Аннотация: Магнус. Один из лучших офицеров, стоявших во главе потерпевшего неудачу военного переворота. Офицер, который избежал плена и казни, пережив загадочную операцию, которая снова превратила его в подростка...
 Но разум его остается взрослым. Острым и ясным. Его война продолжается. Только на этот раз его армией станут мальчишки н девчонки, готовые на все ради иллюзорной «мечты о свободе»...


---------------------------------------------


 Владислав Виногоров
 Повстанец



 Пролог


 Последние взрывы отгремели, и мы все остались при своих. Я понимал, что это тупик. Понимал это и командир правительственных частей, атакующих нас вот уже третью неделю в этом проклятом ущелье. Но у него в отличие от меня было одно существенное преимущество: боеприпасы и свежих людей ему подвозили регулярно. Мои же люди выдохлись настолько, что засыпали прямо в окопах. Плевать они хотели на высокие идеи. А я ничего не мог с этим поделать. О боеприпасах вообще вспоминать не хотелось… Если так будет продолжаться и дальше… Впрочем, долго так продолжаться не может.
 То, что восстание провалилось, стало понятно уже на второй день, когда отряды Национальной Гвардии столичного гарнизона вместо того, чтобы присоединиться к революционным частям армии, открыли огонь по нашей колонне. Я сразу сказал Альтусу, что добром это не кончится, но он только презрительно хмыкнул и недвусмысленным жестом показал, что надо сделать с непокорными. И я сделал. Подогнал гаубицы и молотил по казармам гвардейцев до того светлого момента, пока они не выбросили белый флаг. Потом, как положено, принял капитуляцию, разоружил сдавшихся и тут же отдал приказ повесить всех оставшихся в живых. В назидание остальным непокорным. Альтус, когда узнал — аж засветился, дурак кровожадный, и тут же полез мне какую-то висюльку на френч вешать. За героизм. Идиот. Нельзя было гвардейцев трогать. Договориться — надо было попытаться, а из гаубиц расстреливать — нельзя. Любят у нас Гвардию! Любят и лелеют. И любовь эта не на пропаганде дурацкой зиждется. Спасли за четыре года до этого гвардейцы пятимиллионный город. Это когда террористы плотину над столицей рвануть пытались. Спасли. Честь им и хвала. И командир их тогда очень грамотно сказал: «Национальная Гвардия спасает свой народ, а не стреляет в него».
 Не поняли мы тогда, что это значит. А значит это, что раз гвардейцы по нам огонь открыли, то никакие мы не спасители нации, а шайка мерзавцев, которые позарились на законно избранную власть.
 Вот с этого все дерьмо и началось. Альтус, старый дурак, до седин дожил, а мозгов не нажил, умудрился путч поднять, когда Президента и в столице-то не было. Ну и пошло все наперекосяк. Президент на всю страну орет о путче, который надо незамедлительно подавить, но в Столицу не суется. Альтус, дятел старый, орет о коррумпированном Президенте, которого надо к стенке поставить… А большей части народа глубоко по фиг. То есть не особо по фиг, когда пушки перед физиономией стреляют, но кто у власти останется — людей совершенно не интересует. А тут еще какой-то умник из президентского окружения пустил очень грамотную идею в массы: дескать, Президент сотоварищи, конечно, не архангелы, но уже наворовались, и, следовательно, теперь и народу кое-что перепадет, а Альтус и ему подобные просто рвутся к власти, чтобы себе побольше нахапать, а на народ им плевать.
 Умно было запущено, ничего не скажешь! Ну вот, не прошло и месяца, как я с отборными нашими частями зажат в ущелье, из которого не то чтобы некуда отступать, а то что если откатимся, то сметут нас превосходящими силами дня за три. Вот сиди, командир, и думай: то ли Родину с такими защищать, то ли с сумой по миру идти. Зря я тогда за Альтусом пошел! Сейчас бы был с другой стороны ущелья и готовился бы не спеша к новым погонам по случаю окончательного подавления мятежа. Хотя я ни о чем не жалею. Лучше быть главнокомандующим месяц, чем младшим офицером до конца жизни.
 Размышления мои прервал какой-то шум снаружи. Наверное, опять дезертира поймали. Это у нас теперь обычное явление: люди не об идее думают, а шкуру свою спасают. Мне это не светит. В смысле — шкуру спасти. Мы с Альтусом и еще десяток лидеров мятежа на веки вечные есть предатели, и поступят с нами соответственно. А простым солдатам предлагают штык в землю — и полная амнистия. Грех не воспользоваться! Правда, я отдал приказ пойманных дезертиров вешать, но это слабо помогает.
 Шум тем временем перерос в шарканье ног и легкую перебранку, в кабинете возникли запыленный вестовой и свора моих замов. Этих бы я сам перевешал с громадным удовольствием, но тогда я рискую остаться без полевого штаба. Да, в ставке штаб есть, но если бы у меня не хватило ума посылать ко всем чертям его начальника, выдающего директивы одна бездарнее другой, то до сегодняшнего дня я бы просто не дожил. И теперь, я так понимаю, очередное «гениальное» указание пришло. Обойдусь я с ним так же, как и со всеми предыдущими, но на вестовом сгонять зло не буду. Выслушаю. И так, что тут у нас?
 — Господин главнокомандующий Магнус! Президент Альтус приказывает вам безотлагательно явиться в его резиденцию! Оставьте вместо себя заместителя, выезжаем немедленно.
 Либо Альтус совсем ума лишился на старости лет, либо решил меня под конец этого мероприятия еще и к стенке поставить. Так сказать, чтобы врагу не досталось. Вот смеху-то будет!
 — Командор Морус! Остаетесь за меня. Я в ставку. Вопросы?
 У Моруса никогда вопросов не было. Ответов, впрочем, у него тоже никогда не было. Так что в мое отсутствие все будет идти четко по моим приказам. И никакой самодеятельности! Морус исполнителен и туп: идеальный заместитель для командующего, которого явно вызывают в ставку для очень нелицеприятного разговора. Хотя мне уже, похоже, должно быть все равно. Странно, должно быть, но вот кошки на душе что-то скребутся.
 — Амфибия ждет, господин главнокомандующий!
 Ждет так ждет. Я отдал последние распоряжения слегка очумевшему Морусу и покинул свой штаб.
 В ставке, судя по всему, царил полный тарарам. Посадочную площадку нам дали минут через десять, и все это время мы, как последние идиоты, висели над портом, наблюдая творящееся там столпотворение. А я-то думал, со мной поторопятся. Вот и понимай теперь, зачем тебя вызвали.
 Однако приземлились. Амфибию тут же отогнали на заправку, вестовой козырнул и указал на подруливающий бронемобиль. Мой личный бронемобиль, между прочим. Мой же личный шофер распахнул передо мной дверцу, я сел на заднее сиденье, и мы тронулись.
 В ставке действительно царил бардак: бегали люди, сигналили машины, материли всех на чем свет стоит регулировщики. Водитель ничтоже сумняшеся врубил сирену и проблесковый маячок, и мы понеслись через этот бедлам к резиденции Альтуса.
 В резиденции было все то же самое: беготня, суматоха и бардак. Вестовой куда-то исчез, и я, потоптавшись в вестибюле, направился к дежурному офицеру. Парень был до предела измотан и поначалу не обратил на меня никакого внимания: он с кем-то ругался по телефону. Ладно! Умирать —
 так с музыкой, будем развлекаться! Я достал из кобуры «люгер» и с размаха врезал рукоятью по столу дежурного. Столешница треснула. Дежурный подпрыгнул и таки обратил на меня внимание. Присмотрелся. Узнал. Козырнул. Заглянул в какую-то бумажку.
 — Господин главнокомандующий! Пройдите, пожалуйста, в комнату 21. Это на втором этаже.
 И тут же продолжил ругаться по телефону. Мне уже все это начало надоедать. Пистолет в руке… можно прямо сейчас поставить дежурного к ближайшей стенке… для разнообразия к вот этой — с портретом старого дурака Альтуса, и шлепнуть собственноручно за несоблюдение субординации. Впрочем, это еще успеется, или… Я передернул затвор, вгоняя патрон в патронник, и пошел на второй этаж искать комнату номер 21. Если меня попытаются арестовать, то восемь штук трупов я гарантирую. Я редко промахиваюсь, особенно в закрытом помещении.
 Как только я поднялся на второй этаж, мне в глаза бросилась дверь с нужными цифрами. Около двери замерли с автоматами наперевес два охламона из личной охраны старого осла Альтуса. Я подошел ближе. Присмотрелись. Узнали. Откозыряли. Покосились на «люгер» в руке. И… молча пропустили. Я охренел. Все можно понять, но так не арестовывают! Чую, что-то здесь не так, но не могу понять что. Когда я вошел в комнату номер 21 и двери за мной закрылись, я охренел еще больше: все старшие офицеры мятежа сидели тут. Развалясь в креслах и попивая кому что больше по душе. Ромус, с которым мы все время были на ножах, презрительно посмотрел на пистолет в моей руке, хмыкнул и занялся своим любимым бурбоном. Да-а-а. Выглядел я, судя по всему, круглым дураком. Остается в такой ситуации одно — сохранять хорошую мину при плохой игре. Что я и сделал. Неторопливо затолкал «люгер» в кобуру, разогнал складки френча под ремнем, прочистил горло и громко осведомился:
 — Эт-то как понимать? А ну встать, когда в комнату главнокомандующий входит!
 Подействовало. Повскакивали как ужаленные. Ромус встал с явной неохотой. Не нравится ему, видите ли, что старый дурак Альтус главнокомандующим меня, а не его поставил. Ничего! Сейчас я научу тебя Родину любить!
 — Командор Ромус! В чем дело? Вы, как старший офицер, при вхождении в помещение главнокомандующего обязаны были встать первым и подать команду «смирно». Нашивки жмут или экзамен по уставу сдать желаете?
 — Виноват, господин главнокомандующий!
 Ромус аж побелел от злости, а крыть-то нечем! Устав же он у нас разрабатывал, вот пусть теперь пожинает плоды своего труда. Крючкотвор хренов.
 — Прекрати, Магнус, это уже не смешно!
 Ага. Старый хрен Альтус пожаловали. Сейчас мы и тебе соли под хвост насыплем.
 — Господа офицеры! Смирно!
 Поворачиваюсь «кругом» и начинаю браво рапортовать:
 — Господин Президент! Во вверенных мне подразделениях…
 — Я же сказал — прекрати! — взрывается старый козел. — Это ты при этих, — неопределенный жест в сторону двери, — будешь из себя служаку изображать, а тут все свои. Кстати, все могут сесть и расслабиться.
 — Скорее уж всех поставят к стенке, — нагло выдаю я, плюхаясь в кресло, и одновременно пододвигаю к себе бутылку водки и стакан. Всем же предложили расслабиться? Вот я сейчас и расслаблюсь!
 — На фронте так плохо? — Старый дурак в своем репертуаре.
 — Ты вообще сводки мои читаешь? — моментально огрызаюсь я в ответ. — И что я там пишу? Что все хорошо?
 — Сколько мы еще продержимся?
 — Неделю, может, две, если дадут свежих людей… Ваше здоровье! — Я нагло выливаю в себя полный стакан водки. И плевать я хотел, что на это скажет Ромус.
 — Именно по этому поводу я вас всех и собрал. — Старый дурак Альтус обвел комнату дурацки прищуренным взглядом, лавры великого лидера ему и днем, наверное, мерещатся. — Мы проиграли, и не понимает этого только дурак. Сейчас наша задача — спасти основу революции: ее лидеров, способных командиров, талантливых…
 Кого талантливых — я слушать уже не стал. Значит — драпать. Естественно. Жить каждый хочет. И революционер — не исключение. Теперь все покатится по накатанной до нас дорожке: правительство в изгнании, ничем не гнушающиеся офицеры проигравшей армии, медленная деградация и окончание жизни на помойке.
 Я обсел взглядам комнату и понял, что все смотрят на меня. Секундное замешательство, и до меня дошло — я уже некоторое время размышляю вслух. Ну и хрен с ним! В конце концов, а что я сказал не так?
 — Для избежания подобного развития событий я и собрал вас, — глазом не моргнув выдал старый козел Альтус. — Бегство — это не всегда бегство за границу. Есть и другие… э-э-э… варианты и сценарии.
 Сценарии у него другие есть! Сценарист хренов! Именно благодаря таким сценаристам…
 — У нас появилось новое секретное оружие? — с умным видом вопрошает Ромус. Вот же кретин! Новое секретное оружие ему подавай! Что ни говорите, а дебилизм — это врожденное! Сидел бы и кропал уставы. Тупица!
 — Да, у нас есть такое оружие!
 А это уже номер. Сегодня старый хрыч переплюнул самого себя. Совсем свихнулся. Дурно на него перенапряжение действует. А ведь теперь могут и не расстрелять. Душевнобольных положено лечить, а не убивать. Так, Альтус, похоже, выкрутился. С чем его и поздравляю, А нас, как приспешников этого психа, поставят к стенке. Все справедливо: головой надо думать, перед тем как в такую кашу нырять!
 — Да! Именно новое секретное оружие!.. И нечего на меня смотреть как на умалишенного, Магнус!.. И я собираюсь это оружие применить. Так сказать… э-э-э… дополнительные испытания… На вас! По той причине, что оно не совсем… э-э-э… традиционное… Прекрати ржать, Репус, это не относится к половой ориентации. Хотя от тебя можно ожидать и не такой пакости! Мне придется сейчас пойти на то, чтобы в деталях рассказать вам о нашем секретном оружии. Это подразумевает, что вы все согласны с его применением. Потому что несогласных я вынужден буду пристрелить сразу. Так как, когда все закончится, никто не должен даже догадываться о том, что мы применили наше оружие…
 Альтус закашлялся. Доконала старого козла длинная речь в прокуренном помещении. Пока Альтус перхал, а услужливый Ромус отпаивал его водой, я задумался. Что-то не сходится: когда все закончится — тогда победителей не судят. И всем будет глубоко наплевать, какое оружие мы для победы использовали. А если не наплевать? Значит, несмотря на это сверхсекретное новое оружие, мы все равно проигрываем? Непонятно мне это. Альтус тем временем откашлялся и продолжил:
 — Это оружие… не совсем оружие, оно… э-э-э… В общем, оно почти что биологическое. И использовано оно будет для сохранения элиты революции! То есть вас. Испытания уже проведены, и прошли они успешно. Вы должны были обратить внимание на отсутствие в эфире Ленуса. На остальных, менее заметных, вы бы и так не посмотрели. Вот это и есть действие нашего нового секретного оружия!
 — Стоп! — Я поднял руку, останавливая поток словоблудия от старого дурака, который, видно, таки рехнулся окончательно. — При чем тут смерть Ленуса и новое оружие?
 — А кто тебе сказал о смерти? — Альтус хищно улыбнулся. — Ленус сейчас восьмилетний ребенок. И вы все скоро станете детьми. Мы нашли способ превращения взрослых в детей с сохранением всех знаний. Операция длится неделю… А через десять лет мы еще посмотрим, кто проиграл в этой революции!




 Глава 1. ДЕТОЧКУ ВЕЗУТ ДОМОЙ


 Медсестра смотрела на меня с состраданием. Всю дорогу предлагала мне то что-нибудь сладенькое, то что-нибудь вкусненькое. Против сладенького я никогда ничего не имел, но эти сюсюканья меня уже успели изрядно утомить.
 Не так я себе это все представлял. Сперва казалось, что я — это я. Мало ли, что роста поубавилось? Так это дело наживное. Оказалось, что нет. Еще каких-нибудь десять дней назад я бы эту медсестричку разложил прямо здесь в купе поезда и… А что толку об этом думать? Все равно ничего и никого я сейчас не разложу. И в ближайшие несколько лет — тоже. Противно, но приходится привыкать.
 Операция, если то, что со мной и с остальными сделали, можно так назвать, прошла успешно. И вот я, восьмилетний мальчик по имени Санис (имя-то какое собачье подобрали!), еду в поезде с симпатичной медсестричкой, которую я бы дней десять назад… Хватит! Так не сложно и до психиатра добегаться. А там хороший специалист быстро заподозрит неладное. Вот, уже паранойя начинается. Так о чем это я? Ага. Значит, еду я в поезде, как сиротинушка, так как родителей моих мерзавец Магнус (хи-хи!) перебил в Столице вместе с остальными гвардейцами. Папаша мой, стало быть, командовал ротой, а мамаша стучала по клавиатуре в штабе. Да-а-а. Я так понимаю, кто там был на самом деле папашей — история умалчивает. А ведь Альтус, старый пень, молодец. После расстрела гвардейцев распорядился все трупы кремировать. Вероятнее всего и маленького Саниса, имя которого я сейчас ношу, тоже отправили в крематорий. Весело, правда? Я непроизвольно содрогнулся, представляя это действо, и тут же выругал себя за мягкотелость. Тоже мне командующий армией. Крематория он, видите ли, испугался. Да я в ствол заглядывал чаще, чем некоторые баб в своей жизни тискали. Да я… Стоп! Все правильно. Нормальная реакция нормального маленького мальчика на страшное воспоминание. Так будет продолжаться еще несколько лет, пока организм не научится брать под контроль эмоции. Ему очень многому придется учиться заново, этому маленькому организму с большим прошлым. И я не уверен, что это обучение мне по нраву.
 Медсестричка заметила, что со мной что-то не так, и нахмурилась. Интересно, сколько ей лет? Восемнадцать? Двадцать? Если я встречу ее лет через десять и она будет выглядеть так же привлекательно — точно совращу. Хотя… Кто его знает, что будет через десять лет?
 — Санис, деточка, ты почему так нахмурился? Конфетку хочешь?
 — Нет, спасибо, госпожа Спаркис. Мы скоро приедем?
 Боже мой! Какие идиотские вопросы я задаю! Я же десятки раз ездил по этой линии. Я прекрасно знаю, что если поезд не выбьется из графика, то пилять нам еще часа три, а если выбьется, что сейчас не редкость, то и все пять. Зачем я это спрашивал? От нечего делать? Для поддержания разговора? Идиотизм.
 — Часа через три приедем, маленький. А там нас встретят твои новые папа и мама.
 Какая бестактность! Будь я настоящим Санисом, я бы, наверное, уже залился горючими слезами и проревел бы до самого конца пути. Нет, этой дуре все-таки восемнадцать, а то и меньше. Надо же такое сморозить ребенку, который месяц назад потерял родителей. И ведь сидит же, дура, и улыбается. Бровью даже не повела. Красивой, между прочим, бровью. Но не повела. Хорошо, что я не настоящий Санис, потому что хлюпать носом добрых три часа — удовольствие ниже среднего. А раз так, то девчонку надо бы заставить малость поконфузиться.
 — Скажите, госпожа Спаркис, а сколько вам лет?
 Вопрос, конечно, бестактный. Но я же маленький мальчик. Значит, это уже звучит не как бестактность, а как детская непосредственность. Ага! Покраснела. Неужели я ошибся и она еще моложе?
 — Семнадцать… скоро будет…
 Понятненько. Малолетка. Не-е-ет, раскладывать прямо в купе я бы ее, пожалуй, не стал. Не хватало еще за совращение несовершеннолетних на старости лет загреметь. Опять — стоп! Какая такая старость? Я же восьмилетний сопляк. Это ее, случись сейчас такое, по полной программе укатают. А дней десять назад мне и не то еще с рук сходило. Я же был главнокомандующим революционной армией! А почему, собственно, «был»? Меня формально никто не снимал. А то, что армия моя уже разгромлена и вместо меня расстреляют недоумка Моруса, — так туда ему и дорога. Человека, который без письменного приказа с четким объяснением порядка действий не способен самостоятельно в сортир сходить, его не то что расстрелять — четвертовать мало! Хотя вынужден признать, что исполнитель Морус — идеальный. Был. Потому что шлепнут его в самое ближайшее время. А что шлепнут — то и к бабке ходить не надо. Меня же всю последнюю неделю не было, а этот дурак старательно исполнял мои директивы. Вот теперь будет ему развлекуха. Головой надо думать, перед тем как приказы о расстрелах выполнять. Это я мог себе позволить удовольствие к стенке несколько тысяч человек за раз поставить. Мне все равно никакого прощения не было с самого начала. А этот дурак, будь он поумнее, мог бы с момента моего отъезда расстрелы пленных прекратить. И тогда отделался бы легким испугом. Да ему вообще следовало бы капитулировать. Точно живым бы остался. Только будь он умнее — либо сейчас ехал бы в виде восьмилетнего мальчика, как я, в таком же вагоне, либо примерял бы новые погоны в честь победы над путчистами. А если бы я был умнее? Наверное, сидел бы сейчас дома, смотрел новости и вел бесконечные споры с отцом о том, нужно было или не нужно подавлять путч. Но это в случае, если бы я был умнее. Но я все равно ни о чем не жалею. Правда, праздный интерес — повторю ли я все по новой, если представится случай, — присутствует.
 — А почему ты спросил, сколько мне лет?
 Или у меня мысли в голове слишком быстро бегают, или она жуткий тормоз. Ладно. Вгонять в краску — так по-настоящему.
 — Я… я в вас влюбился…
 Взгляд я, как положено, потупил, но как эта девчонка покрылась краской — заметил. Так. Очень хорошо. Это тебе за «новых» родителей, дура. В следующий раз думай головой, перед тем как такое ляпать.
 — Санис, деточка, но ведь я же тебя на десять лет старше!
 — На девять. Ну и что? У меня мама была тоже старше папы.
 Это правда. Мать настоящего Саниса действительно была старше своего мужа. Свою новую родословную я выучил очень хорошо.
 — Я не знала. Расскажи мне о своих родителях. Какие они были?
 О своих родителях я рассказать могу. И ничего они не «были». Очень они даже «есть». А вот о родителях Саниса рассказать мне нечего… Значит, самое время разреветься. Что я и сделал. Да, отвык я уже от этого. Оказывается, слезу пустить — это до предела просто. Теперь до нее начало доходить, что она сморозила. Испугалась. Это приятно. Нельзя детям такое говорить. У них от этого может истерика случиться или еще того хуже — нервный срыв. И тогда — прощай свежеполученный диплом медучилища. Сейчас начнет заглаживать вину.
 — Санис, миленький, ну успокойся. Ну хочешь я тебя поцелую?
 Не знаю, наверное, хочу… Тьфу ты! Да что же это за день сегодня такой? Она еще и целоваться не умеет. Воистину: если не везет, то это по-крупному.
 — Понравилось? А когда подрастешь — будешь целоваться с девушками постоянно.
 Ну да, только с умеющими целоваться, а не с такими, как ты.
 — Вот видишь, все не так уж и плохо. Может… тебя еще поцеловать?
 А это к вопросу о том, кто кого и где разложит. Однако. Жуткое желание намекнуть ей, что совращение несовершеннолетних — это статья. Сдерживает только то, что восьмилетний мальчик такого знать в принципе не может. Или может, но говорить такое постесняется. Кроме того, восьмилетнему мальчику должно быть очень интересно: а как же это у взрослых происходит? Так что… Все понятно, но что мне сейчас делать? Вот же нимфоманка малолетняя! Ну блин! Я, кажется, не сдержусь и скажу ей какую-нибудь гадость.
 К счастью, гадости говорить не пришлось. Лязгнули буфера, и поезд остановился. Тут же прокуренная станционная громкоговорящая система захрипела, зашуршала и уведомила о приходе нашего поезда и о том, что стоит он аж десять минут. Неслыханная роскошь.
 — А хочешь мороженого, Санис?
 Это на порядок лучше, чем работать тренажером для малолетней нимфоманки. Еще и начинающей.
 — Конечно, хочу… Если можно.
 Интересно, я должен быть благовоспитанным мальчиком? По идее — да. Гвардия — это элитные части, так что скорее да, чем нет. С другой стороны: откуда я знаю, что там происходило в семье у настоящего Саниса? Может, пьяный папаша-офицер, припершись домой, выдавал мамаше и малолетнему сыночку такое, что впору святых из дому выносить. А плевать мне на это! Проще будет остаться самим собой… Забавно. Вот через годы и прорезался тот самый маленький мальчик, который играл на пианино, декламировал стихи и был надеждой всей родни. Хорошо надежда осуществилась…
 Госпожа Спаркис вскочила как ужаленная и понеслась покупать мне мороженое, а я опять задумался. Через каких-нибудь несколько часов я встречу людей, которые станут мне родителями. Приемными, но родителями. И на довольно большой срок. Вероятно, меня начнут воспитывать «в традициях», которые заложены не одно поколение назад. Насаждать какие-то ценности, прививать разумное, доброе, вечное… То есть доставать по полной программе. Это еще можно стерпеть. Хотя знаю я свой характер… А вот если папаша окажется скор на расправу, то отдыхать мне в тюрьме для малолетних преступников — прирежу ведь ночью!
 Накрутил я себя уже прилично. Только по опыту знаю, что гадать о том, что будет и как сложатся отношения с людьми — дело пустое. Все будет не так и не эдак, а как-то по-третьему. Просто мне очень страшно. Я долго не хотел в этом себе признаваться, но я боюсь. Боюсь неизвестности, боюсь за свое маленькое и такое еще хрупкое тело, боюсь разоблачения, впрочем, вот это точно зря. Ведь ни лучшие друзья, ни любимые женщины сейчас не смогут меня узнать. Даже если очень захотят. Но страх не покидает. Впереди неизвестность. Меня спасли как цвет революции. Что это означает — и ежу понятно. И тут старый козел Альтус подложил мне свинью. Его, этого урода, который наложил на себя руки, уже где-то прикопали. Связей он мне никаких не оставил. Но я же эту хитрую крысу знаю. Он же так просто ничего не делает! И в один преотвратительнейший момент ко мне подойдут, назовут давно забытым именем и скажут, что пора отрабатывать должок. А если я не соглашусь? Убьют? Откроют инкогнито? Или все-таки соглашусь? Нет ответов. Впереди только неизвестность. Она клубится перед самыми носками моих маленьких сандалий и заставляет меня непроизвольно поджать ноги под себя.
 Чтобы отвлечься, я выглядываю в окно. По вокзалу снуют люди с чемоданами. Большие и маленькие. Грустные и веселые. Едущие куда-то, приехавшие откуда-то, встречающие кого-то, провожающие кого-то. У них у всех есть то, чего нет у меня, и нет того, что у меня есть. У них есть какие-то виды на будущее и нет ТАКОГО прошлого. Им легче или сложнее — я не знаю. Но я твердо знаю, что им не так, как мне. И это тоже пугает.
 Я с трудом вышел из кольца мыслей, навевающих безысходность, и критически осмотрел себя: на полке сидит упитанный мальчуган с вьющимися темными волосами, одетый в добротный костюмчик, и занимается взрослыми самокопаниями. Нужно останавливаться, пока не поздно. Во-первых, ближайшие несколько лет все те неприятности, которые мне приходилось утрясать и разгребать самому, за меня будут утрясать и разгребатьприемные родители. Хорошо ли, плохо ли — посмотрим. Во-вторых, как совершенно верно говаривал мой папа (настоящий папа!), если не научиться подтрунивать над самим собой — свихнешься. Я посмотрел на себя, на свои копания и страхи, и улыбнулся. В конце концов жизнь продолжается.
 Дверь купе отъехала в сторону. Я ожидал увидеть начинающую нимфоманку с мороженым, но вошла семейная пара лет сорока — сорока пяти. Сначала я отвернулся к окну, а потом услышал знакомый голос и едва не подпрыгнул на месте. Радус и его супруга Аженис. О Боги! Только не это! И за что меня так?
 Я едва сдержался, чтобы не поприветствовать старых друзей, и тут же себя одернул: или не поймут, или, если поймут, то закончиться это может плохо, принимая во внимание должность Радуса во вполне известном ведомстве. И плевать Радус будет на то, что я его лично вывез из Столицы перед самым началом путча. В принципе ему ничего не угрожало, но могли чисто случайно слегка попортить шкуру. А могли и не слегка.
 Пока я во все глаза пялился на Радуса, нимфоманка таки успела вернуться, что спасло меня от намечавшейся беседы: Радус тоже посмотрел на меня очень заинтересованно. Разумеется, ведь у него сынишка лет восьми… То есть моего теперешнего возраста. Вот дела! А я же чуть не стал его крестным. Правда, я его ни разу не видел: Радус почему-то никогда не привозил отпрыска в Столицу… А было бы забавно пообщаться с крестничком в таком вот виде. Хотя здесь есть свои преимущества.
 — Это ваш мальчуган? — между тем обратился Радус к нимфоманке.
 — Нет, — Она потупилась и вдруг залилась краской. Еще бы не залиться! Видать, вспомнила, как меня попыталась учить целоваться. Хотя тут еще вопрос, кто кого научить может. — Я его везу… К новым родителям.
 Вот же дура! Опять то же самое! Ничего ее не учит. Интересно, а если я сейчас опять слезу пущу, что она делать будет? Аженис дама в этом плане суровая. Детей у них с Радусом ой как долго не было, и теперь она к ним очень трепетно относится. Так что рискует дурочка медсестричка. Ох рискует!
 — Путч? — с пониманием спросил Радус.
 Ему бы не понимать. Столица вся охвачена волнениями. Гвардейцы только что обстреляли наших, а я заявляюсь к нему и объясняю, что он должен быстренько облачиться в штатское и проследовать в моем автомобиле за пределы города,., пока все не уляжется. Боже мой! Тогда я еще на что-то надеялся… Или уже нет? Просто решил вытащить из кровавой каши хорошего человека? А может, сделать хоть одно доброе дело, которое зачтется Там? Где это самое «Там», я, правда, представляю себе слабо, но все-таки…
 Опять я задумался и пропустил какую-то часть разговора. Со мной такое часто бывало в детстве. Я мог думать о чем-то своем и не слушать, что говорят вокруг. Причем обращаться могли ко мне, а могли и не ко мне — мне это было глубоко фиолетово. А еще я мог вообще не думать. Ни о чем. И мир через некоторое время становился абсолютно другим: я его чувствовал, а не осознавал. Это, наверное, было самое прекрасное ощущение в жизни. Если с тобой такого никогда не происходило, то не стоит и пытаться объяснить, как это. Ты видишь стол и понимаешь его сущность, которую нельзя выразить словами. Или… Нет, это нельзя рассказать, как нельзя рассказать, что такое… ну, скажем, оргазм. Эк меня переклинило. Организму до этого самого оргазма нет никакого дела и, чисто теоретически, не будет еще довольно долго. А вот память… Она услужливо вызывает в сознании образы и также услужливо намекает, что некоторое количество лет об этом нечего и думать. Черт! Надо прекращать. Действительно можно загреметь к психиатру.
 — Так тебя зовут Санис?
 Радус явно решил познакомиться с кудрявым мальчиком, который сидит напротив него и сосредоточенно уничтожает мороженое. Ладно, Радус, давай знакомиться.
 — Да. А вас как зовут?
 — Я — Радус. А это, — жест в сторону жены, — моя супруга Аженис.
 Так, теперь надо промолчать. Я же из офицерской семьи, и произносить фразы типа: «Очень приятно, сударыня», — будет крайне глупо. Да и странно такое будет звучать из уст восьмилетнего сопляка.
 — Ты, значит, едешь к нам в Городок. Это здорово. У нас там сейчас тихо и хорошо — как раз то, что надо. Обживешься — заходи в гости. У нас сын твоего возраста. Подружитесь.
 Может, и подружимся. А может, и нет. Кто же его знает, что ему в голову взбредет? Да и не поймем мы друг друга. О чем нам говорить? О коллекционировании машинок? Или бабочек? Или почтовых марок? А может, пойти в песочнице поиграться? Хотя я уже и забыл, как это делается — играться в песочнице. Может, мне и понравится… Класс! Здоровый мужик, офицер, главнокомандующий повстанческой армии играется в песочнице! Загляденье. Может, меня бы и не шлепнули, а отправили прямиком в веселый дом, где поместили в палату вместе с Наполеоном и еще парой-тройкой таких же персонажей… Но сейчас я, увы, не здоровый мужик, а вполне себе восьмилетний мальчуган, так что можно будет, пожалуй, и в песочнице повозиться. От души так, чтобы потом этот самый песок аж из ушей сыпался.
 — Значит, договорились? — продолжает гнуть свое Радус. — Зайдешь?
 — Спасибо, зайду.
 Вынести это невозможно. Неужели нельзя оставить ребенка в покое и не устраивать ему дурацкие допросы? Ну едет себе дитятко в поезде, ну грызет мороженое, ну задумчиво смотрит в никуда. Чего лезть-то? Ох и чувство такта же у этих взрослых… Можно себя поздравить — первая здравая мысль за все время. Я теперь ребенок, а они — взрослые. Которые ничего не понимают, и у нас с ними радикально отличается восприятие действительности. Или у меня радикально отличается восприятие этой самой действительности? Я сейчас не могу посмотреть на этот мир глазами взрослого и не могу глазами ребенка. А какими глазами я могу смотреть на этот мир? Старый козел Альтус очередной раз подложил мне огромную свинью. Он-то благополучно снес себе половину черепа. Ему, скотине, теперь все равно. А что делать мне? Что делать, когда непонятно, кто я? Интересно, а что бы скотина Альтус на моем месте почувствовал? Наверное, он бы свихнулся на второй день. Или сразу. Знал, старый козел. Знал и именно по этой причине пустил себе пулю в висок. Впрочем, плевать я хотел на Альтуса. А вот Ромус, который оказался в проклятой клинике в то же время, что и я, меня в данный момент совершенно искренне радует. Вообще говоря, я не знаю, что у него там сейчас происходит и как он себя чувствует, но с его брезгливо-менторско-покровительственным тоном будет он бедным. Это кто же такую зануду в доме потерпит? Я удивляюсь, как его собственные родители не придушили еще в колыбели. Он же как из мамки вылез, уже должен был быть такой занудой, что страшно сказать. А может, и нет. Может, он был в детстве благовоспитанным и очень приятным в общении ребенком… Только не Ромус! Этот скотиной должен был быть с самого рождения. И нечего тут его обелять. Если бы не его тупомордость и идиотская упрямость, то начали бы мы с того, что арестовали Президента. Устроили бы показательный суд, благо было за что зацепиться. А там… А там не пришлось бы мне сейчас ехать в этом вагоне в виде восьмилетнего ребенка. Да, зря Ромуса тоже на это чертово «омоложение» отправили. Надо его было вместо меня откомандировать командовать армией. Вот бы я порадовался, когда его свои же солдаты на части бы изорвали! А ведь изорвали бы. Он же кретин. Он же перед самым концом попытался бы строевую подготовку устроить. Хотя надо сказать, что тогда бы я в этом вагоне не ехал. Ромуса бы разорвали на второй день после прибытия. Не любят его солдаты. И что в нем старый козел Альтус нашел? Зачем в штаб взял? Может, специально, чтобы меня позлить? Может быть. От Альтуса и не такого можно ожидать. И опять странность. Меньше всего я ожидал, что старый осел полезет меня спасать. Представить к какой-нибудь своей дегенеративно-самовыдуманной награде — верю. Спасать? Не верю! Но спас же. Вытащил с передовой, рискуя развалом фронта, и — спас. Только пока я благодарности особой не испытываю. Чувствую себя черт знает как — это есть. Завыть хочется — это тоже есть. А вот благодарности — ее нету. Хотя, казалось бы, благодарить есть за что: жив, вне подозрения и смогу начать все сначала. Только не хочется отчего-то. Наверное, эта чертова революция меня преждевременно состарила. На мир я смотрю как-то… А как я смотрю на мир?
 Я не знаю ответов на свои бесчисленные вопросы, которые выбрасываю пачками в пространство или самому себе. Какая разница? Поезд мерно постукивает колесами на стыках рельсов. Радус и Аженис что-то рассказывают юной нимфоманке, которая везет меня в неизвестность. А я? А я сижу и перебираю в голове что-то такое, смысл чего стремительно ускользает от меня. Мерный перестук колес внушает спокойствие, но оно сразу же улетучивается, стоит только вспомнить что-то из своей прошлой жизни. Полно, а моя ли это была жизнь? Зачем я только подался в проклятую академию? Почему мне попался куратор, который хотел стать президентом? Почему он выделил меня среди доброй тысячи своих курсантов, тоже до предела амбициозных и пока еще горластых? Зачем? Зачем это было ему? И зачем это было мне? Зачем он отмазывал меня, когда я умудрился-таки соблазнить дочку начальника академии? Дуру держали в строгости, а мне очень захотелось поиметь если не самого начальника, то хотя бы его дочь. И если начальника я бы с удовольствием поимел с помощью табельного пистолета (всю обойму бы в голову выпустил!), то уж с дочкой… Да, есть что вспомнить. Правда, выяснился ряд пикантных моментов из прошлого генеральской доченьки. Вот благодаря этому я и не стал ее мужем. По правде сказать — не очень-то и хотелось. Зато сейчас я бы либо уже лежал в земле, либо получал полковничьи погоны. Первый вариант — это если бы не успел вовремя дать деру из Столицы и попался такому вот, как я сам, оболтусу в руки, а второй — если бы находился в регулярной армии, но на некотором расстоянии от этой самой Столицы, будь она неладна. А так бы скорее всего и было. Постарался бы генерал услать доченьку с зятьком с глаз долой. Ну а после подавления путча… Можно и погоны дорогому зятю подкинуть. Чтобы ненаглядная доченька не маялась от того, что у мужа не шибко социальный статус высокий…
 И что я о себе теперь могу сказать? Человек, который упускал возможности? Одну за другой? А может, не так: человек, который хватался не за те возможности? Тоже, наверное, правильно… Или я, несмотря ни на что, поступал верно? Интересно, а что я буду делать, если история повторится? Женюсь на разбалованной дочке очередного начальника очередной академии? Начну слушать очередного дурака Альтуса? Или пошлю все ко всем чертям и займусь разведением кактусов. Тоже, кстати, вариант. Представляю: приходит ко мне очередной же недоносок, говорит, что назревает опять путч, а я ему: хоть два путча! Я ведь уже и забыл, с какой стороны за автомат держатся. Могу, если хочешь, кактус подарить. Хороший такой кактус, большой. И иголки очень длинные и острые. Поставь, мил-человек, этот кактус себе на стул и садись на него поплотнее. А лучше — с размаху! Чтобы почувствовал, ублюдок вонючий, какие ощущения испытываешь, когда путчами занимаешься!
 Глупые размышления ни о чем, по пути в никуда, под мерный перестук колес… Вот так бы ехал и ехал — без всякой связи с посещавшими меня до этого мыслями, подумал я. Можно размышлять, можно поспать. А когда проснешься — все так же будет вещать Радус и иногда будет прорываться наружу его приречный акцент. Радус очень потешно окает. А его супруга, Аженис, будет так же спокойно утихомиривать мужа: радусовский акцент, когда он прорывается, свидетельствует о волнении. А поезд все так же будет перестукиваться сам с собой на стыках, и вагон будет медленно покачиваться в такт этим перестукам.
 Хорошо ехать все время и никуда не приезжать. Смотреть на проплывающие за окном города и села, куда никогда не попадешь. Представлять себе людей, которые там живут. И… И что? Впереди все равно покажется конечная станция. На перроне тебя будет встречать неизвестность. Даже если ты выйдешь на этот самый перрон и не увидишь там ни одного человека. Она, неизвестность, где-то здесь. Она притаилась за колонной, которую бездарный архитектор прилепил около массивной двери вокзала. Или за покосившейся будочкой путевого обходчика, которая почему-то видна с того же перрона. Или… Не знаю где, но она где-то рядом. И она меня пугает. .
 Пугает? А может, мне не страшно, а интересно? Может, я хочу окунуться в эту самую неизвестность? Как в детстве, когда приезд в незнакомый город обещал что-то новое и необычное. И оно, это новое и необычное, начиналось сразу же за дверями вокзала. В детстве… А сейчас у меня что? Интересно, я преждевременно состарившийся ребенок или впавший в детство старик?.. Наверное, все-таки ребенок. Когда впадают в детство, то всяческими глупыми мыслями голову не забивают. Впрочем, а откуда я знаю, что чувствует человек, когда он впадает в детство? А ведь знаю! Только я не впал в детство, меня туда забросили. Забросили злые и коварные волшебники, чтобы… Чтобы что? А может, и ничего. Может, им просто интересно понаблюдать. Вот он, наш резидент в детстве. И вести он себя будет не так, и людей может напугать. А мы посмотрим. Нам же интересно. Его можно ни на что не провоцировать. Он сам себя спровоцирует так, что нам и не снилось. Или все-таки снилось?
 Наверное, я заснул. Да не «наверное», а заснул. Разбудил меня резкий толчок поезда и последовавшая за ним тишина — перестука колес больше не было. Но тишина тут же взорвалась звуками хриплого вокзального громкоговорителя, сообщающего, что наш поезд прибыл на конечную станцию. Вот неизвестность и подкралась. Причем самым коварным образом — во сне.
 Я проморгался и приготовился шагнуть навстречу своей новой жизни. Тем более что юная нимфоманка нетерпеливо тянула меня за руку. Ну что же — пойдем на второй круг. Сколько там полагается кругов ада? Девять? Это, стало быть, второй… Интересно, а остальные семь тоже будут присутствовать? И если да, то как это выглядит? Похоже, что во мне действительно проснулось любопытство. А это хорошо. Раз любопытство еще есть, значит, есть надежда… На что? А не важно! Есть надежда — и точка. С таким настроением я подошел к дверям вагона и оглядел перрон.




 Глава 2. ПРИЕМНЫЕ РОДИТЕЛИ


 Встречающих на перроне — не протолкнуться. Вообще-то для Городка это нетипично. Или за те несколько лет, что я здесь не был, что-то изменилось? А может, кто из знаменитостей пожаловал? Хотя тогда бы была более или менее слаженная толпа, а здесь — энное количество разрозненных людей, И что это должно означать? Я еще несколько раз моргнул и, глядя снизу вверх на людей, заполонивших перрон, последовал за медсестричкой.
 Не успел я сделать и десяти шагов, как ситуация прояснилась. Толпа взорвалась овациями, а из поезда стали появляться офицеры правительственных войск, которые с успехом разгромили армию путчистов. То есть мою армию. Сволочи.
 Ишь как зубы скалят! Твари! Если бы не ублюдочный Ромус со своей дегенеративной спешкой, как при поносе или ловле блох, то сейчас бы мои вояки так скалили зубы, а эти ублюдки разъезжались бы по лагерям… или ползали передо мной на коленях и вымаливали прощения, что тоже было бы недурственно. Впрочем, тут нет предмета для размышлений. Если бы… Если бы у бабушки были яйца, то она была бы бабушкой, идущей с базара. А так как яиц у нее нет, а есть грабли, то идет она с огорода. На этом можно заканчивать, дабы избежать наступания на вышеозначенные грабли. Хотя я начинаю потихоньку стервенеть, а это может означать мое согласие на участие во второй серии путча через десять лет… Или раньше? Ладно, этот вопрос мы отложим до лучших времен, а пока меня интересует: почему так рано началась демобилизация? Президент у нас, судя по всему, тоже слабоумный. Как и старый козел Альтус. Я бы людей продержал в полной готовности еще месяц как минимум. Если не дольше. Кто его знает, какую еще пакость путчисты готовят? Или заготовили загодя. А может, так подействовало объявление о смерти лидеров мятежа в результате взрыва склада? И что самое смешное — поверили. Я бы скорее всего приказал собрать все ошметки в радиусе километра и произвести генетический анализ. И если бы там не оказалось генов хоть одного из задекларированных покойничков — всю страну бы перерыл на глубину в три километра! А эти поверили. Или втихаря-таки роют? Да наплевать мне! Пусть хоть в задницах друг у друга роются. Меня-то они точно не отроют. Клиника вместе с персоналом уничтожена — старый козел Альтус позаботился. Документация по методу омоложения надежно спрятана… во всяком случае, Альтус меня в этом уверил. Так что нечего мне бояться! А раз так, то пора подергать за руку нимфоманку, призывно стреляющую глазами в спускающихся на перрон офицеров правительственной армии, и намекнуть, что неплохо бы меня передать на попечение «новым родителям». Заждались уже, поди.
 Медсестричка наконец-то сообразила, что чем быстрее от меня отделается, тем быстрее ее снимет какой-нибудь изголодавшийся в окопах по женской ласке фронтовик. Наверное, по этой причине она покрепче схватилась за мою руки и решительно поволокла меня в здание вокзала, на ходу объясняя, что ждать нас будут именно там. Ну, в здании так в здании. Я втянул носом насыщенный пылью и смолой воздух платформы и двинулся вслед за медсестричкой.
 Вокзал Городка с моего последнего визита почти не изменился. Разве что фрески на стенах и потолке стали более тусклыми да облупилась позолота на фальшивых колоннах. А так — тот же памятник Вождю посреди зала (это каким же надо быть идиотом, чтобы влепить бронзового монстра посреди толпы, изрыгающей проклятия по поводу опаздывающего поезда?), тот же пыльный станционный буфет, где можно купить лежалое пирожное (но лучше не покупать!), и те же толпы людей. Я начал оглядываться и даже попытался привстать на цыпочки: интересно узреть «новых родителей», но когда тебя немилосердно волокут за руку, привстать на носки сандалий проблематично. Короче, пока я делал попытки обозреть окружающую меня действительность с высоты своего, прямо скажем, небольшого роста, мы пришли на место. Или меня притащили? Впрочем, какая разница?
 Мужчина и женщина средних лет посмотрели на меня с плохо скрываемым любопытством и тут же принялись приседать в реверансах перед медсестричкой. Так как она сама только и ждала момента, когда сбагрит меня, то прощания получились короткими. Ее это вполне устроило. Меня тоже. А вот «новые родители» все порывались отблагодарить эту нимфоманку. Я с громадным трудом поборол соблазн наябедничать относительно «курса молодого бойца» в плане секса. Не хватало еще в стукачи записаться. Так или иначе, мы остались втроем. Интересно, что теперь положено делать? Отродясь не влипал в подобные ситуации. Конечно, браво вытянуться во фрунт и доложиться по полной форме можно, но как на это отреагируют? Может, засмеются? А может, и нет. Только выглядеть это будет глупо. Трогательно, но глупо. Так что будем вести себя естественно: насупимся и подождем развития событий. А если ничего не будет происходить слишком продолжительное время — возьмем инициативу в свои руки. Мне, к сожалению, не привыкать. Но надоело… Инициативу брать в свои руки, однако, не пришлось. Мужчина откашлялся, посмотрел на меня сквозь очки и произнес:
 — Я — Алус, моя жена — Салус. Можешь называть нас по именам, а можешь мамой и папой. Как тебе больше нравится, Санис?
 — Не знаю, — честно ответил я. Как-то не задумывался над этим вопросом. А действительно, как мне их называть? Мамой и папой — язык не поворачивается, а по именам… как-то не очень прилично… или прилично? А, черт с ним! — Можно я через пару дней определюсь?
 — Как скажешь, — ответила за мужа Салус. — А пока нам надо домой. Поехали?
 Я согласно кивнул, позволил взять себя за руку и последовал за «новыми родителями» из здания вокзала на небольшую привокзальную площадь, обсаженную вековыми тополями и липами. Горячий ветер тут же ударил мне в лицо и, кроме пригоршни пыли, бросил в глаза сотни пушинок тополя: эти проклятые деревья вовсю цвели. Я с ужасом посмотрел на громадное количество тополиного пуха, катаемого ветром по площади, и инстинктивно крепче сжал ладонь приемной матери. Только пуха мне сейчас и не хватало! С детства эту мерзость ненавижу. В Столице уже давно эту гадость всю вырубили под корень, а здесь… Да-а-а-а, явно не центр мира. Но и здесь люди живут. Глядишь, и я выживу… А потом стану большим и страшным и повырублю тополя по всей стране. Все до единого. Интересно, а количество благодарных превысит количество «защитников природы»? Было бы недурственно провести эксперимент. В самом деле вырубить к чертовой матери эту дрянь и посмотреть, на сколько уменьшится количество умерших астматиков и прочего больного люда в период цветения тополей? Или не уменьшится? А какое мне до этого дело? Главное, что я больше не буду ходить с красными глазами и заложенным носом и курить пачками, чтобы хоть как-то заглушить вкус вездесущего пуха. Курить… Думаю, что ближайшие несколько лет мне это не угрожает. Вряд ли у этих людей, которые теперь по иронии судьбы называются моими родителями, заведено давать сигарету восьмилетнему сопляку. Впрочем, я и не такое видал, но сомнительно.
 Пока я боролся с пухом, мы подошли к подержанной малолитражке, и Алус отпер двери. Я сразу же рванулся в салон, чтобы спрятаться от вездесущего пуха. Приемные родители, видимо, решили, что мне просто нравятся автомобили, и, переглянувшись, заняли свои места на передних сиденьях. Несколько секунд чиханья изношенным двигателем — и малолитражка все-таки тронулась, а я уставился в окно.
 Городок, как я и ожидал, изменился слабо. Кое-где, конечно, появилось что-то новенькое, кое-где убавилось что-то старое, но в целом все осталось так же, как и десять лет назад. Есть такие места на Земле, где ничего не меняется десятилетиями, а может, и столетиями. Все те же улочки с отвратительным покрытием, пыльные и частично разбитые тротуары, герань за стеклами окон, маленькие грязноватые магазинчики с вечно сонными продавщицами… Правда, если сюда что-то врывается, то от былого спокойствия не остается и следа. Но Городок пощадили события последнего времени, как щадили и раньше. Жалко ведь ломать что-то, что кажется незыблемым. И мне тоже, признаться, очень не хочется ломать сложившиеся много лет назад устои Городка.
 — Ты когда-нибудь бывал в Городке, — решил завязать разговор Алус. Я только собрался сказать, что неоднократно, но вовремя прикусил язык. Да когда же это мучение закончится?
 — Нет, но мне тут нравится… Вот только тополиный пух — это ужасно!
 — Я тебя понимаю, Санис. — Салус повернулась ко мне с переднего сиденья и улыбнулась. — Будь моя воля — я бы эти деревья в один день выкорчевала. А в Столице их разве нет?
 — Нет, — пробурчал я. Настроение у меня начало стремительно портиться. Сейчас меня начнут расспрашивать о жизни в Столице, о школе, о родителях. И что я смогу рассказать? Что последнее время частенько захаживал в «Свинарник» (пардон, дамы и господа, в «Три поросенка») пропустить рюмочку-другую водочки? Или о чудном борделе на «Кресте»? Или об очаровательной забегаловке «50 на 50», где каждый вечер подвыпившие курсанты выясняют отношения с гражданскими? Интересный рассказик получится, ничего не скажешь!
 — Это правильно! — продолжала между тем разглагольствовать Салус. — Тополям в городе не место. Где-нибудь в чаще леса — да. А здесь только людям плохо становится.
 — Толку об этом говорить? — Алус попытался осадить разбушевавшуюся жену, но вполне миролюбиво. — Тополя тут были до нас, будут и после нас. Никакой трагедии в этом нет.
 Ну, насчет трагедии это, конечно, правда. Но все равно пух меня раздражает. И не одного меня, судя по реакции Салус. А вот споры у этих людей выглядят интересно. Если это предел эмоционального напряжения, то мне, пожалуй, повезло. Принимая же во внимание «папу-гвардейца» (хи-хи!), я себя должен чувствовать как в раю. Хотя, справедливости ради, надлежит отметить, что и мои настоящие родители дебошей не устраивали, пьяного отца я вообще ни разу в жизни не видел… И в кого я такой уродился? Как там в песне было? «Когда мать меня рожала, вся полиция дрожала. Начальник сказал сердито: „Родила ты, мать, бандита!“ Да, примерно так…
 Однако вынужден признать, что жить мне придется явно не в центре. Всего-то до Городка час езды. Даже на таком рыдване, как этот. И то если петлять по многочисленным узким улочкам. А едем мы минут тридцать уже. Вокзал-то в самом центре находится. Интересно, какой дурак его там поставил?
 Ну раз едем долго, значит, окраина. И по ночам волки под окнами на пару с медведями прогуливаются. Под ручку. Ну и что? Может, оно и к лучшему. По крайней мере не буду тому, кому не надо, глаза мозолить лишний раз. Не люблю я лишних вопросов. Не только по той причине, что они лишние, но и по той причине, что они большей частью откровенно глупые. И что прикажете на эти самые глупые вопросы отвечать? Не знаете? И я не знаю. Так что — подальше от цивилизации и глупых вопросов!
 Пока я размышлял, Салус разглагольствовала о тополях, а Алус пытался ее успокоить. Мы приехали. Видавшая и лучшие времена пятиэтажка спряталась в глубине района, состоящего из ее близнецов. Так и заблудиться недолго. Нужно будет найти какие-то ориентиры, а то может получиться крайне неприятно. Особенно в подпитии. Хотя до этого еще далеко. То есть к тому моменту, как я опять начну пить, ориентиры я знать уже буду.
 Алус припарковал рыдван перед подъездом, и мы вышли наружу. Дворик такой зеленый, с остатками детской площадки и натянутыми повсюду веревками для сушки белья. Песочница, кстати, присутствует… Большая такая песочница. Нужно будет туда обязательно зарыться с головой в ближайшее время. Хотя посмотрим, чем в ближайшее время придется заняться. Я же еще не лицезрел своего нового жилья. Может, его еще обустраивать необходимо. Стоп! У меня как раз необходимости в этом не будет. Я же еще ма-а-аленький. За меня положено всю тяжелую работу выполнять взрослым. Так что пусть и комнату мне обустроят, сообразно с моими вкусами, и вещи тяжелые потаскают, буде таковые найдутся. А я обязуюсь отравлять им жизнь своими капризами и недовольством. Или нет?
 — Хочешь осмотреться во дворе, или сначала домой? — обратилась ко мне Салус.
 — Наверное, домой, — очень неуверенно ответил я, и тут же моя ладошка оказалась в теплой и сухой ладони Алуса.
 — Тогда пошли смотреть дом, — весело подмигнув мне, сказал он. — Если что-то в твоей комнате не понравится — говори сразу. Думаю, что все сможем изменить по твоему вкусу. Годится?
 — Ага, — улыбнулся я в ответ и зашагал ко входу в подъезд.
 Квартира оказалась на четвертом этаже. Стандартная «распашонка», в которых живет добрая треть населения страны: из большой комнаты двери ведут в две маленьких, каждая из которых сама по себе напоминает пенал. Имеется еще маленькая кухонька и санузел. Интересно, в какую же комнату меня поселят? Только не в проходную, а то я истерику закачу! Терпеть не могу проходных комнат!
 — Твоя дверь — слева. Заходи и осматривайся, — слегка подтолкнул меня в спину Алус.
 Я инстинктивно напрягся и шагнул через порог левого «пенала». На окне висят шторки симпатичной расцветки, у левой стены — кровать, у правой — два шкафчика, у окна — стол со стулом. Я бы, конечно, предпочел кресло, но тут пока ничего сделать нельзя. И так перетопчусь.
 — Нравится? — спросила заглянувшая в комнату Салус.
 — Да, — довольно честно ответил я. Можно было бы кровать пошире, но пока и этой хватит, а как пойдут дамы… так и буду что-то решать. Нечего наглеть с самого начала.
 — Все удобно? — поинтересовался Алус. Я кивнул. — Тогда марш мыть руки и на кухню: обедать будем!
 Против этого я абсолютно не возражаю. А потом можно и разобраться в себе. Я кивнул, улыбнулся и последовал за своими приемными родителями. Похоже, что они были очень рады. Ну и не за что их пока расстраивать.




 Глава 3. ШКОЛА


 Лето пронеслось так быстро, что я и не заметил. Со своими приемными родителями я уже подружился, и теперь меня надлежит отправить в школу. Во второй класс, стало быть. Ужасно! Когда я окончил это богоугодное заведение впервые (однако!), то наивно полагал, что больше уже туда не вернусь. И вот тебе на: приходится учиться снова. Это, пожалуй, то, чего я бы предпочел избежать, но боюсь, что не получится. Сегодня последний день лета, а завтра… А завтра я, как последний дурак, иду во второй класс. Какая же Альтус скотина! Вот так взять и подставить ни в чем не повинного человека. Впрочем, относительно ни в чем не повинного — это я, кажется, загнул. Но по мне лучше уж каторга, чем возвращаться в эту гадючню, которую по непонятной мне причине называют лучшими годами жизни. Но каторга мне не светила в любом случае, значит, придется идти учиться… Интересно, а что мне делать, если спросят, что я проходил в прошлом году? Что проходили мои будущие одноклассники — я догадываюсь. А что проходил я? Подготовку к перевороту? Было бы интересно так ответить. Еще интереснее посмотреть на реакцию окружающих. Или не очень? В смысле, не очень интересная реакция будет. Какая разница, если я ничего подобного все равно не скажу? Я буду прилежно учиться писать и считать. Если со счетом проблем не должно быть, то вот с письмом… почерк у меня ужасный! Кстати, злые языки утверждают, что по этому самому почерку очень даже несложно выявить человека. Точнее, не выявить, а определить: именно этот человек писал те или иные документы или это делал не он. А что будет, если кто-то додумается направить мои «произведения» на графологическую экспертизу? Только бред это полный. Кому интересен восьмилетний сопляк? Вроде никому. Но я вот валяюсь без сна на кровати в своей комнате. Уже второй час ночи, а глаза и не думают закрываться. Чего я опять себя накручиваю? Я ведь все лето даже не вспоминал обо всех этих дурацких самокопаниях. Жизнерадостно лазил по деревьям, зарывался в песок по самые уши, дрался со сверстниками…
 Одна из таких потасовок закончилась очень нехорошо. Десятилетний ублюдок, который решил, что ему можно все только по той причине, что он старше меня на два года, попробовал накрутить мне уши. Теперь он очень серьезно лечит свое мужское достоинство: мой маленький рост дал мне очень большое преимущество — схватить его за гениталии и резко дернуть вниз оказалось делом плевым. Потом, естественно, был длительный «разбор полетов». На вопрос дурака участкового я ответил, что этому приему меня научил отец, а когда этот придурок начал недобро коситься на Алуса, я объяснил, что речь идет о НАСТОЯЩЕМ моем отце. Он сразу успокоился и порекомендовал так больше не делать. И тут меня прорвало. Я озверел настолько, что забыл о том, сколько мне лет и кто я. Думаю, что бедный легавый потом не одни сутки в себя приходил. Голос мой перешел на свистящий шепот, и я этим самым свистящим шепотом порекомендовал мусору лучше следить за малолетними ублюдками, которые позволяют себе пытаться крутить уши младшим только по той причине, что сами выше ростом. А ежели таковое повторится в дальнейшем, то я торжественно обещаю, что оборву гаденышу яйца полностью. И это будет справедливо и правильно, так как такая мразь не имеет права на потомство. Когда моя тирада закончилась, вид у участкового был пришибленный. Папаша пострадавшего попытался что-то вякнуть, но тут Алус неожиданно меня поддержал. Он очень вежливо поинтересовался, а не будет ли многоуважаемый оппонент любезен настолько, что объяснит: по какой причине его чадо пытается обижать младших? При этих словах я с трудом подавил улыбку, а мой приемный отец продолжил: если он, Алус, еще раз услышит о чем-то подобном, то не поленится собственноручно надрать уши сначала отпрыску, а потом и папаше, который не в состоянии объяснить своему туповатому чаду, что младших обижать нехорошо.
 Да, весело было. Но я был шокирован, только придя домой. Алус зашел в мою комнату, запер за собой дверь и уселся на стул. Я валялся на кровати, готовясь получить порцию нравоучений. Он внимательно на меня посмотрел и вдруг выдал: «Я хочу, чтобы ты знал, Санис, — ты поступил совершенно правильно, и я тебя полностью поддерживаю. В следующий раз этому мерзавцу повадно не будет». После чего резко встал и вышел. Вот и пойми после такого этих взрослых! А я-то думал… Я даже не знаю, чего я ожидал. Наверное, длительной лекции на тему «как нехорошо калечить людей». А вот хрен. После этого я очень зауважал Алуса. И было за что.
 Перебирая в памяти события минувшего лета, я пытаюсь себя успокоить. Но ничего не получается. Школа — это школа. И там такие варианты могут и не сработать. Особенно если дегенерату будет не десять, а шестнадцать. Впрочем, для таких уродов тоже есть свои методы воздействия, но об этом думать не хочется. Вообще уже ни о чем думать не хочется. По-моему, я засыпаю. Ну наконец-то!
 Школа — трехэтажное здание из когда-то красного кирпича — бурлит от пришедших на учебу учеников. Старшеклассники шушукаются, воровато оглядываясь по сторонам. Мне кажется, что эти разгильдяи договариваются, каким бы образом получше отметить начало учебного года. Малышня (к которой и я принадлежу) жизнерадостно носится по школьному двору, норовя сбить кого-нибудь с ног. Но это развлечение мне недоступно. Пока недоступно, ведь я здесь никого еще не знаю. И честно говоря, нет ни малейшего желания знакомиться: школа, в которую меня решили отдать, является элитарной, а это значит, что количество задранных носов на квадратный метр здесь значительно превышает допустимую норму. Задранные носы мне не нравятся, и я всегда стремлюсь привести их в надлежащее положение. Иногда — не совсем без рукоприкладства. Точнее — совсем не без рукоприкладства… Тьфу ты черт! Мне опять не по себе, и я начинаю заметно нервничать. Пора брать себя в руки: учителя уже нетерпеливо одергивают наиболее разбушевавшихся, и водоворот из детей медленно приобретает подобие строя. Скоро начнется линейка, посвященная…
 — …торжественная линейка, посвященная началу нового учебного года! Слово предоставляется директору школы…
 Имя директора я прослушал. Ничего, если здесь обучаются такие же дегенераты, как обитают у меня во дворе, то познакомимся мы с ним очень быстро. А если нет — то и нечего себе голову лишними глупостями забивать. Правильно?
 Директор разглагольствует уже минут двадцать. Речь пафосная и пустая. Как все знакомо! Ничего не меняется. Интересно, а если его, к примеру, переместить лет на двадцать назад в ту же школу, кто-нибудь бы разницу заметил? Или школьники бы, как и сейчас, обсуждали, как провели лето, и плевали на тот пустопорожний бред, которым их пыжится осчастливить этот осел?
 Линейка между тем, похоже, подходит к концу. Тем лучше. Жизнерадостно-расфуфыренные классные руководители начинают разводить деточек по классам, предварительно построив парами и заставив взяться за ручки. Во развлекуха! В армии, значит, тоже в колонну по два строят, но за ручки держаться противопоказано — не так поймут, а здесь — даже приветствуется! И кто же мне попадется в качестве пары? Ага! Построение по принципу «мальчик-девочка». Ну-ну, посмотрим… Похоже, что идти придется с вот этой рыжей толстушкой. За задницу ущипнуть, что ли? Хотя воспринято это будет как предложение подраться: сопливая еще эта рыжая, чтобы такие вещи воспринимать иначе. А драка во время линейки в мои планы не входит. Во всяком случае, мне так кажется. Впрочем, мне много чего кажется последнее время. В конце концов зачем я отравляю себе жизнь? Мне и без этого дурно… бывает дурно.
 Тем временем мы добрались до воняющего масляной краской класса. Стандартная комната на первом этаже, с плохо покрашенными партами и древними стульями — тяжелая металлическая конструкция с неудобным деревянным сиденьем, которое мы в свое время окрестили «здравствуй, сколиоз». На стенах развешана какая-то хрень, которую здесь считают или наглядной агитацией, или учебными пособиями, или и тем и другим сразу. Иначе наличие портрета Президента с какой-то вышитой пыльной тряпкой внизу рамы объяснить нельзя. Кроме того, присутствует таблица умножения и каллиграфически написанный алфавит. И что здесь чем является? Президент, надо полагать, учебным пособием (его же любить положено!), а таблица умножения — наглядной агитацией (вот так, дети, должна выглядеть шпаргалка). Сейчас мы рассядемся по своим местам, и начнется дегенеративный урок любви к Родине. Или как он там называется? И стоило ради этого вставать ни свет ни заря? Спокойно можно было идти ко второму уроку, а вместо идиотской линейки и кретинского урока извращенной любви к Родине смачно поспать. Впрочем, все это лирика. Сейчас послушаем, чему такому патриотически-правильному нас здесь сейчас научат. Или попытаются научить…
 Я опять оказался прав. Вместо того чтобы коротко объяснить задачи на будущий учебный год, рассказать, чему будут учить, а чему нет, нам устроили сорокапятиминутную читку о нашем доблестном Президенте, в одиночку победившем путчистов. Да-а-а… Сколь он, оказывается, крут! А я то, дурак, думал, что Президент у нас трус, который не сунул носа в страну до того светлого момента, пока наше восстание полностью не захлебнулось. А он (кто бы мог подумать?) подбадривал солдат в окопах, произнося пламенные речи на передовой. Это при наличии моих снайперов! Интересно, на каком бы слоге он захлебнулся собственной кровью? Думаю, что на первом. Не очень его мои отборные головорезы жаловали…
 Но, как и всякие неприятности, и этот недоделанный урок закончился. Теперь перемена, которая предшествует чистописанию. Сейчас я чисто им напишу! Почерк у меня всю дорогу был такой, что хоть стой, хоть падай, а после некоторого количества времени, когда я только и делал, что кому-то диктовал… Впрочем, ничего страшного. Можно поразвлекаться, рисуя буковки. Тем более что когда-то я это уже делал. Именно рисовал. Писать можно, когда ты это делаешь медленно и для души. А когда надо, во-первых, быстро, а во-вторых, разборчиво, то… то так не бывает. Я улыбнулся. Всегда я пытаюсь сопротивляться любому насилию над собой. Когда получается, когда — не очень. Но попытки мной предпринимались с самого детства. Я, честно говоря, не совсем понимаю, зачем учить писать руками, если уже более ста лет известна печатная машинка и не менее нескольких десятков лет компьютер.
 Хотя злые языки утверждают, что за компьютером в моем возрасте сидеть вредно. Что ж, вот прозвонил звонок, и нужно идти вырисовывать буковки. А там — посмотрим.
 Впечатления от первого дня учебы просто ужасные. Когда я пришел домой, у меня так разболелась голова, что даже поесть сил не хватило. Салус квохчет надо мной как наседка, а я валяюсь на кровати и периодически постанываю, будто получил пулю в живот. Хотя впечатление такое, что пулю я получил в голову. Причем даже не пулю, а крупнокалиберный артиллерийский снаряд. Хотя тогда бы мне уже на все было искренне наплевать. Тяжел оказался гранит науки. Как же я его грыз в первый раз? А ведь нормально грыз! И считал, что все в порядке вещей. Но тогда у меня не было за плечами жизненного опыта. ТАКОГО жизненного опыта. А может, действительно люди стали глупее? Взять, к примеру, мою дуру училку: заикается, без шпаргалки двух слов связать не может, в именах учеников путается. Про план урока я вообще молчу — такое впечатление, что она его на ходу выдумывает, потом ей не нравится (и правильно не нравится!), и она его так же на ходу начинает корректировать. Получается еще хуже, а сначала казалось, что хуже уже некуда. И так во всем. Про дегенератов-одноклассничков вообще отдельный разговор. Я в свои первые восемь лет (вот же идиотизм!) хоть чем-то увлекался, а эти… Часть откровенные зубрилы, а часть откровенно же дрыхнет на уроках. И не по причине того, что все знают, а потому, что ничего знать в принципе не хотят. Весело мне, я так чувствую, будет. Или эта чертова меланхолия из-за головной боли?
 Пока я отлеживался на кровати, стонал и предавался невеселым размышлениям, домой пришел мрачный, как грозовая туча, Алус. Причину его мрачности я прекрасно понимаю — дегенеративные студенты. То, что они дегенеративны, Алус знал и раньше, но то, что до такой степени… Звукоизоляция в доме откровенно никудышная: чихнул сосед в первом подъезде, а из последнего здоровья пожелают, так что когда Алус и Салус оставили меня одного и вышли в соседнюю комнату-пенал поговорить, ощущение было такое, что разговаривают прямо у меня над головой, которая раскалывается, кстати.
 Собственно, весь разговор, если не вдаваться в подробности, можно передать одной фразой: не правда, что всех дурных война убила, дурные после войны плодятся как кролики. Дело в том, что наш Президент, чтоб ему пусто было, отдал приказ участников военных действий зачислять в высшие учебные заведения без вступительных экзаменов. Касается это, разумеется, только тех, кто был на стороне правительственных войск. Так что моим ребятам такие почести не светят. Вот Алус и получил возможность познакомиться с интеллектуальным уровнем «защитников отечества». Уровень, положим, это слишком громко сказано, а вот наглости у них, судя по рассказу Алуса, выше всякого предела. Один хам вообще заявил Алусу, что вместо того, чтобы черт знает чем заниматься в институте, нужно было идти в армию и подавлять путч. А так как преподаватель этого не сделал, то, по мнению хама, и отношение к нему должно быть как к низшему существу. Хама Алус, естественно, окоротил, но хорошего настроения ему это явно не прибавило. Потом было заседание кафедры, на котором заведующий недвусмысленно намекнул, что «защитничков» после первого же семестра откровенного битья баклуш вышибать нельзя. То есть чуть позже — можно, но не после первого семестра. Вот так теперь понимают президентские указы. И нас еще обвиняли в том, что мы пытаемся узурпировать власть! А это тогда как называется? Есть другое название? Разве что синоним подобрать можно, но уже с использованием ненормативной лексики.
 У меня аж головная боль прошла. Веселая жизнь начинается! Или продолжается. В армии не так воспринимаешь все происходящее в стране и за ее пределами. Есть задачи, которые тебе ставит командование. Ты их выполняешь и получаешь за это разнообразные премии, висюльки на френч, новые погоны. Или не выполняешь, тогда получаешь выговоры, отпуск в самое мерзкое время, самые паскудные командировки, а при определенных обстоятельствах — и звездочки с погон летят. Вот так все и крутится — звездочки, как блохи, по погонам туда сюда скачут, висюльки болтаются, командировки начинаются и заканчиваются, отпуска бывают в удачное и не очень время. Если не особо задумываться, то можно себя чувствовать вполне неплохо. Только необходимо твердо знать, когда самому «прогнуться», а когда подчиненных «наклонить». Живи не тужи. Стаж капает, выслуга лет — тоже. Пенсия, если не «залетишь», будет неплохая. В запас уволят еще полным сил. Просто праздник души и именины сердца. А штафирки штатские — они только легкого презрения и достойны. Только вот не всем в армии так легко и приятно. Хочется чего-то большего, а тебе недвусмысленно намекают, что для офицерских погон образование нужно. Иначе выше прапорщика не прыгнешь. Пытается такой бравый сержант сунуться в академию, а ему ласково намекают, что мозги для офицерского звания необходимы, а не только знание устава. Только он пригорюнится и приготовится просидеть всю жизнь в той заднице, в которой ему самое и место, а тут ему Президент подарочек преподносит: иди побездельничай пять лет в институте, а там возвращайся офицером. И усилий никаких прилагать не надо: можно учиться, можно нет, а выгнать не имеют права. Хотя имеют, но уж больно это геморройно для выгонятеля будет.
 Может, так и раньше было, да я не замечал? Мне-то хорошо было: в академию с первого раза поступил, учился почти без «залетов», в части на хорошем счету был… И угораздило же меня встретить старого козла Альтуса! Хотя надо себе честно признаться — на пенсию я бы вряд ли в генеральских погонах уходил. Не умею я должным образом «прогибаться». Вот и воспользовался подвернувшимся шансом. И к чему это привело? Лежит на кровати восьмилетний мальчишка, которому до смерти не хочется идти завтра в школу. И даже голова начинает раскалываться от одной мысли об этом заведении. Хороший шанс? А может, и хороший. Второй, так сказать. Кто еще может таким похвастаться? Очень немногие, но среди них и несколько законченных дегенератов. Например — Ромус. Зачем этого тупицу было спасать. Ведь если бы не его катастрофическая тупость… А толку об этом думать? Пусть все идет, как идет.
 Я перевернулся на другой бок и попробовал уснуть. Когда сон уже почти сморил меня, в животе требовательно заурчало. Организм напомнил о том, что питаться надо все-таки регулярно, а в столь юном возрасте — особенно. Я ругнулся сквозь зубы и поплелся на кухню ужинать. Алус и Салус как раз находились именно на кухне и, судя по всему, продолжали общаться на ту же самую «увлекательную» тему. Когда люди говорят о таком, то на внешние раздражители реагируют слабо. Я абсолютно не уверен, что Салус отдавала себе отчет в том, что поставила передо мной тарелку с едой. Ну и пусть их! Надо же и взрослым когда-то пообщаться. Я молча доел ужин и опять завалился на кровать у себя в комнате.
 Время имеет явно нелинейную природу. Я об этом задумывался с самого детства, того детства, которое было настоящее. Правда, тогда я еще не знал таких терминов и вряд ли смог бы объяснить на доступном языке, в чем эта нелинейность выражается. А сейчас могу. На доступном языке. Могу и на не очень доступном. Точнее, на доступном для немногих… А толку? Время как было чем-то текущим с разной скоростью, так и осталось. Когда его катастрофически не хватает, когда куда-то опаздываешь — оно несется с такой скоростью, что опоздание становится фатальным, а когда делать нечего — ползет так, что кажется, будто секундная стрелка прилипла к циферблату. Я не успел оглянуться, как наступили осенние каникулы — четверть закончилась, потом прошла еще одна четверть, и вот уже и Новый год на носу. А что это для меня означает? Правильно! Означает это дурацкое мероприятие под названием «утренник». Ну не маразм ли? При чем тут утро к Новому году? Я понимаю, что с утра после встречи вышеозначенного Нового года большинству населения нашей многострадальной отчизны откровенно дурно, но меня-то это еще не касается! Я же еще слишком для этого мал. С большой натяжкой могу поверить, что Алусу плохо после этого мероприятия будет, что, честно говоря, крайне сомнительно — не очень он большой любитель на дно стакана заглядывать, но мне зачем вставать ни свет ни заря и плестись на этот чертов утренник? Обо всем этом я размышляю, вышагивая по обледеневшему тротуару и крепко держась за руку Салус. Это она ведет меня на утренник в школу, можно было бы, наверное, поехать на машине, но мои приемные родители на зиму загоняют свой рыдван в гараж. Так что приходится идти пешком, держась за руку Салус. Алус и рад был бы поучаствовать, но у него даже сегодня экзамены — дубоватые «защитники отечества» пытаются сдать то, что не учили весь семестр. Алус, естественно, «радует» их двойками и этим обеспечивает себе ежедневное хождение на свою кафедру во время зимних каникул. Ничего он с собой поделать не может — и рад бы поставить «трояк», чтобы отпустить тупицу с миром, но морально-этические принципы не позволяют. Вот так и мучается. И судя по всему, еще и семью свою мучает. К тому же явно не первый год. Я не спорю: принципиальность, она вещь хорошая, только принципами иногда и поступиться можно. Особенно если жена на тебя из-за твоих принципов волком смотрит.
 Идти холодно и до предела неудобно. Дворники, похоже, слабо себе представляют, каким образом надлежит чистить тротуары от снега и льда. А раз не представляют, то не предпринимают для очистки никаких усилий, справедливо считая, что лучше вообще ничего не делать, чем делать неправильно. Я с ними согласен, но только отчасти: если не знаешь — не берись, но для того, чтобы отработать свои деньги, надо, на мой взгляд, научиться делать как положено. Хотя самому мне от моих размышлений делается смешно. Не потому, что я прекрасно понимаю смехотворность своих рассуждений в глазах того же дворника, а потому, что большинство моих сограждан, выслушав меня, покрутит пальцем у виска. Деньги платят? Платят. Работать надо? Не обязательно. Так зачем что-то менять? Незачем. Вот так и живем. Или, вернее сказать, существуем.
 Мысли плавно перескакивают с одной на другую, ни на чем особо не задерживаясь, но и не оставляя в памяти неприятных обрывков, которые сверлят потом мозг неделями. С дворников я незаметно перемещаюсь на наш неудавшийся путч. До школы еще минут пятнадцать хода. Ветер дует прямо в лицо, Разговаривать практически невозможно, Я предоставлен самому себе и могу думать о чем заблагорассудится, не боясь быть застигнутым врасплох случайным вопросом Салус. С невольной улыбкой вспоминаю самокопания первых дней после того, как меня вернули в детство: «Буду участвовать в следующем путче?»; «Не буду участвовать в следующем путче?»; «Буду выращивать кактусы?»; «Не буду выращивать кактусы?». Буду я участвовать в следующем путче! Обязательно. Хотя бы для того, чтобы восьмилетний мальчуган мог идти в школу на идиотский утренник не по корке льда, а по нормальному асфальту! Чтобы его папа не был вынужден просиживать на своей кафедре сутками, так как не может выжать и крупицу знаний из дегенератов, которых идиотский указ защищает от вполне законного изгнания из учебного заведения… Вот такие у меня причины для участия в следующем путче. Этого мало? Для кого как. Для меня — более чем достаточно. Интересно, а если бы нашего дорогого Президента в мою шкуру на полгодика? Что бы он после этого сделал? Что-то мне подсказывает, что и сам бы путч поднял. Но Президент в Столице. Попивает сейчас небось свою любимую водку «Барская Чаша» и чувствует себя замечательно. Ну и черт с ним! Сейчас я путч точно поднять не смогу… а вот и школа из-за поворота показалась. Значит, ближайшее время я буду занят вызыванием Деда Мороза, Снегурочки, всякой сказочной нечисти, вождением хороводов вокруг аляповато украшенной елки, получением засохших конфет в подарок и прочими глупостями, которыми стремятся занять детей на утренниках. А раз так, то размышлять о грядущих путчах мне будет явно некогда, тем более что мы уже пришли и Салус высвобождает из пакета нечто цветастое: пора облачаться в дурацкий маскарадный костюм.




 Глава 4. «ПОРОСЯЧИЙ» ВОЗРАСТ


 Урок географии тянется бесконечно долго. Каждые несколько секунд я посматриваю на часы, но от этого течение времени явно не ускоряется. Нас по очереди заставляют рассказывать одно и то же — зазубренную глупость по климатическим поясам континента. Ежу понятно, что это никому не нужно, и я, естественно, даже не думал вчера открывать учебник. За окном бушует весна. Апрель заканчивается, и листья на деревьях уже набрали тот непередаваемый зеленый цвет, который заставляет забыть обо всем на свете. Хочется прямо сейчас встать, зашвырнуть сумку в дальний угол затхлого класса, увешанного ветхими картами и заставленного пыльными глобусами, да так и рвануть в парк: наслаждаться весной и жизнью.
 Я заканчиваю седьмой класс. А так как день рождения у меня теперь весной, то мне сегодня четырнадцать. Особого энтузиазма, ясное дело, я по этому поводу не испытываю. Во-первых, это не мой день рождения. Во-вторых, все глушит раскинувшаяся над Городком весна. Есть дело до чего угодно, только не до празднования чужого дня рождения. Странно… человек уже шесть лет как отправился к праотцам, а я вместо него получаю поздравления.
 Училка что-то неодобрительно кудахчет по поводу выступления Уклус, моей рыжей одноклассницы, явно тоже вчера не особо задумывавшейся об изучении климатических поясов. Интересно, а о чем же таком думала Уклус? Что-то последнее время я все чаще замечаю на себе ее призывные взгляды. Забавно. Помню, как первый раз увидел ее шесть лет назад: нас поставили по парам после кретинско-торжественной линейки и готовились развести по классам. Мне досталась рыжая толстушка Уклус. Мы тогда взялись за руки и, как положено в таком возрасте, посмотрели друг на друга с должной неприязнью. Впрочем, теперь Уклус отнюдь не толстушка, а вполне даже сформировавшаяся дама. И, надо сказать, с очень аппетитными формами.
 Да уж. Весна. Гормоны играют. Кровь приливает в пещеристое тело… Вы не знаете, что такое пещеристое тело? Что ж, бывает. Если вы дама, то вам это знать не обязательно, а если джентльмен, то не знать стыдно. Как говаривал старый козел Альтус, пока не отправился в мир иной: «Учите мат-часть!» Так о чем это я? Ага! Гормоны, стало быть, играют. Это мы уже один раз проходили. Помним. И что же теперь прикажете делать? Как и в прошлый раз? Вдвойне забавно. Я-то уже далеко не мальчик-колокольчик. А Уклус тем временем садится за свою парту абсолютно пунцовая: издолбила ее дура училка своими нотациями. И класс хихикает. Видно, я опять что-то прослушал. Ладно, на перемене узнаем.


* * *

 Перемена. Прорваться через летающих по коридору со скоростью реактивной амфибии первоклашек, не зацепить при этом кого-нибудь из старшеклассников (у меня же сегодня день рождения — постараемся обойтись без неприятностей), проскочить к классной комнате, где будет читаться математика, бросить на парту сумку. Фух! Теперь можно спокойно пойти в туалет и покурить — перемена большая.
 В туалете не видно ни зги. Вероятно, желающих покурить несколько больше, чем может вместить это грязное помещение. Ну а вентиляционная система явно не рассчитана на такое количество дыма. Между прочим — зря. Когда лет сорок назад строили эту чертову школу, должны были уже понимать, что деточки в туалетах курить будут. И сами проектировщики небось в туалетах покуривали. Так ведь нет — надо закрыть глаза на то, что дети курят, и упорно пытаться с этим воевать. Все равно же ничего не даст!
 И ладно. Борцунство — это, конечно, хорошо, но я же курить хочу, а не дым нюхать! Пробираюсь поближе к окну. Фрамуга слегка приоткрыта, что дает возможность хоть как-то получать кислород. Мои однокласснички уже тут. Молча киваю, благодаря за протянутую мне пачку — Арнус отдает долг, — и с наслаждением делаю первую затяжку.
 — Санис! Как тебе эта дура? — Взгляд Арнуса искрится неподдельным весельем.
 — Которая? — осторожно интересуюсь я и тут же понимаю, что ляпнул глупость: Арнус смотрит на меня с явным подозрением. — Ты о географичке или?..
 Я делаю паузу, чтобы затянуться, лихорадочно соображая, что же такое отмочила какая-то из знакомых особей женского пола, что я должен об этом знать и принять участие в веселье по этому поводу.
 — От же приколист! И глазом не моргнул! Здорово! — Во взгляде Арнуса читается явная зависть по поводу моей выдержки. — Да Уклус, блин! Вот это заявила!
 Арнус довольно хихикает, а я вяло улыбаюсь. Что заявила Уклус — я не слышал. Сопоставив пунцовость вышеозначенной Уклус и реакцию класса, я понимаю, что пропустил нечто… Но ЧТО?
 — И что она такого заявила? — с напускным безразличием спрашиваю я. — Ты как в первом классе — ржешь по поводу и без.
 Брезгливо хмыкаю, демонстрируя презрение к такому поведению. Справедливости ради надо отметить, что поведение абсолютно нормальное: у кого это и когда в четырнадцать лет было чувство такта?
 — Та ладно! — обижается Арнус. — А то каждый день телка говорит, что не географию учила, а про пацана думала.
 А это уже номер. Каким образом я умудрился ТАКОЕ прослушать? Я же, похоже, обломал сам себя (выражаясь языком современной молодежи, к которой, собственно, и принадлежу). Причем обломал на корню. Красиво.
 — И что? — пытаюсь изобразить, что мне от этого ни тепло, ни холодно, но получается слабо. — А о чем телка должна думать? О географии?
 — Ну-у-у… — смущенно тянет Арнус. — Но не всему же классу об этом сообщать?
 — А тебя жаба давит? — перехожу в наступление я. — Небось никак не о тебе думала. Ты же конопатый! От тебя же любая телка рвет когти, как только ты на километр подходишь!
 — Ты полегче! — насупливается Арнус. — Можно и в нос получить.
 — Можно, — соглашаюсь я. — А можно и в ответ по яйцам. Тогда тебя телки вообще волновать перестанут.
 Арнус обиженно замолкает. А я мысленно улыбаюсь, вспоминая, как надавал Арнусу по шее в начале седьмого класса. Он решил, что будет в классе лидером. Я же не возражаю! Только меня не трогай. Так нет же: нужно же было дураку самоутвердиться! Ну навалял я ему, а потом сам же шорох в классе наводил, чтобы этому дураку темную не устроили. Так у нас теперь и повелось: формально лидером является Арнус, а фактически — я. На этого дурака сыплются все шишки, а идеи относительно всевозможных афер, воплощение их в жизнь, выполнение их всем классом — это только я могу организовать. Что поделаешь? Я ведь намного опытнее их всех. Даже вместе взятых.
 — Ладно, — покровительственно похлопываю Арнуса по плечу. — Кончай херней страдать! Если бы эта телка заявила, что о тебе думала — тогда бы я понял. А так… Наша географичка кого угодно до охренения доведет. Я бы, если бы меня вызвали, еще и не такое ляпнул.
 — А как ты думаешь, — тут же меняет тему разговора успокоившийся Арнус, — это она о ком говорила? Не повезет мужику: она же рыжая.
 По взгляду Арнуса видно, что он старательно убеждает себя в том, что рыжая — это плохо. Очень уж соблазнительно выглядит Уклус, и кто-кто, а наш Арнус явно бы не отказался. Но Уклус может за такое предложение залепить в ухо, что неоднократно демонстрировала предлагавшим. Я вижу всю эту душевную борьбу на лице своего приятеля и решаю его еще позлить.
 — О ком говорила — не знаю, — совершенно искренне отвечаю я, прикуривая вторую сигарету. — А рыжая… Везде?
 — Чего? — не понимает меня Арнус. Я вовремя спохватываюсь: этот мальчишка голой бабы никогда в глаза не видел, так что же я ляпаю?
 — У тебя на яйцах волосня растет? — осведомляюсь я.
 — Угу, — кивает Арнус, сбитый с толку моим вопросом.
 — И у них там тоже растет, — терпеливо объясняю я.
 — На яйцах? — ошарашенно спрашивает он.
 — Ну откуда у телки яйца? — делаю удивленное лицо. — Ты что, телок еще не… того?
 Арнус повержен. Он смешан с переработанными пищевыми продуктами и утоплен в переработанном же… скажем, чае.
 — Да я! — фальцетом взвизгивает он. — Да у меня!..
 — Верю, — остужаю своего раскричавшегося приятеля. — Так и не задразнивай меня… А как ты думаешь: у нее ТАМ тоже рыжее?
 — Не знаю, — потерянно отвечает Арнус. — Может быть. Ведь сверху-то — рыжее.
 — Да по-всякому бывает, — задумчиво говорю я, и в этот момент звенит звонок.
 Черт! Заболтались. Теперь математичка устроит очередной воспитательный момент. Ох и надоело же! Не доходит до тупомордой бабы, что все ее нотации нам в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Рвется, дура, продемонстрировать, что она в доме хозяин. Только вот получается у нее слабо: я не люблю, когда мне свинью пытаются подложить, и могу что-то подобное в ответ сделать. А она почему-то свято уверена в своей безнаказанности. Таким образом у нас отношения и складываются: она мне нотации читает, а я ей пакости делаю. При этом, стоит ей прекратить меня воспитывать, как у нее большая часть неприятностей испарится. Не понимает. Или понимает, но мстит. Эти мысли роятся у меня в голове, пока мы с Арнусом пулей несемся по коридору и резко оттормаживаем возле кабинета математики.
 Математичка меня пламенно ненавидит. Это ясно читается в ее взгляде, в манере говорить, даже в жестах. Она бы с удовольствием ненавидела меня еще больше, но это, по-моему, уже невозможно. Мы с Арнусом стоим у двери класса и наблюдаем, как у этой кобры в юбке медленно раздувается капюшон. Сейчас раздвоенный язык покажется. Ну вот. Что я говорил?
 — Вы оба — позор школы! — вещает дура математичка тем временем. — Ты, Арнус, должен стыдиться, что общаешься с этим… с этим…
 Каким бы эпитетом погаже меня наградить, она не знает и от этого звереет еще больше. Причину ненависти математички ко мне я знаю слишком хорошо: это мое собачье имя. Меня зовут Санис, а это значит, что я родом с Запада. Или мои предки. Для математички такие мелочи роли не играют: она пламенно ненавидит всех, кто родился не на Востоке. И я тоже отношусь к числу ненавидимых. По-крупному она мне напакостить не в состоянии — это знаем и она, и я. Так что приходится дуре ограничиваться исключительно мелочами.
 — …пойдете к директору и объясните, почему опоздали на урок!
 Глаза математички победно сверкают. Как же, она ведь явно различает запах табачного дыма, исходящий от нас. Теперь, по ее мнению, дело в шляпе: взбучки у директора не миновать. Она не принимает во внимание только одного — директор курит как паровоз и крайне сомнительно, что учует что-то, кроме своих вонючих сигар.
 — Хорошо, госпожа Танус, — покорно говорю я. — Мы пошли.
 Подхватываю оробевшего Арнуса и покидаю класс. То, что с нами ничего сделать не смогут, я уже «просчитал», теперь предстоит убедить в этом Арнуса и проследить за тем, чтобы он не ляпнул лишнего в кабинете у директора. Ведь вся педагогическая система рассчитана на подавление детской психики, но я-то уже далеко не ребенок. Арнус еле переставляет ноги в ожидании неприятностей. Он до того скис, что мне становится его даже жалко.
 — Так, брат! — нарочито веселым голосом говорю я. — Сейчас мы с тобой добазаримся, как и что свистеть директору, и попустим дуру Танус.
 — Ага, а директор нас за курение…
 — За какое курение? — перебиваю я приятеля. — Это мы с тобой знаем, что курили, а директор этого знать не может — он сам курит. Так что ты молчи и поддакивай, а говорить буду я. Не ссы! Выберемся!
 Арнус смотрит на меня с явным сомнением. Оно и понятно: одно дело — накручивать одноклассничков, но совсем другое — обводить вокруг пальца директора школы. Маленький он еще, этот Арнус. Маленький и глупый. Доведись бы ему изворачиваться, прикрывая свои и чужие грехи перед командованием, — он бы точно в дисбат залетел. Ладно, сейчас преподадим первый урок.
 Мы подходим к кабинету директора. Я, по старой армейской привычке, пытаюсь расправить складки кителя под ремнем, но вовремя спохватываюсь, что на мне хоть и форма, но школьная. А значит, никакого ремня не предусмотрено. Придирчиво оглядываю Арнуса, поправляю на нем скаутский галстук и стучу в двери.
 — Разрешите?
 — Да! — слышится из-за двери, и в следующую секунду мы окунаемся в клубы густого сигарного дыма — директор школы восседает за своим столом и курит сигару.
 — Нас, господин директор, прислала к вам госпожа Танус, — спокойно произношу я и замолкаю. Директор ожидает, что мы начнем каяться в своих грехах или излагать просьбу училки, но я отдаю инициативу ему: пусть задает вопросы!
 — И что? — довольно глупо спрашивает директор, отложив сигару в пепельницу.
 — И вот мы здесь, — в тон ему отвечаю я. Пусть самостоятельно допытывается, из-за чего мы в его кабинете. Я на самого себя стучать не собираюсь. В армии отучили.
 — А из-за чего… г-гм… она вас сюда прислала?
 — Вероятно, — нагло заявляю я, — хотела, чтобы мы с вами побеседовали.
 — О чем? — недоумевает директор.
 — Не знаю, — честно говорю я. — Но формальным поводом послужило наше опоздание на математику.
 — Понятно: — Директор пыжится изобразить, что ему все ясно, но на самом деле ему не ясно ничего: из-за обычного опоздания к директору не отправляют. Он глубоко затягивается сигарой и изучающе смотрит на нас. Арнусу откровенно не по себе, но он держится молодцом. Очень неплохо для четырнадцатилетнего мальчишки.
 — И что нам теперь делать? — спокойно спрашиваю я, глядя директору в глаза.
 — А? — Этот увалень слишком медленно соображает. — Что вам делать? А что вы такое вытворили, что вас сюда прислали?
 — Я же говорю: опоздали на урок. А госпожа Танус, даже не потрудившись поинтересоваться причиной опоздания, сразу отправила нас к вам.
 — И какова причина? — проявляет интерес директор.
 — Мы, наверное, что-то съели на позапрошлой перемене, — говорю я и честно гляжу в глаза директора. — Вот всю прошлую перемену и провели в… туалете. В результате опоздали на урок. А она нас сразу к вам направила, а я, между прочим, снова в туалет хочу!
 Директор ошарашен. На него просто жалко смотреть. Он сражен и повержен. Этот школьный чинуша прекрасно понимает, что если это дело дойдет до наших родителей, то будет громадный скандал.
 — А в медпункт вы ходили? — осторожно спрашивает он.
 — Когда? — искренне удивляюсь я. — И как? Со спущенными штанами?
 — Марш сейчас же в медпункт! — выносит вердикт директор. — А с госпожой Танус я сам поговорю.
 — Спасибо, — говорю я. — И заодно объясните ей, что мои родители… — мои НАСТОЯЩИЕ родители! — были национальными гвардейцами. А имя мне дали в честь генерала Саниса, героя войны. И если она позволит себе еще один неуважительный отзыв обо мне или о ком-то еще, у кого имя заканчивается на «ис», то я попрошу своего приемного отца подать на нее в суд. А теперь извините, господин директор, но мне надо в туалет.
 — Я поговорю с ней, — задумчиво произносит ошарашенный директор. — Идите. После… э-э-э… зайдете в медпункт. Я поговорю с медсестрой — если вы отравились, то вас освободят сегодня от уроков.
 — Еще раз спасибо, — совершенно искренне говорю я и, подхватив полуживого, позеленевшего от страха Арнуса, покидаю кабинет.
 Отойдя на достаточное расстояние от прокуренного кабинета директора, я начинаю откровенно веселиться. Арнус рад бы принять в этом веселье участие, но его все еще душит страх. Его надо как-то приободрить.
 — Ты — молодец! — почти искренне говорю я. — Держался великолепно. И очень вовремя изобразил, что тебе плохо.
 — Мне на самом деле плохо, — жалобно стонет Арнус. — Я чуть от страха в штаны не навалил.
 — Учись, — покровительственно бросаю я. — А теперь — в медпункт. Там получаем освобождение от уроков и — гулять!
 Мы сидим на поваленном дереве и курим. Старое еврейское кладбище, на месте которого находится наша школа, уже много лет назад ликвидировано. Школьные постройки не съели всей территории, и на оставшихся нескольких гектарах городские власти попытались разбить парк. Чахлые тоненькие деревца выглядят убого. Дорожки никто и не думал прокладывать, и вся местность напоминает скорее заросшее травой и кустиками место чудовищного взрыва: то тут, то там из травы торчат разбитые и целые могильные плиты. Место не самое красивое в городе, но нам здесь нравится. Я не спеша затягиваюсь сигаретой и выпускаю через нос две толстых струи дыма. Арнус пытается последовать моему примеру, но только кашляет — курит он совсем недавно, и его организм еще не привык к табачному дыму.
 Пригревает солнышко, и нам откровенно хорошо. Я ловлю эти минуты тишины и спокойствия, пытаясь растянуть их, но знаю, что скоро опять надо будет возвращаться к людям. Желания это делать нет никакого. Как и в детстве… в том, в первом… Или как это назвать? Арнусу сейчас не до таких мыслей. Он героически пыжится повторить мой опыт по выпусканию дыма через нос. Счастливый ребенок! Никаких забот, кроме повторения какой-то очередной глупости за кем-то другим. С другой стороны: а у меня какие заботы? Поотлынивать от уроков? Сделать пакость дуре математичке? Нечего сказать — серьезные дела! Я улыбаюсь и блаженно потягиваюсь. Солнышко уже припекает — сиди и грейся. Абсолютно ничего делать не хочется. Идти тоже никуда не хочется. Справлять свой-чужой день рождения тоже не хочется… А хочется сидеть на поваленном дереве, которое лежит в небольшом овражке на бывшем еврейском кладбище, медленно покуривать дешевую сигарету и ни о чем не заботиться: в такие дни кажется, что все решится само, без твоего участия, только и надо, что немного подождать. Я прекрасно знаю, что так не бывает, но моя лень пересиливает все остальные поползновения. Так что вместо задуманного похода к речке мы с Арнусом продолжаем нежиться на солнышке. Весна для меня как-то плавно переходит из состояния кипучей энергии в состояние полной умиротворенности, и уже ничего не надо. Может, это и есть нирвана? Тогда почему я не буддист? Если они стремятся к такому состоянию и потом в него попадают, то это достойно подражания… Ага! Сейчас! То есть подставить брюхо солнцу и расслабить булки? Что происходит с теми, кто расслабляет булки, я знаю — их имеют. Причем как раз промеж расслабленных булок. Я резко вскакиваю и повелительно смотрю на Арнуса. Он сразу начинает делать кучу бесполезных движений, но затем тоже поднимается. Расслабуха закончена: у нас на сегодня весьма обширная программа действий.
 Берега речки, которую более справедливо было бы назвать ручьем, захламлены до безобразия, но нас это волнует слабо. Осторожно пробираясь между многолетними завалами мусора, мы неуклонно приближаемся к своей цели — складу законсервированной армейской техники. Целью похода является только разведка. Пока разведка, а потом… Что будет потом — покажет разведка. Я отлично помню, что еще до попытки переворота лично отгонял сюда десяток амфибий, после чего контролировал их постановку на консервацию. А в процессе этой самой постановки, кстати, лицезрел еще минимум десяток таких же машин. Пока еще не знаю, для чего мне это может потребоваться, да и технику за эти годы могли уже сто раз перевезти в другое место, просто списать, в конце концов, но проверить мне хочется. Склад находится на другом берегу. Вскоре мы уже сидим на стволе плакучей ивы, склонившейся над речкой, и с интересом рассматриваем ржавую колючую проволоку и облезшие борта списанных тягачей, стояших в полном беспорядке за этой самой проволокой. Неужели мои худшие опасения подтвердились и вместо склада законсервированной техники здесь теперь тривиальная свалка? Но нет. Между рядами колючки появляется фигура часового. Он не торопясь проходит вдоль периметра, ворот его гимнастерки расстегнут, берет заткнут за пояс, автомат болтается на плече стволом вниз, как дедовская охотничья берданка… Не я у него начальник караула! Ох не я! В противном случае был бы он бедным… Солдат замечает нас и останавливается. Видно, что ему откровенно скучно и он собирается с нами поболтать. Разгильдяй. Именно с такого и начинается развал армии, хотя мне это на руку — я узнаю у этого кретина все, что меня интересует. А интересуют меня мои амфибии. Надеюсь, что они все еще на месте.
 — Нельзя здесь сидеть! — начальственным голосом вещает солдатик.
 — А чего нельзя? — притворно удивляюсь я. Арнус смотрит на меня боязливо — ему очень хочется не дразнить судьбу и поскорее смыться.
 — Здесь — военный объект, — важно изрекает солдат. — Посторонним нахождение на территории запрещено.
 — А что же ты там тогда делаешь? — нагло осведомляюсь я. — Посторонним же запрещено.
 — Да я сейчас!.. — Солдатику лень, но нужно показать, какой он тут начальник, поэтому служивый героически подтягивает за ремень автомат и берет его на изготовку.
 — Что сейчас? — нагло осведомляюсь я. — Твоя «территория» заканчивается там же, где и «колючка». А в штатских стрелять — нехорошо. Да еще и в детей…
 — А может, ты шпион, — выдает сакраментальный идиотизм часовой.
 — Ага, — соглашаюсь я. — Причем трех разведок сразу. И охота тебе херней страдать из-за этих ржавых амфибий?
 Чем можно купить человека? Да чем угодно! Кого-то — деньгами, кого-то — женщинами, кого-то — властью. Но практически всех можно купить, продать и купить еще раз, используя их родное ЧСЗ. Что это такое? А это Чувство Собственной Значимости. И чем меньше человек «весит», тем больше в нем это самое ЧСЗ и играет. Сейчас я это на солдатике и проверю.
 — Не амфибии это, а тягачи, — с должным презрением выдает часовой, который, находясь на посту, не имеет права не только разговаривать, но и может легко понести ответственность, вплоть до уголовной, за разглашение сведений об объекте охраны. Люблю болтливых дураков!
 — Ржавые они какие-то, — брезгливо оттопырив губу, говорю я, — Чего их охранять? Их на металлолом давно пора.
 — Это здесь, — широкий жест вокруг, — ржавые. А в боксах — новенькие.
 — А тебя сюда за что? Проштрафился? — продолжаю гнуть свое я. — Нет тут никаких новеньких! У меня батя, когда кто-то из солдат «залетал», тоже их отправлял свалку охранять.
 — Сам ты — свалка, — обижается солдатик. — На улице — старье, которое скоро спишут. А в боксах — все новенькое. Даже амфибии есть.
 Чудом успеваю укусить себя за язык, чтобы не спросить — те ли самые «универсалы», которые я сюда отгонял семь лет назад? Но спрашивать ничего не требуется: солдатик изнывает от скуки и не против растрепать все военные тайны, какие знает.
 — Амфибии, зацени, не какие-нибудь. «Универсалы»! Говорят, сам Магнус до путча их сюда отгонял и с нашим командиром водку пил. Во!
 Ложь наглая и несусветная! Я, боевой офицер, с какой-то складской крысой водку пил? Это уже слишком. Добро бы мне от этого полуштатского говнюка еще что-то надо было, а так сдал машины на длительное хранение — и поминай как звали. Бумаг я подписал у этого ублюдка много. Все этот канцелярский червь излазил, все изнюхал и каждый винтик внес в акт приемки. Я его под конец удушить был готов. И после этого мне будут рассказывать, что я с ним водку пил? Да, страшная штука — устное народное творчество. И я более чем уверен — верят складскому ублюдку! Так, наверное, мифы и рождаются. А выйдет эта крыса на пенсию, так еще и мемуары настрочит о том, как с самим Магнусом водку трескал да путч готовил. Удавил бы!
 — Ну, про Магнуса ты загнул? — Скепсис переполняет меня. — Это сколько же лет прошло?
 — Ты тогда еще пешком под стол ходил, — презрительно бросает этот восемнадцатилетний мальчишка в солдатской форме.
 — А ты уже к тому времени из-под стола вылез? — ядовито осведомляется Арнус. — И что увидел?
 Я совсем забыл про своего приятеля, а он уже оправился от первого шока, вызванного моим откровенно-хамским стилем разговора с солдатиком, и решил сам похамить.
 — Ах вы, гаденыши! — взревывает часовой и хватается за автомат. В этот раз, кажется, серьезно.
 — Иди на х…й, гандон! — зло кричу я служивому в то время, как мы с Арнусом кубарем катимся с ивы на землю и галопом несемся прочь от реки. Вслед нам долетают маты болтливого охранника. Плевать я на это хотел. А то, что меня интересовало, я узнал — амфибии на месте. Теперь в случае необходимости их можно будет использовать… Правда, в случае КАКОЙ именно необходимости, я еще не знаю, но знания лишними не бывают, как говорит мой папа. Мой НАСТОЯЩИЙ папа.
 День рождения Саниса, то есть мой, в самом разгаре. Имеется некоторое количество друзей моих приемных родителей, некоторое количество моих одноклассников и некоторое количество приятелей из дворовой компании. Происходит все именно так, как я и ожидал: старшая часть гостей пьет горячительные напитки в темпе семь восьмых, младшие серьезно обдумывают проблему, как бы выпить самим. Все довольны, и все при деле. Хотя есть поправка: довольны все, кроме меня. Мне откровенно скучно. У меня не возникает никакого желания забираться в какую-то подворотню и дуть из горла «сухарь» и нет никакого желания слушать пьяный треп старших. Старших, собственно, минут через двадцать слушать будет вообще нельзя — настолько основательно они уже нагрузились. И вот я сижу за праздничным столом с совершенно мрачной рожей и решаю, чего же мне сейчас больше хочется: «сухаря» или пьяных бредней старшего поколения. Неужели я, когда напивался, был так же зануден и противен? Кошмар. Я бы даже сказал: кошмар и тихий ужас. Или уже громкий? Похоже, что последнее. Спор плавно перетекает на излюбленную тему всех подвыпивших мужиков — на политику. Вот теперь меня отсюда и тягачом не вытащишь. Даже не очень ржавым.
 Разглагольствует декан факультета, на котором преподает Алус. Он скорее всего считает себя гиперинтеллектуалом. Банальности и прописные истины сыплются из него, как из рога изобилия. Я сразу же представляю себе, как такой придурок попытался бы разглагольствовать в подобном тоне в нашей компании, и мгновенно в памяти всплывает Ромус. Меня тут же подмывает спросить: а не являются ли они родственниками? Но я этого не делаю — не вижу смысла. Даже если это так, то я бы на месте декана ни за что не признался. Тем более что мятежники до сих пор не в чести у нашего правительства. Оно, конечно, понятно и правильно, только декан придерживается явно противоположного мнения.
 — …разумеется, было ошибкой! Такие асоциальные проявления не рождаются на пустом месте, а являются следствием неудовольствия, зреющего среди, так сказать, народных масс…
 Конечно, не рождаются на пустом месте. Рождаются они, как правило, в больной голове старого маразматика Альтуса. И нигде в другом месте такой бред появиться просто не может. Потом появляются разнообразные ромусы с ленусами и облекают белогорячечный бред в подобие благородной идеи. За ромусами и ленусами появляются магнусы, которые ведут войска, куда им прикажут, и так далее и тому подобное. А в результате я должен сидеть сейчас за столом и слушать пьяный бред очередного дегенерата. Очень приятное занятие! Аж выворачивает.
 — …когда же народный гнев достигает критической массы — появляются герои, которые освобождают свой народ от гнета тирании.
 Кажется, декан выдохся. Он явно дурак и мне уже изрядно надоел. Придется его поставить на место.
 — Простите, — нагло вклиниваюсь в паузу. — Значит, мой отец погиб, защищая тиранию, а путчисты защищали народ? Не слишком ли?
 На меня смотрят как на взведенную гранату. Декан начинает стремительно трезветь. Видно, до него дошло, что он молол, и он теперь изрядно перетрусил. Ишь как испариной покрылся. Попотей, голубчик, оно полезно. Привык, что все с рук сходит, а теперь понял — такие слова точно не сойдут.
 Я искренне наслаждаюсь произведенным эффектом. Мои друзья и одноклассники смотрят на меня совершенно непонимающими глазами, но им еще рано забираться в рассуждения о таких материях. Пока я наслаждаюсь этой маленькой победой, в разговор неожиданно вступает Алус:
 — Видишь ли, Санис… Ты прав, конечно. Но… Но нельзя говорить что-то о гибели солдат — они принимают присягу и всегда должны быть готовы к смерти, С точки зрения философии, тут нет противоречия. А вот политика нашего… правительства… не всегда отвечает… интересам всего народа. А раз так, то народ имеет право на неповиновение…
 — С оружием? — интересуюсь я.
 — Иногда — да, — отвечает мне осмелевший декан.
 — А как часто? — опять спрашиваю я. — И кто определяет, что можно браться за оружие? Старый козел Альтус?
 Кажется, я переборщил. Альтуса считают самовлюбленным мерзавцем, бунтарем, а вот козлом его почему-то не считают. А зря, между прочим, так как в первую очередь он законченный козел. Был. Но от этого его сущность не изменилась, конечно, если есть загробная жизнь.
 — Санис, а почему ты решил, что господин Альтус… э-э-э… был козлом? — решается осведомиться декан.
 — А кем же еще? — У меня же возраст юношеского максимализма, вот и появился случай съехать с темы. — Кто, кроме козла, может переворот утворить?
 Аргументация у меня на высшем уровне. Старшее поколение дружно начинает улыбаться и снисходительно на меня посматривать. Угроза разоблачения миновала, если она вообще была. Салус решает, что присутствие детей при взрослых разговорах становится неуместным, и нам предлагают пойти прогуляться. Мои друзья воспринимают эту идею с плохо скрытым ликованием, и я тоже изображаю, что без ума от такой перспективы.
 Через несколько минут мы оказываемся во дворе и собираем импровизированный совет, чтобы решить, куда идти дальше. Так как мне откровенно все равно, то инициативу берет на себя Арнус. После нескольких минут пререканий вся компания жизнерадостно устремляется на территорию ближайшего детского садика. Правда, там обитает злобный сторож, но у нас с собой три бутылки вина, что придает нам смелости. Приключение обещает моим друзьям быть интересным, я по-прежнему изнываю от скуки. Хотя академический интерес на тему «Как поведет себя организм под воздействием алкоголя?» присутствует.
 Ограда преодолена, и мы, воровато оглянувшись, усаживаемся в одной из беседок. Арнус берет в руки первую бутылку, долго с ней возится, но эффекта это не дает. В конце концов мне надоедает ждать. Я отбираю у Арнуса пузатый сосуд, достаю нож и быстро срезаю пластиковую пробку. Из бутылки тут же разносится омерзительный запах дешевого плодово-ягодного вина, который мои товарищи вдыхают как изысканнейший аромат. Со временем для некоторых из них это пойло будет ассоциироваться с воспоминаниями детства, для других станет частью ежедневного рациона, для третьих — признаком моральной деградации. И эти последние будут смотреть на людей, пьющих такую бормотуху, с нескрываемым презрением. Но это все потом. А пока все с жадностью уставились на вожделенную бутылку.
 — Ну, за меня, любимого, и за мой день рождения! — громко говорю я и делаю глоток. Вкус у пойла оказался именно таким мерзким, как я и ожидал. За десятилетия, с того момента, как я пробовал последний раз подобную дрянь, вкусовые качества ничуть не изменились. Какая гадость! Меня аж передернуло, но пора передавать бутылку по кругу — пусть остальные тоже отведают этой тараканьей отравы, не одному же мне страдать.
 Я смотрю, как бутылка медленно переходит из рук в руки и по мере ее движения кривятся физиономии. Да, крайне сомнительное удовольствие в питии такого вина. Зато сегодня многие из нашей компании впервые попробовали алкоголь. Надеюсь, что большинству станет очень плохо и выработается стойкое отвращение к вину. Но знаю, что будет наоборот. Запретный плод, как говорится. Кстати, а что мы такое пьем? Бутылка как раз добирается до меня, и я поворачиваю ее этикеткой к себе. На этикетке изображен фужер, в который погружен апельсин. Ни фига себе! Апельсиновое вино? Это что-то новенькое. Но почему такой мерзко-знакомый вкус? А, вот оно что! На этикетке чуть ниже идет надпись золотистыми буквами: «Солнце в бокале». Теперь все понятно, никаких апельсинов там никогда не было. Это, оказывается, солнце так выглядит. Ну, если пить такую бормотуху, то солнце и с пятак показаться может. Пока я разглядываю бутылку, мои компатриоты начинают проявлять явные признаки нетерпения. Сомневаюсь, что им понравилось, но неписаные правила поведения требуют это изобразить. Вот они и стараются как могут. Получается посредственно, но громко.
 — Санис! Не задерживай, всем же хочется!
 Ни черта вам не хочется. С отвращением делаю еще один глоток и передаю бутылку дальше. Омерзительное пойло дает крайне неприятное опьянение. Вместо расслабления и легкой эйфории получается какое-то озлобление. Терпеть не могу такое!
 Кто-то толкает меня в бок. Оборачиваюсь. Это Арнус. Естественно, бутылку открыть он не в состоянии. Машинально лезу за ножом, и рука промахивается мимо кармана. Ба, так я пьян. Всего от нескольких глотков паршивого вина. Что же будет дальше? Откупориваю вторую бутылку и передаю ее Арнусу.
 Попойка сопляков в полном разгаре, так что со стороны мы должны представлять довольно противное зрелище. Разговоры идут ни о чем, а языки уже начали заплетаться. Скука наваливается на меня с новой силой. Неужели все это так и будет продолжаться? Изо дня в день и из года в год я буду наблюдать что-то подобное, а потом… А что потом? Институт, где преподает мой приемный отец Алус? Или опять академия? Опять наряды, опять залеты, опять…
 — Ну и собачье же у тебя имя, Санис!
 Очень интересно. Добрались до светлого состояния выяснения, у кого более собачье имя. И что прикажете делать? Свести на шутку, так посчитают трусом. А калечить я сегодня никого не хочу. Пока не хочу. Кстати, а кто это у нас такой тонкий ценитель чужих имен? Естественно, Пилус. Кому бы еще пришло в голову такое ляпнуть.
 — Заканчивай, Пилус, у него сегодня день рождения, — пытается вступиться за меня Арнус, но эффекта это не дает никакого: Пилус слишком пьян и теперь хочет покуражиться.
 — Срать я на его день рождения хотел! Не фиг тут всяким козлам с собачьими именами сидеть!
 Понятно. Значит, придется драться. Интересно, этого придурка действительно раздражает мое имя или есть еще что-то, чего я не знаю? Так или иначе, но разбираться в этом будем позже. Сейчас я медленно поднимаюсь и пристально смотрю на отморозка. Он, конечно, выше меня на голову, но это его не спасет, даже наоборот — здорово помешает. И откуда у этих идиотов постоянное желание получить по физиономии?
 — Повтори, гандон, что ты сказал? — Язык у меня слегка заплетается, да.и с координацией движений наблюдаются некоторые проблемы, но сейчас это помешать не должно.
 — Чего? — взвывает фальцетом Пилус и кидается на меня с кулаками.
 Примерно так я себе это и представлял. Уклоняюсь от прямого удара с правой и левой бью противника в солнечное сплетение. Сразу же после удара резко отскахиваю, чтобы дать себе возможность маневрировать, но обо что-то спотыкаюсь и лечу спиной на землю. Крайне неудобная позиция. Пилус пытается воспользоваться тем, что я упал, и прыгает на меня сверху. А вот это уже ошибка. Выставляю колено, на которое Пилус натыкается животом, сбрасываю с себя обмякшее тело, перекатываюсь, привстаю и наступаю противнику коленом на горло. Оказавшийся подо мной Пилус хрипит. Мгновение разглядываю его лицо, после чего начинаю методично обрабатывать его кулаками, стараясь, чтобы было не особенно заметно, что я левша.
 На плечах у меня кто-то повисает. Оглядываюсь — это Арнус.
 — Отвяжись! — рычу я Арнусу и пытаюсь его стряхнуть, но мой одноклассник вцепился в меня мертвой хваткой.
 — Санис, прекрати! Убьешь же! — вопит он.
 — Убью, — спокойно соглашаюсь я и продолжаю охаживать поверженного Пилуса левой.
 — Тебя же посадят, дурак!
 Это приводит меня в чувство. Бить я прекращаю, но колено с горла Пилуса снимать не спешу.
 — Если ты, урод, — свистящим шепотом предупреждаю я Пилуса, — еще раз попробуешь сказать что-то насчет моего имени, я тебя убью. Ты понял?!
 Пилус хочет что-то ответить, но не может — я слишком сильно передавил ему горло. Приподнимаю колено, встаю, а затем за ворот рывком ставлю на ноги побитого Пилуса.
 — Пошел вон, сученыш! — ору я и даю Пилусу увесистого пинка, чтобы придать начальное ускорение. Противник быстро покидает поле боя, но, отбежав на безопасное расстояние, останавливается.
 — Мы еще побазарим, Санис! — орет он. — Ты за все ответишь! И за это, и за Уклус.
 Я обдумываю, а не догнать ли мне засранца и не проучить ли вторично, но он поворачивается и пускается бегом.
 Представление окончено. Я отбираю у кого-то из ребят бутылку и делаю изрядный глоток. Мерзкое пойло заставляет непроизвольно дернуться, но в голове проясняется. Тут же начинает ныть левая скула. Когда я получил по физиономии — хоть убей не помню, но на ощупь там явно назревает некислый синяк. Впрочем, это меня сейчас волнует слабо. Поворачиваюсь к Арнусу, беру его за грудки, встряхиваю и, глядя в глаза, спрашиваю:
 — Что этот козел говорил про Уклус? А ну колись!
 Мы сидим около реки и дуем пиво из противно теплых бутылок. Арнусу пиво явно не нравится, но он всячески изображает из себя знатока этого напитка. Мне все равно. Апатия накрывает меня с головой, а пиво… пиво позволяет почувствовать, что я еще жив. Да, я жив и не растворился в этом сиреневом вечере.
 — Ладно, мы одни, — говорю я Арнусу, — нас никто не слышит, никто не видит, и никто не знает, о чем мы с тобой говорим. Теперь — выкладывай!
 Арнус мнется и явно не хочет говорить. Когда я прижал его в детском садике, он вдруг сделал круглые глаза и прошептал что-то наподобие «не при всех». Ну, раз не при всех, то не при всех. Я быстро откупорил остающимся последнюю бутылку вина и, подхватив Арнуса, поволок его к реке — самое тихое место во всей округе. По пути Арнус начал скулить, что вина ему досталось мало, так что мне пришлось брать пиво. Продавщица, конечно, покосилась на меня с неодобрением, но две бутылки выдала. И вот теперь мы сидим на берегу загаженной речки, пьем пиво, и Арнус явно не хочет мне ничего говорить.
 — Мы всю ночь тут просидим? — обозляюсь я.
 — Ладно, — сдается Арнус. — Но я тебе ничего не говорил.
 — Добазарились, — соглашаюсь я. — Ну?
 — Тут и говорить не о чем. — Арнус шмыгает носом и воровато на меня косится. — Уклус говорила подружкам, что ты ей нравишься…
 — И что? — Я чувствую себя полным идиотом. — Из-за этого Пилус полез со мной драться?
 — Он к ней подкатывался, а она его послала, — нехотя выдавливает из себя Арнус. — Послала и сказала, что уже год с тобой трахается. Вот он и обозлился,
 Я ошарашенно молчу. Потом лезу в карман за сигаретами, прикуриваю и делаю очень глубокую затяжку. Ничего себе! Так вот, оказывается, в чем дело. Интересно получается.
 — И ты ей веришь? — удивленно спрашиваю я.
 — Говно вопрос! — Это Арнус, надо полагать, ответил утвердительно.
 — Понятно. — Делаю еще одну глубокую затяжку, чтобы скрыть замешательство. — Я, конечно, крут, как конспиратор, но не до такой же степени! Ты за этот год меня хоть раз с ней видел? Я с ней хоть десятком слов обменялся?
 — Нет, но…
 — Что «но»? — взрываюсь я. — Ты себе представляешь, как себя ведут люди, которые целый год трахаются?
 — Нет, — тушуется Арнус, но тут же переходит в наступление: — А ты знаешь?
 — Представь себе — да! — огрызаюсь я. — Не так себя люди ведут.
 — А как? — У Арнуса проснулось чувство любопытства, а я понял, что наляпал лишнего. В самом деле, откуда четырнадцатилетний сопляк может знать такие вещи?
 — Подрастешь — узнаешь, — ядовито бросаю я в ответ и решительно поднимаюсь, давая понять, что разговор закончен.
 — А ты куда? — спрашивает Арнус.
 — Срать на провода и делать замыкание! — рявкаю я и решительно иду прочь.
 Сиреневый вечер медленно переходит в ночь. Собственно, еще вполне сносно видно, но уже только силуэты. Я понимаю, что выпил лишнего, что мешать дерьмовое вино с теплым пивом явно не стоило и что нужно выбросить из головы всяческие глупые мысли и идти домой спать. Люблю я все понимать. Только вот от этого понимания почему-то никакого проку — все понимаю, отлично знаю, как надо поступить, но делаю все не так, как надо. Взять, к примеру, переворот. Понимал, что надо было начинать с ареста Президента? Понимал. Почему же тогда пошел на поводу у кретинов, которым не терпелось начать пораньше? А хрен его знает. Смотрим дальше. Понимаю, что сейчас надо валить домой и ложиться спать? Прекрасно понимаю! Более того — всей своей сущностью ощущаю, что надо! О! Каламбурчик получился.
 Сущностью ощущаю, Это надо же такое сморозить… Так о чем это я? Ага: понимать-то я понимаю, но вместо того, чтобы идти домой, иду нетвердой походкой к Уклус… На фига? Понятия не имею. Ну что я ей скажу? Здравствуй, детка, я из-за тебя подрался. И буду выглядеть как законченный идиот. Или спросить, а с кем это она уже целый год трахается и на меня все это дело валит? Опять идиотизм. Так чего я туда плетусь? Может, матом обложить? А что? Хорошая мысль. Чтобы, дура рыжая, понимала, что можно ляпать, а что нет… Или… так я уже пришел.
 Дом, в котором живет Уклус, находится в десяти минутах хода от моего. Живет она на втором этаже, и окно ее комнаты выходит во двор. Откуда я это все знаю, лучше не думать. Особенно после того, как я расколол Арнуса. Окно, кстати, светится. Прекрасно, ну и что теперь? Можно подняться на второй этаж, позвонить в дверь и попросить, чтобы Уклус вышла ко мне на лестничную клетку. А дальше? Есть второй вариант — посвистеть под окнами. Но тут надо быть честным с самим собой — свистеть я никогда не умел. Так что свист получится… гм… и не свист это будет вовсе, а шипение какое-то. Она же не гадюка, чтобы на шипение отзываться!
 Я размышляю, сидя на скамейке и глядя на окна Уклус, при этом чувствую себя последним дураком. Ну чего я здесь высиживаю? А может, я опять упускаю очередной шанс? Или опять хватаюсь не за тот шанс? Или…
 — Санис! — приглушенный девичий голос. — Санис, ты чего там сидишь? Поднимайся.
 Озираюсь вокруг, чувствуя себя теперь уже полным законченным идиотом: во дворе ни души. Неужели в вино что-то добавили и у меня галлюцинации?
 — Санис, не торчи там! — Голос идет сверху и становится более требовательным. Поднимаю голову. Уклус, наполовину высунувшись из окна, яростно машет мне рукой. Халатик на ней весьма соблазнительно распахнут. — Да сколько тебе можно орать. Сейчас весь двор перебудим. Поднимайся, я дверь открою.
 Уклус исчезает в глубине комнаты, а я стою под ее окном и хлопаю глазами. Ну и что теперь делать? Можно сбежать, а можно… ноги уже сами несут меня в подъезд.
 Пулей взлетаю на второй этаж, дверь открыта, и темную площадку освещает яркий прямоугольник света. А в этом прямоугольнике… Я буквально задохнулся. Как она хороша! Где-то в глубине сознания внутренний голос делает слабые потуги намекнуть, что очень может быть не так хороша Уклус, как во мне играет смесь вина и пива, но я ничего не хочу слышать. Еще секунда — и она в моих объятиях…
 — Пусти, дурак!
 Раскат грома в ясный день. Взрыв оружейного склада посреди большого города. Удар палкой по голове… Но протрезвел я моментально.
 — Иди в дом. Нечего меня на лестнице лапать!
 Уклус поворачивается и, не дожидаясь меня, идет в глубь квартиры, покачивая бедрами. Как загипнотизированный иду за ней.
 — Дверь закрой. — А тон какой повелительный. Надо же!
 Нашариваю у себя за спиной ручку двери и с силой толкаю. Щелкает «собачка» замка. Я еще некоторое время стою, затем спиной опираюсь на закрытую дверь. Ноги как ватные, кажется, что не смогу сделать больше ни шагу. Да что же со мной творится? Я же здоровый мужик! У меня же… Почему так стучит сердце? Не хватало еще «первой любви». Не слишком ли?.. Я не успеваю додумать, как руки Уклус обвивают мою шею.
 — С днем рождения, Санис!
 Я ничего не успеваю ответить — ее губы закрывают мне рот поцелуем. По-детски неумелым и трогательным. Пожалуй, насчет года спанья с кем-то — это из разряда фантастики. Я бы даже сказал, что ненаучной фантастики. Зато нужного эффекта она достигла. Да, давненько я не целовался с молоденькими девочками.
 Осторожно отстраняю от себя Уклус и смотрю ей в глаза. Есть! Глаза с поволокой, губы слегка приоткрыты, дыхание порывистое… Симптомы чего? Правильно — девка втрескалась по уши. В меня. Какой ужас! Говорили мне в свое время, что «за педофилию» — это не тост, а статья Уголовного кодекса. И что теперь делать?
 — Я тебя весь вечер ждала, — говорит, как положено, с придыханием. — А ты все не идешь и не идешь. А мне так… Я ведь…
 Понятно. Пора это дело прерывать, иначе меня ждет длительное и путаное объяснение в любви. Ну какого черта? Если бы это первый раз, а то ведь с самого детства… С первого детства… Да уж. Прерывать будем путем обучения технике поцелуя. И — прямо сейчас.
 Вместо того чтобы выслушивать объяснения, молча притягиваю Уклус к себе и впиваюсь губами в ее губы. Когда она перестает сопротивляться, осторожно ввожу свой язык ей в рот. Она уже явно не против, но все ее тело напряжено, как будто ждет какой-то гадости. Постепенно она успокаивается и начинает неумело отвечать мне. Ничего, девочка, у тебя еще вагон времени, еще научишься…
 С сожалением отрываюсь от прильнувшей ко мне девушки и смотрю ей в глаза. Сейчас начнется неприятная часть. Я ведь здесь для этого… Наверное…
 — Уклус, а родители…
 — Уехали. — Она улыбается беззаботно-счастливой улыбкой. — Будут послезавтра. У нас с тобой вся ночь впереди…
 — Нет у нас с тобой впереди ночи! — Я беру ее под локотки и слегка встряхиваю, чтобы привести в чувство. — Что ты придумала?
 — Я хочу тебя…
 — Стоп! — Мне очень не хочется этого говорить, но проклятое обостренное чувство справедливости берет свое. — Насчет хочу… Ты, оказывается, со мной уже год спишь. Это как понимать?
 Посерьезнела. Я своего достиг — девочка несколько охладилась. Опустила глаза, явно что-то обдумывая. Сейчас или выставит меня за двери, или что-то отмочит. Интересно, а какой вариант мне нравится больше? Нет, я сегодня непривередлив: выставят так выставят, но послушать откровения… это явно интереснее. И я, похоже, таки напросился.
 — Этот козел Пилус ко мне уже полгода клеится. А я… А мне он не нужен! Мне ты нужен! А он сказал, что я все равно его буду, а я сказала, что я с тобой уже год сплю, а он…
 Пора прерывать этот поток, иначе я рискую в нем утонуть.
 — Слушай меня внимательно. — От моего менторского тона становится противно мне же самому. — Мне плевать на Пилуса. И тебе на него тоже плевать. Ничего он тебе не сделает, иначе я его покалечу. Но такими фразами бросаться нельзя: доберется слух до школы (а этот козел после сегодняшнего постарается) — отправят тебя на всякие проверки, родителей вызовут…
 — Ну и что? — Губы упрямо сжаты, во взгляде решимость. — И пусть! Я все равно буду с тобой… А что было сегодня?.. Что у тебя с лицом?!
 Так, только этого не хватало! Синяк заметила. Черт бы побрал этого придурка Пилуса! Надо будет ему действительно наломать по шее так, чтобы не вставал с больничной койки месяца три!
 — Он тебя избил? — В глазах ужас и забота. Только влюбленной малолетки мне сейчас не хватает.
 — Чего? — моментально перехожу на гнусавый говорок, которым обычно общаются мои сверстники. — Он? Меня? Я ему яйца так отбил, что он до конца своих дней меня помнить будет! Да я…
 — А синяк откуда? — Рано же у нее синдром квочки проснулся.
 — Ну, знаешь! Ты хотела, чтобы я его в одно касание уложил? Так не бывает.
 — Я тебя в таком виде не отпущу! — Уклус уже приняла решение, и теперь ее, наверное, и танком с места не сдвинешь. — Сейчас положим примочку… Разувайся и проходи в комнату. Быстро!
 Какой ужас! Мной командует четырнадцатилетняя соплячка. И как это воспринимать? Я уже совсем решил наорать на девчонку и хлопнуть дверью, но она решительно схватила меня за рукав и потащила прочь из коридора.
 Уютная гостиная заполнена неярким светом торшера. Я сижу развалясь на диване, а Уклус с крайне озабоченным видом накладывает мне на синяк какую-то гадость. Мазь мерзко пахнет, но приятно пощипывает и холодит кожу. Мне хорошо и спокойно. Остались где-то далеко позади неудавшийся переворот, старый козел Альтус и придурок Ромус. Это страшный сон, который приснился маленькому мальчику по имени Санис. На самом деле ничего подобного никогда не происходило. Такой дряни просто не могло произойти. Руки Уклус порхают по моему лицу, она легонько поворачивает мою голову то вправо, то влево. Осматривает, нет ли на мне еще синяков. Я не возражаю. Тем более что ее прикосновения мне очень приятны. Так можно и расслабиться окончательно, да я и не против.
 — Раздевайся. — Уклус требовательно берется за ворот моей рубахи. Магия расслабленности и защищенности моментально отбегает в темный угол и воровато выглядывает оттуда.
 — Это еще зачем?
 — Мне кажется, что это у тебя не единственный синяк. И не смей мне перечить!
 Хочу возразить, но ее руки уже расстегивают пуговицы рубашки. Когда она добирается до брючного ремня, то на какое-то мгновение замирает.
 — И брюки тоже. — Голос у нее стал заметно тише, а я уже не хочу сопротивляться.
 — Ты уверена?
 — Да! — выдыхает Уклус и прижимается ко мне всем телом.
 Она прекрасна, как юная фея. Или нимфа. Или… Зарываюсь лицом в ее рыжие волосы и с наслаждением вдыхаю их аромат. Моя правая рука скользит по ее талии, опускается ниже. Уклус вздрагивает, но сразу же прижимается ко мне теснее. Я слегка отстраняю ее от себя, несколько мгновений смотрю в глаза, а потом начинаю целовать лицо, шею, грудь. От моих поцелуев соски сразу набухают, и упругая девичья грудь отвечает на мои ласки так, как я не мог себе представить. Ни одна самая изощренная проститутка не сможет изобразить того, что еще не научилась скрывать влюбленная четырнадцатилетняя девчонка, которая первый раз в жизни ощущает мужские ласки.
 — Санис… я хочу… прямо сейчас… Пожалуйста!
 И я тоже хочу. И тоже прямо сейчас. Упрашивать меня не надо: халатик, мои рубашка и брюки уже давно на полу. Мягко укладываю девушку на спину, она чуть слышно стонет и закрывает глаза. Некоторое время ласкаю ее соски, потом опускаю руку к лону, Уклус стонет громче и подается мне навстречу. Лоно заполнено ее соком. Осторожно раздвигаю ее ножки и вхожу. Уклус коротко вскрикивает, когда я преодолеваю хрупкую преграду, крепко обнимает меня и шепчет в самое ухо: «Я люблю тебя, милый».
 Подхожу к дому в самом великолепном настроении за последние шесть лет. Кстати, подхожу — это неправда, я лечу как на крыльях. Уже с дальнего конца двора замечаю, что в окнах горит свет. Время — половина второго ночи. Ничего себе празднуют гости мой день рождения! Интересно, там хоть один человек еще на ногах держится?
 Вхожу в подъезд и вихрем мчусь по лестнице. Душа поет. Вот уж не ожидал от себя такого. Если бы мне кто-то сказал, что буду радоваться как мальчишка, когда пересплю с девкой, — не поверил бы. Да, шесть лет назад в это время я как раз готовился ввести верные мне войска в Столицу. А теперь… Дверь приоткрыта. Они там окончательно перепились? А если кто влезет?
 Распахиваю дверь и тут же нос к носу сталкиваюсь с Алусом. Губы у него сжаты в тонкую полоску, желваки играют. Из комнаты на мгновение выглядывает Салус и тут же исчезает. В квартире тихо — гости, вероятно, уже давно разошлись. Ситуация неприятная, но испортить мое хорошее настроение не так просто: мне сегодня просто здорово.
 — Где ты был? — ледяным тоном сквозь зубы осведомляется Алус.
 — Гулял, — нагло отвечаю я.
 — А синяк откуда? — Тон у Алуса становится еще более воинственным.
 — Я упал и… Слушай, ты же сам прекрасно знаешь, откуда бывают синяки. Поверь, тому, кто это сделал, намного хуже.
 — Ты попал в полицию, — безапелляционным тоном заявляет Алус. Я несколько тушуюсь.
 — Почему в полицию? — глупо спрашиваю я. — В полиции я отродясь не бывал.
 — Мы уже все больницы обзвонили! — Это включилась в разговор Салус. — Все морги! Думали, что тебя уже убили! А ты…
 Стоп. Дальше слушать не имеет смысла. Или я патологически невезучий, или все родители одинаковы от природы. Кошмар какой-то: те же интонации и те же самые фразы! Только то были мои НАСТОЯЩИЕ родители, а это приемные. Но разницы особой не ощущается. Значит, воплей и всхлипов хватит еще часа на полтора. Ужас. Сколько же мне поспать удастся?
 — Ты меня слушаешь или нет?! — Алус в гневе.
 — Слушаю, — отвечаю я, понурив голову, хотя слушать тут явно нечего: чего-нибудь нового для себя я сегодня не услышу.
 — Тогда, может, расскажешь, где ты был? — вопрошает Алус.
 — И с кем? — вклинивается в разговор Салус. Ситуация тупиковая. Я не могу рассказать, что я делал этим вечером, но нужно что-то ответить. Что отвечать, я пока не знаю, а придумывать на ходу сегодня лень. Остается одно — попробовать пойти на пролом.
 — А какая разница, где я был и с кем? — воинственно огрызаюсь я. — Погулять в свой день рождения не имею права? Как вам здесь водку жрать со всякими уродами — так можно, а мне и погулять нельзя. Хороша демократия, нечего сказать.
 Алус опешил и с интересом на меня смотрит. Салус тоже озадачена. Н-да. Не фонтан. Мои НАСТОЯЩИЕ родители на такое фуфло бы не повелись. И очень может быть, что выжали бы из меня все… когда я был в четырнадцатилетнем возрасте. Но не сейчас. А эти… Закалка не та.
 — Иди спать. Поговорим утром, — отрезает Алус и, демонстративно глядя мимо меня, удаляется в свою комнату.
 — Есть хочешь? — вздыхает Салус. — Иди на кухню, сейчас покормлю.
 Угроза атомного нападения миновала. Или отсрочена. Я сбрасываю кроссовки и плетусь на кухню.
 Однокласснички, присутствовавшие вчера на моем дне рождения, сегодня выглядят откровенно паскудно. Похмелье, стало быть. Злорадно на них посматриваю. Арнус мается головной болью. Ему нет дела ни до уравнений, ни до математички. Та периодически бросает на нас злобные взгляды, но понимает, что наезжать сегодня бессмысленно. Пилус на уроке отсутствует. Думаю, что будет он отсутствовать еще пару дней. Мой синяк замазан тональным кремом, но все равно виден. Перед уроком, вероятно, было бурное обсуждение вчерашней драки. Насколько я понял Арнуса, общее собрание решило, что это еще не конец и Пилус, когда оклемается, потребует сатисфакции. Мне на это искренне наплевать: полезет опять — опять получит.
 Уклус выглядит еще лучше, чем обычно. Я просто отказываюсь верить своим глазам. Не проходит и десяти секунд, чтобы я не бросил на нее откровенно восхищенный взгляд. Она явно это чувствует и становится еще прекраснее. Могу себя поздравить — я влюбился. Умом понимаю, что это в высшей степени глупо, но ничего с собой поделать не могу. А если действительно завтра появится неприметный человечек и передаст привет от Альтуса? Что тогда будет? Я старательно гоню от себя эти мысли, но они упорно возвращаются.
 Математичка продолжает распинаться насчет экзаменов. Ее никто не слушает — слишком много новостей и слишком откровенно Санис посматривает на Уклус. Весна.
 К концу второго урока весь класс уже шушукается обо мне и Уклус. Нам на это искренне наплевать. Вторым уроком у нас была физика. Я рыкнул на Арнуса и насильно пересадил его к соседке Уклус, та не особо возражала и даже одарила моего друга игривой улыбкой. Знаки внимания к своей персоне Арнус проигнорировал. Когда моя рыжая любовь вошла в класс, я молча показал ей на свободный стул рядом с собой. Она кивнула и заняла его. С этого момента в классе началось шушуканье, иногда перекрываемое недовольным ворчанием Арнуса. Мы на это не обращали ровным счетом никакого внимания — мы были настолько заняты друг другом, что на внешние раздражители реагировали крайне слабо и с сильным запаздыванием. За что и поплатились. Физику, вероятнее всего, наше воркование изрядно надоело, и посреди урока он просто выставил нас из класса. Мы не возражали. Уходили мы под ехидные комментарии Арнуса. Я покрутил пальцем у виска, презрительно хмыкнул и, галантно открыв перед Уклус дверь, покинул класс следом за своей дамой. То, что урок сорван, я уже не сомневался: какая может быть физика, если есть такая тема для обсуждения?
 Мы сидим на моем любимом поваленном дереве и смотрим друг на друга. Говорить нам нет никакой необходимости — слова просто будут лишними, мы все понимаем без слов. Уклус прекрасна, и я ею искренне восхищаюсь. Молча. Любые слова кажутся грубыми и звучат как-то казенно. Она тоже молчит, но глаза буквально светятся. Нам хорошо вдвоем.
 Как только мы вышли из здания школы, я предложил туда больше сегодня не возвращаться. Уклус кивнула в знак согласия, и мы, взявшись за руки, пошли на бывшее еврейское кладбище, где и уселись на любимое поваленное дерево. Вокруг бушует весна. И мне кажется, что не только вокруг, но и в нас самих. Некоторое время мы просто держимся за руки, но потом я обнимаю Уклус и целую в губы. Она отвечает на мой поцелуй с такой страстью, что я пугаюсь, но останавливаться нет ни малейшего желания.
 — Родители приедут только завтра, — шепчет Уклус. — Пойдем ко мне.
 — Это так и должно быть? — Уклус несколько озадачена.
 — Да, все в порядке, — успокаиваю ее я. — Просто не нужно было этого делать сегодня. Обычно ждут несколько дней после первого раза.
 — А откуда ты это знаешь? — очень подозрительно осведомляется Уклус.
 — Читаю много, — коротко отвечаю я. Не рассказывать же ей, откуда я это знаю на самом деле? Да и как такое рассказать? Как объяснить, что я ей в принципе гожусь в отцы? Я, наверное, не смогу. А кто сможет? И ведь что самое подлое, не поверит. А если поверит, то обязательно похвастается перед подружками. Чем это закончится, и ежу понятно. Слухи о том, что у нас была методика омоложения, до президентской разведки должны были дойти. В конце концов, если о чем-то знает больше одного человека, то знают все. Другое дело, что в такое слабо верится, я бы точно не поверил, но приказал бы проверить. Так, на всякий случай. А может, Президент решил не особенно дергаться и подождать несколько лет? Очень даже логично получается: пока основные путчисты малолетки — бояться их нечего, а как подрастут — попадут под контроль анализа крови и прочих гадостей. Медицинская информационная система у нас централизованная, значит, вычислить нас при поступлении на учебу или работу будет проще простого. А дальше — грамотная провокация или подстава, и бывший путчист гремит на нары. На полную катушку гремит. Ну а позаботиться о том, чтобы человек из тюрьмы не вышел, — дело плевое.
 От всех этих мыслей мне стало нехорошо. Я вдруг понял, что если раньше накручивал себя совершенно напрасно, то теперь для таких накруток имеются веские основания. А ведь логично же! Допустим, у меня есть информация о том, что повстанцы обладают возможностью себя омолодить. Я не имею ни малейшего понятия о том насколько. Как я буду их искать? Уподобляться Ироду? Смешно и глупо. Вывод напрашивается сам — расставить сети и ждать, пока кто-нибудь из них не проявится. Так они, наверное, и делают — расставили сети и ждут. А если это не плод моего больного воображения, то ждать им осталось очень недолго. Уже в следующем году часть моих бывших коллег ринется атаковать военные училища. Вот тут их и будут подкарауливать.
 Я резко сел на кровати. У меня аж все похолодело внутри. Если я прав, то нужно что-то делать. Немедленно. Это я понимаю, но ЧТО делать? Давать в газету объявление: «Господа бывшие путчисты! Не суйтесь в военные училища. Повяжут вас там!»? Или пытаться кого-то найти и предупредить? А как я их буду искать? Ехать в Столицу и шляться по нашим любимым кабакам бессмысленно. В большую часть таких заведений меня просто не пустят, как и всех остальных. И где искать? Главное — кого? Если поймают и пристукнут Ромуса, то я буду только искренне рад. А если Ленуса? Хотя Ленус у нас умница. Он должен был просчитать эту ситуацию сразу и уже что-то предпринять. Должен… А что может предпринять четырнадцатилетний сопляк? Да, хреново.
 — Санис! Что с тобой? — Голос у Уклус взволнованный, она полулежит, опершись на локоть, и выглядит обворожительно.
 — Все нормально, — пытаюсь успокоить свою возлюбленную. — Пришла в голову неожиданная мысль.
 — Ты меня пугаешь, когда ты такой. — Губки обиженно надуты. — Ты разговариваешь совсем как мой отец.
 — Ну уж извини, — улыбаюсь я. — Все мужики разговаривают примерно одинаково. Так что — терпи.
 — Я не о том, — нетерпеливо отмахивается Уклус. — Ты говоришь так, как будто тебе лет сорок.
 Так и есть, девочка моя, так и есть. Но тебе я об этом не скажу.
 — Это воспитание отчима, — криво улыбаясь, говорю я. — Или ты хочешь, чтобы я заговорил тоном своего настоящего отца?
 Пока Уклус находится в замешательстве, набираю побольше воздуха в легкие и гаркаю совершенно казарменным голосом:
 — Па-а-ачему не по уставу лежишь? Левая грудь должна быть на уровне правой! Смир-р-р-на!
 Уклус хохочет беззаботным смехом. Я с удовольствием к ней присоединяюсь. Нам хорошо вдвоем. Я понятия не имею, как долго это будет продолжаться, но сейчас кажется, что всю жизнь. Валюсь на кровать, Уклус тут же прижимается ко мне и начинает рассказывать, как ее уже пытались допрашивать подружки на тему «И как это?».
 — И что ты им сказала? — интересуюсь я.
 — Ничего. — И Уклус весело смеется. — Обойдутся. Пусть сами пробуют.
 — Мысль правильная, — одобряю я. — Тем более что к директору нас потащат в ближайшее время.
 — Почему?
 — Потому что я начистил физиономию Пилусу, а он должен отомстить. Так что приготовься — унизительный разговор с директором, медицинское обследование, унизительный разговор с родителями… Тебе уже страшно?
 — Нет, — отвечает Уклус, и я вижу по глазам, что она не врет. — Не страшно, если ты будешь со мной.
 — Ну-у-у-у, — тяну я. — В кабинет к гинекологу меня точно не пустят, у директора мы гарантированно будем вместе, а вот твои родители…
 — Они меня поймут. — Уклус заговорщицки подмигивает. — Они сами еще со школы…
 Это к вопросу о генетике, наследственности и прочим премудростям такого рода. Очень интересно получается.
 — Ладно, — решительно говорю я. — Тогда хватит валяться в постели! Поднимаемся и — гулять! А все неприятности будем решать по мере их поступления. Согласна?
 — Согласна. — Уклус протягивает мне руки, я помогаю ей подняться с кровати, и она тут же прижимается ко мне всем телом. Всего на секунду. Не успеваю я ее обнять, как она выскальзывает и скрывается в ванной. Ну что ж, пора и мне приводить себя в порядок.
 Пилус все-таки отомстил. Не прошло и недели, как моих приемных родителей вызвали в школу. И не как обычно, а позвонив по телефону. Если бы я где-то напакостил, то прозвучала бы стандартная фраза: «Родителей в Школу!» — и она же была бы продублирована в дневнике. А тут…
 Когда нас с Уклус сдернули с уроков и погнали в кабинет директора — я не испугался, но злость во мне закипела моментально. Уклус, на удивление, проявила полное хладнокровие, и я сразу же взял себя в руки.
 В кабинете директора уже находились мои приемные родители и родители Уклус. Ее мать приветливо помахала нам рукой, отец ограничился кивком головы, вполне доброжелательным, впрочем. Зато на Салус и Алуса было страшно смотреть. Как только мы вошли, директор начал что-то гундосить относительно неправильного воспитания и прочих глупостей в подобном тоне. Что на такое отвечать, я не имел ни малейшего понятия. Попали мы, как кур в ощип.
 Между тем директору явно надоело практиковаться в словоблудии, и он ядовито осведомился, что думают по этому поводу наши родители. Алус уже открыл рот, чтобы ответить. Весь его вид говорил о том, что он будет оправдываться. Я мысленно застонал, но тут неожиданно заговорила мать Уклус.
 — Я, господин директор, понимаю, — она глубоко вдохнула спертый воздух кабинета, — выглядит это ужасно… с вашей точки зрения. Но! Но они уже оба в таком возрасте, когда подобное случается. Я лично не против, чтобы моя дочь и Санис… были вместе. Я знаю, что они не занимаются этим под кустами и в грязных подъездах, я знаю, что они не подхватят какую-нибудь заразу, и я знаю, что они друг к другу испытывают чувства…
 — А не рановато для чувств? — рявкнул директор. — Они позорят нашу школу, они…
 — А школе какое дело до того, чем они занимаются после уроков? — вступил в разговор отец Уклус. — Может, камеры слежения прикажете в их комнатах поставить?
 — Ну а если дети появятся? — Глаза директора забегали. — Что тогда?
 — Что с детьми делать? — Мать Уклус приподняла бровь. — Воспитывать. Вам объяснить, как это делается?
 — Я уже вижу, как вы свою воспитали, — презрительно бросил директор.
 — А чем это я плохо воспитала свою дочь? — тут же ощетинилась моя потенциальная теща. — Она в отличие от большинства в их классе учится на «отлично», из дому не сбегает, как некоторые ваши ученики, и ведет себя так, что я ею полностью довольна. А если девушка чувствует, что любит молодого человека, то в этом нет ничего достойного осуждения.
 — Мне представляется, — Алус тоже решил поучаствовать в разговоре, — что это проблемы, которые мы должны решать сами. То есть дети и родители. И вас, господин директор, это никак не касается.
 — Меня это касается! — фальцетом завопил директор. — Ученики с тринадцати лет живут половой жизнью! Возмутительно.
 Мне этот спектакль уже начал надоедать. Уклус последние несколько минут прилагала героические усилия, чтобы не захихикать. Этого допустить никак нельзя, и я заговорил:
 — Передайте своему стукачку Пилусу, господин директор, что перед тем, как доносить, надо проверять слухи. Они могут оказаться дезинформацией. В следующий раз сначала разберитесь, а потом устраивайте скандал. А так — нечего огород городить. Мы пошли.
 Директор от такой наглости онемел, а я подхватил Уклус под, руку, и мы покинули кабинет. Когда я уже закрывал за собой дверь, Алус крикнул, чтобы мы ждали под кабинетом директора и никуда не уходили.
 Ждать так ждать. Мы с Уклус устроились на подоконнике и всласть посмеялись.
 — Что теперь делать? — спросила она меня чуть позже.
 — Для начала — вся школа узнает, что Пилус стукач. Потом я его отловлю и дополнительно набью морду. Есть еще какие-нибудь идеи?
 — С родителями твоими что будем делать? — Уклус провела рукой по моим волосам. — Горе ты мое луковое.
 — Ты не рановато начинаешь покровительственным тоном со мной общаться? — осведомился я, прижимая ее рыжую голову к своей груди.
 — В самый раз. — Она высвободилась и плутовато сверкнула глазами. — Ты теперь мой со всеми потрохами! Так что уже можно.
 Я только улыбнулся в ответ. Интересно, это детская самоуверенность или женская мудрость? Если первое, то не страшно. А если второе — то пора делать ноги. Уклус как будто читала мои мысли.
 — Не волнуйся. — Она ослепительно улыбнулась. — Мама всегда говорила, что лучший способ привязать к себе мужчину — это лечь с ним в постель. И если обоим будет хорошо, то считай, что мужчина твой навсегда. Или ты хочешь от меня убежать?
 Убегать мне, как это ни странно, не хотелось. И говорить что-то — тоже. Я только отрицательно покачал головой, притянул Уклус к себе и нашел ее губы. Она сразу же ответила на мой поцелуй, и все, что происходит вокруг, перестало нас волновать. О каком убегании может идти речь, если… А зачем анализировать? Только портить себе и окружающим настроение. Жизнь прекрасна, на дворе бушует весна, в моих объятиях прекрасная девушка. И кажется, что больше ничего не надо. Так зачем разрушать идиллию?
 — Так, дети. Вы уже достаточно взрослые и должны знать некоторые вещи. — Мать Уклус удобно устроилась в кресле и теперь явно вознамерилась прочитать нам лекцию по отношениям полов. Мы вынуждены будем выслушать это полностью.
 Таково условие продолжения наших с Уклус отношений. Эх! На какие только жертвы не идут люди ради любви! — Во-первых, мне хочется знать, каким образом вы предохраняетесь.
 — Дедовским, — недовольно ворчу я и поневоле краснею, хотя прекрасно понимаю, что мать Уклус несколько моложе меня. По году рождения, но не биологически. Вот же бред!
 — Понятно. А про презервативы тебе ничего слышать не доводилось?
 — Доводилось. — Я продолжаю всячески демонстрировать свое недовольство. — Не люблю запаха паленой резины.
 — Обожаю наглых молодых людей! — Похоже, моя потенциальная теща искренне развлекается. — А не слишком ли ты высокого о себе мнения?
 — В самый раз, — парирую я. — Не волнуйтесь так. Внуками в ближайшее время радовать вас не будем.
 — Хотелось бы верить, — вздыхает мать Уклус. — А теперь послушайте…
 Домой идти не хочется. Я бесцельно брожу по микрорайону, глядя в пространство и ничего вокруг не замечая. Странное ощущение отрешенности и спокойствия. Почти нирвана. По опыту знаю, что из этого состояния надо выбираться как можно быстрее, но желания этого делать не возникает. Да, изрядно мне поломали психику, когда вернули в детство. Не должен человек дважды переживать первую любовь. Да и первую потерю тоже. А что я потерял? Пока не знаю. Наверное, частичку себя… Какого себя? Который командовал повстанческой армией? Или того, который ехал в поезде с дурой медсестричкой? Или того далекого себя, который тоже был четырнадцатилетним мальчиком и точно так же бродил по микрорайону, глядя в пространство? Или внутрь себя? А какая разница? Какая разница, частичку какого себя я потерял? Или наоборот? Может, я что-то нашел, но не могу подобрать этому названия. А неизвестное, как известно, пугает. Вот, уже каламбур получился. Пора встряхиваться и приходить в чувство. Иначе есть шанс такими каламбурами до конца жизни разговаривать.
 — Ты не оглох, Санис?
 Я чуть не подпрыгнул. Это еще что?
 — Санис! Что с тобой?! — На лице Арнуса появляется потешная гримаса озабоченности.
 — Нормально со мной все, — бурчу я. — Чего разорался?
 — Ни хрена себе! — Похоже, Арнус искренне восхищен. — Тебе рыжая баба совсем свет заслонила. Я с тобой уже пять минут заговорить пытаюсь…
 — И как успехи? — ядовито осведомляюсь я.
 — Да пошел ты, — беззлобно огрызается Арнус. — Аида к народу. Все только тебя и ждут: Пилус пришел мировую заключать.
 — Какую, блин, мировую? — проявляю я должное удивление с соответствующей эмоциональной окраской. — Ему мало было в тот раз? Так я могу еще оформить! В лучшем виде!
 — Заканчивай. — Арнус явно недоволен, но я не совсем понимаю чем. По кодексу дворовой чести мне Пилусу надлежит рожу бить еще не раз и не два. Тогда что же происходит?
 — А что тебе не нравится? — удивляюсь я. — Я ему должен в ножки поклониться за то, что он на меня донес и в мой день рождения драку устроил? Или спасибо сказать за «собачье имя»?
 — Он с вином пришел, — тихо отвечает Арнус.
 Я все понимаю, но мой приятель уже успел меня капитально разозлить.
 — Выпить хочется? — осведомляюсь я. — Забыл, что такое похмелье? Оно тебе надо?
 Арнус сконфужен. Первое похмелье, испытанное им в жизни, явно не является самым приятным воспоминанием. Но кодекс чести требует.
 — Ну пойдем, Санис. Народ уже собрался. Можешь, если хочешь, набить ему морду, но сначала вина выпьем. А?
 — Ладно, — милостиво соглашаюсь я, — пошли.
 Пилус действительно пришел мириться. Уж не знаю, что на него больше повлияло: трепка, которую я ему задал, или трепка, которую задал директор школы. Так или иначе реноме стукача его явно не радует, и наш крутой боец пришел замаливать грехи вином. Дерьмовым, надо сказать. Почему моих компатриотов так радует «Солнце в бокале»?
 Отказываться нельзя, и мы пьем мировую. Собравшиеся бурно выражают положительные эмоции, а мне опять становится откровенно скучно. Разговор, изначально крутившийся вокруг нашей давешней драки, плавно течет в сторону, и я перестаю слушать, а зря, как выяснилось.
 — Санис, а ты что скажешь? — Вопрос Арнуса обрушивается как снег на голову.
 — Скотина ты, — беззлобно говорю я. — Человек почти заснул, а тут его еще и говорить заставляют!
 Ребята смеются и тут же продолжают увлеченно что-то обсуждать. Меня оставляют в покое, но я поневоле начинаю прислушиваться.
 — …Магнус тогда правильно пушки подогнал! И вообще, мой старик говорит, что путч зря подавляли. Если бы Президента посадили…
 Началось. Когда о политике спорят старые пердуны, то это, как правило, заканчивается только словами. А если молодежь — то очень может закончиться баррикадами. Интересно, а чья же это сногсшибательная идея поговорить о путче? Судя по всему — моего дружка Арнуса. Вот это номер! Пока спорщики все больше распаляются, я тихонько поднимаюсь и ухожу. Не вижу причины участвовать в детском словоблудии.
 Я иду домой. Воздух уже сиреневеет. Вечер. Вокруг так спокойно и тихо, как перед штормом на море. Море. Сто лет там не был! Вдруг остро захотелось услышать шум прибоя, вдохнуть полной грудью соленый воздух, наполненный мелкими брызгами, а потом с разбегу броситься головой в набегающую волну. Вынырнуть и, отфыркиваясь, плыть к горизонту. Плыть, пока не устанешь. А как устанешь — лечь на воду отдохнуть. Волны, покатые вдалеке от берега, будут нежно качать, как младенца в люльке, и весь мир перестанет существовать. Останутся только волны и я…
 Мечты — это великолепно, но проза жизни никуда не девается. Как только я переступил порог, Салус тут же учуяла запах спиртного, и начался грандиозный скандал. Стращали меня разнообразными ужасами из жизни алкоголиков еще настоящие родители, поэтому увещевания Салус должного трепета во мне не вызвали.
 После нравоучения мне пригрозили отлучением от Уклус и отправили спать. Я не особо возражал. Против поспать, разумеется. Уже засыпая, представил себе Пилуса с Арнусом на баррикадах с автоматами в руках, и меня слегка передернуло. Интересно было бы узнать: какая скотина внушает этим детям такие отвратительные мысли? Не сами же они придумали. Кто-то же подсказал. Кто? Поймаю — изувечу! С этими мыслями я и провалился в тяжелый сон без сновидений.




 Глава 5. РЕНЕССАНС


 Идеи. Они бывают хорошие и разные. Как книги. Причем разных значительно больше, чем хороших. И так было всегда. И так всегда будет. Ничего, по-видимому, с этим сделать нельзя. Интересно, почему люди с большим удовольствием потребляют суррогат, чем натуральный продукт? Из-за вековой тяги к «халяве»? Из-за дешевизны? Из-за доступности? Непонятно мне это.
 Сижу смотрю телевизор. На экране холеный мерзавец в обтекаемых выражениях рассказывает, что подавление путча было ошибкой. Старательно избегая прямых ответов на вопросы журналиста, пытающегося вызвать своего визави на откровенность, лощеный подлец всячески подталкивает людей к очередной бойне. Терпеть не могу таких подонков! И ничего ведь с ним не сделаешь. Вот так же и нас подвигли тогда… Или не так? Я уже, признаться, не очень помню. А вспомнить, судя по всему, необходимо. Странное дело: когда о том же самом разглагольствовал декан факультета, на котором имеет несчастье преподавать мой приемный отец, я не очень беспокоился. А тут — одно к другому. Сначала Арнус, теперь холеный гад по телевизору… Какого черта? Я понимаю, что дурак Ромус жив и, вероятнее всего, здоров. К сожалению, в скобках отметим. Но ведь не Ромус же это все сколачивает! Мозгов у него не хватит. Тогда кто? Ленус? Вот в это я не верю. Ленус у нас всегда был умницей. Был и остается, я надеюсь. Альтус, старый козел? Так вроде же подох, скотина. Репус? Он бы скорее порнуху какую-нибудь прокрутить озаботился… А о ком я еще что знаю? По идее, нас несколько десятков. Спасенных с помощью омоложения, я имею в виду. А на самом деле? Альтус скотиной был хитрой. Могло так получиться, что нас не десятки, а сотни или — даже страшно подумать — тысячи. Но все равно не вяжется. Дети, они и есть дети. И хоть их будет десять тысяч, а на телевидение влиять они не в состоянии. Средствами массовой информации традиционно заправляют взрослые дяди и тети. Очень взрослые и солидные. И чихать этим дядям и тетям хотелось на детей, их интересы и прочие глупости. Дядям и тетям хочется денег. Всегда. И побольше…
 Стоп! Деньги. Как же я сразу не подумал? Это меня Альтус отправил в неизвестность, а точнее — в Городок. Никаких позывных, никаких экстренных способов связи… Ничего! А если так обошлись только со мной? А у остальных… У кого у остальных? У Ромуса? Да ему вообще память стереть надо было! А лучше — расстрелять, чтобы не ляпнул чего лишнего. Но это я так думаю, а старая сволочь Альтус думал как-то иначе. Почему Ромуса сделал начальником штаба? В противовес мне? Смысла не имеет. Если меня кто-то из наших и мог вразумить, то это был Ленус… Ленус, где ты сейчас? И кто ты? Дорого бы я заплатил, чтобы это узнать. Кстати, о Ленусе. Он-то у нас, конечно, всегда был молодцом, но… А что я знаю о Ленусе? Знаю, что абсолютно бесконфликтен. Знаю, что если кто-то сцеплялся, то Ленус тут же все мог свести на мировую. Знаю… А ни черта ведь я про него не знаю! Кто он и откуда — не знаю. Почему присоединился к нашему мятежу — понятия не имею. Ведь он, пожалуй, единственный штатский из верхнего эшелона. Так для чего тогда? Как у него обстояли дела с финансами? Могу только догадываться. И то — можно сказать, что с финансами у него всегда было неплохо, а можно подумать и сказать, что он просто умел их грамотно перераспределить. Вот и казалось, что денег у него больше, чем есть на самом деле…
 Та-а-ак. Значит, если кому и передавать по наследству деньги, то Ленусу. Он ими сможет распорядиться грамотно и в нужный момент создать нужную ситуацию. Опять — стоп! Итак — нужный момент. Что я об этом думаю? А думаю я об этом вот что: если контрразведка Президента приняла к разработке информацию о технологии омоложения, то у них с порога получилось уравнение с избыточным количеством неизвестных. О чем это я? А о том, что как оно работает, господа контрразведчики не знают, а только догадываются. Почему я так думаю? Очень просто: если бы знали наверняка, я бы сейчас валялся не на кровати, а на нарах. И это в лучшем случае. Что такое армейская контрразведка — я знаю. Очень сомневаюсь, что аналогичная структура в Службе Безопасности от нее далеко ушла: и приемы работы должны быть сходные, и стереотипы те же. И что из этого следует? А следует из этого то, что таки разрабатывают контрразведчики нас. Они пока не знают, кого разрабатывают. Они не знают, насколько можно омолодить человека, но они ждут. Ждут, пока кто-то из нас всплывет по каким-то особенностям, которые нельзя скрыть даже омоложением. Например — родимое пятно. У кого-нибудь есть родимые пятна? У меня, например, есть. Значит, что бы я сделал на месте господ из СБ? Правильно: велел бы докладывать обо всех совпадениях. О каких? Ну, например: группа крови, резус-фактор, расположение и форма родимого пятна. И может статься, что регулярно докладывают. Что бы я еще сделал? Еще бы я постарался получить отпечатки пальцев. Эту радость никакое омоложение не изменит. А приятно, что господа контрразведчики столько лет по шапке от Президента получают. Сидят на бобах, понятное дело. Кто же заплатит за отсутствие результатов? И злые они теперь — как собаки. Так что если поймают…
 А не паранойя ли у меня разыгралась? Хорошо! Пусть это приступ ее, родимой. Но ведь я знаю Ленуса… Ну хоть немного, но знаю. Это мне недавно такие мысли в голову приходить начали, а Ленус должен был это просчитать с самого начала… А почему, собственно, должен был? С переворотом он лажанулся точно так же, как и все мы. И что? Всем свойственно делать ошибки. А Ленус на ошибках учится быстрее всех нас. То есть очень даже мог сейчас задергаться. Основная часть тех, кого омолодили, — кадровые военные. И дорога им одна — в военное училище. А раз так, то летом следующего года… Вот Ленус и решил озаботиться, чтобы не попали соратнички, как кур в ощип. Проанализировал прошлые ошибки, хорошо все обдумал и… И что? Предположим, у него есть доступ к деньгам. Это я все время был на фронте, а что в мое отсутствие в Ставке прокручивалось — понятия не имею. Так что деньги, понятное дело, есть. И если они были грамотно размещены, то за эти годы их стало еще больше. Судя по тому, что я только что видел по телевизору, — денег достаточно. Теперь надо газеты просмотреть. Если и там то же самое, то можно попытаться найти Ленуса и потолковать с ним. Я же формально главнокомандующий! Меня никто не снимал. Да и снять некому. Ну а у кого такая мысль может возникнуть, так это только у Ромуса. Так вот: плевать я хотел на его мысли! Я его сам с начальников штаба сниму! И как только представится возможность — на передовую гада! Пусть попробует, как оно в окопах.
 Ну ладно. Планы попускания Ромуса оставим на потом. А пока почитаем газеты, посмотрим телик, послушаем сверстнич-ков. Когда заваривается очередное дерьмо — опытный нос его за версту учует. А у меня нос в этом плане ох какой опытный! Я ведь прошлое такое дерьмо собственноручно заваривал! Мне ли не знать, как оно вонять должно? Вот и понюхаем. А по окончании процесса нюханья решим, что дальше делать. Хватит уже очертя голову неизвестно во что кидаться. Опыт такой имеется, и надо его использовать, чтобы опять не оказаться где-нибудь у черта на куличках в теле восьмилетнего сопляка. Пробовали, знаем, не очень понравилось. Теперь: сначала — думаем, потом — делаем, а не наоборот.
 Разумные сентенции тем хороши, что, забравшись в их дебри и подключив здравый смысл на пару с логикой, всегда можно найти простой и красивый выход. Глори аллилуйя! Теперь задача от противного (противным, для разнообразия, буду я сам): с какой стороны начинать рыть, чтобы вовремя найти Ленуса и не попасть под раздачу, оказавшись в ненужное время не на той стороне улицы?
 Когда задача поставлена — ее нужно исполнять. Незамедлительно и четко придерживаясь планов, составленных гениальным командованием. Это нас еще старый козел Альтус учил (в академии он таких кретинизмов нахватался, что ли?). Теперь разберемся: мудрое командование — это за неимением никого другого — я, исполнитель заведомо гениальных планов вышеозначенного мудрого командования — опять же я, а самого плана, как такового, просто нет. Великолепная ситуация!
 За своими амурными переживаниями я, похоже, упустил что-то, что упускать не имел права. Теперь я лихорадочно пытаюсь понять: откуда в обществе такие настроения? То, что они плод чьей-то недавней грамотно проведенной работы, сомневаться не приходится, но вот чья это работа — мне непонятно. Значит, как это ни противно, но рыть придется начинать с нуля. И что мы примем за нуль? Понятия не имею! И вот же незадача — посоветоваться не с кем! Не с Уклус же это все обсуждать? И не с Арнусом… Правильно, а что толку с Арнусом это дело обсуждать? У него есть крайне недурственно информированный папаша — Радус. Да-а-а. И как я себе это представляю? «Привет, Радус, помнишь тот путч? Так сейчас что-то подобное мои соратнички опять готовят! Не поможешь мне определиться, как попасть в струю?» Таким образом, что ли? Весело получается. Или… Или действительно допросить с пристрастием Арнуса? А что? От меня не убудет, да и от него тоже. Мы же вроде бы как в закадычных друзьях ходим.
 Ну, стало быть, допросим. И с чего бы такого нейтрального начать? Тут же важно не то, что он мне может рассказать, а то, что он мне рассказать захочет. Сам. Нет ничего лучше, чем подтолкнуть человека к такому рассказу. А дальше он должен быть свято уверен в том, что это целиком и полностью его инициатива. И это будет хорошо и правильно. Зачем же еще нужны друзья? Вот для этого и нужны. Я понимаю, что самому на себя в зеркало смотреть после таких мыслей тошно, но тут приходится выбирать: или справляться с
 тошнотой, или оставаться в полном неведении. С тошнотой, я так думаю, как-нибудь справлюсь, а в неведении мне сейчас оставаться никак нельзя — подстрелить могут. Это я тоже не понаслышке знаю.
 Ладно. Что мне нужно узнать? Узнать мне нужно не так уж и много: кто мутит воду в Столице, кто финансирует, кто… Что еще «кто»? Кто сейчас Ленус, если это он? Так Ленус высовываться и светиться не будет. Он где-нибудь тихонько сидит за партой и потирает руки от удовольствия. Это же Ленус…
 Дерьмовая ситуация. Газеты я, конечно, почитал. Ни хрена не понял. Почитал еще раз. Опять ни хрена не понял. На первый взгляд складывается такое впечатление, что речь идет о тривиальной амнистии для путчистов. Это вроде бы никого удивлять не должно: времени прошло много, народ уже и забывать начал, вот теперь самое оно будет и амнистировать господ заблуждавшихся. Пока все логично. Только вот если бы это была инициатива Президента, то он бы не преминул с ней сам высунуться. Это же такой шикарный рекламный ход! Вот, дорогие сограждане, какой я добрый и всепрощающий! Даже окаянных путчистов — и тех простил! Честь и хвала нашему прозорливому и милостивейшему Президенту!
 Но зачем тогда говорить о том, что путч был подавлен с излишней жестокостью? Это нашему дорогому правителю как серпом по одному месту. И — не единожды. Что у нас тогда получается? Получается, что я таки прав и Президент с его бандой не имеют к этой кампании никакого отношения. Тогда назревает другой вопрос: а почему же Президент сотоварищи это дело не прекратили? Власть у них, средства массовой информации — тоже у них, денег у них много… Значит, задействованы большие суммы, чем может себе позволить выложить Президент единоразово. Очень мило. Тогда следующий вопрос: кто и зачем выкладывает такие суммы? Кто — это мы оставим на потом. Зачем? Вот это уже интереснее.
 Либо это кто-то из наших заботится о том, чтобы мы все не попали под раздачу, либо…
 Стоп. Кто из наших может так заботиться о других? Точнее, не так: кому ВЫГОДНО так заботиться о других? Из «шишек» живы четверо… предположительно четверо: я, Ленус, Ромус и Репус. Я здесь точно ни при чем. Пока заваривалась каша, я находился у дамы между ног и ничего вокруг не видел и не слышал, как глухарь на току. Остаются Ленус, Ромус и все тот же Репус.
 Репус. Что я о нем знаю? Пошляк, каких свет не видывал. Бабник… Ну, в этом мы все преуспели. Обладает прекрасными способностями тактика. Если нужно действовать здесь и сейчас — это к Репусу. Очень неплохой разведчик… Но не контрразведчик. Он скорее полевик. Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Это ему можно смело поручать. Он до самого конца не будет знать, зачем его послали, но по пути будет блестяще решать мелкие тактические задачи. В конце концов он найдет это самое «не знаю что» и принесет. Но если ему при этом сказать, что была глобальная задача — он просто не поверит. Еще хуже — если по пунктам расписать, как он двигался к цели: его может просто кондратий хватить. То есть Репус не подходит. Что-либо долгосрочное ему поручать просто нельзя.
 Теперь — Ромус. До предела самолюбив. Несдержан. Импульсивен… Стоп. Я знаю, что его терпеть не могу, но сейчас необходимо свое «нетерпение» засунуть куда поглубже. Самолюбие у Ромуса на самом деле гипертрофированное, но не настолько, чтобы не понимать, что он без команды — ноль без палочки. Тогда все логично: «команду» надо вытягивать из дерьма, чтобы не попасть в это дерьмо самому. Его амбициозность и занудливость вполне позволяют управлять финансами…
 Хм. Интересно… Занудливость, говоришь? Амбициозность? Это, конечно, хорошо. Только выпал из твоего поля зрения, господин главнокомандующий Магнус, один очень незначительный (на первый взгляд), но очень интересный факт. А именно: Альтус, конечно, сволочью был редкой, но дураком он не был. Когда меня сдернули с фронта в Ставку, там уже были все, кроме… Кроме Ленуса. Как там говорил старый козел Альтус? «Некоторых помельче вы просто не заметите…»? Так? Значит, эксперименты на Ленусе ставили? И на ком-то помельче? Очень интересно! Перестраховщик Альтус ставит эксперименты на главном пропагандисте, причем эксперименты с неизвестным результатом… На Альтуса это не похоже. Можно снять главнокомандующего и поставить того же Ромуса. Как-то продержался бы. Тем более что на передовой его штабные замашки испарились бы очень быстро. Жить-то ему ой как хочется! Можно выставить начальника разведки. Можно… А контрразведкой-то руководил именно Ленус. Это не особо афишировалось, но я это знал. И не придавал значения. Меня больше разведка интересовала: специфика всех фронтовиков.
 Итак, что у нас получается? Первое: Альтус в очень неприятный момент идет на снятие начальника пропаганды и контрразведки для проведения над ним каких-то непонятных экспериментов. Я в это не верю! Второе: когда нас всех собрали в Ставке, Ленус уже был подвергнут процедуре омоложения (во всяком случае, именно так утверждал старый козел). Непроверяемо! Третье: нам и в голову не пришло подумать над тем, почему нас отделили от Ленуса… и каких-то остальных помельче. Кстати, а о ком шла речь? Альтуса уже спрашивать поздно, а тогда не сообразил… Следовательно, Ленус получил доступ к финансам и инструкции к их использованию. Во всяком случае, похоже на то. Но сам он сможет только начать. Для продолжения ему потребуюсь я… Если быть честным, то я и Ромус.
 Логическая цепочка выстроилась. Теперь надо поискать какие-то зацепки, понятные только своим, которые' Ленус озаботился для нас оставить. Почему я так уверен в их наличии? Иначе не заваривалась бы сейчас вся эта каша. Зацепки начнем искать… с помощью Арнуса. Слишком у него хорошо информированный папаша, чтобы сынок не был хоть частично в курсе. Главное сейчас — раскрутить Арнуса на разговор так, чтобы он этого не понял. Странным будет выглядеть мой интерес ко всем этим делам. Особенно после того, как я демонстративно от таких разговоров драпал раньше куда глаза глядят. А с другой стороны — Арнус сам все время пытается со мной на эту тему поговорить. Всего-то делов — не обрывать его грубостью, а взять и выслушать. Один раз… Или несколько, если потребуется. Интересно, а Радус как на такие увлечения сыночка реагирует? Не думаю, что он в особом восторге. Хотя ему на нас обижаться нечего. Я его из Столицы выволок. Так что… И чего бы это офицер такого ведомства без пяти минут заместитель министра, вдруг оказался после путча в Городке? Таки какая-то гнида настучала начальству, КТО вытянул Радуса из Столицы. Само по себе это преступлением не является, но в ссылку отправили… В Городок… И меня туда же… Совпадение? А черт его знает! Может, и совпадение. Если так посмотреть, то и «Универсалы» я сюда не случайно перед путчем пригнал, а это уже явный бред! Ладно, значит, решение принято и надлежит мне пойти поискать моего друга Арнуса да послушать, что он мне расскажет.
 — Ты просто не понимаешь! — Арнус аж задохнулся. — Это же!.. Это же для нас! Мы…
 Я слушаю его уже целый час. Слушаю и не понимаю, то ли мне пугаться, то ли радоваться, то ли все это вместе. Оказывается, что я действительно очень многое пропустил. Помнится, в детстве (в первом детстве) я очень любил смотреть новости, теперь же — на дух не перевариваю. А зря, как выяснилось. В стране явно сформировалась очень мощная группировка, которая наезжает на Президента за жестокое подавление путча, и не только. Мотивация такая: если был невиновен, то нечего было бояться суда, а если виновен, то не поздно все провернуть по новой. Лихо, конечно, ничего не скажешь! Покажите мне хоть одного политика, который бы не был замаран в каких-то махинациях по самые уши. Нету таких. И никогда не было. Альтус, старый мерзавец, тоже был далеко не ангелом, но теперь его положено хвалить. Бред какой-то!
 В общем, получается следующая картина: кто-то очень умело подводит общественное сознание к тому, что путч не только нельзя было подавлять, но и надо было всячески ему содействовать. А раз так, то не грех это дело провернуть еще раз, если Президент не даст ответ на вопрос, что он говорил по телефону и отдавал ли он приказ об убийстве какого-то журналиста. Журналист был третьесортный, про ошибку подавления путча очень умеренно вякал в какой-то вшивой газетенке с тиражом в несколько тысяч экземпляров, но как его грохнули — прославился. А приказ Президента якобы на диктофон записал какой-то майор Службы Безопасности. Президент молчит, как в рот воды набрал, а народ медленно заводится.
 Бред какой-то! Майор СБ с диктофоном в президентском кабинете? Это ни на одну задницу не налезет! Или налезет? Ведь известно, что чем глупее — тем правдоподобнее. Может и сработать. Только вот не понимаю я, при чем здесь мы? Если это отвлекающий маневр, то довольно неудачный: ежу понятно, что доносить Президенту о нас все равно не перестанут. А это значит, что стоит кому-то засветиться — переловят всех. И почему сопляки типа Арнуса этим так усиленно интересуются? Им же на такие вещи должно быть наплевать с высокой башни. В четырнадцать лет положено вздыхать по девочкам, пробовать пить и курить, а в свободное от этих основных занятий время посещать школу. Как это делаю я. А тут — гудят громче пчел в улье, когда туда палку засунули и как следует ею пошуровали. Не должно быть такого! Но есть же…
 — Мне все понятно, — пытаюсь я успокоить Арнуса. — Но ты-то тут каким боком?
 — А вот, — Арнус победно сверкает глазами и протягивает мне какую-то мятую бумажку, — прочитай!
 Беру бумажку и начинаю читать. Это воззвание. Адресовано оно к молодежи. Подписи нет, но с первых строк становится ясно, что писал Ленус. Значит, я прав насчет него. Ладно, читаем дальше. Общая идея проста до безобразия: если хотите жить по-человечески — присоединяйтесь к движению «Страна без Президента!» или прозябайте. Написано грамотно. Правда, Ленус всегда был умницей в этом плане. Упор делается на понятие будущего. Дескать, если присоединишься — оно у тебя будет, если нет — будет у тебя жизнь на букву «х», но не подумай, что «хорошо». Вот так. И никак иначе.
 — Ясно, — возвращаю бумажку Арнусу. — И что ты со всем этим собираешься делать? К кому присоединяться? Это в Столице что-то есть, а у нас в Городке…
 — Мы решили создать свою ячейку! — выпаливает мой друг на одном дыхании.
 Очень интересно.
 — А «мы» — это кто? — осторожно спрашиваю я.
 — Ну-у-у-у, — мнется Арнус. — Я, Пилус… Еще ребята есть… Тебя все позвать хотели…
 Взгляд у Арнуса сейчас как у побитой собачонки. По глазам видно, что он уже пообещал, что все устроит в лучшем виде, и не пройдет и недели, как Санис будет в их рядах, а тут я себя так веду.
 — Понятно, — отвечаю я. — Обещаю подумать. А теперь извини: голова разболелась — пойду я домой.
 — Я завтра зайду, — с надеждой в голосе произносит Арнус.
 — Только не рано, — протестующе поднимаю руки. — Завтра воскресенье, и я хочу выспаться.
 Он кивает, и мы прощаемся. Вижу, как он идет прочь, понурив голову. Соврал я ему. Ни черта мне не хочется завтра выспаться. Вероятнее всего, я вообще этой ночью не засну. Нужно принять решение. Или я присоединяюсь, и тогда… Что тогда? Вот именно: что тогда? Лезть наверх, расталкивая ногами и руками остальных? Тихонько посидеть рядом? Вот это мне не грозит. Я так не умею. А может — ну его? Может, не влезать? Но тут надо быть честным с самим собой — влезть очень хочется. Теперь главное ответить себе на вопрос: зачем?
 В то, что после прихода к власти кого-то, кого я поддержу, жизнь будет лучше, я не верю… Или верю? А может, все дело в том, что мне скучно? Или я питаю иллюзии, что меня самого кто-то допустит к власти? А может… Кто его знает, что может? Во всяком случае, в голове у меня сейчас полная каша. Умеет же Ленус прокламации писать! Даже мне мозги запудрил… Как и в тот раз… Или я сам себе их запудрил? Или… Не помню я, что было в тот раз! Или не хочу помнить? Вот же дерьмо!
 Когда я обругал себя, мне сразу же стало легче. Если уж меня это задело, то надо что-то решать. А что решать, если и так все понятно? Влезть в это дерьмо мне придется хотя бы по той причине, что потом будет противно, если не приму участия. Да и на кусок пирога рассчитывать можно. Я же до сих пор главнокомандующий! Меня же некому снять! Разве что РевСовету, но не так много там у Ромуса влияния. Не очень его жалуют. Кроме того, Ленус меня должен поддержать. Ему ведь не с руки с Ромусом один на один остаться. Репус ничего, кроме пошлых анекдотов и глупых шуток с сексуальным уклоном, на Совете никогда не рассказывал. Разве что доложить что-то надо, а так… И старого хрена Альтуса уже нет, чтобы сдержал всю эту братию от грызни. Стоять! Так это что же получается? Получается, что мы вчетвером и являемся теперь сопредседателями вышеозначенного Совета.
 А красиво: мы с Ромусом нейтрализуем друг друга, пофигист Репус пошлит и ничего больше, а рассудительный Ленус будет принимать решения. А фигушки! Это мы еще посмотрим, кто кого под себя подомнет. Со мной Ленусу все равно придется кооперироваться. Ромус же уставы у нас пишет. А тут — работать надо…
 Я остановился и полез в карман за сигаретами. Это что же получается? Я, выходит, все уже решил? И даже пытаюсь планировать, с кем войду в коалицию? Лихо! Но нужно быть честным хотя бы с самим собой: а у меня выбор был? Мне кажется, что не было. Еще с того самого момента, как я дал согласие на дурацкое омоложение… Или еще раньше? Когда начал слушать Альтуса? В любом случае я вынужден к этому безобразию присоединиться: наши победят — найдут и шлепнут за трусость, Президент победит — найдут и шлепнут за прошлые мои грехи. Так что деваться мне некуда. Увы.
 Пока я рассуждал, ноги сами меня несли… несли… и принесли к дому Уклус. Подсознание, черт его дери! Или подспудное желание спрятаться под юбку? А оно, это желание, не подсознанием ли вызывается? То-то же! Коварная штука — подсознание. А может, мне туда просто заложили программу действий? Омоложение омоложением, но и потом же меня как-то попользовать надо, чтобы отработал вложенные затраты. С Альтуса могло статься! Ага! И именно по этой причине меня принесло к дому Уклус. Ну-ну. Если это и программа, то заложили в меня ее очень давно. Наверное, еще до рождения. И не в одного меня, надо полагать.
 Занятый такими размышлениями, я поднялся по лестнице и остановился у двери квартиры. Рука уже потянулась к звонку, но тут же опустилась. Зачем я к ней иду? Казалось бы, чтобы увидеть любимого человека. А на самом деле? Перевалить на кого-то свои проблемы? Не получится. Во всяком случае, не в этот раз. Переспать с ней? Для снятия нервного напряжения, так сказать. Это, конечно, здорово, но не сегодня. Может быть, когда приму решение. Окончательное. Разберусь в себе и тогда… Что? Что я тогда скажу Уклус? Девочка, мне с тобой было просто замечательно, но теперь я должен вернуться к взрослой жизни? Вернуть долги? Или как? Я, похоже, окончательно запутался. И ничего не понимаю.
 Так ничего и не придумав, я развернулся и пошел прочь. Куда? Куда глаза глядят. А я знаю, куда я иду? Кто-нибудь из нас знает? Очень сомневаюсь. Так всегда было и будет… Фу! На какую банальщину потянуло. Аж противно. И, главное, из-за чего? Влезать или не влезать? Быть или не быть? Глупости все это!
 Идет по улице четырнадцатилетний мальчишка и рассуждает о том, стоит ли влезать в сбрасывание Президента или не стоит. Это, конечно, очень сложная дилемма… Для четырнадцатилетнего мальчишки. А для меня? А для меня — нет. Нету здесь никакого предмета для размышлений. Есть цель, которую я перед собой поставил лет десять назад. Не Альтус — старый козел. Не Ромус — самовлюбленный дурак. Я поставил. И нечего играть в муки выбора. Выбор был сделан еще тогда…
 …Я как раз получил распределение в столичный гарнизон, чему был несказанно рад. Большинство моих сокурсников отправилось к черту на рога. То есть у нас здесь особо к черту на рога не отправишь. Сутки на поезде — и вся страна насквозь. Не то что у северных соседей — там неделями ехать можно до пункта назначения. Но все равно: сутки пилять до дома — не самое приятное удовольствие. Попрощались мы, как заведено в нашем милом учебном заведении, в очаровательно уютном месте под названием «50 на 50». Напились, помнится, до поросячьего визга, устроили потасовку с какой-то залетной компанией, потом подрались с нарядом полиции и мирно разъехались кто куда. Я как на утро глаза продрал, поспешил к своему месту службы. Благо недалеко было. Пришел. Доложился начальству, а меня с ходу в дальний бокс технику осматривать. Обиделся я тогда, но быстро понял, в чем дело: господин Президент изволили пожаловать, а у меня рожа с похмела сине-зеленая, синяк на скуле, перегарный выхлоп на три метра впереди меня несется. Вот и решило начальство от греха подальше такого офицера сплавить. Чтобы картины образцовой части перед президентским взором не портить. Правда, когда меня в дальний бокс загоняли, я про это все и не догадывался. Но закон подлости срабатывает всегда. Только я надел комбинезон и полез под старенький танк смотреть, какого черта у него масло течет, как тут и господин Президент пожаловали. Пока они там по боксу со свитой и начальством шлялись — я их и не видел: какой-то дегенерат пробку в днище криво вкрутил (я раньше думал, что так невозможно, оказалось, что очень даже). А потом я эту чертову пробку выкрутил-таки. Солдатики, которые мне на машину жаловались, уверяли, что масло из системы слито (отыгрывался я на них уже на следующий день), но тогда я получил в физиономию изрядную порцию гадости из фильтра грубой очистки и, естественно, прямо из-под танка начал рассказывать, что я сейчас сделаю с уродом, который не слил масло. То ли говорил я очень громко и убедительно, то ли мат мой Президенту понравился, но велел он меня из-под танка извлечь. Командир части, как утверждают очевидцы, позеленел от страха, стал на четвереньки у танка и давай туда орать, чтобы я вылазил. Но я же только первый день на службе! Я же еще начальственного голоса не запомнил. Да и похмелье меня мучает. Послал я его по матушке и честно пообещал, что когда выберусь — лицо попорчу. Слышу — сверху громкая ржачка. Поворачиваю голову — у кормы танка маячит физиономия командира пунцового цвета. Ну что делать? Выбрался я. Встал по стойке «смирно». А масло по лицу течет, за ворот попадает. Огляделся — елки-палки! Президент со свитой, чиновники из министерства, все командование части, солдатики в углу от смеха давятся, но на них никто внимания не обращает. Тут Президент меня и спрашивает:
 — Что же это вы, рядовой, своего командира по матушке посылаете?
 Вот тут я и подумал, что погонам моим настал полный… он самый и настал, короче. Но деваться некуда. Сглотнул я судорожно и докладываю:
 — Лейтенант Магнус. Сегодня прибыл для прохождения службы в части. При плановой проверке техники обнаружил грубые нарушения в постановке машины на ремонт. При попытке ликвидации нарушений был облит маслом, в результате не расслышал, что говорит командир части!
 Президентская свора чуть по полу от хохота не покатилась. У командира ряха еще краснее стала (а я думал, что дальше уже некуда). Президент заржал, как жеребец в стойле. Потом и говорит:
 — Молодец, лейтенант! Прежде всего — служба, а потом — чинопочитание. Так держать!
 — Служу народу! — естественно, отвечаю.
 Тут этот урод мне руку протягивает. Потом посмотрел на мои руки, маслом заляпанные, и свою быстренько убрал. Запачкаться побоялся, сволочь.
 — Служи дальше, лейтенант! — И пошкандыбал к выходу. За ним вся свита. Уже у самых дверей этот урод выдает: — Люблю тупых и исполнительных! Таких бы офицеров побольше!
 Вот это меня задело. В чем это, интересно, моя тупость проявилась? В том, что отмазывался как умел? Или в том, что не послал командира части по матушке сразу, а выполнил приказ и полез под танк? Человек, который при власти находится, должен в людях разбираться. Я понимаю, что короля играет свита, но не до такой же степени. Только я начал стервенеть и продумывать, каким образом сейчас солдат, которые меня подставили, проучу, как вбегает в бокс один из командирских холуйков.
 — Повезло тебе, летеха! Президенту ты понравился. Марш в баню, а потом — в штаб. Там тебя за столом видеть хотят.
 Не успел я ничего ответить, как холуйка уже и след простыл. А я его только матом обложить собрался. Обидно.
 Делать нечего — пошел я в баню. Отмылся, заодно и в парилочке посидел, хмель повыгонял. Появился я в штабе через час. А там уже пьянка такие обороты набрала, что нам в академии и не снилось. Уселся я в уголке и задумался: а для чего я учился пять лет? Чтобы жопы потом всю жизнь лизать? И было бы кому. Тоже мне «лицо государства»! На него же смотреть противно. И главное, руку отдернул, когда масло на моих руках увидел. Чистоплюй хренов.
 Просидел я на этой пьянке часа два и пошел к Альтусу в гости. Выслушал меня старый козел, насупился, посочувствовал и погнал на кухню чай пить. Странное дело, но ничего ведь подлец не говорил! Ни о показухе, ни о Президенте, ни о моем уроде-командире. А ведь тогда меня завербовать было плевым делом. Не хотел, видать. Понимал, что сам приду, никуда не денусь. Сам приду. И пришел.
 Первый раз мы с Альтусом о том, что власть надо менять, заговорили где-то через полгода-год. Пока еще абстрактно. Потом «нарисовался» Ромус. Мы с ним на ножах были с первого курса, так что я, естественно, здорово возражал. Но Альтус настоял. Ромус, видите ли, полезен для дела будет. Да уж! Так полезен, что прямо обгадиться можно от такой пользы. Торопыга чертов! Следом за Ромусом появился Репус. А за ним и Ленус… Где Альтус откопал Ленуса, я до сих пор не знаю. Был он нас на пару лет старше, окончил Институт международных отношений, из семьи, принадлежащей к элите. Карьера перед ним открывалась великолепная: послом в одну из теплых стран, потом министерство, понятное дело, а дальше и премьерское кресло.
 Только мне кажется, что такое развитие событий Ленуса не устраивало. Не хотел он медленно всего добиваться своим трудом и авторитетом родителей. А может, противно было прогибаться перед всеми. Хотел наш Ленус всего и сразу. Не желал он долго идти по карьерной лестнице и получить все к тому моменту, когда большая часть заработанных денег уходит на лечебницы и курорты, чтобы подольше протянуть, а на коллекцию вин можно только смотреть — пить врачи уже давно запретили. Вот и появился он у Альтуса дома в один прекрасный момент.
 А потом Альтуса попытались тихо «уйти» из академии. Тихо не получилось. Скандал был знатный. Но я теперь думаю, что старый козел его нарочно спровоцировал, чтобы имидж мученика заполучить. Вот, дескать, граждане дорогие! Смотрите, как Президент лучшими кадрами швыряется! А ведь так и восприняли, что интересно. Ленус тогда, помнится, несколько очень симпатичных статеек в бульварные газетенки наваял. А страна у нас такая, что иная бульварная газетенка тираж имеет больше, чем «Правительственный вестник». Вот и думай после этого, у кого влияния больше…
 Так или иначе, но начали мы потихоньку людей вербовать. Нельзя сказать, что все так уж гладко проходило, но серьезных эксцессов со Службой Безопасности у нас не было. Кто постарался — для меня до сих пор тайна. Кажется мне, что кто-то из высших чинов упомянутой конторы Альтуса поддерживал. Но так ли это на самом деле — понятия не имею. Может, нам просто везло. Хотя о каком везении может идти речь? Понятное дело, что помогали.
 Но не это интересно. Интересное началось позже, когда мы решили, что сил накопили достаточно. Ромус с ходу заявил, что дальше ждать не имеет смысла и пора уже действовать. Я его оптимизма не разделял: еще не все заинтересованные командиры частей выторговали себе те или иные блага. Если бы мы тогда начали, то есть у меня подозрение, что не ходил бы я сейчас по улочкам Городка, а лежал бы уже много лет в хреново выкопанной яме, И не я один.
 Тогда торопыгу нашего в чувство привести удалось. А вот во второй раз я таки сплоховал: совет они собрали без меня и большинством голосов приняли решение, что Столицу надо брать. Кстати, до сих пор не знаю, что это за «большинство» такое. Все, кого ни спрашивал, в один голос говорили, что голосовали против. Только Альтус отмолчался.
 И заварилась каша. Меня по экстренной связи в Столицу из Пригорного округа выдергивают. Только я появился — мне с порога нашивки на рукав и командовать армией. Я уж стыдливо умолчу, что всей «армии» к тому моменту и двух полков не набиралось. Но для этой цели у нас и был Ленус. Он так все повернул, что к концу третьих суток мы уже могли очень серьезно потягаться с президентскими войсками. А потом…
 А потом началось повальное дезертирство. Даже вспоминать противно! Ведь знали же, что если Президента не арестовать, то так и будет. Знали! Но за каким-то чертом полезли.
 И результат себя долго ждать не заставил: вот мне четырнадцать лет, и я бреду по ночной улице Городка… По ночной? Что-то для ночи подозрительно светло. Так уже светает! Лихо я погулял. И что теперь прикажешь говорить родителям? Ну, родителей мы оставим на потом. А сейчас мне важно понять другое: куда я лезу и зачем? Куда? Уже понятно куда — в новый переворот. Зачем? Да потому, что мне нравится влезать в подобное дерьмо! Как можно объяснить, зачем в это влезать? Никак. Лезу, и все. Теперь душевные метания, самокопания и прочие интеллигентные глупости идут лесом. Нету у меня сейчас на них ни времени, ни ресурсов. Появятся они потом, когда стряхнем Президента. Сейчас главное — успеть схватить за руку торопыгу Ромуса. И не только схватить за руку, но и встряхнуть за грудки. Как следует встряхнуть, чтобы он не напортачил. Второй раз фокус с омоложением может и не сработать: имеем шанс тривиально не успеть. Да и куда уж дальше омолаживаться? До состояния грудничка? Спасибо, не надо. И с восьми лет начинать тяжело, а уж если младше…
 Не будет больше никакого омоложения! Во всяком случае — ближайшие лет тридцать. В этот раз у нас все должно получиться. У нас есть козырь, которого нету ни у Президента, ни у его Службы Безопасности: мы одновременно очень молоды и имеем громадный опыт. А у них — кто имеет опыт, тот постарел; а кто молод — не имеет опыта. Так что теперь все будет по-нашему!
 Эйфория. Это плохо. Такое и раньше бывало после бессонной ночи. Тот, кто ни разу не проводил всю ночь бодрствуя, не сможет оценить всю прелесть рассвета! Даже если он вскочит, как петух в курятнике, перед этим самым рассветом, он не увидит того, что увижу я: как ночь, которая еще недавно была во всей своей красе и власти, передает эстафету зарождающемуся дню!
 Но все равно это необходимо отложить на потом. У меня еще будет множество возможностей посмотреть на рассвет… Если все получится. Теперь надо определиться с порядком действий. Во-первых, надлежит подмять под себя ячейку молодежного сопротивления Городка. Я, конечно, очень хорошо отношусь к Арнусу, но не настолько, чтобы упускать свой шанс. Во-вторых, как только организуемся, так мне сразу же надо в Столицу. Чую, что Ленус уже где-то там! Чую! А раз он там — я его найду. И получу исчерпывающие объяснения. Иначе ему придется плохо: очень не люблю, когда меня заставляют играть вслепую. А если это продолжается не один год… Тогда я вообще озвереть могу! А озверевший я страшен. Даже сам себя боюсь. Иногда.




 Глава 6. КОНТРА!


 Вот опять и заварилась каша. Как в старые добрые времена. Только теперь все изменилось: раньше взрослые дяди планировали свержение Президента с использованием армии, а теперь мальчишки и девчонки готовят акции гражданского неповиновения с той же целью. И если в первый раз все закончилось плохо, то сейчас… Сейчас может закончиться еще хуже!
 Существуют некоторые понятия, которые любой революционер должен знать от «А» до «Я». Их относительно немного, но если занимаешься революцией, то незнание любого из них может привести к летальному исходу. Что-то — к быстрому, что-то — к медленному и мучительному. И никаких исключений из правил. Это — теория. А на практике я просто не знаю, как мне вдолбить эти прописные истины в ветреные головы моих малолетних соратников. Уже начинает темнеть, а я все еще сижу в нашем импровизированном штабе, под который мы приспособили давно пустующий опорный пункт полиции, и думаю, как еще можно объяснить, что трепаться обо всем, что здесь происходит, крайне нежелательно. Причем нежелательно трепаться не только друзьям и знакомым, но и родителям тоже. И я бы сказал, родителям — в особенности! Сегодня я как раз имел неудовольствие лицезреть плоды такого трепа.
 Белус — мальчик хороший, но болтливый. Он настолько пламенно ненавидит Президента, что это становится смешно. Особенно принимая во внимание его возраст — ребенку четырнадцать. Вот дитятко и решило поделиться своими чувствами с родителями. А те очень быстро поняли, ЧЕМ это может грозить и им, и их чаду. Результат себя не заставил долго ждать: как только я появился в нашем «штабе» — сразу же передо мной как из-под земли выросли разгневанные папаша и мамаша юного болтуна.
 — Это ты — Санис? — злобно сверкая глазами, осведомился папаша. Весь его вид говорил о том, что он очень не против почесать об меня кулаки.
 — Я, может, и Санис, — ответил я, прикидывая, что мне запустить в голову не в меру нервному родителю, благо нас разделял стол. — А вы кто будете?
 — Он еще и спрашивает! — взорвалась не менее обозленная мамаша. — Мерзавец! Уголовник!..
 — Я бы попросил! — рявкнул я в ответ. — Здесь вам не кабак! Вы кто такие? Сейчас полицию вызову!
 — Я, — папаша по-прежнему злобно сверкал глазами и нервно потирал руки, — отец Белуса и…
 — Понятно, — прервал я тираду психопатичного родителя. — И вы крайне озабочены тем, что ваш сын вступил в эту организацию…
 — Ты его сюда затащил, подлец! Это я тебя в полицию сейчас отведу! Ты!.. — Бедная мамаша аж задохнулась.
 — И как вы себе представляете процесс затаскивания? — с должной долей сарказма осведомился я, нарочно игнорируя тезис о полиции. — Взял вашего великовозрастного дитяти за шкирку и поволок сюда? Потом, надо полагать, под дулом пистолета заставлял здесь находиться? Или он сам пришел и изъявил желание? Подумайте.
 — Ты мне голову не морочь! — У папаши задор пошел на убыль. — Я не хочу, чтобы мой сын был в такой компании…
 — Так в чем проблема? — совершенно искренне удивился я. — Скажите это своему сыну, а не мне.
 — Но он говорит, — попыталась влезть в разговор мамаша, — что если…
 — Мало ли что он говорит? — взорвался я. — Здесь никого насильно не держат. Если твои убеждения совпадают с нашими — милости просим. Если нет — тебе здесь делать нечего! И всякая чушь о том, что мы кого-то куда-то тянем насильно, — это чушь и есть! Не хотите, чтобы ваш ребенок жил в нормальной стране и с нормальным правительством, — не надо! Не хотите, чтобы он участвовал в этом движении, — тоже не надо! Меня вы переубедить не сможете. Своего сына — можете попробовать. А приходить сюда и повышать голос смысла не имеет. Мы зарегистрированы как молодежная общественная организация, и если вы продолжите в том же духе, то мне ничего не останется, кроме как вызвать полицию, и вечер для вас закончится в кабинете у следователя, где вы будете очень долго объяснять, почему вы пришли сюда и мало того, что учинили скандал, так еще и угрожали физической расправой! Если вас устроит такое развитие событий — продолжайте. В противном случае разбирайтесь со своим сыном самостоятельно. Разговор окончен.
 Я уселся в кресло, из которого вскочил, когда начал говорить, и всем своим видом постарался продемонстрировать, что у меня куча дел и пришедшие мне глубоко безразличны. Они все еще стояли передо мной. Вид у них был слегка обалдевший.
 — Ты разговариваешь как взрослый, — осторожно сказал папаша. — Откуда это у тебя?
 — Издержки воспитания, — буркнул я в ответ. — Еще вопросы будут? Если нет — то буду рад вас проводить. У меня еще полно дел.
 — Но сына нашего больше не трогай! — взвизгнула мамаша.
 Терпеть не могу мамаш с синдромом квочки! До них ничего не доходит. Им можно все объяснить и разложить по полочкам, но они ничего не слышат. Они продолжают до тех пор, пока не устранят то, что, по их мнению, стоит на пути их ненаглядного чада. Таким образом, разумных тезисов они не воспринимают в принципе, так что приходится им только грубо затыкать рот или игнорировать. Заткнуть рот ей не удастся, это я уже понял и приготовился к тому, что мне придется продолжительное время выслушивать ее бред.
 — Пойдем отсюда, — неожиданно буркнул папаша. — Мы все выяснили.
 — Дверь там, — с издевательской улыбкой указал я рукой на выход.
 И они ушли. А я сел и задумался. Если так будет и дальше, то я не смогу сколотить сколько-нибудь приличную организацию. Я, конечно, понимаю, что дети рискуют, но с другой стороны — а я не рискую? А остальные? Кроме того, дети рискуют намного меньше, чем взрослые. Уголовной ответственности за то, что мы делаем, для детей моложе шестнадцати не существует, так что и нечего устраивать из этого трагедию! А административная ответственность… Если у нас все получится, то ее не будет. Если же нет — то мне это будет уже абсолютно все равно. Да и простят, я думаю, несчастных деток, которых одурачили злые враги доблестного Президента, каковые враги только и способны на то, чтобы сделать какую-нибудь гадость. А ведь делать гадости всей стране — это же прерогатива Президента и его лизоблюдов! Ай-ай-ай! Как нехорошо, господа путчисты! Крайне нехорошо! Ну да ничего. Им хочется нормальной жизни, нам хочется нормальной жизни. В чем противоречие? В том, что господин Президент и его свита хотят нормальной жизни исключительно для себя, а мы хотим того же, но для нас и остальных жителей этой страны? Хотя если быть до конца честным, то прежде всего для себя, любимых. И я не вижу в этом ничего постыдного: абсолютных альтруистов в природе не встречается, зато абсолютные эгоисты — сплошь и рядом. Так что некоторая толика здорового эгоизма нам не помешает. Для дела. И для того, чтобы это дело можно было сделать качественно.
 Впрочем, я отвлекся. Что-то надо действительно делать с моими малолетними болтунами. Но что? Можно их всех собрать и прочитать строгую лекцию о вреде трепа, можно кого-нибудь из них капитально подставить под раздачу от полиции, чтобы показать остальным, как опасен треп. Но если первое не даст никакого эффекта (точнее — эффект будет мизерный), то второе делать нет ни малейшего желания. Я слишком хорошо себе представляю ребенка, который первый раз попадает под пресс полиции. Ему это может поломать психику на всю жизнь. С другой стороны, если ничего не делать, то психика будет сломана у всех. Вот же незадача!
 — Ты чего тут сидишь? Делать нечего?
 Я аж подпрыгнул от неожиданности. Дверь я точно закрывал. То, что открыть ее можно, я знаю. Но если бы ее как-то не так начали открывать — я бы точно услышал. Или не услышал бы? Поднимаю глаза на говорящего — Арнус. Собственной персоной. Вот это номер!
 — Ты тут что делаешь? — в свою очередь задаю вопрос я. — А ну марш домой!
 — Ага! Щаз! — нагло заявляет Арнус, плюхаясь на стул и закуривая. Вылитый Ленус!
 — Не понял! — Я начинаю притворно медленно подниматься. — Ты как с начальством разговариваешь? В чем дело?
 — Да как тебе сказать? — Арнус выпускает в потолок тугую струю дыма. — Предки твои на ушах стоят. Уклус весь телефон оборвала… Вот я и пошел тебя искать. Так домой пойдешь? Или сказать, что ты здесь заночевать собрался?
 — Вали уже! — беззлобно говорю я. — Скоро пойду.
 — Вместе со мной, — парирует Арнус.
 — Чего это ради? — удивляюсь я.
 — А ты у нас теперь начальство. — Арнус хмыкает. — А о начальстве положено заботиться и всячески оберегать.
 Это он у меня, подлец такой, «разумных» сентенций нахватался. Оберегатель нашелся!
 — Дуй домой, оберег ходячий. — Ругаться мне сейчас с Арнусом совсем не хочется. И так настроение ни к черту.
 — Без тебя не могу. Я твоим родакам пообещал, — деловито отвечает мой приятель, и я понимаю, что придется-таки идти.
 — Ладно. Подожди, хоть отлить зайду. — Арнус кивает, а я удаляюсь в туалет. Паршиво, что я ничего не решил. А дома подумать как следует не получится. Не могу я в последнее время сосредоточиться, если знаю, что рядом еще кто-то есть. Не могу — и все. Наверное, нервы шалят.
 Мы идем по ночному Городку. Фонари где горят, а где и не очень. Нас это волнует слабо — идти недалеко. Да и где тут, в Городке, может быть далеко? Я его часа за два насквозь пройду — уже все крысиные норы в округе выучил. А часов за шесть и полностью обойти можно. То ли дело Столица! Но в Столицу пока соваться не следует. Нету у меня еще нормальной организации. Да и в Столице, по слухам, все еще очень даже на этапе становления. Интересно: а в столичном штабе кто-то из наших уже появляется? Или тихонько ждут? И так и так может быть. Но проверять пока еще рано. Странно, что нас «органы» не трогают. Мы, конечно, пришли регистрироваться как молодежная патриотическая организация (моя идея!), но ведь и ежу понятно, чем мы занимаемся. Кстати, похоже, на всю страну я единственный, кто хоть как-то зарегистрировался. Не знаю, почему в Столице этого не сделали. Вероятно, нет возможности, иначе Ленус бы уже извернулся… Если он в Столице, конечно. А ведь он может быть где угодно. Вот и как прикажете в такой ситуации работать?
 Когда я дал согласие на участие в организации, Арнус едва без чувств не свалился. А как отошел немного — сразу же побежал остальных порадовать. Я не возражал. Да и смысл возражать? Потом, понятное дело, было общее собрание. Собралось нас пятеро (включая меня). Посмотрел я на это дело и даже пожалел, что ввязался. Я-то губу раскатал, что человек сто придет, а тут — пятеро. Пилус, понятное дело, сразу начал распаляться на тему того, что мы теперь не как-нибудь и крайне некисло будет по этой причине навалять по шее тому-то и тому-то. У него другие темы иногда бывают, но редко. Выслушал я его и сразу же осведомился, какое это имеет отношение к движению «Страна без Президента». Внятно он ответить не смог. Невнятно, впрочем, тоже. Тогда я осторожно поинтересовался иерархией данного объединения. Выяснилось, что ни о чем таком они и не думали. То есть лидерство делили Арнус и Пилус. Арнус — как самый умный, а Пилус — как самый крепкий. Мне такие расклады не нравятся, и я сразу же нагло заявил, что руководить этим безобразием буду лично. Арнус особо не возражал, а Пилус попытался, но напоролся на мой кулак и разом прекратил. Ударил я его, конечно, в шутку, но чувствительно. Для того чтобы сразу же не отпугнуть этих малолетних бунтарей, я назначил Арнуса своим заместителем по работе с массами, а Пилуса — по работе с неодушевленными предметами. К людям его допускать не рекомендуется. Прямо как Ромуса. Да, правы были господа психологи, когда заявили, что типов людей не так уж и много.
 Через две недели нас было уже тридцать девять человек. И тут у меня возникла идея о регистрации. Идею поддержали все. А что этим детям еще оставалось делать? Это я калач тертый, а они? Только от мамкиной сиськи и сразу в революцию. Да еще и такую подлую, как мы им с подачи старого козла Альтуса организовали!
 Зарегистрировали нас подозрительно быстро — всего за несколько недель. Хотя я строго-настрого запретил любые контакты с городской организацией «Страна без Президента» до того, как нас зарегистрируют, но опасения у меня все-таки были.
 Во «взрослую» ячейку я заявился на следующий день после того, как получил на руки документы и ключи от бывшего опорного пункта. Доморощенные революционеры со мной сначала не хотели говорить, но когда выслушали — обалдели. Еще бы! У меня к тому моменту насчитывалось человек двести, а у них до сотни с трудом дотягивало. Есть чему завидовать. Тут же мне попытались навязать «старшего товарища» в кураторы. Вот этому я резко воспротивился. Не хватало мне еще эсбэшного стукача под боком! Но в слух я этого, естественно, не сказал. А отказ аргументировал тем, что дети всегда не особенно доверяли взрослым, а в таком деле и подавно никакого доверия не будет. Так что пришлось господам провинциальным борцам с Президентом соглашаться исключительно на контакты со мной. А если повезет, то на совместные акции, но это намного позже. Я, конечно, понимал, что стукачей там немерено и что донесут обо мне сразу же, но тут уж ничего не попишешь — политика, черт ее дери!
 А кроме политики, есть такой существенный момент, как агитационная литература. Тут ситуация вообще мерзкая: или литература есть, и ты ее подсовываешь своим новоиспеченным «борцам», либо ее нет, и тогда вышеозначенные «борцы» довольно бодренько разбегутся. Так что вышел я от «старших товарищей» нагруженный двумя десятками килограммов всякой макулатуры. Кое-что надлежало расклеить, кое-что — разбрасывать по почтовым ящикам, а кое-что и для внутреннего пользования. Вымотался я тогда, как собака, пока допер все это в наш штаб, но был доволен — теперь по крайней мере пойму, чем дышат в Столице и что мне надлежит делать, если вообще нужно в ближайшее время что-то делать. Всяко может быть. Ленус — а что это его работа, у меня не осталось ни малейшего сомнения после первой же листовки — должен как-то «маякнуть». Но вот как?
 Ничего не оставалось делать, как засесть за изучение принесенного мной вороха бумаг. Листовки были четырех видов, и если там и содержались намеки на то, что мне надлежит делать, то были они настолько закамуфлированы, что я их не понял. Следующим номером шла наглядная агитация для внутреннего пользования, так сказать, плакаты. Здесь меня тоже ждало разочарование. Тетка в средневековом доспехе с флагом в руке и надписью внизу плаката «Кто любит меня — за мной!», вероятнее всего, должна была символизировать Страну. Слизано это дело было с французского плакатика времен Второй мировой войны. То ли Ленус начал терять квалификацию, то ли я не понял, чем этот плакат может кого-то привлечь или вдохновить. Далее было что-то невнятное в стиле «взрыв на макаронной фабрике» — какие-то люди… что-то… куда-то… зачем-то… не понял! И завершал все это дело длинный транспарант с красивой надписью «Страна без Президента».
 Так как никаких указаний к действию в плакатах и листовках не содержалось, я приступил к агитационным и программным книжонкам (книгами это язык назвать не поворачивался). Как и следовало ожидать — ничего. Книжонки тоже писаны были явно не гиперинтеллектуалами, что навело меня на мысль: Ленус пока активно не участвует в движении и особо не светится. Листовки, понятное дело, пописывает, но не более того. Почему? Мне, например, непонятно. Может, боится, что узнают его стиль? А может, чего-то выжидает. Недаром ведь пошла идея создания молодежной организации. Ох недаром! Что-то Ленус пытается выкрутить. Только понять бы, что именно…
 Я и не заметил, как мы с Арнусом подошли к дому. Странное дело — получается, что я за всю дорогу не проронил ни слова, а Арнус даже не попытался заговорить со мной. Взрослеет он, что ли? А может, просто понял? Так или иначе, но мы молча пожали друг другу руки у моего подъезда и разошлись по домам. Вот и понимай теперь, что происходит с этим мальчишкой.


* * *

 Утро. Я проснулся и понял, что все каникулы мне придется провести в пыльном и скучном Городке. Какая мерзость! Раньше мы с родителями каждое лето ездили к морю. На целый месяц! Я успевал загореть до черноты, пропитаться морской солью так, что ее привкус чувствовался на губах до середины зимы, и всласть набегаться по холмам. Море… То тихое и спокойное, то свинцовое и пенящееся, катящее громадные валы и с ревом обрушивающее их на берег. Как давно я не был у моря! Сколько же лет прошло? Вот бы сейчас… Ух ты! Почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой, которому хочется к морю? На мякенький песочек? По холмикам побегать? Может, еще и рыбку на леску половить? Любитель отдыха хренов! Нечего разлеживаться, у нас сегодня по плану первая крупномасштабная (для Городка, разумеется) акция. Пойдем мы местную власть доводить до состояния озверения. И никакого моря! Это подождет.
 Вскакиваю с постели и выглядываю в окно. Погода просто отличная! Тут бы четырнадцатилетним деткам мячик погонять, но ничего: потом нагоняются. Сейчас — быстро плеснуть в лицо воды (чтобы окончательно проснуться), чего-нибудь съесть и — вперед! Сегодня очень неприятный день для властей Городка. Но они об этом еще не знают. Им, конечно, донесли, но донесли то, что я посчитал нужным, а не то, что будет на самом деле. Так и должно быть. Я же не зря ввел у себя жесткий возрастной ценз. Теперь ко мне очень трудно внедрить стукачка — расколю я его раньше, чем он дохнуть успеет. Толковых оперативных работников у наших доблестных «органов» хватает, но ни одного четырнадцатилетнего. На это я и рассчитывал. А может, и не только я. В Столице, по слухам, молодежная организация тоже ввела строгий возрастной ценз. И ничего. Пошипели, но не стали вмешиваться. Чего не скажешь о наших доморощенных революционерах. Те постарались на славу! Сначала лидер местного подразделения движения попытался к нам приставить куратора, а когда не получилось — навязать в руководители своего великовозрастного балбеса. Балбесу исполнилось семнадцать, в голове полный вакуум, но амбиций — на двух Президентов хватит. Выставил я его за дверь сразу же. Он, естественно, побежал жаловаться папочке. Ну приперся папочка, ну начал меня стращать… Ну показал я папочке, как по моему свисту семьдесят с лишним человек за пятнадцать минут собралось. Папочка и обгадился. И правильно, между прочим, сделал. Я же не он, я же за час могу человек триста подтянуть, а за два-три часа — до тысячи. А у этого осла едва до двух сотен добирается. Понял он, что связываться со мной сейчас ему явно не резон, и ушел несолоно хлебавши. Я, правда, на следующий день изловил великовозрастного сынулю и популярно объяснил, что ежели он к моему штабу ближе чем на километр подойдет, то и у него неприятности, решаемые в челюстно-лицевом отделении, будут, и у папаши неразумного. Понял он все сразу. С тех пор я его не вижу. А вот с папашей общаться приходится: то литературки взять, то листовочек. Или вот прислали из Столицы эскизы формы для молодежной организации… Посмотрел я на них и понял, что мне могли и не присылать. Я в такой форме весь путч отбегал. И нет в ней ничего особого — обычная общевойсковая, только вместо погонов — нашивки. Так это Ромусу спасибо сказать надо. По мне все едино — что погоны, что нашивки, а ему отличий захотелось. Ну и черт с ним. Нашивки так нашивки. Мои подопечные как увидели — думал, с руками оторвут писульку. И так смотрели, и эдак, а потом чуть не с ножом к горлу: а у нас такая когда будет? Что я им отвечу? Отшутился: дескать, надо сначала что-то сделать, а потом уже можно и формы шить.
 Лучше бы я этого не говорил. Сообразительные дети теперь пошли! Не прошло и недели, как врывается ко мне гурьба орлов и с порога начинает что-то тараторить. Я, конечно, ничего не понял, но решил узнать, в чем дело. Заставил всех замолчать. Потом ткнул в одного пальцем («Ты говори!») и решил послушать. Долго слушать не пришлось: оказалось, что тут намечается День Конституции. А раз так, то крайне неплохо вывалиться на центральную площадь Городка с антипрезидентскими лозунгами и устроить бучу. Так о нас и в Столице услышат, и… форму дадут. Дети! Что с них возьмешь? Я сперва попытался, возражать, а потом подумал: а почему нет? О себе заявить рано или поздно придется, лучше уж так, чем ехать в Столицу и униженно что-то выпрашивать.
 В общем, дал я согласие. Тут сразу же все и закрутилось: кто-то плакаты мастерить начал, кто-то предложил листовку написать, кто-то дреколины посподручнее подбирать стал. Мне это дело круто не понравилось, и я решил, что пора показать власть.
 Первым делом я запретил о нашем выступлении кому-либо говорить под страхом изгнания из организации. Потом отдал приказ сразу же докладывать мне лично о любых вопросах про акцию от посторонних. Руководствовался я принципом: много людей — много ушей. Если что-нибудь кто-нибудь будет разнюхивать, то не засветиться он не сможет. А если я об этом буду знать сразу, то легче будет понять, какой пакости ждать в ближайшее время.
 Как и следовало ожидать — слухи все равно поползли. Ничего страшного я в этом не видел и даже велел слегка запустить дезу: собирается пикет человек из ста у Администрации. Требовать будут бесплатные путевки детям на лето. Пошумят часок и разойдутся. Нечего раньше срока полицию в известность ставить о том, чего ей знать не положено.
 Планы у меня, понятное дело, не имели ничего общего с этой дезой. На улицу я решил вывести всю свою рать, чтобы заодно посмотреть, а не вешают ли мне мои командиры отрядов лапшу на уши относительно количества людей? Потому как ежели вешают, то не стоит и огород городить. Сотня-другая сопляков даже в Городке погоды не сделает.
 Так и пошло: я мотаюсь по всему городу как ужаленный, навещая командиров отрядов и их инструктируя, а они собирают своих людей, передают им мои слова и докладывают о выполнении мне же. Потом я это все перевариваю и опять бегаю по Городку с высунутым языком: даю ответы на вопросы и утрясаю детали.
 Восемь дней пронеслось как один. И вот сегодня… Да, я мандражирую! И еще как! Тот, кто никогда не видел толпы малолеток в несколько тысяч человек, не может себе представить, на что эта толпа способна, если лишится контроля. А я вот представляю отлично! Потому и мандраж. Кто-то посмеется, а знающий человек поймет.
 Сбор я назначил на пустыре, который находится недалеко от моего дома. Таким образом, нам придется двигаться через добрую половину Городка. Ни о каком транспорте, понятное дело, речи быть не может. Ну, мы же организация военизированная формально. Значит, будем учиться ходить колоннами через весь город. Может в будущем пригодиться… в местах не столь отдаленных, например.
 До окончания времени ожидания еще минут тридцать, а я уже не нахожу себе места. Похоже, что управлять этой толпой будет очень и очень трудно — на небольшом пустыре уже собралось больше двух тысяч человек, но люди продолжают идти. Скорее всего к нашим примкнули и просто любопытные, но с этим ничего не сделаешь. Именно сейчас я первый раз ощутил растерянность: что же мне делать в случае неповиновения? В армии — там все просто: табельное оружие у любого офицера всегда под рукой, и неповиновение может быть пресечено незамедлительно. А здесь? Не бить же морды, в самом деле?
 Всматриваюсь в толпу, которая еще не обрела и подобия строя, но никаких намеков на детское баловство не вижу. Все до предела сосредоточены и деловиты. Может, соврал старый козел Альтус? Может, и не десятки подверглись омоложению? Во всяком случае, глядя на этих детей, не скажешь, что им по четырнадцать-пятнадцать.
 Что-то нехорошее шевельнулось в мозгу. На что же я их толкаю? Ведь им это и даром не надо. Ведь, по сути дела, я их просто использую, чтобы взобраться повыше. Тут же вспомнился один из римских пап, который снарядил в Крестовый поход армию исключительно из детей, мотивируя это тем, что они безгрешны и Господь их защитит и поможет вернуть Святую землю. Понятно, что всех их просто продали в рабство… А не тем же самым я сейчас занимаюсь?
 Это называется — проснулась совесть. Такого сейчас допускать никак нельзя. Совесть и революция — понятия несовместимые. Так что совесть уснет прямо сейчас. Ишь ты! Совесть у него взыграла! Да любой из этих сопляков и соплячек не раздумывая послал бы тебя самого на смерть, если бы имел малейшую выгоду от этого. И о какой совести тут должна идти речь? Или охота Христом побыть? Возлюби ближнего… Не возжелай… Что там еще было? Все сказанное истинно? Да! А чем закончилось? Известно чем — распятием. Мне такое удовольствие не нужно. Я уж как-нибудь и без разнообразных деревянных подпорок обойдусь.
 — Арнус! Что у тебя получается?
 — Не понял! — Взгляд у Арнуса слегка обалдевший.
 — Сколько здесь людей, по твоим прикидкам? — Я начинаю медленно звереть, а потому перехожу на свистящий шепот.
 — Тысячи две с половиной. Может — три. Но это еще не все, — тоже шепотом отвечает Арнус.
 — И сколько будет? — в свою очередь интересуюсь я.
 — Думаю, что до четырех тысяч… Почти все нашего возраста в Городке.
 Кашу я, кажется, таки заварил. Четыре тысячи человек! Это же… Это же что получается? Почти четыре полка? Ничего себе, сказал я себе! Что, интересно, сегодня произойдет? Это же никакой полиции Городка не хватит… А армейцев они подтянуть не придумают? А если и придумают, то что? На такое дело нужно время. Много времени. Не меньше трех суток. А дезинформацию я запустил грамотную. Так что — кукиш вам, господа градоначальники! Кукиш под самый нос! Ни хрена вы подтянуть не успеете. А раз так, то сегодня полноправный хозяин в Городке один — я. И делать я смогу все, что мне заблагорассудится. Могу карать, могу миловать. Остается только обезопасить себя от точечного удара: могут лично меня постараться локализовать. Но это мы уже решили: я недаром восемь дней мотался по Городку как угорелый — все командиры подразделений уже проинструктированы и будут действовать в случае необходимости автономно. Так что нечего паниковать. Сейчас необходимо привести эту толпу в подобие строя. И скорее всего придется выступать. Как я не люблю драть глотку! Но тут уж ничего не попишешь. Необходимость.
 — Арнус! Командиров подразделений ко мне!
 — Есть, командор!
 Я улыбнулся. Совершенно непроизвольно. Меня уже много лет никто не называл командором. Последний раз это было в Ставке. Но там я был мельком и сразу отправился на омоложение. А после него уже никаких званий не было. Был маленький мальчик Санис, которого командором никто называть и не подумал бы… Оказывается, придумали. А с другой стороны — я и есть командор! У меня сейчас четыре тысячи человек под началом. Это намного больше, чем у меня было тогда, когда мы начинали путч. Вот теперь и покажем, кто у нас главнокомандующий, а кто способен только уставы писать и носом кривить.
 — Командиры подразделений здесь, господин командор! Арнус явно переигрывает. Ну и черт с ним! Все, что идет на пользу моего имиджа, — сейчас хорошо. А такое обращение идет на пользу моего имиджа.
 — Отлично! — бросаю я Арнусу и направляюсь к группке юнцов, ожидающих меня.
 — Господа офицеры, здравствуйте! — стушевались и ответили вразнобой. Плохо. Набираю побольше воздуха в грудь и рявкаю: — Отставить! Еще раз! Господа офицеры! Здравствуйте!
 — Здравия желаем! — уже больше похоже на правду.
 — Прекрасно, господа! — поощрительно улыбаюсь. — А теперь перейдем к делу. До здания Администрации не более двадцати пяти минут хода. Это если бы каждый из нас шел по отдельности. Но мы вынуждены вести людей. Значит, идти будем около часа. Необходимые условия — строй держать, на быстрый шаг не сбиваться, шума не устраивать. Пройдем по проспекту Космонавтов, далее — мимо Завода высоковольтной аппаратуры, потом пересекаем Мельничную и выходим в центр. Вероятнее всего, у нас на пути попытаются поставить заслон. И далеко не один. Волновать это вас не должно: мы обладаем достаточным количеством людей, чтобы взломать любой заслон. В центре нас могут попытаться остановить наряды полиции. Пугаться не надо. Мы численностью в несколько раз превосходим всю полицию Городка. В случае, если полиции все же удастся локализовать меня или кого-то из вас — ваши заместители должны продолжать действовать по ранее намеченному плану. Вопросы есть?
 Вопросов не было. Четырнадцатилетние мальчишки медленно свыкались с мыслью, что они являются командирами подразделений.
 — Раз вопросов нет — разойтись! Постройте свои отряды в колонны по четыре — я буду говорить.
 Они неумело козыряют и отправляются каждый к своим людям. Я понимаю, что здесь есть громадное количество заклятых врагов, но сейчас они почему-то не выясняют отношения. У всех одна идея и один общий враг. Это хорошо.
 Толпа детей начинает шевелиться. Уже через минуту становятся четко видны колонны. Строятся они по сотне человек. Таким образом, пустырь стремительно начинает напоминать дивизионный плац. Пора толкать речь — слишком долгое стояние и так расхолодило этих детей, а тут еще солнце начинает припекать…
 — Господа! — Я до предела напрягаю голосовые связки и понимаю, что так могу легко сорвать голос. — Сегодня у нас праздничный день! Мы впервые покажем, что это наш город! Мы — его будущее! И нам принадлежит здесь все! Кто-то в Администрации этого не понимает. Они считают, что есть только их интересы! Мы сегодня скажем им: «Идите в жопу!» (Толпа одобрительно гудит. Поднимаю руку, чтобы призвать к тишине.) Именно в жопу! Никто не смеет нас останавливать! И помните: мы идем показать, что нам не нравится, как о нас заботятся Президент и его банда! Они заботятся только о себе. Но они все уже старые пердуны! А нам здесь жить! Потому не хрен им набивать только свои карманы! Пусть отдают нам то, что принадлежит нам по праву: у нас должны быть виллы на берегу моря, а не у них, у нас должна быть лучшая еда, лучшая медицина и все остальное.
 Я делаю небольшую передышку. Кажется, перегнул палку. Абстрактные суждения крайне слабо доходят и до более взрослых людей. А тут — дети.
 — Господа! Мы сегодня идем в центр Городка не для того, чтобы устроить дебош! Мы идем показать свою силу! И она у нас немалая! Любой, кто станет у нас на пути, будет сметен с него, как мусор! Но мы не собираемся причинять вред мирным гражданам — нашим отцам, матерям, братьям и сестрам! Мы идем требовать свободы и нормальных условий и для них тоже! Любой из нас будет рад и счастлив, если будут рады и счастливы наши родители! И любому из нас будет классно, если классно будет у нас дома! Страна — наш большой дом! И сейчас по всей стране тысячи ребят нашего возраста выходят на улицы, чтобы показать, что мы не хотим жить так, как нам приказывает неизвестно кто! Поэтому никаких провокаций! Никакого мата! Мы — лучшие в Стране! Потому что вышли бороться за ее интересы! И мы победим! Вперед, господа!
 Толпа взрывается ревом. Да, не разучился я еще заводить народ. Это хорошо. И даже очень, так как мне сейчас потребуется все мое красноречие, чтобы снова построить их в колонны и повести к центру. Городским властям, понятное дело, уже доложили о том, какая толпа собралась на окраине Городка, но что они успеют предпринять? Думаю, что ничего. Тем не менее «взять на пушку» они нас попытаются.
 — Господа! Разобраться по колоннам! Командиры отрядов! Построить свои подразделения! Выступаем через пять минут!
 Я понял, что выдохся и мне нужна передышка. Толкаю локтем Арнуса и показываю жестами, что он должен навести порядок в этом людском водовороте. В кармане у меня плоская фляжка с водой. Достаю ее и делаю небольшой глоток, чтобы голосовые связки не сели окончательно. Мне, я так подозреваю, сегодня толкать еще далеко не одну речь, а если откажут связки…
 Арнус довольно бодро руководит людьми. Уже через минуту вырисовывается строй. Откуда это у него? Ладно, разберемся позже. Сейчас становится очевидно, что добрая четверть пришедших — это не наши. Они тоже пытаются построиться, но из этого мало что выходит. Арнус ориентируется молниеносно: из наших ребят выделяются офицеры для вновь прибывших, и вскоре на пустыре не видно ни одного человека, который бы стоял вне колонны. Я быстро пробегаю глазами по строю: сорок две колонны по сто человек… Сорок
 вторая — не полная… Почти четыре тысячи двести! А ведь больше дивизии.
 Арнус подбегает ко мне с докладом. Я его выслушиваю и даю отмашку: начинаем движение. Колонны одна за другой вытягиваются на проезжую часть и устремляются к центру Городка.
 Вот и началось! Если какой-нибудь час назад нас еще можно было остановить, то теперь… Так, что у нас здесь есть? Мои мальчишки повсюду шныряли и принесли мне следующее: спецсредств у местной полиции толком нету. Ну, несколько пластиковых щитов и дубинок явно не в счет. Ни передвижных водометов, ни слезоточивого газа. Впрочем, газ может быть, но на такую толпу его нужно вылить тонну. У них вряд ли есть такое количество. В качестве водомета они могут попытаться подогнать пожарную машину, Но это надо делать прямо сейчас, а пока до них дойдет, в чем дело, пока они договорятся, пока отдадут приказ… Ни черта они не успеют! Сегодня наш день!..
 — Санис! Санис! Смотри! — Взгляд у Арнуса откровенно пакостный. Поворачиваю голову влево и натыкаюсь взглядом на… Уклус.
 — Ты что здесь делаешь?
 — Я с тобой!
 Этого мне только не хватало! Если бы я хотя бы в общих чертах представлял, что мы будем делать, когда прорвемся к зданию Администрации. Так ведь ни малейшего представления! Ну пошумим, ну покричим, а дальше? Ведь ясно же как божий день — если мы сделаем хоть что-то противоправное, то нас просто разгонят. И так разгонят, что мы никогда уже не соберемся. То есть остается одно — нарваться на немилость правоохранителей. Так называемый винтеж с левой нарезкой… А при таком раскладе меня наличие Уклус рядом никак не устраивает. Остатки совести, что ли?
 — Никуда ты со мной не пойдешь! — рявкаю я. — Еще чего придумала.
 — Пойду. — Уклус упрямо надула губы. — Там драка с полисами будет.
 Ну, что драка с полицией будет — именно на это я и надеюсь. Но вот Уклус во время этого мероприятия будет совсем лишней.
 — И ты решила поучаствовать? — издевательским тоном осведомляюсь я. — Очень хорошо! Только марш в колонну и участвуй там.
 — Я буду рядом с тобой.
 — Уклус, послушай! Ну нельзя мне еще и за тебя волноваться. Ведь у меня больше четырех тысяч человек сейчас… Как я смогу и тебя защитить, и ими руководить? Вот все закончится — обязательно зайду к тебе и пойдем гулять. А пока — иди домой и жди меня.
 — А если с тобой что-то случится?
 Есть! Пошла на попятную. Это уже лучше.
 — Ну что со мной должно случиться? — беззаботно ухмыляюсь. — Все будет просто прекрасно! Нас выслушают, может, кто-то из Администрации даже спустится, чтобы требования принять — и все! Ну не на штурм же мы идем, в самом деле.
 Я еще что-то говорю, но новая идея меня начала занимать. Штурм здания Администрации? А почему бы и нет? Разнесем там все, что можно. Может, и главу из окна вышвырнем. Только не очень высокого. Этажа со второго. Чтобы только ушибами отделался. Вот будет смеху: четырнадцатилетние сопляки отлупили городского голову! Его, понятное дело, в Столицу вызовут и там как следует взгреют. И с должности снимут. За то, что такое допустил. Развлекуха обещает быть та еще…
 — Хорошо, Санис, — вид у Уклус явно обиженный, — я буду тебя ждать дома. Но обещай, что сразу зайдешь!
 — Конечно, солнышко мое! — Я чмокаю ее в щеку и иду дальше. Потом поворачиваюсь и машу рукой. Уклус кусает губы и чуть не плачет. Возникает желание все послать подальше и броситься к ней, но оно тут же исчезает: впереди виден полицейский кордон.
 Кордон, правда, вшивый: две машины и с десяток блюстителей порядка. Сейчас до них дойдет, КАКОЕ количество людей на них прет, и они быстро смоются. Так по крайней мере целее будут. Могут они и попытаться выполнить свой долг… Ну-ну. Очень интересно посмотреть, как у них это получится. Колонны тем временем начинают непроизвольно притормаживать.
 — Шире шаг! — гаркаю я. И уже тише: — Арнус, Пилус — за мной!
 Мы обгоняем колонну, и я нагло подхожу к мусорам.
 — Так, служивые! Или вы прямо сейчас убираетесь куда подальше, или пеняйте на себя. У вас есть минуты полторы!
 Не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и иду к колонне. Рядом несколько растерянные Арнус и Пилус. Последний пару раз оборачивается через плечо, а потом издает из себя какое-то восторженное междометие. Мне оборачиваться не надо: я прекрасно слышал, как полиция спешно рассаживалась по машинам, а потом взвизгнули покрышки по асфальту. Колонны встречают нас ревом одобрения. Я киваю и машу рукой: мол, продолжаем движение.
 Теперь власти имеют информацию о том, что нас много и что мы в получасе хода от здания Администрации. А мне очень интересно знать: что же они предпримут? Подогнать более или менее приличное количество полиции — у них просто нету на это времени. Поднимать по тревоге армейцев… За все про все — это около часа (пока они на место прибудут) — тоже не успевают. Неужели будут драпать? Это был бы самый лучший вариант! Вот тут бы я и показал своим малолеткам, кто в городе хозяин. Да они бы и сами поняли, я думаю.
 Мимо завода мы прошли без эксцессов. А на подходе к Мельничной таки обнаружился «сюрприз» — спецподразделение. Этого я как-то не ожидал. Но сбавлять скорость уже опасно — идем с горки. Через несколько секунд понимаю, что наши доблестные «беркуты» растеряны больше моего. Оно и понятно. Что с детьми прикажете делать? Дубинками? Или из автоматов? А может, слезогонкой?
 Они тоже явно не ожидали, что ТАКОЕ увидят. Значит, надо пользоваться ситуацией. Однако командиру самому бегать перед колонной, как какому-нибудь вестовому, просто неприлично. Тем более второй раз за день. Смотрю на Арнуса. Получится у него или нет?
 — Арнус! Трех человек с собой и договорись с «беркутами». Если у них командир не дурак, то договоришься быстро. Исполняй!
 Арнус уже готовится отдать приказ кому-то из своих людей, но тут от строя спецназовцев отделяется некто и быстрой пружинистой походкой направляется к нам.
 — Арнус! Отставить!
 Но мой помощник и сам уже все понял. Спецназовец тем временем поравнялся со мной.
 — Капитан Рунис. Мне необходимо поговорить с Санисом. Хорошо осведомлен. Да, полиция тоже иногда что-то может. Или не полиция? Скорее таки СБ.
 — Я Санис, — пристально смотрю капитану в глаза. — Что надо?
 — Расходитесь. У нас приказ вас остановить.
 — Искренне советую этого не делать, — издевательским тоном произношу я. — У меня здесь дивизия с изрядным хвостом. Понимаете, чем может закончиться?
 Двигаться мы продолжаем. Строй «беркутов» все ближе. Сцепимся или нет? Смогу ли я вырубить здоровенного, хорошо тренированного офицера спецназа? Вряд ли. Что же делать?
 — Ты понимаешь, чем это может закончиться? — взрыкивает капитан.
 — А ты понимаешь? — в свою очередь взрыкиваю я. — Детей будешь спецсредствами потчевать?
 — Провокатор! — Командир спецназовцев смотрит на меня с ненавистью.
 — Убирай людей, — зло рявкаю я. — А то хуже будет. Он бросает на меня еще один испепеляющий взгляд и спешит к своим подчиненным, до которых нам осталось метров сто. Приблизившись к строю, он отдает короткую команду, и спецназовцы расступаются. Лица их прикрыты защитными плексигласовыми забралами, и я не могу разобрать выражения этих лиц. А жаль. Интересно, о чем может думать человек, подготовленный специально для разгона людей, в тот момент, когда ему приходится сдавать без боя позиции?
 Или не сдавать? А может, ударят в спину? И что это им даст? Что это даст их командиру, мне понятно: его просто вышвырнут со службы. За избиение детей по головке гладить не принято.
 Можно более или менее понять городское руководство: пропустят нас к зданию Администрации — полетят в этой самой Администрации головы, не пропустят и кто-то пострадает — тоже полетят головы. Да, в интересное положение я их поставил.
 Колонна продолжает движение. Похоже, что нас все-таки решили пропустить. Может, до кого-то дошло, что так будет лучше, а может, готовят какую-нибудь гадость. Или в спешном порядке драпают. Меня этот вариант тоже вполне устраивает.


* * *

 Вот и добрались. Гуляющая по случаю праздника публика смотрит на нас во все глаза. Еще бы! Такого в Городке никогда не было. Поневоле сжимается сердце: не этого я хотел! Городок, в котором никогда ничего не происходит… Городок, являющийся оплотом незыблемых традиций… Городок… Да, я перевернул Городок. И жизнь в нем уже никогда не будет прежней.
 А чего я, собственно, хотел? Как это там звучало? Не разбив яиц, не приготовишь яичницу?
 Яйца я, похоже, разбил. Кому? Это мы сейчас выясним. Будем надеяться, что не себе. Такая перспектива меня как-то не прельщает.
 Опять я начал задумываться над смыслом жизни. Сколько же можно? Лучшие умы человечества так и не смогли понять, в чем этот самый смысл заключается, а я… А я сейчас должен проследить за тем, чтобы мои орлы не вытворили чего-нибудь такого эдакого.
 — Арнус! Строй людей в каре. Плакаты и лозунги развернуть.
 Арнус козыряет и тут же срывается с места. Через какую-то минуту ко мне начинают подбегать посыльные, значит, сейчас начнется самое оно.
 — Командор. — Сутулый мальчишка неумело козыряет и смотрит на меня преданными глазами. — В здании Администрации кто-то есть: там шторы шевелятся.
 — Прекрасно, — небрежно бросаю я в ответ. — Как построимся — начнем шуметь.
 Он козыряет вторично и со скоростью кометы срывается куда-то в людской водоворот. Провожаю его взглядом. Мальчишка. Мальчишка, который решил влезть в революцию. Что ж, добро пожаловать!
 Господа градоначальники изволят прятаться за шторами, боязливо посматривая на детей, устроивших бучу. Не возбраняется. Или… Что-то много «или» сегодня. Сейчас главное — не дать застояться моим подопечным. Они, конечно, вовсю орут, но скоро им это надоест, и тогда…
 Надоесть, похоже, не успеет: выстрел. Как гром среди ясного неба. Дерьмо собачье! Откуда? Либо у кого-то не выдержали нервы, либо не хватает мозгов… А может, как раз мозгов хватило…
 — Санис! Пилус ранен! Санис, это с крыши, пригнись! — Лицо у Арнуса перекошено. — Да пригнись же ты!
 — Не дергайся! — рявкаю я и бросаюсь к стонущему на земле Пилусу. Ранение очень нехорошее: в живот. Кровь хлещет изрядно, Пилус весь побелел и вот-вот потеряет сознание. Сбрасываю с себя куртку и прижимаю к ране. Пилус испускает короткий стон и все-таки отключается.
 — Врача! Срочно! — Я с трудом узнаю собственный голос. Арнус отдает кому-то короткое приказание, и тот скрывается в толпе.
 Наши изрядно деморализованы. Кто-то уже пытается смыться по боковым улочкам. Ну уж нет! Так просто я этого не оставлю!
 — Арнус! Командиров подразделений ко мне! Быстро! — Я задумываюсь на долю секунды. — Отставить! Первая и вторая сотни — в здание, с которого стреляли. Найти ублюдка и приволочь сюда! Третья и четвертая сотни — в оцепление площади! Остальные — на штурм Администрации!
 Я, наверное, сам на себя не похож. Арнус какую-то секунду обалдело смотрит на меня, но тут же бросается выполнять приказы. Меня кто-то толкает в спину. Оборачиваюсь. Врач «неотложки». Что? В больницу? Конечно, в больницу! Нет, не меня. Это не моя кровь. Вот его. И искренне советую испариться побыстрее: тут сейчас ад начнется! Да, понимаю, но ничего не могу сделать. Быстрее!
 Отворачиваюсь. Смотрю на себя: руки в крови, футболка тоже. Видок тот еще. Сейчас бы под горячий душ и… Да у меня же истерика начинается! Дерьмо! Не сейчас. Позже.
 Заревело. И как заревело! Площадь содрогнулась — пошли на штурм. Ну, теперь я даже если очень захочу, то удержать никого не смогу. А я и не хочу, между прочим. В меня же, сволочи, целились! Правда, хреново целились. Ну или я слишком резво вертелся… Разберемся позже. Сейчас надо быстро в здание Администрации — там скоро чиновникам станет жарче, чем чертям в аду.
 Ворвались. Дежурный легавый лежит у входа с разбитой головой, но шевелится. Потом разберемся.
 Первый этаж. Мелькают лица моих бойцов. Кого-то волокут с заведенными за спину руками. Кого-то избивают. Он лежит на полу в позе зародыша, а его охаживают всем, что попало под руку. Отставить! Я сказал — ОТСТАВИТЬ!!! Пленных в холл! Всех! Выполнять!
 Особо непонятливый мальчишка, который продолжает усердствовать, получает кулаком в лицо. Летит на пол. Утирает разбитый нос и непонимающе смотрит на меня. Доложить своему командиру! За неподчинение получишь взыскание! Угрюмо кивает головой. Похоже, понял.
 Времени нет. Быстрее! Второй этаж — разгром такой же, как и на первом. Опять кого-то волокут. Что? Да, в холл! Там сажать на пол и глаз не спускать!
 Дальше. Третий этаж. Ломают двери кабинета. Оттуда кто-то истошно вопит. Не так надо: дверь открывается наружу, значит — поддеть. Замки здесь слишком мощными быть не могут: здесь сосредоточение власти — логово, здесь не может быть наглого взлома… Дверь подалась и с грохотом обрушилась на кого-то из наших. Отнести вниз — и в «неотложку»! Немедленно!
 Ворвались в кабинет. Ба! Да это же нора нашего дорогого мэра! А вот он, кстати, и сам. Безмерно рад познакомиться, господин мэр. Но сейчас — руки за спину и в холл! Вместе с остальными ублюдками. Потом будем разбираться…
 Оружие? Какое оружие? Что ты мелешь? В соседней комнате? Много? Пошли!
 Пелена бешенства медленно спадает с глаз. Я начинаю воспринимать происходящее более спокойно. Ничего себе! Вот это разгром! Так, а куда там меня волокут? В соседнюю комнату? Оружие? Интересно, а зачем в здании Администрации оружие? Готовились? К чему? Ну не меня же они испугались?
 Кабинет оказался на самом деле оружейкой. Стволов двести, не меньше. И патроны… И гранатометы… Раз, два, три… восемь штук. Неплохо. Но зачем?
 — Санис! Взяли!
 — Что взяли? — Я непонимающе уставился на Арнуса. Что он, интересно, взял?
 — Ты же сам приказал. — Лицо у Арнуса медленно вытягивается. — Ну… этого… стрелявшего…
 Тут до меня доходит: я же послал людей очистить крышу. Боже! Мальчишки против вооруженного профессионала! Сколько же их полегло?
 — Понятно. Ну, раз взяли — то докладывай!
 Арнус согласно кивает, вытягивается по стойке «смирно» и бравым голосом рапортует:
 — Господин командор! Задержан стрелок с крыши! При попытке оказать сопротивление был покалечен. Сейчас находится в холле Администрации под охраной. Какие будут приказания?
 Хороший вопрос. Допросить бы его, конечно. Да с пристрастием. И прямо сейчас. Но где?
 Стоп. Как это где? В моем распоряжении здание Администрации. Любой кабинет, какой приглянется. Наверное, на первом этаже. Чтобы не было сложностей с транспортировкой.
 — Господин командор! Оружие!
 Оружие? А, ну да — оружие. Раз есть такой подарок, то грех не воспользоваться… Хотя…
 — Там на площади есть журналисты. Как только закончите сгонять в кучу пленных — приведешь их. Пусть посмотрят! — И уже Арнусу: — Пойдем поговорим с нашим стрелком.
 Молодой парень. С подбитым глазом. И руку баюкает — похоже, что сломали. Поделом! Нечего в детей стрелять!
 — Имя, звание, кто отдал приказ? — рявкаю злобно и отрывисто. Как будто перенесся на много лет назад, когда…
 — Да пошел ты, щенок!
 Ух ты! Еще и огрызается! Но как-то вяло. Ладно, не хочешь по-хорошему — будем по-плохому. Прицеливаюсь и бью урода ногой по покалеченной руке. Тот взвизгивает и пытается подняться. Это он зря! Мои орлы тут же «помогают» ему занять прежнее положение — на полу посреди разгромленного кабинета.
 — Вопрос повторять? — вкрадчиво осведомляюсь я. — Или как?
 Он непроизвольно сжимается и смотрит на меня затравленным зверем. Понятно: если заговорит — убьют, если будет молчать — тоже могут убить.
 — У тебя есть один шанс, — тем же вкрадчивым голосом продолжаю я. — Все рассказать не только мне, но и журналистам. Тогда ты имеешь возможность остаться в живых. В противном случае тебя либо свои хлопнут, либо мы. Но тут еще одна загвоздка: ты попался. А раз так, то своим ты стал уже неинтересен. Вот они и попытаются от тебя откреститься… После чего придавят. Как крысу. В подворотне. Нет, не сейчас. Где-то через месяц. Ну а засветишься перед журналистами — имеешь шанс выжить. Выбирай.
 Задумался. Метнул на меня несколько злобных взглядов и опустил голову. Интересно, у него хватит мозгов сообразить, что я не вру? Ведь я даю мерзавцу шанс, а очень хочется прямо сейчас вставить ему в задницу паяльник и выжать все. А потом придавить ублюдка… Нельзя, к сожалению. Мне крайне необходимо показать, что я и мои архаровцы — ребята белые и пушистые.. Значит — ублюдок будет жить… Или не будет, если не согласится «запеть». Но я бы на его месте… Я бы не оказался на его месте! Что-что, а просчитывать пути отхода я умею… Пути отхода? Этому учат всех бойцов спецподразделений. Так? Так. Да и крайне сомнительно, чтобы мои сопляки взяли спецназовца. Он бы их под орех разделал. Все две сотни. Так кто передо мной сидит? Пути отхода, говоришь? И прикрытие, надо полагать, тоже… Может, это и есть прикрытие? Дурак, которого подставили. Тогда почему по мне не попали? Промазавший спецназовец? Что-то я в такие фокусы слабо верю. Но с другой стороны: смысл стрелять в Пилуса? Он же «никто»… Или это я знаю, что он «никто», а для окружающих он — один из первых заместителей. Нет, что-то не вяжется. Ну заместитель, ну первый… Положим, не первый, а второй. Хорошо, это я знаю, что он второй. А кто-то мог подумать, что… Что подумать? Если это СБ, то они такой чуши подумать не могли. Я, конечно, очень высокого мнения о своих организаторских и конспиративных способностях, но не настолько же! Ладно, сейчас все выясним. Времени я дал падали достаточно.
 — Ну, мразь! — слегка поддеваю его носком кроссовки. — Говорить будешь?
 — Буду. — Еще один злобный взгляд из-под насупленных бровей. — Только при журналистах.
 — Так не пойдет, — скептически кривлю губы. — Сначала здесь и все, что знаешь. А потом то же самое при журналистах. Соглашайся. Все лучше, чем подыхать.
 Настороженно изучающий взгляд. После чего кивок головы — согласен. Ладно, послушаем…
 — Господа! Я — Санис — руководитель городской молодежной организации «Страна без Президента». Мы сегодня шли на акцию протеста, но никак не думали, что по приказу нашего градоначальника по нам откроют огонь. Чтобы обезопасить себя от подобного развития событий, мы вынуждены были взять Администрацию под контроль. Там мы обнаружили очень неплохой арсенал. Кроме того, силами одного из наших подразделений задержан и обезврежен стрелок, открывший огонь с крыши соседнего здания. Сейчас он вам сам расскажет, по чьему приказу действовал, а потом мы с вами проведем небольшую экскурсию по зданию: посетим арсенал, комнаты отдыха и некоторые другие замечательные места городской Администрации, о наличии которых обыватели даже не догадывались.
 Журналисты зашумели. Защелкали затворы фотоаппаратов. Я украдкой вздохнул и отступил от освещенного переносными прожекторами круга. Слишком много сегодня на меня навалилось. И еще больше навалится. Я сейчас должен очень хорошо подумать о том, как бы выбраться сухим из воды. За штурм здания Администрации, битие морды мэра и незаконное противоправительственное выступление по головке не гладят. А раз так, то надо придать этому действу хоть видимость законности. Пресса как раз для этого и нужна. Сюжеты в новостях мне сейчас только на руку. Они уже идут. В одной из комнат отдыха, больше напоминающей шикарный бордель, имеется телевизор. Я его, естественно, включил. Во всех местных новостях — ранение Пилуса. Какая-то мразь даже умудрилась заснять его крупным планом. И это нам на руку. Теперь еще пойдут репортажи из оружейной комнаты, а потом и исповедь киллера-неудачника… Имеем шанс выпутаться!
 Кстати, о киллере. Вот и он. Морда разбита, руку баюкает, глаза бегают — самое оно! В яблочко, если можно так по отношению к нему сказать. Ну-с, послушаем.
 — Я не киллер! — Глаза забегали еще больше. — Меня попросили припугнуть. Я не думал…
 Остального уже просто не слышно: шквал вопросов. И такой, что никто из вопрошающих сам себя уже не слышит. Пора это грязное дело прекращать. Иначе можно превратить сознание этого барана в форменную кашу. Эх, нету здесь Ленуса! Вот кто бы сейчас был нужен. Уж он-то умеет обращаться с подобного рода публикой. Его же хлебом не корми — дай перед репортеришками покрасоваться. Но Ленус где-то далеко, значит, придется самому выкручиваться. Ну, приступим.
 — Господа! — Эффект нулевой. Оглядываюсь. Ага! То, что надо — бронзовый колокол, подаренный мэру то ли мэром города-побратима, то ли главой какой-то делегации. Не важно. Подхожу к бронзовому уродцу и с силой бью по нему ножкой от стула (вот же мебели накрошили!). В холле воцаряется тишина.
 — Господа, вопросы будут после окончания рассказа… Если вы не возражаете. А сейчас — пусть продолжает.
 Недовольно зашипели, но притихли. Я кивнул покалеченному стрелку — можешь говорить, мол.
 — Меня мэр попросил… когда стало видно, сколько их, — кивок в мою сторону, — мэр сказал, что если пуля свистнет над головой, то все разбегутся. Но я промахнулся! Я не хотел никого убивать! Я!..
 Холл взорвался криками. Репортеры ломанулись вперед, как стадо баранов к воде. Ничего, пусть теперь, скотина, себя почувствует опущенным в полной мере. И мэр, между прочим, тоже. Кстати, а где он там у нас? Ишь ты как в угол вжался! Гадить научился, а отвечать не хочется? Ну, этот номер сегодня не пройдет! За шкирку ублюдка и пред ясны очи репортеров. Что-то блеять начал? Не страшно. Теперь мне пишущую братию затыкать не резон — мэр демагог опытный, может и отбрехаться. Сегодня этого допускать нельзя. Опасно такое допускать. Пусть сначала повертится ужом на сковородке, а потом уже будет оправдываться… Желательно — из тюремной камеры.
 Меня кто-то осторожно тронул за локоть. Боязливо так. Оборачиваюсь — один из моих бойцов. Вроде бы даже личное мое подразделение. Черт! Все никак имена запомнить не могу.
 — Что?
 — Пилус, господин командор…
 — Что Пилус? — не понимаю я.
 — Он умер… В больнице… Так и не очнулся… Селезенка… Я не слушаю. Уже не слушаю. Парень продолжает что-то бормотать, но я грубо отталкиваю его и уже несусь к мэру. Хватаю ублюдка за грудки и с силой бью в пах. Он сгибается. Ребром ладони по загривку. Падает. Ногой по харе! По наглой, лощеной, откормленной харе! Еще! И еще!
 Меня оттаскивают. Пробую вырваться, но держат крепко. Поворачиваю голову — Арнус.
 — Не сходи с ума! — Во взгляде Арнуса буквально мольба,
 — Пилус, — говорю я и судорожно сглатываю — к горлу внезапно подкатил ком. — Умер. Только что…
 Меня отпускают. Уныло плетусь в угол разгромленного холла и сажусь прямо на пол. Щелкают затворы фотоаппаратов, мелькают блики от вспышек. Мне как-то все равно. Я не могу сказать, что Пилус был мне другом, но… Но в душе сразу делается как-то пусто и гулко. Сквозь пелену, спрятавшую меня от всего окружающего, слышу уверенный голос Арнуса, сообщающего журналистам о смерти нашего товарища. Очередной шквал шума — кого-то из наших оттаскивают от стрелка-неудачника.
 Ко мне подходит кто-то из журналистов, что-то пытается спросить — я его не слышу. Как под водой — только какой-то шум в ушах. Проходит какое-то время (может, минута, а может, час — не знаю), и журналист разочарованно оставляет меня в покое. Я для него сейчас неинтересен. Ну и хер с ним! Мне плохо… Мне очень плохо. Ведь понимал же, что это должно рано или поздно произойти. Понимал, но прятался от этой мысли, как страус. Голову в песок. Боги, но почему так быстро? Ведь мы же только начали! Даже начать толком не успели, а тут… Мысли в голове путаются, и начинает тупо ныть затылок.
 Четверо моих бойцов останавливаются рядом. Зачем? Кто-то из журналистов пытается опять приблизиться — его тут же отгоняют. Понятно — Арнус распорядился об охране. Это хорошо. Я сейчас не в состоянии за себя постоять.
 Как сквозь вату слышу голос Арнуса, предлагающий господам журналистам осмотреть некоторые достопримечательности здания. Молодец парень, не растерялся. А я? Что меня так подкосило? Слишком много я в последнее время думаю. Слишком. Почему? Да потому, что должен все решать сам. Вообще все! Нет рядом старого козла Альтуса, который отдаст приказ и наметит генеральную линию, зато появилось очень много времени на размышления. Слишком много. Вот это меня и деморализовало.
 Слабость. Распустил я себя. Нравственные копания, идеалы, моральный аспект проблемы… И вот результат — когда я нужен больше всего — меня просто нет. Я выключен. Выключен? Ну уж нет! Хрен вам всем!
 Резко вскакиваю на ноги, киваю приставленной ко мне охране и устремляюсь на третий этаж: Арнус как раз должен привести журналистов к оружейке. Тут необходимы мои пояснения. Значит, они будут. Время раскисаний закончено.
 В штабе оживление. Оживляж, как говорит Ромус. Оно и понятно — сегодня мы хороним нашего товарища, погибшего за… Тьфу, бля! Уже и сам себе заготовленными фразами шпарить начал. Прямо как на митинге. Вот дерьмо собачье! Так можно окончательно зарапортоваться.
 Три дня назад, когда мы взяли Администрацию, я уже приготовился к тому, что нас разгонят. Еще бы: мэру морду набили, здание разгромили, да еще и на закуску все это журналистам показали. И не миновать бы нам неприятностей, если бы не смерть Пилуса. Теперь придется господину Президенту изображать из себя оскорбленную невинность: мэр, разумеется, прямого приказа из Столицы не получал, но ведь не сам же он придумал такую глупость?
 А вообще — забавно. Если бы не было так мерзко. На следующий день после штурма является ко мне командир наших «беркутов». Уселся напротив меня, засопел, а потом и выдает: «Лучше бы я вас тогда остановил». Что мне было ему ответить? Конечно, Пилус сейчас бы был жив. И глушил бы со мной и Арнусом вино в нашем любимом детском садике. Или нет? Скорее всего, что нет. Сидели бы мы сейчас в городском управлении полиции. Причем не где-нибудь, а в «обезьяннике». Так что оно неизвестно, что лучше. В общем, так я ничего «беркуту» и не ответил. Посопел он еще немного, выматерился и ушел. Чего приходил?
 Зато Столица нас вниманием одарила! Ни в сказке сказать, ни бульдозером убрать: ближе.к вечеру явилось какое-то чмо из тамошнего комитета по смещению нашего горячо любимого Президента и давай верещать: что это такое? на каком основании? Я ни хрена не понял, потому очень грубо попросил его заткнуться. Заткнулся. Я аж удивился. Ну раз человек такой покладистый оказался, то можно и спросить, в чем дело. Оказалось, что должен был я свою акцию согласовать с местными горе-борцами и со столичными. Вот еще! Да если бы я такую глупость сделал, то и акции никакой бы не было. А дальше совсем интересно пошло: я, оказывается, должен был в Столицу отправить полные списки своей организации. И не просто так, а с некоторыми данными: образование (вот же идиоты! о каком образовании у четырнадцатилетних детей спрашивать можно?), партийная принадлежность (это в четырнадцать лет, ну-ну), пол (надо бы с десяток «анкет» организовать с записью «пол средний»), размер обуви, одежды, головного убора. Вот тут я не выдержал. Это, говорю, зачем? А это, оказывается, чтобы нам смогли оперативно доставить форму. Интересно получается: сначала что-то пели о том, чтобы самим шить, а теперь получается, что прислать должны были. Разозлился я. Ну и высказался в том духе, что если бы мы кашу не заварили, то и этого козла бы сейчас передо мной не было, и форму мы бы ждали до посинения. Оно обиделось, но возражать не решилось.
 Так или иначе, но форма начала поступать на следующий день. Вместе с до предела идиотскими «ценными указаниями». Стиль я узнал сразу: Ромус. Так, первый «засветился». Его казенщину не узнать невозможно. Подписано, понятное дело, каким-то собачьим именем, типа моего, но чьи уши из-за бумажки торчат — за версту видно.
 Даже не знаю, радоваться мне или нет: конечно, приятно, что кто-то из наших уже при деле, но я бы, честно говоря, предпочел Ленуса. Ну или Репуса, на худой конец… Только вот такие фразы при нем говорить противопоказано: сразу осведомится, на чей худой конец. И что ему отвечать?
 Мои детишки как про форму услышали, такой визг подняли, что хоть уши затыкай. А мне опять головная боль: куда ее прикажете складировать? В штабе — не протолкнуться, других помещений у нас нету. Ну не к уродам же из городского отделения «Движения» ее нести? Ведь мы ее потом до второго пришествия не увидим. Ладно, пришлось отдавать приказ об общем сборе на том же самом пустыре.
 Приказ-то я отдал, а сам думаю — ведь не придут же! Вот тут я и просчитался. Не придут? Как бы не так! Прибежали! Запыхавшиеся, как бегуны-спринтеры, всклокоченные. И сразу же в очередь строиться. Ругань, кому-то по зубам дали… Кошмар, одним словом. Ну что у нас за страна такая? Даже дети, и те в очереди по привычке выстраиваются. Вмешиваться в это безобразие смысла никакого, вот я спокойно, пока дети толкались и выясняли, кто за кем стоял, собрал командиров подразделений, осведомился, а не жмут ли кому-нибудь из них нашивки. Когда услышал только отрицательные ответы, то выразил крайнее удивление по поводу того, что до сих пор не лицезрею эдакого идеально ровного строя. Подействовало. Минут пятнадцать ушло на разгон очереди и постановку народа в колонны, но потом над пустырем все-таки повисла тишина. Это уже лучше. А дальше все проще пареной репы: подбегает командир подразделения к Арнусу, вручает список. Арнус его читает и отдает приказы своим подопечным. Те быстренько из тюков, сваленных прямо на траве, выдергивают форму и обувь подходящих размеров, сваливают в одну кучу. Потом появляется тот же самый командир, но уже с командой переносчиков и забирает причитающееся его подразделению. Вот так это все и движется. Довольно бодро, кстати. Не прошло и двух часов, как все уже были одеты-обуты. Дальше началось самое паскудное — нашивки. Вот когда я остро пожалел, что арсенал из здания Администрации к рукам не прибрал! Ведь пальнул бы в воздух — и вся недолга. А так достали меня по полной схеме. Каждому ведь хочется покрасоваться в офицерском звании, а в четырнадцать лет… Договорились так: сначала нашивки получают командиры подразделений, потом подают мне списки своих старших офицеров, те подают списки младших офицеров и сержантского состава, а я уж обязуюсь все это оперативно рассмотреть и никого не оставить обиженным.
 На чем мы и закончили. Разошлись все очень довольные. А я стал думать о похоронах Пилуса. С его родителями беседу проводил Арнус. Не знаю как, но уломал он их на то, чтобы из похорон рекламную акцию устроить. Я, конечно, понимаю, что скотство, но как иначе? Мне же политический капитал сейчас зарабатывать нужно, а не о морали рассуждать. Если скотина Ромус уже в Столице и занялся любимым делом — написанием идиотских инструкций, — то мне необходимо за спиной иметь очень мощную подпорку, чтобы поставить этого обалдуя на место.


* * *

 Так это все и катилось. Катилось, катилось и прикатилось к сегодняшнему вечеру. Устроить похороны вечером — это вообще идиотизм, на мой взгляд. Но тут Арнус настоял. Причем так, что я аж опешил, когда его резоны выслушал. Опешил, но согласился. А ему только того и надо было: сразу же побежал распоряжения отдавать.
 Странно вообще-то, но откуда-то деньги взялись. Потом и репортеришек позвали… Не совсем мне понятно, что происходит, но разговор с Арнусом по душам я решил отложить на после похорон — не до того сейчас.
 Вот и сижу я как дурак за своим столом, тупо смотрю в стену и жду, когда мне надлежит выйти и возглавить процессию. Черт знает что! За кого, интересно, меня Арнус держит? Ну это, положим, я скоро узнаю. Но откуда такой гонор? Ведь мальчишка всю дорогу был абсолютно нормальный — по заборам лазил, девкам под юбки заглядывал (как и положено — жутко при этом краснея). А тут…
 Размышления мои прервало деликатное покашливание. Поднимаю голову — вестовой.
 —Что?
 — Господин командор! Все уже собрались. Только вас ждут.
 — Да, сейчас буду.
 Вестовой исчезает за дверью, а я еще раз осматриваю себя с ног до головы в стареньком мутном зеркале и иду к людям. К своим людям, между прочим! Раскомандовался что-то Арнус в последнее время! Сегодня я ему и дам окорот. А если артачиться начнет… Был у Гитлера такой любимчик, Рэм звали. И позволил он себе лишнего. Один раз позволил. Закончилось это для него и его людей очень плохо. Так что Арнусу крайне недурственно было бы поприлежнее учить историю. Во избежание, так сказать…
 Все уже собрались. И наши — в формах с еще не подожженными факелами. И родственники Пилуса. И журналистская братия тут как тут. Я окинул все это безобразие недобрым взглядом, поправил фуражку и решительно направился к родителям Пилуса.
 — Примите мои искренние соболезнования.
 Да, это не семь лет назад, когда я не знал, что делать. Теперь на мне форма, а значит, можно галантно щелкнуть каблуками. Хоть какая-то польза.
 Мать Пилуса посмотрела на меня невидящим взглядом и прошептала еле слышное «спасибо». Зато папаша… Придурок попытался сказать речь на тему «Вот какого сына воспитали». Пришлось его прервать коротким «не сейчас». Только разглагольствований папаши мне здесь и не хватало! На кладбище успеет наговориться. Дегенерат.
 Что-то меня все сегодня раздражает. Не к добру это. Ладно, может, я просто себе придумываю лишние хлопоты?
 Отхожу на некоторое расстояние, еще раз осматриваю все это собрание и даю отмашку. Тут же вспыхивают факелы и взвывает оркестр. Меня передергивает — терпеть не могу похоронные марши. Колонна медленно трогается. Гроб с телом Пилуса везут на открытой платформе, оборудованной на сегодняшний вечер под катафалк. Следом идут его родители, какие-то люди, а потом и колонна моих ребят. Факелы рвут своим светом нарождающуюся ночь, и кажется, что по проспекту течет живая огненная река. Настроение у меня подавленное, но надо собраться — путь не близкий, а потом еще придется толкать речь на кладбище. Пока понятия не имею, о чем я буду говорить, но это не важно — я никогда не готовлюсь к подобного рода выступлениям. Если мозг зашорен заранее заготовленными фразами, то обязательно запутаешься в словах и начнешь мямлить. А это сегодня для меня недоступная роскошь: я должен производить впечатление уверенного в себе командира, который скорбит, конечно, о своем товарище, но имеет силы бороться.
 Забавно, ведь журналистишки снимали все, что происходило в холле здания Администрации. Так почему же не были показаны те кадры, на которых я бью мэра? И еще кое-что… Такое ощущение, что у них имелся четкий приказ — показать нас в самом лучшем виде, а не обгаживать. Почему? К нам все так хорошо относятся? Не верю я в это. Тогда что? Или кто? Такой фокус мог провернуть только Ленус — это его стиль. Но Ленус сейчас черт знает где. Неужели у него хватает ресурсов для того, чтобы контролировать и это? Тогда он чем-то сродни господу богу. А в такие штуки я не верю. Как и в переселение душ. Иначе бы решил, что старый козел Альтус вселился в кого-то из столичного штаба — сегодня оттуда свалилась директива, выдержанная именно в его стиле: произвести разведку местности на предмет выявления вооружения и техники, которые в ближайшее время можно будет задействовать. И понимай как хочешь…
 — Санис, я рядом с тобой пойду. Можно?
 Голос какой знакомый… Уклус! Я же совсем забыл о ней со всей этой суматохой! Какая же я скотина!
 — Не можно, а нужно! — нежно приобнимаю девушку за плечи. — Мне сейчас жизненно необходима твоя поддержка! Ты себе даже не представляешь насколько!
 — И мама так же сказала. — Уклус почему-то опускает глаза. — А я сначала решила, что больше тебе не нужна…
 Ну вот, поздравляю. Первый семейный выговор. Замечательно.
 — Мама твоя полностью права, а ты — нет. Ты мне очень нужна, я просто не хотел тебя загружать всем этим. Понимаешь?
 — Да. — Наступает неловкая пауза. — А правильно ты меня не взял с собой тогда.
 — Я знаю.
 Она кивает, и дальше мы идем молча. Да и говорить-то, собственно, не о чем. Я затеваю революцию, а Уклус… Даже не знаю, что для меня сейчас Уклус. Или кто? Голова начинает медленно наполняться чем-то липким. Мозги ворочаются с большим трудом. Кажется, я не очень готов к тому, что свалилось мне на плечи. Хотя к чему тут готовиться? Все идет по накатанному сценарию, и мне, похоже, не придется предпринимать никаких титанических усилий, чтобы этот сценарий докатился до своего логического завершения. Впрочем, все размышления на эту тему надо оставить на потом: сейчас я скорбящий командир.
 Центральное городское кладбище находится возле самого собора, возвышающегося над старыми кварталами Городка. Здание Администрации отсюда прекрасно видно, так что Пилус будет лежать практически возле того самого места, где в него вогнали пулю. Вот такая странная ирония судьбы.
 Обычно жителей Городка здесь уже давно не хоронят: кладбище очень старое, и места на нем в общем-то и не осталось, но для Пилуса сделали исключение. Еще бы! Вину-то заглаживать надо. Вот и заглаживают. Интересно, кому будет легче от того, что гнить Пилус будет не за городом, в сырой глине, а в самом центре и в песке? Хотя легче нам: ближе идти, если решим проведать. Что значит «если»? Конечно же, решим! И не единожды. Вот и первый покойничек, которого на тот свет спровадили мои дурацкие идеи… А почему, собственно, мои? Тут скорее старому козлу Альтусу «благодарность» выносить надо. И мне тоже. Нечего было у него на поводу идти! И тогда, и сейчас. Странное дело: сколько лет прошло, а мы все еще выполняем его план. Сначала сами были дураками, идущими как бараны на бойню. Теперь вот детей подставляем… Что значит подставляем? Опять морально-нравственные искания? Ну уж хватит! Мне тривиально хочется выжить. И остальным нашим, надо полагать, тоже. Вот мы и затеяли все это. Тут даже не умысел, а рефлексы — крыса, если ее загнать в угол, идет в атаку и на значительно превосходящего ее противника. Причем нередко выигрывает. Не хрен было загонять меня в угол! Глядишь, все бы было вполне пристойно.
 Процессия сворачивает к кладбищенским воротам. Уже почти стемнело, и мне поневоле становится жутковато. На старом кладбище, о котором в Городке ходят самые мрачные легенды, ночью находиться очень не хочется. Я понимаю, что все эти сказки не более чем игра воображения обывателей, но по спине пробегает неприятный холодок: ведь мы идем хоронить человека, который погиб из-за нас. Даже — из-за меня. Я ведь… Хватит! Собраться и изображать из себя скорбящего командира, готового отомстить за смерть боевого товарища. Отомстить… За смерть скольких еще мальчишек мне предстоит мстить? Не дороговато ли мы платим?
 Платформа, переоборудованная в катафалк, останавливается. Дальше гроб надо нести на руках. Нам это, естественно, не доверяют. И правильно делают — не хватало, чтобы четырнадцатилетние пацаны уронили покойника на его последнем пути. К платформе подходят шестеро дюжих мужиков, наверное, кладбищенские рабочие, берут гроб, поднимают на плечи и медленно несут к свежевырытой могиле. Оркестр взвывает так, что у меня мурашки пробегают по спине. Тут же начинает голосить мать Пилуса. Визгливый, с надрывом, голос разносится над притихшим Городком. Кажется, что он проникает в каждый его уголок. Мы входим на территорию кладбища. Покосившиеся кресты, уродливые бетонные постаменты с аляповатыми украшениями, ангел с отбитым крылом, украшающий чей-то мавзолей. Мы медленно проходим мимо. Сегодня мы здесь в качестве посетителей. Пока. Что будет завтра — неизвестно. Так что самое время присмотреть себе местечко. Юмор у меня сегодня какой-то висельный! Юмор… Я очень надеюсь, что это именно юмор. Но чему удивляться? Меня всегда угнетали кладбища. Нет, не новые, где могилы роют экскаватором и хоронят квадратно-гнездовым способом, а старые, полуразрушенные, покрытые мхом, с памятниками, которые вросли в землю и на которых уже нельзя прочитать имена людей, покоящихся под ними. Странно, а ведь я даже не знаю, что меня пугает. Покойники? Вряд ли. Я четко знаю, что умерший человек уже не опасен. Он мог быть опасен при жизни, но никак не после смерти. Тишина? Чушь собачья! Нет на кладбище никакой тишины! Звуки те же, что и везде. Если людей нету. Тогда что? Наверное, какая-то особая аура… Если она есть, эта аура. Если она не плод воображения обывателей, которые с громадным удовольствием наделяют подобные места сверхъестественными свойствами…
 Оркестр стихает. Гроб уже стоит на возвышении у могилы. Факелы коптят и слегка потрескивают. На какой-то момент только их звуки нарушают тишину ночного кладбища, но тут же по ушам бьет женский вой: «И на кого же ты нас покинул?!» Я морщусь, как от зубной боли. Оглядываюсь по сторонам и нахожу взглядом Арнуса. Он выжидательно на меня смотрит. Киваю ему: начинай. Арнус кивает в ответ и выдвигается к распорядителю. Небольшого роста седой мужичонка некоторое время слушает Арнуса, кивает и выступает вперед.
 — Дорогие родственники усопшего, друзья, товарищи! Сегодня для вас очень тяжелый, но вместе с тем светлый день. В руки Творца отдаем мы…
 Я перестаю слушать. Что нового может сказать эта кладбищенская крыса, которая зарабатывает на жизнь тем, что провожает в последний путь покойников? Что он вообще может сказать? Сейчас он расскажет, каким хорошим мальчиком был Пилус, как его все любили… Так ведь ложь несусветная получится! Никаким «хорошим мальчиком» он никогда не был. Разгильдяем был редкостным. В любую драку лез по поводу и без. Вино жрал из горла в детском садике за нашим домом и девок в темных подъездах тискал против их воли. Вот и все развлечения Пилуса. Да, чуть не забыл! Учиться не хотел вообще. И как следствие, учителей частенько посылал по матушке. За что бывал порот папашей, чей жизненный путь с успехом и повторял. В наше движение полез по одной причине: открылась перспектива безнаказанно победокурить.
 Точнее, это он думал, что безнаказанно. А оно вон как сложилось…
 Я пропустил тот момент, когда передавали слово отцу нашего бойца. И, кажется, правильно сделал. Папаша был безмерно горд. И только. Его не смущает, что в гробу лежит его старший сын! Его распирает от гордости! Вот же дегенерат!
 Папаша разглагольствует минут десять и в конце концов затыкается. И то хорошо. Теперь надо закапывать. Мерзко-то как звучит: закапывать. Но с другой стороны — а как это еще назвать? Гроб медленно опускают в темный зев могилы. Потом рабочие ловко извлекают веревки и отступают в сторону — пришло время бросить горсть земли, чтобы пухом была. Я терпеливо жду, пока пройдут родственники, и подхожу к могиле. Уже темно, и гроб, несмотря на неровный свет факелов, в ней почти не виден. Подхватываю горсть земли, не глядя, швыряю вниз. Слышится гулкий звук ударов комьев о крышку. Поспешно отхожу в сторону. Я знаю, что сейчас то же самое проделают командиры подразделений, а потом мне нужно будет толкать речь. Очень противно и абсолютно не хочется, но надо. И ничего тут не поделаешь.
 Еще раз оглядываю строй своих мальчишек — все уже на месте. Смотрю в сторону могилы. Там рабочие быстро и профессионально зарывают то, что еще недавно было нашим товарищем. Что ж, спи спокойно, Пилус, ты уже свое отвоевал…
 Могилу закопали и выровняли. Даже временную табличку водрузили. Значит — пора. Выхожу вперед. Оглядываю строй. Арнус с правого фланга вполголоса отдает команду «смирно». Ребята замирают.
 — Друзья! Боевые мои товарищи! — В промежутках между моими фразами слышен только треск факелов. — Сегодня мы все осиротели. Нет с нами нашего друга и соратника! Нет больше командора Пилуса! Рука подонка, нажавшая на курок, оборвала его жизнь именно тогда, когда перед нами забрезжил еще робкий свет зарождающейся счастливой жизни.
 Но, несмотря на эту страшную потерю, мы будем продолжать бороться! Продолжать хотя бы для того, чтобы у нас в стране больше не стреляли по детям. Чтобы мы могли жить и учиться спокойно, не опасаясь пули! Соратники! Мы сами должны проложить себе дорогу к благоденствию! Вы все видели, как нас пытаются держать в узде власти! Так потерпим ли мы это?
 Строй коротко, но громко рявкает «нет». А молодец Арнус! Хорошо их выдрессировал!
 — Правильно, друзья! Не потерпим! Мы всегда будем помнить нашего боевого товарища Пилуса и продолжим борьбу! Хотя бы для того, чтобы его младшего брата не постигла та же участь! Вечная память герою и да здравствует справедливое государство!
 Строй коротко взревывает что-то не поддающееся дешифровке. Факелы взлетают вверх на вытянутых руках, и тут же горн начинает играть отбой.
 Труба доиграла. Мы закончили прощаться с Пилусом. Пора уходить. На кладбищах лишнюю минуту оставаться неприятно, а тут еще и говорить пришлось. Молча приобнимаю притихшую Уклус и медленно иду к выходу. Арнус сам построит наших и выведет из ворот. А потом у нас с ним состоится очень интересный разговор… Если этот маленький сукин сын от него не увернется. Но думаю, что не увернется. Именно этого я ему и не собираюсь дать сделать. Он, похоже, решил, что самый умный у нас? Что ж, я его сильно на эту тему разочарую. Прямо сегодня и прямо сейчас.
 Мы идем по ночному Городку. Строя уже никакого нет — журналисты потеряли к нам всяческий интерес после окончания церемонии. Мы к ним интереса и до этого не испытывали. Я — по причине того, что всегда недолюбливал эту братию, а наши бойцы просто хоронили своего боевого товарища. Первый раз… Интересно, кто из них понимает, что не последний?


* * *

 Ночь я всегда любил. Люблю и сейчас. И мне почему-то совсем не хочется затевать разговор с Арнусом, но знаю, что надо. От этого знания настроение не улучшается, да делать нечего. Испытующе смотрю на Уклус:
 — Дорогая, ты не могла бы пройтись чуть-чуть вперед? У нас с Арнусом тут очень неприятный разговор намечается — я не хочу, чтобы это произошло при тебе.
 Уклус недовольно фыркает, но ускоряет шаг. Так, начало положено. Теперь — мой бравый заместитель.
 — Арнус! Отстань немного.
 — Зачем? — Похоже, что мой приятель слегка удивлен.
 — Разговор есть, — мрачно цежу сквозь зубы я.
 — Ну, давай поговорим, Магнус, — уже тише и так, чтобы не донеслось до любопытных ушей.
 Понятно. Значит, решил не увиливать. Очень даже хорошо.
 — И почему я совсем не удивлен? — невесело смотрю на своего приятеля из-под надвинутой на глаза фуражки.
 — Мне казалось, что ты раньше поймешь. — Арнус весело улыбается. — Даже забавно было.
 — Мне тоже. — Я холодно смотрю на Арнуса… скорее — на Ленуса. — Ну и что ты мне хочешь рассказать?
 — А что ты хочешь услышать?
 — Наверное, все. Но давай сначала: Радус в курсе?
 — Конечно! — Ленус жизнерадостно скалит зубы. — У них же так ничего и не получилось с ребенком, но слух распустить удалось.
 — Ничего я не понял! Меня же крестным приглашали…
 — И знали, что ты не согласишься, — в тон мне отвечает Арнус — Ленус.
 — Кто же это у нас такой умный? Ты? Или этот старый козел?
 — Ты об Альтусе? — Я утвердительно киваю. — Нет, идея целиком и полностью моя. Видишь ли… Подготовка к мятежу началась несколько раньше, чем ты думаешь…
 — Очень интересно. — Я саркастически ухмыляюсь. — А это «несколько» выражается в какой-то конкретной цифре? Ну, скажем, год? Или два?
 — Лет десять, может, чуть-чуть больше. — Арнус… — тьфу черт! — Ленус беззаботно улыбается.
 — Все интересатее и интересатее, — ядовито замечаю я. — И кто еще был в курсе?
 — Извини, Магнус, но этого тебе знать не надо.
 — Вот как? А чего мне еще знать не надо? Ты, сука поганая, всю дорогу морочил мне голову, а теперь мне еще и чего-то знать не надо?
 — Не кипятись ты! — Ленус пытается положить мне на плечо руку, но я ее сбрасываю. — Ведь ничего страшного не произошло. Ты же сам понимаешь, что так было лучше и для тебя, и для всех остальных.
 Естественно, понимаю. Ленус всегда был умницей. Он же мог любую ситуацию просчитать на сотню ходов вперед… Любую? Так какого же мы так бездарно просрали переворот?
 — А семь лет назад тоже было лучше? — зло спрашиваю я. — Кому?
 — Тогда была сделана ошибка. — Ленус вдруг стушевался. — Понимаешь, мы пошли на поводу у…
 — У придурка Ромуса, — роняю я. — Вы все очень быстро забывали о том, что со мной тоже иногда нужно советоваться. Козлы… Ладно, а как это должно было быть?
 — Должно это было быть совсем не так. — Ленус снова воспрял духом. — Понимаешь, мы планировали народные волнения… Но Ромус настоял на стремительной военной операции… Тогда это выглядело очень убедительно: мы берем власть, демонстрируем, что Президент у нас урод, и…
 — И он от страха делает себе харакири? — Я невесело усмехнулся. — Ну старый козел вообще ничего не видел, кроме диктаторских полномочий. Да и в стратегии он силен никогда не был. Ромус только уставы писать может. Ты военным не являешься. Репус — тактик. Впрочем, блестящий, надо признать. Я, конечно, не хочу показаться нескромным, но единственный, кто мог хоть как-то просчитать эту кампанию, являлся именно я. Чем вы все думали?
 — Это была ошибка. — Ленус выглядит как побитая собака. — Мы это поняли слишком поздно, когда уже ничего нельзя было сделать. Именно по этой причине ты стал главнокомандующим повстанческой армии. Изначально предполагалось, что ты будешь заниматься штабом непосредственно при Альтусе, а армией будет командовать Ромус… Ему очень хотелось…
 — Раз хотелось, — рявкаю я, — то пошел бы и подрочил! Командарм недоношенный!
 Кто-то из наших останавливается и оглядывается. Машу ему, все, мол, нормально — идите, а мы позже догоним. Ты прав, Магнус, — очень тихо отвечает Ленус. — Ты полностью прав. Но мы же не могли предусмотреть всего. И ты же не хуже меня знаешь, что характер у тебя не сахар. Альтус боялся, что тебя войска в клочья разорвут…
 — Ромус в Столице? — прерываю я словоизлияния нашего теоретика.
 — Ты это уже и сам понял, когда циркуляр получил. — Ленус лукаво улыбнулся. — Кто это, по-твоему, мог еще написать?
 — Дать бы тебе как следует! — совершенно искренне, но уже без злобы говорю я. — Ладно, еще успеется. Ты мне другое скажи: как ты все эти годы с Радусом умудрялся уживаться?
 — Тут проблем не было. — Ленус опять стал сам собой: наглый и самоуверенный. — Я ведь для него сын одного из путчистов.
 — И тут не могли не соврать, — брезгливо бросаю я.
 — А как ты себе представляешь правду? — Ленус уже вовсю скалится. — Дорогой Радус, мы тут омолаживать людей научились. Примешь одного на содержание, пока он не подрастет и снова бучу не устроит? Так?
 Я невольно улыбаюсь. Складно это у него получается, ничего не скажешь. Складно-то, конечно, складно, но вот так просчитаться… Надо бы поинтересоваться, что он, собственно, знает об остальных. Похоже, что единственный сидел, как дурак, в неведении.
 — Хорошо. Тебя с самого начала проинформировали о том, где я буду. Присмотреть поставили…
 — Как же! Ты себе представляешь, чтобы старый параноик кому-то что-то рассказал? Только под пыткой. И то не факт. Единственное, с чем я подстраховался, это с финансами. На всякий случай вложил денежки за границей. Управление исключительно по письменным распоряжениям. А все остальное — или чистая случайность, или Альтус что-то спланировал такое, чего я понять не смог.
 — Слушай, а когда ты меня «вычислил»?
 — Давно. Еще когда ты надавал по шеям этому щенку десятилетнему. Помнишь?
 Еще бы я не помнил! Одуревшая рожа участкового будет мне до конца моих дней сниться — с детства ничего приятнее не видел!
 — И ты сразу понял, кто я?
 — Нет, но понял, что это кто-то из наших военных. — Ленус опять довольно ухмыляется. — Ведь как бы папаша ни обучал, а на такое восьми лет тренировок недостаточно.
 Правильно, стервец, все понял! Но как же все-таки руки чешутся дать ему по шее!
 — А потом?
 — А потом — привычки никуда не деваются. Да и не так уж много левшей вокруг бродит.
 — И что теперь планируешь делать?
 — Теперь ты планируешь. — Ленус как-то странно на меня посмотрел. — Еще не понял?
 — Что, собственно, я должен был понять? — Таких заявлений я просто не ожидал.
 — Хорошо, объясню: Альтуса уже нет. Подожди! Я знаю, как ты к нему относишься. Но хорош он был или плох — его нет. Ромус сидит в Столице и пишет бездарные циркуляры. На большее он в данный момент не способен. Репуса я пока найти не могу, да он и не так уж важен на данном этапе. А когда потребуется — сам прибежит. Об остальных говорить нечего — часть альтусовские жополизы, часть — люди легко-заменяемые. Давай подводить итоги — я не способен командовать армией. Я это знаю и туда не суюсь. Ромус завалит все, если его не держать на сворке, держать сейчас некому — Альтуса уже нет. Репус — тактик. Кто остается? Ты! Вот ты и возглавишь путч. И в этот раз все пройдет гладко. Все ясно?
 — Красиво изложил. — Я посмотрел на Ленуса с деланным одобрением. — Грамотно так. Одно «но» есть: а меня ты спросил? Может, я тебя пошлю прямо сейчас куда подальше, а?
 — Можешь. Но не пошлешь. — Ленус опять победно лыбится. — Тебе деваться уже некуда: вокруг одна сплошная засада. К Президенту тебе идти нельзя — шлепнут. В стороне отсиживаться — поздно, уже засветился. Так что вот тебе руководящая должность, и никуда ты от нее не денешься.
 — Ну спасибо, утешил. — Я невесело улыбаюсь. — А если я прямо сейчас тебе физиономию разукрашу, что делать будешь?
 — Отбиваться буду. — Ленус посмотрел на меня с явной опаской и на всякий случай отступил на шаг в сторону. — Ты бы дурить заканчивал.
 — А я и не дурю. — Улыбочку самодовольную я с его лица таки стер. — Я очень серьезно обдумываю, что бы с тобой такого сделать, чтобы ты на всю оставшуюся жизнь запомнил, что со мной такие шуточки шутить не стоит.
 — Не шуточки это! Неужели до тебя не доходит? Я ведь не только свою, но и твою шкуру спасал! И сейчас продолжаю!
 И не обольщайся ты насчет диктаторских полномочий — я просто выбрал наименьшее зло.
 — Наименьшее, говоришь? — Я смотрю на этого наглого зазнайку, и во мне борются два желания: надавать мерзавцу по ушам и обнять как брата.
 — Конечно, наименьшее! — Ленус, похоже, моего настроения не замечает. — Ты же не Ромус! Это он начинает при малейшей возможности лезть всем на голову, а ты…
 — И кто же тебе сказал, что я теперь не полезу на голову вам всем? — Сейчас уже я могу злорадно улыбаться. Во все тридцать два зуба. Точнее, пока только в двадцать восемь.
 — Знаешь, Магнус, я тебя иногда начинаю побаиваться. — Ленус сосредоточен до предела и косится на меня с явной опаской.
 — Ладно. — Я великодушно хлопаю этого шельмеца по плечу. — Живи пока. Все равно без тебя скучно будет.
 — Дело не в скуке. — Ленус опять становится серьезным. — Мы не сможем существовать по одному. У каждого из нас есть свои недостатки: я не умею командовать и не смогу заработать авторитет у армии — не мой профиль; Ромус до предела амбициозен — чем это заканчивается, мы с тобой слишком хорошо знаем; Репуса это не интересует в принципе — он развлекается; а тебя нужно периодами сдерживать — иначе наломаешь дров. Так что, как ни крути, а придется нам держаться друг за друга.
 — Контра ты, Ленус! — совершенно искренне говорю я, а этот мерзавец жизнерадостно улыбается в ответ.
 Контра он форменная! Это же надо было такое придумать — случайно мы с ним в Городке оказались! Врет же! А может, и не врет, если старый козел Альтус что-то продумывал на этот случай… Даже если и не врет, то всей правды точно не говорит. Слыханное ли дело, чтобы Ленус все рассказал до конца? Его действительно пытать надо, чтобы хоть что-то выжать. А тут вдруг так разоткровенничался: и ошибку они тогда сделали, и руководить армией меня ставить не хотели, и с деньгами он сам подстраховался… Ну, насчет последнего — верю! Ленус всегда умел грамотно перераспределять финансы… Стоп! Так вот зачем он был нужен Альтусу! Старый дурак ничего в этом не смыслит, вот и нашел человека соображающего, чтобы и себя обезопасить, и дело делалось. А что, все очень даже неплохо сходится: я или Ромус — командующий армией, Ленус — финансист, а сам Альтус — полновластный диктатор. За счет постоянного соперничества между мной и Ромусом Альтус себя чувствует вполне вольготно, а у Ленуса приличное количество времени уходит на то, чтобы работать буфером между нами. Хорошая схемка вырисовывается. Интересно, когда же они НА САМОМ ДЕЛЕ начали готовиться к перевороту? Ну, то, что не за год и не за два, — это и ежу понятно. Но не за десять же лет! Что-то тут не срастается…
 Кстати, а что там Ленус говорил относительно «держаться вместе»? И этому нужен противовес. Ну не надоело ли им? Один урод меня использовать пытается, второй… А как использует? Ох и перспективка…
 — Санис, ты не заснул? — Физиономия у Ленуса до предела участливая.
 — Нет, Ленус, не заснул. — Я все еще погружен в свои мысли.
 — Меня зовут Арнус. — Тон у Ленуса назидательный. — Точно так же, как тебя зовут Санис. Пока, во всяком случае.
 — Договорились, — недовольно бурчу я. — И что дальше?
 — Дальше у нас по плану питие вина в небезызвестном тебе детском садике и воспоминания о хорошем добром парне Пилусе. Забыл, откуда возвращаемся?
 — Рад бы забыть. — Я сплевываю сквозь зубы. — Всем шалманом в детский садик полезем или как?
 — Нет, только те, кто был с самого начала.
 — Значит, я могу пойти домой? — Приятно поставить Ленуса в затруднительное положение.
 — Не валяй дурака! — Ленус сердится, забавно так сердится. — Это даже не смешно!
 — Ладно тебе, политикан хренов. — Я приобнимаю мерзавца за плечи. — Пошли трескать вино и поминать нашего боевого товарища.
 При последних словах я скривил такую физиономию, что Ленус прыснул, но вовремя себя сдержал. Это кому-то может показаться диким, но такое количество этих самых боевых товарищей, которое мы похоронили, дает нам право относиться к этому делу с изрядным цинизмом. Правда, при остальных такое показывать все равно нельзя. Да и пытаться объяснить что-то тоже нежелательно. По крайней мере сейчас — рано еще.
 Так что пойду я сейчас трескать дешевый портвейн. И пойду как миленький. Вот такой у меня сегодня день получился интересный и насыщенный. Что же завтра будет? А черт его знает! Об этом, если честно, даже думать не хочется. Так что я быстренько приобнимаю за талию Уклус и начинаю ей вполголоса объяснять суть мероприятия, которое сейчас должно будет состояться.




 Глава 7. СЪЕЗД


 Столица купается в зелени. Множество новостроек, прямые проспекты и красивейшие здания… Но я, к сожалению, здесь не для того, чтобы любоваться этим городом. А жаль: я очень люблю Столицу. Наверное, это началось лет тридцать назад, когда мы с родителями впервые приехали сюда. Причина приезда… Я уже, честно говоря, и не помню. Тогда была еще жива тетка, и мы вполне могли просто приехать к ней в гости. Или… Или мы должны были куда-то ехать, а через Столицу это было сделать удобнее. Какая разница? Этот город купил меня уже тогда, сразу же, с первого взгляда. Я с ходу почувствовал, что мне здесь хорошо и что я бы очень хотел быть здесь дома. Ну, то самое понятие «дома», о котором говорят, что в родном доме и стены защищают. Но как-то не сложилось. Потом я все-таки попал в Столицу, правда, уже в качестве курсанта. Было, конечно, не совсем то, чего я хотел, но я был в Столице, и это уже было очень много. Дальше была служба и дурацкий переворот. В результате я не видел Столицу несколько лет.
 И вот я снова здесь. Тут ведь и дышится как-то по-другому. И настроение поднимается. Не потому, что произошло что-то хорошее, просто я в Столице! Ведь это так здорово — быть в Столице. Эх, сейчас бы завалиться в «Свинарник» и там… И туда меня не пустят. Правильно, между прочим, не пустят: не место сопляку в питейном заведении.
 Но я опять отвлекся. Со мной так часто бывает в Столице. И ничего тут не поделаешь — нужно ждать, пока пройдет первая эйфория, — а это часов шесть как минимум.
 Ленус хмурится. Он терпеть не может проигрывать, и приезд в Столицу живо напоминает ему о колоссальном просчете, который его угораздило совершить. Ничего, пусть повспоминает. Хуже от этого не станет. Может, в этот раз не будет пороть фигни? Хотя тут надо отдать Ленусу должное — ведет он себя вполне прилично и ни о какой такой порке вышеозначенной фигни пока не помышляет. Другой вопрос: как долго продлится такое состояние? Но на него, к сожалению, я ответить не могу. Остается одно — постоянно напоминать себе о том, что Ленус играет свою игру. Ну и пусть играет. У меня теперь тоже она своя. Так что, дорогой Ленус, мы с тобой на равных. А хорошо, что он вынужден был открыть передо мной карты. Теперь я хотя бы знаю, чего от него ждать… Ну, по крайней мере в общих чертах.
 Мы приехали в Столицу ранним утром. Уклус, которая здесь ни разу не была, сразу же начала требовать совершить прогулку. Я был не против, а вот Ленус — тьфу, Арнус — попытался возражать. Но его сопротивление я подавил очень быстро. И вот мы теперь медленно гуляем по «Кресту», я лениво даю пояснения относительно зданий и памятников, Уклус смотрит во все глаза, а Ленус хмурится. Я не против. Мне приятно слушать восторги Уклус — похоже, что Столица произвела на нее такое же впечатление, как в свое время на меня. Мне это импонирует. Остальные наши честно пялятся по сторонам и выглядят провинциалами, которые впервые в жизни попали в большой город. Да так оно, в общем, и есть. Хотя нужно признать, что Городок меньше Столицы всего раз в восемь, Но разница все равно громадная.
 А мне сейчас искренне наплевать на все это: я в Столице, рядом со мной Уклус, и мне… и мне просто хорошо. Так хорошо, как не было уже очень давно.
 Кому принадлежала идея провести съезд региональных организаций в Столице, я не знаю. Да и не особо интересовался. То, что съезд проводить надо, стало понятно сразу же после нашего выступления в Городке. Оказалось, что аналогичные мероприятия прокатились по всей стране, но самое громкое было все-таки у нас. Столичная организация забеспокоилась — власть из рук уходит! Вот и решили оперативно провести съезд, чтобы поставить на место не в меру зарвавшихся (по мнению наших столичных товарищей) командиров региональных организаций. Относительно того, кто кого будет ставить на место, у меня имеются некоторые собственные мысли, идущие, надо полагать, вразрез с мнением руководства столичной организации, но об этом сейчас думать не хочется.
 Странное дело, но приемные родители отпустили меня в Столицу довольно легко. Алус тяжело вздохнул и пробурчал, что дети теперь взрослеют быстрее, чем положено, а Салус только поинтересовалась необходимым количеством денег. Алуса я успокоить не мог: не рассказывать же ему всю правду. А вот Салус была изрядно огорошена моим заявлением, что за все платит организация. На том и порешили. Деньги, естественно, приволок Ленус. На мой вопрос, как ему это удалось, он только фыркнул. Понятно, что он грамотно разместил в свое время ценности, приобретенные во время путча, но вот как он их вынимает? Ну не отдадут же, в самом деле, четырнадцатилетнему сопляку крупную сумму наличности на руки? Тем более в банке. Знаю, что выжимать из Ленуса подробности его махинаций бессмысленно, но любопытство гложет. На будущее надо бы все-таки поинтересоваться. Да с пристрастием, если потребуется: мало ли какой еще гадости от Ленуса можно ждать? Но это все потом. Сейчас я в Столице! Я вернулся в свой любимый город! Мне хорошо! Я дома! Дома! Дома!
 Хочется петь и кричать от радости. И в то же время хочется мирно гулять по «Кресту», дивясь изменениям, произошедшим здесь с того времени, как мне пришлось покидать Столицу. Эйфория, ничего не поделаешь.
 Как ни приятно гулять, но дела ждать не будут. Я самым скотским образом прерываю нашу прогулку, и мы направляемся в столичный штаб — регистрироваться.
 Здание наши столичные коллеги себе отхватили, прямо скажем, некислое: четырехэтажный особняк в старом центре, этажи высокие, окна стрельчатые. Судя по всему, еще и неплохой ремонт недавно отгрохали. Да, умеют люди жить, не то что мы… Зато в нашем бывшем опорном пункте, где и дверь как следует не закрывается, я чувствую себя на порядок уютнее. Как-то здесь не совсем хорошо. Или просто нервы шалят? Может, и то и другое сразу. Я ведь приехал сюда, чтобы оседлать движение, и противников этому будет великое множество. О каком тут уюте речь может идти? Сопротивление должно быть очень сильным, вот я и нервничаю, предчувствуя неплохую драку. Или это не в порядке вещей?
 На входе в здание — охрана. Ребята, конечно, молодые, но крепкие. Был бы я человеком со стороны — точно бы испугался. Но я же главнокомандующий повстанческой армией. Мне этих сопляков пугаться не с руки.
 — Дорогу! — рявкаю таким тоном, что охранников аж передергивает, Ничего, пусть привыкают.
 — Пропуск! — примерно тем же тоном рявкает мне в ответ здоровенный детина с нашивками младшего офицера.
 Интересно, откуда он тут взялся? Только что стояли себе мирно двое рядовых, а тут целый офицер, как чертик из табакерки. Мои орлы явно стушевались: одно дело у себя в Городке гоголем ходить, а совсем другое — в Столице. Так этого оставлять нельзя: еще чего доброго решат, что этим столичным . выскочкам можно позволять разговаривать в подобном тоне.
 — Нашивки жмут? — ядовитым шепотом осведомляюсь я. — Или переносица давно не болела?
 Самое паскудное, что я не имею ни малейшего представления, кто передо мной: может быть, четырнадцатилетний охламон, а может, и кто-то из подвергшихся омоложению. Если второе, то мой голос он уже должен узнать. Фраза «нашивки жмут» была запущена в оборот с моей подачи. Да и тон не особо изменился.
 — Что-то я не припомню вас, господин командор. — Взгляд изучающий, с прищуром.
 — Я триста километров отмотал, чтобы ты меня вспоминал? — начинаю медленно звереть. — Доложить руководству, что командор Санис сотоварищи изволили пожаловать. Быстро! А пока будешь бегать, организуй нам кофе — устал я что-то с дороги.
 Да здравствует наглость! От моих слов офицер опешил. Растерянно посмотрел на меня, на Уклус, на моих ребят и непроизвольно сглотнул слюну. Судорожно так, аж приятно смотреть. Значит — сопляк. Теперь точно скиснет.
 — Ты что, оглох?! — снова рявкаю я. — Так я могу поспособствовать излечению… от нашивок. Марш исполнять приказ, мудак!
 Так, вероятнее всего, с ним никто еще не разговаривал. Ну и ничего страшного: в следующий раз будет умнее и к старшим по званию будет относиться с должным пиететом. Окончательно их Ромус тут распустил… Или внушил, что они самые-самые. А это большая ошибка. Всем же известно, что самый-самый сейчас я. Хотя это мне известно, а не всем. Так что пока подождем и посмотрим, что дальше будет.
 Кофе оказался вкусным, а кресла мягкими. Именно этого мне сейчас и хотелось больше всего. Я сам не заметил, но экскурсия по Столице меня изрядно утомила. А тут еще перебранка с охраной на входе в штаб столичной организации. Мои провинциалы испуганно озираются и сидят на самых краешках кресел — Столица ведь! Ничего, я тут скоро такой шорох наведу, что будут мои орлы себя чувствовать королями. А вот Ленус не особо комплексует — тоже развалился в кресле и смакует кофе. Под сигаретку, по привычке выпуская две тугие струи дыма через нос. Да, приятная все-таки штука власть…
 — Командор Санис, если не ошибаюсь? — до предела знакомый и, главное, противный голос. Ромус. Подкрался со спины, скотина. Эх, сейчас бы с выпрыжкой да ногой в харю! Так ведь нельзя же!
 — Я не привык, когда ко мне обращаются в подобном тоне. Тем более стоя у меня за спиной, — холодно цежу сквозь зубы. — Совсем распоясались!
 — И финансовую отчетность не ведут должным образом, — ядовито вставляет Ленус. Ему-то хорошо — он этого мерзавца видит.
 — Какую отчет… — Аж поперхнулся, бедненький. Узнал, значит.
 — Господин командор.,, э-э-э? — Ромус явно не знает, как обратиться к Ленусу.
 — Арнус, — с издевательской улыбкой подсказывает Ленус.
 — Господин командор Арнус, прошу ко мне в кабинет. Вашим товарищам пока подадут еще кофе.
 Ну это уже слишком! Сейчас я этому писателю уставов устрою. Он у меня получит! Причем по первое число.
 — Не могу, господин командор… э-э-э… — явно кривляется Ленус. — А впрочем, не важно! Не могу я без начальства в ваш, господин командор, кабинет.
 Я непроизвольно улыбаюсь — Ленус играет с Ромусом, как кошка с мышкой.
 — Без какого начальства? — По тону слышно, что Ромус окончательно сбит с толку. Он-то думал, что фактическим руководителем организации Городка является Ленус. Да это и логично предположить: кто-то из стариков курирует всю работу, а руководит подставной… Вот так и надо было поступать! Или? Да нету уже никакого или…
 — Без меня! — Рывком поднимаюсь из кресла и поворачиваюсь лицом к Ромусу.
 Тьфу! Сопляк четырнадцатилетний. Угловатый, пушок над верхней губой пробивается, Смотреть противно! Но на того, прежнего Ромуса уже похож — губы так же брюзгливо оттопырены.
 — А ты кто… — Бедный Ромус! Второй «сюрприз» за последние десять минут! Его же еще, чего доброго, сейчас инфаркт хватит.
 — А ты не знаешь? — перехожу на свистящий шепот совершенно непроизвольно. — Или нашивки жмут?
 В том, что мы с Ленусом ломаем эту комедию перед нашими провинциалами, ничего зазорного, конечно, нет. Хотя на вопросы отвечать придется. И на очень неприятные, Но это потом. Сейчас главное — подмять под себя Ромуса. Полностью. А там будем действовать по обстоятельствам.
 — Господа, — голос у Ромуса подавленный, — прошу ко мне в кабинет.
 — Арнус, оставь кого-нибудь за старшего и догоняй. — Я уже поравнялся с совершенно выбитым из колеи Ромусом и подталкиваю его вперед. А Ленуса я правильно сейчас отдуваться заставил — пусть Ромус видит, кто здесь командует!
 — Собирай всех стариков и будем говорить! — Я уже увалился в кресло, которое до этого занимал Ромус. Каков наглец! На двери кабинета табличка: «Главнокомандующий Ларус». Ничего, недолго осталось.
 — Послушай, Магнус, ты бы не орал здесь. Сейчас все изменилось и…
 — Ни хрена не изменилось! — рявкаю я. — Как был я главнокомандующим — так и остался. А ты — начальник штаба. И закончим с этим. Так что быстренько собирай всех наших, и будем думать, что делать дальше.
 — А если я сейчас тебя отсюда вышвырну ко всем чертям? — Ромус выглядит не просто озлобленным! Он в бешенстве — власть уходит прямо из рук.
 — Можешь, — вступает в разговор Ленус. — Но тогда попрощайся с финансированием.
 — Это шантаж! — Ромус срывается на фальцет. И это не возрастное: с ним и раньше такое бывало.
 — Причем грубый, — подтверждаю я худшие опасения начальника штаба. — Так ты будешь собирать наших или это мне за тебя сделать?
 Ромус смотрит на меня несколько секунд с ненавистью, потом подхватывает со стола изящную трубку, набирает на ней несколько цифр и, бросая на меня испепеляющие взгляды, начинает спешно называть имена вызываемых. Ни одно из них мне ни о чем не говорит, кроме… скорее всего показалось — слишком Ромус частит.
 Нас четырнадцать человек. Четырнадцать четырнадцатилетних мальчишек. Мальчишек, которые уже второй раз в жизни пытаются сыграть во взрослую игру. Я пока себе не представляю, как это у нас получится. Там в Городке было все просто — нужно устроить бучу, собрать побольше народа и рвануть в Столицу. А там — ОРГАНИЗАЦИЯ! Так-то оно так, только вот организация столичная состоит из таких же сопляков, как и моя. И на все эти тысячи сопляков по всей стране полтора десятка «стариков». Вот и начинают развеиваться иллюзии.
 — Ну что же, господа, — начинаю я после того, как все уселись. — Не вижу смысла заниматься здесь притворством и запоминать дурацкие имена, которые нам достались волею случая. Если кто-то меня еще не узнал, я — Магнус, главнокомандующий армией. По правую руку от меня Ромус — начальник штаба, по левую Ленус — главный идеолог. Если будете говорить — представляйтесь по-человечески.
 Зашумели. Начали переглядываться. Меня охватило странное чувство — как будто видишь близких тебе людей после долгой разлуки. Да так оно, собственно, и есть. Разлука длиной в целую жизнь.
 — Ладно, давай лучше сначала о бабах, — подает голос паренек, сидящий напротив меня.
 — Репус, скотина! — не выдерживаю я. — О каких бабах?
 — О голых, — невозмутимо отвечает Репус под общую ржачку. — Ты же какую-то с собой приволок? Вот и расскажи.
 Хохот становится просто громовым. Некоторое время выжидаю, а потом резко бью кулаком по столу. Так, что аж пепельница подскакивает.
 — Отставить!
 Подействовало. Веселье пошло на убыль.
 — Поразвлеклись, недоноски? — рявкаю я. — А теперь давайте думать. Ленус сейчас быстренько обрисует ситуацию с деньгами, потом Ромус коротко доложит стратегию штаба, затем всем коллективом наваляем Репусу, чтобы он пришел в чувство и доложил оперативную обстановку, а дальше будем что-то решать.
 Ленус кивнул мне, поднялся, откашлялся и сразу же приступил к делу. За что и ценю мерзавца.
 — С деньгами у нас проблем нету. Сейчас организация располагает очень неплохой суммой на текущие расходы и резервным фондом, позволяющим оплатить любую нашу операцию. Кроме того, в случае нашего прихода к власти мы имеем возможность обеспечить устойчивость валюты и закупить продовольствие, если переворот помешает собрать урожай. Так что здесь — полный порядок. Совсем по-другому обстоит дело с идеологией. Господа, просиживающие штаны в Столице (именно просиживающие!), не озаботились элементарной покупкой нескольких десятков «независимых» журналистов! Это ни в одну задницу не лезет! Я, конечно, предпринял ряд усилий в этом направлении, но дистанционно это делать значительно труднее, а главное — на порядок дороже. Господин начальник штаба, я так полагаю, соизволит почесаться сразу же после съезда и решить эту задачу. Теперь относительно разведки. Плохо! Мы у себя в Городке имели последние данные о том, что собираются предпринять СБ и полиция. У вас здесь полный вакуум! Вы действуете вслепую, а это чревато последствиями. Деньги, которые попали вам в руки, вы изволили употребить на этот особняк. Хороший особняк, ничего не имею против. Но почему хотя бы часть не пошла на подкуп полиции? Или вы считаете, что вам здесь не нужны информаторы? Вынужден вас огорчить — очень нужны! И еще больше, чем нам в Городке. По одной причине — вы в Столице. Если разгонят организацию здесь, то по регионам можно и не пытаться что-то делать. А делать надо в ближайшее время. По моим данным, в СБ принята к разработке версия о том, что мы могли использовать какую-то неизвестную методу для омоложения. Раз так, то дело по вылавливанию нас из общей массы — это дело пары лет: кто-то опять захочет пойти учиться на военного, кто-то пойдет в университет, а там анализ крови быстро покажет, что за птица перед проверяющим. Кто-нибудь этого хочет? Если нет, то работать надо сейчас! У меня все.
 Ленус сел и тут же закурил. На его лбу переливались бисеринки пота. Понятно, в чем дело: большая часть его «информированности» — чистой воды блеф. А надо было это преподнести так, чтобы все поверили, будто он на самом деле обладает информацией. Мне кажется, что у него получилось — лица наших соратников приобрели более серьезное выражение.
 — Командор Ромус! Особое приглашение нужно? — раздраженно говорю я, не глядя на нашего начальника штаба. Он откашливается и начинает подниматься. Да, не так он себе все это представлял. Совсем не так!
 — Виноват, командор Магнус, больше не повторится!
 А крепко в него холуйские замашки засели! Столько лет штатской жизни, а все никак избавиться не может.
 — Хватит юродствовать! — Какое он у меня все-таки вызывает раздражение. — По делу давай.
 — По делу… — Ромус явно тянет время, чтобы собраться с мыслями. — Ну, мы тут… Это…
 — Да что с тобой такое? — не выдерживаю я. — Ты же собрал съезд с какой-то целью? Вот и расскажи нам с какой. Тут все твои боевые товарищи, которые вместе с тобой прошли через все то говно, которое заварили восемь лет назад. Или сколько там на самом деле лет прошло? Так вперед, рассказывай!
 — Все со мной нормально, — огрызается в свою очередь Ромус. — Я себе несколько не так все это представлял…
 — Со стриптизом? — вставляет реплику Репус.
 — С зуботычиной! — рявкает Ромус, глядя на Репуса с явной угрозой.
 — Прекратить базар! — это уже я. — Тебе есть что сказать?
 — Есть. — Ромус опускает глаза и тяжело вздыхает. — Мы думали, что сможем на съезде выработать единую стратегию поведения и тогда уже действовать сообразно с ней. Я подготовил два циркуляра, в зависимости от возможных решений. В первом речь идет о переходе к решительным действиям. Второй — это выжидательная доктрина, которая призвана дать возможность организации просуществовать довольно долго, с тем чтобы на выборах мы смогли выдвинуть своего кандидата и взять власть мирным путем. В пользу правильности моей второй доктрины говорит тот факт, что мы, как отметил Ленус, обладаем достаточными финансовыми возможностями, чтобы с успехом…
 Неслыханно! Он опять начинает пороть херню! Ромус, который ратовал за поднятие мятежа в неурочное время. Ромус, который издавал драконовские приказы один кровавее другого… Да ведь он просто испугался! Крепко же его подкосило поражение, если он сейчас боится предпринять что-то решительное. Хорошо, что мы приехали в Столицу! Ведь он бы склонил съезд ко второй своей «доктрине». И тогда — прощай организация. А через очень короткое время — и жизнь тоже.
 — Ты что несешь?! — Ленус буквально вскочил со стула. — Какая, на хер, доктрина? Ты пацифистом стал? А кто советовал Альтусу гаубицы использовать? Не ты?
 — Не перебивай меня, Ленус, я должен доложить старшим офицерам всю стратегию, разработанную штабом. Я…
 — Ты усрался от страха, Ромус! — От кого я такой фразы не ожидал, так это от Репуса. Мне казалось, что ему абсолютно все равно, главное, чтобы было весело. — Усрался, как последний мальчишка. Да, я ни черта не смыслю в стратегии. И хер с ней! Я вижу одно: несколько месяцев бездействия — и наша «армия» начнет разбегаться. Это же сопляки! Их не удержишь никакими деньгами! Им хочется самоутвердиться. И самоутверждаться надо сейчас и здесь, а не через несколько лет на каких-то гипотетических выборах, которые выиграют только их лидеры. Если вообще выиграют. Ты нас всех угробить решил? Или с господином Президентом договорился? Если так — то к стенке тебя! Прямо сейчас! Сука!
 Хорошо, что Репус сидит далеко от Ромуса. Иначе быть бы крови — настроение у нашего разведчика сегодня чересчур решительное. Да, омоложение пошло Репусу на пользу — повзрослел. И поумнел. Так, оказывается, тоже бывает.
 — Все, хватит! — Я решительно поднимаюсь. — Мне понятно, что без старого козла Альтуса вы ни на что не способны. Кадровые офицеры, называется… Стадо базарных баб, а не офицеры! Раз вы не в состоянии логично рассуждать, то это делать за вас буду я. Стратегия выглядит следующим образом — курс на вооруженное восстание. И — в ближайшее время. Мне в Городке потребуется полтора месяца, чтобы подготовить сопляков к бою. Значит, вам по регионам столько же. Возражения не принимаются. Ответственным назначаю начальника штаба командора Ромуса. Съезд продлится три дня. Значит, за это время надо настолько накрутить всех, чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения в правильности этого решения. Отвечать за «накрутку» будет Ленус. Шкуру спущу, если окончательная резолюция будет не такой! По окончании съезда у нас будет шесть недель на то, чтобы подготовить общественное мнение. За покупку журналистов здесь, в Столице, отвечает Репус. С тебя, дорогой, я шкуру спускать не буду! Тебя придавлю сразу! И последнее — прямо на съезде Ромус объявит, что в связи с успешной операцией в Городке и так далее и тому подобное (сам будешь отмазки придумывать) на пост главнокомандующего выдвигается командор Санис — то есть я. Каким образом ты, Ромус, подтолкнешь съезд к этому решению — меня не волнует. Но ты это сделаешь. А дальше — будем работать. Вопросы есть?
 — Есть. — Пунцовый Репус поднимается и опирается руками на стол. — Мне потребуются маневренные деньги. И немалые. Дома я их хранить не хочу. Как будем выходить из ситуации?
 — Это ты решишь с Ленусом, — отрезаю я. — Еще вопросы?
 — Подкомандор Юнис. — Лицо у парня знакомое, имя тоже. — Господин командор, нам нужны оружие, тренажеры и, главное, обучающая литература. Где брать будем?
 — Литература есть, — не поднимаясь со стула, говорит Ленус. — С оружием решим в ближайшую неделю, а вот тренажеры придется изготавливать самостоятельно… Или договариваться где-то. Тут все будет решаться строго индивидуально.
 — Еще вопросы? — это я уже скорее для проформы. Выжидаю некоторое время. — Раз вопросов больше нет — все свободны!
 В кабинете нас четверо: Ленус, Ромус, Репус и я. Говорить как-то уже не о чем, но мы продолжаем сидеть и пялиться друг на друга.
 — Ты решил меня снять? — Вид у Ромуса явно раскисший.
 — Не болтай ерунды!
 — Тогда что все это означает?
 — А ты сам не понял? — удивляюсь я. — Ты был и остаешься начальником штаба. Ленус будет заведовать пропагандой и финансами, Репус — разведкой, а я — руководить армией. Все как и раньше.
 — А когда ты станешь президентом…
 — То ничего не изменится. Мы не протянем друг без друга, — вступает в разговор Ленус.
 — Это точно, — вставляет свои «пять копеек» Репус. — Как пить дать, не протянем.
 — Тогда зачем меня было снимать с главнокомандующего? — не унимается Ромус.
 — А чтобы ты не напортачил, как в тот раз, — резко отвечает Ленус. — Магнус был прав: нельзя было поднимать восстание, когда Президента в стране не было! В тот раз Альтус пошел у тебя на поводу. Больше этого не повторится.
 — Я не думал, что все так получится. — Ромус, который всегда смотрел на всех свысока, вдруг превратился в нашкодившего мальчишку, которого поймали на горячем.
 — Мы все не думали, — примирительно говорю я. — Головами не думали, а надо было. Вот теперь и расплачиваемся.
 — Хорошо, а что ты имел в виду, когда говорил о выборах? — Репус все больше и больше меня удивляет. — Ты серьезно полагал, что сможешь их выиграть?
 — Ну-у-у-у, — тянет Ромус. — Шанс, конечно, был…
 — Какой шанс? — Репус победно улыбается, еще бы: он поставил Ромуса в тупик. — Магнус правильно сказал — переловили бы нас всех через пару лет, как слепых котят! На что ты надеялся?
 — Президент уже довольно старый и…
 — И что? — с явным интересом осведомляется Ленус, — Ты хочешь сказать, что у него нету своры родственников и друзей, которым он с громадным удовольствием передаст власть?
 — Есть, конечно…
 — Тогда о чем ты говоришь? О самоубийстве? — Ленус смотрит на Ромуса с прищуром, медленно выпуская из ноздрей дым — вылитый средневековый дракон!
 Ромус молчит. Видно, что ответить ему нечего и настроение у него подавленное. С таким настроением выпускать его на открытие съезда просто опасно — провалит все. Надо что-то делать. Но что?
 — Слушайте, орлы, заканчивайте друг друга жрать! Успеем еще. Сейчас мне не совсем понятно, как мы будем этих малолеток в солдат превращать.
 Ромус встрепенулся. Еще бы — писать ценные указания по работе с личным составом его любимое развлечение. Сейчас он нам выдаст!
 — Здесь как раз ничего нерешаемого нет! — Я оказался прав: глаза у Ромуса сразу же заблестели. — Я подготовил ряд документов, регламентирующих деятельность командиров на местах по воспитанию и подготовке личного состава. В первую очередь необходимо уделить внимание укреплению морального духа личного состава подразделений. Целесообразным представляется введение обязательных политзанятий, на которых личный состав должен быть постепенно ознакомлен с принципами и идеями, которые заложены в основу организации. Далее надлежит незамедлительно приступить к формированию у личного состава должного отношения к старшим по званию. Для этого предполагается ввести обязательные занятия по строевой подготовке и изучению Устава. За основу Устава будет взят вариант, который был разработан восемь лет назад. Небольшие усовершенствования, корректирующие данный документ, сообразно с современной политической обстановкой и возрастным цензом личного состава, будут внесены в ближайшее время и представлены на рассмотрение штаба. Таким образом…
 Нет! Слушать это просто невозможно! Что с этим мерзавцем надо сделать, чтобы он перестал быть ТАКИМ бюрократом? Только декапитация! И немедленно. Но ведь я сам спровоцировал это — захотелось поддержать павшего духом боевого товарища. Получилось. Теперь приходится сидеть и слушать весь этот казенный бред. Но если быть честным, то рациональное зерно во всем этом есть. И смело могу сказать, далеко не одно. Однако как же тошнотворно!


* * *

 Я с трудом дождался окончания тирады Ромуса и украдкой на него взглянул — все в порядке! Он уже снова на коне и уже может опять строчить циркуляры. Что от него в конечном счете и требуется.
 — Молодец начштаба! Все правильно! — Подбадривать — так до конца. — А теперь все это на бумаге и в соответствующем виде. Заставим съезд принять как основополагающий документ.
 — Правильно! — Это уже Ленус, улыбку в уголках губ прячет. — Распорядись, чтобы все подготовили к завтрашнему дню, а мы с Магнусом пойдем зарегистрируемся. А то как-то неудобно получается…
 — Это правильно! — Ромус просиял. — Во всем должен быть порядок! Молодец ты, Ленус! Я в тебе никогда не сомневался!
 — Ну, — я с облегчением вздыхаю, — совещание закончено. Встретимся через два часа уже в зале.
 Отдаем друг другу честь. Мы с Ленусом поворачиваемся через левое плечо и пулей вылетаем из кабинета. Следом за нами спешит Репус — ему тоже не очень хочется выслушивать Ромуса, излагающего с умным видом казенные фразы.
 — Еле ушли, — весело скалит зубы он. — Может, по такому случаю… А?
 — Я не возражаю, — совершенно искренне отвечаю Репусу. — А ты, Ленус, что скажешь?
 — Только вина! — решительно заявляет Ленус. — Нам еще сегодня работать и работать!
 — Значит — заметано! — Улыбка у Репуса до ушей. — Мой кабинет на втором этаже. Номер 25. Как зарегистрируетесь — дуйте ко мне!
 — Обязательно! — Я невольно улыбаюсь. Нет, Репус остался все тем же Репусом — разгильдяйство из него ничем не выбьешь. — Только мы, наверное, с нашими провинциалами придем — не хочется их одних оставлять.
 — Да хоть со всеми! — весело отзывается Репус. — И девчонку свою прихвати…
 — Вот это видел? — Я сую Репусу под нос кулак.
 — А я добавлю. — Тут же кулак Ленуса оказывается около носа Репуса с другой стороны.
 — Да ладно вам. — Репус примирительно поднимает руки. — Уж и пошутить нельзя.
 — На эту тему — нельзя, — назидательно говорю я и козыряю.
 Репус козыряет в ответ и тут же устремляется вверх по лестнице: он же гостей у себя будет принимать! Ему же подготовиться надо. А мы с Ленусом остаемся одни.
 — И что ты обо всем этом думаешь? — спрашиваю его я.
 — Могло быть значительно хуже, — отвечает он. — А теперь пошли все-таки зарегистрируемся, а то на самом деле неудобно получится.
 Я киваю, и мы направляемся к нашим, чтобы вместе пойти и записать свои имена в книге делегатов съезда.
 Кабинет Репуса я бы узнал сразу, как только туда попал. Даже если бы понятия не имел о том, что это именно кабинет Репуса. Стены обвешаны плакатами с голыми девками, выдранными, должно быть, из порнографических журналов. Посреди всего этого безобразия приютился портрет Альтуса. Ничего себе соседство! На столе пепельница, до краев заполненная окурками. И это он еще и убирал перед нашим приходом, а что же тут было до этого? Пол тоже не отличается чистотой — пепел и те же окурки. О спертом воздухе говорить вообще не стоит. Справедливости ради надо отметить, что Репус всегда был изрядной свиньей во всем, что касалось быта. Еще в училище он постоянно получал наряды за беспорядок в своей комнате. Да и теперь, по-видимому, ничего не изменилось.
 — Ну, заходите, герои! — Репус встал из-за стола и широким жестом радушного хозяина пригласил нас войти. — Наслышан о ваших подвигах в Городке, наслышан.
 — Не валяй дурака, — прерываю его я. — Вино где?
 — Какой был — такой и остался! — деланно сокрушается Репус и жестом заправского фокусника извлекает пузатую бутыль.
 — Из горла будем пить? — ядовито осведомляется Ленус.
 — Ну зачем же из горла? — Репус вовсю стреляет глазами в Уклус. — Сейчас все организуем!
 На столе появляются стаканы. Мыли их последний раз явно сразу же после изготовления. Ничего себе! Отвык я уже от такого.
 — А ну марш мыть посуду! — взрываюсь я. — Развел тут хлев!
 Репуса такими фразами смутить невозможно. Зато у наших провинциалов волосы на голове начинают шевелиться. Ничего страшного. Все равно придется как-то объяснять, почему мы с Ленусом… — с Арнусом, черт побери! — на короткой ноге со столичным руководством. Так лучше это сделать за бутылкой вина, чем в другой обстановке. Всей правды, конечно, я говорить не собираюсь, но и слишком завираться тоже нельзя — можно здорово проколоться.
 Репус все еще топчется у стола, но тут на него недобро смотрит Ленус. Перехватив взгляд нашего главного идеолога, Репус вздохнул и поволок стаканы к рукомойнику, находящемуся за ширмой.
 — Может, ты мне все это объяснишь? — Взгляд Уклус красноречиво говорит о том, что ее этот спектакль не только приводит в изумление, но и пугает.
 — Обязательно. — Я улыбаюсь как можно более искренне. — Но сначала выпьем вина, если ты не против, конечно.
 Специально делаю ударение на «не против», чтобы посмотреть на реакцию — только скандала мне здесь и не хватает! Во всяком случае — не сейчас. Уклус подозрительно послушно кивает и позволяет усадить себя за стол. Понимаю, что сейчас будет вторая серия, но тут, хвала богам, возвращается Репус.
 — Ну, Магнус, открывай! — выдыхает он, ставя на стол кое-как вымытые стаканы. Наши с Ленусом подчиненные ошарашены до крайности. Я бросаю очень нехороший взгляд на Репуса и одним движением извлекаю из горлышка туго пригнанную пробку. А что мы, кстати, пьем? «Гроно»? Неплохо. Я подношу горлышко бутылки к носу и принюхиваюсь, Сладкий, чуть терпковатый аромат ударяет в ноздри. Знакомый, до предела знакомый еще по той, прошлой жизни аромат! На какую-то секунду меня охватывает тоска по тем временам, когда мы втихаря, чтобы не заложил кто-нибудь, пили с Репусом то же самое «Гроно» из таких же точно пузатых бутылок. В училище тогда какой-то умник ввел сухой закон, а это означало, что мы просто обязаны были его нарушить.
 — Все возвращается, правда? — как-то совсем как тогда улыбается Репус. Я киваю в ответ.
 — Разнежничались тут, — бурчит себе под нос Ленус. — Ты наливать будешь?
 Я киваю и придвигаю к себе стаканы. Темно-красное вино тягучей струей выливается в них, чтобы тут же божественный аромат разнесся по всему кабинету.
 — Ну, — Репус поднимает свой стакан, — за героев из Городка! До дна!
 Я не возражаю. Опрокидываю в себя содержимое стакана и, жмурясь от удовольствия, глотаю. Да, вкус у любимого вина нашей молодости не изменился.
 — А теперь, детки, слушайте внимательно. — Разговор неожиданно начинает Ленус, за что я ему очень благодарен — понятия не имею, что говорить! — Не знаю, как это получилось и что вообще означает, но нас — меня, Саниса и… Репус, как тебя теперь зовут?
 — А так и зовут! — Улыбка у нашего разведчика до предела самодовольная. — Я же капризный!
 — Так вот, — невозмутимо продолжает Ленус, — нас как бы по двое каждого. С одной стороны, мы те же самые, которых вы знаете, а с другой — Магнус, Ленус и Репус. Те, о которых вы только читали или слышали.
 — Это как? — Глаза у Уклус стали размером с блюдце. Не очень убедительное объяснение состряпал наш главный идеолог. Мягко говоря, не очень.
 — Если бы я знал — как? — Ленус закатывает глаза. — Если бы я мог ответить на этот вопрос! Вот ты, Уклус, никогда не замечала, что ты уже была в этой ситуации, что с тобой это уже происходило, что стоит чуть-чуть напрячь память и ты вспомнишь, что будет дальше?
 — Да, было… — Моя бедная девочка несколько ошарашена.
 — Я думаю, что это чья-то душа, или как там оно называется, просится пожить в твоем теле. Вот так, я думаю, произошло и с нами. Так что вот мы с Репусом видимся первый раз, но знаем друг друга уже долгие годы — откуда, если мы все погибли тогда? Я понятия не имею! Но знаем! И с Магнусом та же история… Думаете, почему Репус приволок бутылку «Гроно»? Да потому, что мы всей компанией его пили ТОГДА. Вот так оно и получается. Правда, не ясно, каким образом. А ты, Магнус, как думаешь? Переселение душ?
 Вот же гаденыш! Подложил-таки свинью! И что теперь отвечать? А мямлить нельзя — любая нерешительность в такой ситуации порождает сомнения, которые просто недопустимы. Ну, что ж…
 — Я тоже долго думал над этим вопросом. — Делаю глубокомысленное выражение лица и прихлебываю вино из стакана, не потому, что хочу выпить, просто мне нечем заполнить паузу, а собраться с мыслями не так легко. — Тут два варианта — или прав Ленус, или правы те, кто утверждает, что существует некое информационное поле Земли, в котором крутится все, что когда-то было, есть и когда-то будет. Путч шесть лет назад оказался неудачным, но кто-то или что-то решило, что так не должно быть, и в результате мы получили ту информацию, которая необходима для продолжения начатого раньше дела. Может, вот так? А ты что думаешь, Репус?
 Нашему разведчику, вообще говоря, думать не положено. Он у нас действовать привык: по обстоятельствам, но быстро. Ничего, пусть попотеет. И ему это не помешает.
 — Я не знаю, честно говоря. — Приятно, я таки поставил нашего жизнерадостного бабника Репуса в тупик. — Просто в какой-то момент я понял, что я не просто Репус, а ТОТ САМЫЙ РЕПУС. Вот и все. А почему так произошло — кому-то из Небесной Канцелярии виднее. Ну я и живу, как считаю нужным я и как считает нужным ОН, ну, ТОТ Репус. Вот так. А теперь давайте еще выпьем — что-то у меня ото всех этих разговоров в горле пересохло!
 Я разлил вино, и мы выпили за все непознаваемое. Впрочем, с явным облегчением. Особенно наши с Ленусом провинциалы. Я уже почти расслабился, решив, что неприятные объяснения миновали, но тут к моему уху склонилась Уклус.
 — Потом ты мне расскажешь правду? — тихо спросила она.
 — Да, — еле выдавил из себя я. — Но потом.
 — Хорошо. — Уклус, как это ни странно, казалась полностью удовлетворенной моим ответом и тут же принялась поддразнивать Репуса относительно оформления его кабинета. Этот мерзавец, естественно, сразу же распустил хвост, как павлин во время брачного танца. Атмосфера, которая только что была накалена до предела, очень быстро разрядилась. И вот уже все непринужденно болтают ни о чем. Именно этого я в людях никогда не понимал — получить бредовое объяснение и тут же успокоиться! Разве так можно?
 Наверное, можно. Мои подчиненные рады и счастливы, что получили хоть какие-то объяснения. Ленус доволен, что отвертелся, Репус откровенно развлекается и наслаждается возможностью пообщаться в старой компании, Уклус понимает, что от объяснений мне отвертеться не удастся, и спокойно ждет того светлого момента, когда сможет взять меня за горло. Так что все довольны, все смеются! Кроме меня. Хотя я вроде бы тоже не плачу. Проклятое двойственное чувство! И ничего ведь плохого, и все равно впереди очень неприятный разговор. Ну, хорошо, а что мне на самом деле говорить Уклус? Прочитать сказочку про переселение душ, густо перемежая ее примерами из литературы? Или продолжать чесать про информационное поле и закон справедливости? Противно же! А, к черту! Расскажу, как есть. И пусть потом она себе локти кусает! Правда, если она решит, что теперь ей от меня надо бежать, то придется ее просто убить. Как это ни ужасно звучит, но президентские собаки не должны иметь ни малейшего подтверждения того, что мы выжили. Все. Или почти все: Альтус то все-таки преставился, старый козел! Но туда ему и дорога!
 Успокоенный этими мыслями и старательно гоня от себя саму идею того, что Уклус может воспринять мой рассказ как-то не так, я включился в общее веселье. В конце концов — что я, хуже других? Или рыжий?
 Съезд начался со стойки «смирно» под звуки гимна. Ничего умнее Ромус, естественно, придумать не мог. Ну, так это же Ромус! Тут, как говорится, ничего не поделаешь — приходится терпеть. Как только последние звуки гимна отзвучали, наш бюрократ взгромоздился на трибуну и изволил начать свою речь.
 — Соратники! Мы с вами собрались в непростое время! — начал по бумажке читать Ромус. — Сейчас, как никогда, стоит вопрос о том, сможем ли мы выжить. И если да, то сможем ли мы жить достойно?..
 Эка гадость! Старым козлом Альтусом за версту разит! Надо же, нахватался Ромус в свое время словечек. Интересно, он сам этот бред писал или помогал кто?
 — …становления нашего движения. Не все проходило гладко. Не обошлось без жертв. Но они только сплотили наши ряды! Со скорбью, но и с гордостью вспоминаем мы павших товарищей, которые…
 А я так же паскудно выгляжу, когда произношу речи? Или все-таки хоть немного лучше? И это же надо такой бред нести! «Со скорбью, но и с гордостью вспоминаем»! С какой, на фиг, гордостью? За то, что четырнадцатилетнего мальчишку угрохали, гордость? Так нечем тут гордиться. Позор сплошной. Или я чего-то не понимаю и гордиться есть чем?
 — ,..но мы не оставим этого так! Именно сегодня настал тот день, когда мы наконец определимся и раз и навсегда наметим линию, по которой будем двигаться вперед, к…
 К полному финишу, чтобы не сказать хуже. Надо будет ему в перерыве дать в ухо. Сильно. Придумал же такое перед малолетками нести! Вон уже и зевать начали. Они же две трети слов не понимают. Ну как так можно? Если этот мерзавец не закончит через минуту, то я встану и набью ему морду прямо на трибуне. Прилюдно, так сказать.
 — …отметить особо. В этом зале сейчас находится командор Санис из Городка. И мы попросим его выйти сюда и рассказать о своем опыте борьбы с падалью, стреляющей в наших товарищей!
 Ромус первый захлопал в ладоши, и скоро к нему присоединился весь зал. Просят, блин. Придется идти — ничего не попишешь. Медленно поднимаюсь и начинаю пробираться к проходу посредине зала. Приходится улыбаться и пожимать множество рук — всем хочется поручкаться с самим Санисом. Нужно терпеть.
 Вот наконец и проход. Решительно разгоняю складки кителя под ремнем и пружинистой походкой иду в сторону сцены. Я же сейчас должен выглядеть орлом! Вот и стараюсь. Аплодисменты, как пишут в газетах, перерастают в овацию. Даже не так: в долго не смолкающую овацию! Это уже не смешно. Это откровенно глупо.
 Взбегаю на сцену, пожимаю Ромусу руку и взгромождаюсь на трибуну. Зал ликует. Кое-где уже начали подниматься. Приветствуют, стало быть. Ой как противно! До одури! Поднимаю левую руку, призывая к тишине. Постепенно хлопки смолкают и становится можно хоть как-то говорить.
 — Друзья! — Зал опять взрывается аплодисментами, я понимаю, что тут что-то не так. Кошусь на Ленуса — он сидит в первом ряду с улыбкой до ушей. Понятно, чья работа. Потом поговорим. — Друзья! Хлопать в ладоши будем потом! Сейчас давайте займемся делом!
 Кажется, подействовало — хлопать перестают.
 — Хорошо! Наш командир столичной организации попросил меня выступить. Я, естественно, выступлю! Рассказывать, как мы готовились к приведению акции неповиновения, я не буду. Большинство из вас и так принимали участие в подобных акциях. Скажу только одно: мы не хотели войны, мы хотели только одного — сказать о том, что нам хреново живется. И попросить власти. Пока — ПОПРОСИТЬ! О том, чтобы они сделали хоть что-то для улучшения нашей жизни. И что мы получили в ответ? Выстрелы из винтовки! Именно от пули, выпущенной ублюдком наемником по приказу мэра нашего Городка, погиб мой боевой товарищ. Наш боевой товарищ — командор Пилус! Прекрасный человек и мужественный боец, он отдал свою жизнь за то, чтобы мы с вами, наши родные и близкие жили лучше! Мы, разумеется, поймали ублюдка, стрелявшего в нашего товарища, но это не вернет Пилуса к жизни. Как не вернут его к жизни и наши слезы! Мы должны помнить о наших боевых товарищах, погибших за правое дело, но должны продолжать борьбу, чтобы их смерть оказалась ненапрасной! Почтим же память командора Пилу-са минутой молчания!
 — Господа! Встать! Смирно! — рявкнул Ромус и сам вытянулся по струнке. Вот тут это к месту. Если бы всегда так. Секунд через двадцать Ромусу это надоело. — Вольно! Садись! — Зал с легким гулом начал усаживаться.
 Я решил, что самое время вернуться на место, но не тут-то было.
 — Командор Санис! Задержись на минуточку! — Ромус плутовато улыбнулся.
 — Да, командор Ларус! — Хорошо хоть имя запомнил.
 — Мы тут посовещались со штабом и пришли к мнению, что тебя нужно назначить на должность главнокомандующего армии! Я думаю, что делегаты съезда меня поддержат. Правда, друзья?
 Зал взревел! Большая часть народа повскакивала с мест. В воздух полетели фуражки. Я опешил — никак такого не ожидал. Думал, что все будет в явочном порядке, по окончании съезда. Так нет же — обязательно с помпой! И откуда это у Ромуса?.. А у Ромуса ли? Что-то у Ленуса подозрительно довольная физиономия. Когда же он успел все это провернуть? Да, талант не отнимешь. Умница у нас Ленус. А я? А я сейчас выкину фортель! Чтобы знали, что о таких вещах главнокомандующего положено предупреждать заранее, а не организовывать ему попадание в неловкие ситуации.
 — Спасибо, соратники! Сделаю все, что от меня зависит, чтобы оправдать ваше доверие. Естественно, лучшего начальника штаба, чем командор Ларус, я не вижу! Никто не возражает?
 Новый взрыв рева. Да, в таком состоянии они что угодно поддержат. Даже провозглашение меня наместником божьим на земле. Показываю залу руками, что надо притихнуть. Послушались.
 — А чтобы наши враги знали, что им не будет пощады, я решил сегодня же сменить имя. Отныне меня зовут Магнус, как и положено главнокомандующему!
 Новый взрыв восторженного рева, а вот у Ленуса лицо вытянулось. Так тебе и надо, чтобы знал, режиссер хренов, как людьми манипулировать, не посоветовавшись с вышестоящим начальством.
 Когда шум немного утих, слегка опешивший Ромус пригласил меня занять соответствующее место за столом на сцене. Пришлось соглашаться. Интересный денек у меня получился.
 Поезд ритмично перестукивается на стыках рельсов, и в такт этим перестукам покачивается вагон. Ночь. За окном иногда мелькают огни всеми забытого полустанка, затерянного среди лесов, и снова темнота. Ленус удовлетворенно храпит на верхней полке. А может, это не Ленус. Может, это смешной мальчик Белус, родители которого очень боялись, что чадо окажется в плохой компании. В смысле — в моей. Но видимо, ничего поделать не смогли — оказалось чадо именно там, где родители больше всего опасались.
 Я смотрю в окно. Сон абсолютно не идет. Не люблю я ездить в поезде на нижних полках. Просто терпеть не могу! А вот тут пришлось. Ленус с Белусом встали в позу: я, дескать, теперь есть господин самый главный начальник, и потому ездить на верхних полках мне не положено. Пришлось уступить.
 Уклус спит напротив меня. Спит, полностью укрывшись одеялом, так что из-под него торчит только локоток левой руки. Пусть спит. Мне так спокойнее. И самое главное, что мне надо подумать. Очень крепко подумать о том, что же происходит. В принципе ничего незапланированного не происходит: как наметил старый козел Альтус, так все и катится. А с другой стороны, ну не мог он рассчитать все на несколько лет вперед! Что-то не стыкуется. Самое мерзкое, что я никак не могу уловить это самое «что-то».
 Допустим, противопрезидентские настроения в обществе есть вещь нормальная и, я бы даже сказал, обыденная. Не только у нас в стране, но и в более благополучных державах. Народ при любом удобном случае ругает свою власть. Тут у меня возражений нету. Но ругают, как правило, вяло. Скорее — поругивают. И власть понимает, что пресекать это поругивание ни в коем случае нельзя — собака, которая лает, не кусается. Аксиома, слишком хорошо известная любой власти.
 Пока все правильно. Теперь: когда такой «лай» перерастает в глухое рычание и атаку? Правильно! В тот светлый момент, когда народу здорово перекрывают кислород. Ключевое слово здесь — здорово. А у нас что? Жизненный уровень, конечно, не ахти какой, но он же повышается! Медленно, особенно после той заварухи, которую мы учинили, но повышается. Недовольных, по идее, должно становиться меньше, народ должен скатываться в бюргерский пофигизм. Да и вообще, все должно быть для власти лучше некуда! А что мы видим на самом деле? Повальное озлобление и резкое ухудшение внутриполитической ситуации, говоря языком аналитиков.
 Откуда это может появиться? Нас, выживших после путча, четырнадцать человек. Во всяком случае, тех, кто кровно заинтересован в новой заварухе, то есть уже проявил себя. Ну не могли же это все сделать только мы! Не те мощности, не те возможности. Ленус там что-то со средствами массовой информации крутит, конечно. Это вопросов не вызывает. Да, но с какой скоростью «крутить» надо, чтобы такого эффекта достичь! Даже мой весьма либеральных взглядов приемный отец, и тот ратует за свержение Президента. А ведь это уже попахивает массовой истерией. Всем искренне наплевать на то, что произойдет потом. Хочется только зрелища — революции. Бред какой-то!
 Тут одно из двух: или я не могу понять элементарного, не замечая какой-то очевидной для всех детали, или кроме нас здесь параллельно действует еще какая-то сила.
 Примем за основу второй вариант, так как в своей тупости расписываться что-то не хочется. Сразу же напрашиваются несколько вопросов. Первое — почему я никак эту самую неизвестную силу не могу «вычислить»? Второе — почему ее не в состоянии вычислить СБ?
 Ответ на первый вопрос тривиален — эта самая гипотетическая сила просто пока не имеет желания мне показываться на глаза. Почему? Причин могут быть тысячи, и в такие дебри лучше не влезать. Да и, в конце концов, не так уж и много у меня возможностей для «вычисления».
 А вот ответа на второй вопрос я, вынужден признать, не вижу. Вообще. Если всю эту кашу закручивает Служба Безопасности, то на кой черт ей мы? Начнем с того, что под контролем нас держать довольно проблематично — не пускаем мы к себе никого, кто мог бы быть мало-мальски приемлемым стукачом. Действуем мы по какой-то своей программе, это им уже должно быть понятно на все сто. То есть никакой поддержки от них быть не должно. А ее и нет. Помех тоже. Мы им чем-то удобны на данном этапе? Сомневаюсь. На них должны давить сверху именно из-за нас. И по этой причине у них отношение к нам не улучшается. Скорее, наоборот. Тогда что же происходит? Непонятно.
 А если это не СБ, то кто? Добрый дяденька, который из чувства альтруизма помогает бедным деткам бороться с властью? Давайте рассмотрим и этот вариант. У «доброго дяденьки» денег должно быть не вагоны, а составы. И швырять он их должен направо и налево. Пригоршнями. Если бы что-либо подобное появилось на горизонте, то нам бы об этом тут же стало известно. Как и всей стране — за «доброго дяденьку» тут же принялись бы все: начиная с налоговой полиции и заканчивая СБ. На этапе обработки налоговиками шума избежать бы не удалось. Но ведь тихо! Ничего подобного нигде не происходит!
 Значит, никакого «доброго дяденьки» нету, а есть некая организация… Впору поверить в возрождение всесильных масонских лож. Хорошо, еще одно предположение: масонская ложа. Мощная, богатая и… Стоп. Мощная масонская ложа в этой стране? Откуда? В свое время их тут частично вырезали, частично они сами смылись. Теперь самое главное — богатая. Допустим, финансирование идет из-за границы. Только допустим! Вопрос — на кой? Наша страна не имеет сколько-нибудь существенных запасов полезных ископаемых, чтобы кого-то всерьез заинтересовать. Нету у нас и сверхвыгодного географического положения. И каков смысл финансирования смены режима в этой стране? Ответ — никакого. Всадить десятки, а то и сотни миллионов и на выходе ничего не получить? Даже не смешно. Глупо просто. Можно удариться в совсем уж неимоверные предположения. Скажем, наличие именно на территории нашей страны некоего тайного святилища, которое этой масонской ложе жизненно необходимо… Вот же бред! Ладно, пусть бред, но посмотрим, что тогда происходит. А ничего не происходит! Нашего Президента можно купить, продать и еще раз купить! Как и всякого другого президента, между прочим. Что будет и быстрее, и дешевле. Так что масонская ложа отпадает сама собой.
 Но что же тогда тут делается? Я с детства не люблю кроссворды и ребусы. Потому что надо догадываться. Догадки же — это из сферы влияния ворожей и колдунов. Точностью там и не пахнет. Люблю же я все, что поддается осмыслению и логическому обоснованию. Но тут логикой и не пахнет! А чем пахнет? Мистикой? Похоже на то. Не люблю я, когда вокруг чертовщина какая-то творится. Поневоле начинаешь во все это верить, а когда находится-таки объяснение — чувствуешь себя последним кретином. А теперь покажите мне человека, которому нравится чувствовать себя последним кретином. Нету таких людей! А если и есть, то только те самые кретины. Их мы, понятное дело, в расчет не берем.
 Окончательно ведь запутался. Странно. Раньше мне очень хорошо думалось под перестук колес, а сейчас в голову сплошной бред лезет. К чему бы это? Может быть, я медленно тупею? Ведь ту нагрузку на психику, которую дает омоложение, никто не изучал. А может, изучал, но старый скот Альтус не удосужился довести эту информацию до нашего сведения. А что, похоже на правду. Ведь омолодили нас никак не меньше трех десятков. И сколько из них было на съезде? Четырнадцать? Хорошо, кто-то мог не приехать по каким-то своим причинам. Например, побоялся и послал кого-то из ничего не понимающей молодежи посмотреть. Кто-то решил вообще с движением не связываться. Тоже, допустим, понимаю. Но не половина же? И где они есть? Не удивлюсь, если выясню, что «загорают» они в психушках. Смотрят там на бедных детей, сошедших с ума и лопочущих что-то про омоложение, и не понимают, что говорят эти деточки чистую правду. А ведь вполне возможно, что самое мерзкое. Может, это моя очередь подходит? Масонские ложи какие-то себе придумал, «добрых дяденек», заговор в самом сердце СБ… А может, ничего нет? Может, я не понимаю очевидного: рост благосостояния значительно отстает от ожидаемого и народ по этому поводу остервенеет? В такой ситуации никакое СБ нашего дорогого Президента не спасет! И я бы на его месте сейчас бы был уже очень далеко от нашей дорогой отчизны. И, наверное, еще и пластическую операцию себе бы сделал, чтобы не узнали случайно. Может, до него не доходит? Ну уж нет! Если до него самого не доходит, то до окружения же должно дойти! Ведь не законченные же дегенераты там сидят! Должны понимать…
 — Санис, ты не спишь?
 — Нет, Уклус, что-то не могу заснуть.
 — Я тоже. Можно мне к тебе перебраться?
 — Перебирайся.
 Мы, как смогли, поместились на узкой полке. Уклус тесно прижалась ко мне и решительно посмотрела в глаза. Так, кажется, разговора, который начался в кабинете у Репуса, избежать не удастся.
 — У тебя на языке вертится вопрос. — Если не перейти в наступление, то можно оказаться в такой клоаке, что потом будешь из нее выбирать не один год. — Так задай его.
 — Да. — Она на несколько секунд замолчала. — Что это была за чушь относительно информационного поля? И кто ты в конце концов?
 — Это уже два вопроса. — Я стараюсь говорить как можно мягче. — Но я на них отвечу в порядке поступления. Только чур не перебивать. Договорились?
 — Договорились, — эхом звучит голос Уклус.
 — Тогда приступим. Чушь об информационном поле — она не совсем чушь. Опровергнуть его наличие невозможно. Доказать — тоже пока не получается. Но ты права в одном: ко мне это не имеет никакого отношения. Как и к Ленусу, Репусу, Ромусу и ряду других людей, которых ты не знаешь…
 — Я что-то такое себе и представляла…
 — Мы договорились, если мне не изменяет память, что перебивать ты не будешь? — Уклус инстинктивно прижала ладошку ко рту и кивнула, тогда я продолжил: — Я действительно никакого отношения не имею к Санису. Хотя вру. Имею. Именно я отдал приказ подогнать гаубицы и бить из них по казармам гвардейцев до тех пор, пока они не сдались. Думаю, что Санис погиб в результате этого обстрела. И не только Санис, как ты понимаешь. Вот и все, что меня связывает с Санисом, имя которого я носил почти семь лет. Биографию его я учил по архивным данным, которые нам удалось захватить. С этим закончили. Теперь — кто я такой. Я — Магнус. Тот самый командор Магнус, главнокомандующий повстанческой армии, который был приговорен к смертной казни еще до подавления путча. Мне сейчас сорок два года. За плечами у меня Академия, потом служба в армии, путч и…
 Я замолчал, не закончив фразы. Как ей сказать об омоложении? Как объяснить, что с нами со всеми сделали, если я и сам толком этого не понимаю?
 — Значит, это все правда? — В глазах Уклус вместо ожидаемого мной ужаса блестел живой интерес. — Ой, извини, я тебя опять перебила.
 Так. Теперь, наверное, интерес в глазах должен появиться и у меня.
 — Прости, солнышко, что — правда? — Я нарочно игнорирую ее эскападу относительно перебивания.
 — Ну, что можно омолаживать людей до любого возраста?
 — Насчет до любого — понятия не имею, — совершенно честно ответил я. — А вот до восьмилетнего — вполне реально. Но я думал, что информация об этом не особо гуляет…
 — Смотря где, Са… извини, Магнус. Отец с матерью в свое время очень интересовались этой проблемой. Папа даже что-то нашел из самых первых публикаций, но дальше ничего не было. Тогда он решил, что разработки прекратили из-за неудач в экспериментах. А сколько вас выжило?
 — Я даже не знаю, сколько нас было подвергнуто этой гадости. Но, по моим подсчетам, где-то половина присутствовала на съезде.
 — Как здорово, что ты попал в эту половину! — Уклус прижалась ко мне всем телом и горячо поцеловала в губы.
 Я ожидал какой угодно реакции, только не такой! Интересно, что это: детская радость от того, что она является обладательницей чего-то, чего нету у других? Или на самом деле сильное чувство? Откуда оно у нее, еще ребенка, по сути.
 — Тебя абсолютно не пугает, что я гожусь тебе в отцы?
 — Нет, представь себе. — И Уклус беззаботно рассмеялась. — Мне это даже нравится. У меня есть подружка, так вот она живет с парнем, которому тридцать пять. И она говорила мне, что это совсем не так, как со сверстниками. А теперь я понимаю, что мне с тобой лучше, чем могло бы быть с кем-нибудь другим! Ведь это здорово, правда?
 — Здорово, конечно, — растерялся я, как последний мальчишка. — Но ты хоть понимаешь, что об этом никому не то что рассказывать, даже намекать нельзя?
 — Ну а как же? — Уклус потешно морщит носик. — Кому о таком расскажешь? Подружки — те просто не поверят. А если кто поверит — то ведь тебя у меня заберут. Не хочу я этого!
 Вот и понимай теперь, что происходит у нее в голове. Мне почему-то казалось, что любую четырнадцатилетнюю девчонку это должно испугать настолько, что она отшатнется от меня, как от чумного, а тут… В Средние века, помнится, во Франции была мода на страшных любовниц. Не дурнушек, а именно страшных! Особым шиком считалось появиться в обществе с таким крокодилом, с которым бы нормальный человек на одном гектаре справлять большую нужду не сел! Потом пошла мода на такого же рода любовников. Может быть, это оно? Скрытая тяга к обладанию чем-то, радикально отличающимся от имеющегося у всех остальных? Тогда становится понятным очень многое из поведения Уклус. Интересно, это своеобразный фетишизм?
 Чем у меня голова забита? Вокруг явно назревает буря. Такая, что камня на камне не оставит от всего привычного уклада жизни, а я пытаюсь разобраться в чувствах четырнадцатилетней девчонки. Бред!
 — Уклус, ты понимаешь, насколько серьезно то, чем мы занимаемся? — еще раз пытаюсь достучаться до разума своей пассии.
 — Конечно, понимаю! — Взгляд у нее моментально делается обиженный. — Не считай меня, пожалуйста, дурой. Даже если я тебя на несколько десятков лет моложе. Ты делаешь революцию, а я буду твоей боевой подругой… Да я уже твоя боевая подруга! А остальные пусть завидуют! И скажи своему бабнику Репусу (или как там его?), что если он еще будет так на меня пялиться, то я ему глаза выну. Смотри, старый козел, а туда же!
 — Знаешь, а мы ведь с этим «старым козлом» ровесники…
 — Нет. Ты душой моложе. А у него все стены голыми бабами увешаны.
 О том, что все стены голыми бабами у Реггуса были увешаны всегда, я решил не говорить. Ведь в ее глазах это признак «старого козла», а таким эпитетом я награждаю в последнее время только одного человека — Альтуса.
 — Но хоть ради приличия могла бы и об остальных спросить. — Во мне просыпается задетое самолюбие.
 — О ком? — Уклус презрительно кривит губки. — Об Арнусе? Он сам признался, что его зовут Ленус. А твой похабник Репус вообще имени не менял, если не врет. Остальных я не знаю. Захочешь — сам познакомишь. А вообще — я тебя хочу! Прямо сейчас и прямо здесь!
 Сказала хорошо. Ну что же: я не против. О революции можно подумать и завтра. И об отдыхающих на верхней полке ребятах тоже. Надеюсь, они хоть сделают вид, что спят.




 Глава 8. ОДНА ОШИБКА


 Пока мы ехали в поезде и я занимался любовью с Уклус, решив, что на следующий день смогу спокойно подумать, о нас решили «позаботиться».
 «Встретили» нас прямо у вагона. Грамотно, надо сказать. Сразу же стало понятно, что это не полиция — у тех на такое просто мозгов не хватит. Служба Безопасности. Человек пятнадцать — двадцать. Отрепетировали они все очень хорошо, так что не успев и глазом моргнуть я оказался в салоне микроавтобуса, который тут же рванул с Привокзальной площади в центр.
 Влипли! Первое, что пришло мне в голову. И надо же было старому дураку этой ночью трепаться с Уклус! Теперь у эс-бэшников будет все, что им необходимо. Дурак недоделанный! В революцию ему поиграться захотелось! Вот, кажется, и доигрался…
 Ехали недолго, так что можно было догадаться, куда нас везут. Естественно, в управление СБ. Из машины вывели не грубо, но решительно — шансы вырваться нулевые. Вот сейчас все будет в лучшем виде: камера в подвальном этаже, электрошок, галлюциногены, «сыворотка правды»… Может, Ромус был прав? Может, стоило подождать несколько лет и попытаться пойти на выборы? Хотя чего уж теперь гадать? И так понятно, что они среагировали на наше решение о принятии курса на вооруженное восстание. Оперативно. Только непонятно, почему нас всех не взяли прямо в Столице. Там бы это было и быстрее, и удобнее: мы все находились в одном зале. Наверное, им надо было переварить информацию. Неужели стукач? Этого, конечно, избежать ни одной организации не удается, но чтобы прямо на съезде? А почему бы и нет? Очень даже удобно — получить информацию из первых рук, так сказать, обдумать и спокойно задержать делегатов, когда они вернутся по домам. Практично, если можно так выразиться… А если стукача нет? Значит — прослушка! Вот тут у меня на лбу выступил холодный пот, и все поплыло перед глазами. Я уже ничего не видел перед собой. Хотя нас вели по зданию управления и дорогу надлежало запомнить. Впрочем, не имеет смысла. Сбежать отсюда все равно не удастся.
 Итак — прослушка. О чем мы там болтали в кабинете у Ромуса? А у Репуса? Славно же управление, занимающееся разработкой версии об омоложении, руки потерло! Теперь понятно, почему нас сразу не взяли. А зачем? Можно спокойно попить коньячку. Отпраздновать плоды многолетнего труда. Ну а после празднования можно и задержать — спокойно и без лишнего шума. Тут и показания Уклус не нужны… О! Кажется, пришли. Интересно, а куда?
 Камера? Нет, приемная. Два стола, стулья вдоль стен и ни одной живой души. А дверь хорошая, металлическая. Такую не выломаешь. Этаж, конечно, первый, и решеток на окнах не видно, но у стекол очень знакомый голубой отлив — бронированные. И на рамах нет даже следов каких-нибудь запоров: не предназначено это окно для того, чтобы его открывали. Мои соратники по несчастью воровато озираются. Нужно их быстро приободрить, а заодно и проинструктировать.
 — Не дергаться! — Я с трудом узнаю свой голос, настолько он сел. — Задержание незаконное, и долго оно продолжаться не может. На вокзале нас видели, так что через какой-нибудь час начнется скандал.
 А сам я в это верю? Что такое СБ и как оно работает, я знаю прекрасно.
 — Здесь ни о чем не говорить, если вызовут на допрос — требовать адвоката и не отвечать без него ни на какие вопросы. Кроме того: мы несовершеннолетние, а значит, на допросах обязаны присутствовать родители. Всем все понятно?
 Ребята молча кивают. Надеюсь, что поняли. А теперь нужно усесться на стул и подумать. Крепко подумать, что делать, если мне предъявят записи нашего трепа в Столице. Интересно, мне предложат сотрудничество или сразу шлепнут? Да о каком сотрудничестве может идти речь? На что оно им? Выловить тех, которых не было на съезде? И какой из меня помощник? Кроме того, ловить-то никого не придется — сами через несколько лет попадутся, никуда не денутся. Вот Ленус может быть им интересен. У него деньги. И немалые. Пожалуй, может и выкрутиться, если хорошего отступного предложит…
 Дверь с противным скрипом открылась. В проеме, вопреки моим ожиданиям, показалась миловидная девушка с переносным компьютером под мышкой, а следом за ней вошел седой мужик. Вполне добродушный по внешнему виду. Добродушный? Эсбэшник? Да что со мной такое? Выискиваю лазейки, которых нету? Прекратить истерику! Я же главнокомандующий повстанческой армии! Если я отсюда выберусь, а я постараюсь отсюда выбраться, то я этого «добродушного» очень крепко возьму за жабры! Так крепко, что он проклянет тот день, когда меня встретил!
 — Здравствуйте, детишки! — Улыбка до ушей. Эдакий дедушка, который решил побеседовать с внуками на сон грядущий.
 — Здравствуйте, говорю! — Улыбка еще шире, хотя секунду назад казалось, что это невозможно. — Что же вы такие невежливые?
 — А с чего быть вежливым? — Понимаю, что надо молчать, но не выдерживаю. — Хватают, заталкивают в машину, везут куда-то, запирают где-то. Тут уж не до вежливости. Тут мне адвокат нужен. А также крайне недурственно пообщаться с журналистами будет. Кстати, имя ваше мне тоже узнать будет интересно, как и имена тех, кто нас хватал. И недурственно сообщить родителям, а то нехорошо получается — незаконное задержание несовершеннолетних, без уведомления родителей.
 Не думаю, что я произвел на него какое-то впечатление. Просто захотелось высказаться. Наверное, зря.
 — Родители ваши уже едут. — Улыбка-то какая слащавая у мерзавца. — Чтобы переодеть вас из ваших тряпок в нормальную одежду. А адвокат вам не нужен. Мы вас пригласили для беседы.
 — Для беседы приглашают не так. — Я не могу скрыть своего раздражения. — А теперь мне хочется услышать основание для нашего задержания.
 — Ну, раз ты так настаиваешь, Санис. — Опять улыбка. — Президент сегодня утром подписал указ о роспуске вашей организации…
 — Мы зарегистрированы как молодежное объединение. Так что ничего не выйдет, — это уже Ленус.
 — Вы занимаетесь противозаконной деятельностью! — Проняло служивого, ишь как побагровел. — И мне насрать, как вы там зарегистрированы! У нас в Городке этого не будет! И в Столице тоже!
 Заперхал. Достал платок, утерся. Довели дедугана. Неужели сам начальник управления нас вниманием почтил? Что же такое произошло?
 — Вот указ, — протягивает мне бумагу. . — Прочитайте и распишитесь.
 Указ Президента гласит, что наша организация занимается деятельностью, направленной на изменение конституционного строя (кто бы мог подумать?), и потому должна быть распущена незамедлительно (ага, щаз!). Все активы организации переходят в ведение городских или региональных властей (пусть переходят, мне не жалко), а члены организации должны быть поставлены на учет в подростковом отделе полиции. Далее имеется место для подписи, где сказано, что я, как руководитель, подписываю этот документ, тем самым добровольно объявляю о самороспуске своей организации и обязуюсь впредь не заниматься противозаконными действиями.
 Идиотизм! Как кошку можно заставить сожрать горчицу, не используя грубого принуждения (заталкивания вышеозначенной горчицы непосредственно в пасть) и явного обмана (горчица спрятана внутри куска мяса)? Очень просто: смазать ей горчицей задницу! Тогда она будет мяукать и вылизываться — то есть жрать горчицу добровольно и с песней. Так вот, хрен им на всю морду, как говаривал мой папа. Настоящий папа.
 — Я это подписывать отказываюсь, — бросаю бумажку на стол. — Если больше вопросов нет, то я бы хотел незамедлительно покинуть данное помещение.
 — Как это — не будешь подписывать? — взревывает эс-бэшник. — Да я…
 — Что? — издевательским тоном осведомляется Ленус. — Рукоприкладство? Мы не возражаем. Журналисты, я думаю, тоже возражать не станут, когда мы им об этом расскажем.
 — Заткнись, сопляк! Ты с кем разговариваешь? Мало вас в детстве пороли! Я…
 Есть! Отлично! У меня камень свалился с души. Раз так орет, то это означает только одно — нету у них записей наших разговоров! Нету у них на нас ничего! НЕТУ! А Президент, как обычно, обгадился. Скорее, не сам он, а кто-то из окружения. Но насколько бездарно все сделали. Противно смотреть.
 Эсбэшник уже наорался вволю и отдыхает. Сейчас будем издеваться.
 — Если я этот обрывок бумаги не подпишу, то что произойдет? — Мне же необходимо быть в курсе своей ближайшей судьбы.
 — Да я тебя сейчас…
 — Хватит! — Пора брать инициативу в свои руки. — Если ты меня сейчас хоть пальцем тронешь, то в самом лучшем случае пойдешь на пенсию, а в худшем — окажешься в одной камере с нашим мэром. Я вынужден повторить: что произойдет, если я этого подписывать не буду?
 — Все равно закроем, но ты будешь отмечаться в полиции каждый день!
 — Меня этот вариант вполне устраивает, — небрежно бросаю я и поднимаюсь. — А теперь соблаговолите распорядиться о том, чтобы нас незамедлительно выпустили.
 — Ну уж нет! В этих тряпках, — это он, надо полагать, о форме, — ты отсюда не выйдешь! Вот родители приедут — им тебя и отдам.
 — Прекрасно, — холодно говорю я. — Девушка, насколько я вижу, не в форме. Ей-то уйти можно?
 — Можно! — И уже тише секретарше: — Выведи ее отсюда.
 — Уклус! Репортеры, — шепчу я, наклонившись к самому ее уху.
 Уклус едва заметно кивает, но тут же в ее глазах появляется хитрый огонек.
 — Я тебя тоже люблю, милый! — произносит она нарочито громко, но в этот момент секретарша уже решительно берет ее за локоть.


* * *

 Не прошло и получаса, как раздался телефонный звонок и нас отпустили, даже не потрудившись отобрать форму. Когда я вышел из подъезда управления СБ, у меня сразу же поднялось настроение: каким образом моей девочке удалось собрать такое количество журналистов за такое короткое время — уму непостижимо, но ведь удалось! И сейчас она дает пресс-конференцию. В лучах славы купается, так сказать.
 Быстро спускаюсь по ступенькам и, пока внимание журналистов еще не сфокусировалось на мне, делаю стремительный рывок в сторону Уклус. Несколько секунд — и мои руки ложатся на ее талию. Она испуганно поворачивает голову, но сразу успокаивается, увидев меня.
 — С освобождением, любимый! — И наши губы встречаются в поцелуе. Щелчки вспышек перерастают в сплошной стрекот, но мы закрыли глаза, и для нас сейчас никого не существует.
 Удовольствие длиться вечно не может. Теперь пора работать. С сожалением отстраняю от себя Уклус и поворачиваюсь лицом к объективам. Они ждут сенсации, и я намерен им ее сейчас дать.
 — Дамы и господа! Как вы знаете, нас сегодня совершенно по-хамски арестовали прямо на вокзале при выходе из поезда. Только наше СБ способно на такие выходки! Привезли сюда и, угрожая физической расправой, принуждали подписать какую-то сомнительного содержания бумажку. Я, естественно, подписывать ничего не стал. Но сама наглость проделанного поражает: сначала стреляют в моего заместителя, а теперь пытаются арестовать меня! Разговаривавший с нами человек в штатском не представился, но есть все основания предполагать, что это был начальник нашего управления СБ. Как видите, мы совершенно правильно боремся с властью, которая позволяет себе так обходиться с детьми! А теперь, дамы и господа, мы с удовольствием ответим на ваши вопросы.
 Зашумели. Так зашумели, что друг друга слышать перестали. Ничего, пусть пошумят. Мне это даже на руку. Пусть пошумят, а как надоест — выстроятся в очередь с идиотскими вопросами, на которые я с громадным удовольствием отвечу. Или не отвечу, если вопрос мне не понравится.
 — Дамы и господа! — Ленус, похоже, решил навести порядок. — Прошу задавать вопросы в порядке очереди! Вы, пожалуйста.
 Ну, все ясно: этот гаденыш увидел кого-то из прикормленных им журналистов и решил дать ему слово. Что ж, не возражаю.
 — Как вы прокомментируете обращение штаба молодежного движения «Страна без Президента»?
 Какое еще обращение? Мы же ничего такого не писали. Мы? Ну, я не писал, Ленус… А что, собственно, в этом самом обращении написано? Час от часу не легче. Если это провокация, то отмываться нам придется не день и не два, а если чья-то глупость… То еще дольше. Проклятие! Утро сегодня «веселое» было. Денек тот еще выдался. Каким же вечер будет?
 Все это, конечно, здорово. Но о каком обращении идет речь? Вот ведь посадили в лужу — мы ни сном ни духом, а придется еще и комментировать. Я в полной растерянности…
 — Видите ли, дамы и господа, — Ленус, видя мое состояние, решил принять огонь на себя, — съезд принял несколько основополагающих документов, которые являются руководством к действию на ближайшее время. Какой из них вы посчитали этим самым обращением — я не знаю. На мой взгляд, все они равнозначны.
 — Что у вас там творится? — какой-то плохо выбритый мужичонка, не скрывающий злорадства. — Вот это обращение!
 У меня в руках типографским способом отпечатанная листовка. Не слишком ли много сегодня бумажек с сюрпризами? Ладно, почитаем.


* * *

 Ромус, сволочь! Ну козел! Ну верный наследник Альтуса! Ну тварь! Если я до него доберусь — все кости переломаю! Это надо же было такое запустить. На что он, интересно, рассчитывал? Что Президент, прочитав эту писульку, моментально побежит? Или как? Нет, это надо прочитать еще раз, чтобы убедиться в своей правоте — Ромуса надлежало расстрелять еще шесть лет назад. А лучше — повесить. За ноги. Или за яйца. Второе даже интереснее.

  ОБРАЩЕНИЕ 
 молодежного движения «Страна без Президента» к соотечественникам


 Сограждане!
 В этот сложный для нашей страны час, когда Президент и его клика пытаются очернить наше движение, мы со всей ответственностью заявляем — так больше продолжаться не может! Настал момент истины! Только молодежь способна спасти нашу страну!
 Съезд принял решение о начале вооруженной борьбы с президентской кликой и их наймитами!
 Все на борьбу за лучшую жизнь! Да здравствует свобода! Мы победим!
  Центральный штаб молодежного движения 
  «Страна без Президента» 

 То, что это работа Ромуса, я не сомневаюсь ни минуты. У него и раньше возникали идиотские идеи относительно поддержки масс, но сейчас он окончательно перегнул палку. Что же теперь со всем этим делать? Ну тварь, ну удружил!
 — Дамы и господа! — Я начал говорить еще до того, как осознал, что именно собираюсь сказать. Тут сыграло роль очень многое: и понимание того, что мне еще нужно как минимум полтора месяца для подготовки людей, и злость на дурака Ромуса, и еще черт знает что, в чем я не успел разобраться. — Это фальшивка! Самая натуральная фальшивка, призванная дискредитировать наше движение. Кто-то, обладающий извращенным умом, попытался опорочить наше движение. Мы призывали, призываем и будем призывать к тому, чтобы Президент незамедлительно подал в отставку. Но мы никогда не призывали к вооруженному противостоянию. В конце концов, у нашей страны сейчас просто нет ресурсов для того, чтобы выдержать еще один путч. Так что призываю вас не относиться серьезно к этой низкопробной поделке спецслужб. Мы не имеем к ней никакого отношения.
 Перехватываю взгляд Ленуса. В нем удивление сменяется пониманием. Здесь все в полном порядке. Теперь главное не дать кому-нибудь из моих малолеток, присутствовавших на съезде, ляпнуть лишнего.
 — Дамы и господа! Мы устали и вынуждены отложить беседу с вами до вечера.
 Журналисты недовольно зашумели, но я решительно подхватил Уклус под руку и направился в сторону дома. Наши, ничего не понимая, потянулись следом.
 Вскоре журналисты нас оставили в покое, и я вздохнул с облегчением. Теперь нужно проинструктировать наших.
 — Народ! Никаких решений о вооруженной борьбе на съезде не принималось. Понятно?
 Мальчишки нерешительно закивали.
 — Хорошо. — У меня отлегло на сердце. — Общий сбор возле штаба через два часа. А теперь — пулей по домам!
 Только пятки засверкали. Ну еще бы: такие переживания за один единственный день для четырнадцати-, пятнадцатилетних сопляков — это очень много. Как только они разбежались, я схватил за грудки Ленуса.
 — Ну, скотина, что скажешь?
 — Ты что, дурак? — Ленус предпринял слабую попытку освободиться. — Я-то тут при чем?
 — А кому я говорил, что Ромуса поганой метлой гнать надо? Не тебе? «Подожди, мы друг без друга не сможем» — твои слова, козел? — Я почувствовал, что зверею. — Твои или нет?
 — Мои, только отпусти. — Я разжал руки, и Ленус непроизвольно сделал несколько шагов назад. — Мне и в голову прийти не могло…
 — И шесть лет назад тебе тоже кое-что в голову не пришло. Результат я все эти годы наблюдаю.
 — Да подожди ты! — Ленус уже оправился от первого шока и готов к разговору, но мне все еще надо сорвать на ком-нибудь злость.
 — Чего ждать? — сверлю Ленуса взглядом. — Пока очередной твой протеже не выкинул еще какой-нибудь фортель?
 — Подожди, давай разберемся. — Ленус косится на Уклус.
 — Не вылупляйся на нее! — рявкаю я. — Ты ее окончательной дурой считаешь? Она все прекрасно поняла. И уже давно, конспиратор ты хренов… Ну, выкладывай.
 Ленусу дали возможность говорить. Это то самое, чего он обычно добивается всеми правдами и неправдами. Ну что ж, не возражаю, пусть говорит, тем более что он сейчас будет оправдываться, а это приятно.
 — Ты же нажал на него… И нажал здорово. Вот теперь он и рвет жопу — решил, что иначе ты его снимешь с начальников штаба…
 — Это все я и так понимаю. — Бешенство у меня уже начинает проходить. — Делать что будем?
 — Мальчики, а давайте не на улице! — решительно вступает в разговор Уклус. — Ведете себя как дети малые!
 Я невольно улыбаюсь. Молодец девчонка! Так нам, дуракам, и надо. Нечего базар разводить.
 — Согласен. Пошли в штаб. А ты, — обращаюсь я к моей рыжей умнице, — зайди, пожалуйста, к родокам. А то неудобно как-то получается…
 — Зайду, не волнуйся. — Уклус совершенно обезоруживающе улыбается. — И к твоим зайду. Беги занимайся своей революцией.
 Я ничего не успеваю ответить, только чувствую легкий поцелуй на своей щеке, а в следующую секунду она уже удаляется в сторону дома. Вот и пойми ее теперь. Кто же из нас старше на самом деле?
 Дым от сигареты не спеша поднимается к потолку и клубится вокруг лампочки. Я некоторое время наблюдаю за ним, а потом делаю еще одну глубокую затяжку и выпускаю густую струю дыма туда же — к потолку, чтобы еще больше увеличить там его скопление. Вечереет, а мы все еще ничего не придумали. Хочется бросить ко всем чертям игры в революцию и отдохнуть. Я понимаю, что мне не дадут этого сделать, но дурацкое желание продолжает теплиться где-то на краю сознания.
 Когда мы с Ленусом добрались до штаба, я был полон энтузиазма: сейчас в два счета «порешаем» все и с чувством выполненного долга отправимся по домам. Как бы не так! Во-первых, выяснилось, что связи со столичной организацией нет. Совсем нет. Конечно, речь может идти о тривиальной безалаберности Ромуса, но мне в это очень слабо верится. Получается, что дегенеративные прокламации писать у него здорово выходит, а наладить связь нет? Вывод только один — перекрыли кислород. В принципе ничего страшного. Ромусу будет очень даже полезно некоторое время пообщаться с ребятами из СБ. Мозги ему вправят, чтобы головой думал. Но, странное дело, от этих размышлений легче не становится. Во-вторых, отсутствует связь и с другими региональными организациями. Получается, что я единственный, кто еще не арестован. Чушь какая-то. Не могли же у всех командиров подразделений мозги отказать в одночасье? А получается, что могли. Черт! Мне нужно время! Мне, дьявол его побери, нужно несколько месяцев. Мне нужны помещения. Мне жизненно необходимо смонтировать тренажеры. А что теперь прикажете делать?
 — Прекрати дымить. — Ленус глухо перхает и смотрит на меня почти с ненавистью.
 — Да пошел ты! — беззлобно, лишь бы что-нибудь сказать в ответ, бросаю я. — Здоровеньким умереть хочешь?
 — Сам иди! Тут дышать уже нечем!
 Чувствую, что нечем. И во рту уже давно горько от табачного дыма. Все я прекрасно понимаю. Понимаю… А что, собственно, я понимаю? Детский сад какой-то! В революцию играющийся. А первая же встряска за ухо — и уже непонятно, что мне делать. Ведь все шло нормально. Я бы даже сказал — просто идеально! И вот так облажаться. Постыдно, господин главнокомандующий повстанческой армии, крайне постыдно.
 Вся моя беда в том, что я слушаю всяких уродов: сначала старого козла Альтуса, потом засранца Ленуса… И что в результате выходит? Не знаю я, что выходит! На самом деле не знаю! Единственная надежда, которая все еще теплится где-то на самом краю сознания, что какой-то эффект даст мое утреннее выступление перед прессой. Слабая надежда, надо сказать. Что помешает Президенту объявить меня лгуном? Да ровным счетом ничего! Ему это даже очень удобно. Готовят эти сопляки переворот или не готовят — разницы никакой. Но лучше перестраховаться и разогнать их ко всем чертям. Демократия демократией, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К своему, надо полагать, телу.
 — Ладно. — Ленус явно ничего не понимает. — Какого лешего мы тут штаны просиживаем?
 Тебе, дорогой Ленус, это так интересно? Мне, честно говоря, тоже. Ну, кривая вывезет!
 — Видишь, ли, уважаемый мой коллега. — Я делаю еще одну затяжку, от дыма уже тошнит. — Находимся мы здесь по ряду причин. Первое — один альтернативно одаренный засранец не соизволил озаботиться запасным каналом связи, и я просто вынужден находиться здесь на случай появления курьера из Столицы. Второе — так как ситуация абсолютно патовая и арестовать нас могут в любой момент, то я не желаю, чтобы это мероприятие произошло при моих приемных родителях. И, наконец, третье…
 — Слушай, Магнус, — вдруг оживляется Ленус, — я все это понимаю, но так мы ничего не высидим. Не обижайся, но ты несешь откровенную чушь! Не расстраивайся — мне тоже ничего не лезет в голову. Давай хоть телевизор включим.
 А это мысль. Ленус, сам того не зная, подал мне идею. Отвлечься надо.
 — Телевизор — это можно. — Я нашариваю на столе пульт и нажимаю на кнопку. Из динамиков телевизора тут же начинает истошно орать какая-то девица с перепаленными перекисью водорода волосами.
 — Весело, правда? — с надеждой в голосе спрашивает Ленус.
 — Обхохочешься, — рявкаю я. — Давай-ка мы с тобой…
 Договорить мне не дали. Певичка куда-то исчезла, и появилась заставка Первого государственного канала. Очень интересно! Технические неполадки? Может быть, но в такие совпадения я не верю.
 — Экстренный выпуск новостей! — Диктор буквально выкрикнула эту фразу. — В Столице народные волнения. Наши камеры установлены на Центральной площади. Тысячи людей вышли на несанкционированный митинг протеста. Власти пока ничего не предпринимают. А сейчас на связи наш специальный корреспондент…
 — Вот оно, Магнус! — Глаза у Ленуса заблестели.
 — Что — оно? — Я в некотором замешательстве.
 — Не мешай слушать! — Ленус нетерпеливо отмахивается от меня и вперивает взгляд в экран.
 — …недопустимая ситуация! Мы собрались здесь, чтобы помочь детям, которых незаконно арестовали работники Службы Безопасности по сфабрикованным этой же службой обвинениям…
 Просто праздник какой-то! Идиоты полезли защищать засранцев! Обожаю людей с обостренным чувством справедливости! Во всяком случае — сегодня.
 — И что это? — подаю я голос.
 — Понятия не имею, но звучит хорошо. — Ленус удовлетворенно потирает руки.
 — …это с рук не сойдет! Уже сейчас вся мировая общественность…
 Мировая общественность? Вся? А вот это уже действительно весело! Значит, вся мировая общественность бросилась меня защищать. Какой я, однако, ценный для мировой общественности человек, оказывается. И кто бы мог подумать?
 — …уже собираем подписи под петицией Президенту…
 Праздник души и именины сердца! Подписи они собирают… Под петицией… Вот же уроды! Какие, блин, на фиг, подписи? Им не совсем понятно, что я собираюсь сделать? Точнее, что МЫ собираемся сделать? Выходит, что непонятно. Парадокс! Я собираюсь загнать эту страну в очередную революцию, а меня, вместо того чтобы утопить как котенка, услужливо выволакивают за шкирку из воды. И, похоже, выволокут.
 — Ленус, сукин сын! Твоя работа?
 — Ты совсем с ума сошел? — На лице у Ленуса отображается явное замешательство. — Каким образом бы я это провернул?
 — Жаль, — совершенно искренне говорю я. — А выглядит эффектно. И стиль твой.
 — Стиль действительно мой, — легко соглашается мой' товарищ по оружию. — А вот исполнение не мое. К сожалению.
 — Тогда кто? — продолжаю я изводить Ленуса вопросами.
 — Понятия не имею! — С лица Ленуса сейчас можно писать картину под названием «Сама Честность». Именно так: оба слова с большой буквы.
 — Слушай, мне как-то все равно, кто это делает, но у нас появился шанс! — рявкаю я. — Давай-ка сюда своих карманных журналистов.
 Карманных журналистов звать не потребовалось. Сами явились. И очень быстро. Пока Ленус возился с телефоном, в дверь постучали. Так как мой соратник был занят, открывать пошел я.
 Открыл — и чуть не ослеп. Вспышки фотоаппаратов и прожекторы камер устроили ясный день из зарождающейся ночи. Мне даже выступать толком не пришлось — им нужен был я в состоянии, заморенном проклятыми варварами из СБ. Заморили меня, конечно, не там, но вид я, судя по восторженной реакции прессы, имел именно такой, какой им был нужен. Да я и не возражал. Смысла никакого: все равно не услышат.
 Минут через пять шум пошел на убыль и появилась возможность услышать конкретные вопросы. Я про себя злорадно улыбнулся и приступил…
 — Силен ты чушь нести! — Ленус смотрит на меня с искренним восхищением.
 — А ты думал, что только ты это умеешь? — поддразниваю я приятеля. — Вынужден тебя разочаровать: и у меня, как видишь, тоже неплохо получается.
 Ленус только улыбается в ответ и потягивается с видом довольного и сытого кота, которому только что посчастливилось умять литр сметаны. Честно говоря, у меня вид скорее всего точно такой же. И есть от чего. Я не совсем понимаю как, но мы спасены. «Добрый дядя», о котором я думал, на секундочку обнаружил свое присутствие. На одну маленькую такую секундочку, но обнаружил! Значит, «добрый дядя» существует и это не порождение моей паранойи. Уже хорошо. Правда, это нам ни черта не дает: я даже представить себе не могу, кто это может быть. Методом исключения можно сказать, что это не СБ. На них сейчас посыпятся все шишки. И не Президент тоже. Ему-то какой смысл? Может, полиция? Тоже нет. Полиция у нас обладает такой властью, что большего уже и желать нельзя. Но кто же тогда? Опять по кругу иду. И ничего умнее масонской ложи в голову не приходит…
 А ведь ты, друг Магнус, просто обрадовался, что тебя кто-то опять ведет за ручку! Ведь перед этим ты был свято уверен, что сам такой умный. До того был уверен, что даже испугался. И сильно, надо признать, испугался, А теперь опять все хорошо: есть кто-то, кто в трудную минуту вытянет из дерьма…
 Можно на это посмотреть и с другой стороны — крепкий тыл является залогом успехов на фронте. Только все это гнилые отмазки! Нравится тебе быть марионеткой. Нравится… А вот хрен! Как раз наоборот — абсолютно не нравится! Но приходится. Опять…
 Тут еще один немаловажный вопрос присутствует: а если это сработал какой-то запасной вариант того же Ромуса? Я его, конечно, терпеть не могу, но в наличии мозгов ему отказать нельзя… Можно. Особенно после идиотской прокламации.
 Существует еще и хитрая скотина Ленус. Мало ли что он мне говорил? Его исполнение, не его исполнение. Как говаривал мой первый батальонный: «Птицу видно по помету». А тут помет такой, что и приглядываться не надо.
 Приглядываться, конечно, может, и не надо, но что мне со всем этим делать? А Ленус молодец. Далеко пойдет… если я не остановлю. Мне, чего греха таить, такая лонжа нравится. Однако начальство положено ставить в известность. А зачем, собственно? У начальства эйфория. Начальство мелет глупости по поводу смены имени. Какой смысл такое начальство о чем-нибудь уведомлять? Тем более о подготовке к возможным неприятностям? Оно же (в смысле — начальство) может и в ухо дать. И дать, заметьте, очень сильно. Чтобы не омрачал радостного настроения, да еще и в тот светлый момент, когда начальство изволит пребывать в состоянии вышеозначенной эйфории. А позже уже и признаваться как-то неудобно: то же самое начальство что-нибудь плохое подумать может. Например, что хитроумный Ленус, который так все замечательно предусмотрел, тривиально своего дорогого командующего подсиживает. Чтобы понять, что будет дальше — большого ума не надо. Так что я на месте Ленуса, будь это даже его заслуга, молчал бы в тряпочку. Чем он и занимается.
 — Ленус, — подаю я голос, — а если бы это делал ты, как бы ты это все организовывал?
 Вопросец, согласен, подленький. Но мне очень хочется видеть, как эта хитрая крыса будет выкручиваться.
 — А я думал заняться чем-то подобным. — По лицу Ленуса видно, что у него нет абсолютно никакого желания об этом говорить. — Но позже. Недели через две. Может — через три.
 — Не увиливай! — рявкаю я. — Не слышу ответа на свой вопрос!
 — Да примерно так же — купил бы толпу уродов, которые бы устроили в Столице что-то подобное, и купил бы еще парочку десятков журналистов… Магнус! Неужели ты думаешь, что это моя работа?
 — Я ничего не думаю, — недовольно бурчу в ответ. — Мне хочется понять, кто нас вытянул.
 — Мне тоже! — Взгляд у Ленуса совершенно искренний. — Я так планировал, что гонять нас начнут где-то через месяц. Вот к тому моменту все и должно быть подготовлено. Ты же меня знаешь: я не пророк и даже в ночном кошмаре не мог себе представить эту идиотскую прокламацию! Она мне все карты спутала. Я уже думал, что вот тут нам писец и настал.
 — Ты не одинок, — совершенно искренне говорю я. — Меня посетили сходные мысли.
 — А теперь ты, Магнус, честно ответь мне: это точно не твоя работа?
 — Гарантирую, что не моя.
 В комнате повисло молчание. Мы не доверяем друг другу. И правильно делаем. Вопрос в другом — насколько сильно можно друг другу не доверять и при этом продолжать заниматься революцией?
 — Знаешь, — задумчиво произносит Ленус, — если бы не то, что я видел и слышал, я бы подумал, что это Альтус…
 Ни хрена себе! Так у кого из нас паранойя? У меня или у Ленуса?
 — Ты бредишь! — решительно говорю я. — Старый козел вышиб себе мозги из пистолета…
 — А мы с тобой погибли при взрыве, — парирует Ленус.
 — Есть небольшая разница — наших тел так и не нашли, а вот тело старого козла Альтуса очень даже нашли. Как это в детских картинках-загадках было? Найди десять различий?
 — Да, ты прав. Идея действительно бредовая.
 — Не расстраивайся. — Я невесело улыбаюсь. — Меня посещали идеи и более интересные.
 — Например? — оживляется Ленус.
 — Э нет! — Я непроизвольно улыбаюсь. — Ты меня в дурку сдашь, если я тебе о них расскажу.
 — Ладно, как хочешь, — соглашается Ленус. — Пойдем по домам. Завтра день тоже будет длинный.
 Приемные родители встретили меня как-то угрюмо. И что самое мерзкое, молча. Не страшно. Переживу. Я такое пережил, что молчаливый бойкот приемных родителей по сравнению с этим детским лепетом на лужайке покажется. Не хотите разговаривать? И не надо! Мне же проще.
 За столом все то же самое. Молчат и ждут, пока я поем. Плевать я на это хотел! Нашли, чем пугать. Даже смешно… А может, и не смешно? Может, грустно? За последние несколько месяцев мы отдалились друг от друга на очень большое расстояние. Как-то незаметно отдалились. Чем они это заслужили? Да ничем! И хватит нюни распускать! При чем тут их заслуги? Я же с самого начала знал, что так и будет. Они просто давали мне защиту. На время. Я должен был отсидеться, зализать раны, которые на мне жизнь всегда оставляла довольно щедро, а потом опять бросаться на кого-то с кулаками. Так что здесь все в полном порядке… Почему же тогда так противно на душе? Из-за этого самого «порядка»? Вынужден признаться, что я так и не научился пользоваться людьми. Точнее, пользоваться-то я научился, а вот попользоваться и вышвырнуть на помойку — не научился. И, наверное, никогда не научусь. А зря, между прочим. Человек, который не стеснен рамками морали, живет на порядок спокойнее, чем тот, кто в эти рамки себя загоняет. Другое дело, что я таких людей и людьми не считаю. Но это уже мои проблемы. И этих людей, если они мне умудряются каким-то образом перебежать дорогу.
 Я лежу на кровати, уставившись в потолок, а сон никак не хочет приходить. Что-то когда-то я читал про какие-то психомоторные реакции… А может, и не про психомоторные? Уже не помню. Да и какая разница? Мне сейчас просто нужно полежать и ни о чем не думать. Тогда сон тихо подкрадется и примет меня в свои объятия. И каким же образом можно ни о чем не думать? День был такой, что не думать возможности нету никакой!
 Хорошо все-таки, что приемные родители меня бойкотируют. А если бы кинулись сюсюкаться? Или расспрашивать?
 Я ведь даже не знаю, что им говорить. На самом деле не знаю. Не говорить же правду? Так людей и до самоубийства довести можно. Нехорошо. Хорошо же будет, когда выяснится, что маленький Санис оказался скотиной неблагодарной и покинул родительский дом, чтобы сделать революцию. И после того, как он этот дом покинул, никакой связи с приемными родителями не поддерживал. Вот такое, стало быть, дерьмо и вырастили. Мне от таких рассуждений не легче, но будет легче им. Потом. Когда-нибудь потом… Успокаиваю я себя. Зачем? Существует такая штука, совестью зовут. Вот она у меня и проснулась. А сейчас время неподходящее, и я ее пытаюсь усыпить. Вот такие пирожки с котятами: их ешь, а они мяукают… Да, а шуточки стали еще глупее, чем были раньше. Теперь уже точно командовать армией можно. Известно, что чем командир тупее — тем лучше. Еще и пословица очаровательная была: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона! Только не одубел я еще настолько, чтобы вот так взять и заснуть после тяжелого дня. И приходится себя прибауточками развлекать да совесть усыплять. Интересное занятие, ничего не скажешь.
 Я ненавижу утро! И всегда ненавидел! И буду ненавидеть! Утро. Какая гадость! Нужно вставать и смотреть людям в глаза. А потом куда-то идти, что-то говорить, производить какие-то действия. Одним словом — утро. А утро я ненавижу. Впрочем, я повторяюсь. И ведь ясно же почему: понятия не имею, как смотреть в глаза приемным родителям, Как смотреть в глаза репортерам и беззастенчиво врать — я знаю. Как посылать на смерть людей — тоже. А тут… Входная дверь хлопнула, и раздался щелчок замка. Один, а потом второй. В квартире стало тихо. Можно еще поспать, но лучше не нужно.
 Вскакиваю, потягиваюсь и, звонко шлепая босыми пятками по полу, иду на кухню. Завтрак ждет меня на плите, накрытый полотенцем (чтобы не остыл). Прямо как в детстве. В том детстве, о котором я уже почти ничего не помню. Ведь мне повезло — у меня целых два детства! Разве не каждый человек где-то глубоко в душе о таком мечтает? Нет? А у меня эта мечта осуществилась. И что-то я не прибываю от этого в особом восторге.
 Вчера вечером, когда я уже почти засыпал, в мою комнату зашел Алус. Присел на край кровати и молча сидел минут пять. А потом спросил:
 — Санис, ты уверен, что ты прав?
 Что я должен был ему ответить? Я себе на этот вопрос ответить не могу, а ему — и подавно.
 — Не знаю. Правда не знаю. Но поворачивать уже поздно.
 — Я почему-то так и подумал. — Алус как-то вымученно улыбнулся и пошел, даже не пожелав мне спокойной ночи.
 И как это все понимать? А может, мне и не надо ничего понимать? Я же вчера ясно и четко увидел: есть «добрый дядя», который аккуратно ведет меня за ручку. В случае необходимости он меня спасет из любого дерьма… А что произойдет, когда во мне отпадет необходимость? Об этом сейчас лучше не задумываться. По крайней мере я надеюсь, что к тому моменту я уже наберу достаточный вес, чтобы свалить меня было не так просто. И очень может быть, что до «доброго дяди» я доберусь несколько раньше, чем он до меня. Ведь я имею преимущество: живу уже второй раз… Или прохожу второй круг?
 Странно, но я даже не почувствовал вкуса того, что ел на завтрак. И если меня об этом спросят — не смогу ничего сказать. Но это уже не важно: облачаюсь в форму и выхожу из дому. День обещает быть длинным и насыщенным. Итак: мне нужна связь со столичной организацией, отчеты по региональным, полная информация по вчерашним беспорядкам в самом центре Столицы — и, конечно, не стоит забывать про «доброго дядю». Информацию о нем мне необходимо иметь всю. Воспользоваться ею сейчас я не смогу, зато потом… Потом я должен иметь выигрышную позицию. Иначе зачем всю кашу заваривать?




 Глава 9. «КРАСНАЯ» ЛЕНТА


 Решение принято и обжалованию не подлежит: выступаем осенью. У меня есть несколько недель для подготовки моих малолеток, и я этим временем воспользуюсь. А пока… Пока мне необходимо отвлечь от себя внимание. Чтобы не мешали. Чтобы я мог спокойно работать. Для этого все предпосылки есть. Осталось только «зарядить» Ленуса. А как покупать репортеров и устраивать волнения — не мне ему объяснять. И не собираюсь я ему ничего объяснять! Не маленький, сам все понимать должен.
 Ромус связался со мной, используя курьера. Когда я вошел в штаб, тот уже меня ждал. Оперативно: как только Ромуса и его обормотов выпустили — сразу же отправил бойца с докладом. Мне это даже нравится. Может же, когда хочет!
 В депеше, которую мне передал курьер, ничего нового для меня не было. А вот извинения за глупость были. В неявной форме. Ромус порядочно перетрусил и потому открытым текстом ничего не писал. И это правильно, между прочим. И так уже опростоволосился.
 Ленус, который появился минут через пятнадцать после меня, прочитал послание Ромуса и со злорадной улыбкой уселся писать ответ. Когда он закончил, то передал лист мне. Я прочел. Н-да… Ленусу, конечно, и не такое сходило с рук, но я бы автора по стенке за подобное письмо размазал. Очень тонким слоем. Однако сейчас все правильно: не облажайся Ромус — не было бы всей этой каши. С другой стороны, есть и положительный момент — я убедился, что «добрый дядя» существует. Прекрасно, но об этом не сейчас. Сейчас — принято решение выступать осенью, а это значит, что мне нужно начинать готовить людей. Немедленно.
 — Да, мне необходимо помещение! И чем быстрее, тем лучше. — Я вытер пот со лба и продолжил: — Есть соответствующие законы, которые вы обязаны выполнять. Или предпочитаете, чтобы мы занялись политикой?
 Ежу понятно, что мерзавец из городского комитета по делам молодежи хочет банальную взятку. Но мне ясно, что он ее не получит. Именно по этой причине мы с ним уже третий день подряд ругаемся то по телефону, то лично. Эх, будь моя воля, я бы этого мелкого светловолосого хорька с педерастическим голоском, бабскими кудряшками и водянистыми, вечно бегающими глазками придушил собственными руками. Так ведь нельзя. Пока нельзя. И портить отношения с ним тоже нельзя — мне нужно помещение для тренировок личного состава. Он понимает, что мне нужно, но очень хочет на этом нагреть руки. Я бы заплатил, но такой тип людей знаю слишком хорошо: заплатишь один раз — придет и во второй. Не могу сказать, что мне жалко денег. Просто противно давать нажиться на себе эдакой твари. Так что никаких денег он от меня не получит. Я и Ленусу это уже объяснил. Ленус сперва заартачился, но потом пообщался с хорьком лично и тоже пришел в бешенство. Немудрено, кстати: хорек ничего собой не представляет, но гонору на целую дивизию хватит. Микрополитик. Полчаса общения — и возникает желание свернуть шею.
 — Дай-ка мне трубку. — Выражение лица Ленуса не предвещает для моего оппонента ничего хорошего. Я отрицательно качаю головой. Только психов Ленуса мне сейчас и не хватало. Что-то наш главный идеолог в последнее время часто срывается…
 — Значит, мне нужно собирать пресс-конференцию? Хорошо, господин Кулинис, я ее соберу, но я очень сомневаюсь, что вы после этого будете и дальше ведать делами молодежи в Городке.
 Он что-то проблеял в ответ, а потом попросил подождать. Явно совещается с такими же, как он, моральными уродами, засевшими в никому не нужном управлении. Не возражаю. Должен же он наконец понять, что ничего не получит. Я могу заплатить за ценную информацию, за положительное отношение к нам властей, но не хорькообразному уроду, жаждущему пролезть своей крысиной мордой во власть. А ведь он еще даже не догадывается, что никакой власти в ближайшее время у него просто не будет. И не только у него. Наконец в трубке появляется' звук:
 — Мы посоветовались с коллегами, — писклявый голос «специалиста» по делам молодежи меня изрядно раздражает, — и решили пойти вам навстречу. У нас есть чудесное помещение, но есть и ряд условий.
 — Каких условий? — стараясь не выдать интонацией своего отношения к говорящему, спрашиваю я. Это уже что-то новенькое. Условия эта мразь мне будет выдвигать! Ладно, посмотрим.
 — Вместе с твоими ребятами там будут тренироваться еще и…
 — Послушай внимательно, Кулинис! — Я срываюсь на рык. — Никого, кроме меня и моих людей, там не будет! Ты все понял, хорек?
 В трубке на некоторое время воцарилось молчание, а потом короткие гудки. Хорек нажал на отбой. Ну и пошел он ко всем чертям! Все равно приползет. Никуда он не денется. Раз не хочет по-хорошему — будет по-плохому. Я снимаю трубку и набираю номер телефона местного представительства центрального телевидения…
 Да, пожалуй, я был не прав, когда избрал карьеру военного. Надо было идти на факультет журналистики. Чувствовал бы я себя, конечно, законченной крысой, но зато имел бы возможность нагадить на любую голову… Ну, положим, не на любую, но на ближайшую, за которую заплатили, — легко!
 Ведь говорено было дураку Кулинису — выдай, что просят, и не вмешивайся. Так нет же. Денег ему, видите ли, захотелось. Вот и получил. По полной схеме. Только не то, чего хотел, а то, что выдали. А выдали ему, надо полагать, по самое «не хочу». И правильно сделали: жадность фраера сгубила. К таким результатам нежелание думать головой и приводит.
 Когда телевизионщики приехали по моей просьбе в наш штаб, Ленус уже заготовил такое выступление, что закачаешься. Но ничего говорить не пришлось — вместе с телевизионщиками приехал важный и толстый дядя из городской администрации, который отодвинул сотрудников «независимого телевидения» в угол и, взяв с меня клятву, что никаких политических мероприятий в отведенных мне помещениях проводиться не будет, выдал мне бумаги на эти самые помещения. Я несколько опешил, а телевизионщикам между тем в ненавязчивой форме порекомендовали заснять замечательный сюжет о том, как городские власти заботятся о подростках. На этом все и закончилось. Не могу сказать, что я особо возражал, чего нельзя сказать о Ленусе, который просто горел желанием разорвать Кулиниса на запчасти. Желанием он-то, может, и горел, но прекрасно понимал, что разорвут этого урода без нашего участия. Туда твари и дорога.
 Теперь необходимо подумать и о своих: подготовить армию за такой короткий срок скорее всего невозможно. Но мне в общем-то нужна не совсем армия. Так что шанс у меня есть.
 Устав призван регламентировать жизнь солдата. Для того он, собственно, и пишется. Никто никогда не пишет уставов в расчете на то, что у солдата недюжинный интеллект. В принципе автор должен как раз рассчитывать на что-то усредненное. Даже, наверное, на что-то ниже среднего уровня. Но не на законченных же тупиц! Второй час читаю «творение» Ромуса и уже нахожусь в состоянии полной растерянности: сквозь такой кондовый язык не всякий взрослый прорвется. Что же тогда говорить о детях, которыми мы руководим? А формулировки какие…
 Понятно, что все придется переписывать, но как же не хочется! Да и времени на это совершенно нету: вот-вот уже должны начаться тренировки. Кстати, о тренировках. Какой восторг испытала городская власть от идеи занять сопляков на все лето! Это же и преступность снизится, и галочку можно поставить, что работа с молодежью ведется в соответствующих объемах. Смешно становится, когда представляешь себе, как они будут рвать на своих плешах последние волосы через несколько недель. А так всегда бывает, если не желаешь выполнять работу, которая тебе поручена, и все пускаешь на самотек.
 На самотек… Интересно, Ромус написал свою чушь именно чушью по той причине, что решил: и так сойдет, или он серьезно полагает, что его художества может нормально воспринять среднестатистический человек?
 Я поборол в себе желание прямо сейчас снять трубку телефона и нагнуть нашему начальнику штаба матов. Не воспримет. Да кроме того — еще и жутко обидится. Зря, между прочим. Обижаться тут абсолютно не на что. А вот головой ему думать иногда не мешает. Но нужно признать, что последнее Ромусу не грозит. И похоже, никогда не грозило. Уставописатель хренов…
 Хорошо. И что мне с этой макулатурой делать? Ознакомить командиров подразделений? Так ведь заплюют! Правильно заплюют, честно говоря. Потому как воспринять эту чушь невозможно. Остается только одно — использовать устав вооруженных сил. Использовать в том виде, в котором он есть. А самому ехать в Столицу и крепко поговорить с Ромусом о бренности бытия. Может быть, даже с использованием грубой физической силы…
 Я так ничего и не решил. Это плохо. И могу сказать, что ничего решить в ближайшее время не удастся. А это еще хуже. Устав вооруженных сил использовать — как временная заглушка пройдет, но дальше надо думать. Но теперь на это уже придется наплевать: мне необходимо начинать готовить людей.


* * *

 — Господа офицеры! Смирно! — С интересом осматриваю строй. Все подтянуты, на лицах торжество, смешанное с ликованием. Дети. Маленькие дети, которые почувствовали, что им вот-вот дадут поиграться со взрослыми игрушками. Было бы, пожалуй, смешно, если бы не было так страшно. Страшно и за них, и за себя. Что же вырастет из таких детей? Они ведь слишком рано познакомились с оружием. Слишком…
 Мне всегда казалось, что скаутские организации необходимо упразднить. Или не всегда… Но сейчас, глядя на то, что я сотворил, я четко понимаю, что необходимость в упразднении имеется. Нельзя из мальчишек делать солдат с самого детства. Нельзя — и все! Ведь они потом ничего не захотят делать: бряцать оружием удобнее и проще. Я же и сам такой. Но кто-то же должен быть врачом, строителем, рабочим, ученым… А если с самого детства привит вкус к бряцанию оружием? Тогда, с очень высокой вероятностью, не будет никаких врачей и ученых! Будут военные. Много. Только смысла в таком количестве военных нету никакого.
 Вот и получается, что мы лишаем будущего целое поколение. А может быть, я ошибаюсь? В конце концов все мальчишки играют в войну… Да, играют, но не настолько серьезно. И, как правило, не погибают во время таких игр. Как правило… Н-да… Пора встряхнуться.
 — Господа офицеры, вольно! — Еще раз осматриваю строй и стараюсь абстрагироваться от всего постороннего. — С сегодняшнего дня вы пройдете курс ускоренной подготовки, что позволит вам в дальнейшем выступить в роли инструкторов для ваших подразделений. В этот курс входит общефизическая, огневая подготовка, краткий курс по вождению бронетехники и введение в разведоперации. Курс рассчитан на две недели. По его окончании вы будете сдавать зачет лично мне. После успешной сдачи зачета приступите к обучению ваших подчиненных. Напоминаю: несдача зачета автоматически приводит к лишению нашивок. Вопросы есть?
 Вопросов у них, естественно, уйма. Но сформулировать они эти вопросы пока не в состоянии. Ничего, если что-то будет непонятно — я постараюсь объяснить. Когда это требуется, я умею объяснять доходчиво.
 — Раз вопросов нет — разойдись! Начало первого занятия через пятнадцать минут. Без опозданий!
 Сплевываю на уже успевший разогреться асфальт и отхожу в сторону. У меня есть пятнадцать минут, значит, можно перекурить. А не рановато ли я начал высаживать по пачке в день? Вроде как в четырнадцать не очень и положено. Как-то об этом даже и не задумывался. Правильно: к чему задумываться, если впереди или смерть, или очередное омоложение… Лет, скажем, через тридцать.
 — Сколько раз уже наблюдал, но все еще не могу скрыть восхищения. — В словах Ленуса звучит легкий сарказм. — Приятно, наверное, командовать?
 — Естественно, — отвечаю я, стараясь чтобы голос звучал до предела самодовольно. — Это тебе не перед чиновниками лебезить.
 Пикировка явно предшествует разговору, которого я ждал со вчерашнего вечера. Скотина Ленус это понимает и потому тянет время. Сейчас главное — не показать нетерпения. Иначе и отвечать в подобном тоне не стоило, а стоило сразу же грубо оборвать нашего зарвавшегося пропагандиста и потребовать четкого доклада. Но тогда все удовольствие от словесной дуэли пойдет коту под хвост. С точки зрения старого козла Альтуса, это было бы правильно, но мне почему-то кажется, что нет. В конце концов нет причины, по которой мы не можем себе позволить повалять дурака. Пока у нас еще есть на это время.
 — Перед чиновниками, говоришь? — Ленус задумывается на какую-то долю секунды. — Может, и придется. Что-то тут такое происходит, чего я понять не могу…
 Действительно, происходит что-то непонятное. Мы облажались, и за нами сейчас должны присматривать очень качественно. Я бы даже сказал: пасти нас должны. А тут… помещение хотите — пожалуйста, тренировки какие-то подозрительные — пожалуйста. Дурной привычки смотреть телевизор я в последнее время лишился, но краем уха слышал о каких-то выступлениях недовольной публики. Но что почем — понятия не имел. До вчерашнего дня.
 А вчера явился ко мне руководитель нашей «взрослой» антипрезидентской организации и принялся права качать. Да так увлеченно, что я поневоле заслушался. Я, видите ли, обязан ему своих бойцов предоставить для разбрасывания наглядной агитации, колонну организовать на завтрашний митинг протеста и так далее и тому подобное. Сперва меня это искренне веселило, но потом заставило задуматься: да что же такое вокруг происходит? Доморощенному революционеру я, естественно, предложил вместо колонны и листовок пешую прогулку с эротическим уклоном, но решил выяснить, что же это за карусель завертелась.
 Самому мне к власть имущим соваться не особо хотелось, вот и послал я Ленуса. Тем более что он с ними уже чуть ли не дружбу водит… Да, деньги — это великая сила!
 Вот теперь Ленус вернулся. И вернулся, надо признать, ни с чем…
 — Так чего ты понять не можешь? — Первые же слова моего приятеля, когда он начал говорить по делу, меня расстроили. — Там все так сложно?
 — Нет, Магнус, там все до предела просто. — Ленус грустно вздыхает. — Вот эта простота меня и настораживает. Смотри: как раз в тот момент, когда нам нужно время, мы это самое время и получаем. Требуется нам помещение — пожалуйста. Мы-то с тобой обрадовались, но ведь должно же этому быть какое-то разумное объяснение!
 — Это все я и без тебя знаю, — зло рявкаю я. — И что?
 — А то. — Ленус поднимает вверх палец. — Что мы с тобой вокруг не смотрим! Тут явно собираются революцию без нас делать!
 — И каким боком это тебе мешает? — с легкой издевкой спрашиваю я. — Неймется поучаствовать? Так я же не против!
 Ленус ожидал от меня чего угодно, но не такой легкомысленной глупости. Аж задохнулся бедненький.
 — Что ты мелешь?!
 — Ту же самую чушь, что и ты, — парирую я. — Тебе не ясно, что нам кто-то помогает? Или ты не знаешь, кто это?
 — Понятия не имею. — Ленус растерян. — А ты знаешь?
 — И я понятия не имею! По этой причине не компостируй себе и окружающим мозги и спокойно занимайся подготовкой людей. Все равно раньше, чем попытаемся сбросить Президента, ни ты, ни я ничего не узнаем. А некоторые из наших соратничков ничего не узнают до конца своей жизни. Тебе что-то непонятно?
 — Да. Непонятно! На кой черт ты меня посылал все разнюхивать? — Лицо Ленуса пышет праведным гневом.
 — Проверял свои теории, — улыбаясь во все тридцать два зуба отвечаю я. — Или прикажешь мне в неведении находиться?
 — Теории? Какие теории? Ты надо мной издеваешься?
 — Нет. Не издеваюсь. Нас кто-то старательно ведет к цели. Аккуратно помогает не наступить на грабли, которых мы не замечаем, вытаскивает из ям, в которые мы проваливаемся. Короче — ведет за ручку. Если бы ты сейчас нашел логическое объяснение происходящему, то я бы решил, что у меня разыгралась паранойя, и выбросил бы из головы все глупые мысли. Но ведь ты тоже ни черта не понимаешь. А это может означать только одно: существует некий «добрый дяденька», который нас курирует. В альтруизм я не верю, значит, у него есть конкретная цель. Раз так, то один вопрос: с нашей она совпадает? В зависимости от ответа может возникнуть и второй вопрос: а что нам с тобой делать, когда цели у нас с «добрым дяденькой» разойдутся? Теперь понятно, о каких теориях речь?
 Ленус притих и задумался. По нему сейчас, как по учебному пособию, экзамен можно сдавать. На тему «Человек в подавленном состоянии». Я, надо полагать, выгляжу не лучше. И есть от чего — очень неприятно осознавать, что тебя готовятся использовать в качестве пушечного мяса. Да еще и неизвестно для чего. Ничего не скажешь, перспектива та еще.
 — Ладно, командор, не кисни! — пытаюсь я приободрить товарища. — Пошли наших бойцов гонять!
 А события несутся, как лошади, закусившие удила. На западе страны правительственные чиновники, испугавшиеся многотысячной манифестации протеста, приказали применить оружие. Армейцы не подчинились. В результате полностью разгромлено здание администрации. Причем солдаты усердствовали наравне со штатскими.
 В Столице несколько дней подряд шумит антиправительственный митинг. Даже палаточный городок умудрились разбить под окнами Президентского Дворца. Требуют отставки Президента. А заодно и правительства.
 На юге перекрыли железнодорожную магистраль. Требования те же самые — отставка Президента.
 Бордель африканский! Ведь так действительно до революции дойти может. Впрочем, сейчас не до того: подготовка моих юных головорезов идет полным ходом. Вчера из Столицы подвезли обещанные учебные автоматы. Деточки восприняли их появление с восторгом, а я серьезно задумался: где мы на самом деле возьмем оружие? Брать штурмом Администрацию и брать штурмом армейские склады — это две абсолютно разные вещи. Но, с другой стороны, мы и эти муляжи не могли получить. Значит, что-то где-то еще осталось в заначке. Интересно у кого? Как этот кто-то обеспечивал секретность, лучше не думать.
 Только разобрались с оружием, как новая напасть. Понятное дело, что мы не в девятнадцатом веке живем и на своих двоих воевать не будем. Это даже не обсуждается. А вот каким образом мне подвезти, разгрузить и смонтировать тренажеры «универсалов» под носом у властей, полиции и СБ — ума не приложу. Заняты они сейчас по самые уши, но не настолько же, чтобы прошляпить ТАКОЕ! Хорошо Ромусу: в Столице сейчас такой бардак, что можно и рабочие универсалы загнать в ангары да начинать на них обучение — никто даже не заметит. А мне что делать? Нет, я не хочу сказать, что наши «взрослые» борцы с Президентом ничего не делают! Пытаются делать. Но как вяло и бездарно это у них получается! Смотреть противно.
 На днях решили устроить митинг протеста. Устроили. Лучше бы не позорились: явились на этот хваленый митинг три калеки… А полиция, надо отдать ей должное, подготовилась знатно: водометы, спецподразделение в бронежилетах и со щитами, армейцев подогнали… Кто, собственно, митинг устраивал? Два десятка заморышей из городской организации или полицейское управление? Если смотреть по посещаемости, то явно полицейские. По Городку это уже в виде анекдота ходит. И смех, и грех… Глупость, конечно, на самом деле.
 Правда, получили за этот митинг наши горе-борцы такой нагоняй из Столицы, что приятно было смотреть. Пообещали им кого-то прислать для поднятия воинственности. А заодно попросили тихо испариться местного лидера. Чтобы не напоминал людям о таком позоре самим своим присутствием. Оно, между прочим, и правильно — незачем о таком провале напоминать. И так народа в организации раз-два и обчелся, а тут еще такое! Ведь и последние разбежаться могут. А Президента тогда с кем свергать?
 Но это я так, хорохорюсь. А на самом деле мне не совсем понятно, зачем нужны мы, если поднята такая сила народа? Стоп! Какая такая сила народа? На что это «сила» способна?
 Пошуметь перед окнами Президентского Дворца? Так это любой дурак может. Железнодорожную ветку перекрыть? Тут тоже большого ума не надо. О палаточном городке вспоминать не будем — это вообще детский сад какой-то.
 Ну и о какой «силе» идет речь? Собака, которая лает, не кусается. Вот это оно и есть. Лая много, а толку ноль. Вот по всему и выходит, что отвлекающий маневр и не более того. Отвлекают, стало быть, от нас. Но почему? И самое главное, зачем? На порядок проще купить несколько армейских командиров и двинуть их части на Столицу. Правда, господа офицеры после этого захотят очень неслабых привилегий для себя и своих близких, но и это решаемо: пулю в спину еще никто не отменял. Это для самых крикливых. Остальные замолчат сами. А может, и стрелять никого не придется, так как перегрызутся господа военачальники на второй день после успешного переворота. Прямо во время пьянки по случаю этого самого успеха и перегрызутся. Табельное оружие у всех будет, ведь военные действия ведутся, ну и… И что-то не стыкуется. С кем тогда останется тот, кто всю эту кашу заварил? С полупьяными солдатами, которые только что отцов-командиров лишились? На что способны такие вояки, я слишком хорошо знаю. Видел собственными глазами… Хорошо, а мы чем лучше? Ведь то же самое можно проделать и с нами: я, например, Ромусу в глотку с громадным удовольствием вцеплюсь. Да так вцеплюсь, что не оттащат, пока не придушу.
 Что-то я расфилософствовался. Пора уже идти к подчиненным и посмотреть, что они без меня натворить успели. А все-таки вредно смотреть новостные программы у нас в стране. Крайне вредно.
 Я встал со стула и привычным жестом разогнал складки кителя под ремнем. Телевизор выключен, пульт заброшен подальше в угол — можно и выдвигаться.
 Мы сидим с Ленусом в штабе и курим. Молча. Хотя собирались провести мозговой штурм. Задача все та же: доставить тренажеры. И вопрос все тот же: как? Мне абсолютно не улыбается быть пойманным с этими самыми тренажерами где-нибудь на дороге. Или, что еще хуже, непосредственно в Городке. Ведь тренажеры-то не спортивные, а вполне качественно сделанные муляжи амфибий-«универсалов». Это вам не манифестики-воззвания! Тут просто так отмазаться не удастся. Боюсь, что не дадут возможности слово сказать.
 Вот и решили мы с Ленусом устроить мозговой штурм на тему безопасного провоза нашего ценного груза, но пока что-то ничего не приходит в голову, и мы молча курим.
 — А если под чем-нибудь свежесобранным с полей? — подает голос Ленус. — Ну, картошка там или морковка?
 — Булки растут на деревьях. А мясо в холодильниках, — презрительно отвечаю я. — Какая сейчас может быть картошка? Только прошлогодняя. А ее в таких количествах уже не возят.
 — Но что нам мешает повезти? — Ленус решил до последнего игнорировать мой сарказм.
 — Полисы помешают, — лениво отвечаю я. — Их очень заинтересует, а за каким это чертом везти сейчас такое количество картошки… Дальше объяснять?
 — Понятно. Объяснять не стоит.
 Ленус сплевывает сквозь зубы на пол, и мы опять погружаемся в молчание. Да, что ни говори, а выполнять приказы на порядок проще, чем отдавать их: во втором случае думать приходится. Сейчас бы нам очень не помешал Репус. Но его уже несколько дней нету в Столице, и я прекрасно понимаю, что он занимается решением той же задачи, над которой сейчас бьемся мы с Ленусом. Решает он ее на практике, и, думаю, весьма успешно. Репусу проще — он у нас гениальный тактик, как ни смешно это звучит. И сделает он все под носом у властей. Легко, непринужденно и до предела нагло. У него всегда так получается. И всегда такие фокусы сходят с рук: победителей не судят. Зато нам придется проводить какую-то хитроумную комбинацию, которая еще не факт, что сработает. И стрелять же не хочется… Не хочется, но может возникнуть необходимость. А стрельба — это лишнее внимание к нам, ведь взрослых дядек не наймешь, все нужно будет сделать своими силами. Замкнутый круг.
 — Знаешь, Ленус, пошли-ка по домам. Ничего мы тут не высидим. А раз так, то и мозги себе компостировать нечего.
 — Ты иди, а я еще посижу, — вяло отвечает Ленус. — Домой как-то не хочется.
 — Ну, — бодро говорю я, — тогда до завтра.
 — До завтра. — Ленус так же вяло пожимает мне руку, и его взгляд снова устремляется в пространство.
 Я не хочу трясти Ленуса за плечо и пытаться вывести из состояния апатии. Самому паршиво, значит, не стоит. Вместо этого я тихо выхожу на улицу и уныло плетусь к дому.
 В детстве все было по-другому: небо более синее, вода более мокрая, солнце более яркое. Под утро мне приснился сон из детства. Из моего ПЕРВОГО детства. Яркое небо, яркое солнце, яркие палатки и вагончики луна-парка. У нас не было никаких луна-парков. Не поощрялось это, или не до того было — не знаю. Но не было. А вот у ближайших соседей — были. Аляповато расписанные, с весьма посредственными аттракционами, но кого это волновало? В каждом городе приезд луна-парка был событием. Точнее — Событием! Именно так: с большой буквы. Народ валом валил посмотреть на то, чего у нас никогда не было. И разумеется, вел за руку детей. Детям ведь большая часть аттракционов и предназначена.
 Яркое солнце, яркие вагончики, яркие люди, говорящие на непонятном языке… Отец ведет меня за руку, а я глазею по сторонам, стараясь ничего не пропустить — вечером во дворе нужно делиться впечатлениями с товарищами по играм. Большую часть из них, естественно, папаши и мамаши тоже сводили в луна-парк, но ведь каждый увидел и запомнил что-то свое. И самое главное, заметил что-то, что ускользнуло от внимания других. А что это значит? Правильно: я должен увидеть и запомнить все, что там есть!
 Отец ведет меня за руку, я глазею по сторонам, в другой руке зажата палочка, на которую намотано невиданное и недоступное лакомство — «сладкая вата» (о ней пока забыли — нужно же все увидеть и запомнить!), а вокруг настоящий праздник жизни! Мы подходим к какому-то разукрашенному монстроидальными физиономиями павильону и садимся в маленький вагончик. Да это же комната страха! Вот сейчас за поворотом появится механический манекен, изображающий Смерть с косой и… И тут я понимаю, что это никакой не манекен! Это она, Костлявая, и есть! Пялится пустыми глазницами побелевшего черепа и грозно замахивается ржавой косой на трухлявой рукоятке. Целится ведь в меня! За что? Я же еще ничего такого не сделал? О боги! Да почему же я? Инстинктивно пытаюсь прикрыться рукой, а она только хохочет и не торопясь заносит косу выше… Да она же что-то говорит! Как плохо слышно. Вокруг ведь такой гул, играет музыка, лязгают колеса вагончиков на рельсах, скрипят механические фигуры, изображающие монстров… Что же она говорит? Что? «Я приехала, чтобы дети могли играться своими странными игрушками». Какой бред! О каких игрушках идет речь? У меня на лице явное непонимание, и Смерти это надоедает: она резко и больно бьет меня рукоятью косы по голове…
 …Проснулся я от того, что ударился головой о спинку кровати. Больно, надо сказать, ударился! Остатки ночного кошмара еще держатся на краю сознания, но надо их гнать! Гнать поганой метлой и как можно дальше! Иначе я рискую весь день проходить под впечатлением этого кошмара, а мне необходимо придумать, как привезти в город проклятые тренажеры! Взрослые тренажеры для моих маленьких солдат… Стоп! Тренажеры? Для детей? Как там Костлявая говорила?
 «Чтобы дети могли играться своими странными игрушками»? Играться? Странными игрушками? Дети, значит?
 А ведь это оно и есть! Меня аж пот прошиб: решение просто приснилось. Не прямым текстом, но ведь я и не Менделеев, чтобы видеть во сне периодические таблицы химических элементов. Хотя что там на самом деле приснилось Менделееву — история умалчивает. Пил он очень крепко, и в таком состоянии присниться может всякое… Пулей лечу в ванную, заталкиваю себя под душ (нужно все еще раз прокрутить в мозгу, чтобы сформировались убедительные и правильные слова!), дальше — на кухню (завтрак под салфеткой… Что здесь у нас? Так, это я есть сейчас не буду, а вот блинчиков пару штук съем — так быстрее.), форму на себя и — пулей из дому! В штаб! Бегом! У меня нету времени! Мы и так выбиваемся из графика!
 Когда я влетел в штаб, то изрядно перепугал Ленуса своим видом.
 — Что случилось? — Рука Ленуса потянулась к ящику стола, в котором лежит пистолет.
 — Ничего, — выдыхаю я из себя. — Все вон отсюда! Арнус остается!
 Когда мы остались одни, а выпроводить моих любопытных бойцов задача нетривиальная (особенно когда командир влетает в штаб так, как будто за ним стая голодных волков гонится), Ленус посмотрел на меня с интересом, уселся на стол и приготовился слушать.
 — Я понял, как мы провезем тренажеры в Городок, — выпалил я.
 — И?.. — Ленус все еще подозрительно на меня косится.
 — Как ты думаешь, луна-парк заказать сюда будет очень сложно?
 Луна-парк приехал! Радуйтесь, жители Городка и его окрестностей! Радуйтесь летнему солнцу, играющему на аляповато раскрашенных павильонах, радуйтесь веселой музыке, звучащей из репродукторов. Радуйтесь. Берите за руки своих отпрысков и ведите на незабываемое представление. Те отпрыски, которых не надо вести за руки, пойдут поглазеть сами: покататься на аттракционах, от одного вида которых комок подступает к горлу — так немилосердно крутят и вертят они своих посетителей; попить пива, примостившись на скамейке в ближайшем сквере; короче — развлечься от души. В их понимании.
 Наши «взрослые» борцы с Президентом ворчат, что власти специально привезли это враждебное изобретение по оболваниванию населения, чтобы отвлечь народ от революционной борьбы, но их никто не слушает. И правильно, между прочим, делают, что не слушают. Я-то прекрасно знаю, что городские власти тут абсолютно ни при чем. Как и президентские советники, на которых тоже кивают. Порадовать жителей Городка решил именно я. И у меня это получилось. Получилось не только порадовать их, но и обеспечить тренажерами своих бойцов. Получилось…
 Договориться с хозяевами передвижного парка аттракционов оказалось проще простого — деньги любят все. Я раньше и представить себе не мог, сколько всего можно уместить в вагончиках луна-парка. Уместить так, что посторонний даже не заподозрит наличие чего-то лишнего. Да что там посторонний — наши «доблестные» стражи порядка прошляпили! Этого мы, собственно, и добивались.
 Разгрузиться оказалось тоже несложно: как бы случайно обратились к нам, занимающим большое помещение, с просьбой на несколько дней задействовать его для сборки некоторых аттракционов. Согласие мы дали и в тот же вечер получили то, из-за чего затевался весь сыр-бор, — тренажеры. Монтаж и установка — это дело нескольких дней. А раз так, то начинать занятия можно со следующего понедельника.
 Я сижу в нашем штабе и улыбаюсь. Улыбаюсь как человек, который только что сделал очень важное и нужное дело.
 А я, между прочим, действительно только что сделал очень важное и нужное дело. Для меня важное и нужное, но остальных это не касается. Теперь можно и расслабиться: пойти погулять с Уклус, к примеру, или взять пару бутылок холодного пива и спрятаться ото всех на старом еврейском кладбище… Да… Хорошо бы… Но все равно ничего не получится — тренажеры необходимо собрать, настроить, подключить к питанию и срочно начинать тренировки. Расслабимся мы уже потом, когда… Когда? На самом деле — когда? Ответа на этот вопрос я не знаю, но искренне верю, что время, когда можно будет просто отдохнуть от революции, наступит… Или мне очень сильно хочется в это верить? Не знаю. Может быть… А какая, собственно, разница? Главное, что я сейчас сделал свое дело. И сделал, без ложной скромности, просто блестяще! Все же остальное — это из области фантазий, потому что никто не знает своего будущего наверняка, может только предполагать. А это занятие неблагодарное и малонадежное — как гадание на кофейной гуще. И эффект тот же.
 Да, а все-таки неплохо у меня получилось! Я бы даже сказал — великолепно получилось! Полагаю, что даже лучше, чем у Репуса. Надо будет как-нибудь у него поинтересоваться, как он доставил оборудование в Столицу: любопытство-то разбирает. Но это можно будет сделать потом. А сейчас у меня есть и более важные дела. Например, крайне недурственно подумать о том, как спрятать повышенный расход энергии в моем зале. Ведь ежу понятно, что освещение и вентиляция столько «съесть» не могут. А еще необходимо сделать так, чтобы любой любопытный нос не имел ни малейшего желания туда сунуться — только этого нам не хватало! Тренажеры для обучения мобильных подразделений деточкам, а особенно таким, как мы, изучать рановато. Могут возникнуть ненужные вопросы, которые или удастся решить с помощью денег, или нет… А вот этого варианта хотелось бы избежать.
 Но все равно у меня отличное настроение, которое мелкие проблемы испортить не в состоянии. Радуйтесь, жители Городка, луна-парк приехал! И привез вашим детям занятие на все лето… Я не уверен, что вы будете безмерно счастливы, узнав, о чем идет речь, но это сейчас меня заботит в последнюю очередь. И вас, кстати, тоже — ведь вы ни о чем не догадываетесь. Значит, можете развлекаться спокойно, и пусть ничто не заставит вас нахмуриться — ведь луна-парк приехал, чтобы подарить вам хорошее настроение. И пробудет он здесь еще не меньше двух недель: на аттракционах имеют право покататься все без исключения, и их желание будет удовлетворено. Так что радуйтесь, жители Городка!
 Универсальная амфибия УА-86 (в простонародье — «универсал») — это мощная машина, которая только кофе, пожалуй, не варит. Она быстро ездит по пересеченной местности (в армии принят термин «ходит»), очень неплохо плавает и, что самое приятное, летает. До реактивного истребителя ей, конечно, как до Луны, но для выполнения тактических задач она вполне годится — пролететь сотню-другую километров для нее не является проблемой. Вооружение у этого монстра тоже вполне приличное: электромагнитная пушка, с сектором обстрела в триста шестьдесят градусов, навесные пулеметы (это по желанию) и навесные же ракеты. Ракеты, как правило, двух видов: четыре — класса «земля—земля» и четыре — «земля—воздух».
 Так что машина во всех смыслах замечательная. И при всей кажущейся сложности — достаточно простая в управлении. Большую часть работы выполняет бортовой компьютер, так что экипажу остается только нажимать на гашетку в тот момент, когда цель уже захвачена в прицел. Правда, что происходит при «зависании» этого самого компьютера, я видел. Точнее — видел то, что от «универсала» осталось. Но на моей памяти это было один раз. Амфибия потеряла управление прямо в воздухе и камнем обрушилась на землю. При этом еще в полете умудрилась расстрелять половину боекомплекта из пушки. Большая часть зарядов ушла в белый свет, как в копеечку, зато один из случайно попавших по наблюдательному пункту просто разнес его в клочья. Расследование было очень неприятное и закончилось рекомендацией законсервировать находящиеся на вооружении «универсалы», а потом уже заняться их доработкой. На несколько лет об амфибиях забыли. Использовать их решились уже во время мятежа. И, естественно, идея принадлежала старому козлу Альтусу. На мой взгляд — совершенно правильная идея. Из-за одной взбесившейся амфибии с явными заводскими недоработками не стоит отправлять на пенсию целый класс серьезных боевых машин. Да и наши умельцы покопались в программном обеспечении бортового компьютера, чтобы снизить возможность аварии в дальнейшем, с одной стороны, и упростить управление — с другой.
 Теперь мне предстоит самому вспомнить, как управлять этой машиной, а затем и обучить азам наших оболтусов. Обучение солдата занимает неполный год — только после этого ему дают возможность управлять «универсалом» на учениях. У меня же есть только несколько недель. Но солдат, когда его призывают в армию, несколько старше, чем мои бойцы. Кроме того, его загоняют служить насильно, и, как следствие, делает он все с ленцой. Это и понятно — солдат спит, а служба, как известно, идет. У моих мальчишек все с точностью до наоборот — они сами влезли в эту кашу, и им не терпится как можно быстрее изучить все премудрости новой игры. А как они еще должны воспринимать то, что с ними происходит? В четырнадцатилетнем возрасте у людей есть замечательное качество — большая часть происходящего вокруг тебя воспринимается именно как игра. И только по прошествии времени начинаешь понимать — не играли с тобой, а… Но это будет потом. Через годы. А сейчас все дети, которые под моим руководством играют в революцию, полны энтузиазма и, значит, готовы учиться быстро. Что мне от них и требуется.
 А для начала будет крайне недурственно самому вспомнить, что и как надо делать. Для этого и нужны тренажеры — по сути дела, тот же самый «универсал», только без брони и с неработающим двигателем. Пушка, естественно, тоже не совсем работающая — иначе бы далеко не один учебный бокс был расстрелян в процессе обучения.
 Но довольно лирики! Пора брать в руки инструкцию и забираться внутрь тренажера. Как это называлось в старом фильме? Вспомнить все? Вот и будем вспоминать.
 Могу сказать, что если ты один раз в жизни научился управлять «универсалом», то забыть это уже невозможно. Точно так же, как ездить на велосипеде: можно не садиться на него годами, но стоит снова попасть в седло, и тело само вспоминает, что и как нужно делать.
 Как только я попал в кабину тренажера, так тут же окунулся в прошлое. Воспоминания нахлынули потоком. Я представить себе не мог, сколько всего у меня связано с этой машиной: вот я первый раз неумелым курсантом проползаю в люк «универсала», цепляясь комбинезоном за все, что можно и что нельзя; а вот я отгоняю машины на консервацию (естественно — своим ходом); моя личная амфибия, с салоном, обшитым красным деревом, и небольшим баром, вмонтированным в переборку… Воспоминания воспоминаниями, а руки привычно тянутся к шлему. Щелчок застежки на подбородке, включить связь, подать питание (именно в таком порядке, иначе выгорят контуры сенсорной системы!), пристегнуть ремень безопасности, продуть пневматику, прокачать гидравлику, мельком посмотреть на самотест бортового компьютера… Порядок! Ничего не забыл? Вроде бы нет. Что у нас там по времени? Двадцать две секунды! Поздравляю, Магнус, норматив выполнен на «отлично»! А теперь у меня есть две недели, чтобы научить выполнять его точно так же моих бойцов.
 Кроме того, они еще должны освоить симулятор вождения, ведения огня из пушки и ракетных установок… Ничего! Дети учатся быстро и все схватывают на лету. Так что у меня вагон времени!
 Дни сливаются в непрерывную череду тренировок на тренажерах, перемежающихся занятиями на плацу и упражнениями на спортивных снарядах. Весь ритм занятий подчинен одной цели — успеть к осени! Я, правда, не совсем понимаю, почему именно к осени, но решение принято и обжалованию не подлежит. А раз так, то я все больше и больше наращиваю и так немалый темп. Сказано успеть, что же — мы успеем.
 Прошла первая неделя занятий, и мои командиры подразделений сами стали инструкторами для своих бойцов. И хотя водить амфибии-«универсалы» придется далеко не всем, я решил, что целесообразно дать базовые знания каждому — мало ли что в бою может случиться? И дети стараются вовсю. Счастливые! Они даже не задумываются, откуда у меня эти знания. Им, наверное, просто все равно. Да и действительно, какая разница? В таком возрасте тяга к знаниям перекрывает все, в том числе и совершенно здравый вопрос: а откуда эти самые знания у дающего и имеет ли он право ими распоряжаться? Ничего страшного в этом нет, но и ничего хорошего тоже. А я? А я просто беззастенчиво этим пользуюсь, натаскивая моих пацанов и заставляя в четырнадцать лет становиться солдатами. Что самое интересное — даже не объясняя для чего. Но им это пока и не нужно — для них важен сам процесс. Это для них… Что же важно для меня? Тоже процесс? Смысл влезать во всю эту кашу? Хотя рассуждать о смысле явно поздно: я уже влез. И влез по самые уши, если не глубже. Опять то же самое — мне с самого начала не будет прощения. А это значит, что с этого поезда соскочить на ходу попросту не удастся. Остается только ехать до самой последней станции, согласно купленным заранее билетам. Самое обидное, что купленным не мной, но для меня. Ну, положим, не только для меня, но что это меняет? А ничего! Просто очередной раз забыли спросить мое мнение. Не в первый раз и, мне почему-то кажется, не в последний.
 В Столице сейчас то же самое, судя по поступающим оттуда скупым и до предела казенным сообщениям. Да, Ромус не меняется, но ему сейчас приходится очень несладко: одно дело уставы писать, а другое — вспоминать, как обращаться с оружием и техникой. Он-то и в академии не особо отличался выдающимися способностями в плане боевой подготовки, а потом всю дорогу на бумажной работе специализировался, если можно так сказать. Ну вот теперь пусть повертится. Повертится и вспомнит, как и что положено делать по уставу!
 Устав, черт бы его побрал! У нас же до сих пор его просто нету. Оно, конечно, не так уж и важно, но надо же на что-то ссылаться при поощрениях и наказаниях? Надо. А на что? Правильно — на устав. Которого нет. И времени написать его тоже нет. Да и не хочу я этим заниматься. Я же не Ромус. Ромусу, впрочем, тоже этого доверять нельзя: пару раз уже попробовали, и ничего хорошего из этого не получилось. Почему на мою бедную голову все это валится? Ведь не просил же! А может, просил? Сам того не понимая? Если и так, то я до сих пор не понимаю, чем именно я себе такое выпросил. И никогда, похоже, не пойму.
 — Санис, вставай! — Голос возвращает меня из мира грез в этот страшный и уродливый мир действительности. — Вставай быстрее!
 Не хочу я вставать! Я даже глаза открывать не хочу… А тут еще и за плечо трясут. Зачем это делать? Я же могу открыть глаза и дать в ухо. Кому от этого будет легче?
 Трясти и что-то говорить продолжают. Я вынужден открыть глаза. Ну, сейчас точно кому-то не поздоровится… Ба, да это же Ленус! Что он, интересно, делает у меня в доме? Да еще и в такое время: заря только начинает загораться — на востоке чуть заметно сереет небо.
 — Ты совсем уже очумел? — интересуюсь я, стараясь вложить в интонации все свое настроение. А оно у меня сейчас не сахар.
 — По дороге поговорим. — Ленус тоже явно не в духе. — Одевайся и побежали!
 — Да что случилось?
 — На зал была попытка нападения! Остальное расскажу по дороге.
 — На какой, блин, зал? — зло спрашиваю я, и тут до меня доходит: на наш зал, в котором стоят тренажеры!
 Так, кажется, начинается веселье! Слишком до этого все было безоблачно. Ну, побежали, раз надо. Заскакиваю в ванную, погружаю лицо под холодную воду, чтобы проснуться, и тут же обратно в свою комнату — одеваться.
 — Никакой формы! — останавливает меня Ленус в тот момент, когда я пытаюсь попасть ногой в штанину галифе.
 Ладно, наденем джинсы и футболку. Почему не нужно надевать форму, можно будет поинтересоваться потом. Да, пожалуй, неплохо бы и курточку прихватить. На улице четыре утра, а в это время даже летом прохладно. Особенно в Городке.
 — Готов? — Ленус нетерпеливо переминается с ноги на ногу у двери, пока я зашнуровываю кроссовки. — Побежали!
 Предрассветный Городок пустынен и тих. Глухие звуки ударов кроссовок по асфальту и наше дыхание эхом отражаются от домов, пока мы бежим по безлюдному проспекту в сторону центра. Первый квартал, за ним второй… Пора останавливаться. Толку прибежать очень быстро, но ничего не зная?
 — Стой! — выдыхаю я и сам перехожу на шаг. — Рассказывай!
 Ленус по инерции пробегает еще метров десять и тоже останавливается.
 — Что рассказывать? — В его взгляде читается недоумение.
 — Все рассказывай! — почти выкрикиваю я. — Кто, что, когда и так далее. Ну!
 — Не запряг! — огрызается Ленус. — Нечего «нукать».
 Сам понимаю, что не запряг. Тем более что мы уже уяснили — запряг нас кто-то другой. И запряг довольно давно. Но узнать, что произошло, мне все-таки надо.
 Ленус тем временем задумывается на несколько секунд, а потом начинает рассказывать. Ситуацию его рассказ прояснить не может: среди ночи ему позвонил наш дежурный из зала и доложил о том, что какие-то неизвестные личности пытаются проникнуть в помещение. Ребенок растерялся и, кажется, вызвал полицию. Потом связь прервалась. Ленус посидел с минуту у телефона, окончательно проснулся и попробовал туда перезвонить. Глухо. Следующие две попытки тоже не увенчались успехом. Тогда он решил, что настало время испортить сон и мне. Как он колотил ногами в двери, я не слышал, зато приемная мать услышала хорошо. Что он ей наплел, когда она открыла ему дверь, я не понял, но в результате наш доблестный идеолог и по совместительству мой зам оказался у меня в комнате. На этом его рассказ и закончился. Все, конечно, замечательно. Но я ничего не понял. Абсолютно ничего. Если там сейчас полиция, то бежать нужно не в зал, а из города. И чем быстрее — тем дальше. Если полиции нет, то надо идти в штаб и брать с собой оружие, так как с непрошеными гостями, кто бы они ни были, необходимо разобраться тихо, но самостоятельно. А голыми руками это будет сделать проблематично, даже если окажется, что это какие-то выпившие сопляки из «золотой молодежи», которым захотелось приключений. В любом случае бежать туда сейчас явно не имеет смысла. Все это говорить Ленусу я не стал, но коротко скомандовал: «В штаб!» Кажется, он меня понял правильно, потому что без вопросов развернулся и последовал за мной.
 До штаба минут пять хода. Это хорошо — я успею составить какое-то подобие плана действий. Пока что в голове звенящая пустота, и это меня раздражает. Меня вообще раздражает неизвестность. Терпеть не могу попадать в ситуации, когда ничего нельзя понять. Еще хуже — когда не можешь спрогнозировать дальнейшее развитие этой самой ситуации, но что-то надо предпринимать. Хуже всего, если прямо сейчас. Так сказать, безотлагательно. А что предпримешь, если вообще ничего не понятно? Может быть, имеет смысл позвонить в полицию? И что я им скажу? Здравствуйте, мол, господа полицейские, у нас тут на зал напали, а там тренажеры «универсалов» и учебное оружие, которое в боевое превращается за двадцать минут. У вас никаких сообщений на эту тему не было? Так, что ли?
 Можно, конечно, схватить пистолет и рвануть к залу. Только сейчас не середина дня, а самое его начало, и потому на улице в толпе не затеряешься. Необходимость же затеряться в толпе появиться может, особенно если учесть, что около зала уже очень может быть не протолкнуться от полиции. И не только от полиции, смею заметить. Если это так, то необходимость затеряться возникнет сразу же по прибытии на место.
 Ладно, в любом случае сперва необходимо попытаться получить хоть какое-то количество информации в дополнение к тому, что рассказал мне Ленус. По той простой причине, что пока для принятия решения ее катастрофически не хватает.
 Дверь нашего штаба не взломана, и полиции рядом нету. Это добрый знак. Хотя если они уже обнаружили тренажеры, то могут прибыть с минуты на минуту. И даже не полиция, а СБ. Хорошо уже то, что сейчас их здесь нет.
 В помещении все на своих местах. Во всяком случае — на первый взгляд. Тоже хорошо. Что-то я лихорадочно ищу соломинки. Не нравится мне это. Пока еще ничего не произошло. Точнее, не ясно, что именно произошло. Может быть, просто досадное недоразумение. Или чья-то глупость. Так что паниковать пока рано. Или уже поздно… Что же делать, однако?
 Ну, хорошо — приступим. Первым делом к тайнику — за стволами. У нас их тут шесть штук. Секунду думаю и достаю два «вальтера», модель двадцать девятого года. Конечно, можно было бы взять и «люгеры», но уж больно они для нас тяжелые. Мне с ним сейчас нелегко управиться — массы не хватает, чтобы отдачу погасить, а что тогда говорить о Ленусе, который и раньше с оружием не шибко дружил? Конечно, может быть, я просто сгущаю краски. Ведь для своих четырнадцати лет вешу я уже весьма и весьма порядочно, но лучше не рисковать. Так что исключительно «вальтеры». Во всяком случае — сегодня, Теперь пистолет в наплечную кобуру (вот и курточка пригодилась) и… И что дальше?
 — Ленус! Звони им еще раз! Мы же ни черта не знаем, что там сейчас!
 — Ты думаешь…
 — Я ничего не думаю! Или трубку кто-то снимет, или нет. В любом случае там должен был быть не один охранник, а несколько. Звони!
 Пальцы Ленуса быстро забегали по клавиатуре телефонного аппарата. Гудок. Еще один. Снова гудок. Никто не берет трубку, и Ленус уже тянется к рычагу на аппарате, чтобы сбросить вызов. Я почему-то останавливаю его и отбираю трубку. Гудок, а затем щелчок — трубка снята.
 — Алле!
 — Это Санис! — ору в трубку. — С кем я говорю?
 — Дежурный Седус докладывает…
 — Ты живой? — У меня вырывается из груди вздох облегчения. — Что, черт побери, у вас там произошло? Все живы?
 — Да, но у нас проблема. Те уроды, которые…
 — Не по телефону! — обрываю я мальчишку. — Полисов рядом нету?
 — Н-нету. — Паренек явно потерялся.
 — А вызывали?
 — Не вызывали, но…
 — Я скоро буду, — перебиваю я мальчишку. — Ждите. Без меня ничего не предпринимать!
 Швыряю трубку на рычаг и смотрю на Ленуса. Тот чувствует себя явно не в своей тарелке.
 — Вот теперь побежали, — говорю я.
 — А нельзя ли подробнее? — ядовито изрекает Ленус.
 — Можно, — отвечаю я. — У них там все живы, но есть какая-то проблема. Вот мы сейчас с тобой и выясним, о чем идет речь. Лично выясним. Так что побежали! И быстро!
 Городок начинает просыпаться. Небо уже заметно посветлело, и вот-вот покажется солнце. Мы на всех парах несемся к нашему залу. Хорошо, что Городок такой маленький. В Столице такой номер не пройдет — расстояния не те, а здесь это можно. Можно пешком из конца в конец Городка, можно и бегом к залу, который находится почти в самом центре. А почему бы и нет? От нашего штаба до него минут двадцать пешком, значит, минут восемь-десять бегом. Опять же утренняя пробежка, говорят, полезна для здоровья. Правда, это сторонники утренних пробежек говорят. Противники утверждают прямо противоположное. Но мне сейчас нет дела ни до сторонников, ни до противников — мне необходимо как можно быстрее оказаться в нашем зале.
 Ленус уже тяжело дышит и начал отставать. Не страшно. Догонит. А потом я ему всыплю по первое число за то, что курит как паровоз и совершенно не занимается собой. В конце концов, если он прибежит на пару минут позже — ничего страшного не произойдет: ведь все мои бойцы живы, значит,
 непосредственной угрозы пока нет. Так-то оно так, но чего же тогда они так долго не подходили к телефону? Странно. Да, зря я, кажется, не взял глушитель к пистолету. Очень может быть, что придется стрелять. А в такую рань выстрелы перебудят весь город. Ну, ничего, на месте что-нибудь придумаем. Если придется что-то придумывать… Нас обогнал троллейбус, громко просигналив, чтобы мы убрались с проезжей части. Наверное, развозка — везет на работу или с работы сотрудников троллейбусного парка. Это плохо — водитель может подумать, что мы что-то украли и сматываемся. Так не далеко и до вызова полиции. А с этими ребятами у меня абсолютно нету настроения сейчас объясняться.
 Ничего, уже рядом: поворот на право, и я сбрасываю скорость. Необходимо отдышаться и привести себя в нормальный вид. Что там нас ждет, я не знаю, но минута, я думаю, ничего не изменит. Секунд через тридцать меня нагоняет совсем запыхавшийся Ленус. Делаю ему знак остановиться, и дальше мы медленно идем вместе, восстанавливая дыхание. Зал уже хорошо виден. На территории, прилегающей к нему, все выглядит спокойно, окна целы, двери заперты.
 Может, у наших мальчишек взыграло чувство юмора и они решили, что шутка выйдет удачная? Тогда я их жестоко разочарую! Так разочарую, что они до конца своих дней так шутить не будут! Должен признаться, что я еще надеюсь на глупую шутку моих подчиненных, но весь мой жизненный опыт восстает против этой надежды: не бывает таких глупых шуток в такое неурочное время! Не бывает!
 В любом случае мы скоро все сами узнаем. Соваться в центральную дверь глупо, и потому мы с Ленусом переглядываемся, и я жестом показываю ему, что он должен обойти зал справа и подождать меня у задней двери. Я пойду слева. Разделяемся и, не глядя друг на друга, быстро приближаемся к зданию, стараясь производить как можно меньше шума. Со стороны Ленуса доносится звук передергиваемого затвора. Вот это правильно. Молодец идеолог! Достаю свой пистолет из кобуры и досылаю патрон в патронник. Теперь я вооружен и очень опасен! Любой дурак, который попытается преградить мне дорогу, будет застрелен! По той причине, что сейчас не время преграждать мне дорогу. Абсолютно не время.
 Кстати, о времени. Выстрел в такую рань действительно перебудит половину Городка. Что же делать? Почему я не подумал о глушителе? Вот же черт! Как неудачно. Дурак великовозрастный! Уже и омолодиться успел, а ума не нажил, За почти две жизни! Ну, положим, за полторы, но умнее от этого не стал. Хотя… Куртка! Обмотать вокруг пистолета: звук, конечно, полностью не ликвидирует, но изрядно заглушит. Со стороны будет похоже на хлопок глушителя автомобиля. Что мне, собственно, и требуется.
 Рывком сдергиваю с себя куртку и наматываю на руку. Способ это не самый надежный — может и затвор заклинить после выстрела, но я надеюсь, что стрелять мне не придется. А если и возникнет такая необходимость, то не больше одного раза.
 Теперь спокойно, не спеша завернуть за угол зала и осмотреться. В кустах, которые растут у проволочного забора, никого. За парой деревьев у противоположного угла здания — тоже. Уже хорошо! Движемся дальше.
 Угол. За ним тыльная сторона с необходимой нам задней дверью. Если все сейчас хорошо, то я увижу Ленуса, крадущегося вдоль стены.
 Осторожно высовываюсь из-за угла и тут же прячусь назад — около задней двери стоят несколько человек. Я еще не знаю, кто это, но даже в случае, если это не наши — они меня явно не заметили.
 Паскудно. Я ожидал, что никого здесь не будет. Что же теперь делать? Ну, во-первых, освободить пистолет от дурацкой куртки: все равно не потребуется, там их явно больше двух. Во-вторых, есть вариант вывалиться из-за угла с перекатом и тут же открыть огонь. Если это чужие, то все замечательно. А вот если свои — то будет плохо. Расстояние, конечно, для «вальтера» великовато, но я всегда очень неплохо стрелял… Да, может получиться совсем нехорошо. Вот же дерьмо! На кой черт я так далеко отскочил от поворота? Испугался? Позже разберемся, если возникнет желание разбираться…
 Выход один — ложиться на пузо и осторожно подползать к углу зала. А потом выглядывать, лежа на земле, и опять же — очень осторожно. Судя по всему, Ленуса они еще не заметили, иначе бы я услышал выстрелы и крики — затвор наш идеолог передернул сразу. С другой стороны, мало ли что могло произойти? Могли, например, напасть сзади. Мог дать осечку пистолет. Хотя слишком много допущений! Я все еще лихорадочно думаю, что мне предпринять при различном развитии событий, а сам уже подползаю к углу здания.
 Теперь главное не паниковать. Да, я терпеть не могу в таких ситуациях оставаться один, но это отнюдь не означает, что я не в состоянии действовать самостоятельно, если это потребуется. А раз в состоянии, то сейчас нужно оценить обстановку. Спокойно, не нервничая… Черт! Если все будет нормально заставлю своих бездельников все дорожки языками вылизать! Как же асфальтовая крошка царапается-то, а ползти еще не менее полуметра… Или наоборот — велю битым стеклом посыпать! Чтобы ни одна зараза здесь не смогла на пузе проползти… Угол! Так, а теперь спокойно и медленно выглянуть. Одним левым глазом. Выглянуть секунды на полторы — этого мне вполне хватит, чтобы оценить обстановку…
 Осторожно поднимаюсь и начинаю старательно отряхиваться, хотя прекрасно понимаю, что это ни к чему — футболку придется выбросить, а джинсы очень долго отстирывать…
 У задней двери все-таки наши. Лица встревожены, но, похоже, все живы. Хотя нет — здесь всего трое дежурных и Ленус. А где же четвертый? Кстати, кто у нас сегодня дежурил? Проклятие! Никак не могу запомнить имена. А впрочем, не важно! Сейчас главное узнать, что же здесь произошло.
 Еще раз рефлекторно пытаюсь отряхнуться, чертыхаюсь и выхожу из-за угла. Меня замечают сразу и машут рукой — подходи, мол, быстрее. Ну, это еще успеется. Сначала надо поставить на предохранитель пистолет и затолкать его в кобуру. И крайне недурственно надеть куртку — чтобы спрятать пистолет и порванную футболку. Ну, теперь я готов идти. Закуриваю и решительно направляюсь к нашим.
 Судя по потерянным лицам мальчишек, они не знают, за что хвататься. Ленус озадачен, но не паникует. Или не показывает, что паникует. Ладно, сейчас разберемся со всем этим бардаком!
 Бойцы нестройно здороваются и тут же начинают переминаться с ноги на ногу. Решительно загоняю их в помещение и запираю за собой дверь — нечего маячить на улице. Теперь бегло осмотреть помещение и по пути выслушать подробный отчет. Я все еще ничего не понимаю, меня разбудили ни свет ни заря, заставили бегать через весь Городок, я порвал футболку и изрядно перепачкал джинсы. Теперь я жажду объяснений! И пусть молятся: если меня эти объяснения не удовлетворят, я буду зверствовать! Причем так, что мало никому не покажется.
 — Я слушаю, — бросаю в пространство фразу и жду. Несколько секунд ничего не происходит, а потом начинается форменный галдеж. Это меня абсолютно не устраивает.
 — Отставить! — рявкаю я. — Говорить должен старший. Начинайте!
 — Капрал Седус, господин командор! — Вперед выступает щупленький паренек. — Разрешите доложить…
 Он запинается, замолкает и густо краснеет. Поможем ребенку.
 — Докладывайте, капрал. Только как можно короче и так, чтобы я с первого раза уловил суть. Начали!
 Капрал еще больше краснеет, хотя в такую возможность я бы не поверил, и начинает что-то бубнить себе под нос, как провинившийся школяр. Только этого мне и не хватало: я ничего не могу понять, а чувство вины не дает этому мальчишке все рассказать прямо и четко. Так я ничего не узнаю и за час.
 — Хватит, — как можно спокойнее говорю я. — Кто-нибудь из вас может мне спокойно рассказать, что произошло и где, мать вашу за ногу, находится четвертый боец?
 Один из мальчишек робко поднимает руку. Прямо как на уроке, когда учительница задает дурацкий вопрос из серии «дети, а кто знает…». Черт с ним, сойдет и так.
 — Говори! Но как можно короче. Сможешь? Парень кивает и начинает рассказывать:
 — В половине третьего ночи мы решили… это… Ну… Пива…
 — Пива, значит, попить? — елейным голосом задаю я наводящий вопрос, хотя картинка и так уже начинает приобретать узнаваемые очертания форменного разгильдяйства.
 — Нуда! — приободряется мальчишка. — А чего? Все пьют! А нам нельзя?
 — Естественно, пьют. А дальше? — подталкиваю я сопляка к продолжению рассказа.
 — Ну че? Пошли мы с Седусом. Он типа старший…
 — Дальше. — Стараюсь, чтобы голос звучал как можно более слащаво.
 — Пока мы ходили, оставили двери открытыми… Ну, чтобы не шуметь… А ребята у дверей должны были оставаться…
 Мальчишка шморгает носом и воровато на меня смотрит. Искренне надеюсь, что на моем лице отражается только заинтересованность. Мне нужно узнать как можно больше, прежде чем принимать решение и начинать выдавать заслуженные «подарки». Пока я вижу только одно нарушение — самовольно покинули пост. Черт бы побрал урода Ромуса! Если бы у нас был нормальный устав — ничего бы этого не было!
 Хорошо, но ведь было еще что-то? Иначе у Ленуса не зазвонил бы среди ночи телефон, а я бы не бегал с пистолетом по утреннему Городку. Мне очень интересно, что именно произошло, но торопить нельзя. Хотя бы по той причине, что они сразу же почувствуют неладное и замкнутся. Значит, надо спокойно, с благожелательной улыбкой, продолжать слушать, иногда проявляя заинтересованность и подстегивая заинтересованными, так сказать, междометиями. Ничего не поделаешь — работа у меня такая.
 — Ну и?.. — Я проявляю нетерпение. — Двери открыты, но у дверей двое бойцов. Так что произошло? Вы пиво разбить умудрились?
 Заулыбались, дурачки! Расслабились… Это хорошо. Теперь я из них все выжму: и чего не хотели расскажут. Ну вот, так и есть — ободренный моей реакцией мальчишка продолжает:
 — Не, пиво не разбили! Та эта… Как вернулись — а в коридоре… Ну, здесь… Уже двое.
 Запнулся и воровато на меня посмотрел. Интересно, а какой он ожидает реакции? Если прямо сейчас что-нибудь не ляпнуть, то замкнется. Что же делать?
 — Девки? — неожиданно вступает в разговор Ленус, которого эта ситуация явно забавляет. Штафирка.
 — Не, не девки. — Мальчишка невольно улыбается. — Этот… ну… ну которого нам из городской организации командиром ставили… И с ним другой…
 Ничего не понимаю! Какая организация? Какой командир? Кто другой? Бред какой-то! Сейчас они у меня по десять отжиманий сделают, а потом буду допрашивать как положено. Если потребуется, то и с применением грубой физической силы,
 — Какой, блин, командир из городской организации? — зверею я.
 — Ну этот! Папаша у него еще руководил…
 Ах вот оно что! Какой же недалекий молодой человек попался. А я ведь предупреждал придурка: еще раз увижу — убью. Наверное, недостаточно убедительно говорил… Теперь все ясно — осталось узнать, что непрошеные гости успели увидеть, а потом определить, с кем успели поговорить. А дальше… Да! Именно убивать! По законам военного времени, черт побери! У меня нет ни малейшей возможности миндальничать, запугивать и подкупать. Следовательно, убить и трупы спрятать так, чтобы не нашли до осени. Я так понимаю, что осенью мне уже будет абсолютно наплевать и на трупы, и на все остальное.
 Теперь надлежит разобраться с этими говнюками, которые за пивом ходят. Ну, тут все просто: самовольно покинули пост, нарушили устав, подвергли риску организацию. Со старшего (как там его? Седус?) сорвем нашивки. Жмут, наверное. Остальных будем пороть. При всем подразделении, чтобы другим лоботрясам неповадно было. А щенка-провокатора, которому пива захотелось в половине третьего ночи, нужно будет в ближайшее время отправить вслед за двумя уродами, посчитавшими возможным влезать в мои владения. Но сделать это надо будет тихо. Терпеть не могу безответственных людей, которые мешают делу! Да так мешают, что все насмарку может пойти.
 Ладно, теперь пара вопросов для проформы, и можно смело идти досыпать. Изловом ублюдков пусть Ленус занимается — он же у нас мой непосредственный заместитель. Вот крайне недурственно будет ему показать, что не зря командорские нашивки носит.
 — И что же вы сделали, когда увидели посторонних на охраняемом объекте? — задаю я скорее риторический вопрос, тем более что ответ уже и сам знаю.
 — Захватили и связали, — так же тихо, как в начале, произносит Седус.
 — А почему… — И тут до меня доходит смысл сказанного. Что они сделали? Захватили и связали? Ну это уже нечто! Интересно, а как им это удалось провернуть с двумя великовозрастными битюгами?
 — Как связали — сразу же позвонили командору Арнусу, так как у вас не отвечал телефон.
 Естественно, он не отвечал! Приемные родители всегда его отключают на ночь — чтобы не беспокоили глупыми звонками всякие недалекие личности.
 — Могу я поинтересоваться: а каким образом вы их захватили?
 — Так точно! Я ударил ближайшего бутылкой с пивом по голове, а второго скрутили все вместе. Он Ляуса за ногу укусил!
 Кто такой Ляус, хотел бы я знать, Героизм же проявил.
 — И где наш укушенный? — с кривой ухмылкой спрашиваю я.
 — А он их сейчас охраняет!
 Ленус оглушительно заржал. Сказалось нервное напряжение, бессонная ночь или все, вместе взятое. Мне очень хочется к нему присоединиться, но я еще сдерживаюсь. Давя приступ смеха, спрашиваю:
 — Какого тогда, спрашивается, черта раненый охраняет нарушителей?
 — Он все равно ходит с трудом, вот мы и решили — пусть охраняет, — отвечает опять наглый мальчишка, инициатор похода за пивом. Пора этот бардак прекращать.
 — С каких это пор у нас здесь решения принимаются общим собранием? — гаркаю я.
 Подействовало — все трое непроизвольно дернулись и замерли. Даже Ленус перестал хихикать и подтянулся. Так-то лучше.
 — Капрал Седус!
 —Я!
 А так вообще великолепно. Развесили тут сопли, малолетки чертовы! Сейчас я вам покажу, где раки зимуют!
 — Десять плетей перед строем за самовольную отлучку с охраняемого объекта, еще десять плетей за передачу своих полномочий рядовому!
 — Есть! — несколько более понуро, но все равно с должным пиететом. Уже лучше.
 — Остальные — тридцать плетей перед строем каждому! — Делаю паузу, во время которой ничего не происходит. — Не слышу!
 — Есть, — вяло отвечают двое бойцов.
 — Именно так, — брезгливо бросаю я. — А теперь демонстрируйте своих пленников!
 Дети понуро плетутся вперед, а я иду за ними и думаю о том, что, кроме наказаний, бывают еще и поощрения… Проклятый Ромус! Как я его в такие моменты ненавижу! Ведь напиши этот дегенерат устав как следует — и ничего бы подобного просто не могло произойти! Мне очень хочется его убить. Прямо сейчас: бросить все, рвануть в Столицу, найти мерзавца и пристрелить. Пристрелить из того самого «вальтера», который сейчас болтается у меня под правой рукой. Знаю, что это неосуществимо, но помечтать-то мне никто не запрещает.
 Ночные гости лежат на полу в тесной каптерке, связанные по рукам и ногам. Сразу видно, что вязали их неумело, зато на совесть. А количество синяков на их физиономиях говорит о том, что мои бойцы еще и здорово поорудовали руками и ногами. Да, хороших детей воспитываем, нечего сказать. Что же дальше-то будет?
 Как только мы входим в помещение, со стула, стоящего у двери, порывается вскочить паренек. Это, должно быть, тот самый укушенный Ляус. Не до него сейчас. С этим будем разбираться позже. Делаю ему жест рукой (садись, мол) и принимаюсь с интересом разглядывать наших ночных пленников. Первое впечатление оказалось правильным: «воспитывали» их мои бойцы здорово. А нечего лазать, где не просят, по ночам! И морда была бы целее, и сами бы живы остались… Может быть. Потому что с такой глупостью, как у этих двоих, все равно долго прожить нельзя.
 Прекрасно. Теперь все это дело сводится к тривиальной задаче: узнать, за каким чертом они к нам полезли, кто еще в курсе их похождений и, наконец, что они тут искали. Исходя из полученных мной сейчас ответов, они или умрут прямо сейчас, или через непродолжительное время. То самое время, которое мне потребуется для того, чтобы найти всех связанных с этим ночным вторжением. На самом деле всех… Я, похоже, зверею. Плохо. Очень плохо. Если не удастся успокоиться, хладнокровно все оценить и взвесить — могу что-то и пропустить. Что-то важное, которое на первый взгляд может показаться мелочью. А потом придется очень долго расхлебывать последствия этой «мелочи». Или недолго, но болезненно: в подвале местного СБ. А этого хотелось бы избежать. Значит — за дело.
 — Седус! Вынимай кляп изо рта у этого урода! — Я брезгливо показываю на великовозрастного балбеса, являющегося сыном бывшего главы нашей «взрослой» антипрезидентской организации. — Хочу послушать, что он мне скажет.
 Второй сопляк что-то мычит. Может быть, понимает, что уже практически стал покойником. Плевать я на это хотел! В конце концов никто их сюда не звал, а что бывает с чрезмерно любопытными, помнить никому не мешает. Особенно если этот кто-то решил засунуть свой нос в мои дела, Не люблю я этого! Очень не люблю. А теперь начинается шоу под названием «дай мне правильный ответ». Поощрения в этом шоу не предусмотрено, зато предусмотрено некоторое количество наказаний. Наказания следуют за неправильные ответы. Или за кажущиеся таковыми. Сами виноваты: я их в это шоу не приглашал.
 — Я тебя убью, щенок! — брызжа слюной, визгливым голосом выкрикивает несостоявшийся диверсант.
 Так, значит, разговаривать молодой человек еще не научился. И правил, похоже, не понимает. Ударить сейчас или потом? Очень не хочется с ним возиться. Лень мне после бессонной ночи это делать.
 — Дорогуша, а как ты себе это представляешь? — интересуюсь я.
 — Что? Да я тебя…
 Понятно. Нормального языка не понимает в силу общей умственной отсталости, головой думать не намерен, значит, придется применить некоторое воздействие. Весьма грубое, кстати. Несильно размахиваюсь и бью придурка ногой по ребрам. Кроссовка — это не армейский ботинок, но, похоже, клиент понял, что шутить с ним не собираются. Взвыл и с ненавистью уставился на меня. Молча. Уже прогресс.
 — А теперь объясни мне, мил-человек, какого черта ты здесь сейчас делаешь?
 — Вызывай полицию. Им объясню.
 А он ведь не понимает, во что влип! Да, похоже, идиотизм в этом конкретном случае передался по наследству. Клиника.
 — Полицию? — издевательски улыбаюсь. — Зачем же полицию? Им до нас дела нету, а нам до них. Так что будем разбираться своими силами. Значит, мне вопрос повторять надо? Или сам ответишь?
 Молчит и смотрит в сторону. В героя-подпольщика решил поиграть? Или папин приказ выполняет? Хорошо, в бирюльки играть закончили.
 — Ты, сученыш, сейчас будешь исповедоваться, — говорю я, извлекая из кобуры пистолет. — И делать ты это будешь искренне, как и положено на исповеди. Я буду тебе задавать вопросы, ты будешь на них вежливо и правдиво отвечать. Если какой-то ответ мне не понравится — я прострелю тебе колено. Потом — второе. Далее я прострелю тебе правый локоть, затем — левый. После этого у тебя не останется интересных суставов, и я прострелю тебе голову. Продолжения ты уже не увидишь, но оно будет — я займусь твоим приятелем. С ним схема будет та же самая. Так что, если у тебя не возникает желания испытывать подобные прелести на своей шкуре, ты мне прямо сейчас расскажешь, что ты здесь делаешь и зачем? Приступим?
 Еще один взгляд, полный ненависти, и плевок в мою сторону. Я, кажется, предупредил недвусмысленно и прямым текстом. Кроме того, я пообещал за подобные действия наказать. А раз пообещал — надо выполнять. В конце концов он должен понять, что я не шучу.
 Хлопок пистолетного выстрела в замкнутом пространстве прозвучал просто оглушительно, в помещении завоняло горелым порохом, и в ту же секунду заорал мой подопечный — ранение в колено очень болезненное.
 — Теперь ты готов говорить? — интересуюсь я.
 — Сука ты! Сука!
 — Придурок, не заставляй меня стрелять во второе колено! — рявкаю я. — Что ты здесь делаешь? Говори быстро!
 — Я… Мы… — До него, похоже, начало доходить.
 — Ну!
 — Нам просто хотелось посмотреть, чем тут малолетки занимаются. Мы ничего такого…
 Ну и что мне с этим делать? Два варианта: или врет, или нет. Пятьдесят на пятьдесят… Прямо как в идиотском анекдоте: какова вероятность встретить динозавра на улице Столицы? Пятьдесят на пятьдесят: либо встретишь, либо нет. Да, голова у меня что-то сегодня варит откровенно плохо. Можно, конечно, прострелить придурку второе колено, но толку от этого не будет. Это даже не забавно — глупо. А что это у нас второй пациент так судорожно дергается? Может, с ним будет поговорить интереснее?
 — Седус! — гаркаю я. Мальчишка, похоже, поражен увиденным, но ему хватает секунды, чтобы прийти в чувство.
 — Так точно, господин командор!
 Какое, ко всем чертям, точно? Нет, господа хорошие, Ромуса я все-таки убью. Или покалечу, если не дадут убить.
 — Вынь кляп из пасти у второго болвана! Ему поговорить со мной припекло.
 Седус как-то бочком приближается ко второму пленнику и при этом все время косится на пистолет в моей руке. Правильно, между прочем, косится! Сам ведь проштрафился, а я могу относительно плетей и передумать… Вот что надо сделать — так это узнать имя маленького мерзавца, который подбил эту братию на поход за пивом. Узнать, запомнить и на досуге решить, что же с ним, собственно, делать. Но это потом. А сейчас меня очень интересует, что мне скажет второй придурок, позволивший себе удовольствие забраться в мои владения.
 — Отпустите нас! Мы ничего не хотели! Мы…
 Седус осмелел и коротко бьет пленника в лицо. Удар хороший, а может, дураку до этого сломали нос, но кровь у него начинает хлестать сразу же.
 — Достаточно, — не торопясь говорю я Седусу, прицеливающемуся ударить еще раз и уже обращаясь к связанному нарушителю спокойствия. — Так какого черта вас сюда понесло среди ночи?
 — Нам по приколу посмотреть было! Правда! Мы все поняли! Мы больше не будем! Отпустите нас! Пожалуйста! Мы…
 — Заткнуться! И прекрати скулить, как баба. — Как же я не люблю таких мужиков, которые сперва напакостят, а потом начинают плакаться в жилетку и ныть, что больше не будут. Не знаю, как у кого, но у меня они вызывают только отвращение. Думаю, что не только у меня.
 Мне становится скучно и противно. По той причине, что я вижу — происходящее форменная глупость. И самое мерзкое, что повинны в этой глупости не два великовозрастных балбеса, которых с пьяных глаз посреди ночи потянуло на подвиги, а мои подчиненные, которые уверовали в свою безнаказанность и решили, что им можно теперь вообще все. Но самое мерзкое то, что расплачиваться придется все-таки искателям приключений. Расплачиваться своей жизнью. Не потому, что они что-то увидели, а потому, что чисто теоретически могли увидеть. И это совершенно паскудно. Кроме того, мне явно пытаются навязать еще и роль палача. Не хочу! Я не хочу расстреливать этих сопливых придурков и прятать их трупы! Я не хочу допрашивать их о том, кто еще знал об их походе в наш зал. И я не хочу заниматься изловом и отстрелом этих самых знающих. В конце концов у меня есть Ленус. Он мой заместитель, у него у самого пистолет в кобуре, вот пусть он этой всей грязью и занимается. А я сейчас пойду спать. И спать, смею вас уверить, буду целый день. Причем, как положено, с жутким храпом. А тому, кто решит меня разбудить, сильно не поздоровится. Это я тоже могу обещать.
 Я жестом отзываю в сторону Ленуса, показываю ему на лежащих на полу пленников, коротко бросаю «Допросить и пристрелить. Трупы спрятать». Затем поворачиваюсь, медленно иду к выходу из здания, на ходу застегивая куртку.
 Вечером меня опять разбудил Ленус. Он посмотрел мне в глаза, кивнул и молча вышел из комнаты. Таким бледным я его никогда до этого не видел.




 Глава 10. ПО КОНЯМ!


 Наступила осень. Уже наступила. О той работе, которую мы провернули за лето, вспоминать откровенно приятно. Если не учитывать некоторых мелких недоразумений, то все прошло просто прекрасно. Даже более чем прекрасно. И вот я опять сижу в поезде, направляющемся в Столицу, чтобы последний раз переговорить со своими штабистами: некоторое время нам будет крайне затруднительно поддерживать связь. Зато потом мы сможем… Если все пройдет удачно. Если… Но ожидание уже закончилось: мои люди на низком старте, не только мои, а и по всей стране.
 Мне, наверное, страшно. Точнее, чувство какое-то непонятное и незнакомое. Может, это меня пугает? Я не вижу, почему моя многострадальная Родина опять должна пережить то, что я собираюсь устроить. Ну, если быть объективным, то собираюсь не я, а… А кто? Пора бы уже сообразить, кто же тот самый кукловод, который дергает за веревочки, а мы, как марионетки, послушно шевелим конечностями. Шевелим и не понимаем зачем.
 Вагон мерно покачивается. Постукивают колеса на стыках рельсов. Я люблю ездить в поезде. Люблю приезжать в Столицу. И все то, что сейчас происходит, должно вызывать у меня только положительные эмоции, но этого нет. Есть какая-то сосущая пустота внутри и непонятное чувство. А может, предчувствие? Если это предчувствие, тогда ничего хорошего в нем нет… А может, это просто неизвестность? Неизвестность, которая меня страшит, как в детстве? Впрочем — к черту! Уже поздно бояться и поздно что-то менять. Завертелось чертово колесо очередной революции. Единственное, что во всем этом деле хорошо, так это то, что я нахожусь очень близко к оси этого самого чертова колеса. А раз так, то либо убьют сразу, либо останусь в центре очень и очень надолго.
 Штаб напоминает встревоженный улей. Не совсем понятно: кто-то славно разбередил его палкой или идет процесс роения. Но со стороны в любом случае должно выглядеть забавно. На входе стоят не два охранника, как было раньше, а человек десять. У многих под френчами угадывается оружие. Ничего себе! Даже не считают нужным толком прятать пистолеты. СБ, конечно, уже получило информацию о том, что происходит нечто непонятное, но пока никаких действий не предпринимает. Интересно, а почему? Не хотят связываться или решили, что игры детишек их не касаются? Хотелось бы верить во второе.
 — Пропуск, господин командор!
 Пропуск? А вот это что-то новенькое. Меня, главнокомандующего, не пускают в собственный штаб! Ну и нравы же в Столице.
 — Что, капрал? — делаю как можно более надменное лицо. — Я ослышался?
 — Никак нет, господин командор! Пропуск, пожалуйста.
 — Старшего ко мне! Быстро! — Я перехожу на рык. Этого мне только не хватало!
 — Начальник караула занят, господин командор. Ничем помочь не могу.
 Мне показалось или у него на лице промелькнула издевательская усмешка? Вот это уже серьезная ошибка! Очень серьезная. Я не собираюсь кому-либо прощать насмешек над собой. А тем более какому-то холую Ромуса.
 — Смирно, капрал! — Голос звенит, как натянутая струна. — Немедленно начкара ко мне! Или нашивки жмут?
 Подействовало. При словах о нашивках непроизвольно дернулся. Неужели кто-то из «стариков»? Тогда почему только капрал? Странно. Впрочем, Ромус дурак редкостный — мог и разжаловать за какую-нибудь мелочь. С него станется…
 — Магнус! Ты чего здесь разорался? Не на плацу. Резко оборачиваюсь на голос. Так и есть: Репус собственной персоной. Улыбка в тридцать два зуба… Виноват — в двадцать восемь. Зубы мудрости у него пока не прорезались. Соплив еще. Биологически.
 — Да понимаешь, друг мой Репус, тут какой-то дегенерат (не будем указывать на него перстами, но все знают, что это… слоненок) ввел какие-то идиотские пропуска. В результате меня не изволят пускать в мой же собственный штаб. Я вот сейчас для начала двадцать плетей перед строем организую начальнику караула, а потом для разнообразия по тридцать часовым. Чтобы знали, у кого можно пропуска требовать, а кому требуется отдать честь и пропустить в здание без вопросов. Я достаточно прозрачно излагаю? Вот… А в тот светлый момент, когда я попаду в свой кабинет и выясню, чья это дурацкая идея, то автору, ты уж мне поверь, мало не покажется.
 — Идея моя. — Репус продолжает скалиться. — Можешь начинать свое «мало не покажется».
 Мысль хорошая, но лучше от нее воздержаться. С Репусом рукопашную схватку устраивать не рекомендуется. По некоторым соображениям личного характера — лишних зубов у меня нету. Да и ребер тоже. Хотя тут надо быть честным — я не в такой уж плохой форме, так что и нашему разведчику тоже перепадет на орехи.
 — Ну не здесь же! — Я одаряю Репуса улыбкой, больше напоминающей оскал.
 — Естественно, не здесь, — поддерживает меня Репус. И уже часовому: — Быстро в канцелярию и выписать пропуск на командора Маг… Саниса!
 — Магнуса! — одергиваю я Репуса. — Ты вначале все правильно сказал.
 — Логично, — соглашается Репус и опять обращается к часовому: — Все слышал? Ты еще здесь?
 Парень срывается с места и исчезает в дверях. Мы переглядываемся с Репусом и молча отходим к ближайшей скамейке.
 — Может, ты соизволишь объяснить, что происходит? — раздраженно спрашиваю после того, как мы усаживаемся на разогретые осенним солнцем доски парковой принадлежности для отдыха.
 — Объясню. — Физиономия у Репуса делается кислая. — Была попытка похитить какие-то бумаги из кабинета Ромуса.
 — Откуда? — удивляюсь в свою очередь я.
 — Я тоже не понимаю, что там может быть интересного. — Репус невесело улыбается. — Но сам же понимаешь — если рискнули полезть к нему в кабинет, значит, могут и в любой другой. А ведь далеко не у всех полная херня на столах и в сейфах.
 — Поймали? — с надеждой в голосе спрашиваю я.
 — Ну а как же? — Репус снова беззаботно улыбается. — Я и поймал. За руку. Можно сказать — на горячем.
 — И?.. — подталкиваю я приятеля к продолжению рассказа.
 — Магнус, а что может быть дальше? В подвал на допрос, а потом — в реку. То, что от этого козла осталось. Да… Так вот… Ну и после этого я и приказал ввести пропускной режим.
 — А мне ты сообщить об этом не в состоянии был? — ядовито спрашиваю я.
 — Знаешь, как-то за всеми этими напрягами забыл. Честно.
 — Слушай, а если бы я часовому физиономию прямо там разбил бы? А? — Меня начинает раздражать беззаботность Репуса. Все-таки видеться с ним надо пореже — периодами очень хочется дать за эту бесшабашность по репусовской стриженой голове.
 — Тогда бы я сначала тому же часовому добавил лично, а потом назначил пятьдесят плетей за то, что не смог справиться с возложенной на него задачей, — беззаботно отвечает наш великий тактик.
 — Слушай, Репус, ты хоть понимаешь, что мы здесь не в бирюльки играм? — Я с большим трудом сдерживаюсь. — Вот-вот все начнется, а ты себя ведешь так, будто на пикник собрался.
 — Не дергался бы ты, Магнус, оно бы лучше было. — Такого тона я от него еще никогда не слышал. — Тут у нас идея появилась одна… Вон уже и твой пропуск несут. Поговорим у меня в кабинете.
 — Нет, дорогой мой, поговорим у меня в кабинете! — отсекаю я и поднимаюсь со скамейки.
 Действительно, давешний часовой уже спешит ко мне, неся в вытянутой руке небольшой кусочек пластмассы. Когда пропуск попадает ко мне в руки, я с интересом обнаруживаю на нем свою фотографию, имя, звание и штрих-код. Да, с секретностью, похоже, дела у нас обстоят неплохо. Однако я бы был абсолютно не против, если бы меня об этом уведомили заранее. Желательно еще до моего приезда в Столицу.
 Если у нас все получится, то с течением времени будет хуже и хуже, надо полагать. Сейчас лучшей защитой для нас является возраст. А потом? Мы ведь не всегда будем сопляками. Когда-то придется и взрослеть. Так чем же это закончится? Личными чипами, вшитыми под кожу? Проверкой отпечатков пальцев и узора сетчатки глаза? Веселенькое будущее вырисовывается…
 Впрочем, пора работать. Я коротко киваю парню, принесшему мне пропуск, и в сопровождении Репуса направляюсь в штаб. Как ни крути, а времени у меня абсолютно нету: сегодня будут обговорены последние детали, согласованы сроки. Сегодня, черт побери, я намерен получить информацию о том, где и когда я смогу вооружить своих людей. Режим секретности — это, без сомнения, великолепно, но мне нужна полная информация. Я же главнокомандующий, а не неизвестно кто. Вот я и получу всю информацию. Без исключений. А потом хорошо подумаю, что с ней можно будет сделать. Переварю, так сказать… Если несварения не случится.
 — Извини, Магнус, но это не только моя идея. — Ромус старательно не смотрит мне в глаза. — Ты сам должен понимать, что чем меньшей информацией обладал каждый из нас, тем меньше было шансов нарваться на неприятности с… э-э-э… органами правопорядка…
 — Красиво говоришь! — Я действительно в восхищении. Ромус на этот раз переплюнул сам себя в борьбе за секретность. — Мы все знаем о существовании друг друга, знаем, как и кого из нас можно найти, знаем имена друг друга, а тут мне, оказывается, не положено знать о складах с оружием? Великолепно! Я в полнейшем восторге! Что бы дала твоя секретность, если бы взяли тебя или Репуса? Да ничего!
 — Я буду молчать на допросах, если того потребуют интересы дела! — Ромус вскочил со стула и невольно принял наполеоновскую позу.
 — А тебя, дурака, никто и не будет заставлять говорить, — брезгливо бросаю я в ответ. — Просто накачают «сывороткой правды» по самое «мама не горюй», и ты выложишь все самостоятельно. И то, что знал, и то, что старался забыть, и то, что уже забыл. Может, ты не знаешь, как эта штука работает?
 Все он прекрасно знает. И также хорошо он знает, что прятать от меня любые вещи было глупостью. Знает, но ничего с собой поделать не может: мы друг друга переносим крайне плохо и готовы сделать пакость при первой же возможности. Интересно, а он понимает, что речь идет исключительно о нашей с ним взаимной неприязни, или искренне уверен, что поступает абсолютно правильно? А ведь с него станется так думать.
 — В конце концов, — Ромус решает переменить тему разговора, — это все не важно. У нас сейчас общая цель! И мы должны…
 — Да заткнись ты! — не выдерживает Репус. — Цель у тебя… Как же.
 — Я, между прочим, начальник штаба! И мне…
 — Ромус, на самом деле, заткнись по-хорошему, — совершенно искренне говорю я. — Почему мне не были предоставлены данные о складах с оружием, его количестве и доступности — разберемся позже. Как и с тем, по какой причине ты не соизволил написать нормальный устав. Сейчас меня интересует только одно: твоя идея захватывать «универсалы» непосредственно в воинских частях?
 — Моя! — тут же просиял Ромус. — Они находятся на консервации, и данная операция не представляет собой ничего сложного. Мы сможем просто взять их тепленькими — охрана минимальная. Так что…
 — А теперь, клизма штабная, послушай меня внимательно. — Я невольно перехожу на свистящий шепот. — Если ты за давностью лет запамятовал, то я напомню: полный вывод машины из консервации занимает четыре часа. И это при условии, что занимается этим мероприятием обученный экипаж. Хорошо обученный, заметь. Все это время, надо полагать, ничего не будет происходить? Тревога не будет поднята, не будет прислано подкрепление, не появятся ребята из спецподразделений. Так? А мне кажется, что не так. У меня почему-то есть смутные предчувствия, основанные на некотором опыте, что в самом лучшем для нас случае ровно через час к нам явятся поинтересоваться происходящим. И явятся не с пустыми руками. Если мы окажем более или менее приличное сопротивление, а мы его окажем! Не знаю, как ты тренировал своих людей, а я этим занимался качественно. Так вот, в этом случае они просто поднимут истребители с ближайшего аэродрома и нанесут ракетный удар по захваченной части. При этом будут полностью правы. Есть вариант хуже — спецподразделение. Вот эти наших мальчишек вырежут, как молочных поросят. Я более чем уверен, что у нас в Городке таких подразделений нету, но у вас в Столице они присутствуют. Чем ты, черт побери, думал? Никакого плана, а до начала операции считанные дни. Не молчи, скотина, отвечай!
 Пригорюнился, мерзавец. Это хорошо. Будет знать, как в секретность со мной играть. Игрок выискался. Молчит и явно в уме просчитывает, как бы извернуться. Вот ведь скотина! Даже сейчас думает только о том, как бы прикрыть свою задницу и по возможности свалить вину на другого. Ну уж нет! В этот раз, дорогой Ромус, я тебя сильно разочарую — не получится! Старого козла Альтуса сейчас здесь нету, так что прикрыть тебя от меня некому. И Ленуса я правильно в Городке оставил: пусть рутиной занимается, а то знаю я этого дипломата — сразу бы начал нас примирять. Сегодня мне это не нужно: мне необходим Ромус, четко понимающий свое место. Повторения прошлого путча я не допущу — за глаза хватило два раза в школе поучиться, а тут мне еще и третий наметить пытаются? Правда, Альтус, скотина старая, что-то говорил об уничтоженной технологии и все такое. Но слишком хорошо я старого лиса знал: такие вещи он точно не стал бы уничтожать. Значит, я не удивлюсь, если их передали тому же Ромусу. Может, он на это надеется? Тогда я его огорчу — покойников омолаживать бессмысленно. А если он помолчит еще пару секунд, то покойником станет гарантированно.
 — Не кипятись, Магнус. — Репус явно пытается меня успокоить. — Ничего страшного пока не произошло. Ну получил ты планы за два дня, а не за месяц. Что поменялось-то?
 — Я тебе сейчас объясню, что поменялось. Так бы я имел время подумать, а теперь вынужден принимать решения на ходу, не имея ни малейшей возможности их проанализировать. И мой штаб, который должен был разработать четкие рекомендации, вместо этого выдает мне какие-то дегенеративные общие соображения, которые ни на одну жопу не натянешь. Вот и вся причина, по которой я кипячусь, как ты изволил выразиться.
 — Я что-нибудь придумаю. Ты же знаешь! — На лице Репуса заиграла одна из тех улыбок, которая означает, что в мозгу Репуса зреет очередная пакость.
 — В том-то и дело, что знаю, — бурчу я. — Ты должен был все это время мотаться по стране и составлять планы, как брать те или иные склады. А ты вместо этого тут вино трескал и баб тискал.
 — Ну, насчет баб ты и сам не дурак. — Репус заговорщицки подмигивает. — А вино… Оно мне никогда не мешало… Слушай, Магнус, ну не пори херни! Я не поверю, что ты не в состоянии сам сообразить, как взять какой-то вонючий склад в Городке!
 Не поверит он. Вот же хитрый мерзавец! Знает, за какую струну меня нужно задеть: теперь помимо воли мозги включатся и начнут лихорадочно искать выход. Как же: меня же поместили в любимые условия — цейтнот. А может быть, меня специально подстегивают, чтобы я работал «на максимуме»? Для дела, так сказать. Цель-то благородная на первый взгляд. Но только на первый.
 — Ты хоть к столичным складам присмотрелся? — с надеждой спрашиваю Репуса.
 — А как же, — оправдывает мои надежды наш гениальный тактик. — Даже лазейки уже нашел.
 — Замечательно, — холодно говорю я. — А мне что делать прикажете? Штурмом брать?
 — Если не будет другой возможности — то штурмом! — встревает в разговор Ромус. Как-то я о нем совсем забыл… Надо бы это дело поправить.
 — Очень хорошо! — преувеличенно весело говорю я. — Значит, поступаем так: я сейчас забираю с собой Репуса. Он мне разработает захват складов в Городке и поможет провести, а ты же у нас целый начальник штаба, значит, справишься сам. Как тебе диспозиция?
 Судя по выражению лица, диспозиция Ромусу не нравится. Интересно, а как он собирается выкрутиться? Скулить начнет?
 — Ты же понимаешь, что это самоубийство? — В глазах у Ромуса неподдельный ужас. Еще бы! Что-то самому придется делать.
 — Почему самоубийство? — изображаю я притворное удивление. — Ты же начальник штаба! То есть мозг всей операции. Вот и покажи то, на что твои мозги способны. Не все же время заниматься написанием откровенно бездарных уставов и еще более бездарных прокламаций — иногда необходимо и поработать на благо революции. Не находишь?
 Ромус явно так не думает. Если судить по его внешнему виду, то думает он сейчас совсем о другом: какого же черта на его, Ромуса, голову свалился этот Магнус? Плевать я хотел на его мысли!
 — Я не слышу ответа, Ромус! — подталкиваю я начальника штаба к совершению очередной глупости. — Ну же!
 — Какого ответа ты ждешь? — взрывается этот напыщенный кретин. — Что я тебе должен сказать? Что так и будет? Так хрен тебе! Столица важнее какого-то вонючего Городка, и по этой причине Репус останется здесь! А ты можешь продемонстрировать свои хваленые командирские способности, если они у тебя есть. Слабо?
 — Ты, козел, меня на «слабо» не бери! — Я вскакиваю из кресла. — Я уже вышел из того возраста, когда такие фокусы проходят! И в отличие от тебя я имею хоть какие-то способности! Так что за меня не волнуйся — у нас в Городке все будет в лучшем виде. Но если ты облажаешься здесь, то я прослежу за тем, чтобы до тебя добраться раньше президентских ищеек и собственноручно свернуть тебе шею. Все ясно, козел?
 Репус ржет. Нет, не так: Репус РЖЕТ!!! Громко и совершенно искренне. Вон как заходится — сейчас по полу кататься начнет. Я смотрю на него как идиот, а потом перевожу взгляд на Ромуса. Вид у начальника штаба откровенно глупый. Наверное, как и у меня. Опять перевожу взгляд на Репуса — тот продолжает веселиться. Невольно улыбаюсь и я. Надо полагать, что со стороны мы с Ромусом выглядели не лучшим образом. Но неужели настолько, что нельзя прекратить веселиться?
 — Может, ты заткнешься наконец? — довольно грубо интересуюсь я у веселящегося разведчика.
 — Ой, умора! — сквозь смех стонет Ромус. — Вас в цирке показывать надо: денег бы заработали столько, что на любую революцию можно было бы положить. Вы чего опять грызетесь? Нечем заняться? Так я вам обоим сейчас работу найду.
 — Знаешь, орел ты наш, — проникновенно говорит Ромус. — Работу тебе я сейчас найду! Поедешь ты с Магнусом в Городок, составишь план захвата складов и вернешься. Уедешь сегодня, а вернешься послезавтра. Дня тебе, смешливому, за глаза должно хватить. Это приказ!
 — А кто ты такой, чтобы мне приказывать? — тут же огрызается Репус.
 — Он тебе начальник штаба, — язвительно говорю я. — Так что никуда не денешься: поедешь со мной и разработаешь.
 — Вам обоим делать нечего? — вскипает разведчик. — У меня и здесь дела есть!
 — Плевать я на твои местные дела хотел! Поедешь со мной и проведешь рекогносцировку на местности. На этот раз — это уже мой приказ. Еще вопросы будут?
 Вопросов у Репуса не возникло. Он недобро посмотрел сперва на Ромуса, потом на меня и молча вышел из кабинета.
 — Теперь мы с тобой, Ромус, можем закончить. Пока нам никто не мешает.
 — Что закончить? — Начальник штаба тупо уставился на меня.
 — Начатый разговор. — Как же Ромус меня все-таки раздражает. — Ты опять повторяешь те же самые ошибки, которые делал шесть лет назад. Одну за другой повторяешь. Почему?
 — Не мели ерунды! Если кто сейчас и делает ошибки, то это явно не я. Ты не хуже меня знаешь, что основной удар требуется нанести здесь, в Столице, и потому мы должны объединить все усилия, чтобы…
 — Чтобы опять обосраться? — перебиваю я Ромуса. — Один раз мы уже так' пробовали: ничего не вышло. И ты не хуже меня знаешь почему, знаешь, что, не имея поддержки с периферии, нас опять загонят в горы и перебьют. Если в тот раз нам удалось вывернуться, то причин тому две: у нас были профессиональные военные, а не сопляки четырнадцатилетние, и войсками командовал я. Открою тебе маленький секрет: мы бы в любом случае спаслись. Была бы возможность омоложения, не было бы ее — не важно. Только сейчас ты бы просил милостыню где-нибудь в Париже или Вене, а я бы, вероятнее всего, подался в наемники. Знаешь почему? Потому что я четко понял: как только нас заперли в горах — мы проиграли.
 — Я в этот раз учел все ошибки. — Ромус начал оправдываться. — Больше мы такой глупости не повторим!
 — Ага! — киваю я. — Вместо нее наделаем огромное количество новых. Ты прекрасно знаешь, что брать штурмом склады даже не рискованно — это чистой воды самоубийство, И что делаешь ты? Правильно — принимаешь это решение как единственно верное. Теперь ты за сегодня-завтра ознакомишь с ним командиров периферийных подразделений, и они начнут его претворять в жизнь. Самое смешное заключается в том, что больше половины этих самых командиров являются четырнадцатилетними мальчишками. Скажи мне, Ромус, на что ты надеешься? На чудо?
 Ответить ему явно нечего. А мне по большому счету не нужен его ответ. И мы оба это знаем. В кабинете повисает тишина. Из-за окна доносятся звуки столичной жизни, слегка приглушенные стеклом: ездят троллейбусы, сигналят авто, кто-то использует мегафон, чтобы отрекламировать выставку, которую обязательно необходимо посетить «жителям и гостям Столицы». Мне становится откровенно противно — мы бросим тысячи детей на автоматы регулярной армии — и для чего? Чтобы Ромус потом мог купаться в роскоши. Самое мерзкое, что он потом даже и не вспомнит об этих самых детях. Даже не вспомнит…
 Я медленно встаю и иду к двери. Ромусом я на сегодня сыт по самое горло, а нужно переговорить еще с огромным количеством народа в канцелярии. Получить развернутые планы (я себе представляю, что там написано!), утрясти некоторые детали с Репусом, и можно ехать домой. Если повезет — я попаду на восьмичасовой поезд и дома буду рано утром. Но для того чтобы я мог сейчас работать, мне необходимо отдохнуть от общения с Ромусом — мне сейчас необходим небольшой глоток тишины. Кстати, у меня же здесь имеется персональный кабинет! Вот сейчас его и осмотрим. Только нужно будет распорядиться, чтобы у дверей выставили охрану, которая никого в этот самый кабинет не будет пускать. По крайней мере минут двадцать или тридцать.
 — Это самоубийство! Я туда сам не полезу и тебя не пущу!
 — Успокойся, Ленус, давай сперва подумаем.
 Мы сидим у реки на иве, полностью склонившейся над водой, и курим. Напротив нас та самая воинская часть, которая, по сути дела, является складом. Здесь стоят вожделенные «универсалы», и мы думаем о том, как их добыть. Ромус рассчитал верно, когда в приказном порядке попытался отправить со мной Репуса: я, естественно, отказался, после того как немного побыл в тишине своего кабинета. Именно на это он, подлец, и надеялся. Гордыню я свою, конечно, потешил, но что делать дальше, еще не знаю. Вернувшись домой, я нашел Ленуса, и мы с ним отправились к реке, чтобы на месте разобраться с ситуацией. Вот и разбираемся уже целый час. Единственное, к чему пришли, — это к пониманию того, что со стороны реки штурмовать не имеет смысла. Она воробью по колено, конечно, но зачем лишняя головная боль? И так все паскудно.
 — Знаешь, здесь мы с тобой ничего не высидим. — Я поднимаюсь на ноги и машинально отряхиваю джинсы. — Пойдем-ка к воротам. Может, там что-то интересное увидим?
 — Других вариантов все равно нету, — соглашается со мной Ленус, поднимаясь.
 Ворота воинской части давно не красились. Во всяком случае, именно такое впечатление они и производят. У ворот находится дверь, ведущая на КПП. Все точно так же, как и почти десять лет назад, когда я отгонял сюда «универсалы». Правда, тогда ворота все-таки были выкрашены, хотя и откровенно некачественно. А чего стараться, если часть все равно является всего лишь большим складом? Вот не особо бойцы напрягались, и господа командиры просто смотрели на это сквозь пальцы. Сейчас, вероятнее всего, решили, что вообще незачем такими глупостями, как покраска ворот, заниматься. И правильно: нету причины утруждать себя подобным, когда вместо всяких глупостей можно и водочки попить. Или казенного спирта, что тоже неплохо.
 Я надеюсь, что такое же разгильдяйство здесь во всем. Тогда мне не составит труда захватить необходимую мне технику. Хотя опасение у меня одно нехорошее есть — при такой организации и самих «универсалов» может не оказаться на месте… А в самом деле: что я буду делать, если амфибии тривиально пропили? Может получиться очень не смешно.
 — Ты хоть помнишь, что там и как внутри? — выводит меня из ступора Ленус.
 — Издеваешься? Ты знаешь, сколько лет прошло? Там за это время все могли сотню раз перестроить, сломать и снова перестроить. Это же воинская часть.
 — А мне кажется, что они последний раз забор красили как раз перед твоим приездом, — ядовито замечает Ленус.
 Крыть нечем. На самом деле все выглядит из рук вон плохо, и может статься, что наш идеолог прав: забор на самом деле в последний раз красили перед моим приездом. Но почему? Я не раз видел офицеров-нерях. Взять того же Репуса. Однако чтобы собралась целая воинская часть таких уникумов, в это я не поверю. Но что тогда могло произойти? Не люблю я загадки. Особенно когда на их решение совершенно нету времени.
 — Хорошо, — говорю я. — Значит, если мне не изменяет память, там все выглядит следующим образом: как въезжаешь в ворота, то сразу же попадаешь на главную аллею (она железобетонная, во всяком случае, была), по сторонам растут деревья. Где-то в полукилометре от ворот интересующие нас боксы. Правее ворот и наискосок — казармы для личного состава и офицерское общежитие. Слева — открытая стоянка со всяким хламом, а за ней река. Что там еще есть — я понятия не имею.
 — Неинтересно было по территории пошляться? — непонимающе смотрит на меня Ленус.
 — Знаешь, мне тогда было глубоко насрать на эту территорию и на то, что на ней происходит. Очень хотелось как можно быстрее сбагрить «универсалы» и вернуться в Столицу. Ты же сам знаешь — в этом захолустье делать нечего. А тут еще уродец один попался… Каждый винтик, сволочь такая, проверил. Кстати, если он еще на службе, то «универсалы» в полной сохранности, но по состоянию ворот я бы таких предположений не делал.
 — Думаешь, можем вообще без техники остаться?
 — Ничего я не думаю. «Универсал» — это тебе не газонокосилка. Просто так не продашь.
 — Будем надеяться, что ты прав. — Ленус еще раз мрачно смотрит на облезлые ворота и поворачивается. — Давай выдвигаться к штабу. Все равно план там надо будет составлять.
 Я молча киваю. Действительно, надо идти в штаб — здесь ловить больше нечего.
 День обещает быть длинным. Последний день перед выступлением. Так сказать, перед вторым дублем. Бессмысленно сейчас искать что-либо новое. Бессмысленно менять планы. Зудящее чувство того, что завтра все будет по-другому, охватывает меня и заставляет собраться внутренне.
 Завтра. Все произойдет именно завтра. Точнее — начнется. Мы все надеемся, что продлится наша революция не очень долго, но кто может прогнозировать такие вещи? Да и нужны ли такие прогнозы? Что от них толку?
 В бывшем опорном пункте, который сейчас исполняет роль нашего штаба, оживление: поминутно появляются и исчезают вестовые, иногда забегают взмыленные командиры подразделений, непрестанно звонит телефон, последними словами кроет кого-то Ленус. Короче, полный дурдом. А чего можно ожидать за день до восстания? Я сижу за своим столом и пытаюсь сосредоточиться. Вроде бы все уже сотни раз проверено и перепроверено, но я все еще сомневаюсь. Может, можно было что-то сделать лучше? Может, где-то можно избегнуть ненужного риска? Хотя — поздно! Поздно что-то менять. Поздно переигрывать. Началась гонка, и я уже ничего не в состоянии с этим поделать.
 Еще час сидения здесь, и я одурею. Понимание накатило на меня внезапно, как летний дождь. Да. А лето-то уже закончилось… Пожалуй, последнее спокойное лето в моей жизни… Какое оно, черт возьми, спокойное-то было? Никакого спокойствия, одна нервотрепка! Я за последние недели даже о любимой девушке вспоминал всего раз или два…
 О любимой девушке, говоришь? А ведь действительно скотство! Я же могу из всего этого бардака и не вернуться. Надо зайти попрощаться. Нет, я не буду говорить ей о том, что мы можем больше никогда не увидеться. Это глупо. Мне просто нужно ее увидеть еще раз и рассказать, что я… А что я? Люблю ее? Да, пожалуй, это правда. Очень боюсь, что эта каша, которую заварили с моей помощью, легко может разбросать нас так далеко, что мы больше никогда не увидимся. Но всего этого ей говорить нельзя. И не имеет смысла — Уклус сама все прекрасно поймет. Ну почему люди понимают те вещи, которые им понимать не нужно, но не понимают самого простого и такого необходимого? Наверное, кому-то было удобнее сделать нас именно такими. Интересно, а кому? Ну и второй вопрос — зачем? Глупые у меня вопросы. Вдобавок не имеющие ответов. Или имеющие, но я подозреваю, что эти ответы мне очень не понравятся.
 Я встал и привычным жестом разогнал складки френча. Раз полезли в голову такие мысли, то нужно их гнать. Как? Чем-нибудь отвлечься. И я даже знаю чем — раз мне хочется увидеть Уклус, то я не вижу причин себе в исполнении этого желания отказывать.
 — Ле… Арнус! Остаешься за старшего. У меня есть еще кое-какие дела в городе.
 — Куда это ты намылился? — Ленус оторвался от телефонной трубки, в которую еше секунду назад выкрикивал что-то нелестное в адрес одного из командиров подразделений.
 — Не твое дело, — зло бурчу я и решительно направляюсь к двери.
 — У тебя не больше трех часов! — кричит мне вдогонку Ленус. Я только неопределенно машу рукой.
 Вот еще! Буду я перед каждым словоблудом отчитываться. Хотя вынужден признать — Ленус за последнее время здорово подтянулся. Теперь ему уже не стыдно будет и экзамен на офицера сдать. Если и не на старшего, то на первое офицерское звание точно.
 Я улыбаюсь своим мыслям, а ноги сами несут в сторону дома Уклус. Я действительно хочу увидеть эту рыжую девчонку. Вот только хочет ли она увидеть меня?
 — И как это называется? — Руки в боки, подбородок воинственно задран, а глаза так и мечут молнии.
 — Что именно? — осторожно интересуюсь я.
 — То, что ты делаешь!
 — Тебе нужно объяснять или сама знаешь? — пытаюсь парировать я.
 Уклус продолжает злиться. Впрочем, она мне нравится и такой. Она мне в любом виде, черт побери, нравится! И я даже не знаю почему. Наверное, правы те, кто утверждает, что любят не за что-то, а потому что. А может, и нет, но мне на них сейчас плевать: я любуюсь пышущей праведным гневом Уклус. И это мне.абсолютно не портит настроения.
 — Вот так ты со мной? — Только этого не хватало: сейчас слезу пустит.
 — Да не с тобой, а прежде всего с собой, — как можно более мягким голосом говорю я. — Думаешь, мне легко?
 — Тебе? — На глазах уже слезы. — Как тебе — я не знаю. А мне что думать? Ты меня не любишь!
 Теперь необходимо спокойно приобнять ее за плечи и говорить. Все равно что. Главное — уверенным голосом. Правильно — спокойным и уверенным голосом. Это всегда производит должный эффект. Ну, не всегда, но в большей части ситуаций.
 — Моя маленькая, глупая рыжая кукла! Ну кто тебе такую гадость сказал? Ты же сама знаешь, что у нас сейчас происходит. Ты своими глазами видела, что было на съезде. И если я в последнее время мало уделял тебе внимания, то не по своей воле и, поверь, не от хорошей жизни. Думаешь, мне легко? Вокруг сплошные лоботрясы. Дурак на дураке сидит и дураком погоняет. А кому всю эту кашу разгребать приходится? Естественно, мне. Вот и кручусь как белка в колесе. Света белого из-за всей этой карусели не вижу. В кои-то веки пришел к любимой, а она мне такое устраивает. Мне, по-твоему, мало достается от наших ослов?
 — Хотя бы позвонил, — произносит Уклус с упреком. Могу себя поздравить — гроза прошла стороной, слегка намочив землю легким дождем из слез.
 — Я бы с радостью, но это было сделать довольно сложно: или у аппарата кто-то есть, или уже слишком поздно. Представь, как бы выглядел звонок во втором часу ночи. Думаю, что твои родители были бы не в восторге.
 — Ага, — послушно соглашается Уклус.
 — Вот видишь! — Кажется, я таки растопил лед окончательно. — Но сейчас я здесь, и нам ничто не может помешать. Правда?
 — Конечно! Тем более что родители будут не скоро. — В глазах Уклус уже пляшут чертики.
 — Прости, я думал, мы пойдем погуляем. — Я старательно изображаю из себя невинность.
 — Потом! — решительно произносит Уклус и за портупею втягивает меня в квартиру. — Потом, если будет желание… Я хочу тебя!
 И наши губы встречаются в сладком поцелуе.
 — Потрахался? — недружелюбно осведомляется Ленус.
 — Не твое собачье дело, — так же недружелюбно отвечаю я.
 — Да что ты говоришь? — Теперь в его тоне слышны издевательские нотки.
 — Сейчас дам в глаз, — совершенно искренне заявляю я.
 Ленус готов уже сказать очередную гадость, но вовремя понимает, что я не шучу и получить он может. Причем прямо сейчас.
 — Да ладно тебе, — миролюбиво тянет разом присмиревший Ленус. — И пошутить уже нельзя…
 — Нельзя, — холодно отрезаю я. — Такого приказа тебе, штафирка, не поступало. Усек?
 — Усек. — Ленус смотрит на меня с неизбывной тоской. Бедненький. Позубоскалить ему не дали. Перебьется.
 — Докладывай. — Я усаживаюсь за стол и закуриваю.
 — Все как и было. — Ленус нагло садится на мой стол и тоже закуривает. — Бараны не в состоянии согнать своих овец в подобие стада.
 — А ты у нас поэт, оказывается, — с улыбкой говорю я. — Кстати, слезь-ка с моего стола, поэт, и доложи как положено!
 — Может, мне еще и по стойке «смирно» встать? — пытается огрызнуться Ленус.
 — Было бы весьма недурственно, — спокойно отвечаю я.
 — Ты это серьезно? — У Ленуса на лице проступает абсолютно детская обида.
 — Нет, конечно. — Я наконец-то улыбаюсь. — Но меня действительно интересует, что у нас плохого случилось за время моего отсутствия.
 — Как ни странно — ничего. — Ленус улыбается мне в ответ. — Звонил из Столицы Репус. Мечтал пообщаться с тобой, а вынужден был говорить со мной. Транспорт со стрелковым оружием прибудет этой ночью. Их надо встретить. Наши источники из полиции проявились: интересуются, что им теперь делать. Слухи по городу ползут, так что полиция пребывает в легком недоумении. Они подогнали водометы в центр города. Думают, что мы опять митинг с мордобоем организуем.
 — Это не возбраняется. — Я сладко потягиваюсь. До чего же все-таки хорошо, что я увидел Уклус!
 — И что мы с этим будем делать? — У Ленуса явно настроение хуже моего.
 — С чем именно? — решаю уточнить я,
 — С водометами, блин! — взревывает носорогом мой идеолог.
 — Да плевать я на них хотел, — лениво отмахиваюсь от Ленуса. — Возьмем «универсалы», и я на эти водометы клал с прибором. С большим, кстати, и очень толстым прибором. Тоже мне — водометами меня пугать вздумали. Детский сад какой-то!
 — А если не только водометы? — Ленус явно начинает мандражировать.
 — И что? — Он меня сейчас скорее забавляет. — У нас в руках тоже не только транспаранты будут. Не то что в прошлый раз.
 — Так ведь…
 — Что? — Я смотрю Ленусу в глаза, и он отводит взгляд. — Что тебя смущает? Крови будет много? Да, будет! Ты сам должен был прекрасно понимать, что будет, когда ввязывался в эту авантюру. Шесть лет назад отсиделся возле микрофона радиостанции и думаешь, что и теперь будет то же самое? Нет, дорогой мой, теперь тебе придется перепачкаться так же, как перепачкались мы все. А может, и больше: ведь ты еще и прокламации пописываешь, а это значит, что подталкиваешь людей к пролитию этой самой крови. Вот так оно на самом деле.
 Я замолкаю и выжидательно смотрю на Ленуса. Мне кажется, что он сейчас либо расплачется, либо полезет в драку. Но проходят секунды, и ничего не происходит. Ленус все так же сидит понурив голову и смотрит на столешницу.
 — Зачем мы все это заварили, Магнус? Действительно: зачем? Чтобы спасти свою шкуру? Или чтобы отработать омоложение? А может, и для того, и для другого сразу? Я не знаю, что ответить Ленусу, и потому просто молчу. Но он не хочет молчать.
 — Ты же знаешь, что мы с тобой не особо ладили тогда, шесть лет назад. Странно, но сейчас мы даже подружились. Я такого себе и представить не мог. Тогда не мог, Наверное, у нас у обоих есть мозги. Тогда почему мы не захотели ими воспользоваться? Ни тогда, когда мы пошли за Альтусом, как стадо баранов за козлом на убой. Ни сейчас, когда мы вообще не понимаем куда и за кем идем. Зачем нам это нужно? И нужно ли вообще?
 — Не совсем тебя понимаю, — осторожно отвечаю я. — Ты что-то предлагаешь или просто жалуешься на жизнь?
 — Ни на что я не жалуюсь. — Глаза Ленуса сверкают гневом. — Я пытаюсь понять, как два нормальных толковых мужика умудрились влезть во все это дерьмо? И главное, не «как», а «зачем»?
 — Вынужден тебя разочаровать: у меня нету ответов на твои вопросы. Нету не только для тебя, но и для себя. И мне нечего тебе возразить. Абсолютно нечего. А потому давай этот беспредметный разговор заканчивать. Толку все равно не будет. Сейчас займемся более насущными проблемами, а там посмотрим, как события развиваться будут. В конце концов, ты правильно сказал — мозги у нас с тобой присутствуют у обоих. Нужно просто не пропустить момент, чтобы их задействовать.
 Ленус согласно кивает и наконец-то освобождает мой стол от своего зада. Наверное, я все сказал абсолютно правильно.
 Более того — сам себе поверил. Ну а с другой стороны: что мы сейчас можем сделать? Да ничего не можем. Пока мы плывем по течению. Барахтаемся в меру своих скромных сил. Куда это течение нас несет — мы не имеем представления. Хотя я вру: какое-то смутное представление мы все-таки имеем. Вопрос лишь в том, насколько оно соответствует действительности. А даже если и соответствует, то что с этим пониманием делать, когда… А когда? Вопросы, вопросы, одни только вопросы и никаких ответов. Наверное, так и должно быть, но мне это все нравится с каждым днем меньше и меньше. И я ничего не могу с этим сделать. Может быть, именно сейчас наступает самый великий момент в моей жизни, а я сижу и маюсь ненужными вопросами? Вечно у меня так: или что-то мне отравляет удовольствие от происходящего, или я сам себе отравляю это удовольствие ненужными мыслями. Вопрос о том, являются ли эти мысли сейчас ненужными, я предпочту оставить на потом. И так слишком много вопросов, на которые отсутствуют ответы.
 Сегодня у меня на повестке дня, собственно, два вопроса, которые требуют принятия решения: встретить транспорты с оружием и захватить «универсалы». Все остальное может подождать до лучших времен.
 На востоке небо еще черное. Полностью. Ночь уже не такая теплая, как это было в середине лета, и я вынужден поплотнее запахнуть плащ-палатку, которая защищает меня от ночного холодка. Время — половина четвертого. Так называемая «собачья вахта». Это когда холодно, хочется спать, а внимание полностью рассеяно. Место для встречи груза мы выбрали правильно: дорога здесь делает поворот, а потом резко поднимается на холм. До ближайшей деревни километра три, до Городка — два. Пост дорожной полиции находится на самом въезде в Городок, так что им этот участок дороги не виден даже днем, а сейчас глубокая ночь.
 Перед самым подъемом от трассы в поля отходит проселочная дорога. Сейчас по всей ее длине, на расстоянии двадцати метров друг от друга стоят мои ребята: они будут помогать мне провести здесь грузовики. Я решил не рисковать и встретить груз за городом, а уже потом, окольными путями, перегнать его в наш зал. Конечно, городские власти уже намекают, что зал пора бы и освободить, но я пока отбивался от них под разнообразными, часто надуманными, предлогами. Последним сроком они назначили завтрашний день. Точнее — уже сегодняшний. Что ж, я освобожу зал. Правда, то, каким образом я это сделаю, им не понравится. Но это уже не мои проблемы.
 Стрелка часов как будто прилипла к циферблату — настолько медленно она ползет вперед. Курить нельзя — это может выдать наше месторасположение. Своих бойцов я проинструктировал очень строго: каждый пойманный с сигаретой будет застрелен на месте. Пришлось демонстративно извлечь из кобуры пистолет и навинтить на него глушитель. На меня посмотрели как на сумасшедшего, но в спор решили не вступать. И это правильно: здоровее будут. А раз командир так строг, то и сам должен показывать пример. В результате я вынужден буду мучиться без курева еще не менее получаса. И это в самом лучшем случае.
 Дорога пустынна. Мы здесь уже полчаса, а за это время не проехало ни единой машины. Меня начинает одолевать зевота. Громко щелкаю челюстями, подавляя непрошеный зевок, и тянусь рукой под плащ. Там на поясе фляга с холодным кофе. Конечно, не лучшее из того, что можно придумать, но хоть так. Стараясь не шуметь, осторожно откручиваю крышку и делаю глоток. Напиток не доставляет ни малейшего удовольствия: кофе все-таки надлежит пить горячим. Рядом еле слышно зашевелился Ленус. Через секунду я слышу произнесенное шипящим шепотом «Дай!». Не глядя, протягиваю флягу вправо. Несколько мгновений слышится только шуршание его плаща, но затем Ленус находит флягу на ощупь и осторожно тянет на себя. Отпускаю руку и уже через секунду слышу осторожный глоток. «Гадость», — шепчет Ленус и протягивает флягу мне назад. Я завинчиваю крышку и прячу сосуд под плащ. Сколько же прошло времени? Не может быть! Всего две минуты? Паскудно. Я мог, конечно, отправить встречать груз Ленуса, а сам оставаться в штабе, но не рискнул — наш идеолог, конечно, многому научился, но кадровым офицером не является. А мало ли что может произойти… Надеюсь, что обойдется без инцидентов, а там — посмотрим.
 Трасса просматривается на приличное расстояние. Здесь она проложена не по прямой — при строительстве необходимо было постоянно обходить ручьи и болотца. Потом, понятное дело, болотца осушили, лес вокруг вырубили, и исчезли ручьи, но трассу по прямой никто перекладывать не стал. Наверное, просто привыкли, а может, на самом деле дорого…
 Показалось или нет? Не показалось. Черт побери, что это может быть? Для наших слишком рано (только без двадцати четыре), да и по свету фар понятно, что идет легковая машина. Кому это неймется ездить в такое время? Спать надо по ночам, а не разъезжать на машине! Если это полиция, то могут быть проблемы. И довольно серьезные. А проблем сегодня хотелось бы избежать.
 Из-за поворота выскакивает легковушка и на приличной скорости несется к подъему. Когда она проскакивает мимо, я оборачиваю голову: так и есть! Полиция. Что им здесь надо в такое время? Не нравится мне это — наши осведомители клялись, что ближайший объезд территории патрульной машиной будет в половине пятого. А это тогда кто?
 — Магнус, — слышу я свистящий шепот Ленуса.
 — Чего? — отвечаю так же еле слышно.
 — А они наш груз не перехватили?
 — Типун тебе на язык! Скажешь тоже. В любом случае у нас еще есть время. Ждем.
 Ленус кивает в темноте и замолкает. А я задумываюсь: груз-то действительно могли перехватить. Что же нам тогда делать? У нас же меньше десяти стволов. О какой революции с таким вооружением может идти речь? Еще и водометы в центре города… О захвате «универсалов» при этом раскладе даже заикаться не имеет смысла.
 Если оружия не будет, то мы влипли. Я подношу к уху микрофон радиостанции и прислушиваюсь. Наши грузовики сейчас должны находиться где-то на пределе расстояния для устойчивого приема. В наушнике только треск помех. Пытаюсь себя успокоить тем, что если бы их задержали, то нам бы обязательно сообщили, но четко понимаю, что это явная чушь: если задержание проводит СБ, то могут и не успеть взяться за микрофон. Рискнуть и вызвать? А ведь не ответят. Правильно, кстати, сделают — Репус очень четко их проинструктировал относительно радиомолчания. Вызвать меня могут только они. И только в случае экстренной необходимости. Дерьмовая ситуация. Сколько там до времени встречи? Пятнадцать минут? По идее, я уже должен увидеть их фары на одном из поворотов дороги. Это если они движутся километров восемьдесят в час. А если медленнее? Скажем, километров шестьдесят? Тогда еще рановато. Подождем.
 Опять вой двигателя легковушки. На этот раз со стороны города. Мелькают фары — автомобиль стремительно скатился с холма и ушел в ночь. Ехал он, конечно, быстро, но я опять успел его разглядеть: снова полицейская машина. Та же самая? А может, другая? В любом случае мне не нравится, что они здесь разъездились. Очень не нравится. В любую другую ночь — пожалуйста, но не сегодня. Сегодня ночью мне абсолютно не нужны здесь полицейские. Да и для них это ничем хорошим не закончится… Но очень хочется этого самого «ничего хорошего» избежать. Очень.
 Десять минут до подхода грузовиков. Меня начинает колотить знакомая дрожь. Плащ-палатка уже не спасает. Понятно, что это нервное. Осторожно достаю из кобуры пистолет и передергиваю затвор. Кажется, оружие сегодня все-таки придется использовать: опять на поворотах дороги замелькали фары…
 Нет, это не похоже на полицию: едут значительно медленнее и явно не одинокая машина. Сколько их там? Раз, два, три… Пять штук. Похоже, что наконец-то уже наши. Даю сигнал приготовиться и сам начинаю выдвигаться к дороге. Щелкают затворы пистолетов: сегодня я выдал оружие наиболее надежным ребятам. Все имеющееся в наличии оружие. Глушители тоже имеются у всех. Если придется использовать, то есть шанс, что с поста у въезда в Городок подмогу не пришлют: просто ничего не услышат.
 Колонна грузовиков — а теперь у меня уже нет никакого сомнения, что это именно грузовики, — неторопливо ползет по трассе со скоростью километров шестьдесят — семьдесят в час. Вообще-то правильно: при таком грузе слишком быстро ехать не рекомендуется. Интересно, а водители знают, ЧТО они везут? И если знают, то как реагируют? Да наплевать мне на это! Знают или не знают… Реагируют или не реагируют… Я должен получить свой груз прямо сейчас. Они получат свои деньги за перевозку и вернутся по домам. Кто-то из них потом сможет похвастаться, что помогал революции. Ну, если у него возникнет такое желание. А если они не догадываются сейчас, то… То догадаются очень быстро — не позднее сегодняшнего утра. Но что мне до того?
 Вот сейчас колонна выйдет из-за поворота, и можно будет их останавливать… А это что такое? Знакомая полицейская машина выскакивает мне навстречу. Что за бред? Где эта дрянь взялась? А может, у меня галлюцинации? Нет, Ленус тоже привстал и смотрит на полицию с открытым ртом.
 Нас не заметили: автомобиль круто развернулся и встал посреди дороги. Открываются дверцы… Их всего двое? Очень интересно… Ну, у одного автомат, но второй-то с пистолетом. Даже из кобуры не вынул.
 — Ты г-г-грузовики видел? — это тот, что с автоматом.
 — Н-ну видел! — а это уже второй.
 — Ща стопнем и к-к-капусты срубим!
 Да они же пьяные! Мать моя женщина! Из-за пары пьяных полисов, которым не хватает на очередную бутылку, все может сорваться? Ну уж нет! Я решительно поднимаюсь и иду в сторону полицейской машины: мне необходимо подойти как можно ближе, чтобы не промахнуться. Сперва пристрелить идиота с автоматом, а потом заняться вторым уродом — он основательно пьян и вытащить пистолет явно не успеет.
 Из-за поворота показывается морда первого грузовика с притушенными фарами. Полис решительно машет им автоматом. В эту же секунду у меня в ухе оживает наушник рации: «Конвой» вызывает «Друга». Мы влипли, прием». — «Вижу, „Конвой“. Не дергайся, сейчас все уладим, прием», — цежу я, прижимая пальцами правой руки ларингофон к горлу. «Постарайся», — слышится в ответ.
 Расстояние между грузовиком и полицией стремительно сокращается. Полиса и не думают убираться с дороги, и первая машина начинает тормозить. Я уже на достаточном расстоянии, чтобы не промахнуться. Да и стражи порядка как на ладони — их освещают фары грузовика. «Конвой», это «Друг», вруби дальний на несколько секунд, прием». Тут же фары переднего грузовика включаются на полную мощность. Автоматчик пытается заслониться руками от яркого света, а его напарник, похоже, не понял, что вообще произошло. Нажимаю на спусковой крючок. Пистолет дергается в руке и с легким щелчком выплевывает из себя первую порцию свинца. Куда-то вправо летит отработанная гильза. Пуля попала в голову — я как в замедленной съемке вижу брызнувшую во все стороны жижу из крови и мозгов. Полицейский начинает медленно валиться на землю. Поворачиваюсь и навожу пистолет на второго. В это время рядом со мной раздаются два сухих щелчка. Ленус. Стрелял он. Первая пуля явно ушла в белый свет, зато вторая попала полицейскому в грудь. Он ничком падает на дорогу.
 — Молодец Арнус! — хвалю я товарища. — А теперь возьми четырех человек, прибери с дороги трупы и откати в овраг машину. Да оружие и патроны не забудь собрать! Все ясно?
 Начало положено — теперь резня пойдет по всей стране. Я, конечно, понимаю, что такая откровенная глупость могла случиться где угодно и с кем угодно, понимаю, что часть наших подразделений должна была нарваться на подобные неприятности, если не на худшие, но почему-то мне кажется, что первую кровь пролил именно я.
 — Так точно, — угрюмо отвечает Ленус, поворачиваясь к нашим мальчишкам: — Ты, ты, ты и ты — за мной.
 Здесь полный порядок — можно идти к конвою. Я отворачиваюсь от полицейской машины и медленно подхожу к кабине первого грузовика. Дверца приоткрыта, на подножке стоит паренек лет восемнадцати и во все глаза смотрит на меня. Я, наверное, кажусь ему монстром. Таким маленьким монстром, завернутым в армейскую плащ-палатку.
 — Закрывай дверь, — бросаю я ему и, когда он следует моему совету, вспрыгиваю на подножку. — Сейчас дорогу буду показывать. С полисами вам теперь общаться незачем.
 Он молча кивает и переключает передачу. Грузовик трогается. Я смотрю на дорогу: полицейскую машину уже откатили с проезжей части и толкают к оврагу. Почти сразу мы поворачиваем направо, и место моего преступления скрывается с глаз.
 До восхода остались считанные минуты. Небо уже посветлело и готово принять нарождающееся солнце. Все еще прохладно, но я привык мерзнуть этой ночью. Благо не долго осталось: сейчас здесь будет очень жарко.
 Подъем в части должен производиться в шесть тридцать, а сейчас пять пятнадцать. Таким образом, у меня есть в запасе около часа, чтобы захватить этот чертов склад.
 Мои бойцы нервно зевают и до боли в руках сжимают новенькие автоматы. Ничего, пусть привыкают. Им с этим оружием еще не один день придется бегать. И стрелять из него тоже придется… Сейчас, в свете нарождающегося дня, наша авантюра кажется мне форменным безумством. Дети с оружием. Дети. На что мы надеемся? Ведь как только станет понятно, что происходит, на нас выпустят профессиональную армию. Я знаю, что там служат мальчишки, которые всего на несколько лет старше моих подчиненных, но там же служат и опытные офицеры, а вот эти смогут организовать мальчишек и повести в бой. Не могу сказать, что у меня не хватит знаний для такого же действа, но ведь среди нас опытных военных полтора десятка. И перебить эти самые полтора десятка ничего не стоит. Точечными ударами, так сказать. Что тогда случится со всеми этими детьми? Ведь у них может не хватить ума тут же сдаться. Напротив — могут попытаться продолжить начатое дело. За павших товарищей отомстить, так сказать. И на ком тогда будет вся ответственность за то, что их передавят, как тараканов? На мне. И на мне подобных. Впрочем, тогда мне уже будет все равно. Или не будет, но с того света еще никто не возвращался, чтобы рассказать, как там смотрят на наши поступки.
 — Господин командор!
 — Чего тебе?
 — А когда…
 — Отставить, — шикаю я на не в меру разговорчивого мальчишку. — Приказ будет отдан своевременно. Предыдущий приказ наблюдать за противником еще никто не отменял!
 Действительно — чего я тяну резину? Детям уже не терпится помахать оружием. А меня поджимает время. Пора начинать. Боги, что я делаю?
 — Приготовиться! Сначала вхожу в КПП я. За мной следует первое отделение. Дальше — согласно полученным инструкциям. Вопросы есть?
 Отрицательно качают головами. Ну и черт с ними. Пора выдвигаться. Сбрасываю на землю плащ-палатку и под прикрытием кустов подбегаю к забору. Вот он: бетонный, шершавый, холодный, с множеством мелких выбоин. Сколько же подкованных солдатских сапог бились об него в этом месте, когда их хозяева возвращались из самоволки?
 Стараюсь прижаться к забору как можно ближе и начинаю осторожно продвигаться в сторону КПП. Вот уже видна обшарпанная дверь. Теперь нужно успокоиться. Черт! Как же сердце колотится-то… О чем это я? Ага! Полностью успокоиться. Я сейчас подползу к двери, благо нижняя ее часть металлическая и меня никто не сможет увидеть, а потом тихонько попробую ее открыть. Если дверь открывается — тогда полный порядок. Если нет — тогда придется стрелять в засов. И очень хорошо, если я угадаю, где он, этот самый засов, находится.
 Дверь подалась сразу. Хорошо. Разгильдяи даже не заперли ее на ночь. Вот за это они сейчас и поплатятся: любая халатность должна быть наказана. И если в качестве карающей десницы выступлю я, то от этого она, десница, не станет менее строгой.
 Отползаю назад и замираю. Мне очень не хочется сейчас врываться на КПП и убивать этих мальчишек. Знаю, что с ними должен находиться еще и офицер, но мальчишки… Ко всем чертям! Хватит ныть! Ты сегодня уже убил человека. И ничего. Даже не поморщился, а тут решил философию развести? Твои бойцы, между прочим, сейчас на тебя смотрят. Смотрят и уже подумывают о том, что командир уже тривиально сдрейфил. Пора что-то делать, иначе…
 Резко поднимаюсь на ноги. Секунда — и я у двери. Распахиваю ее правой рукой. В левой уже взведенный «люгер» с глушителем. Сегодня я почему-то решил взять именно его. Да он тяжел, и отдача у него сильнее, чем у «вальтера», но точность боя намного выше. Кроме того, я всегда тяготел именно к этому пистолету. Пожалуй, даже не смогу объяснить почему.
 Взгляд влево — окно, выходящее к воротам, но изнутри. Никого. Теперь вправо. Вот они: четверо солдат и офицер. О чем-то разговаривают, сгрудившись у стола. Похоже, что один из них что-то рассказывает остальным. Нас разделяет только стекло. Поднимаю руку с пистолетом на уровень глаз и нажимаю на спусковой крючок. Выстрела нет. Есть сухой щелчок. Осечка! Дерьмо собачье! Судорожно передергиваю затвор, бракованный патрон летит вправо и ударяется о стекло. Головы пяти человек повернуты ко мне. В глазах удивление. Они еще ничего не поняли. Опять вскидываю руку и стреляю. На этот раз к звуку щелкнувшего затвора добавляется легкий свист глушителя. Стекло со звоном разбивается. Один из солдат бросается к автомату. Выстрел. Мальчишка падает на пол с простреленной головой. Я редко промахиваюсь в закрытом помещении.
 У меня осталось всего пять патронов. А их четверо. И через какие-то секунды здесь будут мои бойцы. С автоматами. Только автоматной очереди мне и не хватало сейчас!
 Снова вскидываю пистолет и стреляю. Молча и практически без пауз. Как когда-то учили. Офицер падает первым — тоже в голову. Да, навыков я не растерял. Следом за ним валится парнишка в очках — этому в грудь. Один из ротозеев все-таки вспомнил, чему его учили, — упал на пол и закатился под стол. Последний продолжает стоять и таращиться на меня. Пулю между глаз сопляку! В армии надо выполнять устав, а не таращиться на противника.
 Хорошо. Но остался еще один. Что делать: позвать своих или сам справлюсь? К чертовой матери этих малолеток! Еще у кого-то не выдержат нервы, и нажмет на спуск. Сейчас еще рано стрелять из автоматов. Значит, сам. Открываю ногой стеклянную дверь и вхожу в караулку. Все как положено: мертвые лежат неподвижно, оказавшийся самым проворным трясется под столом. Вон и сапог торчит. Сапог? Что-то не так… Где этот засранец на самом деле? А шустрый паренек попался… Понятно — скинул сапог и заполз за стол. Я не возражаю. В кошки-мышки со мной поиграть вздумал? Глупая это идея. Никому не советую. И ему тоже.
 Что же мне с ним делать? Попробовать объяснить, что есть шанс остаться в живых? У меня просто нету времени на переговоры. Да и желания с ним разговаривать тоже нету. Не люблю я, когда от меня слишком быстро бегают. Раздражают меня такие очень уж проворные бегуны.
 Запрыгиваю на стол с места. Так и есть: сидит подлец с противоположной стороны и графин в руках сжимает. С графином против пистолета? А он еще и шутник… Вот и дошутился! Молча стреляю солдату в голову. Графин падает у него из рук и катится по полу. С этим уже все. Теперь бегло осмотреть остальных — а вдруг кто еще жив?
 Спрыгиваю со стола и озираюсь. Единственный, кто у меня вызывает опасения, — это паренек в очках. Ему я попал в грудь. Подхожу и прикладываю правую руку к его шее. Порядок — пульса нет.
 Теперь надо звать своих… И кстати, недурно бы поменять обойму. «Люгер», конечно, пистолет хороший, но вот помещается в него только семь патронов. Восьмой приходится досылать в ствол. Сейчас не придется: он у меня как раз в стволе и находится.
 На ходу выбрасываю пустую обойму и вставляю новую. Подхожу к внешней двери, открываю ее и несколько раз машу рукой. Отделение номер один тут же показывается из укрытия и вихрем несется через улицу.
 Так, первая фаза операции прошла успешно. Но это только начало. Теперь необходимо взять казарму и офицерское общежитие. Самое главное — офицерское общежитие. Если боги ко мне по-прежнему милостивы, то его не перенесли. Я на это очень надеюсь.
 Аллея. На ней никого. Уже хорошо. Нет, ребята, прятаться все еще надо. А ну-ка, прижались все дружно к стене здания! Рано пока здесь чувствовать себя хозяевами. Теперь — короткими перебежками вон к тому двухэтажному домику. Да, теперь уже можно стрелять из автоматов.
 Я понятия не имею, каково расположение комнат внутри офицерского барака. Да и не хочу знать. Сегодня я уже достаточно бегал первым. Теперь настала очередь моих бойцов — пусть покажут, чему я их научил.
 Половина отделения отправляется в гости к офицерам, вторая — к солдатам. Где-то там же должна быть и дежурка… Черт! Как я об этом не подумал? Бодрствующий караул! На него пятерых моих орлов может и не хватить. А им ведь нужно еще и казарму заблокировать…
 Нагоняю ребят у самой двери. Показываю, что пойду первым, и сразу же открываю дверь. Ну, приступим. Дежурка слева. Бью ногой по ее двери и врываюсь в помещение. Человек шесть спят на койках прямо в форме. Двое рубятся в карты. Стреляю по играющим. Похоже, что они даже не успели понять, что же произошло. Где же офицер? Ага! Вот он: нагло дрыхнет!
 — Встать, скотина, когда разговариваешь с командором повстанческой армии!
 А теперь — лицом к стене! Будешь себя хорошо вести — останешься жив. И уродам своим то же самое прикажи. Меня нервирует, когда на меня волком смотрят. Я и пристрелить могу!
 Подействовало: стоит ни жив ни мертв и трясется. Да, неприятное у него сегодня пробуждение. Кстати, а почему остальные идиоты на меня не попытались кинуться? Неужели так страшен четырнадцатилетний мальчишка с пистолетом?
 Оборачиваюсь. Все понятно: страшен четырнадцатилетний мальчишка с автоматом, который стоит в дверях. Ну, здесь, кажется, закончили, посмотрим, как у остальных.
 Казарма уже разбужена, но никто резких телодвижений не делает. Это правильно — против автомата переть глупо. Сколько их здесь? Похоже, что около роты. Ну и как мне теперь с ними обойтись? Не отправлять же к праотцам такое количество сопляков? Может, и стоит, но чрезмерные зверства сейчас ни к чему…
 Автоматная очередь. И не очень далеко. Интересно, что происходит? Вообще-то я послал два отделения обойти периметр и снять часовых. Но отдал четкий приказ — действовать без шума. Это теперь «без шума» называется? Или на посту кто-то слишком умный попался? Нужно выйти и посмотреть. Все равно рации у всех сейчас выключены, и я смогу узнать о случившемся только лично.
 Пулей выскакиваю на улицу и тут же начинаю озираться: не повторится ли? Надеюсь, что в серьезную драку мои бойцы не ввязались. Но кто его знает… Еще одна очередь. Теперь понятно откуда — из барака офицеров. Как-то язык не поворачивается назвать эту полуразвалину даже общежитием. Будем надеяться, что два отделения уже завершили обход периметра и сопротивления часовые не оказали. Но это потом. Сейчас необходимо разобраться с происходящим у господ офицеров. Бегом туда. В дверях маячит один из моих бойцов.
 — Что у вас здесь? Докладывай!
 — Не могу знать, господин командор, меня оставили охранять вход!
 Разумно. Отталкиваю мальчишку и вхожу в холл. Примерно то, чего я и ожидал: коридор перегорожен турникетом, за ним лежит тело. С погонами. Значит, не один из моих. Уже хорошо. На первом этаже две двери друг напротив друга. Обе открыты. Заглядываю в левую — что-то типа актового зала. Вправо — архив и еще одно тело. Здесь надо осмотреться: может быть, кто-то спрятался за стеллажами. Кстати, а что мог офицер делать в архиве перед подъемом?
 Осторожно обхожу помещение, но никого больше не нахожу. Ни живых, ни мертвых. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Подхожу к трупу и внимательно его осматриваю. Вот это открытие! Я просто гарантирую, что умер он от удара ножа в горло. Интересно, кто же это из моих бойцов постарался?
 Выхожу из архива и решаю осмотреть труп у турникета… Тоже нож! Не слишком ли? А почему тогда стреляли из автомата? И самое главное — в кого? Как это ни противно, но придется подниматься на второй этаж.
 Лестница довольно узкая. Если меня сверху кто-то поджидает, то я могу и не успеть что-либо предпринять. Это никуда не годится, но подниматься все равно надо. Да, зря я не захватил автомат в караулке. Чувствовал бы себя значительно лучше. Но я отлично знаю, что тут дело не в автомате: меня пугает отсутствие звуков. Действительно странно. Там должно быть четверо моих бойцов и двое офицеров этой части как минимум. Но почему я ничего не слышу? Шесть человек производят достаточное количество шума. А тут — тишина.
 Пожалуй, я сделал глупость, что громко топал ногами на первом этаже. Теперь остается только прижаться к стене и очень медленно подниматься вверх. Хорошо еще, что ступени бетонные. Если бы это было дерево, то меня бы сразу же выдал предательский скрип.
 Тишина все-таки не абсолютная. Чье-то сосредоточенное сопение раздается из-за дверного проема. Кто-то живой там есть. Интересно, кто? А к чему гадать, если прямо сейчас все разрешится? У меня полная обойма, и я знаю, что меня ждут. Они же не знают, чем я вооружен и кто я вообще такой. Значит, шансы примерно равны.
 Резко выдыхаю и одним прыжком преодолеваю последние несколько ступеней. Поворачиваюсь влево и правой рукой перехватываю ствол автомата. В левой у меня «люгер», и я уже готов нажать на спусковой крючок, но в последний момент срабатывает рефлекс: передо мной свой. Совершенно черно, это один из моих бойцов. Перепуган он не меньше меня, но я сейчас должен свой испуг спрятать.
 — В чем дело, боец? — взревываю я. — Почему не доложились о выполнении? Кто стрелял? Да отвечай же ты, в конце концов!
 Парню явно нехорошо. Буквально побелел весь. И взгляд затравленный. Что же здесь произошло? Неужели он остался один? Чертова работа! Только этого мне и не хватало. В первый же день потерять троих. Еще до начала боевых действий. Это уже чересчур. Даже если учесть, что у меня не солдаты, а четырнадцатилетние мальчишки. Я же все точно рассчитал! Не должно было быть никакого сопротивления. Мы же брали их тепленькими и сонными. Как такое могло получиться? Чего я не принял в расчет?
 — Господин командор, мы обосрались, — подает голос боец.
 — Так вытряхни штаны и продолжай выполнение задания! В чем дело-то?
 — Тут внизу были двое. Одного я ножом, второго Седус. Но второй заорать успел. Мы наверх, а там один с пистолетом. Он выстрелил… в Седуса… А Седус его из автомата! Мы думали, что все, но тут второй! А я…
 — Стоп! — Если этот поток лепета не остановить, то закончится он только к завтрашнему вечеру. — Пойдем внутрь и все покажешь.
 Парень кивает, и я подталкиваю его вперед. Пусть действительно поработает здесь гидом.
 С первых же шагов мне становится ясно, что командир части застрелен из автомата в упор. Вот он распластался у самого входа, прошитый очередью. Туда ему и дорога. В углу сидит один из моих бойцов и прижимает руку к боку. Форма залита кровью. С этим надо будет разобраться, но чуть позже. Дверей четыре. Две закрыты на замок, а две другие распахнуты настежь. Из первой торчат босые ноги. Мародерством мои бойцы занялись, что ли? Очень сомневаюсь: в обуви, которая надевается на эту ногу, они просто утонут. Неужели босиком выскочил? Офицер называется! Интересно, кто это?
 Во второй комнате находятся двое моих ребят. Эти хоть не ранены. И то хорошо. А чем это они тут занимаются? Похоже, что пытаются вскрыть сейф командира части. Ничего не скажешь — хорошеньких я деточек воспитал!
 — Отставить!
 Оглянулись, а затем вытянулись по стойке «смирно». Прекрасно. Теперь надо дать разгон. И очень качественно. Иначе это грозит перерасти в черт знает что.
 — Почему не доложили о раненом товарище? Кто его перевязывать должен? Я? Совсем озверели? Обоим — по десять плетей перед строем. Доложите своему непосредственному начальнику. А я проверю исполнение.
 Физиономии вытянулись. Взгляд озлобленный. Ничего, переживут. Слишком рано деточки начали расслабляться. Еще ничего не сделано, а они уже на сейф позарились. Перед тем как их пороть, я позабочусь о том, чтобы все знали, за что. Тогда у остальных не возникнет соблазна проявлять подобную «инициативу» в дальнейшем. Но раз начал отчитывать, то нужно продолжать в том же духе.
 — Я вижу еще две запертые двери. Почему они до сих пор заперты?
 Продолжают стоять насупившись и пряча глаза. Так дело не пойдет.
 — Не слышу ответа, господа!
 — Мы как-то не подумали, — лепечет один из несостоявшихся взломщиков.
 — Сейф попытаться вскрыть подумали, а двери нет? — Я удивленно приподнимаю бровь. — Мне, господа, не совсем понятен ход ваших мыслей. И кстати, когда обращаешься к старшему по званию, то положено прибавлять это самое звание. Вскрыть двери немедленно!
 — Так точно, господин командор, — не стройно, зато громко.
 Мальчишки кинулись к ближайшей закрытой двери, столкнувшись в проходе. Пусть трудятся… А если там на самом деле кто-то есть? Офицер, который уже ждет с оружием в руках.
 — Отставить! — почти кричу я. — Сначала перевязать раненого. Двери подождут.
 Мальчишка, получивший пулю в бок, стонет. Понятно, что это явно не то, на что он рассчитывал. Но ничего страшного — в его возрасте все заживает, как на собаке. Сейчас необходимо его осмотреть, а там будет видно.
 Склоняюсь над раненым и осторожно расстегиваю китель. Он опять стонет. Ничего страшного. Терпи. Дальше рубашка. Она вся пропитана кровью. Вот это мне уже не нравится. Почему так много крови? Распарываю рубашку ножом и вздыхаю с облегчением: пуля прошла навылет и, по идее, ничего из жизненно важных органов не задето. Отбрасываю нож и снимаю с пояса паренька индивидуальный пакет. Молодец все-таки Репус! Один из грузовиков был заполнен этим добром под завязку. Я сперва хотел позвонить ему в Столицу и нагнуть матов, но быстро вспомнил, что сейчас Репусу явно не до того. Вот и пригодился подарочек нашего разведчика. Вскрываю пакет и перевязываю рану. Туго, как учили очень много лет назад. Хорошо. Жить будет, но его все равно необходимо доставить в больницу… Позже. Когда закончим с «универсалами».
 Поднимаюсь и маню к себе пальцем одного из несостоявшихся взломщиков. Показываю на запертую дверь, потом на его автомат и на дверной замок. Он кивает. Я занимаю позицию чуть наискось от двери и показываю жестом: можно начинать.
 Сухая автоматная очередь разносит часть двери в щепки. Тут же бью по ней ногой и с перекатом влетаю в комнату. Никого. Что же, отрицательный результат — это тоже результат.
 Теперь вторая дверь. Если мне повезет, то и там неприятностей не будет. Снова занимаю позицию и киваю головой. Автомат выплевывает из себя раскаленный свинец, летят щепки и искры: пули попали в замок. Вместо того чтобы ударить ногой и ворваться в помещение, я подбираю автомат раненого бойца и даю еще одну очередь. На этот раз — наискосок. Из-за двери раздается сдавленный стон.
 — Выходи с поднятыми руками! Тогда гарантирую жизнь! — рявкаю я.
 — Не стреляйте! — слышится из-за двери. — Я ранен.
 — Знаю, — отрывисто бросаю я в пространство и уже громче: — Считаю до трех! Если не выйдешь — прикажу забросать комнату гранатами!
 Подействовало. Дверь медленно открывается, и оттуда показывается совсем еще молоденький лейтенантик, баюкающий простреленную руку. Рука-то прострелена, но в ней зажат пистолет.
 — Оружие на пол! — ору я.
 Лейтенант послушно бросает пистолет себе под ноги и поднимает вверх руки. Лицо у него бледное. Он явно не понимает, что происходит. А пока ему и не требуется. Я должен получить от него информацию. Если то, что он мне скажет, меня удовлетворит, то очень может быть, что я сдержу слово и он останется жить.
 — У вас здесь должно быть бомбоубежище. Где оно? Некоторое время он смотрит на меня непонимающе, но вид направленного на него автомата явно способствует пробуждению скрытых обучением мыслительных способностей.
 — Есть бомбоубежище, — лепечет лейтенант. — Прямо под казармой.
 — Туда весь личный состав поместится? — в свою очередь спрашиваю я.
 — Да.
 — Великолепно! — И уже обращаясь к своим бойцам: — Двое человек отконвоировать пленного, один остается с раненым до прибытия помощи. Исполнять!
 Лейтенанта тыкают стволом автомата под ребра, подталкивая к лестнице. Я успеваю поймать за ремень одного из конвоиров.
 — Подведешь к казарме и уложишь на землю лицом вниз. Старшему объяснишь, где меня искать. Если уже появились ребята из второго и третьего отделений — пришлешь их командиров ко мне. Все понял?
 — Так точно, господин командор! — браво выкрикивает мальчишка. — Разрешите выполнять?
 — Выполняйте. — Я устало машу рукой.
 Будем считать, что вторая фаза завершена. И завершена более или менее успешно. Осталась сущая мелочь — часовые у складов. Хоть стреляй, не помню, были они там или нет. Но даже если и были, то ничего страшного. Мы уже изрядно пошумели, так что с особо несговорчивыми можно будет и с помощью ручных гранат поговорить. Благо они у нас теперь должны появиться: оружейную комнату я вскрою в ближайшее время… Мои размышления прервал крик снизу:
 — Господин командор! Господин командор!
  — Иду! — кричу я в ответ и, кивнув раненому, спускаюсь вниз. Там меня уже ждет вестовой.
 — Господин командор! Периметр под полным контролем! Остался пост у боксов в глубине территории. Сейчас там четверо наших. Ждут ваших указаний!
 Вот это по мне! Молодцы ребята. И парень этот далеко пойдет… если жив останется. Хлопаю мальчишку по плечу и подталкиваю вперед — веди, мол.
 Как только мы выходим из офицерского барака, я понимаю, что часть уже полностью у меня под контролем: перед казармой разложены на земле бывшие часовые. Над ними стоят двое моих ребят с автоматами. Хорошо я их все-таки натаскал. Приятно смотреть на аккуратно проделанную работу.
 Стоило мне показаться, как один из мальчишек устремляется ко мне, заранее поднося руку к козырьку.
 — Господин командор, разрешите доложить!
 — Докладывайте. — Я козыряю мальчишке в ответ.
 — Периметр под контролем. Обошлись без стрельбы. Пленные перед вами. Настоятельно прошу подкрепления — у меня не хватает людей на все посты.
 Приглядываюсь. Капральские нашивки. Ну что же, не зря носит, значит.
 — Благодарю за службу, капрал! Как только разберемся с постом у боксов — сразу же отправим за подкреплением. А теперь отведите меня туда!
 Он кивает, и мы идем по направлению к центральной аллее. Никакая это не аллея, конечно, а просто удобная подъездная дорога к боксам, в которых на длительное хранение поставлена необходимая мне техника. Ну и черт с ним, с названием. Главное, что через несколько часов у меня в руках будут «универсалы»!
 Не доходя метров двадцать до уже виднеющихся железобетонных боксов, мой проводник останавливается:
 — Дальше за кустами, господин командор. Он вооружен и грозится перестрелять всех, кто подойдет.
 — Понятно, — недовольно бурчу я в ответ. — Ведите, капрал!
 Минута хода, и мы на месте. Ничего неожиданного для себя я здесь не вижу: пост оборудован металлическим редутом, в котором и укрылся солдат. Действует он строго по уставу. Наверное, старослужащий. Впрочем, это его не спасет.
 Автомат все еще со мной, и я оглядываюсь, чтобы выбрать удобную позицию. То, что молокососа придется пристрелить, я уже понял. Можно, конечно, попытаться его спровоцировать на беспорядочную стрельбу и заставить израсходовать весь боекомплект, но у меня просто нету на это времени. Остается один выход — застрелить.
 — Капрал! Ты хорошо стреляешь из автомата?
 — Не понял, господин командор…
 — Сейчас объясню: мне нужно, чтобы ты и твои люди начали постреливать по этому придурку. Не очень интенсивно, но так, чтобы он не мог поднять головы над этой железной дрянью. Сможете?
 — Так точно, господин командор!
 — Ну вот и хорошо. Начинайте, а я тут присмотрю себе место поудобнее.
 Мальчишка исчезает в кустах, чтобы передать своим бойцам мой приказ, а я задумываюсь. Может, действительно стоило взять с собой гранаты? Тогда бы я закончил все это дело практически моментально. Ведь редут не имеет крыши. Но гранаты — это все-таки лишний шум. Люди не особо встревожатся, услышав выстрелы со стороны воинской части, но взрыв гранаты… Это может привлечь ко мне ненужное внимание.
 Мои размышления прерывают выстрелы. Пули глухо бьют по редуту, и солдату, находящемуся там, приходится сейчас несладко. Но это его проблемы. В такой момент лучше не геройствовать, а нарушить присягу и поднять руки вверх. Но раз не хочет, то и не надо.
 Я удобно опираю цевье автомата на развилку дерева и прицеливаюсь. Меня интересует амбразура. Та, которая повернута ко мне. Солнце уже начинает подниматься и светит сбоку. Значит, я смогу увидеть силуэт и выстрелить по нему.
 Минуты тянутся медленно. Мои бойцы постреливают по редуту. Часовой даже пытается отстреливаться. Кажется, я все-таки сделал глупость и надо бы кого-нибудь послать за гранатами: мы просто теряем время.
 Стоп! Я его вижу! Палец плавно давит на спусковой крючок, и автомат выплевывает пулю. За железными стенами редута коротко вскрикивают. Ору «Не стрелять!» и бегу к редуту. Успеть, пока он не очухался. Во что бы то ни стало успеть!
 Получилось. Я подбегаю ко входу в редут, развернутому к стене, и выпускаю внутрь длинную очередь. Автомат клацает курком — патроны закончились. В следующую секунду оружие летит на землю: перезарядить его мне сейчас нечем. Отскакиваю назад и выхватываю «люгер». Снимаю с предохранителя и опять ко входу в редут.
 Здесь уже все кончено. Изо рта солдата стекает струйка крови, а взгляд остановился. На всякий случай прижимаю пальцы к его шее — пульса нет. Похоже, что и здесь закончили. Так, это была третья фаза операции. А теперь четвертая, завершающая, — мне необходимо вскрыть боксы. И если окажется, что там пусто, то… То я просто не знаю, что буду делать.
 — Капрал! Вместе со своими людьми бегом ко мне!
 Из-за кустов показываются мои бойцы. Вид у них несколько обескураженный. Вероятнее всего, ожидают разноса за то, что не смогли самостоятельно обезвредить часового. Но я не собираюсь их сейчас отчитывать. Не до того. Да и что они могли сделать? Ничего. А мне нужно сейчас только взять «универсалы». Там уже недостаток тактической подготовки моих мальчишек будет полностью компенсирован мощной техникой.
 — Солдаты, — обращаюсь я к своим бойцам. — За каждой дверью стоит машина, которая необходима нам для завершения начатого. Ваша задача проста. Необходимо взломать замки. Можете использовать автоматы, ломы, свои головы или головы пленных — мне все равно. Но все двери через пять минут должны быть открыты. Вопросов нету? Тогда исполняйте!
 Ребята, улыбаясь, расходятся. Я стою и наблюдаю. Ближайший ко мне паренек прижимает автомат к замку на двери и давит на спусковой крючок. Сыплются искры, и сразу же за этим остатки замка падают на бетон. Я отталкиваю парнишку и, схватившись за скобу, резко дергаю массивную дверь бокса на себя.
 Есть! Законсервированная амфибия занимает почти все пространство бокса. Значит, машины на месте. Настроение у меня стразу же улучшается. Все-таки не зря мы перебили здесь столько народу. И не зря я рисковал сегодня жизнью, бегая под пулями. Через несколько часов мы получим самую мощную технику в стране, если не в мире. Загрузить обновленное программное обеспечение — это дело нескольких минут (где оно хранилось и что предпринял Репус для сохранения тайны — лучше сейчас об этом не думать), а дальше — путь на Столицу открыт. И я бы очень хотел посмотреть на того безумца, который осмелится против меня выступить.
 Отхожу от пока еще неподвижной машины и включаю рацию, болтавшуюся до этого бесполезным грузом у меня на ремне.
 — «Друг» вызывает «Брата». Прием.
 — «Брат» слышит «Друга». Прием. 
 Отлично! Ленус на связи и готов выдвигаться.
 — Я соскучился, «Брат». Прием.
 — Выдвигаемся. Конец связи.
 Вот теперь я могу некоторое время передохнуть. Во всяком случае, до того светлого момента, пока Ленус не пожалует сюда со своими людьми. Потом мне опять придется попотеть, выводя машины из законсервированного состояния, а позже загоняя в них новое программное обеспечение. Но это через некоторое время. Сейчас же я просто уселся на траву и с наслаждением закурил.
 Утренний осенний воздух приятно холодит разогретое боем тело, а вокруг разлилась тишина: все боксы уже давно открыты. Мои бойцы топчутся в сторонке, не решаясь ко мне подходить. И правильно делают. Мне сейчас необходимо несколько минут тишины и спокойствия. Ведь все уже кончилось… Нет, Магнус, ошибаешься! Все только начинается! То, что ты видел до этого, было просто прелюдией к… К чему? К революции? Да, без сомнения. Но это не моя революция. И мне она абсолютно не нужна. Так кто же загребает жар моими руками?
 У меня опять в голове клубятся вопросы. На одни я могу ответить, на другие — нет. Самое смешное, что некоторые из них я даже не могу внятно сформулировать. Не потому, что боюсь. Просто у меня не хватит слов, чтобы озвучить эти самые формулировки. И я очень сомневаюсь, что хоть у кого-то хватит слов на такое. Мне хорошо знакомо это состояние, и оно меня путает. Всегда пугало, но сейчас в особенности.
 Я неоднократно пробовал разобраться в себе и понять, что является причиной иррационального страха, но у меня этого ни разу не получилось. Может, я слишком слаб? Или не понимаю чего-то элементарного, находящегося под самым носом? Снова вопросы. И снова у меня нету на них ответов…
 Мне хорошо сидеть на земле, щуриться на неяркое осеннее солнце и философствовать. Хорошо и спокойно. То, что это спокойствие закончится тогда же, когда дотлеет сигарета, я знаю. Но мне хочется оттянуть этот момент как можно дальше…
 Вот и все. Окурок потушен, и я поднимаюсь. Никаких сомнений и угрызений совести! У меня опять нету на это времени. Стрелять, убивать, отдавать приказы, которые повлекут за собой смерть, — это то, чем я буду заниматься в ближайшем будущем. А там, если все будет хорошо, может, еще выдастся время всласть пофилософствовать. Но не сейчас. Не сегодня.
 — Странно, что они до сих пор не зашевелились. — Я сплевываю на землю и смотрю на наших ребят, которые слаженно занимаются расконсервацией «универсалов».
 — Действительно, не совсем понятно, — отвечает Ленус. — Тем более что ты здесь все-таки пошумел.
 С момента полного подавления сопротивления в части прошло больше двух часов. За это время мы успели сделать очень и очень много, но отсутствие интереса к нам со стороны властей меня начинает настораживать. И не одного меня, насколько я теперь вижу. Интересно, это очередная помощь неизвестных друзей или просто везение? Я бы, по понятным причинам, предпочел второе.
 — Не так уж сильно я здесь шумел, — говорю, черт возьми, как оправдываюсь.
 — Достаточно, — лаконично отвечает Ленус. — Я бы на стрельбу точно среагировал. Почему эти бараны не чешутся?
 А на самом деле — почему? Впрочем, мы сможем продержаться еще пару часов в любом случае. Этого мне с лихвой хватит, чтобы ввести в бой «универсалы». Вот тогда мне будет точно наплевать на любой штурм. Да и не решатся они штурмовать сразу. Сперва будут достаточно долго стараться вести переговоры самостоятельно, потом попытаются связаться с властями, затем подтолкнуть меня на этих переговорах пойти на какие-то уступки… И вот только после того, как у них ничего не получится (а у них ничего не получится), они примут решение о штурме. Но сперва они должны попытаться освободить заложников… Заложники!
 — Послушай, друг мой. — Идея еще не вполне сформировалась у меня в мозгу, но я должен ею поделиться прямо сейчас. — А ведь у нас с тобой до чертовой матери пленных вояк!
 — И что? — Ленус смотрит на меня как на идиота: он и сам прекрасно знает, что в бомбоубежище мы загнали весь гарнизон.
 — А то, дорогой ты мой идеолог, — поддразниваю Ленуса я, — что это для нас они военнопленные, а для властей — заложники!
 — Ты это к чему?
 — Не понимаешь? Хорошо, объясню. В случае, если сюда попытаются сунуться, пригрозим расстрелять заложников. И парочку можем шлепнуть. Прямо здесь, на глазах у господ представителей властей. Это их остановит на приличный срок и заставит идти на уступки. Тут же можно будет выдвинуть какие-нибудь кретинские требования. Не важно какие, главное — чтобы звучали они как можно глупее. Например, сто миллионов в золотых слитках и освобождение всех политических заключенных. Пока они будут чесать репу и пытаться нас отвлечь, я смогу ввести в бой первую амфибию. Этого хватит на все силовые подразделения Городка, вместе взятые. Как тебе идея?
 — Идея хорошая. — Скепсис Ленуса виден невооруженным глазом. — Только чего ты раньше срока в ад стремишься? Пока все тихо и спокойно. Вот если начнется шум, тогда и надо будет что-то придумывать. А сейчас нечего заниматься несуществующими проблемами… Теперь ты понимаешь, почему Альтус боялся назначать тебя главнокомандующим?
 Мне сначала очень захотелось ударить Ленуса. В лицо. Сильно ударить. Но я понял, о чем он говорит. От этого понимания желание не исчезло, однако выполнение его стало изрядно затруднительным. Он прав. Я на самом деле распыляюсь на те мелочи, которыми сейчас заниматься совершенно не нужно. Но в моем понимании это и есть стратегическое планирование… Или это только в моем понимании, а остальные видят все совершенно в другом свете?
 Ну и черт с ними со всеми! В конце концов; командую здесь я. И решения принимаю тоже я!
 — Высказался? — издевательски спрашиваю Ленуса. — А теперь марш по периметру и через тридцать минут доложить мне свои соображения относительно плана обороны при попытке штурма. Исполнять!
 — Есть. — Ленус угрюмо козыряет и, поворачиваясь через левое плечо, уходит.
 Я ему покажу, как мне рассказывать о том, чего я стою, а чего нет. Будет тут всякая штафирка командовать! Хрен ему на всю морду! Кадровый офицер здесь один. И этот офицер — я!
 Первая амфибия продула турбину и зависла в полуметре над бетоном центральной аллеи. Смотрится «универсал» в такой позиции просто замечательно: стремительные обводы, слегка выделяющаяся башня с коротким стволом пушки, матово отсвечивающая броня. Залюбоваться можно. Я и залюбовался.
 Очень хорошо, что машины оказались на месте. Иначе все наши утренние приключения не имели смысла. Я могу себя убедить в необходимости убийства нескольких человек. Например, если это враги. Или они стоят на моем пути, а времени на то, чтобы их уговорить сдвинуться, просто нету. Но я ни при каких обстоятельствах не пойду на то, чтобы убивать ради удовольствия.
 Возможно, старый козел Альтус именно с этой целью послал меня расстреливать из гаубиц гвардейцев. Хотел проверить, а как далеко я могу зайти. Но там все было просто и ясно: гвардия встала у меня на пути, что полностью развязывало мне руки. Я и сейчас считаю, что поступил правильно. Правильно, но слишком рано начал. Необходимо было попытаться провести переговоры… А может, они именно на это и надеялись? Втянуть меня в глупые и никому не нужные переговоры, а самим выиграть время. Для чего? А для того, чтобы две дивизии президентских любимчиков смогли спокойно подойти к городу. Все равно глупость получается. Вел бы я с ними переговоры или не вел бы — один хрен, это бы ничего не дало. Верные Президенту части мы встретили как полагается. И встречал их не я, а Репус. Да и подавил он этих ребят еще на марше. Помогло бы то, что я вел переговоры?
 Но можно посмотреть и с другой стороны: в такой ситуации гвардия бы сдалась… Может быть… Правда, тогда бы у меня не было возможности пожить Санисом несколько лет. А впрочем, какая разница? Был бы не Санисом, а Ранисом. И что бы от этого изменилось?
 Главным остается то, что мы обязательно должны были проиграть в прошлый раз. На самом деле обязательно. Так почему же мне сейчас все это вспомнилось? Я боюсь повторить прошлые ошибки? Но Президент сегодня гарантированно в Столице и скоро будет арестован. Хочется верить, что будет. Впрочем, меня вполне устроит вариант, если его пристрелят. И Ленуса этот вариант устроит — меньше возиться, изобличая его, настропаляя общественное мнение.
 Как ни крути, а получается, что Президента лучше пристрелить. Все вздохнут с облегчением. Но у нас есть дурак Ромус, который может его и арестовать… Да, а недурственно бы вышло, получи Ромус во время этого мероприятия шальную пулю. Желательно в голову. И очень желательно разрывную. Иначе знаю я эти фокусы: шесть пулевых ранений в черепную коробку, но мозг не задет. Так вот это именно про Ромуса… Да, не люблю я его! Но я и не обязан его любить! Он не девушка и не крупная купюра. Он — Ромус. И этим все сказано. Кто не верит — может попытаться с ним пообщаться. А я с громадным удовольствием буду наблюдать это действо со стороны. Посмотрим, у кого окажутся такие крепкие нервы, что сможет выдержать этого мерзавца столько же лет, сколько выдержал я…
 — Господин командор Санис! Сообщение от командора Арнуса!
 Это еще что такое? Ага, понятно. Ленус умудрился мне записку прислать. Ну детский сад, да и только! Разворачиваю и обалдеваю: «Включи рацию, мудак!» Это он ко мне так обращается? Кажется, кто-то напрашивается на неприятности… Черт, когда же я ее успел выключить? Но рацию все равно включить необходимо. Включаю.
 — Арнус, что там у тебя за истерика? Прием!
 — Нас начали обкладывать по периметру. И очень грамотно. Лучше тебе поторапливаться! Прием.
 Так. Проснулись, господа полицейские. Или СБ. Или… А какая разница? У меня ведь уже есть на ходу «универсал». А через несколько минут подоспеет следующий, за ним и все остальные машины. И я плевать хотел на любое нападение. Они еще не поняли, с кем имеют дело? Тем хуже для них! Я постараюсь сейчас преподать вполне наглядный урок. Чтобы до баранов дошло, куда они сунулись, и больше такая глупость не повторялась. Думаю, что после такого урока выжившие и внукам своим закажут в подобное дерьмо влезать.
 — Слушай меня внимательно. Прикажи своим людям особо не высовываться. Я сейчас постараюсь исправить положение. Прием.
 — Понял тебя. Конец связи.
 Понял он меня. И опять, подлец, связь первым оборвал. Но он, видите ли, понял! Я за него счастлив. Только мне от его понимания ни тепло, ни холодно. Опять все должен делать я сам. Но почему? У меня же громадное стадо малолетних головорезов, вооруженных стрелковым оружием. Сейчас достаточно отдать команду, и они радостно бросятся вперед. Убивать и умирать. А что вместо этого собираюсь делать я? Правильно, сесть в «универсал» и очистить периметр. Нужно это делать? Я своих деточек берегу? Да от таких надо окружающих оберегать, а не наоборот. Послать сейчас в разведку малолетнего ублюдка, который смог в четырнадцать лет нож воткнуть в человека, не поморщившись! Его, понятное дело, поймают. И будут допрашивать с пристрастием. Он будет при этом громко орать, а у нас появится прекрасный повод пойти в атаку и отомстить за погибшего боевого товарища. Чем плохо? Сам знаю чем: мне все эти засранцы нужны будут на пути в Столицу. Да и там не помешает изрядное количество этой самой публики. И пока будем вырезать столичный гарнизон, и потом, когда мне попытается вцепиться в глотку Ромус. Ну или я ему попытаюсь вцепиться в глотку. Какая разница?
 — Господа! По данным разведки, у нас наметились «гости». — Выдерживаю паузу и обвожу взглядом мальчишек, стоящих около меня. Их человек десять, и они внемлют каждому моему слову. — Сейчас я продемонстрирую возможности нашей техники. Это будет показательный полет, чтобы власти в полной мере оценили серьезность наших намерений. Потому я вынужден настаивать на полном экипаже. Мне требуется механик-водитель и наводчик. Здесь присутствуют бойцы с необходимыми специальностями?
 Один паренек робко поднимает вверх руку. Я его узнаю — он мехвод. На тренажере он показывал вполне приличные результаты. Пойдет и этот. В случае крайней необходимости я смогу перехватить управление амфибией на себя. Теперь мне нужен стрелок… О! Еще одна рука несмело поднялась в воздух. Неужели так страшно? Я понимаю, что это те самые ребята, которых привел Ленус. Захвата части они не видели и в нем не участвовали. Но ведь не до такой же степени они боятся садиться в амфибию? Или так путает перспектива принять участие в предстоящем бою?
 — Вижу одного механика-водителя и… — Делаю паузу, затем глядя на второго: — Специализация, боец?
 — Я наводчик, господин командор.
 — Прекрасно! Экипаж! В машину!
 Вышколил я их хорошо. Сноровисто и грамотно мои мальчишки полезли в бронированное брюхо «универсала». Вот их уже и не видно. Пора мне занимать командирское кресло.
 «Универсал» все еще покачивается в полуметре над бетоном. Снаружи он должен казаться сонным и безопасным. Но это иллюзия. Именно сейчас в его недрах просыпаются боевые механизмы, которые очень скоро понесут смерть и разрушения. Но снаружи этого не видно и не слышно. Машина степенно покачивается в осеннем воздухе и кажется какой-то волшебной игрушкой.
 Я проверяю все системы. И то, что положено командиру, и то, что должен проверить мой экипаж. Не хватало еще рухнуть на землю. Вот господа полицейские порадуются! Как же! Такой радости я им сегодня не доставлю. А вот нечто неприятное — в любых количествах. Точнее, пока не побегут. Убежавших преследовать смысла не имеет: они должны быть изрядно напутаны. А раз напуганы, то расскажут ТАКОЕ, что городские власти сойдут от страха с ума. Если у них осталось, с чего сходить.
 — Мехвод! Доложите готовность! — зачем-то запрашиваю я подтверждения у водителя. Ведь вся информация и так у меня на дисплее.
 — Амфибия готова к бою, господин командор!
 — Наводчик, как у вас? — Раз водитель, то и наводчик.
 — Пушка готова к бою, господин командор!
 — А ракеты? — рыкаю я в ларингофон.
 — Ракеты готовы, господин командор!
 — Прекрасно, бойцы! Стартуем! — И после паузы: — Мехвод! Поднимешься метров на сорок и пойдешь по периметру части. Скорость минимальная. На огонь из автоматического оружия внимания не обращать. Сперва сделаем круг, а потом будем думать дальше. Выполнять!
 На этот раз турбины взвыли басовито, и тяжелая машина начала набирать высоту. Я придвинулся к монитору, включил круговой обзор и задумался. В конце концов мне надо знать, что происходит вокруг. Иначе может получиться как в ТОТ РАЗ. А повторения ТОГО РАЗА мне не хочется. Нахлебался уже.
 Ситуация оказалась несколько хуже, чем я мог предположить. Не знаю, кто подсуетился, но народу к нам в гости нагнали немерено. И военные, и полиция, и даже родное городское спецподразделение. Короче, все уже здесь, но чего-то ждут. Может, это и к лучшему: сразу расставим все точки над «i».
 Интересно, что бы я делал, если бы увидел воспаривший над частью «универсал»? Думаю, что бежал бы. И чем дальше — тем быстрее. А эти бараны что делают? Начинают в меня целиться. Верх идиотизма! Увидев такого бронированного монстра, нужно немедленно опускать автомат. Пули его не возьмут. Ракетная установка может, но я что-то не наблюдаю такой техники. Интересно, они думают, что я захватил воинскую часть от нечего делать? Неужели все так плохо и командиры людей, которые сейчас плотным кольцом окружили это хранилище законсервированной техники, являются полными дураками? Если это так, то очень скоро мне станет скучно и я от скуки открою огонь. Дабы наглядно продемонстрировать, что с «универсалом» шутки плохи. Предположим, в десятке километров от Городка есть военный аэродром. И там стоят истребители. Это уже может быть проблемой. Никто еще не производил исследования на тему, является ли «универсал» противником для истребителя. Я как-то тоже не горю желанием проводить такие эксперименты. А если придется? Будет несладко…
 Я отвлекся. Этого допускать нельзя: мы уже влезли в драку, и теперь всяческие ненужные мысли будут стоит жизни моих людей. А если здорово зазеваюсь, то и моей.
 И что тут у нас? Так: до трех сотен людей, техники я не вижу, если не считать техникой несколько полицейских вездеходов и армейские грузовики. Оружие, судя по всему, только стрелковое… Хотя нет — вот у кого-то и гранатомет имеется. Все равно не поможет. Ракетных комплексов я не наблюдаю, а это главное. Даже если они вызовут авиацию, то у меня есть шанс: никто из находящихся снаружи не знает, сколько амфибий у меня в руках. И не узнает, пока я не пожелаю этого продемонстрировать. Тогда чего же я жду?
 — Механик! Пройди над нашими, а потом поднимайся на полкилометра вверх.
 — Слушаюсь, господин командор!
 Машина сделала резкий поворот, медленно прошла над частью и начала плавно подниматься в утреннее небо.
 Никогда не наблюдал Городок с высоты. За последние годы я свыкся с мыслью, что живу здесь, и он даже начал казаться мне солидным. Но стоило взглянуть на это скопление домиков сверху, как я непроизвольно вспомнил Столицу. Прямые проспекты, красивые высокие здания и самое главное — атмосфера. Впрочем, на такой высоте над Столицей не атмосфера, а смоговая шапка.
 Да, что-то сегодня меня тянет на сентиментальность… Но пора приступать к делу. Уничтожать все то скопление людей, которое пригнано сюда для моего усмирения, в мои планы не входит. Значит, мне необходимо найти штаб. Найти и ударить по нему из пушки. Поручать это мальчишке-наводчику просто опасно: мне нужно, чтобы ни один из руководителей не выжил. Так что придется самому. А ребенок пусть потом поразвлечется, расстреливая пустые грузовики. И ему обидно не будет, и дело сделаем.
 Люблю я принимать правильные решения! Очень люблю! Иногда сам себя слушаю и поражаюсь. Ведь гениален же, подлец! Просто гениален! А теперь о прозе жизни: где штаб-то искать? Вот если бы они его пометили чем-нибудь ярким, тогда бы у меня проблем не было. Но это из области ненаучной фантастики. Хотя… А ведь пометили! И пометили так ярко, что не увидеть этого может только слепой. Я же на «универсале». Теперь осталось просканировать окрестности на тему скопления радиостанций и излучения компьютеров. Без этого они обойтись не смогут. Даже если захотят, не смогут.
 Нажимаю на несколько клавиш и смотрю на результат. Там, снаружи, в броне моей амфибии сейчас открылся неприметный лючок. Из него выдвинулся небольшой радар и начал ощупывать все, что находится в радиусе его действия. Делает он это медленно, но уверенно.
 Так, что здесь у нас? Просто отлично: на экране рельефная карта местности («универсал» явно связался со спутником и получил информацию оттуда), а на этой самой карте отмечено яркое светлое пятно. А кто-то тут говорил, что не пометили? Еще как пометили!
 Теперь необходимо рассмотреть это дело поближе. Переключаю монитор на внешнюю камеру и даю увеличение. Ничего примечательного в этом сарае нету. Бывал я там неоднократно. Пока резвился, учась в школе. Сарай каменный и давно заброшенный. По углам нагажено, стены исписаны похабщиной. Есть второй этаж. Точнее, был — перекрытия давно обрушились. Вот, пожалуй, и все. Какие делаем выводы? Правильно: никаких радиостанций или компьютеров там быть не может по определению. Если только их туда недавно не принесли для того, чтобы организовать штаб по выкуриванию меня из захваченной мной воинской части. Очень обидно за солдатиков, которые вынуждены были выгребать дерьмо из углов. А главное, что напрасный это был труд. Разнесу я сейчас чертову развалюху. Туда ей и дорога. Давно уже пора было: один из моих одноклассников полез там на второй этаж, ну, на то, что от него осталось, так упал и провалялся несколько месяцев в гипсе. Ногу сломал. О детях надо заботиться. Зачем же их подвергать опасности?
 — Наводчик!
 — Здесь наводчик!
 — Передаешь управление пушкой мне. Сам смотришь и все запоминаешь. Я сейчас расстреляю сарай, чтобы ты посмотрел, как это делается, потом необходимо уничтожить транспортные средства противника. Задача ясна?
 — Так точно, господин командор!
 — Молодец. А теперь передавай управление.
 С командирского кресла «универсала» можно управлять всем, что находится внутри. Отсюда можно даже вести машину при необходимости. Не сказал бы, что это очень удобно, но лишняя дублирующая система никогда не помешает. Во всяком случае, я так думаю. И не один я, раз конструкторы предусмотрели такую возможность.
 На панели загорелся оранжевый огонек. Теперь управление пушкой у меня. Спешить нам сейчас некуда, так что можем прогнать тесты этой самой пушки. И что нам говорят гесты? Боекомплект полный, гироскоп включен и функционирует нормально, пушка готова. Прекрасно. Теперь открыть крышку на панели и привести в рабочее состояние джойстик. Он универсален, но сейчас будет управлять именно пушкой. Поведем стволом влево-вправо… Реагирует вполне удовлетворительно. Теперь запустим механизм непрерывного заряжания, и можно задавать цель. А почему, собственно, я должен корячиться и выворачивать ствол черт знает как?
 — Механик! Довернуть машину на сорок градусов и наклонить нос на пятнадцать градусов!
 — Есть!
 «Универсал» качнулся, но быстро выровнялся, занимая нужную мне позицию. Вот теперь стрелять мне будет так же удобно, как в тире. И шанс промахнуться будет тот же.
 Подвожу перекрестие к сараю на мониторе и нажимаю верхнюю кнопку джойстика. Цель задана. Некоторое время смотрю на пока еще целый сарай и решительно жму на гашетку. Гудение усиливается — двигатели амфибии начинают «кормить» энергией пушку.
 Проходит полсекунды, и пушка с резким свистом выплевывает первую партию зарядов. Картинку на экране тут же закрывает клуб пыли, во все стороны разлетаются куски битого кирпича. Там внизу сейчас, наверное, ад кромешный. Включаю все сенсоры, какие у меня есть: теперь мне необходимо проверить, нужен ли еще один залп.
 Похоже, что не нужен. От сарая осталась воронка. Не очень глубокая, метра полтора. Но это и все. Штаба противника больше нету. Теперь необходимо передать управление пушкой моему наводчику. Пусть потренируется на грузовиках. Это должно полностью деморализовать тех, кто надеялся меня выкурить из части.
 Вот потеха будет: четырнадцатилетний сопляк принимает капитуляцию у кадровых военных. Или потеха все же будет, но несколько другого вида: я подниму в воздух десяток «универсалов» и перебью всех, кто находится внизу, к чертовой матери. Так что разумнее для них будет капитулировать. Намного разумнее, чем пытаться сопротивляться. И кто здесь, после всего этого, кого пришел выкурить?
 Передаю управление пушкой своему стрелку и откидываюсь на спинку кресла. В наушниках тут же появляется мальчишеский голос, который требует довернуть амфибию под нужным углом. Правильно, пусть тренируется. Проходит несколько секунд, и один за другим грузовики противника превращаются в месиво из горящего металла и дерева. Это хорошо и правильно. Не я к ним пришел, а они ко мне. Так что теперь пусть готовятся к расплате. Справедливости ради, конечно, можно отметить, что часть захватили мы, а не они, но ведь им «универсалы» не были нужны все эти годы. Так что здесь я полностью в своем праве: просто взял ту вещь, которая до этого никому не была нужна. А то, что пришлось при этом пролить кровь, — так на то и война. Совсем без кровопролития не обойдешься.
 Ну, поразвлекли молодежь, и хватит. Мне пора уже делом заниматься.
 — Наводчик! Прекратить огонь! Мехвод! Спуститься на высоту сто метров и остановить машину четко над серединой воинской части!
 Нестройное «Есть!» эхом прозвучало у меня в наушниках. Пушка перестала посылать в пространство смертоносные заряды, а сама амфибия плавно пошла на снижение. Теперь надо собраться с мыслями. Я буду обращаться с речью к солдатам, которые только что потеряли своих командиров. Единственное, что мне от них надо, это чтобы они сложили оружие. Тогда можно будет просто их отпустить. Некоторые, конечно, попытаются сопротивляться. Их придется убить. Ничего хорошего в этом нет, но мы же воюем. Уже воюем. Еще вчера, никакой войны не было… Вот так оно и бывает: даже не успеешь оглянуться, а ты уже по самые уши в дерьме. Приходится это дерьмо расхлебывать потом. Занятие это не на один день, и приятных ощущений во время оного занятия не испытываешь. Но кто-то же должен это делать? Правильно, должен. Только почему-то этим занимаюсь я, а не тот самый «кто-то». Противно, а ничего уже и не сделаешь.
 Машина замерла на высоте сто метров над захваченной нами воинской частью. Мне осталось только включить внешние динамики, и можно начинать говорить. Услышат меня все: и свои, и чужие. Своим это не помешает в плане поднятия боевого духа, а чужим может сохранить жизнь. Но только в том случае, если они меня послушают. А ведь до предела обидно подчиняться четырнадцатилетнему мальчишке! Может быть, кто-то вместо того, чтобы послушать, выберет смерть. Этим я смогу только посочувствовать. И ничего более. Не зря ведь во многих армиях мира есть четкий и ясный приказ: в случае, если смерть угрожает бойцам и есть возможность сдаться, — необходимо сдаваться. Какое-то тактическое поражение при этом неизбежно, но когда солдат вернут домой, они смогут сделать гораздо больше для своей страны, если будут живыми. И обычно эта практика себя оправдывает. Если тех баранов, которые окружили захваченную нами воинскую часть, учили по-другому, то это уже их проблема. В любом случае при таких ситуациях необходимо думать головой, а не повторять идиотские высказывания о героизме. Ведь известно, что произносят их обычно люди, к этому самому героизму не имеющие никакого отношения. Даже косвенного. По той причине, что люди эти — политики. А политика являет собой непрерывную череду предательства, уступок, лжи и трусости. Так стоит ли слушать речи о героизме, льющиеся из уст политиков? Мне кажется, что нет. Справедливости ради стоит отметить еще и отцов командиров, наслушавшихся тех же самых политиков и повторяющих за ними подобный бред. Этих, по-моему, вообще надлежит расстреливать. Из крупнокалиберного пулемета. Дабы у других не возникало даже мысли заняться подобным в дальнейшем.
 Так чего я тяну время? Наверное, по той причине, что не знаю, о чем говорить. Действительно не знаю. Я же не оратор. Я — кадровый офицер. Меня научили убивать, научили командовать, но не научили гладко и красиво склонять людей к предательству. Да и не должны были учить, если на то уж пошло. Я же не контрразведчик и не пропагандист. Да, отдел пропаганды и контрпропаганды мне бы сейчас очень не помешал. Это как раз их работа. И выполняется она ими обычно качественно. Тут уж — кто на что учился.
 Да, пропагандисты… Хм… Пропагандисты, говоришь? Точно? Ну, отдела пропаганды при штабе у меня, положим, нету. Да это сейчас и не особо необходимо. У меня же для этих целей есть единственный и неповторимый агитатор всех времен и народов, который способен силой слова два батальона превратить в четыре дивизии. И чем этот кладезь талантов занимается, пока я подыскиваю слова? Правильно: прохлаждается за железобетонным забором в захваченной нами части и с интересом наблюдает за маневрами моей амфибии. Нет, дорогой мой Ленус! Развлекаться ты будешь позже. А сейчас я с тобой свяжусь, объясню тебе, что мне от тебя нужно, а ты уже будешь выкручиваться. И для тебя будет великим счастьем, если ты выкрутишься как положено. В противном случае я тебя и под трибунал отдать могу. Достал ты меня сегодня: позволяешь себе слишком много. А может, все дело в том, что я не выспался? Да, может быть. И сгонять свое плохое настроение на подчиненных — это признак дурного тона. Или полного отсутствия воспитания. Впрочем, какая разница? Я решительно щелкаю тумблером и плотнее прижимаю ларингофон к горлу.
 — Арнус, прием!
 — Здесь Арнус, прием.
 — Поднимайся сам на второй амфибии в воздух. Посмотришь на все это дело. Потом будешь уговаривать их сложить оружие. Прием.
 — Понял тебя. Поднимаюсь. Конец связи.
 — Конец связи.
 Ну вот и все. Дальше мне уже беспокоиться не о чем. Или противник сдастся, или мне его придется уничтожать — все едино. Спрос уже будет не с меня, а с Ленуса. Получится у него — наградим. Не получится — выпорю. Собственноручно выпорю! Не побрезгую. А что потом делать, еще посмотрим.
 Да, что-то у меня начала проявляться очень нехорошая черта: никогда раньше не возникало желания перекладывать ответственность на кого-то другого. А что же случилось сейчас? Наверное, я устал. Бессонная ночь дает о себе знать. Хотя чушь собачья. Биологически мне четырнадцать. И ни о какой усталости в таком возрасте речи быть не может. Что же тогда? Ну не струсил же я, в самом деле? Не рановато ли? Все только начинается, и у меня будет не один и не два повода испугаться.
 Положим, испугаться — еще не значит струсить. Ведь известно, что не боятся только сумасшедшие. Это я усвоил хорошо. А если бы не усвоил, то сейчас бы вряд ли сидел в кресле «универсала». Скорее лежал бы. И достаточно глубоко. Метрах в трех под поверхностью земли. Но ведь я не боюсь того, что мне придется отвечать за свои поступки. И никогда не боялся. Этим мужчина отличается от тряпки — он не боится отвечать за свои поступки. Что же тогда? А ведь известно что: ты, дорогой мой, очень хочешь разделить с кем-нибудь ответственность. Просто жаждешь это сделать. И хочешь ты этого не потому, что жаждешь поделиться властью с боевыми товарищами. Ты абсолютно не испытываешь такого желания. Тебе нужно разделить именно ответственность! А что это, если не трусость?
 Так, уже сам с собой начал разговаривать. Просто великолепно! А что дальше будет? Черти начнут являться? Ангелы ко мне точно зайти в гости не захотят. И в финале комната, обитая войлоком, гориллоподобные санитары… Черта с два! Этого удовольствия я никому не доставлю. Сам с собой разговариваю? А если вокруг или идиоты, или сволочи? С кем прикажете говорить? И насчет трусости я загнул. Не трусость это. Я прекрасно понимаю, что в дерьме должны испачкаться все. По самые уши. Вот тогда я себя буду чувствовать в относительной безопасности: никто не сможет упрекнуть меня в излишней жестокости. Все остальные будут не лучше. Это, если можно так сказать, основа для продолжения совместного существования.
 Да какого черта там Ленус копается? Без меня не в состоянии в «универсал» забраться? Тоже мне деточка маленькая! Или еще один Ромус наклевывается, который только бумажки писать способен? Так не пройдет этот фокус — будет у меня работать как миленький.
 — Арнус! Ты там заснул? Прием.
 — Стартую. Конец связи, — шипят наушники.
 — Конец связи, мать твою, будет, когда я это скажу! Нашивки жмут? Прием.
 — Понял. Нашивки не жмут. Прием.
 — Так-то лучше. — Я несколько смягчаюсь. — Сейчас облетишь часть по периметру и займешь ту же позицию, которую занимаю теперь я. Потом включишь внешние динамики и очень убедительно объяснишь этим баранам, что пора сдаваться. Как понял? Прием.
 — Понял отлично. Стартую. Прием.
 — Вот теперь — конец связи, — злорадно говорю я. Одного наглеца на место поставил. Сегодня я все закончу в Городке и со значительной частью своих сопляков подамся в Столицу. Соблазнительно, конечно, оставить здесь Ленуса, чтобы наводил порядок. Но, к великому моему сожалению, в Столице он будет нужен больше, чем здесь.
 Ага. Вот и второй «универсал» показался. Ленус все делает по моим инструкциям: начал облет периметра. Это замечательно. Теперь можно спокойно спускаться вниз. А чего я хочу внизу? Правильно: кофе! Большую чашку крепкого горячего кофе.
 — Мехвод! На посадку! Нам здесь делать больше нечего.
 — Слушаюсь, господин командор! — В голосе мальчишки сквозит легкое недоумение, но я его игнорирую: намерения что-либо объяснять подчиненным у меня сейчас нету.
 Турбины амфибии очередной раз взвывают, и машина начинает неспешно снижаться. Я смотрю на медленно приближающийся плац. Если механик-водитель решил посадить «универсал» там — я не возражаю. В конце концов у него еще нету надлежащего опыта, чтобы вот так прямо с воздуха загнать машину в бокс. И не должно быть. Да и в боксах эта машина застаиваться явно не будет. Во всяком случае — не сегодня. И явно не завтра. Может быть, когда-нибудь потом. Если она доживет до такого светлого момента. И если до этого светлого момента доживу я.
 Я не стал слушать, что там говорит Ленус оставшимся без командования людям, которые хотели нас выбить из части. Отмахнувшись от толпы сопляков (каждый из них пытался мне выразить свое восхищение), я направился к офицерскому бараку. Если где-нибудь в части и есть кофе, то только там. А мне хочется сейчас именно кофе.
 Перед входом меня встретил один из моих бойцов с автоматом. Козырнул и молча пропустил внутрь. Тела убитых кто-то уже вынес, и барак сразу же приобрел вид обычного офицерского общежития. Наверное, Ленус отдал приказ отмыть от крови полы. Получилось это у мальчишек посредственно, но если не приглядываться, то можно и не заметить.
 Кофе нашелся в комнате командира части. Там же был и древний электрочайник. Я наполнил его водой и включил в розетку. Через несколько минут обшарпанная рухлядь деловито забулькала. Я насыпал в чашку коричневых гранул, бросил туда же пару ложек сахара, залил кипятком и задумался.
 Кретинизм полнейший получается. Если бы в то светлое время, когда я еще служил в армии и никаких путчей не было, кому-то взбрело в голову захватить воинскую часть, то первое, что я бы сделал, начиная операцию по освобождению, — это отключил электричество и воду. Захватившим должно быть темно и неуютно. А еще им постоянно должно хотеться пить. Создай людям состояние постоянного дискомфорта, и они через очень короткое время сами приползут к тебе, умоляя, чтобы ты их посадил в тюрьму. Не потому, что там хорошо. Но потому, что привыкли они к комфорту. Хоть к минимальному, да привыкли. Тогда что же за идиоты руководили операцией по выкуриванию меня из части? Я понимаю, что малолеток никто серьезно воспринимать не собирается. Подумаешь, какие-то сопляки раз или два дебош устроили? Да такое почти каждый год случается. Всегда есть кто-то, кто чем-то очень недоволен. Или просто побузить молодежи хочется. А если еще и приплатят за то, чтобы администрация свой нос куда не просят не совала, то и вообще замечательно может получиться. Ведь всегда можно на что-то закрыть глаза. Так закрыть, чтобы отчетности не портить.
 Но это все было справедливо до того светлого момента, пока я не напал на воинскую часть. Ну, если уж быть совсем точным — то до того момента, как мы с Ленусом пристрелили двух полисов. Я, конечно, сомневаюсь, что о них кто-нибудь сейчас вспомнит, но факт остается фактом. Правда, во внимание его принимать не имеет смысла. Им никто не мог воспользоваться, пока о смерти полисов не стало известно. А я очень сомневаюсь, что сейчас городским властям до того. Однако шутки должны были закончиться уже с рассветом. Сопляки, которые не митинг вонючий устроили, а воинскую часть взяли под контроль, — это серьезно. И отношение к нам сразу же должно было измениться. Или не должно было? Господа военные, пребывающие при весьма солидных погонах, решили, что справятся с зарвавшимися малолетками одной левой. Во что это их решение вылилось, я в ближайшее время узнаю. Или их подчиненные пойдут сдаваться, или этих самых подчиненных придется перебить.
 А потом на повестке дня встанет вопрос аэродрома. Город они бомбить, конечно, не решатся. А вот точечные удары нанести могут попробовать. Тогда мне может крепко не поздоровиться. Выход один: как только разберемся с окружившими нас и оставшимися без командования солдатами, необходимо будет отрядить два «универсала» к аэродрому. А там по обстоятельствам. Или просто блокировать попытки поднять самолеты в воздух, или уничтожить их прямо на бетонке. Мне и других проблем хватает. Нету у меня ни времени, ни желания разбираться еще и с этой.
 Размышления мои прервал вызов. Рация на поясе осторожно пискнула и замолкла. Может, кто-то ошибся? А вызвать хотели кого-нибудь другого? Нет. В следующую секунду рация заверещала на полную. Значит, все-таки меня.
 — Магнус на связи. Прием.
 — Они капитулируют! Сейчас начнут подходить к КПП и сдавать оружие! — Ленус ликует. — Я распорядился поднять еще пару «универсалов» в воздух, чтобы ни у кого не возникло глупых мыслей. Прием.
 — Ты молодец, — устало отвечаю я. — Теперь пошли еще две машины к аэродрому. Ну ты помнишь, армейский аэродром. Мы туда еще за светильниками лазили, чтобы цветомузыку из них делать… Машины должны зависнуть над бетонкой и не давать взлететь ни одному самолету. Если кто-то будет пытаться подняться в воздух — расстрелять из пушек. Прием.
 — Понял. Сделаю. Ты уже отошел? Прием.
 — Да, в норме я. Приземляйся, будем думать, что делать дальше. Конец связи.
 Здесь закончили полностью. Теперь осталась мелочь: подмять под себя Городок окончательно и выдвигаться на Столицу. В Городке сопротивление оказывать уже некому. А вот в Столице возможны проблемы. Кстати, недурственно было бы связаться с Ромусом и узнать, как у него дела. Потому как может сложиться ситуация, при которой мне не в Столицу выдвигаться придется, а самым постыдным образом бежать куда глаза глядят. И глядеть они в этом случае будут явно за границы нашего дорогого отечества. Ну если Ромус облажался, что я с ним сделаю! Хотя ничего я с ним сделать не успею — до меня поработают ребята из СБ. Но о такой перспективе лучше не думать. По крайней мере до того светлого момента, пока я не получу информацию из Столицы.




 Глава 11. НА СТОЛИЦУ!


 Несмотря на общепринятое мнение о том, что лететь быстрее, чем ехать, в случае с «универсалами» это не совсем так. Как показывает практика, гораздо выгоднее гнать амфибии по трассе, чем по воздуху. Расход топлива ниже, да и экипаж меньше выматывается. И как ни странно, разница во времени получается не такая уж и большая. Так что решение о том, что мы пойдем по Столичной Трассе, а не по воздуху, я принял совершенно правильно. Старый козел Альтус, который на подобных маневрах собаку съел, меня бы сейчас поддержал. Впрочем, он для меня уже давно не авторитет. И перестал таковым быть еще при его жизни. Забавно, но ведь я мог ТОГДА выпросить себе прощение. Если бы его предал. Правда, пришлось бы предать не только его. Потому прощение такой ценой меня почему-то не устраивало. И сейчас не устроило бы. Странный я, наверное, человек. Но это уж как посмотреть. Кем угодно был, но предателем не был. И не собираюсь. Так что тут все правильно.
 На установление порядка в Городке у нас ушло часа четыре. Это с учетом того, что мы не менее часа потратили на то, чтобы разоружить полицию и СБ. Я понимаю, что поймать удалось далеко не всех и еще могут возникнуть проблемы, но в Городке оставлено достаточное количество наших людей. Если честно говорить, то большая часть. Думаю, что они справятся. Забавно, но комендантом Городка я назначил Белуса. Того самого Белуса, родители которого пытались мне угрожать, чтобы вытянуть своего дитяти из кровавой каши под названием «революция». Ничего у них не получилось. Зато получилось у меня. Теперь Белус комендант Городка со всеми вытекающими. И я искренне надеюсь, что он не отправит под арест своих папашу и мамашу в первый же день. Так как выглядеть это будет, мягко говоря, не очень хорошо. Хотя даже если и арестует, то что мне до этого? Мальчик теперь комендант города, и ему решать, что хорошо, а что плохо. Во всяком случае, в пределах его юрисдикции. Я его проинструктировал относительно комендантского часа и патрулирования улиц. Кажется, он все понял. Способный молодой человек.
 Связаться с Ромусом не удавалось довольно долго. А ленты информационных агентств приносили самую противоречивую информацию. Меня это уже начало нервировать, но тут Ленус умудрился достучаться до Столицы через спутник. Что тут можно сказать? Ромус старательнейшим образом пытался угробить ситуацию. Столичный гарнизон полностью взят под контроль не был. Части Национальной Гвардии опять были заблокированы у себя в расположении. Правда, в этот раз их блокировал не я, а Репус, но от этого лучше не стало. Амфибий ни у кого, кроме наших, в Столице не было, но Ромус смог вывести из консервации всего одиннадцать машин, а этого явно не хватало. Я со своими тремя десятками «универсалов» почувствовал себя просто королем.
 Переварив все услышанное, я чуть не поддался соблазну задержать на сутки отправку своих бойцов в Столицу: очень хотелось посмотреть, как Ромус обгадится полностью. Но при этом мне было понятно, что погибнет большое количество наших мальчишек, которые ни в чем не виноваты. Так что хотел я этого или не хотел, а выдвигаться необходимо было немедленно. Что я и сделал.
 И вот результат — я нахожусь в головном «универсале», прущем на предельной скорости по Столичной Трассе и ведущем за собой еще двадцать пять машин. Остальные амфибии я решил оставить в Городке. На случай возникновения осложнений. Белус все-таки совсем мальчишка, и серьезная техника вполне может быть аргументом в споре с более старшей и умудренной жизненным опытом публикой.
 Столичная Трасса, скоростная и всегда основательно загруженная транспортным потоком, сегодня пустынна. Весть о том, что по всей стране прокатилась волна восстаний, быстро разнеслась среди людей, и они, похоже, отменили поездки в Столицу. Это и правильно, между прочим: мне меньше мороки, а им безопаснее. В любой момент я могу принять за нападение маневр вполне мирного автомобиля и просто расстрелять его из пушки. Кому от этого станет легче? Думаю, что всем будет только хуже. Так что пусть посидят пару дней дома. От них не убудет.
 Сейчас, когда «универсал» оставляет за кормой километры дороги, у меня есть время подумать. Перед глазами экран, на который выведена карта Столицы, снятая спутником. Я пока понимаю далеко не все, но у меня есть еще пара часов, в течение которых я буду находиться в дороге, чтобы во всем разобраться.
 Итак, что же мы имеем? Столица контролируется Ромусом процентов на шестьдесят. Для него это очень неплохо. Десяток «универсалов» позволяют блокировать основные пункты сопротивления, но не более того. Зная Ромуса, могу с уверенностью сказать: в бой он не рвется. Мало того, еще и всячески удерживает от этого Репуса. Репус, как бы он ни изображал из себя бесшабашного рубаку, тоже четко понимает, что держатся они пока исключительно на одной наглости.
 Доставить какие-то неприятности тем же гвардейцам он в состоянии, но перебить их у Репуса сейчас не хватит сил. Это в тот раз был я и были гаубицы. Кстати, памятуя наши фокусы, Президент распорядился все тяжелые пушки из Столицы убрать подальше. Тогда он думал исключительно о своей безопасности. Но сейчас это нам на руку: столичному гарнизону тоже нечем сопротивляться.
 С другими городами, где наши товарищи должны были сегодня поднять восстание, Ромус не связывался. Я его понимаю: явно не до того бедному. Он-то думал, что легким движением руки арестует Президента, и все. Операция на сорок минут… Черта с два! Президента этот идиот, естественно, не арестовал. Хорошо хоть из Столицы не выпустил. Кстати, заслуги Ромуса в этом деле нету. Ушел бы Президент элементарно, если бы Репус не подорвал оба тоннеля, ведущие из Президентского дворца за город.
 Вот такая диспозиция и получается: в Столице паритет между Ромусом и Президентом, что происходит по стране, неизвестно, а я на полной скорости гоню «универсалы» по трассе, чтобы изменить расстановку сил именно в Столице. Может быть, все-таки стоило заняться сперва периферией? Хотя это глупость. Рыба гниет с головы, значит, оную голову и надлежит отсечь. Отсечь сразу же и навсегда.
 Я понимаю, что Ромус с этой задачей справиться не в состоянии. А он никогда не был в состоянии справиться с подобной задачей. Значит, нужен я. Я и мои «универсалы». В результате колонна и прет на максимальной скорости по Столичной Трассе.
 Еще одно меня жутко нервирует: я вынужден был загнать максимальное количество людей в десантные отсеки. Они там сейчас — как сельди в бочке. Но ничего. Потерпят. В конце концов, я не зря гоню на максимальной скорости — им же меньше жаться друг к другу во чреве «универсалов».
 И опять меня ждет Столица. Прекрасно. С чего же я должен начать? Кажется, история повторяется: мне с ходу придется раздолбать гвардейцев. Это единственная реальная сила, которая сейчас способна мне противостоять. Если в тот раз это было делать опасно, то в этот раз я не рискую ничем. Тогда их любил народ. А теперь мне наплевать на народ! Сопляки любят революцию, и до Национальной Гвардии им нету никакого дела. Так что я просто ОБЯЗАН уничтожить основное гнездо сопротивления. Потом, было бы крайне соблазнительно снять Ромуса с начальников штаба. Но этого, к сожалению, делать нельзя. А жаль. Очень хочется. Ну, раз нельзя снять Ромуса, то необходимо арестовать Президента. Ушат помоев, который на него выльют сразу же после ареста, Ленус уже заботливо подготовил. Противно, что придется возиться с судебным процессом. Или не придется? А не захочет ли господин Президент изволить застрелиться при попытке его арестовать? Понятное дело, что стреляться он и не подумает, но кто же его спрашивает? А что? Может очень даже симпатично получиться: Президент, зная о том, что расплата за грехи неминуема, пускает себе пулю в сердце… Нет, лучше в рот. В тот самый поганый рот, из которого лилось столько грязи на головы жителей нашей многострадальной страны. Красиво и патетично, черт возьми! Может, мне тоже в агитаторы податься? Как Ленус? А это идея: говорить стал так складно, что аж самому нравится. Складно, конечно, но Президента стрелять нельзя. Не поймут. Что же, пусть живет. Еще неизвестно, что хуже: такая жизнь или моментальная смерть. И будет у нас в ближайшее время бывший Президент петухом.
 Я улыбнулся своим мыслям. Хорошо, что чувство юмора я еще до конца не растерял. Согласен, что оно несколько мрачновато, но присутствует. У других и такого нету…
 — Господин командор, с нами кто-то пытается связаться, — раздается в наушниках голос наводчика.
 Понятное дело, что эфир сейчас слушает он. Заняться ему все равно нечем, а мне необходимо подумать. Но командирская машина «глухой» оставаться не может. А кому еще передать связь, как не наводчику?
 — Ну так ответь им, — раздраженно говорю я. — Ты меня по каждому чиху теперь дергать собрался?
 — Это не наши, господин командор. И требуют главного. Бред какой-то. Кто знает о том, что я повел машины на
 Столицу? По идее — никто. Так что же это за глупость тогда? Ладно, пока не поговорю — не узнаю.
 — Переключай, наводчик.
 — Слушаюсь, господин командор!
 В наушниках раздается щелчок и некоторое время ничего не происходит. Слышны только обычные помехи. Мне уже начинает казаться, что мой экипаж развлекается, но тут мне в уши врывается искаженный передатчиком голос:
 — Командиру колонны амфибий! Немедленно остановиться, заглушить двигатели и ждать дальнейших указаний!
 Вот это уже наглость! Мне кто-то решил пытаться приказывать? Жаль, что времени в обрез, иначе я бы изловил урода и как следует надрал ему уши.
 — Говорит командор Магнус. Главнокомандующий повстанческой армии. Какая собака мне тут смеет отдавать приказы?
 Опять тишина. Вероятнее всего, переваривают услышанное. Я не против. Но обезопасить себя от неожиданностей не помешает.
 — Наводчик! Включай пушку! Сперва гироскоп, потом механизм заряжания.
 Это я вовремя подсуетился. Или нет? В любом случае необходимо предупредить и остальных.
 — Магнус — колонне. Возможно вступление в бой в ближайшее время! Полная боевая готовность!
 Теперь все машины подготовятся к бою. Это хорошо, но кто же со мной связывался? Необходимо попробовать разговорить этого неизвестного любителя отдавать приказы. И крайне недурственно будет просканировать все вокруг на предмет нахождения рядом противника. Несколько нажатий на кнопки, и на экране начинает прорисовываться рельефная карта местности. Ничего примечательного я не вижу. Странно. Неужели какой-то дурак решил пошутить, воспользовавшись любительской радиостанцией? Тогда ему крупно повезло: я очень спешу. В противном случае ему очень неплохо бы вспомнить о таком понятии, как пеленгатор. Оборудование «универсала» позволяет запеленговать передатчик. А потом можно, не разбираясь, ударить по зданию ракетой. Смешная получится шутка? Думаю, что шутник даже оценить не успеет… Это еще что такое? У меня аж пот на лбу выступил. В трех километрах от меня шоссе заблокировано. Шесть армейских вездеходов, два ракетных комплекса за кустами… Да меня же встречают! Весело получается. Не начни они отдавать мне приказы, мог и нарваться.
 Что мне надо? Сперва, понятное дело, сбросить скорость. Потом попытаться связаться с перекрывшими дорогу. Может получиться очень нехорошо, если окажется, что это кто-то из наших. А вот если нет, тогда уничтожать ракетные установки и прорываться с боем. У меня нету времени разбираться, чья это самодеятельность. Или чей приказ. Я должен прибыть в Столицу как можно раньше. Пока Ромус не облажался окончательно. Так чего же я жду?
 — Магнус — колонне. Скорость на минимум. Впереди трасса перекрыта противником. Доложить о выполнении помашинно!
 — Первый выполнил! — слышу в наушниках голос своего мехвода.
 — Второй выполнил!
 — Третий выполнил!
 — Четвертый выполнил…
 Понятно, что все выполнят. Но кто же перегородил трассу? Свои или чужие? Если свои, то почему они молчат до сих пор? Испугались, что нарвались на главнокомандующего? Крайне сомнительно. Но что же тогда происходит? В любом случае, прежде чем что-то предпринимать, необходимо попробовать поговорить с этими ребятами еще раз.
 — Магнус вызывает того, кто хотел, чтобы я остановился. Прием.
 Тишина. Только электрические разряды потрескивают в наушниках — где-то далеко сейчас гроза.
 — Магнус вызывает говорившего на этой волне. Прием. Ситуация начинает меня раздражать. Со мной в молчанку играть вздумали? Я бы не советовал. Или… Додумать я не успел.
 — Слушай сюда, Магнус, или как тебя там на самом деле? Трасса перекрыта. Вокруг тебя мои ракетные комплексы. Авиация на подходе. Глуши двигатели, если хочешь еще пожить. Все понял?
 Я-то все понял. А говоривший отдает себе отчет в том, что связываться с «универсалом» нужно очень осторожно? А лучше вообще не связываться. Но насчет авиации это он здорово придумал. Не помешает просканировать пространство вокруг — чем черт не шутит?
 Пальцы привычно забегали по клавиатуре. Сейчас умная машина свяжется со спутником, и я посмотрю, есть ли у моих друзей авиация. И если есть, то какая и сколько?
 Секунда, две, три, четыре. Ага, ответ получен… Вот это уже не здорово! Кто-то догадался поменять на спутнике коды доступа. Всё! Вот мы и ослепли. А чего я, собственно, ждал? Рано или поздно до кого-то из Генштаба должно было дойти, что, используя спутник, мы сможем делать все, что нам заблагорассудится. Не страшно. Где находятся их ракетные комплексы, я знаю. Сейчас необходимо ударить по ним своими ракетами, а потом поднимать в воздух одну из машин, чтобы осмотреться как следует. Самолеты противника я смогу с высоты в полкилометра засечь на расстоянии в десять — пятнадцать километров, а для подготовки ракет этого вполне хватит.
 — Теперь ты слушай меня, козел! — Я специально выбрал такой тон, чтобы мой собеседник занервничал. — Никаких самолетов у тебя нет. Это я уже знаю. Если прямо сейчас не уберешь бронемашины с трассы — пеняй на себя. Дошло?
 Пусть переваривает. А я пока должен уничтожить его ракетные установки. И очень быстро. Вывожу на дисплей управление ракетами. Так, тесты прошли нормально, ракеты к бою готовы. Очень хорошо! Теперь одна ракета с левого борта, вторая с правого — огонь!
 — Ты уже заглушил двигатели? — А он тоже решил надо мной поиздеваться. — Или мне запустить…
 Связь оборвалась, а через какое-то мгновение до меня долетел раскат взрыва. Ракеты, выпущенные мной, поразили цель. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Теперь поднять в воздух одну из машин. Мне нужен подробный доклад.
 — Первый вызывает Третьего! Прием.
 — Третий на связи. Прием.
 — Третий, поднимаешься на высоту пятьсот метров, внимательно осматриваешься. Задействуешь радар. Как поднимешься — начинай непрерывно докладывать. Прием.
 — Понял тебя, Первый. Стартую. Прием.
 — Удачи.
 Теперь осталось только ждать. Даже если этот мальчишка все будет делать правильно, первую информацию он сможет мне дать не ранее чем через пару минут. Пара минут у меня есть. Мы и так уже потеряли кучу времени, и какие-то минуты ничего не решат. Я закуриваю и откидываюсь в кресле. Ждем. Сколько потребуется — столько и ждем. Я не могу двигаться совсем вслепую. Нужно хоть примерно представлять себе, КУДА едешь. И исходя из этого на что-то рассчитывать.
 Дым от тлеющей сигареты струйкой вьется вверх. Медленно идут секунды. Вокруг ничего не происходит. Те, кто послал людей остановить меня, явно добивались какой-то цели. Какой? Неужели кто-то из кадровых военных мог серьезно верить в то, что колонну «универсалов» можно остановить несколькими допотопными броневиками и парой ракетных комплексов? А может, и верил. Но дурак, говоривший со мной по радио, слишком рано вылез в эфир. Но как-то очень уж вовремя сменили коды доступа к спутнику… Подозрительно вовремя. Получается, что кто-то из Городка умудрился передать в Столицу информацию. И попала она по назначению. К большому моему сожалению.
 Итак: «универсалы» дружно слепнут, ракетные комплексы начинают работать… Да, могло выйти очень нехорошо. Но я чего-то все равно не понимаю: смысл в такой ситуации перекрывать трассу? И почему только два комплекса? А может, меня никто не собирался останавливать? В действительности задача могла стоять задержать продвижение на некоторое время. Тогда они своего добились. Или нет? На какое время меня должен был задержать неизвестный говорун? На полчаса? На час? На два? И зачем? Ну, раз попробовали, то есть причина.
 Что же намечается сейчас в Столице? Или уже происходит? У Ромуса не хватит техники перекрыть все опасные направления. И если кто-то догадался вызвать подмогу, то у него может получиться… Да где, черт побери, лазает этот сопляк? Его там не стошнило на высоте?
 — Первый вызывает Третьего! Прием.
 — Здесь Третий. Прием.
 — Ты там не заснул? Прием.
 — Никак нет, господин ком… Первый! Заканчиваю. Радары показывают, что все чисто. Ваши ракеты накрыли их комплексы. Сейчас могу добить бронетехнику. Прием.
 — Так добей! Нечего за каждым тактическим решением к начальству бегать! Прием.
 — Слушаюсь, господин командор!
 Вот же засранец! И это так он соблюдает принцип кодированной связи! Хотя какая тут кодированная связь, если о нас и так уже знают все кому надо и кому не надо?
 Рвануло! И крепко рвануло! Неужели ракетами бьет, подлец? Броневики-то мог и из пушки расстрелять…
 — Первый! Прием!
 — Здесь Первый! Что там у тебя? Прием.
 — Бронетехника была заминирована! Я дал залп из пушки. Сдетонировали сразу все машины. Там сейчас ад!
 — Не психуй. Все правильно. Спускайся на свое место, и продолжаем движение. Конец связи.
 Вот оно, значит, как. Не удивлюсь, если выяснится, что и ракетные комплексы были муляжами. А ведь неплохая идея: ну кто откажет себе в удовольствии протаранить бронемашину «универсалом»? Да почти никто. Раз — и нет того «универсала». Тогда получается, что меня просто спасли, связавшись со мной по радио. Но кто? И зачем? Или никакого спасения не было? А была тривиальная глупость человека, который решил снискать себе славу героя, самостоятельно остановившего того самого Магнуса… Впрочем, они ведь не догадываются, что этот ТОТ САМЫЙ Магнус. А если и догадываются, то очень немногие. Ладно, все это уже неинтересно: нужно продолжать движение. Не зря же меня пытались остановить! Ох не зря!
 — Колонна, скорость на максимум и вперед!
 Вот так и только так. До Столицы еще не менее часа хода, а мы потеряли кучу времени. За этот час из Ромуса такой фаршмак могут сделать, что и хоронить нечего будет. Ну, на него я плевал, конечно, а вот самому оказаться в идиотской ситуации как-то не улыбается.
 Вот она, Столица! Город стремительно приближается. Пока я не вижу никаких признаков боя, но с такого расстояния о его наличии еще рано судить. В конце концов будем надеяться, что Ромус не такой идиот, чтобы начать швыряться ракетами в самом центре. Рановато еще. Да и трус он изрядный. Так что скорее всего пребывает наш штаб в состоянии растерянности. Но это ненадолго. Я появился — прячьтесь, кто еще не успел. Самое веселье только начинается. Занавес этого спектакля поднимут через несколько минут, когда я ворвусь в Столицу. А пока у вас, господа хорошие, есть еще время спрятаться. И я совершенно искренне советую именно так и поступить.
 Ни с чем не сравнимое ликование охватывает меня: я у цели. Вот он, заветный приз! Столица, которую я люблю всем сердцем, сейчас станет моей. Наконец-то там не будут править бал уроды в дорогих костюмах! Наконец-то… А кто будет править бал? Кому я преподнесу Столицу? Тому, кто все это время вел меня на незримых веревочках? Ну, тут мы еще посмотрим! Когда все закончится, эта тварь просто обязана будет высунуться из своей норы. Пусть не полностью, но хоть нос да покажет. А тут уже все будет зависеть от меня. Успею схватить за нос — оторву и всю голову. Я очень не люблю, когда меня на поводке водят. А если этим кто-то пытался заниматься столько лет, то ничем хорошим для него такие занятия не закончатся. Пусть даже не сомневается. Слишком плохо он меня знает. Да и мало кто меня сейчас знает хорошо. Я уже не тот, что был когда-то давно, в прошлой жизни. В прошлой… Хватит! Этим займемся потом, когда будет время. Сейчас я должен ввести в бой двадцать пять «универсалов», чем полностью изменю расклад сил.
 Интересно, а где все остальные «старики»? Ведь по плану сейчас в Столице должно быть, по моим подсчетам, до сотни наших амфибий. Но если бы это было так, то грохотало бы уже вовсю. А я как-то особого шума не наблюдаю. Понятно, что заградительные отряды послали не только для встречи меня, но не могли же все без исключения на эту удочку попасться? Понятно, что у кого-то ничего не вышло в его городе и его потом придется вытягивать из местной тюрьмы. Если жив останется. Понятно, что кто-то обязательно должен был напороться на заслон так, чтобы остановиться. Я и сам имел реальный шанс нарваться. Кто его знает, расстрелял бы я бронетранспортеры или решил бы таранить? А еще были ракетные установки… Но я не верю в то, что все, кроме меня, нарвались. Правда, расстояния до Столицы тоже не одинаковые… На месте разберемся. Сейчас необходимо попытаться связаться с Ромусом. Спутниковая связь по-прежнему не работает, я недавно проверял, но он уже вполне должен быть доступен по обычной. Вот когда узнаю, на каком свете находится этот сукин сын, тогда и буду думать, что мне делать дальше. Самому вызывать этого засранца не хочется… Пусть этим Ленус займется! Он же у нас великий политик и миротворец. Вот и оправдает репутацию. А то привык на чужом горбу кататься, не мешает и ему иногда поработать. Не так уж часто господину идеологу приходится что-то делать самостоятельно. Тем более что настроение у меня сейчас такое, которое портить общением с Ромусом категорически не рекомендуется.
 — Арнус, это Магнус. Прием.
 — Первый! На нашей волне кто-то есть. Прием.
 — Не валяй дурака! Свяжись с нашим дегенератом-писакой и спроси, что происходит. Я должен понять, что нам делать. Прием.
 — Сделаю. Конец связи.
 Естественно, сделаешь. А куда же ты денешься? За невыполнение и расстрелять могу. Тут уже драка началась. И не такая вшивая, как в Городке. Здесь у господина Президента последний оплот. Логово. Он его защищать попытается. Я бы на его месте тоже защищал. И у меня бы даже получилось… Может быть… А вот получится ли у господина Президента — посмотрим.
 — Первый! Докладывает Двадцать пятый. Все плохо. Прием.
 Ну Ленус дает! Обстоятельно доложил, ничего не скажешь! И как это прикажете понимать? Это он так шифруется? Тогда очень неумно. Эх, извлечь бы его сейчас на свет божий да встряхнуть как следует… Чтобы глупости перестал молоть, а вместо этого докладывал как положено.
 — Ты по-человечески сказать можешь? Или тебе отдельное приглашение требуется? — не выдерживаю я. — Этого придурка уже пристрелили? Прием.
 — Нет, но он теряет позиции. Гвардейцы перешли в наступление. Один «универсал» сбит. Он в панике. Прием.
 Вот этого от Ромуса и следовало ожидать. Мало того, что пишет бездарные уставы, так еще и не может продержаться до моего прихода. А дело действительно плохо. Гвардия, вероятнее всего, получила подтверждение того, что большая часть наших в пути задержалась. Иначе бы эти ребята в атаку не пошли. Или это просто акт отчаяния? Но тогда получается, что большая часть наших как раз на подходе. А о чем тут размышлять? Давить гвардейцев мне не впервой. И они это скоро почувствуют на собственной шкуре. Вспоминать там, наверное, некому, но не грех и новое поколение уму-разуму поучить.
 — Приказ по колонне. Выдвигаемся к казармам Национальной Гвардии. Ракеты активировать. При малейшем подозрении на сопротивление открывать огонь. Вперед, бойцы!
 Ну, теперь все зависит только от быстроты моих действий. Если удастся подавить Гвардию с ходу, тогда, считай, все закончилось. Остальных даже Ромус самостоятельно добить сможет. До казарм минут десять по улицам и минуты четыре по воздуху. Топливо экономить уже не надо. На сработку ресурса машин мне наплевать. Значит — вверх! А там как повезет.
 Воют турбины — «универсал» набирает высоту. Самое для нас главное сейчас, это чтобы не было истребителей. Иначе все так и закончится не начавшись. Хорошо, что моя машина взлетает первой: в случае атаки ракетами я даже не успею ничего почувствовать… Так, кажется, поднялись нормально. Теперь необходимо осмотреться. Небо чистое. Это не может не радовать. Ну, вперед!
 Мелькают внизу кварталы Столицы. На улицах ни души. Это я понимаю — черт знает что в городе творится, не до прогулок сейчас. А вот видны и казармы гвардейцев. Что тут у нас? А ведь Ленус был прав: все действительно плохо. Они переходят в наступление. Грамотно переходят. А чего я, собственно, хотел? Это же элитные части! Так и должно быть. Обидно, что мне нечем их загнать назад. Тогда бы все было на порядок проще — я бы просто превратил их часть в одну большую воронку. Благо ракет должно хватить с избытком… А что мне, собственно, мешает высадить десант и потом поддержать его с воздуха? Ничего не мешает. Значит, надо просто присмотреть наиболее удобное место. Маленькая площадь в квартале от казарм? Не подходит. Слишком далеко. Проспект, который как раз к казармам и ведет? Вот это оно: проспект достаточно широк, так что я смогу спуститься туда без риска что-нибудь задеть и в то же время легко смогу расчистить из пушек дорогу своим ребятам для наступления. Мне ведь не нужно, чтобы четырнадцатилетние мальчишки перебили гвардейцев. Да это в принципе невозможно. Но пока командование этих зазнавшихся и зажравшихся уродов поймет, в чем дело, я смогу задействовать ракеты. И пушки, кстати, тоже. Тогда посмотрим, как у них получится сопротивляться.
 — Внимание! Говорит командор Магнус! Всем приготовиться! Моя машина совершает маневр, выбрасывает десант и поднимается в воздух. Остальные повторяют маневр за мной! Начали!
 Молча перехватываю управление «универсалом» у своего мехвода. Мне сейчас необходимо показать, как нужно выполнять данный маневр, первым подняться в воздух и обеспечить прикрытие остальных, пока они будут высаживать десант. Теперь предупредить ребят, сидящих в тесном десантном отсеке, и можно начинать.
 — Внимание! Сейчас пойдет высадка! Всем приготовиться. Люки отсека откроются автоматически. У вас будет десять секунд на высадку. Потом я стартую. Направление вашего наступления — по ходу движения машины. Использовать естественные укрытия. Начали!
 Джойстик от себя и как можно более плавно к проспекту. Вывести машину точно на середину, чтобы не задеть троллы. Отлично. Теперь выравниваемся параллельно земле и открываем десантные люки. Высота метра полтора. Не страшно. Должно все пройти гладко. Даже если кто-то умудрится сломать ногу — это не критично. Мне нужно, чтобы гвардейцы занервничали. А они должны занервничать, когда увидят начало десантирования!
 Все вывалились? Прекрасно! Закрываем люки и джойстик на себя. Теперь вверх. Как можно более резко. Я высадил мальчишек на очень хорошо простреливаемом месте. По этой причине их необходимо прикрыть огнем пушки. И чем быстрее, тем лучше. Не хватало еще положить весь десант прямо при высадке. У меня на этих ребят несколько другие планы. Ага, зашевелилась Гвардия. Правильно зашевелилась. Они должны сейчас черт знает что подумать. А у страха глаза велики… Там, где двадцать пять машин, там и все двести пятьдесят при желании увидеть можно… Теперь еще из пушки надо добавить, чтобы у них не возникало сомнений относительно моих намерений, и тогда все должно пойти как по маслу. Где мои дорогие гвардейцы изволят кучковаться? Ага, вижу: человек тридцать залегли за уродливой скульптурной композицией и ведут огонь. Очень хорошо! Значит, эти будут первыми. Нажимаю на гашетку, и пушка тут же выплевывает металлическую смерть. Скульптурной композиции больше нет. Гвардейцев, использовавших ее как прикрытие, тоже. Так и надо. Тем более что скульптуры мне сразу чем-то не понравились… Теперь нужно резко уйти вниз, а потом так же резко вверх; какой-то мерзавец выпустил ракету. Черт бы побрал падаль, отрубившую меня от спутника! Ведь я элементарно смог бы вычислить точку пуска и прекратить это безобразие раз и навсегда. А может, коды уже вернули? Ну не полный же Ромус идиот! Должен же он был кого-то посадить на взлом кодов! Впрочем, проверять мне некогда. Машина выходит из пике, и тут же начинает стрелять пушка. Мой наводчик решил, что неплохо будет полоснуть по всей площади перед казармами. Идея неплохая, но так никакого боекомплекта не хватит. А чего мелочиться? У меня еще двадцать четыре машины, экипажи которых получили приказ делать как я. Мало гвардейцам не покажется.
 — Магнус! Это Арнус. У нас потери — ракетой подбит одиннадцатый «универсал». Прием.
 — Понял тебя! Продолжайте атаку. Конец связи. Переключиться на персональную волну одиннадцатой амфибии, и быстро. Иначе дети могут запаниковать. Интересно, они успели сбросить десант?
 — Одиннадцатый! Говорит Первый! Прием!
 — Здесь Одиннадцатый. Прием.
 — Что там у вас? Прием.
 — Падаем. Что делать, командир?
 — Уводи машину назад. Там есть площадь. На нее и садись. Помощь скоро прибудет. Прием.
 — Она не слушается управления. Мы попро…
 — Вернись в эфир! Держись, Одиннадцатый! Сейчас поможем! Где ты, черт побери!?
 Проклятие! Почему связь прервалась? Включаю общий обзор. Сейчас надо помочь мальчишке посадить амфибию. Гвардейцы от меня никуда не денутся. Тем более что их контратака явно застопорилась. Так и есть — отходят к казармам. Но где же одиннадцатый «универсал»? Их необходимо прямо сейчас посадить… Поздно! Горящая амфибия камнем несется вниз. Это уже все. Если в машине кто-то еще жив, то ненадолго. Но куда он прет? Там же казармы гвардейцев! Как я его оттуда буду вытаскивать? Что он делает?
 Взрыв. Как раз посреди расположения Национальной Гвардии. «Универсал» на полном ходу врезался в бетон плаца, и сдетонирвало все, что было на борту: ракеты, заряды к пушке, топливо… Что думал мальчишка, державший в руках джойстик управления амфибией? Что будет героем? Может быть. А может, машина действительно потеряла управление? Этого уже никто никогда не узнает. Я сомневаюсь, что при таком взрыве мог сохраниться бортовой самописец. А это и не важно! Мальчишка хотел стать героем? Он им стал прямо сейчас! Если мы победим. Если…
 — Магнус! Ты видел? Прием.
 — Видел, Арнус, видел. Усилить атаку! Эти мальчишки погибли не зря! Прием!
 — Есть усилить атаку! Двадцать четвертая, двадцать третья и двадцать вторая машины — за мной!
 Что это еще Ленус надумал? Отменить приказ? Уже не успею — «универсалы» один за другим делают крутой разворот и выпускают ракеты. Казармы гвардейцев расцветают взрывами. Пора мне отвести машину на некоторое расстояние. Конечно, командир на лихом коне, скачущий впереди войска, это выглядит здорово, но что делать, если этого самого командира ненароком убьют? Солдаты, оставшиеся без руководства, могут и лапки вверх поднять. Даже в самой выигрышной ситуации. Меня это не устраивает. Я хочу довести дело до конца. Ленус, если ему неймется, может и подыхать. Я в Столицу рвался не для того. Да и с Ромусом мы еще не закончили… Не только с Ромусом, между прочим.
 — Мехвод! Поднимайся выше и отведи машину километра на полтора над проспектом, где мы десантировались! Быстро!
 — Слушаюсь.
 Амфибия резко задирает нос вверх и набирает скорость. Хорошо, теперь мне нужен круговой обзор. Включаем… Что тут у нас? Отлично! Маневр Ленуса возымел действие. Или взрыв «универсала». Или мой десант. Или все это вместе взятое: к расположению гвардейцев со всех сторон бегут маленькие фигурки с автоматами. Гвардейцы пытаются отступать, но отступать-то некуда! Вся их часть сейчас представляет собой большой костер. А над этим костром носится два десятка «универсалов» и молотят из пушек, Сейчас остатки гвардейцев начнут сдаваться. Так и есть: группа бравых вояк уже бросила автоматы и подняла руки. Думаю, что чувствуют они себя ужасно — профессионалы, которых придавили четырнадцатилетние сопляки. Теперь бы хватило у моих подопечных ума не расстрелять сдавшихся. Хватило! Правильно, дети, пленных укладывать лицом на землю и руки за голову. Хорошо уроки усвоили.
 Что-то тут подозрительно много техники и людей. А ну-ка, подсчитаем… Двадцать восемь амфибий… Людей внизу считать просто не имеет смысла… Да что Ромус себе думает? Если он и в этот раз даст выскользнуть Президенту, то я его собственноручно расстреляю! Ну не хотел же я с ним сегодня общаться. Не хотел! А придется. Боги свидетели: если Президент таки ушел…
 — Главнокомандующий вызывает штаб. Прием. Тишина. Узел связи пустой? Не совсем мне это понятно.
 — Главнокомандующий вызывает штаб. Где вы все, черт бы вас побрал! Прием.
 — Магнус, это Репус. Гони людей к Президентскому дворцу! Они сейчас на прорыв пойдут, а у меня только два «универсала»! Быстрее! Прием!
 — Буду через две минуты! Не дергайся! Конец связи. Замечательно! Получается, что в Столицу действительно прорвался один я. Или… Не важно! Репусу необходимо помочь. И как можно быстрее. Иначе рискуем упустить Президента.
 Смотрю на экран. Там разгромленная база гвардейцев. Сопротивления нет. Ну, теперь необходимо быстро оттянуть большую часть техники к Президентскому дворцу и заканчивать.
 — Говорит Магнус! Все машины из моего подразделения — за мной! Быстро!
 А теперь — на самом деле очень быстро! Репуса я знаю уже не первый год. Излишней истеричности за ним никогда не наблюдалось. Если говорит, что надо спешить, значит, надо спешить. Хреново, что не успею подобрать людей в десантные отсеки… А зачем? Пехоты у Репуса должно хватать. Это с техникой у него напряженка. Но эту проблему мы сейчас решим.
 Тяжело быть таким жуликом, что даже собственную охрану поручаешь не армии, полиции или СБ, а специально созданному из прихлебателей и лизоблюдов подразделению. Не хотел бы я сейчас быть на месте нашего пока еще Президента. Мне даже стало его жаль — ведь он только олицетворение тех сил, которые дергают за веревочки. За веревочки… А ведь кто-то дергает за веревочки и меня. И очень грамотно дергает… Не сейчас! Позже! С дергающими за веревочки будем разбираться позже!
 Итак: выйти из дворца можно только через центральный вход. Это я увидел сразу: подразделение Репуса блокировало все остальные так, что прорваться нету никакой возможности. Площадь перед дворцом пустая. На штурм Репус своих людей еще не водил. Это правильно. Без соответствующей поддержки с воздуха идти в атаку неразумно. И что я должен сейчас делать?
 — Магнус вызывает Репуса. Прием!
 — Ну наконец-то! Я тебя уже заждался! Прием. Несмотря на искажение звука, в наушниках понятно, что Репус мне рад. Это приятно. Но радость радостью, а я понятия не имею, что мне здесь делать. У этого мерзавца наверняка уже созрел план, для выполнения которого как раз не хватало именно моих «универсалов». Я не возражаю — пусть командует.
 — Говори, что делать. Прием.
 — Обстреляйте сарай из всего, что у вас есть! Прием.
 — Понял тебя! Приступаю!
 Теперь быстро объяснить задачу экипажам остальных машин, и начинаем. Точнее — заканчиваем.
 — Говорит Магнус! Все машины — огонь по дворцу. Использовать ракеты и пушки. Особое внимание обратить на окна! Огонь!
 Загрохотало. А хорошо все-таки построили здание. После такого количества попаданий еще держится. Стоп! Что тут у нас происходит? Кажется, Репус повел своих людей в атаку. Ну дает! Хотя это может сработать. Главное — вовремя остановить обстрел, чтобы не задеть своих. Сто пятьдесят метров. Сто. Пятьдесят.
 — Прекратить огонь! Всем машинам прекратить огонь! Подействовало. Хвала богам, вовремя — ребята Репуса уже врываются в центральные двери. Кажется, я имею реальный шанс пропустить все самое интересное. Ну уж нет! Президента должен взять я лично. Тут не о чем рассуждать. Иначе какой я главнокомандующий?
 — Мехвод! Снижайся. Посадишь машину у главного входа. Все понятно?
 — Так точно, господин командор!
 Эк у него голос звенит. Ощущение боя понравилось? Да мы же уже победили! На самом деле победили. Остались сущие пустяки: восстановить контроль над спутниковой связью, и можно на весь мир кричать об аресте Президента-преступника.
 Во дворце явственно воняет гарью. И не только. Я прохожу по комнатам и залам в окружении восьми крепких ребят из личной охраны Репуса. Это его приказ. Я поначалу пытался отказаться от сопровождающих, но один из них совершенно искренне заявил, что Репус пообещал расстрелять их всех, если я появлюсь один. Зная Репуса, могу в это поверить.
 Мы подходим к лестнице и начинаем спуск в подвал. Здесь разрушений меньше, но тут и там попадаются свежие трупы. Личная охрана Президента в штатском, но при оружии. И наши мальчишки в формах. Наших явно больше. Понимаю, что последние метры Репус брал уже нахрапом, не особенно жалея своих людей. А как бы я поступил на его месте? Наверное, точно так же. Проклятая это все-таки штука — революция.
 Последний поворот, и мы останавливаемся в начале довольно просторного зала. Помещение битком набито нашими ребятами. Они еще не остыли от боя, но уже улыбаются во весь рот. Прохожу сквозь толпу, то и дело пожимая руки.
 Зал заканчивается массивной двустворчатой дверью. Она заперта. Голос Репуса доносится из-под самой двери. Иду на голос.
 — …выбить и все дела! Господин командор, давайте вышибать!
 — Отставить! Дождемся главнокомандующего! — В голосе Репуса проскакивают хорошо знакомые мне недовольные нотки. Не любит он, когда кто-то пытается вносить коррективы в его планы.
 — Командор Репус! — ору я. — В чем дело? Почему Президент еще не арестован?
 — Господин главнокомандующий, — Репус берет под козырек, — докладываю: Президент находится за этой дверью. Деваться ему оттуда некуда, но дверь заперта. Разрешите выбивать?
 — Выбивайте! — рявкаю я.
 Тут же по двери начинают молотить приклады автоматов. Ну это никуда не годится! Так они до скончания века ее выбивать будут. Отбираю автомат у одного из бойцов, передергиваю затвор и гаркаю «Разойтись!». Перед дверью моментально образовывается пустое пространство. Прижимаю приклад к плечу и выпускаю очередь в замок. Летят щепки и искры. Тут же моему примеру следует человек пятнадцать. От грохота закладывает уши. Сквозь автоматные очереди прорывается истошный вопль Репуса «Прекратить огонь!». Постепенно стрельба стихает. То, что когда-то было дверью, представляет собой сейчас гору битого пулями дерева. Бойцы радостно вламываются в кабинет. Слышится еще несколько выстрелов. Мы переглядываемся с Репусоми, расталкивая мальчишек, устремляемся вперед.
 В кабинете стоит шикарный стол, занимающий добрую половину помещения. За столом пусто. Неужели наши деточки умудрились пристрелить Президента? Только этого не хватало! И как прикажете потом объясняться с прессой?
 Кстати, вот и труп. Похоже, что личный секретарь. Или кто-то из холуев. Это сейчас не важно. Где чертов гарант Конституции, как он любит себя называть?
 — Вот он, господин главнокомандующий! Поворачиваюсь на голос. Мальчишка машет мне рукой.
 Подхожу ближе. Ребята расступаются. В углу, свернувшись калачиком, лежит Президент. Его трясет. Даже до меня долетает запах водки. Он еще и пьян! С большим трудом подавляю в себе желание выпустить очередь из автомата по этому трясущемуся существу. Вместо этого отдаю автомат в чьи-то руки, одергиваю френч и громко произношу:
 — Господин Президент, вы низложены и будете преданы суду!
 Помещение оглашается радостными криками.




 Эпилог


 Весна в этом году ранняя. Еще только март, а из земли уже вовсю выбивается зелень. Столица наполнена запахом весны, от которого кружится голова и хочется петь. Мы пережили суровую зиму: была попытка блокады, несколько небольших восстаний, но мы справились со всем этим. Бывший Президент сейчас сидит в одиночной камере. Следствие все еще продолжается, но я более чем уверен, что сидеть он будет там до конца своих дней. Туда ему и дорога!
 Я иду по Столице и наслаждаюсь весной. Настроение у меня просто прекрасное. Рядом что-то щебечет Уклус, но я ее не слушаю, а она, судя по всему, в этом и не нуждается: ей тоже хорошо. Как и мне. Потому что весна. Потому что мы вместе. И мы победили!
 В нашем штабе непонятное оживление. У самых дверей меня поджидает вестовой.
 — Господин главнокомандующий! Срочно пройдите в комнату для совещаний!
 Интересно, это еще зачем? Ладно, у меня сегодня просто отличное настроение, и даже занудство Ромуса его испортить не в состоянии.
 — Я в кафе, — недовольно фыркает Уклус. — Когда закончишь — приходи.
 — Конечно! — весело говорю я. — Сомневаюсь, что это надолго.


* * *

 У дверей комнаты для совещаний застыли два охранника с автоматами. Что-то новенькое! Или не очень? Странные у меня какие-то ассоциации… С каких это пор нам потребовалась охрана в собственном штабе? Что могло случиться?
 Присмотрелись, узнали, козырнули и пропустили к двери. Непонятно мне это. Резко дергаю на себя дверную ручку и вхожу.
 Посреди комнаты что-то рассказывает незнакомый парень лет восемнадцати. Он обильно жестикулирует. Ромус преданно смотрит парню в глаза. Даже рот приоткрыл. Был бы у Ромуса хвост — точно бы им завилял! Интересно, а какого черта?
 — Я не понял! — Стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более резко. — Что надлежит делать при появлении в помещении главнокомандующего? Командор Ромус! Нашивки жмут?
 — А ты не изменился, Магнус!
 Это еще что? Немногие могут позволить себе в последнее время со мной разговаривать в подобном тоне. Настроение стремительно портится. Непонятное предчувствие чего-то непоправимого охватывает меня в доли секунды, как порыв зимнего ветра.
 Парень поворачивается ко мне и улыбается. Откуда такое панибратство? Ведет себя, подлец, так, будто знает меня с рождения. Не изменился я, оказывается! Совсем ничего не понимаю.
 — Я правильно на тебя рассчитывал! В трудную годину ты показал себя настоящим героем! Ты…
 Тот же прищур… Те же нелепые фразы… И та же проклятая улыбка! Старый… Нет! Вполне молодой и здоровый козел Альтус собственной персоной! Вот это новость.
 Так, значит, не было никакого самоубийства. И сейчас уже не так важно, чей труп нашли с простреленной головой.
 Подлец жив и прекрасно себя чувствует. Вот она, та самая тварь, которая так ловко дергала за веревочки все это время. А я выполнял сложные пируэты, даже не понимая, чья же злая воля меня подталкивает. Альтус! Этот мерзавец опять выкрутился. И опять у него получилось сделать так, чтобы за него каштаны из костра таскал кто-то другой. Только в этот раз «кем-то другим» был я! Я! А эта сволочь стоит, улыбается и что-то говорит в своей обычной дурацкой манере, густо пересыпая речь идиотскими эпитетами! Главное — улыбается, подлец! Выждал, ублюдок, момента, когда ему стопроцентно ничего не угрожает, и пришел на все готовенькое! Это уже слишком!
 — Магнус! Нет! — Ленус первый понял, ЧТО я сейчас собираюсь сделать, но помешать мне он не успеет. И никто не успеет.
 И черт с ним, с Ленусом! Рука привычно тянется к кобуре. Краем глаза замечаю, что кто-то пытается передернуть затвор автомата, но его тут же хватают за руки. Ко мне устремляются сразу несколько человек. Не важно! «Люгер» уже у меня руке, предохранитель с легким щелчком перешел в боевое положение. Главное — не промахнуться. Впрочем, я редко промахиваюсь. Особенно в закрытом помещении. Палец привычным движением нажимает на спусковой крючок…