годы. Я не знаю, почему он бросил нас. — Если он отправился спасать королеву Мадин — это было понятно, но ничем не могло помочь. Он не мог проделать такой путь и вернуться раньше, чем решающая битва закончится. Териза сделала попытку сдержаться, приглушить свой неприкрытый гнев. — Это неважно. Мы остались. Мы должны спасти Орисон и Мордант. У нас нет другого выбора. Он не оставил нам другого выбора. Единственное, что мы можем, это поступать так, словно он среди нас. Мы должны выступить.
 Комната замерла; мужчины слушали Теризу очень внимательно. Лицо Джерадина пылало, словно ничто не могло остановить его сейчас. Артагель довольно кивал при каждом ее слове. Глаза принца Крагена потемнели от изумления и судорожных попыток все просчитать. Мастер Барсонаж смотрел на нее, приоткрыв рот; он производил впечатление человека, потерявшего последние ориентиры в жизни.
 — Выступить, — пробормотал Тор, пытаясь выпрямить спину и опереться на спинку кресла. — «Чтобы они атаковали здесь». Мой старый друг. Какую же боль я причинил тебе.
 Наконец именно Норге задал очевидный вопрос:
 — Выступить куда, миледи?
 Она так волновалась, что с трудом выговорила:
 — На Эсмерель.
 Ее тут же поддержал Джерадин.
 — Это родовое гнездо Эремиса. Похоже, именно там находится его лаборатория. Именно туда они с Гилбуром доставили Теризу. И Вагель тоже там. Там Гарт. Там  Кадуол.  Сегодня утром Эремис беседовал с верховным королем Фесттеном.
 Териза задумалась. В провинции Тор. Вот откуда появились всадники с рыжей шерстью и полными ненависти глазами и напали на них с Джерадином. Неудивительно, что они скакали на лошадях, удила которых были сделаны в провинции Тор.
 Но мысли старого лорда приняли совсем другое направление.
 — Тогда это все объясняет, — захрипел он.
 Он заставил себя выпрямиться, прижав одну руку к боку и оперевшись на локоть другой. Изогнувшись в такой позе, словно его вес в любую секунду мог перевернуть кресло, он пробормотал:
 — Вот почему он позволил Леббику делать с ней все, что вздумается. Он хотел выглядеть слабым… хотел, чтобы все думали, будто он лишился воли. Он убедил даже  меня.  Если бы я не поверил ему, я бы выдал его Эремису.
 И в то же время он послал Квилона спасти ее из подземелий, чтобы никто не пострадал от его притворной слабости — чтобы на сердце Леббика не было невинной крови — и чтобы она не пострадала. Наконец—то я понял.
 Тор походил на человека, которого освободили от пытки на дыбе.
 — Кроме того, у нас есть и другой повод выступить сейчас, — вмешался Джерадин непререкаемым тоном. — В Эсмереле леди Териза обнаружила живого Найла.
 Это сообщение заставило большинство взглядов в комнате сосредоточиться на нем. Артагель сделал шаг вперед; на его лице застыло выражение, опасное, словно отточенный меч.
 — Я не убивал его, — с новой яростью процедил Джерадин сквозь зубы. Сейчас он не нуждался в странной вескости, которая звучала в его голосе; его страстности было вполне довольно, чтобы убедить кого угодно. — Я никогда не поднимал на него руки. Эремис заставил его помогать им, угрожая моей семье.  Нашей  семье, — сказал он, глядя на заострившиеся черты Артагеля. — Найл притворился, будто я ударил его кинжалом. Эремис сделал вид, что помогает ему. Он вызвал врача, Андервелла, сложенного почти как Найл, с похожим цветом волос. Он вызвал создания Воплотимого, и те растерзали Андервелла, переодетого в одежду Найла, чтобы создать впечатление, что я вернулся и довершил начатое.
 Это было новостью для Тора, как, впрочем, и для капитанов. Они смотрели на Джерадина с невыразимым изумлением.
 — Но Найл до сих пор жив. Эремис приковал его к стене в Эсмереле. Чтобы использовать против меня, если я решусь сражаться с ним.
 Я — сын Домне. — Джерадин выглядел очень значительно. — Моя семья с самого начала была лучшим и преданным другом короля Джойса и Морданта, и я хочу, чтобы для спасения моего брата было предпринято все возможное!
 Да! Териза сказала это тем, как подняла голову, как выпрямилась.  Да. 
 — Это вопрос простой, — нарушил тишину Артагель, когда Джерадин умолк. Его небрежные манеры сильно контрастировали с воинственным огнем в глазах. — Как сказала миледи Териза, у нас не осталось выбора. Мы и так уже позволили уничтожить Пердона. — Его поза была небрежной, но руки сжались в кулаки, словно жаждали взяться за рукоять меча. — Если мы не вернемся к начатой королем политике поддержки лордов — и в самом скором времени, — то потеряем все, что скрепляет Мордант в единое целое, побьют нас Эремис и Фесттен или нет. Все, что делало Мордант Мордантом, исчезнет.
 Териза улыбнулась ему. Она пыталась передать улыбкой свою благодарность, уважение; но напряжение ее мышц сделало улыбку слишком натянутой. Тор глубоко вздохнул, затем застонал. Кувшин выпал из его руки, вино разлилось по ковру; но он не заметил этого. Пытаясь сфокусировать взгляд, он смотрел на Норге, этот смотрел на принца Крагена.
 — Вы убедили меня. — Его голос был глухим до странности. Вероятно, удар Гарта до сих пор причинял Тору боль. — Будем считать вопрос решенным. Завтра мы выступаем против Мастера Эремиса в Эсмерель. Териза хотела зааплодировать, но тут услышала хрип принца Крагена: — Нет.
 — Милорд принц? — Несколько крупных капель пота проступили на лбу Тора.
 — Меня она  не убедила. —  Принц произнес эти слова в усы. — Я не считаю дело решенным. Вы предлагали  союз- о котором мы не смогли договориться. Сейчас вы объявили о своем намерении выступить неизвестно куда по дурацкому поводу. В ваши намерения входит, чтобы Аленд выступил с вами? — Его тон показался Теризе странным: разъяренный и страстный одновременно, словно у его страсти было другое имя, и он не решился назвать его. — Что же означает для вас  союз?  Вы верите, что  убедите  алендского монарха, и он позволит всем своим силам совершить самоубийство только потому, что вы приняли решение умереть безумной смертью?
 Артагель было открыл рот, чтобы заспорить; Джерадин остановил его.
 — У вас есть лучшие мысли, милорд принц? — спросил Джерадин. При звуке его голоса Териза вздрогнула: он был глухим от скрытых обещаний или угроз.
 — Ну конечно! — буркнул принц. — Союз  здесь.  В Орисоне. Пусть верховный король придет к нам  сюда,  если он так глуп. Вместе мы сможем противостоять ему.
 — А как насчет Найла? — спросил Артагель, не в силах сдержаться.
 Джерадин пропустил вопрос брата мимо ушей.
 — Я думаю по—другому, — ответил он принцу Крагену. — Эремису нет нужды приходить сюда. Он может атаковать нас где угодно с помощью Воплотимого. Пока мы остаемся на месте, на  любом  месте, мы бессильны, уязвимы. Оставим угрозу со стороны Кадуола; мы сами в силах наполнить Орисон столькими ужасами, что даже вы закричите от страха, милорд принц. Единственная причина, по которой Эремис этого еще не сделал, в том, что он еще не был готов. Ему требовалось время. А сейчас он по сути готов. Если мы не решимся сразиться с ним  сейчас,  верховному королю Фесттену и его двадцати тысячам не останется ничего иного, кроме как прийти на пепелище и очистить руины. Мы все будем мертвы или перепуганы до смерти.
 Стараясь скрыть, как она разочарована в принце Крагене, и припомнить ужас, который видела, Териза обратилась к принцу.
 — Эремис… — сказала она и сглотнула, чтобы успокоиться. — Эремис знает, как без осложнений пользоваться плоскими зеркалами. Он придумал окислитель, который позволяет ему воплотить плоское зеркало внутри изогнутого, так, чтобы все, что находится в изогнутом зеркале, могло воплотиться в любом месте изображения плоского зеркала.
 У Мастера Барсонажа и Джерадина было время свыкнуться с этой информацией. Они не вздрогнули и не перебили ее.
 — Разве Джерадин не говорил вам? — спросила она принца. — Эремис обрушил на Низинный Дом  камнепад  из ниоткуда. Благодаря этому ему удалось похитить королеву Мадин. А еще у него есть зеркало, где изображен  зал аудиенций &Орисоне.  Он может вызвать там лавину прямо сейчас, если захочет. Мы знаем, что есть по меньшей мере еще два зеркала, которые показывают разные части Орисона. В его комнатах. И место на нижних уровнях — рядом с подземельями. Но могут быть и другие.
 Но и это не все. Вагель —  Архивоплотитель  Вагель—создал методику, позволяющую создавать определенные изображения сознательно, а не методом проб и ошибок.
 Несмотря на то, что Териза уже рассказывала об этом Мастеру Барсонажу, магистр выглядел так, словно его вот—вот хватит удар.
 — А у Гилбура дар делать зеркала быстро, — продолжала Териза. — Вместе они могут создать достаточно изображений, чтобы атаковать Орисон в любое время и в любом месте.
 Эремис готов к атаке. Самоубийство не выступить против него, самоубийство — остаться здесь.
 Капитаны зашумели, выражая согласие, обеспокоенность, тревогу.
 — Вероятно, — сказал принц Краген, в ком рассудительность возобладала над яростью. Возможно, вы правы. — Но он словно вынудил себя вернуться к возмущенному тону. — Однако если оставаться здесь безумие, то не меньшее безумие выступить на Эсмерель.
 Он посмотрел на Тора. Похоже, он ждал ответов от Теризы. Но в конце концов принц повернулся к Джерадину и Артагелю, жаждущим выпустить Найла из тюрьмы.
 До странности спокойно он поинтересовался:
 — Вам, похоже, немного знаком Эсмерель?
 Артагель без колебаний кивнул. Джерадин с вызовом ответил:
 — Немного.
 — До меня доходили слухи об этой местности. Кто же получит там преимущество в битве?
 — Неплохой вопрос, — заметил Норге. Артагель улыбнулся.
 — Первый, кто придет туда. Войска могут найти наиболее выгодное положение и закрепиться там. Тот, кто придет вторым, непременно попадет в ловушку.
 Джерадин покачал головой, словно отгоняя все посторонние мысли.
 — Почему, вы думаете, Эремис выбрал Эсмерель, милорд принц? Вы же не станете думать, что все произошло случайно? Вы же не считаете, что верховный король Фесттен привел сюда двадцать тысяч человек лишь для того, чтобы получить удовольствие,  уничтожая  Пердона?
 — Нет, Джерадин, — принц позволил себе саркастически огрызнуться. — Не думаю, что это была случайность. Ведь это я подвергаю сомнению ваши  идеи,  а не наоборот—Разве вы не слышали, что Артагель использовал слово  ловушка?  Вы сказали, что Найл будет заложником, чтобы оказывать давление на вас. А может быть, он  наживка?  Поход на Эсмерель — именно те действия, которых Эремис ждет от вас.
 — Ну конечно, — ответил Джерадин.
 — Именно поэтому меня и схватили, — вмешалась Териза. — Еще одна приманка. Эремис хотел иметь меня под рукой, чтобы я не могла помешать ему. — Он хотел изнасиловать меня. Хотел сломить дух Джерадина. — Но он хочет знать наверняка, что вы отправитесь в Эсмерель. Все вы.
 — Все, что он делает с нами, — ловушки, — продолжал Джерадин. — В этом его сила и его слабость.
 — И при этом вы продолжаете верить, что нужно выступать? — В голосе принца смешались неподдельное изумление и ярость. —  Зная,  что он расставил ловушку, чтобы уничтожить нас, вы верите, что сможете справиться с ним — что вам удастся перехитрить его? Джерадин, вы  безумец. —  Повернувшись к Тору, он не сдержался и крикнул: — Милорд,  это безумие! 
 Тор сидел в кресле словно квашня и ждал, что ответит Джерадин.
 К удивлению Теризы, Джерадин рассмеялся.
 Его смех походил на улыбку Артагеля: в нем угадывались жажда крови, радость битвы.
 — Это и есть метод короля Джойса. Его политика. Не понимаете? Он расставил ловушки внутри ловушек Эремиса. Будь он здесь и ставь их лично, то, если бы вы услышали, чего он хочет, у вас закружилась бы голова. Но его здесь нет, и нам приходится заменять его. Нам удастся перехитрить Эремиса и не попасться в его ловушки. Мы намерены проникнуть в его ловушку и обратить ее против Мастера.
 Принц Краген изумленно взирал на Джерадина, словно тот окончательно спятил. До того пораженный, что даже лишился сарказма, он спросил:
 — Каким образом?.. Как, по—вашему, вы этого добьетесь? С ним по меньшей мере двадцать тысяч человек. У него есть Воплотимое. Он на своей земле. У него есть по меньшей мере один заложник. Как вы можете обратить ловушку против него?
 Перестав смеяться, Джерадин ответил:
 — Оказавшись сильнее, чем он ожидал.
 Когда Джерадин сказал это, Териза позволила себе облегченно вздохнуть. Мастер Барсонаж поднял голову, напряженно вслушиваясь. Тор вытер ладонью пот со лба, а пальцы — о рубаху.
 — Как? — почти шепотом спросил принц. — Что значит — вы окажетесь сильнее, чем он ожидал?
 Джерадин пожал плечами.
 — Можно утверждать одно: он ничего не сумел спланировать против таланта Теризы — или моего. Вот почему он так напряженно старался превратить нас в изгоев, опозорить, заставить нас сомневаться. Он не знал, с чем ему предстоит бороться, — и не хотел, чтобы мы узнали о своих возможностях. Он не мог предполагать, что я — в некотором смысле Знаток. Я могу изменять изображения в обычных зеркалах, делал я их или нет.
 — Это правда, — вмешался Мастер Барсонаж. — Я свидетель.
 — А Териза еще могущественнее, — продолжал Джерадин. — То, что я проделываю с обычными зеркалами, она может проделать с плоскими. К тому же она Архивоплотитель. Она проходит через плоские зеркала, не теряя рассудка.  И  может использовать свой талант на огромных расстояниях. Находясь в Эсмереле, она изменила изображение  здесь  и оказалась в этом изображении. Тогда Знаток Хэвелок воплотил ее подальше от опасности.
 — Это тоже правда. — Когда разговор заходил о Воплотимом, магистр Гильдии, казалось, с каждым мгновением все больше надувался, становясь все крупнее и значительнее. — Я свидетель.
 Есть и еще кое—что, в чем мы сильнее Мастера Эремиса.
 Принц Краген повернулся к Мастеру Барсонажу. Повернулись и Джерадин с Артагелем. Териза посмотрела на Тора, желая убедиться, что он держится, а потом переключила все внимание на магистра.
 — Я хочу сказать, Гильдия стала сильнее, — заметил Барсонаж таким тоном, словно собственная убежденность удивила его самого. — До сих пор мы не могли прийти к согласию. Да и с чего бы? Ведь мы были попросту сборищем разношерстных Воплотителей. И все наши действия в защиту Морданта и себя были неслаженными. Единственное, что нам хорошо удалось, — предсказание для Морданта. С другой стороны, вызов Воина обернулся катастрофой. Почему кто—то должен считаться с нами? Мы сами не уважали себя, поскольку даже не старались доказать свою полезность после того, как увидели, что наделали, воплотив Воина.
 Но когда мы узнали о таланте Джерадина — и леди Теризы… У нас тотчас появился смысл существования. Мы не знали, как будут использоваться эти новые таланты, на пользу нам или во вред. Нет, Артагель, — отвлекся он, — даже после ваших объяснений у нас оставались сомнения. Но мы знали, что наша работа жизненно необходима — что мы противостоим силам, с которыми только мы можем справиться и противостоять, — что Гильдия наконец стала нужной.
 Поэтому мы взялись за работу с невиданным рвением. И вот наши усилия увенчались успехом.
 Голос Мастера Барсонажа звучал чрезвычайно уверенно.
 — Мы получили доказательства, что король Джойс с самого начала действовал на верных основаниях — что Воплотимое существует в своей не зависимой ни от чего реальности, что вещи, которые мы видим в зеркалах, — не созданы Воплотителем. Главные лица Гильдии получили подтверждение того, — он не скрывал своих чувств, его лицо сияло, — что воплощения, осуществляемые Мастером Эремисом, Мастером Гилбуром и Архивоплотителем Вагелем, вредны не только  своими последствиями,  но и  сами по себе. 
 — К делу, — рявкнул принц Краген, — ближе к делу. — Милорд принц, — объявил магистр, — милорд Тор.
 Мастер Эремис готов к сражению. Это очевидно. Но готова и Гильдия. Во имя короля Джойса — и нужд Морданта — мы готовы выйти на битву, поддерживая вас против Эсмереля.
 — Как? — принц не скрывал своей заинтересованности. — Что вы можете сделать?
 Улыбка Мастера Барсонажа до странности походила на насмешку.
 — Милорд принц, вы отвергли союз. По этой причине я не могу обсуждать с вами наше оружие. Но должен сказать вам две вещи. Первое: наше оружие не нарушает ограничений, которые король Джойс наложил на Гильдию, и второе, — он помолчал, чтобы подчеркнуть последнюю часть фразы, — пока не станет необходимым оружие, мы можем  снабжать  войска, движущиеся в Эсмерель.
 Принц Краген беззвучно повторил:  снабжать. 
 — Конечно, мы не можем воплощать людей, — пояснил магистр, — но мы готовы переправлять пищу, мечи, кровати или шатры, что угодно. Вы сможете обойтись без обоза, без обузы — маркитантов и слуг, которые лишь замедлят продвижение. И доберетесь до Эсмереля быстрее, чем рассчитывает Мастер Эремис.
 Милорд принц, разве это не делает нас сильнее?
 — А кроме того, наш союз, — вмешался Джерадин прежде, чем принц опомнился от изумления. — Эремис наверняка не исключает такую возможность, но вряд ли  ожидает  этого. Что у вас есть, милорд принц? Грубо говоря, десять тысяч человек?
 Принц ошарашенно кивнул.
 — А что у нас, Смотритель Норге? Норге уставился в потолок.
 — Около восьми тысяч — в целом. Мы можем отправить в поход около шести тысяч, и останется достаточно, чтобы защищать замок.
 — Милорд принц, — Джерадин говорил осторожно, стараясь не давать волю чувствам, — Эремис не ожидает появления шестнадцати тысяч человек. И верховный король Фесттен не ждет этого. Они не имеют цели сражаться с нами. Они хотят ошеломить нас. — Он не хотел повторять слово  уничтожить;  оно и так намеком прозвучало в его тоне. — Но у них не хватит сил  ошеломить  шестнадцать тысяч человек.
 Принц Краген не отвечал; он жевал ус и хмурился от собственных мыслей. Джерадин стоял неподвижно. Териза затаила дыхание. Норге, казалось, гадал, может быть, самое время вздремнуть? В отличие от него Артагель едва удерживался, чтобы не переминаться с ноги на ногу, как восторженный мальчишка. Тор прижимал обе руки к животу, словно боялся, что внутри у него может что—то лопнуть. Внезапно принц повернулся к старому лорду.
 Он подбоченился. Териза не могла понять, что в нем взяло верх, желание помочь или гнев; но, слава Богу, он не стал затягивать напряженное ожидание.
 — Милорд Тор, — сказал он громко, — вы просите слишком много.
 Тор приподнял руку, вскинул бровь. От этого по его носу заструились капли пота.
 — Если союз, который вы предлагаете, будет разгромлен, — сказал, подчеркивая каждое слово, Краген, — то вы можете отступить в Орисон. У вас остается две тысячи человек для последней битвы. У меня не остается ничего.  Бее силы  алендского монарха могут быть уничтожены, тогда мои люди останутся беззащитными между рекой Пестиль и горами. Я не могу рисковать  всей  монархией отца в таком безумном предприятии.
 Я не пойду с вами. Советую не ходить и вам. Териза хотела наорать на него, наброситься на него с кулаками. Неужели вы не понимаете?  Мы должны попытаться.  Она сдержалась, потому что Джерадин замер, не протестуя, а Артагель стал на удивление тихим.
 Глухим басом Тор спросил:
 — Что же вы советуете, милорд принц?
 — Сражаться за Орисон как можно дольше, — ответил принц. — Затем присоединиться ко мне и уйти за Пестиль. Привести Файля и Термигана — привести Армигита, если вы сможете простить его, — и соединить ваши силы с моими. С Вассалами Аленда за спиной мы заставим Эремиса и Фесттена дорого заплатить за каждый фут земли, которую они попробуют захватить.
 Тор что—то пробормотал себе под нос, словно раздумывая над предложенной идеей. Но прежде чем Териза успела впасть в панику — прежде чем Джерадин успел вмешаться, — он тяжело поднялся на ноги.
 Лорд покачнулся. Испугавшись, что он упадет Териза поспешила ему на помощь. Остатки его волос склеились от пота; кожа приобрела серый оттенок, словно сердце гнало по венам пепел, а не кровь; глаза остекленели, словно незрячие.
 И тем не менее, Тор заговорил так, что никто не усомнился — это приказ.
 — Смотритель Норге, вы слышите меня?
 — Слышу, милорд Тор. — Голос Норге звучал сонно, равнодушно, уверенно.
 — Проводите милорда принца из Орисона. Я хочу, чтобы он в безопасности вернулся к отцу. Вы слышали меня?
 — Слышал, милорд Тор.
 — Мы выступаем в Эсмерель на рассвете. Будьте готовы. Обсудите с Гильдией вопрос снабжения. Мастер Барсонаж согласно кивнул.
 — Слушаюсь, милорд Тор. — На этот раз в голосе Норге послышалась едва уловимая нотка удовольствия. Принц Краген развел руками.
 — Минуточку. — Артагель расцвел в улыбке, предназначенной для битвы. Он не был вооружен, но сейчас казалось, что ему не нужно оружие. — Вы говорите, что мы выступаем, несмотря на осадное положение. Неужели это разумно, милорд Тор? Может быть, прихватить с нами принца Крагена? Он будет заложником. Если отпустить его, он может изрубить нас, едва мы выйдем из замка.
 — Нет, — мгновенно ответил Тор, ответил так решительно, что это вызвало у него новый приступ тошноты. —  Этого  алендский Претендент не сделает. Он знает, куда мы направляемся и почему. Он может возобновить атаки на Орисон, когда мы уйдем. По этой причине мы оставим в замке две тысячи человек и достойного командира. Но принц не нападет на нас и не предаст нас.
 Териза хотела спросить: вы уверены? Разнообразные чувства сменялись на лице принца с такой скоростью, что она растерялась. Может быть, именно это он и задумал: решительный штурм, как только стража покинет Орисон? Но принц вдруг высказался сам.
 — Благодарю вас, милорд Тор. — Он говорил тихо, но в его голосе слышался отзвук труб. — За то, что вы рассчитываете на мое уважение. Будь друзья моего отца столь же благородны, как друзья короля Джойса, Аленд не нуждался бы в борьбе Претендентов за престол.
 Краген повернулся, чтобы уйти. Норге отрядил двух капитанов сопровождать его до тех пор, пока не подоспеет группа стражников. Однако Териза не видела его ухода. Она была занята тем, что пыталась поднять огромное тело Тора, с грохотом рухнувшее на пол. Старый лорд потерял сознание.

 44. Пешки движутся вперед

 Териза и Джерадин хотели побеседовать с Артагелем им хотелось во всех подробностях знать, что делалось в Орисоне во время их отсутствия, — но большую часть дня им было некогда. Артагель был занят делами Норге, поддерживая авторитет нового Смотрителя и Тора, грозно глядя на всякого сомневающегося. Он, конечно, не получил официальный пост и не обладал властью. Но это лишь увеличивало доверие к нему. Он был Артагелем, лучшим фехтовальщиком Морданта — сыном Домне. После заката звезды короля Джойса он был первым претендентом на роль всеобщего героя Орисона. Кроме того, он не состоял в страже — и не подчинялся Норге. Его слово и само его присутствие рядом с Норге было весомее полудюжины катапульт.
 Потерпев неудачу с Артагелем, Териза и Джерадин безжалостно вцепились в Мастера Барсонажа. Но и магистр был занят. Он готовил Гильдию к битве. И ему же приходилось готовить все, чтобы обеспечить снабжение армии. На деле это означало необходимость выяснять с заместителями Норге, что именно потребуется и в каком количестве, и затем давать подробные указания, как упаковать эти припасы и расположить в обширном бальном зале близ рабочих помещений.
 С тех пор как Гильдия вновь обрела смысл своего существования, Мастера трудились не покладая рук. Работая с формулой, позволившей Мастеру Барсонажу получить предсказание, одному из Воплотителей удалось изготовить плоское зеркало с изображением бального зала. Работая как можно быстрее, два других Мастера в точности повторили это зеркало; одного зеркала было бы явно недостаточно, к тому же это вконец измотало бы Мастера, сделавшего его. Среди прочего оружия Гильдия хотела отправить в поход и эти зеркала. Тогда припасы, сложенные в бальном зале, можно будет воплотить в армии.
 Так как магистру необходимо было проследить за всем этим, Териза и Джерадин остались и без этого надежного источника информации.
 Рибальд был несомненно рад видеть их. В особенности после смерти Леббика, которую он не смог предотвратить. Покрытый шрамами ветеран сам вызвался защищать их. И был не прочь поболтать. От него они и услышали о судьбе Саддит. С другой стороны, он не мог ответить на некоторые вопросы — не мог объяснить, почему служанка стала звеном в цепи событий, повлекших за собой уничтожение зеркала Джерадина. Он ничего не знал о том, что больше всего хотели услышать Териза и Джерадин.
 Большую часть дня — во всяком случае оставшуюся — им пришлось провести в обществе друг друга.
 Но нельзя сказать, что они были недовольны этим.
 Они приказали привести к Тору врача, который уверил их, что старый лорд здоров как бык и наверняка придет в форму, едва только начнет разнообразить свою исключительно винную диету другой, более полезной пищей, — и успокоил, сказав, что удар Гарта не вызвал внутреннего кровотечения. После того как врач развеял их беспокойство, Териза и Джерадин отправились в ее бывшие комнаты в башне, в павлиньи комнаты. Они объяснили Рибальду, что хотят поговорить с Артагелем или Мастером Барсонажем, и Рибальд пообещал доставить Артагеля и магистра к ним. Затем они закрыли дверь и заперли ее на засов. Внезапно, смеясь от облегчения (чуть истерически), они вдвинули кресло в шкаф, где до сих пор висела одежда, чтобы блокировать тайный ход внутри стены.
 — Всякий, кто попытается проникнуть отсюда, — сказал он, — ноги себе переломает.
 Смеясь, чтобы не заплакать, они обнялись, словно не виделись долгие месяцы.


***

 — О, любовь моя, — пробормотал он некоторое время спустя, когда слегка успокоился. — Я почти добрался до тебя. Это было хуже, чем полная беспомощность. А когда я сделал нечто поразительное, перевернувшее наши представления о Воплотимом, Эремис обессмыслил мои старания, просто погасив свет. — Он замолчал, а потом признал: — Хэвелоку пришлось усесться на меня, чтобы я не отправился за тобой наперекор всему.
 — Но ты ведь не был беспомощен, правда? — Ей было важно услышать это.
 Как всегда, то, что говорила Териза, было ему интереснее самокопания.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Ты не мог добраться до меня, — пояснила она, — ты не мог прямо спасти меня. Но, обладая такой силой, можно было сделать множество вещей. Ты мог бы воплотить рядом с Эсмерелем стражников, чтобы они отправились спасать меня. Не меньше сотни. Он уставился на нее так, что ей снова захотелось его обнять, потому что он уже не мучил себя, не воспринял ее слова как критику. И ответил: — У меня не было времени.
 — Я знаю, дурачок. — И вместо того, чтобы обнять, она защекотала его. — Но ведь речь не об этом.
 Он перехватил ее кисть и наказал за коварное нападение, нежно целуя кончики пальцев. — А  о чем  речь?
 — Речь о том, — сказала она, поражаясь, насколько ей трудно сосредоточиться, пока Джерадин целует ей пальцы, — что ты не беспомощен. Если бы мне не удалось изменить изображение, ты нашел бы способ нанести ответный удар. Обязательно нашел бы. — Решив быть серьезной, она повторила: — Ты не беспомощен.
 — Нет, я именно что беспомощен, — ответил он, не отрываясь от ее пальцев. — Отдан тебе на растерзание.
 — Дурачок, — повторила она снова.
 Но перестала думать о другом, пока он был отдан ей на растерзание.


***

 Еще через некоторое время, когда пережитый ею страх совсем рассеялся, Териза спросила:
 — Ну и что бы мы делали? Он задумался и сказал:
 — Не пойму, о чем ты.
 — Если бы Тор не согласился с нами, — пояснила она. — Или если бы Норге не согласился с ним. Если бы не они, а кто—то другой взял на себя управление Орисоном?
 Он уставился на украшение из павлиньих перьев на стене.
 — Ну,  /сто—то же  взять бы на себя командование. Мы бы  убедили  его.
 — А вдруг бы он не послушал нас? Джерадин задумался над этим вопросом.
 — Я думаю, тогда мы остались бы с принцем Крагеном. Попытались бы убедить его — или Элегу — а может быть, самого Маргонала — помочь нам.
 Я знаю, — добавил он, когда Териза хотела возразить, — принц Краген хотел остаться здесь. Но лишь потому, что Тор хочет выступить в поход. Если бы у него не оставалось никакой надежды на союз с Орисоном — если бы он сознавал, что не сможет попасть сюда, не погубив множества людей, которых мог бы сберечь, и это значительно ослабит его, — то, может быть, нам удалось бы убедить его выступить. Если бы Элега стала на нашу сторону. Если бы он считал, что ему не остается ничего другого.
 — А что, — не успокаивалась она, — если нам не удалось бы убедить и его? Джерадин пожал плечами.
 — Тогда, вероятно, мы вернулись бы в Орисон. Нашли бы кого—нибудь, кто согласился с нами — Артагеля, может быть, кого—то из Мастеров, может быть, каких—то приятелей Рибальда — и использовали бы зеркала Знатока Хэвелока, чтобы воплотиться в Эсмерель. И попытались бы застигнуть их врасплох.
 Он обняла его.
 — Значит, мы бы не сдались.
 Он крепко обнял ее в ответ. И пробормотал сквозь зубы:
 — Ты же знаешь, я бы не сдался, даже если бы пришлось идти в Эсмерель в одиночку и освобождать Найла лишь с помощью зубов и ногтей.
 Именно это Териза и хотела услышать. Чувствуя себя более спокойной и готовой к битве, она спросила небрежно:
 — А тебе не приходит в голову, что нам более везет, чем кажется на первый взгляд?
 — Везет? — переспросил он.
 — Или королю Джойсу. Если бы не Элега, то мы, вероятно, не попали бы сюда. Если бы не Смотритель… — она чувствовала укор совести всякий раз, как вспоминала Леббика, — Гарт, наверное, убил бы тебя, Артагеля, принца Крагена и Тора. Орисон сейчас был бы погружен в хаос. Эремис еще не победил. Мы еще можем позволить себе лежать здесь, заниматься любовью и говорить о битвах. — Джерадин поцеловал ее, но она не замолкала: — Нам улыбнулось  счастье.  Неожиданно серьезно он ответил:
 — Или король Джойс разбирается в этой игре лучше, чем нам представляется.
 Она кивнула.
 — Странно только, почему он не может обыграть Хэвелока в перескоки. Джерадин быстро посмотрел на нее.
 — Интересный вопрос. По—твоему, дело в том, что бoльшую часть времени Хэвелок не в себе? Это звучало убедительно. Териза хотела сказать: да. Но потом вдруг вспомнила, как Знаток Хэвелок тайным ходом пришел в ее комнаты и отвел ее к Мастеру Квилону, чтобы Квилон мог из первых уст сообщить ей о нуждах Морданта. Момент просветления у Хэвелока не наступил И тем не менее, он сказал…
 Она напрягла память, и фраза припомнилась так отчетливо, словно была выбита в камне.  Никто не понимает, как правильно играть в перескок* Король пытается защитить свои шашки. 
 Король Джойс оберегал ее, оберегал Джерадина. Старался поберечь Тора. Несмотря на личные страдания, он сделал все возможное, чтобы уберечь жену и дочерей. Несомненно, он пытался уберечь и Смотрителя Леббика.
  Отдельные шашки. Но что в них пользы? Все дело в стратегии. Нужно принести в жертву правильные пешки, чтобы поймать в ловушку противника. 
 Может быть, в этом и заключалась правда. Может быть, король Джойс не мог переиграть Знатока, потому что не мог сравниться с ним безжалостностью.
 Может быть, именно поэтому он и исчез. Может быть, он отправился в безумную погоню за Торрент и королевой Мадин, движимый желанием защитить отдельные пешки, презрев стратегию.
 Неужели это его недостаток? Не потому ли была порочна его политика, что базировалась на принципе приносить в жертву отдельные фигуры во имя чего—то большего?
 Джерадин, вероятно, ощутил ее дрожь; внезапно он крепче обнял Теризу.
 — Териза, — пробормотал он. — Любовь моя. В чем дело? Она не могла объяснить, во всяком случае прямо; мысль, пугавшая ее, с трудом поддавалась изложению, была почти метафизической. И она сказала:
 — Ты помнишь тот раз, когда король Джойс попросил меня найти выход из пата? За день до того, как Мастер Гилбур воплотил своего Воина. — Это воспоминание не улучшило ей настроения. — Ты спас меня от Смотрителя, убеждая Тора послать за мной от имени короля Джойса. Джерадин кивнул.
 — Помню.
 — После того как ты привел меня в комнаты короля, — продолжала Териза скорее для себя, чем для него, — он показал мне задачку из перескоков. Пат. Он сказал, что ее ему задал Хэвелок. Он сказал, что выход есть, только он не может его найти.
 Ее затрясло сильнее.
 — Тогда я смахнула с доски все пешки. И ликвидировала пат.
 — Помню, — повторил Джерадин, пытаясь успокоить ее.
 — Мне показалось, что его едва не хватил удар. Он чуть не плакал. Он сказал: «Для вас это всего лишь игра. Для меня это разница между жизнью и обращением всего в руины».
 А после добавил: «Я прошу вас тщательно подумать, прежде чем пытаться отвести угрозу пата, смешивая шашки».
 Джерадин, а если мы этим и занимаемся? Трясем доску?
 Вместо того чтобы делать то, чего хотел король Джойс.
 Защищать пешки. Или то, чего хотел Хэвелок, принося в жертву нужные пешки.
 — Ты думаешь, мы можем бороться в одиночку? — спросил Джерадин. — Против Эремиса, Гилбура, Вагеля, ужасов Воплотимого и двадцати тысяч человек?
 Внезапно ее дрожь прекратилась, ушла, словно растворяясь во мраке.
 — Нет, — сказала она уверенно. Это привело бы к беспричинной жертве пешек. — У нас не было бы никаких шансов. Даже если бы нам удалось победить все Воплотимое, мы не сумели бы остановить верховного короля Фесттена.
 Джерадин принялся изучать ее лицо. — Териза, это не имеет смысла.
 — Я знаю. — Она предприняла новую попытку объяснить, что у нее на уме. — Я когда—нибудь рассказывала тебе о преподобном Тэтчере?
 — Человек, который управлял «миссией», где ты служила, пока я не пришел за тобой?
 Она быстро поцеловала Джерадина в нос.
 — Я, наверное, говорила тебе, что он был безнадежен. Печальный… беспомощный. Он, должно быть, считал себя таким. Но он кое—чему научил меня… Тому, чего я долго не понимала.
 Он пытался помочь самым несчастным людям в городе. Отребью. Бездомным. Сумасшедшим. Пьяницам. Старался раздобыть для них пищу, и одежду, и крышу над головой. Это давалось трудно, потому что никто не хотел давать для этого денег. Если ты дашь им сегодня пищу, одежду и пристанище, чего ты достигнешь? Всего лишь спасешь им жизнь, и завтра им потребуется больше пищи, больше одежды и новое убежище. Так что если у тебя есть деньги и ты хочешь принести какую—то пользу, то, отдавая их миссии, ты явно выбрасываешь их на ветер. Есть сотни способов потратить деньги так, чтобы это принесло хоть какую—то пользу городу.
 — Да, но… — начал Джерадин.
 — Да, но… — согласилась Териза. — Занимаясь благотворительностью ко всему городу, невозможно помочь конкретным людям. Я не могла не жалеть их. А преподобный Тэтчер не мог перестать заботиться о них. Если бы ты предоставил ему выбрать между… — она задумалась, подбирая пример, — не знаю, между бесплатным образованием для всего города и помощи всего одному пьяному, который на следующий день все равно получит горячую пищу, он бы помог пьянице. Не потому что он считает образование пустяком, а потому что не может не заботиться о пьянице.
 Может быть, это печально. Может быть — глупо. И наверняка безнадежно.
 Но кроме того, это — замечательно.
 Она остановилась, словно все уже объяснила.
 Джерадин несколько минут раздумывал и наконец пришел к выводу, который Териза не смогла сформулировать сама.
 — Король Джойс, — медленно сказал он, — убедил тебя, что у него есть право бросить нас. Он отправился вслед за Торрент — спасать королеву Мадин. Когда кто—то, кого он любит, оказывается в опасности, он забывает о Морданте — обо всех своих планах спасти королевство.
 Он оставляет это нам. Не потому что считает Мордант пустяком, а потому что не может не заботиться о королеве.
 Териза приободрилась.
 — Он не идеалист — ни в коем случае. Если кого—то и можно назвать идеалистом, так это Хэвелока. Король Джойс создал Мордант и Гильдию в результате абстрактных раздумий. Он сделал это потому, что люди, которых он знал и любил, страдали от войн — страдали от Воплотимого. Он хотел спасти мир, мир, состоящий из отдельных фермеров, торговцев и детей, которые не могли защититься сами.
 Не забывай, что он рисковал многим, пытаясь защитить  нас.  Обращаясь с нами так, как обращался, он ошеломил нас — даже причинил нам боль. Но именно это дало Эремису основание не убивать нас. Мы получили возможность сделать собственный выбор. Чтобы сохранить нам жизнь, король Джойс рискнул тем, что мы можем отвернуться от него. Только для того, чтобы спасти нам жизнь и дать возможность выбора.
 И, — закончила она, — он верил, что мы отнесемся к нему так же. Он верил, что мы спасем вместо него Мордант, пока он будет спасать жену.
 Узел напряжения наконец был развязан, и Джерадин повалился на кровать. Он довольно сказал:
 — Я знал, что  неспроста  люблю этого старика.
 — А еще, — сказала Териза, уже уверенная в себе, — мы не единственные, кто хочет тряхнуть доску. Именно этим и занимается Эремис. То, что мы делаем, может быть, неправильно, но это не ошибочное решение.
 — Нет, — подтвердил Джерадин. Глаза у него горели радостью и оживляли лицо, делая его необыкновенно дорогим для Теризы. — Мы не сделаем  такой  ошибки.
 И на время она успокоилась.


***

 Как раз, когда Териза уже не беспокоилась ни о чем в Орисоне, Мастер Барсонаж откликнулся на приглашение Рибальда и пришел к ним. Они с Джерадином продержали магистра под дверью ровно столько, чтобы одеться, а затем пригласили его в гостиную.
 — Вы, как я вижу, спите целый день, пока весь Орисон гудит как улей. — Он сел, посмотрел на пустой кувшин из—под вина, нахмурился и пожал массивными плечами. — Мне не терпится услышать, что происходит с остальным Мордантом. Осада полностью отрезала нас, — пояснил он. — Мы ничего не знаем сверх того, что услышали от вас и от принца Крагена.
 Териза вздохнула.
 — Это дело долгое, — сказала она; Джерадин улыбаясь подошел к двери и попросил Рибальда принести еды и вина.
 Рибальд что—то ответил, что именно, она не расслышала; Джерадин вернулся.
 — Рибальд сказал, что мы получим все, что хотим, но придется подождать. Свободных слуг больше чем нужно. Но на кухнях творится светопреставление—готовят припасы, — он с улыбкой посмотрел на Мастера Барсонажа, — на завтра.
 — Да, — кивнув ответил магистр. — Ужасная ситуация.
 Никто не знает, что делать. Принимать мало—мальски ответственное решение должен Норге или один из капитанов. Мне кажется, что Смотритель Леббик подготовился ко всем неожиданностям, исключая только поход.
 Само собой, каждый, кто несет пакет с едой, или кувшин воды, или каравай, заходит в бальный зал, трясясь от страха за свою жизнь, в любое мгновение ожидая воплощения в безумца. — Мастер Барсонаж позволил себе недовольно хмыкнуть. — Не будь Норге столь невозмутим — и если бы Артагель не поддерживал его так яростно, — мы были бы в ужасной опасности и ежеминутно ожидали нового бунта.
 Териза и Джерадин переглянулись.
 — Как сказала Териза, — обратился Джерадин к магистру, — наша история займет определенное время. Почему бы не подождать ужина? — Он поставил два кресла напротив Мастера Барсонажа и сел в одно из них; следуя его примеру, Териза села в соседнее. — Может быть, заодно Артагель присоединится к нам и нам не придется рассказывать одно и то же дважды. А пока вы можете рассказать нам, как идет подготовка к походу.
 Мгновение магистр с сомнением смотрел на Джерадина; ему показалось, что Джерадин уклоняется от ответа. Но почти тут же он глубоко вздохнул, покачал головой, словно собираясь с мыслями, и улыбнулся. Пока Териза и Джерадин внимательно слушали, узнавая информацию, которая могла им пригодиться, Мастер Барсонаж описал, как Гильдия собирается транспортировать зеркала — задача непростая, учитывая, что зеркала будут перевозить по плохим дорогам и просто по бездорожью в повозках. С полной открытостью — вероятно, в пику Джерадину — он рассказал о главном оружии, которое создали Мастера, и о вспомогательных действиях, которые они собирались предпринять. От этих новостей блеск в глазах Джерадина стал еще ярче, да и Териза с трудом сдерживала восторг; но ни один из них не перебивал, когда магистр пояснял, какие приказания отдал для подготовки снабжения армии в бальном зале, чтобы люди Орисона могли пополнять запас продуктов, не рискуя угодить в воплощение.
 Покончив с описанием своих обязанностей, он рассказал все что мог о происшедшем в замке. Пока власть Тора и Норге принимали без сопротивления и даже с радостью — большинство стражников и люди, которые любили перемены, ибо новые властители обещали решительные действия. Радовались слуги, для которых уход шести тысяч солдат означал намного меньший объем работы. Пришлые люди из Орисона представляли об отсутствии короля Джойса чисто теоретически. А многочисленные малые лорды короля Джойса и его чиновники, чье положение целиком зависело от короля, к примеру начальники складов, секретари министерства внутренних дел или сборщики податей, приуныли. В общем, большая часть социальной машины Орисона продолжала нормально функционировать без активного участия Тора и Норге. Еду готовили, несмотря на хаос, о котором упоминал Рибальд. Коридоры патрулировали, охраняя их от смут—и от атак Воплотимого. Дежурства продолжались, стены и ворота охранялись.
 Короче говоря, благодаря быстрому вмешательству Тора, демонстративному подчинению Норге и всяческой поддержке Артагеля в Орисоне сохраняется полный порядок, несмотря на исчезновение короля Джойса.
 — Да будут благословенны звезды, — выдохнул Джерадин, когда Мастер Барсонаж закончил. — Ты права, Териза. Нам везет больше, чем кажется. — Затем его глаза стали задумчивыми, и он прикусил губу. — Интересно, сколько раз Эремис думал, что может оставить Тора в покое, потому что тот превратился в посмешище. Если бы он видел нас сейчас, он бы не смеялся.
 — И он не смеется, думая о Гильдии, — вмешалась Териза, отчасти для того, чтобы доставить удовольствие Мастеру Барсонажу, а отчасти потому, что магистр действительно произвел на нее впечатление. — Он не будет смеяться, когда узнает,  что  идет против него.
 — Благодарю вас, миледи, — спокойно ответил Барсонаж. — Мы долго были бесполезны, пока не доверяли как королю, так и себе. Очень приятно думать, что наконец—то мы можем приносить пользу.
 — Если бы только принц Краген слышал нас, — заметил Джерадин.
 — Или изменил бы свое решение… — добавила Териза, вспомнив противоречивые чувства, которые прочла в глазах принца.
 Мастер Барсонаж переводил взгляд с одного на другую.
 Джерадин сжал кулаки, словно пытаясь обуздать нелепую надежду.
 Териза хотела что—то сказать об Элеге и Маргонале, но промолчала, потому что услышала голоса за дверью.
 Кто—то — Рибальд? — захохотал неожиданной шутке.
 Не постучавшись, Артагель распахнул дверь и вошел. Он улыбался; в его глазах сверкала сталь. Если бы не испарина на лбу, бледность на щеках и едва заметная хромота, он выглядел бы титаном, готовым взгромоздить весь замок себе на плечи и отправиться на битву. Он рвался в бой, измученный долгими днями вынужденного бездействия, унынием, с которыми ничего не мог поделать, предательствами, сомнениями в самом себе и печалью. Увидев его, Териза тотчас поняла, что он не колеблясь выступит против целого отряда пригодников Гарта.
 При одном взгляде на него она почувствовала себя увереннее.
 И это испугало ее. Она поняла, что если он в своих действиях зайдет слишком далеко, то это будет попросту разновидностью самоубийства.
 Она вдруг заметила, что солнечные лучи, проникающие в ее комнату, покраснели, как на закате.
 Предоставив Рибальду закрывать дверь, Артагель подошел к Джерадину. Джерадин вскочил, и Артагель сжал его в объятиях, ничем не выказав слабости или боли. Затем он подошел к Теризе, опустился на колени, чтобы схватить обе ее руки и поцеловать. Прежде чем она успела запротестовать или увернуться, он снова оказался на ногах, заглянул в пустой кувшин из—под вина, весело выругался и развалился в ближайшем кресле.
 — Да сохранят нас зеркала, — продолжал он тем же шутливым тоном. — При виде вас двоих у меня кружится голова. Не думаю, что мне когда—нибудь захочется повторить этот танец между надеждой и отчаянием. Сначала вы исчезли навсегда. Затем появились… с принцем Крагеном, пусть у него до конца жизни болит череп. Затем он вызвал драку с королем Джойсом, и появился Гарт, а король исчез, а вас похитили, — он показал на Теризу, — а ты, — на Джерадина, — куда—то сбежал с магистром. Тогда Тор попытался заключить союз с принцем Крагеном, и ему казалось, что ничего не выходит лишь по одной причине — из—за того, что я сшиб принца с ног. Но внезапно вы оба вернулись, и все стало на свои места, и меня  не заботит,  что решит этот тупоумный алендец. Меня даже не волнует, где король Джойс. Уверен, все случившееся имеет какой—то смысл.
 Кстати: я был не слишком осторожен, когда объяснял людям, что им не следует волноваться. — Под словом  волноваться  он, очевидно, подразумевал  засыпать вопросами Норге и Тора. —  Но больше всего их напугала мысль, что воплощения происходят в самом Орисоне. Чудовищные монстры из Воплотимого, огонь, несколько сотен тысяч кадуольцев и все такое прочее. — Он посмотрел на Теризу. — Я всем рассказал, что вы с легкостью можете решить эту проблему. Я сказал, что вы в силах изменить зеркала Эремиса, и они не смогут никого воплощать сюда. Если это неправда, можете оставить эту новость при себе.
 Изменить зеркала Эремиса, подумала Териза и почувствовала тошноту. О, дьявольщина.
 — Скажите мне только одно. — Артагель заставил себя сесть прямо и улыбнулся. — Что, во имя разума, здесь происходит?
 — Я бы мог объяснить, — ответил Джерадин, улыбаясь брату в ответ. — Ты, главное,  заткнись.  И довольный Артагель снова рухнул в кресло. Но тут же опять выпрямился — и сгорбил плечи.
 — Нет, — сказал он и радость покинула его. Улыбка сменилась бледностью и испариной. — Расскажи, что случилось дома? Ты сказал, что Хауселдон уничтожен.
 Джерадин сделал резкий жест, заставляя брата замолчать.
 И тут же раздался стук в дверь.
 Рибальд открыл, и появились двое слуг с подносами, уставленными едой и вином.
 Артагель еле сдерживался, его глаза горели, словно факелы, пока слуги расставляли еду, наливали вино, разносили бокалы. Мастер Барсонаж с благодарностью взял свой бокал, опорожнил одним глотком и протянул, чтобы его снова наполнили. Джерадин и Артагель отставили бокалы в сторону не пригубив, глядя куда угодно, только не друг на друга.
 Пока один из слуг не взялся разводить огонь в камине, Териза не обращала внимания, что стало прохладнее.
 — Сегодня никакого света, — заметил Рибальд. — Нет масла. Мы израсходовали его, защищая ворота. Осталось ровно столько, чтобы в течение нескольких дней освещать покои короля и общественные коридоры.
 Так что не позволяйте огню погаснуть.
 Выпроваживая слуг из комнаты, он остановился и добавил:
 — Тор хочет поговорить с вами. Перед выступлением. Смотритель пришлет кого—нибудь за вами утром. Рано. И на этой оптимистической ноте он с ними расстался. И тут же заговорил Мастер Барсонаж:
 — Вы сказали «Хауселдон разрушен», — промолвил он спокойно, чтобы Артагель не кричал. — «Стернваль скоро пожрут огненные ямы, людей Файля пожирают упыри». Все, кто слышал вас, хотели бы услышать объяснения, Джерадин.
 Джерадин не колебался; у него было время подготовить ответ.
 — С Домне все в порядке, — сказал он коротко. — Во всяком случае все было в порядке, когда мы уезжали. Наша семья в безопасности. Большинство знакомых выжило. В данных обстоятельствах наши потери минимальны.
 Но сам Хауселдон сгорел дотла.
 Сжимая кулаки, потому что у него не было меча, Артагель вслушивался в каждое слово, словно изучая своих врагов и вырабатывая наилучшую тактику борьбы с ними.
 Джерадин угрюмо рассказал о своем появлении на Сжатом Кулаке, описал, как появилась Териза, объяснил последствия их визита для Хауселдона. И заметил:
 — Именно поэтому Найл и согласился. Именно поэтому он сотрудничал с Эремисом. Ему пригрозили подобной атакой.
 Но, когда мы уезжали, Домне и его люди собирались спрятаться на Сжатом Кулаке. Если Эремис снова попробует угрожать, отец посоветовал не принимать его угрозы во внимание.
 В этот миг Териза позабыла, что Джерадин обещал называть Домне  папа. 
 Артагель медленно выдохнул, освобождаясь от жажды насилия в груди.
 — Тольден оказался куда более крепким парнем, чем ему всегда казалось.
 — Как и Тор, — пробормотал Джерадин.
 — Но вы вернулись в Орисон не с помощью воплощения, — заметил Мастер Барсонаж. — Я подозреваю, что леди Териза тогда не знала, что ее талант действует на расстоянии.
 Териза кивнула, а Джерадин сказал:
 — Нам бы не помогло, даже  если бы  она знала. Она может воплотить себя посредством плоского зеркала, но если проделает это со мной, я лишусь рассудка.
 — Понимаю, — сказал магистр. — По этой причине вы решили пересечь весь Мордант верхом. И выбрали дорогу, которая привела вас в Стернваль и Ромиш.
 — Да, — ответил Джерадин. — И случилось так, что мы оказались в Низинном Доме, когда похитили королеву. Мы искали поддержки королю Джойсу — пытались уговорить Термигана и Файля выступить против Эремиса.
 Он как можно короче изложил историю их возвращения в Орисон, пытаясь справиться с яростью по поводу тактики Эремиса. Териза сначала слушала его, но постепенно отвлеклась. С заходом солнца комната начала погружаться во тьму. Несколько темно—красных лучей продолжали освещать стену, но свет уже почти исчез. Темнота сгустилась вокруг Орисона. Она не хотела вспоминать о ямах с огнем или упырях. Она хотела вспомнить Файля. Вечером после битвы за Найбель, сидя рядом с ней и Джерадином в своем лагере, отец королевы Мадин говорил о короле Джойсе.  За все годы войны против Аленда, Кадуола и Воплотимого он никогда не просил лорда о помощи в тот момент, когда провинция лорда подвергалась нападению. Он приходил ко мне, спасал моих людей, И не просил меня ни о какой помощи, пока он не освободил провинцию. 
  Он не будет просить меня и сейчас. Он не захочет разбить мое сердце. 
 Сейчас Териза лучше понимала Файля. Ее печалили его потери, его неспособность в одиночку победить упырей, но она понимала его. Ей просто хотелось поверить, что он и Термиган поступали правильно, отказывая в помощи королю Джойсу. Они хотели защитить свои пешки.
  Я не оставлю своих людей умирать без защиты.  Ей хотелось верить, что король Джойс не совершил чудовищную ошибку.
 Джерадин закончил рассказ. Он выпил немного вина и жадно накинулся на еду, словно его история оставила во рту неприятный привкус.
 — М—да, — пробормотал Мастер Барсонаж. — М—да. Вы сотворили чудеса, чтобы доставить нам новости, Джерадин… миледи. Но я, как и все в Орисоне, должен признать, что хотел бы услышать более приятный рассказ. Мы все мечтали, что Пердон придет нам на помощь. А вы сказали  «уничтожен». —  Магистр нахмурился. — И сейчас подтвердили, что все наши надежды на Термигана и Файля по сути напрасны.
 Плохое же время для исчезновения выбрал король Джойс.
 — Он не выбирал его, — вмешался Артагель. — Не бывает удачного времени для похищения жены.
 — Вы верите, — осторожно спросил Мастер Барсонаж, — что именно за этим и отравился король? Спасти королеву Мадин?
 Артагель выразил куда большую убежденность, чем Териза и Джерадин. Он ответил:
 — Без сомнения.
 Магистр на мгновение задумался. Затем сказал:
 — Надеюсь, вы правы. Надеюсь, что он не прячется где—то, ошеломленный последствиями своих действий. Преследовать похитителей королевы в такой момент глупо, но это хотя бы понятно.
 Не ожидая возражений на этот счет, Барсонаж поднялся.
 — Поскольку я не так уж голоден, оставляю вас ужинать… — он с трудом подавил улыбку, — и заниматься всем прочим. С вашего разрешения, Джерадин, я перескажу вашу историю Гильдии. — Джерадин снова кивнул. — И Тору. Никакого толка не будет, если мы выйдем в поход, полные ложных надежд. Джерадин в ответ пожал плечами.
 — И еще одно маленькое дельце, — добавил Мастер, подходя к двери. — Вы хотите мантию, Джерадин? А вы, миледи? Я могу собрать Гильдию в любой момент, когда вы пожелаете.
 Предложение показалось Теризе очень странным. Но когда Джерадин услышал это предложение, его лицо стало багровым, словно лучи заката. Мастер Барсонаж предлагал исполнить мечту всей его жизни. На глазах у Джерадина проступили слезы, и он смутился.
 — Потом… — пробормотал он. — Может быть, потом. — Он энергично потер ладонями глаза и только после этого встретился взглядом с магистром. — Все, чего я хочу в настоящий момент, — остановить Эремиса. Мастера Барсонажа такой ответ устроил. — А вы, миледи?
 Териза покачала головой. Она никогда не стремилась стать членом Гильдии.
 Но она с удовольствием увидела, что магистр не воспринял ее отказ как обиду. Слишком о многом ему еще приходилось думать. И, сказав лишь:
 — Как пожелаете. Увидимся утром, — он вышел из комнаты.
 Териза, Джерадин и Артагель переглянулись.
 Ей хотелось есть, но это могло и подождать. Отблески огня в камине заливали лицо Джерадина красным светом. Поднявшись, она зашла за спинку его кресла и положила руки ему на плечи. Мышцы были твердыми, словно сталь. Мантия; мечта всей его жизни. Сейчас это не имело никакого значения. Он не нуждался в ней. И Териза невольно вдавила пальцы в эту закаменевшую плоть, пытаясь размять ее, чтобы она расслабилась. Артагель открыл рот, словно собираясь сказать нечто насмешливое, может быть, пройтись насчет магистра; но брат опередил его.
 — Сейчас твоя очередь, — сказал Джерадин, сдерживая чувства. — Я хочу, чтобы ты рассказал нам  обо всем,  что случилось, пока нас здесь не было.
 — Обо всем?
 Териза почувствовала руками дрожь, которой не было в голосе Джерадина. А он насмешливо заявил:
 — Можешь не рассказывать, как ты отказывался есть овощи и пить слишком много вина. И умучивал служанок. Расскажи обо всем остальном.
 Артагель коротко, невесело хмыкнул. Пытаясь смягчить свой голос, он предупредил:
 — Это тебе может не понравиться.
 — Я знаю. — Дрожь Джерадина постепенно успокаивалась. — Если бы я думал, что мне это понравится, то сначала поел бы. Но вряд ли выдержу твой рассказ на полный желудок.
 Териза, перегнувшись через кресло, поцеловала его в лоб. И села на свое место.
 — Смотритель Леббик, — произнесла она так, словно с трудом нашла в себе силы произносить его имя без страха, ярости и печали. — Что с ним случилось?
 Артагель мрачно кивнул. Он наполнил бокал, словно нуждался в подкрепляющем средстве, но пить не стал. И как умел рассказал о судьбе Леббика.
 Во время рассказа он конечно упомянул о Саддит. Рассказал о своих попытках убедить Мастера Барсонажа, что Эремис — предатель. Рассказал о популярности Эремиса, после того как тот наполнил резервуар. Описал долгое беспробудное пьянство Тора и внезапно проснувшийся интерес короля Джойса к фехтованию. Рассказал, как протекала осада, — и об обороне Орисона, как с помощью Знатока Хэвелока, так и с помощью стражников.
 Но большей частью он говорил о Смотрителе Леббике. С его точки зрения, история Орисона была историей об отчаянной и заранее обреченной борьбе Леббика с распадом. Смотритель был в полном отчаянии и в конце концов выказал невероятный героизм — героизм, заключавшийся не в том, что он сразился с Гартом, а в том, что ему удалось балансировать на грани безумия и здравомыслия, — и практически единственный в замке боролся с предательством Эремиса. И с отказом короля Джойса заниматься делами королевства.
 Ценивший героизм Артагель, который видел, что происходит с Леббиком, старался отодвинуть неминуемую развязку. И сейчас не знал, помог он или, наоборот, ускорил ее.
 Слушая его, Териза обнаружила, как в ней снова поднимается гнев на короля Джойса. Предоставить такому человеку, как Леббик, свободу действий — лишь по соображениям своей стратегии, только потому, что Смотритель был слишком прост и не умел лгать…
 Может быть, короля не интересовало спасение пешек. Может быть, история Мастера Квилона была ложью. Может быть, исчезновение короля — и все, что он сделал, — означало нечто совершенно другое.
 Териза удивлялась, как Артагелю удалось сохранить веру в короля Джойса.
 Но мысли Джерадина были совсем о другом. Когда брат закончил рассказ, Джерадин при неверном свете пламени пробормотал:
 — Трудно чувствовать к нему жалость. После того как он поступил с Саддит. После того, что собирался сделать с Теризой.
 — Нет, — мгновенно возразила Териза. — Все очень просто. Его жена умерла. Она, Орисон и король Джойс были тем, что удерживало его на этом свете. — Проклятие старому королю,  проклятие  ему. — Король Джойс поступил бы благороднее, если бы отрубил ему ноги.
 — Я понимаю, о чем ты, — пробормотал Артагель. Джерадин тем временем с отсутствующим видом изучал Теризу. — Смотреть на это было тяжело. Я не мог заставить его смотреть на вещи так, как смотрю на них я.
 — А как смотришь на них ты? — спросил Джерадин.
 Артагель приподнялся в кресле, несколько смущенный.
 — Ну, возьмем к примеру вас двоих. — Териза подозревала, что Артагель вспоминал печальные дни, когда засомневался в своем брате. — Все доказательства свидетельствовали против вас. Эремис немало потрудился, чтобы представить вас в самом кошмарном свете. И лишь две вещи говорили за вас. Леббик видел, Териза, — он посмотрел на нее, — как ты исчезаешь в зеркале  без  Мастера Гилбура. Что бы вы не предпринимали вместе, исчезали вы раздельно. И легко было догадаться, что идея забраться в постель Леббика пришла в голову Саддит не без участия Мастера Эремиса. Но этого оказалось достаточно. Потому что мы  знали  вас. Мы знали, что вы не таковы, какими пытается представить вас Эремис. Нам нужно было не много, чтобы понять положение дел в целом.
 И я предложил ему, — Артагель сглотнул, чтобы успокоиться, — подобным же образом взглянуть на короля Джойса. Мы  знали  короля. Мы  знали,  что он вовсе не такой, каким пытается себя представить. И нам довольно было малейшего повода, чтобы поверить в него.
 — Какого повода? — спросил Джерадин, уже справившийся с ужином.
 — Вы двое, — повторил Артагель. — Почему Эремис боялся вашего таланта, миледи? Почему он боялся тебя, Джерадин? Ну почему? Да потому что знал, вы—его враги. Он знал, что вы преданы королю Джойсу. А почему  вы  ему преданы?  Мы  не знали. Но наверняка причина была. Я не сомневался в этом. И этого было достаточно. Вы знаете, я не могу похвастаться особым умением анализировать. Вероятно, существует множество такого, что я никогда не пойму. Но у  вас  были разумные основания. — Он сделал жест сомнения и в то же время уверенности. — И для меня этого оказалось достаточно.
 Но Леббик не мог поступить так же. Мне кажется, он принимал все происходящее чересчур близко к сердцу. Боль… — Артагель споткнулся об это слово, — проникла слишком глубоко. Он держал себя в руках, потому что ему не на что было надеяться. Но под конец… — внезапно Артагель пожал плечами; он схватил бокал и залпом осушил его. — Под конец, подозреваю, он радовался возможности быть убитым.
 Немного погодя Териза шепнула Джерадину:
 — Вот видишь? Все просто.
 Джерадин кивнул. Его взгляд не отрывался от углей в камине.
 Неожиданный холод в комнате заставил Теризу пододвинуть кресло поближе к огню.


***

 Артагель остался и беседовал с ними еще какое—то время после ужина. Он хотел подробно узнать новости из Домне; хотел узнать о здоровье Домне, о том насколько выросла Руша, не надумали ли Тольден и Квисс завести нового ребенка; хотел узнать, удалось ли разъяренным мужьям вбить немного ума в голову Стиду и удалось ли жене Миника хоть чуть—чуть избавиться от застенчивости. От этих разговоров Джерадин оттаял. Они доставляли удовольствие и Теризе, возвращая ее к воспоминаниям, которые она так ценила, которые не давали ей забыть,  для чего  нужно идти в бой — и  против чего.  Но день выдался длинный, не говоря уж о том, что трудный. Наконец она почувствовала такую усталость, что не смогла сдержать зевоту.
 Артагель мгновенно засобирался. Пообещав увидеться с ними завтра утром, он оставил их с Джерадином одних.
 Им не пришлось долго уговаривать друг друга, что пора в постель.
 В павлиньих комнатах Териза чувствовала себя в безопасности. Если Эремис собирался атаковать здесь, то должен будет замешкаться в нерешительности — ведь невозможно представить, какой ответный удар могут нанести Териза или Джерадин. Кроме того, она уже давно забыла, что такое паника.
 Едва она убедилась, что Джерадин достаточно измучен и заснет — а не вылезет из кровати, чтобы просидеть всю ночь за размышлениями, — она позволила себе погрузиться в сон. Сначала видения были приятными, несущими отдых; в них Териза видела, что спит. Но постепенно ритм их изменился — снова и снова повторялись медленные удары. Ритм становился быстрее. В темноте она что было силы пнула Эремиса, так, что заболела нога; и отскочила подальше от его ненависти, прижалась спиной к стене, чтобы пройти сквозь зеркало. Но на этот раз зеркала не было, не было и воплощения. Ее сердце слишком переполняла ярость, чтобы исчезнуть, раствориться, а стена не позволяла проникнуть сквозь нее; она удерживала Теризу там, где Эремис мог до нее добраться. И она ударила снова и снова отскочила; а он прыгал на нее вновь и вновь, полный жажды насилия, совершенно невменяемый, человек, который знал, как справиться со всяким; и в ее душе начал расти ужас, словно плач, ведь Териза знала, что не может бороться с ним, не может победить его…
 …пока Джерадин не затряс ее за плечо, шипя:
 — Териза! Тебе приснился кошмар!
 Тогда она услышала твердый деревянный стук, который она издавала, когда боролась с простынями, стук, которым она, казалось, приколачивала себя к матрасу. Стук…
 Внезапно она замерла, обильно покрывшись испариной; но звук не затух — деревянный стук, но не от ее борьбы с кроватью.
 Кто—то колотил в дверь, спрятанную в одном из шкафов. Она почувствовала, как кровь молотом застучала в висках.
 Териза приподнялась.
 И тут же испарина словно замерзла на ее коже.
 Слабый свет шел от угольев в камине, которые Джерадин раздул, когда выпрыгнул из постели. Он схватил свою одежду натянул ее, подбросил в огонь поленьев. Пошел в гостиную, отодвинул засов и предупредил стражника снаружи.
 Стук сейчас звучал спокойнее, чем стук ее сердца. Маленький огонек пламени заплясал на дереве. И от потрескивания горящего дерева, от проблеска света Теризе стало спокойнее, и она спустила ноги с кровати.
 К счастью, халат оказался в другом шкафу, безопасном. Дрожа, словно ее босые ноги ступали по льду, Териза вытащила халат, просунула руки в рукава, завязала пояс.
 Стук повторился. Кто бы ни скрывался в тайном ходе, он, как видно, решил стучаться всю ночь, если потребуется.
 — С тобой все в порядке? — шепотом спросил Джерадин. Она кивнула.
 — Просто дурной сон. — Она посмотрела на шкаф. — Давай откроем.
 Дверь шкафа и так была приоткрыта. Джерадин резко распахнул ее, затем нагнулся и вытащил кресло, блокирующее вход.
 Когда потайная дверь открылась, сквозь висящую в шкафу одежду пробился свет, словно солнечные лучи в лесу.
 Знаток Хэвелок.
 Свет шел от его небольшого зеркала, кусочка с воплощением солнца — того же зеркала, которое он использовал, чтобы сжечь существо с рыжим мехом, напавшее на Джерадина.
 Увидев Знатока Хэвелока, Джерадин облегченно вздохнул. И тут же вышел из спальни. Териза слышала, как он велел стражникам успокоиться, слышала, как он запирает дверь на засов. Хэвелок держал свой источник света дрожащей рукой. Мечущийся свет зеркала и танец пламени в камине бросали на его лицо странные тени — словно менялись разные выражения: ухмылка, печаль, вдруг — маска смерти. Его безумие казалось полным.
 — Сними с себя все одежды, — скомандовал он, скалясь словно собака. — Я давно уже не видал шикарные дойки. И не задавай никаких вопросов.
  «Не задавай…» —  она внутренне застонала.
 Чтобы почувствовать большую безопасность, она зажала руками вырез на своем халате, прикрываясь.
 Вернулся Джерадин.
 — Ты слышал? — сказала она, опасаясь, что вопрос может вывести Хэвелока из себя.
 — Слышал, — пробормотал Джерадин. — Никаких вопросов. Похоже, это будет еще то развлечение.
 — Вы трахались, — спросил Хэвелок. Он снова заговорил грубо, с полной уверенностью в себе. — Нагие яко звери? Похотливые яко козлы? — Его самоуверенность без перехода сменилась жалостью к себе. — А что жменя не позвали?
 Териза почти не обращала внимания на слова старика. Она смотрела, как свет покачивается, покачивается—поглощает свет, идущий из камина; смотрела на темноту, сгустившуюся за рукой Знатока.
 — У вас была причина прийти сюда. Важная причина. Вы поранились, пока мы обратили внимание на ваш стук. Скажите, в чем дело.
  — Причина? —  захохотал он. — У безумца, такого, как я? — И так же быстро его веселость исчезла. Он убрал свет, засунув зеркало в карман, поднял руку и слизнул с нее кровь. Кровь запачкала его губы и щеку; капля крови оказалась на носу.
 Продолжая лизать руку он сказал:
 — Верьте мне.
 Териза смотрела на него, ожидая объяснений. Хэвелок промолчал, и она покачала головой. Воздух был  холодным —  слишком холодным для этой поры года. Даже камни под ее босыми ногами казались более теплыми. И она разозлилась.
 — Я приходила к вам за помощью. Мастер Гилбур гнался за мной, а мне больше некуда было идти. Вы мне отказали.
 Скажите, как я могу верить вам?
 К ее удивлению, глаза Знатока внезапно наполнились слезами, а лицо сморщилось, словно у обиженного школьника. Его голос дрожал.
 — Я знаю, это трудно. Я ведь безумец, не так ли? Вагель похитил мой разум. Он показал мне, как можно все понять. Но большую часть времени я не в силах отличить божий дар от яичницы.
 А вот Джойс может, — пытаясь вытереть слезы, Хэвелок размазал кровь по лицу. — Джойс может.
 — Скажите… — осторожно начал Джерадин, — скажите нам, где он.
 Один глаз Хэвелока повернулся к Джерадину; второй, казалось, смотрел на Теризу.
 — Он не разрешил мне рассказывать.
 — Хэвелок… — Териза не справилась со своим гневом. Насколько она понимала, не было никакого объяснения, почему она не превратилась в такую же, как он, безумную, когда родители запирали ее в шкафу. И может быть, некоторые виды безумия позволяли выигрывать в перескоки с людьми вместо пешек.
 — Хэвелок, вы убили существо в подземелье. — За решеткой, беспомощное; оно было сожжено. — То, которое напало на Джерадина. С помощью зеркала. Но когда Гарт пытался напасть на меня, вы оставили его жить. Даже не причинили ему вреда. Только на время ослепили его.
 Я хотела бы поверить вам. Он старался убить меня. Скажите, почему вы не причинили ему никакого вреда? Джерадин выдохнул сквозь крепко сжатые зубы.
 — Ах,  это. —  Знаток непонятным образом без труда перешел от печали к задумчивости. — Вы разочаровываете меня. Давным—давно должны были догадаться. Сколько раз Джойс призывал вас  подумать?  Териза молча ждала.
 — Это же очевидно. — Хэвелок принялся размахивать руками, словно собрался пуститься в пляс. — Если бы я обезвредил его — если бы действительно ослепил, — его бы схватили. И тогда он уж точно не привел бы нас к своим союзникам. Если бы я убил его, мы оказались бы перед той же проблемой. — Вдруг Знаток захохотал. — Подумайте, насколько все обстояло бы хуже  сейчас,  если бы Гарт случайно не выдал Эремиса, придя сюда.
  И, —  добавил он, — если бы я убил его, то всякий бы считал, что это сделали  вы.  Попытайтесь представить, сколько вы прожили бы, если бы все решили, — он снова хихикнул, — что вы достаточно могущественный Воплотитель, чтобы обратить в пепел Бретера верховного короля.
 Нет, вы непроходимо глупы. — От печали и смеха он перешел к издевкам. — Я зря трачу время. Если вы не позволяете мне насладиться красотой вашей женщины, то хотя бы узнайте нечто  полезное.  Джерадин грубо спросил:
 — Скажите нам то, ради чего пришли. Что мы должны узнать?
 Мгновение Знаток смотрел на Джерадина так, словно не мог сосредоточить на молодом человеке взгляд ни одного из своих глаз; затем пробормотал:
 — Болван. Это не так—то просто, — и направился обратно в шкаф.
 В отчаянии Териза крикнула ему вслед:
 — Вы сказали, что видели в предсказании дочерей короля. — Ей в голову просто не пришло ничего лучшего. — Скажите, что делала Элега.
 Натянув себе на голову хламиду, сжимая ткань в кулаках, он ответил:
 — Раздвигала ноги перед принцем Крагеном.
 Это поразило Теризу; на мгновение ее мозг был парализован. И она обессилено повторила слова Джерадина:
 — Скажите нам то, ради чего пришли.
 Знаток стянул хламиду с головы. И грубо отшвырнул ее на пол.
  — Я хочу, чтобы вы верили мне! 
 И, хлопнув дверью, исчез в темноте потайного хода.
 Териза смотрела ему вслед, ошеломленная.
 Раздвигала ноги. Перед принцем Крагеном. Значит, король Джойс знал. Еще до того, как принц приехал в Орисон послом монарха Аленда. Король Джойс знал, что алендский претендент и его старшая дочь станут любовниками. И допустил это. Выходит, король Джойс знал, что дочь предаст его.
 Значит, он позволил ей это предательство.
 В таком случае его послание имело смысл.  И куда бы она ни направилась, с ней пребывает моя гордость.  Он сам выбрал для нее путь. Чувство Теризы, что Элега играла жизненно важную роль в планах короля, наконец—то подтвердилось. Несмотря на то, что она сейчас узнала, ей показалось, что она не поняла смысла визита к ним Хэвелока. Тогда, отбросив все, что случилось, отбросив мысли, она пробормотала:
 — Что все это значит?
 Нахмурившись, Джерадин задумался. Затем, к ее удивлению, его лицо прояснилось, и он улыбнулся, словно истинный сын Домне.
 — Думаю, он просто хотел, чтобы мы поверили ему. Поверить ему? Человеку, который советует принести в жертву пешек, чтобы победить в игре? О, дьявольщина.
 Честное слово, пора пополнить словарь ругательств. Повторяя то и дело «о, дьявольщина», Териза уже не могла достаточно ясно выражать свои чувства.


***

 Вскоре они с Джерадином вернулись в постель.
 Утром стражники разбудили их слишком рано. Когда Джерадин спотыкаясь прошел в гостиную, чтобы ответить на стук, стражник протянул ему поднос с завтраком и сказал:
 — Тор хочет видеть вас через час. В покоях короля.
 Снаружи небо было темным, слишком густо заполненным ночью, чтобы показались хоть малейшие проблески света. Сегодня должен начаться поход. Воздух был невероятно холодным. Териза сонно спросила:
 — Есть ли какая—нибудь возможность получить воду для мытья?
 — Пользуйтесь водой сколько заблагорассудится, миледи. — Она не узнала голос стражника; вероятно, ночью он сменил Рибальда. — С нынешнего утра никаких ограничений. Но вам придется самостоятельно нагреть ее. Ни у кого нет времени делать это для вас.
 — Спасибо, — пробормотал Джерадин.
 Он закрыл дверь, поставил на стол поднос и отправился в ванную.
 — Я поставлю ведро на огонь, — предложил он. — У нас действительно нет времени подогреть воду, но во всяком случае не замерзнем до смерти.
 Завернувшись в простыню, Териза заставила себя спустить ноги с кровати. Несмотря на отсутствие ковров, камни пола были теплее, чем воздух. Прогулявшись подложить дров в камин, Териза спросила:
 — Что случилось с погодой?
 В голосе Джерадина слышалось сомнение: — Была ранняя оттепель. Сейчас, похоже, надвигаются поздние заморозки.
 Отлично. Великолепно. Обожаю мерзнуть. Когда она положила на угли в камине спальни три новых полена, то едва сама не свалилась в камин, пытаясь раздуть огонь.
 Поленья тут же запылали, обогревая комнату, и Териза отправилась искать одежду.
 Не обращая внимания на холод — а может быть, желая сэкономить для нее теплую воду, — Джерадин плескался в ванной; он вышел, обмотавшись полотенцем. Все еще завернутая в простыню, сжимая в руках вещи, которые сшил для нее Миндлин, она села завтракать: горячий чай и теплая каша. Когда они с Джерадином поели, Териза сняла ведро с огня и сама отправилась в ванную.
 Принимая ванну (какую можно было в таких условиях) и одеваясь, она вдруг заметила, что все ее вещи слегка пахнут кровью.
 Все вещи, которые у нее были, — все те вещи, что она могла надеть для езды верхом во время похода, — были испачканы кровью Хэвелока или пахли ею.
 На мгновение ей захотелось отчаянно разрыдаться. Ночь, казалось, отняла у нее всю смелость и лишила невосприимчивости к панике. Но визит Хэвелока  что—то  значил. Знаток хотел, чтобы ему верили. Или обещал, что ему можно поверить. А король Джойс знал заранее, что Элега и принц Краген станут любовниками.
 Териза смыла с лица остатки страха холоднющей водой. И надела поверх шелкового нижнего белья Мисте шерстяной костюм для верховой езды.
 Кровь Хэвелока оставила крестообразный след на ткани возле ее левой груди; но с этим ничего нельзя было поделать. И как только Териза перестала думать об этом, запах крови ослаб.
 Джерадин улыбнулся, когда она вышла из комнаты. Он уже приготовил ее кожаный плащ и сапоги.
 — А что наденешь ты? — спросила она. Он спокойно сказал:
 — Возьму что—нибудь у стражников.
 Кто—то снова постучался — раньше, чем она ожидала. На этот раз Рибальд. Он принес кольчугу и двуручный меч в ножнах для Джерадина и вдобавок зимний плащ. Что—то в том, как он не глядел на Теризу, и то, что он не принес никакой защиты и оружия для нее, заставило ее изумиться; но он заговорил о походе, и она забыла о своем вопросе.
 — Шесть тысяч человек, — сказал он, натягивая кольчугу на Джерадина. — Две тысячи лошадей. Четыре тысячи ног. Смотритель сказал, что мы достигнем Эсмереля за три дня. Всего шестьдесят миль, переход Бродвайн, но дорога — отвратительная. Но нам не придется везти с собой припасы. Если воплощение сработает, это будет величайшим прогрессом в военном деле после арбалетов. Путешествовать быстро и налегке.
 — Солдаты готовы? — спросил Джерадин. Рибальд кивнул.
 — Это не самое трудное. Армии зависят от провианта. Если бы мы ждали, пока приготовят припасы, нам бы пришлось потерять два или три дня. Сберегая время, наши припасы будут воплощаться сразу на месте. А Орисон будет готовить для нас и после того, как мы выйдем в путь.
 Желая узнать как можно больше, Джерадин спросил:
 — Как там Тор?
 — Врач утверждает, что старику следует лежать в кровати. Но у него больше мужества, чем у всех нас вместе взятых. — Рибальд хмыкнул. — Он на всех орет. Внезапная мысль встревожила Теризу:
 — Он остается здесь, правда? Кто—то должен защищать Орисон, а он не в том состоянии, чтобы ехать верхом. Рибальд намеренно не встречался с ней взглядом.
 — Вот вы ему  это  и скажите, миледи. С тех пор как Леббик спустил с меня семь шкур за то, что я оберегал вас от Гарта без его приказа, я перестал спорить с лордами и Смотрителями.
 Черты Джерадина заострились.
 — Кого он собирается оставить старшим в замке? Рибальд пожал плечами.
 — Спросите сами. Пусть орет на вас, а не на меня. Джерадин посмотрел на Теризу.
 — Мне, кажется, не нравится то, что я слышу.
 — Пошли. — Она подошла к двери. — Посмотрим сами. Джерадин последовал за ней с мечом, болтавшимся у бедра так, словно он знать не знал, как с ним обращаться.
 Рибальд последовал за ними, довольно поглаживая шрам.


***

 Как только они вышли из павлиньих комнат, к ним присоединились четверо стражников, эскорт, который должен был защитить их от неожиданностей, может статься, подготовленных Эремисом, — существ из Воплотимого, Бретера верховного короля, плоских зеркал. Териза обнаружила, что не верит, что атака случится здесь. Если бы Эремис хотел этого, он давным—давно напал бы. Она считала его настоящие планы гораздо более мерзкими. И беспокоилась о Торе…
 Когда они с Джерадином дошли до покоев короля, она обратила внимание на огонь, пылающий в камине. Видно, лорд страдал от холода не меньше ее.
 В комнате было четверо: сам Тор, Смотритель Норге, Мастер Барсонаж и Артагель. Норге стоял привалившись к стенке, ни на кого не обращая внимания, и походил на человека, который вообще не нуждается в сне, потому что постоянно дремлет. Мастер Барсонаж, напротив, заламывал руки и глядел то на Артагеля, то на Тора со странным выражением — словно хотел вмешаться, но не знал, что сказать.
 Тор и Артагель враждебно смотрели друг на друга. Старый лорд, красный от вина или от усилий, выпятил массивный живот. Артагель стоял в отлично сбалансированной позе фехтовальщика, готовый схватиться за меч или кинжал. Когда Териза и Джерадин вошли, Артагель обернулся к ним. От его улыбки ей стало дурно. Он определенно был готов к поединку, такой же опасный, как его оружие — и в определенном смысле потерянный, словно человек, нуждающийся в помощи, которую ни за что не получит. — Как раз вовремя, — сказал он, не проявив даже простой вежливости и не давая Тору заговорить первым. — Милорд Тор этим утром плохо соображает. Он даже не осознает, что я ваш телохранитель. Скажите—ка ему сами. Я ваш  персональный телохранитель. 
 Мастер Барсонаж уныло посмотрел на Теризу и Джерадина и отступил на шаг, давая им приблизиться к Артагелю и Тору.
 — Артагель, — прогремел Тор, словно готов был взорваться от ярости, — отказывается подчиняться приказам. Отказывается подчиняться мне.
 Териза посмотрела на Джерадина, удивленная враждебностью атмосферы в комнате и знакомым настораживающим ощущением в животе. Взгляд Джерадина скользнул к Артагелю и перекочевал на Тора.
 — Не говорите ничего, милорд Тор, — сказал он с горечью. — Позвольте, я сам догадаюсь. Вы хотите, чтобы он остался здесь.
 — Я хочу, — сказал Тор, с трудом сдерживаясь, — поручить ему управление Орисоном в мое отсутствие. Управление Орисоном?..
 Артагель выругался.
 — Это то же самое! Он считает меня калекой.
 Териза посмотрела на него, на Тора, чувствуя удивление, облегчение и ужас одновременно. Мысль оставить Артагеля в Орисоне никогда не приходила ей в голову.
 — Нет! — буквально завопил Тор. — Далеко не то же самое! Я прошу вас остаться не потому, что вы не годитесь для похода. Я приказываю вам остаться потому, что вы здесь нужны!
 Мне приходится оставить в Орисоне менее двух тысяч солдат для защиты. Мы не заключили союз с алендским монархом. Он позволит нам выйти, в этом я уверен. Однако когда мы удалимся, он не колеблясь возобновит осаду. Принц Краген признал, что по его мнению замок—лучшая защита.
 И если Орисон не будет защищаться — и  хорошо  защищаться, — он будет взят.
 Артагель не мог сражаться. Но плата за то, что он останется в тылу — цена, которую он заплатит в Орисоне, пока судьба Морданта будет решаться без него — будет огромной.
 — После короля Джойса, — закончил Тор, — вы единственный, на кого можно рассчитывать. Вы сохраните эти стены в неприкосновенности и не сдадите замок армии Аленда.
 — Каким образом? — огрызнулся Артагель. — У меня нет никакой власти. Я даже не состою в страже. Я никогда не умел отдавать приказы. Как, по—вашему, я справлюсь с этим?
 — Благодаря собственным заслугам, — многозначительно ответил Тор. — Как любимец Орисона.
 Териза подумала, что старый лорд прав. Конечно, солдаты не задумываясь пойдут сражаться под руководством Артагеля. И половина населения замка тоже. Он был лучшим фехтовальщиком в Морданте; его подвиги были легендой. И он приходился сыном Домне. Из—за простой симпатии к нему он мог управлять Орисоном лучше, чем Смотритель Леббик. Снова выругавшись, Артагель обернулся к брату:
 — Скажи ему, — потребовал он. — Я отправляюсь с вами. Я вам нужен. Когда вы начнете охотиться на Эремиса, то понадобится кто—нибудь прикрывать вам тылы. Я хочу…
 Выражение лица Джерадина заставило его замолчать.
 — Ты хочешь снова сразиться с Гартом, — тихо сказал Джерадин, — так?
 Ярость и отчаяние исказили черты Артагеля.
 — А твой бок еще не зажил? — продолжал Джерадин тихо, мягко. — Ты решил сразиться с человеком, который побеждал тебя дважды, хотя меча не можешь поднять, не скривившись от боли?
 Артагель вздрогнул от бессильной ярости или разочарования; он отступил на шаг.
 — Я все равно отправлюсь с вами, — процедил он сквозь зубы. — Яне останусь здесь.
 — Нет, останетесь, — прохрипел Тор. — Вы заставили меня выслушать ваши возражения, но уверяю вас, что вы останетесь здесь.
 Артагель бросил на старого лорда взгляд, похожий на вызов.
 — Вы намерены заставить меня, милорд Тор?
 — Нет, Артагель. Я не намерен «заставлять» вас. Это сделает Норге. Он поддержит меня в этом.
 Новый Смотритель на своем месте у стены спокойно кивнул. Его спокойствие было убедительнее любого крика.
 — У вас есть выбор, — закончил Тор, — остаться командовать Орисоном — или остаться гнить в темнице.
 Артагель посмотрел на Тора, на Норге — и бросил умоляющий взгляд на Джерадина. В ответ Джерадин жалобно пробормотал:
 — Неужели ты не понимаешь, полудурок? Ты слишком ценен, чтобы бросать тебя в бессмысленную схватку с Гартом. Тор хочет, чтобы ты взвалил на себя самую тяжелую работу. Ведь королю Джойсу нужно куда—то вернуться. Если все остальное не удастся, ему для последней обороны Морданта понадобятся замок и люди. И кто—то, кто даст ему все это. Он не сможет устроить это самостоятельно. Он нуждается в человеке вроде тебя, способном заставить стариков, служанок и детей сражаться за него, смеясь над врагами.
 На мгновение Териза испугалась, что Артагель разразится протестами, выкинет нечто дикое. Он был боец по нраву и опыту и не привык отсиживаться за крепкими стенами во время осады. Но внезапно на его лице появилась улыбка, какой она еще никогда не видела, — более кровожадная и горькая, чем его воинственная улыбка, почти гримаса, и при виде ее сердце Теризы замерло. Он сказал Норге:
 — Я хочу взять кольчугу Леббика… Я хочу взять одежду, в которой он был, когда Гарт убил его. Я хочу взять его символы власти — пояс и ленту на голову. Чем больше на них будет крови, тем лучше. Всякий, едва взглянув на все это, поймет,  клянусь звездами,  почему я остался.
 Норге посмотрел на Тора. Тор кивнул; его глаза остекленели от боли. Норге флегматично сказал:
 — Пошли, — и оторвался от стены.
 Выходя вслед за новым Смотрителем из комнаты, Артагель не взглянул ни на Теризу, ни на Джерадина.
 Ей не нравился настрой Артагеля. Но что толку расстраиваться? Тор прекрасно решил проблемы Орисона — и проблемы Артагеля, — лучше, чем она могла представить. Джерадин сказал правду брату. Она могла понять, что чувствовал Артагель — ну и что? Он…
 — Вы тоже, миледи, — сказал Тор так тяжело, словно у него в животе перекатывались булыжники, — останетесь здесь.
 Что?..
 Она оглянулась. Джерадин ошеломленно уставился на старого лорда. Лицо Мастера Барсонажа побелело от внутреннего протеста.
 Она расслышала правильно. Тор решил оставить ее в Орисоне.
 Так вот почему Рибальд не принес ей кольчугу и оружие. Вот почему он избегал ее взгляда, ее вопросов. Ну конечно.
 Она посмотрела на лорда неожиданно спокойно. В ее взгляде была решительность, сердце билось ровно. Джерадин заговорил, опережая ее, но когда увидел ее лицо, то прикусил язык.
 — Милорд Тор, — сказала она мягко, словно он был безумен, как Хэвелок, и ему нельзя было задавать никаких вопросов. — Вы не хотите, чтобы я ехала с вами.
 Ее поведение, казалось, отчасти смягчило его. Громко, скорее всего для того, чтобы укрепить свои позиции, он заявил:
 — Вы — женщина.
 Так как он повысил голос, Териза голос понизила:
 — И это в корне меняет дело.
 — Я лорд провинции Тор. — Лицо старика покраснело: он разрывался между яростью и недоумением оттого, что она не кричит на него. — И советник короля в Орисоне. Его честь в моих руках, как и моя. Вы —  женщина. 
 Бессознательно избегая сарказма, она тихо ответила:
 — Пожалуйста, говорите более прямо, милорд. Я хочу понять вас.
 И словно это стало последней каплей, он сорвался на крик:
 — Клянусь небесами, миледи,  я не поведу в битву женщин! 
 Несмотря на свою решимость не реагировать, Териза улыбнулась.
 — Тогда не думайте обо мне как о женщине, милорд. Думайте обо мне как о Воплотителе. Спросите Мастера Барсонажа. Он хотел сделать меня Мастером. Я пойду не с вами. Я пойду с Гильдией.
 Тор набрал побольше воздуха, готовясь возразить.
 И тут же вмешался Мастер Барсонаж:
 — Миледи Териза совершенно права. — Он говорил самым убедительным тоном, на какой был способен. — Не забывайте, что она Воплотитель и, по сути, член Гильдии. Вполне возможно, самый могущественный Воплотитель, о каком мы когда—либо слышали. Я не верю, что мы можем сражаться с Мастером Эремисом, Мастером Гилбуром и Архивоплотителем Вагелем без ее помощи.
 Сотрясаясь от ярости — а может быть, боль заставила его обширный живот заколыхаться, — Тор спросил:
  — Вы возражаете мне, магистр?  Мастер Барсонаж развел руками.
 — Конечно нет, милорд Тор. Я просто заметил, что леди Териза без сомнения относится к Гильдии. Независимо от того, какую роль мы изберем для нее для поддержки Орисона и Морданта, она не запятнает вашу честь — или честь короля.
 Джерадин осторожно заметил:
 — А король Джойс без колебания использовал женщин, когда это было нужно. Прошлой ночью Знаток Хэвелок сообщил нам, что король Джойс давно знал, что леди Элега и принц Краген станут любовниками. Он ожидал предательства с ее стороны — практически толкнул ее в объятия принца. Но не думаю, что принц позволил бы мне или Теризе попасть в Орисон, если бы не леди Элега. И кроме того, она может помочь нам еще и в другом.
 Милорд Тор, без Теризы нам не обойтись.
 Тор переводил взгляд с Мастера Барсонажа на Джерадина, его глаза выкатились и набрякли, став напоминать свинячьи. Лицо было багровым от переполнявших его чувств. Тем не менее, он молча согласился.
 Он медленно осел в кресле и слабо замахал руками, прогоняя всех с глаз долой. Териза поняла, что она не единственная и даже не главная причина того, что он выглядит побежденным.
 — Оставьте меня, — пробормотал он. — Мы выступаем на рассвете. Мне нужно хоть немного покоя.
 Она чувствовала, что кому—то следует остаться с ним. Старик, похоже, нуждался в общении. Он страдал слишком долго и совершенно напрасно. С того дня, как он появился в Орисоне с мертвым старшим сыном на руках, и по сей день он жил словно обреченный, в борьбе с собственным сердцем и махинациями короля, пытаясь утишить свои страдания. Ему наверняка требовалось больше, чем несколько минут «мирной обстановки».
 Но Мастер Барсонаж направился к выходу, а Джерадин положил ей руку на плечо, подталкивая к двери.
 — Пошли, — выдохнул он, — пока он не передумал.
 И она покорно последовала за Джерадином и магистром.
 Снаружи, пытаясь объяснить свою печаль, она сказала:
 — Гарт, должно быть причинил ему ужасную боль. Он не производит впечатление человека, который долго продержится на ногах.
 Когда они покинули Тора, лицо у Джерадина стало менее решительным.
 — Неважно. Король Джойс причинил ему гораздо больше боли, чем Гарт. — И он объяснил Мастеру Барсонажу: — Артагель сказал, что Тор практически все время напивался до скотского состояния.
 Магистр угрюмо кивнул.
 — Это его и держит, — продолжал Джерадин. — То, что он чувствует свою необходимость. Пока он верит, что нужен, он способен вытерпеть любую боль. Вот почему он так страдал, когда мы спорили с ним… Даже если он неправ. У него не останется сил, решительности или  надежды  выжить, если он будет сомневаться в себе.
 Териза обняла Джерадина, благодарная за то, что тот все понял.
 Пока они спускались из башни короля, Мастер Барсонаж на мгновение задумался. Затем, понизив голос, пытаясь отстраниться от собственных чувств, заявил:
 — Я же, в свою очередь, люблю во всем сомневаться. Не могу без этого. Вот почему я пытаюсь окружить себя такой солидной оболочкой. — Он насмешливо обвел пальцем вокруг талии. — Он прав, как вы думаете? Вы уверены в том, что мы делаем? Мы на том пути, который избрал бы король Джойс, если бы был здесь?
 — А если и так, — возмутился Джерадин наполовину всерьез, — сам—то король знает, что делает? Он когда нибудь знал, что делает? Кто—нибудь из нас хоть сколько—нибудь представляет последствия своих действий? Нет, простите меня, Мастер Барсонаж. Я не  скажу  вам ничего умного. Мы поступаем так, потому что других возможностей я не вижу.
 Териза мрачно кивнула, подтверждая его слова. Магистр вздохнул.
 — Нам следует удовольствоваться этим, как мне кажется.


***

 Быстрее, чем требовали обстоятельства, они спустились вниз. Когда они миновали один из выходов на площадь, им показалось, что снаружи похолодало. Сомнений не оставалось; в Морданте начались поздние заморозки. Дыхание Теризы стало превращаться в пар задолго до того, как они вышли наружу. Она чувствовала, как холод ползет по ее лицу, словно знамение чего—то. Коридоры Орисона были по сути пусты, зато площадь оказалась заполнена до отказа. Териза слышала крики и шорох сотен — нет, тысяч — сапог, спешащих в самых различных направлениях. В дверном проеме мелькнул слабый свет факелов, падающий на людей и лошадей, снующих в утреннем мраке, словно эскадрон ведьм, готовых отправиться на разрушение и кровопролитие. Из обширных конюшен Орисона лошадей выводили на площадь и седлали. Множество факелов освещало проход, где собрали коней. Люди, которым придется путешествовать на них, чья жизнь зависела от скакуна, успокаивали их. Возле внутренних стен замка формировались пехотные взводы и роты — их формировали из обычных людей, вырванных из повседневности. Им предстояло выдержать трехдневный марш, а потом нанести удар по численно превосходящей их армии, в пропорции четыре к одному. Чего ради? Териза знала ответ на этот вопрос. Чтобы люди вроде Эремиса и верховного короля Фесттена не посягали на непорочность Морданта. Но, чтобы сказать такое, она должна была верить, что Гильдия, и стража, и они с Джерадином могут добиться успеха.
 Поражение будет означать  уничтожение.  Для всех этих людей.
 Плотнее кутаясь в плащ от холода, она последовала за Мастером Барсонажем и Джерадином (Рибальд шел позади), по замерзшей за ночь грязи к месту рядом с воротами Орисона, где Гильдия возилась со своими животными и телегами.
 Мастера кивали и бормотали приветствия магистру. Некоторые приветствовали Джерадина взмахом руки или улыбкой, казавшимися странными в неверном свете факелов; остальные, слишком обеспокоенные и задумчивые, помалкивали; один или двое ясно дали понять, что не верят слухам о демонстрации силы Джерадина. Но все они встречали Теризу очень вежливо, насколько позволяли обстоятельства. И, возвращаясь к работе, вновь принимались закреплять груз на телегах.
 Она насчитала девять больших упаковок по типу контейнера: зеркала Гильдии. Каждое зеркало было завернуто в тряпки, вставлено в защитную деревянную раму, снова обернуто в тряпки и крепко привязано к боку телеги. Да и сами телеги выглядели необычно; внутри бортов сделаны новые стойки, чтобы удобнее было крепить зеркала, причем стойки съемные, чтобы вынимать зеркала и ставить наместо.
 Постукивая носками сапог от холода, пробравшегося внутрь, Териза посмотрела на небо.
 Серое в преддверии рассвета, оно было безоблачным, полупрозрачным и темным одновременно, словно зеркало, на котором долгие годы собирались паутина и пыль.
 Поход должен был начаться в самое ближайшее время.
 Будь проклят этот холод! Вчера она готова была выступить немедленно. Но сегодня, в холоде… Странно, неужели кто—то может быть готов к походу? И еще люди. И еще лошади. Со стен неслись крики: вопросы, приказы, сообщения. Вся базарная площадь была заполнена солдатами и лошадьми. Гарт когда—то совершил нападение именно здесь; принц Краген воспользовался базарной толчеей, чтобы скрывать свои встречи с Найлом. Сейчас, во всяком случае в данный момент, это место не могло служить своему прямому назначению. Да нет, разумеется, в условиях осады, когда замок отрезан от источников снабжения, оно еще долго не будет использоваться по назначению.
 Грумы подвели лошадей Теризе и Джерадину. Териза с подозрением посмотрела на выделенную ей старую бесцветную клячу, животное, вгоняющее в тоску любого, кто хоть мало—мальски разбирался в верховой езде. Джерадину, напротив, достался жизнерадостный мерин со странными белыми точками на обеих щеках. Видя выражение лица Теризы, он насмешливо спросил:
 — Хочешь меняться?
 — Эта кляча и так едва жива, — хмыкнула она. — После того что мы пережили, я, пожалуй, могу ездить верхом даже на огненном коте.
 Шрам Рибальда исказился ухмылкой.
 Териза не хотела меняться. Она инстинктивно почувствовала, что опасно переоценивать свои способности.
 С рассветом шум на площади усилился, в окнах на внутренних стенах Орисона начал загораться свет — дети вытаскивали родителей из постелей, желая взглянуть, что происходит; лорды и леди поднимались, чтобы узнать последние новости; жены, дети и любимые хотели попрощаться с солдатами.
 Постепенно мешанина людей и лошадей начала упорядочиваться. Все больше воинов садились на лошадей. Мастера вскочили в седла — за исключением тех, кто собирался ехать в телегах, чтобы присматривать за зеркалами. Пар, вырывающийся из лошадиных ноздрей, стал серым, словно туман, освещаемый скорее рассветом, чем факелами. Джерадин взял Теризу за руку и показал на их лошадей; но она не двигалась, пока не увидела, как из дверей появился Тор и направился к своей лошади. Она вскочила на коня.
 Медленно, сопровождаемый личной охраной — людьми, которые прибыли с ним из его провинции, Смотрителем, Норге и Артагелем, — Тор подъехал к воротам, чтобы, когда их поднимут, первым встретиться с армией Аленда и первым отправиться в поход. Черный плащ с капюшоном — траурные одежды, в которых он привез в Орисон сына, — каким—то образом принижали его. А может быть, при взгляде с высоты лошади изменялось восприятие массивности его фигуры. Он выглядел недостаточно внушительно, чтобы занять место короля, и совершенно не годился на роль грозы врагов короля Джойса. Но когда он возвысил голос, сердце ее дрогнуло, словно она припомнила песню рога.
 — Мы бросаемся в опасное предприятие. — Каким—то образом старому лорду удалось сделать так, что его слова раскатились по площади и эхом прокатились по всему Орисону. — Нас всего шесть тысяч против Кадуола и коварного Воплотимого, ждущего нас на выбранном ими поле битвы. Кроме того, у нас в тылу армия Аленда—возможно, мне не удастся в последнюю минуту убедить алендского монарха. Может быть предпринята попытка захватить Орисон в наше отсутствие. Король Джойс не с нами, а мощь, противостоящая нам, головокружительно сильна.
 Мы бросаемся в  опасное  предприятие.
  Но это лучшее, что мы способны сделать. 
 С нами отправляется Гильдия. В нашем распоряжении силы, о которых не подозревают наши враги. Артагель сохранит для нас Орисон — а верховный король Фесттен окажется слабее, чем рассчитывает, поскольку будет отрезан от снабжения. Король Джойс долгие годы боролся в ожидании этого часа. И мы не проиграем. Это опасное и  долгожданное  предприятие. Я горжусь тем, что принимаю в нем участие.
 Тор взмахнул рукой. И тут же замковый трубач сыграл сигнал, который эхом отразился от стен и вознесся ввысь.
 Пока ворота открывались, Тор повернул свою лошадь к проему и неизвестному будущему — так, словно никогда не боялся за свою жизнь.
 Когда ворота открылись, трубач сыграл новый сигнал. И, оставив позади Гильдию и шесть тысяч солдат, Тор выехал из Орисона.

 45. Партия монарха Аленда

 Армия Аленда ждала в рассветной полутьме.
 Принц Краген собрал все свои войска — патрули и разведчиков, осадные машины, тараны — в большой круг. Расположившись далеко от ворот Орисона, они стояли за развилкой дорог, ведущих в Тор, Пердон и Армигит. Но его пехота застыла в ожидании, с оружием в руках. Кавалерия сидела в седлах. За стражниками, за Тором и Норге Териза видела перед линией деревьев силы Аленда, черную стену, выросшую вокруг замка.
 Один из стоящих у дороги всадников держал красно—зеленый штандарт монарха Аленда. С юга, откуда—то из Тора, дул холодный ветер, отчего штандарт развевался и трепетал, словно бросая вызов. У знаменосца в руках не было флага перемирия.
 И как обычно, люди принца Крагена избегали развилки, где дороги сходились. Это создавало в войсках Аленда брешь, словно принц Краген давал орисонцам возможность проехать именно там.
 Тор что—то сказал Норге; Норге выкрикнул команду, которую Териза не расслышала. И передовой солдат Тора поднял над головой яркое пурпурное знамя короля Джойса.
 Может быть, принц подумает, что король вернулся. Может быть, он передумает.
 Териза замерзшими руками сжимала поводья, готовясь тронуть коня с места. Джерадин смотрел куда—то вдаль, словно ждал рассвета. Рибальд потирал свой шрам, словно тот чесался на холоде: старая рана, ноющая к перемене погоды.
 Выдыхая пар, потряхивая головами, стуча копытами, растаптывая замерзшую грязь, лошади последовали за Тором и Смотрителем Норге.
 Артагель повернулся спиной к алендцам. Придержав коня, он подождал, пока проедет авангард, и оказался прямо перед Теризой и Джерадином — точно между ними, заставляя их остановиться. Как она и опасалась, он был в старой окровавленной кольчуге Леббика, поверх рубашки и краг, на нем была перевязь Леббика, а пурпурная лента Смотрителя поддерживала волосы. Меч, висевший на поясе, выглядел настолько темным и мрачным, что наверняка принадлежал мертвому Смотрителю.
 Когда он одет таким образом, она боялась того, что он может сделать.
 Но пока он не сделал ничего страшного. Он хлопнул брата по плечу и, не пытаясь улыбнуться, сказал:
 — Берегите себя. Спасите Найла. Наша семья и так уже настрадалась.
 Джерадин ответил улыбкой, которая была точной копией воинственной улыбки Артагеля.
 Артагель повернулся к Теризе. Пытаясь выглядеть спокойным — может быть, ради нее, может быть, ради себя, — он смущенно сказал:
 — Не сделайте из меня лжеца, миледи.
 — Лжеца… — повторила она, и холод запечатал ей рот. Она не имела ни малейшего понятия, о чем он говорит.
 — Я сказал половине женщин и мужчин в Орисоне, что вы измените зеркала Эремиса так, что они не смогут воплощать здесь свои кошмары. — Он смотрел на нее, пристально изучая, словно человек, который не может заставить себя попросить. — Тор направляется прямо к тому месту где произошло нападение на Пердона и его людей.
 Теризе показалось, что у нее остановилось сердце.
 Зеркало, которое посылало сюда хищные черные пятна, пожравшие Пердона и его людей — прямо из ниоткуда… Существа не больше щенков, но смертельно опасные, словно волки…
 Она забыла об этом. Забыла, забыла.
 Джерадин дрогнул.
 — Териза, — начал он. — Териза…
 — Остановите его, — сказала она, окутываясь клубами пара. —  Остановите.  Мне нужно подумать.
 Артагель мгновенно повернул коня и протолкался сквозь ряды солдат, догоняя Тора.
  …скрюченные, почти круглые черные существа с четырьмя конечностями, похожие на шевелящиеся крюки, и чудовищными челюстями, занимающими б половины тела… 
 Воспоминание потрясло ее до мозга костей, вызвало тошноту. Те же существа атаковали их с Джерадином близ Стернваля — но тогда все было иначе; тогда они напали неожиданно, когда ей некогда было паниковать. На сей раз Тор и Смотритель Норге были совершенно беззащитны. Если они встретятся с принцем Крагеном на развилке, то можно будет уничтожить командующих армиями. Как же она  забыла? 
 Артагель всем сказал, что она может  менять зеркала Эремиса. 
 Артагель догнал Тора и Норге и принялся что—то объяснять им. Мастер Барсонаж подъехал поближе к Теризе и Джерадину.
 — Что происходит? — спросил он. — Я прослушал. Джерадин перебил магистра.
 — Почему он не использовал его? Если зеркало готово—если все настроено — почему он не использовал его еще раз? Он может наслать все что угодно. Даже если он не причинил бы нам вреда, он покалечил бы алендцев, может быть, даже убил бы принца Крагена — или монарха Аленда.
 — Потому что это ему не было нужно. — Териза не думала, что говорит; слова, казалось, возникали сами собой, из потаенных уголков мозга. — Ему нужно было время, чтобы расставить ловушки, время, чтобы подготовить их. Ему нужно время, чтобы вывести на позиции армию Фесттена, избавиться от Пердона, создать все нужные зеркала. — Остальной ее мозг отчаянно бился в тисках обещания, которое Артагель сделал от ее имени. — Но мы дали ему это время: принц Краген воздерживался…  воздерживался  от штурма Орисона. Никто не вмешивался в дела Эремиса. Так что ему не требовалось пользоваться зеркалом. Он мог до поры оставить алендцев в покое. Джерадин мрачно кивнул.
 — Понимаю. Сейчас —  время пришло.  Сейчас он  воспользуется  им. Он не победит нас всего одним зеркалом. Даже несколько сотен этих пятен не победят такую армию. Даже камнепад. Даже огненный кот. Но если он сможет нанести удар первым — если ему удастся убить Тора, Норге или принца Крагена, — он получит колоссальное преимущество.
 — Тогда мы просто обойдем это место, — предложил Мастер Барсонаж. — Просто сойдем с дороги. И обойдем это место так, чтобы не попасть в зону действия зеркала.
 Джерадин снова кивнул и поднялся в стременах, чтобы крикнуть Артагеля. Но Териза мгновенно сказала: — Нет!
 Мастер Барсонаж и Джерадин уставились на нее. Нет, будь все проклято. О чем она  думает?  Это безумие.
 — Артагель сказал всем, что я могу менять зеркала Эремиса. — Но она хотела сказать не это, не это было главное. Она предприняла новую попытку высказаться. —
 Это ловушка. Мы должны сунуть в нее голову. Нам нужно захлопнуть ее и уцелеть. Разве не поэтому мы вышли в поход? Разве мы решили по—другому? Впереди Тор и Норге остановились. Артагель закончил объяснения. В сером рассветном свете Тор выглядел до странности вялым, словно разрывался между желанием сбежать и необходимостью продолжать поход. Пришпорив лошадь, Артагель направился к Теризе и Джерадину.
 — Эремис хочет запугать нас, — сказала она, пока ее мысли метались, как и сердце в груди. — Он хочет, чтобы мы усомнились в собственных силах.
 Надо попробовать заставить его усомниться в себе.
 — Что вы имеет в виду, миледи? — спросил Мастер Барсонаж полушепотом.
 — А вот что… — огрызнулся Джерадин, словно защищая ее. — Она считает, что ей это удастся. Сунуть голову в ловушку. — Он судорожно сглотнул, прочищая горло. — И изменить зеркало Эремиса, чтобы он не смог воспользоваться им.
 — Невозможно, — запротестовал магистр. — Ведь она никогда не видела зеркала, где были найдены эти кошмарные существа, верно? И откуда ей знать, что Мастер Эремис не решит воплотить против нас каких—нибудь других чудовищ? И…
 — Не это зеркало, — буркнул Джерадин пытаясь обуздать свои тревогу и гнев. — А плоское. Показывающее развилку дорог.
 Нет, — сейчас он обратился к Теризе, да так страстно, что слова, казалось, прожигали до костей. — Это невозможно из—за того, что нельзя определить направление. Мы знаем, что такое изображение существует, но не знаем, где оно, в какой стороне. Ты не можешь изменить изображение, пока не определишь, где оно, мысленно не увидишь его. Он говорил: не делай этого,  не делай. 
 — Я попытаюсь. — И, словно это что—то объясняло, она сказала: — Артагель обещал. — Но озабоченный взгляд Джерадина требовал лучшего объяснения. Она предприняла новую попытку: — Я ведь не знаю, как далеко простирается мой талант. У меня было не слишком много возможностей использовать его. Мы рассчитываем на то, что я обладаю могуществом, которое мы сможем использовать, но мы ведь даже точно не знаем, на что именно рассчитываем. И чем ближе мы подберемся к Эсмерелю, тем будет опаснее. Я хочу рискнуть.
 Джерадин явно намеревался спорить, возражать. Но Териза сказала:
 — Мы всё поставили на надежду, что король Джойс не бросил нас. Он  верит  в нас — он  верит,  что мы воплотим в жизнь его планы, пока его нет. — Ей показалось, что она окончательно сходит с ума. — Если мы хотя бы не попробуем — то можем с таким же успехом просто остаться здесь.
 На один мучительный миг лицо Джерадина стало огорченным, замкнутым. Но затем его губы растянулись в воинственной усмешке. — Я еду с тобой.
 — Нет, — возразила Териза, прежде чем Мастер Барсонаж успел вмешаться. — Нельзя рисковать нами обоими.
 — Если ты воображаешь, что я позволю тебе отправиться в одиночку. — . — начал Джерадин.
 Териза не слушала; она привстала в стременах, пришпорила коня. И, не обращая внимания на то, что происходит рядом, словно ей не приходила в голову мысль, что ее могут не послушать, скомандовала:
 — Рибальд, придержи его. Пусть останется здесь. — И начала пробираться к Артагелю, Тору и Смотрителю Норге.
 Рибальд схватил Джерадина за перевязь и живо стащил его с лошади. Джерадин оказался сильнее, чем казался на первый взгляд, и таким же проворным; ему удалось сбросить Рибальда с седла. Они вместе полетели в грязь. Но вырваться Джерадин не смог.
 Териза добралась до Артагеля.
 — Мне нужна защита, — выдохнула она; ее странная решимость парализовала дыхание. — Эремис не колеблясь нанесет удар, едва увидев меня в зеркале. Кто—то должен оберегать мою жизнь, пока я будут работать.
 Восторг на лице Артагеля был таким же безошибочно узнаваемым, как угрюмость Джерадина. Подозвав шестерых солдат, он повернул лошадь и принялся расчищать Теризе путь.
 Они догнали Тора и Норге и проехали мимо них с шестерыми охранниками в арьергарде; Териза торопилась, чтобы не успеть струсить — не заразиться нерешительностью Тора.
 Перед развилкой она попыталась прогнать все посторонние мысли, подготовиться.
 Сейчас все было несколько иначе, чем в тот раз, когда ярость мешала ей. Теризу переполнял страх — а страх вел ее к потери самовосприятия, исчезновению, — к воплощению. Первое, что ей необходимо, это другое изображение,  на которое  следует заменить зеркало Эремиса. Едва она поняла, что ей нужно, ее разум наполнился картинками того, что она не могла подставить под удар: Сжатый Кулак; комнаты и коридоры Орисона; Стернваль; Низинный Дом. Она вычеркнула их из памяти, чтобы не сотворить ужасное. Если бы ей удалось увидеть хоть часть Эсмереля, она смогла бы использовать его — чтобы атака ударила по самому Эсмерелю. Но Эремис избежал этой опасности.
 Неужели его предвидение простиралось так далеко? Неужели он готовился сразиться с нею?
 Взвод алендских всадников выехал на развилку, пытаясь то ли встретить ее, то ли остановить. Артагель послал коня вперед и начал кричать на алендцев: возвращайтесь! Она заметила принца Крагена — он без колебаний приказал своим людям покинуть развилку.
 Деревья вокруг Теризы после голой земли вокруг Орисона казались густыми зарослями. Она была здесь всего раз, в тот день, когда Джерадин поймал Найла, обрекая его на служение Мастеру Эремису. И хотя земля тогда была под снегом, а за развилкой ждали не алендцы, а подтаявшие сугробы, деревья были такими же — черные, без единого листка. Неожиданно привстав на стременах, Териза заставила лошадь остановиться. И тотчас Артагель и его люди образовали вокруг нее защитный кордон; они невольно смотрели на алендцев, обнажив мечи, словно опасность могла исходить от солдат принца Крагена.
 Сердце у Теризы забилось сильнее, голова закружилась, но она постаралась не обращать внимания на людей, лошадей, мечи. Несколько алендцев сидели в седлах, выставив копья —  не обращай на них внимания.  Ей нужно было  время,  чтобы изучить место, время, чтобы рассмотреть его под различными углами; время подготовить изображение, на которое она будет менять зеркало.
 К несчастью, враги оказались далеко не глупцами. Ее исчезновение из камеры Эремиса дало им некоторое представление о силе ее таланта. Или ей удалось сбежать самой, или она была как—то связана с Джерадином, что позволило ему найти ее и воплотить несмотря на темноту. В любом случае она была опасным противником.
 Прежде чем Териза смогла успокоиться, прежде чем перестала яростно крутиться, пытаясь увидеть развилку под всеми возможными углами, прежде чем она решила, что же будет делать,  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота… 
 …и на плечи одного из стражников рухнуло черное пятно, сверкающее зубами. И, разрывая плоть, впилось зубами ему в шею.
 Когда тело рухнуло на землю, существо уже добралось до груди.
 Новые тени: пять, десять, пятнадцать. Деревья сотрясли крики. В холодных лучах рассвета засверкали мечи. Принц Краген и дюжина алендцев спешили на помощь. Артагель, казалось, танцевал на спине своего коня, он выделывал пируэты, пытаясь уничтожить атакующих существ над головой Теризы. Затем он прыгнул на нее и сбил на землю, где мог следить за ее движениями и надежнее защищать ее мечом.
 И сквозь хаос бешено меняющейся картинки: вращающихся мечей, мечущихся лошадей, острых зубов и крови — она почувствовала  прикосновение холода:  зеркало оставалось открытым, воплощение продолжалось, выбрасывая на нее черных хищников так быстро, как они успевали совершить путь в зеркале.
 Она попыталась использовать это ощущение, зацепиться за него, заставить его привести к зеркалу; тогда она сможет изменить его. Но ощущение ускользало.
 Джерадин был прав. Это невозможно.
 Еще один стражник упал на землю. Казалось, все солдаты лежат на земле, а скрюченные существа не крупнее щенка пожирают их. Но некоторые из воинов, должно быть, были алендцами, потому что Теризу еще окружали солдаты, защищая ее и Артагеля, бешено рассекая воздух мечами.
 Артагелю пришлось отодвинуть ее в сторону, чтобы использовать обе руки и разрубить одним ударом трех существ. Боль в боку замедлила его движения и едва не стоила ему жизни. Но ценой мучительного напряжения ему все же удалось это.
 Она метнулась поближе к копытам запаниковавшей лошади.  Прикосновение холода  прошивало ее в центре живота словно пика, пригвождая к земле. Териза забыла обо всем — забыла придержать лошадь, забыла о существах, забыла о всякой осторожности — обо всем, кроме этого ощущения зеркала Эремиса.
 И она нашла его: на грани обморока, на вершине слепящей тьмы.  Над  ней — выше ее роста, вот почему она не могла ничего отыскать; она не приняла в расчет, что черные существа падали  вниз  на ее защитников. И словно подавшись внутрь, захватывая с собой холод воплощения, Териза заглянула в бесконечную вечность, в его плоскую пропасть, и увидела изображение.
 Она увидела с высоты приблизительно пятнадцати футов окровавленную землю, мечи, мечущихся, обезумевших лошадей, своих защитников, трупы, мертвых и умирающих существ… Быстро и резко, словно отчаянно стучась в дверь, она изменила то, что видела, превратив изображение в непроницаемое, словно замерзшее, стекло.
 Внутри нее  прикосновение холода  дрогнуло и исчезло, точно она что—то закрыла.
 И в тот же миг поток скрюченных тел и зубов иссяк. Более того, был обрезан посреди воплощения. Два существа рухнули на землю, словно рассеченные тесаком; у них была лишь половина тела. Атака закончилась.
 — Териза, — выдохнул Артагель, — миледи. — Он протянул к ней руки и поднял ее с земли. — С вами все в порядке?
 — Думаю, я уничтожила его. — Она не могла найти точку равновесия. Земля уходила из—под ног, мужчины качались из стороны в сторону; лицо Артагеля расплывалось, теряя очертания. Она не понимала, как ей удается разговаривать, когда она явно потеряла способность дышать, думать и даже держать голову прямо. — Зеркало. Кажется, мы — в безопасности.
 Появился принц Краген; он, казалось, заполнил собой весь горизонт.
 — Вы любите рисковать, миледи, — сказал он сквозь зубы. — Я потерял семь человек.
 — А Эремис потерял зеркало, — ответил Артагель через плечо, тяжело дыша, вероятно, от гнева. — Может быть, вам не нравится такой  обмен,  но ему придется хорошенько подумать, прежде чем он снова попробует проделать нечто подобное. Милорд принц.
 У Теризы не хватало внимания на принца Крагена. Прижавшись к Артагелю, она спросила:
 — Сколько человек потеряли мы? Он посмотрел вокруг.
 — Троих.
 Три. В сумме десять. Десять человек погибли только потому, что она рискнула и не знала, как справиться с ситуацией.  Десять.  А если бы ей не удалось изменить зеркало, крови было бы гораздо больше… Могло быть намного хуже. Потому что она рискнула…
 Дрожа, словно ребенок, она опустилась на землю и закрыла лицо руками, чтобы отгородиться от вида смерти.
 Артагель стоял над ней и смотрел на принца Крагена, словно готовый напасть, если принц посмеет ее обвинить хоть в чем—то. Но когда принц пожал плечами и отошел, Артагель отослал стражников в Орисон.
 — Скажите милорду Тору, что развилка в безопасности. А Джерадину скажите, что с ней все в порядке. Она уничтожила зеркало.
 Териза не слышала, как солдаты ушли.
 — Миледи, — хрипло сказал Артагель, — вы поступили правильно. Если нам удастся терять всего по десять человек за каждое зеркало Эремиса, то он не устоит против нас.
 Она не могла поднять голову, даже ради Артагеля.
 А как насчет верховного короля Фесттена и его двадцати тысяч солдат?
 Тор, Норге и их эскорт были первыми всадниками, прискакавшими из Орисона. Тор не спешился — то ли просто не мог, то ли боялся, что не сможет снова сесть на лошадь. Но он обратился к ней голосом, который она запомнила, голосом, в басистых нотках которого смешивались хитрость и решимость.
 — Миледи Териза, было бы непростительной ошибкой оставить вас в замке.
 Она попыталась кивнуть, не поднимая головы. Похоже Тор восстановил уверенность в себе. Это, не считая всего остального, ее заслуга — она дала старому лорду надежду, что можно сражаться с Воплотимым Эремиса и побеждать.
 Затем к ним подъехал Джерадин. Грязный и помятый, почти обезумевший от ярости и облегчения, он слетел с лошади рядом с Теризой, словно собирался подхватить ее с земли. Но вместо того, чтобы подхватить ее, бухнулся с ней рядом, обнял за плечи и бережно прижал к себе.
 — Никогда больше не делай так, — потребовал он. — Ты  не посмеешь.  Пойми же своей дурацкой головой, что я люблю тебя! Мы ведь  вместе  участвуем во всем этом. Я уж лучше пойду сквозь огонь, чем останусь просто зрителем, покаты живешь и умираешь.
 О, Джерадин.
 Она обхватила его, и он сжал ее в объятиях.
 — Вместе, — пробормотала она, мечтая, чтобы он никогда не отпускал ее. — Обещаю.
 Чуть погодя он помог ей подняться.
 Пока Териза не вытерла заплаканные глаза и не огляделась, она не сознавала, что все войска Орисона и Аленда ждут ее.
 Вот, рядом с Тором, принц Краген с новым отрядом стражи. Артагель отправился обратно в Орисон, выполнять свои обязанности; Смотритель Норге и отряд Артагеля сейчас охраняют Тора. Старый лорд вопросительно поглядывал на принца Крагена; но принц молчал, пока Териза не посмотрела на него.
 К своему удивлению, она увидела, что его внутренний конфликт разрешился. Сдерживаемая горечь, яростные чувства исчезли с его лица; черные глаза горели восторгом. Она не имела ни малейшего понятия, какое решение он принял, — но без сомнения видела, что он любуется ею.
 Встретившись в ней взглядом, принц повернулся к Тору. — Должен ли я рассматривать эту демонстрацию силы, милорд Тор, — сказал он резко, — как знак того, что ваше решение выступить против верховного короля Фесттена и Мастера Эремиса на Эсмерель остается неизменным?
 — Ну конечно, — ответил Тор таким же тоном, — будь у меня хоть малейшее намерение сражаться с вами, я бы не выехал сюда в таком виде. Краген заметил пурпурный флаг.
 — Король Джойс вернулся? — Нет.
 — В таком случае… — принц расправил плечи, — монарх Аленда желает побеседовать с вами. Он просит вас принять его гостеприимство и быть гостем у него в шатре, пожаловать к нему вместе с Джерадином, леди Теризой и Мастером Барсонажем… ну и конечно же со Смотрителем Норге.
 Териза и Джерадин онемели. Норге плотно стиснул челюсти, словно хотел подавить зевок. В глазах Тора появился блеск надежды. И тем не менее, он не поинтересовался, о чем хочет поговорить с ним Маргонал. Вместо этого он твердо спросил:
 — Какие гарантии безопасности может нам предложить монарх Аленда? В качестве его гостей мы будем окружены почетом — и еще большими опасностями. Принц Краген мягко пожал плечами.
 — Милорд Тор, монарх Аленда — человек чести. Он никогда не обидит и не предаст своих гостей. По этой причине он решил, что вам можно позволить не быть беззащитным. Можете взять с собой сотню всадников, которым разрешается войти в шатер. Вы понимаете, что предательства с нашей стороны быть не может, мы не успеем убить сто человек раньше, чем они начнут угрожать или убьют монарха Аленда.
 — Многозначительный жест, — прошептал Мастер Барсонаж Теризе и Джерадину. — Монарх Аленда не слишком любит рисковать жизнью. Вероятно, есть какая—то надежда на союз. Териза и Джерадин не отвечали. Они ждали, что скажет Тор.
 — Милорд принц, — заявил старый лорд, словно его ничто не могло удивить, — монарх Аленда проявил неожиданную сговорчивость. Я всецело полагаюсь на его честь. И отправлюсь с вами, с Мастером Джерадином и леди Теризой де Морган.
 Тор поднял руку, прекращая движение.
 — Смотритель Норге останется с солдатами, как и магистр Гильдии. Они будут сохранять в армии готовность выступить в любой момент.
 Норге вяло кивнул. Мастер Барсонаж хотел поспорить, но тут же замолчал. Причина такого решения старого лорда была очевидной: если он попадет в ловушку, то сохранится бoльшую часть боевой силы Орисона.
 Принц Краген позволил себе слабую улыбку.
 — Как пожелаете, милорд Тор, — и посмотрев, на Теризу и Джерадина, добавил: — Не угодно ли сесть на лошадей и отправиться с нами?
 Стараясь не суетиться, не походить на людей которые отчаянно желают союза, Териза и Джерадин отыскали своих лошадей, вскочили в седла и поскакали к Тору.
 Смотритель Норге без особой спешки выделил лорду сопровождающих; затем отступил и мгновенно расставил своих людей так, что они образовали щит вокруг Гильдии и ее телег. По его приказу остальные всадники вышли из Орисона, готовые вступить в бой или в любую минуту продолжить поход. Затем Норге вывел пеших ратников, а Мастер Барсонаж тем временем рассказал прочим Мастерам, что произошло, и подготовил их к мысли, что, возможно, придется защищаться.
 Между тем Териза и Джерадин с Рибальдом, следующим за ними по пятам, словно он надеялся, что его никто не заметит, — подъехали к Тору и принцу Крагену и отправились к шатру, в котором меньше двух дней назад беседовали с принцем и леди Элегой.
 Пока они ехали, Джерадин незаметно пытался хоть немного счистить грязь с одежды.
 Териза была несколько удивлена тем, что ее новые вещи не слишком запачкались. Грязь на развилке замерзла. И чудесным образом ей удалось не испачкаться в крови… Даже существа погибали, не испачкав ее.
 На открытом пространстве, окруженном роскошными шатрами, всадники спешились. Отказавшись от помощи принца, Тор сам слез с лошади; но ему пришлось, сдержав дыхание, держаться за живот, чтобы справиться с этим. Тонко охнув и широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия, он пробормотал: — Милорд принц, я надеюсь, монарх Аленда не обидится на то, что не все его гости будут в добром здравии. Удар, который я получил от Бретера верховного короля, все еще беспокоит меня, — его лицо дернулось, — и значительно.
 — Милорд Тор, — ответил принц, — монарх Аленда не обидится. Он лишь хочет, чтобы вы сели поудобнее, насладились вином из кувшина… — Краген указал на самый роскошный из шатров, — и чтобы согласились увидеть его без света.
 Не оставляя Теризе, Джерадину и Тору возможности задать вопрос, Краген приблизился к пологу и приказал стоящим на страже солдатам доложить о своем присутствии.
 Териза и Джерадин переглянулись, но Тор не обратил на это внимания. Хромая, словно его не держали ноги, он проковылял в шатер за принцем Крагеном.
 — Ну и ну, — прошептал Джерадин. В нем проснулось чувство юмора. — Если там не будет света, то я могу не беспокоиться, что появлюсь перед монархом Аленда, словно вывалившись из помойной ямы.
 Териза хотела рассмеяться, если бы не озабоченность тем, что защитники Морданта очень нуждаются в том, чтобы эта встреча принесла благие плоды. Они вошли в шатер вслед за Тором.
 Рибальд попытался пойти за ними. Солдаты Крагена остановили его.
 Как и во время их предыдущего визита, шатер был освещен лишь печами, поставленными для обогрева; вероятно, Маргонал страдал старческой чувствительностью к холоду. Но на этот раз принц Краген не приказал внести лампы, чтобы добавить света к мерцанию тлеющих угольев. В темноте, едва рассеиваемой красноватым светом, мебель и кресла были еле видны и казались мрачными и словно бы таили угрозу. Колья шатра торчали в темноте, словно препятствия.
 Прошло некоторое время, прежде чем Териза сообразила, что они с принцем Крагеном, Тором и Джерадином не одни. Двое солдат плотно закрыли полог шатра. Вдоль стен ждали слуги.
 Она увидела в кресле напротив входа темный силуэт мужчины.
 — Милорд Тор, — голос открыл, что темная фигура—худощавый старик. — Я люблю правила этикета, но сегодня постараюсь обойтись без него, чтобы не задержать ваш поход. И тем не менее, мне необходимо потратить время, чтобы поблагодарить вас зато, что вы не привели сотню человек, которых я разрешил пропустить. Даже если бы я желал вам зла — что вовсе не так, — ваше решение заставило бы меня отказаться от злых намерений. Любому в Морданте требуется немалое мужество, чтобы положиться на честь Аленда.
 — Милорд монарх, — ответил Тор. — Я тоже люблю этикет и с удовольствием оказал бы вам честь и уважение, которых требуют протокол и простая вежливость. К несчастью, я получил травму. Признаюсь, что с трудом стою на ногах. Простите меня, милорд — я вынужден сесть.
 Принц Краген встал рядом с отцом и сделал резкий жест. И к Тору тотчас поспешил слуга с массивным креслом.
 Тихо застонав, Тор опустился в кресло.
 — Вы получили травму, милорд Тор, — сказал монарх Аленда, — и, тем не менее, предлагаете трудный трехдневный поход, чтобы ударить на верховного короля Фесттена и его новую клику Воплотителей. Разве это мудро?
 В голосе Маргонала Териза услышала новые нотки. Может быть, оттого что мрак в шатре придавал всему какую—то новую окраску, ей показалось, что монарх Аленда измучен, раздираем противоречиями. Он пригласил — нет,  пожелал —  видеть ее, Джерадина и Тора для того, чтобы что—то проверить. Потому что боялся.
 — Милорд монарх, — Тор как будто бы повысил голос, что удалось ему, когда исчезла необходимость удерживать собственный вес, — я искренне сомневаюсь, что это разумно. Король Джойс никогда бы не позволил мне ничего подобного, будь он на моем месте, будь он здесь и в силах это запретить. Но его здесь нет, и я решил таким образом послужить своему королю.
 Вопрос не в разумности, милорд. Это решение необходимо. Я иду сражаться с верховным королем и Воплотителями просто потому, что их следует остановить.
 Мгновение все молчали. Внезапно принц Краген сделал новый знак. И, словно ритуал был успешно завершен, слуги приблизились к Теризе и Джерадину и поставили для них кресла. Воплотители молча сели.
 Затем появился поднос; на нем стояло четыре бокала: для Теризы, Джерадина, Тора и монарха Аленда. Маргонал сделал глоток и лишь тогда пригласил гостей присоединиться к нему.
 Териза всматривалась в монарха Аленда до тех пор, пока не заболели виски, но она не могла различить ни одной детали его лица, фигуры или одежды. Может быть, печи должны были не только согревать его. Он сидел от них довольно далеко.
 Почему он настаивал на темноте? Что он прячет — силу или слабость?
 — Так, — сказал он без вступления, — до меня дошли слухи о схватке с Воплотимым на развилке дорог. — Странно, но в его внезапности не ощущалось решимости. Быстрая речь лишь подчеркивала сомнение в его голосе. — Что произошло там сегодня утром, милорд Тор?
 — Нечто неожиданное и обнадеживающее, милорд монарх. — По каким—то своим причинам Тор говорил без оптимизма. — Мастер Эремис воплотил против нас чудовищ — а леди Териза де Морган победила его. Защищая ее, погибло несколько человек. — И старый лорд добавил: — Принц Краген учтиво пришел ей на помощь, поэтому среди погибших есть ваши люди, милорд. Но атака обернулась против наших врагов. Несмотря на расстояние, зеркало Мастера Эремиса было разбито.
 Монарх Аленда погрузился в долгое задумчивое молчание. Наконец он спросил Теризу:
 — Как вам это удалось, миледи?
 Она с трудом заставила себя говорить уверенно. — Я предполагаю, что у меня есть талант управлять плоскими зеркалами, милорд. Если я могу видеть изображение в зеркале — хотя бы мысленно, — я могу изменить его. — Она протянула вперед ладони, словно показывая на них кровь. — Когда я увидела зеркало, которое использовал Эремис, я заставила его стать пустым.
 Некоторые существа в этот момент как раз были в процессе воплощения, и мне кажется, это уничтожило зеркало.
 — Невероятная демонстрация силы, — заметил монарх Аленда, на сей раз без паузы. — А вы, Мастер Джерадин? Вы тоже обладаете талантом, с которым не может сравниться талант этого Эремиса?
 Принц Краген неподвижно стоял рядом с отцом, не предлагая Теризе, Джерадину или Тору никакой помощи. Джерадин медленно ответил:
 — Милорд монарх, я умею проделывать то же самое с нормальными зеркалами, могу заставить их сменить изображения. Но я не пробовал делать это на расстоянии. Имею подозрения, что мой талант не достиг подобных высот. Но думаю, что когда зеркало стоит передо мной, оно подчинится мне. И снова монарх Аленда погрузился в молчание.
 Чтобы побыстрее привыкли глаза, Териза отвела взгляд в сторону. Помимо красноватого отблеска печей света хватало лишь на то, чтобы позволить ей увидеть слуг и солдат — темные силуэты. Как и принц Краген, они стояли вдоль стен, ожидая команды своего сюзерена…
 Нет. Почти прямо перед ней в углу, который она не могла увидеть, не повернув заметно голову, — в углу, темном, как место, где сидел Маргонал, — она заметила еще одну фигуру. На аудиенции обнаружился по меньшей мере один зритель, которому было позволено сидеть в присутствии монарха Аленда.
 — Милорд Тор. — Маргонал, похоже, пытался заставить свой голос звучать увереннее. — Мы враги, несмотря на то, что у вас в памяти сохранилось больше военных стычек с Кадуолом, нежели с Алендом. Вы знаете достаточно, чтобы понять, как я озабочен отсутствием короля Джойса.
 Где он?
 — Милорд монарх?.. — переспросил Тор, словно не понял вопроса или тот застал его врасплох.
 — Король Джойс. — В голосе монарха ощущались ярость и страх. — Где он?
 Тор поднял бокал и одним глотком осушил его.
 — Милорд, я не знаю.
 Все вокруг застыло. Никто не шевелился — Теризе показалось, что все алендцы в шатре напряглись. От фигуры Маргонала веяло тревогой.
 И, словно давление тишины было непосильным для него, Тор хрипло сказал:
 — Пожалуйста, поверьте мне, милорд монарх. Он исчез внезапно, без объяснений. Если бы я знал где он — или куда он исчез, — то, вероятно, не сидел бы сейчас перед вами. Я предпочел бы дожидаться его возвращения, чтобы он командовал нашим спасением или уничтожением по своему выбору. Война — его дело и его обязанность, милорд, а не мои.
 — Но у вас наверняка есть предположение, — коротко буркнул монарх Аленда. — У вас должны быть какие—то догадки о его планах и намерениях. Тор осторожно ответил:
 — Разве это важно, милорд монарх? Мы обязаны сделать то, что делаем, не взирая на его действия и планы.
 — Это важно для меня. — По голосу Маргонала казалось, что монарха прошиб пот. — Пока я сидел на троне в Скарабе, он дважды менял мировой порядок. Один раз—во имя мира и процветания, прекратив кровопролитие и мучения от Воплотимого. Во второй раз для того, чтобы разрушить то, что создал. У него есть  сила —  сила погрузить наши жизни в пучину хаоса, как когда—то он навязал нам мир.
  Где он? 
 Териза посмотрела на Джерадина. Она видела его лучше, чем остальных; красноватый отблеск придавал его чертам некоторую страстность и легкий налет безумия — и безнадежности. Тор тоскливо вздохнул:
 — Милорд, мое единственное  предположение:  он отправился куда—то на поиски королевы Мадин.
 Териза подумала, что монарх Аленда снова замолчит. Но он почти сразу сказал:
 — А королеву Мадин похитили алендцы — или люди, выдававшие себя за алендцев. Что он будет делать, милорд Тор, когда спасет ее? — Несмотря на слабость, его голос звучал страстно. — Я не сомневаюсь, что он спасет ее. Этот человек всегда добивается успеха. Но, когда он доставит ее в безопасное место, что он будет делать?
 Словно предчувствуя ловушку, Тор ответил:
 — Милорд монарх, я могу только  предполагать,  где король Джойс. Мне нужно изучать его еще многие годы, прежде чем я смогу предсказывать его действия.
 Монарх Аленда внезапно словно стал выше, выпрямился в кресле.
 — Вы не изучали его, как я, милорд Тор. Я знаю, что он будет делать. Он обрушится на меня, словно молот судьбы!
 Потрясенная Териза уставилась в темноту, пытаясь распознать сквозь нее лицо Маргонала. Но не сумела ничего различить.
 — Милорд монарх — осторожно вмешался Джерадин. — Эти люди не были алендцами. Мастер Эремис признался в этом леди Теризе. Король Джойс исчез прежде, чем мы смогли рассказать ему все, что знаем. В этом—то вся сложность. Но он наверняка сам узнает правду. Наверняка когда он будет допрашивать… — Пытать? — …этих людей, он поймет, для чего ее схватили. Чтобы спутать его планы защиты Морданта. И рассорить нас, чтобы мы не смогли объединить силы.
 Когда он вернется… я не считаю, что, вернувшись, он непременно нападет на вас.
 — Мастер Джерадин, — пыл постепенно исчезал из голоса Маргонала, — я монарх Аленда, я в ответе за все свои земли, за всех своих людей — и за неуправляемый союз Алендских Вассалов. Вы на моем месте могли бы рискнуть всем королевством ради беспочвенной надежды, что вероятный безумец узнает правду — и примет ее во внимание?
 Монарх покачал головой. И, обращаясь к Тору, сказал:
 — Вы желаете союза. Но, соединив ваши силы с моими, я потеряю возможность защищать себя и свое королевство. От короля Джойса. И от возможности, что, когда вы оставите Орисон, верховный король Фесттен ударит в тыл.
 Так что ваше желание неосуществимо.
 Настал черед Тора надолго замолчать. Когда он опять заговорил, его голос звучал разочарованно, даже печально — но твердо, словно никакие действия алендского монарха не могли пошатнуть его решимости.
 — Тогда нам больше нечего сказать друг другу, милорд. Благодарю за аудиенцию. С вашего разрешения, мы продолжим свой поход.
 Тор сделал такое движение, словно хотел подняться с кресла.
  — Но почему? —  внезапно спросил монарх Аленда с отчаянием в голосе. — Вы будете отрицать, что король Джойс скорее всего сошел с ума? Вы будете отрицать, что его мотивы и политика привели вас на грань уничтожения? Почему вы продолжаете служить ему?
 На мгновение Теризе показалось, что она чувствует, как в старом лорде поднимается волна разгромного ответа. Но, услышав ответ, она поразилась его мягкости. Так он мог разговаривать со своим другом.
 — Милорд, Мастер Эремис и его Воплотимое стоили мне старшего сына. Если дать верховному королю время, я потеряю всю семью. Этих людей нужно остановить.
 Принц Краген не изменил позы. Никто из солдат или слуг не пошевелился. Фигура, сидящая позади Теризы, не издала ни звука. Джерадин, казалось, затаил дыхание.
 Зашуршав дорогими материями, монарх Аленда откинулся в кресле.
 Он сказал тонким голосом:
 — Судьба благословила вас многими сыновьями, милорд Тор. У меня всего один. И я не могу обеспечить ему трон. Я должен быть осторожен, рискуя.
 Его тон стал более резким.
 — Милорд, в Орисоне мы будем в безопасности. Как минимум, в меньшей опасности, чем сейчас. Вы твердо решили идти на Эсмерель. Что помешает нам захватить Орисон, как только вы уйдете? Похоже, Тор был готов к подобному вопросу.
 — Знаток Хэвелок, — сказал он без колебаний (более смелый блеф, чем Териза ожидала от него). — Артагель и две тысячи стражников. И несколько тысяч мужчин и женщин, которые скорее расстанутся с жизнью, чем сдадутся Аленду.
 — Понятно, — выдохнул монарх, снова уставившись в пол.
 Териза в темноте увидела, как он тянется к руке принца Крагена и прикасается к ней.
 Принц сделал знак. И слуги тут же поспешили забрать кресла, помогая Тору, Теризе и Джерадину встать. Аудиенция была окончена.
 Тор положил тяжелую руку на плечо Джерадину и направился к выходу из шатра.
 Териза повернулась в другую сторону, чтобы посмотреть на человека, сидящего позади нее.
 Вспышка света, когда полог шатра распахнулся, заставила ее зажмуриться, разогнала тьму по углам шатра. Но прежде чем солдат у входа пригласил ее выйти, она увидела фигуру в кресле достаточно ясно, чтобы узнать. Леди Элега.
 В последний миг Элега встретилась взглядом с Теризой и невольно улыбнулась.
 Териза обнаружила, что стоит, моргая, на холодном солнце снаружи шатра. Тор и Джерадин направлялись к лошадям.
 Рибальд привел ее лошадь и предложил помочь забраться в седло. Вероятно, никто не беспокоил его, пока он ждал, присматривая за лошадьми. По непонятной причине тот факт, что он улыбается, насторожил Теризу. Когда этот покрытый шрамами ветеран научился радоваться во вражеском лагере? Она хотела сказать Джерадину и Тору насчет Элеги — в особенности Джерадину, который лучше мог понять, что может означать молчаливое присутствие леди в шатре алендского монарха. Но не открывала рта, пока она и ее спутники не соединились с армией Орисона.


***

 Силы, послушные воле Смотрителя Норге, снова приготовились к движению. Всадники выправляли походные порядки; пешие воины выходили из замка десятками, сотнями. Новость Теризы удивила Джерадина; но Тор, Норге и даже Мастер Барсонаж не слишком заинтересовались этим. Это ничего не меняло; они все равно потеряли последнюю надежду на союз с Алендом. Оказавшись рядом с Тором, Норге отдал приказ, приводя армию в движение, и провел ее через развилку — к дороге, ведущей на юг, в провинцию Тор.
 Прежде чем Тор с Норге, Теризой, Джерадином, Мастером Барсонажем и Гильдией за их спиной достигли развилки, они получили донесения, которые вызвали у них беспокойство.
 Алендцы от дальней стены Орисона начали перемещаться к переднему краю осады. Всадники седлали лошадей; пехота строилась в колонны.
 Как и солдаты короля Джойса, войска Аленда готовились к перемене дислокации.
 Мужчины сотрясли холодный воздух отчаянной руганью. Пытаясь понять причину спокойствия Смотрителя, Тор спросил:
 — Что, по—вашему, все это значит, Норге? Флегматичный Норге пожал плечами. Принц раздумал штурмовать с той стороны Орисон. Что же еще?
 — Как только мы уйдем, он атакует ворота и введет в бой все свои силы как можно быстрее.
 Тор расстроенно кивнул. Его губы на холоде посинели; Териза заметила, как они дрожат. Он пробормотал себе под нос:
 — Значит, монарх Аленда наконец—то завладеет Орисоном. И мы это допустим. Мой король, прости меня.
 Джерадин словно стекла наелся, но молчал. Лицо Мастера Барсонажа было недобрым и мрачным. Только Рибальд улыбался, словно человек, у которого были тайные источники радости. Териза не стала обращать на это внимания. Она пыталась угадать причины уверенности, которую видела в глазах принца.
 Неужели взятие Орисона доставит ему радость?
 Неужели Элега разделит с ним эту радость?
 Уныло, словно после поражения (несмотря на недавнюю победу Теризы), передовые части армии Орисона миновали развилку и двинулись на юг, к броду через Бродвайн и к провинции Тор.
 Не отягощенные продовольствием и мало отягощенные необходимым багажом и оружием, они шли быстро. Скоро последние всадники миновали развилку, последние пешие воины вышли из ворот Орисона. Местность к югу слегка поднималась — недостаточно, чтобы закрывать вид на Бродвайн из высокой башни замка, но достаточно, чтобы авангард мог видеть протяженность армии. И сейчас Териза, как и все остальные, увидела, чем заняты люди принца Крагена.
 Они разделились на две части, обтекая Орисон с двух сторон; одна, бoльшая, выстраивалась к северо—западу от развилки, вторая, намного меньше, видимо, нацеливалась наворота.
 Бесчисленное множество алендских слуг и маркитантов начали собирать шатры, сворачивая лагерь.
 Принц, похоже, был убежден, что попадет в Орисон еще до заката.
 Глядя на гримасы своих спутников, Рибальд ехидно хмыкнул.
 На вершине холма Тор оставил Смотрителя Норге командовать армией. С Теризой, Джерадином, Мастером Барсонажем и несколькими стражниками он отъехал от дороги, чтобы понаблюдать за продвижением своих войск — и за падением замка.
 — Долго ли продержится Артагель? — тихо спросила Териза.
 — Намного дольше, чем рассчитывает принц Краген, — ответил Джерадин, прикусив губу. — Он знает, насколько для нас это важно. Если он проиграет, мы окажемся отрезаны от нашего источника снабжения.
 О Боже, простонала про себя Териза. Этого еще не хватало!
 Териза чувствовала, что ее лицо покраснело от холода. Она ожидала, что Тор будет выглядеть так же, но не тут—то было. Его щеки были слишком бледны; губы и глаза слишком синие. Казалось, в нем не осталось крови, чтобы перенести то, что он готовился увидеть.
 А может, наоборот.
 — Ну, принц Краген, — пробормотал он, когда последний из его солдат достиг развилки и свернул на юг, — покажи свою худшую сторону. Защити себя и своего отца, если сможешь, и помни: мы предупредили, что это не спасет тебя.
 Пока лорд и его спутники смотрели, меньшая часть армии Аленда выстроилась на дороге перед воротами Орисона, за пределами досягаемости выстрела излука.
 Принц Краген во главе большей части двинулся к развилке.
 Знаменосец понес впереди флаг монарха Аленда. Принц Краген повел шесть, а то и семь тысяч человек на юг, вслед за армией Орисона.


***

 — Ты знал, — упрекнул Джерадин Рибальда. Рибальд улыбнулся.
 — Пока я ждал вас, они выкрикивали множество приказов. Мне не нужно было долго гадать, что они означают.
 — А вы не подумали, что стоило бы сказать об этом нам? — спросила Териза. Ей хотелось ударить покрытого шрамами ветерана. И еще хотелось кричать от радости. Радуясь собственной шутке, Рибальд скромно ответил: — Я мог ошибаться, миледи. Не хотел обмануть ваших надежд.
 — Они начали действовать, пока мы беседовали с монархом Аленда, — пробормотал Джерадин с горящими глазами. — Решение уже было принято. — Это объясняло восторг принца Крагена. — Ждали только окончательного подтверждения от Маргонала.
 — Тогда почему они не сказали нам? — спросила Териза.
 — Они не хотят союза. — Джерадин говорил с полной уверенностью. — Они хотят прийти нам на помощь, если решат, что мы правы. Принц Краген  думает,  что мы правы. Но они хотят оставить за собой право бросить нас — если мы поступаем неправильно.
 Я говорил вам, что принц благородный враг. Тор ничего не сказал. Пока принц вел свои войска за армией Орисона, старый лорд со слезами на глазах молча садился на лошадь…

 46. Место смерти

 Ветер по—прежнему дул с юга — не слишком сильный, но постоянный и холодный. Он завывал в деревьях и стелился по земле, словно льдинки шептались, — и армия Орисона шла в самую его пасть. Когда по рядам пронеслась весть, что принц Краген и его войска движутся с ними на Эсмерель, вместо того, чтобы атаковать замок, солдаты поначалу приободрились, но постепенно все более мрачнели, словно ветер выдувал из них надежду, заставляя людей и лошадей склонять голову и пробивать себе путь лбом. Холод не по сезону жег глаза, кусал там, где кольчуга прилегала к телу, отыскивал малейшие щели в зимних плащах, проникал в легкие при каждом вдохе и вызывал боль в ушах. К тому времени, как Тор и его войска пересекли брод через Бродвайн и остановились, чтобы разбить первый лагерь, они потеряли весь оптимизм, с которым вышли из Демесне. Павшие духом, обеспокоенные, солдаты повернулись спиной к ветру, кутаясь в теплую одежду и проклиная холод.
 Армия, еще не вступавшая в бой, уже выглядела побежденной.
 По приказу Смотрителя Норге они остановились в четырех милях впереди алендцев.
 — Меня беспокоит, — пробормотал Тор, пока Мастер Барсонаж и другие Воплотители выбирали открытый участок местности и начинали распаковывать зеркала, — то, что я не хочу отделяться от принца — и не хочу ждать его.
 Норге пожал плечами. Движение напоминало судорогу во сне.
 — Они несут с собой всю еду, инструменты, спальные принадлежности и палатки — все, что им необходимо. Это еще удачно, что они отстали от нас так немного. Если принц Краген и завтра попытается гнать их так быстро, некоторые могут не выдержать.
 — От этого не будет никому никакой пользы, — хмыкнул Тор. Внезапно он сказал: — Мастер Барсонаж?
 — Милорд Тор? — ответил магистр.
 — Я понял вас правильно? Вечером вы воплотите из Орисона все необходимое, а завтра, прежде чем мы выступим, вернете все в замок?
 Мастер Барсонаж кивнул. Ему не терпелось приступить к работе. Одно из трех зеркал Гильдии, доставляющее припасы, сделал он сам. Тор на мгновение задумался, а потом сказал:
 — Подозреваю, что алендцы несут с собой запас продуктов и воды на восемь — десять дней. Если их припасы сложить с нашими, можно будет осуществить воплощение?
 Магистр выглядел озадаченно.
 — Милорд, вы предлагаете переправить значительное количество материи. Любое воплощение выматывает. А у нас всего три зеркала.
 — Я это понял, — ответил Тор довольно резко. — Можно или нет?
 Мастер Барсонаж уставился в землю.
 — Можно попробовать.
 — Хорошо. — Старый лорд отвернулся. — Смотритель Норге?
 — Милорд Тор?
 — Отправьте от меня посыльного к милорду принцу. Скажите, что я хотел бы посоветоваться с ним — что я  срочно  желаю посоветоваться с ним — по поводу его снабжения.
 — Слушаюсь, милорд Тор. — Если у Норге возникли сомнения в идее Тора, то он ничем не выдал этого. Вместо этого он отдал необходимые приказы одному из капитанов.
 Что—то бормоча себе под нос, Мастер Барсонаж вернулся к работе.
 — Ты знаешь, он прав, — заметил Джерадин, когда они, кутаясь в плащи, наблюдали за возней Мастеров. — Нужно провести много воплощений, и на три зеркала всего трое Воплотителей. Будет тяжело.
 Теризе не хотелось думать об этом. Ей вообще не хотелось думать. Чтобы сохранить ей жизнь, погибли люди. Именно это и есть война — кто—то должен был умирать, чтобы другие жили. Она оцепенело спросила:
 — Что ты предлагаешь?
 Он внимательно посмотрел на нее.
 — Мы могли бы помочь.
 Териза взглянула Джерадину в глаза. Она ясно видела, что он замерз, но, казалось, далеко не так сильно, как она. Может быть, он все еще волнуется за нее.
 — Нам бы не помешало немного практики, — сказал он небрежно. — Кроме того, тебе не мешало бы помнить, что у Воплотимого есть другие, — он замялся, подыскивая слово, — менее кровавые применения.
 Она скривилась.
 — Не думаю, что у меня есть силы.
 — Териза, — мгновенно сказал он. — Послушай меня. Ты никого не убила. Ты пыталась остановить убийство.
 Он невольно задел больное место — чувство ответственности. Она с трудом сказала:
 — Они погибли, защищая меня.
 — Но  не ты  убила их. Их кровь на руках Эремиса, а не на твоих.
 — Нет, — ответила она. — Разве ты не понимаешь? Я не должна была позволить ему атаковать. Мы должны были обогнуть развилку. И никто бы не погиб.  Я  приняла решение.
 Подобно Леббику, люди погибли ни за что, исключительно для демонстрации силы — для лучшей расстановки пешек.
 — Это правда. — Джерадин улыбался ей. — Но ты нанесла ответный удар. Ты рискнула нанести ответный удар, а риск — штука опасная. В следующий раз ты будешь рисковать более осторожно, чтобы никто не пострадал, за исключением тебя. Нас.
 Но ты поступила верно. Для чего здесь  мы,  все мы? Включая тех, погибших. Чтобы нанести ответный удар. Если мы не собирались наносить ответный удар, то могли оставаться в Орисоне.
  Следует рисковать более осторожно. 
 А пока что, — сказал он, словно предвидя ее ответ, — мы можем сделать кое—что полезное. У Гильдии есть обычные зеркала, которые не понадобятся им сегодня. Я, вероятно, могу заняться ими. А кроме того, мы постараемся найти и плоское зеркало. Если подходящего не найдем, ты попробуешь осуществить обычное воплощение, где не придется менять изображения.
 Териза встретилась с ним взглядом. Иногда она забывала, как он красив. У него были глаза мальчишки, губы любовника, лоб короля; черты его лица почти мгновенно могли выразить веселье или железную решимость. Ему не хватало магнетизма Эремиса — он был слишком непосредственным для игры в этом стиле, — но доброта лишь подчеркивала его силу, как сила делала более заметной доброту. И он был так хорош, сосредоточивая все свое внимание на Теризе, когда она нуждалась в этом…
 Холодной рукой она коснулась его щеки, провела кончиком пальца по носу.
 — Надеюсь, Мастер Барсонаж в добром настроении, — пробормотала она. — Я могу наделать элементарных ошибок.
 — Глупости, — довольно заявил Джерадин. — По сравнению с теми ошибками, которые делал я, все твои ошибки будут казаться ерундой.
 Хмыкнув, он повел ее к открытому участку, где Мастера распаковывали зеркала.
 Когда он объяснил магистру, что они задумали, обеспокоенный взгляд Мастера Барсонажа явно смягчился.
 — Вашими бы устами да мед пить, — сказал Барсонаж, прикинув выгодность предложения. — Что—то  наверняка  пойдет не так. Если ни один из вас не разобьет зеркало—а я просто обязан напомнить вам, что ни одно из наших зеркал не удастся заменить, — вероятно, действие Воплотимого поразит алендцев принца Крагена, и они решат швырнуть в зеркала горсть—другую камней.
 — Мастер Виксис. — Это был Воплотитель среднего возраста с прической, напоминающей воронье гнездо, и лицом мягким, как мельничный жернов. — Мы позаимствуем ваше зеркало. — Он объяснил Теризе: — Мастер Виксис сделал зеркало, которое показывает Кадуольскую Топь. Мы взяли его с собой, потому что в топь удобно сбрасывать отходы и трупы. Но в качестве оружия зеркало представляет небольшую ценность. Может быть, оно сгодится вам?
 Не ожидая ответа, он велел другому Мастеру распаковать еще одно нормальное зеркало из запасов Гильдии для Джерадина.
 Скоро земля была расчищена и зеркала установлены, а за прибывающими припасами и снаряжением подошли солдаты. Удовлетворенно кивая, Мастер Барсонаж подошел к своему зеркалу и сказал:
 — Ну хорошо. Давайте начнем.
 Став скорее рядом с зеркалом, чем перед ним, он в последний раз отрегулировал фокус и начал поглаживать край рамы рукой, бормоча слова, которые Териза не могла разобрать.
 Из изображения бального зала в Орисоне исчезли два мешка муки и копченое мясо и упали на землю к ногам Мастера Барсонажа.
 Другой Воплотитель извлек мех с вином, что было встречено довольными возгласами стоящих поблизости стражников. Третий начал извлекать из зеркала целый ворох матрасов.
 — Ты ведь понимаешь, не так ли? — сказала Териза Джерадину, едва переводя дух от восхищения, — что я не имею ни малейшего представления, как все это делается. Я не знаю, какие слова сказать, как двигать руками… я совершенно ничего не знаю.
 Его глаза засверкали, когда он посмотрел на зеркало, которое Мастера распаковали для него. В нем простирался пустынный пейзаж под горячим солнцем, земля такая высохшая, что, казалось, в ней не могло сохраниться ни капли жизни, так густа была сеть трещин, глубоких, словно пропасти, способных поглотить людей и лошадей. Несмотря на его прошлые неудачи, Гильдия — во всяком случае Мастер Барсонаж — доверили ему это зеркало. Прикоснувшись кончиками пальцев к обрамлению из дерева мимозы, он улыбнулся и сказал:
 — Это может прозвучать странно, но это, собственно говоря, не тайна. Это первое, чему обучаются пригодники — как только Гильдия изучит их достаточно основательно, чтобы не сомневаться, что они действительно хотят стать Воплотителями. Воплотимое не зависит от движения рук или правильных слов. Дело в таланте. Все прочее…
 Прервавшись, он посмотрел на зеркало Мастера Виксиса, стоящее перед Теризой. В сумраке заката Кадуольская Топь выглядела зловеще: темная, сырая, непредсказуемая.
 — Смотри, — сказал он, — погладь левой рукой раму — вот так. — Он показал. — Правой рукой сделай вот такое движение. — Он показал. Затем, не давая ей ни малейшей возможности попрактиковаться, сказал: — А пока ты все это делаешь, бормочи вот что, — и пробормотал ей на ухо несколько совершенно бессмысленных слогов.
 — Большинство пригодников, — заметил он, — учатся этим вещам довольно долго. Но ты справишься, — он невинно взглянул на нее, — почти сразу же.
 Териза уставилась на него, не в силах поверить, что он над ней издевается, — и не в состоянии найти другое объяснение происходящему.
 — Попробуй, — подзадоривал он, словно сотня солдат и большая часть Гильдии не смотрела на нее. — Давай.
 Его улыбка ясно свидетельствовала, что Териза не опозорится.
 Быстро, чтобы не передумать, она подошла к плоскому зеркалу.
  Проведи левой рукой по раме — вот так.  Нет, скорее  вот так. Сделай правой рукой вот такое движение —  нет, неправильно, попытайся снова — правой рукой движение, — вот так. Одновременно. И  бормочи. 
 Напрягшись, чтобы припомнить слоги, которые пробормотал ей на ухо Джерадин, Териза на мгновение забыла, чего собиралась добиться.
 Болотная вода с ревом хлынула через край зеркала ей на ноги, как водопад. Перепуганная, она отскочила. Воплощение мгновенно прекратилось.
 Мастера и большая часть солдат рассмеялись, а улыбка Джерадина была слишком добродушной, чтобы обижаться.
 — Прости, — он хмыкнул. — Я не хотел смутить тебя. Это просто ситуация из тех, когда, если знаешь, что именно произойдет, сделать это труднее.
 Териза посмотрела вниз, на грязь на сапогах. Хриплым кваканьем выразив свое удивление, по твердой земле запрыгала лягушка. Несмотря на холод, щеки и уши Теризы горели из—за смеха зрителей. Не в силах решить, возмутиться ей или рассмеяться, она сипло произнесла:
 — Надеюсь, ты объяснишь подробнее…
 Ее тон заставил Джерадина посерьезнеть. — Слова и жесты не имеют ничего общего с самим воплощением. Они нужны тебе — чтобы сосредоточиться. Когда учишься, они помогают заставить себя не думать о чем—то, а только о воплощении. А когда ты все знаешь, они помогают… в силу привычки. Как следует затверженные, приводят тебя в надлежащее состояние духа почти автоматически. Но если бы я заранее рассказал тебе об этом, ты бы начала думать,  как  нужно сосредоточиться, вместо того чтобы сосредоточиваться. Это стоило бы тебе лишних усилий. Вот теперь ты знаешь, как привести себя в надлежащее состояние — и тебе будет проще войти в него.
 То, что он говорил, имело смысл. Териза знала его достаточно хорошо, чтобы понять — он не смеется над ней. Можно было бы и улыбнуться…
 Но сегодня она видела, как умирают люди. И горела желанием убить Мастера Эремиса. Она была не в настроении смеяться.
 Териза вернулась к зеркалу и принялась очищать мысли от всего постороннего, чтобы изменить зеркало и превратить Кадуольскую Топь в бальный зал Орисона.


***

 Вскоре прибыл принц Краген собственной персоной, обсудить с Тором вопрос о снабжении. К этому времени Териза удачно переправила из бального зала несколько походных палаток, и никто уже не смеялся. Стражники и Мастера трудились не покладая рук, обеспечивая пищу и кров шести тысячам человек.
 Принц Краген заметил, что они не заключали союза с Мордантом. А без заключения союза он не сможет доверить снабжение армии — собственно говоря, поставить под угрозу ее боеспособность, — группе людей, которые исторически являются его врагами и вдобавок без сомнения безумны.
 Тор заметил, что если армия Аленда будет и дальше тащить на себе провиант, пытаясь при этом не отставать от армии Орисона, то к Эсмерелю они прибудут в таком состоянии, что лучше бы совсем не шли.
 Принц Краген не спорил. Кроме того, он принял приглашение Тора на ужин. Несмотря на сомнения и мрачный вид, он выглядел совершенно счастливым.
 Этой ночью, когда они, завернутые в одеяла, лежали на толстых тюфяках, Териза позволила Джерадину извиниться.
 — Я поняла, что ты был прав, — вздохнула она. — Мне просто не понравилось, что ты сделал из меня посмешище. Все эти мужчины смеялись… У Эремиса и моего отца есть еще одна общая черта. Они любят издеваться над другими.
 — Но ты доказала им, что они неправы, — заявил Джерадин. — Никто из них никогда не видел женщину с таким талантом. Большинство их никогда не относились к женщинам всерьез. До сегодняшнего вечера нельзя было исключить, что они бросят тебя в беде.
 Но сейчас ты привлекла их внимание. Весь лагерь говорит о тебе. То, что ты сделала на развилке, — замечательно. Но штука в том, что там была слишком отвлеченная вещь, чтобы иметь для них значение. Никто  не видел,  чего ты добилась. А здесь… — Джерадин обнял ее. — Здесь были сотни свидетелей. Ты — Мастер. А Мастера делают полезное дело, иногда жизненно необходимое. Изредка.
 Териза… — в темноте его голос звучал словно голос Артагеля, рвущегося в бой, — мы обязательно побьем этого сукина сына.
 Она надеялась, что он прав. Но, казалось, потеряла способность смеяться. И по этой причине сомневалась.


***

 На следующее утро они с Джерадином, Мастером Барсонажем и двумя другими Воплотителями трудились, словно рабы, возвращая все в Орисон вместе с вещами алендцев, которые те пожелали переместить в бальный зал. Затем в окружении пятидесяти всадников они во весь опор погнали телеги Гильдии вдогонку армии.
 В определенном смысле путешествие далось сложнее, чем воплощение. Воплощение изматывало душу, высасывало силу, лишая возможности стоять на ногах, но дух ее был спокоен. Это не было опасно. Ей нужно было только изменить изображение и удостовериться, что никто из обитателей Орисона не шатается по бальному залу в неурочный час, а потом держать зеркало открытым, пока солдаты относили снаряжение, матрасы и продукты.
 Напротив, гонка за армиями была гораздо более опасной.
 Наибольшее беспокойство доставляли сами телеги и перевозимые на них зеркала. После брода на Бродвайн армии сошли с довольно удобной дороги, ведущей в Маршальт, и взяли курс на юго—запад, к Эсмерелю, а путь в Эсмерель был далеко не таким удобным, поскольку им пользовались гораздо реже. Едва телеги миновали полузаброшенную деревеньку возле гостиницы, обслуживающей брод (но стоящую достаточно высоко, чтобы ей не грозили разливы реки), дорога стала намного хуже.
 Вдобавок земля начала резко меняться. По словам Джерадина, единственный относительно ровный участок в провинции Тор лежал вдоль дороги на Маршальт. Остальная провинция была в лучшем случае холмистой, нередко пересеченной оврагами, а в некоторых местах гористой. Несмотря на все усилия возниц, телеги то и дело застревали, упираясь колесами в камни, в невероятно тряских оврагах или на холмах, так усыпанных камнями, что лошадям сложно было поставить копыто. И каждая остановка перед препятствием, каждый удар о камень, каждая встряска угрожала зеркалам Гильдии.
 Когда движение началось, Териза решила, что сможет немного отдохнуть — и избавиться от трусцы своей клячи, — проехавшись в одной из телег. Но вскоре обнаружила, что в сравнении с этим седло клячи — роскошное кресло.
 Холодало все сильнее. На склонах холмов и в оврагах свистящий ветер налетал со всех сторон, морозя кожу и кости, словно невидимый лед; на вершинах он дул прямо в лицо, безжалостный и жестокий. Териза так устала, чувствовала себя такой измученной, что, казалось, ей уже никогда не согреться.
 — Как ты думаешь, — спросила она Джерадина, чтобы отвлечься от печальных размышлений о своем промерзшем теле, — что сейчас поделывают двадцать тысяч кадуольцев?
  — Отдыхают, —  буркнул Джерадин с непривычной горечью. — Строят укрепления. Готовят ловушки. Учатся сообразовывать свои действия с теми ужасами, которые Эремис, Гилбур и Вагель готовятся обрушить на нас. Набираются сил.
 — Похоже, у них все преимущества, — пробормотала она. — Когда мы туда доберемся, мы будем вконец измотаны. Он кивнул, а затем добавил:
 — Ты напомнила мне кое о чем. Нам нужно подумать еще об очень многом, о чем я до сих пор не говорил. У меня появилось неодолимое чувство, что мы должны заниматься совсем другим.
 Эта мысль так расстроила Теризу, что она уставилась на него, несмотря на усталость и дикий холод.
 — Повтори.
 — У меня появилось непреодолимое…
 Дорога превратилась в грязную тропу, протоптанную тысячами человек. Она огибала холм и сворачивала в овраг.
 — Ты хочешь сказать, — перебила она, — что нам не надо в Эсмерель? Не надо рисковать? Что это неправильно? Почему он не сказал ей об этом до того, как они вышли в поход?
 — Нет, — мгновенно ответил он, — прости пожалуйста. Я неясно выразился. Я не имел в виду армию, Тора или Гильдию — даже принца Крагена. Я имел в виду тебя и меня. Лично нас. Нам следует заняться чем—то другим.
 В оврагах оказалось то удобство, что камни покрывал песок. Однако колеса застревали, и телеги поневоле сбавляли ход. Лошади фыркали и ржали, отказываясь везти телеги дальше.
 С трудом сдерживаясь Териза спросила:
 — Чем же, к примеру? Джерадин скривился.
 — Не имею ни малейшего понятия. Вот потому мы и не делаем этого. Ты меня знаешь. Я всегда отношусь к таким ощущениям серьезно, даже когда они кажутся бессмысленными. Если бы я что—то понимал, то уже начал бы действовать.
 Дно оврага было достаточно широким для телег и всадников. Но стены быстро сдвинулись, и овраг превратился в ущелье между холмами. Териза с трудом подавила желание заспорить. Она кисло пробормотала:
 — О Господи! Опять твои непреодолимые ощущения! Он развел руками.
 — Прости. Не стоило говорить об этом. Мне просто казалось, что ты должна знать.
 Она должна была убедить его, что они делают все правильно — и он правильно говорит ей все, что думает. Вдобавок следовало пнуть его за то, что извиняется слишком часто. К несчастью, она сама испытывала сомнения.
 И, словно ее сомнения обрели голос, впереди прозвучал крик одного из стражников. Крик так соответствовал ее настроению, что нужды в других объяснениях не было. Она какое—то время даже не поднимала головы, чтобы посмотреть, что случилось.
 Затем послышались новые крики. Стены ущелья наполнились криками, которые, смешавшись с голосом ветра, превратились в какофонию. Перед телегами всадники выхватили мечи, опустили копья. Стражники сгрудились вокруг телег с обеих сторон, крича, чтобы Териза, Джерадин и Мастера отошли подальше. Рибальд яростно бросился вперед.
 По непонятной причине, повинуясь только чутью, она пришпорила лошадь.
 — Нет! — Джерадин схватился за ее поводья.
 Восстановив равновесие, она услышала хриплый рев, перекрывающий крики, словно само ущелье жаждало крови.
 Сквозь толпу всадников она увидела, как падает с лошади стражник, сбитый волком, способным допрыгнуть ему до груди, и достаточно крупным, чтобы загрызть.
 В то же время на краю ущелья появились новые волки—целые дюжины; они прыгали на людей и лошадей внизу, словно не боялись сломать себе ноги и шеи, а может быть, это их не заботило; волки с горбатыми спинами, двойным рядом зубов и жаждой убийства в глазах. Они были достаточно близко и могли добраться до телег. До Теризы и Мастеров. И Джерадина.
 Те же волки, что нападали на Хауселдон. Хищники, идущие по следу, начисто лишенные страха.
 Одна из лошадей в упряжке, заржав, рухнула на землю с разорванным плечом. Ее тяжесть придавила соседнюю лошадь, и та чуть не перевернула телегу.
 Волк, словно снаряд, влетел в телегу и ударил так сильно, что ее дно рассыпалось, будто вместо досок там были обычные прутья. Несмотря на крики, на вопли боли, на вой волков, Териза ясно услышала звон бьющегося стекла.
 Возница мигом спрыгнул с телеги, ища убежища под ней.
 Не обращая внимания на Мастера, который орал на него и махал руками так, словно это был просто бродячий кот, волк напружинился и прыгнул с телеги на Джерадина.
 Джерадин начисто позабыл про свой меч. Вместо того чтобы вступить в бой, он развернул лошадь и заставил ее потеснить клячу Теризы, так чтобы обе лошади подались к стене оврага, подальше от атаки.
 Стражник погрузил острие своей пики в голову этого волка — и не смог вытащить его вовремя, чтобы уберечься от второго зверя, который пролетел над телегой и рухнул на него. Он упал, сжимая руками глотку волка, пытаясь отстранить его клыки от лица.
 При падении он сломал себе спину и умер раньше, чем волк загрыз его. Мастер Барсонаж не слишком ловко перескочил с лошади на следующую телегу. Дергая поводья, возница пытался направить лошадей к той стене, откуда нападали волки. При этом волки пролетали в прыжке над головой магистра и приземлялись в телеге с разбитым зеркалом.
 Пока Мастер Виксис и возница поднимались со скамьи, магистр перехватил поводья, взмахами кулаков, словно молотом, сшибая всех волков в пределах видимости, чтобы сберечь зеркала.
 Воины метались по ущелью, натыкаясь друг на друга и безуспешно отражая атаку; стены ущелья мешали им, сбивали в кучу. Часть отряда кинулась вперед, чтобы встретить нападение волков, и в итоге волки оказались у них в тылу. В отчаянии Териза завопила что было мочи: —  Защищайте Джерадина! Они охотятся за Джерадином! 
 Солдаты ругались, кричали; сверкали мечи; сталкивались лошади; сбивая друг друга наземь. Тем не менее, вопль Теризы достиг цели. Капитан отряда прокричал приказ, который она не расслышала во всеобщей сумятице.
 Ближайшие всадники развернулись и поскакали к телегам.
 Волк проскользнул между лошадьми, истекая слюной. Еще двое вскочили с земли за телегами, готовясь к атаке. Третий спрыгнул с края ущелья и приземлился между телегой и Джерадином.
 Мастер, пытавшийся отогнать волка руками, с безумным воплем спрыгнул со скамьи и попытался перехватить зверя в прыжке. Его вес и инерция отбросили их обоих под копыта коней.
 Джерадин вспомнил про меч. Продолжая держать свою лошадь между Теризой и волками, прижимая ее лошадь к стене, он обернулся и положил руку на рукоять меча, пытаясь вынуть его из ножен.
 Меч, похоже, застрял. Териза увидела, как волк поднимается с земли, словно научился летать. Она яростно потянулась к боку Джерадина и рванула ножны на себя.
 Клинок обнажился и распорол чудовищу голову от глаз до шеи. Джерадин махнул клинком так сильно, что лишь ответная инерция летящего на него волка не дала ему вывалиться из седла.
 Из хаоса вынырнуло копье Рибальда, пронзило грудь следующего волка. Это дало Джерадину время восстановить равновесие — но чересчур малое, потому что отсутствие опыта едва не погубило его. Не в состоянии отвести тяжелый клинок и взмахнуть им снова, прежде чем следующий волк прыгнет на него, Джерадин просто ткнул острием в пасть волка. На тот случай, если волк остался жив, Рибальд снес ему голову.
 Атака внезапно закончилась.
 Солдаты продолжали махать мечами, заглушая своими криками стоны раненых; лошади дрожали и метались; капитаны выкрикивали запоздалые предупреждения. Но волков больше не было ни на краю ущелья, ни в нем.
 Териза почувствовала, что сейчас потеряет сознание из—за того, что так долго сдерживала дыхание. Почему она не почувствовала воплощения?
 «Берегись! — сказала она про себя. Может быть, воплощение произошло слишком далеко отсюда. — У Эремиса до сих пор есть зеркало». Ей показалось, что она говорит вслух. Может быть, у Эремиса нет нужного зеркала, и он просто пустил этих волков по холмам и как—то научил их начать охоту на Джерадина. Воплощение могло произойти за много миль отсюда, много часов назад.
 — Он может воплотить великое множество этих чудовищ. — Сомневаюсь, — пробормотал Джерадин. Казалось, он разговаривает сам с собой. — Волки живут стаями. — Кровь текла с клинка по его рукам; весь перед плаща был забрызган ею. — А у зеркал довольно маленький радиус действия. И вряд ли две стаи живут рядом. — Он стиснул рукоять меча, и его руки задрожали. — После атаки на Хауселдон Эремис, вероятно, не сразу нашел еще одну стаю.
 Внезапно, словно каждое движение причиняло ему боль, Джерадин вытер меч о плащ и убрал в ножны.
 — Эремис может вызвать лавину, если мы окажемся неподалеку от его зеркал. Но он не может приманить к своему зеркалу еще волков из другого мира. Капитан мрачно кивнул и сообщил:
 — Все равно следует позаботиться о предосторожности. — Он выслал пять человек догнать Тора и сообщить, что случилось. Еще десять человек отправились в разведку.
 Териза, как ни странно, совершенно не пострадала при атаке. На ней не было ни капельки крови. Только старые пятна, оставленные Знатоком Хэвелоком.
 На этот раз не меньше шести человек вокруг нее были мертвы. Погибли две лошади, еще двух добили, чтобы прекратить их мучения. Один Мастер, Кубеард, был мертв. Его имя Териза впервые услышала, только увидев его труп. Капитан насчитал девятнадцать мертвых волков.
 — Будь проклято это ущелье, — прохрипел он. — На открытом месте мы изрубили бы их в куски — и не получили бы ни царапины.
 Стараясь не торопиться, Барсонаж и остальные Мастера распаковали зеркала.
 К счастью, разбилось всего одно: плоское зеркало погибшего Мастера Кубеарда.
 — Да будут благословенны звезды. — Несмотря на холод, Мастер Барсонаж изрядно вспотел. — Нам везет больше, чем мы заслуживаем.
 — Это моя вина, — сказал капитан, ругая себя последними словами. — Смотритель Норге прикажет меня оскопить. Мне следовало с самого начала разослать разведчиков.
 — Не беспокойтесь, капитан, — насмешливо пробормотал Рибальд. — Он слишком нуждается в вас. И не оскопит, пока мы не выиграем войну и не вернемся в Орисон.
 Но когда это случится — берегитесь…
 Несколько стражников улыбнулись: скорее реакция на битву, чем на незатейливую шутку Рибальда.
 — С тобой все в порядке? — спросила Териза Джерадина. Он покачал головой, успокаивая себя кивком, пожимая плечами. Обращаясь к холодному ветру и стене ущелья, сказал:
 — У меня появилось новое непреодолимое ощущение.
 — О господи. — Териза старалась, чтобы ее голос звучал задорно, а не обеспокоенно. — Когда—нибудь я научусь любить и это.
 — У меня появилось непреодолимое ощущение… — На его скулах взбухли и опали желваки. — Когда начнется настоящая битва, нам нужно держаться поближе к кому—нибудь, кто владеет мечом лучше меня.
 Териза слабо улыбнулась. И несколько лучше, чем Рибальд, подумала она, вспоминая Гарта, который с легкостью одолел Рибальда и его друга Аргуса одновременно.
  Следует рисковать более осторожно.  Она пыталась. Если бы только предугадать — как.


***

 Задолго до полудня они с Джерадином, Мастером Барсонажем, Гильдией и стражниками присоединились к армии Орисона. Когда Тор лично убедился, что все произошедшее закончилось именно так, как ему доложили, он прохрипел басом: — Завтра с вами будет пятьсот человек. Мастер Эремис может снова нанести удар. Кроме того, завтра может возникнуть опасность встречи с разведкой верховного короля Фесттена или его рейдовыми отрядами.
 От этих слов Теризе не стало ни лучше, ни хуже. Осторожность была необходима. Но, с другой стороны, она была уверена, что судьбу Морданта не может решить случайное столкновение с отрядом противника. Кроме того, у нее было смутное ощущение, что Эремис не будет атаковать снова. Когда враги приблизились настолько, он будет выжидать, пока они не заберутся в ловушку, чтобы полностью отдать себя на растерзание. Его не интересовало нечто столь незатейливое, как победа. Он хотел сокрушать и мучить,  уничтожать  всякого, кто противостоял ему. Что бы он ни предпринимал, пока его враги добирались до Эсмереля, он собирался измучить их морально и физически. При мысли о Найле внутри у нее все оборвалось, и она едва смогла заставить себя вздохнуть.


***

 Весь вечер армии Орисона и принца Крагена двигались в ужасающем холоде по сложной и опасной местности. Нетерпеливая малоопытная молодежь жаждала скорейшей весны; ревматизм и раны хмурых старых служак предрекали снег. Лошади то и дело спотыкались, не слушались поводьев, беспричинно ржали. Орисон и все остальное, связанное с ним, казались бесконечно далекими, несмотря на магию зеркал. Миля за милей защитники Морданта приближались к Эсмерелю.
 Вечером солдаты остановились, чтобы разбить лагерь на нескольких холмах, где ветер мог заморозить их в лед и где огонь будет виден со всех направлений — но зато вражеские войска не смогут застать их врасплох. Командиры принца Крагена направляли действия солдат; Смотритель Норге отдал приказ своим войскам. Мастер Барсонаж и Гильдия распаковали зеркала.
 Когда магистр достал свое зеркало, прежде всего они увидели там Артагеля, сидящего на высокой стопке матрасов и походных палаток.
 Он все еще был в одеждах Леббика, со следами крови Смотрителя. На его лице было странное сочетание довольства и скуки.
 — Что там делает этот идиот? — спросил принц Краген. — Он не подвергается опасности воплотиться здесь?
 И затем:
 — Что он сделал с нашими припасами?
 Краген был прав; никаких припасов, переправленных в Орисон утром, в зеркале не было видно.
 Прежде чем кто—нибудь успел что—нибудь добавить, Артагель достаточно ясно объяснил, чего добивается. С видом человека, который повторяет одно и то же бессмысленное действие, он развернул большой свиток пергамента и медленно повернулся, чтобы можно было разглядеть со всех сторон.
 На пергаменте виднелась надпись. На холме, где стояло зеркало, солнце садилось и свет был не особенно удачен. Но Артагель подготовился к этому. Весь бальный зал вокруг него был освещен  факелами.  Сообщение было легко прочесть.  Как поступить с припасами принца Крагена? 
 Принц замер; его рука легла на меч. Он угрюмо смотрел, как Тор приказал принести кусок пергамента и стило с чернилами. Старый лорд написал:
  Принц Краген честно обходится с нами. Верните его припасы. 
 Он показал записку принцу и протянул пергамент Мастеру Барсонажу.
 Барсонаж без труда переправил сообщение к Артагелю. Артагель прочитал его, осмотрел со всех сторон, пожал плечами. Он казался разочарованным, и тем не менее не колебался. Он махнул рукой, что—то крикнул; и мгновенно мужчины и женщины — вероятно из числа укрывшихся в замке жителей окрестных деревень—начали сносить вещи алендцев в центр бального зала.
 Заметив, что принц Краген несколько успокоился, Териза с облегчением вздохнула. Принцу не оставалось бы ничего, кроме как решить, что его предали, — и тогда ему пришлось бы атаковать силы Орисона.
 Вскоре все было снесено. Отсалютовав пустому воздуху, Артагель покинул изображение, и процесс воплощения начался.
 Пока Мастер Барсонаж и его Воплотители трудились, орисонцы и алендцы разбирали вещи, еду и питье и разносили все по лагерю.
 Джерадин присоединился к ним, используя уже привычное ему изогнутое зеркало. А Теризе было нечем заняться. Плоское зеркало Мастера Виксиса было единственным не задействованным плоским, какое взяли с собой Мастера. Немного понаблюдав за работой, она подошла к одному Мастеру — худой дряхлой личности по имени Гарпул (он немного пострадал от атаки волков) — и предложила заменить его.
 Тот с благодарностью принял предложение и тут же потрусил в сторону кубка с вином, чтобы потом вздремнуть перед ужином. Но, поработав с зеркалом, Териза убедилась, что ничего не может с ним сделать. Она делала жесты и бормотала, как учил ее Джерадин, добиваясь специального особого состояния, особенного сосредоточения, уже знакомого с прошлого вечера и утра. Но ничего не произошло. Джерадин, Мастер Барсонаж и еще один Воплотитель, не понимая, что происходит, работали как ломовые лошади, осуществляя воплощение, но все остальные заметили заминку и прервались, чтобы посмотреть.
 — Разучилась, — пробормотал стражник. — С перепугу…
 — Дай ей время, — заявил преданный Рибальд.
 Это было чересчур —  действительно  чересчур. Два тяжелых дня в дороге. Два кровавых покушения на ее жизнь, на жизнь Джерадина. Часы изматывающей работы с зеркалом Мастера Виксиса. И вот теперь ее талант исчез, словно его отобрали.
 Если король Джойс полагал, что она  переживет  все подобное, он определенно помешался.
 Только потому, что она не смогла бы пережить позор, если бы сейчас все бросила, сдалась на глазах всех этих людей, она попыталась изменить изображение.
 Почти без всякого усилия бальный зал в Орисоне превратился в Кадуольскую Топь — не потому что Териза выбрала место сознательно, а потому что топь присутствовала в ее мыслях.
 Она смотрела на изображение. Кадуольская Топь. Ее талант никуда не делся. Тогда почему?..
 Она коснулась рамы зеркала; сделала нужные жесты, забормотала. Быстро отскочила от нового потока болотной воды. На сей раз лягушек не было.
 О господи.
 Она вдруг поняла. Она не может использовать зеркала, пока не изменит изображения. Ее могущество распространялось лишь на те изображения, которые она создала сама.
 Нет, ерунда. Почему ей удалось использовать зеркало Мастера Виксиса, не меняя изображения?
 Сосредоточившись, забыв про солдат, переносящих провиант, и глядевших на нее зевак, Териза позволила зеркалу Мастера Гарпула вернуться к настоящему изображению. Затем снова попыталась извлечь из залитого светом бального зала кувшин с водой.
 Кувшин проскочил сквозь зеркало так быстро, что ей пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не столкнуться с ним.
 Отлично. Это мне нравится. Кто утверждает, что Воплотимое — штука сложная?
 Стиснув зубы, чтобы сдержать стон, Териза доставляла провиант из бального зала, пока Смотритель Норге не заявил, что алендцы и стражники получили все, что нужно на ночь. И она тотчас спотыкаясь отошла от зеркала, потребовала у Рибальда вина и выпила два стакана так быстро, что закружилась голова.
 Пошатываясь от усталости, к ней подошел Джерадин. В это мгновение Териза возблагодарила судьбу за то, что он слишком устал и не заметил ее взвинченности; слишком устал даже для того, чтобы спросить, как осуществлялись воплощения. Но потом, после горячего ужина, он немного пришел в себя, и, когда они легли, Териза заставила себя рассказать ему, что произошло. Ей хотелось услышать объяснения, если они у него есть.
 Услышав, каким тоном заговорила Териза, Джерадин открыл глаза и пронзительно глянул на нее. Он внимательно выслушал ее рассказ, затем перекатился на спину и уставился на холодные звезды.
 — Есть соображения? — спросила она. Он долго думал, а потом пробормотал:
 — Не уверен.
 Эта область изучена слабо. Хэвелок — единственный Знаток в Гильдии, и даже он дал за последние годы не слишком много для лучшего понимания Воплотимого. Мы не понимаем тех, кто способен использовать зеркала, которых сам не делал. Почти для всех нас аксиома — и ты это знаешь, — что существует взаимосвязь между талантом Воплотителя и его зеркалом, возникающая, когда он создает его. И потому никто не может пользоваться зеркалом, кроме его создателя.
 Много лет назад Гильдия взяла на пробу несколько определенно бездарных человек, которые хотели быть пригодниками, и позволила им создать зеркала. Ничего хорошего не получилось. Что—то всегда оканчивалось не так. Нужно быть Воплотителем, чтобы создавать зеркала. И нужно быть сильным Воплотителем, чтобы создать могущественное зеркало.
 Не знаю точно, почему ты не сразу смогла использовать зеркало Мастера Гарпула. Но известно, что у него есть особая связь с этим зеркалом. Ни один обычный Воплотитель не может воспользоваться его зеркалом. Мое предположение таково: связь была слишком прочной. Тебе пришлось сменить его талант своим, навязать зеркалу свою волю, а ты не могла добиться этого, не меняя изображения.
 Если я прав, то проблемы с зеркалом Мастера Виксиса у тебя не возникли потому, что он давно не пользовался им. Честно говоря, он, возможно, вообще никогда не осуществлял воплощения с его помощью. Его связь была слишком слабой, и ты без труда заменила ее на свою.
 Териза не знала, правильно его объяснение или нет. Она тихо сказала:
 — Ты говоришь так, словно зеркало — живое. Джерадин поцеловал ее в лоб.
 — Кто его знает. Но талант — это точно нечто живое. Связь между зеркалом и его создателем должна быть в каком—то смысле живой.
 Она думала об этом еще долго после того, как он заснул.  Следует рисковать более осторожно.  Если ей хотелось помочь в битве с Мастером Эремисом — если она действительно задумала убить его, — она должна изучить свои слабые стороны.


***

 На следующее утро, не успела она с Мастерами вернуть в Орисон все лишнее, ветер с юга принес тучи.
 Сначала они были тонкими, блеклыми и просто отрезали солнечный свет, не вызвав заметного похолодания. Но пока утро вступало в свои права, а марш возобновлялся, облака сгустились, сделав небо мрачным и лишив пейзаж красок. Тяжелые тучи укрыли провинцию от края до края; это плохо отразилось на людях, превратив надежды в беспокойство, а беспокойство в страх. В то же время ветер стал теплее.
 Понимая настроение Джерадина, Териза спросила: — Ты ведь не думаешь, что Эремис в силах воплощать  погоду   у  правда? Джерадин хмыкнул.
 — Если бы он мог осуществлять подобные воплощения, ему бы вообще не пришлось сражаться с нами. Он просто наслал бы на нас несколько смерчей, и мы бы погибли.
 Теризе полегчало. Эремис тоже не всемогущий!
 — Другими словами, ему просто повезло, что холод наступил тогда, когда он больше всего в этом нуждался?
 — Или мы, — заметил Джерадин, улыбаясь одними губами. — Чем сильнее напасть, тем больше мы уверены, что поступаем так, как хочет король Джойс. Когда Эремис почувствует себя непобедимым, он станет наиболее уязвимым. Пришла ее очередь хмыкнуть.
 — Не ты ли обвинял  меня  в кошмарном воображении? Джерадин рассмеялся, но его смех звучал невесело.
 Вскоре после полудня солдаты армии Орисона и Аленда начали замечать на земле кровь.
 Старые кровавые следы, полусмытые дождем, почерневшие; на голой земле, или скрытые в расщелинах, или, словно лишайник, прилепившиеся к твердому камню. Они пятнали камни и почву — сначала редко, но вскоре все чаще, появляясь на открытой местности и холмах, на клочках земли, где солдаты могли бороться за свою жизнь.
 — Пердон, — мрачно заявил принц Краген. — Его люди сражались здесь с верховным королем Фесттеном. Они были загнаны в ловушку — за ними начали охоту в этой… — он проглотил ругательство, — в этом лабиринте — и изрублены в куски.
 Они могли бы спастись. Могли бы отступить к Орисону. Если мы правильно понимаем, каковы устремления верховного короля Фесттена, то он хотел привести свои силы не куда—нибудь, а именно сюда. Но Пердон не знал этого. Он знал, что должен сражаться за Мордант — и что не может полагаться на своего короля. Поэтому он привел Кадуол сюда, куда и целил верховный король Фесттен.
 Он был смелым человеком, — хрипло произнес принц, — и стал жертвой предательства. Надеюсь, он до самой смерти не узнал правды. Это было бы для него слишком горько.
 Но тел нигде не было.
 Не было обломков оружия и доспехов.
 Не было костей.
 Везде чисто.
 Хищники могли бы очистить от плоти кольчуги; они могли бы обглодать кости. Но, кроме крови, должны были остаться и мертвые.
 Разведчики не находили ни единого следа Кадуола. Везде, куда забирались солдаты, они находили только засохшую кровь. В оврагах, защищенных от дождя и ветра, обнаружились следы сапог и копыт, ведущие во всех направлениях. Но это не указывало, что армия верховного короля Фесттена где—то поблизости.
 Тор выразил мнение, что все происходящее очень странно. Смотритель Норге и принц Краген разослали новые дозоры, вдвое и втрое увеличили количество людей, осматривающих холмы, пересохшие русла ручьев, густой кустарник. Но разведчики ничего не нашли — ничего нового.
 За час или два до заката авангард армий Орисона и Аленда подошел к Эсмерелю.
 «Родовое гнездо» Мастера Эремиса размещалось в долине, проникнуть куда можно было лишь по ущелью, в котором тек ручей, — как раз напротив ущелья. Лучник с крыши поместья мог бы обстреливать долину в трех направлениях. От ущелья долина расширялась, и здесь армиям здесь вполне хватало места. Ручей и окружающие холмы выглядели так, что это место явно было одним из самых красивых в провинции Тор.
 Но горы, обступившие долину, были высокими и крутыми, непроходимыми. Сглаженные непогодой выходы горных пород в самой долине выглядели как крепостные валы. И по мере того как долина становилась шире, они не становились меньше. Вместо этого они выпячивали черные камни в небо и внезапно заканчивались, нависая над долиной словно, точа на нее жадные зубы.
 Здесь не было крови. Почти в миле от долины всякие признаки жизни и смерти людей Пердона исчезла. Долина была пуста.
 Эсмерель оказался низким строением — по причинам, очевидным для стороннего наблюдателя; даже в мрачном свете, пробивающемся сквозь тучи, видно было, что плоская крыша поместья гармонирует с окружающим, прекрасно вписываясь в обстановку.
 Териза слышала от Джерадина, что большая часть дома размещается ниже уровня земли, вырубленная в камне. Она поверила — хотя не могла забыть закрытое окно и проникающий через него свет в комнату, где Эремис приковал ее. Может быть, камера Найла находилась выше фундамента. Во всяком случае окно точно был. Его будет нетрудно найти.
 С принцем Крагеном и его капитанами, Тором и Смотрителем Норге, Джерадином и Мастером Барсонажем она изучала фасад постройки. С такого расстояния невозможно было понять, что придает стенам особняка такой вид, но ясно различался портик, поддерживаемый двумя массивными колоннами.
 Дверь была заперта. Все окна закрыты ставнями. Никто не крутился рядом с домом, или около конюшни сбоку от дома, или возле ручья. Под темными тучами все поместье казалось заброшенным, словно его оставили много лет назад.
 Но земля хранила свежие шрамы от копыт сотен лошадей, от ног сотен человек.
 Через некоторое время принц Краген спросил:
 — Что вы обо всем этом думаете, милорд Тор? — Думаю, — пробормотал Тор, словно его уверенность начала давать трещину, — нам следует заглянуть внутрь.
 — Это ловушка, милорд, — заметил Норге.
 — Естественно, — лорд вздохнул. — Разве не за тем мы прибыли сюда, Джерадин? — Он довольно угрюмо посмотрел на Теризу и Джерадина. — Сунуть голову в ловушку?
 По какой—то причине коню Джерадина не нравилась долина, и он волновался. Сдерживая лошадь, Джерадин ответил:
 — Да, единственный способ узнать, что нас ждет, — заглянуть внутрь, милорд.
 Териза не могла отвести взгляда от Эсмереля. Он притягивал ее, как и сам Мастер Эремис, полный ожиданий и угроз. Она была здесь пленницей. Она встретилась с Вагелем; видела Найла. Эремис едва не овладел ею…
 — Поехали, — сказала она, не собираясь повторять все это вслух. — Поехали посмотрим, что там внутри.
 Смотритель Норге пожал плечами. Тор высморкался в полу плаща.
 Принц Краген отвесил Теризе поклон, который мог означать как насмешку, так и уважение.
 И хотя никто не отдавал приказов, приказы пошли к основной части армий. Передовые отряды начали выдвигаться к Эсмерелю, солдаты Аленда и защитники Орисона двигались вместе до тех пор, пока не оказались в относительной безопасности в долине, на полпути к руслу ручья; затем авангард в пятьсот всадников проехал вперед, и две армии — алендская на одном берегу ручья, орисонская на другом — принялись готовить то ли лагери, то ли место для битвы. Пешие ратники принялись строить земляные насыпи от края до края долины.
 Авангард в молчании достиг Эсмереля.
 — А знаете, — сказал Мастер Барсонаж не обращаясь ни к кому конкретно: он говорил лишь для того, чтобы успокоиться., — я впервые увидел это поместье, когда Джерадин создал его изображение в зеркале Знатока Хэвелока. Диву даюсь, насколько точно он воспроизвел его.
 Никто в общем не слушал магистра.
 Всадники продолжали движение. Сейчас Териза могла бы сказать, что колонны портика из красного дерева; что стены поместья, с каменными ребрами и колоннами, сооружены из бревен. Прекрасный дизайн — но место по—прежнему оставалось пустым. Ощущение заброшенности Эсмереля усилилось по мере того как всадники забирались все глубже в долину.
 Лошади забеспокоились; они ржали, не слушались; пятились.
 Знаменосец принца Крагена сыграл на боевом горне сигнал к битве, яростный набор нот, прозвучавший печально и отчасти обреченно, когда отразился от стен. В Эсмереле ничего не изменилось. Ни одно окно не открылось. Дверь казалась достаточно крепкой, чтобы противостоять любому натиску.
 Внезапно Джерадин вздрогнул, принц Краген выругался, и Териза тут же почувствовала запах, так взволновавший коней.
 Сладкий, тошнотворный, отдающий кровью и разложением, смертью, гниющей плотью. — Что  там  такое? — спросил один из капитанов, словно позабыв, что его могут услышать.
 — Ты счастливчик, — пробормотал в ответ Рибальд. — Мы все счастливчики. Мы это скоро узнаем.
 И, едва узнав запах, Териза начисто лишилась страха. Она ожидал чего—то подобного. Психологическая атака… впрочем, и физическая тоже. Адреналин забушевал в ней; энергия наполнила ее мышцы. Это было гнездо Мастера Эремиса; его стихия. Все, что сейчас будет происходить, произойдет по его плану. Сначала она сказала:
 — Неполных четыре дня назад все было по—другому. Я не слышала этого запаха. — И добавила: — Именно здесь я видела Найла. Внутри.
 Лицо Джерадина исказилось. Он поспешил к двери.
  — Джерадин! 
 Окрик Тора, резкий словно щелчок хлыста, заставил Джерадина остановиться. Бледный и разъяренный, он развернул лошадь к старому лорду.
 — Пошли, — прошептал он. — Мы должны найти его. Тор не спускал с Джерадина глаз.
 — Смотритель Норге, — закашлялся он, — откройте эту дверь. Проверьте, что там внутри. Мы войдем только после вашего знака.
 Норге козырнул. По меньшей мере триста всадников выстроились, чтобы образовать защитный барьер между поместьем и авангардом. Некоторые из всадников спешились, чтобы держать лошадей. Остальные пешими отправились вслед за Смотрителем Норге.
 В боевых порядках, с мечами наизготовку они достигли дверей.
 Двери были не заперты. Когда Норге повернул ручку, дверь открылась внутрь, во тьму. Смотритель и его люди вошли в дом.
 Териза осматривала края долины. По непонятной причине она ожидала увидеть здесь людей; кадуольцев с оружием в руках; армию, готовую окружить силы Орисона и Аленда. Эсмерель был ловушкой. Нет, чепуха. Всего несколько дней назад она была здесь пленницей. Здесь располагались рабочие помещения Мастера Эремиса, его печи и приспособления для отливки стекла. Здесь он беседовал с верховным королем Фесттеном. Почему же он сдал свое родовое гнездо врагу?
 Ну конечно. Все ясно. Но  где  он?
 Что пошло не так?
 Внезапно Смотритель вернулся.
 Надвигающийся мрак — и то, что Норге отделяло от нее несколько десятков ярдов, — помешали Теризе рассмотреть его внимательнее. Ей показалось, что он стал белым как простыня. Руки Норге безвольно свисали вдоль тела, а двигался он так, словно нес на груди что—то хрупкое.
 — Милорд Тор… — его голос дрогнул.
 Глядя на портик, на дверь и на Норге, Тор спросил:
 — Опасности нет?
 Норге покачал головой, кивнул. Его губы снова пришли в движение.
 — Вам нужно увидеть самому. Они все здесь.
 Нет, подумала Териза, не нужно идти туда, это слишком опасно. Но Джерадин спрыгнул с лошади и рванулся вперед…
 Смотритель остановил его, заставляя подождать. Тор посмотрел на небо.
 — Правда в том, — пробасил он, — что три дня в седле не слишком благоприятно сказались намоем самочувствии.
 — Упрямая решимость, которая привела его сюда, казалось, начала таять. — Боюсь, что, стоит мне спешиться, и я уже никогда больше не смогу забраться на лошадь.
 В глазах принца Крагена загорелся мрачный огонь:
 — Я пойду, милорд Тор.
 Тор провел ладонью по лицу. Кожа его щек слегка обвисла, придавая лицу сходство с черепом, несмотря на жир.
 — Мы все пойдем, милорд принц, — вздохнул он.
 Нет, подумала Териза, близкая к панике, это ловушка. Эремис здесь, он убил людей Норге. Однако то, что она чувствовала, не походило на панику. Вместо того чтобы закричать при виде бледности Норге, его растерянности, она пришпорила лошадь и поехала следом за Джерадином.
 — Найл, — прошептал он торопливо, когда она подъехала, единственное объяснение, в каком она нуждалась.
 Несмотря на свой вес, Тор перекинул ногу через седло и сполз на землю. На мгновение он замер, словно способность держаться на ногах исчезла. Но он собрался с силами и медленно пошел вперед.
 С принцем Крагеном, полудюжиной алендских солдат, Мастером Барсонажем и Рибальдом Тор зашел в Эсмерель.
 Териза не ошиблась насчет Норге; его лицо стало землисто—бледным. Он ничего не говорил, не пытался ничего объяснять. Когда Тор и принц Краген приблизились, он неловко повернулся и снова вошел в особняк.
  Они все здесь. 
 Держа Джерадина за руку, чтобы чувствовать себя увереннее — и удержать его от каких—нибудь выходок—Териза следом за лордом и принцем вошла в Эсмерель. Внутри запах крови и разложения стал намного сильнее. Намного хуже.
 Но Териза не упала в обморок. Заставив взять себя в руки, она пошла вперед.
 Холл был пуст, там были лишь люди Норге и сам Смотритель.
 Они стояли вдоль стен, бледные и мрачные, словно отражение чувств своего командира. Больше никого—непонятно, кто нес ответственность за ущерб, причиненный подковами сапог и грязью некогда великолепному полу.
 Тор в отчаянии направился к ближайшей по коридору двери.
 — Пусто, — прохрипел Норге, останавливая его. — Такая же грязь, как здесь. — Он показал на пол. — И кровь. Здесь была битва. Но никого не осталось.
 — Так и было, — выдохнул Джерадин, — в изображении, которое я создал.
 Мастер Барсонаж кивнул, подтверждая:
 — Я тоже видел…
 — Что вы хотите мне показать? — спросил Тор у Смотрителя Норге.
 Смотритель указал на широкую лестницу, ведущую вниз. Его рука дрожала, пока он не завел ее за спину.
 — Подвалы! — Джерадин выругался.
 Норге и Тор, принц Краген и Мастер Барсонаж, Териза и Джерадин последовали вдоль цепочки солдат к лестнице.
 Ее заливал свет: люди Смотрителя зажгли лампы вдоль стен. Сверху все ступени были хорошо видны до самого низа, до сложного подземного комплекса Эсмереля.
 Лестницы были не лучше пола: грязные, запачканные, местами слегка поврежденные. Снизу шел смрад смерти, густой, почти осязаемый.
 По обеим сторонам коридора внизу лестницы штабелями, словно поленья, были сложены трупы.
 Под засохшей кровью, несмотря на огромные зияющие раны, на телах и доспехах сохранились знаки различия людей Пердона.
 Забыв об осторожности — забыв о благоразумии, — Джерадин помчался по ступенькам, перепрыгивая через три за раз. Мечась по этой покойницкой, он торопился найти своего брата.
 Териза и Рибальд поспешили за ним, следом — принц Краген.
 Люди Норге в подвалах зажигали новые лампы, открывали новые комнаты в поисках жизни. Большинство их хоть и с трудом, но боролись с тошнотой, однако нескольких вырвало, что не сильно изменило общий беспорядок вокруг. Везде шмыгали крысы, до того занятые пиршеством, что почти не замечали света и ног. Едва достигнув подножия лестницы, Териза заметила, что один штабель трупов состоял не из солдат. Эти люди больше походили на слуг — мужчин, женщин и детей, служивших в Эсмереле. Стараясь догнать Джерадина, она поспешила вперед.
 Трупы были повсюду, в великом множестве. Верховный король Фесттен в буквально смысле  уничтожал  воинов Пердона и снес всех мертвых сюда. И оставил гнить там, где защитники Морданта могли найти их. —  Найл! 
 Крик Джерадина замер в коридорах, заполненных плотью, червями и гниением, не породив эха.
 Подвалы особняка оказались намного обширнее, чем она могла предполагать. Одно помещение, очевидно, служило библиотекой — но все книги исчезли. Одну из комнат, вероятно, когда—то украшали предметы искусства — но все картины и скульптуры тоже исчезли. Здесь были рабочие помещения без инструментов, кухни без единой кастрюли. Люди, побывавшие в Эсмереле, разорили особняк подчистую и забрали все ценное.
 Впереди Джерадин остановился перед закрытой дверью. — А что там?
 — Винный погреб, — ответил стражник таким голосом, словно только—только перестал блевать. — Здесь нет никаких ламп, и мы не стали проверять. Там вроде бы пусто.
 Никаких ламп, подумала Териза. Логично. Вино должно храниться в холоде. Лампы выделяют тепло. Джерадин резко распахнул тяжелую дверь. Двигаясь позади Теризы, принц Краген скомандовал: — Принесите свет.
 И вслед за Теризой и Рибальдом зашел в погреб. Воздух здесь был более холодным — намного холоднее и потому не столь ядовитым. В этом неестественном холоде никто не удивился бы, если бы температура здесь была ниже нуля. Териза не сомневалась, что Эремис не оставил здесь ни капли вина.
 Пользуясь светом, падающим из коридора, Джерадин принялся сновать вокруг винных бочек. Появились солдаты с лампами; они вошли в погреб. Увидев, что Эремис  оставил здесь,  Териза замерла, решая, стоит ли идти дальше.
 В погребе, лучше сохранившиеся в холоде, лежали еще тела. Судя по знакам на одежде, это были военачальники Пердона. Но они были не просто сложены в штабеля. Нет, этим телам придали гротескные оскорбительные позы, словно смерть застала их за дьявольским танцем. Они будто бы онанировали, развратничали друг с другом, предавались самым невероятным извращениям. Зыбкий свет ламп создавал впечатление, что они еще живы и в последний раз испытывают наслаждение или боль.
 На столе посреди погреба лежал сам Пердон.
 Териза узнала его лысый череп, рыжие густые брови, пышные усы, густо волосатые уши; узнала ярость, застывшую в остекленелых неподвижных глазах. Было невозможно не узнать человека, который когда—то помог принцу Крагену и Артагелю спасти ее от Гарта.
 Но увидев, как именно он погиб, она едва не лишилась чувств.
 Его конечности и торс были покрыты ранами, но ни одна из них не послужила причиной его смерти. Нет, благородная смерть в битве, как видно, не годилась для врага Кадуола, человека, который сражался против верховного короля Фесттена всю свою жизнь. Пердон был убит штопором, загнанным ему между зубов и пригвоздившим его к деревянному столу. Так он и лежал, пока не захлебнулся собственной кровью.
 Обморок давал уйму преимуществ. Забытье могло принести Теризе успокоение, которого она так жаждала… только бы удалось потерять сознание и никогда не возвращаться к увиденному.
 В то же время она чувствовала такой гнев, что, прикусив губу, чтобы немного успокоиться, почувствовала вкус крови.
 Белый от тошноты и муки Джерадин повернулся к ближайшему стражнику:
 — Где Найл?
 — Не здесь, — глухо ответил солдат. — Может быть, в штабелях тел. Его здесь нет. — И через мгновение добавил: — Ни одну из этих комнат явно не использовали в качестве камеры.
 Затем кто—то так сильно толкнул Теризу сзади, что она едва удержалась на ногах. Не замечая ее, опираясь на плечо принца Крагена, мимо прошел Тор — поближе к столу.
 Долгие минуты все смотрели, как он цепляется за стол; смелость и решимость, казалось, совершенно покинули его, словно вытекли из прохудившегося меха.
 — О мой старый друг. Мой старый друг. Джерадин негромко пробормотал:
 — Его никогда не было здесь. Ты побывала вовсе не здесь. — Вероятно он обращался к Теризе. — Мы все сделали одни и те же выводы, но ошиблись. Когда верховный король Фесттен пришел сюда, он убил слуг и, может быть, даже родственников Эремиса после того, как проник в дом. Эремис явно не пользовался Эсмерелем уже много лет.
 Внезапно Тор поднял голову и испустил вопль, похожий на вой измученного животного. Териза стояла позади него; она не видела, что он делает. Она не понимала, что он делает, пока ужасная судорога не сотрясла старика с ног до головы, а его правая рука не взлетела в воздух, держа штопор, которым убили Пердона.
 Словно не понимая, что происходит, Джерадин пробормотал:
 — Мы пришли не туда. Это попросту ловушка. У нас нет возможности нанести ответный удар.
 С глухим стоном Тор поднял холодное тело Пердона. Когда он обернулся, Териза увидела, что его лицо залито слезами. В свете ламп он выглядел таким же бледным, как мертвецы.
 — А ты хотел союза с этим чудовищем, — выкрикнул он, обращаясь к трупу друга. Но он не ждал ответа. Задрав голову к потолку, он внезапно закричал: — Ты смеешься сейчас над ним, Эремис? Тебе нравится так глумиться над человеком, который верил тебе?
 О, Эремис наверняка смеется, точно. Териза была уверена в этом. Она оцепенело подошла к Тору и пыталась помочь его дрожащим рукам, пока Рибальд и остальные стражники не унесли тело Пердона прочь.


***

 Когда они с Джерадином снова оказались снаружи, они увидели, что опять пошел снег.
 Было темно, словно в сумерки; снег валил так густо, что поглощал свет. Кружась внутри стен долины, он закрыл все так, что Териза не видела дальше чем на пять ярдов от портика; снежинки, сухие, острые, кололи кожу. Стражники у дверей зажгли факелы, которые сразу потухли, едва они вышли из—под крыши портика. Все, что происходило в долине, все двенадцать тысяч человек исчезли в пелене. На земле соткалось белое покрывало толщиной в несколько дюймов.
 Териза вздрогнула от холода, проникавшего до костей. Она когда—то видела сон о снеге и из—за этого сна приняла предложение Джерадина бросить свою старую жизнь.
 В сопровождении Смотрителя Норге и Мастера Барсонажа появился принц Краген, отчаянно ругаясь.
 — Клянусь звездами, — гремел он, — если этот снег не ослепит наших врагов так же как нас, мы — покойники. Тут с трудом найдешь собственный лагерь!
 Норге стремился восстановить свою пошатнувшуюся невозмутимость.
 — Думаю, нам следует двигаться дальше вперед, милорд принц. Если мы не продвинемся сейчас же, то застрянем здесь на всю ночь. Армии нуждаются в нас. И я не могу просить своих солдат остаться рядом с таким количеством трупов.
 Принц кивнул.
 — Я распоряжусь, чтобы мои люди держали лошадей вместе. — И, сопровождаемый своими солдатами, он шагнул в снегопад и растаял, словно снежинки унесли его прочь.
 Норге бесцельно заявил:
 — Тор… отдыхает. Я пригляжу за ним. Но мне кажется, он не сможет ехать верхом.
 Никто не ответил. Нахмурившись, что было не в его характере, Смотритель снова вошел в особняк. Мастер Барсонаж откашлялся.
 — Это была естественная ошибка, Джерадин. Наша общая ошибка. Что мы знали о Мастере Эремисе кроме того, что Эсмерель — его родовое гнездо? Было вполне разумно считать, что он обосновался здесь — и держит здесь своих пленников.
 — Да, вполне разумно, — рассеянно ответил Джерадин.
 — Нет, вовсе нет. — Териза не собиралась участвовать в беседе; она не знала, что скажет, пока не открыла рот. — Король Джойс не раз настаивал, чтобы я думала. — Ее мысли были переполнены думами о Пердоне, и Торе, и осложнениях, связанных со снегопадом. — Эсмерель был слишком очевидной целью.
 Мы должны были прийти сюда. Нам больше некуда было идти. Но мы не знали, что его не будет здесь, — А сейчас мы нанесем ответный удар, — закончил за нее Джерадин.
 Никто не стал спорить.
 Солдаты подвели к крыльцу лошадей. Снег запутался у них в гривах, осел на крупе; снежинки были такими холодными и сыпались так густо, что тепло живой конской плоти превратило их в корку льда. Но снег с капюшонов и плеч солдат сдувал ветер.
 Из дома начали появляться стражники. Через некоторое время Смотритель Норге и Рибальд вывели на крыльцо Тора. Никогда старый лорд не выглядел таким жалким. Ноги не слушались его, словно ребенка, руки дрожали, словно мороз пробирал его до костей, кожа выглядела как вареная картошка.
 Тем не менее, его взгляд легко читался. Ярость, вызванная тем, что сделали с Пердоном, помогала старику держаться, когда тело и остальные чувства отказывались служить ему.
 Пока Териза смотрела только ему в глаза, она могла на что—то надеяться.
 Норге был прав; Тор не мог больше ехать верхом. Но рядом с ним стоял Рибальд, кроме того, оберегая его, Смотритель приказал подойти солдатам; тяжело сопя, Тор зашагал по снегу. Как и принц Краген, он, казалось, мгновенно исчез из этого мира.
 По приказанию Норге Териза, Джерадин и Мастер Барсонаж сели на лошадей. Пользуясь указаниями стражников, которые выстроились цепочкой, конец которой не был виден в заметающем все снегопаде, они поскакали прочь от Эсмереля на поиски своего лагеря.
 Несмотря на всю осторожность, они добрались до лагеря гораздо раньше, чем казалось возможным Теризе. Солдаты Орисона и алендская армия нашли для своих командиров удобное место поблизости от Эсмереля, подальше от ручья; поэтому Теризе, Джерадину и Мастеру Барсонажу не пришлось ехать так далеко, как большей части стражи. Для них были поставлены шатры; Мастер Гарпул с коллегой уже работали со своими зеркалами, воплощая снаряжение и провиант из Орисона.
 Мастер Барсонаж и Джерадин поспешили им на помощь.
 С лошади Териза увидела вокруг огни и факелы, некоторые на отдалении. Похоже, снегопад притих. И все равно снега намело четыре—пять дюймов. А до заката — если чувство времени не обманывало ее—оставалось еще не меньше часа. Даже если снегопад уменьшится, снег осядет на землю слоем толщиной не меньше фута.
 Стражник помог ей спешиться и приоткрыл полог большого шатра, поставленного для Тора и Смотрителя Норге, но Териза оставалась снаружи, пытаясь понять, что же означает этот снег, пока Тор не добрался до лагеря. Лишь тогда она пошла за ним в убежище.
 Слуга взял его плащ, принес еду и вино, которые старый лорд с гримасой отверг. Поддерживаемый Рибальдом и еще одним стражником он опустился в складное кресло. В его бровях застрял снег, снег лежал на голове. Щеки Тора цветом напоминали грязный лед. Рибальд стал перед ним на колено, предложил помочь снять сапоги; он отказался и от этого.
 — Мне скоро снова придется выйти, — пробормотал он. — Этого не избежать.
 — Милорд Тор, — сказала Рибальд тоном, какого Териза не слышала от него с тех пор, как умер Аргус. — Вам нет нужды выходить. Принц Краген и Смотритель Норге придут к вам.
 — Ах да, — вздохнул Тор. — Но если я останусь здесь, кто даст королевской страже благословение? Я должен посетить каждый бивак, каждый эскадрон, чтобы каждый знал, что его храбрость ценят, а его преданность—общая гордость.
 Нет, Рибальд, я останусь в сапогах. Мне тяжело будет надевать их еще раз.
 Рибальд поклонился и отошел к Теризе. Лицо ветерана, отмеченное шрамом, вдруг исказила печаль.
 — Рибальд?.. — она хотела задать вопрос, но не могла найти нужных слов. Что она знала о нем? Приятель Аргуса; любил Артагеля и охотно помогал ему; кажется, любит разговоры с намеками. А еще он убил Саддит, чтобы спасти Леббика. Он спас бы Леббика и от Гарта, если бы только мог.
 — Миледи, — ответил он, морщась, чтобы взять себя в руки, — я родом из провинции Тор. Мой дом неподалеку от Маршальта. Прежде чем вступить в королевскую стражу, я сражался за Тора — вот откуда он знает мое имя — и за Пердона. — Он смотрел на нее так, словно тоже не находил нужных слов.
 Пожалуй, она поняла.
 — Позаботьтесь о нем, — мягко ответила Териза. — Он нуждается в вашей заботе больше, чем в Джерадине и во мне.
 Гримаса на лице Рибальда могла означать все что угодно.
 Териза покинула шатер, чтобы выяснить, не нуждается ли Мастер Гарпул в помощи.


***

 Когда она и Мастера закончили воплощение последних шатров и матрасов, снегопад внезапно стих. Она промерзла до мозга костей; лицо стало влажным и онемело; пальцы оставляли на раме зеркала Мастера Гарпула влажные следы. И тем не менее, притихший снегопад привлек ее внимание, словно звук рогов…
  …зов, которого всегда ждало ее сердце. 
 Она выпрямила спину, подняла голову и оглянулась по сторонам: видит ли кто—нибудь изменения.
 Да. Ветер разогнал снег, словно завесу, позволяя серому свету раннего вечера пробиться сквозь облака. И вдруг Эсмерель и долина превратились в зимний пейзаж, в картину, в которой не хватало лишь солнечного света, чтобы стать прекрасной.
  Может быть, рог — и тот, кто играет на нем, — были на дальней стороне;  за особняком, где ручей стекал в долину.
 Джерадин присоединился к ней, оглядываясь по сторонам. Несколько Мастеров громко возблагодарили небеса за то, что снегопад притих. Стражники выражали ту же мысль менее деликатно. Никто из них не почуял предупреждения в воздухе,  обострявшем чувства от холода, колющего словно острия. 
 — Позови Тора, — сказала она, словно звуки рога совершенно изменили ее, хотя она уже не слышала их, едва помнила, может быть, даже никогда и не слышала. —
 Позови принца Крагена. И скажи, чтобы они поторопились.
 — Териза? — воскликнул Джерадин. — Териза?
 Она отмахнулась. Ей не нужно было искать объяснений; интуиции было достаточно. Она не отрываясь смотрела на Эсмерель.
 Мастер Барсонаж отдал приказы Мастерам. Кто—то вызвал Смотрителя. С торопливостью, которой они сами не могли объяснить, стражники засуетились, выполняя распоряжения. Значит, они все же верили ей.
 Затем из—за занесенной снегом стены поместья  появились всадники, Кони рвались вперед, из их ноздрей вырывался пар, а копыта взрывали снег так, ч белые хлопья, казалось, кипят под их копытами.  Стены долины и снег приглушали все звуки, но каждое движение было отчетливо видно,  словно изображение в зеркале. 
 Три всадника с двуручными мечами, которые они сжимали в руках, с горящей ненавистью глазами. Всадники из предсказании Гильдия. Всадники ее мечты.
 — Лучники! — крикнул где—то рядом Норге. Приготовиться! Мы собьем их, когда они приблизятся.
 — Нет! — закашлялся Тор. Он появился из шатра и стоял на снегу, широко расставив ноги; его поддерживал Рибальд. — Так поступают предатели. Пусть приблизятся. Мы не будем никого убивать без нужды!
 — Отлично сказано, милорд Тор! — Принц Краген подбежал к ним, держа в обеих руках меч. Используя клинок как указку, он приказал: — Смотрите внимательно!
 Свет был слабым; сначала Териза не могла разглядеть, на что показывает принц. Но через мгновение поняла, что у каждого из всадников к клинку был привязан кусок белой тряпки.
 Флаги перемирия.
  Перемирия,  Эремис? С  тобой? 
 Одним из всадников был, без сомнения, Мастер Эремис; это было ясно. Он гнал коня вперед без тени страха, словно его вела невероятная, нескрываемая радость.
 Рядом с ним скакал Мастер Гилбур, горбатый и мрачный убийца.
 Третьего человека она не узнала. И тем не менее, не усомнилась в том, кто это. Архивоплотитель Вагель. Относительно невысокий и щуплый, во всяком случае в сравнении с Эремисом и Гилбуром — словно гном в сравнении с конем. Его жидкие седые волосы развевались. Он скакал, разинув беззубый рот, зияющий словно яма. Всадники из ее сна.
 — Удавить этих мерзавцев, — пробормотал кто—то. Рибальд? —  Удавить. 
 Внезапно Гилбур и Вагель, привстав в стременах, осадили коней вне пределов досягаемости выстрела из лука. И замерли, выжидая.
 Мастер Эремис выехал вперед, словно ничего не боялся, и совершенно спокойно подъехал к врагам. И остановился.
 — Милорд принц, — в его тоне слышалась тайная насмешка. — Милорд Тор. Мастер Барсонаж. Териза и Джерадин. Какое счастье видеть вас всех вместе.
 Тор опирался на плечо Рибальда и словно лишился дара речи. Джерадин нахмурился, сосредоточившись не на гневе, а на возможных последствиях визита Мастера Эремиса. Териза смотрела на высокого Воплотителя и чувствовала, как у нее стынет кровь в жилах.
 — Мы не церемонимся с предателями, — буркнул принц Краген; он был алендским Претендентом и привык говорить властно. — Говори, что тебе нужно, и убирайся.
 Мастер Эремис не обратил внимания на это требование.
 — Мои спутники боятся вас, — сказал он. — Они уверены, что вы убьете их, если они приблизятся, несмотря на флаги перемирия.
 Принц Краген хмыкнул.
 — Это было бы в твоем духе, Эремис. Мы не такие.
 В ответ Мастер Эремис рассмеялся, позволяя ветру разносить его радость.
 — Слышите? — сказал он через плечо. — Алендский Претендент считает, что он не такой, как мы.
 — Ваше счастье, что здесь нет Леббика, — пробормотал Норге. — Он сперва оторвал бы вам причиндалы, а уж потом задумался бы о своей чести. — Но никто не слушал его.
 Пришпорив лошадей, Мастер Гилбур и Архивоплотитель Вагель подъехали ближе к Мастеру Эремису.
 — Скажи, чего ты хочешь, — резко повторил принц Краген.
 — Повторю, — загоготал Мастер Эремис, — счастье видеть всех вас вместе! И, поскольку все  вы  здесь, вы можете исполнить мои желания. У меня есть требование к каждому из вас. Всем, исключая Гильдию… — он оскалился, глядя на Мастера Барсонажа, — я разрешаю перетрахать друг друга, кто как пожелает.
 Магистр не стал говорить в ответ пакости, а сложил руки на пухлой груди и ядовито улыбнулся.
 — Поосторожней в выражениях, Мастер Эремис, — сказал он. — Грубость лишь подчеркивает ваш страх.
 — Страх! — Мастер Гилбур насмешливо помахал мечом. — В тот день, когда ты научишь меня бояться тебя, Барсонаж, я приду в ваш лагерь голым и позволю тебе сделать со мной все, что тебе заблагорассудится.
 Тор сделал слабый жест, восстанавливая тишину. Тонким голосом он сказал:
 — Вы упомянули о требованиях, Мастер Эремис.
 — Ну конечно, — ответил улыбкой Эремис. — Если я останусь доволен, то сохраню всем вам жизнь.
 Норге пробормотал страшное ругательство. Все остальные молчали.
 — А сейчас, — пояснил высокий Воплотитель, — даже самым тупым из вас пора понять, что мы с верховным королем Фесттеном союзники. Силой Воплотимого и оружия мы готовы полностью сокрушить вас. Мы будем поить землю вашей кровью, пока вы не начнете молить избавить вас от судьбы Пердона.
 — Ну попробуй, — прорычал Рибальд. И снова никто ничего не сказал.
 — Случилось так, — весело заметил Мастер Эремис, — что верховный король не слишком удобный союзник. Он хочет владеть всем миром — то есть, тем самым, чем собираюсь владеть я. Наши желания, как видите, противоречат.
 — Без сомнения. — Тор вздохнул. — Каковы ваши требования?
 Мастер Эремис выпрямил ноги и высоко привстал в седле.
 — Милорд Тор, милорд принц, я предлагаю вам сдаться. На этот раз рассмеялся принц Краген — хищно и кровожадно.
 — Если вы сдадитесь, — спокойно продолжал Эремис, — если поклянетесь честью и жизнью служить мне, мы повернем против Фесттена. Здесь наше Воплотимое и ваше оружие сломят его — оторванного от источников снабжения, от подкреплений. Тогда править миром будет Мордант, а не Кадуол.
 С самого начала, — заметил Эремис (все неотрывно смотрели на него), — мои планы развивались в двух направлениях. Мы готовились  уничтожить  вас, милорды Вы слишком ничтожны — у вас нет ни малейшей надежды победить нас. И в то же время я манипулировал Фесттеном и его силами, чтобы поставить его в невыгодное положение — заманив сюда, милорды,  сюда,  чтобы его тоже можно было уничтожить.
 Ваш выбор прост. Служить мне — и жить. Отказаться — и умереть.
 Джерадин сдерживался. Териза посмотрела на него и увидела, что он не глядит на Мастера Эремиса. Подозрительно блестящими глазами он смотрел на Тора.
 Пробурчав в усы проклятия, принц Краген повернулся и тоже посмотрел на Тора.
 Тор долго ничего не отвечал. Его фигура — согбенные плечи, жалкая поза — наводили на мысль, что он не понимает, что происходит. Тем не менее, прежде чем принц потерял терпение, старый лорд высказался.
 — Вы упомянули требования для каждого из нас, за исключением Гильдии. Чего вы хотите от Мастера Джерадина и леди Теризы?
 Териза затаила дыхание, пока узел страха и гнева внутри ее не затянулся туже.
 Мастер Эремис пожал плечами, улыбаясь, словно только оружие в руках противника мешало ему громко, от души рассмеяться.
 — Небольшая жертва, милорд. Вам она ничего не будет стоить. С ними я разделаюсь лично.
 Мастер Гилбур прыснул.
 Нет, произнесла Териза мысленно. Нет.
 Джерадин смотрел на Тора так, словно ожидал от него чего—то чудесного или ужасного.
 — В качестве контрибуции после вашей сдачи, — пояснил Эремис. — Когда вы поклянетесь мне честью — и когда Териза и Джерадин будут отданы мне в руки, — когда верховный король Фесттен будет обречен.
  Нет. 
 Принц Краген хотел возразить, но Тор остановил его новым слабым жестом.
 — Интересное предложение, Мастер Эремис. — От слабости старый лорд говорил очень медленно. — К несчастью, вы явно доказали, что вы предатель. Каковы гарантии, что вам можно верить?
 — Вам не нужны гарантии, — ответил Мастер Эремис с улыбкой. — Ваш выбор слишком прост для каких—то гарантий. Если вы не удовлетворите мои требования, я сровняю вас с землей.
 — Милорд Тор, — яростно возразил принц Краген, — он хочет заполучить леди Теризу и Джерадина, потому что боится их. Их могущество — залог того, что он не сможет уничтожить нас.
 И снова Тор призвал его к тишине, прося принца воздержаться от замечаний.
 — Мастер Эремис, вы слишком самоуверенны, — сказал он тихо, — вы настолько уверены в своих силе и  превосходстве,  что оскорбляете нас. Вы оскорбляете нашу честь — но это неудивительно. — Его голос становился все громче — и набирал силу, так что даже тихий он звучал словно крик. — Никто не ждет от такого, как вы, уважения к чужой чести. Но вы просчитались, принижая наш разум.
 Вас не интересует наша сдача. Вы не собираетесь нападать на верховного короля Фесттена. Вряд ли Архивоплотитель допустит подобное предательство. — Вагель почему—то опустил голову. — А Гарт наверняка не позволит. Ваш единственный интерес, цель вашего появления здесь — забрать у нас леди Теризу и Мастера Джерадина.
 Эремис выслушал достаточно.
 — Милорд Тор, — прошипел он, — я не хотел оскорбительно высказываться о вашем рассудке — но сейчас вы показали, что сошли с ума. Я никого не боюсь. Я жажду женской плоти Теризы. И мне нужно свести счеты с Джерадином. Причины моего появления именно таковы, как я объяснил вам.
 «Нет! — протестовала и настаивала Териза. —  Нет!» 
 И Тор ответил:
 — Нет.
 Вы глупец, Мастер Эремис. В конце концов вы погибнете смертью глупца. Если у вас было хоть малейшее намерение заставить нас сотрудничать с вами — если вы собирались напасть на верховного короля, — его ярость была слишком велика и глубока, чтобы он мог сорваться на крик, —  вам следовало обращаться с Пердоном с большим уважением. 
 И сделав небрежный жест рукой, гоня прочь Мастера Эремиса, он с помощью Рибальда вернулся в шатер.
 — Милорд Тор. — Лицо Джерадина пылало; казалось, он готов сразиться с Мастером Эремисом и верховным королем Фесттеном в одиночку. Он обращался к спине старого лорда по всей форме, и его голос преодолевал снег и ветер, словно у Джерадина была сила командовать ими. — Королю Джойсу повезло с друзьями—и необыкновенно повезло, — когда он заслужил вашу преданность.
 Тор споткнулся, но Рибальд поддержал его.
 Принц Краген тоже повернулся к Эремису спиной. Сверкая глазами, он рявкнул Смотрителю Норге:
 — Дайте этим ублюдкам время, пока вы считаете до пяти. Затем отдайте приказ своим лучникам убить их.
 Он не остался смотреть, как всадники после приказа Норге быстро повернули своих коней и направились обратно, в сторону поместья, набирая скорость, словно их преследовали. Поклонившись сначала Теризе, а потом Джерадину, принц удалился в свой лагерь.
 Териза услышала звон тетивы, и не одной, несколько стрел просвистели в воздухе. К несчастью, ни один из всадников не упал.
 Словно по сигналу, в долине опять повалил снег. Он ослабил свет, грузно лег на шатры, обсыпал Теризе голову и плечи. Всадники из ее сна — предсказанные Гильдией. Джерадин был прав; ее место было здесь. Королю Джойсу и впрямь необычайно повезло с друзьями.
 Она обняла Джерадина, крепко прижимаясь к нему. Держа друг друга за талию, они последовали за Тором в укрытие шатра.
 Прежде чем снегопад стал таким густым, что полностью закрыл небо, двоим или троим стражникам, стоящим на посту, показалось, что они видят неясный клуб дыма, мчащийся против ветра. Затем все исчезло, и снег повалил так плотно, что все погрузилось во тьму.

 47. На грани

 Шатер Тора был достаточно просторным, чтобы внутри без помех могли спокойно препираться восемь—десять человек, но обставлен аскетично — один матрас для лорда, один для стражника у входа, печь для обогрева, три лампы, укрепленные на опорных шестах, складное кресло Тора, несколько лавок. Может быть, его это устраивало; может быть, он боялся, что если устроится с бoльшим комфортом, то уже не заставит себя пошевелиться. А может быть, он не хотел подвергать Мастеров и Воплотимое большему напряжению, чем нужно.
 Когда Териза и Джерадин вошли в шатер, они нашли Тора в его кресле. Откинувшись на спинку как можно глубже, выкатив глаза, он судорожно дышал, словно ему требовалось вдохнуть больше воздуха, несмотря на препятствие, мешающее дышать. Рибальд и один из армейских лекарей сняли с него плащ, кольчугу и рубаху. Рибальд выглядел несчастным от отчаяния. Териза впервые увидела место под ребрами, куда Гарт пнул старого лорда.
 И невольно крепче прижалась к Джерадину.
 Плоть распухла словно шар, черно—лиловая, воспаленная; она выпирала из живота так, словно кожа может лопнуть в любой момент.
 — О, милорд, — выдохнул Джерадин, едва сдержав стон. — Что вы с собой делаете?
 Тор в течение нескольких дней истекает кровью, убивая себя усилиями заменить короля.
 Он отмахнулся, прогоняя их, — вероятно, хотел, чтобы Джерадин и Териза поскорее ушли. Но они остались. Немного погодя Джерадин спросил лекаря:
 — Как он?
 — Как видите, — пробормотал врач. — Я предупреждал его, что это случится. Мы все предупреждали. — Он смешал в кубке несколько трав и протянул его Тору. — Он слишком стар. Он пьет слишком много вина. Долго не проживет.
 Рибальд вдруг выбросил вперед руку и ухватил врача за грудки, заставляя замолчать. И почти тотчас, словно бы понял всю бесполезность своей вспышки, отпустив лекаря, пробормотал извинения и отошел в сторону, чтобы принести скамью под ноги Тору.
 С подставкой под ноги лорд смог сползти глубже в кресло и положить голову на спинку. Сейчас глаза у него были закрыты, он дышал уже не так болезненно; вероятно, травы лекаря принесли ему облегчение. Он словно заснул.
 Но он не спал. Не открывая глаз, он пробормотал: — Где?
 Лекарь остановился, прислушиваясь.
 — Что «где», милорд? — спросил Рибальд.
 Губы Тора поджались в судороге боли. Какое—то время он не мог дышать.
 — Где Найл?
 Где Найл? Где прячутся Эремис, Гилбур и Вагель? Где их рабочие помещения? Где верховный король? Териза с трудом подавила желание выругаться.
 Джерадин отстранил ее, подошел к старому лорду и, собрав все свое самообладание, сказал:
 — Мы были неправы, милорд. Мы с Теризой. Его здесь никогда не было. Мы просто были уверены, что он использует Эсмерель. — Джерадин посмотрел на Теризу. —
 Мне кажется, Найл предположил то же самое. Он сказал Теризе, что Эремис в Эсмереле. Но его здесь нет.
 И, призвав на помощь всю свою смелость, Джерадин закончил:
 — Мы привели вас в ловушку, из которой нет выхода. Тор слабо вздохнул, борясь с болью.
 — Где? — повторил он.
 — Где—то рядом. — Джерадин, казалось, говорил с Теризой и одновременно — с лордом. — Достаточно близко, чтобы верховный король Фесттен мог атаковать нас. Достаточно близко, чтобы Эремис, Вагель и Гилбур нашли сюда дорогу, несмотря на снег. Если мне будет позволено делать предположения, я бы сказал: первое, что сделал Эремис после того, как решил править миром, — может быть, даже раньше чем нашел Вагеля—это построил тайное убежище. Где—то в этих холмах. — Где—то в этом лабиринте. — Но он может быть где угодно. Даже если он просто на другой стороне долины, нам непросто будет его отыскать. Тор испустил тонкий сдавленный вздох.
 — Что вы будете делать?
 — Вы о чем?
 — Что вы будете делать? — Тор попробовал выразиться яснее. — Когда Мастер Эремис решит использовать Найла против вас?
 Териза порадовалась тому, что старый лорд не заметил блеск отчаяния в глазах Джерадина.
 — Не знаю, — пробормотал он.
 — Может быть, — сказала она не задумываясь, — может быть, нам удастся найти Эремиса. Снег нас укроет. Уже почти ночь. Может быть, стоит проехаться по округе и поискать его.
 Джерадин покачал головой.
 — Снег и ночь укроют и его. Они скроют его солдат. Если мы не заблудимся и не замерзнем до смерти, он схватит нас.
 Все верно. Все верно. Мысль была не лучшей. Но надо же  что—то  сделать… Мы не можем просто сидеть здесь и ждать… ждать…
 Лорд дышал с трудом. Териза почувствовала боль — и дикую ярость.
 В этот миг она услышала снаружи шатра голоса; рык команды; ответ.
 Полог шатра распахнулся, и внутрь вошел король Джойс.
 Он глянул на Теризу так пристально, что ноги едва не подвели ее.
 Король был перепачкан с ног до головы. Куски грязи прилипли к его боевым доспехам — к нагруднику и наколенникам, наплечникам и металлическим перчаткам. Кольчуга была с рваными и колотыми дырами. Следы рубящих ударов виднелись на нагруднике. Толстый плащ и кожа под доспехами заляпана кровью; черные пятна от крови на ножнах, в которых спрятан двуручный меч. Грязь засохла в бороде короля, склеила волосы.
 Тем не менее, в шатер он вошел как добрый молодец. Крепкие ноги несли его, мощь чувствовалась в руках; глаза сверкали такой глубокой синевой, что она казалась бездонной.
 Заметив Теризу и Джерадина, он мальчишески улыбнулся.
 — Ну наконец—то. Я всегда говорил, что лучше поздно, чем никогда.
 — Милорд король, — изумленно выдохнул Джерадин. Он был слишком огорошен, чтобы отвесить поклон, огорошен до того, что едва мог говорить. — С вами все в порядке?
 — Несколько царапин. — Улыбка короля сменилась другой, той, которую так хорошо помнила Териза:
 улыбкой невинности и удовольствия — словно солнечный свет залил все лицо Джойса и сделал его человеком, за которого люди с радостью пойдут на смерть. — Ничего такого, чем могли бы гордиться мои враги. Услышав голос короля Джойса, Тор дернул головой и попытался открыть глаза. Быстро, почти суетливо старый лорд снял ноги со скамьи и вскочил, словно обрадованный щенок. Кожа вокруг кровоподтека выглядела бледной, болезненной. Качнувшись, он схватился рукой за плечо Рибальда.
 — Принц Краген, — выдохнул он. — Пригласите принца. И бухнулся на колени, словно ему подрубили ноги.
 Рибальд принялся помогать лорду, но присутствие короля Джойса сковывало его.
 Кивая в сторону брезента шатра, с трудом дыша, Тор выдавил:
 — Милорд король, умоляю вас.
 Радостная улыбка исчезла с лица короля Джойса.
 — Умоляю вас. Я привел ваши войска, вашу Гильдию и всех ваших друзей на грань уничтожения. Скажите мне, что я не предатель.
  — Предатель? —  Лицо короля было чудесным и пугающим. Словно он никогда не страдал артритом, словно никогда не был слабым, словно не было груза прожитых лет, он схватил Тора за руки и один поднял его. — Мой старый друг! Если бы ты привел всех, кого я люблю, и все мои силы на путь уничтожения, я бы не посчитал, что ты предал меня. Если бы ты продал мое королевство алендскому Претенденту и мне нечем было бы править, то и тогда ты не предал бы меня. Ты  здесь, здесь,  где решается судьба мира. — Слезы текли по его грязному лицу. — Милорд Тор, я глумился над тобой. Я считал тебя препятствием, а твоя преданность только мешала мне. А ты служил мне лучше, чем я когда—либо смел надеяться.
 С трудом веря своим ушам, Тор прикрыл лицо руками и задрожал, словно заплакал.
 Король Джойс посмотрел на Тора; его лицо омрачилось. Он спросил изумленного лекаря:
 — Тяжела его рана? Серьезна?
 — Удар, милорд король, — быстро опомнился лекарь. — Его ударил Бретер верховного короля. Внутреннее кровотечение. — Врач запнулся, но добавил: — Если он не отдохнет, то умрет. И даже если он будет постоянно лежать, я не ручаюсь за его жизнь. Он слишком сильно… — лекарь, похоже, не отдавал себе отчета, что повторяет слова короля, — «глумился» над собой.
 — Тогда пусть немедленно ляжет, — произнес король непререкаемым тоном. — Вы обеспечите его лучшим уходом. Если он умрет, вам придется держать ответ передо  мной. 
 Не дожидаясь ответа, он опустил Тора в кресло. Тор без сил откинулся на спинку. Джерадин положил руку на плечо Рибальду.
 — Принца Крагена, — прошептал он, но его тон был таким же, как у короля: возражать было невозможно. — И Мастера Барсонажа.
 Рибальд вылетел из шатра.
 — Ну. — Король Джойс посмотрел на Теризу и Джерадина. Он стоял в небрежной позе, но готовый действовать в любую секунду, его глаза горели синим огнем. — Вы должны многое рассказать мне. До прихода принца Крагена. Начиная с атаки Гарта в зале аудиенций. Где Смотритель Леббик?
 В его вопросе звучала такая настойчивость, что Териза хотела ответить. Но у Джерадина были другие планы. Он отодвинулся от нее, став между ней и опасностью. Сложив руки на груди, он твердо — так твердо, что Териза одновременно поразилась, возгордилась и испугалась — сказал:
 — Вы сражались с врагами, милорд король. Я решу, что рассказать вам, если вы скажете, кто нанес вам эти «царапины».
 Король Джойс насупился.
 — Джерадин, — резко сказал он, — ты помнишь, кто я такой?
 Джерадин не дрогнул.
 — Да, милорд король. Вы человек, бросивший трон Морданта, когда страна больше всего нуждалась в вас. Вы человек, приведший нас на грань гибели и  ни разу, —  его гневный голос звенел, — никому не потрудившийся внятно объяснить свои действия.
 Вместо того чтобы спорить, король Джойс принялся изучать Джерадина, словно молодой человек превратился в незнакомца, в совершенно другую личность. Но через мгновение король пожал плечами, и его грозный взгляд чуть смягчился.
 — Твой отец, Домне, — сказал он спокойно, — принес мне много пользы как службой, так и дружбой. Но его лучший дар — преданность его сыновей. Я верю тебе, Джерадин.
 Верю давно. И не давал никаких поводов не верить мне. Ответишь на это, когда будешь готов.
 Я сражался, как видишь… — он показал на свои доспехи, — спасал королеву Мадин.
 Спасал королеву Мадин. Спасал королеву. Териза не понимала, как это было возможно — расстояние было слишком велико, времени слишком мало, — но это простое объяснение наполнило ее таким облегчением, что она с трудом удержалась на ногах.
 — Тебе наверняка рассказали, — пояснил король Джойс, — о странном бесформенном облаке из Воплотимого, с помощью которого Хэвелок уничтожил катапульты принца Крагена. Это облако — живое существо, существо, с которым Хэвелоку удалось завязать дружбу.
 Должен признать, что, когда ты сообщил мне о похищении королевы, я действовал… — он поджал губы, — несколько нелогично. Я всегда намеревался лично возглавить все силы, какие можно собрать. Я собирался умолять, угрожать — лишь бы добиться союза с Маргоналом. Я мог пригрозить Гильдией. По этой причине мой старый друг, — он кивнул на лежащего в кресле Тора, — не вписывался в мои планы. Я не знал, зачем бы он мог мне понадобиться.
 — Во всем виновата я, — сказала Териза неожиданно. Джерадин стал между ней и королем явно по какой—то серьезной причине, по причине, которую она должна уважать. И тем не менее, она не сумела сдержаться. — Вы делали то, что и должны были делать. Вы мучили Тора, и Смотрителя Леббика, и Элегу, и всех остальных, чтобы никто не догадался, что ваша слабость — ловушка.
 Чтобы они не выдали вас. Но я вас выдала. Я сообщила Эремису, — при одной мысли о враге у нее сжалось сердце, — что вы знаете, что делаете. Вот почему он схватил королеву.
 Король остро взглянул на нее, так остро, что Териза покраснела. В его взгляде не было обвинения. После короткой паузы он сказал:
 — Миледи, вас просто обманули, — и переключил внимание на Джерадина.
 — Как я сказал, — продолжил он, — я поступил нелогично. Я бросил вас. Хотя Знаток умолял меня не отказываться от моих планов, я заставил Хэвелока воплотить для меня его странного друга, и быстро, словно на крыльях, это облако доставило меня в провинцию Файль. На развалинах Низинного Дома я нашел следы слуг Файля и его солдат, которые преследовали Торрент и королеву. Следы довольно скоро привели меня к Торрент — я сказал довольно скоро, но это заняло много времени, иначе я вернулся бы на день или два раньше, — а Торрент сама привела меня к королеве.
 С большим трудом, ценой лишений и подвергаясь многим опасностям, — его глаза горели гордостью, — моя любимая слабая дочь спасла свою мать. Ее помощь позволила мне найти королеву и освободить ее.
 Ее похитители защищались, как могли… Довольно отчаянно, что помешало мне и людям Файля схватить их и подвергнуть допросу, — но в конце концов мы победили. — По его доспехам видно было, что битва далась нелегко. — Когда я отвез королеву Мадин и Торрент в безопасное место в Ромише, друг Хэвелока доставил меня сюда так быстро, как только смог. Джерадин выслушал этот отчет без особого удивления или восторга. Когда король Джойс закончил рассказ, он небрежно спросил:
 — А вы не побывали в Орисоне? Вы не принесли оттуда никаких новостей? Король начал терять терпение.
 — Неужели я похож на человека, который тратит время на болтовню и сбор сплетен? Я знал, что если не обнаружу вас здесь, то немедленно вернусь в Орисон. Но я знал и другое — если я появлюсь там и не застану вас, то отсрочка может помешать мне присоединиться к вам. Я ничего не знаю, ничего не слышал с того момента, как покинул зал аудиенций.
 Джерадин, — сказал он грозно, — мне нужно знать, что произошло в мое отсутствие. Я должен услышать, что заставило Орисон заключить в союз с принцем Крагеном. Я не могу идти в битву, не зная этого.
 — Милорд король, — ответил Джерадин, не обращая внимания на нетерпение Джойса. — Эремис захватил моего брата Найла в заложники и удерживает где—то поблизости — в каком—то укромном месте. Эремис задумал использовать его против нас. Против меня. И в этом моя вина. Если бы я не так решительно пытался отстранить его от участия в заговоре леди Элеги и принца Крагена, он не попал бы в лапы Эремиса. Не оказался бы заперт в подземелье, где Эремис смог добраться до него.
 Но в этом и ваша вина. Вы ведь всегда были другом Домне. Всегда с радостью принимали Артагеля. Всегда ласково относились ко мне. И никогда не замечали Найла.
 Ваша вина не меньше моей. Его переполняло желание служить вам. И с самого начала в нем горел огонь преданности, особенно после рассказов Артагеля и Домне. Он был готов умереть за вас с тех пор, как ему исполнилось  шесть. 
 — Джерадин, — рявкнул король.
 Тем не менее, Джерадин продолжал:
 — Почему вы не ценили его, как других? Почему не поручили ему что—нибудь, чтобы спасти его, когда он был достаточно молод и его можно было спасти?
 — Вы забываетесь, — буркнул король. — Я проделал весь этот путь не для того, чтобы отвечать на подобные вопросы.
 — Но вам придется ответить, — сказал Джерадин, словно был в этом уверен — словно обладал способностью заставить короля сделать все, что захочет. Властность в его голосе едва пробивалась, Териза с трудом различала ее. Но Джерадин собирался вырвать у короля правду.
 И король ответил. К ее изумлению, он сдался, тяжело вздохнув, глядя смущенно; Джерадин разбередил его старую рану.
 — Да, — пробормотал он, — все верно. Ты прав. Я всегда пренебрегал им. В его тупом повиновении было нечто такое, что мне никогда не нравилось. Он начинал жалеть себя прежде, чем я начинал жалеть его — и потому у меня пропадало желание его жалеть.
 Но причина не в этом.
 Артагель — совсем другое дело. Его талант к фехтованию был очевиден. Всякий готов был с радостью признать его. А ты, Джерадин… — Взгляд короля был гневным и жалким одновременно, словно его мучило чувство вины. — Я выбрал тебя не из желания избавиться от Найла. Я бы не поступил так с сыном друга. Нет, я выбрал тебя потому, что знал о твоей незаменимости из предсказания Хэвелока. Джерадин громко вздохнул, но король продолжал.
 — Зеркало, которое он разбил, когда ты был еще младенцем, показало мне, как ты появляешься в предсказании Гильдии, — на время голос короля зазвучал глухо, словно стук по сухому бревну, — окруженный зеркалами, в которых тебя обступали сцены насилия. Как мне следовало поступить? Мне нужно было спасти себя, если возможно. Но нет — я дал шанс тебе спасти меня.
 Джерадин, — признал король Джойс сокрушенно, — клянусь любовью твоего отца, что отказывался от службы Найла лишь потому, что мне не хватало мудрости понять, что им движет. Домне не дал мне ничего, кроме любви и преданности. Но в случае с его сыном, Найлом, я подвел его.
 Долгое время Джерадин молчал. А когда заговорил, его голос звучал прерывисто от переполнявших его чувств.
 — Мы все подвели его, милорд король. Со своей стороны, я клянусь любовью отца, что затрачу все силы ради спасения вас. Неважно, скольким людям вы причинили боль. Вы долго не были честны с нами, и это  нестерпимо.  Но вы остаетесь моим королем. Никто не может занять ваше место на троне и в сердце. Териза не могла больше молчать.
 — Смотритель Леббик убит, — сказала она жестоко, привлекая внимание короля. Она хотела получить ответы на свои вопросы. — Его убил Гарт. Все, что Смотрителю удалось сделать прежде, чем он был убит, — спасти Тора.
 Это заставило Джерадина повернуться к ней, а короля снова взглянуть на нее.
 Двое мужчин неожиданно стали похожими, довольные друг другом.
 — Я защищала вас, — сказала она, живо представив тела Леббика и Пердона, измученное лицо Тора в свете ламп. — Я стояла перед ними и рассказывала все, что открыл мне Мастер Квилон. Вы сделали единственный разумный выбор. Чтобы враги, которых вы не могли обнаружить, ударили именно здесь именно в вас. Я сказала им это. Поэтому мы здесь. Мы решили поверить вам, хоть вы и бросили нас.
 Но Мастер Квилон — мертв. Смотритель Леббик — мертв.  Пердон —  мертв. Тор умирает. — Она говорила, и страдание в ее голосе усиливалось Она подумала, что никогда не оправится от боли, которую причинил друзьям король Джойс, — Найл заложник, Хауселдон сожжен дотла, Стернваль пожирает лава, у Файля не хватает людей даже для спасения своей дочери, а мы теперь скорее всего будем уничтожены, потому что не знаем, где укромное место Эремиса, — о, проклятие тебе, проклятие тебе, старый безумец, — и я хочу спросить, как вы это выдерживаете? Как вы собираетесь жить с этим дальше? Как вы можете рассчитывать, что мы доверимся вам?
 Вы не можете помочь нам сейчас? — Ошеломленная, с накопившейся в ней горечью, Териза закричала: — Вы не можете даже выиграть у Хэвелока в  перескоки/ 
 Несмотря на эту вспышку, король посмотрел на нее мягко. Обвинения Теризы задели его меньше, чем обвинения Джерадина; может быть, он был больше готов к ним. Его лицо смягчилось, когда она начала обвинять его; взгляд горел страстью. Он ждал, пока она закончит. Затем неловко вытащил из—под нагрудника носовой платок и протянул ей, чтобы она вытерла заплаканные глаза.
 Джерадин стоял возле плеча короля, словно признал его победу.
 — Териза… — начал он, но король Джойс, коснувшись его руки, остановил его. — Нет, Джерадин. Я должен ответить.
 Миледи, я считаю достаточным оправданием то, что вы видели сами. Вы видели, какие ужасы творятся в Морданте. Но не я вызвал их. Если бы я, как вы выразились, не стал единственным логичным выбором, если бы не рисковал теми, кого люблю, во имя своей притворной слабости, Эремису вряд ли удалось бы создать союз с верховным королем Фесттеном, и ему не оставалось бы ничего другого, как атаковать Кадуол, Аленд и Мордант кошмарами Воплотимого, пока он не уничтожил бы все. Ценой жизни Квилона, Леббика и Пердона — ценой страданий моей жены, предательства собственной дочери, — я открыл имя врага и привлек на него внимание, и у Кадуола, Морданта и Аленда появилась надежда. Я дал нам возможность сразиться за наш мир.
 Но вы ведь хотели услышать совсем не это, правда?
 Его голос, казалось, испытывал Теризу, глаза измеряли глубину отчаяния. Когда король смотрел на нее подобным образом она чувствовала неодолимое желание рассказать, как ее запирали в шкафу, словно Джойс каким—то образом был причастен к этому, словно мог изменить прошлое. До этого мгновения он не воспринимал ее всерьез — как и отец отключался от Теризы. Чем же король Джойс лучше ее отца?
 — Вам не нравится то, что я сделал, — сказал король, — но вы понимаете, что это было необходимо. Иначе бы вы меня не поддерживали. Нет, миледи, вы хотите от меня какой—то надежды. Вам угодно, чтобы я был лучше, чем в вашем представлении. Вам угодно оправдать меня моей властью. Вам хочется услышать, что я хотел спасти вас.
 Она невольно потупилась, не в силах смотреть в его голубые пронзительные глаза.
 — Териза, — сказал он тихо. — Миледи, вам я помочь не могу. Такого могущества у меня нет.
 Вы и так это знаете, — продолжал он. — Как вы заметили, я даже не могу выиграть у Хэвелока в перескоки. Это лишь игра, лишь пример — но я не могу забыть, что пешки живые, со своими именами и желаниями, детьми, храбростью и страхами. Я  нелогичный  человек. Когда Квилон сообщил мне, что Мисте до своего исчезновения отправилась к вам, я рискнул собой и своими планами, чтобы испытать вас, хотя предсказание Хэвелока давало мне четкие предположения, куда она направилась. Когда угроза нависла над моей женой, я не спрашивал себя, где я больше нужен. Мне не хватает рассудительности Хэвелока.
 И по той же причине моя нелогичность ослабляет меня. Нужно ли мне говорить о вещах, которых я стыжусь? Когда я узнал, что после смерти Квилона вы побежали просить помощи у Хэвелока, что вы просили его помочь избавиться от Мастера Гилбура, дышащего вам в спину, и он отказал вам… Миледи, Хэвелок мой самый старинный друг. Именно он поставил меня на этот путь, и я стал тем, кем стал. Но когда я узнал, что он отказал вам, я ударил его…
 Глаза Джерадина от такого признания выкатились из орбит; но он промолчал.
 — Тем не менее, — сказал король, словно стыд жег его от макушки до пят. — Я — здесь. Когда был убит Квилон… Квилон, так долго служивший мне своей храбростью и хитростью… Я знал, что должен был сам воевать, не только приказывать. Кровь на моих руках. Не следовало так настойчиво использовать свои пешки. Нельзя было позволять Мастеру Эремису трясти доску и строить мир по своему вкусу. — Териза могла бы поклясться, что король становится выше, набирается сил. — Вы можете поверить, что меня не трогали страдания Леббика, Тора? Что я не чувствовал отчаяния — вашего, или Джерадина, или Элеги?
 Миледи, вы не видели меня в битве.
 Проклятие тебе. Проклятие на все времена. Я сделаю все, что ты хочешь. Только скажи, что нужно сделать.
  — Я  видел вас в битве, — вмешался принц Краген, который в этот миг вошел в шатер. — Хотя это странно звучит из моих уст, милорд король, я рад, что вы появились.
 С принцем пришли Рибальд и Смотритель Норге, следом за ними Мастер Барсонаж. А затем появилась тонкая фигура, закутанная с ног до головы в темный атлас; ее лицо скрывал капюшон, и даже руки были спрятаны. Когда принц прошел вперед, чтобы поздороваться с королем, а Мастер Барсонаж и Норге остановились и уставились на Джойса, словно не веря своим глазам, закутанная в плащ фигура проскользнула вдоль стены шатра, стараясь оставаться как можно более незаметной.
 — Милорд принц. — Король Джойс отвернулся от Теризы и Джерадина; резкость его движений стала еще более заметной. — Мастер Барсонаж. — Он был готов повернуться в любую сторону, в одно мгновение выхватить меч: — Капитан Норге.
 Я уже говорил это, но с радостью повторюсь. Как хорошо, что все мы встретились.
 — Милорд король. — Тор попытался встать на ноги, несмотря на все старания лекаря удержать его. Его голос звучал тихо, как шелест легкого ветерка на кукурузном поле. — Я должен сказать.
 И король мгновенно повернулся к Тору, но так, чтобы не оказаться спиной к принцу Крагену.
 — Говорите сидя, милорд, — приказал он. — И говорите поменьше. Ваша жизнь очень важна для меня.
 С приглушенным стоном Тор снова сел.
 — Если мы поступили неправильно, то в этом лишь моя вина, — проговорил он гробовым шепотом. — Мастер Джерадин и леди Териза открыли в себе колоссальные таланты. Они творят чудеса в Воплотимом. Норге стал Смотрителем по моему приказу. Он возглавляет войска Орисона.
 С внутренней дрожью Териза поняла, что Тор пытается подготовить короля Джойса к разговору с принцем Крагеном.
 — Мастер Барсонаж и Гильдия поставляют нам провиант и обороняют нас в сражении в меру своих возможностей. Мы бы недалеко продвинулись, если бы не они.
 Принц Краген привел с собой шесть тысяч алендских воинов, потому что он благородный человек.
 Король Джойс положил руку на голое плечо Тора, заставляя старого лорда беречь силы.
 — Благородный человек, — повторил он задумчиво, словно у него были сомнения на этот счет. И практически без перехода стал совершенно другим—человеком, едва сдерживающим гнев, готовым скандалить. Посмотрев снова на принца, с явственным вызовом в глазах, он сказал: — Неужели это значит, что мой старый друг и монарх Аленда заключили союз?
 — Нет. — Принц Краген враждебно смотрел на короля. Возбуждение, которое привело его сюда, сменилось давно рожденным недоверием; но его поза ясно давала понять: ничто не заставит свернуть его с намеченного пути. — Нет, он хотел сказать, что объяснил монарху Аленда свое намерение скорее положить голову на плаху Эремиса, чем вызвать войну с кошмарами Воплотимого, которую ему не выиграть. А монарх Аленда отрядил меня сопровождать его с большей частью наших сил, потому что у нас не было другого способа убедиться, правильна ли идея Тора или безумна. Указания, полученные от моего сюзерена, таковы: присоединиться к Тору или отступить в зависимости от обстоятельств.
 — Маргонал хитер, — небрежно заметил король Джойс, — и, похоже, он стал смелее. Ну хорошо, вы здесь, милорд принц. Что же вы выяснили?
 Принц Краген позволил себе пожать плечами. — Я выяснил, что мы угодили в ловушку. На плахе оказались все наши головы, и Аленду придется выстоять или погибнуть вместе с Мордантом, каковы бы ни были мои решения.
 — Думаю, нет, — хищно ответил король. — Мне кажется, вы способны повернуть свои войска против нас и соединиться с Кадуолом, чтобы осуществить подлинные, трусливые планы Маргонала.
 При этих словах голова Крагена дернулась; от ярости у него потемнели щеки; он сжал рукоять меча.
 В ответ потянулись к мечам Рибальд и Норге. Фигура в плаще, стоявшая у стены, подалась вперед и чуть в сторону. Джерадин сделал шаг к Теризе, намереваясь защищать ее от любой опасности.
 Нет, подумала она в отчаянии, вы не понимаете. Принц Краген здесь  с нами, с нами.  Тор хрипло повторил:
 — Он благороден. Благороден.
 — Милорд король, — процедил сквозь зубы принц, — поскольку вы король и поскольку мне всегда твердили, что я должен верить вам, я предполагаю, что у вас есть  повод  обвинять меня в подобных вещах.
 — Есть  повод, —  буркнул король Джойс. — Во время своего отсутствия я спасал королеву Мадин из рук похитителей. Вас, наверное, не удивит, что, когда я нашел ее, она пересекала Пестиль. Она направлялась в Аленд, милорд принц. Ее похитители были алендцами, и ее везли самой короткой дорогой в Скараб.
 Принц поджал губы. Его темные глаза запылали старой ненавистью, вскормленной десятилетиями насилия, тридцатилетиями кровопролитий. Он в любой момент мог вспороть живот королю.
 Но он обуздал свою ярость. И не выхватил меч.
 — И вы в своей слепой уверенности продолжаете настаивать, — спросил он резко, — что я способен на такую подлость?
 — Нет! — запротестовала Териза. — Это дела Эремиса. Он сам сказал мне об этом. — Что случилось с королем Джойсом? Почему он внезапно повел себя так странно? —
 Это всего лишь уловка, чтобы вы с принцем не смогли объединиться.
 Договорить она не успела: король Джойс погрозил ей пальцем.
 — Слова Эремиса ничего не доказывают. — Приказной тон короля заставил ее замереть. — Мастер Эремис заключил пакт с Кадуолом. Почему бы и не с Алендом?
 — Потому что, — воскликнула фигура в плаще, —  он благороден. 
 Ты не веришь ему. — Элега откинула капюшон, и ее живые глаза запылали в свете ламп. — Значит, Тор неправ? И Териза, и Джерадин? — Ее страстная ярость привлекла к ней все взгляды. Пламенная, словно огонь, она бросала вызов собственному отцу. — Во время осады он держал Орисон в своих руках много  дней.  Он мог не оставить от него камня на камне. Но он сдерживался. Разве это ни о чем тебе не говорит? Он позволил тебе доказать свою правоту. И ты  смеешь  обвинять его в бесчестности?  Ты смеешь говорить это ему в лицо? 
 Король Джойс пораженный смотрел на нее.
 — Нет, отец! — яростно ответила Элега. — Единственное бесчестье в этом шатре —  твое!  Это  ты  отказался дать Пердону подкрепления,  ты  отказался выслушать Файля.  Ты  смеялся над принцем Крагеном в зале аудиенций,  ты  заставил Мисте сбежать из дому. У тебя  нет права  сомневаться в принце. Союз между Мордантом и Алендом не может осуществиться лишь потому, что никто не может поверить  тебе! 
 На лице старого короля отражались разнообразные чувства: ярость; тревога; недоверие. И гордость?  И куда бы она ни направилась, с ней пребудет моя гордость.  Мгновение никто не шевелился; не шевелился и король. Элега встретилась с ним взглядом так, словно готова была защищать принца от всего света. Король Джойс захохотал.
 — Ну что ж, отлично, милорд принц, — задыхаясь от смеха сказал он под недоуменными взглядами окружающих. — Вы благородны, и ваш отец честен, и мне придется принести извинения. Если я этого не сделаю, она живьем сдерет с меня кожу.
 Джерадин разинул рот. Принц Краген стиснул зубы, словно не решался ничего сказать.
 — Не слишком разумное решение — привозить ее с собой, — сказал король, — женщина на поле битвы — удобный заложник, если Эремису удастся захватить ее. Но зато  порядочно.  Если бы вы задумали предательство, то оставили бы ее с Маргоналом. А она не полюбила бы вас, если бы в вас таилось такое коварство, уж я ее знаю.
 Милорд принц, прошу вас принять мои извинения — и кроме того, мою благодарность. Если мы можем спастись, то благодаря вашей отваге и вашему благородству.
 Пока король Джойс говорил, на лице принца Крагена снова появился восторг, странное выражение, которое и раньше заставляло его рисковать алендцами. Его рот растянулся до кончиков усов. Он улыбнулся медленно, давая понять, что оценил шутку короля.
 — Почему вы думаете, что решил я?  Вам  когда—нибудь удавалось приказать ей, что следует делать?
 В ответ король снова рассмеялся — сердечно, довольно. Он сиял.
 — Приказать  ей,  что следует делать?  Я? —  Элега смущенно смотрела на него, но он залился смехом. — Я всего лишь ее отец. Приказывать ей, что следует  делать?  По большей части я мог позволить себе лишь тонкие намеки. Затем он посерьезнел. — Должен сказать  вам  еще одно, милорд принц.
 Слушайте внимательно. Пока эта война продолжается, вы будете подчиняться моим приказам. — Сейчас в тоне короля слышалась нетерпимость к любым возражениям; его приказ прозвучал более чем ясно. — Если мы не будем действовать вместе, мы… обречены.
 Принц Краген колебался всего мгновение; затем, по—прежнему улыбаясь, он кивнул.
 Не обращая внимания на общие изумление, тревогу и надежду, король Джойс повернулся к Элеге.
 — Что касается моей дочери, — сказал он весело, — ты моя гордость и радость. — Взяв ее руки, он поднес их к губам и поцеловал. — Никто не мог бы устроить все лучше. Сама королева не смогла бы устроить все лучше. Одна, без власти, без положения, ты создала союз из ничего.
 О, как ты помогла мне! — Внезапно он обвел взглядом внутреннее пространство шатра и повел рукой. — Вы все помогли! Если сейчас мы не спасем мир, то лишь потому, что я подведу вас, а не потому, что вы не оправдали надежд Морданта. Вы относитесь ко мне лучше, чем я заслуживаю.
 От радости он продолжал улыбаться; через мгновение к нему присоединился Джерадин. Затем, удивив всех и больше всего себя, принц Краген начал смеяться. Улыбка Элеги становилась все мягче и нежнее.
 Мастер Барсонаж покачал головой, тоже смеясь. Териза жмурилась, чтобы не разрыдаться как дурочка, и рассмеялась только когда поняла, что Тор храпит, словно ничего не произошло.


***

 Они проговорили долго. Король Джойс и принц Краген, Териза и Элега, Джерадин и Мастер Барсонаж… Смотрителя Норге, похоже, гораздо больше интересовало, где бы вволю поспать. Стражники принесли еду и унесли остатки, когда ужин закончился. Рибальд помог лекарю поднять храпящего Тора и уложить его в постель. Большую часть времени король Джойс, принц Краген и леди Элега слушали, иногда задавая вопросы, а магистр снова отчитывался и объяснял. Мало что из рассказанного им было новостью для принца и Элеги, но король Джойс слушал внимательно, проявляя интерес и любопытство.
 Его друзья и сторонники поступили правильно; он много раз повторил это. От сияния его улыбки весь шатер наполняло тепло; казалось, он относил все печальное или неприятное на свой счет, чтобы никого из окружающих нельзя было обвинить в сомнениях или неуспешных действиях. Время быстро летело, и Териза поняла, почему так много людей любило Джойса и служило ему так долго. Она больше не удивлялась, почему Пердон принес в жертву себя и своих людей ради короля, бросившего его, почему Тор пришел в подземелье умолять ее, чтобы она спаслась ради короля, или почему Домне наблюдал за уничтожением Хауселдона без горьких обвинений в адрес старого друга, почему первым порывом королевы, когда та услышала об опасности, грозящей мужу, было присоединиться к нему. На их месте Териза и сама была готова поступить так же. Она чувствовала, что пришла сквозь ненависть и уныние к чему—то еще, к какому—то новому душевному состоянию, в котором все было возможно. Она не слишком спешила встретить новый день — но и не страшилась его.
 А Джерадин спешил. Глаза у него горели, как у короля, и при каждой удобной возможности он поглядывал на Теризу и улыбался, словно хотел сказать: смотри я был прав, ему стоит служить.
 Он был вне себя от счастья, пока разговор не зашел о плане битвы.
 Мастер Барсонаж рассказал о возможностях Гильдии, и король Джойс дал ему указания для Мастеров. Король и принц Краген обсудили взаимодействие войск, способы связи; они сделали все, чтобы обеспечить раненым лучший присмотр и хорошее питание, обсудили действия конников и пехоты.
 — Что тебя беспокоит, Джерадин? — внезапно спросил принц.
 — Скажи, скажи, Джерадин, — велел король. — Слова нас не обидят.
 — Простите, милорд король, милорд принц. — Джерадин попробовал улыбнуться, но у него ничего не получилось.
 — Ничего такого. Просто я не могу избавиться от чувства, что мы с Теризой должны быть совсем не здесь.
 О господи, подумала Териза. Опять…
 — Почему? — спросил король. — А где же вы должны быть? Джерадин досадливо скривился.
 — Не имею ни малейшего понятия. — И почти сразу добавил: — Но очевидно, что здесь мы бесполезны. У Гильдии нет зеркал, которые они могли бы нам одолжить. А если бы зеркала и были, что мы могли бы сделать? Мы не знаем, где убежище Эремиса. Мы не знаем, — еще более энергичная гримаса, — как оно выглядит. У нас есть наш талант, а Эремис считает, что мы сможем причинить ему вред, иначе зачем бы он так угрожал нам?.. Но мне кажется, нет ничего что мы бы могли  сделать. 
 Принц Краген задумчиво нахмурился; Элега кивнула, словно поняла суть проблемы. Но король Джойс по какой—то причине не мог всерьез стать на точку зрения Джерадина.
 — Джерадин, — сказал он доверительным тоном, — ты вряд ли можешь рассчитывать на наш совет. Эти таланты ваши, а не наши. Лишь ты можешь судить, что тебе по силам, а что — нет.
 — Это так, — вмешался Мастер Барсонаж. Он явно радовался возможности сложить с себя ответственность за поступки Теризы и Джерадина.
 — Со временем сами разберетесь, — довольно закончил король.
 Прежде чем кто—либо успел возразить, он начал прощаться со всеми, чтобы они могли несколько часов поспать.


***

 Покидая шатер Тора, Териза была уверена, что Джерадин пойдет с ней. Но он не слишком торопился догнать ее; он просто не мог оторваться от короля Джойса. Но король настоял, и Териза с Джерадином вышли под снег, чтобы найти свои матрасы.
 Она не собиралась спать. Она не могла себе представить, как можно спать в подобных обстоятельствах—Она хотела, чтобы Джерадин побыл с ней.
 Они нашли свои спальные места на границе освещенного лампами участка снаружи шатра Тора. Снегопад продолжался, хотя и притих; но спальные матрасы были закрыты влагонепроницаемыми чехлами из ткани, одним концом укрепленными на кольях, так что получалось нечто вроде миниатюрной палатки; чехлы позволяли воздуху проникать внутрь и защищали от снега лежащих под ними. Единственной сложностью, как вскоре обнаружила Териза, было забраться на матрас, не натащив слишком много снега…
 Дрожа от холода, они с Джерадином завернулись в одеяла и прижались друг к другу, чтобы согреться.
 — Есть у тебя какие мысли? — спросил он; его мысли витали вокруг короля Джойса и предстоящей битвы.
 — Да, — сказала она, — но они не имеют ничего общего с Воплотимым.
 И руками и губами убедила его, что следует думать о ней. Она хотела, чтобы ее тело и душа были переполнены им, словно противоядие от Мастера Эремиса и его насилия.
 Она обнаружила, что в этом случае расслабиться значительно легче.
 Тем не менее, проснулись они через несколько часов, задолго до рассвета — когда король Джойс начал поднимать войска. Снегопад прекратился. Снег покрыл землю густым ковром, укутал саваном палатки и матрасы двенадцати тысяч человек, лежал на спинах лошадей, приглушал каждый звук, поглощая даже голоса, и превращал огни костров по всей долине в крошечные пятнышки. Король Джойс и сам казался маленьким среди такого количества снега и тьмы. Судя по тому, как он потирал руки, от холода снова разыгрался его артрит. И тем не менее, глаза у короля сияли небесной голубизной. Выдыхая пар в свете фонарей, он спросил, сдерживая раздражение; — Где этот соня принц?
 Норге пожал плечами с таким отсутствием энтузиазма на лице, что король хмыкнул.
 — Постарайтесь до вечера не уснуть, Смотритель, — пошутил он. — Наши жизни могут оказаться в некоторой опасности.
 Норге позволил себе бледную улыбку. На свет подошел принц Краген с несколькими своими капитанами и леди Элегой.
 Вместе они отправились осматривать объединенную армию, пытаясь спланировать свои действия и вселить в людей уверенность. Но прежде всего показать появление короля Джойса и его союз с Алендом как можно большему количеству солдат, чтобы у каждого из них было больше поводов надеяться.
 Тем временем Мастер Барсонаж и Гильдия взялись распаковывать зеркала. Воплотителям нужно было время, чтобы занять позиции — и подготовиться. К ним было приставлено несколько сотен солдат, защищать их и их зеркала.
 Териза и Джерадин узнали у Рибальда, что Тор еще спит, и не стали заходить к старому лорду. Вместе с Элегой они смотрели, как армия готовится к сражению.
 Магистр и его соратники воплотили из Орисона новую порцию провианта. Всадники развезли его по лагерю и, собрав тысячи матрасов и палаток, доставили их Мастерам. Появились огромные кипы овса, который задали лошадям. Вся долина кипела движением — что не сильно было заметно с высокого места, где стоял шатер Тора. Солдаты спускались к ручью, грелись у бивачных костров.
 — Как ты думаешь, какие у нас шансы? — спросила Териза, чтобы отогнать холодное сомнение, угнездившееся в душе.
 — Мы заперты в этой долине, — пробормотал Джерадин. — Это плохо. Но, с другой стороны, атаковать, похоже, нас могут лишь с одной стороны. Склоны чересчур крутые. Эремис и Фесттен не смогут выслать достаточно людей, чтобы нанести нам серьезный ущерб. А значит, погонят нас к стенам. Если мы подойдем слишком близко, они начнут сбрасывать нам на голову все подряд.
 — Если у Эремиса есть зеркало с изображением Эсмереля, — сказала Териза. — Или с любой частью долины…
 — Тогда, — закончил за нее Джерадин, — он может напасть откуда угодно. — Внезапно он повернулся и пристально посмотрел на нее. — Нет. Он не рискнет. Он боится тебя. Если ты разобьешь его зеркало, он не будет видеть, что происходит. Вдруг ты повторишь то же, что проделала на развилке, спасая нас? Если бы ты этого тогда не сделала, мы все давно бы уже погибли.
 Она не знала, сколько в словах Джерадина правды. Тем не менее, то, что он сказал, заставило ее отчасти успокоиться.
 — Спасибо, — пробормотала она.
 — Но можно надеяться не только на это, — заметила леди Элега. Во тьме, окутывавшей долину, ее красота казалась невероятной, глаза сияли в свете ламп. — Мир полон странных вещей, которых наши враги не понимают. Эремису понятны лишь насилие и страх. Он ослеплен этими двумя силами. Но он не подозревает, сколь опасна для него доблесть.
 Териза почти не слушала королевскую дочь. Она думала:  рискуй осторожнее,  Она думала:  мы бесполезны здесь.  У Джерадина непреодолимое ощущение…
 К несчастью, озарения она не дождалась.
 Небо начало бледнеть. Трудясь в поте лица, Мастер Барсонаж с помощниками вернул ненужное в Орисон. Во все стороны были разосланы разведчики, чтобы исследовать подножие долины. Поднявшись в темноте, армия развернула боевой порядок на всю ширину долины, чтобы нападающие встретились с войсками и атака захлебнулась под самыми стенами; с обоих флангов ехали всадники для мобильности, а в середине пешие воины для концентрации усилий.
 Когда небо достаточно побледнело, чтобы край долины проступил на фоне неба, все увидели, что за ночь там были установлены метательные машины.
 Катапульты; черные на перламутре небес; шесть, семь… нет, девять, вокруг долины, готовые осыпать камнями или булыжниками защитников Морданта. Териза застонала.
 По армии прокатился ропот. Сначала она думала, что это отклик на катапульты. Но потом заметила короля Джойса: он выступил со штандартом в руке и установил свой пурпурный флаг на холме рядом с шатром Тора, воткнув древко в снег и землю.
 Флаг трепетал на ветру, точно так, как в предсказании Гильдии.
  — Мы будем стоять здесь. 
 Теризе показалось, что говорил король в меру громко. Но его голос звучал так, что достигал каждого уголка долины:
  — Пусть придут к нам, если посмеют. 
 Никто не кричал ура. На это просто не хватило времени.
 Загремел боевой барабан. Звук несся издалека и спускался в долину; но, как и в голосе короля Джойса, в нем бился пульс судьбы, настолько ощутимый, что Териза воспринимала его скорее горлом и грудью, а не ушами.
 На дне долины тьма пришла в движение.

 48. Гильдия за работой

 Грохот барабанов не утихал. Он продолжал сотрясать долину, словно маршировала злая судьбу.
 За ночь небо очистилось. Сейчас, когда взошло солнце, небеса переливались красками от перламутра до пурпурно—голубой, превращая огромный небесный простор в обрывки штандарта короля Джойса. Хотя долина была в тисках тьмы, затаившейся на ее стенах, но дневной свет преобразил катапульты, сделал их меньше, менее впечатляющими. Солнце демонстрировало, что эти машины разрушения — всего лишь куски дерева, соединенные в механизм, способный через определенные промежутки времени швырять камешки. А снег придавал стенам долины вид прелестной игрушки.
 Териза не верила этому впечатлению. Люди короля Джойса вполне могли пострадать от игрушек, швыряющих в них камни.
 Король Джойс тоже, очевидно, не поддался этому впечатлению. После того как он установил свой штандарт и отметил, где будет командный пункт, он собрал Смотрителя Норге, его капитанов, принца Крагена и Мастеров которые не были заняты работой. Териза, Джерадин и леди Элега присоединились к ним в самое время, чтобы услышать:
 — Мы готовы встретить верховного короля в большей степени, чем ему кажется, — спасибо силам монарха Аленда и напряженной работе Гильдии. Тем не менее, он прекрасно подготовил ловушку. Нам нужно найти управу на эти катапульты. Солдаты, которые ждут опасности с неба, не слишком хорошо сражаются на земле.
 — Лучше всего, — заметил Норге, — было бы зайти к ним сзади. Но вряд ли получится. Уверен, Фесттен перекрыл пути отхода.
 — Проверьте, — скомандовал король.
 Кивнув, Смотритель Норге приказал одному из своих капитанов возглавить разведывательный отряд. — У вас есть какие—нибудь соображения, милорд принц? — спросил король Джойс.
 Принц Краген посмотрел на стены и задумчиво сказал:
 — Есть в Аленде места — в особенности у Вассалов, — где деревенским жителям, чтобы попасть на рынок, приходится всякий раз перебираться через скалы похуже этих. У меня есть люди, привыкшие обращаться с веревками и крюками.
 — Милорд принц, — заметил один из капитанов. — Кадуол не оставит эти катапульты без охраны. Всякий кто начнет карабкаться по этим стенам, все время подъема будет беззащитен — а наверху изрублен.
 — Во всяком случае, попробовать надо, — объявил король Джойс. Он не смотрел на принца Крагена и его капитанов. Он смотрел на суетящихся Мастеров. — Любой вред, какой мы можем причинить этим катапультам, стоит усилий.
 Одни Мастера мерили землю шагами. Другие изучали почву. В своих хламидах и мантиях они выглядели более чем приземленно. Без магистра, который бы руководил ими — или организовывал их, — они походили на людей, которые с большей охотой остались бы дома, в своих лабораториях.
 Но через мгновение Мастер Виксис откашлялся.
 — Милорд король. — Он нервно взъерошил рукой волосы. — У меня есть небольшое зеркало, которое я изготовил еще пригодником. Оно показывает обычно лужу, только и всего. Но когда я воплотил эту воду, просто ради эксперимента, она проела в моем столе дыру. Я сохранил его для своей защиты. Король Джойс одобрительно кивнул.
 — Отлично, Мастер Виксис. Сможете забраться наверх? Мастер пожал плечами, на его лице отобразилось крайнее сомнение.
 — Боюсь, нет, милорд король.
 — Его можно поднять, — заметил принц Краген.
 Виксис на мгновение дрогнул. Затем глубоко вздохнул. Ведь он был достаточно стар, чтобы помнить годы славы короля Джойса.
 — Я сделаю все, что смогу, милорд король.
 — Отлично, — повторил король и повернулся к другим Мастерам.
 Вскоре еще трое Воплотителей признались, что у них есть личные зеркала, которые могут быть полезны против катапульт — или защитников катапульт. С Мастером Виксисом во главе их отправили к одному из капитанов принца Крагена.
 Джерадин заметил взгляд Теризы и пожал плечами. Элега изучала нижний край долины, который сейчас был отлично виден, словно ожидала, что произойдет какое—то чудо, когда солнце поднимется достаточно высоко, превращая грязный снег в нечто необыкновенное.
 Армия Кадуола была теперь отчетливо видна; солнечный свет заливал штандарты и доспехи войск верховного короля Фесттена, заставляя их сверкать. Двадцать тысяч человек? — изумилась Териза. Казалось, их гораздо больше, намного больше, чем жалкие двенадцать тысяч короля Джойса. Естественно, у верховного короля было довольно времени, чтобы за время осады Орисона собрать подкрепления…
 Когда начнут действовать катапульты? Неужели она всю битву проведет, уворачиваясь от падающих сверху камней?
 Внезапно гул барабанов смолк.
 Отсутствие грохота моментально встревожило войска. В тишине прозвучал пронзительный блеющий голос зурны.
 От кадуольской армии отделился всадник. Его доспехи горели на солнце, словно он был закован в чистое золото.
 На конце его копья трепетал флаг перемирия.
 — Эмиссар, — заметил король Джойс. — Верховный король желает говорить с нами. Он хочет предложить нам сдаться.
 Принц Краген прорычал в усы:
 — Чего ради он так утруждается?
 — Надеется увидеть, что мы напуганы.
 — Вы встретите его?
  — Мы  встретим его, милорд принц, — сказал король тоном, не допускающим возражений. — Вас, возможно, удивят мои слова, но за все годы войны я ни разу не имел возможности рассмеяться в лицо верховному королю Фесттену.
 При этих словах отца глаза Элеги засверкали, словно от восторга.
 Эмиссар Кадуола остановился перед войсками Морданта, и всадник принес королю сообщение, что верховный король Фесттен желает побеседовать с ним и принцем Крагеном. Король Джойс ответил, что они с принцем готовы встретить Фесттена между двумя армиями, когда только верховный король пожелает.
 Вскочив на крепких лошадей, обученных для битвы, король Джойс и принц Краген поскакали вниз в долину, сопровождаемые лишь Смотрителем Норге. Перед ними расстилалась армия Кадуола, несокрушимая, как скала. А над ними на склонах стояли и выжидали катапульты, совершенно недоступные пока что для четырех Мастеров и нескольких сотен человек с веревками и крюками, прикидывающих, как взбираться на стены в разных местах.
 Перед своей армией король Джойс и принц Краген остановились и стали ждать, пока верховный король Фесттен появится из рядов своих войск.
 — Будьте внимательны, опасайтесь предательства, — сказал Смотритель Норге, с трудом сдерживая зевоту.
 — Предательства? — король Джойс мрачно хмыкнул. — Верховный король предает лишь тех, кого боится. А я совершенно уверен, что в эту минуту он не боится нас. В этом его слабость. — Он моментально исправился. —  Одна  из его слабостей.
 — Милорд король, — сказал принц Краген с уважением. — Я восторгаюсь вашим умом.
 Король улыбнулся своему союзнику:
 — Вам судить, милорд принц.
 Увидев, что верховный король оставил позади своих телохранителей, они поскакали вперед одни, без охраны, по чистому белому снегу, на котором не было следов за исключением следов эмиссара.
 На оговоренном расстоянии — в полете арбалетной стрелы от обеих армий — все трое сошлись. Никто не предложил спешиться; верховный король сохранял определенное расстояние между собой и врагами, словно боялся, что они пойдут на отчаянные меры. Переминающиеся с ноги на ногу лошади поднимали вокруг всадников тучи снега.
 Фесттен оказался маленького роста — слишком маленького для возложенного на него бремени власти. Но его низкий рост искупал золотой шлем с высоким шишаком и пышным плюмажем. Из—под приоткрытого забрала виднелись глаза, насурьмленные, чтобы придать властность взгляду. Борода, волнами лежащая на нагруднике, была темной и блестящей, вероятно, крашеной; только морщины, спрятанные под бакенбардами, свидетельствовали о том, что он старше короля Джойса — но слишком погряз в удовольствиях. Игнорируя принца Крагена, он сказал:
 — Ну, Джойс, — словно они были давно знакомы (хотя они никогда не встречались лично), — после стольких побед ты подошел к печальному концу.
 — Ты думаешь? — В улыбке короля Джойса не было растерянности. —  Я,  напротив, доволен собой. Наконец—то мне удастся расправиться сразу со всеми врагами. Только делая большое одолжение алендскому Претенденту, я позволил ему уговорить себя дать тебе последний шанс сдаться.
 Если его слова удивили принца Крагена, он ничем не показал этого.
 — «Сдаться?» — прохрипел верховный король. — Ты хочешь, чтобы  я  сдался?
 Король Джойс пожал плечами, словно лишь чувство юмора не позволяло ему потерять всякий интерес к беседе.
 — Почему бы и нет? Ты не сможешь победить в этой войне. Лучшее, на что ты можешь надеяться, — это сохранить жизнь, если сдашься намою милость.
 Ты, наверное, не в курсе, — добавил он, прежде чем верховный король смог ответить, — что твой Мастер Эремис предложил мне союз против тебя — и я это предложение принял.
 — Ложь! — завопил верховный король, потемнев лицом, словно его едва не хватил удар. Но к нему быстро вернулось самообладание. Более холодным голосом, в котором слышались нотки жалости, он сказал: — Мастер Эремис непредсказуем, это верно. Но я и не думал слепо доверять ему. С ним Гарт. И он знает, что у Гарта приказ выпустить ему кишки при малейшем намеке на предательство. Кроме того, он знает, что я больше не нуждаюсь в нем. Я могу  сокрушить  тебя сейчас же… — он махнул кулаком в воздухе, — без помощи Воплотимого. У тебя нет с ним союза, и Аленд столь же слаб, как и ты.
 Нет, Джойс, это  ты  должен сдаться. И  немедленно,  иначе упустишь свой шанс. Ты много лет мучил меня, десятилетиями пренебрегал мною. Власть, которая  принадлежит мне по праву,  была ограничена. Ты сопротивлялся моей воле, уничтожал мои силы —  ты запретил мне иметь Воплотимое.  В моей жизни нет ни дня, когда бы ты не притеснял меня. Если ты не капитулируешь  немедленно, я  раздавлю тебя и всех, кого ты любишь, с такой же легкостью, как давлю  крыс! 
 При этих словах король Джойс посмотрел на принца Крагена. С насмешливой серьезностью он сказал:
 — Поедем, милорд принц. Это бессмысленный разговор. Верховный король упорно оскорбляет нас. Еще никому в целом свете не удавалось передавить всех крыс.
 И он небрежно развернул лошадь.
 С восторгом в темных глазах, принц Краген последовал его примеру.
 Они возвратились к войскам. Верховный король был в такой ярости, что, казалось, забыл захлопнуть рот. Король Джойс высмеял его прямо в лицо.
 За их спинами завывала не умолкая зурна. Снова загрохотали боевые барабаны.
 Катапульты над краем долины начали поднимать свои ложки.
 — Сейчас, — обратился король Джойс к принцу Крагену и Смотрителю Норге, — если Мастер Барсонаж готов, то мы готовы. Не сомневаюсь, что верховный король Фесттен и Мастер Эремис приготовили для нас несколько неприятных сюрпризов. И сегодня нам предстоит устоять или погибнуть.
 Принц Краген посмотрел на людей, карабкающихся по скалам. Некоторые из них были прикрыты от нападения. Неплохой признак; может быть, и сверху их не так четко будет видно. Принц мрачно заметил:
 — Каждая катапульта успеет выстрелить по меньшей мере дважды, прежде чем на них начнется атака.
 Король Джойс кивнул:
 — Смотритель, подготовьте к битве только первую линию обороны — скажем, три тысячи человек. Разве что Мастер Барсонаж ошибся. Прикажите остальным присматривать за катапультами и уворачиваться от камней.
 Ах да, и подготовьте лекарей, — добавил он, прежде чем Норге ускакал. — Приготовьте лошадей с носилками. Передайте, что мы займем Эсмерель под госпиталь. Это не слишком приятно — но хоть какое—то убежище.
 — Слушаюсь, милорд король. — Норге пришпорил коня. Король и принц Краген вернулись к штандарту, где напряженно ждали Элега, Териза и Джерадин.
 Линия кадуольских войск пришла в движение: солдаты зашагали под неумолчный бой барабанов.
 Достигнув дна долины, армия быстро перестроилась в боевой порядок; всадники образовали древко и наконечник стрелы; пехотинцы с флангов — ее оперение.
 Бой барабанов участился. Армия ускорила шаг. Все катапульты были заряжены и готовы к броску. Вероятно, верховный король Фесттен хотел, чтобы они ударили одновременно со всадниками.
 Король Джойс остался сидеть на коне, чтобы лучше видеть поле боя. На лошади он выглядел огромным, уверенным в себе, способным на все.
 — Мой сигнал, — приказал он знаменосцу, который охранял штандарт.
 Поднеся трубу к губам, знаменосец извлек из нее звук, похожий на вопль, поплывший в утреннем свете. В ответ зурна проблеяла три короткие ноты.
 Держа копья наперевес, всадники Кадуола пришпорили коней, бросая их в сдержанный галоп, в стремительную атаку.
 Войска короля приготовились встретить нападение. Смотритель Норге присоединился к ним, и его приказам не было нужды путешествовать через всю долину.
 — Ну, — заметил король, не обращаясь ни к кому в особенности, — сейчас посмотрим, так ли хорош Мастер Барсонаж, как его обещания.
 В груди у Теризы заболело, словно она сдерживала дыхание. Она невольно ухватила Джерадина за руку, крепко ее сжала. Он, видимо, бормотал ей что—то ободряющее, но она не слышала; она сосредоточила все внимание на барабанах, лошадях, приближающемся громе копыт.
 Над головами защитников Морданта ей было видно, как кадуольская конница врывается в долину. В этот миг катапульты выстрелили.
 Жуткий звук, с которым ложки ударились о стопоры, заставил всех вскинуть головы.
 Огромные булыжники, девять штук; описывая невероятно изящную дугу, по небесной голубизне полетели камни величиной с лошадь, чтобы продемонстрировать, что могут боевые машины.
 Нестройные крики потрясли армию — испуганные, предостерегающие, резкие команды. Кадуол ответил воинственным воплем. Рокот столкновения двух сил отразился от стен и пополз вверх. Только булыжники беззвучно ударили в снег, расшвыривая людей во все стороны, разбрызгивая белое — перемешанное с красным там, где солдаты Аленда и защитники Орисона были неосторожны.
 И катапульты тут же вновь начали приводиться в боевое положение.
 Фронт короля Джойса прогнулся под натиском кавалерии Кадуола. Люди и лошади подались назад, отступая, словно видели всю силу, идущую на них, и знали, что надежды нет. Выставленные вперед копья либо протыкали атакующих, либо бывали сломаны. Меч ударялся о меч, о щит, о доспехи; металлический грохот заглушал крики и ржание. Всадники рвались вперед, тормозили, отступали. Тела падали в снег, окропляя его кровью. В боевом вопле Кадуола зазвучали торжествующие ноты. Затем нанесла удар Гильдия.
 По возможности прячась среди камней, Мастера поставили по обеим сторонам долины два высоких зеркала, смотрящих одно на другое — как раз через долину. Именно над задачей точного согласования зеркал Мастера бились много дней; но она была решена просто (и изящно) — настройкой изображения Воплотимого с разных стороны, чтобы зеркала дополняли друг друга. В этом случае их было проще использовать синхронно, а Мастера в своих укрытиях, под покровом темноты, использовали лампы, чтобы сориентировать друг друга.
 Когда всадники Кадуола ворвались в долину, они проскочили между двумя зеркалами, показывающими одно и то же изображение — но видное с разных сторон и разделенное почти ста ярдами.
  Изображение пустынного пейзажа под горячим солнцем, такого сухого, что, казалось, здесь не могло существовать ничто живое, до того об ожженного солнцем, что земля покрылась трещинами, огромными, как пропасти, и достаточно широкими, чтобы поглотить людей и лошадей. 
 Стоя на высоком месте на холме, чтобы его можно было увидеть поверх голов кавалерии. Мастер Барсонаж дал знак, махнув рукой с зажатым в ней куском голубого шелка. И тут же Мастера, управлявшие зеркалами, начали воплощение.
 Без звука, словно катаклизм, по долине расползлась огромная трещина, появившись прямо перед копытами коней. Земля задрожала; дрожь раскатилась вокруг, срывая камни со стен, сшибая с ног людей и лошадей. Затем долину потряс звук, замерший в воздухе. Поднялась пыль, словно сотряслось само небо.
 Всадники, мчавшиеся по снегу и грязи, полетели через край трещины; ржущие лошади летели вниз с переломанными ногами. Первые ряды кавалерии влетели в пропасть, прежде чем кадуольцы сумели остановиться и осадить назад. Но и после того множество солдат полетело вниз из—за того, что сзади наседали. Несколько всадников попытались перемахнуть пропасть; это удалось совсем немногим. Остальных поглотила бездна.
 Кадуольцы, уже вступившие в долину, оказались отрезаны от основной армии.
 Смотритель Норге приказал отступить и перестроить войска. Его всадники отошли, чтобы дать пешим разделаться с врагами. Три тысячи воинов короля Джойса двинулись на втрое меньшее число кадуольцев.
 Малочисленные, внезапно пойманные в ловушку, без всякого выхода за исключением головокружительного и практически бессмысленного прыжка через пропасть, солдаты верховного короля Фесттена пали, почти не оказав сопротивления.
 Но, словно ничего особенного не произошло, катапульты выстрелили снова.
 На этот раз мелкими камнями; сотни камней не больше кулака полетели в долину со скоростью арбалетной стрелы.
 Маленькие камни действовали успешнее, чем большие. Их было труднее заметить, труднее увернуться от них. А большая часть армии короля повернулась, чтобы поглядеть на схватку — и Воплотимое — в долине. Алендцы и люди Морданта погибали, потому что не смотрели в небо.
 Мастер Барсонаж увидел избиение войска, когда камни посыпались вниз. Новые — новые — он не мог на это смотреть. Добравшись до молодого Мастера, который держал зеркало, он выдохнул:
 — Продолжайте воплощение. Как мы договорились. Если вы остановитесь, а он… Воплотитель с другим зеркалом… нет, наша пропасть поглотит нас.
 Молодой Мастер кивнул, не поднимая головы, не нарушая сосредоточенности.
 Слава звездам, он был молод. Ему хватит выдержки. Но человеку другого зеркала… Мастер Барсонаж вытер со лба холодный пот.
 Они расположились в щели на подобии площадки, спрятанной среди камней, — щель, при которой три или четыре человека могли вести оборону, не слишком яростно размахивая мечами. Зеркало было установлено между двух скал, смотрящих на противоположную стену; чуть выше сидел магистр и наблюдал за долиной. Он и его спутники были в десяти футах от земли, а сверху их защищал навес.
 — На подходе главная опасность, как я и предупреждал, — пробормотал он скорее себе, чем своим спутникам—юному Воплотителю и Мастеру Гарпулу. — Верховный король пойдет в атаку. А мы постараемся не убирать пропасть, иначе довольно много кадуольцев проникнет сюда и уничтожит нас, неважно, хорошо ли мы будем защищены. Судя по всему, нас могут атаковать лишь с гор. — Погладив зеркало с изображением бального зала в Орисоне, он добавил: — Надеюсь, Артагель получил сообщение короля.
 — Я видел, как он поднимает пергамент, — не в первый раз заметил Мастер Гарпул.
 Мастер Барсонаж пропустил замечание Гарпула. Он разговаривал не потому, что хотел получить ответы—или успокоиться. Они говорили, чтобы унять страх.
 Магистр не любил опасности. С философской точки зрения все происходящее ему не нравилось. Воплотимое предназначалось для изучения и опытов, для накопления новых знаний, а не для кровопролития. Именно по этой причине он страстно поддерживал создание Гильдии. Противоречивость требований к Гильдии сделала его нерешительным руководителем человеком, который, как кто—то однажды заметил, никак не мог вытащить ноги из дерьма и шагнуть в ту или иную сторону, потому что не удавалось вынуть кол из задницы.
 Ну что ж, наконец он принял решение. Он привел Гильдию сюда, в этот кошмар, потому что верил, что их дело правое. Но ему нужно было выговориться.
 — Чего бы я больше всего хотел в данный момент, — сказал он, снова ни к кому не обращаясь, — так это создать новый диван. Я не совсем доволен спинкой своего последнего творения.
 — Да помолчите же, Мастер Барсонаж, — сказал Мастер Гарпул, но он определенно не ждал, что магистр послушается.
 Долина странно притихла. Зурна отозвала войска Кадуола; барабаны продолжали грохотать. Верховный король Фесттен, без сомнения, советовался со своими военачальниками. Во время передышки Смотритель Норге выслал пятьсот пеших ратников, чтобы они сбросили трупы кадуольцев в пропасть и убрали тела с дороги. Оружие собрали; раненых лошадей добили; раненых людей бесцеремонно оглушили и взяли в плен.
 — Будь вы верховным королем, Мастер Гарпул, — спросил Мастер Барсонаж, — сколько бы вам понадобилось времени, чтобы выслать в скалы над нами пятьсот человек?
 Двое Воплотителей были старыми друзьями.
 — Да заткнись же, Барсонаж, — повторил Гарпул несколько более грубо.
 Большая часть катапульт была готова произвести новый залп.
 Мастер Барсонаж до боли ясно видел ближайшие к нему орудия на другой стороне долины — до боли ясно видел людей принца Крагена, убитых упавшими сверху камнями. Насколько он мог судить, погибших было много.
 Вдруг одна катапульта, готовая швырнуть новые камни, внезапно резко вывернулась и превратилась в груду обломков, словно были перерезаны или сожжены какие—то жизненно важные канаты, и ее уничтожила таящаяся в ней сила.
 Раздраженные кадуольцы у поломанной машины сбросили вниз несколько тел. Мастер Барсонаж мельком увидел мантию, упавшую на землю в долину.
 — Виксис, — пробормотал он. — Пусть звезды смилуются над тобой, Мастер Эремис, потому что я не смилуюсь—если представится случай.
 Он постарался внимательнее проследить за следующим залпом, но не был уверен в результатах; ему показалось, что лишь семь камней полетели в армию. Один уничтожил взвод пленных кадуольцев, направлявшихся в тыл (небольшая потеря), и убил по меньшей мере одного медика (серьезный урон).
 Семь. Значит, кому—то из скалолазов принца Крагена удалось вывести из строя еще одну? Должно быть.
 — Самое трудное в изготовлении спинок, — сказал он сквозь зубы, — то, что они должны подходить для любой спины.
 Молодой Мастер у зеркала вдруг задышал, словно выдохшийся бегун. Пот тек по его безбородым щекам и капал на землю, к ногам, где медленно превращался в лед. В закрытой от лучей солнца щели было холодно. Одна из рук Гарпула слишком сильно сжала раму; вторая слишком сильно терла мимозное дерево, что угрожало фокусировке.
 Мастер Барсонаж был абсолютно уверен, что среди камней над головой слышит топот сапог и бряцание оружия.
 Пропасть была жизненно важна. Жизненно. Мастера были готовы удерживать ее, но при необходимости—закрыть. Если, к примеру, кадуольцы перебросят через нее мост, то пропасть придется убрать и затем восстановить, уничтожив мост. Тем не менее, ради самих зеркал, воплощение должно продолжаться. Если пропасть сдвинется или исчезнет, кадуольцам ничто не помешает уничтожить зеркала — и убить Воплотителей. Теоретически люди короля Джойса — и Мастера — были готовы к любой атаке с гор.
 — Мягче, — выдохнул магистр в ухо молодому Воплотителю, — мягче. Ты ведь Мастер,  Мастер.  Воплощение для тебя — привычное дело, сущий пустяк. Не нужно затрачивать таких усилий. Пусть воплощение идет в твоем мозгу. Пусть руки отдохнут.
 Юный Мастер не кивнул, не ответил. Его глаза были закрыты от напряжения. И тем не менее, он постарался ослабить хватку, мягче поглаживать зеркало; напряжение несколько спало.
 — Отлично, — прошептал Мастер Барсонаж. — Ты все делаешь прекрасно. Замечательно.
 Он был  уверен,  что слышал стук сапог и звон доспехов в скалах.
 Он не ошибся. В укромном месте в двадцати ярдах от них лучник Норге отпустил тетиву, и кадуолец со стрелой в горле полетел вниз, шумно булькая горлом во время падения.
 Через плечо юного Мастера Барсонаж увидел солдат, карабкающихся к противоположному зеркалу.
 — Приготовьтесь, Гарпул, — выдохнул он. Прикрывайтесь своим зеркалом. Помните, что зеркало, открытое для воплощения, нельзя разбить спереди.
 Гарпул почему—то выбрал именно этот момент, чтобы сказать:
 — Знаешь, Барсонаж, жена умоляла меня остаться. Она сказала, что я слишком стар для таких игр. Если мне не доведется вернуться, она обещала проклясть меня… — из глаз старика хлынули слезы.
 — Берегитесь! — закричал стражник. Запели стрелы. Кадуольцы полетели со стены, разбрызгивая кровь.
  — Прикройся,  старый идиот! — в отчаянии закричал Мастер Барсонаж.
 Сам он тоже прикрывал место, с которого осматривал долину. Зеркало перекрывало весь проход, через который он и его спутники попали сюда, и за это отвечал Мастер Гарпул. Заливаясь слезами от жалости к себе, Гарпул с медлительностью старости расположил его аккуратнее.
 Словно ниоткуда появился могучий кадуолец. Он был в шлеме с шишаком, менее представительную разновидность шлема верховного короля, надраенный медный нагрудник блестел как золотой; двуручный меч выглядел достаточно тяжелым, чтобы зарубить быка.
 — Тут! — заорал он, когда увидел Мастеров. — Здесь они!
 И быстро, да так, что Мастер Барсонаж успел только вздрогнуть, кадуолец ткнул мечом в зеркало Мастера Г ар пула.
 Мастер Гарпул был стар и медлителен, но хорошо разбирался в воплощениях; он занимался ими десятки лет. Каким—то образом ему удалось мгновенно привести себя в нужное состояние духа и достичь нужного уровня сосредоточенности так же легко, как он щелкнул бы пальцами.
 Меч прошел сквозь зеркало.
 Пролетевший по инерции вперед кадуолец рухнул в изображение и исчез…
 …чтобы оказаться в бальном зале Орисона, где (как надеялся магистр) Артагель был готов принимать подобные подарки.
 Мастер Барсонаж слишком увлекся, наблюдая за Гарпулом, и проворонил веревку, появившуюся рядом с щелью в той части, которую защищал он сам. Но услышал сопение человека, спускавшегося по веревке, и вовремя обернулся.
 Раскачивающаяся веревка унесла солдата за границы обзора. Магистр торопливо схватил свое зеркало, пробормотал ритуальные слова. К счастью, он успел сосредоточиться раньше, чем кадуолец выпустил веревку и выхватил нож. Но нервы его не были готовы к такой опасности. На одно дурацкое, но необходимое мгновение он закрыл глаза. Новый подарок для Артагеля.
 И тут он едва не совершил ошибку, едва не закрыл зеркало. К счастью, натяжение веревки предупредило его. Артагель наверняка готов, он должен был получить приказ, отосланный Мастером Гарпулом. Кто—то в бальном зале дернул и утащил веревку.
 Если бы Мастер Барсонаж прервал воплощение, веревку бы отрезало. Или зеркало разбилось бы. Но он держал зеркало открытым…
 Внезапно сверху по веревке быстро скользнули три человека. Они с криком пролетели в зеркало.
 Новые стрелы; новые крики. Где—то неподалеку раздался звон мечей. И наступила тишина.
 Атака захлебнулась. На время. Часть кадуольцев в ожидании подкрепления скорее всего пряталась среди камней, высматривая расположение зеркал; остальные, вероятно, отступили, чтобы доложить о неудаче. Мастер Барсонаж рискнул взглянуть через плечо молодого Мастера и увидел на противоположном конце пропасти сражающихся людей. Но силы Орисона и Аленда пока побеждали.
 — Гарпул, — выдохнул Мастер Барсонаж. — Я же велел тебе  прикрыть себя.  А ты стоял рядом с зеркалом,  напрашиваясь,  чтобы тебя зарезали.
 Мастер Гарпул промолчал. Его глаза были закрыты. Может быть, он решил вздремнуть. Но скорее всего, он не хотел видеть того, что угрожает ему.


***

 Териза и Джерадин, Элега и король Джойс и принц Краген у штандарта не видели всех деталей, но они видели, что угрожает зеркалам, и видели, что атака отбита. Териза с облегчением вздохнула, отчасти снимая напряжение:
 — Долго они продержаться?
 — Хороший вопрос, — спокойно сказал король Джойс. — Любое воплощение стоит трудов. Мастера ослабнут. А верховный король Фесттен будет удваивать мощь атак, по мере того как будет расти его разочарование.
 В качестве защитного средства эта пропасть уже не принесет пользы. Ее главная задача сейчас — защитить самих Мастеров… и дать нам время, необходимое, чтобы попытаться вывести из строя катапульты. А потом нам придется устроить конную атаку. Мастера закроют пропасть и, пока мы поскачем на бой с Кадуолом на ту сторону долины, отступят, чтобы подготовить новую западню в другом месте.
 Но сейчас мы в осаде, как и Орисон. Если Фесттен придет в отчаяние и отойдет, мы вскоре потерпим поражение. Но он не отступит. Он жаждет нашей крови—и хочет пролить ее непременно сегодня. Это еще одна из его слабостей.
 А что касается катапульт… Одна из штурмовых групп принца Крагена вернула Мастера со стрелой в плече. Они не смогли найти такой путь из расселины, чтобы не показаться тем, кто наверху, а после того как Мастера ранили, им пришлось отступить. Так что оставалось еще семь орудий.
 И все семь были уже взведены.
 Новая серия глухих деревянных ударов, похожих на треск ломающихся костей, новая россыпь камней. Эти снаряды причиняли меньше вреда, потому что солдаты уже вели себя осмотрительнее. И тем не менее, Теризе показалось, что не меньше сотни человек упало.
 Тотчас врачи с лошадьми и носилками бросились оказывать помощь раненым. Процессия раненых, направляющихся в Эсмерель, и пленных, идущих в ту же сторону, казалась бесконечной. Мертвых не трогали.
 Если обстрел будет продолжаться, то армии придется покинуть центр долины и подойти ближе к стенам—чтобы их не могли обстрелять катапульты. Но тогда люди короля могут пострадать от камнепадов, лавин…
 — Следующий ход за Эремисом, — тихо сказала Элега Теризе и Джерадину. — Мы включили в боевые действия Воплотимое. Он попытается найти контрмеры.
 — Каким образом? — резко спросил Джерадин.
 Леди посмотрела на него со слабой улыбкой на устах. Солнечный свет забрал большую часть ее красоты, но не мог скрыть цвет ее глаз.
 — Ты знаешь его лучше, чем я. Ты лучше разбираешься в Воплотимом. Что он  может  сделать?
 — Не знаю, — пробормотал Джерадин. — Готов биться об заклад, что у него есть зеркало, в котором он видит нас. Честное слово, будь я на его месте — и если Гилбур и Вагель действительно так хороши, как они думают, — я бы сделал два зеркала. Одно чтобы наблюдать, одно—чтобы использовать. Но он должен быть осторожен. Териза уже уничтожила зеркало на расстоянии. Если он даст ей возможность, она снова сделает это.
 Териза не имела ни малейшего понятия, действительно ли все так и будет. Но ей казалось, что это не важно.
 Взгляд, которым король наградил их с Джерадином, казался непроницаемым, словно маска.
 Воздух стал теплее, чем в последние несколько дней, но не согревал. Кутаясь в плащ, Териза дрожала от холода. Не важно, как часто она оборачивалась к Джерадину, не важно, как она прижималась к нему, — он не мог помочь ей. Беспомощность стороннего наблюдателя приводила ее в бешенство. У Джерадина было непреодолимое чувство, что они находятся не там, где нужно. Но какой у них выбор? Где еще им быть?
 Кадуольцы почему—то начали снова собираться в плотное ядро в долине. Отчаянно заблеяла зурна, барабаны продолжали греметь; вперед двинулись всадники. За ними последовали пешие солдаты, словно верховный король решил сбросить их в пропасть за их неудачи.
 Король Джойс внимательно изучал боевые порядки; он жадно смотрел вперед, пытаясь разгадать их намерения. Внезапно он положил руку на плечо Крагену.
 — Подкрепление, — буркнул он. — Где этот болван Норге? Мастерам нужно подкрепление.
 Принц Краген, вероятно, не нуждался в объяснениях короля — или просто не ждал их. Круто развернувшись, он направился к лошади, крича на бегу приказы своим капитанам.
 Услышав отдаленный грохот, словно заворочалась земля, Териза не поняла, что произошло.


***

 Тор проснулся — как всегда в последние дни, застонав от жгучей боли внутри — как раз перед этим грохотом. Из его шатра долина казалась на удивление тихой. Это смутило его; он ожидал услышать шум боя. Относительная тишина была предзнаменованием катастрофы, признаком того, что кровопролитие и смерть уже потеряли всякое значение.
 Открыв глаза, он обнаружил, что наступил день—снаружи стены шатра заливало солнце. Он оставался в шатре один, с ним был лишь Рибальд, который дремал, прислонившись к опорному шесту, уткнув голову в колени. Опытный ветеран, Рибальд, вероятно, сумел бы заснуть и на поле битвы.
 Снаружи тишина; только время от времени крики да грозный звук, с каким катапульты встают на стопор. И беззаботные голоса обитающих в горах птиц. Тор знал всех птиц в провинции. Он мог отличить каждую по голосу, если бы внимательно вслушался. Спасибо сыновьям, которые росли в более мирные времена, чем он, — Тор стал опытным птицеловом.
 Но ведь должна кипеть битва! Странно…
 Гильдия. Ну конечно. Мастер Барсонаж обещал воплотить пропасть.
 Должно быть, красивое зрелище — пропасть, появившаяся ниоткуда; судьба Морданта зависит от Воплотимого не меньше, чем от мечей.
 — Рибальд, — сказал старый лорд. — Помоги мне встать.
 Недостаточно громко; Рибальд не пошевелился. — Рибальд, помоги мне встать. Я хочу видеть, что произошло.
 Я хочу в этой войне отомстить за сына, за свою провинцию и за своего короля.
 Рибальд вскинул голову, заморгал, отгоняя сон. Мгновенно пробудившись, он встал и подошел к кровати, где распростерся Тор.
 — Милорд, — пробормотал он. — Король велел вам отдохнуть. Он  приказал  вам отдыхать. С трудом преодолевая боль, Тор еле слышно ответил:
 — Рибальд, ты меня знаешь. Ты веришь, что я подчинюсь такому приказу?
 Стражник неловко переминался с ноги на ногу.
 — Я должен присматривать за тем, чтобы вы подчинялись.
 Тор тихо хмыкнул.
 — Тогда пусть накажет нас обоих, когда война закончится. Мы разделим плаху с Мастером Эремисом в расплате за наши чудовищные преступления. Помоги встать.
 Шрам Рибальда растянула медленная улыбка.
 — Как скажете, милорд. Неповиновение королю — всегда чудовищное преступление. Если мы сваляем дурака и попадемся на нем.
 Нагнувшись над кроватью, Рибальд помог старому лорду занять сидячее положение.
 Боль разрывала бок Тора. Он на мгновение застыл, чтобы свыкнуться с ней; затем, надеясь, что выглядит не слишком бледным, сказал:
 — Наверное, сначала немного вина. Потом кольчугу и меч.
 Да позволят мне звезды нанести хотя бы один удар в отмщение за сына, мою провинцию и моего короля.
 Рибальд достал откуда—то кувшин. Снова выстрелили катапульты, раздались крики, проклятия, вопли тех, кому требовалась помощь лекаря.  Да позволят мне звезды…  Тор не сразу сообразил, что тупо смотрит на кувшин и не пьет.
 Собравшись с силами, он выхлебал все вино и, прежде чем снова погрузиться в задумчивость, натянул рубаху и кольчугу.
 С грубоватой нежностью Рибальд помог старику подняться, надеть кожаные доспехи, накинуть плащ и застегнул чуть ниже раны в боку пояс с огромным мечом. Несколько раз старый лорд вздрагивал, опасаясь, что потеряет сознание; но каждый раз Рибальд поддерживал его, пока слабость не проходила, и продолжал одевать как ни в чем не бывало.
 — Будь у меня дочь, — пробормотал Тор, — которая слушалась бы лучше, чем леди Элега слушается своего отца, я приказал бы ей выйти за тебя, Рибальд. Рибальд коротко хохотнул:
 — Все бы вам шутки шутить, милорд. Что старый пьяница, вроде меня, будет делать с дочерью лорда? — Транжирить ее приданое, конечно, — ответил Тор. — Для того ты и женишься на ней. Ради такой возможности.
 На этот раз Рибальд смеялся дольше и совершенно искренне.
 — Ну, — сказал старый лорд, когда Рибальд застегнул ему пояс, — пойдем глянем на поле брани.
 Он сделал два шага к пологу шатра, и его колени подогнулись.
 — Милорд, — повторил Рибальд, — милорд. — Голову Тора заполнял черный туман, и старый лорд ничего не видел. —
 Бросьте вы это. Король приказал вам отдыхать. Вы убьете себя.
  Именно это я и собираюсь сделать, мой друг Рибальд .
 — Глупости. — Тору удалось восстановить голос и использовать его, чтобы вынырнуть из черного тумана. — Я лишь хочу убедиться, что король достоин нашего доверия. Я хочу увидеть, как он приводит верховного короля Фесттена и Мастера Эремиса к краху, который они заслужили.
 Лошадь. С нее лучше видно. Ничего больше.
 Глаза Рибальда покраснели, он, казалось, напрягся, словно все понимал — и не хотел этого показывать.
 — Слушаюсь, милорд, — процедил он сквозь зубы. — Я сам присмотрю за всем.
 Он опять осторожно помог Тору подняться. Вместе они добрались до выхода и вышли на утренний свет.
 От шатра им была видна большая часть долины с холмом, где король Джойс водрузил свой штандарт. Этот пурпурный кусок материи выглядел особенно жалко ярким солнечным утром, на фоне массивных каменных склонов и деятельной злобы катапульт. Возле штандарта стоял король Джойс с дочерью, принц Краген, Териза и Джерадин. Все они смотрели вниз, в долину, на массу войск, катящуюся вперед, словно пропасть Гильдии могли одолеть копья и мечи; никто не заметил Тора и Рибальда. А Тор и Рибальд старались привлекать к себе поменьше внимания.
 Рибальд отправился разыскивать лошадей. Тор по возможности постарался оценить вред, причиненный катапультами. В молодости он частенько участвовал в битвах и привык к кровопролитию. Но у короля Джойса было нечто такое, чего не хватало ему самому. Вероятно, чутье подсказывало ему, когда следует рисковать, а когда нет. Тору довелось пережить больше поражений, чем побед. Именно поэтому в свое время, когда король Джойс был совсем мальчишкой, а Мордант — сплошным полем битвы, он прислал Джойсу лишь двести человек. Не из трусости. И не потому, что не слышал честных, полных надежд обещаний Джойса. Нет, он просто дал будущему королю столько людей, сколько мог позволить себе потерять.
 Лорд задумался, вспоминая, кого уже потеряли. Давние друзья, отличные воины, толковые хозяева, крестьяне и торговцы, которые не заслуживали гибели. Старый Армигит, который не оставил сыну в наследство свою храбрость. И первенец Тора. Его суровый старый друг Пердон. Измученный Смотритель, больной и благородный Леббик. Слишком много их было; цена была слишком высока.
 Он покачал головой. Но боль сохраняла его в тонусе, словно дар Бретера верховного короля. Она помогала Тору собраться с духом и посмотреть, что творится в долине.
 Зачем верховный король собирает своих людей? Интересный вопрос. Очевидно, он собирается атаковать кого—то.
 Мне нужен конь.
 Тор огляделся в поисках Рибальда.
 Вот он — идет. Рибальд вел двух лошадей. Своего гнедого и жеребца Тора. Сейчас Тору, чтобы снова подавить боль, больше ничего не было нужно…
 Он услышал, как король заговорил.
 Голосом, требующим полного повиновения, король гневно высказал:
 — Подкрепление. Где этот болван Норге? Мастера нуждаются в подкреплении.
 Едва не ослепнув от боли, Тор взобрался на скакуна и устроился в седле.
 Он мог потерять сознание, но был в отчаянии, и это отчаяние разогнало мрак. Старый лорд мчался, пришпоривал коня, посылая его в галоп, когда прогремел гром.
 Звук шел издалека, словно, воплотив пропасть, Мастера дали земле рот, чтобы выразить ее печаль.
 Но Тор почти мгновенно увидел, быстрее посылая лошадь вперед из центра долины к менее людному месту возле стены и держась в стороне от тех, кто мог бы остановить его, это протестовала не земля, о нет. Грохот означал нечто совсем другое.
 Словно кто—то открыл в воздухе окно, вниз с грохотом полетели камни. Потом в щель между мирами с ревом устремилась лавина, засыпая пропасть.
 Тонны камней; сотни и сотни тонн; достаточно, чтобы построить замок, гору; все это сыпалось с неба над пропастью и с воем исчезало в трещине Мастеров.
 Достаточно камней, чтобы заполнить щель. Засыпать ее. Обеспечить проход.
 А за летящими вниз воплощенными камнями уже стояли люди верховного короля Фесттена, готовые ворваться в долину, как только камнепад прекратится.
 Лавина двигалась вдоль пропасти, заполняя ее камнями.
 Затем, пока вся долина потрясение смотрела на происходящее, камнепад пошел на убыль. Быстро, невероятно быстро тонны камней сменились землей и гравием; землю и гравий сменила пыль; пыль разлетелась, кружась, словно снег.
 Люди верховного короля Фесттена с воинственным кличем рванулись вперед.
 Пропасть была заполнена не слишком надежно; кое—где камни лежали чересчур высоко; в других — земля слишком просела. Тем не менее, почти трети длинны пропасть сейчас можно было пересечь. Войска Кадуола двинулись вперед, пока Смотритель Норге и принц Краген выравнивали линии своих войск.
 В долине люди Фесттена отправили по бокам две колонны, чтобы атаковать Мастеров, прячущихся на стенах.
 Тор увидел, что кадуольцы наступают, и пришпорил коня. Он забыл о боли, забыл о потерях. Он знал лишь, что опоздает и не сможет предотвратить первое потрясение от натиска. Норге расставил вокруг Мастеров сотни лучников и арбалетчиков. А у Мастеров были зеркала. Этого должно быть достаточно, пока не придет помощь.
 Этого было недостаточно: солдат просто не хватит. В долине была тысяча кадуольцев. Две тысячи. И подходили новые, по мере того как им удавалось пересечь пропасть.
 Забыв обо всем на свете, Тор выхватил свой двуручный меч.
 В скалах впереди он увидел Мастера Барсонажа. Магистр в развевающейся мантии забрался на сигнальное место над зеркалами. Он казался там маленьким и обреченным и, словно потерял рассудок, что—то кричал, пытаясь перекричать воинственный клич Кадуола, яростно размахивая голубой тряпкой и глядя на противоположную стену.
 Тор не успел понять, что случилось, а все уже закончилось; но благодаря то ли удаче, то ли тщательному планированию Мастер Барсонаж достиг своей цели.
 Оба Мастера одновременно прекратили воплощение. Пропасть перестала существовать.
 Там, где только что прошел камнепад, возникла твердая земля. Камни и почва заняли место, которое заполнил камнепад. Лошадь Тора судорожно дернулась, едва не упав. В спазме, похожей на извержение, земля выплюнула весь камнепад.
 Боевой клич мгновенно сменился нестройными криками. Сотни кадуольцев погибли во время извержения, когда пытались преодолеть пропасть; еще сотни были сокрушены падающими на землю камнями, перекрывшими долину от края до края. Грохот гранита и стоны заглушили бой боевых барабанов. К несчастью, внутри долины было не меньше двух тысяч человек, готовых уничтожить Мастеров, разбить зеркала. А подкрепления короля Джойса были слишком далеко.
 Лучники Смотрителя опомнились и продолжили стрельбу. Но их стрел было слишком мало, а кадуольцев надежно защищали доспехи. И воины с мечами в руках полезли вверх, пытаясь добраться до Мастеров.
 Мастер Барсонаж сполз вниз и исчез в щели, которую Тор не видел. Но это подсказало кадуольцам, где находится их цель. Избавленные теперь от необходимости искать, они устремились вперед.
 Вместе с Рибальдом Тор врезался в авангард сил Кадуола.
 Меч казался ему неподъемным, все тело ныло от боли и лишений, но он махал мечом справа налево и обратно; каждый удар ломал мечи и сносил головы, сокрушал нагрудники и кожаные доспехи. Его лошадь спотыкалась, дергалась, рвалась вперед — но каким—то образом старому лорду удавалось удерживать равновесие. Его меч был его равновесием, его жизнью; вверх и вниз, из стороны в сторону… Он рубил клинком что было сил, а его живот становился все гуще забрызган кровью.
 Над его головой добравшиеся до Мастеров кадуольцы словно исчезли.


***

 В щели среди скал Воплотители напряженно трудились, осуществляя воплощения почти в невозможных условиях.
 Точнее, это Мастер Барсонаж трудился напряженно, собрав всю свою смелость, так что на коже проступил пот, а лицо опасно побагровело. Несмотря на сумятицу вокруг, Мастер Гарпул доказал, что может осуществлять воплощения даже во сне. Стоя почти за зеркалом, закрыв глаза, что—то бормоча себе под нос, он держал зеркало открытым, и все пролетавшее мимо просто попадало в изображение — он, без сомнения, верил, что весь Кадуол ополчился лишь на него одного.
 Молодой Мастер ничего не делал. Он лежал без движения на заснеженной земле; его зеркало лежало сверху, не используемое. Каким—то образом, каким—то особым усилием воли он держал зеркало открытым, пока Мастер Барсонаж не подал сигнал; затем глаза у него закатились, и он потерял сознание.
 Зеркала были жизненно необходимы; Гильдия больше ничего не могла дать для защиты Морданта. Забыв о молодом Мастере, магистр заставлял себя безостановочно воплощать, снова и снова, хотя каждый нерв в его теле выл от страха при виде мечей и ударов, при звуке доносящихся до него криков.
 К несчастью, со своего места он ясно видел, что подкрепление слишком далеко. Он видел, что Тор и Рибальд долго не продержатся.


***

 Тор сражался еще долго после того, как потерял всю свою силу, устойчивость на ногах и даже желание драться. Удар за сына. Удар за провинцию. А сейчас удар за короля. И все сначала. Удар за всех, кого он любил, за всех, кто когда—то умер.
 Вдруг в его ногу воткнулся нож. Это был большой нож; поистине очень большой. Тор не знал, больно ему или нет, но клинок воткнулся в его ногу так, что старик не смог удержаться и свалился с лошади.
 Он боялся этого падения. До земли было далеко, и его набухший бок не выдержит такого сотрясения. К счастью, Тору довелось приземлиться на того, кто воткнул нож в его ногу, и еще одним кадуольцем стало меньше. Теперь нужно перекатиться на спину. Тор знал, что у него не хватит сил встать; но с земли он мог подрубать ноги врагов.
 Он перекатился.
 К несчастью, потеряв при этом меч. Теперь ему нечем было сражаться. Но над ним встал Рибальд.
 Удерживая меч обеими руками, стражник бился за них обоих: удары во все стороны, брызги, потоки крови, обломки доспехов, железные клинки. Шрам Рибальда горел, его лицо словно бы светилось, а зубы жадно кусали воздух.
 Кто—то крикнул:
  — Милорд Тор! Берегитесь! 
 Голос был знакомый, но старый лорд не сумел определить, кому он принадлежит. И неудивительно — он принадлежал кому—то, кого Тор знал недолго. Затем прямо через центр груди Рибальда прошел меч, проткнув его словно копье.
 О, дьявольщина. Звезды выполнили последнее желание Тора. А король Джойс сказал: «Ты не предал меня». Этого было достаточно.
 Через мгновение кто—то обрушил камень ему на голову, и все закончились.


***

 Когда Мастер Барсонаж крикнул:
  — Милорд Тор! Берегитесь! —  Юный Воплотитель вскочил на ноги, словно восстал из мертвых.
 Как и Рибальд, юный Мастер был родом из провинции Тор и, кстати, приходился Тору дальним родственником со стороны жены. Знакомое имя — и тревога магистра—заставили его сбросить оцепенение и закричать:
 — Тор? Тор?  О, милорд! 
 Он не понимал, что происходит; в его глазах не было ничего, кроме усталости и страха. Его только заставили очнуться, но не вернули ему разум.
 Панически выкрикнув:
 — Спасайте Тора! — он схватился за зеркало.
 Мастер Барсонаж не успел. Он смотрел на Тора, смотрел на подкрепление; он просто не успел ничего сделать.
 Юный Воплотитель едва вышел из отроческого возраста, а переживаний на его долю выпало слишком много. Поставив свое зеркало, точно направив его на противоположное, он принялся воплощать пропасть прямо на огромной стене камней, оставленной камнепадом, — стене, запечатавшей долину. Но, естественно, Мастер с другим зеркалом не знал, что сейчас произойдет. Зеркала работали не согласовано. И ничто не могло унять титаническую конвульсивную дрожь, сотрясающую стены и землю. По земле побежала трещина — до противоположной стены — и поглотила располагавшееся там зеркало и всех, кто был рядом.
 При подобных обстоятельствах, наверное, было неплохо, что юный Мастер прожил недолго. Нельзя было предугадать, сколько вреда принесла бы его пропасть, если бы воплощение продолжилось. И нельзя сказать, как бы он пережил последствия своих действий.
 Но гадать не пришлось — его избавил от страданий особенно упорный кадуолец, попытавшийся затем разрубить удивленное лицо Мастера Гарпула. Однако стрела алендца, воткнувшаяся ему между лопаток, спасла Мастера.
 Словно по чистой случайности, рукоять меча ударила в горло юного Мастера, и тот в свою очередь полетел на зеркало и разбил его вдребезги.
 Занятый чудовищным происшествием Мастер Барсонаж краем глаза заметил, что Мастеру Гарпулу чудом удалось сохранить свое зеркало. Зеркало магистра тоже не пострадало. Это не принесло облегчения; на фоне всеобщего разрушения это было почти оскорбительно. Все прочие зеркала, подготовленные для битвы Гильдией, погибли.
 Когда пропасть перестала существовать во второй раз, он ожидал нового кошмарного фейерверка, но этого не случилось. Предыдущая судорога земли была результатом обратного воплощения: Мастера синхронно воплотили пропасть обратно в ее естественную среду. На этот же раз воплощение просто приостановилось. Огромные кучи камней оказались проглочены пропастью; а через половину долины рядом с нагромождением камней проходила новая щель. Затем земля замерла.
 Войско верховного короля вновь получило возможность пересечь долину — дорогой малоудобной и кривой, опасной, словно дыра между гнилыми зубами, но все же дорогой.
 Увидев, что всадники во весь опор мчатся вперед, через один из больших проходов, Мастер Барсонаж закрыл лицо руками.

 49. Последняя надежда короля

 Стоя с Теризой, Джерадином и отцом возле королевского штандарта, леди Элега не знала, куда смотреть и что чувствовать.
 Она могла наблюдать за сражением внизу, у оконечности долины справа, где погиб Тор и где Смотритель Норге с его людьми пытались спасти Мастеров и уцелевшие зеркала. А может быть, ей следовало смотреть на трещину, где должны быть остальные Мастера, на щель воплощенной Гильдией пропасти, заполненную лавиной.
 Всадники проскакивали сквозь щель, подгоняя лошадей. Среди них был и принц Краген. С такого расстояния казалось, что он находится сразу в нескольких местах: подстегивает своих людей, завершает разгром кадуольцев, осматривает камни в поисках выживших. Каждое его действие казалось ей быстрым как фехтовальный выпад, решительным как удар меча; уверенность, с которой он командовал своими людьми, делала Смотрителя Норге в ее глазах нерасторопным болваном.
 Он был замечательным — о, он замечательно действовал! Король Джойс наверняка видел это. Ее отец в своей новой ипостаси наверняка видит и ценит те качества, которые сделали алендского Претендента незаменимым для нее. Принц Краген заслуживает… Заслуживает веры в его правоту.
 И чтобы не слишком надеяться, не так бояться, Элега заставила себя смотреть на правую сторону долины, а не на левую.
 Вопрос, что чувствовать, был куда более сложным. Тут она не могла принять волевое решение.
 Гордость и паника; оправдания и беспокойство. Внезапно, словно ниоткуда, словно из воплощения, появился король. И тут же воплотил в реальность все догадки о себе, которые прежде были чисто теоретическими — рассуждения людей вроде Теризы и Джерадина. Он дал понять, что ценит риск, на который пошла ради него Элега; он высказал благодарность за то, что она добилась от принца Крагена и монарха Аленда союза. Сердцем она понимала, почему он использовал ее словно пешку в перескоках и не доверился ей. Она  гордилась  им, когда он вот так стоял у знамени, сверкая синими глазами; готовый, словно ястреб напасть или защищаться.
 Она гордилась им и боялась, что подвела его.
 В некотором смысле Элега играла собственную партию против него. По ее совету принц Краген и монарх Аленда приняли решение о войне, основываясь на знаниях и рассуждениях, которыми не стали бы делиться ни с одним представителем Орисона.
 Ее цель — так отличающаяся от цели Крагена и Маргонала — была двойной: заставить силы Аленда  ждать,  продолжать осаду достаточно долго, пока планы короля не станут ясны, и оказать давление на короля, который заставит его принять союз с Алендом. Храня отцовские тайны, она укрепила позицию принца Крагена.
 Но сейчас, сегодня ее достижения подвергаются испытаниям. Она может быть права, как считает принц—по той единственной причине, что он доверяет ей. Или неправа. А тем временем весь Мордант может выстоять или рухнуть.
 Она могла заставить себя не смотреть на принца Крагена и всадников — на бой, кипящий в долине слева, но не могла заставить себя забыть про свой страх. Чем больше Элега проникалась чувством гордости, глядя на короля Джойса и принца Крагена, тем больше боялась, что привела их обоих к краху.
 Может быть, именно поэтому она так ужасно выглядела при солнечном свете. Солнце не могло приоткрыть тайники ее души, но могло открыть, что там не все чисто.
 Сейчас она считала удачным то стечение обстоятельств, что никто не обращает на нее особого внимания.
 Словно в забытье, Джерадин пробормотал: — Поднимайся, поднимайся. — Все видели, что Тор упал; но никто не видел, чтобы старый лорд поднялся на ноги.
 И никто не видел среди скал ни одного Мастера. —  Поднимайся. Ты нам нужен. 
 Териза обеими руками вцепилась в его руку, прижималась к нему. Тем не менее, она смотрела совсем в другую сторону, словно не могла вынести происходящего. Глядя на левую часть долины, она тихо спросила: — Кто  это? 
 Джерадин, похоже, не имел ни малейшего понятия, о чем речь. А Элега решила не смотреть. Ей нужно было время, чтобы сжиться со своими страхами, приготовиться к крушению.
 Внезапно стало ясно, что Смотритель Норге разделался с кадуольцами, атакующими Мастеров. Раздались крики, и эта часть войск получила небольшую передышку. Лучники поспешно вылезали из расселин в скалах, чтобы заполнить колчаны; всадники пришли в движение, одни поскакали с сообщениями, другие — на помощь принцу Крагену. Появился Мастер Барсонаж с зеркалом высотой с него самого. Следом появился трясущийся старик — Мастер Гарпул. Двое стражников несли за ним его зеркало.
 Пять или шесть человек вместе подняли тело Тора; как можно осторожнее переложили старого лорда на грубые носилки. Носилки передали всадникам. Тело Рибальда тоже положили на носилки и отправили вместе с телом Тора. Эту процессию всадников возглавил Смотритель Норге, верхом.
 Это подобие кортежа двинулось вверх по склону, к королю Джойсу.
 — Милорд… — Джерадин вздохнул. От напряжения он до крови прикусил губу. — Бедный милорд.
 Териза дернула его за руку, пытаясь отвлечь.
 — Джерадин, посмотри.  Кто это? 
 Леди Элега невольно повернулась в ту сторону.
 И тут же заметила всадников: они отчаянно сражались, пытаясь проникнуть в долину…
 …сражались с силами Кадуола. Сперва она предположила, что это тоже кадуольцы, но ошиблась. Верховный король Фесттен вел с ними яростный бой; казалось, он выслал всю свою кавалерию, чтобы уничтожить их.
 Она видела, как принц Краген пришпорил своего коня, пуская его рысью, и направил несколько сот алендцев на помощь появившимся всадникам, сам устремляясь прямиком на тысячи кадуольцев. И тут же король Джойс крикнул одному из капитанов:
 — Лучников сюда! Мне нужно как можно больше лучников в скалах! Нужны засады во всех этих щелях! Нам не отогнать Кадуол, но мы можем научить верховного короля осторожности. Нельзя позволить ему всей массой ворваться к нам!
 Приложив руки к углам рта, чтобы его голос звучал разборчивее, он добавил: —  Поддержите принца Крагена! 
 Разинув рот, точно безумная, Элега смотрела, как всадники принца Крагена рискуют собой, помогая развевающемуся стягу виноградно—пшеничной расцветки… Знамени Термигана.
  Термигана? 
 Что, скажите на милость, здесь делает  он? —  Термиган, — выдохнул Джерадин. — Глазам не верю! Несмотря ни на что, он пришел.
 Элега была слишком изумлена, чтобы заметить, что катапульты снова готовы выстрелить. И наверняка не подозревала, что одна из них, за ее спиной, нацелена на штандарт короля. Она едва слышала звон оружия и тонкий высокий вой мелких камней в воздухе. В этот миг она надеялась только на то, что ни одно из орудий не нанесет удар по принцу Крагену или Термигану. Она не знала, насколько ей повезло, что катапульта за ее спиной не выстрелила.
 Вместо того чтобы метнуть снаряд, та прянула вперед и сорвалась с края скалы, разламываясь на части. На вершине холма группа верхолазов принца Крагена издала едва слышный крик радости и тут же развернулась, чтобы защищаться от кадуольцев, прибывших слишком поздно, чтобы спасти орудие.
 Король Джойс заметил это, как замечал все остальное. Взглянув наверх, он сказал себе:
 — Осталось шесть. Кое—какой успех, дружище Фесттен. Берегись.
 К несчастью, действие катапульт все же порождало сотни убитых и раненых.
 Элега, затаив дыхание, глядела, как принц Краген ведет сражение со всадниками верховного короля Фесттена. Разве Джерадин не говорил, что Термиган отказался помочь? Она прикусила губу. Да, именно это и говорил Джерадин. Но вопреки всему лорд явился. Она почувствовала холодную дрожь, несмотря на относительно теплый воздух. О какой новой катастрофе он прибыл сообщить?
 Кто эти люди в центре его боевых порядков, эти две фигуры в плащах, не принимающие участия в сражении, лишь передвигающиеся вместе с основной группой войск? Одна из них казалась вполне заурядной. А другая была огромной…
 Эхо донесло к ней звуки битвы, бряцание щитов и мечей. Камни скрывали большую часть сражающихся; принц Краген перемахнул щель и исчез из вида за горой, насыпанной лавиной. У него было слишком мало людей, чтобы противостоять такой орде кадуольцев, слишком мало. Его могла спасти только скорость коня и неожиданность атаки. Но смешанную группу защитников Орисона и солдат Аленда, готовую прийти ему на помощь, с двумя сотнями всадников в авангарде, поддерживало полтысячи пеших ратников, бешено напирающих с тыла. И когда Термиган ввел всех своих людей в долину, он повернул скакуна, крикнул «За мной!» и вернулся на помощь принцу.
 Принц Краген и человек, некогда заявивший:  «Я на верю ни одному алендцу»,  бок о бок пробивались к основной армии короля Джойса.
 Их спасла пересеченность окружающей местности; нагромождения камней сдерживали контратаку Кадуола, горы булыжников, которые должны были заполнить созданную Гильдией пропасть, не позволяли атаке набрать нужную скорость. И когда силы верховного короля вновь попытались пересечь долину, лучники принялись стрелять в них сверху, прячась за скалами.
 Принц Краген и Термиган помогли друг другу достичь спокойного пространства, словно всю жизнь были друзьями.
 — Кто эти люди с ним, — спросила Териза, — те, в плащах, единственные, кто не сражается?
 Сердце Элеги забилось сильнее. Кто смеет говорить о крахе там, где действует король Джойс и его дочери?


***

 Солдаты с телами Тора и Рибальда прибыли к штандарту короля до Термигана; король Джойс встретил их так, словно они были не на поле битвы и им не грозили катапульты и неожиданные атаки; он встретил их так, словно для него не было ничего важнее бремени, которое они доставили: трупа его старого друга.
 — Он спас нас, — сказал Мастер Барсонаж. Воплотитель, похоже, слишком устал, чтобы спешиться, и выглядел слишком измученным, чтобы добавить:  милорд король. —  Он и Рибальд… — голос магистра пресекся от горя.
 — Это правда, милорд король, — сказал Смотритель Норге без своей обычной медлительности. — Их было всего двое, но они ударили в нужное время. Они причинили врагу достаточный ущерб, нагнали на него достаточно страха… — Как и Барсонаж, Норге, казалось, терял голос. — Без них нам не удалось бы спасти магистра. Или Мастера Гарпула.
 Без выражения, словно он повторял это множество раз, Мастер Гарпул пробормотал:
 — Жена обещала проклясть меня, если я не вернусь. Она была так зла… — У него текло из носа, и он шумно шмыгал.
 Король Джойс взглянул на тело Тора и хотел что—то сказать, но не смог; ему даже было трудно дышать, словно вид разбитой головы друга причинил ему больше боли, чем он ожидал, нанес удар, который он рассчитывал парировать, но не смог. У Джойса перехватило дыхание, и он судорожно, жадными глотками принялся хватать воздух, прижав руки ко рту, чтобы приглушить звук.
 Он был давно не молод. Он долго жил один; его утешали — во всяком случае понимали — лишь безумный Хэвелок и теперь мертвый Квилон. А цена его попыток спасти Мордант все росла. Без Тора не может быть никакого Морданта, никакого королевства, которое бы стоило защищать; ни один король не транжирил так кровь тех, кого любил.
 Джойс с трудом оторвал руки от лица и взялся за край носилок Тора. Он, казалось, хотел поднять тело Тора, вырвать его из лап смерти. Но мертвец был слишком тяжел. Требовалось четверо, чтобы просто удерживать его огромный вес.
 И, не сознавая, что делает, король Джойс опустился на колени в грязный снег.
 Териза и Джерадин не задумываясь устремились к нему; желание хоть чем—то помочь было явно написано на их лицах. Но леди Элега остановила их, приложив палец к губам. Затем, улыбаясь, несмотря на смерть Тора и печаль отца, она указала на всадников, приближающихся к штандарту.
 Принц Краген. Термиган. И две фигуры в плащах, скрывающих все, кроме их размеров, лица не различимы в глубине капюшонов.
 На принце Крагене остались боевые отметины; кровь, явно не его собственная; рубленые полосы на кольчуге. Он выглядел достойно, без сомнения  достойно,  словно человек который выбрал лучшее из сомнительных решений и заслужил победу. Термиган выглядел хуже, измученный долгой дорогой, под глазами мешки. Но в нем тоже проступало достоинство, почти торжество, словно он был уверен, что все сделал правильно. Его суровое лицо не выражало упрека.
 — Милорд король, — сказал он, — я прибыл к вам на подмогу. Со мной всего двести человек — все, что я смог собрать. Надеюсь, этого хватит.
 — Более чем, — мягко вмешался принц Краген, видя печаль короля. — Разве неправда, что сам Мордант начинался с отряда в двести человек?
 — Отец. — Мисте откинула капюшон и подставила глаза и отмеченную шрамом щеку солнечному свету, проникающему из—за края ущелья.
  — Мисте. 
 Териза почувствовала такие изумление и восторг, что едва сдержала крик; все ее тело, казалось, пело от счастья.
  — С тобой все в порядке! 
 Джерадин едва не расхохотался от радости. Люди вокруг штандарта короля шептали имя Мисте, словно оно обладало силой и несло опасность.
 — Благодаря Термигану, — сказала она, — я привела твоего Воина.
 Когда смятение, вызванное ее появлением, отчасти поутихло, огромная фигура рядом с Мисте сбросила плащ, открыв яркие сверкающие доспехи, кое—где обожженные, в двух местах прогоревшие насквозь. Лицо великана закрывало темное непроницаемое забрало. Странное оружие висело на поясе; ружье, с помощью которого он прожег себе путь из Орисона, висело за спиной.
 Солдаты и стражники замерли. Некоторые схватились за мечи; кое—кто натянул луки.
 Но Воин не сделал ни одного угрожающего движения. Он медленно поднес руку к лицу, коснулся выступа на шлеме. Его забрало беззвучно втянулось в шлем, открывая лицо.
 Это было обычное мужское лицо: светлые глаза, большой нос крючком, словно не раз сломанный, сурово поджатые губы над массивным подбородком. Только то, как странно он шевелил губами при разговоре, выдавало его происхождение.
 — Милорд король, — сказал он необычным голосом, в котором отдаленно слышалось нечто птичье. — Я потерялся на этой Богом забытой планетке. По словам Мисте, вы не виноваты в том, что я оказался здесь. Она утверждает, что ваши Воплотители могут помочь мне. Но вы не можете помочь мне, пока варитесь в этом котле.
 Я бы хотел сделать все, что в моих силах. Ради нее. Для того, чтобы ваши Воплотители все—таки помогли мне.
 — Так вот кто это был, — выдохнула Териза с облегчением и восторгом. Но в этот миг даже у Джерадина не оставалось для нее внимания.
 Стоя на коленях перед Тором, король Джойс вскинул голову, услышав голос Мисте, и уставился на нее и Воина; в голубых глазах сияла радость. Потом он поднялся на ноги, словно вся его сила вернулась к нему. Но сначала он обратился не к дочери, не к принцу Крагену или Термигану, ни даже к Воину. Он обратился к Смотрителю Норге.
 — Нужно сделать многое, Смотритель. Позаботьтесь о людях лорда Термигана. Отправьте тех, кто нуждается в помощи, к лекарям. Остальных распределите среди наших всадников. Если я правильно рассуждаю… — он посмотрел на другую сторону долины, — верховный король Фесттен сейчас перегруппируется. Он вскоре снова пойдет в атаку. Нам отчаянно нужны всадники.
 Моего дорогого друга Тора, — продолжал он без паузы, — нужно с почестями похоронить близ Эсмереля. Возьмите сколько понадобится людей и похороните его достойно. А рядом с ним — Пердона… двух преданных и смелых лордов, которые положили жизни ради шанса спасти мир. Если мы победим, их имена будут заслуженно отмечены прежде всех остальных.
 Затем король торопливо отошел от носилок, подошел к лошади, на которой сидела Мисте, снял дочь с седла и прижал к себе.
 Воин, Дарсинт, тут же спешился; похоже, он считал, что Мисте нуждается в его защите. Но когда он отвел лошадь в сторону, то остановился, решив оставить Мисте и короля наедине.
 Глядя на сестру и отца, Элега жалела лишь об одном: что не может улыбаться как они, с такой теплотой, нежностью и доверчивостью, словно на всю жизнь сохранили полную невинность.
 — Дорогое дитя, — глухо пробормотал король, — моя Мисте, я так рад… Хэвелок советовал доверять тебе, но я не мог не волноваться. Моя дочурка, в такой опасности… Я хотел чтобы с тобой было все в порядке. Но я нуждался в том, что ты делала. — Он крепче обнял Мисте, отпустил, отошел на шаг. — Твоя мать разбила бы мне голову, если бы знала, как я рисковал тобой.
 — Отец, — ответила Мисте, сияя словно солнце, — все дети должны время от времени рисковать. Иначе как мы узнаем свои силы?
 Если ее улыбка могла стать теплее и чище, то стала, когда Мисте обернулась к Элеге.
 Элега хотела сказать: «Ты спасла нас, о, Мисте, ты спасла нас». Но у нее внезапно сдавило горло, а взгляд затуманился от слез. Улыбка Мисте все еще обладала властью делать все вокруг стoящим.
 Мисте подошла к сестре поближе. Они не обнимались; они испытывали слишком личные чувства, и не могли проявлять их на людях. Мисте тихо сказала:
 — Ты сделала это. Все, чего я хотела, — все, о чем я не сказала. Я ужасно горжусь тобой.
 Элега посмотрела на принца Крагена — он по—прежнему сидел на лошади, — и не сводила с него счастливого взгляда, пока Мисте обнимала Теризу и Джерадина и снова шла к королю.
 — Ну вот, правда и открылась, милорд король. — Принц говорил суховато, чтобы скрыть радость. — Должен признать, что мотивы монарха Аленда — и мои собственные — не были столь уж бескорыстными. Мы предприняли осаду Орисона, чтобы заставить вас со временем обнаружить свои планы. Мы сохраняли надежду на союз, даже когда отказались от него, и решили помочь вам. Но мы делали это еще и потому, — он улыбнулся в усы, — что леди Мисте угрожала в противном случае обратить на нас огонь Воина.
 Тем самым принц признался перед всеми, что они с Элегой знали, что Мисте жива, знали, что она — с Дарсинтом. Джерадин нахмурился, словно спешно проверял услышанное; щеки Теризы то бледнели, то краснели — облегчение, поскольку с Мисте все в порядке, сменялось гневом — ведь то, что с Мисте все в порядке, от них скрывали.
 Но король Джойс не смутился.
 — Другими словами, милорд принц, — сказал он с трудом подавляя желание рассмеяться, — вы решили уважать мою позицию, получив повод считать, что она может быть сильнее, чем кажется. — И, отвернувшись от Мисте, он продолжал более официальным тоном: — Это мудро—и смело. В ответ на благородные признания должен признать, что частенько подозревал: ваш отец — человек мудрый. — Его глаза лукаво блеснули. — Но его смелость оказалась для меня приятной неожиданностью.
 К несчастью, — сказал король Джойс, обращаясь к людям у знамени, — с минуты на минуту нам придется возобновить битву, и прежде чем этот миг наступит, я должен признать, что моя позиция слабее, чем кажется.
 Посмотрев на Воина, он спросил: — Как мне обращаться к вам? Воин задумался:
 — Вы имеете в виду мой ранг? Я — Дарсинт, старший боевой офицер Объединенного Экспедиционного корпуса, крейсер «Кара».
 — Дарсинт, — повторил король Джойс, — предложенную вами помощь мы принимаем с огромной радостью. Я очень нуждаюсь в ней. Но помочь вам мы вряд ли сможем.
 Дарсинт нахмурился.
 Элега невольно затаила дыхание. Что делает ее отец? Но взгляд Мисте успокоил ее; Мисте помрачнела, но не казалась потрясенной. Джерадин медленно кивнул, словно подтверждая слова короля. Териза бросила взгляд на долину, ожидая новых ужасов.
 — Я уверен, — пояснил король, — что моя дочь объяснила вам, как вы попали сюда — благодаря воплощению… с помощью зеркала. Но зеркало, вызвавшее вас сюда, разбито. — Он тактично не упомянул о том, что его разбил сам Дарсинт. — Вдобавок единственное зеркало, которое показывало то же изображение, тоже разбито врагами, имена которых нам теперь известны. И я, увы, не могу предложить вам никакой помощи.
 Сомневаюсь, что удастся убедить Мастера Гилбура объяснить, как было сделано его зеркало. Таким образом ваша единственная надежда — Джерадин. — Но король Джойс не взглянул на Джерадина. — Не сомневаюсь, что если мы победим — если ему будет предоставлено время и спокойствие, он сделает точь—в точь такое же зеркало. Джерадин продолжал кивать.
 — Однако возникает новая сложность, — продолжал король, — время. Наши зеркала показывают изображения мест, а не личностей. Изображение можно передвинуть на относительно небольшое расстояние. Как только Джерадин создаст зеркало, в его силах будет вернуть вас не к вашим людям или домой, а лишь туда, где мы вас нашли.
 Сколько дней прошло с тех пор, как вы оказались среди нас? И сколько еще пройдет, прежде чем у Джерадина появятся время и спокойствие? Неужели ваш «крейсер»… ваша «Кара»… будет дожидаться вас?
 — Питан, — мрачно пробормотал Дарсинт. — Забытый богом кусок собственности. Ноги бы моей там не было, будь моя воля. Но ОЭКу нужна наблюдательная база в этом секторе — правда, она никому не нужна такой ценой. Король Джойс продолжал развивать свою мысль:
 — Может ли быть так, что ваша «Кара» уже в другом месте? Что вы погибнете среди врагов, если вернетесь спустя столько времени?
 — Ну да, дьявол меня забери. — Воин, похоже, жевал губу, не видимую за краем шлема. — Питанцы обратили нас в постыдное бегство, когда я был похищен. Плазмовые залпы, каких я еще не видел. — Он показал на изуродованные доспехи. — «Кара» давно улетела.
 — И потому я ничего не могу вам обещать, — закончил король Джойс, — за исключением одного: я готов использовать вас в полной мере — и окажу помощь во всем, в чем смогу.
 Вы поможете нам?
 В груди у Элеги болело от недостатка воздуха, но она заставляла себя сдерживать каждый вдох, надеясь, что прямота отца не оттолкнет от них Дарсинта.
 Воин раздумывал недолго:
 — Ну что ж. — Он разочарованно вздохнул. — Мисте предупреждала меня. Она — единственный мой Друг. А вы ее отец. Она считает, что вы достойны спасения.
 Печально лишь то, что спасти вас я не способен. — Гримаса на его лице вероятно означала улыбку; сказанное явно было специфическим юмором ОЭК. Прочесть что—либо по его лицу было трудно, как полустертую надпись на камне. — Я слабее, чем кажусь. И похож на вас. Пистолеты не имеют нужного радиуса действия — недостаточно мощности. Руками я смогу задушить лишь ограниченное число людей. И не остановлю нашествие. — Он кивнул в сторону армии верховного короля Фесттена. — А мое ружье почти разряжено…
 Блеяние зурны помешало ему договорить.
 И мгновенно шесть катапульт отвели ложки назад.
 Боевые барабаны принялись отбивать ритм.
 Быстро бросив взгляд в ту сторону, Элега заметила, что передовая линия войск Кадуола вытягивается, готовясь к прорыву через проходы в долине. Мало времени; Воин и король еще не были готовы. А у нее не оставалось времени выяснить, каким образом Мисте с Дарсинтом и Термиган оказались здесь — как они встретились.
 — Но я не беспомощен. — Постепенно стало ясно, что гримаса на лице Дарсинта означает улыбку. — Думаю, оставшихся зарядов хватит, чтобы разобраться с этими игрушками. — Он показал на осадные машины. — Может быть, это вгонит в ваших богом забытых врагов немного богом забытого страха.
 Он замолчал, словно ждал, что кто—нибудь оценит шутку и рассмеется.
 Через мгновение король усмехнулся — короткий резкий смешок — не потому что оценил шутку, а из вежливости.
 — «Немного богом забытого страха». Мне нравится, как это звучит. Когда—нибудь вы объясните мне, что значит «богом забытый». Мне кажется, Смотритель Леббик оценил бы эту фразу, будь он жив.
 Пожалуйста, «разберитесь» с катапультами. — Король Джойс оглядел позиции Кадуола, готовность орудий. — И побыстрее.
 По—прежнему со своей улыбкой—гримасой, Дарсинт снял ружье со спины.
 Солдаты и стражники невольно отступили на шаг.
 Элеге хотелось, чтобы принц Краген спешился, встал рядом с ней. Но, как и Термиган, он оставался на лошади, чтобы в любой миг поскакать на битву.
 Воин посмотрел на мигающий красный огонек на своем странном оружии, нажал на кнопку.
 — Дальность — не проблема. — Когда он говорил тихо, его голос еще больше напоминал птичье пение. — Да и дерево не устоит. Но лучше бы быть поближе — а то я не такой хороший стрелок.
 Элега заметила, как он подмигнул Мисте.
 Это почему—то напомнило ей, что он виновник появления шрама на ее щеке, знака, изменившего выражение лица Мисте из задумчиво—романтического на решительное.
 Боевые барабаны били все чаще.
 Дарсинт вскинул ружье к плечу и прицелился.
 Через два сердцебиения его оружие плюнуло огнем.
 Элега, Джерадин, Териза и все остальные, сгрудившиеся у штандарта, перевели взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как огонь достигает катапульты и разносит ее в щепки. Куски бревен и обрывки канатов, ярко полыхая, полетели вниз. Элеге показалось, что барабаны на мгновение сбились с ритма. А может быть, это ей лишь почудилось.
 — Одна, — коротко объявил Дарсинт.
 Он снова прицелился и снова выстрелил.
 Цель со сломанными опорами качнулась вперед, охваченная огнем; затем ложку резко вывернуло в сторону.
 — Две.
 Элега с трудом подавила желание закричать от радости. Вокруг все молчали, охваченные восторгом и напряжением.
 Нахмурившись, Дарсинт снова проверил ружье — и выстрелил еще раз. Ослепительная смертоносная линия пролегла точно к следующей катапульте.
 Вероятно, кадуольские солдаты у орудий впали в панику и попытались выстрелить, прежде чем катапульта была взведена. Мелкие камни забарабанили вдоль стены, никому не причиняя вреда. Огонь превращал катапульту в пепел.
 — Три.
 На этот раз сомнений не было: барабаны запнулись, а в следующее мгновение замерли, словно барабанщиков охватила паника. Вместо того чтобы перестроиться и дальше выбивать дробь, они замолчали.
 Несколько стражников оглушительно закричали «ура!» Яростный взрыв восторга и облегчения покатился над долиной.
 «Молодец, Дарсинт! — пробормотала про себя Элега. — Клянусь звездами, верховный король Фесттен узнает, что значит противостоять нам!»
 Воин выстрелил снова, разрушив очередное орудие. — Четыре.
 Нахмурившись сильнее, Дарсинт посмотрел на свое ружье, принялся нажимать кнопки, хлопнул ладонью по магазину.
 Под растущие крики восторга принц Краген спросил:
 — Дарсинт, разумно ли сейчас опорожнять орудие? Битва едва началась. Нам может понадобится ваша мощь.
 Воин криво ухмыльнулся:
 — Я считаю, что не слишком разумно будет залечь и позволить врагам швырять на голову камни.
 Он поднял ружье; из ствола вырвалась новая вспышка пламени. — Пять.
 Крики «ура» перекрыло блеяние зурны: сигнал к отступлению. Войска Кадуола начали отход. Стражники короля и солдаты принца Крагена принялись кричать еще более восторженно, словно побеждали. Тем не менее, все собравшиеся у штандарта видели, что пятый залп Дарсинта сопровождался шипением и колебаниями огня. Когда он, пожав плечами, прицелился в последнюю катапульту и попытался выстрелить, из ствола вылетело лишь несколько голубоватых искр, быстро погасших.
 Он снова пожал плечами и попробовал выстрелить еще раз: ничего. Машинально забросив ружье за спину, Дарсинт, не обращаясь ни к кому в особенности, сказал:
 — Если у кого—то есть полевой циклотрон, то я попытаюсь перезарядить эту штуку.
 Улыбаясь, Мисте подошла к нему и положила руку на доспехи, словно поздравляя или утешая его.
 Постепенно радостные вопли смолкли: кричавшие начали понимать, что последняя катапульта уцелела.
 Если король Джойс и почувствовал разочарование, он не показал этого.
 — Отличная работа, Дарсинт, — заявил он. — Молодцом. Пусть верховный король поостережется. Удача начала отворачиваться от него. Теперь он и его союзники знают, что вы здесь, с нами.
 — Но они поймут, — вмешался принц, — что в его оружии не осталось силы.
 — Они не знают, сколько у нас оружия, — уверенно возразил король. — И каковы его способности. Сейчас они будут выжидать. Обязательно. Верховный король Фесттен и Мастер Эремис станут совещаться. Нанося новый удар, они попытаются применить нечто необычайное — и выдадут этим свое растущее отчаяние.
 Элега подумала: отец настоящее чудо. Запертый в этой долине намного превосходящим его противником, с обессилевшим Дарсинтом, он, тем не менее, заставляет всякого, кто слышит его, поверить, что непобедим. — А пока, милорд принц, — продолжал он, — у нас есть прекрасная возможность усилить оборону. Нужно в полной мере использовать все препятствия на пути верховного короля.
 Принц Краген кивнул, довольно мрачно:
 — Слушаюсь, милорд король. — Держался он холодно; лишь блеск в глазах выдавал радость — ведь он делал именно то, на что они надеялись и что планировали с Элегой, то, на что, несмотря на риск, уговорили монарха Аленда. — Я займусь этим. И, натянув поводья, он развернул лошадь.
 — Я отправлюсь с вами, — сказал Термиган, прежде чем кто—нибудь успел что—либо сказать. Его тяжелый взгляд и застывшее выражение лица недвусмысленно говорили, что он не считает принца своим врагом. — Я проделал всю эту дорогу в седле не для того, чтобы рассиживаться здесь и смотреть, как работают другие.
 — Милорд Термиган, — сказал король таким тоном, что принц и Термиган остановились. — Вы еще не рассказали нам, что произошло и почему вы оказались здесь. И у меня еще не было случая поблагодарить вас. Я искренне благодарен за то, что вы привели под мои знамена двести человек. А за то, что вы доставили в целости и сохранности мою дочерь и Дарсинта, я ваш должник навеки.
 Термиган потрепал лошадь по голове.
 — Стернваль пал, — буркнул он. Впервые за все время Элега увидела пену на губах лошади, заметила усталость в ее глазах. — Я и не думал приезжать сюда. Джерадин подтвердит. Я держался сколько мог. Но когда я потерял Стернваль, мне идти все равно было некуда.
 Вы единственная надежда моей провинции… вы, ваши Воплотители, — казалось, его сейчас стошнит, — и ваш союз с Алендом. — Усилием воли лорд заставил себя вспомнить, что говорит с королем. — Мой отец построил свой замок буквально своими руками. Простите мою неучтивость.
 Его лошадь споткнулась, когда он снова повернул ее. И все же он заставил животное перейти на рысь и поскакал вниз, к войскам.
 Король Джойс и принц Краген переглянулись.
 — Используйте его с осторожностью, — пробормотал король. — Я уже потерял двух замечательных лордов и не хочу потерять еще одного.
 Принц Краген ответил бледной улыбкой: — В Аленде старые воины до сих пор рассказывают страшные истории о том, каково сражаться с лордом провинции Термиган. Постараюсь поберечь его.
 Кивнув королю и помахав рукой Элеге, принц Краген отправился вслед за Термиганом.
 Элеге хотелось, чтобы он вернулся. Сознание того, что ему не угрожает непосредственная опасность, не успокаивало ее. И в то же время она почувствовала легкую дрожь нетерпения: ей до смерти хотелось услышать рассказ Мисте.


***

 Пока силы Кадуола выжидали, а принц Краген делал все, что в его силах, перегруппировывая войска, Элега и Мисте удалились в шатер Тора, поговорить в укромном уголке. Териза и Джерадин пошли с ними — и король Джойс. Это удивило Элегу, ждавшую, что отец займется военной частью, и порадовало, так как он показал, что полностью доверяет алендскому Претенденту, сыну старого врага.
 Дарсинт тоже отправился с ними. Он заявил, причем с таким видом, что отказать ему было просто невозможно, что останется с Мисте.
 Снаружи последняя катапульта метала камни через примерно равные промежутки времени, упорно и совершенно безуспешно. Большая часть людей короля отошла за пределы досягаемости этого орудия. А вскоре стало ясно, что единственная цель катапульты—напомнить стражникам и солдатам, что верховный король намерен уничтожить их.
 Но Элега в эту минуту не думала о сражении. Она восхищалась сестрой: та каким—то образом превратилась в силу, которую нужно принимать во внимание в битвах между королевствами. Как и Торрент, она нашла возможность все изменить.
 Элега гордилась ею.
 — Ты действительно угрожала сестре? — спросил король Джойс. — Ты действительно грозила спустить Дарсинта на армию Аленда?
 Свет ламп приглушил красоту Мисте. В шатре она казалась менее уверенной в себе и легче смущалась. Чуть стыдливо она ответила:
 — Боюсь, да. Я пробовала быть осторожной — сказала меньше, чем могла бы. Но я уверена, что Элега поняла меня.
 Элега довольно кивнула:
 — Я обрадовалась — когда опомнилась от потрясения. Мне нужно было как можно больше доводов, представ перед монархом Аленда.
 Мисте покраснела.
 — Я очень рада, что нам не пришлось демонстрировать свои возможности. Мои угрозы превратились бы в пустые слова. Как только мы расстались — как только ты помогла мне выбраться из алендского лагеря… Мы с Дарсинтом ушли. Нас не было, и мы ничего не смогли бы предпринять против вас.
 — Правда? — изумилась Элега. — Могла бы поклясться, что и потом вы наблюдали за мной.
 — А куда вы отправились? — вмешался Джерадин. Казалось, у него, как и у Теризы, есть особый повод радоваться появлению Мисте. Вероятно, потому что он любил всю семью короля. Не в первый раз Элега заметила, что он разительно изменился. В нем чувствовался  талант.  И она устыдилась, что всегда относилась к нему с насмешкой. Мисте слегка смущенно посмотрела на отца.
 — Элега сказала мне то, что я хотела знать, — медленно произнесла она. — Когда я услышала, что верховный король вышел в поход, но отправился не в Орисон, а в провинцию Тор, я почувствовала, что знаю, куда идти. Мы с Дарсинтом отправились помочь Пердону, если сможем.
 Пердону, который вел самоубийственную войну в одиночку, потому что король Джойс отказал ему.
 — «Я верю, что проблему может разрешить лишь тот, кто видит, в чем она заключается», — негромко процитировала Териза. Ее глаза горели, словно она тоже гордилась Мисте.
 Король Джойс не отозвался на слова Мисте и Теризы. Только улыбнулся, присоединяясь к их радости.
 — Ты правильно поступила, Мисте, — пробормотал он. — Продолжай.
 Его похвала успокоила Мисте.
 — Да больше рассказывать не о чем, — сказала она более спокойно. — Мы старались прийти на помощь, но армия верховного короля постоянно оказывалась между нами и Пердоном. Мы берегли заряды Дарсинта, зная, что они скоро закончатся, и вместо того чтобы атаковать верховного короля в лоб, пытались обойти его. Но, когда нам это удалось, Пердон уже попал в ловушку и погиб.
 Это были для нас трудные времена. Видя мое отчаяние, Дарсинт хотел напасть на Кадуол и в одиночку нанести им максимальный урон. — Дарсинт кивнул. — Но я была уверена, что не следует тратить его силы, и уговорила его подождать. — Она нежно взглянула на Воина. — Вместе мы ждали и наблюдали, стараясь собрать как можно больше сведений о передвижениях верховного короля. Когда подошла ваша армия, мы снова оказались не с той стороны и не могли прямо добраться до вас. Обходя войска верховного короля сначала с юга, а потом с запада, мы наткнулись на Термигана и его людей.
 Без него мы не смогли бы присоединиться к вам, разве что полностью растратив заряды Дарсинта. Джерадин снова перебил ее:
 — А Термиган объяснил причины своего поступка? Когда мы с Теризой уговаривали его прийти сюда, он отказался. — Он посмотрел на Теризу в поисках подтверждения. — И весьма категорично.
 Мисте покачала головой.
 — Он сказал нам, что это ваша идея. Он держался за Стернваль как мог долго, но в конце концов ямы с огнем поглотили его родовое гнездо. И, собрав всех воинов, которых ему удалось найти среди своих людей, он отправился через свою провинцию в Эсмерель, намереваясь… — Она на мгновение запнулась, но продолжила спокойно и печально: — Намереваясь, как мне кажется, покончить со своей ненавистью одним резким ударом по Мастеру Эремису.
 — Не знаю, о чем он думал, — добавила она. — Могу только сказать, что нам с трудом удалось убедить его объединить усилия.
 — Он вознамерился погибнуть, — добавил Дарсинт, — а потом встретился с нами. А сейчас кто знает? — Воин пожал плечами в доспехах.
 — Не само присутствие Дарсинта убедило его, — продолжала Мисте. — Он ненавидит все Воплотимое. Мне кажется, он отправился сюда не потому, что знал о вашем появлении здесь. — Она посмотрела в лицо отцу. — Это еще один лорд, который считает, что король его бросил. По какой—то причине твой союз с Алендом заставил его передумать. Он обнаружил… отец, я должна сказать это. Боюсь, он обнаружил, что легче поверить старому врагу.
 Налицо короля легла тень. Кто стал бы винить его? Мисте с трудом закончила рассказ.
 — Как только нам удалось убедить его, он без колебаний двинулся на помощь. До тех пор мы искали путь в обход армий Кадуола, чтобы сберечь заряды Дарсинта. Но без помощи Термигана нам не удалось бы добраться к вам.
 Когда она сказала это, лицо короля Джойса прояснилось.
 — Это хорошо, — сказал он, когда она умолкла. — Если мы потерпим поражение, милорд Термиган может делать со своей ненавистью все, что ему заблагорассудится. А если мы одержим победу, то будем знать, что победили с его помощью. Возможно, это отчасти излечит его.
 А пока что, дорогая дочь, ты принесла нам новую надежду. Ты знала, что твоя встреча с Дарсинтом была предсказана?
 Элега остро глянула на короля Джойса.  Предсказана? 
 — Хэвелок сделал предсказание, — пояснил Джойс, — в котором ты на коленях умоляешь Дарсинта не убивать тебя.
 Дарсинт неловко переминался с ноги на ногу.
 — Она стояла передо мной на коленях. Я был ранен — и не в себе. Перед глазами все расплывалось. Все внезапно стало другим, враги были везде. Кто—то подошел, я выстрелил. И едва не убил ее, Господи прости.
 Затем я услышал ее голос. Женщина. На коленях. Мне стало нехорошо, словно я выстрелил в себя.
 Уверенно, чтобы никто не ошибся на этот счет, Воин сказал:
 — Она спасла мне жизнь. — В его голосе звучал вызов. Он больше не позволит Мисте страдать.
 На мгновение голубые глаза короля затуманились.
 — Когда ты исчезла из Орисона, — сказал он Мисте, — я сердцем почувствовал, куда ты отправилась — и испугался. Вот почему, — пояснил он Теризе, — я был так резок с вами, когда просил объяснить ее отсутствие. Я не мог избавиться от страха.
 Честно говоря, — сказал Джойс, вновь обращаясь к Мисте, — когда я впервые понял, что Воин в зеркале Мастера Гилбура был тем самым, что и в предсказании Хэвелока, я едва не решился разбить зеркало. Чтобы избавить тебя от этого. Чтобы Дарсинта нельзя было воплотить. Хэвелок с огромным трудом отговорил меня. Я позволил воплощению осуществиться — поверив, что риск оправдан… — Его улыбка была печальной, довольной и волевой одновременно. — Хотя это было очень трудно. Если бы я позволил Файлю уговорить меня остановить Гильдию, моя решимость могла бы иссякнуть.
 Джерадин откашлялся.
 — Знаток Хэвелок пытался рассказать нам о предсказании — рассказать Теризе. Не знаю почему. Все это время он пытался только напугать нас. Но, может быть, он хотел чтобы мы лучше поняли ваши намерения. И насколько мог в своем состоянии… Король Джойс сухо ответил:
 — Может быть. Не следует недооценивать его. В любом случае он лучший игрок в перескоки, какого я знаю. Териза вдруг быстро сказала:
 — Именно это нам и предстоит.
 Король мигом переключил все внимание на нее.
 — Миледи?
 — Они все здесь. — Казалось, Териза говорит не с ним и вообще ни с кем, кроме себя. Ее глаза смотрели в пустоту; она задумалась. — Все пешки на своих местах. Мисте и Воин. Элега и принц Краген. Мастера. Армия Смотрителя Леббика. Он, и Пердон, и Тор — они сделали все, что было в их силах, прежде чем погибли… принесли себя в жертву, чтобы мы выстроились на доске. Даже Торрент сыграла свою часть партии. Все делают то, что нужно, что вы хотели от них.
 Кроме нас с Джерадином. И снова король тихо спросил:
 — Миледи?
 Все молчали. Джерадин внимательно изучал Теризу; Мисте смотрела на нее сияющими глазами.
 — Мы сделали все, что могли, — сказала Териза. — Помогли выстроить эту позицию. Но сейчас мы бесполезны. Нас можно снять с доски. И она встретилась взглядом с королем.
 — Чего вы сейчас хотите от нас?
 Джойс улыбнулся, словно она чудесно оправдывала все его ожидания.
 — Миледи, я смогу победить верховного короля. Я хочу, чтобы вы победили Мастера Эремиса.
 Прежде чем она успела отреагировать — прежде чем Джерадин, Элега или кто—то другой успел сказать хоть слово, — в шатер без доклада ворвался Смотритель Норге.
 — Милорд король, — сказал он так быстро, насколько позволяла его флегматичность. — Вам следует посмотреть на это. Что—то назревает.
 Король Джойс поспешно, словно уходя от вопросов, которые могли бы задать Териза и Джерадин, поднялся с кресла и вышел за Смотрителем из шатра.
 Элега мгновение пребывала в нерешительности; она задумалась, не сказать ли что—нибудь Теризе и Джерадину — а может быть, Мисте и Дарсинту. Но сердцем она была с отцом, в битве, с принцем Крагеном, и не могла остаться.
 Выйдя наружу, она не заметила, что все бывшие с ней шатре через мгновение присоединились к ней.


***

 Долина была залита солнечным светом… Небо над скалами, обступавшими долину, казалось невероятно голубым, таким чистым и ясным, каким бывает лишь весной. Воздух едва заметно, но несомненно потеплел, под солнечными лучами толстый слой снега начал таять. Там, где прошла армия, возникли темные прогалины, появилась влажная грязь. Ручей в центре долины зажурчал громче, неся талую воду.
 Так же как король Джойс и его спутники около штандарта, все солдаты Морданта и Аленда от дна долины до Эсмереля смотрели на то, что происходило в армии верховного короля Фесттена. Похоже, войска Кадуола отходили.
 Нет, не отходили; перестраивались. Верховный король перестроил своих людей в новый порядок, разделив пополам и оставив между обеими колоннами открытое пространство.
 — Неужели он думает, что сможет победить нас таким образом? — спросил Норге. — Неужели он думает, что мы окончательно спятили и позволим ему нанести удар одновременно с обеих сторон?
 — Нет, — ответил король неожиданно резко. — Он освобождает место.
 — Эремис собирается что—то воплотить, — выдохнула Териза. — Если бы я была рядом, если бы я была достаточно близко — если бы, как на развилке, могла определить, где изображение, то могла бы уничтожить зеркало.
 Она сказала это не для короля, но он услышал. — Нет, миледи, — ответил он мгновенно, — если вам это не удастся, вы станете первой жертвой. Риск слишком велик, даже для меня.
 Джерадин обнял ее. Вероятно, пытался успокоить. А может быть, хотел убедиться, что она не вырвется.
 Напряженное ожидание и страх витали в воздухе. Король Джойс сказал:  «Они попытаются применить нечто необычайное…»  Все, кто слышал рассказы о прошлых войнах, знал, что Воплотители способны создать ужасы, от которых кровь стынет в жилах.
 Тем не менее, когда началась следующая атака, оказалось, что к ней никто не готов.
 Из—за того, что она чего—то ожидала и сосредоточилась до предела, Териза почувствовала только эхо воплощения. Зеркало Эремиса было сфокусировано слишком далеко, чтобы ощутить его явственнее. Она крепче прижалась к Джерадину.
 В открытом пространстве между армией Кадуола появилось чудовище.
 Она видела его раньше. Каждый в Гильдии был знаком с ним.
 Огромные глаза, алчные, горящие яростью. Зубы, по которым слизь стекала в пасть, такую большую, что чудовище могло пожирать дома. Огромное тело слизняка. Скользкое. Липкое.
 Однажды, во время давних войн, чудовище уничтожило целую деревню, пожирая хижину за хижиной. Слизень был слишком велик, чтобы убить его, слишком велик для того, чтобы ранить. Если дать ему время, он пожрет все, что угодно. Но король Джойс захватил то зеркало, из которого появилось чудовище, и Знаток Хэвелок загнал чудовище обратно в пещеру в его воплотимом.
 Сейчас это зеркало было у Мастера Эремиса, и чудовище бесновалось в долине.
 Существо взревело так жутко, что стены долины начали осыпаться. Затем оно поползло вперед и принялось пожирать камни, которые перекрывали верховному королю Фесттену подходы в долину, нападая на насыпи, словно камни были его любимой пищей.
 Несмотря на опыт и закалку, решительность и смелость, армия короля Джойса впала в панику.
 Зубы чудовища вгрызались в камень с грохотом, словно при взрыве, и такие же разрушительные. Лучники, прятавшиеся в насыпях, бросились наутек, рискуя сломать при падении ноги или спины. А когда камни исчезнут, существо будет дальше ползти в их сторону… И сожрет всю армию. Или прижмет стражников и солдат к стенам, где люди верховного короля Фесттена добьют их сверху. Или заставит их покинуть долину, и тогда армия Кадуола сможет напасть на них с двух сторон.  Нечто необычайное…  Да уж, необычайное, ничего не скажешь. Но враги были далеки от отчаяния. Это был мастерский ход, на который невозможно найти ответ; поражение не менее ужасное, чем зубы бестий.
 Не в силах спастись, алендцы и жители Морданта начали, словно вода, растекаться во всех направлениях. Их крики неслись со всех сторон: хриплые и испуганные, обреченные.
 Увидев это, король Джойс взъярился.
 — Палач, сеющий смерть — Эремис! — проревел он голосом, который, казалось, не уступал реву монстра. — Ты трус!
 Но Джойс не тратил времени на рассуждения. Обернувшись к Норге, он трубно рявкнул: — Найти Крагена! Собрать людей! Отступить! Эта бестия—еще не опасность! Мы должны остановить панику!  Подать мою лошадь/ 
 Оживший от крика короля Норге вскочил на своего коня, а двое смущенных стражников подвели к Джойсу внезапно испугавшуюся лошадь.
 Через мгновение оба пришпорили своих скакунов и помчались к порядкам армии, где теперь царили разброд и хаос. Король Джойс не злился на своих врагов, не кричал на своих людей. Он просто мчался, целеустремленно  мчался в долину со сверкающим мечом в руках, чтобы как можно больше его воинов и солдат принца Крагена видели его и думали, что такого не победить.


***

 — Должно быть  что—то,  что мы можем сделать, — повторял Джерадин, злясь от своей беспомощности, словно мальчишка.
 Териза прикусила губу.
 — Я сказала почти то же. — Она почти не слушала его. Она прислушивалась к скрежету зубов чудовища, пожирающего камень, — звуку безудержного сокрушения, который каким—то образом заглушал даже панику армии, — и пыталась думать о нескольких вещах одновременно.
  Рискуй осторожнее. 
  Я хочу, чтобы вы победили Мастера Эремиса, Проблему может разрешить лишь тот, кто видит, в чем она заключается. У меня непреодолимое чувство…  И что—то еще; нечто, отказывающееся оформиться.
 Слишком много шума, слишком много людей кричит вокруг, слишком много людей, готовых умереть… Что—то до глупости очевидное, настолько, что она обязательно будет пенять себя, когда сообразит, в чем дело.
 Рядом с Джерадином стоял Мастер Барсонаж. Взгляд у него был дикий, бессмысленный. Он походил на человека, который приковылял сюда после того как его мозги иссушила пустыня.
 — Сейчас я понимаю, — сказал он — не потому, что его слушали, а потому что ему нужно было что—то сказать, нужно было услышать свой голос. — Когда мы спасли вас из развалин зала заседаний, Эремис использовал это зеркало, чтобы убирать камни. Мне его выбор показался странным, но сейчас я все понял. Он доводил чудовище до бешенства, приучая его ненавидеть камни.
 Что—то…
 — Почему никто из нас не сообразил, что он должен быть создателем этого зеркала? Или Знатоком?
 Несмотря на разброд в мыслях, Териза замерла, пытаясь обдумать слова Мастера. Он был прав. Эремис должен быть Знатоком. Или он работал против короля Джойса дольше, чем кто—либо мог представить; его дурные наклонности проявились еще в юности. Неожиданно открывшиеся способности…
 — Но как он заполучил зеркало? — спросил магистр. — Мне казалось, оно среди погибших, когда было разбито зеркало Джерадина. Наверное, он тогда и захватил его… Вероятно, это была одна из причин нападения на рабочие помещения.
 Почему мы не задумались над тем, действительно ли исчезнувшие зеркала были разбиты?
 Потому что это был непредвиденный ход; вот для чего Эремис всегда делал неожиданные ходы. Его способности оказались неожиданными. А никто не ждет неожиданного. Определенно.
 И Териза поймала ускользающую мысль, внезапно, словно не делала никаких предварительных шагов. Да.
  Ода. 
 — Джерадин. — Она схватила его за руку и дернула, поворачивая к себе. — Мы должны вернуться в Орисон.
 Потрясенный Джерадин уставился на нее, разинув рот. На одно мгновение, болезненное, словно падение с большой высоты, ей показалось, что он начнет возражать. Неужели ты хочешь сбежать? Затем, когда эта опасность миновала, ее место столь же быстро заняла другая; Териза ясно видела это по лицу Джерадина:  «О чем ты говоришь?» 
 О, Джерадин, не спрашивай, нет  времени!  Но это был Джерадин, мужчина, которого она любила; он всегда невольно ставил ее в тупик своей растерянностью. Вместо того чтобы протестовать или требовать объяснений, он сказал:
 — У нас нет зеркала.
 — Есть зеркало Мастера Барсонажа. — Изображение бального зала в Орисоне.
 — Это плоское зеркало. Ты можешь воспользоваться им. А я — сойду с ума. Верно. О, дьявольщина.
 — А ты уверен, что нет никаких других? Разве Гильдия не привезла обычные зеркала?
 Быстрее. Пожалуйста. Это существо становится с каждым моментом все ближе. А принц Краген и король Джойс внизу, беззащитные против такой пасти…
 Словно непонимание происходящего лишь добавило ему решительности, Джерадин повернулся к магистру.
 — Мастер Барсонаж. У вас есть другое зеркало? Гильдия взяла с собой другие зеркала?
 Барсонаж заморгал, несколько смягчая отсутствующее выражение лица.
 — Для чего?..
 — У вас есть зеркало?
 — Для чего оно вам?
 Териза быстро встала рядом с Джерадином, стараясь, чтобы магистр заметил ее.
 — Мы возвращаемся в Орисон.
 Она слишком давила; ее просьба звучала так, что Мастер еще сильнее ощутил свое поражение. Резко, сухо он спросил:
 — Вы решили бросить короля на произвол судьбы? Джерадин, сжав кулаки, выдохнул:
  — Нет, —  словно защищая ее.
 К несчастью, это еще сильнее смутило Мастера Барсонажа. Териза взяла себя в руки и попыталась дать магистру лучший ответ.
 — Нам нужно использовать зеркала Хэвелока.
 У них были и другие причины, но она не могла тратить время, обдумывая их, а тем более — объясняя.
 Во всяком случае, она сподвигла Мастера сосредоточиться. Умственное усилие заставило его собраться и сделало лицо суровым, но в то же время более человечным.
 — Что вы задумали?
 Спеша преодолеть нелогичность происходящего, невероятность, бесполезность разговоров, она ответила:
 — Найти тайник Мастера Эремиса. Остановить его. Сейчас Джерадин смотрел на нее так же, как Мастер Барсонаж. Они одновременно спросили:
 — Как?
 — Неожиданные способности… — она начала путаться в словах, — неожиданные действия… Он не ждет неожиданного. Вы сами это сказали.
 Мастер Барсонаж невозмутимо ответил:
 — Я имел в виду вовсе не это.
 Нет. Послушайте. Дайте мне подумать.
 — Я говорю про себя. — Почему она не может думать? Монстр, пожирающий камни, словно жрал ее мозг. — Я уже делала нечто неожиданное. Дважды.
 Внезапно, — когда чудовище проделало уже полпути сквозь нагромождение камней, люди в долине были в панике, а Джерадин и Мастер Барсонаж смотрели на нее так, словно она сошла с ума, и ее ужас и ощущение безвозвратно утекающего времени стали слишком сильны и победили замешательство, — Териза поняла, как следует думать, поняла, как спасти. Поняла, как сражаться.
 И совершенно спокойно сказала:
 — Когда я сбежала от Мастера Гилбура, это не было полной неожиданностью. Тогда мы знали, что я обладаю некими способностями. Но когда я изменила изображение в плоском зеркале в рабочих помещениях—в первый день после прибытия в Орисон, — это стало неожиданностью. И то, что я изменила другое зеркало, чтобы сбежать от Мастера Эремиса, изменила на таком расстоянии — тоже. Мы никогда не пытались объяснить это.
 — Талант… — тихо заметил Барсонаж. Она покачала головой.
 — Я не про это. Я говорю о кое—чем другом. — Она посмотрела на Джерадина. — Когда ты пытался воплотить меня домой, я оказалась в Сжатом Кулаке. Это сделал ты. Ты — единственный, кто может управиться с нормальными зеркалами. Но Сжатый Кулак в весеннюю пору? Это было предсказание. Ты изменил изображение еще и во времени.
 А вот когда  я  изменила плоское зеркало — в шоке, инстинктивно, а не сознательно, — мое изображение показало Сжатый Кулак в реальном времени. Зимой. Как я могла сделать это? Откуда я знала, как он выглядит зимой?
 Джерадин смотрел на нее так, словно она стукнула его по голове и он старается сохранить равновесие.
 — Я никогда не думал об этом.
 — А когда я сбежала от Эремиса… — Теперь она обращалась не только к нему, но и к Мастеру Барсонажу.
 — Я использовала то же зеркало, которое унесло меня от Гилбура. Ничего странного. Мне было знакомо изображение. Но изображение за это время изменилось. В тот единственный раз, когда я видела его — когда убегала от Гилбура — там дул ветер. А когда я использовала его против Эремиса, ветра не было. Изображение было другим. Как я могла изменить изображение в том зеркале, если даже не знала, как оно выглядит — если изображение, которое я помнила, исчезло?
 Мастер Барсонаж изумленно глазел на нее. Он выглядел бы как полный дурак, не будь положение таким отчаянным.
 — Ты хочешь сказать, — тихо пробормотал Джерадин, словно на грани открытия, — что это часть твоего таланта. Тебе ни к чему точное знание, чтобы заменить изображение. Что—то в тебе восполняет то, чего ты не знаешь.
 Правильно. Сейчас все ее внимание сосредоточилось на магистре, заставить его поверить ей, заставить начать действовать.
 — Я знакома по меньшей мере с одним зеркалом Хэвелока. Но я не могу сосредоточиться, когда это… прет на нас. — У нее был по меньшей мере еще один повод. — Мне нужно вернуться в Орисон. Я смогу создать изображение — приблизительное изображение, — которое может привести нас в твердыню Мастера Эремиса. Было темно, я почти ничего не видела. Но я помню множество деталей. Думаю, их будет достаточно.
 Мгновение Мастер Барсонаж смотрел на нее так, словно ее предложения были безумными, невероятными. Он любил все хорошенько обдумать и не любил рискованных решений. Но когда она уже готова была закричать на магистра, он поднял голову и улыбнулся, и все безумие куда—то исчезло с его лица.
 — Почему вы так сразу и не сказали? Повернувшись, он направился к одной из телег Гильдии, громко призывая на помощь других Мастеров.
 Териза собиралась последовать за ним, когда Джерадин схватил ее в объятия и, приподняв, закружил так, что у нее захватило дух.
 — Я знал! — закричал он голубому небу, хаосу, слизняку. — Я знал, что нам место не здесь!
 И хотя Териза не удержалась и поцеловала его, она напряженно думала: пусти меня, идиот, нам нужно  идти.  Он отпустил ее. Вместе они побежали к телеге. Мастера распаковывали зеркало, которое показывало бесконечное море, сверкающее в солнечном свете.
 — Я привез его на всякий случай, честное слово, — пояснял Мастер Барсонаж остальным Воплотителям, пока те как можно надежнее устанавливали зеркало в мокром снегу. — Оно славно послужило нам, когда мы очищали зал заседаний от обломков, после разрушений, оставленных Воином. И мне подумалось, что, возможно, оно послужит нам снова. Я рискну. Попытаюсь представить, как его можно использовать, чтобы утопить этого монстра.
 — Я не разобью, — пообещал Джерадин. Он оказался рядом с зеркалом и принялся поглаживать кончиками пальцев чудесную деревянную раму. Несмотря на панику и крики солдат, отчаянные команды офицеров, он сосредоточился как будто бы без труда. Теризе он казался воплощением уверенности и силы, способным творить любые чудеса.
 Но с изображением моря ничего не случилось. Волны медленно и неуклонно перекатывались от края до края зеркала; небеса оставались невероятно голубыми, непохожими ни на один цвет в мире, за исключением неба над долиной.
 — Готова? — спросил он Теризу через плечо. Не отрываясь от зеркала, он протянул ей руку.
 Где же комнаты Хэвелока, где его зеркала? Что случилось с талантом Джерадина?
 Нет, сказала она себе, он сделал все правильно, все в порядке. У него есть способность менять зеркала для воплощений, не имеющих ничего общего с их изображениями. Именно так он попал к ней впервые, так показал ей Сжатый Кулак, так спасся из Орисона. Просто нужно поверить ему.  Рискуй… 
 Она взяла Джерадина за руку и пошла к зеркалу, чтобы не дать себе испугаться.
 Но задержала дыхание, когда зеркало открылось и поглотило ее, словно море.
 Ну конечно же, в море она не упала; Джерадин надежно контролировал свой талант; опасности, что он так ошибся, не было. Вместо этого Териза парила, плавно спускаясь, словно стала бестелесной.
 Отчаянно вцепившись в его руку, утянув Джерадина за собой, она улетучилась, совершив межзеркальный переход — мгновенный, бесконечный, резкий и невероятно плавный переход между двумя точками бытия на просторах отталкивающей и уничтожающей тьмы, к которой приучили ее родители, которую она узнала, боялась и любила, запертая в шкафу.
 Когда она вышла из воплощения, то потеряла равновесие и упала на колени — потянув Джерадина за собой — отрывая его руку от рамы зеркала, обрывая его единственную связь с миром долины. Как ни странно, она приземлилась на толстый ковер.
 На синтетический ковер, от стены до стены, в обе стороны от нее.
 В комнатах у Знатока Хэвелока не было такого ковра.
 Такого ковра не было ни у кого в Орисоне.
 Подняв голову, Териза увидела, что окружена людьми—людьми в цилиндрах. Некоторые из них отчаянно закричали, роняя на ковер стаканы, наполненные льдом и алкоголем. Вскоре они замерли, изумленно взирая на Джерадина и Теризу с ужасом, написанном на их холеных лицах.
 До тех пор пока не узнала угол коридора, ведущего в спальни, гостиную и кухню, она не понимала, что находится в своей старой квартире. Снова в своем мире.

 50. Рискуя осторожно

 Джерадин распростерся прямо на ней, придавил ее своей тяжестью. Териза безотчетно выгнула спину, пытаясь выбраться из—под него, встать. Он не шевелился. Уставившись на странный ковер, на хромированую мебель, на изумленных мужчин и женщин в удивительных костюмах, он пробормотал:
 — Зеркала и осколки. Что я наделал?
 Она подумала, что ответ очевиден.
 Он вернул ее обратно в ее небоскреб. Но она отсутствует уже заметное; прошли  месяцы.  Никто не тратит денег зря — отец продал квартиру, как только убедился, что Териза не возвращается. А новые владельцы, конечно же, сменили обстановку…
 Все зеркала исчезли — любая связь с Мордантом, любая дорожка для возвращения…
 С другой стороны, почему Джерадин доставил ее  сюда?  вернул ее сюда  сейчас?  Это не случайно; это настоящая катастрофа.
 Пути назад не было.
 — Вставай, — скомандовала она, потому что от его тяжести начала задыхаться. — О Боже. О дьявольщина. Вставай.
 — Вызовите полицию, — умоляла какая—то перепуганная женщина.
 — Вызовите охрану, — предложил кто—то еще.
  — К то  это? Джерадин поднялся.
 Пока он поднимался на ноги, женщины в бальных платьях и мужчины в цилиндрах вздрагивали; кое—кто отступил. Чья—то туфля пнула стакан, и он покатился по полу на кухню. Териза услышала, как под подошвами захрустел кубик льда, словно этот звук был более громким, чем голоса. — Я сказал, вызовите  охрану. 
 — Как они попали  сюда? 
 — Не знаю. Просто появились, вот и все.
 — Что мы такого  пили? 
 Ее сердце билось так сильно, что она с трудом восстановила равновесие, с трудом поднялась на дрожащие ноги.
 — Что я наделал? — тихо повторял Джерадин; он был в полной растерянности.
 — Мисс Морган?
 Нет, она опять ошиблась, опять поспешила сделать неверные выводы. Хруст льда был не громче гомона; она без труда расслышала голос преподобного Тэтчера.
 Он был здесь и пробивался сквозь толпу, маленький старый человек в мешковатом костюме. Под бледной кожей бились жилки. Он сделал к ней несколько шагов и остановился; его глаза увлажнились от удивления, облегчения и смущения.
 — Мисс Морган?
 Ее отец стоял за спиной у преподобного Тэтчера. Выражение лица делало его похожим на изумленную барракуду.
 Териза смотрела на него, пока сердце не начало давать сбои, а в груди не защемило.
 Джерадин, пожалуйста. Ну пожалуйста. Забери меня отсюда.
 — Мисс Морган, — преподобный Тэтчер смотрел на нее сквозь пелену слез. — Мы думали, что вы погибли. Похищены… исчезли… Я обратился к вашему отцу.
 Она всегда предполагала, что отцу подойдет цилиндр. Его внешность была оружием, которым он умело пользовался. И это делало его гнев более жестоким, давало понять, что никто не вправе смеяться над ним и его чувствами.
 Он вышел из толпы богачей с таким видом, словно Териза ударила его.
 Она хотела бежать. Заскочить в спальню. Спрятаться под кровать.
 Но это была не ее спальня. О, Джерадин.
 — Он все равно собирался продать эту квартиру, — пояснил преподобный Тэтчер, движимый желанием объяснить свое присутствие здесь. — Я убедил его продать ее с целью милосердия. Для миссии. Сегодня здесь устраивается аукцион. Чтобы собрать деньги для миссии.
 И она тотчас избавилась от своего страха.
 Преподобный Тэтчер  убедил  отца? Он пришел к отцу и  убедил  его, спорил с ним? Одинокий и жалкий, маленький старый человечек должен был подняться до чего—то вроде героизма, чтобы встретиться с отцом по такому поводу… и перечить ему.
 На этот раз ей не понадобился звук рогов, чтобы увидеть изменения, произошедшие в преподобном Тэтчере, смелость, наконец—то появившуюся на его унылой физиономии. Они с Джерадином попали на его ночь торжества.
 — Вы  знаете  этих людей?
 — Кто  они? 
 — Меня это не волнует. Пусть их отсюда выведут.
 Или ее отец смягчился? Он так волновался о ней, что стал податливым, потеряв ее?
 Эта мысль все меняла. Она была убеждена в его нелюбви. Это была одна из фундаментальных аксиом. Неужели она ошибалась? неужели в нем было еще что—то, чего она не понимала, то, чего он сам не видел в зеркале, когда смотрел в него?
 Если он волновался о ней, то как она может бросить его?
 Но нет. Он оттолкнул преподобного Тэтчера в сторону с такой силой, что старик споткнулся. Кипя от ярости, отец гневно спросил:
 — Териза Морган, как ты  посмела так  опозорить меня? — Териза, — спросил Джерадин, тяжело дыша, — эти люди  знают  тебя? Где мы?
 — Ты исчезла, никому ничего не сказав, — хрипел ее отец.
 — Ты бросила работу, квартиру,  меня  и даже не удосужилась спросить разрешения, а затем явилась сюда, к моим друзьям, когда я отмечаю удачную продажу этой квартиры. В  таком виде?  Как ты  посмела?  Джерадин,  пожалуйста. 
 Отец, казалось, был готов ударить ее:
 — Мне  стыдно  за тебя.
 Это было чересчур. Ничего здесь не изменилось. Она обнаружила в себе глубины, которые не могли отразиться в зеркале; но ее отец ничуть не изменился. Преподобный Тэтчер что—то простонал в ее оправдание. Но вместо того чтобы спрятаться, заплакать или начать умолять, Териза взглянула в лицо отцу.
 Но говорить с ним не стала. На мгновение ей хотелось причинить ему боль, сказать нечто в отместку за годы обид. Но она сразу же сообразила, что в этом нет нужды. Она не боялась его — и этого было достаточно.
 — Джерадин, — сказала она спокойно, — это моя прежняя квартира. Где ты в первый раз нашел меня. — Ее не волновало, сильно ли дрожал ее голос или близко ли она к тому, чтобы разрыдаться. — Это мой отец. Это—преподобный Тэтчер. Я рассказывала тебе о них.
 Если есть какая—то возможность выбраться отсюда, лучше поторопись.
 — Меня все это не волнует, — повторил чей—то разгневанный голос. — Я вызываю  охрану. 
 — Нет! — запротестовали одновременно отец и преподобный Тэтчер.
 Тем не менее, она услышала звук трубки, снимаемой с рычага, звук набора…
  — Стойте! 
 Когда Джерадин загородил ее собой, он показался ей выше, чем на самом деле. А может, это ее отец стал ниже ростом. Голос Джерадина был пронизан непривычной силой, и все в нем дышало этой силой; его сердце билось ровно; даже свои ошибки он воспринимал спокойно.
 — Не звоните. Не шевелитесь. Ничего не делайте. Мы через мгновение исчезнем.
 Все вокруг застыли. Человек, державший трубку, уронил ее. Даже ее отец замер. Как и гости, он смотрел на Джерадина, и его рот постепенно открывался все шире.
 Небрежно, словно внутри она вся не дрожала, сотрясаемая совершенно забытой паникой, Териза заметила Джерадину:
 — Мне казалось, ты говорил, что не умеешь изменять изображения на расстоянии.
 Он не смотрел на нее. Он не смотрел ни на кого; он закрыл глаза, позволяя своей властности — или чистому изумлению — защищать его, пока он сосредоточится. У него было лицо короля, каждая его черточка дышала силой.
 Он тихо пробормотал:
 — Но ведь попытка не пытка?
 Отец Теризы захлопнул рот, судорожно сглотнул. И глухо прорычал:
 — Я покажу тебе, как…
 И, словно откуда—то издалека, преподобный Тэтчер возразил ему:
 — Мистер Морган, это абсурд. Она вернулась. Мы все считали ее мертвой, а она  вернулась.  Надо радоваться.
 Прежде чем кто—нибудь успел что—либо сделать, Джерадин вдруг широко развел руки в стороны и почему—то крикнул:
  — Хэвелок, мы доверяем тебе!  И исчез.
 Кто—то приглушенно вскрикнул. Несколько отцовских гостей охнули или задрожали. Остальные, казалось, вот—вот лишатся чувств. Внезапно Теризе захотелось петь. О, он был настоящим чудом. Джерадин был чудом, и никто не остановит ее. Никогда уже она не будет бояться отца.
 А пока у нее было время, она повернулась к преподобному Тэтчеру.
 — Можете устраивать свой аукцион. Пусть он отдаст вам полученные деньги до последнего пенни. Это лучшее им применение. Я скорее всего не вернусь. Но если вернусь, то уж точно не буду жить здесь.
 А в следующее мгновение она полетела в незримую, но бездонную пропасть воплощения. И снова Джерадин поступил правильно.


***

 Как обычно, Териза потеряла равновесие; но Джерадин подхватил ее, когда она вывалилась из зеркала, и она не упала.
 Изменившееся освещение заставило ее заморгать; на смену электрическому свету пришло мерцание масляных ламп. Когда ее глаза немного привыкли, она обнаружила, что очутилась в могильнике или мавзолее, который Знаток Хэвелок устроил из комнаты, где хранились зеркала. Где и собиралась оказаться.
 «Что его радует? — подумала она отстраненно. — Что печалит?»
 Но ей было не до Знатока. Джерадин крепко обнимал ее, словно не имел ни малейшего намерения отпускать снова.
 — Зеркала и осколки, Териза! — выдохнул он, прижимаясь лицом к ее волосам. — Прости, я не знал, что вышло не так, но слава звездам, Хэвелок смотрел на свои зеркала… я не собирался отправлять нас  гуда… 
 Изображение ее квартиры в зеркале, которым пользовались Джерадин и Знаток, таяло. Она поцеловала его, лишь бы заставить замолчать.
 — Не нужно извиняться. Ты спас нас — вот главное. — Как и способность преподобного Тэтчера вытянуть деньги из ее отца. И то, что она больше не боялась. Часть ее продолжала петь. — Увиденное в этом путешествии того стоило.
 — Нам надо торопиться. У короля Джойса осталось не слишком много времени.
 Джерадин встретился с ней взглядом. На миг Териза увидела на его лице обычную для него внутреннюю борьбу радости и спешки; доверие к самому себе и надежда. И почти мгновенно он улыбнулся, и глаза у него стали ясными, словно подтверждение, которое он отыскал в ее глазах, разрешило противоречие.
 — Правильно, — сказал он, словно человек, который не может позволить себе волноваться перед тем, как попадет в убежище Мастера Эремиса. — Давай начнем.
 Они вместе повернулись к Хэвелоку.
 Знаток был не один. С ним рядом стоял Артагель. Артагель был в доспехах, готовый идти в бой. Он улыбался.
 Хэвелок явно в очередной раз прибирал комнату. В одной руке он держал уже облезлую метелочку из перьев и надел фартук, чтобы защитить свою до сих пор чистую хламиду. Скорчив такую гримасу, словно собирался завыть, Хэвелок ткнул своей метелкой в Теризу и Джерадина и сказал: — Я же  говорил,  надо довериться мне.
 Неужели непонятно, что я спланировал все это? Я спланировал  все.  Джойс — единственный из живых, кто мог все это  сделать,  но я —  придумал.  Неважно, сколь безумным я кажусь, я лучший в Орисоне чертов игрок в перескоки  вслепую. Помните об этом  ради разнообразия. Териза не сдержалась и спросила:
 — То есть вы знали, что мы появимся?
 Похоже, сегодня Знаток нормально относился к вопросам.
 — Ну конечно нет. Но я не исключал такую возможность. Как, по—вашему, что есть планирование?
 — Так приятно снова видеть вас двоих, — перебил довольный Артагель. — Подозреваю, что все подошло к критической точке, раз вы так драматично использовали Воплотимое. Несколько кадуольцев, захваченных в плен в бальном зале, до сих пор не пришли в себя.
 — Что вы собираетесь делать?
 — Отправиться в схрон Эремиса, если удастся добраться туда, — ответил Джерадин. — Он не в Эсмереле. Найла там нет. Это была ловушка. Но Териза считает, что может создать изображение того места, где Эремис держал ее. Если ей удастся это, мы сможем найти его и проникнуть внутрь.
 — Неплохо. — Отважно глядя в лицо брату, Артагель сказал: — На этот раз вы так легко от меня не избавитесь. Что бы вы ни задумали, вам понадобится телохранитель. А мне уже обрыдло… — он сверкнул улыбкой, — повелевать этой бесполезной грудой камней.
 Джерадин запротестовал было, но Териза остановила его. Она вернулась в Орисон, в частности, и по этой причине. Два дня назад — неужели это было всего два дня назад? — Джерадин сказал:  «Когда действительно начнется битва, то лучше всего позаботиться о том, чтобы с нами был кто—то, кто владеет мечом лучше, чем я».  Одно из его «острых предчувствий». Вместо того чтобы давать объяснения, она сказал: — Пусть поступает, как хочет. Спорить с ним некогда.
 И, словно подтверждая это, отошла от Джерадина к зеркалу, плоскому зеркалу, в котором виднелась дюна где—то в Кадуоле.
 — Кроме того, — шепнул Артагель Джерадину за ее спиной. — Хэвелок сказал, что вам без меня не обойтись. И привел меня сюда. Я понятия не имел, что вы вернетесь.
 — Что заставляет тебя думать, что ты справишься с Гартом? — жарко зашептал Джерадин. — Он уже дважды победил тебя. А твоя рана еще не зажила. Артагель хмыкнул:
 — А что заставляет вас думать, что вы двое справитесь с Эремисом, Гилбуром и Вагелем? Мы сделаем все, что в наших силах. Но… — добавил он более серьезно, — у вас может не найтись времени для Найла. Может быть, мне удастся помочь ему.
 Джерадин, видимо, посчитал, что с таким доводом трудно спорить. Но, желая смягчить собственное беспокойство, изменил тему разговора:
 — Как осада?
 — Не стоит волноваться, — ответил Артагель. — Маргонал—замечательный враг. Вчера он послал мне дюжину быков. Благородство владыки. Я отправил ему бочку лучшего вина короля. Мы стали друзьями. Пока Орисон не впал в панику, я здесь не нужен.
 Сейчас, когда Териза объявила о своих намерениях, ей казалось, что сдержать слово куда сложнее, чем ей представлялось. Нужно было вообразить изображение места, которого она не видела, места, которое она знала лишь по маленьким деталям, по ощущениям. В то короткое время, что она провела здесь, она не слишком сосредоточивалась на этих мелочах. Было совсем темно… Мастер Эремис, приковав Теризу к стене, беседовал с ней, угрожал ей, прикасался к ней. К ней заходил Архивоплотитель Вагель. Она нашла Найла и побеседовала с ним. И все это время ее внимание, ее талант были направлены на другое, силились найти лекарство от ее страха — как бы достичь комнаты, где она находилась сейчас, и поэтому на изучение ее тюрьмы ни времени, ни сил не оставалось.
 Она могла заставить изображение пустыни в плоском зеркале поблекнуть; это было легко. Но в мире в разных местах существовало множество разновидностей тьмы. Откуда ей знать, что изображение, которое она создаст, возникнет не в глубине какой—нибудь горы или не в пучине моря?
 Свет; она помнила слабое, еле заметное освещение, луч из неплотно закрытого окна над кроватью. Это станет отправной точкой. Как велика была кровать? Она не знала. А вот цепь… Примерно десять футов цепи, позволявшие ей выполнять упражнения, которыми намеревался заниматься с ней Эремис; цепь, прикрепленная к стене в изголовье кровати. Что еще она знает?
 Едва заметные очертания дверного проема.
 Она прекрасно помнила также ощущение от двух железных колец. Короткая цепь Найла. Его рука в оковах. Грубый теплый материал рукава…
 Минуточку. Минуточку.
 Изображения фокусируются на месте, а не на людях. Но Найл был прикован к стене; возможно, он до сих пор там. Неужели это не делает его частью места, необходимым компонентом изображения, которое она пыталась получить?
 Если только она вспомнит, как он выглядит…
 Это тоже было легко: он был похож на Джерадина, чуть ниже, чуть старше, измученный разочарованием и пессимизмом— Джерадин, доведенный до отчаяния Эремисом и Гилбуром,  нет, не думай об этом сейчас, не отвлекайся, сделай глубокий вдох, сосредоточься. Она даже вспомнила, во что был одет Найл. Коричневый толстый плащ, закрывающий его от шеи до щиколоток, чтобы спрятать нож и кровь, которую Эремис дал ему.
 Если она расположит изображение Найла, прикованного, в этой одежде, вот на таком расстоянии от кровати, и добавит цепь и окно, вот на таком расстоянии от двери… Будет ли этого достаточно?
 Она хотела спросить у Джерадина, но знала, что он не сможет дать ответ. Никто не мог определить величину ее таланта; никто не знал, на что она способна. Это можно выяснить лишь одним способом. Сделать все и посмотреть, что получится.
 Она делала с собой то, что пытался сделать с ней король Джойс.
 Удивительно, где он набрался такой смелости? Но у нее не было времени для сомнений. Джерадин, Знаток и Артагель молча смотрели на нее; вероятно, затаив дыхание. А там, в провинции Тор, в долине Эсмерель, пока она тянула время, исчезали жизни и надежды.
 И она по крупицам начала конструировать изображение.
 К счастью, прежде чем совершила ошибку, она почувствовала, что память сопротивляется.
 Одежда… одежда… Что—то было не так с одеждой Найла.
 Ну конечно. Найл был одет не так, как она помнила. После того как лекаря Андервелла растерзали и изуродовали, его переодели в одежды Найла. В противном случае никто не поспешил бы сделать вывод, что погибший — действительно брат Джерадина.
 Ее дыхание сбилось, и она едва выговорила:
 — Во что был одет Андервелл? Когда пошел осматривать Найла?
 Трое мужчин за ее спиной переминались с ноги на ногу; она слышала шарканье сапог по каменному полу.
 — Миледи? — обеспокоенно переспросил Артагель, словно решил, что она сошла с ума.
 — Не переспрашивайте, — выдохнула она. — Просто скажите. Мне нужно сосредоточиться. — Я говорил Джойсу не раз, я твердил ему постоянно, — заметил Знаток, — не доверяйте женщинам. — Его голос звучал крайне довольно. — Их сердца — в нарядах, а мозги — между ног.
 — Ты же видела, — мгновенно вмешался Джерадин. — Нечто вроде форменной одежды. Все врачи носят ее. Так их легче опознать в нужную минуту. Серый короткий камзол, хлопчатые штаны. — Его голос затих; он не слишком доверял своей способности описывать одежду.
 Но он сказал довольно; серый короткий камзол с длинными рукавами из грубой ворсистой ткани, а не шерстяной плащ, который она помнила.
 И усилием воли она добавила эту подробность к изображению в своем мозгу.
 Ей нужны сейчас спокойствие и полная сосредоточенность. Все остальное сделают ее невероятные способности.
 Постепенно изображение в зеркале изменилось от жаркого солнечного света почти в полную темноту.  Как ты посмела так опозорить меня? Мне стыдно за тебя. Я покажу тебе, как… 
 «Ха! — хмыкнула она довольно. — Попробуй—ка». Она почувствовала судорогу между лопаток. Каждый мускул ее тела был напряжен. В мире столько оттенков темноты, столько оттенков боли.
 Изучая темноту в зеркале, она сказала:
 — Мне необходима лампа.
 — Для чего? — спросил Артагель.
 Она хотела повторить:  не спрашивай, мне нужно сосредоточиться.  Но на этот раз было важно, чтобы ее поняли. Чтобы Джерадин приготовился.
 — Я могу использовать плоские зеркала. Вы — нет. Я собираюсь воплотить себя — туда. — В темноту, в которой она ничего не различала, даже если напрягала глаза так, что болели виски. — С лампой. Если я не потеряю контроль над этим зеркалом, вы сможете увидеть, где я нахожусь. Джерадин создаст новое изображение. Нормальное.
 Пока она говорила, Джерадин принес лампу. Она рискнула взглянуть на него — рискнула отвлечься… Он был суровым, напряженным, весь пропитан решимостью; она не могла представить, что он растеряется. Тем не менее, тень страха омрачила его взгляд.
 — Ты уверена? — прошептал он. Она покачала головой:
 — Уверенность — это слабость. Оставь ее Эремису. И ее отцу.
 Удивленная твердостью своих рук, она забрала лампу. Ее пламя, казалось, встало между Теризой и зеркалом, мешая видеть, так что она уже ничего не могла различить.
 Почти непроницаемая тьма… Ну ладно.
 Прежде чем она успела придумать новые причины, почему у нее ничего не получается, она открыла изображение и вступила в него…
 …в дезориентирующую бесконечную мгновенную пропасть между двумя разными бытиями. Коснувшись пола, она едва не уронила лампу.
 Рывок, отдавшийся в спине, сбил ее ориентацию. Териза с трудом удержала равновесие и, неловко размахивая руками, движения едва не выпустила лампу.
 Она смогла восстановить равновесие, смогла удержать лампу и с облегчением вздохнула.
 Перед ней была дверь, деревянная дверь, окованная железными полосами — вход в камеру? Лампа Теризы была единственным источником света в комнате; небольшое пламя отбрасывало пляшущие тени на балки потолка, на каменные стены. Как и во всем остальном мире, в комнате было ужасно холодно.
 Она быстро обернулась, чтобы осмотреть место, где стояла кровать и виднелось окно и где должны быть железные кольца, — место, где должен быть Найл…
 При виде него душа Теризы наполнилась таким торжеством, что она едва не закричала от восторга:
 «Джерадин, поторопись, я все сделала правильно,  я все сделала правильно!» 
 Разглядев Найла, она поняла, что начинает терять контакт с зеркалом в Орисоне.
 Его лицо было мелового цвета, измученное, жалкое—лицо побежденного. Глаза смотрели на Теризу, точно темные ямы, из них были выжжены остатки разума. Несмотря на ее внезапное появление, он висел на цепях, не в силах подняться. Старая кровь засохла на руках. Небольшая клейкая лужа пачкала камень у его ног. У Мастера Гилбура были извращенные вкусы… Найл походил на человека, над которым издевались до тех пор, пока единственным живым чувством, оставшимся в нем, не оказалось чувство ужаса.
 Вот какова была судьба, уготованная ей Эремисом. Он задумал и ее довести до подобного состояния, чтобы причинить как можно больше боли ей и Джерадину. — О, Найл!
 Нет,  сосредоточься,  не думай об этом! И она быстро переключила все внимание на зеркальную комнату знатока Хэвелока, на то зеркало, что воплотило ее здесь.  Удерживай изображение.  В камере Найла теперь горел свет — она держала лампу, и Джерадин мог видеть, какая здесь обстановка, мог повторить картину в нормальном зеркале, если будет достаточно проворен, если сделает это до того, как пустой мертвый взгляд Найла заставит ее разрыдаться и разгневаться…
 И если его не занесет куда—нибудь в другое место…
 Из воздуха внезапно появился Артагель.
 Не ощутив сразу после воплощения пол под ногами, он споткнулся и упал. Но рефлексы спасли его от удара. Почти мгновенно восстановив равновесие, он вскочил и бросился к Теризе и Найлу. Улыбка исчезла от потрясения и изумления.
 Увидев Найла, он на мгновение замер. Его живость, его готовность к битве, казалось, рассыпались. Он метнулся в сторону и попытался оторвать цепи Найла от стены голыми руками.
 Появился Джерадин.
 Териза не видела, как он попал сюда, не видела, как он возник после воплощения; лишь увидела, как он хватается за лежанку, словно сошел с ума. Изрыгая проклятия, он схватил лежанку, швырнул о стену и принялся молотить ею по камню, пока ножки не превратились в нечто вроде дубинок.
 С одной из ножек в руке он рванулся к Артагелю и Найлу, словно собирался избить обоих до полусмерти.
 Отодвинув Артагеля плечом, он сунул конец ножки в ближайшее кольцо и яростно вывернул его из стены. Железное кольцо зазвенело как меч, ударившись о пол.
 Найл упал на руки Артагелю.
 Выдохнув: «Сукины сыны, сукины сыны», — Джерадин атаковал второе кольцо. С тонким металлическим скрежетом оно вышло из камня.
 Они с Артагелем нагнулись над Найлом. Из их сжатых до боли ртов доносились приглушенные звуки — плач.
 Теризе на мгновение показалось, что Найл без сознания, что он слишком измучен, чтобы понимать, что происходит. Но вдруг хрипло, осипшим от криков голосом, он проскрипел:
 — Джерадин? Артагель? Это действительно вы? Джерадин яростно прошептал:
 — Мы здесь. Здесь. Териза помогла нам найти дорогу. Как только ты сможешь встать, я воплощу тебя в Орисоне.
 Поздно. Териза услышала, как дверь открывается, увидела свет из коридора, заливший ее и сыновей Домне.
 Она резко повернулась, когда голос, мягкий, словно шелк, сказал:
 — Если вам удастся, это будет истинное чудо. Я вырежу ваши сердца раньше, чем вы хоть пальцем шевельнете. Судя по моему опыту, покойники — не лучшие Воплотители. — У стоящего против света человека, казалось, не было ни лица, ни фигуры. Двуручный меч, который он держал в руке, казался длинным и смертоносным. Клинок тьмы.
 Но Териза все равно узнала его. Гарт.
 Склоненные над Найлом Джерадин и Артагель в тени мощи Гарта казались незначительными, жалкими. Несмотря на это, Артагель прохрипел не двигаясь:
 — Только не говори, что Эремис знал о нашем появлении. Не поверю.
 — Нет, — согласился Гарт так же легко, как владел клинком. — Но даже случайности помогают победителям. Меня послали, чтобы привести Найла в комнату воплощений. Мастер Эремис решил, что вы решитесь на нечто отчаянное — хотя глядя на вас, я сомневаюсь, что он осознает, в каком вы отчаянии, — и потому пожелал держать вашего брата под рукой, чтобы использовать его против вас. Возможно, он будет доволен, узнав, что я зарезал вас. Правда, он хотел доставить это удовольствие себе лично. Но я отвечаю за ваши смерти перед верховным королем.
 — Не сомневаюсь. — Медленно, держа руки подальше от меча, Артагель выпрямился, оставив Найла на руках у Джерадина. Свет из двери искрился в каплях слез на щеках Артагеля, в его глазах. Его воинственной улыбки как не бывало; у него точно не осталось для нее храбрости. — Ты забыл лишь об одном.
 — О чем же? — с подозрением в голосе спросил Бретер. Артагель пожал плечами:
 — Мы еще живы.
 И Териза изо всех сил швырнула лампу в голову Гарта. Его проворство было поразительным. Словно заранее зная, что она собирается делать, Гарт отбил лампу клинком.
 Тем не менее, лампа задела его плечо. Горящее масло разлилось по груди Бретера, сверкая на его кожаных доспехах.
 В это мгновение Артагель напал на него.
 Так быстро, что выхватывание меча и прыжок слились в одно движение, он вскрикнул от ярости и боли и бешено, неистово кинулся на пылающего воина.
 Атака была слишком внезапной, слишком остервенелой; Гарту было сложно просчитать ее. Бретер верховного короля одной рукой пытался сбить огонь, прежде чем доспехи загорятся, а другой с трудом парировал удары Артагеля, едва отводя меч от своей головы.
 Вложив в выпад всю тяжесть своего тела, Артагель напал снова.
 И снова так быстро, как только мог. Гарту быстро удалось притушить пламя, словно для этого было достаточно лишь его прикосновения. Однако он не мог отбивать атаку Артагеля одной рукой. Ему пришлось отступить в дверной проем. Дверь оказалась чересчур узкой для его ответных ударов. Его меч отщеплял куски дерева от косяков и притолоки; пространство сковывало его, и он едва не проиграл, пытаясь отвести удар Артагеля от своего плеча.
 Этот блок заставил его откачнуться.
 И Артагель мгновенно скакнул вперед на одной ноге и пнул Гарта в грудь.
 Гарт отлетел к дальней стене коридора и откатился в сторону, поджав под себя ноги.
 Артагель бросился в двери вслед за ним (сталь ударила о сталь, зазвенела по камню), и они скрылись из вида слева.
 Териза оказалась рядом с Джерадином. — Пошли, — почти простонала она, —  пошли. —  Обеими руками она потянула его на себя, пытаясь поднять на ноги.
 Джерадин попробовал выпрямиться, сжимая в объятиях Найла.
 Они тянули друг друга; Джерадин пытался держать Найла, Найл пытался помочь ему. Сжимая ножку лежанки, которую использовал в качестве рычага, Джерадин подтолкнул брата к двери.
 В коридоре Артагель сражался за свою жизнь. Гарт опомнился и сам перешел в нападение. Ярость первого натиска Артагеля была бесполезна для защиты. Ход битвы переломился. Теперь Артагелю приходилось мериться с Гартом выучкой, а не яростью.
 Бок у него до сих пор не прошел.
 Кроме того, Гарт уже дважды побеждал его. Коридор гудел от ударов, по нему разлетались искры. Артагелю едва удалось помешать Бретеру вернуться к дверному проему.
  — Пошли, —  торопила Териза.
 Джерадин бросил быстрый боязливый взгляд на спину Артагеля и потянул Найла в противоположную сторону.
 Териза последовала за ними, подгоняя Джерадина и Найла.
 В грохоте сталкивающейся стали они достигли поворота.
 И как только завернули за угол, звуки утихли.
 Они миновали множество дверей: склады, камеры, квартиры стражников. Теризе казалось, что они должны быть рядом с комнатами, где Эремис хранил свои зеркала. Или те были в другой стороне? Что такое «комната воплощений»?  Где  это?
 У четвертой двери Джерадин остановился. Он пинком распахнул ее; за ней оказалась спальня — подушки и кровать. Он втолкнул туда Найла грубее, чем собирался.
 — Прячься! — прошипел он. — Сражаться будем мы! А тебе нужно спрятаться, чтобы они не могли угрожать тебе.
 Найл недоуменно, бессильно, страдальчески посмотрел на брата. Затем он шагнул во тьму, и Джерадин резко закрыл дверь, но вовремя прихватил ее и тихо довел до рамы.
 Бледный, на грани истерики, он посмотрел на Теризу. — Клянусь звездами, я надеюсь, — выдохнул он, — что мы знаем, что делаем.
 Она схватила его за руку, и они побежали по коридору дальше.
  Знаем, что делаем. 
  Я хочу, чтобы вы победили Мастера Эремиса.  Артагель долго не продержится; она знала это. Но они с Джерадином до сих пор живы лишь благодаря ему. Эремис не знает, что они приближаются. Может быть, принц Краген и король Джойс уже разгромлены. Но она поклялась от всего сердца, что убьет Мастера Эремиса. Люди, которые обращались с Найлом  таким  образом, должны умереть.
 Ножка от лежанки в руках Джерадина выглядела слишком короткой, слишком легкой, чтобы быть полезной. Тем не менее, он держал ее, словно человек, который готов найти ей применение.
 Теризе тоже нужно было оружие; сражаться ей было нечем, разве что голыми руками.
 Она не имела ни малейшего понятия, велико ли это убежище и как найти в нем врага. Они с Джерадином убегали по коридорам подальше от неравного боя, который вел Артагель, проскакивая повороты. Джерадин перестал тяжело дышать; теперь уже, казалось, ничто не могло остановить его. Она видела в нем черты Домне, черты Тольдена, словно в нем сконцентрировалась вся сила семьи. В груди у нее саднило, но она не обращала на это внимания. Подобные мелочи потеряли всякое значение, остались где—то далеко, с ее отцом.
 Затем коридор привел к более освещенному месту—комната со множеством окон, залитая солнечным светом.
 Большая круглая комната, не уступающая размерами бывшему залу заседаний Гильдии; высокая, с потолком в виде купола, пропускающего солнечный свет; с множеством ведущих из нее коридоров, словно этот зал был центром убежища, ступицей, вокруг которой вращались все действия Мастера Эремиса…
 …полный зеркал.
 Комната воплощений.
 Самые разнообразные зеркала стояли широким кругом посреди этой палаты, не закрывая друг друга, обращенные к центру, так чтобы все их можно было видеть — использовать — человеку, стоящему в середине. Мастеру Эремису. Мастеру Гилбуру. Архивоплотителю Вагелю.
 Теризе казалось, что они с Джерадином бежали очень шумно, пыхтя, как два паровоза. Но, оказалось, что их появление прошло незамеченным. Никто в комнате не заметил их. Эремис, Гилбур и Вагель изучали плоское зеркало, расположенное перед ними в центре круга.
 Это зеркало показывало огромного слизняка, ползущего через долину Эсмереля.
 Горы камней, преграждавших путь этому существу, исчезли, были пожраны; сейчас монстр полз дальше, пачкая слизью землю долины.
 А почти у самых челюстей чудовища ехал на коне король Джойс, держа меч, словно знамя. При виде отсюда он держался совсем рядом с массивными брызжущими слизью клыками. Он выкрикивал приказы или проклятия, которые не проходили сквозь зеркало. Маленький на расстоянии, он выглядел спокойным и уверенным, словно точка спокойствия в самом центре урагана.
 — Сделай, что сможешь, Джойс, — прорычал Мастер Гилбур. — Убирай своих людей. Командуй ими, если можешь. А потом Фесттен будет волен уничтожить тебя. Териза и Джерадин сбавили шаг, почти остановились. Джерадин приложил палец к губам, требуя тишины; она кивнула. Они встали за спиной у Воплотителей поближе к кругу зеркал.
 Первое зеркало, которое они увидели, отображало каменистую гору. На ее склоне темнел шрам, словно недавно произошел обвал. Это был источник лавины, которую Эремис обрушил на Низинный Дом и пропасть Гильдии.
 Ухмыльнувшись как Артагель, Джерадин использовал ножку от лежанки, чтобы бросить вызов врагам.
 Зеркало хрустнуло, словно вскрикнуло; стекло со звоном посыпалось на камень.
 При этом звуке трое Воплотителей резко обернулись. Лишь Мастер Эремис выказал некоторое удивление. Наверное, в душе он обожал неожиданности: они испытывали его, давали новые шансы проявить свои способности. Выражение его лица, когда он взглянул на Теризу и Джерадина, без сомнения походило на радость.
 — Изумительно, — пробормотал он. — Я не верил, что в этом мире может существовать подобный талант.
 В отличие от Эремиса Мастер Гилбур сразу перешел к действиям. Он нагнулся еще ниже, сильнее выставляя горб, насупился от черной, неукротимой ярости. Мощная рука нырнула под куртку, доставая кинжал длиной с предплечье Теризы — кинжал, убивший Мастера Квилона. Из груди Мастера полились глухие проклятия, похожие на рык преследуемого льва.
 Архивоплотитель приоткрыл рот, но не выглядел удивленным. Он казался хищником, жаждущим крови, которой давно был лишен, ненасытно жаждущим насилия. Его подбородок был заляпан слюной, а глаза горели, словно у любовника, затерявшегося в тенетах насилия. Териза толкнула ближайшее к ней зеркало. Когда оно рухнуло, она увидела мрачный пейзаж с текущей лавой. Затем картинка разлетелась на осколки и исчезла.
 — Если вы попытаетесь еще раз проделать нечто подобное, миледи, — весело сказал Мастер Эремис, — клянусь, я оторву Джерадину его мужское достоинство и заставлю сожрать на ваших глазах.
 — Попробуй, — ответил Джерадин. Он подскочил к следующему зеркалу и разнес его вдребезги.
 Взревев, Мастер Гилбур рванулся за ним.
 Джерадин увернулся, забежал за следующее зеркало, опрокинул его. К несчастью, это открыло его для атаки Гилбура. Кинжал метнулся к его сердцу.
 Джерадин спасся, метнувшись в сторону. Он поскользнулся на кусках стекла и рухнул на обломки рамы. Мастер Гилбур бросился следом, занес над ним кинжал. Джерадин перекатился, вскочил на ноги—юркнул к стене, за пределы досягаемости Гилбура. Свою дубинку он потерял; теперь он безоружный противостоял чудовищной силе Гилбура и его длинному клинку. — Остановись и умри, говнюк! — сопя выдохнул Мастер Гилбур.
 Он погнал Джерадина назад.
 Териза смотрела на Эремиса и Архивоплотителя. Она знала, как сражаться с ними; не думая об этом, ничего не планируя, она просто  знала.  Ей не разбить столько их зеркал, чтобы спасти короля Джойса. Они убьют ее задолго до того, как она разобьет хотя бы половину. Изменив зеркало, которое показывает угрозу королю, она тоже ничего не добьется. И тем не менее, у нее есть зеркало, чтобы противостоять Эремису и Вагелю, а еще в ее распоряжении есть зеркала, которых они не видят. Она должна сделать это, чтобы выжить.
 Сосредоточься…
  Я хочу, чтобы вы доверяли мне. 
 …сосредоточься на плоском зеркале в комнате Хэвелока, на зеркале с изображением песчаной дюны. Если она воспроизведет ту комнату в том зеркале, Знаток увидит ее. Он наверняка увидит ее, если еще не пал окончательно жертвой своего безумия. А тогда он сможет воплотить Эремиса и Вагеля в Орисоне.  Доверяли, 
 Эремис потеряет рассудок. А Вагель окажется в Орисоне и не сможет выбраться оттуда. Он может использовать одно из зеркал Хэвелока, чтобы сбежать из плена, но все равно всегда будет чувствовать себя под угрозой.
 Все, что нужно, —  сосредоточиться. 
 Она стояла неподвижно. Повинуясь чутью, подняла руки, показывая Мастеру Эремису, что больше не угрожает его зеркалам.
 От того, как он смотрел на нее, у Теризы кровь стыла в жилах.
 Чтобы не дать прижать его к стене, Джерадин отступил к одному из выходов. Вероятно, рассчитывая отвлечь Мастера Гилбура, он внезапно повернулся и быстро побежал по коридору.
 Озадаченный, несмотря на свою ярость, Мастер Гилбур остановился. Джерадин не мог причинить вреда нигде, кроме этой комнаты.
 Сжимая кинжал, Мастер Гилбур вернулся в круг. К изображению в голове Теризы.
 Она держала картинку, надеясь, что Хэвелок подождет, пока Мастер Гилбур войдет в изображение и окажется в фокусе. В ней не осталось ни к кому жалости.
 В это мгновение  прикосновение холода, столь же легкое, как перо, и острое, как сталь, шевельнулось в центре ее живота. 
 — Хи—хи! — выдавил слабый голос. — Ты меня ждешь, Вагель? Я иду.
 Из воздуха появился Знаток Хэвелок. — Я —  иду! О нет! 
 Он был чрезвычайно бойким безумцем. Его ноги нашли каменный пол как будто бы без всякого труда, словно безумие сделало Хэвелока неприкасаемым для всех прочих неприятностей воплощения. Фартук Знатока сполз к коленям.
 Он быстро метнулся к Архивоплотителю. В обеих руках он сжимал метелку из перьев, словно символ могущества — меч или скипетр, против которых никто не сможет устоять.
  Это  удивило Вагеля; все произошло слишком внезапно, чтобы вызвать в ответ что—либо, кроме паники. В прошлом Хэвелок однажды заставил его заплатить всем, кроме жизни; сейчас безумный Знаток покушался и на его жизнь.
 Хэвелок не обращал внимания ни на что другое. Он не смотрел на Теризу. Он, казалось, не заметил, что Мастер Эремис подставил ему ножку; его интересовал лишь Архивоплотитель. Вагель бросился от него наутек, рванулся в один из выходов со всех своих старых ног. Погнавшись за ним, Знаток, не сознавая того, перепрыгнул через ногу Мастера Эремиса.
 — Я  иду! 
 И один за другим они исчезли в коридоре, унося с собой единственную надежду Теризы, единственную возможность на победу в сражении.
 — Дерьмо и смрад! — прохрипел Мастер Гилбур. — Неужели всем остальным Воплотителям в мире доступны эти невероятные воплощения?
 — Думаю, нет, — ответил Эремис, хищно скалясь. — Думаю, это дело рук миледи Теризы. Я даже сомневаюсь, что она собиралась привлечь сюда Знатока.  Она  надеялась, что он воплотит нас там — в Орисоне, безумными. —
 Ярость и веселье вскипали в нем, пока он говорил. — Нам повезло. Хэвелок настолько безумен, что не догадался о подобной хитрости.
 Изрыгая ругательства, Гилбур направился к Теризе.
 — Нет! — мгновенно вскричал Мастер Эремис. — Леди Териза — моя. Я буду наслаждаться ею.
 Гилбур остановился и уставился на Эремиса.
 — Уничтожение короля Джойса, — продолжал Мастер Эремис небрежно и жестоко, — я предоставлю тебе. — Он махнул рукой в сторону зеркал. — Развлекайся, как хочешь.  Подчинить себе  Воплотителя с неслыханными возможностями для меня гораздо большее наслаждение, — он оскалил зубы, — чем разгром всего лишь короля.
 Когда Гарт доставит Найла, используй его, как сочтешь нужным.
 Миледи, — вытянув длинную руку, он показал на коридор. — Ступайте туда.
 Поскольку ничего другого не оставалось, Териза повернулась и отправилась, куда было указано.


***

 Там, в долине, уничтожение армии короля Джойса шло своим чередом.
 У него не было оружия, способного сразить монстра, которого выпустили его враги. Чудовище закончило проедать путь в камнях и вползло в долину, алкая другой пищи. В последний раз, когда кто—то — Эремис? — воплотил этого зверя, он был намного менее кровожаден. И явно не так зол. Вероятно, Мастер Эремис нашел способы разозлить его.
 Сколько ему было лет во время предыдущего воплощения? Пятнадцать?  Десять?  Неужели юный мальчик мог быть таким Воплотителем? Настолько злобным?
 Король Джойс не знал. Да ответы и не имели значения. Имела значение лишь армия, его люди и люди принца Крагена. Они умрут быстрой и ужасной смертью, если он не заставит их взять себя в руки, не поможет победить панику. И все равно спустя какое—то время они умрут, разве что кто—то найдет защиту от этого существа.
 Смерть потом приятнее, чем смерть сейчас. За время между «сейчас» и «потом» всякое может случиться. Кто—то может придумать, как ранить чудовище. Или в него случайно попадет шальной камень из катапульты. Или, может быть, оно умрет от старости и несварения желудка.
 Армию нужно спасти  сейчас. 
 Поэтому король подогнал свою лошадь как можно ближе к монстру, так близко, что его конь тревожно ржал и вздрагивал, так близко, что он чувствовал дыхание чудовища, чувствовал его отвратительную одуряющую вонь. И здесь он громко, зычно крикнул, возвысив голос против бессмысленных криков и паники, безумного, бессмысленного страха.
 — Отходим!  Отходим,  я сказал! Отступление — это не бегство. Найдите своих командиров. Следуйте за своими командирами! Эта бестия не способна догнать вас! Ей не удается догнать  меня,  а ведь я ближе к ней, чем вы.
 Существо за ним подняло пасть выше и завыло. Каким—то образом Джойсу удалось, несмотря на этот рев, прокричать требовательно и спокойно.
  — Отступать организованно! 
 Происходящее перед ним продолжало напоминать хаос. Крики, полные страха, не смолкали. Но у Джойса был наметанный глаз; он видел, что армия меняется на глазах. Некоторые из командиров остановились и принялись кричать на своих солдат; все больше и больше людей стекалось к своим командирам. Армия была словно негативом предсказания: картинка, собирающаяся в единое целое из мелких кусочков.
 Всадники во весь опор помчались к королю.
 Принц Краген. Смотритель Норге.
 Они встретились практически возле зубов чудовища и натянули поводья. Лошадь Норге трусила; она не стояла на месте, отчаянно ржала. Но через мгновение ему удалось подчинить ее своей воле.
 Король Джойс держал свой меч все так же высоко, салютуя и бросая вызов.
 При виде трех вожаков, которых, казалось, не пугало Воплотимое и ужас, который оно несло, настрой войска явственно изменился. Внезапно построение стало меняться. Реки беглецов уже не катились мимо островов порядка, толпа вновь превратилась в армию, борющуюся с хаосом в своих рядах.
 — Отлично придумано, милорд король! — выдохнул алендский Претендент. — Я думал, все пропало.
 — Что теперь? — вмешался Смотритель. — Как мы будем сражаться с этой тварью?
 — Нельзя снова потерять командование! — ответил король. — Собирайте людей в центре долины. Пусть постоянно передвигаются. Мы заперты здесь, но если на нас сильно не надавят, мы попытаемся победить, несмотря ни на что.
 Монстр снова завыл и пополз вперед.
 Принц Краген, король Джойс и Смотритель Норге сплоченной группой отъехали на тридцать ярдов и снова остановились.
 — Отступление не спасет нас! — крикнул Норге. — Мы не можем выйти из долины! Фесттен не позволит, если его войска готовы. Как только мы попробуем это сделать, мы проиграли. — И, словно что—то припомнив, он добавил: — Милорд король.
 Король саркастически ответил:
 — Тогда мы постараемся, чтобы на нас давили не так сильно, — сказал он с горечью, которую чувствовал. Блеск в его голубых глазах мог быть вызван тревогой или необузданной любовью к риску. — Расставьте повыше лучников. Если у чудовища есть глаза, может быть, удастся их поразить.
 Смотритель Норге не тратил времени на церемонии. Он пришпорил своего скакуна и помчался безумным галопом подальше от монстра.
 — Слабая надежда, милорд король, — заметил принц Краген.
 — Я знаю, — король позволил себе хмыкнуть, — милорд принц. — Затем он несколько умерил тон. — Готов выслушать предложения.
 Принц Краген посмотрел через плечо на чудовище:
 — Если Гильдия не сможет спасти нас, то нам не спастись.
 Король Джойс мрачно кивнул:
 — Надеюсь, что звезды пошлют вдохновение Мастеру Барсонажу, не то все, что я люблю, пойдет псу под хвост.
 Его глаза продолжали гореть.
 Через мгновение принц Краген проникся настроением короля Джойса и снова улыбнулся.


***

 Стоя возле штандарта, леди Элега и Мисте, словно отражения друг друга, смотрели на отца и алендского Претендента, затаив дыхание, в то время как монстр ревел и двигался вперед, и восторженно гордились тем, что совершили король Джойс и принц. Пока армия боролась с паникой, Элега пробормотала:
 — Я не верила, что мы когда—нибудь увидим его таким.
 — Я надеялась, — тихо ответила Мисте. — Не могла не надеяться. Именно в этом мы и отличаемся. Я не могу жить без старых надежд. А ты меняешь их на новые.
 Сейчас Элега не знала, считать ли это наблюдение правильным или нет.
 — Чтоб я сдох! Крутые ребята! — хрипло заметил Дарсинт. Он стоял в двух шагах от Мисте, озираясь по сторонам. — У меня не хватило бы духу. Сражаться и я умею. Но стоять неподвижно, чтобы его люди не паниковали? Превратить себя в мишень? — Он, казалось, говорил сам с собой; тем не менее, Мисте повернулась, чтобы послушать. — Может быть, именно этого и не хватает на Питане, — добавил он. — Я не мог подавать пример своим людям.
 — То была совсем другая ситуация, — сказала Мисте. — Он делает все то, что сделал бы на его месте любой другой.
 Дарсинт странно посмотрел на Мисте. Ее слова не утешили его. У Элеги сложилось впечатление, что Мисте случайно задела его за живое.
 — Именно это и делают твои люди, — пробормотал он, словно рассерженная птица. —  Он.  Вы оба. Вы делаете «всё».
 — Мы тоже встали бы там, — ответила Элега больше для себя, чем из желания поспорить. — К несчастью, мы женщины.
 В долине монстр снова пополз вперед; она подумала, что сейчас эти жуткие клыки схватят принца Крагена и короля. Но они вовремя отъехали в сторону, держась между чудовищем и армией: оборона, которая не имела ничего общего с физической силой.
 — И даже если бы мы могли сражаться как мужчины, — продолжала Элега, — даже если бы нам позволили, мы ничего не можем сделать против этого существа. Если его возможно остановить, то это под силу лишь Мастерам.
 Мастер Барсонаж недавно сообщил ей, что надежды почти никакой. Ниже на холме он поставил зеркало, которое вернуло Теризу и Джерадина обратно, зеркало с океаном. Вероятно, он решил остановить чудовище с помощью потока воды. Но не ждал особого успеха. А ни одно из оставшихся зеркал Гильдии не могло справиться с такой громадной тварью.
 Что же касается Теризы и Джерадина…
 Что касается их, то Элега с радостью бы надеялась, но не знала, на  что.  Она всю жизнь не доверяла Джерадину, и это было трудно изменить. А Териза не была бойцом.
 Дарсинт издал горлом неприятный звук, словно она чем—то оскорбила его. Или испугала.
 — Это не твоя ноша, — мягко шепнула ему Мисте. — Ты и так сделал больше, чем мы просили, — больше, чем кто—либо из нас считал возможным. И твое ружье иссякло. Без сомнения, именно по той причине Мастер Эремис решил рискнуть своим чудищем.
 Ее замечание не слишком утешило Воина, скорее наоборот.
 Элега смотрела на отца и принца Крагена, вглядывалась в них так пристально, что по сути не увидела, что произошло.
 Предостерегающий крик заставил ее отвлечься, увеличил угол ее обзора. Элега не смогла сдержать крик: она увидела, как по обеим сторонам от монстра в долину влетают всадники, целые дюжины, сотни; всадники с рыжей шерстью и жуткими харями, с четырьмя руками и двумя ятаганами у каждого, клинками, жаждущими крови; всадники вроде тех, что когда—то напали на Теризу и Джерадина, сейчас пытались обогнать слизняка и напасть на принца Крагена и короля Джойса.
 — Отец! — в панике закричала Мисте.
 Но ей грозила потеря лишь одного любимого человека, отца. Элега же могла потерять и принца Крагена, и тогда победа верховному королю была бы обеспечена вне зависимости от того, впадет после этого армия в панику или нет. Норге выслал своих людей назад в долину, к принцу Крагену и королю Джойсу, но они двигались слишком медленно и прибудут слишком поздно. На мгновение у Элеги потемнело в глазах. Ей показалось, что она теряет сознание. И тут закованная в металл рука Дарсинта схватила ее за плечо, развернула ее. Она не видела его лица; пыталась отвернуться, пыталась увидеть дно долины. Но он не отпускал. — Оберегайте ее. — Его голос был совсем птичьим. — Вы можете это лучше многих. Понятно? Я люблю ее. Пусть она никогда не страдает.
 И сильнее, чем намеревался, Дарсинт подтолкнул Элегу к Мисте.
 Сестры столкнулись и сжали друг друга в объятиях, чтобы не упасть.
 Дарсинт побежал. Он добрался до ручья и использовал его как дорогу; ручей был относительно чистый, немногие могли выдержать его холодную воду. Неровная почва и камни заставляли закованные в броню ноги Дарсинта соскальзывать, приводя к потере равновесия; он походил на неисправную машину, направляющуюся на свалку. Тем не менее, силы в его скафандре оставалось достаточно, чтобы обеспечить ему скорость; он бежал быстро, как лошадь.
 Но недостаточно быстро, чтобы спасти короля Джойса и принца Крагена. С такой скоростью он мог достичь дна долины тогда, когда нужно будет мстить за них. К несчастью, кадуольцы у последней катапульты заметили его движение и обстреляли гравием, как только он оказался в пределах досягаемости.
 Камни ударили по сверкающему на солнце яркому металлу; среди криков и грохота вокруг они бесшумно врезались в него. И, несмотря на броню, Дарсинт упал ничком в журчащий ручей.


***

 Услышав крик, предупредивший Элегу, король Джойс и принц Краген повернули лошадей. Краген в сердцах выругался при виде существ с рыжей шерстью. Их пылающая ненависть производила впечатление, сопоставимое с шумным приближением монстра. И было их слишком много… Им с королем не удастся от них оторваться. А люди Смотрителя Норге, отправившиеся на помощь, были слишком далеко. Но король лишь улыбнулся, его глаза загорелись ярче.
 — Как я сказал, — заявил он голосом, слышным лишь принцу, — верховный король начал отчаиваться. Он не может позволить себе проиграть. А люди, которые не могут себе позволить проиграть, никогда не побеждают.
 Принц Краген задумался бы над этим философским заявлением — и восхитился бы ему, — но сейчас ему было не до того. Ему некогда было жалеть, что он скоро умрет или что он подвел своего отца — и даже о том, что никогда больше не сожмет в своих объятиях Элегу. Его руки достали меч, и он послал своего скакуна в галоп, направляясь не к невозможной безопасности армии, слишком далекой, чтобы помочь ему, а прямиком к ближайшему существу, на острие атаки.
 За короткий, в два или три удара сердца, промежуток времени он успел удивиться и почувствовать сильное облегчение от того, что король Джойс оказался рядом с ним: двуручный меч готов к бою, глаза горят. Затем алендский Претендент и король Джойс врезались в яростную стену ятаганов и принялись сражаться, стараясь забрать жизни у возможно большего числа врагов, прежде чем погибнут.


***

 И снова леди Элега старалась больше сосредоточиться на отце и принце Крагене, не следя за тем, как Дарсинт пытается встать. Она крепко держала Мисте; по тому, как реагировало тело Мисте, она поняла: произошло еще что—то.
 Двигаясь неуклюже, словно увечный, Дарсинт продолжал идти по ручью.
 Сейчас он не мог бежать. Мисте исцелила его телесные раны, но ничто в этом мире не могло заделать дыры, прожженные в доспехах, и эти дыры делали его уязвимым. Его снова ранили, он припадал на одну ногу, то и дело спотыкаясь; энергия в его скафандре тоже, должно быть, подавалась со сбоями.
 Но он держался и шел вперед.


***

 Принц Краген и король Джойс тоже держались.
 Собственно, они держались так хорошо, что принц Краген почувствовал прилив радости от того, как вздымались и опускались их мечи, как неотразимы были их удары, как послушны лошади. У существ с рыжей шерстью глаза, покрытые мохнатыми ресницами, были не там где надо; у тварей было слишком много рук, слишком много ятаганов. Их ненависть была столь неукротима, что походила на всепоглощающую страсть. Тем не менее, они были существами из плоти и крови, и их можно было убить. И они не слишком умело владели своими клинками; они больше надеялись на ярость, чем на опыт.
 Принц Краген и король Джойс врезались в самый фронт атаки и продолжали двигаться, сражаясь плечом к плечу, словно облачились в неуязвимость.
 Поразительно, сколько ударов они отвели, или отбили, или увернулись от них; как глубоко вонзали свои мечи в мохнатых существ, как их словно взбесившиеся кони пугали коней существ, и те начинали пятиться. Поразительно, как хорошо дрался король. Принц Краген был намного моложе и намного сильнее. Но король Джойс не хуже принца наносил удар за ударом, размахивая двуручным мечом так, словно сталь в руках преобразила его, восстановила его силы. Сейчас его борода была измазана кровью; клинки порвали на нем кольчугу; кровь забрызгала плечи. Но он успевал отводить удары от своего спутника со своей стороны.
 Некоторое время они продержались против подавляющих сил противника.
 А когда они начали побеждать, принц Краген обнаружил, что наконец—то поведение короля Джойса становиться понятным. Если даже все остальное погибнет, никто не сможет изменить тот факт, что король Морданта и алендский Претендент погибли бок о бок, а не разрывая друг другу глотки.
 Но удача отвернулась от них. Два человека просто не могли выдержать такой неукротимой и убийственной ненависти. Но пока они держались. Общий расклад в битве изменился, и принц Краген ощутил новый прилив радости, осознав, что они с королем Джойсом уже не одни.
 Посреди клубка мохнатых тел появился Термиган.
 Он привел с собой всех своих людей. При взгляде на его лицо все становилось ясно; у него руки мясника. То, как он рубил врагов, подтверждало слышанные принцем истории. А люди Термигана были далеки от паники. Они видели, как Стернваль живьем пожрало Воплотимое, и больше ничто не могло испугать их. В ходе первой атаки слизняка они ждали вместе со своим угрюмым лордом на дне долины, в любую минуту готовые нанести удар. Они могли бы ударить по самому чудовищу. Но существа с рыжей шерстью были более понятным врагом, и последние силы Термигана без колебаний поспешили в битву.
 Лорду и его людям удавалось сохранять жизнь принцу Крагену и королю Джойсу, до тех пор пока не подоспели подкрепления Норге.


***

 Существ было около тысячи. Смотритель Норге выслал для спасения короля вполовину меньше. Мысль, что король Джойс и принц Краген погибли, наполнила долину тревогой, парализуя большую часть армии.
 Люди, откликнувшиеся на призыв Норге сесть на коней, были полубезумны от страха, напуганные слизняком и странными существами. В определенном смысле Смотрителю повезло, что ему удалось выслать помощь в таком количестве. С другой стороны, ему не удалось собрать достаточной силы, чтобы изменить ход событий. Тем не менее, он добился того, чего даже не пытался: уменьшил численность войск прямо перед чудовищем, уменьшил настолько, что Дарсинт смог проскользнуть между ними.
 Посреди поля битвы Дарсинт зашатался, едва способный переставлять ноги. Но, должно быть, он чувствовал себя лучше, чем выглядел. Любого, кто пытался напасть на него, он убивал из пистолетов, целясь и стреляя почти небрежно, словно мог выиграть такого рода битву и спросонь. Когда он промахивался, ятаганы наносили удары по его доспехам, не причиняя вреда; он, казалось, не обращал на эти удары внимания. Его не интересовали обычные клинки и лошади. Его целью был слизняк.
 С пистолетами наизготовку Дарсинт замер перед разверстой пастью монстра. Но он не колебался; скорее, он боялся, что начнет колебаться. Вместо этого он начал что—то переключать в скафандре. Только Мисте поняла, что он задумал. Скафандр дал Дарсинту достаточную защиту, что позволило ему проскочить мимо кривых клыков прямо в глотку чудовища.

 51. Что делают с зеркалами мужчины

 Наблюдая, как Гарт орудует мечом в каменном мешке коридора, Артагель думал, что заглядывает прямо в глотку смерти.
 Бретер верховного короля пришел в себя после огня лампы и неожиданной атаки Артагеля; сейчас он полностью восстановил душевное равновесие и вспомнил о своем умении владеть сталью и распределять вес. С каждым мгновением он, казалось, становился все искуснее.
 Лампы, освещающие коридор, сделали его глаза желтыми; они сверкали, словно у хищника. Нос, похожий на томагавк, казалось, нависал над противником, алкая крови. Шрамы на щеках, знаки доблести, казались на бронзовом загаре бледными полосами. Хотя Гарт сражался с лучшим фехтовальщиком Морданта, он даже не вспотел. Его клинок двигался словно живой, оберегая его, словно любовник; он словно сам перехватывал и парировал каждый удар, чтобы Гарт не тратил сил на оборону.
 Зубы Бретера сверкали, белые и хищные, ненависть изгнала из его черт всякую надежду на милосердие. И все же Артагель был уверен, что в отвращении Гарта нет ничего личного. Происходящее не имело ничего общего ни с репутацией Артагеля, ни с его положением, ни с особым желанием видеть его мертвым. Желание убивать было у Гарта профессиональной чертой и подавляло все прочие чувства.
 До Артагеля доходили слухи о тренировках, которые проходят пригодники под руководством Бретера верховного короля, о лишениях, боли и опасностях, нависающих над маленькими мальчиками. Их заставляли обретать уверенность в себе, уверенность в своем деле; закаливали ненависть. И именно это давало Гарту силу: его отчужденность, безликость его страсти. В его сердце не было ничего, что могло бы смутить его. А Артагель покрылся  испариной. 
 Его руки стали скользкими от пота; рубаха под кольчугой прилипла к телу. Меч весил все больше и больше, мышцы ныли от размашистых движений. Неприятное ощущение в боку сменилось острым жжением, смешанным с болью, и эта боль, казалось, высасывала силу из ног и быстроту из рук.
 Обмен ударами, громкими, как удары кузнечного молота; яркие искры. Короткая пауза. Новый каскад ударов.
 Сомнений не оставалось; Гарт наверняка убьет его.
 Артагель относился к такой перспективе с меньшим фатализмом, чем Леббик.
 Он не мог позволить себе поражение, совершенно не мог позволить проиграть. Если он погибнет, Гарт отправится за Теризой и Джерадином. Он отправится за Найлом. Они все погибнут, и у короля Джойса не будет никаких шансов…
 Но, подумав о Найле, он вспомнил, что они сотворили с его братом, и его сердце наполнилось жгучей ненавистью, и он неожиданно набросился на Гарта. Только чистая ярость его атаки спасла его от неминуемой смерти. Ярость давала ему возможность двигаться быстрее; ничто, кроме ярости, не могло придать такую силу его рукам и ногам, протолкнуть воздух в легкие, вдохнуть жизнь в клинок. Острая боль немедленно отрезвила его — укол в левое плечо. Когда из раны выступила кровь, Артагель отступил. Мелкое ранение; он почувствовал это. Тем не менее, рана  болела…  Болела как раз настолько, чтобы он отчасти пришел в себя.
 Нет. Он никогда не победит Гарта таким образом. Справедливость этого утверждения сквозила во всем, в спокойном действии клинка Гарта, в хищном блеске его глаз, безошибочно читалась в его желтых глазах.
 По сути Артагелю, пока он отступал по коридору, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить равновесие, едва удавалось не допускать клинок к своей груди. Клинок Бретера ткал в свете лампы сверкающие узоры словно сталь была волшебной, вроде зеркал.
 Ну хорошо. Артагелю не удастся победить Гарта таким образом. Честно говоря, ему вообще не удастся победить его. Но он должен затягивать битву, выиграть время. Время было жизненно необходимо. И сражаться ему нужно было иначе. Ему нужно начать думать, как Джерадин и Териза,  но только не о Найле, — при мысли о нем он впадает в безудержную темную ярость.  Нужен неожиданный поступок.
 Нужно поколебать отчужденность Гарта.
 Глубоко внутри Артагеля напряжение мышц ослабло, и он заулыбался.


***

 Джерадин не улыбался.
 Когда Мастер Гилбур не погнался за ним, он не удивился. Только почувствовал разочарование. Он не знал, что бы сделал, если бы Мастер последовал за ним. Гилбур хорошо разбирался в коридорах убежища, а Джерадин даже не надеялся победить его грубой силой. Но во всяком случае горбатый Воплотитель оказался бы в стороне от зеркал и не мог бы причинять вред королю Джойсу.
 Но эта надежда рухнула. Получилось, что вместо того чтобы увести Мастера Гилбура, Джерадин бросил Теризу, оставил ее наедине с Мастером Гилбуром, Мастером Эремисом и Архивоплотителем Вагелем.
 Чудесно. Звездный час великолепной жизни. Теперь ему лишь остается наткнуться на отряд солдат и бесполезно погибнуть, чтобы история его жизни завершилась в полном соответствии с предшествующими событиями.
  Сейчас твой черед, —  сказал Домне. —  Сделай так, чтобы мы гордились тобой. Сделай так, чтобы наши страдай были не напрасны. 
 Джерадин великолепно преуспел в этом.
 Он не мог не думать  так.  Он слишком часто становился жертвой стечения обстоятельств; логика его несчастий казалась несокрушимой. И тем не менее, он был слишком упрям, чтобы признать поражение. Он слишком сильно любил Теризу, слишком сильно любил братьев и короля…
  Во имя разума, не забывай называть меня «Па». 
 Как только он убедился, что Мастер Гилбур прекратил преследование, он резко развернулся и бегом направился обратно к комнате воплощений.
 Незнакомый с внутренним расположением схрона, он провел несколько страшных минут, пытаясь отыскать путь. Где же стражники? У Мастера Эремиса наверняка есть охранники, слуги верховного короля, если не нанятые самим Эремисом. Почему он не встретил их? Но наконец по одному из коридоров он добрался до комнаты воплощений.
 И с порога увидел, что внутри только Мастер Гилбур. Всего мгновение, пока сердце отчаянно грохотало, а в груди рос отчаянный крик, он думал: Териза,  Териза!  Мастер Эремис и Вагель схватили ее, чтобы надругаться и пытать, так же как Найла,  так же как Найла.  Ему следует отправиться за ней, найти ее, спасти, он ни в коем случае не может позволить им раздавить ее морально.
 Но, к несчастью, в то же самое время он заметил, чем занят Мастер Гилбур.
 По счастливой случайности Воплотитель стоял спиной к Джерадину. Вероятно, он не знал или его не волновало, что может сделать Джерадин. Он переносил зеркало из центра круга.
 Плоское зеркало, показывающее долину Эсмерель. Он нес его к зеркалу, освещенному прямым светом одного из окон. Солнечный свет делал изображение более четким.
 Картинка в зеркале кишела тараканами.
 Джерадин помнил их. Эти существа едва не убили его, Теризу и Артагеля. Тем не менее, новый ужас вселился в его сердце, когда Мастер Гилбур поставил плоское зеркало рядом со вторым и отступил, обнаружив свои намерения.
 В плоском зеркале Джерадин увидел короля Джойса и принца Крагена прямо перед разверстой пастью слизняка.
 Они были заняты отчаянной битвой с несметными полчищами существ с рыжей шерстью и невероятным количеством рук и ятаганов.
 Король и принц были не одни; им помогал Термиган и его люди. Окровавленные, они сражались отчаянно. Но, похоже, не могли выстоять против такого множества странных воинов. Если даже существа с рыжей шерстью не уничтожат их, дело докончит слизняк. А Мастер Гилбур задумал воплотить новую угрозу. Он настраивал фокус зеркала, чтобы вдвинуть плоское зеркало в кишащих тараканов и воплотить их прямо над головой короля Джойса.
 Лорда Демесне, повелителя Морданта. И друга отца Джерадина.
  Не забывай называть меня «Па».  Териза нуждалась в нем. Он позволил ей остаться одной. Джерадин с силой ударил себя по голове кулаками.
 И двинулся вперед.
 Подавив панику, любовь и жалость, он вошел и направился к кругу зеркал. Если бы Териза могла видеть его сейчас, то узнала бы каменное выражение его лица, отчаянный взгляд — и жестокую решимость.
 Он двигался бесшумно, но быстро. К зеркалам, которые разбили они с Теризой, к ножке лежанки, которую уронил. И, подхватив дубинку из осколков, он изо всех сил запустил ее в плоское зеркало. К несчастью, его сапоги издали предательский хруст давя осколки; Мастер Гилбур услышал. С поразительной быстротой Воплотитель развернулся, махнул рукой…
 …и отбил ножку.
 Она пролетела над рамой и, зацепив за камень, улетела в сторону.
 — Собачье дерьмо! — выругался Гилбур. Его рука сжимала все тот же кинжал; лицо было воплощением тьмы. — Когда же ты отцепишься?
 Джерадин услышал, как ножка ударилась о стену. Этот стук словно был последним ударом его сердца. Новая неудача; его последний шанс упущен. Теперь он не сможет помочь ни королю Джойсу, ни Теризе, и они оба погибнут. А если он сейчас не убежит, то через несколько минут смерть настигнет и его. Не имеет значения, как именно: он не сможет победить в бою Мастера Гилбура.
 И все же предсказание толкало его вперед. Это была его судьба, его проклятие. И вместо того чтобы бежать, он шагнул вперед, в круг зеркал, и оказался  полностью окруженным зеркалами; все они изображали сцены насилия и разрушения. 
 Здесь Джерадин остановился.
 — Почему я должен отцепиться? — спросил он, словно участвовал в вежливой беседе. — Почему должен облегчить вам работу? Мастер Гилбур проревел проклятие. Занеся кинжал, он приготовился к атаке.
 И тут же Джерадин рявкнул:
 — На вашем месте я бы этого не делал.
 Изумленный Мастер остановился.
 — Мне некуда больше идти, — пояснил Джерадин. — Мне не на что больше надеяться. Ну допустим, я убегу. Я могу попробовать где—то спрятаться. Похоже, у вас нет никакой охраны. Может быть, мне какое—то время удастся сохранять жизнь. Но я никогда не убегу. Я так никогда не найду Теризу.
 Если ты бросишься за мной в погоню, я разобью столько зеркал, сколько смогу, прежде чем умру. Ты и так уже потерял четыре зеркала. Сколькими еще ты можешь рискнуть? Как ты считаешь, у меня есть шансы расколошматить их все?
 Очевидно, первым порывом Гилбура было напасть немедленно; это было ясно по хищному оскалу зубов, по тому, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих кинжал. Но почти мгновенно он взглянул на происходящее с другой стороны. Рано или поздно кто—то войдет сюда, и Джерадин погибнет. А пока зачем рисковать годами напряженной работы?
 И вместо того чтобы напасть, он опустил клинок. — Ты неправ, щенок, — прохрипел он. — У нас есть охранники. Они появятся здесь, и очень скоро.
 — О, я так не думаю. — Джерадин старался не пропустить в голосе ни капли дрожи. Время — вот то, чего он добивался. Спасение для короля Джойса. Шанс, что что нибудь произойдет. — Я уверен, что у вас их великое множество. Но все они снаружи, защищают это место на тот случай, если кто—нибудь решится атаковать здесь. Наблюдая за долиной, вы с Эремисом и Вагелем так глупо доверяли себе, что вовсе не ожидали нападения изнутри.
 Затем, просто потому что ему хотелось увидеть реакцию Воплотителя, Джерадин спросил:
 — Где Гарт?
 Брови Мастера Гилбура невольно сошлись у переносицы.
 — Не поминай черта всуе, свиненок. Он уже должен быть здесь. Он притащит твоего братца Найла — который, должен сказать, доставил мне несказанное удовольствие во время своего визита.
 В изображении плоского зеркала виднелось чудовище, извивающееся в пароксизмах ярости и голода.
 — Я так не думаю, — повторил Джерадин.  Найл.  Он хотел рассмеяться, чтобы не наделать глупостей, не сойти с ума и не ринуться в атаку на Воплотителя; но не удержался и огрызнулся: — Мы с Теризой спасли Найла. С самого начала. Если Гарта здесь нет, значит, люди, которых мы привели с собой, наверняка разделались с ним. — Если Гарт не здесь, то Артагель до сих пор жив, до сих пор сражается. — А может, у верховного короля Фесттена есть планы, о которых он ничего вам не рассказывал. Ты, наверное, знаешь о его давней репутации предателя.
 Увы, Гилбур ухмыльнулся.
 — Пустые слова, — прохрипел он, хмыкнув. — Выдумки, фантазии. — Он сделал несколько широких шагов, не к Джерадину, а в сторону, подальше от плоского зеркала и тараканов. — Ты не спас Найла, ты не знаешь где он. В комнате, где я развлекался с ним, абсолютно темно. Ты никогда не видел ее. Таким образом, ты смог найти ее и воплотить его в другом месте. Гарт скоро придет сюда.
 — Верь в это если хочешь, — ответил Джерадин.  Он сам  в это верил, от этой мысли все его мышцы стали дряблыми, как кисель. Но он не опускал взгляда, и его голос звучал ровно: — Скажи мне всего одну мелочь. Эти существа с рыжей шерстью. — Они продолжали кружить около короля Джойса и принца, отчаянно наскакивая на них. Людей Термигана и Норге уже стало заметно меньше. И слизняк… — Вы ведь не воплотили их только сегодня утром, так? Как вы посадили их на лошадей? Как вам удалось заставить их служить себе?
 Слизняк подался вперед, словно намеревался встать на хвост.
 — Нет, — враждебно подтвердил Мастер Гилбур. — Во всяком случае в этом ты прав. Эти существа… они называют себя  каллат.  Эремис работал с ними какое—то время. Они стали чем—то вроде его личной гвардии. Сложные и трудные переговоры успешно завершились после того, как Фесттен согласился присоединить  каллат  к своим войскам.
 Джерадин слишком поздно понял, что делает Воплотитель.
 В плоском зеркале лезущий вперед монстр походил на башню, он полз, разевая пасть. Она вроде бы миновала короля Джойса и принца Крагена; некоторые из  каллат  были подмяты его весом и раздавлены. Но сквозь зеркало не проходил ни единый звук. А бестия больше не ползла вперед, поглощая новую добычу. Она застыла в неподвижности, и у нее из пасти начал подниматься странный дымок.
 Мастер Гилбур оказался возле одного из зеркал в круге.
 Он схватился за раму свободной рукой и начал бормотать бессвязные слова.
 Из зеркала, словно пущенное из катапульты, вылетело сморщенное темное пятно, не крупнее собаки, с крюками когтей на концах четырех конечностей и с ужасными челюстями, занимающими больше половины тела.


***

 Мастер Эремис обожал сюрпризы. В некотором смысле он любил даже неприятные сюрпризы. Они, словно ставки в азартной игре, увеличивали остроту жизни; они позволяли ему показать, на что он способен. Но в неожиданном появлении Теризы — и, кстати, Джерадина—не было ничего неприятного. С Джерадином мог справиться Мастер Гилбур. А Териза была сломлена. Он видел поражение в ее глазах, видел, как угасают разум и решимость. Наконец—то она была  его,  и каждая искорка сопротивления лишь увеличивала удовольствие от обладания ею.
 Когда он повел ее в свои комнаты, любуясь сзади движением ее бедер внутри нескладной одежды, вспоминая форму и вид ее груди и особенно шелковистое ощущение между ног, он подумал, что она получит большее удовлетворение, чем все те женщины, которых ему доводилось уничтожать. Смерть Саддит принесла ему чистое удовлетворение; ловкая, неотвратимая и очень своевременная. Тем не менее, в ней не было прикосновения кисти Мастера. Он уничтожил Саддит не сам; он только устроил все так, чтобы она страдала и в конце концов погибла. По несчастливому стечению обстоятельств он счел полезным заняться с Саддит любовью, его далеко идущие планы заставляли его обращаться с ней деликатно, почти вежливо, чтобы она поверила, что он поможет ей взойти наверх по социальной лестнице. Но он был требовательным мужчиной и нашел скучными ее любовные объятия. А с Теризой не будет никаких ограничений… Ничто не должно помешать деликатному привкусу боли и унижения, которым он собирается подвергнуть ее.
 Он чувствовал себя таким довольным и возбужденным, что едва не приплясывал, когда вел ее в свои комнаты.
 Послушная его воле, Териза зашла в комнаты и остановилась посреди той из них, где стояла его кровать, его орудия наслаждений и копия плоского зеркала, которое показывало, что происходит в долине Эсмереля.
 Там король Джойс и принц Краген в любую минуту могли погибнуть под натиском  каллат.  Или попасть в зубы монстру, который неудержимо двигался к ним.
 Отлично. Честное слово — великолепно. Эремис с удовольствием посмотрит на смерть врагов, пока Териза будет рыдать и стонать.
 — Раздевайся, — приказал он, радуясь резкости своего тона. — Ты слишком долго избегала меня, и я потребую огромную компенсацию. — Он снимет одежды, и она увидит, насколько велика его страсть. — Нагота — один из тех малых даров, которыми твое прекрасное тело усладит меня сегодня. Солнечный свет лился из окон на одной из стен: там Эремис время от времени позволял стоять своим приспешникам, чтобы они могли видеть его упражнения. Сегодня они, конечно, были слишком заняты битвой или охраной убежища; но он был рад, что не делит победу ни с кем. Снаружи лишь склон холма, свобода, которой Териза никогда не получит. Убежище обставлено аскетично, у него не было времени доставить ковры. Но солнце согрело холодные каменные полы, ярко освещая его жертву и зеркало.
 Териза не подчинилась. И не обращала никакого внимания на окна; насколько он мог видеть, она вообще не заметила их. Вместо этого она повернулась к зеркалу, словно в нем заключалось больше могущества, чем в чем—либо еще.
 Впервые с тех пор, как они покинули комнату воплощений, Эремис увидел ее лицо.
 Пожалуй, она еще не была сломлена. Что—то в ней убеждало, что она вот—вот исчезнет, растает, словно она была на грани обморока. Ее лицо было безразличным, глаза смотрели в никуда. Но ему показалось, что он заметил нечто еще, нечто тайное и удивительно соблазнительное. Возможно, надежду — надежду, что ей удастся изменить изображение в зеркале (хотя понятное дело, это не поможет ни ей, ни королю Джойсу), или что Эремис как последний болван позволит ей воплотить его где—то в другом месте (но для этого ей нужно физически прикоснуться к зеркалу, а он сильнее ее, намного сильнее), или что ей удастся сбежать (но он не собирался предоставлять ей такую возможность)
 А может быть, она таила желание причинить ему боль. Что бы она ни задумала, это была именно та приправа, которой ему не хватало. На мгновение он позволил ей не подчиниться, потому что не мог решить, должен ли мягко поцеловать ее или резко сорвать с нее одежды.
 Рассматривая зеркало, она сказала безразличным тоном:
 — Где вы взяли этих существ? Тех, что напали на меня и Джерадина. Как вы заставили их служить вам?
 Мастер Эремис с радостью ответил:
 — Это —  каллат.  Я нашел их благодаря счастливому случаю, как улыбается счастье тем, кто повелевает жизнью. Впервые их обнаружили Воплотители Вагеля в Кадуоле, но тогда им не смогли найти применение. Похоже, все в Кармаге считали, что они могут оказаться грозной силой — и служить кому—то другому. Но, когда я избавил Вагеля от длительного изгнания у Алендских Вассалов, он вспомнил формулу и отлил новое зеркало.
  Каллат —  действительно могучая сила, сама видишь. — Эремис наслаждался видом в зеркале, хотя большая часть его сознания была занята Теризой, — но не настолько могущественная, как опасались в Кадуоле. Их недостаточно много, чтобы создать из них армию.
 Они отщепенцы в своем мире. Сейчас их безжалостно истребляет то, что я назвал бы расой свиней. Очень больших свиней. А  каллат  слишком кровожадны, чтобы пойти на перемирие. Они умеют лишь сражаться или умирать.
 Видя опасности, которыми они подвергаются, я воплотил нескольких из них и начал торги. За то, что им удастся скрыться от своих врагов, — Эремис заставил себя умолчать о том, что не собирался дать  каллат  шанс выжить, а с самого начала собирался использовать их как расходный материал, — они согласились служить мне. Териза медленно кивнула. Он не вполне разобрался, поняла ли она его объяснения; казалось, она думала о чем—то другом.
 — Они пришли из совсем иного мира, — сказала она. — У них своя история, свои побуждения. Вы по—прежнему утверждаете, что их не существовало, пока Вагель не создал зеркало?
 Ее вопрос заставил Мастера рассмеяться. Он не старался скрыть, что невероятно доволен собой.
 — Миледи, вы действительно хотите углубиться в эти дебри софистики?
 Она мрачно посмотрела на него, словно хотела услышать, что он скажет, — и не беспокоилась о том, что именно услышит. Посмеиваясь, он продолжал:
 — Ни один разумный человек — среди которых, должен признаться, настоящих раз—два и обчелся, — никогда не считал изображения в зеркалах несуществующими. Эту мысль с доводами, подтверждающими ее, внушил нам король Джойс вместе с требованием найти «правильное» применение Воплотимому. Он считал, что  если  изображения реальны,  тогда  к ним нужно относиться с уважением, — и утверждал это так настойчиво, что те, кто считал по—другому, не могли с ним спорить, разве что с той точки зрения, что у изображений нет независимого существования. Но его требование до того глупо, что даже не хочется говорить об этом. Он мог бы утверждать, что мы не должны дышать, потому что дыханием изменяем воздух, или не должны есть, потому что не следует вмешиваться в жизнь растений и животных. Правда в том, что мы  имеем право  вмешиваться в Воплотимое, потому что наделены  могуществом.  А также потому что вмешаться  необходимо.  В противном случае могущество не будет использовано и исчезнет, а Воплотимое окажется бесполезным.
 Таков закон жизни. Как и все остальные существа, которые дышат, желают и выбирают, мы должны  делать все, на что способны.  Эремис облизнулся:
 — Териза, я попробовал твою грудь и нашел ее великолепной. Наверное, ты на редкость глупа, если поверила, что не существуешь. Я говорил, что ты нереальна, лишь из желания как можно больше осложнить тебе открытие твоего таланта.
 Говоря все это, он смотрел на нее, ожидая тайного отклика, правды, которую она хотела бы спрятать. Но ее глаза были слишком темными, слишком растерянными; они не выдали ничего. Их выражение было таким, что она могла бы быть и мертвой.
 Но ее прекрасный изящный подбородок отвердел, словно она стиснула зубы.
 Довольный этим проявлением гнева, Эремис потянулся вперед и запустил руки под полурасстегнутую кожаную рубашку Теризы. Он жалел лишь о том, что его пленница не успела помыть голову; но все остальное в ней было великолепно. Он решил, что сорвет с нее рубашку. И, прежде чем начнет причинять ей боль, вытворит с ее грудями такое, что ее тело захочет его, несмотря на свои тайны. Он изумит ее болью, как она изумила его.
 Она почему—то отвернулась от него. Она не настолько боялась его, чтобы наблюдать, что он делает. Вместо этого она неотрывно смотрела в зеркало.
 Не сознавая, что делает, он тоже посмотрел туда — как раз вовремя, чтобы увидеть, как слизняк вдруг выпрямился в полный рост, затем упал на каменное ложе долины и замер на месте. Эремис невольно затаил дыхание, ожидая, когда чудовище снова зашевелится и сожрет короля Джойса и наглого выскочку, алендского Претендента. Но чудовище лежало неподвижно, словно издохло. Странный дым клубами валил из его пасти, и его уносил ветерок.
 — Свиное дерьмо! — выдохнул Эремис. Забыв о Теризе, он повернул зеркало и, схватившись за раму обеими руками, принялся тщательно изучать изображение. — Это невозможно. Старая дряхлая развалина совершила  невероятное. 
 — Интересно, — сказала Териза таким тоном, словно это волновало ее меньше всего. — Может быть, все складывается не так «удачно», как вы думаете. Эремису показалось, что изображение долины по краям начало колебаться, что стены и последняя катапульта начали таять…
 Этого тоже не могло быть. Он не знал, что происходит. Но понял, в чем дело. Резко обернувшись, Мастер ударил Теризу ладонью по лицу так сильно, что девушка отлетела, словно сломанная игрушка. Скорчившись, она лежала на боку в теплом солнечном свете, разметав волосы по каменному полу; одна рука слабо прижималась к тому месту, куда он ударил; похоже она плакала.
 — Только попробуй еще раз выкинуть такую штуку! — прохрипел он. — Если ты коснешься зеркала своим талантом, клянусь, я позову сюда Гилбура и позволю ему изнасиловать тебя кинжалом.
 А может, она и не плакала; она не издавала ни звука. Через какое—то время она кивнула — небольшое слабое движение, словно судорога поражения.
 Несмотря на неожиданную потерю чудовища Мастер Эремис снова победно улыбнулся.


***

 Артагель тоже улыбался, но совсем по другому поводу. Несмотря на то, что из его раненого плеча текла кровь, он выдержал горячую стальную молнию и гром следующей атаки Гарта. Это стоило ему новой боли в раненом боку. Дважды ему удавалось спастись лишь потому, что коридор был слишком узок для свободного фехтования и он мог блокировать выпады Гарта, используя каменные стены. Но в конце концов Бретер приноровился.
 Прежде чем Бретер верховного короля напал на него снова, Артагель сделал несколько быстрых шагов назад и принял боевую стойку, опустив острие меча.
 Гарт остановился, изумленно изучая его.
 Стараясь дышать не слишком жадно (это выдало бы его слабость), Артагель спросил:
 — Зачем тебе это?
 Гарт удивленно вскинул бровь и сделал шаг вперед.
 Артагель приподнял руку, останавливая Бретера.
 — Ты все равно убьешь меня. Ты знаешь это. Но нельзя же отправить меня в могилу, не удовлетворив моего любопытства. Зачем тебе это?
 Пораженный (вероятно, признанием поражения) Гарт снова остановился.
 — Зачем мне  что? 
 Ценой воистину героического усилия Артагель изобразил улыбку. Естественно, без успеха. Тем не менее, его голос звучал весело, когда он сказал:
 — Быть рабом.
 Кончик клинка Гарта враждебно следил за Артагелем. Сам Гарт выжидал.
 — Ты ведь лучший, — выдохнул Артагель. Действительно лучший. Ты возглавляешь и обучаешь группу пригодников, которые хотят быть таким же, как ты, и кое у кого из них талант почти равен твоему. Ты мог бы быть в этом мире силой, с которой считаются. Готов поспорить, что ты мог бы в любой момент сбросить с трона Фесттена. Ты мог бы быть среди тех, кто отдает приказы, а не среди тех, кто выполняет их.
 Зачем тебе это?
 Гарт на мгновение задумался.
 — Затем, что я такой, какой есть, — заявил он в конце концов.
 — Но почему? — спросил Артагель, продлевая возможность восстановить дыхание и силу. — Что такого дает тебе Фесттен, чего не может дать никто другой? Что дает тебе звание Бретера верховного короля, кроме твоих обязанностей? Ты можешь  выбирать,  кого убить? На твоем месте я бы стыдился, что столько сил потратил на убийство беззащитной женщины. Чье это было решение? Почему ты позволяешь так унижать себя? Гарт издал рык сквозь стиснутые зубы.
 — Я говорю тебе, что ты можешь представлять собой  силу.  Ты что, совсем себя не уважаешь?
 Бретер налетел на него в узком коридоре, словно ураган, внезапно, и единственное, что спасло Артагеля—противник не застал его врасплох. Артагель вскинул меч, парировал тяжелый удар, попытался начать контратаку. Гарт отбил клинок в сторону и ударил снова. Пригнувшись, Артагель почувствовал, как меч скользнул по его волосам; Гарт рубанул по стене; Артагель — по ногам Гарта, заставив его подпрыгнуть.
 Ему чудом удалось не споткнуться, не схватиться за охваченный острой болью бок, а спокойно отступить в глубь коридора.
 — Это, — сказал Гарт, словно он в жизни не знал, что такое одышка, — потому что я такой, какой есть.
 — Но ведь ты  раб,  вот в чем штука, — запротестовал Артагель. — Простой исполнитель,  орудие. 
 — Послушай меня внимательно, — с опасными нотками заговорил Гарт. — Я больше не буду повторять.  Я такой, какой есть. 
 — С  твоими—то  способностями? — Голос Артагеля возвысился почти до крика. — Не верю. Ты согласен быть  исполнителем?  Согласен, чтобы тобой пользовались как вещью без совести и гордости? Неужели ты не мужчина? Ты ни о чем не мечтаешь? У тебя нет никаких устремлений?
 Вероятно, безумием было дразнить Бретера подобным образом; но Артагеля это не волновало. Впервые за все время с начала их единоборства он получал удовольствие.
 — Неудивительно, что тебя так трудно убить. Внутри ты уже мертв.
 В ответ Гарт завертел клинком так быстро, что сталь в свете ламп выписывала сложные узоры.
 — О, у меня есть мечты, болван, — прохрипел он, — у меня есть мечты.
 Я мечтаю о  крови. 
 И с неудержимой яростью он рванулся к Артагелю.
 От этой ярости Гарт словно взбесился; Артагелю не оставалось ничего другого, кроме как парировать и блокировать удары и сохранять равновесие.
 К несчастью, ярость Бретера не делала их схватку противостоянием относительно равных противников.  Он  не был ранен;  он  не был ослаблен долгим лечением. И даже в самой беспредельной ярости он не забывал о своих способностях.
 Словно благодаря воплощениям, на кольчуге Артагеля появились дыры. Легкое прикосновение клинка ко лбу едва не залило кровью глаза. Покачиваясь, едва не упав, Артагель отскочил к углу коридора, и там его настиг сильнейший удар, который вышиб последний воздух из легких.
 Он едва спасся —  едва, —  нырнув в сторону, перекатившись, вскочив на ноги и бросившись в сторону; в груди горело огнем, глаза заливали пот и кровь, руки и ноги отказывались повиноваться. Он бросился бежать и бежал, пока не преодолел такое расстояние, что мог позволить себе обернуться, принять стойку и посмотреть в лицо Гарту в последний раз.
 Приятная часть сражения закончилась.


***

 Движимый инстинктом, о котором никогда не подозревал, Джерадин повалился на пол как подкошенный.
 Первое черное пятно пролетело мимо; инерция унесла его за пределы досягаемости. А второе…
 Но Мастер Гилбур направил в комнату воплощений целый поток этих тварей, лихорадочно воплощая их в сторону Джерадина. Мастер скрипел зубами, его лицо горело, словно в эйфории.
 Целый мир подобных существ. Ну конечно. Жадных, словно они пожрали у себя всю естественную добычу. Териза разбила зеркало, останавливая подобную атаку; но она разбила не то зеркало. Она разбила плоское зеркало, показывающее развилку дорог близ Орисона.
 Зеркало—оригинал, источник этих существ, осталось в целости.
 Ну конечно.
 Откатившись в сторону, Джерадин поджал ноги и вскочил — и вылетел из основного потока существ. Три, пять, девять штук… он сбился со счета. Скользя в своих сапогах, словно залитые солнцем каменные плиты были льдом, он достиг края зеркала и развернулся возле него.
 Он был слишком напуган, чтобы думать. Кроме того, против Гилбура у него все равно не было ни единого шансов. Гилбур полагал, что эти сморщенные существа доберутся до него прежде, чем он успеет натворить бед. И без сомнения, справедливо. Любое зеркало, какое мог разбить Джерадин, могло решить дело, дать королю Джойсу шанс победить судьбу.
 Но слизняк убит. Значит, все возможно…
 Схватив зеркало сзади, не зная и не желая знать, что там за изображение, Джерадин опрокинул его на бок.
 Вдохновение; внезапное озарение. Как будто от самого прикосновения к раме зеркала все у него в голове запылало и очистилось.
 Разрушение не нужно. Если бы он собирался все разрушить, Гилбур не так боялся бы его. Он бы быстро погиб.
 С другой стороны,  Воплотимое… 
 Первые черные пятна карабкались по камню, пытаясь прыгнуть на Джерадина. Другие яростно прыгали по комнате, алкая плоти. Мастер Гилбур повернул зеркало, собираясь воплотить существ прямо перед Джерадином.
 Горя вдохновением, Джерадин поставил зеркало прямо и «открыл» его в тот миг, когда ближайшее существо ударилось в стекло.
 И исчезло. Словно никогда не существовало. Оно воплотилось где—то в другом месте… он не знал где; у него не было ни малейшей возможности посмотреть на стену в зеркале.
 Новые и новые рвущиеся вперед темные пятна; все они исчезли. У сморщенных существ, похоже, не было разума — во всяком случае, напрочь отсутствовало чувство опасности. Их голод превозмог все инстинкты; может быть, в своем мире они умирали от голода. Они летели в зеркало, словно это была плоть Джерадина.
 Огонь, пылающий в нем, очень походил на радость и торжество… Четыре, пять, шесть…
 Мастер Гилбур пробормотал нечто странное и отскочил к другому зеркалу.
 Последние существа бросились на Джерадина, их пасти были широко раскрыты, и в этот миг Мастер Гилбур впустил в комнату воплощений волков — волков с чешуей по бокам и с неукротимой злобой в глазах, волков, слишком больших для щита Джерадина. Им пришлось бы атаковать его через зеркало или обходить вокруг, но в эту минуту Джерадин совершил ошибку: он осознал,  что  делает.
 Он делал нечто худшее, чем воплощать зло в своем мире — он воплощал зло где—то еще, в месте, нисколько не приспособленном для этого зла, совершенно невинном. Все, что жило и двигалось в изображении, которое он держал в руках, сейчас подвергалось яростной и нежданной атаке существ по одной—единственной причине: сам он спасал свою жизнь.
 Нет, это неправильно,  неправильно.  Он не имел права делать такие вещи. Черные существа, и волки, и все остальное, что мог вызвать Гилбур, были злом только потому, что оказались воплощены в чужом для них мире. В собственном мире они не заслуживали уничтожения. Никто не заслуживал гибели только из—за того, что Джерадина охватило отчаяние.
 И, отставив зеркало, он рванулся в сторону.
 Последние черные пятна с разгона ударились в зеркало и опрокинули его. Когда они поднялись на своих конечностях, чтобы продолжить атаку, то оставили позади себя разбитое зеркало своих сородичей—упырей, несущих ужасную смерть от кислоты.
 Голодный рык прокатился по комнате; щелкнули челюсти. Джерадин метнулся к кругу зеркал, стараясь, чтобы те оказались между ним, волками и сморщенными пятнами.
 В изображении долины Эсмереля творились странные вещи. Слизняк несомненно был мертв. И эта смерть ускорила ход событий. Верховный король Фесттен двинул все свои силы в убийственную атаку. Он послал две колонны, по семь или восемь тысяч человек в каждой, в обход чудовища с двух сторон, чтобы взять короля Джойса в клещи и отрезать ему путь к отступлению, пока смешавшиеся и рассеянные силы Аленда и Морданта зажаты между внешней стеной долины и огромной тушей.
 Или же короля Джойса сомнут превосходящие силы  каллат.  Но тот продолжал сражаться. С ним были принц Краген, Термиган и Смотритель Норге, но их сил явно было недостаточно. Нет, ему удалось уцелеть, потому что смерть чудовища оживила армию; это невероятное избавление обратило панику в надежду и ярость. И так быстро, как могли нести их лошади, люди Джойса бросились на поддержку своего короля; первые несколько сотен уже врезались в ряды  каллат. 
 У кадуольцев не было времени оказать поддержку существам с рыжей шерстью.  Каллат  пришлось одним принять на себя удар всей армии короля Джойса.
 Джерадин проскочил мимо плоского зеркала, черные пятна преследовали его по пятам. У Мастера Гилбура, похоже, возникли проблемы с поиском волков. Он воплотил в комнату трех, нет, четырех и сейчас изучал изображение, меняя фокусировку, пытаясь найти новых хищников. Они с Эремисом использовали волков раньше, и это, вероятно, сократило популяцию этих бестий.
 Но четырех вполне хватило бы. Хватило бы и сморщенных пятен. Джерадину не удалось бы долго уворачиваться от них, и он не смог бы дать бой. Во всяком случае не здесь.
 Первый волк появился прямо перед ним и прыгнул к его голове. Джерадин отклонился. Его сапоги снова заскользили; уходя от атаки, он упал на спину.
 Волк приземлился между черных пятен.
 Их не волновало качество пищи; им нужна была сама пища. И они жадно набросились на волка.
 Их схватка мгновенно превратилась в водоворот, яростную круговерть, безумный клубок челюстей и когтей. Волк был большим и сильным; пятна вовсю пользовались своими когтями и зубами. Джерадин лежал неподвижно, не в силах вздохнуть.
 Словно определив реального врага, остальные волки разом поспешили на помощь сородичу.
 Высматривая в зеркале новых волков, Мастер Гилбур ругался последними словами.
 Джерадин не мог вздохнуть. Он едва мог пошевелиться. Тем не менее, нужно было действовать, использовать свой призрачный шанс. У него может не быть другой такой возможности.
 Талант — удивительная вещь; Джерадин постоянно открывал в себе что—то новое. Он был чем—то вроде Знатока; он мог пользоваться чужими зеркалами. И спас себя и Теризу, вытащив их из ее бывшей квартиры, из мира, в котором нет Воплотимого. Ему только нужно сосредоточиться, чтобы застать Мастера Гилбура врасплох.
 То, что он не мог дышать, в некотором смысле помогало. А больше всего помогало то, что борьба между волками и сморщенными пятнами шла всего в десяти футах от него и волки побеждали, хрустя костями меньших существ. Отчаянность его положения не оставила места сомнениям и колебаниям.
 Джерадин повернул голову к зеркалу и принялся изучать изображение, фиксируя его в памяти: лес, полный резких теней, пронизанный светом здесь и там; стволы тянутся вверх; кусты, такие, каких он никогда не видел. За несколько мгновений он успел запомнить эту картину.
 Мастер Гилбур нагнулся над зеркалом, одной рукой сжимая раму, вглядываясь в стекло. В его чертах пылала ярость, яркая, как огонь, всепоглощающая как лава.
 Когда первый из новых волков начал движение сквозь зеркало, Джерадин закрыл глаза и мысленно изменил картинку.
 Изображение в зеркале изменилось. Джерадин не знал, на какое изображение он заменил картинку в зеркале, да это его и не волновало. Повинуясь чутью, он должен был выбрать какое—то место или вид; он просто не мог представить себе пустое зеркало. Но детали не имели значения. Важно было то, что он мог влиять на зеркало благодаря своему таланту и внезапности, если не силе, мог помешать Мастеру Гилбуру командовать зеркалом. И это сработало. Изображение растаяло в тот момент, когда волк еще воплощался.
 Волка разрезало пополам.
 Зеркало разлетелось на куски.
 Гилбур резко развернулся уставился на Джерадина. На мгновение жаждущий насилия Воплотитель застыл, разинув рот. Ярость исказила его лицо, и он издал рев, который, казалось, заглушил все вокруг, так что битва волков продолжалась беззвучно.
 Он повернулся к следующему зеркалу.
 Из его глубин он извлек пучок молний, таких горячих, что они обуглили каменный пол; оглушительный гром эхом отдался в отбитых легких Джерадина; ветер завыл так страшно, что едва не заставил его вжаться в землю, хоть он и не собирался подниматься, не собирался двигаться.
 Гилбур воплотил в комнате бурю.
 Воплотил для прикрытия, чтобы ошеломить Джерадина, пока сам он не доберется до него и не вонзит кинжал ему в сердце.


***

 Териза лежала на полу. Он сделал ей больно. Мастер Эремис уже было решил, что выказал свое полное превосходство над ней. Но обнаружил, что ему трудно оторваться от зеркала.
 Он любил неожиданности; они были проверкой, источником новых возможностей. Но смерть слизняка неприятно поразила его. Это было непредвиденное осложнение. Конечно, существо неминуемо должно было погибнуть, по многим причинам, не имеющим ничего общего с битвой. И все же его смерть свидетельствовала о том, что Мастер Эремис недооценил возможности врага.
 Войска короля Джойса сейчас наседали. Это было вполне предсказуемо — но смотреть на это было неприятно. Фесттен принял правильное решение: организовать полномасштабную атаку, пока армии Морданта и Аленда в смятении. К несчастью, люди верховного короля были слишком далеко, чтобы спасти  каллат.  А король Джойс и принц Краген прекрасно справлялись с наведением в войсках порядка для защиты от атаки Кадуола.
 Скоро битва превратится в обычную пробу стали и мужества.
 Король Джойс непременно проиграет. Фесттен превосходил его численно. Кроме того, у Гилбура большой запас зеркал. Но Мастер Эремис не был доволен. В масштабе армий ресурсы Гилбура были недостаточны. А если победа Кадуола не будет обеспечена исключительно благодаря Воплотимому, в будущем управлять верховным королем станет сложно. Он будет доверять своей силе больше, а Эремису меньше. Он может решить, что следует избавиться от Эремиса. Кроме того, где—то в убежище Гарт… Мастер был готов ко всем этим неожиданностям. И все же не считал их особенно привлекательными.
 Териза осторожно поднялась на ноги, чтобы тоже посмотреть в зеркало. На ее скуле набухал синяк, делавший ее еще более привлекательной. Когда Мастер причинит ей достаточно боли она станет неотразимо прекрасной.
 Мастер Эремис задумался, не ударить ли ее еще раз. Однако это было бы слишком примитивно. Он ожидал от себя большего: большей изобретательности, большей изысканности. И ему хотелось видеть, что будут делать его враги.
 Он хотел видеть, что предпримет Гилбур.
 Это будет что—нибудь особо жестокое и очень действенное. Но, вспомнив о способности ярости Гилбура принимать крайние формы, он решил, что Гилбур может проявить поспешность. Мастер Эремис не хотел, чтобы король Джойс погиб слишком быстро и слишком легко.
 Но в это мгновение такой опасности не было.  Каллат  были побеждены; Джойс мог отступить вместе с принцем Крагеном, Норге и этим как с неба свалившимся Термиганом. Они недалеко отъехали в глубь долины, коротко посовещались и начали выкрикивать приказы, которые не были слышны в зеркале. И их армия, словно по волшебству, вновь стала боеспособной.
 Краген поскакал командовать обороной справа от трупа чудовища. Норге отправился налево, и с ним Термиган. Хотя король Джойс был уже стар и ему, без сомнения, требовался отдых, он явно не собирался отдыхать. Вместо этого он поехал по войскам, организовывая их.
 По какой—то причине он разделил войска на три части; одну — для поддержки принца Крагена; одну — для Норге и Термигана и одну оставил себе.
 — Не понимаю, — сказала Териза равнодушно.
 Мастер Эремис почувствовал, что начал понимать ее. Этот тон не знаменовал сдачу. Это был знак отступления, не бегства, а перехода на новые позиции, попытки скрыть истинные намерения. Вероятно, она считает, что сумеет забраться очень глубоко в себя и он не сможет причинить ей боль. А может быть, она затаилась, готовясь застигнуть его врасплох.
 Легкая дрожь возбуждения прокатилась по его жилам, и он принялся слегка покачиваться с носка на пятки.
 — А ты когда—нибудь что—нибудь понимала? — спросил он с веселым сарказмом.
 Его ирония не задела Теризу. Она, вероятно, слишком погрузилась в себя, чтобы слушать внимательно. И прежним тоном сказала:
 — У вас много плоских зеркал, но вы используете их нерационально.
 Новый сюрприз; новые возбуждающие возможности. О чем она думает?
 — Неужели? — спросил он небрежно.
 — У вас есть зеркало, показывающее Низинный Дом. — Несмотря на глухое звучание, ее голос был совершенно безучастным. — Вы могли бы захватить королеву Мадин, переместив ее сюда. Держать в заложницах. Она принесла бы вам больше пользы, чем Найл.
 Ах, это. Мастер Эремис был слегка разочарован; он надеялся услышать нечто более интересное.
 — Слишком примитивно, — кисло прокомментировал он, — и не слишком блестяще. В этом случае мне не удалось бы вбить клин между Джойсом и Маргоналом. И пришлось бы отказаться от тех препятствий, которые я желал воздвигнуть на вашем пути.
 Должен признать, меня несколько удивило, что Маргонал пропустил вас в Орисон. Нелогичное решение — по отношению к тем новостям, которые вы привезли. — Он сделал паузу, ожидая объяснений от Теризы, но она молчала. Неважно. Он скоро получит от нее все ответы. —
 Я уверен, — закончил он, — что с помощью королевы добился практически всего, чего хотел.
 Если бы, напротив, я поступил так, как советуете вы с Фесттеном, то ничего не добился бы. Королева оказалась бы в моих руках — и после воплощения стала бы безумной. Причинять вред заложникам — штука обоюдоострая. Ее безумие могло потрясти и тем самым ослабить короля. Или укрепить его решимость, поскольку безумную он не воспринял бы как заложника. Таким образом, усилия оказались бы потрачены впустую.
 Истинная участь королевы оставалась по—прежнему неясной. А также вопрос, как Джойсу после его исчезновения из Орисона удалось догнать свою армию. Но это могло подождать. Воспоминания о своей тактике вызвали новый огонь в чреслах Мастера. Удовольствие, которое он намеревался получить от Теризы, откладывалось.
 — Но у вас есть зеркало, — сказала она так, словно не видела угрозы в его глазах. — Почему бы просто не воплотить здесь короля Джойса и принца Крагена? Сделать их безумными? Тогда вы не проиграете. Без них вся оборона рассыплется, как карточный домик. А вы можете запереть их, как заперли Найла. И замучить до смерти.
 О, какое удовольствие она доставляла ему! Веселила.
 — Я так и сделаю, уверяю тебя, — заявил он. — В нужный момент я сделаю это и получу невообразимое удовольствие.
 В зеркале армии Кадуола, Морданта и Аленда сошлись в последней битве вдоль боков мертвого монстра.
 — Но сначала, естественно, — пояснил Эремис, — мне следовало проявлять осторожность. Ты научила меня уважать твой талант. Если бы я дал тебе шанс, ты могла бы разбить мое зеркало. Но эта опасность миновала, как только ты оказалась здесь. Когда оказалась в моей власти.


***

 Битва разгоралась. Стены долины и труп слизняка уменьшили свободное пространство и число кадуольцев, способных двигаться вперед. А люди Джойса сражались вдохновенно. Даже Краген и этот упрямый тупица Термиган, казалось, воодушевились. Пока что Фесттен потерял множество людей и ничего не достиг.
 — Сейчас я жду, пока армии как можно сильнее обескровят друг друга. Джойсу не победить, но прежде чем он умрет, он может подарить Фесттену победу, обретенную столь дорогой ценой, что будет почти как поражение. Это смягчит наглость даже верховного короля. И лишит его возможности мнить себя столь сильным, чтобы командовать мной или отказывать мне.
 Затем силы обороняющихся начали неотвратимо таять. Норге упал и исчез под копытами лошадей Кадуола. Несмотря на врожденное упрямство, Термигану пришлось отступить. Его люди пытались отходить, сохраняя видимость порядка, но превосходящие их численностью кадуольцы преследовали их, давили. Силы Фесттена понемногу начали втягиваться в долину.
 — И потому я позволю битве продолжаться еще некоторое время. Я желаю Джойсу всяческого успеха. А потом… — Эремис был в таком восторге, что хотел слышать аплодисменты. — В критический момент я воплощу его безумцем и уничтожу, как он того заслуживает.
 Неудивительно, что сам Фесттен возглавлял второй эшелон атаки. Верховного короля вело давнее страстное желание видеть смерть Джойса; он будет в полном восторге, если ему удастся собственноручно убить свою злую судьбу. Эремис подумал, что Фесттен бесполезно рискует. Мастер не собирался доставить верховному королю удовольствие, к которому тот так стремился.
 Было нечто странное в том, как Териза смотрела на Эремиса — некая алчность. Она тихо спросила:
 — Вы ненавидели его всю жизнь? Даже в детстве? С тех пор как впервые воплотили это чудовище? Неужели вы ненавидели его даже тогда?
 — Ненавидел? — Мастер Эремис рассмеялся. — Териза, ты неправильно оцениваешь меня. — Давление в его чреслах все росло. — Я далек от ненависти. Я вообще не отношусь к кому—либо неприязненно. Я только не люблю слабость и трусость. В молодости, когда я создал зеркало, которое показывало то, что ты называешь «этим чудовищем», я воплотил его исключительно ради эксперимента. Чтобы узнать, на что способен. Позднее мне пришлось бросить зеркало, чтобы меня не схватили вместе с ним, и это привело меня в ярость. Тогда я пообещал, что отомщу.
 Но я не теряю времени зря, — он был в восторге, полностью готовый заняться Теризой, —  уверяю  тебя, я не трачу времени на ненависть.
 Териза продолжала смотреть на него с любопытным сочетанием отстраненности и жадности. Она стояла спиной к окнам и солнечному свету; вероятно, именно поэтому ее глаза казались такими темными, а красота столь убийственной.
 Хрипло, с трудом находя слова, она сказала:
 — Позвольте показать вам, что я умею.
 Она протянула руку и нежно коснулась кончиками пальцев вздутия на его плаще спереди. Он почувствовал полный триумф.


***

 Артагель сражался, просто чтобы продлить свою жизнь, удержаться на ногах еще мгновение, всего одно, а затем еще, если получится. Он ведь лучший фехтовальщик в Морданте, не так ли? Неужели он не может сохранить себе жизнь всего на мгновение?
 Может быть нет. Боль в боку переросла в огонь, затронувший легкие, и Артагелю приходилось втягивать воздух ценой невероятных усилий. Он продолжал держать меч, но кровь и пот ослабляли его напор. Ноги потеряли пружинистость, и сил хватало только на то, чтобы шаркать подошвами по полу. Время от времени тяжелые покачивания из стороны в сторону сбрасывали пот и кровь с бровей, и перед глазами прояснялось; но большую часть времени он почти ничего не видел.
 Почему коридор стал таким узким? Он не мог нанести полноценный удар, как ни старался.
 Гарт, со своей стороны, судя по всему, не испытывал никаких неудобств. Его дикая ярость мало—помалу улеглась. Сейчас его атаки были чуть более медленными, более раскованными, более злыми. Он играл с противником. Его глаза светились желтым блеском, и он победно улыбался.
 Умереть так? Нет ничего хуже, чем потерпеть поражение таким образом. Артагель был бойцом и прожил большую часть жизни, глядя в глаза смерти. Она для него стала такой знакомой и неинтересной, что он, по сути, не боялся ее. Но когда тебя победили таким образом, по всем статьям, превратили в жалкое зрелище…
 О Джерадин, прости меня.
 Если бы только, тупо думал он, если бы только меня не ранили в прошлый раз. Если бы только я не провел столько времени в постели. Териза, прости меня.
 Но снявши голову, по волосам не плачут. Глупые сожаления; бесполезная трата времени, энергии и жизни. Гарт победил его и в прошлый раз. И до того. Не буду ни о чем жалеть.
 Он отступил по коридору мимо новых дверей, которые давно уже перестал считать, споткнулся, едва удержался на ногах. Только усилием воли он еще удерживал меч, позволяя Гарту продолжать игру.
 Если кто—то думает, что можно сделать больше, пусть станет на мое место.
 Задыхаясь, он кинулся в атаку, чтобы расколоть Гарту голову.
 Гарт небрежно отвел удар.
 Глаза Артагелю заливала кровь; он не видел, что происходит. Но судя по звуку, знакомому звонкому эху и изменению тяжести, он сломал свой меч.
 В его руках оставался только обломок; вторая половина клинка зазвенела по полу — металлический звук поражения.
 — Сейчас, — нежно выдохнул Гарт. — Сейчас, болван. Артагель невольно опустился на колено, словно со сломанным оружием не мог стоять на ногах.
 Бретер верховного короля занес меч. Клинок сверкал там, где не был запачкан кровью Артагеля. Дверь за спиной Гарта ни с того ни с сего открылась.
 В коридоре показался Найл.
 Он выглядел так, как чувствовал себя Артагель: измученным донельзя; потерянным. Но его цепи были зажаты в кулаках, и он махнул тяжелыми кольцами, целясь в голову Гарту.
 Инстинкты, сделавшие из Гарта Бретера верховного короля, спасли его. Предупрежденный каким—то сверхъестественным чутьем, каким—то колебанием воздуха, он отклонился в сторону и начал поворачиваться.
 Кольца пролетели мимо его головы и ударили в левое плечо.
 Удар был достаточно силен, чтобы рука отпустила меч. Но Гарт прекрасно умел сражаться и одной рукой, несмотря на вес оружия. Его левая рука онемела—возможно, сломанная, — но правая пришла в движение, перемещая клинок так, чтобы перерезать Найлу горло.
  Найл! 
 В этот миг, краткий и бесконечный, словно воплощение, Артагель извлек из самых глубин души последние силы и бросился вперед.
 И, навалившись всем телом, вонзил свой сломанный меч в щель доспехов Гарта.
 После чего они с Найлом рухнули на тело Гарта, словно слились в духовном родстве. Единственное, что беспокоило сейчас Артагеля, — что нужно не дать Гарту восстать из мертвых и пролить новую кровь. Прошло заметное время, прежде чем разум вернулся к нему, и он задумался, жив ли Найл?


***

 Грохот и вспышки урагана Мастера Гилбура, казалось, уничтожили все чувства Джерадина, парализовали его волю. Он не мог припомнить, когда последний раз дышал. С другой стороны, воздух был для него в этот миг не слишком важен. Молния била по камню так близко, что едва не сожгла его; он чувствовал сотрясение пола. Темнота поглотила солнечный свет; гром раздирал Джерадину барабанные перепонки.
 Но во всяком случае ураган отогнал волков и держал их подальше от него. Хоть какое—то облегчение. Однако если ураган будет и дальше разрастаться в этом замкнутом пространстве, то разобьет зеркала.
 Мастера Гилбура уже не волновала судьба зеркал. Он оглушительно ревел и пытался выпрямить горбатую спину, поднимая голову как можно выше, скрежеща зубами, глядя в потолок.
 От мощного грохота вылетели все окна. И тотчас давление вокруг Джерадина упало, и он снова задышал.
 Жаль — из—за разбитых окон зеркала могли уцелеть. Разве что рухнет крыша…
 Гилбура следует остановить. У Джерадина сложилось смутное впечатление, что Воплотитель сошел с ума, опьяненный властью. Подобный ураган, стиснутый со всех сторон стенами, почти наверняка мог развалить здание.
 Один раз Джерадину удалось остановить его. Сможет ли он сделать это снова?
 Забыть об оглушительном громе, напрячь разум. Забыть о молнии, бьющей совсем рядом, о пламени, достаточно горячем, чтобы испепелить до костей. Забыть о ветре, волках и насилии. Думать о зеркале.
 Из—за урагана единственным настоящим оружием Гилбура осталось только зеркало, обычное изогнутое зеркало. Оно было сделано из песка и красителей, особая форма придана катками, прессами и жаром. Талант Мастера создал зеркало таким и открыл, словно форточку между мирами. Но у Джерадина тоже был талант. Он чувствовал зеркало, видел у себя в мозгу изображение в нем — и воплощал его в реальность.
 Он не знал, как остановить воплощение. Но был способен изменить изображение.
 Нет. Гилбур сопротивлялся. Предупрежденный тем, что случилось с зеркалом, порождавшим волков, Воплотитель крепко вцепился в зеркало, продолжая воплощение.
 Не сдаваться, не отступать. Неважно, как ты себя чувствуешь, это не сражение между молнией и плотью, громом и слухом, ветром и мускулами — это все второстепенное. Борьба идет между безумием и талантом. Гилбур мог обезуметь от прилива ненависти, но у него нет опыта в такого рода битвах; ни один Мастер никогда не учился бороться за контроль над своими воплощениями.
 А Джерадин в своей жизни так ошибался так часто, что это стало невыносимым—Он любил слишком многих людей, которым его ошибки причинили боль и страдания.
 И в краткий миг, меньше промежутка между ударами сердца, изображение изменилось.
 Пойманный посреди воплощения ураган превратил зеркало в пыль.
 Джерадин ничего не слышал; наступившая тишина казалась более громкой, чем раскаты грома. Он видел, что Мастер Гилбур проклинает его, выплескивает на него свою ярость, но проклятия были неслышны. Шуршащее оседание стеклянной пыли происходило бесшумно. Волки оскалили клыки и зарычали… но беззвучно.
 Пока Джерадин с трудом поднимался на ноги, Гилбур направился к следующему зеркалу.
 На мгновение Джерадин уставился на зеркало и ничего не понял. Какую силу здесь собирается использовать Гилбур? Зеркало показывало пустынный пейзаж, ничего больше; кусок земли пересеченный трещинами, заполненный булыжниками, но лишенный чего—либо, что дышало бы, двигалось или могло напасть.
 Затем, когда Мастер Гилбур поднес руку к раме и начал бормотать свое заклинание сосредоточения так, словно это было самое невероятное проклятие, Джерадин увидел, что землю в изображении затрясло.
 Камни зашевелились, выходя из земли; края пейзажа завибрировали.
  Землетрясение. 
 Зеркало Гилбура показывало местность, подвергающуюся постоянным катаклизмам, находящуюся в постоянном кризисе — в процессе, разрушающем и создающем горы, раскачивающем океаны, сотрясающем континенты. Он задумался воплотить землетрясение.
 — Нет! — крикнул Джерадин сквозь нарастающий тектонический грохот. — Ты не сделаешь этого!
 — Останови меня! — завопил в ответ Воплотитель, не обращая внимания на тон, на разум, на самоуничтожение. —  Останови меня,  жалкий сукин сын!
 Убежище рухнет в любое мгновение; его строили не для того, чтобы оно противостояло землетрясению. Тогда воплощение закончится. Гилбура раздавит, его зеркало размелет в пыль.
 Но при этом все, кто внутри, погибнут. Териза и Эремис. Артагель и Гарт. Найл. Сам Джерадин. А еще землетрясение может серьезно повлиять на окружающие холмы. Прежде чем остановиться, разрушение может распространиться еще на много миль.
  Да!  Джерадин не имел ни малейшего понятия, крикнул он это вслух или нет.  Я остановлю тебя!  Он оставил без внимания усиливающуюся дрожь под ногами, глубокий стон в воздухе; он принял вызов Гилбура.  Ты этого не сделаешь! 
 И, собрав всю силу, какой обладал, он взял контроль над зеркалом, остановил воплощение.
 На сей раз Мастер Гилбур был готов к такому повороту событий — напрягшийся, сильный, совершенно безумный. Непокорность воле Воплотителя, пытающейся открыть зеркало, пронзила Джерадина, прожгла, словно огнем, вызвала тошноту, словно яд. Зеркало оставалось бездейственным, зажатое между двумя талантами; но все могущество, что Гилбур бросал в битву, жгло Джерадина изнутри.
 Ярость, какой он никогда еще не испытывал, страдания, которых он никогда не понимал, желания, которых он и представить не мог; кошмарные вещи, разрушительные вещи, страхи, столь затаенные и всепоглощающие, что они изуродовали «я» Мастера.
 Долгие годы, прежде чем король Джойс привел его в Гильдию, Гилбур, Воплотитель, одиноко жил в холмах Армигита, и его интересовали лишь собственные исследования. Но на него напали, и в ходе борьбы свод пещеры рухнул на него, придавив камнями. Он пролежал несколько часов или дней, пока Эремис не спас его.
 Все это время он чудовищно страдал.
 Невероятная боль в долгом одиноком мраке; ужас смерти, усиливающийся от мучений, ужасные страхи, которых он себе навоображал; душераздирающие крики, которых никто не слышал…
 Он прошел сквозь все это, истерзанный душой и телом. И стал таким, каким был теперь: голодным и жадным до насилия, стремящимся к власти, зависимым от Эремиса. Много раз с тех пор, как он вступил в Гильдию, он мог уничтожить замок, но его сдерживало присутствие Эремиса — или мучило подозрение, что именно Эремис напал на него тогда в пещере. Сейчас он швырнул все свои извращенные потребности и желания в воплощение; швырнул их в Джерадина.
 Этого было достаточно, чтобы Джерадин дрогнул. Но он не дрогнул. Как ни странно, он оказался готов к ним.
 Он тоже был заживо погребен под обломками, когда Дарсинт убегал из Орисона. Он тоже познал боль и ужас, безнадежность и удушье. И сейчас, как и тогда, беды других людей были для него важнее собственных.
 Если Гилбур осуществит воплощение, Териза, Артагель и Найл погибнут. Внутри и вокруг убежища скорее всего все погибнут. Без помощи Джерадина и Теризы может погибнуть король Джойс, и это погубит Мордант, а заодно скорее всего и Аленд.
 Поэтому Джерадин отключился от страданий, которые наслал на него Гилбур. Он закрыл свой разум для страха перед дрожащими камнями. И временно забыл о волках.
 Воля против воли, он столкнулся с безумием Мастера Гилбура и держал зеркало, запечатывая его, не позволяя осуществиться воплощению, не давая проникнуть землетрясению.
 Это был шанс Гилбура. Если он отпустит зеркало и воспользуется кинжалом, то сможет убить Джерадина практически без всяких усилий.
 Но он не отпустил зеркало. Может быть, просто не мог. А может быть, в самой глубине души он мог признать победу только за счет силы таланта. Какова бы ни была причина, он судорожно цеплялся за раму, пытаясь осуществить воплощение, стараясь чтобы его ненависть пересилила решимость Джерадина.
 В конце концов Мастера подвела не ненависть; его подвело тело. Внезапно, пока он яростно бранился, боль, сильная, как удар копья, пронзила его грудь.
 Он побледнел, руки соскользнули с зеркала; Гилбур невольно схватился за сердце. Его челюсть медленно отвисла, глаза полезли из орбит. Хватая ртом воздух, которого ему вдруг стало не доставать, он рухнул на колени, словно земля ушла у него из—под ног.
 Все его лицо перекосилось, словно перед смертью он хотел проклясть Джерадина. Но он потерял и эту возможность. Он умер, едва голова его коснулась камня.
 Теперь волки могли убить Джерадина, слишком потрясенного, чтобы защищаться, слишком шокированного. Артагель и Найл появились как раз вовремя, чтобы спасти его. Артагель, измученный до последней степени, едва мог поднять руки, но у него был клинок Гарта, и это, казалось, придавало ему сил. А Найл яростно размахивал цепями, что заставило двух волков помедлить в нерешительности и дало возможность Артагелю расправиться с ними. Три брата обнялись, а после крепкого и долгого объятия отправились искать Теризу.


***

 — Нет. — Мастер Эремис перехватил и отвел ее руку. — Рано. Я еще не готов довериться тебе. — Зато он был готов сделать с ней все, что угодно. — Я не забыл, как однажды ты ударила меня.
 Она продолжала смотреть на него так, словно он ничего не сказал. Сочетание жалости и полной отчужденности в ее глазах не изменилось.
 И снова он задумался: что она скрывает в тайниках своей души? Может быть, она прячет там свой страх?
 Или у нее еще остались сюрпризы?
 Он был готов с ней на все, готов снять с нее все до нитки. Прежде чем он закончит, она признается ему во всех тайнах, во всех, отдаст ему всю себя, надеясь, что это спасет ее. Но ничто ее не спасет. Он намерен взять все, что у нее есть, и оставить ее опустошенной.
 Сейчас она перестала смотреть на него. Ее внимание вновь переключилось на зеркало.
 Краген не сдавался, блокируя правую сторону долины с большим успехом, чем ожидал Эремис; но его оборона тоже начинала давать трещину. Силы Аленда и Морданта таяли под ударами Кадуола. Торопясь использовать возможность, Кадуол наращивал атаку.
 Верховный король Фесттен следовал за первой волной, ведя подкрепления. В эту минуту он собственной персоной проезжал быстрой рысцой по долине мимо трупа слизняка.
 Как только верховный король оказался в пределах досягаемости, Джойс ударил. С третьей частью своей армии он ворвался на поле боя и словно молот ударил по авангарду атакующих.
 В то же время Краген оставил свои позиции. Оставив здесь ровно столько людей, чтобы блокировать эту часть долины, он бросил всех остальных против наступающих кадуольцев.
 Термиган проделал то же самое с другой стороны.
 Он отступал, его люди боролись за жизнь, они проиграли — но внезапно повернули и стали мощной силой, способной атаковать. Они врезались в ряды Кадуола возле самой неудобной точки в долине…
 …и ударили так сильно и так неожиданно, что отрезали Фесттена.
 В то время как четыре или пять тысяч его людей остались отрезанные снаружи, верховный король обнаружил, что встретился со старым врагом в прямом бою.
 На короткое время условия битвы стали почти равными; численность армий оказалась почти одинаковой. Тем не менее, войска сражались очень по—разному.
 Кадуольцы оказались застигнуты врасплох, окружены; их главнейшее оружие, слизняк—монстр, был мертв, пути к отступлению отрезаны. Их растерянность была четко видна в зеркале, явная, как крик. А силы Морданта и Аленда наносили удары, словно знали, что, когда их ведет король Джойс, проиграть невозможно.
 Они не знали, что король Джойс все равно что мертв, что Эремис в любую минуту может превратить его в безумца. Они знали, что он снова во главе их и сражается как герой, что никто не припомнит, когда бы он проигрывал. Его дух, казалось, вселился в них и придал им сил.
 Почти сразу, хотя битва лишь разгоралась, стало похоже, что победа на стороне короля Джойса.
 Териза откашлялась. Тихо, но внятно, так, чтобы каждое слово звучало отчетливо, она спросила:
 — Вы слышите звуки рогов?
 Рогов?
 Нахмурившись, Эремис внимательно посмотрел на нее. Его не волновала битва, нисколько; огонь, пылавший в нем, должен был найти другой выход. Неважно, что произойдет в долине, судьба Джойса решалась  здесь;  это зеркало уничтожит его. И если Фесттен сначала будет проигравшим — тем лучше. Эремис мог покончить с союзом. Он уже достиг своей цели. Но Териза не смотрела на него.
 Он хотел, чтобы она посмотрела. Хотел увидеть страх в ее глазах.
 И, положив ей руки на плечи, он повернул ее к себе.
 Но она не боялась. Жалость, которая теплилась в ней раньше, исчезла. Ее место во взгляде заняла пустота.
 Нет, Териза, пообещал он про себя, тебе не уйти таким путем. В тебе не останется ни одного закоулка, ни одной тайны, которую я не открою, а после — причиню тебе боль…
 Чтобы привлечь ее внимание, он расстегнул плащ и позволил ему упасть, затем стянул штаны, чтобы она могла оценить его страстность.
 Но снова в ее глазах не было страха. Териза смотрела мимо него или сквозь него, словно внезапно ослепла.
 Он яростно схватил ее, сжал в объятиях, накрыл губами ее губы. Он собирался целовать ее — пусть сопротивляется или растает…
 Но она была неподвижна. Вся ее плоть омертвела. Губы были холодны, словно ее кровь и сердце превратились в лед.
 Он нещадно сдавил ее — зачем она отказывалась от него? — словно хотел сломать ей спину, наконец—то наказать ее в полной мере. Он был достаточно силен; он мог сделать это. Ощупывая ей спину, он пытался найти место, где она почувствует боль.
 Краешком глаза он заметил неожиданное движение. Териза повернула голову в ту сторону, словно знала, что это означает.
 Он не раздумывая заглянул в зеркало.
 В зеркале было движение, но это не было движение армий. Само изображение двигалось, менялось…
 Пока он смотрел, картинка в зеркале превратилась в большую комнату с каменным полом, с кроватью и инструментами для наслаждения, залитую солнечным светом.
 В центре, глядя на Эремиса, стоял высокий мужчина с чересчур большим носом, слишком отодвинутыми к ушам скулами, слишком высоко открывающим лоб прядями черных волос. Несмотря на обычную язвительность и ум, глаза мужчины были широко раскрыты и полны изумления.
 Его руки удерживали почти раздетую женщину. Ее тело бессильно обвисло, словно последние силы покинули ее. Но ее глаза…
 Они больше не были пустыми. Она зашла чересчур далеко внутрь себя и обнаружила там источник неиссякаемой силы. Казалось, ее глаза излучали тьму, которая окутывала его, словно вакуум, засасывающая его черная пустота.
 Он видел ее и себя; это было его собственное изображение в плоском зеркале, великолепного качества, и оно потрясло его, словно откровение, словно теперь ему больше ничего и не надо было знать.  Позвольте мне показать, что я умею. 
 Последнее, что он почувствовал, прежде чем разум покинул его, это полное ошеломление.

 52. Больше никаких сражений

 Териза пробыла в застывших объятиях Мастера Эремиса долго.
 В какой—то миг ей показалось, что она чувствует под ногами дрожь: дрожали сами камни. Но все это исчезло, прежде чем она обратила на это внимание.
 Тем не менее, попытка задуматься помогла ей вернуться.
 Сейчас она вспомнила кое—что еще, в чем не могла ошибиться — мелодичное пение рогов.
 Она ясно слышала их, они гудели прямо в ее сердце; музыка охоты, смелая зовущая музыка; призыв рисковать и наслаждаться красотой. Хотя звук не проходил сквозь зеркала, рога, казалось, звучали громче всякий раз, как она смотрела на короля Джойса, бушующего в битве; она слышала звуки рогов столь же ясно, как видела сражение. Звуки поднимали ее ввысь…
 Воспоминание о них помогло полностью прийти в себя.
 Пора идти.
 Она не знала, что произошло с Артагелем и Джерадином, но не боялась… пока. Гарт остановил бы Джерадина, если бы смог. И Мастер Гилбур атаковал бы короля Джойса с помощью Воплотимого, если бы смог. Раз Гилбур ничего не сделал — если не считать дрожания пола, — Джерадин и Артагель, должно быть, живы. Она хотела видеть их, всех трех братьев. Хотела ощутить объятия Джерадина, посмотреть в лицо Артагелю и узнать, как там Найл.
 Она еще раз посмотрела в свое изображение, чтобы успокоиться—И ослабила связь с зеркалом, позволяя ему вернуться к изначальному изображению.
 После этого принялась выбираться из объятий Эремиса.
 Он был твердым как камень, все еще возбужденным, напряженным; каждая частичка его тела окаменела от неудовлетворенных амбиций и тщетных усилий. Тем не менее, так как он не мог реагировать на ее усилия, то не смог и сдержать ее.
 Через мгновение Териза была свободна.
 Он по—прежнему стоял так, словно она навсегда принадлежала ему — словно он на мгновение отвернул голову от ее поцелуев, чтобы мельком взглянуть на зеркало, прежде чем продолжить наслаждаться их объятиями.
 Она смутно подумала, что ему, наверное, больно, если в нем осталось достаточно соображения, чтобы чувствовать потерю или ярость. Но она сомневалась в этом.
 Затем в комнате появились Джерадин, Артагель и Найл.
 Несмотря на обессиленность, они явились сражаться за нее. Артагель держал в руках меч, Найл сжимал цепи, Джерадин смотрел грозно. Все они бросились на Мастера Эремиса. Но, когда увидели, что он не шевелится, не может пошевелиться, а с ней все в порядке, Джерадин издал крик радости, Артагель изумленно заморгал, а Найл выпустил из рук цепи.
 Никто из них не задавал вопросов. Все они обрадовались, хотя и не спешили узнать, что произошло. Однако через мгновение все они уставились в зеркало.
 Пришлось изменить фокусировку, чтобы лучше видеть короля Джойса. Он так далеко въехал в долину, был окружен столькими кадуольцами, что на какое—то время исчез из вида. Но когда они высмотрели его, то увидели: он может выиграть битву.
 Его силы и силы верховного короля пока что были равны. Но Термиган и его люди по—прежнему перекрывали левую сторону долины; солдаты принца Крагена запечатывали правую. В итоге верховный король Фесттен не мог получить подкрепление.
 Он нуждался в подкреплении. Кадуольцы просто не могли сражаться так же самозабвенно и доблестно, как их противники. Король Джойс и принц Краген атаковали их с обеих сторон, а Термиган преграждал путь к отступлению, стена и труп слизняка ограничивали их движения; у них не было места для маневра, не было путей отхода. Кроме того, воины Морданта и Аленда сражались так, словно стали непобедимыми. Увидев это, Артагель просиял, а Джерадин рассмеялся:
 — Посмотрите—ка! Я всегда говорил, что ему стоит служить! — Он вероятно забыл, что Найл может чувствовать иначе. — Разве не говорил? Теризе все еще хотелось плакать. И в то же время в ней росли гнев и возбуждение. Ей пришлось сделать усилие, чтобы заставить язык повиноваться: — Я хочу кое—что сделать.
 Не в состоянии ничего объяснить, она махнула рукой Джерадину, Артагелю и Найлу, веля отойти от зеркала, и пододвинула его так, чтобы Мастер Эремис не загораживал картину. Почти в слезах, почти ликуя, она изменила фокусировку зеркала, подняв изображение на стену, к последней катапульте.
 Орудие готово было выстрелить, а оба — принц Краген и король Джойс — находились в пределах его досягаемости.
 И, нанеся свой единственный удар в этой битве, Териза воплотила в комнату фрагмент рамы катапульты. Бревно двигалось с такой силой, что пробило зеркало и раскололось, ударившись о дальнюю стену.
 На этот раз рассмеялись оба, и Артагель, и Джерадин. Кое у кого в долине сделался такой вид, словно и они едва сдерживали восторг.
 Это помогло войскам; но она не могла избавиться от тугого узла печали и радости. Если она останется здесь, со стоящим перед ней в таком виде Мастером Эремисом, с ней случиться истерика.
 — Идем, — сказала она.
 Артагель кивнул и обернулся, чтобы помочь Найлу. Но Джерадин виновато посмотрел на застывшего Воплотителя, на плащ на полу, словно его смутила собственная жалость.
 — Может, стоит прикрыть его? Териза покачала головой:
 — Пусть стоит так. Вероятно, он по—своему счастлив.
 От удивления и облегчения Джерадин издал крик восторга.
 Артагель тоже рассмеялся, громко, заливисто, с неподдельной радостью. Даже Найлу удалось слабо улыбнуться.
 Внезапно тугой узел внутри Теризы распустился, и она тоже заулыбалась.
 Каждый из них был счастлив по—своему. На все готовый, ко всему способный и переполненный самодовольством. С радостным лицом, она с улыбающимися сыновьями Домне отправилась обратно в комнату воплощений.
 В центре разгромленного круга зеркал они обнаружили Знатока Хэвелока. Он сидел на голом камне, словно переместился сюда благодаря воплощению. Его глаза смотрели до странности прямо, а на лице была печаль; он походил на человека, потерявшего старого друга. На руках он держал Архивоплотителя.
 Вагель лежал вытянувшись, из его живота торчало нечто, напоминающее ветку дерева. Он был окровавлен и, очевидно, мертв. Хэвелок что—то тихо напевал ему.
 — Я понял, — бормотал безумный старый Воплотитель покачивая своего врага, словно ребенка. — Я все понял. Все.
 Теризе снова захотелось плакать, но сейчас было не до этого.
 Плоское зеркало показывало короля Джойса, рвущегося через ряды кадуольцев к верховному королю Фесттену. Он даже не пользовался мечом; казалось, он вообще не нуждался в нем. Самой атаки оказалось достаточно, чтобы кадуольцы отступили. Они были разгромлены. Разрушение последней катапульты было для короля вестью из убежища: Мастер Эремис, Мастер Гилбур и Архивоплотитель Вагель побеждены. А Кадуолу силы Аленда и Морданта не давали ни пространства, ни времени для отступления. Верховный король отчаянно выкрикивал команды, но не мог сдержать стену своих людей.
 — Да, — радостно выдохнул Артагель, — он победит Фесттена.
 — Вместе с принцем Крагеном, — сказала Териза специально для Найла, подчеркивая союз между Мордантом и Алендом. — Они победят вместе.
 Найл смотрел на происходящее так, словно не верил своим глазам.
 На мгновение Теризе показалось, что надо поговорить с ним. Было много такого, чего он не знал, ему следовало услышать о множестве вещей. Но сейчас у нее не было сил объясняться.
 — Мы можем попасть туда? — спросила она Джерадина. — В долину?
 Ей пришло в голову, что единственный человек, способный хоть немного утешить Найла, — это король Джойс.
 — Мы не знаем, где расположено убежище, — задумчиво ответил Джерадин. — Здесь  должны  быть охранники. Придется пробираться мимо них, если уходить на своих двоих. — Улыбка осветила его лицо. — Правда, у нас довольно зеркал.
 Найл начал понемногу приходить в себя. Насмешливо, подчеркнуто скучным тоном Артагель сказал:
 — Не беспокойся. Это не имеет ничего общего с теми воплощениями, которые они когда—то практиковали.
 Териза обнаружила, что опять смеется. Джерадин тоже смеялся, а Артагель довольно хмыкал.
 Она боялась, что, если не сделает сейчас что—нибудь, то не сможет остановить смех. Ее переживания и страдания последних нескольких дней должны были найти выход. Но Джерадин посмотрел на Знатока Хэвелока и посерьезнел. После мгновенного колебания он подошел к Знатоку.
 — Вагель мертв, — сказал он осторожно. — Вы наконец—то победили его. Мы возвращаемся к королю Джойсу. Пойдете с нами?
 Хэвелок не поднял головы. На удивление ясным голосом он сказал:
 — Отправляйтесь вперед. Я последую за вами. Если в самую последнюю минуту что—нибудь пойдет не так, я использую эти зеркала и разберусь с Фесттеном. Это будет гарантией победы Джойса.
 И почти сразу добавил:
 — Не потому что он нуждается в гарантиях. И снова принялся тихо напевать.
 Джерадин пожал плечами и смущенно вернулся к Теризе, Артагелю и Найлу.
 Он уже лучше освоил свой талант, стал практичнее. Ему понадобилось всего несколько секунд на изменение изображения нормального зеркала, чтобы там появился склон холма, где король Джойс водрузил свой штандарт, — холм, откуда за битвой наблюдали Мисте, Элега, Мастер Барсонаж и Гильдия. Когда все было готово, он отвесил церемонный поклон Теризе и братьям и жестом пригласил их пройти вперед.
 Териза не теряя времени подошла к зеркалу. Прежде чем она ступила в него, она уставилась в радостный взгляд Джерадина и сказала:
 — Если ты ошибешься и на этот раз, тебе придется извиняться, честное слово.
 И пока он улыбался, она осуществила воплощение.
 Как обычно, она не удержалась на ногах, когда мгновенный бесконечный переход закончился. Как обычно, споткнулась и рухнула на колени — в тающий сугроб.
 Мисте и Элега при ее появлении вскрикнули; первым возле нее оказался Мастер Барсонаж. Задыхаясь от торопливости, изумления и надежды, он не мог вымолвить ни слова, только помог ей подняться на ноги.
 Териза успела увидеть торжество на лице Элеги, растерянность и черную печаль в глазах Мисте. Затем рядом с ней появились Найл и Артагель, и им тоже пришлось помогать подняться.
 Артагель тотчас вытер меч Гарта и высоко воздел его над головой.
 — Клинок Бретера верховного короля! — крикнул он. Стражники вокруг штандарта ответили громогласным «ура!»
 Под восторженные крики и аплодисменты появился Джерадин.
 Он упал на снег лицом вниз, как когда—то в помойную яму. Но на этот раз леди Элега помогла ему подняться и подмигнула ему. Наконец—то она научилась не обращать внимания на его мелкие оплошности.
 Улыбка Джерадина почему—то казалась Теризе чудесной. Она как будто бы подтверждала, что он прошел долгий путь страданий, не расплескав ни частички своего «я».
 Новые радостные крики эхом покатились из долины. Король Джойс достиг верховного короля; отбив в сторону меч Фесттена, он сбросил тирана Кадуола с коня.
 И люди верховного короля поспешно начали сдаваться. У них был достойный пример: их подкрепления за стенами долины охватила паника. Возможно, на них так повлияло уничтожение последней катапульты. А может быть, Хэвелок напугал их каким—нибудь воплощением. Но каково бы ни было объяснение, тысячи людей перестали рваться в долину и поспешно устремились к лабиринту холмов.
 Без поддержки сзади позиция войск Кадуола стала безнадежной. Люди верховного короля начали сдаваться, чтобы спасти свои жизни.
 Король Джойс выиграл, вырвал казалось бы невозможную победу. Восторженные крики покатились по долине, отражаясь от стен, полетели к чистому небу. Внезапно Мастер Барсонаж, удивив всех, гикнул, и Воплотители принялись шумно поздравлять друг друга. На глазах Элеги выступили слезы счастья; Джерадин так стиснул Теризу в объятиях, что ей показалось — у нее сломаются ребра; Артагель размахивал мечом Гарта. На миг несчастными в долине оказались только Мисте, потерявшая Дарсинта, и Найл, едва не приведший короля Джойса на грань поражения.
 Но почти сразу за взрывом восторга последовала внезапная тишина. Териза и Джерадин, не выпуская друг друга из объятий, вобрали головы в плечи; на секунду остальные заслонили им происходящее. К счастью, в их рядах появилась брешь — как раз вовремя, чтобы молодые люди увидели слизняка, разевающего пасть, словно он снова ожил.
 Напрягая все силы, Воин разжал грозные зубы чудовища и выбрался наружу.
 Он мгновенно сорвал с себя шлем и отшвырнул его в сторону. Некоторое время он судорожно дышал, словно на грани удушья. Затем нажал несколько кнопок на своих доспехах, и металл распался и упал на землю, оставив Дарсинта в чем—то вроде нижнего белья.
 — Чертов скафандр, — выдохнул он хрипло. — Подача кислорода отказала. Как и все остальное.
 — Вы хотите сказать, — воскликнул пораженный Артагель. — Что он позволил этой штуке  сожрать  себя? Стражники закивали.
 Крики восторга зазвучали с новой силой.
 Лицо Мисте пылало от радости. Она бегом кинулась вниз по склону, спеша обнять Дарсинта.
 Постепенно неразбериху сменял порядок. Сдавшиеся кадуольцы были выстроены в колонны и уведены в тыл. Верховного короля Фесттена посадили на новую лошадь, связав руки за спиной. Он потерял свой золотой шлем и выглядел без него совсем жалким. Между королем Джойсом, принцем Крагеном и Термиганом, ехавшим сзади, он проследовал через долину к холму и королевскому штандарту.
 Териза никогда не видела, чтобы кто—то столь достойно, как король Джойса, воспринимал крики победы. Он был не одинок в своем триумфе. Принц Краген нашел в себе силы перебороть личные сомнения, и его взгляд стал таким же проницательным, как у короля. А Термиган просто сиял от довольства. Битва и ее итоги принесли ему столько радости, что он едва сдерживался. Едва достигнув холма вместе со своими спутниками, он, позабыв и протокол, и здравый смысл, помчался впереди короля и принца.
 Он остановил своего скакуна прямо перед Теризой и Джерадином, сделал поворот, едва не сбивший их с ног, и спешился.
 — Вы дали мне славный совет, — сказал он громко: пусть все слышат от лорда Термигана нечто похожее на извинение. — Мне следовало послушаться вас раньше.
 Джерадин снова улыбнулся:
 — Вы послушались вовремя, милорд Термиган. Суровые черты лорда едва не расплылись в улыбке, когда он отходил, уступая место королю Джойсу и принцу Крагену.
 Принца явно не очень интересовали разговоры. Он спрыгнул с лошади и бросился обнимать Элегу; некоторое время он был слишком занят, чтобы думать о чем—то другом.
 Король Джойс, не сходя с лошади, царственно посмотрел на Теризу и Джерадина, Артагеля и Найла.
 — Вам есть что рассказать, — сказал он, — и я жажду услышать о ваших приключениях. Но сейчас скажите лишь вкратце. Каковы ваши успехи?
 — Милорд король, — мгновенно ответил Артагель, — Бретер верховного короля убит.
 — Мертв и Мастер Гилбур, — сказал Джерадин. И через мгновение добавил:
 — Знаток Хэвелок убил Архивоплотителя Вагеля. Териза кашлянула. Хотелось сказать: «А как насчет Найла? Разве вы не видите, что с ним происходит? Он нуждается в помощи».
 Но сияющий взгляд короля не отпускал ее — как и память о победной песне рогов. И она сказала:
 — Мастер Эремис любуется собой в плоском зеркале. Едва ли он станет когда—либо докучать вам.
 Улыбка короля Джойса стала еще более яркой и чистой, словно теплое солнце в чистом небе.
 Он посмотрел на Найла, и его улыбка погасла.
 Он спешился и решительно направился к Найлу, словно сюзерен, готовый покарать предателя.
 И вдруг остановился.
 Вместо суровых слов король мягко произнес:
 — Найл, прости меня.
 Лицо Найла исказила бессильная гримаса:
 — Простить?.. Милорд король, я предал вас.
 — Да! — ответил мгновенно король. — Ты предал меня. Как предала меня дочь Элега. Как предала меня Гильдия. Но без этих предательств не было бы этой победы. Все, что ты делал против меня, ты делал по велению любви и чести. И потому все, что ты сделал, служило спасению моего королевства. Ты предал меня во благо Морданту, Найл. Я виноват. Я не разглядел твою суть, твою  ценность,  твою нужность.
 Я не защитил бы тебя от страданий. Но мог бы помочь занять более достойное место.
 Найл хотел что—то ответить; ему многое хотелось сказать. Но он не смог сдержать слез. Артагель и Джерадин обняли его с обеих сторон.
 Король Джойс повернулся, чтобы обратиться ко всем, кто мог его слышать.
 — Найл страдал, — объявил он с мрачным воодушевлением, печально и радостно. — Вы слышите? Он не предатель. Он страдал, как страдал Пердон, как страдали Тор и Смотритель Леббик, потому что слишком любил меня и не понимал моих действий.
 Голос короля взлетал все выше, пока не достиг армий, воинов Морданта, Аленда и Кадуола в долине.
 — Множество людей страдало и погибло, и среди них Мастер Квилон, служивший моим целям, о которых я не мог поведать никому другому, и Смотритель Норге, как и все вы отдававший себя Морданту и Орисону без остатка. Только ценой их страданий мы добились победы.
 Помните тех, кто страдал за нас! Помните, что мы завоевали победу, свободу и саму  жизнь  благодаря им!
 И благодаря тому, что все вы сражались как герои!
 Сейчас, когда мир завоеван, мы должны исцелить его! С этого дня мы будем делать наш мир мирным.
 Когда он закончил речь, ликование длилось еще долго.


***

 После того как раненым оказали помощь, какую позволяли обстоятельства, и накормили войска трех армий провизией, доставленной из Орисона, король Джойс приказал всем военачальникам верховного короля Фесттена вместе с его собственными и военачальниками принца Крагена собраться и послушать, что скажут Териза и Джерадин, Артагель и Найл. Он попросил принца и Элегу, Мисте и Дарсинта объяснить, что делали они. Он снова рассказал о своих действиях, чтобы те стали как можно более понятными. И отпустил кадуольских капитанов к своим людям.
 Он выслал несколько сотен своих воинов, чтобы они нашли и уничтожили убежище Мастера Эремиса. И отослал другие отряды в холмы, возвестить, что каждый добровольно сдавшийся кадуолец получит прощение, как и ранее сдавшиеся в плен: вернутся они домой или нет, примкнут к нему или нет — решать им. Пусть не опасаются, что на них устроят охоту или накажут. Король Джойс никого не боится и не хочет проливать новую кровь.
 Потом Гильдия начала доставлять бочки с элем и кувшины с вином, и всех оставшихся в эсмерельской долине пригласили на королевский праздник. Этой ночью в провинции Тор не было никаких сражений.

 Эпилог: Пешки проходят в дамки

 Прошло некоторое время, весна повернула на лето. Териза и Джерадин выехали из Орисона, направляясь к леску в холмах, где их впервые атаковали к аллат —  где впервые появились всадники из ее снов в неверном обличье, как позднее в неверном месте, делая совсем не то, что во сне.
 Поздние холода и снег, которые так мешали во время марша на Эсмерель, серьезно повредили фруктовым деревьям, цветам и ранним овощам в Демесне и провинции Тор; но здесь не было никаких признаков холода. Деревья щеголяли пышной зеленью, и шелковистая трава под ними пахла сладостно; в траве пробивались полевые цветы, словно нежные и неожиданно открывающиеся возможности. Мягкий ветерок дул так слабо, что лишь шевелил листву и сохранял прохладу, ему не хватало силы, чтобы нарушить очарование этого места.
 Териза привела сюда Джерадина, потому что вновь захотела услышать мелодичное пение рогов. Ей предстояло принять решение, и она подумала, что нежная музыка, которая когда—то так поразила ее во сне, открыв ее сердце для Джерадина, короля Джойса и Морданта, поможет ей.
 Тот сон был чем—то вроде странного предсказания, одновременно верного и обманчивого; оказавшегося ложным оба раза, когда сбывался, и тем не менее правдивого в некоторых деталях, словно каждый раз возникал новый кусочек правды.
 И все—таки она хотела бы увидеть новый сон, изображение в зеркале, сделанном из чистого песка мечты. Ей нужно было какое—то направление, цель, что делать дальше.
 Нужно было решить, оставаться ли ей здесь. Или вернуться к прошлой жизни.
 Джерадин был задумчив, почти мрачен. Ей хотелось бы услышать, как он просит ее остаться; это тоже могло бы помочь. Но он решил уважать ее желания и не влиять на ее решение. О, он хотел, чтобы она осталась; Териза знала. Но, кроме того, он желал ей счастья. Он всегда был таким: внимательно прислушивался к ее требованиям или желаниям, инстинктивно позволял ей быть главной. И чем сильнее он становился, чем увереннее в себе, тем меньше требовал от нее.
 Ее счастье было чем—то большим, чем просто ее просьба подчиниться ее желаниям.
 К несчастью, решимость Джерадина позволить ей самой сделать выбор все только усложняла.
 Деревья сами производили тихую музыку, но она не волновала душу Теризы так, как мощная зовущая мелодия рогов. Полевые цветы покачивали головками под легким ветерком, кивая ей, словно все понимали, но молчали. Она подумала о своей предыдущей жизни как о борьбе между преподобным Тэтчером и ее отцом — о борьбе, целью которой было помочь несчастным и отверженным в мире жадности и бесцельного существования, борьбе с теми, кто пользовался слабостью других в своих целях лишь оттого, что был богаче. И чем больше силы было у преподобного Тэтчера, тем больше ей хотелось помочь ему. Да, в ее прежнем мире многое можно было сделать.
 С другой стороны, Мордант праздновал мир. И, судя по всему, на долгие времена.
 Она любила Джерадина. И не хотела покидать его. Джерадин, помоги мне.
 И хотя Териза знала, что он не захочет отвечать, она спросила:
 — Что делать мне?
 Он достиг той точки, когда просто невозможно было посмотреть ей в глаза. Глядя в сторону, в лес, словно искал место, откуда впервые появились  каллат, —  место, которое трудно было распознать в картине, полной листвы, травы и полевых цветов, — он пробормотал:
 — По—моему, Дарсинт остается.
 — Ну конечно, — ответила Териза с большей горечью, чем намеревалась. — Ему ведь некуда возвращаться. Ты можешь вернуть его в то изображение, где впервые нашел его, — на Питан, — но ты не сможешь вернуть его к соотечественникам. А в его скафандре иссякла энергия. Он не сможет защищаться.
 У меня трудность совсем иного рода.  Меня ты  можешь отослать назад.
 Джерадин мрачно кивнул.
 Одиночество вдруг темным колодцем разверзлось перед ней, и глаза Теризы наполнились слезами. О, Джерадин, любовь моя, неужели ты не поможешь мне? Тихо, чтобы он не понял по голосу, что она чувствует, она спросила:
 — Какой же у меня выбор? Он пожал плечами.
 — Я могу воплотить тебя домой. Твой отец наверняка продал твое жилище. Ты можешь начать жизнь с начала.
 — И почти мгновенно добавил: — Может быть, это не так уж плохо. Я смогу навещать тебя иногда. Ты сможешь навещать меня. Мы знаем, как это делать.
 Его голос потонул в шорохе листвы.
 — Или? — настаивала она.
 — Или ты можешь остаться здесь. — Еще мгновение Джерадин отворачивался от Теризы, отказывался взглянуть на нее. Но потом, словно человек, который не может сдержаться, он обернулся. — Ты можешь остаться здесь и выйти за меня замуж.
 Сквозь слезы Териза читала в его глазах смущение и отвагу, готовность к радости или боли; обеспокоенность, нежность и настойчивость. И когда он так посмотрел на нее, она снова услышала пение рогов.


***

 Свадьбу они сыграли в разгар лета, в большом бальном зале Орисона — том пустом зале, о котором забыли на долгие годы, пока Мастера не приспособили его под склад во время марша в Эсмерель.
 Словно жалея об упущенных в безрадостных трудах годах, король Джойс украсил бальный зал с невероятной пышностью: стены были увешаны флагами и гобеленами; толстые ковры устилали полы; огни в медных печках придавали воздуху золотистый оттенок; белое пламя в огромных очагах изгнало из камня застарелый холод; музыканты на балконах играли до тех пор, пока каждый уголок бального зала, казалось, не начал петь и веселиться.
 Все это организовала леди Торрент. По—прежнему стеснительная — опасности и лишения, которые ей пришлось пережить, когда она спасала мать, ничуть не изменили ее, — она нашла в себе унаследованные от матери твердость и талант собрать людей и все необходимое в нужное время в нужном месте. Как и ее сестра Мисте, она быстро подружилась с Теризой, и они провели множество часов, обсуждая свадьбу, наперекор торопливости Джерадина, к его вящей радости и удовольствию.
 Тем не менее, Териза была озадачена своим новым положением; она не знала, как относиться к тому, что король Джойс объявил ее наследницей престола. Ее таланты, заявил он, как раз те, в каких больше всего будет нуждаться Мордант после его смерти. Она прилюдно отказалась, утверждая, что желает, чтобы он жил всегда. Но втайне у нее появилась масса идей, как следует управлять Орисоном и Мордантом.
 Однако гораздо более впечатляющим, чем украшения, музыка и празднество, которое организовала Торрент, был список гостей, прибывших на свадьбу.
 Возглавляли его, конечно, король Джойс и королева Мадин. Время от времени они пожимали друг другу руки, а королева смотрела на Теризу и Джерадина так, словно вступали в брак ее собственные дети. По слухам, их воссоединение сопровождалось бурными сценами еще долго после ее возвращения в Орисон. Поговаривали, что королева была в ярости от того, как он к ней отнесся, из—за отказа разделить с ней свои тайны, посвятить ее в свои планы; все его протесты и попытки объясниться лишь распаляли ее гнев. Но известно об этом лишь по слухам. Правда же заключалась в том, что время от времени король появлялся из своих покоев с таким видом, словно предпочитал такой мирной жизни любую войну.
 Тем не менее, к свадьбе они закончили спорить, разрешили все противоречия и снова начали наслаждаться обществом друг друга. Вероятно, король последовал ее совету, выбрав Торрент наследницей. Со своих высоких тронов в конце бального зала они удовлетворенно улыбались собравшимся и друг другу, словно были довольны, как никогда. Первым среди гостей — не по рангу, а по важности — был принц Краген, Высший Регент Кадуола, и его супруга, леди Элега. Их брак послужил основой, на которой король Джойс и монарх Аленда строили новый союз, укрепляя мир. Желая предотвратить попытку восстановления тирании в Кадуоле, желая связать все три королевства узами власти и семейственности и общими интересами, сын монарха и дочь короля заняли и прежний престол Фесттена в Скарабе.
 Идея принадлежала Джойсу, но Маргонал быстро согласился. Он уже начал понимать ход мыслей своего старого врага. И его собственные соображения были не хуже…
 Слепой, слабый, усталый, не желая переживать все тяготы второго путешествия в Орисон, монарх Аленда вместо себя послал на бракосочетание своего нового Претендента; человека, который по званию занимал более высокое положение, чем все прочие в Орисоне, за исключением короля Джойса и королевы Мадин, потому что он был представителем Маргонала и его возможным наследником.
 Новым алендским Претендентом был Найл.
 Появившись на церемонии, он все еще выглядел ошеломленным и несколько сбитым с толку тем, как сложились обстоятельства. Но когда Краген стал Высшим Регентом в Кармаге, Маргоналу понадобился новый Претендент, и монарх Аленда почувствовал в Найле человека с недавно пробудившимся, но удивительным чутьем на опасность. Осторожность, объявил монарх, — основополагающий инструмент для всякого, кто хочет править Скарабом и Вассалами Аленда. Краген выказал чрезмерную любовь к риску, и Маргонал хотел заменить его кем—то, у кого нет подобного недостатка.
 Найл поначалу отказывался от такой чести — или такого бремени. Он утверждал, что не заслуживает ее, недостоин. Но потом король распорядился, и ему пришлось согласиться.
 В донесениях, приходивших к королю Джойсу, сообщалось, что Найл доказал: несмотря на сомнения в себе, он именно тот Претендент, какого хотел видеть Маргонал.
 За алендским Претендентом и Высшим Регентом с супругой стоял новый Смотритель Дарсинт и его юная жена леди Мисте.
 Король Джойс и королева Мадин с удовольствием объединили бы свадьбы Дарсинта с Мисте и Теризы с Джерадином; но Дарсинт твердо отказался от публичной церемонии. С другой стороны, он без колебаний принял место Смотрителя.
 Командование, доставка продуктов, передвижение и расквартирование людей и животных, дисциплина и оборона — в этом Воин Гильдии разбирался прекрасно. А его личные заслуги в битве при Эсмереле обеспечили невероятный авторитет, который помог ему разобраться во всем в те дни, пока он знакомился с новой работой. Вдобавок с ним всегда были поддержка и советы Мисте, которая, несмотря на свои «романтические настроения» (а может быть, благодаря им), обладала чувством практичной этики, которая сдерживала его побуждения и управляла ими.
 За Смотрителем и его женой стояли лорды провинций сообразно тому, какую роль они — или их предшественники — сыграли в войне короля. Первыми стояли Тор, Пердон и Термиган; потом Файль и Домне и последним — Армигит.
 Новый Тор был одним из сыновей старого лорда—говоря откровенно, единственным из сыновей, кто пожелал занять такое положение. А вот старый лорд Пердон погиб, не оставив детей, а его вдова решительно отказалась стать первой женщиной—наместником в истории Морданта, не веря, что это даст ей что—нибудь, кроме непосильных трудов.
 — Вы лишили меня мужа и друзей, милорд король, — запротестовала она. — А сейчас вы хотите лишить меня спокойствия?
 Поэтому король с блеском в глазах, которые то весело щурились, то порой враждебно сверкали, отдал Пердон Артагелю.
 Артагель протестовал намного резче, чем вдова старого лорда; но король Джойс лишь улыбался и продолжал сверкать глазами. Наконец, когда его терпение иссякло, он буркнул:
 — Будь рассудителен, Артагель. Ты не можешь оставаться лучшим фехтовальщиком Морданта всю оставшуюся жизнь. Годы возьмут свое. И шрамы уже не дают тебе покоя. Самое время заняться другим делом.
 Поэтому Артагель согласился — с плохо скрываемым раздражением, которое скоро исчезло, когда он осознал, что новое положение в Скарпинге дает ему возможность наконец—то обзавестись домом… а может быть, даже семьей.
 Что касается Термигана, то все ждали, что он откажется прибыть на свадьбу, не из зазнайства, а потому что он был слишком занят, заново отстраивая Стернваль. Тем не менее, он не просто прибыл, а прибыл в высшей степени торжественно. Кроме того, привез с собой полный фургон с рострумским вином в качестве свадебного подарка; дар, которые некоторые считали достойным лишь короля, слишком прекрасным для каких—то Теризы и Джерадина.
 Затем прибыли Домне и Файль. Старые друзья наслаждались обществом друг друга. Но из семьи Джерадина в Орисон больше никто не приехал: Тольден был занят строительством и планировкой нового Хауселдона; Вестер не любил путешествовать; Миник не мог оставить свою стеснительную жену; Стид не мог отвлечься от погонь за новыми юбками. Никто не поехал с Домне, кроме Квисс. Прямо, без обиняков и твердо, как всегда, она заявила, что он никуда не поедет, если кто нибудь не будет ухаживать за ним. Но после появления в Орисоне ясно дала понять, что подлинная причина ее появления — желание снова увидеть Теризу и Джерадина, услышать обо всех их подвигах и помочь при случае советом.
 Сам Домне выглядел так, словно давно перестал давать советы. С другой стороны, он был так счастлив и горд, что при виде его Джерадин улыбался, а Теризе казалось, что в лице старого лорда на свадьбе присутствует вся семья.
 Последним из лордов прибыл Армигит, поумеривший свое щегольство в манерах и нарядах, несчастный в своем изгнании. После битвы при Эсмереле все, кто беседовал с королем Джойсом, — по сути все в Орисоне—высказывали собственное мнение, как поступить с Армигитом. Монарх Аленда просил проявить снисходительность: несмотря ни на что, благодаря подлости Армигита алендская армия достигла Орисона в полном составе, с очевидными (хотя и непредвиденными тогда) выгодами для Аленда и Морданта. Дарсинт, напротив, рекомендовал отрубить ему голову: предательство заслуживает смерти. Наконец король Джойс нашел для него худшее наказание — он обращался с Армигитом так, словно самые гадкие его поступки были такими пустяками, что о них не стоило упоминать.
 Большую часть времени до празднеств и после них Армигит провел, всячески пытаясь пообщаться хоть с кем—нибудь; но никто не хотел тратить на него времени.
 Сбоку от короля Джойса и чуть ниже его, на почетном месте — хотя и обособленном, чтобы он мог без труда удалиться, если необходимо, сидел Знаток Хэвелок. После битвы при Эсмереле он вроде бы свыкся с ролью орисонского безумца. Он стал спокойнее и радовался своим странным радостям. Как следствие, безумие чуть отступило, не доводя его до вспышек и доставляя ему больше удовлетворения.
 Он никогда не рассказывал о своей битве с Архивоплотителем, никогда не говорил, как ему удалось победить Вагеля. И никогда не объяснял, почему рискнул всем, выступив в единоборство с Вагелем, вместо того чтобы просто воплотить старого врага, Эремиса и Гилбура в Орисоне, как рассчитывала Териза. Если кто—то задавал ему вопрос, любой вопрос, он отвечал полным, четким и совершенно невыносимым по обилию подробностей описанием того, что они с королем Джойсом совершили, чтобы спасти Мордант.
 А празднество продолжалось, полное музыки и произнесения тостов, танцев и вина, выкриков и галантности. Мастер Барсонаж не стал настаивать на патронаже над Теризой ввиду ее причастности к Гильдии; но как частное лицо он добился права быть посаженным отцом Теризы во время церемонии. Счастливый и важный, в непривычной красной одежде, он провел Теризу сквозь все церемонии, произносил речи от ее имени и вел себя так, словно гордился не меньше Домне.
 Так Архивоплотитель Териза де Морган и Знаток Джерадин Домне поженились, точно принцесса и герой сказки, и жили в великолепии (кто—то сказал бы, в славе), окруженные семьей и друзьями, честью и уважением, в мире, который помогли спасти. Она лишилась богатства своего отца, зато обрела собственную силу, и злые чары, сковывавшие ее, исчезли. А он унаследовал нечто лучшее, чем провинции и королевства, — себя самого: свою смелость и свое открытое сердце, которые достались ему по праву рождения.
 На свадебной церемонии они произнесли множество тостов, которые все сводились к одному: они обещали помогать друг другу слышать мелодичные звуки рогов.