---------------------------------------------


 Гусев Владимир
 Просто анекдот

 Гусев Владимир 
 Просто анекдот 
 Злополучный однодневный род, дети случая и нужды, зачем вынуждаете вы меня сказать вам то, чего полезнее было бы вам не слышать? Наилучшее для вас вполне недостижимо: не родиться, не быть вовсе, быть ничем. А второе по достоинству для вас - скоро умереть. 
 Силен, спутник Диониса 
 - Родион Гордеевич, у нас тут такое... 
 Старшая медсестра была явно взволнованна. 
 С одной стороны, ничего удивительного в этом не было. Галина Игнатьевна всегда выплескивала из себя эмоции ведрами: и когда на партийных собраниях выступала, и когда пыталась митинг в защиту демократии организовать. Правда, кто-то вовремя ей подскаал, что лучше не надо. Митинг в сумасшедшем доме - это прозвучало бы несколько двусмысленно. Не тот резонанс мог получиться, совсем не тот. 
 Ну, а сегодня у нее что за проблемы? 
 - Наш Ардалион Витольдович... Прямо во время оперативки... 
 Галина Игнатьевна выдержала эффектную паузу. Что-что, а держать паузу Вострикова умела. И умело этим своим умением пользовалась. И когда сама себя в депутаты городской думы выдвигала, и когда предыдущего Главного валила... 
 - Так что произошло? - не выдержал Коробов. Старшая медсестра ворвалась к нему в кабинет тотчас после того, как он снял куртку и надел халат. Даже причесаться не успел. 
 - Сегодня утром Ардалион Витольдович сошел с ума! - сообщила Галина Игнатьевна, четко выговаривая каждое слово. 
 - Ардалион... Витольдович? 
 Коробов вскочил с расшатанного стула, пригладил зачем-то ладонью жидкие волосы. 
 Черт бы ее побрал... Дешевая театральщина - а попался. Ардалион - с ума сковырнулся? Не может быть. Уж он-то... 
 - А что вы удивляетесь? - усмехнулась Вострикова. - Все мы немного сумасшедшие. Профзаболевание. Хотя от Бурлацкого такого... Крепкий был мужик. Бурлак. 
 Коробов, перестав приглаживать волосы, бросил на медсестру короткий внимательный взгляд. 
 Иронизирует? Свалить Бурлацкого Востриковой не удалось. Да и смысла уже не было: подули другие ветры, открылись новые горизонты. Муж Востриковой, работавший завотделением здесь же, в пятой больнице, ухитрился стать депутатом, и освобождать для него место уже не было нужды. Так что это, пожалуй, не ирония, а невольное уважение. Пару попыток она все-таки делала - и каждый раз бесславно отступала. 
 - Где он? 
 - У Ющенко, в "люксе". 
 - Идемте к нему. 
 Они вышли из кабинета зама в унылый больничный коридор, повернули направо: отделение Ющенко занимало два этажа в новом корпусе, пристроенном к основному, еще дореволюционной постройки, лет пять назад. 
 - Буйствовал? 
 - Головой в стену бился. Пришлось "распашонку" на него надеть. 
 - Диагноз? 
 - Ну, это вы сейчас сами определите. 
 Став замглавврача, Коробов перестал практиковать, с головой погрузился в хозяйственные заботы. Но квалификацию не потерял. Нет, не потерял. "Нашего" пациента определял сразу и безошибочно. Так что напрасно Галина Игнатьевна пытается его уязвить. 
 В переходе, соединявшем старый и новый корпуса на уровне второго этажа, им встретились трое высоких длинноволосых парней в распущенных "распашонках". Их сопровождал Бахтияр Ахмедович, старейший санитар больницы. Проходя мимо Коробова, он усмехнулся, сложил большой и указательный пальцы правой руки ноликом - все в порядке, дескать - и вразвалочку зашагал дальше. Больше всего он был похож на медведя, которого хохмы ради облачили в явно тесный ему белый халат. 
 - Кто это? - не понял Коробов. 
 - А вы что, не знаете? - изумилась Вострикова. - Рокгруппа "Отбойный молоток". Снимают в "танке" видеоклип. Ардалион Витольдович вам разве не говорил? 
 "Танком" в больнице прозывалась довольно большая комната для особо буйных, в которой не было абсолютно никакой мебели. Стены, пол и потолок "танка" были обклеены толстым-толстым слоем пеноплена. 
 - Не успел, значит. За валюту, что ли? 
 - Ну да. Денег на лекарства, сами знаете, почти не выделяют. Только за счет родственников больных и выкручиваемся. Но не у всех они богатенькие Буратины. 
 Они подошли к "люксу" - одной из лучших отдельных палат больницы. Только вряд ли Бурлацкий осознает, какой чести удостоился. 
 Ардалион Витольдович сидел на кровати. Его босые ноги стояли на красивом серебристо-сером паласе. Взгляд, как всегда после аминазина, мутно-сосредоточенно-отстраненный. Коробов называл его - коллапсирующий. 
 - Ардалион Витольдович, как вы себя чувствуете? 
 Главврач медленно повернул голову в сторону вошедших, наклонил ее, словно прислушиваясь. И было совершенно очевидно, не к словам Родиона Гордеевича он прислушивается, но к чему-то еле слышному, но неизмеримо более важному в себе самом. 
 - Анекдот! Нет, ты подумай только: просто анекдот! - сказал он вдруг низким, как у генерала Лебедя, голосом. Лицо Бурлацкого исказила болезненная гримаса. 
 - Не нужно, Родион Гордеевич! - шепнула старшая медсестра. 
 - Я сам знаю, что нужно, а что нет, - вспылил вдруг Коробов. 
 Ну вот, ни с того, ни с сего... Ничего, пусть знает свое место. А то все завотделениями на цыпчках уже перед нею ходят. 
 - Ну конечно, лучше! - подозрительно охотно согласилась Вострикова. 
 Они вышли из палаты. 
 - Бурлацкий сегодня оперативку почему-то на час раньше созвал, продолжила рассказ о происшествии Галина Игнатьевна, хотя Коробов и не просил ее об этом. - А когда все собрались, вдруг сказал эти же самые слова, про анекдот. И начал биться головой в стену. Все было так неожиданно... Даже мы, профессионалы, не сразу поняли, в чем дело. Я подумала вначале, он нас просто разыгрывает. И не только я. Ющенко тоже, даже улыбаться начал! 
 В голосе Востриковой явственно звучали нотки восторга. Неудивительно. Об их вражде с Бурлацким - как, впрочем, и с его предшественником - знала вся больница. Но радоваться чужому горю... Видно, старшая и сама расслышала эти нотки и даже поняла их неуместность, поэтому и замолчала так резко. Как, однако, весомо у нее прозвучало: "Мы, профессионалы!.." Куда конь с копытом -туда и рак с клешней. 
 - Ну, не буду вас отвлекать, Родион Гордеевич! - круто переменила разговор Галина Игнатьевна. - Вам ведь теперь не только свою работу придется делать, но и Главного замещать! 
 В голосе Востриковой послышались уважительные нотки. Голосом она владела мастерски: уважения было как раз в меру, без подобострастия. 
 - Придется, - равнодушно согласился Коробов. 
 С тех пор, как Родион Гордеевич отказался подписать злополучное заключение, его уделом было именно это: замещать. Тот, кто вынуждал Коробова подписать фальшивое заключение, по-прежнему был при власти. И даже приумножил ее. Тот, кто побывал-таки в психушке, теперь тоже был наверху. Он прекрасно знает имена своих гонителей, но делает вид, что благородно все забыл. Видно, власть примиряет. А Родион Гордеевич с тех пор - зам. Вечный Зам. Обидно? 
 Теперь уже нет. Привык. 
 * * * 
 Автобус, как обычно, был переполнен. Но Родион Гордеевич успел занять свое любимую позицию почти в середине салона. Здесь толкали меньше всего, и можно было, крепко ухватившись за поручень, закрыть глаза и ни о чем не думать. Точнее, почти ни о чем. Свободное, не понукаемое необходимостью что-то решать течение мысли - лучший отдых для головы. А если не отпускать время от времени мысли попастись на пастбищах свободных ассоциаций и лугах ленивых созерцаний, вполне можно оказаться вдруг по другую сторону барьера, как это случилось с Бурлацким. Особенно после такого дня, как сегодня. 
 Столько вызовов спецбригады, кажется, никогда еще не было. Рекорд для книги Гиннеса. А началось все - с Ардалиона Витольдовича. Жалко, хороший был мужик. С диагнозом, кстати, все не так просто оказалось. Даже Бектаев, уж на что опытный врач, и тот колеблется. С одной стороны, похоже на шубообразную шизофрению. С другой, она возникает обычно лет в 13-16, в пубертатном возрасте. А Бурлацкому, между прочим, уже за пятьдесят. С третьей стороны, некоторые признаки указывают на психоз, с которого начинается иногда церебральный атеросклероз. Вот и разберись тут... 
 Двое молодых людей, стоявших за спиной Коробова, так громко разговаривали, что он невольно оглянулся. 
 Его кратковременные соседи были молоды, модно одеты и веселы. Сразу видно - нувориши. Из тех, кто успел попасть в струю. Они, конечно, приписывали успех собственным достоинствам и изо всех сил надували щеки, и друг перед другом, и перед окружающими. Но простоватость нет-нет да и проступала на ухоженных самодовольных лицах. Одно из них было восхитительно рыжим. Даже веснушки, усевающие его от уха до уха и от волос до шеи, были не просто рыжи, а - огненно, пылающе рыжи. 
 -...Три дня как вернулся, - говорил второй из нуворишей, одетый в тончайшей выделки кожаный плащ. - И рассказали мне там любопытный анекдотец. На английском он вообще великолепно звучит, но на русском тоже неплох. Китаец, араб, индус, русский и еврей попали на необитаемый остров. Без баб. Вот еврей и говорит... 
 Автобус остановился, и вопли женщины, которой наступили на ногу, заглушили голос рассказчика. Отпущенные на вольную пастьбу мысли Коробова лениво плелись в случайно заданном направлении. 
 А где же американец и француз? Нестандартное начало, неклассическое. Рассказывать анекдоты - значит пользоваться заемным остроумием. Но чего другого можно ожидать от нуворишей? Как приятно было этому, в кожаном плаще, намекнуть, что он прилично владеет английским! Вроде бы и вскользь упомянул, ненавязчиво, и в то же время... Но зря он надувает щеки. Настоящие бизнесмены ездят в "мерседесах", а не в автобусах. Видать, только-только раскрутился. Все, что успел - смотаться в Англию да плащом обзавестись. Кожаная куртка - это удобно, кожаный плащ - это элегантно, кожаное пальто - это шикарно... Откуда прицепилось? А, реклама... 
 Автобус подъехал к очередной остановке. Толстая приземистая женщина, сумка которой больно упиралась Коробову в бедро, начала пробиваться к выходу, и на ее место тотчас втиснулись оба нувориша. Коробов вновь прислушался к их разговору. 
 - ...Не просто анекдот, а еще и тест на сообразительность. Сказали, у него есть второй смысл. До гениев он доходит на четвертый день, до нормальных идиотов - через четыре года. 
 - Ты, конечно, сообразил сразу же, - хмыкнул рыжий. 
 - Нет. Ни сразу, ни потом. Но сегодня еще только... Как раз четвертый день. Так что еще есть шанс. 
 - Да какой там второй смысл... - отмахнулся рыжий. - Обычный анекдот. А вот такой слышал? Едут Чебурашка и Крокодил Гена в лифте... 
 * * * 
 Утром следующего дня Коробов занял кабинет Главного. Он и раньше сиживал в удобном кожаном кресле, когда Бурлацкий уезжал в отпуск или на какое-нибудь совещание, но это всегда было ненадолго, максимум на месяц. Трудные вопросы можно было отложить, а то и вовсе отказаться решать: "Вот выйдет Бурлацкий - к нему и обращайтесь!" Теперь же... Конечно, свято место пусто не бывает. Нового главвврача скоро назначат. Но это "скоро" может тянуться и месяц, и два. До тех пор, пока не выявится абсолютный победитель в беспощадной закулисной борьбе, которая, конечно же, уже началась. Коробов заявку на участие подавать не собирался. Неизвестно еще, как дальше будет. Президент как был настоящим коммунистом, так им и остался. Всю власть под себя подгреб, неугодные газеты закрыл, по-настоящему оппозиционные партии запретил. А по телевидению даже при Брежневе правды больше говорили, чем теперь. Еще чуть-чуть - и снова несогласных начнут в психушки сажать. А газеты будут талдычить, что наша страна - самая демократическая в мире. Пардон, "эта страна". После Горбачева политики уже не называют страну своей. Стесняются, что ли? 
 - Родион Гордеевич, тут к вам родственница рвется. Впустить? 
 - У нас оперативка через пятнадцать минут. И вы же знаете, я принимаю родственников после пяти! 
 - Она очень просит...Вы уж, пожалуйста, сделайте исключение! 
 В голосе Галины Игнатьевны прозвучали заискивающие нотки. Нет сомнения: за ходатайство ею уже получена мзда. Но доказать это невозможно, да и нужно ли? При той нищенской зарплате, которую получает ныне старшая медсестра - можно ли бросить в нее камень? 
 В нее - можно. Давно ли перестала быть пламенным борцом за "этичное отношение" к больным и родственникам? 
 А ведь давно. Уже года три как на эту тему - ни гу-гу. Значит, три года назад сама начала брать. - Ну, пусть войдет. 
 Родственница оказалась довольно молодой, и разодета была... 
 Коробов затруднился подобрать сравнение. Хорошо была одета эта женщина. Элегантно. Ее кожаное пальто, густого темно-вишневого цвета, хотелось погладить рукой. Кроме того, она была красива. Нежная белая кожа, тонкие черные брови, темные, чуть вьющиеся волосы... Но вместе с тем было в ее лице что-то неправильное. В нем явно все было на месте - еще как на месте! - и в то же время чего-то не хватало. Чего? 
 Косметики. На лице молодой женщины не было ни грамма косметики. И все-таки оно оставалось красивым. Невероятно! - Мой муж... Его почему-то привезли в вашу больницу... Помогите! 
 Большие темные глаза быстро наполнились влагой. 
 Неужели - любит? По-настоящему? И не бросит мужа, даже когда поймет, что полностью здоровой его психика теперь уже никогда не будет, а детей от него рожать нежелательно? Чудеса иногда случаются... Но очень редко. 
 - Мы сделаем все, что в наших силах. 
 - Только... Чтобы никто не узнал. Иначе с ним никто не захочет иметь дела, фирма прогорит, и... 
 Ускользнувшее было сравнение нашлось: она была одета, как валютная проститутка. 
 Несомненно, для любви у этой женщины были веские основания. Но теперь их весомость резко снизилась, поэтому женщина и плачет. 
 - В нашей больнице очень строго следят за соблюдением врачебной тайны. Как фамилия вашего мужа? 
 - Малява. Малява Богдан Ефимович. Сегодня ночью... Он сжег все деньги, какие были в доме! 
 Слезы, наконец, хлынули из прекрасных темных глаз. 
 - Ну-ну, успокойтесь... 
 Придется слегка погладить ее по плечу. Это - самый действенный способ. Но выражение лица при этом должно быть строгим. Иначе неправильно поймет. 
 А пальто и в самом деле сшито из восхитительно мягкой кожи. Кожаное пальто - это шикарно... 
 Женщина достала из сумочки кружевной платочек, промакнула глазки, вытерла точеный носик. 
 - Посмотрите его, пожалуйста. Прямо сейчас. Я заплачу! 
 Оказалось, вместе с платочком леди Малява вынула из сумочки и блекло-зеленую бумажку с цифрами "20" в каждом углу. И теперь открыто, не таясь протягивала ее Коробову. Совсем не так, как это делали лет пять назад. И бумажка не такая... 
 Значит, муж все-таки не все деньги сжег. 
 - Уберите это. За свою работу я получаю зарплату. 
 Только бы она не дозналась, какую. Иначе решит, что ее мужу конец: за такие деньги не вылечишь и кошку. 
 Коробов взглянул на часы. До оперативки - десять минут. Успеет? 
 - Ждите меня здесь. Можете пока снять пальто, вот вешалка. 
 В коридоре что-то глухо бухало. Потом послышались звуки электрогитар. Коробов вспомнил: группа "Отбойный молоток" записывает видеоклип. 
 Мужа красавицы готовили к санобработке. Лицо его показалось Родиону Гордеевичу чем-то знакомым. А особенно - голос. Господин Малява, не обращая внимания ни на санитаров, ни на только что появившегося в распределителе Коробова, пристально рассматривал видимую только одному ему картину на стене и время от времени повторял: - Деньги - прах под нашими ногами. Зола, пепел. В пепел и обратятся... Сожги их, сожги! - крикнул он вдруг санитару, и Коробов, наконец, понял, почему голос Малявы кажется ему таким знакомым: это он вчера ехал в автобусе, одетый в великолепный кожаный плащ, он тактично хвастался своим знанием английского и поездкой - первой, должно быть - в Англию. 
 В распределитель заглянул Бектаев, завотделением. 
 - Твой? - спросил Коробов. 
 - Наверное, - равнодушно повел плечами Шамат Мамазанович. 
 - Буйствовал? 
 - Немножко. 
 - Что вводили? 
 - Аминазин. А что, разве у нас что-то еще есть? 
 - Завтра Галина Игнатьевна должна привезти. 
 - Тогда и будем выбирать. 
 В голосе Бектаева не было ни злорадства, ни насмешки. Он давно уже со всем смирился: и с нехваткой самых необходимых лекарств, и с нищенской зарплатой, и с жизнью вчетвером, вместе с уже почти взрослыми детьми, в однокомнатной квартире. А надежд на улучшение теперь - никаких. Больной, вы безнадежны. Шикарное кожаное пальто - явно не для вас. И даже не явно, а навсегда не для вас. Навеки. 
 * * * 
 - Ты слушаешь меня или телевизор? - возмутилась жена. 
 Коробов, переодевшись и вымыв руки, только что занял свое законное место между торцом стола и холодильником. И, конечно же, включил старенькую черно-белую "Юность". 
 - Тебя, дорогая! - улыбнулся он. - А в паузах - телевизор. 
 - Тогда я буду говорить без пауз, - пригрозила Светланкастаршая и немедленно привела угрозу в исполнение. - У него четыре дня назад день рождения был. Сорок лет, юбилей. Жена - ты, может, помнишь ее, высокая такая, крашеная блондинка, у них еще полгода назад собаку украли - наотрез отказалась отмечать. Ты, говорит, семью не обеспечиваешь, а я тебе юбилей? Он третью работу за полгода сменил, и везде гроши платят, не прожить. Говорят, уже пиво на вокзале перепродавал, соседка видела. А инженер был - от Бога, что называется, одних изобретений штук пятьдесят, не меньше. Только кому они сейчас нужны, изобретения! Суп из них не сваришь, на барахолке не продашь... 
 Светланка-старшая, все это время собиравшая мужу ужин, поставила вазочку с хлебом, критически оглядела стол - все ли на месте? - и заняла свое место на табуретке возле мойки. В руках ее замелькали спицы. 
 Коробов начал вяло ковыряться в тарелке с картофельным пюре. На блюдечке лоснились кусочки сала. Телевизор, стоявший на холодильнике над его головой, предлагал попробовать "...мясное филе под соусом "Анкл Бэнс" неизменно превосходный результат!" 
 Коробов подцепил вилкой ломтик сала. В холодильнике он видел довольно толстый кружок вареной колбасы. Но ее жена купила, конечно, лишь для детей. Максимка, должно быть, половину уже съел - без хлеба даже, как шоколадку. 
 -...А он все равно гостей созвал, - продолжала сообщать последние новости местного значения Светланка. Спицы мелькали в ее руках, словно лопасти пропеллера. - Сказал, что если еще и друзей перестанет в гости приглашать, ему останется только в окно выброситься. А жена - ни в какую! Так он ее заставил в этот день к теще уехать, вместе с детьми. А сам продал свои горные лыжи - все равно в горы не на что ездить - и все деньги на водку и продукты потратил. Говорят, его гости до пяти утра соседям спать не давали. То песни под гитару пели, то танцевали под "Битлз". В общем, тряхнули стариной. А жена на другой день возьми и не приедь. Обиделась, что без нее. Такая цаца... А кто виноват? Денег пожалела! Вчера примчалась, да уже поздно. Он с девятого этажа выбросился. Тело три часа прямо под окнами лежало. Милиция и "скорая" спорили, кому в морг отвозить. Бензин-то и те, и другие для своих личных машин экономят... 
 Коробов привстал, открыл холодильник, извлек из него бутылку-кирпичик темно-зеленого стекла с косой надписью по диагонали этикетки "Amaretto", налил в кофейную чашечку граммов пятьдесят. Накатила волна кисловатого запаха, и Коробов почувствовал, как оживились его слюнные железы. 
 Это плохо, что оживились. Уже рефлекс выработался. Начальная стадия алкоголизма. 
 - Опять за бутылку! - укоризненно покачала головой жена. 
 - Стресс снять. Устал сегодня, как собака. 
 - А в девятом доме, что через дорогу, двое молодоженов покончили с собой, - удовлетворилась объяснением Светланка-старшая. - У них еще медовый месяц не кончился. Перетащили на кухню кровать, открыли газ, и... Нашли их совершенно голыми. Видно, до последнего любовью занимались. Пытались, во всяком случае. Ни он, ни она работы так и не нашли... 
 Коробов двумя большими глотками выпил самогонку. Картошка сразу стала вкуснее, а сало - так и вовсе деликатесом. 
 К утру печенка разболится. Бросать нужно это дело, бросать. 
 Из комнаты донесся телефонный звонок, следом тоненький голосок Светланки-младшей: "Папа, тебя!" 
 Это был Бектаев. Судя по голосу, он уже "вдел", и не пятнадцать капель, как Коробов, а раза в четыре больше. Видно, тоже снимал стресс. От алкоголизма в принципе можно вылечиться, а от сумасшествия... Кому, как не Бектаеву, знать об этом. 
 Шамат Мамазанович мямлил что-то невразумительное. Про то, что жизнь его потеряла всякий смысл. И что Родион Гордеевич ни в коем случае не должен слушать этого, богатенького Буратину из шестой палаты. А вся трагедия не в том, что жизнь бессмысленна, а в том, что истинный смысл именно таков, каков он есть. - И больше никаков, - успел вставить Коробов, но Бектаев неожиданно, не попрощавшись даже, повесил трубку. 
 Родион Гордеевич вернулся на кухню. 
 -...Волна самоубийств, - сообщил незнакомый женский голос по телевизору. Видно, в Останкине опять сменили ведущую. По привычке Коробов взглянул на темный экран "Юности", вспомнил, что у нее недавно полетела кадровая развертка и сел на свое обычное место между столом и холодильником. 
 - ...Это же явление отмечают врачи Франции, Германии и Японии, продолжала новая дикторша. - Какого-либо объяснения данному феномену они дать пока не могут. 
 Коробов налил себе еще полчашечки самогонки. Светланка на секунду перестала стучать спицами. 
 - Ну, у нас понятно. Безработица, разруха и никаких перспектив. А они-то чего? С жиру бесятся? 
 - Во Франции жизненный уровень понизился на полпроцента, - усмехнулся Коробов. 
 - А у нас в двадцать раз! - взъярилась вдруг Светланка. - И ни один из политиков за это не ответил, ни один! И пулю себе в лоб тоже ни одна скотина не пустила. Наоборот, почти все на второй срок пожелали переизбраться. Вылезли, словно крысы из нор, и жиреют за наш счет! 
 - Ты имеешь в виду чиновников из правительства или парламент? поинтересовался Коробов. 
 - И Президента тоже! Все они думают об одном: побольше нахапать и детей за границу отправить. Пока. А потом и сами туда. А наши дети... Некоторые дуры до сих пор рожают. Зачем? Чтобы было кому на новых господ спины гнуть? 
 - Сейчас каждой молодой маме нужно давать орден "Мать-героиня". 
 - Как же, разбежался с низкого старта... Им комплект пеленок бывает не на что купить. Вон, в пятом доме, полтора месяца назад родила одна, так пеленки из своих ночных рубашек шила, - продолжила Светланка соревнование с программой "Новости". Коробов молча выпил. 
 * * * 
 Незадолго до обеда Галина Игнатьевна огорошила Коробова новостью: завотделением Бектаев, не вышедший сегодня на работу, покончил с собой. И рассказала, как это было. Вчера он поцеловал на ночь детей и, чего давно уже не делал, жену. Айжан, жена, приняла снотворное и помнит только, что он вначале лег, а потом снова пошел в ванную. Похоже, он тщательно побрился, выложил на кухонный стол сто пятьдесят долларов - на похороны, значит; где он их взял, Айжан не знает - и выпил все ее снотворное... 
 Коробов вспомнил свой вчерашний разговор с Бектаевым. Значит, Шамат Мамазанович не был пьян? И путаность и невнятность его речи объяснялась совсем другим? 
 Чем - другим? 
 Оглушительно зазвонил белый телефон. Вострикова, удивленно хмыкнув, поспешно покинула кабинет. Коробов снял трубку. 
 - Родион Гордеевич Коробов? - спросил строгий женский голос. 
 - Совершенно верно. 
 - Вы должны прибыть на совещание у представителя Президента, сегодня в мэрии, в пятнадцать-ноль-ноль, комната пятьдесят шесть. Вместо Главного психиатра области. 
 - Вместо... Главного? Но почему я? - спросил не удивленный даже, но ошарашенный Коробов. Ему вовсе не хотелось входить в коридоры власти, пусть и областного масштаба. Они, эти коридоры, явно не вели к храму. Наоборот, они прямиком вели к тому храму, из которого звонили совсем недавно по красному телефону. И то, что красный поменяли на белый, ничего, в сущности, не изменило. Телефон-то остался. 
 - Потому что Главный психиатр области тяжело болен. А из главврачей больниц и диспансеров только вы хоть как-то знаете проблему. 
 - Какую проблему? - не понял Коробов, но трубка уже пунктирила короткими гудками. 
 * * * 
 Первым, кого увидел Коробов, поднявшись по широкой мраморной лестнице, был Костя Пашкевич, бывший однокурсник. Выглядел он, как все: костюм, рубашка с жестким воротничком, галстук. Но лацканы его пиджака были непомерно широки, по моде двадцатилетней давности, а узел галстука был затянут слишком туго. Похоже, Костя тоже был здесь чужим. 
 - Здравствуй-здравствуй! - сверкнул Костя анодированными коронками. Рад тебя видеть. Не знаешь, что с главпсихом? 
 - Профзаболевание. 
 - Понятно... Мой Главный, Бурацкий, слышал о таком? То же самое... 
 - А мой руки на себя наложил. Вот волна меня и подняла... вместе с прочей пеной, - вновь сверкнул Костя тремя коронками: две сверху, одна снизу. 
 Они прошли в небольшой зал, где должно было состояться совещание. В его центре стоял огромный овальный стол, ощетинившийся высокими спинками красивых, сделанных по спецзаказу стульев. Вдоль стен стояли обитые темно-зеленым винилом кресла без подлокотников. И только возле дальней от входа торцевой стены стояли самые обычные стулья. 
 - Пойдем туда, подальше, - мгновенно сориентировался Костя. - А то у меня такое чувство, что я надел юбку и в женское отделение бани завалился. 
 Коробов огляделся. Да, публика в зале собиралась солидная, не чета им с Костей. В основном это были мужчины, обремененные животами и разнокалиберными кейсами, повсеместно заменившими портфели. Было и несколько женщин. Но каждая из них чем-то неуловимо напоминала Маргарет Тэтчер, и представить, что кто-то когда-то шептал в скрытые прическами ушки веселые вольности или целовал эти строго сжатые губы... Нет, представить такое было решительно невозможно. 
 Они выбрали места в последнем ряду. 
 - Это все похоже на эпидемию, ты не находишь? 
 - Это и есть эпидемия. Ты что, не знаешь? - удивился Костя. 
 - Нет. На меня столько всего навалилось... 
 - Ну, тогда открывай пошире рот. 
 На дальнем от них конце стола поставили маленькую трибунку. К ней вышел высокий лысеющий мужчина в очках с тонкой золотистой оправой. В руках его была кожаная папка, сверкнувшая, когда мужчина открыл ее, золотыми буквами "К докладу". Но говорил он, почти не заглядывая в бумаги. И Коробов действительно открыл рот. 
 Оказывается, за последние три недели количество самоубийств по стране выросло в три раза, случаев сумасшествия - в два. И явно прослеживалась тенденция к нарастанию темпов роста того и другого. Именно так: не просто к нарастанию, а к нарастанию темпов нарастания. Налицо все признаки эпидемии, хотя ни сумасшествие, ни суицидность заразными болезнями до сих пор не считались. 
 - У меня все, - неожиданно закончил докладчик. - У кого какие будут по данному вопросу... ну, соображения, что ли... - не нашел он нужного слова ни сразу, ни потом. И стало ясно, что вся его солидность и самоуверенность - всего лишь маска, под которой прячутся усталость и растерянность. 
 - Разрешите мне! - почти тотчас вскочил с места невысокий, скверно выбритый мужчина с круглым, на выкате, животом. Было такое впечатление, что он целиком проглотил арбуз. Обе пуговицы его темно-синего пиджака были расстегнуты. Да иначе и быть не могло: костюм явно шился до того, как был проглочен арбуз. 
 - Качалкин, глава администрации Московского района, - коротко, по-военному представился он. И с места взял в карьер: 
 - В стремлении восстановить империю Москва не останавливается ни перед чем. Она вновь проводит великодержавную политику, только иными средствами. То, что наблюдается почти повсеместно в нашей молодой державе не что иное, как воздействие психотронного оружия. Вы обратили внимание на то, кто именно сходит с ума, кто накладывает на себя руки? К сожалению, в докладе представителя президента господина Бульбанюка это не было достаточно отчетливо сказано. Но я исправлю упущение Петра Гавриловича. Итак, это техническая интеллигенция - раз, работники управленческого аппарата - два, бизнесмены, юристы, врачи и учителя - три, творческая интеллигенция - четыре. 
 Качалкин, эффектно загнув на левой руке четыре пальца, обвел собравшихся прозрачными голубыми глазами и продолжал, положив руки на края трибунки: 
 - При таких темпах распространения так называемого "заболевания" держава будет уже через два-три месяца полностью обезглавлена! Я предлагаю немедленно заслушать представителя Службы Безопасности области. Он сейчас здесь, в зале. Пусть объяснит ситуацию, расскажет, что делается их ведомством для защиты интересов нашего независимого государства. А главное, пусть объяснит, чего они вовремя не сделали ради той же великой цели! И потом, почему на совещание не пригласили корреспондентов? Это что, возрождение монстра цензуры? Народ должен знать правду о том, что происходит с его страной! 
 - Дурак, - тихо шепнул Костя. - Правильно про него говорили: дурак. Из тех, что ради власти и отца родного не пожалеет. 
 - Где-то я уже слышал эту фамилию, - отозвался Коробов. 
 - Он секретарем райкома был, самым молодым в городе, речи Брежнева наизусть заучивал. А теперь - рьяный блюститель национальных интересов. 
 - Что же он на русском говорит? 
 - Не выучил еще "родного" - усмехнулся Костя. 
 Какой-то полковник рвался к трибуне, но Бульбанюк резко осадил его: 
 - Дискуссию начнем чуть позже. А сейчас послушаем специалистов. Главный психиатр области болен, поэтому... Елена Семеновна, кто у нас от медицины? 
 Женщина в красивом темно-сером платье, возникшая, словно тень из-за плеча представителя Президента, что-то тихо сказала ему. Бульбанюк раздраженно снял очки. 
 - И что, никто не готовился? 
 - Это стало известно полчаса назад, - обиженно поджала чуть тронутые помадой губы секретарь. 
 - Хорошо, но хоть кто-то есть? - раздраженно спросил Бульбанюк. Секретарь что-то тихо ответила ему. В зале между тем нарастал шум. 
 - Коробов... Родион Гордеевич... Есть такой? - спросил представитель Президента. 
 Коробов поспешно поднялся. 
 - Это я. 
 - Расскажите пожалуйста, как специалист, что думает медицина о возможности эпидемии психических заболеваний, - предложил Бульбанюк. - Я понимаю, вы не готовились, но обстоятельства, сами понимаете, не располагают... 
 - Помни, в психиатрии никто из них ни бельмеса не понимает! - успел шепнуть вслед Коробову Костя. 
 Это помогло. Выйдя к дальнему торцу стола и стараясь не смотреть на слушателей, Родион Гордеевич довольно внятно объяснил, что психические расстройства часто бывают обусловлены наследственностью, но заразными никогда не считались. То же самое относится к суицидным попыткам, хотя наследственность здесь сказывается гораздо меньше. 
 - Вы можете как-то объяснить происходящее с точки зрения медицины? потребовал конкретного ответа Бульбанюк. 
 - Нет, не могу. 
 - Я же говорил, - негромко, но вполне отчетливо произнес Качалкин. В первую очередь они выбивают умных и компетентных. 
 - Остаются такие, как вы, - быстро и громко ответил на реплику Костя, и только после этого до Коробова дошел и оскорбительный смысл слов Качалкина, и переходящая все границы дерзость Кости. Качалкин даже привстал со стула и бешеным взглядом впился в угол, где пустовало место Коробова. Но Костя уже что-то оживленно обсуждал с соседом, и было сразу видно: он так увлечен разговором, что наверняка не слышал ни реплики Качалкина, ни чьего-то ответа на нее. 
 Следующим выступал полковник СБ, которого Бульбанюк не пустил на трибуну после Качалкина. И правильно сделал: полковник несколько поостыл и говорил теперь медленно и весомо: 
 - Психотронным оружием не располагает на данный момент ни одна страна в мире. Как выяснили наши аналитики, "эпидемия", если ее можно так назвать, началась в США, а уж потом перекинулась в Японию, Китай и Европу. В ближайшие часы при Президенте будет создан штаб по борьбе... ну, с эпидемией этой. При американском президенте подобный комитет работает уже третий день. Наш начнет - сегодня ночью. Предлагаю на этом совещание закончить. Вряд ли мы скажем друг другу что-то новое. 
 Качалкин вскочил со стула. 
 - Откуда известно, что в других странах - то же самое? 
 - Не из сообщений радио и телевидения, - спокойно ответил полковник. - Какую-то информацию они дали, но паники не допускают. И в Америке, и во Франции еще не все умные люди заразились этой болезнью, вот и не делают глупостей. 
 - То, что вам неизвестно о психотронном оружии, говорит лишь о вашей некомпетентности! - ткнул пальцем в сторону полковника Качалкин. Глаза его снова стали бешеными, а живот перекатился под пиджаком с места на место пару раз - ну в точности как арбуз. 
 - Примем как печальную реальность, что все компетентные люди уже выбиты и остались только такие, как я - устало сказал полковник, возвращаясь на свое место. 
 - Надолго ли? - прошептал Костя. 
 - Что? - не понял Родион Гордеевич. 
 - Надолго ли мы с тобой остались? Я себя дураком, например, не считаю. - Значит, ты обречен, - усмехнулся Коробов. 
 - Не радуйся. И ты тоже. 
 * * * 
 Вострикова была не просто взволнована, но испугана. 
 - У нас уже не хватает коек! 
 - Я знал, что это произойдет. Вчера привезли целую машину раскладушек. 
 - Их негде ставить! 
 Коробов улыбнулся. 
 - Галина Игнатьевна! Чтобы вы, с вашей находчивостью, да не нашли в каждой палате места под одну-две раскладушки? 
 - Вот пойдите и найдите, если вы такой находчивый! - не попалась Вострикова на голый крючок примитивной лести. 
 Едва успевший надеть халат Коробов встал из-за широкого стола Главного, пригладил ладонью, мимоходом заглянув в зеркало, редеющие волосы. 
 - Давайте вместе поищем. 
 Глухо доносившееся через закрытую дверь буханье барабанов в коридоре стало слышнее: группа "Отбойный молоток" продолжала записывать свой клип. Галина Игнатьевна шла чуть позади Коробова, раздраженно цокая в такт музыке каблучками. 
 Палаты и в самом деле были заполнены до предела. Почти все вновь поступившие были "тихими" и особых беспокойств персоналу не доставляли. Но вот койки... 
 В шестой палате у окна стоял высокий мужчина лет тридцати. Его, несомненно, сразу же приняли бы в конан-дойлевский "Союз рыжих" - так огненны, так ярки были его волосы. Услышав хлопок двери, он досадливо оглянулся, поморщился, подошел к кровати и сел на нее. Жалобно скрипнули пружины. В голубых глазах больного казалось, навсегда застыло безоблачное небо, а все лицо и руки были усеяны крупными веснушками - совсем как у того нувориша в автобусе, который слушал анекдот своего приятеля, вернувшегося из Англии. Или это он и есть? 
 Коробов подошел к рыжему поближе, заглянул в пустынные невинные глаза. 
 - Скажите... Вы помните анекдот, который вам рассказывал приятель, в автобусе? 
 Пустота на мгновение ушла из его глаз. 
 - Помню. Отличный анекдот. Предупреждаю: дураки смеются сразу, умные - на четвертый день. Русский, китаец, индус, араб и еврей попали на необитаемый остров... 
 - Идемте, Родион Гордеевич! - вмешалась Вострикова. - Он этот анекдот всем подряд рассказывает. Единственное, в чем адекватен. Во всем остальном - мимо кассы. Даже собственных детей не узнает. 
 Они вышли из палаты. За их спиной рыжий, уставившись пустынными голубыми глазами на голую стену, продолжал рассказывать анекдот. В коридоре весело бумкали барабаны. 
 - Галина Игнатьевна! - принял решение Коробов. - Смотреть дальше нет смысла. Палаты переполнены, это очевидно. Сделаем так: всех выздоравливающих сдадим под расписку родственникам и переведем на амбулаторное лечение. Часть раскладушек поставим прямо в коридоре, в "аппендиксе". Там и сквозняков нет, и в палатах тоже "тихие". Все ясно? 
 - Мне-то ясно, - усмехнулась Вострикова, обнажив мелкие ровные зубы. - Но согласятся ли с этим родственники больных? 
 - Несогласных присылайте ко мне. 
 * * * 
 Напротив кабинета Главного, прислонившись к выкрашеной светло-зеленой масляной краской стене, стоял какой-то мужчина. 
 Коробов нахмурился. 
 Опять в неурочное время пропустили посетителя. Начнет сейчас декларацию о правах человека цитировать... 
 Это был полковник службы безопасности, выступавший на позавчерашнем совещании. Одет он на этот раз был в обычный, чуть мешковатый серый костюм, и в облике его уже не чувствовалось скрытой силы. 
 - Я к вам, Родион Гордеевич, как частное лицо, - начал полковник, едва они вошли в кабинет. Коробов молча указал ему на стул перед столом Главного, устало опустился в кресло сам. 
 Отчего устал-то? День только начался. Или это за прошлые дни накопилось? Отоспаться бы... 
 - Час назад я подал рапорт об отставке, - продолжил полковник. На стуле он сидел ровно, с прямой спиной, словно стоял на плацу по стойке "смирно". - Помните Качалкина, который на совещании "руку Москвы" искал? 
 - Да, конечно, усмехнулся Коробов. 
 - Не думаю, что кто-то принимал его всерьез. 
 - Теперь вынуждены будут принимать, - прищурил глаза полковник. Представитель Президента в области покончил с собой, два представителя в городах попали в больницы, по вашему ведомству. Качалкин автоматически занял место Бульбанюка. И первое, что сделал - пригласил меня и заявил, что мы с ним вряд ли сработаемся. Показал копию телеграммы, которую только что отправил в Центр. Зачитал отрывок из нее вслух: "Человек с полным отсутствием чувства патриотизма не имеет права возглавлять отделение Службы Безопаснсти области. Это я, то есть, - пояснил зачем-то полковник и вымученно улыбнулся. 
 - Могу я вам чем-нибудь помочь? 
 Коробов придвинул к себе лист бумаги, вынул из нагрудного кармашка халата авторучку. 
 Пусть побыстрее выкладывает, что ему нужно, и уходит. Работы и без него невпроворот. 
 - Вы? - удивился полковник. - Нет, конечно. Это я вам рассказал, чтобы вы правильно понимали ситуацию. А она такова, что страна становится практически неуправляемой. И не только наша. То же самое относится ко всем развитым странам: США, Япония, Европейский союз, Канада, Китай... Причина та же: волна сумасшествий и самоубийств среди интеллектуалов. 
 - Дураки смеются сразу... - чуть слышно сказал-подумал Коробов. Но полковник, как ни странно, его услышал. 
 - Так вы тоже поняли, в чем дело? 
 - Нет. Я так, к слову. Анекдот не к месту вспомнил, - смутился Коробов. 
 Ишь ты... Такому и подслушивающие устройства не нужны... 
 - Вот и я о нем же! Мне вчера сын рассказал. На третьем курсе учится, умница, в зачетке одни пятерки. Друзья у него хорошие, они у нас часто собираются, уж я-то вижу. И анекдоты у них всегда не простые, а с подковыркой какой-нибудь, а то и вовсе абстрактные. А этот... Вроде и смешной, и в то же время... Про то, как русский, индус, араб, еврей и китаец попали на необитаемый остров. Без баб. Слышали? 
 - Не до конца. Так что? 
 - Похоже, это сейчас самый модный анекдот. И не только у нас, а и во всем мире. Сын сказал, что слышал его от приятеля, отец которого только что вернулся из Японии. Где на самом деле впервые появился этот анекдот установить пока не удалось. 
 - Простите... Вы что-то цитируете? 
 - Гм... Да, - чуть заметно смутился полковник. - Оринтировку спецслужбы одного дружественного нам государства, случайно попавшую в наше распоряжение. 
 - И что в ней говорится? 
 - Этот анекдот... Он как-то хитро придуман. Недаром рассказчик всегда предупреждает: это не просто анекдот, а тест на сообразительность. Дураки смеются сразу, умные - через неделю. И в самом деле, чувствуется в нем какой-то скрытый смысл. Который, видимо, сохраняется при переводе с одного языка на другой, а также при некоторых вариациях изложения. Большинство, как говорится, "не догоняет". Я, видимо, отношусь именно к таким. В компании с Качалкиным, - усмехнулся полковник. - Но те, кто поумнее... Я за сына боюсь. 
 - Чего вы боитесь? - не понял Коробов. 
 - Что сын поймет, в чем скрытый смысл анекдота. Он же - смысл жизни. 
 - Жизнь бессмысленна. 
 - Это только на пятом десятке начинаешь понимать. И нас с вами это не шокирует. Привыкли. Но что, если все-таки это не так? Если смысл жизни все-таки есть? Причем совсем не такой, о каком пишут в книгах? 
 Полковник по-прежнему сидел в кресле ровно, словно инвалид в коляске, услышавший команду "смирно", но из голоса его, наконец, ушли железные нотки и сменились интонациями самыми обычными: волнения, растерянности и, пожалуй, любопытства. 
 - Странно слышать такое от работника вашего ведомства, - улыбнулся Коробов. - Почему вы не говорите, что это козни ЦРУ хотя бы, если уж не службы контрразведки России? 
 - Потому что... Может быть, это и в самом деле разработка, скажем, ЦРУ, вырвавшаяся на свободу, словно болезнетворный микроб из бутылки, раньше времени. Она оказалась опасной для всех, в том числе и для создателей. Может быть. Но речь сейчас не об этом. Меня интересует, нет ли у вас каких-нибудь таблеток, чтобы можно было забыть этот анекдот? Я бы тогда дал их сыну и был бы спокоен: даже если ориентировка и не врет... 
 Зазвонил телефон. Коробов, извинившись, снял трубку. 
 - Валерия Михайловича? Вы ошиблись... 
 - Это меня, - протянул руку полковник. - Вы извините, что я дал ваш номер без разрешения, - зачастил он, - но я очень боюсь за сына. Полковник Поздняков слушает... Да, Лидочка... Что? Что?! Славик... Славик... Скорую! Срочно вызови скорую! Я сейчас приеду! 
 Лицо полковника прямо на глазах посерело и осунулось. Он положил трубку мимо рычага, резко поднялся со стула. 
 - Мой сын... Покончил с собой. 
 Поздняков опрометью выбежал из кабинета. Коробов ошарашенно слушал доносившиеся из трубки короткие гудки. 
 Нужно было ему "рафик" дать... Но он, наверное, на машине приезжал... 
 Родион Гордеевич сунул в карман авторучку, которую, как оказалось, все это время вертел в руках, положил трубку на рычажки. 
 Значит, анекдот... Хитроумно составленный анекдот, он же - тест на сообразительность. Редко кто любит числить себя в дураках, вот все и вдумываются, разгадывают смысл анекдота, а заодно - и смысл жизни. Который, похоже, состоит не в бессмысленном продолжении рода и даже не в трудном и вечном поиске себя и Бога... Бурлацкий до сих пор повторяет: "Это анекдот. Нет, это просто анекдот." Больше он не говорит ничего, и никакие лекарства не помогают. Видимо, этой фразой он в последний момент пытался защититься от беспощадного Смысла... 
 Коробов встал, подошел к зеркалу, машинально пригладил ладонью волосы. 
 Так что это, разработка спецслужб? Происки "гуманоидов" с "летающих тарелочек"? Или просто злая шутка какого-то интеллектуала? Что-то вроде компьютерного вируса. Разрабатывают ведь их некоторые подонки, не получая за это ни денег, ни славы, испытывая дикое удовольствие от одного лишь осознания того, что причиняют массу неприятностей совершенно незнакомым людям. А теперь кто-то из них придумал логический вирус и для человеческого мозга... 
 На тумбочке рядом со столом зазвонили, словно одновременно проснувшись, все три телефона. Родион Гордеевич скользнул по ним невидящим взглядом и медленно вышел из кабинета. 
 Похоже, через несколько недель умных людей на земле просто не останется. Выживут только дураки. Получат власть и все остальное, что не давало им спокойно спать: деньги, должности, машины и дачи. Это и будет началом Апокалипсиса. Уж теперь-то они развернутся... Новые политики не смогут избежать войн, уцелевшие врачи -эпидемий, оставшиеся инженеры и техники - чудовищных аварий и катастроф, новые писатели... Новых писателей просто не будет. Какой же дурак захочет в наше время быть писателем? 
 Из "танка" донеслось громыхание ударных. Визгливый голос - Коробов так и не понял, мужской он или женский - не столько пел, сколько выкрикивал слова: "Крыша едет.. не спеша... Тихо шифером... шурша..." 
 Коробов дошел до конца коридора, спустился на первый этаж. Здесь санитары устанавливали раскладушки. Кто-то поздоровался с Родионом Гордеевичем, но Коробов не ответил. 
 Интересно, а он - прошел бы тест на сообразительность? Или его удел участвовать в совершении Апокалипсиса вместе с остальными дураками? 
 Коробов остановился перед дверью с цифрой 6, аккуратно выведенной бронзовой краской на черном стеклянном ромбике, снова зачем-то пригладил ладонью волосы. 
 - Родион Гордеевич! - ухватила его за рукав халата Вострикова. - У нас в двадцать первой неприятности. Санитары не углядели, и двое больных... 
 - Обратитесь к завотделением. 
 Коробов грубо вырвал руку. 
 - Зав не вышел на работу. Боюсь, что... 
 Родион Гордеевич, не дослушав, вошел в палату и плотно закрыл за собою дверь. 
 Рыжий стоял у окна. Его сосед на этот раз был на месте. Лежа на кровати поверх покрывала, он сосредоточенно рассматривал ногти на правой руке. 
 Интересно, а Вострикова слышала этот анекдот? Обычно персонал не обращает внимания на бредни больных. Но Галине Игнатьевне, кажется, в любом случае не грозит додуматься до Смысла. 
 Рыжий, стоя у окна, безучастно смотрел куда-то вдаль. В его глазах светилось голубое небо, хотя день был пасмурным и с минуты на минуту должен был пойти дождь. 
 - Скажите... Вы помните анекдот, который недавно рассказал вам приятель? Про необитаемый остров? 
 - Помню. Отличный анекдот! Предупреждаю: дураки смеются сразу, умные - на четвертый день. Русский, китаец, индус, араб и еврей попали на необитаемый остров. Без баб. Стали думать, как им жить. Еврей говорит: "Пусть нами управляет самый умный." Араб спрашивает: "А как мы это узнаем?" Русский говорит: "Пусть каждый из нас скажет, в чем состоит смысл жизни". Бросили жребий. Первому выпало говорить индусу...