---------------------------------------------


 Андрей Легостаев
 Рыцарь без ордена



 ПРОЛОГ


 Могло быть хуже. Много хуже. Честно говоря, гораздо к более тяжелому испытанию он и готовился. Почти всю свою сознательную жизнь.
 Он знал, что дойдет, не может не дойти. И не только потому, что впереди — цель жизни. Слишком многое спуталось в один невообразимо сложный узел. И разрубить его можно только одним — дойти…
 Как бы ни тяжко это было.
 Впрочем, пока пришлось не шибко трудно. Во всяком случае — не для него. Он был готов на большее.
 Сотни других рыцарей, окажись на его месте, давно бы погибли. И гибли, он далеко не первый вошел в зияющий опасностью зев пещеры с угрожающей надписью: «Тебе туда не нужно».
 Ему было нужно. Очень нужно. Поэтому, возможно, он с такими небольшими потерями забрался уже столь далеко. И еще его подхлестывало знание, что человек, которого он победил в честном бою, был там, куда он так яростно стремился.
 Он, то ли благодаря интуиции, то ли опыту многочисленных путешествий и поединков, очень быстро почувствовал, что большинство монстров и смертельно опасных ловушек — лишь материализовавшиеся порождения его собственных страхов и воображения.
 Даже самым бесстрашным рыцарям, каким, собственно, и был граф Роберт Астурский, свойственнен страх. Только полные идиоты ничего не боятся. Но умение справляться со страхом и делает мужчину мужчиной. Он — умел. Поэтому просто перестал думать о том, что ждет его за следующим углом. Но — готовый ко всему…




 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ



 ГЛАВА ПЕРВАЯ



Эпизод первый

 Дорога, пролегающая среди грязно-рыжих скал, казалась невыразительно серой и была гулкой, точно деревянный барабан. Ничто не радовало взгляд, лишь изредка у обочины попадалось полуссохшее корявое деревце либо чахлый куст; стук копыт и натужный скрип повозок словно заполняли весь мир.
 Солнце в белесом без облачка небе стояло прямо над головами. Юный рыцарь Блекгарт пребывал в томлении.
 — Поедешь рядом со мной, — сказал утром отец.
 Приказания родителя следует выполнять беспрекословно. Особенно, если твой отец — прославленный герой граф Роберт Астурский, совершивший множество невероятных подвигов во славу короля Асидора; если он сейчас перевязан трехцветной лентой высокого посла и является главой континентальных рыцарей, привезших на архипелаг одну из внучек короля Арситании Асидора II для замужества с единственным сыном старейшины кланов Орнейской страны гор.
 Вот и томится Блекгарт под знойным светилом, вплавляющим прямо в тело тяжелые металлические наплечники. Насколько хорошо было там, в родных просторах, среди моря зелени, гарцевать рядом с каретой принцессы Гермонды, перебрасываясь шуточками с ее фрейлинами и такими же, как он, молодыми воинами, в первый раз отправившиеся в далекое путешествие. Насколько хорошо знать, что ты любим и ежечасно видеть любимую. Но потом было долгое плавание по морю, обошедшееся без бурь, нападений пиратов и других приключений, но Блекгарту невыносимо было даже вспоминать его — все дни его мутило, не до обмена взглядами с девушками и веселых улыбок. Нет ничего хуже, когда отсутствует твердая почва под ногами, когда даже стены вокруг тебя пляшут, будто напились пенистого эля… Вот уж воистину — кто в море не бывал, тот горя не знал.
 Граф Роберт посмотрел на сына, словно собираясь что-то сказать, вздохнул и вновь устремил взгляд на дорогу.
 — Эй, слуга! — зычным голосом крикнул, не поворачивая головы, граф. — Еще вина!
 И протянул назад левую руку, не замедляя размеренного движения коня. Он был уверен, что ему прямо в пальцы будет вложена фляга с вином. Что и произошло.
 Граф зубами выдернул деревянную затычку, сплюнул ее в сторону и приложился к горлышку.
 — Отец! — укоризненно произнес Блекгарт. — Это уже третья бутылка с утра. Мы едем по чужой стране, с которой, по вашим же рассказам, пятнадцать лет назад вели ожесточенную войну. Здесь опасности могут подстерегать в любое мгновение.
 Не зря же вы сказали мне быть рядом с вами!
 В последней фразе выразилась вся скрытая обида юноши — на скучную дорогу, на жесткое седло, на сбегавшие по спине струйки пота и пересохшее горло.
 Граф оторвался от бутылки, на его ничего не выражающем лице появился интерес. Но тут же пропал. Граф снова вздохнул, словно ему предстояло выполнить тяжелую и неблагодарную работу.
 — Вон, посмотри, впереди растет старый карагач. Видишь?
 — Да, отец, — кивнул юноша, прикинув, что до дерева почти сто шагов.
 — Отсчитай… ну, скажем, пятый сук снизу.
 — Отсчитал, — сказал Блекгарт, который не понимал о чем речь, и ему было лениво вглядываться в какое-то высохшее, ничем не примечательное дерево.
 Блекгарт, даже если бы ожидал движение отца, все равно бы не успел заметить, как все произошло, столь стремительно граф метнул вперед узкий длинный кинжал, до того покоившийся в расшитом вычурным узором чехле на поясе.
 — Ну, смотри, — усмехнулся граф, когда они поравнялись с деревом. — Куда попал клинок?
 — Под пятый сук, — несколько растерянным голосом признался юный рыцарь.
 — Сможешь повторить?
 Юный рыцарь не ответил. Хотя, если подумать — что здесь особенного? Ну, метнуть нож в дерево, пусть и с такого расстояния… Если постараться — каждый сможет…
 — Еще вина! — граф отбросил пустую флягу. — И подайте мне мой кинжал…
 Иссохший корявый карагач остался далеко позади, а Блекгарт так и не осмелился вновь заговорить с отцом.
 Перед ними ехали только два знаменосца — один с распущенным знаменем Арситанского королевства, второй — с личным знаменем графа Роберта, на котором над родовым гербом золотом был вышит дракон, добавленный в символику графа два десятилетия назад, после знаменитой победы над гриадским четырехкрылым драконом-людоедом.
 Огромная кавалькада растянулась за двумя всадниками, сыном и отцом, на тысячи шагов. Четыре оруженосца следовали за графом Робертом. Двое, со щитом и копьем, чуть позади, такие же соискатели шпор, каким был Блекгарт всего полгода назад. А сразу за графом ехали с мечом наготове пожилой воин, который, говорят, при графе с первого дня получения им шпор, и странный маленький оруженосец, везший графский боевой шлем. Этот молчаливый человек по имени Марваз, сидевший на коне так, словно на нем и родился, был уродлив, всегда носил повязку, закрывающую нижнюю половину лица — лишь черные, колкие глаза под густыми сросшимися на переносице бровями в окружении сетки глубоких морщин были открыты собеседнику.
 Он почти неотлучно находился при графе, не брезгуя выполнять и обязанности слуги.
 Блекгарту, наследнику графа, четыре оруженосца не положены по возрасту. Его единственный был вдвое старше самого рыцаря и не раз отличался в сражениях в отряде графа. На рыцарские шпоры он не претендовал, а ратное дело, учитывая бесценный опыт, знал не хуже (если не лучше) своего юного господина.
 Сразу за ними, на маленьких мулах, тряслись двое мужчин в одинаковых серых одеждах свободного покроя, с огромными капюшонами, надвинутыми почти до самых глаз — Тени рыцарей, которые, ни во что не вмешиваясь, должны смотреть и все их подвиги, дабы такие будут, пересказать. Каждому рыцарю, даже еще не обзаведшемуся по скудости средств слугой и оруженосцем и которому самому приходилось готовить себе ночлег, полагался такой Тень, член братства, основанного чуть ли не столетие назад еще отцом нынешнего короля. Чем они питаются, о чем думают — рыцаря не волнует. Но если вернешься из похода один, без Теня, то можешь даже не заикаться об одержанных победах и славных подвигах, просто-напросто слушать никто не знает. Дело рыцаря — воевать, другие за него все расскажут. Этот обычай распространился почти на все рыцарские страны и братство имело свои замки с хранилищами рукописей во многих крупных городах мира; можно было пойти в любое из них и узнать, что совершил в своей жизни достойного, а также недостойного, например, твой прадед. Лишь в постель Тени нос не совали, да при разговорах отходили на почтительное расстояние, если рыцарь специально не приглашал послушать — мысли и пустые слова рыцарей Теней не интересовали, только поступки. К этим немногословным спутникам рыцарей все давным-давно привыкли и никто не обращал на них внимания, точно так же как на естественную, отбрасываемую солнцем тень, которая, по легендам, являлась законной супругой члена братства.
 Позади графских оруженосцев ровными рядами ехали двадцать два арситанских рыцаря, отправленные королем в почетный караул своей внучки. Перед господином следовал знаменосец с гордо распущенным стягом; место каждого рыцаря в процессии было строго определено знатностью рода и заслугами перед королевством.
 Не часто даже жители самых блестящих столиц могли любоваться столь величественным и красивым зрелищем, на которое сейчас равнодушно взирали окрестные скалы.
 За рыцарями ехала, запряженная четверкой белых без единого пятнышка лошадей, золоченая карета арситанской принцессы. Следом — карета графа, подобающая ему по должности королевского посла, но никто не видел, чтобы он хоть раз садился в нее. А дальше — неохватная взглядом вереница карет священнослужителей, знатных дам и фрейлин, повозок с провиантом, запасным оружием и прочей необходимой в дальнем походе снедью, а также с приданым принцессы, одно перечисление которого заняло четыре свитка. Замыкали кавалькаду, за которой еще не успели, как на материке, увязаться гулящие девки, конные копейщики и два опытных рыцаря, участвовавших в последней арситанско-орнейской войне, поставленных графом в арьергарде для защиты от внезапного нападения с тыла.
 Сотни человек, третий день пути по безлюдной дороге главного острова архипелага.
 И каждый думает о своем: принцесса — о том, как выглядит ее суженый, а так же, что тот рыцарь, жадно ловящий каждый ее взгляд, очень недурен собой, что граф Роберт жестокий самодур, шуток не понимающий, что его сын сегодня же будет восхищенно стоять перед ней на коленях, а сквернавке Инессе, она еще отомстит как подобает. Фрейлины мечтали о ласках какого-нибудь молодого кавалера, едущего шагах в ста от кареты, или о новых прическах, что они увидят в чужой столице; воины прикидывали долго ли еще до стоянки и что было бы неплохо расположиться на ночлег в каком-нибудь городке, где есть постоялые дворы со всеми приличествующими подобным заведениям атрибутами, говоря проще, вином, сытным ужином и девками; ветераны прошлой войны рассказывали соседям по строю о жестоких и странных обычаях, бытовавших в ту пору у орнеев, но их историям сейчас уже верилось с трудом; слуги размышляли о какой-нибудь болячке, чесночной похлебке или другом подобном пустяке. И все маялись от жары и скуки.
 Один граф обязан думать о безопасности, об успешном выполнении миссии.
 А он, казалось, дремлет в седле, углубившись в себя после краткого диалога с сыном. Огромный, тучный, с коротко стриженными каштановыми волосами, начинающими серебриться на висках, еще красивый, но то, что старость уже стучится в его двери, догадаться несложно. Конь под стать хозяину, с толстыми ногами, обросшими у копыт густой шерстью — специальной выносливой породы, что разводят в вольных княжествах на малом континенте. Другой конь такого гиганта как граф и не выдержит; еще три подобных запасных коня двигались в обозе. Предусмотрителен граф во всем, что касается амуниции, и, значит, жизни. Опытный, битый, закаленный… Хотя по лицу и не скажешь, чистое лицо, ни шрамов, ни ожогов, словно всю жизнь провел в великолепных дворцах, развлекаясь танцами с прекрасными дамами. И не поверишь, глядя на него сейчас, в рассказы о нем, но Тени соврать не дадут.
 Да и не слышал молодой Блекгарт ни одного рассказа из уст отца, он с ним вообще общался крайне мало, поскольку отец все время в разъездах — стремится к цели, известной лишь ему одному. А вот барон, у которого Блекгарт служил два года оруженосцем, был совсем другим, так и сыпал: «А вот, помню, я вызвал на поединок такого-то…» или «А вот, помню, я вызволил из плена красавицу такую-то…» Как правило, у Тени барона никто переспрашивать о тех подвигах не решался, а сами они в разговоры никогда, если уж слишком рыцарь не фантазирует, не вмешиваются:
 когда спросят, тогда и скажут, что видели, без комментариев. А вот отец — молчалив, за него говорят другие. Такое говорят, что и поверить трудно. Тем более, глядя, как он сейчас дремлет в седле, а до этого тянул лениво винцо из фляги. Причем — на такой жаре. А другим, кроме как на привале, вино пить не разрешает… Он — посол, ему все можно…
 А до привала еще ой как далеко.
 Сам Блекгарт внешне на отца не походил, удался в мать, тонкую хрупкую и очень красивую женщину, отошедшую в мир иной семь лет назад. Юноша не отличался высоким ростом, хотя и низким его было не назвать, ни геркулесовым сложением.
 Черты его лица были тонки и изящны, сразу привлекая к себе женский взгляд, а небольшой шрам между правым глазом и виском, оставшийся от детской шалости, добавлял ему мужественности.
 Дорога резко огибала скалу, сразу за поворотом выделялся на фоне коричневых невзрачных гор огромный, не менее двух человеческих ростов, идеально черный валун. Юный рыцарь бросил на него равнодушный взгляд и невольно вздрогнул.
 — Отец! Что это? — не сдержал он восклицания.
 — Старый идол, — не поворачивая головы, ответил граф Роберт. — Стоит уже много веков, с тех времен, когда истинная вера еще не была принята здесь. Ты еще и не то в столице орнеев увидишь. Вера, казалось бы, одна, а обычаи… Ничему не удивляться — вот первый закон для рыцаря, сынок. Вбей это себе в сердце, если хочешь выжить…
 Блекгарт смотрел на отполированный то ли временем, то ли человеческими руками или магическим желанием валун.
 Посреди гладкой поверхности камня, точно на уровне головы проезжающего мимо путника, в камне были глаза. Они казались живыми, наверное, были выложены из тщательно подобранных по цвету минералов. Они были не человеческими, почти круглыми, напоминали скорее глаза какой-нибудь хищной кошки.
 Блекгарт ехал, не в силах оторвать взор от странных глаз. У него было такое ощущение, будто они сверлили его взглядом, не отпуская ни на мгновение, пока юный рыцарь не отъехал достаточно далеко. Взглянув вперед на дотоле опостылевшую дорогу, юноша вздохнул с облегчением. Он с трудом преодолел, и то лишь потому, что рядом ехал отец, желание слезть с коня и встать перед камнем на колени. Злой был взгляд у этого идола, беспощадный, и в то же время будто вопрошающий: «Куда и зачем едешь ты, путник?»
 Молодой рыцарь не выдержал — бросил прощальный взгляд на странного идола. И заметил, что все прочие так же не могли отвести с него взгляда, а кое-кто из рыцарей даже спешился перед ним, словно молча давая отчет о прожитой жизни чудному камню с пронизывающим взором.
 Все разговоры смолкли, словно люди считали кощунственным обмениваться незначительным фразами перед взором, глядящим из глубины веков; только топот коней, да скрип колес, раздавался над дорогой, да и то, они будто тише стали.
 Блекгарту очень хотелось подъехать к каретам фрейлин принцессы и поинтересоваться, какое впечатление странное изваяние произвело на них. Молчание все более и более угнетало юношу, а граф беззаботно прихлебывал из очередной фляги, словно находился на прогулке в собственных владениях и ни что окружающее его не касалось.
 — Отец, — не смог снести молчания Блекгарт, — сколь долго еще до Иркэна?
 — Не знаю, — пожал плечами граф. — Я всегда преодолевал это расстояние за два дня. Когда ехал один. А сейчас… — он кивнул за спину. — Когда еле тащимся…
 Столько же осталось. А, может, и чуть больше.
 Граф снова вздохнул — не тяжело, не горестно, скучающе. Он ничем не показывал, что возложенная на него почетная миссия посла ему в тягость. Как ни молчалив граф, но долгая дорога, тем более безделие во время морского путешествия, развязывает язык, и окружающие его рыцари знали, что согласился он на путешествие в Орнеи единственно, чтобы повидать своего старого друга Найжела, который отписал графу, что отныне не может более покинуть родину. И Роберт, нелюбивший отвечать за кого-либо, кроме себя самого, согласился на просьбу своего короля. Да и кому нести мир, как не одному из героев прошедшей войны?
 Многие из кланов орнеев его ненавидят? Что ж, пусть смирятся, раз тогда не сумели победить. Очень многие из островитян хотели бы реванша — граф Астурский это очень хорошо понимал. Но он, несмотря на то, что для рыцаря война родная стихия, так же понимал, что еще одно противостояние было бы губительно для обоих сторон (стареет, стареет — лет двадцать назад такие мысли и в голову бы не пришли). В то время, как на малом континенте появилось новое грозное государство, подмявшее под себя почти всех соседей и угрожающих начать завоевания большого материка, что этот государь рвется к силам столь великим…
 Впрочем, долой эти думы — нового не надумаешь, а от постоянного перетирания одного и того же тошнит, да и толку никакого. Смотри вперед и предвкушай встречу со старым другом, дороже которого, как оказалось, и нет никого, после потери жены.
 — Уже три дня едем — ни поселка, ни придорожной гостиницы… — подосадовал Блекгарт. — Даже ни один путник навстречу не попался. У нас бы уже сотни повозок и тысячи нищих встретили…
 Граф усмехнулся.
 — Если ты их не видишь, это не значит, что никого нет.
 — Я не понял вас, батюшка.
 — Прячутся в горах, — безразличным голосом пояснил граф. — Дорога — для важных господ, ее еще прозывают здесь Царской дорогой. Для простых людей есть тропки в горах, покороче, но покруче и поопасней — камнепады случаются, да порой шалят там лихие люди.
 — А здесь разве не может быть разбойников?
 — Может быть все, — усмехнулся граф. — Запомни это крепко накрепко, сынок.
 Считается, что эту дорогу охраняют призраки померших старейшин кланов и их лучших воинов… Но никто лучше не сбережет, как собственная рука, да верный меч. Никогда не рассчитывай на помощь духов, либо лесных или горных существ, только на себя, да на преданного друга. Вбей это себе в сердце, если хочешь… выжить.
 Он почему-то внезапно расхохотался. Блекгарту очень трудно было разговаривать с родным отцом, совсем не то, что с многословным бароном, у которого не так давно служил оруженосцем.
 Граф неожиданно оборвал смех и поднял вверх руку, в которой была зажата фляга с вином.
 — Стоять! — гаркнул он.
 Двое знаменосцев тут же натянули поводья. Кавалькада еще какое-то время двигалась по инерции и длинная череда повозок, растянувшаяся по дороге, стала уплотняться — словно червяк стягивается, чтобы преодолеть следующий отрезок пути.
 Блекгарт подумал, что отец решил сделать здесь обыденную остановку, чтобы сойти с коня и размять ноги. Многие решили так же и начали присматривать подходящие нагромождения камней, чтоб справить естественные нужды.
 Но граф не опускал руку, всматриваясь вдаль. Даже приложил к глазам ладонь руки, вроде козырька от солнца, и чуть привстал на стременах. Его сын тоже посмотрел вперед, но кроме обрыдлой дороги среди не менее надоевших гор ничего не разглядел.
 — Видишь? — спросил граф.
 — Что? — чтобы не молчать, когда спрашивает отец, переспросил Блекгарт.
 — Впереди отряд, — лаконично пояснил граф. — Пыль подняли, как и мы.
 — Наверное, это наконец-то встречают нас, — предположил юноша. — Гонца-то еще из порта отправили ихнему королю.
 — У них не король, а старейшина, — не сводя глаз с дороги, поправил сына граф.
 — Что, в общем-то, одно и то же, если разобраться, раз титул по наследству передают…
 Он пробормотал это про себя, совершенно не вникая в смысл сказанных слов. Он принимал решение, которое должно быть единственно верным.
 Собственно, а что тут думать? Гонец был отправлен сразу же, как только они высадились с кораблей, их должны встречать, по всем законам рыцарства. Что Блекгарт и сказал вслух:
 — Это, наверняка, встречают нас посланцы старейшины орнеев. Давно пора!
 — Нет, не пора, — покачал головой граф. — Рановато.
 — Отец, но ведь вы сами говорили, что до Иркэна доезжали за два дня. Значит, гонец уже давно был там и они сразу же выслали навстречу рыцарей.
 — По моим соображениям, мы должны были их встретить завтра-послезавтра. Но…
 все может быть. Могли и вчера встретить, я бы не удивился… Особенно, если встречать поехал Найжел, вот уж кто коней никогда не щадит.
 Граф повернулся к молча ожидавшим команды рыцарям.
 — Вы двое, — он назвал имена рыцарей, — останетесь здесь. Повозки пусть вплотную подтянутся друг другу и воины из заднего отряда, на всякий случай займут оборону. Окна кареты принцессы закрыть ставнями и никого — слышите, никого! — не подпускать к ней. Даже пролетающую мимо птицу сбивать стрелами и проползающего гада рубить мечами. Это — приказ, за выполнение отвечаете собственными жизнями! Остальные рыцари, с оруженосцами и знаменами поедут со мной. Герольды, трубите марш короля Асидора!
 Раздались торжественные звуки труб, равно как зовущие на битву, так и вливающие в душу гордость за свою страну.
 Тем же неспешным аллюром, что и прежде, граф направил коня вперед.
 Вскоре и Блекгарт увидел приближающийся отряд — с распущенными знаменами, с рыцарем впереди. Это, несомненно, были встречающие, и Блекгарт возрадовался, что на сегодня утомительная дорога закончена — после церемониала приветствий два отряда сольются в один, разобьют шатры и, как того достойно, отпразднуют радостную встречу.
 Заметив движущихся к ним рыцарей, встречный отряд остановился, граф продолжал движение — как и подобает гостеприимный хозяин ждет у порога, гость с чистым сердцем движется к нему.
 Наконец, расстояние между отрядами сократилось до десятка шагов. Блекгарт видел орнейских рыцарей с приветливыми мужественными лицами, все были в парадных одеждах и лазурных плащах, со значком старейшины Орнеев на груди и собственного клана; за каждым воином оруженосец держал тотем, где под драконом, располагалось изображение покровителя рода.
 Впереди на красавце коне каурой масти восседал глава встречающих, рыцарь с пересекающим всю левую половину лица застарелым шрамом.
 — Отец! — воскликнул Блекгарт, — это же ваш лучший друг, с которым вы позапрошлым летом приезжали в наш замок! Рыцарь Нэйджел.
 — Его зовут Найжел, — коротко бросил граф.
 В это мгновение герольды доиграли марш и граф, остановив коня, обратился к своему старому товарищу, который сейчас представлял правителя своей страны.
 — Благородный рыцарь, славный орней, сын вепря, сына дракона, мы — посланцы короля Асидора, везем его внучку, принцессу Гермонду, для замужества сыну вашего государя. А также мы везем многие дары старейшине рода дракона, отца всех орнеев, в знак уважения и дружбы между нашими странами.
 — Мы рады приветствовать благородных посланцев арситанского короля Асидора на земле орнеев, — глухим басом ответил человек со шрамом, торжественно приложив руку к правой половине груди.
 Герольды за его спиной коротко проиграли фразы из общего гимна орнеев.
 Блекгарт облегченно вздохнул, церемониал приветствия не оказался слишком долгим, сейчас отец даст сигнал, чтобы приблизились остальные и сойдет с коня. Тогда и Блекгарт сможет наконец размять ноги.
 Где-то позади отца раздался птичий посвист «Фью-ить фьюи-фьюви фьють!». Юный рыцарь оглянулся, но пичуги нигде не заметил, словно это оруженосец графа, никогда не снимавший повязку с нижней половины лица, чирикает по-пташьи.
 — В кипящем котле, Найжел, — улыбаясь сказал граф, своему старому другу, возглавляющему представительство государя Орнейского.
 — Мы отпразднуем нашу встречу прямо сейчас, — ответил тот, словно не расслышав странных слов посла короля Асидора. — У нас с собой запасены прекрасное вино, и вчера еще бегавший по горам королевский олень. Но сперва вы должны, как положено обычаями, представить меня принцессе Гермонде.
 Однако граф, вместо того, чтобы, как все ожидали, отдать приказ, выхватил из ножен кинжал и без размаха метнул в собственного старого друга.
 Кинжал попал точно в переносицу, погрузившись в голову встречающего до самой рукояти.
 Вскрик удивления и еще неосознанного ужаса от содеянного раздался только в в рядах рыцарей короля Асидора.
 Его перекрыл могучий рык графа Астурского:
 — Меч и щит мне, живо! Рыцари — к бою! За короля Асидора! Герольд — труби тревогу, чтобы все наши слышали!
 Блекгарт отлично разобрал эти слова, и даже понял их смысл, но он замер в седле, словно окаменев, и не мог свести взгляда с рыцаря Найжела, которого убил его отец. И другие рыцари, побывавшие не в одной переделке, тоже не могли сообразить, что вынудило их предводителя убить посла страны, в столицу которой они уже так долго едут. Переходить от мечтаний о сытном ужине и добром вине к смертному бою с людьми, которых мгновение назад считал друзьями, да еще без вразумительных причин к этому, тяжело даже для бывалых людей. Но оруженосцы спохватились сразу, подскакивая к господам и протягивая первым делом шлемы.
 А с предводителем встреченного отряда происходили совсем уж непонятные вещи — вместо того, чтобы рухнуть с коня на землю, он медленно поднял руку и выдернул смертоносный клинок из раны, та мгновенно затянулась.
 Без слов и кличей отряд под предводительством не желающего умирать Найжела ощетинился мечами, причем (рыцари, правда, не обратили на это внимания)
 оруженосцы орнеев не очень-то беспокоились подать щит и шлем господину, даже женщины и слуги собирались сражаться сами наравне с остальными.
 Но путь им преградил граф Роберт, со своим грозным мечом, блеснувшим в лучах солнца, словно волшебный луч. Голову графа уже закрывал боевой шлем, быстро надетый и пристегнутый проворным Марвазом. И развевающиеся белые перья плюмажа над алым плащом с золотым драконом на спине, вывели рыцарей из ступора.
 Все кричали, чтобы оруженосцы быстрее подавали мечи и щиты, воздух наполнился боевыми кличами.
 Чудным образом не погибший Найжел не успел ни взять меч и щит у оруженосца, ни отвернуть коня. Словно удар молнии обрушился на него удар графского меча, в который могучий боец вложил всю свою силу и сноровку.
 Меч рассек орнея надвое аж до низа живота, задев и высоко поднятую луку седла.
 Даже на расстоянии было видно, что противник графа — не человек. У него не было обычных органов, кровь не залила попону коня, который дико заржал, отпрыгнув в сторону так резво, что граф едва не выпустил из руки меч.
 Граф уже разрубил оруженосца, спешившего на помощь Найжелу, и тот тоже оказался не из крови-плоти.
 А Найжел ухватил правой рукой левую половину тела, а левой — правую и потянул, соединяясь. На глазах оторопевшего Блекгарта обе половины срослись и, что более удивительнее, срослись доспехи и одежда. Только лицо мерзкого нечеловека больше не напоминало даже отдаленно черт Найжела, теперь была полубесформенная звериная отвратительная морда, с яростно горевшими желанием убивать глазами.
 — Это грязевые куклы! — крикнул граф. — Они слеплены по подобию настоящих людей, но почти лишены разума! Старайтесь рубить их и тут же сбрасывайте на землю. На земле они не возживают! Стаскивайте их чугунными клювами и добивайте на земле!
 Во время этой короткой речи граф, подавая пример, выбил разрубленного оборотня из седла и, когда тот коснулся дороги, направил на него коня, щитом отбивая удар одного из самых шустрых противников.
 Блекгарт словно очнулся от зачарованного сна — оруженосец протягивал ему щит и шлем. Медлить было нельзя и юный рыцарь быстро надел на голову тяжелый шлем, на котором красовался скромный алый плюмаж. Это был его первый настоящий бой, в котором он принимал участие, не как оруженосец. Бой не на турнире, а с врагом, да еще не с простым, с магическим!
 Юный рыцарь боялся лишь одного — оплошать на глазах строгого и такого бесстрашного и сильного отца. Поэтому даже не дождавшись пока оруженосец как следует прикрепит шлем, он выхватил у него меч (копье в такой толчее бесполезно) и рванулся в бой.
 Дорогу, окаймленную горами, нельзя было бы назвать узкой, но и на ристалище она никак не походила. Рыцари графа, водрузив на головы шлемы и взяв у оруженосцев мечи, ринулись вслед за предводителем, который уже далеко проник во вражьи ряды, кроша противников на части, будто повар вареную морковь для супа, и рычал за спину:
 — Один из герольдов — к кортежу! Пусть поставят тройной заслон у кареты принцессы! Чтоб ни одна тварь до нее не добралась! А ты, дружок, труби громче!
 Звук твоей трубы нагонит страха на проклятых чудовищ! Не делайте разницы между рыцарями и слугами! Они все — колдовские чудища! Убить надо всех!
 Его слова не расходились с делом, он неустанно взмахивал мечом, его оруженосцы, скидывали на мгновение потерявших возможность действовать противников на землю, под копыта боевых коней.
 — Лошадей врага старайтесь не ранить! — кричал граф, не прекращая смертельной жатвы. — Надо будет вернуть хозяевам!
 Что за неуместные мысли у графа? О том ли следует думать в такую минуту?
 — Тот из врагов, у кого потечет обычная кровь — кукловод! — прокричал граф.
 — Его не убивать, взять живым! Кто возьмет его в плен — в награду получит полную пригоршню золота. Если это сделает оруженосец — шпоры гарантирую!
 Первого своего противника — молодого черноволосого рыцаря со щегольскими усиками и в национальном костюме орнеев — Блекгарт зарубил наотмашь. Сила удара и чуть под неправильным углом повернутый меч привели к тому, что враг, прыснув на Блекгарта из раны вместо крови какой-то серовато-коричневой густой дрянью, вывалился из седла. Блекгарт услышал предостерегающий крик оруженосца и сумел вовремя подставить щит под удар противника слева, а то бы разделил судьбу своей жертвы и валялся бы сейчас в пыли дороги, если и не погибший, то рискующий быть забитым конскими копытами с тяжелыми подковами.
 Первый успех взбудоражил кровь. Тот вражина, что наносил удар, получил в ответ резкий выпад, который снес ему часть головы вместе с ухом. Но противнику это было словно ни почем и Блекгарт уже с трудом отразил щитом новый удар. И атаковал сам, но промахнулся, попав по крупу лошади, наверное, перерубив ей хребет. Конь под противником свалился как подкошенный. Но лишенный части головы магический монстр, плеская на Блекгарта мерзкой, ничем не пахнущей жижей, проворно вскочил на седло — видно прав отец, прикосновение к матушке-земле этим тварям смерти подобно.
 Вокруг звенела соприкасающаяся сталь, воздух наполнили ржание коней, призывные кличи, зычные уханье и ругань, крики боли.
 И вдруг Блекгарт почему-то подумал, что его противник — и первый, и этот вот, сейчас не издали ни звука. Точно уж магические мороки и даже земля их носить не хочет.
 Но размышлять на эту тему было некогда — стоя на своем шатком постаменте, рискуя в любое мгновение сверзиться, покалеченный враг отбросил меч и прыгнул на Блекгарта.
 Юноша не понял, что происходит, но почувствовал, как в смотровую прорезь опущенного забрала врываются стремительно вырастающие когти врага, грозя пронзить глаза и вторгнуться в мозг. Молодой рыцарь инстинктивно зажмурился и острая боль в бровях словно ослепила его.
 Этого не должно было быть — противник вел себя не по рыцарски! Детская обида, смешанная с острой болью и страхом смерти охватили графского сына, единственного оставшегося наследника, последнюю надежду прославленного Роберта на продолжение знаменитого рода.
 Судорожным движением, от боли и ужаса не соображая, что делает, Блекгарт дернул рукой с мечом снизу вверх, словно хотел обтереть глаза от крови и забыв, что на нем шлем. Острый меч, старательно наточенный опытным оруженосцем, в этом резком движении отрубил руку противника, словно ссохшуюся ветку дерева. Еще бы чуть-чуть и магические когти вонзились бы ему прямо в глаза.
 Почувствовав, что страшное врезание когтей чудовища в его плоть прекратилось, Блекгарт попытался открыть глаза, но их заливала кровь. Тем не менее в это мгновение непродолжительного прозрения, прежде чем снова зажмуриться, он успел увидеть, как превращается на земле в отвратительную грязь едва не ослепивший его враг. Тот таял, словно снежок, брошенный на раскаленную печку, только что пар от него не шел.
 Блекгарт левой рукой, на которой висел тяжелый щит, с трудом освободил крепления и сдернул шлем — воздуха не хватало, да и не мог он в таком состоянии сражаться. Он вновь на мгновение приоткрыл глаза и увидел мелькнувший меч другого оборотня, который хотел добить раненого рыцаря.
 Блекгарт опять зажмурился, понимая, что это последняя секунда в его жизни — ни сил, ни времени отразить удар у него уже не было.
 Он сидел в седле посреди кипящей битвы людей с созданными чародейством нежитями, ожидая смерти. Но мгновение сменилось следующим, удар не воспоследовал. Юноша услышал голос отца, уже чуть охрипший от крика, обращенный, видимо, к оруженосцу Блекгарта:
 — Бери его коня за поводья и выводи назад! Видишь, у него кровь заливает глаза!
 Жизнью за него отвечаешь!
 Вокруг грохотало побоище — странный шум, крики и стоны раздавались только одной из воюющих сторон. Наконец он услышал голос оруженосца:
 — Вы теперь в безопасности, господин.
 В безопасности! В то время, как его отец может погибнуть! В то время, как другие рыцари убивают мразь, по чьей-то злой воле пытающуюся похитить принцессу Гермонду! А он — в безопасности! Злость и досада завладели сердцем юноши. Он провел стальной перчаткой по лицу, но лишь добавил боли в рассеченную кожу, не добившись никакого результата.
 — Оботри! — рявкнул он оруженосцу, который должен был находиться поблизости.
 — Что, господин? — не понял тот.
 — Глаза оботри от крови. Чем угодно! Краем моего плаща, наконец!
 Чем вытер ранки старый оруженосец и чем остановил кровотечение, разбираться Блекгарту было недосуг. Он проморгался и взглянул на сражение.
 Дело близилось к развязке, исход стычки был предрешен, хотя, казалось бы, враг сильнее — мелкие раны ему не опасны, да и многие чудища сражались аж без голов, нанося удары противникам куда попало. Но ими двигала неведомая и чуждая им сила, а рыцарями графа — честь и долг, священная обязанность довезти принцессу в целости и сохранности.
 Жутко и странно было смотреть на кареты и повозки орнеев — чудища в женских одеждах, с разметавшимися волосами, стоя на крышах и козлах, без оружия, яростно отбивались от оруженосцев, стараясь изощриться выросшими когтями выцарапать глаза. Блекгарт с отвращением перевел взгляд; ни один рыцарь не захотел мечом рубить безоружных женщин, пусть они и магические мороки, ими занимались пешие оруженосцы и даже слуги, надеявшиеся на поживу.
 Рядом с Блекгартом стояли, сгрудившись и вытягивая головы, Тени сражающихся рыцарей, они внимательно следили за битвой, боясь пропустить любое движение своего подопечного и словно совершенно не заботясь о собственной безопасности.
 Тень Блекгарта едва заметно улыбнулся юному рыцарю, словно одобряя его поведение в бою.
 Сжимая в руке меч, Блекгарт, с незащищенной головой, повинуясь единственно порыву сердца, забыв о саднящей боли, направил коня в самую гущу сражения. Мимо него оруженосцы вели отловленных коней, оставшихся без хозяина; многие бойцы, прискакавшие на подмогу от основного отряда, спешившись, стаскивали противника чугунными клювами с коней и добивали превращавшихся в неприятную грязь монстров.
 Хотя добивать и было уже без особой надобности — соприкоснувшись с землей, грязевые куклы были обречены.
 — Ищите врага, у которого человечья кровь! — вновь, перекрывая шум сражения, прокричал граф Астурский. — Не убивать его, взять живым!
 Блекгарт размахивал мечом, стараясь добраться до врага, но внезапно понял, что все его усилия бессмысленны — раны грязевой кукле не страшны, а сбить его мечом с коня не так-то и просто, этим уже занимаются простые воины и оруженосцы.
 Многие рыцари, сообразив о том же самом, выбирались из свалки, сам граф, отъехал назад и следил самолично, чтобы кто-нибудь из уцелевших дряней не прорвался к карете принцессы.
 Блекгарт подумал и направил коня к отцу, раздавая удары мечом попадающимся под руку врагам — скорее не для пользы дела, а забавы для, вымещая в ударах злость и ненависть.
 Наконец, он выбрался из толпы сражающих и, объехав стороной собранных табуном лошадей, приблизился к графу.
 — Не только с фрейлинами умеешь ласкаться, оказывается, — сказал отец. — Я видел, как ты сражался.
 Блекгарт смутился. Он не понял, хвалит его отец или зубоскальствует, но все же решил, что хвалит. И вдруг неожиданная мысль мелькнула в сознании, он тут же спросил:
 — Скажите, отец, вы знали о нападении? Заранее знали? Иначе почему именно сегодня вы сказали мне ехать рядом с собой?
 Отец посмотрел на сына, вздохнул и честно ответил:
 — Ничего я не знал. Но рыцарь всегда должен быть готов к нападению, с любой стороны. А сказал тебе ехать со мной для того, чтобы ты познал дорогу, а не обменивался улыбками с красавицами… Сто-ой! — закричал он рыцарям, собирающимся заехать ему за спину.
 Сражение закончилось — оруженосцы под дикое улюлюканье стащили с коня последнего монстра и добивали его тяжелыми железными крюками, прозванными в народе чугунными клювами, и пинали ногами, разбрызгивая грязь, в которую тот превращался. В грязь же обернулись все доспехи и оружие монстров, все женские украшения и платья.
 Кто-то вдали пытался поймать напуганную лошадь.
 — Благородные рыцари! — подняв руку, провозгласил граф. — Поздравляю вас с блестящей победой. Трофеев она нам не принесла, но зато мы исполнили свой долг, оберегли вверенную нам внучку славного короля Асидора, принцессу Гермонду. Но приключение еще не закончено. Был ли кто-нибудь из врагов с человечьей кровью?
 — Нет. Никого.
 — Кукловод мог прятаться в горах, оттуда руководя этими гнусными существами, — сказал рыцарь Лайон.
 — Да, — кивнул граф. — Он мог находиться вообще за морем отсюда. Мы очень мало знаем о грязевых куклах, но магия эта непростая… Ладно, не об этом сейчас надо думать. Упустили, так упустили. Сколько у нас убитых?
 — Рыцарь Сэмуэл Куртуанский тяжело ранен, но жив, у остальных раны терпимые.
 Двое оруженосцев погибли.
 — Сейчас каждый из вас — и благородный рыцарь и последний слуга — покажет мне свою кровь. Либо на ране, если таковая есть, либо чиркнет кинжалом по пальцу. Я не знаю силы кукловода и не могу отрицать возможность, что кто-то из вас — грязевая кукла, принявшая чужое обличье. Я должен думать о безопасности принцессы. Рыцарь Блекгарт, — распорядился граф, — у вас хлещет кровь по лицу, вставайте мне за спину. Покажите мне рану Сэмуэла.
 Рыцари, может и оскорбились в душе графским подозрением, но все же понимали, что он прав. Каждый по очереди — рыцари, разумеется, первыми — приближались к нему, сдергивали рукавицу с левой руки и проводили кинжалом, показывая кровь.
 Когда все рыцари оказались за графом они с интересом взирали на оруженосцев и слуг — горе тому, у кого не пошла бы алая человечья кровь!
 Но — обошлось. Лишь табун лошадей, да большая лужа жидкой, неприятной на вид, но совершенно не пахливой грязи разлилась посередь дороги.
 — Я отправляюсь вперед, — сообщил граф. — Со мной поедет лишь рыцарь Блекгарт и наши оруженосцы. Рыцарь Лайон, вы встанете на время моего отсутствия во главе отряда. Пусть священники сотворят молитвы над этой грязью, на всякий случай.
 Хотя я считаю, что она неопасна, но все же… Повозки орнеев — не грабить.
 Поставить в обоз, определить кучеров. И с прежней скоростью двигайтесь вперед.
 Когда стемнеет, ставьте шатры.
 Рыцарь Лайон явно хотел спросить у посла, куда и зачем он собирается, но сдержался. Было бы важно ему знать — граф сам бы сказал, а праздное любопытство рыцарю не к лицу.
 Лайон кивнул в знак согласия и принялся отдавать необходимые распоряжения.
 — Вперед, сынок, надо торопиться! — сказал граф и, брезгливо поморщившись, направил коня в огромную лузу грязи, совсем недавно бывшей опасными врагами.
 Граф что-то высматривал в ней и наконец показал пальцем:
 — Поднимите мой кинжал, он дорог мне как память.
 Юный оруженосец графа, расстроенный что не оказалось среди монстров всего лишь одного с человечьей кровью, а то бы он наверняка пленил бы его и сейчас бы был со шпорами, быстро спрыгнул в грязь и вытащил графский кинжал.
 Но граф, заметив что-то блеснувшее в грязи, сам спрыгнул, не страшась испачкать сапоги и вытащил из лужи что-то маленькое. Бережно потер о край плаща и спрятал.
 Вновь вскочил в седло.
 Оказавшись на сухой дороге, граф пришпорил коня и помчался вперед, словно от этого зависела его жизнь.
 Блекгарт очень хотел бы знать, куда заспешил граф, но вопросы задавать было неуместно, да и быстрая скачка воспрепятствовала бы беседе.
 — Стой! — граф резко осадил коня. — Да, остановимся ненадолго, — сказал он, словно размышляя вслух. — Не на коня же лить, как простой копейщик! Во время битвы об этом не думаешь, а потом…
 Блекгарт вдруг с удивлением подумал, что после слов отца действительно испытал нестерпимое желание помочиться. Странно, ведь мгновение назад он и не думал об этом. Блекгарт с облегчением спрыгнул с коня.
 Граф тоже спешился. На его лице вновь промелькнуло едва заметное облачко озабоченности.
 — Скажи-ка, сынок, — после минутного колебания спросил граф, — ты любишь принцессу Гермонду?
 Сын с удивлением посмотрел на отца.
 — Конечно, — ответил он не раздумывая. — Как и полагается рыцарю короля Асидора, я с почтением и уважением отношусь к принцессе. Но почему вы спросили?
 — Я не спросил тебя, с уважением ли ты к ней относишься, а любишь ли ее? Как женщину.
 — Я не понимаю вас, отец.
 — А чего ж ты всю дорогу крутился у ее кареты! Что я не видел твоих наполненных мечтательностью глаз по вечерам?
 — Хорошо, — вдруг кивнул Блекгарт. — Я еще, правда, не все решил, но раз уж вы сами ко мне с этим обратились… — Блекгарт оправил на себе одежду и торжественным тоном произнес: — Отец, я прошу вашего благословения на мою женитьбу.
 Граф побагровел.
 — И кто же твоя избранница, сынок? — Его рука непроизвольно легла на рукоять меча.
 — Дочь барона Барока Инесса, фрейлина принцессы Гермонды.
 Граф, совершенно сейчас неуместно, облегченно расхохотался.
 — Она из знатного рода и я не вижу причин для смеха, отец! — обиженно произнес Блекгарт.
 — И давно ты полюбил ее?
 — В начале похода.
 — А до меня доходили разговоры, что твои взгляды все больше устремлены на принцессу…
 — Это облыжные слухи, батюшка. Да и… Мне не пристало это говорить, но я не нахожу ее красивой. Совсем. К тому же с ее языка все время слетают ядовитые шуточки и Инесса не раз уже плакала от них.
 Граф дружески обнял сына.
 — Ладно, ты успокоил меня. Барон Барок — достойный рыцарь, хоть и недолюбливает меня. Я подумаю о твоей просьбе, сынок. — Он снова посмотрел на сына и опять рассмеялся столь же добродушно: — Ну и выглядишь же ты сейчас, с запекшимися блямбами вместо бровей! Но ничего, шрамы украшают воина, сегодня все фрейлины будут вздыхать по тебе, жалеючи и восхищаясь! Все, поехали! — брови графа озабоченно сошлись на переносице. — Время не терпит.
 — Отец, — отважился спросить Блекгарт, ставя ногу в стремя. — А как вы догадались, что рыцарь Найжел и прочие — эти… грязевые куклы. Ведь они были так похожи на настоящих! Это опять ваша пресловутая удача помогла?
 — Удача любит достойных, — ответил граф. — Мне повезло, что я отлично знаю Найжела. Он терпеть не может магию и всегда носит на мизинце перстень с очень редким камнем-дионисием, который отгоняет чары. На том, что встретил нас, перстня не было.
 — А что за странные слова про кипящий котел?
 — А это уже подтвердило мое предположение, — усмехнулся граф. — Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю… Наша с Найжелом жизнь зависела ответим ли мы на дурацкие вопросы. И одним из них был вопрос «Чего в кипящем котле не бывает?»С тех пор это у нас вместо приветствия и пароля. Все, вперед! Эй, кто-нибудь догадался прихватить для меня вина?
 Оруженосцы виновато покачали головами.
 — Ну, ничего, потерпим!
 Граф вновь погнал коня по дороге.
 Солнце уже садилось, скрылось за выросшими по правую руку высокими горами.
 Блекгарт старался не отставать от отца более чем на полкорпуса коня. Он думал — почему отец спросил его о принцессе, зачем? И еще — чего в кипящем котле не бывает?..
 После четверти часа бешеной скачки они увидели вдали шатры.
 — Ты этого искал, отец? — крикнул Блекгарт.
 — Да.
 Они подъехали к лагерю и, замедлив ход коней, настороженно оглядываясь, приблизилась.
 Вид у лагеря был такой, словно на него свалилась чума или другая смертельная болезнь, в одночасье положившая множество воинов, слуг, женщин. Они лежали в самых нелепых позах. Молодой рыцарь смущенно отвел взгляд, случайно наткнувшийся на молодую орнейку, лежавшую с задраной в падении юбкой и широко раздвинутыми ногами.
 — Они мертвы? — спросил Блекгарт, рассматривая лежавших без движения в людей в уже знакомых орнейских одеждах.
 Граф не ответил, спрыгнул с коня, сделав знак остальным дожидаться его приказа, и не спеша пошел по лагерю.
 — Так и я думал, — ни к кому не обращаясь, произнес он. — Колодец. Иначе бы Найжела не взяли столь просто.
 Роберт подошел к лежавшему на земле рыцарю, который выглядел как Найжел, и склонился над ним. Блекгарт не выдержал, спешился, подошел и встал за спиной отца.
 — Он тоже похож на Найжела, — произнес юный рыцарь.
 — Это и есть Найжел, — ответил отец.
 — Но вы говорили про кольцо на мизинце…
 Граф достал перстень.
 — Вот, я подобрал его там, в грязи. Надеть его на себя куклы не смогли, но и оставить на настоящем тоже побоялись. Это, вне всякого сомнения, мой старый друг Найжел! Мы вместе пролили столько крови, что никакой магией не обманешь.
 — А вдруг и эти люди, лежащие вокруг тоже — ну, грязевые куклы? Отец, вы собираетесь одеть ему на палец перстень?!
 — Конечно. Как иначе я возверну его к жизни?
 — А если вы…
 Он не договорил, да и граф не успел одеть кольцо на мизинец лежащему на земле человеку: едва взял его руку в свою, тот открыл глаза.
 — Роберт?!.
 — В кипящем котле… — с выражением произнес граф и бросил быстрый взгляд на сына.
 — Холодной воды не бывает, — привычно ответил Найжел. — Дивный сон я видел, Роберт. Будто встречаю тебя, а ты вместо приветствия запускаешь в меня кинжалом.
 А я и не умираю, а хочу убить тебя… Тебя, Роберт! А потом ты рассек меня пополам своим мечом, но я вновь не умер… Не правда ли, дурацкий и жуткий сон, Роберт? Наверное, я чем-то опился…
 — Это был не сон, Найжел, — серьезно сказал граф Астурский.
 Глуповатая сонная улыбка сползла с лица орнея, и он озабоченно посмотрел вокруг себя. Потом перевел взгляд на графа.
 — Ты опять спас мне жизнь, Роберт?
 Граф подал ему руку, тот встал и они крепко обнялись.


Эпизод второй

 — Камлай! — приказал граф Марвазу.
 Солнце давно скрылась, ночная чернота украла горы, только многочисленные костры вырывали из нее шатры, да снующих вокруг людей, старающихся не встретиться с графом взглядом, а уж тем более дыхнуть на него.
 Где-то вдалеке нестройными голосами орали орнейскую песню арситанцы вместе с только что обретенными друзьями, и многие из певцов даже не подозревали, что под эти слова когда-то убивали их отцов.
 Граф вздохнул — пусть поют. Сейчас с Орнеями мир, и дай бог, чтобы он продлился вечно. Очень уж не хочется снова встретиться с лучшим другом в кровавой сече.
 — Хозяин, — на своем языке, отлично понятном Роберту, произнес оруженосец, — послезавтра — четвертый день фазы луны, обговоренное время. Может, подождете?
 Сегодня, возможно, ничего не получится.
 — Нет, — решительно ответил граф. — Камлай, Марваз, я не могу ждать два дня.
 Мне надо поговорить сегодня. Слишком странное начало для похода.
 — Но, хозяин…
 — Камлай!
 — Хорошо, но вызов может произойти даже на рассвете.
 — Хоть к полудню, подожду. А засну, так разбудишь.
 Оруженосец, с повязкой, закрывающей нижнюю половину лица, знал, что дальше спорить бесполезно. Он поклонился и вошел в графский шатер, возле которого они стояли. Через мгновение вышел и поспешил к повозкам с графским имуществом.
 Роберт посмотрел вокруг и только собирался сесть на подходящий камень, как к нему подошел слуга из штата принцессы Гермонды.
 — Ваше сиятельство, — почтительно поклонился он, — ее высочество хочет говорить с вами.
 — Мне не досуг, — отмахнулся граф.
 — Она сказала, что настаивает на разговоре. Немедленно. Это ее слова, ваше сиятельство, я просто передаю.
 Вряд ли имеет смысл воспроизводить здесь тираду графа, но, отведя душу, он махнул рукой и добавил:
 — Скажи ее высочеству, что я скоро приду.
 Он кликнул слугу, потребовал вина и сел на облюбованный камень. Разговаривать с принцессой ему абсолютно не хотелось, да и не о чем. Он уже, почитай, выполнил свою миссию — ту, что доверил ему король Асидор. Многие удивлялись, что граф Астурский согласился (впервые за долгую, полную бурных событий и опасностей жизнь) на официальную должность королевского посла. А если нет других подступов для достижения великой цели? Да и сейчас еще этих подступов не видать, одни отступы. И предстоят тяжелые разговоры со старейшиной и главами родов орнеев о предложениях короля. Казалось бы: какое ему дело, как отнесутся орнеи к королевской затее, но раз уж он взялся за какое-либо поручение, то отдается ему до конца, даже если результаты ему абсолютно безразличны. Да еще и эта вздорная принцесса…
 Ну, ее-то он уже, почитай, передал Найжелу, который сейчас проверяет кого из отправившихся с ним из Иркэна не достает и, следовательно, кто подсыпал зелье в колодец.
 Слуга принес вина, граф не спеша, со смаком, отхлебнул из фляги и встал, сунув ее в руки слуги. Мимо в его шатер прошли двое воинов, неся за поручни тяжелый объемистый ящик. Рядом прошмыгнул Марваз. Граф поймал его за куртку и отвел в сторону.
 — Меня зовет принцесса, — сказал он, — так что особливо не торопись.
 — Вы просите вызова в неурочный час, хозяин, а это быстро не бывает, — на только графу понятном языке ответил оруженосец. — Даже если ваш разговор с принцессой затянется, все равно придется ждать. Я предупреждал. И распорядитесь, чтобы никто не входил.
 Граф усмехнулся давно привычной наглости оруженосца, который на самом деле оруженосцем не был. Вернее, он исполнял и обязанности оруженосца тоже.
 С тяжелым сердцем граф отправился искать шатер принцессы.
 Везде слышались говоры орнеев и слова его родной речи, но для общения хватало нескольких фраз на обоих языках: «Выпьем за вашего государя!»и «Уважаю!». О дневном событии уже было десятирижды переговорено, вино лилось рекой по случаю счастливого минования жуткой беды. О причинах происшедшего, разумеется, мало кто задумывался. А ведь без причины даже ворона не каркнет — кому как не графу Роберту этого не знать?
 Два пылающих факела освещали королевский герб над роскошным шатром, где запросто уместились бы на ночлег две дюжины человек. У опущенного полога стояли четверо пикенеров.
 — Доложи, обо мне ее высочеству, — процедил граф одному из них.
 Он пожалел, что вернул слуге флягу с вином. Хотя — приличия, они и в Орнеях приличия, будь они не ладны! Ее высочество! Возомнившая о себе толстуха с веснушками на лице, которой не надоедает слушать, как она прекрасна…
 Из шатра вышел Блекгарт, нижняя губа его была поджата — то ли от злости, то ли от досады.
 — Ее высочество принцесса Гермонда ждет его сиятельство графа Астурского, — возвестил вышедший вслед за ним стражник.
 — Отец! — воскликнул Блекгарт. — Я…
 — Что еще? — устало спросил граф. — И что ты делал в шатре принцессы?
 — Принцесса позвала меня, чтобы я рассказал ей о сегодняшнем происшествии, а сама… Я думал, что соберутся все фрейлины, но в шатре нет даже ее духовника!
 Она ни о чем даже не спрашивала меня. Она обнимала меня, сперва будто сожалея о моих ранах, которые совершенно пустяшны, что я ей и сказал. А потом она потребовала, чтобы я ее поцеловал. Я…
 Граф спокойно смотрел на него, ожидая продолжения. В свете факелов его лицо казалось безжалостным, огромная фигура, словно скала нависала над молодым человеком.
 — Вчера она мне сказала, что вы любите друг друга, — нарочито спокойным голосом сообщил граф.
 — Отец! — от удивления и негодования юноша чуть не задохнулся. — Я… Никогда не говорил ей ничего подобного! Я даже почти никогда не смотрел на нее! Я люблю Инессу, я же сказал вам сегодня. Клянусь в этом могилой моей матери!
 Граф никогда не слышал от сына подобной клятвы и прекрасно знал, как тот любил свою мать.
 — Ты уже познал женщину? — строго спросил граф.
 Вот же, выбрал время для такого разговора. Надо было днем обо всем этом переговорить, а еще лучше — много дней назад, если не лет. Сейчас уже воспитывать поздно. Но мог ли граф предполагать, что его единственным наследником станется младшенький, которого покойная жена столь старательно готовила в священнослужители?
 — Да, познал. — Блекгарт чистым взглядом посмотрел в лицо отцу. — Давно… с гулящей девкой, еще там в Арситании. За плату. Когда был оруженосцем у барона…
 И потом тоже…
 — А с Инессой ты?..
 — Отец! — вспыхнув, непочтительно прервал юноша графа на полуслове. — Как вы могли подумать такое? Я хочу, чтобы она была моей женой!
 Граф вздохнул. Он знал, что сын сейчас с ним искренен. Ему не нравилась идиотская сережка в ухе сына, он считал, что выделяться из общей массы рыцарей надо не побрякушками, а мужеством и умом. Хотя сын сегодня его не опозорил. А до сережки — так все юнцы сейчас повтыкали себе, некоторые даже браслеты и ожерелья, чуть ли не из материнских ларцов, понадевали. Графа хоть и раздражала эта мода, но сыну он ничего по этому поводу не говорил. И не скажет.
 — Хорошо, иди, — произнес Роберт как можно более ласковым голосом. — Завтра поговорим.
 Юноша сглотнул набежавший в горле ком, молча кивнул и повернулся.
 — Будь сегодня в своем шатре, — добавил ему в след Роберт. — Или, лучше, найди себе товарищей среди орнейских рыцарей.
 — Отец, — снова повернулся Блекгарт. — Я сегодня встретился с тем, которого… вернее кукле которого в битве снес мечом полчерепа, а он, чуть не ослепил меня. Я не могу теперь подойти к нему, хотя и понимаю, что…
 — Что ж, слушай приказ, сынок, — улыбнулся граф. — Сейчас найдешь этого самого орнея, расскажешь ему об этом и вы вместе выпьете вина.
 — А если он почтет случившееся за оскорбление?
 — В таком случае поступишь, как повелевает рыцарская честь.
 — То есть? — не понял юноша.
 — Убьешь его в честном поединке, — равнодушно сказал граф и повернулся ко входу в шатер принцессы, показывая, что разговор окончен.
 Из мрака ночи словно привидение появился Тень Блекгарта и двинулся за ним.
 Последние слова графа явно привели его в боевую готовность смотреть во все глаза.
 — Ее высочество ждет вас, граф Роберт Астурский! — напыщенно повторил стражник и смутился под пристальным взором графа.
 Другой пикенер почтительно приподнял полог. Граф чему-то усмехнулся, хотя вряд ли на душе у него было так уж весело, и уверенно шагнул в шатер. Он знал, что его Тень не осмелится войти следом (да этого и не требовалось), но будет чутко вслушиваться, что происходит за матерчатой стенкой.
 Две широкие чаши на высоких держаках, в которых горело специальное благоуханное масло, освещали принцессу, стоящую посреди круглого шатра с высоко поднятой головой.
 Даже если отрешиться от чувств, которые испытывал граф к этой капризной девчонке, принцессу Гермонду никак нельзя было назвать очень красивой. Не в деда уродилась, нет. Она была миловидной и, может быть, даже привлекательной, но не красивой — вздернутый носик, веснушчатое лицо, не по шестнадцати годкам тяжелые груди, да и бедра огромные, как у женщин кочевников. Не королевской стати, увы.
 Но гонору на четырех королев хватит.
 — Я слушаю вас, ваше высочество, — не хмыкнул, как желалось, а склонился в почтительном поклоне граф.
 Она молчала довольно длительное время, затем соблаговолила произнести:
 — Вы ничего не хотите мне сообщить?
 — О чем именно, ваше высочество? — стараясь быть хладнокровно-вежливым спросил граф Астурский.
 — О происшедшем сегодня на дороге.
 — А что произошло? — наигранно наивно спросил граф.
 — Меня чуть не похитили! — едва сдерживая гнев, воскликнула принцесса. — Мне угрожала смертельная опасность!
 — Да кто вам это сказал? — рассмеялся граф. — С вашей головы волосок не упадет, пока вы под моей защитой.
 — А если вы погибнете? Я знаю, сегодня какие-то колдуны пытались магическим обманом выдать себя за орнеев и…
 — Не думайте об этом, ваше высочество, — как можно более пренебрежительным тоном произнес Роберт. — Ведь не для того, чтобы я рассказывал вам о незначительной стычке, вы оторвали меня от важных дел?
 — Важные дела — это пить вино? — скривилась принцесса. — Я знаю, вы в день выпиваете чуть ли не с полдюжины фляг.
 — Не спрашивайте: пьет ли он? Спрашивайте: каков он во хмелю, — усмехнулся граф. — Я же ничего не говорю по поводу того, что вы дважды в день меняете платья. Это в походе-то, среди безлюдных гор! Перед кем вы здесь красуетесь? И так ли должна вести себя принцесса, невеста будущего старейшины орнеев?
 — Не вам указывать мне, как я должна вести себя! — взвизгнула Гермонда. — Вы должны подчиняться моим словам!
 — Должен вас огорчить, но это не так, — сделал ироническое изображение поклона граф. Он осмотрелся, уселся на стоящий у стены, в тени, огромный сундук, и закинул ногу на ногу. — Я подчиняюсь только королю Асидору, и то если сам того пожелаю.
 — Да как вы говорите со мной?! Во мне течет королевская кровь! Встаньте немедленно!
 — Во мне, знаете ли, тоже течет кровь королей, — спокойно проговорил граф. — Мой дед был родным братом вашего прадеда, если вы до сих пор этого не знали. И здесь, в Орнеях, я — полномочный посол, то есть, представляю его величество короля Асидора II. Для всех. Для вас — тоже. — Граф встал. — Если это все, о чем вы хотели со мной поговорить, то мне лучше откланяться. У меня очень много дел.
 Она хотела сказать ему что-то язвительное, но сдержалась.
 — Простите меня, граф Роберт, — сменила она гнев на милость, — я погорячилась. Я знаю, что пока вы охраняете меня, со мной ничего не случится.
 Совсем не об этом мне хотелось бы поговорить с вами.
 О, если бы рыцарь защищал свое высокое звание только на поле брани! Насколько бы ему было проще и спокойнее жить.
 — Я слушаю вас, ваше высочество.
 — Я не хочу выходить замуж за орнейского принца. Я люблю вашего сына и мы хотим пожениться!
 — Мой сын не любит вас, — спокойно ответил граф. — Он сегодня просил меня благословить его брак с дочерью барона Барока.
 — Инессой?! — чуть не задохнулась от возмущения принцесса.
 Она буквально упала в стоящее за ней походное кресло, положила руку на подлокотник и, уткнувшись в нее лицом, заплакала:
 — Никто, никто меня не любит! Это вы заставляете его жениться на этой тощей дуре, вы!
 Ее плечи и спина тряслись в свете факелов. Графу безумно захотелось сделать большой глоток вина. А лучше — два.
 — Мой сын сам попросил ее руки, — почему-то стал оправдываться он. Терпеть не мог женских слез. Но тут же озлился на себя и сказал, что было на душе: — Но если б он хоть намеком дал мне понять, что испытывает к вам какие-то чувства, кроме тех, что должен испытывать, как к принцессе, внучке нашего короля, я тут же всадил бы ему в сердце меч. Я обещал королю доставить вас к старейшине орнеев в жены его сыну, и я сдержу свое слово.
 — Но ведь бывает же все, я слышала ваши слова! — не поднимая головы, прорыдала принцесса. — Сами говорите: все может быть.
 — Еще ни разу солнце не всходило на западе. Еще ни разу я не нарушал данного слова.
 — И вы… И вы убили бы из-за этого своего единственного наследника?! — озаренная неожиданной мыслью подняла голову Гермонда. — Вы обманываете меня!
 — Нет, — твердо произнес граф, словно мечом отрубил. Этому «нет» невозможно было не верить. — Я действительно без колебаний сделал бы это. Возможно, потом, я не смог бы жить, но сперва я так или иначе доставил бы вас в Иркэн.
 — Ну так знайте, — принцесса выпрямилась в кресле и высоко подняла пухленький с ямочкой подбородок, — что я и ваш сын любим друг друга.
 Слезы делали ее уродливой, ярость перекашивала губы, но она словно не понимала этого.
 Граф молчал, через силу заставляя себя вежливо улыбаться.
 — Да, мы любим друг друга так сильно, что договорились бежать, едва будем в одном дне пути от Иркэна! Да! Не смотрите на меня так! Он понравился мне еще дома, во дворце, когда вы явились за мной и когда я увидела его в первый раз. Он такой красивый, такой мужественный! А потом, на корабле, мы провели ночь любви, он целовал меня, ласкал… Ах, это была божественная ночь! Я буду принадлежать только ему, Фернанду…
 — Моего сына зовут Блекгарт, — усмехнулся граф.
 — Но ведь это ваш сын только что вышел от меня? — не смутилась принцесса.
 — Конечно. Только вы заврались, ваше высочество. Никакой ночи любви у вас не было и быть не могло, поскольку, во-первых, мой сын тяжело страдал от морской болезни.
 — Ради любви он превозмог себя! — напыщенно произнесла девушка.
 — А во-вторых, — продолжил граф тем же насмешливо-почтительным тоном, — он плыл на другом корабле.
 Принцесса довольно странно перенесла свой конфуз. Она поправила сбившуюся прядку рыжеватых волос и кокетливо улыбнулась.
 — Да! — вдруг крикнула она и снова слезы потекли по ее глазам. — Да! Я обманывала вас, мне безразличен ваш сын, хотя он и пожирает меня все время глазами. Мне не нужен он! Мне нужны вы! Я люблю вас, граф Роберт. Люблю только вас, люблю безумно! Ради вас я готова пожертвовать всем — своей девичьей честью, своим будущим. Возьмите же меня, граф, любите меня!
 Она встала и сделала шаг по направлению к нему. Глаза ее расширились, в них словно заиграло колдовское безумие вожделения. Она выхватила из складок одежды маленький изящный кинжальчик с золотой рукояткой (кстати, подарок самого графа Астурского, преподнесенный ей в начале путешествия) и резким движением разрезала ворот шелкового платья чуть ли не до пупка — тяжелые груди явились пред взором рыцаря.
 — Берите же меня, граф, я вся ваша.
 Роберт спокойно подошел к небольшому столику на котором стоял кувшин, понюхал что в нем налито, досадливо поморщился, почувствовав, что там просто вода, шагнул к принцессе и вылил ей содержимое сосуда на голову.
 — Охладитесь, ваше высочество, — сказал он.
 — О-о, я знаю, вы любите меня, — она сейчас напоминала собой зачаровывающую кобру, грудь ее, по которой бежали струйки прозрачной воды, вздымалась вверх-вниз в сумасшедшем темпе. — Ничто, ничто не остановит меня в любви к вам!
 Берите же меня, делайте со мной, что хотите! Принцесса у ваших ног…
 — Тень, а Тень, — не повышая голоса произнес граф. — Тут тебе работка посмотреть и запомнить.
 — Что? — не поняла принцесса и уже не заплывшим вожделением взглядом, а просто удивленно посмотрела на графа. — Что вы такое говорите в эту блаженную минуту?
 — Блаженная минута наступит когда я выйду отсюда. Во всяком случае — для меня, — усмехнулся граф и, обернувшись на шорох, увидел своего Теня. — А вот и ты.
 Принцесса, вы можете повторить свое представление при свидетеле, чтобы все знали, что я отвечу вам.
 — Вы — негодяй, граф, — бросив быстрый взгляд на Теня, произнесла принцесса.
 — Сами соблазняли меня, безвинную, а когда я не устояла перед вашими домогательствами, вы пытаетесь опозорить меня!
 — Тень, ты слышал наш предыдущий разговор? У вас же у всех прекрасный слух.
 — Да, ваше сиятельство, — разлепил тонкие губы человек в серых одеждах. — Я стоял у самого полотна стены и слышал каждое слово.
 — Надеюсь, это ты не укажешь в отчете, если я не буду настаивать. Интимное, как я помню, Тени не выдают, или не так?
 — Меня не интересуют ваши чувства, меня интересуют лишь ваши поступки.
 — Вот так, ваше высочество, — снова повернулся граф к принцессе. — Мы будем продолжать? Ах, только не надо больше рыданий, ваши слезы не произведут на меня должного впечатления. Я устал, у меня много дел. Пригласите своих фрейлин и готовьтесь ко сну. Советую вам, как посоветовал бы вам отец, выбросить всю эту блажь из головы и думать о предстоящем супружестве с наследником орнейского старейшины. Спокойной ночи, ваше высочество.
 Он едва обозначил движением головы поклон и, не обращая внимания на судорожные всхлипывания Гермонды, вышел из шатра. Тень последовал за ним.
 Граф мрачно прошагал к своему шатру. На камне, где совсем недавно сидел он сам, устроился Найжел с глиняной узорной бутылкой, которые лепят лишь орнейские мастера, в руке.
 Роберт сел рядом. Орней хотел что-то сказать, но граф досадливо помотал головой.
 Найжел протянул другу бутыль, тот поднес ее ко рту и сделал большой жадный глоток.
 — Неприятности, Роберт? — после некоторой паузы спросил Найжел.
 Он отлично говорил на арситанском, хотя и произносил гортанно «р»и более жестко гласные звуки, как и все орнеи.
 — Пустяки, время и камни-то в песок превращает, а уж это… Так, ерунда, не бери в голову. Ночь какая чудесная, ни облачка, лишь половина луны.
 — Да, как тогда в Адриании, над пропастью. Когда не знали, доживем ли до утра.
 Граф усмехнулся этому воспоминанию.
 — Помнишь еще…
 — Я все помню, Роберт. У меня Теня нет, чтобы за мной записывать.
 — Эй, Тень, хочешь орнейского вина попробовать? — крикнул в темноту граф. — Иди, кое-что вспомнить надо.
 Человек в серых одеждах бесшумно (ну точно, как взаправдашняя тень) подошел к друзьям. Он взял протянутую бутылку, едва смочил губы, отдал обратно графу и молчаливо посмотрел на него, ожидая когда тот задаст вопрос.
 — А вот интересно, — сказал граф, — ты все записываешь за мной, записываешь, а сам-то помнишь хоть что-нибудь? Например, что было в Адриании?
 — В которое из вас путешествий? Их было четыре…
 — В самый первый раз, если не ошибаюсь.
 — Вы прибыли в Адрианию с рыцарем Найжелом по зову тамошнего короля, чтобы изловить в горах трехголовую птицу Лимакс, и он в награду за это обещал…
 — А как мы над пропастью торчали, куда нас загнали варвары, ну которые все в полоску раскрашенные и с перьями в волосах, помнишь? — встрял Найжел. — Как мы сидели до рассвета, не смея высунуть голову из камней, чтобы не словить стрелу, а потом полдня спускались по отвесной стене. О-о, да ведь я только сейчас сообразил, что ты полз по этой стене с нами! Никогда не задумывался об этом.
 Оруженосцы, слуги погибли, а ты — вот он, стоишь здесь, вино пьешь.
 — Что интересует вас из этого эпизода? — бесстрастно спросил Тень.
 — Помнишь, небо было точно такое же, как сейчас? — сказал граф. — И луна — точь-в-точь.
 — Я не знаю, ваше сиятельство, мое дело — смотреть за вами, а не за погодой.
 Но дождя не было точно, это я помню.
 — Ладно, иди спать, — вздохнул граф. — Сегодня тебе уже смотреть будет не на что. Напьюсь со старым другом, повспоминаю…
 — Может, вам еще понадобится что-то спросить у меня?
 — Нет, ты соврать не дашь. А вспомнить с другом старую историю под доброе вино и ничего не приукрасить…
 — Это, как женщину поцеловать и сразу уйти, — закончил Найжел.
 Граф вспомнил искаженное гневом и слезами лицо Гермонды, и хорошее настроение исчезло как не бывало. Он вновь вздохнул и сделал очередной глоток. В бутылке оставалось совсем чуть, что заставило его сиятельство выругаться.
 — Слуга! — крикнул он, — Вина нам! И принесите сюда стол и стулья. Разведите здесь костер. И ведь я еще не ел ничего за весь день. Будь все проклято! Сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Сейчас, Найжел, мы поужинаем с тобой у костра, как в старые добрые времена…
 — А потом ляжем на сырой земле? Извини, Роберт, года не те. О другом думать надо.
 — О чем же? — с интересом спросил граф Астурский.
 Он зря ругался на слуг — как по мановению крыла чародейской птицы перед ними возникли деревянные козлы, на которые двое человек с трудом водрузили и закрепили тяжелую столешницу, а на ней тут же появились блюдо с запеченной дичиной, бокалы, фляги с вином, зелень и прочее. Несколько слуг уже разводили костер.
 — О чем? — воскликнул Найжел. — Да о том, что произошло вчера вечером и сегодня днем. В моем отряде все на месте, до последней служанки. Значит, колодец отравили сонным зельем загодя. Мы выехали сразу после прибытия твоего гонца, на следующий день… Хотя… В общем-то, понятно — дорога единственная, а какой-нибудь маг налегке доскачет сюда за день, если не быстрее. Проклятье, почему все маги — злые и приносят только вред?! — в сердцах вскричал Найжел.
 — Почему все злые? — усмехнулся Роберт. — Полно и добрых, сколько угодно.
 Лечат людей, помогают урожаю поспеть побогаче, скот берегут. Только о добрых делах люди не много-то говорят, да и помнят не очень. Да и скольким людям может добрый чародей принести пользу? Поселку, городу? Все равно очень немногим. Но и черный маг не может принести зла сразу всем. Вредит отдельным людям. Но зло, в противоположность добру, всегда помнится. Поэтому о злых колдунах и говорят. К тому же, тебе, Найжел, нет нужды в помощи магов, вот и встречаешь на своем пути лишь тех, кто насылает на тебя магические каверзы. И даже это не так, помнишь хотя бы того маленького ворожея с идиотским оперенным шестом, что вытащил тебя из лап омутинника в Транквитании?
 — Еще бы я забыл его, — усмехнулся Найжел. — Спас и ушел, ни спасиба не принял, ни подарка… А у меня потом три десятидневия бока в тех местах, где омутинник своими щупальцами держал, чирьями покрывались…
 — А ведь он был не единственный маг, который нам когда-либо помогал.
 — Но я не о том хотел поговорить с тобой, Роберт. Решим главное — а потом повспоминаем. Чего добивался тот, кто наслал на вас этих мороков и кому это нужно?
 Граф пробарабанил пальцами по столу. Казалось, он знает ответ, но не хочет сейчас обсуждать этот вопрос.
 — И почему, клинок мне в брюхо, нас не убили, а оставили валяться у дороги?
 — На это-то как раз просто ответить, — усмехнулся граф Астурский. — Если бы вас убили, куклы не смогли бы удерживать ваш образ. Этот кукловод прекрасно понимал, что добиться целью можно только хитростью, колдовством. На прямое нападение вряд ли кто осмелился бы.
 — Еще бы! — хмыкнул орней. — Но зачем кому-то понадобилась ваша принцесса?
 Хотя догадаться можно. Старейшина клана тигра хотел… Что, Роберт?
 Граф встал, увидев вышедшего из шатра Марваза. Тот немного пошатывался, в руке оруженосец держал небольшой бубен, позвонцы которого едва слышно звякнули.
 — Извини, Найжел, — потянулся граф до хруста костей. — Мне нужно кое-что срочно сделать. Ты не уходи, жди меня. Пей вот вино, ешь.
 Орней не заставил себя долго упрашивать и впился зубами в сочное мясо.
 — Возвращайся скорей, — с набитым ртом сказал он вослед другу. — Я ж тебе не рассказал о том, что у меня теперь жены есть.
 Граф Роберт подошел к маленькому оруженосцу. Тот закрыл глаза, показывая, что все в порядке и готово; от пережитого напряжения Марваз не мог говорить.
 Граф распорядился, чтобы у шатра встала надежная охрана и не пропускала ни единой живой души, даже самого короля Асидора, если б он вдруг явился.
 Марваз протянул хозяину склянку, граф поморщился и выпил горькую жидкость до дна, поскольку знал, что без этого никак не обойтись. Когда-то давно он пробовал запивать эту настоенную на равнинных травах гадость хмельным вином, но весь эффект пропадал сразу. Граф крякнул, отер губы и шагнул в шатер. Марваз вошел за ним и плотно запахнул полог, двое преданных графу воинов в боевом вооружении встали на стражу.
 Шатер был полон светящегося плотного дыма, так что с трудом можно было разобрать что к чему. Если бы граф не выпил горького лекарства, сейчас бы, одурманенный, свалился бы без чувств. Он уже знал, как это бывает — ощущения не из приятных.
 Роберт, ориентируясь больше по памяти да какому-то чутью, прошел в чародейском тумане к странному сооружению, представлявшему собой два кресла, между которыми на подставке находились две доски с полукруглыми выемками, образующими отверстие, и другими приспособлениями. Он сел в кресло, Марваз тут же слегка сдвинул две доски, обхватив шею графа. Затем надел на голову обруч, чтобы граф не мог пошевелить головой, и закрепил.
 — Не туго, хозяин? — прочирикал чародей.
 — Нормально, — отмахнулся граф. — Поторопись.
 Марваз сорвал с лица неизменную повязку, уселся в кресло напротив графа, просунул голову с другой стороны досок, стянул их вплотную и проворно закрепил на своей голове такой же обруч.
 Туман в центре шатра рассеялся, сбиваясь к стенкам, и граф встретился взглядом со своим оруженосцем.
 Сколько раз граф смотрел на это уродливое, нечеловеческое лицо, и всегда испытывал отвращение. Родичей Марваза он убивал в юности — всех подряд, женщин, стариков, детей. На уничтожение, чтобы ни одного из их проклятого племени не осталось; трупы сжигались, а прах развевали по ветру. Марваз, быть может, последний. И когда его духовные повелители порекомендовали Марваза в оруженосцы, Роберт пытался отказаться.
 Впрочем, если не смотреть на лицо, Марваз оказался вполне толковым помощником, а за долгие годы стал чем-то даже вроде преданного говорящего пса, научившись угадывать желания хозяина и охраняя его от напастей.
 Граф усмехнулся, подумав, что даже его Тень не знает, что этот птице-человек не просто оруженосец. Вполне возможно, что никто даже не догадывается какого рода-племени Марваз. Скорее всего так и есть.
 Граф смотрел на изогнутый клюв, жесткие и редкие волосины усов, словно обрубленный подбородок и тощие впалые щеки Марваза и опять пропустил момент, когда лицо чародея превратилось в лицо того, с кем он хотел говорить.
 — Здравствуй, брат, — сказал Марваз (вернее, не Марваз, а человек, находящийся далеко отсюда, за несколько морей и стран). Даже голос был не Марваза — Марваз не мог выговаривать человеческие звуки. — Что случилось?
 — Приветствую тебя, Второй Блистательный Эксперт, извини, что попросил разговора в неурочный час. Я, правда, ожидал видеть Первого…
 — Не именуй меня по титулу, брат, ты сам — Блистательный Эксперт.
 — Сейчас я — рыцарь, выполняющий задание.
 — Первый Блистательный Эксперт плохо себя почувствовал и я решил откликнуться на твой неожиданный вызов… А вот и Первый подошел, он тебя видит и приветствует тебя, брат.
 — Я также приветствую своего духовного повелителя, — граф не мог повернуть головы, да и не пытался — он бы все равно не увидел ничего дальше стола.
 — Случилось нечто, меняющее наши планы, брат? — спросил собеседник, выражение его лица ничем не выражало беспокойства.
 — Нет, напротив, — ответил Роберт. — Все идет очень хорошо. То есть сейчас-то еще пока никак не идет… — В голосе графа прорезались гневные нотки: — Я просил не помогать мне ни в чем! Эта дурацкая затея с грязевыми куклами может испортить все! Мне не сдержать пересудов, скоро об этом происшествии будут знать все. Погибли двое воинов, известный рыцарь получил тяжелые ранения…
 — Меня не интересует сколько человек погибло, — сухо ответил один из глав могущественного ордена, о существовании которого знали очень немного людей, но который имел огромное влияние в мире, сажая и свергая королей и, даже, по собственному разумению распоряжаясь самой природой, перебрасывая воды с места на место, разрушая или возводя горы. — Я хочу знать, о чем ты говоришь, брат?
 — О вашей дурацкой затее, которая…
 — Перескажи суть, — перебил Блистательный Эксперт. — Что произошло?
 Граф удивленно посмотрел в глаза собеседнику. Тот мог выдержать чей угодно взгляд.
 — Я жду рассказа.
 Граф лаконично, но не упуская важных деталей, описал события прошедшего дня.
 — Мы не имеем к этому никакого отношения, — сказал Блистательный Эксперт. — Как мы договаривались, тебе предоставлена полная самостоятельность. На Орнеях сейчас нет вообще ни одного нашего человека.
 Граф Роберт, один из пятерых глав ордена, у которого не было имени, задумался.
 Собеседник смотрел на него, не прерывая.
 — Что ж, — сказал граф, — значит все намного лучше, чем я предполагал. Если без всякого вмешательства с вашей стороны кто-то применил против нас магию, это рано или поздно приведет меня к цели. Считаю, что первый шаг сделан.
 — Знать бы еще сколь околен будет твой путь, брат.
 — Каков бы ни выпал, я должен пройти его.
 — Да, брат, кроме тебя нам не на кого надеяться. Семь смельчаков, лучших из лучших, за последние сорок лет сложили голову у самого порога. А сколько еще наших посланцев даже не добрались до цели! Мне бы очень не хотелось, чтобы и ты погиб, брат Роберт. Я был против, чтобы ты лично брался за это…
 — Сложили голову — маги, — возразил граф. — А я — рыцарь.
 — Один из семи добравшихся до острова тоже был рыцарем, — напомнил Блестящий Эксперт.
 — Нельзя считать настоящим рыцарем каждого, кто получил шпоры, как нельзя считать ученым того, кто вызубрил грамоту.
 Собеседник графа впервые за весь разговор улыбнулся.
 — Ты верен себе, брат. Но ты меня заинтересовал — кто мог наслать на вас грязевых кукол? Магия не из самых изощренных, но и не простая…
 — Меня только что спрашивал об этом Найжел, мой старый друг. Я думал, что это сделали вы, чтобы помочь мне. Теперь же — не знаю. Но кто бы ни был неизвестный противник и какие бы цели не преследовал, это мне на руку в моей миссии. В настоящей миссии, к которой я готовился столь долго.
 — Ты еще можешь отказаться. Отвезти эту принцессу и вернуться назад…
 Граф в ответ лишь улыбнулся.
 — Успех твоей миссии жизненно важен для безопасности всего мира, брат Роберт.
 Если мы можем чем-либо тебе помочь…
 — Только одним — невмешательством, — твердо ответил Роберт. — Эта связь была последний, я остерегаюсь впредь выходить даже на доклады. В следующий раз поговорим, когда я приближусь к цели хоть чуть-чуть.
 — Желаю тебе успеха, брат. Мы все будем творить за тебя заклинания. Сбереги себя, ты нам еще очень нужен.
 — Если я не совершу этого, то и никто не совершит, — невесело улыбнулся брат Роберт. — А если я не совершу, то мир погибнет.
 — Увы, это так. Что-нибудь еще хочешь сказать, брат?
 — Нет. Мне надо теперь думать. Прощайте.
 — До встречи, брат.
 Граф закрыл глаза, не имея возможности пожать старческую морщинистую руку своего духовного повелителя.
 Когда он поднял веки, то увидел пред собой уродливое лицо Марваза. Тот пребывал в прострации, с клюва стекала желтоватая слюна. Граф и хотел бы отвернуться, но не мог, поскольку обруч крепко держал его голову в одном положении.
 — Марваз! — громко произнес он. — Все!
 Чародей вышел из транса, проморгался и стал освобождаться от магических оков.
 Граф снова закрыл глаза — как всегда после подобных сеансов веки стали тяжелыми, словно под них насыпали крупные песчинки, в затылке затлела тупая боль. Он знал, что быстро избавится от этих симптомов, выпив вина, но не торопился вставать.
 Теперь действительно необходимо было решать, кто сегодня пытался выдать себя за отряд Найжела и какие цели преследовал.
 — Ты что там в шатре, женщину ублажал, что весь в поту? — поинтересовался орней, когда Роберт подошел к нему и сел за походный стол.
 — Ты же знаешь, что я однолюб, — раздраженно бросил граф, которому претила сама мысль о распущенности.
 — Что, так ни разу после смерти жены и не?.. — недоверчиво спросил друг. Не дождавшись ответа сказал: — А у меня теперь семнадцать жен разом и все законные.
 Граф удивленно посмотрел на него.
 — Ах, тебе же еще ничего не известно! — хлопнул по лбу Найжел. — Я теперь — последний в роду. Умерли и погибли все мои родственники. Две дряхлых старушки, да я остались из клана вепря. Наш клан и так не был самым многочисленным, хотя и считался по значимости в первой шестерке страны. Сперва чума, выкосила почти всех, потом как судьба обрушилась — кто на охоте, кто в бою, все полегли. Когда я вернулся в том году домой, после наших с тобой странствий, как раз успел поговорить перед смертью с братом отца. Вот тогда старейшина и запретил мне покидать страну, и по старинному обычаю тайно обвенчал с юными девами, которых не по красоте выбирали, а по здоровью. Из каждого клана по одной. И пока не будет двух наследников — мне теперь ни-ни из страны. Правда, трое девиц у меня уж точно брюхатые, да и остальные не задержаться с этим, я свое дело знаю.
 — Вы ж сейчас живете по истинной вере, как же можно со многими женами жить? — спросил граф. Так просто спросил, чтобы разговор поддержать.
 — Чтобы не исчез род — можно пойти на все. Не забывай, Роберт, у вас род — по прямому наследнику. У нас — род, это больше, чем семья, это частица всех орнеев, и если хоть один клан исчезнет, то все что-то потеряют. Хотя кланы и враждуют иногда друг с другом, но даже в самые лютые времена до последнего человека род никогда не изничтожали.
 — Ну что ж, выпьем, за твоего наследника, — предложил Роберт и почувствовал, как он устал сегодня, словно невероятная тяжесть навалилась на плечи, ломота давила между лопаток.
 — И не одного наследника — я продолжу род в десятке сыновей! — с готовностью поддержал тост орней, который никогда не славился добродетелью — уж кому-кому, как не Роберту, проведшему с ним столько лет в совместных странствиях было этого не знать.
 Зато ни Найжел, ни король Асидор, ни сын родной, ни даже Тень не знали и не подозревали, что граф Астурский принадлежит тайному могущественному ордену, в котором добрался до самых вершин иерархической лестницы.
 — Что ты мне собирался рассказать про старейшину клана тигра? — перевел граф разговор на столь теперь интересующую тему.
 — А-й, — отмахнулся орней, — это явно не то. Пока ты отсутствовал, я думал об этом происшествии.
 — И к каким же выводам пришел? — поинтересовался граф.
 — По-моему, — начал Найжел, — возможно три объяснения. Либо кто-то решил расстроить предстоящий брак Айвара с вашей принцессой, либо кто-то решил отомстить мне или тебе. В любом случае — кандидатов на подозрение столь много, что даже нет смысла ломать над этим голову. Тем более, что никто не спешит свои потайные мысли напоказ выставлять и никогда не знаешь, кто для тебя камень за пазухой держит. И у тебя, и у меня врагов-завистников накопилось предостаточно, Ну, а то, что многие орнеи недовольны союзам с Арситанией — это-то уж для тебя, надеюсь, не секрет. Так или иначе, если хотим найти когда-нибудь того, кто это совершил, следует искать мага.
 — А стоит ли искать? — делано лениво зевнул Роберт.
 — Если уж кто-то решился на такие действия, ты думаешь он остановиться на полпути и отступится от своего намерения?
 — Если орешек не по зубам — почему бы нет? — пожал плечами граф.
 — Если орешек не по зубам — ищут молоток, чтобы его расколоть.
 — Поживем-увидим, — сказал граф. — Сейчас мы все равно ничего не придумаем, раз не знаем врага. В конце концов, может, это ваш древний бог гор проснулся и решил поразвлекаться. Может, все обойдется.
 — Может, ты и прав, — беспечно согласился орней и вновь наполнил кубки вином.
 — Будет новый удар — подставим щит, а пока давай выпьем! Как я соскучился по тебе, Роберт!
 Граф, конечно, не думал, что все обойдется без новых неприятностей. Он даже не предполагал — он точно знал, что все еще только начинается.


Эпизод третий

 Звание полномочного посла Арситанского короля ко многому обязывает, в том числе и к неприятным, бесцветным, но необходимым церемониям. Будь на то воля графа Роберта, он бы предпочел доброе сражение, в котором получит множество кровавых ран, чем торжественный прием у правителя государства. Ему претили эти пышные действа, где присутствуют с дюжину послов различных стран, кичащихся своими обычаями и могуществом, и множество царедворцев, у которых никогда не знаешь, что сейчас в голове — мысли о предстоящем пиршестве или планы политического союза, но не государства с государством, а его личного с другим таким же деятелем, против третьего.
 И предстоит выдержать еще много скучных ритуальных процедур, произнести и выслушать огромное количество напыщенных пустых речей. Что ж, назвался послом — важно надувай щеки.
 Слава небесам, хоть принцессу Гермонду до самой свадьбы видеть больше не придется.
 День их приезда в столицу орнеев Иркэн прошел хлопотно и мельтешно, не оставив почти никаких воспоминаний. Встречи, представления, радостные крики толпы, разбрасываемые горсти монет, роскошный наряд принцессы и алмазная диадема в рыжеватых волосах, множество цветов и звуки фанфар, кличи герольдов, вежливые поклоны придворных, мужественные пожатия рук глав кланов и изучающие взгляды первых красавиц, прознавших, что граф Астурский давно вдовец, роскошь главного дворца старейшин, утопающего в зелени и золоте, и жемчужные на солнце брызги фонтанов — все смешалось в голове графа Роберта в какой-то замысловато-бессвязный узор.
 Впрочем, графу, в отличие от Блекгарта, подобное было не в диковинку, а вот у сына, похоже, от всего этого голова кругом пошла, он был без вина пьян. Правда, граф до поры до времени тоже решил воздерживаться от хмельного.
 Сумасшедший день закончился, во дворце же начались празднества для избранной молодежи — лучшие юноши и девушки кланов всю ночь проведут в танцах, знакомясь со сверстниками из Арситании. Говорили, что более десяти тысяч факелов приготовили для освещения зала, где пройдет праздник, и тысяча слуг готова будет в любое мгновение услужить гостям, предложив мороженого, легкого заморского вина и сладких орешков.
 Поскольку Блекгарт просил руки дочери барона Барока и граф не ответил отказом, он решил, что сыну, как и его избраннице, на этом балу невест делать нечего.
 Сам граф, не столько как арситанский посол, сколько как прославленный во всем мире воин, был приглашен в Пещеру Предков. Найжел, который передал ему приглашение старейшины всех кланов, сказал, что в это священное здание допускают лишь немногих, слугам вход вообще заказан. И поэтому попросил взять с собой лишь еще двух рыцарей, на свой выбор, и оруженосцев для услуг, которым под страхом смерти в священном капище не разрешено произносить ни звука — там говорят только воины.
 Сам же Найжел и пришел за графом, чтобы проводить в Пещеру. Располагалась она в саду за дворцом, за высокой оградой и вход в калитку охраняли дюжие стражники с боевыми секирами в руках. Сама Пещера Предков представляла собой рукотворное здание из на первый взгляд беспорядочно нагроможденных друг на друга обломков скал. Но внутри него был весьма просторный, идеально круглый зал, с великолепной слышимостью, в центре которого полыхало в огромном очаге пламя. Поскольку запаха дыма почти не чувствовалось, значит и с вытяжкой здесь все было продумано. Но мясо жарили во дворе — этот огонь не для пищи.
 По стенам Пещеры Предков стояли изваяния, очень древние, покрытые зеленоватой плесенью, поскольку прикасаться к ним, даже для того, чтобы смахнуть пыль, считалось великим грехом. Собственно, воины и не опускаются до подобных хлопот, а слугам сюда вход заказан — даже костром занимаются лишь оруженосцы, то есть будущие рыцари.
 Статуи изображали родоначальников всех тридцати трех кланов орнеев, и представляли собой человеческие фигуры с головами тех животных, по имени которого звался род. Странно и жутко было смотреть на каменную фигуру с лицом, например, окуня.
 У тех изваяний, роды которых здравствовали, в небольшом медном тазу, стоящем в ногах, горел огонь. Каждый из входящих клал что-то — яблоко, монету, или специально подготовленную восковую либо деревянную фигурку — в огонь своего первопредка и стоял перед ним мгновение, словно разговаривая. Роберт и его спутники, Блекгарт и рыцарь Лайон, по наущению Найжела, бросали по монете в знак уважения в каждый горящий огонь, поскольку были чужаками, и словно бы платили дань всем родам.
 Расселись, по древнему обычаю вокруг очага, прямо на шкурах — кто где садился, даже место старейшины ничем не отличалось от прочих. Важные совещания, как объяснил Найжел, здесь не проводились, для этого был особый зал во дворце. Здесь собирались лучшие воины несколько раз в год, по большим праздникам, чтобы просто посидеть и поговорить — и речь шла не о будущих делах, не о насущных проблемах, а о былых битвах и подвигах.
 Первопредки, стоящие у стен, считалось, принимали участие в разговоре.
 Когда Роберт и его сопровождающие вошли, собрались далеко не все. Им кивнули, и они уселись на шкурах. Чужие оруженосцы подали им кубки с пивом и знаками показали арситанским оруженосцам следовать за ними, чтобы объяснить что к чему.
 Найжел и Роберт уселись на шкурах — когда-то граф уже был в этом зале, после заключения мирного договора, вместе с королем Асидором, но обстановка того вечера была совсем иной, нежели сейчас.
 Многие орнеи сдвинули брови, увидев юного Блекгарта рядом с заслуженными воинами, но ничего не сказали — раз граф привел, значит, так и надо.
 Орнеи все подходили и подходили, скоро все соберутся и начнется разговор — неспешный, равный, где любой голос услышат.
 — Смотри, вон мой убийца, — со смешком сказал Найжел на ухо графу.
 Роберт посмотрел в указанную сторону и увидел черноволосого скуластого мужчину, лет тридцати, в черной куртке с длинным мехом наружу и коротким широким орнейским мечом на боку.
 — Поясни, — коротко попросил граф, взглянув в указанную сторону.
 — Ну, может быть, и я его убью, — спокойно ответил старый друг. — Это — Орестай, племянник Кайдра, главы рода грача. Орестай впоследствии станет главой грачей, если не погибнет. А это не исключено, клянусь лезвием моего меча! Как только первому моему наследнику исполнится год, я буду вновь волен распоряжаться своей судьбой. Смертный поединок между нами объявлен.
 Граф не стал спрашивать о причине ненависти между двумя знатными орнеями — захочет, Найжел сам расскажет. Он просто украдкой наблюдал за Орестаем — тот долго стоял у своего тотема, словно спрашивая у первопредка о будущей судьбе.
 Затем прошел к очагу и уселся прямо напротив графа и своего смертного врага, кивком головы приветствовав их, но взгляд карих (сейчас в свете костра казавшихся черными) глаз был недобрым.
 Не дожидаясь, пока все соберутся, старейшина орнеев, человек, которого граф Роберт уважал за ум и смелость, начал разговор. Поведал он, как и положено достойному хозяину, знаменитый рассказ о своем госте, графе Роберте Астурском, как тот оправился в гриадскую пустыню, разыскал лежбище рукокрылого (иногда говорят — четырехкрылого) дракона, досаждавшего загорным жителям Гриады, и убил его.
 Другой бы на месте графа радовался, что Теня не пустили в этот зал и ничто не мешает приукрасить рассказ. Но прав был старый король, когда создал братство Теней — за тебя рассказывают, а тебе уже и неинтересно хвастать. Другое дело рыцари тех стран, где Тени не в чести, вот уж кто рассказчик знатный. Как, например, орнеи.
 Слушал же рассказ о самом себе граф словно о чужом человеке — так давно это было, так далеко ушли в прошлые мысли, чувства и надежды, которыми он жил тогда, что сейчас они казались глупыми, наивными, пустыми. По сравнению с той великой целью, к которой он идет сейчас — так оно и есть. Жаль только, что самый короткий путь к желаемому — окольный.
 Солнце давно зашло, мрак и тишина опустились на главный остров Орнейского архипелага. Досюда не доносились даже переклички караульных, в отверстия над изваяниями врывалась опьяняющая прохлада, от весело потрескивающего огня в очаге в тело вливалось благодатное тепло, разговоры, хоть порой и леденили душу, но ублажали сердце. Здесь были только избранные и достойные — кроме Роберта, его друга Найжела, у очага сидели лишь старейшины и лучшие воины островных горцев, люди, добившиеся уважения не словоблудием, лестью, подлыми заговорами и хитроумными интригами, а в честном бою.
 И разговоры шли неспешные, сочные, соответствующие обстановке, которая немного напоминала о привале в боевом походе, когда воины рассаживаются у костра, давая отдых уставшему за день пути телу, утоляют голод и рассказывают о былых сражениях и подвигах.
 — Это было давно, около полутора десятилетий назад, — отхлебнув из кубка крепкого темного пива начал очередной рассказ Дайлон, глава одного из северных кланов, — на острове Ракка. Во время осенней непогоды, когда бури затрудняют плавание, а сплошные многодневные дожди заставляют всех сидеть по хижинам и чинить оружие да выскабливать шкуры. Маленький Ракка островок, всего два поселка, разделенные хребтом. Живности едва хватает, чтобы прокормить население.
 Но только в его горах во всей стране орнеев растет целебная трава ибрис-та, которая бодрит кровь воинов перед битвой и так хорошо залечивает резаные и рубленые раны.
 — Да, — неспешно подтвердил Найжел, — когда лет двадцать назад в Черной Скалистой пустыне я один на один сцепился с гигантским медведем-отшельником и помирал от ран, оказавшись в безлюдном месте, лишь склянка настоя ибрис-та помогла мне выжить. Иначе бы я истек кровью. Почти десять дней не мог тронуться в путь. Да и после сколько раз…
 — Чем же ты питался эти дни? — удивился один из горцев, тот что среди прочих вождей был самым молодым. — Ведь в пустыне же, как говорят, почти ничего не растет…
 — А убитый медведь? — усмехнулся Найжел. — Им я и питался…
 Он откусил от куска мяса, что держал в руке, жир обильно вымазал ему черные усы и бороду. Все присутствующие последовали его примеру, ожидая продолжения истории, кто отглотнул из кубка, кто набил рот мясом. Найжел прожевал и повернулся к Дайлону.
 — Так что там было острове Ракка, достойнейший старейшина клана моржа?
 Пирующие посмотрели на Дайлона — ведь действительно, он начинал очередную увлекательную историю. Большинство орнеев, как и граф Роберт, ее не слышали, а кто и знал, тот смолчал.
 — В один из особо ненастных дней, — не заставляя себя упрашивать, продолжил рассказчик, — с восточной стороны к Ракка прибило четыре гранадские галеры, с порванными парусами и переломанными веслами. Там как раз, единственное место на острове, где не прибрежные скалы, а длинная песчаная полоса — видно здорово эти гранадцы молились своим богам, что их не треснуло волнами о камни, а то и костей бы не собрали…
 — Это уж точно, — подтвердил пожилой орней. — Бывал я там несколько раз.
 Берег, за исключением того участка, совсем крут, и в тихую-то погоду якорь бросать страшно, да и подводные рифы кругом. А если еще и не бывал в тех краях ни разу… Да, повезло тем, гранадцам, что и говорить. Видно, небеса другими делами были заняты, что позволили этим гнусным бродягам пристать к острову, когда и нормальный отпор-то из-за сплошного ливня не дашь.
 — Вот-вот, — кивнул Дайлон. — Даже от самых достойных боги иногда отворачиваются. Хотя, я как-то сам слышал, что старый мудрец из Мадасгара по имени Байдон говаривал, будто из-за непогоды боги не могут вмешиваться в дела людские.
 — Чушь! — фыркнул сын старейшины Айвар. — Как же непогода может мешать богам все видеть, если сами же боги и насылают эти дожди, когда у них наверху скопится слишком много влаги, и дабы умыть землю перед холодами!
 — Верно! Верно! — согласились остальные гости. — Ерунду говорит этот мадасгарец, да и все они лгут всегда и изворачиваются, точно лисицы! Нашел кого слушать — мадасгарца!
 — Да уж, мадасгарцы известны своим вероломством! Я вот помню, когда…
 Старейшина орнеев оставил в сторону кубок с пенистым пивом и хлопнул в ладоши.
 — Так наш дорогой гость граф Роберт никогда не узнает, что произошло на острове Ракка, — произнес он суровым тоном. — А уж про хитрость мадасгарцев, он, полагаю, знает не понаслышке.
 — Это уж точно, — согласился Роберт, лицо которого омрачила тень неприятных воспоминаний. — И вправду, меня заинтересовал рассказ, давайте не отвлекаться, а то про мадасгарцев и их верования можно до утра говорить.
 — Что б они все в священном огне сгорели! — пожелал кто-то.
 — Гранадцы нашли в горах большую пещеру и затаились там от непогоды, — продолжил Дайлон. — Капитаны пиратов отправили разведчиков осмотреть местность, чтобы выяснить где они оказались и нельзя ли чем поживиться. Даже в такую минуту они думали лишь о поживе. Не знаю, слышал ли достопочтимый граф астурский о кровожадности гранадцев…
 — Мне прекрасно известны их повадки, — усмехнулся Роберт. — Когда я был совсем юным, то попал в плен и несколько месяцев плавал гребцом на одной из их галер. Чудом бежал…
 — Мы даем им отпор на наших островах, — заметил глава клана моржа. — Но как раз в том-то и загвоздка, что в непогоду, во время осенних ураганов, связь с дальними островами теряется — мало кто даже из самых отчаянных воинов отважится в такую бурю отправиться пусть и в недалекое плавание. А ураганы тогда были только-только в самом разгаре. Несколько дней разведчики гранадцев ползали по острову — уж не знаю, сорвался ли кто в такое ненастье с горных круч или им опять помогли их боги, а по мне так нет ничего лучше, чтоб все гранадцы провалились в бездонную пропасть! Только разделились команды четырех кораблей на два отряда, подкрались к обоим деревням одновременно… А кто их в такую погоду заметит да и кто может ожидать опасности в осенние ураганы? Конечно, всех наших воинов взяли по одному — кого спящими, а кого и пьяными — пиво-то всегда знатное на Ракка варили. А что еще остается делать, когда и на улицу-то носа не сунешь ? Лишь Гайрах, вождь одной из деревень, успел взяться за меч, но в его дом ворвалось две дюжины лютых пиратов. Он погиб, унеся с собой жизнь семерых мерзавцев.
 — Смерть, достойная воина, — с уважением произнес Роберт и опорожнил кубок в память о храбром Гайрахе.
 Граф вспомнил как его самого судьба сводила с гранадцами. Подданные пиратской республики, конечно, все поголовно подлецы и воры, честному человеку там не прожить, но упрекнуть их в трусости никак нельзя, да и обращаться с оружием многие из них умеют, что ни говори..
 — Добыча была богатой, — продолжал Дайлон, — лишь только бочек с настоем ибрис-та гранадцы взяли около дюжины дюжин — то, что до ураганов не успели отправить на главный остров. Да и невесты были хороши. Гранадцы всех — мужчин, женщин, детей связали и погнали к берегу, чинить свои поганые галеры… Чтоб они всегда попадали в штормы посреди моря! Стариков они убили прямо на месте, чтобы не были обузой. Они хотели отремонтировать корабли к окончанию штормов и отбыть с добычей восвояси. Оставили дюжину охранников и надсмотрщиков за пленниками, а сами принялись праздновать победу — словно в чистом поле в честном бою одолели врага.
 — И что, — гневно спросил Найжел, который об этой истории слышал впервые. — Им удалось уплыть? И вы не отомстили за смерть стариков и разорение острова!
 Клянусь острием своего меча, что…
 — Подожди, отважный Найжел, — остановил соотечественника старейшина. — Раз уж Дайлон начал этот грустный рассказ, то дай ему договорить.
 Найжел кивнул, соглашаясь, грудь его вздымалась от гнева, но он постарался взять себя в руки.
 — Они застали врасплох всех жителей обеих деревень, и, исключая тех, кто погиб от руки мужественного Гайраха, никто из них больше даже легкой царапины не получил. Но молодой воин из восточной деревни, по имени Майсав, был влюблен в девушку из западной. А родители были против их свадьбы, пока не наступила священная пора бракосочетаний. Ждать же юноше было невмоготу и он почти каждый день по знакомой тропе преодолевал под дождем перевал ради нескольких кратких мгновений встречи с возлюбленной. И вот когда он вернулся в деревню, его глазам предстала жуткая картина. Уже не было в деревне никого — ни пиратов, ни жителей, лишь трупы жестоко убитых стариков, да Гайраха и после смерти сжимавшего в руке меч.
 — Он догнал пиратов и ночью, пока они валялись пьяными после пирушки, перерезал всех до одного? — не вытерпел Найжел.
 — Подождите, — поклонился Дайлон главе клана вепря и поднял кубок в его честь, — я все расскажу по порядку. Майсав понимал, что напавшие могли появиться на острове, лишь приплыв на кораблях. А откуда им еще взяться? И пристать они могли только в одном месте. Он бросился туда, он бежал быстрее ветра, он словно забыл о дожде. Надо сказать, что ветер и дождь били ему в спину. Но уже наступила ночь, хотя и днем было ненамного светлее, из-за сплошных туч, застлавших небо.
 Он увидел на берегу гранадские галеры и все понял. И тут его заметил один из оставленных пиратами дозорных. Майсав убил его в честном поединке, но и сам был ранен в грудь. Не смотря на кровоточащую рану, забыв о том, что весь день провел на ногах, он повернул в обратную сторону, к западному поселку, чтобы предупредить об опасности жителей и с их воинами напасть на пиратов, отбить пленных и отнять захваченную добычу. До западного поселка он добрался лишь к утру и там увидел то же зрелище, что и в родной деревне. У него не было слез плакать, он кричал, надеясь, что хоть кто-то, как и он остался живым и не угодил в плен — все напрасно. Тела своей возлюбленной он не нашел, понял, что она попала в лапы гранадцев и поклялся спасти ее. Он нашел в одной из хижин целебный бальзам из травы ибрис-та, кое как обработал рану, наскоро перекусил тем, что попалось под руку в одной из хижин, выбрал хорошее копье и щит и отправился на восточный берег.
 — Один против экипажей четырех галер! — удивился Блекгарт. — Вы, орнеи, конечно, не знаете, что такое страх, но ведь это — чистое безумие!
 Граф многозначительно посмотрел на своего отпрыска и тот смущенно потупил глаза.
 Эх, надо было оставить сына танцевать с фрейлинами. Но наследник графа Астурского должен быть настоящим воином и проводить время не среди красоток под музыку лютен, а с воинами. Рассказы о бесстрашных поступках — вот лучшая музыка для воина. Сам не хвастай, а других — слушай.
 — Лучше погибнуть с честью, чем прослыть трусом! — заметил Найжел.
 — Лучше добиться победы над врагом, спасти соплеменников и, желательно, остаться в живых, — произнес граф Роберт и вновь повернулся к рассказчику: — Как поступил ваш юноша?
 — Он долго наблюдал за пиратами. Правильно сказал ваш сын, граф, , нападать на них было безумие — он бы погиб неизбежно, а его девушку увезли бы в Гранаду и продали бы в рабство. Он видел ее у кораблей — надсмотрщик хлестнул по ее спине плетью, подгоняя. Майсав еле сдержал себя, чтобы не броситься на негодяя. Он не знал, что делать, он спрятался в горах, пытаясь найти выход из самой сложной ситуации, в которой когда-либо оказывался. И решение пришло к нему — не иначе, как сами небеса шепнули ему, пока он спал.
 — И что же он такое придумал? — полюбопытствовал кто-то из родовичей.
 — Он прокрался ночью в маленький рыбацкий хутор, где, конечно, тоже все было разграблено, и на лодке вышел в море, направляясь к южным островам.
 — Но это еще большее безумство, чем выйти одному с мечом против банды гранадцев! — не удержался от восклицания другой орней, прекрасно знавший эти места. — В сезон штормов на рыбацкой лодке?! Он — самоубийца.
 — Видно ему помогали боги, — пожал плечами рассказчик. — Только к утру его шлюпку выбросило на берег острова Дайс. Там, как вам всем должно быть известно, расположен большой город с тем же именем.
 Большинство кивнуло: мол, знаем-бывали.
 — Майсав пришел в город и рассказал тамошним вождям о случившемся несчастье.
 Сердца всех жителей были переполнены гневом и скорбью, но никто даже не заикнулся, чтобы воинам немедленно садиться на корабли. Было решено переждать дожди, будучи готовыми к немедленному отправлению, а потом пуститься вслед за пиратами и атаковать их корабли — охотников вызвалось больше чем нужно. Но Майсав не мог ждать. Он не был уверен, что пираты будут сидеть на его родном острове, пока погода утихомирится, он не желал, чтобы его возлюбленная и родные лишний день терпели унижения плена. Он хотел освободить их немедленно. Но никто, даже самые отчаянные смельчаки, не решались отправиться на Ракку вместе с ним.
 Да и капитана, решившегося бы рискнуть своим кораблем, не нашлось. От охватившей его тоски и горя, он чуть не вонзил кинжал в сердце. Но кто-то надоумил его просить помощи у находившегося тогда в городе чародея с Полночных островов.
 Майсав отыскал колдуна, не особо надеясь на его помощь, в одной из портовых таверн и рассказал о своей беде.
 Рассказчик протянул руку к кувшину с темным пивом, наполнил бокал и медленно отпил. Никто его, как и полагается, не торопил, но многие воспользовались паузой, чтобы допить остатки в кружке и наполнить по новой или взять большой шмат жареного мяса.
 — Долго колдун думал об услышанном от Майсава, — наконец продолжил повествование Дайлон. — Юноша уже отчаялся дождаться ответа, но неожиданно колдун сказал, что у него есть одна магическая вещица, за которую он запросил аж две дюжины двойных золотых. Юноша спросил, что это за магическая вещь, но колдун не стал больше разговаривать, пока не получит денег.
 — Все колдуны такие, — проворчал Найжел. — Как зло творить — так бесплатно и бурным водопадом, а как добро — так неси золотые и то несколько капель получишь…
 — У Майсава не было с собой ничего, кроме кинжала и доброго меча. Но он пошел на главную площадь Дайса и перед всеми жителями сказал, что чародей с полуночных островов может дать магическую вещь, которая поможет освободить пленных жителей Ракка, но только за две дюжины двойных золотых монет, а него нет ничего. Все стали давать ему, кто сколько мог, и у него очень быстро на руках оказалось больше, чем требовалось. Не трусы живут на острове, отнюдь, — быстро сказал Дайлон, заметив, что встрепенулся глава клана лисиц, которому принадлежал и этот остров. — И после урагана лучшие воины бы погнались за пиратами — нет в том сомнений! Но Майсав не мог ждать. Он отдал лишние деньги городскому голове и вновь отправился в ту самую таверну, где встречался с колдуном. Старый плут не обманул — чародей он там или нет, но только магическим предметом обладал.
 — И что же это оказалось? — поинтересовался граф, старавшийся узнавать как можно больше о магии, чтобы при нужде уметь ей противостоять.
 — Волшебный фонарь, — ответил Дайлон, — изготовленный самой магиней Астазией.
 Никто не обратил внимание, как граф Астурский вздрогнул и плеснул на себя несколько капель пива. Граф отставил подальше бокал, что держал в руках; он не любил этот напиток — ни уму, ни сердцу.
 — И чем же этот волшебный предмет мог помочь? — небрежным тоном спросил он.
 — Если его зажечь, то все, кто увидят его свет, потеряют способность двигаться, пока он горит, — пояснил рассказчик.
 — А как же сам Майсав, — удивленно воскликнул кто-то. — Он же и сам тогда обездвижется!
 — Нет, для этого чародей дал ему большое магическое фиолетовое стекло. Через него, конечно, хуже видно, зато и свет волшебного фонаря не действует. Так вот, получив эти предметы, Майсав вновь в одиночку отправился в плаванье, хотя жители Дайса и отговаривали его — ураган разыгрался пуще прежнего. Но трус никогда не добивается цели, а смельчаку боги помогают. Лодка разбилась о камни Ракка, но юноша сумел выплыть и выбраться на сушу. Ночью он зажег волшебный фонарь и заколол врагов всех по очереди. Всех до единого, даже связывать никого не стал для праведного суда — настолько полно было его сердце гневом и жаждой отмщения.
 Так он освободил возлюбленную и всех жителей острова от гранадского рабства. И сколько он спас еще жизней, не дав похитить годовой запас настоя травы ибрис-та?
 — Великий подвиг! — воскликнул кто-то из орнеев, поднимая полный кубок.
 — Достойный истинного героя! — поддержали его остальные.
 — Но Майсав освободил соплеменников не как подобает воину, а пользуясь недостойной магией! — неожиданно встрял до того молчавший Орестай из рода грача. — Это — не подвиг, так каждый может.
 И все вдруг как-то разом замолчали. Лишь огонь похрустывал в тягостной тишине.
 — Да-а, — прошелся по залу невнятный шепоток. — Магия — это… не для воина.
 — А я считаю, — вдруг громко и уверенно сказал граф Астурский, — что воин для достижения своей цели может и должен использовать все средства, что окажутся у него под рукой, в то числе, если получится, конечно, и магию, будь то помощь чародея, либо какой-то магический предмет.
 — Магия — не достойна рыцаря, — глядя прямо в глаза арситанцу, произнес Орестай. — Кто использует магию — не воин, и не достоин греться у этого священного огня!
 Гул одобрения показал, что многие орнеи думают также.
 — Если враг использует против тебя магию, то я не вижу ничего зазорного противопоставить ему то же, — стоял на своем граф Астурский. — Ведь никто же из вас не пойдет с голыми руками на закованного в доспехи конника?
 — Это совсем другое!
 — Сравнил чучело и огород!
 — Магия — оружие трусов! — перекрывая другие голоса, выкрикнул Орестай. Он глядел прямо на графа.
 — Ты меня называешь трусом? — спокойно спросил граф, подал оруженосцу кубок, что держал в руках, и встал в полный рост.
 На оскорбление надо отвечать. Граф готов. На мгновение, он забыл где находится, и что на нем трехцветная лента посла.
 — А ты разве используешь магию? — спросил грач, тоже вставая. — Что ж, используй ее против меня, а я покажу тебе силу своего клинка!
 Граф хотел было уже что-то сказать, но вдруг пламя в очаге вспыхнуло плотным столбом, уносясь к потолку, чуть не опалив холодным жаром спорщиков.
 Когда оно вновь стало прежним, старейшина сказал в полной тишине:
 — Споры в Пещере Предков по древним законам не должны заканчиваться дракой. Я рассужу вас, достойный наш гость, граф Роберт, и достойный представитель клана грача, Орестай. Вы погорячились на слова, а спор ваш съеденной бараньей лопатки не стоит. Я слышал, третьего дня на графа напали магические существа, и он сражался с ними, как рыцарь, повел за собой свой отряд, не испугавшись их. Я полагаю, успех в том сражении ему принесло отчасти еще и то, что граф уже сталкивался с магией и знал, как она опасна. Я толкую слова графа так — рыцарь не должен первым применять магию. Я правильно вас понял, граф?
 — Да.
 — Орестай, ты понял о чем говорил граф? Или ты настаиваешь на том, что граф — трус.
 — Я этого не говорил! — хрипло выговорил грач. — И никогда не скажу. Просто я считаю, что настоящий рыцарь не должен пользоваться магией, как не пользуется услугами воров и грабителей! Против нашего гостя я ничего не имею.
 — Вот и прекрасно, выпейте вместе по кубку мирящего пива и поцелуйтесь, как положено нашим обычаем.
 Граф посмотрел на Найжела, тот глазами показал, что ему придется выполнить слова старейшины, так требует обычай. Впрочем, ничего страшного для себя граф не видел — ну неприятен ему был этот Орестай и то потому только, что это враг Найжела.
 Каждый имеет право на свою точку зрения. А если бы грач захотел, чтобы граф отстоял свою с оружием в руках, то Найжелу не пришлось бы ждать годовщины своего наследника, чтобы покончить с Орестаем.
 Оруженосец старейшины подал графу чашу, полную пива, и показал на место возле старейшины, где уже стоял Орестай с полной чашей.
 Они посмотрели друг другу в глаза и разом поднесли кубки к губам, не обрывая взаимного взгляда. Казалось, что каждый торопиться быстрее опорожнить чашу, словно победитель в этом состязании окажется прав и в самом предмете спора.
 Они допили одновременно и быстро чмокнулись губами, обозначая поцелуй, граф ни чем не выдал свою брезгливость.
 — Думаю, нам еще представится возможность продолжить разговор, — раздались в голове Роберта слова Орестая.
 Граф с удивлением посмотрел на орнея. Он не понял, так ли тихо произнес эти слова грач, или же… Нет, скорей всего графу это просто показалось — ведь губ же орнея он в это мгновение не видел.
 Он в задумчивости сел на свое место. Другой орней уже начал новый рассказ о человеке, который в несмышленом возрасте пропал в горах и вырос среди диких животных. Граф не слушал его.
 Через некоторое время Роберт встал и направился к выходу, сын вопросительно посмотрел на него, но граф жестом показал: сиди, я скоро вернусь. В этом не было ничего необычного — не оскорблять же священные тотемы справлением нужды.
 Когда он возвращался, из входа в необычное здание показался человек. В свете луны граф узнал фигуру своего друга. Они оба были очень высокими, но если Роберт обладал огромной грудной клеткой, могучими руками и ногами и поистине бычьей шеей, то Найжел, напротив был худощав и жилист, со своими широкими плечами и выпирающими наружу ребрами, когда раздевался, он походил на доску, на которых женщины стирают белье.
 — А знаешь, — тихо сказал Найжел другу, беря его под локоть и отводя в сторонку, — ведь я полностью был с ним согласен. И хотел сказать то же самое, но Орестай опередил меня. Конечно, случалось, что нам с тобой маги помогали. Но не терплю любую ворожбу — сам знаешь.
 — А магический перстень на пальце носишь, — усмехнулся Роберт.
 — В нем нет магии, — уверенно сказал Найжел. — Этот камень магию сам терпеть не может.
 — Но отгоняет-то он ее не мечом! Значит…
 — Нет, он использует силу гор, силу природу, чистоту воды и ветра. Это — совсем другое…
 Граф не ответил.
 — А Орестай тебя просто поддразнил, раз ты мой друг, — сказал Найжел. — На поединок он тебя вызвать-то все равно не сможет, раз на тебе лента посла. А вообще он забияка еще тот — четырнадцать поединков за последнее лето.
 — И все со смертельным исходом? — равнодушно спросил граф.
 — Один — точно нет, я сам был при этом и смотрел, как он сражается. Довольно средне, надо сказать. Он противнику ребро сломал и руку, тот сдался. Насчет остальных боев я не знаю, мне как-то неинтересно было. Я знаю, что бой со мной у него будет смертным!
 — Послушай, Найжел, этот Орестай получил бы какую-нибудь выгоду, если бы я не довез принцессу Гермонду?
 Найжел с удивлением посмотрел на друга.
 — Он так набросился на магию, что у меня невольно закралось подозрение — так ли уж искренен? Не владеет ли он тайной грязевых кукол?
 — Не может быть, — прошептал Найжел.
 — Ты же знаешь, что может быть все, — усмехнулся Роберт. — Но я не настаиваю на своем предположении, вполне возможно, что Орестай и ни при чем. Так он получил бы выгоду, в случае похищении принцессы Гермонды? Что было бы, если б она не доехала до столицы? Ты что-то начинал говорить…
 — Да, Роберт, но теперь-то все это неважно. За несколько дней до прибытия твоего гонца глава клана тигра на совете старейшин сказал, что времени прошло уже довольно много и король Асидор, наверное, переменил свое мнение и решил не связывать себя семейными узами с родом старейшины орнеев. Глава тигров предложил выдать за Айвара собственную дочь. Красивая девка, между прочим. Вот тиграм было б выгодно, если б ваша принцесса исчезла без следа. Или, лучше, если б ее обесчестили и бросили, это было б то же самое, что и убили.
 — А кланы грача и тигра не…
 — Да ты что, пивом опился? Они же даже невестами никогда не обмениваются!
 — Извини, я в ваших отношениях не знаток. Значит, этот грач не был заинтересован, чтобы Гермонда не стала женой вашего принца?
 — Точно — нет. Ему-то какое дело?
 — Но возможен вариант, что стрела была направлена в тебя. Что было бы, если б ты тогда так и пролежал у колодца, а грязевые куклы убили бы всех рыцарей, похитили принцессу — в вашем обличьи, заметь, обесчестили, а потом бы бросили?
 Сами б куклы, превратились бы после совершенного обратно в грязь, но вы бы встали от магического сна. А ведь вы ж все происходившее видели во сне, сам говорил. Так что было бы лично с тобой — когда униженная принцесса указала бы на тебя, как своего обидчика?
 — Да… — только и произнес Найжел.
 — Почему грач вызвал тебя на смертный бой? — неожиданно спросил Найжел, решив во всем разобраться.
 — От досады, — отмахнулся Найжел. — Они уже рассчитывали, что со смертью моего дяди священный огонь перед первопредком-вепрем погаснет, а наши земли и права перейдут грачам, они стоят за нами. Но явился я из странствий, еще толком ничего не понимая. Я уж не помню из-за чего мы там поссорились — напился на пирушке по случаю возвращения. Повод для ссоры был, скорее всего, надуман. Но назначили поединок, как положено по нашим законам, честь по чести. Вот тогда-то старейшина, прознав об этом, и объявил меня, пока не обзаведусь наследником, неприкосновенным. Но когда все кончится — поединок состоится, он не отменен, а отложен.
 — Орестай силен в бою?
 — Я никого не боюсь.
 — Я знаю, я не об этом. У него есть шансы тебя победить?
 — Никаких, если я буду чувствовать себя так же, как сейчас.
 — А он это понимает?
 — Что ж, может быть он и хотел меня погубить. Но это ему бы ничего не дало…
 Нет, Роберт, это точно не его рук дело — если б это придумал Орестай, он бы просто убил меня бесчувственного у колодца. И добился бы жуткой цели — род вепря перестал бы существовать.
 — Но ведь твоя же жена беременна!
 — И не одна, а три, может, и больше. А что толку? Если огонь перед вепрем потухнет, то не зажжется вновь, когда мальчик родится. Ребенок в таком случае будет уже принадлежать роду грача.
 — Значит, не Орестай послал грязевых кукол… Ладно, пойдем, послушаем рассказ и выпьем пива, а то наше отсутствие заметят. Слушай, тот, кто сейчас вышел из Пещеры это не… Ну как его? Не тот, который про гранадцев рассказывал и Майсава?
 — Дайлон? — переспросил Найжел и вгляделся в темноту. — Да, это он.
 — Ты иди, Найжел, — попросил граф, — а я хочу кое-о чем спросить его по той истории. Я хотел задать ему вопросы, да видишь, как все повернулось. Я скоро приду.
 Найжел кивнул и пошел обратно в священное здание. Роберт подождал пока Дайлон сделает свои дела и подошел к нему.
 — Благородный Дайлон, это я, граф Астурский.
 — Я вас узнал по говору. Вы слишком мягко произносите слова, не всегда понятно.
 — Меня заинтересовал ваш рассказ. Я считаю, что этот юноша, о котором вы рассказали, — настоящий герой.
 — Правда?
 — Да, — сказал граф, не особо покривив душой. — Он женился на своей возлюбленной? — он не хотел сразу брать быка за рога и потому для завязки разговора задал не интересовавший его вопрос.
 — Нет, — с болью в голосе ответил собеседник. — Пираты все ж обесчестили ее.
 Майсав простил возлюбленную и все равно хотел жениться на ней, но она в ночь безлуния взобралась на самую высокую гору Ракки и бросилась вниз.
 — Давно случилась эта история? — после паузы спросил Роберт.
 — Давно, девять лет назад.
 — А куда тот юноша дел фонарь и стекло? Ведь ими же можно было еще пользоваться?
 — Фонарь оказался самым обычным, — ответил орней. — Вернее, магическим, конечно, но без волшебного масла он ничем, кроме странных надписей на нем, от обычных не отличался. Я не знаю где он сейчас. А стекло могу показать.
 Он распахнул одежды и снял с шеи цепочку, на которой висело большое плоское стекло, чуть меньше по размеру, чем ладонь Роберта, и передал графу.
 — Эй, оруженосец, или кто-нибудь! — крикнул орней. — Посвети нам факелом!
 Подбежал слуга и поднес к графу факел. При его свете граф осмотрел фиолетовое мутноватое стекло с отшлифованными кромками.
 — Почему оно у вас? — поинтересовался граф.
 — Теперь — это мой амулет, защищающий меня от напастей. С ним я чувствую себя в безопасности.
 — А как оно оказалось у вас, благородный Дайлон? — уточнил вопрос арситанец.
 Глава клана моржей вздохнул. Потом сказал:
 — Вы не знаете наших обычаев, благородный граф. В Пещере Предков можно рассказывать лишь о присутвующих в ней. Если говоришь о себе, то в третьем лице и называешься другим именем. Майсав — это я.
 В это мгновение граф почувствовал, что его сковала магическая сила. Граф не обладал магией, но отлично знал, как происходит подобное. Он был парализован и, если бы не многолетняя тренировка, мог бы вообще ничего не ощутить. Но он знал — его проверяют на магическую сущность и проверяет чародей, владеющий незаурядной силой.
 Граф обрел возможность двигаться буквально через несколько мгновений. Его собеседник ничего не заметил. Иди сделал вид, что ничего не заметил.

 ГЛАВА ВТОРАЯ



Эпизод четвертый

 Блекгарт в сотый раз убеждался, насколько был прав отец, сказав, что здесь, на Орнейских островах, все иначе, нежели на родине. Вот уж поистине, кто за морем не бывал, тот жизни не видал.
 Молодой рыцарь все эти дни, проведенные в чужой столице, не переставал удивляться и боялся лишь одного: как бы по не знанию странных обычаев не попасть впросак. Поэтому почитал за благо больше молчать. Тем более — когда находился рядом с отцом.
 А графу будто все ни по чем, он и на церемонии представления и проверки невесты, что предваряет свадьбу, такой же равнодушно-сонный, как и в пути, разве что вина не пьет. Хотя Блекгарт подозревал, что отец с трудом сдерживает себя, чтобы не вытянуть привычно назад руку и кликнуть слугу.
 Огромная круглая площадь перед дворцом была окружена народом, люди взобрались на крыши окрестных домов, на ветки деревьев, чтобы лучше видеть главное — то, для чего собрались. В центре площади, на просторном шестиугольном каменном возвышении с полудюжиной ступенек на каждой грани, стояла принцесса Гермонда. По углам площадки, в которой было не менее двадцати шагов по диагонали, шесть священников заканчивали предварительный ритуал, скоро начнется само действо. На постаменте не было ничего кроме двух каменных, тоже шестигранных, высоких столбов — между ними и стояла новобрачная.
 Блекгарт даже не поверил сперва узнав, что по варварским обычаям Орнеев невестой прежде жениха обладают старейшины рода: для испытания, так сказать, девственности и пригодности к браку — что за маразм! Но для островитян это был непреложный закон. Как и для всех знатных девиц, выходящих замуж за родовичей или их сыновей, этот жуткий обряд для Гермонды заключался в том, что ее по очереди и прилюдно поцелуют те старейшины, которые того пожелают.
 Этот обряд, собственно, предварял саму свадьбу, и потому все знатные рыцари, прибывшие на торжество в столицу, находились сейчас на главной столичной площади. Все, кроме, может, арситанцев, знали, что не площадь предков простиралась у главного дворца, а резиденцию старейшин возвели возле священного места.
 Блекгарт вместе с отцом стоял на специальной площадке для особо почетных гостей, в трех шагах от трона старейшины, по левую руку. Цвет арситанских рыцарей, в праздничных одеяниях и с парадными мечами в золотых ножнах замерли в торжественных позах, глядя на свою принцессу.
 А она, находясь в центре площадки, прекрасно понимала, что на нее устремлено множество глаз. И трепетала от этого, в тысячный раз вспоминая: все ли в ее наряде в порядке? Хотя дюжина и своих, и орнейских фрейлин, под строгим присмотром дворцовых бабок, которые встретили ее еще по дороге сюда вместе с Найжелом и ни на мгновение не упускали ее из под своей опеки, с самого рассвета колдовали над ней. Она была счастлива и… и боялась. Ей нравился этот по рыцарски грубоватый наследник старейшины, ее будущий муж, и она гадала — что же произойдет сегодня ночью? Сегодня она, наконец избавится от девственности, познает неземное наслаждение, о котором столь много ей рассказывали старшие сестры. А эта дурнушка Инесса еще долго будет дожидаться своего часа!
 Шесть странных священников — вроде и одежды, как должны быть, а молитвы бормочут на другом языке — одновременно прыснули на нее священной водой. Затем двое взяли ее руки, она не сопротивлялась. Они повернули ее лицом к огромному сарая, что на другой площади, прям напротив трона старейшины, и привязали веревками к специальным кольцам на столбах. Двое других велели чуть раздвинуть ноги и щиколотки обвязали веревками. Она теперь почти не могла пошевелиться.
 Затем с нее сняли расписанный арситанскими гербами плащ, оставив ее лишь в тонком белом воздушном платье, через которое на ярком солнце просвечивала фигура.
 Наконец, священники сошли с возвышения. У трона старейшины церемониймейстер что-то прокричал и многоголосый рев восторга накрыл огромную площадь, заглушив звуки раздавшихся труб.
 С трона встал старейшина орнеев и медленно прошел через площадь к принцессе. Она робко улыбнулась ему — вся ее спесь и гордость улетучились мгновенно при виде медленно подходящего к ней со спины тучного, полного величия, пожилого мужчины, облеченного в тяжелые одежды. Казалось, он не замечает их, не смотря на стоящую жару.
 Старейшина подошел к Гермонде, взял ее рукой за подбородок и коснулся сухими губами ее полных девичьих губ. Потом обвел взглядом площадь и кивнул — вновь раздались крики восторга.
 Каждый, находившийся на площади, или даже взирающий издали с крыши какого-либо строения, знатный вельможа или самый последний нищий, чувствовал свою причастность к происходящему на площади, причастность к государственным делам.
 Старейшина старейшин орнеев все так же не спеша вернулся к трону. По призыву церемониймейстера к принцессе двинулся другой старейшина из тех, что стояли по правую руку от золоченого трона.
 — А ты что ж не там? — спросил граф Роберт находившего рядом с ним Найжела.
 — Мне с тобой веселее, — ответил друг.
 — Тебе ж ведь по званию теперь полагается принять участие в обряде?
 — Попросит старейшина — поцелую, — угрюмо отозвался Найжел.
 Граф усмехнулся. Принцесса успела устроить Найжелу веселенькую сценку за те три дня, что он вез ее до столицы, приняв заботу о ней от арситанского посла.
 — На самом деле, — пояснил орней, — хоть это нигде и не записано, и не говорится вслух, считается, что в этом обряде участвуют лишь пожилые вожди, которых женщины давно не интересуют. А у меня молодых жен полон дом — хорош бы я был на этом помосте рядом с принцессой!
 Чтобы друг не сердился, граф попросил его рассказывать ему о выходящих к центру площади старейшинах, дабы быть в курсе местных отношений. Конечно, он дал волю другу, но поскольку ему предстояли еще тяжелые секретные переговоры, то не мешало знать подходы к каждому из тех, кого придется убеждать.
 — Это Трайгал, старейшина клана бобра, — пояснил Найжел своему другу.
 К центру площади величественно шествовал согбенный старец, опирающийся на замысловатый посох. Голову его украшал немыслимый убор, изображающий оскалившего пасть первопредка, тяжелая мантия из блестящих черных шкур почти скрадывала фигуру. На боку красовался ритуальный костяной меч, дошедший с древних времен — сейчас с таким в бой никто не пойдет.
 — Я вообще удивлен, что он сюда явился, — продолжал Найжел. — Когда меня представляли мальчишкой старейшинам, он уже тогда был невероятно стар. Всеми делами в роду заправляет его внучатый племянник, Торнал, вон, смотри, тот который стоит в четвертом ряду справа, в таком же наряде. Этот тип ненавидит вас, арситанцев, один из тех, кто хотят новой войны… Сам-то в прошлой войне, по малости лет, не участвовал… Дядя его во всем поддерживает, поскольку сам, похоже, может уже лишь важно кивать головой.
 Найжел непроизвольно потер на лице старый шрам — память о мече графа Роберта, сердечного друга. Поставила их судьба в той войне в разные армии и оба сражались честно — за свою страну, за своих близких, за свои земли. Друг против друга.
 Начнется новая война между Орнеями и Арситанией — оба вновь окажутся с разных сторон поля битвы. Ни тот, ни другой этого не желали.
 — А это — глава клана орла. Он…
 Блекгарт, видя как в знойной тишине проходят довольно большое расстояние до принцессы немощные старцы, затосковал, догадавшись, что церемония затянется надолго. Ноги еще не устали, хотя он встал с рассветом и ни разу не присаживался, но где-то внизу грудной клетки пронзительно заныло.
 — Этого ты должен помнить, Роберт. Он разбил ваши войска у берегов Великой, тогда нам всем казалось, что победа близка…
 — Да, герой.
 — Только, потеряв руку, он уже не боец. Но в совете старейшин держится твердо и, кстати, тоже противник войны с Арситанией. Понимает, что нам друг с другом не совладать и посматривает на малый континент. Его ребята, а клан этот самый сейчас многочисленный, рвутся в бой. Меч, как говорится, в ножнах ржавеет. Без стычек настоящих бойцов не вырастить — дюжина турниров не заменит одну хорошую битву.
 Принцесса, казалось, не чувствовала усталости — сердце билось учащенно от счастья и волнения. Все старцы, едва коснувшись ее уст своими губами, кивали в знак одобрения. А что произойдет, если хоть один из них не одобрит ее? Она была еще юна, хоть и своенравна, и не понимала, что это всего лишь торжественный ритуал, необходимый, но совершенно ничего не значащий.
 Кто же следующий? Когда же пройдут все эти беззубые старики с трясущими руками и начнется сама свадьба?
 Площадь, огороженная копейщиками, была пуста, церемониймейстер, по священному обычаю, выкрикивал имена родов, у которых давно погас огонь в чашах в Пещере Предков. В толпе кто обсуждал стоявшую на возвышении принцессу, кто предвкушал предстоящую веселую ночь с песнями и обязательными на подобных праздниках драками, кто с иссохшим горлом не мог дождаться когда выкатят на площадь огромные бочки с арситанским вином для бесплатного угощения. Словно огромное рокочущее море билось волнами о стражников, оцепивших площадь.
 Найжел уже рассказывал о чем-то, не имеющем отношения к происходившему обряду, когда удивленно воскликнул:
 — О, проклятье, а этот-то чего поперся?
 Блекгарт, рассматривающий орнейских рыцарей и знатных дам, резко обернулся.
 К принцессе, под приглушенные смешки, в черных мохнатых одеждах, приближался Орестай из клана грача.
 — А ты говорил, что только старцы…
 — Так оно и есть! — процедил Найжел, поймавший презрительный взгляд врага. — Только этот Орестай… Похоже, не биться мне с ним на поединке, кто-нибудь обязательно убьет его раньше! Сам напрашивается…
 — А он имеет право идти к ней? — не выдержал и спросил друга отца Блекгарт.
 — Право-то имеет, раз глава рода не смог приехать и раз он был в Пещере Предков… Только… Да уж, такого я не ожидал.
 Никто, в том числе и сама принцесса, с удивлением увидевшая не глубокого старца, а крепкого мужчину с холеными черными усами, не ожидали того, что произойдет через несколько мгновений.
 Орестай, известный своими дерзкими выходками далеко за пределами земель клана грача, обошел помост, чтобы зайти по ступенькам, глядя на девушку, привязанную к столбам. Он смотрел принцессе прямо в глаза и словно взлетел по ступенькам на возвышение.
 Под гробовое молчание Орестай положил руку на талию Гермонды и буквально впился в ее губы совсем не в ритуальном поцелуе.
 От него пахло хищником и силой.
 Принцесса закрыла глаза, не в силах сопротивляться обрушившемуся на нее урагану противоречивых чувств. Ее еще никто никогда (не смотря на усиленно распространяемые ею же самой слухи и сплетни) по настоящему не целовал.
 Она чувствовала крепость его руки, его губы словно впитывали в себя ее жизненные силы, ей было необыкновенно хорошо, палящая жара вдруг сменилась для нее ласковым морским ветерком; ей казалось, что они одни в цветущем раю. Принцесса забыла, что ее окружают тысячи людей, она была в тишине и вот-вот от счастья потеряет сознание…
 Тишина действительно царила над огромной священной площадью — словно все из многочисленной толпы от старейшины старейшин до последнего нищего затаили дыхание, наблюдая за этим долгим поцелуем. Даже воры на мгновение забыли высматривать кошельки у беспечных зевак.
 Веревки впивались в запястья принцессы, но она почти не чувствовала их, и даже боль в занемевших было руках исчезла без следа. Для нее сейчас существовало только это восхитительное мгновение.
 Поцелуй длился долго, очень долго — целую вечность.
 И никто, даже если бы пожелал, даже сам старейшина орнеев, не имели права прервать его.
 Смутно знакомое птичье чириканье раздалось где-то позади Блекгарта и он повел головой по сторонам, удивляясь, где в этой толчее умудрилась примоститься птаха.
 Никакой пичуги он не увидел и еще раз подивился — как среди такого большого собрания людей может быть столь поразительная тишина; все, кроме него смотрели на центр площади. Тишина давила юноше на уши, хотелось закричать, чтобы выдернуть непристойно взирающих на целующуюся пару людей из зачарованного столбняка.
 Он еще не успел додумать эту мысль, как отец, несокрушимый граф Роберт Астурский, вдруг громко вскрикнул, схватился за левую половину груди и рухнул наземь — ни сын, ни друг, ни стоявший впереди охранник не успели поддержать грузное тело.
 — Графу Роберту плохо! — разорвал напряженную тишину чей-то визг.
 — Лекаря! Лекаря!
 — Жара такая, сердце не выдержало!
 — Чай, не молод уже…
 — На помощь! На помощь!!!
 Эти крики словно разбудили толпу.
 Орестай, державший принцессу, словно коршун голубицу, вздрогнул, услышав крики, в которых громче всех звучали слови «Роберт»и «лекаря!». Прервав долгий поцелуй, он посмотрел в сторону, откуда исходила паника.
 Огромная толпа словно вздохнула с облегчением — спало невесть откуда возникшее напряжение этого странного поцелуя, длившегося почти бесконечно.
 Где-то захныкал ребенок, на него сразу зашушукали со все сторон.
 Граф Роберт встал на ноги, отстранив спешивших помочь людей. Бросил быстрый взгляд в сторону принцессы.
 — Все хорошо, — сказал он, обращаясь к старейшине орнеев. — Не надо мне лекаря, случайная слабость. Я сказал — не надо лекаря. — Он отстранил сына. — Я еще способен сам стоять на ногах.
 Старейшина что-то шепнул стоявшему рядом слуге. Тот помчался выполнять распоряжение.
 Герольд подошел к арситанскому послу.
 — Старейшина просит вас присоединиться к нему, благородный граф. Сейчас вам принесут стул.
 Без полномочного посла Арситании, представлявшего на церемонии самого короля Асидора, обряд продолжаться не мог. И все это отлично понимали.
 — Я сам постою! — сердито ответил граф. — Неужели вы полагаете, что воин будет сидеть в присутствии стоящих старейшин?! Продолжайте ритуал, я уже отлично себя чувствую. Хотя, если могущественный старейшина позволит, глоток вина поможет мне скорее вернуть силы.
 Слышавший слова старейшина сделал жест, означающий, чтобы благородному послу дружественной державы немедленно подали кубок.
 Все смотрели на графа, кто с сочувствием, кто с удивлением, кто старательно сдерживал злорадную улыбку: мол, был граф Роберт, да весь вышел, укатали сурового бойца беспутные дороги. Знатные вельможи расступились перед слугой и тот протянул кубок. Граф взял бокал, поклонился в сторону трона, и сделал большой глоток. Едва не скривился — орней подал ему кубок пива, не вина. Но граф еще раз поклонился старейшине:
 — Благодарю. Я вполне пришел в чувство. Не обращайте более на меня внимания, продолжайте.
 Все вновь устремили глаза на принцессу. Ноги не держали ее, она бессильно повисла на веревках — если бы не они Гермонда просто-напросто повалилась бы на каменные плиты ритуального помоста, едва прервался поцелуй.
 Орестай вновь положил ей руку на талию, но церемониймейстер что-то прокричал по орнейски. Черноволосый красавиц что-то процедил сквозь зубы и кивнул в знак одобрения — ничего другого ему не оставалось.
 Найжел тоже выругался — да на таком замысловатом нездешнем языке, что понял его, пожалуй, лишь граф Роберт.
 Орестай медленно пересекал участок от помоста до места, где у трона стояли старейшины орнеев. На его плечи словно навалилась тяжелая скала, он еле волочил ноги.
 — Найжел, твой перстень с камнем-дионисием при тебе? — быстро спросил граф у друга.
 — Ты же знаешь, он всегда со мной, — удивленно ответил старейшина клана вепря.
 — А что?
 — Воспользуйся своим правом — иди, поцелуй принцессу, — то ли попросил, то ли потребовал граф.
 — Да зачем?
 — Я прошу тебя! — с нажимом сказал граф. — Целуй ее как можешь дольше. Не меньше, чем Орестай. Да прижимай к ее телу свой перстень, отгоняющий магию.
 — Ты полагаешь, что…
 — Я знаю, — устало перебил Роберт. — Не теряй времени, Найжел. Выпей из нее эту муть.
 — Что ж, для тебя я готов не только на это, Роберт…
 — Сразу после обряда выпьем вина — чтобы ты очистился. Не здешнего пива, а нормального вина…
 Но друг его последних слов уже не слышал.
 В то время как церемониймейстер хотел торжественно завершить ритуал, Найжел, глава рода вепря, вышел из кольца охранников и уверенно направился к помосту.
 Еще не успели обсудить странную выходку грача, как не менее странный поступок совершает глава клана вепря, жены которого находились среди присутствующих дам.
 Да, скучная церемония, которую надо было просто перетерпеть, уже дала поводов для догадок и пересудов, которых хватит до самого вечера — от загадочного поведения двух всем известных воинов до внезапного приступа арситанского посла.
 — Я сделал, что мог, Роберт, — сказал Найжел, вернувшись на место. — Дыхалка уже не та, что прежде.
 — Все хорошо должно было получиться, — успокоил граф. — Я видел. Спасибо тебе, друг.
 — Да, я заметил как у нее глазенки засверкали.
 При упоминании сверкающих глаз принцессы граф лишь крякнул.
 — А где Орестай? — поинтересовался Найжел. — Что-то его нигде не видно.
 Роберт пожал плечами, словно это ему было безразлично. Может и действительно, ему было все равно где сейчас находится Орестай из клана грача и чем занимается.
 Вряд ли кто вообще вспоминал уже об этом событии, поскольку растворились дверцы высокого сарая, стоявшего напротив дворца, стражники предусмотрительно отодвину толпу любопытных и под завораживающие тягучие звуки древних орнейских инструментов с непроизносимым названием на площадь ступило механическое чудовище, в высоту превышающее семь или даже восемь рослых мужчин, встань они один другому на плечи.
 Громкие радостные крики встретили появление символа первопредка всех орнеев.
 Блекгарт от удивления приоткрыл рот, взирая на исполинского голубого дракона, сделанного искусными руками местных умельцев. Чудовище вполне можно было счесть живым, если не знать, что в природе таких не водится. Он был голубого цвета, свежевыкрашенные чешуйки, покрывающие монстра, блестели на солнце. У дракона было невероятных размеров брюхо, волочившееся по земле и могучие ноги, расположенные по бокам этого самого брюха — чудовище переставляло ноги по очереди, опираясь как на брюхо, так и на мощный хвост, с растущими в разные стороны роговыми наростами. Чудовище двигалось очень медленно, лапы с грохотом ударялись о землю — бум… бум… бум… бум; пока чудовище делало огромный шаг, сердце зрителя успевало ударить не менее сотни раз.
 Принцесса Гермонда едва не закричала и судорожно дернулась — чудовище двигалось прямо к ней. Веревки держали крепко. Всем существом ей хотелось оборвать их и бежать прочь отсюда, куда глаза глядят. С одной стороны она знала, что у нее сегодня свадьба, что ничего дурного с ней не случится… А с другой стороны — страшно же ведь! Вдруг она не прошла это дурацкое испытание, вдруг нельзя было отвечать на эти длинные поцелуи?.. Вдруг чудовище ее пожрет? Почему, почему никто не о чем ее не предупредил?
 Вела б она себя чуть по иному в пути, граф Роберт счел бы своим долгом подробно описать ритуал орнейской свадьбы. А так — пусть о ней орнеи беспокоятся.
 Впрочем, сердечко молодое, от страха не разорвется. А поволноваться ей полезно.
 Граф не впервые видел подобный ритуал — это чудовище выходило сюда и в день заключения мира, и на похороны предыдущего старейшины, на которых Роберт удостоился чести присутствовать. Потрясающее было зрелище, что и говорить, любую заскорузлую душу заставит прослезиться. И графа сейчас интересовал дурацкий вопрос — сколько ж человек сидит внутри рукотворного монстра, чтобы приводить его в действие? То, что магия не использовалась, он знал достоверно.
 О, он очень много чего знал достоверно, даже то, откуда взялось это чудовище, которого никто из живущих на земле воочию никогда не видел — этого сейчас уже не знали и сами орнеи, считающие его первопредком. Роберт смотрел на потрясенное лицо сына и почему-то впервые пожалел, что не раскрывал ему душу, не рассказывал то, что повидал в далеких странах за годы скитаний. Не рассказывал того, что узнал, ночи напролет изучая древнейшие рукописи в храме ордена, имени не имеющего. Узнал из записей на таком хрупком пергаменте, что его страшно было брать в руки — за ними следит и переворачивает страницы специальный монах. Это для всех в Арситании, в том числе и для родного сына, граф не владел грамотой — на то мол есть священники и Тени, пусть они читают, дело рыцаря сражаться. На самом деле граф прекрасно разбирал знаки, как находящихся ныне в хождении алфавитов, так и те символы, о существовании которых никто не помнит.
 Граф мог бы рассказать не то, что говорится в легендах, в каждом народе по-разному, он читал летописи трехтысячелетней давности, написанные очевидцами события. Он знал о страшных катастрофах, одна за другой обрушивавших на его мир и совершенно изменивших жизнь. И он знал, что рано или поздно грядет очередная катастрофа — следствие первых двух. Он не знал, когда это произойдет и каким именно образом, но он знал, что необходимо сделать все, чтобы ее предотвратить.
 Три тысячи лет назад мир выглядел совсем по другому — был один цветущий континент, да несколько десятков крупных островов. Но на этом-то единственном материке было великое множество государств, постоянно враждовавших друг с другом, королевства то росли за счет завоеваний, то рушились в одночасье. Маги, которых тогда, как понял Роберт, было совсем не много, но силой они обладали в тысячу раз более могущественной, чем нынешние, в дела государств не вмешивались, да и между собой почти не встречались. Один из магов — имени его история не сохранила — в одном из своих экспериментов прорвал барьер, отделяющий наш мир от иных. И первым пал жертвой собственной оплошности — через разверзнутый им межмировой туннель хлынули хорошо организованные войска. Пришельцев назвали голубыми драконами.
 Может быть они, как и людские племена, разнились между собой строением глаз и формой ноздрей — для покоренных все пришельцы были на одно лицо, вернее, отвратительную морду. Ни на каких драконов, что до сих пор обитают в горах и лесах, принося людям сплошные неприятности, чужаки, конечно не походили. Были они очень высокими — не как этот механический монстр, конечно, но Роберт доставал среднему чужаку едва до трети роста. У графа перед глазами возникло чучело, сотворенное в бездне веков из убитого чужака. Кожа чучела давно потеряла исконный цвет, но невольное чувство восхищения мощью охватывало при виде его в полном вооружении. Чужаки имели очень толстые ноги и хвост, они прыгали на этих ногах на расстояние чуть ли не до десяти шагов, как утверждали древние летописи.
 У них были небольшие руки и маленькие головы на короткой шее и в бою они были, благодаря подвижности ног, необычайно опасны. Они не использовали коней, передвигаясь на марше прыжками и неся на спинах тюки с продовольствием. Роберт усмехнулся представив как сто подобных бойцов дружно и в ногу прыгают по дорогам — зрелище жуткое и смешное одновременно. Они совершенно не походили на монстра, который долженствовал был изображать их — ни ростом, ни брюхом, которого у них не было, ни тем более мордой: в пасть механического чудовища свободно проходил человек.
 И были завоеватели, в отличие от тех же драконов, разумны — имели свою письменность, ремесла, строй. И порядок. Может и были у них какие разногласия, но на мир словно обрушилась лавина, напоминая природную ярость по неудержимости, но последовательная и методичная. Пришельцы не собирались сосуществовать с коренными обитателями нового для них мира, они собирались занять его целиком, раз и навсегда, чтобы от людей и памяти не осталось.
 У них была своя культуры, но сведений об их обычаях и нравах не сохранилось, даже их языка никто не знал. Роберт видел бережно охраняемые в цитадели ордена чудом сохранившиеся таблички со странными полосками — ряды кружков, то пустых, то темных, то с зачерненным сектором: алфавит. Над его разгадкой тщетно ломали головы лучшие умы ордена. Для чего? Да для того, чтобы знать: кто они, откуда пришли, что там, за границей мира, в других мирах? Каких напастей еще можно ждать, если вновь какой-нибудь безумный маг пробьет проход в приграничные миры?
 Сколько их, по каким живут законам? Неразрешимая тайна…
 От пришельцев остались крохи, следы их тайно и тщательно разыскиваются по всему миру, чтобы хоть на полшажка приблизиться к разгадке. Даже самоназвания их история не сохранила. Кстати, тот камень с глазами, что так поразил Блекгарта по дороге сюда, тоже дело рук чужаков. И в нем заключена дремлющая тысячелетиями магическая сила. Когда-то, как говорят хроники, подобные камни были установлены чужаками во всем мире, но для чего они служили, так и осталось неизвестным. Да и сохранилось их во всем мире не больше трех дюжин…
 Впрочем не так уж и сильны и могучи были пришельцы, как доказали последующие три десятилетия после их появления. Сперва успехи их были ошеломительны — они быстро разобрались в ситуации, теперь уж не узнаешь каким образом, и не лезли с завоеваниями во все страны разом. Королевство покорялось за королевством, разрушались столицы, рушились неприступные замки, население уничтожалось почти поголовно, оставшиеся живыми счастливцы — счастливцы ли? — попадали в унизительное рабство. А соседи покоряемых государств равнодушно взирали на это, полагая, что сами-то избегнут подобной участи. Но раскаленная лава уничтожает все на своем пути и не оставляет цветущие оазисы там, где пролегает ее путь.
 Через десяток лет после появления чужаков, казалось, что людям больше нет места в этом мире. Это была самая настоящая катастрофа, равная по разрушительной силе всемирному наводнению, которое произошло за тысячи лет до нашествия, или тех времен, когда земли ушли под воды и из океана родились новые, а единый континент раскололся надвое — но это было уже после появления чужинцев. А тогда — не природа, другая раса чуть не уничтожала людей, чтобы жить в этом мире. В летописях говорится, что они осваивали континент, обрабатывали поля, разводили скот, выстраивали свои, непривычные по формам города, в которых людям, казалось, и жить нельзя. И на этом бы история человеческая могла бы и закончится, если бы не появился герой по имени Марлор.
 Одни легенды утверждают, что он был сыном того самого мага, что раскрыл дверь в иноземье, другие летописцы пишут, что он был рабом, третьи — принцем последнего из оставшихся непокоренными государств. Так или иначе, он сумел объединить вокруг себя людей и возглавить сопротивление. Долгих два десятилетия шла непрерывная война по всей земле, но уже не чужаки уничтожали людей — волна, разбившись о неприступный берег, откатывала. И пришла пора, когда людские армии оттеснили пришельцев к замку мага, туда, откуда начали чужаки свой путь. В последней решающей битве (детали у всех древних историков, кто писал об этом, почти не сходятся) замок был взят. И Марлор хотел уничтожить проход и покончить с собой, потому что дело всей его жизни свершилось.
 Но среди его соратников тут же началась свара не на жизнь, а на смерть — кто будет правителями отвоеванных от захватчиков стран, каждый доказывал свои права, как по роду, так и по праву сильного. Каждый считал, что его земли меньше, чем у соседа и надо отвоевывать свое, пока войска привычны к битвам. Как это все напоминает нынешние времена!
 И тогда Марлор кликнул своих воинов — не военачальников, а простых солдат, которые были с ним с самого начала — и собрал в замке армию. И послал во все края гонцов с сообщением, что если он узнает о войне между людьми, то явиться и разобьет обе враждующие армии. Так его и прозвали — Царь Мира. А он сидел безвылазно в замке, охраняя лаз в иномирье, не в силах уничтожить его.
 Его единственный сын погиб в одном из решающих сражения, это сводило Марлора с ума. И к нему стали со всех краев приезжать женщины, оставшиеся вдовами или те, которых замуж никто не брал. Легенды то описывают его страстным любовником, который за сутки мог обрюхатить тысячу женщин, то суровым аскетом, который не отказывал ни одной женщине в семени, но делал это, словно выполнял тяжелую повинность. И через несколько десятилетий появились целые братства его сыновей, которые считали своим долгом лишь сохранение мира, и для этого постоянно готовились к войне.
 Странно, несмотря на века процветания, когда человеческое племя сумело отправиться от тяжелейших потерь, когда вновь расплодилось по всей земле и заново были отстроены города, словно сызнова изобретены ремесла, о тех временах осталось очень мало сведений. Тысяча лет, лишь утверждают хроники, длились благодатные времена. А потом произошел перелом мира — жуткие времена. Уцелели, дай бог, один из десяти, живущих тогда людей, земля словно взбунтовалась — рушились города, годами на землю низвергался неостановимый ливень, континент раскололся на два, оставив между новыми материками лишь полоску островов. И где-то далеко в холодном море, сохранился на одиноком острове замок Царя Мира.
 Много в ордене высказывалось предположений о причинах той всемирной беды, но какое из них правдиво — кто сейчас скажет? Может, и верно, что магия чужого мира, врываясь сквозь оставшееся открытым отверстие, переполнила астрал и мир возмутился.
 Да, Роберт, в отличие от всех, взирающих сейчас на огромного механического монстра, ничуть не походящего на оригинал, знал правду. Вернее то, что считалось правдой, то что можно было вообще узнать, и что тщательно оберегалось членами тайного ордена.
 А орнейское племя, выжившее на образовавшемся архипелаге, почему-то считает, что произошло от голубого дракона, благословившего землю своим посещением в незапамятные времена и ушедшего навсегда в свое прекрасное занебесье, куда после смерти призывает своих потомков, дабы дать им в награду вечное наслаждение.
 Более полутысячи лет прошли со времен последней катастрофы, и все стирается из памяти людей, метаморфируется и принимает совершенно уж невозможные формы: чего не было — стало; что было — навсегда исчезло. И лишь немногие знаю правду. И не говорят ее другим не потому, что считают необходимым хранить в тайне, а потому что знают — правда никому и не нужна.
 — Вы готовы, благородный посол короля Асидора? — обратился к нему церемониймейстер, один из самых знатных и уважаемых людей своего народа.
 Огромный механический голубой дракон уже дошел до самого помоста, где находилась принцесса Гермонда и, раскрыв огромную пасть, в которой была лишь чернота, остановился. Принцесса едва не потеряла сознание и лишь тихонько простонала, голос королевской крови подсказывал ей, что кричать здесь и сейчас нельзя, даже если ее будут рвать этими огромными острыми зубами на куски.
 — Да, — кивнул граф в ответ на вопрос церемониймейстера. — Я и мой сын готовы.
 Блекгарт с удивлением посмотрел на отца и Роберт едва заметно нахмурился, подумав, что привычка таить все в себе и рассчитывать лишь на себя до добра не доводит. Что странное отчуждение, почему-то стеной вставшее между ним и третьим сыном, надо ломать решительно, и что стоило вчера, или прямо здесь рассказать сыну о роли, довольно простой, но важной, которая отведена ему. Впрочем, ничего страшного, справиться, пусть для него это будет приятным сюрпризом.
 Старейшина старейшин встал со своего трона. Рядом с ним по правую руку стоял его наследник, на которого все происходящее производило соответствующее впечатление.
 Красивая девушка королевского рода, предмет восхищения придворных рыцарей и певцов, на которую сейчас устремлено столько мужских глаз, которые раздевают ее мысленно и представляют в своих объятиях, сегодня и навсегда будет принадлежать исключительно ему!
 Граф Роберт, с трехцветной лентой полномочного и чрезвычайного посла, надетой через грудь слева направо, с достоинством приблизился к старейшине, ведя за руку сына и краем глаза наблюдая за ним — сохранит ли самообладание, задаст хоть один вопрос или нет. Надо сказать, что Блекгарт, как и подобает воину, прогнал с лица все чувства, кроме гордости за свою страну и своего отца и готов был сделать все, что ему предначертано этим величественным обрядом.
 Старейшина всех кланов орнеев и представитель арситанского короля одновременно двинулись к помосту в центре площади. Блекгарт и Айвар следовали за отцами на шаг позади. Они подошли к помосту, между столбов которого бессильно висела принцесса, несколько отставив полный зад, что заставило Блекгарта смущенно отвернуться, а Айвара самодовольно ухмыльнуться.
 Тишина, но не напряженная, а выражающая радостное ожидание, воцарилась перед дворцом; каждый боялся пропустить хоть слово, хотя наперед знал все, что будет произнесено.
 Орнеи слева, арситанцы справа, обошли помост, почти одновременно поднялись по ступеням и встали перед мордой гигантского идола.
 Граф подумал, что если б встретил за время своих путешествий такое вот чудище не из железа, тканей и дерева, а во плоти, со стекающей между клыков ядовитой слюной, сейчас бы он здесь не стоял, не взирая на весь свой опыт, природную хитрость, силу и мужество. И в очередной раз прикинул — сколько же человек, скрывающихся внутри, приводят такую махину в движение?
 Старейшина набрал полную грудь воздуха и раскатистым густым голосом, так что его было слышно на всей площади, обратился к первопредку:
 — Родович всех орнеев, всегда зорко следящий за своими потомками и не оставляющий их в нуждах и горестях! Мы, в знак глубокого почитания и благодарности за подаренные нам тобой жизни, кланяемся тебе.
 Он встал на оба колена и склонился, чуть не коснувшись лбом земли; сын, а вслед за ними и все, окружающие площадь, кроме стражников, которые были наемниками с континента, опустились на колени.
 Блекгарт посмотрел на отца, решая как поступить, ведь он же не орней. Отец спокойно стоял в метре от распростертой пасти, словно пытался рассмотреть, что там, за бутафорскими зубами в черноте глотки. Внутренность пасти монстра была отделана черным материалом, а поскольку солнце светило графу в глаза, ничего он там не разглядел.
 — Вы звали меня — я пришел! — раздался над площадью громовой, дребезжащий голос.
 Блекгарт от неожиданности вздрогнул — чудовище говорит по-человечьи! Правда, язык орнеев он знал плохо и фразу, из-за дребезжания и сильного звука, не разобрал. Граф внутренне усмехнулся — он догадывался, что в механическом гиганте сидели люди и один из них говорит в какую-нибудь сложную систему из медных трубок, многократно усиливающую и изменяющую голос до неузнаваемости. Но — впечатляет.
 — Что вы хотите? — громыхнул неестественный голос чудовища.
 — Я, Валрай, глава рода дракона, старейшина старейшин всех орнеев, обращаюсь к тебе, чтобы ты одобрил выбор моего единственного наследника, и дал свое согласие на то, чтобы девица, чистая, как горный снег, стала ему супругой и принесла бы ему детей, чтобы продолжился наш род.
 — Из какого она рода? — спросил монстр. — Достойна ли она быть избранницей твоего сына?
 — Она из королевского рода, внучка короля Арситании Асидора, — ответил старейшина.
 — Хотят ли чужеродцы породниться с сынами драконов?
 — Вот посол короля Асидора, он ответит.
 — Да, повелитель славных орнеев, — громко и торжественно произнес граф Роберт.
 — Я, граф Роберт Астурский, полномочный и чрезвычайный посол Арситании, от имени короля Асидора и всех присутвующих здесь лучших рыцарей королевства, заявляю, что весь наш народ приветствует союз принцессы Гермонды и благородного Айвара, сына старейшины всех сынов твоих, великий дракон.
 — Я хочу сам принять ее в род драконов, — пророкотала чудовище. — Дайте ее мне.
 — Мой сын, Блекгарт, заменит ей брата, — произнес граф. — И выполнит твою просьбу, великий дракон. Блекгарт, отвяжи принцессу и подведи ее к великому дракону.
 Блекгарт, стараясь держаться спокойно, взошел по ступенькам на священный помост.
 Чувство, что на тебя смотрит огромное количество людей, взваливает на плечи ответственности. Принцесса подняла на него глаза и посмотрела как на избавителя от тяжких пут.
 Узлы орнейских жрецов были завязали не туго, но принцесса затянула их, когда повисла на руках без сил. Потихонечку наливаясь злостью, Блекгарт пытался развязать узел на левой руке. Ничего не получалось.
 — Потерпите немного, ваше высочество, я сейчас, — едва слышно прошептал он принцессе, злясь на себя все больше.
 Над огромной площадью вновь повисла тишина, словно от успеха действий этого юного арситанца зависело благополучие всех присутвующих.
 — Рассеки их ножом, — негромко произнес Айвар. И добавил: — Только кожу не порань.
 Блекгарт с радостью последовал его совету и обрезал веревки — они так и болтались на запястьях и щиколотках принцессы.
 — Что будет дальше? — слабым голосом спросила Гермонда.
 — Не знаю… — Блекгарт сейчас не чувствовал давней ненависти к принцессе. Ему хотелось защитить и ободрить ее. Он тихо добавил: — Все будет хорошо.
 Он подвел ее к дракону, голова монстра склонилась на длинной шее (которой у прообразов монстра и в помине не было). Блекгарт вопросительно посмотрел на отца. Тот кивнул, показывая, чтобы он отошел от принцессы.
 Когда невеста осталась одна перед драконом, монстр вдруг резко дернул пастью и поглотил ее целиком. Пасть захлопнулась.
 Блекгарт непроизвольно схватился за меч и дернулся было к морде чудовища, стремительно поднимавшейся вверх, словно дракон глотал жертвоприношение. Но граф спокойно удержал его за руку.
 — Не рыпайся, сынок! Все идет как должно быть.
 Блекгарт верил отцу, но смотреть, как скрылась в орнейском боге принцесса, за охрану которой отвечал и он тоже, было невыносимо.
 Над площадью по прежнему царила тишина.
 Граф же гадал — где могут быть расположены смотровые щели в этом божественном сооружении, ведь видят же все те, кто приводит эту махину в действие. Грех не поучится у здешних мастеров — одна инженерная мысль, и ни какой магии!
 Оказавшись в кромешной темноте, когда пасть захлопнулась, принцесса не выдержала и дико закричала — она очень хотела жить, глупо умирать, когда счастье так близко. Но крик ее не вырвался наружу. Она чувствовала, как необоримая сила поднимает ее верх.
 — Не надо кричать, — услышала она мягкий голос человека, которого не видела.
 Не видела даже тогда, когда смотрела в драконью пасть, поскольку он был одет в черные облегающие одежды, и даже голова была в черной шапочке-маске. Он осторожно, но крепко взял принцессу за плечи, чтобы она не совершила резких рывков и не набила синяков, хотя в тесном для двоих внутренности пасти все было обито мягкой тканью.
 Крик принцессы сменился на жалобное подвывание, слезы катились из глаз, она не могла остановить рыданий, хотя перед ней и блеснула надежда, что все еще не так уж кошмарно.
 Движение вверх прекратилось. Невидимый человек что-то сказал по-орнейски и легонько подтолкнул ее вперед. Она полетела по матерчатой кишке вниз и рыдание захлебнулось в ней от неожиданности падения. Но приземление было мягким. Другие руки заботливо помогли ей встать, оправили на ней праздничное платье, раздалась какая-то фраза на местном гортанном языке и солнечный свет ослепил принцессу — огромный люк распахнулся и она предстала перед всеми, словно выйдя из брюха дракона.
 Айвар вежливо подал ей руку.
 — Свершилось, благородная принцесса Гермонда, дракон принял вас, — громко, словно обращался не к ней, а ко всем собравшимся на площади, произнес он. — Теперь вы — моя жена до самой смерти.
 Его последние слова потонули в оглушительных криках радости, которыми разразилась толпа, увидев взявшихся за руку новобрачных.
 Ну и обряды у них, подумала принцесса. Хоть бы заранее предупредили, а то чуть ли не с ночи намывали, умащивали, подкрашивали лицо, а теперь она после рыданий и слез ни на что не похожа с расплывшимися глазами и вспухшими губами. Да еще саднят места на руках, где врезались веревки. Почему-то никакой радости и счастья, что наконец-то она стала законной женой наследника орнейского престола, Гермонда в эти мгновения не испытывала, лишь со смутной тревогой думала:
 закончились ли испытания, предназначенные ей в этот день, или над ней еще как-нибудь будут измываться?
 — Благословляю вас, дети мои, на долгую и счастливую жизнь! — заставил принцессу вздрогнуть неожиданно раздавшийся сверху нечеловеческий голос.
 Дракон стал разворачиваться. Его роль в представлении завершилась.
 Айвар за руку повел принцессу ко входу во дворец, трон старейшины, стоявший до того на пути, был уже убран. Из толпы под ноги новой семейной четы летели лепестки роз и рисовые семена — символы счастья и сытости.
 К новобрачным подбежали две девушки в платьях, в каких ходит простой народ в поселках, и поднесли по кубку темного пива. Гермонда посмотрела на своего мужа.
 Тот улыбнулся ей и протянул кубок. Они выпили и поцеловались. Все бросились поздравлять их.
 За спиной гулко топал механический дракон, отправляясь в разукрашенный ангар — там его разберут на части и оставят спать до следующего великого праздника. Из этого же сарая расторопные слуги принялись выкатывать бочки с вином, привезенные графом Астурским для бесплатного угощения. Надо сказать, что граф, знавший жизнь на орнейских островах, порекомендовал королю отправить лучшего вина лишь для королевского стола, а для угощения простолюдинов, — то, что поплоше, лишь бы покрепче да поскорее развязывало язык и дарило веселье: тут все просто, не до изысков вкуса.
 Молодожены шли, принимая цветы и поздравления, по ворсистой ковровой дорожке прямо во дворец, где все было готово к праздничному пиру и сотни поваров чудодействовали на кухнях, а множество слуг и виночерпием ожидали лишь, момента, чтобы услужить гостям.
 Как-то незаметно прошло времени, но солнце уже миновало высшую точку небосвода.
 Граф Роберт подошел к Найжелу, кого-то высматривая в толпе.
 — Ты ищешь Орестая? — спросил друг.
 — Нет, Марваза, моего оруженосца… У него всегда в повязке на лице. Ты его не видел? Он должен быть где-то здесь…
 — Да куда он денется? — отмахнулся орней. — Наверняка уже с другими оруженосцами отмечает празднество. Идем!
 — Ты иди, Найжел, а я пойду переоденусь. Жарко, вспотел…
 — Подумаешь — вспотел! — фыркнул Найжел. — Помнишь, в прокаленной пустыне два месяца не мылись даже, ничего…
 — Так то — тогда, — улыбнулся граф. — А теперь я — посол, полномочный и так далее…
 Он отправился переодеваться. Его беспокоило отсутствие верного оруженосца, беспокоило, что грач использовал магию против принцессы. Зачем? Это второй вопрос, если не третий. Его удивляло другое — в орнеях магию не жаловали… Но так или иначе, эти события или какие-другие, приведут его к цели. Должны привести. Потому что иного пути нет, как брести впотьмах, ожидая когда враг первым нанесет удар. Кто-то, может и не тот и не по тому поводу, пытался нанести удар. Но похоже, что сам этот неведомый «кто-то» находится в еще больших потемках, чем граф.


Эпизод пятый

 Роберт никогда в жизни не отправил бы кого-нибудь другого вместо себя навстречу смертельной опасности. Но всегда перед пышным пиром он сожалел, что не может послать вместо себя кого другого.
 О нет, он не был трезвенником и умел ценить дружескую пирушку с затянувшейся до рассвета задушевной беседой. Но — дружескую, когда вокруг тебя люди, которых ты знаешь, любишь или, на самый крайний случай, уважаешь. Роберт так же никогда не отказывался и от хорошей драки, но не с теми кого любишь, и не под винными парами.
 А на предстоящем свадебном пиршестве, где он обязан присутствовать, ему наверняка предстоит наблюдать ряд неприятных сцен с участием не совсем трезвых рыцарей, слушать грубые шутки и отворачивать взгляд от пьяных дам, которые уже не совсем тщательно следят за своим туалетом и поведением. Он знал, что это нормально и не собирался осуждать что-либо и кого-либо, но все ж предпочел бы выпить вина вдвоем-втроем, например с Найжелом, Блекгартом и тем же Дайлоном.
 Сидеть же ошую от повелителя орнеев хоть и почетно, но тоскливо — следи за каждым своим жестом и словом, пей ненавистное пиво, если хозяева не озаботятся о вине. Впрочем, это он перебрал через край — конечно озаботятся. Но какое там веселье: тяжкая работа.
 Кроме пожирающей разум мысли о главном, добавилось несколько мелких забот, радости не добавляющих: непонятно поведение этого Орестая из клана грача, а все, что непонятно — опасно. К тому же, граф так и не смог нигде найти Марваза, который все время был рядом, а потом неожиданно пропал. Марваз просто так не исчез бы, он посвящен во многие тайны Роберта и владеет магией. Значит, он…
 Это может значить все, что угодно, кроме одного — оруженосец не пьет вино в обществе местных красоток и не точит лясы со здешними словоблудами.
 Когда же пир начался и вошли новобрачные, граф, привычно наблюдая за происходившим во время пиршественного торжества, погрузился в собственные думы, маленькими глотками отпивая неплохое местное вино, которое постоянно подливал ему в кубок его собственный стольничий. Он пропускал мимо ушей многочисленные поздравительные тосты и здравицы; когда было нужно сам произнес красочную (и не самую короткую) речь в честь молодых, их родителя, всех Орнеев и вечной дружбы между двумя могущестенными государствами — честно говоря, он сам, как и присутствующие, не особо вникал в смысл собственных слов.
 Слуги торжественно вносили внушительных размеров бронзовые блюда (по орнейскому ритуалу золото и серебро на столах не полагалось) и церемониймейстер громко объявлял какое яство на блюде и на какой стол его подавать. Граф почти не ел, так просто утолил аппетит, ему было скучно. А вот все прочие веселились в слать.
 Три сотни знатнейших рыцарей и дам; играли лютнисты, хотя их никто и не слушал, да и не услышал бы в общем гаме.
 Пиршественный день (плавно перейдущий затем в ночь, а потом в следующий день)
 только-только начинался, все самое интересное впереди, как и горы угощения и реки хмельного.
 Граф, сидящий в трехцветной ленте полномочного посла, изучал гостей, хотя ничего нового для себя извлечь из наблюдений не надеялся. Хотя, ему еще предстоят сложные и тяжелые переговоры от лица короля Арситанского… Обычные люди, все как везде, чуть-чуть местной самобытности и колорита, а устремления столь же благородные или столь же незначительные, как и у рыцарей родной Арситании.
 Скучно…
 Но то, что Орестай, с кубком в руке встал с места и ходит от стола к стола, чокаясь с другими рыцарями и рассыпая комплименты дамам, граф приметил, как и не прошло мимо его внимания и то, что нахмурился при взгляде на грача Найжел, и что Орестай далеко не так пьян, как хочет казаться. Роберт с обреченным равнодушием понял, что глава грачей рано или поздно окажется рядом с их столом. Он вздохнул:
 без приключений вечер не кончится.
 Если б он в те минуты знал, как закончится для него этот вечер.
 Блекгарт, сидящий рядом с отцом, все время посылал влюбленные взгляды на Инессу и уже спрашивал разрешения отца прогуляться во дворцовом саду. Не одному, конечно, но это не говорилось, а подразумевалось. Граф ничего против не имел, но — рано. Позже, сейчас еще не кончились все речи, да и выпито не так уж много, чтобы его уход не был заметен. К тому же он может еще понадобиться графу.
 Если бы Роберт знал, для чего ему вскоре понадобиться сын! Впрочем, если б и знал, это ровным счетом ничего бы не изменило.
 Принцесса Гермонда выпила уже не один кубок вина и неоднократно целовалась со своим мужем, который (к некоторому ее разочарованию) несколько больше внимания уделил изысканному угощению, чем молодой супруге. Собственно, она прекрасно понимала, что ее время для мужа еще не настало и она с удовольствием ловила бросаемые на нее взгляды: восхищенные — мужчин, завистливые — дам.
 Справедливости ради, надо заметить, что далеко не все все мужские взгляды, адресованные новобрачный, были восхищенными, но для нее казалось — все. День был поистине счастливым и великолепным. Она посмотрела на эту сквернавку Инессу, перехватила их с Блекгартом взгляд и решила, что для полноты счастья неплохо было бы провести в жизнь свою нехитрую шутку именно сегодня.
 Граф Астурский допил кубок и щелкнул пальцами. Стольничий, его личный, не дворцовый, что позволяли себя лишь сами знатные господа, с кувшином вина приблизился к господину.
 — Ты послал кого-нибудь разыскать Марваза? — тихо спросил Роберт.
 — Да, ваше сиятельство. Его ищут все ваши люди, что свободны от обязанностей.
 Его нет во дворце.
 — А в комнату, что ему отвели, заходили?
 В этой комнате, выделенной графскому оруженосцу единолично по настоянию самого Роберта, хранилось все магическое оборудование чародея-оруженосца.
 — Нет, ваше сиятельство. Но его там нет, потому что на дверях висит замок с вашим гербом.
 — Хорошо, — кивнул граф, хотя ничего хорошего не видел. — Как разыщут, пусть он сразу же подойдет ко мне.
 Стольничий наполнил кубок графа и отошел прочь, выполнять распоряжение.
 Веселье, наконец-то, приняло привычный для графа ритм, вошло, так сказать, в обычное русло — никто уже не слушал друг друга, каждый спешил поделиться своими соображениями по поводу невесты, прошедшего ритуала, крепости и плотности пива и качества недостаточно пропеченного фазаньего паштета. Кто-то уже запустил кубком в нерасторопного слугу, какая-то дама звонко рассмеялась и ее вторил густой хор мужских низких хохотков; шум стоял как во время небольшой битвы, только вместо призывных кличей выкрикивались здравицы, звон яростно сталкивающихся мечей вполне заменяли бряцанье ножей о блюда, а смешки и крики на слуг (если закрыть глаза и представить сражение) вполне можно было принять за храп лошадей и вопли раненых. В общем, как и обычно на таких пиршествах. Сколько их было в жизни графа, и сколько-то еще будет…
 Кто-то уже вышел в сад освежиться, кого-то и пригласили подышать воздухом — потасовки между рыцарями в этом зале, как оказалось, были исключены. Во-первых, всех при входе в зал просили оставить оружие, лишь для главы орнеев, его сына и графа Астурского, как представителя короля Асидора, по рангу было сделано исключение. А во-вторых, дюжие гвардейцы, не бросаясь пирующим в глаза, зорко наблюдали за возникновением любых искорок ссоры и тут же предельно вежливо выводили буяна в сад — с ними не спорили, знали традиции: устраивать поединок на глазах старейшины (а, следовательно и всех предков, ибо они смотрят на мир через него) обойдется для скандалиста слишком дорого.
 Граф Астурский съел кусок сочного пирога с фруктами, названия которых не помнил — такие в родной арситании не растут. Допил вино и подумал, что пора бы ему якобы прогуляться в саду. Без возврата.
 То ли по жесту, которым почетный гость отставил пустую посуду, то ли по выражению лица, но глава старейшин понял намерение графа и удивленно посмотрел на него, едва заметно приподняв бровь. Блекгарт тоже отставил посуду — так или иначе он вправе сопровождать (или провожать) своего отца и полномочного посла короля Арситанского.
 Когда он был юн, вспомнил граф, едва посвященный в рыцари, он тоже каждое мгновение хотел проводить со своей единственной. Правда, это длилось до того момента, когда их соединили законными супружескими узами, а потом тяга странствий накрыла его с головой, но он всегда хранил ей верность. До сих пор.
 Чем гордился.
 — Вы собираетесь покинуть нас, граф? — спросил наследник старейшины кланов.
 Роберт надеялся, что обойдется без объяснений. Не получилось.
 — Пойду прогуляюсь в саду. После такого обильного угощения стало трудно дышать.
 Но не только старейшина и его сын заметили желание графа уйти. Орестай, который по замысловатой траектории между пирующими уже почти добрался до главного стола вдруг громко, так чтобы его услышали как можно больше людей, притворно-сокрушенно сказал:
 — Да, арситанцы здоровьем не блещут. При виде обычного поцелуя теряют сознание, на пиру у них быстро мутится в голове, четыре кубка пива для них — смертельная доза. Надо посочувствовать графу — столько испытаний выпало сегодня на его долю!
 В огромном зале полном народу воцарилась тишина. Не сразу и не мгновенная, но быстро — те, кто слышали слова главы клана Грача передавали тем, кто пропустил их мимо ушей; словно круги от брошенного камня разбежались по воде, прекращая беззаботное веселье.
 Роберт заметил, как наливаясь злобой, встал со своего места Найжел, как насторожились стражи порядка, как сошлись брови на переносице у старейшины кланов, как на нем, графе Астурском, сошлись взгляды большинства: «Хоть и на свадебном пиру у главы старейшин, хоть и не прямо обращены оскорбительные слова, но если ты мужчина, ты должен знать, что ответить!»— читалось в них.
 Чему быть того не миновать. Граф прекрасно видел, что Орестай хочет скандала.
 Что ж, может оно и к лучшему и может — кто знает? — хоть на шажок придвинет к заветной цели.
 Он встал с кресла и обратился к старейшине, именуя его титулом континентальных правителей (что делалось лишь в торжественных-официальных случаях):
 — Ваше величество, я действительно занедужил. Может, сейчас не время, но в этом зале, при многих свидетелях, я хочу получить ваше согласие и передать все свои полномочия моему сыну, рыцарю Блекгарту, что оговорено было в моих верительных грамотах. Вы имеете какие-нибудь возражения?
 По залу разнесся вздох разочарования, окрашенного в некоторый оттенок презрения — арситанец отказывается отвечать на оскорбление и желает поскорее убраться прочь.
 А рассказывали-то про него, рассказывали! Как орнеи вообще умудрились проиграть войну, если во главе арситанцев стояли такие трусы, как граф Роберт? Любой уважающий себя орнейский рыцарей после подобных слов грача в свой адрес любезно взял бы наглеца под локоток и вывел в сад подышать свежим воздухом и полюбоваться дивной решеткой дальнего участка обширного сада.
 — Нет, у меня нет возражений, — сдерживая удивления ответил старейшина. — Если вы считаете, что это необходимо, то я буду в дальнейшем разговаривать с королем Асидором, обращаясь к достойному рыцарю Блекгарту.
 Граф снял свою трехцветную ленту посла.
 Блекгарт, ничего не понимая, повинуясь жесту отца, встал и Роберт повесил на него знак посольской власти и неприкосновенности.
 — Вы не будете возражать если я напоследок выпью вина с кем-нибудь из ваших гостей.
 — Конечно, граф, ведь на то и пир….
 При полном молчании Роберт взял полный кубок вина и, обойдя почетный стол направился к месту, где сидел (а вернее уже стоял) Найжел. Граф чувствовал, что взгляды всех присутствующих, даже самых последних слуг, устремлены на него. И тишина — ни кубок не звякнет, ни собака не гавкнет, лишь кто-то нервно кашлянул и поспешил прикрыть рот ладонью. Орестай насмешливо смотрел на него.
 — Мы, арситанцы, народ медлительный и спокойный, — ни к кому в отдельности не обращаясь и глядя в лицо Найжела громко произнес граф. — А вот некоторые из орнеев чересчур разгорячились одним-единственным поцелуем и им следует освежать голову холодной водой!
 Граф изменил путь, в два шага поравнялся с Орестаем и резким движением вылил содержимое кубка ему на голову.
 Найжел одобрительно хмыкнул, кто-то в задних рядах даже хлопнул от восторга в ладоши, но на него тут же зашикали остальные.
 Орестай не долго думая, словно был готов к этому, ударил кулаком графу в подбородок. Граф запросто мог уклониться — ни одно движение грача не ускользало от опытного бойца, но он предпочел выдержать удар. Орестай вложил в удар всю силу правой, попал точно, куда метил, но арситанец даже не покачнулся. Роберт не спеша вынул меч, который, вообще-то, должен был передать Блекгарту вместе с лентой полномочного посла — только королям (или заменяющим их лицам)
 дозволялось пировать в присутствии старейшины старейшин с оружием в ножнах.
 — Больше я тебе не позволю коснуться меня, — грозно усмехнулся граф. — Ни в виде удара, ни в виде лукавого поцелуя. За такие действия рыцарь убивает оскорбителя. Но я не нападаю на безоружных. Отправимся туда, где ты сможешь взять в руки меч, а не сотрясать воздух пустыми словесами и потрясением кулаков.
 — Я убью тебя голыми руками, мне не нужен меч!
 — Я спрашиваю: где и когда? — спокойно спросил Роберт.
 — Это уже не он, и не вы, благородный граф, будете решать, где вам выяснять отношения, — раздался голос старейшины. — Древний обычай орнеев строг и однозначен на этот счет.
 Вокруг графа и Орестая тут же сомкнулось кольцо вооруженных воинов, готовых пустить оружие в ход; их предводитель посмотрел на повелителя, который медленно вставал со своего кресла.
 Невольные многочисленные свидетели происшествия не могли сдерживать своих эмоций:
 — А я-то уж подумал, что граф струсил… хотел спрятаться за посольской неприкосновенностью…
 — Этот Орестай сам хорош… слишком вызывающее его поведение в последнее время уже не раз…
 — Он вел себя как воин и как воин готов отвечать за свои слова…
 — Орестай мог выбрать время и получше, чем на свадьбе сына старейшина…
 — Кому как, а мы сегодня насладимся зрелищем поединка…
 — Хоть об этом арситанце и рассказывают чудеса, но ведь нельзя же не верить собственным глазам — он уже стар и обрюзг…
 — .. но я бы не хотел оказаться с ним один на один там, на месте поединка…
 — Орестай глуп, конечно, но он подвижен и ловок, я однозначно против него коня бы не поставил. Да и что попроще заложить — тоже десять раз подумал бы…
 — Оскорбление на пиру старейшины… о таком я только слышал…
 — Древний закон… Они будут биться на смерть…
 — Через час, чтобы видели те, кто присутствовал при оскорблении старейшины старейшин… так требуют традиции…
 — Но ведь посол — арситанец, на него не…
 Старейшина старейшин поднялся во весь рост и властно хлопнул в ладоши, требуя тишины. Брови повелителя орнеев слились в изломанную черную черту над переносицей.
 — Я все видел! — провозгласил он. — Граф Роберт Астурский и Орестай из клана грача оскорбили друг друга перед нами, лучшими из лучших всех кланов орнеев. Все помнят обычай предков — вынести ссору перед всеми, значит отвечать жизнью. Как и предки, мы сейчас не должны разбирать, кто из этих двоих прав, а кто виноват — все во власти неба и наших покровителей, которые могут быть не только милостивы, но и суровы. Бой по законам предков должен состояться, иначе я обязан приказать казнить обоих. Но граф Астурский — не орней. Он неподвластен нашим обычаям. Я не помню в хрониках или преданиях подобного случая, и решаю так: он может сейчас уйти и немедленно покинуть нашу страну, а если он когда-нибудь появиться, любой имеет право предать его в руки палача. Но сейчас любой орней может отстоять его честь.
 Роберт, как и Орестай, окруженный вооруженными стражниками, хотел было что-то сказать, но к главному столу вышел Найжел.
 — Я мог бы защитить честь своего старого друга…
 Старейшина уже было открыл рот, чтобы запретить ему говорить дальше, ибо все равно Найжел на бой выйти не имеет права до рождения наследника, но тот, заметив движение правителя, быстро закончил:
 — Однако граф Роберт Астурский ни в чьей защите не нуждается. Он сам может постоять за себя! Перед лицом предков уж больше дюжины лет назад мы смешали кровь друг друга в священном ритуале! В его жилах течет кровь орнея, моя кровь, пусть ее и совсем мало.
 — Что ж, — медленно произнес старейшина старейшин. — В таком случае решение остается за графом. Он может уйти, как арситанец или подчиниться нашему обычаю, как орней…
 — Я своих решений не менял, — спокойно ответил Роберт. — Мне, а в моем лице и всем арситанцам, нанесено оскорбление. Я готов поступить, как подобает рыцарю.
 Слова графа Астурского, как бы кто из присутствующих к нему не относился лично, были восприняты как должное; во всяком случае, они никого не удивили.
 — Но, может быть, благородному графу неизвестен наш закон, по которому вам предстоит защищать не только честь, но и жизнь. Возможно…
 Граф улыбнулся и покачал головой, показывая, что конкретные условия сейчас, когда решается сам вопрос, его не интересуют — что скажут хозяева, так и будет.
 — Хорошо. — Старейшина еще раз хлопнул в ладоши. — Через час по древним обычаям будут биться Орестай из клана грача и граф Роберт Астурский, побратим Найжела, главы клана вепря. Подготовить все к поединку и пусть победит достойнейший! — Он вдруг кинул беглый взгляд на сидевшую справа от него принцессу и добавил: — Прекрасная Гермонда, дочь моя, вы своим сигналом начнете смертельный поединок.
 Он сел, показывая, что сейчас по этому поводу сказать больше нечего. Перед ним стольничий поставил новую перемену и старейшина руками разорвал запеченную куропатку. Он ел, словно ничего не произошло. Он знал, что приготовления к поединку уже ведутся, что песочные часы, отмеряющие положенное время, уже перевернуты и все жрецы и герольды, которым надлежит соблюдать ритуал уже предупреждены.
 К графу и Орестаю подошел начальник стражи.
 — Извольте следовать за нами. — Он повернулся к Роберту и добавил, как человеку, могущему не знать орнейских обычаев до тонкости: — Вас проведут в комнату близ площадки боя и принесут туда все, что потребуется. Прошу отдать мне свое оружие.
 Граф не выдернул клинок из ножен, снял перевязь.
 — Это — атрибут полномочного посла короля Асидора, — сказал он с достоинством. — И отдам я его тому, кто принял от меня обязанности посла.
 Начальник стражи возражать не стал. Блекгарт, который в отличие от старейшины орнеев и его сына на очередную перемену блюд не обратил ни малейшего внимания, тут же подошел к отцу и принял от него меч.
 — Я горжусь вами, батюшка, — нашел он в себе силы хоть что-то сказать.
 Граф повернулся к начальнику стражи:
 — Я смогу поговорить с новым послом, чтобы обсудить с ним поручения моего короля?
 — До поединка к вам могут придти все, кого вы пожелаете. Идемте, времени у вас мало.
 — Да, поторопись все рассказать ему, потому что песчинки в часах жрецов отмеряют твое последнее время, арси, — усмехнулся Орестай, отвернулся от графа и в сопровождении дюжины охранников уверенно пошагал к выходу из пиршественного зала. Он знал куда идти.
 Граф каким-то другим взглядом посмотрел ему в спину, потом поправил сбившиеся на лоб волосы, поклонился в сторону стола старейшины старейшин и с высоко поднятой головой прошествовал следом. Блекгарт отправился с ним.
 Его провели к одному из домиков у Пещеры Предков. Позади них неслышной поступью двигался Тень графа — ни во что не вмешивающийся, все запоминающий.
 Помещение, где графу предназначалось провести время до боя оказалось не слишком просторным и с решеткой, будто в тюрьме, на окне, через которое лился мягкий солнечный свет. В снопе света кружились мириады пылинок. Каменная скамья и столешница составляли все убранство. Начальник стражи быстро взял какую-то неуместную здесь тряпку и заодно смахнул ею паутину в углу.
 — Вам принесут все необходимое, — сообщил он графу. — Если что-то потребуется еще, позовите: я или мой помощник распорядимся принести.
 — И что же мне принесут? — без всякого интереса спросил граф, усаживаясь на скамью.
 — Ритуальную набедренную повязку для боя, масло, чтобы вы могли смазать тело и противник не смог взять вас в захват и…
 — Почему? — удивленно спросил Блекгарт. — Ведь, как я понял, бой без оружия?
 Какой захват?..
 — Хм, — начальник стражи почесал за ухом. — Видите ли, площадка не очень большая, если противники не равного веса, то один просто может спихнуть другого или поднять и бросить вниз… Поэтому ставка должна делаться на удары, а не на борьбу… Впрочем, граф может и не смазываться, это его право. Еще, раз бой произойдет во время праздничного пира, вам принесут плотной еды и специального рвотного настоя, чтобы вы сперва опорожнили желудок и освободились от хмельного…
 — Не надо, — отмахнулся Роберт. — Пусть лучше принесут еще кувшин вина. Если возможно, того самого, что я уже пил. Пусть мой стольничий принесет. Это возможно?
 — К вам сюда сейчас могут придти все, кого вы пожелаете. Вы же выйдете отсюда только на бой. Я скажу, чтобы послали вам за вином, хотя я лично не советовал бы этого перед поединком.
 Он вышел. Граф потянулся и расстегнул золоченые пряжки парадного камзола. Он был совершенно спокоен.
 — О чем вы хотели мне рассказать, отец? — спросил Блекгарт, разрушая давящую ему на нервы паузу. — Вы хотели ввести меня в курс вашей посольской миссии?
 — Нет, — усмехнулся граф. — За час ничего не расскажешь. Я буду советовать тебе по ходу переговоров.
 — Но ведь вам сейчас предстоит смертный бой!
 — Смерть не любит, когда ее боятся и готовятся ее встречать. Она спешит к встречающему, как к дорогому гостю.
 — Но если вас убьют?
 — Тогда будешь выкручиваться сам. Моих советов ты все равно не послушаешь. — Он помолчал и добавил: — Тогда Найжел подскажет, как и с кем из орнеев себя вести, а Лайон и епископ ответят на твои остальные вопросы. Надо было, по разуму, посольскую ленту Лайону отдать… Да с какой стати, ведь мой сын — ты!
 — Но если вы не собираетесь мне ничего рассказывать, зачем позвали?
 — Захотелось… Знаешь, сынок, всякое сегодня может случиться. Иди по своему пути, без оглядки на меня. Я всю жизнь провел в седле — зачем, ради чего? Мне так надо было. Тебе, может быть, и нет. Твои старшие братья точно имели другое предопределение в жизни, но решили пойти по моему пути. А дороги для них не оказалось… Слушай свое сердце, сынок, и всегда поступай как хочется, без оглядки на других. Даже, если этот другой — твой родной отец. Жаль, что я слишком поздно понял это…
 Вошел слуга, принес серебряный поднос, на котором лежала желтая ткань, чтобы обернуть ее вокруг бедер, и какие-то склянки. За ним вошли стольничий с кувшином вина и Найжел.
 Старый друг прислонился к косяку у входа и скрестил на груди руки.
 Граф разделся до нага и принялся разминаться. Болтали о различных пустяках, к делу не относящихся.
 — Знаешь о чем я сильно жалею? — почти перед самым выходом на бой сказал Найжел другу.
 — О чем же? — спросил Роберт, примерно догадавшись, какой будет ответ.
 — Что ты убьешь Орестая, а не я.
 — Блекгарт, иди, подожди меня у выхода, — попросил граф. Когда сын вышел, он повернулся к Найжелу. — Это не Орестай, — спокойно сказал он. — Это продолжение приключений, начавшихся там, на дороге…
 — Почему ты так предположил? — удивился старый друг.
 — Я не предположил, я знаю. Облик Орестая принял совсем другой человек. Наш с тобой старый знакомый…
 — Ты говоришь о…
 — Да. О Чеваре. Он хочет погубить меня. Он надеется на магию.
 — Я думал, что Чев хочет погубить нас обоих.
 — Подожди, — усмехнулся Роберт. — Если я не справлюсь, придет твой черед.
 — Убей его, — пожелал Найжел. — Ты спокоен?
 — Как всегда.
 — Он применит магию.
 — Как всегда.
 Найжел обнял друга. Потом снял свой антимагический перстень с камнем-дионисием.
 — На, тебе сейчас нужнее.
 Найжел несколько удивился, но Роберт взял протянутый талисман без возражений.
 — Если бы ты не предложил, я сам бы попросил, — пояснил граф, надевая перстень.
 Перстень был только-только впору на мизинец Найжела. Роберт, поморщившись, с трудом нацепил на свой палец — едва-едва нашел на фалангу.
 — Теперь не снять будет, — пошутил он.
 — Но-но, — поддержал шутливый тон друг. — С пальцем отрежу. Смотри, так слетит и потерять недолго…
 Граф на всякий случай передел на безымянный палец перстень с печаткой, чтобы найжелов амулет крепче держался. Поморщился, подумав, как бы не сочли перстни за оружие и не заставили снять.
 В дверном проеме показался начальник стражи.
 — Я готов, — улыбнулся ему Роберт и шагнул вперед.
 Найжел вышел из домика подготовки и взял Блекгарта под руку:
 — Идем, я тебе все объясню.
 В саду, а, вернее, уже за его пределами, так что могли посмотреть на зрелище и простые горожане, мгновенно прослышавшие о нежданном развлечении, были устроены полукругом смотровые площадки, располагавшиеся ярусами. Все стояли, даже уже появившийся старейшина старейшин и принцесса Гермонда. Круглую каменную арену, диаметром около пятнадцати шагов, окружал ров. Глубина канавы была большой, в два роста среднего человека, а на дне, на расстоянии в четверть локтя друг от друга, в землю были воткнуты нетолстые остроконечные железные штыри. На миниатюрную арену вели два дощатых мостка, поставленные с противоположных сторон.
 — Для чего все это? — спросил юный рыцарь, не знавших орнейских обычаев. — И почему они будут сражаться безоружными? Странно…
 — Ничего странного, — горько усмехнулся друг отца. — Это неблагородный бой.
 Понимаешь, Блекгарт, у нас орнеев, свои традиции, которые мы чтим. Все орнеи произошли от одного предка, но все не могут быть воинами. Кому-то надо пасти скот, пахать землю, убирать в доме… Но они, хоть и простолюдины — тоже орнеи.
 Никто не может безнаказанно оскорбить орнея, даже другой орней. Но ведь владению оружием обучаются не все. Вот и сражаются здесь обнаженными, с голыми руками — либо ломают противнику кости, либо сбрасывают на железные колышки. Всегда из двух поднявшихся на каменный помост, спускается лишь один. Так простой человек, не владеющий мечом, может ответить на оскорбление знатного рыцаря. А кулаками должны уметь работать все, иначе нечего ждать, что тебя не обидят. Вот и получается, что бои на этом помосте считаются неблагородными.
 — Но ведь мой отец и этот… Орестай… Ведь оба — рыцари.
 — Они вели себя не так, как полагается рыцарям. Устроили ссору на свадебном пиру сына старейшины. Да на любом пиру старейшины старейшин возмутившие спокойствие, кто бы они ни были, отправляются сюда. Таков закон. Может и дурацкий закон, но закон. Мы чтим традиции, без них, без памяти предков, мы перестанем быть свободными.
 Странно, но хотя собравшаяся толпа была изрядно навеселе — особенно горожане, веселившиеся до того у дармовых бочек с вином, никаких криков, никакого подзадоривания, улюлюкания, свиста не было. Шумели, конечно, переговариваясь вполголоса, но неожиданно для Блекгарта все были серьезны, понимая, что один из двух противников сегодня умрет. И один из них был чужак, арситанец. Ясно, на чьей стороне были симпатии. Хотя… Орестай на всю страну прославился своим буйным нравом и безумными нелепыми выходками.
 Граф Роберт — огромный, с уже заметным животом, с поросшей густым волосом грудью поднялся по мосткам. С другой стороны на помост вышел Орестай в синей набедренной повязке. Они представляли собой разительный контраст — зрелость и молодость, сила и ловкость, спокойный опыт и задиристая дерзость.
 — Убирайте мостки! — звонко прозвенел голос Гермонды, которой старейшина поручил начать бой.
 Слуги проворно сняли дощатые щиты — все, бой начался.
 Тело Орестая блестело в лучах уставшего солнца от обильной смазки.
 Несколько секунд противники стояли друг против друга, словно оценивая силы, потом граф сделал несколько шагов вперед, подальше от края.
 Если закрыть глаза, подумалось Блекгарту, то можно представить, что находишься в лесу — только слышен шорох листвы садовых деревьев. Все, присутствующие при поединке, затаив дыхание, напряженно наблюдали за двумя бойцами.
 Не важна причина по которой оба оказались здесь, она не всем известна, да и мало кого интересует. Важно, что все, чего человек стоит, он может показать здесь.
 Эта площадка не раз была свидетельницей, как грозные бойцы, потрясавшие воздух кулаками и угрозами, сваливались на штыри, поливая собственной кровью равнодушную землю канавы.
 Первые мгновения, как правило, показывают характер предстоящего боя: яростная короткая схватка или затяжная борьба нервов, когда каждое неверное движение может оказаться роковым. Зрители знали, что в любом случае развязка будет одна — мертвец. Но только кто из двух? По первым минутам начавшегося (начавшегося ли?) боя этого нельзя было предугадать. Потому что ничего не происходило. Два бойца в довольно спокойных, не напряженных позах просто стояли и смотрели друг на друга — ни гневных рыков, ни угрожающих жестов.
 Но если бы среди присутствующих находился пусть самый слабый маг, он поразился бы сколь яростна атака одного, и сколь спокойно ее отражает другой. Впрочем, это спокойствие стоило ой как недешево.
 Огромная, никому из многочисленных зрителей невидимая тяжесть обрушилась на графа Астурского в зверином стремлении смять, сокрушить, расплющить волю, чтобы позже, на физическом уровне, повелитель этой силы смог взять врага голыми руками. Дико завывал в ушах неслышный другим ураган — так, что барабанные перепонки вот-вот готовы были лопнуть, ледяной ветер врывался в глаза, выбивая слезы, забивался, обжигая холодом, в нос, в рот, мешая дышать. Яркие вспышки молний могли ослепить кого угодно. И тяжесть, тяжесть, навалившаяся разом на плечи.
 Но граф выстоял. Он был готов к чему-то подобному и, действительно, выпало перенести именно то, что он и ожидал — даже странно, нет никакой фантазии у противника, кроме как направить на врага демонов стихий. Первый удар он выдержал и, вместо того, чтобы пытаться самому напасть (а в ордене без имени опытнейшие чародеи учили зачаткам боевой магии) активировал на полную мощь защиту перстня Найжела. Он мгновенно почувствовал как камень-дионисий, и так впитавший в себя большую часть первого удара, вливает в его тело, в его дух и волю тепло и стойкость.
 Но Роберт не обольщался достигнутым успехом, чтобы попробовать воспользоваться мгновенной заминкой в атаке и ударить самому, он знал, как легко попадаются на контратаках: в простом-то рыцарском бою это прекрасная тактика, а уж в магическом… И граф держал оборону — магический натиск то налетал безумным порывом, то методично давил, давил…
 Время для двоих бойцов растянулось, изменилось, то еле двигаясь, как густой сок растекается по несильно наклонной плоскости, то, без всякой видимой причины, срываясь как отпущенная тетива. И надо было выстоять — любой ценой выстоять. Не бесконечны же у врага силы, как бы могуч он ни был.
 А для взиравших на каменную арену ничего не происходило: стоят двое врагов и смотрят друг на друга, даже позы не напряжены… Но никто и не подумал их торопить — смерть не зовут, она и так всегда приходит раньше срока.
 Наконец ураган выбился, мерзкий неземной звук стих, отдаваясь в голове слабым звенящим отголоском. Атака по инерции еще продолжалась, волшебный перстень впитывал в себя и остатки тяжести, и порывы чародейского урагана.
 — Почему ты меня так ненавидишь, Чев? — одними губами спросил Роберт, решив, что пора переходить к делу — магическая атака закончена, как работать телом ему известно лучше, чем многим и многим другим. В любом случае лучше, чем магу, находящемуся перед ним в обличье Орестая. Но сперва необходимо кое-что выяснить.
 — Столько лет носишь в себе злобу ко мне? И за что?
 — Откуда ты узнал, что это я? — так же одними губами, практически беззвучно ответил чародей. — У тебя — магическое кольцо Найжела! Иначе бы ты сейчас…
 — Что?
 — Бой должен быть без оружия. Я могу сейчас заявить о…
 — В магии ты кое-чему научился, не спорю. А вот ума так и не набрался, — усмехнулся граф. Теперь он не торопился, зная, что давний враг никуда не денется. — Что ж, объяви это старейшине старейшин. Скажи, что я нарушил их древнее правило и мой перстень отгоняет магию, которой ты хотел меня уничтожить!
 А ведь, может быть, у тебя и получилось бы, удар не слабый. Так скажи, пожалуйста, жрецы тебя поймут. Только вот против них вся твоя магия вряд ли поможет.
 Чевар сделал еще одну попытку обрушить на графа магический удар.
 — Но-но, — предупредил Роберт. — Все равно не получится.
 — Что ты намерен сейчас делать? — как-то даже растерянно спросил Чевар.
 — Убить тебя, — пожал плечами граф. — Если отсюда живым выйдет один, то это буду я. Но хочу знать, что такого я тогда, во время нашего расставания, сделал, что ты помнишь столько лет? Почему, не пытался отомстить Найжелу, например?
 — Это не твое дело, — прошипел Чевар.
 Роберт, внимательно наблюдая за противником медленно направился к нему.
 По рядам прошло оживление. В общем-то, каждый знал, что непременно увидит сегодня то, ради чего стоит здесь. Но сидеть за праздничным столом с кубком в руке — приятнее. Ну почему традиции не позволяют зрителям поединков на этой площадке заодно и потягивать доброе пенящееся пиво? Хотя ответ известен — тогда кто-то должен был бы прислуживать, разнося другим угощения, и не смог бы увидеть все, что происходит на круглой площадке смерти. А право смотреть за поединком (как и участвовать в нем) имеет самый распоследний орней. Или все же те, от кого пошли традиции, считали что бой на этой арене не развлечение, под которое можно прихлебывать вино? Разве сейчас кто ответит?
 Поза Роберта не предвещала ничего хорошего чародею. Но сдаваться он не собирался.
 — Что ж, — прошипел Чевар, — Если судьбою мне предназначено сегодня умереть — пусть. Но я хочу, чтобы ты знал, Роберт. Ты не имеешь права на то, что задумал. Поэтому я хочу убить тебя. Только поэтому — все остальное не имеет значения. Я не затаил на тебя зла, Роберт. Я выручил бы тебя из беды, хотя наши пути разошлись, если бы это не касалось самого важного для меня. Но ты хочешь погубить мир и я тебе не позволю. Ты не пройдешь до замка Царя Мира.
 — Что? — теперь пришла очередь удивиться графу. — Кто тебе сказал?
 — Никто. Но если ты на Орнеях — это значит, что ты направляешься на остров Царя Мира. Туда можно попасть только отсюда. Не зря же ты так интересовался всем, что хотя бы касается волшебницы Астазии. Ты всегда шел к неизвестному. И всегда — губил. Но сейчас ты замахнулся на все, для тебя нет ничего святого.
 — Я хочу спасти мир, — граф снова был готов к бою. Он даже на мгновение пожалел, что начал этот разговор. Беспредметный разговор — Чевар лишь догадывался, не знал. — И я дойду до острова.
 — Тебе там нечего делать! — чуть было не сорвался на крик Чевар. — Я знаю это точно, потому, что я там был!
 — Что? — вновь удивился Роберт, Блистательный Эксперт ордена, не имеющего имени.
 Как так — был на острове Царя Мира? Как сумел, когда самые лучшие маги и бойцы ордена не могли туда добраться? Когда самому Роберту на это потребовалась почти жизнь и еще неизвестно будет ли он там.
 Это в корне меняло ситуацию. Нет, теперь Чевара убивать нельзя. Надо срочно найти способ выйти отсюда живыми обоим.
 — Да, был! — он уже не боялся, что его слова слетят с площадки, перенесутся через канавку со смертельными шипами и достиг чужих ушей. — И я не пущу туда такого искателя приключений как ты!
 Он бросился вперед — без особой тактики, с гневно сжатыми кулаками и налившимися кровью глазами.
 Нет, Роберт, конечно не выпускал его из поля зрения ни на миг, он все видел. Но вставшая перед ним проблема была столь неожиданна, что он едва защищался — он боялся неверным движением убить довольно сильного мага, но никчемного бойца.
 Собравшиеся видели странную картину и не могли удержаться от перешептываний — после какого-то разговора (какие разговоры могут быть на этой площадке, сюда приходят те, кто уже все сказал!) Орестай бросился на Роберта, подобно несмышленому мальчишке, а прославленный граф Астурский лишь придерживает его, как расшалившегося щенка, словно не желая причинить противнику боль.
 Чародей точно свихнулся; он молотил противника по ребрам, по шее — куда мог дотянуться, слабыми бестолковыми ударами.
 — Да погоди ты, отпрянь на пару шагов! — не выдержал Роберт. — Мне кажется, я нашел способ выйти отсюда живыми оба. Мне нужно с тобой поговорить!
 — Не о чем мне с тобой разговаривать! Ты не пройдешь, не пройдешь! Ни ты, ни твой ублюдок, которого ты зовешь Первым Блистательным Экспертом…
 Графу показалось, что у Чевара сейчас брызнут из глаз слезы и он впадет в истерику. Роберт ладонью хлестнул его по щеке — не как мужчину, с силой, а как обычно приводят в чувство женщин.
 — Да успокойся же ты! Я всегда хотел блага! Для всех!
 Чевар перестал размахивать кулаками и посмотрел прямо в глаза Роберта.
 — Ты хочешь, чтобы я тебе поверил?
 Роберт забыл о защите на магическом уровне. Не то, чтобы совсем забыл, но… Он ожидал возможного нового штурма. Но не верил в него — в таком состоянии Чевар не сможет колдовать. Сперва его надо хотя бы успокоить.
 Роберт провел ему рукой по щеке:
 — Ты помнишь, когда-то мы были неразлучными друзьями! Что нам мешает вновь ими стать?
 — Ты! И только ты! — прохрипел Чевар.
 И в это мгновение произошло то, что Роберт себе не мог простить, что поставило под вопрос его жизнь и, следовательно, выполнение святой миссии.
 Чевар быстро дернул головой, как-то неестественно ловко схватил ртом два пальца бывшего друга и резко кусил — что было сил, зубами, отточенными чародейством не хуже иного клинка. И в то же мгновение ударил магией.
 Удар вышел не сильным, но, смешанный с неожиданной резкой болью, заставил Роберта отступить на шаг.
 — Все! — Чевар сплюнул на ладонь пальцы Роберта, на одном из которых был перстень Найжела с чудесным камнем-дионисием, защищающим от магии. — Теперь тебе конец! — брызнув алой слюной, злорадно-победно прохрипел он.
 И это была уже не пустая угроза. Роберт прекрасно знал, что долго без оберега ему против Чевара не продержаться.
 Но никто не может одинаково успешно вести бой физически и нападать магически.
 Роберт даже не успел осознать, что у него в распоряжении лишь едва уловимые грани мгновения, как тело, желающее жить, уже рванулось вперед. Ему сейчас было наплевать на жизнь Чевара, знающего путь к цели. Если Чевар его убьет, то и цель не будет достигнута… А будем живы — еще попытаемся, побродим в лабиринте жизни…
 Он словно бык налетел на врага и сшиб его с ног одним ударом.
 Чевар упал — он не успел нанести магический удар, слишком демонстративно показал свою радость, что овладел талисманом врага и не был готов к столь стремительному грубому навалу массой, которой граф значительно превосходил Орестая, в чьем обличье сейчас находился чародей.
 А зрители так толком ничего не могли понять в этом странном бою. Однако, поскольку многие уже были под хмельком (пиво оно, конечно, не вино, но коварнее, ох как коварнее), то особо и не удивлялись, твердо зная, что финал трагического зрелища будет однозначным и сейчас каждый гадал: кто? Кто окажется повержен, а кто продолжит с ними пир?
 Орестай, вернее тот, кто был в его облике, оказался распятым под могучим телом графа. Извернувшись ужом, он выпростал руку и с силой отбросил в сторону откушенные пальцы с антимагическим перстнем.
 Перстень слетел с окровавленного пальца и со звоном запрыгал к самому краю площадки.
 Роберт непроизвольно посмотрел в его сторону. И в то же мгновение чародей рванулся вбок — хорошо смазанное жиром телом пронырнуло под графом. Роберт вскочил на ноги и успел схватить врага руками. Сжимая противника что есть силы за талию, чтобы вновь не выскользнул, граф поднял его над головой.
 Все, кто не мог оторвать взгляда от двух фигур на светло-серой каменной площадки, казалось, даже позабыли дышать — несколько тяжелых шагов и арситанец скинет врага вниз, на смертоносные железные колышки…
 Из раны на кисти хлестала кровь, но граф не обращал на это ни малейшего внимания. Потом, когда проходит горячка боя, пытаешься вспомнить, что думал в тот момент, когда от любого движения, любой ошибки зависела жизнь и понимаешь, что не думал вообще ничего. Как так получается? Но когда решаешь как поступить — совершаешь ошибки. Роковые.
 Роберт шагнул к краю помоста, держа врага на вытянутых вверх руках. И вдруг вновь на него навалилась магическая тяжесть — чародей, видимо, в предсмертную минуту тоже действовал инстинктивно, то есть единственно верно.
 Могучие ноги графа чуть подогнулись от невероятного груза, навалившегося на плечи, на руки, на грудь, на сердце, которому стало тесно и, казалось оно больше не может биться. Вся подготовка и защита графа от магии рухнули при первом штурме. Сил сопротивляться против колдовства у него больше не было. Силы Чевара тоже были на исходе, но их могло хватить. Могло хватить… Шаг, еще шаг. До победы лишь несколько шагов, но как их пройти?..
 Нет, не дойти, хотя вроде бы площадка такая маленькая…
 Роберт бросил поднятое тело прямо себе под ноги и отступил на полшага назад, тяжело переводя дух.
 Чевар грохнулся с высоты поднятых рук Роберта, который на рост никогда не жаловался. Он крякнул от боли, поджал под себя руки — сейчас ему было не до чародейства.
 Несколько мгновений — сколько? — у графа было, чтобы подскочить к кольцу, которое остановилось у самого края.
 Он не успел.
 Он наклонился за перстнем, схватил его левой рукой и в тот же момент магический удар, совсем слабый, словно пинком, ударил ему чуть ниже поясницы.
 Принцесса Гермонда не смогла сдержать крика ужаса, когда граф Астурский, несколько секунд пробалансировав на краю, размахивая руками, пытаясь удержать равновесие, все же полетел вниз.
 Все слишком хорошо успели рассмотреть, что находится на дне канавки, окружавшей площадку смерти.


Эпизод шестой

 Когда закричала принцесса Гермонда, увидев, как граф Роберт сверзнулся с арены, общий вздох непроизвольно вырвался из многогрудой толпы.
 Орестай, стоящий почти в центре арены, тяжело бухнулся на колени. Его колотила мелкая дрожь, лицо было искажено, с лица стекали капли пота, веселыми струйками сбегавшие по густо смазанной специальным жировым составом груди.
 Блекгарт отвернулся, сглотнув тяжелый комок в горле. Он не верил до самого последнего мгновения, что это может случиться. Ему казалось, что отец, неутомимый странник и боец, все же должен умереть в постели через много-много лет.
 — Чего отвернулся? — вдруг раздался сердитый голос Найжела. — Рано вы с Орестаем, или кто он там, хороните Роберта.
 Блекгарт быстро посмотрел на арену. Хоть до нее было довольно далеко, но он заметил, что там, с краю, на чисто символическим бордюрчике что-то темнеет.
 В падении правой кровоточащей рукой и ногой граф умудрился зацепиться за поребрик не больше пальца толщиной и высотой и сейчас висел, распластавшись по каменной стене арены, собираясь духом.
 Наверх — нельзя, пришедший в себя Чевар встретит его новым магическим ударом.
 Вниз — как не всматривайся между штырей, даже ногу негде поставить при самом осторожно прыжке, это верная смерть.
 Чтобы выжить, из двух смертей выбирают более мучительную. Быть проколотым железными штырями слишком просто и бездарно для графа Роберта Астурского, Блистательного Эксперта ордена, имени не имеющего.
 Сколько нужно времени, чтобы Чевар подошел к краю площадки полюбоваться на пронзенного врага? Секунда, три? А может он видит ногу, до колена оставшуюся на арене, пяткой цепляющейся в угол, где поребрик смыкается с площадкой?
 Наверное видит, что ж не торопиться? Медлить нельзя.
 Хватит ли сил на рывок? Тело-то уже потеряло былую легкость…
 Боли от раны он совсем не замечал. Вот и первое увечье. За столько-то лет…
 Может быть, первое и последнее, если сейчас не хватит сил. Должно хватить, он отвечает за свою жизнь перед братьями ордена.
 Ну, раз!
 Береги меня против магии амулет Найжела, а уж телом я как-нибудь совладаю!
 Он, словно пытаясь взглядом впитать силу чудесного перстня, посмотрел на него, слегка разжав пальцы левой руки. И чуть не сорвался от неожиданности — это был перстень, подаренный ему покойной супругой в день их свадьбы, он специально передел его на безымянный палец, чтобы талисман Найжела с мизинца не свалился.
 Значит, сейчас он беззащитен против магии Чевара. Значит, у него нет шансов.
 Не успев додумать эту мысль, граф сумасшедшим рывком вынес тело на площадку, перекатился через спину, подальше от рокового края, и быстро встал на четвереньки, готовясь дать отпор врагу. Годилось все — пальцы в глаза, зубами откусить нос, руками оторвать самое уязвимое мужское место. Не до благородства, лишь бы выжить. Ибо его жизнь ценна не только ему одному.
 Но Чевар стоял посреди арены на коленях и вовсе не собирался нападать!
 И тишина. Никто ничего не понимал.
 Как граф сумел не упасть на дно смертоносной канавы, каким чудом выбрался?
 Почему Орестай не нападает, да что с ним случилось в конце-то концов?!
 Все молчали, понимая, что происходит то, что не должно было происходить. И в немом изумлении взирали на арену.
 Лишь принцесса охнула, вновь увидев графа.
 Его желтая набедренная повязка упала вниз на колья — в борьбе размотался узел.
 И эта повязка сегодня будет единственной поживой с его стороны для кровожадных железных кольев.
 На то, что граф совершенно обнажен, почти никто не обратил внимания. Принцесса Гермонда обратила. Она не знала, выживет ли граф, но с ужасом подумала, что… В общем мы не будет здесь передавать ее мысли. Просто скажем, что она поклялась перед небом, если граф Астурский останется жив, ни ему, ни его сыну она слова плохого не скажет. Ей стало стыдно за злой розыгрыш, которой она придумала.
 Слава небесам, что не успела. Лишь бы граф был жив, лишь бы он справился с этим мерзавцем, осмелившимся столь долго ее целовать перед глазами жениха…
 Граф был жив — голый, грузный, тяжело дышащий, с окровавленной рукой, он стоял и высматривал на арене куда мог скатиться перстень с отпугивающим магию талисманом. Потом понял: амулету некуда было больше деваться, кроме одного — во рту Чевара он соскочил с откушенного мизинца и чародей его проглотил! Трудно поверить, но чем иначе объяснить происходящее сейчас с колдуном?
 Он стоял на коленях, обеими руками держась за грудь, словно его жег изнутри мучительный огонь. Он весь трясся, но вряд ли это можно было назвать дрожью:
 каждый рывок, хоть и очень маленький, был не туда-назад, а больше-меньше, он словно съеживался и раздувался, быстро-быстро. Хоть и не заметно, но эти колебания усиливались. И с каждым таким оседанием-возбуханием чародей терял черточку Орестая, превращаясь в того, кто он есть на самом деде — магия сползала с него. И рык нестерпимой боли — дикий, почти звериный оглашал древнюю орнейскую арену смертного боя.
 Первым побуждением графа было пойти и свернуть ему шею, чтобы прекратить нечеловеческие страдания. Все-таки когда-то Чевар был ему другом. Да, славные были времена: Роб, Ной и Чев, троица непобедимых… Но Чев сейчас не тот, это вообще другой человек, ни симпатии, ни жалости к которому граф не чувствовал.
 Пусть, покажет всем — старейшине, знатным орнеям, кто он есть и что не с Орестаем сражался граф. Интересно, а где сейчас сам Орестай? Раз Чевар столь уверенно завладел его обликом, вряд ли глава клана грача еще жив…
 Граф стоял и смотрел за превращением — брезгливо было, неприятно. Засаднила рука со свежей раной. Граф хотел отереть руку о повязку и только тут заметил, что он наг. Усмехнувшись, он подошел к потерявшему способность соображать чародею, сорвал с него повязку и обернул вокруг чресел.
 Посмотрел на перстень покойной жены в левой руке, улыбнулся, и надел его на средний палец, где всегда и носил. Именно он сегодня сохранил ему жизнь.
 Что все закончено, было совершенно ясно.
 Роберт почему-то подумал, что когда все это кончится, он поручит кому-то из своих оруженосцев ковыряться в трупе ножом, чтобы извлечь талисман Найжела.
 Конечно, это лучше всего выполнил бы Марваз, но где он?!
 Все молча смотрели на арену. Словно завороженные. Наконец, старейшина, видя, что дело не чисто, подозвал к себе главного жреца. Они посовещались шепотом и жрец сделал знак своим помощником.
 Раздувание-опадание человека, ничуть внешне обликом не походившего уже на Орестая, стало настолько чудовищным, что было заметно даже стоящим в самых дальних рядах, а рев был столь непереносим, что хотелось поскорее его прекратить. И каждый рыцарь жаждал объяснений — все видели, что не стражники, а именно жрецы, которые только и могут из орнеев владеть магией, готовятся ступить на мосток, который уже приготовились перекинуть на арену смерти. Для графа Роберта Астурского.
 — Да убей же его, Роб! — раздался голос Найжела, перекрывающий рев перерождающегося в свой прежний облик Чевара.
 И тут как прорвало плотину, тишины точно не бывало, кричал каждый. И даже принцесса Гермонда прошептала своими нежными губками: «Убей его!».
 Граф еще раз посмотрел на чародея. Вмешательство не требовалось — Чевар умирал.
 Могучая сила камня-дионисия, обычно дремлющая, убивала его. Руки — не молодые руки Орестая, а уже стареющего Чевара, разодрали грудь в сплошное кровавое месиво, словно хотели вырвать огонь из груди, пусть даже вместе с сердцем. В постоянно меняющемся, искаженном болью лице, Роберт признал когда-то знакомые черты бывшего друга, но как он изменился — морщинистая кожа, гнилые зубы.
 Видно, Чевару за эти годы тоже пришлось пройти огонь и воду.
 Но сейчас для чародея все кончено. И не добиться от него ни слова: ни где расположен остров Царя Мира, ни как он там оказался.
 — Убей его, уничтожь! — неслось отовсюду.
 Роберт запросто мог бы свернуть шею ничего не соображающему чудовищу, но… Нет, заговорить Чевару больше не суждено — почерневший язык вываливается изо рта, набухшие помутневшие глаза вот-вот выскочат из глаз.
 — Убей его!
 Что ж, на шажок, на самый маленький, он приблизился к своей цели. Он знает точно, что на правильном пути, раз его пытались остановить. Но граф Роберт не был бы сам собой если бы не умел извлекать всю возможную выгоду из ситуацию. Он взглянул на сына, чтобы победно улыбнуться ему, и, увидев, на нем трехцветную ленту посла, вспомнил о другой своей миссии.
 — Убей его! Убей! — других слов, если они и произносились, было не разобрать.
 К держащим помост стражникам подошли жрецы, но путь им преградил распоряжающийся здесь всем начальник дворцовой стражи:
 — Туда можно войти, только когда один из них будет мертв!
 — Вы же видите, что он маг и…
 — Здесь свои законы, — холодно произнес начальник стражи. — Я не могу вас пустить, пока тело подает хоть какие-то признаки жизни.
 Он был прав. Рыцарство подчинялось жрецам-священникам. В храме. Здесь, как он уже сказал, другие законы.
 А толпа не унималась, ей уже надоел этот дикий рев и странная агония:
 — Убей его, убей!
 Внезапно дикий рык захлебнулся и прекратился — разбухший язык заткнул горло лучше любого кляпа.
 Граф Роберт высоко поднял руки, призывая ко вниманию.
 И все покорно замолчали.
 — Ваше величество! — граф обращался к старейшине старейшин орнеев, а через него ко всем присутствующим. — Вы все видели сами! Я победил и сейчас убью его своими руками. Но! Я хочу, чтобы все слышали! По дороге в столицу на наш поезд напали грязевые магические куклы, принявшие облик благородного рыцаря Найжела, главы клана вепря, и его спутников. Вы все слышали уже об этом, наверное. Не для кого ни секрет, что я привез важные предложения от короля Арситании, которые выслушает и примет решение совет старейшин. И кто-то очень хочет помешать этому.
 Вы все видите — под видом одного из ваших благородных рыцарей меня вынудил принять бой маг, никакого отношения к вам, славные орнеи, не имеющий. Кто-то хочет не меня убить, а помешать дружбе наших стран! Я все сказал! А теперь я убью его, чтобы ничто не помешало дружбе арситанцев и орнеев. И пусть все знают, что на этом пути будут сметены все преграды!
 Неожиданно для всех, в том числе и для самого графа Роберта, Чевар встал с колен и, с трудом передвигая отяжелевшими разбухшими ногами, слепо двинулся на врага.
 — Берегитесь, граф! — предупреждающе взвизгнула принцесса Гермонда. И сама подивилась собственному порыву.
 — Убейте его, граф, убейте! Никто не должен помешать вам.
 Главный из присутвующих жрецов хотел было вмешаться и магией остановить ополоумевшего монстра, уже мало чем напоминающего человека, но начальник стражи вновь остановил его: здесь арена воинов, и раз уж маг пробрался, чего быть не должно, то все равно решать проблему именно ему, командиру дворцовой стражи. Он отдал распоряжение и дюжина арбалетчиков вставили стрелы в пазы.
 Граф отступил на несколько шагов, решая в какую точку нанести удар, чтобы свалить монстра наверняка.
 Арена была совсем небольшой, отступать не имело смысла, нужно было действовать — убить красиво и эффектно, сейчас он уже был не просто бойцом, он сейчас дипломат и должен привлечь на свою сторону всех, кого возможно.
 Но Чевар вздулся так, что ростом уже вдвое превосходил Роберта, его невпопад размахивающие кулаки напоминали кувалды. Казалось, ничто его остановить уже не сможет — дикая злая яростная сила чародейства влекла его вперед.
 Граф и не стал останавливать. Он просто отошел в сторону.
 И чудовище, бывшее некогда Чеваром, прошло мимо графа, не заметив его. С полдюжины роковых шагов оно проделало очень быстро (хотя для графа эти мгновения длились бесконечно — он ждал, что враг заметит, куда идет, остановится и развернется).
 Его вздох облегчения потонул в криках толпы — радости, торжества, зычного хыкания.
 — Арситания и Орнеи! — догадался крикнуть Лайон и этот клич был мгновенно подхвачен другими.
 Вспышка яркого огня, разметавшая свалившегося на острые штыри монстра, оповестила графа о том, что это приключение кончилось. Да, всего лишь приключение, одно из многих на его пути. Всегда и во всем ему сопутствовала удача. На долго ли еще ее хватит? Раньше он не задумывался над этим вопросом. Но сегодня… Он впервые получил увечье. Два пальца — казалось бы пустяк, меч в руке удержит, а понадобиться, так и левой рукой владеет не хуже правой, но… За всю жизнь у него никогда не было серьезной раны, так, одни царапины… Не предупреждение ли судьбы, случившееся сегодня?
 На арену был брошен мосток. Найжел первым встретил друга и крепко обнял.
 — В какой-то момент я действительно думал, что потеряю тебя, — признался он.
 — Меня спас твой перстень. Но я виноват перед тобой.
 — В чем же?
 Граф принял из рук Блекгарта плащ, улыбнулся ему и вновь повернулся к старому другу.
 Вокруг раздавались приветствия славному герою, победившему злого колдуна. У места, где упал монстр, толпились зеваки и прочие торопили их, чтобы самим взглянуть на останки чародея — не каждый день удается увидеть поверженного злого мага. Если вообще удается.
 — Потом поговорим, Най, — сказал Роберт и повернулся к подошедшему начальнику стражи: — Я сейчас по вашему ритуалу должен что-либо?
 — Нет, граф Роберт. Я от души поздравляю вас. Мы-то все думали, что это рыцарь Орестай. Но где же он сам?
 — Думаю, что его вы тоже уже не увидите, — ответил граф. — Я мало знаю о магии, но столь долгое и полное перевоплощение означает лишь, что колдун выпил душу и перенял облик, убив жертву. Но я здесь ни при чем.
 — Вас никто и не обвиняет. Вам уже приготовлен бассейн с горячей водой, там ждет знахарь обработать ваши раны. Надеюсь, мы увидим вас еще на пиру.
 — Да, — вмешался Найжел, — ведь пир продолжается. И, хочу заметить, Роберт, не ожидал, что ты и здесь все повернешь себе на пользу. Но твоя речь произвела впечатление. Было бы неплохо закрепить успех и выпить по кубку для закрепления успеха кое с кем из…
 — Да, я так и поступлю, Най.
 В сопровождении Блекгарта и Найжела, а также подоспевших слуг и неизменного Теня, он отправился приводить себя в порядок и смывать сало, которым было намазано тело Чевара, грязь арены и собственную кровь. Марваза так до сих пор нигде и не нашли.
 Гости не спеша, обсуждая увиденное, вернулись в пиршественный зал (кое-кто, правда, покинул трибуны раньше, едва ясно стало, что чародей погиб, дабы побыстрее успокоить возбуждение кубком доброго пива).
 Праздник продолжился своим чередом.
 Принцессу Гермонду заботливый муж подвел к ее креслу, где все цветы и посуда уже были сменены, усадил, улыбнулся, взял кубок вина и пошел к собравшимся кружком знатным рыцарям, обсуждавшим из ряда вон выходящее событие. Даже обидно стало, что на ее свадьбе центральное место в разговорах занял граф Роберт. Впрочем, он действительно — герой. А она-то думала, что все россказни про него — глупые басни… И вдруг неожиданно для себя она поняла, что влюбилась. Не в мужа, единственного перед небесами, а в этого странного, старого, внешне неуклюжего графа. Ей стало страшно. Она хотела всем казаться взбалмошенной, капризной и распутной. Но… Но на деле она боялась мужчин, боялась всего. Она почувствовала, что сейчас заплачет. И вспомнила мудрые слова своей бабки:
 «Женщина не должна хотеть, за нее хотят мужчины. А она должна радоваться если их желания не несут ей зла. Иначе лучше сразу броситься с высокой скалы, чем мучиться всю жизнь, ибо следуя за своими желаниями женщина мостит дорогу к позорной и мучительной смерти». Как правило, после таких слов бабушка рассказывала историю (а было в ее памяти подобных повестей невероятное множество), подтверждающую ее рассуждения. Да, вот и сейчас принцессе надо желать, когда вернется ее муж и улыбнется ей…
 Появление графа Роберта, с еще блестящими от воды волосами, и в свежих парадных одеждах, в сопровождении сына и Найжела, вызвало всеобщее оживление.
 Трайгал встал с кубком в руках и все замолчали. Мало кто слышал, чтобы глава клана бобра говорил, он был живой легендой орнеев.
 — Если все арситанцы такие, как вы, граф Роберт, то лучшего союзника нам не найти.
 Это была победа — неожиданная. И не очень главная. Не ради нее граф приехал на Орнеи. Но все равно, он должен был ее добиться так или иначе; знал, что будет трудно, но это его не пугало. Тем не менее, он порадовался, что хоть одной проблемой стало меньше.
 Но Марваза так нигде и не нашли.
 Взгляд Роберта остановился на принцессе Гермонде и что-то ему подсказало, что его неприятности от магии Чевара еще не кончились. Что колдун мог влить в нее за время того долгого поцелуя? Всю ли магию выпил Найжел? И много, ох как много говорят сейчас о нем, Роберте, когда главным действующим лицом должна быть невеста.
 Он встал и поднял кубок. Дождался тишины и когда все приготовились слушать героя, он произнес долгую и страстную тираду о красоте Арситании и лучшей ее дочери Гермонде, которая теперь принадлежит Орнеям. Граф не пожалел красок, чтобы польстить принцессе. Цели он добился — все вновь заговорили о нем. Но перехватив ее святящийся не только благодарностью взгляд, тяжело вздохнул.
 Он очень хотел есть — страстно, ненасытно, почему и пришел сейчас сюда, чтобы отъестся до отвала. Так всегда происходило после того, как его жизнь находилась над бездонной пропастью.
 А ведь сегодня он мог реально погибнуть. Быть пронзенным проржавелыми штырями в канаве… Эта смерть не для графа Астурского. Наверное поэтому он жив и сейчас с удовольствуем обкусывает чуть более пережаренную чем следовало бы телячью лопатку, поданную с тушеными грибами, а потом наброситься во-он на тот заячий паштет с такой аппетитный корочкой, украшенной дольками кислого лимона, не произрастающего в здешних краях.
 На громкое объявление герольда о появлении нового гостя граф сначала не отреагировал, поглощенный утолением голода. Но почувствовав движение в зале поднял голову.
 — Я не расслышал — кто это? — переспросил он у Найжела, который уселся на место Блекгарта, позволив тем самым юноше незаметно удалиться в сад вместе с возлюбленной.
 — Кайдр, глава клана грача, — сухо пояснил Найжел. — Дядя Орестая.
 Старый орней в парадных одеяниях подошел к столу старейшины и приветствовал его.
 Затем поздравил молодых и слуги на специальный столик водрузили подарки новобрачным от клана грача.
 Сын старейшины перевел удивленный взгляд на отца.
 — Прошу прощения, что я не успел на сам священный обряд, — повернулся Кайдр к старейшине старейшин. — Глубокое несчастье задержало меня. Мой наследник Орестай погиб на охоте от зубов пещерного медведя семь дней назад. Я обязан был похоронить его, как полагается воину, умершему от ран.
 В зале повисла гнетущая тишина. Каждый думал по-своему, но все — об одном и том же.
 Как объяснить старому воину, что произошло совсем недавно? Кто возьмет на себя смелость рассказать ему? Он и так шатается от горя, лицо посерело, щеки ввалились.
 Впрочем, Роберт видел его в первый раз — может, старый Кайдр всегда так выглядит.
 Старейшина всех орнеев встал и громко сказал, обращаясь ко всем присутствующим:
 — Да простят меня гости, я сам хочу приветствовать вождя клана грача. Он устал с дороги и ему тяжело находится среди такого большого скопления людей. Пусть ему принесут обед в мои покои.
 Он подошел к старому орнею и взял его под руку. Когда они покинули зал, раздался вздох облегчения — всем было тягостно смотреть на старика, потерявшего любимого племянника и сейчас узнающего каким оскорблениям подвергся его род. Хотя, причем тут клан грача? Во всем виноват злой колдун, убитый графом Робертом. Наверняка, в смерти подлинного Орестая повинен тот же чародей. Да будет проклята вся и всяческая магия, не рыцарское это дело! Да здравствует граф Роберт Астурский, отомстивший за Орестая и наглядно показавший всем превосходство рыцаря над магом.
 Если бы все было так просто…
 Граф взял под руку Найжела, левой рукой прихватив со стола полный кубок вина, и вывел в сад.
 — Ты что-то хочешь мне сказать?
 — Да, я виноват перед тобой, Най.
 — Ты уже второй раз это говоришь, Роберт. Но в чем ты виноват?
 — Чевар откусил мне палец на котором был твой перстень.
 — Ну и?
 — Он проглотил его, Най. Это и погубило Чева. Неизвестно, чем бы иначе закончился поединок.
 — И… — Найжел тяжело переживал утрату. — Знаешь, Роб, если бы мне предложили выбрать твою жизнь или этот перстень, как бы он мне ни был дорог, то я…
 — Спасибо, — граф трехпалой рукой со свежей повязкой привлек к себе старого друга и обнял его. — Спасибо.
 — Болит? — спросил Найжел, кивнул на перевязанную кисть.
 — Ерунда, забудь об этом. Я вот думаю, как бы пройти к арене и поискать перстень. Ведь Чевар лопнул, но камню-то что сделается?
 — Действительно! — глаза Найжела загорелись. — Пошли скорее!
 У места недавнего поединка находилось лишь несколько солдат, под надзором заместителя командира дворцовой стражи, и слуги.
 — Вы достаете тело? — спросил Найжел как человек, имеющий право задавать вопросы.
 — Да от тела-то ничего и не осталось почти, — с охотой отозвался воин. — Голова, уродливая как невесть что, да куски мяса.
 — А куда потом девают тела погибших? — словно ради пустого любопытства спросил Роберт.
 — Отдаем родственникам, — ответил стражник. — Если их нет — пусть жрецы закапывают на городском кладбище для иноземцев. Только это куда ж хоронить? Да и желающих пока нет… Так что соберем в урну и отдадим жрецам.
 — Короче, — напрямик сказал Найжел. — Этот… в общем, он откусил моему другу палец.
 — Да. Я видел. Совершенно не по-мужски, как… как… Одним словом — колдун, что с него возьмешь!
 — Он проглотил перстень. Он дорог как память. Мы бы хотели…
 — Да, я понял — реликвия! — В глазах воина блеснуло восхищение графом Астурским. — Можете не беспокоиться, мы разыщем — куда он тут мог деться?
 Идите, пируйте.
 — Мы подождем здесь, — граф отхлебнул из прихваченного кубка. — Можно, да?
 — Как вам будет угодно.
 Заместитель начальника стражи развил бурную деятельность по поводу перстня.
 — Если его не найдут… — начал было Роберт.
 — Найдут, — убежденно прервал его Найжел. — Слушай, Роб, ведь сколько лет Чев вынашивал злобу! И почему не меня вызвал, а тебя? Постой, сам догадался! Он, наверное, знал о моем перстне и побоялся!
 Роберт пожал плечами. Зачем разочаровывать друга и напоминать, что перстень был в руках грязевых мороков, а сам Найжел в это время спал зачарованным сном в полной беспомощности.
 Чтобы отвлечь друга от мыслей от утраты талисмана (а вдруг и вправду найдут?) он заговорил о каком-то пустяке, затем начал рассказывать старую историю об одном рыцаре, который все порывался совершить подвиг, да в родной стране ни турнир выиграть не мог, ни войны подходящей ему по размаху не было. И вот он отправился далеко на восток, куда купцы-то не заезжают, с целой армией слуг и оруженосцев, будучи уверенным, что там-то найдет либо дракона, пожирающего красавиц, либо злого людоеда и победит их. Ехал он десять лет и десять месяцев…
 — Чтобы найти дракона не надо отправляться так далеко, — рассмеялся Найжел. — Но ты ведь не веришь тому, что рассказываешь?
 — Дураков всегда было полно, — усмехнулся граф. — Мы с тобой всегда знали, куда направляемся и не искали приключений ради приключений.
 — Тоже верно.
 — К тому же, Тени никогда не врут.
 — Рассказывай дальше, — попросил Найжел. — И что же тот рыцарь?
 Граф со смаком сделал большой глоток, уселся на трибуну яруса, свесив ноги и не торопясь, поглядывая на ищущих чудесный перстень солдат и слуг, рассказал историю.
 Рыцарь во время путешествия потерял почти всех своих воинов и оруженосцев, не совершив не единого подвига — кто в реку свалился, кто подхватил падучую лихорадку, кто просто сбежал, а одного на постое в одном из городов прямо у гостиницы убили ночные грабители. Рыцарь добрался аж до Мертвой реки и решил переправиться через нее. За ней находится дремучий лес, в который не ступала нога человека. И он углубился в этот лес, пробираясь по бездорожью долгие месяцы. Из его свиты кто-то погиб при переправе через реку, кого-то в лесу загрызли волки. Наконец, их осталось трое — он, пожилой слуга и Тень. Они были голодны, собиралась гроза. И вдруг они увидели избушку в лесу. Подошли, попросились переночевать. Хозяйкой оказалась женщина, уже не молодая, но еще и не старая, а в будке при избе вместо пса у нее жил тигр. Хозяйка не хотела их пускать, уговаривала отправляться восвояси. Рыцарь выхватил меч, собираясь остаться на ночь в доме любой ценой, но сметливый слуга сумел договориться с отшельницей. Она провела их в светелку, выставила на стол странно богатое для отшельницы угощение и даже кувшин вина. Рыцарь наелся, выпил и захмелел. Нет, чтобы лечь на лавку и заснуть, он начал домогаться хозяйку — вино всех женщин делает красивыми. Она отнекивалась по-хорошему, успокаивала его, потом начала отбиваться. Слуга тоже пытался уложить хозяина спать, но куда там — хмель ударил бесстрашному рыцарю в голову, лес ему по колено, море выпьет одним глотком! И подмял доблестный воитель хозяюшку под себя ни слуги, ни Теня не стесняясь. Но только получить желаемого ему не удалось — у скромной отшельницы выросли вдруг клыки да когти и погиб он, даже до меча не успев дотянуться. Вся в крови, пожирая теплое мясо рыцаря, она повернулась к слуге и Тени и попросила хоть их уйти, рассказав свою печальную историю. Оказалось, что ее заколдовал могучий чародей, превратив в людоедку, и она специально забралась в такую глушь и питаешься дичиной, чтобы не губить понапрасну душ человеческих. Слуга и Тень бежали всю ночь без оглядки. Потом пришли в себя и долго-долго добирались на родину, Тень — чтобы рассказать, слуга — чтобы жить.
 — Да, все зло от чародеев и магии! — резюмировал Найжел.
 — Да я тебе не о чародее, а о рыцаре рассказал! — в сердцах воскликнул Роберт.
 — О рыцаре-то я сразу догадался. Ты меня не удивил, видал я таких «рыцарей» на своем веку. Даже больше, чем хотелось бы… Но меньше, чем тех, кого уважаю, даже если не люблю. Вон, смотри, кажется перстень несут!
 — Нашли, нашли! — кричал заместитель командира стражников.
 Друзья спрыгнули с трибуны.
 — Вот, — протянул охранник Роберту амулет. — На мой взгляд плохонький перстенек, но я понимаю: реликвия есть реликвия.
 На ладони воина лежал перстень. Тот самый. Только вместо камня-дионисия, отгоняющего магию, в оправе находился тусклый уголь.
 — Сгорел, — сказал граф, когда охранник ушел. — Что ж, Найжел, это цена моей жизни. Я виноват. Прощения не прошу. Но обещаю — мои курьеры перетрясут все рынки мира, возьмут за горло каждого купца, но я тебе достану другой такой же камень. Даже если мне это будет стоить моего со…
 — Не надо, Роберт, — произнес Найжел. — Я уже все сказал. Ты мне дороже любого талисмана. Пойдем выпьем как следует за удачу, она нам еще пригодиться!
 У входа в зал стоял стольничий графа, лицо его было встревожено.
 — Не нашли Марваза? — спросил Роберт.
 — Ваше сиятельство, его нигде нет. Мы снова ходили к его комнате. На ней по прежнему висит замок. Но…
 — Что «но»? Говори!
 — Из-под нее натекла кровь. Я поставил там охранника, никто ничего не заметит…
 — Иди, Най, мне нужно сходить по одному делу, — повернулся граф к другу. — Садись на место Блекгарта, он уже, скорее всего, не вернется. И всем говори, что я сейчас приду.
 Граф в сопровождении стольничего решительно пошагал к жилым помещениям дворца.
 Было уже почти темно, поэтому граф взял у одного из слуг, что готовили зал к ночи, зажженный факел.
 По пути он зашел в отведенные ему покои и, порывшись в сундуке с драгоценностями и документами, взял оттуда большой ключ со сложной бородкой.
 У двери Марваза стоял один из охранников Роберта и несколько слуг. При виде графа с насупленным лицом они тут же замолчали. Слуги отвернулись, чтобы хозяин не почувствовал запах. Не отказывая себе в такой радости жизни, как вино, его сиятельство, терпеть не мог, чтобы его слуги пили. Во всяком случае, как он говорил, в то время, когда они могут ему понадобиться. Сейчас не понадобились — граф отослал всех прочь, велев проглотить язык. Охранник остался у дверей.
 — Ты что? Не слышал приказа? — нахмурился Роберт, вставляя ключ в скважину тяжелого замка.
 — Вдруг я вам понадоблюсь, хозяин.
 — Не понадобишься, — тяжело вздохнул граф. — Отправляйся в зал, где пируют оруженосцы. Можешь напиться до умопомрачения за помин Марваза. Я разрешаю.
 Роберт предполагал, что он увидит за дверью. Действительность оказалась чуть страннее и хуже мрачного прогноза, но не намного.
 В сумеречном свете, пробивающемся сквозь узкое стрельчатое окно, и своего факела он увидел, что все сундуки разворошены, нет ни одной целой вещи. Все было разбросано по комнате в невероятном беспорядке. Магические причиндалы были разбиты, порублены и поломаны.
 Тела Марваза, как он ожидал, не было, но на полу красноречиво говорила о происшедшем огромная лужа крови и плавающая в ней повязка маленького оруженосца.
 Следы крови так же были и на подоконнике.
 Граф, сжав от душевной боли кулаки, так что свежая рана отдалась острым уколом, подошел к окну. Что ж, он бы в это окно, пожалуй, протиснулся бы с трудом, а вот Блекгарт, например, прошел бы, как через триумфальные ворота. Или Орестай, вернее, Чевар в его облике.
 Граф носком сапога поворошил какой-то мусор. Искать здесь что-либо бесполезно.
 Магической поддержки у него больше нет. Связи с Блистательными Экспертами ордена, имени не имеющего, тоже нет.
 Отблеск пламени привлек его внимание к стене. Граф вчитался — кто здесь, на орнеях, мог знать, что он вообще умеет читать?
 Но надпись предназначалась именно ему:
 «Ты не пройдешь, арси! Чевар!»

 ГЛАВА ТРЕТЬЯ



Эпизод седьмой

 Граф Роберт не любил охоту — как забаву.
 Точнее сказать, он не любил, когда сугубо мужское занятие, требующее напряжения всех знаний и сил воина, превращается в пустую потеху, когда бедного зверя травят своры гончих псов и множество ловчих, когда зверь лишен мало-мальских шансов на победу. Граф знал, что порой для особо пышных охот при некоторых королевских дворах, на специальных секретных заимках, загодя выращивают из пойманных детенышей будущих жертв подобных «охот».
 Роберт предпочитал охоту, как дуэль, когда исход схватки непредсказуем, а цена победы в которой — жизнь. Когда все решает не количество загонщиков и подстраховывающих лучников, а лишь собственные сила, выучка, сноровка и мужество. Да, такая охота графу по нраву, а забавы… пусть для царедворцев, для которых в мече важнее драгоценные каменья на рукояти, а не качество и форма клинка.
 Но как отказаться от представления, называемое «царской охоты», если дается оно в твою честь? Арситанский посланник, правда, предпринял попытки отвертеться, заранее бросая к случаю фразы, что охота ему порядком надоела, что ничего нового он не увидит, но вот если бы выследили знаменитого орнейского льва, то он уселся бы в седло даже в неурочный час, хоть посреди глубокой ночи. Однако, увы, орнейских львов давно не видели даже на Орнейских островах. А на него бы граф действительно поохотился с удовольствием и азартом: сколько слышал про этого зверя, а встречаться не доводилось.
 Граф Роберт уже больше полумесяца провел на Орнейских островах и тяжелейшие переговоры провел успешно — вчера предложению арситанского короля было дано одобрение всех старейшин орнеев и заключен союз между государствами, с подписанием многочисленных грамот, над которыми, наверное, до сих пор трудились переписчики. Завтра торжественно скрепят их печатями и миссия графа Астурского, как королевского посланника, завершена. Пора прощаться и возвращаться на родину.
 А к главной цели, ради которой он согласился выполнять несвойственные ему обязанности официального королевского посла, он не приблизился ни на полшажка.
 Надежды, появившиеся поначалу, разбились в осколки, впереди — непроглядная белеса тумана и бессмысленно биться в эту иллюзорную стену со всего маха, неизбежно увязнешь и окажешься еще дальше, чем был в начале пути.
 С этими невеселыми думами граф и направлялся к биваку, где скоро будут жарить на костре добычу, чтобы потребовать чарку доброго винца. То есть, он знал, что охотники пьют столь популярное здесь пиво, но предусмотрительно распорядился, чтобы слуги ожидали его там с вином. Граф знал, что ему предстояло — на охоте.
 Если бы знать, что ожидает в будущем! Нет, это ничего не изменило бы, но…
 Ждать и догонять — нет ничего хуже. Хотя и то, и другое граф умел, жизнь заставила научиться.
 Везде весело трубили рога, возвещая всему миру о победе над оленем — красавец, что и говорить, слишком холеный и лощеный, для выросшего в не очень благодатных орнейских горных чащах.
 Граф не спеша ехал среди редких деревьев, конь безошибочно выбирал дорогу — наверное, по запаху или руководствуясь каким-то своим, конским чутьем. За ним ехал лишь один оруженосец, да Тень, которому, собственно, на охоте делать нечего, но вдруг… У графа был старый, опытный Тень, добросовестно относящийся к своим обязанностям. Хотя и его обманывали.
 Блекгарт со своим новым орнейским другом, наверное, уже у бивака. За последние дни граф встречался с сыном лишь на приемах и времени поговорить не о делах почти не выпадало. Да и ничего важного другу сказать они не могли, а сын уже вырос, чтобы постоянно его опекать.
 За плечами раздался торопливый стук копыт, граф даже не обернулся.
 — Роберт! — это его догонял старый сердечный друг Найжел. — Чего такой невеселый?
 — А что веселиться-то? — усмехнулся Роберт, когда орней поравнялся с ним и перевел коня на неторопливый шаг. — Скоро мы с тобой расстаемся. И неизвестно — увидимся ли еще?
 — Увидимся! — уверенно заявил Найжел. — Вот разродятся мои жены наследниками, и навещу-ка тебя в твоем замке!
 — И что мы там будем делать? Охотиться да пировать? Стареем…
 — Если ты намекаешь на сегодня… то, ты прав, какая это охота? Вот как мы с тобой в джунглях, помнишь, в развалинах древнего города, гонялись за волосатым орангутаном, что мальчонку похитил. Вот это, я понимаю, охота, когда уже запутался — то ли ты за ним гонишься, то ли он за тобой.
 Граф Роберт блаженно улыбнулся, вспомнив.
 — А взяли его все ж не силой, а хитростью, — заметил он.
 — Не будет жадничать, — рассмеялся Найжел. — Какая разница как там все получилось, если мы вот тут с тобой едем, а его шкура… Впрочем, понятия не имею, где она сейчас. Роберт, все хотел вчера тебя спросить, да не пришлось.
 Ловко ты совет старейшин уговорил — все «за» проголосовали. Я понимаю, ты не только боец, но и язык у тебя подвешен здорово — не раз убеждался. Но как ты умудрился уговорить Торнала, старого Трайгала да и других? Старики еще — ладно, они понятливы. Но этот баран из клана бобра? Он же вас, арситанцев, ненавидит!
 — Да все проще, чем ты думаешь! — усмехнулся Роберт. — Со стариками как раз — самое сложное, одно неосторожно слово все сломает. А с этим Торналом…
 Помнишь, когда мы встретились, на следующий день, я показывал тебе мечи короля Асидора.
 — Конечно помню! Ты их старейшине подарил.
 — Нет. Если ты обратил внимание, их было ровно семнадцать.
 — Ну и что?
 — По количеству кланов. Я просто предлагал выбрать меч каждому старейшине.
 — Мне не предложил, — несколько обиженно сказал Найжел. И добавил: — Хотя у меня и так отличный меч.
 — Это были не мои мечи, — сухо ответил граф, — я выполнял инструкции короля Асидора.
 Тогда, на царской дороге, во время вечернего привала в графском шатре оруженосцы вытаскивали на свет и, вынимая из ножен, аккуратно выкладывали на крышку сундука мечи — каждый шедевр кузнечного и ювелирного искусства. Граф с удовольствием взирал как на оружие, так и на реакцию друга. Орней понимал это и старался сдерживать эмоции. Брал меч, иногда вытягивал руку в воображаемом выпаде, иногда делал взмах или, цокнув, качал головой, рассматривая прекрасно ограненные алмазы в золотой рукояти. Ему особо понравился один, почти без украшения, но знаток-то заметит почти неприметное клеймо у самого основания клинка, у кровозаборника:
 клеймо знаменитого на весь мир мастера, умершего полтора века назад; каждый меч с его клеймом — неоценимое сокровище.
 — И какой-же меч выбрал Торнал? — с некоторой ревностью спросил Найжел.
 Граф Роберт расхохотался — громко, от души, так, как он никогда не позволил бы себе во дворце, или вообще при ком-либо, кроме самых близких друзей. Или врагов.
 — Не волнуйся, Найжел, из семнадцати мечей остался один. И этот один — тот, который выбрал бы ты. Я видел, как ты к нему примерялся. Он — твой.
 Найжел, несмотря на радостную весть, выругался.
 — Хвастачи! — в сердцах вырвалось у него. — Только бы на парадах красоваться!
 Поэтому-то мы тогда и проиграли вам войну, будь оно все проклято! Да, как подумаешь об этом, так хочется еще дюжину дюжин жен взять и от каждой, чтоб по дюжине сыновей — тогда орнеи вновь станут воинами, а не красавцами во дворцах.
 — Царь Мира… — проговорил граф Роберт.
 — Что? — не понял друг.
 — Ты сейчас сказал то, что делал в свое время Царь Мира.
 — А… Твои легенды и сказки… Может, я не прав, но когда видишь… Что это там за переполох впереди?
 Шагах в трехстах от них, чуть левее, раздавались крики и призывно трубили рога.
 Найжел привстал в стременах.
 Прямо на них выскочил мощный зверь — о, красавец, а не зверь! — резко остановился, оскалился на двух всадников, развернулся и устремился в чащу.
 — Что это? — быстро спросил граф. — Такого чуда я не видел!
 — Я тоже лишь слышал, — ответил Найжел. В его голосе слышались удивление и восхищение одновременно.
 — Орнейский лев?
 — Похоже…
 — Копье!!! — крикнул граф, протянув руку.
 О том, что мгновение назад он мечтал, что б так же протянув руку назад получить вино, он забыл напрочь. О том, что жутко не хотел ехать на эту охоту — тоже.
 Зверь действительно был достоин «царской охоты». Его называли «львом», поскольку другого аналога было не подобрать, а строением, если не брать в расчет грязно-серую окраску, он на самом деле походил на льва, даже грива такая же. Но орнейский лев превосходил размерами своих «собратьев».
 Хищника заметили не только граф и его друг. Со всех сторон раздавались молодецкие кличи — убить орнейского льва почтет за честь любой. Еще бы!
 «Он — мой! — думал граф, пришпоривая коня и сжимая копье. — Он — мой!»
 Наверное, так думал каждый из тех, кто погнался за хищником. Графу было плевать на это. Он знал, что должен убить этого зверя. Должен — и убьет. В эти мгновения никакие другие мысли просто не могли придти ему в голову.
 Скорость и адреналин в крови, ветки хлещут по лицу и где-то вдали за спиной захлебываются бессильной яростью собаки — что может быть прекраснее? Пьян без вина, вот она охота, когда действительно охотно!
 Бывает, когда мгновение растягивается в вечность, а случается — часы летят, словно секунды. Если зверь удирает — ату его, ату! А все остальное — прочь, не до того!
 Погоня — о-о! Удирающий — не противник, добыча. Как часто в процессе охоты забывают, что затравленный хищник опасней втройне! Лев не олень и, если убегает, знамо есть тому причины. Все это понимаешь, но уже не удержаться: «Догнать, догнать!»— бьет сердце в виски. И не думаешь выдержит ли конь под тобой.
 Кажется, что если и упадет, да и пусть, ногами догоню. И не думаешь есть ли кто рядом — один, один справлюсь!
 Но друг Найжел не отставал. Да и шагах в ста позади скакали еще охотники — куда им!
 Кончился лес, пошла степь. Зверь мчал к высящимся вдали горам.
 Достигнув опушки граф отметил: «Все, на открытом пространстве не уйдешь, не спрячешься, не затаишься!» Впрочем, лев бы не затаился и в самом густом лесу — Роберт и Найжел по запаху бы нашли.
 Догнать, догнать пока он не успел добраться до гор!
 Небесному светилу, зависнувшему над головами преследователей и беглеца, не было дел до начавшейся игры. Мгновение помедлив, оно начало путь в сторону снижения.
 Конь резко перепрыгнул через какой-то ручеек, графа тряхнуло и он с трудом удержался в седле. Досадливо подумал, что не хватало только сломать голову в погоне, не для того сюда прибыл. Но пламя погони моментально сожгло подобные мысли — конь скакал за удирающим редким зверем. Графу было все равно, кому потом достанется в качестве трофея шкура орнейского льва, столь дорого ценимая.
 Ему было необходимо помериться силами с могучим хищником, ибо он, в глубине души, верил, что победителю переливается сила побежденного.
 Графу было безразлично, сколько времени прошло с начала погони, в его бурной жизни случалось, что он преследовал зверя сутками. Он не замечал, что из множества всадников, пустившихся вместе с ним в преследование, отстало, махнув рукой, не менее трех четвертей. Он даже не замечал, хотя чувствовал, что на расстоянии всего нескольких шагов за ним скачет верный Найжел. Он только заметил, что конь въехал в темную полосу, которую создавала тень горного массива.
 Зверь словно дожидался его, стоя у входа в ущелье — шерсть дыбом, клыкастая пасть оскалена, пена стекает по морде.
 Это было приближение развязки, хищник устал убегать и решил принять бой. Граф взял копье на изготовку.
 Сзади раздавались какие-то крики, граф не обращал на них внимания. Он стремительно приближался к зверю. Лев, словно в насмешку над ним, юркнул в ущелье.
 — Роберт, Роберт! — кричал позади Найжел. — Туда нельзя! Это запретные земли!
 Там живут мертвые предки! Туда можно только жрецам!
 Но граф, будто не слыша его слов, скрылся в священном ущелье, куда был воспрещен ход орнеям, не посвященным в жреческий сан. Остальные преследователи, надеявшиеся настигнуть зверя до родовых гор, остановили коней, разочарованно поворачивая обратно. Орнейские рыцари чуть ли не силой останавливали арситанцев, объясняя о вековом табу.
 Да и сам Найжел придержал своего скакуна, лихорадочно соображая, что делать.
 Роберт, не зная о запрете, скрылся в ущелье. Роберт — официальный посланник Арситании, и если с ним что-нибудь случится… Да Роберт просто — старый друг, брат по крови, нет сейчас в мире никого его ближе. А орнейский лев это орнейский лев, про него такое рассказывают… Эх, будь что будет, старейшины поймут, а предки не обидятся, он им потом знатные жертвы принесет.
 Найжел погнал коня вслед за другом. Поравнялся с ним он довольно быстро — граф был грузен и его конь утомился больше, да и Роберт не слишком торопил животное, боясь за поворотом, которыми изобиловала расселина, нарваться на разъяренного зверя, мигом превратившись из охотника в добычу.
 Граф быстро обернулся; увидев друга, кивнул. Вдвоем все лучше, хотя вряд ли он подумал в эти мгновения об этом. Просто когда рядом Найжел, и дело идет споро.
 Природный тоннель раздваивался. Найжел уже хотел подсказать, в котором скрылся зверь, но граф сам уверенно свернул в нужный, определив направление погони по незначительным деталям, так много говорящим опытному человеку.
 Расселина раздваивалась еще и еще, граф почти не терял времени на развилках, охотничья страсть гнала его вперед.
 — Тут много выходов из этих гор? — крикнул граф Найжелу.
 — Не знаю. Это — запретные горы. Кроме жрецов, сюда ходят очень редко, в самом крайнем случае, когда нужно поговорить с предками. Я здесь никогда не был.
 Может, вернемся, пока не заблудились?
 Граф не удостоил друга ответом. Да Найжел и не рассчитывал на него, задавая это вопрос, чтобы потом заявить старейшинам, что он отговаривал графа. Найжел ни мгновения не сомневался, что это «потом» будет. Что может произойти, когда он с Робертом? Пока они вдвоем — они непобедимы, как бы ни селен был орнейский лев.
 Неожиданно Роберт придержал коня, словно прислушиваясь. Найжел тоже остановился:
 — Что случилось?
 Граф помолчал какое-то время, брови нахмурились.
 — Слышишь? — наконец спросил он. — Кажется, начинается горный обвал.
 — Бред! — воскликнул друг. — У тебя начались слуховые галлюцинации! Откуда здесь, в горах предков, обвалы? Здесь же кругом пещеры и за всем следят жрецы…
 Но тут и он уловил неясный гул, точно дрожь гор передалась и ему.
 — Вперед! — воскликнул Роберт. — Назад дороги нет!
 О звере, занимавшем все помыслы совсем недавно, было забыто — жизнь дороже.
 Быть бесславно погребенным под грудой камней им обоим не хотелось. К тому же граф знал, что друг с детства боится либо сорваться в пропасть, либо попасть под лавину. Но уж в своей-то родной стране Найжел никак не ожидал подобной напасти.
 Оба погнали коней вперед, уже не думая о сохранности копыт коней, о хлещущих по лицу ветвях кустарника, облепившего одну из стен ущелья.
 Развилок в расселине больше не встретилось и через несколько минут бешеной скачки друзья выехали на огромную поляну, больше напоминающую площадь какого-нибудь захолустного городка. Со всех сторон ее окружали неприступные, почти отвесные скалы с зевами пещер наверху, что только усиливало сходство с площадью, окруженной заброшенными дворцами. Выхода не было.
 Орнейского льва, за которым совсем недавно они гнались, забыв обо всем на свете, тоже не было.
 Они выбрались на открытое место вовремя — огромные валуны с жутким грохотом, поднимая тучи вековой пыли загромоздили туннель.
 Граф осмотрелся. Выхода с этой горной котловины он не увидел.
 — Похоже, мы оказались в ловушке, — произнес Роберт.
 — Это предки наказывают нас за вторжение! — суеверно пробормотал Найжел; он смотрел на обломки скал, закупоривших дорогу обратно.
 Его голос эхом отскочил от светло-коричневых гор.
 — Нет! — перекрыл отзвук другой, звонкий, голос.
 От мшистой стены отделились два совершенно голых человека, которых друзья сперва не заметили. У каждого из них висел на длинной тонкой цепочке какой-то круглый амулет из желтого металла, едва прикрывающий срам. Зрелище было и убогим, и смешным одновременно — никак не угрожающим.
 — Нет, это наказываем вас мы! — стараясь говорить сурово, произнес один из них.
 Были они оба очень молоды, почти мальчишки, один с рыжей редкой козлиноподобной бородкой, у другого даже пушок над губой не пробивался. Оба богатырским сложением не отличались.
 — И кто же вы такие? — усмехнулся Роберт.
 Обратился к ним не как к противникам, не как к равным, даже не как к слугам, а как к надоевшим базарным нищим, преградившим путь.
 Двум таким закаленным прославленным бойцам, как они, к тому же вооруженным и на конях, нет причин опасаться голых тщедушных людей, наверняка не ведающих как правильно держать меч или копье. Пусть бы их было не двое, а два десятка.
 — Мы — ваша смерть! — с пафосом выкрикнул второй, хватаясь рукой за амулет.
 Найжел рассмеялся — грубо, зло, презрительно.
 — Да ты хоть знаешь, кто перед тобой? Ты, макака шутовская!
 — Знаем! — произнес тот, что с бородкой. Он полагал, что вещает громовым голосом, но со стороны это выглядело достаточно комично. — Вы, рыцарь Найжел Орнейский, из рода вепря, и граф Роберт Астурский. Вы хотите погубить мир, но мы этого не допустим. Если наш учитель Чевар не смог вас остановить, то мы остались и продолжим его правое дело!
 — И мы отомстим за учителя! — взвизгнул второй. — Мы приговариваем вас обоих к смерти!
 Они оба были возбуждены и граф подумал: а не накачались ли юнцы по самые уши какими-нибудь рассолом из дурманящих грибов или другим подобным зельем — для храбрости. Он прекрасно видел, что они его боялись. Иначе бы не разговаривали.
 Иначе бы применяли сразу то, что у них заготовлено. Но — это уже не шутки. Это — магия, и Чевар достиг в ней серьезных высот. Что он мог оставить своим последователям, какой сюрприз приготовил после смерти? И почему, в конце концов, эти молокососы голые?! Что за ворожба требует такого странного вида?
 — Вы такие же мокрицы, как и ваш Чев, — оскорбительно хмыкнул Найжел. — Я раздавлю вас, как муравьев, случайно подвернувшихся под сапог! Но я не хочу осквернять вашими гнусными потрохами это священное место! Прочь отсюда!
 Странная парочка истерично засмеялась. Они, совершенно голые, с посиневшими от вечерний прохлады телами, тряслись мелким хохотом стоя перед двумя опытными вооруженными бойцами. Конечно, Роберт и Найжел были не в боевых доспехах, на охоту же отправлялись, не на битву. Но какое это имело значение, если в руках графа копье, а в ножнах обоих покоятся любимые и не раз выручавшие мечи?
 — Здесь вы только двое, без вашей свиты! И вам никто не поможет! — крикнул, поперхнувшись собственным смехом один из них. — Никто вам не поможет! И никто не увидит вашей смерти! Потом найдут то, что от вас останется!
 Разгневанный непочтительными речами (давненько никто не осмеливался говорить ему подобное) Найжел выхватил клинок и направил коня в сторону наглецов, намереваясь разом закончить эту невыносимо дурацкую сцену в жилище мертвых предков.
 — Вы умрете! Умрете! — визжал тот, что с бородкой. — Молитесь своему богу, но ничто вам не поможет! Ни ваш бог, ни ваши прогнившие предки!
 Найжел разогнал коня и замахнулся мечом, чтобы снести голову мерзавцу, осмелившемуся оскорблять самое святое для орнеев.
 Но ученики Чевара юркнули в разные стороны и мимолетная заминка Найжела: за кем гнаться первым? — позволила каждому отбежать на десяток шагов.
 — Все! — крикнул второй, едва переводя дух. — Хватит говоры вести! Смерть им!
 Роберт, который перехватил на всякий случай копье поудобней, не трогал коня с места. Он ждал чего угодно — от выглянувших из черных зевов пещер сотен лучников или парализующего магического удара до любых самых непредставимых неожиданностей, к которым постарался, насколько возможно, подготовиться.
 Но в этих двух голых мальчишках он, как ни странно, ни какой магической силы не ощущал. Они не сверхмастера, чтобы скрывать силу, значит всплески чар он бы ощутил. Но на что они рассчитывают?
 И в следующее мгновение понял — на что.
 Ему сразу стало неинтересно. Хотя, что значит «интересно», когда речь идет о собственной жизни и, как следствие, о срыве тайной миссии от которой зависят судьбы мира? Опасность хоть и стала явной, но от этого не менее грозной.
 Пока Найжел решал кого рубить первого, оба юнца почти одновременно пали на четвереньки — могучая сила (не присущая им, чужая) стала раздувать их тела.
 Эта же сила, невесть откуда взявшаяся, отбросила коня Найжела, который подскочил к ученику чародея, тому, что с рыжей бородкой.
 Конь, словно на полном ходу врезавшись в невидимую стену, не удержался на ногах и с недоуменно-гневным хрипом рухнул на каменистую землю. Найжелу понадобилась вся его реакция, чтобы успеть соскочить с коня, чтобы тот его не подмял под себя, но нога запуталась в стремени.
 На его глазах худосочный мальчишка превращался в нечто огромное, могучее, неодолимое, со смутно знакомыми очертаниями.
 Горы усопших предков оглашали жуткие хрипы боли превращения, напоминавшие собой нечто среднее между рокотом водопада, тигриным рыком и хрюканьем опоросившейся свиноматки.
 Еще несколько мгновений и противники, возжелавшие убить его и сердечного друга, завершат метаморфозу. О своих намерениях они заявили вполне недвусмысленно. К бою!
 Найжел мечом перерезал стремя и вскочил на ноги. Быстро взглянул на графа и чуть ли не вздохнул с облегчением — Роберт не трогался с места, но по его позе, по спокойно-сосредоточенному лицу было ясно, что тот готов защищать жизнь, что он собран и чувствам не поддастся, что ни одно движение врага не ускользнет от его внимания.
 Конь орнея так и валялся на земле; по его ржанию и поскольку тот сразу же не вскочил и не бросился с испугу прочь от страшного места, где преградой становится сам воздух, Найжел заключил, что животное, скорее всего, сломало при падении ногу и к бою теперь непригодно.
 Не стыдясь показать врагу спину, он бросился к Роберту. Добежал и встал рядом, держа меч обеими руками готовый рубить и убивать.
 — Они превращаются в гриадских драконов, — спокойно произнес Роберт. — Только не в четырехкрылых, а в змееглавых. И это странно.
 — Почему? — усмехнулся Найжел, словно драконы угрожали не им.
 — Да потому, что взлететь не смогут — слишком длинные крылья, а для разбега здесь места не хватит. А на земле крылья лишь будут мешать. Эти твари чрезвычайно опасны, когда налетают сверху.
 — Справимся? — Найжел произнес обычную для них традиционную перед каждым опасным приключением фразу.
 — В кипящем котле холодной воды не бывает, а в бою трусу делать нечего, — строго придерживался давнишнего ритуала и граф Роберт. — Вперед!
 Он двинул коня к тому чудовищу, что на несколько шагов находилось ближе к нему.
 И Найжел подумал, что действительно нечего терять время и давать врагам освоиться с новым обличьем. Поскольку эти несчастные пацаны не бойцы и сами их бояться, то уповают лишь на огромную физическую силу чудовищ, в которых превратились.
 Что ж, раз в силе уступаем, возьмем ловкостью, быстротой и опытом.
 — Погоняй второго! — зычно крикнул, не оборачиваясь, Роберт. — Чтобы не мешал мне с этим разбираться!
 Найжел остановился и развернулся. Друг прав. Эти мальчишки сдуру разбежались в разные стороны и нельзя дать им соединиться. Спина к спине, вся надежда на удачу, силу рук и ног и на друга. Кровь бурлит, вспомнив знакомое состояние игры в чет на чет со смертью.
 — Эй ты, гаденыш Чева! — закричал Найжел второму дракону. — Убить меня захотел?! Вот он я, ну, бери!
 Жизненный путь Найжела не был простым и прямым (а может, именно самым простым и был, как прост путь перекати-поля), терний и резких поворотов на его долю досталось достаточно. Столько, сколько он, повидал, разве что такой же неутомимый странник Роберт. Скорее всего именно поэтому судьба и свела их вместе. Вернее, поначалу троих, но Чевар, избрал свой путь, за что в конечном итоге и поплатился. Странно, но как сложились судьбы их, когда-то казавшегося таким неразлучным, трио — полное неприятие Найжелом магии, на крайнем фланге Чев, а Роберт — посередине. И умрет Роберт (наверняка не в постели) точно последним. Середина не зря зовется золотой.
 Впрочем, если суждено погибнуть сейчас и сегодня… Нет, об этом Найжел даже не подумал. Если б он умел так думать, сейчас бы не бежал к огромному грязно-коричневому монстру, у которого нет более искреннего желания, чем его, Найжела, смерть.
 Сколько раз не сталкивала его судьба на извилистой дорожке с магией, терпеть он ее не мог — и правильно. Не красавец этот бородатый щенок и был, но в какого урода превратился чародейством! Раз Роберт говорит, что такие в природе существуют, значит так и есть, у природы все уместно, но смотреть на это чудище мерзостно. Здоровенное туловище, отвратительная голова на длинной и относительно тонкой для такого массивного чудища шее, огромные крылья, чересчур длинные, что, должно быть, позволяет развивать хорошую скорость, и цепкие передние лапы. Если эта лапа накроет — молись не молись, наследников не видать.
 Как опытный боец Найжел понял, что такую шею, как у этого дракона, грех не перерубить — лишь бы достать, лишь бы увернуться от удара передних лап. И еще неизвестно: вдруг из пасти стрелой вырвется ядовитый язык, как у кобры, несущий мгновенную обездвиженность и смерть.
 — Ну же! Я здесь! Вот он я! — кричал Найжел, поняв, что эти чеваровы придурки наконец-то сообразили о своей ошибке.
 Либо об ошибках — воплотились они, конечно, в чудовищ могучих и сильных, да на земле неуклюжих, поскольку длинные крылья мешают. Вот и стремятся теперь к друг другу, чтобы фронт защиты был шире. Или это Найжел о них так лестно подумал, а тот мальчишка просто испугался один нападать на Найжела, бешено размахивающего мечом.
 Однако Найжел, несмотря на яростный вид и лихо рассекающий воздух клинок, ни на мгновение не терял рассудка, лишь запугивая врага — он ни на один лишний шаг не приблизился к монстру, чтобы тот смог дотянуться до него в яростно-отчаянном прыжке.
 Граф Роберт на полном скаку нанес удар копьем по выбранному им чудовищу — кажется, тому, в которого воплотился мальчишка с реденькой дурацкой бородкой.
 Метил прямо в пасть, зная, что мастерский удар пробьет не слишком толстые кости черепа дракона и завершит дело мгновенно. Но промахнулся — острие копья скользнуло по коже шеи, рассекая, порвало тонкую цепочку, на которой висел магический амулет и тот звякнул о камни, покатился вдаль. Оба — и рыцарь, и перевоплощенный ученик Чевара повернули голову в сторону, куда покатился большой, с человеческую ладонь, золотистый кружок.
 Роберт знал, что не зверь увернулся от его удара, а он не попал. Злись не злись на себя — ничего не кончилось. Да ничего и не началось-то толком, ну смазал удар, которым должен был убить. Будем считать, что это был пробный шар. А с чародейским амулетом после разберемся. Так даже лучше — этот юнец не перевоплотится в кого-либо еще, не юркнет мышью в щель, не будет потом болтаться под ногами со своей недозрелой ненавистью.
 Граф, слыша за спиной крики Найжела, чувствовал — как и всегда, когда рядом друг, что тыл защищен надежно и беспокоиться об этом нечего. Главная задача — разобраться хоть с одним. Он быстро развернул коня и вновь поднял копье.
 Сильный порыв чуть не сбил коня с ног. Чудовище взмахнуло огромными крылами и будто ураган налетел на графа. Он поморщился, сообразив, что совсем забыл предупредить друга: у этих тварей еще и жуткий свист, который может разорвать барабанные перепонки. Впрочем, этим-то их, бывалых бойцов, не проймешь, и не через такое проходили. Но приготовился. Нападающие еще только осваиваются в новых телах после метаморфозы — сейчас издадут эти звуки, от которых какой-нибудь крестьянин может просто-напросто повернуться разумом, граф слышал о таком.
 Едва крылья сложились граф вновь направил копье, но, понимая, что в голову не попасть, метил прямо в грудь, вложив все силы, чтобы пробить нагрудные роговые пластины.
 Копье воткнулось в прочный панцирь и хрустнуло, будто сухая ветка.
 Граф отбросил прочь бесполезные обломки и выхватил из ножен меч.
 Чудовище словно захохотало, увидев первую победу, стало разворачиваться всем телом, чтобы нанести по ненавистному арситанцу последний завершающий удар лапой.
 И обиженно захрюкало — граф со всей силы рубанул по вновь поднявшемуся непроизвольно крылу, перебив кость. Брызнула ярко-алая кровь.
 Дракон нелепо прижал поврежденное крыло к боку и отпрянул в бок на несколько шагов, грузно волоча по песку пузо. О нападении он словно перестал думать.
 Как все просто в мечтах! Загоним арситанца и Найжела в ловушку, отрежем выход и превратимся с помощью амулета, оставленного учителем, в огромных монстров. И обращались в драконов для тренировки и радовались, что так ловко получается.
 Один удар лапой и в крошки разлетается огромный пень — конец, им конец! Ан, нет! Не даются враги, не подставляются под удар лапой. Да еще кровь хлещет из раны и больно, ой как больно! Никто не говорил, что будет больно!
 — Эй, да бери же меня! — кричал Найжел.
 Но мальчишка, никогда не бывавший в настоящей драчке, похоже, просто испугался и забыл о своем могучем новом теле. Одно дело — скакать в образе орнейского льва, зная, что не догонят. Совсем другое — бросаться на меч, который в руках орнея кажется блестящей молнией.
 Храбрость, похоже, не была основным достоинством учеников Чевара.
 Со стороны, где Роберт сражался со своим драконом, раздался свистящий звук, враз заполнивший собой природный амфитеатр. Убегающий от орнея монстр тоже завторил собрату.
 Найжел чуть не задохнулся от этого звука, в голове звенело, словно в нее водрузили чугунный колокол. Но он был битым волком и знал о таком явлении. Их тайное оружие не сработает. Он силой воли отключил слух, теперь придется надеяться только на глаза, не упустить бы чего.
 Второй дракон неуклюжими с виду прыжками и не столь быстро приближался к графу.
 Найжел выругался — сейчас эта образина нападет на друга со спины.
 В злости он схватил с земли первую попавшуюся под руку каменюку и метнул — куда там, зверь даже не почувствовал удара. От отчаяния Найжел, повинуясь порыву, подбежал к повернувшемуся к нему задом монстру и по хвосту, по горбу хребта, в несколько мгновений вбежал вверх.
 Конечно, самым разумным, пока монстр не дернулся и Найжел не слетел с шаткого пьедестала, было отсечь ему голову — ведь думал же об этом. Но в горячке он позабыл о прошлых мыслях и вонзил меч, двумя руками держа рукоять, в то место, где шея выползала из-под несокрушимой роговой пластины, прикрывающей спину. Он не знал — убьет таким образом монстра или нет. Да и некогда было размышлять об этом.
 Словно землетрясение бухнуло под ногами Найжела и он, не удержав рукояти меча, полетел прочь, стараясь сгруппироваться и ничего не сломать при встрече с каменистой землей предков. В падении ему прямо в лицо ударило бешено дернувшееся крыло дракона и он резко изменил траектория, чувствуя, что из разбитого носа хлещет кровь. Он упал, и, не заботясь ни о чем прочем, покатился вбок, пока обезумевший от боли зверь не наступил на него задней лапой, способной раздавить троих таких Найжелов разом.
 Оказавшись на относительно безопасном месте и подняв голову, Найжел первым делом увидел острие своего меча, торчавшее из шеи монстра — все-таки пробил насквозь.
 Под ним болтался, отбрасывая солнечные блики, чародейский амулет. Зверь исполнял какую-то дикую пляску боли, словно лапами ударяя в такт о землю, которая служила ему вместо барабана, а из пасти рвалась визгливая ария смерти.
 Сколь долго может продолжаться агония, во время которой чудовище не переставало быть смертельно опасным, ввиду своей безмозглой сокрушительной мощи, Найжел не знал. И как ускорить смерть дракона тоже не имел понятия. Оглянулся, выискивая подходящий булыжник, чтобы попробовать запустить в голову дракона. Не нашел.
 — Ну что? Ты все еще жаждешь моей смерти? — закричал он, заодно сообщая Роберту, что у него все более-менее в порядке.
 Кстати, как там друг? Найжел быстро оглянулся.
 И только сейчас сообразил, что друг в этом безумном свисте ничего не услышит.
 Граф сидел в седле и никакой силой его было не выбить из него. В этот момент Роберт ловко заставил коня отскочить, чтобы не попасть под молот огромной лапой и сам нанес удар мечом — но этот выпад, скользнув по толстой коже мог разве что разозлить монстра, чем нанести реальный вред. Бить нужно в уязвимую точку.
 Монстр, раненый Найжелом, уже не помышлял ни о нападении, ни о помощи товарищу, ни о чем другом — боль захватила его целиком, он стал заваливаться на бок и толстой тушей уже начала овладевать пока что едва заметная глазу дрожь. С этой стороны больше проблем не будет.
 Но другой враг уже освоился с телом дракона, оправился от первых неудач и рвался в бой, понимая, что обратного пути нет. Безумный страх порой оборачивается столь же безумной храбростью и мальчишка решил погибнуть, но утащить за собой в могилу хоть одного из заклятых врагов. И даже лучше, что перед ним именно убийца учителя, граф Роберт Астурский.
 Нападки дракона становились все быстрее, ловчее и яростнее.
 Роберт может и не выдержать усиливающегося натиска обезумевшего от вида гибели товарища монстра.
 И, еще раз убедившись, что его бывший враг занят лишь предсмертными страданиями, Найжел бросился к графу, обегая его противника по широкой дуге. Он вознамерился повторить маневр, уже приведший к успеху. Но поскольку ушибленные места болели (не до них правда сейчас, чтобы это чувствовать) да и ошибки дважды не повторяют, он решил рубить голову. Шея дракона, конечно, толстовата, в полный его обхват руками, да ничего, он постарается отсечь с одного маха.
 Когда первые успехи вбивают в душу кураж, убеждают, что ничего страшного, кроме разве что синяков да царапин, с тобой просто ничего случиться не может, получается все. Даже судьба уступает перед бесшабашно-веселым напором.
 Словно на горку взбежал Найжел на спину гриадского дракона.
 Роберт увидев его за головой чудовища замер с занесенным мечом.
 Монстр, почувствовав что-то на спине, взбрыкнул, пытаясь избавиться от досадной помехи.
 А Найжел, ожидавший этого, словно на коня уселся, свесив ноги с двух сторон шеи.
 Усмехнулся, внутренне собирая силы. И могучим ударом наотмашь рубанул по столбу плоти, заканчивающемуся плоской змеиной головой, готовый вновь лететь на землю, в случае, если меч увязнет в шее.
 Но остро отточенный клинок, прошел сквозь мясо и кости дракона, будто через толстую восковую свечу, что в храмах на континенте ставят.
 Найжел заскользил вниз, не удержавшись, словно с горки съехал и спрыгнул, попав ногами прямо на отрубленную голову чудовища.
 — Тебе бы в палачи идти, — усмехнулся Роберт, спешившись с коня и протянув другу руку, чтобы помочь подняться. — Больно уж ловко у тебя ловко получается.
 За спиной Найжела с шумом ломались крылья, чудовище горой мяса обмякло, лишь дергалась от посмертной судороги передняя лапа.
 Найжел провел рукой по лбу, потом по лицу — пальцы были в крови. Совсем забыл, что расшиб нос. Но вроде кости все целы.
 — Бывало и хуже, — самодовольно сказал Найжел. — Сопляки!
 Роберт кивнул и повернулся в сторону другого чудища.
 Дракона там не было!
 — А этот-то куда задевался? — удивленно спросил орней. — Не улетел же!
 — Да вон он валяется, — пояснил Роберт. — Обратно в человека превратился.
 — Пойдем, добьем!
 — Не торопись, — удержал его за рукав граф. — Может, он жив, тогда я хочу с ним поговорить.
 — Да что с ним рассуждать, все уже сказано!
 — Как знать, — усмехнулся Роберт, тайный Блистательный Эксперт ордена, не имеющего имени. — Как знать…
 Он уверенно направился корчившемуся в луже крови голому человеку.
 Некрасивый черноволосый юноша, с искаженным от боли лицом, скорчившийся в три погибели, вызывал не жалость, а брезгливое презрение.
 Окровавленный меч Найжела валялся рядом.
 — Откуда ж с него столько крови? — подивился орней. — Столько в человеке и не будет.
 — Это натекло, пока не метаморфировался обратно, — объяснил Роберт. — Магия — штука такая… Кровь его — и не его… Трудно объяснить.
 — И не надо. Мне все это совершенно ни к чему. Был бы со мной перстень…
 — Было б то же самое, можешь не сомневаться, — заверил Роберт и склонился над раненым.
 Без всякой жалости перевернул его на спину. Тот посмотрел широко раскрытыми глазами, но в них не отразилось никакой мысли — только боль. Он жалобно прискуливал. Граф ударил его — резко, без излишней жестокости, в известную ему болевую точку, и тот, потеряв сознание, замолк.
 — Странно, — сказал Найжел, — я попал точно в шею, а у этого разворочена ключица.
 — При метаморфировании тело… — начал было Роберт.
 — Да, ладно, не объясняй, — оборвал его друг.
 — Если б он не превратился обратно в человека, то уже бы издох. А так — будет калекой, но рана для жизни опасности не представляет.
 — Не будет он калекой, не беспокойся, — произнес Найжел, вынимая кинжал милосердия.
 — Нет, — сказал Роберт.
 — Что — нет? — удивился друг.
 — Когда он придет в себя я поговорю с ним. — Он снял с бесчувственного тела чародейский амулет и внимательно всмотрелся в него. — У тебя веревка есть?
 — Должна быть у седла привязана.
 — Пожалуйста, принеси, — попросил граф. — Да заодно прикончи ты своего коня, надоело его ржанье! Неси веревку, свяжем его.
 — Да что он нам сделает голый! Ты бы лучше подумал, что дальше делать будем.
 — Я об этом и думаю, — ответил граф. — Они-то сами не собирались погибать, так ведь? И как-то, покончив с нами, намеревались уйти отсюда, чем угодно могу поклясться. Эти не отдадут свои жизни ради высокой цели или мести, насмотрелся я на таких. Но как они думали вернуться домой? Может, отсюда есть тайный выход?
 Это я и хочу у него выяснить, когда он очнется.
 — А если не скажет?
 — Скажет! — усмехнулся Роберт. — А не захочет — поговоришь с ним ты. Как тогда, в княжестве Уралда. Помнишь молчаливого монаха, который не хотел говорить, куда отвели похищенных девушек?
 — Да, упорный оказался. Пришлось отстричь ему все пальцы, — кивнул Найжел и направился к коню, чтобы прекратить страдания бедного животного и взять веревку.
 Граф снова поднес поближе к глазам трофейный амулет. Уже смеркалось — как незаметно пролетело времени. И еще надо решить до полной темноты, как отсюда выбираться; ночь на орнейских островах наступает стремительно. В крайнем случае, хоть Найжел и бурчит недовольно, что мол не мальчик уже, на сырой земле спать, на крайний случай, ночь можно будет провести и здесь, а утром попробовать пробраться через завал или поискать другой выход.
 Роберт выпрямился и свистом подозвал своего коня. Из седельной сумки вынул флакон с каким-то зельем.
 — Опять магия? — спросил подошедший с мотком веревки в руках Найжел.
 Роберт рассмеялся.
 — Нет, настой целебных трав, хорошо выводит из обморока. Да и раны лечит.
 Дай-ка я им твое лицо сперва оботру, а то смотреть страшно.
 — Да уж, — согласился орней. — Находиться в священном запретном месте, да еще в таком виде. И это… — он кивнул в сторону огромного трупа дракона, — здесь тухнуть будут. Что я теперь скажу предкам?
 — Успеешь еще придумать, — улыбнулся Роберт, обтирая другу кровь с лица. — До встречи с ними тебе еще очень далеко.
 — Да ты что, не знаешь, где мы оказались?
 — Что ты хочешь сказать, Найжел?
 — Ты не слышал о том, что наши предки?.. Хотя да, это тайна нашего народа. Но ты — мой брат, мы клялись на верность кровью, тебя я скажу. Так или иначе мы отсюда до ночи уже уйти не успеем и ты все сам узнаешь.
 Он помолчал, точно собираясь с мыслями; граф не торопил.
 — Если орней умирает не на поле битвы, а в своей постели от старости, то жрецы приносят его сюда, в эти священные горы, и оживляют силой первопредка, — наконец произнес Найжел. — И умерший орней живет здесь, разум его чист и светел, он все помнит. Когда надо воспользоваться их мудростью, то жрецы спрашивают у мертвых предков совета. Другие орнеи сюда ходят очень-очень редко, в самых исключительных случаях — предки не любят, когда их тревожат. Им не нужно ни воды, ни пищи, только покой. Они не терпят света, но едва солнце скроется — они выйдут вдохнуть горного воздуха и поговорить с луной. Они увидят нас и вот это… И что я им скажу?
 До наступления темноты оставалось совсем чуть-чуть.


Эпизод восьмой

 Проснулся граф Роберт оттого, что кто-то потряс его за плечо. Он сразу открыл глаза и вспомнил где он и что произошло накануне.
 Солнце уже высоко поднялось на небосклоне, окрашивая угрюмые священные горы предков в мягкие цвета, совсем не те, что были вчера. В небесной голубизне не было ни облачка; для полной идиллии не хватало лишь обычного щебетания птиц — над горами предков они почему-то не летали.
 — Вставай, Роберт, — произнес Найжел. — Надо выбираться отсюда, если не хотим еще раз ночевать в горах.
 Граф кивнул и встал, протирая глаза. Ночь он провел, как в былые времена походов — на расстеленном прямо по камням седле, прижавшись к спящему коню. Костер здесь разводить было нельзя, да и не из чего.
 Почувствовав, что хозяин проснулся, конь поднялся на ноги, заржал и отправился к заваленному вчерашним камнепадом ущелью, где под рыжеватыми стенами пробивалась какая-то чахлая растительность.
 — Я осмотрел завал, — деловито сообщил графу друг. — Я аж с рассветом проснулся и видел как ты укладывался на ночлег. Так что времени на разведку у меня было навалом. Роберт, тем путем, что мы пришли, больше не выйдешь. Видно, эти засранцы своей магией расстарались — рухнувшие валуны лежат друг на друге шатко, толком ни на что не обопрешься. Любое неосторожное движение — и все камни снова рухнут. Да, будь они прокляты, эти чеваровы недоумки, что посягнули на святыню!
 — Как наш пленник?
 — Я с ним не разговаривал.
 — Но он жив?
 — Жив. — Поморщившись, кивнул орней. — Поскуливает.
 — Ты ему хоть напиться дал?
 — Еще чего! — хмыкнул Найжел. — Самим об этом думать надо. Горы хоть и не большие, но неизвестно сколько мы теперь отсюда выбираться будем. А у нас всего одна фляга воды на двоих и жрать нечего.
 — Вон — целая гора мяса, — кивнул Роберт на обезглавленного дракона.
 Найжела аж передернуло от отвращения:
 — Ну уж нет!
 — Ах, какая цаца стал! — усмехнулся Роберт. — В свое время не брезговал и пищей шакалов, когда приперало.
 — Да, я могу питаться падалью, — угрюмо произнес Найжел. — Чем угодно, но не магической дрянью. Ладно, забудем это. — Он посмотрел другу прямо в глаза. — Роберт, о чем с тобой говорили предки?
 Вышедшие ночью мертвецы, выслушав сбивчивый рассказ Найжела, велели ему отдыхать. И почти до рассвета трое из них при свете полной луны о чем-то толковали с графом Астурским.
 Роберт невесело усмехнулся и отвел взгляд в сторону.
 — Извини, Найжел, об этом я тебе сказать не могу, — жестко произнес он.
 Найжел знал, что настаивать бессмысленно. Если друг захочет, то сам расскажет.
 Никто из них в душу друг другу сапогами не лез — таков закон, негласно установившийся между ними много лет назад. Правда, был и другой — заикнулся о чем-либо, рассказывай, за язык никто не тянул. В данном случае Найжел сам спрашивал, так что и обижаться нечего. Но все ж… Предки-то его, орнея по крови, главы клана вепря, а пожелали разговаривать с чужаком в этих краях, арситанцем.
 — Они хоть сказали тебе — есть ли отсюда какой-нибудь другой, тайный выход? — спросил орней.
 — Отсюда нет другого выхода, кроме того, что завален камнепадом, — ответил Роберт.
 — И что же делать?
 — Искать выход, — усмехнулся Роберт. — Пошли, поговорим с нашим пленником. И дай глоток воды, в горле все пересохло.
 Вчерашний мститель лежал на боку, крепко опутанный веревкой, с закрытыми глазами. Он обмочился и от него воняло. Граф Роберт не обратил на такой пустяк внимания и сел перед ним на корточки.
 — Смотри, мой бальзам подействовал, — заметил он другу, — рана почти совсем затянулась.
 — Но в сознание он, похоже, так и не пришел, — язвительно заметил друг.
 Граф хотел что-то ответить, но воздержался. Он сперва потряс ученика чародея за плечо, потом бесцеремонно перевернул на спину и пальцами приподнял ему веки.
 Пленник установился на него совершенно пустым взором и захихикал. Почти сразу же кретинический смех перешел в плач, из глаз юнца потекли слезы.
 — Да он от ужаса стал полным идиотом! — буркнул Найжел.
 — Похоже, — кивнул Роберт. — Но у меня для такого случая есть одно средство.
 — Магическое? — подозрительно спросил орнейский рыцарь.
 Роберт рассмеялся, хотя смех получился несколько натяжным. Он подумал, что мог бы снова обмануть друга, сказав, что и другое средство из обычных трав, но зачем?
 Разве магия не имеет то же естественное происхождение, что и все остальное?
 Разве то, что трава ибрис-та великолепно исцеляет раны, само по себе не маленькое чудо?
 — Да, — резко сказал граф и встал, их взгляды встретились, — магическое.
 Давай поговорим откровенно, Найжел, раз уж так получается. Раньше мы это не обсуждали — повода не было. Да я и не подозревал до сих пор, что ты так уж сильно ненавидишь магию. Но я не хочу, чтобы между нами возникала стена, ты слишком мне дорог. Это средство, настолько же магическое, насколько магическое действие производит, например, настой травы ибрис-та.
 — Сравнил, то же мне! — фыркнул Найжел. — Как чистый родник со зловонным болотом!
 — То же самое, — с расстановкой повторил граф. — Вся магия — от природы, как любое дерево, камень, или облака над нами. Да разве не магия в том, что ты вчера разговаривал с давно умершим человеком?
 — Это — мой предок. И он, пусть умер, но душой жив, пока я и другие орнеи помним о нем. Если я не погибну в бою — я тоже буду здесь, среди всех орнеев.
 Так было испокон веков, так будет. Не мной заведено, не мне обсуждать, как не мне ругаться на солнце, что прячется за тучи. Магия здесь не при чем.
 — Я не хотел никак задеть твоих чувств, — поспешил заверить Роберт. — Здесь ты прав, предки орнеев живут вашей памятью. Но ответь, Найжел, когда ты сражаешься с врагом и меч ломается, ты же не задумываясь пустишь в ход подвернувшуюся под руку палку или каменюку. Песок, наконец, чтобы запорошить врагу глаза. Так или нет?
 — Ну, конечно… — согласился друг. — И что ты хочешь сказать?
 — Магия — та же природа! — как можно убедительнее, произнес Роберт и взял руки орнея в свои. — Глупо отказываться от того, что может спасти тебе жизнь, какие бы ни были на то причины и принципы. Принцип не стоит жизни. То есть… не всегда. Это твое неприятие магии — точно не стоит, чтобы ради него умирать.
 Ответь: если бы ты оказался на месте того же Дайлона, неужели ты из-за своей ненависти к магии позволил бы пиратам увести свой род и любимую девушку в рабство? Говори честно: ты поступил бы так же как он или нет?
 — Ну, поступил бы! — после паузы ответил Найжел. — Если бы не оставалось другого выхода — то да! Но я не стал бы считать это подвигом и не гордился бы этим!
 — Тебя никто не заставляет гордиться использованием магии. Вообще-то, глупо отказываться от полезных вещей. Но когда только магия может спасти, то неужели из-за дурацкой гордости отвергнуть ее и погибнуть? Да ты же сам себе противоречишь — помнишь, в Махриде, с нами был маг? Тогда ты, кажется, не возражал против его помощи…
 — Магия — заразна! — с жаром парировал Найжел. — Поддавшийся магии один раз, не сможет отказаться от нее никогда. Он перестает быть воином. Вспомни Чева!
 — Посмотри на меня, Найжел! — воскликнул граф Астурский. — Ты можешь сказать, что я перестал быть воином?
 — Что за ерунду ты несешь, Роберт?! — опешил орнейский рыцарь.
 — Так вот, когда это необходимо, я использую магию. Но если есть возможность обойтись без нее — справляюсь своими силами.
 — Так я про это и говорю!
 — Да, кстати, — ухмыльнулся граф, — твой перстень тоже был магическим.
 — Вот уж нет! — с жаром возразил Найжел. — Он наоборот магию отгонял.
 — А ты полагаешь, будто магию можно победить без магии?
 — Да, я считаю — можно.
 — Так мы ни до чего не договоримся. Скажи, ты веришь мне так же, как прежде?
 — Да!
 — Тогда верь мне сейчас и плюнь ты на магию. Ни ты, ни я в магов не превратимся, нам это не грозит. Главное — выжить!
 — А для этого все средства хороши — как говорил князь Армугада, — рассмеялся Найжел. — Правда, прожил он недолго. Ну ладно, вот моя рука и сердце, поступай, как считаешь лучшим. Я действительно верю тебе — ты уже не станешь другим.
 — Еще бы! — усмехнулся Роберт совпавшим с собственными мыслями словам друга.
 Он извлек из седельной сумки, которую прихватил с собой, плотно закупоренный флакон из очень толстого и совершенно непрозрачного стекла, соскоблил воск и осторожно, хотя и пришлось приложить усилия, вытащил пробку. Взглянул на лежавшего ученика чародея, досадливо поморщился и, вновь сунув пробку на место, осторожно поставил склянку на землю рядом.
 — Разожми ему зубы кинжалом, — попросил граф, распутывая веревку, которой был связан пленник.
 Найжел, еще не совсем успокоившийся после состоящегося объяснения, без пререканий выполнил просьбу.
 Граф, поддерживая голову мальчишки левой рукой, аккуратно влил ему в рот четыре капли темно-багровой жидкости.
 — И что теперь? — спросил после некоторой паузы друг.
 — Подождем, — ответил Роберт. — Редко какое снадобье действует сразу. Тем более, такое сильное.
 — Ты хочешь его спасти? — удивился Найжел.
 — Четыре капли, — сказал граф. — Он больше не жилец.
 Орней не стал спрашивать о действии одной-двух капель неизвестной жидкости. Ему это было ни к чему.
 Несколько минут длилось напряженное ожидание.
 Найжел встал с корточек, потянулся, разминая мышцы.
 Роберт ждал, все так же придерживая рукой голову пленника и вглядываясь в его пустые глаза, словно надеялся найти там ответы на свои незаданные вопросы.
 Он уже задумчиво посмотрел на пузырек с магической жидкостью, когда тело мальчишки выгнулось дугой, словно его пожирал внутренний огонь и граф отпустил руку.
 Несколько мгновений пленник корчился на земле, затем утих, но его тело уже не было безжизненно расслабленным.
 Роберт выпрямился и приказал лежавшему ученику Чевара:
 — Встань и отвечай на мои вопросы.
 И хотя Найжел ожидал чего-то подобного, все равно удивился насколько шустро ученик Чевара (вернее его тело) подчинился распоряжению друга.
 В глазах пленника появился какой-то отблеск разума, он сосредоточенно смотрел в одну точку — на графа. Как преданный пес на хозяина.
 — Кто ты? — задал для затравки первый вопрос Роберт. — Как тебя зовут?
 Его это совершенно не интересовало, но он знал, что не следует слишком напрягать допрашиваемого, находящегося под действием магического настоя. Человек может не выдержать резкого потрясения и разум покинет его окончательно. Тогда будет бесполезна любая магия.
 Пленник представился, назвав совершенно непроизносимое имя, какие дают в южных княжествах. Да и внешне он был похож на южанина, не то, что его рыжебородый дружок.
 Монотонным голосом без каких-либо эмоций, зачарованный юноша поведал о грустной и невеселой истории своего детства: как он остался без родителей, как скитался по дорогам и попрошайничал на площадях городов, имен которых не знал, как бывал неоднократно бит, как прибился на какой-то купеческий корабль в надежде стать юнгой, а его всю дорогу тошнило, как, прекратив его бродяжничество, учитель Чевар приветил несчастного мальчишку, и, хоть на его долю выпадало достаточно грязной работы и оплеух, он любит учителя и хочет отомстить за его гибель.
 При этих словах Найжел презрительно хмыкнул. Граф, не обратив на восклик друга никакого внимания, продолжил допрос:
 — Сколько было учеников у Чевара? — сменил он тему, подходя к интересующим его, жизненно важным в теперешней ситуации, вопросам.
 — Не знаю, — ответил пленник бесцветным голосом. — Те, кто постарше, давно ушли. Иногда они навещали учителя, показывали нам разные магические фокусы и уходили гулять с учителем, чтобы мы не слышали их разговоров. Сколько у него было учеников вообще, я не знаю.
 — Сколько их было когда… Когда Чевар погиб? Кроме тебя и твоего дружка, кто еще был?
 — Двое, старше нас троих, и четверо малышей.
 — Где они сейчас?
 — Мы поссорились и двое старших ушли вместе, забрав из мастерской все ценное, что мы не успели припрятать.
 — А что вы успели припрятать? — с нескрываемым интересом спросил граф.
 — Немного денег, целый ворох старых чародейских причиндалов, назначения которых мы не знали — учитель не объяснял. Скорее всего, они потеряли свою силу. Лишь два амулета, с помощью которых можно было перевоплощаться в различных животных, оказались действующими, да еще мы знали о бочонке взрывной жидкости.
 — Чевар говорил откуда у него амулеты, о которых ты сказал? Он учил вас ими пользоваться?
 — Нет, мы сами разобрались.
 — Эти?
 Граф показал пленнику два металлических кружка, на солнце казавшихся золотыми, но это явно было не золото, со странными рисунками и вставленными мелкими камешками, возможно, драгоценными. Эти магические украшения были вчера на голых мстителях. Найжел подивился — он и не заметил когда друг разыскал второй амулет.
 — Да. Это Лайкер догадался, что при их помощи можно обращаться в тех животных, что там нарисованы — стоит лишь надеть и пожелать. Это очень просто. И заклинаний никаких не надо.
 — Точно? — суровым тоном переспросил Роберт.
 — Да, — без всякого выражения ответил чародей-недоучка.
 Сомневаться в его правдивости (под действием магического средства-то!) причин не было.
 — Хорошо, — кивнул граф. — Что еще осталось в мастерской Чевара из магических предметов?
 — Я не знаю, что из них магическое, а что оказалось там случайно.
 — Перечисляй, я сам разберусь, — легкомысленно повелел граф.
 — В мастерскую ведут две двери из спальни учителя и из столовой. Между ними стоит шкаф, полный древних рукописей и книг, некоторые на незнакомых языках. Там же стоят: подсвечник медный тройной, ларец инкрустированный костью, в котором хранятся древние полустертые монеты, вышедшие из хождения, и валяется множество других мелких предметом, может и талисманы или амулеты, многие на цепочках или имеют крепление для нее. Там мы нашли и эти два магических амулета. Напротив шкафа стол и огромный стеллаж. На стеллаже — верхний ряд: мазь морского барсука для…
 — Стой-стой, — поняв о своей ошибке, воскликнул Роберт. — Не надо перечислять. Где находится мастерская Чевара?
 Мальчишка молчал.
 — Я жду, — поторопил граф.
 Безрезультатно.
 Найжел усмехнулся:
 — Твое хваленое средство перестало действовать?
 — Нет. Наверное, Чевар наложил на своих учеников заклятье молчания о том, где находится его жилище, — предположил Роберт.
 — Ты узнал у него все, что хотел?
 — В общем-то — да. У тебя к нему есть вопросы?
 — Хм. Я бы спросил, почему он говорил о троих, когда мы сражались с двумя? Не третий ли забрался в горы и устроил обвал…
 — Да, я тоже думал об этом спросить, да из головы вылетело, — хлопнул ладонью по лбу граф. — Молодец, Найжел. — Он вновь повернулся к ученику Чевара: — Говори, откуда ты узнал о том, что именно вчера я поеду на охоту?
 — Об охоте было объявлено заранее. Мы ждали, что она будет — Лайкер все придумал. Он подружился с одной девушкой из дворцовой поварни, она ему и сказала на какой день назначена охота. И еще мы оборачивались в букашек и летали сами во дворец.
 — Вас было трое?
 — Да — Кар, Лайкер и я.
 — Что должен был сделать третий?
 — Я с утра облачился в дракона и на спине доставил Кар на плато, наверху. Мы поручили Кар добраться до ущелья и устроить камнепад при помощи взрывчатой магической жидкости, которого у учителя была целая бочка. Мы рассчитывали убить графа Астурского и Найжела Вепря камнями, а если не получится — то задавить их, обратившись в драконов.
 — Значит, этот Кар еще в горах? — заметил Найжел. — Так просто он оттуда не выбрался. И сейчас может целиться в нас из лука или запустить еще какой-нибудь магической дрянью.
 Граф пожал плечами:
 — Все может быть… Остальные ученики тоже горят желанием отомстить за смерть своего учителя? — спросил он у находящегося в магическом дурмане откровения пленника.
 — Нет. Старшие сказали, что это не их дело. Чевар их обучил всему, чему мог и они собирались покинуть эту страну, отправиться на малый континент. После смерти учителя мы их больше не видели. А малыши еще толком ничему и не научились, разбежались кто куда. Один, как я знаю, прибился к воровской шайке на базаре.
 Граф помолчал, раздумывая о чем бы спросить еще, разглядывая в руках чародейские амулеты.
 — Все, — наконец махнул он рукой.
 Пленник упал, словно жизненные силы покинули его; голова стукнулась о твердую землю.
 — Что будем с ним делать? — спросил Найжел. — Не в горы же тащить…
 — Прикончим, — равнодушно сказал граф. — Пока пусть полежит, вдруг я еще чего-нибудь захочу спросить. Да, надо решать как выбираться отсюда.
 — Как-как — по стене, цепляясь за травинки и трещинки…
 — Это может занять несколько дней. Да и я уже не тот, что был прежде… Обрюзг, обленился…
 — А у тебя есть другое предложение? — ехидно спросил Найжел, не ожидая ответа.
 — Есть, — спокойно ответил Роберт.
 — Какое же?
 Граф многозначительно показал другу амулеты, что он взял у поверженных учеников Чевара.
 — Ну ты даешь! — не удержался Найжел. — Да чтобы я?!.
 — Лучше умереть здесь от голода или сорваться со скалы и разбиться в смерть?
 Найжел промолчал.
 — Дай еще воды хлебнуть, — попросил граф.
 Друг протянул флягу и уселся прямо на землю, понимая, что предложение друга разумно. Но решится на такое?! Да и Роберт размышляет — наверное, тоже не особо хочет связываться с магией. Впрочем, другого выхода, похоже, действительно нет.
 Наконец Роберт тряхнул головой и принялся снимать сапоги.
 — Ты что надумал?
 — Хочу попробовать как этот амулет действует, — буркнул граф.
 Он не желал снова вступать в бесплодные споры.
 Найжел молчал. Он сорвал одинокую травинку, смело пробившуюся в глинистой земле, взял в рот и покусал, не отводя взгляда от друга.
 Роберт разделся догола, аккуратно сложил одежду. На нее положил меч и кинжал.
 Сверху положил второй амулет. Подумал. Протянул чародейскую вещицу другу.
 — На, почини пока цепочку. Сам ни в коем случае не одевай. Я сперва попробую — мало ли что.
 — И в кого ты хочешь обратиться? — как можно более лениво-равнодушным тоном спросил Найжел.
 Он взял протянутый амулет и принялся всматриваться в крохотные фигурки, искусно высеченные по кругу; в центре амулета блеснул крохотный камешек, почти мутный, но в котором сквозь муть пробивалась какая-то искра. Фигурок было тринадцать:
 человек, медведь, лев, конь, заяц, какая-то букашка, ласточка, орел, рыбина (разве разберешь на маленькой фигурке, что за порода — скорее всего лосось, а может и вообще что-то неизвестное — сколько их в морях плавает), акула, змея, черепаха и дракон.
 — Так в кого? — рассеянно переспросил он.
 — Догадайся с трех раз, — усмехнулся Роберт. И тут же серьезно добавил: — В орла. Посмотрю, что к чему, над горами полетаю и вернусь. Не одевай без меня амулет.
 — Я и с тобой-то дюжину раз подумаю — стоит ли? — проворчал орней, все так же рассматривая диковинную вещицу.
 Он поднял голову. Друг перевоплощался. Странно было наблюдать за этим со стороны. Да и опасно, наверное, — он до сих пор не забыл как неведомая сила отбросила его коня, когда он напал на этого юнца (лежавшего сейчас без чувств неподалеку) еще не закончившего перевоплощения.
 Пальцы Роберта превратились в перья, а нос вытянулся в острый клюв.
 Наконец, перед Найжелом оказался коричневый орел — красивый и могучий, такой в лапах не очень тяжелого человека сможет унести.
 Орел издал клекочущий звук — говорить по-человечьи граф сейчас не мог. Сделал несколько пробных шагов, широко расставив крылья и взметнулся вверх. Заложил большой круг над похожей на арену площадью в горах и скрылся из глаз.
 Найжел вздохнул, а потом усмехнулся. Конечно, его друг смелый человек, да и он ему не уступит. Может сейчас запросто нацепить этот амулет и тоже устремится в облака — только зачем? Да и не мальчишка он, Роберт сказал — ждать, значит будет ждать.
 Найжел принялся ремонтировать порвавшуюся цепочку. Одна мысль не давала ему покоя — о чем могли беседовать с Робертом предки, почему выбрали именно его? Он понимал, что Роберт не скажет, а самому ломать голову совершенно бесполезно.
 Собственно — да какое ему до всего этого дело? Но все же чуть-чуть, самую малость, обидно.
 Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Найжел постарался думать о другом.
 Все-таки не глуп тот чародей, что создавал этот амулет. Медведю нет равных в лесу, в степях же либо пустыне — лев всегда добудет пищу, а уж раз орнейский лев, то и в горах. Обратившись в коня, можно легко довезти на спине раненого, или стащить груз не в пример более того, чем в человечьих силах; заяц способен в кратчайшие сроки домчать на значительное расстояние, а уж если все ж пришла пора удирать, то и это не плохо. Впрочем, если надо удирать, то лучше обратиться в букашку и спрятаться в листве или камнях — попробуй найти. Да и если надо узнать, что делается в стане врага — лучше не придумаешь: обернулся букашкой-сикарашкой и залетай в шатер главнокомандующего войск противника, слушай спокойно диспозицию предстоящей битвы, узнавай секреты и резервы. То же — ласточка. Или там через горы-озеро перелететь. Орел — птица боевая, да и скорость у орла, побольше, и пропитание, опять же, добыть легко. Для преодоления моря — рыба, а если встретишь в воде опасность — оборачивайся в акулу. Кажется все создатель чудной вещицы предусмотрел. Даже для нанесения подлого удара в спину есть возможность — обращайся в змею, проскальзывай в спальню и жаль спящего врага.
 Только не для рыцаря все эти возможности — мерзко и подло. То есть, если сейчас обратиться в орла и выбраться из ловушки — это одно. А шпионить, убивать из-под тишка — увольте.
 Но какие эти сопляки чеваровы полудурки — красиво хотели: «Мы — ваша смерть!»
 Нет, чтоб в столице змеею обернуться, раз так уж возжаждалось отомстить.
 Впрочем, Роберт тоже не прост, магию запросто мог почувствовать. Да и змею бы наверняка увидел, а реакция у него мгновенная — разрубил бы в пополам, та даже яд бы выпрыснуть не успела…
 А теперь труп одного давно остыл, а другой вон, лежит, и недолго ему осталось.
 Но где Роберт? Что-то долго он примеряется к амулету, не случилось ли чего?
 Чтобы заглушить тревогу, Найжел снова принялся рассматривать магическую вещицу, в которой была заключена столь удивительная сила. Со всеми животными более-менее ясно, но для чего создателю потребовалась черепаха? Это-та неуклюжая тварь чем может быть полезна?
 Граф Астурский еще вчера догадался о предназначении амулета, но у него не было полной уверенности, да и некогда было об этом подумать. Разговор с мертвыми предками орнеев, тяжелый, с постоянными многозначительными паузами и недоговоренностями, отобрал почти все душевные силы. Намеки, метафоры… Он так и не понял, знают ли они, что он Блистательный Эксперт ордена, не имеющего имени? Очень похоже, что знают и возлагают на него какие-то свои надежды. Хорошо бы еще знать — какие? А вот то, что в его жилах течет орнейская кровь, да еще рода вепря, для него было неожиданностью. Выходит, они с Найжелом дальние родственники? Но почему предки запретили говорить об этом другу? Впрочем, здесь догадаться несложно. И хоть бы словом, взглядом, невинным жестом намекнули — приближается он к своей цели или, наоборот, движется в противоположную сторону?
 А теперь ломай голову, что означает этот странный ночной разговор.
 Граф в обличье орла парил над горами. Романтика полета не слишком вдохновляла его. Трезвый расчетливый ум мгновенно просчитал многочисленные преимущества такого неожиданного подарка — зачастую, находишь то, что и не чаял, но что многократно ценнее искомого. Но сейчас не тот случай. Амулет бесценен — спору нет, его наставники и сподвижники в ордене и не ведали о подобном чародействе.
 Значит, теперь он просто обязан выжить, чтобы доставить драгоценные игрушки в орден — никакому гонцу подобное сокровище не доверишь, даже родному сыну. К тому же, если он ничего так и не добьется, этот трофей будет хоть слабым, но утешением.
 По виду и не скажешь, сколько магическим предметам лет, может они созданы аж во времена Царя Мира каким-нибудь ныне забытым великим чародеем. А, может, созданы и пришельцами, вызвавшими катастрофу, кто знает — раз уж такой могущественный орден, объединивший серьезных магов, понятия не имел о подобном. Откуда эти амулеты у Чевара, почему колдун не воспользовался ими сам?
 Граф давно привык отметать вопросы, ответы на которые не существенны для дела.
 Да и не ответишь на них, не зная всех подробностей.
 Найжел оказался прав: вызванная магией учеников Чевара лавина закупорила ущелье наглухо. Пробовать пробраться по шатко громоздившимся валунам — чистое безумие.
 Хотя с такими амулетами, как у них сейчас, это не преграда. Можно полностью отдаться волнующим впечатлениям свободного полета в небесах. Хоть до солнца взлетай, лишь бы крылья не опалить.
 Но острый тренированный взор графа не пропускал ни единой детали.
 Вчера, в пылу погоню, когда охотничий азарт полностью овладел разумом и гнал вперед, ущелье показалось ему намного короче. С высоты птичьего полета он сразу заметил обширное плато: точно какой-то великан огненным мечом смахнул вершины и острые пики.
 Почти у самого края лежал человек, сверху казавшийся крохотным, будто муравей.
 Роберт спланировал вниз. Разговаривать с третьим учеником Чевара было не о чем, но и оставлять в живых яростного мстителя — тоже неразумно.
 Человек заметил в пустом, почти безоблачном, небе коричневатого орла, вскочил на ноги и призывно замахал руками.
 Орел подлетел к нему.
 — Чего вы так долго? Уже мелькнули мысли, что вы меня бросили здесь, негодники!
 Когти орла коснулись поверхности плато. Да, все предусмотрели, негодяи — и сверху видно как они в ущелье проехали и лавину можно вовремя вызвать. Только того, что происходило у жилищ предков орнея третий мститель видеть никак не мог.
 Ученик Чевара бежал к орлу.
 Граф лишь подумал о перевоплощении обратно в человека, как почувствовал тепло амулета и магическая сила наполнила тело. Странно, но метаморфоза, вопреки всем ожиданиям, не была болезненной, скорее ее можно назвать приятной, хотя ощущения крайне непривычные, незнакомые.
 Бежавший человек остановился на расстоянии нескольких шагов, ожидая окончания магической процедуры — наверняка знал, что его может отбросить магической силой.
 Потом ученик Чевара отступил назад, увидев, что преобразовывающийся из птицы человек ни ростом, ни фигурой не напоминает товарищей.
 — Граф…
 Голосок у третьего мстителя чем-то показался странным. Роберт всмотрелся внимательнее — перед ним была молодая женщина, почти девчушка, в мужской одежде. Чернявая, из под шапочки выбился кончик припрятанной косы.
 — Граф Роберт? А где Чижик и Лайкер?
 — Их больше нет, — усмехнулся граф, не особо покривив душой.
 Черноволосый юнец еще жив, но можно считать, что он вычеркнут из списков живущих так или иначе — после того как отведал варево из черной склянки больше трех-четырех дней не продержишься.
 — И кто же ты, красавица? — зачем-то спросил граф. — Не та ли, кого называют Кар?
 — Да, я, — она отступила на шаг, лихорадочно соображая что делать.
 Справиться с появившимся вместо товарища гигантом, от которого пощады ждать нечего, ей было не по плечу. Даже если бы у нее в руках было оружие — все равно. А никакой магической мощи в ней не чувствовалась — просто напуганная до смерти девчонка. Но она нашла в себе силы горько улыбнуться:
 — Вы убьете меня? Как Чижика с Лайкером?
 Граф мрачно кивнул. С врагом разговор короток, но все равно не по душе поднимать руку на женщину.
 — Тогда… — она с трудом выдавливала слова. — Можно я сама спрыгну? С обрыва.
 При других обстоятельствах Роберт с интересом бы следил за выражением ее лица, за борьбой противоречивых чувств: жаждой жизни и гордости. Проклятье, откуда у этой соплячки, ученицы Чевара, может быть гордость?!
 — Можно?.. — повторила девушка.
 Роберт лишь неопределенно пожал плечами. В душе от того, что не придется самому убивать женщину, не стало радостнее. Способы разные — результат один. Хотя, если сброситься сама — все легче. Может, она убивается по учителю и товарищам, а он тут не при чем. Да при чем, при чем, ведь себя-то не обманешь.
 Больше всего ему хотелось обернуться обратно в орла и лететь к Найжелу, вернуться в столицу и залезть в бассейн с горячей водой, столь горячей, какую только можно выдержать, и смыть с себя всю душевную мерзость, против воли приставшую к нему за многие годы.
 А ведь не все чувства погибли, не зачерствел еще окончательно, как был уверен.
 Шевелится в ущелье души вредный червячок. Да, собственно, иначе и быть не могло — лишь любовь к людям могла подвигнуть его на то, к чему он стремится. Любовь к людям, но не к отдельному человеку.
 Да, скорее ж ты, раз решилась. Чего тянуть? Граф стоял, не сводя с нее глаз, и в то же время словно и не видя ее, думая о своем. Все о том же — главном, проклятом, нерешаемом.
 — Везде… — столь же нерешительно произнесла девушка, — осужденному на смерть выполняют последнее желание. Ведь правда, это везде?
 — Я тебя не осуждал… — невпопад ответил граф.
 — Но ведь вы хотите меня убить?! — воскликнула девушка с непонимаем и вдруг проснувшейся робкой надеждой.
 — Убить — да. Устранить. Но я тебя не осудил. Ты хотела отомстить за учителя.
 На твоем месте я поступил бы так же.
 — Но почему вы тогда хотите убить меня?
 — Чтоб не болталась под ногами. В следующий раз ведь может повезти тебе и другим твоим дружкам.
 — У меня нет никаких друзей! — это был крик последней надежды.
 Граф не знал, как он сейчас выглядит со стороны, но судя по реакции девушки, ничего хорошего на его лице не отразилось.
 — Хорошо, — она склонила голову, длинные волосы упали на глаза, полускрыв лицо. — Но хоть выполните мою последнюю просьбу…
 — Говори, — нехотя согласился он.
 Она-то не знала, но не было случая, чтобы Роберт Астурский не сдержал своего слова. Он взваливал на себя еще один обет и раздраженно гадал о чем она может попросить и какие новые хлопоты вызовет его одно-единственное слово.
 — Я не боюсь смерти, — она подняла на него глаза и в них отразились правдивость ее слов и дерзкий вызов. — Не боюсь! Я ведь и не жила никогда.
 Роберт встрепенулся — оживленный мертвец всегда интересен Блистательному Эксперту ордена без имени. Может, она сама захотела сброситься со скалы потому, что потом оклемается?
 — Да, не жила! — вскричала девушка и без сил опустилась на камни. — Разве это жизнь? Где та страна, о которой рассказывала в детстве няня? Нету ее, нет! И Царя Мира никогда не существовало! Нет мужчин, способных согреть и защитить — одни самцы! Все хотят лишь помять, поклевать мое тело… точно шакалы… Учитель смазливо улыбался, все хотел в свою вонючую постель затащить — да он не мылся сто лет, и спал не раздеваясь! Ученики его — то ущипнут, то на занятиях словно случайно руку на бедро положат. И шепчут о любви… а гримасы — бр-р. И дрались из-за меня. Шайтар Копре даже руку сломал… А я… я думала — вот научусь магии лучше всех и найду Царя Мира, он сразу поймет, что я не такая как все…
 Не такая…
 Она расплакалась.
 Не было резона затягивать неприятную сцену, но Роберт почему-то не останавливал сбивчивый монолог. Воспользовавшись паузой, он пробурчал:
 — Говори свое желание.
 Он подумал, что неплохо бы выяснить: откуда она знает о Царе Мира и что именно?
 Но махнул рукой. Вряд ли она скажет что-то новое, кое-где сказки о нем до сих пор ходят в народе, глухие отголоски действительных событий. И добавил как можно суше:
 — Мне некогда.
 Она вскочила на ноги.
 — Нет, не подумайте, что я пытаюсь вас разжалобить — я готова к смерти. Только я очень хочу, чтобы сейчас… Перед тем, как я умру, вы выполнили мое желание!
 Роберту хотелось закричать на нее, но эта девчушка чем-то вызывала уважение. И если самому отпетому негодяю перед казнью позволяют последнее желание, почему он должен отказывать ей? Он — не судья и не палач. Он — воин. Он не наказывает, а лишь устраняет возможную в будущем опасность.
 Очень захотелось вина. И, в принципе, всего-то делов — вернуться за Найжелом и мчаться в столицу, где этого добра вдоволь.
 Но он стоял, не зная какой у него вид — мрачный, или сурово-равнодушный. Что должно быть сделано — будет. Так или иначе.
 — Говори! — оборвал он паузу, почувствовав, что сейчас у девушки начнется истерика.
 Вот что он от всей души боялся и ненавидел, так это женских слез, когда самые красивые лица становятся обезображенными. Может поэтому, искренне любив свою единственную, он большую часть жизни провел вдали от нее.
 — Граф Роберт!.. — ей, видно, тяжело давались слова. — Граф Роберт, я не хочу предстать перед лицом своих предков девственницей.
 Граф не понял.
 — Граф Роберт, я умоляю вас!
 Он чуть не озверел от этой просьбы — перевоплощаться в дракона и везти ее к тому, кого она там захочет!.. Даже преступнику откажут в выполнении подобного желания.
 Но девушка вдруг начала быстро сбрасывать с себя одежды.
 — Граф Роберт! — недоверчиво вскричала она. — Неужели вам не хочется меня?!
 Тут до него дошло. Он даже зубами скрипнул от злости.
 — Неужели… вам… и вправду… не хочется меня?..
 — Нет, — едва не рыча, отрезал он.
 — Но ведь я красивая!
 — Наверное… — нехотя кивнул головой граф.
 — А все говорили, что вы известный на всю Арситанию дамский соблазнитель!
 Граф уже, наверное, после этих слов не удивился бы ничему. От неожиданности и нелепости ее обвинения он расхохотался.
 — Неужели ты всерьез считаешь, что все мужчины, как твой Чев, увидев красотку, думают только о случке? — спросил Роберт.
 Она потрясенно смотрела на него, по инерции продолжая развязывать шнуровку на одеждах.
 — О, нет, не подумайте, что я хочу обмануть вас! — не к месту проговорила она.
 — У меня даже оружия нет!
 Она резко сорвала с себя все остававшееся на ней и сделала шаг в сторону от одежды, словно показывая, что у нее ничего нет опасного для жизни графа.
 Не сказать, чтобы девушка была красива, но соблазнительна — точно. Другой бы не отказался получить удовольствие. Найжел, например.
 — Тебе это нужно? — насупившись спросил граф.
 — Да, — сказала она, молитвенно скрестив пальцы. — Я не родила и мои предки не примут меня после смерти. В моем племени это считается бесчестьем. Но ведь никто не знает… если я сейчас с вами… ведь семя будет во мне… Значит… Я не могу иначе умереть…
 Да, это серьезно. Граф прекрасно понял ее чувства. И вдруг, глядя на обнаженную девушку, покорно опустившую руки вдоль тела, ему, наверное, первому, открывшему для созерцания свои прелести, он осознал, что и сам совершенно гол.
 Проклятье, ну и ситуация! Как бы еще не подвело естество, нагло выдавая его…
 Впрочем, раз сообразил, то уж телом-то он своим владеет. Телом, но не душой, которая протестовала против того, что его просили сделать. Любимая женщина, давно ушедшая в могилу, встала перед глазами.
 Но главной причиной все ж было другое. По уставу ордена, имени не имеющего, у него больше никогда не могло быть женщины. Ни при каких обстоятельствах. Иначе он потеряет себя, иначе он погибнет. Он давным-давно свыкся с этой мыслью и отучил себя от самого желания плотских утех, хотя первое время после клятвы и потом, после потери жены, это было совсем нелегко.
 О, небо, а ведь в умершей жене и этой Кар есть что-то похожее, похожее до удивления. Наверное, во взгляде. В независимости и в то же время покорности…
 Он не мог не сдержать слова. Но он не мог и выполнить ее просьбу.
 — Оденься! — приняв решение, приказал граф.
 — Вы отказываетесь выполнить мое предсмертное желание?! — в ужасе воскликнула она.
 — Я сейчас обернусь драконом. Разговаривать не смогу, так что слушай. Сядешь мне на спину. В долине слезешь. Дойдешь до столицы за несколько дней. Или куда ты там захочешь… Отправляйся на все четыре стороны, ищи своего Царя Мира. Но если я еще раз встречу тебя на своем пути — убью без разговоров.
 — Граф Роберт!.. Я…
 Не слушая ее выкриков, он отступил на несколько шагов назад, чтобы не повредить ей, и начал перевоплощаться в уродливого дракона, с каким сражался накануне.
 Площадка для взлета вполне подходящая.
 — Граф Роберт, граф Роберт… — только и лепетала потрясенная девушка.
 Переход от ожидания неизбежной смерти к чудесному спасению пережить не так просто — кому, как не старому скитальцу и искателю приключений это знать.
 Он закончил перевоплощение и безобразной головой на длинной шее кивнул за спину.
 Девушка, словно выйдя из столбняка, послушно бросилась к нему. Граф поднял переднюю лапу. Она в ужасе остановилась. Он указал ей на ворох одежды. Ему, конечно, все равно, как она будет добираться до ближайшего поселка, но все же…
 Она поняла и проворно стала одеваться.
 Драконьи глаза видели так же, как и обычно его собственные. Ничто в графе не изменилось, после переоблаченья, кроме внешнего вида. Он внимательно следил за ее движениями — на всякий случай по привычке, чтобы не выкинула чего-нибудь непредвиденного.
 Она натягивала грубую мужскую одежду, повернувшись к нему спиной. И граф вдруг подумал, что может быть зря посчитал для себя прелести любви ненужными и пустяшными. И даже порадовался, что в драконьем облике и не может изменить своего решения. В любом случае — любовь на обрыве священных орнейских гор…
 нет. Он слишком стар.
 Она привела себя в полный порядок, даже надела шапочку и запрятала туда полурасплетшуюся черную косу. Граф еще раз мотнул головой, чтобы быстрее усаживалась.
 Он проклинал себя, Чевара, его учеников, амулеты и всех женщин в мире. Неужели он чувствует к ней какое-нибудь влечение? Полная ерунда. Но если б ему захотелось вспомнить молодость, то быстрее его соблазнила бы эта гордая девчушка, чем изнеженная принцесса Гермонда с роскошными формами…
 И еще, уже взлетев и заложив резкий вираж, направляясь в сторону выхода из заваленного ущелья, он подумал, что может уронить ее и надо быть осторожным.


Эпизод девятый

 — Ну и как? — с интересом спросил Найжел, когда коричневый орел на его глазах превратился в друга.
 Орней все так же сидел на камнях, теребя в руках трофейный амулет с давно починенной цепочкой.
 — Попробуй сам, — усмехнулся в ответ Роберт. — Никогда в детстве не мечтал полетать?
 — Люди — не птицы.
 — Ты прав, — кивнул арситанец. — Но все равно — попробуй.
 — Ты нашел третьего ученика Чева? — равнодушно поинтересовался Найжел.
 — О нем можешь позабыть, — отмахнулся граф.
 Найжел кивнул — чего об этом говорить. Раз друг сказал, что все сделал, значит, так он и есть, он не любитель кровавых подробностей.
 Роберт с хрустом потянулся.
 — Руки устали с непривычки, — посетовал он. — Словно целый день мечом махал.
 Помнишь, как мы с тобой прорубали туннель в лианах? В Каламуртских княжествах.
 — Разве забудешь, — улыбнулся орней. — Даже твой Тень помогал.
 Граф неожиданно рассмеялся.
 — Ты что?
 — Да просто подумал, что это наше с тобой приключение останется неизвестно потомкам. А вернее — писарям из скрипториев Теней. Надо же как он опростоволосился! Не часто с ним такое бывало.
 — Да, — согласился Найжел. — Я еще вчера обратил внимание, что как-то непривычно — мы сражаемся, а его рядом нет. Постарел он, что ли?
 — Так ведь и мы ж не помолодели, Най. У других моих ровесников по несколько Теней сменилось, а у меня до сих пор — первый. Тот самый, что был приставлен ко мне при посвящении в рыцари… Он тоже был тогда совсем молод, а ведь почти не изменился, лишь морщин прибавилось… Знаешь, если он уйдет, мне будет его не хватать.
 — Какая разница? Приставят другого. Он выучит все, что знает этот и всегда расскажет. Ты ж сам объяснял.
 — Рассказать-то расскажет, — усмехнулся граф с оттенком грусти. — Только этот — вспоминает.
 Роберт натянул штаны и накинул куртку. Сел рядом с орнеем и тут же лег, вытянув руки.
 — Что очень устал? — заботливо спросил друг.
 — Да нет, не особо, — ответил граф, уставившись в бездонное небо. — Я ж говорю, что с непривычки. Знаешь, я тут полежу, подумаю, а ты перевоплощайся в орла и полетай над горами. Пообвыкни, лететь-то до столицы неблизко придется. Но сейчас далеко не улетай. И обязательно возвращайся.
 — Роберт, я…
 — Конечно, — лениво перебил его граф, — если тебе претит, то я превращусь в дракона и на спине доставлю тебя, будто в карете, к твоему дворцу. Только это ж все равно будет при помощи магии. Да и дракон отсюда не взлетит…
 — Я не о том хотел сказать, Роб. А, впрочем, ладно…
 Найжел стал быстро снимать с себя одежду. Утренняя прохлада уже сменялась полуденным зноем, но даже если бы мела метель, это ничего б не изменило, раз он принял решение.
 — Ты не очень-то резвись в небесах, — посоветовал граф, потягиваясь. — Сделай кружок-другой над горами и возвращайся. Потом попробуем вместе в других тварей обернуться. Да надо одежду как-то связать — не оставлять же здесь.
 — Плевать на одежду, — напоследок сказал орней, укладывая поверх стопки оружие, — но меч предков я не оставлю.
 — Ну, об этом-то беспокоиться нечего, — улыбнулся Роберт. — Здесь есть кому присмотреть за ним.
 — Не шути так, — попросил Найжел.
 — А я и не думаю шутить, — серьезно ответил граф и закрыл глаза. — Здесь твоему мечу ничего не угрожает. И вообще, эту историю надо всем рассказать, чтобы ни один мерзавец больше не осмеливался вступить в священный проход, когда ваши жрецы расчистят завалы. Почему-то у твоих мертвых предков нет никаких сомнений, что камни будут убраны за несколько десятков дней.
 — Я то же не сомневаюсь в этом, Роб. Наверняка, жрецы уже узнали о несчастье и ломают голову над тем, как пройти в Священные горы…
 Граф посмотрел на голого друга, не решающего воспользоваться магическим амулетом и цепляющимся за разговор, дающий хоть какую, но отсрочку.
 — Ладно, — Роберт снова закрыл глаза. — Полетай немного, мне необходимо подумать.
 Найжел еще хотел что-то сказать, но махнул рукой, схватился за амулет и закрыл глаза, словно это как-то поможет перевоплощению.
 По звукам Роберт догадался, что метаморфоза началась. Через несколько мгновений граф остался один. Он пожалел, что не попросил еще глотка воды из фляги, но вставать было лениво, да и ковыряться в вещах друга в его отсутствие не очень хотелось.
 От магической бляхи на груди исходила приятная прохлада и думать, на самом деле, ни о чем не хотелось. А надо. Например, о самом ближайшем будущем — как вытащить отсюда коня, к которому привык. Не взлететь отсюда дракону, да и как привязать животное к спине, ведь он даже мертвого монстра на дальнем расстоянии обходит… Если решение не пришло в голову сразу, значит поиски выхода будут трудны и мучительны. Правда, эта задача не жизненно важная. Сколько он коней сменил за долгие годы, разве сочтешь? Если только Тень скажет — он все помнит, а что не помнит, то записывает.
 Ерундовыми мыслями Роберт пытался отогнать от себя взгляд Кар. Прощальный взгляд. Он надеялся, что больше ее никогда не встретит. Зачем? Он призван свершить великое дело, все остальное должно сметаться с пути. Всё и все, даже родной сын, если до этого дойдет.
 Граф помотал головой. Лучше тогда уж думать о черноволосой Кар.
 Заржал конь и Роберт открыл глаза, рывком сел. К нему стремительно пикировал коричневатый орел.
 — Не перевоплощайся лишний раз, если не устал от полета, — крикнул ему граф.
 — Сейчас я завяжу одежды и оружие, чтобы взять когтями можно было, и поле…
 Орел все же перевоплотился в друга.
 — Что-то случилось? — осторожно спросил Роберт.
 — Нет, — перевел дыхание Найжел. — Просто там, в горах… уже не священных, простых… там нет могил… Я нашел кое-что. Мне кажется, тебе будет интересно.
 — Что именно? — спросил граф.
 Ничто в его душе даже не шелохнулось.
 — Перевоплощайся, сам увидишь. — Найжел встал с четверенек и подпрыгнул, разминаясь. — Чего я тебе буду рассказывать?
 — Как ощущения от полета? — поинтересовался Роберт, догадываясь, что друг хочет устроить ему сюрприз, и, скорее всего, приятный. В противном случае об опасности было бы сказано сразу и без обиняков. — В воздухе-то парить не то, что пешим ходом по горам лазить?
 — Я даже сейчас не могу сказать толком, что чувствовал, — ответил орней. — А вообще, на первый взгляд, это как… как с женщиной. Только, наверное, полет быстро приестся, а девушки — никогда! Дух захватывает когда подумаешь, что можно с этими амулетами сделать. Но Чевар-то ничего не смог! Кто связывает жизнь с магией, тот глупеет. Как Чев. Давай, превращайся, к вечеру надо домой успеть, а то старейшина может волноваться за меня. Впрочем, огонь в Пещере Предков горит — значит, они поймут, что я жив.
 Он заканчивал свой монолог, не требующий комментариев, а Роберт уже обернулся орлом.
 — Вообще-то теперь мне хочется попробовать превратиться и в других животных, да успеется, — сказал орлу Найжел. — Никто эти амулеты у нас же не отнимает!
 Граф в обличье орла ждал. Найжел снова превратился в величавую птицу и направился на север, в сторону, почти противоположную той, над которой недавно летал Роберт.
 Внизу простирались коричневатые скалы и тянулись на сколько хватало глаз. Но граф ничуть не удивлялся словам друга, что священные орнейские горы не самые большие. Уж они-то повидали горы, когда месяцами идешь с перевала на перевал, спускаешься в ущелья и вновь подымаешься вверх, и кажется, что равнин в мире больше нет…
 Найжел вдруг повернул и сделал большой круг; Роберт повторил его движение.
 Было такое впечатление, что Найжел не может найти того, что ищет — он пошел уже на второй, более широкий круг.
 Наконец раздался радостный клекот и орел стремительно полетел вниз, в глубокое ущелье, со всех сторон окруженное поистине неприступными громадами отвесных скал. Безотчетный страх на всей скорости врезаться в угрюмую стену и рухнуть камнем вниз охватил графа; он пикировал вниз с беспокойством поглядывая на лихой полет друга.
 Наконец он увидел, куда влечет его Найжел. Увидел сразу и вдруг. Сверху б он это, пожалуй, и не заметил бы.
 Достигнув дна ущелья, оба дружно обернулись в привычные обличья — чтобы можно было нормально поговорить.
 — Вот, — гордо указал Найжел. — Сколько ты видел на своем веку, а такое — вряд ли.
 — Хм, ты прав. — Роберт почесал подбородок, на котором пробилась жесткая щетина. — И что в нем интересного?
 — Ты же сам расспрашивал меня сказания предков о том камне с глазами, что на дороге из столице к морю, — несколько разочарованным тоном протянул друг. — Таких как тот мы с тобой много повидали в наших путешествиях, а вот, чтобы такое… Я даже не слышал никогда.
 Они стояли у черной скалы, на которой были глаза, как на том старом идоле, что находится у дороги с побережья в столицу. Только этот был куда как грандиознее и, в отличие от тех, что Роберт видел раньше, напоминал голову: под глазами располагался рот — огромный, распахнутый настежь. В это отверстие свободно мог пройти рослый человек не сгибаясь, да еще рукой бы до верха не достал. В сочетании с печальными глазами и огромным, уходящим к небесам, лбом, этот рот придавал лицу (если, конечно, можно было назвать безносую морду лицом)
 жутковато-идиотское выражение.
 Найжел подошел к распахнутой пасти и вгляделся, но ничего, кроме непроглядного мрака не увидел.
 — Это вход, — спокойным голосом сказал Роберт, но на последним звуке кашлянул, что выдало огромное волнение. — Пойдем, посмотрим, что там внутри.
 — А зубов не боишься? — насмешливо спросил Найжел.
 Колоссальные размеры идола на орнея не произвели впечатления — и не такое видывали. А вот то, что Роберт не очень-то заинтересовался, его обескуражило.
 Стало немного досадно: зачем говорил, показывал? Летели бы сейчас во дворец Найжела, отмылись бы, а потом выпили вина и рассказали о происшедшем в Пещере Предков. Он, рыцарь Найжел, говорил с предками! Не часто это удается сделать не жрецу, а воину и остаться в живых. Он постарался отогнать прочь мысль, что Роберт разговаривал с ними целую ночь.
 — Да, — прервал невеселые мысли орнея граф, — тьма кромешная… И факел не из чего сделать… А вот насчет зубов, так я не боюсь. Посмотри, какой вековой слой пыли — здесь даже никакие твари не проползали. Да и птиц я не видел в этих горах, если не считать твой гордый орлиный профиль…
 Найжел рассмеялся. Он знал, что они оба туда спустятся и сейчас оглядывался по сторонам, высматривая, из чего можно сделать факел. Хотя даже искру выбить будет нечем.
 — Может в букашек превратимся, чтобы понезаметнее быть?
 — Тогда уж — в черепах, — усмехнулся граф. — Если что-то сверху обрушится, так хоть панцирь спасет.
 — А ведь верно! — согласился Найжел, порадовавшись, что хоть какое-то применение нашлось и этому обличью чудесного амулета. Он уже не думал, что магия совсем неприемлема для рыцаря.
 Роберт скрылся в темноте и сразу вышел назад.
 — Там — ступеньки, — пояснил он другу. — Довольно крутые. Это — вход в подземелье.
 — И что там может быть?
 — Понятия не имею.
 — А зачем нам туда идти? — спросил Найжел, зная, что ему возразят. — Если это чудище — ровесник всех прочих идолов, а скорее всего так и есть, то ему просто непредставимая уйма лет. Что там может быть интересного?
 — А зачем ты меня сюда притащил?
 — Ну, ты же всегда интересовался древними загадками.
 — Вот и идем. Может, найдем древние сокровища…
 — От которых не становятся счастливее, Роб. Опять ловушки какие-нибудь, как в том храме мертвых провидцев…
 — Дай мне руку и, чтобы ни случилось, будем держаться вместе, — сказал граф серьезно, отбросив в сторону традиционные шуточки.
 — Вот что, Роберт, — принял решение орней, — если это уж так необходимо и именно сейчас, то я слетаю к твоему коню за веревкой. А если осматривать подземелье, то действительно сейчас, вряд ли я еще когда решусь нарушить обет и вступить в святые горы.
 — Ты говорил, что эти скалы уже не относятся к святым.
 — Может оно и так, — неуверенно кивнул Найжел. — Сказать-то я сказал, а на самом деле это решать жрецам. Ладно, жди, я скоро прилечу.
 Не дожидаясь дальнейших возражений, он отступил на несколько шагов и начал превращение. В их дуэте всегда было так, что Роберт больше думал о том надо или не надо что-либо предпринимать, а Найжел заботился о максимальной безопасности.
 И Роберт даже не думал возражать на предложение друга — обвязаться веревкой было бы совсем не плохо.
 — Возьми мою седельную сумку, — крикнул граф взлетающему орлу. — Там огниво.
 Всю сумку бери. А я поищу здесь веток.
 Обращаться в орла и летать по ущелью не было никакого желания, да и наверняка бесполезно. Граф отошел к самому краю когда-то ровной площадки, на которую века набросали обломков скал, и уставился на идола. Хотелось осмотреть подземелье одному и немедленно, но разум и опыт подсказывал, что делать это следует вдвоем.
 Даже если и придется ввести Найжела в курс его тайной деятельности — ничего страшного. Вариант, что придется рассказать орнею об ордене без имени, был обговорен с остальными Блистательными Экспертами еще семь лет назад, когда он с Найжелом отправился в крайне опасное путешествие в пески Брундии, чтобы снять копии настенных надписей в разрушенном дворце черного мага. Тогда это не понадобилось…
 А сейчас?
 Тоже попробует обойтись без этого.
 Роберт представить не мог, что обнаружил Найжел, но то, что об идоле чужинцев с пастью-входом даже слыхом не слыхивали в ордене — это правда. И магическая мощь так и выпирала из входа, только такой толстокожий рыцарь как Найжел мог ее не почувствовать. Хищников и ядовитых тварей там, конечно, нет, они от магии пуще чем от огня бегут, но вот чародейские ловушки могут быть в изобилии.
 Вернулся Найжел, неся в клюве огромный узел. Граф с удовольствием взял в руку свой меч — вероятнее всего в подземелье он не пригодится, но с ним чувствуешь себя привычнее и увереннее.
 — Я, как всегда, пойду первым, — сказал Найжел, обвязывая другу веревку на поясе.
 — Нет.
 — Почему? — спросил орней.
 Не возмутился, не обиделся, просто попросил объяснений.
 — Из всех свойств, что бывают у чародеев, я обладаю лишь одним — я умею чувствовать магию, — со вздохом произнес Роберт. — Не то, чтобы я знал, что она из себя представляет, просто чувствую ее силу, мощь, враждебно она настроена или нет… Так вот, в подземелье — полным-полно магии. Я хотя бы почувствую что к чему. Ты — нет. Поэтому первым пойду я.
 — Хорошо, — спокойно согласился Найжел. И добавил: — Это магическое умение, пожалуй, не помешало бы любому рыцарю, что б знать приближение всякой дряни. Я тебе даже завидовать начал. Ладно, я иду на расстоянии пяти шагов от тебя. И все время переговариваемся… Хоть «да-да, нет-нет», как там, в лабиринте снов на Брадлее. Факел, конечно, сделать не из чего?
 Роберт достал из сумки еще один флакон.
 — Да сколько у тебя там всякой жидкой гадости? — поразился орней.
 Пузырек был совсем маленький. Граф откупорил его понюхал и капнул на ладонь.
 Затем с ладони влил жидкость сперва в один глаз, потом другой.
 — Для чего это? — подивился друг.
 — На, — протянул ему Роберт склянку. — Капни в глаза и проморгайся как следует. В темноте можно будет видеть. Не так, чтобы очень хорошо, но все ж лучше, чем вообще ничего. Да не магия это, не магия. Настой коры каштановых кустов и некоторых редких трав.
 — Почему же ты раньше не предлагал? Ведь сколько было случаев, когда такое снадобье пригодилось бы!
 — Да я сам о нем недавно узнал. Еще не опробовал толком…
 Им не надо было предупреждать друг друга о крайней осторожности, жизнь научила.
 Каждый верил друг другу и знал: случись с ним что, то товарищ вытащит. Или погибнут оба. Роберт, например, и представить себе не мог, чтобы он ушел, оставив Найжела умирать. А если бы это было необходимо для достижения его великой цели? Он не смог бы ответить на этот вопрос. И не желает отвечать. Но зачем нужен спасенный мир, если в нем не будет Найжела?
 Ступеньки были непривычно широкие, примерно в полтора-два нормальных человеческих шага, и необычайно высокие. Спускаться по этой странной лестнице, да еще в темноте и в неизвестности — чего ожидать при следующем шаге, было чрезвычайно трудно.
 Ясно, что не под человека делалась лестница, под пришельцев, о которых и памяти-то на земле почти не осталось.
 Идти приходилось медленно, нащупывая ногой окончание ступеньки, держась за шершавую стену.
 — Не очень-то твоя хваленая настойка помогла, — заметил Найжел. — Все равно ничего не вижу.
 — Пока и видеть нечего, — чтобы что-то ответить и друг услышал его голос, произнес граф. — Подожди, пообвыкнешь маленько.
 Лестница казалось бесконечной; через определенные равные промежутки она поворачивала вправо и на полный оборот назад, так что они спускались словно по огромной шахте, прорубленной неведомой силой в толще скалы. Найжел прикинул, что высота от площадки до площадки, метров примерно семь. А поворотов он насчитал уже девять.
 — Стой! — вдруг раздался окрик графа.
 — Что случилось? — донесся в ответ совершенно спокойный голос.
 — Ничего, просто ступеней дальше нет. Ощупываю площадку. Приближайся.
 Найжел коснулся плеча друга.
 — Кажется, я что-то уже различаю, — почему-то шепотом произнес орней. — Два коридора?
 — Один — продолжение лестницы, — пояснил Роберт. — Что ж, посмотрим, что здесь.
 Вытянув перед собой левую руку с растопыренными пальцами, точно слепой, Роберт двинулся вперед. Он чувствовал на плече дыхание друга. Они почти не производили шума, хотя перед кем здесь таиться? Если и поджидала угроза, то не из плоти и костей, а магическая, которая пострашнее зубов любого грозного хищника.
 На спертый воздух подземелья не обращали внимания. Глаза действительно привыкли к темноте и что-то различали — во всяком случае на крупные предметы исследователи древних тайн не наталкивались. Под ногами противно хрустело, распадаясь в прах, может, кости бывших обитателей подземной цитадели.
 Они ходили по лабиринту помещений довольно долго, переходя из комнаты без окон в следующую или боковую — настоящий лабиринт. Но опытный Роберт знал действенное средство не заблудиться в подобных хитросплетениях — он все время держался стены и поворачивал только в право.
 Наконец, Роберт сказал:
 — Пойдем отсюда, Най. Здесь жили. На этом этаже нет никакой магии — пустота.
 Сила не здесь, ниже.
 — Да и там, наверное, то же самое, — сказал Найжел. — Ясно, что здесь был укрепленный пункт… Но против кого? В горах? И сколько всему этому сотен лет?
 — Тысяч лет, — усмехнулся Роберт. — Но нам ведь не впервые исследовать древние руины? Не так ли?
 — В общем-то, да. Только до сих пор мы всегда что-то искали. А сейчас…
 — А сейчас тебе хочется поскорее к женам?
 — Они никуда не денутся, — отмахнулся друг. — А вот перед старейшинами встать придется. И чем быстрее это произойдет — тем лучше.
 — Хм, посмотри-ка что там…
 — Здорово сказал — посмотри! Да глаз как будто и нет почти… О, да это оружие. И сколько его здесь — целый склад. Послушай, Роберт, ты хоть знаешь, чей это замок… ну чье подземелье? Я думал — мага какого-нибудь, а теперь…
 Слишком уж серьезно для мага. Здесь жили люди, без всякого сомнения. Но что они защищали в этих горах и от кого?
 Граф вздохнул и принялся рассказывать другу историю нашествия.
 Все время рассказа оба, напрягая глаза, рассматривали оружие, целый арсенал, когда-то хранившегося аккуратно и бережно, наверное на стеллажах или в стойках.
 Сталь клинков и щитов странная, не здешними мастерами кованная, сохранилась.
 Кое-что пришло в негодность за столько времени, но некоторые клинки вполне можно было использовать. Если бы не одно но.
 — Понятно теперь, почему оружие такое неудобное, — констатировал Найжел, когда Роберт закончил рассказ о вторжении пришельцев. — Не для человека эти шлемы и топоры — удерживаешь в руках и то с трудом… А почему ты никогда раньше о них не рассказывал, Роб?
 — Потому, что ты не спрашивал, — пожал плечами граф. — К тому же вы, орнеи, считаете, что эти… пришельцы — ваши первопредки. Этого, конечно, не может быть, но спорить я не хочу. Поэтому и не говорил ничего. Ладно, пойдем спустимся ниже, может завоеватели оставили здесь совсем что-то страшное…
 — И что тогда? — спросил Найжел.
 — Если обнаружим что-то серьезное, достойное внимания или, тем более, угрожающее островам — первым делом сообщим вашим жрецам. Или старейшине, как лучше? А уж он пусть отдает приказ жрецам все обезвредить.
 — Да, — задумчиво кивнул Найжел. — Так или иначе все придется сообщить старейшине. А откуда ты все это знаешь? Ты уверен, что твои рассказы — правда?
 — Нет, — с легким сердцем соврал граф, — не уверен. Может быть все это — сказки чистой воды, кто знает? Ни одного чужака, во всяком случае, мне лично встречать не приходилось. Да сними ты этот дурацкий шлем!
 — Может, в этом шлеме ходил мой первопредок! — заметил Найжел.
 Роберт вздохнул и повернулся к выходу, ничего не сказав. Орней снял шлем, который был в два раза больше его головы, и из груды отобранного оружия взял два тяжеленных предмета с собой.
 — Зачем тебе это? У тебя же свой меч!
 — Хочу при свете рассмотреть, для чего они служили и как устроены, — ответил Найжел. — Вроде шеста с набалдашниками с двух сторон, как весло. Вдруг идея неплоха и можно будет полегче для человека подобную сделать?
 Граф согласно кивнул. Оружие — всегда оружие. Все, чем можно защитить жизнь лучше и надежней, должно быть использовано. В том числе чужие идеи и придумки.
 Более быстрым шагом, чем шли сюда, они возвратились на лестницу.
 — Оставь пока тяжесть здесь, — посоветовал Роберт. — Никто их здесь не украдет, не беспокойся.
 Найжел подумал, что под шутливым тоном друг прячет тревогу. Не страх, нет, но — опасение. А ведь действительно: какие мрачные тайны тысячелетиями хранит это подземелье в священных горах, о котором не знали даже жрецы? Впрочем, может они-то как раз и знали… Да нет, вряд ли — иначе это оружие давно бы занимало свое место в священном храме и не было бы в помещениях такого нагромождения окаменевших предметов — в лесу после бурелома ходить легче, чем пробираться через некоторые завалы, заставлявшие друзей поворачивать в другую сторону. А ведь за этими баррикадами могло бы и быть что-нибудь достойное внимания — например, сокровища пришельцев. До золота Роберт равнодушен, а что имеет магическую сущность, он исследует. Может и правильно. Золото — лишь средство для жизни, не самоцель и таковой быть не может. Жизнь — вот что есть главное. И с появлением на Орнейских островах Роберта жизнь снова перестала быть пьяно-гулящей, вновь необходимо все, что есть внутри, чтобы выжить. А без этого нет жизни, да. Философ доморощенный, опять на этой неудобной ступеньке оступился! Внимательнее надо.
 — Найжел! — сказал Роберт спокойным голосом. — Там — свет! Солнечный!
 — Да откуда он здесь? — не сдержал удивления орней. — Сколько спускались! Да и так на дне глубокого ущелья, куда и лучи-то почти не проникают!
 — Смотри сам!
 В глубине длинного туннеля, у входа в которой они оказались, действительно пробивался свет — и очень похожий на дневной, явно не от очага или даже от какого-нибудь хитрого магического приспособления.
 — Пойдем посмотрим? — предложил орней.
 — Не подниматься же обратно, — с усмешкой кивнул граф. И добавил серьезно: — Слушайся меня во всем, сам ни до чего не дотрагивайся. Понятно?
 — Да предупреждал уже, что я юнец несмышленый? — поморщился Найжел. — Знаю.
 Не беспокойся, Роб.
 Они вошли в странный коридор. Лестница позади все так же убегала вниз — не к центру же земли она ведет в конце концов?!
 Найжел зачем-то держал меч наготове. И если бы навстречу им в коридоре показался гневно ревущий монстр, они бы не удивились. В глухой тишине жутко резал слух хруст вековой дряни под босыми ногами.
 Друзья готовы были не удивляться ничему. Но даже они были поражены.
 Туннель вывел их в огромный очень длинный зал, уходящий влево так далеко, что невозможно было бы и при солнечном свете рассмотреть, что находится в торце. И первое, что они увидели: зелень джунглей и беспечное порханье птах, средь зарослей высокой травы и раскидистых деревьев, куда выводил огромный — около трех человеческих ростов в высоту и примерно с полторы дюжины шагов — идеально прямоугольный проем.
 — Как это? — спросил Найжел.
 Роберт не ответил. Он подошел к границе, где каменный пол кончался и вставала буйная, до пояса трава. Он уперся в невидимую стену. Стукнул по ней кулаком.
 Ничего не было — но неодолимая преграда не пускала дальше.
 — Дай-ка я мечом пробью, — предложил орней. — Вот здорово — были на орнеях и вдруг сейчас окажемся в лесу. Это где-то на малом континенте, да?
 — Похоже, — односложно отозвался Роберт.
 Он был в задумчивости и не принял слова друга всерьез.
 А Найжел размахнулся мечом и вложил всю свою могучую силу в удар.
 Сияние солнца, пробивающегося сквозь листву вмиг исчезло, на друзей брызнули мириады мелких камешков — словно обрушился водопад.
 — Ты, что?! — от неожиданности заорал Роберт. — Одурел совсем! Просил же ничего не трогать.
 Они стояли перед скучной стеной. Но дальше, и справа и слева, было огромное количество еще таких же окон в другие места. Или другие миры.
 — Кретин, — не выдержал Роберт.
 — Согласен, — почему-то не обиделся Найжел. — Но ты ударил кулаком, а я… Но почему все так получилось? Ты понимаешь?
 — Кажется, начинаю понимать…
 — Так объясни и не морочь голову! — прорычал орней, которому было обидно за свою оплошность.
 А вдруг действительно от его удара камни с потолка обрушились бы им на голову?
 Обидно быть похороненным в этом подземелье.
 — Идем, — только и сказал Роберт и двинулся вдаль странного зала, стараясь ни обо что не споткнуться.
 Посередине зала на равном расстоянии от чудесных окон и друг от друга стояли странные сооружения и только вспомнив о размере ступеней лестницы, по которой они пришли сюда, можно было сообразить, что это скорее всего скамьи. Тут и там валялись какие-то окаменевшие обломки, потерявшие первоначальные очертания.
 Веревка, которой они были связаны, натянулась и Найжел вышел из гневного оцепенения.
 По стенам перед ними открывались разнообразные картины. Все они вели в различные места, непредставимо далекие от Орнеев, но все ж похожие на те, где друзья уже бывали в своих странствиях.
 Суровая заснеженная равнина с какими-то развалинами вдали, наверное, это север Большого континента, на востоке, за Черной рекой. Ручей, сбегающий с холма и живописный вид, деревенька вдали и даже дымок вьется над трубой — это вполне может быть и Арситания. Ущербная луна над едва проглядывающими вдали холмами; морской берег с бьющими будто под под ноги волнами в свете заходящего солнца.
 Некоторые окна в другие места, где должно быть что-то видно, были просто глухими, черными — собственно, не некоторые, таких было подавляющее большинство, но друзья проходили мимо них, не задерживаясь.
 Роберт шел быстро, словно желая проверить какую-то догадку, проходя, едва взглянув, мимо многих открывающихся ему видов.
 — Вот, — наконец остановился граф Астурский.
 — И что это? — туповато уставился Найжел на открывшийся ему вид безрадостной дороги, окруженной горами.
 — Неужели не узнаешь? — ехидно спросил друг.
 — Ну, таких дорог на Орнеях полно.
 — Это дорога из столицы к морю, по которой я привез принцессу Гермонду, — терпеливо пояснил граф. — Узнаешь это место?
 — Да. Ну, и к чему ты клонишь?
 — Вспомни это место и что здесь находится — сам все поймешь.
 — Черный валун с глазами, древний идол! — воскликнул обрадованно орней. — Как же я сразу не догадался! Но… но зачем все это кому-то понадобилось?
 Как раз в это мгновенье на дороге показались три всадника. Найжел аж вздрогнул, когда они придержали коней и взглянули ему прямо в глаза. По одежде и внешнему виду, все трое были орнеями.
 — Ты их знаешь? — с интересом спросил Роберт, не упустивший движение друга. — Это твои враги?
 — Нет, — ответил друг и провел рукой по лицу, словно смахивая наваждение. — Но такое впечатление, что они меня видят.
 — Вряд ли.
 Всадники продолжили свой путь.
 — Теперь я понимаю… — протянул Найжел. — Если б я находился здесь, например, во время прошлой войны, я увидел бы всю вашу армию, проходящую мимо…
 Да… А если б еще и мог бы пройти сквозь эту невидимую стену…
 — Ты же сам понял, что это просто картинка… — с каким-то сожалением вздохнул Роберт. — Даже самые великие чародеи не умеют мгновенно перемещаться на большие расстояния. Во всяком случае, я об этом ничего не слышал.
 — Что ж, тогда в этом подземелье, наверное, ничего интересного больше нет.
 Пошли обратно? Чего таращиться на то, куда не попасть?.. Что мы других стран не видели?
 Впереди еще на многие сотни шагов простирался зал со светящимися прямоугольниками изображений других мест. За столько веков они не прекратили функционировать, эти магические глаза. И их оказалось гораздо больше, чем полагал Роберт и магистры ордена, имени не имеющего.
 — Пойдем, досмотрим до конца, — попросил граф таким голосом, что друг перечить не стал.
 Зал впереди заметно расширялся и вдали громоздилось что-то невероятно сложное, едва различимое в неверном свете, изливающимся от изображений.
 Сердце Роберта бешено стучало, хотя внешне его волнение никак не проявлялось.
 Неужели он дошел туда, куда стремился? Неужели ОНО оказалось совсем не там, где предполагали? Да, в ордене знали, что все пути к нему ведут с Орнейских островов. Но чтобы ЭТО находилось в самом сердце архипелага?
 И какая странная цепочка случайностей привела его сюда? К тому, куда ноги неумолимо несут его, а разум не может до конца поверить в реальность случившегося.
 И готов ли он сейчас, именно в данную минуту, нагой и с одним мечом в руке, встать перед выходом в иномирье, чтобы свершить миссию, огромной важности для всего мира и, может быть, не только для его родного, но и для множества других.
 Готов ли он?
 Готов ли он погибнуть, вот прямо сейчас, если потребуется? Ради того, чтобы жили другие: его сын, принцесса Гермонда, эта Кар, неизвестные ему рыцари и нищие, красавицы и бродяги, возвышенные мечтатели и злодеи. Чтобы жили люди, которые никогда не узнают, какая опасность им угрожала. У каждого из них своя судьба, каждый из них несет в мир плохое и хорошее, до этого графу Роберту нет дела. У него свое предназначение в жизни. Но готов ли он?
 Да.
 Иначе не было смысла браться за это поручение и отправляться на Орнеи. Он должен был быть готов в любой момент, и он готов. Но не предполагал, что приблизится к цели так быстро и неожиданно.
 Вот, значит, о чем сегодня ночью туманно напекали мертвые предки орнеев…
 Глаза вглядывались в полумрак, огромным усилием воли он заставлял себя не ускорять шаг.
 Неужели он сейчас увидит то, к чему так долго стремился орден? На пути к чему погиб уже не один опытный маг и боец?
 Пальцы непроизвольно крепче сжали рукоять меча; левой рукой он поправил волосы сбившиеся на лоб и лезущие в глаза.
 По описанию в древней рукописи, не обязательно и достоверной, он помнил, как выглядело магическое приспособление для пробоя выхода в иномирье; неизвестным историком была даже начертана на пергаменте изящная миниатюра, впрочем, противоречащая собственно описанию магического устройства. Похоже, летописец видел это устройство лично, хотя и не знал имени мага создавшего чудо-конструкцию, столь много горя принесшего в их мир. По словам неизвестного автора оно представляло из себя конический набор магических разноцветных прозрачных пластин — самого маленького диаметра внизу и наверху и самого большого в центре. Внутри огромного сооружения из двух соединенных основаниями конусов, по центральной оси двигался по воле создателя маленький алмазный шарик и луч из него, ударяясь в стену, пробивал вход в тот мир, соответствующий цветной пластине, через плоскость которой проходил луч. Если верить легенде, Царь Мира по каким-то своим соображениям не сломал магическое устройство, но ни войти через уже созданный проход в мир чужинцев, ни создать новый сейчас невозможно. И ему, графу Роберту Астурскому, предстоит либо открыть проход в новый безопасный мир, для выплеска чрезмерно скопившейся энергии, либо, если не получится, навсегда уничтожить сложнейшее устройство, созданного забытым ныне безумным гением.
 Но кто мог предполагать, что замок Царя Мира находится в орнейских горах, а не на далеком острове в северном море, где погибли предшественники Роберта? Или это совсем не то? Но что-то в сердце подсказывало — то. Очень хотелось верить, что сейчас свершиться, вернее завершиться, дело, которому он посвятил больше половины своей жизни.
 Не доходя двух десятков шагов до огромного монумента, граф понял, что это не то, что он искал. Уж во всяком случае, не соответствует описанию древнего очевидца.
 Что, впрочем, еще ничего не означало.
 Огромная магическая мощь была закована внутри сооружения, к которому они подходили, и мощь эта, потерявшая хозяина, была бы страшна в своей слепой ярости, если выпустить ее наружу.
 Перед друзьями возвышался гигантский монумент, полутьма скрадывала детали.
 Они увидели высеченное из камня изображение невообразимого многорукого существа с четырьмя тяжелыми женскими грудями, сидящего на скрещенных ногах. В каждой руке у каменного истукана было зажато по маленькому человеку — собственно, люди, извивающиеся в предчувствии смерти, были высечены в натуральную величину, просто казались маленькими. А у ног чудовища сидели восемь чужинцев, как живые, и каждый держал какой-либо предмет, наверное, символы чего-то, важного для чужинцев; у одного из них в руках было оружие, похожее на то, что заинтересовало Найжела.
 — Вот они, пришельцы из иномирья, когда-то захватившие наш мир, — кивнул граф другу. — О них я и рассказывал.
 — А кто над ними? — Найжел не скрывал удивления от увиденного.
 — Откуда мне знать? — пожал плечами Роберт. — Может, какое их божество, кто теперь разберет?
 — А ни одного из этих… чужинцев, сейчас в нашем мире не осталось?
 — Не должно.
 — Да, они никак не могли быть предками орнеев. Уроды какие-то… О, какие камни красивые!
 На огромной плите, стоявшей перед монументом, в пазах были вставлены крупные, с кулак взрослого мужчины, прозрачные каменные шары, неизвестных пород. Казалось, они светились изнутри. Пазы были чуть больше камней и те там покоились, как птичьи яйца в гнездах, каждое в своем. Гнезда были расположены в строгом порядке и у каждого паза были выбиты надписи теми странными знаками, что Роберту уже доводилось видеть в библиотеке ордена без имени.
 Граф хотел разглядеть странную конструкцию у монумента, но случайно взгляд его скосил вправо, он вновь посмотрел на непонятные шары, но тут его словно молния пронзила от головы до пят. Он медленно повернулся..
 За памятником ничего не было, возле него стояли последние изображение.
 Там, на самом крайнем, за призрачно-прозрачной стеной, непреодолимо отделявшей его, граф увидел то самое магическое устройство, к которому стремился.
 Именно такое, каким описал древний летописец, каким в мечтах представлял его себе Роберт.
 В помещении, а это было именно закрытое помещение, на стенах плясал отблеск огня, полыхавшего в огромном очаге. У самого края видимого пространства стояло кресло и по тени (наверное, отбрасываемого от стоявшего с другой стороны кресла светильника) ясно было, что в нем сидел человек. Тень шевелилась, словно человек перебирал четки или делал что-либо подобное.
 Граф словно забыл, где он находится — он видел цель, конечную цель, своего путешествия. Он молил всех богов, чтобы человек встал из кресла и он смог бы увидеть его.
 На мгновение у самого края прямоугольника, в поле зрения показалась кисть руки.
 Холеная, изящная кисть; на среднем пальце небольшой перстенек. За считанные мгновения Роберт запомнил все — и цвет ногтей и эмблему в виде глаза, помещенного в многогранник, на перстне.
 Он непроизвольно приблизился к чудесной картинке, словно мог лучше видеть, чуть ли не подошел вплотную.
 Роберт уже справился с первой, безумной, надеждой, что он — хотя бы — дошел до цели. Это как ребенка подразнить засахаренным орешком и не дать. Но он желал знать, раз уж так все получилось, кто находится рядом с целью, кто ему будет (так или иначе — будет) противостоять. Лишь увидеть: вот все, что он сейчас хотел.
 И, словно услышав его призывы, человек встал с кресла. Но не появился в проклятом прямоугольнике, исчез за краем видимого изображения — наверно, там был выход из комнаты где стояло то, к чему Роберту нужно было добраться любой ценой. Вот он — магический артефакт, смотри и запоминай. Ведь больше сейчас ничего не можешь сделать. Близок, как говорится, локоть…
 Роберт стоял перед опустевшей картинкой, все на что-то надеясь.
 Все детали интерьера, казалось, навечно врезались ему в память. И зеленоватый от времени камень стола, где было установлено ЭТО, и стена напротив ЭТОГО, с вмурованным в нее нечеловеческим скелетом, и вся мрачность и одновременно торжественность обстановки. В этом помещении нельзя было бы спать, отдыхать, принимать пищу. Здесь надо было именно НАХОДИТЬСЯ, для того чтобы… Если бы Роберт не знал, для чего нужно уничтожить Это, и будь у него такая возможность, он бы каждый день на четверть часа приходил сюда и просто сидел бы в кресле, слушая треск поленьев в очаге. Он даже сам бы смахивал пыль с мебели, не позволяя никому из слуг входить в святилище — слишком необычным было это помещение, со столь многим оно было связано…
 Неожиданно, он буквально кожей почувствовал какую-то слабую дрожь, исходящую откуда-то сверху. Граф резко обернулся.
 Найжел стоял, тупо уставившись на огромный красный, будто кровь, круглый камень в руке.
 — Где ты это взял? — сурово спросил Роберт.
 — Вот… — показал друг.
 — Я же просил ничего не трогать! — сам не понимая, что возбудило его ярость, заорал граф.
 На самом деле, он просто сорвал свою досаду, что не может дотянуться до цели своей великой миссии.
 — Да их вон сколько здесь, больше сотни, небось, — попытался оправдаться Найжел.
 Он был столь искренен в своем непонимании, что почему-то, хотя он безусловно был прав, Роберту стало стыдно за свою внезапную вспышку, причиной которой, явно был не друг. («Как отделить повод от причины?»— вот один из каверзных вопросов, которые задают неофитам, которых решили принять в орден без имени.)
 — Ты ничего не чувствуешь? — стараясь говорить спокойно и пытаясь взять себя в руки, спросил Роберт.
 — О чем ты спрашиваешь? — не понял Найжел. — Да я положу я эту ерунду на место, чего ты так распсиховался-то?
 — Прислушайся, — только и сказал граф.
 Этого было достаточно: орней прекрасно знал своего друга, чтобы понимать, что тот напрасно пугать не станет.
 Далекий гул, исходящий сверху усиливался. Теперь и Найжел услышал. Непонятный странный гул. Может и не несущий никакой угрозы… Только вряд ли. Друзья до сих пор были живы исключительно потому, что не никогда не верили в это «может».
 — Уходим, — приказал граф. — Вернее, бежим к лестнице со всех ног.
 — А с этим что? — спросил Найжел, показывая странный круглый камень.
 — Да запихни себе в задницу! — в сердцах выпалил граф.
 Роберт поспешил назад. К лестнице, откуда они пришли. В зале, где находились чародейские изображения различных уголков мира и исполинский монумент неизвестному божеству, графа больше ничего не интересовало. Все равно многочисленные надписи у пазов с камнями на языке чужинцев он расшифровать не сумел бы, а кожей почувствованная опасность могла быть вполне реальной.
 Вдруг случайно началось землетрясение или проснулись веками дремлющие магические силы, некогда подвластные пришельцам из иномирья? Нельзя погибать теперь, обладая такими знаниями, не поделившись ими с товарищами по ордену. Любой ценой он должен добраться до Иркэна и попытаться наладить экстренную связь с Блистательными Экспертами ордена.
 Роберт бежал как никогда быстро. Найжел старался не отставать. Странный гул нарастал, но угрожающим не казался. Но мало ли что кажется…
 Они добрались до лестницы. Роберт остановился, прислушиваясь.
 — Вроде ничего? — виноватым голосом спросил Найжел. — Это все от того, что я взял проклятый шар?
 — Не знаю, — честно признался граф, восстановив дыхание. — Может и просто от того, что мы здесь блуждаем. А, может и из-за того, что мечом разбили первое изображение, то, где джунгли… К тому же ведь ничего еще и не произошло. Идем наверх. Все, что я хочу сейчас — это выбраться к солнцу. Да не бери ты с собой эти железяки!
 — Я и сам уже сообразил. — Найжел с сожалением положил странное оружие древних завоевателей на пол. — Ничего, если все обойдется, позже вернусь.
 — Вперед!
 Они стали быстро взбираться по неудобной лестнице, Найжел держал меч наготове, стараясь не оставать больше чем на шаг; в левой руке он все-таки держал странный камень из монумента чужинцев.
 Очень скоро оба поняли, что ничего не обойдется.
 Сверху по лестнице побежали ручьи воды, пока еще робкие, лишь размазывающие вековую пыль в грязь. Но они были предвестники всесокрушающего потока.
 — Стой! — приказал Роберт. — Наверх пути нет. Назад!
 — Но куда?! Там, где эти… картинки… там тоже не спрячешься!
 — Лестница вела еще ниже! Наверху точно спасения нет! Я чувствую, Най! Вниз!
 Они развернулись и, рискуя оступиться на чересчур широких ступеней и переломать все кости, ринулись вниз. Дорого было каждое мгновение, оба это понимали, поскольку не раз оказывались в ситуациях, когда миг был ценнее горы золота, ибо стоил ни много ни мало — жизнь.
 Найжел даже не особо удивился странному решению друга, казалось бы противоречащему здравому смыслу. В первый раз, много лет назад, когда Роберт предложил что-то, прямо ведущее в горнило смерти, он удивился, да. Но с тех пор знал, что в Роберте есть прямо-таки инстинкт, который заменяет разум, когда речь идет о выживании.
 За плечами нарастал еще далекий, но стремительно настигающий их рокот потока.
 «Откуда здесь столько воды?»— у графа еще оставались мгновения размышлять и об этом, а не только о том, чтобы не сломать на бегу ноги-руки на такой лестнице.
 Не иначе, как рухнули плотины, сдерживающие какое-то подземное озеро. Но почему именно сейчас, ведь столько веков оно стояло спокойно? Или действительно всему виной тот злосчастный камешек, что взял Найжел? И что означали многочисленные надписи вокруг пазов, где лежали эти странные разноцветные шары. Что это, для чего служило?
 Не время, не время сейчас для подобных мыслей, позже все можно обдумать! Если оно будет, это «позже»…
 Найжел споткнулся о брошенное им же древнее оружие чужинцев и едва не упал.
 — Да осторожнее ты! — прорычал Роберт, помогая другу восстановить равновесие.
 — Бежим, пока не поздно.
 Некогда было задавать вопрос — «куда?». Чисто на инстинкте Роберт чувствовал, что спасение только внизу.
 Ту часть лестницы, что они преодолели в следующую минуту при других обстоятельствах они миновали бы лишь за четверть часа.
 Наконец, как и все под голубым небом имеет свое завершение, лестница вывела друзей в гигантскую пещеру. Как ни странно, графский глазной настой в конце концов подействовал и они неплохо видели — не так как днем, разумеется, а вроде как в сумерки.
 — И что теперь? — на мгновение остановившись, спросил Найжел.
 — Бежим прочь от лестницы, здесь нас потоком просто раздавит в лепешку.
 — Утонуть тоже мало приятно, — буркнул Найжел, но побежал вслед за другом.
 В сотне шагов от выхода с лестницы в пещере разлилось озеро, настоящее подземное озеро — не менее полутысячи шагов до противоположного берега.
 Граф наклонился, зачерпнул в ладонь воды и попробовал на вкус.
 — Чистая, здесь наверное бьет источник….
 — Нашел время исследовать! Сейчас здесь все будет одним большим озером.
 — Вон, посмотри, там какая-то горка. Взберемся на нее! Там хоть волной с ног не собьет!
 — Ты прав, Роб, поспешим.
 Они побежали к высящемуся неподалеку холму, который оказался рукотворной каменной пятигранной пирамидой, ярусы очень напоминали ступени лестницы, которую они только что покинули. Друзья взобрались вверх на десяток ярусов вовремя — промедли еще какие-то секунды и были бы сбиты с ног потоком, который, стукнувшись, о пирамиду, обогнул ее и понесся дальше.
 На самой вершине лежал совершенно белый череп.
 — Какой странный, — сказал Найжел взяв его в руку. — Драконий, что ли?
 — А сам не догадываешься чей здесь может быть череп? — несмотря на ситуацию, граф еще мог иронизировать.
 Бешеный поток бурлящей воды, выбиваясь с лестницы, не слишком быстро, но неуклонно подбирался до вершины пирамиды.
 — Пещеру может и не затопить полностью, тогда — выплывем, — заметил Роберт.
 — А если ее зальет до самого свода?
 Вода стремительно прибывала и накатившая волна уже ударила им по щиколоткам.
 — Что ты такой спокойный? — не выдержал Найжел. — И о чем задумался? Надо что-то делать, Роберт!
 — Я вот думаю, например, что вода в озере была пресная… — он наклонился, смочил пальцы и коснулся ими губ. — И эта — тоже.
 — Ну и что? — непонимающе уставился на друга орней.
 — А то, что я решаю, какая из рыб на амулете — морская, а какая речная?
 Найжел ударил себя ладонью по голове:
 — О! Ну как же я забыл об этом.
 — Отвязывайся от меня, — приказал Роберт. — Свяжем мечи и сумку, зубами вцепимся в веревку и вытащим, когда все утихомирится…
 — Ясно, — кивнул орней и без лишних разговоров принялся развязывать узел.
 Красный прозрачный шар, величиной с кулак, с брызгами шлепнулся в воду, которая была уже почти до колен. Шарик не утонул, против ожиданий, а поплыл прочь, увлекаемый потоком.
 Роберт быстро поймал его и сунул в сумку.
 — Раз уж он у нас, то глупо терять его.
 — Знаешь, что мне больше всего во всем этом не нравится, — сказал Найжел, когда вода достигла ему до пояса, а мечи были накрепко привязаны друг к другу и к вместительной сумке графа.
 — И что же?
 — Что потом придется рассказывать об этом бесчисленное количество раз, — усмехнулся Найжел. — А твоего Теня с нами нет.
 — Вот уж верно, — усмехнулся граф, собираясь метаморфироваться в большую рыбину. — Впрочем, амулета для него так и так не оказалось бы, и сейчас он все равно не присутствовал бы при этом приключении. Придется ему впервые поверить мне на слово…
 Не впервые. Даже Тень не знал, что граф Астурский — Блистательный Эксперт ордена, имени не имеющего. Роберт догадывался, каких трудов стоило старшим братьям ордена по полгода внушать Теню воспоминания о скучных пирушках и пустых забавах. Но об ордене не должны знать даже Тени. Впрочем, может быть именно-то они и не должны знать — слишком уж велики стали их силы, знания и влияние за последние десятилетия. И уж точно Тень не узнает все, что граф видел сегодня — незачем. Большую часть правды — да. Но не всю правду. И уж, разумеется, без капли лжи. Ну, если самую малость приукрасить под кубок доброго вина, тут уж как водиться.
 По давней привычке Найжел перед смертельной опасностью говорил о будущем так, словно эта опасность уже позади. И граф с удовольствием поддерживал его тон.
 — Готов?
 — Готов.
 — Разговаривать мы не сможем. Хватай пастью край веревки и старайся не упускать меня из виду. Когда вода утихомирится и не будет так сносить, плывем наверх по лестнице. Все понял?
 Найжел кивнул и нырнул с головой в холодную воду, словно там ему превратиться в рыбину будет проще. А может он и прав. Роберт на всякий случай тоже, прежде чем начать метаморфозу, сел на корточки и вода скрыла его с головой.
 В воде превращение в рыбу произошло так же просто, как на воздухе в орла.
 Какое-то время, совсем краткое, друзья привыкали к новому облику, потом дружно подхватили плавающие по верху концы веревки, к которой были привязаны мечи.
 Попробовали потащить — получилось. Роберт повлек груз с пирамиды ко дну, там было спокойнее. Ему пришла в голову мысль, что из подземного озера, где вода не была стоячей и тухлой, вполне может выходить на поверхность или в море подземная река и пожалел, что не обсудил этот вариант с Найжелом. Сейчас же они были лишены возможности общаться.
 И тут Роберт с ужасом подумал, что с гладкого скользкого рыбьего туловища запросто может соскользнуть цепочка с чудесным амулетом.
 Он сделал сложный кульбит, словно головой собирался нырнуть под брюхо и завертел головой, намереваясь поймать соскользнувшую цепочку с амулетом. Не знаем, можно ли в данной ситуации применить выражение «вздохнул свободно», но то, что граф иcпытал невероятное облегчение — точно. Цепочка с чародейским причиндалом словно приросла к чешуйкам рыбьего тела, в чьем добровольном плену находился разум Роберта. Более того — он заметил, что она будто чуть уменьшилась в размерах, пропорционально перевоплощению. Собственно, так и должно быть — иначе как с такой золоченой дурой на груди летала бы птаха или букашка-сикорашка?
 Ничего не скажешь — толковую вещь выдумал неведомый маг; интересно сколько лет он шел к своему созданию?
 Роберт вновь подхватил конец веревки с мечами и посмотрел на друга, словно хотел подбодрить его. Найжел плыл, вернее его влекло, к центру пещеры, где совсем недавно было озеро. Роберт подумал, что если их вынесет в русло подземной реки и дальше — в море, либо наземное озеро, то это тоже неплохо. То, что эти скалы будут объектом пристального изучения адептов ордена без имени, у него никаких сомнений не вызывало. Чем больше он узнает сейчас, тем легче будет тем, кто пойдет по его следам.
 Они плыли ближе ко дну, надеясь, что там не будет так нести неизвестно куда неумолимый поток, в котором кружился тысячелетний сор.
 И через какое-то время, не такое, чтобы чересчур продолжительное, внутренне движение воды прекратилось.
 Найжел потянул было свой конец веревки в ту сторону, где располагался выход, но что-то заинтересовало Роберта на самом дне бывшего озера. Оно было белым. И только подплыв ближе он понял, что все дно устилали кости — останки чужинцев.
 Вот почему изыскатели ордена так и не нашли ни одной могилы чужинцев. Другой народ — другие обычаи. Впрочем, и в их мире есть племена, которые хоронят своих мертвых отпуская в море…
 Надо было выбираться на воздух, и возвращаться в столицу, хватит с них приключений на сегодня. Разве Найжел, например, мог предположить, что получит столько волнующих событий, разгоняющих скуку жизни, в такой близи от столицы?
 Вот уж действительно: незачем далеко ехать за приключениями, они сами тебя найдут.
 Плыли они довольно долго и быть в теле рыбы Роберту порядком надоело. Он догадывался, что и Найжел испытывает те же чувства.
 Наконец черную толщу воды в опостылевшем серпантине лестницы пробил дневной свет.
 Граф прикинул, чтобы вода доходила ему примерно до пояса и начал метаморфозу.
 Превратившись обратно в человека, он с удовольствием потянулся и вдохнул горный воздух полной грудью.
 — А я думал, что теперь у меня даже из ушей вода польется! — усмехнулся он и обернулся. — Ты чего, Най, давай метаморфируйся. Лучше в человека, а не сразу в орла, поговорим чуть чуть.
 Глуповатое лицо рыбины, с нелепым ртом и выпученными глазами тупо смотрело на него из воды.
 — Хватит придуриваться, Най, солнце скоро сядет!
 Ответом было молчание. Если не считать почти беззвучно лопающихся на поверхности пузырьков.
 Роберт вновь вошел в воду и вытащил из воды огромную рыбу. Он в ихних породах плохо разбирался, но таких в свое время пробовал — мясо у них сочное, розовое…
 Рыбина смотрела на него понимающими глазами — грустно и вроде осуждающе. Граф попытался снять с нее амулет — не получилось, он словно прирос к чешуе. Силы оторвать, может быть и хватило бы, но кто предскажет последствия? Очень сомнительно, что окажись Найжел без амулета, вновь к нему вернется его облик, это вам не бабьи сказки о зачарованных принцессах…
 Роберт вынес друга на свет, внимательно всмотрелся в амулет. Его поразила полная матовость камешка в центре — граф четко помнил, что раньше видел в нем искру.
 Он левой рукой схватил свой, поднес чуть ли не к самым глазам. И со стоном выпустил друга-рыбу в воду.
 В его собственном амулете искра чуть блеснула — не матовым оставалось совсем крошечное пятнышко, былинка в вечности. Что это означало, он не знал. Но догадался — сила амулета не бесконечна. Сколь долго пользовались им те, кто владел чудесной вещицей до них, сколь безрассудно израсходовали магический запас силы? Да и сам он хорош…
 Граф поморщился, словно от живота по грудной клетке разлилась боль — осознание, что и он мог бы сейчас плавать, как Найжел… Насколько еще времени хватил силы в его талисмане: на минуту, на час? Может и на день, но кто ж станет рисковать…
 Роберт стащил свой амулет — все ж искра в нем не погасла, натянул на рыбину.
 — Ну давай, Найжел, перевоплощайся, в моем-то силы еще остались.
 Рыбина чуть ли не задрожала, стараясь, растопырив плавники. Бесполезно.
 Это был конец. Роберт устало уселся на ступеньку, залитую водой. Лосось дружелюбно ткнулся мордой ему в колено.
 — Найжел, ты помнишь, чтобы я хоть раз сдавался? Нет? И я не помню. Но в такой пропасти я еще не был никогда.
 В эти минуты он совершенно забыл и об ордене и о своей великой миссии. Он даже не особо задумывался, что пропасть, которую он помянул, не только фигуральная — он в глубоком ущелье средь хоть и не обширных, но труднопроходимых гор. Он думал об одном — Найжел должен быть спасен.
 И будет.
 Сейчас для него нет ничего важнее и священней. А если орден без имени считает иначе, то пусть валится в тартарары вместе с этим миром, который так пуст без Найжела!
 Но до чего нелепо все получилось. Как всегда и бывает.
 И, самое дурацкое, он не знал, чем кормить рыбину.




 ЧАСТЬ ВТОРАЯ



 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ



Эпизод десятый

 Огонь в чаше у вепря-первопредка в Пещере Предков не погас, род Найжела не прервался.
 Граф Роберт не знал, поверили ли орнейские старейшины и жрецы его рассказу, которому он сам бы поверил с трудом, и в то, что лосось (кстати в этих краях не водящийся), которого он полуснулого притащил в безымянную деревушку, прилепившуюся с северной стороны к горному массиву, и есть рыцарь Найжел, глава и последний представитель прославленного клана. Но огонь в священном здании не потух, следовательно, клан существует, и рассказ графа Роберта правдив. Значит, надо что-то предпринять, дабы возродить Найжелу прежний облик, чтобы он мог снова занять свое место в Пещере Предков и в зале совета.
 По разному, ох по разному, восприняли орнеи то, что произошло. И во многом это было связано с неординарной личностью графа Астурского. Слишком много удивительных событий произошло на архипелаге с момента его появления здесь, слишком. И почти все связаны с нелюбимой орнейскими рыцарями магией.
 Все многочисленные объяснения — на совете старейшин, в Пещере Предков на «доверительной» беседе с глазу на глаз со старейшиной старейшин, с верховными жрецами и священниками орнеев — граф вспоминал впоследствии, как утомительную череду слившихся воедино поединков нервов. Он выдержал. Да и как могло быть иначе, не такое выдерживал. Но в этом случае для него важно было лишь одно — помочь Найжелу. И орнеи могли помочь, иначе ему было бы все равно что и кто о нем подумает.
 Он догадывался, что жрецы, свято хранящие свои тайны от всех, могут оказать реальную помощь. И он не ошибся. Не зря он рассказал то, о чем в ином случае и не заикнулся бы (не об ордене, имени не имеющем, разумеется), не зря он употребил все силы, чтобы ему поверили. И ему поверили — чтобы выручить своего, Найжела, чтобы не погас огонь в Пещере Предков еще перед одним тотемом.
 А ведь Роберту труднее всего было убедить в своей искренности самого себя — он не знал, горит ли огонь, потому что Найжел жив и его обратное воплощение после многодневного магического пребывания в рыбьем облике возможно, или потому, что он сам, граф Астурский, по признанию мертвых предков орнеев, является представителем клана вепря. Он гнал от себя подобные мысли прочь — он выпьет еще по чарке доброго вина со своим другом! И он убеждал тех, кто мог помочь хоть как-то, ибо сам выходов для спасения друга не видел.
 Ему было все равно, какие слухи ходили о происшедшем в народе, какие очередные небылицы придумали про него. Главное — найти путь к спасению друга, а уж это-то от народа не зависело. Путь был найден совершенно неожиданно.
 — Этот амулет принадлежит магине Астазии, — сказал, вертя в руках диковинную вещицу Роберта, старый жрец. — Только она может вдохнуть покинувшую силу в тот медальон, что висит на главе вепря. Но к ней не подобраться…
 Сердце Роберта остановилось, и едва не забыло забиться вновь. Все ниточки сплетались в один клубок. Собственно, он знал, отправляясь на Орнеи, что так и будет, но все равно это оказалось для него неожиданностью.
 — Кто такая богиня Астазия? — изобразил удивление граф. — Сколько путешествовал, а никогда не слышал…
 Большинство, если не все, орнейские рыцари тоже не имели не малейшего понятия о каком-то там чародее женского рода по имени Астазия, зато жрецам, похоже, это имя было очень хорошо известно. Верховный жрец орнеев нахмурился и переспросил у старца:
 — Вы уверены, почтенный Ропол-ка, что этот амулет сделала Астазия?
 — Да, конечно, это ее работа, — прошамкал беззубым ртом старец. — Сомнений нет…
 — Да кто такая Астазия? — воскликнул граф Роберт, придерживаясь выбранной роли.
 — О Царе Мира вы когда-нибудь слыхали, благородный граф? — спросил верховный жрец.
 В небольшом зале раздался гул голосов — что-нибудь, как оказалось, о нем слышал каждый.
 — Детские сказки, — пробубнил граф Роберт. — Но при чем здесь эта Астазия?
 — Она — его дочь, — верный жреческой привычке объяснять не объясняя, произнес старик. — Как известно, у Царя Мира рождались только мальчики. Девочка принесла ему гибель и теперь уже тысячу лет живет в его замке.
 Эту легенду Блистательный Эксперт ордена без имени не слышал, но подозревал, что она имеет к действительности очень мало отношения. Впрочем, почему нет? Живет-то она действительно на чудом уцелевшем островке, где в неприкосновенности сохранился замок Царя Мира.
 — Это все, наверное, очень интересно, — раздражение Роберта было почти неподдельным, — но как это может помочь моему другу Найжелу? Вашему собрату, главе и последнему воину клана вепря.
 — Надо отправиться на остров и попросить Астазию вдохнуть силу в его амулет, — противно захихикал Ропол-ка. — Так просто…
 — Так в чем же дело? Почему вы не сказали мне этого раньше? Я завтра же отправляюсь к морю и сажусь на корабль. Я возьму с собой Найжела и обратно мы вернемся, когда он будет держать в руке меч!
 — Не торопитесь, благородный граф, — остудил его пыл верховный жрец. — Не все так просто.
 Это-то Блистательный Эксперт ордена без имени прекрасно знал и сам. Но вот граф Астурский не понимал в чем проблемы:
 — Кто может мне воспрепятствовать? — свел он в грозную линию брови. — Эй, слуга, подай еще вина! Кто может мне запретить помочь моему другу? Если у орнеев и существует закон, запрещающий отправляться к этой вашей Астазии, то я не орней. А если б и был трижды орнеем, то друг для меня…
 — Не кипятитесь, граф, — оборвал его слова старейшина старейшин. — Глава клана вепря дорог всем орнеям. Мы так же хотим его спасения, хотя в облике рыбы он по вашей вине.
 Граф ничуть не смутился, взял у слуги кубок с вином и сделал большой глоток.
 — Я спокоен, — заявил он. — Хотя очень трудно быть спокойным, когда Найжел в бочке с водой пожирает лягушек, а вы знаете как его спасти и играете со мною в жмурки.
 Старейшина старейшин встал со своего места, словно собираясь с мыслями и протянул руки к пламени, точно ему было холодно в такую жару. Перешептывания мгновенно смолкли, все глаза устремились на пожелтевшее лицо, изборожденное морщинами, как вековой мрамор нитками прожилок.
 Очень медленно, подбирая слова, он рассказал про остров — самый северный остров архипелага, который, собственно, к орнейским островам отнести никак нельзя. Но если можно до него добраться, то только с Орнеев. Этот остров — средоточие магии, что там происходит и кто на нем обитает никто толком не знает, одни легенды. Говорят, там остался замок Царя Мира…
 Последовал долгий и довольно путаный рассказ о Царе Мира. Надо признать, версия была более всего приближена к правде, которую знал Роберт, чем все прочие легенды и сказки, что довелось ему слышать на своем веку. Но ничего нового он, конечно, не узнал. Как и про Астазию — то же. Орден было известно то же, что и верховному жрецу, то есть почти ничего, ибо рассказ о дочери Царя Мира, которая до сих пор живет на острове в одиночестве и ждет своего героя, мало похож на истину. Впрочем… в мире случаются и не менее удивительные истории, кто знает… Известно лишь, что за последние века кто-то на острове бывал и говорил с Астазией — иначе откуда в мире то там, то здесь всплывают чудесные вещицы изготовленные волшебницей? А Роберт знал точно, что на острове был Чевар.
 Значит, должен добраться и он. Сейчас как-то отошло в даль, зачем он туда стремился долгие годы (отошло, но не потеряло значения). Сейчас он хотел лишь одного — вернуть Найжелу утраченный облик…
 — И дочь Царя Мира до сих пор ждет героя, равного Царю Мира, чтобы от него родить ребенка, который принесет мир и счастье всем людям, подобно своему прославленному предку, — завершил свой рассказ верховный жрец. — Только не нашлось еще рыцаря, которого преодолел бы все опасности и испытания, нарочно поставленные на острове вокруг чудесного замка. Да и к острову-то не многие отваживаются причалить…
 — Нечего там делать… — проворчал кто-то из старейшин орнеев. — Мрачный остров вдали от всех морских путей. Бывал я там лет тридцать назад. И истории про героев слышал, только не о магине Астазии. Якобы, в замке лежат огромные сокровища. Высадились мы на пустом берегу… Там скалы — выше неба и в них вход в пещеру. Говорят, что там, в темноте, обитают легионы бесов. И добраться до сокровищ почти невозможно. А если у кого и получится, то лишь у бесстрашного духом и чистого помыслами, обязательно в одиночку отправившегося внутрь и знающего, зачем он идет. Я тогда еще юнцом был. Командир корабля с дюжиной воинов, не раз отличившихся в сражении, вошли внутрь…
 — И что? — спросил кто-то.
 Орней не торопясь опорожнил кубок с пивом и вздохнул:
 — И ничего. Мы прождали на корабле сколько могли — месяц или полтора.
 Заканчивалась провизия… Да приближался сезон ураганов. Помощник командира сказал, что капитан погиб. Мы совершили все положенные обряды, сделав вместо погибших деревянные подобия, и отчалили от негостеприимного острова.
 Все молчали.
 — Но если Астазия там живет и действительно может спасти моего друга, надо отправляться туда! — встал граф Роберт.
 — Этого никто точно не знает, — разлепил губы главный жрец орнеев. — Вдохнет она силу в свой амулет или не захочет этого сделать… Не исключено, что это у нее и вовсе не получится.
 — Но это может быть правдой? — не сдавался арситанец. — Что она живет там и возродит силу в своем амулете?
 — Вполне, — кивнул жрец.
 — Тогда надо отправляться на этот проклятый остров!
 — Но войти в пещеру — значит погибнуть.
 — Не войти в нее — значит погубить Найжела! Я пройду, не могу не пройти.
 Сколько раз моя жизнь зависела от Найжела — он меня ни разу не подвел. И я не подведу.
 Все молчали, устремив взоры на пляску огня в полыхающем костре.
 Наконец старейшина старейшин тоже встал. Обошел каменные изваяния предков, останавливаясь перед каждым. У идола грача постоял чуть дольше и словно пламя в чаше взметнулось ему навстречу, хотя это наблюдающему за ним Роберту могло лишь показаться.
 Старейшина старейшин вернулся и посмотрел на арситанца.
 — Мы благодарны вам в желании не дать угаснуть роду вепря. Все наши кланы помогут вам, граф Роберт.
 На следующий день было объявлено, что сын старейшины старейшин отправляется вместе с юной женой в морское путешествие — принести по старинному, почти забытому, обычаю дары хозяевам водных просторов. Вместе с ними отправляется верховный жрец и посол арситанского короля.
 Графу не нужна была вся эта излишняя помпа и многочисленная свита. Но главный жрец высказал желание самолично отправиться в путешествие, а другого предлога, как объяснили Роберту, для отлучки высшего священнослужителя с главного острова не было.
 Похоже, графа просто не хотели отпускать к удивительному острову одного, ну и пусть. Присутствие сильного мага, каким был жрец, даже не шибко дружественно настроенного, не помешает. Конечно, вся эта многочисленная свита будет раздражать и мешать… Впрочем, в неведомый вход пещеры войдет он один. Так что, наплевать.
 Вот ждать и наблюдать за всей этой суетой — тоскливо.
 Когда решение принято, хочется быстрее начать действовать. Даже граф считал минуты до момента отплытия кораблей — в неведомое, к острову, где ждет его Астазия.
 Почему-то у Роберта было чувство, что эта неведомая волшебница, руку которой он видел в чудесное зеркало в подземной цитадели, знает о его предстоящем визите.
 Если б еще знать, как она его встретит? Теперь ему мало добраться до окна в иномирье, ему надо добиться от нее более важного — спасения друга. И меч здесь может оказаться бессилен…
 Хорошо, когда все зависит от тебя самого. Захотел в поход — кликнул оруженосцев, сел на коня и вперед…
 И делать ничего не делаешь в этой суетной хлопотливости подготовки и без дела не сидишь. То одно, то другое, да еще фрейлины от Гермонды сводят с ума, прибегая ежечасно с записочками от повелительницы, где один вопрос глупее другого и приходится обстоятельно отвечать — проще было бы самому сходить к ней и все сразу объяснить, но это было выше его сил. И почему она обращается к нему, разве он руководитель похода?
 Очень редко выдавались часы, когда можно было посидеть у золоченого бассейна с проточной водой, где плавал Найжел. Просторная бочка, тоже золоченая, как положено по рангу, уже была готова к походу. Сотни дворцовых мальчишек ловили в саду лягушек, не зная, зачем они вдруг понадобились.
 Роберт посмотрел в выпученные глаза рыбины и невольно отвел взгляд. Вдали помещения сидело полтора десятка женщин, отошедших туда при появлении графа. По мнению Роберта их нельзя было бы назвать красавицами, но все были молоды, широкобедры и грудасты, все аж светились здоровьем и чистотой. Жены Найжела, по одной от каждого клана…
 — Может, попросить тебе рыбьих самочек наловить, Найжел? Чтоб не скучно было?
 — попытался отшутиться он. Шутка получилась невеселой.
 Граф сел на край бассейна.
 — Скоро, Найжел, скоро мы отправимся в поход, я доберусь до этой пресловутой Астазии и так или иначе она вдохнет силу в твой медальон… Знаю, что ты хочешь мне сказать, знаю… Все магия виновата… — он вздохнул. — Нет?! Ты так не думаешь? Ты полагаешь, что это глупая случайность, вроде той, когда мы провалились в лабиринт у Дубового Замка в Рапрани? Да… Ты, наверное, прав. Но теперь все в наших руках, самое трудное, когда мы сидели у входа в подземелье и я считал, что это — конец, уже позади.
 Да, не хочется вспоминать, как он выбирался из проклятого ущелья с рыбиной в сумке на плече. Он все боялся, что не донесет Найжела, за себя он был почему-то совершенно спокоен. И он тогда, повинуясь то ли чутью, то ли неведомому ангелу-хранителю, полез не вверх по скале, а вниз…. И по дну, как по тропе, пошел, куда вела расселина… И через несколько часов шагания неизвестно куда понял, что удача не подвела его и на этот раз: в тропе то тут, то там были явные приметы нерукотворности — явно дорога чужинцев. Только вот куда она вела? Граф не стал задумываться над этим вопросом, поскольку свернуть у него возможности не было. Шел он по дороге ущелью почти два дня. Рыбине стало плохо… И он не знал чем кормить очарованного друга. Найжел умирал. Роберт не мог этого допустить, он от отчаянья хотел кричать и выть. И он завыл — горько и пронзительно, будучи в полной уверенности, что его никто не услышит. Странно, но он почти не удивился, когда заметил почти бесплотную девушку, словно вышедшую из скалы. «Это рыцарь Найжел, что спас нашу сестру?»— спросила она. «Кто ты?»— смутившись своей вспышки горя и потому злой на себя, спросил Роберт. «Я — эхо этих гор. Так это тот самый Найжел, что спас нашу сестру в Махриде?»
 Роберт вспомнил ту давнюю историю, о которой и не задумывался никогда. Найжел, конечно, не специально спас фею-эхо, просто солдаты тамошнего раджи завалили ущелье, где она обитала, бревнами и хотели подпалить совсем не для того, чтобы изничтожить какую-то там местную феечку. Их целям и помешали Найжел с Робертом.
 А фея была убеждена, что Найжел рисковал жизнью именно из-за нее и помогла им выбраться из гор, где шныряли мечтающие их убить воины раджи…
 И в Священных горах Орнеев, в память о том событии, слетелись все окрестные эхи, сколько их там было. Кто принес лягушку, кто гусеницу, кто горстку воды в полупрозрачных ладошках. Они не хотели, чтобы спаситель одной из них погиб. Они же и вывели Роберта по старинной дороге, а потом, в месте, где когда-то прошла лавина, по совсем уж незаметным тропам, к выходу, через мрачный подземный туннель, у входа в который лежал прикрепленный к скале толстенной цепью скелет дракона.
 Когда Роберт выбрался в долину, все было совсем просто. А ведь он даже не поблагодарил эх за помощь…
 — Завтра мы отправимся в порт. Со мной отправляются в путешествие сын старейшины всех кланов и ваш верховный жрец, — продолжал рассказывать новости другу граф.
 Найжел не мог ответить. И это, наверное, к лучшему, считал граф. Ему было достаточно видеть немой упрек (или ему это так казалось) в глазах заколдованного друга. Но и лишить себя драгоценных минут общения с ним Роберт не мог.
 — Ваше сиятельство, — раздался за спиной голос слуги, — вас хочет видеть какая-то девушка.
 — Ты что не видишь — я занят? — гаркнул граф.
 — Она очень настойчива, ваше сиятельство, — попытался оправдаться слуга. — Говорит, что может помочь вам в вашей проблеме…
 — Да чем она может мне помочь?! — в сердцах воскликнул граф, но встал. — Я ненадолго, Най, — кивнул он рыбине. — Я скоро вернусь. — Он повернулся к слуге: — Проведите ее в мои покои.
 Он очень удивился, узнав в просительнице девушку со скалы, ученицу Чевара, как ее?.. ах, да, Кар, кажется. Вот уж не думал, что еще когда-нибудь ее встретит…
 — Чего тебе? — довольно грубым тоном спросил он, почему испытав совершенно необъяснимую стыдливость.
 Наверное, Роберта задевало то, что там, в священных горах, она стояла пред ним нагая… он не хотел об этом вспоминать.
 — Граф…
 — Я слушаю, — он вынул кинжал и со скучающим видом, демонстративно стал подрезать и без того безукоризненно остриженные ногти на оставшихся пальцах правой руки..
 — Я… я хочу быть с вами. С тех пор как я увидела вас там, на скале… Я поняла, что люблю вас, что не могу без вас. Вы — новый Царь Мира!
 Графу было смертельно скучно, ему захотелось вернуться к Найжелу.
 — Это все, что ты собиралась мне сказать?
 Он подумал, что с ее помощью мог бы найти берлогу Чевара… Но вряд ли это уже интересно.
 — Граф Роберт, я видела сон… Вещий сон…
 — Расскажи его зевакам на базарной площади, они любят подобные байки…
 Роберт резко вложил кинжал в инкрустированные ножны, показывая, что разговор закончен.
 — Если вы выгоните меня вон, то я убью себя! — исступленно закричала девушка.
 Роберт подумал — не накачалась ли она какой-нибудь отравы, что столь легко впадает в истерику. Успокаивать ее ему совершенно не хотелось. Собственно, он и не будет. Но как она сейчас не похожа на ту, что была на скале.
 — Это твое дело, как распорядиться с собственной жизнью, — сухо сказал граф.
 — Одна просьба! — взмолилась она. — Одна только просьба! Вы же мне обещали!..
 Там, на скале, обещали!!!
 — Если ты о том же самом, то теперь это исключено. Уходи, пока я не позвал стражу и тебя с позором не вышвырнули из дворца.
 — Граф, мне было видение. Я вас люблю, да! Но сама бы я никогда не осмелилась прийти к вам. Нечто могущественное заставило меня придти сюда, во дворец, и полдня унижаться перед слугами, чтобы сейчас видеть вас.. Одна просьба, ваше сиятельство! Только одна просьба! — она упала на колени. — Возьмите меня за руки и взгляните мне в глаза. И все! Это же так просто!… А иначе я умру, я знаю…
 Граф хотел развернуться и уйти, прекратив этот тягостный для него и беспредметный разговор, но все же решил исполнить эту пустяшную просьбу. Слишком сильно было воспоминание о том моменте, когда она напомнила ему его покойную супругу.
 Он пальцами поднял ей лицо за подбородок и улыбнулся. Взял ее руки в свои.
 Что она собирается узреть в его взгляде?
 Прославленный рыцарь посмотрел в ее широко распахнутые глаза, думая в это мгновение уже о том, что еще собирался сказать молчащему другу, беспокойно кружащему в прозрачной воде золоченого бассейна.
 Но тут же вздрогнул, ноги непроизвольно подкосились от неожиданности и охвативших его чувств; граф встал на одно колено.
 Перед ним не была симпатичного личика юной ворожеи. На него смотрели пронзительные, усталые глаза Первого Блистательного Эксперта Ордена, имени не имеющего.
 Обман, колдовство, жуткий фокус? Он не мог поверить в это чудо, хотя сам пользовался подобной магией при помощи Марваза многие сотни раз. Мошенничество?
 Но откуда эта пигалица могла узнать о том, что он рыцарь ордена? Откуда она могла узнать, как выглядит глава могущественной организации, если он вот уже десятилетия не покидал тайного храма ордена?
 Все сомнения развеял тяжелый, чуть с хрипотцой голос, который Роберт не спутал бы ни с каким другим на свете:
 — Здравствуй, брат. С тобой все в порядке?
 — Здравствуй, Первый Блистательный Эксперт, — нашел в себе силы преодолеть удивление граф. — Я не ожидал сейчас… Тем более… Я рад, я и мечтать не мог о том, что мне в ближайшее время выпадет подобная честь, как…
 — Оставим это, — поморщился Первый Блистательный Эксперт ордена без имени. — Посредник — новичок и может не выдержать долгого разговора. Когда мы поняли, что Марваз погиб, то с таким трудом нашли на Орнеях нового посредника. Все орнеи, хоть чуть способные к магии — жрецы, а к ним не подступиться…
 Роберт хотел спросить откуда они узнали как погиб его оруженосец, но вовремя удержал готовый сорваться с языка глупый и неуместный вопрос.
 — Я слушаю тебя, Блистательный Эксперт Роберт, — поторопил глава могущественной тайной организации.
 Граф Астурский уже привел мысли в порядок. По возможности кратко и стройно он описал недавние события и свои открытия.
 Первый Блистательный Эксперт не смог скрыть своего удивления.
 — Мы срочно отправляем бригаду на исследование подземной цитадели.
 — Там, наверняка, уже побывали жрецы орнеев, — заметил граф.
 — Я подумаю над этим вопросом, — взял на себя ответственность глава ордена. — А амулет этой Астазии до сих пор у тебя?
 Роберт хотел распахнуть рубаху, чтобы показать чудесный медальон, но не смог освободить руки из рук собеседника.
 — Да, — одними губами ответил он.
 — Я хочу его.
 — Я могу отдать его только вам лично. Из рук в руки, — возразил граф и старец моргнул в знак согласия. — Но мне надо отправляться на остров Астазии. Даже если бы вы приказали возвращаться в храм, я бы умолял вас разрешить мне продолжить миссию. Найжел — мой лучший друг, не раз проливавший за меня кровь.
 Его спасение сейчас в моих руках. Тем более, что это совпадает с нашими общими планами…
 — Более, чем ты думаешь, брат, — тяжело вздохнул Первый Блистательный Эксперт.
 — Положение гораздо тяжелее, чем мы полагали. Мы рассчитывали, что у нас есть еще несколько десятилетий… — Старец помолчал и закончил: — Оказалось, что у нас может не быть даже года. Катастрофа приблизилась к нашему миру вплотную…
 Дверь в иномирье надо уничтожить в кратчайшие сроки… — Он помолчал и добавил:
 — Любой ценой.
 — Я готов к смерти, — спокойно ответил Роберт.
 — Миру не нужна твоя смерть. — Миру нужно, чтобы ты вошел в ту комнату…
 — Я слушаю, владыка.
 — Обстоятельства изменились, брат. Дойти туда не легко, но что ты будешь делать там, с мечом в руке?
 — Уничтожу чародейское приспособление. Чтобы дверь в иные миры…
 — Нет, брат, — остановил его глава ордена. — Я думаю, что ты, несмотря на блестящую эрудицию, отвагу и опыт не можешь принимать такое решение в одиночку.
 Мы ведь толком не знаем, что ты там увидишь…
 — У вас есть предложения?
 — Да. Возьмешь эту дурочку с собой. По пути к острову будем выходить на связь.
 — Но безопасность…
 — Мы не будем больше обсуждать дела, будем говорить о пустяках. Будем тренировать ее тело и мозг. А в ответственный момент я, в ее теле, буду рядом с тобой. Вдвоем мы решим, как поступить там.
 — Я счастлив, что…
 — Не трать слова попусту. Еще что-нибудь скажешь? Или спросишь?
 — Я должен добраться до острова и найти эту Астазию, — словно клятву, произнес Роберт. — И доберусь.
 — Да, весь мир зависит от тебя, брат. Береги себя, но…
 — Я понял, — прервал его Роберт, опасаясь, что магический разговор может завершиться в любой момент.
 — И еще, — добавил старик. — Ты теперь — Третий Блистательный Эксперт нашего ордена.
 — Что случилось с…
 — Второй и Четвертый Блистательные Эксперты погибли, сопротивляясь мировому злу. Именно благодаря их гибели мы узнали, что приближение катастрофы так близко. Только ты теперь можешь окупить их смерть, брат Роберт. Память о них будет всегда жить в…
 Старец замолк на полуслове, Роберт видел как в считанные мгновения черты его мудрого лица сменились смазливыми очертаниями девицы.
 Она тяжело выдохнула и без чувств упала на пол, ее руки выскользнули из рук словно оцепеневшего графа.
 Роберт тяжело повел взглядом по сторонам, нагнулся. Поднял бесчувственное тело девушки и понес к постели под пышным балдахином. Девушка весила совсем ничего, но ноги графа дрожали — только сейчас он понял, сколько сил, душевных и физических, отобрал у него этот короткий разговор.
 Он вынул из кармана кружевной платок и вытер бисеринки пота, выступившие на лбу.
 Бросил быстрый взгляд на девушку. И испугался — слишком бледно было ее лицо, дыхание почти не заметно. Он быстро разорвал платье на груди и приложил ухо:
 сердце билось. Он успокоился — организм молодой, справится…
 Граф отошел к распахнутому окну и, невидящим взором рассматривая причудливый узор растянувшихся вдоль всего неба белесых облаков, принялся обдумывать услышанное. Впрочем, в его планах разговор ничего не менял. А то, что теперь есть связь и поддержка, пусть советом, но каким! — очень важно.
 В дверь вежливо постучали:
 — Отец, можно с вами поговорить? — донесся голос Блекгарта.
 Граф повернулся к дверям:
 — Заходи, сынок. И кликни там слугу, пусть принесет вина, в горле пересохло…
 Роберт вдруг подумал, что сейчас для него эти слова отнюдь не фигуральное выражение. За такую удачу, как появление человека, могущего поддерживать связь с орденом, стоило выпить.
 Блекгарт прошел и сразу увидел лежащую женщину на кровати отца. Он сумел скрыть удивление и ничего не спросил. Граф заметил это и усмехнулся. Впрочем, отнюдь не желательно, чтобы слуги видели ее здесь, ему не нужно сюсюканье по лакейским и кухням насчет него. Хотя, он человек холостой и кому какое дело… Это никак не отразится на его миссии — пусть говорят…
 — Батюшка, как я понял, я отправляюсь с вами в поход к какому-то северному острову, чтобы спасти рыцаря Найжела?
 — Да, — кивнул граф. — Мне хотелось бы, чтобы ты плыл со мной. Я знаю, — сделал он предупреждающий жест, видя, что сын что-то хочет сказать, — ты плохо переносишь море. Но ты будешь нужен мне.
 Он не собирался разъяснять наследнику, почему берет его с собой, не собирался говорить, что не знает — вернется ли он с острова живым и потому хочет побольше побыть с сыном, научив ему тому, что знает сам, чему давно следовало научить.
 — Инесса отправится со мной?
 Граф отрицательно покачал головой.
 — Но почему, отец? — вспыхнул юноша. — Путешествие же не опасно. Иначе, почему отправляется принцесса Гермонда?
 — Она уже не принцесса, — поправил граф.
 — Все равно, она не перестала быть женщиной, которую нужно оберегать от опасностей. И если вы согласились на ее участие в походе, я так понимаю, ей, как и другим, никаких опасностей не грозит.
 — Опасность грозит мне, сынок. И я не хочу, чтобы в эти дни, что-то мешало нашему общению…
 — Отец…
 — Разлука лишь укрепляет любовь, — улыбнулся сыну граф. — Если же ваши чувства за столь непродолжительный срок остынут — то и говорить-то не о чем.
 Сын бросил быстрый взгляд на постель с бесчувственной девушкой. Подумать он мог все, что угодно…
 — Я понял вас, отец, — покорно согласился Блекгарт.
 Графу захотелось сказать что-то теплое сыну.
 — Если мы вернемся из этого похода, то отпразднуем вашу свадьбу в столице Арситании, сам король Асидор благословит вас. Сынок, я потому не хочу брать твою возлюбленную, что хотя ей не будет ничего угрожать, через смертельные опасности придется пройти тебе. Ты готов?
 — Да, отец, я готов защитить честь нашего славного рода и, если потребуется, погибнуть!
 — Потребуется выжить, — жестко сказал граф. — А теперь — иди, сынок, к своей славной Инессе. Мне надо побыть одному.
 Блекгарт направился к дверям, не удержался и бросил быстрый взгляд в сторону лежащей на графской кровати девушки. Это, конечно, не ускользнуло от отцовского взгляда. Он усмехнулся и встал у дверей, дожидаясь слугу с кувшином вина.
 Он успел опорожнить кувшин на четверть когда девушка вздохнула. Она села на постели и быстро огляделась. Посмотрела на разорванный ворот платья и быстро запахнула его.
 — Что со мной было? — спросила она.
 — Потеряла сознание, — отвернулся от окна граф. Он-то прекрасно знал, что она ничего не помнит. — Наверно, тебе солнцем напекло…
 — Но сегодня не жарко.
 — Ты упала без чувств, не я, — пожал плечами Роберт. — Я тебя не звал, ты пыталась объясниться мне в своих бурных чувствах.
 Он чуть не закусил губу. Ирония сейчас неуместна. Ему нельзя теперь потерять эту девушку — ниточку, незримо связывающую его с орденом, имени не имеющим.
 — Простите, граф Роберт, — ее щеки покраснели, что составило резкий контраст с белой кожей лица шеи и рук, и что делало, надо признать, ее еще более симпатичной.
 — Ничего, не извиняйся.
 — Я… — она хотела что-то сказать, но слова будто застряли в горле.
 — Извини, но у меня много дел… — Граф знал, как вести себя с прекрасным полом — будь к ним как можно равнодушнее, чтобы не пришлось потом уговаривать, стоя на коленях.
 — Вы возьмете меня с собой, граф? Я без вас не могу жить.
 — Да, — сказал он после томительной для нее паузы. — Возьму. Только…
 — Только что? — обрадовавшись, она вновь затаила дыхание.
 — Только постриги волосы и надень мужскую одежду. Я не хочу никаких пересудов.
 Будешь моим оруженосцем.
 — Хорошо, граф, я сделаю для вас все, что прикажете, я буду распоследней служанкой, кем угодно! Только я должна быть рядом с вами, все время видеть вас.
 Вы — новый Царь Мира…
 — И еще… У тебя деньги на одежду есть есть? На, — граф протянул ей несколько монет. — Ты где жила эти дни, в хижине Чевара? Если не забудешь, свали в мешок его чародейский хлам, принеси мне… Я поразбираю эти безделухи за время долгого и скучного путешествия. — Сказал он это совершенно равнодушным тоном и вдруг поймал себя на мысли, что сейчас, после разговора с Блистательным Экспертом, ему действительно стало это глубоко безразлично.
 — Хорошо, господин, я сделаю все, что вы…
 — И не называй меня господином. До завтра.
 Граф быстро допил кубок, поставил его на стол и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
 Кар какое-то время сидела бездвижно на кровати потом закрыла лицо руками и провела ими, словно сдирая с лица грим. Не женственные были в это мгновение ее глаза и улыбка.
 Вся неделя ушла на сборы и хлопоты и еще пять дней потребовались на путешествие в порт. Наконец, корабли были готовы к отплытию, команды ждали приказа, на борт флагмана была доставлена роскошная позолоченная бочка с заколдованным Найжелом и многочисленные бочки с живым кормом для рыбины.
 К графу Роберту подошел его Тень.
 — Можно с вами поговорить, ваше сиятельство?
 — Что еще? У тебя вопросы? Я ж тебе все рассказал, что произошло в священных горах орнеев.
 — Я уже все отписал и отослал, — склонил голову Тень. — Я хочу говорить о другом.
 — О чем же?
 — Я уже стар, ваше сиятельство. Я не справился со своими обязанностями. Я больше не могу быть вашим Тенем.
 — Что за вздор ты несешь?
 — Я не успел за вами в ущелье. Я не справился. Мое место займет другой…
 — А ты займешься разведением капусты в огороде? — зло усмехнулся Роберт.
 — Нет, — совершенно серьезно ответил Тень. — Я отправлюсь в монастырь и перед старшими братьями закончу свой путь земной.
 — Но мой-то путь еще продолжается! — граф начинал сердиться.
 — У вас будет другой Тень, — монах сделал призывный жест и к ним подошел юноша, в таких же точно серых одеждах, только новых и еще непотрепанных-незапыленных.
 — Я не хочу другого Теня, — проворчал граф. — Я к тебе привык. Отойди-ка пока, — отмахнулся он от юноши, — дай-ка нам поговорить.
 Юноша покорно отошел на прежнее место.
 — Да я привык к тебе, как действительно к собственной тени! Ты со мной столько лет… А теперь хочешь умереть. Ни семьи, ни детей не оставив, уйти…
 — Вы не правы, мой господин, — разомкнул в улыбке тонкие губы старый монах. — У меня есть жена — в вашей деревне. Я говорил вам, но вы, наверное, запамятовали… Этот юноша — мой старший сын. Я счастлив, что настоятели нашего братства удовлетворили мою просьбу и меня заменит именно мой сын.
 Граф внимательнее посмотрел на юношу.
 — Ты знаешь, куда я еду? — спросил он у человека, который стал ему за долгие годы закадычным другом, а не Тенем и не слугой.
 — Да, ваше сиятельство.
 — Ты знаешь, что я, скорее всего, погибну?
 — Да, это возможно.
 — И со мной, неизбежно, погибнет Тень?
 Монах промолчал.
 — Вот что, — решил граф. — Если уж ты решил помереть, то лучше со мной, как и положено Теню, а не где-то в монастыре воткнуть себе нож в брюхо. И нечего посылать мальчишку на верную гибель. Я прав?
 — Я уже не могу поспевать за вами…
 — Ничего, — улыбнулся граф, — будет возможность — подожду тебя. Я не хочу другого, понятно! Ты — часть меня. Может ты — моя удача, откуда мне знать? Со мной ты — и ничего не случается. Ты отстал — и с Найжелом беда… Мне не нужен другой Тень. Плывешь со мной ты!
 Граф развернулся и пошел прочь, думая про себя, что за эти долгие годы малословный монах стал ему почти что родственником.
 Наконец корабли подняли якоря и вскоре берег главного орнейского острова скрылся вдали. Ветер был попутный, штормов в это время года не ожидалось, никакие пираты такой эскадре не страшны.
 В первый же вечер к стоявшему в задумчивости у перил Роберту подошел верховный жрец. Молча они простояли долго, пока не стало смеркаться.
 — А ведь вы стремились на остров Царя Мира совсем с другой целью, — наконец, все так же всматриваясь вдаль, произнес орней.
 — Сейчас мною движет только одно — спасение Найжела, — твердо произнес граф.
 — Это вам так кажется, — возразил жрец. — Иначе меня бы здесь не было…
 — Вы хотите мне помешать? — без особого страха спросил Роберт.
 — Напротив, помочь.
 — Чем вы можете мне помочь? Там? Если сказано — войдет один, и пройдет один, если достоин…
 — А вы считаете себя достойным? — с проснувшимся интересом спросил верховный жрец.
 — Плевать, что я там считаю, — усмехнулся Роберт. — Я не могу не пройти.
 Найжел ждет помощи.
 — Мы все ждем от вас помощи, — несколько загадочно произнес жрец.
 Не дожидаясь ответа, пожилой маг отошел от графа, оставив его в одиночестве всматриваться вперед, туда, где еще очень далеко располагался таинственный остров, к которому Роберт стремился много-много лет…


Эпизод одиннадцатый

 Последнего героя, защищающего цвета Блекгарта, рыцарь верховного жреца догнал у самых границ болот, когда тому оставалось всего несколько ходов до укрепленного замка. Исход игры был предрешен и до этого, но надежды еще оставались — всего-то не хватило чуть-чуть, в цитадели его бы не взяли, отстоялся бы, накопил сил… А так сопротивление было бесполезно и юному послу Арситании оставалось лишь признать свое поражение.
 Блекгарт ненавидел проигрывать. Даже в игре. Он отошел от огромного стола с возвышающимися на нем игрушечными горами, лесами и замками — все поле пестрило рыцарями с оранжевыми флажками верховного жреца. Одиноко в северном краю игрового поля маячили несколько рыцарей с синими знаменами сына старейшины старейшин. Там тоже все было ясно.
 Полномочный арситанский посол (после памятного события в день свадьбы Гермонды, Блекгарт так и остался в этой должности) поровнялся с окном, приподнял тяжелый ставень и уставился на свинцовую гладь воды, неприметно сливающуюся в дали с серым тяжелым небом. Он ненавидел море и не любил бывать на корабле, но главный жрец орнеев по каким-то своим соображениям ни разу не ступил на землю острова. И чтобы поговорить с ним, приходилось подниматься на борт флагманского корабля и играть в эту дурацкую игру. Собственно, это он погорячился, игра-то как раз не дурацкая, просто сегодня жутко не повезло. Как, впрочем, и в прошлый раз.
 — Сегодня что-то произойдет, — негромко, но так что услышали все, находившиеся в комнате, произнес верховный жрец. — Душно очень.
 — Душно? — удивился Блекгарт, обернувшись. — По-моему — наоборот.
 — В магическом пространстве душно, — улыбнувшись, пояснил жрец. — Вот-вот грянет взрыв. И ваш отец — в самой его середке…
 Юный рыцарь быстро подошел к стеллажу, где в хрустальном ларце лежал освященный кинжал отца и всмотрелся.
 — Пока все в порядке, — с облегчением выдохнул он, — отец жив.
 Восемнадцать дней назад граф Астурский отправился в неизвестность, переступив черту, отделяющую таинственную пещеру, ведущую в легендарный замок, от всего остального мира. Чтобы дойти до живущий где-то там, на острове, в неприступных горах, волшебницы Астазии, и попросить (или заставить) вернуть силу в амулет, надетый сейчас на рыцаря Найжела, пребывающего в рыбьем обличьи. Перед отправлением граф провел освященным ножом по груди и отдал клинок с темной капелькой крови верховному жрецу. Пока эта капелька не свернулась, как заверяет главный орнейский чародей, с отцом все в порядке, он жив.
 — Может, — предложил сын старейшины старейшин Айвар, — послать одного из тех негодяев, что мы специально взяли с собой? Возможно, проход уже безопасен? Тогда мы пошлем отряд на помощь графу Роберту…
 К походу подготовились основательно. Из разбойников и убийц, заключенных в темницах орнейской столицы и перспектива у которых была одна — петля, была отобрана группа добровольцев-смертников. Граф, отправляясь в таинственную пещеру взял с собой посох жреца и должен был вонзить его в землю в тысяче шагов от входа. И в первый же день за этим посохом был отправлен первый преступник — если б он вернулся с посохом, он был бы помилован, да еще щедро вознагражден.
 Его возвращение означало бы, что проход открыт для всех. Но он не вернулся. Не вернулись и те, что были отправлены в пятый, десятый и пятнадцатый дни — остров крепко хранил свои тайны, пройти мог только достойный. И граф Астурский шел. Уже восемнадцатый день. Но он жив, о чем красноречиво свидетельствует его капелька крови на освященном кинжале.
 — Вряд ли это имеет смысл… — возразил верховный жрец. — Но если ты хочешь, Айвар, то отправь. Там этих кандальников еще достаточно?
 — Более чем…
 — Ну, отправьте, отправьте…
 Безделие и ожидание начинало, похоже, утомлять не только Блекгарта.
 Оруженосцы переставили фигурки на поле — Айвар тоже проиграл.
 — Благодарю вас за доставленное удовольствие, — произнес Блекгарт и развязал кошелек, чтобы достать золотые. — Пойду прогуляюсь по берегу, посмотрю как там и что…
 — Езжайте, — в ответ на вопросительный взгляд произнес Айвар, — я еще побуду здесь…
 Блекгарт вышел из зала, спустился в шлюпку и вскорости спрыгнул на каменистый берег. За время пребывания на острове лагерь приобрел какой-то домашний вид — валялся мусор, на кустах развешано выстиранное белье… В дали доносился пронзительный женский крик: кто-то вызвал недовольство строптивой маркитантки…
 И над всем царит напряженная атмосфера ожидания — никто из воинов не знает, что будет, если граф Астурский дойдет и магический барьер рухнет. Никто не может знать — каких монстров разбудит граф и что может выскочить из таинственного зева пещеры, которая ведет к сердцу острова.
 Блекгарт неожиданно для себя повернул в сторону и направился не к своему шатру, как собирался, а к тропе, ведущей к пещере, где скрылся восемнадцать дней назад отец.
 «Душно очень», — звенели в голове юноши слова верховного жреца. Душно…
 Где-то у шатров жарили оленя — до Блекгарта донесся аппетитный запах. Лес вокруг скал, закрывающих проход к таинственному замку, был благодатен для охоты.
 В свежатине недостатка не было, хотя продовольствия было взято в экспедицию предостаточно.
 Восемнадцать дней нет отца… Чем же он питается? Какие глупые вопросы возникают в голове…
 За время путешествия на корабле Роберт почти все время провел с сыном. И рассказал ему почему так рвется на остров Астазии, о той сокрушительной опасности, что угрожает миру, поведал и об ордене, имени не имеющем. И Блекгарт знал — если отец не вернется, никто, кроме него, рыцаря, лишь недавно прошедшего посвящение, мир не спасет. Если отец погибнет — ему, Блекгарту придется войти во мрак пещеры. Он не боялся, но… Он знал лишь одно — он сделает это, хочется ему или не хочется, несмотря на категорическое запрещение отца. Странно, обычно такой разумный в суждениях отец в этом вопросе сам себе противоречил. Если миру суждено погибнуть, то зачем нужно оберегать жизнь последнего из графов Астурских, раз все равно погибнут все? Или граф все же допускает мысль, что в случае его гибели в странном ордене найдется кто-то, кто лучше его? Блекгарт усмехнулся. Как бы он ни относился к своему отцу, он уже успел убедиться, что воина, равного ему, — нет…
 У входа в пещеру дымился полупотухший костер; воины из охраны бросили игру в кости и посмотрели на подошедшего. Узнав сына графа Астурского успокоились, но игру не продолжили. Не от попытающихся войти в туннель, сидели они здесь — самоубийц мало. От того, что может выйти из пещеры призваны они охранять береговой лагерь. Если верховный жрец прав, то единственной их задачей будет поднять тревогу и доблестно погибнуть первыми.
 Неподалеку с черным зевом, прислонившись к серой стене скалы, прямо на песке сидел новый оруженосец графа — судя по лицу, совсем юноша. Блекгарт усмехнулся — он, наверное, единственный, знал тайну нового оруженосца. Не его дело вмешиваться в любовные интрижки отца. Ему даже нравилась подобная ситуация — она подтверждала, что граф Роберт не легендарный сказочный герой без недостатков и недостойных желаний, а обычный человек… Оруженосец так и сидел здесь с момента, когда граф скрылся в темноте — и спал тут же и ел с часовыми у костра… Вряд ли Инесса проводила бы здесь все время, если бы Блекгарт вошел во эту проклятую пещеру…
 И ему, возможно, еще предстоит в нее войти. В это не верилось. Но если отец погибнет, то он пойдет туда, без всякой надежды, завершить начатое отцом. Потому что он принял не только ленту арситанского посла. Потому, что он наследник графа Астурского во всем и продолжит дело отца.
 «Душно сегодня»— вновь всплыли в голове неспешные, сказанные деланно равнодушным тоном, слова жреца.
 Блекгарт подошел к невидимому порогу, всматриваясь в непроглядную темень, словно пытаясь понять, что там скрывается.
 — Эй-эй! — осторожно крикнул один из караульных, но юный рыцарь махнул рукой, что сам все знает, и стражник успокоился, продолжил беседу с товарищами.
 Сколько людей, вот так же, как он сейчас, всматривались в эту неизвестность?
 Сколько героев решились сделать шаг вперед — в поисках славы ли, несметных сокровищ — и не вернулись?
 Как много времени он так простоял, пытаясь пронзить мыслью тьму, Блекгарт не знал. Из оцепенения его вывел раздавшийся вдали голос Гермонды. Видно ей прискучило, и он решила развеяться прогулкой. Видеть ее Блекгарт не испытывал ни малейшего желания.
 Он вздохнул и отвел взгляд от завораживающей беспроглядности. Медленно пошел вдоль стены — в другую сторону от нового оруженосца графа. Он шел все дальше и дальше в лес, не желая никого видеть и даже не пытаясь приводить в порядок сумбурные мысли — он думал ни о чем. И обо всем. О любви, о жизни, о подвиге.
 Об отце… И о себе…
 Отойдя довольно далеко от караульных, так, что не доносились их голоса, он сел на поросший мохом валун и закрыл лицо руками. Тихо шелестела листва деревьев, где-то вдали раздался резкий пронзительный птичий крик. Странно, но почему-то ему было хорошо — не хотелось ни возвращаться в лагерь, ни думать ни о чем.
 Ничего не хотелось.
 — Это ты можешь стать моим братом? — вдруг раздался неподалеку от него звонкий веселый голос.
 Блекгарт резко убрал руки от лица (правая непроизвольно легла на рукоять меча) и осмотрелся. У кустов, поросших у неприступной скалы, стояла девочка лет десяти с распущенными соломенными волосами. Она была в белой до пят рубашки из грубой ткани; веснушки делали ее смешливой и совершенно чужой этому пасмурному дню и суровому северному лесу на заброшенном в океане проклятом острове. Ее облику, для полной завершенности образа, недоставало только праздничного венка из радужных цветов.
 — Что ты спросила? — только и нашел что сказать Блекгарт.
 На кораблях, приплывших с Орнеев, этой девочки не было — это он знал достоверно.
 — Кто ты? И откуда ты?..
 Впрочем, откуда она могла взяться на этом острове — смутно понятно… Неужели началось самое страшное?.. То, чего ждет верховный жрец, не покидающий борт корабля? Неужели отец погиб и колдовская сила рвется наружу, а стража проворонила? Или?..
 Душно в магическом пространстве…
 Блекгарт крепче сжал рукоять меча. Надо крикнуть караульных, предупредить своих об опасности. Не зря, ой не зря верховный жрец говорил, что сегодня что-то произойдет.
 Но эта девчушка вовсе не выглядела чудовищем, за ней не чувствовалось никакой опасности. О-о! отец предупреждал, что настоящая смертельная опасность зачастую выглядит приветливой и дружелюбной.
 — Кто ты? — глупо повторил Блекгарт.
 — Я тебе первая задала вопрос. — В голосе девчушки отнюдь не слышалось враждебности — разве что легкая ирония, не свойственная такому нежному возрасту. — Ты — сын того, кто может стать моим отцом?
 До Блекгарта слабо доходил смысл ее слов. Что за белиберду она несет?
 — Я — сын графа Роберта Астурского! — с гордостью произнес Блекгарт.
 Если девчушка обратиться сейчас во многоглавого монстра, он готов выхватить меч и сражаться до последней капли крови, защищая честь своего прославленного рода.
 Но обнажать оружие не торопился, из-за какого-то детского страха выглядеть смешным в глазах этой странной девочки, смотрящей на него с непередаваемым прищуром, свойственным лишь представительницам прекрасного пола, даже самым юным.
 Девочка, не отводя от него взгляда, протянула руку к ближайшему дереву — ветви сами потянулись к ней и она сорвала сочную грушу, которая никак не могла уродиться ни на этом дереве, ни на этом северном, суровом острове. Девочка с удовольствием откусила от плода, сок потек по подбородку.
 — Ты говори, говори, — вдруг сказала она, с абсолютно чистой дикцией, хотя рот ее был набит сочной мякотью. — Я же должна на что-то решиться. Он уже скоро подойдет…
 — Кто?
 Блекгарт не считал себя тугодумом, но он решительно ничего не понимал.
 Догадывался смутно, но на этом острове лучше не догадываться а знать.
 Подозревать можно все, что угодно и все домыслы окажутся очень далеки от истины…
 — Кто подходит и куда? — повторил он.
 — Это у вас в роду наследственное — медленно соображать? Тогда мне лучше и не появляться…
 — Ты сперва все объясни толком, — наливаясь праведной злостью процедил Блекгарт, — а потом можешь… Да и потом я не дам оскорблять мой род кому бы то ни было, будь ты хоть… Кстати, — осенила его мысль и он обрадовался, что может сменить тему и отойти в сторону от зарождающейся словесной перепалки. — Я ответил на твой вопрос. А вот ты на мой — нет!!! Кто ты?!
 Она вновь откусила от груши и небрежно отшвырнула огрызок в сторону. Села прямо на землю, изящно уперевшись левой рукой о землю и поджав под себя ногу. Она не совершила ни одного неловкого движения, будь она постарше, ее поза вызвала бы огонь страсти в любом мужчине.
 — Я-то? — словно поддразнивая его, медленно протянула она. — Я — никто. Я могу быть сегодня зачата человеком, который вошел туда, куда входить нельзя. И думаю — а стоит ли мне рождаться от него? Вот смотрю на тебя, моего возможного братца, и решаю: стоит ли? Твой отец — сильный человек и ничего не боится… Но достаточно ли этого? Достоин ли он быть моим отцом?
 — Родителей не выбирают… — ошеломленный ее словами, произнес Блекгарт.
 То, что говорит эта девчушка просто-напросто невозможно. Но настолько же невозможно и ее явление перед ним. А вот она беззаботно сидит перед ним.
 — А я — выбираю! — с чувством собственного превосходства и заметной ноткой хвастливости заявила девочка. — А ты, похоже, совсем дурак!
 — Ты не боишься, что я сейчас разрублю тебя пополам? — не выдержал, наконец, Блекгарт, до середины вынимая меч из ножен.
 Она даже не пошевелилась при виде его движения. Усмехнулась:
 — Совершенно не боюсь, мне все равно. Давай. Ты сделаешь то, что ни удавалось ни одному рыцарю до тебя — убьешь беззащитную девочку, доверившуюся тебе и, одновременно, собственного отца! Ну, давай же, благородный рыцарь, давай!
 Блекгарт с громким звуком задвинул меч до упора в ножны. Сел на камень, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Насколько был прав отец, когда говорил, что мчащийся на тебя враг с обнаженным оружием в руках — далеко не самое трудное и опасное препятствие в жизни!
 — Я тебя прошу, — умоляющим тоном произнес он, — объясни мне, что происходит?
 — А ты сам до сих пор не догадался?
 — Я не знаю, зачем ты хочешь говорить со мной, но раз ты здесь — значит хочешь, — стараясь говорить спокойно и рассудительно (сам не замечая, что до последней интонации подражает отцу), произнес Блекгарт. — Будешь издеваться — не добьешься ничего.
 — Ты прав, — в голосе девчушки на этот раз не было насмешки. — Хочешь, давай поговорим серьезно, хотя я уже почти все решила. Ты мне нравишься.
 — И что же ты решила, если не секрет? — постарался не обратить на ее последнюю фразу юный рыцарь.
 — Я сказала — почти решила! — вновь капризно поджала губку странная девочка.
 — Но кто ты?
 — Я же сказала: может быть, я стану твоей сестрой.
 — Чтобы говорить с тобой нормально, я должен понимать тебя. А я не понимаю ничего!!!
 — Только не кричи, птиц перепугаешь, — поддразнила она, хотя он и ненамного повысил голос.
 Ну и манера вести беседу у этой пигалицы! С нею еще тяжелее разговаривать, чем с Гермондой! То ли дело — возлюбленная Инесса, та почти совсем молчит…
 — Тогда ответить на мой вопрос — кто ты? Ты утверждаешь, что ты — моя будущая сестра, но… но так же не бывает!!!
 — Бывает все, — сказала она.
 Блекгарт вздрогнул — ему показалось, что он услышал голос графа Роберта, настолько отцовской была фраза. Но разумеется, это ему лишь показалось — незнакомка говорила звонким девчоночьим голосом.
 — Хорошо, но имя-то у тебя есть?!
 — Как же может быть имя, если я еще не родилась? Но имя как раз есть — меня назовут Астазия. Как и мою мать, и мою бабку, и мою прапрабабку…
 — Но кто ты, в конце концов, маленькая Астазия?
 — Я — есть дух, душа этого острова, — совершенно серьезно ответила девочка.
 — И я выбираю, кто станет отцом для моего воплощения. Многие пытаются, но не у многих получается. Твой отец мне понравился — он прошел все мои ловушки. Он выдержал испытание на силу, на ловкость, на бесстрашие, на выносливость, на терпение, на умеренность… О-о, какой я стол приготовила ему после того, как он десять дней шел кругами по каменной кишке, сберегая каждую крошку из остатков припасов. Я сразу позаботилась, чтоб этих припасов поубавилось втрое. О чем я?
 Ах, да, стол… Какие там были яства! Все, что ты когда-нибудь видел или о чем слышал, там было! И еще втрое больше было того, о чем ты даже не догадываешься.
 Любой другой после голодания с ума бы сошел — напился б допьяна… Ах, да — кувшины с любыми сортами вин, ликеров, бочонки с пивом. Твой отец вино с наслаждением понюхал… долго нюхал. Но съел только хлеб и запил родниковой водой…
 — Непохоже на отца, — буркнул про себя Блекгарт, — чтобы он вина даже не попробовал.
 — Если бы он попробовал, я бы сейчас с тобой не разговаривала, — равнодушно пожала плечами девушка.
 Блекгарт промолчал. Его дивило подобное спокойствие незнакомки. Он уже потихоньку привыкал к абсурдности происходящего. И вдруг он сообразил, что перед ним никакая не будущая его сестра, а сама волшебница Астазия — вот для нее это появление здесь, наверное, не представляет труда. Наверное, она хочет…
 впрочем, чего она хочет ему не узнать никогда. Она хочет поиздеваться над ним и, возможно, убить. Что ж попробуем противопоставить магии бесстрашие клинка. А покуда надо выведать у нее сколь можно многое… Вдруг от этого будет зависеть безопасность всех, находящихся сейчас на острове. Отцу-то, увы, как бы ни хотелось, он помочь не может… А вдруг может? Надо быть поосторожнее в словах с этой… кем бы она не оказалась…
 — Ему осталось последнее испытание — поединок с рыцарем, ни в чем ему не уступающем. По вашим, так сказать, рыцарским понятиям. Честный и благородный бой, которым вы столь дорожите… Он пройдет. — Последнюю фразу девчонка произнесла со спокойной уверенностью.
 — А если не пройдет? — с тревогой спросил молодой человек.
 — Тогда пойдешь ты, и станешь мне не братом, а отцом. Ты мне тоже симпатичен…
 — отмахнулась она и задала вопрос: — Я хочу от тебя услышать все, что ты знаешь о нем. Кто он, к чему стремится, зачем приехал сюда? Рассказывай!
 После непродолжительного раздумья — собирался с мыслями — Блекгарт начал рассказ об отце. Об отце, которого всю жизнь почитал как героя и почти не знал как человека, исключая последние дни плаванья, когда граф открылся своему сыну во всем. Но вот как раз об этом всем — об истинной цели путешествия, равноценной (если не более) спасению старого друга отца, рассказывать было нельзя. Блекгарт и не рассказал.
 Он замолчал. Девчонка встала.
 — Это действительная причина, по которой граф Астурский явился сюда? Чтобы спасти друга?
 — Да! — твердо сказал Блекгарт. Потому, что это было правдой. Частью правды, но правдой.
 Девчонка закрыла глаза, словно к чему-то прислушиваясь. У Блекгарта были десятки вопросов, но он не осмелился нарушить ее сосредоточенного молчания. Трудно, ох как трудно иметь дело с человеком, когда не понимаешь ход его мысли. Тем более, если человек этот — женщина.
 — Вижу, — сказала она. — Да, ты прав, это амулет Астазии. Ему семьсот шестьдесят четыре года…
 — Но ведь столько твоя мать…
 — Это было семьдесят вторая Астазия, моя мать — сто пятьдесят девятая… — словно отмахивая от комара ответила девочка, сделав жест, чтобы он не отвлекал.
 Блекгарт пытался подсчитать в уме, сколько же Астазий было на острове с момента создания амулета и по скольку ж лет они живут (он не удивился бы никаким результатам), но тут же сбился со счета.
 — Все! — вдруг выдохнула она. — Амулет друга твоего отца, как и тот, что на твоем отце, вновь наполнился силой. А теперь скажи — если твой отец узнает, что друг спасен, он повернет назад?
 — Нет! — не задумываясь ответил Блекгарт.
 — Почему нет? Ведь теперь ему незачем вступать в смертельный поединок?
 — Именно потому, что поединок смертельный и он так близок к цели, до которой доходили не многие, он и не повернет.
 Не говорить же ей об истинной цели графа Астурского, Блистательного Эксперта ордена, имени не имеющего?
 — Другого ответа я от тебя и не ждала! — рассмеялась девочка.
 — Так это… — Блекгарт злился сам на себя, что соображает слишком медленно, — рыцарь Найжел уже в своем человеческом облике?
 — Пока — нет.
 — Почему? — глупо переспросил Блекгарт. И еще больше разозлился. Собственно, вопрос-то как раз не глупый, да вот с интонацией подкачал.
 Слишком о многом ему хотелось спросить: и том, как там сейчас отец, начался ли уже поединок; и о том, откуда взялся этот остров, почему на нем живет странная отшельница Астазия, что скрывается за всем этим, какие тайны хранит суровый остров. Сотни «почему?», не одно.
 — Да потому, что друг твоего отца еще не знает об этом, — ответила девчушка.
 — Как только он подумает, что хочет сменить свой нынешний облик на человечий, так амулет сразу и отреагирует.
 — Так надо сказать ему об этом! — воскликнул юноша. — Пойду, сообщу ему! — Мысленно он уже мчался к берегу и вскакивал в шлюпку, чтобы добраться до флагмана, где стояла золоченая бочка с зачарованной рыбой. — Ты не… Ты не против, если я пойду? Ты еще о чем-то хотела спросить? Или сказать?
 — Да нет, я все выяснила. Иди, торопись. Только…
 — Только что? — остановил он начатое было движение.
 — Только я хотела позвать тебя посмотреть на поединок твоего отца с последним противником — самым сильным и отважным рыцарем в мире! Твой отец уже подходит к месту.
 Юный рыцарь набрал полную грудь возмущения, но сдержался, выдохнул.
 Она явно издевалась над ним, изучая его реакцию. Блекгарт подумал, что если она действительно станет его сестрой, то когда-нибудь, на правах старшего брата, он от души отшлепает ее по попке!
 — Я смогу ему помочь? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил он.
 — Однозначно — нет.
 — Тогда зачем ты меня зовешь?
 — Чтобы ты мог рассказать потомкам о героической кончине их предка, если граф погибнет. Или всем об его успехе — ведь Теня-то у него больше нет, рассказать некому.
 Девчонка, оказывается, знала об отце значительно больше, чем прикидывалась.
 Поиграть с ним в кошки-мышки решила… Но сила (не физическая, естественно) на ее стороне…
 — Так ты идешь? Или боишься?
 — А вот этого говорить не стоило, сестрица, — вдруг почувствовал себя старшим Блекгарт. — Рыцаря на «слабо» не возьмешь. Я иду, но вовсе не потому, что мне важно, что ты сейчас обо мне подумаешь.
 — А если я обращусь во многоглавого монстра и сожру тебя?
 Блекгарт вдруг понял, что она произнесла именно те слова, которые пришли ему в голову, когда он только увидел ее.
 — Тогда я буду сражаться, — уже совершенно спокойным и даже веселым тоном ответил он. — Идем быстрее!
 Он направился ко входу в пещеру, у которого жгли костры караульные.
 — Куда ты? — насмешливо остановила его еще нерожденная Астазия. — Вот же, так короче.
 Блекгарт обернулся. В монолите серой скалы красовался ровный, нерукотворный (но и не природный) проход.
 Блекгарт вздохнул, воздел очи к небесам, словно говоря: «Терпению моему нет границ, переживу и это!»и направился за девочкой, бесстрашно ступив в чародейский коридор.
 Он был убежден в безграничной чародейской силе этого существа, называющего себя его будущей сестрой. Если б он знал, что несмотря на всю силу магии, принадлежащую не ей, она всего лишь ребенок, он может подумал бы — стоит ли следовать за ней к центру острова, на пути к которому сложил голову не один герой.
 Эта соплюшка даже не заметила внимательного взгляда, следившего за ними из-за кустов, и не озаботилась закрыть за собой проход!
 Казалось бы давно забытые приключения, улетучившиеся из памяти как пар из котла, лишь осевшие сухими строчками в книгах Теней, вдруг сослужили для графа Астурского неоценимую службу. Только применимо ли здесь слово «вдруг»? Он, возможно, и сам не всегда отдавая себе в этом отчета, всю жизнь готовил себя именно для этого, самого важного события. Он приближался к заветной цели.
 Он чувствовал, что она очень близка — может быть за следующим поворотом. Он не ждал, что все само упадет ему в руки, он готов был выгрызать победу зубами.
 Поход к центру острова, являющегося тайным центром мира, ибо связывал его с иномирьем, начался трагично и скупо: граф, не пройдя и полутора тысяч шагов услышал за спиной сдавленный стон и глухой звук. Оборачиваясь, он был готов ко всему, только не к этому. Его Тень лежал бездыханный, сердце не билось. И никаких внешних проявлений опасности — ни тебе падающих потолков, ни ядовитых тварей… Лишь усеянная костями несбывшихся героев земля туннеля говорила об опасности самого места.
 Другой бы счел это случайностью, граф — знамением. Дорога назад, к прежней жизни была закрыта. Он должен идти вперед. И дойти, чтобы гибель Теня не была напрасной.
 Конечно, можно было говорить, что Тень уже не молод, что страшно все же идти по полному опасностей туннелю, тусклый свет в котором, казалось, источают сами стены, что сердце не выдержало напряжения предстоящего ужаса. Говорить можно…
 К слову, так могло быть и на самом деле…
 Но за долгие горы граф слишком хорошо изучил (не обращая никогда на своего спутника внимания) своего Теня. Этот не умрет от страха…
 Туннель был безжизненен, угрозы в воздухе не ощущалось… Но Роберт, скорбя сердцем, встал и не задерживаясь пошел вперед…
 Когда он удалился от павшего товарища шагов на сто, позади неожиданно послышались хруст и чавкающие звуки. Они к нему не приближались и граф не замедлил шага.
 А через десяток минут он о них уже и не вспоминал — не до того стало.
 Как он и предвидел, первые чудовища, берегущие тайны пещеры, — бесформенные низкорослые, когтистые, выскочили сразу и со всех сторон. Они были не опасны, хотя потрудиться пришлось. Потом какое-то чувство подсказало ему замереть — и перед ним рухнул огромный пласт земли, который погреб бы его здесь на века.
 Затем ледяная стужа сменилась клубами огня, минута до и минута впереди перестали иметь какое-либо значение — оставалось только сейчас, и не отдай он в это «сейчас» все, что накопил в сердце своем, никакого бы «потом» не было.
 Монстры — самые разнообразные, огромные, с оскаленными клыками, с ядовитыми жалами, пышащие дымом — сменяли друг друга, ловушки следовали одна за одной.
 В какой-то момент, отерев пот, смешанный с копотью и кровью, Роберт понял, что ничего нового он не увидел. Те низкорослые мохнатые твари встречались ему в Сухом лесу, когда он, предводительствуя армией, преследовал остатки птице-людей, сородичей погибшего в Иркэне Марваза. И всех других он видел в разных уголках мира в своих многочисленных путешествиях. И всех убивал, шкуры и черепа многих из них в качестве трофеев украшают каминный зал в его замке. Вот только предпоследнего красно-полосатого панцирного рогатого гиганта, которого Роберт убил по наитию в единственно наверное уязвимую точку, он не помнил, где видел…
 Так, это не важно… Зачем все это? Ну видел и видел…
 Он далеко не везде бывал, о многих тварях необычных лишь слышал или видел ритуальные фигурки, их изображающие… Но вот сейчас, в этом безумном параде чудовищ, ни одного незнакомца он и не встретил. Это может означать лишь одно…
 Граф рассмеялся навстречу новым, стремительно несущимся на него огромными прыжками, клыкастым хищникам. Рассмеялся открыто и искренне.
 Очередные монстры, не доскакав десятка шагов, растворились в воздухе.
 И тут Роберт вспомнил, где он видел панцирного гиганта и сообразил почему вообще задумался об этом. Подобной твари в природе не существовало!
 Давным-давно, когда он был еще мальчишкой, но уже считал себя познавшим жизнь мужчиной, его оставили одного в круглом зале — фрагмент мозаичного узора пола сразу встал перед глазами, а все остальное восстанавливалось в памяти весьма смутно. Вот тогда и двинулась ему навстречу эта красная с рыжими полосами поперек непрошибаемого на вид панциря туша с неимоверно большими ветвистыми рогами. Позже это чудище оказалось игрушечным — в движение его приводили четыре человека. Одного он тогда серьезно поранил… Механическая кукла… вроде искусственного первопредка орнеев. И встреча с несуществующей в природе черепахой произошла на испытаниях при приеме его в орден, имени не имеющий.
 Графу показалось, что в дали, из темноты, на него взглянули усталые глаза Первого Блистательного Эксперта.
 Орден не оставляет его, он поддерживает своего посланца и рассчитывает на него!
 Словно сила всех адептов тайной организации влилась в его душу.
 Роберт сорвал с себя ошметки, в которые превратилась его кожаная куртка, и, сжимая в руке меч, уверенным быстрым шагом двинулся вперед.
 Испытания, конечно, не закончились. Но он преодолел все, иначе и быть не могло.
 Сколько времени он продвигался вперед он не знал, но прекрасно представлял, что под открытым небом уже сотни раз бы пересек остров вдоль и поперек. Но он находился в магической подземелье, ведущем ко входу в иномир, здесь и расстояние и время само трансформировались, как им было угодно — или как того пожелает их неведомый повелитель.
 По его меркам прошло дней двадцать. Почти без сна и еды — так, заморил червячка у неизвестно откуда взявшегося стола в роскошном зале, неуместном в этом подземелье. Кстати, граф чего-то подобного тоже ожидал. Посчитал, что и ничего не взять — попасться в хитроумную ловушку (кто поймет логику испытующего его?)
 и подкрепил силы самым скромным из того, что было на столе.
 Его радостно удивляло, что ничего из расставленных капканов для него не было совсем уж внове — деталями, конечно, разнились. Или все опасности неведомый противник готовил, заглянув в душу графа (что очень сомнительно, ибо он почувствовал бы), или граф на своем жизненном пути повидал столько, что ничего нового уже и не придумаешь. В таком случае действительно — орден, посылая его на различные, иной раз бессмысленные задания, готовил его именно к этой, священной, миссии.
 И Пятый… то есть теперь уже Третий… Блистательный Эксперт не подведет надежды тайных братьев!
 Роберт посчитал, что на сегодня прошел достаточно далеко и решил устроиться кимарнуть хоть несколько часов.
 В подавляющей тишине он услышал женский голос зовущий его к себе. Слов было не разобрать.
 Это наверняка была новая опасность.
 Но и отдыхать при невыясненной угрозе нельзя. Граф вновь двинулся вперед…
 Туннель вывел его на огороженную площадку под открытым небом — после мрака солнечный свет едва не ослепил его. Огороженная овальная площадка напоминала те, на каких проходили рыцарские поединки в родной Арситании, только не было зрителей, знамена и цветы не украшали барьер и не гремели трубы.
 Впрочем, здесь граф ошибся. В тени навеса стоял… Блекгарт, положив левую руку на плечо какой-то девчушке в белом платьице. Это было настолько невозможно, что… Граф понимал, что это — призрак, не его сын во плоти и крови, но никак не мог взять в толк зачем и кому это могло понадобиться. Времени как следует поразмыслить об этом не было.
 В центре арены стояла женщина, ее золотистые волосы, казалось, светились в солнечных лучах. Это была женщина, симпатичная, и даже красивая. Граф видел женщин гораздо более красивых.
 «Не щедр на приманку создатель очередной ловушки, — усмехнулся Роберт, — мог что получше предложить!»
 И тут же он понял, что перед ним не морок для его погибели, что он дошел!
 На среднем пальце левой руки незнакомки был перстенек и орлиное зрение рыцаря ордена без имени мгновенно различило на нем крохотный глазик в многограннике.
 Символ, который стоял пред мысленным взором все длительное путешествие к морю, символ, который он видел в магическом окне там, в подземелье чужинцев. Символ, означающий, что граф дошел. Или почти дошел.
 Но обладательница перстня не должна даже догадываться о том, что он о чем-то догадывается. И Роберт совершенно спокойным голосом спросил:
 — Кто ты?
 — Я — Астазия, хозяйка Острова Снов, граф Роберт Астурский. Ты пришел убить меня?
 — Нет.
 — Ты пришел добиться моей любви?
 — Нет.
 Легко и приятно говорить правду.
 — Ты пришел уничтожить мой остров?
 — Нет. Я не кровожадное чудовище, как ты думаешь.
 — Ты можешь быть посланником кровожадных чудовищ, — совершенно спокойно парировала она. — Зачем ты пришел? Тебе нужны сокровища, слава, любовь?
 — Нет.
 Она молча смотрела на него, словно не могла больше представить причин его появления здесь.
 — Ты — самоубийца? — наконец спросила она.
 — Нет. Я пришел просить тебя о помощи.
 — Она тебе нужна?
 — Иначе бы я здесь не стоял.
 Роберта начинал раздражать странный разговор. Он так и стоял с обнаженным мечом в руках, на клинке которого засохла кровь поверженных тварей.
 — Какая помощь тебе потребовалась?
 Роберт снял с груди амулет.
 — Это твой медальон?
 Она даже не посмотрела на чудесный талисман, ответила, все так же глядя ему в глаза:
 — Да.
 — У моего друга — второй. Они потеряли силу. Друг, который мне дороже самого себя, сейчас в облике рыбы. Только ты можешь вдохнуть силу в его амулет и вернуть ему прежний облик. Ты можешь мне помочь?
 — Да.
 — Что от меня потребуешь за это?
 Она легким движением головы показала за спину.
 — Победишь моего рыцаря, твой друг будет спасен.
 — Я готов.
 — Ты не потребуешь времени на отдых? — иронически спросила она.
 — Я готов.
 — Но если он убьет тебя, твой друг так и останется рыбой на всю жизнь.
 — Я готов, — проговорил граф, считая спор бессмысленным и не понимая, чего она тянет.
 Рыцарь, темная громада которого едва различалась в воротах, противоположных тем из которых вышел сам граф, сделал шаг вперед.
 — Твой друг уже в человеческом облике, — вдруг сказала Астазия. — Ты не хочешь вернуться?
 — Я готов к поединку, — произнес граф, лихорадочно соображая, как же теперь поступить — ее слова были полная неожиданность для него. Собственно, ни он, ни кто-либо из ордена, имени не имеющего, ни тем более никто из сопровождающих его на остров, понятия не имели, что может графа ожидать и никаких заготовленных планов действия не было и быть не могло…
 — Значит, не эта причина привела тебя сюда? — спросила хозяйка острова. — Вернее, не только эта?
 — Думай, что хочешь.
 — Если бы ты появился здесь на десять лет раньше, ты погиб бы едва переступив вход в пещеру, — заметила она.
 — Почему?
 — Тогда мне не нужен был отец дочери. Сейчас — нужен. Им будешь ты. Ты мне понравился, ты подтвердил свое право. Так будет. Иначе ты не уйдешь отсюда.
 Согласен?
 — Да. Но ты мне не нравишься. И… у меня не было женщин, после кончины моей супруги.
 — Это не имеет значения, — ответила она и сделала шаг в сторону. — Убей его или погибни. Тогда твое место займет твой сын, он мне тоже понравился.
 Разговор был окончен, последний противник приближался к центру арены, его лица пока было не разглядеть из-за бьющих в лицо солнечных лучей («Надо будет сразу поменять позиция, — на подсознательном уровне отметил Роберт»).
 — Постой, последний вопрос, — остановил он ее.
 — Да?
 — Мой сын тоже вынужден будет драться на этой арене, если погибну я?
 — Да.
 — Я не погибну.
 — Это будет самый трудный бой в твоей жизни, граф Роберт Астурский, — торжественно произнесла волшебница. — Ты будешь сражаться с самим собой!
 Рыцарь приблизился. Граф узнал в нем черты, которые изредка видел в зеркале.
 Одно дело — в зеркале и совсем другое: наблюдать другого такого же человека воочию, его движения кажутся жалкой пародией на твои собственный и весь его облик вызывает брезгливое отвращение.
 — Даже если б я не хотела этого боя, — чуть отойдя в сторону, добавила Астазия, — я не в силах помешать ему. Он появился здесь в тот миг, когда ты перешел запретный порог. Один из вас должен умереть. Если ты решишь скрыться в большом мире, он погонится за тобой, граф Роберт. А от себя не убежишь.
 — Я готов, — усмехнулся ей в ответ прославленный рыцарь.
 И в следующее мгновение он забыл о ее присутствии — для него перестало существовать все, кроме противника.
 Он готовился скрестить оружие с врагом, который был точной его копией.
 Но если волшебница-затворница полагала поразить его и смутить, то она ошиблась.
 Граф уже сражался с собственным двойником. И даже не единожды — в первый раз совсем молодым, еще в период до вступления в орден, имени не имеющего, Роберт схватился со своим двойником, насланным владычицей полированного озера в Южных лесах; и около десятка лет назад ему пришлось вступить в бой с порождением магического зеркала в Черном замке. Оба раза бои были тяжелыми, и сейчас граф не рассчитывал на легкую победу. Но знал, что победу одержит.
 Блекгарт что-то крикнул ему издали, но звук лишь долетел до отца, потеряв по пути весь смысл.
 Какой контраст они представляли сейчас со стороны — один с голым торсом, весь в грязи и крови, со спутанными волосами и многодневной щетиной, а против него причесанный и выбритый, в чистых одеждах рыцарь. Впрочем, те, кто мог их сейчас видеть (то есть его родной сын и сама Астазия), отлично разбирались в создавшейся ситуации.
 Граф понимал, что двойник ни в чем ему не уступает, ведет бой так же, но и имеет те же привычки, те же слабые места. Они скрестили мечи и посмотрели друг другу в глаза. Во взгляде врага не отразилось ничего — ни ненависти, ни ярости, спокойные глаза убийцы. Как у самого Роберта.
 Граф отступил после первого пробного размена ударами. Отступил неожиданно — он никогда так не поступал в схватке, он старался подавить врага напором. И знал, что именно так сейчас поступит враг.
 Когда двойник бросился вперед, Роберт парировал удар и отшагнул, нанеся быстрый выпад — совершенно не опасный, лишь бы дотянуться клинком до любого места противника. И он царапнул его по плечу. На новеньком камзоле противника появилось алое едва заметное пятнышко.
 У себя в плече боли граф не почувствовал. Значит, самое страшное опасение не подтвердилось — нанося двойнику раны, тому, из черного зеркала, он получал такие же раны сам. Здесь все гораздо проще!
 Что ж, бой — честный и открытый, до победы. Он ждал этого дня так долго!


Эпизод двенадцатый

 Коридор кончился и они вышли на какую-то трибуну. Гербы на знаменах были незнакомыми, да и цвета тоже.
 — Садись, — сказала девчушка, — твой отец сейчас подойдет.
 В центре ристалища стояла женщина с такими же светлыми, как у его спутницы волосами.
 — Это твоя мать, волшебница Астазия? — спросил Блекгарт. — Отцу придется сражаться с женщиной?
 — А он не сражается с женщинами? — иронически спросила она.
 — Нет. Если…
 — Если что?
 — Если, конечно, другого выхода нет, то…
 — Не беспокойся, твой отец будет сражаться с рыцарем. Садись. Предупреждаю — не смей перелезать через барьер. Отцу ты все равно не поможешь, а тогда тебе придется сражаться самому.
 — Я не боюсь.
 — Очень хочется подраться на смерть? — захихикала она.
 — А почему нет? — вспыхнул Блекгарт. — Меч ржавеет в ножнах, — произнес он любимую поговорку отца. — Я — рыцарь и должен сражаться….
 — Смотри, — перебила она, — вон твой отец! — И добавила: — А через барьер все равно не прыгай, меня подведешь…
 — Хорошо, слово рыцаря, — кивнул Блекгарт.
 Отец был грязным и выглядел усталым, что неудивительно после стольких дней блужданий по проклятым коридорам. «Испытание на…» Блекгарт сглотнул комок в горле. Прошел бы он тем же путем, что отец? Должен! Но вот прошел бы…
 Отец говорил с женщиной в центре, хозяйкой острова. Они говорили тихо, но слова отчетливо доносились до Блекгарта.
 Но где же тот «самый сильный и отважный рыцарь»с которым должен сразиться в последнем поединке отец? Блекгарт знал цену этого поединка, знал почему так стремится отец вперед…
 Самое отвратительное, это сидеть на трибуне, когда решается судьба мира. Когда твой меч остер, а рука крепка, а ты — бессловесный зритель. То есть кричать-то ты можешь сколько угодно, да толку от этого никакого.
 И наконец, Блекгарт увидел противника. И набрал полную грудь воздуха, чтобы не выкрикнуть от удивления какую-нибудь глупость. Против отца, восемнадцать дней проведшего в сплошных схватках и испытаниях, выходил тоже отец, только в своем обычном виде, полный сил и уверенности в себе…
 Блекгарт тут же понял — что этот второй отец был просто порождением магических сил острова. И тут же оценил по достоинству фразу девочки о самом сильном и отважном рыцаре. Но исход поединка был непредсказуем. Во всяком случае, Блекгарт испугался. Не за себя, за отца.
 Гермонда, супруга наследника старейшины старейшин Орнейских островов, устроила трагедию для себя одной, не делясь тем, о чем только и думает, ни с фрейлинами, ни с кем-либо еще — да и с кем? Не мужу же рассказывать, что ее помысли только о графе Астурском. Она всерьез вбила себе в голову, что полюбила этого вечно хмурого воина. Она поняла это тогда, когда переживала за графа во время его поединка с тем наглым орнеем, оказавшимся к тому же черным магом. Ну и что, что граф Роберт много старше ее? Ну и что, что он насмехался над ней? Ну и что, что она замужем? Для настоящей любви не существует преград!
 Есть существа для которых страдание — само наслаждение. Гермонда никогда не задумывалась на эту тему. Но как сладостно замирает сердце при мысли, что ее герой рискует жизнью, а она здесь, почти рядом с ним и думает только о нем.
 Узнай граф об этих мыслях своей недавней подопечной сказал бы лишь, что зря во время не пороли, чтобы мысли набекрень не пошли, как сейчас, и что хорошая взбучка никогда не повредит…
 Айвар все время проводил либо у костра, потягивая пиво с простыми рыцарями, либо на борту флагманского корабля у верховного жреца, порой оставаясь там до самой зари. Нельзя сказать, чтобы он совсем не уделял внимания молодой жене — по его меркам, так более чем — но Гермонде этого было мало. Ее пылкой сердце мечтало о страсти всепожирающей. И Айвар не подошел для роли предмета подобной страсти.
 Она каждый день считала своим долгом самолично ходить к пещере, над которой красовалась ужасная надпись.
 В этот день она сорвалась почти без повода и наорала на своих фрейлин, что они бестолковые беспутницы, у которых лишь мужики на уме, дурехи, не умеющие волосы уложить и вообще. Не они были были причиной ее гнева, но гнев вышел натуральным — припомнились все мелочи.
 Не разговаривая ни с кем, она, наконец, отправилась на ежедневную прогулку к пещере. Ее личные охранники подошли к караульным, зная, что их госпожа будет долго стоять у входа; фрейлины тоже держались поодаль.
 Но Гермонда успела заметить ушедшего вдоль стены Блекгарта и решила пойти следом. Ей вдруг захотелось поговорить с сыном графа честно и по душам, хоть с кем-то поделиться своими чувствами.
 Хоть Блекгарт и шел не спеша, Гермонда продвигалась в своем пышном платье, не приспособленном для лесных прогулок, еще медленнее.
 Какого же было ее удивление, когда она услышала вдали, там, куда ушел юный рыцарь женский голосок! Оказывается-то, этот Блекгарт не так прост и скромен, как хочет всем казаться! И не настолько сильна его любовь к этой дурехе Инессе, если он завел интрижку с кем-то из ее фрейлин или, паче того, из служанок.
 Ответ на этот вопрос затмил сейчас по важности все остальное и Гермонда старалась красться осторожно, почти не производя шума. Это получалась не то, чтобы очень хорошо, но она старалась. В конце концов, ее же не заметили!
 Она с замиранием сердца слушала разговор Блекгарта с его еще не рожденной сестрой. Разочарование, что не удалось вывести на яркий свет шашни Блекгарта мгновенно улетучились — она первой (вместе с Блекгартом, правда) могла узнать новое о судьбе графа Роберта! В отличие от юного рыцаря ее абсолютно не удивило, что нерожденная девочка может говорить и есть груши, которые здесь не растут.
 Гермонда просто приняла это за данность и не задумывалась об этом — ее интересовало, что она скажет, а не то, откуда она взялась.
 Когда Блекгарт со своей странной спутницей скрылись в невесть как образовавшемся проходе в монолите скалы, она сломала в руках от досады веточку, что не сможет пойти за ними.
 Но проход не закрылся. Прошла минута, две, сколько-то… И Гермонда решилась…
 Бой был напряженным, очень тяжелым и совершенно не зрелищным. И очень-очень долгим.
 Роберт отлично понимал, что противник свежее его, но никакой усталости не чувствовал. Просто с собой бороться хуже некуда. Все твои слабые и сильные стороны противник знает не хуже твоего, и любой твой нестандартный прием, ставивший в тупик многих бывалых бойцов, парируется на раз. Правда и отбивать подобные удары тоже не так сложно, зная куда пойдет вражеский клинок в следующую секунду.
 Надеяться можно только на ошибку и гадать, где бы ты ее сам совершил… Еще, к тому же, надо ее не совершить, чтобы не воспользовался противник…
 Но тогда, в Черном замке, было гораздо хуже, поскольку любая рана у врага тут же появлялась на собственном теле, доставляя боль и уменьшая силы. Тогда он не знал, что и делать, а решение оказалось проще простого — он убрал меч и поднял вверх руки. Противник сделал то же самое и убрался в свое проклятое зеркало…
 Давно это было, теперь даже Тень не расскажет.
 Вот он один, почти голый, но с мечом. Один на один перед последним рубежом. Все лучшее — там за спиной. Погибшие друзья, соратники, оруженосцы. Погибшие сыновья. Погибший Тень — последняя утрата. И только Блекгарт смотрит на него, уже одним этим поддерживая. И где-то в безумной дали, в неприступной цитадели, о нем думают Блистательные Эксперты ордена, имени не имеющего. Он — их последняя надежда.
 У его врага не было того, что можно потерять.
 Граф прошел вперед и тут же пропустил удар на противоходе. Он сумел чуть уйти, меч врага не задел жизненно важные органы, но рана оказалась не из легких.
 Обычно в любой другой схватке он бы сделал шаг назад и попытался бы успокоиться, держа врага в поле зрения. Но сейчас был не обычный бой, а бой с самим собой!
 Все это мелькнуло так быстро, что невозможно было бы за это время произнести и звук, не то, что фразу, и граф бросился вперед, потому что тот, второй, этого не ожидал.
 Тот, второй, сумел отразить первый удар, но Роберт, забыв о правилах ведения боя, наносил удары подряд, словно рубил дерево и не заботился о том, куда полетят щепки.
 У его двойника не было того, что можно потерять, у него не было ничего — ни прошлого, ни будущего. Это было колдовское животное, порождение сил таинственного острова, наделенное его опытом ведения боя, его силой, его телом, его навыками. Но не его душой! Не его воспоминаниями! Не его сердцем!
 Роберт пропустил еще несколько ударов, но на каждый нанесенный удар враг получил по три.
 И когда ноги у врага подкосились и он рухнул на песок, Роберт по инерции нанес удар по воздуху — меч, просвистев по дуге, вонзился прямо в грудь упавшему.
 Граф рухнул рядом с поверженным, понимая, что это победа.
 Последняя ли на его пути к цели?
 Он услышал легкую поступь хозяйки острова и встал на колено, чтобы встретить ее, как положено победителю.
 — Все, — сказала девчушка. — Ты все видел. Нам нужно уходить. Поторопись.
 — Куда? — спросил Блекгарт.
 Он все еще был там, на ристалище, переживая в памяти перипетии только что завершившего боя.
 — Ты не должен был здесь находиться. Поспешим!
 Она схватила его за руку и потащила назад, в проход.
 Блекгарт кинул последний взгляд на поле боя — его отец поднимался.
 Девчушка бежала впереди, так быстро, словно за ними гналось стадо драконов.
 Блекгарт едва поспевал за ней.
 И, наконец, они оказались в лесу, у уже знакомого камня.
 — Прощай, мой брат, — улыбнулась она ему на прощанье. — Вряд ли после моего рождения я буду помнить о тебе, но ты — не забывай!
 Блекгарт не успел ничего сказать, как девочка просто исчезла, а стены скалы тихо, без всякого громы, сошлись вместе, и ничто не напоминало о том, что мгновение назад здесь был проход.
 Блекгарт подошел к камню, сел и вновь закрыл лицо руками.
 Уж не померещилось ли ему все это?
 Надо успокоить бешеное биение сердца…
 Не сошел ли он с ума от постоянной тревоги за отца? Не привиделось ли ему желаемое, как действительное?
 Простая, как клинок меча мысль пришла ему в голову — что же он здесь сидит? Все ведь так легко проверить! Если все это — правда, значит, свободен вход в пещеру.
 Он вскочил и побежал, ломая кусты.
 А если — неправда?
 Тогда, войдя в запретный вход, он погибнет — глупо и бесполезно…
 О, рыцарь Найжел! Если ему сказать, что он может обратиться в человека и он обратится, то все, до последнего движения, было в действительности!
 Блекгарт резко развернулся и, едва разбирая дорогу, побежал к побережью.


Эпизод тринадцатый

 — Ты победил, — сказала Астазия. — Не вставай, прими свою награду.
 — Мне… не нужна… награда, — произнес Роберт и фраза у него получилось слегка прерывистой, он еще не сумел восстановить дыхание. Да и свежие раны не давали забыть о себе.
 — Ты не хочешь самую красивую женщину в мире? — на ее лице не было ни тени ни улыбки, ни удивления.
 — Все, что я хочу — это глоток доброго вина, — усмехнулся граф.
 Он не собирался разубеждать ее, что видел женщин и покрасивее. Свою собственную супругу, вечная ей память, например.
 — Значит, считай, что тебе предстоит еще один поединок, — холодно произнесла она. И добавила: — Мне нужна дочь. Ты подходишь для этого. Иначе, ты умрешь здесь и сейчас.
 — Но мне надо привести себя в порядок…. — попытался сопротивляться граф, хотя уже понимал, что если что-то взбрело хозяйке острова в голову, она не отступится.
 — Не надо, — ответила она. — Ты всегда готов к бою.
 Графа словно невидимая рука великана ласково уложила на землю. Боль от ран как-то сразу отступила, удалилась в небытие, он почувствовал необычный прилив сил, словно выпил кубок любимого вина.
 Астазия скинула одежды — одним ловким движением, словно листва опала со стройного дерева.
 Возможно, она была даже очень хороша, Роберт не считал себя в этом деле знатоком и ценителем. Он сделал попытку подняться, и вдруг понял, что не может пошевелиться — магическая сила сковала его. Такое, пришло вдруг ему на ум, с ним тоже уже случалось, когда он схлестнулся с ситбиллским магом. Ничего принципиально нового он на этом столь таинственном и легендарном острове, о котором ходит столько невероятных слухов, он пока не увидел.
 — Побойся того, чему ты веришь! — только и нашел граф силы в последний раз не отвертеться, а отсрочить неизбежное. — Мой сын же смотрит!
 — Он давно уже вне скал — торопится возвестить твоих спутников о победе!
 Она смотрела ему в глаза. Ее глаза были того же цвета, что и небеса над головой, точь-в-точь.
 Она быстро освободила его от одежд — не без помощи магии. Прикоснулась к тому, что должно было сыграть главную роль в предстоящем действе, убедилась, что все как и должно быть, и уселась на графа.
 Он от бессилия как-то помешать происходящему закрыл глаза.
 — Да видит моя супруга, что я верен ей даже сейчас, — произнес он. — Никогда бы раньше не подумал, что графа Роберта кто-то может изнасиловать1 Ему, собственно, неважно было: может ли увидеть его дух покойный жены, и существует ли загробная жизнь вообще. Верность ей он соблюдал ради клятвы ордену, имени не имеющему. И думал сейчас: простят ли ему братья? Даже если нет, даже если его приговорят к смерти за нарушение клятвы, он должен пройти свой путь до конца.
 Впрочем, он не считал происходящее чем-то очень уж неприятным или унизительным.
 Нельзя бороться с неизбежным, его надо перетерпеть. И постараться извлечь максимум удовольствия и выгоды. Только, несмотря на годы вынужденного воздержания, никакого удовольствия не было.
 — Я представляю сейчас, что это не ты, — произнес он, не открывая глаз, — а она.
 Астазия усмехнулась:
 — Это не займет много времени.
 Он понял, что да, это довольно быстро. И пытался вспомнить — что он чувствовал, когда то же самое происходило между ним и его женой? Нет, все было не так, совсем не так. Так больше никогда не будет, потому что ее нет.
 Астазия прекратила ритмичное движение. Но не слезла.
 — Ты пришел убить меня, — сказала она. Не спросила — констатировала.
 — Нет, — открыл глаза. — Я никогда не вру.
 — Ты пришел уничтожить то, что дало жизнь мне. Что дает жизнь острову. Ты хочешь уничтожить то, что приносило в мир только добро. Это то же самое, что убить меня.
 — То, что я хочу уничтожить, — произнес граф, — уничтожит мир.
 Он сделал попытку сбросить ее и подняться на ноги, но тщетно.
 — Это ты так думаешь. Так или иначе, я тебя не пущу туда. Ты умрешь. Я не хочу твоей смерти, но ты мне больше не нужен. Я могла осчастливить тебя, дав тебе то, о чем мечтают другие. Но ты же не остановишься…
 Граф промолчал.
 — Прости, любимый, — вдруг прошептала она, склонилась к нему и поцеловала в губы.
 И в то же мгновение Роберт почувствовал, что неведомая сила сжимает ему горло.
 Он пытался бороться, придержал дыхание — но все было бесполезно. Через несколько мгновений мир померк, лицо Астазии, на котором не было ни намека на радость или жестокость, потеряло свои черты и он приготовился принять смерть.
 «Как близко от цели, как близко! — мелькнула последняя мысль. — Блистательные Эксперты, я не оправдал ваших надежд…»
 Гермонда успела прокрасться к арене как раз к тому моменту, когда поединок начался. Блекгарт и девчушка не отрывали взгляда от сражающихся и не заметили ее. Она встала за резную колонну в тени, так, чтобы ее никто не видел.
 Повелитель ее сердца, граф Роберт Астурский — прекраснейший из мужчин — дрался с каким-то грязным полуобнаженным гигантом.
 Она затаив дыхание следила за поединком, вздрагивая при каждом взмахе меча и восхищаясь мастерством бойца в светлых одеждах. Правда, противник не уступал, но Гермонда не сомневалась в том, на чьей стороне окажется победа. Ей хотелось кричать, ей хотелось, чтобы граф знал — она здесь, она рядом!!! Но Гермонда боялась проявить себя — ведь неизвестно, что может сделать эта еще нерожденная уродина-чародейка, увидев ее здесь…
 И вдруг свет померк померк перед ее глазами — непобедимый воин в светлых одеждах рухнул на землю.
 И в то же время радостный крик Блекгарта достиг ее ушей:
 — Победа!!! Отец победил, Астазия, победил!
 «Как победил?»— не могла понять Гермонда. Она пристальнее всмотрелась в победителя, без сил опустившегося рядом с бездыханным телом побежденного. И поразившись, узнав в нем те же черты графа Астурского.
 Горе мгновенно сменилось радостью: Блекгарт, при всем его тупоумии, уж точно знает, который из двоих его отец.
 Она была права, конечно же граф Роберт не может не победить!!!
 Ее радость не знала границ и молодую женщину ничуть не смущало, что минуту назад она переживала за другого.
 До ее ушей донесся диалог Блекгарта с этим недоразумением природы, и Гермонда поняла, что они торопятся уйти отсюда. И не обратила никакого внимания на сей факт, потому что увидела как к владыке ее помыслов приближается какая-то женщина.
 Она не пропустила ни слова из их разговора, хотя расстояние было довольно приличное.
 Волна возмущения охватила Гермондой, она не находила слов в родном языке, чтобы выразить то, что думает. Руки зашарили по складкам одежды.
 Да! Кинжальчик, который ей когда-то подарил граф, с нею!
 Эта паршивка, будь она хоть какой-раскакой волшебницей, поплатиться за свое…
 за свой… в общем — за все!
 Не размышляя ни о чем другом, Гермонда с некоторым трудом перелезла через барьер и помчался к странной группе из одного магического мертвеца, мерзкой чародейши и своего, лишенности возможности двигаться, рыцаря сердца.
 Она подбежала и встала за спиной насильницы, стараясь успокоить дыхание.
 Какое-то прорезавшееся неизвестно откуда женское чувство самосохранения смешанное с ненавистью к сопернице, подсказало ей, что у нее будет лишь одна возможность на удар.
 — Прости, любимый, — прошептала волшебница и склонилась над бездвижным графом.
 «Она еще смеет называть его любимым!»— взорвалась гневом Гермонда и вонзила кинжальчик чуть ниже затылка ненавистной женщины до самой рукоятки.
 Та даже не вскрикнула, повалилась на лежавшего бездвижно графа.
 Внучка Арситанского короля брезгливо поморщилась и встала на колени, чтобы столкнуть негодницу со своего любимого.
 Какой-то странный звук привлек ее внимание, перекрыв бурные возгласы несуществующей восторженной толпы, что фанфарами гремели в ее ушах.
 Гермонда повернула голову. К ней из темных ворот мчалась она сама, сжимая в руках кинжальчик с золотой рукояткой.
 Он не умер.
 Открыл глаза и увидел небо: чистое, светлое небо, словно говорящее как прекрасна жизнь.
 И тут же вернулась боль. И какая-то тяжесть.
 Роберт приподнялся на локте — Астазия лежала на нем, нагая, распластавшись, словно лягушка. Из шеи торчал смутно знакомый кинжал.
 Граф только сейчас сообразил, что в ушах не звон от возвращения из беспамятства, а девичий визг — по арене мчалась Гермонда, нелепо задрав юбки, чтобы не мешали бежать, а за ней гналась… то же Гермонда и так же визжа.
 Бред! Он жив, а не в загробном царстве мертвых, где только и возможны такие нелепицы!!!
 Замешательство длилось недолго — он сообразил, что остров создал двойник Гермонды так же, как до этого создал двойник самого Роберта. Неважно, откуда взялась здесь Гермонда — важно, что ей угрожает смертельная опасность! И он вспомнил, почему кинжал в затылке Астазии показался ему столь знакомым.
 Тем временем убегающая споткнулась, вторая Гермонда упала, споткнувшись о первую, кинжальчик выскочил из девичьих пальцев.
 Роберт быстро оправился (неудобно представать перед ней голым, все же внучка его короля и жена сына старейшины старейшин), подобрал свой меч и поспешил к дерущимся женщинам.
 Они сцепились, словно две диких кошки, стараясь исцарапать друга когтями, а если получиться — то и укусить. Волосы у обеих разметались, звуки были нечленораздельны, позы… Да, никакой мужчина не отправится быстро от подобного зрелища (если только Найжел, которому все равно). И смешно, и отвратительно. А главное — дело неизбежно кончится чьей-нибудь гибелью….
 Граф решительно подошел к той, что находилась сверху и сдернул ее с жертвы, отбросил на три шага.
 — Граф Роберт! — воскликнула одна.
 — Любимый, ты спас меня! — подхватила другая.
 — Пусти меня, я убью ее! — завизжала первая.
 — Она, она — порождение этого острова! — ткнула пальцем в противницу вторая.
 Роберт стоял посередине с мечом, готовый обрушить его на магического двойника.
 Но кто из них двоих настоящая Гермонда?
 Женщины вновь бросились друг на друга (он не успел заметить, кто из них совершил движение первой, да и вряд ли это помогло бы определить двойника), но граф успел встать между ними, оттолкнув обоих руками. Обе упали на землю.
 — Роберт! Это же я — Гермонда! — воскликнула одна.
 — Граф, неужели вы дадите обмануть себя! Я так боялась за вас, так переживала!
 — Если кто-нибудь из вас попытается подняться — значит он двойник и я рублю мечом не глядя! — грозно выкрикнул граф.
 Да… Ну и положеньице. Вряд ли он выполнит свою угрозу.
 Но подействовало. Двойник, даже лишившись своей хозяйки, оказался не так прост, как какая-нибудь грязевая кукла.
 Обе женщины смотрели друг на друга гневными взглядами, одновременно убеждая Роберта, что настоящая именно она, но встать опасались.
 Ситуация была нелепа до предела — после стольких испытаний, после тяжелейшего поединка, он стоит меж двух разъяренных фурий и абсолютно не представляет, что делать.
 Одна из них пыталась привстать с земли и граф тут же взмахнул мечом, подтверждая серьезность своих намерений.
 — Сидеть!!!
 Безумно хотелось пить. Даже не вина — просто глоток холодной воды. Усталость давала себя знать.
 И надеяться можно было только на то, что появится Блекгарт и другие — пусть сами разбираются которая из них настоящая.
 Правда, неизвестно сколько долго может существовать двойник — может сам с мгновения на мгновение распадется во прах. Впрочем, труп его двойника лежит до сих пор… А может, это столь могучая и неведомая магия, что двойник и не исчезнет теперь — будет жить пока не помрет от старости, если не убьют раньше?
 Во смеху-то было бы, как будто одной Гермонды мало!
 Обе плакали — от злости к сопернице, от бессилия, от того, что граф не может понять, кто из них настоящая.
 — Так или иначе, — произнес Роберт, — одна из вас спасла мне жизнь…
 Так стоящим с мечом меж двух заплаканных и расцарапанных Гермонд его и увидели Найжел, Блекгарт, Айвар и отряд воинов, готовых сражаться с нечистью в любой момент. Путь, на который Роберту потребовалось почти два десятка дней, они преодолели теперь менее чем за четверть часа…


Эпизод четырнадцатый

 Нежить, прислуживавшая волшебнице-затворнице, поддерживающая огромный замок и остров в идеальном порядке, умирала. То тут то там на побережье валялись появившиеся прямо из воздуха после достопамятного сражения и смерти повелительницы мутновато-зеленые, теперь почти потерявшие псевдочеловеческую форму, беззвучно подыхающие создания.
 Верховный жрец орнеев, вместе со своими помощниками, нейтрализовывал оставшуюся без хозяина магию, насыщающую сам воздух острова. Цели верховного жреца были недоступны Роберту, но они его и не интересовали — до тех пор, пока не мешали его собственным. Он скорее относился к жрецу как к союзнику, а не противнику.
 Собственно, так оно и было.
 В сам замок никто не входил. По приказу графа Роберта десять арситанских рыцарей, сменяя друг друга, стояли у входа в замок. Они не пропустили бы ни верховного жреца, ни кого любого. Никого — так приказал граф, которому они верили беспрекословно и которому рады были помочь, они восхищались им.
 Сам Роберт отдыхал. Он прекрасно отдавал себе отчет, что медлить с главной целью путешествия нельзя. Но и торопиться не стоило.
 Чисто выбритый, пахнущий благовониями, он сидел за столом под открытым небом возле своего походного шатра вместе с Найжелом, который отъедался и смаковал вино, вознаграждая себя за все время вынужденного воздержания (в плавание было взято несколько жен Найжела и их он уже посетил). И орней все время говорил, словно опасаясь, что отвык от человеческой речи.
 Но, вопреки опасениям Роберта, Найжел ни в чем не упрекнул друга, и не начал хаять магию и чародейство, как предполагал друг. И не жаловался на время, проведенная в золотой бочке. Он вообще предпочитал об этом молчать. «Ты снова спас меня, Роб!»— сказал он уже становящуюся привычной фразу. И один раз мимоходом коснулся, что неплохо бы потом слазать в горы и попытаться найти древнее оружие чужинцев — вдруг вода уже схлынула из подземной цитадели?
 Амулеты, с ярко сияющими камешками посередине, висели на шеях обоих, но ни один из них и не заикался о перевоплощении. Они вообще по молчаливому согласию решили не говорить об этом.
 Роберт выслушал очередную тираду друга, сделал еще глоток вина и отставил кубок.
 — Мне надо идти, Найжел, — встал он из-за стола. — Хочу осмотреть замок. Раз уж я здесь, почему не полюбопытствовать?
 — Я пойду с тобой, Роб! Вдруг там окажутся новые ловушки?
 — Не думаю, — улыбнулся граф, лихорадочно соображая, как бы отговорить друга.
 — В замке — жили… вернее жила.Так какие там опасности? Может, какие сокровища и есть… Не зря же сюда столько людей стремилось. Думаю, в самом замке опасностей нет. Хотя все может быть…
 — Мои руки соскучились по мечу, — усмехнулся Найжел, — глаза — по новым местам, а…
 — …а язык — по разговору, — со смехом закончил друг.
 — Да почему бы и нет? Добрый разговор — не хуже хорошей драчки…
 — Ладно, Най, в любом случае ты не помешаешь. Эй, позовите моего нового оруженосца! Он пойдет со мной.
 Второй раз проходя по туннелю смерти, граф даже не вспоминал о событиях первого своего похода здесь. Все мысли его были уже в замке, в таинственной комнате (которую еще предстояло разыскать), где находилась цель почти всей его жизни, нечто, могущее погубить все, что он любит — проход в иномирье, через который просачивается чужая магия…
 Еще одной мировой катастрофы не будет. Он, Третий Блистательный Эксперт ордена, имени не имеющего, перекроет лаз и предотвратит глобальное бедствие.
 Небольшой отряд вышел на ристалище. Труп двойника Роберта, к которому не посмели прикоснуться (как и к погибшей волшебнице), разлагался под воздействием жаркого не по времени года солнца и был облеплен насекомыми.
 «Значит, — подумал Роберт, — они ведут себя как люди. И двойник Гермонды проживет еще долго.»
 Обе принцессы содержались взаперти (в разных комнатах, естественно), со всем подобающим почетом, но под надежной охраной. Даже верховный жрец не мог определить, которая из них настоящая и решили подождать — может, время рассудит. Интересно, на взгляд графа, на это событие отреагировал Айвар:
 «Прокормим обеих!»— сказал он и будто забыл об этом, интересуясь больше злоключениями графа в туннеле смерти. А Блекгарт, узнав о происшедшем после того, как он покинул поле боя, грустно произнес: «Значит, у меня не будет сестренки…»
 — Распорядитесь, — сказал граф старшему из сопровождавших их солдат, — чтобы их похоронили где-нибудь в лесу… Хотя, погоди, пусть закопают пока только моего двойника. А ее подождите хоронить, если где-нибудь здесь найдем кладбище, пусть упокоится рядом со своими предками.
 Граф Астурский всегда уважал побежденных.
 Стража легкими кивками встретила графа и он, в сопровождении своих спутников, вошел в замок.
 Ничего необычного в постройке не было — древний укрепленный замок средней руки феодала. Но Роберт знал, зачем так долго добирался сюда. Сердце само привело его к закрытым дверям на верхнем этаже северной башни.
 — Подождите меня здесь, — попросил Роберт Найжела и остальных. — Я один сперва посмотрю… И ты, Кар, пока останься здесь.
 Девушка, которая не знала, в чем заключается ее миссия и, по мнению графа, питающая к нему безответную любовь, покорно кивнула. Сперва Роберт сам все посмотрит, а уж потом вызовет Первого Блистательного Эксперта ордена, имени не имеющего.
 Роберт вошел, зная, что предстанет его глазам (уже видел в чудесный экран в подземелье чужинцев) и прикрыл за собой дверь.
 Все было так, как он видел там — полосы света на полу от узких окон, тяжелая, древняя мебель. Даже огонь в очаге горел — он, видимо, не подпитывался дровами и углем, а горел, поддерживаемый магический энергией. «Значит, — подумал Роберт, — скоро погаснет. Но это уже не будет иметь ровно никакого значения».
 — Я ждал вас, граф, — вдруг раздался знакомый голос.
 В кресле, где веками сидели лишь волшебницы, сменяющие друг друга и носящие одинаковое имя, расположился верховный жрец орнеев. Видимо, он давно любовался игрой света в разноцветных магических полосах чудесного агрегата; эти полосы, казались жили своей, непостижимой жизнью.
 От неожиданности Роберт выхватил меч.
 — Уберите оружие, граф, оно вам не понадобится. Во всяком случае — сейчас.
 — Как вы здесь оказались? Мою люди не могли вас пропустить!
 — Если б это было самое важное сейчас, я бы подробно объяснил, — усмехнулся старик. — Садитесь, граф, я вам расскажу интереснейшие вещи. Нет-нет, никого не зовите. Вряд ли вам захочется, чтобы это услышали даже самые близкие для вас люди, какими являются Найжел и Блекгарт. Захотите — сами расскажете.
 — Если у вас есть что-то важное, почему вы не рассказали мне об этом до моего похода в пещеру? — граф тянул время, соображая как быть.
 В конце концов он понял, что разговор ничему не помешает. И у него нет причин считать верховного жреца орнеев врагом ордена, о котором тот вряд ли имеет какое-либо понятие.
 Граф вложил меч в ножны, осмотрелся, не нашел куда ему предлагали сесть и взгромоздился на огромный стол, стоящий неподалеку от кресла.
 — Я слушаю вас…
 — Граф, вы шли уничтожить это? — жрец кивнул на магический прибор и мутноватое окно в глухой стене, затянутой мутноватой магической пленкой, за которой что-то мерцало.
 Граф проследил за его взглядом. Кивнул. Спросил:
 — У вас есть веские причины, почему я не должен этого делать?
 Он решил выслушать жреца. Вряд ли какие-либо доводы изменят его планы, но и торопиться особо сейчас необходимости нет.
 — Есть, — вздохнул жрец. — Но вы все равно не захотите к ним прислушаться.
 Верховный жрец поднес ближе к глазам руку и принялся любоваться в свете костра переливами граней на бриллианте в перстне.
 «Наверняка камень магический», — подумал Роберт.
 — Тем не менее, — произнес граф, — прежде чем что-то решить, я хотел бы выслушать вас. Мы ведь союзники?
 — Да, — кивнул верховный жрец. — Еще бы мне вас в этом суметь убедить…
 — Что вы хотели мне сказать? — всегда спокойный Роберт начинал терять терпение, находясь рядом с заветной целью, путь к которой оказался так долог и сопровождался столькими потерями…
 — То, что все обстоит прямо наоборот тому, что вы думаете, дорогой граф. Этот агрегат — не несет никакой угрозы в мир. Вы правы, магия иных миров входит через него. Но и дурные силы нашего мира, как в отдушину, выходят прочь! В частности, через него идут силы, позволяющие нашим мертвым предкам жить.
 — Вы все знали? — готовясь к поединку с магом и понимая, что в этом, еще одном сражении, ему не придется рассчитывать даже на помощь Найжела, спросил Роберт.
 — Вы хорошо подготовились, а?
 — Я и сейчас знаю гораздо меньше, чем мне хотелось бы, — вздохнул великий жрец. — Но наш разговор беспредметен. Его надо завершать — так, чтобы никаких неясностей ни для вас, ни для меня не осталось. Посоветуйтесь-ка как вам поступить с тем, кого вы называете Первым Блистательным Экспертом.
 — Вы и это знаете? — процедил граф.
 Что ж, значит он недооценил противника, которого считал союзником.
 Верховный жрец тяжело вздохнул.
 — Позовите своего оруженосца, — то ли попросил, то ли приказал он. — Все и решится.
 Роберт оценил ситуацию. Что ж от отсрочки он ничего не теряет, а Кар никак не помешает — очень сомнительно, чтобы ученица Чевара была заслана к нему верховным жрецом. Хотя, конечно, возможно все, но не до такой же степени хитросплетения и проницательности человеческого разума.
 — Кар, — не оборачиваясь крикнул он, чтобы звук прошел через толстую дверь. — Кар!!!
 Да, что она там, не слышит? Заболталась с Найжелом?
 Роберт встал и попятился к двери. Верховный жрец выглядел несколько устало, но совершенно спокойным. С таким выражением лица не готовят подлого удара в спину.
 Граф добрался до двери и чуть потянул за ручку:
 — Кар, зайди! Найжел, подожди меня пока там!
 Девушка, обряженная в мужскую одежду, вошла в запретное помещение.
 — Кар, я хотел бы… — начал было Роберт и осекся.
 Девушка, утверждавшая, что лишь всепоглощающая страсть к графу заставила ее пуститься в путешествие, не обратила на него сейчас ни малейшего внимания. Она бросилась к чудесному сооружению древнего мага и остановилась, не дойдя нескольких шагов.
 Верховный жрец орнеев встал.
 Того, что увидел граф в следующие мгновения, ему не могло привидится в самом нелепом сне. Возможно все, да, но не до такой же степени!
 Девчушка, совершенно не обладающая магией, каждую ночь за все время их долгого плавания тщетно домогавшаяся его любви, вдруг распростерла в стороны руки и резким движением, словно собирая в воздухе энергию, выкинула их в сторону верховного жреца орнеев.
 Ослепляющий по яркости огненный шар с громом, не уступающим небесному, полетел в жреца.
 Но тот был готов к чему-то подобному: выставил мгновенно руки, раскрытыми ладонями вперед, будто руки могли удержать магическую молнию.
 Огненный шар врезался в одночасье возникшую ледяную преграду, заслонившую жреца и от глаз Роберта.
 Ледяная стена покрылась паутиной мелких трещин от столкновения с огненным шаром, но выдержала. Шар отскочил под неправильным углом и заметался по помещению.
 Роберт непроизвольно подбежал к стене и прижался к ней — заметно уменьшающийся с каждой долей мгновения пылающий комок, обдавая жаром, промчался от него на расстоянии вытянутой руки.
 Ледяная стена, защитившая верховного жреца, рухнула тысячью кусочков льда вниз и Роберт увидел лицо орнея — жесткое, беспощадное, напряженное.
 И тот час ливень, каких по силе, не бывает, наверное, и в тропиках, рухнул с потолка в том месте, где стояла Кар.
 Кар ли?
 Даже со спины фигура мага уже ничем не напоминала хрупкую девушку.
 Невероятной силы чародейский дождь, вызванный верховным жрецом, сшиб неготового к этому мага, прижал к полу. Тот пытался сопротивляться, но струи прижимали его к каменным плитам, не давая пошевелиться.
 Верховный жрец подошел к нему почти вплотную, сделал легкое движение руками, прекращая поток воды из будто разверзшегося в потолке бездонного чана.
 — Все, — сказал он, едва переведя дух, — благородный граф Роберт, вы можете подойти и поговорить с вашим Первым Блистательным Экспертом.
 По его выдоху, по медленно произносимым словам, по посеревшему лицу, граф понял, какой ценой дались жрецу эти короткие мгновения странной схватки.
 Роберт отер с лица капли воды и, ступая по свежеобразованным лужицам, подошел к распростертому на полу, в каких-то пяти шагах от магического входа в иномирье, телу. Он не заметил, когда в помещение ворвались Найжел и другие воины, как не замечал, что в правой руке держит меч — когда он его выхватил, граф не знал.
 Перед ним, в треснувшихся одеждах, местами обнажающих уродливое тело, лежал…
 Марваз.
 Марваз, которого он считал погибшим.
 — Он очень опасен, — сказал верховный жрец. — Он не хочет уничтожит это, — старик кивнул на огромное чародейское сооружение в центре помещения. — Он не хочет закрыть проход. Он хочет уйти! Уйти, чтобы вернуться во главе несметной армии своих сородичей.
 Роберт молчал.
 Мир, его мир, рушился (а, вернее, уже рухнул, но он этого еще не понимал) сразу и навсегда.
 — Он может в таком состоянии связать меня с Блистательным Экспертом ордена? — глухо спросил граф.
 — Ненавижу! — прочирикал на своем языке Марваз, но Роберт его понял.
 Он за долгие годы отлично изучил его язык, хотя так и не смог воспроизвести на нем ни фразы.
 — Вся жизнь, вся жизнь… и не получилось!!! — чирикал человек-птица, последний из оставшихся представителей своего народа в мире.
 В этом мире.
 — Он сам и есть Первый Блистательный Эксперт, — жестко сказал верховный жрец орнеев. — Как и Второй, и Третий. Он и вы, граф, единственные представители ордена, который существует только в вашем воображении.
 Граф промолчал. Потом носком сапога ткнул (не сильно) Марваза в бок.
 — Он прав?
 — Я и тебя ненавижу! — прочирикал поверженный чародей.
 — Наверное, его надо убить, граф, — сказал верховный жрец. — Но я хочу развеять все ваши сомнения. И сам хочу узнать поподробней. Потому, что обо многом я только догадываюсь. Я магией заставлю его признаться во всем честно, но он будет говорить на своем языке.
 — Я переведу, — кивнул граф, думая совсем не об этом.
 — Кстати, а что он сейчас говорит? — поинтересовался верховный жрец.
 — Ничего важного, — буркнул Роберт. И тут же понял, что жрец может неправильно истолковать его слова, как нежелание выдавать секреты. Добавил: — Говорит, что ненавидит меня. Хорошо, я тоже хочу все выяснить. Не будем откладывать.
 Начинайте!
 Жрец кивнул, и что-то пробормотал едва слышно: творил заклинание. Тело Марваза вытянулось в струнку и расслабилось, глаза птицечеловека закатились. Роберт с такой магией встречался неоднократно. Что-то, вроде того снадобья, которым он заставил говорить в ущелье предков ученика Чевара.
 — Вы можете задавать ему вопросы, граф, — сказал жрец.
 — Лучше вы… — то ли предложил, то ли попросил граф.
 После ливня, частично задевшего и его, Роберту стало зябко.
 — Хорошо, — не стал спорить верховный жрец и обратился к пленнику: — Расскажи кто ты, откуда, какие преследовал цели? Все расскажи, без утайки.
 Зачарованный, побежденный птицечеловек, со сломленной волей, зачирикал, рассказывая свою историю.
 Если бы не надо было перетолмачивать с птичьего на орнейский язык его историю для верховного жреца и Найжела, который не отрываясь смотрел на пленника, Роберт не сдержался бы — заколол бы его мечом, не желая слушать жуткого и позорного для себя рассказа. Но он переводил честно, слово в слово, не скрывая от друга и верховного жреца ничего.
 Птицелюди появились в этом мире во времена Великого Нашествия. Они не пришли вместе с чужинцами, они из другого мира. Сколько миров таилось за чудесным проходом в этом помещении? Сколько их всего — разных, диковинных, непредставимых? — неведомо. Наверное, бесконечно много. Птицы-люди пришли помочь людям в освободительной войне против пришельцев по просьбе их предводителя Марлора, прозванного позже Царем Мира.
 После победы людей и полного уничтожения чужинцев, птицелюди остались в этом мире, который стал им почти родным; они основали собственное королевство в обезлюдевшей местности. И долгие сотни лет жили счастливо. Но дорога в родной мир была закрыта, да и немногие из них подозревали о существовании другого мира.
 Чем была вызвана мировая катастрофа, расколовшая континенты, Марваз не знал.
 Вряд ли причиной было существование прохода в иномирье, но эта версия прекрасно ложилась в историю, вымышленную им для Роберта, рыцаря, с которым Марваз, один из старших чародеев птицелюдей, связывал свое спасение. Увы, только собственное, ибо сородичей от полного истребления умеречь не смог.
 Он вернулся из долгого путешествия и узнал, что остался последним из своего племени. Из поколения в поколение маги передавали наследникам свои знания, и Марваз являлся их обладателем. Он понимал, что в этом мире ему нет жизни и есть единственный шанс на спасение — добраться до острова Астазии и уйти в свой собственный мир, откуда некогда явились его предки.
 Он мог принимать людской облик даже на продолжительное время — до полугода, но не бесконечно. Ему волей-неволей приходилось принимать свой истинный вид и любой рыцарь мог зарубить его, а горожанин — взять в плен, прельстившись на объявленную за голову любого птицечеловека премию. Он мог себя защитить от самонадеянных искателей легкой добычей, но вечно жить под угрозой гибели, изгоем, невозможно.
 Марваз попытался прорваться к выходу в иномирье сам и чуть не погиб — он бежал от пещеры, едва не задохнувшись от переполненного магией чада. Он едва добрался до нанятого им корабля и лишь на отдалении от острова пришел в сознание.
 Он мог спрятаться на каком-нибудь затерянном в море островке или уединиться в пещере, где-нибудь в неприступных скалах. Но он хотел жить с подобными себе.
 Тогда он придумал этот план, чрезвычайно трудный и долгий, и через годы чрезвычайно терпеливо шел к его исполнению.
 Он выбрал одного из самых ярых рыцарей, из тех, что уничтожали его племя — молодого тогда графа Астурского. И сумел, под обличьем мадгарского рыцаря, увлечь его, придумав орден, имени не имеющий. Он кропотливо строил детали, придумал историю, приходилось применять магию и гипноз, чтобы ни граф, ни его Тень ничего не могли заподозрить. Если только рыцарь может пройти в замок Астазии — рыцарь и пройдет. И он стал оруженосцем графа Астурского, уже свободно под его защитой находясь в естественном виде. Как долго и трудно он вел сюда, на остров Астазии, графа Роберта… Вряд ли кто-нибудь другой сумел бы проделать это.
 В столице орнеев путь чуть не преградил Чевар. Он о чем-то догадывался (кстати, он никогда не был на острове Астазии, о чем Марваз знал совершенно точно), но не знал, что за всем стоит Марваз. Чевар думал, что Робертом движут другие люди — орден без имени обманул не только Роберта, многие сильные маги по всему миру сейчас ломают голову над этой загадкой. И если кто-то сообразит такой орден учредить — он придет не на пустое место. Из-за Чевара птицечеловеку пришлось срочно менять план и инсценировать свое убийство (к тому времени Марваз как раз уже отдохнул в истинном облике и мог перевоплотиться в кого угодно). И он выбрал для очередного перевоплощения не вымышленный облик, а реальной ученицы Чевара, которую пришлось убить, чтобы помешать магу.
 Все получилось как нельзя лучше, чем планировал Марваз. И даже на корабле, каждый день предлагая Роберту любовь, он ничем не рисковал — граф был верен своим клятвам. В свое время Марваз потребовал отрешения графа от желания женских ласк, чтобы ничто не отвлекало рыцаря от главной цели. Марваз знал, как женщины могут вмешиваться в самые тщательно продуманные планы и ломать все тончайшие построения.
 Он предполагал утащить Роберта в бессознательность, представ ему в облике Первого Блистательного Эксперта, и уйти. Граф сам бы не понял, что произошло и, выйдя из транса, сам уничтожил бы выход в иномирье. Что было бы после его ухода в этом мире, так безжалостно обошедшегося с его племенем, Марваза не интересовало.
 Но он проиграл в решающей схватке, хотя готов был к смертельной битве с кем угодно — верховный жрец орнеев воспользовался магической силой всего своего народа.
 И как обидно потерпеть поражение у самого выхода, когда встреча с соплеменниками, не подозревающими о его существовании, была так близка…
 Марваз замолчал.
 Все оказалось так просто. И так до невозможности стыдно.
 Граф повернул меч острием в сердце и сделал резкое движение, чтобы достойно покончить с этим позором.
 Найжел, верный друг Найжел, вовремя заметил это движение (или ожидал его?) и с силой ударил по руке Роберта. Лезвие бесплодно рассекло воздух.
 — Если ты хочешь сделать это, тебе придется сначала убить меня, — твердо сказал орней.
 Старые друзья посмотрели друг другу в глаза.
 — Но ты не можешь вступать в бой, пока у тебя не родится наследник, — почему-то вспомнил Роберт.
 — Вот именно!
 И неожиданно оба рассмеялись. Невеселый смех, но все же — смех…
 — Благородный граф, если у вас нет к пленнику вопросов, то надо решать: что с ним делать? — обратился к Роберту верховный жрец. — Он скоро придет в себя…
 — Убить, да и все дела! — заявил Найжел. — Если враг не сдается — его убивают.
 — Его можно отпустить, — неожиданно сказал жрец. — Отпустить в его иномирье.
 Он так долго шел к этому, что заслужил.
 — Ага, — возмутился Найжел. — Чтобы он вернулся с миллионами своих сородичей?
 Я помню, Роберт мне рассказывал, как они хитры и опасны, сколько доблестных рыцарей погибло, охотясь за ними!
 — Этот проход, — жрец кивнул на затянутый магической пленкой неровный пролом в стене, — единственный. Никого он сюда не приведет. Здесь теперь все время будут жить жрецы. Если понадобится, то и воины. И никто не войдет в наш мир, если мы того не пожелаем.
 — Лучше закрыть его навсегда, — мрачно произнес Роберт.
 — Это можно сделать в любое мгновение. Но только потом его не откроешь. А он — необходим для самого существования мира. Его не открыли специально, он был всегда. Создатель этого сооружения, — старик кивнул на чудный многоцветный ромб в центре зала, — лишь придал ему форму и сделал возможным управление. Но выход в иномирье был всегда. — Он помолчал. — Вы решили, как поступить с пленником, граф?
 — Убить! — воскликнул Найжел.
 Воины, бывшие в свите Роберта и вместе с Найжелом вбежавшие во время схватки магов в зал, были того же мнения:
 — Казнить его, чтобы не дурил рыцарей! Какое вероломство!
 — Смерть ему! И лучше долгую и мучительную!
 — Да, за такое, что он вытворял — смерть это награда…
 — А надеть ему этот амулет, — включился в обсуждение Найжел, на котором так и висел наполнившийся силой талисман Астазии, — и заставить обернуться рыбой и разбить амулет мечом — пусть-ка поплавает!!! И вреда больше никому не причинит и ничего не сделает! Нет! — осенила его яркая идея. — Тогда в черепаху! Пусть сотни лет думаем о своем преступлении! Как считаешь, Роб, здорово я придумал?
 — Пусть он уходит, — вдруг сказал Роберт. Он огляделся и словно впервые увидел своих воинов, столпившихся вокруг. — Да выйдите все отсюда! — неожиданно заорал всегда сдержанный граф.
 Все поспешно ретировались. В помещении остались верховный жрец, сам Роберт и Найжел. И распростертый птицечеловек в луже воды на полу.
 — Пусть Марваз уходит, — повторил Роберт.
 И добавил, словно оправдываясь:
 — Заодно узнаем, как работает это все и как через него выходить…
 — Он умер, — вдруг сказал верховный жрец, склонившийся над пленником.
 Найжел подошел к птицечеловеку и тоже присел на корточки перед ним.
 — Да, сердце не бьется, — подтвердил он. — И глаза остекленели. А я ему такое наказание придумал…
 Граф Астурский подошел к стрельчатому окну и задумчиво уставился на одинокое рваное облачко в начинающем сереть небе.
 Мысли сбивали друг друга, разлетаясь на части и ни одной целой не оказалось.
 Пустота… Пустота во всем — в голове, в сердце… Он прожил жизнь зря. Все, во что он верил — оказалось ловким обманом… О, как невыразимо стыдно! Стыдно перед самим собой. И лучше бы Найжел дал ему убить себя!
 Верховный жрец о чем-то тихо переговаривался с Найжелом. Роберту не было дела до этого. Он смотрел на облако, словно то могло что-то ему посоветовать… Что же теперь делать?
 Он стоял у окна и смотрел в даль. Никто не прерывал его одиночества.
 — И что же теперь делать? — наконец спросил рыцарь, лишившийся ордена. А вернее, никогда его и не имевший. Спросил, не ожидая ответа.
 — Жить, — таким тоном, словно втолковывал что-то неразумному ученику, произнес верховный жрец.
 — Ты — граф Роберт Астурский! — подошел к нему Найжел и обнял за плечи. — Не забывай об этом. У тебя есть сын. И у тебя есть друг! Жизнь продолжается, клянусь клинком моего меча!!!
 «Жить! — горько усмехнулся про себя Роберт. — Зачем жить, когда незачем жить?»
 Эпилог Остров, у которого отныне не было имени, хотя его долго будут еще звать островом Астазии, исчезал вдали.
 Корабли отчалили почти на заре, взяв курс на орнейские острова. На острове осталось два десятка жрецов, получивших подробные инструкции от верховного жреца, и столько же солдат, половина из которых были арситанцами. Роберт, невзирая на пустоту в сердце, заявил права своего короля на этот остров и предстояли еще долгие переговоры о статусе завоеванной земли, имевшей огромное значение. Но это графа уже не волновало.
 Герой последних событий, освободитель северного моря от злой волшебницы Астазии, прославленный граф Роберт Астурский, опершись на корме флагманского корабля о перила, не сводил с него глаз.
 Это была земля, где закончилась его очередное приключение… Нет, на этом острове была перечеркнута вся его жизнь! Он, граф Роберт, хоть и дышит, хоть и потягивает винцо из фляжки, считает себя мертвецом. И вряд ли что-нибудь в мире способно возродить его к жизни. Он уже не молод, чтобы начинать все сначала…
 Его невеселые размышления прервали невнятные женские крики, доносившиеся откуда-то из жилых помещений.
 Когда Роберт не спеша пришел на крики, выяснилось, что одна из двух Гермонд, бешено бьется о дверь каюты, и умоляет, чтобы ее оставили на острове.
 — Вот теперь понятно, кто из двоих настоящая, а кто двойник, — усмехнулся верховный жрец, вышедший на поднявшийся шум.
 — И что вы предлагаете теперь делать? — спросил его Айвар, который всю ночь играл со жрецом в любимую забаву и только-только собирался лечь.
 — Вам решать, — пожал плечами старик, — вы же ее муж…
 — Убить магическое порождение! Чего там долго думать?! — хмыкнул Найжел, который не уходил с палубы, не желая оставлять друга одного, но и не навязывая ему свою компанию.
 — Она — моя жена, — оборвал его Айвар, который за мгновение до реплики Найжела хотел предложить то же самое. — Вы, найжел, со своими женами разбирайтесь. Я требую, чтобы ее на шлюпке отвезли на остров. Пусть живет там, она никому не помешает!
 — А если доберется до чего-нибудь там магического? — возразил Найжел. — Вдруг…
 — Ей ничего не дадут сделать мои жрецы, — за Айвара ответил верховный жрец. — Если Айвар так желает, пусть живет на острове. Но тогда наследнику старейшины старейшин необходимо сейчас произвести ритуал ее освобождения от брачных уз.
 — Вторая все равно останется моей женой? — осторожно спросил Айвар.
 — Конечно.
 — Тогда… — видя, что отец молчит, вступил Блекгарт, который не забывал, что он полномочный посол арситанского короля, — необходимо, сделать так, чтобы та Гермонда, которую вы не считаете настоящей, никогда не говорила, что она — внучка моего короля.
 — Она никогда не покинет острова. Не думайте об этом, благородный рыцарь, — ответил полномочному послу арситанского короля верховный жрец.
 — Тогда решено! — воскликнул Айвар. — Пусть приготовят шлюпку и отправят ее на остров. Вот и решились все проблемы, — с облегчением выдохнул он.
 Лже-Гермонду, порождение магического острова, которую от настоящей не отличил даже верховный жрец орнеев, вывели на палубу. Помощники жреца быстро провели орнейский ритуал развода и женщина, стоявшая перед Айваром (имени ее вслух на всякий случай не произносилось) перестала считать его законной супругой.
 Всю эту недолгую процедуру Лже-Гермонда перенесла плача, невнятно умоляя быстрее доставить ее на остров. Ей явно было нехорошо.
 Все, кроме истинной Гермонды, запертой в другой каюте, молча смотрели, как она спускается в шлюпку. Гребцы были уже наготове.
 — Я вас всех люблю, — вдруг сказала она на прощанье и повернулась к острову.
 — Не судите никого и вас никто не осудит, — добавила молодая женщина.
 — Выпустите мою супругу из-под замка, — вспомнил о первой Гермонде Айвар.
 — Нет, — вдруг впервые вмешался в происходящее граф Роберт. — Подождите! Если они увидят друг друга, они снова взбеленятся. Пусть эта уплывет.
 — Хорошо, — спокойно согласился Айвар.
 Ему, похоже, было уже все равно. Он очень хотел спать, чтобы, отдохнув, взять все же реванш над старыми лисом и заставить его капитулировать в игре.
 Все, находившиеся сейчас на палубе, смотрели на девушку в белом платье.
 И вдруг, неожиданно для самого себя (или это ему так показалось, что неожиданно?), Роберт принял решение.
 — Стойте! — крикнул он гребцам и повернулся к Блекгарту: — Прощай, сын. Я останусь здесь. Мне нечего больше делать в мире. Я устал и окончу свои дни на этом острове, разводя розы.
 — Вряд ли здесь вырастут розы, — хмуро сказал слышавший его слова Найжел, — одни шипы.
 — Значит, я буду выращивать капусту!
 — Отец, — хотел что-то сказать Блекгарт, но Роберт остановил.
 Посмотрел сыну в глаза.
 — Ты будешь хорошим графом Астурским, — проникновенно произнес он. Снова взглянул на женщину в белом платье, сидевшую в шлюпке. — И, может быть, Блекгарт, у тебя даже будет сестренка. А то, что у меня будут внуки — надеюсь.
 Я благословляю твой союз с Инессой. Живите счастливо!
 — Я… я люблю вас, батюшка, — быстро сказал Блекгарт и отошел, чтобы, не дай небеса, на глазах не выступили предательские слезы, недостойные рыцаря.
 К графу, который быстро приказал слуге принести из каюты еще не распакованный багаж, подошел верховный жрец. Вид его был спокоен и торжественен.
 — Вы остаетесь? — спросил жрец.
 — Вы удивлены?
 — Да. Удивлен, что это решение вы приняли только сейчас. Я думал, что это случится несколько раньше.
 — Как только у меня родится наследник, — обняв друга, произнес Найжел, — я заявлюсь сюда и мы устроим здесь веселенькую охоту!
 Прощание было недолгим.
 Гребцы свое дело знали и через какое-то время шлюпка ткнулась носом в песок.
 Граф выпрыгнул на берег и подал руку женщине, с которой за время поездки не обмолвился ни словом — каждый думал о своем.
 — Добро пожаловать в ваше царство, Гермонда, — вздохнув, сказал он ей.
 — Не называй меня так, — вдруг попросила она.
 — А как?
 Она улыбнулась. Совсем не той улыбкой, что была свойственна Гермонде.
 — Зови меня Астазией.
 Вдали прокурлыкали чайки. Солнце окрашивало суровое серое море в необъяснимо радостный цвет. Граф посмотрел на лицо молодой женщины и впервые поймал себя на мысли, что она прекрасна.