---------------------------------------------


 Курт Воннегут
 Сила духа

 Время действия: современность. Место действия: штат Нью-Йорк. Большая комната заполнена пульсирующими и пыхтящими аппаратами, выполняющими функции сердца, легких, печени я так далее. От аппаратов тянутся трубки и провода, собираются вместе и уходят в дыру в потолке. Сбоку — фантастически выглядящий пульт управления.
 Руководитель операция доктор Норберт Франкенштейн показывает все это практикующему врачу, доктору Элберту Литтлу, добродушному молодому человеку. Франкенштейну 65 лет, он совершенный медицинский гений. За пультом управления, с наушниками на голове, сидит, наблюдая за показаниями приборов, доктор Том Свифт, полный энтузиазма ассистент Франкенштейна.
 Литтл. Бог ты мой… Бог ты мой…
 Франкенштейн. Вон там ее почки. Это ее печень. Здесь поджелудочная железа.
 Литтл. Великолепно! Доктор Франкенштейн, после того, что я увидел, мне неловко как-то называться практикующим врачом. (Указывает.) Это ее сердце?
 Франкенштейн. Это сердце фирмы «Вестингауз». Если вам нужно, они сделают чертовски хорошее сердце.
 Литтл. Наверное, оно стоит больше, чем весь наш поселок.
 Франкенштейн. Вы из Вермонта?
 Литтл. Из Вермонта.
 Франкенштейн. На те деньги, что мы заплатили за поджелудочную железу, можно купить весь штат Вермонт. Никто не делал раньше поджелудочных желез, а мы без нее потеряли бы пациентку. Вот мы и заявили: «Ребята, составьте ударную программу, засадите за дело побольше народа. Нас не волнует, во что это обойдется, лишь бы железа была готова к следующему вторнику».
 Литтл. И они это сделали?
 Франкенштейн. Пациентка-то жива, правда? Но железы и в самом деле очень дороги. Впрочем, она может себе позволить.
 Литтл. А сколько всего вы ей сделали операций?
 Франкенштейн. Семьдесят восемь. Первая была тридцать шесть лет назад.
 Литтл. Так сколько же ей лет?
 Франкенштейн. Сто.
 Литтл. Какая сила у этой женщины!
 Франкенштейн. Вот она, вся ее сила, перед вами.
 Литтл. Я имею в виду другое — силу духа.
 Франкенштейн. Знаете ли, мы ее усыпляем. Мы не оперируем без наркоза.
 Литтл. Даже так…
 Франкенштейн похлопывает по плечу Свифта. Тот снимает с одного уха наушник.
 Франкенштейн. Доктор Том Свифт — доктор Элберт Литтл. Том — мой первый помощник.
 Свифт. Здрассьте.
 Франкенштейн. Доктор Литтл — врач из Вермонта. Он попросил меня кое-что ему показать.
 Литтл. Что вы слушаете?
 Свифт. Да все, что там происходит в комнате. (Подает наушники.) Будьте моим гостем.
 Литтл. Ничего не слышно.
 Свифт. Там сейчас парикмахерша, делает ей прическу. Она всегда себя тихо ведет, когда ее причесывают. (Забирает наушники.) Франкенштейн (Свифту). Мы должны поздравить нашего гостя.
 Свифт. С чем?
 Литтл. Хороший вопрос. С чем же?
 Франкенштейн. Вы — тот самый доктор Литтл, которого журнал «Женщина и дом» назвал Семейным Доктором Года, не так ли?
 Литтл. Да, хотя, право, я не знаю, почему они так решили. Но самое поразительное, что вы, такой известный человек, тоже знаете об этом…
 Франкенштейн. Я читаю «Женщину и дом» от корки до корки.
 Литтл. Вы?!
 Франкенштейн. У меня только одна пациентка — миссис Лавджой. Миссис Лавджой читает журнал «Женщина и дом», значит, я тоже его читаю. Мы с ней прочитали все, что там было написано о вас. Миссис Лавджой говорила: «Какой он, должно быть. Симпатичный молодой человек. Такой отзывчивый».
 Литтл. Гм…
 Франкенштейн. Держу пари, она написала вам.
 Литтл. Да, было дело.
 Франкенштейн. Она пишет в год тысячи писем и получает тысячи писем. Очень любит переписку.
 Литтл. Она всегда… э-э… в таком бодром настроении?
 Франкенштейн. Когда она невесела, значит, что-то плохо срабатывает. Месяц тому назад она вдруг затосковала. Оказывается, в пульте управления полетел транзистор (Нажимает несколько кнопок). Вот… теперь она на несколько минут впадет в депрессию. (Снова нажимает кнопки.) А теперь она будет еще более жизнерадостной, чем прежде. Будет петь, как пташка.
 Литтл с трудом пытается скрыть ужас. Камера переключается на комнату пациентки, полную цветов, коробок со сладостями и книг. От Сильвии Лавджой, вдовы миллиардера, ничего не осталось, кроме головы, к которой подсоединены трубки и провода, тянущиеся по полу; но это не сразу становится видно. Глория, очаровательная парикмахерша, стоит позади нее. Сильвия — глубокая старуха, хорошо, однако, сохранившаяся, со следами былой красоты. Она плачет.
 Сильвия. Глория…
 Глория. Да, мадам?
 Сильвия. Вытри слезы, пока кто-нибудь не вошел.
 Глория (сама чуть не плача). Да, мадам. (Вытирает слезы салфеткой.) Сильвия. Не знаю, что со мной. Вдруг стало так грустно, что я не смогла сдержаться.
 Глория. Иногда каждому из нас надо поплакать.
 Сильвия. Теперь прошло. Что-нибудь заметно?
 Глория. Нет, нет.
 Она больше не в силах сдерживать слезы. Идет к окну, чтобы Сильвия не увидела ее плачущей. Камера возвращается, чтобы показать по-больничному аккуратное, но все равно отталкивающее зрелище головы на треножнике, с проводами и трубками. Там, где должна быть грудная клетка, подвешена черная коробка с мерцающими лампочками. Вместо рук — манипуляторы. Перед головой столик, поставленный так, чтобы механические руки смогли до него достать. На столике ручка, бумага, недорешенный кроссворд и корзинка для вязания. Над головой Сильвии висит микрофон на длинной штанге.
 Сильвия. Какой же я тебе кажусь выжившей из ума старухой! Глория, ты еще здесь?
 Глория. Да.
 Сильвия. Что-нибудь случилось?
 Глория. Нет.
 Сильвия. С тобой так хорошо, Глория. Я говорю это от чистого сердца.
 Глория. Я тоже вас люблю.
 Сильвия. Если у тебя будут затруднения, в которых я могу помочь, ты, надеюсь, обратишься ко мне.
 Глория. Да, да.
 Больничный почтальон Говард Дерби, веселый придурковатый старик, вбегает, приплясывая, с охапкой писем.
 Дерби. Почта! Почта!
 Сильвия (сияя от удовольствия). Почта! Боже, благослови почту!
 Дерби. Как себя чувствует наша пациентка сегодня?
 Сильвия. Мне было тоскливо. Но теперь, когда я вижу вас, мне хочется петь.
 Дерби. Сегодня пятьдесят три письма. Одно даже из Ленинграда.
 Сильвия. В Ленинграде живет слепая женщина. Бедняжка, как мне ее жалко.
 Дерби (раскладывает конверты веером и читает надписи на штемпелях). Западная Вирджиния, Гонолулу, Брисбен, который в Австралии…
 Сильвия выбирает конверт наугад.
 Сильвия. Уилинг, штат Западная Вирджиния. Кто же у меня есть в Уилинге? (Ловко вскрывает конверт механическими руками и читает.) «Дорогая миссис Лавджой! Вы не знаете меня, но я только что прочитала о вас в „Ридерс дайджест“, и вот я сижу, и слезы ручьем текут у меня по щекам». «Ридерс дайджест»? Бог ты мой, эта статья была напечатана четырнадцать лет тому назад! И она только что ее прочитала?
 Дерби. Старые номера жутко интересно читать. У меня дома лежит один, ему, наверно, лет десять. Я его частенько читаю для поднятия настроения.
 Сильвия (продолжает читать). «Я думала, что несчастнее меня никого быть не может, когда полгода назад мой муж застрелил свою любовницу, а затем и себе пустил пулю в лоб. Он оставил меня с семью детьми и с кучей неоплаченных счетов за купленный в рассрочку „бьюик“, у которого три шины спущены и сломана коробка передач. После того как я прочитала о вас, я возблагодарила бога. Не правда ли, прелестное письмо?
 Дерби. В самом деле.
 Сильвия. Здесь есть постскриптум: «Пусть у вас все будет хорошо, слышите?» (Кладет письмо на стол.) Нет ли письма из Вермонта?
 Дерби. Вроде бы нет.
 Сильвия. В прошлом месяце, во время того приступа малодушия, я написала письмо, которое сейчас кажется мне ужасно глупым и полным эгоизма. Я написала молодому доктору, о котором прочитала в «Женщине и доме». Мне так стыдно. Что он мне ответит и ответит ли вообще?
 Глория. Что бы он мог такое написать?
 Сильвия. Он мог бы рассказать мне о настоящих страданиях в нашем мире, о людях, которые не знают, где раздобыть следующий обед, о людях, настолько бедных, что они никогда не были у врача. Рассказать мне, окруженной нежностью, заботой и всеми новейшими научными чудесами.
 Коридор, ведущий в комнату Сильвии. На стене плакат: «Входить только с улыбкой!» Франкенштейн и Литтл у двери.
 Литтл. Она там?
 Франкенштейн. Та ее часть, которая не находится этажом ниже.
 Литтл. Предписание об улыбке все выполняют?
 Франкенштейн. Это часть терапии. У нас комплексное лечение.
 Глория выходит из комнаты, плотно закрывает дверь и разражается шумными рыданиями.
 Франкенштейн (с отвращением). Распустила нюни. С чего бы вдруг?
 Глория. Дайте ей умереть, доктор. Ради всего святого, дайте ей умереть!
 Литтл. Это сиделка?
 Франкенштейн. У нее слишком мало мозгов, чтобы быть сиделкой. Это паршивая косметичка. Получает сто долларов в неделю только за то, чтобы следить за лицом одной-единственной женщины. (Глории) Ты преувеличиваешь, красотка. Ставим на этом точку. Забирай свое жалованье и проваливай.
 Глория. Но я же лучшая ее подруга!
 Франкенштейн. Ничего себе подруга! Ты только что просила меня прикончить ее.
 Глория. Я просила во имя милосердия.
 Франкенштейн. Ты что, веришь в рай? Ты хотела бы послать ее прямиком туда за крылышками и арфой?
 Глория. Я верю в ад. Я его видела. Он здесь, и это вы его изобрели.
 Франкенштейн (уязвленный, медлит, прежде чем ответить). Господи… вот ведь что могут сказать…
 Глория. Для того, кто ее любит, самое время сказать свое слово.
 Франкенштейн. Любовь…
 Глория. Да знаете ли вы, что это такое?
 Франкенштейн. Любовь… (Скорее сам себе, а не Глории.) Есть ли у меня жена? Нет. Есть ли у меня любовница? Нет. За всю жизнь я любил только двух женщин — мать и эту вот женщину. Я только что окончил медицинскую школу, а мать умирала от рака. «Ладно, умник, — сказал я себе, — вот ты и свежеиспеченный доктор из Гейдельберга, посмотрим, как ты спасешь мать от смерти». Все говорили мне — брось, все равно ничего не сделаешь, а я сказал: «Наплевать. Что-нибудь да сделаю». И тогда все решили, что я свихнулся, и засадили меня в сумасшедший дом. Когда я вышел оттуда, она уже умерла, умники оказались правы. Только они не знали, какие чудеса может творить техника, и я тоже не знал, но я очень хотел узнать. Я поступил в Массачусеттский технологический. Шесть долгих лет штудировал механику, химию и электронику. Я жил на чердаке, ел черствый хлеб и тот сыр, что кладут в мышеловки. Когда я кончил институт, я сказал себе: «Ну, парень, теперь ты наверняка единственный на земле человек с образованием, пригодным для медицины двадцатого века». Я пошел работать в клинику Керли в Бостоне. И вот к ним привезли эту женщину, которая была красива снаружи, а внутри у нее было черт знает что. Она напомнила мне мою мать, но у нее было пять сотен миллионов долларов от покойного мужа и никаких родственников. Всякие умники опять стали говорить: «Этой женщине суждено умереть». А я сказал им: «Заткнитесь и слушайте. Я скажу вам, что надо делать».
 Тишина.
 Литтл. М-да… Ну и история.
 Франкенштейн. Это история про любовь. Любовная история (Глории.) Она началась за много лет до того, как ты, великий знаток любви, появилась на свет. И все еще продолжается.
 Глория. Месяц назад она просила меня принести ей пистолет, чтобы застрелиться.
 Франкенштейн. Ты думаешь, я не знаю? (Тычет пальцем в Литтла.) Месяц назад она написала ему письмо: «Если только у вас есть сердце, доктор, принесите мне цианистого калия».
 Литтл. Откуда вы знаете? Вы читаете ее письма?
 Франкенштейн. А как иначе узнать, что она чувствует на самом деле? Она может и надуть, притворяясь, будто всем довольна. Я уже рассказывал о транзисторе, который сгорел месяц назад. Мы могли бы и не узнать об этом, если бы не ее письма, да разговоры с разными умственными ничтожествами вроде вот этой. Войдите к ней, оставайтесь там сколько угодно, спрашивайте о чем хотите. А потом вернитесь и скажите мне правду, эта женщина довольна или для нее здесь ад?
 Литтл (нерешительно). Я…
 Франкенштейн. Идите, идите же. У меня есть о чем поговорить с этой девицей, с Мисс Милосердной Убийцей. Я хотел бы показать ей тело, пролежавшее в гробу год-другой, пусть посмотрит, как симпатична смерть, которую она предлагает своей подруге.
 Литтл медлит, затем входит в комнату. Сильвия одна, лицом к окну.
 Сильвия. Кто там?
 Литтл. Ваш друг, которому вы написали письмо.
 Сильвия. Можно мне посмотреть на вас? (Разглядывает его со все возрастающим интересом.) Доктор Литтл, семейный врач из Вермонта…
 Литтл. Как вы себя чувствуете сегодня, миссис Лавджой?
 Сильвия. Вы принесли цианистый калий?
 Литтл. Нет.
 Сильвия. Сегодня я не стала бы его принимать. Такой прекрасный день! Я не хотела бы упустить его, и завтрашний день тоже. Вы приехали на белом коне?
 Литтл. Нет, на голубом автомобиле.
 Сильвия. А как же ваши пациенты, которым вы так необходимы?
 Литтл. Другой доктор подменяет меня. Я взял недельный отпуск.
 Сильвия. Надеюсь, не из-за меня?
 Литтл. Нет.
 Сильвия. Со мной все в порядке. Вы видите, в каких я чудесных руках.
 Литтл. Вижу.
 Сильвия. Другого врача мне и не нужно.
 Литтл. Конечно.
 Пауза.
 Сильвия. Однако мне и в самом деле хотелось поговорить с кем-нибудь о смерти. Вы, должно быть, видели много смертей. И для некоторых она была облегчением, правда?
 Литтл. Я слышал такие разговоры.
 Сильвия. И можете подтвердить?
 Литтл. Врач не должен так говорить, миссис Лавджой.
 Сильвия. Почему же другие говорят, будто смерть иногда приносит облегчение?
 Литтл. Это из-за боли. Из-за того, что больного нельзя вылечить ни за какие деньги — ни за какие деньги в пределах его возможностей. Или когда пациент живет, словно растение, не имея возможности вернуть себе разум.
 Сильвия. За любую цену…
 Литтл. Насколько я знаю, сейчас нет способа законно или незаконно достать искусственный разум для того, кто потерял свой. Если бы я спросил об этом доктора Франкенштейна, то он, по всей видимости, ответил бы мне, что вскоре и это будет возможно.
 Сильвия. Вскоре будет возможно…
 Литтл. Он говорил вам об этом?
 Сильвия. Вчера я спросила его, что произойдет, если мой мозг откажет. Он невозмутимо сказал, что не следует беспокоить такую симпатичную головку такими мыслями. «Мы перейдем и через этот мост, когда дойдем до него» — так он сказал. (Пауза.) Боже, сколько мостов я уже перешла!
 В кадре — комната с аппаратами. Свифт за пультом управления. Входят Франкенштейн и Литтл.
 Франкенштейн. Вот вы и совершили ознакомительную экскурсию для повышения квалификации.
 Литтл. И вновь могу сказать лишь то, что и вначале: «Бог ты мой… Бог ты мой!»
 Франкенштейн. Наверное, нелегко будет после этого вернуться к аспириновой медицине.
 Литтл. Нелегко. (Пауза.) Что здесь самое дешевое?
 Франкенштейн. Вон тот дурацкий насос.
 Литтл. А почем сейчас сердце?
 Франкенштейн. Примерно шестьдесят тысяч. Есть подешевле и подороже. Дешевые — барахло. Но дорогие — это ювелирные изделия.
 Литтл. И сколько же их продают в год?
 Франкенштейн. Шестьсот, плюс-минус несколько.
 Литтл. Плюс — это жизнь, минус — смерть.
 Франкенштейн. Если сердце не в порядке, считайте, что вам еще повезло — у вас дешевый непорядок. (Свифту.) Том, усыпи ее, пусть доктор посмотрит, чем заканчивается у нас день.
 Свифт. На двадцать минут раньше обычного?
 Франкенштейн. А какая разница? Дадим ей поспать на двадцать минут больше, она проснется довольная и счастливая, только не полетел бы снова транзистор.
 Литтл. Почему бы вам не поставить там телекамеру и наблюдать за ней на экране?
 Франкенштейн. Она не захотела.
 Литтл. Она что — сама выбирает, что ей нужно, а что нет?
 Франкенштейн. Все это она выбрала сама. Да и зачем нам все время глядеть на ее физиономию? Мы можем посмотреть на приборы и узнать о ней больше, чем она сама знает. (Свифту.) Усыпи ее. Том.
 Свифт (Литтлу.) Это все равно, что плавно остановить машину или остудить печку.
 Франкенштейн. У Тома тоже дипломы инженера и медика.
 Литтл. Вы устаете к концу дня, Том?
 Свифт. Это приятная усталость, будто я долго-долго летел на самолете из Нью-Йорка в Гонолулу или куда-нибудь вроде этого. (Берется за рычаг.) Пожелаем миссис Лавджой счастливой посадки. (Плавно опускает рычаг, аппаратура затихает.) Вот так.
 Литтл. Она заснула?
 Франкенштейн. Как ребенок.
 Свифт. Я подожду ночного дежурного.
 Литтл. Ей кто-нибудь приносил оружие для самоубийства?
 Франкенштейн. Нет. А если бы и принес, то без толку. Ее руки устроены так, что она не может направить пистолет на себя или поднести яд к губам. Это гениальная находка Тома.
 Литтл. Поздравляю.
 Тревожные звонки. Вспышки лампочек.
 Франкенштейн. Кто-то вошел в ее комнату. Запри эту дверь, Том, — и кто бы там ни был, мы изловим его. (Литтлу.) Пошли со мной.
 Комната Сильвии. Сильвия спит, тихо похрапывая. Крадучись, входит Глория. Оглядывается достает из сумочки револьвер, проверяет его и прячет в корзине с вязанием. Она едва успевает сделать это, как в комнату входят Франкенштейн и Литтл.
 Франкенштейн. Что это значит?
 Глория. Я оставила здесь часы. И я их взяла.
 Франкенштейн. Я же говорил тебе, чтобы ноги твоей здесь больше не было.
 Глория. И не будет.
 Франкенштейн (Литтлу). Последите за ней. Я проверю, что-то здесь нечисто. (Глории.). Представляешь себе суд за попытку убийства, а? (В микрофон.) Том, ты слышишь меня?
 Голос Свифта из динамика. Слышу.
 Франкенштейн. Разбуди ее. Надо устроить проверку.
 Свифт. Ку-ка-реку.
 Слышно, как постепенно включается аппаратура. Сильвия открывает глаза в приятном удивлении.
 Сильвия (Франкенштейну). Доброе утро, Норберт.
 Франкенштейн. Как вы себя чувствуете?
 Сильвия. Как и всегда поутру — прекрасно. Как будто я в море. Глория! Доброе утро!
 Глория. Доброе утро.
 Сильвия. Доктор Литтл! Вы остались еще на день?
 Франкенштейн. Сейчас не утро. Через минуту мы снова вас усыпим.
 Сильвия. Я заболела?
 Франкенштейн. Не думаю.
 Сильвия. Новая операция?
 Франкенштейн. Успокойтесь, успокойтесь. (Достает из кармана офтальмоскоп.).
 Сильвия. Как я могу успокоиться, когда думаю об операции?
 Франкенштейн (в микрофон). Том, дай транквилизатор.
 Голос Свифта. Пускаю.
 Сильвия. Что мне теперь предстоит потерять? Уши? Волосы?
 Франкенштейн. Через минуту вы успокоитесь.
 Сильвия. Глаза? Мои глаза, Норберт, — они на очереди?
 Франкенштейн (Глории). Видишь, что ты наделала, красотка? (В микрофон.) Где, черт подери, транквилизатор?
 Голос Свифта. Сейчас подействует.
 Сильвия. Ну ладно, это неважно. (Франкенштейн проверяет ее глаза.) Все-таки глаза, да?
 Франкенштейн. Ни глаза, ни что другое.
 Сильвия. Чему быть, того не миновать.
 Франкенштейн. Вы здоровы как лошадь.
 Сильвия. Наверняка кто-нибудь выпускает хорошие глаза.
 Франкенштейн. Фирма «Ар-Си-Эй» делает чертовски хорошие глаза, но мы пока перебьемся без них. (Отворачивается, удовлетворенный осмотром.) Здесь все в порядке. К счастью для тебя, красотка.
 Сильвия. Мне очень нравится, когда мои друзья счастливы.
 Голос Свифта. Может, усыпить ее?
 Франкенштейн. Пока не надо. Хочу еще кое-что проверить.
 Свифт. Вас понял.
 Несколько минут спустя. Литтл, Глория и Франкенштейн входят в комнату с аппаратурой. Свифт за пультом.
 Свифт. Ночной дежурный что-то запаздывает.
 Франкенштейн. У него неприятности дома. Хотите хороший совет, молодой человек? Никогда не женитесь. (Рассматривает прибор за прибором.) Глория (в полном смятении от увиденного). Боже… Что же это…
 Литтл. Вы здесь никогда не были?
 Глория. Нет.
 Франкенштейн. Она великий специалист по волосам. А мы следим за всем остальным… Это еще что? (Постукивает по прибору.) Вот теперь другое дело.
 Глория (опустошенно). Наука…
 Франкенштейн. А как ты думала, на что это похоже?
 Глория. Я боялась думать. Теперь я вижу почему.
 Франкенштейн. Ты не очень-то в ладах с наукой, чтобы понять хоть что-то из увиденного.
 Глория. В школе я два раза проваливала экзамен по географии.
 Франкенштейн. А чему вас учили в парикмахерском училище?
 Глория. Глупым вещам для глупых людей. Как наносить косметику. Как завивать и выпрямлять волосы. Как их стричь. Как красить ногти. На руках и на ногах.
 Франкенштейн. Не иначе как ты будешь рассказывать всем, какое безумство здесь творится.
 Глория. Может быть.
 Франкенштейн. У тебя не хватит мозгов и образования, чтобы сказать что-нибудь толковое о нашей операции. Так что же ты скажешь всему миру?
 Глория. Не знаю… Может быть, просто, что…
 Франкенштейн. Ну?
 Глория. Что у вас тут голова мертвой женщины, подключенная к куче приборов, и вы развлекаетесь с ней весь день напролет, что вы неженаты и всякое такое и что кроме этого вы ничего не делаете.
 Франкенштейн. Как ты смеешь называть ее мертвой? Она читает журналы! Она разговаривает! Она вяжет! Она пишет письма своим друзьям во всем мире!
 Глория. Она похожа на механическую пифию в салоне игральных автоматов.
 Франкенштейн. А я думал, ты ее любишь.
 Глория. Несколько раз я замечала крошечную искру, отражающую ее настоящие чувства. Эта искра мне нравится. Многие говорят, что любят ее за смелость. Но чего стоит эта смелость, если она подается по трубкам отсюда? Вы повернете несколько ручек, и она будет готова лететь в ракете на Луну. Но что вы тут ни делаете, искра появляется снова и снова и она говорит: «Ради бога, избавьте меня от всего этого!»
 Франкенштейн (взглянув на пульт). Доктор Свифт, микрофон включен?
 Свифт. Да.
 Франкенштейн. Не выключай его. (Глории.) Она слышала все, что ты сказала. Как тебе это?
 Глория. Она и сейчас меня слышит?
 Франкенштейн. Поболтай, поболтай еще. Ты избавишь меня от многих хлопот. Во всяком случае, не нужно будет объяснять, почему я тебя выставляю отсюда.
 Глория (наклоняется к микрофону). Миссис Лавджой?
 Свифт. Она говорит: «Что, милая?»
 Глория. В вашей корзинке для вязания, миссис Лавджой, лежит заряженный револьвер. На тот случай, если вы не захотите, больше жить.
 Франкенштейн (ни капли не беспокоясь). Круглая идиотка. Где ты достала пистолет?
 Глория. В фирме заказов по почте. Они давали объявление в газетах.
 Франкенштейн. Продают оружие спятившим девчонкам.
 Глория. Если бы я захотела, то могла бы заказать базуку. Полторы тысячи.
 Франкенштейн. Я заберу твой пистолет, он будет главным вещественным доказательством на твоем процессе. (Уходит.) Литтл (Свифту.) Вы можете усыпить пациентку?
 Свифт. Она не в силах причинить себе вред.
 Глория (Литтлу.) Что он имеет в виду?
 Литтл. Ее руки устроены так, что она не может направить оружие на себя.
 Глория. Даже об этом позаботились…
 Комната Сильвии. Входит Франкенштейн. Сильвия задумчиво держит револьвер.
 Франкенштейн. Хороши у вас игрушки.
 Сильвия. Вы не должны сердиться на Глорию. Я просила ее об этом, Норберт. Я даже умоляла ее.
 Франкенштейн. Месяц назад. Но сейчас все гораздо лучше.
 Сильвия. Все, кроме искры.
 Франкенштейн. Искры?
 Сильвия. Той самой, которую любит Глория, крошечной искры, отражающей мои подлинные чувства. Я всем довольна, но эта искра просит меня взять револьвер и выстрелить.
 Франкенштейн. И что вы решили?
 Сильвия. Я сделаю это. Прощайте. (Безуспешно пытается направить револьвер на себя. Франкенштейн стоит, не вмешиваясь.) Это не случайность, Норберт?
 Франкенштейн. Мы тоже любим вас.
 Сильвия. И сколько времени я смогу так прожить? Я никогда не смела об этом спрашивать.
 Франкенштейн. Могу назвать наугад любую цифру.
 Сильвия. Не знаю, надо ли. (Пауза). Ну и какую же цифру вы назовете?
 Франкенштейн. Скажем… пятьсот лет.
 Тишина.
 Сильвия. Значит, я буду жить еще долго-долго после того, как вас не станет.
 Франкенштейн. Теперь самое время, дорогая Сильвия, рассказать вам кое-что из того, о чем я давно уже собираюсь вам рассказать. Каждый ваш искусственный орган способен служить двум людям, а не одному. Все трубки и провода рассчитаны так, что можно в два счета подключить к ним второго человека. Понимаете, Сильвия? (После паузы, страстно.) Сильвия! Я буду этим вторым человеком. Наша свадьба не уступит лучшим романтическим историям прошлого. Ваши почки будут моими почками! Ваша печень будет моей печенью! Ваше сердце будет моим сердцем! Все ваше будем моим. Мы станем жить в такой совершенной гармонии, что сами боги будут рвать на себе волосы от зависти!
 Сильвия. Вы этого хотите?
 Франкенштейн. Больше всего на свете.
 Сильвия. Что ж… Тогда получайте, Норберт. (Разряжает в него револьвер.) Та же комната примерно полчаса спустя. На втором треножнике голова Франкенштейна. Сильвия и Франкенштейн спят. Свифт и Литтл лихорадочно возятся с аппаратурой. По полу разбросаны инструменты.
 Свифт. Вот вроде бы все. (Выпрямляется и оглядывается.) Кажется, все.
 Литтл (смотрит на часы.) Ровно двадцать восемь минут после первого выстрела.
 Свифт. Хорошо, что вы оказались рядом.
 Литтл. Честно говоря, вам было бы больше пользы от водопроводчика.
 Свифт (в микрофон). Чарли, у нас тут все готово. Как у тебя?
 Голос из громкоговорителя. Все в порядке.
 Свифт. Дай-ка им мартини.
 В дверях появляется ошалевшая Глория.
 Голос Чарли. Получили. Теперь будут витать в небесах.
 Свифт. Погодите, я совсем забыл о проигрывателе. Когда это случится, говорил доктор Франкенштейн, я хотел бы слышать в момент пробуждения пластинку. Она здесь, вместе с другими, в простом белом конверте. (Глории.) Попробуй отыскать ее.
 Глория (идет к проигрывателю, находит пластинку). Эта?
 Свифт. Поставь ее.
 Глория. С какой стороны? У нее одна сторона залеплена липкой лентой.
 Свифт. Тогда поставь с другой. (В микрофон.) Приготовься разбудить пациентов.
 Голос Чарли. Готов!
 Играет пластинка, дуэт исполняет песню «Сладкая загадка жизни».
 Свифт. Буди их!
 Франкенштейн и Сильвия просыпаются, преисполненные беспричинной радостью. Сонно прислушиваются к музыке, затем замечают друг друга, словно встретились давние и любимые друзья.
 Сильвия. Привет.
 Франкенштейн. Привет.
 Сильвия. Как вы себя чувствуете?
 Франкенштейн. Прекрасно. Просто прекрасно.