---------------------------------------------


 Жорж Сименон
 «Маньяк из Бержерака»



 Глава 1
 Пассажир, который не мог заснуть


 Случай во всем! Еще накануне Мегрэ и сам не знал, что уедет. Однако уже наступило то время, когда Париж начинал действовать ему на нервы: март с привкусом весны, с ясным и теплым солнцем.
 Мадам Мегрэ уехала в Эльзас на пару недель к сестре, которая должна была родить.
 Итак, в среду утром комиссар получил письмо от своего бывшего коллеги из уголовной полиции, который два года назад ушел на пенсию и обосновался в Дордони.
 «…Если тебя занесет попутным ветром в наши края, обязательно заезжай ко мне на несколько дней. Моя старая служанка бывает довольна, лишь когда в доме гости. К тому же начинается ловля лосося…»
 Мегрэ размечтался, обратив внимание на маленькую деталь: на листе почтовой бумаги был изображен силуэт небольшого замка с двумя башенками по бокам. И надпись:
 ЛЯ РИБОДЬЕР в ВИЛЬФРАНШ-ан-ДОРДОНЬ.
 В полдень позвонила мадам Мегрэ и сообщила, что роды у сестры будут, видимо, завтра к вечеру и добавила: «Здесь прямо настоящее лето… Уже яблони цветут!» Случай!.. Случай!..
 Чуть позже Мегрэ дружески беседовал со своим начальником в его кабинете.
 «Кстати… Вы еще не были в Бордо — насчет того, о чем мы с вами говорили?..»
 Дело пустяковое. Несрочное. При случае Мегрэ нужно побывать в Бордо, порыться в городском архиве.
 Невольная ассоциация: Бордо-Дордонь.
 А тут еще солнечный луч на хрустальном шаре, которым его начальник пользовался как пресс-папье.
 «А ведь это мысль! Срочного пока ничего нет…»
 Часов в шесть вечера с билетом первого класса до Вильфранша он сел в поезд на вокзале Орсей. Служащий напомнил ему, что в Либурне нужно сделать пересадку («Если только у вас место в спальном вагоне, его прицепляют там…»)
 Мегрэ не обратил внимания на эти слова, просмотрел несколько газет и пошел в вагон-ресторан, где и просидел почти до десяти.
 Когда он вернулся в свое купе, шторы были опущены, лампа светила слабо, а какая-то пожилая супружеская пара захватила обе нижние полки.
 В это время мимо проходил проводник.
 — Не найдется ли случаем свободной полки?
 — Только не в первом классе… Думаю, что есть во втором… Если вам все равно…
 — Разумеется!
 И вот Мегрэ уже тащит по коридорам свой саквояж. Проводник, открыв несколько дверей, находит наконец купе, где занята только верхняя полка.
 Здесь тоже штора опущена, горит ночник.
 — Вам зажечь свет?
 — Спасибо, не надо.
 В купе царит духота. Откуда-то доносится легкое посвистывание, словно отопление не в порядке. Кто-то ворочается наверху, ворочается и вздыхает.
 Комиссар потихоньку снимает ботинки, пиджак, жилет. Вытягивается на полке, затем берет шляпу и прикрывает ею лицо: откуда-то тянет сквозняк.
 Заснул ли он? Во всяком случае, задремал. Может, час, может, два, а может, и больше. Но это была лишь полудрема.
 И в этой полудреме он чувствовал себя как-то не по себе. Быть может, от духоты и этого сквозняка? Скорее всего, из-за человека на верхней полке, который ни минуты не мог лежать спокойно.
 Сколько раз он переворачивался с боку на бок? И ведь точно над головой Мегрэ. Каждое его движение отдавалось грохотом. Человек дышал неровно, словно у него был жар.
 Наконец измученный Мегрэ встал, вышел в коридор и начал ходить взад-вперед. Но здесь было слишком холодно.
 И опять купе, полудрема, в которой смешиваются мысли и ощущения. Отрезан от всего мира, словно живешь в каком-то кошмаре.
 Показалось ему это или нет: мужчина наверху приподнялся на локтях и наклонился, пытаясь разглядеть своего соседа?
 Сам же Мегрэ, наоборот, не решался сделать ни одного движения. Полбутылки бордо и две рюмки коньяка, выпитые в вагоне-ресторане, давали о себе знать неприятной тяжестью в желудке.
 Тянется ночь. На остановках раздаются неразборчивые голоса, шаги по коридору, хлопанье дверей. Этот поезд никогда не тронется!
 Похоже, человек наверху плачет. Временами он перестает вздыхать. Затем вдруг всхлипывает. Переворачивается. Сморкается. Мегрэ уже жалеет, что не остался в своем купе со стариками. Он засыпает. Просыпается. Вновь засыпает. Наконец, не выдерживает. Кашляет, чтобы прочистить горло.
 — Мосье, прошу вас, постарайтесь все же лежать спокойно!
 Он смущен, потому что его голос прозвучал резче, чем он хотел. А вдруг этот человек нездоров?
 Тот не отвечает. Лежит неподвижно. Должно быть, это стоит ему огромных усилий. Мегрэ вдруг подумал: может, это вовсе не мужчина. Это вполне могла быть и женщина. Он ведь не видел. Скрытого полкой человека не разглядеть.
 А этот спертый воздух там, наверху, наверное, просто удушает. Мегрэ пробует переключить вентиль отопления. Тот не работает.
 Ох-хо-хо! Три часа ночи…
 «Теперь нужно все-таки заснуть!»
 Но ему больше не хочется спать. Он наэлектризован почти так же, как и его сосед. Мегрэ выжидает.
 «Ну вот! Опять началось…»
 И Мегрэ заставляет себя дышать ровно, считая до пятисот в надежде уснуть.
 Точно, этот человек плачет! Наверное, ездил в Париж на похороны! Или наоборот. Бедняга работает в Париже и получил печальное известие из провинции: заболела мать или умерла. Или его жена… Все может быть… Иногда к поезду прицепляют специальный похоронный вагон…
 А свояченица в Эльзасе должна рожать! Трое детей за четыре года!
 Мегрэ спит. Поезд останавливается, затем трогается. Со страшным грохотом он пересекает металлический мост; Мегрэ открывает глаза и неподвижно смотрит на ноги, свисающие над ним. Человек наверху сел. С бесконечными предосторожностями зашнуровывает высокие ботинки. Это первое, что увидел комиссар. Несмотря на слабый свет лампы, он заметил, что это были высокие лакированные ботинки. Носки же были из простой серой шерсти и, похоже, домашней вязки.
 Человек замирает, слушает. Может, он прислушивается к изменившемуся дыханию Мегрэ? Комиссар вновь начинает считать.
 Это удается с трудом, потому что ему очень интересно наблюдать за руками, которые так дрожат, завязывая шнурки, что в четвертый раз принимаются за один и тот же узел.
 Поезд без остановки проходит небольшую станцию. Сквозь шторы мелькают лишь пятна света.
 Человек спускается! Это все больше и больше походит на кошмар. Он мог бы спускаться самым нормальным образом. Или боится новой нахлобучки?
 Долго ищет ногой опору. Еще немного — и свалился бы. Он спускается спиной к комиссару.
 Вот он уже вышел, забыв закрыть за собой дверь. Ныряет куда-то в глубь коридора.
 Если бы не эта распахнутая дверь, Мегрэ, безусловно, попробовал бы воспользоваться этим, чтобы заснуть. Но ему пришлось встать, чтобы ее закрыть. Комиссар смотрит в коридор.
 И едва успевает накинуть пиджак, позабыв про жилет.
 Потому что в конце коридора незнакомец открыл входную дверь. И не случайно. В то же время поезд замедлил ход. Вдоль полотна тянулся лес. Невидимая луна освещает редкие облака.
 Скрипят тормоза. С восьмидесяти километров в час скорость упала до тридцати, а то и меньше.
 И человек прыгает, исчезает за насыпью, по которой он, наверное, съехал на спине. Почти не раздумывая, Мегрэ бросается за ним. Поезд тормозит еще больше. Он ничем не рискует.
 И вот Мегрэ уже оторвался от подножки. Падает на бок. Катится. Трижды переворачивается вокруг себя, останавливается у натянутой рядами колючей проволоки.
 Красный фонарь удаляется вместе с грохотом состава.
 Комиссар ничего себе не сломал. Он встает. Его сосед упал, должно быть, не так удачно, потому что стал подниматься только сейчас, метрах в пятидесяти отсюда, медленно и с трудом.
 Глупое положение. Какой-то инстинкт, подумал Мегрэ, заставил его спрыгнуть с поезда, в то время как его вещи ехали в Вильфранш-ан-Дордонь. Он даже не знает где он!
 Он видит лишь лес, наверняка очень большой. Где-то видна светлая полоска дороги, уходящая в чащу.
 Почему этот человек не двигается больше? Это лишь тень человека, стоящего на коленях. Видел ли он своего преследователя? Не ранен ли он?
 «Эй! Вы!..» — кричит ему Мегрэ и лезет в карман за револьвером.
 Он не успевает его достать и видит только вспышку красного огня. Прежде чем слышится выстрел, что-то ударяет его в плечо. Это длилось не больше десятой доли секунды, а человек уже поднялся, побежал сквозь кустарник, пересек просеку и исчез в кромешной темноте.
 Мегрэ выругался. В его глазах стояли слезы не от боли, а от крайнего изумления. Это все произошло так быстро! И сейчас он так жалок!
 Он выпускает револьвер из рук, потом пытается его поднять, морщась от боли в плече.
 Вернее, не от боли, а от того ощущения, что кровь обильно течет из него, — при каждом ударе сердца из перебитой артерии брызжет горячая жидкость.
 Он не решается больше бежать. Не решается двигаться. Даже не поднимает револьвер.
 Виски его влажны от пота, в горле пересохло. А рука его, как он и думал, на уровне плеча покрыта густой жидкостью. Он сжимает плечо, ощупывает его, ищет артерию, чтобы остановить кровотечение.
 Сознание Мегрэ затуманивается, ему кажется, что поезд остановился, по крайней мере, за километр отсюда и долго стоит, долго, в то время как он тревожно прислушивается в тишине.
 А что ему до того, что поезд остановился? Отсутствие шума поезда подсознательно пугает его, как пустота.
 Наконец! Где-то там шум возобновляется. Наверху, в небе, позади деревьев движется что-то красное. И ничего больше вокруг! Лишь один Мегрэ стоит и держится за плечо правой рукой. Да нет, это ведь левое плечо! Он пробует пошевелить левой рукой. Ему удается слегка ее приподнять, но…рука, слишком тяжелая, падает.
 В лесу ни звука. Такое впечатление, что тот человек не побежал дальше, а замер в кустах. А вдруг он снова выстрелит, чтобы прикончить Мегрэ, когда тот пойдет к дороге?
 — Идиот! Идиот! Идиот! — клянет себя Мегрэ, сам себе кажущийся отвратительно жалким.
 Зачем ему надо было прыгать с поезда? Рано утром Ледюк будет ждать его на станции в Вильфранше, а служанка приготовит для него лосося.
 Мегрэ идет вперед неровной походкой. Метра через три останавливается, вновь идет, опять останавливается.
 В ночи светится лишь дорога, белая от пыли, словно летом. А кровь все течет. Только чуть слабее. Мегрэ зажимает рану рукой. И эта рука вся в крови.
 Далее не верится, что он уже трижды был ранен. Он нервничает, волнуется, словно на операционном столе. Лучше уж резкая боль, чем это медленное вытекание собственной крови.
 Ведь все-таки глупо умереть здесь, одному! Сейчас он даже не знает, где находится… А багаж его в это время едет дальше, без него.
 Ну и черт с ним! Пусть стреляет! Он идет быстро, как только может, наклонившись вперед, в каком-то яростном порыве. Столб-указатель. Луна освещает только правую его часть: 3,5 километра. До какого города, до какой деревни?
 Оттуда, куда повернут указатель, раздается коровье мычание. Небо там чуть светлее. Это, конечно, восток! И начинается рассвет.
 Незнакомца там больше нет. Или он отказался от мысли прикончить его. Мегрэ прикинул, что ему еще хватит сил минуты на три-четыре, и решил использовать их. Он идет, как его учили в армии, размеренным шагом, считая, чтобы не думать.
 Корова, которая мычала, наверное, с фермы. Там встают рано… Так что…
 Кровь течет вниз, под рубашку, под брючный ремень, до бедра…
 Что это? Он видит свет? Или он уже бредит?
 «Если потеряю больше литра крови…» — думает Мегрэ.
 Да, это свет. Но нужно перейти через вспаханное поле, а это будет потруднее. Ноги вязнут в земле. Он уткнулся в трактор.
 «Эй, люди!.. Кто здесь есть!.. Скорее!..» Он опирается спиной о трактор. Скользит. Уже сидит на земле. Слышит, как открывается дверь, угадывает, что в чьей-то руке качается фонарь…
 «Скорее!..»
 Только бы человек, который приближается, догадался остановить кровотечение! Ослабевшая рука Мегрэ больше не зажимает рану, вялая, она опустилась рядом с туловищем.
 «Раз… два… раз… два…»
 На каждый счет вытекает очередная порция крови
 Смутные видения перемежаются с пустотой. И на всем печать страха, рождаемого кошмаром.
 Равномерное покачивание… Цокот копыт… Под головой солома, а справа мелькают деревья…
 Это Мегрэ понял. Он лежит на повозке. Уже рассвело. Повозка медленно двигалась по дороге, обсаженной с обеих сторон платанами…
 Не поворачивая головы, он открыл глаза… В поле зрения наконец попал мужчина, который шел вразвалочку, помахивая кнутом.
 Не бредит ли он? Мегрэ не видел лица человека из поезда. Он лишь смутно помнил его фигуру, ботинки из мягкой лакированной кожи и серые шерстяные носки.
 Тогда почему же он думает, что везущий его крестьянин и есть тот самый человек из поезда?
 Перед ним было грубое лицо с большими седыми усами и густыми бровями… И светлые глаза, которые смотрели прямо, не обращая внимания на раненого…
 Где они?.. Куда едут?..
 Комиссар двинул рукой и почувствовал что-то непривычное, стянувшее ему грудь, какую-то толстую повязку
 Затем в голове его все смешалось в тот самый момент когда солнечный луч неожиданно ударил ему в глаза.
 Потом были дома, белые фасады… Широкая улица, вся утопающая в свете… Шум позади повозки, шум идущей толпы… И какие-то голоса… Но слов он не разобрал. Толчки отдавались болью.
 Толчки прекратились… Теперь его только качало сверху вниз и из стороны в сторону — ощущение, которого он никогда раньше не испытывал…
 Он лежал на носилках… Впереди шел мужчина в белом халате… Кто-то закрыл большие решетчатые ворота, за которыми толпились люди… Кто-то пробежал…
 — Быстрее отнесите его в палату!..
 Он не поворачивал головы. Не думал. Однако следил глазами за происходящим.
 Пересекли парк, где стояли невысокие аккуратные здания из белого кирпича. На скамейках сидели люди в одинаковой серой одежде. У некоторых были повязки — на голове, на ноге… Суетились медсестры!..
 Его мозг лениво и безуспешно пытался составить слово «больница»…
 Где тот крестьянин, похожий на человека из поезда?
 У-мм-мм!.. Его поднимают по лестнице… Больно…
 Мегрэ вновь просыпается и видит мужчину, который моет руки и внимательно смотрит на него.
 Его словно что-то толкнуло… У этого человека была бородка, густые брови…
 Был ли он похож на того крестьянина?.. Во всяком случае, он похож на человека из поезда!..
 Мегрэ не мог говорить. Он открыл рот. Человек с бородкой спокойно сказал:
 — Положите его в третью… Лучше ему быть отдельно от других из-за полиции…
 Как это — из-за полиции? Что это значит?
 Люди в белом увезли его, вновь провезли через парк. Светило солнце, какого комиссар еще никогда не видел: такое яркое, такое веселое, что казалось, оно заполняет собой все вокруг!..
 Его положили на кровать. Стены белые. Здесь почти так же жарко, как в поезде.
 Где-то раздался голос:
 — Комиссар спрашивает, когда он сможет…
 Но разве это не он комиссар? Он ни о чем не просил! Все это смешно!
 А главное, эта история с крестьянином, который был похож на доктора и на человека из поезда!
 А вообще, была ли у человека из поезда седоватая бородка? А усы? А густые брови?
 — Разожмите ему челюсти… Хорошо… Достаточно… Доктор наливал ему что-то в рот.
 «Чтобы прикончить, чтобы меня отравить, черт побери!» — решил комиссар, теряя опять сознание.
 Когда к вечеру Мегрэ пришел в себя, сестра, дежурившая у его постели, вышла в коридор, где ожидали пять человек: следователь из Бержерака, прокурор, комиссар полиции, судебный секретарь и судебно-медицинский эксперт.
 — Вы можете войти! Но профессор советует не слишком его утомлять. Впрочем, у него такой странный взгляд, не удивлюсь, если он сумасшедший!
 Все пятеро переглянулись с понимающими улыбками.




 Глава 2
 Пятеро разочарованных


 Это было похоже на мелодраму в исполнении плохих актеров: медсестра вышла из палаты с улыбкой, бросив на прощание Мегрэ взгляд, который означал: «Оставляю вас ненадолго».
 Пятеро мужчин заполнили комнату, каждый улыбался по-своему и в то же время одинаково-угрожающе. Казалось, все это не всерьез, что они делают это специально, что они хотят сыграть с ним какую-то шутку!
 — Прошу вас, господин прокурор — Коротенький мужчина с прической ежиком, с грозным взглядом, изображать который он, наверное, специально тренировался, чтобы привести его в соответствие со своей должностью. И напускные холодность, недоброжелательность!
 Он небрежно прошествовал мимо постели Мегрэ, бросив на него короткий взгляд, затем, словно на церемонии, встал у стены, держа шляпу в руке.
 И таким же образом продефилировал следователь, ухмыльнулся, взглянув на больного, и встал рядом со своим начальником.
 Затем секретарь… Они уже втроем стояли вдоль стены, похожие на трех заговорщиков!.. И вот наконец к ним присоединился врач!..
 Остался лишь комиссар полиции, толстяк с глазами навыкате, который собирается играть роль палача.
 Вот он бросает взгляд на окружающих. Затем медленно опускает руку на плечо Мегрэ.
 — Ну что, попался!
 В любое другое время это могло бы быть очень смешно… Сейчас же Мегрэ даже не улыбнулся, наоборот, тревожно нахмурил брови.
 Его беспокоило собственное состояние! Ему по-прежнему казалась расплывчатой граница между реальностью и бредом, и с каждой минутой эта грань стиралась все больше.
 А тут перед ним разыгрывают настоящую пародию на допрос! Этот смешной полицейский комиссар изображает из себя великого хитреца.
 — Признаться, я доволен, что наконец-то увидел, на что похожа твоя физиономия.
 А четверо остальных у стены молча наблюдали. Удивленный Мегрэ глубоко вздохнул, достал правую руку из-под простыни.
 — На кого ты напал этой ночью!.. Опять на женщину или девушку?..
 Только теперь Мегрэ понял, как много придется ему говорить, чтобы объяснить сложившуюся ситуацию, и это привело его в ужас. Он был измучен. Ему хотелось спать. Все тело его болело.
 — Чего уж там… — пробормотал он и слабо махнул рукой. Те ничего не поняли. Он повторил еще тише. — Чего там… Завтра…
 Он закрыл глаза, и в голове его вскоре смешались прокурор, следователь, врач, комиссар и судебный секретарь в один образ, похожий и на хирурга, и на крестьянина, и на человека из поезда.
 На следующее утро он сидел в постели — вернее, туловище его было слегка приподнято двумя подушками — и смотрел на медсестру, которая ходила туда и обратно, освещенная солнцем, и наводила порядок в комнате.
 Это была красивая девушка, высокая и крепкая, яркая блондинка. Она вызывающе и одновременно опасливо посматривала на больного.
 — Скажите-ка… Ведь сюда приходило вчера пятеро каких-то мужчин?..
 Та высокомерно усмехнулась:
 — Не выйдет!
 — Как хотите… Скажите тогда, зачем они сюда приходили…
 — Мне нельзя с вами разговаривать, я вас предупреждаю, что я передам все, что вы можете мне сказать!
 Забавнее всего то, что в этой ситуации Мегрэ испытывал какое-то удовлетворение, как это бывает, когда рано утром до полного пробуждения упрямо пытаешься досмотреть какой-то свой сон.
 Солнце было яркое, как в детских сказках-картинках. Где-то за окном проехали верхом солдаты, и, когда они завернули за угол, раздался победный звук горна.
 В это время сестра проходила рядом с кроватью, и Meгрэ, чтобы привлечь ее внимание и вновь расспросить, ухватил двумя пальцами подол платья девушки.
 Та обернулась, издала страшный вопль и убежала.
 Все утряслось более или менее лишь к полудню. Доктор снимал с Мегрэ повязку, и в это время пришел полицейский комиссар. На нем была ноденькая соломенная шляпа и ярко-синий галстук.
 — Вы даже из любопытства не заглянули в мой бумажник? — вежливо спросил Мегрэ.
 — Вы прекрасно знаете, что у вас нет никакого бумажника!
 — Ну да! Тогда все понятно. Позвоните в полицейское управление. Вам скажут, что я начальник отдела, дивизионный комиссар Мегрэ. Если хотите сделать это поскорее, сообщите моему коллеге Ледюку, у него свой дом в Вильфранше… Только прежде всего соблаговолите мне сказать, где я нахожусь!..
 Полицейский все еще не сдавался. Он иронически улыбнулся. Даже пару раз слегка подтолкнул доктора локтем.
 До самого прибытия Ледюка, приехавшего на старом «форде», все держались настороже.
 Наконец им пришлось признать, что Мегрэ — это действительно Мегрэ, а не маньяк из Бержерака.
 У Ледюка было прекрасное розовое лицо довольного жизнью рантье. С тех пор, как он ушел из полиции, Ледюк старался делать вид, что не делает ничего, кроме как курит пеньковую трубку, вишневый чубук которой высовывался из кармана.
 — Вот коротко об этой истории: я сам не из Бержерака, но езжу туда каждую субботу на рынок на своей машине… Заодно обедаю в гостинице «Англия»… Ну так вот, почти месяц назад на шоссе нашли мертвую женщину… Точнее говоря, задушенную… И не просто задушенную!.. Убийца был такой садист, что уже мертвой он ей всадил в сердце огромную иглу…
 — Кто была эта женщина?
 — Леонтина Моро с фермы «Новая мельница». У нее ничего не украли.
 — И не…
 — Нет, ее не пытались изнасиловать, хотя это была женщина красивая, лет тридцати… Преступление произошло вечером, с наступлением темноты, когда та возвращалась от свекрови… Это первое!.. А второе!..
 — Их было два?
 — Два с половиной… Вторая жертва — шестнадцатилетняя девочка, дочка начальника вокзала, она поехала покататься на велосипеде… Ее нашли в таком же состоянии…
 — Вечером?
 — На следующее утро. Но преступление было совершено вечером. Наконец, третий случай. Это было с горничной из гостиницы, она ходила в гости к брату, он — путевой смотритель и работает на участке дороги в пяти-шести километрах отсюда… Она шла пешком… Кто-то внезапно схватил ее сзади и опрокинул… Но это крепкая женщина… Ей удалось укусить нападавшего в руку… Тот вскрикнул и убежал… Она видела его смутно, лишь со спины, когда сама убегала через лес…
 — Это все?
 — Все! Все люди уверены, что речь идет о сумасшедшем, который прячется в лесах поблизости. Никто и мысли не допускает, что это может быть кто-нибудь из жителей городка… Когда фермер заявил, что нашел на дороге тебя, все подумали, что это ты убийца, и что тебя ранили, когда ты опять пытался совершить преступление…
 Ледюк был серьезен. В этой ошибке он, видимо, не видел ничего смешного.
 — Впрочем, — добавил он, — есть люди, которые и сейчас так думают.
 — Кто занимается расследованием этих преступлений?
 — Прокуратура и местная полиция.
 — Ну, хорошо, оставь меня, я посплю.
 Без сомнения, причиной этому была его слабость. Мегрэ все время неодолимо хотелось дремать. Он чувствовал себя хорошо лишь в полудреме, и лучше, если можно было повернуться к солнцу, лучи которого проникали сквозь закрытые веки.
 Теперь у него были новые образы, которые он должен был построить, оживить в уме, как ребенок, оживляющий разноцветных солдатиков из коробки с игрушками. Тридцатилетняя фермерша… Дочка начальника вокзала… Горничная из гостиницы…
 Он вспомнил лес, высокие деревья, светлую дорогу и представил себе это нападение, жертву в пыли дороги и убийцу, заносящего над ней огромную иглу.
 Трудно себе представить! Особенно здесь, в больничной палате, куда доносится ровный шум улицы. Кто-то минут десять пытался завести мотор своей машины прямо под самым окном Мегрэ. Приехал доктор в быстрой и послушной машине, которую он вел сам.
 Было восемь часов вечера, и свет уже был зажжен, когда врач склонился над Мегрэ.
 — Это серьезно?
 — Скорее, это надолго… Недели две постельного режима…
 — А я могу переехать в гостиницу?
 — Вам здесь плохо?.. Конечно, можете, если есть кому ухаживать за вами…
 — Скажите… Что, между нами говоря, вы сами думаете об этом сумасшедшем из Бержерака? Врач долго молчал. Мегрэ уточнил:
 — Вы, как и все, думаете, что это маньяк, который живет в лесу?
 — Нет!
 Черт побери! У Мегрэ ведь было время поразмыслить над этим, вспомнить подобные дела, уже знакомые ему, или о которых он слышал!
 — Это человек, который обычно ведет себя, как вы и я, не так ли?
 — Возможно.
 — Другими словами, очень может быть, что он живет в Бержераке и имеет какую-то профессию, место…
 Доктор как-то странно посмотрел на него, не решаясь что-то сказать.
 — Вы кого-то подозреваете?
 — Было много предположений, одно за другим… Я раздумываю над этим… Опять к ним возвращаюсь… Если смотреть под определенным углом, то любого можно заподозрить в нарушении психики.
 Мегрэ засмеялся:
 — Вы перебрали всех в городе! От мэра и даже прокурора до первого встречного! Не забыли и своих коллег, и больничного сторожа…
 Нет, врач не смеялся!
 — Минутку!.. Не двигайтесь… — сказал он, зондируя рану с помощью тонкого лезвия. — Это страшнее, чем вы думаете…
 — Сколько жителей в Бержераке?
 — Тысяч шестнадцать… Судя по всему, этот сумасшедший из самых высоких слоев, и даже…
 — Ну конечно игла! — проворчал, поморщившись, Мегрэ — доктор сделал ему больно.
 — Что вы имеете в виду?
 — Что эта игла, вонзенная в сердце безошибочно два раза подряд свидетельствует о некотором знании анатомии…
 Наступила тишина. Доктор озабоченно наморщил лоб. Он заново перевязал плечо и грудь Мегрэ, со вздохом выпрямился.
 — Вы говорили, что предпочли бы гостиницу!
 — Да… Я вызову жену…
 — Вы хотите заняться этим делом?
 — Еще как!
 Дождь бы все испортил. Но уже не меньше двух недель не было ни капли дождя.
 Мегрэ устроился в лучшем номере гостиницы Англия, на втором этаже. Его кровать была придвинута к окнам, так что он наслаждался видом площади, где наблюдал за тенью, медленно покидавшей один ряд домов, чтобы переползти на противоположный.
 Мадам Мегрэ приняла случившееся, как принимала все: без удивления, спокойно. Всего лишь час она находилась в гостиничном номере, и он уже стал ее комнатой, которую она устроила по-своему.
 Такой же мадам Мегрэ была два дня назад в Эльзасе, у постели рожавшей сестры.
 — Громадная девочка! Ты бы видел ее! Весит около пяти килограммов.
 Она спрашивала доктора:
 — Что ему можно есть, доктор? Хороший куриный бульон? А что ему надо запретить, так это его трубку!.. Это для него как пиво!.. Будет просить ее каждый час…
 На стенах были чудные красно-зеленые обои. Кроваво-красные. Кричаще— зеленые! Длинные полосы, которые прямо звенят на солнце!
 А отвратительная гостиничная мебель из американской сосны, покрытая лаком, качающаяся на своих слишком тонких ножках!
 Огромная комната с двумя кроватями. И камин, которому лет двести, куда вставили дешевый радиатор.
 — Чего я не пойму, так это почему ты спрыгнул вслед за этим человеком с поезда… А если бы ты упал на рельсы… О, знаешь что! Я приготовлю тебе сейчас сливки с лимоном. Надеюсь, они разрешат мне пользоваться кухней…
 Теперь Мегрэ реже снились кошмары. Даже когда он закрывал глаза под лучами солнца, мысли его были более или менее ясны.
 Но комиссар продолжал вдыхать жизнь в персонажи, придуманные воспаленным воображением.
 — Первая жертва… Фермерша… Замужем?.. Есть дети?..
 — Замужем за сыном хозяина… Но не слишком ладила со свекровью, которая винила ее в том, что она слишком кокетлива, надевала шелковое белье, чтобы доить коров…
 И вот, старательно и терпеливо, словно художник, пишущий картину, Мегрэ мысленно создавал портрет этой крестьянки, которая, как ему казалось, была аппетитной с виду женщиной, в теле, очень опрятной, принесшей в дом свекра новые идеи, парижские журналы мод… Она возвращалась из города… Мегрэ очень хорошо представлял себе эту дорогу… Они все похожи из-за этих высоких деревьев, бросающих тени по обеим сторонам… И очень белая, известковая почва, режущая глаз при малейшем луче солнца…
 Потом эта девочка на велосипеде.
 — Был ли у нее парень?
 — Неизвестно! Она каждый год приезжала на пару недель из Парижа отдохнуть у тетки во время каникул…
 Постель была влажная. Доктор приходил два раза в день. После завтрака на своем «форде» приезжал Ледюк; он неловко маневрировал под окнами, прежде чем поставить машину на стоянку.
 Утром третьего дня он приходил в соломенной шляпе, такой же, как у полицейского комиссара.
 Нанес визит прокурор. Он принял мадам Мегрэ за служанку и протянул ей трость и котелок.
 — Вы, разумеется, простите нашу ошибку. Дело ведь в том, что при вас не было документов…
 — Да-да. Мой бумажник исчез. Садитесь же, мосье…
 У прокурора был постоянно воинственный вид. И с этим он ничего не мог поделать. Такое выражение ему придавали нос картошкой и жесткие торчащие усы.
 — Дело это весьма плачевное и угрожает спокойствию такого прекрасного края… Если бы это произошло в Париже, где порок царит постоянно… Но здесь!..
 Черт побери! У него тоже густые брови! Как у крестьянина! Как у доктора! Седые брови. Их Мегрэ непроизвольно приписывал человеку из поезда.
 Трость с резным набалдашником из слоновой кости.
 — Ну что ж… Я надеюсь, вы скоро выздоровеете и не будете вспоминать худым словом наши края!..
 Это был всего лишь визит вежливости. Он спешил уйти.
 — У вас прекрасный врач… Он ученик Мартеля… Жаль, что в остальном…
 — Что — в остальном?
 — Я имею в виду… Впрочем, не беспокойтесь… До скорого свидания. Я буду справляться о вас каждый день…
 Мегрэ съел свои сливки с лимоном. Настоящий шедевр кулинарии… Но его раздражал запах дымящихся трюфелей, доносившийся из ресторана.
 — Это поразительно! — говорила жена. — Они здесь подают трюфели, как жареную картошку. Можно подумать, что они ничего не стоят! Даже в меню за пятнадцать франков…
 Но вот и очередь Ледюка.
 — Садись… Хочешь сливок… Нет?.. Что ты знаешь о личной жизни моего врача, я даже не знаю его имени…
 — Доктор Риво!.. Я знаю немного… Так, сплетни… Он живет с лесной и с сестрой жены. Здешние жители говорят, что эта свояченица тоже его жена… Однако…
 — А прокурор?
 — Господин Дюурсо?.. Тебе уже сказали?..
 — Давай, давай… Выкладывай!
 — Его сестра, вдова капитана дальнего плавания, сумасшедшая. Кое-кто утверждает, что он засадил ее в сумасшедший дом из-за денег…
 Мегрэ ликовал. Его бывший коллега с изумлением смотрел на сидящего в постели комиссара, который, прищурившись, глядел на площадь.
 — Ну, что дальше?
 — Ничего! В маленьких городках…
 — Видишь ли, старина, дело-то в том, что это не такой городок, как остальные! Это город, где есть сумасшедший!
 Самое забавное — это то, что Ледюк всерьез встревожился.
 — Маньяк на свободе! Маньяк, который становится маньяком только тогда, когда на него находит, и который все остальное время ходит, говорит, как ты и я…
 — Твоя жена не слишком здесь скучает?
 — Она на кухне произвела фурор! Дает рецепты шеф-повару, переписывает у него… Кстати, может быть, этот шеф-повар — маньяк?
 Мегрэ испытывает легкое опьянение от того, что избежал смерти, что выздоравливает, что его лелеют, и что все это происходит в какой-то нереальной атмосфере.
 А еще оттого, что он все же заставляет свой мозг работать ради удовольствия. Оттого, что наблюдает из постели в окно новое место, новый город…
 — Здесь есть муниципальная библиотека?
 — Конечно!
 — Так вот, будь другом, сходи туда и принеси мне книжки, где говорится о разных душевных болезнях, извращениях, маниях… И принеси мне снизу телефонный справочник. Из него можно многое узнать! Спроси внизу, длинный ли шнур у телефона, и можно ли будет его приносить сюда время от времени…
 Навалилась дрема. Мегрэ чувствовал, как она поднимается в нем, словно лихорадка, схватывает его всего, до последней клеточки…
 — Кстати, завтра ты обедаешь здесь… завтра суббота…
 — И мне еще надо купить козу, — сказал под конец разговора Ледюк и взялся за свою соломенную шляпу.
 Когда он вышел, глаза Мегрэ уже были закрыты, а из полуоткрытого рта доносилось ровное дыхание.
 Комиссар в отставке встретил доктора Риво в коридоре на первом этаже. Отвел его в сторону и после долгих колебаний шепотом спросил:
 — Вы уверены, что эта рана не повлияла на… умственное состояние моего друга?.. По крайней мере, на… Не знаю, как сказать… Вы понимаете меня?..
 Доктор неопределенно махнул рукой.
 — В общем-то, он умный человек?
 — Очень! Хотя внешне это не всегда видно, но…
 — М-да…
 И врач с озабоченным видом пошел вверх по лестнице.




 Глава 3
 Билет второго класса


 Мегрэ выехал из Парижа во вторник после полудня. Ночью неподалеку от Бержерака в него стреляли. В госпитале он провел четверг и пятницу. В субботу его жена приехала из Эльзаса, и Мегрэ вместе с ней обосновался в большом номере на втором этаже гостиницы «Англия».
 Только в понедельник мадам Мегрэ неожиданно спросила его:
 — Почему ты не поехал бесплатно, по своему удостоверению?
 Было четыре часа дня. Мадам Мегрэ, которая не могла сидеть на месте без дела, уже в третий раз прибиралась в комнате.
 Шторы на окнах были наполовину приспущены, за их светящимся экраном воздух был наполнен гулом привычных звуков.
 Мегрэ, куривший первую из своих трубок, посмотрел на жену с некоторым удивлением. Ему показалось, что, ожидая ответа, она избегала смотреть на него, покраснела, смутилась.
 Нелепый вопрос. Как все комиссары уголовной полиции, он имел право на бесплатный проезд первым классом по всей территории Франции. Им он и воспользовался, чтобы приехать из Парижа.
 — Иди-ка сюда! — проворчал он.
 Мегрэ видел, что жена не решается. Чуть не силой он усадил ее на край постели.
 — Рассказывай!
 Он хитро посмотрел на нее, и та смутилась еще больше.
 — Я зря так тебя спросила об этом. Потому что иногда ты такой странный.
 — Ну вот, и ты тоже!
 — Что ты имеешь в виду?
 — Они все считают меня странным и не слишком-то верят моей истории с поездом. А теперь…
 — Вот как?! Так слушай! Только что в коридоре, как раз напротив нашей двери, я передвигала половик и нашла вот это…
 Она хоть и жила в гостинице, но носила передник, по ее словам, чтобы чувствовать себя как дома. Из своего кармана она вытащила маленький кусочек картона. Это был железнодорожный билет второго класса Париж-Бержерак, датированный предыдущей пятницей.
 — Около половика, — повторил Мегрэ. — Возьми-ка бумагу и карандаш.
 Жена, ничего не понимая, сделала, как он просил, — смочила слюной карандаш.
 — Пиши…
 — Сначала — хозяин гостиницы; он приходил часов в девять утра справиться о моем здоровье… Затем доктор — около десяти… Пиши имена в столбик… Прокурор приходил в полдень, а комиссар вошел тогда, когда тот уходил…
 — А еще Ледюк! — рискнула вставить мадам Мегрэ.
 — Да-да. Добавь сюда Ледюка! Все? К этому надо, конечно, добавить любого из служащих гостиницы или любого из проживающих, кто мог обронить билет в коридоре.
 — Нет!
 — Почему?
 — Потому что этот коридор ведет только к нашему номеру! Или тогда кто-то, приходивший подслушивать под дверью!..
 — Вызови мне по телефону начальника вокзала!
 Мегрэ не знал ни города, ни вокзала, ни одного из тех мест, о которых ему говорили. Однако в его уме уже сложился довольно точный образ Бержерака, образ, в котором почти не было белых пятен.
 В справочнике «Мишлен» он нашел план города. Мегрэ обосновался в самом его центре. Площадь, которую он мог видеть, была Рыночной площадью. Начинавшееся справа здание — Дворец правосудия. Справочник сообщал следующее: «Гостиница „Англия“. Первого класса. Стоимость номеров — от 25 франков и выше. Есть ванные комнаты. Стоимость обеда — 15 и 18 франков. Кухня славится трюфелями, печеночным паштетом, куриными фрикадельками, лососиной из Дордони».
 Невидимая Мегрэ Дордонь была у него за спиной. Но с помощью целой серии почтовых открыток он прослеживал все изгибы этой реки. А еще одна открытка изображала вокзал. Он знал, что гостиница «Франция» находилась по другую сторону площади и соперничала с «Англией».
 И он представлял себе улицы городка, сходящие к большим дорогам, подобным той, по которой неровной походкой он брел сам.
 — Начальник вокзала у телефона!
 — Спроси у него, не сходил ли кто-нибудь с парижского поезда в четверг утром.
 — Он говорит, что никто не сходил.
 — Это все!
 Почти наверняка этот билет принадлежал тому человеку, который спрыгнул с поезда, не доезжая до Бержерака, и который стрелял в комиссара!
 — Знаешь, что тебе нужно сделать? Сходи и посмотри на дом господина Дюурсо, прокурора, затем — на дом доктора…
 — Зачем?
 — Ни за чем! Просто, чтобы потом рассказать мне, что ты увидишь!
 Он остался один и воспользовался этим, чтобы выкурить больше трубок, чем ему разрешалось. Медленно смеркалось, и площадь была вся розовая. Коммивояжеры возвращались один за другим из поездок, оставляли машины на стоянке перед гостиницей. Внизу был слышен стук бильярдных шаров.
 В светлом зале было время аперитива. Сюда, в белом колпаке шеф-повара, иногда заглядывал хозяин ресторана.
 «Почему человек с поезда спрыгнул до остановки, рискуя убиться, и почему он выстрелил, видя, что его преследуют?»
 Во всяком случае, ему был знаком этот отрезок пути, так как он спрыгнул именно тогда, когда поезд стал тормозить!
 Раз он не доехал до вокзала, значит, служащие там знали его! Впрочем, это еще не доказательство, что он и был убийцей фермерши и дочки начальника вокзала!
 Мегрэ вспоминал нервозность своего соседа по купе, его неровное дыхание, паузы вперемешку со вздохами отчаяния.
 «В это время Дюурсо, наверное, находился у себя в кабинете, читал парижские газеты и перебирал досье… Доктор вместе с сестрами обходил палаты… Полицейский комиссар…»
 Мегрэ не спешил. Обычно в начале следствия его охватывало нетерпение, похожее на головокружение. Неуверенность была тягостна для него. Он успокаивался, лишь когда начинал предчувствовать разгадку.
 На этот раз все было наоборот, может быть, из-за состояния его здоровья.
 Ведь сказал же ему доктор, что он встанет не раньше, чем через пару недель, да и тогда ему нужно быть очень осторожным.
 Время у него было. Долгие дни, которые надо провести в постели, воссоздавая в своем воображении облик Бержерака со всеми ему присущими лицами, и каждое должно быть на своем месте.
 «Надо бы позвонить, чтобы включили свет!»
 Но ему было лень это сделать, и жена, возвратившись из города, застала его в полной темноте. Окно еще было открыто, впуская в комнату холодный вечерний воздух. Вокруг площади гирляндой горели фонари.
 — Ты хочещь схватить воспаление легких? Это же надо придумать: оставить окно открытым, когда…
 — Ну как?
 — Что — ну как? Видела я их дома! Не понимаю, впрочем, что это тебе даст…
 — Рассказывай.
 — Господин Дюурсо живет по другую сторону от Дворца правосудия на почти такой же большой площади, как эта. Большой двухэтажный дом. На втором этаже — каменный балкон. Наверное, его кабинет, потому что комната была освещена. Я видела лакея, который закрывал ставни на первом этаже.
 — Дом выглядит не мрачно?
 — Что ты имеешь в виду? Это большой дом, как все большие дома! Скорее, мрачный… Во всяком случае, на окнах шторы из темного красного бархата, которые стоили, должно быть, тысячи две франков на каждое окно. Бархат мягкий, шелковистый, падает крупными складками…
 Мегрэ был в восторге. Мелкими мазками он подправлял свое представление об этом доме.
 — А лакей?
 — Что лакей?
 — На нем полосатый жилет, верно?
 — Да!
 Мегрэ хотелось хлопать в ладоши от удовольствия: солидный дом, торжественный, с богатыми бархатными шторами, с каменным балконом, со старинной мебелью! Лакей в полосатом жилете! И прокурор — седые волосы бобриком, в визитке, серых брюках, в лакированных туфлях.
 — А ведь он и правда носит лакированные туфли!
 — Туфли на кнопках. Я заметила это вчера. У человека с поезда тоже были лакированные ботинки. На кнопках? Или на шнурках?
 — А дом доктора?
 — Он почти на краю города! Вилла, какие бывают на берегу моря…
 — Английский коттедж?
 — Да-да! С плоской крышей, с газонами, с клумбами, красивый гараж, белый гравий на дорожках, зеленые ставни, кованый железный фонарь. Ставни были открыты… Я заметила его жену, она вязала в гостиной.
 — А ее сестра?
 — Она возвращалась в машине вместе с доктором. Она очень молодая, очень красивая, очень хорошо одета… Не скажешь, что она живет в маленьком городке, платья ей, наверное, присылают из Парижа…
 Какое отношение все это могло иметь к маньяку, который нападал на женщин на дороге, душил их и затем протыкал сердце иглой?
 Мегрэ не пытался пока его найти. Довольно того, что он расставлял людей по своим местам.
 — Ты никого не встретила?
 — Никого из знакомых. Жители, должно быть, совсем не выходят на улицу по вечерам.
 — Здесь есть кинотеатр?
 — Я заметила один, на какой-то улочке… Там показывают фильм, который я видела в Париже три года назад…
 Ледюк приехал к десяти часам утра, поставил свой старенький «форд» перед гостиницей и немного погодя постучал в дверь к Мегрэ. Тот был занят дегустацией бульона, который жена сама приготовила ему на кухне.
 — Все в порядке?
 — Садись!.. Нет! Не у окна… Ты мне загораживаешь площадь…
 С тех пор, как Ледюк ушел из полиции, он пополнел. И стал каким-то более мягким, более пугливым, чем прежде.
 — Чем тебя угощала на завтрак твоя кухарка?
 — Телячьи котлеты в сметане… Я сейчас вынужден есть понемногу. Слушай, ты не ездил в Париж в последнее время?
 Мадам Мегрэ резко обернулась, удивленная этим неожиданным вопросом. А Ледюк смутился, с упреком посмотрел на своего коллегу.
 — Что ты имеешь в виду?.. Ты ведь знаешь, что…
 Разумеется! Мегрэ знал, что… Однако он наблюдал за Ледюком, у которого были небольшие рыжие усики… Он смотрел на него, на его ноги, обутые в огромные охотничьи башмаки…
 — Между нами говоря, как ты здесь обходишься без женщин?
 — Да что ты! — вмешалась мадам Мегрэ.
 — Ну уж нет! Это очень важный вопрос. В деревне ведь нет всех этих городских удобств… А твоя кухарка? Сколько ей лет?
 — Шестьдесят пять! Сам понимаешь…
 — А еще кто-нибудь?
 Смущала больше всего, наверное, серьезность, с которой Мегрэ задавал эти вопросы, которые обычно задают несерьезным или ироническим тоном.
 — Нет никакой пастушки поблизости?
 — У кухарки есть племянница, которая иногда приходит ей помогать.
 — Лет шестнадцать? Восемнадцать?
 — Девятнадцать… Но…
 — И ты… у вас… в общем…
 Ледюк уже не знал, куда деваться, а мадам Мегрэ, смущенная еще больше, ринулась куда-то в глубь комнаты.
 — Ты… бесцеремонен!..
 — Другими словами — да?.. Ну что ж, старина! И Мегрэ, казалось, забыл об этом, а через какое-то время проворчал:
 — Дюурсо не женат… А как же?..
 — Сразу видно, что ты приехал из Парижа. Ты говоришь об этих вещах, как о самом обычном. Думаешь, прокурор каждому рассказывает о своих любовных похождениях?
 — Но поскольку все здесь знают все, я уверен, ты в курсе.
 — Я знаю лишь то, что люди говорят.
 — Вот видишь!
 — Мосье Дюурсо ездит раз или два в неделю в Бордо… И там…
 Мегрэ продолжал внимательно наблюдать за своим собеседником, и с его губ не сходила странная усмешка. Он знал Ледюка другим, без этих осторожных жестов, без испуганных взглядов.
 — Знаешь, что тебе надо сделать, поскольку ты свободно можешь ездить и ходить куда угодно? Начни маленькое расследование: кого не было в городе в прошлую среду! Погоди! Меня прежде всего интересуют доктор Риво, прокурор, полицейский комиссар, ты, ну и так далее.
 Ледюк встал. С обиженным видом он смотрел на свою соломенную шляпу, как человек, который сейчас ее наденет резким жестом и выйдет.
 — Ну нет! Хватит шуток!.. Не знаю, что с тобой случилось… С тех пор, как тебя ранили, ты… Ну, ты совсем ненормальный!.. Как это я, в таком городе, как этот, где все сразу становится известно, буду вести расследование, выяснять насчет прокурора республики?.. И о комиссаре!.. У меня ведь даже нет официальных полномочий!.. Не говорю уже о твоих намеках…
 — Садись, Ледюк!
 — У меня нет больше времени.
 — Садись, говорю! Сейчас я тебе все объясню! Здесь в Бержераке есть какой-то человек, который ничем не отличается от других, ведет себя, как нормальный, и у него, разумеется, есть какое-то занятие. И вот этот человек вдруг, в приступе сумасшествия…
 — И ты меня тоже относишь к числу возможных убийц?! Думаешь, я не понял твоих вопросов? Хотел знать, есть ли у меня любовницы!.. Потому что ты считаешь, что если у мужчины их нет, он больше, чем другие, подвержен…
 Ледюк разозлился не на шутку. Покраснел. Глаза сверкали.
 — Этим делом занимаются прокуратура и местная полиция! Меня же оно не касается! Ну, а если ты суешь свой нос…
 — …Не в свои дела! Ну что же, тем хуже!
 А теперь представь себе, что через день-два, через три дня или через неделю найдут твою девятнадцатилетнюю подружку с иглой в сердце…
 Ледюк схватил шляпу и с такой силой надел ее на голову, что солома треснула. Затем он вышел, хлопнув дверью. Все это произошло очень быстро.
 Мадам Мегрэ, только и ждавшая этого сигнала, вошла Она была возбуждена и встревожена.
 — Что тебе сделал Ледюк? Я редко видела, чтобы ты так грубо вел себя с кем-нибудь… можно подумать, что ты его подозреваешь в…
 — Знаешь, что тебе надо сделать? Скоро или же завтра он вернется, и, я уверен, будет извиняться за то, что ушел так невежливо. Так вот, я тебя попрошу сходить к нему на обед в Рибодьер…
 — Я? Но…
 — А теперь, будь так добра, набей мне трубку и немножко приподними подушки.
 Через полчаса, когда вошел доктор, Мегрэ счастливо улыбался. Он добродушно спросил Риво:
 — Что же он вам сказал?
 — Кто?
 — Мой коллега Ледюк. Он взволнован! Должно быть, просил вас всерьез проверить мою психику. Нет, доктор, я не спятил… Но…
 Он замолчал, так как в рот вставили градусник. Пока он его держал, доктор снял повязку с раны, та зарубцовывалась плохо.
 — Вы слишком много двигаетесь!.. Тридцать восемь лет…
 Могу и не спрашивать, сколько вы курите: тут туман стоит от дыма.
 — Доктор, вы должны ему запретить курить трубку, — вмешалась мадам Мегрэ. Но муж прервал ее.
 — Вы можете сказать, через какие промежутки времени совершались преступления нашего сумасшедшего?
 — Подождите… Первое было месяц назад… Второе — неделю спустя… Затем — неудавшаяся попытка в следующую пятницу и…
 — Знаете, что я думаю, доктор? Очень вероятно, что мы накануне нового покушения. Я бы сказал больше: если оно не произойдет, это значит, без сомнения, что убийца чувствует, что за ним следят. А если оно произойдет…
 — Тогда?
 — Тогда можно будет действовать методом исключения. Представьте себе, что в момент преступления вы находитесь в этой комнате. Вы сразу же вне подозрения! Представьте, что прокурор — в Бордо, полицейский комиссар — в Париже или еще где-нибудь, мой друг Ледюк — черт знает где…
 Врач внимательно посмотрел на больного.
 — Короче говоря, вы сокращаете число возможностей…
 — Нет! Вероятностей…
 — Это все равно! Я говорю, что вы их сводите до той группы людей, которых вы увидели, проснувшись после операции…
 — Не совсем так, поскольку я забыл о судебном секретаре! Рассматриваю ту группу людей, которые приходили ко мне вчера днем и могли нечаянно обронить железнодорожный билет. Кстати, где вы были в прошлую среду?
 — В среду?
 И доктор, смутившись, попытался припомнить. Это был молодой, энергичный, честолюбивый человек. Жесты и походка его были четкими и элегантными.
 — Думаю, что… Погодите… Я ездил в Лярошель, чтобы… При виде иронической улыбки комиссара он вдруг весь напрягся.
 — Должен ли я считать, что это допрос? В таком случае предупреждаю, что…
 — Успокойтесь! Понимаете, мне совсем нечего делать весь день, а ведь я так привык к напряженной жизни. Вот я и придумываю разные головоломки для самого себя. Головоломки о сумасшедшем. Врач ведь может быть сумасшедшим, а сумасшедший — врачом. Говорят даже, что психиатры все сами лечатся у своих же коллег. Да и республиканский прокурор тоже вполне может быть…
 В это время Мегрэ услышал, как доктор спросил его жену: «Он ничего не пил?»
 Самое забавное было, когда Риво ушел. Мадам Мегрэ подошла к постели комиссара с выражением упрека на лице.
 — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? В самом деле! Я тебя уже совсем не понимаю!.. Ты хочешь, чтобы люди думали, что это ты — сумасшедший, и ничего лучше для этого не придумал! Доктор ничего не сказал… Он слишком хорошо воспитан. Но я поняла, что… Чего ты так улыбаешься?..
 — Ничего! Потому, что солнце светит!.. Потому, что вижу эти красные и зеленые полосы на обоях! Потому, что женщины болтают на площади… Потому, что та маленькая машинка лимонного цвета похожа на большого жука… И этот запах печеночного паштета… Но только вот в чем дело!.. Существует маньяк… Посмотри, идет красивая девушка, у нее крепкие икры горянки… И совсем маленькие груди, словно груши… Маньяк, может быть…
 Мадам Мегрэ посмотрела ему в глаза и поняла, что он уже не шутит, что он говорит очень серьезно, что в голосе его звучит тревога.
 Он взял ее руку и закончил:
 — Понимаешь, я уверен, что это не кончилось! И от всей души хочу помешать тому, чтобы в один из ближайших дней какую-нибудь, еще сегодня полную жизни красивую девушку провезли по этой площади в катафалке, в окружении людей в трауре. В этом городе, при свете солнца, живет маньяк! Маньяк, который говорит, смеется, ходит…
 И, полузакрыв глаза, он лукаво пробормотал:
 — Дай мне все-таки трубку!..




 Глава 4
 Сбор сумасшедших


 Мегрэ выбрал свое любимое время — девять часов утра, когда солнце светит по-особому и площадь живет в особом ритме, который начинается с открытой домохозяйкой двери, с хлопнувшей ставни и к полудню все больше нарастает.
 Из своего окна он мог видеть на дереве одно из тех объявлений, которые поручил развесить по всему городу:
 «В среду в девять часов в гостинице „Англия“ комиссар Мегрэ вручит вознаграждение в размере ста франков каждому, кто предоставит ему сведения о преступных нападениях, совершенных в Бержераке и являющихся, по-видимому, делом рук какого-то маньяка».
 — Мне остаться? — спросила мадам Мегрэ, которая и в гостинице умудрялась найти себе почти столько же работы, сколько дома.
 — Можешь оставаться!
 — Я не очень хочу! Все равно никто не придет!
 Мегрэ улыбался. Было всего лишь половина девятого, и, зажигая трубку, он пробормотал, прислушиваясь к шуму мотора автомобиля: «А вот и первый!»
 Это был знакомый шум мотора старого «форда», который можно узнать, как только машина начинает подниматься на мост.
 — Почему Ледюк не приезжал вчера?
 — Да мы тут с ним перекинулись парой словечек. У нас разное мнение насчет сумасшедшего из Бержерака. Но он все равно сейчас будет здесь!
 — Сумасшедший?!
 — Ледюк… И сумасшедший тоже! И, может быть, даже несколько сумасшедших!.. Это, так сказать, математический расчет… Такое объявление непреодолимо притягивает всех психически неуравновешенных людей, психопатов, эпилептиков… Входи, Ледюк!
 Ледюк даже не успел постучать. Он был несколько смущен.
 — Ты не мог приехать вчера?
 — Никак! Прошу меня извинить… Здравствуйте, мадам Мегрэ!.. Мне пришлось искать водопроводчика — лопнула труба… Ты себя лучше чувствуешь?
 — Да, ничего… Спина все еще деревянная, как доска, а так ничего… Ты видел мое объявление?..
 — Какое?
 Он лгал. Мегрэ чуть не сказал ему об этом. Однако решил не быть таким жестоким.
 — Садись! Отдай шляпу моей жене. Через несколько минут к нам придет много народу. Среди них, даю руку на отсечение, будет и тот сумасшедший.
 В дверь постучали. По площади, однако, никто не проходил. Чуть погодя вошел хозяин гостиницы.
 — Извините… Я не знал, что у вас гость… Я по поводу объявления…
 — Вы хотите мне что-нибудь сообщить?
 — Я?.. Нет!.. Что вы… Если бы я что-нибудь знал, уже бы рассказал… Я только хотел спросить, нужно ли впускать к вам всех, кто придет…
 — Ну конечно! Конечно!
 И Мегрэ посмотрел на него из-под прикрытых век. Это у него стало привычкой так прищуриваться. Может, потому, что он все время старался лежать на солнце?
 — Вы можете нас оставить! И тут же, обращаясь к Ледюку:
 — Тоже интересный тип! Энергичный сангвиник, крепкий, как дуб, его розовая кожа, кажется, готова лопнуть на нем…
 — Раньше он работал на ферме неподалеку. Сначала женился на своей хозяйке. Ему было двадцать, а ей — сорок пять…
 — Ну, а потом?
 — Теперь у него третий брак! Не судьба! Все его жены умирают…
 — Он сейчас вернется.
 — Зачем?
 — Вот уж не знаю! Но он вернется, когда все будут здесь. Он найдет предлог. Сейчас прокурор, наверное, выходит из дома, уже одетый в свою визитку. Что касается доктора, держу пари, он галопом пробегает по палатам, чтобы в пять минут закончить утренний обход.
 Мегрэ еще не договорил, как показался господин Дюурсо, он вышел из-за поворота и торопливо пересек площадь.
 — Вот и третий!
 — Почему третий?
 — Прокурор, хозяин гостиницы и ты.
 — Ты опять начинаешь? Слушай, Мегрэ…
 — Тссс!.. Иди, открой дверь господину Дюурсо, он не решается постучать.
 — Я вернусь через час, — заявила мадам Мегрэ, уже надев шляпу.
 Прокурор церемонно раскланялся с ней, пожал руку комиссару, не глядя ему в лицо.
 — Мне сообщили о вашем эксперименте. Я очень хотел вас повидать заранее. Вы, разумеется, действуете как лицо неофициальное. И все же я хотел бы, чтобы вы держали меня в курсе, поскольку следствие уже ведется…
 — Садитесь, прошу вас. Ледюк, возьми у господина прокурора шляпу и трость. Я как раз говорил Ледюку, господин прокурор, что в ближайшее время убийца обязательно будет здесь… Ну что же! Вот и полицейский комиссар, он смотрит на часы и, прежде чем подняться сюда, выпьет что-нибудь внизу…
 И в самом деле! Все видели, как комиссар вошел в гостиницу, но в двери номера он показался лишь минут десять спустя. Он, видимо, был крайне удивлен тем, что увидел здесь прокурора, извинился и пробормотал:
 — Посчитал своим долгом…
 — Вот так раз! Ледюк, сходи за стульями. Наверное, они есть в соседней комнате… Ну вот, наши клиенты начинают подходить. Только никто не хочет быть первым.
 Действительно, три или четыре человека уже прохаживались по площади, бросая взгляды на гостиницу — видимо, они набирались духу. Все они проводили взглядом машину доктора, та остановилась точно у входа.
 В воздухе, несмотря на весеннее солнце, чувствовалась какая-то нервозность. Врач, как и те, кто пришел до него, смутился, увидев в комнате столько народу.
 — Прямо военный совет! — усмехнулся он. Мегрэ заметил, что Риво был плохо выбрит, галстук его был завязан не так аккуратно, как обычно.
 — Как вы думаете, следователь…
 — Он уехал в Сэнт на допрос и вернется не раньше вечера.
 — А его секретарь? — спросил Мегрэ.
 — Не знаю, взял ли его следователь с собой… Хотя… Постойте… Вон он выходит из своего дома… Он ведь живет как раз напротив гостиницы, на втором этаже дома с голубыми ставнями.
 На лестнице послышались шаги нескольких человек, перешептывания.
 — Открой дверь, Ледюк.
 На сей раз это была женщина, и пришла она не с улицы. Это была горничная, та, что чуть не стала жертвой маньяка, она по-прежнему работала в гостинице. За ней несмело вошел смущенный мужчина.
 — Это мой жених, он работает в гараже. Он не хотел, чтобы я приходила сюда.
 — Входите… И вы, жених, тоже… И вы, мосье… На площадке стоял хозяин гостиницы.
 — Я только хотел узнать, моя горничная…
 — Входите, входите! Как ваше имя?
 — Розали, мосье… Только я не знаю, как насчет вознаграждения… Потому что я ведь уже рассказала все, что знала, не так ли…
 Жених недовольно проворчал, ни на кого не глядя: «Выдумки все это!»
 — И все это правда, я ничего не выдумала!..
 — И ту историю с клиентом, который хотел на тебе жениться, ты тоже не выдумала?! И когда рассказывала мне, что твою мать украли цыгане?..
 Девушка вскипела, но ничуть не смутилась. Это была крепкая телом, широкая в кости крестьянка. Несколько движений, и вот уже волосы у нее растрепались, как после драки.
 Поднимая руки, чтобы поправить прическу, она открыла влажные от пота подмышки с рыжими волосами.
 — Я рассказала, как было… На меня кто-то напал сзади, и я почувствовала чью-то руку у подбородка… Тогда я укусила ее изо всех сил… Постойте, там даже на пальце было золотое кольцо…
 — Вы видели этого мужчину?
 — Он сразу же убежал в лес. Я видела его со спины. А мне было трудно встать, потому что…
 — Значит, узнать вы его не сможете? Ведь вы именно так сказали следователю?
 Розали не ответила, но в упрямом выражении лица было что-то угрожающее.
 — Вы узнали бы кольцо?
 И взгляд Мегрэ заскользил по рукам присутствующих: по пухлым рукам Ледюка с тяжелым перстнем-печаткой, по тонким и длинным — доктора, с простым обручальным кольцом, по рукам прокурора с очень бледной и тонкой кожей, тот доставал из кармана носовой платок.
 — Кольцо было золотое!
 — И вы даже не предполагаете, кто мог на вас напасть?
 — Мосье, уверяю вас, — начал было жених, весь вспотев от волнения.
 — Ну, говорите же!
 — Мне не хотелось бы неприятностей. Розали хорошая девушка, я это прямо говорю. Но каждую ночь ей снятся странные сны. Иногда она мне их рассказывает. И потом, через несколько дней, ей кажется, что все это было на самом деле. Это как с романами, которые она читает…
 — Ледюк, набей-ка мне трубку!
 Теперь уже Мегрэ видел под окнами человек десять, они переговаривались между собой вполголоса.
 — Ну что, Розали, вы ведь все-таки что-то подозреваете?
 Девушка молчала. Только на какую-то секунду ее взгляд остановился на прокуроре, и Мегрэ еще раз увидел черные лакированные башмаки на кнопках.
 — Выдай ей, Ледюк, сто франков. Извини, что я превратил тебя в секретаря… А вы, мосье, вы довольны ею?
 — Как к горничной у меня нет к ней никаких претензий.
 — Ну что ж, впустите следующих.
 В комнату проскользнул судебный секретарь и встал, прислонившись спиной к стене.
 — А, вы тоже явились? Садитесь же…
 Доктор, доставая часы из кармана, пробормотал:
 — У меня мало времени…
 — Ничего! Времени хватит…
 Мегрэ зажег трубку, посмотрел в сторону двери, та открылась, и вошел юноша в лохмотьях, с волосами-мочалкой, с гноящимися глазами.
 — Вы, надеюсь, не станете… — пробормотал прокурор.
 — Входи, парень, входи! Когда у тебя был последний приступ?
 — Он вышел из больницы неделю назад! — сказал доктор.
 Это, без сомнения, был эпилептик, таких в деревнях называют дурачками.
 — Что ты мне хочешь сказать?
 — Я?
 — Ну да, ты… Говори…
 Но вместо того, чтобы говорить, парень заплакал, а потом и вовсе безудержно зарыдал. Он был близок к истерике. Слышны были какие-то неразборчивые фразы.
 — Всегда сваливают на меня… Я ничего не делал!.. Честное слово!.. Почему же мне не дадут сто франков, чтобы купить костюм?
 — Дай ему сто франков! Следующий! — сказал Мегрэ, обращаясь к Ледюку.
 Прокурор был явно раздражен. Полицейский комиссар с небрежным видом заметил:
 — Если бы муниципальная полиция действовала такими же методами, то, наверное, на ближайшем заседании муниципалитета…
 В углу вполголоса переругивались Розали с женихом. Хозяин гостиницы выглянул в коридор, чтобы послушать, что происходит на первом этаже.
 — Вы в самом деле надеетесь что-нибудь выяснить? — со вздохом спросил Дюурсо.
 — Я?.. Отнюдь…
 — В таком случае…
 — Я обещал вам, что сумасшедший будет здесь, и он, возможно, уже здесь.
 Вошли еще трое: дорожный сторож, который три дня назад «видел, как среди деревьев пробиралась какая-то тень», и, когда он подошел, убежала.
 — Тень ничего вам не сделала?
 — Нет.
 — И вы не узнали, кто это? Ладно, ему хватит и пятидесяти франков!
 Один Мегрэ по-прежнему был в веселом настроении. На площади было уже добрых три десятка жителей, собравшихся группами и поглядывающих на окна гостиницы.
 — Ну, а ты что?
 Это был старый крестьянин со свирепым взглядом, одетый в черный костюм.
 — Я отец той, которую убили первой. Так вот, я пришел сказать, что если я поймаю этого гада…
 И этот человек тоже все время поворачивался в сторону прокурора.
 — Вы никого не подозреваете?
 — Я не подозреваю! Но я сказал то, что вы слышали! Человеку, который потерял свою дочь, ничего не могут сделать! Надо было искать там, где уже кое-что было… Вы не здешний… Вы не знаете… Все вам скажут, что здесь были дела, которым так и не нашли разгадки…
 Доктор нетерпеливо поднялся. Полицейский комиссар смотрел в сторону как человек, который ничего не хочет слушать. Прокурор же был неподвижен, как скала.
 — Благодарю вас, старина.
 — И мне совсем не нужны ни ваши пятьдесят, ни сто франков. Если вы как-нибудь заглянете ко мне на ферму… Вам любой скажет, где она…
 Он не спрашивал, нужно ли ему остаться. Опустив плечи и ни с кем не попрощавшись, он ушел.
 После его ухода наступила долгая пауза, и Мегрэ делал вид, что очень занят, уминая единственной здоровой рукой в трубке табак.
 — Ледюк, дай спичку.
 В этой паузе было что-то торжественное. Казалось, что люди на площади тоже старались не шуметь. Ничего, кроме шороха гравия под ногами старого фермера.
 — Слышишь, прошу тебя, помолчи!
 Это жених Розали поймал себя на том, что говорит громко, а девушка, то ли не решаясь говорить, то ли присмирев, смотрела прямо перед собой.
 — Ну что, господа, — сказал наконец со вздохом Мегрэ, — мне кажется, все не так уж плохо…
 — Все эти допросы уже делались, — возразил комиссар, взявшись за шляпу и вставая.
 — Да, только на этот раз сумасшедший находится здесь! Мегрэ ни на кого не смотрел. Он говорил, уставившись в белое стеганое одеяло.
 — Как вы думаете, доктор, после припадков сумасшедший помнит о том, что он сделал?
 — Почти наверняка.
 Хозяин гостиницы стоял посреди комнаты, и это его еще больше смущало, потому что в своей белой поварской одежде он и так привлекал внимание.
 — Простите, но у меня больше нет времени! — сказал, вставая, доктор Риво. — В одиннадцать часов прием, и там тоже речь идет о человеческой жизни…
 — Я с вами, — пробормотал комиссар.
 — А вы, господин прокурор? — негромко спросил Мегрэ.
 — Ээ… я… да… я…
 Вот уже несколько минут Мегрэ, казалось, был недоволен чем-то, с нетерпением поглядывая на площадь. Неожиданно, когда все уже встали, готовые уйти, он чуть приподнялся с постели и пробормотал:
 — Наконец… минуточку, господа… Думаю, сейчас мы узнаем что-то новое…
 И он показал на бегущую к гостинице женщину. Со своего места доктор мог разглядеть ее и с удивлением воскликнул:
 — Франсуаза?!
 — Вы ее знаете?
 — Это сестра моей жены… Наверное, позвонил больной или несчастный случай…
 Кто-то взбежал по лестнице. Послышался женский голос. Дверь открылась, и в комнату, задыхаясь, вошла молодая женщина. Она оглянулась в испуге. «Жак!.. Комиссар!.. Господин прокурор!..» Ей было не больше двадцати. Стройная, энергичная, красивая. Но платье ее было в пыли, корсаж порван. Она все время прижимала руки к горлу.
 — Я… Я видела его… И… он меня…
 Все замерли. Ей было трудно говорить. Она сделала два шага в сторону Риво.
 — Посмотри!..
 Она показала ему шею, всю в царапинах. И продолжала рассказывать.
 — Там… в лесу, у Новой мельницы… Я гуляла, когда какой-то мужчина…
 — Я же говорил вам, что мы кое-что узнаем, — проговорил Мегрэ, который вновь обрел хорошее настроение.
 Ледюк, хорошо знавший Мегрэ, посмотрел на того с удивлением.
 — Вы-то его видели, верно? — продолжал Мегрэ.
 — Совсем мало! Не знаю, как я вырвалась от него… По-моему, он споткнулся о корень… Я этим и воспользовалась и ударила его.
 — Опишите же, как он выглядел!
 — Я не знаю… какой-нибудь бродяга, конечно… Одет как крестьянин. Большие оттопыренные уши… Я его никогда раньше не видела…
 — Он убежал?
 — Он испугался, что я буду кричать… На дороге был слышен шум машины… Он убежал в лес…
 Она постепенно успокаивалась, дыхание стало ровнее, одну руку она по-прежнему держала у горла, а другую — на груди.
 — Я так испугалась… Наверное, если бы не шум машины… Я всю дорогу бежала…
 — Простите! Вы ведь были около вашей виллы?
 — Да, но там никого нет, кроме сестры.
 — Это слева от фермы? — спросил полицейский комиссар.
 — Сразу за старым карьером. Комиссар сказал прокурору:
 — Я прочешу лес… Может, еще успеем?
 Доктор Риво был, казалось, не в своей тарелке. Нахмурив брови, он смотрел на свояченицу, та стояла опершись о стол, дыхание ее успокоилось.
 Ледюк глазами поискал Мегрэ и когда перехватил его взгляд, не стал скрывать иронии:
 «Все это, — хотелось ему сказать, — видимо, доказывает, что во всяком случае сейчас здесь сумасшедшего нет».
 Спустившись по лестнице, полицейский комиссар повернул направо, к мэрии, где находился его кабинет. Прокурор не спеша стряхивал пылинки со шляпы.
 — Мадемуазель, как только следователь вернется из Сэнта, я попрошу вас прийти к нему в кабинет, дополнить ваши показания и подписать протокол.
 Он сухо пожал руку Мегрэ.
 — Надеюсь, мы вам больше не нужны?
 — Разумеется! Я, впрочем, и не думал, что вы придете…
 Мегрэ дал знак Ледюку, и тот понял, что надо всех выпроводить… Розали и жених все еще препирались.
 Когда Ледюк с улыбкой подошел к постели Мегрэ, то с удивлением увидел тревогу и беспокойство на лице приятеля.
 — Ну, что?
 — Ничего!
 — Что, не вышло?
 — Вышло, да слишком хорошо! Слушай, набей-ка мне трубку, пока жены нет…
 — Еще бы!
 — Однако…
 — Старина, не настаивай… Видишь ли, самое страшное, если будет еще один труп. Потому что на этот раз…
 — Что?
 — Не старайся понять. Ладно уж! Вот жена идет по площади. Сейчас она скажет, что я курю слишком много и спрячет табак. Засунь-ка мне его под подушку…
 Ему было жарко. Может, оттого, что кровь прилила к голове?
 — Ну, ступай!.. Оставь телефон здесь, рядом со мной…
 — Я собираюсь пообедать в гостинице. Сегодня подают нашпигованного гуся. После обеда я зайду к тебе попрощаться.
 — Как хочешь!.. Кстати, насчет этой девочки… Ну, знаешь, о которой ты мне говорил… Вы давно не… Ты давно ее не видел?..
 Ледюк подскочил, внимательно посмотрел на Мегре и пробормотал:
 — Это уж слишком!
 И вышел, забыв на столе свою соломенную шляпу.




 Глава 5
 Лакированные туфли


 — Да, мадам… В гостинице «Англия»… Разумеется, если вы не желаете, то можете и не приходить.
 Ледюк только что вышел. Мадам Мегрэ поднималась по лестнице. Доктор, его свояченица и прокурор остановились на площади рядом с машиной Риво.
 Мэгре звонил мадам Риво, которая, вероятно, была одна в доме. Он просил ее прийти в гостиницу и не удивился, услышав взволнованный голос на другом конце провода.
 Мадам Мегре, снимая шляпу, слушала конец этого разговора.
 — Это правда, что опять на кого-то напали?.. Я встретила людей, они бежали к Новой мельнице…
 Мэгре был настолько погружен в свои мысли, что не ответил ей. Он наблюдал, как постепенно меняется жизненный ритм города.
 Новость о нападении распространялась быстро, и все больше людей стекалось к дороге, идущей влево от площади.
 — Там, наверное, переход, — сказал себе под нос Мегрэ, уже начинавший ориентироваться в плане города.
 — Да!.. Это длинная улица, по виду она городская, а заканчивается проселочной дорогой. Новая мельница будет после второго поворота. Впрочем, там уже нет мельницы, а большая ферма со стенами из белого камня. Когда я проходила мимо, там запрягали быков, а во дворе было полно всякой птицы, в том числе прекрасные индюки…
 Мегрэ слушал, словно слепой, которому описывают все вокруг.
 — Большой там участок?
 — Они здесь считают по-старому, на журнали [1] . Мне сказали, что двести журналей, но я не знаю, сколько это. Во всяком случае, лес там начинается сразу же за фермой. Дальше идет большая дорога на Периге.
 Жандармы уже, наверное, там, вместе с несколькими полицейскими из Бержерака. Мегрэ представлял себе, как они ходят взад-вперед, высоко поднимая ноги, шарят по кустам, словно загоняя кроликов, как люди стоят на дороге группами, как мальчишки сидят на деревьях…
 — А теперь ты меня оставь. Вернись туда, хорошо?
 Она не стала спорить. При выходе из гостиницы она столкнулась с молодой женщиной, обернулась с удивлением и, быть может, с некоторой досадой.
 Это была мадам Риво.
 — Садитесь, прошу вас. И простите, что я вас побеспокоил, тем более что из-за мелочи. Я ведь далее не знал, есть ли у меня к вам вопросы! Это дело такое запутанное…
 Он не спускал с нее глаз, и та была словно загипнотизирована его взглядом.
 Мегрэ был удивлен, но не обескуражен. Он смутно догадывался раньше, что мадам Риво будет не интересна, теперь же он убедился, что эта женщина гораздо не интереснее, чем он ожидал.
 Сестра ее, Франсуаза, была изящной, элегантной, в ней ничего не выдавало провинциалку.
 Мадам же Риво была гораздо менее привлекательна, ее даже нельзя было назвать красивой. Ей было лет двадцать пять — тридцать. Среднего роста, полноватая. Ее платье было сшито какой-нибудь местной портнихой, а если и хорошим мастером, то она не умеет его носить.
 Больше всего в ней поражали глаза — тревожные, беспокойные. Тревожные и в то же время покорные. Вот она смотрит на Мегрэ. По всему видно, что она чего-то боится, но предпринять что-либо в свою защиту неспособна. можно подумать, что она как будто ожидает удара.
 Типичная мещаночка. Все у нее, как положено, комильфо! В руках крутит носовой платок, которым при надобности будет вытирать глаза!
 — Мадам, вы давно замужем?
 Та ответила не сразу! Этот вопрос ее пугал! Ее все пугало!
 — Пять лет! — прошептала она без всякого выражения.
 — А до этого вы жили в Бержераке?
 И опять она, прежде чем ответить, долго смотрела на Мегрэ.
 — Я жила в Алжире с сестрой и матерью.
 Мегрэ едва решился продолжать разговор, чувствуя, что малейшее слово может привести ее в смятение.
 — Доктор Риво жил в Алжире?
 — Он два года работал в больнице.
 Комиссар посмотрел на ее руки. Ему казалось, что они как-то не соответствуют ее богатой одежде. Эти руки знали работу. Однако ему трудно было перевести разговор на эту тему.
 — Ваша мать…
 Он не закончил. Мадам Риво, сидевшая лицом к окну, вдруг испуганно приподнялась. Тотчас же снаружи раздался звук хлопнувшей дверцы автомобиля.
 Это был доктор Риво, он вышел из машины, бегом поднялся по лестнице, резко постучал.
 — Вы здесь? Я не понимаю… Вам что, нужна моя жена?.. Вы в таком случае могли бы…
 Мадам Риво опустила голову. Мегрэ следил за доктором с некоторым удивлением.
 — Почему вы сердитесь, доктор? Мне захотелось познакомиться с мадам Риво. Я, к несчастью, не способен передвигаться сам.
 — Вы закончили свой допрос?
 — Совсем не допрос, а мирная беседа. Когда вы вошли, мы говорили об Алжире. Вам нравится эта страна?
 Спокойствие Мегрэ было лишь внешним. Пока он говорил, растягивая слова, мозг его напряженно работал. Перед ним стояли два человека: готовая расплакаться мадам Риво и ее муж, смотревший вокруг так, словно он искал следы того, что здесь произошло… Мегрэ пытался в этом разобраться.
 Здесь что-то скрывалось. Что-то было не так.
 Но что же?
 И с прокурором тоже было что-то не так. Только все это Мегрэ чувствовал очень смутно, неопределенно.
 — Скажите, доктор, вы познакомились с мадам, когда она была вашей пациенткой?
 — Позвольте вам заметить, что это не имеет никакого значения. Если разрешите, я отвезу жену домой и…
 — Разумеется… Разумеется…
 — Что разумеется?
 — О, ничего! Простите, я даже не заметил, что говорю вслух… Вы знаете, доктор, это странное дело! Странное и страшное! Чем больше я им занимаюсь, тем страшнее оно мне кажется. А ваша свояченица, напротив, очень быстро успокоилась. Сильная женщина!
 Мегрэ видел, как застыл Риво, ожидая продолжения. Не подумал ли он, что Мегрэ знает гораздо больше, чем говорит?
 Комиссару казалось, что он уже начинает продвигаться вперед в своих поисках, и вдруг все расстроилось, все его версии, вся жизнь в гостинице, в городе.
 И началось это с приезда жандарма на велосипеде, который проехал по площади, обогнув квартал, направившись к дому прокурора. В это время раздался телефонный звонок. И Мегрэ снял трубку.
 — Алло, это из больницы. Доктор Риво еще у вас?
 Риво нервно схватил трубку, с изумлением выслушал, что ему говорили, дал отбой. Он был так взволнован, что некоторое время стоял молча, уставившись в одну точку.
 — Его нашли! — наконец сказал он.
 — Кого?
 — Того человека!.. Во всяком случае, нашли его труп… В лесу, у Старой мельницы…
 Мадам Риво смотрела то на Мегрэ, то на мужа, ничего не понимая.
 — Меня попросили сделать вскрытие… Но…
 И, пораженный какой-то мыслью, он в свою очередь посмотрел на Мегрэ.
 — Когда на вас напали… в лесу… вы в ответ… вы выстрелили из револьвера, хоть бы один раз?..
 — Я не стрелял…
 И тут доктору пришла другая мысль, он нервно провел рукой по лицу
 — Смерть произошла несколько дней назад… Но тогда, как же Франсуаза сегодня утром?.. Идемте со мной…
 Он увел свою жену, послушно следовавшую за ним, и спустя некоторое время уже усаживал ее в автомобиль. Прокурор заказал, должно быть, машину по телефону, так как напротив его дома остановилось такси. А жандарм в это время отъезжал от своего дома. Теперь здесь царило не просто любопытство, как утром. Это была настоящая лихорадка, охватившая весь город.
 Скоро все, в их числе и хозяин гостиницы, пошли к Новой мельнице, лишь Мегрэ оставался в постели, напряженно выпрямив спину и уставившись тяжелым взглядом на горячую от солнца площадь.
 — Что с тобой?
 — Ничего.
 Только что вернувшись, мадам Мегрэ видела мужа в профиль, но она поняла, что что-то не так, слишком мрачно смотрел он в окно. Но она быстро догадалась, в чем дело, присела на край его постели, машинально взяла трубку и стала ее набивать.
 — Не расстраивайся… Я постараюсь тебе все подробно рас сказать. Я была там, когда его нашли, и жандармы разрешили мне подойти посмотреть.
 Мегрэ все еще смотрел в окно, но пока она рассказывала у него перед глазами возникали другие образы.
 — В том месте лес идет под уклон… По сторонам от дороги дубы… Потом идет сосняк… Зеваки приехали на машинах, они их оставили на обочине. Жандармы из соседней деревни обошли лес вокруг, чтобы окружить преступника… Местные же шли вперед и с ними старик-фермер с Новой мельницы, в руке у него был револьвер… Ему не осмелились ничего сказать… Думаю, он застрелил бы убийцу.
 Мегрэ представил лес, покрытую сосновыми иголками, землю, солнечные пятна, форму жандармов.
 — Да! И серые шерстяные носки домашней вязки. Я внимательно смотрела, я ведь вспомнила…
 — Сколько ему лет?
 — Лет пятьдесят, наверное. Точно неизвестно… Он лежал ничком… Когда его повернули, я далее отвернулась… Ты ведь представляешь, как он выглядел! Он, наверное, пролежал не меньше недели… Я подождала, пока его лицо закроют платком… Я слышала, что никто его не узнал… Он не из местных…
 — Рана есть?
 — Огромная дыра в виске… А когда он упал, наверное, в агонии хватал землю ртом…
 — Что они делают сейчас?
 — Туда сбежалась вся округа. В лес никого не пускают. Я ушла, когда они ждали прокурора и доктора Риво… Потом тело увезут в больницу на вскрытие. Площадь была безлюдна как никогда. Лишь маленькая собачонка песочного цвета грелась на солнце.
 Часы наконец медленно пробили двенадцать. На соседней улице из типографии вышли рабочие и работницы и ринулись в сторону Новой мельницы, большинство на велосипедах.
 — Как он одет?
 — Черное, простого покроя пальто… Трудно сказать, как он был одет, он ведь был в таком состоянии, что… — мадам Мегрэ мутило при воспоминании об этом. И все-таки она предложила: — Хочешь, я туда вернусь?..
 Он остался один. Он видел, как вернулся хозяин гостиницы, крикнув с улицы Мегрэ:
 — Вы в курсе? А мне, представляете, еще подавать клиентам обед!..
 И опять тишина, чистое нёбо, желтая от солнца площадь, пустые дома.
 Лишь час спустя на соседней улице раздался шум идущей толпы: в больницу везли тело убитого, и все его сопровождали.
 Затем гостиница наполнилась людьми. Площадь ожила. На первом этаже раздавался звон стаканов. Робкий стук в дверь — и с несмелой улыбкой входит Ледюк.
 — Я могу войти?
 Он сел около кровати, прежде чем заговорить, зажег трубку
 — Ну вот… — наконец со вздохом сказал он. Когда Мегрэ повернулся к нему, Ледюк удивился его улыбке, а еще больше его словам:
 — Ну что, доволен?
 — Но…
 — Все довольны! И доктор! И прокурор! И комиссар! Все в восторге, как хорошо подшутили над этим противным полицейским из Парижа! Этот полицейский дал маху по всем статьям! Он считал себя слишком умным! Он так тут себя вел, что его уже были готовы принять всерьез! Кое-кто даже испугался…
 — Согласись, что ты…
 — Что я ошибся?
 — Ну, а что, человека-то нашли! И по внешности он подходит тому описанию, которое ты дал незнакомцу с поезда. Я видел его. Это тип средних лет, одет, скорее, бедно, хотя и с претензией. Он получил пулю в висок, почти в упор, насколько можно судить по тому состоянию…
 — Ну-ну!
 — Господин Дюурсо разделяет мнение полиции, что тот покончил с собой примерно неделю назад, может быть, сразу после того, как стрелял в тебя.
 — Около него нашли оружие?
 — В том-то и дело! Да только не около него. В кармане пальто нашли револьвер, в котором не хватало одного патрона…
 — Мой револьвер, черт побери!
 — Это как раз пытаются установить… Если он покончил с собой, дело упрощается… Чувствуя, что его загнали, вот-вот возьмут, он…
 — А если это не самоубийство?
 — Есть очень убедительные версии. Какой-нибудь крестьянин ночью, может быть, после того, как тот на него напал, выстрелил… А потом испугался последствий — это, в общем, в духе крестьянской психологии…
 — А нападение на свояченицу доктора?
 — Об этом они тоже говорили. Можно допустить, что кто-то неудачно пошутил, симулировал нападение…
 — Другими словами, с этим хотят покончить? — сказал Мегрэ со вздохом, выпустил дым из трубки, который расходился вокруг него в виде нимба.
 — Не совсем так! И все же, наверное, нет смысла тянуть с этим делом, если уж…
 Мегрэ забавляло замешательство Ледюка.
 — А билет на поезд! — сказал он. — Нужно объяснить, как этот билет из кармана нашего незнакомца попал в коридор гостиницы «Англия»…
 Ледюк сосредоточенно смотрел на темно-красный ковер и неожиданно решился:
 — Хочешь добрый совет?
 — Оставить все как есть? Побыстрее выздороветь и уехать из Бержерака?
 — Проведи несколько дней в Рибодьере, как мы с тобой условились. Я говорил об этом с доктором, он сказал, что уже сейчас тебя можно осторожно туда перевезти…
 — А прокурор, что он сказал?
 — Не понимаю.
 — И он, наверное, сказал свое слово. Разве он тебе не напоминал, что заниматься этим делом у меня нет абсолютно никаких официальных полномочий, разве что на правах жертвы?
 Бедный Ледюк! Он всем хотел угодить! А Мегрэ был так безжалостен!
 — Но признайся, что официально…
 И, собрав все свое мужество, он вдруг сказал:
 — Слушай, старина! Прямо тебе скажу! Теперь, особенно после твоей утренней комедии, о тебе здесь сложилось плохое мнение. Прокурор по четвергам обедает с префектом полиции, и он мне только что сказал, что постарается, чтобы тебе дали специальное указание из Парижа. И вот что тебе ставится в вину прежде всего: то, что ты раздавал эти вознаграждения по сто франков… Говорят, что…
 — Что я подстрекаю разное отребье говорить все, что им вздумается?
 — Откуда ты знаешь?
 — Что я выслушиваю всякого рода клевету и что вообще возбуждаю нездоровые настроения…
 Ледюк молчал, ему нечего было сказать. Именно так в общем-то он и думал. Прошло несколько минут, прежде чем Ледюк решился:
 — Был бы у тебя хоть верный след!.. В таком случае, должен признать, я бы изменил свое мнение и…
 — Нет у меня следа!.. Вернее, их у меня четыре или пять. Сегодня утром я надеялся, что по крайней мере два из них к чему-то приведут. Так вот, ничего не вышло! Все лопнуло прямо у меня в руках!
 — Вот видишь… Послушай! Ты совершил еще одну ошибку, наверное, самую серьезную, потому что из-за нее у тебя появился серьезный враг. Ты позвонил жене доктора!.. А ведь он такой ревнивый, что мало кто может похвастаться, что видел его жену!.. Он ее почти не выпускает из дома…
 — И в то же время он любовник Франсуазы?! И ревновал бы, следовательно, к ней, а не к жене?
 — Это меня не касается. Франсуаза вполне независима. Она даже одна катается на машине. Что касается законной жены… Короче говоря, я слышал, как Риво сказал прокурору, что ты поступил по-хамски и по приезде в гостиницу ему очень хотелось показать тебе, где раки зимуют.
 — Ого! Это уже кое-что!
 — Что ты имеешь в виду?
 — А то, что он трижды в день перевязывает мою рану! — и Мегрэ рассмеялся, неестественно легко и громко. Он смеялся, как человек, попавший в глупое положение, но не отступающий от своего, потому что отступать слишком поздно, а как выйти из этого положения — неизвестно.
 — Ты не остаешься обедать? Мне помнится, ты говорил что-то насчет гуся…
 И опять он засмеялся! Ему предстоит волнующая игра! Ему предстоит многое сделать — в лесу, в больнице, на ферме Новая мельница, в доме доктора, в важном, наверное, со шторами доме прокурора — повсюду. А еще он будет есть жареного гуся и трюфели! Ему придется иметь дело со всем этим городом, которого Мегрэ даже не видел!
 А он прикован к постели, к окну и вскрикивает от боли даже при слабом движении! Ему набивают трубку, потому что он не может двигать своей левой рукой, жена даже пользуется этим, чтобы ограничить его в курении!
 — Ты переедешь ко мне?
 — Обещаю, как только с этим делом будет покончено.
 — Но ведь больше нет сумасшедшего!
 — Это еще неизвестно! Иди, обедай! Если тебя спросят, что я собираюсь делать, скажи, что ничего не знаешь! А теперь — за работу!
 — Мегрэ сказал это так, словно ему предстояло проделать какую-то совершенно определенную тяжелую физическую работу, замесить, например, тесто для хлеба или перебросать лопатой тонны земли.
 Ему в самом деле предстояло перебросать много всякого: кучу чего-то запутанного, непонятного.
 Однако все это относилось к области нематериальных понятий: более или менее расплывчатые лица, проходившие перед его мысленным взором, раздраженное и высокомерное лицо прокурора, взволнованное лицо доктора, жалкое и беспокойное — его жены, лечившейся (от чего?) в алжирской больнице, нервная и решительная Франсуаза… И Розали, которая к великому отчаянию своего жениха видит по ночам беспокойные сны — кстати, они что, уже спят вместе? И этот намек насчет прокурора — какая-нибудь история, которую замяли? И этот человек из поезда, который выпрыгнул из вагона только для того, чтобы выстрелить в Мегрэ и умереть! Ледюк и племянница его кухарки — как это опасно! А хозяин гостиницы, у которого уже было три жены, у него хватило бы духу убить и двадцать!
 Почему Франсуаза?..
 Почему доктор?..
 Почему этот осторожный Ледюк?.
 Почему? Почему? Почему?
 А от Мегрэ хотят избавиться, отправив его в Рибодьер?
 И он опять рассмеялся смехом довольного человека. Когда через четверть часа вернулась жена, он крепко спал.




 Глава 6
 Морж


 Мегрэ приснился мучительный сон. Это было на берегу моря. Было страшно жарко, и обнаженный отливом песок был цвета спелой ржи. Песка было больше, чем воды. Море было где-то очень далеко, до самого горизонта виднелись лишь маленькие лужи среди песка.
 А Мегрэ был моржом? Не совсем! Но и не китом! А каким-то очень большим животным, очень толстым, черным и блестящим.
 Он был совсем один в этом бесконечном пекле. И он понимал, что ему во что бы то ни стало нужно уйти, уйти туда, к морю, где он будет наконец свободен.
 Но он не мог двигаться. У него, как у моржа, были какие-то культи, но он не умел ими пользоваться. Члены его не сгибались. Приподнявшись, он снова тяжело падал в песок, обжигавший ему спину.
 А ему обязательно нужно было добраться до моря! Иначе он увязнет в песке, который при каждом движении проваливался под ним.
 Почему он такой одеревенелый? Может, его ранил охотник? Он никак не мог ничего припомнить. Он продолжал ворочаться на одном месте. Он был какой-то толстой черной массой, потной и жалкой.
 Открыв глаза, он увидел уже освещенное солнцем окно и жену, которая завтракала за столом и смотрела на него.
 Однако уже по этому первому взгляду он понял, что что-то не так. Это был взгляд, который он хорошо знал: слишком серьезный, слишком заботливый, материнский, с оттенком беспокойства.
 — Тебе было больно?
 Потом ему показалось, что голова у него тяжелая.
 — Почему ты это спрашиваешь?
 — Ты все время ворочался ночью. Стонал несколько раз… Она поднялась, подошла, коснулась губами его лба.
 — Ты плохо выглядишь! — сказала она. — Тебе, должно быть, приснился кошмар…
 И тогда он вспомнил про моржа и одновременно испытал смутное беспокойство и желание рассмеяться. Но он не рассмеялся. Все шло одно к одному. Мадам Мегрэ, сидя на краю постели, сказала ему осторожно, словно боясь его испугать:
 — Я думаю, что нужно что-нибудь решить?
 — Что решить?
 — Вчера вечером я говорила с Ледюком. Совершенно ясно, что у него тебе будет лучше, ты отдохнешь и наконец выздоровеешь.
 Она не решилась смотреть на него прямо. Все это ему было знакомо, он прошептал:
 — Ты тоже?
 — Что ты имеешь в виду?
 — Ты думаешь, я ошибаюсь, верно? Уверена, что у меня ничего не получится и…
 От напряжения у него на висках и на верхней губе выступил пот.
 — Успокойся! Сейчас придет доктор и…
 Действительно, это было время его визита. Мегрэ не видел его после вчерашней сцены, и мысль о предстоящей встрече отвлекла его от других мыслей.
 — Ты оставишь нас вдвоем.
 — И мы поедем к Ледюку?
 — Мы не поедем… Вон тормозит его машина… Уходи…
 Обычно доктор поднимался по лестнице через ступеньку, но этим утром он вошел более торжественно, слегка кивнул выходившей мадам Мегрэ, молча поставил свой чемоданчик на ночной столик.
 Утренний визит всегда проходил одинаково. Пока доктор снимал Мегрэ повязку, тот держал градусник во рту.
 Так было раньше, в таком положении проходил разговор и сейчас.
 — Разумеется, — начал доктор, — я до конца исполню свой долг по отношению к раненому, каковым вы являетесь. Только прошу вас учесть, что отныне этим наши отношения и ограничатся. Кроме того, прошу вас зарубить себе на носу, что, поскольку у вас нет официальных полномочий, я запрещаю вам беспокоить членов моей семьи.
 Чувствовалось, что эта фраза была приготовлена заранее. Мегрэ не шелохнулся. Он был по пояс раздет. У него изо рта взяли градусник, и он услышал недовольное:
 — Опять тридцать восемь!
 Это была высокая температура, комиссар это знал. Доктор нахмурил брови и, избегая смотреть на Мегрэ, продолжал:
 — Несмотря на ваше вчерашнее поведение, я как врач говорю, что вам лучше всего окончательно выздоравливать в спокойном месте. Но этот совет можно истолковать по-другому и… Я не делаю вам больно?
 Продолжая говорить, он ощупывал рану, где еще оставались очаги инфекции.
 — Нет, продолжайте…
 Но Риво больше нечего было говорить. Конец осмотра прошел в молчании, и так же молча доктор уложил инструменты в чемоданчик, вымыл руки. И только уходя, он вновь посмотрел Мегрэ прямо в лицо.
 Был ли это взгляд врача? Или взгляд родственника Франсуазы, мужа странной мадам Риво? Во всяком случае, в этом взгляде было какое-то беспокойство. Прежде чем выйти, доктор хотел что-то сказать. Но предпочел промолчать и лишь на лестнице что-то шепотом сказал мадам Мегрэ. Комиссара больше всего беспокоило то, что он начал вспоминать все подробности своего сна. Он чувствовал и другие сигналы, предупреждающие об опасности. Только что, хоть он и не сказал ничего доктору, осмотр раны причинил ему больше боли, чем вчера, и это плохой признак. Плохо и то, что температура не снижается!
 Так плохо, что, уже взяв со столика трубку, он отложил ее в сторону.
 С расстроенным видом вошла жена.
 — Что он тебе сказал?
 — Он ничего не хочет говорить! Это я его спрашивала. Судя по всему, он советовал тебе полный покой.
 — Как продвигается официальное расследование?
 Смирившись, мадам Мегрэ села. Но было ясно видно, что она не одобряет поведения мужа, его упрямство, его уверенность в себе.
 — Каковы результаты вскрытия?
 — Он, наверное, умер после того, как стрелял в тебя, через несколько часов.
 — Оружие так и не нашли?
 — Нет. Сегодня утром фотографию трупа опубликовали все газеты, потому что здесь его никто не знает. Ее поместили даже парижские газеты…
 — Покажи-ка…
 Мегрэ взял газету с каким-то волнением. Глядя на фотографию, комиссар испытывал чувство, что в общем-то он единственный человек, знавший убитого. Мегрэ не видел его, но они рядом провели ночь. Он вспомнил свой беспокойный сон в вагоне — да спал ли он? — своего соседа по купе, его вздохи, неожиданные всхлипы, похожие на рыдания… Затем эти свисавшие сверху ноги, лакированные ботинки, носки ручной вязки…
 Фотография была ужасной, как все фотографии мертвецов, когда им хотят придать вид живых людей, чтобы облегчить опознание. Бесцветное лицо, остекленевшие глаза. Мегрэ не удивился, увидев на его щеках седую щетину.
 Почему он подумал об этом уже тогда, в поезде? Он все время представлял себе своего попутчика именно с седой бородой.
 И вот в самом деле, у него была борода, скорее, щетина длиной сантиметра три, которая покрывала все лицо.
 — А в общем, какое тебе до этого дело!
 Робко извиняясь, жена опять попыталась уговорить его. Здоровье мужа беспокоило ее. Она смотрела на него как на тяжелобольного.
 — Вчера вечером в ресторане я слушала, что люди говорят. Они все настроены против тебя. Если ты начнешь их расспрашивать, тебе никто не скажет. А поэтому…
 — Возьми, пожалуйста, бумагу и ручку! Мегрэ продиктовал телеграмму одному своему старому товарищу, работавшему в полиции в городе Алжире.
 Прошу срочно телеграфировать Бержеряк все сведения относительно работы доктора Риво больнице Алжире пять лет назад, сердечно благодарен, Мегрэ.
 На лице жены было написано неодобрение. Она писала, что ей диктовали, но она не верила в это расследование.
 И Мегрэ чувствовал. Это его злило. Он спокойно переносил, когда ему не верили другие. Но неверие жены было ему невыносимо! Это его взорвало, он стал язвить.
 — Так-то вот! Исправлять текст не надо, не надо и высказывать свое мнение! Отправь телеграмму! Узнай, как идет следствие! Все остальное я сделаю сам!
 Она смотрела на него, словно просила успокоиться, но его уже понесло.
 — И впредь прошу свое мнение оставлять при себе! И не изливаться в откровениях ни доктору, ни Ледюку, ни любому другому дураку!
 Он резко повернулся на бок, но так тяжело и неловко, что это напомнило о морже, увиденном во сне.
 Мегрэ писал левой рукой, и от этого буквы получались еще толще, чем обычно. Он шумно дышал, потому что лежать ему было неудобно. На площади, как раз под его окнами, двое мальчишек играли в шары, и комиссар уже раз десять собирался крикнуть им, чтобы вели себя потише.
 Первое преступление: невестка фермера с Новой мельницы подверглась нападению на дороге, задушена, после чего ей длинной иглой пронзили сердце.
 Мегрэ вздохнул, пометил на полях: точное время, место, физические данные жертвы.
 Он ничего не знал! При обычном расследовании такие детали можно было выяснить, просто-напросто сходив на место, опросив двух-трех человек. Тут же это целая проблема.
 Второе преступление: дочка начальника вокзала подверглась нападению, задушена, сердце пронзили иглой.
 Третье преступление (не удалось): на Розали напали, но она защищалась, и нападавший убежал. (Бредит по ночам и читает много сентиментальных романов. Заявление ее жениха.)
 Четвертое преступление: с поезда, на ходу спрыгивает человек, я его преследую, он стреляет и ранит меня в плечо. Характерно, что это, как и три предшествовавших события, происходит в лесу, у Новой мельницы.
 Пятое преступление: этот человек убит выстрелом в голову, в том же лесу.
 Шестое преступление (?): на Франсуазу напали в лесу, у Новой мельницы, но она. освободилась от нападавшего.
 Он смял лист бумаги и, пожав плечами, отбросил его в сторону. Взял другой, небрежно на нем написал: Кто маньяк? Дюурсо? Риво? Франсуаза? Мадам Ризо? Розали? Комиссар? Хозяин гостиницы? Ледюк?
 Неизвестный в лакированных туфлях? Да, но почему здесь должен быть сумасшедший? Мегрэ резко сдвинул брови, вспоминая свои первые часы в Бержераке.
 Кто же это ему говорил о сумасшедшем? Кто намекал, что оба преступления мог совершить только маньяк? Доктор Риво!
 А кто тотчас же поддержал идею, кто направлял официальное расследование в это русло?
 Прокурор Дюурсо! А если не искать сумасшедшего? Если попытаться просто найти логическое объяснение цепочке фактов?
 Например, этя история с иглой в сердце: может, это только для того и делалось, чтобы все подумали, что преступление совершил именно маньяк-садист?
 На другом листке Мегрэ написал: Вопросы. И стал разрисовывать буквы, как школьник, которому нечего делать.
 1. Розали в самом деле подверглась нападению или это плод ее воображения?
 2. Нападал ли кто-нибудь на Франсуазу?
 3. Если да, то тот ли человек, который уже убил двух женщин?
 4. Убийца ли человек в серых носках?
 5. Кто убил убийцу?
 Вошла мадам Мегрэ, бросила быстрый взгляд в сторону постели, затем прошла в глубь комнаты, чтобы снять шляпу и пальто и, наконец, села рядом с мужем.
 Машинально взяла у него из рук бумагу и карандаш, сказала со вздохом: «Диктуй»
 Мегрэ какое-то время колебался, ему хотелось опять устроить ей разнос, воспринять ее поведение как вызов, как оскорбление, и в то же время он чувствовал, что пора смягчиться, восстановить мир.
 Всегда неловкий в подобных ситуациях, он отвернулся. Жена пробежала глазами строчки на листах.
 — У тебя есть какая-то догадка?
 — Никакой!
 Его взорвало! Нет у него никакой догадки! В этой страшно запутанной истории он не может найти никаких концов! Он был в ярости! Был почти готов все бросить! Ему хотелось отдохнуть, пожить оставшиеся дни отпуска в загородном домике Ледюка, среди кур, шума фермы, запаха навоза…
 Но он не хотел отступать! И ему не нужны ничьи советы!
 Понимает хоть зто его жена? И будет ли ему помогать вместо упрямых уговоров отдыхать?
 Вот о чем говорил его тревожный взгляд!
 И мадам Мегрэ ответила ему словами, которые говорила нечасто:
 — Бедный мой Мегрэ!
 Мегрэ она его называла в особых случаях, когда признавала, что он — мужчина, хозяин, сила и мозг семьи! Может быть, на этот раз она сказала эти слова не слишком-то уверенно. Но разве не ждал он ее ответа, как ребенок — ободрения.
 Ну вот! Теперь уже все позади!
 — Подложи мне, пожалуйста, третью подушку! Покончено с глупыми нежностями, вспышками гнева, детскими выходками.
 — И набей мне трубку!
 На площади мальчишки поссорились. Один из них получил оплеуху и побежал прямиком к низенькому дому и, входя туда, заплакал, стал жаловаться матери.
 — Короче говоря, прежде всего нужно составить план действий. И, думаю, лучше всего исходить из того, что больше мы ничего нового не получим! То есть, нам надо делать ставку на то, что у нас есть, и проверить все гипотезы, пока какая-нибудь не окажется верной…
 — В городе я встретила Ледюка.
 — Он говорил с тобой?
 — Конечно! — сказала она, улыбаясь. — Он опять настаивал на том, чтобы я уговорила тебя уехать из Бержерака и перебраться к нему. Он выходил от прокурора.
 — Так-так…
 — Он говорил очень много, словно был чем-то смущен.
 — Ты ходила в морг, чтобы еще раз посмотреть на труп?
 — Здесь морга нет. Его положили в камере. В дверях набилось полсотни человек. Я отстояла в очереди.
 — Ты видела его носки?
 — Они из прекрасной шерсти, связаны вручную.
 — Значит, это человек семейный или, по крайней мере, у него есть жена, сестра или дочь, которые о нем заботятся. Или же это бродяга! Потому что бродягам в благотворительных обществах дают носки, связанные девушками из богатых семей.
 — Но бродяги не ездят в спальных вагонах!
 — И мелкие буржуа, как правило, тоже. Еще реже в них ездят мелкие служащие. По крайней мере, во Франции. Если судить по спальному вагону, можно предположить, что этот человек привык к дальним поездам. А ботинки?
 — На них есть фирменный знак. Такие же продаются в ста или двухстах филиалах этой фирмы.
 — Какой был на нем костюм?
 — Черный, очень поношенный, но из хорошего материала, сшитый по заказу. Его носили не меньше трех лет, как и пальто.
 — А шляпа?
 — Ее не нашли. Наверное, ветер далеко отнес. Мегрэ попытался вспомнить, была ли шляпа у человека из поезда.
 — Ты ничего больше не заметила?
 — Рубашка была заштопана на воротничке и манжетах. Довольно аккуратно.
 — Значит, наверное, о нем заботилась женщина. Как насчет бумажника, документов, разных мелочей из карманов?
 — Ничего, только мундштук, очень короткий, из слоновой кости.
 Оба они разговаривали просто, непринужденно, как двое добрых товарищей по работе. После нескольких часов напряжения это была разрядка. Мегрэ попыхивал своей трубкой.
 — Вон идет Ледюк!
 Видно было, как он шел через площадь, его походка была нерешительнее, чем обычно, соломенная шляпа слегка сползла на затылок. Когда он поднялся по лестнице, мадам Мегрэ открыла ему, и он вошел, забыв с ней поздороваться.
 — Я только что от прокурора…
 — Знаю.
 — Ну да… тебе сказала жена… Потом я зашел к комиссару, чтобы убедиться, что полученные мною сведения верны. Это что-то неслыханное, просто невозможное.
 — Слушаю тебя.
 Ледюк вытер пот. Машинально выпил половину лимонада в стакане, приготовленном для Мегрэ.
 — Извини… первый раз сталкиваюсь… Отпечатки пальцев, само собой, отправили в Париж!.. Только что получен ответ… Ну так вот!..
 — Что «ну так вот»?
 — Наш мертвец умер несколько лет назад!
 — Что-что?
 — А то, что официально наш мертвец умер несколько лет назад. Это некий Мейер, известный под именем Самюэль, приговоренный к смерти в Алжире… И…
 Мегрэ приподнялся на локтях.
 — И приговор был приведен в исполнение?
 — Нет! За несколько дней до этого он умер в больнице!
 Мадам Мегрэ не могла сдержать мягкой, чуть насмешливой улыбки при виде сияющего мужа.
 Мегрэ заметил ее улыбку, он чуть было сам не улыбнулся в ответ, но чувство собственного достоинства взяло верх. Он принял подобающее случаю серьезное выражение.
 — Что совершил этот Самюэль?
 — В ответе из Парижа об этом не говорится. Мы получили лишь шифрованную телеграмму. Сегодня вечером придет копия его анкеты. Не забывай, что сам Бертийон признает, что, если не ошибаюсь, один раз из ста тысяч отпечатки двух человек могут совпадать. Почему не допустить, что мы имеем дело с таким совпадением?
 — Прокурор недоволен этим?
 — Конечно, это создает ему сложности. Теперь он собирается обратиться за помощью в Париж. Но он боится нарваться на инспекторов, которые за инструкциями будут приходить к тебе. Он спрашивал меня, пользуешься ли ты большим влиянием в управлении и все такое.
 — Набей мне трубку! — обратился к жене Мегрэ.
 — Но это уже третья!
 — Ничего! Спорим, что у меня температура не больше тридцати семи! Самюэль! Ботинки на резинках. Самюэль — еврей. У них обычно чувствительные ноги. Кроме того, семья для них превыше всего: вязаные носки. А также экономия: трехлетней давности костюм из вечного драпа…
 Он прервал сам себя.
 — Я шучу, дети мои! Но должен вам признаться: я пережил очень неприятные моменты! Только подумаю о том, что мне приснилось… Но сейчас, по крайней мере, этот морж — если это был не кит! — этот морж, говорю вам, тронулся в путь… И вы увидите, что он плохо ли, хорошо ли, дойдет куда надо по своей дорожке.
 И Мегре рассмеялся, потому что Ледюк посмотрел на его жену с явным беспокойством.




 Глава 7
 Самюэль


 Обе новости были получены почти одновременно, вечером, за несколько минут до приходу доктора. Сначала была телеграмма из Алжира:
 Имя доктора Риво неизвестно в больницах. Дружеский привет, Мартэн.
 Мегрэ только что вскрыл ее, как вошел Ледюк, но не решился спросить приятеля, что тот читает.
 — Посмотри-ка.
 Ледюк взглянул на телеграмму, покачал головой. «Ну, конечно!»
 И это означало:
 «Ну, конечно, в таком деле все будет непросто! Наоборот, на каждом шагу нам встретятся новые препятствия! И я был прав, когда говорил, что лучше всего переехать и жить в Рибодьере.»
 Мадам Мегрэ вышла. Несмотря на сумерки, комиссар не собирался включать свет. На площади горели фонари, и ему нравилась в этот час вереница огней. Он знал, что первыми зажгут свет во втором доме налево от гаража и.что он увидит освещенный лампой силуэт склонившейся над работой портнихи.
 — У полиции тоже новости! — пробормотал Ледюк.
 Он был смущен. Ему не хотелось показывать Мегрэ, что он пришел ввести его в курс дела. Может быть, ему даже и запретили сообщать комиссару результаты официального следствия.
 — Новости о Самюэле?
 — Вот именно! Во-первых, получена копия его дела. Кроме того, Люка, он им раньше занимался, позвонил из Парижа и сообщил кое-какие подробности.
 — Рассказывай!
 — Определенно неизвестно, откуда он родом. Есть, однако, веские основания предполагать, что он родился в Польше или в Югославии. Во всяком случае, где-то там! Это был человек молчаливый, который не очень-то доверял посторонним. В Алжире у него была контора. Угадай, какая?
 — Торговля почтовыми марками!
 Мегрэ был в восторге, это как нельзя лучше подходило к его представлению о человеке из поезда.
 — Торговля почтовыми марками, за которыми, естественно, скрывалось совсем другое! Самое-то главное, что все было так ловко сделано, что полиция ни о чем не подозревала, пока не произошло двойное преступление… Я в общих чертах повторяю то, что рассказал по телефону Люка. Контора эта была одной из самых крупных фабрик по производству фальшивых паспортов и прежде всего фальшивых договоров о найме на работу. У Самюэля были клиенты в Варшаве, в Вильно, в Силезии, в Константинополе.
 За окном было уже совсем темно. Дома выделялись жемчужно-белым цветом. Снизу доносился привычный гул, характерный для часа аперитива.
 — Любопытно! — отчеканил Мегрэ.
 Но любопытным ему показалась не профессия Самюэля, а то, что нити, протянутые когда-то между Варшавой и Алжиром, дотянулись сюда, в Бержерак!
 А главное, что, начав с маленького, местного масштаба сельского преступления, он напал на след международной банды.
 Таких людей, как Самюэль, он встречал сотнями в Париже и в других местах, и всегда изучал их с любопытством, к которому примешивалась неловкость, даже не отвращение, словно такие люди были совсем другой особью рода человеческого.
 Эти типы, которые бывают барменами в скандинавских странах, гангстерами в Америке, владельцами игорных домов в Голландии или еще где-нибудь, метрдотелями или директорами театров в Германии, торговцами в Северной Африке…
 Это было здесь, в Бержераке, напоминанием об ужасном своим могуществом, многообразием и трагичностью мире.
 В Чикаго больше поляков, чем американцев… Франция впитала в себя целые караваны беженцев из Центральной и Восточной Европы, и чиновники мэрии в маленьких городках просят повторять по буквам имена, когда жители приходят к ним по случаю рождения или смерти…
 Есть те, кто выезжает официально, со всеми оформленными документами… Есть и другие, которые не могут дождаться своей очереди либо не могут получить визу…
 И тогда появляются Самюэли! Знающие все городки, где размещают беженцев, все маршруты, все пограничные станции, все марки и печати консульств и подписи чиновников…
 Самюэли, которые говорят на десяти языках и стольких же наречиях… И которые скрываются за вывесками процветающих торговых контор, лучше всего с международными связями.
 — Очень удачное прикрытие — торговля марками!
 Господину Леви, Чикаго.
 Направляю вам ближайшим пароходом двести редких марок, с оранжевой виньеткой, из Чехословакии…
 И, конечно, Самюэль, как большинство ему подобных, промышлял не только этим!
 В домах терпимости Латинской Америки больше всего ценятся француженки. Их поставщики работают в Париже, на Больших бульварах.
 Однако основную массу дешевого товара поставляет Восточная Европа. Деревенские девушки, которые отправляются туда в пятнадцать или шестнадцать лет и возвращаются — или не возвращаются! — в двадцать, заработав себе на приданое!
 Типы, подобные Самюэлю, — обычный урожая уголовной полиции Парижа.
 Мегрэ же смущало то, что этот Самюэль так неожиданно вторгся в это бержеракское дело, где до сих пор были лишь прокурор, доктор с женой, Франсуаза, Ледюк, хозяин гостиницы…
 Вмешательство совсем другого мира, диаметрально противоположного этому…
 Короче говоря, дело принимает совсем другой оборот!
 Напротив Мегрэ видел маленькую бакалейную лавку, ее банки на витрине он уже выучил наизусть. Дальше была бензоколонка, принадлежавшая гаражу, которая находилась там лишь для украшения, потому что бензин здесь по-прежнему продавали в бидонах!
 Ледюк продолжал рассказ:
 — Странно и то, что он все дело основал в Алжире… Впрочем, у Самюэля была обширная клиентура среди арабов и даже негров…
 — В чем его преступление?
 — Два преступления! Двух евреев, неизвестных в Алжире, нашли мертвыми на пустыре. Оба они приехали из Берлина. По этому делу было проведено расследование. Ясно как дважды два, что они долгое время работали вместе с Самюэлем. Следствие шло несколько месяцев, но никаких следов обнаружить не удалось. Потом Самюэль заболел, и его вынуждены были перевести из тюремного лазарета в больницу. Произошедшая драма была примерно восстановлена: два сообщника приехали из Берлина, чтобы выяснить свои отношения с Самюэлем, так как этот пройдоха, видно, обдирал их, как липку. Слово за слово, в ход пошли угрозы…
 — И этот малый их убрал!
 — Он был приговорен к смерти. Но до казни дело так и не дошло, потому что через несколько дней после вынесения приговора он скончался в госпитале… — Вот, пожалуй, и все, что мне известно!
 Доктор был удивлен, видя, что двое мужчин сидят в темноте, и резким движением повернул выключатель. Затем быстро поздоровался, поставил на стол чемоданчик, снял свое демисезонное пальто и пустил в умывальнике горячую воду.
 — Ну, я пошел! — сказал Ледюк, вставая. — Увидимся завтра.
 Он был не в восторге от того, что Риво увидел его в комнате у Мегрэ. Ведь он был местным, и в его интересах было играть на два лагеря, так как эти два лагеря существовали!
 — Поправляйся! До свидания, доктор!
 Доктор, намыливая руки, что-то пробормотал в ответ.
 — Ну, как температура?
 — Более или менее! — быстро ответил Мегрэ.
 Он чувствовал прилив радости, как и тогда, в начале этого дела, когда огромным счастьем для него было ощущать, что он еще жив.
 — Ну, как боль?
 — А! Я начинаю уже свыкаться…
 Существовал целый набор ежедневных действий, всегда одних и тех же, которые превратились в своего рода обряд, повторяющийся сегодня вновь и вновь и который уже раз.
 Все это время лицо Риво было вблизи от лица Мегрэ, и тот вдруг неожиданно заметил:
 — А в вашем лице совсем мало семитских черт!
 Ответа не последовало, но дыхание доктора, зондирующего рану, ровное до этого, стало немного свистящим. Когда с этим было покончено и вновь была наложена повязка, он заявил:
 — Итак, отныне вы транспортабельны.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — То, что вы больше не являетесь узником этого гостиничного номера. Не собираетесь ли вы провести несколько дней у вашего друга Ледюка?
 Несомненно, этот человек умел владеть собой. Уже по крайней мере четверть часа Мегрэ наблюдал за ним, но тот был абсолютно спокоен.
 — Отныне я буду навещать вас лишь каждые два дня, что касается остального, я вам пришлю своего ассистента. Вы ему можете полностью доверять.
 — Так же, как и вам?
 Бывали моменты, впрочем, довольно редко, когда Мегрэ не мог отказать себе в том, чтобы с видом простака обронить какую-нибудь короткую подобную фразу, в которой и заключалась вся суть.
 — До свидания!
 Наконец-то! Ушел! Вновь Мегрэ остался один со своими персонажами в голове, к коллекции которых добавился известный Самюэль, сразу же занявший среди них первое место.
 Крайне странно, но Самюэль был человеком, который, выходит, умирал дважды!
 Был ли он тем маньяком со спицей, который убил двух женщин?
 В этом случае было уж слишком много странностей, две, по крайней мере: прежде всего то, что местом своих «подвигов» он выбрал именно Бержерак.
 Люди такого сорта предпочитают города, где население было бы перемешано и, следовательно, они имели бы возможность оставаться незамеченными.
 Однако Самюэля никогда не видели ни в Бержераке, ни во всей округе, не был же он человеком, который, как опереточный злодей, жил бы в лесу.
 В этом случае нужно было бы предположить, что он искал убежище у кого-то. У доктора? У Ледюка? У Дюурсо? В отеле «Англия»?
 Во-вторых, преступления, совершенные в Алжире, были преступлениями обдуманными, искусными преступлениями, целью которых было устранение сообщников, ставших опасными.
 Преступления же в Бержераке, напротив, были делом рук какого-то сексуально озабоченного маньяка или садиста!
 Может, за период между первыми и последними преступлениями Самюэль сошел с ума? Или же по какой-то особой причине ему нужно было симулировать сумасшествие, и вся история с иглой — лишь зловещая маскировка?
 «Хотел бы я знать, был ли Дюурсо в Алжире?» — пробормотал вполголоса Мегрэ.
 Вошла жена. Она устала. Бросила шляпу на стол и рухнула на диван.
 — Ну и работа у тебя, — вздохнула она. — Как подумаешь, что ты крутишься так всю жизнь…
 — Есть новости?
 — Ничего интересного. Слышала, что из Парижа получено сообщение, касающееся Самюэля. Но о чем оно, хранят в тайне.
 — Эту тайну я знаю.
 — Это Ледюк?.. Молодец!.. Ты ведь здесь на плохом счету. Все сейчас сбиты с толку. Одни говорят, что Самюэль ничего общего не имеет с преступлениями сумасшедшего, речь, мол, идет просто о человеке, который решил покончить с собой в этом лесу, и со дня на день опять убьют какую-нибудь женщину…
 — Ты побывала около виллы Риво?
 — Да. Ничего не увидела. Зато узнала об одной мелочи, может, совсем и неважной. Оказывается, на виллу два или три раза приходила одна немолодая женщина, довольно вульгарная с виду, ее считают тещей доктора. Однако никто не знает, где она живет, да и жива ли она сейчас. В последний раз ее видели два года назад.
 — Дай-ка мне телефон!
 Мегрэ попросил соединить его с полицейским комиссариатом.
 — Это секретарь?.. Нет, не стоит отвлекать вашего начальника… Скажите мне только девичью фамилию мадам Риво… Надеюсь, это вас не затруднит?
 Спустя минуту он улыбнулся. Зажав ладонью трубку, сказал жене:
 — Пошли узнавать у комиссара, можно ли мне давать такие сведения! Они чувствуют себя не в своей тарелке! Предпочли бы, конечно, ничего мне не сообщать. Алло!.. Да-да!.. Как вы сказали?.. Босолей?.. Большое спасибо…
 И, положив трубку, воскликнул:
 — Какая прекрасная фамилия! Ну, а теперь я дам тебе каторжную работу! Возьми справочник «Боттэн» и выпиши из него адреса всех медицинских институтов во Франции. Позвони в каждый из них и выясни, выдавали ли они несколько лет назад диплом некоему Риво…
 — Ты думаешь, он не… Но… Но тогда… Ведь он лечил тебя.
 — Все равно, делай, что я говорю!
 — Мне звонить из будки внизу? Я заметила, что когда кто-то там говорит, в зале все слышно…
 — В том-то и дело!
 И опять Мегрэ остался один, набил трубку, закрыл окно — в комнате стало холодновато.
 Он без труда представил себе виллу доктора, мрачный дом прокурора.
 А ведь Мегрэ испытывал такое удовольствие, когда имел возможность сходить непосредственно на место, понюхать, ощутить, проникнуться атмосферой происходящих там событий!
 Самое любопытное было бы, наверное, побывать на вилле? Все вокруг обставлено просто, четкие линии! Такие дома вызывают зависть прохожих, которые думают про себя: «Как счастливы те, кто там живет!»
 Светлые просторные комнаты, роскошные занавески, цветы в саду, сверкающая медь кухонной утвари… У гаража стоит автомобиль с включенным мотором… За руль садится стройная девушка или же доктор, движения его точны и элегантны…
 О чем они могли говорить между собой по вечерам, собравшись втроем? Знала ли мадам Риво о любви мужа и ее сестры?
 Мадам Риво некрасива! И она знала это! Она совсем не похожа на влюбленную женщину, скорее, это была покорная мать семейства…
 Франсуаза же энергичная, полная жизни!
 Прятались ли они от жены, целуясь украдкой за закрытыми дверьми?
 А может быть, наоборот, все точки над «i» были поставлены раз и навсегда? Мегрэ столкнулся с подобной ситуацией однажды, в доме, который внешне выглядел гораздо строже этого. И тоже это было в провинции!
 Откуда это семейство Босолей? А не придумана ли вся эта история с больницей в Алжире?
 Во всяком случае, в то время мадам Риво была маленькой девочкой из простой семьи… На старшей отпечаток происхождения был глубже, он обнаруживался и годы спустя…
 Младшая же, напротив, приспособилась гораздо лучше, ее внешний вид мог легко обмануть…
 Ненавидели ли они друг дружку? Или были близки и откровенны? Может быть, ревновали?
 А их мать, которая дважды приезжала в Бержерак? Сам не зная почему, Мегрэ представлял ее толстухой, счастливой, что удалось пристроить своих дочерей. Она советует им быть полюбезней с таким важным и богатым человеком, как господин доктор.
 Наверняка она регулярно получает небольшую сумму!
 «Очень хорошо представляю ее в Париже в восемнадцатом округе или, еще лучше, в Ницце…»
 Говорили ли они о преступлениях за обедом?
 Сходить бы туда, только разок, хоть на несколько минут! Посмотреть на стены, на безделушки, на разные мелочи в доме, которые выдают интимные стороны семейной жизни!
 И еще к господину Дюурсо! Ведь он каким-то образом связан со всем этим, может, и не прямо, но связан!
 Все они держатся друг за друга, люди одного круга!
 Неожиданно Мегрэ позвонил вниз и попросил хозяина гостиницы подняться к нему. И сразу, без всякого перехода, спросил того:
 — Вы не знаете, часто ли господин Дюурсо обедает у Риво?
 — Каждую среду. Я это знаю, потому что прокурор не хочет иметь свою машину, а мой племянник — таксист и …
 — Спасибо!
 — И это все?
 Крайне удивленный, владелец гостиницы ушел. А Мегрэ посадил за воображаемый стол с белой скатертью еще одного человека: прокурора республики, место которого, должно быть, было справа от мадам Риво.
 «А ведь это в среду, вернее, в ночь со среды на четверг я спрыгнул с поезда, в меня стреляли, и тогда же был убит Самюэль», — пришел к неожиданному выводу комиссар.
 Значит, у Риво обедали вместе. Мегрэ вдруг показалось, что он стремительно приближается в разгадке. Он снял трубку.
 — Алло! Телефонный узел?.. Мадемуазель, это из полиции…
 Он говорил громко и уверенно, боясь, что ему не поверят.
 — Скажите, пожалуйста, звонил ли кто-нибудь из Парижа господину Риво в прошлую среду?
 — Сейчас посмотрю его карточку. Это заняло не больше минуты.
 — В два часа дня ему позвонили с номера Архив 14—67…
 — У вас есть адреса парижских абонентов?
 — Кажется, я их где-то видела. Не кладите трубку…
 «Наверняка это красивая девица. И веселая!» Мегрэ говорил с ней и улыбался.
 — Алло, я нашла. Это ресторан «Четыре сержанта», на площади Бастилии.
 — Трехминутный разговор?
 — Нет, три талона! Это значит — девять минут!
 Девять минут! В два часа дня! А поезд отходил в три! Вечером, пока Мегрэ ехал в душном вагоне, а над ним мучался от бессонницы его попутчик, прокурор ужинал у Риво…
 Мегрэ сгорал от нетерпения. Еще немного, и он готов выскочить из постели! Потому что он чувствовал, что приближается к цели, но теперь было важно не ошибиться.
 Разгадка была где-то здесь, под рукой. Теперь требовалось лишь чутье, умение анализировать факты, которыми он располагал…
 В такой ситуации есть, однако, риск броситься очертя голову по ложному пути.
 «Итак… Они сидят за столом… Что такое намекала Розали насчет прокурора?.. Наверняка насчет пылких чувств, несовместимых с его возрастом и положением. В маленьком городе достаточно погладить девочку по щеке, чтобы прослыть развратником. Может быть, Франсуаза?.. В общем-то, она как раз того типа, что нравится немолодым мужчинам… Итак, они — за столом… В поезде — Самюэль и я … А Самюэль уже боится… Ведь это факт, что он чего-то боится… Он дрожит… Дышит неровно…»
 Мегрэ весь вспотел. Он слышал, как внизу официантки гремели посудой.
 «Он спрыгнул с поезда, считая, что за ним следят, или зная, что его ждут?
 Это как раз самый главный вопрос! Мегрэ чувствовал это. Он потянул за верную ниточку. Он повторил про себя, словно ожидая от кого-то ответа:
 …считая, что за ним следят, или зная, что его ждут…»
 Однако этот телефонный разговор…
 Входит его жена, она так взволнована, что не замечает возбуждения Мегрэ.
 — Нужно сейчас же вызвать врача, настоящего! Это неслыханно! Преступно! Как подумаю, что…
 И она смотрит на мужа, словно ищет на его лице какие-то тревожные признаки.
 — У него нет диплома! Он не врач! Ни в одном списке выпускников его не нашли!.. Теперь я понимаю, почему у тебя держится температура, не заживает рана…
 — Так вот! — торжествующе воскликнул Мегрэ. — Он знал, что его ждали!
 Телефонный звонок. Говорит хозяин гостиницы.
 — Господин Дюурсо спрашивает: может ли он подняться?




 Глава 8
 Библиофил


 Выражение лица Мегрэ постепенно менялось, становилось постным, невыразительным, как лицо обычного больного, которому скучно.
 Может, от этого и вся обстановка в комнате изменилась. Она стала какой-то серой: с этой разобранной постелью, которую передвинули с места, с ковров поновее, там, где она стояла раньше, с лекарствами на ночном столике, со шляпкой мадам Мегрэ на столе…
 Словно случайно мадам Мегрэ зажгла спиртовку, чтобы приготовить настой.
 Все это вместе производило довольно тягостное впечатление. В дверь легонько постучали. Мадам Мегрэ пошла навстречу прокурору, и тот, поклонившись, естественным жестом протянул ей трость и шляпу и направился к постели Мегрэ.
 — Добрый вечер, комиссар!
 Он был не слишком-то смущен. Скорее, походил на человека, пришедшего выполнить какую-то определенную задачу.
 — Добрый вечер, господин прокурор. Садитесь, прошу вас…
 И впервые Мегрэ увидел улыбку на надутом лице Дюурсо — слегка поднятые уголки рта! Это тоже было приготовлено заранее!
 — Я чуть было не стал мучаться угрызениями совести из-за вас… Вас это удивляет? Да-да, я ругал себя за то, что был с вами излишне суров… Правда, и ваше поведение было иногда таким вызывающим…
 Он сидел, положив ладони на колени, наклонившись вперед, и Мегрэ смотрел прямо на него, но широко открытые глаза комиссара, казалось, были лишены всякой мысли.
 — Короче говоря, я решил ввести вас в курс дела… Комиссар, конечно, все слышал. Но он не смог бы повторить ни слова из того, что тот говорил: он в это время изучал прокурора, кропотливо и постепенно создавал для себя его физический или психологический портрет.
 Цвет лица очень бледный, пожалуй, даже слишком, седые волосы и усы это еще больше подчеркивали… Господин Дюурсо не страдал болезнью печени. Не был он ни гипертоником, ни подагриком…
 Чем же он болен? Ведь это невозможно — дожить до шестидесяти пяти лет и остаться абсолютно здоровым, ни от чего не страдать!
 «Атеросклероз», — заключил Мегрэ.
 Он посмотрел на худую кисть с шелковистой кожей, но с выступающими и выпуклыми, как стекло, венами. Мужчина невысокого роста, сухой, нервный, умный, вспыльчивый!
 «А в чем он слаб морально, в чем его порок?»
 А ведь порок у него был! Это можно было почувствовать! Под всем его прокурорским высокомерием было что-то смутное, скользкое, постыдное…
 Тот продолжал говорить:
 — Через два, самое большее — три дня следствие будет закончено… Ведь факты говорят сами за себя! А то, как Самюэль избежал смерти и закопал ли он вместо себя в могилу другого, — это дело уголовной полиции Алжира, если ей по вкусу вытаскивать вновь на свет божий эту старую историю… Мне кажется, об этом не будет даже и речи…
 Иногда голос его звучал тише — когда он пытался поймать взгляд Мегрэ и наталкивался лишь на пустоту! И тогда прокурор сомневался в том, что комиссар его слушает, если эта его безучастность не была высшей степенью иронии.
 Дюурсо делал над собой усилие, его голос крепчал.
 — Во всяком случае, Самюэль, который уже там, наверное, был не в своем уме, приезжает во Францию, прячется то тут, то там и вскоре, во время приступа сумасшествия… Это часто так бывает, доктор Риво вам подтвердит. Он совершает свои преступления… В поезде он думает, что вы идете по его следу… Он стреляет в вас и, все больше и больше пугаясь, кончает в конце концов с собой…
 И прокурор добавил, как-то уж слишком небрежно:
 — Заметьте, я не придаю особого значения тому, что рядом с трупом не было револьвера… Юристам известны сотни подобных примеров… Там мог проходить какой-нибудь бродяга или мальчишка… И об этом станет известно лет через десять или двадцать… Важно то, что выстрел был сделан с довольно близкого расстояния, и вскрытие это доказывает… Вот вкратце и все…
 Мегрэ же все повторял про себя:
 «В чем же его порок?»
 Нет, не видно! Не азартные игры! И, странное дело, Мегрэ хотелось сказать: и не женщины!
 Скупость? Это подходит больше! Вполне можно представить себе господина Дюурсо, открывающего за семью замками сейф и выкладывающего на стол ровными рядами пачки денег, мешочки с золотом…
 Короче говоря, он производил впечатление одинокого человека! Но ведь карточная игра — порок, требующий сообщников! И любовные приключения тоже! Да и видно почти всегда…
 — Господин Дюурсо, вы бывали в Алжире?
 — Я?
 Когда так отвечают, в девяти случаях из десяти хотят выиграть время.
 — Почему вы меня об этом спрашиваете? Разве я похож на человека из колонии? Нет, я никогда не был ни в Алжире, ни даже в Марокко. Самое дальнее мое путешествие — фиорды Норвегии. Это было в 1923 году…
 — Да… Я далее сам не знаю, почему спросил вас об этом… Вы не представляете, как я слаб от потери крови…
 Это еще одна старая уловка Мегрэ: перескакивать с одной темы на другую, неожиданно говорить о вещах, никак не связанных с темой беседы.
 Собеседник, который боится ловушки, пытается угадать подвох там, где его нет, устает и в конце концов теряет нить своих собственных рассуждений…
 — Я как раз говорил об этом с доктором. Кстати, кто готовит в их доме?
 — Э-э…
 Мегрэ же не давал ему времени ответить.
 — Если кто-нибудь из сестер, то явно не Франсуаза! Ее легче представить за рулем шикарной машины, чем следящей на кухне за рагу… Будьте любезны, подайте мне стакан воды!..
 И Мегрэ, приподнявшись на локте, стал пить, но так неловко, что выронил стакан с водой на ногу господина Дюурсо…
 — Ах, простите!.. Как глупо!.. Сейчас жена вам вытрет.
 — Хорошо еще, что не будет пятна…
 Прокурор был в ярости. Вода намочила ему брюки и, наверное, текла у него по ноге.
 — Не беспокойтесь, мадам… Как сказал ваш муж, пятна не будет… Значит, это неважно…
 В словах этих была ирония.
 Все, что говорил Мегрэ, и к тому же этот маленький инцидент, окончательно испортило прокурору заранее заготовленное хорошее настроение. Он встал. Но вспомнил, что ему многое еще надо сказать.
 Теперь, однако, он уже плохо играл свою роль, лишь весьма относительно изображая сердечность.
 — Ну, а вы, комиссар, каковы ваши планы?
 — Все те же!
 — А именно?
 — Конечно же, арестовать убийцу! Затем, черт возьми, если еще останется время, съездить наконец в Рибодьер, где я должен был быть уже дней десять назад.
 Господин Дюурсо побледнел от ярости и возмущения. Как?! Он снизошел до этого визита сюда, столько всего здесь говорил, чуть ли не заискивал перед Мегрэ! И после того, как ему на ногу вылили воду — прокурор был уверен, что Мегрэ сделал это нарочно, — ему спокойно заявляют: «Я арестую убийцу!»
 И это говорят ему, высшему здесь должностному лицу, и в то время как он только что заявил, что убийцы больше нет! Уж не похоже ли все это на угрозу? Может быть, стоит уйти, хлопнув дверью?
 Однако господин Дюурсо все же выдавил из себя улыбку.
 — Вы упрямец, комиссар!
 — Вы знаете, когда весь день лежишь и делать нечего… У вас случайно нет почитать какой-нибудь книжки?
 Еще один пробный шар. Тут Мегрэ явно заметил что-то тревожное во взгляде прокурора…
 — Я пришлю вам…
 — Какую-нибудь веселенькую книжку, хорошо?
 — Мне пора идти…
 — Моя жена подаст вам шляпу и трость! Вы обедаете у себя?
 И Мегрэ протянул ему руку. Тот не посмел ее не пожать. Когда дверь закрылась, Мегрэ какое-то время лежал неподвижно, уставившись в потолок. Жена спросила его:
 — Ты думаешь, что?..
 — Розали еще в гостинице?
 — Я ее, кажется, видела на лестнице.
 — Сходи, пожалуйста, за ней.
 — Люди опять будут говорить, что…
 — Это неважно!
 Ожидая, пока Розали придет, Мегрэ все время повторял про себя: «Дюурсо боится! Он боялся с самого начала. Боялся, что убийцу найдут и что будут копаться в его личной жизни! Риво тоже боится. Мадам Риво боится…».
 Осталось выяснить, какое отношение эти люди имеют к Самюэлю, торговцу горемыками из Центральной Европы, специалисту по подделке документов!
 Прокурор не был евреем. Риво — возможно, но не точно.
 Дверь открылась. Вошла Розали, за ней мадам Мегрэ. Девушка вытирала фартуком свои большие красные руки.
 — Мосье вызывал меня?
 — Да, моя милая. Входите… Садитесь сюда…
 — Нам не разрешают сидеть в номерах!
 Ее тон не предвещал ничего хорошего. Это была уже не прежняя развязная болтушка. Ее, должно быть, отругали, приструнили, может быть, и угрожали.
 — Я только хотел спросить вас, работали ли вы в доме у прокурора?
 — Я работала там два года!
 — Так я и думал! Кухаркой или горничной?
 — Ему не нужна горничная, ведь он мужчина!
 — Ну да, конечно! В таком случае, вы убирались в доме, натирали полы, протирали пыль…
 — Ну да, я все делала по дому, а как же!
 — Вот-вот! И таким образом открыли маленькие секреты этого дома! Как давно это было?
 — Я ушла оттуда год назад!
 — Другими словами, вы были такой же хорошенькой, как и сейчас. Да, да, не спорьте!
 Мегрэ не шутил. Он умел говорить такие вещи с убежденным видом. Розали, впрочем, не была дурнушкой. Ее округлые формы привлекали, наверное, немало любопытных рук.
 — А прокурор не приходил смотреть на то, как вы работаете?
 — Этого еще не хватало! Он бы у меня вмиг улетел к моим ведрам и тряпкам!
 Одно обстоятельство несколько размягчало Розали: она видела, как хлопочет, занимаясь уборкой, мадам Мегрэ. И она смотрела в основном на нее и иногда, не сдержавшись, вставляла:
 — Я принесу вам маленькую щетку… Внизу есть… Метлой это очень трудно…
 — У прокурора часто бывали женщины?
 — Не знаю!
 — Ну-ну, Розали, отвечай же, пожалуйста! Вы ведь не только красивая, но ведь еще и умная девушка! Помните, ведь это я один вас защищал, когда они говорили, что вы…
 — Все это ни к чему!
 — Что именно?
 — Если я вам скажу! Во-первых, Альбер — мой жених — не сможет сделать карьеру, он ведь хочет работать в муниципалитете… К тому же меня засадят в сумасшедший дом!.. И все это только потому, что мне каждую ночь снятся кошмары, и я их рассказываю…
 Она оживилась. Ее осталось лишь чуть-чуть подтолкнуть.
 — Вы говорили о скандале…
 — Если бы только это!
 — Итак, вы сказали, что у господина Дюурсо женщины не бывали! Но он часто ездит в Бордо…
 — Ну, это меня не касается…
 — Тогда что это за скандал?
 — Вам о нем любой может рассказать… Ведь об этом все знают… Это было еще два года назад… На почту пришла бандероль, маленькая заказная бандероль из Парижа… Когда почтальон хотел ее взять, он заметил, что наклейка с адреса потерялась… Неизвестно, для кого бандероль. Адреса отправителя на ней не было… Прежде чем ее открыть, подождали неделю, надеялись, что кто-нибудь за ней придет… И знаете, что там нашли?.. Фотографии… Но не такие, как обычно… Сплошь голые женщины… Парочки…
 Тогда два или три дня все ломали голову, кто в Бержераке получает такие вещи… Начальник почты даже обращался в полицию… Так вот, в один прекрасный день пришла точно такая же бандероль, в такой же бумаге… Наклейка была такого же размера, как и та, что отклеилась… а бандероль пришла на имя прокурора — господина Дюурсо! Вот так!
 Мегрэ нисколько не был удивлен. Разве не пришел он сам к выводу о каком-то пороке прокурора-одиночки?
 Старик запирался к своем мрачном кабинете на втором этаже для того, чтобы любоваться фотографиями да, наверное, и книгами фривольного содержания.
 — Послушайте, Розали! Обещаю, что ваше имя я не буду нигде упоминать! Сознайтесь, что когда вы все это узнали, то стали рыться в книжных шкафах…
 — Кто вам это сказал!.. Во-первых, те, что внизу, которые за решетками, всегда заперты… Только однажды я наткнулась на оставленный ключ…
 — И что вы увидели?
 — Сами знаете, что! После этого мне даже все время снились кошмары по ночам, и я больше месяца не подпускала к себе Альбера…
 «Хм-хм! Теперь проясняются ее отношения с блондином-женихом!»
 — Очень толстые книги, верно? На прекрасной бумаге, с рисунками…
 — Да… И другие тоже… Такое и представить трудно. Только ли в этом секрет господина Дюурсо? Если да, то это достойно жалости! Бедняга, холостяк, один в Бержераке, где он не может даже улыбнуться женщине, не вызвав скандала… Он утешился тем, что стал книголюбом на свой манер, коллекционировал фривольные гравюры, эротические фотографии, книги, которые в каталогах любезно называют «произведениями для знатоков»… И он боялся…
 Однако это его увлечение никак не было связано ни с убийством двух женщин, ни тем более с Самюэлем.
 Если только Самюэль не поставлял ему эти фотографии! Да? Нет?.. Мегрэ не был в этом уверен. Розали переминалась с ноги на ногу, вся пунцовая и удивленная тем, что столько наговорила.
 — Не будь здесь вашей жены, я бы никогда не рассказала…
 — А доктор Риво часто приходил к господину Дюурсо?
 — Почти ни разу! Он звонил ему по телефону!
 — И из его семьи никто не бывал?
 — Кроме мадемуазель Франсуазы, она работала у него секретаршей…
 — У прокурора?
 — Да! Она даже принесла маленькую пишущую машинку, которая закрывалась в чемоданчике.
 — Она занималась юридическими делами?
 — Не знаю, чем она занималась, но это была особая работа, которую она делала в маленьком кабинете… Его от библиотеки отделяла штора… Тяжелая штора из зеленого бархата…
 — И? — начал было Мегрэ.
 — Я этого не говорила! Я ничего не видела!
 — Это долго продолжалось?
 — Полгода… Потом мадемуазель уехала к своей матери, в Париж или Бордо, точно не знаю…
 — В общем, Дюурсо никогда за вами не ухаживал?
 — Попробовал бы!
 — И вы ничего не знаете! Благодарю вас! Обещаю, что вас никто не будет беспокоить, ваш жених не будет знать, что вы были сегодня здесь.
 Когда она вышла, мадам Мегрэ, закрыв за ней дверь, вздохнула: «Ну надо же!.. Образованные люди, занимают такое положение…».
 Мадам Мегрэ всегда удивлялась, если обнаруживала какие-нибудь недостойные вещи! Она даже не представляла, что могут быть какие-то инстинкты и наклонности, менее чистые, чем ее — добропорядочной супруги, страдающей оттого, что у нее нет детей.
 — Тебе не кажется, что эта девушка преувеличивает? Если хочешь знать мое мнение, то она просто интересничает! Она расскажет что угодно, лишь бы ее слушали! И еще, держу пари, на нее никто не нападал…
 — Я тоже так думаю!
 — И на свояченицу доктора тоже никто не нападал… Она крепостью не отличается… Ее можно опрокинуть одной рукой… А ей удалось вырваться из рук мужчины?.. Я больше скажу! Думаю, если так будет продолжаться, через неделю уже нельзя будет отличить правду от выдумки! От таких историй у людей разыгрывается воображение! То, о чем они лишь думали перед сном, на следующий день уже выдается за случившееся с ними… Вот уже и господин Дюурсо стал развратником! Завтра тебе скажут, что полицейский комиссар изменяет своей ясене и… Ну, а вот взять тебя! Что они могут сказать о тебе? Ведь у них нет причин не чесать языками о тебе… Еще придется не сегодня-завтра показывать им свидетельство о браке, если я не хочу прослыть твоей любовницей…
 Мегрэ смеялся и смотрел на нее с умилением. Она разволновалась. Все эти сложности ее пугали.
 — И этот доктор, который не доктор…
 — Как знать!
 — Как это «как знать»?! Ведь я же обзвонила все университеты, все медицинские институты…
 — Дай мне, пожалуйста, мое питье.
 — Оно-то, по крайней мере, тебе не повредит, не он его прописал.
 Мегрэ пил из чашки, не выпуская руку жены из своей. Было жарко. Из радиатора с легким, свистящим, словно мурлыканье кота, шумом струился пар.
 Внизу время обеда уже закончилось. Начиналась игра в кости.
 — Это хороший настой из трав, это как раз то, что…
 — Да, дорогая… Хороший настой…
 И он поцеловал руку жены с неясностью, которую скрывала напускная ирония.
 — Вот увидишь! Если все будет в порядке, через два-три дня мы будем дома…
 — И ты возьмешься за новое дело!




 Глава 9
 Похищение певички


 Смущенный вид Ледюка забавлял Мегрэ, когда тот проворчал:
 — Что ты называешь деликатным заданием, которое собираешься поручить мне?
 — Если хочешь, это такое задание, которое можешь выполнить только ты! Ну ладно! Не строй такую кислую физиономию! Тебе не придется ни грабить прокурора, ни взламывать виллу Риво…
 И Мегрэ пододвинул ему газету из Бордо, отметив ногтем небольшое объявление:
 По делу о наследстве срочно разыскивается мадам Босолей, проживавшая ранее в городе Алжире. Обращаться к нотариусу Мегрэ, гостиница «Англия», Бержерак.
 Ледюк не улыбался. Он мрачно смотрел на Мегрэ.
 — Ты хочешь, чтобы я изображал нотариуса?
 В его голосе было так мало энтузиазма, что мадам Мегрэ, находившаяся в глубине комнаты, не смогла сдержать улыбки.
 — Да нет лее! Это объявление появилось примерно в десяти газетах Бордо и парижской прессе…
 — Почему Бордо?
 — Не беспокойся… Сколько поездов приходит в Бержерак в день?
 — Три или четыре!
 — На улице не жарко, не холодно. Дождя нет. Есть ли на вокзале буфет? Есть. Так вот твое задание: ты будешь встречать на перроне каждый поезд, пока не увидишь мадам Босолей…
 — Но я ее не знаю!
 — Я тоже! Даже не знаю, толстая она или худая. Ей должно быть от сорока до шестидесяти лет. Думаю, она скорее толстая.
 — Но раз в объявлении говорится, что надо прийти сюда, не понимаю, почему…
 — Тут все очень просто! Видишь ли, лично я убежден, что на вокзале будет кто-то третий, чтобы помешать ей прийти сюда. Задание понятно? Даму все равно надо привести сюда. Действуй половчее!
 Мегрэ никогда не видел вокзала в Бержераке, но перед ним была изображавшая его открытка. На ней видны перрон, ярко освещенный солнцем, контора начальника вокзала, склад… Интересно было представить беднягу Ледюка, гуляющего в своей соломенной шляпе в ожидании поезда, оглядывающего пассажиров, идущего за каждой пожилой дамой, спрашивая при случае, не зовут ли ее Босолей.
 — Я могу на тебя рассчитывать?
 — Раз надо!
 И с несчастным видом Ледюк ушел. Видно было, как он пытался включить зажигание в машине, ему это не удалось, и он долго крутил ручку мотора.
 Через какое-то время в комнату вошел ассистент, заменявший доктора Риво. Он многословно приветствовал сначала мадам Мегрэ, затем комиссара.
 Это был рыжий молодой человек, худой и застенчивый, который натыкался на мебель и постоянно извинялся.
 — Простите, мадам… Не могли бы вы сказать, где горячая вода? — И едва не опрокинув ночной столик: — Простите… Ах, простите…
 Осматривая рану Мегрэ, он спрашивал:
 — Я вам не делаю больно?.. Простите… Вы не могли бы держаться прямее?.. Простите…
 Мегрэ улыбнулся, подумав о Ледюке, который ставит сейчас свой старый «форд» на стоянку у вокзала.
 — У доктора Риво много работы?
 — Да, он очень занят! Он всегда очень занят.
 — Энергичный человек, верно?
 — Очень энергичный! Я бы сказал, это замечательный человек! Простите… Представляете, он начинает работать в семь утра с бесплатных консультаций… Потом клиника… Затем больница… Заметьте, он не полагается на своих ассистентов, как многие другие, а все хочет посмотреть сам…
 — Вам никогда не приходила мысль о том, что он, может быть, вовсе не врач?
 Молодой человек чуть не задохнулся от возмущения, но решил лишь вежливо улыбнуться.
 — Вы шутите! Доктор Риво — не врач! Это большой специалист. Если бы он стал жить в Париже, он бы сделал там блестящую карьеру.
 Мнение его было искренним. В молодом человеке чувствовалась настоящая убежденность, без всяких задних мыслей.
 — Вы знаете, в каком университете он учился?
 — По-моему, в Монпелье. Да, это точно… Он рассказывал мне о своих преподавателях. Потом он был ассистентом доктора Мартеля в Париже.
 — Вы в этом уверены?
 — В его лаборатории я видел фотографию доктора Мартеля со всеми его учениками.
 — Любопытно…
 — Простите… А что, вы в самом деле подумали, что доктор Риво не врач?
 — Да нет…
 — Я вам еще раз говорю и можете мне поверить: это мастер своего дела! По-моему, у него лишь один недостаток: он слишком много работает — при такой нагрузке он быстро сгорит. Я несколько раз видел его таким нервным, что…
 — В последнее время?
 — И в последнее время тоже! И все же, вы видели, он позволил мне подменить его здесь, только когда все пошло на поправку. А ведь случай-то не слишком тяжелый! Другой бы вас с самого начала передал ассистенту…
 — Те, кто с ним работают, его очень любят?
 — Все им восхищаются.
 — Я спрашиваю, любят ли?
 — Ну да… вероятно… почему бы и нет… Однако в тоне его была сдержанная нотка. Он явно делал различие между восторгом и любовью.
 — Вы часто бываете у него?
 — Никогда. Я вижу его каждый день в больнице.
 — Так что вы не знакомы с его семьей?
 Во время этой беседы осмотр раны и перевязка шли своим чередом, все привычные жесты, которые теперь Мегрэ уже мог предвидеть заранее, шли один за другим. Штора была опущена и защищала от солнца, но не гасила шум с площади.
 — У него красивая свояченица.
 Молодой человек не ответил, сделав вид, что не слышал.
 — Он ведь часто ездит в Бордо, правда?
 — Его вызывают туда иногда! Если бы он хотел, он бы делал операции в Париже, в Ницце — везде, даже за границей…
 — Несмотря на свою молодость?!
 — Для хирурга это плюс! Как правило, пожилых хирургов не любят.
 Осмотр был закончен. Ассистент мыл руки, искал полотенце, бормотал принесшей его мадам Мегрэ: «О, простите…»
 Новые черты к портрету доктора Риво. Коллеги считают его метром. Он работает, не жалея себя!
 Тщеславен? Возможно! Однако он не перебирается в Париж, где ему самое место.
 — Ты что-нибудь понимаешь? — спросила мадам Мегрэ, когда они остались одни.
 — Я?.. Подними, пожалуйста, штору! Это точно, что он врач. Иначе он не смог бы долго обманывать окружающих, тем более что работал он не при закрытых дверях приемного кабинета, а в больнице…
 — И все же, в университетах…
 — Погоди, всему свой черед… Сейчас я жду Ледюка, его явно будет смущать его спутница. Ты не слышала поезда? Если это из Бордо, то, может быть…
 — На что ты надеешься?
 — Увидишь! Дай мне спички…
 Ему было лучше. Температура упала до тридцати семи и пять, и одеревенелость правой руки почти прошла. Еще лучший признак — то, что он больше не мог оставаться в постели без движения. Он все время ворочался, поправлял подушки, приподнимался, вытягивался…
 — Ты должна позвонить в несколько мест.
 — Кому?
 — Я хочу знать, кто где находится из тех людей, которые меня интересуют. Сначала позвони прокурору. Когда услышишь его голос, положи трубку…
 Так она и сделала. В это время Мегрэ смотрел на площадь, попыхивая трубкой.
 — Он у себя!
 — Теперь позвони в больницу. Спроси доктора… Он тоже был на месте!
 — Остается позвонить к нему на виллу. Если к телефону подойдет его жена, спроси Франсуазу. Если Франсуаза, спроси Риво…
 — Ответила мадам Риво. Сказала, что сестры нет дома и спросила, не может ли она что-нибудь ей передать.
 — Клади трубку!
 Эти люди, наверное, ломают голову, и все утро будут гадать, кто им звонил!
 Через пять минут гостиничный автобус привез с вокзала трех пассажиров, и швейцар поднимал их чемоданы в номера. Затем почтальон привез на велосипеде почту в отделение.
 Наконец раздался характерный звук клаксона старого «форда», затем шум самой машины, затормозившей у стоянки. Мегрэ увидел, что рядом с Ледюком кто-то сидел, и, кажется, третий человек сидел на заднем сиденье.
 Он не ошибся. Бедный Ледюк вышел первым, в замешательстве огляделся, как человек, боящийся выглядеть смешным, помог выйти из машины толстой даме, которая чуть не упала ему в объятия.
 В это время через заднюю дверь спрыгнула на землю девушка. Первым делом она бросила рассерженный взгляд на окно Мегрэ. Это была Франсуаза, одетая в кокетливое салатовое платье.
 — Мне остаться? — спросила мадам Мегрэ.
 — Почему бы и нет?.. Открой дверь… Они идут…
 На лестнице раздавался какой-то грохот. Было слышно тяжелое дыхание толстой дамы, которая вошла первой, вытирая рот платком.
 — Здесь этот адвокат, который не адвокат?
 Вульгарный голос. И не только голос! Ей, наверное, было не больше сорока пяти. Во всяком случае, она еще пыталась выглядеть красивой, была накрашена, как актриса в театре. Блондинка с пышным и дряблым телом, с вялыми губами.
 При взгляде на нее казалось, что ты ее уже где-то видел. И вдруг понимаешь: это была редкая теперь типичная певичка кафе-шантана прошлых времен! Рот сердечком. Талия затянута корсетом. Наглый взгляд. И эти молочные, очень открытые плечи. Эта манера подпрыгивать при ходьбе, смотреть на собеседника, как смотрят на публику со сцены…
 — Мадам Босолей? — очень вежливо спросил Мегрэ. — Прошу вас, садитесь… Вы тоже, мадемуазель…
 Ледюк оставался у двери, такой жалкий, что можно было догадаться, как непросто ему было выполнить поручение.
 — Успокойтесь, мадемуазель. И простите меня за то, что я хотел увидеть вашу мать…
 — Кто вам сказал, что это моя мать?
 Мадам Босолей ничего не понимала. Она смотрела по очереди то на Мегрэ, абсолютно спокойного, то на Франсуазу, застывшую от злости.
 — По крайней мере, я так предполагаю, раз вы встречали ее на вокзале…
 — Мадемуазель хотела помешать своей матери прийти сюда! — пробормотал Ледюк, упершись взглядом в ковер.
 — И что ты тогда сделал? На это ответила Франсуаза:
 — Он угрожал нам… Говорил об ордере на арест, словно мы воровки какие-нибудь… Пусть он покажет ордер на арест, или я…
 И она протянула руку к телефону. Ледюк явно превысил свои полномочия. И сам он не был от этого в восторге.
 — Представляю, какой они устроили скандал в зале ожидания! Минуточку, мадемуазель, кому вы хотите звонить?
 — Ну… Прокурору…
 — Садитесь!.. Имейте в виду, что я не мешаю вам звонить ему… Напротив!.. Только в общих интересах вам лучше не спешить с этим…
 — Мама, я тебе запрещаю отвечать на его вопросы!
 — Я ничего не могу здесь понять! В конце концов вы нотариус или комиссар полиции?
 — Комиссар!
 И она сделала жест, который словно говорил: «Ну, в таком случае…».
 Было видно, что эта женщина уже сталкивалась когда-то с полицией и с тех пор уважает или, по крайней мере, опасается этого заведения.
 — И все же я не понимаю, почему…
 — Мадам, не беспокойтесь… Сейчас я вам объясню… Мне просто нужно задать вам несколько вопросов…
 — Что, никакого наследства нет?
 — Еще не знаю…
 — Это отвратительно! — крикнула Франсуаза. — Мама, не отвечай ему!
 Она не могла сидеть спокойно. Рвала ногтями носовой платок. И время от времени бросала на Ледюка ненавидящий взгляд.
 — Думаю, что по профессии вы артистка эстрады? Мегрэ знал, что два эти слова затронут чувствительные струны в душе его собеседницы.
 — Да, мосье… Я пела в «Олимпии» в то время, когда…
 — В самом деле, я, кажется, помню ваше имя… Босолей… Ивонна, не так ли?..
 — Жозефина Босолей!.. Но доктора советовали мне теплый климат, и я гастролировала в Италии, в Турции, в Сирии, в Египте…
 Времена кафе-шантанов! Мегрэ очень хорошо ее представлял на маленьких подмостках этих модных в Париже заведений, которые посещали все городские хлыщи и чиновники… Затем она спускалась в зал, обходила столики с подносом в руке, под конец пила шампанское в той или иной компании…
 — Вы осели в Алжире?
 — Да! В Каире у меня родилась старшая дочь.
 Франсуаза готова была закатить истерику. Либо броситься на Мегрэ!
 — Отец неизвестен?
 — Пардон! Я его очень хорошо знала… Английский офицер, он служил в…
 — В Алжире вы родили вторую дочь, Франсуазу…
 — Да… И это был конец моей театральной карьеры… В общем, я довольно долго болела… Когда поправилась, потеряла голос…
 — А потом?
 — Отец Франсуазы помогал мне, пока его не отозвали во Францию… Он работал в таможенном управлении…
 Все как и ожидал Мегрэ. Теперь он мог представить дальнейшую жизнь в Алжире матери и двух дочерей: у Жозефины Босолей, еще не потерявшей своей привлекательности, были солидные друзья. Девочки росли…
 Разве не предстояло им пойти по стопам матери?
 Старшей было шестнадцать лет…
 — Я хотела сделать из них танцовщиц! Потому что танцевать все же лучше, чем петь! Особенно за границей! Жермен стала заниматься с одним моим старым товарищем, который жил в Алжире…
 — Она заболела?
 — Она вам говорила об этом?.. Да, у нее всегда было слабое здоровье… Может, оттого, что слишком много ездила еще ребенком. Я ведь не хотела давать ее кормилице. Я устраивала что-то вроде колыбели между полок в купе…
 Славная, в общем-то, женщина! Теперь она чувствовала себя в своей тарелке! Наверное, она даже не понимала, почему злится ее дочь. Разве Мегрэ не разговаривал с ней вежливо, предупредительно? И говорил простым, понятным языком!
 Она была певицей, ездила на гастроли. У нее были любовники, затем дети. Разве все это не было в порядке вещей?
 — У нее были больные легкие?
 — Нет, что-то с головой… Все время жаловалась, что она у нее болит… Потом, в один прекрасный день, подхватила менингит, и ее пришлось срочно положить в больницу…
 Стоп! До сих пор все шло как по маслу. Однако теперь
 Жозефина Босолей дошла до какого-то предела. Она не знала, что ей говорить, и искала глазами Франсуазу.
 — Мама, комиссар не имеет права тебя допрашивать! Не говори больше ничего!
 Легко сказать! Она-то знала, как опасно сердить полицейских. Ей очень хотелось угодить всем сразу.
 Ледюк, уже пришедший в себя, подмигивал Мегрэ, словно говоря: «Дело двигается!»
 — Послушайте, мадам… Вы можете говорить или молчать… Ваше право… Но это не значит, что вас не заставят говорить в другом месте… Например, на суде…
 — Но я ведь ничего не сделала!
 — Вот именно! Поэтому-то мне кажется, лучше всего было бы не молчать. А что касается вас, мадемуазель Франсуаза…
 Та не слышала. Сняла трубку. Говорила по телефону нервно, глядя украдкой на Ледюка, словно боясь, что тот вырвет у нее трубку из рук.
 — Алло!.. Он в больнице?.. Неважно!.. Нужно вызвать его сейчас же!.. Или же передайте ему, чтобы он не терял ни минуты и приезжал в гостиницу «Англия»… Да… Он поймет. Это звонила Франсуаза!..
 Она слушала еще некоторое время, положила трубку, холодно, с вызовом посмотрела на Мегрэ.
 — Он сейчас приедет… Мама, ничего не говори… Она вся дрожала. Капельки пота стекали по ее лбу, смачивая волосы на висках.
 — Видите ли, господин комиссар…
 — Мадемуазель Франсуаза… Заметьте, я не мешал вам звонить. Наоборот!.. Я больше не буду допрашивать вашу мать… А сейчас хотите совет?.. Позвоните и господину Дюурсо, он у себя.
 Франсуаза хотела понять, что он задумал. Колебалась. Наконец резким движением взяла телефонную трубку.
 — Алло?.. Сто шестьдесят семь, пожалуйста…
 — Ледюк, иди сюда!
 Мегрэ что-то шепнул ему на ухо. Ледюк, казалось, был удивлен, смущен.
 — Ты думаешь, что?..
 Наконец он ушел, и видно было, как он заводил ручкой свою машину.
 — Это Франсуаза… Да… Я звоню из комнаты комиссара… Приехала моя мать… Да!.. Комиссар просит, чтобы вы пришли… Нет! Нет!.. Уверяю вас, нет…
 Каскад этих «нет» прозвучал громко и отчаянно.
 — Да говорю же вам, что нет!
 Она продолжала стоять у стола, словно застыв. Закуривая трубку, Мегрэ смотрел на нее с улыбкой, а Жозефина Босолей в это время пудрилась.




 Глава 10
 Записка


 Молчание затянулось. Вдруг Мегрэ увидел, как вздрогнула Франсуаза, глядя на площадь, и затем, чем-то встревоженная, резко отвернулась.
 К гостинице через автомобильную стоянку шла мадам Риво. Что это — обман зрения или происходящие события действительно все окрашивали в траурный цвет? Во всяком случае, при взгляде издали, чувствовалось что-то трагическое. Словно ее влекла вперед какая-то неведомая сила, которой мадам Риво не собиралась противиться.
 Вскоре можно было разглядеть ее лицо. Оно было бледным. Волосы в беспорядке. Пальто распахнуто.
 — Вон Жермен, — сказала мадам Босолей. — Ей, наверное, сказали, что я здесь…
 Мадам Мегрэ пошла открывать дверь. Когда все увидели мадам Риво, стало ясно, что она действительно переживает какую-то драму.
 Та, однако, пыталась успокоиться, улыбнулась. Но во взгляде ее была растерянность. Лицо судорожно подергивалось.
 — Простите, господин комиссар… Мне сказали, что моя мать и сестра здесь и…
 — Кто вам сказал?
 — Кто?! — испуганно повторила она.
 Как она не похожа на Франсуазу! Мадам Риво — жертва, женщина, сохранившая плебейские привычки, и к ней, видимо, относились без всякого уважения. Даже мать смотрела на нее довольно холодно.
 — Как, ты не знаешь кто?
 — Это когда я шла…
 — Ты не видела своего мужа?
 — Ах, нет! Нет!.. Уверяю вас, нет!..
 Мегрэ с тревогой смотрел по очереди на всех троих, затем на площадь, но Ледюк все еще не появлялся. Что бы это значило? Комиссар хотел быть уверенным, что доктор находится в его распоряжении. Он поручил Ледюку следить за ним, а еще лучше — привести его в гостиницу.
 Мегрэ не обращал внимания на жену. Он смотрел на пыльные туфли мадам Риво, которая, наверное, бежала сюда, затем на застывшее лицо Франсуазы. Неожиданно мадам Мегрэ наклонилась к нему, пробормотала:
 — Дай-ка трубку…
 Он хотел было возмутиться. Но тут вдруг заметил, что жена уронила на простыню клочок бумаги. И прочитал
 «Мадам Риво только что передала сестре записку, она у той в кулаке.»
 Снаружи ярко светило солнце. Была слышна вся гамма городских звуков, которую Мегрэ знал наизусть. Госпожа Босолей, сидя прямо на стуле, ждала, как женщина, которая умеет себя держать. Мадам Риво, наоборот, была не в состоянии взять себя в руки и напоминала школьницу, застигнутую врасплох.
 — Мадемуазель Франсуаза… — начал было Мегрэ.
 Та вздрогнула всем телом. На какую-то секунду ее взгляд встретился со взглядом Мегрэ. Это был твердый, умный взгляд человека, не теряющего голову.
 — Подойдите ко мне, пожалуйста, и…
 Браво, мадам Мегрэ! Наверное, она угадала то, что произойдет? Она повернулась к двери. Но Франсуаза уже сорвалась с места, бежала по коридору, к лестнице.
 — Что она делает? — в ужасе спросила Жозефина Босолей.
 Мегрэ не двинулся с места, он не мог двигаться. Не мог он послать в погоню и жену.
 — Когда муж дал вам записку? — лишь спросил он у мадам Риво.
 — Какую записку?
 Зачем начинать тягостный допрос? Мегрэ позвал жену.
 — Посмотри в окно, что выходит на другую строну гостиницы…
 Именно в этот момент вошел прокурор. Вид у него был напыщенный. Он, без сомнения, чего-то боялся и поэтому придал своему лицу суровое, почти угрожающее выражение.
 — Мне позвонили и сказали…
 — Садитесь, господин Дюурсо…
 — Но тот, кто звонил мне…
 — Франсуаза только что сбежала… Может, ее поймают. Но может быть, и нет! Прошу вас, садитесь! Вы знакомы с мадам Босолей, не так ли?
 — Я?.. Отнюдь…
 Он пытался поймать взгляд Мегрэ, поскольку было видно, что комиссар говорит просто так, чтобы что-то сказать, а думает о другом или, скорее, делает вид, что мысленно следит за чем-то, понятным только ему. Мегрэ глядел на площадь, прислушивался, пристально смотрел на мадам Риво.
 Вдруг в гостинице раздался какой-то шум. По лестнице забегали люди. Захлопали двери. Кажется, даже раздался выстрел.
 «Что это?.. Что это?..»
 Какие-то крики. Звон разбитой посуды. Затем опять топот бегущих людей, грохот разбитого окна и звон осколков, падающих на тротуар.
 Мадам Мегрэ вбежала в комнату, закрыла ее на ключ
 — По-моему, Ледюк их… — выдохнула она.
 — Ледюк? — недоверчиво спросил прокурор.
 — Машина доктора стояла в улочке за гостиницей. Доктор был в ней, он кого-то ждал. Когда Франсуаза подбежала, чтобы сесть в машину, подъехал Ледюк в старом «форде». Я чуть не крикнула ему, чтобы он поторопился. Я видела, что он оставался сидеть в машине… Но у него был свой план, и он спокойненько продырявил из револьвера шину в машине доктора…
 Эти двое не знали, куда бежать… Доктор закрутился на месте, как волчок… Когда он увидел, что Ледюк выходит из машины с револьвером в руке, он втолкнул Франсуазу в гостиничную дверь и побежал вместе с ней… Ледюк побежал за ними… Они наверху…
 — Я все еще ничего не понимаю! — отчеканил побелевший прокурор.
 — То есть — что было до этого? Все очень просто! С помощью объявления я пригласил сюда мадам Босолей. Доктор, который не хотел этой встречи, посылает на вокзал Франсуазу, чтобы та помешала прийти ей сюда…
 Я это предвидел… Отправил Ледюка на перрон, и он вместо одной доставил мне обеих…
 Вы видите сейчас, как все здесь связано между собой… Франсуаза чувствует, что дело плохо, звонит мужу сестры, просит его прийти…
 Я же посылаю Ледюка следить за Риво… Ледюк опаздывает в больницу… Доктор уже уехал… Он дома… Пишет записку Франсуазе и заставляет жену прийти сюда и передать ее незаметно.
 Вы понимаете? Он в машине на маленькой улочке… Он ждет Франсуазу, чтобы уехать с ней…
 Еще бы полминуты, и это ему удалось бы… Но тут приезжает Ледюк на своем «форде», понимает, что здесь происходит что-то не то, делает дырку в шине автомобиля и…
 Пока Мегрэ говорил, шум в гостинице нарастал. Все это происходило наверху. Но что именно?
 И вдруг — мертвая тишина! Такая, что все замерли. На верхнем этаже голос Ледюка, отдающего приказания. Но понять, что он говорит, было нельзя.
 Глухой удар… Еще один… Третий… Наконец, грохот взламываемой двери.
 Все ждали новых звуков, и в этом ожидании было что-то болезненное. Почему там, наверху, они больше не двигались?
 Почему слышны лишь медленные шаги одного человека по паркету?
 Мадам Риво застыла, широко раскрыв глаза. Прокурор теребил усы. Жозефина Босолей от нервного напряжения была готова разрыдаться.
 — Они, должно быть, мертвы! — медленно, глядя в потолок, сказал Мегрэ.
 — Как?.. Что такое вы говорите?
 Мадам Риво вздрогнула, лицо ее исказилось, с безумными глазами она бросилась к комиссару.
 — Это неправда!.. Скажите, что это неправда!..
 Опять шаги… Дверь открылась… Вошел Ледюк, волосы его были растрепаны, пиджак наполовину разорван, вид его был мрачен.
 — Мертвы?
 — Оба!
 Он остановил мадам Риво, которая хотела выйти.
 — Не сейчас…
 — Это неправда! Я знаю, это неправда! Я хочу видеть… Она была близка к обмороку. Ее мать не знала, как себя держать, что делать. Господин Дюурсо неотрывно смотрел на ковер. Создалось впечатление, что происшедшее его огорчило и потрясло больше всех.
 — Как это оба? — пробормотал он наконец, оборачиваясь к Ледюку.
 — Я бежал за ними по лестнице и по коридору. Они успели влететь в открытую комнату и закрыться изнутри… Я был не в силах высадить такую дверь… Я послал за хозяином, он человек сильный… Я видел в замочную скважину…
 Жермен Риво смотрела на него, как помешанная.
 Ледюк же искал глазами Мегрэ, спрашивая, стоит ли ему продолжать. Почему нет? Разве не нужно было идти до конца? До конца драмы, до истины?
 — Они обнялись… Она судорожно обхватила его руками… Я слышал, как она сказала: «Я не хочу… Не это!.. Уж лучше!..» И она сама взяла у него из кармана револьвер. Вложила ему в руку… Я услышал: «Стреляй… Целуй меня и стреляй…» Больше я ничего не видел, пришел хозяин гостиницы и…
 — Полминутой бы раньше. Когда я склонился над Риво, он был уже мертв… Глаза Франсуазы были открыты… Я сначала подумал, что все кончено… И вдруг, когда я совсем не ожидал…
 — И что? — чуть, не со всхлипом воскликнул прокурор.
 — Она улыбнулась мне… Я приказал повесить надпись на проходе… Чтобы ничего не трогали… В больницу уже позвонили…
 Жозефина Босолей, должно быть, не все поняла. Она тупо смотрела на Ледюка. Затем повернулась к Мегрэ и голосом лунатика спросила:
 — Ведь это невозможно, правда?
 Вокруг неподвижно лежавшего в постели Мегрэ все пришло в движение. Открылась дверь. В ней показалось красное лицо хозяина гостиницы. От него разило алкоголем. Видимо, чтобы прийти в себя, он осушил не одну рюмку. Его белая куртка была испачкана и порвана на плече.
 — Пришел врач… Может быть?..
 — Я иду! — нехотя сказал Ледюк.
 — Господин прокурор, вы здесь?.. Вы в курсе?.. Если бы вы это видели!.. Прямо плакать хочется… Они оба такие красивые!.. Словно…
 — Оставьте нас! — крикнул Мегрэ.
 — Мне закрыть вход в гостиницу? На площади собираются люди… Полицейского комиссара нет на месте… Постовые прибыли, но…
 Мегрэ поискал глазами Жермен Риво и увидел ее лежащей на кровати мадам Мегрэ, уткнувшейся лицом в подушку. Она не плакала. Не рыдала. Она протяжно подвывала, словно раненое животное.
 А мадам Босолей вытерла слезы, встала и решительно спросила:
 — Я могу на них посмотреть?
 — Сейчас… Как только судебный медик закончит… Мадам Мегрэ хлопотала вокруг Жермен Риво, но ничем не могла ей помочь. А прокурор со вздохом сказал:
 — Я же вам говорил…
 Шум с улицы доносился сюда. Двое полицейских, приехавшие на велосипедах, оттесняли любопытных. Кто-то с ними спорил.
 Мегрэ набивал трубку, глядя в окно — глядя и не видя, впрочем, ничего — на бакалейную лавочку, где он уже знал всех покупателей.
 — Мадам Босолей, вы оставили ребенка в Бордо? Та повернулась к прокурору, как бы спрашивая его совета.
 — Я… Да…
 — Ему теперь, должно быть, три года?
 — Два…
 — Мальчик?
 — Девочка… Но…
 — Дочка Франсуазы, не так ли? Тут прокурор решительно поднялся:
 — Комиссар, прошу вас…
 — Вы правы… Скоро я… Вернее, как только я встану на ноги и осмелюсь побеспокоить вас визитом…
 Ему показалось, что его собеседник облегченно вздохнул.
 — К тому времени все будет кончено… Да что это я говорю?.. Уже и так все кончено, не так ли?.. Вам не кажется, что ваше место сейчас наверху, где ведь должен быть кто-то из прокуратуры?
 В своей поспешности прокурор даже забыл проститься. Он убежал, как школьник, которому неожиданно отменили наказание…
 Когда за ним закрылась дверь, напряженность спала. Жермен продолжала стонать. Она не отвечала на уговоры мадам Мегрэ, клавшей ей на лоб холодные компрессы. Нервным жестом она отбрасывала мокрые полотенца, и постепенно вся подушка намокла от воды.
 Рядом с Мегрэ совсем другая женщина — Жозефина Босолей. Вздохнув, она опять села на свое место.
 «И кто бы мог подумать!»
 Славная, в общем-то, женщина! Крепкая духом! Вся ее жизнь казалась ей нормальной, естественной! Разве можно ее за это осуждать?
 Дряблые веки пожилой женщины набухли от слез, и вот уже они текут по щекам, размазывая грим…
 — Это была ваша любимица?..
 Та не стеснялась Жермен, которая, впрочем, ее, наверное, и не слышала.
 — Это естественно! Она такая красивая, такая тонкая! И гораздо умнее старшей! Жермен в этом не виновата! Она все время болела! Ну и не очень хорошо развивалась… Когда доктор хотел жениться на Жермен, Франсуаза была еще слишком молода. Ей не было и тринадцати. Так вот, хотите верьте или нет, я догадывалась, что позже все так просто не кончится… Так и случилось…
 — Как звали Риво в Алжире?
 — Доктор Мейер… Я думаю, нет смысла врать… Впрочем, если вы все это заварили, значит, вы уже об этом знали…
 — Это он помог бежать своему отцу из больницы?.. Самюэлю Мейеру?..
 — Да… Там как раз все и началось с Жермен… В отделении менингитных лежало только трое больных… Моя дочь, Самюэль, так его называли, и еще один… Вот тогда однажды ночью доктор устроил пожар… Он всегда клялся, что тот, которого оставил в огне и которого потом выдал за Мейера, был уже мертвым до пожара… Я вполне ему верю, это был неплохой парень… Он мог бы и не помогать своему отцу, который наделал разных глупостей…
 — Я понимаю! Значит, того, другого, внесли в список погибших, как Самюэля Мейера… Доктор женился на Жермен… Он увез всех троих во Францию.
 — Не сразу… Мы сначала жили в Испании. Он все ждал документы, которые долго не приходили…
 — А Самюэль?
 — Его отправили в Америку, приказав, чтобы ноги его не было в Европе. Он уже тогда выглядел не совсем нормальным.
 — Наконец ваш зять получил бумаги на имя Риво. Он обосновался здесь с женой и свояченицей. А вы?
 — Они мне платили небольшую пенсию, чтобы я оставалась в Бордо… Я предпочла бы Марсель, например, или Ниццу… Скорее, Ниццу! Но он хотел, чтобы я была под рукой… Он много работал… Что бы о нем ни говорили, он был хорошим доктором, который бы не сделал вреда больному…
 Мегрэ, стараясь приглушить шум с улицы, закрыл окно. Радиаторы грели вовсю. Дым от трубки наполнял комнату. Жермен, как ребенок, продолжала стонать, а ее мать рассказывала:
 — После операции она стала еще хуже, чем раньше… Она и так-то была не очень веселая по характеру… Представляете! Ребенок, который все детство провел в постели!.. Потом уже у нее были слезы из-за всякого пустяка… И всего боялась…
 А Бержерак ничего не подозревал! Вся эта сумбурная, полная драматизма жизнь, словно черенок, привилась к жизни маленького городка, и никто ничего не замечал.
 Люди говорили «вилла доктора», «машина доктора», «жена доктора», «свояченица доктора»…
 И видели лишь красивую и аккуратную виллу, дорогую, с длинным капотом машину, спортивного вида девушку, увядающую женщину…
 А в Бордо в каком-нибудь мещанском доме доживала свою бурную жизнь мадам Босолей.
 Она, всю жизнь думавшая с тревогой о завтрашнем дне, так зависевшая от мужских капризов, могла наконец вести себя как настоящая рантье!
 Должно быть, она пользовалась уважением в своем квартале. У нее были свои привычки. Она исправно платила бакалейщику, мяснику, булочнику. И дети приезжали навестить ее в дорогой машине…
 Вот она снова заплакала. Сморкалась в очень маленький — сплошные кружева — носовой платочек.
 — Если бы вы знали Франсуазу… Например, когда она приезжала ко мне рожать… Ведь все это у меня происходило… При Жермен можно говорить!.. Она все прекрасно знает…
 Мадам Мегрэ слушала, охваченная смятением: для нее все это было открытием какого-то безумного мира.
 Под окнами выстроились машины. Приехали судебный эксперт, а также следователь, секретарь суда и комиссар, которого нашли в соседней деревне на ярмарке, где он покупал кроликов.
 В дверь кто-то постучал. Это был Ледюк, он робко посмотрел на Мегрэ, спрашивая взглядом, можно ли ему войти.
 — Старина, оставь нас пока, хорошо? Лучше оставаться в этой неофициальной атмосфере. Ледюк все же подошел к кровати и тихо сказал:
 — Если они все еще хотят посмотреть на них…
 — Да нет же! Нет!
 Зачем это? Мадам Босолей ждала, когда незваный гость уйдет. Она спешила продолжать свои откровения. Она доверяла этому лежащему в постели толстяку, который приветливо смотрел на нее. Он ее понимал. Не удивлялся. Не задавал глупых вопросов.
 — Вы, кажется, говорили о Франсуазе…
 — Да… Так вот, когда родился ребенок… Но… Вы, конечно, еще не знаете всего…
 — Знаю!
 — Это она вам сказала?!
 — Господин Дюурсо был здесь!
 — Да! Я никогда не видела такого нервного, такого несчастного господина… Он говорил, что преступно плодить детей, поскольку есть риск убить мать… Он слушал крики… Напрасно я предлагала ему выпить чего-нибудь…
 — У вас большая квартира?
 — Три комнаты…
 — У вас была акушерка?
 — Да… Риво не хотел брать на себя всю ответственность… Поэтому…
 — Вы живете рядом с портом?
 — Около моста, на маленькой улице, которая…
 И это все Мегрэ тоже хорошо представлял себе, словно сам был там. Однако он представлял себе и другое, то, что сейчас происходило как раз у него над головой.
 Риво и Франсуаза, которых судебный врач с помощью людей из похоронного бюро высвобождают из объятий друг друга. Прокурор сейчас, должно быть, белее бумаги, которую дрожащей рукой заполняет судебный секретарь…
 А полицейский комиссар, который час назад на рынке думал лишь о своих кроликах!
 — Когда господин Дюурсо узнал, что это девочка, он заплакал и, вот клянусь вам, положил мне свою голову на грудь… Хоть я и предполагала, что ему будет плохо… Я ведь не хотела выпускать его, потому что…
 И снова она замолчала, недоверчиво и украдкой глядя на Мегрэ.
 — Я всего лишь бедная женщина, я всегда старалась сделать все, что смогу… Было бы нехорошо злоупотреблять этим, чтобы…
 Жермен Риво перестала стонать. Сидя на кровати, она с растерянным видом смотрела прямо перед собой.
 Это был самый тяжелый момент. Сверху выносили два тела, и слышно были, как носилки задевали за стены. И тяжелые осторожные шаги носильщиков, спускавшихся по лестнице… И чей-то голос:
 — Осторожно, перила…
 Немного спустя в дверь постучали. Это был Ледюк, от него тоже несло спиртным, он пробормотал:
 — Кончено.
 Действительно, на улице отъезжала машина.




 Глава 11
 Отец


 — Передайте, что это комиссар Мегрэ!
 Он не мог сдержать улыбку, так как это был его первый выход, и он был счастлив, что может идти, как все люди! Он даже гордился этим, как ребенок, делающий свои первые шаги!
 И все же походка его была еще вялой, шаткой. Лакей забыл предложить ему сесть, он вынужден был подтянуть кресло к себе, потому что чувствовал на лоу предательски выступивший пот.
 Лакей в полосатом жилете! Крестьянин, которого повысили в звании и безмерно гордый от этого!
 — Если мосье соблаговолит следовать за мной… Господин прокурор примет мосье сейчас же…
 Этот слуга не подозревал, как это трудно — подниматься по лестнице. Мегрэ держался за перила. Ему было жарко. Он считал ступени… Еще восемь.
 — Сюда… Минуточку…
 А дом был именно такой, каким он представлял его себе. Мегрэ находился в том самом кабинете на втором этаже, о котором он столько раз думал! Белый потолок, тяжелые дубовые балки, покрытые лаком. Огромный камин. И книжные полки, закрывавшие все стены…
 Никого не было. В доме шаги не были слышны, потому что полы покрывали толстые ковры.
 Тогда Мегрэ, хоть ему и очень хотелось сесть, подошел к книжным полкам, где металлическая решетка и зеленая ткань скрывали книги от посторонних взглядов.
 Он с трудом просунул палец сквозь решетку. Отодвинул занавеску. За ней ничего не было, лишь пустые полки!
 Когда Мегрэ обернулся, он встретился взглядом с Дюурсо, который все это видел.
 — Я жду вас уже три дня… Признаюсь, что…
 Можно поклясться, что за это время он похудел килограммов на десять! Щеки впали. Особенно складки у рта, они стали в два раза глубже.
 — Садитесь, прошу вас!
 Господин Дюурсо чувствовал себя не в своей тарелке. Он боялся смотреть гостю прямо в глаза. Он сел на свое привычное место, за стол, заваленный папками.
 Тогда Мегрэ решил проявить милосердие и покончить со всем побыстрее. Прокурор не раз проявлял к нему неуважение. Не раз и комиссар мстил ему. Теперь же Мегрэ почти жалел его.
 Человеку шестьдесят пять лет, он совсем одинок в этом огромном доме, в этом городке, где он является верховным представителем властей, он совсем одинок в этой жизни…
 — Я вижу, вы сожгли свои книги.
 Ответа не было. Лишь щеки чуть порозовели.
 — Позвольте сначала покончить с юридической стороной дела… Впрочем, я думаю, в настоящее время по этому поводу ни у кого уже нет сомнений…
 Самюэль Мейер, которого я бы назвал дельцом-авантюристом, то есть торгаш, на котором пробы ставить негде и который ведет промысел в запретных водах, имел честолюбивую мечту сделать своего сына важной персоной…
 Сын изучает медицину… Доктор Мейер становится ассистентом профессора Мартеля… Двери в будущее широко распахнуты…
 Действие первое: город Алжир. К старому Мейеру приезжают двое сообщников и угрожают… Тот отправляет их в мир иной…
 Действие второе: тоже в Алжире. Мейера приговаривают к смертной казни. По совету сына он симулирует менингит. И сын его спасает. Был ли тот, кого похоронили под именем Самюэля, мертв до пожара? Этого, конечно, мы никогда не узнаем!
 Мейер-сын, ставший отныне Риво, не из тех, кто станет изливать душу первому встречному. Это сильная личность. Он не ищет общества других…
 Честолюбец! Человек острого ума, он знает себе цену и во что бы то ни стало хочет занять достойное место в жизни. Его единственная слабость: увлекается молоденькой пациенткой, женится на ней, затем убеждается, что она не представляет особого интереса…
 Прокурор не шелохнулся. Эта часть рассказа ему, как и Мегрэ, не была интересна.
 С гораздо большей тревогой он ждал продолжения.
 — Новоявленный Риво отправляет отца в Америку. С женой и молодой свояченицей переезжает жить сюда… Наконец, тещу свою перевозит в Бордо…
 И, разумеется, случилось то, что должно было случиться… Эта девушка в доме привлекает его внимание, не дает ему покоя, в конце концов он в нее влюбляется.
 Это третье действие. Ибо в это время прокурор республики, не знаю, каким образом, почти докопался до истины насчет доктора из Бержерака. Верно?
 Дюурсо тут же, без колебаний, ответил:
 — Верно.
 — Значит, нужно прокурору закрыть рот… Риво знает о его довольно безобидном увлечении… Эротическая литература, которую иносказательно называют издания для книголюбов…
 Это увлечение старых холостяков, имеющих деньги, и которым кажется слишком пресным собирать марки… Риво этим воспользовался. Вам представляют его свояченицу как идеальную секретаршу… Она помогает вам привести в порядок вашу коллекцию… И постепенно вы поддаетесь ее обаянию…
 Уж простите меня, господин прокурор, но это нетрудно… Главная трудность вот в чем: Франсуаза беременна… И чтобы держать вас в своих руках, нужно было убедить вас, что ребенок этот ваш. Риво не хочет опять бежать, опять менять имя, устраиваться на другую работу… О нем уже начинают говорить… Будущее представляется прекрасным…
 Франсуазе удается проделать эту комбинацию… И, конечно, когда она вам объявила, что станет матерью, вы поверили… Теперь вы ничего не скажете! Вы у них в руках! Тайно от всех, она рожает в Бордо, у Жозефины Босолей, куда вы продолжаете приезжать, чтобы навестить якобы вашего ребенка…
 — Сама Босолей мне об этом говорила… Мегрэ деликатно не смотрел на собеседника.
 — Вы понимаете, Риво — карьерист, сверхчеловек! Он не хочет, чтобы прошлое связывало ему руки! Он в самом деле любит Франсуазу! И даже несмотря на это, карьера ему важнее, и он соглашается на то, чтобы она по крайней мере один раз отдалась вам. Позволю себе задать вам лишь один вопрос. Это было один раз?
 — Один!
 Потом она всячески уклонялась, не так ли?
 — Под разными предлогами… Ей было стыдно…
 — Да нет же! Она любила Риво! Она уступила вам, чтобы спасти его…
 Мегрэ по-прежнему старался не смотреть в его сторону. Он глядел на камин, где ярко горели прекрасные сухие поленья.
 — Вы уверены, что ребенок ваш! Отныне вы будете молчать! Вас принимают в доме доктора! Вы ездите в Бордо навещать свою дочку… Но вот трагедия. В Америке Самюэль, наш Самюэль из Польши, из Алжира, свихнулся окончательно… Где-то в пригороде Чикаго он дважды нападал на женщин и убивал их иглой в сердце… Я нашел это в архивах…
 Его там ищут, он приезжает во Францию… У него больше нет денег… Он приезжает в Бержерак… Ему дают немного денег, чтобы он вновь исчез, но когда он уже собирается уехать, в приступе безумия он опять совершает преступление… Как и раньше!.. Удушение… Игла в сердце… Это происходит в лесу, у Новой мельницы, где проходит дорога от виллы доктора к станции… Ну, вы, наверное, уже догадываетесь обо всем?
 — Нет, клянусь вам…
 — Самюэль возвращается… Опять берется за свое… Приезжает еще раз, и очередное покушение не удается… Каждый раз Риво дает ему денег, чтобы он уехал… Он не может поместить отца в сумасшедший дом, а тем более арестовать…
 — Я сказал ему, что с этим надо покончить.
 — Да! И тот принял соответствующее решение. Ему позвонил Мейер-старший. Сын сказал, чтобы тот спрыгнул с поезда, не доезжая станции…
 Прокурор был бледен, не способен ни на малейшее слово или жест.
 — Вот и все! Риво убил его! Он не терпел никого и ничего на своем пути к карьере, для которой он считал себя достойным… Он даже свою жену рано или поздно отправил бы на тот свет!.. Потому что он любил Франсуазу, у которой от него была дочь… Та дочь, которую…
 — Довольно!
 Тогда Мегрэ поднялся, просто, словно после обычного визита.
 — Все, господин прокурор…
 — Но…
 — Видите ли, это была пара страстных, сильных личностей. Они не терпели препятствий! У Риво была та жена, которая ему была нужна. Франсуаза, которая ради него отдалась вам…
 Перед Мегрэ был бедняга, неспособный ни на какую реакцию.
 — Этой пары больше нет в живых… Осталась лишь женщина, которая никогда не отличалась умом и не представляла опасности ни для кого.
 — Мадам Риво будет получать пенсию за мужа… Переедет жить к матери в Бордо или еще куда-нибудь… Обе они будут молчать…
 Комиссар взял шляпу со стула.
 — А мне пора возвращаться в Париж, ведь мой отпуск кончается…
 Он подошел к столу, протянул руку.
 — Прощайте, господин прокурор…
 И поскольку тот бросился к этой руке с признательностью, которая грозила превратиться в поток благодарных слов, Мегрэ отрезал:
 — Не поминайте лихом!
 Вслед за лакеем в полосатом жилете он вышел из дома, оказался на залитой солнцем площади, с трудом дошел до гостиницы «Англия», где сказал хозяину:
 — Сегодня наконец подайте трюфеля и паштет из печени… И счет!.. Мы сматываем удочки!