---------------------------------------------


 Дженнифер Робертсон
 Разрушитель меча


  Эта книга посвящается памяти Джен Карпентер, ее любимым Тутси и Киззи, и всем тем, кому ее так не хватает. 
  Я очень благодарна всем этим людям и выражаю им свою признательность по множеству причин: Русс Гален, как выдающемуся агенту; Алан Дин Фостеру и Реймонду Е. Фейсту, как очень мудрым людям, чьи советы нельзя не принимать во внимание; Бетси Воллхейм и Шейле Гилберт, как Будущему Fantasy (нам нужно обязательно встретиться за пиццей и пивом!); Дебби Бурнетт, за Kismet Cheysuli Wld Blu Yond'r, AKA «Pilot»; и Марку — за все. 
  И наконец тем мужчинам и женщинам, которые понимают, что сексизм это обоюдоострый меч, который нужно сломать. 



 ПРОЛОГ


 Кое-что в жизни человеку приходится делать не задумываясь, просто полагаясь на инстинкты.
 Например как мне сейчас.
 В полной темноте я поднялся на ноги, шатаясь, сделал шага два и, едва не застонав от боли, рухнул на колени.
 — Ну аиды, — пробормотал я.
 И тут же избавился от своего ужина.
 Если конечно то, что мы с Дел торопливо проглотили перед сном можно было считать ужином. Мы слишком устали, издергались и перенервничали, чтобы что-то готовить. А у меня, вдобавок ко всем бедам, кружилась голова.
 Все насекомые вокруг меня сразу затихли. Тишину ночи нарушали только стук подков лошадей — моего гнедого жеребца и чалого мерина Дел, стреноженных в нескольких шагах от нас — и издаваемые мною недостойные звуки, напоминавшие икоту вперемешку с отрыжкой.
 За моей спиной зашуршали мелкие камешки и песок, придавленные человеческим телом, и сонный голос Дел позвал:
 — Тигр?
 Ссутулившись, я стоял на коленях. По коже стекали капли пота, от ночной прохлады меня бил озноб, несчастнее на земле человека не было. Дел ждала объяснений, но голова болела так, что я не рискнул произнести ни звука, и только слабо отмахнулся, понадеявшись, что такой ответ ее удовлетворит.
 Хотя зная Дел, можно было догадаться, что она захочет докопаться до сути.
 Темное пятно на том месте, где она лежала приподнялось — Дел не нужно много времени, чтобы окончательно проснуться.
 — Что с тобой?
 Поза моя двух толкований не допускала.
 — Молюсь, — буркнул я, вытирая губы рукавом бурнуса — он все равно уже был грязным. — Разве не ясно?
 Песок снова зашуршал. Из-за спины Дел вытащила флягу и кинула мне. Весь мир затих, ожидая восхода солнца, и в этой тишине кожаная фляга тяжело и глухо ударилась о камень. Жеребец шарахнулся и возмущенно фыркнул.
 — Пока выпей воды, — предложила Дел, — а я согрею кеши.
 От одной мысли о еде мой желудок болезненно сжался, и я возмутился.
 — Аиды, баска… вот без чего я сейчас точно обойдусь, так это без кеши.
 — Нужно, чтобы хоть что-то было в желудке, иначе тебя наизнанку вывернет.
 Хорошо начался день. С мрачным лицом, я осторожно потянулся за флягой, подцепил ремень и оперся рукой о землю, чтобы дать передохнуть ноющим коленям. После последнего танца у меня болели все кости, мышцы и внутренности.
 Хотя то, что произошло в Искандаре было скорее не танцем, а сражением
 — а сражение совсем не танец и правила у него другие — или даже войной. Мы с Дел победили, не без помощи удачи, друзей и магии — а также умело воспользовавшись общей неразберихой — но на этом военные действия не закончились.
 Я задумался, а не встать ли мне, но голова и желудок посоветовали держаться поближе к земле, и поза молящегося, независимо от истинных намерений, была для этого наиболее подходящей.
 Головная боль не унималась, и, поморщившись, я отвернул крышку фляги. Сделав небольшой глоток, я убедился, что даже откинув голову назад, я не помешаю работе молота, бьющего по наковальне где-то в моем черепе. Соблюдая максимальную осторожность, я выпрямил шею, уставился на звезды, тускневшие при первых лучах солнца, и начал терпеливо ждать, когда же прекратят возмущаться голова и желудок.
 Как раз в этот момент я сообразил, что опустошить мне хочется не только желудок, а для этого придется встать и добрести до ближайших кустов.
 Аиды, как хорошо я жил, пока не встретил эту женщину.
 — Тигр?
 Я повернулся на голос и тут же пожалел о своей опрометчивости. Больно было даже моргать.
 — Что?
 — Мы не можем здесь задерживаться. Придется ехать дальше.
 Я кивнул, думая о своем — как же избавиться от головной боли.
 — Рано или поздно придется, — согласился я, — но сейчас есть дела поважнее. Нам баска, надо выяснить, в состоянии ли я идти.
 — Тигр, идти нам никуда не надо, у нас есть лошади, — Дел выразительно помолчала: издевательская заботливость. — В состоянии ли ты ехать верхом?
 Я стоял к ней спиной и Дел не могла видеть, какое проклятье я беззвучно послал рассвету.
 — Я постараюсь.
 Она не отреагировала на иронию в моем голосе.
 — Постараться тебе придется очень скоро. Они наверняка пойдут по нашим следам.
 Конечно пойдут. Нас будет неутомимо разыскивать каждый из этих «они», который присоединится к охоте. Таких людей будут десятки, а может и сотни. Солнце оторвалось от острого клинка горизонта. В глаза ударил яркий свет и я прищурился.
 — Может стоит помолиться, — пробормотал я. — В конце концов я джихади.
 Дел недоверчиво хмыкнула.
 — Какой из тебя мессия, хоть ты и настаиваешь, что Джамайл показал на тебя.
 — Но я же поклялся своим мечом, — возмутился я, почувствовав себя оскорбленным.
 В ответ Дел бросила короткую фразу на своем родном Северном языке, в котором ругательств было не меньше, чем в моем родном, Южном.
 — Ха, — сказала она, вспомнив наконец-то о воспитанности. — Ты забываешь, Тигр… я не так проста. Я тебя знаю. И я помню, что сначала тебя ударили по голове, а потом напоили.
 Ну насчет первого она была права: мало того, что меня ударили по голове, так еще сделала это моя собственная лошадь. Но вот со вторым я не мог согласиться.
 — Я не пьян.
 — Ты был пьян вчера. И этой ночью тоже.
 — Вчера было вчера… и ночь уже кончилась. Мне так плохо только из-за удара по голове… Но это, кстати, не помешало мне спасти тебя.
 — Ты меня не спасал.
 — Да неужели? — очень медленно и осторожно я поднялся с колен и повернулся к Дел. При каждом движении все болело как в аидах. Притворно ласковым тоном я поинтересовался: — А кто разогнал разъяренную толпу фанатиков, которые собирались разорвать тебя за убийство джихади?
 К моему удивлению, Дел ответила холодно и сухо:
 — Он не был джихади. Я убила Аджани. Бандита. Убийцу. Грабителя, — она пристально вглядывалась в дымок, поднимавшийся над горсткой углей. Несколько кусочков кеши вывалились из неровно вылепленной глиняной чашки, наполненной до краев. Дел очнулась и протянула чашку мне.
 — Завтрак готов.
 Жеребец выбрал именно этот момент, чтобы щедро оросить землю под собой. И я кое-что вспомнил.
 — Подожди, — решительно объявил я.
 И побрел к ближайшим кустам воздать должное богам.




 1


 Быстро подобрав повод и ухватившись за заднюю луку, я вставил ногу в стремя, приподнялся — и застрял. В результате я оказался в подвешенном состоянии, одна нога согнута, другая выпрямлена — болезненная растяжка между стременем и землей. Поскольку стремя прочно крепилось к седлу — которое в свою очередь хотя и временно, но не менее прочно крепилось к жеребцу посредством подпруги — я понял, что окажусь не в самой выгодной позиции если жеребец вздумает по своей инициативе пуститься в путь. Воспрепятствовать ему я не смог бы, так как сил у меня хватало лишь на то, чтобы безвольно висеть.
 — Н-да, — высказался я. — Это ты постарался?
 Жеребец повернул голову и задумчиво осмотрел меня одним темным глазом, мастерски скрывая свои коварные намерения. Только я его давно изучил и поспешил предупредить:
 — Не рискуй, закуска для кумфы.
 Дел, с высоты своего чалого, нетерпеливо окликнула меня:
 — Тигр?
 — Всегда держи тунику завязанной, — я резко опустился, что не доставило удовольствия моей больной голове — и бунтующему желудку — и сильно оттолкнулся от земли. — Хотя, конечно, на тебе я бы предпочел видеть ее развязанной, — я посмотрел на Дел со всей страстью, на которую был способен в ту минуту, но в глубине души признал, что взгляд этот был лишь слабой тенью моей обычной реакции. Что делать — измученное тело и излишек амнита — и удар по голове — могут довести человека и до такого.
 Одна светлая бровь приподнялась.
 — Прошлой ночью ты говорил совсем другое.
 — Прошлой ночью у меня болела голова, — я подобрал длинный повод и поудобнее уселся на кожаный блин, который почему-то назывался седлом. — И до сих пор болит.
 Дел кивнула.
 — Это любимая отговорка людей, которые считают себя знаменитостями. Просто голова пухнет… — фразу закончил ленивый жест.
 — Может шишка так и отговорилась бы, но я себя шишкой никогда не объявлял — хотя наверное меня можно так назвать, я ведь Песчаный Тигр, — я прищурил уставшие глаза, чтобы не слепило солнце. — Нет, я просто джихади, даже Оракул это подтвердил, — я показал зубы. — Не считаешь же ты своего брата лгуном?
 Дел пристально посмотрела на меня.
 — До вчерашнего дня я считала своего брата мертвецом. Ты сам мне об этом сказал.
 Я открыл рот, собираясь объяснить, что о смерти Джамайла рассказал мне Вашни, а у меня не было причины не верить воину этого племени, поскольку все Вашни очень щепетильны в вопросах чести и никогда не лгут. Ни один человек в здравом уме не усомнился бы в их словах. Я-то уж конечно. Мне даже в голову не пришло, что кто-то из Вашни может соврать.
 Но брат Дел не был мертв, что бы там мне ни говорили. Потому что Джамайл — предположительно мертвый, немой Джамайл — среди людей, толпившихся вокруг круга, где шел яростный поединок на мечах между его старшей сестрой и мужчиной, убившим всех его родных, поднял руку и объявил меня мессией.
 Меня, а не Аджани, который приложил немало усилий, чтобы убедить всех, что именно он джихади. Хотя никто, включая Дел (все еще), не верил, что Джамайл показал именно на меня.
 Из-за этого у нас и начались неприятности.
 Я слепо прищурился, глядя на восток, за спину Дел, ладонью защищая глаза от ярких солнечных лучей.
 — Это пыль?
 Она посмотрела. Как и я, Дел прищурилась и приставила ладонь ко лбу. Ее фигура закрывала солнце и я видел только темный силуэт: безупречный профиль, густые волосы, плечо, локоть, изгиб бедра, покрытого Южным шелком.
 И четкая прямая меча в ножнах, висящего диагонально за ее спиной так, что рукоять гордо возвышалась над сильным плечом.
 — Из Искандара, — тихо сказала она, рассмотрев легкое облачко над горизонтом. — Я бы не рискнула поставить и медную монету, что это не они.
 А значит нельзя было терять ни секунды.
 — Можно ехать к Северу через границу, в твою страну, — предложил я, — но из-за твоего изгнания лучше сразу забыть об этом варианте…
 — Или на Юг, в твою страну, — подхватила она, — снова в Пенджу, которая постарается прикончить нас, дай мы ей только шанс.
 — Значит остается Харкихал, — закончил я. — Полдня езды отсюда…
 — …и они тоже придут туда, все, зная, что это единственное место, где мы можем купить запасы в дорогу, которых у нас наверняка нет, поскольку из Искандара мы уезжали в спешке.
 Так оно и было. Наш скорый и непредвиденный отъезд — вернее сказать побег — из Искандара почти не оставил нам времени на сборы. Друзья успели накинуть на лошадей седельные сумы, но запас еды был ограничен. Вода плескалась на дне фляг, а без нее нечего было и думать пересечь Пенджу. Хотя я знал много оазисов, колодцев и поселений — я вырос в Пендже — пустыня изменчивый и безжалостный хищник, и если вы не учли его кровожадный нрав, он легко убьет вас.
 Я выплюнул короткое проклятье вместе с едкой пылью и тряхнул поводом, чтобы привлечь внимание жеребца.
 — По-моему выбирать нам не приходится. Конечно если ты не сможешь выколдовать нас отсюда своим мечом.
 — Можешь попробовать своим, — отрезала она как обычно без улыбки, но голубые глаза весело сверкнули.
 При одном упоминании о моей яватме вес оружия за спиной вдруг увеличился десятикратно. Как и осознание неизбежности связи с магическим мечом.
 — Знаешь ты как испортить чудесное утро, — проворчал я, разворачивая жеребца.
 — А ты прекрасную ночь, — Дел повернула чалого к Харкихалу, городу, расположенному в половине дня езды от границы. — Может если бы ты потрудился закрыть свой рот, храп был бы не таким ужасным.
 Я решил не отвечать. Любой мой ответ все равно затерялся бы в грохоте копыт жеребца. А желание хотя бы попытаться что-то сказать затерялось в грохоте, заполнившем мой череп.
 Не так уж много подвигов было на нашем счету, у Дел и меня. Если как следует подумать. Мы просто пересекли Пенджу с Севера на Юг, разыскивая младшего брата Дел, увезенного Южными работорговцами много лет назад. Мы добрались до Джулы, города около океана, где нам ничего не оставалось, как только убить местного танзира. Такого рода оскорбления обычно караются смертью, на Юге жизнь могущественного пустынного принца ценится дорого, но мы с Дел сумели удрать подальше от Джулы и ее свежеубитого властелина. Мы забрались в горы, отделявшие пустыню от океана, где и встретили Вашни, племя, которое держало у себя брата Дел.
 Вернее, вообще-то, никто его не держал, уже не держал. Немой и кастрированный, Джамайл тем не менее умудрился найти свое место в жизни. Планы Дел спасти его были разрушены самим Джамайлом, у которого не было никакого желания расставаться с племенем, которое избавило его от пожизненного рабства. Хотя в Джамайле не было крови Вашни — а Вашни не любят полукровок, не говоря уже о чужаках — его не принесли в жертву. Он жил среди них как равный.
 И мы оставили его. Мы поехали на Север, пересекли границу и попали на родину Дел. Потом мы добрались до Стаал-Уста, острова на черной воде, Обители Мечей, которой Дел и продала меня, чтобы вернуть свою дочь.
 Ну это я конечно немного преувеличил, но только совсем немного. Тогда я понял, насколько целеустремленной может быть Дел. Ничто в мире не волновало ее кроме задачи, которую она перед собой поставила: найти и убить Аджани, человека, который вырезал всю ее семью, изнасиловал пятнадцатилетнюю девочку и продал десятилетнего мальчика в рабство Южанам.
 Чтобы найти Аджани, Дел нужно было освободиться от кровного долга, который вправе была потребовать от нее Обитель Мечей, скрытая высоко в Северных горах. В этой Обители Дел когда-то оставила свою новорожденную дочь, ради того, чтобы найти и убить отца девочки.
 И в конце концов Дел решила предложить Стаал-Уста мое мастерство — хотя на Севере меня совсем не знали — оплатив тем самым часть своего кровного долга.
 Мое мастерство… даже не спросив меня.
 Я, конечно, давно уже знал, что женщины могут пойти на все ради придуманной ими цели. Прийти к каким-то выводам для любой женщины совсем не просто и логикой в своих рассуждениях она не пользуется, но рано или поздно она на чем-то останавливается и отстаивая свое решение может пообещать все, что угодно, если это потребуется.
 Дел потребовался я. И фактически наши смерти.
 Но мы выжили. Хотя мне пришлось танцевать с Северным мечом, таким же опасным, как магическая яватма Дел, только, в отличие от Дел, я не знал, как призывать меч и эта проклятая штука едва не призвала меня.
 Ну а потом, конечно, появился этот трижды проклятый дракон, который на самом деле был не драконом, а волшебником по имени Чоса Деи.
 Существом, только похожим на человека. Наверное его можно было бы назвать духом, и обитал он теперь в моем мече.
 Дел, ехавшая впереди, обернулась. Мерин шел галопом, и ветер теребил длинные светлые пряди. Бледные, сияющие шелковые нити, притворившиеся волосами… Они обрамляли безупречное лицо, обращенное ко мне.
 С момента нашей встречи я ни на миг не переставал восхищаться красотой Дел.
 — Не отставай, — крикнула она.
 Вот если бы не ее рот…
 — В самое ближайшее время, — забормотал я, — я постараюсь прижать тебя — сесть на тебя если понадобится — и влить столько вина, сколько я смогу купить в эту нежную самодовольную глотку, чтобы ты знала, каково бывает моей голове.
 Я сказал это тихо, для себя, но Дел услышала.
 — Даже дурак сообразил бы, что надо воздержаться от выпивки сразу после удара по голове, — сообщила она, повышая голос, чтобы заглушить звуки скачки. — И до чего тебя это довело?
 Я поерзал на скаку, надеясь устроиться поудобнее, чтобы не так высоко взлетать над седлом.
 — Ты бросила меня, — напомнил я ей, тоже повышая голос. — Ты бросила меня лежать там, на земле, с разбитой, окровавленной головой. Если бы ты осталась, может быть мне не пришлось бы пить.
 — А-а, так это моя вина.
 — А вместо этого ты улетела драться с Аббу Бенсиром… забрав мой танец, должен я заметить.
 — Ты был не в состоянии танцевать.
 — Речь не об этом…
 — Именно об этом, — Дел заставила чалого обойти россыпь камней, потом откинула волосы с лица, чтобы обернуться и посмотреть на меня. — Я заняла твое место в круге потому что кто-то должен был это сделать. Тебя наняли танцевать против Аббу… если бы я не пошла, танец считался бы проигранным. Хочешь обсудить последствия?
 Такого желания у меня не было. Я знал, к чему мог привести проигрыш. Танцевать в Искандаре я согласился не просто ради танца: решался спор между двумя группами танзиров, жестоких деспотов, которые разрывали Юг на части, а бесполезные остатки раздавали в качестве награды.
 Награды, которую обещали и мне, если бы я победил.
 Только я не победил, потому что жеребец ударил меня по голове, а Алрик преподнес мне акиви.
 Я ехал и с печалью сознавал, что мой желудок подпрыгивал и бился обо что-то по соседству с грудиной, а потом сжимался, застревая между ребрами. Колени, сильно согнутые из-за коротких стремян, напоминали как только могли, что я старел, и они теряли гибкость. И была еще голова, которая категорически отказывалась работать.
 Аиды, всего этого вполне достаточно, чтобы довольно настойчиво напомнить человеку, что он ведет не лучший образ жизни и заставить его задуматься, не стоит ли что-то изменить.
 Только я не знал, что изменить и как.
 Жеребец оступился, чем доставил несколько неприятных секунд самой любимой части моего тела. Я выплюнул проклятье, плотнее сжал колени и привстал в стременах, тоскливо мечтая о седле покрепче и пожестче.
 — Ты отстаешь, — заметила Дел.
 — Подожди немного, — пробормотал я, — придет день и тогда…
 — Сомневаюсь, — сказала Дел и еще ниже склонилась над холкой чалого.
 Харкихал это… Харкихал. Пограничное поселение. Город, который наверное никто не собирался строить, потому что если бы его строили намеренно наверняка получилось бы гораздо лучше.
 Конечно город остается городом каким бы он ни был, но жить в Харкихале с семьей я бы не хотел.
 Однако поскольку семьи у меня не было и заводить ее я не собирался, бессмысленно было и предъявлять претензии к Харкихалу.
 Умерив галоп на подъезде к городу, мы с Дел ехали широкой рысью вдоль стены, направляясь к ближайшим воротам. Жеребец, обладавший терпимым галопом и мягким, широким шагом, рысью ходить не умел. Он просто не был создан для этого как я не был создан для низких дверей и коротких кроватей.
 Широкая рысь в исполнении лошади, которая совсем не представляет как переставлять ноги попарно, сильно напоминает пытку. Особенно если вы мужчина. Особенно если вы мужчина и в голове у вас сплошная боль от акиви и удара копытом лошади, на которой вы едите.
 Конечно возникает вопрос, а зачем тогда ехать рысью? Да потому что как только я перейду на шаг, Дел вырвется вперед, хотя вообще-то я не должен был обращать внимания на такую мелочь, поскольку мы были не на скачках. Но временами Дел бывает такой отвратительной, когда объясняет мне что-то свысока… особенно если она уверена, что я ошибаюсь или совершаю глупость. Признаюсь, действительно было несколько случаев, когда я ошибался или вел себя так, что можно было усомниться в моей разумности, но то, что случилось в Искандаре к таким случаям не относилось. Не по моей вине жеребец ударил меня. И не сам я решил выпить столько акиви. И это я спас Дел.
 Что бы она не говорила.
 Мы подъехали к кирпичной стене, окружавшей Харкихал. Я перевел жеребца на шаг и прошипел проклятье, когда он принял торможение на вытянутые передние ноги вместо того, чтобы распределить его на все тело. От этого меня подбросило в седле и организм тут же болезненно отреагировал на толчок.
 Дел кинула на меня взгляд через плечо.
 — Мы не должны задерживаться. Только купим все, что надо в дорогу…
 — …и выпьем закончил я. — Аиды, как же мне нужно выпить.
 Дел начала свой словесный танец педантично, ледяным тоном, который старил ее лет нам тридцать.
 — Мы не можем терять время на всякую ерунду вроде акиви или вина…
 Я подвел жеребца к чалому и завел колено под внутренний сгиб ноги Дел. Обладая достаточным навыком, из такого положения легко можно сбросить врага с лошади. И хотя мы с Дел врагами не были, нам нужно было всерьез выяснить отношения.
 — Если я не выпью, я не доживу до конца дня. В данном случае акиви служит в медицинских целях… Аиды, баска, неужели ты не знаешь, что клин клином вышибают?
 Дел высвободила ногу, послав чалого вперед на пару шагов, и озадаченно посмотрела на меня.
 — Клин? А при чем тут клин? Тебя ударили копытом, а не клином.
 — Дело не в этом, — я поскреб заросшее, грязное лицо. — Это Южная поговорка. Она имеет отношение к похмелью. Если от чего-то стало плохо, то это же поможет вылечиться.
 Светлые брови нахмурились.
 — Это бессмыслица. Если от чего-то стало плохо, как это же может тебя вылечить?
 И тут мне в голову пришла совершенно неожиданная мысль. Я задумчиво осмотрел Дел.
 — За все время, что я тебя знаю, я никогда не видел тебя пьяной.
 — Конечно.
 — Но ты пьешь. Я видел, как ты пила, баска.
 — Можно пить, но не напиваться, — отрезала Дел. — Если человек умеет сдерживаться…
 — Но иногда нужно и расслабиться, — заметил я. — Зачем сдерживаться, если хочется напиться?
 — А зачем вообще напиваться?
 — Потому что это приятно.
 Ее лоб прорезала морщинка.
 — Но ты только что говорил, что после этого чувствуешь себя больным. Как сегодня утром.
 — Ну да, но это совсем другое, — я нахмурился. — Не забывай, что сначала меня ударили по голове, а после этого выпил я конечно зря.
 — Пьют всегда зря, Тигр. Особенно танцоры мечей, — Дел откинула назад прядь волос. — Этому я научилась в Стаал-Уста: всегда держать под контролем свою волю и не терять мастерство, иначе ты уничтожишь сам себя.
 Я лениво поскреб шрамы песчаного тигра.
 — Пью или не пью, я ничего не теряю. В сущности, со мной никто не может танцевать на равных…
 Когда Дел наносила удар, делала она это всегда спокойно и уверенно.
 — Потому что мы никогда всерьез не танцевали.
 Парировать ее выпад не составило труда.
 — Танцевали, баска. И чуть не погибли.
 Ей оставалось только замолчать, чего я и добивался. Вот так и выигрывают танец: находят слабые места и бьют по ним. Такая стратегия используется и в жизни, вне круга, применительно к любой ситуации. Дел хорошо это знала и мастерски использовала. Дел умела выигрывать.
 Но на этот раз она даже не попыталась.
 Она понимала, что у нее ничего не получится.




 2


 Утреннее солнце освещало узкую пыльную улицу на углу которой мы с Дел слезли с лошадей. Дел потянула повод мерина и пошла в одну сторону, я с жеребцом спокойно шел в другую, пока мы не поняли, что случилось и не повернулись одновременно, открыв рты, чтобы сообщить друг другу, в каком направлении нужно идти.
 Я упрямо показывал в свою сторону, Дел в свою.
 Я не сдался.
 — Кантина там.
 — А лавки там.
 — Баска, у нас нет времени на спор.
 — У нас нет времени ни на что. Нам нужно быстро купить все в дорогу и уезжать.
 — Акиви в дороге пригодится.
 — Может кому-то и пригодится, — продолжения не последовало. Видимо Дел считала, что мне пора было все понять. Дел умеет в пару слов вложить бездну содержания. Я думаю, это присуще всем женщинам: голосом они могут сделать больше, чем мужчина ножом.
 И наверняка найдутся мужчины, которые готовы будут поспорить, что женский язык намного острее клинка.
 — Или, — продолжил я, решив проигнорировать ее представление о здравом смысле, — мы могли бы отсидеться в какой-нибудь кантине. Слушай, снимем комнату — по-моему это самое разумное. Еда, вода, плюс крыша над головой.
 Одна рука резко уперлась в покрытое бурнусом бедро, а локоть разрезал воздух так, что слов уже не требовалось.
 — И что дальше, Тигр? Сидеть и ждать, пока они придут за нами?
 Я скрипнул зубами.
 — Может они подумают, что мы уехали.
 — Или они придут к выводу, что нам нужно закупить запасы в дорогу, отдохнуть, и обыщут все дома. Каждую комнату в Харкихале, — она помолчала.
 — Хотя нет, думаю что терять время на обыск им не придется. Ты уверен что во всем городе найдется хотя бы одна живая душа, которая не захочет продать нас им?
 Ну, может один или два человека и захотят. Может даже три или четыре.
 Хотя достаточно будет и одного.
 Мы посмотрели друг на друга, упрямо не желая сдаваться. Чалый пустил слюни на левое плечо Дел, и с гримасой отвращения она скинула с бурнуса скользкий комок изжеванной травы. Жеребец тем временем копал яму, поднимая в воздух тяжелую Южную пыль, которая оседала на моих ногах, обутых в легкие сандалии.
 И мне пришло в голову, что неплохо было бы помыться. Я всегда старался быть чистым, хотя в пустыне это трудно. Под солнцем человек потеет, пыль прилипает к поту, и скоро уже тело покрывает спекшаяся корка.
 Я не мылся уже несколько дней. Вспотевший, пьяный, истекавший кровью, я не думал о чистоте, и грязь на мне успела запечься слоями. Мне очень нужно было помыться. А если бы мы задержались и сняли комнату, я мог бы окунуться в бочку с водой…
 Но.
 — Думаешь желающих будет так много? — наконец спросил я, пытаясь уйти от темы разговора.
 Она пожала плечами, тоже не желая спорить дальше, думая, как и я, о другом.
 — Мы убили джихади. Вернее человека, которого они считают джихади. Для них теперь все уничтожено — предсказание, Оракул, обещание перемен. Не все, конечно, кинутся за нами в погоню, но фанатики не сдадутся.
 — Если твой брат не сумеет им все объяснить. Убедить их, что Аджани не тот человек.
 Тем человеком был я, но вряд ли они мне поверят. Для всех на Юге — по крайней мере для людей, которые знали меня, а это не совсем весь Юг (хотя я это часто утверждаю) — я был Песчаным Тигром. Танцором меча. Не мессией. Не человеком, который должен был каким-то образом превратить песок в траву.
 Дел многозначительно подняла палец и по этому жесту я понял, что она собирается поставить меня на место, указав на явные ляпы в моих логичных рассуждениях. Это всегда доставляло ей удовольствие. Дел нравилось думать, что она может мне что-то объяснить.
 — Если мой брат может говорить. Ты утверждаешь, что может. Ты утверждаешь, что он говорил…
 — Говорил. Я слышал. И многие слышали. А ты это пропустила только потому что была занята танцем с Аджани.
 — Это был не танец, — тут же перебила она (доверьте женщине поменять тему разговора в середине дискуссии). — Танец по сути своей благороден. Это была казнь.
 — Ну хорошо… — Дел была права, но рассуждать на эту тему я не собирался. У нас было достаточно других дел. — Слушай, я не знаю, что на уме у этих религиозных дураков, и ты не знаешь. Может они уже вернулись в Искандар…
 — А что за пыль мы видели утром?
 Признаю, иногда она бьет в точку.
 Я вздохнул.
 — Купи все в дорогу, баска. А я куплю немного вина.
 — И воды.
 — Да. И воды.
 И акиви. Но ей я об этом не сказал.
 В конце концов она пошла меня разыскивать. Я ждал ее прихода, зная, что любая женщина поступила бы так. Женщины заставляют вас ждать целую вечность когда вы хотите куда-то ехать, но если им нужно отправляться в дорогу, они не позволят вам задержаться ни на минуту. Я торопливо проглотил акиви.
 Уже вторую чашку, но Дел об этом не узнает.
 В комнате был полумрак, потому что кантины в пограничных городах — да и в любом пустынном городе, если уж на то пошло — днем освещаются только солнечным светом. Здесь, на Юге, солнечные лучи проходят долгий путь. Специальных окон в домах никогда не делают, а в восточной стене обычно пробивают одно или несколько отверстий, поскольку утреннее солнце самое прохладное. К середине дня, когда раскаленный диск высоко поднимается над горизонтом, лучи его в дом уже не попадают. Во второй половине дня в кантинах всегда полутьма, зато не сильно допекает жара.
 Дел откинула полог, подвешенный у двери, чтобы в комнату не летел песок, и вошла в кантину. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять, куда она попала. Кантина была маленькая, грязная, убогая. В ближайшем к двери углу, в грязи валялось едва дышащее тело, глубоко ушедшее в мечты хува. Второе тело, более похожее на живого человека, сгорбилось на табуретке около одного из восточных «окон». Когда Дел вошла, сидящий на табуретке что-то пробормотал и выпрямился. Я уже привык, что появление Северянки не остается незамеченным. Интересно, привыкла ли она. На одну секунду я вдруг увидел Дел глазами обычного Южанина, вспомнил, как сам смотрел на нее при первой встрече. Она была — и осталась — очень эффектной: высокая, с длинными руками и ногами, гибкая, невероятно изящная. Не женоподобная, а женственная во всех тонкостях этого слова. Даже скрытое под белым бурнусом, ее тело завораживало. А уж о лице и говорить нечего. Глубоко внутри меня что-то вспыхнуло. Это было не просто желание: меня переполнило запоздалое осознание, и я удивился, как же то, о чем другие мужчины могли только мечтать, досталось мне.
 Мне стало легко и приятно.
 Я приподнял чашку.
 — Да озарит солнце твою голову.
 Дел задумчиво осмотрела меня.
 — Ты закончил?
 Я по-дурацки ухмыльнулся, еще не оправившись от потрясения.
 — Глоток, всего глоток… — и допил последние капли из чашки.
 Голубые глаза сузились под подозрительно нахмуренными бровями.
 — И сколько ты успел выпить?
 Потрясение прошло, я вернулся к реальности и вздохнул.
 — Столько, сколько можно успеть за короткий момент свободы, дарованный мне пока ты собиралась в дорогу, — я исследовал внутренности чашки, но акиви больше не обнаружил.
 — С твоими темпами ты мог бы успеть выпить кувшин, — она недоверчиво посмотрела на мои фляги. — Ты в состоянии ехать?
 — Я родился на спине лошади, — отрезал я, поправляя ремни фляг.
 — Сочувствую твоей матери, — Дел наклонилась, чтобы поднять мешок. — Ты идешь?
 — Уже пошел, — я быстро прошел мимо нее, задержавшись ровно настолько, чтобы повесить на ее протянутую руку пять фляг.
 Всю дорогу от кантины Дел шипела, пытаясь распутать перекрутившиеся ремни.
 — Я не понесу твое мерзкое акиви.
 — Акиви несу я, у тебя вода.
 Дел внимательно разглядывала меня, пока я садился на жеребца.
 — Справедливое решение. У меня больше фляг чем у тебя.
 — Я взял воды с избытком, — согласился я. — Мне пришло в голову, что у тебя случайно может возникнуть желание умыться.
 Я развернул жеребца, пока Дел садилась, и мысленно усмехнулся, заметив, что она исподтишка дотронулась до лица. Вообще-то Дел не тщеславна, хотя боги благословили ее втройне, но я не встречал ни одной женщины, в которой тщеславия не было бы ни капли.
 Каждый может позволить себе маленькую месть.
 Едем. Снова. Только на этот раз моей голове было значительно легче. Я уже мог сидеть прямо. Клин клином приносит облегчение.
 Дел ехала рядом со мной, пока мы самой короткой дорогой выбирались из Харкихала. Когда ворота остались позади, она поинтересовалась:
 — И куда мы теперь?
 Жеребец потянулся зубами к чалому, и мне пришлось ударить его пяткой по плечу.
 — Отдохни, рассадник паразитов… Ну поскольку мы уже направляемся на Юг, наверное можно больше не ломать себе голову над этим вопросом.
 — Мы обсуждали это всю прошлую ночь, но так ничего и не решили.
 Я помнил наш разговор смутно. Так, какие-то обрывки. Мы кажется кого-то собирались искать.
 И тут меня как ударило.
 — Шака Обре, — бросил я.
 Дел убрала прядь волос, прилипших к верхней губе.
 — И я снова скажу, что это трудно. А может и невозможно.
 Я поерзал в седле. Затылок чесался, волосы вставали дыбом, даже предплечья пощипывало.
 — Аиды, баска, лучше бы ты не напоминала.
 Она отпихнула в сторону настырный нос жеребца, потянувшийся к ее левому колену.
 — Кому-то из нас пришлось бы заговорить об этом первым.
 Я расправил плечи, пытаясь стряхнуть мурашки. Все утро я провел в раздумьях, как же победить головную боль и справиться с восстанием в желудке. Хотя ни то, ни другое я окончательно не излечил, мне стало гораздо легче — и у меня появилась возможность подумать о чем-то другом. О чем-то совершенно запутанном и нерешенном.
 — Мне это не нравится, — пробормотал я.
 — Искать Шака Обре была твоя идея.
 — Вот именно: идея. Не все идеи стоит воплощать в жизнь.
 Дел глубокомысленно кивнула.
 — Значит мы просто убегаем? Никого не ищем?
 — И это все упрощает. Я хорошо знаю Юг. Мы найдем тихое местечко и отсидимся там пока все уляжется.
 Дел снова кивнула.
 — Вот значит как. Дайте только время и даже священная война закончится.
 Мне не пришлось задумываться, чтобы понять, в каком Дел настроении: слишком простодушно она говорила.
 — Подожди, — я полез под бурнус и нащупал кошелек. Многолетний опыт позволял мне определять сумму по весу. — Сколько у тебя денег?
 Дел не потрудилась проверить.
 — Несколько медных монет, не более. Почти все я потратила в Харкихале.
 Я поправил бурнус, чтобы он не цеплялся за ремни перевязи.
 — Значит нам придется быстренько станцевать несколько танцев где получится. Кошельки немного потолстеют, тогда можно и прятаться, — я вздохнул. — Чтобы хорошо спрятаться нужны деньги.
 Светлые брови Дел тут же недоуменно изогнулись.
 — Ты предлагаешь танцевать, чтобы получить деньги?
 Я нахмурился.
 — Вообще-то так танцоры мечей и зарабатывают на жизнь.
 — Но только если люди захотят заплатить, чтобы посмотреть на поединок или наймут нас танцевать по какой-то другой причине. А какой смысл платить нам за танец в надежде выиграть несколько ставок если нужно только схватить нас? Уж конечно цена за наши головы превысит размер выигрышей от танца.
 — Я не уверен, что за наши головы назначили цену, — жеребец споткнулся о камень. — Поднимай ноги, вислоухий или ударишься носом.
 — Мы… я… убила джихади. Так чего же ты ждешь?
 Я наклонился вбок и выплюнул пыль изо рта.
 — Чего я жду? Думаю, они как гончие аид пойдут по нашим следам. Вряд ли им за это заплатят… скорее они хотят убить нас из-за ужаса содеянного нами — мы украли их мечты.
 — И наверняка найдутся люди, которые согласятся заплатить за нашу поимку. Даже слухи о нас будут стоить монету или две.
 — Может быть, а может быть и нет, — я потер заросшие щетиной шрамы. — Ладно. Может нам действительно лучше пока не танцевать. Но есть и другие способы… мы могли бы наняться охранять караван. Священная война или не священная война, все равно караваны будут пытаться пересекать Пенджу, где всегда много борджуни. Мы им пригодимся.
 — Правильно, — согласилась Дел, — но только священная война мешает торговле и наверняка какое-то время караванов будет не так много. А если бы ты был караванщиком, ты бы нанял двух людей, которые убили мессию?
 — Они не узнают, кто мы.
 Дел внимательно посмотрела на меня. Выражение лица у нее было изысканно спокойным, и я понял, что сейчас она скажет мне что-то очень неприятное.
 — Сколько еще на Юге танцоров мечей, которые на голову выше большинства Южан, кожа которых светлее, но не такая светлая как у Северян, на лице у которых шрамы песчаного тигра, не говоря уже о зеленых глазах, и которые носят Северные яватмы.
 Я нахмурился.
 — Ну наверное столько же сколько болтливых голубоглазых блондинок с Севера, которые тоже носят мечи. И тоже магические.
 — Все это плата, которую вынуждена платить шишка, — жизнерадостно констатировала Дел.
 — Ну ладно…
 Я вел жеребца на Юг, настойчиво предлагая ему вспомнить, какой хороший у него широкий шаг.
 — Но мы должны что-то сделать. У нас кончаются деньги, а жизнь в бегах дорого стоит.
 — Есть другой способ.
 — Какой?
 — Украсть.
 Я уставился на нее в полном изумлении.
 — Украсть?
 Северный акцент Дел и ее неуверенность в выборе слов часто искажают ее речь, но Дел умудрилась изобразить мое Южное растягивание звуков.
 — За всю твою крайне достойную жизнь ты ни разу о таком не слышал?
 Я решил, что вопрос не заслуживает ответа.
 — Но ТЫ. Ты предлагаешь воровать? А кодекс чести Стаал-Уста это одобряет? Ты столько рассказывала мне о чести Северян, — я посмотрел на нее повнимательнее. — Ты за свою жизнь когда-нибудь что-нибудь украла?
 — А ты?
 — Я спросил первым. К тому же я не Северянин, так что это не важно.
 — Важно. Я бы не удивилась… Ты сам говорил много раз, ради того, чтобы выжить можно пойти на все.
 — В моей работе и жестокость иногда не повредит.
 — Ну а поскольку у нас с тобой работа одинаковая, хотя я и женщина, будет вполне логично предположить, что я разбираюсь в воровстве.
 — Разбираться в чем-то и заниматься чем-то это разные вещи, — поправил я. — Ты когда-нибудь воровала? Лично ты? Ты, Северный танцор меча, мастер яватмы? Обученная и тренированная по древним кодексам чести Стаал-Уста?
 Теперь нахмурилась Дел. Только у нее это получилось посимпатичнее.
 — Почему ты не можешь поверить, что я когда-то воровала? Разве я не убивала людей? Я делала это на твоих глазах.
 — Только тех, которые хотели убить тебя. Самозащита и воровство это разные вещи, баска, — я ухмыльнулся. — И словам «я когда-то воровала» я не верю.
 Дел вздохнула.
 — Ну хорошо, сама я никогда не воровала, но это не значит, что при необходимости я не смогу. Ведь до того, как Аджани уничтожил мою семью я не умела убивать, а теперь для меня это обычное занятие.
 Неприятный холодок пробежал у меня по спине.
 — Это не обычное занятие. Да, ты убивала, но для тебя это не обычное занятие. Ты танцор меча. Не все из нас убивают. Если кто-то это и делает, то только потому что его вынуждают обстоятельства. Только защищая жизни.
 — Последние семь лет я только и делала что убивала, — отрезала она.
 — Аджани мертв, — сказал я. — Эта часть твоей жизни окончена.
 — Разве? — голос у нее был зловещий.
 — Конечно. Кровный долг уплачен. Что тебя еще беспокоит?
 — Жизнь, — бросила она. — Мне почти двадцать три года. Сколько мне еще осталось? Лет двадцать? Тридцать? Может даже сорок…
 — И такое бывает, — согласился я, надеясь обратить все в шутку.
 — И что я буду делать с этими сорока годами?
 Человек в моем возрасте — тридцать шесть? тридцать семь? — не отказался бы еще от сорока лет. А Дел умудрилась сказать о них с отвращением и мне это совсем не понравилось.
 — Аиды, баска, проживи их! Что еще с ними делать?
 — Я танцор меча, — напряженно сказала она, — я заставила себя стать такой. А теперь ты говоришь, что у меня в жизни больше нет цели потому что Аджани мертв.
 — Дел, ради валхайла…
 Естественно закончить она мне не позволила.
 — Подумай, тигр. Ты говоришь, что эта часть моей жизни завершена. Время убийств. Годы, когда я пожертвовала человечностью ради одержимости,
 — что-то сверкнуло в ее глазах: гнев и разочарование. — Если это правда, что мне осталось? Что осталось женщине?
 — Дел, не начинай снова…
 — Может мне отправиться в гарем какого-нибудь танзира? Конечно я бы дорого стоила. Меня изгнали с Севера и я не могу вернуться на родину. Может мне выйти замуж за Южного крестьянина, или караванщика, или владельца кантины? — она многозначительно подняла палец. — Не забывай, я бесплодна. Я не могу принести мужу наследников, — рука безвольно упала. — На что еще я гожусь?
 Я скривился, сдерживая улыбку, и чувствуя неловкость, потому что ответ на ее вопрос был очень простым. Ответ был слишком простым. Дел сама заставила меня найти его. Тем не менее он был верен.
 — В твоем случае некоторые мужчины — большая часть мужчин! — могли бы поклясться, что желание иметь детей отступает перед желанием, которое ты вызываешь.
 Она покраснела и скрипнула зубами.
 — Если я сейчас прекрасна настолько, чтобы «вызывать желание», на что я буду годится когда красота исчезнет? Что мне делать, Тигр? Что мне остается?
 — Ну, не знаю, что будет если ты выйдешь замуж за Южного крестьянина…
 — Может мне пойти прислуживать в кантину? Тебе нравятся служанки.
 — Слушай, Дел…
 — Или попробовать соблазнить танзира Джулы?
 — В Джуле правит женщина.
 Она испепелила меня взглядом.
 — Ты понял, что я имела в виду.
 — А танзир Джулы тоже не прочь расправиться с нами, помнишь? Особенно с тобой. Ты убила ее отца.
 — Только убивать я и умею, — со страстью в голосе закончила Дел.
 — Тебе это не нравится? Тогда измени свою жизнь, — спокойно предложил я. — Последние — сколько? почти два года — ты без передышки разглагольствовала, как женщина должна сражаться, чтобы занять достойное место в мире мужчин. Ты сражалась и ты победила. А теперь, ожидая, что я решу за тебя твои проблемы, ты уничтожаешь все, чего достигла. Ты стала тем, кем должна была стать ради определенной цели. Эта цель уже позади. Так найди себе другую.
 Дел долго смотрела на меня. Не знаю, о чем она думала. Даже мне, хорошо знавшему ее, не удалось это понять. Но яростное напряжение, овладевшее ею, спало и заговорила она уже не так резко.
 — А ты нашел свою цель?
 Я пожал плечами.
 — У меня нет цели. Я просто живу. Я — Песчаный Тигр.
 Дел наконец улыбнулась. Последние следы напряжения исчезли с ее лица.
 — Песчаный Тигр, — промурлыкала она. — Да, этого более чем достаточно. Настоящая шишка.
 — И, кстати говоря, мы так ничего и не решили, — напомнил я.
 — Ты о чем?
 — Куда мы едем.
 — На Юг.
 — Это я уже понял. А куда на Юг?
 Дел раздраженно нахмурилась.
 — В аиды, а мне откуда знать?
 Надо же, как точно она передала мои чувства.




 3


 Оазисом называлось беспорядочное нагромождение плоских, желто-розовых валунов, защищающих живой мирок в пустыне от вторжения ветра и песка, и несколько тощих пальм с чахлыми, серо-зелеными листьями. О какой-то тени говорить не приходилось. Только к северу от стены камней, у ее основания, тянулась узкая темная полоска, и это было лучше чем ничего. Кроме того, мы еще не настолько далеко зашли на Юг, чтобы начала донимать жара. На границе между двумя странами прохладно и песок не наполняли кристаллы Пенджи.
 Вода плескалась в природном каменном бассейне, надстроенном человеческими руками, и наполняла его в запястье глубиной, что по пустынным меркам считалось достаточным запасом. Со дна бассейна, скрытый паутиной травы, песком и мелкими камешками, бил подземный источник. Хотя осушить бассейн было делом нескольких минут — а лошадь могла сделать это и быстрее — он быстро наполнялся. Источник казался неисчерпаемым, но каждая капля воды на Юге драгоценность и ею не рискуют. Поэтому люди для верности надстроили стены, окружавшие бассейн, а на каждом камне стены грубо высекли надписи, которые должны были защитить оазис от всех и каждого, кто посмел бы попытаться уничтожить его щедрость.
 Я развернул жеребца, отдал ему повод и гнедой жадно начал пить. Камень цвета песка мокро блеснул, но быстро скрылся под водой, когда источник снова наполнил бассейн. Я позволил жеребцу осушить его наполовину, потом отвел в сторону.
 Дел, все еще сидевшая на чалом, нахмурилась, увидев, что я начал развязывать узлы сумок и ослаблять подпруги.
 — Ты же не собираешься здесь задерживаться…
 — Скоро стемнеет.
 — Но мы у всех на виду… Может было бы лучше поехать куда-нибудь в другое место? Где можно спрятаться?
 — Может было бы лучше, — согласился я, — но вот только вода ЗДЕСЬ. Ты знаешь не хуже меня, что на Юге мимо воды не проходят.
 — Нет, но мы можем наполнить фляги, остудить лошадей и ехать дальше.
 — Ехать куда? — я бросил сумы на землю. — До следующего источника день езды. Глупо уезжать отсюда на ночь глядя. Луны сегодня не будет… Ты согласишься рискнуть потеряться в темноте?
 Дел вздохнула, рассеянно сражаясь с чалым поводом. Мерин фыркнул, брызгая слюной.
 — Кажется однажды ты мне говорил, что знаешь Юг как линии своей руки.
 — Говорил. Знаю лучше чем многие. Но это не значит, что я должен вести себя как дурак, — я расстегнул подпруги, снял седло и влажный потник, бросил их на сумы. Спина жеребца была мокрой и взъерошенной. — Мы давно не были на Юге, баска. Наверняка с тех пор по пустыне пронеслось не меньше двадцати песчаных бурь. Все изменилось. И чтобы понять, что изменилось и где мы, мне нужно видеть.
 — Я это понимаю, — терпеливо согласилась она. — Но если мы задержимся, нас будет легче найти.
 Я показал на источник.
 — Видишь те каракули? Они защищают не только воду. Здесь в неприкосновенности все путешественники пустыни.
 — Даже путешественники, обвиняемые в убийстве мессии? — заинтересовалась она.
 Я оскалил зубы.
 — Да.
 Вообще-то я этого не знал, но спорить не хотелось.
 Дел не унималась.
 — И люди с уважением отнесутся к этому закону?
 — Все зависит от того, кто нас разоблачит, — я пошатнулся и расставил ноги пошире, когда жеребец прижал голову к моей руке и начал тереть зудящую от жары и пыли шкуру. — Племена всегда уважали перемирие путников. Они кочевники, баска… места вроде этого много значат для них. Это племена придумали вырезать символы на камнях, обещая защиту воде и путешественникам. Вряд ли они нарушат обычай даже если найдут нас, а в этом я тоже сомневаюсь.
 — А если приедет кто-то другой? Кто не уважает обычаи?
 Жеребец потерся сильнее и чуть не свалил меня. Я отпихнул назойливую голову.
 — Значит придется с ними разбираться. Рано или поздно. Сегодня вечером или завтра утром, — я прищурился и посмотрел на нее. — Тебе не кажется, что пора дать лошади напиться? Она тянет повод с того момента как мы сюда приехали.
 Так оно и было. Чалый, чувствуя запах воды, пританцовывал от нетерпения и хлестал хвостом, пытаясь добраться до бассейна, но Дел держала его на коротком поводе, не позволяя опустить голову.
 После моих слов Дел сморщилась, вынула ноги из стремян и соскочила с мерина. Как и я за несколько минут до этого, она подвела лошадь к бассейну и чалый припал к воде. Несколько секунд Дел стояла неподвижно, нахмурив светлые брови в слабом раздражении, потом выражение ее лица изменилось. Дел оттащила чалого от бассейна — нельзя позволять лошади пить очень много сразу — и начала расседлывать его. Работа отвлекла ее, и морщины на лбу разгладились. Дел снова стала молодой.
 И восхитительно великолепной той смертоносной острой красотой, которая так похожа на только что отточенный клинок меча.
 Обычно на время наших остановок я снимал с жеребца уздечку и, стреноженного, оставлял его в одном недоуздке. Теперь это было рискованно. В любой момент могла появиться погоня и нам пришлось бы тут же садиться на лошадей и уезжать, а седлая стреноженную лошадь без уздечки мы рисковали потерять весь драгоценный запас времени. Так что уздечку я снимать не стал. Я просто придавил повод камнем, хотя жеребец и сам не собирался никуда уходить. Рожденный и выросший в пустыне, он понимал, что нельзя променять воду на неизвестность.
 Я повесил седло и потник на каменную стену сушиться, а сам занялся одеялами, флягами и сумками. В общем, я чувствовал себя довольно бодро. Молот в голове совсем затих, хотя небольшое неприятное ощущение осталось, и желудок уже не возмущался. Я снова стал человеком и наконец-то послал Дел свою обычную ухмылку.
 Дел покосилась на меня и занялась мерином. Как и я, она придавила повод камнем и освободила мокрую спину от седла и вещей. Чалый был неплохой лошадью, хотя и высокой, но это на мой взгляд. Я привык к моему коротконогому, крепенькому жеребцу, и не променял бы его на большого, мохнатого Северного мерина, у которого под шкурой было слишком много жира. Конечно на Севере лишний слой жира и густая шкура согревали в морозы, но в пустыне чалый, конечно, начал линять. Дел, сморщившись, вырвала несколько клоков влажной шерсти и пустила их лететь по воздуху.
 Закончив с чалым, Дел повернулась ко мне.
 — Значит мы остаемся здесь на ночь.
 Я задумчиво осмотрел ее.
 — Я думал, с этим вопросом мы уже разобрались.
 Она решительно кивнула, потом повернулась ко мне спиной и прошествовала по траве, песку и камням в сторону Севера. Отойдя на несколько шагов, она вынула из ножен меч.
 — Только не снова, — простонал я.
 Дел подняла меч над головой, положив рукоять и клинок на раскрытые ладони, и запела. Песня была тихая и нежная, но полная силы и достоинства. Она так легко отзывалась на призыв и совершала то, для чего и была создана. Жемчужно-розовое сияние, слепящая белая вспышка, глубокая голубизна зимней бури. Они скользили по клинку, а потом срывались с него как дыхание баньши, умывая руки Дел.
 Я не видел ее лица, только выгнутую спину под бурнусом, волосы, стекающие с плеч, но и этого было достаточно. Глубоко изнутри меня, болезненно, поднимались чувства, в которых я не мог разобраться. Не обычное желание, к нему я уже привык, не поклонение, потому что Дел не была совершенством, а все, что есть между ними. Хорошее и плохое, черное и белое, мужское и женское. Две половины создают целое. Дел была моей второй половиной.
 Она долго пела. Потом опустила меч, прорезав дыхание мороза, и воткнула меч в землю.
 Я вздохнул.
 — И это тоже.
 Другая мягкая, нежная песня. Дел, конечно, предпочла бы, чтобы я ее не слышал, а может ей было все равно. Она нарочно выдавала свои чувства. Я понял, что этот маленький ритуал, такой бесконечно Северный, был предназначен для меня так же как и для богов, к которым она обращалась.
 Внезапно я чуть не расхохотался. Если я действительно был джихади, она могла бы помолиться и мне. По крайней мере я был Южанином.
 И тут же из темноты выкралось сомнение, чтобы напасть на меня при дневном свете. Гнетущее, неразрешимое сомнение, древнее по своей сути, но одевшее теперь новые, модные одежды.
 Был ли я Южанином? Или кем-то совсем другим?
 Я дернул плечом, хмурясь и пытаясь отогнать его. Для сомнения места не было, я должен был защититься от него. Я наконец-то вернулся домой, после стольких месяцев вдали: теплый, здоровый и довольный жизнью, я снова чувствовал себя уютно. Знакомо.
 Дома.
 Дел пела свою Северную песню, уверенная в своем наследстве, родне, обычаях. У меня всего этого не было.
 Я раздраженно нахмурился. Аиды, ну что за ерунда лезет в голову? Я был дома, как бы странно это ни звучало. Ну то есть, даже если я не был совсем Южанином, я родился здесь. Вырос здесь.
 Был рабом.
 Дел вырвала клинок из земли и повернулась ко мне. Лицо у нее было спокойным и непроницаемым, скрывая мысли и чувства.
 Я тоже постарался ничего не выдать.
 — Теперь лучше? — спросил я.
 Она ссутулила одно плечо.
 — Им решать. Если они захотят предложить защиту, мы будем под двойным благословением.
 — Под двойным?
 Дел коротко махнула рукой на окаймленный камнями бассейн.
 — Южных богов и Северных богов. Можно ведь попросить благословения и тех и других.
 Я умудрился ухмыльнутся.
 — Наверное можно. Значит двойное благословение, да? — я поднял ножны и вынул собственный меч. — Ну ты знаешь, что в пении я не мастер, но думаю, что смо… аиды!
 — Что? — встревожилась Дел.
 С чувством отвращения я изучал порез на правой руке.
 — Так, ерунда… царапина, — я нахмурился, обсасывая неглубокий, но болезненный порез на перепонке между большим пальцем и указательным. — А жжет как в аидах, — я оторвался от пореза и осмотрел его. — Ладно, это слишком далеко от сердца, чтобы быть смертельным.
 Дел, успокоившись, села на свое одеяло, разложенное рядом с моим.
 — Стареешь и становишься небрежным.
 Я нахмурился, но она, сама невинность, уже занялась чисткой меча, покрытого пылью и липким соком травы.
 Мне бы следовало заняться тем же самым. Я вытащил из сумы масло, точильный камень, ткань. Такая забота необходима, если вы хотите иметь чистую, сильную сталь. Я даже не считал это привычной работой. Люди ведь не считают дыхание работой: дышат не задумываясь.
 Скрестив ноги, я положил меч на бедра. Под солнечными лучами сиял весь клинок, кроме потемневшего кончика. Чернота, пачкавшая прекрасную сталь, забралась почти на ширину ладони. Уже по привычке я тихо выругался. Когда-то клинок был чистым, нежным и новым, и сиял серебром. Но обстоятельства — и волшебник — замыслили все изменить. Замыслили изменить меня.
 — Трижды проклятое отродье! — прошептал я. — Почему ты влез в МОЙ меч?
 Этот вопрос я задавал уже неоднократно. Никто не потрудился ответить.
 Я сжал пальцы на рукояти. Я чувствовал тепло, приветствие, интерес: меч был яватмой, благословенной Северными богами, потому что я побеспокоился попросить их об этом. Он был «создан» Северным способом рожденным на юге танцором меча, которому такой меч не был нужен. Я неправильно напоил его кровью, убив снежного льва вместо человека; позже, узнав про него достаточно, чтобы суметь навлечь на себя беду, я повторно напоил его в Чоса Деи, волшебнике из легенды, который оказался слишком реальным. Повторно напоив меч, я наконец-то призвал его и он стал живым и магическим — по мнению Северян — только жизнь и магия в нем были извращенными, потому что в яватме поселился Чоса Деи.
 Тот факт, что сделал я это находясь в безвыходном положении, ничего не менял. Моя яватма, Самиэль, приютила душу волшебника.
 Душу злого волшебника.
 — Расскажи мне еще раз, — попросила Дел.
 Я растерянно уставился на нее.
 — Что?
 — Расскажи мне еще раз. О Джамайле. Как он говорил.
 Нахмурившись, я уставился на запятнанную сталь.
 — Говорил и все. Толпа разошлась, оставив его в центре, и я услышал его. Он пророчествовал. Ведь он Оракул — или по крайней мере все это утверждали, — я пожал плечами. — Вообще-то все сходится. Ходили слухи, что Оракул не женщина и не мужчина… Ты помнишь старика в Ясаа-Ден? Он говорил что-то насчет… — я нахмурился, пытаясь вспомнить, — «он не мужчина и не женщина», — я кивнул. — Точно, так он и сказал.
 — И ты веришь, что он имел в виду Джамайла? — обеспокоенно спросила Дел.
 — Я не знаю, что он имел в виду. Я знаю только, что Джамайл появился во время танца мечей и показал на меня как на джихади. ПОСЛЕ того, как он говорил.
 — Но у него вырезан язык, Тигр! Это сделал Аладар, помнишь? — лицо Дел было бледным и напряженным, слова с шипением вырывались из горла. — Он сделал его немым и кастрировал…
 — И может быть сделал его Оракулом, — я пожал плечами, вытирая мягкой тканью всю длину клинка. — Я не знаю, баска. На все эти вопросы у меня нет ответов. Точно я могу тебе сказать только одно: он показал на меня.
 — Джихади, — тихо сказала она. Простое слово потерялось в неразберихе эмоций: неверие, растерянность, разочарование. И полная путаница, такая же как у меня.
 — Я не знаю, — повторил я. — Я не могу все это объяснить. И кроме того, я не знаю, зачем все это нужно. Ну то есть я хочу сказать, что сейчас все хотят убить меня, а не поклоняться мне. Вряд ли так полагается обращаться с мессией.
 Дел вздохнула и убрала свой меч в ножны.
 — Я хотела бы… — голос сорвался и она начала снова. — Хотела бы поговорить с ним. Увидеть его. Я хочу узнать правду.
 — Нам нужно было уезжать, баска. Иначе они бы убили нас.
 — Я знаю, — она посмотрела в сторону Севера. — Я просто хотела… — неуверенность в голосе пропала. — Пыль.
 Аиды. Она не ошиблась.
 Я начал подниматься на ноги, а Дел вынула из ножен меч.
 — Можно удирать, — предложил я. — Лошади отдохнули.
 — Я тоже, — сказала Дел, вставая в позицию. Она не собиралась садиться на лошадь.
 Два шага, и я был рядом с ней.
 — После этого я бы не отказался от ужина.
 Дел пожала плечами.
 — Твоя очередь готовить.
 — Моя!
 — Я готовила завтрак.
 — Ту бурду, которую мы ели, нельзя было назвать завтраком.
 — А это имеет значение? Желудки мы набили.
 Ничего она не забывает.
 И знает, когда об этом сообщить.




 4


 Пыль, окрашенная в оранжевый цвет закатом, превратилась в одного всадника. Человека с густыми, светло-рыжими волосами и большими рыжими усами, свисающими ниже подбородка. Он был еще слишком далеко, чтобы можно было разглядеть цвет его глаз, но я уже знал, какие они: синие. Я даже знал имя всадника: Рашад, житель Границы, наполовину Северянин, наполовину Южанин, который вел такую же жизнь, как и я.
 Ярко-синий бурнус развевался за его спиной, когда он галопом подлетал к оазису. Я увидел большие белые зубы, оскаленные в ухмылке, наполовину скрытой усами, и руку, поднятую в дружеском приветствии. Он остановил гнедую лошадь перед нами так резко, что в воздух взлетели стебли травы, пыль и песок, и многочисленные фляги у его седла застучали. Над левым плечом приподнималась рукоять меча, скрытого в Южной перевязи.
 Снова оскал: для Дел. На загорелом лице сверкнули голубые глаза.
 — Аиды, ты точно женщина, созданная для такого мужчины как я! Я видел, как ты танцевала с Аджани… — Рашад весело расхохотался, кидая лукавые взгляды в моем направлении. — Нет, Песчаный Тигр, не стоит показывать когти — пока еще. Я не краду женщин у друзей.
 Я ухмыльнулся.
 — Можно подумать ты смог бы.
 — Смог бы — и крал. Только не у друзей.
 Он намекающе выгнул рыжеватые брови и одарил Дел наглым взглядом.
 — Что скажешь, баска? Когда устанешь от Песчаного Тигра, поедешь со мной?
 Я вспомнил, что по какой-то странной причине развязные манеры Рашада не обижали и не раздражали Дел. Ей это вроде бы даже нравилось, что меня удивляло. Любой другой, поведи он себя так же, получил бы холодный прием.
 Когда-то я испытал это на себе. Очень давно.
 А иногда это давно возвращается. Все зависит от настроения Дел.
 Дел и глазом не моргнула.
 — А твоя мать не будет против?
 По оазису разнесся резкий хохот Рашада. Он хлопнул себя по бедру и придержал беспокойного гнедого.
 — Да что ты! Она очень похожа на тебя… а как иначе, думаешь, она со мной справляется?
 Я опустил меч.
 — Ты приехал по какой-то причине или просто хочешь обменяться со мной парой шуток?
 — Понасмехаться над тобой и пошутить с ней, — сообщил Рашад, но уже без прежнего веселья в голосе. Он вынул ногу из стремени, перекинул ее через седло, увешанное флягами и легко спрыгнул, подняв пыльное облако и привычно разогнав его рукой.
 — Да, я приехал по причине. Я подумал, что вам может понадобиться помощь, — он позволил гнедому подойти к бассейну и выделил ему повод подлиннее, чтобы лошадь могла напиться. — Как я уже сказал, я видел, что она сделала. Теперь все мы знаем, что Аджани не джихади, но племена разубедить трудно. Они уверены, что этот парень, Оракул, показал на него. А значит все они считают, что отрубив голову Аджани, Дел убила джихади.
 — Правильно, — терпеливо согласился я. — Но все это мы и сами знаем.
 Моя ирония на него не подействовала.
 — А ЭТО значит, что теперь все они хотят убить вас, — Рашад пожал широкими плечами: он был даже крупнее меня. — Пока, во всяком случае.
 Дел, так и не снявшая бурнус и перевязь под ним, легко убрала в ножны меч и почти весь он исчез в укрытии из гладкого белого шелка. Как обычно, этот номер произвел впечатление. Я заметил одобрительный блеск в глазах Рашада.
 — Пока? — повторила она.
 — Рано или поздно они остановятся, — сказал он. — Не будут же они гнать вас по всему Югу. Не вечность. Даже если они кочевники. Думаю, скоро эта маленькая ошибка выяснится и погоня за вами прекратится.
 — «Эта маленькая ошибка», — пробормотал я.
 — Тем не менее, — спокойно продолжила Дел, — они все еще могут поймать нас и убить.
 — Да, могут, — Рашад отвел лошадь от бассейна, с гнедой морды капала вода. — Если вы настолько глупы, что попадетесь.
 — На ближайшее время мы это не планируем, — согласился я.
 — Поэтому я и приехал. — Рашад посмотрел мимо Дел и меня на лошадей.
 — Я выехал до рассвета, надеясь поймать вас. Племена были все еще в замешательстве. Они ведь не привыкли действовать совместно, они живут поодиночке, — он пожал плечами. — Но долго так продолжаться не будет. Сейчас они, наверное, уже объединились с одной целью: покончить с убийцей джихади. Так что я решил постараться помочь, — подбородком он указал на наших лошадей. — Я приехал забрать одну из них.
 Я моргнул.
 — Ты что?..
 — Я приехал забрать одну из ваших лошадей.
 — А конкретнее, — предложила Дел. — Мне бы хотелось услышать подробности.
 — Ты просто красавица, — Рашад ухмыльнулся Дел. Он был большим, наглым, раскованным — Дел такие совсем не нравились (как мне казалось). — Это мужское дело, баска. Мы с Тигром займемся подробностями.
 В духе момента Дел предложила холодную улыбку и выгнула брови.
 — Своей матери ты отвечаешь также?
 Он засмеялся.
 — Аиды, нет… я не дурак. Она бы сделала меня евнухом, — улыбка пропала, он скривился. — Хотя нет, тогда некому будет продолжить род… думаю она ограничилась бы ухом, а это могло бы основательно подпортить мою красоту, — синие глаза сверкнули под тяжелыми бровями. — А каким бы ты меня предпочла, баска? Евнухом или безухим?
 Если он хотел раздразнить ее, он ошибся. Она снова холодно улыбнулась. Только я сумел заметить блеск в ее глазах: никто не знал Дел так, как я.
 — А если ты мне никакой не нужен?
 Улыбка Рашада скрылась в глубинах рыжих усов. Он нахмурился, оценивая обещание, скрытое в ее интонации, но долго думать ему не пришлось: выражение его лица сразу изменилось. Рашад был прямым человеком, и я видел, что он смутился. Рашаду нравилась Дел. Легко было думать только о ее красоте и забыть, что она могла сделать.
 — Ну, думаю этот вопрос можно будет утрясти в другой раз. Теперь лучше перейдем к подробностям, — он посмотрел на меня. — Они пойдут по следам двух лошадей. Почему бы вам не поехать на одной? — он снова посмотрел на жеребца и мерина. — Я бы оставил чалого. Он больше, легче вынесет двоих, а вы оба не маленькие…
 Я решительно покачал головой, прерывая его.
 — Он долго не протянет если мы пойдем в Пенджу. Он с Севера… жеребец меньше, но он крепче. Он выдержит.
 Рашад пожал плечами.
 — Дело ваше. Дайте мне одну лошадь, я ускачу с ней в другом направлении и они пойдут по ложному следу.
 — Если они поймают тебя… — начала Дел.
 — Если они поймают меня, я просто житель Границы. Мои руки — и лицо — чисты, — он кинул взгляд на шрамы на моей щеке. — Я не Песчаный Тигр. И я не его женщина. Они меня отпустят.
 Я заговорил торопливо, чтобы Дел не успела накинуться на Рашада за то, что он осмелился назвать ее моей женщиной. Хотя так оно и было, по Южным понятиям; Северянам это не нравилось (или может не нравилось только Дел).
 — А нам это поможет выиграть время и увеличит наш отрыв от погони, — я кивнул. — Хороший план, Рашад.
 Он равнодушно пожал одним плечом.
 — Даже моей матери он понравился бы, — Рашад изучил наш крошечный лагерь, потом посмотрел как горизонт проглатывает солнце. — Луны сегодня не будет. Несколько часов можете поспать, а потом выезжайте до рассвета. Я уезжаю сейчас. Пусть они думают, что вы далеко впереди, это заставит их постараться загнать своих лошадей.
 — Зачем? — спросила Дел. — Зачем ты это делаешь?
 Рашад улыбнулся, пожевывая усы.
 — Мы с Тигром старые друзья. Он обучил меня паре трюков в круге. Трюков, которые не раз спасали мне жизнь. Так что я в долгу перед ним. А что касается тебя… — он усмехнулся. — Моя мать не возражала бы, если бы я привез домой такую гордую баску как ты. Но поскольку я это сделать не могу, я удовлетворюсь твоим спасением. Жаль будет, если тебя убьют, — Рашад покосился на меня. — Его, конечно, будет не так жаль.
 — Смешно, — с готовностью согласился я. — Останешься поужинать? Дел как раз собиралась что-нибудь приготовить.
 — Ничего подобного Дел делать не собиралась, — отрезала она. — Не думай, что сможешь меня заставить только потому что Рашад здесь. Я не умею готовить, не забыл? Полное отсутствие способностей к женским занятиям, — Дел сладко улыбнулась. — И совсем никакого воспитания, я ведь танцор меча, разве не так?
 Я сделал вид, что не понял намек.
 — Он гость, — объяснил я.
 — Ничего подобного, — заявила она. — Он один из нас.
 Рашад, смеясь, махнул рукой.
 — Нет, нет, я не могу остаться. Я уже уезжаю. Но… есть еще кое-что.
 Веселье исчезло из его глаз. Мы с Дел ждали.
 Рашад повернулся к лошади и сел в седло.
 — Ты помнишь, что я рассказывал о ситуации в Джуле? Как дочь Аладара стала танзиром?
 — Да, — ответил я. — Тогда же мы решили, что танзиром она долго не пробудет. Это Юг. Она женщина. На ее место найдется много желающих мужчин.
 — Может быть, — сказал Рашад, — а может быть и нет. Она получила золотые шахты, помнишь? Может она и женщина, но она ОЧЕНЬ богатая женщина. А на деньги можно купить людей. На деньги можно купить и верность. Если она хорошо заплатит, наемники могут забыть, что она женщина.
 Уж кто-кто, а я очень хорошо знал, что она получила золотые шахты. До нее они принадлежали ее отцу; туда он отправил меня как раба.
 Я подавил тут же возникшую дрожь. До сих пор по ночам мне снились кошмары.
 — Ладно, а какое отношение это имеет к нам? Может мы с Дел не поедем в Джулу.
 — Не имеет значения, — объявил Рашад. — Она пойдет за вами.
 Дел взглянула на меня, изучая выражение моего лица.
 — Значит она все знает? Или просто удобно обвинять так называемых убийц джихади в каждой капле крови, пролитой с этого дня и далее?
 Рашад легко пожал плечами.
 — Конечно удобно, но Сабра прекрасно осведомлена, кто убил ее отца. Я говорил тебе это и раньше: ходили слухи о крупном танцоре меча с Юга со шрамами на лице и великолепной Северной баске, которая жила в его гареме.
 — Я к нему не напрашивалась, — бросила Дел. — А что касается смерти, он ее заслужил.
 — Не сомневаюсь, — кивнул Рашад, — но его дочь с этим не согласна. Она назначила награду за ваши головы.
 — Да? — заинтересовался я. — И сколько мы стоим?
 Рашад посмотрел на меня мрачно.
 — Достаточно, чтобы купились танцоры мечей.
 Я вздохнул.
 — Это не все?
 Рашад кивнул.
 — Вчера, поздно ночью, когда вы уже уехали, я выпивал с Аббу Бенсиром.
 Я пожал плечами.
 — Ну и что?
 — То, что, по его словам, за ним послала Сабра.
 Дел нахмурилась.
 — Но он же не… — она посмотрела на меня. — Ведь нет? Он твой друг. Как Рашад.
 — Не как Рашад, — поправил я. — И не совсем друг. Аббу и я были — и остаемся — соперниками, — я с деланным равнодушием пожал плечами, — так что ему все равно. Если он нанимается, он подчиняется деньгам. И договору.
 — Разве он не произносил клятв чести кодексу танца? — возмущенно спросила Дел.
 — Южные клятвы круга не имеют никакого отношения к убийству конкретных людей, — объяснил я. — Мы свободны наниматься к кому захотим… даже если при этом придется танцевать до смерти с человеком, который очень близок, — я обменялся взглядами с Рашадом. — Ты во всем этом уверен?
 Он кивнул.
 — Об этом говорил весь Искандар, и Харкихал, когда я задержался в нем, чтобы наполнить фляги водой… называли твое имя и Дел, хотя о ней чаще говорили как о Северной баске, — он скривился. — И упоминали другие, менее лестные подробности.
 — Это не имеет значения, — Дел наморщила лоб. — Если она наняла Аббу Бенсира — и других танцоров мечей — ситуация меняется.
 — Немного, — согласился я. — По нашим следам идут племена, чтобы расправиться с нами за убийство джихади, и толпа танцоров мечей — может даже Аббу Бенсир — чтобы захватить нас за награду танзира. Если, конечно, Аббу действительно согласился; точно мы этого не знаем.
 — Если это так, он очень опасен, — жестко сказала Дел. — Он мастер. Я танцевала против него, помнишь?
 — Я тоже, — вздохнул я. — Очень давно.
 Рашад, улыбаясь, коснулся своего горла.
 — Он из этого не делает тайны. Другой бы стыдился, но не Аббу Бенсир. Изуродованное горло для него лишний боевой шрам, заработанный в круге в танце с достойным противником.
 Я прошипел другое проклятье.
 — Мне было семнадцать, — пробормотал я. — Это он добавлять не забывает?
 Рашад засмеялся.
 — Забывает. Людям хватает только твоего имени. И пусть другие думают что хотят.
 Дел вытащила несколько вещей из своих седельных сумок, кинула их к моим и оседлала чалого. К Рашаду она подвела мерина медленно и неохотно.
 — Что ты с ним сделаешь?
 — Несколько дней проведу его на восток, чтобы оторваться от них, потом поверну к Границе. Хорошая лошадь моей матери пригодится.
 Дел кивнула.
 — Он такой, — она хлопнула гнедого по крупу. — Пусть солнце озарит его голову.
 Рашад показал большие зубы.
 — Мало шансов, что не озарит, — он развернул гнедого и, подтаскивая к себе чалого, посмотрел на меня. — Может это собьет их на какое-то время. Племена слишком увлечены погоней, чтобы как следует обдумывать свои поступки, а значит они совершат ошибку. К тому же, знаешь, вряд ли очень много танцоров мечей согласятся охотиться за тобой, ты ведь один из них — а она в конце концов женщина. Скорее на это купятся новички, горящие желанием прославиться. Конечно поймать Песчаного Тигра это подвиг и они могут безрассудно кинуться за вами, — он пожевал усы. — Но если нанят Аббу… — Рашад пожал плечами. — Ты знаешь Аббу. Он не глуп.
 — Это все меняет, — согласился я и серьезно добавил. — Я в долгу перед тобой, Рашад.
 Он пожал плечами.
 — Сквитаемся, — и поскакал галопом, ведя в поводу Северного мерина.
 Я резко развернулся.
 — Давай собираться.
 — Сейчас? — удивилась Дел.
 — Сделаем как и он: поедем сейчас и выиграем расстояние. Будем надеяться, это даст нам преимущество в дополнение к следам одной лошади, — я наклонился, чтобы поднять мой меч. — Это была хорошая идея. Мне бы следовало самому… аиды!
 — Что еще? — быстро спросила Дел.
 Я посмотрел вниз на упавший меч. Я всего лишь протянул руку, сложил пальцы на рукояти, поднял — и эта штука выскользнула. Освободившись, она упала и теперь лежала на моей правой ноге.
 Я Южанин. Я ношу сандалии, а это не лучшая защита от падающего меча — особенно если вам даже в голову не приходит, что меч может упасть. И тем более если вы танцор меча и знаете, как держать меч.
 Я был танцором меча. Я знал. Я никогда не ронял мечи. Эта штука сама освободилась.
 — Аиды, — пробормотал я очень тихо.
 Потекла кровь.
 — Тигр! — Дел стояла рядом со мной, глядя на происходящее в растерянности. — Тигр… — она потянулась к мечу, но отдернула руку. — Я ведь не могу коснуться его. Я знаю его имя, но в нем по-прежнему Чоса Деи.
 — А я и не ждал, что ты его поднимешь, — пробормотал я, осторожно вытаскивая ногу из-под клинка. Оружие я оставил на земле.
 — У тебя идет кровь… вот, — она опустилась на колени и начала развязывать ремешки сандалии. — Я начинаю думать, что ты становишься небрежным… Сначала ты порезал руку, теперь это…
 Я отдернул ногу.
 — Оставь. Не надо этого делать, — я поставил ногу на каменную стену и продолжил распутывать кожаные завязки. — Собирай вещи и оседлай жеребца… Я сейчас.
 Она отвернулась, пошла к лошади, подбирая вещи и сумы, и больше ничего не сказала о небрежности, с издевкой или тревогой. А я снял сандалию, которая уже ни на что не годилась: меч, падая, разрезал кожаные ремешки прежде чем вонзиться в плоть.
 Кромкой бурнуса я остановил кровь. Порез был не очень глубоким и кровь остановилась довольно быстро. Несколько дней и все пройдет бесследно
 — хотя сандалия требовала починки. Но на это времени у нас не было. Оставалось только ехать босиком.
 Я снял вторую сандалию и прошел по бугоркам песка и паутине травы к жеребцу. Сандалии я убрал в одну из сумок, потом повернулся, чтобы посмотреть на мой меч. Он спокойно лежал в грязи; четыре фута смертоносной яватмы.
 Дел, напоследок осматривавшая оазис, покосилась на меня.
 — Собираешься оставить его здесь?
 — С удовольствием, — ответил я, — если бы мог. Но ты убедила меня, что это было бы не самым мудрым решением. Смотри, что он делает со мной, а если он попадет к кому-то другому… — я покачал головой. — Я слишком хорошо помню, что Чоса Деи в этом мече сделал с Набиром. Как он переделал ноги Набира, — я дернулся и стряхнул внезапный холодок. — Представь, что оно… он может сделать, если овладеет слабым человеком.
 — Ты говоришь Чоса?.. — Дел задумалась, разглядывая меч. — Кончик все еще черный.
 — И я начинаю думать, что он таким и останется, пока мы не освободим меч. И ты не хуже меня понимаешь, что это значит.
 — Шака Обре, — выдохнула она.
 — Шака Обре, — эхом отозвался я, — а с ним сила, которая сможет уничтожить Чоса Деи пока он не уничтожил меня.




 5


 Около часа мы ехали на Юг. По прямой линии, которая должна была привести нас точно в сердце Пенджи. Сам я пока не собирался входить в Пенджу, но кровожадный зверь капризен; благодаря частым песчаным бурям, которые на Юге называют самумы, Пенджа редко бывает там, где ее ожидаешь увидеть. Вездесущий ветер помогает ей двигаться. Все на ее пути, включая такую обыденность как границы — или город, или целый домейн танзира — поглощается песком. И поэтому иногда, как бы вы не старались избежать ее, Пенджа оказывается на вашем пути.
 Я решил остановиться когда понял, что если мы проедем еще немного, скорее всего потеряемся. Потеряться на юге довольно легко, особенно если вы настолько глупы, что напрашиваетесь на это сами, путешествуя безлунной ночью, когда видны только звезды. По звездам легче выбирать общее направление, но они почти не освещают путь.
 Так что мы остановились. Дел спросила почему, я объяснил. Отчасти вспыльчиво, должен признать; настроение у меня было не лучшее, а когда я недоволен жизнью, я могу и нагрубить. Прямота в таких случаях не доставляет удовольствия. Хотя бывает со мной такое не часто; я по природе в общем-то личность терпеливая и уравновешенная.
 — Ну хватит, — прорычал я. — Слезай, баска. Ты ему все почки отсидела. Весишь ты солидно.
 Дел, сидевшая позади меня, напряглась, но сразу сделала то, что ей сказали: отодвинулась назад по крупу и соскользнула по хвосту.
 — Ну? — спросила она через минуту. — Ты тяжелее меня. Ты слезать не собираешься?
 Занятый распутыванием ремней моей перевязи от ремней фляги, прикрепленных перед моим коленом — я не дурак, я не стал одевать перевязь за спину, чтобы лишить меч возможности добраться до моей шеи — я ответил не сразу. Жеребец, в свою очередь, шумно фыркнул. Потом он встряхнулся. От души. С головы до хвоста.
 — Ну аиды…
 Встряхиваясь, лошадь не задумывается о всаднике. Она просто трясется как большая мокрая собака, только более энергично.
 Вода во флягах заплескалась. Украшения уздечки зазвенели. В сумках что-то задребезжало. А у меня все суставы запротестовали. Их поддержали и внутренности.
 — Пустоголовый, вислоухий козел… — я болезненно спрыгнул, потащив за собой перевязь и меч, и застыл, чтобы проверить, не отвалилась ли у меня голова. Только мне стало немного лучше…
 — Ну? — спросила Дел.
 — Ну что?
 — Что будем делать?
 — А сама не догадаешься?
 Она всерьез задумалась.
 — Остановимся?
 — Молодец, догадалась! — искренне восхитился я и сделал шаг в темноту.
 Дел поймала жеребца прежде чем он успел пойти за мной.
 — Ты куда?
 Неужели ей все нужно знать?
 — У меня важное дело.
 — Тебе снова плохо?
 — Нет.
 — Тогда что… а-а, извини.
 — Не угадала, — пробормотал я. — В первую очередь главное.
 Или пустяки на конец, в зависимости от того, кто вы и что собираетесь делать.
 С мечом.
 Моим мечом.
 Чье настоящее имя было Самиэль: горячий, пустынный ветер, скрывающий силу бури.
 Чья суть была извращена, и сделано это было человеком, известным как Чоса Деи, волшебником из легенды, обладавшим даром собирать могущественную магию. Должным образом собранная, она переделывалась и изменялась, чтобы служить ему.
 За свою жизнь Чоса Деи много что переделал, даже большую часть Юга. Он переделывал людей.
 И теперь ему нужен был я.
 Я выскользнул из бурнуса, оставшись только в набедренной повязке и с ожерельем из когтей песчаного тигра. На мне не было даже сандалий; песок проходил между пальцами. Я долго стоял там, в пустынной темноте, сжимая перевязь. От одной простой мысли вытащить клинок из покрытых рунами ножен и вызвать его к жизни возникало покалывание в костях. Что-то похожее всегда происходило со мной, если рядом появлялась магия; она пробиралась даже в самые мелкие косточки и устраивалась надолго. От нее ныли зубы. Боль от магии была хуже похмелья.
 Я чувствовал только бессилие. Мой голос был наполнен им.
 — Проклятый богами, порожденный аидами меч… почему никто из этих Северян не мог одолжить мне клинок, а не заставлять меня взять — и самому создать — эту трижды проклятую штуку под названием яватма?
 Пот сбегал по коже, по шрамам на ребрах. Я уже говорил, что слишком давно не мылся и ноздри тут же забил запах пота. Запах страха. И ядовитая вонь магии, которая застревала даже в зубах.
 Я вырвал Самиэля из ножен. В свете звезд сталь сияла приглушенно. Вспышка, сияние, отблеск. И чернота Чоса Деи, забравшегося уже на треть клинка.
 Я наклонился, сплюнул, пожалел, что некогда выпить вина, акиви, воды. Чего-то, что могло перебить привкус во рту, успокоить желудок, ослабить зуд, наполнивший мои кости.
 Тело сотрясла короткая дрожь. Все волоски на руках и бедрах поднялись, затылок покалывало.
 — Я знаю, что ты там… — напряженно прошептал я, — …знаю, что ты там, Чоса Деи. И ты знаешь, что я здесь.
 Капля пота залила один глаз. Я торопливо стер соленую влагу предплечьем, провел запястьем по ноющему лбу и плотно сжал челюсти, собираясь в ожидании танца.
 Я вспомнил, что сделал когда-то в глубинах глотки Дракона. Как я, доведенный до края сил, воли и нужды, умудрился победить Чоса Деи в стенах его тюрьмы, скрытой в Горе Дракона. Я призвал все мои силы и изгнал из себя веру во все, кроме магии; я забыл о силе плоти, и ждал помощи только от богов и волшебства. Мне пришлось расстаться с привычным скептицизмом и принять Северную магию, скрытую глубоко внутри стали. Я использовал ее, управляя ею песней, как и было принято на Севере, заставляя ее служить мне
 — пока я не стал таким же как Чоса, переделывая и заново создавая… Повторно напоив клинок. Призвав его, хотя не должен был этого делать, находясь уже где-то на грани ворот в аиды. Меня переполняла уверенность. Я точно знал, что делал, и помнил о женщине, ради которой делал это.
 Винил ли я ее? Нет. Она бы сделала для меня то же самое. За несколько недель до встречи с Чоса Деи мы с Дел сошлись в схватке, которая должна была определить наши судьбы; мы оба проиграли, хотя ни один из нас не сдался, а повторись все снова, мы бы снова поступили так же. Но тогда, в пещере Чоса, в самом сердце Горы Дракона, я призвал силу и переделал мою Северную яватму. Она стала не просто мечом. И даже не просто магическим мечом.
 И мне это совсем не нравилось.
 Я позволил перевязи выпасть из моей левой руки. Теперь я держал только меч, как держат обычное оружие: твердо, сжав пальцы на витой рукояти; мозоли двадцатилетней давности плотно ложились в привычные углубления. В узоры, вырезанные на душе и духе.
 Уже почти половина моего меча была черной, словно побывала в огне. Но пламя, опалившее его, было холодным как смерть и жило ВНУТРИ стали, неприятным соседом того, чем меч должен был быть: яватмой по имени Самиэль, создателем бурь, таким же как Бореал Дел. Только ее бури были по-Северному холодными, а мои по-Южному горячими. Должен был быть, если бы в него не пропал Чоса. Чоса наполнял каждую из струн магии, протянутых по всему клинку. Невидимая сеть пульсировала, словно билась в агонии от смертельного яда. Если не уничтожить Чоса, если не освободить клинок, Самиэль умрет. И волшебник, освободившись, займет ближайшее тело, чтобы обрести новый дом для своего духа. Танцор меча, известный как Песчаный Тигр, просто перестанет существовать. Его место займет Чоса Деи в возрасте шестьсот сорока двух лет.
 Или уже шестьсот сорока трех?
 Аиды, вот время летит.
 Я поднял меч и сильно воткнул его в Южный песок. Клинок скрылся наполовину. Я услышал шипение расступающихся перед мечом песчинок, почувствовал, как сталь вошла в почву. И тогда я встал на колени и зажал рукоять в тюрьму своих рук. Другую тюрьму для Чоса Деи.
 Первую он уже начал разрушать.




 6


 Звук, который я издал, напоминал рев. В тот момент мне было все равно, я хотел только закричать, ободрать себе глотку хрипом, лишь бы он был полон силы и страстного желания победить Чоса Деи.
 Но рев почти мгновенно затих, а вместе с ним ушло и понимание происходящего. Я знал только одно: я держал меч. Или он держал меня, а это все меняло.
 Он был сильным — он ведь Чоса Деи — и очень, очень злым. Он бесился оттого, что попался в тюрьму Северной стали. Он ненавидел сам меч за то, что тот осмеливался удерживать его. Но гораздо глубже и сильнее, полный холодной, твердой решимости, он ненавидел меня. Я был его целью. Я был человеком. Я был врагом, который украл его душу и запер ее в мече.
 Тонкий разрез между большим и указательным пальцем жгло. Так же жгло порез на ноге. И я знал, теперь уже совершенно точно, что такие «случайности по неловкости» не прекратятся. Они будут происходить все чаще, последствия их будут все неприятнее. Они могут довести и до смерти. Чоса успел изучить Самиэля. Теперь он изо всех сил растягивал границы тюрьмы, стараясь из своего заключения навредить мне. Сделать из меча моего главного врага.
 Так что пришла пора показать Чоса кто у кого в подчинении.
 Но это легче сказать, чем сделать. Магия не только наполняла легкие отвратительным запахом, она причиняла боль.
 Я сжал рукоять изо всех сил, крепче обхватил пальцами металл. Я дрожал, и меч дрожал вместе со мной, врезаясь все глубже в Южный песок. Я чувствовал, как напряжение окутывает запястья, предплечья, потом плечи, завязывая мускулы в узлы. Сухожилия, как нагруженные веревки, натянулись по всему телу. Я сжал зубы и зашипел яростные проклятья Салсет, выплевывая все ругательства, которыми племя усыпало меня, когда я был их рабом, слишком сильный телом, чтобы умереть, слишком слабый духом, чтобы сражаться.
 Но теперь я сражался. Салсет просто избивали меня. Чоса Деи меня переделает.
 Пот сбегал по моему телу и капал на пыльную грудь. Пальцы ног, не сжатые сандалиями, спазматически зарывались в песок. Вся кожа зудела. Желчь щекотала горло, оставляя после себя едкий привкус.
 — …нет… — сказал я. — …НЕТ…
 Только это я и смог выдавить.
 Свет звезд дрожал. Или мне это только казалось? Беспорядочные белые и черные пятна перед глазами превращали мир в огромный лоскутный занавес из провалов темноты и вспышек слепящего, безумного света.
 Я вдыхал запах магии, силы такой необузданной и дикой, что только дурак попытался бы справиться с нею. Только дурак посмел бы призвать ее.
 Дурак или сумасшедший. Вроде Чоса Деи.
 Или дурак вроде меня?
 Аиды, было больно. Тупая головная боль снова возобновилась, пульсируя за широко раскрытыми глазами. Я чувствовал судорожные удары моего сердца, корчившегося за грудной клеткой; раздражающее щекотание волос, поднимавшихся на руках, бедрах и в паху; сильные, мучительные спазмы желудка, отравленного страхом.
 Скрежет дыхания: вдох-выдох, вдох-выдох, заставляя легкие работать. Надеясь, что удастся разогнать туман в голове, получившей удар подковой, страдающей от присутствия магии, и чувствующей силу Чоса Деи.
 Если бы я только мог доказать ему, что моя душа сильнее…
 Мысленно я рассмеялся. Оскорбительно и насмешливо, переполненный презрением к самому себе. Кем, в аиды, я был? Стареющим человеком без цели в жизни, с больными коленями и телом, покрытым шрамами, который продает свой меч и этим живет, уважает только мастерство, рожденное полным отчаянием, и хочет быть кем угодно, только бы не безымянным Южным рабом, брошенным еще ребенком матерью, которая не могла о нем позаботиться.
 И снова появилась неуверенность. Дел как-то сказала, что этому не было доказательств, что возможно Салсет лгали. Что может быть меня не оставляли умирать, по крайней мере намеренно.
 Может и так, но правды я уже никогда не узнаю. Единственная связь с моим прошлым, желавшая говорить об этом, умерла несколько дней назад, осмеянная своим народом из-за ревности старого колдуна, лишенного силы, и объявившего, что она заслужила наказание за то, что помогла мне. И хотя никого конкретно я не мог винить в ее смерти — ее не убили — болезнь победила потому что сдалось не только тело, но и дух.
 Сула. Которая до самой смерти ни на минуту не переставала верить в меня.
 Презрения к себе уже не было.
 Я очень глубоко вздохнул и отдался силе, поднявшейся в ответ на мой призыв. Чтобы вступить в битву с Чоса Деи. Оба мы хотели этого. Оба мы не могли больше тянуть. Но кто-то должен был доказать свое превосходство. Только один мог победить.
 В моей голове зазвучала песня. Негромкая, спокойная песня. Я тут же ухватился за ее края, все дальше разрывавшиеся с каждым моментом, и начал связывать их. Я соединил все нити, завязал все узлы. Сделал песню снова целой. Сделал ее снова моей.
 Подул ветерок. Песок жадно целовал мои щеки, застаревал в зубах, выжимал слезы из широко раскрытых глаз. Но я не перестал петь.
 Весь мир стал белым. Я вглядывался, моргал и снова вглядывался. Я ничего не видел. Ничего, кроме белизны.
 Сталь дрожала в моих руках. Она согревалась, размягчалась, пока я не почувствовал, что она легко течет, просачиваясь между витками кожаной ленты на рукояти и судорожно сцепленные пальцы. Я сжал их плотнее, чтобы загнать расплавившуюся сталь обратно, но она продолжала течь. Она капала со сжатых рук, пятная омываемый звездным светом песок.
 Если Чоса Деи переделает и меч…
 — …нет… — снова сказал я.
 Ветер подул сильнее, но я этого не увидел. Перед глазами была только белизна, ничего кроме белизны.
 А потом, за одну секунду, мир вдруг стал красным. Краснота крови врага; краснота глаз, уставших от долгого напряжения. От последнего напряжения всех сил, собранных чтобы победить.
 Меч задрожал. Руны ярко засияли медным светом, потом коротко сверкнули ярко-красным, и снова стали серебряными. Там, где клинок соединялся с песком, я увидел вздувавшийся пепельный пузырь. Потом, бесшумно, в небо взметнулись песок, пыль и мелкие камешки. Засияли серебристые кристаллы Пенджи, скрытые обычно под поверхностью.
 Полупрозрачные кристаллы Пенджи, несущие смерть при свете Южного солнца.
 Песок разлетался пока не обнажилась большая часть клинка, и не возникла из-под песка чернота. Она поднялась выше еще на ладонь.
 — Не можешь спуститься, — прошептал я, — …обязательно нужно подняться ко мне…
 Нет, я ему этого не позволю.
 Я прильнул к песне, обернув себя в ее силу. Дел говорит, что я не умею петь, что я только нестройно каркаю, не зная, как сложить ноты в мелодию, но сейчас это не имело значения. Самиэлю важно было не умение, а решимость и сила воли, чтобы запеть магию, пока Чоса нас не переделал.
 Тонкая линия бесшумно прорезала песчаную воронку. Я смотрел, как она отошла от острия клинка и разделилась. Тишина ее была нереальной. Трещина здесь, трещина там, пока не оказалось, что я стою на коленях в центре паутины, путаным узором расходившейся во всех направлениях, черная в свете звезд.
 Она не растаяла в песке, что непременно должно было случиться. Она создала ровную как стекло сложную сеть линий, уходивших в пустыню.
 — Не сможешь переделать… — выдавил я, — …не сможешь переделать меня…
 Я сжал руки еще сильнее. Запел мою песню еще громче, хотя звучала она только у меня в голове. И почувствовал, что сила несется ко мне потоком.
 Дым. Сначала легкий дымок, как пар от дыхания холодным Северным утром. Дымок поднимался над каждой линией.
 Вслед за дымом появился огонь.
 Но только слабый.
 Воздух стал теплее. На горизонте, тянувшемся передо мной, вспыхнула зарница. Воздух наполнился ее вонью. Все волоски на теле поднялись. Затылок закололо. Я дернулся, потом застыл; дышать стало еще тяжелее.
 Ветерок превратился в ветер. Он мчался ко мне, поднимая грязь и бросая ее мне в глаза. Он шипел, впиваясь в покрытый рунами клинок. Он цеплялся за мое тело, хватался за рубцы и шрамы, оставляя пыльные следы своих прикосновений, и отбрасывал волосы со лба, чтобы не забыть проскрести по лицу.
 Я сплюнул. Прищурился. Ухватил рукоять поплотнее. Растаявшая сталь уже не текла сквозь судорожно сжатые пальцы. Я держал в руках твердый предмет.
 — …слышишь меня, Чоса? Мое…
 Ветер сдул языки пламени. Унес дым.
 — Мое, — снова прошептал я.
 Ветер затих. Песок улегся. Мир снова был миром, и я остался в нем.
 И тут же подумал: а остался ли? Я ли это?
 Чем я был?
 Что, в аиды, я только что сделал?
 Призвал Чоса Деи и сражался с ним.
 По спине пробежал холодок. Я точно знал, что и почему произошло. Я не спрашивал, нужно ли было это делать. Не спрашивал, было ли это на самом деле.
 Главный вопрос был другим: кто это сделал — я? Я? Я?
 Несколько месяцев назад я бы рассмеялся, скажи мне об этом. Хохотал бы над одной мыслью, что человек способен на такое. Я бы поиздевался над собой за то, что в голову мне могла прийти такая чушь.
 Я с детства знал, что мысли о подобном, таких победах духа, впускают в душу гнев и боль.
 Так восстать против Салсет я бы не осмелился.
 Но против Чоса Деи осмелился. Не только осмелился, но и сделал это.
 Стал ли я сильнее из-за магии? Северного меча? Или я просто РЕШИЛСЯ взяться за то, чего не понимал?
 Внутренний голос был жесток: ты дурак, чула. Ты такой, каким сделал себя — каким ты можешь сделать себя, используя все, чем обладаешь. Если ты повернешься спиной к магии, ты повернешься спиной к самому себе.
 Я выругался. Тихо засмеялся. Обозвал себя. И понял, чем мне нужно заняться: как можно быстрее прийти в себя.
 Дыхание немного выровнялось. Я сглотнул, и тут же пожалел об этом, грязь и хрипы исцарапали мне горло. Дрожь пробежала по телу, покрытому коркой грязи и песка, когда мышцы начали расслабляться и заныли.
 Вонь магии исчезла. Теперь я вдыхал только запах перетрудившегося человеческого тела.
 Наконец-то я смог двигаться и разомкнул уставшие руки. Меч выпал. Когда сталь коснулась песка, что-то громко треснуло.
 Какое-то время я не мог двигаться. Я стоял на коленях, не в силах пошевелиться, пока последний мускул не расслабился, и тогда я неуклюже поднялся на ноги. Треск не прекращался, он множился и в воздух взлетала серебристая пыль.
 Аиды, как же все зудело. Песок, грязь и пыль прильнули к покрытой потом коже и обернули меня в саван. Я встряхнулся, освобождаясь от верхнего слоя грязи, и услышал тонкий перезвон.
 Я взглянул вниз. Как древние кости Оракула, крошечные кусочки стекла усыпали мои ноги. Простираясь во всех направлениях, в пустыне сверкал почти совершенный круг, гладкий и ровный.
 Каким-то образом я сотворил стекло, наколдовал его из песка. Я создал в огне круг из стекла.
 Стекла, которое крошилось при каждом моем движении.
 А я был без сандалий.
 Мне очень хотелось узнать, как это получилось и почему, но на вопрос не стоило тратить дыхание. Все равно некому было ответить.
 Меч оказался целым. Растаявшая рукоять, в чем я готов был поклясться, была иллюзией. Самиэль лежал спокойно, в луже стеклянных осколков, от которых во все стороны шли трещины и сверкали в свете звезд. Я наклонился и поднял меч.
 Потом повернулся и увидел Дел.
 Она стояла у границы стеклянного круга, держа обнаженную Бореал. Звездный свет вспыхивал на стали, наискосок пересекавшей грудь Дел. Она скинула белый бурнус и осталась в Северной тунике из мягкой светлой кожи, которая не скрывала сильные, гибкие руки и большую часть великолепных ног, как сама Дел не срывала свою решительность — она чувствовалась во всем ее теле, в напряженных мускулах, во внимательном наклоне головы. В твердом взгляде голубых глаз.
 Но к привычной решительности примешивалось что-то другое, и это что-то изумило меня.
 Дел была испугана.
 Дел женщина, которая умеет убивать, но убивает не из прихоти. Не от раздражения или ненормального желания причинять боль. Она убивает только если у нее нет выбора, если обстоятельства вынуждают ее; всего однажды, из-за смерти всех ее родных, она САМА сознательно, своей силой воли и одержимостью, поставила себя в эти обстоятельства, но результат от этого не изменился. Она отточила свое мастерство, свой талант, свой ум, превратив женщину в оружие. Она знает как и когда убивать. И всегда на это есть причина.
 Одна из сильных сторон Дел это ее необыкновенный контроль над ситуацией. Она точно знает, что необходимо сделать в данный момент и не потратит понапрасну ничего, ни сил, ни дыхания, ни раздумий.
 В момент испуга контроль теряется, и любой человек в таком состоянии опасен. Дел от испуга может только убить.
 Я не стал пытаться поднять Самиэля. Я постарался даже не моргать.
 Дел ждала. Веки ненадолго опустились, чтобы рассмотреть кончик клинка, проверить, осталась ли чернота, потом она снова посмотрела на меня, долго изучала, и, наконец, последние сомнения рассеялись.
 Человек, не знавший Дел, и не заметил бы, что она расслабилась. Вернее расслабилось только тело. Дел ждала объяснений и рассказа чем же кончилась моя «дискуссия» с Чоса Деи.
 Я решил, что иронию лучше приберечь на потом.
 — Сулхайя, — спокойно сказал я, начиная разговор знакомым ей словом.
 — Если бы я проиграл битву Чоса, я бы сказал тебе за это спасибо.
 Дел ждала продолжения. Она приглядывалась и оценивала, хотя взгляд у нее стал поспокойнее. Я понял, что опасность миновала.
 В конце концов, она улыбнулась.
 — У тебя ужасный акцент.
 Облегчение накатило на меня волной: я не хотел больше видеть страх Дел, потому что он только увеличивал мои собственные страхи.
 — Ну и что… Ты говоришь спасибо не слишком часто, так откуда мне взять правильное произношение?
 Веки дрогнули. Она посмотрела вниз на меч и чуть расслабила пальцы на рукояти.
 — С тобой все в порядке?
 Теперь я мог не боясь быть собой.
 — Мышцы не работают. Все ноет и дрожит. И болит, — я пожал плечами. — И мне очень нужно помыться, — я провел рукой по животу. — Аиды, как же больно…
 Дел присела на корточки, подобрала осколок и изучила его. В свете звезд он сверкал как лед.
 — Интересно, — пробормотала она.
 Нас разделяли десять футов. Дел стояла на коленях на песке. Передо мной мерцала покрытая трещинами поверхность сверкающего магического стекла.
 — Сделай мне одолжение, — попросил я, — подкинь мне сандалии.
 По сравнению с жаром дня, ночью в пустыне прохладно. Я лежал на одеялах, одетый в хитон и бурнус, и тщетно пытался заснуть. В лучшем случае оставалось часа три до того, как солнце начнет выбираться из-за горизонта, и только дурак потратил бы напрасно драгоценное ночное время.
 Я поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, но при этом не разбудить Дел, которая всегда очень легко просыпалась. На какой-то момент я вроде бы устроился — а потом снова начал крутиться, как и много раз до этого, и еще больше расцарапал кожу.
 Палец ткнул меня в спину.
 — Сядь, — сказала она и повторила настойчивее: — Сядь. Думаешь я буду спокойно лежать, пока ты скребешь себя до мяса?
 Несколько раз я слышал как заботливые матери отчитывали своих детей. Дел говорила с точно такими же интонациями. И от этого я почувствовал себя еще хуже.
 — Ничего не могу поделать. Эта пыль, грязь и стеклянная крошка доводят меня до песчаной болезни.
 Палец снова ткнул меня.
 — Тогда садись и я все исправлю.
 Я перекатился на бок и приподнялся на один локоть, а Дел встала на колени рядом со мной.
 — Что ты делаешь?
 Она нетерпеливо дернула плечом, вытягивая из сумки тряпку, и потянулась за флягой.
 — Снимай все. Нужно было сделать это раньше.
 — Я не могу мыться, Дел… У нас не так много воды…
 — Могу сказать тебе, какой у меня есть выбор: мы смоем с тебя как можно больше грязи здесь и сейчас, или проведем остаток ночи так и не уснув, слушая как ты чешешься и жалуешься.
 — Я не сказал ни слова.
 — Ты сказал более чем достаточно и для этого тебе не пришлось открывать рот, — Дел прижала скомканную тряпку к горлышку фляги и намочила ее. — Раздевайся, Тигр. Ты еще скажешь мне спасибо когда мы закончим.
 Если уж Дел что-то решила, спорить с ней бесполезно. Я сделал как было приказано и снял все, кроме набедренной повязки. Взглянув на руки и ноги в слабом свете звезд я увидел стеклянную пыль и песок, прилипшие к коже.
 Дел прищелкнула языком.
 — Посмотри на себя. Ты расчесал все в кровь. Смотри какие царапины…
 — Да ладно, — проворчал я. — Делай, что хочешь.
 Ни с того, ни с сего, Дел рассмеялась.
 — Милое приглашение…
 Но она не закончила и занялась моими руками и ногами, осторожно протирая сгибы коленей и локтей. Она была права: я чесался так, что выступила кровь. Царапины ныли.
 Моя гордость тоже.
 — Я и сам бы справился.
 — Что? Сам? Быть не может, тебе не нравится, что женщина стоит перед тобой на коленях и нежно о тебе забоится? — Дел усмехнулась, многозначительно выгнув брови. — Это не тот Песчаный Тигр, которого я встретила несколько месяцев назад в грязной кантине.
 — Дай я сам, — я наклонился, отобрал у нее влажную ткань и начал тереть ребра. — Все мы меняемся, баска. Никто не постоянен. Это жизнь.
 Теперь она стояла передо мной: одна рука упиралась в изящный изгиб бедра. Свет звезд был добр к ней, но вообще-то тяжело быть жестоким, когда кости и плоть так совершенны.
 — Прими это как факт, — предложила она. — Сейчас ты лучший человек, чем тот, кого я когда-то встретила.
 Я поскреб грязную кожу.
 — Значит ты считаешь, что в этом есть и твоя заслуга?
 Она вяло и неохотно пожала одним плечом. Ответ был ясен: не попадись она на моей дороге, я не стал бы таким.
 Не знаю уж каким таким, да и кто знает, что в голове у женщины?
 Сияние голубых глаз померкло. Дел задумалась. Она протянула руку и осторожно проследила кривой шрам, уходивший глубоко в мои ребра. Шрам был по-прежнему багровым и пройдет еще много времени прежде чем он порозовеет, а потом станет серебристо-белым.
 От ее прикосновения я непроизвольно дернулся и мышцы живота тревожно напряглись. Дел посмотрела на меня.
 — А чего ты ожидала? — проворчал я. — Я никогда не делал секрета из того, что ты мне сделала.
 Дел плотно сжала губы.
 — Сделала тебе? Или с тобой? — она отдернула руку от шрама. — Знаешь, я бы действительно сделала это, Тигр. Убила бы. Если бы пришлось.
 — Когда? — поинтересовался я. — В Стаал-Уста? Или несколько часов назад?
 — Оба раза, — ее лицо передернулось. — Ты не знаешь, каково мне было… когда я коснулась твоего меча и почувствовала силу Чоса. Почувствовала как он хочет, — Дел неопределенно пожала плечами. — Дай ему шанс, и он возьмет меня мечом из стали. Или мечом из плоти.
 Ее изнасиловал Аджани, а потом едва не изнасиловали демоны, которых называют локи. Все это не могло пройти бесследно. Каждая встреча с такой жестокостью берет свою дань, она навеки остается в глазах; большинство жаждущих тела Дел не потрудились бы в них заглянуть.
 Я глубоко вздохнул, мне вдруг стало спокойнее.
 — Значит ты действительно убила бы меня, если бы решила, что я Чоса?
 Лицо Дел было напряженным. Белым. Застывшим.
 — Он может перебраться в тебя.
 Больно от ее слов почему-то не стало. Наверное я сам все понял, когда сражался с Чоса Деи.
 Я вернул ей тряпку.
 — И может тебе придется это сделать.




 7


 — Хм, — прокомментировал я. Я считал, что этого должно было хватить.
 — Посмотри, Тигр, — настаивала Дел. — Ты видишь, что ты сделал?
 Я пожал плечами.
 — Ну и что? Я не хотел, и вряд ли стоит из-за этого поднимать такой шум. И вообще, кому это нужно?
 — Очень богатые люди вставляют это в окна.
 — Что?
 — Это стекло, Тигр.
 — Я знаю, что это, — я хмуро осмотрел потрескавшийся круг.
 Спиральную воронку песка, находившуюся в центре круга, окаймлял вздутый ободок, похожий на толстый край чашки. От него во всех направлениях расползалась сложная сеть тонких трещин. Круг с поверхностью тонкой и хрупкой, но очень опасной для танцора меча, решившего по глупости ступить на нее босиком (речь не обо мне, я уже починил сандалии).
 — Но во всех окнах, которые я видел, — их было не очень много — всего одно, — стекла были большие и ровные. Конечно они тоже хрупкие и через них хуже видно — но кусочки с мой большой палец в окно не вставишь.
 — Ты разбил его прошлой ночью, — напомнила она. — Ночь вообще была богата событиями, в их числе было и появление этого стекла.
 Я раздраженно переступил с ноги на ногу — мышцы все еще подчинялись неохотно.
 — Магией, которую я вызвал.
 — Думаешь она откликнулась на твою красоту? — Дел сладко улыбнулась.
 Я посмотрел на нее, не скрывая досады.
 — Разве мы сейчас не счастливы?
 — Счастливы? — бледные брови выгнулись. — ОТНОСИТЕЛЬНО счастливы: а как иначе могут чувствовать себя люди, если по их следам идут убийцы?
 Я посмотрел на Север.
 — Ну раз уж речь зашла об этом, нам действительно пора двигаться.
 — Не хочешь взять кусочек на память?
 — Это? Нет. Зачем? Это просто стекло, баска.
 Дел пожала плечами, почти защищаясь.
 — А в лучах восхода красиво смотрится. Желтый, розовый, серебристый. Сверкает почти как тысяча бриллиантов.
 Я ухмыльнулся, отворачиваясь.
 — Пошли, Делила. Зря прожигаем день.
 Она смотрела мне вслед, пока я шаркал по песку к поджидающему жеребцу.
 — У тебя совсем нет воображения.
 Я подобрал свисающие поводья.
 — Если задуматься, у тебя его тоже нет.
 — У меня? — разозлилась Дел и тоже пошла к лошади.
 — Аиды, женщина, тебе не приходило в голову, что последние шесть лет твоей жизни тебя интересовали только поиски Аджани? Это одержимость, а она не требует большого воображения. Даже наоборот, человек с воображением так жить не смог бы, — я вставил ногу в стремя и сел в седло. — Я не собираюсь выговаривать тебе за это — ты делала то, что нужно было делать. Но теперь козлиное отродье сдохло, теперь есть мы.
 Дел подождала, пока я вынул ногу из стремени, чтобы сесть самой.
 — Мы?
 — За нами идет толпа людей с полным отсутствием воображения, а ты собираешься терять время, собирая кусочки разбитого стекла?
 Дел изобразила улыбку.
 — Я подумала, что тебе захочется иметь что-то на память о магии, которую ты вызвал прошлой ночью. Но зря я все это сказала.
 Дел вставила ногу в стремя и я наклонился направо, чтобы, пока Дел влезает, седло не съехало. Когда она устроилась за моей спиной, разобравшись с ногами, сумками и перевязью, я повернул жеребца на Юг.
 — Это вечная женская проблема. Вы чересчур сентиментальны.
 — Одарены воображением, — тихо поправила она, — и множеством других качеств.
 — Я за это выпью, — я подобрал повод и сжал колени. — Пошли, старина… нам еще далеко ехать.
 Но «далеко» оказалось гораздо дальше, чем ожидалось. И в другом направлении. Но это было потом.
 А пока я мог только ругаться.
 Было уже за полдень. Солнце не сильно припекало, но и прохладным день назвать было нельзя; прохлада это когда намного холоднее. Пока было что-то среднее, но чем дальше мы будем забираться на Юг, тем жарче будут дни, и от ожидания этого пекла воздух казался теплее, чем был на самом деле.
 Солнце согревало песок. Под бурнусом и хитоном пот стекал по моему телу и жег расчесанную за ночь кожу.
 Дел стерла капли с верхней губы. Толстая коса, перекинутая через плечо, вяло покачивалась.
 — А дома было прохладнее.
 Я не потрудился ответить на это глупое, хотя и верное замечание; Дел обычно глупости не говорит, но такое с каждым может случится. Я мог бы напомнить ей, что упомянутый ею «дом» вовсе не был домом для меня, потому что я, как бы там ни было, был Южанином; к тому же этот «дом» и для нее больше не был домом, поскольку ее оттуда изгнали. Все это Дел знала не хуже меня, но об этом не подумала, может потому что ей было жарко, а может потому что она так и не осознала, что пути назад для нее нет.
 Сначала я хотел сказать это вслух, но потом передумал и только тихо выругался. Толку от чего было не больше, чем от замечания Дел, но почувствовал я себя лучше.
 Ненадолго.
 И ненамного.
 Я стоял около знака: скрепленная глиной пирамида из девяти пестрых, серо-зеленых камней, грубо обтесанных, чтобы лежали плотнее. На верхнем камне были выбиты стрелы, уходящие от центра в четырех направлениях света, и знакомый благословляющий (или благословенный, в зависимости от полноты ваших фляг) знак воды: грубое изображение слезы, часто изъеденное ветром, песком и временем, но от этого не менее выразительное. Подобные пирамиды усеивали весь Юг, отмечая места, где можно было пополнить запас воды.
 В нашем случае знак врал.
 — Ну? — спросила Дел.
 Я выдохнул с усталостью и отвращением.
 — Здесь была Пенджа.
 Она немного подождала.
 — И что?
 — И она засыпала колодец. Видишь, как здесь ровно? Как утрамбован песок? — я провел сандалией по светлой поверхности, пыль взлетела, а на песке не осталось ни следа. — Видишь как плотно лежит? Самум пронесся уже давно, песок успел отвердеть… а значит не стоит и пытаться раскопать воду, — я помолчал. — Даже если бы нам было чем копать.
 — Но… — Дел махнула рукой, — в десяти шагах отсюда земля, трава, растения. Если попробовать там?
 — Это КОЛОДЕЦ, баска, а не подземное течение. Колодец это дырка в земле, — я выразительно ткнул пальцем. — Прямо вниз, как клинок меча… и больше ничего. Здесь не может быть воды.
 — Тогда откуда здесь вообще колодец?
 — Танзирам и караванщикам пришлось приказать выкопать их на торговых путях. Колодцев много, но многие уже высохли. Просто нужно знать, где какие.
 Дел задумчиво кивнула.
 — Но мы не так далеко зашли на Юг, чтобы столкнуться с Пенджей. Еще рано, — она нахмурилась. — Или нет?
 — Обычно я бы сказал рано; Пенджа должна быть в нескольких днях пути в ту сторону, — я махнул рукой вперед. — Но Пенджа есть Пенджа. Она идет куда захочет и законов для нее нет, — я равнодушно пожал плечами. — Пустыня непредсказуема, в ней все меняется в зависимости от погоды. И границы все время передвигаются.
 Дел внимательно посмотрела на уплотнившийся песок, полный сверкающих кристаллов Пенджи.
 — Значит нужно идти дальше.
 Я кивнул.
 — Придется. Пока у нас нет проблем… до вечера воды хватит, но к утру ее нужно достать. Дай подумать… — мысленно я представил карту, с которой не расставался много лет. Если не изучить знаки, не запомнить расположение колодцев и оазисов, легко можно погибнуть.
 И даже изучив их, все равно можно погибнуть.
 — Ну? — наконец не выдержала она.
 Я прищурился на восток.
 — Туда ближе всего. Если он все еще там. Всякое бывает… но делать нечего, надо идти и надеяться на лучшее.
 Дел, сидя на спине жеребца, взвесила фляги. Вода в них еще плескалась.
 — Нужно экономить для жеребца, — тихо сказала она.
 — Поскольку он один несет двоих, — согласился я, подошел к жеребцу и взял повод. — Слезай, баска. Пройдемся немного. Пусть старик отдохнет.
 Отблеск уходящего за горизонт оранжевого солнца зловеще играл на медных украшениях, пришитых к оголовью уздечки жеребца, на металлических застежках — и на клинках. Они были еще далеко от нас, но мне расстояние показалось пугающе небольшим.
 — Ну нет, — простонал я, заставляя жеребца остановиться.
 Дел, ссутулившаяся позади меня, встрепенулась.
 — В чем дело?
 — Компания в оазисе.
 — Мы туда едем? В оазис? — она наклонилась вбок, пытаясь хоть что-то разглядеть за моим телом. Жеребец расставил ноги, чтобы не упасть от неожиданного груза сбоку. — Тигр, но не могут же ВСЕ на Юге искать нас!
 — Может не могут. А может и могут, — я нахмурился и обернулся. — Сядь прямо или упадем втроем. Бедный старик устал.
 Дел выпрямилась и начала выпутывая ноги из паутины ремней, сумок и фляг, чтобы слезть.
 — Он не старик, он лошадь. Он рожден для такой работы. Знаешь, судя по тому, что ты все время говоришь с ним — и о нем — как будто он человек, я начинаю думать, что ты сентиментален.
 — Он не рожден таскать двух здоровяков вроде нас. Ему и одного более чем достаточно, но к одному он привык, — я вглядывался в оазис. Тонкая струйка дыма поднималась в воздух и растворялась в закате. Может на костре готовили ужин, а может он нужен был для другого.
 — Я не могу разглядеть, сколько их там и кто они. Может это караван или племя…
 — …или танцоры мечей, нанятые убить нас? — Дел поправила перевязь, посвободнее расправляя складки бурнуса. — И почему это «здоровяки»? На Севере нас не назвали бы высокими.
 Дел была права. По Северным меркам я был средним, что с непривычки меня раздражало. На Юге я казался гигантом, на целую голову выше большинства Южан. Я возвышался над женщинами и привык пригибаться в низких дверях и в домах, чтобы не тереться головой о потолки. Я привык, что мой рост дает мне лишнее преимущество в круге, я высокий, но сильный и ловкий. Руки у меня длиннее и шаг шире. Я крупный, но быстрый. На первый взгляд многим Южанам я кажусь неповоротливым чудовищем, зато потом в круге следует жестокое разочарование.
 Все это относилось и к Дел, чья светловолосая, голубоглазая красота выделяла ее из всех в стране смуглых, черноволосых людей; чьи гибкие, изящные движения ничуть не скрывали ее силу, да Дел и не желала ничего скрывать, невзирая на законы приличий Юга, которые она презирала.
 Да, Делиле даже в голову не приходило, что она может сделать с мужчиной — или для него.
 Я осмотрел Дел. Потом многозначительно отвернулся и бросил через плечо.
 — Как хочешь, баска.
 В ответ, конечно, последовали вопросы, которых я и ожидал.
 — Я хочу? Чего хочу? Ты о чем?
 — Если тебе приятно считать себя робкой изнеженной женщиной… — я не закончил.
 — Что? Да о чем ты? — Дел прошла немного вперед и остановилась около меня. В сандалиях на плоской подошве она ненамного уступала мне ростом; почти на четыре дюйма выше шести футов. — У меня нет никакого желания быть жеманной слабой женщиной…
 Я усмехнулся и не дал ей закончить.
 — Ну и ладно, баска. Этим ты не одарена.
 — А я и не хочу, — Дел повернулась и внимательно осмотрела меня с ног до головы. — Но если мы собираемся обсуждать изнеженность…
 — Обсуждать мы собираемся одно: воду, — отрезал я. — Стоит ли рисковать собой, чтобы достать ее.
 Дел посмотрела на далекий оазис и возвышающиеся над ним широколистные пальмы. Мы слышали крики, но мы не могли различить слова. Может путешественники отмечали что-то, а может дело было в другом.
 — Фляги почти пусты, — напомнила Дел.
 — Значит стоит рискнуть.
 — Рисковать стоит всегда, — слегка приподняв плечо, она проверила вес яватмы, отдыхавшей в ножнах за ее спиной. — Мы обычные люди, Тигр. Рано или поздно нас настигнет смерть. И я очень хочу, чтобы в этот момент у меня в руках был меч.
 — Правда? — я усмехнулся. — А я всегда мечтал умереть в постели в объятиях страстной Южной баски в самый разгар…
 — Этим ты и кончишь, — пробормотала она.
 — Или может быть Северной баски.
 Дел скрыла улыбку; она это умеет.
 — Поехали за водой.




 8


 Когда мы добрались до оазиса, никто уже не кричал. Потому что люди были мертвы.
 — Глупо, — выдавил я, — это глупо, просто по-идиотски. Какие же они дураки…
 — Тигр…
 — Они так ничему и не хотят учиться, эти люди… они спокойно собирают вещи и уходят в пустыню, даже не подумав…
 — Тигр… — повторила Дел очень мягко, но настойчиво.
 — …что только валхайл знает, что поджидает их там! Неужели они никогда ничему не научатся? Неужели они никогда не остановятся и не задумаются…
 — Тигр, — Дел так и не убрала Бореал в ножны, хотя ясно было, что нам ничего не угрожает. — Твои укоры уже не помогут. Теперь им нужна только песня смерти.
 Я скривился.
 — Ты и твои песни… — начал я, но не закончил и только махнул рукой.
 — Делай что хочешь, баска. Если тебе от этого легче, — я отвернулся и пошел куда глаза глядят, убирая в ножны Северную яватму. Я остановился только у самой границы оазиса. Уперев руки в бедра, несколько секунд я постоял неподвижно, потом наклонился и с отвращением сплюнул. Больше всего мне хотелось выпить что-нибудь и смыть привкус злости и беспомощности, обжигавший язык, но я знал, что мог пить воду, вино или акиви флягами и не почувствовать их вкуса. Со злобой и отчаянием так просто не справиться.
 — Тупицы и дураки, — прошептал я. И облегчения не почувствовал.
 Меня потряс не вид тел, не мысль о том, что еще несколько часов назад эти тела были полными жизни мужчиной, женщиной и ребенком, чей пол определить было уже невозможно. Меня потрясло ощущение потери, осознание ее невероятной бессмысленности и глупости.
 И в этом был весь Юг.
 Узнавание наступало болезненно. Оно поднималось из ничего и било кулаком мне в живот так, что хотелось выплюнуть гнев, горе и беспомощность. Я сказал точно: они были глупыми, невежественными и наивными, потому что ошибочно верили, что смогут одни безопасно пересечь пустыню. Что на их родине им ничего не угрожает.
 Да, они сделали глупость. Я с полным правом мог назвать их идиотами и невежественными дураками, потому что в отличие от них точно знал: никто, пересекая пустыню, не был в безопасности ни от кого. Таковой уж была природа Юга. Если солнце не убьет вас, если Пенджа не убьет вас, если жадные танзиры не убьют вас, если песчаные тигры не убьют вас…
 Аиды. Это Юг. Грубый, жестокий, смертельно опасный и всегда чужой. Даже для меня. ОСОБЕННО для меня: я начал задумываться, а был ли я истинным сыном Юга хотя бы по духу, если не по плоти. Юг был моим домом. Знакомым. Родным. Таким уютным со всеми его обычаями, нравами и даже его жестокостью, потому что все это я хорошо знал.
 Но разве легче танцевать оттого, что хорошо знаешь сильного врага? Разве помогает это выжить?
 Где-то за моей спиной жеребец фыркнул, разбрызгивая воду. Жажда страшнее страха смерти и гнедой подошел к бассейну, окруженному камнями с грубо выбитыми охранными рунами, пересилив страх перед лежащими рядом безжизненными телами. Дел очень тихо запела свою Северную песню.
 Я сжал зубы и в который раз прошипел:
 — Наивные, невежественные дураки…
 Двое взрослых, без сопровождения. И один крошечный ребенок. Легкая добыча для борджуни.
 Я резко повернулся к Дел.
 — Если бы они наняли танцора меча… — начал я, но закончить не смог. Дел опустилась на колени, меч она успела убрать в ножны, осторожно завернула то, что осталось от ребенка в ее единственный запасной бурнус и очень нежно, ласково запела.
 Я сразу подумал о Калле. Пятилетней малышке, которую Дел оставила в Стаал-Уста. Она родила девочку и отдала ее бездетной семье. Дел тогда была слишком занята местью, чтобы думать о ребенке. Я на себе выяснил, что ради достижения поставленной цели она способна на все. Например предложить меня Стаал-Уста в обмен на право прожить год со своей дочерью. Дел знала, что большего не добьется, и платить ей было нечем, и в обмен на этот год Дел решила отдать меня. Она была уверена, что вока сочтет мое мастерство достойной ценой.
 Вот только заплатить пришлось нам обоим и гораздо дороже; мы оба чуть не погибли.
 Но ни одержимость, ни самоконтроль не смогли заставить Дел забыть о своей вине, и боль ни на миг не переставала терзать ее — я спал с этой женщиной: я знал. Каждый из нас, но по разным причинам, сражался во сне со своими демонами.
 Увидев, как ей тяжело, я сразу подумал, что Дел вспомнила о Калле. Хотела ли она, чтобы изгнание окончилось и она могла вернуться на Север к голубоглазой светловолосой дочери, очень похожей на мать, которая бросила ее; которой пришлось бросить ее, чтобы подчиниться принуждению, с которым не может спорить человек.
 Теперь Аджани был мертв. Исчезло и принуждение, оставив Дел с… чем?
 Дел подняла на меня взгляд, крепко прижимая к груди окровавленный бурнус.
 — Ты не мог бы выкопать ей могилу, Тигр?
 Ей. Как же Дел определила.
 От отчаяния горло сжалось так, что я едва мог дышать. Я хотел сказать ей, что на самом деле Юг не такой, настоящий Юг. Что он изменился за то время, пока мы были на Севере. Что случилось что-то ужасное.
 Но сказав это, я соврал бы. Юг не изменился. Юг остался таким же, каким был всегда.
 Я внимательно посмотрел на сверток, который Дел нежно баюкала. У нас не было лопаты. Но у меня была пара крепких рук, которым нечем было заняться, поскольку борджуни уже уехали.
 А на рассвете они вернулись. Обычно борджуни так не поступают — они быстро нападают, грабят, убивают и уносятся за следующей жертвой — но что толку обсуждать странно они поступили или нет, когда соотношение восемь к двум?
 Борджуни появились на рассвете. Поскольку мы с Дел спали чутко, опасаясь погони, их приближение мы услышали издалека и этого времени нам хватило, чтобы без спешки вынуть мечи из перевязей, лежавших рядом с нами, и подготовиться к встрече.
 Мы застыли у пальмы, прижавшись спинами к стволу, готовые отразить любое нападение.
 — Ты, кажется, говорил, что эти руны защищают путешественников, — пробормотала Дел. — Значит вот это и есть пустынное гостеприимство.
 — От племен, да. Но ничто и никого не может защитить от падальщиков вроде борджуни — рассчитывать можно только на меч, — я рассматривал восьмерых приближавшихся всадников. Все они были типичными Южанами: черноволосые, темноглазые, смуглые, одетые в бурнусы, увешанные ножами, мечами и другим оружием. Лошади под ними были приземистыми, сухими, таких разводили только в пустыне. — Лагерь, — задумчиво сказал я. — Где-то рядом должен быть лагерь…
 — Хочешь нанести ответный визит? — поинтересовалась из-за моей спины Дел.
 Я ухмыльнулся.
 — Может быть попозже. После того, как покончим с этими.
 Ради борджуни разговор велся громко и ясно, на хорошем Пустынном языке, хотя Дел так и не избавилась от акцента. Но это в общем-то значения не имело: степень владения языком меньше всего волнует восемь верховых борджуни, увидевших Северную женщину, так непохожую на привычных им Южных.
 Если подумать, в этом были свои плюсы. Они не заметили — или их не заинтересовал — меч в ее руках.
 Наверное все же не заинтересовал, потому что трудно не заметить Бореал.
 Мысленно я рассмеялся. У меня тоже была яватма.
 — Ну? — пригласил я.
 Один из борджуни пошевелился. Его темное лицо было рябым из-за перенесенной болезни. Длинные волосы, зачесанные назад, блестели от обилия масла. Вьющиеся концы оставляли серые следы на плечах его пыльного кремового бурнуса. Борджуни смотрел на меня вызывающе.
 — Танцор меча? — спросил он.
 Я приподнял свой клинок, чтобы поймать солнечный луч и пустить ему в глаза. Я решил, что такого ответа будет вполне достаточно; с борджуни не вступают в переговоры и не заботятся о тонкости их чувств. При встрече с ними нужно сразу переходить к делу и разговаривать хорошей сталью, пусть даже слегка подпорченной Чоса Деи.
 Борджуни выругался, прищурился, прикрылся рукой от света. Позади него забормотали его люди, но одно резкое слово заставило их замолчать. Он опустил руку, накрыв ладонью рукоять ножа. Борджуни не смотрел на Дел. Он успел увидеть все, что нужно было увидеть, чтобы понять, чего он хочет.
 Другая рука отпустила повод и сделала легкий жест, который ясно говорил: со мной семь верховых бандитов, людей безрассудных, а потому опасных. Они уже показали на что способны, достаточно вспомнить трупы, которые мы похоронили.
 Рука повторила жест. Борджуни терпеливо ждал.
 — Нет, не страшно, — сказал я ему.
 Темные глаза сузились. Он кинул взгляд на Дел, задержался на обнаженном клинке и снова посмотрел на меня.
 — Женщину, — прорычал он, — и ты свободен.
 Значит сделка. Очень похоже на борджуни. Профессия танцора меча дает свои преимущества — только в этом случае я вынужден был признать, что сомневался в благоприятном для нас исходе. Восемь к двум не самое лучшее соотношение, даже если борджуни, в своем невежестве, уверены, что будет восемь к одному. Да, я сильный и быстрый, и я умел этим пользоваться, но даже с моими способностями можно было погибнуть. И все же я был готов рискнуть. Я весело ухмыльнулся, показав зубы.
 — Я в любом случае уйду свободным. Ты думаешь, что сможешь взять Песчаного Тигра?
 Дел, тренированная в соответствии с изысканным кодексом чести Стаал-Уста, разумеется посчитала мои слова ненужным хвастовством, но на Юге так было принято. С борджуни надо пользоваться любым преимуществом. Чем больше они будут беспокоиться, опасаясь на себе опробовать мастерство Песчаного Тигра и его меча, тем лучше. Это несколько уравнивало шансы.
 Черные глаза сверкнули. Вождь борджуни попробовал другой подход.
 — Почему женщина держит меч?
 — Потому что она тоже танцор меча, — я не видел смысла врать, кроме того, я не сомневался, что он мне все равно не поверит. — Она владеет магией, — небрежно добавил я. — Могущественной Северной магией.
 Он прищурился, оценивая Дел. И, конечно, ничего не увидел — это не так просто — кроме магии Северной красоты, покрытой густым занавесом светлого шелка, свисающего с одного мускулистого плеча и струящегося по короткой тунике, не скрывающей красоты тела. Ему даже в голову не пришло задуматься о мече и о его способностях.
 Да и кто бы задумался? Бореал хорошо умеет хранить секреты. И Дел не хуже. Легкое движение пальцев. Семь людей, ожидавших команды, медленно поехали вперед. Мы с Дел, не переговариваясь, сразу встали в позицию спиной к спине. Я сразу почувствовал знакомое натяжение мышц, напряжение внутренностей. Позади меня, Дел замурлыкала. Приготовилась петь. Приготовилась танцевать.
 Вождь не двигался.
 — Песчаный Тигр, — сказал он, словно хотел убедиться.
 И в этот момент, только в этот момент, до меня дошло, что даже борджуни могли иногда принимать к сведению слухи. Может я сделал глупость, назвав свое имя. Может я по дурости подтвердил ходившие по пустыне рассказы. Если Рашад говорил правду — а у меня не было причин сомневаться в нем — за наши головы могли пообещать много золота.
 Я очень тихо выругался.
 Песня Дел стала громче, когда борджуни атаковали.




 9


 Один из наиболее легких — и наиболее действенных — способов расправиться с верховым врагом это подрезать его лошадь. Конечно способ не честный и не красивый, зато быстрый. В некоторых случаях этот прием может даже избавить вас от дальнейшей работы: я неоднократно видел как всадники, падая, оказывались придавленными своими лошадьми, а иногда и разбивались насмерть. Это экономит время и силы. И хотя каждый раз надеяться на такой удачный исход нельзя, остается шанс, что те несколько секунд, пока человек будет пребывать в состоянии шока после падения, он не сможет защищаться. И разобраться с ним окончательно будет легко.
 Когда я дерусь, в пределах круга или за его границами, в беззаконном мире, я всегда ощущаю странное замедление времени. Хотя мир и не застывает, тем не менее замедляется так, что я легко успеваю рассмотреть каждое движение.
 Я думал, что подобное происходит с каждым во время танца или в бою, пока однажды не упомянул об этом в разговоре с моим шодо. На другой день он решил проверить правдивость моего заявления и подсунул меня хорошо известному, обученному танцору меча по имени Аббу Бенсир. Я не только победил его, но и оставил ему метку на всю жизнь, едва не раздробив его горло.
 Я объяснил моему шодо, как только оправился от шока после выигрыша тренировочного танца, что атаки Аббу было относительно легко блокировать, частично потому что он ленив и самодоволен, но по большей части потому что я видел каждое изменение движения, повороты меча и выпады ДО ТОГО, как это движение начиналось. Я смотрел на противника и перед моими глазами проносились все возможные варианты боя. От меня требовалось всего лишь быстро разобраться в стиле, оценить привычки и подвести свой меч к нужному месту, чтобы встретить удар.
 Я думал, что все люди танцевали так. А разве без этого можно выиграть танец? В конце концов мне объяснили, что я ошибаюсь, что не каждый имеет возможность видеть движение до того, как оно начнется, или может с большой вероятностью определить, каким будет следующий удар противника, чтобы успеть выставить защиту. Такое предвидение и умение противостоять, как объяснил мой шодо, было самым лучшим даром, на какой мог рассчитывать танцор меча. Еще шодо добавил, что я одарен более чем кто-либо из его учеников и смогу пользоваться своим талантом очень долго, наверное многие годы — если не разленюсь или не стану чересчур самодовольным.
 Что ж, надменным я был всегда. Часто самоуверенным. Но самодовольным никогда.
 Борджуни на лошадях приближались. Весь мир привычно замедлил движение, чтобы я мог успеть оценить все варианты и увидеть все самые быстрые движения. Я терпеливо ждал, с мечом наготове, а один борджуни с криком летел ко мне, обещая мою скорую смерть.
 Ну смерть он может обещать сколько захочет. Только не мою.
 Я подрезал под ним лошадь, а его проткнул в полете.
 Одного нет: осталось семеро. Конечно кое с кем разберется Дел.
 По инерции я развернулся на месте и увидел как рядом с криком бьется лошадь. На какой-то миг мне стало стыдно, но я успел привыкнуть к тому, что ради выживания приходится совершать много неприятных поступков. Позже, если меня не убьют, я избавлю ее от страданий. А сейчас…
 Чувства обострились. Мои глаза видели каждое движение лошадиных копыт, прорывавших песок, я слышал клацанье украшений на удилах, тонкое пофыркивание лошади на слишком коротком поводе. Я пригнулся, нанес отвлекающий удар по передним ногам, позволил борджуни отдернуть лошадь в сторону и одновременно опустить вниз сверкающий клинок. Я встретил удар своей яватмой, сталь взвизгнула, я придержал меч, повернул его, выворачивая оружие из рук борджуни, потом резко освободил, откинулся в сторону и второй раз пригнулся. И снова ударил по передним ногам; борджуни снова дернул повод и в этом была его ошибка — он слишком дорожил своей лошадью и, спасая ее, отвлекся от меня.
 Мой клинок ровно полоснул по его ноге. Я услышал, как он закричал от шока и ярости. Тут же на него должна была наброситься боль, но я не стал этого ждать. Как только он покачнулся в седле, бессильно поджимая почти отрубленную ногу, я потянулся, схватил его за руку, сорвал с лошади. И легко перерезал хрупкую глотку.
 Двое.
 Руны, покрывавшие клинок, наполнились новой кровью. В моей голове звучала песня, легкий шепот песни, вползающей в мои кости. Для этого она и была создана, моя благословенная богами яватма. Это и было ее предназначением: проливать кровь врага. Она обладала особым талантом: отделять плоть от костей точным разрезом и ПЕРЕДЕЛЫВАТЬ врага…
 Ярость, сила и нужда.
 Я смутно понял, что все эти чувства были рождены не мной, а чем-то — кем-то — другим.
 Песня не затихала.
 Я развернулся, сделал выпад, разрубил. Лошади были повсюду, они теснились в крошечном оазисе и зажимали меня в круг. Я слышал тяжелое дыхание Дел, обрывки Северной песни, приглушенные самоувещевания, прерываемые хрипами. Лошади были ВЕЗДЕ. Фыркающие, топающие копытами, визжащие, бьющиеся…
 …клацанье зубов, удары копыт…
 …дикие выкатившиеся глаза…
 …Южные проклятья и угрозы разрезать на куски…
 …тонкий, горячий запах крови, мешающийся с песком…
 …Дел, сплетавшая солнечный свет движением магической стали…
 …ярость… сила… и нужда…
 Чоса Деи хотел освободиться.
 День вокруг меня взорвался.
 Враг кричал. Я не мог понять что, не мог распознать слова; я знал только, что врага нужно было переделать…
 — Тигр… Тигр, нет!
 Я поймал врага на конец клинка, и он побелел от ужаса: мне нужно было только вонзить острие в его горло, легким движением разрезать податливую плоть и враг будет переделан.
 — Тигр… не заставляй меня делать это…
 Она все время звучала в моей голове. Такая тихая, прекрасная песня.
 «Возьми ее сейчас, — пела она. — Быстрее возьми ее и освободи меня.»
 Так много лошадей убито… так много врагов…
 Теперь ругань прозвучала на Северном. На какую-то секунду меня это смутило… но песня снова наполнила голову.
 — …переделать… — вслух пробормотал я.
 Мне нужно было только коснуться ее горла почерневшим кончиком клинка…
 — Ты трижды проклятое козье отродье! — закричала она. — Что же ты за идиот? Хочешь танцевать, дурак? Ты действительно хочешь, чтобы мы сделали друг другу то, что никто больше нам сделать не может?
 Никто больше?
 Ярость.
 И сила.
 И нужда.
 Кровь капала с клинка. Капли попадали на светлую Северную кожу и затекали под кремовую тунику.
 Дел приподняла свой меч. Я увидел как отчаянный призыв в ее глазах сменился мрачной решимостью.
 Что-то случилось со мной.
 Я отпрыгнул в сторону, не обращая внимания на Дел, которая тут же приняла стойку, готовясь к бою. Я отпрыгнул, нырнул, упал и покатился по покрытому кровью песку. Сам не знаю как мне удалось избавиться от меча и я поднялся с пустыми руками…
 …чтобы поцеловать сияющую Северную сталь, уткнувшуюся мне в рот.
 Я стоял на коленях, тяжело дыша, и очень старался не дернуться, не вздрогнуть и не моргнуть, пока Дел смотрела на меня яростными глазами, за которыми бушевала баньши-буря.
 Она долго изучала меня. Потом посмотрела на меч, лежавший в десяти футах в стороне. Снова внимательно вгляделась в меня.
 Молчание тянулось бесконечность. Дел скрипнула зубами.
 — Откуда, в аиды, мне знать, ты это или уже нет?
 Потому что я мог, потому что я знал ее имя, я прижал палец к краю клинка Бореал и слегка отодвинул ее от моего рта.
 — Ты могла бы спросить, — мягко предложил я.
 — Спросить! Спросить! В разгар боя, не зная, проткнут меня клинком борджуни или твоим я должна спрашивать человека, с которым прожила столько месяцев, могу ли я доверять ему? — голубые глаза загорелись, когда она перешла на саркастический тон. — Извини, Песчаный Тигр, можно к тебе подойти или ты настроен сегодня враждебно? — Дел покачала головой. — Что же ты за дурак?
 — Неудачная шутка, — пробормотал я. — Признай это, или я подумаю, что у тебя вообще нет чувства юмора.
 — Я не нахожу ничего смешного в том, что случилось, — Дел совсем помрачнела. — Ты сам представляешь, что сейчас произошло?
 — Кажется я убил несколько человек, — я быстро осмотрелся, рассеянно замечая тела. Я насчитал их восемь. — Ты не против, если я встану?
 — Делай что хочешь, только близко не подходи к мечу.
 Вот это да. До такой степени она была взволнована. Я глубоко вздохнул и заставил себя подняться, привычно отмечая где и насколько сильно болит — обычные последствия боя.
 Я сделал шаг.
 — Дел, я не… — но я не закончил, потому что понял, что случилось и только от души выругался. Потом я неуклюже сел на песок.
 — В чем дело? — в Дел сразу проснулись подозрения.
 Я был слишком занят руганью, чтобы отвечать. Одновременно я очень осторожно вытянул правую ногу, почувствовал неприятный щелчок и склонился в мольбе богам над больным коленом.
 — Аиды, только не колено… пожалуйста, только не колено, — мне едва удалось вздохнуть, пот щипал царапины и порезы. — Только этого мне не хватало… вот только этого… аиды, ну не колено же.
 Дел выслушала меня и заговорила поспокойнее.
 — С тобой все в порядке?
 — Нет, не все. А что, не похоже? Вот таким должен быть человек, у которого все в порядке? — я посмотрел на нее, стараясь не морщиться от боли. — Если бы не ты, мне не пришлось бы сейчас отпрыгивать и…
 — Так это моя вина! Моя? Ты козье отродье… это к моему горлу ты прижимал меч!
 — Я знаю, знаю… прости, — оправдания были и у Дел, и у меня, но сейчас было не до них; случилось нечто слишком важное, слишком угрожающее
 — и кроме того, мое колено просто убивало меня и мне было легче сосредоточиться на нем, чем на том, что я сделал — или почти сделал — с Дел.
 — Аиды, пусть все исправится… только бы это ненадолго.
 — Да что случилось? — разозлилась она.
 — Вывих, — рявкнул я, — Аиды, ненавижу колени… всегда подводят когда больше всего нужны или не дают спать всю ночь… — я стер пот, заливавший глаза. — У тебя, надо думать, таких проблем нет. В твои двадцать один.
 — Двадцать два, — поправила она.
 — Двадцать один, двадцать два, какая разница? Ты можешь делать все, что хочешь, не задумываясь о своем теле, и оно не возмущается… — я осторожно ощупал колено, обнаруживая припухлости и вздрагивая от боли. — Хотел бы я снова быть в твоем возрасте…
 — Не стоит, — бросила она, наконец убирая в ножны меч и присаживаясь около меня, чтобы осмотреть мое колено. — Вряд ли найдется человек, который согласится променять обретенную за годы жизни мудрость на молодое, но невежественное тело, — она помолчала. — Конечно если у этого человека есть хоть немного мудрости.
 Только тут я заметил кровь на ее руках и ногах, пятна на светлой тунике. Коса с красными лентами слиплась.
 — А ты в порядке?
 — Что бы ни случилось, один из нас должен быть в порядке, а ты уже заработал травму, — ее прохладная ладонь легла на мое колено. — Сможешь ехать?
 — Нет, но выбора у нас тоже нет.
 Губы Дел ехидно изогнулись.
 — Ну почему же, — удивилась она. — Может ты хочешь подождать и выяснить, не приедут ли остальные борджуни, чтобы узнать, что помешало их приятелям вернуться к обеду.
 Я оглянулся на тела. Восемь, я правильно насчитал. И несколько мертвых и умирающих лошадей. Мой жеребец стоял там, где я его оставил, привязанный к пальме. Кровавая бойня удовольствия ему не доставила и он заметно нервничал.
 Я нахмурился.
 — Четырех не хватает.
 — Они убежали. Если действительно где-то есть лагерь, они направились туда.
 — И сразу поднимут тревогу, — я снова вытянул ногу, проверяя колено.
 — Ты права, выбора нет. Найди мне что-нибудь перетянуть его, и поедем. О телах заботиться некогда — пусть это сделают остальные борджуни, — Дел уже отошла, когда я вспомнил и крикнул ей в спину. — Не забудь наполнить фляги.
 Она одарила меня выразительным взглядом, который яснее слов объяснил, что она отлично знала как в пустыне покидают оазис. Я уже приготовился к ехидной реплике, но она промолчала. С мрачным видом Дел подошла к ближайшему телу, отрезала большой кусок бурнуса и вернулась ко мне, по пути разрывая его на полосы.
 — Вот. Я займусь флягами, а ты своим коленом, а потом мечом.
 Этот меч.
 Когда она отошла, я обернулся и увидел его. Он спокойно лежал на песке. Черный кончик и серебристый клинок покрывала алая кровь.
 Меч, которым я убил несколько борджуни — без сомнения заслуживающих смерти… и которым пытался убить Дел. Аиды, я боялся, но сумел скрыть это от Дел, чтобы она не поняла, как близок я к тому моменту, когда уже не смогу справиться с яватмой и Чоса Деи. Я устало потер лицо и начал перевязывать ноющее колено.




 10


 Я мог только ждать. Я смотрел, как она расседлывает жеребца и устраивает его на ночь, делая всю работу за меня, чтобы мое колено отдохнуло. Потом Дел разложила вещи. Солнце еще не село, но уже низко висело над горизонтом; кроме того, жеребец слишком устал, поскольку я уже не мог слезать и идти с ним рядом.
 Обнаружив зеленый мирок в пустыне — несколько низкорослых деревьев с крошечными но уже пожухшими листьями на паутине сухой травы и круг камней для костра — мы решили дальше не ехать. Жалкий лагерь, но нас он устраивал.
 В нашем положении много требовать не приходится. Я ждал. Я смотрел как она расстилает одеяла, раскладывает небольшой костер, отмеряет воду и еду. Она почти ничего не говорила. Она почти не смотрела на меня. Дел просто сделала все, что нужно, а потом устроилась на своем одеяле.
 ЧЕРЕЗ костер от меня.
 У меня сразу возникло неприятное предчувствие, но я не показал это Дел и, постаравшись взять себя в руки, вернулся к знакомому добродушному подшучиванию.
 — Это называется вывих, — серьезно объяснил я ей. — Он не заразный.
 Дел на секунду сдвинула брови, и я понял, что все гораздо серьезнее. Даже ее взгляд изменился, хотя она очень старалась не выдать своего беспокойства. Она умела маскироваться от мира — и иногда от меня — но теперь я знал ее лучше, чем при первой встрече. Чего и следовало ожидать.
 Я постарался продолжить тем же небрежным тоном.
 — А-а, — выразительный кивок. — Значит дело не в колене. Дело во мне.
 Дел сжала губы, потом кинула на меня внимательный взгляд, задумчиво пожевала нижнюю губу и изобразила равнодушие.
 — Ну же, — не успокоился я. — Я конечно понимаю, что слишком давно не мылся, но ведь и ты тоже. И МЕНЯ это никогда не останавливало.
 — Потому что у тебя нет самоконтроля. Как у большинства мужчин, — но ответ был вялый; Дел отозвалась на игру, но неохотно.
 Я перестал притворяться.
 — Ну хорошо, баска… Говори, я слушаю.
 — Дело в доверии, — сказала она и грустно посмотрела на меня.
 Я положил руку на меч в ножнах, лежавший рядом со мной.
 — Это.
 — Это мерзость. Душа этого меча черная. Чоса Деи извратил яватму, извратил кодексы чести…
 — …и ты боишься, что он извратил меня.
 Дел ответила не сразу. Кровь прилила к ее щекам, потом так же быстро отхлынула.
 — Мне стыдно, — наконец сказала она. — Доверять, а потом не доверять. Сомневаться в верности… — она отчаянно махнула рукой, словно не могла найти подходящих слов. — Мы так много сделали вместе, ты и я, во имя чести и по множеству других причин. Мы никогда не сомневались друг в друге как и должно быть в круге, нарисованном или просто существующем в воображении, — Дел волновалась и Северный акцент стал выразительнее. — Но теперь я сомневаюсь. Теперь приходится спрашивать.
 Я тяжело вздохнул. Колено болело неослабно, как и остальные части тела.
 — Ну ладно, кажется мне пора спросить у тебя, что же я сделал. Мне самому это нужно понять. Я плохо помню, что случилось после смерти второго борджуни.
 — Ты убил их, — просто сказала Дел. — А потом ты пытался убить меня.
 — Намеренно пытался? Или тебе это только показалось, потому что в пылу битвы… — я постарался говорить без иронии. Мне не нужен был щит из коварства и сарказма. Сцена была слишком зловещей, а правда слишком болезненной.
 — Я уверена, — она не дала мне закончить. — Я знаю, что это был не ты, не СОВСЕМ ты… но разве это имеет значение? Чоса Деи хочет меня. И ты ему нужен… и на какое-то время сегодня он тебя заполучил. — Дел яростно начала тормошить одеяло, раздирая протершийся угол. — Песня, которую ты пел… она была неправильная. Эту песню создал не ты. Это он ее придумал…
 Я начал понимать и нервно заерзал на одеяле. Легче было поскорее рассеять страхи, чем задуматься.
 — Но я же легко держу его в подчинении, Дел. Просто нужно быть сильнее.
 — Он становится сильнее, Тигр, разве ты не замечаешь? Каждое насилие, совершенное тобой, добавляет ему сил. Как только он соберет их достаточно, он использует меч как мост к тебе, а потом заберет твое тело, — ее лицо скривилось от отвращения. — И это почти случилось несколько часов назад, Тигр. Я видела ЕГО сегодня, как когда-то видела его внутри Дракона.
 Мне нужно было побыстрее опровергнуть ее слова, и сделать это было не трудно.
 — Я не думаю…
 Она не позволила мне закончить.
 — Чоса Деи смотрел из твоих глаз. Чоса Деи был в твоей душе.
 Вот тут начал пробуждаться страх, и в животе у меня похолодело.
 — Я победил его, — упрямился я, — прошлой ночью и сегодня снова. И я всегда буду побеждать его.
 Солнце скрылось за горизонтом, сразу стемнело и отблески костра осветили ее лицо.
 — Пока он не станет слишком сильным.
 Безумство и бессильный гнев. Такое кого угодно выведет из себя.
 — А чего ты ожидала? — рявкнул я. — Я не могу избавиться от этого меча так, как это сделал бы любой другой человек — ты сама говорила, что слишком опасно продавать его, отдавать или бросать, потому что тогда он сможет овладеть человеческим телом. Я не могу УНИЧТОЖИТЬ меч — ты считаешь, что это освободит его дух. Ну так что мне остается? Скажи, что, в аиды, мне делать?
 — Есть два варианта, — чересчур спокойно сказала она. — Один ты уже знаешь: найти способ освободить меч. Другой еще тяжелее.
 Я изощренно выругался.
 — Что, в аиды, тяжелее, чем разыскивать волшебника из легенды — самого брата Чоса Деи! — которого может даже не существует.
 — Умереть, — тихо ответила она.
 Это был удар ниже пояса, но я не показал Дел, как мне больно.
 — Умереть легко, — парировал я. — Посмотри чего мне стоит жить.
 Дел не ответила.
 — И кроме того Чоса — в этом мече — уже раз пытался убить меня. Помнишь? Какая ему выгода от моей смерти?
 — Вряд ли он хотел тебя убить, — Дел поморщилась. — Скорее он надеялся РАНИТЬ тебя и серьезно, потому что тогда ты ослабеешь, а когда слабеет тело, слабеет дух. Он поглотил бы меч… а потом и тебя. Но если бы ты умер… — она замолчала. Продолжение я и сам знал.
 Стараясь не беспокоить колено, я лег на спину на одеяло и уставился в темнеющее небо. Как всегда в пустыне ночной воздух был прохладным в противовес жару дня.
 — Значит, если я правильно понял… — я нахмурился, — мне нужно только остаться живым… целым… чтобы успеть найти Шака Обре, который поможет освободить этот трижды проклятый меч… постараться не выходить из себя, потому что это увеличивает его силу… и не поворачиваться к тебе спиной.
 — Ко мне! — изумилась Дел.
 Я перекатил голову, чтобы посмотреть на нее.
 — Конечно. А вдруг ты захочешь расправиться с Чоса избавившись от меня, чтобы не тратить время на поиски Шака Обре?
 Ошеломленная Дел застыла с открытым ртом. Зрелище было почти комичное.
 Я выдавил вялую ухмылку.
 — Это шутка, баска. Я все время забываю, у тебя нет чувства юмора.
 — Я бы не… я не смогла бы… я бы никогда… — она умолкла, поняв, что не в состоянии связно говорить.
 — Я СКАЗАЛ, что это была шутка! — я перекатился на бок, чтобы больное колено было сверху, и оперся на локоть. — Теперь признаешь, что у тебя полностью отсутствует чувства юмора?
 — Нет ничего смешного в потере чести, совести…
 Внезапно ощутив усталость, я провел ладонью по лицу.
 — Забудь это. Забудь обо всем, что я сказал. Забудь даже что я здесь.
 — Я не могу. Ты же здесь… и меч тоже.
 — Этот меч, — опять он. Я тяжело вздохнул и снова опустился на одеяло. — Ложись лучше спать, — посоветовал я. — Утром все будет лучше. Утром всегда все лучше — для этого они и придумали его.
 — Кто?
 — Боги, наверное, — я пожал плечами. — Откуда мне знать? Я всего лишь джихади.
 Дел не легла. Она сидела на своем одеяле, разглядывая меня.
 — Ложись спать, — повторил я.
 Она равнодушно пожала плечами.
 — Я немного посижу. Как охрана.
 Я тоже пожал плечами, не собираясь возражать; в ее решении не было ничего необычного. Я осторожно забрался под одеяло, тихо ругая плотную повязку, которая не позволяла удобно устроить колено, потом перестал двигаться.
 И тут мне пришла в голову мысль. Она была очень неприятной, но вполне возможной. Скорее даже вероятной.
 — Охраняешь, да? — проворчал я. — Охраняешь меня от опасности… или охраняешься от меня?
 — Как придется, — спокойно ответила Дел.




 11


 Проснулся я в плохом настроении, со мной такое бывает, хотя довольно редко; как я уже говорил, обычно я человек мягкий и сдержанный. Но время от времени находит и на лучших из нас.
 Чаще всего такое состояние утром было последствием ночи, проведенной за акиви (или в постели с несколькими красотками, но это уже в прошлом. Такие забавы не для стариков). На этот раз все дело было в больном колене, которое совершенно не желало, чтобы его беспокоили и постоянно напоминало мне об этом, отчего я всю ночь проворочался.
 Дел принадлежит к тому отвратительному типу людей, которые просыпаются относительно легко и не испытывают сожаления по поводу того, что солнце поднялось из-за горизонта. Она спокойно лежала и смотрела как я распутывал одеяло, ворча себе под нос, и потом так же молча наблюдала за моими попытками приподняться. Сидеть было довольно легко. Стоять сложнее. С ходьбой были одни проблемы.
 Я проковылял в сторону, сделал свои дела, прихромал обратно. Мышцы ныли, царапины от песка щипало, я очень давно не мылся, щеки и подбородок заросли. Колено болело как в аидах. И не только колено: моей гордости тоже досталось.
 — Ты разговаривал, — сообщила Дел, аккуратно раскрывая одеяло.
 Вот это замечание было совсем не к месту. Но раз уж она заговорила…
 — Разговаривал?
 — Этой ночью. Во сне, — встав на колени, она попыталась оживить угли костра. — Я уже хотела разбудить тебя, но… я была… ну…
 — Испугана? — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Ты думала, что я вытащу меч из ножен и наброшусь на тебя с ним в середине ночи?
 Дел не ответила.
 И от этого стало совсем больно: похоже мой вопрос был намного ближе к истине, чем я подозревал.
 Я вспылил и рявкнул:
 — Аиды, баска, давай разберемся с этим раз и навсегда. Если ты так меня боишься…
 — За тебя, — тихо поправила она.
 — За меня? Почему за меня?
 Она наклонилась, раздула угли и посмотрела на меня через пепел и дым.
 — Я боюсь того, что он сделает с тобой. Каким ты станешь, после того, как он тебя переделает.
 Да, тут было с чем разобраться.
 — Ну… Я не думаю, что тебе придется это выяснить. Я становлюсь довольно упрямым, когда дело касается волшебников, мечтающих превратить меня во что-то вроде тех гончих, служивших Чоса, — я не сдержался и скривился от отвращения. — Аиды, так умереть… — я не закончил, потому что не мог больше говорить на эту тему. Неуклюже присаживаясь около костра, я поинтересовался: — Так о чем я разговаривал во сне?
 — Об образце, — ответила Дел, бросая мне флягу. — О линиях, узорах и образце.
 Я уставился на нее.
 — ОБ ЭТОМ я говорил?
 — И об этом тоже. Я не все поняла. Ты говорил о рисунках на песке, — она показала. — Вот, видишь?
 Я посмотрел. Около моего одеяла, там, где должна была лежать рука, появился «узор» из четырех прямых линий, слегка изгибавшихся внизу.
 Я нахмурился.
 — Я сделал это?
 Она кивнула, сосредоточенно копаясь в седельных сумках.
 — Ты прошептал что-то об образце и линиях. Потом ты приподнял руку и провел пальцами по земле. И получилось вот это, — она коснулась своей щеки. — Почти как у тебя.
 «У тебя» означало мою собственную щеку, скрытую щетиной. Четыре линии наискосок, ровно проведенные к подбородку. На этом месте я наконец-то заставил песчаного тигра оторвать когти от моего лица.
 Линии на земле действительно были очень похожи на мои шрамы от когтей. Наверное их можно было назвать «образцом».
 Ухмыльнулся я скорее по привычке.
 — Кто знает? Я даже не помню, что мне снилось, — я сделал глоток и закрыл флягу. — Ладно, давай собираться и поедем в Кууми. Это торговое поселение на краю Пенджи — вернее оно обычно на краю. Пенджа переменчива.
 Дел рассеяно кивнула, приглядываясь к горизонту. Она прищурилась, потом нахмурилась. Выражение ее лица мне совсем не понравилось.
 Я насторожился.
 — Что случилось?
 — Похоже пыль. Солнце еще не поднялось, не видно… Нет, точно пыль,
 — Дел встала, отбросила сумку и, быстро наклонившись, выпустила из покрытых рунами ножен жемчужно-розовый клинок. — Если это борджуни…
 — …мы сможем пригласить и их позавтракать, — закончил я. — Я сейчас не в лучшей форме и мне тяжеловато даже стоять… — но я все равно попытался, заставил себя приподняться и вынул меч из ножен.
 Жалея, что не могу доверять ему.
 Жалея, что не могу доверять себе.
 Он оказался не борджуни. Танцор меча. Молодой Южанин, с явным недостатком физической силы и излишком надменности. Он восседал на своей лошади и рассматривал меня, подняв властный, по-пустынному острый нос.
 Над выгоревшей, желтоватой тканью бурнуса за левым плечом поднималась рукоять меча, отдыхавшего в Южной перевязи.
 — Песчаный Тигр? — спросил он.
 Не так легко вложить разумную долю презрения в одно слово — в одно имя в данном случае — не переусердствовав, когда тебе восемнадцать или девятнадцать, но он сумел. Такая тонкость в интонации требует долгой практики и я задумался, занимался ли он танцем с таким же рвением как отработкой произношения этой фразы. Презрение в его голосе заставляло вспомнить еще об одном известном качестве человеческой натуры — а конкретно о глупости: неужели он думал, что я начну дрожать так, что вывалюсь их сандалий только из-за того, что он знал мое имя?
 — Если я скажу нет, — мягко начал я, — заставит это тебя оставить нас в покое и уехать в Пенджу? С почти пустыми флягами?
 Темные глаза сверкнули. Его лошадь начала нервно пританцовывать. Он успокоил ее, резковато дернув повод.
 — Мои фляги почти пусты потому что я предпочел ехать быстрее чем остальные и мириться с трудностями, чтобы честь досталась мне.
 «Честь» разумеется означала вызов меня на танец, но это был пустяк по сравнению с очень неприятным упоминанием об «остальных».
 — Довольно глупый поступок, или ты не согласен? — вежливо спросил я.
 — Как ты собираешься возвращаться без воды?
 — Ты отдашь мне свои фляги, — его глаза сверкнули, когда он взглянул на Дел, потом снова повернулся ко мне. — Фляги… и твою женщину.
 — И мою женщину, — повторил я. — Ну, не знаю, как ты это воспримешь… может сначала стоит спросить ее. Обычно она предпочитает, чтобы с ней советовались по таким вопросам… и я сомневаюсь, что у тебя что-нибудь получится. Дел предпочитает выбирать сама, когда ей нужен партнер для постели.
 Дел лениво приподняла свой клинок. Сталь сверкнула в лучах зари.
 Южанин опустил нос, разглядывая ее и не скрывая своего возмущения видом благородного меча в руках женщины, женщины, и тем более чужеземки; потом он снова посмотрел на меня.
 — Меня зовут Незбет. Согласно кодексу чести Южных танцоров мечей я предлагаю тебе войти в круг, где мы сможем разрешить наш спор.
 — А о чем спор? — спросил я. — Ты думаешь, что я убил джихади? — я улыбнулся и покачал головой. — Но я не убивал его. Я джихади. И я определенно не мертв, так что нет причины танцевать.
 Ответ мальчишки меня не удивил.
 — Я Незбет, танцор меча третьего ранга. Меня наняли привезти тебя в Искандар.
 — Третьего? — я ухмыльнулся, наклонился в сторону, не сводя с него глаз, и демонстративно сплюнул. — У меня седьмой ранг, мальчик. Тебе об этом никто не говорил?
 Изящные ноздри раздулись.
 — Я знаю кто ты — и что ты совершил. Ты войдешь в круг?
 Я окинул его оценивающим взглядом, откровенно провоцируя, подумал и лениво, выразительно пожал одним плечом.
 — Силы не равны, — равнодушно сообщил я.
 Его смуглое лицо залила краска.
 — В круг могут войти танцоры разных рангов. Мне не обязательно иметь твой ранг, чтобы бросить тебе вызов — это правило есть в кодексе чести…
 — Я знаю что такое кодекс чести и какие правила он в себя включает. Я изучил их еще до того, как ты родился, — я постарался небрежно отставить в сторону больную ногу, чтобы перенести вес на здоровую. — Я знаю многое, из того, что Незбету, по его молодости, еще предстоит выучить.
 Незбет смутился и занервничал.
 — Ну тогда, если ты знаешь правила, ты понимаешь, что если откажешься танцевать со мной после формального вызова, предложенного тебе — как то предусматривает кодекс — ты можешь быть изгнан из рядов танцоров.
 — Любой человек может отказаться танцевать, — поправил я его. — Конечно каждый отказ не идет на пользу репутации и танцор может лишиться возможности зарабатывать себе на жизнь потому что люди не будут нанимать его, но все же отказаться он может.
 — Это формальный вызов, — подчеркнул он и потом произнес одну из тех многословных скучных фраз, которые я с таким рвением заучивал когда был в его возрасте.
 Я выругался коротко, искренне и недвусмысленно. Дел взглядом задала вопрос, поскольку фраза прозвучала на Южном диалекте, слышать который приходится очень редко. Человек с Севера, даже такой изрядно попутешествовавший — и изрядно обученный — как Дел, не мог знать его. В пустыне его называли просто — язык круга; настоящее его название было почти непроизносимо.
 — Вызов Шодо, — перевел я только что услышанную фразу на разговорный
 — немногословный и понятный — язык. — Кажется этот мальчик и я учились в одной школе, если можно так сказать… Мой шодо давно мертв, но остались его ученики, один из них, видимо обучал этого мальчишку, — я неискренне улыбнулся Незбету, продолжая говорить с Дел. — А это значит, что я должен танцевать с ним, иначе я лишусь своего положения. Тогда я стану таким же как борджуни, потому что никто уже не захочет нанять меня, — я посмотрел в глаза Дел. — Помнишь как там, на Севере, они объявили тебя клинком без имени и лишили чести и всех прав? Ну вот. Если я откажусь, со мной поступят примерно так же.
 — Но… — начала она и растерянно замолчала.
 — Но, — согласился я. И снова посмотрел на Южного мальчишку, который откровенно гордился собой. Был ли я когда-нибудь таким же нахальным?
 Нет, не так. Был ли я уже настолько нахальным в его возрасте?
 — Не могу принять, — сказал я, — формальный это вызов или нет. Вызов можно бросить человеку рангом выше или ниже, но обязательно такому же здоровому, как ты… — я снова усмехнулся; этот прием часто срабатывает, — …а у меня очень болит колено, видишь? — я показал на повязку. — Я бы с удовольствием вырезал тебе кишки этим мечом, Незбет, но пока ничего не получится. Отказ по причине ранения не считается сдачей если ранение нанесено не в круге и не тем, кто бросает вызов.
 Он напрягся так, что стало видно как кожа натянулась на пустынных костях. Он был смуглым, как большинство Южан. Его возраст и манера держаться немного напоминали мне Набира, полукровку Вашни, который хотел получить мой меч с Чоса Деи. Который умер из-за этого. Страшной смертью.
 — Я подожду, — наконец решил он. — Я поеду с вами и буду ждать, пока ты поправишься.
 — Тебе до такой степени хочется танцевать со мной?
 — Если я выиграю у тебя танец и привезу тебя в Искандар, я сразу поднимусь на ранг выше. А может даже на два.
 Так вот оно что. Он пошел на это не из-за денег. Дело тут в гордости, в положении, в имени, которое разнесется по всей Пендже, как когда-то разнеслось мое.
 Я выругался.
 — Ты глупый мальчишка — единственный честный способ получить следующий ранг это оставаться со своим шодо! Сколько бы времени на это не потребовалось! И не нужно выполнять никаких заданий, хвататься за разные поручения и давать обещания. Это РАБОТА, Незбет, и только работа. Годы и годы строжайшей дисциплины, пока шодо наконец-то не объявит, что ты достоин следующего ранга… — я замолчал, потому что был слишком зол. Почему столько молодых танцоров мечей хотят все сократить? Разве они не понимают, что могли бы спасти себе жизнь занимаясь лишний год — или два, или даже три — с шодо.
 Нет. Не знают. Или просто не хотят знать.
 Глупцы.
 Вот теперь я очень жалел, что колено не позволяло мне войти в круг. Я бы от души преподал ему урок.
 — Но есть я, — тут же предложила Дел.
 Я нахмурился. Незбет не отреагировал, потому что не понял, о чем она говорила; он и не мог понять: она же женщина.
 — Есть я, — повторила она. — Я займу твое место.
 Незбет покосился на нее, потом снова взглянул на меня.
 — Я подожду. Я пойду с вами, — объявил он.
 Дел сделала шаг вперед.
 — А если Песчаный Тигр ПОЗВОЛИТ мне занять его место? Это не против вашего кодекса чести?
 — Ты женщина, — отрезал Незбет.
 Улыбка Дел стала холодной.
 — Женщина. А это мой меч.
 — Если для тебя это так важно, — вставил я, — почему ты работаешь на женщину?
 — Я не работаю на женщину.
 Я нахмурился.
 — ПОЧЕМУ тебя наняли вернуть меня в Искандар?
 — Ты убил танзира Джулы.
 Дел помрачнела. Она никогда не гордилась совершенными ею убийствами, но похоже ей начинало надоедать, что все ее поступки переваливались на меня. И я ее мог понять.
 — Я этого не делал, — сообщил я, — но сейчас речь не об этом. Кто тебя нанял?
 — Новый танзир Джулы.
 — В Джуле правит женщина, Незбет. Или ты настолько молод, что еще не можешь отличить женщину от мужчины?
 Он покраснел.
 — Я не разговаривал с самим танзиром.
 — А-а, — протянул я, — понятно. Значит ты будешь упорно верить человеку танзира и не верить мне, потому что самого танзира ты не видел. Хотя это все же женщина.
 Темные глаза сверкнули.
 — Я предложил тебе формальный вызов.
 — Ты отказался бы от него, если бы убедился, что танзир женщина? — настаивал я из чистого любопытства.
 Дел посмотрела на меня.
 — Ты не сможешь этого доказать, — пробормотала она. — Он тебе все равно не поверит.
 Она права, не поверит. Так же как не поверит в то, что Дел танцор меча.
 Что заставило меня вспомнить о вызове.
 — Я официально объявляю ее моим доверенным лицом, — заявил я, весело улыбаясь Незбету. — Жаль, что маловато будет зрителей, а то я бы с удовольствием сделал ставку.
 Потрясенный до глубины души Незбет уставился на меня.
 — Ты позволишь женщине…
 — Попробуй и поймешь, — пожал я плечами. — До того, как затащить ее в постель, узнай какая она в круге.
 Дел дернулась. Может это и бестактно, но Незбет поддался.
 И высоко поднял острый нос.
 — Если она твое доверенное лицо, результат танца будет рассматриваться согласно кодексу чести. Ее проигрыш это твой проигрыш. Если она проигрывает, ты становишься моим пленником.
 — Если, — согласился я и наклонился, чтобы нарисовать круг.




 12


 Фарс. Самый настоящий фарс. Мальчик был молодым, сильным, проворным и тренированным. Дел была такой же, но обладала еще целым рядом преимуществ. Она была сама собой: воплощение изысканного, элегантного превосходства. Незбет встретил противника более сильного и опасного, чем все танцоры мечей, которых он знал, хотя они были мужчинами.
 Чтобы разобраться с ним, много времени ей не потребовалось. Она даже не потрудилась запеть, что обычно помогает ей сосредоточиться. Дел не самонадеянна и не любит игр, без которых я редко обхожусь, потому что мне нравится выводить противника из равновесия. Она занимается только танцем и ни на что не отвлекается, пока не заставит противника сдаться. Для нее не имеет значения, танцует она для показа или насмерть. К любому танцу она относится серьезно потому что, как она мне однажды объяснила, женщину, взявшуюся за дело до сих пор считавшееся мужским, не будут воспринимать всерьез до тех пор, пока она не научится доказывать мужчинам свое превосходство всегда, даже если ей предлагают это в шутку.
 В общем-то она была права. Должен признать, что пообщавшись с Дел, я научился обходиться без представлений и переходить сразу к делу. Отвлекаясь по пустякам, говорила она, человек понапрасну теряет силы и зря тратит время.
 Теперь, когда я постарел и старые болячки напоминали о себе постоянно, в танце мне приходилось пользоваться любым преимуществом. И к советам Дел стоило прислушаться — дурой ее нельзя было назвать.
 Танец с Незбетом Дел провела не отступая от своих принципов: быстро поймала и зажала клинок Южанина, не давая ему вырваться, легко отогнала Незбета к тонкой, изогнутой линии и выбила у него оружие. Меч вылетел за пределы круга, а Дел прижала мальчишку к периметру нежнейшим из поцелуев Бореал.
 — Сколько их? — спросила она. — Кто они? И как далеко отсюда?
 Темные глаза Незбета совсем почернели от потрясения. Пустые руки сжимали воздух, рот был невоспитанно открыт. Но он не осмелился покинуть круг из страха, что Бореал будет возражать. Северная яватма не скупилась на обещания и ее прикосновение никогда не добавляло оптимизма. Незбет понимал не хуже меня, что единственный шаг в сторону привел бы к его смерти. Дел завоевала это право.
 — День или два пути, — выдавил он, начиная с последнего вопроса. — Танцоры мечей и воины. Танцорам мечей нужен Песчаный Тигр, воинам нужен убийца джихади.
 — Это я, — отрезала Дел. — Я убила обоих: Аладара и Аджани.
 Я увидел как изменился его взгляд: в откровенное мужское неверие закралось робкое сомнение. Он начал понимать, но его удерживала с детства привычная сила Южных верований. Дел ничем не переубедила бы его, даже здесь и сейчас. Но она забросила семена сомнения. Семена, которые заставляли задуматься о ВОЗМОЖНОСТИ.
 — Джихади не мертв, — вмешался я, зная, что племена представляли серьезную угрозу. Слепая вера делает из людей дураков. — Того человека звали Аджани. Он был Северянином, борджуни, грабил на Юге и на Севере. Он убеждал людей, что он джихади, но это вранье. Племена подхватили пророчество, но не поняли правды… им нужно было только спросить Оракула,
 — который был братом Дел.
 Незбет осторожно пожал плечами.
 — Они хотят убить тебя. Они видели тебя в городе… Они видели как ты вызвал огонь с неба своим мечом.
 — Это магия, — совершенно серьезно сказал я, но удивляться самому себе было некогда. — Не извращенная правда, а просто магия. Аджани был борджуни. Насильником и убийцей. Он продал брата этой женщины работорговцам — он бы продал и ее, но она сбежала от него. И стала танцором меча, — я не улыбался; мне было все равно, верит ли он мне. — Он не был джихади. Настоящий джихади я.
 Незбет выразительно сплюнул.
 — Ты был танцором меча, которому многие стремились подражать. И вот до чего ты дошел: врун и убийца.
 — Бывало, что я врал, — согласился я, — и конечно мне приходилось убивать, если ты говоришь о врагах, пытавшихся убить меня. Но в главном ты не прав, — я глубоко вздохнул и понял, что пора менять тему. — А что касается смерти Аладара, я могу сказать одно: он заслужил ее. Это личное дело. И я готов принять за эту смерть любые вызовы, хотя убила его Дел, — я посмотрел на нее, потом снова на Незбета. — А ты, несмотря на свои убеждения, работаешь на женщину. Она использовала мужчину чтобы нанять тебя, зная, что ей ты бы отказал. А значит она наняла тебя ложью. Деньги, которые ты принял, позорные.
 — Денег я не получу, пока не привезу тебя! — рявкнул он.
 — Неужели? — я удивленно выгнул брови. — Значит ты даже глупее, чем я думал.
 — Тигр, — тихо сказала Дел; я понял, что это вопрос.
 Я пожал плечами.
 — Он проиграл. Танец окончен. И если он не захочет стать борджуни, пожертвовав своим положением и гордостью, он не посмеет нас преследовать,
 — я махнул рукой. — Отпусти его. Пусть возвращается к остальным. Он может передать им все наши слова, — Дел опустила Бореал, а я встретился взглядом с Незбетом. — Слушай меня, Незбет: сейчас я говорю с тобой как танцор меча с танцором. Я клянусь тебе именем моего шодо: все, что тебе рассказали — вранье. Передай это воинам.
 Незбет уставился на меня. Он вдруг постарел, а губы превратились в тонкую прямую линию.
 — Значит ты опозорен, — объявил он. — Ты обесчестил имя своего шодо.
 Я устало махнул рукой.
 — Убирайся отсюда, мальчишка. Ты слишком глуп, чтобы жить, но я тебя убивать не буду. Моему мечу нравится вкус мужчин.
 Незбет подобрал клинок и убрал его в диагональные ножны. На прощанье он еще раз попытался испепелить меня взглядом, потом повернулся, вскочил в седло и поскакал в пустыню. Лошадь шла тяжелым галопом, поднимая в воздух облака песка.
 Я тяжело вздохнул и, глядя ему вслед, заметил:
 — Воды у него мало, и лошадь он загонит. Ему повезет, если быстро встретит людей. А мы, похоже, пока в безопасности.
 — Нет, — покачала головой Дел.
 — Может и нет, — согласился я. — Нам тоже пора ехать.
 — Тигр?
 — Что?
 — Почему ты не взял его лошадь? Он сказал, что за ним идут другие… они могут встретиться.
 Я задумался. Нахмурился. Посмотрел на нее.
 — Ну, наверное мы просто не можем поступать как воры.
 Дел усмехнулась.
 — Наверное.
 Он начался незаметно, как начинаются самые страшные из них. Легкий ветерок оставлял узоры на песке, подергивал за шелк бурнуса; воздух ласкал лицо, откидывал волосы со лба и глаз. Песок, поднимавшийся из-под копыт жеребца, взлетал, зависал в воздухе и поднимался еще выше, жаля глаза. Дел и я, сидя рядом, спасались от него под надвинутыми капюшонами, пока я не скинул шелк с головы и не натянул повод, заставляя жеребца остановиться.
 — Самиэль, — сказал я, имея в виду ветер, а не мой меч.
 Дел не сразу поняла, потом забеспокоилась.
 — Ты уверен?
 — Воздух пахнет по-другому, — я прищурился. Солнце по-прежнему слепило глаза, хотя песок уже летал в воздухе. Если ветер станет сильнее, самиэль превратится в самум. В пустыне от горячего ветра достаточно неприятностей, а хуже песчаной бури уже ничего не придумаешь.
 — Лучше нам найти какое-нибудь убежище, вроде стены в оазисе… — я покачал головой, отгораживаясь от солнца и песка ладонью. — Мы отъехали слишком далеко. Может найдем какие-нибудь деревья…
 — Я помню самум… — Дел поежилась и не стала продолжать.
 Я тоже его не забыл. Тогда мы только встретились и Дел была совсем недоступной…
 Я криво улыбнулся, вспоминая те дни. И длинные темные ночи разочарований.
 Дел ткнула меня в спину.
 — Мы едем дальше? Или остаемся здесь?
 — Кто-то поедет, а кто-то пойдет. Жеребец устал, ему нужен отдых.
 Дел изобразила задумчивость и наконец приняла решение:
 — Ну так уж и быть, пусть тем, кто пойдет буду я, — она соскользнула по гнедому крупу и пошла к голове жеребца. — По-моему впереди что-то растет.
 Я пожал плечами.
 — Замечательно, тогда вперед. Не хотелось бы останавливаться, в любой момент ожидая появления новых гончих аид… — я повернулся, прищурившись осмотрел горизонт в той стороне, откуда мы пришли. — Если Незбет не соврал и они действительно так близко, долго гнаться за нами им не придется. По крайней мере некоторым из них. Мы постоянно по разным причинам задерживаемся и теряем слишком много времени.
 — И чем больше мы будем задерживаться, тем больше их будет догонять нас.
 — Это точно, — согласился я. — Давай надеяться, что если вскоре кто-то и появится, то это будут выскочки вроде Незбета, пожертвовавшие собственным благополучием ради славы и вырвавшиеся намного вперед.
 — Мне не нравится, что так много танцоров согласились охотиться за своими, — мрачно сообщила Дел.
 Я обернулся.
 — С танцорами мечей мы справимся. Мы двое из лучших, помнишь? Если не самые лучшие, — я сказал «мы» понимая, что она заслужила это. — И кроме того, всей толпой они не нападут. Это против правил круга. Они будут танцевать один за другим. Я больше волнуюсь из-за племен.
 Но Дел не могла успокоиться из-за танцоров мечей.
 — И сколько танцев ты сумеешь выиграть, в твоем состоянии?
 — Я? Аиды, баска… я могу ссылаться на больное колено очень долго, — я усмехнулся. — Может, в конце концов они устанут ждать и сдадутся.
 — А ты когда-нибудь сдавался, если тебя нанимали на работу?
 — Один раз. Тот человек действительно заболел… он умирал и я отпустил его. Но между прочим, могу сообщить тебе, что я ограничился гонораром, может это возродит хотя бы часть твоей веры в меня.
 — Часть возродит, — согласилась она. — Но тебе нужно было вернуть и гонорар, поскольку ты не выполнил задание.
 — Ну… да, — и я снова прищурился, защищаясь от укусов песка. — Давай к тем кустам. Надеюсь, ему это надоест до того, как он превратится в самум.
 Немного позже, когда мы съежившись лежали среди кустов, Дел сообщила то, что и без слов было ясно.
 — Он не прекращается.
 — Нет.
 — И даже становится сильнее.
 — Да.
 — Значит будет самум.
 — Похоже на то, — я по привычке попытался согнуть колено, выругался и сел.
 Возразить было нечего. Он не прекращался. Он становился сильнее. И он почти превратился в самум.
 Нет, он уже превратился.
 — Аиды, — пробормотал я.
 Дел, сжавшаяся среди корявых кустов, повернулась и увидела то, что обнаружил я: через горизонт перекатывалось охряно-темное облако песка и грязи.
 Жеребец беспокойно заржал и начал рыть песок, добавляя в воздух пыли. Я поднялся, прохромал два шага к нему, успокаивающе провел рукой по шее.
 — Легче, старина. Ты знаешь правила этого танца. Приляг, закрой глаза… — я положил руку на оголовье уздечки, собираясь заставить жеребца лечь.
 И тут меня осенило.
 Я мрачно посмотрел на клубы песка, катившиеся из-за горизонта. Там, где мы находились, был пока еще самиэль, а не самум, но через несколько минут истинная сила и ярость песчаной бури поглотит нас. Положение было не совсем безнадежным: у нас были одеяла, вода и еда, так что даже если самум продлится несколько дней…
 Нет, об этом лучше не думать.
 Думай о чем-нибудь другом. О магии.
 Незбет сказал: я вызвал огонь с неба своим мечом. И я сделал стекло день или два назад. Дважды я создал что-то из ничего, используя магию Самиэля и подчиняя ее своей воле. В Искандаре я вызвал песчаную бурю, чтобы облегчить нам побег, и держал ее под контролем. Стеклянный круг получился случайно, я смутно помнил как это произошло, но все равно, это означало, что с помощью Самиэля, если обстоятельства вынуждали меня, я мог совершать чудеса.
 И не выпускать из-под контроля магию.
 Племена верили, что джихади может сделать невозможное, например превратить песок в траву. Так почему же они не поверили, что я джихади после того, как я вызвал огонь с неба?
 Потому что Песчаный Тигр был всего лишь танцором меча, который провел детство чулы. А рядом с ним стоял Аджани. Аджани — огромный, могучий, умный, который по выражению Кота Беллина горел очень ярко — заставил их поверить в себя. Он потратил на это много слов и времени.
 Теперь я мог доказать им, что Оракул показал на меня, только сделав то, на что способен один джихади.
 А для этого мне нужна была магия.
 Жеребец невесело кивнул, потом повернул голову, ткнулся лбом мне в грудь и сильно потерся, что лишило меня с таким трудом сохраняемого равновесия. Я устоял только потому что успел ухватиться за седло, и выругался, когда больное колено напомнило о моем неделикатном отношении к нему.
 Песня ветра изменилась.
 — Тигр…
 Я перестал ругаться и осмотрелся. День превращался в ночь.
 Времени уже не было.
 Я отвязал жеребца от куста, который он легко мог выдрать, но не выдирал потому что ему и в голову не приходило, что он явно сильнее — и умнее — сидящего в песке растения. Все лошади таковы. Повод я закинул ему на шею и привязал к седлу. Если жеребец вздумает спасаться бегством — чего я опасался — лучше предусмотрительно избавить его от травм. Болтающийся повод обычно рвется, когда на него наступают. Но однажды я видел как нога убегавшей лошади попала в петлю болтавшегося повода, и, споткнувшись и неудачно упав, лошадь сломала себе шею.
 — Не поднимайся, — посоветовал я Дел, — а лучше ложись. Можешь даже закрыть глаза или спрятаться под одеяло. Я сам не представляю, что может произойти.
 Дел сидела прямо.
 — Что ты… Тигр!
 Я вынул из ножен меч.
 — Эта штука у меня уже давно, а я так и не выяснил, что я могу с ней сделать.
 — Или он с тобой!
 — Ну… и такое может быть, — я прищурился, спасаясь от песка, выплюнул грязь изо рта и пожал плечами. — Придется рискнуть. И к тому же, баска… может удастся задержать идущих за нами гончих.
 — Это может убить тебя!
 — Нет, — усмехнулся я. — Убить меня придется тебе, если Чоса слишком разойдется.
 Она тут же замолчала.
 На это я и рассчитывал; размышления о предстоящем меня тоже не радовали.
 И рисковал я гораздо больше, чем она.
 Я так думаю.
 Аиды, как же я ненавижу магию.




 13


 Я подумал о песне, просто о глупой песенке. Я не мастер в пении (Дел сказала бы совсем не мастер) и поэтому всегда чувствую себя втройне глупо, когда приходится петь. Я стоял в окружении песков и сочинял песенку, даже напевал вслух, потому что из прошлого опыта знал, что без этого было не обойтись. По крайней мере раньше каждый раз я пел.
 Северяне Стаал-Уста мне все подробно объясняли: пение позволяло оживить меч, вложить в него сознание, вызвать силу, скрытую в яватме, омытой тщательно продуманными ритуалами и рунами. Согласно привычным мне представлениям о танце, пение только мешало сосредоточиться. Готовиться к вступлению в круг нужно было совсем иначе: замкнуться в себе, оживить свою душу, успокоить свои чувства…
 Аиды, если задуматься, все это звучит странно, а если попытаться объяснить вслух, то получается просто ерунда. Так что попробую проще: я воспринимал себя как оружие, а меч как свое продолжение, поэтому стоило мне только подумать о движении, мечь тут же совершал его, как неотъемлемая часть моего тела.
 Раньше у меня был Разящий. Я считал его совершенством, но в бою против Северного танцора меча, повторно напоившего свою яватму, он был разбит. Вместе с Разящим я много лет бродил по Югу и каждый домейн, в котором мы находились, принадлежал нам, хотя об этом не знал владевший им танзир; а среди танцоров мечей, которые правят Югом своим искусством владения оружием и готовностью убивать за деньги, мы с Разящим считались лучшими.
 Конечно Аббу Бенсир мог бы возразить и заявить, что это он лучший, но до сих пор не делал этого, потому что наши дороги долго не пересекались. У Аббу была своя часть Юга, у меня своя. Мы уважали друг друга.
 Уважал ли он меня до сих пор, я не знал. Возможно. Тот, факт, что он согласился выследить нас, не означал что он потерял к нам уважение, скорее мы просто стоили обещанных денег. В конце концов, ведь именно Аббу бросил мне свой меч в разгар суматохи в Искандаре, когда я лишился своего.
 Конечно тогда платить за мою голову никто еще не собирался.
 Теперь он бы не бросил мне свой меч, он бы забрал мой, если бы смог… и это заставило меня вспомнить о Самиэле — и Чоса Деи.
 Ветер и песок забивали уши. Я слышал низкое рычание, жалобу песчаной бури, отчаявшейся утолить свой страшный голод. Я и раньше слышал эти стоны и чувствовал силу. Если я и дальше буду так стоять, существует большая вероятность, что больше я в своей жизни ничего не услышу — и не почувствую.
 Мне удалось повернуть голову и через плечо увидеть Дел. Она скорчилась за песчаным заносом, натянув на голову капюшон и завернувшись в одеяло. Контуры тела терялись в многочисленных складках, но я видел ее: длинные ноги, переплетенные с моими, аромат бело-шелковых волос, щекотавших мне лицо. Я не мог отдать это тело — и дух, скрывавшийся в нем
 — на расправу самуму.
 Или необузданной магии.
 Аиды.
 Значит ничего не остается, как только доказать, что я сильнее.
 — Ладно, — прошептал я ветру, — давай обсудим, только мы вдвоем, стоит ли дуть в этой части пустыни… или лучше перебраться туда, где собралась толпа танцоров мечей, мечтающих получить наши шкуры… и конечно деньги, которые им за нас обещали.
 Самум зарычал громче, визжа, шипя и подвывая. Песок и грязь жалили даже прищуренные, почти закрытые глаза. Ресницы отяжелели от песка, ноздри были наполовину забиты, губы спеклись. Песок скрипел на зубах, обдирал язык и горло. Но я знал, что повернувшись спиной к ветру, я признаю превосходство самума.
 Где-то позади меня возмущенно фыркнул жеребец. Я слабо удивился, что он еще не убежал. Наверное он думал, что все еще привязан… нужно было хлопнуть его по крупу и отослать.
 Я сжал рукоять двумя руками и поднял меч высоко в воздух. Ветер взвизгнул и застонал, порезавшись об острие. Весь мир вокруг меня был наполнен воем. Волосы срывало с лица и отбрасывало назад, едва не вырывая их из кожи. Я расставил ноги пошире, чтобы не мешало больное колено, зарыл их по лодыжки в песок для устойчивости, и потянулся в воздух за мечом, вертикально разрезая бурю.
 Я стоял как настоящий завоеватель, как варвар с мечом, празднующий победу или воспевающий свои подвиги так, что поза говорила больше чем слова: «Я повелитель. Я властелин. И вы, желающие занять мое место, попытайтесь вначале заставить меня подвинуться.»
 Я подумал, что в моей ситуации это то, что нужно.
 — Мое, — громко объявил я.
 Буря не унималась.
 — Мое, — сказал я увереннее.
 Самум продолжал петь, хватая меня за голые руки и ноги. А потом он взялся за одежду; он стащил с меня бурнус и хитон, разорвав их как гнилой шелк, и оставил меня в одной набедренной повязке. Когти песчаного тигра на груди тихо постукивали, ремешки Южных сандалий, перевязанные до колен, впивались в ноги, Северная перевязь сжимала ребра, спину и плечи.
 Конечно варвар.
 — МОЕ, — проревел я и песня в моей голове поднялась до таких высот, что едва не оглушила меня.
 Самиэлю ответил самум. Я почувствовал ответ прежде чем услышал: дрожь возникла в животе, прошла по костям и обрела такую силу, что едва не сломала мне запястья, но напряжением мускулов я подавил ее. Сила, которую я почувствовал, была сладкой, соблазнительной и такой влекущей. Она знала меня. Она понимала мою песню. Однажды я напоил ее, потом позволил ей напиться повторно. Мы были вдвойне связаны, Самиэль и я.
 А потом песня изменилась. Душа Самиэля скрылась как искра захваченная вихрем, и я почувствовал, как что-то другое поднимается во мне, чтобы занять ее место. Что-то очень сильное, Что-то очень злое.
 Оно шло от меча, усиливаясь как жар, опалявший горизонт Пенджи. Черный свет. ЧЕРНЫЙ свет. Не настоящее сияние, вроде света солнца, луны или огня. Он был совершенно черным. И все же светился.
 По телу заструились ручейки пота, к ним сразу прилип песок, все складки кожи, все шрамы тут же начали чесаться.
 Аиды, опять за старое.
 Черный свет, сияние. Оно стекало по клинку, для пробы легонько хлопая меня по рукам, сжимавшим клинок, потом спустилось пониже, наполняя пальцы, ладони, запястья.
 Я выругался. Я сказал что-то очень грубое. Потому что в этот момент я испугался больше чем когда-либо в жизни.
 Свет КАСАЛСЯ меня…
 Черный, сияющий свет покрывал плоть темным слоем.
 — Аиды, — выдавил я.
 Это была не магия. Точно не магия, я бы ее узнал. Что-то хуже. Что-то гораздо сильнее и гораздо опаснее.
 Часть меча была черной. Чернота то увеличивалась, то уменьшалась, подчиняясь Чоса Деи, реагируя на мои попытки собрать все силы тела и души, чтобы загнать волшебника обратно.
 Потом почернел весь клинок. Потом рукоять. Потом пальцы, сжимавшие ее.
 Черные кандалы обхватили запястья.
 Он так долго ждал этого.
 Я закричал. Попытался разжать пальцы, чтобы избавиться от почерневшего меча, забросить его в ветер, где он растворится в самуме. Но я не мог отпустить оружие, в котором томился в плену Чоса Деи.
 Который теперь пленил меня.
 И тогда я впервые почувствовал это. Нежное касание. Поглаживание. Легчайший шепот дыхания в моей душе. Чернота пошла дальше.
 — Дел, — прохрипел я. — Дел, ну давай, сделай что должна СЕЙЧАС…
 Но Дел не слушала — или не слышала — меня.
 Я подумал, а что если повернуть острие на себя — уничтожит ли моя смерть Чоса Деи; но лишив себя жизни, я отдам ему тело. Чоса уже доказал, что он может переделать все, что подходит ему для исполнения его целей. Вряд ли умирающее тело его остановит. Даже мое.
 Самум взвыл. Он забивал глаза и уши, забирался мне в душу. Я почувствовал, как палец Чоса — или не знаю, что уж там — коснулся моего правого предплечья. Потом левого. Чернота поднималась застенчиво, словно заигрывала, а потом заглатывала все больше и больше плоти.
 Все волоски на теле встали дыбом. Желудок сжимался и переворачивался. Мне хотелось выплюнуть все, что наполняло его.
 Аиды, что же я наделал?
 Чернота.
 Так много черноты.
 Пожирающей меня дюйм за дюймом.
 Заболели кости рук.
 Может он начал переделывать их?
 От страха и песка во рту стало сухо. Я болезненно сглотнул комок, мечтая о глотке воды, вина. О силе и мужестве, которых мне так отчаянно не хватало.
 Я сжал меч сильнее, сдавив кожаную ленту на рукояти так, что заныли суставы. Пальцы ног с треском подогнулись. Заболело даже здоровое колено. Я весь собрался, силы у меня еще оставались.
 Последняя попытка.
 — Мое, — беззвучно произнес я. — Этот меч, это тело, эта душа…
 И внезапно мои глаза открылись. Тупо глядя в бурю, не замечая песка, пыли и ветра, я понял. Я ЗНАЛ.
 Чоса многого не понимал. О духе. Он был хорошо знаком с магией, плотью и костями. Он НИЧЕГО не знал о духе.
 Ничего об одержимости молодого Южного чулы, приговоренного к жизни животного… и однажды получившего то, о чем не знал никто. Что-то тайное. Что-то, что он мог хранить, чего он мог касаться, ласкать, с чем он мог разговаривать о своих мечтах; и что уничтожало пытавшихся одолеть его демонов.
 У него появилось что-то его собственное.
 Я усмехнулся самуму.
 — Мое, — торжествующе прошептал я с той особой, могущественной злобой, которую породило детство чулы; мальчика, размером с мужчину, объявленного чужаком и недоумком.
 Который верил всему, что ему говорили.
 — Мое, — снова сказал я.
 На этот раз Чоса меня услышал.
 И возникла боль.
 Она заставила меня упасть на колени.
 Опуститься на песок.
 Обрывки воспоминаний и осознание происходящего заставили меня забыть обо всем, кроме страха и ужасного предчувствия.
 Чоса Деи был не легендой. История о его пленении братом — чародеем Шака Обре — была правдой, а не выдумкой, не страшной сказкой на ночь. Каждое слово о Чоса Деи было правдой.
 Но рассказы о нем не отражали всей его злобной сути.
 Меч в моих руках изменялся. Почерневший кончик — нет, он уже не был черным. Кончик стал серебристым, как сталь. Чистая, нетронутая Северная сталь, раскаленная в Северном огне, охлажденная в Северной воде и благословенная Северными богами.
 Самиэль?
 Черный свет распространялся. Чоса Деи рвался на свободу, он поглощал меня, карабкаясь все выше по предплечьям, он уже почти добрался до локтей.
 Кончик меча опустился. Еще несколько дюймов клинка Самиэля превратилось в чистую сталь.
 И тогда я понял.
 Чоса Деи выходил. Чоса оставлял меч. Он менял созданную на Севере яватму на Южного танцора меча.
 Освобожденный Самиэль.
 Если меч опустеет, избавившись от Чоса…
 Если.
 Но Чоса из опустевшего меча перейдет в меня.
 Если.
 Если я приму его.
 Если я позволю ему войти. Если я позволю ему получить тело, покинув меч, сможет ли меч тогда уничтожить его?
 Наверное сможет. Вот только некому будет нанести удар.
 Аиды.
 Внутренности сжимались. Зубы скрипели. Глаза расширились и отказывались закрываться.
 Чернота дошла до локтей.
 Мускулы сжались. Вниз через бурю, разрезая стенающий ветер. Черный свет вспыхнул. Чистая сталь сверкнула. Всем своим весом я надавил на меч, загоняя его в песок. Глубже. Чтобы клинок ушел как можно ниже. Царапая сталь.
 Стоя на коленях, я сжимал меч. Я висел на нем, не в силах двигаться. Бессильный перед мечом. Перед волшебником. Я превратился в оболочку, которую он хотел заполнить.
 — Нет, — прошептал я.
 Зрение померкло. Совсем ушло. Я слепо смотрел в воющий ветер.
 — Тигр… — произнесли одни губы. — Деревянный тигр волшебника.
 Воспоминания растворялись. Маленький деревянный песчаный тигр, грубое подобие. Он был моим, только моим. И я молил его, рассказывая, как мне нужны силы, чтобы я мог спастись.
 Я называл его песчаным тигром. Я сделал его песчаным тигром.
 Благодаря мне он обрел жизнь: я создал его.
 Дети и взрослые, съеденные. Еще несколько человек убиты при попытке покончить со зверем. И тогда я пошел к нему. Я нашел его логово, приставил пику к его животу и нажал.
 И закричал от шока и боли, когда когти вонзились в щеку. И яд начал наполнять тело.
 Я убил песчаного тигра. Он чуть не убил меня.
 Чоса убивал меня.
 Тело будет жить и дальше, но дух, душа — нет.
 Видение поблекло. Исчезло.
 Внутри меня что-то засмеялось.
 Открылось внутренне зрение. И я Увидел.
 Дел! — закричал я. — Дел… Делила… Дел… Сделай это! Сделай! Не позволяй… не позволяй… Дел… Ты знаешь, что ты должна…
 Внутреннее зрение Видело.
 — Дел… — простонал я.
 Ноги в сандалиях. Ветер рвет бурнус. Сияет Северная сталь.
 Я не мог разглядеть выражение ее лица, может оно и к лучшему.
 — Сделай это, Дел… быстрее!
 Ветер откинул волосы с ее лица, оно было жестким, белым и яростным. Яватма в ее руках дрожала.
 — …должна… — выдавил я. — Ты говорила, что сможешь… ты говорила… как с Аджани…
 Дел вздрогнула. Ветер взвыл и снова скрыл ее лицо.
 Аиды, баска, да не тяни же.
 Глубоко внутри меня что-то засмеялось.
 Чоса все это казалось забавным.
 — Как Аджани, — простонал я, — быстро, одним ударом. Не рискуя собой… Дел…
 Почему она тянет?
 Северный меч сверкнул. Он прорезал вой самума и запел свою собственную песню; о цвете Северного ночного неба; об оттенках баньши-бури, кричащей в Северных горах.
 Она была слишком холодной для меня.
 Я родился на Юге.
 Моей бурей был самиэль.
 Я вырвал меч из песка. Чернота блестела.
 — Слишком поздно… — прошептал я, — …это зашло слишком далеко…
 Ветер отбросил светлые волосы и я снова увидел ее лицо: плоть, наложенная на кости гениальным мастером; тонкие контуры носа, щек, изящный подбородок.
 Искривленная линия рта, чуть приоткрытого.
 Делила начала петь. Песню смерти. Песню жизни. Песню о танцоре меча. О Южном чуле, уходящем из мира свободных людей, который он хотел сделать своим.
 Не жди, баска.
 Новая решимость появилась в выражении лица Дел. Она оборвала свою песню на полуноте и подняла смертоносную яватму, чье имя было Бореал.
 А я поднял свою.
 Потому что Чоса заставил меня сделать это.
 — Самиэль, — сказала она.
 Но слово затерялось в вое ветра.




 14


 Рядом с ним на небольшой площадке, венчающей высокую башню, стоит его брат и, так же как он, разглядывая зеленые просторы земли, которую они создали, удивляется, что им это удалось, ведь они волшебники, а не боги… Он хмурится.
 — Или может боги это просто воплощения магии, думает он? Магии настолько тайной, сильной и опасной, что до сих пор никто не осмеливался прикоснуться к ней; вызвать ее, собрать ее, работать с нею, создавая что-то из ничего — и переделывая то, что было, чтобы получилось то, что существует сейчас.
 Он улыбается.
 — Я сделал это…
 Он задумывается и изменяет фразу.
 МЫ сделали это. Шака и я.
 Он поворачивается к своему брату. Чоса Деи и Шака Обре, близнецы, неразделимые, неразличимые друг от друга. Обладающие равными силами и одинаковыми способностями. Почти во всем составляющие две половины целого, баланс света и тьмы.
 Разница только в амбициях.
 — То, что мы сделали… — начинает Чоса.
 Шака улыбается, заканчивая фразу.
 — …поистине прекрасно. Это дар людям.
 Чоса, отвлеченный от собственного триумфа, хмурится.
 — Дар?
 — Ну ты же не ждешь от них платы, — говорит Шака, смеясь. — Они нас не просили…
 — …они только донимали молитвами своих богов.
 Смех замолкает. Шака пожимает плечами.
 — Но вместо богов ответили МЫ. Мы дали им то, о чем они мечтали.
 — И теперь ты хочешь, чтобы они за это заплатили? — Шака качает головой. — Почему же мы так похожи, но так различны? Разве сила, которой мы овладели, не достаточная компенсация? — в доказательство Шака обводит рукой зелень полей и лесов. — Посмотри, мы оживили землю, мы сделали ее плодородной. Еще недавно здесь был только песок, а сейчас растет трава.
 Чоса мрачнеет.
 — Мы ответили на их никчемные мольбы. Теперь мы вправе требовать от них платы за труды.
 Шака тяжело вздыхает.
 — И чем они могут тебе заплатить? Деньгами? Козами? Дочерьми? Бесполезными драгоценностями или домейнами? — он кладет руку на напрягшееся плечо своего брата. — Осмотрись еще раз, Чоса. Приглядись к тому, что мы с тобой сработали. Мы переделали мир.
 Лицо Чоса кривится.
 — Я не такой великодушный.
 Шака убирает свою руку с плеча брата.
 — Да. Ты всегда был нетерпеливым. Ты всегда хотел больше.
 Чоса смотрит вниз, на уходящие за горизонт зеленые холмы, которые когда-то были песчаными дюнами. Он произносит вслух правду, о которой раньше они не говорили, но которая давно беспокоила Чоса.
 — Ты и я, мы совсем разные.
 Глаза Шака расширяются.
 — Но мы стремимся к одной цели!
 — Нет, — с горечью отвечает Чоса. — Нет. Ты хочешь ЭТО, — он показывает на на траву.
 — Чоса… а ты нет?
 Чоса пожимает плечами.
 — Я не знаю, чего я хочу. Просто чего-то большего. БОЛЬШЕГО. Мне скучно… Посмотри, что мы сделали, Шака. Ты сам сказал: приглядись к тому, что мы с тобой сработали. А чем нам теперь заняться?
 Шака смеется.
 — Мы что-нибудь придумаем.
 Его брат по-прежнему хмурится.
 — Мы очень молоды, Шака. У нас еще так много времени, так МНОГО времени…
 — И мы обязательно придумаем, чем себя занять, — Шака разглядывает зеленый ковер, окружавший башню, и удовлетворенно кивает. — Мы преподнесли умирающим людям дар жизни, Чоса… Теперь надо бы посмотреть, как они воспользуются им.
 Чоса отмахивается, безнадежно, пренебрежительно.
 — Можешь смотреть на что пожелаешь. У меня есть занятие поинтереснее.
 — Да? И какое?
 Чоса Деи улыбается.
 — Я приобрел вкус к магии.
 Выражение лица Шака меняется: пропадает потакание капризному ребенку, появляется тревожное внимание.
 — Мы всегда владели магией, Чоса. Так что ты хочешь?
 — Собирать ее, — отвечает Чоса. — Находить ее все больше и собирать. Ведь если оказалось так легко СДЕЛАТЬ это, почему не попробовать все разрушить? — Шака потрясен и, заметив это, Чоса небрежно пожимает плечами.
 — Ну, ее волнуйся так. Не сразу. Я дам тебе время наиграться. Если захочешь, если тебе этот мир так нравится, оставишь себе какую-то часть. Тебе ведь полагается половина, — Чоса смеется. — Помнишь, все, что мы имели, мы всегда делили пополам. Так почему не разделить землю, которую мы только что создали?
 — Нет, — решительно отказывается Шака.
 Глаза Чоса простодушно расширяются.
 — Но мы ВСЕГДА так делали. Половина тебе, половина мне.
 — Нет, — повторяет Шака. — Сейчас дело касается людей.
 Чоса наклоняется поближе к брату и доверительным шепотом напоминает:
 — Даже если кто-то из них и погибнет, мы просто сделаем их БОЛЬШЕ.
 Шака Обре отшатывается.
 — Мы не можем. Они ЛЮДИ, Чоса — они живые. Ты должен оставить их в покое.
 — Половина их принадлежит мне.
 — Чоса…
 — Но мы же всегда так делали, Шака! Всегда пополам. Ты что, забыл?
 Но Шака непреклонен.
 — Только через мой труп.
 Чоса заинтересованно смотрит на брата.
 — А знаешь, это интересно, — охотно соглашается он. — До сих пор ничего подобного нам в головы не приходило.
 Шака полон подозрений.
 — Ты о чем?
 — Мы никогда не пытались убить друг друга. Как ты думаешь, что-нибудь получилось бы? Я говорю о настоящей смерти? — от волнения лицо Чоса краснеет. — У каждого из нас есть охрана, мы знаем заклинания… Думаешь мы действительно могли бы преодолеть их? Попробуем, просто чтобы посмотреть, что получится?
 — Уходи, — говорит Шака. — Мне это не нравится.
 Но Чоса настаивает.
 — Подожди, подумай. Представляешь, как это интересно?
 Шака качает головой.
 В глазах Чоса появляется разочарование.
 — Ну почему ты так любишь портить другим удовольствие, Шака?
 — Потому что у меня больше здравого смысла. Я понимаю, что такое ответственность, — Шака кивает на зеленые поля. — Мы создали этот мир для бедствующих людей, Чоса. Мы засеяли поле. Теперь нужно заботиться об урожае.
 Чоса издает ироничный смешок.
 — Вот ТЫ и заботься об урожае. А я пойду собирать.
 Шака смотрит как брат поворачивается, чтобы уйти.
 — НЕ смей вмешиваться! Ты не причинишь зла этим людям, Чоса!
 Чоса выдерживает паузу.
 — Пока нет. Я позволю тебе наиграться новой игрушкой. Я подожду, пока мне есть чем заняться. Потом пройдут века и тебе тоже все это надоест. Тебе захочется чего-то нового, — он улыбается. — Так?
 Только звук. Ничего не видно: я не мог открыть глаза. Я мог только лежать и слушать; мое тело не подчинялось мне.
 — Будь ты проклят, — прошептала она. — Я ненавижу тебя за это.
 Таких слов я от Дел не ожидал.
 — Я НЕНАВИЖУ тебя за это! — голос странный, как будто ее держат за горло, она задыхается и не может говорить. — Я ненавижу тебя за то, что ты сделал; за то, каким ты стал после того, как в твой меч вселился этот волшебник и ты начал бороться с ним… — неожиданно она замолчала, несколько секунд я слышал только тяжелое дыхание, потом она продолжила поспокойнее, но все еще с надрывом. — Что мне делать? Позволить ему захватить тебя? Повернуться спиной и уйти? Притвориться, что не стоило бороться, что этот человек не был мне дорог, просто потому что такое решение было бы самым простым?
 У меня не был готов ответ ни на один из ее вопросов, но она и не ждала, что я отвечу. Знай Дел, что я мог ее слышать, ничего этого она бы не сказала… Она говорила для себя, потому что не могла молча бороться с такой болью.
 — Если бы ты видел, что он сделал… — она уже не скрывала отчаяние.
 — Если бы я могла убить его, я бы убила. Если бы я могла отрубить ему голову, как отрубила голову Аджани, я бы сделала это. Если бы я могла использовать магию или что угодно, чтобы освободить тебя, я бы использовала… — потом она заговорила торопливо, стремясь поскорее избавиться от переполнявших ее переживаний. — Мне многое нужно было сказать тебе, но я никак не могла… такие люди как мы с тобой бояться признаться в собственной слабости или согласиться с поражением, потому что для нас это может стать началом конца. Я знаю это. Я это понимаю. А сейчас, когда мне так нужно знать кто и что ты… ты ничего мне не предлагаешь, а я не могу спросить. У меня на это не хватает мужества.
 Я собрал все силы и начал бороться, но слова не получались. Веки не поднимались.
 — Что мне делать? — повторила она. — Я слаба. Я БОЮСЬ. Такой враг мне не по силам. Я не Песчаный Тигр.
 А потом зашелестел поток высокогорных свистящих звуков, соединенных в причудливые чужие слова. Молебствие, которое должно было защитить от страха.
 Тишина. Больно бьющая, суровая тишина. Как же мне хотелось заполнить ее.
 — Ты исказил мою песню, — наконец объявила она. — Ты переделал все слова и изменил музыку.
 Баска, прости.
 — Пожалуйста, — сказала Дел. — У меня в жизни было много бед, я спела много песен, я закалила себя. Я такая, какая есть. Я… не похожа на остальных. Я не могу быть как остальные, потому что в этом есть слабость. Но ты дал мне что-то… большее. Ты сделал из меня что-то большее. Ты не сделал меня меньше чем я была — меньше чем мне приходилось быть и все еще приходится… ты сделал меня больше.
 Мне так хотелось ей ответить. Сказать, что я ничего из нее не делал, что это она сделала из меня что-то; что благодаря ей я стал лучше; больше…
 — Так что мне делать? — холодно спросила она. — Убить тебя для твоего же блага?
 Вот этого мне не хотелось.
 Как и Чоса.
 Который снова стоял на площадке рядом с Шака Обре.
 Снова звук. Шипение отточенной стали, вынимаемой из проложенных мягкой кожей ножен. Шелест Южных сандалий. Приглушенные удары копыт — лошадь мягко ставила ноги на песок.
 — Значит он нас все-таки нашел, — пробормотала она.
 Позвякивание металла: украшения уздечки и трензель; скрип Южного седла. Я почувствовал, что лошадь заупрямилась, но остановилась.
 — Слезай, — пригласила она. — Я окажу тебе честь: ты можешь нарисовать круг.
 Ответил мужчина. Голос был странный, ломающий гласные.
 — А зачем мне круг?
 — Разве ты приехал не для того, чтобы бросить ему вызов?
 Он молчал несколько секунд, потом ответил.
 — По-моему сейчас он немного не в форме.
 — Сейчас — да, — согласилась она. — Но я могу его заменить.
 — Я пришел не к тебе. По крайней мере… я не собираюсь встречаться с тобой в круге. Постель гораздо мягче.
 — Ты можешь рассчитывать только на встречу в круге.
 — А вдруг я у тебя выиграю? А призом будет ночь с тобой? — снова скрип седла. — Но я приехал по другой причине.
 — Она послала тебя.
 Он не сумел скрыть своего удивления.
 — Ты знаешь о ней?
 — Наверное больше, чем ей бы хотелось.
 — Хорошо, — он прочистил горло, но хрипота осталась. — Что с ним приключилось? Конечно не Незбет… если Песчаный Тигр не постарел настолько и не стал таким беспечным, что даже мальчишка может справиться с ним.
 Презрение Дел к Незбету было очевидным.
 — Незбет не танцевал с ним. Это… — она остановилась. — Ты все равно не поймешь.
 Украшения уздечки зазвенели, когда лошадь мотнула головой.
 — Зато я уже давно понял, что Песчаный Тигр изменился и не в лучшую сторону. По Искандару ходят слухи, их подхватили уже и в Харкихале… Люди любят слушать разные истории, когда собираются выпить и поиграть в кости.
 — И ТЫ, конечно, в этих историях главный герой. И часто они бывают правдивы?
 Он хрипло засмеялся.
 — Даже я заметил, что Тигр не такой, как прежде. Ты же не будешь мне возражать, Дел… хотя ты не видела его в расцвете.
 — В его расцвете, — она разозлилась. — В его расцвете он был… он и сейчас… трижды мужчина, чем ты.
 — Трижды, — заявление Дел его развеселило. — Да, что касается мужчины
 — тех требований, которые женщина предъявляет к мужчине — только ты можешь судить. Я с ним никогда не спал.
 — Трижды мужчина, — повторила она, — и в постели, и в круге.
 Дребезжащий голос стал опасно мягким.
 — Откуда ты знаешь? Я ведь никогда не спал с тобой.
 — Только не с тобой, — отрезала она.
 — Только если я не выиграю у тебя это право.
 Ее голос стал не менее опасным.
 — Это по-мужски, — сказала она, — в первую очередь думать о женском теле и забывать о женском мастерстве.
 Он слез с коня, снова зазвенели украшения уздечки.
 — Я знаю, что мастерство у тебя есть. Мы танцевали вместе, помнишь? Путь недолго, но я был шодо для… — он помолчал, — ан-истойя?
 — Ты преследовал свою цель, — ответила она, избегая ответа на вопрос.
 — Это все, Аббу.
 Шаги прошелестели по песку. Он остановился около моей головы.
 — Он мертв?
 — Конечно нет. Ты думаешь, я охраняю тело?
 Голос звучал очень близко.
 — Кто тебя знает. Я привык к Югу, а ты Северянка. И ты женщина. А они порой делают странные вещи.
 — Он просто измучен. Он отдыхает.
 — Он без сознания, баска. Думаешь я не вижу? — он помолчал. — Что с ним случилось?
 — Ничего.
 — Поэтому он выглядит полумертвым?
 — Не выглядит.
 Судя по его тону, он рассуждал вслух.
 — Я был в Искандаре, помнишь? Я оказался в самом центре неразберихи, как и сотни других людей, только меня не охватил религиозный экстаз, — он помолчал. — Его теперешнее состояние как-то связано с магией?
 — Да, — неохотно выдавила она.
 — Я это подозревал, — сказал он. — И я начинаю задумываться.
 — Задумываться о чем? — спросила она.
 — Племена думают, что Аджани был джихади.
 — Да, Потому что Аджани постарался убедить их в этом.
 — Но Песчаный Тигр совсем не старался, потому что это не в его стиле. Он привык просто ДЕЛАТЬ, — короткий шаг ближе, человек опустился около меня на колени. — Вот я и думаю, а на что еще он способен?
 — Тигр есть Тигр, — сказала она. — Они не джихади, хотя он это и утверждает.
 — Он говорит, что он джихади?
 Тишина.
 Потом сухо:
 — Конечно, он мог придумать это в надежде произвести на тебя впечатление.
 — Нет, — отрезала Дел и неохотно добавила: — Он говорит, что мой брат показал на него.
 — Твой брат? А какое отношение твой брат имеет ко всему этому делу?
 — Он Оракул.
 Снова тишина. Потом в голосе Аббу появилась ирония:
 — Я тебе не кажусь легковерным? Или это игра, которую придумали вы с Песчаным Тигром? — он фыркнул. — Если так, то вряд ли это сработает. Сейчас десятки ОЧЕНЬ злых воинов идут по вашему следу, не говоря уже о дюжине — или около того — танцоров мечей, нанятых дочерью Аладара.
 — Верь во что хочешь верить, — песок зашелестел, когда она встала поудобнее. — Ты будешь рисовать круг?
 — Не сейчас, — ответил он и издал хриплый смешок. — Ты меня очень напугала, баска. Я не осмелюсь танцевать с тобой.
 Она бросила выразительную фразу на высокогорном. Я открыл рот, чтобы ответить.




 15


 Чоса Деи кивает.
 — Пройдут годы и ты устанешь. Тебе все надоест, как и мне. Ты
 пресытишься этим миром, и в конце концов согласишься, что надо изменить его, начать все сначала.
 Шака не согласен, он качает головой.
 — Я не позволю тебе причинить вред людям.
 — Они жалкие, смешные игрушки.
 Шака в ярости разражается бранью.
 — Ну тогда займись чем-нибудь! Если ты такой мастер, создай что-нибудь. Что-нибудь ДРУГОЕ, Чоса. Оставь мой мир в покое.
 — Твой мир! ТВОЙ мир? Мы создавали его вместе, Шака.
 — Теперь это не имеет значения. Тебе он больше не нужен. А мне нужен.
 Чоса полон презрения и лицо его кривится.
 — Ты сам не знаешь, что тебе нужно.
 — Ты тоже, Чоса. И это одна из твоих проблем.
 — У меня НЕТ проблем. А если и есть одна, единственная, то это ты.
 Шака Обре вздыхает.
 — Просто уходи. Ты вносишь беспорядок в мой мир.
 — Тебе будет недоставать меня, если я уйду.
 Шака пожимает плечами.
 — Я знаю чем себя занять.
 Снова Аббу:
 — Так что ты сделала с ним, Дел?
 — Ты не поймешь.
 — Все равно расскажи.
 — Это долгая история.
 — Расскажи. У нас есть время.
 — Придут другие и что тогда с нами будет? Я не могу танцевать против всех, а ты мне не поможешь.
 Он удивился.
 — Конечно нет. К тому же, ты ведь уверена, что я тоже за вами охочусь.
 — А разве нет? Тогда зачем ты нас искал?
 — Из любопытства.
 — Скорее из жадности. Много она тебе предложила?
 — Очень много. В конце концов, меня считают живой легендой.
 — Шишка, — пробормотала она.
 — И шишкой тоже, — согласился он. — Так вот, что касается Песчаного Тигра…
 В голосе Дел тут же зазвенел лед.
 — Сначала тебе придется танцевать со мной.
 — Я знаю, баска. Ты мне это очень понятно объяснила, — поспешил он ее успокоить и тут же вернулся к вопросу, с которого все началось. — Так что ты с ним сделала? И что сделал он, что ты рискуешь ради него жизнью?
 Я постарался открыть глаза. Я пытался заговорить. Пытался сделать хоть что-то, чтобы они поняли, что я жив, слышу их, понимаю.
 Ничего не получилось.
 Чоса Деи стоит на вершине башни, оглядывая травянистые долины и возвышающиеся над ними заросшие лесами холмы; солнце отражалось в озерах…
 — Я сделал это, — говорит он. — Я мог бы это ПЕРЕДЕЛАТЬ..
 Снова переход.
 — Аиды, — высказывается Аббу. — И ты довела его до такого состояния просто выбив у него меч?
 — Нет… не совсем, — в голосе Дел была и усталость, и тревога, и настороженность. — Я уже говорила тебе, все гораздо сложнее. Это долгая история.
 — И я тоже уже говорил тебе, баска, у нас есть время.
 Дел тяжело вздохнула.
 — Я не понимаю, зачем тебе это надо.
 — Помогать, а не мешать? — он засмеялся своим хриплым, дребезжащим смехом; это я сделал его таким. — Потому что не исключено, что я не согласился охотиться на вас. Тебе такое в голову не приходило? И даже если согласился, чего стоит захватить человека, когда он в таком состоянии? Я забочусь о своей репутации, а это все-таки Песчаный Тигр… — Аббу помолчал. — По крайней мере этот человек был им когда-то.
 — И будет снова, — я почувствовал прикосновение прохладной ладони, она откинула полные песка волосы с моего лба и стерла капли пота. — Все дело в мече, — наконец решилась Дел. — В Северном мече. В яватме.
 Аббу хмыкнул.
 — Я о них знаю. Я видел твою, помнишь? Когда мы танцевали.
 Ладонь, лежавшая у меня на лбу, напряглась, и я понял, что между рукой Дел и моей кожей что-то есть — повязка из влажной ткани.
 — Это еще не все, — тихо сказала Дел. — Есть такой волшебник. Чоса Деи.
 — Чоса Деи? — недоверчиво переспросил Аббу. — Но он же сказка.
 — Охрана! — визжит Чоса. — Ты поставил охрану по всей стране!
 — Конечно поставил, — спокойно признает Шака. — Я не хочу, чтобы однажды, устав от скуки до смерти, ты пришел и от злобы уничтожил все, что я создал.
 — ТЫ создал! — Чоса скалит зубы. — МЫ создали, ты хочешь сказать. Мы оба, Шака — ты и я — и ты об этом знаешь не хуже меня!
 — А уничтожить все это хочешь только ты.
 — Не уничтожить. Переделать, — объясняет Чоса. — Если хочешь, ДОДЕЛАТЬ то, что мы когда-то создали, — с дружеской усмешкой он протягивает руку и сжимает плечо брата. — Ведь было бы очень интересно, так? Переделать то, что мы когда-то сделали. Потом опять все изменить, только к лучшему…
 — Я не сниму охрану.
 Пальцы Чоса сжимаются, впиваясь в плечо Шака.
 — Снимешь. Тебе придется. Потому что если ты этого не сделаешь…
 Продолжения не требуется. Но Шака качает головой.
 Они снова стоят на вершине башни, оглядывая зелень лесов и лугов, которые они создали несколько веков назад на бесплодной пустынной земле. Уже пять поколений людей трудились на этой земле, позабыв о голодной жизни и засухах. Великодушное благословение Шака помогало всему живому процветать и каждый год люди собирали щедрые урожаи.
 А теперь Чоса Деи хочет все переделать. От скуки.
 — Нет, — говорит Шака. — Я не позволю тебе изменить землю.
 — Давай поделим ее, — предлагает Чоса. — В конце концов, половина моя; ты бы не сумел создать все это в одиночку.
 Шака смотрит на брата с отвращением.
 — О тебе много говорят, Чоса. Ты только уничтожаешь, убиваешь, ты…
 — Я переделываю, — поправляет Чоса. — И доделываю, так? — он улыбается. — Мы учимся на своих ошибках. Каждое следующее произведение лучше предыдущего; тебе не кажется, что на этот раз мы создали бы мир поудачнее?
 Шака качает головой.
 Ярость искажает лицо Чоса.
 — Убери охрану, Шака. Хватит этих глупостей. Убери охрану, или я переделаю сначала ее, а потом ТЕБЯ.
 Шака смеется.
 — Боюсь, ты кое-что забываешь.
 — Что?
 — У меня тоже есть магия.
 — Не такая, как у меня, — шепчет Чоса. — Нет, совсем не такая. Поверь мне, брат. А если хочешь, проверь. Попробуй мне помешать и сам же от этого пострадаешь.
 Шака долго, внимательно разглядывает брата, потом очень печально качает головой.
 — Ты не всегда был таким. В детстве ты был веселым, добрым и щедрым. Что с тобой случилось? Почему все так изменилось?
 Чоса Деи смеется.
 — Я постиг вкус магии.
 — Тогда и оставайся с ней, — Шака уже не улыбается и не раздумывает. Он принял решение. — Попробуй пройти охрану, Чоса, и ты узнаешь насколько она могущественна. И на что способен я.
 Чоса издевательски хохочет.
 — Ты сидел здесь двести пятьдесят лет ничего не делая. А я был в мире, собирал магию, — он молчит. — Ты хотя бы представляешь себе, насколько возросли мои силы?
 Шака печально улыбается.
 — Да, думаю представляю. Поэтому я и не могу позволить тебе «переделать» то, что я так старался защитить.
 — Ты обязан со мной поделиться, — возмущается обманутый Чоса, — так, как мы всегда и всем делились.
 — Только не этим.
 От ярости лицо Чоса кривится.
 — Тогда ты меня еще узнаешь, так? Ты увидишь, что я могу сделать!
 — Возможно, — соглашается Шака, — поскольку я не могу тебя переубедить.
 — Ты об этом еще пожалеешь!
 Шака смотрит вниз, на поля, густо заросшие сочной травой.
 — Кто-то точно пожалеет, — печально говорит он. — Ты. Или я. Или они.
 — ОНИ! — презрение переполняет Чоса. — Какое мне дело до них? Я могу создать их столько, сколько понадобится, — он скалит зубы. — Но они мне не нужны, так?
 — Не так, — спокойно отвечает Шака. — Они тебе очень нужны. Просто пока у тебя не хватает ума, чтобы понять это.
 Чоса Деи поднимает одну руку.
 — Тогда пусть начнется испытание.
 Шака Обре вздыхает.
 — Оно уже началось. Но у тебя не хватило ума понять даже это.
 Указательный палец Чоса Деи направлен на долину перед башней.
 — Я превращу ее в аиды!
 Шака пожимает плечами.
 — А я восстановлю. Когда-нибудь.
 — Нет, не получится. Потому что к тому времени ты будешь уничтожен. Ты будешь переделан!
 — Кто-нибудь ее обязательно восстановит, — пожимает плечами Шака. — Если не я, то кто-то другой. Аиды не могут существовать вечно.
 — Я все это уничтожу, — грозит Чоса.
 Шака просто улыбается.
 — Ну и попытайся, — предлагает он. — Пока ты всего лишь уничтожаешь редкостно прекрасный день своим ослиным визгом.
 Лицо Чоса становится злобным.
 — Вот увидишь, — шепчет он. — Ты еще УВИДИШЬ, на что я способен.
 Шака Обре вяло проводит рукой по темным волосам.
 — Я все еще жду.
 Чоса Деи изумленно смотрит на него.
 — Значит ты серьезно, — наконец понимает он.
 — Да.
 — Но ты мой брат.
 — А ты не мой. Мой брат никогда бы не пошел на такое. Мой брат не может быть таким, — взгляд темных глаз Шака жесткий и холодный. — Ты, наверное, переделал себе мозги, когда играл в свои игры.
 — Ты отправишься прямиком в аиды, — визжит Чоса.
 Улыбка Шака неприветлива.
 — Только после тебя.
 — Шака! — закричал я. — Шака…
 Кто-то схватил меня за запястья и прижал их к земле, заставляя снова опуститься на одеяло.
 — Шака! — кричал я. Я умолял его, но понимал, что ничего уже не изменить.
 Вторая пара рук присоединилась к первой, и я сдался.
 — Аиды, — выдохнул Аббу.
 — Видишь? — Дел положила ладонь мне на грудь и попыталась меня успокоить. — Лежи, Тигр. Шака здесь нет. Его здесь никогда не было.
 — Охрана, — простонал я. — Разве ты не видишь? Чоса уничтожил ее. Ему это удалось. Магия Шака не удержалась… Сила Чоса была слишком велика…
 — дрожь пробрала меня до костей. — Он переделал охрану…
 — А потом попал в заточение, помнишь? — спросила Дел. — Так продолжается эта история.
 Дышать было тяжело. Легкие не впускали воздух, мышцы живота болезненно сжимались, но я настойчиво пытался вдохнуть, а потом выдохнуть.
 — Я не знаю эту историю. Я знаю только правду. Я был там…
 — Там! — пальцы Дел напряглись.
 — …баска… боги, Дел… — я прикусил язык и почувствовал вкус крови.
 — У него бред, — объявил Аббу. — Помнишь какую чушь он нес, когда лошадь ударила его по голове?
 — …баска, я ничего не вижу.
 — Увидишь, — пообещала она. — Ты не ослеп. Просто слишком много песка попало в глаза… им нужно отдохнуть, вот и все.
 — Мне нужно увидеть… — я попытался разжать хватку Аббу, но не смог.
 — Отпусти, Аббу… убери от меня свои лапы!
 Он отпустил. Я сорвал ткань с глаз и сразу понял, о чем говорила Дел. Во время бури грязь и песок немилосердно царапали зрачки, и теперь глаза болели. Я прищурился от солнца, и по щекам потекли слезы.
 Но я тут же забыл о глазах. Мне нужно было увидеть руки.
 Лежа на спине, я приподнял их и изучил каждый дюйм. Потом глубоко вздохнул от облегчения.
 — Он ушел, — тупо пробормотал я. А мысленно добавил, совсем запутавшись и не решившись сказать это вслух: нет, не ушел. Он во мне. Я чувствую его.
 С помощью Дел и Аббу я приподнялся, но больное колено подогнулось и я снова оказался на одеяле. Я лежал, дрожа от слабости.
 — Аиды, — прохрипел я. — Я это все еще я, или это он?
 Над верхней губой Дел выступили крошечные капли. Она смахнула их рукой.
 — Но ты сам сказал, что он ушел, — Дел обменялась взглядами с Аббу Бенсиром. — Теперь ты мне веришь?
 Лицо у него было мертвенно-бледное.
 — Песчаный Тигр… — начал он, но не закончил, как будто не знал, что еще сказать.
 — Я он? — не успокоился я, и тут же понял, что мне нужно увидеть. — А где мой меч?
 Дел показала.
 — Там.
 Я посмотрел. «Там» было рядом. Обнаженный клинок лежал на песке, солнечный свет обмывал обожженную сталь.
 — Черный, — выдохнул я с облегчением. — Теперь наполовину… но это лучше чем ничего. Лучше чем… — я не стал заканчивать, просто снова рухнул на одеяло и поднес к глазам руки, щурясь, чтобы разглядеть их против солнца, поворачивая их, чтобы увидеть со всех сторон. — Не черные,
 — пробормотал я.
 Нет. Совсем белые, словно они очень долго были в снегу. Все волоски на руках были выжжены, а кожа стала чешуйчатой и шелушилась. От локтей до кончиков пальцев. Ногти посинели, как будто замерзли.
 Дел глубоко вздохнула.
 — Ты просил меня убить тебя, — сказала она. — Ты умолял меня убить тебя.
 Я рассматривал свои руки, шевеля пальцами с голубыми ногтями, с рассеянным наслаждением.
 — Что-то мне подсказывает, что мою просьбу ты не выполнила.
 — Нет. Я сделала кое-что другое. Я понимала, что это могло убить тебя, но поскольку ты все равно этого хотел… — она утомленно откинула волосы с лица. От напряжения и усталости Дел стала бесцветной, безжизненной. — Я запела песню, а потом выбила у тебя меч. Чоса не успел войти в тебя полностью, только часть. Я подумала, что стоит рискнуть.
 Я нахмурился, кусая губы.
 — И разделив нас с мечом…
 Дел кивнула.
 — Я надеялась, что поскольку часть Чоса осталась в мече, он отпустит тебя.
 Я ушел от правды, отрицая ее публично.
 — Все могло получиться иначе. Чоса мог прыгнуть в меня.
 — Мог, — согласилась она. — И я решила, что в этом случае мне пришлось бы выполнить твою просьбу.
 Воспоминания были смутными. Потому что они были не только моими. Они мешались с воспоминаниями Чоса.
 — Так что случилось? — осторожно спросил я. — О чем я тебя просил?
 — Отрубить тебе голову, — ответила она. — Как я отрубила ее Аджани.
 — Аиды, — не выдержал Аббу.
 Это меня отвлекло.
 — А ты что здесь делаешь? — поинтересовался я. — Проводишь время с Дел? — обычно Аббу умел пользоваться случаем.
 Он рассеянно улыбнулся.
 — Нет. Но теперь, когда ты напомнил об этом… — многозначительно начал он, но не закончив махнул рукой. — Незбет появился у моего костра и долго нес какую-то неразбериху о светловолосой женщине танцоре меча, — Аббу пожал плечами. — Я сразу понял, о ком он говорит. А поскольку я намного опередил остальных, я послал мальчишку своей дорогой, а сам поехал к вам.
 — А Незбет представляет себе кто я? — спросила Дел. — Судя по рассказам этого мальчика, можно подумать, что все сделал только Тигр.
 «Этот мальчик» был, наверное, года на два или три моложе самой Дел.
 И эта мысль тут же заставила меня почувствовать себя стариком.
 — Незбет дурак, — Аббу провел рукой по седеющим волосам. — Как и большинство Южан, он не уважает женщин — разве только в постели. Хотя и я такой же, — он усмехнулся Дел. Она во многом перевернула мир привычных для него представлений, но он еще не собирался сдаваться. — Поэтому даже если он слышит, что в деле замешана женщина, он считает, что ничего серьезного она совершить не могла, — Аббу пожал плечами. — Следовательно вся вина за убийство Аджани ложится на Тигра.
 — Но люди видели МЕНЯ, — воскликнула Дел. — Неужели у всех в Искандаре песчаная болезнь? Сотни человек видели как я отрубила ему голову.
 — Да, но пошел слух, что ты — Северный африт, вызванный Тигром, чтобы отвлекать внимание Аджани, пока Тигр не подберется к нему и не убьет, — Аббу засмеялся. — Я же говорил, что по Искандару ходит много историй.
 — Африт! — Дел не скрывала изумления. — Но я не дух!
 Аббу хитро покосился на нее.
 — В этом я уверен.
 Я разозлился. Я приподнялся на одеяле, проклиная боль, стараясь не обращать внимания на протесты измученного тела, которое заставляли использовать последние резервы.
 — Баска…
 Но больше я ничего не сказал.
 — Тигр? — спросила она.
 Нет, баска.
 Чоса.




 16


 Рассвет. Едва солнце вырвалось из-за горизонта, мы собрались вокруг меча. Им двоим придется наблюдать, а мне ограничиться ролью зрителя не удастся.
 Помрачневшая Дел смотрела на меня с тревогой и хмурилась так, что светлые брови соединялись у переносицы. Она держала в руке Бореал, Аббу — свой клинок. Только у меня не было оружия, моя яватма лежала на земле.
 — Ты же не будешь… — она не стала заканчивать.
 — Буду, — сказал я.
 — Зачем? — спросил Аббу своим изломанным дребезжащим голосом. — Если это настолько опасно… — Аббу не знал, что и думать. Он то начинал издеваться над собой за свое простодушие, то верил нам. Поверить Аббу вынуждали воспоминания: он, вместе с сотнями других людей, видел, как я вызвал огонь с неба.
 — Потому что я не могу спокойно уехать и бросить его здесь, — объяснил я. — Поверь, если бы дело касалось только меня, я бы к нему и близко не подошел, но Дел столько раз повторяла, что оставлять его без присмотра нельзя. Если кто-нибудь поднимет этот меч… ничего не подозревающий невинный человек… — я поежился, стараясь справиться с охватившей меня дрожью — утро было прохладным, а на мне по-прежнему была только набедренная повязка. Мне очень хотелось вытащить запасной бурнус из седельной сумы, но пока были дела поважнее.
 — Или кто-то, кого Чоса сможет переделать и использовать в своих целях, — добавила Дел. — Но я хочу… — она вздохнула, откидывая с глаз растрепавшиеся волосы. Ей еще предстояло заплести их в тугую косу. Они спадали на ее плечи, струились по спине, рассыпались на груди. Скользили по расшитой рунами тунике, почти не прикрывавшей руки и ноги.
 Чоса Деи видел ее. Это было давно, глубоко в Горе Дракона, когда он просил ее отдать ему меч, который мог разрушить охрану, поставленную Шака Обре. Но Чоса Деи помнил ее.
 Я постарался загнать его поглубже.
 — Ты знаешь, что делать, — хрипло сказал я. — Не жди от меня приглашения… Я не смогу… Вряд ли я… — я замолчал, глубоко вздохнул и попытался говорить более связно. — У меня может не хватить сил удержать его. На этот раз, — я не мог рассказать ей почему.
 — Тигр… — она хотела что-то сказать, но только прикусила губу.
 Я повернулся к Аббу.
 — Если она не сможет — или не захочет — это придется делать тебе.
 Его темное Южное лицо, старше моего, было необычно мрачным и серьезным. В ответ он только кивнул.
 Я оскалил зубы в ухмылке.
 — Посмотри на это с другой стороны, Аббу — ты наконец-то сможешь правдиво сообщать всем, что ты самый лучший.
 Он поднял свой Южный меч и выдавил жалкое подобие улыбки.
 — А это и сейчас правдиво.
 Я не смотрел на Дел. Я наклонился и поднял меч.
 — …ничего?.. Тигр? — отважилась она, и я понял что стою уже боги знают сколько времени, ожидая, когда же что-то случится.
 Я задумался.
 — Колено болит, — сказал я. — Глаза болят как в аидах. И мне по-прежнему очень нужно окунуться в воду, — я выгнул брови. — Кажется ничего не изменилось.
 — Он… там?
 Я посмотрел вниз на меч в моих руках. Самиэль почернел наполовину от кончика. Мои пальцы с синими ногтями, сжимавшие рукоять, были бледно-белыми и кожа на них шелушилась, но чернота не пыталась добраться до них.
 Снаружи ничего. А вот сколько его внутри?
 — Он там, — наполовину правдиво сообщил я, кивая на меч. — Но… думаю, он ранен.
 — Ранен? — бросил Аббу. — Сначала ты хочешь, чтобы я поверил, что в твоем мече волшебник, а теперь выясняется, что он еще и ранен? — Аббу шлепнул свой меч в перевязь за спиной. — По-моему ты все придумал. Мне кажется, что во всем этом нет ни капли правды, а ты сочинил эту сказку, чтобы у тебя был повод отказаться танцевать со мной. Потому что ты знаешь, что проиграешь.
 — Конечно проиграю, — согласился я. — У меня сейчас только одно колено.
 Он помрачнел.
 — И сколько еще ты собираешься на него ссылаться?
 — Это правда, — тихо сказала Дел. — На чем мне поклясться, чтобы ты поверил?
 Аббу усмехнулся.
 — Ну, баска…
 — Бросьте, — потребовал я. — Мне действительно кажется, что ему больно, — я хмуро посмотрел вниз на меч. — Я не могу сказать вам почему, просто ощущение другое. Что-то вроде… кровоподтека, — я уставился на них, понимая как это звучит. — Он чувствует почти то же что и я: как будто лошадь долго гнали, а потом внезапно остановили.
 — Поэтично, — сухо сказал Аббу. Он лениво потер покрытое шрамами горло — много лет назад мой деревянный меч нанес удар, который едва не погубил Аббу. — Ну так что мы будем делать? У тебя только одно колено, магический меч с кровоподтеком… — он рассмеялся. — Надо бы все же бросить тебе вызов…
 Дел напряглась. Оба мы знали, что она собиралась сказать, но Аббу остановил ее, предостерегающе подняв руку.
 Пока его рука медленно опускалась, он задумчиво рассматривал ее.
 — Мы так и не закончили танец, начатый в Искандаре.
 — И не придется, — вмешался я. — Мне все равно, что у меня с коленом, я буду танцевать. Я устал от того, что Дел все время занимает мое место.
 Как я и ожидал, Аббу улыбнулся; его ответ был ясен.
 — Ну? — наконец не выдержала Дел, осведомленная в привычках — и мыслях — мужчин. — Так что вы решите?
 Аббу и я долго многозначительно смотрели друг на друга. Потом он закончил спор.
 — Аиды, — вежливо начал он, — мне это совсем не нужно. Да и деньги небольшие, — он похлопал по кошельку, свисавшему с пояса. — Шодо всегда говорил, что на деньги не купишь настоящую дружбу — или настоящее соперничество. На последний танец мы с Песчаным Тигром пойдем по другой причине.
 — За очень большие деньги? — усмехнулся я.
 — Совершенно верно, — медленно протянул он, поворачиваясь к своей лошади. — Если бы я был на вашем месте, я бы не ездил в Джулу.
 — Почему? — спросила Дел. — Если придется…
 Он оборвал ее:
 — Если придется, то придется не ездить, — шутки кончились. Аббу был серьезен. — Да, меня просили выследить вас обоих, захватить вас и вернуть в Искандар. Потому что Сабра точно знает, кто убил ее отца. В отличие от племен, ее не интересует джихади. Она просто хочет отомстить.
 — И ты работаешь не нее, — сказал я.
 — Я работаю на женщину? — он усмехнулся. — А как ты думаешь, Песчаный Тигр? Ты раньше был Южанином.
 Он хотел меня задеть и у него это получилось.
 — Раньше?
 Аббу вскочил в седло и развернул лошадь мордой к нам.
 — До того, как ты пересек границу, и не только в прямом смысле, — он небрежно махнул рукой, показывая на Дел и Самиэля. — Северный меч и Северная женщина, — ухмылка его была озорной и хитрой. — Но должен признать, что ради одного из них я бы тоже многим пожертвовал.
 Я мрачно покосился на него.
 — Проваливай отсюда в аиды.
 — Подожди, — вмешалась Дел.
 Он придержал лошадь и удивленно обернулся.
 — Ты работаешь на нее? — тихо спросила она.
 — Тебе бы давно самой следовало понять, — ответил он и кивнул на меня. — Тигр знает, спроси его.
 Дел ждала, пока он не уехал.
 — Ну?
 — Нет, — ответил я.
 Голубые глаза недоверчиво прищурились.
 — Почему ты так уверен? Ты сам говорил, что он тебе не друг, да и Аббу тебя другом не считает. Откуда ты знаешь, что он не врет?
 — Он не работает на нее. Потому что если бы работал, сделал бы то, для чего его наняли: пригласил меня в круг, забил меня в аиды и притащил в Искандар.
 — Думаешь он справился бы с тобой? — спросила Дел как-то странно посмотрев на меня.
 — Сейчас у меня только одно колено, со мной легко справилась бы даже мать Рашада, — я приподнял меч. — Поверь, баска, если бы его наняли — женщина-танзир или любой мужчина — он сделал бы свое дело. Аббу Бенсир всегда выполняет договор.
 Под внимательным взглядом Дел я занялся своим коленом: вытянул ногу до щелчка, снова согнул ее, проверяя нет ли улучшений.
 — Как ты? Я серьезно, Тигр, как ты?
 Вопрос касался не колена. Дел успела хорошо меня изучить, но я еще мог кое-что скрывать от нее.
 Я фыркнул и изобразил усмешку.
 — Как? Не знаю. Все болит, ноет. Я устал. Пахнет от меня омерзительно. Я чувствую, что меня избили и снаружи, и изнутри, — я осторожно повернулся и похромал к моему одеялу, разложенному рядом с маленьким костром. — Я очень устал от этой истории.
 Дел следила как я присаживался, не пытаясь помочь. Я привычно отложил меч в сторону — пока он был спокоен — и начал раскручивать полоски ткани, перетягивавшие колено.
 Дел еще не решилась убрать меч.
 — То, что ты сказал… что ты спросил. Раньше, — заговорила она. Я чувствовал, что ей стыдно задавать вопрос, но беспокойство пересилило. — Почему ты спросил где он?
 Я небрежно пожал плечами, продолжая разматывать рваную ткань, которая когда-то была бурнусом борджуни.
 — Я не сразу пришел в себя, — раскрутив последние витки, я выставил колено на обозрение. Налюбовавшись, я осторожно ощупал его указательным пальцем, проверяя насколько болезненна припухлость. — Не так плохо, — заметил я. — Через день или два будет гораздо легче. Тогда Аббу может возвращаться и с чистой совестью предлагать мне долгожданный танец.
 Дел вздохнула, решительно убрала меч и присела рядом.
 — Ты будешь полным дураком, если на него согласишься. Может тебе и лучше, но всерьез танцевать ты пока не сможешь… И почему ты так уверен, что он вернется? Если бы он хотел доказать свое превосходство, он бросил бы тебе вызов сейчас, все преимущества были бы на его стороне. Зачем дожидаться твоего выздоровления, тогда ты будешь сильным противником?
 — Именно так он и сделает. И я бы поступил так же, — я улыбнулся и посмотрел на нее. — Понимаешь, дело не в том наняли его или нет, получит он за этот танец деньги или нет. Просто нам уже много лет нужно кое-что выяснить.
 — Его горло, — Дел коснулась своего.
 — И это тоже причина. Но есть еще и гордость. И репутация, — я пожал плечами. — Юг недостаточно большой для таких танцоров мечей как мы.
 — Так что один из вас должен убить другого.
 — Только если кто-то из нас будет очень настаивать. Мне бы вполне хватило, если бы он устроил мне в круге аиды и заставил меня сдаться… Я не вижу смысла умирать ради гордости. Танцевать я согласен, это давно назревало. А Аббу? — я снова пожал плечами. — Не знаю. Но я уверен, что он вернется. Сейчас он сдался только потому что НЕ РАБОТАЛ на Сабру и потому что не хотел, чтобы по всему Югу разнесся рассказ о том, как он бросил вызов Песчаному Тигру и победил его, когда тот не мог танцевать.
 — ТЫ так думаешь.
 — Я знаю. Все это очень серьезно… И Аббу Бенсир, и я большую часть наших знаменитых жизней выслушивали рассказы друг о друге. А поскольку пока меня не было, он считался лучшим танцором Юга, его это раздражает сильнее. Ни один человек, бывший первым танцором Юга, по доброй воле никому не отдаст эту честь… А потом появился я. Конечно задолго до этого он получил серьезное предупреждение, когда я чуть не раздробил ему горло деревянным мечом.
 Дел криво улыбнулась.
 — А ты к этому относишься так же?
 — Ты хочешь знать, буду ли я также злиться, когда придет кто-то моложе и способнее? — я пожал плечами. — Когда это случится, я буду уже стариком. Тогда мне будет все равно.
 Дел расхохоталась.
 — Стариком? — переспросила она. — Но ведь это уже случилось.
 — Юг никогда тебя не примет, — парировал я, — да и я не соглашусь, что ты лучше меня. Да, ты хорошо танцуешь, но не лучше. — Я вздохнул. — И не забывай, баска, ты женщина. Ни один Южный танцор меча тебя не признает.
 — Ты уже меня признаешь. И Аббу, — она вдруг нахмурилась. — Я так думаю. Или он только говорит, что признает в надежде обольстить меня комплиментами и затащить в свою постель, — она засунула прядь волос за ухо. — Мужчины часто так поступают.
 — Потому что женщины часто на это покупаются, — я усмехнулся, встретив ее рассерженный взгляд, и начал заворачивать колено. — Жаль, что он не оставил нам свою лошадь.
 — А ты ожидал, что он оставит нам лошадь? — изумилась Дел.
 — Почему нет? Если остальные танцоры всего в дне пути отсюда, он мог бы дождаться их и вернуться в Искандар.
 — Они не в дне пути, не знаю, кто уж там ближе, танцоры мечей или племена. Два дня как минимум из-за самума, — Дел помрачнела. — Ты помнишь?
 — А что я должен помнить? — осторожно спросил я.
 Волосы снова упали ей на глаза и она нетерпеливо откинула их.
 — Ты развернул самум. Ты остановил ветер, песок… и отправил их обратно.
 — Но я думал… — я нахмурился. Да, я ХОТЕЛ остановить самум, но не мог вспомнить, как мне это удалось. Дальше были только крики Чоса Деи, забравшегося ко мне в душу. — Ну и ладно, — наконец сказал я. — Если самум задержал их, у нас появился небольшой запас времени.
 — Кроме того, если бы Аббу оставил нам лошадь, в их глазах он выглядел бы дураком.
 — А ты считаешь, что Аббу Бенсир не может быть дураком? — заинтересовался я.
 Дел долго и внимательно смотрела на меня. Лицо ее было непроницаемо, и только в глубине голубых глаз проскальзывало что-то живое — может веселье?
 — Наверное может, — наконец объявила она со всей серьезностью. — Ведь вы с ним так похожи.
 — Слушай, баска…
 Она старательно изобразила удивление.
 — А разве я не права? Конечно он старше — хотя намного ли, я не могу сказать, — аиды, ей было весело! — и он, конечно, мудрее, поскольку у него богаче жизненный опыт… но есть и удивительные схожести, — она собрала волосы и начала делить их на три части. — Ну может тому причиной только то, что вы учились у одного шодо.
 — Я совсем не похож на Аббу! Ты слышала, каким тоном он спросил: я работаю на женщину? Как будто один этот вопрос оскорблял его, — я замолчал, увидев ее широко раскрытые глаза. — Ему нужно только затащить тебя в постель, потому что он считает, что только там ты можешь полностью раскрыть весь свой талант. Как большинство Южанок.
 — Ты когда-то был таким же, — заметила Дел, продолжая заплетать косу.
 Я хмуро покосился на нее.
 — Я по-прежнему Южанин. Только из-за того, что я потащился через Границу, решив помочь тебе… — я не стал продолжать и хмуро уставился на колено. — Ну может теперь я действительно думаю несколько иначе и могу благодарить за это тебя, но я все равно Южанин. Кем еще я могу быть?
 — А если не Южанин? — мягко спросила Дел, перевязывая шнурком конец косы. — Ты ведь так и не узнал правду у Салсет.
 Я решительно завязал повязку на колене. Пора было менять тему.
 — Самое лучшее для нас сейчас это поехать в Кууми и купить вторую лошадь. После этого мы сможем быстро добраться до Джулы.
 — До Джулы! Но Аббу сказал…
 — Аббу не знает того, что я знаю, — я начал сворачивать одеяло. — И никто не знает, того, что мы… что я знаю.
 — Мы? — Дел приподнялась, поправляя ремни перевязи. — Если под «мы» ты имеешь в виду меня, тебе придется объясниться. Я понятия не имею о чем ты говоришь.
 «Мы» не имело отношения к Дел. Но ей я не мог об этом сказать.
 — Давай собираться, — предложил я. — Мы снова зря прожигаем день.




 17


 — Такое маленькое? — Дел сидела за моей спиной и от ощущения близости горячего человеческого тела в теплый день становилось совсем жарко. — Когда ты сказал, что мы едем в торговое поселение, я представила себе что-то значительное.
 — Раньше оно таким и было, — я повернул жеребца к сбитым из деревянных планок воротам, болтавшимся у полуразрушенной глиняной стены. — Когда-то Кууми было одним из самых больших поселений на Юге, оно разрывалось по швам от обилия караванов и торговцев. Но потом пришла Пенджа и поглотила все окрестности, и караваны стали ходить другой дорогой. Почти все торговцы уехали отсюда. Кууми так и не смогло возродиться.
 — Но разве это Пенджа?
 — Еще нет, но она очень близко, — я махнул рукой в Южном направлении.
 — Полдня пути в ту сторону. Да и вообще-то все так привыкли к другим маршрутам, что о Кууми просто забыли. Даже после ухода Пенджи это место не стало таким, каким было прежде.
 И никогда уже не станет. То, что когда-то было процветающим поселением, теперь превратилось в свою же слабую тень. Деревянные хижины вместо прочных домов, рассыпавшаяся глина вместо кирпичей. Узкие улицы перегораживали песчаные заносы, а старые дома безжалостно разрушал горячий, жалящий ветер. Кууми рассыпался как древние кости оракула, сыпалась кирпичная кладка, трескалась глина, осыпались здания. Контуры Кууми были округлыми и размытыми; деревянные жилища цвета кости, высушенные на солнце, были полны прожорливых долгоносиков и напоминали пышные караваи.
 Мы подъехали к поселению с Севера, задержались у разбитых ворот, чтобы дать медь так называемому охраннику, и проехали внутрь.
 Дел пришла в ужас оттого, что на мне пришлось заплатить за въезд.
 — Стена совсем разрушена, — сказала она. — Пять шагов от ворот и любой может спокойно войти… ты заплатил только ради того, чтобы проехать через парадный вход?
 — Мы просто заплатили, — отрезал я и решил ограничиться этим ответом. Кууми было древним уважаемым поселением и нельзя было обращать внимания на его бедственное состояние. На Юге это знали все. Все играли в эту игру.
 Через разбитые ворота вглубь поселения: жеребец едва волочил ноги, подковы глухо стучали в лабиринте улиц, из-под копыт со звоном вылетали мелкие камешки. Улицы соединялись, снова расходились, поворачивали, но я хорошо знал дорогу. Я вел жеребца к Кантине Споров.
 — Все здесь какое-то… серое, — заметила Дел, разглядывая дома, пока мы проезжали по покрытым слоем песка узким улицам.
 — Мы на краю Пенджи.
 — Но даже небо серое.
 — Это пыль, — объяснил я. — Пыль Пенджи, смешанная с грязью. Она очень легкая, как пудра… если подуть, взлетает. Видишь? — я показал на облачко, висевшее под брюхом жеребца.
 — Похоже на пепел, — тихо сказала Дел. — Как будто костер горел долго и остался только пепел… это поселение похоже на погребальный костер.
 Выжженные солнцем, разорванные ветром, навесы свисали с легких деревянных решеток и столбов около отверстий в стенах и дверей и были такими же серыми, как и стены домов. Навесы слабо покачивались от робкого ветерка. Солнечные лучи рисовали узоры на стенах, сложенных из неровно вылепленных глиняных кирпичей. Кирпичи крошились и из мест разломов торчали стебли сухой травы. Жеребец пытался их выдирать.
 — Мне все равно, на что оно похоже, лишь бы здесь можно было купить лошадь и вымыться.
 — А воду мы здесь достанем?
 — Вода есть, но за нее придется платить.
 — Мы уже платили у ворот.
 — Это была дань за вход. А в Кууми еще есть дань за воду. В этом поселении за все платят, иначе оно давно погибло бы.
 — Да, но… плата за воду! А если бы у нас не было денег?
 Жеребец зацепился ногой за упавший навес, споткнулся и фыркнул. Сожженная солнцем ткань порвалась, освобождая ногу. Поводом я поднял гнедому голову.
 — Пришлось бы придумать, как найти деньги.
 — Это ужасно, — объявила она.
 — Без сомнения, — согласился я, выискивая впереди мою любимую кантину.
 Дел поняла куда мы приехали как только я остановил жеребца. Здание почти не отличалось от остальных: потрескавшиеся стены, отвалившиеся куски глиняных кирпичей. Выжженные, залатанные оранжево-коричневые навесы, свисающие с единственного не упавшего шеста, бросали тень на дверь. Я потянул носом и уловил знакомые запахи: вино и акиви.
 Она нахмурилась.
 — А что мы забыли ЗДЕСЬ?
 — Я знаю владельца.
 — Это он или она?
 — Он конечно. Мы на Юге, — я помолчал, выжидающе глядя на нее. — Ты слезаешь? Пока ты за моей спиной, мне очень трудно спуститься.
 — Я слезу сразу после того, как ты объяснишь, почему нам нужно СНАЧАЛА останавливаться в кантине, а потом уже думать, где купить лошадь и как достать воду.
 — Нам нужна комната.
 — И сколько мы здесь пробудем?
 — По крайней мере всю ночь. Я хочу вымыться, хорошо поесть и поспать в кровати. Если желаешь, можешь составить мне компанию, — я подумал, что такую фразу Дел может принять за приглашение; она ненавидит когда ей делают одолжения.
 Дел соскользнула с жеребца.
 — Ты, кажется, говорил, что самое главное это купить лошадь.
 — Сначала выпить. И вымыться. Потом поесть. Потом в кровать. А утром можно будет заняться лошадью, — я вынул ноги из стремян и положил больное колено на седло. — А больше всего мне хочется, хотя бы недолго, посидеть спокойно в тени, а не под палящим солнцем, размышляя над чашкой акиви — или вина если акиви не будет. После этого можно будет отправиться отдыхать.
 Дел улыбалась пока я, соблюдая все меры предосторожности, позволил песку, покрывавшему улицу, принять вес моего тела. У меня все болело.
 — Иди в кантину, — предложила она, когда я прикусил губу, чтобы сдержать очень искреннее проклятье. — Я займусь жеребцом.
 Я не собирался возражать, хотя вела себя Дел необычно. Я привык, что она категорически отказывается останавливаться в кантинах.
 — Иди в ту сторону, — я махнул рукой в нужном направлении. — На конюшню это не похоже, но тень и вода там есть.
 Дел взяла повод.
 — Мне придется платить за это?
 — Я же говорил: я знаю владельца, — я подумал и добавил. — Он берет с меня только половину.
 — Половину, — пробормотала Дел и повела жеребца за угол.
 Когда она вернулась, я сидел на шатком трехногом табурете в шаткой кантине, опираясь локтем о шаткий стол, чтобы можно было положить подбородок на руку с голубыми ногтями; в другой руке была глиняная чашка с плескавшимся на дне акиви. И чувствовал я себя тоже довольно шатко, как будто у меня выбили опору из-под ног и я застыл перед падением.
 Больше в кантине никого не было. Дел, пробравшаяся через болтавшийся навес, застыла, обнаружив, что я единственный посетитель кантины и, приняв задумчивый вид, осмотрела комнату.
 — Да-а, — наконец протянула она. — Я конечно знала, что тебе давно пора было помыться, но похоже, что я просто привыкла к запаху, а на самом деле все обстоит гораздо хуже.
 — Знаешь, у тебя это не слишком удачно получается, — отрезал я.
 Светлые брови удивленно выгнулись.
 — Что получается?
 — Шутки, — я поднес чашку ко рту, глотнул акиви и поставил чашку на стол. — Но вообще-то от женщин чувства юмора я никогда не требовал.
 Бледные брови опустились вниз и сошлись у переносицы.
 — И сколько женщин у тебя было? — она осторожно прошла через лабиринт шатающихся стульев и столов. — Мне казалось, что я отсутствовала недолго.
 Я задумался и неохотно выдавил:
 — Достаточно долго… Достаточно долго, чтобы я успел выяснить, что Акбар мертв.
 Она застыла у моего — нашего — стола.
 — Акбар — это тот твой друг, которому принадлежит кантина?
 — Да, — я сделал еще глоток.
 — Мне жаль, — просто сказала она.
 — Да, — чашка снова опустела. Я поставил ее, поднял керамический кувшин — край потрескался, а кое-где был отбит — и щедро налил себе до краев. Едкий запах совсем молодого акиви тут же ударил мне в нос.
 — Выпей акиви, баска.
 Она осмотрелась.
 — С меня и воды хватит… Кроме тебя здесь кто-нибудь есть?
 — Вода стоит три медные монеты за чашку. Акиви дешевле.
 — Я не люблю акиви, — она все еще оглядывалась, безуспешно пытаясь рассмотреть что-нибудь в полумраке. — Мы здесь одни?
 — Где-то там кузен Акбара, — я махнул рукой.
 — Он тот самый борджуни, который взял с меня десять медных за конюшню жеребца и еще пять за воду?
 — Я же сказал, что акиви дешевле.
 — Сам попробуй напоить лошадь акиви, — Дел зацепила табуретку ногой и вытащила ее из-под стола. — Хотя, конечно, с его темпераментом он тебе подходящая пара, — она покосилась на мой кувшин. — Ты собираешься выпить все?
 — Если ты мне не поможешь.
 Дел вдруг посерьезнела и внимательно осмотрела меня.
 — С тобой все в порядке?
 — Я устал, — тихо сказал я ей. — Устал узнавать, что мои друзья мертвы. И думать, не я ли следующий.
 Легкая улыбка изогнула ее губы, но тут же пропала.
 — Мне жаль, что твой друг мертв, но думаю, что ТЫ вне опасности.
 — А почему нет? Моя работа заставляет все время рисковать, многое в ней зависит от случая.
 Она постучала по изрезанному столу пальцем с коротким ногтем.
 — Потому что ты такой же как твоя лошадь: слишком упрямый, чтобы сдаться.
 — Сейчас я не упрямый. Сейчас я просто пьяный, — я сделал еще глоток.
 — А вот ты сейчас скажешь, что прежде чем пить, нужно было поесть, и будешь права. Ты скажешь, что больше мне нельзя пить ни глотка, и будешь права. Ты скажешь, что за ночь я отдохну и утром все будет восприниматься легче, и будешь права, — я посмотрел ей в глаза поверх неровного края чашки. — Ты когда-нибудь ошибаешься?
 Дел отвлеклась от стола.
 — Я ошиблась, предложив твои услуги Стаал-Уста.
 Мне стало лучше.
 — Это точно.
 — И какое-то время я ошибалась в тебе, — она мрачно посмотрела на чашку, но ничего не сказала об акиви, от которого я только озлобился. Это я и сам понимал. — При нашей первой встрече ты мне очень не понравился. И, кстати, заслуженно. Тогда ты точно соответствовал моим представлениям о тебе: типичный Южанин, — она улыбнулась. — Но постепенно ты изменился в лучшую сторону. Сейчас ты уже вполне сносный.
 — Спасибо.
 — Ну да, — она снова осмотрелась. — Если в ближайшие несколько минут кузен Акбара так и не появится, воду я возьму сама. И бесплатно.
 Это была пустая угроза. Дел оставила бы деньги.
 — Вот, выпей, — я протянул ей чашку. — Хотя бы промой горло.
 — Я не хочу.
 — Ты когда-нибудь пробовала?
 — Однажды.
 — Всю чашку? Или только глоток?
 — Глотка было достаточно.
 — Я тебе тоже сначала не понравился. Ты сама это только что признала.
 Дел вздохнула, устало потирая плечо.
 — Сиди и пей, если хочешь… Я лучше соберу фляги и пойду за водой.
 Я махнул рукой.
 — В центре рыночной площади большой колодец. Это в той стороне, там тебе продадут воду.
 — Три медные монеты за чашку? — Дел поднялась, ногой запихнув табуретку обратно под стол. — А сколько за флягу?
 Я задумался.
 — Не знаю. Цены постоянно меняются. Все зависит от твоего умения торговаться, — я осмотрел ее: высокая, гибкая, красивая. И очень опасная.
 — Если найдешь правильный подход, сможешь сэкономить несколько монет.
 — Может быть, — сухо сказала она. — Но по-моему топить свое достоинство ради скидки в несколько медных монет не стоит.
 Дел повернулась к двери, а я наполнил рот акиви. Потому что ответить мне было нечего.
 Закат. И ни свечей, ни ламп, ни факелов, потому что за них пришлось бы платить. Но пока они были и не нужны: солнце опускалось за горизонт и небо из оранжевого превращалось в розовое, потом в пурпурное, а стены кантины приобретали все более глубокий фиолетовый оттенок.
 На мое плечо легла прохладная ладонь.
 — Пойдем, — мягко сказала Дел. — Пора ложиться спать.
 Я оторвал мутный взгляд от тарелки с несъедобной массой, поданной мне под названием тушеное мясо.
 — Могу я сначала прикончить ужин?
 — Сначала он прикончит тебя.
 На второе плечо тоже опустилась ладонь. Она сжалась не по-женски сильно, так что напряженные мускулы почувствовали ее через бурнус, хитон, ремни перевязи и кожу. Это было просто блаженством.
 — Поешь утром, когда будешь заниматься клином.
 Смутный образ.
 — Каким клином?
 — Который другим клином вышибают.
 А-а. Теперь я понял.
 — …боги, баска… только не останавливайся…
 — Это? — она старательней начала разминать мне плечи. — Ты напряжен, как нагруженная веревка.
 — …аиды… как же хорошо…
 — Я оставила наши вещи в невероятно дорогой комнате, которая скорее всего, еще до рассвета обрушится на наши головы. Постель готова. Пойдем спать?
 Ее правая рука передвинулась к моей шее, прохладные пальцы разминали ноющие сухожилия, снимая напряженность.
 — Вставай, — тихо повторила она.
 Я неловко приподнялся и тут же почувствовал, что она поддерживает меня под руку. Я позволил ей помочь мне, чтобы не беспокоить больное колено.
 — Я ужасно пьян, баска. Невероятно, кошмарно пьян.
 — Я знаю. Вот. Сюда…. пожалуйста не падай. Если ты рухнешь на меня мертвым грузом, я тебя уже не дотащу.
 — Мертвый груз, — повторил я. — Как Акбар.
 Она ничего не сказала. Просто привела меня в крошечную, невероятно дорогую комнату, которая действительно вполне могла обрушиться на наши головы еще до рассвета, и помогла мне опуститься на постель, пропахшую лошадьми, потом и человеческим телом, остро нуждающимся в мытье.
 Я не стал ложиться. Я прислонился к стене и слепо уставился сквозь фиолетовый полумрак заката на светловолосую Северную женщину, стоявшую рядом со мной на коленях. Молча, я неуклюже выбрался из ремней перевязи и отложил в сторону меч в ножнах.
 — Он был хорошим другом, — тихо заговорил я. — Когда я ушел от Салсет, Кууми было одним из первых поселений, куда я добрался. Мне было шестнадцать лет, но выглядел я гораздо взрослее. Всю мою жизнь мне внушали, что я чула. Я не знал, как быть свободным.
 Дел молчала.
 — Я не знал даже как разговаривать с людьми. ЯЗЫК я конечно знал, но я не знал, как с ними говорить. Меня учили молчать и только отвечать на вопросы, — я скривился. — Я добрался до Кууми и прошел по четырем кантинам в надежде найти работу, чтобы достать деньги на еду… Во всех четырех я просто стоял у дверей, молча, надеясь, что кто-то заговорит со мной, потому что я первым заговорить не мог. У Салсет, если я пытался задать кому-то вопрос, меня били… — я плотнее прижался к стене. — Никто со мной не разговаривал. Они только разговаривали ОБО мне — оскорбляли, смеялись, сама понимаешь — но никто не говорил со мной. И я не мог попросить работу. Не мог попросить еду.
 Дел сжалась и внимательно смотрела на меня.
 — И когда я пришел в эту кантину, уже в пятую, я был уверен, что все повторится. Я не мог понять, почему это происходит, но я смирился. И тогда Акбар заговорил со мной, — я даже слабо улыбнулся, вспоминая эту сцену. — Он спросил меня, не хочу ли я выпить. Я думал, что он говорит о воде и кивнул, да. А вместо воды он принес мне акиви.
 Глаза Дел стали совсем яркими.
 — Я никогда его раньше не пил. Только воду. Но во рту у меня все пересохло, а я был свободен пить что захочу. Поэтому я выпил ВСЕ. Так быстро, как только смог, — я провел рукой по уставшим, покрасневшим от грязи глазам. — Я почти сразу опьянел. Акбар это заметил, но вместо того, чтобы вышвырнуть меня на улицу, отвел в комнату. Он позволил мне выспаться, — я похлопал рукой по кровати. — Вот в этой самой комнате.
 Дел видимо сглотнула комок в горле.
 — В каждый мой приезд в Кууми, я останавливался здесь. За полцены. И мог пить сколько угодно акиви, — я вздохнул, разглядывая тонкую крышу из досок и глины, смешанной с сухой пустынной травой. Через щели я видел багровеющую ночь. — Однажды он сказал мне, что у него есть лошадь. Жеребец. Акбар объяснил, что никто не мог усидеть на нем. Он пытался убить каждого, кто залезал в седло. Никто не хотел покупать его. Акбар не мог кормить бесполезную лошадь и предложил мне забрать его, — я криво улыбнулся. — Он сказал, что у меня голова достаточно твердая, чтобы я мог рискнуть завести знакомство с этим тупоголовым, вислоухим гнездом для паразитов.
 Дел молчала.
 — Он сбрасывал меня четыре раза. Потом сдался. Наверное решил, что если человек настолько туп, что не понимает ясных объяснений, лучше не тратить на него силы.
 Дел улыбнулась.
 — Но он до сих пор пытается, — заметила она с неожиданной хрипотой в голосе. — Время от времени.
 — И иногда у него это получается. Только я снова на него залезаю, — я вздохнул и одурело потер грязное лицо. — Я устал. Я пьян. Мне нужно поспать… Только вряд ли я усну.
 — Ложись, — тихо сказала Дел, приподнимаясь.
 — Баска…
 — Ложись на грудь, — отрезала она, прерывая мои попытки тактично объяснить ей, что я перебрал акиви и был не в лучшей форме для развлечений в постели. Ну и прекрасно: кому захочется в таком признаваться? — Ты натянут как веревка, Тигр. И можешь порваться в любой момент. Давай посмотрим, смогу ли я снять хоть немного напряжения.
 Лицом вниз, как приказано. Голова отдыхает на переплетенных руках. Хорошо было лежать спокойно.
 Но еще лучше стало, когда она коснулась меня.
 Шея, плечи, лопатки. Слои напряженных мускулов, забывших, что можно расслабиться. Потом вверх и вниз по спине, нажимая и похлопывая, мягко, но настойчиво разминая. Всю спину, потом снова к шее, заканчивая почти за ушами.
 Она засмеялась, когда я довольно заворчал и забормотал бессвязные слова благодарности.
 Но смех умолк. Руки застыли.
 Потом она мягко пригладила волнистые каштановые волосы, спадавшие мне на спину. Их давно пора было подстричь.
 — Прости, — тихо сказала она. — Всегда тяжело терять близких тебе людей.
 Особенно когда их так мало. Сула, Акбар. Мой шодо, умерший двенадцать лет назад. И даже Разящий, обычный меч, который, тем не менее, был мне очень близок.
 Все мертвы. Даже меч.
 Осталась только Дел.




 18


 Меня разбудил знакомый монотонный звук: металлический скрежет точильного камня о клинок. Я вдохнул запах масла и стали.
 И Дел.
 Я перекатился на другой бок, проклиная запутавшееся одеяло, и продрал глаза. Была уже середина дня. Солнце поднялось высоко и ярко освещало комнату через щели в крыше.
 И это мне кое-что напомнило.
 — Надо же, она все еще на месте, — заметил я. — Крыша.
 Дел даже не посмотрела.
 — Да, — буркнула она и еще старательнее заработала точильным камнем.
 Расчесанные влажные волосы рассыпались по плечам. На тунике остались влажные пятна, которые быстро высыхали.
 — Ты успела помыться, — удивился я.
 — Да, — скрип, звон, шипение. — Да, я успела сходить в купальню.
 — Акбар мог бы принести… — я тут же замолчал. Дел кинула на меня внимательный взгляд, на секунду оторвавшись от меча, и снова взялась за дело.
 — Мне гораздо лучше, — сообщил я, откидывая одеяло. — Ты сумела распутать все узлы в шее и плечах. Конечно остается еще голова…
 Я не закончил, потому что понял, что она меня не слушала.
 — Что случилось?
 Скрип. Звон. Шипение.
 — Ничего.
 — Никакого «ничего». В чем дело?
 Она покачала головой.
 — Если это из-за того, что я вчера напился…
 — Нет.
 Я задумался.
 — Я что-то сказал? Ну то есть, когда я отключился…
 — Ты не отключился, ты просто уснул. Я знаю разницу. Это не из-за твоих слов. Да, во сне ты разговаривал, но я ничего не поняла, так что не могу обвинить тебя в непристойности.
 Это уже прогресс. Я сумел вытянуть из нее не только пожатие плечами или односложный ответ.
 — Что тебя беспокоит?
 Она отложила в сторону точильный камень и показала мне клинок.
 — Смотри.
 Я посмотрел. Под солнечными лучами меч светился. Жемчужно-розовая сталь, охраняемая путаницей рун, непонятных никому, кроме Дел.
 — Баска…
 — Смотри, — повторила она и перепачканным в масле пальцем ткнула в клинок.
 И тогда я это увидел. Грязь. Пятно. Чернота.
 — Я не понимаю…
 — Я выбила твой меч у тебя из рук моим, — сдержанно напомнила она. — Я отбросила твой зараженный меч своей яватмой. И вот результат.
 Зараженный. Интересное она подобрала выражение.
 И главное очень точное.
 Я облизнул губы, потом прикусил одну.
 — Может дело не в этом.
 — В этом, — отрезала она и снова взялась за точильный камень. — Именно в этом. Это работа Чоса Деи. Он заразил мою яватму.
 — Ты не знаешь…
 — Знаю, — она смотрела на меня ледяными глазами поверх клинка. — Думаешь я ничего не понимаю? Посмотри на свои ногти, Тигр. Посмотри на ладони и руки. А потом повтори, что «дело не в этом».
 Я последовал ее совету и посмотрел. Ногти потемнели и из синих стали черными. Это была не чернота Чоса Деи, хотя именно из-за него произошли эти изменения, а скорее чернота синяка. Ногти отслаивались и я понял, что в скором времени все они сойдут. Кожа на руках до локтей была по-прежнему трупно-белой, шершавой и сильно шелушилась.
 Я поежился, потом сел прямо и откинул одеяло. Солнце поливало комнату своими лучами, глаза болели и мне пришлось прищуриться. Головная боль донимала не сильно… но вышибать клин придется. Хотя бы один легкий удар.
 — Я не знаю, что тебе сказать. Давно ты пытаешься его счистить?
 — Достаточно давно, чтобы понять что толку от этого нет, — она снова отложила точильный камень и посмотрела на меня полными отчаяния глазами. — Тигр, это же мой кровный клинок…
 — Я понимаю, — я действительно понимал ее. Даже лучше, чем она думала. — Баска, я не знаю, что тебе сказать. Я могу что-то сделать? Может попробовать спеть?
 Она только покачала головой. Влажные волосы спадали с плеч. Короткие волоски у висков почти высохли. Покрывало из светлого, блестящего шелка… чужого Югу.
 Я прочистил горло.
 — А может ты попробуешь?
 — Я же говорила, Чоса хочет получить этот меч. Он всегда его хотел. Это ключ к его силе. Если он его получит — если он заберется в этот меч — с ним уже невозможно будет бороться. Он справится с тобой и вырвется на свободу. Понимаешь?
 Я понимал. Или чувствовал. Я лучше чем Дел знал, зачем Чоса нужен этот меч — почему он ему просто необходим.
 — Значит нам надо торопиться, — стараясь не напрягать больное колено, я осторожно поднялся и немного увереннее чем вчера похромал в общую комнату.
 — Для начала, мне нужно выпить чашку акиви и помыться… — я остановился и обернулся. — Ты согласна подождать пока я помоюсь и побреюсь?
 Дел тоже встала. Она подошла к двери и одной рукой откинула в сторону тонкий занавес. В другой руке по-прежнему была яватма.
 — Ради такого, — мрачно сказала она, — я готова прождать весь день и всю ночь.
 — Очень большое спасибо, — кисло поблагодарил я, — но думаю, что ТАК долго тебе ждать не придется.
 — Может и нет, — вежливо согласилась она. — Но я сомневаюсь, что тебе быстро удастся смыть с себя всю грязь.
 Я в этом тоже сомневался, но решил воздержаться от язвительного ответа. В конце концов, если Дел в состоянии шутить надо мной, хотя и неудачно, значит она не так расстроена, как я боялся.
 А может я действительно такой грязный.
 Ладно, сначала мыться. Потом акиви.
 Клин может подождать.
 В Кууми все цены были ненормально завышенными, в том числе и плата за вход в купальню. Но я не пожалел о потраченных деньгах. Хотя мой кошелек почти опустел, когда я снова вышел на улицу, довольно поглаживая свежевыбритый подбородок и поправляя ремни перевязи, я чувствовал себя совсем другим человеком. Теперь мне нужна была только чашка акиви и я направился к кантине. Но далеко идти мне не пришлось. Она сидела на темно-гнедой кобыле, держа повод жеребца. На ней был белый бурнус, с плеча свисала светлая коса. Под бурнусом перевязь. Набитые вещами сумы висели у седел.
 Кажется у меня открылся рот от изумления.
 — Кобыла?
 Дел пожала плечами.
 — Что было.
 — Во всем Кууми не нашлось ни одного мерина на продажу?
 — Не нашлось. Я спрашивала. Я искала.
 — А что я буду делать с жеребцом?
 — А поведение жеребца не моя забота. Это твоя лошадь, — она сладко улыбнулась. — Уж кто-кто, а ты сумеешь ему объяснить, как мужчина должен обуздывать свои аппетиты.
 — Аиды, баска…
 — Она не в охоте.
 Я выругался.
 — Ты уверена?
 Дел уставилась на меня.
 — А что, он на нее лезет?
 Довод.
 — А если она придет в охоту? Он же голову потеряет.
 — Было бы что терять, — Дел повернулась в седле. — Так ты едешь?
 Я взял повод.
 — Еду куда? Ты хотя бы представляешь, куда мы направляемся?
 Она нахмурилась.
 — Ты говорил что-то про Джулу.
 — Да. В Джулу. В домейн дочери Аладара.
 — Но она в Искандаре. По крайней мере еще недавно была там. Вряд ли погоня успела нас обогнать, так что пока нам ничего не грозит — если уедем отсюда быстро.
 — Ты кажется говорила, что готова прождать весь день и всю ночь, пока я не помоюсь.
 — Но ты уже помылся. Это сразу можно определить по отсутствию запаха,
 — Дел усмехнулась, заметив, что я нахмурился. — Ну что, едем?
 Я перекинул повод на шею жеребца и залез в седло.
 — А почему ты так торопишься?
 — Чем быстрее мы найдем Шака Обре и избавим мой меч от заразы Чоса Деи, тем лучше.
 — Ты даже не знаешь, где его искать.
 — Ты тоже, — она помолчала. — Или знаешь?
 Я направил жеребца к Южным воротам, скрывавшимся за ветхими серыми зданиями, и махнул рукой.
 — Где-то там.
 Дел издала издевательский смешок.
 — Многообещающе.
 — Тогда веди сама.
 В мрачной тишине кобыла обогнала жеребца и зашагала перед ним. Как и следовало ожидать, жеребец не мог ее не заметить.
 — Так? — невинно спросила Дел.
 — Все, хватит, — пробормотал я.
 Жеребец совсем не обрадовался моему решению заставить его снова выйти вперед и согласился со мной только после недолгой, но оживленной дискуссии.
 До Джулы за кобылой мы бы спокойно не дошли.
 Мы ехали полдня, потом остановились. В абсолютной тишине мы мрачно смотрели на раскинувшееся перед нами пространство, полное сверкающих кристаллов. Граница Пенджи была едва заметной, но ее можно было различить. По эту сторону мы были в безопасности. Несколько шагов вперед — и мы уже рисковали.
 Но мы рисковали и раньше.
 Кобыла выгнула шею. Жеребец ответил низким утробным урчанием, которое угрожало перейти в визг. Я ударил его ногой по плечу.
 — Ты ей не нужен, — отрезал я.
 Дел почти улыбнулась, потом кивнула на Пенджу.
 — Сколько дней до Джулы?
 — Все зависит от Пенджи.
 — Это понятно. Сколько было раньше?
 — Не знаю. Просто не помню, много времени прошло, — я похлопал жеребца по толстой шее и отвел его подальше от кобылы. — Кроме того, тогда у нас было несколько задержек, помнишь? Ханджи, их жертвоприношение Солнцу… на это ушло несколько дней. И еще больше на выздоровление.
 — И Эламайн, — напомнила Дел. Конечно она ее не забыла. — Мы спасли караван Эламайн от борджуни, потом отвезли ее к этому танзиру…
 — Хаши.
 — …который решил сделать тебя евнухом, — Дел покосилась на меня. — Я это помню.
 Некоторые части моего тела тоже это помнили.
 — Потом мы остановились в Русали…
 — …и встретили Алрика, Лену и девочек, — Дел помолчала. — Тогда их было еще двое, но Лена ждала третьего ребенка…
 — …и последний раз, когда мы видели их — всего четыре дня назад — она снова ждала ребенка.
 Дел заулыбалась.
 — Надеюсь родится мальчик. Может тогда она сможет отдохнуть.
 — А по-моему Лена не имеет ничего против детей Алрика, — я шлепнул по любопытному носу жеребца концом сандалии. — Даже не думай об этом.
 — И еще был Терон, — напомнила Дел.
 Которого я убил в круге.
 — И Джамайл, — кивнул я.
 Дел нахмурилась.
 — И Джамайл, — повторила она и внимательно посмотрела на меня. — Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО джихади?
 — Откуда, в аиды, мне это знать?
 Она не сводила с меня глаз.
 — Но ты говорил, что Джамайл показал на тебя. Ты поклялся на своей яватме.
 — Он показал на меня. И я поклялся на своей яватме. Я не выдумываю.
 — Значит может… — она нахмурилась. — Нет. Это невозможно.
 — Что? Что я могу быть мессией? — я ухмыльнулся. — А ты можешь представить себе человека, который подходит для этого дела больше чем я?
 Взгляд Дел был уничтожающим.
 — Ну хорошо. Я знаю, что все это звучит глупо, но я не вру. Дел, он действительно показал на меня.
 — И когда же ты будешь превращать песок в траву?
 Я фыркнул.
 — Если б я умел.
 — А джихади должен уметь.
 — Может он и умеет.
 — И у тебя это получилось… — вдруг сказала Дел. Ее лицо покраснело, потом побелело. Она уставилась на меня широко открытыми глазами. Взгляд у нее был совершенно отсутствующий.
 — Что? — резко спросил я. — Что случилось?
 Она сглотнула комок в горле и тихо прошептала:
 — Ты превратил песок в стекло.
 Несколько секунд мы с Дел смотрели друг на друга, пытаясь разобраться в новой теории.
 Потом я издал смешок. До обычного ему было далеко, но в моем состоянии и это было достижением.
 — Аиды, баска… вот весело, если в это пустынное предсказание действительно вкралась ошибка?
 Дел была потрясена. Даже губы у нее побелели.
 — Что ты имеешь в виду?
 — Что этот джихади должен покрыть весь Юг не зеленью, а стеклом.
 — Но… — Дел нахмурилась. — А какая польза от стекла?
 — Ну как же, каждый сможет вставить его в окно, — я усмехнулся. — Ладно, это глупость.
 — Но… — она пожевала губу, потом сдалась и вздохнула. — Знаешь, это было бы настоящей глупостью, если бы ты действительно оказался джихади.
 Я почувствовал себя задетым.
 — Почему?
 Она задумчиво смотрела меня.
 — Потому что ты танцор меча. Зачем тебе быть кем-то другим?
 — Ты думаешь я не гожусь для этого? Думаешь я не смог бы?
 — Быть мессией? Нет.
 — Почему нет?
 — Ты совсем не знаешь, что такое деликатность. Тонкое обращение с людьми, — она улыбнулась. — Ты можешь поделиться мудростью с человеком только пригласив его в круг.
 — А меч хорошо помогает набраться мудрости.
 — Джихади не танцоры мечей.
 — Откуда ты знаешь? Ты даже не поняла, что это за слово, пока я не объяснил.
 — Потому что… просто знаю.
 — Знаешь ты недостаточно, — я шлепнул жеребца между ушей. — И не мечтай, покусанный блохами… Нет, баска, серьезно. Я жду ответа.
 Она пожала плечами.
 — Ты это просто ты. У тебя есть свои плюсы, которые скрываются за кучей минусов. Но джихади? Нет. Джихади ОСОБЫЕ, Тигр, — она посмотрела как я снова врезал жеребцу, когда он попытался подобраться к кобыле. — У джихади нет проблем с лошадьми.
 — А ты откуда знаешь? Самого Искандара лошадь ударила по голове, помнишь?
 — И ты кажется говорил, что он умер через десять дней или что-то около этого, — Дел заинтересованно взглянула на меня. — А сколько дней прошло после того, как тебя ударили?
 — Видишь? Вот и доказательство. Мне тоже досталось от лошади по голове…
 — Ну нет, — возразила Дел. — Это было бы доказательством если бы ты умер от удара.
 Я нахмурился.
 — Так что же это за джихади если он умрет до того, как успеет что-то сделать?
 — Ну если ты так хочешь превратить песок в стекло, а не в траву… — Дел задумалась и простодушно поинтересовалась. — А действительно, сколько дней прошло?
 Я заставил жеребца перешагнуть границу.
 — Ладно, брось. Поехали.
 — Четыре? — Дел на кобыле пристроилась сзади. — Значит остается еще шесть.
 — А ты, конечно, собираешься считать!
 — Мне бы хотелось быть готовой, — невозмутимо пояснила она.
 Аиды, что за женщина.
 Иногда она бывает невыносима.




 19


 — У меня от него вся кожа болит, — сказала Дел.
 Прошло несколько секунд прежде чем я проснулся.
 — Что?
 Мы ехали почти рядом. Дел взглянула на меня.
 — Ты спишь?
 — Нет.
 — Значит спал.
 — Нет. Я задумался.
 — А-а, — глубокомысленно кивнула Дел. — Твоя глубокая задумчивость сильно напоминает сон обычных людей. Ну прости меня.
 Мы по-прежнему были на лошадях, по-прежнему ехали на Юг из Кууми. Солнце уже начало спускаться к горизонту. Около часа назад мы перекусили и и я смыл свою порцию еды в желудок несколькими глотками вина. Монотонный шаг уставшего жеребца в сочетании с едой, вином и теплом дня — не говоря уже о скуке — одолели меня.
 Значит я действительно уснул, хотя и ненадолго; что-то вроде секундной дремоты, когда моргая, не сразу открываешь глаза. Если приходится проводить много времени не слезая с лошади, привыкаешь спать где угодно — и когда угодно — как только появляется такая возможность.
 Но Дел этого не объяснить.
 Я нахмурился.
 — Так от чего у тебя кожа болит?
 — От Юга. От Солнца. От Пенджи, — Дел пожала плечами, заодно проверяя вес яватмы за спиной. — Я помню нашу прошлую поездку. Тогда солнце было просто ужасным и я заболела, — Дел провела ладонью по рукаву бурнуса. — Я все очень хорошо помню.
 И я ничего не забыл. Дел была на грани жизни и смерти. Я вообще-то тоже, но моей медной шкуре проще было вынести жестокость Южного солнца. Оно, конечно, пыталось меня сжечь, но я выжил. А вот Дел почти умерла.
 — Ну, в этот раз такого не случится, — успокаивающе пообещал я.
 Она выгнула одну бровь.
 — Ты так уверен? Ты уверен, что мы снова не налетим на Ханджи? И что они не бросят нас снова в пустыне, без лошадей и воды?
 Все мое спокойствие испарилось, но я привел последний аргумент:
 — Теперь, если они захватят нас, мы точно попадем в котел.
 — А-а, я и забыла, — Дел, прищурившись, оглядела пески. — Ничего не изменилось.
 — Жарко. Сухо. Вокруг один песок, — я кивнул. — Ничего и не могло измениться.
 — Изменились мы, — она покосилась на меня. — Теперь у нас обоих чуть больше опыта.
 Я понял, о чем она.
 — И мы постарели? — я показал ей зубы в неискренней ухмылке. — Поверь, баска, теперь, когда мы снова вернулись в тепло, я чувствую себя ГОРАЗДО моложе.
 По выражению лица Дел я понял, что она мне не поверила. В душе я, конечно, помолодел, хотя на внешности это могло и не отразиться. Вот только себя со стороны я не видел, а верить ли Дел, я не знал: она могла говорить искренне, а могла и насмехаться.
 — Тридцать шесть это еще не старость, — мрачно пробурчал я.
 Улыбка Дел была слишком жизнерадостной, а потому подозрительной.
 — А вдруг тебе уже тридцать семь?
 — Может тебе этот возраст и кажется старостью — ты совсем недавно вышла из младенчества — но для меня…
 — Для танцора меча это уже годы, — добродушно поддразнила Дел. — Люди, проводящие свои жизни в круге, редко доживают до такого возраста, — Дел уже не шутила, глаза у нее были совершенно серьезные. — Пора бы задуматься, не стать ли тебе ан-кайдином… — она замолчала и нахмурилась.
 — Как это по-Южному?
 — Шодо, — кисло сказал я. — По-моему, я к этому еще не готов.
 — Ты был профессионалом многие годы. Ты учился у лучших. Даже в Стаал-Уста оценили твое мастерство…
 — В Стаал-Уста мое мастерство никого не интересовало. Им просто нужно было еще одно тело, — я отвел жеребца подальше от кобылы. — Это не для меня, Дел. Чтобы быть шодо, нужно гораздо больше терпения, чем я думал.
 — А я уверена, что если бы у тебя был ученик, терпения нашлось бы в избытке. Если бы ты знал, что каждым своим уроком ты спасаешь жизнь истойя или приговариваешь его к смерти, ты бы понял, сколько всего можешь ему предложить.
 — Ничего не могу, — мрачно сказал я. — Ну и каким шодо я был бы с Чоса Деи в своем мече?
 — Когда ты его освободишь…
 — Нет, баска. Я танцор меча. Я просто танцую, я не учу.
 — Но ты учил меня, — настаивала она. — Ты очень многому меня научил.
 — И чуть не убил. Этим я тебя тоже чему-то научил?
 — Я узнала, что ты человек колоссальной силы воли.
 Я изумленно уставился на нее.
 — Ты всерьез!
 — Конечно.
 — Баска, я чуть не убил тебя. Первый раз в Стаал-Уста, второй раз в оазисе, после того, как я прикончил всех борджуни.
 — Но каждый раз ты сдерживался, — она пожала плечами. — В Стаал-Уста ты победил пробужденную яватму, откликнувшуюся на первый призыв и дикую от вкуса первой крови и желания совершить убийство. В оазисе ты боролся с Чоса Деи. Человек слабее, с более слабой волей, сдался бы в обоих случаях. И я была бы уже мертва.
 — Ну да… — я чувствовал себя неловко и пожал плечами. — Но это не делает меня шодо.
 — Я не настаиваю, — спокойно сказала она. — Я только отмечаю, что у тебя есть такая возможность.
 У меня в животе что-то дернулось.
 — Слушай, а ты завела этот разговор не из-за того, что достигнув своей цели, убив Аджани, теперь просто хочешь поменять образ жизни?.. И в новой жизни забыть о старых знакомых?
 Дел сжала губы.
 — Мы это уже обсуждали. У меня ничего не осталось. Меня изгнали с Севера, а на Юге я никогда не смогу стать шодо. Кто придет учиться у женщины?
 Я пожал плечами.
 — Другие женщины.
 Голубые глаза подернулись дымкой.
 — А сколько Южных мужчин дадут своим женщинам такую свободу?
 — Может это будут женщины, которых не интересует мнение мужчин?
 В ответ я услышал смешок.
 — На Юге не найдется ни одной женщины, которая согласилась бы рискнуть потерять мужчину или лишиться шанса завоевать его ради того, чтобы обучаться у меня.
 Дел была права.
 — И в итоге мы пришли к тому, с чего начали. Так что может согласимся оставаться такими, какие мы есть, и не будем беспокоиться о будущем?
 Дел уставилась вдаль.
 Я ждал.
 — Согласна?
 — Посмотри туда, — Дел показала. — Там что-то двигается.
 Я проследил за ее пальцем и увидел. Черная точка на горизонте.
 — Я не… подожди. Да, кажется ты права… — я привстал в стременах, разглядывая горизонт между ушами жеребца. — Похоже на человека.
 — Без лошади, — объявила Дел. — Кто в здравом уме пойдет пешком через Пенджу?
 — Мы шли, — напомнил я. — Конечно у тебя была песчаная болезнь и ты была далеко не в здравом уме…
 — Брось, — сказала она. — Давай больше не будем тратить время на воспоминания. Его — или ее — каждая минута промедления может погубить.
 Дел сжала колени и кобыла понеслась по пескам, поднимая в воздух облака пыли. Жеребец громко фыркнул и бросился за ней.
 Мне выбирать не приходилось, и я не стал удерживать его.
 Оказалось, что это он, а не она. И Дел была права: тут вопрос жизни и смерти решали минуты. Когда гнедой примчался к нему, Дел уже стояла около него на коленях и помогала держать одну из своих фляг.
 Гнедой остановился, Дел обернулась и посмотрела на меня поверх плеча, покрытого пыльным бурнусом. Она ничего не сказала, но все ясно было и без слов. Дел хорошо умеет объясняться одними движениями, не говоря уже о выражении лица. Но на этот раз стыда под ее осуждающим взглядом я не почувствовал — я отстал от нее ненамного, хотя и не гнал жеребца — и сердито нахмурился, чтобы показать, что ее выговор не принят.
 Как она к этому отнеслась, было ее делом.
 На мужчине был простой бурнус из легкой ткани разорванный в нескольких местах и такой же хитон. Без меча. Похоже, что ему было чуть больше двадцати, но я мог и ошибаться — пыль на его лице запеклась плотной коркой и трудно было что-то рассмотреть. Пот — и может слезы? — оставили на щеках темные, извилистые канавки.
 Он припал к фляге и застыл с закрытыми глазами в чисто физическом блаженстве получив то, чего требовал весь его организм. Вода стекала по его подбородку, капала на грязный поношенный бурнус и тут же высыхала; прежде чем Дел успела сказать хоть слово, он протянул руку к подбородку, чтобы подхватить стекающие капли.
 Рожденный и выросший на Юге, это видно и по внешности, и по привычкам.
 Мучившая его жажда наконец-то ослабла, он впервые открыл глаза и уставился поверх фляги на Дел. Пока он разглядывал спасшего его человека, в том числе и определял его пол, карие глаза все больше расширялись.
 Он резко выпрямился и тут же увидел меня. Несколько секунд он раздумывал, потом снова взглянул на Дел, и снова на меня. В конце концов, он выдавил одно слово:
 — Африт?
 Я фыркнул. Дел покосилась на меня, не понимая причины моего веселья, потом отвернулась. Если бы Дел поняла язык, ей было бы что сказать, но Южанин говорил на архаичном диалекте пустыни, известном только тем, кто жил в Пендже. Я не слышал его уже много лет.
 Я прикинул, не стоит ли подыграть — было бы весело признать, что Дел действительно была Южным духом — но потом решил не рисковать. Парень и без того был сухим как кость и почти обезумел; чтобы окончательно сойти с ума ему не хватало только моего подтверждения встречи с духом. После этого никто не смог бы разубедить его, что он еще не мертв.
 — Нет, — сказал я ему. — Она Северянка.
 Он сидел застыв, не сводя с нее глаз, выпивая ее как будто она была слаще, чем вода во фляге.
 Глядя на него, я повеселился, а потом подумал, что мое веселье можно было принять и за оскорбление. На Дел стоило посмотреть. О Дел стоило мечтать. А для него Дел была и спасением: она дала ему воды.
 Я усмехнулся.
 — Ты произвела на него впечатление.
 Она привычно дернула плечом; мужские взгляды Дел никогда не радовали и она не любила говорить о повышенном внимании к себе. На Юге подобные взгляды чаще всего доставляли одни неприятности, потому что осмотром дело не ограничивалось: каждому хотелось более тесного контакта.
 — Еще? — спросила она, снова предлагая ему флягу.
 Он взял ее машинально и неторопливо сделал несколько глотков, по-прежнему не сводя глаз с Дел. Организм уже получил необходимую воду. Теперь он пил для удовольствия.
 И, как я подозревал, потому что не смел отказать ей.
 Жеребец вытянул шею, пытаясь дотянуться до кобылы, стоявшей в шаге или двух от нас. Он шумно фыркнул и утробно заурчал. Хвост поднялся. Из-под верхней губы показались огромные зубы. Всем видом жеребец демонстрировал свой интерес к кобыле и огромное желание познакомиться поближе.
 Вот только этого мне и не хватало — да и не только мне, любому человеку — жеребца, твердо решившего свести более близкое знакомство с кобылой. А поскольку в физическом плане лошадь во многом превосходит человека, разубеждать жеребца нужно было быстро и решительно. Пока кто-то не пострадал.
 И я врезал ему кулаком по носу.
 Медяшки упряжи зазвенели когда его голова взлетела к небу. Я сильнее сжал поводья, стараясь не выпустить их — стараясь не выпустить ЕГО — и при этом по возможности не подставить свои сандалии ему под копыта.
 Дел, конечно, снова обернулась и подарила мне укоризненный взгляд, но я не отреагировал. Это не она висела на другом конце повода беснующегося жеребца, возжелавшего кобылу; ЕЕ кобылу, должен я заметить. Если бы в Кууми она купила мерина, таких проблем у нас бы не было.
 Тем временем кобыла оценила страсть гнедого и издала застенчивое ржание, показывая, что она тоже не против.
 В это же время молодой человек на песке решил наконец-то от этого песка оторваться. По крайней мере частично: он встал на колени, потом прижал одну ладонь с разведенными пальцами к сердцу и низко поклонился. Поклон сопровождался речью на языке, которого даже я не знал.
 Закончив бормотать, он поднялся.
 — Караван, — объявил он, махнув рукой в глубины Пенджи.
 Я прищурился.
 — Далеко отсюда?
 Он объяснил.
 Я перевел для Дел, которая весь разговор растерянно хмурилась. Потом попросил его объяснить поподробнее.
 Он объяснил. Когда рассказ был завершен, я пригладил каштановые волосы и вяло пробормотал проклятье.
 — В чем дело? — спросила Дел.
 — Они направлялись в Искандар, — сказал я. — Он и еще несколько человек. Они наняли пару проводников, чтобы перейти через Пенджу, но эти так называемые проводники завели их сюда и бросили.
 — Бросили, — повторила она.
 Я махнул рукой.
 — Они никого не убили, не ранили. Просто привели их сюда, отобрали все деньги и воду и оставили, — я махнул рукой. — Зачем тратить время на убийство если Пенджа сделает это за тебя?
 — У него не было лошади? — спросила Дел.
 — Был осел. Но он сбросил его и убежал, — я ухмыльнулся. — Обычное ослиное поведение.
 Дел взглянула на Южанина.
 — Значит он пошел за помощью.
 — Из его слов я понял, что их заставили помучиться. Увели подальше от путей, подальше от знаков… — я пожал плечами. — Он надеялся, что найдет людей, которые помогут — покажут дорогу к поселению или оазису. Он хотел достать лошадь и воду, — я снова пожал плечами. — Остальные в пустыне, в фургонах.
 Дел, прищурившись, посмотрела на небо.
 — Нет воды, — задумчиво пробормотала она. Потом повернулась к Южанину и долго изучала его.
 Я знал, что за этим последует.
 И, честно говоря, возражать не собирался; она была права. Я тяжело вздохнул и предупредил ее слова, подняв руку.
 — Я знаю, знаю. Ты хочешь поехать туда. Ты хочешь отвезти его к каравану, а потом довести их всех до Кууми.
 — Это ближайшее поселение.
 — Точно, — я посмотрел на запад. — Ну ладно. Вообще-то Салсет тоже подобрали нас в пустыне и только поэтому мы сейчас живы.
 — В твоем голосе я не слышу благодарности.
 — Я им очень благодарен. Я просто думаю, сколько времени мы потеряем и кого встретим в Кууми, когда туда вернемся.
 Дел нахмурилась.
 — А кого?
 — Танцоров мечей, — ответил я. — И кроме того, толпу верующих идиотов, таких же как этот.
 — Какое право ты имеешь называть его верующим идиотом? — возмутилась Дел. — Только из-за того, что он верит в то, во что не веришь ты…
 Я прервал ее не дожидаясь конца речи о достоинствах религии.
 — Он дурак, — отрезал я. — И у меня есть полное право называть его так.
 Она ощетинилась.
 — Почему? ЧТО дает тебе право…
 — Потом что каждый человек, который поклоняется мне, может быть только дураком.
 Не ожидавшая такого ответа Дел откровенно растерялась.
 — Что? — наконец выдавила она. — А причем тут ты?
 — Я — тот, ради кого он и другие идут в Искандар.
 — Зачем? — она хлопнула ресницами.
 — Кажется они услышали истории Оракула о джихади, — я пожал плечами.
 — Они подхватились и поехали на Север.
 Дел хотела мне еще что-то высказать, но промолчала. Она долго смотрела на верующего идиота, обдумывая мои слова и оценивая Южанина, и, наконец, вздохнув, провела рукой по лбу.
 — Теперь ты понимаешь, что я имею в виду? — спросил я. — Ты ведь тоже думаешь, что он дурак.
 Она поморщилась.
 — Я готова признать, что убеждения могут заставить совершать нелепости, но то, что он верит в человека, который должен прийти, чтобы помочь его родине, не делает его дураком.
 — Правильно, — согласился я. — Значит я должен хотя бы доставить его и его людей в Кууми. Думаю, что так полагалось бы поступить джихади, правильно?
 — Ты скажешь ему? — спросила она.
 Я усмехнулся.
 — Что? Что я подделка?
 — Может он сам догадается, — вздохнула Дел.
 — Я был уверен, что ты меня поймешь, — я похлопал жеребца по шее. — Ну, старина, кажется тебе снова нести двоих.
 Дел поправила ремень перевязи.
 — А почему не посадить его со мной? Мы вместе будем весить меньше чем ты один.
 Я посмотрел на верующего идиота, который не сводил с Дел восхищенных глаз.
 — Да, — кисло согласился я. — Он, конечно, придет в восторг.
 Дел нахмурилась и я заторопился.
 — Ладно, все. Садись и поехали.




 20


 Его звали Мехмет. Мехмет был просто занозой в заднице. Хотя, конечно, не по своей вине. Он был тем, кем был: измученным парнем без воды который очень нуждался в помощи. Беда была в том, что мы ему эту помощь предложили, а он ее принял. Вообще-то я человек не грубый, но иногда могу и забыть о деликатности. Причина этого в том, что по доброте своей я сам себе устраиваю неприятности, как например в случае с Мехметом, жаждавшим побыстрее помочь своим спутникам.
 Он очень хотел помочь им СЕЙЧАС.
 И сейчас он воспринимал именно как сейчас, а мы с Дел считали это делом-по-утру, потому что солнце село, а искать караван в темноте было бессмысленно.
 Вот только Мехмет этого не понимал.
 Дел, деловито раскатывая одеяло, с хмурым видом выслушивала его речи. Я занимался своим одеялом и отвлекся только на ее вопрос:
 — А что он говорит сейчас?
 — То же что и минуту назад. Что мы не можем ждать до утра, поскольку его акетни в беде.
 — Его кто?
 — Акетни. Я не совсем уверен, что означает это слово, но думаю, что оно как-то объединяет людей с которыми он путешествует. Что-то вроде семьи, наверное… или просто группа людей, объединенных верой.
 — Религиозная секта, — констатировала Дел. — Как те нелепые фанатики Кеми, которые избегают женщин.
 — Они заходят слишком далеко. Мехмет, по-моему, не из них, — я посмотрел на Южанина, стоявшего между нами, нервно сжимая руки, и ожидавшего нашего решения. — Ему и в голову не приходит, что женщины могут нести зло — вот, он опять с тебя глаз не сводит.
 Дел мрачно покосилась на меня.
 Мы не стали разжигать костер, поскольку деревья в полных кристаллов песках не росли, а древесный уголь, который мы захватили с собой, нужно было экономить. На ужин мы решили поесть сухого мяса, и хотя ни Дел, ни я не были в восторге от этой обычной пищи путешественников, мы знали, что с ней можно дойти куда угодно. Мы устроили на ночь лошадей, разложили одеяла. Солнце опустилось, воздух остыл; нам хотелось только поесть и лечь спать.
 Мехмет, обнаружив, что все его уговоры оказались безрезультатны, снова затянул свое: что мы не должны останавливаться, а ехать вперед, пока не найдем его акетни. Где, как он объявил, нас вознаградят за оказанную помощь.
 — Как? — сухо спросил я. — Ты же говорил, что проводники забрали все ваши деньги.
 Он упрямо поднял подбородок.
 — Вам заплатят, — повторил он. — И эта плата будет дороже денег.
 — Что-то похожее я и раньше слышал, — я расправил складки одеяла. — Слушай, Мехмет, я понимаю, что ты беспокоишься о своих друзьях, но сейчас лучше постарайся уснуть. Мы отправимся в путь при первых лучах солнца и найдем их к полудню. ЕСЛИ ты правильно запомнил расстояние, — я кинул на него мрачный взгляд. — Ты ведь его правильно запомнил, так, Мехмет?
 — В той стороне, — он показал. — А если мы отправимся СЕЙЧАС, мы найдем их еще до рассвета.
 — СЕЙЧАС мы никуда не отправимся, — отрезал я. — СЕЙЧАС я собираюсь что-нибудь поесть, переварить это в спокойной обстановке, а потом уснуть.
 Он просто оскорбился.
 — Как ты можешь спать, зная, что мой акетни в беде?
 Я вздохнул и почесал шрамы от когтей.
 — Я могу спать, — терпеливо объяснил я, — потому что я не вхожу в твой акетни, чем бы он, в аиды, ни был.
 Мехмет выпрямился. Он был стройным, сухопарым парнем, почти без жира под кожей, отчего его пустынные черты становились совсем острыми. Как и у многих рожденных в Пендже, у него был нос с горбинкой, заставляющий вспомнить о ястребе, но в карих глазах не чувствовалось пронзительности хищника.
 Он стоял между Дел и мною, разглядывая нас обоих. Мехмет был молод и самоуверен, но отличался от большинства своих ровесников. В нем не было несносности нахального начинающего танцора меча, мечтающего прославиться, как Незбет, но его переполняло то великое упрямство молодости, которое заменяло мудрость жизненного опыта. Мы с Дел казались ему эгоистами — или только я: для него Дел была чудом совершенства, а чудеса нельзя обвинять в эгоизме.
 Над головой Мехмета ночь раскатывала свое одеяло, расшитое сверкающими звездами. Серебро полумесяца роняло лучи на наши головы.
 А Мехмет упрямо ждал, когда же я передумаю, только теперь, когда он переводил взгляд с Дел на меня, лицо у него становилось злобным. Дел-то может усмирять мужской гнев своей красотой.
 — Это акетни! — зашипел он. — ЦЕЛЫЙ акетни!
 Дел хорошо почувствовала интонацию, хотя и не поняла смысл.
 — Чем он так расстроен?
 — Ничего нового, — объяснил я. — Он поет ту же старую песню, — я сел на одеяло, уже привычно поудобнее устроив колено, и посмотрел вверх на Мехмета. — Я не знаю, что такое ЦЕЛЫЙ акетни и не представляю, что такое акетни вообще. Так что давай лучше раскладывай свободное одеяло, устраивайся на ночь, а беспокоиться об акетни будешь утром.
 Он застыл в такой напряженной позе, что я испугался, как бы он не сломался. Но он только вздрогнул, потом упал на колени, склонил голову, прижал одну ладонь к сердцу и начал бормотать что-то на неизвестном мне диалекте.
 — Снова за свое, — поморщился я.
 Мехмет замолчал. Я чувствовал, что он на пределе самоконтроля.
 — Тогда может быть вы позволите мне позаимствовать у вас лошадь? — тихо спросил он. — И воду? Я поеду сейчас, а вы догоните утром.
 Мне пришло в голову, что если мы позволим ему взять лошадь и воду, самим нам ехать уже никуда не придется. Но в этом случае мы оставались в невыгодном положении: два человека на одной лошади и минимум воды.
 — Нет, — я выкопал в суме буханки пресного хлеба и два куска сушеного мяса кумфы. — Придется подождать.
 Мехмет резко повернулся к Дел, которая, застыв от страсти в его голосе, разглядывала Южанина. Он набрал побольше воздуха и снова начал свой рассказ, присоединив к нему просьбу дать ему кобылу и немного воды.
 — Она не понимает, — сказал я ему. — Она не знает твоего языка.
 Он подумал и с трудом подбирая слова повторил все на Пустынном.
 Дел посмотрела на меня.
 — Если я скажу нет, он ведь не попытается украсть ее, а? — ей, как и мне, совсем не хотелось ехать вдвоем на одной лошади и периодически идти, чтобы дать жеребцу отдохнуть.
 С улыбкой я повторил вопрос Мехмету и тот просто пришел в ужас. Он вскочил на ноги, потом снова упал на колени, сжимая свой порванный бурнус, словно собирался разодрать его, и затараторил что-то вроде укоризненной речи, обращаясь к Дел, ко мне и к небесам.
 — Я не знаю, — я опередил вопрос Дел. — Кажется мы его оскорбили.
 — А-а, — она вздохнула и полезла в сумку за своим ужином. — Мне очень жаль, что он так на это отреагировал, но теперь, надеюсь, он будет держаться подальше от кобылы.
 — Пусть лучше уводит кобылу, чем жеребца, — я жевал хлеб и краем уха слушал молитвы Мехмета. — Как ты думаешь, он так всю ночь проведет?
 Во взгляде Дел появилась растерянность.
 — Послушай, ну если он так беспокоится…
 — Нет.
 — Если они в опасности…
 — Нет. Может им очень хочется пить, но ночь они переживут. Это люди Пенджи, баска… день или два без воды не убьют их. Они умеют приспосабливаться. Поверь мне, если знаешь…
 — Мехмет боится…
 — Мехмет боится, что у него будут неприятности из-за того, что он так задерживается, — я запихнул слишком большой кусок сухой кумфы в рот и старательно начал жевать его.
 Дел прищелкнула языком от отвращения.
 С полным ртом, я оскалился.
 — Джамайл любил так делать, — сказала она. — Конечно он был гораздо моложе и просто не мог придумать ничего поумнее.
 — Видишь? — я посмотрел на Мехмета, с мрачным видом взявшегося за одеяло. — Типично по-женски, пользоваться любым случаем, чтобы переделать мужчину. Я только одного не могу понять, почему даже мужчина сразу понравился женщине, она все равно хочет его изменить?
 — Ты мне сразу не понравился, — прохладно сообщила Дел, а Мехмет смотрел на меня с нескрываемым недоумением; неужели он действительно был ТАКИМ молодым? Или просто запаздывал в развитии и ничего не знал об отношениях мужчины и женщины?
 Я задумчиво прикусил губу.
 — Ты уже достаточно пыталась изменить меня, баска.
 — И кое в чем преуспела, — Дел элегантно откусила небольшой кусочек кумфы и воспитанно прожевала его.
 Я показал в ее сторону клоками своего куска.
 — Видишь? — снова обратился я к Мехмету. — А какие женщины у вас в акетни?
 Мехмет посмотрел на Дел.
 — Старые, — сказал он. — И моя мать, — дополнение многое о нем говорило.
 Я поднял флягу.
 — И они, конечно, тоже стараются изменить тебя.
 Он пожал плечами.
 — В акетни нужно делать то, что говорят. Что бы мы ни узнавали от песка… — он замолчал. — Я уже сказал слишком много.
 — Священная чепуха, да? — я кивнул. — Вот это тоже по-женски. Они вечно все перекручивают, придумывают какие-то ритуалы, лишь бы заставить людей подчиняться. Старые, молодые, все они такие, — я покосился на Дел. — Даже Северянки.
 Дел спокойно жевала кумфу.
 Я снова повернулся к Мехмету.
 — А эта плата…. это что-то ценное?
 Мехмет вытащил из сумы кусок кумфы.
 — Очень ценное…
 Я скептически выгнул брови.
 — Если оно такое ценное, почему эти «проводники» его не взяли?
 — Потому что они были слепы. — Мехмет пожал плечами. — Их души затворены.
 — А моя нет? Если, конечно, она у меня есть.
 Мехмет сосредоточенно жевал мясо.
 — Но ты же здесь, — сообщил он. И это тоже о многом говорило.
 Я раздраженно поерзал на одеяле, стараясь поудобнее устроить колено, и выпил еще вина.
 — Ну ладно, с платой разберемся, когда приедем в Кууми. Много времени это не займет — вы не так далеко от дороги. Может ваши проводники и не хотели, чтобы вы погибли.
 Мехмет пожал плечами.
 — Теперь это не имеет значения. Они сами выбрали свое будущее.
 Я наморщил лоб.
 — Да?
 Но Мехмет уже закончил разговор. Он молча доел свою кумфу, смыл ее в желудок водой, лег на одеяло и уставился в небо. Снова бормотание. Словно звезды — или боги — могли его услышать. Я повернул голову и долго лежал, глядя в темноту. Думая: а вдруг могли.
 Я проснулся, услышав возмущенное ржание жеребца и шелест песка под его ногами. Я вскочил и помчался к нему еще до того, как успел вспомнить о больном колене, так что все мои усилия по излечению пошли прахом. Изобретательно ругаясь, я похромал дальше.
 Мехмет обернулся, почувствовав мое приближение. В руках он держал потник. Увидев выражение моего лица — и обнаженный меч — он сделал шаг назад.
 — Я только хотел помочь, — запротестовал он. — Не украсть, помочь. Я хотел оседлать его за тебя, — он положил руку на сердце. — Ты же сам говорил: с первыми лучами.
 Я бы это первыми лучами не назвал, но рассвет был уже близок. Мне пришлось поверить Мехмету: если бы он действительно собирался украсть лошадь и тихо уехать, он взял бы кобылу. Характер жеребца он успел оценить за день путешествия с нами.
 Дел тоже приподнялась и откинула одеяло. Растрепанная светлая коса свисала с плеча.
 — Мы можем поесть по дороге.
 Я стер песок с глаз и лица, повернувшись спиной к нашему лагерю. Клинок тускло сверкнул черным в слабом свете нового рассвета. Еще несколько минут сна пошли бы мне на пользу; всю ночь я просыпался от кошмаров.
 — Отойди от него, — посоветовал я Мехмету. — Он по утрам не в настроении.
 Дел тихо хихикнула, но воздержалась от комментария. Мехмет с готовностью отошел, оглядываясь через плечо на проснувшегося жеребца, и решил заняться своим одеялом. Я наклонился, подобрал перевязь, убрал меч в ножны. И выругался, когда ноготь зацепился за кожаный ремень и оторвался.
 К моему удивлению боли почти не было. Почерневший ноготь отвалился полностью.
 Я пошатнулся.
 Дел подошла, изучила «рану» и взглянула на мое окаменевшее лицо.
 — Это только ноготь.
 — Это безобразно.
 — Безобразно? — она посмотрела, потом недоверчиво хохотнула. — После всех ран, которые ты получал, не говоря уже о Стаал-Уста, где я чуть не вырезала тебе кишки — ЭТО тебя волнует?
 — Это безобразно, — повторил я, понимая, что говорю глупость.
 Дел поймала мое запястье и поднесла руку к моим глазам.
 — Ноготь, — повторила она. — Порезы после бритья у тебя были страшнее.
 — А тебя это развлекает, — обвинил я.
 Дел отпустила руку.
 — Да, развлекает. По-моему это очень весело, — но улыбка смягчила слова.
 Я провел большим пальцем по тому месту, где еще несколько минут назад был ноготь, и пожал плечами. Не знаю почему, но я сразу почувствовал себя больным.
 — Поехали, — резко сказал я. — Акетни Мехмета ждет.
 Дел снова хихикнула за моей спиной.
 — А теперь он решил поторопиться.
 — Ну хватит, — поморщился я и наклонился, чтобы свернуть свое одеяло.
 Дел, тихонько посмеиваясь, взялась за свое.
 Вот это я в женщинах ненавижу. Чтобы отомстить, они выбирают самые неподходящие способы.




 21


 К полудню я потерял ноготь на правом большом пальце, потом еще два. Вид пальцев без ногтей был настолько отвратителен, что мне постоянно хотелось вывалить на песок весь свой завтрак. Но акетни Мехмета мы нашли. Пять маленьких фургонов стояли рядом. Грубая холстина, когда-то ярко-голубая, а теперь выгоревшая, плотно обтягивала остовы. Стреноженные ослы, сбившиеся в маленькое грязное стадо, дружно заорали при нашем приближении. Я подумал, не здесь ли отдыхает и спутник Мехмета, сбросивший его и удравший. Как и ожидалось, все с радостью выбежали встречать Мехмета, но еще светлее стали их лица, когда они узнали, что мы привезли воду. Мы с Дел отстегнули от седел фляги, а Мехмет спрыгнул с кобылы и торопливо начал раздавать их, одновременно отвечая на множество вопросов на диалекте Пенджи, которого я так и не мог расшифровать. Темные глаза Южан сияли от радости и облегчения, коричневые руки сжимали фляги.
 Никто не пил. Они приняли фляги с пылкой благодарностью, но ни один не сделал ни глотка. Мехмет повернулся к нам. Мы все еще сидели на лошадях, в растерянности глядя на акетни.
 — Объясни им, что мы отдаем им эту воду, — сказал я Мехмету на Пустынном. — Мы оставили ровно столько, чтобы хватило добраться до Кууми. Они могут спокойно выпить все.
 Мехмет покачал головой, слушая бормотание Южан. Их было пятеро — у всех головы обернуты тюрбанами, темные лица полускрыты пыльными легкими вуалями. Под широкими бурнусами ничего нельзя было разглядеть, но судя по жилистым запястьям и коже, покрытой пигментными пятнами, все пятеро были гораздо старше Мехмета. Как он и говорил.
 — В чем дело? — спросила Дел.
 Я пожал плечами, придерживая жеребца, который просто горел желанием нанести визит стаду ослов, чтобы объяснить им, кто теперь за главного. Лошади ненавидят ослов. И, по-моему, взаимно.
 — Никто не хочет пить.
 Мехмет шагнул к нам.
 — Мы приносим вам свои благодарности, люди с мечами. Вы заслужили глубокую признательность акетни за воду и помощь.
 Я уже собирался начать отговариваться, но от растерянности забыл все, что хотел сказать, потому что Мехмет и его спутники упали на колени и низко склонили головы, а потом наклонились вперед так, что лбы коснулись песка. Выражение глубочайшего почтения; такого мы не заслужили. Все застыли на песке. Из-под назатыльников, защищавших кожу от солнца, спускались тонкие седые косы. Все женщины? Поспорить я бы не согласился. Да и как определить, если с ног до головы человек укутан бурнусом и вуалью?
 Мехмет нараспев произнес монотонную речь и тут же получил ответ гнусавым пятикратным эхо. Каждый приложил ладонь к песку, поднимая облачко пыли, и пальцами нарисовал через весь лоб ровную линию. Когда они подняли головы, кристаллы Пенджи, прилипшие к коже, засверкали в лучах солнца. Четыре женщины и старик, решил я. Шесть пар темных пустынных глаз встретились с голубыми и зелеными.
 И я вдруг почувствовал себя чужим. Сам не знаю почему, но мне стало неуютно. Глядя на этих Южан, я осознал, что не имею с ними ничего общего. Я был совсем другим. Какая бы кровь во мне ни текла, ни капли ее не принадлежало акетни Мехмета.
 Я поерзал в седле. Дел молчала. Мне стало интересно, о чем она думала, так далеко от дома.
 — Вы пойдете на дарение воды, — тихо сказал Мехмет.
 — Дарение? — я удивился не меньше, чем Дел.
 — Вы пойдете, — повторил Мехмет, и другие торопливо закивали и пригласили нас жестами.
 Они казались людьми безвредными — я не заметил никакого оружия, даже обычных ножей — и мы с Дел, обменявшись взглядами, уважительно приняли приглашение и соскочили с лошадей. Я подвел жеребца к ближайшему фургону и привязал его к колесу. Дел пришлось завести кобылу за фургон и оставить ее там.
 Мехмет и его акетни, во всем стараясь выразить нам свое почтение, окружили нас и отвели к самому последнему фургону, где нам предложили подождать. Потом Мехмет и другой мужчина откинули складки ткани, прикрывавшей вход в повозку, и вошли внутрь, вежливо разговаривая с интерьером. Через несколько минут фургон исторг странный груз: древнего, иссохшего человека, завернутого в серо-голубой бурнус, одетый поверх легкой белой мантии.
 Мехмет и его спутник очень осторожно вынесли старика, подчеркивая его хрупкость своим повышенным вниманием. Остальные Южане тем временем вытаскивали из фургонов подушки, веера из пальмовых листьев, ставили временные навесы от солнца. Старика устроили на подушке и над его тюрбаном натянули легкую ткань. Мехмет опустился перед ним на колени с одной из фляг и тихо заговорил.
 Я за свою жизнь встречал достаточно шукаров, шодо и святых, не говоря уже о танзирах в преклонном возрасте. Но никогда еще не видел я человека настолько старого. И с такой жизнью в глазах.
 Волосы на затылке поднялись. Кости заныли.
 Мехмет продолжал бормотать, время от времени показывая то на меня, то на Дел. Слов я не понимал, но было ясно, что он рассказывал о своих приключениях начиная с того момента, как покинул акетни. Я вспомнил свой категорический отказ искать караван ночью. У меня, конечно, были на то причины, то теперь, взглянув в яркие черные глаза древнего старика, я почувствовал угрызения совести.
 Я перенес свой вес на другую ногу, чтобы отдохнуло больное колено, и обменялся взглядами с Дел. Она не хуже меня почувствовала, что старик оценивает каждого из нас, сопоставляя увиденное с рассказом Мехмета. Если он только скажет, что я…
 Нет.
 Мехмет сказал. Мне этого слышать не хотелось.
 Как и остальные, старик носил тюрбан. Полоска ткани, обычно скрывавшая лицо, складками висела под подбородком. Темное пустынное лицо было таким морщинистым, что напоминало смятый шелк. Впалость вокруг рта выдавала отсутствие зубов. Старик сгорбился на подушке, изучая то меня, то Дел, и внимательно слушая человека на несколько десятилетий моложе его.
 Дед? Вряд ли. Скорее прадед.
 В конце концов Мехмет закончил. Потом он низко поклонился и предложил флягу старику.
 Дарение воды. Все Южане опустились на колени. Дел и я, заметив это, едва не последовали их примеру, но вовремя вспомнили, что для акетни мы были чужаками и наше вмешательство в ритуал, даже с лучшими намерениями, могло быть воспринято как оскорбление. А неприятностей нам и без этого хватало.
 Мы ждали. Потом старик положил свою жилистую, слабую руку на флягу Мехмета и что-то тихо пробормотал. Я решил, что это было благословение, а может слова благодарности.
 Мехмет налил немного воды в дрожащие, сложенные чашкой ладони. Старик развел пальцы и струйки потекли между ними, капая на песок. Когда упала последняя капля, старик легко коснулся песка, словно шлепнул ребенка.
 Я не знаю, что он говорил, но все слушали восхищенно и шумно вздохнули, когда пальцы оставили на лбу ровную полоску.
 Ничего особенного, но я не мог оторваться. Я смотрел на складки. На линии. На глубокие морщины, забитые мокрым песком.
 — Тигр? — тихо позвала Дел.
 Я не мог отвести глаз от старика. Худые руки медленно начали двигаться, и мне казалось, что каждым движением они пытались оживить во мне то, что выжег своим присутствием Чоса Деи. Кожа сразу начала чесаться, внутренности медленно леденели…
 Мне нужно выбраться отсюда…
 Складки, линии и морщины.
 — Тигр? — повторила Дел.
 Мне нужно выбраться отсюда, пока старик меня не обнаружил…
 Я поднес руку к лицу, проследил пальцами шрамы песчаного тигра. Складки, линии и морщины. Не говоря уже о четырех глубоких полосах, проходящих через щеку.
 Старик улыбнулся. А потом он начал смеяться.
 Стемнело. Мы сидели кругом, старик отдыхал на своей подушке. Все наконец-то сняли вуали и мы увидели очень похожие остроносые Южные лица, светлевшие каждый раз, когда на глаза им попадалась фляга с водой. Я был прав, успокаивая Дел: эти рожденные в Пендже люди привыкли ограничивать себя в воде и запросы их были невелики. Это отражалось на их внешности.
 Мы пустили по кругу флягу, каждый сделал глоток, потом передали кумфу и хлеб и каждый откусил по куску. Должные ритуалы были исполнены и люди начали тихо переговариваться.
 Мехмет сказал, что все они были родственниками. Такими были все акетни, объяснил он, они объединяли людей одной крови и одной веры. В своем акетни Мехмет был самым молодым и теперь, пока он не найдет женщину, которая согласится стать его женой, у старого хустафы не будет новых родственников.
 — Ху… кого? — не понял я.
 Мехмет отличался завидным терпением. Он объяснил, что хустафой назывался старейшина племени. Отец акетни. Хустафа был в каждом акетни, но их был особенный.
 Ну конечно, всегда так.
 Их хустафа, продолжил он, зачал трех девочек и двух мальчиков с женщиной, которая давно уже мертва. Они, в свою очередь, зачали других детей, но никто не захотел остаться в акетни. Двое умерли в сезон лихорадки, трое других просто ушли.
 Мы с Дел переглянулись.
 Ушли, с нажимом повторил Мехмет. Они покинули их акетни в поисках порочной жизни.
 Разумеется. Жизнь вне акетни — и вообще-то любой группы последователей той или иной религии — всегда считается порочной. Тут удивляться нечему.
 Аиды, как же я ненавижу слепую веру.
 Все акетни были очень маленькими. В них входили по семь человек, не больше, и только один мог быть достаточно молодым, чтобы зачать. Мехмету нужна была жена.
 Я посмотрел на Дел. Мехмет посмотрел на Дел. Все в круге посмотрели на Дел.
 Получившая такое повышенное внимание вдруг напряглась как веревка. Не понимая ни слова из нашего разговора, Дел насторожилась. От возникшей напряженности вибрировал воздух.
 — Ему нужна жена, — не без ехидства сообщил я Дел.
 Она уставилась на Мехмета. Я бывал в баньши-бурях и потеплее.
 Но Мехмет был не дурак. Он тут же поднял руку.
 — О беловолосый африт с Севера, я слишком прост для тебя.
 Я вынужден был признать, что Южанин нашел ловкий способ избежать гнева Дел и одновременно без долгих объяснений тактично успокоить обнадеженных единоверцев. Я готов был поспорить, что за время нашей поездки он неоднократно представлял себе как Дел осчастливит его, согласившись лечь в его постель — а кто о таком не мечтает, разве только мертвый, да и тот очнулся бы, подойди Дел к нему — но он понимал, что мечты останутся мечтами. Они с Дел были слишком разными.
 Придется ему довольствоваться спасением своего акетни. Хватит с него для начала, кисло подумал я. Нельзя быть таким жадным.
 Дел пошевелилась медленно и осторожно, как собака, не уверенная, чего ждать от окружающих. Шерсть на загривке еще стояла дыбом, хотя кроме меня никто этого не видел.
 Мехмет продолжал рассказывать. Оказывается и они, в глубине Пенджи, услышали о джихади и его цели.
 Я вскинул голову. Он ведь говорил обо мне.
 Конечно их хустафа давно уже ожидал прихода мессии. Акетни и существуют для того, чтобы его встретить.
 Я нахмурился. Мехмет это заметил и заторопился все подробно объяснить. С его говорливостью он не мог смолчать.
 Когда он закончил, я кивнул, надеясь, что больше ничего об этом не услышу. Но рядом сидела Дел, жаждавшая узнать тему долгого рассказа на незнакомом языке.
 — О чем он говорил?
 — Мы правильно догадались, что такое акетни: это группа людей, которые создали свою религию. Такое часто случается в Пендже… когда боги отворачиваются от племени, или когда племя проигрывает большую битву, или когда начинается болезнь, когда «магия» слабеет и так далее люди расходятся. Иногда племена распадаются на семьи. Видимо это и есть такой акетни. Когда-то они ушли из племени, решив жить по-своему, по своим законам и их собственной вере, — я пожал плечами. — Я никогда не интересовался жизнью племен, но несколько раз приходилось сталкиваться с такими людьми.
 — Значит Кеми акетни?
 Я скривился.
 — Нет, Кеми совсем другие. Они выделились очень давно, пытаясь распространить свое учение по всей Пендже. Потом в каком-то древнем разрушенном городе нашлись манускрипты и Кеми решили поклоняться им.
 — Манускрипты Хамида, — кисло сказала она, — в которых записано, что женщина это мерзость?
 — Да ну их, — торопливо бросил я прежде чем ее понесло дальше. — Дело в том, что акетни Мехмета выделился очень давно. Этот старик — хустафа — внук основателя. А значит у них уже есть своя история, — я пожал плечами в ответ на ее хмурый взгляд. — Такие группы единоверцев обычно быстро распадаются, иногда за одно поколение. Борджуни, самумы, засуха, болезни… Этому акетни уже пять поколений. Его можно считать долгожителем.
 Дел посмотрела на старика.
 — А этот… хустафа. Кто он?
 — Святой, — ответил я. — Провидец, если хочешь. Насколько я понял, это слово примерно так переводится на Пустынный с их языка. Вообще, отделяясь, каждый акетни вместе со своей религией создает и свой язык. Язык этого акетни я понимаю только наполовину, но и в этой половине могу ошибаться.
 — Так что они здесь делают? — спросила Дел. — Почему они пошли так далеко?
 — Они идут в Искандар, — мрачно объяснил я. — Они отправились в путь исключительно ради того, чтобы увидеть появление джихади.
 Дел отпрянула.
 — Нет…
 Я предостерегающе поднял палец — тот, на котором еще был ноготь, если я не ошибался.
 — Подожди… Ты смотришь на предсказание как на странные слова о человеке, которого ты хорошо знаешь. До них людей дошли слухи о джихади… и их хустафа давно ожидал его появления.
 — Я не могу поверить, что эти люди покинули свой дом только ради…
 — А остальные? — напомнил я. — Алрик и Лена, Эламайн и Эснат, не говоря уже о десятках танзиров и племен.
 Она уставилась на меня.
 — Но ты же говоришь, что ТЫ джихади…
 — КТО-ТО же должен им быть! — я нахмурился и перешел на Северный язык, чтобы Южане не поняли, о чем разговор. — Слушай, я сам не понимаю, что происходит и почему твой брат показал на меня…
 — …если он показал не на Аджани…
 — …и я не знаю, что мне теперь делать… — я злобно покосился на нее, — но одно я знаю точно: ты не должна говорить им кто я.
 — Что? — переспросила Дел, прищурив голубые глаза.
 — Ты не должна говорить им, что я джихади. Даже если по твоему мнению это хороший повод для веселья.
 Она нахмурилась.
 — А почему нет? Если они решили дойти до Искандара только ради того, чтобы увидеть джихади, почему бы не показать им его?
 Я посмотрел на старого хустафу, на Мехмета, на остальных Южан, и порадовался, что выучил Северный, и разговор им непонятен.
 — Потому что, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Если бы ты всю жизнь поклонялась лжи, приятно было бы тебе узнать об этом?
 — Лжи?
 — Эти люди поклоняются джихади. Джамайл объявил джихади меня. Захотела бы ты поклоняться мне? — я продолжил не дожидаясь ответа, потому что знал, что она скажет. — Они живут мечтой, что когда-то сбудется главное пророчество: песок Юга превратиться в траву, — я помрачнел, вспоминая предположение Дел об ошибке. — Не знаю в траву или в стекло, но только этим они и живут. Вот в этом смысл ритуала, — я приложил ладонь к песку и провел грязную полосу через лоб. — Это значит, что однажды песок снова станет травой, как было при Создании. Это сделает джихади.
 — Создание, — пробормотала Дел. — Ты хочешь сказать… как с яватмой?
 — Речь идет обо всем мире, Дел, а не о магическом мече.
 — Значит, — заговорила она после короткого размышления, — они хотят добраться до Искандара, чтобы увидеть джихади, — она взглянула на старика.
 — Но ты им хоть что-то расскажешь? Свою версию происходящего?
 — Нет. Я тебе это уже говорил.
 — Значит ты хочешь, чтобы они и дальше верили, как верили пять поколений их предков, что придет джихади и изменит их мир?
 — Хуже им от этого не станет.
 Дел покачала головой.
 — Если бы ты сказал им правду, старику не пришлось бы мучиться всю дорогу до Искандара.
 Я посмотрел на хустафу. Живые глаза были такими темными, что казались одним зрачком. Я чувствовал его силу. Мехмет мог не говорить мне, что их хустафа особенный. Я бы и сам понял это.
 — Тигр?
 Волосы на затылке встали дыбом, желудок болезненно сжался.
 — Нет, — отрезал я, понимая, что разговор еще не окончен.
 Дел плотно сжала губы.
 — Тебе так хочется получить награду?
 Не подумав, я по привычке рявкнул на Южном:
 — Мне плевать на награду. У этих людей ничего нет.
 Мехмет поднял голову.
 — Есть, — заявил он, — и мы обязательно вознаградим вас.
 Я устало махнул рукой.
 — Нет… нам ничего не нужно…
 Но Мехмет, не слушая меня, быстро заговорил со стариком. Хустафа улыбнулся, потрогал рот, сказал что-то в ответ. Мехмет повернулся к нам.
 — Он согласен.
 — Согласен на что? — насторожился я.
 — Он бросит для тебя песок.
 Что-то дернулось у меня в животе. На лбу выступили крупные капли пота. Даже в словах хустафы была скрыта сила.
 — Бросит… — я не закончил, не понимая, что со мной происходит. Что-то давило на меня. Огромная сильная рука. — Ты хочешь сказать… — я вспомнил наш разговор прошлой ночью о людях, укравших у акетни воду и деньги. — Ты сказал, что они сами выбрали свою судьбу.
 Мехмет кивнул.
 — Конечно.
 — Тогда… — я повернулся к старику. Их складок дряблых век на меня смотрели живые горящие глаза.
 — В чем дело? — заинтересовалась Дел. — Что он говорит, Тигр?
 Мехмет взглянул на нее.
 — Он — Бросающий песок.
 — Бросающий песок… — повторила Дел. Голубые глаза смотрели на меня в ожидании объяснений.
 Грудь сдавило. Дышать было тяжело.
 — Бросающий песок, — угрюмо сказал я, — это человек, который может предсказывать будущее.
 — Но ты же не веришь в эту чушь… — удивилась Дел. — Ты всегда говорил…
 Мне стало совсем плохо. Я облизнул сухие губы и посмотрел через круг на старика.
 — Ты не понимаешь.
 — Он предсказывает будущее, — кивнула она, пожав плечами. — Многие этим занимаются. На кимри, на базарах, даже на улицах…
 — Это другое, — бросил я. Что-то шевелилось во мне. — Я не хочу ничего знать. Ни о сегодня, ни о завтра, ни о том, что будет в следующем месяце. Я просто ничего не хочу знать.
 Дел рассмеялась.
 — Думаешь он предскажет тебе плохую судьбу после того, что ты для них сделал?
 — Он говорит только ПРАВДУ! — зашипел я. — Хорошую или плохую, не имеет значения. Он показывает то, что действительно случится, хочешь ты этого или нет.
 Дел пожала плечами. Она просто не понимала.
 Я вообще-то тоже.
 А Чоса Деи понимал.




 22


 Ритуал был долгим и сложным. Определенный участок светлого песка Пенджи был окружен всеми членами акетни, за исключением старика. Он сидел на своей подушке, наблюдая за проходившей прямо перед ним подготовкой. Каждый Южанин провел по песку короткими деревянными граблями, чтобы выбрать комки и камешки. Потом песок проверили граблями потоньше, и, наконец, пригладили его лопаткой, чтобы получилась ровная площадка. И грабли, и лопатка были сделаны из сердцевины умершего от старости дерева и покрыты светло-коричневыми узорами. Узоры напомнили мне руны, но я не узнал их. Я поежился. Капли пота стекали по вискам. Я стер их безволосым шелушащимся предплечьем и тут же рука безвольно упала. Старик смотрел на меня.
 Сумерки переходили в ночь. Мехмет и остальные вытащили из фургона хустафы два факела, поставили их по обе стороны от старика и подожгли пропитанные маслом тряпки. На гладком совершенстве песка заметались резкие жутковатые тени.
 Мехмет принес семь небольших мешочков, поставил по три справа и слева от старика, а седьмой опустил прямо перед ним. Мешочки были сшиты из мягкой светлой кожи и перевязаны шнурками с бусинами. Мехмет осторожно открыл каждый, стараясь не коснуться священного содержимого и не просыпать его. Закончив, он присоединился к полукругу закутанных в бурнусы и вуали акетни, застывшему за спиной хустафы.
 Дел сидела рядом со мной. От хустафы нас отделяли несколько футов гладкого как шелк песка и миля нежелания.
 С моей стороны.
 Капли пота упрямо стекали, вырисовывая похожие на руны узоры на моем правом виске, потом они добрались до углублений шрамов на щеке и потекли к подбородку.
 Пальцы сами собой поднялись, чтобы проследить повлажневшие шрамы, следуя узору линий, вырезанных на моем лице.
 Дел собралась. Я знал, что она хотела встать и оставить меня одного, поэтому потянулся и поймал ее за запястье.
 — Останься, — прошептал я.
 — Но он будет бросать песок для тебя…
 — Останься, — повторил я.
 Секунду она колебалась, потом вздохнула и снова устроилась рядом.
 Я сглотнул комок в горле и чуть не задохнулся. Затылок зачесался. Сухожилия по всему телу напряглись так, что могли порвать покрытую мурашками кожу.
 Хустафа закрыл глаза. У меня мелькнула безумная мысль, что он просто уснул, но потом я заметил, что морщинистые веки подрагивают, а губы слабо шевелятся. Жилистые руки сомкнулись на согнутых коленях.
 Никто из акетни не издал ни звука.
 Пламя факелов задрожало от ветра, которого секунду назад не было. Завеса дыма разорвалась в тишине как старая тонкая ткань.
 Старый хустафа забормотал. Глаза резко открылись.
 Я понял, что он ничего не видит. Полностью уйдя в транс, он не замечал что вокруг него темная ночь, перед ним площадка песка, наполнявшего воздух чистым сиянием Пенджи, а рядом с площадкой сидит танцор меча, который уже не может скрывать свою нервозность.
 Не глядя, хустафа безошибочно потянулся к первому мешочку. Из него в ладонь посыпался песок. Бронзовый, блестящий. Хустафа рассыпал его по гладкой поверхности, перекидывая из руки в руку и напевая что-то непонятное. Бронзовые песчинки в беспорядке легли на площадку.
 Он делал это шесть раз, шесть порций песка: бронзовый, алый, охровый, оранжевый, желтый, голубой. По горсти каждого песка.
 Он бросал не задумываясь, не пытаясь смешивать цвета или получить контрастный узор. Песок падал как получалось.
 Последний мешочек. Старик засунул руку под широкий бурнус, вытащил что-то и поднес это к свету. Деревяшка напоминала ложку, но без дна. Вместо дна на медном обруче был натянут кусок тончайшей ткани. Одну ладонь старик положил под ткань, в другую набрал песок из последнего мешочка. Когда ладонь разжалась, в свете факелов засияли чистые кристаллы Пенджи.
 Старик приподнял ложку и начал ею покачивать, осторожно, медленно, проводя рукой над площадкой. Кристаллы Пенджи проходили сквозь тонкую ткань и покрывали цветные узоры. Шесть ярких цветов померкли под полупрозрачным слоем сверкающих льдистых кристаллов.
 Старик спрятал ложку. Мехмет завязал и убрал мешочки. Хустафа, уже выйдя из транса, наклонился к ровной площадке, покрытой случайными узорами цветного песка. Он подул. Ветерок, не сильнее дыхания младенца, приподнял кристаллы. Хустафа отодвинулся и жестом предложил мне сделать то же.
 Я задохнулся от вони магии. Все, что было у меня в желудке, поползло к горлу.
 Старый хустафа ждал.
 Я стиснул зубы. Наклонился. Чуть подул на поверхность, представляя, каким дураком я должен был выглядеть со стороны.
 Черные глаза сверкнули. Он приподнял дрожащие руки, тихонько хлопнул в ладоши, потом скрестил руки и прижал ладони к груди. Втер зашептал в пламени факелов. Легчайший порыв ветра. Он приласкал веки, погладил губы, подразнил потную кожу. Потом добрался до палитры цветного песка, покрытого кристаллами. Я не мог оторваться. Ветер играл кристаллами Пенджи, мешал цветной песок. При каждом порыве рождался новый цвет. Случайные узоры начали создавать образы. Потом образы в образах.
 — Смотри, — пригласил хустафа.
 Ветер затих и песок улегся. Хустафа терпеливо ждал, позволяя мне смотреть. Акетни за его спиной ничего не говорили и не двигались. Рядом со мной тихо сидела Дел.
 Я вдруг оказался один. Подчинившись хустафе, я вгляделся в песок и прочитал то, что скрывали узоры, свернутые как черви кольцами. Бронзовые, охровые, пепельные. Разные. Цвета, отозвавшиеся на магию, чтобы раскрыть тайну. Я смотрел на тройственное будущее, нарисованное дыханием ветра. Что может случиться. Вряд ли случится. Теперь уже не случится. Будущее, которого я не хотел. Мало что можно было разглядеть безлунной ночью и голос Дел донесся из темноты:
 — Ты не спишь.
 Сплю? Как могу я спать?
 — Что случилось? — спросила она, придвигаясь ко мне. Ее дыхание пошевелило слипшиеся от пота волосы у меня на затылке.
 Я резко сел и начал яростно расчесывать их.
 — Не делай этого больше!
 Она приподнялась на локте. Мы спали в стороне от повозок, вдали от акетни, но все равно я чувствовал их присутствие и никак не мог успокоиться. Дел откинула волосы с лица.
 — Почему ты такой нервный?
 Я пристально вглядывался в темноту. Я знал, что хустафа и остальные Южане стерли узоры, разгоняя магию, но мне хотелось еще раз посмотреть на них. Я надеялся снова увидеть на песке образы и убедиться, что я ошибся, что все будет по-другому.
 Я глубоко, неровно вздохнул.
 — Я… Ненавижу… Магию…
 Мягкий смех Дел меня не обидел. От него даже стало легче.
 — Значит ты можешь ненавидеть себя. Ты ведь теперь связан с магией.
 Холодок прибежал по спине.
 — Но не так… — бросил я. — Не так, как этот старик.
 Дел ничего не сказала.
 Я повернул голову чтобы взглянуть на нее. Наконец-то спросить.
 — Ты ведь тоже видела? Предсказание песка?
 Она внимательно смотрела на меня.
 — Ты видела, — повторил я.
 — Нет.
 Я не сразу нашелся, что сказать.
 — Нет?
 — Нет, Тигр. Предсказывали только тебе.
 Я нахмурился.
 — Подожди, значит ты совсем ничего не видела? Или ты говоришь это только потому что не хочешь вспоминать?
 — Я ничего не видела, — она засунула упрямую прядь волос за ухо. — Ничего кроме песка, Тигр. Несколько кучек нанесенного ветром песка.
 — Значит ты не видела… — я не договорил. Когда я разжал кулаки, отвалился еще один ноготь. — Ну если кроме меня этого никто не видел, может все обойдется? Может я смогу это предотвратить?
 Даже в свете звезд я заметил, как побледнело ее лицо.
 — Все кончится так плохо? — неуверенным шепотом спросила она.
 Я хмуро смотрел в темноту.
 — Я не уверен.
 Она приподнялась и села на одеяло.
 — Ну если ты не уверен, может все не так страшно?
 Я смотрел в ночь.
 — Тигр?
 Я дернулся. Провел пальцем по шрамам песчаного тигра.
 — Я не уверен, — повторил я, потом снова посмотрел на нее. — Нам нужно идти в Джулу.
 Дел нахмурилась.
 — Ты это уже говорил. Ты не объясняешь причину, просто говоришь, что нужно. Но зачем? Это домейн Сабры. Она не останется в Искандаре навечно. Меня совсем не тянет в Джулу.
 — Если бы у тебя был выбор.
 Голубые глаза Дел сузились.
 — А у тебя его тоже нет?
 — У нас.
 — У нас?
 — Если бы у нас был выбор.
 — Что ты говоришь? — заволновалась она.
 — Что из всех будущих, которые я видел, твое было самым четким.
 — Мое будущее! — Дел резко выпрямилась. — Ты видел там мое будущее?
 Я потянулся, поймал локон светлых шелковистых волос и обмотал его вокруг мозолистого пальца. Потом рука скользнула за ее шею и я притянул Дел к себе, совсем близко, и сильно прижал ее к левому плечу. Чтобы воспоминания о тройственном будущем затерялись в ее густых волосах.
 Мне хотелось прижать ее еще сильнее, так, чтобы затрещали кости.
 Пока Чоса Деи не сделал этого со мной.




 23


 Мои глаза резко открылись. Хотя до рассвета было еще далеко и никто меня не будил, я проснулся моментально: еще секунду назад я спал, а теперь о сне не осталось и воспоминаний. Не было даже привычного по утрам сожаления, что пора вставать. Я неподвижно лежал на одеяле, куске грубой ткани, сотканной на Юге из серых, красных и коричневых нитей. Дел спала рядом со мной на боку. Светлые волосы были прикрыты, только один локон отбился от остальных и лежал на верхнем плече. Внутри меня что-то оживало. Руки и ноги начали дрожать. Страх? Нет. Просто дрожь. Покалывание. Кости и мускулы больше не желали лежать неподвижно и подергивались. Я скрипнул зубами. Сжал веки. Попытался заставить себя снова уснуть. Но дрожь только усилилась.
 Ноги сводило, колено подгибалось. Руки то сжимались, то расслаблялись. Кожа начала зудеть, но я знал, что как бы я не чесался, это все равно не поможет.
 Я откинул одеяло, встал, поднял меч в ножнах и осторожно отошел от Дел, ослов, фургонов, акетни. К жеребцу. Я подошел к нему, отвязал веревку от недоуздка, перекинул повод ему на шею. Я не стал седлать его или накидывать потник, просто вскочил на спину и сжал коленями гладкие шелковистые бока.
 Он фыркнул, присел на задние ноги, пару раз переступил, поднимая пыль, а потом застыл, ожидая моего решения.
 — На восход, — сказал я ему, не приказывая ни коленями, ни поводом.
 Он сразу повернулся на восход и с места взял галопом. Ни седла, ни стремян, ни потника. Между нами только набедренная повязка и ничто не мешает всаднику и лошади чувствовать друг друга.
 Он мчался по пескам пока я не остановил его одним словом. Я перекинул ногу через холку, соскочил, отошел от гнедого шага на четыре, вынул яватму и позволил рассвету изучить ее порок.
 Возник вопрос: Зачем я здесь?
 Я вздрогнул, но отогнал его.
 Я опустил кончик меча в песок и нарисовал совершенный круг, разрезая верхний слой пыли, чтобы добраться до плоти пустыни: сверкающих льдистых кристаллов.
 И другой вопрос: Что я здесь делаю?
 Я заставил его замолчать пожатием плеч.
 Когда круг был закончен, я переступил черту, прошел к центру и, опустившись на песок, положил меч клинком и рукоятью на бедра. Приятно было чувствовать прикосновение прохладной стали к Южной (Южной ли?) коже, слишком светлой для Южан, и слишком темной для Северян.
 Что-то среднее. Ни то, ни другое. Что-то, вернее кто-то, отличающийся от всего привычного. Созданный чужой песней и не умевший слушать.
 Я положил ладонь на клинок, закрыл глаза, чтобы забыть о наступающем дне. Чтобы забыть обо всем кроме того, что скрывалось во мне и заставляло измученное тело дрожать.
 И снова вопрос: Что происх…
 Я не дал ему закончить.
 Открылся внутренний глаз. Он Видел многое.
 Переделает ли он меня? Вряд ли. Или я так нужен ему?
 Клинок потеплел под моими ладонями.
 Глаза открылись. Шатаясь, я поднялся, уронил меч, сделал два шага к периметру круга и упал на колени.
 Желудок выворачивался, но он был пуст.
 Я задохнулся, закашлялся. Посмотрел как по коже стекают капли пота.
 Аиды, что я…
 Ноги внезапно ослабли и я упал лицом в песок, из последних сил заставляя себя дышать.
 Беспомощно сжимая пальцы, которые лишились почерневших ногтей. И теперь обрели новые.
 Толчок, который пригнал меня сюда, остался только в воспоминаниях. Внутренний глаз закрылся.
 Я перекатился на спину, согнув руки и ноги, заполнил легкие воздухом, уставился вверх, в небо, где первые лучи солнца поглощали звезды. Жеребец, обеспокоенный близостью силы, которую он не понимал и не мог понять, переступил и тревожно заржал.
 Он ненавидит магию не меньше меня.
 Но он никогда не узнает, что она испытывает, пытаясь вырваться из темноты к свету дня, чтобы получить душу. Он никогда не узнает насколько она могущественна и каково чувствовать ее в себе.
 Он не знает того, что знаю я; и это незнание благословение.
 Я смотрел в небо и смеялся, потому что смеяться лучше чем плакать.
 Аиды, какой же я дурак.
 Аиды, как же мне страшно.
 Ослов успели запрячь в фургоны, акетни готовы были отправляться в путь. Дел сидела на своей гнедой кобыле. Лицо у нее было бледное и взволнованное.
 Я остановился, соскользнул с жеребца, наклонился, чтобы подобрать свои вещи, и быстро оседлал гнедого. Торопливо сделав глоток из фляги, я вскочил в седло. Единения с лошадью уже не было — мешали седло и потник.
 — Поехали, — объявил я.
 Мехмет, управлявший первым фургоном, закричал на осла, потом поднял с колен кнут и ударил по жесткому крупу. Осел шагнул вперед, зазвенели украшения упряжи, фургон пришел в движение. За Мехметом последовали остальные.
 Почувствовав приближение гнедой кобылы, я сжал бока жеребца, заставляя его двигаться, но Дел упрямо перегородила нам дорогу. Я выругался, затянул повод и отпихнул голову жеребца в сторону, пока он не успел укусить Дел или полезть на кобылу.
 — Что, в аиды…
 — Где ты был? — резко спросила она, прерывая мой поток ругательств.
 — Там, — я решил, что с нее и этого хватит.
 — И что ты там делал?
 — Что хотел, — отрезал я. — Аиды, баска, сколько раз ты уезжала подальше от меня, чтобы спеть свои песни?
 Дел засомневалась, но не успокоилась.
 — Ты уезжал, чтобы спеть?
 — А тебе не все равно?
 — Ты взял это, — «это» было моим мечом.
 — А ты обычно берешь это, — «это» было ее мечом.
 Снова сомнения. Она совсем помрачнела и сжала губы.
 — Прости, — тихо сказала она и повернула кобылу к фургонам.
 Я поехал следом. Чувствуя себя виноватым.
 До Кууми можно было добраться за день с половиной. С фургонами за два. На закате второго дня на горизонте появились контуры серого поселения и Мехмет подозвал меня.
 — Нам нужно заплатить дань у ворот.
 Я кивнул.
 Темное лицо Мехмета помрачнело.
 — Но у нас забрали все деньги.
 Ну да. Забрали.
 — Хочешь, чтобы я нашел их? Вернул деньги? — я замолчал, заметив его растерянность. — Возможно ваши проводники здесь. Кууми единственное крупное поселение в этой округе, только здесь можно купить еду, выпивку, женщин… Больше им идти некуда, тем более с набитым кошельком.
 Мехмет обернулся на последний фургон за которым ехала Дел. Фургон хустафы. Немного помучившись, Мехмет все же решился.
 — Нет, — вздохнул он. — Мы не будем нанимать танцора меча, чтобы он исправлял наши ошибки. От этого мы не станем лучше.
 — Но это ВАШИ деньги.
 Он пожал плечами.
 — Пусть они оставят их себе. Мы заработаем еще, как только в городе узнают, что с нами Бросающий песок.
 Я вздрогнул, но заставил себя успокоиться.
 — А если они снова украдут ваши деньги?
 — Хустафа бросил их будущее.
 Желудок сжался.
 — Он же не… — я испугался возможного ответа и решил не продолжать, но не выдержал. — Я хотел спросить, он ведь сам не может, а? Создавать узоры по своему желанию?
 Мехмет нахмурился.
 — Ты спрашиваешь, может ли он сам создавать будущее? Изменять его, чтобы отомстить или облегчить кому-то жизнь?
 — Если он считает, что это необходимо.
 Он перестал хмуриться и слабо улыбнулся.
 — Ты сам бросил свое будущее в песке прошлой ночью. Хустафа бросает возможности.
 — Я бросил… — я оглянулся на последний фургон. — Ты хочешь сказать, что вся эта долгая подготовка…
 — Ритуал. Без ритуала нельзя.
 Я отмахнулся.
 — Ну да, ритуал… Мехмет, зачем он нужен, если только я за все отвечаю? Зачем вся эта священная секретность?
 — Он святой, — просто сказал Мехмет. — Все святые разные. Хустафа — провидец, отец акетни, который готовится к встрече джихади.
 Я заставил себя не думать о джихади, хотя теперь эта история более чем когда-либо казалась мне глупостью. Меня беспокоил хустафа.
 — Он волшебник, — продолжил я. — Рядом с ним всегда чувствуется запах магии, он просто притворяется предсказателем.
 Взгляд Мехмета остановился на рукояти меча, поднимавшейся над моим левым плечом.
 — Все люди обладающие силой сильны: называть их можно по-разному.
 Довольно неопределенное объяснение, подумал я. На Мехмета это не похоже. И мне вдруг пришло в голову, что будущее вчера могло открыться не только мне. Дел говорила, что ничего не видела, но она не знала чего ждать. Для акетни ритуал был привычным, могли ли и они расшифровать узоры?
 — Ты пытаешься мне что-то объяснить, Мехмет? Что-то обо мне?
 Южанин улыбнулся.
 — У человека с ножом есть сила. У человека с мечом есть сила. А у человека с ножом и мечом силы еще больше.
 — Я не говорю о ножах и мечах.
 — Хустафа тоже.
 Я скрипнул зубами.
 — Я не это… — но я скривился не закончив. — Аиды, с меня достаточно… — я обогнал караван, первым подъехал к воротам Кууми и заплатил дань акетни. Только это и нужно было Мехмету.
 А я хотел большего.
 Я должен был узнать, как избежать тройственного будущего.
 Потому что оно могло стать правдой.
 Тройственное будущее: может случиться, вряд ли случится, теперь уже не случится.
 Мне выбирать.




 24


 Мы с Дел молча сдерживали лошадей у ворот пока пыль от фургонов акетни не улеглась. Под яркими солнечными лучами серая глина домов приобрела тошнотворный тускло-медный оттенок.
 — Почему ты решил вернуться? — спросила она.
 — Почему я решил вернуться? — я нахмурился. — Мне почему-то казалось, что я помогал акетни. И, кстати, именно ты предложила разыскать их.
 Мой сарказм не подействовал.
 — Ты мог бы остановиться как только Кууми появилось на горизонте. Что заставило тебя приехать сюда?
 Я выгнул брови.
 — Такая мелочь как вода.
 Дел выразительно пожала одним плечом, отметая мой несостоятельный аргумент.
 — Ты мог бы попросить Мехмета вынести нам фляги.
 — Мог, — согласился я. — Но зачем это делать? Раз мы так близко от поселения, лучше провести еще одну ночь под крышей.
 Дел не сводила с меня глаз.
 — Ты говорил, что опасаешься танцоров мечей и борджуни. Что, может случиться, они уже добрались до Кууми и схватят нас здесь.
 — Может случиться, вряд ли случится… — я замолчал, пытаясь унять дрожь, вызванную внезапно возникшими знакомыми словами. — Ладно, баска, поехали. Мы можем сами о себе позаботиться.
 Пока мы добирались до кантины Акбара, солнце опустилось за горизонт. Сияние тонкого полумесяца не затмевало свет звезд и они блестели как кристаллы Пенджи на ровной площадке Бросающего песок.
 Представив себя со стороны — угрюмого, нервного, брюзжащего — я завернул жеребца прямо на конюшню и поставил его в одну из крошечных отгороженных щелей под названием стойло. Дел мудро отвела кобылу в другой конец захудалой конюшни Акбара и сняла с нее упряжь и сумки. Медные украшения уздечки зазвенели и Дел тихо заговорила с кобылой на Высокогорном.
 Язык этот мне давался с трудом, хотя за время нашего путешествия я сумел овладеть им достаточно, чтобы говорить и понимать сказанное. Я слушал Дел и чувствовал, что сейчас в ее речи важны были не слова, а интонации. Дел что-то беспокоило.
 Пока она общалась с кобылой, я занялся жеребцом. Засыпал ему корм, дал воды и встретился с ней у выхода. Оба мы несли сумки и фляги.
 — Есть хочешь? — поинтересовался я, стремясь разрядить атмосферу.
 Дел покачала головой.
 — Значит пить.
 Дел только дернула плечом.
 — Может вымыться, утром?
 Хитрый изгиб Северного рта, по которому ничего не поймешь.
 У меня кончилось терпение.
 — Тогда ЧТО ты хочешь?
 В полумраке голубые глаза стали совсем светлыми.
 — Освободить ЭТО.
 Снова «это». Мой меч.
 — Аиды, баска, ты слишком много о нем думаешь. Мне самому надоело ждать и я с большим удовольствием покончил бы с ним здесь, чем тянуть до Джулы, но выбора мне, кажется, никто не предлагает, — я прошел мимо нее и вышел из конюшни. — Давай избавимся от этих шмоток. Мне нужна еда и чашка акиви.
 Дел вздохнула и пошла за мной.
 — Что ж, по крайней мере в этом ты не изменился.
 Мы быстро избавились от груза, купив себе постель, и вернулись в общую комнату, полную клиентов. Дым хувы спиралями поднимался к потолку, от разлитого вина пол был липким, отекавшие свечи разливали тошнотворный свет. В комнате пахло молодым вином, кислой едой, стареющими шлюхами и немытыми, потными телами.
 Обычный набор запахов для кантины.
 Заставляющий пожалеть, что у человека есть нос.
 Дел что-то тихо пробормотала. Я показал на небольшой покосившийся стол в углу комнаты, пробрался через человеческий стадный двор, зацепил ногой табуретку и подтащил ее к себе.
 — Акиви! — закричал я пухлой служанке, нагруженной чашками и кувшинами. — И две миски тушеного мяса с сыром!
 Дел застыла у стола, молча осматривая кантину. Она старалась ничем не выдать своего отвращения, но я его сразу почувствовал.
 — Садись, — бросил я. — Ты ожидала чего-то лучшего?
 Дел обернулась. Она долго изучала меня, потом опустилась на табуретку. Стол стоял в углу, в стороне от толпы; место, которое я оставил Дел должно было защищать ее со спины и боков. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы самому не занять такую выгодную позицию, но Дел предпочла не заметить это.
 Служанка принесла все, что я заказал. Кувшин акиви, две чашки, две миски, над которыми поднимался пар, и ложки. Я открыл рот, чтобы попросить воды, заранее считая монеты, но Дел меня опередила.
 — Я буду пить акиви.
 Сам не знаю, как мне удалось справиться с собой и не застыть перед ней с открытым ртом.
 — Это крепкая штучка, баска.
 — Совершенно с тобой согласна, — она потянулась за кувшином и наполнила до краев обе чашки. Едкий аромат был таким густым, что я готов был на пари разрезать его пополам мечом.
 Я сунул служанке лишнюю монету и жестом отослал ее. Я никак не мог понять, что происходит с Дел.
 — Слушай, баска, я знаю, я неоднократно говорил тебе, что ты не имеешь права упрекать меня за излишнюю любовь к неизвестному тебе напитку, но…
 — Ты прав, — спокойно согласилась она и поднесла чашку ко рту.
 — Ты не обязана делать это, баска!
 — Пей свое, — с прохладцей посоветовала она и сделала приличный глоток.
 В детстве я не получил утонченного воспитания; я расхохотался ей в лицо.
 — Боги, Дел… посмотрела бы ты на себя со стороны!
 Она умудрилась проглотить все, что взяла в рот, сохранив достоинство. Потом сделала другой глоток.
 — Баска… хватит! Не надо мне ничего доказывать.
 Голубые глаза смотрели на меня. Этот глоток дался ей лучше, лицо почти не скривилось.
 — Нельзя судить мужчину не испробовав на себе его пороки.
 Я прищурился.
 — А это ты от кого слышала?
 — От моего ан-кайдина в Стаал-Уста.
 Я ухмыльнулся.
 — В этом все Северяне — сплошная напыщенность и пустые слова.
 — А чему учил тебя твой шодо?
 — Мой шодо учил меня семи уровням работы с мечом. Больше ни на что времени не оставалось.
 — А-а, — третий глоток. — В этом все Южане — сплошной пот и благоухающие задницы.
 Всегда на середине глотка… Я подавился, разбрызгал акиви, вытер лицо.
 — А ЭТО что должно означать?
 Дел немного подумала.
 — То, что ты делаешь во сне после того, как съешь слишком много сыра.
 — После… а-а, — я нахмурился. — Слушай, тебе не кажется, что есть темы поприятнее.
 Дел сладко улыбнулась и выпила еще акиви.
 — Поосторожнее, — забеспокоился я. — Я рассказывал тебе, что со мной случилось. После первой чашки этой штуки меня унесли в кровать.
 Она вытащила косу из-под бурнуса и томно перекинула ее через плечо.
 — Кое-что у меня получается лучше, чем у тебя. Может и в этом я тебя обгоню?
 — В умении пить? Сомневаюсь. У меня многолетняя практика, и кроме того, я мужчина.
 — Так вот в чем дело, — Дел кивнула и сделала еще глоток. — Значит пить больше чем другой заставляет мужчину его гордость.
 Я вспомнил о привычных для кантин спорах кто больше выпьет. Женщины в таких соревнованиях не участвовали, разве что в качестве награды победителю.
 Тепло разлилось у меня в животе, поднялось до шеи, щеки покраснели. Дел, заметив это, улыбнулась. Мою реакцию можно было принять за ответ.
 Что сделало меня более обидчивым.
 — Мужчины во многом превосходят женщин. А некоторые мужчины в чем-то превосходят других мужчин, и ничего страшного в этом нет. Никакого отношения к гордости это не имеет. И нет ничего плохого в выяснении кто же лучше.
 — Упившись, мужчина может самоутвердиться.
 — В некоторых случаях да, — признал я. Я помнил много таких случаев.
 — Или показав, что он может дальше отлить?
 — А это ты откуда знаешь?
 — У меня было много братьев.
 Я хмыкнул.
 — Я не делаю из этого привычки. Но не отрицаю, что такое случается.
 — А как насчет женщин?
 — Что?
 — Ты соревновался за женщин?
 Я нахмурился.
 — К чему все это? Ты из-за чего-то злишься на меня? Что ЕЩЕ я сделал?
 Дел улыбнулась и сделала глоток.
 — Я просто пытаюсь понять, что делает мужчину мужчиной.
 Я выругался.
 — Мужчина может не только отливать на дальность, пить и гоняться за шлюхами.
 Дел положила подбородок на ладонь.
 — А женщина может не только печь хлеб и рожать детей.
 — Аиды, разве я не понимаю? По-моему ты давно мне это объяснила, — я плеснул в свою чашку акиви. — ТЫ хочешь еще?
 Дел улыбнулась.
 — Пожалуйста.
 — Ешь мясо, — посоветовал я, копаясь в собственной миске.
 — Сыр зеленый, — заметила она.
 Мясо тоже, немного.
 — Значит ешь вокруг. Лучшего ты здесь не найдешь.
 Она поковыряла в своей миске.
 — Не удивительно, что Кууми пришло в упадок. Единицы выживут после такого ужина.
 Я нашел кусок по цвету напоминавший мясо.
 — В сумках есть кумфа.
 Дел скривилась, а я усмехнулся.
 — Ешь, — мягко повторил я. — Чтобы утром выворачивался не пустой желудок.




 25


 Она выпила куда больше, чем я ожидал. И съела гораздо меньше, чем я надеялся. Но за свою жизнь я успел кое-чему научиться, например одной прописной истине: не стоит давать советы женщине, особенно пьяной Делиле.
 Вот только я сомневался, что она была пьяна. Ну может совсем немного. Слегка разогрелась, в голубых глазах появился блеск, на бледных щеках расцвел румянец. И выглядела она счастливой.
 Конечно, любой человек сказал бы, что быть счастливым совсем неплохо, а видеть перед собой счастливую женщину это еще лучше, ну а счастливая Дел это может быть самое замечательное зрелище — вот только я не знал, что с ней делать.
 Вернее, конечно знал. Но она была не в состоянии.
 Или в состоянии?
 Я долго мучился и в конце концов решил воздержаться. Утром она бы заявила, что я воспользовался моментом и, думаю, наполовину была бы права. И говоря «наполовину» я делаю ей большую уступку; мы давно делили постель, а разве можно воспользоваться кем-то, кто и трезвый спит с тобой?
 Да, я мог позволить ей напиться, а потом развлечься с ней в постели, но на утро она ни о чем бы и не вспомнила, страдая от головной боли.
 А мне нравится думать, что я оставляю женщине лучшие воспоминания чем это.
 Вернее оставлял. У меня не было другой женщины, кроме Дел, уже… и не вспомню сколько.
 И иногда меня это беспокоило.
 А не пора ли вспомнить?
 А хотел ли я этого?
 Аиды, нет, не стоит. Я выпил еще акиви.
 Дел увидела его раньше меня, и можно было этому не удивляться, потому что она сидела спиной к стене, а я спиной к комнате. А значит Дел успела заметить его еще по пути к нам и следила за ним внимательными, почти жадными глазами.
 На уровне моего лица я заметил свисающие по бокам руки. На пальцах блестели кольца. Легкий шафрановый хитон, расшитый золотой нитью; сверху бронзовый бурнус изысканного покроя из тонкой ткани; широкий кожаный пояс, усыпанный агатами и нефритом.
 — У меня есть деньги, — сказал он. — Сколько ты за нее просишь?
 В первую секунду вопрос застал меня врасплох, а потом я вспомнил: мы на Юге. Я слишком много времени провел на Севере и забыл некоторые обычаи, такие, например, как купля и продажа людей, когда бы это ни пришло в голову.
 Я посмотрел на Дел, заметил обманчивую расслабленность, обычно предварявшую внезапную атаку.
 — Кого? Ее? — новый ноготь указал на объект разговора. — Она тебе не нужна.
 — Нужна. Сколько?
 Я даже не посмотрел на него. И без этого было ясно, что деньги у него есть — простые люди так не одеваются.
 — Не продается, — отрезал я и снова занялся акиви.
 — Назови свою цену, — настаивал он.
 Мысленно я вздохнул.
 — А ты уверен, что она будет стоить этих денег?
 — Я покупаю отличия. Я сужу обо всем не так, как другие люди… Если я чего-то захотел, значит оно стоит уплаченной суммы.
 Я осторожно поставил чашку, слегка повернулся на табуретке и наконец-то взглянул на незнакомца. Ничего похожего я не ожидал увидеть: довольно красивый мужчина примерно моего возраста. Южанин, но с примесью другой крови, отчего острые племенные черты были сгладились. Бледные как акиви глаза были умными и очень, очень терпеливыми.
 Это могло доставить нам серьезные неприятности.
 — Нет, — повторил я.
 — Чего ты хочешь? — не сдавался он. — Я могу дать тебе не просто деньги…
 — Нет, — я посмотрел на Дел, ожидая ее вмешательства. Она молча ждала, вяло прислонившись к стене, из чего не следовало делать вывод, что она не была готова дать отпор Южанину; если бы она не пила…
 — Она мне не принадлежит.
 — А-а, — от озарения почти бесцветные глаза заблестели и я понял, что непреднамеренно понизил себя в должности. Теперь он думал, что я телохранитель или наемник. — С кем мне поговорить относительно ее покупки?
 — Со мной, — ответила Дел.
 Темно-коричневые брови слегка выгнулись, выражая спокойное удивление.
 — С тобой?
 — Со мной, — она улыбнулась своей сияющей улыбкой. Из моей головы сразу улетучился туман акиви и я насторожился. Когда Дел улыбается ТАК…
 — Ты? — на этот раз он даже развеселился. — И как бы ты себя оценила?
 Белые зубы коротко сверкнули.
 — Больше, чем ты согласишься заплатить.
 Он заинтересованно разглядывал ее.
 — Но ты и не представляешь, сколько я готов заплатить.
 — А ТЫ и не представляешь, сколько я могу потребовать.
 — Ну ладно, — вмешался я, — хватит. Этот разговор все равно ни к чему не приведет. Давайте быстренько заканчивать и каждый займется своим делом,
 — я начал подниматься. — Думаю, пора…
 — Сядь, Тигр, — сказала Дел.
 — Баска, это заходит слишком далеко.
 — Он сам завел это слишком далеко. И поскольку речь идет обо мне, я и буду принимать решение, — в ее голосе звенел лед, но лицо заливал румянец. Голубые глаза подозрительно блестели. — Я хочу знать ТОЧНО сколько он готов заплатить.
 Я очень постарался не заорать.
 — А если он заплатит? Что тогда?
 — Тогда ему придется меня купить, — Дел томно стянула кожаный шнурок с косы, растрепала волосы и снова разделила их на три части.
 — Ну хватит, — зашипел я. — Если ты думаешь, что я буду спокойно сидеть и смотреть как ты продаешь себя в рабство…
 — Не в рабство, — возразил мужчина. — Я не покупаю рабов. Я покупаю отличия.
 — Какая разница? — бросил я. — Ты не можешь ее купить.
 Дел закончила заплетать косу.
 — Не доверяешь мне, Тигр?
 Я кинул на нее яростный взгляд и заскрипел зубами.
 — Ты ПЬЯНА, — рявкнул я. — Пьяна, и от этого поглупела…
 — С тобой это часто бывает, — сообщила она и широко улыбнулась. — Я тебе когда-нибудь запрещала делать то, что ты хочешь?
 — Это другое…
 — Нет. То же самое, — она улыбнулась мужчине. — Ты гарантируешь, что заплатишь?
 Зрачки расширились. Он решил, что она уже принадлежит ему.
 — Я же сказал, что заплачу.
 — Независимо от того, какой будет цена?
 — Да, — пальцы подергивались и кольца сверкали. — Назови свою цену?
 Дел кивнула, закончила завязывать косу. Потом она отпихнула назад табуретку и поднялась. Расстегнула пояс, провела рукоять меча в разрез на плече бурнуса и мягкий шелк соскользнул на пол. Ремни перевязи плотно обтягивали тунику на ее теле.
 В тусклом свете свечей руки Дел казались совсем белыми. Серебряная рукоять отливала бледно-розовым.
 — Выбери мужчину, — приказала она.
 — Мужчину?.. — впервые он растерялся.
 — Для танца. Выбери.
 Я приподнялся.
 — Слушай, Дел…
 — Выбери, — повторила она. Он не шевелился и светлые брови удивленно изогнулись. — Ты хочешь танцевать сам?
 — Танцевать? — он посмотрел на меня. — О чем она?
 Желание понаблюдать за его реакцией пересилило раздражение.
 — А почему бы тебе не спросить ее? Она же тебе нужна?
 — Вот моя цена, — объявила Дел и, вынув Бореал, поставила кончик на стол. Меч стоял прямо, удерживаемый от падения одной рукой с длинными пальцами, слабо сжимавшими рукоять. Помолчав, она очень мягко добавила: — Я ЛЮБЛЮ танцевать.
 Она пьяна, понял я. Она пьяна и ее понесло — что, в аиды, мне делать?
 И вообще: МОГ ЛИ я что-то сделать?
 Когда я бывал в таком состоянии, никто не мог меня остановить.
 Он торопливо запротестовал.
 — Но я не танцор меча.
 — А я танцор, — улыбнулась она. — Значит выбери кого-то.
 — Ты же не… — он не закончил. Достаточно было один раз посмотреть на нее. Он повернулся ко мне. — Она ведь шутит.
 — Может поспорим? — охотно предложил я.
 — Но… она женщина…
 — А мне-то казалось, что уж в этом ты уверен, — я увлекся словесной стычкой и чувствовал себя все лучше и лучше. Дел не собиралась танцевать. Она просто играла с ним — это же было ясно.
 — Выбирай, — повторила Дел. — Если я проиграю, я твоя.
 Теперь, конечно, все в кантине заинтересовались нашей беседой. В зловонной комнате стояла тишина.
 И я впервые задумался…
 — А что, в аиды, ТЫ здесь делаешь? — спросил я его. — Люди вроде тебя обычно не бродят по подобным заведениям. Они предпочитают кантины получше… — я пожал плечами. — Ты здесь совсем не к месту.
 — У меня много информаторов. Один из них пришел ко мне с сообщением, что появилась женщина, достойная моего внимания. Этот человек получит награду.
 — Она Северянка, — объявил я. — Она не продается. У них это не принято.
 — У них, у нас, какая разница. Почти все, что есть в моей коллекции, не продавалось, но я все равно купил, — он изящно пожал плечами. — Или достал. Есть много способов получить желаемое.
 Из толпы вышел Южанин. Молодой. Пылкий. Меч в ножнах свисал с пояса, а значит он не был танцором. Он только мечтал об этом. Возможно после этого танца он уже ни о чем мечтать не сможет.
 — Я станцую против нее.
 Глаза Дел сузились. Она внимательно оценила его.
 Покупатель улыбнулся.
 — Я, конечно, заплачу тебе.
 — Сколько? — спросил парень.
 — Обсудим это позже. Я обещаю, что буду щедр. Какой смысл обсчитывать тебя, если ты выиграешь.
 Вот теперь я встал.
 — Это зашло слишком далеко…
 — Тигр, сядь…
 — Дел, не будь смешной…
 Она произнесла одно слово на холодном Северном и я понял, что Дел просвещена в ругательствах гораздо лучше, чем я полагал.
 — Ну хорошо… — согласился я.
 А потом резко опрокинул стол и сильно ударил ее в челюсть.




 26


 Дел обмякла, разжимая пальцы, державшие меч. Я подхватил ее, не обратив внимания на упавшую яватму, небрежно запихнул в угол и быстро повернулся к Южанам.
 В моих руках уже был Самиэль.
 — Меня зовут Песчаный Тигр, — объявил я. — Если у кого-то есть желание потанцевать, я готов составить ему компанию.
 Люди начали переглядываться, но никто не произнес ни звука.
 — Никто не хочет? — я повернул клинок и двухцветная вспышка скользнула по кантине: серебро и чернота. — Никто? СОВСЕМ никто? — я посмотрел на желающего купить Дел. — Ну а ты?
 Он плотно сжал губы, но тоже промолчал.
 — Нет? Ты уверен? — я еще раз осмотрел кантину. — Последний раз предлагаю, — предупредил я. Не дождавшись ответа, я повернулся к парню, который согласился танцевать с Дел, и посмотрел ему в глаза. — А как же ТЫ? Тебе ведь очень хотелось танцевать. Со мной попробуешь?
 Он нервно облизнул губы.
 — Я не знал, что это ты… Я не знал, что она твоя.
 — Она не моя, — отрезал я и снова осмотрел комнату. — Я готов вызвать каждого из вас на настоящий танец. В этом городе скучновато и мне давно пора найти себе достойное занятие.
 — Песчаный Тигр, — с уважением произнес парень, — никто из нас не выстоит против тебя.
 Я слабо улыбнулся.
 — Я рад, что ты это понимаешь.
 Позади меня зашевелилась Дел.
 — Оставайся там, — бросил я, даже не позаботившись обернуться. Ногой я достал Бореал и отпихнул ее туда же, в угол. Я сомневался, что кто-то рискнет напасть на меня со спины, но лучше было не подставляться. За такую осторожность им же следовало бы меня поблагодарить.
 — Ну что ж, кажется все выяснили, — сказал я. — Почему бы всем не заняться своими делами? — я повернулся к «покупателю» Дел и добавил, понижая голос. — Потому что если ТЫ не хочешь танцевать, нам разговаривать не о чем.
 Бледные как акиви глаза сверкнули, кольца заблестели, когда тонкие пальцы нервно сжались, но он только покачал головой.
 — Тогда отправляйся домой, — предложил я. — Уходи отсюда.
 Он слегка склонил голову, потом повернулся и вышел.
 — Представление окончено, — громко объявил я.
 Все торопливо согласились.
 Когда волнение в кантине улеглось, хотя люди и продолжали исподтишка кидать на меня взгляды и шепотом обсуждать случившееся, я убрал меч в ножны и повернулся к Дел. Она успела подобрать Бореал и сидела в углу, баюкая яватму.
 — Ну ладно, — я протянул руку к Бореал. — Давай ее мне, пока ты себе ногу не отрезала.
 Дел ловко ухватила рукоять двумя руками и клинок приподнялся. Я обнаружил, что острие меча целится в интимное место пониже живота, который сразу заныл от такого неприятного соседства. Клинок словно застыл в воздухе.
 — Назад, — сказала она.
 — Баска..
 — Назад, Тигр.
 Я повнимательнее посмотрел в ее глаза, потом снова на кончик меча. Следя за каждым моим движением, чтобы расстояние между нами не менялось, Дел подобрала с пола свой бурнус и, прижимаясь спиной к стене, поднялась. Обманчивый блеск в глазах и румянец исчезли и я понял, как ошибался: Дел не была пьяна. Дел ни на одну секунду не опьянела.
 — Что, в аиды…
 — В нашу комнату. Иди.
 Я хотел с ней поспорить, но когда в человека упираются острием меча — и надо добавить отлично отточенным острием — предпочтительнее не возражать. И я подчинился.
 Комнатой называлась крошечная ячейка с кривобоким окном, пробитым в потрескавшейся глиняной стене и пропускавшим приглушенный неровный свет. Стена, разделявшая комнаты, была сбита из потрескавшихся от жары планок, скрепленных глиной и проложенных изъеденной молью тканью. Раньше таких комнат я у Акбара не знал. Мне пришло в голову, что она очень напоминала стойло, выделенное жеребцу. А может была даже меньше.
 Два шага в ячейку и я повернулся к Дел.
 — Ладно, что ты себе..
 — Это была проверка, — мягко сказала она, задвигая потертый полог, чтобы обеспечить хотя бы видимость уединения.
 — Проверка? Что за проверка? Ты о чем?
 — Сядь, Тигр.
 Меня уже просто тошнило от ее просьб сесть. Я показал зубы и продемонстрировал ей все преимущества взгляда зеленых глаз песчаного тигра.
 — Заставь меня.
 Она прищурилась.
 — Заставить?
 — Попробуй.
 Она подумала, потом отвела в сторону клинок меча, повернулась на одной ноге, а другой метко ударила меня высоко в правое бедро.
 Такого я не ожидал. Еще вчера я бы наверняка упал, но теперь нога легко согнулась и я ушел от удара.
 Дел перестала улыбаться.
 Я поманил ее пальцами.
 — Еще одна попытка будет?
 Глаза Дел стали холодными и внимательными.
 — Твое колено…
 Я пожал плечами.
 — В норме, как всегда.
 — Я думала, что оно подогнется… я для этого так и била.
 — Грязный номер, баска.
 — Не грязнее чем твой, который ты устроил этим утром надолго исчезнув, — клинок яватмы сверкнул и острие снова пощекотало мне живот. — Как ты думаешь, зачем я все это делала?
 — Я даже представить себе не могу, зачем ты «все это» делала. Может из-за своего идиотизма?
 Она тоже показала зубы, но это была не улыбка.
 — Ты стал другим! Совсем другим, Тигр! Сначала ты скрываешь предсказания Бросающего песок, словно они меня не касаются, а потом исчезаешь, забрав только меч. Теперь догадаешься, зачем я это сделала?
 — Из твоих слов я понял, что ты меня проверяла. Только на что? Я не понимаю. Чего ты от меня ожидала?
 Дел смотрела на меня взволнованно и мрачно.
 — Я пыталась убедить себя, что ты находишься в постоянном напряжении, что тебе приходится думать о Чоса Деи… и что ты стал таким потому что ты постоянно сражаешься с ним. Иногда мне кажется, что ты выигрываешь… а иногда я не знаю.
 — И ты решила изобразить пьяную, чтобы посмотреть, что я буду делать?
 — Я не «изображала пьяную» — я просто позволила тебе поверить в то, во что ты хотел верить: женщина, выпившая много акиви, должна опьянеть. Тогда тебе не пришлось бы передо мной притворяться. Это была проверка, Тигр. Если бы ты подчинялся Чоса Деи, ты без колебаний взял бы мой меч… или меня. Мы обе нужны ему.
 Я вспомнил, как раздумывал, а не затащить ли мне Дел в постель и даже испугался, не мог ли действительно Чоса Деи внушить мне это желание, но потом решил, что мои мысли ничем не отличались от мыслей любого мужчины, увидевшего расслабившуюся и разомлевшую Дел. Ничего сверхъестественного в этом не было.
 И это, кисло подумал я, не основание колоть меня мечом.
 Я понял, что пора перейти к важному вопросу.
 — Ну а поскольку я не пытался забрать твой меч — или тебя — я остаюсь самим собой. Так?
 — Так я надеялась получить ответ, — неуверенно признала Дел.
 Я показал пальцем на яватму.
 — Тогда может ты ее уберешь?
 Дел посмотрела на меч, нахмурилась, лицо ее скривилось и я вдруг понял, что она растеряна и испугана.
 — Нет. Потому что… я боюсь.
 Мне стало больно.
 — Меня?
 — Того, кем ты можешь оказаться.
 — Но я думал, что с этим мы разобрались!
 Ее глаза искали мои и наши взгляды встретились.
 — Неужели ты не понимаешь? Ты уехал этим утром не сказав ни слова. Я не прошу тебя рассказывать мне обо всем, что ты делаешь, я понимаю что у каждого человека должно быть что-то личное, даже песня… но что я должна была подумать? Прошлой ночью тебе предсказали твое будущее и ты сказал, что я была в нем.
 Я выдавил слабую улыбку, думая что Дел становится немного собственницей.
 — Ты не хочешь быть в моем будущем?
 — Нет, если это будущее Чоса Деи, — она протянула руку к моему колену. — А теперь… это. Твое колено вдруг исцелилось. Что я должна думать?
 — И мои руки, — я поднял руки, пошевелил пальцами. — И новые ногти.
 — Тигр…
 — Баска, подожди… Дел… — я тяжело вздохнул и жестом попросил ее помолчать. — Я все понимаю. Думаю, я даже представляю, как ты себя чувствуешь. Поверь мне, я так же запутался…
 Дел оборвала меня. Она не могла больше ждать и перешла к сути дела.
 — В тебя вошел Чоса Деи?
 Я даже не раздумывал.
 — Часть его — да, — я пожал плечами. — Я бы не стал врать, Дел… ты видела, что он сделал с мечом. Он покинул меч — часть его… и эта часть вошла в меня. Но он не овладел мной, клянусь в этом, баска.
 — Но часть его в тебе, — повторила она.
 — Часть его во мне.
 Глаза Дел заблестели так, что мне показалось будто они наполнились слезами. Но я убедил себя, что ошибаюсь.
 — И кто кого из вас исцелил? Кто кого ПЕРЕДЕЛАЛ?
 Я очень глубоко вздохнул.
 — Я заставил его подчиниться. Я использовал его.
 — ИСПОЛЬЗОВАЛ его! Его?
 — Я специально уехал от вас подальше, вызвал его и использовал. Я воспользовался магией Чоса Деи.
 Кончик меча дрогнул.
 — КАК ты мог это сделать?
 — Болезненно, — я скривился. — Как-то раз — совсем недавно — ты сама сказала, что я человек колоссальной силы воли, — Дел молчала, мне оставалось только смущено пожать плечами. — Ну… я подумал, что стоит это проверить. Я же должен был выяснить, права ли ты.
 — А если бы ты оказался не прав… — прошептала она.
 — Я это предусмотрел. Я заключил себя в связывающий круг.
 — Во что?
 — В связывающий круг. Чтобы Чоса не мог выйти из него и остался в ловушке, — я пошевелился, стараясь не наткнуться на острие. Я ненавидел магию и необходимость использовать ее самому раздражала меня. Мне приходилось заниматься противным делом, и от этого я сам себе был противен. — С появлением Чоса Сам… моя яватма не умерла и не опустела. Она еще дает мне силу, если я правильно ее призываю; если мне удается пробиться к ней сквозь Чоса Деи. И я еще могу использовать ее. Когда получается, — я дернул плечом. — Это не очень приятно. Ощущения довольно болезненные.
 — Тебе всегда становится плохо если рядом магия, — мрачно напомнила Дел. — Значит ты сам себя вылечил. Ты себя переделал, используя силу Чоса.
 — Часть его силы. Я заставил его подчиниться моему приказу, — я вздохнул. — А потом долго корчился от боли.
 — А почему ты не попробовал раньше? Ты мог бы уберечь себя от многих неприятностей? — голубые глаза блеснули. — Не пришлось бы мучиться от боли в колене?
 — Мог бы, но раньше мне это в голову не приходило. Когда я это придумал… — я вздохнул и сморщился. — Я не привык использовать магию или зависеть от нее. Это такая же опора как религия.
 — И что заставило тебя передумать? — поинтересовалась Дел.
 Я вздохнул.
 — Тройственное будущее.
 — Что?
 — Что может случиться, вряд ли случится, уже не случится, — я уныло покачал головой. — Я этого не хотел… НИЧЕГО из этой чепухи. Но в Стаал-Уста мне дали кусок железа и заставили Создать яватму, а потом напоить ее кровью и призвать…
 — Но тебе не нужно было поить ее вторично в Чоса Деи! Никто тебя не заставлял делать это!
 Я печально улыбнулся.
 — Ты заставила, баска. Потому что иначе я проигрывал, а Чоса Деи получал тебя.
 Она понимала это не хуже меня. Гончие аид поймали Дел в Горе Дракона и у нее не было шансов спастись. После смерти Дел Чоса Деи забрал бы ее меч и, многократно увеличив свою силу, уничтожил бы охрану, поставленную Шака Обре.
 Кончик клинка немного опустился. Прогресс налицо.
 — А что случится дальше? Что за тройственное будущее?
 — Я видел разные образы. Жизнь и смерть, начала и концы. Обрывки. Части. Фрагменты. Несбывшиеся мечты и разбитые яватмы.
 — Мы умрем?
 — В одном будущем. Во втором мы оба выживем. Еще в одном погибаешь ты, в другом я.
 — Но это уже четыре, — удивилась она. — Четыре будущих, Тигр, а ты говорил, что оно тройственное.
 — Будущих бесконечное множество, — объяснил я. — Но для каждого из них существуют три возможности: может случиться, вряд ли случится, уже не случится, — я растерянно развел руками, понимая что связного рассказа не получается. — Каждый вариант, каждое будущее постоянно изменяется, оно может стать совсем другим, когда смотришь на него… даже когда думаешь о нем. Можно увидеть только смутную тень, возможность… — аиды, чем проще я пытался это объяснить, тем больше запутывался сам. — Ну в общем все это я увидел прошлой ночью, когда хустафа бросал песок, — я пригладил взъерошенные волосы на затылке, снимая напряжение. — Я видел каждый вариант. Они постоянно двигались, извивалось как клубок червей, — я пытался подобрать слова, чтобы она тоже смогла увидеть, а потом помочь мне понять. — Я видел все, что может случиться, вряд ли случится, уже не случится. И в середине этого клубка были мы с тобой…
 Дел совсем побледнела. Выглядела она такой же потрясенной, как и я.
 — Мне это не нравится! — вздохнул я. — Мне это совсем не нравится… я бы с большим удовольствием забыл обо всей этой истории… но что мне остается делать? Я присосался к этому мечу, а к нему присосался Чоса Деи. Я просто ничего не могу изменить, правильно? Я могу только мучиться от своей беспомощности, — я покачал головой и откинул мокрые от пота волосы со лба. — Я не просил хустафу бросать песок…
 — Из-за того, что ты мог там увидеть? — хрипло спросила Дел.
 — Я просто… не хотел, — я пожал плечами. — Я никогда не задумывался о будущем, меня отучили от этого когда я был чулой у Салсет. Рабы не должны думать ни о чем, главное для них — выжить сейчас, — я непроизвольно дернулся вспоминая прошлое. — Я предпочел бы узнать свое будущее только когда окажусь в нем.
 Дел вяло кивнула, потом улыбнулась своим мыслям, потому что они были просты и понятны и помогали не думать о беспомощности.
 — Значит… мы останемся вместе. И что бы я ни сделала и ни сказала, случится то, что предопределено.
 — Может случиться, вряд ли случится, уже не случится, — я развел руками и умудрился выдавить улыбку. — Понимаешь, Делила? Нельзя узнать свое будущее потому что оно все время меняется. То, что сейчас возможно, завтра станет маловероятным, а потом уже никогда не сможет произойти.
 Дел стерла бусинки пота с верхней губы.
 — Я не понимаю тебя. Ты не тот человек, которого я когда-то встретила в кантине.
 Я усмехнулся.
 — А ты этим не гордишься? По-моему каждая женщина мечтает изменить мужчину.
 Она выплюнула Северное проклятье.
 — Я не знаю, что тебе сказать. Ты во мне все перевернул.
 — Это во мне все перевернули, — сказал я с чувством и быстро, чтобы Дел не успела остановить меня, сцепил пальцы на клинке Бореал. — Я не Чоса Деи. Часть его во мне, но я остаюсь самим собой, — я помолчал. — Мог бы Чоса сделать это не поглотив ее? Не поглотив тебя?
 Она смотрела на мои руки. На кожу нормального цвета и темные волоски на ней, на нормальные ногти.
 — Я знаю ее имя, — сказал я. — Она была бы моей, если бы я захотел ее. Если бы я был Чоса Деи.
 — И я? — спросила Дел. — Я тоже была бы твоей, если бы ты захотел меня?
 Я медленно покачал головой.
 — Я никогда не делал этот выбор за тебя. Ты научила меня уважать чужое мнение.
 Она долго молчала, потом тихо попросила:
 — Отпусти, Тигр.
 Я разжал пальцы и Дел убрала меч в ножны.
 Я опустился на кровать, радуясь, что наконец-то могу расслабиться, и думая, что для головы, которая и без того шла кругом от запутанных и неожиданных истин, я выпил слишком много акиви.
 — Объясни мне только одно: как ты умудрилась не опьянеть?
 Дел улыбнулась.
 — Я научилась этому в Стаал-Уста.
 — Научилась? Вас учили пить?
 Она забралась на кровать, скрестила ноги и прислонилась к стене.
 — Считается, что выпивка делает танцора меча беззаботным. Я тебе это говорила.
 — Да. Неоднократно. Продолжай.
 — Поэтому прежде чем покинуть Стаал-Уста, каждый ученик должен получить один урок.
 — И какой же?
 — Мы должны пить всю ночь и весь следующий день.
 — Всю ночь и весь день?
 — Да.
 — Аиды, тебе же потом было плохо!
 — В этом все дело.
 — Довести человека до полуживого состояния?
 — Довести человека до полуживого состояния, чтобы больше никогда ему не захотелось напиться.
 — Но ты пила. Сегодня.
 — Пьянство лишает человека равновесия.
 — Это одно из его многочисленных последствий.
 — Поэтому нас в Стаал-Уста заставляли пить, а потом танцевать. Чтобы мы привыкли и научились в любом состоянии контролировать себя. Чтобы даже напившись, мы не проиграли танец.
 Я задумался. Система обучения казалась мне довольно странной, но результаты были налицо.
 — Я пью уже много лет… почему я не смог привыкнуть?
 — Меня заставляла дисциплина. Самоконтроль. Ты, напившись, не стараешься справиться с опьянением и, кроме того, у тебя самоконтроль несколько ослаблен.
 — Северная напыщенность, — пробормотал я и снова задумался. — Значит все эти разговоры, что ты можешь выпить больше меня… — я не закончил.
 — Я могу, — спокойно согласилась Дел.
 Я натянуто улыбнулся.
 — А я могу отлить дальше.
 На секунду она застыла, потом расслабилась.
 — В этом я готова признать твою победу.
 — Ну и отлично, — я поднялся. — Теперь ложись спать, а я проверю как там лошади.
 — Я могу пойти с тобой.
 Я улыбнулся.
 — Я знаю, что ты не пьяна, баска. Но я бил от души и готов поспорить, что голова у тебя болит.
 Она потрогала подбородок.
 — Болит. Такого я от тебя не ожидала, — Дел помолчала и мрачно добавила. — Стоило бы тебе за это отплатить.
 — Отплатишь, — усмехнулся я. — Если не кулаком, то языком, — я улыбнулся, чтобы она не обиделась. — Отдохни, баска, — я повернулся к двери, но так не вышел. — Да, баска, еще одно…
 Дел вопросительно приподняла брови.
 — Что, в аиды, заставило тебя бросить вызов этому клещу Пенджи?
 — Которому?
 — Богатому. Тому, который хотел купить тебя.
 — А-а, ему, — она нахмурилась. — Он меня разозлил.
 Я посмотрел на нее с подозрением.
 — Ты наслаждалась собой.
 Дел усмехнулась.
 — Да.
 — Ну спи, — я снова повернулся к двери.
 — Тигр?
 Я застыл, потом обернулся.
 — Что?
 Дел смотрела на меня внимательно и серьезно.
 — Если ты нарисовал связывающий круг, который мог запереть Чоса Деи, почему ты не оставил в нем меч?
 — Меч? — растерянно переспросил я, а потом понял. — Я, конечно, мог.
 — И Чоса Деи был бы в ловушке.
 Я кивнул.
 Дел нахмурилась.
 — Разве мы не этого добиваемся? Загнать его в ловушку из которой он уже не смог бы выбраться?
 Я снова кивнул.
 — Да. И я нашел такую ловушку. Моя яватма — ключ к ней.
 Голубые глаза сверкнули. Вопрос был слишком важен и Дел осторожно подбирала слова.
 — Тогда почему бы не оставить его в круге и не покончить со всей этой историей?
 — Потому что, — просто ответил я.
 — Потому что? Потом что что?
 Я печально улыбнулся.
 — Потому что мне бы тоже пришлось остаться в круге.
 — Тебе?..
 — Он во мне, баска. Теперь нужно освободить не только меч… нужно освободить и меня.
 Дел побледнела.
 — Аиды… — пробормотала она.
 — Я был уверен, что ты меня поймешь, — я повернулся и вышел из комнаты.




 27


 Я не пошел проверять лошадей. Я пошел к старику.
 Акетни Мехмета расположили свой лагерь на площади у караванного квартала.
 Раньше, в дни когда Кууми было суетливым и полным жизни, на этой площади располагался самый большой базар, а караваны останавливались не доезжая до поселения. После прихода Пенджи, поселение лишилось былой мощи и осмелевшие борджуни начали нападать на путников и торговцев, не успевших укрыться за стенами. Тогда-то почти опустевший базар и стал приютом всем, кто ехал в Харкихал или на Север через Кууми.
 Фургоны, обтянутые выгоревшей на солнце тканью, нетрудно было найти и в слабом свете звезд и полумесяца. Я прошел по пыльной площади и поискал фургон хустафы.
 Я мог бы догадаться, что с его способностями он должен быть узнать о моем приходе и уже ждал меня.
 Или просто успел проснуться и сделать вид, что ждал.
 Он был один. Сидел около фургона на своей подушке. Шкуры ослов покрывала серая пыль и в полутьме они казались за серебристыми. Животные сбились в стадо и, сопя и фыркая, подбирали зерна. Огромные заостренные уши постоянно двигались; хвосты с жидкими кисточками щелкали, отгоняя назойливых насекомых.
 Яркие черные глаза хустафы сверкнули при моем приближении. Я остановился перед ним.
 — Ты видел это? — спросил я. — Мой приход сюда?
 Он улыбнулся, растянув морщинистые губы, привыкшие к отсутствию зубов.
 Я опустился на колени, вынул нож и нарисовал узоры на утоптанной земле. Это были не слова — я не умею читать и писать — и даже не руны, хотя в них я немного разбираюсь, и даже не привычные символы, обозначающие воду, благословение или предупреждение.
 Несколько линий. Одни были прямыми, другие извивались, некоторые перекрещивались. Закончив, я убрал нож и взглянул на старика.
 Какое-то время он даже не смотрел на рисунок. Он разглядывал меня, изучал мои глаза, словно через них хотел прочитать мысли. Я знал, что это невозможно — ну может для кого-то и возможно, но Бросающий песок обычно читает только песок — и решил, что он ищет что-то другое. Какой-то знак. Подтверждение. А может ждет от меня признания. Я так и не понял, что он хочет и мог ли я это сделать.
 Потом он посмотрел на мой рисунок. Он долго изучал его, прослеживая взглядом каждую линию. Когда закончилась последняя, он, тяжело дыша, наклонился и положил свою тонкую дрожащую ладонь в центр рисунка. Ладонь прикрыла большую часть линий и оставила в пыли расплывчатый отпечаток. Старик поднял руку и провел через лоб ровную линию.
 Я ждал ответа.
 Или он уже ответил? Этот жест в его акетни был связан с джихади.
 Я очень глубоко вздохнул, разгоняя путаницу мыслей.
 — Я джихади?
 Он посмотрел на меня: старый сморщенный старик с грязной полоской через лоб.
 — Если это так, — не успокаивался я, — что в аиды мне делать? Я танцор меча, а не святой… не мессия, знающий как превращать песок в траву! — я замолчал, вспомнив о предположении Дел. И чувствуя себя полным дураком. — Или… может не в траву, а в стекло?
 Черные глаза сверкнули. На ломаном Пустынном он сообщил мне, что все члены его акетни вели себя достойно, ожидая когда же исполнится предсказание Искандара.
 Да, еще и Искандар. Так называемый джихади, которого ударила по голове собственная лошадь и который умер прежде чем успел совершить хотя бы что-то из обещанных чудес.
 И как полагается джихади, перед смертью он объявил, что его миссия будет выполнена, хотя он сам еще не знает как и когда это случится. А значит из слов Джамайла — неизвестно как ставшего Оракулом — можно было сделать вывод, что должен был вернуться не обязательно сам Искандар, а кто-то, выполняющий его роль.
 А я ни чью роль выполнять не собирался, большое спасибо.
 И тут же меня захватил поток воспоминаний. Они били ключом изнутри, прорываясь к поверхности моего сознания: чужие, странные, незнакомые воспоминания о зеленой, плодородной стране. Я мучительно пытался понять, где же мог видеть этот цветущий мир, а потом понял: это был Юг глазами Чоса Деи еще до его разлада с братом.
 Благодаря Чоса я очень хорошо «помнил» слова Шака Обре, пообещавшего, что если он сам не сможет восстановить мир, найдется тот, который сможет это сделать, невзирая на старания Чоса Деи.
 И вполне возможно, что именно поэтому в Искандаре и появился джихади. Он возник неизвестно откуда и его имя осталось в людской памяти только потому что в его честь был назван город, да еще сохранились воспоминания о том, что лошадь ударила его по голове — а такой истории вполне достаточно, чтобы о мессии не забыли, независимо от его святости. Так что может быть Искандар вовсе не был человеком, обычным человеком, которые живут в этом мире.
 В конце концов никто ведь не знает, как работает магия, откуда она берется и как ею управлять. Люди изучают ее и наугад пытаются подчинить себе ее силу, надеясь, что не ошибаются.
 А значит, хотя это и кажется невероятным, Искандар мог быть созданием наколдованным Шака и посланным в мир, чтобы было кому восстановить Юг, превратив песок в траву.
 Созданием. Не человеком. Его сделала магия, как Чоса Деи сделал гончих. Ведь вполне возможно, что Шака Обре тоже мог создавать, и может быть даже людей…
 Я резко выпрямился и почувствовал, что дрожь пробирает меня до костей. Я увидел совсем новую возможность. И мне она совсем не понравилась.
 — Нет, — решительно объявил я.
 Хустафа поднял голову. В слабом свете песок на лбу блестел.
 — Нет, — повторил я, вложив в одно слово всю страсть моего переделанного Чоса тела.
 Старик пожал плечами, показывая, что не собирается мне больше ничего объяснять.
 Или он просто не знал?
 Я начал задыхаться.
 — Я человек, — упрямо сказал я. — Меня не сделала магия, я не создание Шака. Я не колдовское творение…
 Мехмет беззвучно вышел из-за фургона. Удивление в его взгляде быстро сменила мягкая укоризна: я зачем-то пришел среди ночи и начал приставать к старику.
 — Кто такой джихади? — совершенно серьезно спросил я Мехмета. — Мессия? Или магическое создание, наколдованное каким-нибудь волшебником для своих целей?
 — Джихади самый святой их всех! — возмутился Мехмет.
 — Я говорю не о конкретном джихади, а вообще, — я был уже где-то на грани полного отчаяния. Дышать было тяжело и больно. — Ты знаешь откуда он приходит?
 Мехмет пожал плечами.
 — Какая разница? Прошлое не имеет значения — после появления джихади важно только настоящее и будущее. Важно то, что он делает, а не то, кто он.
 Я проглотил комок в горле, резко развернулся и ушел от них.
 Подальше от возможности — нет, невозможности — о которой я не хотел даже думать.
 Я нарушил один из самых главных законов жизни танцора меча, когда-либо вбитых в его мозг — и тело — деревянными мечами для практики и настоящими стальными клинками.
 А этот закон гласил: как бы ни был танцор меча расстроен, какие бы мысли ни занимали его, он никогда не должен забывать смотреть по сторонам.
 Потому что любая из этих сторон может нести угрозу его жизни.
 Так оно и получилось.
 К моему большому — и очень болезненному — сожалению.
 Я не успел даже выйти с площади и углубиться в узкие переулки и аллеи.
 Я прошел почти полдороги и добрался до открытого пространства у края площади, за которым виднелись темные пятна улиц, когда на меня накинулась целая армия.
 Ну может и не армия. Я мог судить только по ощущениям.
 Может всего половина.
 Обычно если на вас нападают в городе, то это один или два — или три, или четыре — воинственно настроенных вора, которым очень нужны ваши деньги. Если их цели настолько просты, они появляются из темноты один за другим как волки, надеясь напугать своим количеством и поведением. На простых людях такой прием почти всегда срабатывает, но человеку, владеющему оружием так, как танцор меча, он только дает лишнее преимущество, поскольку появляется время обнажить меч. А если в руках опытного танцора меч, даже аиды знают, сколько атакующих не смогут ничего сделать. Потому что обычно когда один из воров теряет руку — а иногда и голову, если он очень настойчив — остальные всерьез задумываются, не лучше ли им убраться.
 Обычно. Но эти дружелюбные ребята не были ворами. По крайней мере я так решил, потому что тактику воров они не использовали. Они просто всей толпой возникли из темноты и навалились на меня. Я упал на спину, захлебнувшись грязью, навозом, кровью, и отчаянно выругался.
 А мой меч в ножнах был подо мной, должен я добавить.
 Аиды, в таком затруднительном положении я еще никогда не оказывался.
 Я лежал, раскинув руки и ноги, а незнакомцы вели себя довольно сдержанно. Кулаки и ноги делали свое дело, но без большого энтузиазма.
 Пока кто-то тихо не напомнил им, что я человек непредсказуемый и доверять мне нельзя. А а если они меня упустят, ни один из них не выживет. Потому что если я их не прикончу, это сделает ОН.
 Почему-то они тут же решили, что не стоит терять время и кто-то ударил меня по виску чем-то очень твердым.
 Я проснулся в полутьме, ругаясь и чувствуя, что боль в том месте, где располагались почки, просто убивала меня. Голова тоже болела, но к этому я успел привыкнуть. А вот так надавать мне по почкам было довольно бессовестно, хотя и эффективно: человек не полезет в драку, если от каждого движения у него все болит как в аидах и пару дней вместо мочи ему придется отливать кровь.
 Над головой крыша. Что-то вроде комнаты. В ней было сухо, пыльно, спертый воздух провонял крысами, насекомыми и старой мочой. Я лежал около стены или какой-то перегородки, потому что чувствовал спиной преграду. Меня положили на правый бок и скрутили веревками. Откуда-то сзади шло смутное перламутровое сияние. Омерзительный желто-зеленый свет. Он почти не разгонял темноту, но я заметил фигуру, скрывавшуюся в глубоких тенях.
 Я понял, что не один в комнате, перестал ругаться и только тогда обнаружил, что сгоряча не обратил внимания на тонкий шнур, туго затянутый на моем горле. Запястья были чем-то — шнуром? веревкой? — связаны за спиной и это же что-то, видимо очень небольшой длины, сдерживало и мои лодыжки, отчего ноги были согнуты так, что пятки почти касались ягодиц. Очень неудобное положение.
 Которое совершенно не делало меня хозяином ситуации.
 — Песчаный Тигр…
 Оказывается они — или он — знают, кто я. С одной стороны, это позволило сделать вывод, что меня схватили не случайно. С другой, я понял, что эта неприятность покрупнее чем простое, хотя и болезненное, ограбление. Мне стало совсем плохо, когда я попытался пошевелиться, чтобы проверить, все ли кости целы, и обнаружил, что в кошельке позвякивают монеты.
 — Песчаный Тигр…
 Я застыл. Ныли запястья и затылок. В животе все свернулось.
 — Слушай, сделай одолжение? — попросил я. — Зажги побольше света, чтобы я мог увидеть на какую вечеринку меня пригласили.
 Тишина. Потом голос спросил, с оттенком мягкого удивления, уверен ли я что хочу света.
 — Ты понимаешь, что если увидишь меня, тебя придется убить?
 Вежливый, привыкший повелевать голос; один из тех, на которые не обращаешь внимания пока он не предъявит доказательство силы. Легкий акцент выдавал жителя Границы. Было еще что-то, чего я не смог распознать. Голос казался знакомым, но я никак не мог вспомнить, где слышал его.
 Я выдавил циничную ухмылку.
 — Аиды, если тебе надо, ты меня все равно убьешь. Зачем иначе было меня сюда тащить? — я поработал запястьями, но веревка не поддавалась. Она даже затянулась сильнее.
 Тишина. А потом свет.
 Я выругался, забыв о петле на горле.
 — Точно, — согласился он. — Теперь мы еще раз обсудим, сколько ты возьмешь за Северную баску.
 Я объяснил ему, что ему надо с собой сделать.
 — Ничего не имею против, — спокойно сообщил он. — Я человек довольно развращенный, об этом знает весь Юг. Меня называют Умир Безжалостный.
 Я скрипнул зубами.
 — Зачем тебе Дел?
 — Так ее зовут?
 Я снова выругался. На этот раз на себя.
 — Нет.
 Комнату освещала одна лампа. Южанин стоял перед ней и поэтому должен был казаться только темным силуэтом, но бледное сияние из-за моей спины позволяло увидеть характерное для Юга смуглое лицо, нос с горбинкой, четкие скулы, тонкие губы и глубокие впадины скрывающие необычные бледно-серые глаза. Судя по акценту, он жил на Границе. Даже при слабом свете кольца и пояс сверкали.
 — Мне нужна… Дел потому что, как я уже говорил, я собираю отличия.
 — И что, в аиды, это значит?
 Он махнул рукой.
 — Некоторые люди собирают красивые ткани, золотые украшения, лошадей, женщин, мужчин, ковры, шелка… — снова легкий жест, демонстрирующий пренебрежение к обычности. — Я собираю разные вещи. Главное для меня, чтобы они отличались от всего привычного.
 — Значит ты хочешь пополнить ею свою коллекцию.
 — Она невероятно прекрасная женщина и к тому же очень опасна. Большинство женщин — Южных женщин — мягкие, услужливые. Их можно найти везде. А в ней мягкости нет совсем. Она твердая. Она острая как стекло. Она отточена как сталь, — я едва различил его улыбку, скрытую тенями. — Она так отточена, что могла бы разрезать плоть мужчины и позволила бы ему истекать кровью у ее ног, а сама при этом улыбалась бы.
 — Она тебя разрежет, — пообещал я. — Она — танцор меча, борджуни… хорошо обученный, соединенный с яватмой танцор меча. Ты представляешь, что это значит?
 — Это значит, что она нужна мне больше чем кто-либо, — он снова улыбнулся. — И я не борджуни. Я танзир.
 — В Кууми?
 Он пожал плечами.
 — При хорошем правлении Кууми могло бы снова приносить прибыль, но я только недавно получил это поселение. Я присоединил его к моему городу, — он показал на Север. — К Харкихалу.
 — Харкихал твой? — я нахмурился. — У Харкихала не было танзира уже много лет. Это пограничный город — город жителей Границы. Ты не можешь просто приехать в него и объявить, что он твой.
 — Пока один не верит, другой сделает, — он махнул рукой. — Но я здесь не для того, чтобы обсуждать с тобой захват Харкихала. Я вообще-то ничего не должен с тобой обсуждать — я просто подумал, что тебе интересно будет узнать, что пока мы тут разговариваем, мои люди похищают для меня женщину.
 Я попытался порвать веревки, но только чуть не задохнулся и почти потерял сознание. Дрожа от злобы, я прошипел:
 — Там вот значит как ты хотел ее купить.
 — Я горжусь своим умением разбираться в людях. Когда я узнал кто ты, я сразу понял, что ты не сдашься. У тебя сложилась определенная репутация, Песчаный Тигр… Говорят, что три месяца в шахте Аладара тебя изменили, — он помолчал и добавил: — И Северянка.
 — И как же? — бросил я. — Ты хочешь сказать, что я стал мягким как Южная женщина?
 — Наоборот. Хотя некоторые, без сомнения, со мной поспорили бы — но только те люди, которые и не представляют, что движет мужчиной, — он пригладил богатую шелковую ткань своего расшитого бурнуса, кольца блеснули. — Те, кто понимают людей — или понимают тебя — говорят, что шахта и женщина сделали тебя более собранным. Что теперь ты опаснее, чем когда-либо. Раньше тебе было на все наплевать, ты жил в свое удовольствие… теперь жизнь и свобода значат для тебя очень много, теперь у тебя есть женщина, и ты уже не такой апатичный.
 — Апатичный? — в моей характеристике я бы поставил это определение на последнее место.
 — Мужчины, у которых нет дома — или пожившие в одиночестве — ходят с Пенджей, Песчаный Тигр. Им все равно, куда идти, лишь бы найти работу, женщину и вино, — он улыбнулся. — Боги благословили тебя необычным ростом, силой и реакцией, у тебя врожденный талант… Зачем такому одаренному человеку попусту тратить силу? Но нет, он просто отмахивается от насекомых вместо того, чтобы раздавить их и узнать, на что он способен… и если он предпочтет давить их, он него не будет спасения.
 Он замолчал, а я смотрел на него, сбитый с толку его выводами и умением судить о людях так легко и говорить с такой уверенностью.
 Я лежал неподвижно, помня о веревках.
 — Оставь ее в покое.
 — Нет, — он сделал шаг ко мне. — Ты понял, о чем я сейчас говорил? Ты из тех, кого нельзя купить. Ты — аномалия, Песчаный Тигр. Ты отличаешься от всех танцоров мечей, потому что они охотно продают себя, не понимая, что это тоже рабство, только другого сорта.
 Я подавил в себе злобу и постарался говорить спокойно.
 — Значит я тоже войду в твою коллекцию?
 — Нет. Танцоров мечей можно купить десяток за медяшку… конечно, может быть, ты стоишь и подороже, но не настолько, чтобы я захотел пополнить тобой мою коллекцию. Нет, — задумчиво повторил он. — Если бы мне понадобился танцор меча, я взял бы Аббу Бенсира.
 Я рявкнул не задумываясь:
 — Аббу Бенсира!
 — Я собираю все самое уникальное, Песчаный Тигр. Вот в чем дело. Ты очень хорошо танцуешь — седьмой ранг, кажется? — но Аббу… Аббу есть Аббу. Аббу Бенсир.
 Знаю, знаю. Глупо было хотя бы думать о ревности в моем положении, но я чувствовал себя задетым. Слова Умира больно ударили по самолюбию. Потому что хотя и без того плохо быть скрученным и брошенным в вонючий сарай из-за своей расхлябанности, еще хуже слышать, что ты не стоишь своего главного противника.
 Я мрачно покосился на него.
 — Слышал о Чоса Деи?
 Он слабо улыбнулся. Брови изогнулись в веселом недоумении.
 — Чоса Деи — Южная легенда. Конечно слышал.
 Я ухмыльнулся.
 — Он тоже собирал. Хотя в основном магию.
 — Значит мы очень похожи, волшебник из легенды и я, — рассмеялся Умир. — Мне пришлось овладеть частью магии.
 Всего лишь ЧАСТЬЮ, отметил я. Мне это почему-то показалось важным.
 — Так что дальше, танзир? Ты оставишь меня здесь на съедение крысам или придумал что-то поинтереснее?
 — Я думаю только о женщине, — он улыбнулся, заметив, что мои мускулы непроизвольно напряглись в попытке порвать веревки. — Я бы на твоем месте не старался так освободиться, Песчаный Тигр. Тебя связывает не веревка, а магия.
 Я окаменел.
 — Магия?
 — Руническое заклинание, если быть точным, — он пожал плечами. — У меня есть гримор.
 — Гри… что?
 — Гри-мор, — произнес он. — Коллеция магических заклинаний и родственного с ними колдовства. Она называется Книга Удре-Ната, Книга Поглощенной Души, — танзир улыбнулся. — Моя душа еще при мне… но уже заложена, — одна рука скрылась под бурнусом и появилась обратно с куском серо-коричневого шнура. — Примерно вот так, видишь? — он тихо произнес одно слово и шнур засиял. Это был тот самый омерзительный желто-зеленый свет, который шел из-за моей спины. — Вот. Руническое заклинание. Книга Удре-Ната полна таких мелочей и вещей посерьезнее, — он подошел поближе, немного наклонился и покачал сияющим шнуром перед моим лицом. — Видишь руны? Их сотни, все они сплетены в единую нить и их связь разорвать невозможно. Они крепче веревки. Вот что держит тебя, Песчаный Тигр. Горло, руки, ноги, — он махнул рукой. — Ты можешь мастерски владеть мечом, но тебе не удастся освободиться от магии.
 Похолодев от ужаса, я смотрел на короткий шнурок, свисающий с пальцев Умира. Приглушенный свет пульсировал; переплетенные руны образовывали причудливую живую веревку толщиной с женский мизинец.
 Он спрятал шнурок.
 — Я бы не стал так дергаться, — посоветовал он. — Такая веревка, завязанная узлом, при каждой попытке растянуть ее только сильнее сжимается. Если попытаешься развязаться, очень может быть, что петля на твоем горле затянется, а мне бы этого очень не хотелось.
 — Почему? — прохрипел я. — Зачем я тебе?
 — Не мне. Сабре.
 Каждый мускул замерз.
 — Ты мне не нужен, — сказал он, — а она давно тебя ищет. Ну и поскольку я никогда не откажусь заработать, я с радостью избавлюсь от тебя, получив за это деньги и благодарность Сабры. Кто знает, может и она мне когда-нибудь пригодится.
 — Она женщина, — сказал я в надежде переубедить его. — Ты будешь помогать женщине-танзиру?
 — Я буду помогать кому угодно, лишь бы получить желаемое, — он пожал плечами. — Я прагматист, Песчаный Тигр… сегодня Сабра правит домейном своего отца, а завтра все может измениться. В конце концов все меняется, — он расправил складки тяжелых рукавов. — Они уже должны были забрать женщину — Дел? — он кивнул. — Так что я ухожу, — он повернулся к лампе и задул ее. В перламутровом сиянии, связывающем меня, я едва видел его лицо.
 — Сабра прибудет из Искандара через день или два, так что все это время можешь крутиться как хочешь. А если вздумаешь кричать, вспомни, что ты в моем домейне. Я обещал людям вернуть поселению былое величие — и посоветовал им не вмешивались в мои дела.
 Я дернулся, но тут же застыл, почувствовав, что рунические узы сжались сильнее.
 — Подожди…
 Он подошел к двери, положил руку на щеколду и обернулся.
 — Я не убийца, не борджуни и не насильник. Я наслаждаюсь, рассматривая свою коллекцию. Может тебе станет легче, если ты узнаешь, что я не собираюсь причинять вред женщине.
 И на том спасибо. Но когда дверь за ним закрылась, я подумал, что он мог и соврать.
 Он мог врать обо всем.




 28


 От рунических уз шло тошнотворное желто-зеленое сияние. Я лежал в полутьме и думал можно ли проверить узлы на крепость и при этом не задушить себя. Умир Безжалостный знал, что делал: обвязав магической веревкой мои лодыжки и запястья, он накинул одну петлю на горло, чтобы каждое движение рук или ног туже затягивало ее.
 Да поглотят его аиды. Хотя, он, кажется, и сам говорил, что рискует душой, владея Книгой Удре-Ната или как там в аиды он еще ее называл. Я мрачно уставился в темноту. Всю мою жизнь стараясь держаться подальше от магии, я видимо отказывался от очень полезных для жизни знаний. Оказалось, что весь Юг был просто усеян всякими магическими вещичками, грим-чем-то, колдунами с больным самолюбием, афритами… Аиды, пусть люди говорят что хотят, я-то знаю, что все это ловкие трюки и чушь.
 Только «чушь» Умира хорошо выполняла свою работу, не позволяя мне даже пошевелиться.
 Я лежал очень спокойно и внимательно изучал последствия своей невнимательности. Почки болели по-прежнему и я уже не сомневался, что еще пару дней они не позволят мне о себе забыть; несколько синяков, ссадин; пара больших и очень чувствительных кровоподтеков; болезненная припухлость на голове.
 И еще что-то неприятно давило на спину. Я задумался и понял: они оставили мне меч. За спиной, в ножнах и перевязи.
 Сначала я даже удивился такому промаху, а потом спросил сам себя: а почему бы нет? Со связанными руками добраться до меча я не мог, а, насколько мне было известно, Сабра интересовалась яватмой не меньше чем мной.
 А может кто-то пытался отобрать у меня Самиэля, но меч оттолкнул его?
 Если коснуться яватмы не зная ее имени, она может повести себя довольно вспыльчиво. Яватма умеет себя защитить. И еще она может призывать на помощь магию.
 Магия.
 Я задумчиво облизнул губы. Разве я не воспользовался силой магии всего несколько часов назад, чтобы вылечить колено и восстановить изуродованные руки?
 Разве я не подчинил Чоса Деи — ну ладно, часть его — своей воле?
 Я поежился. Веревка больно врезалась в горло, запястья, лодыжки.
 Я лежал в пыльной полутемной комнате и покрывался потом при каждой попытке сглотнуть так, что петля не затянулась туже. Мне нужно было найти способ уничтожить магическую стражу Умира.
 Только перед глазами все время стояла Дел, которая выпила слишком много акиви — неважно опьянела она после этого или нет — а потом получила удар в челюсть совсем не мягким кулаком, и одна никак не могла справиться со всеми людьми Умира.
 Я заснул, а проснувшись в неудобном положении от неожиданности дернулся и веревка тут же затянулась еще сильнее. Теперь она действительно врезалась в горло. Я откинул голову назад, пытаясь добиться хоть немного слабины, ударился макушкой о рукоять меча и выругался, шипя от отвращения, отчаяния, ярости.
 — Тупица, — хрипло прошептал я. — Твоему шодо не следовало бы давать тебе и…
 Но я не закончил. Именно сейчас мне совсем не хотелось думать о своем шодо. Он умер двенадцать лет назад, но до сих пор я по привычке отдавал на его суд каждый свой поступок, стараясь сам себе в этом не признаваться. Как и в том, что я стал танцевать неряшливо, решая исход каждого танца своими врожденными преимуществами — физическим превосходством и быстротой
 — а не тонкой техникой, которой шодо семь лет старался обучить меня.
 А ведь Умир был прав.
 Аиды. Надо попробовать.
 Закрыть глаза. Подумать о магии. О силе. О том, что мне сейчас нужнее всего.
 Подумать о Дел, о том, что если я не освобожусь, Умир может связать ее руническими веревками и затащить в логово, такое же неприступное как Гора Дракона, и скрыть ее за охраной, через которую я не прорвусь, какую бы силу я не призывал, потому что у него есть грим-что-то.
 Я представил себя со стороны — оставленного лежать в вонючей комнате, деревянные перегородки который были изъедены крысами, с удавкой на горле, едва позволявшей дышать, без еды и воды и даже возможности облегчиться…
 (…чего мне делать совсем не хотелось. Я заранее представлял, какая это будет боль. А все из-за того, что кто-то из людей Умира — а скорее всего этих кто-то было несколько — врезал мне ногой в неприятной близости от почек…) …пока мстительная дочь Аладара не приедет в Кууми, возвращаясь в свой домейн из Искандара через Харкихал, и не затащит меня в логово такое же неприступное как…
 Аиды.
 — Тебе поможет только магия, — мрачно прошептал я. — И давай поторопись.
 Но с магией торопиться нельзя. Особенно если где-то внутри вас скрывается злобный волшебник — или хотя бы часть его.
 Недостающая часть оставалась в мече.
 Я подумал о рунах, об их тошнотворном сиянии, о том, как их развязать.
 Часть рунической веревки Умир унес с собой под бурнусом. Она была обыкновенным шнурком, темной ленточкой. До тех пор, пока он не произнес одно слово.
 Что, в аиды, он сказал?
 Я задумался. Старался вспомнить, пока не заболела голова и пот не залил глаза. Вот тогда судороги начали сводить шею, руки и ноги и я понял, что, невзирая на петлю сжимающую горло, двигаться мне придется, потому что иначе очень скоро боль станет невыносимой.
 Умир Безжалостный. Который сказал, что Сабра может приехать через пару ДНЕЙ.
 Который говорил, что не хочет меня убивать. И который не мог не знать, что за два дня я в любом случае умру, дернусь я во сне или судороги сведут мышцы, и тогда петля затянется.
 И я задохнусь.
 А значит если я сам что-то не придумаю — и как можно быстрее — я буду мертв по «естественным причинам» задолго до приезда Сабры.
 Магия. Я зарыл глаза и подумал о ней, стараясь расслабиться.
 И уснул.
 Я проснулся как от толчка, задохнулся и выплюнул слово. Сам не понимая что говорю, просто повторив услышанные один раз от Умира звуки. Странное слово, похожее на постоянно ускользающую спину жеребца, когда он козлит и брыкается. Но я вспомнил его и я его произнес…
 И ничего не случилось.
 И…
 Нет. Кое-что случилось. Сияние усилилось.
 А я добивался совсем не этого.
 Я попытался снова, меняя интонацию.
 Ничего.
 Еще раз. И узлы сжалась.
 — Нет… — в отчаянии я еще сильнее прижал голову к мечу, пытаясь вырвать из горла впившуюся веревку. Спина болела, ноги сводило, почки полыхали огнем.
 — Развязать… — прохрипел я, — не завязать… развязать…
 Я снова вспомнил слово, оно засветилось у меня в голове, и попытался еще раз.
 Но теперь я произнес его наоборот.
 Свет померк. Давление не уменьшилось, но и не усилилось.
 Пока и этого было достаточно.
 Я снова сказал слово — наоборот.
 Ничего.
 — Развязать… — пробормотал я. И представил, как развязываются узлы.
 Ничего.
 Я от души выругался и сосредоточился. Представил рунические веревки, которые не мог видеть и никогда не видел, не считая короткого взгляда, брошенного на обрывок в руке Умира.
 Он свисал с тонких пальцев: путаница сияющих рун, переплетенных как нити в поводах Салсет.
 Я уже видел его перед собой.
 — Думай…
 Есть. Перед моими глазами застыли линии, узоры, узлы. Я подумал о своих собственных линиях и узорах, вырезанных на коже и заметных даже сквозь двухдневную щетину; потом об узорах, которые я рисовал в песке и пыли перед старым хустафой — переплетение узлов, линии скручиваются по две, по три, по четыре, потом расходятся, снова переплетаются и завязываются, потом к ним присоединяются другие…
 Я дышал так тяжело, что с пола поднялось облако пыли и глаза начали слезиться. Соленые капли стекали по щекам, рисуя узоры на грязной коже и я вспомнил первую встречу с Мехметом — пыль на его лице, запекшийся песок, жажда, истощение. Мехмет, в чьем акетни жил хустафа, бросающий песок, который однажды бросил его для меня и назвал меня джихади.
 Или не назвал?
 Дрожь сотрясла все тело. Я понял, что сейчас задохнусь, но веревка не затянулась. Хотя и легче еще не стало.
 Кожа чесалась и ныла, а я ничего не мог поделать.
 — …не думай… об этом…
 Но я думал. Потому что руки и ноги заледенели и от холода заболели суставы. Мне даже показалось, что это Северные морозы забрались на Юг и накрыли меня своим дыханием.
 Желудок сжался, кислый комок медленно пополз к горлу.
 Аиды, только не сейчас!
 Я выругался в пыльное облако. Меня бросало то в жар, то в холод, как при лихорадке.
 Аиды, сейчас не время…
 Комок уже подбирался к горлу.
 Сейчас мне нужна магия, а это…
 Магия.
 От которой всегда болят кости, чешется кожа, выворачивается желудок.
 Аиды, может она работает!
 С новыми силами — забыв обо всех болячках — я снова вернулся к попытке снять заклятие уз Умира.
 Я задыхался, покрывался потом, скрипел зубами, думал о рунах: они были на Севере, на Юге, на Границе. Я представлял себе как развязываются узлы, рассыпаются, расползаются…
 Все происходит наоборот.
 Я полностью расслабился.
 Когда мои глаза открылись, дыхание громом отдавалось в ушах. Я заставил себя выпрямиться. Пепел слетел с моей шеи, с запястий, с лодыжек. Я хрипло расхохотался, но задохнулся, скорчился и упал на бок, жадно вдыхая и выдыхая воздух вместе с грязью и кровью.
 Аиды, ненавижу магию. Мне от нее всегда плохо.
 Когда спазмы перестали корчить тело, я постарался выровнять дыхание. Я долго лежал в полной темноте, чувствуя как высыхает мокрая от пота кожа, потом, пошатываясь, поднялся.
 Дел.
 Баска, подожди еще немного, я уже иду.
 Я поднялся, сделал два неверных шага к двери, налег на нее всем телом и вырвал из стены высохшие под солнцем кожаные петли.
 И вырвался в рассвет.




 29


 Спотыкаясь на каждом шагу, я добрался до кантины, больно ударился о дверной проем, не сумев вовремя остановиться, и тряхнул за плечо мирно спящего племянника Акбара.
 — Где она? Куда они ее повезли? Когда они уехали?
 Племянник только открыл рот от изумления.
 Одной рукой — в другой был меч — я скрутил его рубашку узлом под подбородком и оторвал его от подушки.
 — Я сказал, ГДЕ ОНА?
 — Женщина? — уточнил он.
 — Нет, кобыла, — я выпустил его. — До меня сюда приходили люди…
 Он расправил одежду.
 — Да, но…
 — Куда они поехали?
 — К Северным воротам, но…
 — Она не ранена?
 — Нет. Но…
 — Харкихал, — сразу понял я. — Они увезли ее в Харкихал — если конечно нет другого…
 — Где, в аиды, ты был? — спросил знакомый голос.
 Я даже подпрыгнул, торопливо обернулся и не поверил своим глазам.
 — А что ты делаешь ЗДЕСЬ?
 Это был тупик. Дел нахмурилась. Светлые брови удивленно взлетели и на лбу появилась морщинка — похоже что единственной ее проблемой было плохое настроение.
 Но это уже мелочи.
 — Я хочу сказать… — я замолчал, представляя, каким дураком должен выглядеть. — Они приходили за тобой?
 Клинок Бореал в ее руках сверкнул.
 — Эти люди? Да.
 — Но… — я сел — точнее рухнул — на край постели племянника Акбара.
 — Я ничего не понимаю.
 — Они приходили, — объяснила Дел, — но к счастью меня не было в комнате. Я искала тебя на конюшне.
 Хвала валхайлу.
 — Меня?
 — Да. Ты же перед уходом сказал, что идешь проверить лошадей, — она нахмурилась сильнее и посмотрела на меня с укором. — Я подождала, ты не вернулся и я пошла тебя искать, — Дел пожала плечами. — Потом я услышала как они пришли. И затихла. Я стояла в конюшне, с жеребцом, — она осмотрела меня с ног до головы. — Знаешь, Тигр, сейчас ты выглядишь еще хуже чем два дня назад.
 Чувствовал я себя так же. Тогда болели голова и колено, теперь я затруднился бы сказать, к какой части моего тела люди Умира не приложили свои кулаки и сандалии.
 — Я был уверен, что придется тебя спасать, — неохотно признал я.
 — Со мной все нормально, — сразу ответила она и потише добавила: — Но спасибо за намерение.
 Племянник Акбара наконец-то решился вмешаться в нашу беседу.
 — Могу я снова лечь спать? — поинтересовался он.
 — А-а, — я поднялся с его кровати и потер грязную щеку, двигаясь медленно, чтобы не болели почки — или хотя бы болели не так сильно. — Лучше нам отсюда убраться и побыстрее.
 Дел шагнула в сторону, пропуская меня в дверь и пошла за мной по общей комнате.
 — Почему ты уверен, что они вернутся? Они приходили сюда и не нашли то, что искали. Иногда уже обысканная комната лучшее укрытие.
 — Они вернутся, — я прошел мимо столов, сердито отпихивая стулья, и направился в нашу комнату. — У меня предчувствие, что Умир не сдастся.
 — Кто?
 — Умир. Безжалостный. Тот, который хотел купить тебя.
 — Он?
 — Теперь он хочет украсть тебя, — я откинул полог с нашей дороги и прислонился к дверному косяку. — Как на твой взгляд, я реален?
 Светлые брови взлетели куда-то вверх.
 — Что?
 — Ладно, забудь, — я слабо махнул рукой. — Просто… собирай вещи. А я займусь лошадьми.
 — Наши вещи уже на конюшне, — остановила меня Дел. — Когда эти люди ушли, я собралась и подготовила лошадей.
 — Подготовила?..
 — Оседлала… и сумки собраны, они у седел, — она объясняла очень терпеливо и вежливо, словно не хотела обидеть меня, но знала, что этого не избежать. — И фляги полны.
 Наверное я действительно плохо выглядел.
 — Ну значит… — я выпрямился и тут же сморщился от боли. — Думаю, пора уезжать.
 Дел посмотрела на меня и не выдержала:
 — Судя по твоему виду, ты не в состоянии куда-то ехать.
 — Раньше меня это не останавливало, — скрипнув зубами, я прижал ладонь к пояснице. — Поехали, баска. Сабра уже в пути и Умир скоро вернется.
 Спеша как могли, мы с Дел пошли на конюшню, вывели кобылу и жеребца, и гнедой тут же начал хлестать воздух хвостом и оттопыривать губу. Покрасовавшись, он решил для кобылы этого недостаточно и тихий рассвет огласился оглушительным визгливым ржанием. Мое правое ухо было как раз около морды жеребца. Можно только удивляться, какой громкий у лошадей голос.
 Я шлепнул гнедого по носу.
 — Не сейчас, безмозг…
 Дел вскочила на кобылу и расправила складки широкого бурнуса. Рукоять Бореал над ее левым плечом сверкнула в лучах восходящего солнца.
 — Если ты так торопишься..
 — Я иду. Я ид… аиды, лошадь, это делать обязательно? — я стер кусок слюнявой слизи с грязной левой щеки. — Кобыла идет до ближайшего поселения, — объявил я, — где мы обменяем ее на мерина, — я вставил левую ногу в стремя, левой рукой ухватился за короткую гриву жеребца — я всегда подрезаю ее — и подтянул себя наверх. Не доставив удовольствия моим почкам, о чем они не преминули мне сообщить. — Они выехали из главных ворот, значит нам лучше ехать другой дорогой, — я повернул жеребца и повел его за угол кантины. — Умир не знает, куда мы направляемся, а поскольку я знаю, что он знает, что мы знаем, что Сабра идет за нами, Джула это последнее место, где нас будут искать.
 — А он не мог отправить людей и к другим воротам?
 — Стены рушатся, на случай если ты этого не заметила. Мы найдем какой-нибудь пролом, — мы обогнули кантину и выехали на улицу. — Я не думаю…
 Но что я не думал, Дел так и не узнала. Из полутьмы, еще сражавшейся с лучами восходящего солнца, вышел мужчина и ухватил повод жеребца, заставив гнедого остановиться.
 — Я бросаю тебе вызов, — объявил он, — на формальную схватку в круге.
 — Незбет, — оскалился я. — У нас на это нет времени.
 — Вызов Шодо, — отрезал он. — Или ты снова отговоришься раной, надеясь скрыть свою трусость?
 Дел почувствовала себя задетой.
 — Просто убей его, Тигр, — посоветовала она.
 — Вызов Шодо, — повторил Незбет, на всякий случай покрепче сжимая повод.
 — Давай встретимся позже, — предложил я. — Сейчас мы несколько заняты…
 — Тигр, — позвала Дел и я уловил в ее голосе беспокойство. — Идут остальные.
 — Люди Умира? Нет, — тут же ответил я сам на свой вопрос, потому что увидел «остальных».
 — Они танцоры мечей, — сообщил Незбет. — Осман, Маудин, Хасан. Второй и третий ранги. Все достойные люди, — он улыбнулся. — Посмеешь ли ты отвергнуть мой вызов и перед ними, Песчаный Тигр-трус?
 Я слез с жеребца и передал конец повода Дел.
 — Подержи его, — попросил я. — Много времени это не займет.
 Я наблюдал как меняется взгляд Незбета: сначала удивление, потом гордость и неожиданное удовольствие, и только после этого пропали последние сомнения: он наконец-то получил танец мечей с величайшим мастером Юга.
 Если, как Умир, он не считал таковым Аббу.
 Я выскользнул из бурнуса, стараясь не застонать из-за почек, и перекинул бурнус через седло.
 — Тогда давай начнем, — предложил я. — Мы зря прожигаем здесь день.
 Незбет наконец-то отпустил повод.
 — Ты серьезно?
 Я оскалил ровные зубы.
 — Вызов Шодо, разве не так? Чтобы указать мне мое место? — я показал пальцем на улицу. — Мне некогда, рисуй круг побыстрее.
 — Но вызов брошен ТЕБЕ, — нерешительно напомнил он. — Ты имеешь право…
 Я приложил разведенные пальцы к сердцу и склонил голову.
 — Я доверяю эту честь тебе. Рисуй быстрее, Незбет!
 — …не правильно, — пробормотал он, но отошел от меня на улицу и начал рисовать круг.
 Я посмотрел на трех приближавшихся танцоров мечей, потом в другую сторону улицы, беспокойно потеребил пряжку перевязи, снова взглянул на трио и, в конце концов, повернулся к Дел.
 — Может тебе лучше поехать, а я догоню.
 — Нет.
 — Я Умиру не нужен, он охотится за тобой. Если ты задержишься только из-за этого…
 — Я остаюсь, — улыбнулась Дел. — Должен же кто-то подержать твою лошадь.
 Я вздохнул, наклонился, чтобы развязать и расшнуровать сандалии.
 — Снова теряем время… — побормотал я. — А все из-за глупого выскочки, возжелавшего стать шишкой… — я скинул сандалии. — Ему следовало хорошенько подумать, прежде чем бросать этот вызов… глупому клещу Пенджи давно нужно было внушить, что нельзя быть таким навязчивым…
 — я вынул руку из перевязи, освобождаясь от ремней. — Трижды проклятое козье отродье. Кем он себя воображает?
 Дел с высоты своей кобылы поинтересовалась с веселым любопытством:
 — Ты когда-нибудь себя слушаешь?
 — Слушаю себя? Конечно я слушаю себя. Я не глухой. Как я могу не слушать то, что говорю?
 Дел заулыбалась широко и искренне.
 — Ну тогда попробуй прислушаться.
 — У меня на это нет времени, — прорычал я и снова посмотрел на улицу.
 — Ты наконец-то закончил с этой штукой?
 Незбет выпрямился. Белые зубы сверкнули на смуглом Южном лице.
 — Войди в круг, — предложил он.
 — Сейчас, — я вынул из ножен меч, бросил перевязь на сандалии и шагнул на улицу. Краем глаза я видел, как три свидетеля Незбета выстраиваются вдоль стены кантины. МОЙ свидетель, на лошади, шлепнул сандалией по носу жеребца, чтобы напомнить ему о хороших манерах. Я запоздало подумал, что мог бы отвести гнедого в сторону. Все-таки жеребец, а кобыла есть кобыла.
 — Ну хорошо, Незбет, — я остановился у круга. — Вызов Шодо говоришь…
 — Да, — он продолжал улыбаться.
 — Танец до смерти, — объявил я и шагнул в круг.
 Незбет перестал улыбаться.
 — До смерти!
 Я стоял в самом центре круга. Клинок, приютивший Чоса, черной линией пересекал мою грудь от плеча до бедра.
 — Ты рисовал круг, значит я выбираю танец.
 — Но… — он замолчал, поняв свой промах.
 — Сообразил? — я улыбнулся, невинно поднимая брови. — Если ты действительно учился у шодо, тебе бы следовало подумать и не попадаться на такую простую уловку.
 — Танец не должен быть до смерти, — заупрямился он. Смуглое лицо медленно начинало сереть. — Меня наняли найти тебя, победить тебя — привезти тебя Сабре!
 — Эти планы рухнули, — я поманил его пальцем. — Войди в круг.
 — Но так не должно быть! — не сдался он.
 Я пожал плечами.
 — Жизнь часто непредсказуема, Незбет. Танцору третьего ранга пора бы это знать.
 Изящные ноздри раздувались. Он кинул дикий взгляд на Османа, Маудина и Хасана, ссутулившихся у кантины, потом снова посмотрел на меня.
 — Ты говорил… — его лицо пошло пятнами. — Ты сам говорил, что каждый может отказаться от танца.
 — Говорил. Правильно. Но обычно отказывается тот, кому бросают вызов, а не тот, кто вызывает; было бы странно — и даже глупо — если бы вызывающий сам отказался после просьбы о танце, — я снова пожал плечами. — А от Вызова Шодо, принятого противником, отказаться нельзя, иначе ты теряешь ранг и бесчестишь себя, — я сверкнул клинком в слабом свете нового дня. — Танцор вроде тебя — достигший третьего ранга! — на такое не пошел бы. Его опорочили бы даже мысли об этом.
 Незбет совсем посерел.
 — Я могу отказаться от условий.
 — Не можешь, — вздохнул я и посмотрел мимо него на трио у кантины. — Но если хочешь, можешь поговорить со своими друзьями. Вдруг ради тебя они согласятся пойти на ложь.
 — Ложь!
 — Кодекс круга, — напомнил я, — при разборе дела о танцоре, отступившем от должного вызова, предусматривает выступления свидетелей.
 — Но… — Незбет скрипнул зубами. — Ты просто надеешься вынудить меня отказаться!
 — Мне все равно, что ты сделаешь, — я немного опустил кончик клинка.
 — У меня очень мало времени, Незбет. Ты не мог бы решать побыстрее?
 Он сжал губы. Потом сорвал бурнус, рванул завязки сандалий, вырвался из перевязи. И вошел в круг.
 — Это уже лучше, — прокомментировал я и положил меч в середину.
 Незбет удивился и в его темных глазах снова появилась надежда.
 — Я думал… — не закончив, он натянуто улыбнулся и положил свой меч рядом с моим.
 — Кто судья? — спросил я. — Кто из трех твоих друзей?
 Он неожиданно проявил великодушие.
 — Пусть судьей будет женщина.
 — Дел, — позвал я.
 Незбет и я встали напротив у периметра круга. Вскоре мы сорвемся с мест, побежим, схватим свои мечи и начнем танцевать. Настоящий Южный вызов с пробежкой перед танцем.
 — Подготовьтесь, — предложила Дел.
 Незбет посмотрел на меня. Он был быстр, молод и ловок. Жизнь била в нем ключом, он готов был броситься и подхватить оружие. Незбет знал, что мог победить меня. Он был уверен в своей победе. Перед ним стоял старый, неповоротливый, медлительный человек.
 И он помнил о моем больном колене. Вылечить его за те несколько дней, что мы не виделись, я не мог.
 Глупый клещ Пенджи.
 Незбет улыбнулся.
 — Танцуйте, — сказала Дел.




 30


 Давно уже мне ничего так не хотелось, как преподать мальчику долгий, неторопливый урок, начиная с демонстрации физического превосходства и кончая выносливостью. Но у меня не было времени.
 Так что вместо этого я продемонстрировал ему скорость.
 У него просто отвалилась челюсть, когда я, подхватив Самиэля, подсунул черный кончик под клинок Незбета и выбросил его из круга прежде чем Незбет успел дотянуться до рукояти. Пальцы сомкнулись на песке. Левую руку я прижал острием Самиэля ровно настолько, чтобы уколоть кожу.
 Я наклонился к мальчику, который стоял на коленях, подчиняясь стали.
 — Женщина победила тебя, — прошипел я. — Что заставило тебя думать, что я не могу?
 Незбет в грубой форме сообщил, кем он меня считает.
 Меч проколол глубже.
 — Это не очень приятное слово. Где ты его слышал?
 Незбет, разумеется, это слово повторил.
 Я оторвал кончик меча от его руки, слегка касаясь кожи, провел сталью по голому предплечью, плечу, довел до подбородка и четко выговорил:
 — А это совсем неприятно.
 — Чула, — плюнул он. — Все знают правду.
 — Знают? Неужели? — я прижал клинок к его левому уху. — Может безухий человек слушать сплетни? — теперь рот. — Может человек без языка их повторить?
 Черные глаза вспыхнули.
 — Убийца джихади. У тебя совсем нет чести.
 — Боюсь ты ошибаешься, даже если бы я убил джихади. Но мы это уже обсуждали, повторяться я не хочу, — я приподнял кончик клинка и показал на меч Незбета. — Вот он, Незбет. Подбери его, если хочешь… танец едва начался.
 Когда он поднялся, по левой руке потекла струйка крови.
 — Ты позволишь…
 — Я человек добрый, — признался я. — Убил я джихади или нет, я не забыл семь лет, которые провел с моим шодо, и выучил все его уроки.
 — Если я выйду из круга, ты скажешь, что я сдался, — догадался он.
 — Нет, если я дам тебе разрешение выйти. Такой случай тоже предусмотрен в кодексе.
 Незбет резко повернулся к своим приятелям, отдыхавшим в тени.
 — Вы слышали его! — закричал он. — Он позволяет мне поднять меч не сдавая танец!
 Глупый, глупый Незбет. Неужели у тебя совсем нет головы? Неужели ты даже понятия не имеешь, что такое достоинство и самоконтроль?
 Хотя с моей стороны глупо об этом спрашивать.
 Я снова положил меч и вышел с голыми руками на свою строну круга. Почки болели как в аидах, пустой желудок требовал еды и мне очень хотелось облегчиться.
 Но есть дела неотложные.
 Незбет вернулся с мечом и застыл у линии, увидев мой клинок.
 — Но… снова? Бежать?
 Можно было обойтись и без этого, мы уже начали танец. В таких случаях пробежка была уже не нужна, но и не запрещалась.
 — Туда, — показал я. — Ты плохо начал. Почему не попробовать еще раз?
 Он долго смотрел на меня, не понимая, чего я добиваюсь. Потом, нахмурившись, Незбет медленно положил свой меч рядом с моим и вернулся на свою строну круга.
 — Танцуйте, — сказала Дел.
 На этот раз он успел схватить меч и почти поднял его, но к тому времени я уже ждал его. Кончик Самиэля щекотал его горло.
 Я сочувственно щелкнул языком.
 — Прости, Незбет. Наверное по пути ты поскользнулся на песке, — я наклонился и снова положил меч. — Давай еще раз попробуем.
 Один из друзей Незбета пошевелился у стены кантины: Осман, Маудин или Хасан: не знаю уж, кто из них кто.
 — Убей его, — посоветовал он.
 — Видимо он и пытается это сделать, — объяснил я.
 Другой Южанин изобразил усмешку.
 — Нет, Песчаный Тигр. ТЫ убей его.
 — А-а, — я посмотрел на Незбета. — По-моему им это надоело.
 Незбет, так и не положивший свой меч, развернулся и нанес удар. Тем самым предав все законы чести. Но похоже, что ни о чести — ни даже о победе — он уже не думал.
 Он хотел только убить меня.
 Сталь спела, рисуя дугу на золоте восходящего солнца. Против сияющего диска клинок был ровной черной линией. Я сделал короткий шаг в сторону, поймал запястье и с треском вывернул его, потом подсек, и Незбет упал на песок.
 А я подхватил меч еще до того, как его владелец приземлился.
 Я безжалостно смотрел вниз, на глупого клеща Пенджи.
 — Ненавижу повторяться, но в этот раз, думаю, придется, — я наклонился к нему. — Ты слишком глуп, чтобы убивать.
 Незбет, весь дрожа, молча лежал на песке. Оно было и к лучшему.
 — Где она? — спросил я. — Как далеко отсюда?
 Мальчик молчал. Слезы шока и унижения наполняли темные глаза.
 — Где она? — повторил я.
 — Идет, — пробормотал он. — И все ее люди с ней.
 — Как далеко отсюда?
 — Может день пути, — он пожал плечами. — Она ездит верхом как мужчина.
 Времени не было. Я подобрал свой меч, вышел из оскверненного круга и подошел к его друзьям: Осману, Маудину, Хасану. Так или в другом порядке.
 — Кто следующий?
 Лица у всех застыли. Потом один слабо улыбнулся.
 Я бросил ему меч Незбета.
 — Кто ты?
 — Маудин. Третий ранг, — он передал клинок молодому танцору меча, стоявшему рядом. ВСЕ они были молодые. — Ты оказываешь мне честь, Песчаный Тигр, но я выучил урок: любой может отказаться от танца.
 Я посмотрел на следующего.
 — ТЫ?
 Он только покачал головой.
 — Ты? — третий и последний.
 — Хасан, — просто сказал он. — Меня не устраивает цена.
 — Да? — я приподнял брови. — Ты не согласен, что можно заплатить любую цену ради получения следующего ранга?
 — Смерть это не тот ранг, которого я добиваюсь, — объяснил Хасан.
 — Аиды, мальчик, я не собираюсь УБИВАТЬ тебя! Как же ты сможешь рассказать обо мне всему Югу, если твои кишки растянутся по земле?
 Белые зубы сверкнули.
 — Да озарит солнце свою голову.
 — Так и есть, — я посмотрел на небо, прикинул время, отвернулся. — Значит отложим до другого раза. Когда цена будет стоить риска.
 Маудин коротко прижал разведенные пальцы к сердцу.
 — Лучше бы ты убил его. Он лишился своего меча и чести. Для него круг теперь закрыт. Ради чего ему жить?
 — Может он извлечет из этого урок, — предположил я после недолгого размышления.
 Второй — Осман? — покачал головой.
 — Ты сделал его борджуни. Лучше его убить.
 — Незбет сам себя сделал… — пробормотал я, потом отвернулся и пошел к Делиле.
 За моей спиной засовещались три тихих голоса.
 — Такой большой, — пробормотал один.
 — Сильный, — другой. И за ним третий:
 — И очень быстрый для такого возраста.
 Просто так не выиграешь.
 Снова в пути. Снова все болит. И Дел это заметила.
 — Что с тобой? — забеспокоилась она и заставила кобылу догнать жеребца. — Ты совсем… позеленел.
 — Нужно… остановиться, — выдавил я.
 Дел сразу остановила лошадь.
 — Почему ты раньше молчал?
 — Потому что… нужно было…. ехать….
 — Мы едем уже несколько часов, — она с тревогой смотрела как я все ниже и ниже склоняюсь над гривой жеребца. — В чем дело?
 — Просто… нужно слезть… ненадолго… кое-что сделать… — я соскользнул с седла, попытался нащупать землю и для надежности повис на жеребце. — Отойти мне сейчас не удастся, так что я здесь… не возражаешь?
 Дел смотрела безучастно.
 — Ну и смотри, — пробормотал я. — Мне уже все равно.
 — Что ты… а-а.
 Догадалась. Я покрепче уцепился за жеребца и занялся делом, не забывая ругаться. Результаты меня не удивили. А чего еще было ждать с отбитыми почками?
 Закончив, я заполз на седло. Дел дождалась, пока скрип седла и мои проклятья затихли, и обернулась.
 — Что они с тобой делали?
 — Немного побили, — я прижал руку к пояснице. — У кого-то была очень большая нога.
 — Нужно где-то остановится и отдохнуть. И как можно быстрее.
 Я ухмыльнулся.
 — Мы в середине Пенджи.
 — Есть оазисы, разве не так? Поселения? Колодцы?
 Я покосился на нее.
 — Рядом поселений нет. О воде мы можем пока не беспокоиться. По крайней мере до завтрашнего вечера. Сейчас нам нельзя останавливаться, — я заставил жеребца шагнуть вперед. — Я не доверяю Умиру.
 Дел поехала за мной, подгоняя кобылу.
 — Да он сюда не поедет. Ради меня? Забираться так далеко в Пенджу?
 — У меня предчувствие, что Умир поедет куда угодно, чтобы получить желаемое, — я снова взглянул на Дел. — Ты не знаешь, какой тебя видят люди, Дел. Ты другая, ты от всех отличаешься. Это Умир и собирает.
 — Никто не знает, каким его видят люди. Ты тоже.
 — Да, — кисло согласился я. — И видимо Осман, Хасан и Маудин тоже.
 Дел не поняла.
 — Это ты к чему?
 — Так, ерунда, — я подумал и небрежно поинтересовался. — А каким ты меня видишь?
 — Я?
 — Ну не кобыла же, — я начал повторяться.
 Дел уставилась на меня. Потом раздражение прошло, сменившись задумчивостью.
 — Я вижу внутреннее.
 — Что?
 — Внутреннее, — она пожевала губу и нахмурилась, ей никак не удавалось подобрать Южные слова. — Ну, то, что не сверху.
 Я засмеялся и потер лицо.
 — Иногда я забываю, что ты Северянка… и Южный язык для тебя чужой.
 — Иногда ты говоришь такое, что и мне приходится об этом вспоминать.
 Упрек был ясен. Я кивнул, приняв к сведению.
 — Так что там внутри? Что не на поверхности?
 — Под этой кожей настоящий человек.
 Что-то холодное прижало палец к моей спине. Я чуть не поежился.
 — А что снаружи?
 — Ты о чем? — не поняла Дел.
 — Я чем-нибудь… — я помолчал, — отличаюсь от других людей?
 — Конечно.
 Стало еще холоднее.
 — И насколько отличаюсь?
 — Ты совсем не такой, как окружающие.
 — Дел…
 — А ты как думал? — возмутилась она. — Ты выше Южан, но не такой высокий как большинство Северян. Твоя кожа темнее чем у меня, у Северян, но не такая темная как у Южан. И глаза у тебя зеленые, а не голубые или карие, или изредка серые. У тебя каштановые волосы, не темные и не светлые, — она вздохнула. — Тебе этого достаточно?
 — Нет.
 Дел пробормотала что-то на Высокогорном.
 — Ну еще твой нос.
 — Мой нос?
 — Он изгибается наоборот.
 — Мой нос изгибается наоборот?
 Она отчаянно пыталась подобрать слова и наконец нашла пример.
 — Ты видел нос Аббу.
 — У Аббу на носу зарубка, он был перебит. А у меня нос всегда был целым.
 — Но ты видел, каким он был, нос Аббу. И много остальных. Все они такие, — она согнула палец крючком.
 Я проверил мой.
 — У меня нет горбинки.
 — Да. Твой более прямой, но все же не такой прямой, как у некоторых племен. Твой нос больше похож на Северный. И скулы не так выделяются, — Дел внимательно изучала меня. — Но мы это и раньше обсуждали. В тебе есть и Южная, и Северная кровь. Как у жителей Границы.
 Я нетерпеливо кивнул.
 — Я выгляжу реальным?
 — Реальным? — она нахмурилась. — Ты уже задавал этот вопрос.
 — Просто ответь. Я выгляжу реальным?
 — Ты случайно не хочешь выяснить, похож ли ты на мужчину моей мечты?
 — поинтересовалась она.
 — Нет! — рявкнул я. — Ты можешь быть серьезной?
 — Только не сейчас, — пробормотала она и расхохоталась.
 Вот вам и еще одно доказательство невозможности общения с женщиной.
 Лагерь мы обустроили без лишних удобств: расстелили два одеяла и скомкали — в ее случае сложили — бурнусы вместо подушек. Костер разжигать не стали. Мы лежали на одеялах и упрямо жевали сухую кумфу. И смотрели на звезды.
 — Значит ты говорил серьезно, — пробормотала она.
 — Иногда, — пробормотал я не поворачивая головы. Лучше было не двигаться.
 — Днем. Насчет реального.
 — Я просто поинтересовался.
 — Реален ли ты?
 Я надолго задумался и наконец выдал ответ.
 — Ты все равно этого не поймешь.
 — Обещаю не смеяться.
 — Ну не знаю… Вообще-то мне нравится как ты смеешься.
 — Пока я смеюсь не над тобой, — Дел улыбнулась небу. — Но иногда мне не удается сдержаться, — она перекатилась поближе и положила голову мне на раскрытую ладонь. — Ты не чувствуешь себя реальным?
 — Мои почки убеждают меня, что я реален.
 — Ну вот и доказательство. Боль означает, что ты реален.
 — Но… — я замолчал, яростно дожевывая последний кусок кумфы. — Я ничего о себе не знаю. У меня нет прошлого.
 Голубые глаза сразу стали серьезными.
 — У тебя слишком много прошлого.
 — Я не об этом. Я не знаю, кто я. Знаю только, что нос у меня наоборот и кожа как коричневый бурнус, оставленный на много лет под солнцем.
 — Как и у большинства жителей Границы. Ты посмотри на Рашада: у него рыжие волосы.
 — Я совсем не похож на Рашада.
 — Почти все жители Границы не похожи друг на друга. В них смешиваются слишком разные краски, — Дел улыбнулась. — Я не дразню тебя, но ты не производишь впечатление человека, который жить не может без прошлого. У тебя же столько талантов. Ты сам делаешь свое прошлое из будущего.
 Порез дошел до кости.
 — В Искандаре говорили, что джихади был — и остается — человеком многих талантов.
 Дел перестала жевать кумфу и внимательно посмотрела на меня.
 Я потер большой синяк.
 — И об Искандаре почти ничего неизвестно.
 — Он умер.
 Я посчитал.
 — Восемь дней.
 — С… а-а, — Дел пожала плечами. — Думаю, ты переживешь десять дней Искандара.
 — Нет, если Сабра имеет что-то против. Или Умир Безжалостный.
 — Пусть сначала тебя поймают.
 — Умир меня поймал.
 — А ты сбежал, — не сдалась Дел и тут же нахмурилась. — А как тебе это удалось? Ты мне так и не рассказал.
 Я пожал плечами.
 — Тут и рассказывать нечего.
 — Но они избили тебя, а ты освободился.
 — Не освободился бы, если бы не использовал… — я замолчал.
 Дел ждала, а потом поняла и даже приподнялась на локте.
 — Магию, — закончила она.
 Мне оставалось только тяжело вздохнуть.
 — В самый жалкий день моей жизни впуталась еще и магия.
 — Но она помогла тебе, ты сам это сказал.
 — И из-за нее я таскаю зараженный меч. Я с самого начала от него отказывался, а сейчас… — я снова вздохнул, чувствуя себя очень уставшим, и не закончил. — Аиды, все это неважно.
 Дел снова легла.
 — Ты унизил его.
 — Его? А-а, его. Незбет получил то, что заслужил.
 — Ты мог просто просто выиграть танец.
 — А я и просто выиграл! Я дал ему шанс отказаться еще до начала и два шанса сдаться во время танца. А чего ты от меня ждала? Я должен был отрезать ему голову, как ты Аджани?
 — Нет, — возразила она. — Но…
 — Но? Так ты хотела, чтобы я убил его?
 Дел молчала.
 — Хотела? — настаивал я.
 Она вздохнула и повернулась ко мне.
 — Тигр, ты оставил его раненного, злого и униженного. Некоторые люди, после такого, единственной целью своей жизни делают месть. Они плохие враги.
 — Незбет?
 — А ты уверен, что он не из таких?
 Я фыркнул.
 — С такими врагами как Незбет, я бы прожил вечность.
 — Я слышала, что говорили те трое. Ты сделал его борджуни. Почему?
 — Почему я сделал его борджуни? Или просто почему я это сделал?
 — И то, и другое.
 — Я его борджуни не делал. Это был его выбор. И он сам его сделал, отказавшись от своей чести, как указывает кодекс, — я вытащил полоску кумфы застрявшую между зубов. — Ты понимаешь, что такое кодекс и что такое честь.
 — Да.
 — Когда обученный шодо танцор меча сознательно отказывается от чести ради выигрыша танца или убийства, все отворачиваются от него. Он сам себя изгоняет из круга, — я пожал плечами. — После этого он не обязан становиться борджуни, но я не знаю ни одного танцора меча, который бы согласился растить коз или выцарапывать урожай из Южной пустыни.
 — Есть и другие занятия.
 — Да. Можно охранять караваны. Но караванщики предпочитают нанимать настоящих танцоров, а не обесчещенного человека. Они не могут быть уверены в его преданности — он ведь может завести их в ловушку, — я покачал головой. — Нет больше, истиннее свободы, чем быть танцором меча. И нет большего бесчестия, чем нарушить кодекс. Этот проступок будет преследовать человека всю жизнь, каждый день издеваясь над ним, пока все мысли этого человека не повернутся к борджуни, потому что только им все равно. Чтобы стать одним из них, достаточно уметь быстро и легко убивать.
 — И ты сделал таким Незбета.
 — Незбет молод. Он мог бы снова пойти к шодо и попросить о переучебе, начать все сначала. Но если у него есть голова на плечах, он вернется туда, откуда пришел и забудет о круге. Танцы — не его дело.
 — Поэтому ты и сломал ему запястье?
 — Нет. Хотя может быть. Если честно, я сделал это потому что знал, что другого шанса проучить его у меня может не быть. Еще одна попытка, и у него могло получиться.
 — Нет, — отрезала Дел.
 Я улыбнулся.
 — Зря ты так думаешь.
 — Из всех, кого я видела, ты лучший.
 — Не считая Аббу?
 Тишина.
 — Ну? — настаивал я.
 — Аббу… прекрасно танцует.
 — Умир говорит, что он лучший.
 Дел перекатилась набок.
 — Ты слушаешь человека, который крадет женщин?
 — Мораль мужчины — или ее отсутствие — не мешает верно судить о танце мечей.
 Дел прошипела что-то на Высокогорном.
 — Конечно он не видел, как я танцую. Он только слышал обо мне, — я помолчал. — Я так думаю.
 — Тщеславие, — пробормотала она. — Тщеславие и гордость.
 Усталость постепенно брала верх. Я чувствовал, что больше не могу продолжать разговор, оставалось только осторожно повернуться набок. Я лег к ней спиной и закрыл глаза.
 — У тебя их тоже предостаточно, — пробурчал я.
 Ответа не последовало.
 Я медленно поплыл, приближаясь к краю.
 Дел осторожно коснулась пальцем моей спины и мягко провела по позвоночнику.
 — Ты реальный, — тихо сказала она. — Разве я не доказательство этому?
 — Ты? — сонно удивился я.
 — Я не африт. Если бы ты не был реальным, смог бы ты делить постель с кем-то кроме африта?
 Я улыбнулся в темноту.
 — А откуда я знаю, что ты не африт? С твоих слов? Нет, баска, это не доказательство.
 Палец покинул мой позвоночник, потом осторожно коснулся огромного синяка.
 — Если бы я была афритом, у меня не было бы ни гордости, ни тщеславия.
 Я хмыкнул.
 — Ну значит мы оба реальны.
 Дел повернулась набок и уткнулась мне в спину.
 — Давай спать.
 — Тогда хватит болтать.
 Ночь стала совсем тихой.
 Пока я не захрапел, конечно.
 Дел клянется, что я храплю. А я этого никогда не слышал.




 31


 Внутри меня что-то шелестело. Оно рылось в моей голове, ерошило старые воспоминания и заменяло их своими собственными.
 Это все Шака. Это его вина. Он предал нашу дружбу, он все исковеркал. Он просто ревновал меня. Ревновал ко всему, что я научился делать. К магии, которой я овладел.
 Он завидовал, что я научился Создавать.
 Во всем виноват Шака.
 И я заставлю его…
 Задыхаясь, я проснулся и сел. Рот был полон какой-то слизи и я сплюнул.
 Дел, спавшая рядом со мной, тоже приподнялась на локте.
 — С тобой все в порядке?
 Я стал дышать ровнее. Мир перестал вертеться.
 Яростно царапая ненавистную щетину, я повернулся к ней.
 — …в порядке. Просто что-то попало в горло, — я откашлялся и снова сплюнул. — Прости.
 Она взглянула на восток и вздохнула.
 — Рассвет. Можно уже вставать. Как ты любишь говорить, мы зря прожигаем день.
 — Нет еще. Солнце не взошло.
 — Сейчас взойдет, — Дел поднялась на колени и начала складывать одеяло. — Пора ехать.
 — Пора, — согласился я и печально добавил: — Значит опять придется двигаться.
 — А почему бы тебе не исцелить себя снова? — с лукавой улыбкой поинтересовалась она. — Восстановить свои избитое тело?
 Я фыркнул, а потом задумался. Если был хотя бы шанс, что это получится…
 — Ты меня искушаешь… — протянул я. — Знаешь…
 И тут же все изменилось.
 Появилось странное ощущение. Не мысль; скорее отсутствие мысли. Что-то вроде полной пустоты в голове.
 Только Чоса стучался в мою дверь, бил в мои ворота, рвался в мою душу.
 Сделай это. Сделай это.
 Не медли и сделай это СЕЙЧАС.
 Аиды, баска… он здесь. Он вернулся.
 Я крепко зажмурился и пожелал, чтобы он ушел. Пожелал, чтобы он убрался, оставил меня в покое. В конце концов во мне была лишь крошечная часть его, запрятанная где-то. Я был гораздо больше, гораздо сильнее.
 Если бы я согласился с предложением Дел и вызвал магию, может он вышел бы из меня. Если бы я попробовал то, о чем она говорила…
 Нет.
 Я живо вспомнил свой прошлый опыт и тут же почувствовал обещание поддержки во всем. Что-то, скрытое во мне, больше не могло ждать. Ему нужно было вырваться и обрести силу, а для этого я должен был прикоснуться к магии.
 Тут же заболел живот и я торопливо отогнал эти мысли.
 — Я… не хочу. Пусть все идет своим чередом.
 — Но если ты МОЖЕШЬ это сделать… — она пожала плечами, но не сдалась. — Представь, какие легенды о тебе ходили бы, если бы ты даже после тяжелого ранения в круге на другой день выходил такой же здоровый, как и раньше.
 — Представляю, — пробормотал я, массируя напряженные мышцы. — И представляю, что еще обо мне говорили бы — может решили бы, что я колдун?
 — я покачал головой. — Нет, спасибо. У меня уже есть магический меч, не хватало мне только магического меня.
 Дел начала упаковывать седельные сумы.
 — Прости, Тигр, но когда ты проснулся, ты выглядел совсем больным, и я подумала, что если есть способ…
 — Знаю. Но я не хочу… — я на ходу передумал и не стал заканчивать так, как хотел, — рисковать. — Зачем говорить Дел, как странно я себя чувствовал. Пусть думает, что это просто упрямство. Почему-то так мне казалось безопаснее.
 Я поднялся очень медленно, постепенно, кусая губы и ругаясь. Синяки расплывались, мышцы ныли, голова болела. Люди Умира знали, что делали. Почки были как в огне.
 — Сейчас я хочу одного: неторопливо собрать вещи и отправиться в дорогу, — поскольку кустов рядом не было, я дошел жеребца и уединился за ним.
 Дел пришлось довольствоваться тем, что я согласился дать ей, а мне пришлось смириться с неприятным открытием: Чоса Деи не ушел, Чоса не успокоился, Чоса надоело ждать.
 Я скользнул рукой по гнедому крупу и, закрыв глаза, прижался к жеребцу. Синяки конечно пройдут, боль уменьшится, почки вспомнят, что могут работать и не выделяя крови. Но Чоса останется. И будет продолжать пытаться то силой, то хитростью лишить меня моей воли, пока у меня не иссякнут силы и я не сдамся, и тогда он заберет мое тело. Если я снова использую магию, я сам помогу ему выбраться, потому что каждый кусочек, который я вызывал, подчинялся ему и легко переделывался.
 Чоса Деи, коллекционер — почти как Умир Безжалостный — собиравший магию во всех ее видах, чтобы потом «растопить» ее и переделать. Как он мог бы переделать меня.
 Кобыла догнала жеребца и пошла в шаге от него.
 — Сколько еще до оазиса?
 Прищурившись, я осмотрелся.
 — Не больше двух-трех часов.
 — А завтра будем в Русали?
 — Все зависит от того, насколько мы поторопим лошадей, — я поскреб затылок. — И себя самих.
 Дел нахмурилась, заметив как я скривился.
 — Почки?
 — С почками все в порядке, — мрачно сообщил я.
 — Врешь.
 — Даже если и вру… — я поерзал в седле. — Со мной все в порядке, только надо бы немного отдохнуть.
 Она нахмурилась сильнее.
 — Мы могли бы остановиться.
 — Никак не могли бы, — отрезал я. — Нам нужно ехать вперед, пока есть силы, чтобы как можно дальше оторваться от Умира и его людей.
 — Да, но…
 — Мы едем дальше, — раздраженно рявкнул я. — Давай не будем терять время на дискуссии, у нас его просто нет.
 Дел ничего не ответила. Она сжала колени и кобыла пошла дальше на Юг.
 Время растекалось. Я сидел на жеребце и чувствовал, как раздраженно он дергает повод: ему хотелось идти за кобылой, а я удерживал его.
 Сам не понимая почему.
 Дел, уехавшая вперед, обернулась и нахмурилась.
 — Что случилось?
 Я хотел сказать ей «ничего», но это был неподходящий ответ.
 — Тигр?
 Я дрожал и не мог пошевелиться.
 Дел развернула кобылу и поехала ко мне.
 — С тобой все в порядке? — непривычно резко спросила она.
 Нет. Я чувствовал себя — плотным. Отяжелевшим. Кожа припухла и болела.
 Мысленно я спросил: это ты, Чоса?
 Он хихикнул.
 Аиды, солнце выжигало мне глаза.
 Не подъезжая близко к жеребцу, Дел остановила кобылу и внимательно осмотрела меня.
 — В чем дело?
 Что-то холодное пробежало по позвоночнику.
 — Пусть она уйдет, — потребовал Чоса. — Она тебе не нужна.
 — Я не… — я покачал головой. — Ничего. Просто устал.
 Дел выругалась сквозь зубы.
 — Думаешь я слепая? Посмотри на себя. Уже непонятно, где кончается один синяк и начинается другой.
 — Пусть она уйдет, — не унимался Чоса. — Сейчас мне нужен только ты.
 Я подумал, не стоит ли действительно отослать Дел. Когда-то Чоса очень ясно давал понять, что она нужна ему. Он хотел забрать и магию из ее меча, и саму Дел. Я понимал, что ей лучше было уехать в безопасное место, подальше от Чоса Деи.
 Но как ей это объяснить?
 — Ты же можешь все исправить, Тигр, — голос Дел звоном отдавался в ушах. — Ты можешь снова вызвать магию…
 Нет, баска, я не рискну.
 — Глупо не воспользоваться такой возможностью исцелить себя. Зачем поворачиваться спиной к дару? — она помолчала и безжалостно добавила: — Иначе ты навсегда останешься в Пендже.
 Я скрипнул зубами.
 — Я же сказал, что просто устал. У меня все болит. Это пройдет, Дел. Мне доставалось и похуже.
 — Тогда почему ты сидишь здесь?
 Я выдавил кривую усмешку.
 — Потому что это легче всего.
 — Я тебе не верю. Совсем, — отрезала она.
 — Тебе же хуже, — усмехнулся я.
 Глаза сверкнули, губы сжались.
 — Если ты хочешь быть таким дураком… ну ладно. Но если тебе нужно остановиться, так и скажи. Оазис недалеко.
 Я поежился. Мне казалось, что я начинал… раздуваться.
 — Тогда поехали дальше.
 — Пусть она уедет, — прошипел Чоса. — Я начинаю терять терпение.
 Я сжал бока жеребца и послал его за кобылой.
 — Ты совершаешь ошибку, — предупредил Чоса, — а я очень не люблю ошибок.
 Я снова поежился, но не остановил гнедого.
 Ноги Дел приблизились, остановились передо мной. Я видел их до колен. Выше смотреть было слишком больно. Я сидел сгорбившись на одеяле.
 — И что дальше? — натянуто спросила она. Песчинки из-под упавшей фляги присыпали мою руку, на которую я опирался, чтобы совсем не упасть. — Прошло уже два дня после танца с Незбетом, три после засады людей Умира, а тебе все хуже и хуже.
 Гораздо хуже.
 — Не знаю, — промямлил я.
 От страха и растерянности Дел становилась агрессивной.
 — Ты не можешь даже сесть на лошадь, Тигр! Как мы уйдем от погони, которая, по твоим словам, дышит нам в спины, если ты не можешь ехать?
 Я запрокинул голову, сжимая зубы от боли.
 — Что, в аиды, ты предлагаешь мне делать? Молиться? Это пройдет, Дел. Просто меня отделали сильнее, чем я думал. Все пройдет.
 Скрывавшийся внутри меня Чоса злорадствовал.
 — Пройдет? — она присела на корточки. Лицо у нее было бледное и испуганное, но говорила она резко. — Синяки только расплываются. Ты уже весь черно-синий. Наверняка это из-за множества внутренних кровотечений и они не останавливаются. Внутренние органы тоже повреждены — думаешь я не замечаю, что ты постоянно сплевываешь кровь?
 — Ну, может ребро треснуло… — я попытался пошевелиться. — Послушай, баска…
 — Нет это ты послушай! — рявкнула она. — Если и дальше так пойдет, ты можешь умереть. Этого ты добиваешься? Повторить судьбу Искандара, чтобы убедить весь мир, что ты действительно джихади?
 — Мне нужно время, чтобы отдохнуть и отлежаться, а все эти бега… — я не закончил, собирая силы для попытки подняться. — Ладно… я отдохну еще минуту и…
 От одного звука голоса Дел можно было замерзнуть. Она говорила так только от злости или испуга.
 — Тебе отбили почки, думаешь я не вижу?
 Мне удалось подняться и я застыл, чтобы утихла боль, вызванная движением.
 — Никто мне ничего не отбивал. Просто несколько раз ударили, и может быть недалеко от почек, вот и последствия, — выдохнул я. — А чего, в аиды, ты ожидала?
 — Я видела, как человек с такими последствиями умер.
 Я перестал дышать.
 — Что?
 — Я видела как от этого человек умер.
 Вспыхнувший гнев забрал все оставшиеся силы.
 — Я ничего не могу поделать!
 — Можешь, — отрезала она. — Ты владеешь магией. Воспользуйся ею.
 — Я объяснил тебе, почему я не буду этого делать, — устало протянул я.
 — Нет, не объяснил. Ты просто сказал, что не будешь и на этом разговор был окончен, — Дел стояла передо мной, побледневшая и злая. — Знаешь, мне кажется, что ты сдался. По-моему, ты хочешь умереть.
 Я пошатнулся.
 — Во имя…
 — Ты хочешь умереть как джихади и хотя бы так доказать свое превосходство над Аббу.
 — Что?
 — Ну как же, он всего лишь танцор меча, а ты — джихади.
 Нет же, баска, нет — мне просто плохо.
 Но зачем ей это говорить?
 — Дел…
 — Если ты не можешь победить его в круге, ты победишь его своей смертью.
 Я издал смешок.
 — У тебя песчаная болезнь.
 — Разве?
 — Ты всерьез думаешь, что я хочу умереть, чтобы доказать, что я лучше?
 — Выше, — горько сказала она. — Чтобы доказать, что ты выше его.
 — Песчаная болезнь, — констатировал я. Аиды, неужели эта женщина не понимала, что мне всего лишь нужно отдохнуть? Снова прилечь, поспать, чтобы тело могло спокойно заняться самолечением.
 — Пусть она уйдет, — не унимался Чоса. — Сейчас мне нужен только ты. Она придет позже.
 Подчиниться ему было таким облегчением.
 — Ты можешь ехать вперед, — прохрипел я, — если хочешь… мне нужно отдохнуть. Уезжай, встретимся в оазисе.
 Дел удивилась.
 — Я не хочу. Мы вместе…
 — Уезжай. Ты. Одна.
 — Но оазис совсем рядом. Ты отдохнешь и мы поедем вместе.
 — Езжай одна. Я догоню.
 — Если бы ты только воспользовался магией… — прошипела она. — Ты отказываешься из-за того, что так ее ненавидишь. Ты не хочешь признавать, что она тебе нужнее чем ты сам.
 Я хохотнул. Очень осторожно опустился на одеяло, согнул колени и прижался к ним лбом.
 — Ты ничего не понимаешь. Ты даже не представляешь, какой дани требует магия…
 Дел сорвалась.
 — Да, потом тебе плохо, — рявкнула она. — Ну и что? После акиви тебе тоже плохо, но ты же не бросаешь пить?
 Я пробормотал что-то в бедра.
 Она выругалась, потом я услышал как зашелестел песок под ногами. Что-то бормоча, она отошла от меня и вернулась.
 — Я уезжаю, — объявила она. Наполовину угроза, наполовину мольба, и окончательный приговор, который заставил меня похолодеть.
 Я поднял голову. Апатия сменилась страхом.
 Черты ее лица оледенели, голубые глаза сверкали. Она выплюнула все слова сразу, как непрерывную песню, со страстью в каждом звуке.
 — Ты предложил мне уехать, что ж, я согласна. Но вот что я тебе скажу на прощанье: если ты ничего не сделаешь — если ты даже не попытаешься — я не вернусь, чтобы посмотреть как ты будешь умирать. Джихади умрет без свидетелей. И его тело поглотит Пенджа, а потом очистит кости и через много лет они рассыпятся в пыль… и ничего не останется. Ни джихади. Ни танцора меча. И никто не вспомнит Песчаного Тигра.
 Несмотря на головную боль, я сумел подобрать слово, которого она заслуживала.
 — Да, — согласилась Дел и отправилась к кобыле.
 Я смотрел, как она уходит. Я смотрел как она седлает кобылу, делит фляги, оставляя мне половину, потом садится и подбирает повод.
 — Я буду ждать тебя в оазисе до рассвета. Если с первыми лучами солнца тебя там не будет, дальше я еду одна.
 Она бы этого не сделала. Я знал, что это была пустая угроза.
 Лицо Дел на секунду исказилось, потом она развернула кобылу и уехала.
 Я сидел и смотрел, как Дел УЕЗЖАЕТ.
 — Аиды, — прохрипел я, — она всерьез.
 Песок, взлетевший из-под копыт кобылы, обдал меня колким водопадом.
 Во мне снова вспыхнул тупой гнев.
 — Она просто пытается заставить меня встать и поехать за ней.
 Конечно, так и есть. Все остальное она испробовала.
 Гнев перегорел до пепла. Ни от кого — и ни от чего — я не дождался ответа. Чоса внутри меня молчал.
 Что ж, иногда приходится забывать о гордости. Глубоко вздохнув, я кивнул.
 — Ну хорошо, баска… я иду, — я поднялся на колени, собираясь встать.
 Земля и небо легко поменялись местами, и я куда-то рухнул.
 И испугался: а что если я не смогу догнать ее?
 — Подожди, — выдохнул я. — Дел, не уезжай…
 Но Дел, исполняя сказанное, уже исчезла.
 Чоса Деи остался.
 Страх исчез. Его сменило тупое, бесцветное удивление, что Чоса мог так легко со мной справиться.
 — Клещ Пенджи, — прохрипел я.
 Я упал на одеяло и подумал, что Шака снова недоработал свое создание и оно расползается по всем швам. Снаружи оно казалось прочным, но Чоса сумел забраться в него и распутать узелки изнутри.
 — Искандар, — пробормотал я. — Так ли это случилось и с тобой?
 Чьи-то руки касались меня. Они тормошили бурнус, пояс, расстегивали и снимали. Ладонь прижалась к моим ребрам, потом отдернулась.
 — Мертв, — объявил мужской голос.
 — Или умирает, — добавил другой.
 Этот голос я знал.
 — Возьмите лошадь и меч, и все деньги, которые у него найдете. Остальное оставьте Сабре. Мне он не нужен. Я ищу женщину.
 — Но он… Песчаный Тигр, — робко вступился другой голос.
 — А мне-то что? — нетерпеливо ответил Умир. — Он не достоин места в моей коллекции.
 Конечно. Только Аббу достоин.
 Снова руки. Пояс из-под меня вытащили. Тихо звякнули монеты. Кто-то ругнулся. Если бы я мог, я бы улыбнулся: почти пустой кошелек. Небольшая пожива от легенды.
 Потом кто-то наклонился ко мне и пальцы уверенно обхватили когти песчаного тигра на моем горле.
 — Оставь это, — приказал Умир. — Сабра должна понять, кто перед ней.
 — Его лицо, — напомнили Умиру, — шрамы…
 — В пустыне много хищников. Пока Сабра сюда доберется, он может остаться без лица… да и вообще от него мало что останется, а с ожерельем ничего не случится. Может сам Аббу Бенсир захочет взять его на память.
 Аббу? Аббу с Саброй?
 — Во флягах вода, — другой голос.
 — Привяжите их к седлу. Мы возьмем все, — Умир отошел. — Не теряйте больше времени на древние легенды. С ним покончено, я хочу женщину.
 Я услышал фырканье жеребца, потом настойчивое недовольное ржание, совсем непохожее на приветствие. Люди закричали, завизжал жеребец, страшно заорал мужчина.
 Хороший мальчик.
 Голоса заспорили о жеребце. Он разбил кому-то голову.
 — Оставьте его, — бросил Умир. — Теперь мы к нему не подойдем.
 Кто-то рядом наклонился. Он подобрал перевязь, ножны. Постоял. Мои веки были чуть приоткрыты и я увидел: Южанин держал ножны и смотрел на рукоять меча. Легендарный меч, когда еще доведется его коснуться? Почему бы не вынуть его из ножен и не проверить его баланс? Меч Песчаного Тигра…
 Он закричал. Кричал он долго, громко и ужасающе, когда магия поедала его кости.
 Глупый клещ Пенджи.
 Снова разговоры, теперь обо мне. Южанин перешел на визг.
 — Убейте его, — приказал Умир. — Он орет на всю Пенджу.
 Через секунду крик оборвался.
 Тишина. Все собрались посмотреть на меч.
 — Подберите его, — приказал Умир.
 Кто-то возразил, что это магический клинок и никто не знает заклинания.
 — Подберите, — повторил Умир. — Возьмите его чем-нибудь, вот, одеялом.
 Они вытянули из-под меня одеяло, и я рухнул на песок как тряпичная кукла. Глупый клещ Пенджи. Одеяло против Самиэля?
 Второй Южанин закричал, призывая своего (глухого?) бога, но и его крики быстро перешли в визг. Тем же спокойным голосом Умир Безжалостный приказал его убить, потому что от него было слишком много шума.
 — Пусть лежит, — решил он, кивая на меч. — Может это и магический клинок, но я не могу упустить женщину. Никто не подберет его, так что никуда он от нас не денется. На обратном пути что-нибудь придумаем.
 — Но… что если сама Сабра…
 Умир засмеялся.
 — Будем надеяться, что она попытается. Женщина не должна занимать место мужчины.
 Все сели на лошадей и уехали.
 Я лежал на песке, безвольно раскинув руки, и думал, стоит ли мучиться.
 Ради себя самого я бы конечно даже не попытался, но они поехали за Дел. Ради нее стоило совершить невозможное.
 Легчайшее дыхание звука прошипело через сухие недвижные губы.
 — Чоса? — позвал я.
 Внутри меня что-то зашелестело, а потом вспыхнуло к жизни, невнятно тараторя от восторга: битва была выиграна.
 Но это была только первая битва в войне.
 — Аиды, — простонал я. — Как мне не хочется этого делать.




 32


 Я сгорбился около меча в непристойном, непреднамеренном поклоне. Мои кости были такими хрупкими, что готовы были рассыпаться при любом резком движении и заполнить кожу своими обломками как мешок.
 Кожу непонятного цвета, но еще живую.
 Я вытянул руку — пальцы дрожали, ногти снова посинели, предплечья покрывали черно-фиолетовые полосы, окаймленные желтизной. То, что начиналось как нормальный — хотя и очень большой — синяк растеклось по всему телу. Кожа надулась и даже при легком нажатии противно хлюпала, как будто под ней текла жидкость.
 Аиды, во что же я превратился. Неудивительно, что Дел обезумела.
 Только теперь я понял, как она была испугана.
 Боль гнездилась в пояснице. Там огонь горел ярко, потом он поднимался вверх по позвоночнику, расползался по ребрам от спины к груди и там снова собирался. Все мое тело было погребальным костром.
 Который давно пора было затушить.
 Обнаженный меч лежал уткнувшись кончиком в песок. Я мысленно поблагодарил погибшего Южанина: урони он меч, не вынув его полностью из ножен, любой мог подобрать его и увезти. Одеяло — или что-либо такое же простое — не спасало, но вырезанные на коже ножен руны приглушали укус оружия. Пока яватма оставалась в ножнах, касалась их или ремней перевязи, любой мог унести ее.
 — …песня… — прохрипел я. — Аиды, ненавижу петь.
 Я пошатнулся и едва удержал равновесие. Я ничего не обещал Чоса — да и не сдержал бы обещаний — и он хорошо это знал. На мою помощь он не надеялся, но призывая магию, чтобы исцелить избитое тело, я открывал для него дверь. И он ждал этого момента, чтобы распахнуть ее, сорвать с петель и вырваться, заполнить комнату, которой было мое тело.
 Я не любил рисковать. Я не хотел делать это.
 Но Умир уехал за Дел.
 Я призвал легкую песню. Прохрипел ее дню. Потом потянулся вниз, подхватил меч и подтащил его себе на бедра.
 — Круг, Тигр. Не забудь круг… — прошептал я.
 Чоса внутри меня зашевелился.
 Он хотел, чтобы я забыл.
 Стоя на коленях и одной руке, другой я протащил кончик меча через песок, проводя неровную линию, стараясь соединить ее концы. Линия должна была быть четкой, без разрывов, иначе Чоса легко нашел бы их и вырвался из связывающего круга.
 Я запер себя в круг, сгорбился в его центре, прижал к себе яватму и запел.
 Что же со мной стало…
 Сила поднялась и захватила меня. Она наполнила мое тело, заставив дрожать все кости, а потом швырнула на землю.
 Желудок сжался и начал подниматься к горлу. Может это Чоса пытается вылезти?
 — …как же плохо… — прохрипел я и жадно сглотнул, — хуже чем после акиви…
 Кости затрещали, начали изгибаться, стараясь вырваться из суставов.
 — …подожди…
 Кровь хлынула из носа.
 — Не надо… — пробормотал я, — …я этого не хочу…
 Сила крепко ухватила меня за волосы и заставила держать голову прямо. Вообще-то у меня череп крепкий, но я побоялся, что и он не выдержит.
 — …хватит…
 Меч тускло засиял черным. Чоса, скрывавшийся внутри меня, ответил.
 Я задыхался. Горло сжалось и я тщетно пытался сглотнуть, Чоса потянулся ко мне и я изогнулся, чтобы избежать его прикосновения. Мне хотелось оттолкнуть его, закрыть перед ним дверь.
 Но запрещая войти Чоса, я не пускал и магию.
 Сила не имеет терпения. Я послал ей приглашение и она привела друзей.
 — Я отказываюсь, — простонал я. — Уходи. Забудь, что я тебя звал…
 Сила наклонилась очень низко и заглянула мне в глаза, словно читая в них правду. Раздумывая обо мне.
 — Я просто… танцор меча…
 Сила не согласилась. Она дразнила меня своей рукой как Умир дразнил свисавшим обрывком рунической веревки.
 Кровь текла из носа, капала с подбородка. У меня не было сил стереть ее: я едва мог дышать.
 Аиды, что же я сделал? Что же я впустил?
 Выдержит ли связывающий круг?
 Но он должен был удерживать Чоса, а не силу.
 Кто знает?
 — Мне всего лишь… нужно… подлечиться… чтобы помочь Делиле.
 Скрывавшаяся во мне частичка Чоса играла с моим сердцем: его биение то убывало, то прибывало, как фазы луны.
 Спазмы сотрясли все тело. Сила снова встряхнула меня. Потом отпустила мои волосы.
 Меч вывалился из вялых рук, соскользнул со сгибов локтей и упал на песок. Я рухнул на него.
 Острие поцарапало ладонь, но я этого не заметил. Я лежал и смеялся, поднимая пыль и песок своим дыханием.
 Потом смех умер.
 Потому что Чоса был очень зол.
 Чоса еще отомстит, он найдет способ.
 Я лежал на песке, на мече. Думая, чем же в аиды, я стал.
 И что я мог сделать.
 И что мог придумать Чоса Деи.
 Оазис. Солнце еще не успело скрыться за горизонтом и раскрашивало мир всеми оттенками розового и оранжевого. Черные силуэты тонких, высоких пальм стремились к небу, концы тяжелых, широких листьев тянулись к земле. Ниже, вокруг бассейна, полного воды, собрались Умир и его люди.
 Один человек уже валялся на песке по соседству со своим мечом. Я не был уверен, убила его Делила или люди Умира, чтобы не орал на всю Пенджу.
 Дел стояла у бассейна широко расставив ноги и держа наготове сверкающий клинок. Кровь стекала по стали, задерживалась в переплетении рун, перекрашивала рукоять и пачкала ее руки. Хотя некоторые люди могли бы возразить, что ее душа была запачкана сильнее.
 Умир, как я понял, попал в затруднительное положение из-за своей жадности и воспитания. Он хотел получить ее целой и невредимой, чтобы пополнить свою уникальную коллекцию. Хотя я и объяснил ему, что Дел была настоящим танцором меча, она оставалась женщиной, а он Южанином. Он, конечно, совершенно не был готов встретить с ее стороны такое яростное сопротивление.
 Это был почти смешно. Но никто не смеялся.
 Я подъехал тихо, незаметно для всех, и остановил гнедого за спинами людей Умира. Они превосходили нас числом, но преимущество было на нашей стороне: Умир хотел получить Дел невредимой, а мы с ней могли не заботиться о здоровье его людей.
 Она смотрела на них и первой увидела меня. Только чуть дрогнули ресницы и снова голубые глаза вернулись к Южанам, чтобы они ничего не заметили.
 Я начал улыбаться, представляя, какой сейчас преподнесу им сюрприз, как изменятся их лица… но всю игру мне испортил жеребец, который углядел гнедую кобылу и повелительно заржал. Кобыла охотно ответила визгливым приветствием.
 — Аиды, — скривившись, пробормотал я и поспешил выхватить меч из ножен. Умир и его люди уже оборачивались. Стальные клинки заблестели в лучах заката.
 Рты у всех открылись. Глаза выкатились так, что сверкали белки. Кто-то забормотал молитву богу призраков.
 Умир Безжалостный просто нахмурился.
 Я был удовлетворен и, наклонившись вперед, мрачно осмотрел Южан. Я был готов к любому исходу.
 — Кто-то, — спокойно начал я, — прихватил мой пояс и деньги. Может быть вернете?
 — Убейте его, — приказал Умир.
 Никто не пошевелился. Только один человек осторожно бросил на землю пояс и кошелек.
 Я усмехнулся. Их можно было понять: перед ними был Песчаный Тигр, имя которого заставляло вспомнить о мастере седьмого ранга, с которым далеко не каждый соглашался войти в круг. Легенда во плоти — сильный, быстрый, уверенный в себе, а не избитое, распухшее тело, которое лежало перед ними несколько часов назад.
 — Мертв, а? — спросил я. — Или почти умер? А может ни то и ни другое, а просто изобретательная ловушка — или может быть могущественная магия?
 И я почти не врал.
 Ну может только наполовину. Ловушки, конечно, не было, но зачем им об этом знать?
 Люди Умира зашевелились, но никто не подчинился его повторному приказу убить меня. Разве можно убить человека, который уже мертв?
 Я покачал клинком.
 — У кого-то еще есть желание взять мой меч? По-моему двоих ему не хватило и он до сих пор голоден.
 — Глупцы, — бросил Умир. — Он человек, как любой из вас. Не слушайте его. Убейте.
 — Расходитесь по домам, — посоветовал я, — пока у меня не испортилось настроение.
 И люди Умира разошлись по домам. Или не по домам, а куда-то еще, но, тем не менее, все они уехали, на прощанье делая охранные знаки против великой магии. И Умир остался один.
 Я подвел у нему жеребца, медленно и целенаправленно. Кинул взгляд на Дел. Потом посмотрел в глаза Умиру.
 — Ты совершил три ошибки, — объяснил я. — Во-первых, ты связал меня магией и бросил вызов, предложив попытаться сбежать. Во-вторых, ты оставил меня умирать, что я считаю оскорблением. С Аббу ты бы так не поступил.
 Умир, выразительно спокойный, спрятал руки в рукава бурнуса, отягощенные драгоценностями.
 — А что в-третьих?
 Я показал клинком.
 — Ты не принял во внимание ее.
 Он даже не посмотрел.
 — Возможно я недооценил тебя. Возможно ты действительно лучше чем Аббу Бенсир, и возможно мне стоит передумать.
 Я усмехнулся.
 — Вот это уже лучше, — я бросил короткий взгляд на Дел. — Хочешь убить его?
 Она дернула плечом.
 — Одного я сегодня уже убила. Второй уже излишек.
 Я кивнул, а Дел наклонилась, чтобы обтереть клинок о бурнус мертвеца.
 — Тогда я им займусь.
 Умир побледнел, но достоинства не потерял.
 — Я мог бы убить тебя дважды, но каждый раз я оставлял тебе шанс спастись… и оба раза тебе это удалось.
 — И тебе я оставлю шанс, — я со щелчком убрал меч в ножны, соскочил с жеребца и подошел к Умиру Безжалостному. — Твои руки, — мягко сказал я.
 Тонкие губы изогнулись.
 — Возьми сам, — отрезал он.
 Я поймал его запястья. Он тяжело задышал и я почувствовал, как напряглись его мышцы, когда я вытаскивал тонкие руки из тяжелых рукавов. Одной рукой обхватив его запястья, я заставил его опуститься на песок, а другой вынул нож и порезал кожу. Потекла кровь.
 Умир посерел.
 — Ты хочешь, чтобы я истек кровью до смерти? — прошептал он.
 — Я ничего от тебя не хочу, просто сиди спокойно, — я убрал нож, потом аккуратно измазал кровью оба запястья. — Хорошие браслеты, — прокомментировал я. — Теперь небольшой совет напоследок…
 Даже губы Умира побелели.
 — Что ты… — он увидел и вздрогнул.
 Дел подошла поближе. Она стояла рядом со мной и смотрела, нервно сжимая меч. Я услышал как жадно она втянула воздух.
 — Вот, — я освободил его запястья. Они были туго перевязаны толстой, черно-красной веревкой из крови, превратившейся в переплетение рун. — Так вот, насчет совета… — я наклонился к самому лицу Умира и прошептал: — Следующий раз думай, прежде чем докучать человеку, лучше тебя владеющему магией.




 33


 — Поехали, — сказал я Дел. — Здесь больше делать нечего.
 Я пошел к жеребцу, спиной ощущая на себе ее взгляд. Вскочив в седло, я подобрал повод и оглянулся. Дел держалась скованно, голубые глаза смотрели с тревогой, но она не задала ни одного вопроса, потому что понимала: нельзя давать врагу оружие, даже если тебе оно не кажется опасным. Она молча убрала свою яватму в ножны и пошла к своей лошади.
 — Ты уезжаешь? — уточнил Умир, не сводя с меня изумленных глаз.
 Я пожал плечами и передернул повод, когда жеребец затанцевал, заметив приближение кобылы.
 — А что здесь делать? Ради такой компании я задерживаться не собираюсь.
 — Но… — он протянул мне связанные кровью руки. — А это?
 — Тебе идет, — я повернул жеребца на Юг, бросая между делом. — Я думал, ты к таким фокусам привык.
 — Ты не можешь оставить меня здесь!
 — Конечно могу. Вода у тебя есть, разве не так? Полный бассейн. Связанные руки пить не мешают. А что касается еды, ну… — я продолжал бороться с жеребцом. — Думаю, тебе придется дождаться приезда Сабры.
 — Но… — снова начал он.
 Я поглубже сел в седло, заставил жеребца стоять ровно и наклонился вперед, к Умиру.
 — Если ты не врешь. Если рано или поздно она приедет.
 Несколько секунд он нерешительно смотрел на песок, потом тонкие губы плотно сжались.
 — Она в пути, — процедил он. — Их Искандара в Джулу. Сейчас она уже выехала из Кууми.
 — Хорошо. Значит она тебя и накормит, когда доберется сюда, — жеребец снова затанцевал, почувствовав, что я ослабил повод, а я посмотрел на Дел.
 — Ты готова?
 Она кивнула.
 — Хорошо. Тогда поехали. Мы зря прожигаем остатки дня, — Дел почти выбралась из оазиса, когда я остановил жеребца и снова вернулся к Умиру. Невзирая на протесты гнедого.
 — Умир, — тихо сказал я, — я бы на твоем месте не пытался освободиться. Эти руны тебя, конечно, не задушат, но отрезать руки они могут.
 Умир застыл.
 Я развернул жеребца и, смеясь на галопе, помчался за Дел.
 Долго веселиться мне не пришлось. Как и следовало ожидать, едва мы отъехали от оазиса, Дел засыпала меня вопросами. Беда была в том, что вопросов было слишком много, даже для ее языка: начала она хорошо, но закончила на Северном.
 — Начни сначала, — предложил я.
 Дел мрачно взглянула на меня и холодно приказала:
 — Ты начинай.
 — Я не умер, — я выгнул брови, заметив, как изменилось выражение ее лица. — Я сделал то, чего ты так долго добивалась, так чем ты недовольна?
 — Ты мог бы сделать это и раньше, — по-прежнему обдавая меня холодом, сообщила она.
 — Раньше чего? Прибытия Умира? Аиды, все получилось отлично. Представляю, как его люди сейчас удирают обратно в Кууми и какие сказки они сочинят о привидении Песчаного Тигра… Чего только обо мне не рассказывали, но такого еще не было. Надеюсь, это спасет нам по куску шкуры.
 — Как?
 — Наверняка кто-то из желающих меня поймать поверит в этот кошмар и не захочет испытывать судьбу.
 Она задумалась.
 — Значит чтобы вылечиться тебе нужно было отослать меня…
 — Нет, — я сразу стал серьезным. — Я боялся, что это придаст силы Чоса Деи. Поэтому и отказывался снова вызывать магию.
 Дел гневно смотрела на меня, не зная верить или не верить, оценивая выражение моего лица, искренность тона. Потом она смягчилась, хотя сомнение осталось.
 — И все же ты вызвал ее.
 — Да. Но не ради себя.
 — Ну если поверить твоим словам и допустить, что это был такой риск, то почему… — она замолчала и изумленно посмотрела на меня. Светлая кожа стала белой как коса. — Но не ради себя, — оцепенело повторила она.
 Я не стал на этом задерживаться.
 — А если тебя интересует, почему я решил оставить Умира в оазисе и убраться оттуда в такой спешке, дело в том, что я понятия не имею, сколько еще, в аиды, продержатся эти рунические веревки. Скорее всего он уже освободился.
 — Откуда ты это знаешь? — нахмурилась Дел. — Как ты их создал? Что ты с ним сделал?
 — Позаимствовал простенький фокус у Чоса Деи.
 Дел резко остановила кобылу, хотя обычно она не забывает, что губы у лошади чувствительные, и действует поводом мягко. От такого обращения кобыла застыла с открытым ртом и выкатила глаза. Я тоже остановил жеребца.
 — Что ты сделал? — спросила Дел. Ее глаза обыскивали мое лицо. — Что ты с собой сделал?
 Я пожал плечами.
 Зрачки расширились так, что глаза казались черными. Дел долго изучала меня с жадной напряженностью, потом ее взгляд стал поспокойнее. Ответ на главный вопрос она нашла, но многого еще не понимала.
 — Люди Умира не убили тебя потому что были уверены, что ты уже мертв. Поэтому твое появление так испугало их.
 Я снова пожал плечами.
 — Почти угадала.
 Она растерялась.
 — Ты не поехал со мной из гордости? Или ты действительно не мог?
 Я ухмыльнулся.
 — Почти угадала, — сообщил я и тут же прикусил язык. Ее лицо побелело, а когда наши взгляды встретились, я испугался. — Я бы не умер, — торопливо начал я ее успокаивать. — Чоса не позволил бы мне умереть. Люди Умира могли убить меня, но Чоса не причинил бы мне вреда. Ему слишком дорого мое тело.
 — Если бы он победил, ты уже не был бы Тигром, — тихо сказала она.
 Я пожал плечами.
 — Наверное нет.
 — Я уехала, чтобы заставить тебя подняться, — прошептала она с отрешенным видом.
 — Я знаю это.
 — Я думала, что ты поедешь за мной.
 — И это знаю.
 — Но ты мог умереть… потому что у тебя не хватило бы сил даже забраться на лошадь, — голубые глаза расширились и я увидел в них бесконечное отчаяние. — Что же я сделала с тобой?
 — Ничего, — я снова отвернул жеребца от кобылы. — Все кончилось, Дел. Все это уже не имеет значения, потому что я здоров, и я все еще я.
 — Точно?
 Я выгнул одну бровь.
 — Я докажу тебе это позже.
 Она не улыбнулась намеку.
 — Тигр…
 — Я просто познакомился с парой трюков.
 — А он? — не успокаивалась Дел, хотя я уже сжал бока гнедого и заставил его отправиться дальше на Юг. — Чоса тоже познакомился с парой трюков?
 Я покачал головой, проводя жеребца боком мимо кобылы, чтобы он не смотрел на нее.
 — Он их все уже знает.
 Это была прохладная мягкая ночь и мы проводили ее соответственно. Полностью расслабившись, я лежал на спине и разглядывал звезды и луну. На мне была только набедренная повязка, влажное тело медленно высыхало. Я позабыл обо всех тревогах и сонно жмурился, но у Дел сна не было ни в одном глазу. Я никогда не понимал, почему женщину, полностью удовлетворенную жизнью, тянет на обсуждение мировых проблем, тогда как нормальный человек скорее позволил бы этому миру отчалить и сам уплыл бы вместе с ним.
 Ее бедро касалось моего, одно плечо отдыхало на моей груди. Полежав немного, Дел перекатилась на бок. Бурнус собрался складками на изысканно длинных ногах, ткань плотно обтянула красивые бедра. Распущенные светлые волосы взъерошились и светились в темноте.
 — О чем ты думаешь?
 Аиды, типичный для женщины вопрос.
 Я подумал не соврать ли, но Дел не была чрезмерно романтичной — в отличии от большинства женщин — и я решил, что правда не расстроит ее.
 — Об Аббу.
 — Аббу Бенсире? — переспросила она с оттенком недовольства. — Сейчас?
 Может и ей не нужна была правда.
 — Просто… ладно, забудь.
 Но она снова прижалась ко мне. Одна рука коснулась моей груди и начала гладить шрамы — это вошло у Дел в привычку и я никогда не возражал, мне было приятно ощущать ее прикосновения.
 — Тебе так хочется победить его?
 — Никогда к этому не стремился… — буркнул я, заводя руку за голову.
 — Ну я, конечно, соврал. Я всегда хотел победить его, но раньше это не имело такого значения.
 — А теперь имеет? Из-за того, что сказал Умир?
 — Умир говорит, что пойдет на все, но получит желаемое, — я помрачнел, вспоминая наш разговор. — Думаю, это больше похоже на Сабру.
 — Почему? Ты же о ней ничего не знаешь.
 — Кое-что знаю. Она женщина-танзир, и она умудрилась удержаться на этом месте.
 — Это ненадолго, ты сам так говорил.
 — Ненадолго. Но если с ней едет Аббу, после его уверений, что он не работает на нее… — я освободил бледную ленту волос, запутавшуюся в моем ожерелье. — Он не привык врать.
 Дел, слишком увлеченная моими шрамами, только пожала плечами.
 — Может он передумал позже. Может Сабра убедила его.
 — Он не из тех, кто поддается на женские уговоры.
 — Ты этого не знаешь. Ты спал с ним?
 Я хмыкнул.
 — Я похож на такого?
 — Это не всегда определишь, — Дел вяло поддерживала разговор. — Я только хотела сказать, что многие решения мужчины принимают в постели.
 — У тебя, оказывается, потрясающие знания.
 — ТЫ знаешь это лучше чем я.
 — Я знаю только то, что ты мне сказала.
 Она подумала не вспылить ли, но апатия победила.
 — И готова повторить: в постели женщина может убедить мужчину сделать такое, что ему самому бы и в голову не пришло.
 — Никогда не думал, что Аббу можно купить постелью, — я помолчал и добавил. — И себя, кстати.
 — У меня не хватит денег, — прошептала Дел, прижимаясь теснее. — Если она красивая и умелая женщина, она могла уговорить его помочь. Или есть другая причина.
 — И какая же?
 — Шанс получить от тебя танец. Аббу стремился к этому в Искандаре до того, как жеребец ударил тебя по голове.
 Я улыбнулся.
 — Может ему не дает покоя моя слава?
 — А тебе его?
 Я пожал плечами.
 — Может быть.
 — Да.
 Я сдался.
 — Да.
 — Ну, значит рано или поздно вы встретитесь, — ее пальцы нашли широкий длинный нарост слева под ребрами. Шрам был толстым и я почти не ощущал прикосновения ее пальцев. — Прости, — прошептала она.
 Она говорила это каждый раз. И каждый раз искренне просила у меня прощения. И каждый раз вспоминала, как едва не убила меня в круге Стаал-Уста.
 — Могло быть и хуже, — заметил я, — могло быть и… ниже, — я перекатился и прижал ее к земле, наши ноги переплелись, — и тогда нам обоим было бы о чем сожалеть.
 Смех Дел как дымок. Он легкий, и уносит тебя с собой.
 Когда я с этой женщиной, все сомнения рассыпаются в прах. Потому что даже если я не реален, она у меня есть.




 34


 Вокруг был только лед. Ледяные гирлянды свисали с каменных уступов, сверкая в шафрановом солнечном свете, в тепле Южного дня…
 Южного дня? Я удивился. Лед? На Юге?
 Даже глубоко во сне я понял, что это невозможно.
 И от этого, конечно, проснулся.
 Дел перекатилась на бок, когда я резко сел и мрачно уставился на светлеющее небо. Растрепав рукой спутавшиеся за ночь волосы, я не избавился от отчетливой картины, застывшей перед моими прищуренными сонными глазами. Я видел очень ясно: лед на Юге.
 — Должно быть у меня песчаная болезнь, — пробормотал я и потянулся к ближайшей фляге.
 Дел зевнула, потянулась, сморщилась, когда лучи восходящего солнца осветили ее лицо, и посмотрела на меня одним глазом.
 — Почему?
 Я пожал плечами, жадно глотая воду.
 Открылся второй голубой глаз.
 — Скорее всего я не буду возражать, но мне любопытно, как ты пришел к такому выводу.
 Напившись, я опустил флягу.
 — Человек не обязан разъяснять всему миру содержание своих снов.
 — А-а, — она тоже потянулась за флягой. — Если это не сны джихади.
 — Джихади не обязан их и себе разъяснять. Джихади, он просто… джихади.
 — Как и Песчаный Тигр.
 — Вот и еще одно доказательство, — я откинул одеяла и поднялся. Чувствовал я себя удивительно хорошо для человека сначала избитого, а потом оставленного умирать посредине Пенджи. Мне было СВЕРХ хорошо.
 Я наслаждался этим ощущением пока не вспомнил, как излечился или переделал себя, называйте как хотите.
 А значит реальный я был таким же больным и уставшим, и не помолодевшим ни на год.
 Сколько бы лет мне ни было.
 Я мрачно посмотрел вниз, на завернутую в одеяло Дел.
 — Как я был прошлой ночью?
 Светлые брови взлетели до волос. Дел прищурилась, разглядывая меня в притворном изумлении. Я запоздало сообразил, что вопрос можно было отнести к нашей близости прошлой ночью, и Дел придумывала подходящий ответ.
 Я торопливо махнул рукой.
 — Я не об этом. В ЭТОМ меня успокаивать не надо. Я имел в виду… — я замялся. — Что-то у меня никак не получается.
 Дел, безуспешно пытавшаяся скрыть свою растерянность, засунула одну ногу в сандалию и начала перевязывать шнурки до колена.
 — Ты что-то пытаешься сказать? Или спросить? Или… что?
 — Тебе я кажусь… реальным?
 Вслед за моим вопросом последовала долгая смена выражений на ее лице: удивление, любопытство, смущение и неуверенность. Наконец она посмотрела вверх, на меня, с необычным спокойствием, словно понимала как много будет значить для меня ее ответ и радовалась, что могла быть предельно честной.
 — Бесспорно, — объявила она.
 Но я на этом не успокоился.
 — И ты никогда не сомневалась, что я это я?
 Она застыла, так и не завязав узел.
 — А стоит?
 — Нет. Можешь не волноваться. Я себя чувствую совсем как я, — я злобно поскреб щетину. — Ну ладно, все. Я просто… Забудь.
 — Тигр, — Дел закончила узел, подняла голову и я увидел, что она улыбается. Густые шелковистые волосы лежали на плечах как покрывало. — Ты был таким же, как всегда. Мне не на что жаловаться. Так же, как, наверное, и Эламайн… и любой другой из тысяч женщин, с которыми ты проводил ночи.
 Да, Эламайн не на что было пожаловаться до того момента, как меня решили кастрировать. И всем остальным женщинам (счет на тысячи, конечно, не шел, Дел преувеличила), но меня их мнение не беспокоило. Мне важно было знать, не казался ли я Дел необычным. Я боялся получить доказательство своей нереальности, признать себя существом, созданным Шака Обре и приютившим часть Чоса Деи.
 Я чувствовал себя привычным собой. Но кто знает, кем был этот привычный человек?
 — Песчаная болезнь, — убежденно заявил я и, погруженный в свои мысли, пошел поливать песок.
 Заявление Дел, сделанное нарочито ленивым голосом, вывело меня из задумчивости.
 — А еще мужчины говорят, что все женщины с причудами.
 Потому что так оно и есть.
 Но я был слишком занят, чтобы доказывать ей это.
 Русали почти не изменился за тот год, что мы его не видели — типичный Южный город, типичный город Пенджи в типичном пустынном домейне — только когда мы покидали его, Русали лишился танзира, потому что Северный танцор меча убил его, чтобы напоить свою яватму.
 Этим танцором была не Дел, а посланник Стаал-Уста, который пришел на Юг по ее следу, чтобы заставить ее заплатить за смерть ан-кайдина Балдура, чьей кровью напилась Бореал.
 На первый взгляд казалось, что и Дел, и Терон совершили непростительные преступления, но ее можно было оправдать, а Терон повторно наполнил свою яватму, нарушив все Северные законы, чтобы иметь преимущество в танце с Дел. Лахаму, танзир Русали, увлекался магией и обладал некоторым опытом в Южной технике танцев мечей. Терон решил повторно напоить меч, чтобы овладеть Южным стилем, чужим для Дел, и этим повысить свои шансы на победу в круге.
 Он едва не выиграл танец, но я вовремя заметил в нем перемену и насильно вытащил Дел из круга. Для обычного танца это означало бы признание поражения, но я рассказал о своих подозрениях и Дел быстро поняла, что случилось. Преступление Терона делало танец незаконным и позволяло Дел отклонить его вызов, чем я и воспользовался, решив преподать Терону урок.
 И я это сделал. Я убил его.
 При этом узнав, каково это — владеть яватмой, зная ее имя.
 Его звали Терон. Брат Телека, сын старого Стиганда. И брат, и отец, узнав правду обо мне и Дел, сначала сговорились изгнать Дел, а потом решили убить нас обоих, заставив встретиться в самом яростном танце из всех, которые видела Обитель Мечей, потому что каждый из нас хотел — обязан был — выиграть. Дел — чтобы провести год со своей дочерью, я — чтобы вернуть себе свободу от клятвенной службы, удерживающей меня в Стаал-Уста, в которую обманом вовлекла меня Дел.
 Аиды, сколько всего случилось. Посмотрите на нас сейчас.
 Нет, посмотрите лучше на меня.
 Или не надо. Вдруг увидите что-то, что никому из нас не понравится.
 Русали. Без Лахаму, но теперь и без Алрика, танцора меча, перебравшегося на Юг с Севера, и Лены, его жены-Южанки, и всех их дочерей смешанной крови.
 Мы проезжали лабиринт строений и лагерей, окружавших город. Дел оглядывалась по сторонам и выглядела смущенной.
 — В чем дело? — удивился я.
 — Вспоминаю. Тогда мы друг друга почти не знали… посмотри на нас сейчас.
 Слова прозвучали эхом моих собственных мыслей. Я угрюмо признал:
 — Теперь мы знаем друг друга слишком хорошо.
 Она улыбнулась.
 — Иногда.
 — Но я по-прежнему не знаю многое о тебе, а ты обо мне.
 Своим замечанием я заслужил косой взгляд.
 — Может быть… но ты и сам о себе многого не знаешь.
 Я хмыкнул.
 — Я знаю достаточно.
 — Тогда почему ты продолжаешь спрашивать меня реален ли ты?
 Я заставил жеребца идти по краю узкой улицы, чтобы обойти перевернутую корзину и груду вывалившегося из нее мусора.
 — А ты никогда не задумывалась, реальна ли ты?
 — Нет.
 Я пригнулся, проезжая под низко свисающим навесом, и ударился своим левым коленом о правое Дел, когда улица стала совсем узкой и заставила нас прижаться друг к другу.
 — Ты никогда не задумывалась, не можешь ли ты быть каким-то… творением.
 — Творением?
 Я безуспешно пытался придумать, как сформулировать вопрос.
 — Это личность, необходимая для чего-то и поэтому появившаяся. Магический человек, созданный колдовством для определенной цели. Например, превратить песок в траву.
 Дел нахмурилась.
 — Нет, мне такое даже в голову не приходило. А почему я должна была об этом думать?
 Я мучительно выискивал самый простой способ объяснить ей свою теорию так, чтобы она не все поняла.
 — Послушай, однажды ты почувствовала, что танцуешь гораздо лучше, чем твои ровесники и друзья по школе. Ты не думала, что это не совсем обычно?
 Дел слабо улыбнулась.
 — Мои родственники постоянно говорили мне, что я необычная.
 Я помрачнел.
 — Я не об этом. Я… Когда ты поняла, в душе, что ты лучше всех, ты не задумалась, что это неспроста?
 Светлые брови взлетели высоко.
 — Лучше всех? — недоверчиво переспросила она.
 — Ну, себя я не включаю. Это мы так и не выяснили.
 Она засмеялась.
 — Нет, никогда не задумывалась. Когда я была маленькой, мои братья, дяди и отец учили меня владеть ножом и мечом, и ничего странного в этом не видели. Все в нашей семье этому учились. У моей матери было достаточно здравого смысла, чтобы не лишать меня шанса научиться постоять за себя, а у других женщин хватило ума не критиковать за это мою мать. А потом, в Стаал-Уста, я была уверена, что смогу научиться танцевать так хорошо, чтобы… — она надолго замолчала, а когда снова заговорила в голосе появилась мрачная решимость. — Тогда я хотела только одного: научиться танцевать так, чтобы исполнить все клятвы, чтобы уничтожить Аджани. Каждую минуту я думала об этом, мне некогда было задавать вопросы удачливой судьбе, которая подарила мне такой талант.
 — А-а, — протянул я, завершая рассказ.
 — Так что нет, я никогда не задумывалась, не могу ли я быть… творением, — она дождалась моего кивка. — Я всегда была сама собой. Какой должна была быть.
 Больше я ничего не сказал. Мне такая мысль тоже не приходила в голову до тех пор, пока я не присел перед старым хустафой и впервые не задумался о легендах о джихади, песке и траве, которые вполне могли оказаться историей.
 Я поежился и тут же почувствовал за спиной вес яватмы и волшебника, жившего в ней.
 Мы нашли маленькую, почти пустую гостиницу, владелец которой так обрадовался посетителям, что поселил нас в лучшую комнату, которая в общем-то отличалась от остальных только тем, что кровать в ней была длиннее. Мои пятки упирались в конец шаткого сооружения вместо того, чтобы привычно свисать.
 Дел опустилась на колени на утрамбованный пол и начала распутывать ремни фляг, пристегнутых к седельным сумкам.
 — Мы не можем здесь задерживаться.
 — Только одну ночь, — согласился я, ослабляя узел на шнурке одной сандалии. — Еду и воду можно купить сейчас или подождать до утра.
 — Я все куплю, а ты за это время успеешь помыться, — она поднялась и положила сумы рядом со мной на кровать. — Если допустить, что у тебя есть такое желание.
 — Судя по твоему тону, оно должно у меня быть.
 — Совершенно верно, — с улыбкой подтвердила Дел и направилась к закрытой пологом двери.
 — Куда ты идешь?
 — Покупать воду и еду в дорогу, я же сказала, — терпеливо объяснила она.
 — Мы можем пойти вместе.
 Дел пожала плечами.
 — А зачем? Когда я вернуть, ты закончишь мыться и я воспользуюсь твоей водой.
 Вообще-то Дел вела себя подозрительно. Хотя она не хуже меня могла в одиночку купить все, что было нужно, мы предпочитали делать это вместе просто потому что так было легче. Но я решил не докапываться до причины. Может ей хотелось на какое-то время ускользнуть от мужского надзора; с женщинами такое бывает.
 Особенно когда они тратят деньги.
 Мне оставалось только пожать плечами.
 — Хорошо. Если ты не найдешь меня здесь, значит я сижу в общей комнате.
 — И пьешь акиви. Чем же еще ты можешь заниматься? — Дел откинула в сторону драную тряпку, закрывающую вход, и исчезла.
 Я заявил владельцу гостиницы, что буду мыться, в комнату быстро прикатили бочку, вернее половину бочки, и ведрами залили в нее воду. Воды было немного, но и это было лучше чем ничего. В Русали работало много купален, но в них и сосчитать нельзя сколько тел мылись одной и той же водой. По крайней мере таким способом Дел доставалось то, что осталось от меня, а меня она знала.
 С мылом хозяин тоже поскупился, но я сумел вымыться сам и оставить для Дел. Потом, влажный и чистый, я появился в общей комнате, заказал акиви и несколько минут наслаждался покоем.
 Дел в конце концов вернулась, кивнула мне и исчезла в нашей комнате. Я подумал, не пойти ли посмотреть как она моется, но потом решил, что в этом случае Дел рисковала остаться грязной, ввиду того, что иногда случается, когда я вижу ее без одежды, и я не стал мешать. Я налил себе еще акиви.
 Когда акиви кончился, я забеспокоился и отправился выяснять, что же, в аиды, могло задержать Дел так надолго.
 Она сидела ко мне спиной, укутавшись в бурнус и накинув на голову капюшон. Я открыл рот, собираясь спросить чем, в аиды, она занимается, когда она испуганно вздрогнула, обернулась и взглянула на меня широко раскрытыми глазами.
 Потеряв дар речи от изумления, я уставился на нее. Оба мы застыли как статуи.
 Я видел только голубые глаза. Голубейшие, ярчайшие глаза. Они были теми же знакомыми глазами, того же цвета и чистоты, но все остальное изменилось.
 Я долго не мог произнести ни звука, но потом умудрился выдавить:
 — Что ты с собой сделала?
 Она заговорила медленно и рассудительно, тем тоном, каким убеждают скорее себя, чем окружающих.
 — Я сделала себя другим человеком.
 Я наконец-то пошевелился, шагнул к кровати, неуверенно протянул руку и скинул капюшон на плечи.
 — Все? — недоверчиво прошептал я.
 Дел выгнула почерневшие брови.
 — Женщина с черно-белыми волосами привлекала бы даже больше внимания, чем Северная баска.
 — Но… мне нравятся светлые волосы.
 Она помрачнела.
 — Это краска, ее можно смыть.
 — А это? — я коснулся одной смуглой щеки.
 — Это тоже, — черноволосая смуглая Дел, сердившаяся на меня, совсем не напоминала обычный более светлый вариант, хотя выражение лица не изменилось. — Я похожа на Южанку?
 — Нет. У них глаза черные или карие.
 — Тогда я с Границы.
 — Ха.
 — Пусть все так думают.
 Я внимательно рассматривал ее. Светлые волосы, выжженные солнцем, стали черными. Краска еще не успела высохнуть и гладкие пряди влажно блестели. Контур бровей стал четким, заостряя выражение лица. Дел покрасила даже ресницы. Смуглая кожа была светлее чем у большинства Южан и почти не отличалась от моей, не было только медного оттенка.
 Я нахмурился, сделал шаг назад, пожевал губу, раздумывая.
 Странное это было ощущение. Я знал только одну Дел: светловолосую, голубоглазую, выросшую под прохладным солнцем. Она всегда оставалась Северянкой, чужой для Юга и внешностью, и привычками. Теперь все изменилось — по цвету кожи и волос Дел можно было принять за настоящую Южанку. Став похожей на большинство женщин, Дел потеряла свою необычность, привлекавшую глаз любого мужчины, но осталась поразительно красивой, хотя уже другой красотой. Чужой и одновременно знакомой.
 Сравнивая старую Дел с новой, я понял, что чувствует человек, когда знакомое становится необычным. Дразнящим.
 Не это ли чувствовал Умир? Не потому ли его так привлекали отличия?
 И в новом обличье Дел осталась прекрасной. Темная кожа и крашеные волосы не лишили ее чистоты линий, чувства собственного достоинства и физической силы, которые отличали ее от других.
 Краска была плохой, кожа казалась грязной, но под этой кожей по-прежнему скрывался блеск великолепной стали.
 — Зачем? — спросил я.
 — Я Южная женщина… Я с Границы. Я еду в Джулу и для сопровождения наняла охранника.
 — Зачем? — повторил я, чуть прищурившись.
 — Потому что никто не ищет такую пару. А ты как думаешь?
 — А-а. Значит я тоже должен перекрасить волосы?
 Она пожала плечами.
 — Не обязательно. Из нас двоих больше внимания обращают на меня. — Я задумчиво кивнул.
 — Кажется мы уже говорили, что кое-кто на Юге меня знает. Видишь ли, некоторые физические отличия позволяют узнать меня даже тем, кто меня никогда не видел.
 — О тебе, конечно, тоже будут расспрашивать… но Песчаный Тигр путешествует со светловолосой Северной баской, которая носит меч — и умеет им пользоваться, — Дел запальчиво пыталась меня убедить. — А кого заинтересует пристойная женщина с Границы, которая никогда не держала в руках яватму и поэтому наняла танцора меча для защиты?
 — И ты думаешь, что это собьет их со следа.
 — Либо собьет, либо они просто разделятся.
 — Не выйдет, — отрезал я не раздумывая. — Конечно они будут расспрашивать и о Северной баске… и может быть ее отсутствие их смутит. Но не заставит свернуть.
 — Пусть не свернуть, но если за то время, пока они будут раздумывать, мы успеем добраться до Джулы — или куда там еще придется идти — ловушка сработает.
 Я выдавил вялую улыбку, все еще прицениваясь к черноволосой и темнокожей Дел.
 — А может этим ты решили проверить мой… интерес к тебе?
 — Нет, — сухо ответила она. — Я не знаю, что женщина должна сделать с собой, чтобы ты потерял к ней интерес. Думаю, даже если бы я была лысой, ты и тогда не остановился бы.
 Я несогласно заворчал.
 — Лысые женщины меня не возбуждают.
 Дел задумчиво осмотрела меня.
 — А вот тебе стоит состричь волосы.
 — Зачем? — испугался я.
 — Чтобы проверить, возбуждают ли меня лысые мужчины.
 — А ты закрой глаза, — предложил я, — и представь все, что захочешь.
 Улыбка Дел осталась улыбкой Дел, несмотря на краску. Не изменился и мой ответ.




 35


 Я был холодным, холодным как лед… холодным как камень в Северных горах, треснувший от Северного ветра. Воздух, острый как нож, омывал беззащитное тело, покрытое мурашками. Я поежился, поплотнее укутался в потертое одеяло…
 …и понял, что проснулся. На Юге, весь мокрый от жары.
 Сонно выругавшись, я откинул одеяло и понял, что Дел рядом нет.
 Невероятным усилием разодрав веки, я обнаружил ее в другом конце комнаты, сидящей у стены напротив кровати. Она сидела и рассматривала свое отражение в стали яватмы, которую держала двумя руками на уровне лица.
 Мне даже в голову не пришло, что Дел могла избрать такую позу, чтобы отдохнуть. Она не пела, выполняя какой-нибудь загадочный Северный ритуал, не затачивала сталь. Она просто сидела и смотрела. С моего места широкий клинок закрывал ее глаза. Я видел только подбородок, рот, нос и верхнюю часть лба.
 Я приподнялся на локте.
 — Что ты делаешь?
 — Смотрю на свое отражение, — тихо сообщила Дел и положила клинок на бедра. Пальцы одной руки зарылись в черные волосы, высохшие и потускневшие. Смотрела она, спокойно и сосредоточенно, в никуда. Взгляд был жуткий, отрешенный. Потом пальцы выскользнули из волос и безвольно упали на покрытое туникой бедро. — Ты знаешь, что я сделала? — прошептала она.
 Я насторожился.
 — Ты о чем? О краске? Но ты же сама говорила, что ее можно смыть.
 Дел смотрела сквозь меня.
 — Что я сделала, — повторила она и тяжело прижалась к стене, не спуская с бедер меч. На ее лице появилась странная смесь внезапного осознания и облегчения; усталое понимание и неясное открытие, которые, как она надеялась, могли принести ей покой. Она закрыла глаза, поежилась, и тихо засмеялась своим мыслям, бормоча на Высокогорном что-то непереводимое.
 Я сел, свесил ноги с края кровати, почувствовал прохладу земляного пола.
 — Дел…
 Голубые глаза открылись и Дел наконец-то увидела меня.
 — Все кончилось, — сказала она. — Ты не понимаешь?
 — Что кончилось?
 Она расхохоталась, потом замолчала, потом начала задыхаться и снова засмеялась, прижимая ладони ко рту тем особым, уязвимым, только женским жестом.
 — Аджани, — прошептала она через пальцы.
 Я моргнул.
 — Дел, прошло почти две недели. Ты только сейчас поняла, что он мертв?
 Остекленевшие голубые глаза смотрели на меня поверх потемневших ладоней.
 — Мертв, — повторила она. А потом захохотала, торопливо вытирая мокрые от слез щеки.
 Я затих, и только смотрел на нее, не понимая, что же делать. Я видел, что она плакала не от горя, от горя женщины плачут по-другому, а она сидела в углу, плакала и смеялась, и прижимала меч к груди как прижимают ребенка.
 — Кончилось, — сипло сказала она и смех затих. — Моя песня наконец-то закончена.
 Слезы ручьями текли по лицу, смывая все ее старания казаться Южанкой, но я подумал об этом и забыл.
 — Баска…
 — Я не позволяла себе задуматься об этом, — прошептала она. — Понимаешь? Не было времени. За нами гнались…
 — И до сих пор гонятся.
 — …и не было времени остановиться…
 — Сейчас тоже нет. Мы должны ехать дальше.
 — …не было времени подумать, а что же мне делать теперь?
 Я похолодел.
 — И что же тебе делать теперь? — аиды, что она сейчас скажет?
 Дел печально улыбнулась.
 — Заняться собой.
 Я не сводил с нее глаз.
 — Ты спрашивал меня столько раз, Тигр… и каждый раз я не давала тебе ответа, обещая подумать потом…
 — Дел…
 — Не понимаешь? Я наконец-то дошла до себя. Я знаю, что я сделала… но еще не знаю, что буду делать, — она криво улыбнулась. — Ты говорил, что наступит момент, когда я об этом задумаюсь, а я тебя не слушала.
 Как мне показалось, момент этот наступил не вовремя. Я попробовал отвлечь ее другой темой, бесконечно более важной.
 — Ну, знаешь, мы сейчас попали в такую историю…
 Но Дел меня не слушала.
 — Столько лет, — задумчиво продолжила она, — я отдала ему столько лет, не забрав для себя ни минуты.
 Я понял, что она не ждет от меня никаких высказываний, и решил терпеливо выслушать.
 — За одно утро он забрал все, что у меня было — близких мне людей, привычную жизнь, невинность. Сталью и плотью он изрезал меня изнутри и снаружи… — она опустила лоб на ладонь и тускло-черные пряди запутались в разведенных пальцах. — И знаешь, что я сделала?
 — Спаслась, — тихо сказал я. — А потом собрала кровный долг за твою родню согласно Северному обычаю.
 Дел улыбнулась мудрой, печальной улыбкой человека, завершившего важное дело и опустошившего себя ради него.
 — Больше, — прошептала она. — И я отдала ему все это добровольно, годы в Стаал-Уста, потом годы поисков. Я отдала их ему — хотя Аджани ни о чем меня не просил, ни на чем не настаивал, — она прижала голову к стене, расчесывая черные волосы темными пальцами. — Я сделала то, что большинство людей, даже мужчин, сочли бы невозможным, или начали бы, но сдались по пути, узнав на какие жертвы придется пойти.
 — Ты с честью выполнила данные тобою клятвы.
 — Клятвы, — устало повторила она. — Клятвы могут изувечить душу.
 — Но мы живем клятвами, — возразил я. — Клятвы заменяют пищу и воду когда пустой желудок сводит, а рот сухой как кость.
 Дел посмотрела на меня.
 — Убедительно, — пробормотала она и, помолчав, мрачно добавила: — Мы, ты и я, слишком хорошо это знаем, потому что мы позволили нашим клятвам поглотить нас.
 Я едва дышал. Она говорила о себе, но все сказанное относилось и ко мне. Я верил, что исполню данные клятвы и эта вера заставляла меня прожить ночь и день. У чулы нет будущего, но клятвы создавали его.
 — Все кончилось, — сказал я. — Аджани мертв. И если ты будешь терять дыхание на сожаления…
 — Нет, — вмешалась она, не позволив мне закончить. — Я ни о чем не жалею… я правильно спела свою песню и дело наконец-то закончено. Я сохранила честь… — короткая сияющая улыбка осветила ее лицо. — Понимаешь, я только что — сейчас, в этот момент — поняла, что я наконец-то действительно свободна. Впервые с момента рождения я совершенно свободна делать то, что захочу, а не то, что выберут за меня другие.
 — Нет, — тихо сказал я. — Пока ты остаешься со мной, пока за мою голову назначена награда, ты не свободна.
 Она долго сидела у стены, баюкая меч, который был сладким избавлением и жестоким надсмотрщиком, потом улыбнулась, потянулась за перевязью и спрятала клинок в ножны.
 — Этот выбор был сделан очень давно.
 — Был?
 — Да. Когда ты пошел со мной в Стаал-Уста. Когда, в своей одержимости, я заплатила тобой как монетой, чтобы рассчитаться с вока.
 Я пожал плечами.
 — У тебя были причины.
 — Они меня не оправдывают, — отрезала Дел, — и ты долго пытался мне это объяснить, — она поднялась, начала собирать разбросанные по комнате вещи. — После всего, что ты дал мне, пока я никак не могла закончить свою песню, ты думаешь, что я могла бы оставить тебя?
 — Теперь ты свободна делать все, что пожелаешь, — сказал я.
 Дел засмеялась.
 — И это лучшая свобода.
 — Которую ты так и не познала бы, не убей ты Аджани.
 Она подумала и повернулась ко мне.
 — Ты придумываешь для меня извинения?
 Я небрежно пожал плечами.
 — Если б я начал придумывать для тебя извинения, ни на что другое времени у меня бы не хватило.
 — Ну да, — буркнула Дел, но приняла отговорку с благодарностью. Она, как и я, чувствовала себя неловко, если правда касалась душевных ран.
 Неприятности начались когда я посоветовал Дел отдать мне ее меч.
 — Зачем? — резко спросила она.
 — Ты же сама говорила: ты приличная женщина с Границы, которая наняла танцора меча, чтобы он проводил ее в Джулу.
 — Но это не значит, что ты должен нести мою яватму.
 — Это значит, что нести ее должен кто угодно, только не ты. А кто, в аиды, еще может?
 Мы стояли у гостиницы рядом с лошадьми. Сумки и фляги висели у седел. Оставалось только сесть и ехать — но Дел не торопилась.
 — Нет, — отрезала она.
 Я подарил ей возмущенный взгляд.
 — Значит ты мне не доверяешь.
 — Тебе я доверяю. Я не доверяю твоему мечу.
 — Это МОЙ меч… Ты думаешь я не могу держать его под контролем?
 — Нет.
 В ответ я выругался, поддал ногой камень, яростно скрипнул зубами, посмотрел на землю, на лошадей, на горизонт, на все, кроме Дел. И наконец решительно кивнул.
 — Хорошо. Тогда можешь идти смывать краску.
 — Почему?
 — Потому что ты в обнимку с этим мечом будешь привлекать к себе внимание независимо от цвета кожи и волос.
 — Я повезу его на лошади, — предложила она. — Вот… я заверну его в одеяло и привяжу к седлу… и никто не поймет, что это.
 Я молча смотрел, как она снимает с кобылы свернутое одеяло, раскладывает его на земле, укладывает в его складки яватму. Она аккуратно подогнула концы, завернула одеяло и привязала сверток к задней луке седла.
 — Ты до него не доберешься, — заметил я.
 — Ты же должен защищать меня.
 — А ты мне это когда-нибудь позволяла?
 Белые зубы сверкнули на запачканном лице.
 — Что ж, думаю нам обоим будет чем поучиться.
 Я хмыкнул.
 — Похоже, ты права, — признал я и вскочил на жеребца.
 Чем ближе подъезжали мы к Южным горам, поднимавшимся за Джулой, тем слабее становилась Пенджа. В песке появились обломки Южного скелета: темные, крошащиеся камни. Мир оживал, мы проезжали мимо тонких, остроконечных деревьев-мечей, росших по соседству растениями, похожими на тигровые клыки. Воздух начал меняться. Едкая вонь пыли и песка Пенджи растворялась в горьком запахе растений и металлическом привкусе пористого дымного камня, тяжелого на вид и легкого в руке. Цвета тоже изменялись. Вместо светлых, кристаллических песков, богатых оттенками желтого, шафранного и серебряного, появлялись глубокие темные переходы коричневого, охрового, темно-золотого. К ним примешивались изюмно-черный цвет дымного камня и оливково-охровый цвет растений. От прохладных красок и мир казался прохладнее.
 — Так что мы будем делать когда доберемся до Джулы? — поинтересовалась Дел.
 Я молчал.
 Она подождала, покосилась на меня и повторила:
 — Так что?
 — Я не знаю, — пробормотал я.
 — Ты… не знаешь? — кобыла с широкой рыси перешла на шаг и Дел повернулась ко мне. — Ведь это ты говорил, что нам нужно ехать в Джулу?
 — Нужно.
 — Но… — она нахмурилась. — У тебя есть причина? Или тебя туда потянуло по старой памяти?
 — Нам нужно добраться до Джулы.
 — Где-то там живет Шака Обре?
 — Не знаю.
 Дел долго молчала.
 — Тигр, я не хочу критиковать твои решения…
 — Хочешь.
 — …но если нам снова придется влезать в утробу дракона, мне было бы приятнее, если бы я знала, с какой целью я это делаю.
 — Цель есть, — сказал я и пришлепнул назойливого паразита, решившего попировать на шее жеребца. — Цель — найти Шака Обре.
 — Но ты не знаешь…
 — Узнаю, — решительно заявил я.
 — Ты уверен, что узнаешь?
 — Узнаю.
 — Тигр…
 — Не спрашивай как и откуда, Дел. Я не смогу тебе ответить. Я уверен только в одном: пока мы делаем то, что нужно.
 — Несмотря на опасность.
 — Может из-за опасности. Что еще ты от меня хочешь?
 — Тебе не кажется странным, что мы проделали весь этот путь так и не выяснив, ради чего?
 — Мне многое кажется странным, баска. Думаю последние два годы мы все время совершали странные поступки. Я не знаю, почему мы это делали и делаем до сих пор… но мы должны, — я помолчал и добавил: — Я должен.
 Она задумалась.
 — Ты видел это, когда старый хустафа бросал песок?
 — И это тоже, — уклончиво ответил я.
 — А что еще?
 — Ты не поймешь.
 — А вдруг?
 — Не поймешь.
 — Почему мы так уверен?
 — Я просто… уверен.
 — Как и «просто уверен», что нам нужно в Джулу.
 — Тебе не обязательно, — отрезал я, подарив Дел мрачный взгляд.
 Дел поморщилась.
 — Я не это имела в виду, я ведь тебя не бросаю, правильно? Я просто хочу знать, что может ждать нас впереди. Разве это плохо? Разве это не нормально? В конце концов, я танцор меча…
 — Ладно, Дел, давай на этом закончим. Я не могу удовлетворить твое любопытство потому что сам не знаю ответы на эти вопросы. Я могу сказать тебе только одно: мы должны ехать в Джулу.
 — А что потом?
 — Откуда, в аиды, мне знать?
 — А-а, понятно, — побормотала Дел.
 Мой ответ не удовлетворил ни ее, ни меня, но добавить мне было ничего.
 Темные скалы, изрезанные трещинами и проломами, на выступах сверкает ледяная корка. Холодный воздух омывал беззащитную плоть; окутывал покрытую рунами яватму; вытекал из узкого горла в рот и уносился теплым дыханием. Сначала я подумал, что вернулся в глубины Дракона недалеко от Ясаа-Ден, но потом понял, что ошибся. Это место было старше, пещера меньше, стены потрескались, темные впадины окаймляла изморозь…
 — Тигр?
 Я вздрогнул.
 — Что?
 — С тобой все в порядке?
 — Просто задумался. Или я не имею права?
 Она выразительно изогнула одну потемневшую бровь.
 — Прости мне мое несвоевременное вторжение, но солнце почти скрылось за горизонтом и я подумала, не пора ли нам остановиться на ночь.
 Я махнул рукой:
 — Хорошо, остановимся здесь.
 — Последние несколько часов ты слишком тихий, — сообщила Дел, подозрительно покосившись на меня.
 — Я же сказал, я думал.
 Она вздохнула и, не задавая больше вопросов, направила кобылу к зарослям тигриных когтей. Я ехал за ней, злясь на свою раздражительность и ее любопытство. У кустов я соскочил с жеребца и начал расстегивать пряжки и ремни.
 И застыл, тупо глядя на свои руки: руки с широкими ладонями, покрытые шрамами по которым можно было прочитать всю историю жизни чулы, ставшего танцором меча. Я смотрел на руки, а шрамы на глазах пропадали. Ладони сужались, кожа темнела, пальцы вытягивались, приобретая аристократическую форму…
 — Тигр?
 Я поднял голову. Я знал, что рядом стояла Дел, но не видел ее. Передо мной раскинулась страна, волнистая от холмов, на которых под ветром клонились густые травы.
 — Я переделаю все, что ты сделал, и докажу, что я сильнее тебя…
 — Тигр, — Дел набросила повод кобылы на ближайший куст и подошла ко мне, — с тобой все в порядке?
 — Я уничтожу зеленое плодородие этого мира и превращу его в аиды, чтобы доказать, что я могу это сделать…
 Рука Дел опустилась на мое плечо.
 — Ти…
 — Я превращу траву в песок…
 Я дернулся, ощутив ее прикосновение, непроизвольно сделал шаг в сторону, потряс головой и потер место, которого она коснулась. Мои руки снова стали грубыми и знакомыми.
 Совсем не похожими на те, что я видел.
 С темного лица на меня внимательно смотрели голубые глаза Дел.
 — Где искать Шака Обре? — спросила она.
 Даже не задумавшись, я уверенно показал.
 Она повернулась, посмотрела и снова взглянула на меня.
 — Ты уверен?
 — Да… нет, — я нахмурился и медленно опустил руку. — Когда ты спросила, я знал, но сейчас… — я покачал головой, отгоняя растерянность.
 — Все прошло. Я не знаю, почему я это сделал.
 — Ты показал туда, на горы за Джулой.
 Я пожал плечами.
 — Не знаю, баска. Все прошло.
 Она пожевала губу.
 — Возможно… — начала она, но не стала заканчивать и только вздохнула. — Может ты попробуешь спросить Чоса Деи?
 — Чоса Деи и без моих просьб стал слишком разговорчив, спасибо. Пусть лучше помолчит.
 — Но он должен знать, где его брат. Он сам выбрал для него тюрьму, — Дел замолчала и тревожно посмотрела на меня. — Так ты от него узнал, что мы должны ехать в Джулу? Он сказал?
 Я только пожал плечами.
 — Не знаю. Я это просто почувствовал.
 Дел мрачно кивнула.
 — Значит это часть его в тебе…
 Я повернулся к жеребцу и снова занялся пряжками.
 — Пока он затих.
 — Ты уверен?
 — Он не пытается переделать меня, если ты об этом. Я бы об этом знал,
 — я снял сумки, седло, разложил на земле мокрый потник. — Послушай, баска, я обещаю: если у него снова кончится терпение, я тебе об этом скажу.
 — Обязательно скажи, — кивнула Дел и повернулась к своей кобыле.
 В середине ночи я резко сел, потом вскочил и сделал два неверных шага, прежде чем понял, где нахожусь и остановился, ругаясь и стирая по со лба. Дел спит чутко, и когда я повернулся к одеялам, она уже сидела, ожидая объяснений.
 Презирая себя за страх, я тяжело вздохнул, подошел к Дел и несколько секунд бесцельно стоял, чувствуя под ногами прохладу песка. Потом в полутьме сверкнула яватма: три фута отточенной стали.
 Я махнул рукой.
 — Нет.
 Секунду помедлив, она убрала меч в ножны и снова выжидательно посмотрела на меня.
 Я присел на корточки, подобрал кусок дымного камня, бросил его в темноту и потянулся за следующим.
 — Мне было холодно, — сказал я, — и я снова оказался в замкнутом пространстве.
 — Это воспоминания Чоса?
 — И мои. Они путаются, накладываются друг на друга. Я видел шахту Аладара и Гору Дракона. И странную холодную пещеру. Я уверен, что должен знать, что это за место.
 — Это Чоса, — мрачно пробормотала она.
 Я поежился, опустился на одеяло, прикрыл бурнусом голые ноги.
 — Ты знаешь, что со мной было. Ты видела. После того, как я выбрался из шахты Аладара.
 — Я помню.
 — И этот кошмар меня преследует.
 — Пройдет время и тебе станет легче.
 — Мне было очень плохо, когда приходилось забираться в жилища Кантеада, в их каньоне… — я поежился. — Потом была Гора Дракона, но там было легче, я не думал о себе. В любую минуту Чоса мог отдать тебя на растерзание гончим и я заставил себя забыть о страхе. Я должен был спасти тебя любой ценой.
 Ее рука опустилась на мою правую ногу. Сквозь тонкую ткань бурнуса я ощущал нежные прикосновения.
 — Что было сегодня?
 — Холодная маленькая пещера. Стены в трещинах, узкие проходы… — я поморщился. — Я был в ней.
 — Может это просто сон. Ночной кошмар.
 — Мне больше не снятся сны.
 — Что? — испуганно переспросила она.
 — Мне не снятся сны. Уже несколько недель.
 — Как это? Всем снятся сны. И тебе раньше снились.
 Я пожал плечами.
 — Теперь все по-другому. Когда я сплю, я вижу не сны, а воспоминания. Шака и Чоса, но Шака я вижу четко, а Чоса всегда неясен, как будто… — так и не закончив, я махнул рукой.
 — Как будто ты это он?
 Я поморщился.
 — Не совсем. Чоса это Чоса, а я это я, но воспоминания путаются. Я вижу мои, и вижу его — и иногда не вижу разницу.
 Пальцы Дел на моей ноге сжались.
 — Ничего, скоро все закончится. Мы найдем Шака и освободим и меч, и твои воспоминания.
 — Может быть. Но если мы счистим с моей души Чоса, какая часть меня уйдет вместе с ним?




 36


 Перед нами поднимались горы цвета изюма и индиго с редкими вкраплениями дымного камня. У подножия гор приютилась Джула, жалкое скопище кривобоких лачуг…
 Нет.
 Джула?
 Я хорошо знал, что Джула — центр домейна, город, богатевший от золотых шахт и торговли рабами.
 Я прищурился, нахмурился, потер глаза, снова посмотрел и воспоминания Чоса растворились. Передо мной раскинулся огромный город.
 — Я надеялась, что возвращаться сюда не придется никогда, — мрачно заметила Дел.
 — Аналогично, — согласился я, вспоминая наш прошлый въезд в Джулу: Дел, как рабыня с ошейником и на цепи, идущая позади жеребца.
 Тогда наш план казался отлично продуманным. Я отвел Дел к известному работорговцу, объяснив ему, что ищу для нее подходящую пару: похожего на нее Северянина. Работорговец посоветовал мне обратиться к агенту танзира, который, в свою очередь, согласился, что она заслуживала достойного партнера. Таким образом мы надеялись разыскать брата Дел, похищенного пять лет назад и проданного в рабство. Но в конце концов весь наш хитроумный план успешно провалился и Дел оказалась в гареме Аладара, а меня отправили в его шахту добывать золото.
 Потом нам удалось сбежать. Дел при этом убила танзира, и теперь дочь правила домейном отца, мечтая о мести.
 Джула была лабиринтом узких улочек, соседние дома на которых удерживались от падения прижимаясь друг к другу. В аллеях и переулках можно было задохнуться от избытка ларьков, товаров, животных, мусора, превращавших даже самые узкие проходы в базары. Сам Рынок располагался в центре города, но на прохладных улочках, в тени стен и подальше от правил Рынка, торговля шла лучше. Джула источала аромат богатства, замешанный на вони человеческих смертей. Город стал самым большим рынком рабов на Юге, благодаря умершему Аладару, чьи шахты заглатывали людей и извергали тела.
 Меня ждала такая же участь.
 Мы проезжали по улицам в пестроте полудня. Пятна теней и света рисовали причудливые узоры на глиняных стенах зданий. С окон и дверей, прорезанных в толстых стенах, свисали навесы. По ним и по цвету глины легко можно было определить положение дел живущих в доме людей. Яркие, новые навесы и чистая, покрытая светлой краской глина хвастали удачей и богатством. Там, где денег было поменьше, меняли быстро сгоравшую под солнцем материю реже. А если удача от людей отвернулась, не было и навесов.
 Мы миновали окраины города и направились в путаницу улочек, бессистемно пересекавших Джулу во всех направлениях. Наклоняясь, чтобы пробраться под шеями жеребца и кобылы, с визгами и выкриками, вокруг нас носились темноглазые дети; попадавшиеся им под ноги козы, птицы, кошки и собаки тоже не желали молчать.
 — Что будем делать дальше? — заорала Дел, стараясь перекричать шум на улице.
 — Что всегда делали. Найдем кантину с комнатами, займем одну, выпьем пару чашек, сидя в тени, — я улыбнулся. — Я бы еще не отказался помыться, но боюсь, что тебе это противопоказано — сразу смоет всю твою кровь жителя Границы.
 Дел пожала плечами.
 — Я захватила с собой краску.
 Жеребец подобрался к кобыле, хвост с шипением рассек воздух, верхняя губа приподнялась и гнедой приготовился вцепиться, но я успел напомнить ему, кто у нас за главного, и отвел его в сторону.
 — Мы забыли обменять кобылу на мерина в Русали, — вспомнил я.
 — Мне она нравится.
 — Мы можем избавиться от нее здесь.
 — А почему бы не избавиться от твоего жеребца.
 Я даже отвечать не стал.
 — Там мы можем свернуть на аллею и доехать до кантины Фоуада, — предложил я, показывая дорогу. — Это чистое, приличное место, как раз для тебя… — я усмехнулся и добавил: — И Фоуад меня знает.
 Дел выгнула темную бровь.
 — В нашем положении я бы не назвала это мудрым решением.
 — Фоуад мой друг, баска, с незапамятных времен… И кроме того, вряд ли здесь кто-то слышал о наших неприятностях. Слишком далеко от Искандара.
 — Услышат, когда Сабра вернется.
 — Мы ее опередили.
 — Но насколько? По словам Незбета, она отставала от нас на день…
 — А по словам Умира на два.
 Дел пожала плечами.
 — Я не знаю кто из них врет, но в любом случае у нас мало времени. Лучше побыстрее закончить наше дело… — Дел покосилась на меня, когда мы повернули лошадей на улицу, переходящую в узкую аллею, о которой я и говорил. — Если ты знаешь, как его заканчивать.
 — Чоса знает, — мрачно сказал я. — Он знает очень хорошо.
 — Хотела бы я, чтобы и мы знали, что делать, — вздохнула Дел. — Как освободить меч.
 — И меня.
 — И тебя, — она заставила кобылу обойти пирамиду грубо сотканных ковров, сложенных у стены. — Твой меч сделан на Севере с помощью Северных ритуалов. Его благословили Северные боги. Надеюсь Шака Обре понимает, что у нас и в мыслях нет оскорбить его.
 — Мы даже не знаем, жив ли он еще.
 — Тогда можешь спросить об этом Чоса, — раздраженно предложила она, — заодно, когда будешь спрашивать его куда идти.
 Я усмехнулся.
 — Очень много людей в этом мире могут сообщить мне, куда я должен идти. Но это не к Шака Обре.
 — Где кантина? — устало спросила Дел.
 — Впереди. Видишь пурпурный навес?
 Дел посмотрела.
 — Он действительно пурпурный. А почему стены ярко-желтые?
 — Фоуад любит яркие цвета.
 Дел выразительно помолчала.
 — Ты просто не умеешь радоваться жизни, баска. Вот. У кантины Фоуада всегда много мальчишек. Они и позаботятся о лошадях. Можешь передать им кобылу.
 Я остановил жеребца, спрыгнул, и меня тут же окружил рой черноглазых Южных мальчишек, шумно предлагавших отвести лошадей к стойлам. Улицы в Джуле были слишком узкими и многолюдными, чтобы можно было поставить лошадей рядом с кантиной, поэтому Фоуад набирал мальчишек, чтобы отводить лошадей в конец квартала.
 Смуглые черноволосые мальчишки в тонких туниках и набедренных повязках наперебой упрашивали меня передать им лошадь. Каждый уверял, что в его руках жеребцу будет обеспечен лучший уход.
 Я выбрал руку посимпатичнее и вложил в нее повод.
 — Принесешь в кантину сумки, — сказал я. — Мы возьмем комнату.
 — Да, господин, — кивнул мальчик. Я попытался запомнить его лицо, но оказалось, что он ничем не отличается от толпы своих ровесников.
 — У него вздорный характер, — предупредил я.
 — Да, господин.
 Дел рассеянно выбрала мальчика, вручила ему кобылу и, выбравшись из круга мальчишек, посмотрела на мою широкую ухмылку.
 — Так приятно видеть готовых помочь, честолюбивых детей?
 Дел хмыкнула.
 — А разве нет?
 — Это работа спасает их от беды.
 Под мышкой Дел зажала завернутый в одеяло меч, с которым не пожелала расстаться.
 — Твоему другу можно доверять?
 — Фоуада знает каждый и он знает все обо всех. Если бы он хоть раз продал своих друзей, он был бы уже мертв, — широким жестом я показал на дверь. — Комната нам обеспечена. Если хочешь сначала поспать — иди вперед. Я посижу немного в тени, расслаблюсь за чашкой акиви и миской тушеного мяса.
 Дел пожала плечами, проходя мимо меня.
 — Я тоже проголодалась, — отрезала она.
 В кантине было прохладно, глухо, сумрачно. Я вздохнул, пошел к подходящему столу около двери, по пути избавляясь от перевязи, и вытащил ногой табуретку.
 — Фоуад! — заорал я. — Акиви, мясо, сыр!
 Как я и ожидал, Фоуад выскочил из задней комнаты и приветственно развел руки.
 — Песчаный Тигр! — закричал он. — А я совсем недавно услышал, что ты мертв!
 Дел многозначительно посмотрела на меня.
 Я сделал вид, что не заметил ее взгляда.
 — А я похож на мертвого?
 Южанин засмеялся.
 — Я в это и не поверил. Всегда кто-нибудь говорит, что ты мертв.
 Я пожал плечами, усаживаясь спиной к стене, пока Дел искала табуретку.
 — Риск профессии. Несколько раз тебя почти не обманули, но все обошлось.
 Фоуад остановился у стола. Он был низеньким, худощавым и дружелюбным. В темных волосах уже появилась проседь. О его большой любви к ярким цветам напоминали ярко-желтый бурнус и ярко-красный хитон. Темные глаза жадно блеснули, когда он улыбнулся Дел.
 — А это Северная баска?
 Дел понадобилась вся ее выдержка, чтобы не выдать игру. Но Фоуад не купился. Он усмехнулся, выслушав ее рассказ о Границе, необходимости поездки в Джулу и случайной встрече с Песчаным Тигром, которого она наняла для сопровождения. Полный веселья и понимания Фоуад кивнул, вежливо согласился, потом сверкнул глазами на меня и поспешил выполнять заказ.
 — Не сработало, — заметил я. — Наверное и тебе лучше об этом знать.
 Ее губы слабо изогнулись.
 — Может стоило выбрать кантину, владелец которой тебя не знал бы, — она помолчала и добавила. — Если такое место существует.
 Я шумно вздохнул.
 — На данный момент я полностью удовлетворен. Ты можешь тоже расслабиться. К утру я пойму, что делать, так что спокойно наслаждайся дневным отдыхом.
 Она поставила локти на стол, но сидела очень прямо.
 — К утру?
 Я осмотрел комнату отмечая немногочисленных посетителей. Они ели, пили, разговаривали. Не обнаружив ничего подозрительного, я угрюмо пробормотал:
 — Может быть твоя идея совсем неплоха. Спросить Чоса. Я ведь даю ему шанс наказать брата.
 — Это ты ему и скажешь?
 Я фыркнул.
 — Ну, предположим, я просто объясню, что не буду ему противиться. Вряд ли Чоса откажется от возможности рассчитаться с братом, так что ему придется объяснить мне, где он его запер.
 — Вот просто так спросить? — удивилась Дел.
 Я представил и мне стало гораздо тоскливее.
 — Выражение «просто так» к Чоса никакого отношения не имеет. Будь у меня выбор, я бы с ним никогда не говорил — но чтобы получить такой выбор, мне придется с ним пообщаться, — я мрачно посмотрел на нее и предложил: — Давай поговорим о чем-нибудь другом.
 Фоуад вернулся с акиви, мясом и сыром и поставил все на стол.
 — Баска, — уважительно сказал он, — да озарит солнце твою голову.
 Дел слабо улыбнулась.
 — И твою, Фоуад.
 Удовлетворенный ответом, он ушел. Я налил две полные чашки — не слушая протесты Дел — и одну чашку передал ей через стол.
 — Следи за акцентом, — посоветовал я.
 — Но я с Границы, — пробормотала она. — У них есть акцент.
 — Да, Пограничный. А у тебя Высокогорный.
 — Здесь не поймут разницу.
 — Фоуад поймет. Но он не выдаст, — я поднял чашку. — За конец миссии и за будущее приключения.
 Дел недовольно сжала губы, но ударила своей чашкой по моей.
 — Миссии до конца еще очень далеко, а приключение уже наскучило.
 — Слушай, откуда такое уныние. Посмотри, чего мы достигли.
 Дел выпила, охотно кивая.
 — Конечно посмотри. Оба мы теперь шишки, только от этого у нас одни неприятности.
 Я выпил полчашки, потом усмехнулся.
 — Ни ты, ни я ничего не можем сделать, не привлекая к себе внимания. Такие уж мы люди.
 Дел выпила еще акиви и поставила чашку на стол.
 — А может попробуем изменить привычки после того, как освободим меч от его обитателя?
 — Не знаю. А стоит ли?
 Она наклонилась вперед, оперлась на локоть и положила подбородок на ладонь.
 — Исключая превращение песка в траву, ты ничем не сможешь убедить людей что ты джихади. Если конечно это правда, — она снова откинулась назад, вздохнула и убрала с глаз черные пряди. — Неужели мы всегда будем убегать?
 — Не всегда, — сказал я. — Ты достигла своей цели. Аджани мертв. Теперь у тебя другое будущее. А мне еще нужно достичь моей цели, и тогда я определю мое будущее.
 — «Тройственное будущее», — вспомнила она.
 Я беспокойно поерзал на табуретке.
 — Давай обсудим позже. Сейчас я хочу немного поесть, много выпить и поспать в приличной кровати, — я поднял голову, когда заметил, что за спиной Дел застыл мужчина. Я привык, что на Дел смотрят многозначительно и спешат пихнуть локтями товарищей или останавливаются, чтобы рассмотреть ее поближе. Но этот человек смотрел на меня.
 Он сказал что-то. Я перебрал в уме все известные мне языки и не нашел ничего похожего. Незнакомец тоже совсем не напоминал Южанина. Он был крупным, светлоглазым, с густыми каштановыми волосами, очень похожими на мои. Я пожал плечами, показывая, что не понимаю его язык, а Дел заинтересованно обернулась. Ее ленивый взгляд тут же стал внимательным.
 Заметив мою растерянность, чужеземец замолчал. Удивленно рассматривая меня, он перешел на Южный с сильным акцентом.
 — Прости, — сказал он. — Я принял тебя за Скандийца, — он развел руками, виновато улыбнулся и вышел из кантины.
 — Кем бы он ни был, — пробормотал я, поднимая свою чашку.
 Дел долго задумчиво смотрела вслед чужеземцу, а потом решительно повернулась ко мне.
 — Ты его знаешь?
 — Нет. Ни его, ни Скандийца, кем бы он там ни был.
 Дел сделала глоток акиви.
 — Мне показалось, что вы с ним похожи.
 — Кто? Я и он? — я посмотрел на дверь, в которую вышел незнакомец. — Мне так не кажется.
 Дел пожала плечами.
 — Немного. Тот же рост, такое же сложение, цвет кожи, волос…
 Я снова уставился на дверь, чувствуя вялый интерес.
 — Тебе действительно кажется, что он похож на меня?
 — Может дело в том, что он, как и ты, не похож на Южан, — она слабо улыбнулась. — Или я просто привыкла видеть тебя.
 Я хмыкнул, но неожиданная мысль не давала мне покоя и заставила снова посмотреть на дверь.
 Дел улыбнулась, заметив мою нерешительность и подняла чашку.
 — Иди и спроси, — посоветовала она. — Найди его и спроси. Ты же ничего о нем не знаешь. Я не утверждаю, что он твой родственник, но если ты так похож на этого Скандийца, может он тебе что-то расскажет о своем народе.
 Я привстал, но снова сел.
 — Нет. Это бесполезно.
 Дел посмотрела на меня поверх чашки.
 — Ты ничего не знаешь о себе, — сказала она. — Сула мертва. Может у тебя никогда уже не будет другого шанса. Он похож на тебя так же, как Алрик на меня.
 Меня как будто ударило в живот. В ее словах был смысл, но…
 — Это глупо, — отрезал я.
 Дел пожала плечами.
 — Лучше сразу спросить, чем потом мучиться.
 Я снова в нерешительности пожевал губу.
 — Иди, — твердо сказала она. — А я подожду здесь наши вещи.
 — Это глупо, — пробормотал я, быстро отпихивая табуретку и направляясь к двери. Я шел и думал: а вдруг Дел права.
 Я только не знал, хотел ли я, чтобы она была права.




 37


 На пороге кантины я остановился и поискал глазами чужеземца, но он уже растворился среди Южан, толпившихся на узких улочках. Я высказал все, что думаю об этом городе, развернулся, чтобы вернуться в кантину и увидел мальчишек, сидевших у входа в ожидании клиентов с лошадьми.
 Я вытащил монету из кошелька и четыре маленьких Южанина сорвались с места.
 — Очень крупный мужчина, — объяснил я. — Похож на меня. Вышел отсюда минуту назад.
 Один мальчик тут же показал: направо. Трое остальных разочарованно вздохнули. Быстро поблагодарив, я кинул мальчику монету и пошел за чужеземцем, который по мнению Дел был похож на меня.
 Чувствовал я себя странно. Я провел большую часть своей жизни отчаясь узнать что-то о себе. Я хорошо помнил юность, а от детства остались одни сны. Две или три недели назад у меня появился шанс, очень слабый шанс, докопаться до истины, но и он умер с Сулой, когда она сказала, что ничего обо мне не знает. Я бранил себя за то, что осмелился надеяться и отгонял любые мысли на эту тему.
 Но взрослые тоже не могут жить без надежд.
 Теперь появился другой шанс. Он был совсем слабым, но почему не задать человеку два или три ничего для него не значащих вопроса. Джула была первым домейном и первым поселением за Южными горами если идти от океана, и я вполне допускал, что незнакомец, похожий на меня, пришел в Джулу из океанского порта Хазиз.
 Сам не знаю, почему я так сорвался. На Границе между Югом и Севером проживало множество полукровок, такого же роста и сложения. Такие люди появлялись от связи крупных, светлокожих и беловолосых Северян и маленьких, смуглых, темноволосых Южан.
 Но все же.
 — Это глупо, — бормотал я, пробиваясь сквозь толпу. — Ты никогда не найдешь его в этом городе и даже если найдешь, скорее всего ничего нового о себе ты от него не узнаешь. Только из-за того, что он принял тебя за кого-то другого…
 Надежда умерла так же быстро, как вспыхнула. Осторожность и презрение к собственной слабости взяли верх.
 — Глупо, — повторил я и налетел на торговца, охранявшего корзину с дынями.
 Я извинился за свою неловкость, хлопнул торговца по плечу, повернулся, чтобы продолжить поиск, и только в тот момент понял, что руки и ноги стали холодными и подчиняться мне не желали.
 Я остановился, на лбу тотчас выступила испарина, я задрожал и прищурился, потому что мир расплылся.
 Чоса?
 Нет. На него это не похоже, он действует грубее. Кроме того, я уже привык противостоять его попыткам собрать все силы, чтобы сломать стены ловушки. Сейчас Чоса молчал.
 Тогда что же это?
 Аиды, акиви — я пил сам и заставил выпить Дел.
 Я выругался, развернулся, шатаясь сделал шага три и упал на одно колено, когда онемевшая нога подогнулась. Я заставил себя подняться и снова сделать шаг, но споткнулся о кошку, заблудившуюся среди дюжины ослиных ног. Ближайший ко мне осел проснулся, когда я привалился к его боку, цепляясь пальцами за редкую гриву, чтобы удержаться на ногах.
 Не осел. Ослица. Она переступила, повернула голову и выплюнула кусок едкой жвачки. Слизистая масса попала мне на бедро, но к тому времени отвлечься на такой пустяк я уже не мог. Мне нужно было вытащить меч и даже воспоминания о Чоса Деи не могли меня остановить.
 Я слабо шлепнул ослицу по морде, увидев оскаленные зубы, потянувшиеся ко мне, а другой рукой, с почти омертвевшей кистью, попытался обхватить рукоять. Пока я боролся, раздраженная ослица торопливо отошла в сторону, но я устоял, широко расставив ноги, и сумел вынуть меч.
 — Баска… — пробормотал я. — Аиды, Дел, это ловушка…
 Глаза. Они смотрели на меня отовсюду, изумленные, испуганные и настороженные: на узкой улочке, шатаясь и почти падая, стоял странный человек и держал наготове обнаженный меч, острие которого так и норовило свалиться в какую-нибудь сторону. Вообще-то я этих людей не винил. Независимо от того, насколько мастерски я владел мечом, в тот момент я был реальной опасностью для каждого, кто попытался бы приблизиться. Даже если сам этого не хотел.
 — …баска… — хотел я сказать, но губы тоже онемели.
 Мир закружился. Улица взлетела куда-то к небу, а я упал на бок в грязь. В последний момент я умудрился максимально вытянуть руку с мечом, чтобы самому не лечь на острие.
 Наверх. Клинок тускло светился, пока я подтаскивал его к себе по земле, пытаясь подняться хотя бы на колени, которые предательски подгибались. Люди испуганно жались к стенам, торопливо уходили или скрывались в домах.
 И улица опустела. Пока из переулков, из тени под солнечный свет, не вышли вооруженные охранники, закутанные в темные бурнусы, струившиеся за их спинами.
 Вот. Теперь я все понял.
 Я уже много лет не расстаюсь с мечом и всегда использовал его по прямому назначению, но теперь он должен был помочь мне в другом деле. Я воткнул кончик в землю, навалился на него всем весом и поднял себя на ноги.
 Охранники остановились.
 Я улыбнулся. Даже засмеялся. Поднял меч вверх и тщательно встал в привычную позицию, только пошире расставил ноги. Если бы кто-то плюнул, я бы наверняка упал.
 Но иногда и от репутации есть польза.
 И у меня был Самиэль.
 Ослица, стоявшая недалеко от меня, недовольно переступила, и из-под ее живота выскользнула черная, быстро двигающаяся фигурка с ножом в руке. Этот нож легко и ровно начертил кровавую линию на внутренней части моего предплечья. Разумеется, я уронил меч. Чего нападавший и добивался. И следом за мечом уронил меня, подсечкой под мои шаткие ноги. Я упал неудачно, так что голова ударилась о плотно утрамбованную землю, и перекатился на спину. Прикусив губу, я сглотнул кровь, приподнял голову и увидел красную струю, стекавшую по моей руке.
 Это было моим последним сознательным движением. Все тело омертвело.
 Человек в черном сделал знак остальным. Они торопливо приблизились, убирая оружие. Один из них подошел совсем близко и наклонился, чтобы рассмотреть мое лицо. Перед глазами стоял серый туман, но я разглядел знакомую зарубку, испортившую Южный нос. Сквозь грохот в ушах ко мне пробился ломаный голос.
 — Ну почему, — заговорил Аббу, — каждый раз когда я вижу тебя, ты валяешься в грязи?
 Я слабо сплюнул кровь.
 — Вот чего стоят твои уверения.
 Темные брови приподнялись.
 — Но я выполнил свою клятву. И Сабра тому свидетель.
 Сабра. Я посмотрел и не увидел ни одной женщины. Меня окружали мужчины в Южных шелках и тюрбанах.
 А потом я понял. Маленькая быстрая фигурка, которая проскользнула под животом ослицы и разрезала мне руку. Которую я принял за мужчину.
 Она сорвала платок, открывая нижнюю часть лица, и ткань складками повисла у тюрбана. Я увидел маленькое, смуглое лицо, явно Южное; черные, выразительные глаза, бесконечно счастливые; смуглый румянец щек и разомкнутую линию чувственного рта. Она была бесконечно возбуждающей.
 Сабра опустилась на колени: маленькая, гибкая, с глазами как терн — сама Южная красота. Не говоря ни слова, она протянула руку к моей ране и прижала к ней пальцы. Кровь потекла еще сильнее, запачкав изящную ладонь. Сабра поднесла свою ладонь к глазам, внимательно посмотрела на кровь, потом взглянула на меня.
 Голос у нее был мягким и нежным.
 — Я отдала женщину Умиру, — сказала она.
 Я дернулся. На это ушли все мои силы.
 — Пропади ты в аидах, — прохрипел я, — ты и твой прислужник в постели с перебитым носом.
 Окровавленная рука размахнулась и ударила меня по лицу, оставляя липкие следы. Туман сгустился.
 И все утонуло во мраке.
 …трещина в земле… неровная щель, прорезавшая почерневшую землю, была похожа на рот, искривившийся в безумном крике. В глубине, в полумраке, что-то сверкало блеском кристаллов Пенджи, только это были не кристаллы, а что-то совсем другое. Что-то белое, яркое и холодное.
 Глубоко внутри меня зашелестел Чоса.
 Война длилась долго и за это время даже горы были разрушены почти до основания; брат шел на брата, в надежде вымотать противника, заставить его сдаться. Шака Обре — чтобы защитить, Чоса Деи — чтобы все уничтожить.
 Война нарастала пока не устала сама земля и не поднялась, чтобы воспротивиться разрушению. Война разоряла мир и плоть высыхала и чахла — плотью этой была сама земля. Зеленая трава сходила с нее пластами и оставались голые камни и песок.
 Внутри меня Чоса засмеялся.
 — Я могу переделать все это, а потом создать заново…
 Скалы дрожат и рушатся, создаются новые горные цепи и пики.
 Чоса поднимает руки. Слова, которые он поет, непривычные уху, неизвестные даже Шака. Луга превращаются в пустыню, ожерелье озер становится океаном песка.
 Шака Обре кричит, глядя как уничтожается его творение.
 Его брат только смеется.
 — Я говорил тебе, что могу сделать это!
 — Тогда я расправлюсь с тобой! — кричит Шака.
 В глубине гор скрывается последний бастион творения Шака. Только это место еще недоступно вечному лету и безжалостному солнцу.
 — Я покажу тебе! — шепчет Шака.
 Но понимает, что опоздал. Чоса уже создал тюрьму.
 — Убирайся! — кричит Чоса и повелительно указывает на полую гору.
 На склоне появляется трещина: открытый рот кривится. В глубине трещины что-то сверкает.
 — Иди туда, — приказывает Чоса. — Иди туда и живи своей жизнью, без солнца, песка и звезд.
 — Иди ТУДА! — приказывает Шака и показывает на Север, подальше от себя. Прозрачная рубиновая дымка выходит из его пальцев и окутывает Чоса Деи. — Туда! — повторяет Шака. — Внутрь тобой же созданной горы.
 И Шака Обре нет, его засасывает жадный рот горы. Он заперт в крепости в горе, полной пещер и тоннелей.
 — Ты видишь? — хохочет Чоса. — Куда тебе до меня?
 Но и его уже нет. Сверкающая охрана сопровождает его весь путь до места заточения на новом Севере, так отличающемся от Юга.
 На земле, которая когда-то была единой, цветущей, зеленой и плодородной.
 Я дернулся, но снова бессильно упал. Я видел узоры, пересечения линий и решетки, и дрожащую руку хустафы, лежащую на влажном песке.
 Глубоко внутри меня Чоса зашевелился.
 Линии, нарисованные в песке…
 Рука вонзилась мне в пах и сжалась. Я дернулся, попытался закричать, но сквозь широкую кожаную ленту крик не прорвался. Я лежал на спине на деревянной скамье в маленькой сумрачной комнате, свет в которую проникал из пробитого в толстой стене отверстия. В спину вонзались щепки, руки и ноги были растянуты. Кандалы, удерживающие их, крепились к стальным кольцам в полу. На мне была только набедренная повязка — плохая защита от руки Сабры. Невзирая на ее смех, я выгнулся дугой.
 — Хочешь сохранить их? — спросила она. И сжала сильнее. — Что же мне для тебя придумать? Как отплатить за его смерть?
 Ответить я не мог. В рот мне засунули твердый гладкий шар, от которого тошнило, а сверху рот плотно завязали широкой кожаной лентой. Тогда лента была влажной и мягкой. Теперь, высохнув, она отвердела.
 Сабра отпустила. Черные глаза смотрели безжалостно.
 — Я могла бы сделать тебе больнее.
 Наверняка могла бы. И наверняка еще сделает.
 Дел. С Умиром.
 Сабра захохотала, когда я попытался вырвать кольца. Железо глухо зазвенело, вернув меня в шахту Аладара. По вискам сразу потекли капли пота. Передо мной стояла дочь Аладара.
 — У меня был брат, — сообщила она. — Он должен был наследовать домейн отца. Но когда ему было девять — а мне десять — я убила его. Все было сделано так мастерски, что никто ничего не заподозрил. Только потом ни одна из жен отца не выносила мальчика… а если он и рождался, его отдавали в бездетную семью, чтобы такие несчастные случаи больше не повторялись.
 Она успела переодеться. Вместо черного бурнуса и тюрбана на ней была длинная, с длинными рукавами, льняная туника, одетая поверх мешковатых штанов цвета сердолика. Крошечные ступни скрывались в кожаных туфлях. Длинные ногти покрывали золотые пластинки. Гладкие, черные волосы она распустила, пряди спускались ее до колен и шевелились при каждом ее движении. Я непроизвольно напрягся.
 Она была смуглым Южным совершенством, воплощением изящества. Ни одного лишнего движения. Ни одного непродуманного поступка. Локон волос щекотал мои ребра, потом скользнул к животу. Я чуть не подавился кляпом.
 — Он думал, что проживет дольше, — сказала она. — Он был уверен, что у него еще будут сыновья. Но рождались только девочки, и я самая старшая. Все остальные ничего не стоят.
 Маленькая рука коснулась шрама, который оставил меч Дел. Застыла. Проследила шрам, почти как Дел так много раз. Но движение Сабры вызвало во мне чувство гадливости. Мне очень хотелось плюнуть в нее.
 Не глядя на меня, Сабра продолжила свои рассуждения:
 — Должно быть трудно убивать.
 Я конвульсивно сглотнул, и тут же пожалел об этом, потому что шар попытался закатиться мне в горло.
 Хотел бы я иметь меч.
 Мой меч?
 Рука Сабры задержалась, снова проследила шрам под ребрами и перебралась на остальные, в конце концов добравшись до отметин песчаного тигра на лице.
 — ОЧЕНЬ тяжело убивать, — задумчиво повторила она.
 Что случилось с Самиэлем? Я хорошо помнил, чем кончили люди Умира, попытавшиеся коснуться его. Неужели Сабра оставила яватму лежать на улице?
 — Я ненавидела его, — сказала она. — Я обрадовалась, когда узнала, что ты убил его. Но я никому не могу об этом сказать. Я должна вести себя как любящая дочь, потерявшая отца… Мне бы следовало поблагодарить тебя, но я не могу. Этим я показала бы всем свою слабость. Я женщина-танзир, я не могу позволить себе быть слабой, иначе мужчины сомнут меня. Они будут насиловать меня до смерти, — рука с моего лица снова вернулась на грудь, пальцы проследили каждое ребро, опустились к набедренной повязке, ногти забрались под ее край. — Ты бы изнасиловал меня, Песчаный Тигр?
 Не это ли сделал Аббу?
 Мелькнули маленькие зубы.
 — Может кастрировать тебя, чтобы ты не смог?
 Аиды, у этой женщины песчаная болезнь.
 Пальцы нашли завязку.
 — Он купил тебя для меня, ты знаешь. Этот глупый Эснат из Саскаата. Он хотел произвести на меня впечатление в надежде, что я увлекусь им. Он думал, что я соглашусь выйти за него замуж, — Сабра тихо засмеялась. — Зачем мне это делать? Чтобы лишиться своего домейна?
 И тут я вспомнил. Эснат из Саскаата, сын Хаши, нанял меня для одного танца, чтобы он мог произвести впечатление на женщину. Он назвал ее имя: Сабра. Но тогда я ее не знал. Я о ней ничего не слышал.
 Эснат, держись от нее подальше. Эта женщина съест тебя заживо.
 Сабра развязала узел набедренной повязки и откинула ткань, не замечая, как я напрягся.
 — Аббу это заинтересовало бы… — задумчиво протянула она. — Сравнить вас.
 Аиды, у нее точно песчаная болезнь.
 Сабра мягко рассмеялась.
 — В круге, дурачок. А ты о чем подумал? Как любой мужчина? — презрительно скривившись, она набросила на меня повязку. — Мужчины легко предсказуемы. Умир. Аббу. Ты. Даже мой отец. Вместо того, чтобы думать головой, они думают этим. Мужчину так легко заставить делать то, что тебе нужно… если не заботиться об этом, — она снова коснулась моей повязки, — или об этом, — она приласкала свою грудь. — Люди, которых все это не волнует, легко добиваются желаемого. Потому что им не мешает собственное тело, — черные глаза ярко засияли. — Любить мужчину это такой пустяк, но этот пустяк привязывает мужчину накрепко — и тогда он охотно подчиняется мне.
 Я подумал об Аббу.
 Она запустила пальцы в свои волосы и откинула длинные пряди за плечи жестом довольно соблазнительным для женщины, которой безразлична реакция мужчины. А может она точно рассчитала этот жест, и ей было совсем не безразлично. Женщины существа непредсказуемые, в полную противоположность мужчинам, по ее же словам.
 Она откинула назад голову, встряхнув волосами.
 — Меня не интересует история с джихади, — продолжила она. — Он для меня ничего не значил, как и его Оракул. Но я сумела использовать его смерть. И смерть Оракула. Из-за них поднялись все племена и вы стали легкой добычей, — она улыбнулась и постучала по нижней губе длинным ногтем. — Когда мои люди убили Оракула, они пустили слух, что виноваты ты и твоя женщина, ваше черное колдовство. Чтобы Оракул не мог уличить вас, вы его уничтожили, так что теперь весь Юг ненавидит вас и за это, — она хрипло рассмеялась. — Я умна, разве нет? Я их всех разозлила. У меня все так легко получилось.
 Оракул мертв. Брат Дел. Снова мертв?
 — Убийца джихади, — прошептала она. — Убийца моего отца.
 Я не убивал ни того, ни другого, но зачем было говорить об этом Сабре?
 Она пожала плечами. Шелковые волосы дрогнули.
 — В конце концов, мне все равно пришлось бы его убить, чтобы получить домейн. Ты избавил меня от неприятностей. Если бы я могла наградить тебя, я бы наградила, но что подумают люди? — она закинула занавес волос за тонкое плечо. — Всю ночь можешь отдыхать, Песчаный Тигр. Утром ты будешь танцевать.
 Пот крупными каплями стекал с висков.
 Она подошла ближе, провела ногтями по моей голой груди. Кожа под ними подергивалась. Это было не желание, а нарастающая тревога. Я не мог понять, что задумала Сабра.
 — Ты нужен Аббу, — объяснила она. — Он сказал, что всегда хотел танцевать с тобой. Я спросила его, как мне отплатить ему за помощь, а он сказал, что хочет танец. Он сказал: последний танец. Истинная и окончательная проверка лучших учеников шодо.
 Во мне вспыхнула крошечная искра надежды. Мы с Аббу всегда были противниками, но никогда врагами.
 — Я согласилась, — сказала Сабра, — но я приму меры предосторожности.
 Едва родившись, искра угасла.
 Дочь Аладара ушла.




 38


 В крошечное отверстие в стене едва начали пробиваться слабые лучи солнца, когда в комнату, где я лежал, пришли люди. Среди них был Аббу Бенсир, отложивший свой меч. Он молча ждал около двери, пока остальные открывали кандалы, вынимали кляп, перевязывали засохший порез на правой руке, ставили на скамью еду и кувшин с водой.
 Они ушли, плотно прикрыв за собой дверь. Аббу остался. Он стоял, прислонившись к стене, и молча смотрел на меня. Одетый на нем бронзово-коричневый бурнус из плотного шелка и льна, даже в слабом свете излучал необычное металлическое свечение. Ничего подобного я на нем еще не видел. Стоимость этого бурнуса намного превосходила возможности Аббу. Ясно было, что тут тоже не обошлось без Сабры.
 Солнце взошло и свет из узкого отверстия осветил комнату. Аббу отошел к другой стене, чтобы не пришлось щуриться.
 — Для танца, — сказал он, кивая на еду.
 Я сидел на шероховатой скамье и молча продолжал завязывать шнур набедренной повязки.
 — Твой меч у нее. Я объяснил ей, что это… она его очень хотела получить и даже заставила Умира привести Дел. Баске это совсем не понравилось, но она убрала его в ножны для нас. Она сказала что-то вроде того, что лучше его коснемся мы, чем какой-то невинный ребенок на улице.
 Я не ответил.
 — Ты же знаешь, нам давно пора с этим разобраться, — мягко напомнил Аббу.
 Я согнул руку в локте, сжал пальцы в кулак, чтобы проверить, не задеты ли мускулы. Как и ожидалось, рана заныла, но кровотечение остановилось, а повязка должна была сдержать его, если мне придется сделать резкое движение. Такая мелочь на могла повлиять на танец.
 — Вот так и создаются легенды, Песчаный Тигр. Ты это знаешь. Для всех молодых танцоров мечей ты и есть легенда.
 Я наконец-то поднял голову и посмотрел прямо на него. После ночи молчания говорил я хрипло, тем более что рот болел от кляпа.
 — Для тебя это так важно?
 Плечи Аббу слегка приподнялись под дорогой тканью бурнуса.
 — А что у нас еще есть, кроме легенды? Именно ее покупают люди, когда нанимают танцора меча. Человека, мастерство и легенду о нем.
 — Ты мог бы попросить, — сказал я. — Мы могли бы танцевать вдвоем, только ради нас, и разобраться в этом раз и навсегда. Можно было обойтись без всего этого.
 Он улыбнулся и Южное лицо, почти на десять лет старше моего, покрылось складками. В полумраке седина в черных волосах серебристо светилась. Он был старше, жестче и мудрее. Он имел большее право называться легендой во плоти.
 — Ну попросил бы я, ну и что? Однажды я пытался и обнаружил, что ты одержим тем, что Дел объявила Чоса Деи. Мог ли я после этого просить? — он отмахнулся. — А когда ты пришел в себя, у тебя не было времени на настоящий танец согласно кодексу. За тобой гналась Сабра, тебя искали племена, и я понял, что ты никогда уже не сможешь остановиться и никогда не войдешь в круг против меня, и поэтому я должен тебя заставить.
 Он стоял спиной к свету, но я различал твердые, бледно-карие глаза, неровный шрам, проходивший через подбородок. Аббу обладал тем, чего я так и не смог добиться: уверенностью в себе. Он умел танцевать и жил только танцем.
 Я, конечно, танцевал не хуже, а может даже и лучше — хотя до сих пор мы так это и не выяснили — но уверенности в себе у меня не было.
 Я просто никому в этом не признавался.
 Аббу ждал молча. Я не сомневался, что он уважал меня: он пришел без оружия, хотя это ничего не меняло. Я пролежал растянутый кандалами всю ночь. Зная реакцию Аббу, можно было уверенно предсказать, что я снова лежал бы на скамье, не успев коснуться его.
 Я посмотрел ему в глаза и почувствовал, что он ждет от меня чего-то.
 И тогда я все понял.
 — Значит это тебе мы обязаны, — объявил я. — Она отставала от нас на день, на два дня пути, а потом вдруг оказалась здесь, поджидая нас у Фоуада.
 Он усмехнулся.
 — О таких людях, как мы, по Пендже ходит столько легенд, что это портит нам жизнь — наши поступки становятся предсказуемыми. Когда мы узнали, что вы с Дел покинули Кууми, я сказал Сабре — и Умиру, когда мы встретили его в оазисе — что ты направляешься в Джулу. Я не знал, почему, но знал куда. Ты всегда останавливался в одном месте: у Фоуада. Так что я предложил им набрать побольше воды, гнать лошадей, чтобы опередить тебя в Джуле, и там подготовить ловушку.
 Я вспомнил искреннее дружелюбие Фоуада, его любезность по отношению к Дел.
 — Фоуад?
 Аббу дернул плечом.
 — Ты даже не представляешь, какой целеустремленной может быть Сабра. Она не похожа на других женщин. Она всегда получает то, что хочет. Джула — ее домейн; она свободна делать все, что взбредет ей в голову с любым человеком, попавшим под ее причуды. Это может быть мужчина, женщина, ребенок. Ты знаешь, каким был Аладар — я слышал, что он сделал с тобой. Так вот: дочь еще хуже. Дочь совсем другая. Фоуад совершил бы непростительную глупость если бы отказал ей.
 — Что сделают с Дел?
 Аббу пожал плечами.
 — Сейчас она у Умира. Он сделает с ней все, что захочет.
 Я вглядывался в его лицо. Как он мог? Он ведь знал, любил, желал Дел.
 — И тебя это не волнует?
 Аббу засмеялся своим хриплым разбитым смехом.
 — Ты совсем не веришь в баску? Умир недооценивает ее, а я ее знаю. Он спит с мальчиками, в постели женщины его не интересуют… он хотел получить ее только для пополнения своей коллекции. Коллекционеры обычно бережно обходятся со своими сокровищами, — он прислонился к стене, бездумно потирая зарубку на носу. — Дел не назовешь беспомощной. Долго удерживать ее он не сможет.
 — Значит возвращаемся ко мне, — заключил я и сделал глоток воды.
 — Здесь все просто, Тигр. Мы танцем.
 Я задумчиво кивнул, опуская чашку.
 — Сабра упоминала некоторые предосторожности.
 Что-то дернулось под одним его карим глазом.
 — Она обещала мне танец. Я не просил никаких предосторожностей, мне нужен был шанс покончить с этим согласно кодексу. Ничего больше.
 Я хмыкнул.
 — У Сабры может быть другое мнение на этот счет.
 — Сабра безжалостна, — согласился он. — Она гораздо страшнее Умира, но…
 — Но ты доверяешь ей.
 Его губы сжались. Он оторвался от стены и обошел меня, по пути бросив короткий взгляд в дырку, которая служила окном. Я слышал его шаги за спиной; хрип ломаного голоса, в котором каждый звук был четким и одновременно необычно напряженным.
 — А теперь слушай меня, — приказал он.
 Я молчал.
 Несколько секунд стояла тишина, потом он заговорил очень тихо, но ясно.
 — Сабре нужно показать свою силу всем мужчинам-танзирам и просто всем мужчинам своего домейна. Чтобы они зауважали ее. Ей нужно заставить их подчиниться любыми средствами, потому что она женщина. Она сделает все, что для этого потребуется. Если бы я не вмешался, она могла бы приказать содрать с тебя живьем кожу — ты когда-нибудь видел такое зрелище? — он не ждал от меня ответа. — Человек, тренированный нашим шодо, танцор меча седьмого ранга, заслуживает смерти в круге.
 — Не делай мне одолжений, — я поставил чашку. — Когда-то мы могли бы разрешить наш спор в круге и без смертельного исхода.
 — Когда-то, — согласился Аббу, — в Искандаре… но вмешалась лошадь. И в Пендже, но тогда вмешался Чоса Деи. А теперь слишком поздно, — я снова услышал его шаги, когда он обошел меня, чтобы посмотреть мне в лицо. В его глазах уже не было веселья, в голосе — насмешки. Он был предельно серьезен. — Я обещаю, смерть будет быстрая, чистая и безболезненная. Ты умрешь достойно.
 — ТЫ уверен в себе, — бросил я не задумываясь.
 У краев глаз собрались морщинки. Он старался сдержать улыбку.
 — Мне нравится твоя бравада, но будь разумен, Песчаный Тигр… Я — Аббу Бенсир.
 Я очень тихо объяснил Аббу куда ему надо идти. А потом добавил когда, как быстро и в каком состоянии.
 Сначала он сдерживался, а потом улыбнулся.
 — На этот раз сталь. Хватит с нас деревянных клинков.
 Я посмотрел на шрам на его горле.
 — Я чуть не убил тебя тогда. Мне было семнадцать, у меня почти не было опыта… С тех пор прошло двадцать лет. И на столько же лет ты постарел. Ты стал медлительнее. Скованнее. Старше.
 — Мудрее, — мягко поправил Аббу. — И Песчаный Тигр уже не такой молодой, каким был когда-то.
 Это точно. И он провел ночь, мучаясь от головной боли после отравы в акиви, прикованный к доске с занозами, думая о Делиле.
 Я снова посмотрел на его горло.
 — А знаешь, Аббу, вот что весело — сколько тебя знаю, мне ни разу в голову не пришло, что ты человек мстительный.
 — Не путай меня с Саброй, — раздраженно рявкнул он.
 Я посмотрел на него внимательнее.
 — Я не собираюсь мстить тебе, — настаивал он. — Что было, то было. Мне до твоих неприятностей дела нет. И до тебя мне дела нет. Я хочу только танцевать.
 — Она так хороша в постели? — удивился я.
 Аббу расхохотался.
 — Старая шутка, Песчаный Тигр.
 Я пожал плечами.
 — По крайней мере это причина.
 — Она… изобретательна. Свободна. Но все равно, все женщины одинаковы, все они похожи друг на друга, — он махнул рукой. — Я объяснил тебе пошел на это. Я танцую для удовольствия, вызова… Ты представляешь, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз танцевал с достойным противником?
 — Я от таких мыслей не страдаю, — кисло сообщил я.
 — Слишком поздно, — он повернулся, пошел к двери и обернулся. — Еще одно.
 Я ждал.
 Карие глаза сверкнули в солнечном свете.
 — Я старше, как ты и говорил… и старею с каждым днем. У меня есть только одно желание: оставить что-то после себя, когда придется покинуть этот мир. Хотя бы имя, — в хриплом голосе звучали нотки, которых я у Аббу никогда не слышал: раздражение и озлобленность. — Старики слабы духом, они умирают пьяными в грязных кантинах, их мозги размывают грезы хува, иногда они не в состоянии даже подняться с постели, чтобы справить нужду. Я не хочу так кончить. Лучше я умру в круге. Это достойная смерть, — он положил руку на щеколду. — И если это должно случиться, пусть лучше меня убьет Песчаный Тигр, чем какой-нибудь мальчишка, который поймает меня в неудачный день.
 Я тупо смотрел как медленно закрывалась за его спиной дверь. Щеколда встала на место. Я хотел назвать его дураком, но потом обдумал его слова, прикинул это на себя и понял, что он прав.
 Пусть лучше Аббу убьет меня сегодня, чем потом это сделает Незбет.
 Конечно, будь у меня выбор…
 Без дальнейших церемоний, я прикончил еду и воду, потом поднялся со скамьи, потянулся и начал разминаться.
 Аббу Бенсир. Наконец-то.
 Крошечный огонек предвкушения разжег костер у меня в животе.




 39


 Роскошный дворец мертвого Аладара остался таким же, каким я его помнил: стены были выкрашены в белый цвет, двор украшали легкие черепичные арки, пальмовые и цитрусовые деревья с широкими листьями защищали от солнца, даже конюшенный двор был покрыт узорами темного и светлого гравия.
 Я был без сандалий; гравий был неострым и мелким, но оставался гравием. Я немного нахмурился, оценивая почву для будущего танца. Солнце едва взошло и еще не успело раскалить камешки, но я предпочел бы танцевать на песке.
 Конюшенный двор был забит зрителями. Свободным оставался только круг и его периметр. Люди стояли у стен, сидели на скамьях, на табуретках или на гравии в зависимости от своего положения. Конечно все мужчины. Как я понял, большую часть зрителей составляли охранники или наемники, которым Сабра щедро платила за преданность. Одетые побогаче были торговцами и городской элитой, все эти люди не прочь были вырвать власть из рук Сабры. Остальные были танцорами мечей, приехавшими из Искандара. Многих из них я знал в лицо или по имени. Все, как один, повернулись чтобы взглянуть на меня, когда я вошел во двор в кольце охранников. Потом из дворца вышел Аббу Бенсир и люди повернулись к нему.
 По меньшей мере это было глупо, подумал я. Устраивать такое представление из танца. Разумеется все это придумала Сабра. Ей очень хотелось, чтобы меня убили перед толпой свидетелей, которые смогут разнести по всему Югу весть о ее причастности к этому делу. Еще бы: сколько людей охотились за Песчаным Тигром, а только она сумела его поймать. Она перехитрила убийцу своего отца, джихади и Оракула. Теперь смотрите, как она отмеряет правосудие!
 Аиды, ну и фарс.
 На мне была только набедренная повязка и ожерелье. Ни сандалий, ни бурнуса, ни перевязи. Обычный наряд человека, готового войти в круг — лишняя одежда сковывает движения. Многие танцоры мечей и раньше видели меня перед танцем, но после моего возвращения с Севера, я ни разу не входил в настоящий круг.
 Только Аббу не удивился, а Южане начали переглядываться и перешептываться, увидев чудовищный шрам, оставленный яватмой Дел.
 Это тоже войдет в легенду. Я даже слабо улыбнулся.
 Пока я ждал, стоя в круге охраны, Аббу тихо снял бурнус, перевязь, сандалии. Теперь мы были одеты одинаково, за исключением ожерелья. В его сорок с лишним лет он оставался худощавым и мускулистым. Кожу покрывали многочисленные шрамы, ставшие бледно-розовыми или белыми от времени. Он был Южанином и поэтому человеком некрупным и невысоким, но танцевать ему это не мешало, а даже наоборот — центр тяжести при его росте располагался ниже.
 Тайком, я очень глубоко вздохнул, чтобы поднять и развести ребра, впуская побольше воздуха, потом медленно и ровно выдохнул, встряхнул руками. Кожу начинало покалывать, дрожь забиралась в желудок и дразнила меня щекоткой — такое всегда предшествовало танцу.
 Умир Безжалостный говорил, что я выигрываю танцы только благодаря своим физическим талантам. Что мое настоящее мастерство никогда всерьез не проверялись чтобы подтвердить или развенчать легенду. Этот танец, я знал, был другим. Я не мог выиграть его грубой физической силой. Мне предстояло наконец-то выяснить, чего я стою в круге.
 Я подумал о Суле. Подумал о Дел. Подумал о безымянной матери, которая родила меня в песках, а потом оставила там умирать. Так много лет назад: тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…
 Аиды, какая разница?
 Главное сейчас, что я войду в круг с Аббу Бенсиром.
 Толпа заволновалась, люди начала перешептываться и наконец от дворца до круга разомкнулся широкий проход: Сабра, дочь Аладара, вышла во двор. Ее сопровождали одетые во все белое евнухи. Они быстро поставили легкие навесы, навалили гору подушек, на вершине которой и уселась Сабра. Несколько евнухов встали за ее спиной с опахалами. Она была одета во все красное: кровавая туника, штаны, ярко-красный тюрбан и прозрачная вуаль скромности с крошечными золотыми кисточками. Кожаные туфельки тоже были красными, а тончайшие подошвы покрывала блестящая, золотая фольга. Всем своим видом Сабра демонстрировала свое презрение ко всем, кто беднее ее, даже к торговцам и богачам, которых она пригласила.
 Она подняла маленькую изящную руку и все замолчали. Ее звонкий голос пронесся по всему двору, залетая во все щели — она умела подчинять себе толпу.
 — Достойные гости, сегодня вы станете свидетелями справедливости, которой добьется ваш могущественный, хотя и скромный, новый танзир, предложив принять решение, как того и требует древнейшая Южная традиция, кругу. И пусть более никто не задает вопросов, не понимая, что за танцоры встретятся в этом танце: это Аббу Бенсир, которого все вы знаете, и Песчаный Тигр.
 Я вздохнул и отставил ногу, а люди во дворе снова забормотали. Похоже вступительная часть должна была закончиться не скоро.
 — Аббу Бенсир, — повторила она, — человек, которого без преувеличения можно назвать величайшим танцором меча Юга, обученный самым достойным и самым почитаемым шодо Алимата, школы, куда попадают только лучшие из лучших.
 Об этом знал весь Юг.
 — И Песчаный Тигр, тоже пришедший в Алимат и обученный тем же шодо, но отрекшийся от всего, чему учил его учитель, потерявший свою честь, позабывший что такое совесть и закон. Разве можно пасть еще ниже? Он убил трех беззащитных людей: моего отца, Аладара — прежнего танзира Джулы… — ее голос мастерски сорвался, и, помедлив секунду, она продемонстрировала, умение быстро брать себя в руки, спокойно продолжив: — …а также джихади, великого мессию, которого ждал весь Юг, жадно слушая легенды и предсказания, потому что он должен был спасти всех нас, превратив песок в траву.
 — Или в стекло, — пробормотал я.
 — И наконец он же чернейшим колдовством убил Оракула, посланного всем нам подготовить путь для джихади, чтобы и мы могли стать свидетелями его появления и достойно приветствовать его.
 — Это еще не все? — пробормотал я.
 Сабра прижала руку к сердцу и скромно склонила голову.
 — Я простая женщина и потому недостойна… но я сделала это. Ради Джулы и ради всего Юга — я отомщу тебе за смерти трех людей, которых все мы так любили!
 Аиды, что за представление.
 — Итак, — тихо продолжила она, — сегодня я свершу правосудие. Сегодня я представлю вам танец, равного которому не было и не будет. Танец до смерти. Истинный танец, в котором правда восторжествует, танец с принесением обязующих клятв, как и принято в Алимате. Все произойдет согласно кодексу. Все традиции будут соблюдены.
 — В таком случае может быть мне дадут меч? — крикнул я.
 Реакция зрителей не обманула моих ожиданий. Своим замечанием я разрушил единоличную власть Сабры над толпой, удивил торговцев и богачей, рассмешил танцоров мечей. Напряжение, которое так старалась создать Сабра, тут же развеялось.
 Ей это не понравилось.
 — Сюда, — приказала она и хлопнула в ладоши. Один охранник подтолкнул меня к ее подушкам. Черные глаза смотрели с ненавистью, но накрашенные ярко-красные губы сладко улыбались под прозрачной красной вуалью. — Меч? — повторила она. — Конечно меч будет. Очень особый меч, — Сабра щелкнула пальцами. — И конечно ты узнаешь его. Он тоже часть легенды.
 На секунду, всего лишь на секунду, я подумал, что это будет Самиэль. А потом понял, что только дураку могла прийти в голову такая мысль. Даже если Сабра ничего не знала о яватмах до того, как отправилась в погоню за мной, Аббу наверняка успел ей все рассказать. А он знал достаточно чтобы объяснить, как осторожно нужно обращаться с Северными мечами. Он видел и мою яватму, и яватму Дел. Аббу зря не рискует.
 Так что не Самиэль, полный Чоса и Южной магии. Вспыхнувшая было надежда быстро умерла.
 Ко мне шел евнух, держа на вытянутых руках продолговатую красную подушку. На ней лежал меч, Южный меч. И очень знакомый: благословенный шодо, с клинком из голубой стали.
 Сила, как песок, вытекла из меня.
 — Откуда у тебя этот меч?
 — Ты был неосторожен, — сказала она, — и небрежен с легендой. И от этого мне только слаще. — Ее глаза жадно впились в мое лицо, изучая его. Увиденное ей польстило; Сабра улыбнулась, засмеялась и злобно прошептала.
 — Я приказала восстановить его, чтобы легенда была полной.
 Я крепко стиснул зубы.
 — Но он сломан, — тупо пробормотал я. — Разящий сломан.
 — И ты выбросил его, — Сабра пожала плечами. — Половинки были найдены и опознаны. Их принесли мне и соединили. Чтобы я могла вернуть тебе меч.
 — Аиды, женщина, у тебя песчаная болезнь. Сталь, однажды сломанная…
 — но я не закончил, заметив, как заблестели ее черные глаза. Она знала это не хуже меня. Как и остальные Южане, которым она не спешила об этом сообщить.
 Сталь, однажды сломанная, обязательно сломается снова. Независимо от того, насколько мастерски ее соединили.
 Этого она, конечно, и хотела.
 Сабра сделала широкий жест и улыбнулась, оскалив маленькие белые зубы.
 — Возьми его, Песчаный Тигр. Чтобы легенда снова стала полной.
 Меня уже начинало откровенно тошнить оттого, что меня называли легендой. Сначала Аббу, теперь Сабра. Я был танцором меча. Хорошим танцором, и даже могу сказать, что великим (и это не пустые слова)… но настоящие легенды обычно мертвы. А я был жив. Пока еще.
 Я протянул руку, но подушку торопливо убрали.
 — А-а! — Сабра засмеялась и застенчиво коснулась своей груди. — Прости, я чуть не забыла… сначала клятвы! — она сделала знак Аббу. — Выйди вперед. Все должны быть свидетелями. Танец должен быть проведен с соблюдением всех правил, которые содержит кодекс чести Алимата. Оба вы должны быть закрыты в благословенном круге.
 Я кисло прикинул, что еще она знает. Что успел рассказать ей Аббу.
 Сабра снова засмеялась, когда Аббу вышел вперед.
 — Да, еще забыла — как это по-женски! — другой изящный жест. — У меня сегодня особые гости, видите?
 Мы конечно посмотрели, подчиняясь ее руке. Прямо через круг стоял другой навес, под которым валялись подушки и евнухи покачивали опахалами. Перед с навесом стоял Умир Безжалостный. Рядом с ним застыла женщина в белом бурнусе с накинутым на голову капюшоном.
 Разящий. И Дел. Чего еще мог я желать?
 Свободы для нас обоих.
 Аиды, что же делать?
 Умир вывел ее вперед, к краю круга. Теперь я увидел связанные запястья и смог рассмотреть выражение ее лица. Нет, Умир не тронул ее. Дел просто злилась. Ей, как и мне, не хватало свободы и яватмы. Мы смотрели друг на друга, скрывая истинные чувства под масками равнодушия, и понимали, что бессильны что-то изменить.
 Умир щедро украсил новый экспонат своей коллекции. Она была одета в бурнус из тяжелой парчи, драгоценного Южного шелка, который носили только танзиры, потому что для остальных парча была под запретом. Одеть парчовый бурнус можно было только с разрешения танзира. Ничем не украшенная, белая парча под яркими солнечными лучами светилась. Бурнус был широкий, свободный, без пояса или застежки, он укутывал Дел от головы до кончиков пальцев. Тяжелая ткань висела крупными, неподвижными складками.
 Умир улыбнулся мне.
 — Ошеломляет, разве не так? Как и ее наряд?
 Я нахмурился и мысленно обозвал его дураком.
 — Я предпочитаю простоту во внешних проявлениях всех вещей. Преуменьшение позволяет добиться незабываемого эффекта… когда выясняется, что же на самом деле скрывается в обличье посредственности. Это касается и людей, и одежды, — он положил руку на плечо, сжимая пальцами парчу. — Этот бурнус — часть моей коллекции. По цене он равен трем домейнам. Достоин ее, я думаю.
 Умир резко схватил ткань и распахнул бурнус с мастерской пышностью, выворачивая его подкладкой на свою левую руку как торговец, показывающий товар. На месте строгого белого бурнуса вдруг заполыхал огненный Южный закат, встретившийся с восходом солнца. Все оттенки желтого и оранжевого, вся палитра красного — словно рожденный самумом закат выкипел из-за горизонта Пенджи и расцвел на дорогой парче и еще более дорогой женщине.
 Умир провел рукой по сияющей подкладке.
 — Это бисер, — прошептал он. — Сотни и сотни бусинок, цветное стекло, золото и латунь… и перья, все это перья, от сотен тысяч птиц, многих из которых никогда не видели на Юге… — он бессмысленно улыбнулся, поглаживая сияющую подкладку движениями мужчины, ласкающего грудь женщины. Бисер сверкал, звенел. Нежные перья дрожали. — Стоит трех домейнов, — повторил он, — и вот нашлась женщина, достойная его.
 Умир стянул с ее головы капюшон. У капюшона тоже оказалась такая же подкладка, но люди смотрели не на нее. Теперь все увидели лицо Дел. За спиной я услышал перешептывания; Южные мужчины заговорили, не сводя глаз с Северной женщины.
 Она снова была блондинкой со светлой кожей. Под бурнусом на ней оказалась белая туника из замши, доходившая до колен — такие носили на Севере. Длинные сильные ноги подчеркивали ее могущественную грацию, так же как и победу Умира: ни один мужчина на Юге не осмелится показать людям почти обнаженную по Южным меркам женщину — и сделать это так вульгарно — если он не спал с ней или не заплатил за нее деньги.
 Дел не улыбнулась. Она даже не моргнула. И без этого ее победу признали все, присутствующие. Она была солнечным днем рядом с ночью Сабры. Сталью рядом с шелком Сабры. Все поняли это, и даже дочь Аладара.
 ОСОБЕННО дочь Аладара.
 Маленькая месть, но и от нее мне стало легче.




 40


 Сабра стояла на горе подушек под легким навесом.
 — Вы поклянетесь, — объявила она, не оставляя места вопросам, — поклянетесь клятвами Алимата, что подчинитесь кодексу, как и учил вас шодо.
 Я покосился на стоявшего рядом Аббу.
 — Как ты относишься к людям, которые думают, что знают все?
 Уголок его рта дрогнул, выдав истинные чувства. Может он и получил деньги от Сабры, и побывал в ее постели, но не обязательно одобрял ее переигрывание.
 Черные глаза Сабры победно сверкнули.
 — Я знаю, что я знаю, — она вытянула тонкую манящую руку. Пальцы сжимали маленький нож с коротким лезвием. — Элайя-али-ма, — прозвенел ее голос, — я долго старалась это выучить.
 Мне сразу стало не смешно. Покосившись на Аббу и заметив как он хмурится и кусает губы, я понял, что он также пребывает в состоянии шока. Похоже, что Аббу был источником всех ее знаний об Алимате и клятвах, но ритуал, которого она коснулась сейчас, был особым. К нему прибегали крайне редко и непосвященные не должны были даже слышать о нем.
 Теперь она говорила для нас обоих.
 — Я дочь Аладара во всем, кроме одного: до сих пор я жива. Однажды я умру, от руки наемника или убийцы, если не сумею принять должные меры, но пока я жива. Пока я — танзир, хотя я и женщина. Вся сила Аладара сейчас в моем распоряжении… — она помолчала, проверяя внимательно ли мы ее слушаем; успокоившись на этот счет, она продолжила, — как и все, чем он обладал, включая древние свитки, раскрывающие силу многих вещей и содержащие магические заклятия, которые помогут достигнуть любой цели, — красная вуаль, отягощенная золотыми кисточками, была почти прозрачной и я видел молодое нежное лицо. Оно было неестественно отрешенным, почти пугающим. — Эта магия, эта сила — знание. И я обладаю им в изобилии благодаря множеству свитков и предвидению моего отца… так что силы у меня достаточно. И я использую ее сейчас, чтобы внести порядок в ваши жизни.
 Аббу переступил с ноги на ногу.
 — Сабра…
 Черные глаза яростно вспыхнули.
 — Соблюдай тишину, Аббу Бенсир. Мы начали элайя-али-ма.
 Я пошевелился и, защищаясь, покачал головой.
 — Только шодо…
 — Сейчас я — шодо.
 Мы с Аббу обменялись взглядами. Сабра махнула рукой и здоровые евнухи с ножами в руках обступили нас, убеждая — слов для этого не требовалось — что вести себя нужно прилично.
 Роль Аббу неожиданно изменилась и счастливым он от этого не казался. Вообще-то я тоже.
 Что ж, если Аббу наконец-то разозлится… У меня появилась надежда. Два величайших танцора мечей Юга могли бы охладить пыл даже дочери Аладара, которая, мрачно подумал я, становится все более опасной с каждой проходящей секундой.
 А она не глупа, девочка Аладара. С ней нужно быть поосторожнее.
 — Элайя-али-ма, — повторила она, — требуется, чтобы скрепить круг против внешнего осквернения. Закрыть в нем танцоров до окончания танца.
 — Мы это и сами знаем, — пробормотал я.
 Аббу согласно кивнул.
 — Давай дальше.
 — Тогда мне нужна ваша кровь, — приказала она.
 Я показал перевязанное предплечье.
 — Я свою долю уже дал.
 — Значит будет еще легче, — она сделала резкий жест и два евнуха схватили мою руку. Один быстро сорвал повязку, скрывавшую пятидюймовый порез, нанесенный Саброй.
 Я не успел и слова сказать, а нож уже сверкнул в воздухе. Он разрезал корку и скользнул вдоль старого пореза. Я выругался. Кровь потекла широкой струей, Сабра обмакнула в нее пальцы и поставила три точки на лоб Аббу.
 — Честью твоего шодо, кодексом Алимата: ты не выйдешь из круга пока танец не закончится и один из вас не будет мертв. Если ты нарушишь эту клятву, тем самым запятнав свою честь и честь твоего шодо, ты навеки лишишься права войти в благословенный шодо круг танцоров мечей, каким бы этот круг ни был.
 На щеке Аббу дернулся мускул.
 — Согласно кодексу, которым я поклялся жить почти тридцать лет назад перед самим шодо, я принимаю танец. Я согласен с твоими условиями и не нарушу клятвы.
 Она кивнула и протянула руку. Без помощи евнухов Аббу подставил предплечье и спокойно смотрел, как Сабра разрезает его. Струйка крови была тонкой — порез не пришелся на свежую рану. У меня кровь никак не останавливалась. Сабра коснулась пальцами его предплечья.
 Три капли и на мой лоб под взъерошенные волосы.
 — И для тебя тоже, — объявила она. — Ты клянешься?
 — А что, я могу отказаться? — наигранно удивился я и сменил тон, чувствуя, что не расположен больше развлекать ее ни в каком виде. — Мне хотелось кое-что уточнить. Вчера ты упомянула некоторые предосторожности.
 — А-а, — протянула Сабра и сладко улыбнулась. — Их можно было бы назвать побудительными. Я хочу увидеть танец лучший из всех, когда-либо начатых на Юге, чтобы вас не сдерживала ни старая дружба, ни благородство
 — они могут все испортить, — черные ресницы на секунду опустились, когда она взглянула на Аббу. — Ты должен убить его, — четко сказала она, — так красиво, как только сможешь. Я хочу, чтобы танец длился долго… Если хочешь, разрезай его на части… отрезай от него куски мяса, но не теряй время на возражения о верности или твоем желании быть милосердным и убить его одним ударом, — она говорила мягко и ласково. Будь передо мной другая женщина, я бы сказал, что такой тон больше подходит для постели, и я задумался, а не получала ли Сабра от жестокости то наслаждение, которое обычные люди ищут в постели. — Я думаю, ты успел хорошо изучить меня и можешь представить, что случится, если ты ослушаешься.
 Она не шутила. Аббу даже не моргнул, но губы его побледнели и сжались. Он не смотрел на меня, наверное потому что не мог. Он поклялся танцевать соблюдая ее условия. Невзирая на кровожадное желание Сабры, он уже не мог отказаться войти в круг, потому что этим отказом закрыл бы для себя мир, в котором провел всю свою жизнь. Аббу не мог пойти на такую жертву.
 Я открыл рот, чтобы вмешаться, но Сабра уже повернулась ко мне.
 — Слушай меня, — тихо сказала она. — Я мстительна и жестока. Все, что говорят обо мне — правда. Я ведь знаю, какие слухи ходят по городу, — она сжимала нож в одной руке так, что темные костяшки побелели. — Мне наплевать на тебя… мне наплевать на вас обоих. Я хочу увидеть красивый танец и заставлю вас танцевать.
 Я молча смотрел на нее. Она могла делать что хотела, ее поддерживали наемники и вооруженные евнухи.
 Она оскалила маленькие зубы.
 — Я могла бы просто убить тебя перед всеми этими мужчинами и твоей женщиной. Тебя бы это устроило? — когда я не ответил, она спокойно продолжила. — Меня это не устраивает. Я предпочитаю больше УСИЛИЯ, — она протянула нож и евнух забрал его. — Слушай меня, Песчаный Тигр. Я скажу тебе свои условия. Аббу Бенсир должен убить тебя. Но ты должен убить Аббу Бенсира.
 Я глубокомысленно кивнул и согласился:
 — Танец до смерти обычно это и подразумевает: обо танцора пытаются убить друг друга.
 Сабра прохладно улыбнулась, не реагируя на мою дерзость.
 — Если ты убьешь его, я тебя освобожу, — объявила она.
 Мне захотелось сплюнуть, но я не стал; я просто рассмеялся.
 — И ты думаешь я тебе поверил? Ты устроила этот танец только для того, чтобы расправиться со мной.
 — Ты так думаешь? — она расправила складку вуали. — Нет, ты не прав. Я просто развлекаюсь — и доказываю другим, что достойна своего положения.
 Я скрипнул зубами так, что челюсть заныла.
 — Тогда зачем же…
 Она искренне расхохоталась, откинув голову в тюрбане.
 — Ты глупец. Я хочу посмотреть на хороший танец. Мне нужен танец страсти: два человека в круге, соединенные сталью, а не плотью, — веселье в глазах пропало, сменившись алчной напряженностью. — Убей его — и ты свободен. Но если он откажется долго и красиво убивать тебя, он будет казнен. Я сама прослежу за этим.
 — Это ты уже объясняла.
 Глаза Сабры хищно блеснули.
 — А если ты не сможешь достойно развлечь меня, если ты попытаешься увильнуть или будешь беречь силы, я сразу остановлю танец и то, что я с тобой сделаю, будет хуже чем убийство.
 Я засмеялся.
 — А что может быть хуже?
 — Сначала я прикажу выхолостить твоего жеребца.
 Я растерянно уставился на нее.
 — Моего… жеребца?
 — Потом тебя кастрируют и бросят в шахту, — Сабра самодовольно улыбнулась. — В моих руках твой меч — даже два меча — и ты сам. Я поняла давно, еще когда была ребенком, что мужчины ценят свою мужественность превыше всего из того, чем обладают… Ты потеряешь свою, если будешь плохо меня развлекать и отправишься умирать в шахты, — ее лицо исказила злобная, ехидная улыбка. — Кажется ты знаешь, что такое шахта. Ты там когда-то был.
 На языке появился неприятный металлический привкус.
 — Не трогай жеребца.
 Она расхохоталась как над хорошей шуткой, но смех быстро оборвался.
 — Ты согласишься на танец согласно кодексу, которому поклялся подчиняться. Ты сдержишь клятвы, произнесенные перед шодо.
 Аиды, баска, а ты думала, что твой кодекс жесткий!
 Я пожал плечами с фальшивым равнодушием.
 — А что мне остается?
 — Завершить ритуал! — бросила она.
 Аиды, она и это знает…
 Я снова пожал плечами, потом произнес нужные слова, те которые Аббу сказал до меня, и запечатал ими круг.
 А с ним и свое будущее. Но я не знал, имело ли это значение: Аббу постарается его заметно укоротить.
 Или мучительно удлинить. Это как смотреть.
 Я оскалился, глядя на Сабру.
 — Встретимся в аидах.
 В ответ Сабра улыбнулась.
 — Ты попадешь туда раньше меня.




 41


 Сабра сама понесла меч Аббу и Разящего в центр круга. Мы с Аббу за ней не следили, нам было не до этого.
 Я постарался размяться еще в комнате, до того, как меня вывели на конюшенный двор. После ночи, проведенной в кандалах, без еды и воды до утра, простой разминки было недостаточно, но я сделал все, что мог. В общем и целом, физически я был подготовлен: мое когда-то больное колено легко сгибалось, толстый шрам под ребрами растянулся, мышцы отдохнули. И хотя мне не нравился гравий, почва не могла повлиять на результат танца: подошвы ног танцоров мечей всегда огрубевшие, потому что танцуют и тренируются обычно босиком.
 Я чувствовал себя неплохо. Тупо ныли два пересекающихся пореза, подаренных мне Саброй, но я знал, что эта боль исчезнет едва я войду в круг. Если уж ты пересек линию, думать можно только о танце.
 Я покосился на Аббу. Чистота в глазах и мир на лице не выдавали никакого беспокойства по поводу того, что должно было случиться через несколько минут. В свои сорок лет Аббу оставался мускулистым, худощавым, без следов пристрастия к акиви или злоупотребления хува. Он был старше меня, но в такой же прекрасной форме. Глупо было надеяться, что он не подготовлен; Аббу Бенсир не прожил бы так долго — и не победил бы столь многих — если бы ленился тренироваться.
 Но годы должны были взять свое. Он был не просто старше меня, он был СТАРЫМ — по крайней мере для танцора меча. Он должен был об этом задумываться. И хотя он неоднократно повторял, что за последние два года я изменился, что Север вытянул из меня силы и я уже не смогу танцевать так, как когда-то, теперь достаточно было один раз взглянуть на меня, чтобы понять, как он ошибался (а Аббу косился регулярно, хотя и пытался это скрыть). За последние недели в бегах мне часто приходилось браться за оружие, а Чоса Деи помог мне полностью восстановить избитое тело, так что теперь я был серьезным противником. И Аббу не мог забыть, что я моложе.
 Я улыбнулся. Встряхнул длинные мускулистые руки, взмахнул кистями и даже тихо засмеялся, так, чтобы окружающие не слышали, когда расправлял широкие плечи. Улыбаясь, я несколько раз наклонил голову во все стороны.
 — Должно быть интересный будет танец, — пробормотал я. — Очень жаль, что мы не сможем сделать ставки.
 — А я сделал, — сообщил Аббу. — Можешь догадаться, на кого я поставил.
 Я усмехнулся.
 — Мудрый человек поставил бы на меня.
 — Ты забыл, какой у тебя будет меч?
 — Мне не нужен меч.
 Он мрачно улыбнулся.
 — Ты собираешься танцевать своим языком?
 — Я тяжелее тебя почти на сотню фунтов.
 Аббу глубокомысленно кивнул.
 — И поэтому медлительнее.
 — До сих пор медлительным меня никто не называл.
 Он смотрел на кровавого цвета шелковую Сабру, опустившуюся на колени, чтобы положить его меч.
 — Сейчас я в такой же форме как и всегда.
 — А я сейчас в такой же форме, как был в семнадцать лет, когда я пробил твою защиту и чуть не раскрошил тебе горло. Оно еще побаливает? Может мешает дышать? Только не забывай, что теперь я стал старше и мудрее,
 — я помолчал и добавил. — Теперь у меня есть опыт и я танцую гораздо лучше.
 Аббу молчал.
 Посмеиваясь, я глубоко вздохнул.
 — Кем она себя воображает, приказывая НАМ развлекать ее? Аиды, Аббу — да мы с тобой столько лет только и делали, что развлекали друг друга. По-моему, пора с этим покончить и на этот раз танцевать всерьез… Пусть это будет настоящий танец, о котором потом по всей Пендже пойдут легенды.
 Аббу внимательно посмотрел на меня.
 — Он говорил мне, что однажды это случится.
 — Кто?
 — Шодо. В Алимате, однажды. Когда заметил, что я наблюдаю за неуклюжим чулой, который пытался изображать мужчину.
 Я открыто расхохотался.
 — Побереги свои уловки, Аббу. Это не твой стиль. Кроме того, разве не ты признался мне когда-то, что и сам быстро понял, какой у меня талант.
 — Так и есть. Но и я не посредственность. Я — Аббу Бенсир, — объявил он и гордо улыбнулся. — Я — легенда, вершина, до которой никому не добраться. Даже Песчаному Тигру.
 Я вынужден был вежливо не согласиться.
 — Ты стар, — терпеливо объяснил я. — Старики медлительнее молодых и склонны совершать ошибки, когда уставшие конечности начинают подводить. Да, ты легенда… но сияние подобных легенд обычно начинает меркнуть вместе со зрением человека.
 Аббу плотно сжал губы.
 Прежде чем он успел ответить, я продолжил.
 — И ты просто молодец, что так помог Сабре, выдав ей все наши секреты касающиеся клятв и прочие пустяки. Если бы мы сейчас танцевали по-другому
 — если бы это был обычный танец — представляешь, как было бы скучно. А теперь, благодаря тебе, у нас появился шанс доказать Сабре — и всем остальным — что мы настоящие мужчины, — я пожал плечами. — В конце концов не так много танцоров могут похвастаться, что обучались в Алимате. А сколько из них произносили там перед своими шодо должные клятвы? — я кивнул. — Ты правильно поступил, Аббу. Зачем вся эта секретность… мало ли чего ожидал от тебя самый обычный шодо. Мне тоже совершенно непонятно, кому все это нужно? — я снова пожал плечами. — Нет, правда, ты просто молодец, что все ей рассказал.
 К концу моей речи Южное лицо заметно потемнело.
 — Я НИЧЕГО не рассказывал…
 Но возвращение Сабры не позволило ему закончить.
 — Идите к кругу, — коротко бросила она и уселась на свои подушки.
 Аббу слепо посмотрел на нее. Он все еще вспоминал мои слова и хотел объясниться.
 — Подожди… — попросил он.
 — Нет, — отрезала она. — Не теряй времени.
 — Сабра…
 — Иди, — зашипела она, — или я прикажу тебя туда отнести.
 Посмеиваясь, я повернулся и пошел к кругу. Я остановился у ближайшей черты, чтобы Аббу пришлось обходить круг, а за это время снова обдумать все, что я сказал. Я хотел, чтобы мои слова звучали у него в голове как можно дольше. Хорошо, если человек во время танца чем-то отвлечен — конечно если этот человек не ты сам.
 Я кивнул. Со стороны могло показаться, что я совсем расслабился и забыл, зачем стою у тонкой линии, но я уже действовал. Уши, глаза, тело: все было подготовлено. Я успел изучить место круга, расположение подушек Сабры, позиции евнухов и зрителей. Я уже оценил с какой скоростью смогу бежать по гравию, сколько шагов до мечей, когда я успею подхватить свой.
 Снова и снова проигрывая свой план, я тихо ждал и собирал силы, надеясь на свою физическую мощь, которая служила мне столько лет. Что ж, если Сабра хотела представления…
 Я беззвучно засмеялся.
 Аиды, что за фарс. Да в одном столкновении наших мечей, моего и Аббу, было больше развлечения, чем она имела право увидеть.
 Я снова кивнул, не пытаясь скрыть улыбку. Сосредоточился на мече. Я старался не смотреть за Аббу на Дел, которая стояла через круг от меня в тени навеса Умира. Там застыло белое пятно слепящей парчи, но я заставил себя отвлечься от него. Я должен был думать о танце. Думать об Аббу. Думать о движении, сделанном мною много лет назад, которое едва не раздробило ему горло.
 — Приготовьтесь, — объявила Сабра.
 Я усмехнулся Аббу.
 — Ты ее и этому научил?
 — Танцуйте! — закричала Сабра.
 Я уже двигался.
 Но и Аббу Бенсир тоже.
 Настоящий круг для настоящего танца — такой как этот — пятнадцать шагов в диаметре, семь с половиной до центра. Но многие танцоры мечей, входящие со мной в круг, часто упускают из виду одну существенную мелочь: мои ноги длиннее чем их.
 Аббу, как и ожидалось, сделал семь с половиной шагов до центра. Мне хватило пяти.
 Я подхватил меч с земли.
 — Вот теперь можешь нас развлечь, — сказал я и рассмеялся ему в лицо.
 Разящий по-прежнему лежал на гравии. Я поднял ЕГО меч.
 — Не только моложе, но и умнее, чем ты, — поиздевался я. — Не говоря уже о том, что и быстрее…
 Он поднял Разящего: меч есть меч, от оружия не отворачиваются. Я позволил ему обхватить обмотанную кожаной лентой рукоять, замечая как меняется выражение его лица. Для меня потрясение уже прошло. Я давно смирился с потерей Разящего и знал, что он «мертв». Теперь он стал для меня только средством расстроить планы Сабры.
 — Ну, начнем, — предложил я, — и пусть все аиды вырвутся на свободу.
 Аббу и глазом не моргнул. Он молча пошел на меня с Разящим.
 Он танцевал хорошо. Просто потрясающе. Я жадно втянул воздух и в последнюю секунду успел отклониться, отбивая его сталь моею. И это только начало, а в таком случае что могло бы случится в конце?
 Гравий шипел и скрипел. Аббу вел меня на себя, точно на себя, дразня сверкающим клинком. Я поймал его удары, отвернул их, бросил сталь обратно на него. Его ловкость и быстрота были ненормальными.
 Назад, думал я, вот уже почти…
 Клинок с визгом ударялся о клинок. Поперечины сталкивались, цеплялись, и мы отрывали их друг от друга. Южане возбужденно кричали.
 Почти, думал я, еще два шага…
 Я позволил ему отогнать меня, потом парировал его атаку и начал свою.
 — Все, Аббу, — сказал я.
 Глаза Аббу сверкнули.
 Я усмехнулся, засмеялся, кинул выразительный взгляд на шрам, зарастивший дыру на его горле, повернулся, встал в знакомую ему позу, и приподнял локти, давая ему то, чего он неосознанно ждал. Что он вспоминал так много раз и отчего просыпался по ночам в холодном поту. Неловкое движение. Удар, который чуть не оборвал его жизнь.
 Путь он вспомнит все.
 Пусть он приготовится.
 Пусть он приготовится к защите, обдумает ответный удар…
 И я сорвал все его планы, потому что атаковать он уже не мог.
 Я намеренно разбил его меч.
 И намеренно разбил клятвы.
 Точно восемь шагов — мои ноги длиннее, чем у большинства Южан — и я был уже вне круга.
 Я был под тентом Сабры, отмечая быстроту с которой она вскочила. Определяя, как далеко она успеет удрать. Слушая ее внезапно охрипший голос, когда она звала охрану и бежала от меня по подушкам и шелкам.
 А потом я прижал Сабру к себе.
 И вовсе не для того, чтобы поцеловать.




 42


 Я сбил тюрбан с ее головы, вцепился в густые черные волосы и грубо запрокинул ее голову, чтобы все увидели хрупкое горло. Люди застыли, а я положил пальцы на шею Сабры и слегка надавил запястьем.
 Она издала задушенный крик и начала вырываться, пытаясь достать меня ногтями, и мне пришлось нажать посильнее.
 — Тебе выбирать, — сообщил я ей.
 Она снова задергалась, но, задохнувшись, безвольно опустила руки.
 — Это уже лучше, — я осмотрел двор, замечая раскрытые рты, широко открытые глаза и напряженные позы. Аббу все еще стоял в круге, держа в одной руке обломок Разящего, вторая половина меча валялась у его ног. Немного повернув голову, я увидел Умира, застывшего через круг от меня, и рядом с ним женщину в белом, уже готовую двигаться. Я заметил — и почувствовал — нервозность наемников Сабры, раздумывающих, что же делать.
 — И еще кое-что я возьму в дорогу, — объявил я. — Мне нужны две лошади — немедленно — и лучше если среди них будет мой гнедой… два Северных меча — если не возражаете, в ножнах… и одна Северная баска, — я посмотрел на Умира. — Развяжи ей руки и сделай это сейчас.
 Несколько секунд все тупо стояли на своих местах, потом Аббу швырнул на землю обломок Разящего. Меч, принадлежавший Аббу, лежал на гравии вне круга, где я его и бросил, когда бежал к Сабре. Тогда я даже не думал о стали. Мне хотелось схватить ее руками.
 Рукоять зазвенела, ударившись о камешки, и этот звук разбудил всех собравшихся. Люди начали шевелиться, бормотать. Умир перерезал веревку, стягивавшую запястья Дел, и Дел быстро отошла от него. Кто-то вывел из конюшни жеребца и хорошо знакомую гнедую кобылу. Еще кто-то положил к моим ногам две Северные яватмы. В ножнах конечно.
 — На лошадей, — сказал я.
 Дел быстро подчинилась. Она подошла к кобыле, села в седло и продела руки в петли перевязи. Широкие рукава зацепились за ремни и пряжки, но Дел грубо выдернула ткань, чем заставила Умира возмущенно вскрикнуть. Закончив, она повернулась, взяла повод жеребца и поставила гнедого боком ко мне.
 Я улыбнулся.
 — Твоя очередь, — сказал я Сабре.
 Она застыла, едва дыша, дрожа от напряжения и злости — я ощущал ее злобу через красный шелк по тому, как вздрагивало ее горло, хищно сжимались пальцы.
 — Элайя-али-ма! — закричал я. — На Юге даже танцор меча первого ранга знает, что это означает!
 Лицо Аббу посерело.
 — А ты знаешь? — тихо спросил он.
 — Три дня, — напомнил я. — Так записано в кодексе чести: все вы должны дать мне три дня…
 — Те из нас, кто произносил клятвы — да, но остальные…
 — Не имеет значения, — отрезал я. — Я беру с собой их танзира. Это заставит остальных дважды подумать.
 Он медленно покачал головой.
 — Какой же ты дурак, Песчаный Тигр.
 Я улыбнулся поверх головы Сабры.
 — Кое-что я знаю твердо: чтобы остаться в живых, надо приносить жертвы.
 — Такие?
 — Такие, — подтвердил я. — Нужно делать то, что приходится делать. Теперь все изменилось… меня это уже не заботит.
 Аббу выбросил кулак к небу.
 — Элайя-али-ма! — закричал он. — Клятвы чести разбиты! Среди нас нет больше Песчаного Тигра, никогда уже не войдет он в круг во имя Алимата. Элайя-али-ма!
 Все танцоры мечей подхватили его крик. Когда над двором нависла тишина, сначала Аббу, а потом и остальные медленно повернулись ко мне спиной.
 — Пошли, — бросил я Сабре и протащил ее по гравию к моему норовистому жеребцу, поджидавшему меня по соседству с кобылой.
 Дел, с совершенно белым лицом, держала повод гнедого так коротко, что он не мог сделать и шагу. С одного взгляда я убедился, что Дел цела и жеребец вроде бы тоже. Успокоившись, я снова занялся Саброй, застывшей в моих руках.
 — Пора ехать, — сказал я ей. Сабра открыла рот, но я успел сжать кулак и ударил ей прямо под челюсть, отчего ее голова запрокинулась назад. Этот прием на какое-то время должен был ее успокоить.
 Сабра обмякла. Я подхватил ее, перебросил лицом вниз через переднюю луку седла, и сел позади нее. Захватив пригоршню черных волос и рывком приподняв ее голову, я продемонстрировал всем ее вялое лицо.
 — Она еще жива, — сказал я ее евнухам. — Но обязательно станет мертвой, если кто-то вздумает преследовать нас.
 Я отпустил ее голову. Сабра свисала с седла, руки и ноги безвольно болтались. Одну ладонь я положил ей на поясницу, второй подобрал поводья и кивнул Дел.
 Она развернула кобылу и широкой рысью выехала из ворот. Я последовал за ней тем же аллюром, слушая шипение гравия под копытами.
 И жалея, что он не может заглушить крик, который наполнил весь двор:
 — Элайя-али-ма!
 Мы не теряли времени. Лошади шли по улицам широкой рысью, разгоняя прохожих. Вслед нам летели проклятья, но мы их не слушали. Нам нужно было как можно быстрее убраться из Джулы, подальше от наемников Сабры, потому что я знал, что очень скоро они очнутся.
 Дел повернулась ко мне.
 — Куда ехать? — быстро спросила она.
 — Вверх. В горы.
 Она внимательно изучила мое лицо.
 — С тобой все в порядке?
 — Будет, как только мы отсюда выберемся.
 Она кивнула и на одном из поворотов лабиринта больших глиняных зданий и хрупких хижин из обломков старых кирпичей придержала кобылу, чтобы поставить ее за жеребцом.
 Из внутреннего города мы переехали во внешний, где улицы были пошире и почище. Там я решился поднять жеребца в галоп, прижимая Сабру одной рукой к седлу и холке жеребца, чтобы не свалилась на повороте. Это был не самый удачный способ перевозки, но Сабра не оставила мне выбора. Я не сомневался, что она принадлежала к тому типу женщин, которые не подчиняются приказам даже перед лицом угрозы; скорее она бы плюнула мне в лицо, надеясь, что я убью ее. А поскольку это не входило в мои планы, пришлось просто ударить ее и унести.
 — Сюда, — предупредил я Дел и свернул жеребца в аллею, которая вела нас через тени снова к дневному свету. — Дальше все время прямо, — подковы звонко стучали и приходилось кричать. — Прямо в горы.
 — Сколько еще нам ее тащить?
 — Недолго. У меня на этот счет есть план, — я похлопал плотные ягодицы Сабры. — Мы заплатим ею за безопасный проход туда, куда нам нужно.
 — А куда нам нужно? — тут же заинтересовалась Дел.
 — Оставь эти заботы мне, баска. Я знаю, что делаю.
 — А я уже знаю, что если ты произносишь эти слова, нужно готовиться к неприятностям, — мрачно сообщила она.
 Я усмехнулся, сам удивляясь, почему замечание Дел доставило мне такое удовольствие.
 — Я вижу, Умир заставил тебя помыться.
 Дел усмехнулась в ответ.
 — Я вижу, Сабра о тебе не позаботилась.
 Ну вот и все; мы снова вернулись к старому.
 Наверх. Плотный песок под копытами лошадей сменился землей и паутиной травы, соединявшей зеленые островки. Появились кошачьи когти, тигриные когти, низкорослые деревья; бобовые стручки лежали среди камней, покрывавших землю. Мы подъезжали к горам и копыта лошадей то проваливались в грязь, то звонко стучали по выступам сланца и серо-зеленым гранитным валунам.
 Наверх. Пологий подъем становился круче, потом снова выравнивался, мы оставили позади первый склон и переехали на второй. Среди выступов сланца и гранита появились вкрапления дымного камня, крошившегося под копытами.
 — Сколько еще? — спросила Дел. — Здесь нет тропинки. Нам выше?
 — Да, выше. Нужно побыстрее избавиться от Сабры и ехать дальше.
 — Что ты собираешься с ней делать?
 — Увидишь.
 Дел промолчала, а кобыла упорно шла в гору. Обе лошади спотыкались, шатались, ноги у них разъезжались; они съезжали со склонов, но выравнивались и снова продолжали подъем. Жеребец подо мной рвался вверх, голова его была опущена, круп подобран, плечи напряжены, ноги проваливались сквозь мягкий грунт до твердой почвы. При каждом шаге он натужно постанывал.
 Вялое тело Сабры скользнуло на одну сторону. Я ухватил ее за волосы и шелковую ткань, затащил обратно и уложил понадежнее.
 — Она мертва? — спросила Дел.
 — Нет. Что нам пользы от безжизненного тела?
 — А что нам вообще от нее пользы?
 — Прояви терпение. Увидишь. Вообще-то… подожди. Остановись, — я остановил жеребца, оторвал полоску шелка от туники Сабры и связал ей запястья. — Почему я должен облегчать ей жизнь? — вслух удивился я и, закончив, сжал бока жеребца. — Все. Можно ехать дальше.
 Уехали мы недалеко, когда Сабра очнулась. Она пришла в себя, вздрогнув всем телом, и попыталась поднять свисающую голову.
 Я хлопнул ее по заднице.
 — Поосторожнее, танзир, если не хочешь, чтобы я уронил тебя головой вниз.
 Длинные волосы Сабры закрывали ее лицо. Говорила она невнятно, но смысл сказанного легко угадывался по тону.
 — Останови эту лошадь. Развяжи меня. Отпусти меня.
 Я фыркнул.
 — И не мечтай.
 Сабра мощно изогнулась, но я ухватил пригоршню волос и одежды, прежде чем она успела выскользнуть.
 — Отпусти, — повторила она.
 Я остановил гнедого и спихнул ее с седла. Пока она скатывалась, шелковая туника порвалась в нескольких местах. Связанные руки зацепились за перевязь и рукоять меча, и Сабра повисла, беспомощно болтаясь у бока жеребца. Пальцы ее ног едва доставали до земли.
 — Ну если ты настаиваешь… — я схватил ее за волосы, подтащил наверх, отцепил запястья и уронил ее на землю. Ноги Сабры подогнулись и она села, вскрикнув от удара.
 — Может ты и права, — сообщил я со вздохом, — наверное тебе лучше пройтись.
 Она выплюнула набор довольно грязной брани, видимо надеясь заставить меня покраснеть. Только это не так легко. Закончив ругаться, она заговорила более членораздельно, но с тем же презрением.
 — Ты нарушил их. Ты НАРУШИЛ их. Ты превратил в насмешку и клятвы, и кодекс чести.
 — Мне пришлось это сделать.
 — Теперь ты умрешь! — завизжала она. — Я ведь все знаю. Я даже знаю, как это случится, — Сабра хрипло расхохоталась, откидывая волосы с лица. — Они забудут обо всех своих делах, откажутся работать за деньги, лишь бы убить тебя, все танцоры мечей… ты для них теперь жертва. Они убьют тебя при первой же встрече…
 — Элайя-али-ма, — кивнул я. — Я все это знаю, Сабра.
 — Ты больше не танцор меча. У тебя нет чести. Ты нарушил кодекс. Ты сам отрекся от своего шодо и от чести.
 Я устало кивнул.
 — Меня не интересует, что еще ты знаешь.
 — Ты борджуни! — взвизгнула она. — Песчаный Тигр — борджуни… как ты теперь будешь жить? Как ты найдешь работу? Никто не наймет тебя… никто не попросит тебя танцевать. Ты теперь просто борджуни и будешь жить по законам борджуни!
 — Я буду жить по своим собственным законам.
 — Тигр, — позвала Дел. — Мы не одни.
 Я посмотрел наверх и кивнул.
 — А я уже начал удивляться, почему их еще нет.
 Сабра, сидя на сланце и дымчатом камне, повернула голову, чтобы посмотреть. Она увидела то же, что и мы: четырех воинов Вашни, в кожаных килтах и с ожерельями из фаланг пальцев, сидящих на невысоких темных лошадях.
 Сабра торопливо подползла поближе к жеребцу.
 — Вашни, — зашипела она. — Ты понимаешь, что ты сделал?
 — Много чего. Они — одна из причин, по которым я приехал сюда.
 — Это Вашни, дурак! Они убьют всех нас!
 — Всех они убивать не будут… разве только тебя, если откажешься им подчиниться, — я вынул одну ногу из стремени и толкнул ее в спину, чтобы не приближалась к жеребцу. — Не лезь к нему, Сабра. Он может искусать тебе лицо.
 Дел сидела тихо и так же тихо спросила:
 — Ты знаешь, что делаешь?
 — Очень даже, — усмехнулся я.
 — Прекрасно, — пробормотала Дел. — Значит я могу не беспокоиться.
 — Нет еще, — я наклонился, зажал в ладони длинные черные пряди и рывком поставил Сабру на ноги. — Это танзир Джулы, — объявил я.
 Четыре воина невозмутимо сидели на лошадях. Только килты и нагрудные украшения, они не носили даже сандалии. Черные волосы, гладкие от масла, у каждого были заплетены в косу и обвязаны мехом.
 Я улыбнулся воинам.
 — Это дочь Аладара.
 Темные глаза сверкнули. Все четверо одновременно начали спускаться к нам. Сабра обругала меня.
 — Я ни в чем не виноват, — ответил я. — Ругать можешь своего отца. Он надул их с договором, а потом его люди ловили молодых Вашни и отправляли их в шахты. Обычно Вашни без понимания относятся к подобным историям… Интересно, что они сделают с тобой?
 Сабра упражняла язык, пока Вашни не подъехали совсем близко. Тогда она замолчала. Она сидела на камнях, выворачивая руки, чтобы порвать связывающий ее шелк. Дорогой ярко-красный наряд был порван и испачкан, спутанные волосы закрывали половину лица, краска на губах смазалась. Вся она была растрепанная и жалкая.
 — Это Сабра, — повторил я. — Дочь Аладара, теперь она здесь танзир. Все дела, которые вы ведете с Джулой, можно обсудить с ней.
 Вашни даже не посмотрели на Сабру, они разглядывали меня. Дел, как женщина, удостоилась пары взглядов, но меня изучали внимательно. Потом подъехавший ближе воин приложил один палец к щеке.
 — Ты — Песчаный Тигр.
 Я кивнул.
 — Ты и эта женщина приходили к нам и раньше. Вы искали мальчика не Вашни, одного из рабов Аладара.
 «Эта женщина» ничего не сказала, но я почувствовал, как она напряглась. Я снова кивнул.
 — Он остался с Вашни, — сказал я. — Это был ЕГО выбор.
 Вашни посмотрел на Дел, отмечая светлые волосы, голубые глаза, меч. Он сделал быстрый знак рукой, смысл которого я не понял, но отлично поняли остальные воины. Трое медленно подъехали к Дел и окружили ее, отрезав от меня. Я застыл в седле, готовый выхватить меч, но взгляд вождя запретил мне двигаться.
 Каждый их трех воинов приблизился и коснулся плеча Дел. Только одно касание, потом полускрытый знак. После этого, не говоря ни слова, все они вернулись к четвертому.
 Он кивнул.
 — Ты одной крови с Оракулом — да озарит солнце твою голову.
 Обычное Южное благословение от Вашни я не слышал никогда, но сразу успокоился. Если они так уважают Дел, они не убьют нас.
 — Джамайл, — сказала она. — Он вернулся к вам?
 Это было как удар в живот. Я слишком поздно вспомнил, что Дел не слышала рассказа Сабры о том, как ее люди убили Джамайла.
 — Баска… — почти простонал я, но Вашни меня опередил:
 — Оракул мертв.
 Дел изумленно открыла рот, собираясь что-то сказать, но промолчала. Она долго стояла, плотно сжав губы и мрачно глядя в землю, а потом тихо сказала:
 — Значит, как только у меня появится время, я должна спеть его песню.
 — Прости, — пробормотал я. — Я хотел сказать тебе это сам.
 — А в чем дело? — заинтересовалась Сабра. — Что за скорбь по никчемному дураку? Вы верите во всю эту чушь об Оракулах и джихади?
 Я пожал плечами.
 — Теперь это не имеет значения. Так ведь?
 Вашни посмотрел на меня.
 — Ты убьешь дочь Аладара, так же как убил ее отца?
 — Я думал отдать ее вам в качестве компенсации за украденных Аладаром воинов, — признался я.
 Дел заговорила прежде чем они успели ответить. Ей давно уже надоело, что за все ее поступки отвечал я.
 — Тигр не убивал Аладара, — объявила она. — Я его убила.
 — ТЫ! — Сабра попыталась вырвать свои волосы из моего захвата, но быстро сдалась и изумленно уставилась на Дел.
 — ТЫ убила моего отца?
 — Он должен был заплатить, — отрезала Дел. — За Тигра. За моего брата. За всех остальных, — холодные голубые глаза гневно сверкнули. — Твой отец заслуживал смерти. Я рада, что мне удалось увидеть цвет его внутренностей.
 — Ты, — повторяла Сабра. — Ты, не он.
 Мне пришлось согласиться.
 — Не я. Но только потому что она меня опередила. Мало кто испытывал к нему нежные чувства.
 Сабра смотрела на Дел.
 — Ты, — снова прошептала она.
 Потом потянулась и схватила рукоять моего меча, пытаясь сорвать его с седла.




 43


 Жеребец яростно заржал и шарахнулся. Я выругался, затянул повод и вцепился в перевязь, но Сабра дернула ее на себя со всей силой своей ярости и перевязь оторвалась от седла.
 — Аид… — я успел наклониться и поймать ремни; жеребец подобрался, а потом встал на дыбы так, что я едва не вылетел из седла. Позицию вроде моей можно было назвать более чем ненадежной.
 Сабра кричала. Обеими руками сжимая рукоять, она пыталась вырвать меч из ножен. Я вцепился в перевязь и тащил на себя, но мне мешал разъярившийся жеребец. Он крутился, спотыкался, почти падал. Я висел у него на боку, не выпуская из рук ремни, но взбешенная Сабра снова дернула перевязь.
 Я окончательно потерял равновесие и упал. Одна нога ненадолго застряла в стремени, но вывернулась, когда жеребец отпрыгнул в сторону, и в полете я перевернулся. Я тяжело рухнул на камни, одна нога подвернулась, но мне удалось распрямиться и перекатиться на живот, так и не выпустив перевязь. Сабра тоже не сдавалась.
 Я обругал ее, но она не слушала. К тому времени она сумела уже наполовину вытащить меч.
 — Тигр! — закричала Дел. Краем глаза я увидел как сверкнул клинок Бореал, вырываясь из ножен.
 — Убей ее… — прохрипел я. — Она не должна касаться меча.
 Но Самиэль был уже на свободе.
 Я вскочил, вцепился в шелк, почувствовал укус стали, когда кончик скользнул по моему предплечью, но потянулся, чтобы схватить рукоять и оторвать от нее руки Сабры.
 — Сабра… Сабра, не надо… Ты не знаешь, что это.
 Но Сабра меня не слушала.
 — Отойди! — крикнула Дел. — Тигр, ты мне мешаешь, ты слишком близко.
 — Аиды, она взяла яватму…
 Что-то внутри меня вспыхнуло. Чоса Деи оживился и вырвался из темного угла, в который я загнал его. Он терпеливо дожидался своего часа и наконец-то его время пришло.
 Сабра вскрикнула. Она карабкалась по пластам сланца и завалам дымного камня так, что из-под ее ног летели комки грязи и осколки камней. Она пыталась оттолкнуть от себя меч, за который совсем недавно боролась. Влажная чернота поползла вверх по клинку, затемняя изгибы рун, потом затанцевала на перекрестье и забралась на рукоять. Помедлив, она робко коснулась пальцев Сабры.
 — Отпусти… — прошипел я. — Сабра, отпусти…
 Но Сабра не хотела. Или не могла.
 Конвульсии сотрясали мое тело. Я дергался, сжимался и тут же распрямлялся; боль была настолько чудовищной, что я начал стонать.
 Сабра визжала, не умолкая ни на секунду.
 Аиды, кто-нибудь, да заткните же ее…
 Чернота окрасила ее пальцы. Поднялась до запястий. И наконец убедившись, что это и есть тот шанс, надежда на который уже пропала, смело хлынула в ее тело.
 Визг резко оборвался.
 Чоса Деи внутри меня задвигался. Он не хотел больше робко выглядывать из своего угла. Он не хотел больше ждать. Он пошел прямо к сердцу и сжал его.
 Рот Сабры открывался, но она уже не издавала ни звука. Они сидела прямо, крепко сжимая меч, покачиваясь назад и вперед. Черные глаза открылись так широко, что вокруг зрачков видны были белки.
 Чоса Деи вошел в нее. Часть его, по крайней мере. Все остальное было во мне.
 Черты Сабры начали размягчаться, кожа оплывала, нос растекался по бокам, линия губ потеряла четкость. Сабра мучительно застонала.
 Из носа и ушей полилась кровь, руки, сжимавшие меч, распухали пока не раздулись как дыни. Чоса Деи заполнил все ее тело и понял, что оно мало для него.
 Моя грудь тяжело поднималась и опускалась: вдох, задержка, выдох. Я прополз по камням к дочери Аладара. Одной рукой я вцепился в перекрестье, а другой в ее запястья.
 — Отпусти ее! — прохрипел я. — Ты не сможешь войти в нее весь!
 Чоса Деи, скрывавшийся во мне, потянулся к моим рукам, чтобы через меч перебраться в Сабру, которую считал единственным средством спасения. Я чувствовал как он карабкается в перекрестье, забирается в рукоять, касается ее пальцев.
 Со стоном я отодрал ее руки от меча.
 — Нет, Чоса, — прохрипел я. — Я же сказал, ты не сможешь войти в нее весь.
 — Отпусти его! — закричала Дел. — Пусть он войдет в нее!
 — Она умрет… она умрет, а он освободится. Ты хочешь, чтобы он вырвался на свободу?
 — Пусть вырывается, лишь бы он вышел из тебя!
 Спасибо, баска.
 И Чоса кинулся обратно. Он и сам понял, что крошечное тело было для него непригодным. Рядом было другое. Гораздо больше. Гораздо сильнее. ЖИВОЕ тело.
 По крайней мере на этот момент.
 — Тигр, отпусти меч!
 Чоса вырывался из Сабры, стараясь побыстрее заполнить меня. Я отшатнулся, отталкивая меч, но понял, что опоздал. Клинок снова почернел и вслед за ним почернели и мои руки. Не успел я выругаться, как чернота захватила предплечья и поползла к локтям.
 — Гони его обратно! — кричала Дел. — Ты же это делал раньше, сделай снова…
 Ноги бессильно копали грязь, хотя я пытался подняться. Правое колено снова не сгибалось, желудок скрутился в плотный комок и полез в горло, я сжимал рукоять обеими руками, стараясь загнать Чоса обратно.
 Каким наслаждением было бы позволить ему спокойно войти в меня.
 Просто чудом мне удалось подняться на колени и поднять меч, рассекая острием воздух. А потом я обрушил клинок на сланец и гранит, раскалывая сильными ударами выступы дымного камня.
 Снова, снова и снова. Сталь звенела в протесте.
 — Назад… — шептал я, — назад…
 Мне нужно было собрать все силы, чтобы ударами загнать Чоса Деи назад, и чтобы представить себе эти удары, я избивал сталью твердую плоть Южных гор.
 — Назад…
 — Назад…
 — Назад…
 — Прекрати… — резко потребовала Дел. — Тигр, остановись…
 — Назад… назад… назад…
 — Тигр, хватит!
 — Назад, — упрямо шептал я, — назад…
 Одно слово слилось в песню. Молебствие. Похожее на те, что мы запоминали в Алимате, чтобы научиться быстро собираться.
 Только мы не пели. Поют обычно Северяне. Мы, на Юге, к этому не привыкли.
 — Тигр… перестань…
 — Назад, — приказал я.
 И на мою голову обрушилось что-то тяжелое.
 — Прости, — прошептала Дел.
 Но мне было уже все равно.
 Я очнулся в очень неприятном положении, чувствуя постоянное движение и кровь, прилившую к голове.
 — Что ты со мной сделала? — пробормотал я.
 Дел ехала впереди на кобыле, держа повод жеребца.
 — Я привязала тебя к лошади.
 Это я и сам понял.
 — Аиды, баска, ты могла бы посадить меня нормально, а не перекидывать через седло как кусок мяса!
 — Но ты же вез так Сабру.
 Я пошевелился и выругался. Лежать животом на седле было совершенно неудобно, к тому же с Саброй я поступил милосерднее — я не привязывал ее запястья и лодыжки к стременам.
 — Дел, а как насчет короткой остановки? — прохрипел я.
 — У нас нет времени.
 — Времени на что? О чем ты? Дел, в аиды, что все это значит?
 — Шака Обре, — сказала она.
 — Шака… — повторил я, чувствуя как сжимается желудок. — Дел, ну сжалься…
 — Это для твоей же пользы.
 — Какая мне от этого польза?
 — Посмотри на свои руки, — предложила она.
 Я посмотрел. Мертвенно-бледная кожа знакомо шелушилась, голубоватые ногти отслаивались.
 — О боги, снова, — простонал я.
 — Они объяснили мне, куда идти.
 — Кто объяснил? Да о чем ты?
 — Вашни. Они рассказали мне, как попасть туда, так что туда мы и едем.
 — Рассказали тебе как попасть куда? Дел, о чем ты говоришь?
 — Как попасть к Шака Обре.
 Я вздрогнул.
 — Ты знаешь, где он?
 — Я же сказала, они мне объяснили.
 — Откуда Вашни знать, где Шака Обре? И зачем им рассказывать об этом тебе?
 Она в первый раз повернулась в седле и посмотрела на меня. Лицо ее совсем побелело.
 — Они знают, потому что всегда знали. И никогда не делали из этого тайны. Просто Шака Обре никого не интересовал, и их о нем никто не спрашивал. Мне они все рассказали, потому что я — сестра Оракула. И еще они сказали мне, что поскольку ты Чоса Деи — не знаю, правы ли они, но Вашни в этом уверены, — она пожала плечами, — я должна отвезти тебя туда и заточить в горе.
 — Заточить меня в горе! — воскликнул я. — Но я же не Чоса Деи. Я это я. Ты не пыталась им все объяснить?
 — Ты не видел, что случилось. Они видели, а Вашни очень суеверны.
 Я скрипнул зубами, стараясь удержаться от крика.
 — Я не видел… я сам в этом участвовал.
 — Прости, — сказала она. — Но только на таких условиях они отдали тебя мне, а не убили на месте… я объяснила, что нам нужно найти Шака Обре и они позволили мне отвезти тебя к нему.
 — Но теперь-то ты могла бы меня развязать. Вашни же здесь нет.
 — Они пообещали следить, чтобы убедиться, что я довезла тебя, — она помолчала. — И сама доехала.
 — И ты меня собираешься оставить меня в таком виде?
 — Они сказали, что будут СЛЕДИТЬ, Тигр!
 — Они точно знают, где он?
 — Утверждают, что знают. Они мне объяснили, как ехать, — она помолчала, пока кобыла карабкалась по крутому склону, и тихо добавила: — Они сказали, что один раз водили туда Джамайла.
 — Джамайла, — изумленно повторил я.
 — Ему снились странные сны. Языка у него не было и он не мог ничего объяснить, тогда они решили отвести его к Шака Обре, — она пожала плечами.
 — Когда он вышел, он заговорил. У него не было языка, но он говорил.
 — Как?
 — Я не знаю. Но ты же сам слышал его в Искандаре.
 — Да, но… — я был просто зачарован. — Как это могло случиться?
 Кобыла упрямо лезла вверх. Жеребец от нее не отставал.
 — Вашни утверждают, что Шака Обре научил его говорить, чтобы он мог разнести слово о джихади по всему Югу и подготовить людей к приходу мессии, — Дел посмотрела на меня. — Если Шака способен на такое, наверняка он сможет освободить твой меч.
 — Будем на это надеяться, — вздохнул я и перешел к больной для меня теме: — Это ты меня ударила?
 — Мне пришлось. Ты пытался разбить меч.
 — Разве?
 — От этого все стало бы еще хуже. Чоса уже вернулся в яватму, а ты продолжал лупить мечом по камням, стараясь его разбить. Если бы тебе это удалось, Чоса вырвался бы на свободу.
 Я нахмурился.
 — Я этого не помню.
 — Мне кажется, что ты тогда и имени своего не помнил, — Дел заставила кобылу обойти каменную пирамиду. — Поэтому я и ударила тебя рукоятью меча.
 — Большое спасибо.
 — А теперь мы едем к Шака Обре, где ты сможешь освободить свой меч.
 — И себя самого.
 — И себя самого.
 — А нельзя мне ехать туда вверх головой?
 — Я не хочу по пути спорить с той частью Чоса, которая скрывается в тебе, — отрезала она.
 — Аиды, баска, я не Чоса.
 — Сейчас может и нет.
 — Дел…
 Она не дала мне высказаться.
 — Ты не все знаешь. Вашни сказали мне, что чем ближе мы будем подъезжать к Шака, тем сильнее будет становиться Чоса.
 Возразить было нечего.
 Вяло свисая с седла, я с грустью обдумывал свое положение. Почерневшие ногти, мертвая кожа… больное колено (снова)… седло под животом. Мышцы ныли, суставы не сгибались, я устал. Мне нужны были акиви, бочка горячей воды и здоровое тело, в котором не жил бы Чоса.
 — Аиды, — простонал я. — Когда же все это кончится?
 — Скоро, — пообещала Дел.
 Легче мне от этого не стало.




 44


 Дел внимательно изучала мое лицо.
 — С тобой все в порядке? — осторожно поинтересовалась она.
 Я старательно прочистил горло и демонстративно потер запястья.
 — Знаешь, после того, как тебя несколько часов везли, перекинув через твое же собственное седло на твоей же лошади, могут возникнуть некоторые неприятные ощущения.
 — Я спрашивала не об этом, — отрезала она. — Но если это твой ответ, значит с тобой все в порядке, — она выжидательно помолчала и хмуро заглянула мне в лицо. — С тобой правда все в порядке?
 — Нет, — честно признался я. — Ты ведь хочешь, чтобы я вошел туда, правильно?
 Под «туда» я подразумевал тот самый рот, который появлялся в моих видениях, когда я лежал в цепях во дворце Сабры. Широкое отверстие с почерневшими краями; вход в гору.
 Лошадей мы остановили внизу, на ровной песчаной площадке где они могли заняться делом, если не имели ничего против сухой Южной травы. Мы с Дел, следуя полученным ею указаниям, вскарабкались по склону и остановились перед входом в пещеру. Именно в эту дыру загнал Чоса Деи брата — с тех пор она не изменилась. Шака Обре был совсем рядом.
 Он, или то, что от него осталось.
 Нога Дел соскользнула, и ей пришлось ухватиться за камень, чтобы не упасть.
 — Шака Обре должен быть там. Они мне так и рассказывали: изломанный, потрескавшийся дымный камень. Вход в пещеру похож на открытый рот. Видишь? Вот губы, а внутри зубы.
 По спине пробежал неприятный холодок.
 — Мне он не нравится, баска.
 — Вход узкий, но потом стены расходятся, — настаивала она. — Многие побывали в первой пещере.
 Я старался не замечать щипки в желудке.
 — ПЕРВОЙ пещере?
 Она пожала плечами.
 — Дальше они не ходили.
 — Но нам надо идти, правильно?
 Она снова пожала плечами.
 — Если мы хотим найти Шака Обре, придется на месте выяснить, что делать дальше.
 Я глубоко вздохнул, задержал дыхание и резко выдохнул. Кожа начинала чесаться.
 — Знаешь, это очень похоже на шахту.
 — Аладара?.. А-а, — они поняла и кивнула. — Хочешь я войду первой?
 — Нет, не хочу. Я вообще не хочу, чтобы кто-то туда входил. Не ты, не я.
 — Тогда поехали отсюда, — неожиданно согласилась Дел. Решительно развернувшись, она чуть не упала на осыпавшихся камнях и уже медленно и осторожно начала спускаться к лошадям.
 — Дел… — растерянно крикнул я.
 Она остановилась и посмотрела на меня.
 — Решай сам, — сказала она. — Это в тебя забрался Чоса Деи.
 Я с досадой откинул ногой камень.
 — Я вошел в убежище Кантеада. И в Гору Дракона, и там спас тебя. Если ты дашь мне всего минуту, я войду и сюда.
 Она снова поднялась по склону, сражаясь с осыпающейся землей и обломками дымного камня.
 — Если хочешь…
 — Все нормально, Дел, — я пригнул голову и решительно пробрался мимо «губ» в первую пещеру.
 «Рот» оказался совсем маленьким. И очень, очень холодным. Я застыл у входа и сразу почувствовал, как поднимаются волосы на затылке и на руках — там, куда не успел добраться Чоса.
 Меня начинало трясти и я никак не мог понять, то ли очнулся Чоса, то ли это была моя нормальная реакция на пещеры и тоннели.
 — Тигр? — Дел остановилась рядом со мной и в пещере стало совсем темно. — Это… здесь?
 — Похоже на то, — пробормотал я и сделал шаг к дневному свету, а Дел вглубь горы. — Ну вот и все, мы здесь побывали. Теперь с чистой совестью можем ехать…
 — Шака Обре не может жить здесь, — возразила Дел, осматриваясь. — Это же просто трещина в скале.
 — Мне холодно и здесь очень темно. Пошли отсюда, дело сделано.
 — Подожди, — попросила она и взяла меня за руку. — Здесь действительно очень холодно.
 — Ну я же сказал. Пошли.
 — Но почему? Это Юг. Почему здесь как на Севере?
 — Может нам это только кажется, — я шарахнулся к выходу, отталкивая удерживающую меня руку. — Больше нам здесь делать нечего.
 — Тигр, подожди, — Дел опустилась на колени и прижала ладонь к полу.
 — Здесь слишком холодно… и влажно.
 — Ну и что? — я нетерпеливо осмотрелся. Пещера была крошечной, с низким каменным потолком. Если бы мы с Дел взялись за руки и вытянули их, мы бы ударились суставами о стены. — На Юге есть вода, баска… иначе все Южане давно убрались бы отсюда.
 Она провела ладонью по стене. Влажную скалу покрывали трещины и щели, уходившие в темноту. Дел скрылась в глубоких тенях и негромко вскрикнула.
 Я резко повернулся к ней.
 — Что с тобой?
 — Отойди.
 — Что сделать?
 — Отойди. Ты загораживаешь свет.
 С неохотой я отошел от выхода и в крошечную пещеру попали солнечные лучи. Я сразу понял, что хотела показать мне Дел.
 Первая пещера именно ею и была: первой. Человек, вошедший в пещеру, своим телом закрывал вход, и поэтому проход в задней стене был незаметен. Узкий тоннель вел глубже в гору.
 От одного взгляда на него волосы вставали дыбом.
 — Вряд ли это то, что нам нужно, — выпалил я.
 Дел, все еще стоя на коленях в бесценном бурнусе Умира, внимательно посмотрела на меня.
 — Как ты себя чувствуешь?
 — Больным от всего этого.
 — Нет. Как ты себя ЧУВСТВУЕШЬ?
 Я вздохнул и честно попытался выдавить улыбку.
 — Он что-то совсем затих.
 — Мы должны быть очень близко к Шака, а Вашни говорили, что рядом с ним Чоса станет сильнее, — удивилась она. — Интересно, почему он не действует?
 — А мне неинтересно. Я от этого просто счастлив, — я шагнул к Дел и потянул ее за руку. — Пошли отсюда, баска.
 Она вырвала рукав — и руку.
 — Я пойду дальше. Ты можешь остаться здесь или уехать, как хочешь… если не пойдешь со мной.
 — Ты не знаешь, что там.
 В полутьме я едва разглядел ее улыбку.
 — Шака Обре, — сказала она и повернулась, чтобы войти в проход.
 Темнота быстро поглотила ослепительно белую парчу. И Дел вместе с ней.
 — Аиды, — пробормотал я. — Ну почему она всегда так поступает?
 — Тебе придется снять перевязь, здесь очень мало места, — сообщило мне искаженное эхо.
 — Как и в твоей голове.
 Но я сказал это очень тихо, чтобы она не услышала, в это же время стаскивая с себя перевязь. Я обмотал ремни вокруг ножен и пошел за Дел.
 Вспоминая все знакомые ругательства.
 Когда я догнал ее, она сидела, сгорбившись, на коленях на каменном полу. Одной рукой она сжимала ножны, обкрученные перевязью, а другой ощупывала щели в стене.
 — Это лед, — сообщила она.
 — Лед? — тупо переспросил я.
 — Пощупай сам.
 Уворачиваясь от каменных выступов, которые так и норовили впиться в голое тело, я опустился на пол рядом с ней. На мне была только набедренная повязка и посидев минуту на холодном камне, я торопливо перебрался на корточки.
 — Аиды! Я чуть не отморозил себе гехетти.
 Дел улыбнулась.
 — Это лед, — повторила она и засунула пальцы в щель. Поковыряв там, она поднесла кончики пальцев к моим глазам.
 Я посмотрел и даже потрогал. Да, лед. Недоверчиво покосившись на Дел, я сам запустил палец в щель и вытащил холодные крупинки. Лед был плотный, ничуть не подтаявший.
 — Как кристаллы Пенджи — твердые, острые и сверкающие.
 — Только это настоящий лед, — Дел сжала пальцы. — Как в ледяных пещерах недалеко от Стаал-Уста.
 — Но мы на Юге.
 Она пожала плечами.
 — Шесть месяцев назад я бы сказала, что это невозможно. Но те же шесть месяцев назад я бы с такой же уверенностью заявила, что нам никогда не придется разыскивать Южного волшебника с просьбой освободить меч.
 Я хмыкнул.
 — Пока мы просто теряем время, обсуждая невозможность увиденного.
 — Но это странно, — не успокоилась она. — Откуда на Юге ледяная пещера?
 — Может она осталась с тех времен, когда не было Южной пустыни и Северных снежных полей… а Юг и Север были единым миром, — я осторожно поднялся и потер затекшую шею. — Дальше пойдем?
 Дел встала, пригнулась и шагнула в полутьму.
 Я остановился потому что идти дальше не мог. Я застыл, слегка наклонившись вперед, сжимая в одной руке ножны, и почувствовал, как неровно бьется сердце.
 Я не мог ДЫШАТЬ.
 — Баска…
 Дел бормотала что-то далеко впереди. Она не знала, что я остановился.
 Я закрыл глаза, стиснул зубы, провел предплечьем по лбу, стирая капли пота, и больно ударился локтем о камень. Тихо выругавшись, я прижался к стене и попытался справиться с собой.
 Он знал. Чоса все знал.
 Голова кружилась, перед глазами мелькали темные точки, их становилось все больше и больше. Если бы я мог видеть и дышать…
 — Тигр? — эхо прилетело издалека — Дел наконец-то поняла, что идет одна. Я услышал глухой удар, тихие ругательства, и Дел появилась из темноты, потирая макушку.
 — Что случилось?
 Борясь с удушьем, я попытался объяснить.
 — Он здесь… Шака совсем рядом.
 Она забыла об ушибе и внимательно посмотрела мне в глаза.
 — Куда идти?
 — Есть только… одна дорога… если не назад… — я тяжело сглотнул.
 — Здесь… трудно… дышать…
 Дел нахмурилась и подошла ближе.
 — Ты можешь идти дальше?
 — Не могу… но должен, — пробормотал я.
 Она помолчала, а потом осторожно положила руку мне на плечо.
 — Я клянусь, никогда больше я не оставлю тебя одного, — серьезно сказала она. — Тогда, в Пендже я поступила неправильно. Я уехала в оазис только потому что надеялась этим заставить тебя поехать за мной. Оазис был совсем рядом. Тигр… — Дел шагнула еще ближе и заглянула мне в глаза. — Я очень хочу, чтобы ты избавился от Чоса и снова стал самим собой, но я не хочу, чтобы тебе было больно. Если для тебя это слишком тяжело…
 — Нет, — выдохнул я. — Мне бывало и хуже… Просто… все навалилось… сразу. Это место… Чоса… и Шака… и этот вес сверху… — я снова провел предплечьем по лбу. — Если бы я мог дышать…
 Теплые пальцы Дел легли мне на грудь.
 — Не торопись, — мягко сказала она. — У нас есть время.
 Борясь за каждый глоток воздуха, я просто кивнул и жестом предложил ей идти дальше.
 — Я пойду за тобой, — выдохнул я.
 Впереди появился слабый свет. Он отражался от кусочков льда и растворялся в глубоких щелях.
 — Это где-то вперед, — сказала Дел.
 Я сжимал яватму в ножнах и шел за Дел, роняя капли пота. Почему-то очень хотелось задержаться и посмотреть, превратятся ли эти капли в лед. Ноги окоченели и каждый шаг давался с трудом, но я не жаловался. Дел тоже была без сандалий.
 Белая парча засияла в ярком свете. Дел остановилась и повернулась лицом в тень, ко мне.
 — Здесь большая трещина в скале, — сказала она. — Довольно широкая… уходит вверх по потолку. Там свет, свежий воздух. Хочешь пройти первым?
 — Дело не в этом, — прохрипел я. — Это не страх перед пещерами — я о нем уже забыл. Это… другое. Это… сила.
 — Сила? — насторожилась она.
 — Ты не чувствуешь ее?
 — Есть какое-то странное ощущение.
 Я кивнул.
 — Это сила.
 — Тебе плохо?
 — Ты имеешь в виду… как обычно? — я пожал плечами. — Я так замерз, что больше ничего не чувствую.
 Дел улыбнулась.
 — Бедный Тигр. На мне, по крайней мере, бурнус Умира. Хочешь поделюсь?
 Я хмыкнул.
 — Оставь его себе. Я не любитель бисера и перьев, независимо от их цены.
 — Хочешь пройти первым?
 — Да, — я скользнул мимо нее, добрался до щели и шагнул к дневному свету.
 И к Шака Обре.
 — Аиды… — простонал я и упал на колени. Я уронил перевязь, ножны и меч, мучительно закашлялся. — О боги… Дел…
 Она тоже вошла, сделала шаг и застыла. Изумленно осматриваясь, она с благоговением прошептала что-то на Высокогорном.
 — …уходи… — выдохнул я, — убирайся… уходи…
 Шака Обре был везде.
 Сила сбивала с ног. Я попытался подняться, но мои судорожные толчки не к чему не привели. Я лежал на животе, вжавшись щекой в крупный светлый песок, и блеск ледяных кристаллов слепил меня. Закрыть глаза я не мог.
 — …баска… — простонал я.
 Дел не двигалась. Было светло почти как днем. Это и был день: мы стояли под открытым небом. Только я не мог взглянуть наверх, потому что не мог двигаться.
 Пальцы сжались, руки дернулись, ноги зарылись в песок.
 — Это Шака, — прошептала Дел.
 Это я и сам знал.
 — Шака везде.
 Это я тоже знал.
 — Я не вижу его, но он здесь. Я чувствую силу… — она шумно вдохнула. — Значит вот какой вкус у магии?
 Откуда, в аиды, мне знать? Я был слишком занят попытками заставить легкие работать, чтобы думать о каком-то вкусе.
 Дел опустилась на колени рядом со мной.
 — Это Чоса, да?
 — Шака, — прохрипел я. — Он знает… он знает о Чоса…
 Теплая ладонь мягко коснулась моей спины.
 — Ты можешь подняться? — тихо спросила Дел.
 — Я так устал, что даже пытаться нет сил.
 — Сейчас, — Дел обхватила мое плечо и попыталась меня поднять. — Я помогу…
 И помогла. Я заставил себя приподняться и рухнул у стены. Камень замораживал спину, но отодвинуться я не мог. Я прижал подбородок к коленям и положил одну руку на живот. Мышцы соскучились без работы и очень хотели задергаться в судорогах.
 — Мы принесли его сюда, — выдохнул я. — Чоса… мы принесли его сюда…
 — Нам пришлось, — сказала она.
 Я перекатил голову по острому камню.
 — Мы совершили ошибку. Они разорвут меня на куски, Шака и Чоса… аиды, это ошибка.
 — Тигр, — она коснулась моего колена. — Мы должны были прийти сюда. Ты не мог провести остаток жизни, сражаясь с мечом. Рано или поздно ты проиграл бы и Чоса захватил бы твое тело.
 — Он меня уже захватил. Он захватил меня, а Шака его… — я скривился. — Не понимаешь? Один из них обязательно проиграет, а меня они зажали между собой.
 — Я не могу поверить, что Шака рискнул бы тобой, — возмутилась Дел. — Благодаря ему Джамайл начал говорить.
 — Тогда почему бы ему не вылечить меня? — я заполз вверх по стене и наконец-то уселся прямо, запрокинув голову, чтобы увидеть открывающую небо трещину в массивном теле горы. — Помоги мне, Шака! Чтобы я тоже мог сразиться с Чоса!
 Эхо металось по расщелине. Когда оно затихло, я молча посмотрел на Дел.
 Она отошла от меня, встала в середине расщелины, запрокинула голову и прищурилась, глядя на ярко-голубое небо. Солнечный свет омывал парчу и Дел казалась невесомым призраком.
 Полюбовавшись на небо, Дел осмотрела высокие стены, нахмурилась и проследила взглядом линию, где скалы встречались с песком. Потом она наклонилась, набрала в ладонь кучку светлых песчинок и долго рассматривала их.
 — Песок Пенджи, — наконец объявила Дел. — Крупный, полный кристаллов… — она снова осмотрелась. — Кто-то сделал для нас круг.
 Я хмыкнул.
 — Нет. Просто скала так раскололась.
 — Круг, — повторила Дел и дошла до дальней стены. — Шесть с половиной шагов, — пробормотала она.
 — Видишь? Не точно. В настоящем круге их пятнадцать, — мне стало легче и я заставил себя подняться. Ругаясь, я приковылял к валявшейся на песке перевязи и поднял ее, хотя все мое внимание было приковано к Дел.
 Она обошла расщелину, проверяя трещины и щели в стенах ловкими, ищущими пальцами.
 — Настоящий ЮЖНЫЙ круг — пятнадцать, а у меня ноги длиннее.
 Я посмотрел на нее, встал поустойчивее и снова запрокинул голову. И недоверчиво прищурился. Может быть скала треснула случайно, а может быть ее расколола магия. Магия привела сюда Шака. Магия могла сделать и круг.
 Дел правильно отмерила, расщелина была чуть больше пятнадцати Южных шагов в диаметре, а значит немного превышала размеры настоящего круга. По форме она напоминала высокую башню, с широким основанием, постепенно сужавшуюся к вершине. Стены были сложены из темного дымного камня, но лед разрисовал щели и трещины белыми узорами, сверкавшими в солнечных лучах. Вдоль стен, по спирали, поднимались к небу широкие выступы. В их расположении угадывалась четкая система, хотя вырезаны они были из грубого, неровного камня. У основания расщелина была круглой, а пол, как и обычный Южный круг, покрывал толстый слой песка. Оставалось только поднять меч и провести формальную линию.
 Чего я уже никогда не смогу сделать.
 Дел задержалась у очередной трещины, изучила ее пальцами, взглянула на песок и застыла, словно затерявшись в раздумьях.
 — Что с тобой? — не выдержал я.
 — Я так и знала, — выдохнула она, не глядя на меня. — Если бы его удалось выманить…
 Я посмотрел на нее повнимательнее.
 — Дел…
 Она покачала головой, закрыла глаза, еще немного подумала и решительно повернулась ко мне.
 — Как ты себя чувствуешь?
 Я забеспокоился и решил, что безопаснее будет ответить вопросом.
 — А как ТЫ себя чувствуешь?
 Она посмотрела сквозь меня, пробормотала что-то себе под нос на Высокогорном диалекте, которого я не знал, прикусила нижнюю губу так, что та побелела и отпустила ее. Кровь прилила обратно.
 — Решено, — объявила она.
 — Баска… — начал я, но продолжать не стал, потому что она меня не слушала. — Мне лучше, Дел. А в чем дело?
 Дел вынула свой меч и откинула к стене перевязь и ножны. Легко и точно она вонзила кончик меча в песок и начала рисовать круг. Двигаясь рядом с линией, она тихо говорила сама с собой, не замолкая ни на секунду. Концы соединились у трещины, через которую мы вошли, и меч оторвался от песка.
 — Что ты делаешь? — спросил я уже наверное в сотый раз.
 Дел стояла неподвижно. Сверху ее обмывали солнечные лучи и от этого светлые волосы сияли. Она медленно поднимала меч, пока он не занял знакомую позицию: рукоять у левого бедра, сжимая ее обеими руками; левый локоть отведен, чтобы легче было держать равновесие; покрытый рунами меч диагональный вспышкой рассекает ее до правого плеча; клинок слегка наклонен в выразительном вызове.
 — Бери свой меч, — приказала она.
 Только тут я понял, что оказался в центре нарисованного Дел круга.
 — У тебя песчаная болезнь?
 — Бери, — повторила она.
 Я чуть не засмеялся.
 — Но ты сама говорила, что больше мы не должны танцевать друг против друга этими мечами. Ты всегда уверяла, что это опасно.
 — Так и есть, — согласилась она и голубые глаза прищурились. — Подними меч, Тигр. Это настоящий танец.
 Она не шутила.
 — Я не могу, — прошептал я.
 — Сможешь.
 — Элайя-али-ма. Я нарушил данные мною клятвы, баска. Я запятнал свою честь, — я уже кричал, потому что любое напоминание об этом больно ранило.
 — Я думал, это ясно. Особенно тебе.
 — Этот танец не имеет никакого отношения к вашим традициям. Здесь, в этом месте, элайя-али-ма — ничто. Мы будем танцевать танец начала и танец конца.
 — Я не буду.
 — Бери свой меч, Песчаный Тигр, — холодно приказала она. — Давай разберемся с этим раз и навсегда.
 — У тебя песчаная болезнь, — прошептал я.
 Ветер зашипел в щелях за моей спиной. Он подергал светлые взъерошенные волосы и откинул их с лица, потом пронесся под мечом, добрался до бурнуса. Тяжелые складки взлетали, заворачивались; парча хлопала об острые выступы стен. Подкладка окутывала Дел как сияющие доспехи: стекло, латунь, золото и мириады ярких перьев. Ценный бурнус Умира осветил скрытую в его складках женщину и незаконный круг.
 За ее спиной сверкнул лед, поймавший отблеск солнечных лучей и меча.
 — Потанцуй со мной, Чоса Деи, — предложила она. — А я станцую за твоего брата.




 45


 Молча я подобрал перевязь и меч, повернулся и вышел из круга…
 Попытался выйти. Едва моя нога коснулась линии, неизвестная сила отбросила меня обратно в круг. Я неизящно растянулся, навзничь рухнув на песок.
 Когда пыль улеглась и я снова смог видеть — не говоря уже о том, чтобы дышать — я сел. Выплюнув грязь изо рта, я растерянно посмотрел на изогнутую линию в песке, которая вполне определенно дала мне понять, что выходить из круга не позволено.
 — Ты не сможешь выйти, — подтвердила Дел. — Когда мы входили сюда, нас пропустила охрана, но обратно она нас не пропустит. Тебя точно.
 Я повернул голову и посмотрел на нее.
 — Чоса не ставил охрану вокруг круга.
 — Правильно. Это сделала я. Или вернее Шака, — она пожала плечами. — А ты думал, что он позволит Чоса спокойно уйти, а сам останется в плену?
 — Я ничего не думал, но надеялся, что ко мне будут относиться с большим уважением. И кстати, Дел, почему ты так уверена, что Шака Обре здесь и существует какая-то охрана? Я ничего не вижу.
 — Во-первых, не каждая сила видима. А во-вторых, разве не ты первым почувствовал присутствие Шака?
 Я как мог скрыл свое раздражение и небрежно стряхнул песчинки с подбородка.
 — Я одного никак не могу понять: как ты умудрилась поставить охрану вокруг круга.
 — С помощью Бореал. Я подумала, что Шака Обре согласится принять любое воплощение, раз у него нет тела. У Чоса тоже, поэтому он и хочет получить твое.
 Я хмыкнул.
 — Я приберегу свое мнение.
 Дел не ответила. Она быстро опустила меч, вонзила его в песок как в ножны и выскользнула из бурнуса. Южный закат складками растекся по лежащей у стены перевязи, а Дел вырвала меч из песка и переступила линию.
 Теперь мы были связаны. Я: охраной и мечом. Дел: честью и клятвами.
 Все по правилам танца: без сандалий, на мне только набедренная повязка и ожерелье, на Дел — Северная туника. В руках у каждого меч.
 Я поднялся, вынул Самиэля из ножен, выбросил из круга перевязь и повернулся лицом к Делиле.
 — Наш последний танец едва не стоил нам обоим жизней.
 Дел слабо улыбнулась.
 — Тогда мы были молоды и глупы.
 — Хотел бы я стать старше и мудрее. Но ты можешь лишить меня этой возможности.
 — Больше никаких отсрочек, Тигр, — мягко предупредила Дел. — Мы пришли освободить твою яватму. Давай очистим клинок, может тогда удастся забыть о его позоре.
 — И о моем, — пробормотал я.
 — И о твоем, — согласилась она.
 Я сделал два шага в сторону и повернулся.
 — Тогда начнем, — бросил я и не готовясь поднял Самиэля.
 Начало было безобидным, мы еще не решили, проверять нам друг друга на физическую силу или на умение тонко владеть клинком. Каждый атаковал неохотно, мечи встречались и расходились; сталь прижималась к стали и клинки тут же отскакивали, чтобы близость не заставила ужесточить танец. Мы двигались медленно, несвязно, неумело; такими никто и никогда не видел нас в круге, потому что оба мы боялись.
 Мы оставляли следы в песке, разбрасывая сверкающие кристаллы. Клинки столкнулись, разошлись, снова сошлись, но уже через секунду мы растащили их. Дел помедлила с ударом, а потом тихо начала песню.
 — Подожди… — вмешался я.
 Но Дел не стала ждать.
 Аиды, если она начинает петь… баска, не делай этого. Потому что тогда танцевать придется всерьез… а я этого НЕ ХОЧУ. Я не хочу оживлять Стаал-Уста.
 Дел пела очень тихо. В глубине стали клинка медленно разгоралось жемчужно-розовое свечение.
 Клинки зазвенели и снова разошлась. Я почувствовал, что ее удары стали сильнее; запястья работали с напряжением. В воздухе все чаще появлялся быстро таявший след; отблеск яватмы, выкованной и благословенной по всем Северным ритуалам, которые связывали человека так же как знакомые мне клятвы Алимата.
 — Танцуй, — прошипела Дел. — Давай же, Чоса… танцуй…
 — Тигр, — сказал я. — Дел, это я, Тигр.
 — Танцуй, Чоса. Или ты не можешь?
 Я обрушил свой клинок на нее, почувствовал силу в ее ответе и снова отдернул меч.
 — Дел, ты что, пытаешься вызвать его?
 На ее лице заблестели капли пота.
 — Выходи и танцуй, Чоса. Или у тебя на это сил не хватит? Ты не умеешь держать меч? Не знаешь, как рисуют узоры в круге?
 — Он не танцор меча. Он волшебник.
 — И волшебники могут танцевать. Чоса Деи умеет переделывать. Разве он не может подстроиться под тебя? Он не может использовать твое тело как свое? Не решится танцевать против женщины?
 — Аиды, баска… — я отпрыгнул, пригнулся под ударом, выпрямился и поймал клинок клинком. Сталь взвизгнула. Я разбил атаку, практично отбрасывая ее меч назад, на нее, отвечая физической силой.
 — Что ты пытаешься сделать?
 — Я танцую, — сказала она, — просто танцую. Но Чоса Деи, как мне кажется, танцевать не умеет.
 И Дел снова начала петь, ярче окрашивая свой клинок.
 Зрение помутилось. Расщелина перед глазами расплылась, я видел воспоминания о древних битвах, о волшебниках, использующих в войне силу такую могущественную, что она могла переделывать горы.
 Внутри меня Чоса Деи тихонько засмеялся.
 — Не делай этого! — закричал я.
 Дел запела громче, и Чоса зашевелился, услышав ее.
 — Не надо, баска… — выдохнул я, узнавая знакомые судороги. Пот сбегал по груди, животу и пропитывал набедренную повязку.
 — Не делай этого со мной, баска… не заставляй меня…
 Ее удары стали запутаннее, они переплетались с моими и неожиданно выскальзывали из хитрого узла. Я остановил ее атаку и торопливо оттолкнул клинок.
 Передышка была недолгой. Клинки снова встретились, наполняя звоном расщелину. Ну что ж, если она хотела танцевать…
 Внутри меня Чоса заинтересованно выглянул из своего угла.
 Бореал сияла жемчужно-розовым светом. Меч взлетал в воздух, оставляя за собой светящийся след — отблеск сияния рун, клинка и силы.
 Я начал злиться. Я не хотел этого танца. Не хотел этого противостояния. Я старался даже не задумываться о такой возможности, потому что сразу вспоминал танец в Стаал-Уста, когда Дел и я в круге использовали силу, ловкость и хитрость. Мы танцевали не щадя себя, зная, что так много — ТАК МНОГО — решал этот танец. Мы показали все, на что были способны, танцуя до изнеможения, потому что должны были танцевать. Потому что танцору его же тело не позволит остановить танец, а гордость не позволит сдаться.
 Мы танцевали, Делила и я. Дразнили друг друга сталью, нанося обманные удары в лица и горла, стараясь показать, что мы способны на большее, но в душе зная, что довести удар до конца никогда не осмелимся. Мы вошли в круг не для танца смерти, как Аббу и я. Мы должны были танцевать до конца, пока Чоса не будет побежден, а меч очищен.
 Мы покрывались потом, ругались, насмехались друг над другом, кусали губы и сплевывали кровь. Следы от ног в кристаллическом песке становились все глубже, мы напрягали ноги, чтобы передать силу в руки. Я отбивал ее тонкие ловкие удары одной физической силой, пока пока она не устремилась на меня с быстротой и легкостью и не начала дразнить, находя открытые места и демонстративно приостанавливая клинок в нескольких дюймах от цели.
 Самиэль завизжал, царапая Северные руны. Шум от танца оглушал и на равнине, а в расщелине его многократно усиливало эхо.
 Я поймал ее клинок на свой, развернул и растащил мечи, тихо ругая ее за то, что она привела нас сюда. Я давно перестал задумываться, даже ненадолго, кто из нас лучше. Это просто не имело значения. Мы, конечно, любили поспорить на эту тему, но только чтобы подразнить друг друга. В глубине души каждый понимал, что правду он никогда не узнает.
 Дел шла ко мне, негромко напевая. Северная сталь сверкала в лучах солнца, стекавших на дно расщелины, и отбрасывала вспышки на выступы стен. Гроздья кристаллов, песка и льда блестели в щелях и трещинах. Солнце смотрело на нас сверху как милосердный судья.
 Песня стали наполнила расщелину, поднимаясь вдоль выступов дымного камня. Мы атаковали, зная, что каждый удар будет перехвачен и отведен. Потому что ни один из нас не хотел смерти другого. Мы хотели только конца: Дел — чтобы освободить клинок и меня, а я — чтобы освободиться от тяжести на душе, причиной которой был не Чоса, а мое бесчестие.
 Элайя-али-ма связывает тех, кто хочет быть связанным. И много лет назад я связал себя с миром танцев мечей тем, что прошел все семь рангов танцора и изучил должные ритуалы, а после этого принял клятвы крови перед легендарным шодо Алимата. Я знал, что был достоин этой чести, несмотря на мое детство. В тот день я уничтожил чулу и стал Песчаным Тигром.
 Которого я сам и погубил, выйдя из круга Сабры и нарушив клятвы.
 Элайя-али-ма. Это мой последний круг.
 — Танцуй, — прошипела Дел, разрезая воздух, потом неожиданно отводя клинок в сторону и перехватывая мои удары.
 Такие тонкие приемы требовали невероятного мастерства и сильных, гибких запястий. Я разрывал узоры ее клинка где только мог, разрезал висевшее в воздухе руническое сияние, и вдруг заметил, что Самиэль наполнился знакомым черным светом и чернота уже начала подниматься по клинку.
 — Нет! — закричал я и отвел Самиэля в сторону. Клинок Дел сразу обнаружил брешь в моей защите и ужалил меня в предплечье. Я почувствовал на коже горячие капли, они стекали на песок.
 Чоса проснулся.
 — Танцуй! — крикнула Дел и воспользовавшись моим невниманием снова уколола меня в руку.
 Я отшатнулся, но устоял и отбил ее атаку. Я видел как чернота поднимается, разливается по перекрестью, облизывает рукоять и пальцы.
 Я пошатнулся, чуть не упал и торопливо сглотнул кислый комок, подкативший к горлу.
 — Вот так! — закричала Дел. — Выходи и танцуй, Чоса!
 Волшебник, получив приглашение, вырвался из своего угла и помчался к мечу, пожирая себе дорогу через кости, а я отчаянно кричал.
 — Выходи и танцуй! — прошипела она.
 — Дел… нет…
 — Перед тобой Шака Обре. Помнишь его?
 Я вздрогнул. Сила вытекала из моих рук в клинок. Меч стал черным — полностью черным.
 И я внезапно опустел.
 Я упал на колени и подняться уже не мог. Меч Дел прижался к Самиэлю и Дел застонала от усилия.
 — Отпусти! — прохрипел я.
 Бореал вспыхнула и погасла, поглощенная чернотой Чоса.
 — Нет! — закричал я. — Баска, отпусти! Брось свой меч! Не позволяй Чоса касаться его!
 Но Дел не отпустила. Дел не бросила.
 Чоса Деи, который с самого начала не скрывал, что ему нужен меч И женщина, начал подбираться по стали к рукам.
 — Вот так, — крикнула Дел.
 — Баска, отпусти…
 Она нанесла последний удар, который я не смог сдержать, и Самиэль взлетел в воздух, острием разрезав Дел запястье. Шатаясь и едва не падая, она пошла к краю круга. Кровь из раны капала на кристаллический песок и над песком поднимался дым.
 — Уничтожена… — изумлено прошептала она, глядя на Бореал.
 — Брось ее! — закричал я.
 Кровь потекла на линию.
 Почерневшая Бореал дрожала в руках Дел.
 — Это я, Шака, — прошептала она.
 Порыв ветра унес дым, и я увидел, что там, где кровь Дел упала на границу круга, песок выровнялся — круг разомкнулся. Дел, шатаясь, сделала шаг к стене, воткнула Бореал в покрытую льдом трещину, которую перед началом танца так внимательно изучала… надавила на нее, глубже загоняя клинок… и дернула рукоять налево с такой силой, что сталь раскололась.
 Я уронил Самиэля в тот же момент, что и Дел Бореал.
 — Баска… нет…
 Чоса освободился от меча. Чоса освободился от меня. Чоса освободился от всего, кроме Шака Обре.




 46


 Подул легкий ветерок и песчинки начали подниматься в воздух. Они отлетали от стен, попадая в круг, и снова ударялись об острые камни пока в трещину, через которую мы забрались в расщелину, не ворвался ураганный ветер, обрушив всю свою мощь на каменные стены и на наши тела. Ветер стонал как Северная баньши-буря, зарываясь в окаймленные льдом щели в дымном камне, сморщившемся от магии Чоса.
 Я сплюнул, поднял руку, пытаясь защититься, и упал на колени, когда ветер пронесся по кругу. Набедренная повязка была слабой защитой; песок царапал кожу, а яростные порывы сбивали с ног.
 — Дел! — позвал я. Но она не ответила. Облака песка клубились в воздухе и я не видел дальше вытянутой руки. — Баска, где ты?
 Мои слова затерялись в вое ветра. Я слышал их сам только потому что знал, что говорю.
 Я устало прикрыл глаза, и веки тут же покрылись слоем песка. Кристаллы Пенджи терзали мою спину, а я отвернулся от трещины, сгорбился и, заставив себя не думать о жалящем песке, представил круг в тот момент, когда Дел воткнула Бореал в трещину и расколола клинок. Я увидел, где находилась она и где стоял я, медленно и осторожно сделал несколько шагов, наклонился и коснулся мускулистой ноги.
 — Дел!
 — Тигр? — она вскочила и ее руки обхватили меня. — Тигр, я ничего не вижу!
 — Я тоже. Пошли, держись… нужно найти бурнус Умира… вот он.
 Я накинул бесценное одеяние на нас обоих и прижал Дел к себе, чтобы бурнус покрывал наши головы и плечи. Под плотной тканью ветер завывал не так пронзительно и песок не забивал глаза.
 — Он крутится, — прокричала Дел, перекрывая шум. — Песок, он крутится…
 — Как пыльный демон, — согласился я. — Вихрь. Иногда их видят на краю Пенджи… не знаю, что они такое, но на Юге к ним привыкли. Рано или поздно они рассыпаются сами, но этот… — я покачал головой. — Мне не верится, что он природный, и он слишком большой.
 Ветер завыл пронзительнее. В воздухе появились блестящие шары, они крутились и потрескивали. Песок плотным слоем покрывал стены расщелины и летел по спирали к небу в свисте ветра, застревавшего в щелях дымного камня. Ноющие уши заложило; я зажал их руками. Из носа потекла кровь.
 — Это они… — прокричала Дел. — Это Шака Обре и Чоса Деи.
 — Думаешь они немного повздорили? — поинтересовался я, сжимаясь под бурнусом. — Мне все равно, кто это — я хочу только, чтобы они это прекратили, — я раздраженно промокнул нос и поплотнее обернул бурнусом плечо — ветер сумел вырвать у меня угол ткани и взбешенно хлопал ею.
 — Смотри, — закричала Дел.
 — Я ничего не вижу, баска!
 — Смотри, — повторила она.
 Прищурившись, я взглянул и выругался. Песок по-прежнему уносился к небу, кристаллы поднимались вверх, попадали в солнечные лучи и ослепительно сверкали над нашими головами.
 Но воздух наполняло что-то еще. В песке появлялись вкрапления оранжевого, красного, желтого.
 — Что это? — растерялся я, а потом расхохотался. Я протянул руку и поймал перо. — Бурнус Умира рвется!
 Голова Дел выглянула из складок.
 — Разве? Точно. Ой, Тигр, нет…
 Я продолжал смеяться.
 — Тигр, столько труда! — желтое перо залетело под бурнус и застряло в спутанных волосах Дел. — Столько стараний, заботы…
 — На наши яватмы стараний и заботы ушло больше, — отрезал я и высунул голову из-под бурнуса. — Дел, похоже ветер стихает.
 Я не ошибся. Пронзительный вой затих, пыльный демон выдохся, унеся из расщелины весь песок до последней крупинки. Под нашими ногами был темно-коричневый дымный камень. В расщелине остались только Дел, я и перья.
 И Северные яватмы, одна из которых была сломана.
 Я помог Дел подняться и распутал складки полинявшего бурнуса.
 — Насчет Бореал… — начал я.
 Дел прикрыла мне рот ладонью.
 — Слушай!
 Я послушал и убрал ее пальцы.
 — Тихо.
 — Слишком тихо.
 — После этого визга что угодно покажется слишком тихим.
 — Слушай! — прошипела она.
 Часть выступа отвалилась и рухнула рядом с нами, разбившись на множество осколков. За ней другая.
 — Вон отсюда! — крикнул я, подталкивая Дел к трещине. — Аиды, бежим!
 Стены крошились и осыпались.
 Мы помчались к трещине, я пропустил Дел вперед, она вылезла в темный тоннель, а я сделал шаг и остановился. У противоположной стены расщелины на каменном полу осталась лежать моя яватма.
 — Тигр! — Дел выглянула из трещины, схватила меня за руку и дернула так, что мое правое плечо проскребло по острому выступу.
 — Там Самиэль…
 От стен расщелины откалывались глыбы дымного камня и рушились на ее дно, где разбивались на куски, каждый из которых мог бы убить лошадь.
 — Тигр, бежим!
 — Подожди, — тупо пробормотал я, разглядывая падающие камни. — Подожди, Дел. Знаешь, я все это видел…
 — Тигр! Ты теряешь единственный шанс! — она снова дернула меня за руку.
 — Но я видел это… это тоже тройственное будущее…
 — И ты видел как мы погибаем, или оба или кто-то один. Бежим.
 Я очнулся.
 — Все, Дел. Бежим… вперед, по тоннелю.
 И Дел побежала. Пригибаясь, изворачиваясь, наклоняясь, мы пробирались к выходу по узкому проходу, а камни вокруг нас двигались, переделывая форму горы. Я знал, что расщелина уже исчезла, ее заполнили обломки. Потолок тоннеля трещал, угрожая обрушить весь свой вес на наши спины.
 Я бился о стены локтями и коленями, раз или два ударился головой, но жаловаться не приходилось — Дел было не легче. Мы пробирались по бесконечной узкой щели дымного камня и наконец-то достигли маленькой пещеры у входа — мы вырвались из прохода в тусклый свет, а оттуда в день.
 В спешке мы не смотрели, на что наступали. Мы просто бежали подальше от горы, скользя, иногда падая, помогая себе руками. Ругаясь, выплевывая грязь, задыхаясь, мы покатились по склону, не чувствуя как в кожу впиваются острые камни.
 В конце концов, падение прекратилось и мы свалились на ровную площадку, где оставили лошадей. Не успев перевести дыхание, мы приподнялись, чтобы посмотреть на то, что осталось от горы.
 Пыль еще висела в воздухе. Теплый ветерок играл цветными перьями — я разглядел красное, желтое и оранжевое.
 Мы ждали, сдерживая дыхание. Пыль — и перья — опустились.
 День был тихим и ясным.
 Я упал лицом в грязь, жадно засасывая воздух, а потом торопливо его выдыхая. От этого мое лицо покрылось серой коркой, но я не обращал на нее внимания. Я был жив, а грязь была пустяком.
 Дел слабо похлопала меня по плечу и перевернулась на спину. Локон грязных волос упал мне на локоть.
 — Сделано, — прохрипела она. — Яватма свободна от позора.
 Несколько секунд я был слишком занят дыханием и не решался тратить его на ответ, а потом выдохнул, всхлипнув от смеха:
 — …конечно, а теперь попробуй ее оттуда выкопать…
 — Но она очищена. Твоя яватма чиста, — объявила Дел и минуту выравнивала дыхание. — И ты тоже чист.
 — Не сказал бы, — возразил я, полюбовавшись потеками пота на серой коже.
 Дел слабо дернула плечом.
 — Чист от Чоса Деи.
 Я почувствовал себя немного лучше, умудрился перевернуться на спину и даже сесть, упираясь локтями в колени. Отдышавшись, я осмотрелся и вытер окровавленные губы. Дел лежала рядом, я взглянул на нее и не удержался от смеха.
 — Что? — сразу насторожилась она.
 — Видела бы ты себя. Ты вся в перьях, — я вытащил одно перо и показал ей. — Грязная, песчаная курица, которую можно ощипывать.
 Дел села.
 — Где?
 — В основном в волосах. Вот, — я выдернул другое перо.
 Сердито бормоча себе под нос, Дел начала изучать волосы, вытаскивая перья из узлов.
 Я повернулся и снова посмотрел на гору.
 — Шака Обре и Чоса Деи… — повторил я и неприятный холодок скользнул по позвоночнику. — Как ты думаешь, что там случилось?
 — Думаю они выдохлись, как и обычные песчаные демоны, — Дел тоже взглянула наверх и прищурилась, чтобы глаза не слепило солнце. — Это ведь ты у нас особо чувствителен к магии. Скажи: они там?
 Я внимательно посмотрел на гору, ожидая, что волосы зашевелятся, а желудок скрутит, но ничего не произошло. Потный, грязный и уставший, я лежал на земле, но чувствовал себя просто замечательно.
 — По-моему нет.
 — Куда они могли пропасть?
 Я пожал плечами.
 — Куда пропадает магия, когда лишается дома.
 Дел резко обернулась ко мне.
 — Магия без дома… — повторила она.
 Прозвучало это странно и вызвало странные ощущения, но разобраться в них я не успел. Мое внимание привлекла вспышка у горизонта. Я позвал Дел.
 — Смотри, там, далеко.
 Дел посмотрела.
 — Зарницы.
 — В это время года? Зарницы бывают по ночам в конце лета, жар поднимается от земли и освещает небо. Это что-то другое.
 Дел вгляделась пристальнее.
 — Думаешь…
 Я пожал плечами.
 — Не знаю. Но оба они были уже только сущностями… может это последний отблеск силы: треск в воздухе и вспышки света.
 Дел поежилась.
 — А почему у Чоса в Горе Дракона было тело, а у Шака нет?
 — Не знаю. Но судя по тому, как безжалостно Чоса расправлялся с жителями Ясаа-Ден, могу предположить, что он украл его у первого же человека, которого сумел заманить к себе. Шака такое даже в голову бы не пришло.
 — И все это ты видел в песке? Это тоже наше тройственное будущее?
 Я хитро улыбнулся.
 — Я видел множество будущих и все они были тесно переплетены. Понимаешь, трудно разглядеть подробности, если ты сам в центре происходящего… и если твои воспоминания теряются в воспоминаниях Чоса…
 — я пожал плечами. — Я никак не мог разобраться, что происходило со мной, а что с ним. Я могу только с большой вероятностью утверждать, что серьезных потрясений в нашем будущем не ожидается, — Дел задумчиво ковыряла пальцем в пыли, и я накрыл ее ладонь. — Ладно, теперь объясни мне, зачем ты разбила Бореал?
 — Это был единственный шанс, — не глядя на меня, ответила Дел, — но и на него я почти не надеялась. Я подумала, что если Чоса освободится в кольце охраны, даже своей собственной охраны, Шака сумеет уничтожить его или по крайней мере пересилить. Но пока Чоса был в тебе, надеясь получить твое тело, ты не смог бы сломать Самиэля. Так что оставалась Бореал, — Дел пожала плечами, словно защищаясь. — Я решила выманить его, завлечь в свою яватму во время танца… и потом сломать ее.
 — Но… Бореал…
 Дел упорно ковыряла песок.
 — Мне она уже не нужна. Моя песня закончена, пора начать новую.
 — Баска…
 — Хватит об этом, — тихо попросила она.
 Я кивнул, уважая ее желание, и поднялся на ноги. Устало выругавшись, когда колени издали знакомый треск, я похромал к жеребцу.
 — Ну, старина, все-таки ты меня не бросил, — я похлопал побелевшее от засохшего пота плечо. — Ты не струсил в этих аидах и честно ждал меня.
 Жеребец помотал головой и фыркнул, обдав меня слюной.
 — Спасибо, — мрачно сказал я. — А что случилось с кобылой?
 Жеребец не ответил, но я и сам догадался. Она наверняка оборвала повод и умчалась к подножию горы, испугавшись грохота камней или воя ветра. Там она и будет стоять, пока не придет человек и не поведет ее за собой — типичное для лошади поведение.
 Я снова похлопал гнедого по плечу.
 — Через что мы с тобой только не прошли… Лучше и не вспоминать.
 — Тигр! — позвала Дел. — Мы не одни.
 Я обернулся и посмотрел на нее.
 — Где?
 Она показала.
 Я обошел жеребца, одной рукой проводя по крупу и размышляя по пути, как хорошо иметь меч — любой меч, а потом понял, что оружие не понадобится.
 — Мехмет! — крикнул я. — А ты что здесь делаешь?
 Мехмет усмехнулся. Шафрановый бурнус и белый тюрбан, которые он носил, посерели от пыли.
 — Песчаный Тигр, — уважительно произнес он, — да озарит солнце твою голову.
 — У меня песчаная болезнь? — предположил я. — Или я просто умер?
 — Ни то, ни другое. Я есть я. И я здесь.
 Я мрачно кивнул.
 — От этого мне значительно легче. Так как ты сюда попал?
 — Старый хустафа умер, — спокойно объяснил Мехмет.
 Я совсем растерялся.
 — Я… мне жаль. Я хочу сказать… — я беспомощно махнул рукой. — Он был хорошим стариком.
 — Он был стар и время его истекло, — невозмутимо сообщил Мехмет, поднимаясь по склону на нашу площадку. — Я оставил акетни внизу.
 — Ты привел сюда и ИХ?
 — Хустафа сказал, что я должен это сделать. Отсюда все начинается.
 — Что начинается?
 — Ты должен передать мне послание, — объявил он.
 Я прижал ладонь к груди и недоверчиво переспросил:
 — Я?
 Мехмет кивнул.
 — Хустафа сказал: джихади.
 — Но… — я замолчал и покосился на Дел, которая продолжала вытаскивать перышки из волос, словно важнее дела в мире не было. — Мне нечего тебе сказать, — объяснил я Мехмету.
 Он был совершенно безмятежен.
 — Хустафа бросал песок и видел, что так будет. Он приказал нам ехать сюда, чтобы мы нашли тебя и ты передал нам послание.
 — У меня нет никакого послания… Аиды, лошадь, это обязательно делать здесь?
 Жеребец пошире расставил задние ноги и начал поливать землю. Я отскочил, спасаясь от потопа, и под монотонное журчание зашагал по песку. Жеребец стоял на краю площадки, и вниз по склону потекли желтые ручьи.
 — Конец этому будет? — раздраженно поинтересовался я, но гнедой и ухом не повел.
 — Послание, — напомнил Мехмет.
 — Я же сказал, нет у меня… — я уставился на склон. Поток из-под ног жеребца сначала тек широкой рекой, потом разделялся на узкие речушки, заполнял трещины в земле, затекал в углубления, тащил за собой мелкие камешки и обтекал крупные.
 Узоры в пыли. Я увидел каналы и стоки. Линии переплетались, наполняясь водой и разнося ее по всей земле.
 — Вода, — тупо сказал я.
 Мехмет вежливо ждал.
 — Вода, — повторил я, потом торопливо осмотрелся, нашел подходящую ветку и начал рисовать узоры.
 — Тигр, — позвала Дел. — Что ты делаешь?
 Я слышал как она подходила к краю площадки, как из-под ее ног сыпались камешки, но не ответил, потому что дело, которым я занимался, было слишком важным. Я рисовал узоры.
 Дел остановилась рядом со мной и молча стала наблюдать.
 Закончив, я взглянул наверх. На меня смотрели две пары глаз: черные и голубые.
 Я засмеялся им.
 — Понимаете?
 — Нет, — хором ответили они.
 — Потому что вы слепые. Потому что все мы уже много лет слепые, — я поднялся и отбросил ветку. — Все очень просто. Посмотрите внимательнее. Что вы видите? Что это?
 — Моча в пыли, — не задумываясь, сообщила Дел.
 — Я же сказал, вы слепые. Что еще?
 — Линии.
 — И моча в линиях. Непонятно? — я уставился на них. — Нужно только пустить воду в линии, а линии сделать большими и глубокими. Выкопать каналы. Вода есть на Севере — нужно привести ее на Юг!
 — Привести воду с Севера? — ошеломленно повторила Дел.
 — Постепенно. Отвести от рек, потоков… выкопать для нее русла по всему Югу, — я усмехнулся, пожав исцарапанными плечами. — И тогда песок превратится в траву.
 Мехмет упал на колени, плюнул на руку, приложил ее к песку и провел линию через лоб.
 — Джихади, — прошептал он.
 Я снова пожал плечами.
 — Ну это как смотреть.
 Дел переводила взгляд с меня на жеребца, потом вытащила из волос еще одно перо — красное — и запустила его в воздух.
 — Я думаю, у тебя песчаная болезнь, — решительно объявила она.
 — Джихади, — повторил Мехмет.
 Довольный сам собой, я подарил Дел хитрую усмешку.
 — Я превратил песок в траву и это оказалось совсем нетрудно.
 — Но если ты так мудр, о джихади, — протянула она, скептически выгибая бровь, — объясни же, что нам делать теперь?
 Я перестал улыбаться и неохотно признал:
 — Пока не знаю, но придется что-нибудь придумать.
 — Ты пойдешь с нами! — оживился Мехмет. — Идем с акетни. Если понадобится дойти до Севера и привести воду…
 Я жестом заставил его замолчать.
 — Подожди. Во-первых, это не так легко. Одни вы это не сделаете. Вам понадобятся люди. Много людей. Придется выкапывать новые колодцы, искать новые источники… строить каналы для воды… Но сначала придется убедить племена, танзиров и всех остальных, что это надо сделать.
 Мехмет кивнул.
 — Все начинается с одного человека. Он услышал слова джихади. Но он передаст их другим людям, и люди пойдут за ним.
 — Ты представляешь, сколько времени на это уйдет? — попыталась охладить его пыл Дел.
 — Но у нас есть время, — не сдался Мехмет. — И теперь у нас есть будущее, — он приложил ладонь к сердцу. — Да озарит солнце твою голову.
 — Во-вторых, — продолжил я, — мы не пойдем с тобой. У нас с Дел возникла… маленькая проблема. И мы покидаем Юг.
 — Покидаем? — повторила Дел.
 Я продолжал разговаривать с Мехметом.
 — Из-за этой проблемы мы не можем остаться.
 Но Дел разговор не закончила.
 — Тигр, куда мы можем уехать с Юга? Север для нас закрыт. Что ты придумал?
 Я невозмутимо беседовал с Мехметом.
 — Так что все это придется делать тебе и твоему акетни. Поговори с людьми, сходи в племена. Скажи им то, что я сказал тебе, — я помолчал. — Передай им слова джихади.
 — Тигр… — сердито прошипела Дел, — куда, в аиды, нам податься?
 Я хлопнул Мехмета по плечу.
 — Хустафа был неплохим стариком. Я рад, что познакомился с ним, — я повернулся к жеребцу и отвязал его. — Всего наилучшего твоему акетни, — крикнул я вслед Мехмету.
 — Тигр!
 Я забрался на жеребца и повернулся к Дел.
 — Ты едешь? Вставляй ногу в стремя.
 Дел смотрела на меня с земли, уперев руки в бедра.
 — Сначала ты скажешь мне, куда мы едем.
 — За горами, на берегу океана стоит город Хазиз, — я наклонился и взял Дел за руку. — Залезай, баска. Мы зря прожигаем здесь день.




 47


 Благодаря специфике моей работы я встречал самых разных женщин. Одни пленяли красотой, другие отталкивали уродством, остальные были чем-то между этими крайностями. Но когда ОНА вошла в душную, грязную кантину и скинула с волос капюшон белого бурнуса, я так и не вспомнил никого, с кем мог бы сравнить ее.
 Все мужчины, сидевшие за столами, замолчали и застыли. Они смотрели на нее.
 Чудо в белом бурнусе стояло на пороге и через всю кантину разглядывало меня глазами голубыми, как Северные озера… только теперь я знал этот цвет не по слухам.
 Я вытянул ноги, усмехнулся и удовлетворенно вздохнул, когда она подошла к моему столу.
 — Я продала кобылу, — сказала она, — договорилась с капитаном корабля и купила запасы в дорогу, — она покосилась на полные фляги, сваленные на столе. — Я позволю тебе взять акиви.
 — Я и сам собирался, — проворчал я, поднимаясь. Я собрал ремни фляг, накинул их на плечи и жестом предложил Дел показывать дорогу.
 — Так куда мы теперь?
 — На корабль.
 — Нет, я хотел спросить куда мы плывем?
 — А-а, — Дел пробралась через толпу рыбаков. — Ты же говорил, что тебе это безразлично.
 — Мне это совершенно безразлично, я спрашиваю из любопытства.
 — Единственный корабль, отплывающий завтра, направляется к месту под названием Скандия.
 — Как?
 — Скандия.
 — Никогда не слышал.
 — Я тоже.
 Я натолкнулся плечом на мужчину, извинился, обошел хромую женщину.
 — Скандия? — неожиданно переспросил я.
 — Да.
 — Что-то знакомое, — я сделал два широких шага, спохватился и подстроился под Дел. — По-моему, так называл меня чужеземец в Джуле? Ты еще говорила, что он похож на меня?
 — Скандиец. Он спросил, не скандиец ли ты, — Дел остановилась и заглянула мне в лицо. — Мы думали, что это имя… а может он имел в виду место? Он подумал, что ты с его родины?
 Я тоже остановился и долго смотрел на нее. Это была новая, неожиданная возможность. Мне нужно было обдумать так много, что я сдался.
 — Ну хорошо. Выясним все на месте, раз уж все равно туда плывем, — поверх ее плеча я осмотрел пристань и громады парусов. — Это наш корабль?
 Она обернулась.
 — Нет. Рядом.
 Я нахмурился и пожевал губу. Ни одно из этих сооружений доверия не внушало.
 — Пошли, — сказала Дел, подталкивая меня. — Все будет хорошо.
 На закате мы стояли рядом на пристани и, глядя на неспокойную черную воду, рассуждали о будущем.
 — Ты думаешь, мы правильно поступаем? — тихо спросила Дел.
 Я пожал плечами.
 — Не знаю. По-моему, выбирать нам не приходится.
 Она вздохнула.
 — Наверное ты прав.
 Я постарался вложить в голос хоть толику оптимизма.
 — Кроме того, подумай о странах, которые мы увидим, о людях, которых мы встретим. О новых приключениях.
 Дел покосилась на меня.
 — Вот все это тебя никогда не интересовало.
 Я прижал руку к сердцу и оскорбился:
 — Ты просто ранишь мои чувства. Ты высказываешь обо мне совершенно четкое суждение и категорически отказываешься предположить, что можешь ошибаться.
 Дел фыркнула.
 — Я тебя слишком хорошо знаю.
 Еще немного подразнив друг друга, мы погрузились в неловкое молчание. Корабль скрипел, качался и терся о причал. С твердой землей его соединяла только широкая деревянная доска и он нетерпеливо ожидал рассвета, когда и мы с Дел поднимемся на борт.
 Я яростно поскреб шрамы песчаного тигра почерневшим ногтем большого пальца.
 — Посмотри на это с другой стороны — у нас появляется шанс начать все сначала.
 — Тебе это не понравится, — отрезала она.
 Я воинственно выгнул бровь.
 — А почему ты так уверена?
 — Уверена. Ты слишком долго был Песчаным Тигром, а теперь тебе придется жить анонимно.
 — Ано… как?
 Дел улыбнулась.
 — Это когда никто не знает, кто ты.
 — Аиды, какая разница? Я был шишкой и джихади. И то, и другое принесло мне одни неприятности, — и в результате я стал борджуни — только вслух я это не сказал.
 Дел посмотрела мне в лицо и на секунду сжала мой локоть.
 — Прости, Тигр. Хотела бы я, чтобы все было по-другому.
 Я равнодушно пожал плечами.
 — Акиви уже пролили… Да и вообще, Дел, я сам сделал этот выбор. Никто не держал нож у моей спины и не приказывал разбить круг. Я пересек
 линию по своей воле. И никто не сможет отрицать, что мой план не сработал.
 Она отвернулась и тихо подтвердила:
 — Сработал.
 — И кроме того… — продолжил я, но не закончил.
 Дел подождала, потом мягко напомнила:
 — Кроме того что?
 — Это не дом. Уже не дом. Это не тот Юг… — я замолчал и задумался.
 — А может и тот, просто я не могу жить так дальше. Раньше, когда мы только вернулись с Севера, до Искандара, мне было хорошо. Я чувствовал себя дома. А потом был Искандар, и старый хустафа бросал песок, а потом Аббу и Сабра, и все остальные… — я вздохнул. — Я не мессия. Идея пришла мне в голову случайно. Может что-то получится, а может и нет, эти каналы с водой. До этого мог додуматься каждый, но получилось так, что именно я, — я пожал плечами. — И теперь все встало на свои места. Джихади это не божественный посланец и не святой… он — избитый и уставший танцор меча, который никогда уже не сможет войти в настоящий круг… — я резко замолчал, пристально вглядываясь в расплывчатые контуры корабля, качавшегося в полутьме на волнах. — Кроме того, ты потеряла больше, — добавил я, когда справился с голосом. — Ты снова лишилась Джамайла.
 — Да, — тихо сказала она.
 — И своей яватмы.
 — И ты, — парировала она.
 Я покачал головой.
 — Меч никогда не значил для меня так много, как для тебя. Ты прекрасно знаешь это, баска.
 Она слепо смотрела на корабль, потом молча повернулась и ушла. Я не стал ее останавливать — иногда от этого человеку только хуже. Ночную тишину нарушил долгий, прерывистый вздох. Он оборвался внезапно, словно человек захлебнулся им. Дел лежала ко мне спиной и я почувствовал, как вздрогнуло ее тело. Я приподнялся, повернулся, взял ее ладонь в свою и, сильно сжимая, прижал к груди.
 — Это глупо, — прошептала она.
 — Нет.
 — Это только меч.
 — Ты плачешь не из-за него.
 Она сглотнула задушенный смешок.
 — Тогда почему я плачу? Я спела свою песню для Джамайла, с этим покончено. Это я понимаю. Теперь он сможет спокойно перейти в другой мир,
 — она жадно втянула воздух. — Тигр, почему я плачу из-за меча?
 — Я сказал тебе: нет. Не из-за Бореал. Ты плачешь из-за Делилы… потому что потеряла все, что знала, — я убрал локон волос с ее лица и продолжил: — Все твои клятвы выполнены. Обеты исполнены. Ты допела все свои песни.
 — Я не понимаю…
 — Ты плачешь из-за Делилы, потому что не знаешь, кто она.
 Она дернула плечом.
 — Я это я.
 — Ты не знаешь себя, поверь мне, баска — я и сам пережил такой период.
 — Но… — она задумалась. — Кто я тогда?
 Я мягко прошептал ей в ухо:
 — Достойная женщина.
 В ответ раздался полуплач-полусмех.
 — А в том месте, куда мы направляемся, это чего-то стоит?
 — Я не знаю. Чего-то наверняка стоит, а конкретную сумму пусть они сами определяют.
 — Они, — повторила Дел. Она долго молчала прежде чем снова заговорить: — Только этим я и жила целых семь лет. Я была мстительной, одержимой женщиной, которая металась по стране в поисках мужчин, чтобы убить их. Теперь все они мертвы. Вся кровь пролита. Что за достоинство в этом?
 — Достоинство в клятвах и твоем отношении к ним.
 Дел резко повернулась лицом ко мне. Даже в полутьме я видел сияние ее глаз.
 — А ты?
 Я пожал плечами с деланным равнодушием.
 — Я никогда не относился к этому серьезно, к мечу… и к чести.
 — Не ври, — отрезала она. — Я не поверю, я слишком хорошо тебя знаю.
 Я улыбнулся.
 — Может быть. Но если бы я относился к чести так же серьезно, как ты, я ни за что бы не нарушил клятвы.
 — И был бы мертв.
 Я усмехнулся ей в лицо, оно было совсем рядом с моим.
 — Значит ты не сомневаешься в победе Аббу?
 Она долго молчала, а потом тихо буркнула:
 — Это нечестно.
 — Конечно честно. Если ты уверена, что он выиграл бы танец, можешь так мне и сказать.
 Она снова надолго замолчала.
 — Нет. Не могу, — прошептала она.
 — Ты думаешь, он победил бы?
 — Снова ты за свое…
 — Так ты уверена?
 Дел засмеялась.
 — Мы все равно уже никогда не узнаем правду.
 — А вот это точно нечестно.
 — В жизни часто так бывает, — вздохнула Дел и задумалась. — Знаешь, она была мною, моим кровным клинком… всем. Она была моим талисманом, моей уверенностью… пока у меня была Бореал, для меня не было ничего невозможного. Я могла пережить самое худшее.
 — Ты и сейчас переживешь худшее, каким бы оно ни было.
 Дел вздохнула.
 — Я не знаю.
 — Ты говоришь совсем как женщина, — заметил я.
 — А это что значит? — поинтересовалась Дел, и я почувствовал, как она напряглась.
 — Ничего. Я хотел тебя подразнить.
 Она усмехнулась и расслабилась.
 — Нам нужно купить мечи.
 — Купим завтра, а при первой же возможности сделаем себе новые — нормальные мечи, без этой Северной ерунды, которая засасывает души людей в сталь. Я хочу старомодный меч, каким был Разящий.
 Дел коснулась моей щеки, лаская шрамы.
 — И его мне тоже жаль.
 Я не принял ее сочувствие.
 — Он давно уже был мертв.
 — И Джамайл тоже, — отрешенно добавила она.
 Я осторожно коснулся губами ее лба.
 — Засыпай, баска, завтра мы отправляемся в путь на весь остаток жизни.
 Она полежала молча, а потом тихо прошептала:
 — Надеюсь, ты не страдаешь морской болезнью.
 Я фыркнул.
 — Прибереги соболезнования для себя.




 ЭПИЛОГ


 Мы отплыли с первыми лучами солнца. И Дел, и я переносили плаванье легко, если не считать неприятных ощущений от тревожных мыслей. Стоя у перил, мы смотрели как уплывает за горизонт Хазиз, унося с собой наше прошлое. Нас донимали сомнения, но мы не поддавались им. Мы не привыкли сдаваться легко. На глазах друг у друга. Дел откинула волосы за плечи, засунула непокорные пряди за уши и снова сжала перила так, что побелели суставы пальцев. Ее глаза жадно высматривали тонкую полоску знакомой земли, почти утонувшую в океане. Я решил помочь и предложил:
 — Можешь прыгнуть за борт. Мне, конечно, придется остаться, потому что я плавать не умею, но тебе еще удастся вернуться в Хазиз. Пока мы недалеко уплыли.
 — Уже слишком далеко, — печально произнесла она. Несколько минут Дел по-прежнему вглядывалась в горизонт, а потом подвинулась ко мне. — Мы все делаем правильно.
 — На этот вопрос я уже отвечал.
 — Это не вопрос. Это утверждение.
 — Не похоже, — я повернулся спиной к воде и нашел удобное положение, опираясь локтями о перила. Дел нужно было отвлечь от мрачных мыслей, срочно изменив тему. — Почему бы нам не пожениться? — поинтересовался я.
 У Дел открылся рот.
 — Что? — недоверчиво переспросила она.
 — Пожениться, — лениво повторил я, краем глаза наблюдая за выражением ее лица. — А почему нет?
 — А потом ты захочешь жить семейной жизнью!
 Я засмеялся.
 — Ну, я не думаю, что мы так далеко зайдем.
 Дел металась от растерянности к любопытству.
 — А почему ты хочешь, чтобы бы поженились?
 Я сосредоточенно разглядывал волны и сделал вид, что не сразу услышал вопрос.
 — Что? А-а… не знаю, — я пожал плечами. — Так, в голову взбрело. Забудь.
 Дел затихла. Она по-прежнему стояла у перил, но умудрилась незаметно отодвинуться от меня.
 — Я никогда не задумывалась об этом. Вернее с того момента, как пришла в Стаал-Уста. Мне выйти замуж? — она покачала головой. — Нет, я не из таких.
 То, что началось как пустой вопрос, который должен был отвлечь ее от мыслей об отъезде, неожиданно привело к серьезным осложнениям. Может я и ляпнул не подумав, но Дел отнеслась к предложению серьезно, и мне стало любопытно.
 — Так почему ты не хочешь?
 — Это слишком большая ответственность.
 Я не сдался.
 — Какая только ответственность не валилась на наши плечи.
 Она задумалась, наморщив лоб.
 — Я… сомневаюсь. Это не для меня. Я не готова произнести такую клятву. Только не с тобой.
 Я почувствовал себя задетым. Теперь это было личным делом.
 — Почему нет? Я для тебя недостаточно хорош?
 — Нет, я не об этом.
 — Или ты думаешь, что я не сдержу данные клятвы?
 — Нет, — повторила Дел с тяжелым вздохом.
 — Тогда почему нет? Чем тебе не нравится эта идея?
 — Я не готова.
 — Это отговорка. Тебе неприятна мысль, что мы станем мужем и женой.
 — Дело совсем не в этом!
 — Только в этом, а в чем же еще?
 Дел провела рукой по лицу, бормоча что-то на Высокогорном.
 — Ну? — не унимался я.
 Дел убрала руку от лица.
 — Тигр, причина не в том, что по моему мнению ты недостоин или мне все равно. Я просто не готова.
 — Это отговорка. А причина в том, что ты не хочешь иметь передо мной никаких обязательств, чтобы можно было в любой момент просто выйти из хиорта.
 Дел задумчиво посмотрела на меня.
 — Тигр, мы больше не на Юге. Там, куда мы плывем, не будет хиортов.
 — Ты уходишь от темы.
 — Нет, — она засмеялась, качая головой. — Давай поговорим об этом потом, когда я приду в себя.
 Больше не имело значения, что предложение было сделано не всерьез.
 — Я все понял. Это была глупа идея, правильно?
 — Не глупая. Странная.
 Странная? Я яростно нахмурился.
 — Не дури меня. Ты просто хочешь пить акиви задаром.
 Несколько секунд Дел невозмутимо изучала меня, а потом серьезно сообщила:
 — Поверь мне, я за него плачу.
 Я не мог больше злиться. Рассмеявшись, я показал, что сдаюсь, подняв обе руки.
 — Хорошо. Ты победила. Это была глупая идея. И откуда могут возникнуть идиотские мысли искать человека, на которого всегда можно рассчитывать. В чей дом можно прийти.
 Как я и ожидал, Дел тут же возмутилась.
 — В чей дом можно прийти? Вот кем я должна быть? Человеком, в чей дом можно прийти? — она оперлась о перила. — Ты же меня хорошо знаешь. Я не послушная Южная женщина, которая будет сидеть дома, чтобы готовить хеши и мясо, и выносить за тобой помои когда тебе станет плохо от акиви. Я буду идти рядом с тобой на каждом шаге дороги. Идти, бежать, или ехать верхом. Зашивать твои раны или снимать жар, когда тебя по глупости ранят. Я не увильну ни от одной из своих обязанностей и не опущу меч, когда тебе понадобится помощь. И если такая жена тебе не нужна, тогда ты не нужен мне, а я не нужна тебе!
 Волны бились о борт корабля. Я прислушался к их шуму и кивнул.
 — Такая жена меня вполне устроит.
 — Тогда удовлетворись этим!
 Я усмехнулся.
 — Баска, я давно уже удовлетворен. Я просто хотел услышать эти слова от тебя.
 Она уставилась на меня горящими глазами.
 — Так тебе понравился весь этот вздор, который я выложила?
 Я расхохотался и обнял ее одной рукой за шею.
 — Лучшего вздора я никогда не слышал.
 — Ну-у… — протянула Дел, не смягчившись.
 Я прищурился и приподнял руку, лежавшую на ее плече, чтобы показать.
 — Посмотри как солнце отражается в воде. Похоже на отблеск Пенджи.
 Дел помолчала, а потом рассмеялась. Смех был и горький, и веселый, как будто она сделала открытие, которое обрадовало и огорчило ее одновременно.
 — Ты же не всерьез!
 — О чем?
 — О женитьбе!
 Я засмеялся.
 — Я не из тех, кто женится.
 На лице Дел читалось и беспокойство, и облегчение. Она задумалась.
 — Я странно себя чувствую.
 — Почему странно? Ты не рада? Ты подготовлена для этой дороги не больше чем я.
 — Ты так думаешь?
 — Ты сама об этом говорила. Сколько раз в самые разные драматические моменты самыми разными драматическими способами за последние пару лет — и кстати несколько минут назад — ты утверждала, что не создана для замужества. Неужели ты так быстро передумала? Это слишком и для мужчины, и даже для женщины, — я замолчал, а потом спросил. — А почему ты чувствуешь себя странно?
 — Думаю, я счастлива.
 — Счастлива? Что мы не поженимся?
 — Что нам не придется. Что нет никаких обязательств. Что мы такие, какие есть.
 — А-а, — протянул я. Я был не совсем уверен, что точно понял смысл сказанного ею, но решил больше не терзать ее расспросами. Вместо этого я прижал ее к себе так близко, что наши виски соединились, а волосы перепутал соленый морской ветер. Как и Дел, я был счастлив.
 — Мы свободны, баска. Ты и я. Впервые за очень долгое время.
 — Свободны?
 — От песен и клятв. От рожденных кровью мечей. Свободны от того, какими мы были, стать такими, какими захотим, — я вздохнул, чувствуя себя моложе. Казалось, что с плеч свалилась огромная тяжесть. — Все будет замечательно, баска… все будет по-другому.
 Глубоко внизу, в трюме, жеребец ударил копытом о дерево.
 Бормоча ругательства, я зарылся лицом в ее волосы.
 — Ну может не ВСЕ.
 Делила, смеясь, обняла меня, а корабль плыл в рассвет.