---------------------------------------------


 Майк Резник
 Рожденный править


 Посвящается Кэрол и моим родителям
 Уильяму и Гертруде Резник



 ПРОЛОГ: НАЧАЛО


 Время шло, Галактика эволюционировала, и как-то раз на одной из планет отдаленной звезды возник крошечный комочек слизи. Так зародилась жизнь. Так началась эпоха Человека. Шли века, Человек рос, развивался. Его конечности удлинялись, становились все более подвижными и умелыми. И вот Человек выпрямился, взглянул вверх и увидел ночное звездное небо. И в тот же самый миг Человек понял — звезды должны принадлежать ему.
 Прошли еще века. Человек стал выше, сильнее, крепче. Он шагал по своей планете как хозяин и властелин, заселяя все новые и новые пространства. Он стал умен, если не мудр, силен, если не всемогущ. Он обустроил родную планету по своему желанию, но ему этого было мало.
 Он достиг Луны, а потом и Марса, Венеры, Меркурия. Возвел там свои города. Потом настала очередь пояса астероидов. К началу двадцать пятого века изобретательный и неугомонный Человек строил город за городом на спутниках Сатурна и Юпитера.
 Но тут все застопорилось. Путешествие на Луну занимало всего десять часов. Даже Плутон находился в пределах досягаемости, хотя на дорогу и требовалось четыре года.
 Но со звездами дело обстояло иначе. Почти пять световых лет отделяли ближайшее светило от Земли. Слишком большое расстояние даже для технических достижений этого века. И трудность состояла не только в том, что путешествие стало бы делом пяти-шести поколений. Космический корабль, отправляющийся в межзвездное путешествие, должен был иметь воистину необъятные размеры — ведь пришлось бы взять огромное количество растений, чтобы обеспечить экипаж кислородом. Словом, предприятие представлялось совершенно невозможным как с финансовой, так и с технической точек зрения.
 И Человек начал искать иное решение. К этому моменту уже более века лучшие умы Солнечной системы занимались разработкой идеи гиперпространства. Но единственный вывод, к которому пришли ученые в результате бесчисленных экспериментов, состоял в том, что гиперпространство — это всего лишь красивый миф.
 Но вот наступил двадцать седьмой век, и молодой ученый с Тритона предложил теорию двигателя, способного разогнать корабль до сверхсветовых скоростей. Ученые собратья, разумеется, тут же подняли его на смех. Ведь все устоявшиеся и казавшиеся незыблемыми теории свидетельствовали — тахионный двигатель невозможен. Но правительство Солнечной системы, давно отчаявшееся решить проблему перенаселенности, выделило деньги на разработку этого проекта. И через два года корабль с тахионным двигателем был построен. Его вывели на 75 миллионов миль за орбиту Плутона и запустили.
 Корабль немедленно исчез, и больше ни его, ни пилота никогда не видели. Однако не произошло и превращения массы в энергию, сопровождающегося взрывом, которое предсказывали ученые. И строительство кораблей с двигателями, основанными на новом принципе, продолжалось. Так же как в свое время стихии Аристотеля — земля, воздух, огонь и вода — задержали открытие истинной природы атома по меньшей мере на десять веков, так и принцип Эйнштейна на полтысячелетия задержал прорыв Человека к звездам.
 Но не дольше.
 Поначалу, конечно, возникли проблемы. Исчезли еще сорок три корабля, прежде чем один вернулся; но и этот единственный угодил точнехонько в Солнце, прошел светило насквозь и полетел дальше.
 На разработку надежной системы торможения понадобилось почти целое столетие. Еще шестьдесят лет ушло на то, чтобы научить корабль маневрировать на отрезках, измеряемых милями, а не световыми годами.
 Но тридцатое столетие человек все-таки встретил во всеоружии. Он был полностью готов к свиданию со звездами.
 Первым делом Человек направился к Проксиме Центавра. Но планет у этой звезды, к его великому разочарованию, не оказалось, так же как и у Альфы Центавра, Арктура и Полярной звезды.
 Планеты обнаружились в системе Капеллы и у звезды Барнарда, но эти огромные древние светила уже почти полностью остыли, и их спутники были лишены жизни.
 Первый контакт с инопланетянами состоялся на пятой планете Сириуса. Ее обитатели оказались маленькими пушистыми шариками, лишенными каких-либо органов чувств. Поскольку сириане не имели ни глаз, ни ушей, ни, по всей видимости, мозга, Человек не мог спросить у них разрешения на создание своей колонии. А потому он попросту занял приглянувшуюся планету. И лишь спустя столетие, после небольшой атомной войны между двумя городами землян, выяснилась интересная подробность — странные существа оказались эмпатами: они обладали столь сильной способностью к сочувствию, что погибали от сострадания жертвам бомбардировки. В результате война между людьми полностью уничтожила безобидных сириан. Впрочем, к тому времени все это уже не имело никакого значения. Ведь Человек стал доминирующей формой жизни не только на Сириусе V, но и на сотне других планет, разбросанных по всей Галактике. Он бывал осторожен, когда это вызывалось необходимостью, дипломатичен, когда это могло принести выгоду, и жесток при малейшей возможности.
 За семь веков исследований, колонизации и завоеваний Человек создал империю воистину галактических масштабов. И хотя сам он обитал лишь на полутора тысячах планет, тогда как два миллиона других небесных тел заселяли иные формы жизни, ни у кого не возникало сомнений, кто является настоящим хозяином Галактики. Человек-Творец, Человек-Деятель, Человек-Воин. А если у обитателей какой-либо планеты и появлялись сомнения в верности этой аксиомы, то доказательство предъявлялось незамедлительно — планета без долгих слов уничтожалась.
 Человек был готов к завоеванию звезд. В его распоряжении имелись гибкий разум, железная воля и изощренная техника. Захват Галактики был почти неизбежен, поскольку соответствовал его природе.
 Но управление вновь созданной империей оказалось совсем другим делом…




 Первое тысячелетие: РЕСПУБЛИКА



 1. ПЕРВОПРОХОДЦЫ

 …Главную роль в освоении Галактики сыграл Отряд Первопроходцев. Поначалу Отряд состоял всего из двухсот человек, но к концу первого тысячелетия эпохи Республики его ряды насчитывали уже свыше пятидесяти тысяч. Смелость и находчивость Первопроходцев, их умение приспособиться к самым тяжелым условиям не имеют аналогов в истории человечества…
 Из книги И. С. Бердана «Человек. История двенадцати тысячелетий». Земля — Делурос VIII, 13205 г. галактической эры
 …Если попытаться определить, какое именно из деяний Человека стало первым предвестником последующих событий, то приоритет тут, несомненно, принадлежит рождению Отряда Первопроходцев. Профессиональные захватчики и разрушители рыскали по Галактике, присоединяя к Республике все, что только можно, и уничтожая все остальное. Галактическая история Человека начиналась с кровавой прелюдии. И хотя умение покорить даже самые негостеприимные планеты вызывает восхищение, нельзя не содрогнуться, зная конечный результат этих титанических усилий. Быть может, самым ярким триумфом Отряда Первопроходцев явилось присоединение к Республике четвертой планеты Дзеты Рака…
 Из книги Кила Никсогита «Происхождение и история разумных рас», т.7. Эридан XVI, 19300 г. галактической эры
 Она даже выглядела горячей.
 Небольшой кроваво-красный шар вращался вокруг двойной звезды, держась от светила на почтительном расстоянии в триста миллионов миль. Поверхность планеты испещряли бесчисленные кратеры и трещины. Даже «зимой» температура была такой, что свинец закипал в считанные мгновения. Но местные «холода» уже миновали, и следующие должны были наступить лишь через тридцать земных лет.
 Облака в обычном смысле этого слова здесь отсутствовали, поскольку воды на планете никогда не было, зато имелись огромные массы раскаленного газа, окутывавшие планету многослойной шубой. То здесь, то там сквозь плотные слои проглядывали заостренные хребты, но большая часть поверхности этой не слишком-то гостеприимной планеты скрывалась за колышущейся красной завесой.
 Сама поверхность также имела красный, точнее, неприятный грязновато-багряный оттенок. Издалека планета напоминала хмурую, небритую и крайне нелюбезную физиономию. Гигантские тени придавали ей какой-то неряшливый и чрезвычайно сумрачный вид. Словом, здесь было грязно и очень жарко.
 Красное марево время от времени пронизывали ослепительно белые вспышки, следовавшие то сразу одна за другой, то с большими перерывами. Планета со своими мрачными кратерами и трещинами была столь же загадочна, сколь обыкновенен космический корабль землян на орбите вокруг нее. И в самом деле, что может быть более привычным, чем посудина с гербом Республики на борту, латаными-перелатаными люками и неряшливой командой из двух человек? Этот корабль был не новичок в космосе, он посетил не одну сотню планет и сменил с десяток владельцев. Если бы звук мог распространяться в вакууме, то было бы слышно шипение выходящего из многочисленных микротрещин воздуха. Уже не первый десяток лет очередной взлет представлял собой вызов смерти, а каждая посадка — смертельный риск. Корабль был покрыт слоем вековой грязи; возможно, только он и мешал корпусу развалиться. Время от времени корабль начинала сотрясать мощная вибрация — единственный признак, по которому экипаж мог заключить, что механизмы еще действуют.
 Сейчас два обитателя корабля сидели перед обзорным экраном, лохматые, заросшие и страшно несчастные. Милт Боумен, высокий сутулый человек с запавшими щеками, не отрывал печальных глаз от экрана. Его напарник, Алан Нельсон, был пониже, потолще, а цвет его волос просто не поддавался описанию.
 — У этой чертовой планеты имеется имя? — с отвращением осведомился Боумен.
 — Нет, насколько нам известно, — буркнул Нельсон. — Просто Дзета Рака IV.
 — Последнюю из открытых нами планет мы назвали в честь тебя, так — что эту окрестим Боумен-29, — Милт сделал пометку на звездной карте. — Или уже 30?
 Нельсон сверился со своей записной книжкой.
 — Боумен-29, — объявил он после довольно продолжительной паузы, затем взглянул на экран. — Ну и планетка!
 — В этой чертовой Галактике имеется три миллиарда вполне приличных планет, а им зачем-то понадобилась именно эта пакость! Иногда я просто не понимаю этих ублюдков.
 — Должно быть, они нас тоже не всегда понимают, — угрюмо откликнулся Нельсон, — я что-то не заметил, чтобы от добровольцев, рвущихся навестить Дзету Рака IV, не было отбоя.
 — Ты хочешь сказать, Боумен-29.
 — Ну, как там ее ни называй, лучше она от этого не становится. Думаю, во всей Галактике наберется не больше двух сотен идиотов, готовых попробовать раскусить этот орешек.
 Нельсон ошибался. Идиотов набралось всего двое: Милт Боумен и Алан Нельсон. Как ни велика была Республика, она не могла выделить для этого еще кого-то: Человек распространился слишком широко, и произошло это слишком быстро.
 На раннем этапе космической эры, когда еще только-только начиналось освоение планет Солнечной системы, Человек ограничивался лишь научными станциями. Затем планеты заселили, и станции превратились в колонии. Даже через много лет после создания тахионного двигателя горстка завоеванных Человеком планет считалась продолжением родной Земли.
 Но вскоре ситуация вышла из-под контроля. Планеты, ставшие домом для целых цивилизаций, мало походили на пристанище научных станций и колоний. Чужеродную окружающую среду следовало завоевать, приручить, урбанизировать и механизировать. И прежде чем Человек оказался готов к решению этой задачи, таких планет в его распоряжении оказалось уже около тысячи. На первый взгляд цифра казалась не такой уж большой, но только очень немногие планеты обладали хотя бы отдаленным сходством с Землей. Так что человечеству пришлось привлечь к делу все одиннадцать миллиардов своих членов, дабы справиться с бесчисленными новообретенными мирами.
 Более чем на трети планет — тех, где были аборигены — правительство Республики ввело военное положение, что повлекло за собой создание гигантской регулярной армии. Четыре сотни планет отвели для научных исследований и разработки полезных ископаемых; чтобы снабжать их продовольствием и водой, двадцать планет использовались исключительно в сельскохозяйственных целях. И еще триста пятьдесят только-только начали заселять. Требовались колоссальные усилия и огромные людские ресурсы, чтобы воздвигнуть города на месте джунглей, болот, пустынь и океанов.
 Но полторы тысячи планет являлись всего лишь крохотной частью Галактики. Человек жаждал куда большего, аппетиты его росли с каждым днем, поэтому он продолжал плодиться и размножаться. Человек неудержимо стремился к новым планетам, захватывая, осваивая, заселяя и приручая чужие миры.
 Вот тогда-то и появился на свет Отряд Первопроходцев. В отличие от первопроходцев прежних времен, искавших лучшей доли на новых землях, перед Отрядом, состоявшим из специалистов по преобразованию планет, стояла одна-единственная задача — создание на новых мирах условий, пригодных для жизни Человека. Первопроходцы, обладавшие высочайшей квалификаций и прошедшие всестороннюю подготовку, являлись гражданским дополнением к Звездному Флоту Республики. Взаимоотношения Отряда с Республикой несколько напоминали изыскательские работы. Будучи свободными агентами, Первопроходцы не подчинялись правительству, время от времени подряжаясь выполнять его поручения.
 Зачастую их работа состояла в том, чтобы приспособить место обитания чужаков к человеческим нуждам. При этом нередко приходилось уничтожать враждебную популяцию аборигенов, а подчас и не только враждебную. В Отряде можно было найти специалистов, способных превратить ручьи в реки и озера — в океаны, уничтожить растительность на планете, вдвое превосходящей по размерам Юпитер, изменить экологию засушливого мира так, что он превращался в сплошной оазис.
 Отряд насчитывал двадцать восемь тысяч членов. Но Республика, мечтавшая не о сотнях, а о миллионах покоренных миров, нуждалась в куда большем числе Первопроходцев. По мере того как Республика предъявляла все более конкретные требования, задачи Первопроходцев становились все более специализированными.
 Одной из таких проблем было получение энергии. Все планеты Республики давным-давно перешли на атомные технологии, и возврата назад не было. Но имевшиеся запасы радия, плутония, урана и их изотопов, даже с учетом недавно открытых планет, едва покрывали самые насущные потребности Человека. Солнечные станции росли как грибы, но надежным способом сохранения солнечной энергии Человек все еще не располагал. А поскольку почти половина торгового оборота Республики зависела от межзвездных полетов, то поиск новых источников энергии возглавлял список первоочередных потребностей Человека.
 И вот тут-то и была открыта Дзета Рака IV. Этот крошечный, но очень массивный шарик имел невероятно высокую скорость вращения, что в сочетании с необычным составом планетарного ядра приводило к образованию гигантских магнитных полей, обладавших фантастической энергией. Ионы в таких полях ускорялись до энергий, во много раз превышающих возможности самых мощных циклотронов. Взаимодействие мощнейших электромагнитных полей, а также интенсивное образование ионов при испарении минералов с поверхности планеты создавали идеальные условия для ядерных реакций. Иными словами, на Дзете Рака IV с абсолютной непредсказуемостью происходили ядерные взрывы. Ослепительные вспышки, которые наблюдали Боумен и Нельсон с орбиты, были просто-напросто конечным результатом реакций расщепления на поверхности планеты, в процессе которых из легких атомов образовывались крайне нестабильные тяжелые элементы, распад которых и превращал Дзету IV в сущий ад. Условия, которые на Земле даже в специальных лабораториях достигались с огромным трудом, на Дзете Рака IV были совершенно обычны. Непрерывные взрывы разрушали поверхность планеты, обнажая все новые и новые порции вещества, готового к ядерной свистопляске. Как бы просто ни выглядело объяснение процессов, происходящих на этой планете, действительность ужасала.
 Если в отношении людских и денежных ресурсов Республике была свойственна расточительность, то с бессмысленной тратой энергии она не могла смириться. Дзету Рака IV следовало немедленно приручить. Разыскали добровольцев, каковыми оказались Милт Боумен и Алан Нельсон, и предложили им создать безопасные условия для работы специальной группы. В дальнейшем 235 опытных «горняков»-ученых должны будут найти способ использовать рвущуюся наружу энергию. Первопроходцы назвали свою цену, и Республика, не торгуясь, быстро подписала контракт.
 Как выяснилось впоследствии, о многих незначительных пустяках вроде ядерных взрывов Боумена и Нельсона предупредить «забыли». Как и об ужасающей гравитации и раскаленной докрасна поверхности. Только наиболее оснащенные из экспедиционных кораблей Республики смогли бы приземлиться здесь, не оказавшись раздавленными при посадке всмятку, да и то зимой. Летом же они бы расплавились еще в двадцати милях от поверхности.
 Надо сказать, что климат этой планеты отлично дополнял ядерные взрывы и гигантскую гравитацию. Планета двигалась по сильно вытянутой орбите, совершая полный оборот за тридцать три земных года. Зимой расстояние до звезды достигало трехсот миллионов миль, но летом сокращалось до ста пятидесяти. На таком расстоянии ни один из материалов, имевшихся в распоряжении Человека, не мог выдержать чудовищного жара звезды. Даже если удастся укротить планету, работы на ней придется вести с длительными перерывами.
 Ну и, разумеется, атмосфера планеты совершенно не годилась для дыхания.
 — Если не считать этих незначительных трудностей, — заметил Боумен, закончив перечисление, — то нам, можно сказать, предстоит приятная увеселительная прогулка.
 — Угу, — буркнул Нельсон, — ума не приложу, зачем правительству понадобилось тратить два миллиона. Наверное, решили нас порадовать хорошо оплаченным отпуском.
 — Ну, — Боумен отхлебнул кофе, — какие будут идеи?
 — Большей частью они относятся к тем парням, что подсунули нам этот подарочек. — Нельсон мрачно вздохнул. — По крайней мере весна только-только началась, и у нас еще есть время обмозговать ситуацию.
 — Как ты думаешь, имеется там что-нибудь живое?
 Нельсон покачал головой.
 — Сомневаюсь. Хотя, чтобы убедиться в этом, нужно туда для начала попасть. Правда, думаю, даже в этом случае там не окажется жизни, нашей уж точно.
 — Приятная перспектива, — откликнулся Боумен, — я, конечно, ценю доверие, оказанное мне Республикой, но лучше бы она была посдержанней и не проявляла свое расположение столь щедро. Мы не в состоянии сесть на эту чертову планету, нас не встречают веселые дружественные аборигены, готовые нам помочь, мы даже не можем найти хоть какую-нибудь закономерность в этих чертовых взрывах.
 — Да, над взрывами нам еще придется поломать голову, — согласился Нельсон, — если бы не они, мы, возможно, и справились бы с этой задачкой.
 — Если бы не взрывы, нас бы вообще сюда не послали, — проворчал Боумен, — я битых три часа исследовал последовательность вспышек с помощью компьютера, но так ничего и не понял. Они происходят совершенно случайным образом. Следующего взрыва можно ждать час, а можно — полвека. А не научившись их предсказывать, мы не сможем подобраться достаточно близко, чтобы получить какую-нибудь новую информацию.
 — Может, нам стоит еще несколько недель покрутиться здесь, а потом вернуться и объявить, что ничего не вышло?
 — И лишиться двух миллионов?
 — Боюсь, у нас на руках нет ни одного козыря, Милт. Во-первых, тяготение такое, что мы очень рискуем превратиться при посадке в нечто двухмерное. Во-вторых, воздух не пригоден для дыхания и радиоактивен. В-третьих, если нам даже удастся посадить корабль, не слишком повредив его, то уж с чертовой жарой мы точно ничего поделать не сможем — обшивка расплавится раньше, чем мы сообразим, что пора уносить ноги. В-четвертых, даже если произойдет чудо и нам удастся решить эти проблемы, все равно постоянной базы основать нельзя, поскольку через десять лет температура вырастет вдвое. В-пятых, если все предыдущие соображения вас не убеждают, то имеется еще одно: мы не знаем, в каком месте и в какой момент снова бабахнет. В-шестых…
 — Так ведь никто и не утверждал, что это будет легкая прогулка, — с улыбкой остановил его Боумен.
 Три дня спустя Боумен уже не улыбался. Бортовые датчики корабля зафиксировали еще 129 взрывов, а компьютер неумолимо твердил о случайном и непредсказуемом характере этих явлений.
 — Мало того, — удивленно сказал Боумен, просматривая полученные данные, — такое впечатление, что планета уменьшается в размерах. Изменения микроскопические, но через четыре-пять тысяч лет ее может разнести на куски.
 — Так что будем делать? — осведомился Нельсон.
 — Я исчерпал запас идей, — объявил Боумен, потягиваясь, — всю ночь провел за этим чертовым ящиком, но добился лишь совета создать сверхпрочный корабль и выработать невосприимчивость к теплу, радиации и взрывам.
 Следующая неделя не принесла ничего нового. Первопроходцы запустили в направлении планеты дюжину зондов. Первый был уничтожен очередным взрывом почти сразу, но остальные ненадолго его пережили. Тогда Первопроходцы послали капсулу для получения проб верхних слоев атмосферы, но поле тяготения планеты быстренько втянуло ее, и аппарат разрушился, не успев передать данные. Первопроходцы попытались было перейти на более низкую орбиту, но с трудом избежали участи автоматической капсулы. Они взорвали парочку мощных ядерных бомб, но это не вызвало ни перерыва, ни увеличения частоты естественных взрывов. И наконец, они 34 078 раз сыграли в «очко», что также не намного приблизило их к решению задачи.
 — Ты знаешь, — заметил Боумен, открывая свои карты, — ведь так и свихнуться недолго. Как, скажите на милость, надо поступать с миром, бьющимся в истерическом ядерном припадке? Может, еще раз спросить у этого зануды, — он взглянул на компьютер.
 Но компьютер по-прежнему помочь ничем не мог. В его банке данных просто-напросто отсутствовали аналогичные ситуации.
 — Можно связаться с Главным Компьютером на Делуросе VIII, — предложил Нельсон. — Уж он-то наверняка знает побольше нашего малыша.
 — Разумеется, — саркастически откликнулся Боумен, — и заплатить за это миллион. Да я скорее контракт разорву. По молодости лет я как-то раз запросил Главный Компьютер, и в результате пять следующих контрактов ушли на оплату этой прихоти.
 — Так что ты предлагаешь?
 — Не знаю. Давай продолжим. Запустим еще десяток зондов. Рано или поздно, но должны же мы узнать об этой чертовой планете хоть что-нибудь.
 Боумен оказался прав. Они действительно кое-что узнали. Первопроходцы запустили последнюю дюжину зондов, почти не надеясь на результат, но один из зондов просуществовал достаточно долго и успел сообщить о наличии жизни на поверхности или под поверхностью планеты.
 — Но это же просто бред! — воскликнул Боумен, расшифровав сообщение. — Кто, черт побери, может там жить?!
 — Нам нужны еще зонды, иначе мы ничего не сможем узнать.
 — Мы должны найти способ войти с ними в контакт, — твердо заявил Боумен, — это единственный путь в этот безумный мир. Ты помнишь, что я плел несколько дней назад по поводу Главного Компьютера?
 Нельсон кивнул.
 — Так вот, забудь об этом, — решительно объявил Боумен. — Сейчас я считаю, что нам без Главного не обойтись.
 Нельсон не возражал, и через несколько часов бортовой компьютер установил связь с Главным. Они снабдили Главный Компьютер всеми имеющимися у них данными о планете и принялись ждать. Вывод оказался малоутешительным.
 — Большой Мозг сообщает, — сказал Боумен, изучая полученный ответ, — что эти шельмы питаются энергией. Впрочем, я не представляю, чем они там еще могут питаться. Но это значит, что они не станут корячиться и помогать нам откачивать с планеты энергию. — Он помолчал. — Поскольку мы установили связь с Главным, истратив половину нашего контракта, то надо выяснить, что он скажет нам по поводу высадки «горняков» на поверхность планеты.
 «Нет» Главного Компьютера выглядело абсолютно безапелляционным.
 Оставалось время еще на один вопрос, и Боумен решил выяснить, может ли Главный предложить им что-нибудь, кроме разрыва контракта.
 Ответ оказался положительным.
 — Что за чертовщина? — воскликнул Боумен.
 — О чем он там толкует? — нетерпеливо спросил напарника Нельсон.
 — По сути дела, он говорит, что если Магомет не идет к горе, то надо привести гору к Магомету.
 — А если перевести на нормальный язык?
 — Это значит, вместо того, чтобы пытаться освоить Боумен-29, можно с помощью силового поля откачивать энергию и доставлять ее в любую точку Галактики.
 — Ты что-нибудь знаешь о силовых полях? — спросил Нельсон.
 — Нет, — ответил Боумен. — А ты?
 — И я нет.
 — Уверен, Большой Мозг знает. — Боумен скривился. — Но это будет стоить нам второго миллиона. Надо же, а я и не понимал, сколь выгоден компьютерный бизнес.
 — Когда выйдешь на связь, — сказал Нельсон, — спроси, как управлять этим полем в космосе. Будет не очень-то весело, если какой-нибудь корабль врежется в энергетический луч или это самое поле взорвет звезду или планету. И пусть Большой Мозг ответит, каким образом следует преобразовывать и использовать всю эту энергию.
 — Ответ на последний вопрос пусть оплачивает Республика, — буркнул Боумен.
 — И еще, Милт. — Нельсон помолчал, потом продолжил: — Нам нужно решить одну этическую проблему, прежде чем ты сделаешь запрос.
 — Ты имеешь в виду пожирателей энергии?
 Нельсон кивнул.
 — Ты же понимаешь, что бедняги начнут голодать.
 — Ну, не сразу, — протянул Боумен.
 — Не уверен, что медленная голодная смерть лучше, чем быстрая, — едко заметил Нельсон.
 — Тут ты прав, — согласился Боумен, — но ведь у медали имеется и обратная сторона.
 — Наши деньги?
 — И это тоже, — кивнул головой Боумен, — но я имею в виду перспективу, которая ждет местных обитателей. В конце концов, если взрывы будут продолжаться с той же частотой, то через пять тысяч лет от планеты ничего не останется. А этим существам даже некуда переселиться. Для расы, способной жить здесь, не так-то просто найти новый дом.
 — Может, какая-нибудь звезда?
 — Нет, не годится. Любая звезда размером с Дзету Рака попросту испепелит их. Кроме того, зачем им куда-то перебираться: еды здесь навалом, место насиженное.
 — Думаешь, ты один во всей Галактике знаешь, что планета умирает?
 — Ну, если предположить, что у них имеется разум, то твое возражение имеет кой-какой смысл. Но думаю, все обстоит куда проще.
 — Почему?
 — Потому что это явно очень молодая планета. Можно сказать, она умрет в юные годы. — Боумен ухмыльнулся. — Уверен, что разумная жизнь просто не успела еще здесь появиться. Да и кроме того, ни одно существо на свете не стало бы пожирать энергию, имейся у него хоть какая-нибудь альтернатива. А если эти существа всегда питались огнем, то к чему им разум? В данных условиях он нужен как собаке пятая нога.
 — Не совсем так, — возразил Нельсон, — ведь, по данным зонда, они могут жить под поверхностью. Возможно, там они укрываются от взрывов, а для этого уже нужен разум.
 — Ну, это еще неизвестно, ведь зонд не сообщил ничего конкретного. Нет никаких оснований отдавать предпочтение чему-то одному.
 — Нет, черт возьми! Ты же сам видел эти взрывы. В них никто не выживет.
 — Если эволюция им что-нибудь и дала, так это как раз инстинкт предчувствия, и они заранее узнают, каких областей и в какое время следует опасаться.
 — Все может быть, — согласился Нельсон, — но твои рассуждения основаны на логических допущениях, а не на фактах.
 Боумен вздохнул.
 — Вероятно, ты прав. Но нам нужно выполнить задание. Мы подписали контракт и уже ухнули миллион долларов, да и второй собираемся истратить. После выплаты налогов мы даже не останемся при своих. Есть, конечно же, иной вариант — отказаться от всего этого дела и оплатить услуги Главного Компьютера из будущих контрактов.
 — Полагаю, к этому все в конце концов и сведется, — заметил Нельсон.
 — Согласен, — кивнул головой Боумен, — так что давай решать.
 Молчаливые обитатели Дзеты Рака IV пребывали в блаженном неведении относительно горячего спора, разгоревшегося в сотнях миль над ними. Они жили своей жизнью, лишенной всякого смысла для стороннего наблюдателя, рождались, умирали, надеялись на лучшее будущее и возносили хвалу своему Богу за ниспосланное на них изобилие.
 Первопроходцы приняли решение. Они связались с Главным Компьютером Галактики, и на картах Республики появилась еще одна планета, покоренная Человеком.

 2. КАРТОГРАФЫ

 …Департамент картографии, а точнее, исследовательский комплекс на Калибане, вне всяких сомнений, стал самым выдающимся научным институтом своего времени. Он приобрел значение, о котором предки Человека могли только мечтать. Впервые со времени начала полетов к звездам военные оказались в подчиненном положении по отношению к научному учреждению Республики. В результате этого захватническая политика Человека приобрела стройность и порядок.
 На раннем этапе своей истории различные отделы Департамента картографии объединились под вдохновляющим началом Роберта Тильсона Лэндона, одареннейшего учёного, получившего эту должность в 301 году галактической эры. Впоследствии эта подающая надежды наука стала играть столь существенную и важную роль, что без комплекса на Калибане расширение пределов Республики стало уже просто невозможно. Шестьдесят пять лет, в течение которых Лэндон возглавлял Департамент картографии, отмечены феноменальными достижениями…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 …Департамент картографии, основанный на Калибане в 197 г. г.э., служит характерным примером превращения чистой науки в движущую силу территориальных захватов. Главным инициатором такого превращения был доктор Роберт Т. Лэндон. Затратив на создание собственного образа не меньше усилий, чем на расширение Империи, Лэндон умер героем в глазах людей. Но это обстоятельство ни в коей мере не может изменить тот факт, что прямо или косвенно, но доктор Роберт Т. Лэндон несет ответственность за…
 «Происхождение и история разумных рас», т.7
 Назвать его огромным, подумал Нельсон, значит ничего не сказать.
 Очертания здания проступили еще до того, как корабль вошел в плотные слои атмосферы. Хотя Нельсон никогда и не бывал на Земле, славящейся всяческими чудесами, он все равно не поверил бы, что можно создать нечто более огромное, чем Большое К. Периметр здания имел размеры шестьдесят на сорок миль, от блестящей стальной поверхности отражались красновато-желтые солнечные лучи. Серебристый айсберг, на девять десятых скрытый под землей, поражал даже своей видимой частью — он поднимался над поверхностью на шесть тысяч футов.
 В человеческом языке не нашлось слова, способного обозначить грандиозность и величие сооружения, именуемого Большое К. Разумеется, это не было официальным названием, но сочетание «Департамент картографии», с точки зрения Первопроходцев, выглядело недостаточно величественным.
 Нельсону до сих пор не доводилось видеть Большое К, хотя он, конечно же, немало слышал об этом чуде. Да и немудрено, что комплекс стоимостью более десяти триллионов долларов, со штатом свыше миллиона человек, пользовался пристальным вниманием журналистов. Некоторые части Большого К могли посетить все, у кого имелся допуск, даже самый минимальный, но желание сделать это возникало не у многих. Во-первых, планета Калибан находилась вдалеке от проторенных космических трасс, а во-вторых, для обхода только одного уровня Большого К требовалось как минимум два дня. А на подробное изучение всего комплекса не хватило бы и человеческой жизни.
 Правда, открытый доступ имелся не на все уровни Большого К. Хотя Нельсон находился здесь по приглашению самого Лэндона и имел допуск высшей категории, ему пришлось прождать почти три часа, прежде чем он оказался в приемной Директора, и только еще через час Нельсон смог войти в святая святых Большого К: кабинет доктора Лэндона.
 Прежде Нельсону не доводилось видеть Директора живьём, хотя, конечно же, лицо Лэндона было столь же хорошо всем знакомо, как и сам комплекс. Лэндон оказался человеком средних лет — Нельсон решил, что ему не больше пятидесяти, — с бледным лицом и темной бородкой. Если кто-то из его предков и отличался весельем, то последующие поколения искоренили в себе этот порок задолго до рождения главы Департамента картографии. Впрочем, усталости в лице Директора Большого К также не наблюдалось, хотя она была бы вполне объяснима для человека, занимающего столь высокий и ответственный пост. Если и было что-то особенное в этом человеке, так это абсолютная уверенность в самом себе, о чем недвусмысленно свидетельствовали чересчур решительный подбородок и отточенные движения.
 — Нельсон? — Директор, не вставая, протянул руку. — Я Лэндон.
 — Очень рад с вами познакомиться, сэр, — Нельсон пожал протянутую руку, — как мне вас называть: доктор, мистер Лэндон или…
 — Просто Лэндон, — отрывисто бросил Директор, — проходите и присаживайтесь.
 Нельсон прошел к стене, где стояло несколько стульев. Комната была обставлена очень скромно, почти спартански. Простой деревянный письменный стол, три таких же простых стула, два переговорных устройства, небольшой книжный шкаф, пара выцветших эстампов, поднос с графином и четырьмя стаканами. Пол, сделанный из неизвестного Нельсону дерева, был изрядно исцарапан.
 Лэндон достал из ящика стола пачку бумаг и принялся перебирать их, время от времени бросая на Нельсона пронзительные взгляды.
 — Бартоломью Нельсон, — сказал он, то ли читая, то ли просто размышляя вслух. — Семнадцать лет службы в Отряде Первопроходцев, научные степени в области геологии, химии и социологии. Двадцать четыре контракта, шестнадцать успешно выполнено, семь разорвано, один действующий. — Лэндон в упор взглянул на Нельсона. — Неплохой послужной список, особенно если учесть, что это были за планеты. Вы имеете какое-нибудь отношение к Нельсону, покорившему Боумен-29?
 — Это мой дед, сэр.
 — Хорошо. Я лично с ним не встречался, но слышал, что о вашем родственнике отзывались очень высоко. После смерти своего партнера Боумена он немало сделал на седьмой и восьмой планетах Дельфина. Однако вас я пригласил не для того, чтобы поговорить о ваших предках.
 — Полагаю, что так, сэр.
 — Хорошо, — снова кивнул Лэндон. — Я хочу дать вам поручение, если, конечно, вы согласитесь.
 — Прошу прощения, сэр, — Нельсон кашлянул, — но разве в обычаях Директора Департамента картографии самолично раздавать поручения? Я хочу сказать, что, как правило, мы имеем дело с Управлением Флота или с кем-нибудь из Департамента геологии.
 — Совершенно верно, — кивнул Лэндон, — это действительно не слишком обычно. Но тут исключительный случай.
 — Могу я поинтересоваться причиной подобной исключительности?
 — Разумеется. Надеюсь, ответ вас не отпугнет.
 — Думаю, что нет.
 — Хорошо. Раз зашел столь откровенный разговор, я отвечу, что собираюсь дать вам поручение, о котором люди из Управления Флота ничего не знают и к которому они наверняка отнеслись бы крайне неодобрительно.
 — Сэр, речь не идет о государственной измене? — Нельсон был скорее озадачен, чем потрясен.
 — Все зависит от вашего отношения к этой проблеме, — спокойно ответил Лэндон. — Может, вы почувствуете себя более уверенно, если я скажу, что вам предлагается поработать на самую могущественную организацию во всей Галактике.
 — Но ведь вы всего лишь составляете карты?! — Нельсон не смог скрыть удивления.
 Лэндон, холодно глянув на него, продолжил, словно не расслышал этого замечания.
 — При всей своей скромности, должен сказать, что вам предстоит работать на самого могущественного человека за всю историю человечества — на меня.
 — Не знаю, что на это и ответить, сэр, — Нельсон старался говорить как можно спокойнее. — У меня такое чувство, будто меня разыгрывают.
 — Вы можете чувствовать себя как угодно. Тем не менее, если вы выполните все пункты моего задания, то получите полмиллиарда долларов, или, если хотите, сто миллионов кредиток. — Он снова открыл ящик стола, достал чек и протянул его Нельсону. Тот больше не пытался скрыть удивление. — Вы по-прежнему думаете, что я шучу?
 — Скажем так, мои сомнения несколько рассеялись, — Нельсон постарался улыбнуться как можно непринужденнее. — Я не против предательства за хорошую цену — настолько хорошую.
 — Речь не идет о государственной измене, — в голосе Лэндона явственно прозвучала сталь. — После того как вы выполните мое поручение, вас, быть может, сочтут героем всех времен. Если идти обычным путем, то всевозможные согласования займут не меньше десяти лет. Если бы эти идиоты послушались меня, то правительство Республики давным-давно бы перебралось на Делурос VIII: он раз в двадцать больше Земли, климат там не хуже, а находится эта планета куда ближе к центру Галактики, чем наша прародина. Рано или поздно это все-таки произойдет, но уж очень наши чиновники любят тянуть кота за хвост. В результате я испытываю немалые трудности при завоевании и освоении новых миров, а правительство не делает ничего, чтобы облегчить мне жизнь.
 Нельсон с силой ущипнул себя за руку. Происходящее явно не было сном. Директор совсем не походил на сумасшедшего, но все, что он говорил, выглядело настоящим бредом. Какие-то там составители карт не предлагают Первопроходцам полмиллиарда долларов за предательство и не жалуются, что правительство препятствует их планам завоевания звезд.
 — Вы, похоже, все еще сомневаетесь, — сухо заметил Лэндон.
 — Скорее ошеломлен, сэр, — Нельсон тряхнул головой. — Если все то, что я сейчас услышал, правда, то для меня это настоящее откровение. Если же нет, то во главе весьма уважаемого государственного департамента находится крайне неуравновешенный маньяк. В любом случае я был не готов к тому, что сейчас услышал.
 Лэндон неожиданно рассмеялся.
 — Вот этим, вы, Первопроходцы, и нравитесь мне. Кто бы еще посмел сказать Директору Департамента картографии, что он не в своем уме? Знаете что, я предлагаю вам совершить небольшую экскурсию. Думаю, она поможет вам сориентироваться. И помните: маньяк я или нет, правительственные чеки оплачиваются всегда.
 — Только это меня и удерживает здесь, — откровенно признался Нельсон.
 — Это хорошо. Я не доверяю людям, декларирующим свое бескорыстие. Пойдемте.
 С этими словами он поднялся и направился к дверям. Нельсон поспешил следом. В приемной к ним присоединились четыре охранника из службы безопасности. Все вместе они вышли в широкий коридор-тоннель. Лэндон подошел к небольшому электромобилю и жестом предложил Нельсону садиться. Подождав, пока охранники займут свои места сзади, Лэндон тронул машину. Нельсон попытался было запомнить многочисленные повороты, но быстро сбился и со вздохом откинулся в кресле. Электромобиль двигался почти вплотную к одной из массивных внешних стен. Нельсону казалось, что дорога под небольшим углом поднимается вверх.
 Но вот заскрипели тормоза, и электромобиль остановился. Лэндон, а следом за ним и Нельсон, опередив охранников, прошли по коридору вперед и оказались у невысокой двери.
 — Надеюсь, вы не подвержены головокружениям? — Лэндон насмешливо взглянул на Нельсона.
 — Нет, сэр.
 — Хорошо. За этой дверью находится смотровой балкон. Довольно длинный и широкий, но некоторые все-таки ухитряются упасть в обморок. Впрочем, там есть отчего растеряться.
 Лэндон открыл дверь и вошел внутрь. Нельсон последовал за ним.
 В следующее мгновение он замер от изумления и страха. Прямо перед ним зияла черная бездна, испещренная мириадами мерцающих искр. Глаза разбегались, не в состоянии охватить все картину в целом. Галактика. Не карта, не скопление светящихся звезд-точек на плоскости, а Галактика. Настоящая Галактика.
 Вверх и вниз, вправо и влево, насколько хватал глаз, расстилался открытый космос. Во всей своей пугающей необъятности и утонченной красоте. Миллиарды звезд, мириады планет; бесчисленные естественные и рукотворные спутники; кометы, пронзающие черную бездну открытого космоса; метеоритные потоки; гигантские газовые облака.
 — Ну как? — спросил Лэндон, так и лучась самодовольством, словно папаша, демонстрирующий любимое дитя.
 — Я никогда не думал… — промямлил Нельсон, не в силах оторвать глаз от завораживающего зрелища. — Я никогда не предполагал… — он замолчал, не находя слов.
 Лэндон усмехнулся.
 — Не правда ли, настоящий шедевр? 57, 8 мили в длину; 6, 2 мили в глубину; 38, 1 мили в ширину. Здесь указаны не только все звезды Галактики, но и все без исключения зарегистрированные небесные тела. Например, между Сириусом XI и Сириусом XII имеется свыше двух миллионов астероидов, хотя для того, чтобы различить даже самый большой из них, надо многократно увеличить масштаб.
 — Фантастика! — с жаром воскликнул Нельсон.
 — И, кроме того, все объекты и их движение переданы с огромной точностью, — сказал Лэндон. — Невооруженным глазом движение совершенно незаметно, но вся Галактика вращается с реальной угловой скоростью. То же самое относится и к звездам, и ко всем остальным небесным телам. По этой карте можно проследить поведение активных областей, рождение и затухание ионных бурь и еще многое. Мы также постоянно отслеживаем местонахождение всех кораблей Республики и некоторых кораблей чужаков.
 Нельсон слушал вполуха. Грандиозность карты подавляла… хотя слово «карта» не слишком подходило для обозначения того, что он сейчас наблюдал. Вглядевшись повнимательней, можно было различить даже цвет небесных светил: красные и желтые звезды, белые карлики, голубые гиганты, двойные звезды, тройные; даже давно погасшие черные звезды. Нельсон готов был побиться об заклад, что все эти несметные небесные тела изображены на карте со скрупулезной точностью.
 — Разумеется, это только начало, — донесся до него голос Лэндона.
 Директор нажал на кнопку переговорного устройства и сказал в микрофон:
 — Пульт управления, говорит Лэндон. Покажите Землю, масштаб максимальный.
 В следующее мгновение на одной из ветвей спиральной Галактики замерцала голубая искра. До нее было не меньше пяти миль, но огонек вспыхивал столь ярко, что невольно приковывал внимание.
 — Это Земля, — пояснил Лэндон, — а теперь, будьте добры, взгляните вверх.
 Нельсон посмотрел туда, куда показывал Директор. Над головой безмятежно парила Земля, укутанная покровом облаков.
 — Сегодня плохая погода, — словно оправдываясь, пояснил Лэндон, — а то можно было бы разглядеть не только Австралию и Антарктиду. Я мог бы попросить убрать облака, но думаю, что вы и так хорошо знаете, как выглядит все остальное. А это, — он нажал на одну из кнопок на перилах и извлек из открывшейся ниши стопку карточек, — полная информация о Земле. Площадь суши, площадь океана, сила тяжести, средняя температура по регионам, основные формы жизни, население, основные религии, экономика, военный потенциал, уровень технического развития, языки, народы, морская фауна, возраст планеты, предполагаемая длительность ее существования, редкие элементы, атмосферные разряды — словом, вся или почти вся информация.
 — И обо всех остальных планетах Галактики можно получить столь же полную информацию?
 — В большей или меньшей степени, — ответил Лэндон. — Все зависит от того, насколько исчерпывающи наши знания о том или ином небесном теле. Если вас не устраивает картотека, можно получить информацию в виде микрофильмов или на компьютерных носителях.
 — Фантастика! — снова не удержался от восклицания Нельсон.
 — Впрочем, главное назначение карты не в этом, — Лэндон положил карточки обратно в нишу. — А теперь я покажу вам то, ради чего она и была создана. — Он снова включил переговорное устройство. — Это Лэндон. Приглушите освещение.
 Галактика начала тускнеть, через несколько секунд Нельсон различал лишь наиболее крупные и яркие звезды. Ему стало не по себе: Галактика словно бы умирала на его глазах.
 — Достаточно, — отрывисто бросил Лэндон, — снова покажите Землю, яркость максимальная.
 На расстоянии пяти миль вновь вспыхнул крошечный огонек, на этот раз его сияние резало глаза.
 — Отлично. А теперь покажите ярко-желтым цветом все планеты, которые находятся под контролем Человека. Пять планет в секунду. Начните с Сириуса V.
 В течение семи минут Нельсон наблюдал, как цепочка сверкающих точек бежит от Земли в направлении Делуроса VIII, лучами расходясь по всей Галактике. Нельсон ощутил прилив гордости — перед его глазами во всем своем величии предстала двухтысячелетняя история человеческих свершений.
 — Теперь покажите все вооруженные корабли Республики — обозначьте их зелеными вспышками с секундным интервалом.
 Внезапно вся псевдо-Галактика засветилась зеленым. Более двух миллионов вспыхивающих и гаснущих огоньков создавали гипнотический эффект. Большинство из них располагалось в окрестностях желтых искр, но часть — около миллиона — была за пределами контролируемых человеком районов.
 — Прекрасно, — сказал Лэндон. — А теперь синим цветом покажите планеты, пригодные для жизни Человека, но еще не колонизированные. — Он на мгновение замолчал, затем продолжил: — Планеты, заселенные разумными чужаками, обозначьте пульсацией.
 Количество планет, отмеченных синим цветом, Нельсона просто ошеломило. Примерно десять процентов синих искр пульсировало, остальные озаряли черную глубину карты ровным синим сиянием.
 — И последняя просьба, — сказал Лэндон. — Красным цветом дайте планеты, населенные разумными существами, способными оказать нам вооруженный отпор.
 Около трех тысяч кроваво-красных искр завершили картину. Если не считать самых первых этапов, то в завоевании Человеком Галактики не просматривалось никакого плана. Но сейчас, разглядывая красочную панораму, Нельсон отчетливо видел, по каким направлениям следует продолжать освоение космоса, где Человека ожидает наибольшее сопротивление, а где победа дастся ему легко.
 — Теперь вы начинаете понимать значение Департамента картографии? — спросил Лэндон.
 — Думаю, да.
 — Мы являемся двигателем завоевательной политики Республики. Имея в своем распоряжении этот комплекс на Калибане, мы единственные во всей Галактике владеем самой полной информацией о том, какую ценность имеет та или иная планета, где нас может ожидать враждебная окружающая среда или вооруженное сопротивление, как может повести себя та или иная чуждая нам раса. Мы не ограничиваемся анализом истории, мы смотрим вперед. Мы творцы и исследователи будущего. На этой карте можно разыгрывать целые войны, логически предсказывая исход любого возможного столкновения. Так что мы вовсе не одно из подразделений Звездного Флота, напротив, скорее Флот является продолжением Департамента картографии.
 — Если вы способны точно предсказать исход любого вооруженного конфликта, то почему бы нам не развернуть полномасштабную завоевательную войну? — осторожно спросил Нельсон.
 — Хороший вопрос. Но, увы, на него имеется два не менее хороших ответа. Первый общеизвестен: по нашим оценкам, свыше десяти тысяч планет населены разумными существами, так что у наших потенциальных противников есть неплохие шансы на победу. Второй же ответ скорее ставит проблему, чем разрешает ее. Я не утверждал, что мы можем точно предсказывать исход любого военного столкновения, я сказал, мы можем предсказать его логически. А это большая разница. Безусловно, земная логика присуща не только Человеку, но утверждать, что в Галактике она распространена повсеместно, нельзя. Чертовски трудно не только предсказать, что предпримет совершенно чуждый нам разум, но и вообще понять, на что он способен. Не стоит забывать, что из тысячи видов, с которыми мы соприкоснулись, только с сотней нам удалось наладить хоть какой-нибудь контакт. С остальными же мы попросту не в состоянии общаться ни на каком уровне, настолько они не похожи на нас. А поскольку эта карта является продуктом именно человеческой логики, то и предполагаемый исход основан исключительно на ней. К несчастью, мы не располагаем какой-либо иной философской системой, которую можно было бы использовать при завоевании Галактики.
 — Понятно, — кивнул Нельсон. — А я уже было решил, что возможности вашей карты неограниченны. И все же это самая впечатляющая вещь, созданная руками человека. Теперь я признаю — вы нисколько не преувеличивали, когда назвали себя самым могущественным человеком за всю историю нашего вида. Насколько я понимаю, без вашего согласия невозможно осуществить ни исследование планеты, ни тем более ее захват?
 — Верно.
 — Поразительно, — Нельсон помолчал. — Теперь я вижу, что шесть покушений на Секретаря Республики были попросту напрасной тратой времени. Эти несчастные террористы знать не знали, в чьих руках сосредоточена подлинная власть.
 — Да если бы даже и узнали, пользу им это вряд ли бы принесло, — проворчал Лэндон, — это незаметно на первый взгляд, но у нас самая лучшая во всей Вселенной система охраны. Ведь любой корабль в радиусе пятидесяти световых лет отмечен на нашей карте, и нам о нем известно практически все. Не стану утверждать, что мы неуязвимы, но, поверьте, сюда не проскользнет ни один убийца.
 — А откуда вы получаете информацию? — спросил Нельсон.
 — Помещение, в котором мы сейчас находимся, представляет собой лишь крошечную часть Картографического комплекса, — ответил Лэндон. — На нас работает свыше четырехсот тысяч человек, в обязанности этих людей входит собирать и перерабатывать информацию, которая стекается сюда со всей Галактики. Расположенный под землей компьютерный центр во много раз превосходит наземную часть здания. Мне кто-то говорил, что длина всех коридоров комплекса составляет восемь миллионов миль, хотя я не представляю, кому могло прийти в голову произвести подобные подсчеты.
 Обработанные данные поступают в зал управления картой, который также расположен под землей. Он примыкает непосредственно к этому помещению, его объем составляет две кубические мили. Информация заносится в память центрального компьютера и сразу же попадает на карту.
 Когда я несколько минут назад разговаривал с пультом управления, то оператор просто нажимал кнопки, запрашивая ту или иную информацию у Главного Компьютера. То, что вы приняли за реальную трехмерную модель, на самом деле является голограммой. Для ее создания задействовано несколько сотен лазеров. Возможности карты, которые я вам продемонстрировал, можно назвать статичными, по крайней мере в той степени, в какой бывает статична сама Галактика. Моделирование нашего дальнейшего продвижения представляет куда более сложную задачу, и решающее значение тут принадлежит интуиции. Как я уже говорил, вряд ли можно ожидать, что кремниевый обитатель системы Дельфина, обмен веществ которого мы не можем проанализировать даже приблизительно, станет реагировать на ситуацию так же, как вы или я. Но именно это и является самым интересным.
 — Я был бы не прочь провести здесь всю свою жизнь, — признался Нельсон.
 — Ничего не выйдет, друг мой, — улыбнулся Лэндон. — Я пригласил вас вовсе не за тем, чтобы предложить работу в нашем департаменте. Я собираюсь дать вам конкретное поручение и только.
 — Тогда зачем вся эта экскурсия?
 — Чтобы вы не истолковали мою просьбу превратно. По крайней мере теперь вы понимаете, что если уж Департамент картографии предлагает что-то, то делает это по чертовски веской причине.
 — Что ж, может, тогда перейдем к делу? Сколько идолов я должен свергнуть?
 Вместо ответа Лэндон снова щелкнул кнопкой переговорного устройства.
 — Это Лэндон. Мне нужна система Гаммы Зайца.
 Псевдо-Галактика качнулась и быстро начала поворачиваться, так что Нельсон, несмотря на всю свою тренированность, почувствовал мгновенный приступ дурноты. Звезды стремительным хороводом проносились перед глазами, словно втягивая наблюдателя в гигантский водоворот. Движение прекратилось столь же внезапно, как и началось.
 — Хорошо. Обозначьте планеты этой системы синим цветом.
 Двойная звезда средних размеров, находившаяся прямо перед людьми, внезапно ярко вспыхнула, вокруг нее замигали шестнадцать крошечных синих точек.
 — Прекрасно. Теперь покажите планеты, расположенные от звезды в пределах десяти парсеков и сплошь покрытые водой. И еще я хочу видеть родную планету леммов.
 Синих мерцающих искр прибавилось. Кроме планет системы Гаммы Зайца, внутри десятипарсековой зоны находилось еще двенадцать небесных тел. На расстоянии еще в пять парсеков поблескивала одинокая голубая искра.
 — Отлично. Теперь выделите планету леммов зеленым цветом и покажите все водные планеты, находящиеся под их контролем.
 Одинокая планета вспыхнула зеленым огнем, а вслед за ней кровавыми рубинами замерцали все планеты в десятипарсековой зоне и три планеты внутри системы Гамма Зайца.
 — И последнее. Покажите ближайшие планеты, принадлежащие Человеку.
 На расстоянии примерно в десять парсеков от скопления зеленых огоньков засияли три белые искры.
 — Вот, Первопроходец, — Лэндон вскинул руку, — в чем и состоит наша проблема.
 — Ваша проблема, — поправил его Нельсон. — Она не станет моей, пока я не пойму, о чем все-таки идет речь.
 — Все очень просто. Четвертая, пятая и шестая планеты системы Гамма Зайца сплошь покрыты водой. Там нет ни континентов, ни даже островов. То же самое относится и к остальным планетам, окрашенным в красный цвет.
 — И что дальше?
 — Девятая и десятая планеты Гамма Зайца весьма богаты элементами, столь необходимыми Республике: там имеются железо, свинец, золото и даже уран.
 — Но при чем тут все остальные планеты?
 — Они нас не интересовали бы, не обитай на них леммы; о них мы знаем не так уж много за исключением одного: они очень напоминают нас.
 — В чем же?
 — Они агрессивны и стремятся к мировому господству, — ответил Лэндон, — на этих пятнадцати водных планетах они возвели искусственные острова и создали на них военные базы.
 — Но почему они вас так волнуют? Ведь нас же не интересуют водные планеты.
 — Хороший вопрос. — Лэндон повернулся к Нельсону. — Сформулируем проблему по-другому: как бы вы отнеслись к тому, что какие-то чужаки обосновались на Делуросе V?
 — Ну, вряд ли бы мне это понравилось.
 — Почему?
 — Галактика велика. Пускай поищут что-нибудь в другом месте. Система Делуроса принадлежит нам.
 — Но они могут оказаться совершенно миролюбивыми и безвредными созданиями.
 — Тогда почему они захватили планету? И почему не спросили нас?
 — Вот именно, — торжествующе воскликнул Лэндон. — Так вот, мы попросили разрешения у коренных обитателей системы Гаммы Зайца.
 — И какое это имеет отношение к леммам?
 — Прямое. Видите ли, ихтиоидное население Гаммы Зайца — это очень древняя раса, возраст которой исчисляется четырьмя миллиардами лет. Она достигла такой степени развития, о какой Человек может только мечтать. Но природа сыграла с ними злую шутку — это исключительно водные существа. Сила любой расы зависит от техники, которая на девяносто процентов основана на использовании огня. А какой может быть огонь в воде?
 — Поэтому леммы пришли и без труда завоевали их?
 — Не то чтобы завоевали, — ответил Лэндон. — Леммы попросту создали плавучие острова, сбросили несколько глубинных бомб, которым ихтиоидам нечего было противопоставить, и потребовали, чтобы те начали добывать для леммов со дна океана полезные ископаемые.
 — Действительно, они похожи на нас, — одобрил Нельсон.
 — Потребовался почти год, чтобы хотя бы на примитивном уровне установить контакт с ихтиоидами. Они не хотели иметь дела ни с нами, ни с леммами. Сами леммы располагают довольно развитыми технологиями, мы бы с ними прекрасно поняли друг друга.
 — Так за чем же дело стало?
 — В этом нет никакой необходимости, — ответил Лэндон. — Мы и так неплохо осведомлены об их возможностях, научных достижениях и отношении к иным видам.
 — Например?
 — На водных планетах, которые они захватили, не обнаружено куполов. Это означает, что леммы — представители основанной на углероде жизни и дышат кислородом. Основные принципы, на которых базируется их наука, видимо, несколько отличны от наших. В противном случае они бы в первую очередь обратили внимание на Гамму Зайца IX и X, а не на покрытые водой планеты. Кроме того, нам известно, что это весьма агрессивная раса, которая при удобном случае не откажется захватить планету-другую.
 — Почему бы не выставить против них наш Флот?
 — На это есть две простые причины. Во-первых, поскольку их наука отличается от нашей, нам трудно предугадать, как они поведут боевые действия. Наши позиции в Галактике еще не настолько сильны, чтобы вступать в крупномасштабную войну.
 — А другая причина?
 — Еще проще. Нас в миллион раз меньше, чем всех остальных обитателей Галактики. Мало-помалу мы завоюем всех, но если сейчас поднять слишком большой шум, то наши противники, как реальные, так и потенциальные, могут объединиться задолго до того, как мы окажемся в состоянии дать им отпор. Поэтому Флот не станет соваться в это дело.
 — А вы станете?
 — Совершенно верно, — холодно ответил Лэндон. — Нам необходимы эти планеты. — Он снова включил переговорное устройство. — Покажите упомянутые планеты белой пульсацией. И еще, высветите пятьдесят ближайших планет, находящихся под контролем Человека. — Он немного помолчал, потом обратился к Нельсону: — Видите? Продвигаясь в этом направлении, мы сможем захватить с десяток систем, при этом еще тридцать окажутся в зоне нашего влияния.
 — Так в чем же состоит моя задача? — нетерпеливо спросил Нельсон.
 — Леммы должны убраться с водных планет Гаммы Зайца. Вы сможете это обеспечить?
 — Думаю, да, — Нельсон пожал плечами. — Раз они кислорододышащие, то отравить атмосферу не составит труда. Хватит по парочке бомб на каждую планету…
 — Никаких бомб, — резко возразил Лэндон. — Если бы меня устраивала война, я попросту послал бы Флот.
 — Но Флот против этого, — возразил Нельсон.
 — Это неважно. Я не хочу, чтобы леммы поняли, что произошло и кто виноват.
 — Хорошо. Но принцип остается тот же — нужно отравить атмосферу. Усилий потребуется побольше, но ничего сверхъестественного.
 — И вы обещаете, что все останется шито-крыто?
 Нельсон кивнул.
 — Яд будет нестойким, через пару лет от него не останется и следа, ну а мы сможем занять планеты. Можно отравить вообще все планеты вокруг, чтобы сбить леммов с толку. В этом случае им некуда будет отступить. Сколько леммов при этом погибнет?
 — Это вас не касается, — ответил Лэндон.
 — Пожалуй, — согласился Нельсон.
 — Есть еще вопросы? — Лэндон направился к выходу со смотровой галереи.
 — Только один, — ответил Нельсон. — Все это предпринимается с целью овладеть двумя планетами: Гаммы Зайца IХ и X, но на карте было указано семнадцать планет.
 — Одиннадцать водных планет лишены разумной жизни. А на остальных после ухода леммов ихтиоиды, как я полагаю, не откажутся вступить в союз со своими спасителями.
 — А если откажутся?
 — Что ж, — Лэндон улыбнулся. — В этом случае Человек сумеет создать не менее мощную глубинную бомбу, чем та, что имелась у леммов. Вы согласны?
 Нельсон энергично кивнул.

 3. ГОРНЯКИ

 …Первые и осторожные попытки Федерации Горняков овладеть финансовой и политической властью относятся к 370—390 годам галактической эры. Возглавлял тогда Федерацию смелый и прозорливый адвокат Джереми Коулмен, человек глубоко порядочный и религиозный. Он близко к сердцу принимал нужды горняков и пользовался среди них безоговорочным авторитетом. Именно он поднял на борьбу угнетенных шахтеров пяти крупных планет. В их число входила и…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Коулмен, достигший вершины власти на пороге пятого века галактической эры, может служить образцом самых гнусных качеств Человека в период галактических завоеваний. Не склонный ни к уступкам, ни к компромиссам. Коулмен несет всю ответственность за гибель более пяти тысяч своих соплеменников, не говоря уж…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Первым, кого увидел Коулмен, распахнув дверь, был масленок. Неожиданностью это, в общем-то, для него не явилось, поскольку он уже был наслышан о дружеских отношениях между горняками и местной формой жизни. Эта дружба отчасти объяснялась потребностью друг в друге, но все же главной ее причиной были одиночество и беспросветная скука, царившие на планете. Коулмен знал, что не стоит делать резких движений, пока не появится кто-нибудь из шахтеров. С существами, привыкшими к мраку и к холоду девятой планеты системы Гаммы Зайца, шутки были плохи.
 Масленок пронзительно взвизгнул, и тут же на пороге возник один из горняков.
 — В чем дело, Фердинанд? — спросил немолодой седовласый шахтер. Масленок снова взвизгнул. Человек вгляделся в полумрак коридора. — А-а, вы, наверное, от Федерации?
 Коулмен кивнул.
 — Что ж, заходите. Не бойтесь Ферди, он малый смирный, — горняк усмехнулся, — до поры до времени.
 Вслед за горняком Коулмен прошел в просторный зал. Большинство мест было уже занято. Набралось человек триста пятьдесят. Совсем неплохо для планеты с населением в четыреста двадцать две души.
 Коулмен прямиком направился к трибуне и не мешкая принялся раскладывать свои бумаги. Его приятно удивила чашка с дымящимся кофе, приготовленная чьей-то заботливой рукой. Он поежился и подумал, что, наверное, стоит снять пальто, но холод все никак не отпускал его, и Коулмен решил не спешить.
 Залпом выпив горячий кофе, он проверил микрофон, откашлялся и заговорил.
 — Господа, — Коулмен выждал, пока в зале уляжется шум. — Господа, мне приятно видеть перед собой столь представительное собрание. Я рад, что вы сочли эту встречу достаточно важной для того, чтобы оторваться от своих телевизоров. — Он рассчитывал этой незатейливой шуткой снять напряжение, отчетливо читаемое в глазах слушателей. По рядам пронесся легкий смешок, и Коулмен, улыбнувшись в ответ, спросил: — Скажите, а летом здесь так же холодно? — Он подышал на окоченевшие пальцы.
 — Сейчас и есть лето! — выкрикнул кто-то из середины зала. — Вы бы вот приехали, когда чуть подморозит!
 Смех стал громче. Если эти люди и испытывали враждебность, то Коулмену на какое-то время удалось ее рассеять.
 — Так вот, господа, — он кашлянул, — я не стану тянуть кота за хвост и перейду прямо к делу. Меня зовут Джереми Коулмен, и я представляю недавно образованную Федерацию Горняков. В настоящее время Республика ведет разработку полезных ископаемых почти на тысяче планет, и более половины из них уже признали нашу Федерацию. Но многие пока не слишком хорошо о нас знают. Я приехал к вам, чтобы рассказать о деятельности Федерации и убедить вступить в ее ряды. — Он оглядел аудиторию. Пока все шло хорошо. Что ж, настал момент перейти в наступление. — Я знаю, что и до вашей планеты уже дошли слухи о том, что ждет вас, если вы решите присоединиться к Федерации. Поэтому я не стану тратить лишних слов и скажу сразу: вступив в нашу организацию, вы будете должны в течение пяти земных лет перечислять нам половину своего заработка. Кроме того, каждый из вас должен будет подписать обязательство остаться шахтером в течение пятнадцати лет. И еще: все члены Федерации обязаны пройти курс усиленного психологического тренинга.
 Он ждал привычной реакции: сначала повисала гнетущая тишина, потом возникал приглушенный ропот, быстро перераставший в яростные проклятия, недоуменные выкрики и бешеный град вопросов. Все повторилось и на этот раз. Коулмен выждал несколько минут, прежде чем шум немного затих, и продолжил.
 — Господа, прошу вас уделить мне еще немного внимания. Я хорошо знаю, какие возражения могут последовать с вашей стороны, поэтому заранее отвечу на них. После того, как я закончу, можете задавать свои вопросы. Я прошу, чтобы вы всего лишь выслушали меня. Кроме того, — он чуть улыбнулся, — если у вас от возмущения закипит кровь, то пробежка домой по такому морозу дастся вам куда легче.
 Он отметил, как кое-где в зале заулыбались, а из задних рядов даже донеслось зычное ржание.
 — Ваше основное возражение, вероятно, сведется к тому, что ни одна организация на свете не стоит того, чтобы тратить на нее половину своего заработка. В конце концов, вы являетесь самой высокооплачиваемой профессиональной группой. И надо сказать, вполне справедливо. Вы ведь не какие-то там землекопы, а высококвалифицированные специалисты, вы отвечаете за геологические изыскания, контролируете работу сложнейших машин, и, главное, от вас зависит добыча ценнейшего сырья. Да вы попросту незаменимы. Второе возражение, я думаю, связано с пятнадцатилетним сроком договора. Ваша профессия очень рискованна, и вы все, или почти все, спите и видите в своих снах тот день, когда вернетесь в нормальный уютный цивилизованный мир, дабы с толком распорядиться добытыми кровью и потом денежками. Я прав в своих предположениях?
 Аудитория согласно зашумела.
 — Отлично. А теперь, прежде чем ответить на эти и прочие возражения, мне хотелось бы вкратце рассказать о том, как возникла наша Федерация. Это поможет вам лучше понять меня. В конце концов, не будь мы уверены, что сможем сполна возместить потраченные нашими участниками время и деньги, мы не стали бы выдвигать столь суровые требования. Позволю себе напомнить, что восемьдесят три процента планет, которым было предложено вступить в нашу Федерацию, охотно согласились на выдвинутые условия.
 Итак, не забывая об этом обстоятельстве, взглянем на современное положение дел в добывающей промышленности. Под контролем Республики находится почти тридцать пять тысяч планет, четверть из них отведена исключительно под разработку полезных ископаемых. В Республике на сегодняшний день насчитывается тридцать семь миллиардов граждан, и горняков среди них не более двух миллионов. То есть менее одной десятитысячной доли населения Республики контролирует свыше двадцати процентов территории.
 С экономической точки зрения разница еще более разительна. Энергетика Республики почти полностью основана на ядерном топливе, при этом практически все сырье добывается на трехстах семи планетах, среди которых и Гамма Зайца IX. Деньги Республики все еще обеспечиваются золотом и серебром, а все драгоценные металлы добываются на ста двух планетах, в том числе и на Гамме Зайца IX. Республике требуется металл для строительства кораблей и производства оружия, и он целиком поступает с тех же планет. И среди них, как вы, конечно же, знаете, и Гамма Зайца IX.
 — Они нуждаются в нас, — протянул ленивый голос из центра зала, — потому и платят так хорошо.
 — Вы в этом уверены? — вкрадчиво спросил Коулмен. — Вот вы, сэр, похоже, хотите выступить, так не могли бы вы сообщить мне, каково ваше годовое жалованье?
 — Отчего же нет? — с вызовом ответил, поднимаясь, здоровенный горняк. — Семьдесят пять тысяч кредиток.
 — А чем вы занимаетесь?
 — Добываю золото и серебро.
 — Сколько?
 — Достаточно.
 — Больше тонны в год?
 — Уж скорее тонну в неделю, — насмешливо ответил верзила и с ухмылкой оглянулся на зал.
 — Вам известна текущая цена на золото? — все так же вкрадчиво спросил Коулмен.
 — Точно не скажу, но, наверное, немалая.
 — Вот тут вы правы, дружище. — Коулмен торжествующе вскинул указующий перст. — Пятьдесят три кредитки за унцию. Ваше годовое жалованье — это стоимость дневной добычи, остальное же беспардонно присваивает себе Республика. — В зале повисла напряженная тишина. — Я слышал, что десять лет назад, когда на этой планете разработки только-только начались, число горняков достигало тысячи человек. Но сейчас вас гораздо меньше. Что же случилось с остальными вашими товарищами?
 — Они стали жертвой нельсонов, — угрюмо ответил горняк, сидевший слева от трибуны.
 — И кто такие эти нельсоны?
 — Если вам доведется увидеть хотя бы одного из них, вам сразу все станет ясно. — В голосе горняка явственно прозвучало благоговение. Рядом кто-то рассмеялся. — Около сорока лет назад их обнаружил парень по имени Нельсон, тот самый, что первым проник в эту систему. Это огромные волосатые твари, обладающие невероятной силищей. Они не плотоядные, поскольку на этой планете не за кем охотиться. Можно предположить, что они питаются минералами, правда, тогда непонятно, откуда у них столько шерсти. Но кем бы они там ни были, им совершенно не нравится, что кто-то выковыривает из земли их жрачку.
 — Иными словами, это они убили более пятисот горняков? — спросил Коулмен.
 — Изодрали в клочья, — ответил горняк. — Вероятно, они бы перерезали и всех остальных, но тут мы наткнулись на маслят.
 — Маслят? — с хорошо разыгранным удивлением переспросил Коулмен, прекрасно знавший, о чем идет речь.
 — Большие желтые шарики на толстеньких ножках. Вы встретили одного из них в дверях. Во всех иных отношениях маслята совершенно мирные ребята, но нельсоны их боятся как огня. Я не совсем понимаю, почему это происходит, может, они испускают какие-то лучи, которые сражают нельсонов наповал, а может, еще чего. Мы прознали, что маслята охочи до магния, и поэтому отдаем им весь магний, что добываем. Вот они и вертятся вечно неподалеку и отпугивают нельсонов. Если бы не нельсоны, здесь был бы просто курорт.
 — Значит, наряду с иными опасностями, с которыми вам приходится мириться, — Коулмен многозначительно помолчал, — вы вынуждены бороться с воинственными чужаками? И кроме того, если вдуматься, то ведь именно вашими стараниями маслята стали сторонниками Республики. Верно?
 По залу прокатился одобрительный рокот.
 — Итак, я утверждаю, что горняки — самое эксплуатируемое меньшинство в Республике. Сколько бы вам ни платили, это сущий мизер по сравнению с тем, чего вы заслуживаете. И никакие политические или экономические привилегии не будут слишком высокой платой для вас. Вот потому-то, господа, я и предлагаю вам вступить в Федерацию.
 — Мы не против получать больше, — выкрикнули из зала, — но до сих пор, приятель, ты ни слова не сказал, как именно Федерация собирается нам помочь и зачем ей столько денег.
 — Как раз к этому вопросу я и собирался перейти, — вежливо ответил Коулмен. — Надо начать с того, что Федерация сможет приступить к своей деятельности только после того, как восемьдесят процентов планет, где ведутся разработки полезных ископаемых, станут ее членами. В противном случае мы не сможем оказать нужное давление на власти Республики. Именно по этой причине нам требуется время — необходимо создать мощную группу поддержки как на Земле, так и на Делуросе VIII. Время нужно также для того, чтобы власти поняли — у них нет иного выбора, кроме как иметь дело с нами и только с нами. По нашим оценкам, на это уйдет не меньше двенадцати лет, поэтому необходимо, чтобы вы продолжали работать в течение пятнадцати лет. Когда же Федерация наберет силу, то нас уже ничто не остановит.
 — Но зачем вам наши деньги?
 — Все для того же — группы поддержки, организационные расходы и прочее. К тому же, если вы проведете здесь последующие пятнадцать лет, то у вас попросту не будет возможности потратить свои деньги.
 — А что вы предложите взамен?
 — Предложим вам? Это не совсем подходящая формулировка, — спокойно ответил Коулмен. — Мы с вами потребуем своей доли в прибыли. Каждый горняк получит одну тридцатую часть того, что он производит. Даже самое астрономическое жалованье не сможет сравниться с этой суммой. Федерация также намерена добиться места в политической жизни, но этот вопрос мы еще проработали не слишком хорошо. При этом нас не устраивает представительство, пропорциональное нашей численности, наше участие в управлении должно основываться на экономическом значении горняков в жизни Республики. И мы обязательно добьемся этого.
 — А если Республика ответит отказом?
 — Этого не случится, — спокойно ответил Коулмен.
 — И все-таки.
 — В этом случае горняки всех планет объявят забастовку. В течение следующего десятилетия вас самым подробным и тщательным образом обучат всем необходимым навыкам борьбы. Как вы думаете, долго ли Республика сможет выдержать забастовку, охватившую всю Галактику? День? Неделю? Уж во всяком случае, не больше года. Подумайте об этом, господа. Картография, быть может, и является движущей силой нашей экспансии, но именно вы и только вы — истинные хозяева Галактики! Долгие годы великан спал, но настала пора пробудиться, размять мускулы и заявить о себе во весь голос!
 Зал снова зашумел.
 — Господа, я не хотел бы вас торопить, но у меня нет выбора. Решение вы должны принять сегодня ночью. Завтра утром я отправляюсь к вашим менее удачливым коллегам с Гаммы Зайца X.
 — Что это значит?
 — Воздух у вас тут, конечно, несколько прохладный, — Коулмен усмехнулся, — но по крайней мере им можно дышать. Как я уже говорил, я с радостью отвечу на все ваши вопросы, но к восходу у меня в кармане должно лежать ваше решение, каким бы оно ни было.
 Никто особенно не удивился, и меньше всех сам Коулмен, когда Гамма Зайца IX подавляющим большинством голосов решила вступить в Федерацию Горняков.
 Двенадцати лет не потребовалось. События развивались куда быстрее, чем предполагал Джереми Коулмен, и семь лет спустя после посещения системы Гаммы Зайца он стоял перед Секретарем Республики. С легкой усмешкой Коулмен внимал яростным проклятиям обычно столь сдержанного и величавого правителя.
 — Чего, черт побери, вы добиваетесь?! — Старик явно пребывал на грани истерики. — Это настоящий шантаж! Республика не пойдет на поводу у горстки взбесившихся недоумков!
 — При всем своем уважении к вам, сэр, — Коулмен вежливо склонил голову, — позволю себе не согласиться с вами. Если бы Республика не была перепугана до смерти, то, думаю, наша проблема решалась бы на гораздо более низком уровне.
 — У вас, Коулмен, есть одна-единственная проблема — это ваша вонючая Федерация! — взревел Секретарь. — И я не собираюсь ничего улаживать ни с ней, ни с кем-либо еще! Да я просто уничтожу вас!
 — Не думаю, сэр, — Коулмен лучезарно улыбнулся. — Позвольте мне сесть, и мы все спокойно обсудим.
 — Нет! — рявкнул окончательно разъяренный старик. — Я не позволю вам сесть, и обсуждать с вами ничего не собираюсь! Если бы вы пришли сюда как разумный человек, то мы могли бы поговорить, но нет, вы явились, швырнули мне на стол идиотский ультиматум и потребовали, чтобы Республика сдалась на милость горстке кретинов!
 — Если бы я вел себя как разумный человек, — улыбка Коулмена стала еще шире, — так вы сказали? Ну, тогда бы я годами обивал пороги кабинетов, а правительство надеялось бы, что проблема исчезнет сама собой. Вы же понимаете, что одно мое присутствие здесь говорит в пользу эффективности наших методов.
 — В конце концов, кто вы такой? — устало спросил Секретарь. — Вы же не имеете никакого отношения к горнякам. Каким образом вы оказались среди этих людей? Где, черт возьми, находится штаб-квартира Федерации? И кто, скажите на милость, там работает?
 — Ну, я не уверен, что мне следует отвечать на эти вопросы. Пользы нам это не принесет, а вот вред может, и весьма ощутимый.
 — Что вы имеете в виду?
 — Нетрудно предположить, что, узнав о местонахождении нашей штаб-квартиры, вы немедленно прикажете уничтожить ее. Мы не собираемся вступать в вооруженные конфликты, но защищаться будем до конца. Наша сила носит экономический и этический характер, а не военный.
 — Скоро вы убедитесь, что нет у вас никакой силы! Когда должна начаться всегалактическая забастовка? — Секретарю, похоже, удалось взять себя в руки.
 — В полночь по земному времени.
 Секретарь нажал кнопку одного из переговорных устройств на своем столе.
 — Немедленно направьте Двадцать седьмой флот на Спику II. Ровно в полночь по земному времени военные должны потребовать, чтобы шахтеры отгрузили пятьдесят тонн железа. Если горняки ответят отказом, меры принять незамедлительно. Нам нужно это железо. Вы поняли? — Не дожидаясь ответа, он отключил связь. — Вот так, мистер Коулмен. Посмотрим, что теперь скажет ваша Федерация.
 Коулмен неторопливо извлек из кармана небольшой передатчик.
 — Это Коулмен. — Он сделал паузу. — Сегодня ночью на Спике II. Съемочные камеры должны быть в готовности. — Он не спеша засунул в карман передатчик и с улыбкой взглянул на Секретаря. — Ваш ход, сэр.
 — Тут вам не партия в шахматы, это предательство по отношению к Республике. — Секретарь говорил теперь почти спокойно. — Но поскольку правила предлагаете вы, то, надеюсь, не станете их нарушать сами. — Он снова щелкнул кнопкой внутренней связи. — В течение пяти дней перехватывать все корабли, оказавшиеся в одном парсеке от Спики. — Он с любопытством взглянул на Коулмена. — Полагаете, у вас остались какие-то шансы?
 — Когда измените свое мнение и решите согласиться на наши требования, сообщите. — Коулмен повернулся и, насвистывая, вышел из кабинета главы Республики.
 Ровно в полночь Федерация Горняков объявила о начале забастовки.
 В 00.11 земного времени флагман Двадцать седьмого флота потребовал от горняков Спики II начать отгрузку суточной нормы железа.
 В 00.12 последовал отказ.
 В 00.14 военные предъявили десятиминутный ультиматум, по истечении которого горняки подлежат аресту.
 В 00.22 по земному времени семьдесят два горняка, представлявшие собой все население Спики II, собрались у крупнейшего обогатительного комбината планеты и взорвали три ядерные бомбы.
 В 01.03 Джереми Коулмен под конвоем был доставлен в кабинет Секретаря Республики, которого только что вытащили из постели.
 — Что, черт побери, вы пытаетесь доказать?
 — Мы ничего не пытаемся доказать. Мы всего лишь боремся за свои права. В течение последнего десятилетия эти горняки по три часа в день подвергались интенсивной обработке гипнозом и теперь готовы умереть, отстаивая свои права. Честно говоря, им даже в голову не придет, что у них есть какой-то выбор. Любое противодействие со стороны Республики повлечет за собой ответ, подобный тому, который вы только что получили. Смею вас заверить — наша решимость не ослабеет ни при каких обстоятельствах.
 — Боже, но вы ведь самые высокооплачиваемые люди во всей Республике!
 — Возможно, но услуги, которые мы оказываем Республике, стоят куда дороже. Так вы готовы согласиться с нашими требованиями?
 — Да пусть хоть все горняцкие планеты взлетят на воздух! — отчеканил Секретарь. — Мы не уступим шантажу.
 — Сомневаюсь, сэр. Как только в Республике станет известно, сколь преданы горняки своему делу…
 — Никто ничего не узнает! Ваш корабль задержан, и все корабли, направляющиеся к горняцким планетам, будут тут же перехвачены.
 — Что ж, в таком случае ваша совесть рано или поздно, но заставит вас уступить. — Коулмен выглядел очень уверенным, хотя на душе у него было неспокойно.
 — Уведите его, — с отвращением процедил Секретарь.
 — Он арестован? — выступил вперед охранник.
 — Да! Предъявите ему обвинение в измене и отправьте в камеру.
 В тюрьме с Коулменом обходились довольно предупредительно. Каждое утро он просматривал видеоновости. О забастовке не сообщалось ни слова, но он был уверен, что горняки не отступят. Республика может обойтись без сырья неделю, две, ну от силы три. Но потом всякое межзвездное сообщение прекратится. Первыми пострадают больницы — очень скоро они останутся без медикаментов, и это огорчало Коулмена. Следом за медиками взвоют гигантские космические концерны, и их вопли окажутся куда громче и действеннее. И сам Секретарь Республики после этого не сможет скрывать истинное положение вещей.
 Коулмен провел в тюрьме девятнадцать дней, шесть часов и двадцать четыре минуты. После чего вновь оказался в кабинете Секретаря.
 Со времени их последней встречи глава Республики, казалось, постарел на несколько лет. Вокруг глаз залегли тени, щеки обвисли, глубокие морщины избороздили лицо.
 — Если у вас были друзья на Презепе II и IV, на Альфарде XVII или на Альтаире V, то вы их больше никогда не увидите. Надеюсь, это известие вас обрадует.
 — Напротив, — Коулмен качнул головой, — я очень огорчен. Эти смерти целиком на совести Республики.
 — А как насчет вашей собственной совести? — устало спросил Секретарь. — Вас не смущает тот факт, что свыше четырех тысяч пациентов погибли? Вы ведь оставили больницы без лекарств.
 — Мне искренне жаль, но тем не менее мы продолжим борьбу. Слишком поздно отступать. Если Республику беспокоят права горняков или здоровье и жизнь больных, то она может в любой момент прекратить забастовку.
 — Я повторяю, мы не поддадимся на ваши угрозы.
 — Что ж, подождем, — безразлично откликнулся Коулмен. — Время на нашей стороне. Даже вы со всеми ресурсами Республики не сможете предотвратить взрыв возмущения. Если бы вы в самом начале обратились к общественности, то, может быть, вам и удалось бы вызвать сочувствие. Но теперь поздно, горняки пяти планет погибли, а из военных не пострадал никто. Как вы думаете, на чьей стороне будет общественное мнение?
 — Что может помешать нам осадить каждую горняцкую планету, а затем, когда горняки подорвут себя, высадиться и снова начать добычу?
 — Мы используем бомбы, сильно загрязняющие окружающую среду, — спокойно ответил Коулмен. — Пройдут годы, прежде чем там можно будет снова приступить к разработкам полезных ископаемых. Думаете, экономика Республики выдержит такой удар?
 Секретарь закрыл глаза и на минуту погрузился в свои мысли. Затем он взглянул на своих адъютантов.
 — Пожалуйста, оставьте меня наедине с мистером Коулменом.
 Когда за помощниками закрылась дверь, Секретарь жестом пригласил Коулмена садиться.
 — Допустим, мы согласимся на ваши экономические требования. Вы обещаете снять свое условие о большем политическом представительстве?
 Коулмен отрицательно покачал головой.
 — Нет. Рано или поздно вы согласитесь на все, так зачем нам уступать сейчас? Погибло слишком много людей, чтобы торговаться.
 — Зачем вы все это затеяли?
 — Ради справедливости.
 — Я имею в виду личную выгоду.
 — Я получаю четверть миллиона кредиток в год и девяносто процентов денег отдаю на нашу медицинскую программу, — с достоинством ответил Коулмен.
 — Никогда не умел обращаться с праведными фанатиками, — вздохнул Секретарь. Он вытащил из ящика стола папку с требованиями горняков, извлек из кармана печать, аккуратно поставил ее на все бумаги и подписался.
 Почти на тысяче разбросанных по всей Галактике планет праздновали победу. В том числе и на Гамме Зайца IX. Виски текло рекой, и в эту последнюю ночь бездействия здесь безраздельно царило счастье.
 — Эй! — крикнул кто-то. — Пусть Ферди тоже выпьет с нами! У него такие же права, как и у нас!
 Безмолвный Фердинанд был вполне согласен. У маслят отсутствовали слуховые отверстия, но в их распоряжении имелись иные способы, восприятия, и Ферди жадно впитывал информацию. В закрытом помещении он чувствовал себя не слишком уютно, кислород щипал глаза, а уж виски и вовсе пришлось ему не по вкусу. Но люди масленку нравились, эти существа были довольно приятны в общении, и он охотно убивал нельсонов в обмен на магний.
 Завтра утром, решил Фердинанд, будет самое время предъявить людям свои собственные требования.

 4. ПСИХОЛОГИ

 …Пожалуй, ни одна наука столь стремительно не расширяла область своего применения, как психология: если субъектом этой науки первоначально считался лишь сам Человек, то теперь Человека окружали буквально тысячи других рас, зачастую обладавших настолько иной системой ценностей, что сама задача отличить разумные формы жизни от неразумных требовала титанических усилий. За полтысячелетия Человек научился общаться только с пятью процентами других рас. Но с развитием психологии ему удалось научиться понимать и начать обмениваться идеями почти с половиной разумных видов Галактики…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Являясь изначально чистой наукой, психология вскоре превратилась в еще один инструмент политики захватов, которую исповедовал Человек. С помощью психологии он отыскивал бреши в психической защите враждебных существ, расчищая тем самым путь к победе. Тем не менее в годы своего становления (100 — 600 годы г.э.) психология изучала иные расы с чисто научными целями. В этот период ученые с блеском поставили и решили немало проблем. Впоследствии методика, созданная Человеком, была воспринята…
 «Происхождение и история разумных рас», т.7
 Консуэла Орта, изобразив на лице доброжелательную улыбку, открыла дверь, вошла внутрь и огляделась. Сумасброд сидел в углу комнаты и жевал свой хвост.
 — Доброе утро, — сказала она.
 Сумасброд зарычал и начал остервенело биться головой о стену, обитую мягким материалом.
 — Пить хочешь? — спросила Консуэла, ставя миску с водой на пол.
 Сумасброд издал звук, весьма напоминавший истеричный хохот, и, опять вцепившись в свой хвост, повалился на спину, задрав ноги кверху.
 Консуэла, минут пять понаблюдав за ним, вздохнула и направилась к двери.
 — Доброе утро, — внезапно проскрипело у нее за спиной.
 — Доброе утро, — не замедлила откликнуться она. Сумасброд вскочил на ноги и бодрой рысью дважды обежал комнату. Перевернув миску, он остановился и начал лакать разлившуюся воду.
 Консуэла, понаблюдав за ним еще с минуту, тихо открыла дверь, вышла в коридор и присоединилась к человечку, наблюдавшему за сумасбродом сквозь полупрозрачную зеркальную стену.
 — Этот еще более безумен, не так ли? — спросил человек.
 — Да, сумасброды вполне оправдывают данное им имя, — согласилась Консуэла и двинулась в сторону буфета.
 — Замечательные существа! — с энтузиазмом воскликнул человек. — Просто замечательные! Порой мне кажется, что я выбрал не ту профессию.
 — А чем вы занимаетесь, мистер Танаока? — вежливо поинтересовалась Консуэла. — Меня попросили показать вам лабораторию, но ничего не объяснили.
 — Как раз к этому я и хочу перейти, мисс Орта, — улыбнулся маленький Танаока, сияя белозубой улыбкой на смуглом лице.
 — Миссис Орта, — поправила она.
 — Простите. Но вернемся к сумасбродам. Как вы думаете, они разумны?
 — Это очень скользкий вопрос. — Она улыбнулась. — Я знала немало людей, на мой взгляд, начисто лишенных каких-либо зачатков разума. Что же касается сумасбродов, то мой ответ — да. Никакая неразумная форма жизни не смогла бы выдать столько разнообразных реакций на один и тот же раздражитель; не способные к творческому мышлению существа реагируют всегда одинаково, действуют по шаблону. Здесь же все иначе. Вчера, например, сумасброд послушно выпил воду, важно пожал мне руку, после чего попытался забраться на потолок.
 — Но, может, сегодня он просто не хотел пить, — возразил Танаока.
 — Насколько я изучила его поведение, то он с равной вероятностью мог не хотеть пить вчера и умирать от жажды сегодня. Нет, чем больше я думаю об этих существах, тем больше убеждаюсь в том, что они обладают разумом. Возможно, неуравновешенным, но все-таки разумом. Нужно лишь попытаться извлечь хоть какой-нибудь смысл из их действий. — Она невесело рассмеялась.
 — Мне говорили, что если кто и способен понять сумасбродов, так это именно вы, — сказал Танаока. — Вам ведь в тридцати пяти случаях из ста удается установить контакт с чужаками. Более чем в два раза чаще среднего!
 — Наверное, таков уж мой удел — стать приемной матерью для обитателей Галактики, — ответила Консуэла, помолчала, затем повернулась к своему собеседнику. — Но откуда вы все это знаете?
 — Я сказал вашему начальству, что мне нужен самый лучший специалист в области психологии чужаков. А с помощью этого удостоверения, — он помахал перед лицом Консуэлы пластиковой карточкой, — я обычно получаю то, что мне нужно.
 — И на этот раз вам нужна я?
 — Так мне посоветовали, — охотно подтвердил Танаока.
 — И что за невиданного зверя я должна протестировать на разумность для вашего департамента?
 — Вы когда-нибудь слышали о планете Вельзевул?
 — Вельзевул? Ну и имечко! Прямо-таки из «Потерянного рая», — усмехнулась Консуэла.
 — Сомневаюсь, что эта планета хоть когда-нибудь могла претендовать на сходство с раем. Она находится в сорока пяти световых годах отсюда. Не стану вас утомлять подробным описанием ее достоинств, скажу лишь, что планета Вельзевул представляет для нас огромную ценность. Она просто переполнена золотом, серебром, платиной и даже ураном.
 — Так в чем же состоит ваша проблема?
 — Проблема в том, что на Вельзевуле обнаружились местные жители. Мы уже восемь месяцев ведем там разработки, и пока аборигены ни разу не попытались вступить с нами в контакт. В то же время они и не скрываются от нас. Во всяком случае, первые тридцать недель у нас не возникало абсолютно никаких проблем, но восемнадцать дней назад горняки приступили к погрузке обогащенной руды на корабль, и эти твари просто взбесились. Несколько рабочих в прямом смысле были разорваны на куски. Федерация Горняков немедленно объявила забастовку, потребовав от Республики обеспечить безопасность на Вельзевуле.
 — Галактика велика. Почему бы вам не поискать золото и уран на какой-нибудь другой планете?
 — Далеко не всем известно, что у Республики давно уже возникли значительные трудности с обеспечением ее денежных единиц. Для этой цели все еще используются редкие металлы, и хотя дни золота как инструмента валютного обеспечения сочтены, это время пока не наступило. Сейчас мы крайне нуждаемся в металлах планеты Вельзевул, миссис Орта, крайне.
 — Настолько, что готовы уничтожить коренных жителей, если они не обладают разумом?
 Танаока кивнул.
 — Нам нужна ваша помощь. Надо выяснить, разумны они или нет. Это самая важная и первоочередная задача. Дорадус IV не должен повториться.
 Теперь Консуэле все стало ясно. На Дорадусе IV Звездный Флот, применив дефолианты перед разработкой месторождений полезных ископаемых, полностью уничтожил разумных обитателей — при разведке с воздуха дорадусиане поразительно напоминали земную капусту. После этого несколько планет, населенных высокоразвитыми чужаками, прервали какие-либо отношения с Республикой. Правительство, озабоченное реакцией общественности, старалось теперь избегать подобных неприятных инцидентов.
 — Вы говорили о первоочередной задаче, значит, существуют и другие? — спросила Консуэла.
 — Совершенно верно, — ответил Танаока, — если аборигены окажутся разумными, то необходимо убедить их не препятствовать нашим работам.
 — А если мне не удастся?
 — Ну, зачем же рассматривать неприятные альтернативы? — Танаока улыбнулся. — Вы лучший специалист в своей области, миссис Орта. Давайте будем надеяться, что вам удастся проделать эту работу.
 Консуэле вдруг вспомнилось, почему она решила посвятить жизнь изучению существ, логика которых неподвластна человеческому разумению.
 — Корабль стартует сегодня вечером, миссис Орта, — сказал Танаока. — Но есть одно условие.
 — Какое? — Консуэла подняла брови.
 — Время. Меня торопят с принятием решения, а я, в свою очередь, должен поторопить вас.
 — И каким временем я располагаю?
 — Двадцать дней.
 — Двадцать дней?! Вы с ума сошли! Да знаете ли вы, сколько требуется времени только для того, чтобы хотя бы изучить язык чужаков?! А ведь необходимо еще разобраться в их логике, в…
 — Поначалу мне давали десять дней, — Танаока сложил руки, словно извиняясь, — это все, что я смог сделать.
 — В таком случае можете передать своему департаменту, что от него воняет за версту.
 — У меня есть полномочия, чтобы заставить вас, — мягко заметил Танаока.
 — Не стоит беспокоиться, я поеду. За двадцать дней много не сделаешь, но эти бедняги, прежде чем вы уничтожите их, заслуживают хотя бы толики внимания.
 Она все еще кипела, когда поднималась по трапу корабля. Да и к моменту посадки на Вельзевул Консуэла до конца не остыла. Танаока усадил ее в бронированный автомобиль и повез показывать горные выработки. Семь холмов подверглись разработке открытым способом. Перед тем как перейти на новое место, горняки полностью демонтировали все оборудование, включая обогатительную фабрику, располагавшуюся у подножия, и тщательно воссоздали природный ландшафт.
 — Где стоял грузовой корабль, и в каком именно месте на шахтеров напали? — спросила Консуэла после того, как осмотрелась.
 — Корабль находился в двух милях к югу, — ответил Танаока, — а на горняков напали примерно здесь, где мы с вами сейчас находимся.
 — И полагаю, горняки на славу ответили аборигенам? — сухо осведомилась Консуэла.
 — В контракте имеется пункт о праве на самооборону, хотя агрессивные наступательные действия запрещены категорически.
 — Тела чужаков, разумеется, не сохранились?
 — Боюсь, наше оружие сожгло их дотла, — признал Танаока, — однако у меня есть снимки, сделанные Эланом Боуменом, тем самым Первопроходцем, который открыл эту планету.
 — Так почему же вы не показали мне их во время полета?
 — Вы не спрашивали, — ответил Танаока.
 — Я должна их увидеть хотя бы теперь.
 Он вытащил из кармана пару прозрачных кубиков — голографические изображения аборигенов. Обитатели планеты являлись прямоходящими существами, хотя Консуэла и не смогла оценить их рост — сравнивать было не с чем. На голове имелись большие глаза, крупный рот и едва заметные слуховые отверстия. Консуэла не разглядела ноздрей и предположила, что они настолько малы, что не видны на голограммах. Тонкая складчатая кожа существ имела красноватый оттенок.
 — И что вы думаете? — спросил Танаока.
 — Так сразу? — улыбнулась она.
 — Я полагал, вы сможете по каким-нибудь признакам определить, разумны они или нет.
 — Эти голограммы дают больше сведений о планете, чем о ее обитателях. Величина гравитации близка к земной, иначе они не были бы прямоходящими и такими стройными. Средняя температура от 25 до 48 градусов по Цельсию. В случае более холодного климата у них бы имелся волосяной или перьевой покров, а в случае более жаркого аборигены вели бы ночной образ жизни, что явно не имеет места. Кроме того, они живут на равнине, поскольку мускулатура развита довольно слабо.
 — О планете я и так все знаю, в конце концов мы же здесь находимся, — язвительно заметил Танаока. — Мне нужно знать, разумны эти существа или нет. И не менее важно понять, почему они напали на горняков.
 — Вы хотите, чтобы я ответила на эти вопросы, даже не взглянув на местных жителей? — спросила Консуэла. — Я очень признательна Республике за столь высокую оценку моих возможностей, но это абсолютно нереально. — Она помолчала. — Самым интересным фактом, имеющимся в нашем распоряжении, является то, что они ждали целых полгода, прежде чем проявить свою агрессивность. Более того, они напали только тогда, когда люди приступили к отправке руды.
 — Это говорит об их разумности?
 — Возможно. Хотя это могло быть просто проявлением территориального инстинкта. Ведь многие существа, не обладающие разумом, защищают свою собственность. Как, например, собака свою кость.
 — А то, что они не носят одежды и украшений, о чем-нибудь говорит?
 — Климат здесь теплый, — пожала плечами Консуэла. — И, кроме того, далеко не все разумные существа считают нужным увешивать себя всякой ерундой. Боюсь, я не смогу сказать вам ничего определенного, пока у меня не появится возможность непосредственно понаблюдать хотя бы за одним из них.
 — Они вовсе не склонны прятаться. Мои люди могут поймать одного и доставить вам. Это дело нескольких часов, не больше.
 — Ему не должны причинить вреда, — напомнила Консуэла.
 — Разумеется, нет. Дорогая миссис Орта, неужели вы считаете нас такими монстрами?
 — Если вы будете так любезны и проводите меня обратно на корабль, то я в порядке ответной любезности не стану отвечать на этот вопрос.
 Танаока вздохнул, проводил Консуэлу в ее каюту и отдал распоряжение о поимке аборигена.
 Через два часа в дверь постучали, и мягкий голос Танаоки сообщил, что ее заказ выполнен и местный житель помещен в трюм.
 Войдя туда, Консуэла обнаружила, что абориген меряет шагами отведенное ему пространство, как пойманный зверь. Консуэла села на стул напротив решетки и принялась наблюдать. Инопланетянин издал громкий гудящий звук, бросил на нее яростный взгляд и снова начал метаться по трюму.
 — Какая-то у него странная челюсть, — заметила Консуэла, — должно быть, они всасывают пищу, а не жуют. Зубов у него, скорее всего, нет.
 — Так вы разбираетесь не только в психологии, но и в физиологии? — спросил Танаока у нее за спиной.
 — Немного. Наша наука сильно изменилась с тех пор, когда ее основной целью являлось выяснение вопроса, почему мужья изменяют женам.
 — Сдаюсь! — воскликнул Танаока. — Кстати, я обратил внимание, что у него хорошо развиты большие пальцы на руках. Может, хоть это свидетельствует о наличии разума? Ведь для создания орудий труда требуются как раз такие большие пальцы?
 — На Земле еще кое-где остались обезьяны, — задумчиво ответила Консуэла, — у них похожие пальцы, но настоящим разумом они не обладают. Обезьяны оказались в эволюционном тупике, и им не удалось выработать у себя способность к абстрактному мышлению.
 — Что это за тупик? — с интересом спросил Танаока.
 — Они остались травоядными, — объяснила она, — поэтому им нет нужды что-то делать своими руками, разве что счищать кожуру с бананов. Условия, в которых обитали обезьяны, не располагали к развитию разума.
 — Уж не хотите ли вы сказать, что только плотоядные имеют шанс стать разумными? — воскликнул Танаока. — А как же маслята с Гаммы Зайца IX или…
 — Вы меня не поняли, — ответила Консуэла. — Плотоядность не имеет никакого отношения к развитию разума. На самом деле очень немногие разумные виды произошли от плотоядных предков. У большинства любителей мясной пищи развиваются те органы, что помогают преследовать и убивать. Я же имела в виду совсем другое. Способность к абстрактному мышлению вырабатывается там, где к этому располагают условия окружающей среды. У Человека разум появился потому, что он, имея вес в сотню фунтов, жаждал заиметь себе на обед травоядное создание весом в полтонны. Тут даже самая фантастическая физическая оснащенность не поможет. У иных рас разум вырабатывался под воздействием совсем других факторов. Однако многие, если не сказать большинство, сбились с пути истинного и зашли в тупик, как, например, обезьяны.
 — Так каким же образом можно определить, обладает разумом наш абориген или нет?
 — Я собираюсь спросить у него, — ответила Консуэла.
 — Что?! Вы же представления не имеете об их языке!
 — Вполне возможно, нам удастся найти общий язык. Мне нужна бумага и ручка.
 Танаока приказал принести их, и вскоре Консуэла тщательно вырисовывала прямоугольный треугольник, после чего записала теорему Пифагора.
 — Почему вы решили, что он имеет представление о гипотенузе? — спросил Танаока.
 — Это универсальная теорема. Думаю, на Вельзевуле она верна так же, как и на Земле.
 Закончив писать, она протянула лист между прутьями решетки. Чужак взглянул на рисунок, яростно взревел, схватил бумагу и разорвал ее в клочья. Консуэла терпеливо повторила процедуру еще раз. С тем же успехом.
 — Судя по всему, он не большой любитель геометрии, — констатировала она. — Можно, конечно, попытаться показать ему какое-нибудь простое уравнение в двоичном выражении, но знание двоичной системы предполагает определенный уровень развития техники, а на этой планете нет никаких признаков машинной цивилизации. Так что, скорее всего, наш друг поступит с уравнениями аналогичным образом.
 Чужак изорвал еще пять листов бумаги, после чего Консуэла со вздохом отложила ручку.
 — К математике он не склонен. Или же к общению. Я склоняюсь к последнему.
 — Так он неразумен? — с надеждой спросил Танаока.
 — Совсем не обязательно. Мой сын никогда не мог сосчитать сдачу в магазине, что не помешало ему стать известным репортером. И хотя он до сих пор ничего не смыслит в арифметике, вряд ли его можно считать начисто лишенным разума.
 — Я начинаю понимать ваши трудности, — скорбно улыбнулся Танаока. — Это существо может прекрасно понимать ваши вопросы, но будет хранить военную тайну до последней капли крови.
 — Вполне вероятно, — ответила Консуэла, пристально разглядывая чужака.
 — И при всем этом в шестнадцати случаях из ста психологи добиваются успеха! — воскликнул Танаока. — Да как вам удается получить хотя бы один процент?!
 — Не стоит придавать значения всем этим цифрам, — иронично откликнулась Консуэла. — Республика считает дело сделанным, как только нам удается обнаружить у чужаков слабые места. Но для того, чтобы найти с ними общий язык, требуется куда больше времени. — Она снова взглянула на чужака. — Ему давали воду?
 — Насколько мне известно, нет, — пожал плечами Танаока.
 — Хорошо, тогда давайте проведем эксперимент.
 Призвав на помощь членов экипажа корабля, Консуэла раздобыла две небольшие прозрачные бутыли с водой. У одной бутыли крышка была красного цвета, у другой — синего. На бутыль с синей крышкой насадили крошечный электрический аккумулятор.
 Закончив с приготовлениями, Консуэла распорядилась увеличить в помещении температуру и влажность. Скоро все, включая аборигена, почувствовали себя неуютно.
 Перед чужаком поставили бутыли с водой. Не медля ни минуты, он потянулся к бутыли с синей крышкой.
 — Некоторые рождаются неудачниками, — заметила Консуэла, дав аборигену сделать глоток.
 Бутыли убрали, долили воды и снова поставили перед существом. На этот раз чужак потянулся к бутыли с красной крышкой.
 В следующие два раза он выбрал сначала красную, затем синюю бутыль. Консуэла оглянулась на Танаоку.
 — Теперь он должен знать, какая из них находится под напряжением.
 В тридцати последующих попытках чужак двадцать семь раз выбрал бутыль с синей крышкой.
 — Некоторые из нас рождаются не только неудачниками, но еще и тупицами, — прокомментировал Танаока.
 — Вовсе не обязательно, — недовольно ответила Консуэла. — Животное, лишенное разума, не стало бы отдавать предпочтение чему-то одному. Можете мне поверить, наш друг отлично понял разницу.
 — Тогда почему он упорно выбирает бутыль с синей крышкой?
 — Может, ему приятен удар электрическим разрядом. У него же не такая, как у человека, физиология.
 — Так, значит, он разумен? — спросил Танаока.
 — Ну, в большей степени, чем лабораторная крыса. — Консуэла поднялась. — Чего-то еще на сегодня я сказать не могу. Включите кондиционер и накормите его.
 Она вышла из трюма и попросила снова отвезти ее к тому месту, где были разработки горняков.
 — Никак не могу понять, почему чужаки не предприняли никаких действий раньше, — задумчиво сказала Консуэла, окидывая взглядом окрестности. — Казалось бы, куда удобнее напасть, когда рабочие только начали разрабатывать месторождение.
 — Возможно, они хотели убедиться, что мы станем вывозить руду, и только тогда решились на крайние действия? — предположил Танаока.
 Она покачала головой.
 — На планете начисто отсутствуют какие-либо признаки технологий. Они просто не могли знать, для чего нужно обогащать руду. Так зачем же ждать?
 — Какая разница, когда они напали? — спросил Танаока.
 — Существенная. Если я пойму, почему они не имели ничего против добычи природных ископаемых, но стали возражать против отправки обогащенной руды с планеты, то получу ответ на вопрос, разумны они или нет.
 — Не понимаю.
 — Если местные обитатели, не имея никакого представления о процессе обогащения руды, смогли понять, для чего это делается, то нет никаких сомнений в их разумности.
 — Да, но почему это могло им не понравиться?
 — Вот это как раз не имеет никакого значения. Важно само умение составлять логические цепочки, поскольку способность к логике неоспоримо доказывает наличие разума. Вы хотите, чтобы я за двадцать дней подвергла этих существ психоанализу? Если мне удастся продемонстрировать вам их разумность, то этого будет вполне достаточно для отказа от уничтожения.
 Она прошла от площадки, где когда-то высилась обогатительная фабрика, до подножия ближайшего холма, затем вернулась назад. Покачав головой, Консуэла попросила отвезти ее обратно на корабль. В этот день к аборигену она больше не наведывалась, проведя весь вечер за изучением доклада Первопроходца Боумена.
 Из доклада ей удалось почерпнуть немного. Местные обитатели вели кочевой образ жизни, но то же самое можно было сказать о многих разумных расах. У них имелась жесткая племенная иерархия, но этим могли похвастать, например, и бабуины. Первопроходец Боумен не смог выявить в их поведении вербальных элементов, но Первопроходец вряд ли хорошо разбирался в инопланетной лингвистике. На планете действительно отсутствовали следы технического развития, но и Человек не один миллион лет отлично обходился без техники. Одним словом, сделать определенного вывода на основании доклада было нельзя. Впрочем, описание аборигенов занимало в нем совсем немного места, основное внимание Боумен, как и следовало ожидать, уделил обнаруженным на планете полезным ископаемым.
 Все следующее утро Консуэла показывала чужаку нехитрые геометрические картинки и простенькие математические формулы, но без всякого успеха. Тогда Консуэла велела принести образцы природной и обогащенной руды.
 Она показала куски горной породы чужаку и положила их перед ним на пол, но тот не проявил никакого интереса. Тогда, попросив у кого-то из членов экипажа бластер, она сожгла образцы руды прямо на глазах у чужака. С тем же эффектом. Она сняла с пальца золотое кольцо и протянула ему. Чужак лизнул кольцо, скривился и отшвырнул обратно.
 Следующие два дня Консуэла то пыталась установить с чужаком контакт, то стремилась выяснить, отличает он обогащенную руду от природной или нет. Если тот что-нибудь и понимал в ее манипуляциях, то мастерски скрывал свою заинтересованность.
 На пятый день своего пребывания на Вельзевуле Консуэла, подрядив двух членов экипажа, соорудила небольшую модель космического корабля с крошечными человеческими фигурками. Она поставила макет перед чужаком, вручила человеческим фигуркам кусочки обогащенной руды и начала медленно перемещать их в сторону корабля. Чужак скучающе взглянул на сооружение и принялся чесаться.
 — Ну как ваши успехи? — осведомился за ужином Танаока. — Удалось что-нибудь выяснить? Они разумны?
 — Не знаю, — сухо ответила Консуэла. — У меня по-прежнему нет ответа и на более важный вопрос: почему они напали на горняков именно в момент погрузки?
 — Более важный? — переспросил Танаока.
 — Именно. Даже если они и не обладают разумом, я не желаю, чтобы этих несчастных уничтожили. Если я сумею выяснить причину нападения на горняков, то, возможно, мне удастся предотвратить в будущем подобные инциденты.
 На шестой день экипаж корабля на скорую руку соорудил рядом с кораблем небольшую плавильную печь. Чужака в сопровождении усиленной охраны доставили к сооружению. Но он и на этот раз не выказал никакого интереса.
 На седьмой день аборигена отвезли к холму, который не подвергался разработке. Оставив чужака под присмотром своих помощников, Консуэла выжгла в горе изрядную дыру, отколола массивный кусок руды, показала чужаку и вместе с эскортом направилась к плавильной печи. Здесь она, все так же ни на секунду не выпуская из виду чужака, загрузила руду в печь и стала ждать реакции со стороны своего подопечного. Таковой не последовало.
 После очередного дня безуспешных попыток установить контакт Консуэла, усталая и разбитая, отправилась к Танаоке.
 — Конечно, это крайне маловероятно, — сказала она, — но, быть может, нам достался вариант местного деревенского дурачка. Давайте отпустим его и поймаем другого.
 Танаока отдал соответствующее распоряжение, и через три часа Консуэла взялась за нового обследуемого.
 На рассвете шестнадцатого дня она отпустила на волю и его.
 — Мы можем поймать еще одного, если вы думаете, что это даст результат, — мягко предложил Танаока.
 Она отрицательно покачала головой.
 — Единственное, что мне удалось, так это доказать, что за оставшиеся дни никто на свете не сможет установить с ними контакт.
 — Значит, вы сдаетесь?
 — Вовсе нет. Я решила подойти к этому вопросу с другой стороны. Либо два наших друга твердо решили не общаться с нами, либо им глубоко наплевать на наши манипуляции с рудой. Поскольку последнее предположение едва ли будет принято Республикой, то я вынуждена в дальнейшем исходить из первого.
 — Не уверен, что я понял вас, миссис Орта, — сказал Танаока.
 — Поясняю. Поскольку вы все равно не прекратите добычу руды, а аборигены, судя по всему, абсолютно не интересуются, чем вы тут занимаетесь, то я вынуждена сделать вывод, что их нападение обусловлено чем-то другим. Я не столь сведуща в естественных науках, как мне хотелось бы, но, быть может, какое-нибудь излучение, электромагнитное или звуковое, не воспринимаемое человеком, причинило им боль и спровоцировало вспышку ярости?
 — Нет, — Танаока огорченно покачал головой, — к сожалению, нет. Прежде чем обратиться к вам, мы проверили все возможные физические причины. Горные работы, безусловно, сопровождаются крайне неприятными запахами, но ведь это происходило довольно долго, в течение нескольких недель. Радиоактивные источники столь маломощны, что не повредили бы и младенцу. Никто из горняков не устраивал охоты на аборигенов, да и на других представителей местной фауны. Мы никогда не использовали ни мегафонов, ни микрофонов, опасаясь, что громкий звук может напугать инопланетян. Корабль приземлился в совершенно пустынном и необитаемом месте. Мы приняли все возможные меры для того, чтобы не нанести вреда представителям местной фауны.
 — В течение первых тридцати недель горняки приходили на корабль?
 — Да.
 — Так что же, в конце концов, они сделали не так, как раньше?! — скорее себя, чем Танаоку, спросила Консуэла.
 — Хотел бы я знать, — откликнулся Танаока.
 — Давайте-ка еще раз наведаемся на выработки, — предложила Консуэла.
 Через несколько минут они снова стояли у подножия холма. Консуэла напряженно огляделась. Она чувствовала — ответ где-то здесь, рядом, может быть, даже прямо перед глазами, надо лишь отказаться от привычной логики.
 — Вы выглядите совсем измученной, — мягко заметил Танаока.
 — Я просто пытаюсь прочистить свои мозги, — ответила она. — Психологи, специализирующиеся на инопланетянах, часто склонны к антропоморфизму, пытаются очеловечить их логику, объяснить их поведение привычной для человека мотивацией, они приписывают чужакам человеческие черты и даже человеческие стремления. Это очень глупо. Я должна перестать задаваться вопросом, почему я напала бы на горняков. Нужно пытаться понять их, а не себя.
 — Да, конечно, — пробормотал Танаока.
 — Причина может оказаться столь странной и столь незначительной с нашей точки зрения, что человеку просто не приходит в голову обратить на нее внимание. Ну, например, горняки воздвигли отхожие места, а чужаки восприняли это как осквернение своей земли.
 — Вполне возможно. Но я сейчас не смогу вам показать, где располагались туалеты, перед уходом горняки все привели в прежний вид. Мы целый день потратили на восстановление холма.
 — В последний день перед погрузкой рабочие сделали что-то новое. Но что? Устроили вечеринку, послали телеграмму на Землю?
 — Не знаю, ничего в голову не приходит, по-моему, все было как обычно, — ответил Танаока.
 — Тогда почему на них напали? — воскликнула Консуэла, злясь скорее на себя, чем на спутника. — Полгода чужаки спокойно наблюдали, как пришельцы занимаются разработками, но что вдруг изменилось?
 — Я бы очень хотел помочь вам, миссис Орта, но…
 — Мне бы тоже этого хотелось, — горько улыбнулась она в ответ.
 Консуэла вздохнула и направилась к электромобилю. Открыв дверцу, она бросила последний взгляд на окрестности.
 И тут ее осенило.
 — Любопытно, — она замерла.
 — Что такое?
 Она помотала головой.
 — Ну конечно же!
 — Вы поняли?! Неужели вы поняли? — возбужденно выкрикнул Танаока. — Что мы сделали не так?
 — Вы знаете об этом на самом деле. — Консуэла стряхнула с себя оцепенение. — Как я и говорила, всему виной наша привычка очеловечивать все, что мы видим. Я должна была догадаться две недели назад.
 — Ну, не тяните, — Танаока изнывал от нетерпения. — Я-то еще ни о чем не догадался.
 — Будем действовать методом исключения, — Консуэла захлопнула дверцу электромобиля. — Что предприняли горняки перед тем, как перебраться на новое место? Разумеется, они начали грузить руду на корабль, но мы вынуждены предположить, что не это вызвало ярость местных жителей.
 — Почему?
 — Потому что мы оба знаем, что в этом случае аборигены обречены. Республика никогда не откажется от богатств Вельзевула. Кроме того, два пойманных чужака никак не отреагировали на наши эксперименты с погрузкой руды на корабль. Причина также не в том, что аборигены вдруг прознали о скорой отправке корабля — они не располагали соответствующими знаниями. И кроме того, за первые тридцать недель горняки не сделали ничего такого, что смогло бы вызвать ярость чужаков.
 — Но ведь они и потом не сделали ничего необычного.
 — Вы ошибаетесь. Оглянитесь вокруг, мистер Танаока. Что вы видите?
 — Холмы.
 — Что горняки с ними сделали перед тем, как уйти?
 — Ничего.
 — Неужели вы не видите? — Консуэла рассмеялась. — Они их восстановили.
 — Ну да, разумеется, — Танаока недоуменно взглянул на нее, — уж не думаете ли вы…
 — Вот именно! В течение тридцати недель горняки лишь уничтожали холмы. И чужаки их не трогали.
 — Но почему они пришли в ярость? Мы же только привели все в прежний вид. Это же бессмысленно.
 — Для вас и для меня, — ответила Консуэла. — Но для обитателей Вельзевула в этом, по-видимому, скрыт глубокий смысл.
 — Это самая большая глупость, какую мне когда-либо доводилось слышать! — Танаока раздраженно пожал плечами.
 — Скорее, это самая чуждая вам вещь, которую вам когда-либо доводилось слышать, — ответила Консуэла. — Вы должны наконец осознать, что понятия плохой и хороший, умный и глупый, добрый и злой неприменимы к чужакам. Они другие, и этим все сказано!
 — Но зачем им препятствовать восстановлению? — упорствовал Танаока.
 — Понятия не имею, — безразлично ответила Консуэла.
 — Но может ли подобная реакция свидетельствовать о наличии разума?
 — Не знаю. Впрочем, меня это сейчас совершенно не интересует.
 — Но…
 — Позвольте мне закончить, мистер Танаока. Вы обратились ко мне за помощью в разрешении конкретной проблемы. Полагаю, мне удалось вам помочь, хотя возможность ошибки, конечно же, не исключена. Но вы должны отдавать себе отчет, что люди нашей профессии отнюдь не волшебники и не боги. Для того чтобы понять, почему местные обитатели ничего не имеют против того, чтобы поверхность их родной планеты изодрали в клочья, но приходят в ярость, когда пытаются восстановить разрушенный ландшафт, могут понадобиться десятилетия, а возможно, и века. И еще больше времени уйдет на выяснение вопроса, разумны они или нет. Психологию трудно назвать точной наукой. — Она усмехнулась. — Но полагаю, я нашла способ, когда и волки будут сыты, и овцы целы. Так что у следующих поколений психологов будет достаточно времени для разрешения загадок Вельзевула. А теперь, — заключила она, — если вы больше не нуждаетесь в моих услугах, то я хотела бы вернуться домой.
 Четыре месяца спустя Танаока снова появился у Консуэлы.
 — Вы оказались совершенно правы, — он так и сиял. — Признаюсь, ни я, ни горняки не слишком поверили вашей догадке. После завершения работ на очередном участке мы не стали ничего восстанавливать, бросив все как есть, и вот результат — никаких неприятностей!
 — Очень рада.
 — Думаю, вам будет приятно узнать, что на Вельзевул откомандирован отряд психологов для более тщательного изучения местного населения.
 — Действительно приятная новость, — слегка улыбнулась Консуэла.
 — А раз я здесь, то позвольте пригласить вас пообедать, миссис Орта, — несколько церемонно объявил Танаока.
 — Я бы с радостью, но, боюсь, сегодня у меня слишком много работы. — Консуэла вежливо улыбнулась.
 Пожав гостю руку, она подошла к крану, наполнила пластиковую миску, вздохнула и открыла дверь лаборатории.
 Сумасброд с самым блаженным видом жевал свой хвост.

 5. ТОРГОВЦЫ

 …По мере того как планеты вливались в стремительно растущую финансовую империю Республики, торговцы, а точнее, Департамент коммерции и торговли, создавали на новых мирах финансово-экономическую структуру. В этот период, пожалуй, наиболее значительной личностью в Галактике являлся Кипчоге Нгана, чья роль в гибели Республики вызывала самые ожесточенные споры в последующие тысячелетия…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 …Кипчоге Нгана (884—971 гг. г.э.) является одной из самых одиозных фигур своего времени. Человек, который всю свою жизнь старался держаться в тени и чей финансовый и организаторский гений не имел себе равных. Именно он, не жалея сил, боролся против предоставления элементарных прав чужим расам. И именно он продлил жизнь умирающей Республике, позволив ей просуществовать куда дольше отпущенного срока.
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Нгана откинулся в кресле и положил ноги на письменный стол. Все складывалось просто отлично как для его департамента, так и для всей Республики. Валовой галактический продукт удваивался уже шестое десятилетие подряд, торговая война с Дарионом III наконец-то закончилась, и вообще дела у Человека шли все лучше и лучше.
 Нгана испытывал странное чувство. Вместо закономерного удовлетворения он ощущал какую-то смутную тревогу. Но в чем кроется причина его беспокойства, Нгана не понимал, хотя не раз анализировал собственные чувства.
 Он заглянул в ежедневник: сегодня ему предстояла встреча с двумя чиновниками среднего ранга из Департамента картографии, завтрак с делегацией торговцев, прибывшей с недавно основанных колоний в системе Денеба, а также несколько совещаний с подчиненными. Департамент коммерции и торговли был главным делом его жизни, никто на свете не разубедил бы Нгану, что найдется еще хотя бы один институт, который играл бы в жизни Галактики большую роль, чем его детище.
 Конечно, трудно отрицать значение Департамента картографии в завоевании новых миров; не обойтись при освоении планет без Первопроходцев и Звездного Флота; и, разумеется, совершенно незаменимы психологи. Но все они должны признать одно — любая наука и любой институт Республики необходимы лишь на определенном этапе освоения нового мира. Но после того как планета завоевана, после того, как установлен контакт с инопланетянами, после того, как Республика включила планету во все свои реестры, наступает черед торговцев, ведомых Департаментом коммерции и торговли. Торговцы высаживаются на планете и намертво связывают ее с финансовой империей Человека.
 Республика уже давно усвоила, что военная сила является крайним средством, которое следует пускать в ход лишь тогда, когда все остальные методы оказались бессильны. Хитрость состояла в том, чтобы создать на планете экономику, основанную на денежном обращении, и тем самым поставить ее в зависимость от торговых связей с Республикой. Как раз этим Нгана и занимался. Там, где поработал Департамент коммерции и торговли, недовольство и сепаратистские тенденции были попросту невозможны.
 Примерно на трети планет, населенных разумными существами, особых проблем не возникало, поскольку там уже имелись свои экономические структуры. Любимым же детищем Нганы было создание таких структур на остальных мирах. В этом деле он был непревзойденным специалистом.
 Как, например, Балок VII, небольшая планета, где общество до прихода Человека полностью обходилось натуральным хозяйством. Ее обитатели хотя и обладали разумом, но находились на весьма низкой ступени развития. Аборигены, более или менее гуманоидные, были чистыми вегетарианцами. Постоянная необходимость кочевать в поисках пропитания не позволяла им развить в себе многие полезные умения. Аборигены время от времени предпринимали попытки заняться сельским хозяйством, но крайне неустойчивый климат планеты сводил на нет их усилия. В результате торговля на Балоке VII никогда не выходила за рамки примитивного товарообмена.
 Нгана, проанализировав ситуацию, направил на Балок двадцать тысяч специалистов-аграрников. И за три года производство пищи на планете увеличилось в пять раз. Нгана никогда не требовал с аборигенов платы, но никогда и не раскрывал промышленные и экономические секреты Республики. Еще через три года на планете начался ощутимый рост населения. Тогда Нгана распорядился продать или сдать в аренду частным предпринимателям Республики все сельскохозяйственное оборудование. Прошло еще пять лет, и Нгана приказал прекратить какую-либо помощь жителям Балока. Аборигены немедленно впали в ужасающую нищету, планету охватили эпидемии, и Республика с присущим ей благородством совершенно бесплатно предоставила чужакам лекарства и медицинскую помощь. Но только на шесть месяцев.
 По истечении этого срока торговцы сдали аборигенам сельскохозяйственное оборудование в аренду в обмен на солидную долю урожая определенных культур. Когда был выплачен первый взнос, чужаки получили и медикаменты, опять же под будущий урожай.
 В течение пяти лет жители Балока VII не испытывали нужды ни в оборудовании, ни в медикаментах. Они научились азам сельскохозяйственного производства, но к этому времени их экономика достигла такого уровня, что Республика предоставила кредит на закупку более производительных машин. Разумеется, постоянное внедрение все более современного оборудования позволяло получать продукции все больше и больше, благодаря чему поток доходов в казну Республики непрерывно возрастал.
 С планетой системы Корус дело обстояло еще проще. Кремниевые обитатели этого мира, вдыхавшие аммиак и выдыхавшие углеродную смесь, имели весьма развитую экономику, основанную преимущественно на редких металлах. Жители Коруса были вполне довольны тем, что их планета не входила в коммерческую структуру Республики, и не испытывали ни малейший потребности в торговых отношениях с кем-нибудь, кроме себе подобных.
 Нгана поручил торговцам наладить производство искусственных редких металлов, лежавших в основе финансовой структуры Коруса XVI, и заполонить ими планету, скупая у частных лиц товары, представляющие интерес для Человека. При этом половина прибыли пускалась на продолжение финансовой интервенции до тех пор, пока не рухнула денежная система корусиан. Остальная часть доходов была направлена на «спасение» корусианской экономики путем включения ее в экономическую структуру Республики. Торговцы, участвовавшие в операции, получили на пятьдесят лет исключительные права на торговлю с планетой. И вскоре Корус XVI попал в списки миров, зависимых от Республики. То и дело какая-нибудь чересчур ретивая планета предпринимала дерзкую попытку вырваться из экономической зависимости, но подобные демарши обычно заканчивались весьма плачевно. Первым делом Республика вводила в отношении взбунтовавшейся планеты полное торговое эмбарго. Если эта мера не приносила желаемого результата, то торговцы заваливали данный мир тем, что служило на нем средством денежного обращения: если не считать радиоактивных материалов, потребность в которых с каждым годом все возрастала, всем остальным Человек владел в избытке и мог пустить в ход, дабы приструнить вышедшую из-под контроля экономику. Редкоземельные элементы, алмазы, самые разнообразные наркотические вещества, вода, хлор, кремний — словом, все, что считалось самым дорогим на свободолюбивой планете, мгновенно обесценивалось.
 Большинство экономических систем, как собственных, так и навязанных Республикой, использовали в своем обращении единый искусственный эквивалент, ценность которого определялась лишь доверием к нему населения. Однако имелись и исключения. Если, к примеру, на планете Y превыше всего ценились яблоки, служившие всеобщим эквивалентом, то при затоваривании рынка избыток столь ценного фрукта попросту исчезал в животах обрадованных жителей. Так что наводнить яблоками такую планету значило, скорее, осчастливить ее обитателей, чем поставить их на колени. Но если отыскивался способ снизить урожайность яблок на самой планете, а затем начать их поставку извне, то этот путь как раз и приводил к желаемому результату.
 Да, Нгана знал свое дело, и знал чрезвычайно хорошо. Из обнаруженных четырех тысяч рас свыше полутора тысяч уже превратились в шестерни чудовищной экономической машины Республики. И к моменту своей отставки Нгана надеялся увеличить их число по крайней мере еще вдвое.
 Но в данный момент этого великого человека снедала какая-то странная тревога, причины которой он никак не мог понять. Это чувство, все нарастая, преследовало его уже больше года. Он даже начал сомневаться, разумно ли столь стремительно ассимилировать новые миры. Он не опасался, что начнется борьба за экономическую независимость, с такими проблемами Человек давно уже научился справляться быстро и эффективно. Нет, причина крылась в чем-то другом. Тревога словно мерцала где-то в стороне, и Нгана видел только ее отблески краем глаза, но когда он поворачивался к нему лицом, мерцание исчезало.
 Внезапно раздался сигнал, и Нгана нажал кнопку внутренней связи. Это был Реньян, министр коммерции и торговли, его непосредственный начальник. Выглядел министр очень обеспокоенным.
 — Кип, отмени все встречи на сегодня. Я жду тебя как можно быстрее.
 — Что-то серьезное?
 — Да.
 — Иду. — Нгана отключил связь и поднялся.
 Через пять минут он сидел уже за большим овальным столом в кабинете Реньяна. Кроме министра, в кабинете находилась какая-то пожилая женщина, Нгане незнакомая.
 — Кип, — Реньян взглянул на него. — Я хотел бы познакомить тебя с мисс Агатой Мур, членом комиссии по торговле с Лодином XI. Мисс Мур хочет сообщить нам крайне неприятные новости.
 — Чем мы можем вам помочь, мисс Мур? — спросил Нгана.
 — Ничем, — ответила та, — но может статься, это я смогу оказаться полезна вам. Или по крайней мере подготовить к тому, что вас ждет в самое ближайшее время.
 Нгана вопросительно взглянул на Реньяна, но тот лишь недоуменно пожал плечами.
 — Вы говорите лично обо мне? — осведомился Нгана.
 — Боюсь, что нет. Я обращаюсь к вам постольку, поскольку вы представляете Республику. И, — добавила она задумчиво, — еще потому, что именно ваш высокий профессионализм создал данную проблему.
 — Боюсь, я вас не совсем понимаю, мисс Мур, — Нгана запустил пальцы в свою курчавую шевелюру.
 — Разумеется, не понимаете. В противном случае в этой встрече не было бы смысла, — едко ответила Агата Мур.
 — Вы уж простите меня, — сказал Нгана, — но продолжайте, прошу вас.
 — Мистер Нгана, я не психолог и, как я понимаю, вы тоже. Однако не нужно быть специалистом в этой области, чтобы понять, что происходит.
 Нгана снова метнул в сторону Реньяна быстрый взгляд. Его не покидало ощущение, что он стал жертвой какого-то изощренного розыгрыша.
 — С вашего позволения, я продолжу, — сказала мисс Мур, — разрешите поинтересоваться, чем конкретно вы занимаетесь, мистер Нгана?
 — Моя задача — создавать в недрах иных цивилизаций благоприятные экономические условия для торговли с Республикой.
 — Иными словами, вы создаете экономику на неразвитой планете, предоставляя инопланетянам все выгоды, которые проистекают из вхождения в состав Республики.
 — По существу, именно так.
 — Вам известна величина валового галактического продукта за последние двадцать месяцев?
 — Что-то около 160, 4 триллиона кредиток, — ответил Нгана.
 — Если быть точным, то 160, 369, — подтвердила мисс Мур. — А вы знаете, какая доля приходится на планеты чужаков?
 — Нет, не знаю, — ответил Нгана.
 — 88, 321 триллиона кредиток. Вас эта цифра не наводит на размышления?
 — Что ж, она означает, что мы отлично делаем свое дело, приспосабливая чужие планеты к нашим нуждам, — улыбнулся Нгана.
 — Это та сторона медали, на которую смотрите вы, мистер Нгана. А вам никогда не приходило в голову, что чужаки могут чувствовать себя в экономическом отношении рабами?
 — То есть?
 — Вы не считаете, что раз они создают столь большую часть капитала Республики, то им полагается и соответствующая доля прибыли? Почему бы в самом скором времени чужакам не потребовать немедленного предоставления им избирательных прав?
 — Вот оно что! — Нгана ладонью хлопнул по столу. — Недаром у меня было предчувствие!
 — Что? — растерянно переспросил Реньян.
 — Ничего, — отмахнулся Нгана. — Откуда вам это известно?
 — Вы имеете дело с цифрами, — ответила та, — а я имею дело с живыми существами — и людьми, и инопланетянами. На конференции на Лодине XI делегатами обсуждался именно этот вопрос. И надо сказать, они вовсе не стремились скрывать свои чувства и цели. За свой экономический вклад чужаки хотят получить сполна.
 — Значит, они требуют своей части, вот как? — осведомился Нгана. — И как хорошо они организованы, эти умники?
 — Неплохо. — Голос посетительницы, казалось, стал еще суше. — Я уже говорила, мистер Нгана, что вы превосходно знаете свое дело. Инопланетяне обладают теперь экономической дубинкой — дубинкой, которую вы же им и дали, — и могут угрожать нам ею.
 Нгана повернулся к Реньяну.
 — У нас есть какая-нибудь информация, подтверждающая это?
 — Я весь день посвятил изучению разведданных. Движение за свободу действительно существует, хотя и находится пока в зачаточном состоянии.
 — Вы уже связались с Департаментом психологии?
 — Нет. Я хотел сначала все обсудить с тобой.
 — Надо полагать, Республика еще не совсем сошла с ума и не собирается предоставить право голоса четыремстам миллиардам чужаков, — мрачно заметил Нгана. — А это значит, что, какое бы решение мы ни приняли, оно должно быть направлено на то, чтобы это так называемое освободительное движение никогда не выросло из пеленок. Так?
 — Позвольте напомнить вам, мистер Нгана, что каких-то двадцать шесть столетий назад ваша собственная раса находилась в рабстве куда более страшном и жестоком, чем те экономические узы, которыми вы опутали Галактику, — бросила мисс Мур.
 Нгана выдавил из себя улыбку:
 — Ваше возражение я приму к сведению, мисс Мур, но хотел бы уточнить: мои предки покинули Африканский континент через много лет после окончания Гражданской войны в Америке. И, если уж быть до конца откровенным, мисс Мур, то будь я обитателем системы Денеба, Лодина XI или какого-либо еще недавно присоединенного мира, то я до конца бился бы за немедленное предоставление моей расе избирательных прав. Точно так же, как если бы я был американским рабом. Но я ни то и ни другое. Я высокопоставленный чиновник Республики, обязанный блюсти интересы своего работодателя. Или, если говорить без обиняков, я один из имущих. Аргументы неимущих, безусловно, вызывают во мне эмоциональный отклик, но я руководствуюсь прежде всего доводами разума, а не сердца. И если Человеку суждено выполнить свое предназначение в Галактике и утвердить право первородства, то он должен быть тверд и непреклонен. Мы не вправе приносить достижения своей расы в жертву ни представлениям чужаков о чести и морали, ни даже своим собственным этическим взглядам.
 — Какое редкое благородство! — саркастически заметила Агата Мур.
 — Благородство, мисс Мур, это всего лишь вериги на ногах торговли! Я должен решать реальные проблемы, — а не заниматься морализаторством. Мне очень жаль, что вы не в восторге от моих этических принципов, но, со своей стороны, я также крайне невысокого мнения о вашем прагматизме.
 — Кип, — поспешно вмешался Реньян, — подожди меня в приемной и подумай, о чем в первую очередь следует спросить психологов. Я вскоре освобожусь.
 Нгана вышел и расположился в роскошной приемной министра. Реньян появился через несколько минут, выглядел он крайне возбужденным.
 — Знаешь, Кип, когда я тебя вызывал, перед нами стояла только одна проблема. Теперь их две.
 — И в чем же состоит вторая?
 — Она хочет лишить нас работы.
 — Обоих?
 — Тебя за твои еретические, с ее точки зрения, речи, а меня за то, что я сразу же тебя не уволил.
 — Да ведь эта мисс Мур — самая обычная старушка.
 — Богатая и очень влиятельная старушка, — поправил его Реньян.
 — Насколько серьезна проблема?
 — Все зависит от связей мисс Мур. Она…
 — Мисс Мур меня не волнует, — резко оборвал его Нгана, — меня интересует  проблема  ! Насколько серьезны требования чужаков предоставить им право голоса?
 — Я узнал обо всем этом только несколько часов назад, но, похоже, подобные настроения распространились весьма широко.
 — Республике они, разумеется, не нравятся?
 — Разумеется.
 — Насколько сплочены планеты чужаков? Способны ли они действовать как единое целое?
 — Пока нет. Но лет через двадцать они объединятся, можно не сомневаться. У нас отсутствуют ограничения на торговлю, путешествия и иммиграцию. Если они решат собраться для выработки общей стратегии, помешать им будет очень и очень трудно.
 — Ну хорошо. — Нгана скрестил руки на груди. — Полагаю, для начала следует поговорить с психологами и выяснить, население каких планет по складу характера не станет выступать против Республики. Таковых, я думаю, окажется все-таки не меньше половины. Остальные же надо будет как следует поприжать, и они не смогут вырваться.
 — Ты не совсем понял суть проблемы, — устало вздохнул Реньян. — Они хотят вовсе не вырваться из системы. Они жаждут власти в рамках Республики, им совершенно не нужна полная независимость.
 — Знаю. Но сначала мы должны лишить их возможности торговаться с нами.
 — И сделать это так, чтобы не нанести ущерба нашему финансовому положению, — откликнулся министр.
 — Не знаю, как выразиться подипломатичнее, но… — Нгана замолчал.
 — Что? — с удивлением спросил Реньян.
 — Дорогой мой шеф, ты обладаешь удивительнейшей способностью утверждать совершенно очевидное. Не хочу никого обижать, но тебя назначили на эту должность за превосходные организаторские способности, а разбираться в глобальных проблемах ты уж предоставь своему «мозговому тресту».
 — То есть тебе?
 — Мне и моим сотрудникам. Ты, разумеется, сможешь подправить предложенное нами решение в соответствии с политическими, дипломатическими и административными требованиями момента. А сейчас мне следует вернуться к себе и заняться делом, куда более полезным, чем болтовня с тобой, дорогой мой министр.
 — Знаешь, что я ненавижу в тебе больше всего? — спросил Реньян.
 — Что?
 — Когда тебе что-нибудь нужно, ты способен на чудеса вежливости и обходительности, сукин ты сын, но как только ты добиваешься своего, то гнуснее хама не сыскать во всей Галактике.
 Нгана еще раз улыбнулся и отправился к себе в кабинет. Он немедленно вызвал руководителей своего департамента и объяснил суть проблемы. Вскоре план первоочередных действий был готов. Тогда Нгана обратился к психологам с просьбой дать краткую характеристику каждой достаточно развитой расе. Некоторые из чужаков сохраняли лояльность по отношению к Человеку, другим не хватало внутренней независимости, чтобы предъявить Республике ультиматум, третьим было попросту наплевать на все и вся. Оставалось 845 планет, готовых пойти на все что угодно ради своих гражданских прав.
 Сами по себе эти права еще ничего не значили, они лишь предвещали грядущие перемены. И смысл этих перемен был предельно ясен — власть постепенно должна перейти от Человека к He-Человеку.
 Препятствий на пути решения возникшей проблемы обнаружилось немало. Республика не желала прибегать к применению военной силы. В конце концов, в Галактике свыше миллиарда звезд, почти половина из них имеет планеты, в среднем на одной из двадцати планет обитают живые существа, либо уже разумные, либо способные стать таковыми в будущем. Было бы неразумно провоцировать противостояние со всеми этими мирами.
 Кроме того, 2500 разумных рас еще не включились в торговлю с Республикой. Слишком жестокое обращение с бунтовщиками вряд ли стало бы хорошей рекламой.
 И наконец, имелась потенциальная «пятая колонна» внутри собственной расы — так называемые борцы за права инопланетян. И именно это препятствие могло оказаться самым труднопреодолимым. Нельзя допустить, чтобы внутренние разногласия ослабили исконное галактическое превосходство Человека как раз в тот самый момент, когда над ним нависла реальная угроза. Да, Нгана хорошо понимал — кроме всего прочего, решение должно нейтрализовать и всех сочувствующих чужакам, но сделать это мягко. Кнут и ежовые рукавицы придется отложить до лучших дней.
 Вскоре в кабинет главы Департамента коммерции и торговли начали поступать сообщения со всех концов Галактики. О Гамме Зайца IV можно было не тревожиться: ее обитатели все еще оставались исключительно водными существами и не представляло никакого труда изолировать их от других рас. А вот колонии системы Денеба вызывали сильное беспокойство: имелось подозрение, что они располагают ядерным оружием и средствами его доставки. С Биндером VI дело обстояло полегче — его экономика полностью зависела от атомной энергии, тогда как на самой планете начисто отсутствовало собственное радиоактивное сырье, так что введение эмбарго приструнит бунтовщиков. Зато Канфор VI и VII смогут выдержать эмбарго никак не меньше десяти лет — хорошая обеспеченность ресурсами, жизнеспособная политическая система и фанатичное стремление к свободе, о чем неоспоримо свидетельствовали последние выборы, помогут продержаться канфоритам очень и очень долго.
 Доклады следовали один за другим, и перед глазами Нганы нескончаемой чередой проходили планеты и экономические системы. Через неделю он осознал истину: удержать все 845 планет, рвущихся к равенству и братству, невозможно. Разве что на очень непродолжительное время. Единственным решением представлялась оккупация с полным лишением чужаков всех политических и экономических прав.
 — А это, — Нгана обвел взглядом своих помощников, — все равно что открыть ящик Пандоры. Половина планет в конце концов вернется в состояние экономического и, возможно, социального варварства. Но вторая половина поспешит объединиться и вступить в конфликт с Республикой. Поначалу противостояние будет носить чисто экономический характер, но рано или поздно распространится на политическую и военную сферы. А в данный исторический момент Человек просто не может позволить себе испытывать судьбу. Думаю, — он вздохнул, — нам лучше постараться приспособиться к ситуации и сделать переход к всеобщему равенству максимально медленным и трудным, чтобы Человек сумел собрать силы для еще одной попытки обрести всегалактическое превосходство когда-нибудь в будущем. Есть вопросы?
 — Да после следующих выборов сюда зайти будет противно! — выкрикнул кто-то.
 — Мы переживем и следующие выборы, и все остальные, переживем и останемся у руля Галактики! — отчеканил Нгана. — Да, структура власти в Галактике претерпит изменения, гигантские, существенные изменения. Будем надеяться, что они окажутся временными. Но нам с вами, к счастью, не дожить до этого дня. Да и неужели вы думаете, что мы отдадим власть без борьбы?! Нет, господа, никогда! Позвольте внести следующие предложения:
 Во-первых, избирательную систему необходимо построить наиболее благоприятным для нас образом. В древние времена это назвали бы предвыборными махинациями. Если внести некоторые изменения в саму процедуру выборов, то политическое превосходство на некоторое время нам обеспечено. Даже в случае немедленного предоставления инопланетянам права голоса.
 Во-вторых, нужно ввести имущественный ценз. Каждая планета за обладание правом голоса должна будет вносить в казну Республики ежегодный взнос. Я предлагаю тридцать три процента валового планетарного продукта в течение двадцати лет.
 В-третьих, представительство расы во властных структурах должно быть пропорционально не числу избирателей, а количеству планет, которыми обладает данная раса. При такой системе Человек будет представлен почти десятью тысячами планет и колоний, а любая другая раса не наберет и дюжины.
 — Против этого пункта они станут упираться ногами и руками, — заметил один из сотрудников.
 — Пускай упираются. Чтобы его отменить, потребуется лет пятьдесят, а то и больше. Тем самым выиграем время.
 В-четвертых, все вооруженные силы должны находиться в полном подчинении Человека.
 — На это они не согласятся.
 — Формально, да. Но как вы думаете, станет ли командир-человек передавать свой флот чужакам только потому, что получил приказ от правительства, где большинство — инопланетяне?
 В-пятых, и в-последних, прежде чем предоставлять гражданские права, необходимо провести перепись населения. Этим мы выиграем еще лет двадцать.
 Предложения передали Реньяну, который, призвав опытнейших юристов, сформулировал их в дипломатических выражениях. Потом бумага отправилась на стол к Секретарю Республики, после чего обрела силу закона.
 Инопланетяне, конечно же, приняли предложения без восторга, но для них это все же было лучше, чем ничего. И один мир за другим, они согласились на поставленные условия. Что, по мнению Нганы, было весьма разумно: ведь не имея гражданских прав, они вообще не могли ни на что претендовать.
 Через несколько недель Нгану вызвали в кабинет Реньяна, где он опять обнаружил Агату Мур. Но на этот раз мисс Мур прибыла в качестве официального представителя Комиссии по правам инопланетян. После краткого обсуждения второстепенных вопросов Реньян откупорил бутылку превосходного вина и наполнил бокалы.
 — За Человека! — провозгласил он. — За Человека, который непременно выберется из этой переделки, пускай изрядно потрепанным, но Человеком! Он будет наверху!
 — Вы действительно так считаете, мистер Реньян? — осведомилась мисс Мур.
 — Разумеется! — пылко воскликнул Реньян. — Одним махом мы увеличили ежегодный доход Республики на двадцать процентов, в зародыше подавили проявления недовольства, удовлетворили желания отдельных рас и обеспечили Человеку политическую власть на долгие годы! Разве этого мало?!
 — А вы что думаете, мистер Нгана? — Агата Мур взглянула на главу Департамента торговли.
 — Я думаю, власти Человека пришел конец.
 — Что? — потрясенно переспросил Реньян.
 — Нет, разумеется, это произойдет не завтра и даже не через сто лет. Мне удалось выиграть немного времени, но письмена на стене уже начертаны. Мы слишком стремительно расширяли свои владения. Через четыреста-пятьсот лет Человек исчерпает все средства воздействия на другие расы и останется в полном одиночестве. Но я все же обеспечил Человеку достаточное военное могущество, чтобы выжить. И мы не только выживем, но и добьемся процветания. Единственное, что нам не удастся, так это править в Галактике железной дланью. Первая глава галактической истории Человека завершена. Нам остается одно — собрать все, что мы имеем, и попытаться продержаться несколько тысячелетий. И лишь тогда можно будет говорить о продвижении вперед.
 — Ты хочешь сказать, что мы на пороге галактических смутных времен?
 — Нет. Но наш золотой век вскоре потеряет былой блеск. Верно, мисс Мур?
 — Абсолютно, — кивнула она.
 — Будь я проклят! — взревел Реньян. — Да ты что, предал нас?!
 — Разумеется, нет, — спокойно ответил Нгана. — Я всего лишь отложил, насколько это возможно, неизбежное и выторговал для нас максимально благоприятные условия. Проблема состоит в том, что в людях все еще жива мечта об Империи. Всю свою историю Человек стремился только к Империи. Чтобы держать планету в узде, необходимо прежде всего контролировать ее экономику. Но чтобы на планете существовала экономика, нужен достаточно высокий уровень развития, который, в свою очередь, рано или поздно, но должен был привести к требованиям о справедливом представительстве во властных структурах. Сейчас как раз и наступил такой момент.
 Если это тебя утешит, то знай — Человек останется самой могущественной расой в Галактике. В следующем тысячелетии он окажется в полном одиночестве, отрезанным от остальной Галактики, которая объединится против него. С какого-то момента устремления Галактики перестанут совпадать с устремлениями Человека. И тогда он вступит во вторую фазу покорения космоса. Первая состояла в преодолении препятствий, создаваемых Природой, и, надо заметить, это далось ему с поразительной легкостью. Следующий шаг будет связан с борьбой против разумных видов, из которых одни являются продуктом эволюции, другие же — незаконнорожденными детьми Человека и Природы. Многие разумные расы так и остались бы на низшей ступени развития, если бы не мы, вселившие в них амбиции и претензии на большее. Я бы очень удивился, если бы и второй шаг Человеку дался с той же легкостью. Но если он всерьез стремится стать истинным хозяином Галактики, то рано или поздно ему придется сделать этот второй шаг, каким бы трудным он ни оказался.
 — Скорее поздно, — заметила Агата Мур.
 — Не торопитесь сбрасывать нас со счетов, дорогая мисс Мур. А теперь, с вашего позволения, я вернусь из далекого будущего к сегодняшним проблемам. Обитатели Пинота VIII, похоже, ни в грош не ставят наши кредитки, а поскольку я все еще получаю свое жалованье, то придется разобраться в этом.
 С этими словами Человек, продливший Республике жизнь и одновременно подписавший ей смертный приговор, кивком головы попрощался с собеседниками и поспешил в свой кабинет. Новая проблема уже полностью занимала его деятельный мозг. Будущее пускай побеспокоится о себе само, а ему надо работать.




 Третье тысячелетие: ДЕМОКРАТИЯ



 6. ДИПЛОМАТЫ

 …Вскоре стало ясно, что Демократия, подобно монстру доктора Франкенштейна, восстала против своего создателя, Человека. Почти все влиятельные галактические институты возглавили чужаки, и Человек больше не мог выступать с позиции силы, впервые оказавшись в совершенно непривычной для себя ситуации. В таких условиях, когда требовалось сохранить остатки былого могущества, особую роль начали играть дипломаты, превратившиеся из чиновников в подлинных творцов политики, как, например…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 …Никто и никогда не в состоянии с легким сердцем смириться с потерей своего величия и утратой своих позиций, даже если это происходит в результате демократической перестройки галактической структуры. Вскоре после печальной для него метаморфозы Человек создал Корпус Дипломатов. Официально дипломаты являлись послами доброй воли, единственной целью которых было приобретение новых союзников и сглаживание противоречий со старыми, но в действительности…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Тысяча лет без славных дел. На взгляд Хэрмани Четем-Смит, это был слишком долгий срок.
 Она взглянула на один из обзорных экранов корабля, пронзающего пространство со сверхсветовой скоростью. Миллиарды светил сливались в один огромный мерцающий занавес. Одни звезды Человек уже потерял, другие все еще продолжал удерживать. Но он по-прежнему жаждал обладать миром, жаждал столь же страстно, как и прежде.
 Это опустошающее, гложущее желание не представляло из себя ничего нового. Человеку оно было знакомо с самого рождения. Подобно ребенку, открывающему для себя мир, Человек рыскал по Галактике, хватая все, что попадалось под руку. Но из-за своей юношеской ненасытности он брал больше, чем мог удержать, и настал час, когда Человек рухнул под бременем своего богатства. Некогда он владел двенадцатью тысячами планет, но ныне в его власти осталось каких-то жалких девятьсот миров. Но Человек не собирался сдаваться. Он жаждал вернуть себе утраченное.
 Планеты, представлявшие ценность и сами по себе, для Человека значили гораздо больше. Обладание мирами символизировало для него то, ради чего он, собственно, и жил, — исконное право на превосходство.
 Человек мечтал вновь обрести былое величие. И он знал — рано или поздно его день наступит. Даже теперь, прижатый к стене, Человек мечтал не о том, чтобы выжить, но об утверждении своего исконного права на Галактику. Человек хорошо понимал, что не сможет достичь желаемого с той же легкостью, как во времена Республики, но собирался строить теперь более тщательно, более прочно: здание его величия должно просуществовать столько же, сколько он сам.
 А существовать Человек собирался очень и очень долго.
 Первый шаг был крайне прост: Человек укрепил то, что имел. Мало-помалу владения его расширялись, но теперь он приступал к завоеванию новой планеты лишь тогда, когда убеждался в незыблемости своих тылов. Теперь Человек ни на мгновение не забывал — ему противостоит вся Галактика. Галактика, объединившаяся благодаря именно его усилиям. И поныне обитатели чужих миров нуждались в знаниях человека, в его опыте и организаторских способностях. Разница состояла лишь в том, что Галактика теперь не желала играть по его правилам.
 Хэрмани вздохнула. Именно эта проблема и стояла перед ней.
 Она нажала кнопку внутренней связи.
 — Долго еще?
 — Около двух часов, — откликнулся пилот. — Какие-нибудь дополнительные распоряжения?
 — Пока нет. Как только мы подойдем достаточно близко, сразу же выключайте двигатели. Нужно попытаться разобраться, в чем там дело.
 Она снова повернулась к обзорному экрану. Корабль направлялся в район Галактики, где в данный момент шла мелкая война между двумя крошечными расами. Правительство на Делуросе VIII (Земля не опустела, но бюрократический аппарат давно уж не помещался на исторической прародине) решило, что одной, а возможно, и обеим расам требуется Старший Брат.
 По крайней мере одно предсказание Кипчоге Нганы, сделанное почти две тысячи лет назад, оказалось абсолютно верным. Хотя военное и экономическое могущество Человека не могло сравниться с мощью объединившейся Галактики, тем не менее он оставался самой влиятельной расой. А это означало, что в двусторонних отношениях с другими расами Человек, как и прежде, мог навязать свои условия.
 Прошло два часа, и пилот сообщил Хэрмани, что корабль приближается к системе, где находится родная планета рамориан. Хэрмани вызвала Луциуса Барнса, своего молодого, но весьма компетентного военного советника.
 — Новые данные подтверждают имеющуюся информацию?
 — Более или менее, — ответил Варне. — Рамор мало отличается от Земли: чуть меньше гравитация, чуть больше кислорода, время обращения вокруг своей оси девятнадцать часов, год длится около 322 дней. Говорят рамориане на галактическом К, по крайней мере должны говорить.
 Последнее обстоятельство могло оказаться настоящей удачей. Разнообразие рас в Галактике было столь велико, что выработать единый язык попросту не представлялось возможным. Тем не менее в этой области обитатели Галактики достигли немалого успеха — при активном участии Человека разработали пять всегалактических языков: К (кислород), X (хлор), М (метан), Г (гортанный) и Н (неклассифицируемый). Почти восемьдесят пять процентов разумных рас дышали кислородом, хлором или метаном. И глупо было требовать от кристаллического метанодышащего, чтобы он пытался воспроизвести взрывные звуки, характерные для кислорододышащих. Поэтому и разработали не один, а пять вариантов галактического языка. Большинство рас владели по крайней мере одним из них. Универсального устройства, которое могло бы переводить с любого языка, не существовало, но имелись крошечные райдеры — аппараты, переводившие с одного галактического языка на другой. К сожалению, о существовании галактических языков знала лишь пятая часть обитателей Галактики, но даже в этом случае жизнь космического путешественника стала куда проще, чем прежде.
 — Вы уже можете обрисовать ситуацию? — спросила Хэрмани.
 — Да, мадам, — ответил Варне, — в системе шесть планет. У самого Рамора имеется два спутника, у гигантской пятой планеты их девять. Большая часть из них заселена. Спектроскопический анализ показал наличие запасов железа и редких металлов, что, по-видимому, и явилось причиной их колонизации. В данный момент третий и седьмой спутники пятой планеты подвергаются нападению военных кораблей. Силы нападающих, скорее всего, весьма ограниченны.
 — Наверное, теронцы, — перебила его Хэрмани.
 — Что нам известно о Тероне, мадам?
 — Хлородышащие. Терон находится в ближайшей звездной системе, в двух парсеках отсюда. Некогда мы контролировали четвертую планету, но сам Терон, девятая планета, нас никогда не интересовал. Из того, что нам удалось выяснить, следует, что Терон и Рамор имели соглашение, по которому рамориане вели разработки на второй планете системы Терона, а теронцам предоставили спутники пятой планеты системы Рамора. Что у них там произошло, точно неизвестно, но шесть лет назад все работы прекратились, посольства отозвали, дипломатические отношения были полностью разорваны. С тех пор время от времени случались отдельные стычки, но до полномасштабной войны дело пока не дошло.
 — Почему?
 — И у тех, и у других слишком мало силенок. Теронцы, скорее всего, выиграют войну, но при этом понесут значительные потери.
 — Тогда почему мы направляемся к Рамору, а не к Терону?
 — Потому, — Хэрмани взглянула на Барнса, — что именно Рамор нуждается в сильном Большом Брате. И Терон, и Рамор в течение многих столетий проявляли необычайную стойкость в своем нежелании торговать с Человеком. Обе системы располагают развитым сельским хозяйством и значительными запасами редкоземельных элементов. Я получила указания наладить торговлю с одной или с обеими системами, в остальном же нам предоставлена полная свобода действий.
 — Вы уже выработали какой-нибудь план?
 — Разумеется, — Хэрмани усмехнулась. — Насколько, по-вашему мнению, опасны их корабли?
 — Никакой опасности они не представляют, — улыбнулся в ответ Варне. — Чтобы нанести нам хотя бы минимальный вред, потребуется целая эскадра таких посудин.
 — И вы считаете, что между кораблями рамориан и теронцев особой разницы нет?
 — По конструкции они совершенно непохожи, по их возможностям — это две стороны одной медали.
 — Согласно нашим сведениям, в настоящее время в распоряжении теронцев имеется пятьдесят пять военных кораблей, а у рамориан тридцать два.
 — Иными словами, — подхватил Варне, — ни те, ни другие не смогут защитить свою систему, если противник решит развернуть полноценное наступление. Рано или поздно какой-нибудь из кораблей прорвется.
 — Да, — согласилась Хэрмани. — Потому-то они и ограничиваются мелкими стычками вблизи колоний. По-видимому, и те, и другие следуют неписаному правилу любой ценой избегать серьезных наступательных операций, равно как и серьезных ответных действий. А теперь скажите, Варне, сколько кораблей теронцев находится вблизи спутников рамориан?
 — Мы зарегистрировали шестнадцать, но, возможно, их на парочку больше.
 — Этого должно хватить, — задумчиво протянула Хэрмани. — Вы можете соединить меня с Рамором?
 Через несколько минут она беседовала если и не с главой правительства, то, во всяком случае, с высокопоставленным лицом, уполномоченным вести переговоры.
 — Корабль «Гаити» с Делуроса VIII, принадлежащий расе Человек, приветствует вас, — торжественно провозгласила Хэрмани.
 — Приветствуем «Гаити», — откликнулись с Рамора, — и почтительно просим уведомить о цели визита.
 — Наши расы слишком долго пребывали в состоянии взаимной изоляции. — Хэрмани тщательно подбирала слова, дабы рамориане не истолковали превратно ее галактический К. — Мы осмеливаемся предположить, что настала пора возобновить наши дружеские отношения и вновь открыть дорогу свободной торговле. В качестве жеста доброй воли мы привезли с собой машины, синтезирующие искусственную ткань, которая, как нам известно, очень высоко ценится вашими горняками. Мы ничего не просим взамен, кроме права на свободную торговлю с вашей планетой.
 — Боюсь, этот вопрос не подлежит обсуждению, — ответил раморианин. — Несколько столетий назад наш народ уже испытал на себе, что означает свободная торговля с Человеком, и о том времени мы сохранили самые горькие воспоминания. Мы не нападем на ваш корабль, но мы не можем разрешить вам посадку ни на одной из планет. Мы ценим ваш дружеский жест, но, к сожалению, не можем его принять. У нас нет желания возобновлять отношения ни с Делуросом VIII, ни с любой другой планетой, населенной людьми.
 Хэрмани отключила связь и повернулась к Барнсу. Тот вопросительно взглянул на нее.
 — Да, мадам?
 — Думаю, самое время перейти к решительным действиям. Так, значит, вы говорите, что шестнадцать кораблей теронцев напали на спутники пятой планеты. Можем мы, не подвергая себя опасности, уничтожить двенадцать из них?
 — Безусловно.
 — Тогда пусть экипаж займется делом, оставшихся в живых гоните прочь.
 В считанные минуты «Гаити» достиг осажденных спутников. Прежде чем теронцы успели опомниться, они уже лишились пяти своих кораблей. Обладая высокой скоростью, отличной маневренностью и мощнейшими средствами защиты, «Гаити» без каких-либо проблем довел дело до конца. Его пушки — последнее слово гонки вооружений, продолжающейся с того дня, как пещерный человек выточил из берцовой кости первое боевое копье, — обладал столь невероятной разрушительной силой, что уже через несколько минут четыре оставшихся корабля чужаков стремительно улепетывали в направлении Терона.
 — Мы можем инсценировать повреждение нашего корабля в результате боя? — спросила Хэрмани, соединившись с пилотом. — Так чтобы было ясно — погоню продолжать мы не в состоянии.
 — Прямо сейчас?
 — Да, пока мы находимся в зоне регистрации приборов теронцев. Затем нам нужно доковылять до Рамора — медленно, но так, чтобы нас не смогли перехватить.
 Пилот в точности выполнил распоряжения Хэрмани, и теронцы благополучно добрались до родной планеты, пребывая в полной уверенности, что «Гаити» больше не опасен.
 Вскоре Хэрмани снова вышла на связь с представителем Рамора.
 — Корабль «Гаити» с Делуроса VIII, принадлежащий расе Человек, шлет вам свои приветствия и поздравления.
 — Наша позиция остается неизменной, — последовал короткий ответ.
 — Мы не сомневаемся в вашей искренности, — вкрадчиво сказала Хэрмани, — но в доказательство наших добрых намерений мы только что вступили в бой с несколькими кораблями теронцев, осаждавших один из спутников вашей пятой планеты.
 — И что? — средства связи не передавали таких нюансов, но Хэрмани показалось, что ее собеседник поперхнулся!
 — Жители Рамора могут праздновать свою триумфальную победу! — с жаром воскликнула она и, сделав многозначительную паузу, добавила: — На бортах нашего корабля нет никаких опознавательных знаков, так что слава победы достанется исключительно раморианам. Мы уверены, что вы по достоинству оцените очередное доказательство наших дружеских чувств и…
 — Вы уничтожили все корабли? — требовательно спросил обитатель Рамора.
 — Я сейчас узнаю, сколько, — Хэрмани с улыбкой откинулась в кресле, представив, что сейчас должен чувствовать раморианин, затем заговорила вновь: — Нет, но двенадцать кораблей теронцев полностью уничтожены, тогда как рамориане не понесли никаких потерь. Правда, четыре корабля ваших врагов все-таки ускользнули, но, без всякого сомнения, спокойствие на границах Рамора теперь обеспечено надолго.
 — Вы уверены, что четыре корабля спаслись?
 — Да, — спокойно ответила Хэрмани. — Мы могли бы их добить, но, с другой стороны, они ведь сообщат тиранам с Терона, что больше не удастся безнаказанно беспокоить наших друзей рамориан!
 В наушниках раздался приглушенный стон.
 — А теперь в доказательство нашей доброй воли «Гаити» возвращается на Делурос VIII и не войдет в космическое пространство рамориан до тех пор, пока вы, наши братья, не решите подписать с нами торговое соглашение. Мы прощаемся с вами и искренне желаем, чтобы ваше божество было к вам благожелательно.
 Она отключила связь и расслабилась. Рамориане ждать себя не заставили.
 — Подождите! — в голосе чужака она уловила отчаяние. — Вы ведь не можете так просто покинуть нашу систему!
 — Почему же? — деланно удивилась Хэрмани. — Мы ведь понимаем, вам требуется время, чтобы в полной мере оценить наш дружеский поступок. Мы готовы и будем ждать ответного жеста доброй воли. Не в обычаях Человека давить на своих друзей.
 — Но что, если теронцы вернутся?! Ведь они по-прежнему сильнее нас!
 — Но почему они должны вернуться? — спросила Хэрмани сладким голосом. — С одной стороны, мы преподали им хороший урок, ну а с другой — ведь они никогда не стремились к полномасштабной войне.
 — До сих пор их никогда не провоцировали столь откровенно, — горько пожаловался раморианин.
 — Мне кажется, ваши тревоги совершенно беспочвенны. В конце концов, я уверена, что эта четверка теронских кораблей находилась достаточно далеко от нас, чтобы заметить серьезную неполадку на нашем корабле.
 — Пожалуйста, поясните! — отчаяние в голосе раморианина прозвучало теперь совершенно отчетливо.
 — Во время погони шальной снаряд разорвался рядом с обшивкой корабля. Повреждения довольно серьезные. Но я уверена, теронцы ничего не заметили. К этому моменту они удалились почти на десять миллионов миль.
 — Диапазон их датчиков в два раза больше! — вскрикнул чужак. — Теперь они знают, что могут безнаказанно отомстить нам! Они вернутся через два дня, не позже!
 — Мне очень жаль! — горестно воскликнула Хэрмани. — Чтобы восстановить боевую мощь нашего корабля, хватит и полдня, но боюсь, в своем теперешнем состоянии раньше чем через год до Делуроса мы не доберемся. Разве что найдется место, где мы могли бы произвести ремонт и…
 — Пожалуйста, подождите! — раморианин отключился, не дослушав.
 Через несколько минут лампочка связи снова замигала.
 — Мне даны полномочия разрешить вам совершить посадку на Раморе или выйти на орбиту вокруг планеты, если это предпочтительнее.
 — Очень любезно с вашей стороны! — поблагодарила Хэрмани. — Однако, как я понимаю, мы совершили огромную ошибку и своим вмешательством навлекли на вас серьезные неприятности. Поэтому было бы несправедливо продолжать навязываться вам. Нет, мы сделаем то, что собирались с самого начала. Мы возвращаемся на Делурос, где отремонтируем корабль и станем ждать вашего ответа на наше предложение.
 — Но ведь теронцы уничтожат нас!
 — Вы наверняка их переоцениваете, — успокаивающе ответила Хэрмани. — Но, если вы решите немедленно подписать торговое соглашение, мы останемся в вашей звездной системе до тех пор, пока теронцы не убедятся в непобедимости Рамора. Это будет еще один жест доброй воли с нашей стороны.
 Хэрмани снова откинулась в кресле, закрыла глаза и довольно улыбнулась. Жаль, подумалось ей, что ни на раморианском, ни на галактическом К нет аналогов земному слову «шантаж».
 Через два часа посол по особым поручениям Хэрмани Четем-Смит и глава правительства Рамора поставили свои подписи под соглашением, вновь открывавшим для Человека доступ в систему Рамор.
 Отослав сообщение на Делурос VIII, Хэрмани пригласила пилота корабля и военного советника Барнса в свою каюту отметить событие.
 — Что дальше, мадам? — спросил Варне, разливая по рюмкам бренди.
 — Давненько мы не заключали торговые соглашения со всеми хлородышащими в этой части Галактики. И я нисколько не сомневаюсь, что в конце концов мы сумеем убедить и наших братьев теронцев в своем дружелюбии и добрых намерениях. Вы не согласны?
 Она улыбнулась и с наслаждением пригубила бренди.

 7. ОЛИМПИЙЦЫ

 …Подобно тому, как Pony Express занял место в истории, намного превосходящее его заслуги, так и культ олимпийцев обрел известность, совершенно не соответствующую его истинной значимости. Но это соображение ни в коем случае не означает, что следует развенчать романтических кумиров эпохи ранней демократии, ибо в те времена Человек, как никогда, нуждался в героях. И олимпийцы прекрасно справились с отведенной им ролью.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 …Стоит, пожалуй, мимоходом упомянуть об олимпийцах, явившихся превосходной иллюстрацией преувеличенного самомнения Человека, его непреодолимого стремления возвыситься за счет других…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Стадион был набит битком. По всей Галактике бесчисленные миллиарды зрителей приникли к своим видео в ожидании потрясающего зрелища. Галактика замерла, объединенная одним страстным и необоримым желанием — увидеть поражение Человека.
 — Приближается великий момент, мой мальчик! — провозгласил Хейли, растирая ноги своему подопечному. — Надеюсь, сегодня ты покажешь им, приятель!
 Старый тренер в поте лица трудился над распластанным на массажном столе телом олимпийца, а тот лишь бездумно смотрел перед собой, равнодушный и безучастный ко всему на свете.
 — Надеешься? — после долгой паузы переспросил он.
 — Надеюсь и знаю! — воскликнул Хейли. — Ты Человек, малыш, а Человек никогда не проигрывает. Ты готов к встрече с прессой?
 Олимпиец равнодушно кивнул.
 Хейли сделал знак своему помощнику. Тот распахнул дверь, и в раздевалку хлынула разношерстная толпа репортеров. Люди и инопланетяне обступили олимпийца со всех сторон.
 — Большой Джон, вы все еще уверены в своей победе?
 Атлет молча кивнул. Олимпийцы всегда славились своей сдержанностью. Для ответов на вопросы существовали тренеры и менеджеры.
 — Но неужели вас не пугает жара? — воскликнул другой репортер. — Пятьдесят пять градусов, и так мало кислорода!
 — Ребята! — Хейли вскинул руки. — Надеюсь, вы понимаете, что Большому Джону сейчас нужно побыть одному? Лишние эмоции, знаете ли, перед стартом ни к чему! Поэтому на ваши вопросы отвечу я. Давайте, давайте, ребята. — Он широко улыбнулся прямо в объектив камеры.
 — Вот уж не думал, что у олимпийцев вообще есть эмоции, — саркастически заметил репортер с Лодина XI.
 — Есть, разумеется, есть! — зачастил Хейли. — Просто олимпийцы настоящие профессионалы и не приучены демонстрировать на людях свои чувства, вот и все.
 Он начал теснить репортеров к дверям.
 — Мистер Хейли, — заговорил какой-то хлородышащий в скафандре и с райдером на груди, — что желает доказать мистер Тинсмит?
 — Как хорошо, что вы задали этот вопрос! — так и засиял Хейли. — Чертовски хорошо! Уверен, ответ на него интересует большинство ваших зрителей. И я вам отвечу: Большой Джон Тинсмит — олимпиец, и этим все сказано! Четыре года назад он дал обет и отказался от секса, алкоголя, наркотиков и табака. С тех пор, как и все олимпийцы, Большой Джон путешествует по Галактике в качестве посла доброй воли Человека. Он готов состязаться с обитателями других миров в любых видах спорта!
 — Тогда почему олимпийцы не предложили кому-нибудь из торгуалов встретиться на борцовском ринге? — ехидно спросил один из репортеров-чужаков.
 Хейли сделал вид, что не слышит вопроса, и продолжил как ни в чем не бывало:
 — Вот я и говорю — обитатели Эмры превыше всего гордятся быстротой своих ног. Бег — вот главный козырь эмранцев!
 — Но как же торгуалы? — настаивал ехидный репортер. — Неужели олимпийцы боятся встретиться с теми, у кого одних только мышц тысяча двести фунтов?!
 — Что ж, не хотелось мне говорить раньше времени, но придется, — картинно вздохнул Хейли. — Шериф Ибн-бен-Исхад вызвал торгуалов на поединок. В следующем месяце.
 — Шериф Исхад! — Восхищенный гул пронесся над толпой репортеров. — Вот это новость так новость! Ведь Исхад не проигрывал ни разу! — в экстазе воскликнул кто-то из людей.
 — Как и все олимпийцы, — выпятил грудь Хейли. — А теперь, если я удовлетворил ваше любопытство, то позволю себе вернуться к делам более насущным. Сегодня Большому Джону Тинсмиту предстоит состязаться в беге с самым быстрым представителем Эмры, и я гарантирую вам, что…
 Хейли трещал, не умолкая ни на секунду, отвечал на одни вопросы и пропускал мимо ушей другие. Когда до старта оставалось пятнадцать минут, он вытолкал репортеров из раздевалки и повернулся к своему подопечному.
 — Как самочувствие, малыш?
 — Отлично, — буркнул тот, даже не пошевелившись.
 — Херб! — рявкнул Хейли. — Херб! Ну-ка запри двери и больше никого не пускай!
 Безмолвный Херб выполнил указание шефа и изваянием замер на пороге. Хейли извлек из-под массажного стола маленький кожаный чемоданчик, достал из него шприц и несколько ампул.
 — Так, адреналин, — бормотал он, всаживая иглу в необъятное предплечье Большого Джона. — Покрытие здесь жестковато, так что немного фенилбутазона не помешает. — Содержимое еще двух ампул исчезло в мощных ягодицах атлета. — Так, а вот это поможет тебе дышать… Ну и еще, чтобы жара не так доставала… так. Ну как, малыш? Чувствуешь прилив сил?
 Тинсмит пошевельнулся. Ни слова не говоря, он сел, свесив ноги вниз. Сделал два глубоких вдоха, медленно выдохнул и энергично кивнул.
 — Отлично! — Хейли снова принялся растирать ему ноги. — Ты знаешь, я ведь был против этого забега. Мне казалось, еще рановато. Но у олимпийцев не принято говорить «нет», когда им бросают вызов, поэтому мы тянули время, сколько было возможно, а потом пришлось согласиться. — Он натянул на ноги своего подопечного спортивные туфли и принялся шнуровать. — Учти, дружок, этот парень чертовски быстр! С первой милей он разделается минуты за три, так что ты и оглянуться не успеешь, как он покажет тебе спину. Но по части выносливости эмранцы слабоваты. Вторую милю наш приятель пройдет уже за три с половиной минуты, третью за три сорок пять. Вот тогда ты не зевай и жми вперед. Всего четыре мили восемьдесят ярдов. Если сделаешь все, как я тебя учил, ты должен обойти его самое позднее на последней четверти последней мили. — Хейли хрюкнул от удовольствия. — Ну и зрелище их ждет! Отпустить пройдоху на несколько сотен ярдов и достать у самой финишной черты, когда все эти чертовы чужаки со всей Галактики из штанов повыпрыгивают от счастья! Как же, олимпиец проиграл! Ну-ну. — Он снова хихикнул.
 — Готов! — рыкнул Большой Джон и соскочил со стола,
 — Только не забывай, малыш, — Хейли хлопнул его по плечу, — олимпийцы никогда не проигрывают. Ты представляешь здесь Человека, помни об этом. Весь престиж нашей расы зависит сейчас только от тебя. Когда один из вас впервые проиграет, с олимпийцами будет покончено.
 — Знаю, — буркнул Тинсмит.
 Хейли открыл дверь.
 — Может, проводить тебя до дорожки?
 — Олимпийцы ходят в одиночку! — провозгласил Большой Джон и вышел за дверь.
 Он миновал длинный узкий коридор, в котором гуляли горячие сквозняки, и оказался на арене огромного стадиона. Раскаленный воздух обжигал кожу. Олимпиец глубоко вдохнул: с дыханием все было в порядке — инъекция уже начала оказывать действие, компенсируя недостаток кислорода в атмосфере. Помедлив еще мгновение, Большой Джон вышел из-под навеса и ступил на беговую дорожку.
 Стадион издевательски взревел.
 Не обращая внимания на шум и не показывая, что его задевают оскорбительные выкрики (впрочем, вряд ли найдется в этом мире хоть что-нибудь, способное задеть олимпийца), Большой Джон направился к своему противнику. Эмранцы относились к гуманоидному типу. Рост соперника составлял около пяти футов, а ноги поражали своей мощью. Массивные бугры мышц, огромные ступни, чуть косолапые, но идеально скроенные для стремительного бега. Гладкая бронзово-красная кожа, полное отсутствие волос как на теле, так и на голове, удлиненный череп. Большой Джон искоса оглядел противника. Сложен отлично, но вот грудная клетка размерами не поражала. Массивный нос, крошечный рот, выступающий подбородок. Так, значит, дышать ртом чужак не сможет. Если устанет, то второе дыхание у него не откроется. Довольный осмотром, Большой Джон отвернулся, не обращая больше внимания на эмранца и даже не подумав его приветствовать. Он подошел к линии старта и замер, устремив взгляд вперед.
 Через несколько секунд к нему подошел официальный распорядитель-эмранец и протянул модернизированный райдер. В Галактике давно усвоили — олимпийцы признают только свой родной язык. Тинсмит отрицательно качнул головой, распорядитель пожал плечами и отошел.
 Другой эмранец подошел к микрофону, и оглушительное эхо покатилось по стадиону. Трибуны неистово взревели, и Тинсмит понял: ведущий объявляет имя соперника. Через мгновение он услышал и свое имя, искаженное до неузнаваемости. Зрители издевательски засвистели. Затем эмранец зачитал условия соревнований — три круга по гаревой дорожке.
 Подкинув монетку, секунданты разыграли место на внутренней стороне дорожки. Тинсмит даже не взглянул в их сторону. Эмранцу досталась внешняя. Под оглушительный рев трибун он вприпрыжку проследовал на свое место. Тинсмит не спеша двинулся вслед.
 В ожидании сигнала он еще раз внимательно взглянул на эмранца. Чужак настолько походил на человека, что можно было даже понять его мимику. Сейчас лицо эмранца выражало сосредоточенность и крайнюю степень напряжения. Большой Джон усмехнулся про себя. А как же иначе? На бедняге лежит огромная ответственность. Самый быстроногий из расы великих бегунов. Эмранец, почувствовав на себе взгляд Тинсмита, обернулся и сложил губы в подобии дружеской улыбки. Тинсмит ответил холодным и бесстрастным взглядом.
 Он ничего не имел против этого существа, как, впрочем, и против всех своих предыдущих соперников. Олимпийцы стремились к победе, но вовсе не жаждали стать свидетелями унижения соперников в присутствии переполненных трибун их соплеменников.
 Но у олимпийцев не было выбора. Они должны побеждать. Если когда-нибудь олимпиец потерпит поражение, то миф о непобедимости Человека рухнет и люди превратятся просто в еще одну расу талантливых спортсменов. Большой Джон хорошо понимал, насколько неприемлем такой исход. Насколько он невозможен и немыслим. Но олимпийцы соревновались вовсе не ради того, чтобы другие расы смотрели на Человека снизу вверх. Олимпийцы жили ради таких вот минут всеобщей предстартовой лихорадки, когда издевательский свист и насмешки враждебно настроенных зрителей становятся все тише и тише, пока не повиснет наконец почтительная тишина, смешанная с благоговейным ужасом. Этот ужас относился не к данному конкретному олимпийцу, а ко всей его расе, великой и непобедимой.
 Времени на размышления больше не оставалось. Гонка началась, и эмранец стремительно вырвался вперед. Тинсмит какое-то время пытался держаться рядом, но затем перешел на привычный для себя темп и принялся размеренно, и хладнокровно покрывать расстояние своими длинными мощными ногами, почти не прилагая усилий. Первую четверть мили он дышал только носом, проверяя эффективность препаратов; затем, удовлетворившись результатом, перешел к обычному способу дыхания: один вдох через каждые три шага.
 Эмранец находился уже далеко впереди, и отрыв все увеличивался. Двести, триста ярдов. Олимпиец сохранял спокойствие. Ведь Хейли сказал ему об особенностях эмранца, а в своих возможностях Тинсмит не сомневался. Если информация Хейли верна, то он настигнет эмранца примерно через одиннадцать минут. А если Хейли ошибся…
 Он чуть качнул головой. Хейли никогда не ошибался.
 Толпа ревела, улюлюкала, свистела, то и дело взрываясь именем своего чемпиона. По всей Галактике пятьсот миллиардов зрителей наблюдали, как олимпиец все отстает и отстает; бегуны уже даже не попадали в один кадр. Тинсмит знал: Галактика затаила дыхание в ожидании чуда. Неужели час поражения настал? Неужели сегодня олимпиец проиграет?
 И лишь Хейли спокойно сидел в своей ложе с секундомером в руках и спокойно покачивал головой. Малыш все делает правильно. Первые полмили за 1.49, миля за 3.40. Он поднес к глазам бинокль и с удовлетворением отметил, что на лице его подопечного нет и следа усталости и напряжения. С довольным видом он откинулся в кресле.
 К концу второй мили разрыв не сократился, и даже горстка зрителей-людей тревожно замолкла. Но прошло еще немного, и Тинсмит медленно, но неумолимо начал догонять. После трех миль он снова отставал всего на двести ярдов, а когда до финиша оставалось полкруга, преимущество эмранца сократилось до ста пятидесяти ярдов.
 Но этот разрыв сохранился и в тот момент, когда эмранец, а спустя двадцать секунд и Тинсмит вошли в последний поворот. Олимпиец не отрывал глаз от маячившей впереди бронзовой фигуры.
 Что-то не так! Эмранец должен уже начать сдавать, он уже не должен бежать так энергично, не должен так быстро перебирать своими мощными ногами, так размеренно дышать. Но чужак продолжал бежать в прежнем темпе, сохраняя разрыв в сто пятьдесят ярдов.
 Тинсмит понимал — ждать до финишной прямой нельзя. Он чувствовал, как тело все больше наливается свинцовой усталостью; еще немного, и он уже не сможет догнать эмранца. Он знал: не следует ждать, пока противник устанет и сдастся. Если он хочет вписать еще одну строку в бесконечный список победителей, имена которых никто уже не способен запомнить, он обязан прибавить! В противном случае его имя останется в веках. Как имя последнего олимпийца.
 Он рванулся вперед, подгоняемый скорее страхом, чем стремлением к победе. Ноги гудели, подошвы горели, дыхание сбивалось в короткие болезненные всхлипы. Вот и финишная прямая. Изнуренные мышцы молили о покое, разум пытался справиться с паникой. Семьдесят ярдов, пятьдесят.
 Чужак слышал рев трибун, он чувствовал, как олимпиец настигает его, и мчался вперед, подстегиваемый мечтой о победе.
 Два существа стремительно неслись по беговой дорожке, и каждый прекрасно сознавал ответственность за судьбу своей расы. Тинсмит неумолимо продолжал сокращать разрыв, но давалось это ему все тяжелее и тяжелее. Перед глазами плыл красный туман, на какое-то мгновение он даже потерял ориентацию и выскочил за пределы беговой дорожки. Усилием воли олимпиец сумел-таки сосредоточится на финишной ленточке. Двести ярдов, всего двести ярдов отделяли человека от заветной черты. Но спина эмранца все еще маячила впереди, и до нее было не меньше тридцати ярдов.
 Он проигрывал. Измученное тело почти смирилось с поражением, предчувствие катастрофы отдавалось в каждом шаге, нестерпимой болью взрывалось в мозгу. Все кончено. В истории останется имя только одного олимпийца. Его имя. Единственного человека, потерпевшего поражение.
 — Нет! — яростный крик вырвался у него. — Нет! Только не я!
 Он мчался все быстрее и быстрее. Он больше не догонял эмранца, он бежал прочь от позора, от ненависти соплеменников и презрения потомков. Он убегал от всех людей, живших, живущих и еще не родившихся.
 — НЕТ!
 С этим криком он и пересек финишную черту, опередив своего соперника на пять ярдов.
 Ему хотелось рухнуть на землю, позволить своему измученному телу слиться с этой раскаленной грязью, отдаться блаженному покою. Но он не мог. Олимпиец не имеет права на слабость. Во всяком случае, раньше, чем окажется вдали от многочисленных глаз.
 Он не сразу осознал, что его поддерживает один из помощников Хейли, прорвавшийся сквозь кордон полиции и судей. Он резко отстранил его. Чья-то рука поднесла к его лицу стакан с водой. Нет! Не сейчас. Он напьется потом, вольет в свою пересохшую глотку кварты и галлоны воды. Но потом. Потом. Не на глазах у них.
 Жжение в легких чуть ослабло, на смену пришла тупая пульсирующая боль. Внезапно из кровавого тумана всплыла мысль о телекамерах. Он поднял голову и расправил плечи. Спокойно и презрительно глянул олимпиец на толпу репортеров, затем повернулся и не торопясь направился к раздевалке на негнущихся, дрожащих ногах.
 Хейли бросился было к нему, но затем остановился. Кто-то из помощников уже спешил за победителем, но Хейли схватил его за руку и оттащил назад.
 Олимпийцы ходят в одиночку.

 8. АДВОКАТЫ

 …В то время как олимпийцы прославляли Человека на полях спортивных битв, адвокаты занимались куда более полезным делом, сражаясь во имя Человека на поприще закона. Перед юристами возникали совершенно новые и необъятные проблемы, так как борьбу приходилось вести на сотнях тысяч планет, на каждой из которых существовали свои нравы, собственные писаные и неписаные законы, и зачастую преступник не имел ни малейшего представления о том, что он нарушил местные правила. Во многих случаях смысл законов людям был попросту непонятен: для того, кто вырос в рамках человеческой культуры, не так-то просто постигнуть этику мыслящих облаков. Но даже в этом случае Человек приходил на помощь своим детям, и каким бы безнадежным ни представлялось дело, посылал адвоката для защиты своего заблудшего брата. Пожалуй, ни один адвокат за всю эпоху Демократии не достиг большей славы, чем Айвор Калинов. Он родился на огромном комплексе в системе Калибана, где и прошли его детство и юность, прежде…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Адвокат Калинов (2399—2484 гг. г. э.) стал знаменитым после ряда блестяще выигранных в судах Лодина XI, Биндера VI и Канфора VII дел. Прежде на этих планетах Человеку не доводилось выигрывать судебных разбирательств. Будучи, несомненно, одним из величайших юридических умов своего времени, Калинов тем не менее и на предварительных слушаниях, и в зале суда придерживался такой тактики, что…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 — Сынок, — Айвор Калинов глянул из-под косматых седых бровей, — буду с тобой предельно откровенен. В этом деле я предпочел бы обвинять, а не защищать.
 — Благодарю, — хмуро буркнул светловолосый юноша, сидевший напротив.
 — Я не сказал, что отказываюсь от твоего дела, — продолжил Калинов. — Твои родители заплатили мне гораздо больше, чем ты того стоишь. А если говорить честно, то больше, чем вообще кто-либо стоит. Я просто констатирую факт — шансы у нас весьма и весьма посредственные.
 — Но до сих пор вы выигрывали самые безнадежные дела, — умоляюще прошептал юноша, — ваша заключительная речь на процессе по обвинению в богохульстве на Лодине XI вошла во все учебники.
 — Ну, не во все, — улыбнулся Калинов, — но твой случай — это отнюдь не богохульство, допущенное по незнанию местных обычаев. Тебя обвиняют в убийстве пятидесяти семи разумных существ на планете Атрия XVI. Положим, это было непроизвольное действие, усугубленное крайней небрежностью, и его нельзя толковать как злонамеренное. Но факт остается фактом — ты действительно стал причиной их гибели.
 — Но…
 — Более того, на Атрии XVI не признают смягчающих обстоятельств. Непредумышленное убийство, убийство третьей степени, убийство по неосторожности — подобные формулировки начисто отсутствуют в атрианском праве. Вы либо совершили убийство, либо не совершали его. Вне зависимости от обстоятельств. А ты, сынок, их убил.
 — Тогда почему вы вообще согласились защищать меня?
 — Ты спрашиваешь, что, помимо денег, заставило меня взяться за твое дело? — Калинов хмыкнул. — Наверное, уверенность в том, что каждый человек имеет право на защиту. А на Атрии XVI тебе понадобится очень хорошая защита, самая лучшая защита во всей Галактике. Ты уже знаешь, что одно только сопротивление при аресте на Атрии карается пожизненным заключением. И уж тем более побег на Делурос VIII. Неужели ты не знал, что мы обязаны тебя выдать?
 — Я об этом не подумал, — юноша в отчаянии взглянул на адвоката. — До сих пор не могу поверить в то, что произошло. Что же со мной будет, мистер Калинов, если меня признают виновным?
 — За убийство у атриан предусмотрено только одно наказание. Смерть через сожжение.
 Юноша съежился как от удара.
 — Я догадывался.
 — Не падай духом раньше времени, сынок. — Все против нас, но это означает лишь одно — мы должны бороться еще упорнее. — Адвокат нажал кнопку на своем столе, и в дверях появились охранники. — Они доставят тебя на Коморнос, спутник Атрии V, где ты и станешь дожидаться суда. В моем распоряжении имеются результаты предварительного слушания и обвинительный акт, а также протоколы допросов, так что если не произойдет ничего непредвиденного, то до суда мы больше не увидимся.
 Когда юношу увели, Калинов вызвал своих помощников Каминского и Брака. Хотя в зале суда они никогда не появлялись, это вовсе не означало, что эти двое даром едят свой хлеб. Каминский, сохранивший в век всеобщего безразличия к религиям верность ортодоксальному иудаизму, знал об уголовном праве чужаков все и даже больше, чем Калинов надеялся когда-либо узнать. Брак, бывший губернатор Презепы III, умел преодолевать самые немыслимые препятствия, чудесным образом выраставшие всякий раз, когда человек представал перед судом на чужой планете. У адвоката имелись и другие помощники, если быть точным, двадцать семь человек, но они большей частью занимались корпоративным правом и вопросами межзвездной торговли.
 — У меня такое чувство, что на этот раз мы вляпались в безнадежное дело, — хмуро сказал Брак, доставая свой длинный желтый блокнот, — некоторые традиции никогда не умирают.
 — Будь я любителем заключать пари, к тому же неизобретательным любителем, то я бы поставил пять миллионов к одному, что мальчика приговорят и приговор приведут в исполнение в течение трех часов.
 — Что он натворил? — спросил Каминский.
 — Чихнул.
 — А еще? — невозмутимо осведомился Брак, открывая свой блокнот.
 — Оказал сопротивление при аресте и сбежал на Делурос VII.
 — И это все?
 — Абсолютно.
 — Вы морочите нам голову, — Брак нахмурился еще больше.
 — Вы уверены?
 — Только не я, — в глазах Каминского зажегся огонек интереса. — Где это случилось?
 — На Атрии XVI.
 — Метанодышащие?
 Калинов кивнул.
 — Этот чертов идиот отключил свой райдер.
 Каминский понимающе кивнул. Брак по-прежнему выглядел крайне озадаченным.
 — Я ни черта не понимаю! — объявил он.
 — Проблема состоит в следующем, дорогие мои. Атриане — это кристаллические существа, дышат метаном и существуют при крайне низкой температуре. Молодой Хенрик Кранц, да-да, сын командующего, находился там с торговой миссией в качестве военного советника. Я не знаю, был он пьян или нет, намеренно или нечаянно — юноша, конечно же, уверяет в последнем, — но наш подопечный, прогуливаясь по самой оживленной улице столицы, отключил свой райдер. И вот в этот-то момент он и чихнул.
 — И что? — спросил Брак.
 — Пятьдесят семь атриан немедленно обратились в прах. А когда полиция попыталась задержать нашего героя, он запаниковал и стремглав бросился домой.
 — Но как ему удалось ускользнуть?
 — Он пригрозил, что снимет защитные перчатки. Тепло его тела убило бы всех атриан в радиусе двухсот футов. Он бы, конечно, тоже погиб, но это никак не улучшает его позиции с точки зрения закона. Полицейские не стали препятствовать юноше, а просто сообщили нам, и наши блюстители порядка взяли его прямо на таможне. Битых две недели посулами и угрозами я пытался убедить Хендерсона отказаться от выдачи, но ничего не вышло. Мы не можем оставить мальчика у себя, поскольку стремимся поддерживать с атрианами наилучшие отношения. Так сказал мне Хендерсон. И поэтому бедняга должен предстать перед судом.
 — Ну и вид у вас будет, — ухмыльнулся Каминский, — в защитном костюме весом в пятьдесят фунтов! А ваши знаменитые драматические пассажи превратятся в позванивание сосулек.
 — Мог бы и не напоминать, — поморщился Калинов. — Суд, кстати, состоится через три недели.
 — Атриане, похоже, времени даром не теряют, — заметил Брак.
 — По-моему, они очень гордятся своим суровым и скорым правосудием, — Каминский скорчил гримасу.
 — Так оно и есть, — кивнул головой старый адвокат, — а это значит, что у нас впереди много работы и мало времени. — Он взглянул на Брака. — Обеспечьте жилье для нас троих. Пригласите журналистов, не обязательно дружески настроенных, и обязательно телевизионщиков. Если им необходимо специальное оборудование для работы при низких температурах, обеспечьте. Кроме того, мне, наверное, понадобятся какие-то устройства, чтобы я мог ходить по залу, топать ногами в свое удовольствие, махать руками и так далее. Все это подготовьте в двух экземплярах. Далее, выясните, какая политическая ситуация на Атрии, а также разузнайте, можно ли преподнести тамошнему верховному правителю подарок, никого при этом не обидев. Жить нам удобнее, наверное, на Коморносе, так мы хотя бы не станем постоянно думать о том, как бы ненароком не разбить эти стеклянные создания. И наконец, выясните, что представляют из себя атрианские визуальные средства массовой информации. Раздобудьте парочку экспертов в этой области.
 Величественным жестом он отослал Брака. После чего взглянул на Каминского.
 — Итак, просвети меня.
 — Возможно, вы будете потрясены, шеф, — Каминский развел руками, — но даже я не знаю наизусть все и обо всех.
 — Да? Странно, — хихикнул старый адвокат. — Ну, тогда хотя бы поведай, что тебе известно о метанодышащих? Давай выкладывай и отправляйся в библиотеку. Или куда ты там отправляешься, чтобы потом убедить меня в своей гениальности.
 — Около девяноста процентов метанодышащих рас — существа кристаллические. Они весьма чувствительны к теплу и звуку, но во всем остальном совершенно неуязвимы. Из их неуязвимости вытекает одна интересная особенность — большинство метанодышащих живут крайне долго. В результате они слывут натурами спокойными и склонными к созерцательности. И, как следствие, за ними не числится больших достижений, с человеческой точки зрения, разумеется. Технических высот достигли лишь немногие из метанодышащих цивилизаций, что объясняется как физиологией, так и меланхоличным нравом этих существ. На предмет экстрасенсорных способностей исследования не проводились, но думаю, что способности к телепатии у них выше среднего, а все прочие развиты весьма слабо.
 Большая часть метанодышащих весьма консервативна, так что уголовный кодекс у них предельно прост и крайне суров. Нарушители закона практически не встречаются, а от редких преступников избавляются быстро и эффективно. Разумеется, — закончил Каминский с улыбкой, — все вышесказанное может и не относиться к данной расе.
 — Спасибо, — пробурчал Калинов. — Еще что-нибудь ты способен извлечь из своей бездонной головы?
 — Это мозг у меня бездонный, а не голова, — поправил его Каминский. — Голова — всего лишь вместилище. Что касается другой информации, то могу только добавить, что, поскольку метанодышащие сроду не употребляли мясной пищи, то вряд ли они легко отнесутся даже к стопроцентно случайному убийству. Даже те из них, что время от времени ведут войны, считают смерть самой отвратительной вещью на свете. Для них же убийство — вещь совершенно невообразимая, особенно если учесть, что метанодышащие бесполы и, следовательно, не ведают преступлений из-за страсти.
 — Ну хорошо, — прервал его адвокат. — Не хотел бы я оказаться слушателем, когда ты начнешь распространяться на тему, о которой хоть что-то знаешь. — Он поднялся. — Отправляйся и выясни об атрианах все, что сможешь. Просмотри протоколы судебных процессов, в которых они участвовали на других планетах. Через два дня я тебя жду.
 Дав задания помощникам, Калинов спустился в подвал, служивший хранилищем его архивов, и занялся поисками сведений об атрианском праве.
 Результаты оказались маловдохновляющими.
 За двенадцать столетий, в течение которых Атрия XVI являлась членом галактического сообщества, по обвинению в убийстве перед судом предстало пять обитателей других планет. Людей среди них не было. Всех убийц признали виновными и приговорили к смертной казни.
 Статьи уголовного кодекса атриан поражали детской наивностью и средневековой суровостью. Большинство преступлений для Калинова не имело никакого смысла: очевидно, их мог совершить только атрианин по отношению к своему соплеменнику. Если речь заходила о преступлении, совершенном представителем иной расы, суровость атрианских законов оборачивалась настоящей жестокостью.
 Всякий, кто умышленно или неумышленно станет причиной смерти атрианина вне зависимости от обстоятельств, должен быть признан виновным в убийстве. Наказание — смерть.
 Всякий, кто войдет в дом атрианина без письменного разрешения на то хозяина, должен быть признан виновным в нарушении неприкосновенности жилища. Наказание — смерть.
 Всякий, кто завладеет собственностью атрианина или творением его рук, не предложив справедливой и заранее согласованной с владельцем платы, должен быть признан виновным в краже или грабеже. Наказание — смерть.
 Этим и ограничивалось содержание касающихся инопланетян законов.
 Атрианский уголовный кодекс много сказал адвокату об этой расе — как тем, что в нем содержалось, так и тем, что отсутствовало. Во-первых, Калинов убедился, что Каминский был абсолютно прав, когда говорил о неуязвимости атриан. Упоминания об оскорблении действием в кодексе Атрии XVI отсутствовали начисто. Не нашел адвокат также и статей о богохульстве и нарушении религиозных культов, обязательных у большинства остальных инопланетян. Это факт неоспоримо указывал на философский склад ума атриан. Никаких иных наказаний, кроме смертной казни, в законодательстве не встречалось, что однозначно свидетельствовало о долгожительстве атриан. Действительно, тюремное заключение для не ведающих смерти — вещь совершенно бессмысленная.
 Протоколы пяти процессов по делам неатриан, совершивших убийства, почти дословно повторяли друг друга. В каждом случае защита представляла доказательства неумышленности действий своих подзащитных. И лишь в одном случае суд не согласился с доводами адвокатов, но на приговоре такая покладистость никак не сказалась. Если неатрианин стал причиной смерти атрианина, то его ожидает смерть. И точка.
 Калинов выяснил и еще кое-что. Присутствие защитника не обязательно, но если он все-таки решил посетить заседание суда, то может выдвигать свои аргументы только с разрешения обвинителя. Приговор выносят пять присяжных, избираемых жребием, но защита может дать им отвод. И последнее: на Атрии из-за почти полного отсутствия преступлений имелся лишь один-единственный суд и один-единственный судья.
 Предварительные слушания по делу Кранца прошли на Делуросе VIII; при этом юноше предъявили обвинения в гораздо менее серьезных преступлениях: сопротивление при аресте и незаконная попытка бегства. После чего было вынесено решение о выдаче преступника атрианам. На самой Атрии никаких следственных действий пока не предпринималось. На этой ледяной планете не существовало ни обвинительных заключений, ни предварительных слушаний, ничего, кроме простого вердикта о виновности или невиновности подсудимого.
 Копаясь в своем хранилище, старый адвокат все больше приходил к неутешительному выводу, что вряд ли дело войдет в историю как один из самых блестящих процессов Айвора Калинова.
 Отвлек его какой-то шум. Отложив очередной трактат, он выглянул из-за стеллажей. Пришел Каминский. Настроение у помощника, судя по всему, вполне соответствовало настроению его шефа.
 — Ну? — спросил адвокат.
 — Аналогия, может, и не совсем удачна, — мрачно откликнулся Каминский, — но если бы этот ваш Кранц был лошадью, то мы сэкономили бы массу времени и средств, пристрелив его прямо сейчас.
 — Неужели все так плохо?
 — Да уж ничего хорошего. Докладываю по пунктам. Первое, единственный атрианин, выигравший судебный процесс на чужой планете, по возвращении домой был немедленно казнен, так как на Атрии посчитали, что чужеземный суд проявил по отношению к преступнику слишком уж большую снисходительность. Второе, атриане — существа более хрупкие, чем большинство метанодышащих, поэтому можно не сомневаться, что громкий чих Кранца буквально разнес на мельчайшие осколки всех, кто в тот момент находился неподалеку от данного катаклизма. Третье, атриане подчиняются законам Галактической Торговой Комиссии только в отношении межпланетной и межзвездной торговли. Да и вообще всяческие юридические тонкости они воспринимают как вынужденное неудобство. О таком понятии, как помилование, они попросту не осведомлены. Четвертое, религиозные представления у атриан отсутствуют начисто. Но если бы у них и имелся Бог, то не думаю, что он отличался бы чрезмерным милосердием. Пятое, они бесполы и размножаются путем почкования, как бы невероятно это ни звучало. Шестое, средняя продолжительность жизни составляет три тысячи лет. Седьмое, ни один судебный процесс не длился на Атрии больше двух часов. И восьмое, я не прочь что-нибудь выпить.
 — С последним пунктом трудно не согласиться. Адвокат достал из кармана небольшую плоскую фляжку и протянул Каминскому.
 — А как с остальными семью пунктами? — осведомился помощник, сделав изрядный глоток.
 — С ними я также вынужден согласиться, — вздохнул Калинов, — поэтому, пожалуй, составлю тебе компанию. — Он отобрал фляжку у Каминского. — Я хочу, чтобы ты разыскал Брака. И как можно скорее. Если он не проспал как сурок все это время, то должен уже выяснить, какой вид связи на Атрии XVI соответствует нашему видео. Пусть подберет пару парней, умеющих обращаться с такой техникой. Мне нужен пятиминутный ролик.
 — О чем?
 — Об атрианине, случайно потерявшем перчатку во время прогулки по Делуросу VIII, в результате чего пятьдесят семь человек замерзли.
 — Хорошо, — Каминский с сомнением покрутил головой. — Но…
 — Что «но»?
 — Боюсь, как бы атрианский судья не приговорил актера к смерти лишь за то, что тот согласился сыграть виновника чьей-то гибели.
 Калинов лишь сверкнул на него глазами.
 Зал суда постепенно заполнялся. Родители Кранца, их влиятельные друзья, помощники Калинова, многочисленные журналисты и редкие бело-голубые стеклоподобные существа. Сам Калинов чувствовал себя крайне неуютно в модернизированном защитном костюме. Он сидел за столом в двадцати футах от гигантского кристаллического существа. Сколько адвокат ни приглядывался, он так и не смог понять, сидит атрианский судья, или стоит, или вообще лежит.
 — Защита желает что-либо сказать перед вынесением приговора? — спросил атрианин. Его голос напоминал нежное позвякивание маленьких колокольчиков, но Калинов благодаря своему райдеру слышал ровную и бесцветную речь на галактическом К.
 Адвокат поднялся.
 — Ваша честь, но я еще не слышал, какое обвинение предъявляют моему подзащитному.
 — Разве вы не получили экземпляр уголовного кодекса вместе с докладом о поступке Кранца?
 — Получил, но ведь принято, что перед тем, как дать защите слово, прокурор выступает с обвинительным заключением.
 — Где принято, Человек Калинов? — звякнул судья. — У вас или у нас?
 — Прошу прощения, ваша честь, — адвокат низко поклонился. — В таком случае я просил бы признать моего подзащитного невиновным в совершении преднамеренного убийства.
 — Что-то не припомню, чтобы в обвинительном заключении фигурировал термин «преднамеренное».
 — Но ведь это подразумевается, сэр, — Калинов снова поклонился, — в противном случае преступление не называется убийством.
 — Это решать мне, — ответил атрианин. — Вы отвергли суд присяжных по непонятным мне причинам. Поэтому ответственность за все решения и интерпретации закона вы возложили исключительно на меня. А моя интерпретация такова: согласно атрианскому праву убийство не обязательно должно быть преднамеренным, а определяется просто как лишение жизни одного или нескольких атриан независимо от того, каким способом оно совершено, каковы мотивы, обстоятельства и так далее. Поэтому ваше требование отвергается на том основании, что подсудимый не обвиняется в преднамеренном убийстве.
 — Если мой подзащитный признает себя виновным, то суд закончит свою работу, не так ли, ваша честь? — спросил Калинов.
 — Да.
 — Тогда Хенрик Кранц не признает себя виновным в убийстве.
 — Но ведь вам прекрасно известно, что он совершил убийство.
 — Не имеет значения, сэр, — Калинов снова поклонился. — Впоследствии мы, возможно, изменим нашу позицию, но сейчас это единственный способ защитить моего клиента. В конце концов я лишь подчиняюсь вашим судебным правилам.
 — Точнее, используете их в своих собственных целях, — поправил его судья.
 — Согласен, — не стал возражать Калинов. — Но разве в мою задачу не входит защита клиента всеми доступными и разрешенными методами? Мы готовы выслушать аргументы обвиняющей стороны.
 — Я здесь одновременно и обвинитель, — провозгласил атрианин. — Мне совершенно достоверно известно, что Человек Кранц стал причиной смерти пятидесяти семи атриан в результате следующих действий… — Райдер адвоката монотонно воспроизвел картину преступления.
 Когда атрианин замолчал, Калинов снова поднялся со своего места.
 — Ваша честь, с разрешения суда я хотел бы показать вам видеоролик.
 Он кивнул своим помощникам, которые водрузили на стол атрианский аналог трехмерного видео.
 — Этот ролик имеет непосредственное отношение к делу? — спросил судья. — Точнее, он поможет вам доказать ошибочность моей информации и невиновность вашего клиента?
 — Непосредственным образом нет, сэр, — ответил Калинов, — но данный ролик имеет некоторое отношение к вопросу об убийствах на Атрии XVI, и поэтому…
 — Отклоняется, — прервал его судья.
 — Но, ваша честь!
 — Человек Калинов, регламент судебного заседания не подлежит обсуждению. Я вам не разрешаю демонстрацию ролика. Если вы не можете убедительно доказать, что Человек Кранц не явился причиной смерти пятидесяти семи атриан, то вы зря теряете время.
 — Мне кажется, что как раз времени у вас вдоволь, — парировал Калинов, — а на карту поставлена жизнь разумного существа! Я лишь хочу, чтобы мой клиент получил самую лучшую и квалифицированную защиту.
 — Отлично сказано, — одобрил атрианин, — но к делу отношения не имеет.
 — Нет, имеет! — упорствовал адвокат. — Мой подзащитный такое же разумное существо, как и пострадавшие атриане. Как может быть неуместна его защита?
 В зале суда повисло долгое молчание. Наконец судья сказал:
 — Продолжайте.
 — Благодарю вас, ваша честь. С позволения суда я хотел бы вызвать в качестве свидетеля профессора Найджела Патрика из Университета…
 — Одну минуту, — прервал его судья. — Человек Патрик находился на Атрии XVI в момент совершения преступления?
 — Возражаю, ваша честь, факт преступления еще не доказан.
 — Возражение отклоняется. Правильнее будет сказать, что факт преступления еще не опровергнут.
 — Тогда я отвечаю на ваш вопрос. Нет, профессор Патрик до вчерашнего дня никогда не бывал на Атрии.
 — Тогда каким образом Человек Патрик может свидетельствовать в пользу вашего подзащитного?
 — Профессор Патрик имеет две докторские степени в области криминалистики и этики, — ответил Калинов, — защита собирается показать, что на многих подобных планетах…
 — Отклоняется, — прервал судья.
 — Черт возьми, ваша честь! — вскричал адвокат. — Как мне, скажите на милость, строить защиту, если вы не разрешаете использовать ни материалы, ни свидетельства экспертов?
 — Они не имеют непосредственного отношения к рассматриваемому делу, — монотонно пробубнил райдер. — Если ваши материалы и ваши свидетели не могут опровергнуть обвинения, то они никуда не годятся.
 — Это ваши законы никуда не годятся!
 — Человек Калинов, — спокойно зазвенел атрианин, — здесь обсуждаются не наши законы, а ваш подзащитный. Пожалуйста, продолжайте.
 Адвокат в задумчивости опустил голову. Он с ужасом подумал, что вся Галактика сейчас следит за его позором. Но он также понимал, что не имеет права отступать. Замолчать — значит признать свое поражение.
 — Ваша честь, — заговорил он, — вы правильно заметили, что сейчас мы обсуждаем не ваши законы. Но ответьте мне, когда-нибудь кому-нибудь приходило в голову обсуждать их?
 — Нет.
 — Почему?
 — Потому что законы сами по себе не могут быть виновными или невиновными, а значит, нет никакого смысла выносить их на обсуждение.
 — Но законы могут быть плохими или хорошими, — упорствовал Калинов. — Что бы вы сделали, если бы вдруг обнаружили, что какой-то из ваших законов плох?
 — Сами по себе законы не могут быть хорошими или плохими, — монотонно возвестил атрианин через райдер, — поэтому ваш вопрос неуместен.
 — Но законы могут быть практичными или непрактичными, не так ли? — продолжал гнуть свое Калинов. — Например, закон, требующий от меня говорить в зале суда с выключенным райдером, был бы крайне непрактичным. Или закон, предписывающий обходиться без защитного костюма.
 — Согласен, — подтвердил атрианин. — Но у нас нет таких законов.
 — Позвольте, я продолжу, ваша честь, раз уже все остальные способы защиты вы отвергли.
 — Хорошо, — звякнуло кристаллическое существо.
 — Благодарю вас, ваша честь. Я могу вам задать вопрос как юристу?
 — Да.
 — Почему закон, который требовал бы от меня обходиться без защитного костюма, был бы неразумным?
 — Очевидно потому, что в этом случае вы бы погибли.
 — А если бы житель Атрии появился перед вами без этого костюма, он бы умер?
 — Разумеется, нет, — насмешливо зазвенели колокольчики.
 — А если бы от жителя Атрии закон потребовал надеть защитный костюм, предназначенный для человека, прежде чем войти в зал суда, это было бы неразумно?
 — Естественно. Атрианин в этом случае умер бы.
 — Значит, вы допускаете, ваша честь, что по крайней мере в некоторых случаях к атрианам и неатрианам нельзя применять один и тот же закон?
 — Допускаю, — ответил судья, — и высоко ценю ваши доводы. Но все это носит весьма гипотетический характер. Человек Кранц уничтожил пятьдесят семь разумных существ.
 — Я как раз к этому перехожу, — поспешно проговорил Калинов. — Но сначала позвольте нарисовать еще одну гипотетическую ситуацию. Если в следующее мгновение мой защитный костюм выйдет из строя вследствие производственного брака, то выделится огромное количество тепла, которое уничтожит всех атриан, находящихся в зале суда. Ответьте мне, сэр, кто должен за это ответить — я сам, производитель костюма, продавец, у которого я его купил, контролер, не заметивший брака, или, быть может, компания, машины которой использовались при производстве этого костюма?
 — Я не могу ответить на ваш вопрос, не располагая дополнительными сведениями, — ответил атрианин.
 — Согласен. Но станете ли вы утверждать при этом, что я повинен в смерти атриан?
 — При зрелом размышлении я бы решил, что вы невиновны, — медленно произнес судья. — Однако я вынужден еще раз напомнить вам, что это всего лишь предположение. Райдер Человека Кранца проверили: в момент преступления он находился в исправном состоянии.
 — Хорошо, — Калинов прошелся перед судьей, заложив руки за спину. — Давайте обратимся к делу Хенрика Кранца. Но при этом будем помнить, что существуют ситуации, пускай и гипотетические, когда закон оказывается неразумным и когда за смерть атрианина не обязательно ответствен тот, кто стал ее непосредственной причиной.
 Проанализируем наш случай подробнее. Хенрик Кранц, доселе не замеченный ни в каких преступлениях, находится на оживленном атрианском проспекте. По каким-то причинам его райдер оказывается выключенным. Позвольте напомнить, ваша честь, что причины эти до сих пор не выяснены. Вполне возможно, райдер выключил сам Кранц, но ведь возможно, что кто-нибудь из атриан, проходя мимо, нечаянно толкнул человека и отключил прибор.
 Так или иначе, райдер отключен. Как всем известно, на кислородных планетах райдер представляет собой миниатюрный прибор, который обычно вешают на шею или кладут в карман. Но там, где люди вынуждены носить массивные защитные костюмы с не менее громоздкой системой жизнеобеспечения, райдер укрепляют на лицевой панели шлема. Причина очевидна — костюм и так достаточно неудобен. У устройства, именуемого райдером, имеется еще одна особенность. Поскольку на планетах, подобной вашей, человек редко появляется в одиночку, то ему просто необходимо время от времени отключать устройство, дабы он смог общаться со своим соплеменником. Райдер приглушает голоса, делает звуки более приятными, более разборчивыми и, как в вашем случае, менее смертоносными. Если же его отключить, то он не только перестает выполнять функции переводчика, но и прекращает играть роль преобразователя звуков. За это вы можете винить производителя или конструктора, но никак не моего подзащитного.
 Итак, Хенрик Кранц прогуливается по проспекту. Его райдер выключен по неясным причинам. И что же он делает?
 Не знаю, существует ли аналогичное слово на вашем языке или хотя бы на галактическом М. Хенрик Кранц чихает. Это непроизвольное действие является, можно сказать, биологическим недостатком нашей расы. Если бы кто-нибудь в этот момент навел на Хенрика Кранца оружие и пригрозил, что убьет его, если тот издаст хотя бы звук, то даже в этом случае мой подзащитный не смог бы удержаться от действия, которое мы, люди, именуем чиханием. Это явление характерно не только для моего подзащитного, но и для тысяч предшествующих поколений наших предков. У меня имеется свидетельство специалистов, неоспоримо доказывающее, что подобное действие характерно не только для Человека, но и для более чем восьмидесяти процентов кислорододышащих рас.
 Адвокат подошел к столу, извлек из объемистой папки кипу бумаг и положил ее перед судьей.
 — Ваша честь, теперь я хочу вновь заявить о невиновности моего подзащитного. Да, по атрианским законам его следует признать виновным, так как он действительно является причиной смерти пятидесяти семи ваших граждан. Однако, исходя из вышеприведенных аргументов и гипотез, с которыми вы сами согласились, я настоятельно прошу, нет, требую, чтобы вы приняли во внимание обстоятельства, сопутствовавшие этому трагическому происшествию. Если вы не можете признать моего подзащитного невиновным, то вы, ваша честь, безусловно, можете согласиться с тем, что он не должен заплатить столь высокую цену за непроизвольное действие, которого физически он не мог избежать.
 На Делуросе VIII и на большинстве планет, населенных как людьми, так и нелюдьми, уголовный кодекс предусматривает различные степени снисхождения в зависимости от степени вины. Если бы вы, ваша честь, согласились отложить вынесение приговора и ознакомиться с нашими законами, то это могло бы пойти на пользу как моему подзащитному, так и атрианскому праву. Я, со своей стороны, обязуюсь обеспечить помощь самых квалифицированных экспертов.
 Благодарю вас за терпение и надеюсь, что вы проявите мудрость и вынесете решение, справедливое как по отношению к моему подзащитному, так и по отношению к памяти пострадавших атриан, столь же невиновных во всем случившемся, как и Хенрик Кранц.
 Калинов замолчал, поклонился судье и вернулся на свое место. Он чувствовал, как насквозь мокрая от пота рубашка под защитным костюмом липнет к телу. Ему так хотелось понять, о чем думает сейчас это странное кристаллическое существо, но это было совершенно невозможно. Оставалось лишь набраться терпения и ждать.
 Почти час судья просидел, не двигаясь и не издавая ни звука. Но вот он наконец поднял голову. По залу пронесся шум. Все — и люди, и чужаки — замерли в ожидании вердикта.
 — Человек Калинов, — медленно заговорил атрианин, — вы заставили меня глубоко и серьезно задуматься над вашими словами. К моему большому сожалению, Человека Кранца следует признать виновным. Соответственно он приговаривается к смерти путем сожжения. Это произойдет завтра.
 — Но, ваша честь! — адвокат вскочил на ноги.
 — Позвольте мне продолжить. Суд отдает должное вашим аргументам и признает их важность в определенных случаях, в том числе и в деле Человека Кранца.
 — Тогда почему бы не подвергнуть его менее суровому наказанию?
 — Продолжительность жизни Человека Кранца составляет в ваших единицах отсчета от девяноста до ста лет. Верно?
 — Да.
 — Продолжительность жизни атриан равняется приблизительно трем тысячам лет. С точки зрения вашего подзащитного, приемлемым представлялся бы приговор в пятьдесят лет, а может, даже и меньше, но вы должны учесть, что для родственников погибших и вообще для жителей Атрии это может оказаться гораздо более сильным оскорблением, чем даже вердикт о невиновности. Вам нравится придумывать гипотезы, так позвольте и мне выдвинуть одну. Что бы вы сказали, если бы существо, повинное в гибели пятидесяти семи людей на Делуросе VIII, приговорили к трехчасовому тюремному заключению?
 Калинов закрыл глаза. Возразить тут было нечего.
 — Благодарю вас, ваша честь, — сказал он и начал собирать бумаги.
 — Человек Калинов, — заговорил снова судья. Адвокат замер. — Это не означает, что ваши усилия пропали даром. Если у вас есть время до отлета на Делурос, то я хотел бы пригласить вас к себе. Пожалуйста, захватите с собой книги по праву. Мне хотелось бы обменяться с вами мыслями.
 — Это большая честь для меня, — поклонился Калинов, не понимая, выиграл он или все-таки проиграл процесс. — И с чего вы хотели бы начать?
 — Пожалуй, с непредумышленного убийства.
 И тут адвокат понял. Хенрик Кранц проиграл.
 Но Человек, возможно, выиграл.

 9. ВРАЧИ

 …На развитие медицины, способной диагностировать и излечить любую болезнь, Человеку потребовались бесчисленные века. Но когда был установлен контакт с тысячами иных рас, ему пришлось в куда более короткие сроки повторить то же самое. Для врачей, что шагали к новым и бесконечно разнообразным горизонтам, проблема усугублялась тем, что всегда приходилось помнить о шатком положении Человека в политической структуре Галактики…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 (В книге «Происхождение и история разумных рас» упоминаний о врачах не обнаружено.)
 — Что с ним вообще такое? — устало спросил Дарлинский. — Черт, я даже не знаю, за счет чего эта штука живет!
 — Не капризничайте, как примадонна, — вам для этого недостаточно много платят! — резко сказал Хэммет. — Продолжайте работу до тех пор, пока не выясните, что оказывает на него влияние.
 — Во-первых, — Дарлинский насмешливо взглянул на него, — вы мне докажите, что это он, а не она. Во-вторых, вы платите недостаточно для того, чтобы кричать на меня. В-третьих…
 — Вылечите его, и тогда можете рассчитывать на повышение, — раздраженно ответил Хэммет.
 — Не нуждаюсь я в вашем чертовом повышении! — взревел Дарлинский. — Мне нужен здоровый экземпляр этой штуки! Иначе толку не будет.
 — Это все, чем мы располагаем.
 — У него что, нет ни друзей, ни подчиненных?
 — В десятый раз повторяю — нет!
 — Тогда я спрошу в одиннадцатый. Каким образом посол с другой планеты оказался здесь один-одинешенек?
 — Не знаю я, черт бы вас побрал! Не знаю! Все, что мне известно, так это только то, что он внезапно взвизгнул и тут же рухнул как подкошенный. И никому не удалось привести его в чувство. Вот и все. Поэтому его и доставили к вам!
 — Разумеется, не удалось. Если кому-нибудь вздумалось бы похлопать его по лицу, если это, конечно, можно назвать лицом, то у бедняги могло не остаться ни одной целой кости. А если бы решили побрызгать водой, то оно, насколько я понимаю, попросту бы растаяло.
 В этот момент замигала лампочка внутренней связи, и Дарлинский подошел к панели управления.
 — Отделение патологии, шеф, — лаконично представился голос. — Для нас пока нет работы?
 Дарлинский изрыгнул в микрофон отборную ругань.
 — Не надо так волноваться, шеф! — успокаивающе проговорил голос. — Всего-то и нужно — понять, что с этой дрянью стряслось.
 — Знаю, — проворчал Дарлинский, понизив голос. — Толстяк, заведующий этой лавочкой, только что пообещал мне повышение.
 — Впечатляет, — заметил голос. — А толстяк, заведующий этой планетой, пообещал войну, если вы не поставите на ноги нашего приятеля. Такие вот веселые дела.
 — Что вы там бормочете? — подозрительно спросил Хэммет.
 — Вы что, не слушаете новости? — презрительно осведомился голос. — Да он у вас там валяется уже добрых шесть часов.
 — Что там еще случилось? — зло буркнул Хэммет.
 — Похоже, эти шутники с Пнаты уверены, что мы похитили или даже убили их драгоценного посла. Наверное, он прибыл сюда с миротворческой миссией — оказывается, мы с ними воевали, о чем сильные мира сего не удосужились нам сообщить. И судя по сообщениям журналистов, если мы не сможем убедить пнатиан или пнатов, или как там их называют, в своей искренности, то небольшая стычка может перерасти в полномасштабную войну.
 — А умники из Центра не додумались попросить прислать пнатианских врачей? — свирепо спросил Дарлинский.
 — Додумались. Но пнатиане уверены, что мы либо убили посла, либо подвергли его промыванию мозгов, и они не собираются никого больше отправлять к нам на заклание, пока мы не вернем их соплеменника живым и невредимым.
 — Прекрасно, — едко заметил Дарлинский. — А что, если эта штука отдаст концы в моем кабинете?
 — Ну, — усмехнулся невидимый патологоанатом, — тогда, я думаю, у Флота найдутся свои аргументы. — Он хмыкнул и отключил связь.
 Хэммет довольно терпеливо дождался, пока Дарлинский облегчит душу очередным потоком изощренных ругательств, после чего подошел поближе.
 — Я и не знал, какие последствия может это иметь, — гонору в нем явно поубавилось. — Но давайте вернемся к нашей проблеме.
 — Что значит мы? — рявкнул Дарлинский. — Да вы бородавку от раковой опухоли не отличите! Возвращайтесь к себе в кабинет и поразмыслите над тем, как вам на следующей неделе оплатить счет.
 Он повернулся к пациенту. Хэммет, пожав плечами, вышел из палаты и тщательно притворил за собой дверь. Дарлинский тяжело вздохнул и принялся просматривать свои записи, сделанные в последние несколько часов. Не густо. Пнатианин дышал кислородно-азотной смесью, но Дарлинский не имел ни малейшего понятия, что произойдет, если, скажем, повысить содержание кислорода. Кожный покров чужака выглядел очень нежным, но врач не решался взять образец — вдруг пнатианин страдает какой-то формой гемофилии. По этой же причине он не мог произвести и анализ крови.
 Не знал Дарлинский, и каково тяготение на родной планете этого существа. Чужак имел три ноги, что позволяло предположить довольно высокую гравитацию, но при этом он выглядел до крайности хрупким. И уж, разумеется, Дарлинский не решался провести рентгеноскопию организма пнатианина. Последствия могли оказаться самыми фатальными.
 Рук как таковых у инопланетянина не было, вместо них имелись три чрезвычайно гибких трубчатых отростка, весьма отдаленно напоминающие щупальца. Дарлинский попытался понять, какую функцию могут выполнять эти странные отростки, но потом махнул рукой. Раз эта раса сумела создать технику для космических путешествий, то она, несомненно, обладает высокоразвитым разумом, но когда Дарлинский попытался представить себе панель управлений пнатианского корабля, его собственный разум начал пробуксовывать.
 Что касается головы чужака, то она покоилась на длинной тонкой шее и имела не одно, а целых четыре отверстия, каждое из которых в равной степени могло служить ртом. Отверстия располагались строго вертикально. Дарлинский поднес свои наручные часы к верхнему — ничего, затем ко второму. Стеклышко часов затуманилось у третьего отверстия. Что ж, до сих пор ему никогда не попадались существа с тремя ртами, впрочем, так же, как и носами, — разве что остальные страдают хроническим насморком. Конечно, это могли быть и уши, впрочем, такое предположение выглядело уж очень невероятным. У всех знакомых ему существ, гуманоидов и негуманоидов, разумных и неразумных, уши отстояли друг от друга как можно дальше. Мочеиспускательный канал и анальное отверстие? Что ж, чего на свете не бывает. Но как тогда отличить их от рта? Дарлинский чуть не рассмеялся, когда представил, как какой-нибудь ретивый доктор-чужак пытается влить ему в прямую кишку добрую порцию горячего куриного бульона. Но тут же одернул себя и нахмурился — веселиться он сможет только после того, как вылечит своего загадочного пациента.
 Или точнее, если ему удастся вылечить его. У пнатианина имелось два глаза. Хоть с этим все было более или менее ясно. Дарлинский приподнял веки — глаза были мутные, зрачок практически не реагировал на свет. Над глазницами нависал скошенный лоб. Череп инопланетянина напоминал головку младенца, над которым от души потрудился изверг-акушер.
 Частота пульса чужака в два раза превышала человеческую, но это могло быть следствием непривычной для организма силы тяжести. Или признаком приближающейся смерти. Или…
 Дарлинский еще раз от души выругался, отступил назад и оглядел своего пациента. Настроение у него ухудшалось с каждой минутой. В конце концов, он не специалист по кислорододышащим! Но Джекобсон, как назло, отправился в отпуск на Делурос VIII, и поэтому больничное начальство решило вытащить признанного гения из хлорной палаты, наградить его хорошим пинком и скомандовать: «Лечи!» Вопрос только в том, как?
 Из задумчивости Дарлинского вывел сигнал связи. Разумеется, это был Хэммет.
 — Ну что, появились какие-нибудь мысли?
 — В основном они относятся к тому, что я сделаю с вами после того, как избавлюсь от этого пациента! — свирепо сообщил Дарлинский.
 — Надеюсь, мы оба продержимся здесь достаточно долго для того, чтобы у вас появилась такая возможность, — едко парировал Хэммет. — Я проверил эту историю. Все правда. Правительству удалось выиграть немного времени, но если мы не поставим посла на ноги и тем самым не докажем свою невиновность, то произойдет самое худшее.
 — Кому-нибудь пришло в голову запросить необходимые сведения у пнатианских врачей?
 — И да, и нет.
 — И что, черт побери, это означает?
 — Да, в голову пришло. Нет, никаких сведений они не получили. Вы не понимаете всей сложности политической ситуации. Я сам в это с трудом верю. Уж не знаю, то ли жители Пнаты все поголовно параноики, то ли имеется еще какая-то причина, но они отказались не только послать к нам своих врачей, но и снабдить нас хоть какой-нибудь информацией. Сначала они желают убедиться, что с послом все в порядке.
 — По-моему, они хотят убедиться совсем в обратном, — угрюмо заметил Дарлинский.
 — Я узнал, что существо женского пола. Ее зовут… ммм… неважно. Что-то вроде Леоноры. И, к счастью, наша Леонора не беременна.
 — Это тоже они сообщили?
 — Не напрямую, но из их слов я понял, что Леонора совсем недавно достигла детородного возраста.
 — Тогда какого черта они отправили ее послом к расе, с которой находятся в состоянии войны? Да еще одну! — возмутился Дарлинский.
 — Откуда мне знать? — желчно откликнулся Хэммет. — Психологи работают над этим, но они продвинулись не больше вас.
 — Надеюсь, вы не ждете, что я расплачусь от сочувствия к ним.
 — Нет, не жду. Если вас постигнет неудача, то остаток своей жизни мы с вами проведем, изнывая от жалости к самим себе.
 — Очень остроумно, — проворчал Дарлинский.
 — Нет, — поправил скорбный голос его собеседника, — никогда в жизни я не был столь серьезен. Лучше бы она погибла на операционном столе, чем просто лежала здесь и медленно умирала. Я не стану возражать, если вы захотите сделать ей прямой массаж сердца или еще что-нибудь столь же кардинальное. Вы должны что-то предпринять! Вам нужны помощники?
 Дарлинский грубо выругался и с силой треснул по кнопке. Бормоча проклятия, он вернулся к пнатианке и снова принялся ее осматривать. Теперь он хотя бы знал, что это женщина. Значит, ее тело должно иметь какие-то особенности. Дюйм за дюймом врач исследовал существо, но не обнаружил ничего примечательного. За исключением четырех псевдортов на теле пнатианки не было никаких отверстий. Итак, одно отверстие предназначено для дыхания, второе, по-видимому, для приема пищи, тогда третье — для половых сношений, и остается еще одно. Словом, Дарлинский не продвинулся ни на шаг.
 Он взглянул на часы. Почти двадцать часов на ногах, еще немного, и он грохнется в обморок от усталости. Хорошо бы поспать, но сначала надо отправить, все-таки отправить в патологию хоть что-нибудь на анализ. Призвав на помощь двух медсестер, Дарлинский взял небольшие образцы ткани с каждого из отростков-щупальцев, один образец кожи и мазки с каждого из трех недыхательных отверстий.
 Как ни старался он быть осторожным, но на месте одного из срезов выступила розовая жидкость. Кровь, автоматически подумал он, поместил несколько капелек на стеклышко и принялся наблюдать за кровотечением.
 Оно остановилось почти мгновенно, и Дарлинский со вздохом облегчения отослал медсестер в лабораторию.
 — Доложите о результатах часов через шесть, а сейчас найдите-ка мне свободную палату с ванной. Через пять часов мне понадобится завтрак и что-нибудь горячительное.
 Через десять минут Дарлинский спал мертвым сном.
 Проснулся он совершенно разбитым. Приняв душ и проглотив на скорую руку завтрак, Дарлинский поспешил в лабораторию.
 — Почти полное отсутствие красных кровяных телец еще ничего не значит, — сообщил патологоанатом Дженнингс, пока Дарлинский просматривал результаты. — Конечно, это вполне может свидетельствовать о плохом состоянии крови, но, с другой стороны, возможно, этот зверь и без них прекрасно обходится. Думаю, нам все-таки стоит исходить из предположения, что состав крови близок к нормальному.
 — Почему?
 — Просто потому, — жизнерадостно рассмеялся Дженнингс, — что если кровь не в порядке, то плохи наши дела. Я определил ее структуру, но мы еще не успели синтезировать красные кровяные тельца нужного типа. Поэтому лучше думать, что с кровью у этой штуки все нормально.
 Дарлинский кивнул и что-то неразборчиво пробурчал.
 — А что ткани?
 — Здесь нам повезло больше… или меньше. Все зависит от точки зрения.
 — И какие имеются точки зрения? — Дарлинский настороженно взглянул на патологоанатома.
 — Если точка зрения сводится к стремлению найти объект для лечения, то у меня для вас кое-что есть, шеф. Взгляните.
 Дарлинский склонился над микроскопом. Даже при минимальном увеличении можно было разглядеть все признаки необычайно высокой клеточной активности.
 — Что это?
 — Точно сказать не могу. По всем законам этот кусочек кожи должен был уже умереть, но этого не происходит. Будь я проклят, если понимаю, за счет чего он живет. Нет ни питательной среды, ни кислорода.
 — Кстати, о кислороде. Что там с дыхательной смесью?
 — Судя по структуре крови, вполне годится та, что есть. Содержание кислорода в крови близко к нормальному, так что лучше ничего не менять. Можно сжечь легкие.
 — А что ты скажешь о мазках?
 — Вот это действительно интересно.
 — Что-нибудь нашли?
 — Ничего. Абсолютно ни-че-го.
 — Мда, немного же надо, чтобы тебя заинтересовать.
 — Потерпите, шеф. Осмелюсь спросить, кто сказал вам, что это женщина?
 — Хэммет.
 — А он откуда узнал?
 — От пнатиан.
 — Вот как?
 — Так что показали мазки? — озадаченно спросил Дарлинский.
 — Ничего. Ничего, что могло бы указать на половую принадлежность. Мазок номер один, соответствующий нижнему отверстию, содержит воду, несколько ферментов и остатки двух органических растворов. Можно утверждать, что единственное назначение этого отверстия — поглощать жидкую пищу. Мазок номер два содержит остатки твердых веществ, бактерии и нечто, отдаленно напоминающее желудочный сок. Следовательно, в отверстие номер два наш друг запихивал твердую пищу. А вот с мазком номер три возникла проблема. Но я готов держать пари, что отверстие, ему соответствующее, служит исключительно для того, чтобы издавать звуки.
 — Черт побери, но одно из отверстий просто обязано быть половым органом! — рявкнул Дарлинский. — У нее нет больше ни одной свободной дырки, а нам со всей определенностью дали понять — это женщина!
 — Возможно, но мы не обнаружили никаких следов полового гормона, смазки или каких-либо еще выделений. Мне казалось, что обнаружить половой гормон у теплокровного кислорододышащего — очень простая задача.
 — А не может это неопознанное отверстие играть роль анального?
 — Маловероятно, — Дженнингс покачал головой. — Я бы даже выразился категоричней: безусловно, нет. Следы остались бы в любом случае. Мне очень жаль, шеф, что задал вам такую задачу.
 — Задачу? Да ты задал целых две задачи!
 — Вот как?
 — Во-первых, я должен вылечить женскую особь, начисто лишенную каких-либо половых признаков. А во-вторых, мне нужно накормить едока, который совершенно непонятным образом избавляется от отходов.
 — Может, как раз в этом и состоит причина болезни? — улыбнулся Дженнингс. — Наша незнакомка переела и теперь мается.
 — Остряк чертов! Ладно, пойду взгляну на нее еще раз, может, что и надумаю.
 Дарлинский открыл дверь, и тут же в нос ему ударило ужасающее зловоние. Он зажег верхний свет и бросился к пнатианке. Она дышала с огромным трудом — все лицо, в том числе и дыхательное отверстие, покрывала пленка отвратительно пахнущей слизи. Слизь, судя по всему, вытекала из отверстия, предназначенного для потребления пищи. Призвав на помощь медсестру, Дарлинский перевернул пнатианку на бок, надел антисептические перчатки и принялся счищать слизь с лица. Через минуту дыхание восстановилось. Оставив пациентку на попечение сестры, Дарлинский с образцами жидкости помчался в лабораторию.
 — Ну вот, — удовлетворенно сказал Дженнингс после тридцатиминутной возни, — одной проблемой меньше. Похоже, одно отверстие выполняет обе функции — принимать пищу и избавляться от отходов. Крайне неэффективно. И, честно говоря, довольно необычно.
 — Ты уверен, что это не рвота?
 — Абсолютно. Остатки непереваренной пищи отсутствуют начисто. Организм извлек из пищи все, что ему было нужно, и изверг отходы.
 — Век живи, век учись, — изрек Дарлинский. — Дали бы мне годик-другой, я, глядишь, и вылечил бы бедняжку.
 — Судя по сообщениям, в вашем распоряжении значительно меньше времени.
 — И не напоминай мне об этом! — раздраженно махнул рукой Дарлинский. — Как ты думаешь, мы можем подвергнуть ее рентгеноскопии?
 — Мне не кажется, что рентгеновский анализ причинит ей большой вред. Конечно, в обычных условиях стоило бы повременить, но наши обстоятельства трудно назвать нормальными. Так что мой совет, шеф, — действуйте!
 Два часа спустя Дарлинский изрыгал проклятия, разглядывая снимки.
 — Ну как, шеф? — осведомился Дженнингс по внутренней связи.
 — Сломанных костей нет, — простонал врач, — поскольку у нее вообще нет костей!
 — А что показала флюороскопия?
 — Ничего особенного. Мне встречались и куда более сложные пищеварительные системы. Тут все достаточно просто. Пища поступает внутрь, переваривается, разносится по организму, и через один-два дня отходы исторгаются обратно. Остается одно — повреждение мозга. Но, черт побери, как можно установить травму, если я никогда в жизни не видел неповрежденный мозг существа этого вида. — Он грубо выругался. — Ни одной зацепки!
 — Печально, — согласился Дженнингс, — кстати, по поводу образцов…
 — Что там?
 — Они растут, шеф. Еще неделя, и они перестанут помещаться в контейнере.
 — Может, какая-то форма рака?
 — Ни в коем случае! — категорично отозвался патологоанатом. — Раковые клетки никогда не ведут себя подобным образом. Происходит что-то очень странное. По всем законам образцы ткани уже давно должны погибнуть и разложиться.
 — Мда, к тому же, если бы она страдала раком кожи, то я бы обнаружил это, — пробурчал Дарлинский и прошелся по кабинету. — Спятить можно! Дыхательная система в норме, пищеварительная система в норме, система кровообращения в норме. Так в чем же причина?
 — Может, ушиб?
 — Сомневаюсь. Остались бы следы. Сердечный приступ также, наверное, исключается. Состояние, сколь бы далеким от нормы оно ни было, стабильно. В случае внезапного приступа оно должно либо ухудшаться, либо улучшаться, но не происходит ни того, ни другого.
 — Если уж вас интересуют парадоксы, шеф, — вставил Дженнингс, — то подумайте, почему все настаивают на том, что это женщина.
 — Мне и своих парадоксов хватает! — взъярился Дарлинский.
 — Я хочу вам помочь, шеф, — обиделся Дженнингс. — Если понадоблюсь, я на месте.
 Дарлинский, проклиная все и вся, вернулся к пациентке. Что же произошло?! Вирус? Но вирус либо уже убил бы организм, либо сработала бы иммунная защита.
 Самым странным было именно то, что ничего не менялось. Ни в худшую сторону, ни в лучшую.
 Ну хорошо, будем рассуждать логически. Дарлинский сел на стул напротив пнатианки. Если состояние больной неизменно, то должно быть и неизменно какое-то внутреннее или внешнее условие, вызвавшее болезнь. Внутренние системы в норме, и Дженнингс до сих пор не обнаружил никаких вирусов и бактерий. Поэтому остается предположить либо мозговую травму, которую невозможно выявить, либо ненормальные внешние условия.
 А если все дело в последнем, то проще всего начать с изменения гравитации и атмосферных условий.
 Он уменьшил силу тяжести в боксе до нуля, но никаких изменений в состоянии пациентки не произошло. Затем Дарлинский увеличил гравитацию до трех g. Дыхание пнатианки стало глубже, но и только. Продолжать он не решился — дальнейшее повышение силы тяжести могло оказаться опасным для бескостного существа.
 Закончив с гравитацией, он укрепил на голове пациентки маску и начал понижать содержание кислорода в дыхательной смеси. Пятнадцать процентов, двенадцать, восемь. Ему стало не по себе. Так можно далеко зайти. Внезапно веки существа дрогнули.
 Окрыленный, он еще понизил содержание кислорода. Семь процентов, пять, четыре… Свершилось!
 Пнатианка забормотала, щупальцевидные отростки беспорядочно задергались. Дарлинский, привязав ее к столу эластичной лентой, отошел в сторону. Глаза пациентки открылись, движения участились. Дарлинский ждал. Прошло десять минут, но ничего не менялось. Взгляд больной, казалось, не мог сфокусироваться, а движения по-прежнему носили совершенно беспорядочный характер. Словно пнатианка задалась целью во что бы то ни стало убедить доктора в полной неспособности управлять своими конечностями.
 У Дарлинского забрезжила догадка. Требовалось кое-что еще проверить. Он вызвал Дженнингса.
 — Скажи-ка, что произойдет с человеком, если удвоить содержание кислорода, поступающего в его легкие?
 — Скорее всего он зайдется от смеха, — немедленно ответил патологоанатом.
 — Это я знаю, — отмахнулся Дарлинский. — Меня интересует другое — он может потерять сознание?
 — Сомневаюсь. С какой стати?
 — А если содержание кислорода увеличить в четыре раза?
 — Иногда такой способ применяют в чрезвычайных обстоятельствах.
 — И больные при этом не отключаются?
 — Случается. Но редко. Шеф, к чему вы клоните?
 — Ответь мне на последний вопрос, и я тебе все объясню.
 — Хорошо.
 — Если поместить человека в атмосферу с девяносто…
 — Помещайте! — оборвал его Дженнингс.
 — Дай мне закончить. Если оставить его в такой атмосфере на неделю?
 — Думаю, никто не проводил такого эксперимента. Возможно, избыточный кислород сожжет мозг и легкие, а следовательно… Постойте! Вы хотите сказать, что…
 — Что пациентка привыкла дышать воздушной смесью с четырехпроцентным содержанием кислорода. А с того момента, как она прибыла к нам, эта несчастная вынуждена вдыхать в восемь раз больше кислорода. Поначалу она, наверное, чувствовала себя превосходно, но наступил момент, когда организм не выдержал кислородной агрессии, и наша подопечная потеряла сознание.
 — Так вы нашли решение, шеф! — воскликнул Дженнингс. — И какое простое!
 — Никакого решения я пока не нашел, — резко ответил Дарлинский. — Держу пари, что мозгов у нее осталось с наперсток. Координация отсутствует полностью, взгляд не фокусируется, из отверстий непрерывно сочится какая-то гадость. Ее умственные способности ниже, чем у самого последнего идиота. Вылечить мы ее сможем, но разум к ней не вернется.
 — Может, вас утешит то обстоятельство, что перед тем, как потерять сознание, она, вероятно, испытывала истинное блаженство.
 — Мне сразу полегчало, — мрачно заметил Дарлинский и отключил связь.
 Ему не давала покоя одна мысль. Он вызвал Хэммета, объяснил ситуацию и принялся ждать, пока тот проконсультируется с правительством.
 Хэммет объявился через час.
 — Вы отлично справились, но с пнатианами мы не смогли договориться. Сначала они обвинили нас во лжи, потом все-таки поверили, но решили, что мы несем ответственность за случившееся. Нам даже почти удалось достичь согласия, но в итоге все сорвалось. Через два дня кончается перемирие, и если вам не удастся к этому времени восстановить ее умственные способности, то… — он замолчал.
 — Можно задать вам один вопрос? — спросил Дарлинский.
 — Валяйте.
 — Почему вы решили, что посол — женщина?
 — Об этом сказал представитель пнатиан.
 — Он сказал, что это женщина?
 — Ну да.
 — Вы можете повторить в точности его слова?
 — Попробую. Он выразил сожаление, что Леонора, или, как там ее, совсем недавно вступила в пору деторождения.
 — Это дословно?
 — Не совсем. Но наши переводчики постарались передать его слова максимально точно.
 — Наши переводчики? — переспросил Дарлинский. — То есть гетеросексуальные женщины и мужчины?
 — К чему вы клоните?
 — Пока ничего не спрашивайте. А скажите, правильно ли я вас понял: если посол не выйдет из растительного состояния или умрет, то они объявят нам войну?
 — Верно.
 — Хорошо. Тогда я попрошу вас об одной любезности.
 — Сделаю все, что в моих силах, — ответил Хэммет.
 — Я хочу, чтобы вы перекрыли полностью доступ в операционную палату 607 и в соседнюю терапевтическую. Распорядитесь создать там атмосферу со следующим составом: три с половиной процента кислорода, девяносто пять процентов азота и полтора процента инертных газов. Давление нормальное. Поставьте охрану и проследите, чтобы не впускали никого, кроме Дженнингса. Повторяю, никого. Только с моего разрешения.
 — Через два часа все будет готово. Но…
 — Никаких вопросов. Да, еще одно. Мне нужен открытый чан с концентрированной азотной кислотой, и обязательно накройте его непрозрачным материалом.
 — Чан с кислотой?
 — Именно. И не забудьте обернуть его. Через два часа я буду в операционной.
 Когда в назначенное время Дарлинский с медсестрой вкатили пнатианку в палату, все уже было готово. Дженнингс восседал на операционном столе с самым озадаченным видом.
 — Я чуть не спятил, — пожаловался он, — пока гадал, что вы задумали, шеф. Что за операцию вы тут собираетесь проводить? У меня есть только один ответ, да и тот идиотский.
 — Идиотские ответы оставь себе, — пробурчал Дарлинский. — Ответ действительно единственный, но вполне разумный. Ты сможешь выполнить функции анестезиолога?
 — А нужно?
 — Чрезвычайно. А сейчас всем надеть кислородные маски. — Проследив за тем, чтобы помощники выполнили его приказ, Дарлинский распорядился понизить содержание кислорода в атмосфере до трех с половиной процентов. — Так, Дженнингс, дай теперь ей тридцать процентов, чтобы усыпить.
 Дженнингс приложил кислородную маску к дыхательному отверстию, и пнатианка почти мгновенно отключилась.
 — Кислота здесь? — Дарлинский оглянулся. — Хорошо. Сестра, приготовьте все для ампутации.
 — А что вы собираетесь ампутировать, сэр? — растерянно спросила та.
 — Голову.
 — Я так и знал! — радостно воскликнул Дженнингс. — Вы сошли с ума, шеф!
 — А что мы теряем? — осведомился Дарлинский, игнорируя ужас в глазах сестры. — Война начнется в любом случае: умрет пациентка или останется идиоткой. Единственный способ предотвратить войну — ампутация головы.
 С этими словами он наклонился над пнатианкой и сделал надрез поперек длинной тонкой шеи-стебля. Руки доктора двигались уверенно и быстро, и вскоре голова оказалась отделенной от остального тела.
 — Сестра, — он вскинул на нее глаза, — вы, возможно, удивитесь, но зашивать мы не будем. Если хотите, то можете наложить жгут минуты на полторы, но потом придется его убрать.
 Перепуганная до смерти сестра лишь слабо кивнула в ответ.
 — Дженнингс, ты знаешь, что делать с головой? — спросил врач.
 — Кислота?
 Дарлинский кивнул.
 — Если мы хотим избежать лишних неприятностей, то тебе следует поторопиться, иначе вскоре вокруг начнут вопить о кровавом убийстве.
 — Но может, гуманнее было бы кремировать?
 — Несомненно. Но мне как-то не хочется тащить бормочущую голову через пять этажей и отвечать на вопросы, чем это я занимаюсь. А тебе?
 — Мне тоже. — Дженнингс улыбнулся. С кряхтением он отделил голову от туловища, почти бегом пересек палату и бросил голову в чан с кислотой.
 Дарлинский снял с шеи жгут. Крови не было.
 — Нужды в этом нет, но все-таки давайте вставим туда трубку с воздушной смесью. Затем, Дженнингс, тебе надо сбегать к себе в патологию и поискать нужный питательный раствор для внутривенных вливаний. Он нам может понадобиться, хотя при таком слое подкожного жира… — он покачал головой.
 Дженнингс исчез. Дарлинский выпрямился и посмотрел на сестру.
 — Пока исход операции не станет ясным, вам, боюсь, придется посидеть под домашним арестом. Вам не следует общаться ни с кем, кроме мистера Хэммета, доктора Дженнингса и меня. Вы поняли?
 Та молча кивнула.
 — Хорошо. Пока побудьте здесь. Позвоните Хэммету и скажите ему, чтобы он немедленно шел сюда.
 — Хэммет появился через четыре минуты. Дарлинский рассказал ему про операцию.
 — Видите ли, — он хмуро взглянул на него, — вся суть состоит в том, что посол вовсе не является женщиной. Сначала эта проблема сбила меня с толку, но я отмахнулся от нее, потому что в тот момент имелись более насущные вопросы. Но потом до меня все-таки дошло. Я должен был понять раньше! Все свидетельствовало об этом: ткань продолжала расти даже в отсутствие какой-либо питательной среды; половых органов мы не обнаружили, так же как и следов половых гормонов. Вывод напрашивался сам собой: существо размножается делением, следовательно, способно к регенерации. Я должен, должен был бы понять это уже тогда, когда брал образцы тканей! На месте надреза выступило совсем немного крови, да и та свернулась через считанные мгновения.
 — Но неужели вы думаете, что голова тоже может отрасти заново? — с испугом спросил Хэммет. — Вы ведь удалили мозг. Даже у морской звезды должна остаться часть сердцевины, только тогда она может регенерировать.
 — Отрастет. В противном случае и тело, и голова должны были бы сразу погибнуть. Но этого не произошло. Поэтому-то и пришлось уничтожить голову. Я не хотел, чтобы выросло новое существо с разумом полного идиота. Наша ошибка в том, что мы постоянно очеловечиваем чужаков, стремимся наделить земными качествами неземные формы, жизни. Мне до сих пор кажется совершенно невероятным, что можно выжить после ампутации головы, но факт остается фактом. И все-таки главная проблема не решена.
 — Какая же?
 — Новый мозг не имеет ни малейшего представления ни о том, что он является послом, ни о том, что мы спасли ему жизнь. Так что надо готовиться к войне.

 10. ПОЛИТИКИ

 …Так случилось, что к концу первого тысячелетия эпохи Демократии все населенные людьми планеты и колонии оказались объяты единым стремлением. Долгие годы люди ждали, что настанет тот день, когда Человек заявит о своем праве на Галактику. Их убежденность в собственном превосходстве напоминала средневековые верования в предначертанность судьбы. И действительно, быстро стало ясно — период галактического ученичества закончился, и Человек более не желает довольствоваться вторыми ролями на подмостках звездной истории.
 Именно в разгар этого кризиса, вызванного столкновениями философских систем и мировоззрений, начал свое стремительное восхождение к вершинам власти Джошуа Беллоуз (2943—3009 гг. г. э.). Он очень быстро приобрел огромную популярность в массах, но внутри своей собственной партии поначалу встретил мощное сопротивление. И если верно утверждение, что история сама творит своих героев, то…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 …Нельзя отрицать, что этот Беллоуз обладал задатками незаурядного политического лидера и умел привлекать к себе людей. Однако сохранившиеся материалы позволяют предположить, что Беллоуз не смог бы подняться столь высоко без влиятельной поддержки…
 …Хотя Демократия после его смерти просуществовала еще двенадцать столетий, нет никаких сомнений, что именно Беллоуз несет ответственность за…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Джош Беллоуз восседал за своим необъятным письменным столом, на блестящей полированной поверхности которого отдельными островками белели стопки документов. Справа на столе серебрилась панель связи. Элегантнейший костюм, безукоризненный пробор в подернутой сединой, но все еще густой шевелюре, решительное и в то же время чрезвычайно обаятельное лицо, пронзительные серо-голубые глаза обладателя этого великолепного стола с полной определенностью свидетельствовали — перед вами истинный лидер, благородный, неудержимый и бесстрашный.
 — Как идут дела?
 На пороге стоял человек, являвший собой полную противоположность хозяину кабинета. Мешковатый поношенный костюм, сорочка не первой свежести; очки со стеклами столь толстыми, что невозможно разглядеть выражение глаз их владельца; спутанный венчик редких волос. Все это выглядело совершенно неуместно в величественной обители сильных мира сего.
 — Люди начинают беспокоиться, — прошепелявил посетитель, придвинул к себе прекрасный стул из драгоценного дорадусианского дерева, плюхнулся на него и бесцеремонно закинул на стол ноги.
 — Люди всегда кажутся беспокойными, когда на них смотришь сверху, Мелвин, — пожал плечами Беллоуз, — я тоже имел такую привычку, когда был там, внизу. Потому-то я и здесь.
 — Есть некоторая разница, Джош. Они волнуются, потому что хотят, чтобы ты применил свою власть.
 — Знаю. — Беллоуз нахмурился. — Но что, по их мнению, я должен сделать? Объявить войну?
 — Нет. Хотя, — добавил Хилл задумчиво, — вряд ли толпа станет возражать против войны.
 — На выборах правителя Делуроса VIII я получил шестьдесят четыре процента голосов. Думаю, эта цифра дает мне право на собственную точку зрения.
 — С первой частью твоего высказывания я согласен целиком и полностью. Право-то, конечно, дает. Только вот на что?
 — Знаешь, — Беллоуз ухмыльнулся, — глядя на тебя, я начинаю подумывать, уж не совершил ли я ошибку, не окружив себя подхалимами и льстецами.
 — Ты платишь мне слишком много, чтобы я с притворной улыбкой лизал тебе зад, — Хилл с кряхтением опустил ноги со стола. — Должен же хоть кто-то в этой чертовой администрации говорить правду.
 — И в чем же состоит правда на этот раз?
 — В том, что опасность отрешения от власти куда реальнее, чем тебе кажется.
 С минуту Беллоуз бесстрастно изучал собеседника.
 — Чушь, — сказал он наконец.
 Хилл поднялся.
 — Когда захочешь услышать остальную часть доклада, дай мне знать. — Он развернулся и потащился к дверям.
 — Постой! Сядь, и давай все спокойно обсудим.
 Хилл вернулся и сел.
 — Можно начинать?
 Беллоуз кивнул.
 — Хорошо. Ты занял кресло правителя, обещая обеспечить Человеку галактическое превосходство. То же самое утверждал и твой соперник, но ты первым успел заявить, что право на Галактику — это врожденное право Человека.
 — Это всего лишь политика.
 — Нет, дорогой сэр, не политика. Политика — это совсем другое: обещание уничтожить леммов или какую-нибудь другую расу, что встала на нашем пути, — вот это политика. Быстрая и победоносная война вроде той, что пару веков назад мы вели против Пната. Та война нам была совершенно ни к чему, но мы победили с необычайной легкостью и немало возгордились после победы. Вот это политика. Ты же сделал нечто большее. Ты дал людям мечту. Мечту об утраченном господстве. Ты отмахивался от их требований почти год. Допускаю, что ты бросил эти слова сгоряча, но твои избиратели уцепились за них и теперь требуют, чтобы рыцарь без страха и упрека повел свой народ к земле обетованной. Ты у власти уже почти три года, срок твоего правления перевалил за половину, а ты все еще не приступил к выполнению своего обещания. Теперь понятно, почему улей гудит?
 Они собираются взять дело в свои руки. На планетах, которые мы делим с другими расами, начались погромы. В Приграничье произошло несколько стычек между нашими кораблями и кораблями чужаков. Законодательное собрание пропускает мимо ушей твои указания, касающиеся отношений Человека с другими расами. Так-то вот, друг мой. Человеческая раса располагает вооруженными силами в шестьдесят миллионов кораблей и десять миллиардов человек; военные подразделения разбросаны по всей Галактике, и все они только и жаждут того часа, когда ты поведешь их в бой.
 Что касается твоего отрешения от власти, то средства массовой информации только сейчас заговорили об этом, но я специально интересовался этим вопросом и выяснил, что оппозиции не хватает всего двенадцати голосов.
 — Двадцати восьми, — поправил его Беллоуз.
 — Это было в прошлом месяце, — откликнулся Хилл. — Джош, ты не можешь больше сидеть сложа руки и делать вид, что ничего не происходит. Надо что-то предпринять.
 — Что именно? — тихо спросил Беллоуз. — Чего они все от меня хотят? Чтобы мы напали на Лодин XI или на Канфор? Может, надо истребить всех чужаков в Галактике? Тогда люди почувствуют себя счастливыми? Я даже не президент общечеловеческого государства, я всего лишь правитель одной из планет.
 — Делурос VIII — это не просто одна из планет, и мы оба прекрасно знаем о том. С тех пор, как сюда с Земли перевели весь бюрократический аппарат, мы превратились в социальную, политическую и этическую штаб-квартиру человеческой расы. Уже многие столетия правитель Делуроса VIII является самым могущественным человеком в Галактике. И с практической точки зрения эта должность соответствует статусу президента государства нашей расы. Если ты отдашь приказ, все воинские подразделения, отсюда до самого Приграничья, беспрекословно подчинятся ему. Если экономика Делуроса находится на подъеме или, наоборот, не может выбраться из трясины депрессии, то тоже самое происходит на всех других планетах Человека. Так что не надо делать вид, будто ты руководишь маленькой и незначительной плакеткой.
 — Я всего лишь пообещал вернуть Человеку былое величие. Ты ведь помнишь мои слова. Я сказал, что взойти на вершину — это врожденное право Человека, но я не утверждал, что при этом надо скидывать других с этой вершины. Мы достигнем величия своим умом и своим трудолюбием, своим…
 — Брось, Джош! — Хилл пренебрежительно махнул рукой. — Ты не смог бы этого выполнить, даже если бы твой срок пребывания у власти составлял не семь лет, а десять тысяч. Послушай, Джош, — Хилл потер ладони, — ты чертовски обаятелен, ты красив и красноречив. Ты всегда мне нравился и нравишься даже теперь, когда готов погубить нашу с тобой карьеру. Ты появился как сильный, решительный, но добрый и благоразумный правитель, которому доверяют все без исключения. Если возникает серьезная проблема, люди идут к тебе. Джош знает, что надо сделать, Джош нам поможет. Так говорят они себе. Но все дело в том, что тебе ни разу в жизни не пришлось пустить в ход штуку, называемую мозгом. Благодаря Богом дарованному образу отца человечества тебе все давалось легко. А когда требовалось выполнить неприятную работу, то рядом всегда оказывался кто-нибудь вроде меня. Нет, мы никогда не возражали. Но теперь ты правитель Делуроса, и в системе нашей Демократии не существует более высокой и более ответственной должности. Теперь тебе не нужно стремиться одолеть еще одну ступень на лестнице власти, ты достиг вершины, и тебе придется выполнить взятые на себя обязательства. И если ты не способен принять решение и осмелиться на действия, которых от тебя ждут все твои подданные, то позволь мне или кому-нибудь еще сделать это от твоего имени. Иначе, Джош, твое прекрасное лицо, исполненное благородства и достоинства, исчезнет из книг по истории раньше, чем ты можешь себе вообразить.
 — Со всей определенностью, я не намерен войти в историю как человек, развязавший первую всегалактическую бойню! — воскликнул Беллоуз. — Я не собираюсь остаться в памяти последующих поколений величайшим маньяком всех времен.
 — Кто говорит о войне? Надо просто прощупать противника, найти его слабые места и надавить на них, а потом посмотреть, что из этого выйдет. Никто не требует, чтобы мы действовали себе во вред. Другие расы нам нужны так же, как и раньше. Но они должны служить нашим интересам, а не наоборот.
 — Мы это уже проходили. — Беллоуз пододвинул к себе ежедневник.
 — Да, до сих пор нам не удавалось извлечь из такой политики пользы для себя. Черт возьми, Джош, я понимаю твои сомнения, но должность правителя не располагает к сомнениям и медлительности. Рано или поздно это случится, так лучше раньше, чем позже.
 — Я не колебался бы ни минуты, если бы был уверен, что все обойдется без кровопролития. Но это же разумные существа, Мел, а не пешки на шахматной доске.
 — Извини, но мы все пешки на шахматной доске. И политика ждет успех или провал в зависимости от того, насколько умело он передвигает эти пешки.
 — Мел, если Человеку суждено стать во главе Галактики — а я убежден, что рано или поздно это произойдет, — то добиться превосходства он должен достойным путем: трудолюбием, интеллектом, нравственностью. Простая демонстрация силы не даст нам права на всегалактическое превосходство. Она лишь покажет нашу слабость во всем остальном.
 — Это все красивые слова, Джош, и только. Надеюсь, ты не забудешь использовать их в своих мемуарах. Но пойми, Джош, настала наконец пора покинуть свою башню из слоновой кости. Человек не добр и не зол, он не праведник и не грешник. Он просто человек, и его предназначение, если таковое, конечно, существует, в том, чтобы максимально полно использовать свои возможности; в том, чтобы не ограничивать себя никакими ценностями и условностями. Если у человека возникло желание завладеть звездами, то он должен осуществить свою мечту наилучшим способом. Если же его постигла неудача, то Человеку нужно знать: он сделал все, что мог. Но не стоит разглагольствовать о добре и зле, о нравственности, о достоинстве, словом, о всякой ерунде. Сначала Человек должен построить свою собственную вселенную, а потом уже играть в слова. Я где-то читал, что Человек — животное общественное. А еще кто-то сказал, что Человек — политическое животное. Доля истины есть и в том, и в другом, но обе эти мысли не ухватывают сути нашей природы. Человек — это животное соревнующееся. Философы изощрялись в создании разных там утопий. Они упоенно живописали общества, где мгновенно удовлетворяется всякая потребность и полно времени на размышления. Но ведь подобные модели — это настоящее безумие! И именно сейчас Человек и живет в такой утопии, безучастно созерцая открывающиеся перед ним возможности. Но он не может реализовать их, пока ТЫ не скажешь свое слово!
 — Ты утверждаешь, что если я промолчу, то лишусь своей должности?
 — Никто этого не хочет, Джош, — покачал головой Хилл. — Ты оказываешь на людей слишком магическое воздействие, они готовы поддержать любое твое начинание. Законодательное собрание гораздо охотнее станет действовать заодно с тобой, чем против тебя. Единственное условие — ты должен играть с ними в одни ворота.
 — Но, по опросам общественного мнения, моя популярность ничуть не уменьшилась, — устало возразил Беллоуз. — А что, если я заставлю их выложить на стол свои карты? Пускай заткнутся или выступят открыто?
 — Ты проиграешь, — без колебаний ответил Хилл. — Твоя популярность в значительной мере основана на моих утечках информации. Время от времени я пускаю утку о том, что мы собираем силы и готовимся вновь заявить о себе Галактике. Когда люди поймут, что это сплошной блеф, то все будет кончено. Тебе лишь останется дождаться первого заседания Законодательного собрания, на котором тебя вышвырнут без долгих слов.
 Беллоуз отпустил Хилла на час — у него была запланирована официальная встреча, — затем вновь вызвал к себе своего упрямого советника.
 — С чего бы ты начал? — без обиняков спросил он.
 — Ну, — улыбнулся Хилл, — похоже, кто-то еще сказал тебе то же самое.
 — Это мое дело, — оборвал его Беллоуз. — Твое дело — предложить последовательность действий.
 Хилл усмехнулся.
 — Похоже, тебе надо все разжевать? Ладно, Джош, начало можно сделать вполне бескровным: отказаться от галактического К и перевести все райдеры на земной язык.
 — Да ты с ума сошел! — взорвался Беллоуз. — Ты отдаешь себе отчет в том, что случится с нашей торговлей? А с дипломатией?! Ведь никто не сможет понять ни слова!
 — Научатся, — лениво протянул Хилл. — А еще лучше, запрети людям говорить на галактическом. Заставь врага играть на нашем поле. Мы остаемся самой могущественной в военном и экономическом отношении расой в Галактике; рано или поздно собственные интересы заставят чужаков уступить.
 — Но до этого момента люди не смогут ни с кем общаться.
 — И сколько, по-твоему, потребуется времени? — язвительно осведомился Хилл. — Более двух тысяч планет зависят от наших лекарств и почти десять тысяч нуждаются в нашем продовольствии. Может, кто-то и заупрямится, но эти двенадцать тысяч выучат земной язык за месяц, поверь! И не забывай, отказ от галактического языка носит прежде всего символический характер, это способ заявить о себе.
 — Не годится, — покачал головой Беллоуз. — Это вызовет слишком большие потрясения, убьет половину метанодышащих, когда они попытаются общаться с нами на нашем языке, и будь я проклят, если ради символического жеста лишу жизненно необходимых лекарств миллионы живых существ.
 Хилл глубоко вздохнул.
 — Ну хорошо. Если ты не хочешь заполучить все сразу, то давай начнем с самой крупной рыбы.
 — А именно?
 — Канфор VI и VII.
 — Ты всерьез предлагаешь объявить войну канфоритам? — изумленно спросил Беллоуз. — Уничтожить их только для того, чтобы заслужить благосклонность Законодательного собрания?
 — Да, но с оговорками.
 — Приятно слышать. А то я уж решил, что ты не знаешь этого слова.
 — Когда дело касается физического и политического выживания, я самый осторожный человек во всей Галактике. Я вовсе не предлагаю напасть на Канфор. Это лишь повредит нашей репутации.
 — Тогда о чем же идет речь?
 — Я предлагаю отразить нападение Канфора на Делурос VIII, — мягко ответил Хилл. — Ты ведь не станешь возражать, если мы решим дать отпор агрессору?
 — Разумеется, нет. Однако едва ли они жаждут войны больше, чем мы сами.
 — Жаль, что я не обладаю твоей внешностью и твоим удивительным голосом, Джош, — улыбнулся советник. — Меня бы обожествили еще при жизни.
 — Иными словами, ты хочешь сказать, что я непроходимый тупица? — сухо спросил Беллоуз.
 — Верно. Но я тебя вовсе не упрекаю. Ты ведь для того и держишь меня, чтобы я время от времени говорил тебе подобные вещи.
 — Не знаю, для чего я держу тебя, но уж, во всяком случае, не для того, чтобы объявлять войны от моего имени. — Беллоуз поднялся. — Считай эту тему закрытой.
 Хилл улыбнулся и, ни слова не говоря, вышел из кабинета правителя Делуроса. В приемной его поджидали два помощника.
 — Ну как? — спросил один. — Удачно?
 Хилл покачал головой.
 — Он не отдает себе отчета, в каком опасном положении находится. Врожденная гуманность не позволяет ему перейти к решительным действиям и тем самым спасти собственную шкуру. — Он прикрыл глаза. — Боже, убереги нас от благородных правителей!
 — Что же дальше? — спросил другой помощник.
 — Не знаю, — Хилл пригладил жалкие остатки шевелюры. — Но ради Человека и ради Джоша мы должны что-то предпринять. Проблема в том, что у Беллоуза наверняка хватит решимости отменить мои распоряжения.
 — Но тогда его вышвырнут и выберут вас. Не так уж плохо.
 — Можешь мне не верить, — Хилл посмотрел в глаза помощнику, — но для меня важны не только практические соображения. Да, я знаю, что нужно предпринять, но многим может не понравиться мой план. Нам необходим именно такой человек, как Джош Беллоуз, человек, способный убедить людей не только в необходимости действий, но и в их нравственности. Если Джош заявит, что нужно уничтожить двадцать разумных рас, никто не усомнится в правильности такого решения. Если же это сделаю я, то меня тут же объявят маньяком, обезумевшим от власти. Народу нужен человек, которого можно любить, уважать и даже обожествлять. Джош — идеальная в этом отношении фигура. И только он способен сдвинуть дело с мертвой точки.
 — Вам не приходило в голову, что Беллоуз пользуется такой любовью именно потому, что многое из того, что вам кажется само собой разумеющимся, для него просто немыслимо?
 — Приходило, — улыбнулся Хилл. — Знаете, ход истории меняют такие бесчестные пройдохи, как я, но публика принимает эти перемены благодаря таким, как Джош.
 — И все же что дальше?
 — Думаю, нет никакого смысла продолжать убеждать Джоша начать активные действия. Несмотря на всю свою старомодную щепетильность, он не так уж и глуп и не позволит вовлечь себя в сомнительную авантюру. Поэтому займемся пока подготовительной работой.
 — Какой?
 — Я пользуюсь определенным влиянием в администрации, — спокойно произнес Хилл. — Кто командует нашим флотом в системе Канфора?
 — Адмирал Грили.
 — Отлично. — Хилл сел в кресло и включил диктофон.
 — Адмиралу Грили. Одиннадцатый флот. Секретно. — Он подождал, пока системы контроля закодируют его голос. — Приветствую вас, адмирал. Это Мелвин Хилл. Код… так, 47АЗТ98С. Адмирал, я вас попрошу проверить мой код и голос, поскольку я намерен обсудить с вами дело чрезвычайной важности. — Он снова помолчал, чтобы адмирал имел время на проверку. — У нас имеются сведения, адмирал, что пиратские суда, тревожащие наши торговые корабли, могут находиться под невольной защитой Канфора VI. Мы договорились с канфоритами, что все гражданские корабли, принадлежащие им, отныне станут курсировать со специальными эмблемами на борту. Это восьмиугольник, вписанный в круг. Любой корабль без такого опознавательного знака с большой вероятностью является пиратским. Ваша задача состоит в том, чтобы уничтожить несколько таких кораблей. О выполнении задания сообщите непосредственно мне. Ни в коем случае не пользуйтесь подпространственной радиосвязью, наши каналы могут прослушиваться. Уничтожьте не более трех судов, это всего лишь превентивная мера. Полномасштабная кампания планируется на более поздний срок. Желаю удачи, адмирал. — Он вытащил кассету и бросил ее одному из помощников.
 — Вручите лично Грили. Вы не должны выпускать кассету из рук ни на мгновение. — Он повернулся к другому помощнику. — С этой минуты все сообщения, предназначенные чужакам, следует делать только на земном языке. Я повторяю, все, устные и письменные.
 — А если босс узнает?
 — Он управляет слишком большой планетой, так что вряд ли Джош читает все подряд. Но если все-таки это произойдет, то делайте вид, что знать ничего не знаете, ведать не ведаете. Пускай обращается за разъяснениями ко мне.
 Помощники поклонились и отправились выполнять поручения.
 В ожидании вестей с Канфора Хилл занялся текущими делами. Новости пришли меньше чем через неделю.
 «Задание выполнено. Жду дальнейших указаний. Грили».
 Через несколько минут Хилл вошел в кабинет Беллоуза.
 — Может, объяснишь мне, что происходит? — спросил его хозяин кабинета.
 — Сэр?
 — Не называй меня «сэр», черт бы тебя побрал! Правительство Канфора обвиняет нас в убийстве. Они утверждают, что наш флот уничтожил три грузовых корабля канфоритов. От Грили я ничего не могу добиться. Он с упорством идиота отсылает меня к тебе.
 — Я просто посоветовал Грили быть побдительней, вот и все.
 — Да уже целое столетие в районе Канфора не видели никаких пиратов! И ты это знаешь, Мел! — рявкнул Беллоуз. — Я требую объяснений и как можно быстрее!
 — Пока я не могу ничего сказать тебе, надо сначала ознакомиться с этим делом. А пока я предлагаю отправить на Канфор ноту с извинениями и выражением глубочайшего сожаления. Если хочешь, я сам составлю и пришлю тебе, прежде чем отправить.
 Беллоуз не сводил с лица Хилла пристального взгляда.
 — Не знаю, что у тебя на уме, Мел, но ты ступил на очень зыбкую почву. Несмотря на нашу дружбу, я без колебаний избавлюсь от тебя, если произойдет еще хотя бы один подобный инцидент.
 Вернувшись к себе в кабинет, Хилл составил ноту и отправил ее Беллоузу. Вскоре секретарша принесла ее обратно.
 — Хорошо, можете отправлять.
 — На галактическом, сэр?
 — На земном, — спокойно ответил Хилл.
 Через несколько часов правительство Канфора ответило, что оно не принимает извинения Делуроса.
 — Что на это скажет Беллоуз? — спросил Хилла один из помощников.
 — Понятия не имею, — лениво протянул тот. — Однако, думаю, выбор у него небольшой.
 — Почему?
 — Потому что содержание нашей ноты и ответ канфоритов уже известны прессе. — Вспыхнула лампочка внутренней связи. — Хилл слушает.
 — Это Беллоуз, Мел. Не знаю, почему Канфор VI не принял наших извинений, но у меня есть очень нехорошее подозрение. Ты отправил ноту на галактическом?
 — Честно говоря, не помню, — ответил Хилл.
 — Вот как?! — взорвался Беллоуз. — В твоем распоряжении два дня, приведи дела в порядок и убирайся! Ты уволен!
 — Хорошо. Но я извещу прессу о своем увольнении только через несколько часов. — Хилл сохранял полное самообладание.
 — Почему?
 — Эта новость все равно не попадет в заголовки, пока не утихнет шум по поводу отказа Канфора.
 Беллоуз ничего не ответил и отключил связь.
 — У нас мало времени, — сказал Хилл своим помощникам, — через три часа каждый человек в системе Делуроса начнет кричать о войне. А к завтрашнему утру все остальные планеты, населенные людьми, присоединятся к этому требованию. Если Джош не хочет превратиться в политический труп, то он должен отдать приказ о нападении. Но насколько я знаю Джоша, он будет мешкать до тех пор, пока не станет слишком поздно.
 — По-моему, вы не можете повлиять на ситуацию, — осмелился высказать мнение один из помощников.
 — Именно поэтому я являюсь вашим начальником, а не наоборот. Вот сообщение для Грили. Отошлите, шифровать не надо.
 — «Адмирал, данное сообщение представляется настолько срочным, что нет времени на его шифровку.
 Через пять дней планируется нападение на систему Канфора. Большая часть нашего флота проводит маневры в Приграничье, но отложить нападение невозможно. Ни в коем случае не двигайтесь с места до назначенного срока. До возвращения флота вы не сможете рассчитывать на поддержку с Делуроса. Если возникнут какие-либо сомнения относительно данных вам указаний, немедленно возвращайтесь на Делурос VIII.
 Мелвин Хилл, личный помощник правителя Делуроса VIII».
 Хилл закончил диктовать и поднял взгляд на помощников.
 — На какой частоте Канфор VI прослушивает наши сообщения?
 — Уже неделю они контролируют Н57.
 — Хорошо. Отправьте сообщение на земном языке на этой частоте. Но имейте в виду, если у них не возникнет никаких проблем с перехватом, то они могут заподозрить фальшивку. Вы меня поняли?
 — А если Грили все-таки начнет военные действия?
 — Не начнет. Этот болван ничего не поймет и примчится на базу как раз вовремя, чтобы успеть отразить нападение флота Канфора.
 Он вышел из своего кабинета и расхлябанной походкой поплелся к Беллоузу. Перед дверью правителя он задержался, докурил сигару, глянул на часы и, решив, что сообщение уже отправлено и перехвачено, вошел в апартаменты правителя Делуроса. Сотрудников службы безопасности уже предупредили о его увольнении, его не пустили в кабинет. Изложив официальную просьбу об аудиенции, он уселся в кресло и приготовился ждать. Пригласили Хилла только через час.
 — Зачем ты пришел? — холодно осведомился Беллоуз. — Мне нечего сказать.
 — А вот я могу многое сказать тебе, Джош. Особенно, если учесть, что мы, возможно, разговариваем друг с другом в последний раз. Ты разрешишь мне сесть?
 Беллоуз мрачно взглянул на него и кивнул.
 — Зачем ты это сделал, Мел?
 — Я мог бы сказать, что сделал это ради тебя, — ответил Хилл, — и в каком-то смысле так оно и есть. Но еще в большей степени я сделал это ради Человека. — Он помолчал, затем продолжил: — Джош, не хочу тебя пугать, но уже завтра тебе предстоит вступить в войну, и поверь, способа избежать ее не существует. Так что сейчас тебе лучше подумать о том, как выиграть эту войну.
 — О чем ты говоришь? — требовательно спросил Беллоуз.
 — Канфор VI, а возможно, и Канфор VIII в самом скором времени объявят нам войну и нападут на Делурос VIII. Чтобы отразить нападение, нужно не так уж много сил и средств, а для полного разгрома чужаков потребуется ненамного больше времени. Но канфориты уверены… что в данный момент мы абсолютно беззащитны. Беллоуз потянулся к панели связи, но Хилл перехватил его руку. — Не торопись, Джош. Грили их опередит, он, вероятно, уже на всех парах мчится сюда. Давай поговорим немного, а потом можешь делать со мной все, что твоей душе угодно.
 Беллоуз опустился на стул.
 — Джош, я не стану утомлять тебя рассказом о том, как мне это удалось. Это так просто, что ты все равно не поверишь. И кроме того, если ты ничего не будешь знать, то, выступая с правительственным сообщением, с легким сердцем можешь дать волю своему праведному гневу. Но факт остается фактом — это случилось. Человек уже занес ногу, чтобы начать свое восхождение. Ты навсегда вошел в историю как Человек, открывший путь. Нас уже ничто не остановит, мы будем подниматься все выше и выше, и так будет длиться не одно тысячелетие.
 Люди поддержат тебя. Военные сделают свое дело. Эта война не перерастет рамки мелкой локальной стычки, и, зная тебя, я нисколько не сомневаюсь, что ты поспешишь предложить Канфору самые мягкие условия капитуляции. Но Законодательное собрание единодушно потребует объявить систему Канфора нашим протекторатом. Они захотят даже большего, но, думаю, тебе удастся склонить их к компромиссу. В любом случае планеты системы Канфора станут платить дань Делуросу VIII, а это неизбежно повлечет изменение их статуса.
 А когда ты убедишься в необычайной легкости этой процедуры, то уже сам захочешь повторить ее снова и снова. Гигантская волна ностальгии по утраченному величию захватит и тебя, и всех твоих подданных. Останется лишь направить эту волну в нужное русло, в противном случае тебя ждет очень скорая политическая смерть. Ты по-прежнему останешься осторожным и крайне щепетильным правителем, на словах полностью приверженным демократии. Возможно, это название сохранится и впредь, но и только. Письмена на стене уже начертаны, и Человека не остановить в его стремлении подняться на самый верх.
 — Не знаю, как ты сам расцениваешь свой поступок, но я уверен — еще не поздно дать делу обратный ход. Если нам действительно грозит нападение канфоритов, то я уверен, мне удастся уговорить их повернуть свой флот обратно.
 — Ну-ну, Джош, не глупи. Они ведь услышали только то, что хотели услышать, и не поверят твоим словам.
 — Они поверят, если я скажу, что мы готовы отразить нападение.
 — Боюсь, что нет, — ответил Хилл. — Их уже не остановить, Джош. Лучше подумай о том, что ты скажешь людям. Ведь ты лидер, который должен быть смелым и решительным.
 С этими словами Хилл встал и поплелся к двери.
 Следующие два часа Беллоуз потратил на то, чтобы убедиться в достоверности информации Хилла, после чего развил лихорадочную, но абсолютно безуспешную деятельность в надежде предотвратить надвигающийся конфликт.
 Незаметно приблизилась ночь, а правитель Делуроса все еще не покинул стен своего кабинета. Он сидел в полумраке и пристально изучал поверхность своих ладоней. Он ничего не мог уже изменить. Ничего. Беллоуз в который раз перебирал варианты выхода из кризиса и все больше убеждался — выхода нет. Отставка? Она уже не изменит ход событий. Публично разоблачить Хилла? Но общественное мнение лишь одобрит действия Мела.
 По сути своей Беллоуз был человек благородный и не желал никому зла. В глубине души он верил, что Человек займет лидирующее положение благодаря своим способностям. Кроме того, численность людей все еще значительно превышала численность любой другой расы. Он знал, как опасен путь, предложенный его помощником. Один неверный шаг, и Человек рухнет в пропасть, из которой не выберется никогда. Человеку предстоит разделять и властвовать в невиданных прежде масштабах. Ему нельзя ни на секунду потерять головы или расслабиться, свой план он должен осуществить прежде, чем в Галактике сообразят, что происходит. Иначе…
 И все же, разве Человек не заслуживает большего, чем он сейчас имеет? В конце концов, законы природы гласят, что самые приспособленные должны не просто выжить, но занять доминирующее положение. Галактическое сообщество продолжит свое функционирование, разница состоит лишь в том, что под руководством Человека оно станет куда более эффективным.
 А может, он просто пытается найти оправдание? Человек способен на многое, в том числе он может быть невероятно щедр по отношению к своим галактическим меньшим братьям, так неужели обязательно делать упор на агрессивной, темной стороне его натуры? Может, Человек лишь полностью реализует свои способности, в том числе и не самые лучшие? Ведь так говорил Мел.
 Беллоуз нажал кнопку внутренней связи и распорядился пригласить представителей прессы. К тому времени, когда журналисты появились в его кабинете, он уже принял решение. Или, точнее, с каким-то отрешенным равнодушием подумал о том, что смирился с решением, давно уже принятым за него. Ибо в этот критический момент жизни все то, чем он гордился — доброта, рассудительность, цельность характера, — все это отступило назад, и осталось лишь первейшее свойство всякого политика — стремление выжить.
 — Господа, — заговорил он, глядя на репортеров своими ясными синими глазами, — мне стало известно, что военный флот Канфора VIII только что покинул родную систему и направляется к Делуросу. Ни мы, ни любая другая планета, населенная представителями расы Человек, не станет терпеть столь агрессивные выходки и тем более потакать им. Поэтому я отдал приказ Седьмому, Девятому, Одиннадцатому и Восемнадцатому флотам принять следующие меры…




 Шестое тысячелетие: ОЛИГАРХИЯ



 11. АДМИНИСТРАТОРЫ

 (Никаких упоминаний об администраторах ни в книге «Человек. История двенадцати тысячелетий», ни в книге «Происхождение и история разумных рас» не обнаружено.)
 Демократия умерла не сразу, да и нельзя сказать, что Человек особенно усердствовал в приближении ее гибели. Но с того момента, как легендарный Джошуа Беллоуз отразил внезапное нападение на Делурос VIII со стороны Канфора, нападение, за которым последовала серия молниеносных сражений и введение во всей системе Канфора чрезвычайного положения, все было предрешено. Во второй раз в галактической истории Картографический комплекс на далеком Калибане стал главной и ударной силой завоевательной политики Человека. Но сам Человек к этому времени изменился, он уже знал, к чему может привести слишком быстрое расширение своих владений. И теперь он не торопился завоевать мир, а собирал свою Империю по крупицам.
 Человек отказался от принципа «либо пан, либо пропал» и научился ждать. Раньше, основав колонию и одержав победу в стратегически важной точке Галактики, Человек спешил переместиться на несколько парсеков. Теперь же он действовал куда более осмотрительно, методично и неумолимо. Начав свое продвижение во всех направлениях одновременно с Делуроса VIII, Земли и Сириуса V, Человек не пропускал ни одной планеты на своем пути. И если он встречал упорное сопротивление, как, например, на Лодине XI, Человек, не тратя попусту время и силы, разрушал планету до основания. Но к крайним мерам он прибегал все же нечасто, предпочитая более надежный и более эффективный метод экономической войны.
 К концу четвертого тысячелетия Человек контролировал почти половину планет Галактики, населенных разумными существами, хотя формально Галактика все еще жила по законам Демократии. В последующее тысячелетие Человеку подчинялись уже восемьдесят процентов обитаемых планет, и Демократия приказала долго жить без лишнего шума.
 Ей на смену пришла Олигархия, во главе которой стояли семь человек. Формально в эту семерку могло попасть любое разумное существо, но так повелось, что с момента зарождения Олигархии у власти находились только люди. Нельзя сказать, что инопланетяне от таких перемен много потеряли. Человек взял на себя всю заботу о своих владениях и делал это гораздо успешнее, чем во времена Демократии, когда доминировали чужаки.
 Управление империей являлось задачей не из легких. На это уходили почти все силы Человека в течение двух веков. Что, впрочем, совершенно неудивительно ввиду необъятности объекта управления.
 На заре эпохи Олигархии в Галактике имелось около 1 400 000 обитаемых планет; из них 1 150 000 добровольно или принудительно признавали политическую и экономическую власть Олигархии.
 Разумеется, перед столь гигантской империей не могли не возникнуть огромные проблемы. К примеру, все входящие в Олигархию планеты платили налоги. Хотя за налогообложение отвечали планетарные правительства, делали они это под присмотром Олигархии, которая направляла в среднем по двенадцать человек на каждую планету чужаков и по пятьдесят человек на планеты, населенные преимущественно людьми. Таким образом, в Налоговом Бюро работало более двадцати пяти миллионов чиновников, представлявших Человека по всей Галактике, и еще шесть миллионов трудились непосредственно в офисе Бюро. И подобно другим структурам, Налоговое Бюро, конечно же, страдало от нехватки работников.
 Примерно так же обстояло дело и с военными. Военная бюрократия быстро разрослась до неуправляемых размеров. Олигархия унаследовала регулярную армию в двадцать пять миллиардов человек. Распустить хотя бы половину из них означало разрушить экономику сотен тысяч планет, поэтому офицерам предоставили работу в различных управлениях, что, разумеется, привело к невиданному росту армии чиновников.
 Сельское хозяйство стояло особняком. И дело тут было вовсе не в колебаниях урожайности, которая на большинстве сельскохозяйственных планет оставалась постоянной.
 Но установление справедливых тарифов и транспортные перевозки представляли невероятно сложную проблему. Ее побочным следствием стало широкое пристрастие к наркотикам, усугублявшееся отсутствием какого-либо законодательства в отношении травы-отравы. Так, например, обитатели Альтаира III, к огромному своему восторгу, обнаружили, что обычная пшеница быстренько доставит их в галлюциногенный рай, и, напротив, для аборигенов Альдебарана XIII опиум был самой обычной пищей.
 После гибели Демократии миновало всего лишь два десятилетия, а бюрократический аппарат уже превышал численность населения Делуроса VIII. Не спасали даже необъятные размеры правительственной планеты. Картографы нашли несколько свободных небесных тел, но все они оказались значительно меньше Делуроса.
 В конце концов решение было найдено. Делурос VI, также довольно крупную планету, с помощью необычайно мощных и тщательно направленных взрывов разнесли в клочья. Самые мелкие и самые крупные осколки уничтожили, а оставшиеся сорок восемь планетоидов, каждый размером с Луну, превратили в департаменты Олигархии. Над каждым планетоидом воздвигли купола, а затем началось строительство гигантских комплексов для чиновников. Через пятьдесят лет почти весь административный аппарат перебрался с Делуроса VIII на искусственные планетоиды. Планетоиды вращались вокруг Делуроса, разделенные миллионами километров, и каждый день десятки тысяч кораблей курсировали между главной планетой Олигархии и ее придатками. Здесь были и планетоид Торговля, красно-коричневая глыба, сплошь залепленная административными кабинетами из стекла и пластика; и небольшие, юркие планетоиды Образование и Благосостояние, вращающиеся вокруг собственной оси с периодом в шестнадцать часов; и гигантский Военный Комплекс, занимавший целых четыре планетоида и все-таки отчаянно нуждавшийся в свободных площадях.
 Разумеется, чиновники считали свой труд невероятно тяжким. Бюро Связи занималось претворением в жизнь самого первого указа новорожденной Олигархии — о повсеместном внедрении земного языка. Планетоид Казначейство постоянно балансировал между инфляцией и промышленным застоем, и не одно поколение чиновников поседело в поисках денежного эквивалента. Да и немудрено — при таком разнообразии планет не так-то просто найти вещество столь редкое, что оно могло бы стать универсальным обеспечением валюты. Четыре пятых Департамента труда пытались умилостивить капризных горняков и в то же время не наделить их слишком уж большой властью. Чем занимаются на планетоиде Наука, никто точно не знал. Сто двадцать два огромных здания, каждое длиной в сотни миль, отвечали за сто двадцать два основных раздела науки. И, надо сказать, ни на одном из планетоидов чиновники не страдали от скуки и безделья.
 Юлия Стон задумчиво смотрела на мерцающие в темноте мини-планеты и размышляла о том, какую невероятно тяжелую задачу взвалили на Департамент по делам инопланетян, а значит, и на нее как на директора означенного ведомства.
 Львиную долю ее обязанностей составляли юридическое оформление, рекомендации по ратификации и проведению в жизнь свыше полумиллиона договоров в год. В ведении ее департамента находились все войны чужаков. И кроме того, Юлия вынуждена была заниматься жалобами других рас.
 И в довершение всего, вздохнула она, ей еще приходится возиться с этим Бареймусом.
 Ситуация на Бареймусе выглядела чертовски запутанной. По логике вещей, этой проблемой должны были бы заняться в Департаменте науки или в Военном ведомстве, но поскольку здесь были замешаны чужаки, то ее и переправили Юлии. А проблема и впрямь выглядела непростой.
 Звезда Бареймус находилась в восьми парсеках от системы Биндера. Вокруг нее вращалось семь планет на расстоянии от 40 до 280 миллионов миль. Две планеты были обитаемы, пять полностью лишены жизни. В Департаменте астрономии пришли к выводу, что Бареймус не позже чем через два года превратится в новую, а быть может, и в сверхновую звезду.
 И Юлии предстояло решить задачу по переселению обитателей Бареймуса до наступления катастрофы.
 Обитатели пятой планеты, флегматичные хлородышащие, склонные к философическому взгляду на жизнь, с радостью восприняли предложение поселиться вблизи стабильной звезды, и проблема тут носила чисто технический характер. Юлия невесело усмехнулась. Чисто технический. Еще до конца года перебросить на другой конец Галактики два миллиарда существ со всем их скарбом.
 Но куда сложнее дело обстояло с обитателями Бареймуса III. Недостатка мнений ни в ее родном департаменте, ни во всех прочих ведомствах на этот счет отнюдь не наблюдалось. И к единой точке зрения прийти власть предержащие никак не могли. В этом-то и состояла суть проблемы.
 Все началось около пяти лет назад, когда исследовательское судно ботаников опустилось на поляне в одном из лесистых районов Бареймуса III. Ученые радостно потирали руки, предвкушая растительное изобилие, но когда открыли люк, выяснилось, что корабль приземлился на пятачок абсолютно голой поверхности.
 Ботаники, разумеется, расстроились, но особого значения такой оплошности не придали. Когда ученые выбрались из корабля, выяснилось, что на поляне имеются крошечные зеленые растения. Когда же ботаники попытались взять образцы для лабораторных исследований, представители местной флоры бросились врассыпную. Парочку все-таки накрыли огромной сетью, но при попытке поместить растения в контейнеры ученые с изумлением обнаружили, что загадочная зелень успела пустить мощные корни.
 Растения выкопали вместе с почвой и перенесли на корабль. Выяснилось, что обитатели планеты являются существами полуплотоядными. Растения могли пожирать насекомых и мелких грызунов, хотя неплохо обходились и без мясной пищи. Но когда в их рацион добавляли мелких животных, они расцветали прямо на глазах, наливаясь сочной яркой зеленью. Кто-то из членов экипажа окрестил их зеленушками, и название прижилось.
 Чуть позже произошло еще одно необычное событие. Один из ботаников по рассеянности бросил недокуренную сигарету на землю, кишевшую зеленушками. В мгновение ока вокруг окурка образовалась пустота — зеленушки так и брызнули в разные стороны.
 Изумленный ботаник закурил еще одну сигарету и поднес ее к одному из «растений». Никакой реакции не последовало. Тогда он прижал сигарету к стеблю, но и тут ничего не произошло. Дальнейшие эксперименты показали, что на корабле зеленушки словно теряют свой инстинкт самосохранения, присущий им в естественной среде обитания. Попытки заставить их проявить инициативу в обмен на мясное угощение успехом не увенчались.
 Результаты наблюдений и экспериментов записали в журнал и благополучно предали забвению. Примерно через два года в систему Бареймуса отправился еще один корабль. Во время пребывания у хлородышащих на Бареймусе V в системе жизнеобеспечения корабля обнаружились неполадки. Обитатели планеты ничем помочь не могли, и поэтому корабль отправился на соседнюю планету, где можно было спокойно произвести ремонт или, на худой конец, дождаться спасательного корабля, не опасаясь, что иссякнут запасы кислорода. Наблюдения членов экипажа за зеленушками в точности совпали с рассказами ботаников. По возвращении на Делурос информацию передали на планетоид Биология. Вот тут-то всерьез и заинтересовались обитателями Бареймуса. Заинтересовались настолько, что быстренько снарядили новую экспедицию, главной целью которой на этот раз являлись именно зеленушки.
 Приземлившись на планете, ученые поспешили «поймать» пять зеленых особей и поместили их в оранжерею корабля, где те полностью утратили способность реагировать на любые внешние воздействия. Затем их пометили и отнесли на прежнее место. Оказавшись среди своих собратьев, подопытные зеленушки немедленно вновь обрели способность реагировать на огонь и прочие опасности.
 Эксперимент этот повторяли до бесконечности, но результат оставался неизменным. В лабораторных условиях зеленушки вели себя как совершенно обычные, ничем не примечательные растения, но как только они оказывались в своей родной среде, то к ним немедленно возвращалась способность защищать свою жизнь.
 Тогда небольшую группу зеленушек отнесли на несколько миль и поместили на голый участок земли. Реакции у них замедлились, словно их чем-то одурманили. С удалением от остальной колонии зеленушки становились все более вялыми и, наконец, на расстоянии в 5, 127 километра они опять превратились в самые обычные растения.
 Затем к вынужденным отщепенцам начали перемещать их собратьев. Когда число зеленушек на новом месте достигло двух тысяч, они вновь начали реагировать на внешние воздействия, хотя невпопад и очень вяло. С дальнейшим увеличением численности колонии эффективность их действий все возрастала и вскоре достигла нормы.
 Вывод напрашивался просто ошеломляющий. Судя по всему, ученые столкнулись с явлением коллективного мозга. Каждое растение выполняло функции отдельной мозговой клетки. Если количество «клеток» не превышало 1500, то мозг спал, но уже при 2000 клетках он активизировался, оставаясь, правда, в неуравновешенном состоянии. Когда же число «клеток» достигало 4637, мозг начинал действовать с максимальной эффективностью. Коллективный мозг зеленушек представлял собой феномен, доселе в Галактике абсолютно неизвестный. Даже расы, обладавшие мощными телепатическими способностями, пребывали в полном неведении относительно этого необычного явления.
 Тут же возник еще один вопрос. Ученый мир согласился с тем, что зеленушки обладают коллективным мозгом, но вот разумны ли они? Ведь само по себе наличие мозга еще не свидетельствует о разумности. На каждую форму разумной жизни Человек открывал тысячи других форм, обладавших мозгом, но начисто лишенных способности к абстрактному мышлению.
 Задача представлялась весьма сложной. До сих пор разумные растения в Галактике не встречались. И поэтому никто в Галактике не имел ни малейшего представления, как осуществить проверку на разумность.
 Зеленушек подвергли бесконечным тестам, связанным в основном с поимкой мелких грызунов и насекомых. И каждый раз удивительные существа без труда справлялись с задачей, но это еще ничего не доказывало. Зеленушки могли обладать разумом, но с равной вероятностью они просто умели отлично охотиться.
 Колонию зеленушек в полном составе переправили в Департамент биологии. Тысячи ботаников и психологов провели буквально миллионы тестов на разумность. Но все безрезультатно. Зеленушки в процессе охоты за грызунами могли решить любую задачу, но ко всему остальному они не проявляли никакого интереса. В стремлении добыть себе пропитание они решали такие задачи, которые ставили в тупик даже людей. Но, насытившись, они начисто утрачивали разумность. И спровоцировать их вновь было просто невозможно. Ученые попробовали кормить досыта одну половину колонии, а другую держать на голодном пайке. Но никакой войны между половинами не случилось. Впрочем, это было вполне естественно. Ведь если половина мозга испытывает недостаток в крови и кислороде, она вовсе не набрасывается на сытую половину.
 И все же полной уверенности в разумности зеленушек у ученых не было. Никто даже представить не мог, о чем может думать это странное коллективное существо. На помощь призвали телепатов с далекой планеты в системе Домара. Те единодушно заявили: какие-то признаки умственной деятельности имеются, но она настолько чужда им, что нет никакой возможности ни установить контакт, ни даже понять, как действует этот загадочный мозг.
 Так обстояли дела, когда обнаружилось, что Бареймус вот-вот превратится в новую звезду.
 А поскольку никто так и не смог разобраться в жизни зеленушек, то проблему благополучно переадресовали Юлии Стон, которая до этого момента даже не слышала об их существовании и имела весьма туманные представления о науке ботанике.
 Первым делом Юлия решила подсчитать стоимость эвакуации зеленушек с планеты. Только первоначальные расходы на выявление колоний зеленушек должны были превысить два миллиарда кредиток. Затем Юлия обратилась к картографам с просьбой подыскать подходящую планету. Из 3096 предложенных планет только на четырех имелось достаточное количество насекомых и грызунов. Обычно переселение разумных существ не вызывало экологических проблем. Но и тут зеленушки оказались исключением. Они предпочитали исключительно животную пищу, и в этом случае избежать нарушения экологического равновесия представлялось просто невозможным. В результате еще две планеты были признаны непригодными. Оставшиеся же так и кишели травоядными, что должно было сильно осложнить существование зеленушек. Если же они разумны, то их нельзя было ставить в такие условия, когда бы им пришлось бороться за выживание.
 Предварительные доклады Юлии побудили психологов провести новую серию экспериментов, в каждом из которых на зеленушек напускались различные травоядные. Большей частью любители зеленых насаждений игнорировали крошечные существа, но те, что заинтересовались ими, не встретили никакого сопротивления. И психологи сделали вывод, что если для охоты и нападения зеленушки оснащены неплохо, то вот с обороной дела у них обстоят неважно.
 Закончив с предварительным этапом, Юлия составила рекомендательную записку. В ней говорилось следующее. Если зеленушки разумны, то, так или иначе, их придется переселять. А это значит, что необходимо на каком-нибудь необитаемом планетоиде воссоздать с максимальной точностью условия родной планеты. При трехсменной работе трех миллионов человек переселение зеленушек займет пять месяцев. Перевозка потребует как минимум две тысячи грузовых кораблей. Операцию не удастся провести в более сжатые сроки, поскольку помимо сорока пяти миллионов зеленушек необходимо перевезти еще всех грызунов и насекомых, обитающих на Бареймусе III.
 И Юлия нисколько не удивилась, когда ее записку положили под сукно.
 Олигархия поспешила уверить Департамент по делам инопланетян, что если зеленушки и впрямь разумны, то будет сделано все для переселения этой расы и обеспечения необходимых условий для их жизни. Но ввиду крайней дороговизны предстоящей операции надо удостовериться в разумности данных существ.
 Юлия потребовала от психологов дать однозначный ответ, но те по-прежнему выражались весьма туманно. Большинство склонялось к мысли, что зеленушки, вероятно, обладают некой формой разума, но настолько отличной от всех известных, что объективного ответа…
 Военные вежливо уведомили Юлию, что в данный момент, к сожалению, не располагают необходимыми средствами. Разумеется, добавили они, если она добьется от Олигархии соответствующего распоряжения и необходимого финансирования, то они будут рады принять участие…
 Казначейство холодно известило, что средства у него, конечно, имеются и оно готово выделить нужную сумму для защиты разумной расы, подпадающей под действие соответствующего закона. С зеленушками дело обстоит именно так? Нет? Что ж, тогда ситуация осложняется. Впрочем, не стоит отчаиваться, надо всего лишь подтвердить разумность этих существ. И тогда, тогда деньги потекут рекой…
 Бюро образования и благосостояния растерянно уведомило, что просто не знает, чем оно может помочь. А пока нельзя ли получить результаты исследований биологов и психологов для того, чтобы включить информацию о зеленушках в справочники и учебники…
 И лишь средства массовой информации оказали реальную помощь. Масс-медиа слаженным хором принялись оплакивать судьбу зеленушек, и через несколько недель на всех планетах Человека появились общественные комитеты по защите зеленушек. А в трех университетах даже вспыхнули нешуточные волнения.
 Что касается чужаков, то они были полностью поглощены своими собственными проблемами и совершенно не собирались ввязываться в возню вокруг каких-то там зеленушек, в разумности которых даже нет уверенности. Кроме того, разум всех без исключения чужаков не меньше человеческого отличался от разума зеленушек, если таковой вообще имелся…
 Так что проблема по-прежнему висела на департаменте Юлии Стон. Временами Юлию одолевало искушение объявить зеленушек неразумными и умыть руки. Но, к сожалению, у нее, как и у многих, имелось стойкое подозрение об обратном. В конце концов кто может знать, о чем думают растения.
 Без сомнения, рано или поздно, но психологи и ботаники выяснили бы статус бедолаг. Однако зеленушкам от этого будет уже мало пользы. Учитывая, сколько времени займет процесс переселения на искусственную планету, и принимая во внимание, что Бареймус может взбунтоваться раньше срока, Юлия полагала, что в ее распоряжении остается три месяца. Три месяца на то, чтобы преодолеть-таки все бюрократические препоны и сдвинуть дело с мертвой точки.
 Психологи делали все, что могли, но без особого успеха. Подгоняемые нехваткой времени, они ставили поспешные эксперименты, пытаясь вынудить зеленушек обнаружить способности к абстрактному мышлению. Они снабдили их всеми необходимыми инструментами и прибором для создания источника света и поместили в кромешный мрак. Погибла почти треть колонии, прежде чем эксперимент остановили. Тогда урезали рацион зеленушек на восемьдесят процентов в надежде, что они начнут разводить оставшихся грызунов и насекомых. Четверть оставшихся зеленушек умерли от истощения.
 Психологи ввели нескольким зеленушкам молекулы ДНК близких по строению растений. Те зеленушки, что остались после этого в живых, абсолютно не изменили своего поведения.
 За ними установили непрерывное наблюдение, надеясь выяснить, как они общаются между собой, но все впустую. Запустили к зеленушкам ядовитую травоядную осу с Балока VII в надежде заставить их продемонстрировать хоть какой-нибудь защитный механизм, кроме бегства. Погибло еще пятьсот зеленушек. Психологи перепробовали все мыслимые и немыслимые способы, но так и не смогли прийти к однозначному выводу.
 Но за два месяца до истечения установленного срока ученые впервые достигли успеха. Экспериментируя с ультразвуком, они обнаружили интереснейший эффект. Зеленушкам чрезвычайно понравилась процедура облучения. Тогда немедленно сконструировали миниатюрный приборчик с кучей всяких ручек и кнопочек и предоставили его в полное распоряжение загадочных растений. И зеленушки очень быстро сообразили, как следует вызывать приятное ультразвуковое излучение. Более того, через несколько дней они даже стали наигрывать крайне сложные мелодии. Музыка, разумеется, находилась за пределами человеческого слуха, но приборы однозначно свидетельствовали — это не случайный набор звуков, а строгая музыкальная последовательность.
 Юлия немедленно потребовала от психологов принять решение относительно умственных способностей их подопечных. Ей самой казалось совершенно очевидным, что существа, способные создавать столь сложные симфонии, не могут быть неразумными. Но психологи все тянули и тянули с ответом. Земные птицы и многие существа с других планет также могут создавать прекрасные мелодии, но никому в голову не приходит утверждать, что они разумны. Таков был довод ученых. И музыка еще ничего не доказывает…
 По своей собственной инициативе Юлия наняла музыкантов, чтобы те переложили мелодии зеленушек для исполнения перед человеческой аудиторией. Через неделю оркестр был готов исполнить Симфонию номер шесть, наиболее сложное сочинение. Музыка была столь необычна, что половина слушателей не выдержала и покинула зал, но зато остальные устроили музыкантам подлинную овацию.
 Мнения разделились практически поровну. Ростикол, возможно, величайший дирижер, когда-либо живший на Делуросе, объявил, что это гениальное сочинение и не может быть никаких сомнений в разумности его авторов. Малор, некоронованный король композиции, нашел сочинение интересным, но непонятным. А Киркелунд, ведущий музыкальный критик из чужаков, счел симфонию зеленушек настоящей какофонией, случайным набором диссонансных и атональных мелодий и заявил, что вряд ли такая музыка может служить свидетельством разумности.
 Семь членов правительства Олигархии, равно как и военные, отказывались брать на себя ответственность без вердикта психологов. Те же склонялись к мнению, что зеленушки — разумная раса, но без дополнительных данных не решались сделать официальное заявление.
 Юлия решила, что тянуть больше нельзя, и два дня спустя Департамент по делам инопланетян публично объявил, что зеленушки являются разумными и следует предпринять все усилия для их спасения. Ее помощники составили соответствующие запросы и отослали их в различные учреждения Олигархии.
 Первым откликнулось Казначейство. Деньги имеются, подтвердило данное ведомство, но оно не собирается тратить их лишь потому, что этого желает женщина, практически ничего не смыслящая в психологии чужаков. Затем поступило сообщение от военных. Они по-прежнему так и горели желанием помочь, но руки у них связаны, и надо ждать решения Совета Олигархии. Психологи же пришли просто в ярость. По какому праву эта Юлия Стон присвоила себе их функции? Зеленушки станут официально признанной разумной расой лишь после того, как они, психологи, объявят об этом, и ни минутой раньше! Ну а Совет Олигархии лишь растерянно разводил руками и не слишком вникал в проблему.
 Когда два года спустя Бареймус вспыхнул новой звездой, вопрос все еще не был решен.
 Колония зеленушек на планетоиде Наука продолжала процветать и создавать все более сложные и совершенные музыкальные произведения. Департамент образования благоразумно решил не включать сведения о зеленушках в свои учебники. Ведомства, отвечающие за переселения на новые планеты, быстро забыли о зеленушках и занялись другими проблемами.
 Юлия Стон подала в отставку с поста руководителя Департамента по делам инопланетян, вышла замуж за человека, который никогда не бывал в системе Делуроса, и в течение одиннадцати лет родила восьмерых детей.

 12. МАСС МЕДИА

 Более миллиона миров находились под властью Олигархии. В таких условиях огромную власть неизбежно получали средства массовой информации. Большей частью мощь информационной системы использовалась для своевременной передачи новостей, но иногда она начинала играть решающую роль в управлении миром. Прекрасный пример тому — знаменитая афера в системе Альдебарана, когда законно избранного Координатора Жиля Кобарта (5406—5469 гг. г. э.) попросту выкинули за борт истории.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Первым, кто полностью осознал колоссальную власть средств массовой информации и наглядно продемонстрировал, что в руках Человека перо подчас может оказаться куда эффективнее топора, был Георг Бомин (5389—5466 гг. г. э.). Впоследствии факты, касающиеся его деятельности, были фальсифицированы, а сам он осмеян собратьями по ремеслу, и все же доподлинно известно, что именно Бомин в одиночку противостоял кровавому режиму…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Очередной выпад Кобарта никого не удивил. За последние четыре недели это случалось уже в пятый раз. На первый взгляд, у законно избранного Координатора не могло быть серьезных противников. Олигархия гарантировала безопасность границ Альдебарана, а уж внутри своей системы Координатор обладал абсолютной властью. Точнее, почти абсолютной, поскольку, подобно многим своим предшественникам, этот политик не слишком ладил со средствами массовой информации.
 Методы, которыми Координатор боролся со своими врагами, хотя и не отличались оригинальностью, но действовали безотказно. Он попросту репрессировал неугодных, одновременно всеми возможными и невозможными средствами удерживая общественное мнение на своей стороне. Во всей системе у Координатора оставался один-единственный враг, но уж тут коса нашла на камень. В отличие от большинства обитаемых миров на Альдебаране не существовало антимонопольных законов, и Кобарту противостояла могущественная Информационная Корпорация, полностью контролировавшая все, без исключения, видео — и радиоканалы и старомодные газеты. Без ведома Корпорации нельзя было передать в эфир даже самое крошечное и пустяковое сообщение. Координатор яростно ненавидел информационного монстра, и тот отвечал ему взаимностью.
 Координатор и Корпорация никогда друг друга не любили. Во время последних выборов пресса вообще отказалась поддерживать кого-либо из кандидатов. В тот год Кобарт с огромным трудом собрал нужное количество голосов. Перевес Координатора над соперниками был минимален, но, вступив в должность, он очень умело прибрал власть к рукам.
 Разумеется, Кобарту пришлось соблюдать законы. Но законы Олигархии подчас были весьма туманны, и умный человек всегда мог найти лазейку в их расплывчатых формулировках. А Жиль Кобарт как раз и был таким человеком. Прошло немного времени, и все важнейшие правительственные структуры оказались сконцентрированы на Альдебаране VII, остальные же планеты превратились просто в экономические придатки. Затем, несмотря на многочисленные публичные заверения, Кобарт быстренько свернул все программы помощи коренным обитателям планет Альдебарана II, IV, V и XIII. Следом обнаружились и другие признаки диктатуры — вышколенная личная гвардия, презрительные жесты в сторону прессы, манипуляции с избирательными округами и, наконец, репрессии политических противников.
 И теперь только Корпорация в одиночку противостояла Координатору, и Кобарт считал своим приятным долгом не упустить ни одной возможности дать своему врагу хорошего пинка.
 Корпорация и ее генеральный директор Георг Бомин относились к подобным выпадам достаточно спокойно. Корпорация была самой большой организацией в системе Альдебарана, одни только ее земельные владения лишь немного уступали площади Альдебарана VII. Даже если бы Кобарт стал специально искать достойного противника, то лучшего выбора он сделать бы не смог.
 Каждый день все станции, информационные каналы и газеты Бомина подвергали яростным нападкам Координатора и его политику. И буквально ежедневно представителям администрации приходилось, сдерживая злобу, выступать с разъяснениями и опровержениями. Когда противостояние между правительством и свободной прессой достигло критической отметки, Бомин созвал совет директоров.
 При взгляде на Георга Бомина трудно было сказать, что перед вами один из самых могущественных людей системы Альдебарана. В эпоху, когда средний рост Человека перевалил за шесть футов, Бомин едва дотягивал до пяти. Он одевался просто, если не сказать бедно, хотя среди его собратьев по профессии именно одежда являлась мерилом успеха. И наконец, глава могущественнейшей Корпорации совершенно не обладал броской внешностью — он был лыс, худ, сутул и невзрачен; говорил Бомин тихо и слегка шепелявил. Но он в полной мере обладал довольно редким качеством — Георг Бомин всегда мог найти и вовремя предоставить любой информационный товар.
 Именно этим он занимался всю свою жизнь. Начав с должности младшего управляющего, Бомин мягко, стараясь не наступать никому на мозоли, взобрался на самую вершину служебной лестницы. Он прекрасно осознавал значение средств массовой информации, не связанных с видео и радио. Поэтому, придя к власти, Бомин немедленно создал целую империю газет и информационных лент, нисколько при этом не ослабив свои позиции на телевидении и радио. Корпорация приносила огромные доходы, но Бомин никогда не инвестировал деньги в другие области, вкладывая их в новые газеты и телестанции, постоянно расширяя рынки сбыта своей продукции. Корпорация и Бомин как ее глава стали совершенно самодостаточны; они сами обеспечивали себя, всегда делая шаги вперед, но никогда не теряя самоконтроля.
 — Господа, — Бомин отпил воды и аккуратно поставил стакан на стол, — я буду с вами предельно откровенен. Координатор пригласил меня на личную встречу. Она должна состояться завтра утром. У меня нет никаких сомнений на этот счет. Кобарт снова станет угрожать национализацией Корпорации. Я, разумеется, откажусь пойти на попятный, несмотря на все его угрозы. Кто из вас хочет высказаться по этому поводу? — Он помолчал, но, убедившись, что никто не собирается выступать, продолжил: — Полагаю, что ваше молчание означает полную поддержку моей позиции. Я надеялся на это и, признаюсь, не ждал ничего другого. Но вы должны осознать, что нельзя просто сказать Координатору «Нет!», повернуться и уйти. Такой поступок был бы неразумен и вряд ли бы улучшил наше положение. В конце концов, Кобарт ведь прекрасно знает, что я откажусь национализировать Корпорацию. Знает так же хорошо, как и мы с вами. Поэтому над нами нависла реальная угроза, ибо, если Координатор не сможет прибрать нас к рукам, он попытается уничтожить Корпорацию.
 — У него нет ни одного законного способа сделать это, — возразил один из членов правления.
 — Неделю назад у него не было никакого законного права казнить Поларда. И все же он сделал это, — тихо ответил Бомин.
 — Мы можем обратиться за помощью к Олигархии.
 — Разумеется, можем, но ведь он тут же отречется от своих угроз, а никаких доказательств у нас нет. Я даже думал попытаться тайно записать нашу беседу, но потом отказался от этой мысли. Наверняка охрана Координатора хорошо знает свое дело. Какие будут еще предложения? — Он обвел взглядом совет. — Никаких? Тогда мне хотелось бы получить от вас карт-бланш на любые действия, которые я сочту нужными предпринять во время этой встречи.
 Члены правления не сводили внимательных глаз со своего босса. Очевидно, у старика в запасе имелась парочка козырей, которые он пока не собирался никому открывать. Бомин дал своим подопечным возможность высказаться и тем самым продемонстрировать полную беспомощность, а затем предложил довериться ему слепо и безоговорочно. Члены совета директоров хорошо знали Кобарта, и поэтому у них попросту не было выбора. И Георг Бомин получил желаемую свободу действий.
 Поддержка правления удивила Бомина не больше, чем последние, выпады Кобарта. Он предупредил своих подчиненных, что пресса на встречу допущена не будет, и запретил даже упоминать о предстоящем событии в выпусках новостей. Скорее из уважения к себе, чем к Координатору, Бомин, прежде чем направиться во дворец, по возможности постарался привести себя в порядок.
 Минуя обычные формальности, Бомина быстро провели в покои Кобарта. Массивная дверь бесшумно затворилась за его спиной, и он оказался в огромном, роскошно обставленном кабинете. Координатор уже ждал его.
 — Моему терпению пришел конец, — выкрикнул Кобарт вместо приветствия. — Вы и ваша чертова Корпорация должны наконец убраться с моей дороги!
 — Это нетрудно устроить, — с улыбкой ответил Бомин, — верните народу то, что ему принадлежит по праву — власть над системой Альдебарана.
 — Вот как раз против таких подстрекательских заявлений я и возражаю. Поверьте, в ваших же интересах прекратить мышиную возню вокруг моей администрации.
 — А вот это пример грубого нажима, против которого возражаю я, мистер Кобарт, — парировал Бомин, — но вряд ли вы пригласили меня сюда, чтобы обменяться мнениями относительно друг друга.
 — Никто вас не приглашал! — отрезал Кобарт. — Вам просто приказали, и вы явились.
 — Я свободный человек, мистер Кобарт, и принял ваше приглашение только потому, что счел эту встречу полезной для себя.
 — С меня хватит, Бомин! — рявкнул Кобарт. — Трансляции Корпорации — это государственная измена. Вы подстрекаете недовольных!
 — О какой измене вы говорите? — спокойно спросил Бомин. — Уж наверное, не об измене интересам Олигархии. Быть может, вы имеете в виду измену собственному народу? Если так, то делу стоит дать законный ход и…
 — Подумайте лучше о другом, — перебил его Кобарт. — Конституция дает мне полное право национализировать Корпорацию.
 — Во-первых, вы ошибаетесь, и ваши полномочия, и законные, и даже те, что вы себе присвоили, не простираются столь далеко. А во-вторых, мы готовы к такому повороту событий.
 — Да стоит мне только намекнуть, и ваша Корпорация в мгновение ока превратится в правительственное агентство, — продолжал Кобарт, не обратив никакого внимания на слова Бомина, — я сотру вас в порошок! Суд будет на моей стороне, а если судьи не справятся, то я обращусь в Олигархию. Процесс займет не меньше года, и все это время люди смогут слушать не только вашу трескотню, но и правительственную информацию. Большая часть ваших сотрудников отступится от вас ради спокойной и безопасной жизни. Подумайте об этом на досуге, Бомин.
 — Уверяю вас, я уже подумал. Умение наносить неожиданные удары не является вашей сильной стороной, Кобарт. Этот шаг мы предвидели.
 — Мне нет дела до вас и вашей возни! — взревел Кобарт. — Я хочу знать одно: способны ли вы предложить решение, которое могло бы меня устроить?
 — Полагаю, что да. — Бомин выглядел абсолютно спокойным. — Вы утверждаете, что мы лживо освещаем вашу деятельность, не так ли? — Кобарт мрачно кивнул. — А что вы скажете, если взамен на ваше письменное обещание никогда больше не поднимать вопрос о национализации Корпорации я со своей стороны гарантирую вам равные возможности в средствах массовой информации? Вы получите столько же эфирного времени и газетных полос для своей пропаганды, сколько мы используем для критики вашей деятельности.
 Как и предвидел Бомин, Кобарт отрицательно покачал головой. Настало время для главного козыря.
 — Ну хорошо, а что вы скажете, если я обещаю в течение трех лет, оставшихся до следующих выборов, ни прямо, ни косвенно не критиковать вас?
 Кобарт удивленно взглянул на него.
 — Вы это всерьез?
 — Никогда в жизни я не говорил серьезнее. Я обещаю, что если мы нарушим наше соглашение хотя бы один-единственный раз, то вы беспрепятственно сможете национализировать Корпорацию.
 — Письменно? — недоверчиво буркнул Кобарт.
 — Разумеется, — усмехнулся Бомин, открывая свой небольшой кейс из титанового сплава. — Смотрите, — он разложил документы перед Координатором, — я прихватил с собой несколько возможных вариантов соглашения. Честно говоря, я не ожидал, что вы ограничитесь полумерами, и приготовил эти бумаги так, на всякий случай. А вот и само соглашение, — Бомин извлек еще один лист, расписался и положил поверх остальных бумаг. — Вам нужно лишь расписаться под ним и поставить свою печать.
 — Что-то очень легко мы договорились, — буркнул Кобарт, внимательно разглядывая документ. — Никогда не думал, что Георг Бомин так легко сдастся.
 — Это было неизбежно, — сухо ответил Бомин, — с этим соглашением или без него, все равно в течение нескольких дней вы прибрали бы нас к рукам. А так по крайней мере я знаю, что вы не станете контролировать всю деятельность моей Корпорации.
 Кобарт еще раз внимательно прочитал договор.
 — Договор должен держаться в секрете до того момента, пока одна из сторон не нарушит его. Добавьте этот пункт, и я подпишу.
 — Вы собираетесь нарушить договор? — спокойно спросил Бомин.
 — Нет, — отрезал Кобарт. — Но в тот день, когда ты обманешь меня, я распну тебя с помощью вот этой бумажки.
 — И до этого момента никто не будет знать о нашем соглашении? — с едва уловимой иронией спросил Бомин. — Что ж, у меня нет возражений по поводу пункта о секретности. — Он вписал в документ параграф, еще раз расписался и передал два экземпляра договора Кобарту.
 Координатор в последний раз прочел бумаги и поставил свою подпись и личную печать.
 — Надеюсь, мне не придется пустить в ход эту бумагу, — он швырнул один экземпляр Бомину.
 — Поверьте, по нашей вине этого не случится, — Бомин подхватил договор, сдержанно кивнул, повернулся и вышел из кабинета.
 На следующее утро правление директоров собралось вновь. На этот раз Георг Бомин пригласил не только членов совета, но и управляющих агентствами новостей. Как только все расселись, он зачитал документ, подписанный Кобартом. Сообщение произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
 — Вы предали нас! — выкрикнул один из директоров.
 — Зачем, черт побери, вы это сделали?! — поддержал его другой.
 Каждый из присутствующих спешил высказать свое недоумение. Бомин спокойно переждал, пока утихнут гневные вопли.
 — Я никого не предавал. Напротив, я спас вас всех. Подписав это соглашение, Кобарт подписал свой собственный политический некролог. Вы не поняли этого так же, как не понял и сам Кобарт.
 — Объяснитесь!
 — Разумеется. Ведь для этого я и собрал вас здесь. Чтобы понять, что произошло, вы должны прочесть между строк этого документа. Например, один из пунктов говорит о том, что мы обязуемся предоставить Кобарту равное время в эфире и равное пространство на газетных полосах. Иными словами, каждое наше проклятье в адрес Кобарта должно сопровождаться проклятьем со стороны Координатора. Но взгляните, следующим пунктом мы обязуемся никогда не критиковать официальную политику.
 — Но это же бессмысленно! — воскликнул глава самого крупного информационного агентства.
 — Отнюдь! — улыбнулся уголками губ Бомин. — Этот пункт всего лишь означает, что Корпорация никогда больше не станет критиковать Кобарта и его Администрацию, а Координатор, в свою очередь, никогда не получит возможность выступать в прессе.
 — То есть мы станем поддерживать правительственную точку зрения, — с горечью откликнулся директор одной из телестанций. — Я немедленно подаю в отставку.
 — Так вы все еще полагаете, что я предал Корпорацию?
 — Да.
 — В таком случае ваша отставка принята, — холодно сказал Бомин. — Вы недостаточны умны для своей должности. Теперь продолжим. Мы обязуемся никогда более не выступать против Кобарта. Но и за него выступать мы также не станем. Короче говоря, начиная с сегодняшнего дня мы вообще не будем упоминать его имя. Вплоть до следующих выборов вся информация, касающаяся деятельности Координатора и его Администрации, должна регистрироваться, но не более. Разумеется, возникнут определенные сложности: например, нам придется распространять информацию о новых сельскохозяйственных законах, принятых правительством в отношении Альдебарана IX. Мы передадим эту информацию, но воздержимся от каких-либо комментариев. Еще раз повторяю, имя Кобарта, что бы ни случилось, упоминаться не должно. Таким образом, ни при каких обстоятельствах он не получит ни времени в эфире, ни места на газетных полосах.
 — Но он жестоко отомстит нам! — снова подал голос уволенный директор телестанции.
 — Молодой человек, — спокойно ответил Бомин, — вы уже не имеете права голоса, но так как этот вопрос наверняка беспокоит и остальных, то я отвечу, что думаю на этот счет. Наша политика выбьет оружие из его рук, и он не сможет ничего предпринять против нас. Он никогда не воспользуется этим документом, во-первых, потому, что подписал его, а во-вторых, потому, что мы попросту не дадим ему возможности передать эту информацию о соглашении по нашим каналам. Наша позиция неуязвима — ведь мы не нарушаем никаких законов. Корпорация — частная компания, и правительство не вправе контролировать ее деятельность. Я подозреваю, что Кобарт попытается использовать всегалактическую информационную систему, но даже в этом случае все новости с Делуроса VIII станут поступать через наши информационные системы. Мы же попросту откажемся их передавать. Какие будут вопросы? — Он обвел взглядом аудиторию. — Если вопросов нет, то заседание закончено. Сейчас вы в письменном виде получите директивы относительно наших дальнейших действий. До конца дня эти распоряжения должны дойти до всех филиалов, и каждый из вас лично проследит за этим. Что же до вас, молодой человек, — Бомин взглянул на злосчастного директора, — то в вашем распоряжении одна неделя для передачи дел своему преемнику. Вам заплатят за год вперед, и вы можете быть свободны. — Бомин говорил мягко, почти нежно, можно было даже подумать, что он шутит.
 Но Георг Бомин никогда не шутил, когда дело касалось его Корпорации.
 Не прошло и трех дней, как Администрация в полной мере ощутила всю тяжесть случившегося. Координатор даже сделал личный запрос в Корпорацию, потребовав эфирное время для выступления перед народом. Он не получил ни разрешения, ни отказа — запрос Кобарта попросту проигнорировали. Репортеры, постоянно торчавшие в пресс-центре Координатора, покинули насиженное место. В многочисленных сводках новостей имя Кобарта даже не упоминалось.
 В течение семидесяти восьми дней Координатор тщетно пытался преодолеть бойкот прессы. Потеряв всякую надежду, он решил наладить выпуск правительственных видеолистков и газет. Однако и здесь он потерпел полную неудачу. По закону Корпорация не могла запретить продавать правительственные газеты через торговую сеть. Но корабли Корпорации, исправно поставлявшие тысячи различных газет и журналов во все концы системы, неожиданно ломались и вставали на прикол, когда речь заходила о государственной продукции. В результате информационные бюллетени Администрации приходили с таким опозданием, что никому и в голову не приходило покупать их.
 Розничные торговцы, быстро подсчитав, что расходы от продажи государственных газет намного превышают доходы, отказались иметь с ними дело. В результате Кобарт лишился возможности распространять правительственные издания.
 Тогда Администрация попыталась вести пропаганду через частные рекламные объявления. Но газеты и журналы попросту не печатали таких объявлений, безропотно выплачивая каждый раз неустойку за нарушение обязательств.
 Кобарт даже попытался устроить налет на штаб-квартиру Корпорации, расположенную на Альдебаране X. Но Бомин, предвидевший такой шаг Координатора, быстро связался с Олигархией, сообщив о нападении вооруженных бандитов. Головорезам Кобарта пришлось быстро убраться восвояси, не дожидаясь появления Звездного Флота.
 В конце концов Кобарт сделал попытку национализировать Корпорацию. Бомин немедленно обратился в суд на Делурос VIII, предъявил договор и с легкостью добился решения о незаконности национализации.
 Через год после начала бойкота авторитет Администрации ощутимо пошатнулся, а через два года он уже трещал по всем швам. К моменту выборов уже никто и не вспоминал о нынешнем правительстве.
 Вскоре появились многочисленные списки кандидатов, но ни в одном из них имя Кобарта не фигурировало.
 Дело дошло до того, что вопреки всем традициям Координатор даже не попал в избирательные бюллетени. Партия Кобарта, которая прежде составляла большинство в парламенте, с огромным трудом сохранила за собой двадцать процентов от числа своих мест.
 О Жиле Кобарте остались лишь редкие упоминания в учебниках истории. Он умер очень рано, не дожив и до шестидесяти трех лет, окончательно сломленный и всеми забытый.
 Разумеется, следующий Координатор, кстати, бывший директор телестанции, уволенный Георгом Бомином, никаких соглашений с Корпорацией подписывать не стал. Он быстро нашел общий язык с Олигархией и не стал разводить церемоний со средствами массовой информации. Георг Бомин вскоре был убит неизвестными грабителями, а Корпорация национализирована. Новый Координатор установил такой режим в системе Альдебарана, что люди с тоской вспоминали старые добрые времена Жиля Кобарта.

 13. ПИСАТЕЛИ

 Писателей, живших в эпоху расцвета Олигархии, в определенном смысле можно назвать революционерами. Человек к этому времени стал полновластным господином Галактики, и это обстоятельство не могло не наложить отпечаток на литературу. Если литераторы прежних времен живописали борьбу Человека, его победы и поражения, то теперь все изменилось. Литература с тем же усердием, с каким прежде прославляла агрессию Человека, принялась проповедовать терпимость по отношению к иным формам жизни, возмущаться жестокостью Человека и воспевать разум инопланетян. Писателей можно было бы даже назвать совестью Человека, вопиющей совестью, стенания которой не были услышаны ни людьми, ни чужаками.
 Самым выдающимся писателем той эпохи, безусловно, является Филлард Нийс (5427—5510), чьему перу принадлежит бессмертная книга скорби по разумным галактическим собратьям. В свое время было продано более девяти миллиардов «Стальной пяты». Вне всяких сомнений, это самое популярное литературное произведение за всю историю человечества.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Несмотря на то, что Филлард Нийс считался величайшим писателем своей эпохи, о нем самом известно чрезвычайно мало. Великий фантаст, он также был и глубочайшим философом своего времени, непревзойденным мастером слова. Копии «Стальной пяты» можно встретить и поныне. То немногое, что мы знаем об авторе книги и обстоятельствах ее написания, почерпнуто из телеинтервью, данного им в 5502 году галактической эры, через тридцать лет после выхода в свет бессмертного произведения.
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Лорэн Хорн:
 — Добрый вечер, дамы и господа. Я рада приветствовать зрителей еженедельной программы «Оглянись назад». С вами Лорэн Хорн и гость нашей программы Филлард Нийс. Да-да, вы не ослышались, Филлард Нийс, тот самый живой классик, обессмертивший свое имя «Стальной пятой». Для тех из вас, кто последние годы жил в Приграничье, я сообщу, что Филлард Нийс является автором девяти книг, ставших настоящими всегалактическими бестселлерами, и более сотни литературных и философских эссе. В 5466 году наш гость баллотировался в парламент Земли. Выиграв выборы, Филлард публично заявил, что из-за повсеместной коррупции он не в состоянии выполнять свои обязанности, подал в отставку и перебрался на Делурос. Там в 5472 году и появилась на свет «Стальная пята», книга, которая затмила своей популярностью все, что было написано ранее. За два года было продано более миллиарда экземпляров, а впоследствии эта цифра перевалила за шесть миллиардов. Это истинный бестселлер всех времен и народов. А теперь давайте вернемся немного назад. Мистер Нийс, чем вы объясните такой успех вашей книги?
 Филлард Нийс:
 — Ну, честно говоря, к тому времени я уже был довольно известным писателем, да и моя скандальная отставка сделала неплохую рекламу. Но все же главная причина не в этом. Моя книга задела совесть человеческой расы, совесть, которая слишком долго спала. Последние столетия Человек был занят только одним — он мостил себе дорогу к галактической власти и господству над всеми остальными разумными расами. Но пришло время остановиться и оглянуться назад, разглядеть наконец те реки крови, что оставили мы на своем пути.
 Л. Хорн:
 — Как всем известно, ваша книга повествует о страданиях, которые пришлось пережить другим разумным расам в период наших завоеваний. Но мало кто знает, что послужило непосредственным толчком для написания «Стальной пяты». Не могли бы вы немного рассказать об этом?
 Ф. Нийс:
 — Да, разумеется. В то время я как раз закончил работать над «Горстью праха», и мне захотелось уехать с Делуроса, забыть о работе, отрешиться от всего и как следует отдохнуть. Вот я и решил смотаться на Поллукс IV. Вы, наверное, знаете, что тогда это был один из самых модных курортов. Так я и сделал. Поселился в лучшем отеле и несколько первых дней беззаботно жарился на солнышке, попивая пиво. Миновала неделя, и как-то вечером мне пришло в голову, что неплохо бы прогуляться по городу. Я не большой любитель организованных экскурсий и поэтому отправился на прогулку в полном одиночестве. Бездумно бредя по улицам, я заблудился и совершенно неожиданно оказался в той части города, где обитали аборигены. Увиденное меня просто потрясло. Я был шокирован — вдали еще виднелась башня моего сверхкомфортабельного отеля, а здесь царила такая нищета, что трудно передать словами. Всюду виднелись свалки мусора, смрадные потоки неслись вдоль, кривых улочек, тут и там валялись трупы аборигенов, вонь стояла такая, что уже через двести метров я начал задыхаться. Несмотря на всю мою неосведомленность в медицине, мне было совершенно ясно, что большинство чужаков нуждаются в срочной медицинской помощи. Ничего более тягостного и отвратительного в своей жизни я не видел. Даже в самом страшном сне не может присниться тот ужас, с которым мне тогда довелось столкнуться.
 Когда же мне наконец удалось выбраться из этих чудовищных трущоб, то я прямиком направился в резиденцию посла, чтобы рассказать об увиденном. Рассказ мой был бессвязен, я умолял немедленно направить к инопланетянам бригады врачей. Поллуксуане дышали кислородом, и их физиология вряд ли кардинально отличалась от человеческой, так что наша медицина хоть в какой-то степени могла бы облегчить страдания несчастных. Однако посол стала уверять меня, что местные жители вполне довольны своей жизнью и ни на что не жалуются. Она популярно объяснила, что поллуксуане употребляют не чистую воду, а раствор с едким запахом. Посол также сказала, что поллуксуане — абсолютно бесчувственные твари, лишенные каких-либо моральных и религиозных устоев. Им даже не приходит в голову похоронить своих умерших, трупы собирают раз в неделю и сжигают. И в заключение она добавила, что аборигены живут в той части города уже не одну сотню лет, и если за это время они так и не научились убирать мусор, то, очевидно, это им просто не нужно. Человек же является пришельцем на этой планете и не вправе навязывать аборигенам свои порядки.
 Объяснения посла звучали очень разумно и убедительно, и все же я сам решил во всем разобраться. Оказалось, что в отношении уборки трупов посол говорила правду, а вот все остальное являлось либо преднамеренным искажением фактов, либо просто грубым враньем. Например, поллуксуанам действительно требовалась вода, содержащая определенные минералы, но жидкость, которую они вынуждены были пить, содержала еще и огромное количество производственных отходов. В результате смертность среди аборигенов возрастала с каждым годом. Что же касается санитарных условий, то я узнал, что поллуксуане живут в подобии резервации и не имеют права покидать ее пределы даже для того, чтобы вывезти за город отбросы. Мусор вывозился только тогда, когда зловоние начинало чувствоваться и в курортной зоне. Вот тогда-то в моей голове и родился замысел «Стальной пяты».
 В последующий год я посетил множество планет из числа тех, что недавно вошли в Олигархию, и убедился — коренные жители этих планет бедствуют не меньше поллуксуан. Зачастую люди даже не знали, что наносят вред аборигенам, но сути дела это не меняет. Мы использовали миры, населенные разумными существами, для своих нужд: вывозили туда радиоактивные отходы, испытывали новое оружие, экспериментировали с экосистемами и мутациями. Да что там говорить, даже сейчас в некоторых наших зоопарках можно встретить хлородышащих инопланетян! И всюду, где я побывал, Человек унижал и втаптывал в грязь честь и достоинство других рас. Обычно это делалось без злого умысла, но иногда являлось и следствием хорошо продуманной политики. Так, например, за период с 5300 по 5500 год мы заключили более десяти тысяч договоров с жителями других миров. И знаете, сколько из них мы нарушили?
 Л. Хорн:
 — Нет.
 Ф. Нийс:
 — Все, кроме шестидесяти!
 Л. Хорн:
 — Мистер Нийс, вы автор самой популярной книги. Изменила ли популярность вашу жизнь?
 Ф. Нийс:
 — Ну, прежде всего популярность сделала сказочно богатыми меня, моих детей, внуков и правнуков. И надо признаться, я по-настоящему счастлив от мысли, что обеспечил себе место в истории литературы. Но были и неприятные последствия. Дело в том, что продажа любой книги, независимо от того, насколько она хорошо и своевременно написана, сопровождается широкой рекламной кампанией. «Стальная пята» в этом смысле не явилась исключением. Деньги, потраченные на рекламу, — лишь вершина айсберга. По условиям контракта я после выхода книги обязан был целых три года разъезжать по разным планетам, появляться на людях, давать бесконечные интервью, участвовать в бесчисленных презентациях и так далее. Разумеется, все это делалось ради того, чтобы книга и заложенные в ней идеи дошли до возможно большего числа людей. Такая деятельность хотя и приносила неплохие деньги, тяжким бременем легла на мои плечи как в физическом, так и в творческом отношении. Мне дьявольски хотелось вернуться к работе, но времени катастрофически не хватало.
 Л. Хорн:
 — После «Стальной пяты» на эту тему появилось немало книг других авторов.
 Ф. Нийс:
 — Да, конечно, но все это ни к чему не привело. Книги в подавляющем большинстве были написаны в очень резкой форме, а авторы подходили к проблеме слишком односторонне. Они ударились в другую крайность и фактически оказались сторонниками элитарного подхода — кого бы они ни относили к элите. Наверное, мне следовало бы проявить побольше великодушия к своим коллегам, но, честно говоря, я убежден, что вся эта шумиха лишь приукрасила истинное положение вещей и нанесла непоправимый вред.
 Л. Хорн:
 — Иными словами, ни один из ваших собратьев по перу не был столь искусен в жонглировании словами, как вы? Не обладая вашим литературным дарованием, они потерпели неудачу там, где вы достигли грандиозного успеха. Ведь не секрет, что ни одна другая книга на эту тему не добралась даже до отметки в десять миллионов экземпляров.
 Ф. Нийс:
 — Ну, в недостатке искренности я своих коллег обвинить не могу. Дело в другом. Подобное явление хорошо известно юристам: даже самый искренний и пылкий адвокат обречен на неудачу, если ему не хватает опыта. Так или иначе, но эти книги нашли своих читателей, которые, возможно, иначе никогда и не узнали бы обо мне. Так что я ничего не имею против.
 Л. Хорн:
 — Скажите, а как, по-вашему, изменилась ли политика Человека по отношению к чужим расам после выхода вашей книги?
 Ф. Нийс:
 — Нет. Ни черта не изменилось в этом проклятом мире.
 Л. Хорн:
 — А почему?
 Ф. Нийс:
 — Не знаю. Наверное, мою книгу прочли не те люди. По правде говоря, когда я увидел, как хорошо она продается, то у меня появилась надежда. Я лелеял мечту о том, что мне удастся затронуть сердца читателей, что, столкнувшись со столь неприкрытой правдой о жизни, люди захотят изменить что-то в самих себе. Но все это были лишь пустые мечты.
 Л. Хорн:
 — А как же миллиарды читателей? Неужели вы хотите сказать, что книга никак на них не повлияла?
 Ф. Нийс:
 — Именно это я и хочу сказать. Полагаю, подавляющее большинство людей прочитали эту книгу с чувством вины за свою расу, но многие из них наверняка поспешили найти для себя смягчающие обстоятельства и, пережив легкий шок, преспокойно отправились себе спать. А наутро они благополучно обо всем забыли.
 Л. Хорн:
 — Но чего вы ждали?! А что вы почувствовали, когда стало ясно, что всеми признанный бестселлер не положил начало новой эпохе, эпохе содружества рас?
 Ф. Нийс:
 — Дня не проходило, чтобы, глядя по сторонам, я не говорил себе: «Люди, да что с вами случилось? Власти бездействуют, да и чего еще от них можно ждать! Но почему молчите и бездействуете вы?!» Я основал общество помощи инопланетянам, и мне известно, что подобные общества сотнями возникали в те годы. Некоторым из них удалось собрать немалые деньги и начать широкомасштабные преобразования. Но уже через семь лет все эти начинания канули в небытие и осталась только одна-единственная организация — моя собственная. Но наш доход, складывавшийся исключительно из добровольных пожертвований, через семь лет упал с сорока миллионов кредиток до жалких шестидесяти тысяч. Люди же, заплатив столько, сколько требовала их взбудораженная совесть, успокоились и поспешили забыть о столь неприятных вещах. Но проблема-то никуда не делась — положение дел не изменилось ни на йоту.
 Л. Хорн:
 — А что же сами чужаки? Мне казалось, что в те годы то там, то здесь вспыхивали восстания, а то и настоящие революции.
 Ф. Нийс:
 — Против Олигархии? Вас обманули. Как можно бороться с системой, объединяющей более миллиона планет?! Или со Звездным Флотом, который в состоянии уничтожить половину Галактики за пару лет?! Как, скажите на милость, противостоять экономической машине, что год за годом воздвигает стену, заботливо ограждая нас, людей, от самой страшной нищеты, когда-либо существовавшей в истории?!
 Л. Хорн:
 — Но что же с ними тогда станет?
 Ф. Нийс:
 — Не знаю. Я ничего не знаю. Можно, конечно, надеяться, что наш добренький патернализм когда-нибудь все-таки уберется туда, откуда явился. Но я не верю в чудеса. А до той поры беднягам придется мириться с тем, что произошло и что еще произойдет.
 Л. Хорн:
 — Мне кажется, рано или поздно, но настанет день, когда по Галактике пронесется клич угнетенных, и чужаки восстанут. Кстати, они читали вашу книгу?
 Ф. Нийс:
 — Некоторые читали. Но большинство из них вряд ли смогли ее понять.
 Л. Хорн:
 — Но ведь наверняка ваши издатели постарались перевести книгу…
 Ф. Нийс:
 — Я не сказал, что они не смогли прочесть книгу, я сказал, что они скорее всего не смогли понять ее. Они иные, в полном смысле этого слова. Ведь их мечты и надежды, их цели и образ жизни, их мысли столь отличны от наших. Я как раз и рассчитывал, что моя книга прояснит именно эту сторону проблемы. В некоторых случаях мы действительно покоряли чужие расы, но обычно их мышление настолько отличалась от нашего, что никакого конфликта и не возникало. Мы проникали в чужие миры и делали то, что считали нужным делать, а чужаки либо позволяли нам абсолютно все, либо, что происходило гораздо чаще, попросту игнорировали нас.
 Л. Хорн:
 — Невеселое, наверное, это занятие — быть мессией тех, кто вовсе не ищет спасения?
 Ф. Нийс:
 — Я никогда не считал себя мессией. Что до инопланетян, то некоторые из них, как, например, канфориты, очень даже хотят спасти свою жизнь. Впрочем, кто возьмется утверждать, что остальные не жаждут того же. Поймите же, «Стальная пята» говорит о жестокости Человека по отношению к другим созданиям, а вовсе не о том, что чувствуют и думают иные расы. Я пытался сказать, что хорошими или плохими делают нас наши же поступки, и при этом неважно, как ведут себя чужаки. Л. Хорн:
 — Неужели, несмотря на грандиозный успех вашей книги, ее идеи оказались отвергнуты одной стороной и проигнорированы другой?
 Ф. Нийс:
 — Да, к несчастью, дело обстоит именно так. У меня остается одна-единственная надежда, та самая, что сопутствовала Человеку с самого начала его истории. Надежда, которая согревала и сердце дикаря у потухшего костра, и сердце писателя, скорбно наблюдающего за падением нравов. Я надеюсь на грядущие поколения. Быть может, великое пробуждение Человека наступит уже завтра. Кто знает.
 Л. Хорн:
 — Уверена, все мы надеемся на это.
 Ф. Нийс:
 — Да, разумеется. Но…
 Л. Хорн:
 — Да?
 Ф. Нийс:
 — Я не хочу сказать, что завтра не наступит никогда, но очень боюсь, что в данном случае оно может наступить слишком поздно.

 14. БИОХИМИКИ

 Примерно около 5600 года галактической эры биологические науки, и в особенности биохимия, казалось, зашли в тупик. И это несмотря на легендарный проект, который в течение многих веков будоражил воображение человечества. Было сделано множество важных открытий, но…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Именно в области биохимии и смежных с ней наук Человек добился замечательных результатов, распространившихся затем по всей Галактике. Тысячелетняя проблема искусственного производства живой клетки была наконец решена, и буквально миллиарды женщин смогли обрести радость материнства вопреки самым жестким природным ограничениям.
 Если в период Олигархии у Человека и родилась по-настоящему гениальная идея, то лежала она в области биохимии.
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Да, этот ублюдок определенно не походил на супермена.
 — Неудача номер 1098. — Роджер, фыркнув от отвращения, отвернулся от инкубатора.
 — Ликвидировать, сэр? — спросил один из ассистентов.
 — Разумеется, — рассерженно ответил Роджер. — Его умственное развитие никогда не достигнет даже уровня десятилетнего ребенка, и он никогда не выберется из инвалидной коляски. Найдите у него сердце, где бы оно ни находилось, и вкатите шесть кубиков парализатора.
 Роджер оставил своих помощников и вышел из зала с инкубаторами в длинный, хорошо освещенный коридор. Миновав несколько дверей, он остановился у кабинета Германа. Мельком взглянув на табличку с мелкими золотыми буквами «Заведующий отдела биохимии», он снова фыркнул и толкнул дверь.
 Герман — невысокий человек, довольно смуглый, с короткими темными волосами и лицом, изборожденным глубокими морщинами, — уже ждал его, закинув за голову руки и положив ноги на стол.
 — Ну что? — спросил он, как только Роджер перешагнул порог.
 — А по мне не видно? — скорчив кислую мину, осведомился тот.
 — Итак, тебе снова придется засесть за расчеты, — протянул Герман. — Ну-ну, это ещё не конец света.
 — Неудачи, черт бы их побрал, меня когда-нибудь доконают! — в отчаянии воскликнул Роджер. — Вы знаете, что сегодня исполняется десять лет с тех пор, как я пришел в ваш отдел? — Герман кивнул. — Я тут посчитал, что в среднем на каждый год приходится по 109, 8 провала.
 — Жалеешь себя? — усмехнулся Герман.
 — Не вижу в этом ничего смешного, — огрызнулся Роджер.
 — Разумеется, не видишь. Пока.
 — Что значит это «пока»? С меня довольно! Я увольняюсь! Считайте, что мое заявление у вас на столе.
 — Возможно, но я его не принимаю. Сядь и успокойся. Вот, возьми сигару, — Герман пододвинул к нему коробку.
 — Вы что, не поняли? — раздраженно рявкнул Роджер. — С меня хватит!
 — Что ж, можешь считать эту сигару прощальным подарком, — спокойно ответил Герман. — Честно говоря, я удивлен, что ты продержался так долго. Сам я в первый раз решил все бросить через три года после того, как пришел в отдел. Впрочем, это, наверное, зависит от степени самоуверенности. Я был очень высокого мнения о своих способностях, но после трех сотен неудач спеси у меня поубавилось, и я решил заняться чем-нибудь другим. Мне потребовалось тридцать лет, чтобы понять — эти триста опытов на самом деле были успешны. А ты, если я не забыл таблицу умножения, провел без малого одиннадцать тысяч успешных экспериментов. Что с тобой? Ты выглядишь очень удивленным. Закрой-ка рот, дружище, и садись. Вот твоя сигара. Давай поговорим.
 Роджер тяжело опустился в кресло у стола. Не сводя удивленного взгляда со своего шефа, он автоматически откусил кончик сигары и закурил.
 — Ты так и не научился ценить хороший табак, — Герман выпустил клуб дыма. — А вот я по-настоящему рад отличной сигаре. — Он вздохнул, потянулся и продолжил. — Полагаю, тело вы уничтожили?
 Роджер уныло кивнул. Герман пожал плечами:
 — Ну что ж, я так и думал. Нет смысла выращивать недоумков. А то, чего доброго, нас всех вышвырнут с работы.
 — Я не понимаю, — медленно сказал Роджер. — Это был обычный уродец, такой же, как и все остальные. Слабоумный, с почти полным отсутствием реакций, недоразвитые ноги, атрофированные органы. О чем тут вообще говорить?
 — Поговорим о правде, мальчик мой. О Правде с большой буквы, а не о том суррогате, что здесь в ходу. Все так дьявольски просто, а я потратил полжизни, чтобы сообразить, в чем тут дело. Разумеется, каждый из моих предшественников догадывался об этом сам, так же, как и я. А потом так же, как и я, держал рот на замке. Но через два года я собираюсь уйти на покой. Стану бездельничать и транжирить свою пенсию на толстые сигары и толстых женщин. Ты — самый толковый из всех моих сотрудников. И хотя тебе нет еще и сорока, будет совершенно логично, если именно ты займешь мое место. Если, конечно, передумаешь увольняться. Вот почему я собираюсь рассказать тебе правду. Прямо сейчас. Не вижу смысла в том, чтобы ты тратил годы на поиски черной кошки в темной комнате.
 — Полагаю, — холодно заметил Роджер, — речь пойдет о какой-то части Проекта, о которой мне ничего не известно?
 — О какой-то части! — Герман громко расхохотался. — Да ты вообще ничего не знаешь об этом чертовом Проекте! И не смотри на меня с такой кислой рожей. Я твой друг, и ты прекрасно об этом знаешь. То, что я собираюсь сейчас сделать для тебя, не сделал бы никто другой во всей Галактике. Ведь даже мне, а я, черт побери, все-таки гений, понадобилось почти тридцать лет, чтобы во всем разобраться. Потом я часто удивлялся, как это я не допер после третьего или четвертого эксперимента. — Он глубоко затянулся и выпустил аккуратную струйку дыма. — Я был молод и до отказа напичкан идеализмом и прочей чушью. И так же свято верил в Проект.
 — Вы намекаете на то, что Проект — это жульничество? — возмущенно вскинулся Роджер. Голос его дрожал от праведного гнева.
 — И да, и нет, — спокойно ответил Герман. — И да, и нет, мой мальчик.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Именно то, что сказал, — ответил Герман. — Посмотрим, может, мне удастся заставить потрудиться хоть малую часть твоих мозгов. В конце концов, если тебе суждено стать главным биохимиком Олигархии, ты вынужден будешь сам принимать решения. Никто и ничего на тарелочке тебе не поднесет. Скажи, зачем, на твой взгляд, нужен Проект?
 — Это известно любому школьнику, — раздраженно ответил Роберт. — Я что-то не пойму, куда вы клоните.
 — Потерпи немного, — усмехнулся его собеседник, раскуривая новую сигару. — И поделись со мной своими мыслями о Проекте.
 — Вы делаете из меня идиота, — устало проговорил Роджер. — Ну ладно. Цель Проекта — ускорение эволюции и искусственное создание сверхчеловека.
 — Что ж, очень четкое и полное определение. И в этом отношении Проект абсолютно легален. Пожалуй, «легален» не очень подходящее слово. Скорее, Проект в этом отношении является искренним. Наши намерения чисты, и если не говорить о конкретных результатах, то в добродетельности этой части Проекта никаких сомнений нет.
 — Я все еще не понимаю.
 — Ладно, старина, давай-ка мы с тобой начнем с самого начала. Знаешь ли ты, когда был основан Проект?
 — Ну, лет четыреста назад.
 — Лучше сказать, четыре тысячелетия, — улыбнулся ему Герман сквозь облако сигарного дыма. — Это больше похоже на правду. Проект, разумеется, был совершенно секретным, а его истоки уходят в эпоху упадка Республики. Изначально над ним работали всего четыре человека, и в дальнейшем долгие годы число сотрудников не превышало дюжины. Положение изменилось примерно четыре века назад, а точнее, 388 лет назад, когда Олигархия сочла политически целесообразным рассекретить Проект.
 — Четыре тысячи лет назад? — потрясение переспросил Роджер. — Но почему его держали в секрете?
 — Это было абсолютно необходимо. Изначальная идея заключалась в создании расы настоящих сверхлюдей, которая смогла бы заменить Человека. Ну, не буквально заменить, никто ведь не станет заботиться о своей собственной гибели, речь шла о сверхлюдях, которые, так сказать, представляли бы Человека на далеких мирах. Они должны были бы завоевать для нас Вселенную, а потом безропотно отойти в сторону. И нам бы осталось лишь снять сливки. Идея была и впрямь замечательная. Ученые мечтали создать расу людей с интеллектом робелианцев, физическими данными торгуалов, духовным потенциалом жителей Домара, и при всем этом абсолютно лояльную по отношению к человечеству. — Он пожал плечами. — Наука тогда была молода, и полагаю, не следуют судить ее слишком строго за эти мечты. А секретность была необходима по двум причинам: во-первых, чтобы не тревожить старого доброго Homo Sapiens, и, во-вторых, чтобы результат оказался полным сюрпризом для других рас. Проект не имел ни достаточной финансовой поддержки, ни нужного числа квалифицированных биохимиков. Неудивительно, что за тридцать шесть веков было сделано очень мало, практически ничего.
 Затем появились сетты. Теперь-то о них знают все, но тогда это было страшным секретом. В конце концов, впервые объявилась раса, которая сумела разгромить нас в действительно крупном сражении. Это случилось пять веков назад и так далеко от центральных миров, что Олигархии без особого труда удалось держать все в секрете более ста лет. Когда же наконец новости достигли Делуроса VII, Сириуса V и прочих центральных миров, то началось сущее светопреставление. Люди требовали от Олигархии конкретных и немедленных действий. Дней десять или около того наши чертовы чинуши насиловали собственные мозги, стараясь хоть что-то придумать, прежде чем их скинут с насиженных мест. Потом какая-то канцелярская крыса вспомнила о Проекте. На следующий же день мы получили совершенно астрономический бюджет и штат в две сотни человек. Число сотрудников быстро возросло до двух тысяч. За следующие десять лет в области биохимии было сделано больше, чем за последние семьдесят веков. А Олигархия откупилась от беснующейся публики красивой байкой о расе сверхчеловеков, которым ничего не стоит как следует отдубасить обнаглевших сеттов. Номер сработал безупречно. Разумеется, вскоре выяснилось, что сетты очень восприимчивы к инфекционным заболеваниям, и мы без труда поставили их на колени, распылив десять миллионов тонн вирусов вблизи их родных планет. Но человечество уже проглотило мечту о сверхрасе, и правительство сочло целесообразным продолжить работу над Проектом.
 — Так вы на это намекали, когда говорили, что все это жульничество? — воскликнул Роджер. — Что на самом деле Олигархия вовсе не стремится создать сверхчеловека?
 — Не совсем, — мягко ответил Герман. — Правительству, по всей вероятности, никакой сверхчеловек не нужен, впрочем, как и обыкновенным людям, хотя последние и уверены в обратном. С другой стороны, нам никто никогда не мешал. И если в один прекрасный день из наших пробирок вылезет сам Господь Бог, то никто не станет пытаться запихнуть его обратно. — Герман хихикнул. — Да никто и не сможет. Но дело не в этом. Богом здесь и не пахнет. Во всяком случае, он не появится как прямой результат наших экспериментов.
 — Вы это уже говорили, — потерянно пробормотал Роджер. — Но почему?
 — Это очевидно, — Герман снял ноги со стола и забарабанил по клавишам своего компьютера. — На сегодняшний день мы провели один миллион тридцать шесть тысяч семьсот пятьдесят три эксперимента с человеческими генами. Мы пытались воздействовать на имеющиеся молекулы ДНК, пробовали генерировать мутации, облучали хромосомы по специальным методикам и просто случайным образом. Мы проработали сотни тысяч вариантов. Мы проделали дьявольски огромную работу в области партеногенеза, но ни на шаг не приблизились к сверхчеловеку. Ты никогда не задумывался — почему?
 — И часа не проходило, чтобы я не думал об этом.
 — Ну, это слишком простая проблема для столь одаренного и образованного человека, как ты. Вот если бы ты спросил об этом какого-нибудь одичавшего потомка колонистов с Дельфина II, то скорее всего сразу получил бы правильный ответ.
 — Поскольку я не имею чести быть лично знакомым с кем-нибудь из упомянутых дикарей, то я лучше спрошу у вас, — Роджер внезапно ухмыльнулся. — Разумеется, я не намекаю на сходство.
 — Я не обиделся, — махнул рукой Герман. — А решение проблемы заключается просто в терминологии. Разница между нами и дикарями состоит в уровне развития.
 — Я не понимаю вас, — Роджер перестал ухмыляться и растерянно посмотрел на своего шефа.
 — Хорошо, взглянем на проблему с другой стороны. Очевидно, что наше представление о расе сверхлюдей отличается от представлений невежественного дикаря. Ты ведь не будешь с этим спорить. С точки зрения дикаря идеалом является толстокожий детина, способный голыми руками придушить какую-нибудь особенно крупную и злобную тварь, не обращающий внимания на холод и зной, обладающий могучей потенцией, дабы положить начало целому роду, ну и так далее. Ты согласен?
 — Разумеется, — кивнул Роджер.
 — Наши представления об идеале соответственно должны отражать наши нужды. Вот какими качествами, на твой взгляд, должен обладать сверхчеловек?
 — Прежде всего интеллектуальной мощью, многократно превосходящей наши собственные умственные возможности, — Роджер почесал затылок. — Затем самым полным набором сверхспособностей: телекинез, телепатия и тому подобное. Увеличение интеллекта неизбежно приведет к снижению физических возможностей, поскольку в них просто не будет нужды. Но ведь это общеизвестные исходные посылки.
 — Ну, не совсем общеизвестные, — Герман усмехнулся. — Наш дикарь, пожалуй, не согласился бы с тобой, если, конечно, смог бы проследить за твоими теоретическими построениями. Он бы не стал разводить никаких антимоний, а попросту схватил бы тебя за шиворот и с громким рыком швырнул в кипящий котел. И самое интересное состоит в том, что при всей своей тупости и нецивилизованности прав был бы он, а не ты.
 — Не хочется верить, что вы можете так заблуждаться, — с сомнением произнес Роджер, — так что я буду считать ваши слова шуткой.
 — О да, это шутка! — вскричал Герман. — Самая веселая шутка, какую только можно вообразить! Да пойми же ты, все дело в том, что в умственном развитии человек уже достиг своего предела. В интеллектуальном отношении Человек Разумный и Сверхчеловек ничем не отличаются. Я поясню свою мысль, хотя, на мой взгляд, все и так предельно ясно.
 Роджер не сводил со своего шефа недоуменного взгляда, но уже не пытался протестовать. Герман в очередной раз затянулся сигарой и продолжил:
 — В чем вот ты, талантливый молодой ученый, видишь движущую силу эволюции?
 — В окружающей среде, — автоматически пробормотал Роджер.
 — Верно. Но именно по этой причине мы и не можем создать человека со сверхинтеллектом. Человек никогда не использовал больше, чем тридцать процентов потенциальных возможностей своего мозга. Оставшиеся семьдесят процентов попросту спят, и нет никаких причин для роста нашего интеллекта в процессе естественной эволюции. То же самое относится и к телепатии. Человек с момента своего возникновения в ней не нуждался, поскольку в его распоряжении имелся более надежный механизм — речь. Когда же возникла необходимость общаться на больших расстояниях, то он изобрел радио, телефон, разные там радары и сонары, телевидение, наконец. Все это куда эффективнее какой-то там телепатии. Так зачем она нам нужна? А телекинез? Ну, тут еще смешнее. Наши машины способны уничтожать звезды и сдвигать планеты с орбит. Так чего ради развивать у себя телекинез? Возьми любую отдельную черту нашего воображаемого сверхчеловека, и ты увидишь, что в ней нет никакой нужды.
 А теперь давай рассмотрим другую сторону проблемы. Мы можем искусственно развить телепатию и добиться телекинеза в лабораторных условиях, по крайней мере теоретически можем. Но ради этого мы должны столь сильно изменить гены зародыша и условия его развития, что он оказывается попросту вырванным из нашего мира. В результате искусственный сверхчеловек оказывается либо беспросветным тупицей, либо попросту ненормальным. Мозг сумасшедшего, конечно, может востребовать некоторые из своих резервных возможностей и развить, к примеру, недюжинные телепатические способности. Но общение с таким существом, а тем более его обучение невозможны.
 С другой стороны, не составляет никакого труда создать сверхчеловека, устраивающего дикаря. Все, что требуется, у нас имеется — мы умеем и контролировать условия окружающей среды, и изменять молекулы ДНК по своему усмотрению. В своих лабораториях мы занимаемся этим ежедневно. Мы можем создать сверхчеловека, полностью покрытого шерстью, сверхчеловека-великана, трехглазого сверхчеловека, сверхчеловека-амфибию и Бог знает какого еще. Этим никто не занимался, но я абсолютно уверен, что мы смогли бы вырастить даже сверхчеловека, дышащего метаном. Черт возьми, да мы сумеем создать любой тип сверхчеловека, кроме одного-единственного — сверхчеловека-интеллектуала.
 — Так это тупик? — безжизненно спросил Роджер.
 — Не совсем. Ты забыл об оставшихся невостребованными семидесяти процентах человеческих возможностей. Даже в самом отдаленном прошлом, еще до эпохи космических путешествий, проводилось немало исследований различных сверхталантов. Без всякого сомнения, каждый человек имеет потенциал всех тех умений, которые мы хотели бы видеть в сверхчеловеке, но мы не знаем, как его реализовать. Проблема стара как мир. Я уверен, в случае крайней нужды любой человек смог бы послать телепатический сигнал или даже телепортировать самого себя. Но этого никогда не произойдет, пока имеется возможность крикнуть, или нажать кнопку тревоги, или умчаться на космическом корабле. И даже когда все привычные пути к спасению будут отрезаны, в распоряжении человека остается целая сокровищница, переполненная чудесными возможностями. Но, увы, у нас нет ключа от ларца. Бедный сверхчеловек!
 — Но зачем тогда вся эта комедия?
 — Для того чтобы скрыть нашу главную цель, разумеется, — спокойно ответил Герман.
 — Главную цель? — переспросил Роджер. — Звучит довольно зловеще.
 — Все зависит от точки зрения, — Герман выпустил клуб дыма, — лично я нахожу нашу деятельность весьма полезной. Впрочем, пойдем, сам посмотришь.
 Он со вздохом загасил сигару, поднялся и жестом пригласил Роджера следовать за собой. Они прошли весь коридор и ступили на скоростной горизонтальный элеватор, который доставил их на противоположный конец колоссального Комплекса биохимии и генетики. Там Герман уверенно зашагал к лифту.
 Роджер не имел ни малейшего представления о том, куда они направляются, единственное, что он мог сказать, — это то, что лифт опускается. Наконец движение замедлилось, и Роджер попытался сориентироваться. Ему казалось, что они опустились не меньше чем на семьсот футов. Что бы там ни собирался показать ему Герман, спрятано это было не слишком-то надежно. Впрочем, иначе и быть не могло. Ведь Комплекс биохимии построили на деньги налогоплательщиков, и власти Олигархии громогласно заявили об абсолютной открытости исследований. А последние годы и сам Проект держался исключительно на пожертвованиях.
 Двери лифта распахнулись, и глазам ученых предстал темный коридор, перекрытый решеткой. Герман открыл с помощью своего пластикового пропуска двойную металлическую дверь и жестом пригласил Роджера следовать за собой. По дороге им еще трижды приходилось менять направление движения. И трижды у них проверяли документы. У каждой следующей двери охранники становились все придирчивей. Наконец они добрались до массивной свинцовой двери, Герман вновь достал свой личный пропуск, и дверь неслышно скользнула в сторону.
 — Это здесь, — проворчал руководитель Департамента биохимии и переступил порог.
 Внутри Роджер не увидел ничего необычного. Эта часть здания совершенно не отличалась от той, где работал он сам. Те же бесконечные коридоры, те же бесчисленные двери с табличками, такой же конференц-зал. По коридорам привычно сновали лаборанты в белых халатах и техники в комбинезонах. Разве что народу было немного поменьше да время от времени попадались люди в костюмах со свинцовым покрытием.
 Последние, правда, выглядели и впрямь достаточно необычно. Роджер с удивлением отметил, что некоторые двери тоже обиты свинцом, а не привычным пластиком.
 Герман остановился у двери, табличка на которой грозно призывала сохранять бдительность, и они оказались в очередном коридоре. Герман, кивнув на ходу техникам, стоявшим рядом с дверью, подошел к большой панели. После очередной проверки личного пропуска он нажал почти незаметную кнопку, и панель бесшумно отодвинулась. Роджер, чуть помедлив, вошел следом. Судя по всему, они находились в самой секретной лаборатории Комплекса. Он огляделся. Приборы и оборудование совершенно незнакомы. Роджер узнал лишь камеры для работы с генетическими структурами, но все остальное он видел впервые. Ему казалось, что так должна выглядеть медицинская диагностическая аппаратура. Обстановка здесь ничем не напоминала аскетичные условия, в которых Роджер провел многие годы. Казалось, что строители заботились о комфорте не меньше, чем о функциональности. Мягкие стулья и пепельницы, расставленные там и тут (что, впрочем, могло быть следствием глубокой убежденности Германа в целительном воздействии сигар), полки с книгами и видеокассетами, всевозможная музыкальная аппаратура, кофеварка, тостер. Роджер с удивлением осматривался.
 — Как ты думаешь, где мы находимся? — Герман удобно устроился на диване и пододвинул к себе поближе одну из пепельниц.
 — Честно говоря, мне всегда казалось, что так должна выглядеть ваша спальня.
 Герман фыркнул и закурил.
 — К сожалению, нет. Моя спальня обычно до отказа забита самыми толстыми женщинами в мире. Нет, дружище, ты находишься в одной из наших основных тестовых лабораторий.
 — И кого вы здесь тестируете? — спросил Роджер. — И зачем?
 — Людей. Мы тестируем людей, ищем нашего гипотетического сверхчеловека.
 — У меня голова кругом идет, — признался Роджер. — Только что вы объясняли, что мы не можем создать сверхчеловека, и ваши доводы звучали чертовски убедительно. Неужели вы сейчас хотите признаться, что все это было самым настоящим враньем?
 — Не совсем.
 — Но откуда вы берете кандидатов в сверхчеловеки? Из какой лаборатории?
 — Ни из какой, дорогой мой Роджер. Когда я говорил, что человек не может эволюционировать в сверхинтеллектуала, я вовсе не обманывал тебя. Но ведь я и не сказал, что такой сверхчеловек вообще не может существовать.
 — Я чувствую себя школьником, — раздраженно заметил Роджер, — каждый раз, как мне кажется, что я все понял, всплывает очередная загадка.
 — Согласен, тебе предстоит отбросить не одну ошибочную гипотезу, — ухмыльнулся Герман, — но все, о чем я рассказал, правда, и здесь нет никакого противоречия. Например, я утверждал, что люди не могут эволюционировать в сверхчеловеков. Это действительно так. А сейчас я говорю, что такие сверхлюди действительно существуют и мы с ними работаем здесь. Это тоже правда.
 — Но если мы не можем их создать, то откуда они берутся? — устало спросил Роджер.
 — Оттуда же, откуда появились и ты, и я, — из материнской утробы, и поначалу это были самые обычные детишки.
 Роджер изумленно уставился на него.
 — Понимаешь, — продолжал Герман, словно не замечая его удивления, — эти сверхлюди вовсе не мутанты, по крайней мере в привычном для нас смысле этого слова. Постараюсь объяснить попроще. Каждый день в мире происходит миллионы мутаций, и, вероятно, половина из них не передается по наследству. Иногда мутации привлекают внимание: шестипалый младенец или человек, у которого всего двадцать шесть зубов. И все же, как правило, подобные отклонения настолько несущественны, что никому и в голову не приходит придавать им хоть какое-то значение. Несомненно, случаи, когда мутация устойчива и способна передаваться по наследству, крайне редки. Например, мы до сих пор не смогли избавиться от аппендикса, миндалин и волос на теле. В некоторых человеческих колониях матери не выкармливают ребенка грудью на протяжении уже восемнадцати-девятнадцати поколений, но у женских особей по-прежнему имеются молочные железы и груди, надо сказать, иногда довольно симпатичные. — Герман хихикнул. — Итак, как я уже сказал, мутации распространяются чрезвычайно редко, и до сих пор мы не встретили устойчивой мутации, которая сделала бы человека умнее, чем он есть. Однако, — он затянулся сигарой, — для того, чтобы возник наш сверхинтеллектуал, никакой мутации вовсе и не требуется. Необходимо лишь, чтобы мужчина или женщина использовали свой потенциал хотя бы процентов на пятьдесят.
 — И вы находите таких людей и тестируете их здесь?
 — Все правильно, вот уже четыре тысячи лет мы разыскиваем их по всему свету и исследуем здесь.
 — И что вы обнаружили?
 — О, все, что угодно. Все, кроме умения предвидеть будущее. Провидцы, как правило, способны ощутить надвигающиеся события, но никогда не могут предсказать детали. Чаще всего предчувствие проявляется в тревоге и обычно имеет отношение к самому предсказателю. А вот телепаты, и те, что читают чужие мысли, и те, что передают свои, и те, что умеют делать и то и другое, нам хорошо знакомы. Бывали у нас и люди, способные к левитации. А вот телепортация получалась только у троих, да и то нам приходилось создавать условия, угрожающие им неизбежной гибелью, чтобы эта их способность проявилась. Зато людей, способных к телекинезу, на свете куда больше. И разумеется, сюда попадали и те, чей интеллектуальный уровень настолько выходил за известные нам пределы, что мы попросту не могли его измерить.
 — Фантастика! — воскликнул Роджер. — Но это же просто великолепно!
 — Да, фантастика, — сухо согласился Герман. — До сих пор, однако, большинство из тех, кто побывал здесь, уходили целыми и невредимыми.
 — Целыми и невредимыми? Как это понимать?
 — Так и понимать. Зачем, по-твоему, нужны все эти тесты?
 — Затем же, зачем мы пытаемся ускорить эволюцию в наших инкубаторах — чтобы создать сверхчеловека.
 — Но сверхлюди уже существуют, — возразил Герман.
 — Тогда, полагаю, вам следовало бы научить их использовать собственные способности наилучшим образом, на благо Олигархии.
 — Что за ребяческий лепет, Роджер! — Герман расхохотался. — Если достаточное число наших испытуемых начнет использовать свои возможности наилучшим образом, то и с Олигархией, и с Человеком будет покончено лет этак за пятьдесят. Нет, мистер идеалист, нельзя позволить сверхлюдям разгуливать на свободе.
 — Неужели вы хотите сказать, что их убивают?! — возмущенно воскликнул Роджер.
 — Не смотри на меня так возмущенно, — пожал плечами Герман. — Не забывай, что сам ты убиваешь все те живые существа, которые создаешь.
 Роджер протестующе вскинул руки:
 — Но ведь это всего-навсего искусственные уродцы! И почти все они погибают еще в эмбриональном состоянии.
 — Не вижу никакой разницы, — холодно ответил Герман. — Но если тебе станет легче от этого, то знай, что мы тестируем сверхлюдей, вовсе не ставя себе цель разделаться с ними. Существует целая сеть, охватывающая всю Галактику, для выявления человеческих существ, обладающих сверхспособностями. И, надо сказать, ошибаемся мы очень редко. После того, как такой человек найден — а обычно это происходит еще в юности, поскольку необычные черты до этого редко заметны сторонним наблюдателям, — его привозят либо сюда, либо в один из семи других таких же центров. Здесь его тщательно обследуют. Мы определяем пределы способностей, причем зачастую обнаруживаем такое, о чем сам подопытный даже не догадывается. Мы скрупулезно анализируем его генетические структуры, ДНК, сперму, яйцеклетки и вообще все, что может оказать влияние на потомство.
 Когда исследования наконец закончены, имеются три возможности. Если существует хотя бы минимальная вероятность передачи сверхспособностей по наследству, то мы тщательно проверяем всю родословную этого человека и в случае необходимости стерилизуем его. Сам он, разумеется, ничего об этом не знает. Если же мы уверены, что по наследству человек передать своих способностей не сможет, то он целым и невредимым возвращается в общество. Когда же мы имеем дело с чем-нибудь действительно занятным — вроде левитации — и есть шанс, что общество захочет, чтобы все его члены получили подобное умение, то человека отправляют на какую-нибудь далекую планету. — Он замолчал.
 — Вы пока назвали только два решения. Какое же третье?
 — Оно совершенно очевидно.
 — Смерть?
 — Мгновенная и безболезненная. Сразу отвечу на твой следующий вопрос: мы считаем убийство абсолютно оправданным, если сверхспособность может когда-либо тем или иным образом стать опасной для Человека. К примеру, нельзя позволить жить Человеку, который настолько умен, что его интеллектуальный уровень не поддается измерению. Конечно, такой великий ум вполне может найти способ проникнуть в те миры чужаков, которые до сих пор закрыты для нас. Или, к примеру, найти лекарство от всех известных болезней. Но ведь может произойти совсем обратное — сверхчеловек создаст непобедимый Звездный Флот или поднимет восстание и разрушит существующий порядок вещей. Разумеется, это касается не только интеллекта, но и других сверхспособностей. Человек, обладающий огромным даром телекинеза, вполне способен воздействовать на структуру звезд. Разумеется, такие способности нам бы очень пригодились, случись еще одна война с сеттами. Ну а вдруг наш сверхчеловек решит, что правительство насквозь прогнило и заслуживает смерти? А уникальный предсказатель с легкостью сможет разрушить нашу экономику, основанную на спекуляциях. Ты спросишь, а как же телепортация? Но ведь наша экономика, кроме спекуляций, основана еще и на межзвездных перевозках. Исключительная способность к гипнозу? О, она может завести очень далеко, такому человеку ничего не стоит взять под контроль целую систему миров, а то и всю Галактику.
 Нет, дорогой мой, людей с такими талантами нельзя оставлять живыми. Мы вовсе не стремимся уничтожить всякого, кто обладает повышенным интеллектом или ярко выраженной способностью к телепатии и телекинезу. Мы убиваем только тех, кто представляет действительно серьезную опасность — сверхлюдей. И заметь, речь идет не о непосредственной и немедленной угрозе, а только о той, что способна разрушить будущее Человека. Потому нашей целью является предотвращение опасности, мы должны обезвредить сверхчеловека прежде, чем он осознает силу своего дара.
 — И сколько человек вы уже уничтожили? — тихо спросил Роджер.
 — В год через наши центры проходит около миллиона человек. Могло бы быть гораздо больше, но значительная часть отсеивается на более ранних этапах. Из этого миллиона не меньше восьмисот тысяч возвращаются домой целыми и невредимыми, и еще сто восемьдесят тысяч стерилизуются. Оставшиеся двадцать тысяч навсегда остаются здесь. Получается, что за каждые пятьдесят лет мы спасаем Галактику не меньше миллиона раз.
 — Спасаете Галактику? От чего? — Роджер не скрывал своего отвращения.
 — Не от чего, а для кого, — поправил его Герман. — Мы спасаем ее для Человека. Я знаю, сейчас ты думаешь о тех безвинных сверхлюдях, что нашли здесь свою смерть, о всех этих великолепных талантах, которые могли бы превратить наш мир в настоящий рай. Да, наверное, могли бы. А я думаю о тех бесчисленных миллиардах, которые никому не хотят уступать свое место под солнцем, даже своим собственным потомкам.
 — А зачем же тогда игры с инкубаторами? К чему все эти жизни, которые мы зажигаем ежедневно и ежедневно гасим?
 — Они также нужны, и не только для того, чтобы обучать таких парней, как ты, но и для развития науки о партеногенезе.
 — Вот как? — с подозрением спросил Роджер.
 — Именно так. Великие таланты — это редкие птицы, даже если они могут передать свой дар потомкам. А вот если удастся найти генетический метод, который сделает для нас доступными наши скрытые возможности, то человечество превратится в сверхрасу все целиком. В этом суть. А пока нельзя допустить, чтобы вперед вырывались одиночки. Либо все, либо никто.
 — Но ведь за четыре тысячи лет мы не продвинулись ни на шаг!
 — Возможно, и следующие четыре тысячи лет мы будем топтаться на месте, — согласился Герман. — Но попробовать стоит. А пока Человек не так уж плохо справляется, орудуя палкой, камнем и хитростью. — Он резко поднялся. — Я оставляю тебя здесь, чтобы ты обдумал услышанное. Вернусь через несколько часов.
 У двери Герман остановился и обернулся.
 — Разумеется, ты можешь выставить на всеобщее обозрение то, что было тайной многие сотни лет. Но постарайся взвесить все последствия.
 Он открыл дверь и вышел. Панель за спиной бесшумно скользнула на место.
 Роджер откинулся в кресле. Он пытался осмыслить удивительные откровения, сделанные его шефом. Он старался взглянуть на проблему с самых разных точек зрения: логической, философской, этической, практической. И чем больше он размышлял, тем мрачнее становилось его лицо.
 Когда Герман вернулся, Роджер молча встал и последовал за директором Отдела биохимии на свой этаж. Когда они добрались до зала инкубаторов, к ним подскочил молодой человек весьма нахального вида. Он представился репортером информационного агентства одного из отдаленных миров и попросил дать ему интервью.
 — Я сейчас занят, юноша, — Герман улыбнулся, — но уверен, что мой коллега доктор Роджер с радостью уделит вам часть своего времени.
 Роджер молча кивнул.
 — Чудесненько, — потер руки репортер. — Я хочу увидеть все, что здесь происходит, все-все-все, от начала и до конца.
 — Разумеется, — спокойно ответил Роджер и направился к инкубаторам. — Хотя, честно говоря, похвастаться нам особенно нечем. Целью Проекта, который возник около четырехсот лет назад, является развитие расы сверхлюдей, обладающей более высоким уровнем интеллекта. Мы еще не достигли идеала, но продолжаем работать. Вы можете сообщить своим читателям, что сейчас мы стоим на пороге величайшего открытия. Я нисколько не удивлюсь, если окажется, что уже к концу этого столетия нам удастся создать телепатов, используя человеческие хромосомы.
 Герман проводил взглядом удаляющихся по коридору Роджера с репортером. Затем вздохнул, закурил сигару и вернулся в свой подземный кабинет. Надо закончить работу, а потом можно отправляться домой к своим толстым голым красоткам.

 15. ПИРАТЫ

 Олигархия промедлила с укреплением границ, и в результате на окраинах Империи расплодилось огромное количество пиратов. Деятельность одних прошла незамеченной, других быстро разгромили. За одним единственным исключением.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 О личности Гракха (5157—5219) известно немного. В истории он остался как полководец, который, несмотря на малочисленную армию и недостаток вооружения, сумел бросить вызов гигантской военной машине своей расы и едва не добился успеха. Вне всяких сомнений, Гракх был самым выдающимся военачальником эпохи Олигархии, а быть может, и во всей истории Галактики. Большинство его сражений попали в учебники, и о них вспоминают и поныне.
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Казалось бы, ситуация сложилась совершенно утопическая: Олигархия столь успешно разделяла и властвовала, так энергично завоевывала и покоряла, что впервые в галактической истории у Человека не оказалось врагов.
 Впрочем, правильнее было бы сказать — врагов-инопланетян.
 Два миллиона миров. Слишком много для единого политического целого. И Человек снова, как в древние времена, затеял войну внутри собственной расы. В Приграничье буквально сотнями стали появляться пираты. Большинство из них погибали почти сразу, но некоторым удалось одержать немало побед. И первым среди них был Гракх…
 Он стоял, расставив ноги, и, запрокинув голову, смотрел в ночное небо. Почти половина Галактики отделяла этот безвестный мир от Делуроса VIII. Свет далеких звезд сливался в гигантское белесое облако, не имевшее ни конца, ни края. Но это был всего лишь оптический обман. Гракх точно знал, где находится Делурос. Он также знал, какой долгий и кровавый путь надо проделать, прежде чем оказаться на одной из планет, откуда сквозь это звездное покрывало можно разглядеть Делурос. И когда-нибудь он обязательно пройдет этот путь до самого конца. Сначала достигнет Альтаира, затем Спики — эти промышленные миры снабдят его всем необходимым. А потом он сделает вид, что отправляется на Землю. Отличное прикрытие. Прародина человеческой расы давно уже не имела никакого стратегического значения, но люди, покинувшие Землю ради иных миров, по-прежнему чтили ее как святыню. Звездный Флот, разумеется, бросится спасать старые мощи, и вот тогда-то Гракх обрушится на Сириус V и уничтожит его в считанные часы. А затем последуют Биндер, Канфор, Лодин и, наконец, Делурос! Только Калибан он не станет трогать, этой игрушке нет цены.
 Конечно, кампания предстоит долгая и изнурительная. Делурос не являлся географическим центром Галактики, но он был центром Олигархии. Прежде чем добраться до него, нужно миновать по меньшей мере четверть миллиона миров Империи, каждый из которых располагает своим флотом. А ведь есть еще и другие пираты, которые в начале похода могут доставить куда больше неприятностей, чем противник. Когда-то, много лет назад, Гракх попытался организовать встречу своих собратьев по ремеслу, надеясь объединить их и бросить вызов Олигархии, но из этой затеи так ничего и не вышло. Ни один из его коллег не видел дальше собственного носа. Они довольствовались объедками со стола власти, а Гракх хотел заполучить кусок целиком.
 Когда-то он начинал, имея всего один корабль и экипаж в сорок три человека. Теперь же в его распоряжении было семнадцать кораблей и шесть тысяч человек. Пиратство являлось занятием весьма доходным, и Гракх легко бы мог жить припеваючи, но богатство как таковое его не интересовало. Гракха сжигала жажда власти. И этот огонь в сочетании с холодным рассудком и железной волей позволял ему надеяться на успех.
 Метаморфоза произошла после первого успешного столкновения с флотом Олигархии, когда он впервые задумался о чем-то гораздо большем, чем простой грабеж. Разумеется, тогда ему очень повезло, но все же это было первое, пускай незначительное, но первое поражение флота за последние три столетия. В результате того инцидента ореол непобедимости вокруг Звездного Флота слегка померк.
 После той победы Гракх отметил на своей карте небольшую область на самом краю Галактики. Она включала 376 звезд и примерно 550 планет, тридцать пять из которых были обитаемы. Гракх отвел на завоевание этого района шесть месяцев и достиг желаемого гораздо раньше намеченного срока.
 Так зародилась его собственная империя — по самому краю галактического диска, в стороне от основных баз флота Олигархии. В течение пяти лет он избегал любых столкновений с силами Олигархии, медленно и осторожно продвигаясь вперед, стараясь не сделать ни одного неверного шага. Другие пираты быстро переняли его тактику и также занялись территориальными захватами. Большинство из них, переоценив собственные силы, попытались противостоять флоту и были уничтожены. Другие попробовали покуситься на планеты Гракха и тоже получили по заслугам. Гракх всегда казнил лидеров, а потом принимал в свои ряды всех желающих. Люди со способностями пользовались его расположением и могли быстро продвинуться вверх.
 В конце концов экономические причины заставили его выступить против Олигархии. Ему нужно было кормить пять миллионов человек, а участившиеся случаи дезертирства не предвещали ничего хорошего. Как правило, Гракх заставлял своих противников капитулировать, и в какой-то момент его людям наскучили бескровные победы. Им нужна была цель, и имелась только одна цель, способная зажечь их сердца и поразить воображение.
 Он отвел взгляд от звезд и повернулся к своим подчиненным, которые стояли поодаль в ожидании приказа.
 — Господа, — властно сказал Гракх, — первым же ударом мы должны показать им, с кем они имеют дело. Нет никакого смысла нападать на какой-нибудь захудалый, плохо вооруженный пост или на небольшой конвой флота. Мелкий бой послужит нам плохой рекламой, да и, кроме того, вряд ли слух о незначительной стычке дойдет до Делуроса.
 — А что плохого в том, что на Делуросе будут спокойно спать, пока мы станем подбираться к его глотке? — поинтересовался один из офицеров.
 — Как ни парадоксально это звучит, но спящий Делурос для нас неуязвим. Есть только один способ подобраться к нему на расстояние удара — выманить флот в Приграничье. Они должны бояться нас, только тогда у нас появится шанс. Весь фокус в том, что никто не должен представлять себе нашей истинной силы. Мы станем непрестанно терзать их, заставим гоняться за собой по всей Галактике, но ни разу не ударим достаточно сильно. Они не должны знать, что у нас почти полмиллиона боевых кораблей.
 Он замолчал и обвел взглядом подчиненных.
 — Поэтому мы нанесем массированный удар по Альтаиру VII.
 — Легкая добыча вас, похоже, не интересует?
 — В этой Галактике хватает легкой добычи. Но нам она не нужна. Олигархия контролирует почти два миллиона миров, пять шестых Галактики, она располагает флотом в пятьдесят миллионов кораблей. Экипаж корабля в среднем состоит из двухсот человек. А ведь еще есть миллиарды наемников и сотни тысяч военных баз. Чтобы проделать дыру в этой махине, мы должны поразить действительно большую цель. Неужели вы думаете, что Олигархию волнует, что происходит в Приграничье? Им нет до нас никакого дела. Мы так чертовски далеко от центра событий, что не вызываем у нее никакого беспокойства. Мы и так потратили слишком много времени на всякую чепуху. Настал час взяться за серьезное дело. Самым страшным нашим противником является время. Галактика велика, и даже самому быстрому из наших кораблей требуется год, чтобы пересечь ее из конца в конец.
 А нам придется помотаться по Галактике изрядно. Мы должны будем сражаться с противником, превосходящим нас во всем. За несколько лет мы собираемся проделать то, что требует усилий нескольких поколений. Вот так, господа. Теперь вы понимаете, почему мы нападем именно на Альтаир VII.
 Альтаир VII являлся экономическим и политическим центром огромного района, простиравшегося почти на 725 световых лет. Из основных миров Галактики это был самый удаленный от Делуроса. От него зависела жизнь десятков тысяч приграничных миров. В Олигархии Альтаир занимал далеко не последнее место, его охраняли без малого тридцать пять тысяч кораблей Звездного Флота. Время от времени флот использовался также и для усмирения непокорных соседей.
 Хотя Альтаир и представлял немалую ценность для Олигархии, но с военной точки зрения его значение было ничтожно. Он отстоял слишком далеко от ядра Галактики и не мог служить базой для военных операций. Кроме того, сам Альтаир, в свою очередь, зависел от аграрных миров. Его ценность заключалась прежде всего в чрезвычайно сложной и развитой административной системе. Все шесть миллиардов человек, населявшие Альтаир, так или иначе были связаны с правительством и проводили свои дни, просиживая штаны в гигантских государственных учреждениях, копаясь в архивах или скрючившись перед компьютерами, в вечном страхе перед начальством.
 Альтаир VII был символом силы и могущества Олигархии в этом районе Галактики. Форпост Человека, откуда он совершал свои завоевательные демарши, прибирая к рукам планету там, систему здесь.
 Война в системе Альтаир, как и всякая космическая война, была стремительной и скоротечной. Гракх хорошо спланировал операцию, компьютеры рассчитали маршрут каждого корабля, координаты каждой планеты, скорость всех кораблей и время, необходимое для операции. Звездолеты Гракха достигли Альтаира почти одновременно.
 Со стороны появление пиратской армады должно было выглядеть настоящим чудом. Еще мгновение назад мир и покой царили в звездной системе, и вдруг ниоткуда возникли сотни тысяч кораблей. Но военная техника шагнула далеко вперед по сравнению с теми временами, когда дозорный высматривал врага со сторожевой башни, так что Гракху не удалось застать флот Олигархии врасплох.
 Часть пиратских кораблей промахнулись и проскочили систему Альтаир на несколько световых лет, некоторые же вонзились в звезду или разбились о планеты.
 Но основная часть оказалась там, где и должна была оказаться. После небольшой суматохи, вызванной значительными потерями с обеих сторон, сражение началось. Как и всякое сражение в космосе, оно сводилось к серии маневров, построению трехмерных фаланг, каре и прочих боевых фигур, в избытке изобретенных за многие тысячелетия освоения Человеком Галактики.
 Битва длилась три недели. Три недели замысловатых маневров, время от времени перераставших в кровавые столкновения. И через три недели Альтаир VII, а точнее, вся система звезды Альтаир принадлежала Гракху.
 Победа потребовала 21 день и потерю 46 000 кораблей.
 Следующие несколько месяцев он провел, восстанавливая силы и ожидая реакции со стороны Олигархии. Но таковой, к его удивлению, не последовало.
 — Наша следующая цель — Валукс II, — объявил он однажды вечером. — Это промышленный мир, специализирующийся на добыче платины, примерно на сотню световых лет ближе к ядру Галактики, чем Альтаир. Кроме того, я решил навсегда покинуть наши базы в Приграничье.
 — Но почему? — удивленно спросил один из ближайших помощников. — Ведь там мы практически неуязвимы.
 — Совершенно верно, — кивнул Гракх, — возможно, власти решили, что у нас была какая-то причина напасть именно на Альтаир. Когда же мы нанесем удар по Валуксу, то убедим всех в серьезности наших намерений. Далее, если бы я был командующим Звездным Флотом, то первым делом постарался бы остановить врага — до тех пор, пока не выясню возможности противника и не мобилизую собственные силы. И наиболее удобным местом для того, чтобы связать нас боевыми операциями, является именно край галактического диска, где мы считаем себя неуязвимыми. Не говоря уже о том, что, вычислив однажды расположение наших баз, они смогут нападать на нас всякий раз, когда мы будем возвращаться с боевых заданий. Нет, господа, с этого момента и до того, как мы приземлимся на Делуросе VII, наша единственная база — это корабли. А теперь самое время заставить наши компьютеры спланировать атаку на Валукс.
 Силы Звездного Флота, защищавшие Валукс II, значительно уступали в численности тем, что были на Альтаире, и после кровавой, но скоротечной битвы система перешла к Гракху.
 С учетом времени, затраченного на перегруппировку сил, Валукс обошелся Гракху в 126 дней и 12 450 кораблей.
 Затем наступил черед Баллиона X, Гесперита III и Квантоса IX. Ценой этих миров оказались 152 дня и 16 050 кораблей.
 Затем Гракх дал еще одно большое сражение и захватил систему Белура. 93 дня и 22 430 кораблей.
 А Олигархия все молчала.
 «А, собственно, почему она должна беспокоиться? — спросил он себя после очередной победы. — Что они потеряли? Практически ничего. Можно поспорить, никто даже не удосужился сообщить Совету о захвате Альтаира и Белура. Галактика так чертовски велика, а мы так чертовски малы…»
 Он созвал военный совет.
 — Господа, время уходит, а мы не становимся моложе. Мы уже испытали себя в сражениях, и настала пора нанести действительно серьезный удар. Я говорю о промышленных мирах в системе Спики.
 Как он и ожидал, известие не обрадовало его сподвижников. Одно дело Альтаир и Белур, и совсем другое — Спика. Систему этой звезды защищал флот, по силам равный их собственному. Кроме того, Спика располагалась так глубоко внутри Империи, что ни о каком безопасном отступлении и речи быть не могло. Но, с другой стороны, на ее заводах строили звездолеты, а пиратам требовались новые корабли для успешного продолжения войны. Войны, которую пока никто не заметил.
 Битва за Спику стала одним из самых кровавых сражений в истории Галактики. В конце концов вымотанный до предела Гракх достиг-таки того, что в учебниках по истории принято именовать блестящей победой.
 О, он хорошо знал цену этой победе — 495 дней и 360 450 кораблей. На самом же деле цена была еще выше. Гракху пришлось ждать почти четыре года, пока заводы Спики восстановят его потрепанный флот. Он даже на какое-то время вспомнил былые пиратские времена, но теперь уже не ради кредиток и драгоценностей, а ради кораблей и оружия. За четыре года черты его лица еще больше заострились, а некогда иссиня-черную шевелюру подернула седина. Он созвал пиратов на совещание и снова убедился, что мечта о завоевании Империи недоступна их пониманию.
 Согласно первоначальному плану, он должен был теперь нанести ложный удар по Земле, а затем обрушиться на Сириус. Но оказалось, что в этом нет нужды. Незащищенная Земля отнеслась к завоевателям с полным равнодушием, так же как и раса, которую она когда-то взрастила. Это была совершенно бескровная победа. Но и она стоила ему 200 дней.
 И наконец, Сириус. Звезда, слишком много значившая для Олигархии, чтобы отдать ее без борьбы.
 Шла шестая неделя маневров и мелких стычек, сражение было в самом разгаре, когда корабли-разведчики донесли, что на помощь обороняющимся движутся почти три миллиона звездолетов. Гракх поспешно отступил и вернулся на Спику. Операция у Сириуса отняла у него двести пятьдесят тысяч кораблей.
 В течение трех последующих лет он терзал Олигархию с разных сторон. Расстреливал корабли Звездного Флота в одном месте, разрушал мир в другом, находясь в постоянном движении и постоянно пополняя свой арсенал и человеческие резервы.
 Олигархия, далекая и холодная, по-прежнему игнорировала его действия.
 Он провел несколько сражений, навсегда вошедших в учебники военного дела. В битве у системы Дельфина он одолел восьмикратно превосходящие силы противника. Ему удалось спасти свою армию в почти безнадежной ситуации у Балока XIV. Когда же силы противника не превосходили его собственные, Гракх одерживал победу играючи. Отныне, когда жители внешних миров судачили о пиратах, они имели в виду Гракха, и никого другого. Но на внутренних мирах о нем так никто и не слышал. Информация о его действиях считалась столь незначительной, что даже не попадала в средства массовой информации Делуроса.
 — Господа, — как-то обратился Гракх к своему совету, — перед вами трехмерная карта Галактики. Вот отсюда, — он ткнул в маленькую точку на краю галактического диска, — мы начинали. А вот здесь, — он указал на другую точку, — мы находимся сейчас. Какой отсюда вывод?
 Офицеры ответили гробовым молчанием. И лишь после долгой паузы кто-то осмелился ответить.
 — Мы проделали почти половину пути.
 — Чушь, — отрезал Гракх. — Мы не продвинулись ни на йоту. Что нам удалось захватить? Жалкую горстку миров, не более восьми тысяч, и все вдоль одной линии. У нас нет ни сфер влияния, ни буферных зон, у нас нет никакой экономической мощи. Если на Главной Карте уничтожить все принадлежащие нам звезды, то, наверное, пройдет немало лет, прежде чем кто-нибудь это заметит.
 Способа разрушить Олигархию у нас нет. Разумеется, мы уничтожили три миллиона кораблей, но потери давным-давно уже компенсированы в десятикратном размере. Мы допустили ошибку. Большую ошибку. Олигархию нельзя победить военным путем. Никто не сможет постепенно отобрать то, что Человек завоевывал в течение шести тысячелетий. Неудивительно, что они не обращают на нас внимания. Мы умрем гораздо раньше, чем станем реально угрожать основам этого мира.
 — Что вы предлагаете, командир?
 — Поставить все на карту и нанести стремительный удар в самое сердце Олигархии. Делурос! Если мы завоюем Делурос, то мы завоюем и все остальное. Если же нет, то мы всего лишь навсего кучка пиратов, чуть более удачливых и сильных, чем другие, вот и все.
 — Но это очень рискованный шаг!
 — А что нам остается? Еще раз напасть на Сириус? Они отстояли его один раз, отстоят и снова. Точно так же они отстоят любую другую систему, находящуюся достаточно близко к Делуросу. Сто пятьдесят тысяч сражений, прежде чем мы доберемся до цели.
 Один из офицеров встал.
 — Но у нас есть альтернатива!
 — Какая? — вздернул брови Гракх.
 — Создадим свою собственную империю. Начнем с края галактического диска и станем присоединять все, что сможем завоевать. Мы будем подбираться все ближе и ближе к Олигархии. И придет день, когда мы бросим ей вызов на равных.
 — Нет, — твердо ответил Гракх. — Мы солдаты, а не чиновники. Любая империя, которую мы попытаемся основать, очень быстро развалится. А Делурос имеет колоссальный опыт управления. Нам даже не удалось разрушить связь завоеванных планет с Делуросом. Мы ведь всего лишь контролируем часть миров, а создать собственную систему управления с собственным центром мы не сумеем. И потом, я далеко не уверен, что наши потомки будут так же ненавидеть Олигархию, как и мы. Я мечтаю захватить Империю, а мой преемник, возможно, станет мечтать лишь о беззаботной жизни. Ну и в-третьих, наше положение очень неустойчиво. Как только исчезнут военные задачи, наше братство распадется. Нет, господа, у нас есть только одна цель — Делурос.
 Гракх лучше всех остальных сознавал проблематичность этой затеи и мизерность шансов на успех. Почти десять лет заводы Спики выпускали корабли и оружие, а пираты развлекались мелкими вылазками. Когда наконец Гракх решил, что армия готова к походу на Делурос, в его распоряжении имелся флот в шесть миллионов кораблей. Волосы Гракха окончательно побелели, морщины избороздили лицо, но величайший пират всех времен полностью сохранил и свой ясный ум, и все обаяние яркой личности. Он готовился к главному походу своей жизни с неослабевающей энергией.
 И вот, не заинтересовавшись столь заманчивыми целями, как Биндер и Канфор, флот пиратов нырнул прямо в святая святых Олигархии. Он миновал Ригель, Эмру, Дзету Рака и не встретил никакого противодействия. Олигархия словно решила проверить, как далеко эти зарвавшиеся выскочки осмелятся проникнуть.
 Пираты оставили позади миллионы звезд. И впереди уже сияло ядро Галактики. И тогда появился Звездный Флот. Бесчисленные миллионы кораблей Олигархии возникли перед армией Гракха с ошеломляющей внезапностью. Они были везде, спереди, сзади, сверху, снизу, справа, слева. Их было так много, что не стало видно звезд. Огонь орудий правительственных звездолетов разметал армаду Гракха по сторонам в считанные мгновения.
 Не теряя спокойствия, Гракх отдавал приказы. Напасть здесь, отступить там. И все маневры его кораблей были подчинены одной цели — они приближались к Делуросу.
 Через день от его флота осталось полмиллиона кораблей, через неделю их было меньше шестидесяти тысяч. Но они все еще двигались вперед. К Делуросу. На восьмой день компьютеры признали свое поражение, и тогда Гракх сам начал командовать действиями оставшейся горстки звездолетов.
 Окруженный противником со всех сторон, он защищался с блеском, и пока в его распоряжении оставались боевые корабли, он сам был неуязвим.
 Но вот он остался один. В последние мгновения своей жизни он впился глазами в экран, пытаясь разглядеть среди звездной мешанины одну-единственную искру. Делурос. Но эта звезда все еще была далеко.
 Слишком много для одного человека. Он поплатился за свою самонадеянность.
 — Подумать только, — горько рассмеялся Гракх, — Александр Македонский плакал оттого, что ему нечего было больше завоевывать…

 16. ЗАГОВОРЩИКИ

 …Адмирал Рамос Бродер (5966—6063 гг. г. э.) не только стабилизировал ситуацию после ужасных событий 5993 года, но также сумел захватить Уэйна Коннага, сыгравшего ведущую роль в том, что эра Олигархии подошла к концу.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 …С нашей точки зрения, нельзя так однозначно оценивать деятельность Коннага, Верона и Бродера, как это принято у историков. Разумеется, Коннага совершенно справедливо казнили за измену, а поведение Бродера можно смело назвать образцовым. И все же кажется невероятным, что все эти события могли бы произойти, будь жив адмирал Эстен Кларк (5903—5993 гг. г. э.), непосредственный начальник Бродера, погибший при странных и загадочных обстоятельствах.
 Единственное, что можно достоверно утверждать, так это то, что никогда в истории такая колоссальная и могучая Империя не исчезала столь стремительно и безвозвратно, как Олигархия.
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 — Во всем виноват проклятый Гракх, — сказал Бродер, разглядывая настольную модель Галактики.
 — Он умер восемьдесят лет назад, — возразил Квинз, — не вижу тут никакой связи.
 — Он был первый, — покачал головой Бродер. — Гракх показал всем, как далеко может зайти один человек. А вскоре и остальные пираты осознали, что, объединившись, они способны на многое.
 — Но ведь даже Гракху не удалось их объединить. Хотя он и попытался это сделать перед своим походом на Делурос.
 — Кто-то должен быть первым. Он наглядно продемонстрировал, что флоту можно противостоять. Да и, кроме того, Гракх никогда ни в ком не нуждался. Это был волк-одиночка.
 — Но в самом конце помощь ему пришлась бы кстати.
 — Нет, ему бы никто не помог. Даже если бы Гракх собрал пиратов со всей Галактики, то не набралось бы и ста миллионов человек. Но теперь все изменилось. Число пиратов перевалило за четыре миллиарда. Взгляните на карту.
 Оба повернулись к светящейся спирали Галактики.
 — Они уже захватили огромную территорию, просто колоссальную. Но пока у пиратов не появится столь блестящий командир, каким был Гракх, они продолжат довольствоваться малым, лишь отгрызая от Олигархии все новые и новые куски.
 — Тогда чего нам беспокоиться? — спросил Квинз. — Пройдет целая вечность, прежде чем они доберутся до Делуроса.
 — Сомневаюсь.
 — Но почему?
 — По двум причинам, — ответил Бродер. — Рано или поздно пираты поймут две простые истины. Истины, которые хорошо осознавал Гракх. Самый простой способ покорить Олигархию — это захватить Делурос. Это первое. А во-вторых, должны же они сообразить, что если продолжать растаскивать Олигархию по кусочкам, то окончательной победы придется ждать тридцать поколений.
 — Так вы полагаете, что на Делурос могут напасть?
 Бродер пожал плечами.
 — Будь я на их месте, я бы, не обращая внимания на разницу в силах, нанес удар. Но… кто знает. Возможно, это отребье сражается больше друг с другом, чем с флотом Олигархии. И все же когда-нибудь их час настанет.
 Они еще постояли у модели Галактики, после чего Бродер вернулся в свой кабинет.
 Рамос Бродер был заместителем командующего силами Звездного Флота на Делуросе. Его работа заключалась в том, чтобы держать людей и технику в состоянии вечной боевой готовности и ждать.
 Ожидание это не знало конца. Когда-то Гракх приблизился к Делуросу почти на двести световых лет. Но с тех пор ни один пират не осмеливался подобраться к центру Олигархии столь близко. Но когда-нибудь они снова рискнут. И на этот раз подойдут еще ближе. И снова будут уничтожены. Но он, адмирал Рамос Бродер, гордость Военной Академии Делуроса, автор двух блестящих книг по тактике космических войн, бывший посол на Канфоре, состарится и умрет раньше, чем сумеет показать себя в бою.
 Бродер горько усмехнулся. Конечно, и здесь полно работы. Но беда в том, что такой работой занимаются все вокруг. На этом поприще нет ни малейшего шанса продвинуться по службе до тех пор, пока твой начальник не откинет копыта. Такая жизнь годится для Квинза, но не для него. Парадокс состоял в том, что он жаждал деятельности, в которой смог бы полностью проявить свои способности, но не мог ее получить, пока не проявит этих способностей. Правда, если дело дойдет до драки, то половину начальников перебьют, и он получит долгожданное повышение.
 Подобные печальные мысли были привычны для адмирала Бродера. Более того, он уже много лет жил с ними, но никак не мог смириться со своим положением. Вот почему Бродер согласился принять человека, которой как раз сейчас должен был войти в кабинет.
 И действительно, в следующую минуту дверь распахнулась и адъютант пропустил высокого атлетически сложенного человека с голубыми глазами навыкате.
 — Коннаг? — спросил Бродер.
 Посетитель кивнул. Его глаза настороженно обежали кабинет, задержавшись на телефонах и панели внутренней связи.
 Бродер повернулся к адъютанту.
 — Никаких звонков, никаких визитеров, вообще ничего и никого. Ясно?
 Тот молча кивнул и поспешно исчез за дверью.
 — Я отдаю себе отчет в том, насколько сильно вы рискуете, придя сюда, — сказал Бродер, взглянув на посетителя. — Уверяю вас, наша беседа не записывается. Кроме того, в случае, если о вашем присутствии здесь станет известно, я обещаю вам помочь перебраться в безопасное место.
 Коннаг что-то буркнул, не переставая зыркать по сторонам.
 — Можете проверить кабинет, — предложил Бродер. Коннаг в последний раз огляделся и покачал головой.
 — Не требуется.
 — Что ж, прекрасно. В таком случае давайте перейдем к делу. Прежде всего как вам удалось пробраться сюда без соответствующих документов?
 — У меня есть документы, — возразил Коннаг и полез в карман.
 Бродер жестом остановил его.
 — Я, наверное, неясно выразился. Разумеется, раз вы добрались до моего кабинета, то у вас есть все необходимые бумаги. Меня удивляет другое — как вам удается курсировать между Приграничьем и Делуросом, не попадая в лапы службы контрразведки.
 — У меня свои секреты.
 — Нет, так не пойдет, — Бродер заложил руки за спину и прошелся по кабинету. — Если вы рассматриваете меня как своего потенциального компаньона в вашем весьма рискованном предприятии, то я требую откровенности. В противном случае мы напрасно отнимаем друг у друга время.
 — Галактика велика, адмирал, и невозможно контролировать все звездные пути. Моя организация владеет множеством торговых кораблей. Подделать документы не так уж сложно. Беласко знал о моем путешествии и пропустил меня через свой военный кордон у системы Белфэр.
 — Беласко?! — воскликнул Бродер. — Вы знаете его лично?
 Коннаг кивнул.
 — Вы можете это доказать?
 Коннаг вытащил небольшую пластиковую карточку.
 — Здесь отпечатки пальцев Беласко. Вы можете проверить их.
 Бродер подошел к своему компьютеру. Через несколько минут на мониторе появилось подтверждение — отпечатки действительно принадлежали главарю пиратов Беласко.
 — Как он отнесся к вашему предложению?
 — Именно так, как я и ожидал, — ответил Коннаг. — Он сделает то, о чем вы просите, в обмен на Сириус V, Лодин XI и зоны их военно-экономического влияния.
 — Что конкретно он готов предпринять?
 — Устроить ложную атаку на систему Биндер в указанное вами время, а потом публично объявить о своей лояльности по отношению к Олигархии в обмен на обещание полной амнистии.
 — Надеюсь, не наоборот, — усмехнулся Бродер.
 — Мы занимаемся смертельно опасным делом, адмирал, и боюсь, здесь нет ничего смешного.
 — Хорошо, давайте перейдем к следующему вопросу. Сколько человек в вашей организации?
 — Я не могу вам об этом сказать, пока вы не определите свою позицию.
 — Прекрасно. Скажите, по крайней мере, наберется ли у вас двадцать тысяч человек на самом Делуросе?
 — Нет.
 — Так я и думал, — нахмурился Бродер. — Десять тысяч?
 — Я не собираюсь играть в вопросы и ответы, адмирал, — сказал Коннаг. — Скажу лишь только, что людей у нас более чем достаточно.
 — Очень сильно в этом сомневаюсь. Ну хорошо, допустим.
 — Вы не спросили о гораздо более важном для вас.
 — Вот как? — удивился Бродер. — О чем же?
 — Почему среди всех военных на Делуросе мы выбрали именно вас?
 — Я думал об этом, — пожал плечами Бродер. — Догадаться несложно. Моя деятельность отнюдь не свидетельствует о симпатиях к вам. Но, затевая предприятие такого рода, вы, разумеется, выбрали меня не случайно. Вам требуется не моя персона, а человек, занимающий мою должность. С таким же успехом вы могли обратиться и к моему предшественнику, и к моему преемнику. Остается один вопрос: зачем вам нужна именно моя должность? В конце концов, я ведь всего лишь заместитель адмирала Кларка. И тут я вспомнил, что один из членов Совета Олигархии является родственником Кларка. И адмирал, слишком щепетильный, чтобы общаться с ним по службе, поручил эту роль мне. Думаю, что при первой же возможности вы уберете Кларка, и на его место окажусь назначен я. Я возглавлю Звездный Флот, пускай и временно.
 Но вот почему для вас так важно, чтобы я занял эту должность? Мне в голову приходит только одна мысль — вы ждете, что в нужный момент я брошу флот в ложном направлении. По всей вероятности, — он пронзительно взглянул на Коннага, — это произойдет тогда, когда Беласко нападет на Биндер. Не так ли?
 Коннаг кивнул.
 — Тогда я продолжу, — сказал Бродер. — Раз у Беласко нет ни сил, ни желания сражаться с флотом, то вы решили отвлечь основные силы Олигархии и проделать на Делуросе то, что задумали. А поскольку в вашем распоряжении очень ограниченное число сторонников, то вы со всей однозначностью задумали одно — уничтожить правящую семерку Олигархов.
 — Вы немного ошиблись, адмирал, — поправил его Коннаг, — только шестерых из них.
 — И кто останется в живых? — поинтересовался Бродер.
 — Это не играет большой роли. Но если мы убьем всех семерых, то империя развалится и каждый постарается урвать себе кусок побольше. А если…
 — А если в живых останется один, то Олигархия превратится в Монархию. После такой метаморфозы новоявленный монарх не посмеет отказать вам ни в чем. Особенно, — Бродер ухмыльнулся, — если жизнь этого единственного оставшегося в живых будет в ваших руках.
 — Именно.
 — И все же сможете ли вы одновременно убить шесть человек, защищенных лучше всех во всей Галактике? Почему вы так уверены в успехе?
 — У нас есть свои люди среди приближенных Олигархов. Это не так уж и сложно, как вам кажется.
 — Сомневаюсь. У каждого правителя чертова уйма охранников, которые, кстати, следят и за приближенными Олигархов. Более того, убийства должны произойти почти одновременно, чтобы ни один из Олигархов не успел принять меры безопасности. Как вы собираетесь решить эту проблему?
 Почти час Коннаг детально описывал план каждого покушения. Бродер внимательно слушал, иногда задавая вопросы и изредка отпуская замечания. Наконец Коннаг закончил и, откинувшись в кресле, вопросительно взглянул на адмирала.
 — Ну, что скажете?
 — Лично я считаю, что у вас примерно один шанс из тысячи. Прежде всего вы абсолютно не подумали о том, как отреагирует на все это оставшийся в живых Олигарх. Даже если ему и понравится идея стать императором, он скорее всего казнит вас всех безо всякого стеснения. И уж, конечно же, чем больше будет его радость, тем ужаснее окажется его благодарность.
 Во-вторых, вся система мгновенно перейдет в состояние хаоса, военные окажутся полностью дезорганизованными. Да тот же Беласко вполне способен отхватить добрый кусок Империи или вообще попытаться захватить всю власть в свои руки.
 В-третьих, я очень сильно сомневаюсь, что вам удастся убить всех Олигархов раньше, чем хляби небесные разверзнутся над вашими головами. При самом счастливом стечении обстоятельств вы убьете двоих, но не более.
 В-четвертых, ваш план в значительной степени зависит от моего участия. А пока что я не вижу ни одной причины встать на вашу сторону, зато причин не делать этого предостаточно.
 — Ничего не могу сказать относительно трех первых возражений, — заговорил Коннаг. — Но что касается последнего, то я готов дать обязательство, письменное или в видеозаписи, что в случае успеха вы станете командующим всеми вооруженными силами Олигархии. Или, если на то пошло, Монархии.
 — Очень вдохновляет, — хмыкнул Бродер. — И вдохновляло бы еще больше, будь у вас шанс не то что удержаться у власти, а хотя бы остаться в живых, чтобы выполнить это обещание.
 — Ну что ж, мы не можем заранее получить гарантии у того из членов Совета, кого решим оставить в живых, — совершенно серьезно ответил Коннаг. — Но поймите, адмирал, речь идет о том, чтобы разрушить самую могучую систему из когда-либо существовавших. Вполне естественно, что мы не можем быть абсолютно уверены в успехе и предвидеть все последствия.
 — А как вы собираетесь убедить прессу и общественность, что все это не подстроено одним из Олигархов? — Бродер решил сменить тему.
 — Ну, на него тоже будет организовано покушение. Ему нанесут серьезные, но не смертельные раны. Ни один из убийц не останется в живых и не сможет ничего рассказать. Вину за случившееся целиком возложат на одну радикальную группу террористов. Они только рады будут такой чести.
 — Когда вы хотите начать?
 — Мы будем готовы через тридцать дней. А это значит, что адмирал Кларк должен быть устранен немедленно.
 — Безумная затея, — покачал головой Бродер, — а почему вы думаете, что я не прикажу схватить вас, как только вы покинете мой кабинет? В конце концов этот разговор не записывается. Я просто отрекусь от своего участия и мгновенно стану героем.
 — Да, это возможно, — согласился Коннаг, — и я сознательно пошел на риск.
 — У вас железные нервы, — сухо сказал Бродер. — Примите мои поздравления. Когда мне нужно принять решение?
 — Сегодня вечером. Вам нет нужды связываться со мной еще раз. Если вы решите присоединиться к нам, то сделайте так, чтобы адмирал Кларк принял некоего Дероса Берона завтра утром в своем кабинете. Если встреча не состоится, то мы будем считать, что вы отказались.
 — Я могу как-нибудь связаться с вами? — спросил Бродер.
 — Нет, — Коннаг повернулся и вышел из кабинета. Бродер долго мерил шагами свой кабинет, в раздумье хмуря брови. Предложение Коннага выглядело настоящим безумием. Один шанс из миллиона. Затея могла обернуться крахом, даже не начавшись. Пятьдесят шансов из ста, что адмирал Кларк останется невредимым.
 Тысяча против одного, что Олигархия уцелеет. Но даже если Кларк и шесть Олигархов покинут сцену, то седьмой оставшийся в живых вряд ли захочет иметь дело с человеком, возвысившим его. И в любом случае, ухмыльнулся Бродер, его собственные шансы остаться в живых гораздо меньше, чем у любого из тех, кого предполагается убрать.
 Столько всего против, и хоть бы один довод за. Бродер покачал головой. Один довод имеется. Если ему повезет, то он, Рамос Бродер, встанет у руля военной машины Олигархии.
 Маловероятно? Да. Неправдоподобно? Еще как. Но не невозможно. А вот в чем Бродер нисколько не сомневался, так это в одной старой истине: тот, кто сидит сложа руки, может забыть о своих мечтах. Только в случае тотальной войны он, Рамос Бродер, может рассчитывать на пост Главнокомандующего. Но в возможность такой войны он не верил.
 Еще какое-то время Бродер продолжал прикидывать возможные варианты, но в глубине души он был уверен, что никакие логические рассуждения не приведут ни к чему путному. В конце концов он человек, а не машина, и надо положиться на свои инстинкты.
 Он нажал кнопку селектора.
 — Адмирал Кларк? Это Бродер, у меня находится один тип, его имя Берон, он утверждает, что располагает очень любопытной информацией о Беласко. Не могли бы вы принять его завтра утром?




 Седьмое тысячелетие: МОНАРХИЯ



 17. ПРАВИТЕЛИ

 Вестолиан I (6284—6348 гг. г. э.) был одним из наименее амбициозных правителей раннего периода Содружества. Это был спокойный, склонный к самоанализу человек, и таким же осталось в памяти людей его царствование. Сразу по принятии Директората он издал огромное количество указов. Мнения относительно его реформ разошлись. Одни считали, что преобразования должны были усилить королевскую власть, другие же, напротив, полагали, что они неизбежно привели бы к хаосу и неразберихе. Но никто никогда не узнает, кто был прав в этом споре. В 6321 году, на втором году своего правления…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Хотя седьмое тысячелетие галактической эры получило название эпохи Содружества, историкам оно скорее известно как эпоха Монархии. И пусть между этими названиями мало общего, суть от этого не меняется. Среди первых монархов самым просвещенным и мудрым был Вестолиан I, правивший с 6318 по 6348 год галактической эры. Именно он своими знаменитыми указами от 6320 года попытался вернуть своим подданным хотя бы часть прав, отнятых его предшественниками. Но впоследствии советники Зенорра и Орбелиан пробудили в нем вкус к ничем не ограниченной власти, и он отменил…
 «Происхождение и история разумных рас», т.8
 Монархия может быть очень близка к наиболее эффективной форме правления. А может быть и очень далека от таковой. И в том, и в другом случае все определяет монарх. Умный и решительный правитель своими быстрыми и уверенными решениями способен многое изменить к лучшему, тогда как его слабовольный собрат отдаст бразды правления на откуп бюрократической машине или же с головой уйдет в дрязги и свары многочисленных партий и группировок своих подданных. Благонамеренный, но не обремененный мудростью правитель вынужден обращаться за советами к своим приближенным, каждый из которых в известной степени заинтересован в успешном правлении. Но если монарх мелочен, самовлюблен или попросту глуп, то его стране уготованы хаос и неразбериха, какие невозможны ни при какой другой форме правления. За первые три столетия эпохи Монархии Человек познакомился со всеми тремя возможными типами правителей и их вариациями. Официально Монархия ведет свой отсчет с 5994 года галактической эры. И первые годы этой эпохи изобиловали покушениями на правителей и разнообразными бунтами. Фактически вплоть до начала правления Теорлона II ни о какой устойчивости в политической и экономической жизни не могло быть и речи. Теорлону II удалось стабилизировать рассыпающуюся экономику и надежно укрепить границы Империи Человека. Он также переименовал Империю в Содружество и присвоил себе титул главы Директората, то есть Директора. Теорлон II благополучно пережил двух своих сыновей и четырех дочерей. В конце концов в 6126 году Теорлона II сменил-таки на престоле его внук — Теорлон III. Новый правитель обессмертил свое имя, построив Летающее Королевство, под которое отвел огромный астероид — один из обломков Делуроса VI. На астероиде воздвигли величественный дворец и установили двигатели, способные перемещать Летающее Королевство по всему Содружеству. Эта странная планета-дворец и стала родным домом для всех последующих поколений правителей. Основная часть бюрократической волокиты по-прежнему оставалась приоритетом Делуроса VIII, да и само Летающее Королевство крайне редко удалялось от аппарата правления. Основной причиной разлуки Летающего Королевства с бюрократической машиной являлись официальные визиты в тот или иной уголок Содружества.
 Теорлон III не обзавелся детьми, и в 6148 году его племянница Балла стала первой Директрисой. За ней последовало еще девять правителей (восемь Директоров и одна Директриса), прежде чем в 6319 году Директорат перешел к Вестолиану. Это был человек очень маленького роста, обладавший удивительно тихим голосом и невероятным трудолюбием, застенчивый и замкнутый. Вестолиан оказался у власти в результате трагической случайности — поломка в системе жизнеобеспечения Летающего Королевства унесла жизнь его матери Биоры I и двух старших братьев. И хотя ни характер новоиспеченного Директора, ни полученное им воспитание совершенно не годились для управления человеческой расой, тем не менее Вестолиан удивительно быстро разобрался во всех хитростях и тонкостях королевского ремесла и вскоре, призвав на помощь свои не такие уж и малые способности, принялся усердствовать на благо Содружества.
 Прошло всего лишь пять дней после его восшествия на трон, как Вестолиан совершенно неожиданно для себя оказался втянутым в войну. В войну против системы, о существовании которой он и не подозревал.
 — Господа, — заговорил Директор, когда собрались многочисленные советники его покойной матери. — Как вы, вероятно, знаете, меня разбудили сегодня посреди ночи и сообщили, что Содружество находится в состоянии войны. Нашему существованию, разумеется, ничто не угрожает, поскольку превосходство Содружества над противником не вызывает сомнений. И все же война остается войной. А теперь не будет ли кто-нибудь любезен объяснить мне, что, собственно, происходит. Я никому не объявлял войны. Да и при всем желании не смог бы этого сделать — я всего лишь два дня занимаю трон. Поэтому объясните мне, кто такие эти аругавы и что с ними такое стряслось?
 Вперед выступил министр иностранных дел Орбелиан.
 — Вы позволите мне, Директор?
 Вестолиан кивнул, и Орбелиан, откашлявшись, начал:
 — Директор, так называемые аругавы являются расой гуманоидного типа. Уровень их развития соответствует уровню Человека. В настоящее время они контролируют три системы. Предполагается, что их родиной является Дарион V.
 — И чем мы им не угодили?
 — Они вошли в Содружество примерно два столетия назад. Вскоре после этого было решено, что налоги, которые они выплачивают Делуросу, недостаточно велики. И тогда ваш прапрадедушка Джордин II обложил аругавов весьма суровой пошлиной на экспорт сельскохозяйственной продукции… — министр замолчал, казалось, что он испытывает какую-то неловкость.
 — Ну и?.. — подбодрил его Вестолиан.
 — Я выяснил, — медленно продолжил Орбелиан, — что за последние шестьдесят лет аругавы неоднократно пытались добиться аудиенции в Директорате, чтобы попросить об отмене налога. Они утверждали, что после его введения их экономика, почти целиком основанная на сельском хозяйстве, пришла в упадок.
 — Полагаю, — спросил Вестолиан, — что им так и не удалось добиться аудиенции?
 — Совершенно верно, — поклонился Орбелиан.
 — Продолжайте.
 — Оказалось, что в последние годы аругавы неоднократно угрожали поднять восстание, если налог не будет отменен. И они наконец осуществили свою угрозу.
 — Почему же налог не отменили или хотя бы не пересмотрели?
 — Закон, изданный Директором, может быть отменен только им самим или его преемником, — спокойно ответил Орбелиан.
 — А почему их жалоба так и не дошла до Директора?
 — В соответствии с моими записями, и Джордин II, и Вилор I отказались принять делегацию аругавов.
 — Но ведь они оба умерли уже более пятидесяти лет назад! — воскликнул Вестолиан. — Не хотите же вы сказать, что за последние пятьдесят лет ни один Директор ничего не знал обо всем этом, несмотря на прямую угрозу войны?
 — Да, сир, — Орбелиан по-прежнему был совершенно спокоен. — Именно это я и хочу сказать.
 — Полагаю, все это нельзя назвать иначе как преступной халатностью. — Вестолиан выпрямился в своем кресле. — Мы должны немедленно отменить налог и сделать все возможное для восстановления экономики этих несчастных. Кроме того, необходимо изменить законодательство. Подобная глупость никогда больше не должна повториться.
 — Я сожалею, Директор, но это совершенно невозможно, — неожиданно подал голос Зенорра, министр этикета.
 — Объяснитесь! — потребовал Вестолиан.
 — Я бы предпочел сделать это наедине, Директор, — поклонился Зенорра.
 — Мое правление еще слишком коротко, чтобы могли появиться секреты, — сухо ответил Вестолиан. — Поэтому я не вижу никаких причин для подобной таинственности.
 Зенорра пожал плечами:
 — Ну, если вы настаиваете…
 — Да, я настаиваю.
 — Хорошо, сир. Прежде всего, как бы вы себя ни называли: Директор, Протектор, Первый Гражданин или как-нибудь еще, суть от этого не меняется — вы обладаете ничем не ограниченной властью. Она дает вам огромные возможности, но власть — это палка о двух концах. Например, в этой комнате собралось около двадцати ваших советников. Каждый из нас, вне всякого сомнения, является экспертом в своей области. Мы знаем буквально все об управлении такой колоссальной Империей, каковой является Содружество. И тем не менее, если даже все мы единодушно станем уговаривать вас поступить каким-то определенным образом, то вы вполне можете сделать все наоборот. Среди всех людей, а фактически и среди всех разумных созданий вы обладаете наибольшей властью. И будете ею обладать до тех пор, пока вас не сменит следующий Директор.
 — Не понимаю, куда вы клоните.
 — Я как раз подхожу к сути. Как я уже сказал, вы обладаете величайшей политической властью во всей Галактике. А самая главная и, возможно, единственная, забота человека, наделенного властью, — это забота о сохранении оной. Вся наша история, начиная с тех времен, когда человечество жило еще на Земле, и заканчивая Монархией, со всей однозначностью свидетельствует: ни один лидер не расставался добровольно даже с крошечной толикой своей власти. Власть, подобно воде, всегда стремится найти путь, где она встречает наименьшее сопротивление. И обычно он ведет к одному человеку. Но если пытаться добровольно обратить этот процесс, пусть даже в такой мелочи, как дань, наложенная на каких-то там чужаков, обитающих за бог знает сколько тысяч световых лет отсюда, то, выражаясь фигурально, в плотине появляется пусть маленькая, но брешь, и вода власти медленно, но неуклонно начинает ускользать от вас. И, конечно же, очень непрактично вынуждать вас лично принимать решения по таким незначительным вопросам. Разумеется, каждый из нас имеет право говорить от вашего имени. Но если дать нам в этом отношении слишком большую свободу, то тогда и наши собственные помощники начнут говорить от вашего имени. И в конце концов появятся миллионы людей, отдающих приказы от имени Директора.
 — Я хочу задать вам несколько вопросов. — Вестолиан отнюдь не выглядел убежденным.
 — К вашим услугам, сир, — поклонился Зенорра.
 — Прежде всего, если я единственный во всем Содружестве человек, который может принимать решения, то какого дьявола нужны почти два миллиона правительств? Зачем я плачу деньги тридцати миллиардам чиновников на Делуросе VIII и его астероидах, если они и чихнуть не смеют без моего разрешения? Добрая половина флота болтается так далеко отсюда, что для связи с ним нужен целый месяц, так какого черта они там делают, если сами не могут ничего решить?
 — Позвольте мне ответить, — снова подал голос Орбелиан. Вестолиан кивнул. — В том, что касается управления планетами и отношений с чужаками, каждое правительство автономно. Разумеется, пока оно придерживается общей линии, определяемой Делуросом. А вот если возникают межпланетные проблемы, то здесь руки местных правительств связаны. Они, конечно же, вправе давать нам свои рекомендации, что обычно и происходит.
 — Что же касается чиновников на Делуросе, — подхватил Зенорра, — то они принимают решения ежедневно. Но в их ведении находятся лишь малозначимые вопросы, связанные с разного рода конкретными мелочами. Разумеется, флот должен сам себя защищать безо всяких приказов свыше и обязан быть гарантом мира между планетами Содружества. Но вот на наступательные операции без ваших прямых указаний он права не имеет.
 — Повторяю, — Вестолиан сурово взглянул на советника. — Из всех мыслимых систем эта самая неэффективная. В нашем распоряжении два миллиона правительств и более четверти миллиона адмиралов, не говоря уж о всех прочих офицерах. Да я поседею и умру раньше, чем смогу перечислить их имена. Как же я могу отдавать приказы всем этим людям? Каким образом Содружество вообще дожило до сегодняшнего дня?
 — Вы забываете, что одни начальники подчиняются другим, — улыбнулся Зенорра. — Вам достаточно отдать приказ адмиралу, командующему в определенном секторе Галактики, а уж там он сам разберется.
 — Но что мешает этому адмиралу самому проявить инициативу?
 — Служба безопасности, — ответил Орбелиан.
 — Я вас не понимаю.
 — Наш мир не похож ни на Олигархию, ни на Демократию. Отличие может показаться незначительным, но на самом деле это не так. Раньше Человек мог полностью реализовать свое честолюбие. Каждый, начиная от самого жалкого оборванца и заканчивая самым блестящим политиком, мог пробиться на самый верх. Но теперь это исключено. Вы носитель всей власти, и даже если ваши преданные слуги решат устроить заговор с целью низвергнуть своего господина, все равно ничего не изменится. Никто из нас не сможет занять ваше место, пока жив хоть один член вашего семейства, раскиданного по всей Галактике и надежно охраняемого. А это значит, что благополучие любого жителя Содружества зависит от вашего настроения. И, грубо говоря, вероятность получить награду или сделать шажок вверх по служебной лестнице гораздо меньше вероятности понижения в должности и прочих неприятностей. Мы все живем на огромной пирамиде с гигантским основанием, но на ее вершине может уместиться только один-единственный человек. Скатиться вниз куда проще, чем подняться наверх. Удалось ли мне прояснить ситуацию?
 — Вполне, — голос Вестолиана был предельно сух. — Вы говорите о том, что ни у одного человека в Содружестве не хватит храбрости сделать себе новую прическу без того, чтобы предварительно не согласовать это грандиозное решение с моей особой.
 — Вы все время пытаетесь упростить ситуацию, — заговорил Зенорра, — а ведь она далеко не так проста. Например, существует и обратная сторона медали. Вы можете в одно мгновение вознести человека на самый верх, о чем нельзя было мечтать при любой другой форме правления. Вы можете сделать идиота командующим флотом или главой департамента. Вы можете назначить его правителем планеты или кем-нибудь еще. Все в вашей власти.
 — А кроме возможности награждать и наказывать, — вмешался в разговор Орбелиан, — вы располагаете еще одной приятной привилегией. Вы попросту можете ничего не делать. Все это врожденные достоинства и недостатки нашей системы правления. Вы получили свою власть по праву рождения, появившись на свет в правильной семье и в правильное время. И лишь смерть или грандиозная революция в масштабах всей Галактики способны лишить вас всего этого. Вы единственный человек в Содружестве, который не отвечает ни перед избирателями, ни перед вышестоящей властью. В отличие от миллиардов подданных ваше положение не зависит от ваших же решений. Оно не изменится, даже если вы втянете все Содружество в войну, я имею в виду настоящую войну, а не жалкие стычки с аругавами.
 — Так что, — подытожил Зенорра, — поскольку вам приходится управлять целой Галактикой, неудивительно, что, несмотря на нашу помощь, существуют десятки проблем, которые могут быть решены только Директором, но заниматься которыми вы не имеете никакой возможности. Вот так обстоят дела…
 — Поправьте меня, если я ошибаюсь, — прервал его Вестолиан, — но мне кажется, что функции всех моих советников как раз и состоят в том, чтобы определять, что является важным, а что не очень.
 — В определенной мере, — кивнул головой Зенорра. — Но, разумеется, вы можете действовать — или, скорее, не действовать — в любой сфере, привлекшей ваше внимание. Вы можете также отдавать распоряжения по тем делам, которые не были представлены на ваше рассмотрение.
 — Так вот каковы правила игры, — медленно протянул Вестолиан.
 Его помощники кивнули.
 — Что ж, тогда мне придется кое-что изменить в этом распорядке. — Вестолиан с вызовом оглядел своих советников.
 Этот Директор не был человеком действия. И он еще до конца не осознал, какой властью он отныне обладает. Но одно Вестолиан прекрасно понял: его слово — закон. И он вознамерился сделать так, чтобы этот закон выполнялся быстро и был обязателен для всех. Он спокойно отдал распоряжения по поводу инцидента с аругавами, отпустил советников и вернулся в свои апартаменты, чтобы как следует все обдумать.
 Через три дня Вестолиан вызвал к себе Зенорру и Орбелиана. Тем временем Директор получил известия из системы Белтар о военных действиях; приказ о начале войны был отдан его матерью несколько десятилетий назад, но приведен в исполнение только сейчас. Ему также сообщили, что целая раса чужаков оказалась уничтожена в одночасье, поскольку их солнце обратилось в новую звезду, а правительство не смогло решиться на эвакуацию без письменного разрешения Директора. Правители примерно трех сотен независимых миров смертельно обижены тем, что он не дал им аудиенцию в первую же неделю своего правления. Пришли вести о загадочных газообразных существах, населяющих Большое Магелланово Облако. Никто, однако, не потрудился вступить с ними в контакт, изучить незнакомцев, рассмотреть возможности их использования на поприще преумножения богатств Содружества. Ведь никто не ведал, что думает на сей счет Директор.
 — Господа, — сказал Вестолиан, когда Зенорра и Орбелиан предстали перед ним. — Должен признаться, что все это время я боролся со жгучим желанием отречься от власти. Единственная причина, по которой я решил не делать этого, заключается в том, что я очень люблю свою дочь. А оставить ей в наследство Директорат в том виде, в каком он существует, было бы слишком жестоко. Поэтому я подготовил список новых законов, подчеркиваю, не предложений, а законов, которые должны быть приведены в действие немедленно. Мне не хотелось бы казаться деспотом, но должен сказать вам, что если в течение месяца хотя бы один из этих законов не войдет в силу, то вы оба можете собирать свои пожитки и убираться вон. Вам ясно?
 — Абсолютно, — растерянно пробормотал Зенорра. Орбелиан молча кивнул и нахмурился.
 — Прежде всего правительства планет получают полную самостоятельность не только в своих внутренних делах, но и в отношениях между мирами в рамках своих звездных систем.
 — А как быть, если в системе три планеты, правительства которых на дух не переносят друг друга? — спросил пришедший в себя Зенорра.
 — Не перебивайте меня, — сурово взглянул на него Вестолиан, — я еще не закончил. Нужно назначить людей, каждый из которых станет отвечать за десять звездных систем. Эти чиновники получат право решать все спорные вопросы, возникающие между правительствами. В свою очередь, десять таких представителей будут подчиняться одному человеку, который в результате станет возглавлять сто звездных систем. Действовать он должен совершенно самостоятельно. Принцип, надеюсь, ясен. И возглавит эту пирамиду ваше ведомство, любезный Орбелиан. Далее, Звездный Флот получит право предпринимать любые военные действия, которые сочтет необходимыми, в том числе и наступательные. Единственное ограничение состоит в следующем: если действия военных не получат одобрения властей в течение месяца, то операцию следует прекратить. Необходимо создать специальную группу специалистов, которые постоянно будут находиться при мне и принимать решения по всем военным вопросам. Я не желаю, чтобы меня беспокоили из-за мелких стычек.
 — Сир, позвольте высказать свои соображения относительно этого пункта, — осмелился прервать его Зенорра.
 — Какие именно? — резко спросил Вестолиан.
 — Ваше указание требует разъяснений. Ведь то, что для жителей конкретной планеты будет чудовищной войной, вам может показаться всего лишь незначительной и безобидной стычкой.
 — Прекрасное возражение, — согласился Вестолиан. — Я поручаю вам, Зенорра, составить классификацию войн. Отчет должен лежать у меня на столе завтра утром. Теперь продолжим. Все научные департаменты должны докладывать мне только о наиболее выдающихся достижениях. Для поддержки таких проектов я буду выделять деньги, разумеется, сообразуясь с возможностями Казначейства. В случае неизбежных конфликтов при распределении ассигнований решение должна принимать арбитражная комиссия, состоящая из трех человек: экономиста, специалиста в данной области исследований и вас, Орбелиан. Только в самых важных случаях решения буду принимать я лично, и только вы, Орбелиан, должны будете решать, направлять дело ко мне или нет.
 Далее, я желаю, чтобы на основе наших дипломатических корпусов были созданы специальные комиссии, которые займутся выпуском общих директив. В рамках этих директив каждый посол будет волен принимать самостоятельные решения в соответствии со своим собственным здравым смыслом.
 — Судя по всему, вы хотите устроить все так, чтобы вам пришлось принимать решения только в самых исключительных ситуациях.
 — Именно. И подозреваю, что таких ситуаций окажется более чем достаточно. Бездельничать мне, к сожалению, не придется. — Вестолиан помолчал. — Господа, у меня нет ни времени, ни желания выполнять чужую работу. Я не хочу вникать в дела всей Галактики. И поэтому мой последний указ как раз об этом. Если какая-то проблема достигнет таких размеров, что понадобится мое вмешательство, и если впоследствии окажется, что всему виной безынициативность и лень чиновников, то виновные будут наказаны, и наказаны очень строго. Я предпочитаю иметь дело с теми, кто совершает ошибки, а не с теми, кто ничего не делает.
 — Это все, сир? — осторожно спросил Зенорра.
 — Да. Пока да. Когда станет ясно, как работают мои указы, мы подумаем о дальнейших шагах. Я крайне удивлен, — добавил Вестолиан, — что ни один из моих предшественников не попытался сделать что-либо подобное.
 — Они пытались, — возразил Орбелиан.
 — Буквально каждый из них, — добавил Зенорра.
 Вестолиан холодно взглянул на своих помощников и жестом отослал их прочь.
 Он хорошо понимал, что должно пройти немало времени, прежде чем его указы заработают по всей Галактике, и минет не меньше десяти лет, прежде чем в жизни Содружества произойдут заметные изменения. Но когда-нибудь это случится, непременно случится. Быть может, тогда он начнет получать удовольствие от своего положения самого могущественного человека в Галактике. Как показало развитие событий, Вестолиан ошибался по обоим пунктам: десяти лет не потребовалось, и перемены совершенно определенно не доставили ему никакого удовольствия.
 Пример первый. Разумные насекомые, населявшие Процион II и остро страдавшие от перенаселения, вздумали идти войной на Процион III, населенный гуманоидами, для чего быстренько нашли какой-то формальный предлог. Правительства планет не смогли договориться и передали вопрос на рассмотрение администратора-десятника. Пока тот разбирался, на сцене появился Звездный Флот, который тоже решил поучаствовать в решении проблемы. На свой манер, разумеется. На Процион II обрушился шквал атомных бомб. Война, конечно же, прекратилась, но одна пятая населения планеты была уничтожена. Это происшествие вызвало энергичный отклик на семи других мирах, населенных разумными насекомыми. Оттуда пришлось быстро эвакуировать всех людей. Когда дело дошло до Вестолиана, он с ужасом обнаружил, что правительства планет действовали в полном соответствии с его указами, а в чем уж нельзя упрекнуть флот, так это в безынициативности. Пример второй. Департамент микробиологии потребовал у Департамента финансов ассигнования на сумму в 17 миллиардов кредиток, последний же соглашался выделить лишь 4 миллиарда. Арбитражная комиссия остановилась на 6 миллиардах, но Департамент микробиологии взбунтовался, устроил забастовку и потребовал встречи с Директором. Поскольку микробиологи производили все вакцины, используемые людьми для защиты от чуждых вирусов, то забастовка грозила обернуться самыми катастрофическими последствиями. Вестолиан был вынужден принять делегацию микробиологов и выслушать их требования. Он поднял сумму ассигнований до девяти миллиардов. Поскольку апеллировать больше было не к кому, то микробиологи мирно вернулись в работе. Но тем временем в Приграничье успели погибнуть от инфекционных болезней три военных экспедиционных корпуса.
 Пример третий. Около двух сотен планет, входивших в так называемый Свободный Союз Миров, пригрозили выйти из Содружества на том основании, что Директор лишил их возможности поплакаться ему в жилетку.
 Когда им совершенно справедливо заметили, что дела у них обстоят на редкость благополучно, нет ни военных, ни экономических проблем, а Директор по уши занят проблемами многочисленных горячих точек Содружества, то делегаты смертельно обиделись и устроили такой гвалт, что Вестолиану волей-неволей, но пришлось принять их. Битых три дня он потратил, беседуя с послами почти двухсот планет.
 Пример четвертый. Посол на Элиосе XIV, планете, еще не вошедшей в Содружество и на которой царил жесточайший тоталитаризм, настолько преуспел в пропаганде идей демократии, что стал причиной кровавой войны. Диктатору удалось разбить оппозиционеров, но война унесла 29 миллионов жизней. Когда разъяренный Вестолиан потребовал от посла объяснений, тот спокойно заявил, что действовал согласно предписанию проявлять инициативу. На вопрос, почему он не доложил о ситуации на планете, он невозмутимо ответил, что Директора не следует беспокоить, пока не исчерпаны все методы решения проблемы. Когда же это случилась, то было уже слишком поздно.
 Да и те проблемы, что приходилось решать Вестолиану лично, далеко не всегда действительно требовали решения на самом высшем уровне. По большей части он занимался обычной бюрократической неразберихой, то и дело принимавшей по-настоящему катастрофические размеры. Серьезные же проблемы до него доходили довольно редко, почему-то именно в этих вопросах ретивые чиновники старались проявить себя. И зачастую проблемы возникали именно из-за чересчур рьяных действий администраторов, решивших выдвинуться.
 Вестолиан призвал к себе Орбелиана и Зенорру.
 — Боже мой, — пробормотал правитель, когда советники предстали перед ним. — Стало даже хуже, чем раньше. — Он устало взглянул на помощников. — Ведь я издал хорошие, умные и нужные указы, которые как раз и должны были хоть в какой-то степени устранить бюрократическую волокиту. Я хотел избавиться от ежедневной рутины и заняться действительно важными делами. Но все пошло наперекосяк. В чем же дело?
 Зенорра пожал плечами.
 — Дело не в вас, сир, и не в ваших указах. Причина в самой природе Человека, в природе Империи. Вы когда-нибудь обращали внимание на такой вот исторической парадокс. Когда Человек был слаб и беден, главную роль играли демократические формы правления, предоставляя людям наиболее широкие возможности для самовыражения. Но по мере того как росли сила и могущество Человека, росла потребность в быстрых и жестких решениях, и тогда на смену Демократии пришла Олигархия. Но настал день, когда Империя Человека охватила всю Галактику, и тогда потребовалась абсолютная власть. Слишком много рас, и слишком различны их интересы. Ни Демократия, ни Олигархия не могли справиться с таким хаосом. Лишь железная рука Монархии способна держать в узде этот необъятный мир. Эту власть можно называть как угодно, но суть ее — Монархия. Разумеется, вовсе не обязательно, чтобы вы лично принимали все решения, но подданные должны думать, что власть абсолютна и решения монарха не обсуждаются. Я скажу вам больше. Когда вы отмените свои указы, а это рано или поздно произойдет, количество проблем не уменьшится. Наш способ правления по-прежнему останется столь же несовершенным, как и прежде. Тысячи миров с их обидами и законными требованиями так и не будут никогда услышаны. А если и будут, то ни к чему хорошему это не приведет. Проблемы, существовавшие десятки и сотни лет, никуда не денутся. Они снова и снова будут осложнять нам жизнь. Но у нас нет выбора. Если вы потеряете хоть толику своей власти, нас ждет анархия. При всем несовершенстве абсолютной монархии, только она может хоть как-то справиться с Империей таких масштабов. Человек зашел очень далеко, и дороги назад нет. Галактика слишком велика для выборной власти, такое возможно только на отдельных мирах. А миры Содружества слишком тесно связаны друг с другом в экономическом и культурном отношении, они не могут вернуться назад, к изоляции. Даже расы чужаков и те теперь связаны намертво в единое целое. Нет, либо абсолютная монархия, либо хаос и анархия во всегалактических масштабах. А последнее я считаю неприемлемым.
 — Я тоже, — вздохнул Вестолиан. — Наверное, каждому Директору Содружества пришлось открывать для себя эту истину.
 Зенорра печально кивнул.
 — Ну что ж, — заговорил правитель после недолгого молчания. — Отмените все мои указы. Будем принимать вещи такими, какие они есть. И время от времени поднимать бокалы за то, какими они могли бы быть, но никогда не будут.
 Вестолиан с горечью подумал в этот момент, что лучше бы он родился безвестным работягой и тянул бы свою лямку, ни о чем не задумываясь. Тем временем закон об эмиграции, изданный шестьдесят три года назад его дедушкой, добрался наконец до какого-то далекого мира, не отмеченного даже на большинстве карт Содружества. И ночью Вестолиана разбудили, дабы сообщить о начале новой войны где-то на задворках Галактики.

 18. СИМБИОНТЫ

 День, когда Человек обратит свой взор на другие Галактики, был неизбежен. Но когда он наконец наступил, выяснилось, что перед Человеком встали невиданные до сих пор по сложности и масштабам проблемы. Попытка выйти за пределы своей звездной группы была, пожалуй, самым трудным эпизодом в истории Человека. В самом деле, одно лишь обеспечение нормальной жизнедеятельности экипажа во время путешествия к ближайшей Галактике, удаленной на миллионы световых лет, потребовало совершенно необычного решения…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Упоминаний о симбионтах в книге «Происхождение и история разумных рас» не обнаружено.
 Дела Человека обстояли не так уж плохо. В своей Галактике он уже завоевал все, что пожелал завоевать. Оставались еще отдельные планеты и даже несколько звездных систем, не вошедших в его Империю, но лишь потому, что Человек не испытывал к ним никакого интереса. Все еще имелась горстка чужаков, не охваченных экономической сетью Содружества, но их владения были слишком ничтожны и жалки, чтобы можно было позариться на имущество этих несчастных. И неудивительно, что наступил тот час, когда Человек в поисках новых сфер влияния обратил свой взор на другие Галактики. Уже несколько столетий, а быть может, и целое тысячелетие в воздухе витала мысль, высказанная, наконец, одним из Директоров Содружества: триумфальное шествие Человека по родной Галактике — лишь начало великого пути, в конце которого Человек должен стать властелином Вселенной.
 Заявление наделало немало шума, вызвав нескончаемые дебаты философов, психологов, военных. Суть дела, однако, была очень проста и сводилась к следующему: коль скоро Человек всецело подчинил себе эту Галактику, то пришло время сделать следующий шаг — исследовать, а потом и присоединить к своей Империи еще одну. Таковой должна была стать ближайшая соседка — туманность Андромеды.
 Наиболее очевидным и серьезным препятствием являлось, безусловно, колоссальное расстояние. Привычные Человеку дюймы, футы, мили и даже парсеки здесь явно не годились. Расстояние до туманности Андромеды измерялось сотнями тысяч световых лет.
 Первоначально предполагалось построить космический корабль длиной в несколько миль, который стал бы домом для десяти или двенадцати семейных пар. Необходимо было создать на корабле все условия для поддержания жизнедеятельности как минимум пяти поколений. Стоимость проекта поражала воображение, но что с того? Ведь это была идея Директора, а Директор всегда получал то, что хотел.
 Но через несколько лет объявился какой-то безвестный гений и предложил идею, перевернувшую существовавшие представления о космических полетах. Впервые за последние семь тысяч лет Человек сделал действительно крупный шаг вперед. Этим шагом явилась идея тахионного двигателя, способного разгонять корабли в тысячи раз быстрее, чем старые модели. Руководители проекта снисходительно приняли предложения безумца к сведению и с огромным изумлением обнаружили, что и в теоретическом, и в техническом плане идея безупречна. Двигатель работал.
 Теперь время полета до соседней Галактики измерялось уже не веками, а годами. Точнее говоря, требовалось всего-навсего одиннадцать лет. Через двадцать пять лет экипаж вернется обратно и поведает, как обстоят дела у соседей.
 Затем планы пришлось еще раз изменить. Выяснилось, что кораблю придется лететь без экипажа, если полет вообще состоится. Беда заключалась в том, что новые двигатели, во-первых, обладали гигантскими размерами, а во-вторых, были совершенно бесполезны на начальном и конечном отрезках пути. Поэтому приходилось оснащать корабль еще и обычными двигателями, и вот тут-то и встала проблема лишней массы. Человек словно опять оказался на заре космической эры. Он мог без труда добраться до туманности Андромеды, но и только. Без оборудования, продуктов питания и еще уймы необходимых вещей.
 Ученые всерьез взялись за эту проблему. Разумеется, рано или поздно они нашли бы приемлемое решение, но Директор не хотел ждать. Он вознамерился увековечить свое имя в школьных учебниках истории и справедливо полагал, что это произойдет только в случае, если полет к другой Галактике случится при его жизни. Вот тогда-то на сцене и возник Бартол. Пока физики и математики удивленно спрашивали друг друга, что тут делает биолог, тот встал во главе Проекта. К этому моменту исследования окончательно зашли в тупик. Даже самое миниатюрное оборудование и самые совершенные хранилища воздуха и пищи не спасали ситуацию — для них требовалось в сотни раз больше места, чем имелось в наличии. Анабиоз? Но и камера глубокого сна была слишком громоздкой.
 Вот тут-то некая светлая голова предложила использовать ханков. А так как Бартол был крупнейшим специалистом по ханкам, то его и призвали на помощь.
 Никто, в том числе и сам Бартол, не мог в точности сказать, что же такое эти ханки. Их внутреннее устройство сильно отличалось от всех остальных форм жизни. Чтобы установить разумность ханков, психологам понадобилось больше двухсот лет. Обычный ханк выглядел как гигантская амеба зеленого цвета, этакий кусок омерзительной слизи. Никаких органов восприятия окружающего мира ученым обнаружить не удалось, хотя ханки, вне всякого сомнения, прекрасно умели находить себе подобных. Перемещались они под стать своему внешнему виду: неуклюже то ли перекатывались, то ли перетекали. И ни один ученый муж во всей Галактике не взялся бы утверждать, где у них низ, а где верх.
 Ханки обладали одним уникальным и крайне ценным свойством. Они вдыхали углекислый газ и выдыхали кислород и азот. Более того, они могли питаться выделениями человека, а их собственные экскременты содержали все необходимое для людей. Короче говоря, человек и ханк отлично дополняли друг друга и могли существовать вдвоем, изолированно от всего остального мира. Чудесным образом оказалось, что даже количество «производимых» каждым из симбионтов продуктов почти точно соответствует потребностям другого. Это была единственная реальная возможность завершить Проект в обозримом будущем, и потому высокое начальство без долгих размышлений решило: быть посему.
 Пилоты, однако, придерживались несколько иной точки зрения. Они наотрез отказались от услуг ханков.
 — Им не нравится, — авторитетно заявили психологи, — сама идея жить за счет отходов другого существа: питаться его экскрементами и вдыхать то, что он выдыхает.
 — Тогда приучите их к этой мысли, — велел Бартол. Психологи утащили предполагаемых членов экипажа в свое логово, и спустя месяц те уже ничего не имели против малопривлекательных физиологических аспектов предстоящего путешествия. Но жить в симбиозе с ханками они все равно отказывались наотрез.
 После серии тестов психологи выявили новую причину — пилотам не нравилось, что их жизнь и здоровье зависят от жизни и здоровья чужака. Им не хотелось умирать только потому, что какой-то там ханк заболел неизвестно чем.
 — Тогда научите их лечить этих тварей, — потребовал Бартол. Теперь за будущих пилотов взялись медики. Они в авральном порядке вколотили им в головы такое количество информации о психологии и биологии ханков, что под конец пилоты с гораздо большим успехом могли заботиться о здоровье чужаков, чем о своем собственном. И все же они по-прежнему не желали жить в симбиозе с чужаками.
 Тогда рассвирепевший Бартол пожелал лично поговорить с астронавтами и вызвал к себе Джессера, основного кандидата в пилоты корабля.
 Джессер появился в кабинете главы проекта злой и готовый к бою. Упрямое выражение его лица не предвещало легкой и приятной беседы. Бартол предложил астронавту выпить, но тот резко отказался.
 — Итак, — начал хозяин кабинета, — у нас все еще остались кое-какие проблемы?
 — Да, — угрюмо подтвердил Джессер, — и чтобы их решить, вам придется избавиться от этой дряни.
 — Боюсь, это совершенно невозможно, — спокойно сказал Бартол. — Поймите, нет никакого другого способа совершить межгалактический перелет. Да и кроме того, ведь мне ханки не доставляют никаких неприятностей. В отличие от вас.
 — Тогда поищите себе других пилотов, — вздернул подбородок Джессер. — Я не соглашусь жить вместе с ханком не то что двадцать пять лет, но и двадцать пять минут!
 — Именно так мне и передали, — кивнул Бартол. — Понимаю, вам и самому трудно объяснить причины этой неприязни. Я знаю, что она не связана ни с физическим отвращением к симбиозу, ни с опасениями за свою жизнь. Так в чем же дело?
 — Я просто не собираюсь этого делать! — Тон Джессера был непреклонен. — Можете уволить меня. Для хорошего пилота работа всегда найдется.
 — Если бы это касалось только вас, то я давно бы уже вышвырнул вас вон. Но все пилоты думают точно так же, и я хочу понять, в чем же тут дело. Вы же будете первыми, кто достигнет другой Галактики! Разве ради этого не стоит потерпеть общество безобидной твари?
 — Вы плохо считаете.
 — Что, черт возьми, вы имеете в виду?! — взорвался Бартол.
 Но пилот лишь одарил его ледяным взглядом, повернулся на каблуках и вышел из кабинета.
 Поразмыслив, Бартол снова вызвал к себе психологов. И вскоре те сообщили ему поразительные вещи.
 О да, пилоты ничего не имели против экскрементов ханков. Они согласились и с тем, чтобы их жизнь напрямую зависела от жизни скользкой зеленой мерзости. Но они не могли смириться с мыслью, что вместе с ними первыми достигнут туманности Андромеды и чужаки.
 — Но это же форменное безумие! — воскликнул Бартол.
 — Возможно, — согласился с ним глава психологов, — но такова суть проблемы. Это звездный час Человека, его величайшее достижение. И делить его он ни с кем не собирается.
 — В жизни не слышал подобной чепухи! Мы не можем добраться туда без ханков.
 — Пилоты понимают это не хуже вас. Придется подождать, пока мы не сможем решить проблему без чужой помощи. Человек всегда так поступал.
 — Заставьте их сделать это. Внушите им.
 — Невозможно, — покачал головой психолог.
 — Но почему? Вы смогли убедить их есть чужое дерьмо и не можете справиться с такой мелочью?
 — Мы всего лишь преодолели их физическое отвращение к симбиозу. В настоящее время психология способна решить почти любую проблему такого рода. И хотя это требует известного насилия над психикой, особых трудностей тут нет. Но вы хотите, чтобы мы изменили саму суть Человека, изменили то, что, собственно, и делает его Человеком. Я думаю, это невозможно. Разумеется, можно погрузить пилотов в глубокий и длительный гипнотический сон и вдолбить им, — что ханки — это всего лишь колесико в человеческой машине, что эти твари не только не собираются присвоить себе славу Человека, но и вообще не поймут, что произошло. Внушение будет действовать какое-то время — год или два, или даже десять лет, но рано или поздно оно исчезнет, растает, как дым. Поймите, если Человеку грозит смерть от удушья или голода, то его нетрудно приучить дышать чем угодно и есть что попало. Но нельзя заставить Человека разделить славу с другой расой, когда имеется возможность не делать этого.
 — Чушь! — отрезал Бартол. — Пусть вашего внушения хватит на половину дороги. Я гарантирую, что, пролетев полпути до цели, они не повернут назад.
 — Хорошо, — вздохнул психолог. — Вы мой начальник, и я сделаю все, что вы скажете. Но давайте заключим небольшое пари.
 — Какое же?
 — Я готов поставить пять сотен кредиток, что корабль не долетит до цели и вернется назад.
 — Меня закопают в землю задолго до этого, — усмехнулся Бартол. — Я стар, а двадцать пять лет слишком долгий срок.
 — Это не займет много времени.
 — Ну хорошо, — согласился биолог, — но хочу сказать, что вы столь же странный человек, как и этот Джессер.
 — Возможно, — миролюбиво согласился психолог.
 Пилотов еще раз подвергли массированной гипнотической атаке, и примерно через год «Андромеда I», покинув стартовый комплекс, с невероятной скоростью устремилась в пустоту, разделяющую Галактики.
 Пилотом первого корабля был выбран все-таки Джессер. Два года после старта прошли без каких-либо происшествий. Чувствовал себя пилот отлично, корабль неуклонно пожирал пространство, и тогда вслед за ним стартовали еще четыре звездолета — каждый должен был исследовать свой сектор чужой Галактики.
 Бартол и глава психологов большую часть следующего года провели в Центре контроля за полетом. Один следил за состоянием ханков, другой — за самочувствием людей. Корабли двигались по заданному курсу точно по расписанию, экипажи чувствовали себя превосходно, и в конце года Директор разрешил опубликовать в прессе информацию о полете.
 Наживка была проглочена тут же. Древний дух соперничества еще раз всколыхнул человечество, заставив снова осознать собственное величие. «Андромеда? — говорили люди. — Это совсем неплохо для начала. Так же как когда-то Сириус. Но это всего лишь одна Галактика, и далеко не самая большая. А ведь только в нашей локальной группе их более пятидесяти…» И вот тогда к психологу явился один из его сотрудников.
 — Шеф, появились какие-то флуктуации. — Психолог внимательно изучил полученные данные.
 — Плохо дело, — покачал он головой, — очень плохо.
 — Что произошло? — спросил Бартол, как только ему доложили новость.
 — Энцефалограмма, — коротко ответил психолог.
 — Чья?
 — Джессера.
 — И что с ней такое?
 — Возможно, ничего. Но если вы помните наше пари, то на вашем месте я бы приготовил деньги.
 — Вот из-за этого незначительного отклонения?
 — Не бывает незначительных отклонений, когда речь идет о человеке, находящемся отсюда за триста тысяч световых лет, да еще намертво связанном с чужаком.
 Отклонение в энцефалограмме Джессера не исчезло и на следующий день. Оно оставалось почти неизменным так долго, что стало казаться чем-то обычным и нормальным. А потом такие же в. точности отклонения появились в данных и с других кораблей. И каждый раз это происходило на третий год полета.
 — Но они все же отличаются, — хмуро заметил психолог. — У остальных слабее. Энцефалограмма Джессера менялась столь незаметно, что изменения видны только в сравнении с показателями остальных пилотов.
 Бартол что-то хмуро буркнул. Он все еще надеялся, что инстинкт самосохранения не позволит пилотам наделать глупостей.
 Но в один прекрасный день энцефалограмма Джессера резко вернулась к норме.
 — Это случилось, — прокомментировал психолог. — Внушение исчезло. Через пару лет с остальными произойдет то же самое.
 — Внушение исчезло! — насмешливо воскликнул Бартол. — Ну и что с того? Это ничего не меняет! Он не может остановиться и выйти вон. Там пусто, понимаете, пусто! Ни звезд, ни черных дыр — взять энергию просто неоткуда, и если Джессер затормозит, то потом не сможет разогнаться снова. В конце концов, ведь он человек, а человек не станет затягивать, петлю на собственной шее.
 — Чего только люди не делают, — прошептал про себя психолог.
 Где-то там, в черной пустоте, в 350 тысячах световых лет от родной Галактики Джессер бросил последний взгляд на своего ненавистного компаньона. А потом с силой шмякнул его об стену.

 19. ФИЛОСОФЫ

 После основания Университета Аристотеля один за другим появилась в Содружестве целая плеяда блестящих философов. Анализируя это время, мы можем сказать, что в середине седьмого тысячелетия, а точнее, в период между 6400 и 6700 годами галактической эры, философия скинула с себя покров таинственности и превратилась из искусства в науку. Некоторые из замечательных трудов того времени до сих пор хранятся на астероидах Делуроса VI и в гигантской библиотеке на Делуросе VIII.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Примерно около 6500 года галактической эры философия сделала очень нехарактерный для этой науки и, как оказалось впоследствии, гибельный поворот в своем развитии. Более точно начало упадка философии можно соотнести с концом научной деятельности Белор Териол — последней из великих мыслителей человечества.
 «Происхождение и история разумных рас», т.9
 — Прекрасно, — сказал Хиллиэр, — просто замечательно. — Он положил пухлую папку на стол и с важным видом откинулся в кресле. Его так и распирало от гордости.
 — Как я вам и говорил, — довольно заметил Браннет. — Полагаю, нам следует незамедлительно предложить ему место на факультете, пока парня никто не перехватил. — Два других члена ученого совета согласно закивали головами.
 — Прежде чем сделать официальный запрос, — продолжил Браннет, — я бы хотел, чтобы мы все письменно подтвердили свое единодушное мнение.
 — Разумеется, — согласился Хиллиэр и тут же размашисто расписался на заготовленном заранее листе.
 Остальные поспешили присоединиться к нему.
 — Прекрасно, — улыбнулся Браннет. — Теперь все в порядке.
 Он повернулся к невысокой женщине, молча сидевшей в углу кабинета.
 — Профессор Териол, я понимаю, что вряд ли дела нашего университета интересны вам, но, может быть, вы окажете нам честь и тоже поставите свое имя под этой рекомендацией?
 Белор Териол поправила выбившуюся прядь непокорных седых волос и отрицательно качнула головой.
 — Нет, господа. Мне не хотелось бы вас огорчать, но я не подпишу рекомендацию.
 — Неужели мы вас чем-то обидели? — обеспокоено воскликнул Браннет.
 — Отнюдь, — спокойно ответила Белор. — Вы были на редкость гостеприимны и милы.
 — Тогда, может, вы не согласны с нашей оценкой этой работы?
 — Нет, что вы. Я уверена, что и сам соискатель, и его работа просто великолепны.
 — И все же я чувствую, что мы вам чем-то не угодили, — упорствовал Браннет. — Убедительно прошу вас объясниться яснее.
 — Ну, если вы настаиваете, профессор Браннет, — устало вздохнула профессор Териол.
 — Настаиваю — это слишком сильное слово. Я просто искренне прошу вас об этом. В конце концов нечасто философы вашего ранга посещают эти стены. Нам хотелось бы знать все, что думает о нашем Университете такой выдающийся ученый, как вы.
 — Будь я помоложе и поглупее, ваши комплименты непременно вскружили бы мне голову, дорогой профессор Браннет, но боюсь, что я уже давно разучилась заливаться жарким румянцем.
 Ученые мужи дружно хихикнули, а Белор Териол тем временем продолжала:
 — Ваше приглашение доставило мне немало радости. Еще бы — посетить планету Аристотеля. Название вашей планеты — настоящая приманка для философа, а я никогда прежде не бывала здесь. Увиденное превзошло все мои ожидания. Настоящий университетский рай. Планета размерами со старушку Землю, полностью отданная ученым. Да одни только ваши библиотеки могут вызвать самую черную зависть у книжных червей из любой системы Галактики. Не знаю, где вы нашли архитекторов, построивших эти здания, но уверена — создатели подобных шедевров заранее обеспечили себе место в раю. А судя по уровню ваших приемных экзаменов, на этой планете не сыщешь ни одного дурака и тупицы, если, конечно, не принимать в расчет мою персону.
 Таково было мое первое впечатление. А что до учебных программ, то я убедилась, что ни на одной планете не существует такого разнообразия глубочайших учебных курсов. Ваши студенты, по крайней мере те из них, с кем мне довелось общаться, обладают очень уравновешенным и в то же время быстрым и ясным умом. И, разумеется, у вас лучшие в Галактике преподаватели.
 Раз уж я так разговорилась, то скажу еще кое-что. Не могу судить о других областях знания, но в том, что касается философии, у меня нет никаких сомнений — в вашем Университете собраны самые светлые головы, какие способна произвести раса Человека.
 — Очень приятно слышать из ваших уст столь лестные отзывы о нашей деятельности, — самодовольно откликнулся Браннет.
 — Отнюдь, — невеселая улыбка появилась на губах Белор Териол, — я нахожу вашу деятельность бесполезной и крайне вредной.
 — Что?! — ученые мужи так и подскочили, правда, скорее от удивления, чем от гнева.
 — Никогда мне еще не доводилось видеть столь вопиющего расточительства столь огромного потенциала, — спокойно продолжала профессор Териол. — Мне кажется настоящим безумием, что раса, создавшая Мир Аристотеля, с чванливостью непроходимых невежд заставляет работать его впустую.
 — Профессор Териол, — Браннет с трудом сохранял самообладание, — потрудитесь объясниться!
 — Попробую, — ответила философ, — хотя ни к чему хорошему это не приведет. Но кто знает, вдруг вы согласитесь со мной и ситуация изменится к лучшему.
 — Давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет, — примирительно предложил Хиллиэр.
 — Так я и сделаю, — кивнула головой Белор. — Но позвольте мне сначала спросить вас кое о чем.
 — Мы вас слушаем, — надменно провозгласил Браннет, скрестив руки на груди и вскинув голову.
 — Профессор Браннет, как относится ваш факультет философии к трудам Фомы Аквинского?
 — В свое время авторитет этого первобытного философа был неоспорим, но сейчас это имя, разумеется, полностью дискредитировано, — процедил Браннет.
 — Дискредитировано, — тихо отозвалась Белор. — Вы имеете в виду религиозные аспекты его учения?
 — Да.
 — В том числе и положение о Первопричине?
 — Разумеется. Это положение давно уже опровергнуто математикой, а именно, существованием отрицательных и дробных чисел, и…
 — Да-да, конечно, — прервала его Белор. — А что вы скажете о Платоне?
 — Платон обязателен для изучения. Как первый из великих философов Человека.
 — Далеко не первый, — возразила Белор. — Но не будем сейчас вступать в дискуссию.
 — Так или иначе, но наши студенты изучают его труды. Хотя воззрения Платона также многократно опровергались и в теории, и на практике. Как вы, наверное, знаете, всего пару столетий назад его последователи организовали на Боните свою колонию в полном соответствии с идеями платоновской Республики, но попытка с треском провалилась. Колония просуществовала всего лишь несколько лет.
 — Слишком много философов и слишком мало дворников — вот что такое этот эксперимент, — сухо заметила Териол. — А что вы скажете о работах Бракстока с Канфора VII?
 — Но ведь это же не человек! — возмутился Браннет.
 — И по этой причине его взгляды на Вселенную менее интересны?
 — Конечно, нет, — поспешил исправить положение Хиллиэр. — И у нас немало курсов, посвященных именно философии чужаков.
 — Ой ли? И как много, позвольте спросить?
 — К сожалению, у меня с собой нет нужных записей, но поверьте, достаточно.
 — Я потрудилась прочесть учебное расписание. Семнадцать курсов. Всего семнадцать из шести сотен.
 — Не понимаю, к чему вы клоните, — холодно сказал Браннет.
 — Все очень просто. Я просмотрела несколько работ, представленных на соискание ученой степени. И они мне очень не понравились.
 — Но я как будто слышал, что вы считаете наших слушателей исключительно одаренными людьми, — возразил Хиллиэр.
 — И я действительно так считаю, — грустно улыбнулась Белор.
 — Тогда я вас не понимаю.
 — А мне кажется, понимаете. Я просмотрела пятнадцать работ. Семь из них посвящены этике взаимоотношений Человека с чужаками. Еще в трех анализируется связь Человека с созданной им промышленностью. Остальные пять содержат попытки оправдать некоторые не слишком красивые военные и экономические аспекты деятельности Монархии.
 — Вы хотите сказать, Содружества, — мягко поправил ее Хиллиэр.
 — Я сказала то, что хотела сказать. И еще, я совершенно точно знаю, что именно не понравилось мне во всех работах. Господа, случайно или по чьему-то злому умыслу над философией нависла страшная опасность. Она вот-вот превратится в одну из политических наук.
 — Чепуха, — насмешливо отозвался Браннет. — Как может мыслитель вашего ранга делать столь смелые выводы из столь скудных данных?!
 — Если остальные работы, представленные за последние год-два, существенно отличаются от тех, что мне попались, то я с радостью возьму свои слова обратно. Но боюсь, этого не случится. И потому я не на шутку встревожена. За примерами далеко ходить не надо: стоило мне только упомянуть о Фоме Аквинском, как тут же раздались разглагольствования о математическом опровержении его учения. Но ведь математика тут совершенно ни при чем! Существует или нет связь между причиной и следствием во Вселенной? Если да, то существует ли первопричина всего сущего? И не говорите мне об отрицательных числах и прочей ерунде. Мне нет дела до того, расширяется Вселенная или сжимается. Я хочу знать, существует ли какая-то сила, что привела этот мир в движение? Фома Аквинский пытался ответить на этот вопрос, исходя из своего опыта, своей веры и своих знаний. А вы пытаетесь ответить на него с помощью математики и космологии. Ваши «ответы» не имеют к поставленной проблеме никакого отношения.
 Платон предложил свою утопическую Республику, положив в ее основу набор идеалистических этических императивов. А вы считаете его учение архаичным только потому, что жалкая горстка разочаровавшихся радикалов-болванов не смогла реализовать великую идею на практике. По-моему, факультет философии, отрицающий работы Платона на основании того, что случилось в какой-то там колонии, демонстрирует свою полную несостоятельность. И страдает при этом вовсе не Платон.
 Что же касается Бракстока, то он, или, вернее, оно подарило миру самый сильный из когда-либо существовавших этических аргументов в пользу существования божественного начала. Правда, вряд ли хоть один человек станет молиться такому Богу, но от этого идеи Бракстока не становятся менее важными.
 Я подвожу вас, господа, вот к какой мысли. Мне кажется, что современная философия забыла не только свои истоки, но даже и свое предназначение. Никто больше не задает вопросов о природе Человека и его месте во Вселенной. Никого больше не интересует, существует ли божественное начало. А ведь Декарт говорил, что отсутствие сомнений еще ничего не доказывает. Почему пропал интерес к этим важнейшим вопросам?
 Господа, вы больше не занимаетесь философией. Вы ушли далеко в сторону. Вы целенаправленно создаете самую великую школу прагматиков за всю историю человечества. А ведь прагматизм — это всего лишь одна из ветвей философии, и обоснование различных политических и социальных доктрин далеко не самая важная из ее целей.
 Вы и ваши ученики интересуетесь только одним: почему и как работает та или иная вещь и какое влияние она может оказать на окружающий мир. Вы больше не мыслите категориями добра и зла, справедливости и несправедливости, соответствия и несоответствия. Эти вопросы вы либо вообще игнорируете, либо считаете давно решенными и потому неинтересными.
 И именно поэтому, господа, я не поставлю свое имя под этой рекомендацией, которая призвана пополнить армию нефилософов еще одним рядовым. Я оплакиваю Критику Чистого Разума в эти дни Чистого Практицизма. — Она замолчала и понурилась.
 — Дорогая профессор Териол. — Браннет величественно поднялся. — Неужели вы всерьез считаете, что никто из нас ничего не знает о тех, кого вы именуете чистыми философами? Возможно, мои познания в этой области не так глубоки, как ваши, но ведь и я не совсем уж невежда. Но одно дело знать этих философов и совсем другое — положительно оценивать их деятельность. Вот здесь вы расходитесь не только с нами, но и с подавляющим большинством наших студентов. В конце концов, мы ведь вовсе не заставляем своих студентов с пистолетом у виска мыслить так, как они мыслят.
 — Вот как? — сухо спросила Териол. — Их работы свидетельствуют скорее об обратном.
 — Профессор Териол, — надулся Браннет. — Современная философия стоит на распутье. Конечно, можно продолжать биться головой о стену неразрешимых проблем, и тогда философия останется тем, чем всегда и была — интеллектуальной игрой для высоколобых. Но не лучше ли попробовать применить и старые, и новые философские учения на практике и заставить их работать на нас?
 — А вам не кажется, что такие попытки уже предпринимались? — насмешливо отозвалась Белор. — Первое, что приходит на ум, так это Десять Заповедей. И, наверное, если хорошенько покопаться в истории последних десяти тысячелетий, то можно отыскать еще немало примеров.
 — Согласен, — кивнул головой Браннет, — но ведь это только подтверждает мою точку зрения. Философия может и должна иметь дело с прозой жизни. Возьмем для примера Беркли и его доказательство существования Бога — единственное доказательство, не опровергнутое и поныне. Я спрашиваю вас не как философ философа, а как человек человека: какая, к черту, разница: существует или нет этот пресловутый Невидимый Наблюдатель? Или возьмем знаменитого Декарта, который мыслил и потому существовал. Лично у меня нет никаких сомнений в собственном существовании, поскольку о нем мне каждый божий день напоминает язва желудка. Но Декарт идет дальше — он делает вывод о существовании целой Вселенной только потому, что существует он сам. Я тоже могу усесться перед нашим факультетом и тем самым сделать вывод о существовании большого куска гранита. Но ведь я могу и не сделать такого вывода. Не вижу тут никакой разницы.
 С другой стороны, — продолжал профессор, — если бы я сказал, что хочу есть и потому существую, то пользы от такого утверждения было бы куда больше, поскольку следующим шагом стал бы вопрос о том, как мне утолить голод. И подобное рассуждение приведет меня не только к практическим предложениям, но и к различным этическим вопросам. Я пытаюсь сказать, что философия должна действовать, а не служить логической игрушкой для любителей почесать языками на заумные темы.
 — Наверное, нет нужды упоминать, что я не могу с вами согласиться, — ответила Териол, — то, о чем вы говорите, не имеет никакого отношения к философии. Ваша этика — это этика толпы, определяемая лишь формой правления, нравится нам это или нет. А вопросами утоления голода и вообще облегчения жизни занимаются десятки прочих наук. Философия, я имею в виду, настоящая философия, исследует душу человека. Я говорю не о религиозном аспекте этого слова, а о той части сознания, кстати, не обязательно человеческого, которая не связана с биологическими нуждами. Цель философии — дать нам понимание того, что такое Жизнь, Вселенная, Бытие. Философия не отвечает на вопросы, она ставит их. Философия не решает проблемы, а позволяет нам увидеть их в новом ракурсе. Рискну повториться: прагматизм — это лишь часть философии, притом далеко не самая важная часть.
 — Тогда почему подавляющее большинство наших философов не согласны с вами? — спросил Хиллиэр.
 — Да потому, что они похожи на вас! — резко ответила Териол. — А кроме того, философия не политика, большинством голосов тут ничего не решить. Если так думает большинство, то, значит, большинство ошибается. Что немудрено при подобных настроениях.
 — Полагаю, нам не удалось переубедить друг друга? — высокомерно осведомился Браннет.
 — К великому сожалению, — подтвердила Белор Териол. — Господа, полагаю, нам следует прервать эту дискуссию, пока страсти не накалились добела. Вы можете прислать мне работы ваших студентов, и я просмотрю их, как и обещала. Хотя скорее всего мы будем счастливы, если никогда больше не услышим друг о друге. — Она встала и быстро направилась к выходу.
 Походка знаменитого философа по-прежнему напоминала походку молодой девушки, но лицо словно постарело на десяток лет за этот час, проведенный в кабинете главы факультета философии.
 — Ну что? — спросил Браннет после минутного молчания. — Что вы обо всем этом думаете?
 — В свое время она была блестящим ученым, — медленно сказал Хиллиэр. — Тем печальнее видеть ее теперь, одинокой и оторванной от реальной жизни. Для нее философия так и не стала настоящей наукой, навсегда оставшись чистым искусством.
 — Какая наглость с ее стороны утверждать, что мы ничего не знаем обо всех этих Платонах, Кантах и Аквинских. И что она хочет? Чтобы мы заставили наших студентов полжизни ломать голову над тем, существуют они или нет?!
 — Не судите ее слишком строго, — мягко сказал Хиллиэр. — Помните, что эта бренная оболочка некогда служила прибежищем великому уму.
 С этими словами он пододвинул к себе очередной увесистый трактат, где оправдывалась экономическая политика Человека по отношению к коренным обитателям Броурда III.

 20. АРХИТЕКТОРЫ

 Безусловно, самым выдающимся архитектором эпохи Содружества был Эбар Маллоу (6700—6755 гг. г.э.). После завершения злополучного строительства Министерства иностранных дел он по непонятным причинам расстался со своей профессией. Но уже одно это сооружение навеки обессмертило его имя.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 В недобрый час решено было построить это Министерство. Здание стоит и по сей день, и во многих отношениях является самым значительным сооружением, когда-либо построенным Человеком или какой-либо другой расой. Честь его создания принадлежит Эбару Маллоу, пожалуй, самому великому архитектору из всех, что жили после возведения знаменитого Картографического комплекса на Калибане. Министерство иностранных дел функционально и поныне, но, к сожалению…
 «Происхождение и история разумных рас», т. 9
 — Бог мой, что это? — спросил Маллоу, ошарашено наблюдая, как несколько рабочих пытались протащить в дверь громоздкую конструкцию.
 — Это кресло, мой гениальный друг, всего лишь кресло, — ответил Верлор и посторонился, пропуская вспотевших от усердия рабочих.
 — Кресло для кого? — изумленно спросил Маллоу. Он попытался представить себе существо, которое смогло бы уютно устроиться в этой штуке, но тщетно.
 — Для посла с Кастора V, — невозмутимо ответил Верлор.
 — А что, на Касторе есть разумная жизнь? Мне казалось…
 — Наши психологи считают, что касториане превратились из неразумных зверюг в разумные существа около трех тысячелетий назад. Сами же зверюги утверждают, что они обладают высокоразвитым интеллектом еще с тех времен, когда люди перепрыгивали с дерева на дерево.
 — Надеюсь, этот посол притащился сюда не ради дискуссий на эту тему? — с подозрением спросил Маллоу. — Я заранее готов признать, что его раса обладает разумом с момента Большого Взрыва. Особенно, если собственными глазами увижу того, кто сможет усесться в этот пыточный аппарат.
 — Не беспокойся, касторианин прибыл сюда совсем за другим. Насколько я могу судить, посол хочет побеседовать с тобой о судьбе Министерства.
 — Никогда! — благодушие Маллоу мгновенно испарилось. — Я потратил семь лет жизни, чтобы убедить Летающее Королевство принять мой проект. И не собираюсь вносить в него никаких изменений даже ради всех слонопотамов с Кастора вместе взятых.
 — Успокойся, — миролюбиво сказал Верлор, — мы ведь даже не знаем, чего он хочет.
 — А мне плевать! — свирепо воскликнул Маллоу. — Никаких поправок я не позволю!
 — Послушай, каждый из нас занимается своим делом. Твое дело — построить Министерство. Мое — проследить, чтобы нашего гостя приняли с должным уважением. Это ведь не какая-то там мелкая сошка. Посол представляет независимый Кастор в Содружестве.
 — Что? Этот Кастор даже не член Содружества?!
 — В настоящий момент его статус до конца не определен. Их попросили и, надо сказать, очень вежливо попросили присоединиться к нам. Если они откажутся…
 — То вежливость растает, как утренний туман.
 — Скорее всего, — согласился Верлор. — Но в любом случае решать это не нам, а Летающему Королевству. Уяснил?
 — Уяснил, — уныло ответил Маллоу. — Ну и когда мне ждать твоего монстра?
 — Если мне позволено будет вмешаться в вашу беседу, то я с удовольствием приму в ней участие, — раздался внезапно механический голос.
 Маллоу и Верлор резко обернулись. В дверях красовалось гигантское существо с непропорционально короткими конечностями и огромным торсом. Несуразно большую голову украшали пластиковая дыхательная маска и компактный райдер, остальная часть тела, надежно укрытая жесткой чешуей, в дополнительной защите не нуждалась. Ногами существу служили три массивных отростка, на которое оно и опиралось, словно на треножник. Судя по всему, пришелец прибыл с планеты с повышенной гравитацией. Маску усеивали многочисленные сверкающие значки, призванные свидетельствовать о высоком статусе гостя.
 — Давно вы здесь? — спросил Маллоу, постаравшись придать лицу безразличное выражение.
 — Меня зовут Кротар, — проигнорировал его вопрос касторианин. — Давайте продолжим разговор.
 — Джентльмены, я вас на какое-то время покину, — Верлор с неожиданной шустростью устремился к двери. — Если вам что-нибудь понадобится, вы знаете, как меня найти.
 — Я возражаю против титула, которым вы меня наградили, — заявило существо, одарив щуплого архитектора свирепым взглядом, — только принимая во внимание, что райдер мог исказить смысл ваших слов, я воздержусь от официального протеста.
 Маллоу, послав вслед Верлору короткий, но чрезвычайно выразительный взгляд, повернулся к Кротару.
 — Хорошо, господин Кротар, — сказал он. — Так чем же именно я могу вам помочь?
 — Начните с того, что называйте меня Посол Кротар, — сварливо потребовал пришелец.
 — Как вам будет угодно, Посол Кротар. — Про себя же Маллоу в сердцах чертыхнулся. Интересно, как ведут себя обитатели этой чудной планеты, не столь отягощенные искусством дипломатических реверансов? Он постарался радушно улыбнуться.
 Пришелец, возможно, оценив его старания, важно кивнул огромной головой и продолжил:
 — Далее, я хочу, чтобы вы ознакомили меня с проектом Министерства иностранных дел.
 Маллоу пожал плечами, затемнил окна и водрузил на стол трехмерную модель Министерства.
 — Ваш интерес к нашему проекту связан с какими-то конкретными причинами? — спросил он.
 — Я некогда ничем не интересуюсь без причины, — проскрипел касторианин. — Потрудитесь объяснить, что тут к чему.
 — Как скажете, — ответил Маллоу и набрал в легкие побольше воздуха, собираясь воспроизвести свою дежурную речь, давно заготовленную как раз для таких случаев. За последние два года он проделывал это уже по меньшей мере несколько тысяч раз. — Новое Министерство иностранных дел будет возведено на Делуросе IV. Здание представляет собой усеченную пирамиду, в основании которой лежит прямоугольник размерами три на четыре километра. Верхушка здания расположена на высоте два километра, верхний прямоугольник в два раза меньше нижнего. Внешний фасад здания, как вы можете видеть, будет покрыт многочисленными изображениями, представляющими практически все известные нам культуры Галактики.
 — И Кастора тоже? — сурово спросил посол.
 — Конечно. Если, разумеется, Кастор вступит в Содружество, — ответил Маллоу, от души надеясь, что одним из условий приема Кастора в члены Содружества станет обязательное обучение его обитателей хорошим манерам. Он нажал несколько кнопок на своем рабочем столе, и трехмерная картина изменилась. Теперь это было поперечное сечение огромного вестибюля здания.
 — В Министерстве будут жить и работать представители всех рас, — продолжил он, — и всем им ежедневно придется пересекать общий вестибюль. И поэтому его устройство отличается невероятной сложностью. На Делуросе IV практически полностью отсутствует атмосфера, а гравитация примерно в два раза слабее, чем на Делуросе VIII. Создать искусственную гравитацию и атмосферу, подходящие Человеку, конечно, несложно, но, — Маллоу усмехнулся, — ни о каком предпочтении одной расы перед другой не может быть и речи.
 Внутри вестибюля множество указателей на всех языках Галактики помогут представителям различных рас сориентироваться. Сотни движущихся дорожек доставят вас к специальным подъемникам. Подъемники сконструированы таким образом, что за один раз смогут поднять не менее десяти представителей любой расы.
 Управлять подъемниками каждое существо сможет либо на своем родном языке, либо на галактическом. Как только лифт получит команду, его двери герметически закроются, и в течение минуты внутри кабины будут создана атмосфера и тяготение, наиболее комфортные для представителя данной расы. Если не поступит дополнительных указаний, то лифт автоматически доставит пассажиров в их сектор. Большая часть лифтов сможет передвигаться как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскости, поскольку лишь в редких случаях одна раса станет занимать целый этаж.
 Каждый подъемник и каждое помещение будут снабжены достаточным количеством защитных костюмов, герметических шлемов и дыхательных масок.
 Архитектор нажал еще пару кнопок, и изображение кабины лифта сменилось картинкой поперечного сечения одного из верхних этажей здания.
 — Теперь перед вами стандартный план этажа. Каждая секция достаточно велика и способна принять как минимум триста представителей любой расы. Кроме того, размеры секции при необходимости можно легко изменить. Как вы видите, секторы, занятые различными расами, разделены непроницаемыми барьерами и перейти из сектора в сектор можно только с помощью горизонтального лифта. Кстати, лифт доставит пассажиров к месту назначения почти мгновенно, но двери его не откроются, пока все пассажиры не наденут защитные костюмы и не будет откачана атмосфера. Подобные меры предосторожности — гарантия от несчастных случаев. Из всех помещений можно легко связаться с любым другим сектором здания. Во время переговоров включается автоматический переводчик, если, конечно, собеседники захотят воспользоваться его услугами.
 В распоряжение всех рас предоставят помещения для сна и приема пищи, библиотеки, места для отдыха и пункты прямой связи с родными планетами. Разумеется, каждый сектор оснастят всем необходимым медицинским оборудованием.
 — Как насчет вооруженной охраны?
 — Она подразумевается.
 — И из кого же она будет состоять?
 — Из людей, — коротко ответил Маллоу.
 — Понятно. А почему, позвольте спросить, Министерство иностранных дел строится на Делуросе IV, хотя логичнее было бы построить его на Делуросе VIII или на Летающем Королевстве, если, конечно, Человек и впрямь желает продемонстрировать свое доброе отношение к другим расам Галактики?
 — Я не политик, посол Кротар, — ответил Маллоу, — а всего лишь архитектор. Мне велено строить на Делуросе IV, вот я и строю. Если вас интересует мое частное мнение, то из-за более высокой силы тяжести на Делуросе VIII затраты подскочили бы до невероятных высот.
 — Вы хотите сказать, что раса, создавшая Летающее Королевство и спутники Делуроса VI, раса, способная позволить себе содержать Звездный Флот, не нашла средств на строительство одного-единственного здания, предназначенного для других рас?
 — Я хочу сказать одну очень простую вещь, посол! — раздраженно ответил Маллоу. — Если вам что-то не нравится, то обратитесь к Верлору. За конфликты между расами отвечает он, а не я. Мое дело — строить дома.
 Кротар с неожиданным проворством выбрался из своего чудовищного кресла. Его туша угрожающе нависла над тщедушным архитектором. На какое-то мгновение Маллоу по-настоящему испугался, но касторианин лишь молча поедал человека глазами. Если на его лице и были написаны гнев и ярость, то определить это Маллоу не смог.
 — Я думаю, — голос, раздавшийся из райдера, звучал ровно и бесстрастно, — что вам не придется утруждать себя, изображая образцы нашего искусства на стенах вашего здания.
 — Как скажете, — охотно согласился Маллоу. — Но не могли бы вы в таком случае объяснить цель своего визита.
 — Наносить визиты — моя работа, — ответил касторианин, — так же как ваша — строить дома.
 С этими словами Кротар неуклюже, но невероятно величественно удалился прочь. И тут же в кабинете появился Верлор.
 — Ну как? — с любопытством спросил он.
 — Что как? — передразнил Маллоу.
 — Что ему было нужно?
 — Понятия не имею. Эта спесивая тварь приперлась сюда, проинспектировала все планы проекта, осведомилась насчет охраны, а потом объявила, что жить тут не собирается.
 — Так я и думал! — воскликнул Верлор. — Это уже девяносто первый отказ.
 — Я не понимаю.
 — Я тоже, — кивнул головой Верлор. — Похоже, среди чужаков начинается какое-то брожение. Разумеется, не открытое сопротивление, нет-нет, ничего подобного! Но что-то вроде маленькой демонстрации своей независимости. Все ополчились против нашего Министерства.
 — Что за чушь!
 — Чушь? Возможно. Но все они изобретают какие-то формальные предлоги для отказа. Канфориты потребовали себе четыре этажа, а мы можем предложить им только два, да и то не полностью. Леммы захотели устроить тут свою ресторацию. А эмранцам не понравилось, что Министерство расположено в системе Делуроса. Ну и так далее.
 — Но почему ты не сказал мне раньше? — удивленно спросил Маллоу.
 — Потому что Директор приказал нам продолжать строительство.
 — Ну хорошо, — с отвращением сказал Маллоу. — Конечно, я всегда могу снабдить этаж канфоритов дополнительным оборудованием и…
 — Нет, — покачал головой Верлор. — Все будем строить так, как наметили. Если же кто-то не пожелает прислать своих представителей по доброй воле, то мы найдем другие аргументы.
 — Пожалуй, — усмехнулся Маллоу, — придется переоборудовать пару этажей под госпиталь.
 — Шутки здесь неуместны, возможно, тебе и в самом деле придется поработать над этим.
 — Давай лучше подумаем, как сделать Министерство более привлекательным, для чужаков. Обидно будет, если такое замечательное здание пропадет. — Маллоу скорчил рожу.
 — Ничего не случится, — махнул рукой Верлор. — Не забывай, что на Делуросе IV нет атмосферы, так что Министерство и через десять миллионов лет будет как новенькое. Кстати, это одна из причин, по которой мы выбрали эту планету. В свое время строители Картографического комплекса на Калибане не приняли во внимание коррозию, и теперь там постоянно приходится возиться с ремонтом. С Министерством ничего подобного не случится.
 — Дело не в этом, — угрюмо ответил Маллоу. — Жалко, что оно будет стоять пустое и никому не нужное. Черт бы побрал этих тварей, не пойму, что им еще требуется. Неужели они не понимают, что мы создали самое замечательное архитектурное сооружение со времен комплекса на Калибане? И это чудо предназначено именно для них!
 — Это взгляд архитектора. А здесь, друг мой, политика. Наше Содружество так велико, что эффективно управлять им очень трудно, почти невозможно. И для всех этих чужаков нет большей радости, чем найти в нашей системе слабое место и хорошенько туда ткнуть. Все знают, как широко обсуждался проект Министерства и каких трудов нам стоило провести его в жизнь. Пренебречь Министерством — чем не прекрасная возможность нас унизить? Вот они и воротят нос.
 Слова Верлора оказались пророческими. За последующие несколько дней еще тридцать рас отказались прислать в Министерство своих представителей. В течение года их примеру под разными предлогами последовали все прочие разумные обитатели Галактики.
 Маллоу решил бороться. Он слишком много вложил в это здание, чтобы так просто сдаться. Архитектор отправился на Лодин XI и добился встречи с местными лидерами.
 — Вы ведь утверждали, что хотите жить в мире и согласии с Человеком, — убеждал он, — так докажите на деле свое стремление! Проект Министерства — это отличный шанс, чтобы продемонстрировать свою добрую волю. Шанс для всех нас. В противном случае станет ясно, что добрососедские отношения в Галактике — лишь пустой звук. Другого такого шанса у нас не будет никогда.
 Лодиниты очень вежливо выслушали его и так же вежливо отказались.
 Тогда Маллоу отправился на Двойной Канфор.
 — Зачем губить столь благородное начинание? — пытался он уговорить канфоритов. — Это ошибка! Если вам не по душе действия Человека, то есть масса других способов заявить об этом. Не платите налоги, потребуйте убрать наши военные базы с ваших спутников, протестуйте против вмешательства — в ваши дела. Но только не губите проект Министерства! Это последняя надежда для Галактики.
 На Канфоре Маллоу попросту высмеяли.
 То же самое с небольшими вариациями повторилось и на других мирах. Когда архитектор добрался до Проциона II, он решил сменить тактику.
 — С вами поступили жестоко и несправедливо, — начал Маллоу, добившись встречи с лидерами чужаков, — меня не меньше вас возмущает и печалит то, что сотворил Звездный Флот с вашей планетой во время правления Вестолиана. Но нельзя из-за этого лишать себя такого величайшего достижения культуры и гуманизма. Приходите в Министерство и докажите, что вы лучше нас. У вас будут все возможности для этого. Все двери распахнутся перед вами, мы обеспечим вам любые условия, какие вы потребуете. Даже если вы хотите уничтожить Содружество, лучшего места для достижения вашей цели просто нет! Только в Министерстве вы сможете найти себе союзников среди других рас, с которыми поступили так же жестоко и несправедливо.
 Но проциане упрямо не желали взять в толк, чем же так хорошо это Министерство. Избиение младенцев, некогда учиненное Звездным Флотом, забылось давным-давно, поскольку разумные насекомые, населявшие планету, восстановили свою численность за какую-то пару лет. Чужаки не понимали, чего же добивается это странное существо? Что с того, что в Министерстве им обеспечат все условия для жизни? Не лететь же на какой-то там Делурос только из-за этого, дома у них условия не хуже.
 Следующей остановкой Маллоу стал Домар, но здесь ему не пришлось даже выходить из корабля. Домарианцы, обладавшие сверхвысокими экстрасенсорными способностями, заранее знали все, что он собирался им сказать. И заранее оповестили архитектора о своем отказе. В конце концов раса телепатов и так может общаться с кем пожелает, вовсе не обязательно для этого куда-то там тащиться.
 На Терразане Маллоу решил, что уж тут-то ему обязательно повезет.
 — Народ Терразаны, — начал он заранее заготовленную речь, — вся Галактика знает о тех замечательных зданиях, которые вы возводите в своих городах. И вы, как никто, должны понимать, как следует использовать архитектуру в жизни. Оставить такое здание, как Министерство, пустым и никому не нужным — это настоящее преступление. Конечно, вы не допустите бойкота нашего проекта.
 На свою беду, Маллоу не знал, что архитектурные шедевры терразианцев как раз и пустуют. Собственно, никто во всей Галактике не понимал, зачем они возводят свои чуда-дома.
 Обитатели Альдебарана XIII определенно считали, что Человек решил построить Министерство для успокоения свою нечистой совести, и потакать ему в этом они не собирались. Их реакция на предложение Маллоу была столь бурной, что тот лишь чудом унес ноги.
 На Гамме Зайца IV Маллоу встретился с разумными подводными обитателями. Человек никогда не воевал с ними и даже ни разу не пытался поработить и использовать для своих целей. Никаких причин для антипатии к людям у обитателей бескрайних океанов не было. И Маллоу, вырядившись в подводный костюм и водрузив на спину дорогостоящий райдер, пустился в плавание по бурным водам.
 — Не могу понять, — начал он, собрав внушительную аудиторию разумных рыб, — почему вы не поддерживаете идею Министерства.
 Ведь отношения между нашими расами всегда отличались безоблачностью. Вы знаете, как немного в Галактике подводных разумных рас и как ограниченны их возможности в познании иных миров. Между тем в Министерстве вы сможете узнать буквально все и обо всех, завязать с обитателями Галактики дипломатические отношения. В вашем распоряжении будет огромное жилое пространство, мы сделаем все, дабы удовлетворить любые ваши нужды. Я уверен, что, оценив все выгоды сотрудничества и принимая во внимание нашу дружбу, вы измените свою позицию.
 Рыбы были полностью согласны. О да, Министерство — прекрасная затея! Они действительно не прочь пообщаться с другими разумными. И, разумеется, они ничего не имеют против Человека, более того, именно Человек освободил их от тирании леммов. Но с другой стороны, все расы, с которыми они в данный момент сотрудничают, уверены в необходимости бойкота. Это протест против всевластия Человека. «И хотя мы, рыбы, лично ничего не имеем против Человека, но из чувства солидарности мы не можем не поддержать всех остальных». Так объявили подводные мудрецы. Они не хотели бы никого обижать, но при сложившихся обстоятельствах…
 Так и продолжалось, от планеты к планете, от расы к расе. Вскоре Маллоу обнаружил, что не только он пытается переубедить чужаков. Архитектор как раз потерпел очередную, двадцать седьмую по счету неудачу, посетив Балок VII, когда ему стало известно, что Содружество решило наложить экономические санкции на тех, кто не пришлет своих представителей в Министерство. Обитатели Балока, только что объявившие о своем отказе, подумали, подумали и снова отказались. Так же поступили и все остальные. В одном случае дело дошло даже до военного конфликта. Война между сеттами и флотом длилась целый месяц и закончилась полным истреблением чужаков.
 Неудача следовала за неудачей, но ничто не могло остановить строительные работы. Сначала появился фундамент, затем выросли стены, потом здание оплели нити коммуникаций, и наконец, установили аппаратуру жизнеобеспечения и вспомогательные системы. Как по волшебству возникли центры медицинской помощи, лаборатории по синтезированию пищи и многое-многое другое, со всей Галактики стекались в Министерство мебель и предметы внутренней отделки.
 В течение всего лишь десяти лет строительство было закончено. Огромный и величественный, до отказа напичканный невероятно сложным оборудованием монолит на много тысяч футов возвышался над каменистой безжизненной поверхностью Делуроса IV. Он был виден на расстоянии десятков миль. Его внутренние системы работали безупречно, а снаружи здание украшали несметные тысячи рисунков, представлявшие все разумные расы.
 Так и стояло Министерство — грандиозный, но пустой и никому не нужный памятник величию и беспомощности Человека. Памятник замечательной идее, настолько замечательной, что и сам Человек, и его соседи оказались не в состоянии оценить ее по достоинству.
 На следующий день после завершения строительства Маллоу напился до беспамятства. Он пил целую неделю, когда же протрезвел, то сел в первый же звездолет и навсегда покинул систему Делуроса. В далекой глуши, за сорок пять тысяч световых лет от центральных миров, он открыл небольшую мастерскую, где начал проектировать домики для колонистов с Дельты Щита II. Его творения отличались дешевизной и комфортабельностью и потому пользовались немалым спросом.

 21. КОЛЛЕКЦИОНЕРЫ

 Когда Содружество вступило в период смут и беспорядков, нелегкая обязанность держать в повиновении расы чужаков легла в основном на плечи правителей планет.
 Зачастую это были очень неординарные люди, наделенные полномочиями говорить и действовать от имени Содружества. Одной из самых колоритных фигур является Селимунд (6888—6970 гг. г.э.), который не только обладал яркими политическими способностями, но также стал основателем Музея древнего оружия на Делуросе VIII.
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Никаких упоминаний ни о Селимунде, ни о его сказочной коллекции в книге «Происхождение и история разумных рас» не обнаружено.
 «Пожалуй, в должности правителя имеются свои преимущества, — подумал Селимунд, — даже если при этом приходится сидеть на пороховой бочке».
 Мирзам X являлся одним из самых взрывоопасных миров, но зато его правитель пользовался куда большим авторитетом, чем все прочие. С другой стороны, коренные обитатели планеты испытывали такую жгучую ненависть к людям, что Селимунду практически не приходилось с ними общаться.
 И главное, конечно, эта должность дает несравненные возможности для пополнения его чудесной коллекции.
 Человека всегда снедала страсть собирать вещи и раскладывать их около себя в определенном порядке. Возможно, это цивилизованное проявление древнего инстинкта своей территории, а возможно, и нет, кто знает. Сам Селимунд именовал свою страсть «инстинктом сороки», хотя, конечно же, ни одна из представительниц этого достойного племени не заботилась о своих побрякушках столь усердно, как Человек. В природе Человека имелось что-то такое, что заставляло его плясать от счастья, когда ему удавалось завладеть той или иной вещью, или же с безмерным наслаждением предаваться составлению бесчисленных реестров: списков уже приобретённых вещей, списков вещей, которые надо всенепременно заиметь. Алфавитные списки, тематические и прочие, прочие, прочие. Коллекционирование можно было бы сравнить с накоплением денег, но лишь отчасти, ибо многие коллекционеры тратили невероятное количество времени и средств на то, что для всех остальных людей не представляло никакого интереса.
 За многие тысячелетия коллекционирование, как и все остальные области человеческой деятельности, стало узкоспециализированным. Когда-то, в незапамятные времена, один человек успевал за свою жизнь овладеть всей суммой научных знаний. Но теперь, когда раса людей рассеялась по Галактике, человек с трудом успевал стать специалистом в одной-единственной, невероятно узкой области. Образование в том виде, в каком его понимали древние, умерло навсегда. Коллекционирование также не избежало этой участи. По-прежнему можно было попытаться собрать все книги одного автора, все работы одного художника, все марки одной планеты, но коллекционирование литературных произведений одного жанра или, скажем, все марок какого-то определенного периода галактической истории стало занятием абсолютно нереальным, невозможным.
 Человек, как и прежде, получал удовольствие от обладания различными вещами и коллекционировал все, что попадалось ему под руку, — от монет и марок до произведений искусства. Поводом для создания коллекции могла стать самая невероятная прихоть, порожденная воображением или жадностью, и люди по-прежнему собирали самые удивительные вещи.
 Очень немногие из коллекционеров могли бы сравниться в умении, упорстве и удачливости с нынешним правителем Мирзама X. По никому не ведомым причинам Селимунд, который никогда даже отдаленно не был связав с военной службой, с самых ранних лет твердо решил, что нет на свете более завораживающего объекта изучения и, следовательно, коллекционирования, чем огнестрельное оружие чужаков. Законы Содружества строго-настрого запрещали производить и хранить такое оружие, но подобная мелочь не могла смутить целеустремленного Селимунда. Напротив, некоторый риск придавал коллекционированию в его глазах еще большую привлекательность.
 Он начал с ручного огнестрельного оружия Двойного Канфора и Лодина периода Демократии. По мере роста коллекции Селимунд постепенно раздвигал рамки своих интересов. Он пользовался заслуженной известностью как наиболее крупный знаток оружия периода поздней Демократии, и к нему нередко обращались за экспертизой различных предметов того времени. Презрев закон, он выставил на всеобщее обозрение свою коллекцию на Делуросе VIII. После своей смерти Селимунд завещал ее в дар Содружеству. Стоимость коллекции оценивалась в 22 миллиона кредиток, хотя, конечно, для истинных знатоков она была бесценна.
 Из своей коллекции Селимунд никогда ничего не продавал, но иногда соглашался на обмен. Именно с этой целью сегодня к нему должен был прибыть Барос Дормин, известный торговец древним оружием, который, по слухам, нашел недавно целый склад старинных пистолетов. То ли Дормин был богат и не нуждался в данный момент в деньгах, то ли хотел пополнить свои запасы, но во время предварительных переговоров он заявил, что согласен только на обмен. Селимунд не знал, что именно хочет предложить ему Дормин, но, помня о тех замечательных вещах, что он не раз покупал у этого торговца, правитель Мирзама так и сгорал от нетерпения.
 В положенное время Дормин, великан с огромными ручищами и зычным голосом, появился в апартаментах правителя. Его сопровождали два помощника, с трудом тащившие большой, замысловато украшенный сундук.
 — Привет, Барос! — Селимунд в нетерпении вскочил на ноги. — Ну, где ваша фантастическая находка?
 — Вы не поверите, губернатор, пока не увидите собственными глазами, — прогудел Дормин. — Открывайте, ребята.
 Помощники отомкнули замки и откинули крышку сундука. Селимунд заглянул внутрь, тщетно пытаясь придать лицу безразличное выражение. Торговец извлек из сундука небольшой предмет, плотно обернутый мягкой шелковой тканью. Он аккуратно развернул материю и молча протянул Селимунду пистолет. Тот с благоговением взял его в руки и принялся рассматривать.
 — Лазерный пистолет, — прошептал он, — ранняя Демократия… хотя нет, скорее, конец Республики. Ручная работа. Четыре минуты без перезарядки. Приклад сделан под руку, напоминающую человеческую. Я бы сказал, что это Эмра IV или, быть может, Лемм. — Он на секунду задумался, потом покачал головой:
 — Нет, это не Лемм. У них никогда не было лазерного оружия. Скорее, все-таки Эмра. Хорошая работа. И выглядит почти как новый. — Он поднял глаза на Дормина. — Где вы раздобыли такое сокровище?
 — Извините меня, губернатор, — усмехнулся торговец, — но это мой профессиональный секрет.
 Селимунд кивнул. Вопрос был риторический, и ответа правитель не ждал.
 Следующие несколько часов он провел, рассматривая один за другим извлекаемые из сундука оружейные шедевры, восхищаясь искусством безвестных мастеров и прикидывая стоимость всего этого богатства. Семнадцать чудесных пистолетов. Оружие было в превосходном состоянии, казалось, что оно только что сошло с конвейера. Металл блестел, всё части были хорошо смазаны, стволы и приклады приятно холодили кожу. Все пистолеты оказались творениями либо эмранцев, либо очень похожей на них расы — они были сделаны под один и тот же тип руки: три или четыре длинных пальца и один более короткий, кисть чуть меньше человеческой.
 — И что вы хотите за все? — спросил наконец Селимунд.
 — Ну, если бы речь шла о деньгах, то я бы сказал — полмиллиона кредиток. Но деньги мне не нужны. Как я уже говорил, эти пистолеты я хочу только обменять. Мне нужна атомная пушка с Дорадуса IV, та, что я видел на вашей выставке на Делуросе. И еще два пистолета ранней Республики с Торгуала и Проциона III.
 — Только не пушка! — воскликнул Селимунд. — Она стоит в два раза больше, чем все это.
 — Это можно поправить, — ответил Дормин. — Ведь здесь лишь часть клада. — Селимунд замер.
 — Почему бы вам не принести все остальное завтра утром? Тогда и поговорим о деле.
 — Прекрасно. У меня есть еще четырнадцать пистолетов.
 — Ну тогда, я думаю, мы поладим, — Селимунд перевел дух. — Если хотите, можете оставить все здесь на ночь. Я поставлю охрану и лично гарантирую вам сохранность ваших сокровищ.
 Дормин на секунду задумался и дал согласие. Потом попрощался и удалился.
 Селимунд же, основательно закусив, включил канал новостей. Тот почему-то не работал, и мысли правителя вернулись к оружию, лежавшему в его кабинете. Какое-то время он боролся с искушением, но потом все-таки решил еще раз взглянуть на вожделенные сокровища. Он отпустил охрану, тщательно запер двери и осторожно разложил пистолеты на столе.
 После тщательного изучения Селимунд решил, что три пистолета принадлежат Эмре со всей определенностью, еще четыре с большой вероятностью. Остальные же являются творениями другой расы, хотя и весьма похожей на эмранцев. Довольно странно, что все эти пистолеты были спрятаны в одном месте, но Селимунд решил не забивать себе голову загадками. Пускай они тревожат Дормина. У него есть заботы и поважнее — надо придумать, как заполучить эти превосходные образцы в свою коллекцию.
 Хорошенько поразмыслив, Селимунд пришел к выводу, что Дормин назвал очень скромную сумму. Только эти семнадцать пистолетов стоили никак не меньше 750 тысяч кредиток, а оставшаяся часть клада вполне могла удвоить эту сумму.
 Он откинулся в кресле, не сводя любовного взгляда с оружия. Как же хорошо они станут смотреться в витринах его музея на Делуросе VIII! Великолепная находка! Честно говоря, Селимунд и не надеялся, что за отпущенные ему судьбой годы он сумеет собрать столь чудесную коллекцию. И черт с ней, с этой пушкой! Не такая уж это и редкость. Да и кроме того, он никогда не испытывал к ней особо теплых чувств. Вот пистолеты — совсем другое дело. Все это походило на чудесный дар какого-то явно благосклонного к нему божества.
 Медленно и осторожно Селимунд взял в руки один из старомодных пистолетов. Это было не лазерное, а пороховое оружие — огромная редкость. Пистолет был прекрасно сбалансирован, а реставрационная работа, проделанная, по-видимому, одним из людей Дормина, выглядела безупречной. Никаких следов коррозии или износа движущихся частей!
 Он аккуратно начал разбирать оружие, ни на секунду не переставая восхищаться искусством старых мастеров. В этой смертоносной игрушке не было ничего лишнего, ее создали с одной-единственной целью — убивать. Самое изящное из когда-либо существовавших орудий убийства.
 Заметив, что на хорошо смазанных деталях остались отпечатки его пальцев, Селимунд извлек из ящика стола кусочек мягкой ткани. Он тщательно протер все детали и уже хотел было снова собрать пистолет, как вдруг увидел на тряпке следы пороха.
 Странно. Такого просто не может быть! Он осторожно положил пистолет на стол и удивленно уставился на него. Селимунд знал о старинном оружии достаточно, чтобы понимать — ни при чистке, ни при реставрации следов пороха остаться не могло. Но с другой стороны, нельзя не верить собственному носу и собственным глазам! Несомненно, это порох!
 Каким образом он мог здесь оказаться? Из такого пистолета не станут палить по мишеням. Он стреляет разрывными пулями, и одного выстрела достаточно, чтобы разворотить половину его дворца.
 Селимунд призадумался. Немного погодя он связался со своими службами и попросил выяснить, на каких мирах происходили военные столкновения с момента окончания войны между сеттами и Содружеством. Ответ пришел быстро: действительно имели место стычки на Двойном Канфоре и, возможно, еще на дюжине миров, но все они были благополучно подавлены. Тогда Селимунд попросил проинформировать его о передвижениях Дормина за последний год. Выяснилось, что торговец много путешествовал, но ни на одной из подозрительных планет не бывал.
 И это означало очень многое. Селимунд понял, что опасность, исходившая от чужаков, куда серьезнее, чем это принято считать. От кого бы ни получил Дормин. Свои пистолеты, этот кто-то должен иметь очень большие запасы оружия, в противном случае он вряд ли пожелал бы расстаться с таким арсеналом. И кто знает, быть может, где-то в закромах у чужаков заботливо припрятано оружие аж за последние семь тысяч лет, да еще в полной боевой готовности!
 И потом, зачем Дормину могла понадобиться атомная пушка? Ни один коллекционер Галактики в здравом уме и твердой памяти не отдал бы за нее тридцать два редчайших пистолета! А торговец оружием, который подыскивает для своего клиента по-настоящему мощное оружие, не задумываясь отдаст за пушку и сотню таких пистолетов. А те два, что Дормин просит в придачу к пушке? Быть может, это его комиссионные? Неплохой, однако, заработок — 35 000 кредиток за одну сделку.
 Один за другим Селимунд разобрал остальные пистолеты. Он ничего не мог сказать о лазерном оружии, но среди пистолетов, стреляющих разрывными пулями, семь из одиннадцати носили явные следы недавних выстрелов. Вероятно, кто-то испытал это старинное оружие и забраковал его — современных бунтовщиков его эффективность и впрямь вряд ли устроила бы.
 Но как бы там ни было, пистолеты были прекрасны. Замечательный образчик мастерства древних! Какая находка для музея! А вот этот лазерный пистолет надо повесить здесь, в кабинете. Запаянный в прозрачный контейнер, он станет самым прекрасным украшением! Пожалуй, нужно будет только снабдить его небольшой бронзовой табличкой…
 Селимунд энергично вскочил на ноги. Хватит предаваться мечтам! Сейчас надо думать о том, как найти этих бунтовщиков. Определить, насколько они сильны и когда собираются выступить. А затем следует послать доклад на Летающее Королевство. Если все сделать правильно, то Директор будет благодарен ему по фоб жизни, и его кошелек изрядно потолстеет.
 Селимунд вздохнул. Проблема состояла в том, что деньги его не интересовали. Ему нужно было старинное оружие времен Республики и Демократии. Он со вздохом собрал все пистолеты, сложил их обратно в сундук, кликнул охранников и отправился спать. Всю ночь он непрестанно ворочался и встал утром совершенно разбитым.
 Наскоро позавтракав, Селимунд поспешил в свой кабинет, чтобы в последний раз взглянуть на пистолеты. О, они были так дьявольски прекрасны! Но правитель уже принял решение — он арестует Дормина, а оружие послужит вещественным доказательством вины торговца. Пистолеты придется конфисковать и отправить на Летающее Королевство. А это значит — он никогда больше не увидит это чудо, к которому успел прикипеть душой. Всю прошедшую ночь Селимунд размышлял о том, как избежать разлуки с сокровищем. Он даже подумывал, не устроить ли небольшой несчастный случай, жертвами которого станут торговец и его помощники, но в конце концов решил не делать глупостей. Нужно провести официальное расследование. Правитель не может нарушить свой долг даже ради Коллекции.
 Но наступил день, а Селимунд все никак не мог решиться и отдать приказ. И чем дальше, тем больше он колебался. А собственно, какая, к черту, разница для Содружества, исполнит он свой долг или нет! Что, в конце концов, может противопоставить одна-единственная планета, пусть даже вооруженная до зубов, объединенной мощи почти двух миллионов миров? Жалкая буря в стакане воды. Конечно, ядерная пушка обладает невероятной разрушительной силой, но что с того? Ведь механизм ее можно испортить, а уж потом передать Дормину. Возможно, раса, сумевшая восстановить эти пистолеты, разберется и с устройством атомной пушки, но ведь не наверняка. Это же такое сложное устройство! Да что там, эта задача не по зубам остолопам-чужакам! Во всяком случае, Селимунд предпочитал думать именно так.
 А если взглянуть на ситуацию с другой стороны? Положение дел в Галактике далеко от безоблачного и ухудшается с каждым днем. Бунты и волнения случались все чаще и чаще, и наверняка оружием балуются не только те чужаки, с которыми имел дело Дормин. Скорее всего в Галактике найдется немало рас, столетиями собирающих оружие в надежде устроить грандиозную бучу и вырваться из-под пяты Содружества. Одним бунтом больше, одним меньше, какая разница! Однажды сорвавшуюся лавину уже не остановить.
 Число рас, готовых восстать против Человека, исчислялось не одной тысячей. А у него только одна-единственная коллекция, и другой возможности пополнить ее столь драгоценными экспонатами не представится больше никогда! И кроме того, межзвездная связь никогда не отличалась особой секретностью. Где гарантия, что к тому моменту, когда флот доберется до цели, чужаки не припрячут как следует свой арсенал? Тогда арест Дормина станет лишь жестом бессилия.
 Селимунд сам не заметил, как один из пистолетов снова оказался у него в руках. Так он там и пребывал, когда в дверях кабинета появилась грузная фигура торговца. За спиной у него пыхтели с очередным сундуком помощники.
 — Вот остальное! — провозгласил Дормин и принялся бережно выкладывать содержимое сундука на стол.
 Селимунд пожирал глазами новые сокровища. Внезапно сердце его подпрыгнуло.
 — Боже мой… — у него перехватило дыхание.
 — Я так и знал, что вам понравится, — довольно улыбнулся торговец.
 — Это же Земля, двадцать седьмой век, — благоговейно прошептал Селимунд. Он протянул дрожащие руки к пистолету, возраст которого исчисляется не одной тысячей лет. — Я видел его на рисунках, но никогда…
 — Он прекрасен, не правда ли? — горделиво спросил Дормин. Селимунд молча кивнул.
 — Я знаю, что вы специализируетесь на оружии чужаков, — продолжил торговец, — но когда видишь такую редкость… Она одна стоит целой коллекции. Вот почему я хочу получить взамен пушку.
 Селимунд бросил на него тяжелый взгляд, но потом снова склонился над пистолетом.
 — Согласен, — коротко сказал он.
 И через мгновение правитель забыл уже обо всем на свете, нежно лаская пальцами обретенное сокровище, любовно поглаживая переживший тысячелетия металл. Кому-то в Галактике взбрело в голову пополнить свой арсенал? Пускай его!

 22. БУНТОВЩИКИ

 Седьмое тысячелетие подходило к концу, когда над Человеком и его положением властелина Галактики нависла страшная угроза.
 Удивительно, что эта угроза исходила не только извне, но и изнутри. Люди в который уже раз затеяли грызню промеж себя.
 Одним их первых, кто предал интересы своего племени, был Лоран Бэйрд — кадровый офицер Звездного Флота, который по одному ему ведомым причинам…
 «Человек. История двенадцати тысячелетий»
 Именно союз двух безумных мечтателей — Брастилиуса с Канфора VII (6977—7202 гг. г.э.) и Лорана Бэйрда с Альдебарана X (6955—7020 гг. г.э.) — стал первым звеном в той цепи событий, что привела не только к гибели Монархии, но и к краху владычества Человека над прочими обитателями Галактики. Будучи представителями враждующих рас, они все же нашли способ заключить договор о доверии и дружбе. Это привело к тому, что…
 «Происхождение и история разумных рас», т.9
 Все летело к чертям.
 Кастор V наотрез отказался присоединиться к Содружеству, и тут же еще около пятидесяти миров поспешили последовать его примеру. Более того, некоторые из приграничных планет, почувствовав свою силу, попытались взбунтоваться и вырваться из-под опеки Содружества. Все восстания были подавлены, но далось это Человеку уже без той легкости, что обычно сопутствовала его карательным операциям. А потом разразилась настоящая катастрофа. Спика VI, огромный промышленный мир, специализирующийся на строительстве звездолетов и населенный исключительно людьми, заявил вдруг о своей независимости и выходе из Содружества. Летающее королевство, припертое к стенке, сделало единственное, что ему оставалось — собрав все свои силы, нанесло по бунтовщикам массированный удар. Жители Спики сражались до последнего, и когда короткая, но чрезвычайно кровавая война завершилась, на поверхности планеты осталось почти два миллиарда трупов, которые некому было убрать. Некогда процветающий мир представлял собой отныне страшные руины. Таким он и остался навсегда.
 — Проблема заключается в том, — заявил Бэйрд, — что никто не взял на себя труд организовать все эти чертовы восстания, объединить их усилия. Но так успеха никогда не дождаться.
 Его собеседник удивленно поднял глаза.
 — О каком объединении вы толкуете? — спросил он. — Мы имеем дело с тысячами различных рас, с одной стороны, и большой группой людей — с другой, и между ними нет ничего общего.
 Ничего, кроме ненависти к Летающему Королевству. Они никогда не доверяли друг другу, никогда не сотрудничали и не боролись против общего врага. Почему вы думаете, что теперь они изменят своим привычкам? Поймите, вы — Человек! И ни один канфорит, лодинит или эмранец, находясь в здравом уме, не станет вам доверять.
 — Я понимаю ваши сомнения, Джэннис, но дело идет к тому, что им придется доверять мне, так же как я буду вынужден доверять им.
 — И вы действительно хотите решиться на это безумие? — Джэннис недоверчиво улыбнулся.
 — Если не будет другого выхода, то да, — угрюмо ответил Бэйрд. — По этой причине я и связался с вами. Вы долгие годы занимаетесь торговлей на Канфоре VII и умеете обращаться с тамошними тварями. Вы можете организовать мне встречу с одним из их лидеров подполья?
 — Я подумаю, во сколько вам это обойдется, — пожал плечами Джэннис. — Но почему именно Канфор? Почему не какая-нибудь другая раса? Трудно ненавидеть людей сильнее, чем ненавидят нас канфориты. Они бунтовали на протяжении пяти тысячелетий, ненависть к людям у них в крови.
 — Двойной Канфор — лидер чужаков, и если мы собираемся свергнуть тиранию Содружества, то нам не обойтись без их помощи.
 — Я не ослышался, и вы сказали «мы»? — спросил Джэннис. — А кого именно вы представляете?
 Лицо Бэйрда окаменело.
 — Это я скажу только канфоритам, — после паузы ответил он.
 — Похоже на то, что вы проверили меня и не сочли заслуживающим доверия, — сухо заметил Джэннис.
 — Вероятность провала очень высока, — спокойно ответил Бэйрд. — Так что, чем меньше вы будете знать, тем лучше. — Он пододвинул внушительную стопку банкнот, лежавшую перед ним на столе, к своему собеседнику. — Так вы возьметесь за это дело?
 Джэннис взглянул на пачку кредиток и кивнул:
 — Полагаю, переговоры пройдут на одном из внешних миров? Канфориты ведь наверняка захотят сами выбрать место, а вы, разумеется, не решитесь лететь к ним в систему.
 — Черта с два не решусь! Они должны осознать серьезность наших намерений.
 — Тогда, может быть, Канфор III? В любом другом случае ваше согласие будет изрядно смахивать на капитуляцию.
 — Нет, — твердо ответил Бэйрд. — Только на одном из Близнецов: VI или VII, какой именно, значения не имеет.
 Джэннис пожал плечами.
 — Это будет вашим концом.
 Он встал, сдержанно поклонился и направился к дверям.
 «Нет, — подумал Бэйрд, провожая его взглядом, — это будет концом Содружества. Пусть не сегодня, не завтра, пусть не через год и даже не через столетие, но конец империи близок. И начало будет положено сейчас».
 Через несколько дней Джэннис связался с ним. К великому изумлению торговца, канфориты согласились на встречу. Они разрешили двум представителям людей прилететь на Канфор VI.
 Одним из них должен был быть Джэннис. Торговец проводит Бэйрда в условленное место и оставит его там одного. О том, каким образом Бэйрд вернется обратно, канфориты не сказали ни слова. И это был плохой признак. Но Бэйрд не задумываясь согласился на все условия чужаков.
 В назначенный день торговый корабль Джэнниса опустился на посадочную площадку космопорта Канфора VI. Бэйрд, впервые посетивший одну из планет Двойного Канфора, был до глубины души поражен представшей его глазам картиной. Во все стороны, куда ни глянь, простиралась абсолютно голая и безжизненная поверхность. Бэйрд ожидал увидеть совсем другое — Миры Близнецов имели долгую и бурную историю, и, казалось, жизнь на них должна так и кипеть.
 — Это всего лишь видимость, — объяснил Джэннис, заметив изумление своего спутника. — Все спрятано под землей. Так же как и на Канфоре VII. Наверное, им попросту надоело восстанавливать свои города. Ведь мы их опять разрушим. Уже несколько столетий все важные объекты канфоритов находятся глубоко под землей. И лишь самая бедная часть местного населения живет на поверхности. Да и то по двум причинам.
 — По каким?
 — Во-первых, для конспирации — Содружество не должно знать, истинного положения дел. А во-вторых, та часть планеты, куда открыт доступ людям, выглядит очень мирно, и Содружество пребывает в довольстве и покое. Ничто там не свидетельствует о бурной деятельности, протекающей в недрах планеты.
 Торговец распахнул люк и выпрыгнул из корабля. Внизу гостей ожидал странный экипаж без окон, весьма напоминавший арестантскую повозку.
 — Эта штука управляется на расстоянии, — пояснил Джэннис. — А окон нет, дабы никто не мог увидеть, что в машине находятся люди. Иначе беды не оберешься.
 — Как вам удается заниматься таким опасным бизнесом и оставаться на плаву? — с интересом спросил Бэйрд.
 — Полагаю, вы говорите о моей жизни, а не о финансовом положении? — Торговец улыбнулся. — Я никогда не лезу в дела канфоритов и никогда не посещаю наше посольство.
 Они уселись в экипаж, который немедленно покатил по выжженной красной поверхности негостеприимной планеты. Через несколько минут странное транспортное средство начало опускаться вниз под углом примерно в 45 градусов. Когда экипаж снова выехал на горизонтальную поверхность, Бэйрд решил, что они находятся на глубине не меньше четырех километров. Машина продолжала двигаться, все время поворачивая то в одну сторону, то в другую. Поворотов было так много, что Бэйрд справедливо заключил — их специально запутывают на тот случай, если они все же попытаются запомнить дорогу. Когда в конце концов экипаж остановился и его двери открылись, пассажиры увидели перед собой огромное и необычное здание.
 — Дальше вы должны идти один, — сказал Джэннис. — Я подожду здесь, пока вы не закончите беседу с ними или они не покончат с вами.
 Бэйрд кивнул и вылез из машины. Вокруг было совершенно пустынно, и человек, оглядевшись, подошел к единственной двери в стене здания. Дверь открылась легко и так же легко и мягко затворилась за его спиной. Бэйрд оказался в крошечной темной комнате. Впереди, на расстоянии вытянутой руки, стоял канфорит. Для Бэйрда чужаки все были на одно лицо, и этот ничем не отличался от остальных. Высокий, очень стройный, с крупной, похожей на луковицу головой, с характерной для этой расы сильно выдающейся нижней челюстью. Существо совершенно явно принадлежало к гуманоидному типу, но перепутать с человеком его было невозможно.
 — Вы Бэйрд? — спросил чужак холодным, лишенным эмоций голосом райдера.
 — Да, — ответил человек. — А вы?
 — Я Брастилиус.
 — Рад вас видеть, уважаемый Брастилиус.
 — Рады? — бесцветно переспросил чужак. Бэйрд кивнул.
 — А где все остальные?
 — Какие остальные?
 — Я предполагал встретиться с лидерами вашего подполья.
 — Я уполномочен говорить от их имени.
 — Хорошо, — согласился Бэйрд, решив, что настаивать бессмысленно. — Тогда давайте перейдем к делу.
 — О каком именно деле вы говорите?
 — Я думаю, вы знаете, иначе просто не пришли бы сюда. Но если вы хотите, чтобы я объяснил все с самого начала, пожалуйста. Я хочу уничтожить Содружество.
 — Зачем Человеку уничтожать Человека? — спросил чужак. — В Галактике осталось еще немало рас, которые вы так любите уничтожать.
 — Помыслы моего правительства и моих соплеменников не обязательно совпадают.
 — Интересно. — Чужак помолчал. — Но вы мало чем отличаетесь от своего правительства. Например, ни вы, ни я не способны говорить на языке друг друга, но именно мне приходится говорить через райдер.
 — Но вы сами приказали ничего не брать с собой.
 — Ничего, — согласился канфорит, — ничего, кроме желания увидеть кого-нибудь из нас. А теперь, когда ваше желание исполнилось, можете ли вы хотя бы сказать, откуда я родом: с Канфора VI или с Канфора VII?
 — Какая разница? — пожал плечами Бэйрд. — В этом деле есть только две стороны. Канфор VI и Канфор VII находятся на одной стороне. Почему я должен предпочесть кого-нибудь из вас?
 — Ваши побуждения похвальны, но словами вы играете еще лучше. Моя родина Канфор VII, но я согласен, что роли это не играет. По одну сторону Человек, а по другую — все остальные.
 — Это не совсем верно. Некоторые люди по одну сторону, а все остальные — по другую.
 — Вы так и не ответили на мой главный вопрос. Почему вы хотите помочь нам?
 — Потому что большая часть людей находит гнет Содружества столь же отвратительным и нестерпимым, как и вы. Наша экономика неустойчива, наша культура умирает, наши великие цели оболганы и втоптаны в грязь.
 — Расскажите мне о ваших великих целях, — остановил его чужак. — Человек всегда был большим охотником до чужих миров. Откуда мне знать, может, вы захотели прибрать к рукам и мою родину?
 — У Человека есть и более благородные цели, чем порабощение других рас, — ответил Бэйрд.
 — Странно, что за всю историю Человек до сих пор ни разу не вспомнил о них.
 — Я пришел сюда не для того, чтобы сожалеть о прошлом. Моя цель — будущее. Вы хотите свергнуть Летающее Королевство. Я мечтаю о том же. Но в одиночку сделать это не удастся никому. Ни мне, ни вам. Но, объединившись, мы способны устроить хорошую заварушку.
 — А когда заварушка превратится в бурю и сметет Содружество, что вы тогда будете делать?
 — Этот вопрос я могу задать и вам. Если Содружество рухнет, то Человек окажется беззащитным. Остальное население Галактики, возможно, захочет свести с ним счеты.
 — Концепция наказания чужда образу мышления большинства разумных рас. Я полагаю, что, когда Содружество исчезнет, Человеку будет незачем нас бояться.
 — Со своей стороны уверяю вас, что люди, которых я представляю, не имеют» привычки предавать своих союзников.
 — Тогда кого они предадут? Ведь предательство у Человека в крови.
 — Людям и так уже принадлежит солидный кусок Галактики. Управлять им дело нелегкое. Больше нам ничего не нужно.
 — А кто станет во главе этого нового гуманного порядка? Вы?
 — Такая мысль приходила мне в голову, — признался Бэйрд.
 — Это абсолютно нереально. Прежде чем станет возможным нанести Содружеству сокрушительный удар, пройдут сотни, а может, и тысячи лет. Мы с вами не доживем до того дня.
 — Тем более не стоит терять времени. Пора выложить все карты на стол. Я хочу сказать, что наша встреча подошла к такому моменту, когда следует говорить друг с другом прямо и откровенно. И поскольку мне кажется, что вы все еще сомневаетесь, я начну первым. Я кадровый офицер и располагаю широкими связями во флоте. На нашей стороне примерно 12 миллионов солдат и 2 миллиона кораблей со всем своим арсеналом. Наши сторонники рассыпаны по всей Галактике, и нигде их число не превышает пяти процентов от общего числа военных. Но в этом есть и положительная сторона, так как Содружеству придется рассредоточить свои силы. Теперь скажите, как много планет находятся под вашим контролем полностью или частично?
 — Интересная мысль, — ответил канфорит, — вы оперируете солдатами и кораблями, но от меня хотите узнать о планетах.
 — В обоих случаях речь идет о стратегических единицах, — парировал Бэйрд. — Вы так же, как и я, должны отдавать себе отчет, что при существующем положении вещей ни мои солдаты, ни ваши планеты не в состоянии военным путем свергнуть Содружество. Но хорошо скоординированная последовательность внезапных атак и бунтов утвердит в сознании и людей, и инопланетян, что победа возможна.
 — Почему вы полагаете, что другие люди перейдут на вашу сторону, а не станут защищать свое галактическое превосходство до последней капли крови? — спросил канфорит.
 — Потому что Человек всегда предпочитает быть на стороне победителей, — ответил Бэйрд, — Кроме того, они станут рассматривать это не как утрату своего первенства, а просто как смену одного правительства другим. Поэтому я спрашиваю еще раз — сколько миров находится под вашим влиянием?
 — Возможно, три тысячи, возможно, больше, — ответил после долгой паузы чужак.
 — В таком деле надо знать наверняка. Мы должны тщательно спланировать каждую операцию, вплоть до мелких деталей.
 Восстания на флоте и планетах должны выглядеть случайными, но в то же время быть хорошо организованными. Кроме того, не все акции должны носить военный характер. По крайней мере в десяти первых случаях нельзя допустить, чтобы взбунтовавшиеся планеты были разрушены до основания — это только испугает остальных. Теперь скажите, каким оружием вы располагаете?
 Канфорит перечислил возможности своей расы и ближайших союзников. Бэйрд был поражен — он и не предполагал, что чужаки вооружены так хорошо. Но канфориту он ничего не сказал. В конце концов это лишь облегчало ему жизнь.
 — Вряд ли учебники истории Человека станут славить ваш поступок, — заметил канфорит, когда собеседники пришли к согласию относительно общей стратегии дальнейших действий.
 — Если мы выиграем, я сам стану писать учебники, — отозвался Бэйрд. — А если проиграем, то все равно наступит тот день, когда свергнут Содружество, и тогда меня назовут мечтателем, опередившим свое время. А вот что напишут в ваших книгах, если мы потерпим сокрушительное поражение?
 — Мы пишем такие книги уже не одну тысячу лет. Просто еще не пришло время, чтобы напечатать их.
 На какое-то мгновение человеку показалось, что он пытается отхватить слишком большой кусок. Но прочь, глупые мысли! Бэйрд тряхнул головой. С чужаками не будет никаких проблем. Во время борьбы с Содружеством им придется сражаться, не жалея живота, и их ряды сильно поредеют. О, у людей имеется богатый опыт войны с чужаками! И всегда можно будет снова применить его на деле.
 Канфорит не сводил с Человека тяжелого взгляда. Он тоже сомневался в прочности их союза — Человек ведь всегда остается Человеком. Но затем и он отбросил все сомнения. Временный союз с ним — лишь необходимое зло, не больше. Рано или поздно положение дел в Галактике изменится. И если какая-то часть людей желает ускорить эти перемены и помочь в уничтожении своих же соплеменников, почему нужно противиться? Они условились о дальнейших встречах. Затем впервые в истории Галактики Человек и чужак соединили руки в древнем жесте, символизирующем дружбу.
 И каждый из них, опустив другую руку в карман, скрестил пальцы.




 Семнадцатое тысячелетие: АНАРХИЯ



 23. АРХЕОЛОГИ

 После того как Империя Человека пришла в упадок, другие разумные расы не сумели создать единое правительство, и в Галактике воцарилась Анархия.
 В семнадцатом тысячелетии галактической эры раса людей, потеряв свою военную и экономическую мощь, обратилась к более мирным занятиям. У Человека возродился интерес к своей истории и своим корням. Землю и первые колонии заполонили целые армии археологов. В их числе была и уроженка Бельтара III Брис, знаменитый историк, чьи работы интересны и поныне.
 «Происхождение и история разумных рас», т.9
 Брис стояла на поверхности старушки Земли и размышляла о том, как много воды утекло с тех пор, как Человек покинул свою колыбель.
 Земля и сейчас не была покинута; человеческая раса тоже не стояла на пороге исчезновения. Но Боже, вздохнула Брис, как сильно все изменилось. Как же высоко стоял Человек, если дорога вниз заняла десять тысячелетий. Собственно говоря, жалкие крохи былого могущества все еще оставались. То там, то здесь проглядывала облупившаяся позолота утраченного величия.
 Система Делуроса. Несколько энергетических миров, замерших в бездействии, но все еще живых. Сириус V, границы которого съежились до размеров одного-единственного промышленного мира. Комплекс на Калибане, этот живой анахронизм, застывший в бесконечном ожидании докладов о перемещениях флота, уничтоженного так много веков назад, что даже память о нем уже канула в Лету. Летающее Королевство, чьи дворцы обветшали и подрастеряли былое величие и блеск. А сам астероид, потерявший управление, давно уже обречен скитаться от звезды к звезде, пока какое-нибудь светило не поймает его в сети своего тяготения. Имеются еще густонаселенные колонии на Капелле и Денебе. И около четырех тысяч отдельных миров, разбросанных по всей Галактике. И наконец, сама Земля.
 Немало минуло лет с тех пор, как умерло Содружество, более известное как Монархия. И на протяжении всего этого времени чужаки постепенно, шаг за шагом, возвратили себе то, что когда-то присвоил Человек. Большинство из них не пытались мстить людям, но нашлись и такие, кто не простил Человеку его проделок. Ненависти обитателей Канфора, Лодина, Эмры и еще около сотни миров оказалось достаточно, чтобы пробудить от спячки остальных. И постепенно с терпением Иова и ловкостью Гракха они начали теснить Человека: отобрали завод на одной планете, разрушили университет на другой, полностью изолировали третью, и так кусочек за кусочком, шажок за шажком.
 Нет, конечно же, Человек ничего не отдавал без борьбы — такое было не в его привычках. Но зенит его славы, времена, когда вся Галактика лежала у него на ладони, давно миновали, и Человеку теперь оставался только один путь — вниз. И чем дальше, тем стремительное. Падение Человека сильно напоминало его восхождение — склоки, войны, ложь, шантаж. Иногда Человек позволял себе благородные жесты, но чаще вел себя как истинный варвар, заставляя всю Галактику гадать, откуда же явилась эта удивительная раса: с небес или из пламени ада.
 И в самом деле, Брис задумчиво покачала головой, Человек не походил ни на одну расу, что оставила свой след на зыбких песках времени. Он так отличался от всех остальных! Никакая другая раса не была столь великодушна, щедра, добра и одновременно столь мелочна, жадна, жестока и лжива. С какой стороны ни взгляни, Человек был уникален, и именно поэтому стояла сейчас Брис на земле своих предков, окоченевшая и промокшая до нитки. Она должна, обязательно должна понять, что же сформировало этот разум, что сделало Человека самым благородным и самым отвратительным обитателем Галактики, что заставило его сначала мечтать о звездах, а теперь заставляет корчиться от бессилия перед судьбой.
 Так она стояла, разглядывая сквозь сгущающиеся сумерки то, что когда-то было равниной Серенгети. Этот бесплодный кусок земли, простиравшийся от все еще величественной горы Килиманджаро до высохшего ныне озера Виктория, был свидетелем почти всей земной истории Человека. Здесь он появился на свет, здесь впервые взял в руки палку, научился разводить огонь, изобрел колесо. Здесь он впервые испытал себя, вступив в сражение с легендарным черногривым львом, и здесь же он продавал своих братьев в рабство. Именно здесь, через шесть веков после начала галактической эры, Человек истребил последних представителей своих земных конкурентов, и здесь же спустя сто лет он начал работать над тахионным двигателем.
 Теперь эта равнина была необитаема и пустынна, сплошь покрытая непроходимыми зарослями густой травы и колючего кустарника. Миллионы лет ее земля скрывала развалины древних построек и остатки былых культур.
 Хорошее место для поиска ответа.
 Вдохнув холодный воздух, Брис повернулась и медленно направилась к своему домику. Завтра, если закончится дождь, она начнет свои бесконечные раскопки, разметки, составление каталогов и снова раскопки. И кто знает, возможно…
 Внезапно раздался хруст ветки. Брис вздрогнула.
 — Кто здесь? — громко спросила она.
 — Я увидел ваш лагерь и взял на себя смелость подойти поближе, — раздался отчетливый холодный голос райдера.
 — Кто вы? — она вгляделась в темный силуэт.
 — Я Милнор со спутника Кормоном системы Атрия, раса Ринн, — отозвался незнакомец.
 Брис продолжала вглядываться в серый сумрак. Фигура ринянина походила на человеческую. Кожа неприятного зеленого оттенка, мохнатое тело почти полностью обнажено. С плеча свисает сумка. Ринянин говорил в райдер, прикрепленный к какому-то бугорку на нижней части лица. Нет ни дыхательной маски, ни защитного шлема, похоже, существо прекрасно чувствует себя в земной атмосфере.
 — Брис, раса Человек, — представилась женщина. — Что вы здесь делаете?
 — Я археолог, — ответил Милнор. — Работаю на Земле уже семнадцать лет. Раскапываю руины, исследую уцелевшие здания и общаюсь с теми людьми, что до сих пор живут здесь. На этой равнине я два месяца. Один из моих роботов проинформировал меня, что здесь появился новый лагерь, вот я и пришёл, чтобы узнать причины вашего прибытия.
 — У меня не меньше прав находиться здесь, чем у вас. А может быть, и больше.
 — Не отрицаю. Я не интересуюсь политикой и занимаюсь только своим делом. Если мое присутствие вам неприятно, я могу перебраться в другое место.
 — В этом нет необходимости, — Брис стало неловко за свою резкость. — Я тоже не имею никакого отношения к военным. Мы с вами принадлежим к одному профессиональному клану.
 — Я надеялся на это! — воскликнул ринянин. — Но все же решил удостовериться. Я не хотел вас обидеть. Да и кто мог здесь разбить свой лагерь, как не археолог?
 — Ну, не знаю. Неплохое место для жизни.
 — Основываясь на моем знании людей, я всегда думал, что люди нуждаются в обществе себе подобных.
 — Да, — согласилась Брис. — Чаще всего это действительно так.
 — Но не в вашем случае?
 — Не в моем. Я другая.
 Губы ринянина скривились — похоже, он улыбался.
 — Если вы предпочитаете одиночество…
 — Ваше присутствие не раздражает меня, если вы это имеете в виду. Напротив, мне кажется, что общение с археологом другой расы может оказаться очень полезным.
 — Прекрасно, — Милнор еще раз улыбнулся. — Не смутит ли вас, если я сейчас поем? К сожалению, наш метаболизм вынуждает принимать пищу пять-шесть раз в день.
 — Когда же вы работаете? — удивилась Брис.
 — Я никогда не сплю. Могу ли я вызвать своего робота?
 — Разумеется, — кивнула она.
 В следующее мгновение появился робот, внешне совершенно неотличимый от своего хозяина. В руках он держал небольшой контейнер.
 — Это растительная пища, но если вам неприятно, то я удалюсь.
 — В этом нет необходимости.
 Милнор кивнул и начал деловито запихивать в рот целые охапки каких-то растений. Брис тем временем внимательно разглядывала его робота.
 — Замечательная машина, — заметила она. — Удивительно, какого невероятного прогресса достигла роботехника.
 — О да, — откликнулся с полным ртом чужак. — А ведь роботов изобрел Человек. Почему ваша раса почти не использует их?
 — Мы любим все делать своими руками.
 — Это правда. — Милнор энергично тряхнул головой. — Человек никому ничего не дает и никого ни о чем не просит. Удивительная раса.
 — Почему вы решили посвятить себя изучению наших предков?
 — Слишком много разумных ослеплены ненавистью к Человеку. И я решил, что должен же хоть кто-то попытаться понять вас.
 — Спасибо на добром слове, — тихо проговорила Брис. — И вы что-нибудь нашли? Удалось вам лучше понять людей?
 — Это очень трудный вопрос.
 — Вот как? Почему?
 — Чем больше я вас узнаю, тем меньше я вас понимаю.
 — В этом мы схожи, — Брис слегка улыбнулась.
 — Быть может, вы мне кое-что объясните, — с воодушевлением воскликнул Милнор.
 Во всяком случае, Брис показалось, что чужак выглядит воодушевленным — голос, исходящий из райдера, был начисто лишен эмоций.
 — Постараюсь, — ответил она. — Но, пожалуйста, не огорчайтесь, если окажется, что я так же, как и вы, ничего не понимаю.
 — Прекрасно. Вот мой вопрос. — На какое-то время различие между Человеком и чужаком исчезло, и они превратились в двух профессоров, обсуждающих свое ремесло. — Я знаю, что хотя большинство рас в Галактике принимает философскую концепцию Бога, но только у очень немногих имеется такая вещь, как религия. На Земле же существовала даже не одна, а буквально сотни, религий. Многие выработали очень разумные этические кодексы и нормы поведения, которые впоследствии легли в основу законов сначала Земли, а потом и Содружества. Кроме того, все ваши великие религиозные деятели, начиная с Христа и Будды, всегда проповедовали любовь к ближнему и душевный покой.
 — Вы забываете про Моисея, который употребил данную им Богом силу на истребление египтян.
 — Но ведь даже Моисей не разрешил своим людям убивать друг друга и велел им следовать Десяти Заповедям. Мой вопрос заключается в следующем. Ваши предки имели такой нравственный кодекс и таких гуманных лидеров, они так искренне верили в геенну огненную и вечное проклятие, что казалось — Человек должен был бы эволюционировать в исключительно мирное и гуманное существо, безупречное в этическом и социальном плане.
 Но между тем, если не брать в расчет редкие примеры, со всей определенностью можно утверждать, что этого не произошло.
 Способны ли вы объяснить мне этот парадокс с точки зрения Человека?
 — Как археолог, не могу, — покачала головой Брис. — Но, наверное, археология и не призвана ответить на этот вопрос.
 — А что тогда лучше подходит для этого?
 — Наверное, антропология или психология, а быть может, и философия. Скорее всего ответ на такой вопрос нельзя дать в рамках одной науки. Прежде всего Человек с самого начала был существом плотоядным, таковым он остается и поныне, хотя и отрицает это. Условия его обитания на древней Земле требовали развития либо невероятных физических качеств, либо ума. Эволюция не может быть беспричинной, и в данном случае ее основой явилась необходимость выработать в себе что-то, что заменило бы не слишком выдающиеся физические данные. И у Человека начал развиваться мозг. И вот настал день, когда он изобрел оружие, которым стал убивать животных, дабы поддержать свою жизнь. Многие из нас считают, что именно это и определило всю нашу историю.
 — Но такой путь вовсе не обязателен, — возразил Милнор. — Ведь в Галактике немало других плотоядных рас.
 — Верно, — согласилась Брис. — Как я уже говорила, это только часть ответа, лишь один из факторов, повлиявших на судьбу нашей расы.
 — А как же религия и все гуманные философские системы, созданные людьми?
 — Но ведь религия служила людям не только духовной опорой, но и грозным оружием. Она предлагала Человеку всеобъемлющее объяснение непостижимых вещей и тем самым поддерживала его в трудные моменты. И в то же время именно религия помогала таким людям, как Моисей, разделять и властвовать.
 — Это понятно, но почему люди потеряли веру?
 — Трудно сказать. Но каждый раз, когда Человек достигал какой-то новой вершины, он терял часть своей веры. Так, например, научившись передвигаться по воздуху, он перестал восхищаться птицами, и умение летать превратилось из волшебства в самую обыденную вещь. Страница за страницей Библия перерождалась из Великой Книги просто в красивую поэзию. А если вас интересует, как мы утратили свои этические нормы, то здесь я ничего не могу сказать. Возможно, когда Человек полетел к звездам, он счел себя равным Богу, а значит, и свободным от выполнения его заповедей.
 — Но люди нарушали заповеди и на Земле, — заметил чужак.
 — Да, это так, — вздохнула Брис. — Наверное, библейские законы были придуманы для более совершенных созданий. А Человек ох как далек от совершенства.
 И вообще, если бы я знала все ответы, то не прилетела бы сюда.
 — Понимаю, — кивнул головой Милнор. — Если вы скажете мне, какой период вас интересует больше всего, то, возможно, я смогу вам хоть немного помочь и покажу наиболее многообещающие для раскопок места.
 — Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарила Брис, — но, по правде говоря, я сама еще не знаю. Моя раса терпит поражения по всем фронтам, она уже растеряла почти все, что имела. Человек гибнет. И я хочу понять, почему. Я хочу знать, что заставило нас пройти весь этот путь и как вышло, что сначала мы взлетели на самую вершину, а потом рухнули в пропасть. Если вы можете указать какую-нибудь точку во Вселенной и сказать: «Копайте здесь и вы поймете, что сделало Человека Человеком!», то я буду обязана вам до конца дней своих. Но такое вряд ли возможно.
 — Увы! — развел руками чужак.
 — Тогда мне стоит положиться на госпожу удачу! — Брис втянула в себя свежий холодный воздух. — Вы знаете, что, быть может, как раз на этом самом месте когда-то находился Эдемский сад? — Она откинула прядь волос. — Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, почему Человек покинул его. Вспомните, ведь он уходил из рая не тайком, а с гордо поднятой головой. Разве это неудивительно?
 Они помолчали.
 — Вы так не похожи на людей, с которыми мне доводилось встречаться, — сказал наконец чужак.
 — В каждом из моих собратьев есть что-то от меня, а во мне — от каждого из них. Я жажду знаний. Быть может, именно эта черта определила путь, который и привел Человека к краху?
 — Неужели это и впрямь была тяга к знаниям? Может, скорее, стремление обладать и повелевать?
 — Не знаю, — пожала плечами Брис. — Могу сказать только одно. Есть много такого, что вызывает во мне стыд за свою расу. Но этот стыд не мешает мне гордиться нашими достижениями. Люди моего племени были истинными пионерами и воинами, они умели бросать вызов судьбе. Возможно, они часто оказывались там, где им нечего было делать; возможно, что им нередко приходилось наступать кому-то на ноги или даже на горло, но они шли вперед и побеждали. И вопреки всему я горжусь тем, что я Человек. Наверное, это грешно.
 — Не знаю, что и сказать, Но разрешите мне, прежде чем я покину вас, задать еще один вопрос. Допустим, что все сказанное вами в той или иной степени правда. Скажите, почему вы тратите свое время, изучая расу, которая обречена? Зачем вы хотите узнать, в чем истоки достоинств, недостатков и всевозможных причуд Человека?
 — Вы имеете в виду меня лично? Чужак кивнул.
 — Я не уверена, — медленно сказала Брис, — но если говорить абсолютно честно, то, возможно, мной руководит обида.
 — Обида? На кого?
 — На всех тех людей, которым довелось жить в эпоху расцвета Человека. Было время, когда весь мир принадлежал нам, но теперь мы остались у разбитого корыта, и виноваты в этом они, наши предки. Возможно, я просто жалею о том, чего лишена и что могло бы принадлежать мне по праву рождения.
 — Вы действительно так думаете? — спросил чужак.
 — Возможно. А возможно, мне просто нравится вдыхать воздух этой земли, как вдыхал его мой далекий предок много-много веков назад. Разница лишь в том, что впереди его ждало великое будущее, а у меня есть только великое прошлое. Мне очень горько сознавать, что никогда больше не нарушит эту тишину ни зверь, ни птица, ни человек. Лишь шелест травы.
 — Вы оплакиваете былое величие своего народа, верно?
 — Нет, не верно. Прежде всего я хочу знать, как и почему это произошло и что сделало такой исход неотвратимым. А уж потом я решу, стоит ли плакать. А теперь, с вашего разрешения, Милнор, я пойду, мне нужно немного поспать.
 — Понимаю. Если это не обидит вас, то я хотел бы сделать вам подарок.
 — Подарок?
 — Да, — кивнул; головой чужак, — его сделали руки Человека.
 Брис с интересом ждала продолжения.
 — Я думаю, — снова заговорил Милнор, — что если будете долго смотреть на него, то найдете ответы на большинство ваших вопросов.
 — Я сильно сомневаюсь, что на свете существует такая вещь, которая поможет мне получить ответы на мои вопросы, — улыбнулась Брис.
 — Одна есть, — ответил чужак.
 Он открыл свою сумку и, пошарив в ней своей короткой и сильной рукой, достал древнейшее изделие рук человеческих, бережно протер его мягкой тряпицей и протянул его женщине.
 Это было зеркало.

 24. СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ

 Примерно к середине семнадцатого тысячелетия галактической эры Человек, ослабленный и всеми гонимый, вновь обратился к религии. Новое религиозное течение не имело ничего общего с красочными обрядами древних. Незатейливая и прямолинейная вера, основанная на немногочисленных догмах, скорее напоминала этический кодекс, чем религию в традиционном понимании этого слова.
 Навсегда останется загадкой, почему в тот самый момент, когда вымирающая раса нуждалась в утешении и покое, интерес к религии угас столь быстро, так и не собрав никого под ее знаменами.
 «Происхождение и история разумных рас», т.3
 Это была грязная маленькая деревушка, окруженная десятками таких же собратьев, — ядовитый и зловонный нарост на поверхности Раксара II. Жалкие каменные развалюхи окружали то, что некогда являлось городской площадью. В центре этой помойки возвышалось пыльное, заброшенное уже много лет здание церкви.
 Михал торопливо пробирался вперед, стараясь не смотреть по сторонам и не думать о всей той грязи, что придется потом счищать с рясы. Левой рукой он прижимал к груди стопку книг, в правой держал платок, украшенный затейливой вышивкой, которым то и дело вытирал пот. Жара стояла одуряющая. Священнику безумно хотелось курить, но даже такой мелочи он не мог себе позволить. Табак в последние годы превратился в страшную редкость и стоил так дорого, что Михалу пришлось спрятать до лучших времен свою любимую старую трубку. Он заметил, как из-за угла полуразвалившегося здания украдкой наблюдает за ним маленькая, донельзя чумазая девчушка. Он улыбнулся ей и спросил:
 — Ты знаешь, как найти Родата?
 Она вытащила изо рта неимоверно грязный палец и ткнула им в сторону одного из домов. Священник поблагодарил ее, и девочка, словно испуганная крыса, шмыгнула в переулок. Проводив ее взглядом, Михал двинулся в указанном направлении. Подойдя к дому, он поискал несуществующий звонок и, не обнаружив его, постучался и толкнул дверь.
 — Эй! Есть тут кто?
 — Проходите, — отозвался хриплый голос из глубины дома.
 Михал, миновав душный и темный коридор, оказался в крошечной комнатке. Здесь было еще жарче, чем на улице. В воздухе мельтешили какие-то насекомые, свободно проникавшие сквозь дыры в стене, некогда служившие окнами. На полу на грязном рваном одеяле лежал бородатый старик, худой и изможденный.
 Михал решил, что ему никак не меньше восьмидесяти.
 — Я отец Михал, — представился он, стараясь не смотреть на распростертое у его ног обнаженное, изъеденное болезнью тело.
 — Новенький? — прохрипел старик. — А что случилось с отцом Ломилом?
 — Его перевели на Спику II, — ответил Михал, про себя же подумал: «Вот везучий дьявол!»
 — А отец Дегос?
 — Он скончался. Вы — Родат?
 Старик кивнул головой и зашелся в приступе кашля.
 — Это мой первый день на Раксаре, — сказал Михал, когда кашель затих и старик обессилено откинулся на своем одеяле, — но я собираюсь пробыть здесь довольно долго. Мне говорили, что… — он замолчал, подыскивая слово.
 — Что я умираю? — спросил Родат. — Да, это так, святой отец. — Чем я могу вам помочь?
 — Помочь мне? — Михал растерялся. — Это я пришел сюда, чтобы облегчить ваши страдания и помочь вам обрести мир и утешение в… в последние часы.
 — Я еще протяну три или четыре дня, святой отец, и не надо торопить меня, я еще не готов.
 — Не надо так волноваться, — поспешил сказать Михал, заставив себя опуститься на пол подле умирающего. — Я останусь рядом с вами до самого конца.
 — Решили устроить мне пышные проводы?
 — Нет-нет! Я всего лишь хочу помочь вам подготовиться к встрече с Творцом.
 — Ему придется подождать. Я не спешу.
 — Не хочу поучать вас, но мне трудно будет вам помочь, если на пороге вечности вы полны таких мыслей. Ведь речь идет о Боге, а не о каком-то там важном господине, от которого можно отделаться усмешкой. Мы говорим о Создателе, готовом принять вас в свое Царствие.
 Старик смерил его взглядом, потом отвернулся и сплюнул.
 — Святой отец, вам еще многому надо научиться в этой жизни. Я верую в того же Бога, что и вы, но моя вера крепче вашей.
 — Тогда просите Господа о прощении, и он дарует вам его, — терпеливо сказал Михал.
 — Просить его о прощении? Прощении за что?
 — За то, что Человек преступил его законы.
 — И вы хотите сказать, что верите в эту блевотину? Да вы просто лицемер и лжец, святой отец.
 — Прошу простить меня, но…
 — Не трудитесь. Если уж я могу обойтись без прощения Божьего, то уж вы без моего обойдетесь и подавно. Вам лучше уйти отсюда и поискать более подходящее место для торговли религией.
 — Я не торговец! — пылко воскликнул Михал. — Верите вы в Бога или нет, это никак не отражается на его истинах. Даже если бы все люди, когда-либо жившие в этом мире, не верили в творца, это не сделало бы его существование менее реальным.
 — Не надо путать Бога и религию, святой отец. Бог всегда с нами. А религия приходит и уходит.
 Михал наклонился и осторожно промокнул пот на лбу умирающего.
 — У вас жар. Могу я чем-нибудь облегчить ваши страдания?
 — Для начала закройте свой лживый рот.
 — Что вы имеете против меня? — растерянно спросил Михал. — Ведь я хочу помочь вам.
 — Тогда убирайтесь отсюда.
 Старик прикрыл глаза и замер. Михал раскрыл одну из своих книг и начал читать вслух молитву раскаяния.
 — Надеюсь, вы делаете это ради себя, — старик снова открыл глаза. — Я ничего не имею против того, чтобы немного пободрствовать, но, будь я проклят, если стану молить Бога о прощении.
 — Вы действительно будете прокляты Господом, если я не стану этого делать, — смиренно ответил Михал. — Пожалуйста, позвольте мне помочь вам тем единственным способом, который мне известен. Возможно, вам спасение вашей души безразлично, но для меня это очень важно.
 — С какой стати? — прохрипел умирающий. — Меня же не заботит ваша душа.
 — Я стал священником для того, чтобы служить людям. Это единственная цель в моей жизни, и она дарит мне величайшую радость.
 — Тогда мне вас жаль. Жаль гораздо больше, чем вам меня.
 Старик снова закрыл глаза. Его дыхание выровнялось, хотя по-прежнему оставалось очень слабым. Судя по всему, больной заснул.
 Отец Михал вздохнул. Ему казалось, что нет никакого смысла оставаться здесь, — старик не нуждался в его утешении. Но миссия, возложенная на него Богом, не становилась от этого менее важной. Глядя на умирающего, он размышлял о том, почему с таким трудом возрождается вера. Когда-то, давным-давно, религию сгубило огромное количество догм. Постепенно Человек научился летать, жить под водой, научился управлять окружающей средой и своей судьбой, и со временем все больше незыблемых прежде догматов становились ненужными. Основные религиозные положения явно устарели, и когда Человек достиг звезд и занялся тем, что раньше считалось уделом Господа, его вере в Бога пришел конец. Конечно, религия — это нечто большее, чем просто набор ритуалов и норм. Она дарила утешение угнетенным и уверенность слабым, обещая, что наступит день, когда в мире воцарятся добро и справедливость. Но в те времена Человек был на гребне успеха, он правил Галактикой и не нуждался ни в утешении, ни в обещаниях. Но потом все изменилось.
 Однако и теперь, грустно подумал Михал, Человек вовсе не спешит в объятия Господа. О да, он готов верить в Бога, но при этом не собирается уступать даже в малом. Михалу, несмотря на молодость, довелось немало повидать: бедность и богатство, жадность и вожделение, гордость и смирение, жестокость и благородство. Только одного он не видел никогда за стенами своей семинарии — Человека, молящего Господа о прощении за грехи своей расы. Любовь, самопожертвование, неистовая вера — для всего находилось место в душе Человека, для всего, кроме раскаяния.
 Но разве это причина для того, чтобы отказать ему в спасении? Ведь в конце концов Человек остался тем, кем был с самого своего рождения, — диким зверем, верным своей природе.
 Таким его создал Бог, а значит, в том есть какой-то смысл. И Бог должен любить его так же, как и всех прочих своих тварей.
 Михал покачал головой. Нашел время философствовать. Он священник и должен исполнить свой долг перед, ближним. И если его заблудшая и униженная паства не желает покаяться, то задача становится труднее, и только.
 Сзади послышался шум, и Михал обернулся. В дверях стояла девушка лет шестнадцати, в руках она держала плетеную корзину.
 — Он уже умер? — спокойно спросила она.
 — Бог мой, что за бездушный вопрос! — возмутился священник.
 — Бездушный? Скорее практичный. Я принесла ему поесть. Если старик умер, то еда ему уже не понадобится. Нам самим едва хватает.
 — Понятно. — Про себя же Михал подумал, что вряд ли такое объяснение можно счесть извинением. — Он спит.
 Девушка поставила корзинку на пол рядом с больным.
 — Меня зовут Пилар, — сказала она. — Это мой дядя.
 — Я отец Михал, — священник протянул руку.
 — Новый священник? — Девушка пожала руку. — Вы давно здесь?
 — Прибыл сегодня утром, — ответил Михал. — И большую часть этого дня пытался понять, как вы можете жить в таких условиях.
 — У нас нет выбора, — равнодушно откликнулась девушка.
 — Не могли бы вы, пока он спит, показать мне вашу деревню? — попросил он. — Я здесь ничего еще не видел.
 — Хорошо, — она кивнула головой. — Хотя здесь особо не на что смотреть.
 Они вышли под испепеляющие лучи гигантского солнца, и священник снова поразился царящей вокруг нищете. Этот некогда райский уголок трудно было назвать даже трущобами.
 «Интересно, — горько усмехнулся он про себя, — если в будущем какие-нибудь неведомые исследователи найдут здесь следы Человека, то что они подумают о нас? Вряд ли им придет в голову, что это несчастное и убогое существо когда-то являлось полновластным господином Галактики».
 — Как долго вы собираетесь пробыть здесь, отец Михал? — спросила девушка, когда они брели мимо полуразрушенных домов.
 — До тех пор, пока не получу другого назначения. Неделю или всю жизнь.
 — Ну что ж, здесь вы без труда найдете работу.
 — Надеюсь, этого не случится.
 — Как это? — удивилась Пилар.
 — Священники похожи на врачей. Ничто не делает нас такими счастливыми, как отсутствие пациентов.
 — Ну, здесь вам вряд ли повезет. Империя разрушена, и память о былой силе и славе Человека постепенно превращается в дым.
 Мы живем словно дикие звери на одних планетах и загнаны в гетто на других. Пока положение вещей не изменится, ваши дела будут идти очень неплохо.
 — Мы не кормимся человеческими несчастьями, — мягко заметил Михал. — Мы боремся с ними.
 — Но ведь вы не станете бороться с пустотой, — рассмеялась Пилар, — это как флот без противника. И именно такие люди, как мы, обеспечивают вас работой.
 — Поверь, Пилар, тот день, когда нищета и страдания останутся в прошлом, станет счастливейшим днем в моей жизни.
 — А чем же вы тогда займетесь?
 — Стану днем и ночью славить Господа нашего за его доброту.
 — Вот как? А сейчас вы, должно быть, днем и ночью проклинаете его за жестокость?
 — Конечно же, нет! Сейчас я молю Его простить нам те грехи, что мы совершили за всю нашу долгую и кровавую историю.
 — Вот как?
 — Ты считаешь, что я не прав?
 — Я не священник и мало смыслю в религии, — пожала плечами девушка. — Но я бы, скорее, попросила его убраться прочь и оставить нас в покое. Пускай позволит нам взобраться опять на ту вершину, с которой мы скатились.
 — Прискорбно, что очень многие люди думают так же, как и ты, — вздохнул Михал. — В конце концов, если ты веришь в Бога, то наверняка…
 — О, я верю в Бога, тут все в порядке, — девушка тряхнула головой. — Но еще больше я верю в Человека.
 — Нет ли здесь небольшого противоречия? — мягко спросил священник.
 — Оглянитесь вокруг, святой отец, — Пилар широким жестом обвела покрытые пылью улицы и полуразрушенные домишки. — Все это Божьих рук дело. А теперь вспомните про Делурос, Калибан, Землю — вот это дело рук Человека.
 — Да, человек обустроил эти миры, но только с помощью и с позволения Господа. Бог в ответе не только за наши несчастья, но и за наши успехи.
 — Правда, — легко согласилась Пилар, — и я смотрю на это как на сотрудничество Бога и Человека. Бог дает, а Человек берет. Правда, сейчас Бог не слишком-то щедр.
 — Поэтому мы и должны молить о прощении грехов, за которые он обрек нас на нищету и страдания.
 — Я слишком уважаю Бога, чтобы врать ему. А мое раскаяние будет настоящим враньем. Я не виню Человека за то, что он сделал. Религия — это ведь опора для души. Но если мы вынуждены врать и пресмыкаться, то какая же это опора? Это все равно что калечить самих себя ради его милостей. Как можно требовать подобной глупости?
 — Никто не заставляет тебя лгать, Пилар. Религия — это лишь нить, связующая нас с Богом. И если ты чувствуешь эту связь, то раскаяние не может быть ложью.
 — Но неужели вы не гордитесь деяниями Человека? Ведь Человек пришел на миллионы чужих и негостеприимных миров и создал их заново. Он придал Галактике форму, а возможно, и смысл. Почему я должна этого стыдиться?
 — Но посмотри, куда нас это привело!
 — В следующий раз мы будем умнее.
 Михал вздохнул.
 — Я думаю, нам лучше вернуться. Прошло уже почти сорок минут. Он, наверное, проснулся.
 Остаток дня священник и девушка провели у постели больного.
 С наступлением ночи его дыхание стало прерывистым, левая рука начала судорожно подергиваться. Наконец старик открыл глаза.
 — Ты все еще здесь, священник? — прохрипел он.
 — Я не покину вас, — торжественно провозгласил. Михал.
 Старик невразумительно буркнул в ответ, судя по всему, что-то не слишком-то лестное для Божьего слуги. Неожиданно тело его напряглось, лицо исказилось от боли.
 Михал подался вперед и взял старика за руку.
 — Будьте мужественны, друг мой, — сказал он ласково, когда умирающий обмяк.
 — И я тоже желаю тебе мужества, — неожиданно твердо ответил старик, — и силы.
 — Мне? Почему?
 — Потому что тебе понадобятся и мужество, и сила.
 Священник помолчал, затем снова принялся читать молитвы. Но вскоре старик попросил его замолчать. Он лежал, стиснув зубы и дерзко устремив глаза в лицо вечности. Старик был готов к встрече с Создателем и не собирался уступать ему ни дюйма.
 Отец Михал захлопнул свой ненужный молитвенник и вздохнул.
 Неожиданно его охватило жуткое предчувствие. Ему вдруг показалось, что он проведет на этой планете многие, многие годы и жизнь здесь потребует от него бесконечного терпения.
 — Наверное, ты прав, старик, — прошептал он. — Это будет долгий и трудный путь.

 25. ПАЦИФИСТЫ

 В книге «Происхождение и история разумных рас» никаких упоминаний о пацифистах не обнаружено.
 Постепенно огромный зал заполнялся. Появились канфориты, высокие, стройные и величественные; занял свое место мускулистый и немного неуклюжий эмранец; в дверях толпились послы с Лодина XI, Кастора V, Проциона III. Все они были так непохожи друг на друга, как могут быть непохожи обитатели совершенно различных миров.
 А в самом центре разноликой толпы, собравшейся со всех концов Галактики, стояли два человека.
 — Смотри, как хорошо все обернулось, — сказал Липас своему более высокому товарищу.
 — Даже лучше, чем я ожидал, — кивнул головой Том. — Мы все еще можем выкрутиться и сохранить при этом свое лицо.
 К ним приблизился теронец, лицо которого скрывал толстый защитный шлем.
 — Где ваша делегация? — спросил он.
 — Они прибудут, не беспокойтесь, — ответил Том на галактическом К.
 — Чем скорее они появятся, тем лучше, — объявил чужак и направился к группе хлородышащих.
 — Непонятно, где они застряли, — прошептал Липас. — Мы не сможем долго тянуть резину.
 — Они опаздывают всего на полчаса, — так же тихо ответил Том. — И, кроме того, ведь нет еще почти трети делегаций.
 — Ну они-то могут себе позволить опоздать. А для нас это вопрос жизни и смерти.
 Это была горькая истина. Именно ради Человека собрались здесь разумные существа со всей Галактики, и присутствие представителей любой другой расы было не так уж и важно.
 Последнее столетие выдалось для Человека неимоверно тяжелым даже в сравнении с невзгодами, обрушившимися на него в начале тысячелетия. Из четырех тысяч миров ему принадлежало теперь менее пяти сотен. Военная мощь, столь огромная в период Олигархии и ранней Монархии, теперь исчислялась всего лишь 53 305 кораблями и регулярной армией в несколько миллионов человек. Конечно, это все еще была немалая сила, но лишь очень немногие расы могли позавидовать Человеку — большинство чужаков располагали куда более значительными арсеналами и куда более многочисленными армиями.
 Экономика Человека пострадала даже больше, чем его военная мощь. Из 489 оставшихся в его власти планет 368 находились в тисках глубокой депрессии, да и остальные на пределе сил справлялись со всепожирающей инфляцией. Из-за отсутствия средств спутники Делуроса VI были проданы научным учреждениям чужаков, а вырученные деньги оказались быстренько проедены.
 Куда ни глянь — Человек терпел поражение за поражением, и пропасть, куда он падал, казалась бездонной. Некогда локальные войны с чужаками превратились в полномасштабную войну обитателей Галактики против Человека; экономические санкции переросли во всегалактический бойкот, и чужаки теперь подписывали договоры и нарушали их с такой же легкостью, с какой прежде проделывал это Человек.
 Он защищался как мог, блефовал, обманывал, запугивал своих противников и… проигрывал. Проигрывал снова и снова. На протяжении долгих тысячелетий чужаки учились искусству политики у самого великого учителя, и, надо сказать, они хорошо усвоили его уроки.
 Но Человек все еще продолжал сопротивляться. Он потерял половину флота в скоротечной битве у Презепы VI и только потом отступил. Он так и не отдал врагу знаменитую планету Аристотеля, и чужаки разнесли ее в клочья. Он яростно бился за каждый из миров Спики и все же потерял их один за другим меньше чем за неделю. Израненный, обессиленный, истекающий кровью, он все еще боролся.
 По крайней мере большинство сыновей и дочерей человеческой расы.
 Большинство, но не все. Нашлись и такие, что не видели уже никакого смысла в бесконечных войнах, неизбежно заканчивающихся поражением. Том был из их числа. Он не призывал к капитуляции — нет, ведь Том был Человеком, а Человек никогда не сдается, но он ратовал за мирное урегулирование конфликтов с другими расами. И вскоре число его сторонников возросло настолько, что они даже сформировали политическую партию. Ее кандидаты баллотировались в парламенты на Сириусе V, Дельте Щита II, Земле, но… потерпели поражение. Через некоторое время они снова пытались пробиться к власти, но снова проиграли.
 Движимый желанием доказать Человеку, что пацифизм — жизнеспособная альтернатива нескончаемому кровопролитию, которое в самом скором времени уничтожит расу, Том не стал дожидаться, пока избиратели передумают, и напрямую связался с чужаками.
 Он предложил им созвать всегалактическую встречу.
 Чужаки подумали и согласились, но на определенных условиях.
 Все делегаты должны говорить только на галактическом.
 Том был согласен.
 В память о первой расе, уничтоженной Человеком, уничтоженной даже не по злому умыслу, а попросту из-за равнодушия, встречу решили провести на Дорадусе IV.
 Том согласился.
 Делегация людей должна представлять всю расу Человек. У чужаков был богатый опыт заключения договоров с представителями одной группы, которые тут же нарушались другой.
 И здесь Том не возражал.
 Было еще одно условие. Прежде чем состоится встреча, раса Человек должна быть полностью разоружена.
 И вот этого Том обещать не мог. Снова и снова он объяснял, что не обладает влиянием и властью, необходимыми для разоружения целой расы. И наконец, ему удалось достичь компромисса — было решено, что разоружение станет желательным, но не необходимым условием встречи. Он же гарантировал, что ни один человек, прибывший на эту встречу, не будет иметь при себе никакого оружия.
 И чужаки, еще немного поерепенившись, согласились.
 В Галактике на тот момент обитало 13 042 разумные расы.
 Некоторые из них, такие как насекомые с Проциона II, не испытывавшие никакого интереса к делам иных рас, или ихтиоиды с Гаммы Зайца IV, которым Человек не сделал ничего плохого, приглашения на конференцию не получили. Из 11 039 приглашенных рас 9844 согласились прислать своих делегатов. Даже такие огромные и необычные существа, как вазориты, всю свою жизнь проводящие в бесконечной погоне за своим стремительным крошечным солнцем, согласились прибыть.
 Самой трудной задачей оказалось уговорить приехать людей. В конце концов именно Человек был причиной созыва этой конференции. Именно от него ожидали жестов доброй воли: разоружения, территориальных уступок и контрибуций. И, разумеется, людям все это крайне не нравилось. У Тома был только один козырь — в случае отказа Человеку грозило тотальное уничтожение. Он до бесконечности убеждал в своей правоте лидеров Свободного Межзвездного Союза Человека.
 Консервативное правительство, по сути дела, не обладало никакой реальной властью и правило скорее уговорами, чем силой. Но в конце концов и его руководители согласились, разумеется, с оговорками.
 Оговорки сводились к следующему. Чужаки должны знать, что появление Человека на конференции вовсе не означает капитуляцию или признание в слабости, а является всего лишь жестом доброй воли. Чужаки должны отдавать себе отчет в том, что Человек никогда и ни при каких обстоятельствах не пойдет на полное разоружение. Чужаки должны понимать, что согласие использовать при переговорах галактический язык — лишь временная мера, ни в коем случае не означающая отказ Человека со своих позиций. Словом, чужаки должны понять то-то, согласиться с тем-то и так далее, и тому подобное.
 Том постарался сгладить противоречия настолько, насколько это вообще было возможно. После чего поспешил к чужакам с требованиями, на которых люди настаивали до конца. Те кое в чем пошли на уступки, и наконец было достигнуто желанное согласие.
 Прошло почти три года, прежде чем удалось организовать встречу. За это время Человек потерял еще три планеты. Том балансировал между отчаянием и надеждой. Но вот долгожданный миг наступил.
 Том оглянулся, улыбнулся гуманоидам с Эмры, кивнул проходящему мимо торгуалу, поклонился кристаллическому монстру с Атрии.
 — Должно, должно сработать! — возбужденно прошептал он. — Я нутром чувствую. Посмотри на них, Липас. Они собрались здесь, чтобы прекратить кровопролитие. Смертоубийство надоело им так же, как и нам.
 Липас огляделся.
 — Возможно, — согласился он. — Я пожал руку одному из делегатов с Лептимуса, и тот даже не вздрогнул. А ведь всего лишь пару лет назад помчался бы смывать рукопожатие Человека.
 К ним неуклюже приблизился трехножник с Пната. Его шлем украшало невероятно сложное устройство — универсальный галактический райдер.
 — Я здесь уже почти полдня, — возвестило существо. — Когда наконец начнется конференция?
 — Господин посол, еще не прибыло почти восемьдесят делегаций, — извиняющимся тоном ответил Том. — Как только все соберутся, мы сразу же приступим к делу.
 — А ваша делегация? Она уже здесь?
 — Нет, мы ее ждем.
 Несколько мгновений пнатианин изучал Тома, затем развернулся и поковылял к группе лодинитов.
 Когда через два часа не хватало уже только четырнадцати делегаций, к людям подошел канфорит.
 — Где ваша делегация? — спросил он, так и кипя от злости.
 — Они придут. Ведь они живут на другом конце Галактики. Я надеюсь, что опоздание на несколько часов не станет причиной для недоверия.
 — Тем не менее мы не можем больше откладывать начало конференции, — объявил канфорит. — Вы можете назвать хотя бы одну причину, по которой нельзя открыть встречу без вашей делегации?
 — Но ведь именно Человек и является поводом и причиной сегодняшнего собрания.
 — Полностью с вами согласен. Поэтому мы начинаем.
 Канфорит энергично направился к трибуне и, наклонившись к микрофону, попросил всех присутствующих занять свои места.
 — Господа делегаты, — начал он, — я, представитель Канфора VII, объявляю конференцию открытой. Сейчас секретарь зачитает список присутствующих делегаций.
 Секретарь, крошечное коренастое существо с Робела, начал выкликать названия планет, начав с раскаленного Альдебарана II и закончив Дзетой Рыбы IX. Выяснилось, что отсутствуют только шесть делегаций.
 — Я приготовил приветственную речь, — снова заговорил канфорит, — посвященную дружбе и миру в Галактике. Думаю, что собравшиеся здесь разумные не обидятся на меня, если я скажу, что эта речь предназначалась не для них. Все вы мои друзья, и все вы хорошо знаете об этом. Мои слова должна была услышать одна-единственная раса, — тут он неприязненно взглянул в сторону людей, — та, от которой, возможно, мы ждали сегодня слишком много.
 И если окажется, что я ошибался, вины моей тут не будет, поскольку ничто в истории этой расы не свидетельствует о ее способности оценить и понять слова, которые я для нее заготовил. Эта раса варваров получила еще один, и на этот раз последний, шанс присоединиться к нашему мирному сообществу. И я не понимаю, учитывая сложившиеся обстоятельства, почему ее делегация не прибыла сюда первой. Я не понимаю также, почему ее нет до сих пор. Но я хорошо понимаю, что произойдет, если окажется, что нас опять обманули. — Канфорит сделал паузу. — Я вижу, человек Том просит слова.
 Канфорит сошел с трибуны, и его место занял Том.
 — Я знаю, — заговорил человек, — что слова горечи и нетерпения, произнесенные сейчас уважаемым канфоритом, нашли отклик в сердцах многих из вас. Этого следовало ожидать, и ваше возмущение совершенно справедливо. Человек сам повинен в тех бедах, которые на него обрушились. Он накликал их на себя в эпоху, когда стоял во главе Галактики, — эпоху беззакония и бесчинств. Но именно поэтому мы пришли к вам сегодня. Мы пришли со смирением и раскаянием, хорошо осознавая то, что произошло, и…
 — Но вы вообще сюда не пришли! — резко перебил его эмранец.
 — Где ваша делегация? — требовательно спросил житель Домара.
 — Уверяю вас, делегация будет здесь. Вы можете думать все, что угодно, о наших пороках и недостатках, но не отказывайте нам в элементарном разуме и чувстве самосохранения. Наша делегация прибудет сюда, поскольку у нас нет альтернативы.
 — В этом вы правы, — заметил касторианин. — Никакой разумной альтернативы у вас нет.
 — Тогда давайте придерживаться духа братства и сотрудничества. Прежде, чем я уступлю место уважаемому канфориту, хочу еще раз уверить всех собравшихся в нашей искренности.
 Он спустился с трибуны и вернулся к пустующим местам, предназначенным для его соплеменников.
 — Что слышно? — нервно спросил он Липаса. Помощник отрицательно покачал головой.
 — Черт возьми, будет лучше, если они поторопятся! — взорвался Том.
 — А вам не приходило в голову, что этот канфорит может оказаться прав и они вообще не собираются показываться здесь?
 — Они прилетят, — твердо ответил Том. — Если они не появятся, то это будет конец.
 Один за другим делегаты чужаков брали слово. Некоторые из них говорили миролюбиво, другие не очень, третьи не скрывали своей ненависти. Время бежало быстро, но Том все еще продолжал ждать.
 День подходил к концу, и канфорит еще раз взял слово.
 — Некоторым делегатам требуется перерыв для сна и приема пищи. Однако если человек Том все еще уверен, что его делегация прибудет, то я готов ждать.
 — Я не знаю, почему они задерживаются, — тихо сказал Том, — но они прилетят, обязательно прилетят.
 — Я понимаю, что психология Человека такова, что участие в нашей конференции является для нее тяжелым и унизительным испытанием, вот почему я и предлагаю подождать еще, — продолжал канфорит. — Если Человек не прибудет к восходу солнца, то у меня есть приказ вернуться на родную планету независимо от того, будет продолжена конференция или нет.
 Канфорит объявил перерыв и вернулся на свое место.
 Наступила ночь, и Том задремал в своем кресле. Спал он беспокойно, часто просыпаясь и потерянно озираясь вокруг. Но в зале были только Липас, канфорит и еще с десяток особо терпеливых чужаков.
 С восходом солнца канфорит улетел, и его примеру последовало большинство других делегатов. Очень немногие решили задержаться до полудня, а посол с Квантоса ждал аж до вечера.
 А потом Том и Липас остались одни.
 — Пошли отсюда, — мягко сказал Липас.
 Том отрицательно покачал головой.
 — Но ведь ясно, что никто сюда уже не придет!
 — Если хочешь, уходи. Я остаюсь. Кто-то же должен встретить их.
 Липас удрученно покачал головой, потом вздохнул и вышел из конференц-зала.
 — Они прилетят, — прошептал Том, — они обязательно прилетят.
 Он откинулся в кресле, не отрывая взгляда от двери, в которую уже никто никогда не войдет.

 26. РАЗРУШИТЕЛИ

 С чувством глубокой горечи и искреннего сожаления было принято решение военным путем уничтожить остатки когда-то великой расы Человек. Страсть Человека к насилию и жестокости, ничуть не уменьшившаяся после потери им власти над Галактикой, не оставляла иного выхода. Из тысяч разумных рас лишь очень немногие опускались до убийства. И лишь один Человек навсегда остался верен наследию своих предков.
 «Происхождение и история разумных рас», т.9
 На каком-то безвестном мире в глухом Приграничье Человек разбил свою последнюю стоянку.
 Или, вернее, четыре Человека — один мужчина и три женщины.
 Когда-то их было много больше, но теперь остались только эти четверо. Тела остальных лежали у подножия горы.
 Сама пещера была глубиной футов в двести и имела такой узкий вход, что мужчина чуть не застрял, когда пытался пролезть вслед за своими спутницами. Внутри было темно и очень холодно. Пол покрывал слой мельчайшей пыли, мешавшей дышать и вызывавшей сильнейший кашель. Но лучше кашель, чем страх, изматывавший душу там, наверху. Они останутся здесь, пока не закончатся запасы воды и пищи. А пыль… что пыль в сравнении с тем, что ждет их снаружи.
 Вход в пещеру располагался на высоком склоне каменистой гряды, куда люди смогли забраться с огромным трудом. Но для краглов, подстерегавших людей внизу, крутой склон был абсолютно недоступен.
 Краглы были большими, безволосыми и круглолицыми существами, разумной разновидностью сумчатых. О, они вовсе не отличались воинственностью, но, как и многие другие, предпочитали быть на стороне победителя. А человек таковым не являлся уже много столетий подряд. Одну за другой потерял он все свои планеты, сначала окраинные, а потом и те, что составляли самое сердце его империи. Калибан, Земля, Делурос, Летающее Королевство и все остальные. Ни одну из них Человек не отдал без борьбы. Теперь эти планеты мертвы — пустые и безлюдные памятники былому величию, обратившемуся в прах под напором неумолимого Времени.
 И вот Человек из охотника превратился в жертву. Галактика проявила по отношению к нему не больше милосердия, чем когда-то сам Человек по отношению к Галактике. Сначала были уничтожены миры, населенные людьми. Затем появились специальные команды, которые выслеживали и уничтожали отдельные уцелевшие группы. Шестнадцать человек укрылись в жалких хижинах на Веге IX, не способных укрыть даже от непогоды. Их уничтожили, сбросив фотонную бомбу. Две тысячи беженцев нашли себе приют на пустынной планете вблизи угасающей звезды неподалеку от Бетельгейзе. Их выследили и уничтожили.
 Конечно, люди сопротивлялись. Человек не мог сдаться без борьбы. Но, не имея ни дееспособного правительства, ни достаточной военной мощи, ни возможности скоординировать свои действия, Человек оказался совершенно бессилен перед Галактикой. Даже для него задача оказалась не по зубам. 13 042 разумные расы населяли Галактику, и вряд ли набралась хотя бы дюжина выступивших против тотального уничтожения Человека. А уж о том, чтобы сражаться на его стороне, и речи быть не могло.
 — И все-таки, — сказал мужчина, не отрывая внимательного взгляда от каменистого склона, — мы не так уж и плохо сражались. Несмотря ни на что, мы заставили их заплатить за каждый отданный дюйм.
 — И за этот, последний, дюйм они тоже заплатят, — откликнулась одна из женщин, задумчиво глядя на устройство, которое они старательно втащили в пещеру и теперь собрали, не обращая внимания на холод и мрак.
 — Не торопись сдаваться, — прикрикнул на нее мужчина. — Помни, мы последние. После нас не останется никого.
 — Ты что, собрался стать отцом новой расы? — насмешливо протянула вторая женщина.
 — Давай-ка лучше позаботимся о том, чтобы старая прожила чуть дольше, — ответил мужчина. Он взглянул вниз, на краглов.
 — Черт бы их побрал, эти толстяки выглядят такими добродушными.
 — Может, нам удастся уговорить их, — без особого энтузиазма предложила третья женщина.
 — Хочешь сообщить им, что нам очень стыдно и что нельзя наказывать за проделки предков? — спросила первая.
 — Какого черта! — рявкнул мужчина. — Нам вовсе не стыдно, наоборот, мы гордимся своей историей. Жаль, что мы живем не во времена Республики, когда наша раса только-только расправляла крылья.
 — А я предпочитаю Монархию, — мечтательно протянула вторая женщина. — Вы слышите? Эти твари опять залопотали на галактическом. Наверное, снова стращают. На галактическом!
 Было время, когда единственный язык, который им полагалось знать, был наш, земной. И крагла, который решился заговорить с Человеком на каком-либо другом языке, следовало убить. И, — тут ее глаза сверкнули, — чем медленнее, тем лучше.
 — Все это глупо, — вздохнула третья женщина. — Мы живем не во времена Республики или Монархии, а сейчас, и если хотим остаться в живых, нам надо что-то предпринять, и как можно быстрее.
 — А что ты предлагаешь? — спросил мужчина. — Устроить перестрелку с двумя сотнями краглов? Или включить эту штуку и отправить в преисподнюю чертову планету?
 — Это лучше, чем сдаться без борьбы, — откликнулась первая женщина.
 — Да, пять лет назад это было бы наилучшим выходом, — сказал мужчина, — даже три месяца назад. Но теперь, после того, как уничтожили колонию в системе Дельфина, мы последние.
 Если мы умрем, то Человеку конец. Навсегда. Мы в ответе за него.
 — В ответе перед кем? — раздраженно спросила вторая женщина. — Нас всего четверо, и больше никого не осталось на всем белом свете. Если мы и должны что-то, то только друг другу. И я говорю вам — мы будем сражаться. До конца!
 — В каждом сражении всегда есть побежденный и победитель, — тихо ответил мужчина. — А если мы взорвем эту штуку, то здесь не останется никого.
 — И поэтому ты предлагаешь сидеть здесь и дожидаться, пока мы не подохнем с голода, так, что ли? — спросила вторая женщина.
 — Разумеется, нет, — ответил мужчина. — Я хочу лишь сказать: что бы ни произошло, мы обязаны остаться в живых.
 Какое-то время он молча мерил шагами пещеру, потом снова подошел к щели, ведущей наружу.
 — Вы только взгляните на эту планету. На нее не позарился бы не то что Человек, но даже самая захудалая тварь в Галактике. Вдруг мне удастся убедить их оставить нас в живых? Ведь мы отсюда никогда не сможем убежать.
 — Окажись ты на их месте, ты бы согласился? Смог бы жалкий крагл убедить тебя оставить его в живых? — спросила первая женщина.
 — Или любая другая живность? — подхватила вторая.
 — Нет, — ответил мужчина, — но…
 — Что «но»?
 — Но я — Человек. А они краглы. Никто случайно не знает, какой жест означает у них перемирие?
 — Ты что, и вправду хочешь сделать это? — недоверчиво спросила первая женщина. — Неужели ты и впрямь собираешься спуститься вниз и поговорить с ними?
 — Надеюсь, твой галактический достаточно хорош, — презрительно заметила вторая. — Надеюсь, что он чертовски хорош! А знаешь, если ты станешь низко кланяться и скулить, то они могут и не узнать тебя. Наверняка решат, что встретились с представителем неизвестного вида.
 Мужчина сплюнул и решительно подошел к выходу. Он аккуратно протиснулся в щель и начал медленно спускаться. Из-под его ног вниз катились камни. Вот он остановился и, не прячась, замахал руками.
 — Не стреляйте, — громко крикнул он, — я хочу поговорить с вами. У меня нет оружия!
 К удивлению человека, краглы позволили ему беспрепятственно спуститься вниз. И вот он уже стоит на ровной земле.
 — Кто здесь главный? — спросил Человек у толпящихся у его ног краглов.
 — Я, — ответил один из них.
 — Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами.
 — О чем?
 — О милосердии.
 — И все?
 — Не только. Вам известно, что мы можем взорвать эту планету вместе со всем, что на ней находится?
 — Известно.
 — У меня есть предложение. Если вы оставите нас в покое, я позволю вам улететь. Мы не хотим умирать и не хотим никого убивать.
 — Вы не хотите никого убивать? — голос крагла, пропущенный через райдер, звучал совершенно бесстрастно. — И тем не менее вы явились сюда и угрожаете нас всех уничтожить. И вы еще удивляетесь тому, что мы не можем позволить вам жить.
 — Но ведь мы последние! — воскликнул Человек. — С нашей смертью исчезнет наша раса!
 — Да, — подтвердил крагл, явно не испытывая сожаления.
 — Но ведь именно Человек сформировал структуру Галактики. Мы играли слишком важную роль в истории, чтобы исчезнуть без следа. Неужели вы не понимаете, что мы еще сможем принести пользу?! Почему бы вам не проявить милосердие?
 — А вы были милосердны по отношению к другим расам? Сколько видов истребил Человек? Сколько миров он обратил в прах и пепел?
 — Но ведь не я же делал все это! — раздраженно воскликнул мужчина.
 — Если вас оставить в живых, именно это вы и начнете делать. Вы уже собираетесь уничтожить целую планету.
 — Но дайте мне хоть какую-нибудь альтернативу! — взмолился человек.
 — Альтернатива состоит в том, чтобы не уничтожать планету.
 — Так отпустите нас с миром!
 — Вы Человек. Человек и мир несовместимы.
 — Тогда изолируйте нас здесь, уничтожьте наш корабль, установите блокаду, и мы никогда не сможем отсюда выбраться!
 — Ваш корабль уже уничтожен. И вы в любом случае никогда не сможете покинуть эту планету. Вы хотите еще что-нибудь сказать?
 Человек в последний раз взглянул на звезды, вздохнул и покачал головой. — Нет.
 — Тогда возвращайтесь к своим соплеменникам. Переговоры окончены.
 Человек повернулся и начал медленно взбираться вверх.
 — Ну что? — хором спросили его женщины, когда он протиснулся в пещеру.
 — Наше положение не стало хуже.
 — Чертовски важное сообщение, — усмехнулась вторая женщина, — осмелюсь предположить, что лучше оно тоже не стало?
 — Не стало, — мужчина вгляделся в сумрак пещеры. — На сколько хватит наших запасов?
 — Дня на два, если ни в чем себе не отказывать, — весело откликнулась третья женщина, — ну а если экономить, то можно растянуть аж на неделю.
 — Экономить? — удивилась вторая. — Это еще зачем? Если уж мы собираемся сдохнуть, то лучше на сытый желудок.
 — Правильно, — согласилась первая. — Голодная смерть не самый приятный способ уйти из жизни.
 — У нас нет приятных способов, — желчно заметил мужчина. — Если бы только эти чертовы краглы послушали меня!
 — Но они же не послушали! — резонно возразила третья женщина.
 — Проклятие! — взорвался мужчина. — Мы слишком много значили в этой Галактике, чтобы подыхать таким образом! Что им стоит оставить нас в живых?! Устроить из этой планеты тюрьму, или зоопарк, или все, что им заблагорассудится, но только оставить нас в живых! Наша история не может так вот просто взять и оборваться. Мы слишком много сделали и слишком высоко поднялись, чтобы сгинуть никем не замеченными в этой дыре! Будь все проклято, мы ведь Люди!
 — Браво, — вторая женщина зааплодировала. — Какая жалость, что нам не удастся увековечить твою речь. Надо хотя бы выбить ее на стене этой пещеры.
 — Может, ты и согласна сидеть здесь и дожидаться смерти, но меня это не устраивает. Раз уж я должен подохнуть, то хочу проделать это так, чтобы нас запомнили навсегда.
 — Давай опустимся на колени перед краглами и помолимся, — насмешливо сказала вторая женщина. — А они будут нас расстреливать.
 — А еще можно запечатать бумажку со слезливой речью в бутылку и спрятать. Авось грядущие поколения найдут ее и всплакнут над нашей могилкой, — подхватила третья.
 — Хватит зубоскалить! — рявкнул мужчина. — Нам пора умирать и нужно подумать о достойном способе.
 — И что ты можешь нам предложить?
 — Уж, во всяком случае, не ныть и не хихикать как полоумные! Неужели вы не хотите, чтобы все эти твари навеки запомнили место, где Человек нашел свое успокоение?!
 — Кого ты имеешь в виду?
 — Не знаю. Всех. — Взгляд мужчины задержался на бомбе. — Они нас запомнят. — Он опустился на колени и осторожно погладил холодный металл. — Или по крайней мере узнают, что мы вели себя не как ягнята на заклании, а сражались до последнего. Как и подобает Человеку.
 Он подался вперед и медленно нажал кнопку.
 Это было фантастическое зрелище.




 ЭПИЛОГ: 587-е ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ


 Эпоха следовала за эпохой, и вот на далекой и необитаемой планете из океана на берег выбралось существо. Шли годы, и существо развивалось, его мозг рос, его мускулы наливались силой. И вот оно выпрямилось, подняло голову и увидело ночное звездное небо. И в тот же самый миг существо поняло — звезды должны принадлежать ему…