Аннотация: Для переводчицы детективов зловещие загадки — часть ремесла. Но если кошмар воплощается в жизнь — одинокой женщине становится страшно. Особенно если в ее квартире находят источник радиации, гибнет ее лучшая подруга, а старинный приятель оказывается не тем, за кого себя выдает. От кого ждать помощи? От старого друга? Или странного поклонника? А может быть, от нового знакомого — сотрудника ФСБ?..


---------------------------------------------


 Светлана Бестужева и Наталья Потоцкая
 Мужчина для досуга



 Глава 1
 КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ДЕТЕКТИВА


  В последний раз он проделал все необходимые манипуляции не менее внимательно, чем в первый, думая о том, что сбоя ни в коем случае быть не должно. Иначе хитроумный, кропотливо разработанный план вместо ожидаемого успеха и свободы принесет ему такие осложнения, по сравнению с которыми нынешние — пустяк, ерунда, завиток в сложном орнаменте судьбы. И если сейчас нужно прибегать к чрезвычайным мерам, то тогда останется только один выход… 
  Итак, дискета вставляется в компьютер, вызывается на монитор. Все просто, не возникает ни малейших подозрений. И тот, кто захочет получить информацию, безусловно, не задумается, когда перед ним на экране появится вопрос: «Вы готовы к работе?» И, естественно, нажмет на панельку с заветными буквами «ОК». И тогда сложная система замкнет нужные контакты и выполнит в прямом смысле слова самосожжение. Пока, на репетиции, все ограничивается легким щелчком. Но на самом деле… 
  Так, провода подсоединяются к разъемам вот здесь, в неприметной коробочке, прилаженной к задней панели монитора. Никому и в голову не придет туда посмотреть. А коробочка соединена напрямую с источником электрического тока. Несколько месяцев потребовалось на то, чтобы раздобыть эту схему, отладить ее, создать соответствующую программу для умной машины. Но теперь все, как говорится, на мази. Без дискеты-ключа компьютер работает нормально, с ней же превращается в бомбу. И никаких следов. 
  Он еще раз проверил всю схему, вынул дискету, привел систему в боевую готовность. Не торопясь, стянул с рук тонкие прозрачные пластиковые перчатки, которые постоянно носил с собой: береженого бог бережет, глупая случайность — и отпечатки его пальцев могут стать уликой. Через час дискета окажется у тех, кто может его погубить, кто просто-таки мечтает об этом. Господи, как он их ненавидит! Как он ненавидит эту страну, этот грязный и невежественный народ, эти идиотские законы! Провернуть задуманную комбинацию, уехать, начать жизнь заново. А если кто-то ради этого должен вообще исчезнуть с лица земли, так пусть исчезнет. Умри ты сегодня, а я завтра. 
 И помещение было выбрано тщательно. Сидящие здесь девицы никогда и ни под каким видом не задерживаются на работе ни на секунду. После шести часов вечера в этом архивном отделе нет ни души, как и на всем этаже, кстати. Ему это было доподлинно известно не только из наблюдений последних дней, но и из прошлого опыта работы в этом здании. Один шанс из тысячи на то, что произойдет какая-то досадная случайность. Все продумано и проверено.
  Он вышел из комнаты, замок в которой был устроен так, что мог блокироваться снаружи. Стоило особым образом повернуть запор — и открыть дверь изнутри уже было невозможно. Через несколько часов он повернет этот запор. А теперь нужно спешить. Многое еще нужно сделать для того, чтобы выполнить задуманное с блеском, без сучка и задоринки. 
  А главное — без следов. 
 «Где бы какого психа ни носило — обязательно на тебя налетит», — вертелся у меня в голове один из тезисов, терпеливо и любовно подбиравшихся моим мужем все время нашего брака по отношению ко мне. Человек творческий, он просто не мог без чеканных формулировок. Человек более чем неглупый — чрезвычайно редко ошибался. А уж по отношению ко мне — никогда.
 Вот и на сей раз он оказался прав. Первый и пока единственный новый знакомый, на которого я возлагала определенные надежды, их решительно не оправдывал. Я-то рассчитывала обрести в его лице активного и остроумного спутника для всяких мероприятий типа посещения театра, выставки или прогулки по ближнему Подмосковью. А обрела лишь претендента на руку и сердце, совершенно в данный момент не нужного. После того как я неожиданно для всех, и прежде всего для самой себя, овдовела, не достигнув и сорока лет, какой-то участок моего мозга оказался заблокированным, и личная жизнь свелась к общению с двумя близкими подругами и одним старинным приятелем, причем разницы не было никакой, поскольку приятель одновременно был мужем одной из подруг. И первая попытка слегка расширить круг общения оказалась не слишком удачной. А больше я таких попыток не делала.
 В результате мерзким и слякотным февральским вечером я тащилась на очередное заседание клуба любителей детективов в гордом одиночестве, поскольку мой Масик решительно отказался меня сопровождать, сославшись на неотложные домашние дела, неважное самочувствие и деловую встречу. Прибавить к этому списку отсутствие нового платья — и впечатление того, что я имею дело с капризной дамой, а не с мужчиной, было бы полным. Масик — он Масик и есть.
 Вообще-то его, конечно, звали по-другому. Но как-то раз я чисто случайно выяснила, что так его называет родная мама. Материнские чувства — это святое, сама мать, знаю. Но называть так двухметрового усатого дядю сорока лет от роду… Воля ваша, такая нежность для меня непостижима. Я хохотала до слез, и с тех пор только чрезвычайным усилием воли исхитрялась не называть его так в лицо. За глаза же он так для меня и остался Масиком, о котором я с упоением рассказываю родным и близким всевозможные душераздирающие истории со счастливым концом.
 Странностей у него, разумеется, хватало. Согласна, человек без странностей — это как салат без заправки. Но в данном случае салат практически отсутствовал, зато заправки было — залейся. При первой встрече в издательстве, где я получала переводы, сей молодой мужчина, чем-то смахивающий на кавалергарда с хорошими манерами и более чем связной речью, произвел на меня благоприятное, но мимолетное впечатление. Подозреваю, что за мной он приволокнулся чисто автоматически, чтобы не терять квалификацию. И еще потому, что мы оказались соседями по микрорайону.
 Из тех же соображений во время второй встречи и прогулки по местному лесопарку он заявил, что желает на мне жениться, причем немедленно. Я сдуру поверила и отказала. Чем, как выяснилось, резко выделилась из череды своих предшественниц и вызвала уже не просто спортивный, а жгучий интерес.
 — Не понимаю, как это можно не хотеть замуж? Любая женщина старше тридцати лет мечтает носить обручальное кольцо, — выложил он убийственный с его точки зрения козырь.
 На сей раз действие разворачивалось уже не на природе, а в моей квартире, посему я тут же достала из шкатулки обручальное кольцо и надела его на левую руку. Как бы демонстрируя, что необходимое ювелирное украшение у меня имеется и тему можно закрывать. Но демонстрация оказалась неубедительной, общение продолжалось.
 Раз в неделю Масик являлся ко мне в гости, вручал в качестве презента шоколадку и ровно два часа развлекал меня беседами на философско-религиозные темы, перемежая их планами нашей совместной семейной жизни. То есть просто по бессмертному произведению Грибоедова, где любовные сцены между Молчалиным и Софьей происходили следующим образом: «Берет он руку, к сердцу жмет, из глубины души вздохнет… Ни слова вольного!» После чего спокойно удалялся домой. К маме, телевизору и многочисленным неотложным делам.
 Я женщина в принципе терпеливая и даже с некоторым чувством юмора. Так за мной еще не ухаживали. Посему идиллия длилась месяц с небольшим — до Нового года. Опять же сдуру я планировала встретить этот праздник вместе с Масиком и расставить наконец все точки над "и". То есть объяснить, что замужество в мои ближайшие планы не входит, а совместное проведение досуга было бы неплохо разнообразить. Но мой воздыхатель, не будь дурак, укатил… в Санкт-Петербург к своим друзьям, причем предупредил меня об этом дня за два до отъезда. Вот тогда я в первый раз вспомнила процитированный выше афоризм мужа и мобилизовала все свое чувство юмора, чтобы хоть как-то сохранить лицо.
 Мне это удалось, но разнообразия в светской жизни не прибавило. Я по-прежнему основную часть времени проводила в четырех стенах собственной квартиры, и с окружающим миром меня связывал почти исключительно телефон. А рассказы Масика о том, что он наконец встретил женщину своей мечты, что наша свадьба вот-вот состоится и вообще он уже присматривает обручальные кольца, с тех пор воспринимала, как невыключенный телевизор во время генеральной уборки квартиры. Какая разница, о чем он там вещает: о завершении уборки картофеля или об очередной смене министра обороны. Меня ни то ни другое в принципе не касается.
 И на это заседание клуба я бы не пошла, если бы вчера ко мне не нагрянула лучшая подруга Галина и не устроила мне разнос за то, что я распустилась, опустилась и вообще веду себя кое-как, а если точнее — то как улитка, забившаяся в раковину. И мои ссылки на плохое самочувствие, депрессию и тому подобные вещи уже надоели. Потому что они не причина, а следствие моего образа жизни.
 — Тебе же еще и сорока нет, — горячилась Галка, — а ведешь себя, как глубокая старуха. Когда ты последний раз делала маникюр? Что с твоим лицом — ты же всегда за ним следила? И почему ты ничего не ешь — язву хочешь заработать?
 — Не ем потому, что нет аппетита, — отбивалась я, как могла. — Зачем мне маникюр, если я нигде не бываю, только в издательстве? Там нужна моя работа, а не макияж и туалеты. И не хочу я никого видеть, кроме тебя, Марины и Володи, а для вас я и такая сойду. Масик же просто не замечает, как я выгляжу…
 — Ты так и собираешься прожить всю жизнь? С Масиком?
 Вопрос был, конечно, интересный. Нет, так жизнь я проживать не собиралась, но штука заключалась в том, что жить мне было, в общем-то, неинтересно. Даже приглашение из клуба любителей детективов, куда я попала чуть больше года назад, не радовало. Два предыдущих я проигнорировала, потому что плохо себя чувствовала, было много работы и вообще… Примерно так я все изложила Галке, которая обозвала меня «малахольной занудой» и еще кое-как покрепче, заставила перемерить немногие приличные костюмы и платья, которые у меня были, собственноручно отгладила элегантную черную юбку, к которой полагался кипенно-белый свитер, и взяла с меня страшную клятву, что я пойду в клуб причесанная и подкрашенная «по высшей категории» и постараюсь все-таки обеспечить себе провожатого. Я оделась, причесалась, подкрасилась — провожатого, правда, так и не обрела. Но уж тут моей вины не было.
 От вялых и невеселых размышлений я поневоле оторвалась, когда обнаружила, что улица перекрыта невероятным количеством пожарных машин. На темноватой в общем-то вечерами Рождественке было светло как днем и так же оживленно. Со свойственным мне оптимизмом я решила, что горит именно тот дом, где обретается мой клуб. Ошиблась: горело монументальное здание, где, по моим представлениям, находилось Министерство морского флота. И где когда-то, в незапамятные времена работал мой единственный теперь приятель. Я мысленно сделала зарубку: позвонить Володьке (этому самому приятелю) и деликатно напомнить, что он обещал мне поставить на компьютер нечто, именуемое «факс-модем», дабы облегчить связь с внешним миром и разнообразить досуг. Обещание было дано месяца три тому назад. Для Володьки это в принципе не срок, с ним обещанного можно прождать и три года, причем безрезультатно, но в данном случае мне нужно было срочно чем-то себя занять, остальные источники развлечения себя исчерпали. Значит, завтра придется звонить.
 И тут же мысленно чертыхнулась, вспомнив — по ассоциативному идиотизму — про Марину, Володькину жену и мою вторую близкую подругу, которая примерно тогда же дала мне на сохранение дискету, нагородив вокруг этого, в общем-то, примитивного события целую кучу каких-то таинственных намеков, полупризнаний и даже страшилок. Мои знакомые почему-то считают, что если я зарабатываю на хлеб переводами детективов, то меня можно озадачивать всяческими загадочными событиями из их собственной жизни, совершенно не интересуясь моим мнением на этот счет. Поднимать суету и разводить таинственность вокруг какой-то дискеты — увольте, это без меня. Но если Марине нужно, чтобы Володя ни о чем не знал, — да ради бога, мне не жаль. Тем более мы с Мариной давным-давно дружим и сплошь и рядом общаемся, не ставя об этом в известность ее супруга и моего приятеля. Так даже интереснее. Да и с первой Володькиной женой, Ларисой, мы до сих пор в прекрасных отношениях, о чем мой приятель и не подозревает. Правда, узнает она от меня о своем экс-супруге и его новой жене только то, что известно всем и каждому. Впрочем, я отвлеклась.
 Дискету я, разумеется, взяла, хотя достаточно скептически отнеслась к Марининым заклинаниям хранить тайну. Раз надо — значит, надо, просят сохранить — сохраню, о чем речь. Справедливости ради добавлю, что, если бы с аналогичной просьбой ко мне обратился Володя, я и его уважила бы и не стала бы информировать об этом Марину. Возможно, муж и жена — одна сатана, но, безусловно, две совершенно разные личности.
 Надо бы позвонить Марине завтра, давненько не виделись, можно встретиться, кофейку попить, поболтать о своем, о девичьем. Балда, она же именно в Морфлоте работает, а там пожар. Ну и ладно, пусть сама разберется со своими проблемами и потом мне позвонит. И Володю можно пока не тревожить: жила же я как-то без «факс-модема», так что годом больше, месяцем меньше — принципиального значения не имеет. А мелкие вопросы, скопившиеся у меня, можно адресовать кому-нибудь еще. Не один же Володька в компьютерах разбирается. Кое-что в них и Масик соображает и, кстати, обещал помочь, но обещать, как известно, не значит жениться.
 В клуб я, конечно, опоздала, свободных стульев уже не было, пришлось пристраиваться на подоконнике, благо в старину их делали достаточно широкими. Обычно наши заседания проходят так: приглашают какую-то пишущую личность, которая только что издала очередной (или первый) свой шедевр и нуждается в рекламе. Происходит своего рода презентация произведения, после чего автор выставляет напитки и закуски, а сам ждет, не купит ли кто его книгу с автографом. Случается — покупают, но больше все-таки интересуются фуршетом.
 Когда я отдышалась и осмотрелась, то обнаружила, что на сей раз рекламируется творение пресс-секретаря одного очень известного политика. Бывшего, естественно, пресс-секретаря. Который в соответствии с недавно появившейся доброй традицией вылил на своего экс-шефа такой ушат грязи, что захотелось срочно принять душ.
 Мне говорили, что лицо у меня достаточно выразительное, и обычно я за ним бдительно слежу, особенно на публичных мероприятиях, но на сей раз эмоции явно перевесили здравый смысл.
 — Вы здесь первый раз? — прошептал кто-то над самым моим ухом.
 Я подняла глаза. Надо мной склонился мужчина средних лет, и в общем-то приятной наружности. Не совсем в моем вкусе: блондин, причем скорее худощавый, чем упитанный, но ничего. И глаза внимательно-ласковые.
 — Почему вы так решили? — задала я встречный вопрос.
 — У вас такое выражение лица…
 — Идиотское, — услужливо подсказала я.
 — Я бы сказал — непосредственное, — усмехнулся мой собеседник.
 На нас начали оглядываться. Откровения бывшего пресс-секретаря меня не взволновали, а посему я решила выйти в холл покурить. Глядишь, говорильня закончится, можно будет пообщаться кое с кем из знакомых. Потусоваться, как изъясняется нынешняя молодежь.
 Я достала сигарету и обнаружила в непосредственной близости от своего носа горящую зажигалку. Ее держал давешний блондин, которому я тут же выставила два плюса: курит и обладает хорошими манерами. Нынешние мужчины решительно разучились ухаживать за дамами. Судя по сему, вечер, как говорил герой одного из моих любимых фильмов, переставал быть томным. Интересно, что блондину от меня нужно? Скучно? Скорее всего. Женщин-то в клубе раз-два и обчелся, причем таких, рядом с которыми я и в «натуральном», так сказать, виде, то есть после утреннего умывания, выглядела бы как Софи Лорен на танцах в сельском клубе. А уж при параде — спасибо Галине! — тем паче. Ни на что серьезное я, разумеется, не рассчитывала, но запас положительных эмоций лишним никогда не бывает.
 — Так вы здесь впервые? — снова задал он тот же самый вопрос. — Вообще-то я сам здесь первый раз, должен был с другом встретиться, а его все нет и нет. Простите, что я к вам прицепился, но у вас на лице было просто написано: «Какая гадость!»
 — А по-вашему — прелесть? Зарабатывать деньги и имя на чужом грязном белье… Нет, я слишком брезглива. Да и неинтересно мне, кому, за что и сколько его шеф платил и от кого получал. Это не детектив, а просто уголовка.
 — Детективов без уголовки не бывает.
 — Скрупулезно подмечено. Детективов и без грязи не бывает, но тут уж, простите, просто помойка какая-то.
 — Но на угощение останетесь?
 — Обязательно. Я голодная, до дома ехать далеко, икра и шампанское, как назло, вчера кончились, а я без них заснуть не могу… Вот закушу тут и поеду со спокойной совестью в родные пенаты.
 Мой собеседник расхохотался, от чего сразу стал выглядеть моложе и симпатичнее. Я какое-то время крепилась, но потом тоже не выдержала.
 Отсмеявшись, мы решили познакомиться. Точнее, Андрей представился мне, а я назвала свое имя. Государственной тайны я при этом не выдавала, так почему бы и нет? Если бы я пришла не одна, то, конечно, не стала бы флиртовать с кем-то еще…
 И тут же заработало мое богатое воображение. Я представила себе, что пришла бы сюда все-таки с Масиком, оторвав его от родного телевизора и тапочек. Во-первых, мы явились бы не с опозданием, а минута в минуту — Масик пунктуален до не правдоподобия и звонит в мою дверь именно в восемнадцать ноль-ноль, а не без десяти шесть или четверть седьмого. Во-вторых, он заставил бы меня сесть как можно ближе к выступающему, чтобы не дай бог не пропустить ни единого слова: любую информацию он должен усваивать на сто процентов. А что касается курения… Курить в его присутствии Масик запрещал мне категорически. Как он при этом себе представлял нашу совместную жизнь — уму непостижимо. Меня проще убить, чем заставить расстаться с табачной палочкой. Так что все к лучшему.
 Пятнадцать минут спустя мы болтали с Андреем уже вполне непринужденно. А когда закончилось выступление пресс-секретаря и началось застолье, я поняла, что вечер в принципе удался, искомую дозу положительных эмоций я получила, шампанское меня взбодрило, но не лишило ни безупречности макияжа, ни сдержанно хороших манер. Все-таки возраст со счетов сбрасывать не приходится, и на исходе четвертого десятка как-то несолидно резвиться с непосредственностью восемнадцатилетней девицы. А эта самая непосредственность, сохранившись на удивление хорошо, меня нередко подводит. Точнее — подводила до тех пор, пока я была замужней дамой. Вдовство же весьма способствует появлению некой солидности.
 — Вы разрешите мне проводить вас? — спросил возникший снова возле меня Андрей.
 Последние полчаса я общалась со своими прежними клубными знакомыми, выполняя еще одно Галкино приказание: людей посмотреть и себя показать. Все они были рады меня видеть, но отметили, что я выгляжу усталой и что мне следует бывать в клубе почаще, а то меня уже забывать стали. Все правильно, связи надо поддерживать, переводы обеспечивают меня хлебом насущным, но не более того. А в клубе бывают и главные редакторы журналов, и издатели, и вообще нужные люди. К сожалению, ни один из них не заинтересовался мною настолько, чтобы предложить проводить, — не в пример Андрею. Впрочем, его предложение еще ни о чем не говорит.
 — А не боитесь? — скептически осведомилась я.
 После смерти мужа из престижного дома в центре мне пришлось переселиться в район, деликатно именуемый «спальным», и я несколько раз уже сталкивалась с проявлениями так называемой «географической аллергии» у представителей сильного пола, случайно заинтересовавшихся моей персоной. Даже те, у кого оказывалась собственная машина, чуть ли не вслух начинали прикидывать, оправдаются ли затраты на бензин. И глядели на меня с таким сожалением, как если бы я сообщила им, что с детства больна проказой. Или что у меня одна нога протезная.
 — Не знаю, о чем вы, но скорее всего не боюсь. Даже ревнивого мужа.
 — Я далеко живу.
 — В Волоколамске? Или в Клину?
 — Нет, в Москве, но на окраине.
 — Куда еще метро не протянули?
 — Протянули. Но на нем надо ехать долго-долго.
 — А я не тороплюсь. Впрочем, если вы возражаете…
 — Наоборот. Приятно, что не нужно будет одной в темноте добираться до подъезда. Я трусиха, каких поискать.
 — А зачем же тогда одна ходите?
 Я только пожала плечами. Неглупый вроде бы человек, а задает такие вопросы. Потому что «потому» кончается на "у", отвечали мы в детстве. Не рассказывать же ему про Масика. Или про то, что, как выражается одна из моих подруг, «интеллигентность — это залог одиночества» и что мне не слишком-то хочется брать на себя какие-то серьезные обязательства по отношению к героям не моего романа.
 — Поехали, — разрешила я. — Только не говорите, что я вас не предупреждала.
 В метро особо не набеседуешься, поэтому у меня было время обдумать возможные варианты развития событий, известные мне не столько из личного опыта, сколько из художественной литературы. Вариант первый — банальный. Замерзший и уставший — ну, разумеется! — провожатый попросит разрешения выпить чашку горячего чая (кофе, какао, молока). Со всеми проистекающими последствиями. В таких случаях, говорят, необыкновенно помогает ссылка на традиционное женское недомогание.
 Вариант второй — примитивный. За долгую дорогу провожатый успевает разочароваться в моей внешней привлекательности и духовной одаренности и с облегчением прощается у парадного подъезда. Тут все ясно.
 Вариант третий — редкий. Провожает до подъезда и просит телефончик, после чего события могут развиваться по-разному, а я исповедую принцип, что неприятности надо переживать по мере их поступления, а не заранее.
 — Я не оригинален, — оправдал мои ожидания Андрей по дороге от метро, — но если бы вы подарили мне еще несколько минут вашего времени…
 — И чашку горячего чая? — не без ехидства осведомилась я.
 — Ага! — не слишком интеллигентно откликнулся мой спутник. — Только не думайте, пожалуйста, что я собираюсь на вас набрасываться с поцелуями и объятиями. Терпеть не могу отказов.
 — А вдруг я соглашусь? — обнаглела я. — Вдруг именно на такое времяпрепровождение я сегодня вечером и рассчитывала. Поцелуи там, объятия, то-се…
 Обнаглела, похоже, от растерянности. Мужчина, читающий мысли женщины, — не столь частое явление, как это принято думать.
 Андрей посмотрел на меня так, будто прикидывал, до какой степени я серьезна.
 — Это вряд ли, — вынес он приговор. — Во всяком случае, не сегодня.
 Я расхохоталась. Обожаю отслеживать мужскую логику: если даме теоретически ничего не угрожает, то она наверняка полезет на рожон и будет провоцировать кавалера на более активные действия. Вот это уж точно — вряд ли. Во всяком случае, со мной такой номер не пройдет.
 — Уговорили, — сказала я, отсмеявшись. — Чаем я вас напою, а потом невежливо выставлю, потому что завтра у меня куча работы и я мечтаю хорошенько выспаться.
 — Счастливая. А мне еще всю ночь работать…
 — Кем же вы трудитесь? Если это не секрет, конечно.
 Андрей бросил на меня короткий взгляд и ответил:
 — Конечно, секрет.
 Где бы какого психа ни носило…




 Глава 2
 СЮРПРИЗ СТАРОГО ДИВАНА


 Это было одной из его тщательно оберегавшихся тайн: неприязнь к людям вообще. Не к какому-то конкретному человеку или группе людей, а ко всем без исключения. Мужчины раздражали своей грубостью, тупостью и в подавляющем большинстве неряшливостью. Женщины вызывали тихое бешенство пустой болтовней, отсутствием логики, корыстностью и дурным вкусом. Он ненавидел людей, но вынужден был с ними общаться.
 Сегодня, к счастью, двумя особями на этом свете станет меньше. Теми, которые больше остальных ему мешали и досаждали. До поры до времени назойливое присутствие одной из них было терпимо, хотя и напоминало порой занудный писк комара в темной комнате. Но после той истерики, которую она устроила ему из-за покупки новой курительной трубки, стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Началось все с его невинного хвастовства: трубки он коллекционировал много лет и радовался каждому новому экспонату. И вдруг она заявила:
 —  Ты не зарабатываешь столько, сколько тратишь, теперь я это вижу. Значит, все правда, ты живешь двойной жизнью. Имей в виду, я все расскажу отцу и, если понадобится, разведусь с тобой. Жить с нечестным человеком я не буду. 
  Он знал ее максимализм, знал, что слово с делом у нее не расходится никогда. Но знал и о ее романтизме, и почти детской доверчивости. И сыграл именно на этих качествах, просто чтобы выгадать время: 
 — Хорошо, я докажу тебе, что эта щучка меня оболгала. И почему ты ей поверила: текст же зашифрован, вы обе его не можете прочесть. Я дам тебе расшифровку, только, пожалуйста, никому! Ты же знаешь, одно время я работал в секретном отделе, но я не говорил тебе, что сотрудничество с… ну, понимаешь, с кем, продолжается. Я выдаю тебе государственную тайну, я рискую при этом не только карьерой — свободой. Но твоя любовь мне дороже. И вот ради любви, ради нашей любви, ради того, чтобы мы не стали чужими друг другу, я пойду на преступление. Давай сюда дискету, которую тебе вручили, я расшифрую ее вот тут, немедленно, и все объясню.
 Он готов был сочинить все, что угодно, потому что видел по глазам: она клюнула. Слова о любви произвели нужное действие. Но ответ его просто убил:
 — У меня здесь этой дискеты нет… И мне обещали подтверждение того, что ты — не тот, кем хочешь казаться.
 — Хорошо, — медленно произнес он, думая, что пора кончать с ними обеими, потому что события зашли слишком далеко в невыгодном для него направлении, — хорошо, ты получишь доказательства моей невиновности. И покажешь их этой… Ну, сама знаешь кому. Только сделать это надо не дома и не на твоем рабочем компьютере, а подальше от посторонних глаз. Я слишком рискую, выдавая вам обеим государственную тайну. Мне безразлично, под каким предлогом ты ее вызовешь на встречу с тобой, можешь даже сказать ей правду. Но после того как вы получите доказательства, я хотел бы спокойно работать и знать, что никакие глупые «разоблачения» мне не грозят. Обещаешь?
 Во всяком случае, он сделал все, чтобы именно так и произошло, чтобы ему ничего больше не грозило. Заманил их в подходящую для его целей и соответственно оборудованную комнату в учреждении, куда простой смертный без пропуска ни за что не пройдет. Простой смертный — но не он. Временный пропуск ему выписывали туда один-единственный раз, но если имеется компьютер, принтер и ксерокс, причем цветной, проблемы не возникает. А у него все это было, причем дома. При желании он мог бы изготовить постоянный пропуск в Белый дом или в Кремль, но там ему делать нечего. Сегодня же ему понадобился даже не пропуск, а табличка на «крокодильчике» и кое-какая маскировка в одежде. Контактные линзы вместо обычных очков, парик и накладные усы. Столкнись он в здании с каким-нибудь знакомым, его все равно не узнают.
 Все оказалось легче легкого: он спрятался в нише коридора и дождался, когда обе его будущие жертвы войдут в комнату. Потом подошел к двери и некоторое время прислушивался: разговор нормальный, не агрессивный, значит, все идет по плану, накладок быть не должно. Знакомый звук включенного компьютера, рулада заработавшего монитора. Еще несколько минут и…
 Он беззвучно повернул запор в двери комнаты, заблокировав ее снаружи. И столь же бесшумно, сколь быстро пошел к грузовому лифту, чтобы спуститься на нижний этаж к выходу. Он не слышал, да и не желал слышать ни приглушенных криков, ни стука в запертую дверь, около которой недавно стоял. И знал, что больше никто вообще ничего не услышит: не зря столько времени было потрачено именно на выбор помещения.
  Чувства жалости в нем не возникла ни на секунду. Будь его воля, он просто удушил бы их или отравил, но коль скоро возникла такая удачная со всех точек зрения возможность избавиться сразу от двух раздражителей… Он и на этот раз победит, сомнений быть не может. 
  А победителей, как известно, не судят. 
 В квартире, разумеется, царил «маленький раскардаш». Но я решила этим пренебречь. Главное, чтобы по креслам и диванам не валялось нижнее белье, а постель была более или менее аккуратно застелена. На письменном столе у меня всегда творческий беспорядок, в просторечии бардак, а пыль я вытираю только когда кто-нибудь из наиболее остроумных гостей пишет на экране телевизора «Наташка-неряшка». О том, что творится под тахтой и шкафами, лучше не думать. Да я и не думаю… почти.
 Нет, я вовсе не патологическая неряха. Прежде меня можно было упрекнуть скорее в маниакальной чистоплотности: я искренне считала, что по субботам нужно натирать полы и протирать все стекла в квартире, а малейшее пятнышко на плите или сантехническом оборудовании уничтожалось мною мгновенно и ожесточенно — как классовый враг. Но после смерти мужа и вынужденного переезда меня словно подменили, к тому же новую квартиру я тихо ненавидела и никак не желала признать ее родным домом. За год так и не привыкла к этой однокомнатной спичечной коробке. И не хотела привыкать.
 Телец по знаку Зодиака, я всегда была слегка помешана на жилье, его комфортности, уюте. Вещи в дом подбирала крайне придирчиво, ориентируясь не столько на цену, сколько на прочность и элегантность. Ну и на цвет, конечно: красный и синий исключались в принципе, а вот краски земли, зелени и даже желто-оранжевая гамма осеннего леса были просто необходимы для душевного равновесия, как и живые цветы в вазе. Пусть три ромашки — но настоящие. А уж если появлялись розы, это становилось настоящим праздником. Попадавшие в мою прежнюю квартиру всегда говорили, что у нее есть душа — и не ошибались, потому что в ее убранство я действительно вложила душу.
 А в этой… Она мне была неинтересна. На ремонт, даже косметический, не было прежде всего сил, а уже потом денег. Обставила я ее тем, что осталось после разгрома прежней квартиры, то есть тем, что не могло быть продано или без чего просто нельзя было обойтись. Тахта, письменный стол, гардероб, два разрозненных кресла и стеллажи с книгами. Телевизор стоял на кухонной тумбочке, причем так, что смотреть его было неудобно отовсюду. Занавески висели на оставшейся от прежних хозяев «струне» и ни красоты, ни гармонии в интерьер не вносили. И даже та часть квартиры, что могла бы стать ее украшением — огромная застекленная лоджия, с утра до вечера залитая солнцем, — превратилась в свалку, где и к окнам-то подойти было невозможно из-за громоздящихся тут и там коробок, свертков, так и не распакованных ящиков со всякой утварью, и так далее, и тому подобное.
 Впрочем, Андрей оказался достаточно воспитанным человеком и ограничился замечанием насчет того, что у меня очень уютно. Пусть лицемерие останется на его совести, хотя после столичного метрополитена и особенно стандартно-загаженного подъезда «хрущобы» мои апартаменты могут показаться вполне даже пристойными. По контрасту, так сказать.
 Я пошла на кухню заваривать чай, а гостю предложила пару минут поскучать без меня. А поскольку в прокуренной комнате можно было повесить топор средней величины, открыла дверь на лоджию — проветрить. Но скучать не пришлось никому. Ровно через минуту Андрей возник в дверях кухни.
 — Наташа, можно вас на минуту?
 «За минуту не успеете», — вертелась у меня на языке старая-престарая, еще студенческая хохма, но я взглянула в лицо своего нового знакомого — и мне почему-то расхотелось шутить. С таким лицом, наверное, хорошо работать распорядителем в крематории: сосредоточенно-отрешенное, мрачно-деловитое. Скажем так: не располагающее к улыбкам и веселью. Впрочем, возможно, он именно в ритуальном агентстве и работает, если не церемониймейстером, так хранителем праха.
 — Что случилось?
 — Не знаю. Пойдемте в комнату… пожалуйста.
 Я и пошла — как баран на бойню. Или овца. Загипнотизированная, замечу, овца, потому что взгляд моего гостя подействовал на меня прямо-таки магнетически и мне в голову не пришло поступить как-то иначе. И откуда я взяла, что у него ласковые глаза? Во взгляде кобры и то, должно быть, больше нежности. К тому же я — что уж там греха таить — немного испугалась. Но в комнате ничего экстраординарного не происходило. Андрей кивнул в сторону двери на лоджию и спросил:
 — Что вы там храните?
 Я пожала плечами. Если честно, мне самой это было невдомек. А признаваться в том, что устроила там гибрид чулана с помойкой, как-то не хотелось.
 — Да так, неразобранное… не очень нужное… Все руки не доходят да и сил нет: после переезда неважно себя чувствую. А почему вы спрашиваете?
 Андрей протянул руку в направлении лоджии, и в руке у него что-то запищало. Сначала мне показалось, что в комнату залетел средних размеров комар, но потом дошло, что писк какой-то неживой.
 — На лоджии-то у вас источник радиации, — скучным голосом сообщил мой гость. — Фонит что-то. Слышите, дозиметр сигналит. Я подошел к двери, а он как запищит.
 — Вы что, постоянно ходите с дозиметром? — светски-учтиво осведомилась я. — Следите за чистотой окружающей среды?
 Я несла очевидную чушь, но лишь потому, что никак не могла собраться с мыслями и определить свои ощущения. Сказать, что я растерялась, — значит ничего не сказать. На ночь глядя впустила в дом незнакомого, в общем-то, мужика, похоже, не без странностей… Но радиоактивная лоджия — это уже было что-то из области фантастики, причем вряд ли научной.
 — Я достаточно часто хожу с дозиметром, — все тем же скучным голосом отреагировал Андрей. — И, как видите, не всегда зря. Разрешите я попробую установить причину этого… фона.
 — Попробуйте, — согласилась я, уже совершенно ошалев.
 — У вас есть резиновые перчатки?
 С таким же успехом он мог попросить у меня пожарную каску. Или бронежилет. Зачем, во имя всего святого, мне могут понадобиться резиновые перчатки? Да, элегантные женщины всю домашнюю работу делают только в них, но я давно уже не элегантная, если вообще женщина.
 Андрей, видимо, понял, что задал бестактный вопрос, поэтому лишь вздохнул и достал из кармана нечто, оказавшееся тонкими и прозрачными пластиковыми перчатками. Не человек, а ходячая санитарно-эпидемиологическая станция: сначала дозиметр, потом перчатки. Интересно, что будет следующим номером? Баллончик с дезинфицирующей жидкостью? Или шприц с сывороткой против бешенства?
 — Простите, — обратилась ко мне «санэпидстанция», — здесь довольно темно. Может быть, настольная лампа?..
 Пять минут спустя, держа на весу оную лампу, я тупо наблюдала, как мой гость обыскивает лоджию, делая дозиметром какие-то круги и ломаные линии. Жужжание то затихало, то усиливалось, пока наконец не обнаружился квадрат, где звук был почти стабильным. Источник его, судя по всему, находился в стоящем на лоджии старом диване, о котором я почти забыла. Почти…
 — Давно у вас этот… экспонат?
 Экспонат действительно был тот еще. Образец мебельного дизайна середины шестидесятых годов, не приобретший со временем ни благородного изыска старины, ни хотя бы очарования примитива да еще год простоявший на неотапливаемой лоджии, диван мог впечатлить любого человека, даже со здоровой нервной системой. Почему-то сей одр был очень дорог моему покойному мужу. Единственная вещь, с которой он не пожелал расстаться, когда мы, сделав ремонт в нашей с ним квартире, обставили ее практически заново.
 То есть квартира была моего мужа, меня он туда прописал только после свадьбы, но я как-то сразу почувствовала себя дома. Возможно, потому, что у меня впервые в жизни была там своя собственная отдельная комната, где я и работала, и спала. Муж не менее счастливо и независимо существовал в другой комнате и основное время проводил на этом самом диване в горизонтальном положении. Днем. Ночью же, наоборот, садился к письменному столу и писал. Не стану обременять читателя неудобоваримыми терминами, скажу только, что мой супруг был доктором философских наук и что его тексты я так и не научилась понимать, несмотря на проведенную им среди меня лекционно-образовательную работу.
 — Этот диван? — тупо переспросила я. — Он не мой, а… В общем, муж купил его лет тридцать с лишним назад. Мы тогда еще… То есть я тогда еще в школу ходила… А в чем дело?
 На кухне заливался свисток чайника, автоответчик через определенные интервалы подавал сигнал о том, что на нем имеются сообщения, а я стояла и бездумно наблюдала за тем, как мой новый знакомый вполне профессионально обыскивает теперь уже любимый диван мужа. И продолжала пребывать в том же подобии транса, когда Андрей извлек из-под валика в изголовье какую-то небольшую металлическую штучку. Дозиметр при этом просто взбесился.
 — Чистый пакет и фольгу, если есть, — не то попросил, не то скомандовал Андрей.
 — Что это? — прошелестела я.
 — Еще не знаю. Чистый пакет и фольгу, Наташа, пожалуйста.
 Волшебное слово подействовало, я принесла из кухни требуемое, потом на совершенном автопилоте пошла заваривать чай, оставила это занятие на середине, вернулась в комнату и уставилась на Андрея, который тщательно упаковывал свою находку, ожидая хоть каких-то пояснений. Но, судя по всему, это он собирался что-то услышать от меня, поскольку молчание затянулось.
 — Что делать? — наконец спросила я. — Звонить в милицию? Или на эту, как ее там, санэпидстанцию? Я как-то раньше никогда…
 — Вы сознательно хранили диван на лоджии?
 Я покачала головой:
 — Господь с вами, конечно же, нет. Это чудище давно надо было выбросить, да как-то руки не доходили. Я вообще не собиралась везти его с собой, да так уж получилось…
 Получилось действительно случайно. Как раз накануне переезда меня одолела элементарная жадность, и я решила, что уж новенький югославский смеситель нипочем не оставлю. Хватит с них и старого, снятого во время ремонта и с тех пор мирно лежащего на антресолях. Помогавший мне при переезде Володя добросовестно перекрыл вентиль в распределительном шкафу и смеситель снял. Но тут водопровод, не знавший капитального ремонта со времени постройки дома — то есть с 1910 года, — не выдержал очередного насилия. Вентиль сорвало, кипяток хлынул из открытой трубы в ванной, мгновенно залил коридор и кухню, стал просачиваться в комнаты. Грузчики уже носили мебель, мне было не до них. Дежурившая внизу Марина решила, что я передумала оставлять диван в квартире и решила забрать его с собой. И когда он оказался на новом месте моего жительства, грузчики соглашались стащить его обратно вниз лишь за отдельную плату. С большим трудом я уговорила их запихнуть злополучную бандуру на лоджию до лучших времен. Но они пока не наступили.
 — Так получилось, — повторяла я, с трудом вернувшись из прошлого в настоящее. — И потом, муж с ним ни в какую не хотел расставаться.
 — Вы развелись?
 — Он умер. В прошлом году. Так неожиданно… почти и не болел. И вдруг буквально за месяц сгорел…
 Фраза повисла в воздухе, а я осталась с открытым ртом. Всего за месяц… его родная сестра категорически запретила делать вскрытие… срочная кремация — процедура, к которой мы с мужем почему-то относились с омерзением, но сестра настояла… Да ну, бред, издержки профессии. Буйная фантазия. Бокал шампанского, наконец.
 Андрей внимательно наблюдал за мной.
 — Наташа, я не специалист, но похоже, что — капсула с радиоактивным веществом. Штука, в общем-то, далеко не безобидная. У меня есть друг в… ну, скажем, в органах. Хотите, я ему позвоню, посоветуемся. Ситуация, прямо скажу, непростая. Я лично советы давать не берусь, да и примете ли вы их от малознакомого человека?
 — Выбор у меня не слишком велик, — вздохнула я. — Среди моих знакомых нет никого из органов, да и вообще из тех, кто хоть что-то понимает в этих делах. Сплошь гуманитарии, да еще со странностями… Впрочем…
 — Впрочем — что?
 Я вдруг подумала, что Масик мог бы и помочь. Со стороны виднее. Но как подумала, так и раздумала. Для того чтобы все ему объяснить, потребуется не меньше полугода. Да и что, собственно, я о нем знаю? Только то, что он живет с мамой и обожает телесериалы, причем знаю это исключительно с его слов. Ну, и его планы относительно семейной жизни. Фактической информации — ноль целых фиг десятых, не считая номера его телефона, по которому я ни разу не звонила. Так что втягивать его в дела такого сорта — не слишком удачная идея.
 — Ничего, — буркнула я. — Поток сознания. Позвоните, конечно, если это удобно. Время-то уже двенадцатый час, между прочим. И живу я не на Тверской…
 — У вас, Наташа, бзик на географической почве. Удобно. И потом, не могу же я вас оставить с этой штукой в квартире. Это опасно, в конце концов.
 — Но до сих пор…
 — До сих пор ее хоть как-то закрывали балконная дверь, какой-то узел на диване и валик. До сих пор вы не знали о том, что живете рядом с источником радиации. Ну — звоню?
 — Звоните, — махнула я рукой. — Хоть своему знакомому, хоть в Министерство по чрезвычайным ситуациям, хоть самому черту. Иначе у меня крыша окончательно поедет.
 Пока Андрей набирал номер, вел какие-то переговоры и вообще действовал, я наконец довела до конца процесс заварки чая, снова про него забыла, налила себе обыкновенной воды и закурила. Первая же затяжка заставила меня мучительно раскашляться, и тут я вспомнила…
 Сестра моего мужа, сидя на этом самом диване в той, навсегда утраченной мною квартире, в точности так же поперхнулась табачным дымом. Я помчалась на кухню за водой, муж кинулся в ванную к аптечке, возник небольшой переполох, но потом все успокоилось. Это был ее второй и, как выяснилось, последний визит к брату, с которым они чуть ли не десять лет даже не разговаривали. Я буквально силком заставила их помириться, мне была невыносима сама мысль о том, что, кроме меня, — особы не слишком уравновешенной — у моего милого, доброго, умного мужа больше никого на свете нет. А если со мной — не приведи бог! — что-то случится, он опять останется в обществе своих книг. С прежней супругой он не общался, сына своего не видел пятнадцать лет. Мне, сохранившей вполне приличные отношения с отцом моего собственного ребенка, все это было странно. Как это так — бывшая жена не позволяет видеться? Сын уже давно совершеннолетний, могут решить этот вопрос между собой по-мужски, если уж женщина оказалась стервой.
 Ничего у меня не вышло. Помимо доброты, муж обладал еще и необыкновенным упрямством. Если его на чем-то заклинивало, настаивать было не только бесполезно, но даже и вредно. Какое-то время он терпел мои миротворческие миссии, но потом сказал мне с той мягкостью, какой обычно камуфлировал окончательное и бесповоротное решение:
 — Все, малыш, перестань зря стараться. Ты права, мой сын достаточно взрослый человек, чтобы принимать самостоятельные решения. Вот пусть он и принимает. Он знает мой адрес, телефон сорок лет не менялся, захочет — встретимся. Но по его инициативе. А про мою бывшую жену, пожалуйста, больше не вспоминай. Причин много, но одну я тебе назову: для этой женщины самым главным в жизни всегда были деньги. А остальное — второстепенно. Все, тема закрыта.
 И я поняла, что больше ничего не добьюсь. А вот с сестрой я его все-таки помирила, когда выяснила, что причиной их размолвки стало то, что Нина была категорически против его развода и заняла сторону бывшей жены, считая ее незаслуженно обиженной и брошенной. С моей точки зрения — обыкновенное проявление женской солидарности, не более того. Помимо всего прочего, бездетная Нина, по словам моего мужа, души не чаяла в его сыне, своем племяннике, и беспокоилась о том, что психика ребенка окажется непоправимо травмированной разводом родителей.
 Мне удалось убедить мужа сделать первый шаг к примирению и позвонить сестре. Как выяснилось, она тоже несколько тяготилась ссорой с единственным братом, да и любопытно было, наверное, посмотреть на его молодую жену, то есть на меня.
 К первому визиту новообретенных родственников я готовилась очень тщательно, зная от мужа, что сестра его — прекрасная хозяйка. Я вылизала квартиру до зеркального блеска, напекла пирогов, приготовила всякие хитрые закуски и даже сотворила какой-то экзотический салат по Галкиному рецепту, который моя подруга, слегка сдвинутая на почве кулинарных изысков, привезла из очередной заграничной командировки в азиатскую страну. Необходимые ингредиенты для этого блюда мне пришлось искать несколько дней. В общем, расстаралась по полной программе.
 Нина приехала со своим мужем Игорем. Когда раздался звонок в дверь, я радостно побежала открывать, заранее настраиваясь на теплую, родственную встречу, но при виде гостей как будто споткнулась на полном ходу. Впереди стояла женщина, удивительно похожая на моего мужа, но так, как может быть похожа на оригинал злая карикатура. Те же черты лица, очень далекие от эталона красоты, но если у Валерия все это компенсировалось необыкновенной одухотворенностью, то здесь в каждой черточке сквозила какая-то сухая злоба. Узкие, плотно сжатые губы, маленькие глазки буравили почти насквозь. Ростом она не вышла и к тому же, в отличие от худого Валерия, была не то чтобы толста, но как-то кряжиста, широка в кости, отчего казалась еще меньше. Черные как смоль волосы (крашеные, что ли?) были скручены на затылке не узлом, а каким-то кукишем. Она прочно стояла на земле обеими ногами, обутыми в огромные туфли без каблуков. А завершало портрет платье, явно дорогое, но такого кричаще-люминесцентного цвета, что у меня заломило глаза. Таких нарядов я ни в магазинах, ни даже на рынках никогда не видела.
 Из-за плеча супруги выглядывал человечек, кажется, даже ниже ее ростом, с острой крысиной мордочкой и бегающими глазками. Ничего себе родственнички, подумала я, но быстро справилась с собой и стала изо всех сил изображать радость от встречи. И все равно мне время от времени становилось не по себе, когда меня ощупывал тяжелый и недобрый взгляд Нины. Кулинарные изыски мои она не оценила, пробормотав что-то про раздельное или разумное питание, пила только воду. Зато Игорь, похоже, не ел перед этим визитом недели две: уплетал за обе щеки так, что только уши шевелились, наплевав на явное неодобрение жены.
 Хотя я и не смогла очаровать новых родственников, но у нас тем не менее состоялся тихий и приличный семейный вечер, вспомнили покойных родителей, порадовались тому, что у Валерия, моего супруга, наконец-то все в порядке. Даже запущенная трехкомнатная квартира приведена в пристойный вид, какого не имела, наверное, лет тридцать, если не больше. Старый надежный дом на Пречистенке — квартира стоит целое состояние, по нынешним-то временам. Ремонт мы сделали простенький, какие уж там евровыкрутасы, но побеленные потолки больше не давили на голову и психику, а взметнулись на положенные им при постройке три с половиной метра, светлые обои радовали глаз, отциклеванные и покрытые лаком полы позволяли радостно бегать по квартире босиком. Недовольны ремонтом были только тараканы, которые в знак протеста квартиру покинули. Хотелось верить — навсегда.
 — Ты ее хоть приватизировал, квартиру-то? — поинтересовалась Нина. — При твоей рассеянности мог и забыть.
 — Приватизировал, приватизировал, — успокоила я ее. — Еще до того, как меня сюда прописали. Так что все в порядке.
 — А твой сын тоже здесь прописан, Наташа?
 — Нет, зачем? Он прописан там, где мы жили. Да и вообще Валера помог отправить его учиться в Америку. Глядишь, человеком станет.
 — Что значит — станет? — возмутился Валерий. — У мальчика несомненные способности к биологии, он добился там именной стипендии, а это мало кому удается. Он уже стал самостоятельным человеком, я, во всяком случае, спокоен за твоего сына.
 — Твой сын, между прочим, тоже учится в Америке, — заметила Нина, обращаясь к брату и напирая на местоимение «твой». — Так вы с ним и не увиделись. Между прочим, это довольно дорогое удовольствие — учить детей за границей. Не думала, что за философию столько платят.
 Валерий пожал плечами:
 — Я не платил ни копейки — к счастью, у меня масса коллег по всему миру, они с удовольствием помогли мне. Связи — это тоже своего рода капитал. А насчет моего сына… так я, Нина, уже привык. Да и теперь поздно. У меня Наташа и жена, и ребенок по совместительству.
 — Это как? — хором спросили Нина и ее муж.
 — Да она совершенно не приспособлена к жизни, — пояснил Валерий. — Не приглядишь — обязательно во что-нибудь вляпается или что-нибудь перепутает. Как дитя. Только и умеет хорошо переводить детективы.
 Родственники переглянулись. Я благоразумно промолчала. Мой дорогой доктор наук и профессор, похоже, искренне считал, что я не от мира сего и полагаю, будто булки растут на деревьях, а кофе и чай текут из водопроводного крана. Впрочем, ему самому действительно было все равно, что есть, во что одеваться и какой мебелью и тарелками пользоваться. Гений — он и есть гений. А я, при всей моей непрактичности, умела довольно много: от выпечки пирогов до вышивки гладью. И еще быстро печатала на машинке и разбирала любой почерк, в том числе и совершенно неудобочитаемый — моего философа. Наконец, в первом браке, с отцом моего ребенка, я прекрасно справлялась со всеми так называемыми «святыми женскими обязанностями», да и с кое-какими мужскими заодно, если уж на то пошло.
 В общем, все прошло почти хорошо, а главное, моя совесть была спокойна: у моего драгоценного снова появилась родня. А родственников, как известно, не выбирают. Да и, может быть, они только при первой встрече так вели себя, с непривычки, а потом переменятся.
 Второй визит состоялся не скоро — где-то через полгода после первого. К себе Нина нас не приглашала, а на мои приглашения отвечала вежливым отказом, ссылаясь то на занятость по работе, то на дачные хлопоты, то на плохое самочувствие. Слава богу, хоть по телефону брат с сестрой теперь разговаривали более или менее регулярно. Наконец они снова приехали к нам в гости. Но второй визит оказался почему-то не менее натянутым и значительно более коротким. Нина раскашлялась, сидя на этом самом диване, потом они с мужем вдруг ни с того ни с сего заторопились домой, обещали созвониться…
 Но снова мы встретились только тогда, когда Валерия не стало. Месяц он ел все меньше и меньше, худел, плохо спал, но ни на что не жаловался. А потом вообще перестал вставать с дивана. Участковый врач только руками развела и посоветовала госпитализировать. От этого мой муж наотрез отказался — больниц он на дух не переносил. Сказал — пройдет, весенняя депрессия, не впервые.
 Не прошло. Он так и угас, чуть-чуть не дожив до своего пятидесятилетия. Вечером заснул, а утром уже не проснулся. В состоянии транса я позвонила его сестре, и первый вопрос, который она задала, поразил меня даже в том почти невменяемом состоянии, в котором я тогда находилась:
 — Завещание Валерий так и не написал?
 Нет, завещания Валерий не оставлял. Что было завещать-то? Библиотеку по философии? Старый, расстроенный рояль? Или мою скромную гордость — новую кухню, отделанную вагонкой и облицованную замечательной плиткой? Кухню — мечту советской домохозяйки восьмидесятых годов? Ничего не скажешь, богатое наследство!
 Похоронами распоряжалась Нина, хотя платила за все я. Распоряжалась по телефону, они с мужем приехали только в крематорий, причем тогда, когда печальная церемония уже почти закончилась. По их словам, старенькая машина Игоря чуть ли не трижды ломалась по пути от их дома на шоссе Энтузиастов до крематория на Хованском кладбище. Что ж, возможно. Основную энергию сестра моего покойного мужа затратила на то, чтобы не производилось вскрытия, напирая на какие-то религиозно-этические соображения, и своего, как ни странно, добилась. Мне тогда было безразлично, от чего умер Валерий, самой жить не хотелось.
 Поминки организовали сослуживцы Валерия, у него в институте. Предложение Нины отвезти меня домой и побыть со мной какое-то время я отклонила: Марина настояла, чтобы я несколько дней прожила на даче у ее родителей и сама меня туда проводила. Больше я Нину не видела, да и не стремилась, а на ее неоднократные настойчивые предложения приехать ко мне, помочь, поддержать, всегда отвечала отказом, сама не понимая почему. Наверное, потому, что она слишком напоминала бы мне о том, кого я потеряла. И не могла я забыть странного вопроса о завещании, хотя чушь же очевидная!
 Как потом выяснилось — не чушь. Через несколько месяцев после смерти Валерия его первая жена внезапно материализовалась в моей жизни, заявила о том, что по закону ее сыну положена половина квартиры. Если я в состоянии выплатить стоимость своей половины — пожалуйста. Если нет…
 Дело кончилось тем, что квартиру продали, а мне купили мои нынешние апартаменты. Полагаю, надули, но тогда мне было не до того, а когда я слегка пришла в себя, выяснилось, что поезд не только ушел, но и рельсы разобрали и сдали в металлолом. Можно было оспорить через суд, но это уж и вовсе не в моем характере. Тем более что сонаследники вполне откровенно дали мне понять: человек смертен, и я в этом плане — не исключение. Причем смертен, как известно, внезапно. Умереть, не достигнув сорока лет, мне не хотелось. Еще меньше хотелось умереть насильственной смертью и при загадочных обстоятельствах. Пусть правовые вопросы для меня темный лес (покажите мне человека, который, не будучи профессионалом, разбирался бы в отечественных законах, в них и юристы-то «плавают»), но напереводила я достаточно, чтобы представить себе, сколько есть способов убрать с дороги неродного. Этот опыт мы у Запада перенимаем прямо-таки стахановскими темпами…
 Из омута воспоминаний меня вытащил мой гость, причем для этого ему пришлось не слишком деликатно потрясти меня за плечо.
 — Мой друг сейчас приедет. Давайте все-таки выпьем чаю. На вас лица нет. Лично я дал бы вам рюмку чего-нибудь покрепче. У вас есть?
 Я, как сомнамбула, полезла в шкаф и достала бутылку, оставшуюся от каких-то гостей. В ней еще оставалось грамм триста, не меньше.
 — Вот, — протянула я емкость Андрею.
 — Ликерное вино… Господи, спаси нас от интеллигенции! Я же сказал: покрепче.
 — Уксусная эссенция подойдет? — огрызнулась я, чувствуя, что начинаю сходить с ума. — Крепче ничего нет. Простите, Андрей, я просто вспомнила…
 — Что — вспомнила?
 — Да о смерти мужа… О том, как меня из квартиры выжили… В общем, это неважно.
 — Не уверен. Ладно, выпейте хоть вина, вас трясет. А потом постарайтесь рассказать мне, что именно вы вспомнили. Может быть…
 — Вы со мной разговариваете, как следователь в американском детективе, — попыталась я занять оборонительную позицию. — Сразу скажу, я не убивала своего мужа, не ограбила ни одного банка и даже никого не навела на коллекцию антиквариата. Просто я…
 — Просто вы запутались, Наташа, — очень мягко сказал Андрей. — Простите, я работаю в сугубо мужском коллективе и вообще не слишком уверенно чувствую себя с женщинами. Возможно, лезу не в свое дело, но мне хочется вам помочь…
 — Почему? — выпалила я, окончательно наплевав на все приличия. — С какого перепугу вы кидаетесь мне помогать? По вашим собственным словам, вам предстояло целую ночь работать, а вы вместо этого не только никуда не торопитесь, но еще и начинаете разбираться с проблемами совершенно посторонней для вас бабы. Зачем вам это надо? Кто вы?
 — Не знаю, зачем мне это надо. Я — специалист довольно узкого профиля, по странному совпадению мне иногда приходится иметь дело с радиоактивными материалами. И я категорически отказываюсь считать вас посторонней бабой: в конце концов, я у вас в гостях. Да, напросился, но у каждого мужчины свои способы начинать ухаживать за женщиной…
 Приехали. Он что, считает меня абсолютной идиоткой, способной заглотнуть такую вот примитивную наживку? Возможно, я ему действительно чуть-чуть понравилась, но не до такой же степени, чтобы отказываться от своих первоначальных планов ради случайной знакомой. Принимая к тому же во внимание поздний час и дальнюю дорогу.
 Резко зазвонил телефон, и я даже подскочила от неожиданности. Кто же это на ночь глядя?
 — Наташа, — услышала я голос Володи, — Марина случайно не у тебя?
 — А она должна быть у меня? — осторожно спросила я. — Ты же знаешь, я все забываю последнее время.
 — Просто ее до сих пор нет дома, и я уже не знаю, что и думать. Она сказала, что задержится немного на работе, потом кое-что купит и приедет. И вот…
 — Ты что, не знаешь? Там пожар у нее на работе.
 — Какой еще пожар?
 — Такой, на который пожарные приезжают. Я была в клубе, видела. Три верхних этажа полыхают, никак потушить не могут. Постой, постой, так Марина там?
 Я услышала, как Володька то ли всхлипнул, то ли охнул, и тут же в трубке раздались короткие гудки. А в моей квартире — звонок в дверь. Пришел друг моего новообретенного поклонника.
 Два незнакомых мужика в полночь у меня дома! Масика хватила бы кондрашка, узнай он об этом. Впрочем, такая новость вполне могла бы заставить его отказаться от сомнительной брачной авантюры. Если не сойду с ума и выживу — обязательно расскажу. Впрочем, рискованно: замучит попреками и советами, как нужно всего остерегаться и что обычно бывает на уме у всякого нормального мужчины при виде женщины. Не знаю, наверное, мне везет на ненормальных мужчин: никто из моих знакомых, как близких, так и не очень, не пытался ко мне приставать со всякими глупостями даже тогда, когда я была молода. А уж теперь-то… Да ладно, семь бед — один ответ.
 Подумать только, всего лишь пару часов тому назад меня больше всего беспокоило, не слишком ли большой тарарам у меня в квартире!




 Глава 3
 СНЫ И РЕАЛЬНОСТЬ


 Какое же это невероятное облегчение: осознать, что свободен. Свободен от необходимости считаться с привычками и намерениями совершенно, в общем-то, постороннего человека. От беспокойства, что кто-то может грубо вторгнуться в любовно созданный тобой мир и нанести непоправимый ущерб. Свободен от всего! И правильно: он, такой умный, необыкновенный и талантливый, должен быть в особенном положении. Свобода — это действительно осознанная необходимость, и уж кому-кому, а ему это известно на собственном опыте.
 Как его жалели, когда он осиротел! Его собственную холодную отрешенность воспринимали как глубоко запрятанные душевные муки. Как скорбь о самых близких ему людях. А он сжимал челюсти, чтобы не выдать охватившее его чувство облегчения и восторга. Больше не придется слушать причитания матери о том, что пора бы и семьей обзавестись, а то она внуков не успеет понянчить. Внуков ей захотелось, извольте радоваться! А ему, значит, работать не для того, чтобы обеспечивать себе относительно нормальную жизнь в этой сумасшедшей стране, а для того, чтобы кормить и одевать сопливых и крикливых детенышей? И заботиться о какой-то женщине только потому, что она их мать. Никто даже мысли не может допустить, что ему не нужны ни жена, ни тем более дети. Ему и родители-то давно в тягость.
 Слава богу, больше не придется терпеливо слушать бесконечные рассказы отца о фронтовом братстве, о том, каким должен быть настоящий мужчина, и прочую сентиментальную чепуху, которую нес выживший из ума старик. Что он завоевал в этой войне? Двухкомнатную квартиру в кошмарном доме на окраине города? Или право раз в год приобрести что-то недоступное другим людям: холодильник или телевизор? Добро бы импортные, а то — отечественные монстры, на которые без слез взглянуть невозможно, не то что ими пользоваться. И еще нытье о чести и совести, о том, что нужно уважать самого себя и не поступаться принципами. Один раз сказал отцу как бы в шутку: «Воробей отметил: раньше совесть была — без штанов ходил, а теперь вот две пары имею». Л орел подтверди: «Вот именно». Господи, какую лекцию пришлось выслушать!
 Мало ему было того, что приходилось скрывать свои настоящие деньги от родителей. Ежемесячно он давал им достаточно скромную сумму «на хозяйство». И скрежетал зубами от необходимости изо дня в день есть «макароны по-флотски» или — верх роскоши! — котлеты с жареной картошкой, а не парное мясо со свежими овощами. С омерзением курил вонючие отечественные сигареты, а не трубку с душистым табаком. Бесился, потому что всем напиткам на свете предпочитал виски с содовой, но не мог принести в дом дорогую бутылку. И так во всем.
  Но теперь уже все. Нет никого, кто мог бы помешать ему довести до конца задуманное и обеспечить себе наконец достойную жизнь, надежно защищенную от всяких посягательств извне. Все оказалось до смешного просто: надеть спецовку, в которых там какие-то придурки крышу чинят, взять в охапку рулон пенопласта и пройти мимо охранников, изображая желание показать им бирку-пропуск на груди. Конечно, охранники махнули рукой: проходи, мол, мужик, не отсвечивай, и так вы целый день туда-сюда мелькаете, надоели. Обратно железную стремянку понес, так даже помогли, чтобы турникет не испортить. Обхохочешься с этой пропускной системой. 
  А если будут искать, так никто посторонний в здание не проходил. И не посторонний — тоже. Потому что охранникам в голову не придет вспоминать какого-то там строителя. Три этажа полыхнуло — еще лучше, чем планировалось, перекрытия-то деревянные, дерево старое. И, кстати говоря, следы остаются только в детективах, чтобы было о чем писать. Умных преступников не задерживают. 
 А он вообще не преступник. Просто немного превысил необходимые пределы самообороны. Две жизни в обмен на его спокойствие — разве это много? Это вообще ничто.
 Валерий сидел в кресле возле моей тахты и ждал, когда я наконец соизволю проснуться. На лице — обычное выражение терпеливой снисходительности пополам с нежностью. Мое сердце сделало резкий скачок — и забилось ровно и спокойно. Слава богу, теперь все будет хорошо.
 — Ну, и что же ты вытворяешь? — спросил муж. — Сколько можно говорить, что работать нужно с умом, а главное — знать меру. Опять переутомилась, опять кричишь во сне, опять какие-то твои детективные кошмары…
 Господи боже ты мой, все это, оказывается, было сном! Кошмарным, длинным, нелогичным сном. Вот он, Валерий, живой-здоровый, я по-прежнему в своей комнате в пречистенской квартире среди привычных и любимых вещей и предметов, за окном золотятся купола храма Христа Спасителя на фоне ярко-голубого весеннего неба, и меня не терзает чувство невыносимого одиночества.
 — Больше не буду, — весело ответила я. — Честное пионерское. Мне приснился такой глупый сон, ты себе не представляешь…
 И тут я обнаружила, что в облике моего мужа что-то изменилось. Он смотрел на меня, но у него не было глаз. Пустые глазницы под веками. И хотя он говорил, голос его звучал не в комнате, а где-то внутри меня. В моем сознании.
 — Ты провинилась. Ты позволила сжечь меня, хотя знала, что я этого не хотел. Ты допустила, чтобы квартира моих родителей досталась чужим людям. Ты заслуживаешь наказания.
 От ужаса у меня перехватило дыхание. Я попыталась закричать — голоса не было. Я хотела встать — но что-то тяжелое навалилось на грудь и не давало даже шевельнуться. А из стены выступило и двинулось ко мне нечто такое, что я из последних сил подняла руку, простонала и…
 И обнаружила, что спала одетая в новой квартире на окраине. В комнате стояла плотная завеса табачного дыма, на столе — остатки вчерашнего чаепития, а за окном — неприветливое зимнее утро. Значит, мне ничего не приснилось. То есть приснилось, что приснилось… Тьфу, бред собачий! Впрочем, бред начался накануне поздним вечером. Друг Андрея, назвавшийся Павлом, учинил мне форменный допрос относительно обстоятельств смерти Валерия. Дважды заставил повторить, кто и когда навещал нас с мужем на той, прежней, квартире. Допытывался, были ли у Валерия или у меня враги. При чем тут мои враги, я решительно не могла понять. Во-первых, их у меня нет, мой злейший враг — это я сама (опять же по афористичному определению Валерия). А во-вторых, если бы и были, то пытались бы ускорить мою кончину, а не кого-то еще. Впрочем, еще, как говорится, не вечер.
 — Как знать, — загадочно обронил Павел. — Иногда важнее не столько убить человека, сколько заставить его страдать. Как я понял, ни кончина супруга, ни вынужденный переезд удовольствия вам, мягко говоря, не доставили…
 Очень остроумно! Глядя на Павла, подтянутого, спортивного вида мужчину лет сорока пяти — пятидесяти, с холодными серыми глазами, трудно было заподозрить в нем завзятого шутника. Скорее наоборот. Хотя внешность слишком часто бывает обманчивой.
 — Мне — нет, не доставили, — сухо ответила я. — Но есть такие личности, называются мазохистами, которым подобные приключения доставили бы просто искреннее наслаждение. Вдруг я скрытая мазохистка? Или, как вариант, неунывающая вдова — помните, был такой проходной персонаж у Булгакова?
 Но оба моих гостя явно не были расположены к дискуссиям на литературные темы.
 — За сколько вы продали вашу прежнюю квартиру? — внес свою лепту Андрей. — Вы ведь имели право на половину. А сколько получили?
 Я пожала плечами:
 — Получила вот эту квартиру. Какие-то бумаги, конечно, подписывала, но цифр не помню, хоть убейте. Да в любом случае там стояла государственная цена — в рублях. Но не больше восьмидесяти миллионов старыми, уверена. У меня были большие расходы на похороны, я влезла в долги, пришлось кое-что продать. Да и на переезд понадобились деньги. Впрочем, я в любом случае не могла бы перевезти сюда всю обстановку целиком. Три комнаты — это в три раза больше чем одна. Опять пришлось продавать. А у меня с математикой отношения, мягко говоря, сложные.
 — А с другими наследниками вы общались?
 — Только по телефону. Позвонила мадам, первая супруга моего мужа, и обозначила, так сказать, ситуацию. Спасибо ей за это, кстати. Я настолько умная, что даже не подумала о том, что нужно вступать в какие-то там права. Наследство! Я же совок — прописана в квартире, значит, все в порядке. А времена меняются…
 — А как же вы оформляли все дела?
 — Через посредника. Мадам нашла какую-то риэлтерскую фирму. Покупатель — кстати, тоже ее находка — появился почти мгновенно, как будто она его в кармане держала, и квартиру смотрел для проформы — одним глазом, чуть ли не на бегу. Наверняка меня одурачили, но, как говорил мой муж, лучше все потерять, чем сожалеть об утраченном. И уж точно — лучше жить на окраине, чем умереть в центре при загадочных обстоятельствах.
 — То есть? — в один голос спросили Андрей и Павел.
 Я конспективно изложила мои квартирные страсти. Друзья переглянулись, как мне показалось, с пониманием. И еще с каким-то непонятным для меня выражением.
 — Так, значит, ни бывшая жена, ни сын в вашей квартире не появлялись? — продолжал меня пытать Павел.
 — Нет. Абсолютно в этом уверена. Так что они капсулу точно не подсовывали, если вы это имеете в виду.
 — Так быстро схватываете суть — и позволили обвести себя вокруг пальца.
 — Я перевожу детективную литературу. Поэтому в мотивах преступлений вполне способна — хотя бы теоретически — разобраться, тем более что природа человеческая везде одинакова. А вот в российских законах…
 Павел заметил, что надо бы установить, откуда взялась эта капсула. Отследить ее происхождение. Этим он займется, не сам, конечно, а попросит, кого надо. И вообще, если я ему доверяю, он мог бы все контакты с органами защиты правопорядка взять на себя, а меня просто держать в курсе событий. Так ему представляется наиболее разумно. Переведя для себя его предложение на язык родных осин, я подумала, что держать он меня, может быть, и будет, только не в курсе, а за болвана в преферансе. Чего я терпеть не могу.
 — Почему? — задала я вопрос, уже адресованный Андрею какое-то время тому назад. — Почему вы вдруг взялись меня опекать? Зачем вам эта дырка в голове? Андрей мне объяснил, что у него, оказывается, такая манера ухаживать. Слабенькая, но версия. А вам-то, Павел, за каким чертом понадобилось в это ввязываться? Друг попросил? Великая мужская дружба — и место в лодке готовы уступить, и круг спасательный, и помочь за женщиной приволокнуться.
 — А вам, Наташа, палец в рот не клади, — усмехнулся Павел. — Все возможные версии вы только что изложили, так что остается одно — сказать правду. Я по роду своей работы расследую всякие необычные происшествия. Капсула с радиоактивным веществом — это не кухонный нож и даже не пистолет, который теперь можно купить чуть ли не на любой толкучке. Если украли одну — могут украсть несколько. А куда их потом определят — неизвестно. Государство у нас сейчас хоть и полуразвалившееся, но какую-никакую безопасность ему надо обеспечивать. Вы согласны?
 — «И какой-то референт, что из органов», — раздумчиво процитировала я кстати подвернувшуюся фразу из песни то ли Галича, то ли Высоцкого. — Только такого развлечения в моей жизни и не хватало… Но, похоже, выбор у меня невелик, если вообще существует. Только вы мне какой-никакой документик покажите. Понимаю, что их люди делают, но…
 Документ мне Павел показал. Оптимизма мне это не добавило, но хоть какое-то успокоение в мятущуюся душу внесло. Подполковник ФСБ, в девичестве — КГБ, организации, к которой я с детства испытывала уважение, связанное со страхом. Как и большинство моих соотечественников, впрочем. Хотя и неизвестно, насколько компетентны нынешние органы: если верить тому, что пишут в газетах, то они уже давно — филиал ЦРУ, точнее, что-то вроде отдела информации. Американцы спрашивают — наши отвечают, простенько и со вкусом, не нужно тратиться на разветвленную шпионскую сеть, систему хитрых тайников и прочие прелести, о которых я так много читала. И все-таки помочь-то мне этот подполковник, глядишь, и сможет. Его заведение обязано быть в курсе любых секретов и загадок…
 И тут я вспомнила о Володькином звонке и о том, что его жена и моя подруга Марина куда-то подевалась. Не дай бог попала в переплет с этим пожаром. Попробую-ка воспользоваться случаем и хоть какой-то толк извлечь из этого бреда.
 — А скажите, вы не могли бы мне помочь узнать одну вещь? Мне перед самым вашим приходом звонил приятель, у него жена домой не вернулась с работы. Она в Морфлоте работает, где пожар сегодня…
 Показалось мне или нет, но мужчины снова переглянулись.
 — Попробую помочь, если разрешите воспользоваться вашим телефоном, — сказал Павел. — Кстати, отключите сигнал автоответчика, если можно, даже мне на нервы действует.
 Я настолько ошалела от всех последних событий, что назойливый писк аппарата уже не воспринимала. Чисто машинально нажала на кнопку прослушивания — по-другому эту штуковину не заткнешь. Автоответчик сообщил, что поступили два сообщения.
 «Натуля, это я, твой ненаглядный. Как я рад слышать твой неподражаемый, дивный голос. Я уже пришел домой, покушал, теперь буду отдыхать. Если вернешься рано — позвони. Твой любимый Лешенька».
 Голос Масика вызывал только одну ассоциацию: блюдце с медом, густо посыпанным сверху сахарным песком. И почему большинство женщин с ума сходит по тенорам? Не понимаю. Без тебя бы мне, любимый мой…
 «Наташка, где тебя носит? Позвоню еще перед выходом, хочу заглянуть к тебе. Я еще на работе, сейчас встречусь с Ларисой. Не падай в обморок, все нормально. Просто мне потом надо будет посоветоваться насчет той дискеты. Ну, чао!»
 Марина, как всегда, не представилась, но ее голос я прекрасно знала. Звонила она один раз, больше никаких записей не было. По времени выходило, что было это тогда, когда я ехала в клуб. И именно в это время, судя по всему, полыхнуло здание Морфлота. Интересно получается. То есть не столько интересно, сколько страшно.
 По-видимому, я опять не уследила за мимикой, потому что оба моих гостя спросили чуть ли не в унисон:
 — Что случилось?
 — Не знаю, — абсолютно честно ответила я. — Это та самая подруга, из Морфлота. Похоже, она собиралась приехать, но даже не перезвонила. И домой не пришла.
 — А о какой дискете шла речь? — спросил Андрей.
 — Вы же слышали, она не сказала, — пожала я плечами.
 Если о дискете не должен знать родной муж Марины, то с какой стати мне информировать о ней совершенно постороннего мужика? Тем более что дискета не имеет никакого отношения ни к пожару, ни к капсуле в диване.
 Павел решительным жестом отстранил меня от телефона и сам взялся за трубку. Нам же с Андреем он предложил не висеть у него над душой и заняться флиртом или чем-нибудь в этом роде. Мысль, конечно, интересная: во всей этой истории мне не хватало для полного счастья именно флирта. Или чего-нибудь в этом роде.
 К счастью, у Андрея тоже, по-видимому, интерес к моей особе здорово упал. И я его не осуждала: потащился за тридевять земель провожать женщину, рассчитывая, естественно, на что-то более приятное, чем радиоактивные капсулы и пропавшие на пожаре подруги. Вызов ко мне друга-специалиста тоже вряд ли входил в предварительный сценарий моего обольщения. Впрочем, его заморочки, не мои. Вот только зачем с таким пылом кидаться решать сугубо мои проблемы?
 — А вашему ненаглядному вы так и не позвонили, — с легким сарказмом заметил Андрей, прервав мои размышления. — Такому… сладкоголосому и любимому.
 — Кому? А-а, Масику-то? Ничего страшного, он все равно давно спит и третий сон видит.
 — Поклонник?
 — Поклонник, — покладисто согласилась я. — И сразу должна сказать, что познакомились мы сравнительно недавно, несколько месяцев тому назад, поэтому к моим делам он никакого отношения не имеет. В смысле — капсулу в диван не засовывал.
 — Ну и хорошо, что не засовывал. С молодыми и красивыми женщинами просто беда. Столько вокруг них народу вьется, что и запутаться недолго, кто преступник, а кто — жертва.
 — Я думаю, Павел разберется, — не без ехидства заметила я.
 Знал бы ты, как на самом деле мало людей около меня! И как страшно иногда оставаться совершенно одной, когда не с кем ни поговорить, ни посоветоваться, ни просто помолчать — вместе. Но без Валерия…
 Наш союз никак не укладывался в стандартные рамки счастливого или несчастливого брака. Мы были явно необычной парой. Встретившись в достаточно зрелом возрасте, мы не проходили периода бурной страсти, с самого начала наши отношения были очень спокойными, со стороны даже казавшимися излишне рассудочными. Мы больше смахивали на пожилого учителя с молодой ученицей. Обожаемого учителя и любимую ученицу, замечу. Даже внешне это выглядело именно так: хотя разница между нами составляла всего двенадцать лет, Валерий казался гораздо старше своего возраста — высокий, худой, с гривой рано поседевших волос, с глубокими морщинами вокруг рта и на высоком лбу, с умным, проницательным взглядом, всегда становившимся теплым, любящим и слегка тревожным, когда он смотрел на меня. А я всегда выглядела гораздо моложе своих лет благодаря короткой, почти мальчишеской стрижке, пристрастию к спортивной одежде и маленькому росту — Валерию я едва доходила до плеча. Поэтому он во всех отношениях всегда смотрел на меня сверху вниз и имел к тому все основания, поскольку легкомысленной я была всегда.
 Он был для меня скорее любящим, терпеливым и снисходительным отцом, нежели мужем. И самое удивительное — такое положение вещей меня вполне устраивало. С ним мне было абсолютно спокойно, я чувствовала себя надежно защищенной от всех житейских невзгод и неурядиц, словом, была за ним как за каменной стеной, уж простите за банальность. Забилась в теплую, уютную норку его любви и заботы и обрела наконец тот душевный комфорт, который необходим каждому человеку, а женщине особенно.
 Кроме того, мне всегда было с ним очень интересно. Обладая богатейшей эрудицией, он щедро делился со мной своими знаниями, будучи человеком невероятно начитанным, деликатно направлял мои литературные вкусы и пристрастия таким образом, что и я стала достаточно хорошо разбираться в книгах, языке и стиле. Именно Валерий был моим первым читателем и самым строгим критиком. Тогда я еще только начинала переводить беллетристику, и это ему я целиком и полностью обязана вскоре появившимся у меня профессионализмом. Сказать откровенно, без него я никогда бы не стала тем, кем стала теперь. Старый сюжет Пигмалиона и Галатеи…
 И все было бы хорошо, но только я одна знала, что означал тот тревожный огонек, который все чаще и чаще загорался в его глазах. Валерий был необыкновенно, почти патологически ревнив. Он так любил меня, так боялся потерять, что не переносил присутствия мужчин рядом со мной, исключение составляли только старики и почему-то Володя. Видимо, в моем старом приятеле он не чувствовал конкурента, а интуиция была у него просто дьявольской. Увы, все остальные мужчины изначально рассматривались им как потенциальные соперники, исключения он не сделал, как это ни странно, даже для моего сына. Подозреваю, что он помог отправить его учиться за рубеж еще и потому, что хотел быть в моей жизни вообще единственным.
 В результате он своего добился. Отвадил всех моих приятелей мужского пола по институту, по работе, не поощрялось даже мое общение с женщинами, чьи мужья были моими ровесниками (кроме Галки — ее супруг ей чуть ли не в отцы годился). А чтобы его «дорогая малышка» ненароком не заскучала, Валерий постоянно таскал меня на всякие светские мероприятия, всячески баловал и дарил цветы. Но потом оказалось, что наука как таковая в нашей стране не больно-то нужна, а уж философия…
 От депрессии Валерия спасло прежде всего сознание того, что будет со мной, если он заболеет. И та роль, которую он на себя взял в изменившихся обстоятельствах. Он освободил меня от всех домашних забот, а я стала работать в три раза больше, чем до этого. Кроме того, моему мужу пришлось стать посредником между мной и издательством, так как я плохо разбиралась в деловых вопросах. И снова я почувствовала себя в безопасности и комфорте — да что там, по-настоящему счастливой.
 Смерть Валерия стала для меня шоком во всех отношениях. Во-первых, она была неожиданной: я зашла утром к нему в комнату, как это делала всегда, если он спал слишком долго, и увидела… то, что увидела. Во-вторых, я осталась почти одна на всем белом свете. Словом, меня в одночасье грубо вытащили за шкирку из моей теплой норки и швырнули на холодную, грязную помойку, где я фактически по сей день и пребываю. Так что пассаж Андрея относительно толпящихся вокруг меня поклонников был более чем далек от истины.
 Но сам-то, сам-то хорош! Молодая и красивая женщина — надо же! Это уже даже не приманка, это просто самолов какой-то. Проще уже динамитом глушить, если продолжать рыбацкие сравнения.
 — А я так просто в этом уверен. Только вам придется ему рассказать немного больше, чем мне. В том числе и о поклонниках, как настоящих, так и бывших. Вашего супруга могли извести из-за обычной ревности.
 — Спасибо, конечно, за такой комплимент, но, как вы сами любите говорить, это вряд ли. Ни красавицей, ни тем более роковой женщиной не только не являюсь, но даже не считаю себя таковой, и африканские страсти вряд ли могу вызвать. Разве что рассказывать о далеком прошлом… Боюсь только, что тогда у Павла не хватит времени заниматься основной работой и он просто вылетит из серьезной организации. Рассказывать я могу часами. Как Шахерезада. Вот, например, приятель, который мне звонил по поводу жены. Сто пятьдесят лет тому назад мы с одной девицей одновременно в него влюбились. А он решил, что две — это всегда больше чем одна, и морочил головы нам обеим. Кончилось все тем, что мы с моей соперницей столкнулись у него на квартире. Весело было!
 — Кому? — с неподдельным интересом спросил Андрей.
 — Да всем, наверное. К счастью, и у меня, и у Гали хватило чувства юмора, чтобы не вцепиться друг другу в волосы. Мы устроили нашему кавалеру дуэт-истерику и гордо удалились. Кстати, мы с Галкой до сих пор в прекрасных отношениях. Я более отходчивая, Володьку простила. А Галя из непрощающих, с тех пор она о нем даже говорить отказывается, не то что видеться.
 — Действительно, почти «Тысяча и одна ночь» может получиться, — усмехнулся Андрей. — И кто к вам должен был приехать? Жена вашего приятеля? А вместо этого — пропала?
 — Похоже на то. Но приехать она должна была не одна, а… как бы это объяснить…
 Андрей терпеливо ждал, когда я подберу формулировку.
 — В общем, Марина — вторая жена Володи, а Лариса — первая. Ума не приложу, как это они спелись. Вроде бы близко друг к другу не должны подходить. Обе — ревнивые, обе — прости меня, Господи, грешную — стервы отменные, я рядом с ними просто отдыхаю.
 Скепсис, выразившийся на лице моего собеседника, отчетливо давал понять, что в данном случае я себя недооцениваю. Ну, со стороны, как известно, виднее. Но вслух Андрей ничего на эту тему не сказал, только заметил:
 — Я бы на вашем месте вспомнил, о какой «той» дискете говорила Марина. Ведь она имела в виду абсолютно конкретную, о которой вам прекрасно известно. Молчать в данном случае просто глупо.
 — А говорить — непорядочно! — вспыхнула я. — В конце концов, это не моя тайна. И друзей я не предаю.
 — Знаете, ситуация действительно неординарная. Вы дружите со своим бывшим… возлюбленным, одновременно поддерживаете приятельские отношения с обеими его женами — бывшей и нынешней, одна из подруг у вас — бывшая соперница… До сегодняшнего вечера я считал, что в женщинах худо-бедно разбираюсь. Да, вашему мужу с вами, судя по всему, скучать не приходилось. Простите, Наташа, я не хотел.
 Разумеется, я разревелась. Время лечит, но так медленно! Если бы Валерий был жив, неужели он бы допустил хоть десятую долю того, что случилось? Да тогда вообще ничего бы не случилось, не было бы никаких переездов, поздних непонятных визитов, бесконечных загадок и вообще всего этого кошмара. Я бы спокойно жила с любимым человеком в любимой квартире, возможно, и он нашел бы себе работу, мы вместе убирали бы квартиру, готовили бы обеды и ужины, я бы перепечатывала рукописи Валерия, переводила бы себе. Но Валерия нет, а теперь еще выяснилось, что он не просто умер, а схватил дозу смертельного облучения. Откуда взялась эта капсула? Кто ее подсунул? Зачем? И смогу ли я разобраться в этом жутком нагромождении неожиданностей?
 Обычно я плачу по двум причинам: от боли и от злости. Сейчас я плакала от бессилия и одиночества. И еще — от страха.




 Глава 4
 СТРАСТИ ПО КВАРТИРЕ


 Он не мог справиться с собой: пришлось открыть окно и несколько раз глубоко вдохнуть холодный зимний воздух. Но холода он даже не почувствовал — так переполняла его злость. Прекрасная, блестяще осуществленная задумка решила проблему только наполовину. Пока он не нашел эту штуку, его спокойствие и дальнейшая нормальная жизнь находились под угрозой краха. Что спокойствие — сама свобода оказалась под вопросом. И что такого незаконного он делал, скажите, пожалуйста? Продавал патентную документацию людям, которые с умом пользовались этой информацией? Тоже криминал! Да отечественные изобретатели должны ему в ножки поклониться за то, что их детища оказались вообще востребованными и реализованными на благо человечества. Да, сами изобретатели ничего не получили. Но им ничего и не светило, при совковой-то системе патентов. Ни раньше, когда процедура была бесплатной, ни теперь, когда за нее нужно выложить кругленькую сумму в твердой валюте. Откуда валюта у голодранцев? То-то и оно.
 У него первоначально тоже не было денег. Зато всегда была светлая голова. И умение войти в доверие. Девчонки из патентного бюро ничего не могли заподозрить, кроме того, что он явно неравнодушен к одной из них. Неравнодушен — ха! Он был и остался неравнодушен к тем документам, которые эти безмозглые балаболки оставляли на рабочих столах, убегая покурить, подкраситься или по каким-то еще столь же «важным» делам. А мини-фотоаппарат изобретен давным-давно. Перевести информацию на английский — вообще пара пустяков. Сложнее всего было найти покупателя, но он и с этим справился.
 Достаточно того, что он всего лишь раз расслабился — и тут же стал жертвой вульгарного шантажа. А потом допустил утечку информации. Больше он таких ошибок не сделает. И если понадобится убрать еще кого-то — уберет. Люди, угрожающие его благополучию, не имеют права на жизнь.
 Для проверки его подозрений требовался один-единственный телефонный звонок. Если они оправдаются, то действовать нужно будет немедленно. А если нет… Но чутье подсказывало ему, что все именно так и должно быть. Только туда могла она передать важную для нее вещь и тем самым сохранить тайну. Однолюбы не меняют своих привязанностей, а она была именно однолюбкой, уж кто-кто, а он это прекрасно знал. А будучи отменным логиком, спокойно выстраивал линию поведения практически любого человека, если хоть немного его знал. И никогда не ошибался, во всяком случае, до сих пор.
  Положив телефонную трубку, он понял, что и теперь не ошибся в своих умозаключениях. 
 Андрей и Павел ушли от меня часа в три ночи, причем прихватили с собой злополучный диван. По их словам — до ближайшей помойки, потому что я одна с этим чудовищем не совладаю, да и незачем проводить в его обществе еще одну ночь. Хотя, по-моему, это уже были детали — жила год, какая разница. Но мужчины стояли на своем:
 — Если бы вы могли справиться собственными силами, тогда еще туда-сюда. Но ведь вам, похоже, никто не поможет. Володе, приятелю вашему, сейчас явно не до вас. Если только этот, ненаглядный, любимый…
 Андрей имел в виду Масика, и я, хоть и «ничего смешного на горизонте не наблюдала», как говаривал герой старого фильма, не смогла не рассмеяться. Представить себе Масика, занимающегося тяжелой физической работой, было просто невозможно, даже при самом бурном воображении. Да и нетяжелой — тоже. Один раз он попросил воды, я принесла из кухни бутылку минералки, а через какое-то время захотела пить сама. Достала второй стакан — и тут Масик, опередив меня, королевским жестом его наполнил и торжественно произнес:
 — Видишь, я и стакан воды подать могу!
 На этом трудовые подвиги кандидата в мои супруги и закончились. Робкие намеки на плохо повешенный шкафчик в кухне и протекающий кран в ванной успеха не имели. Впрямую же своего разлюбезного я ни о чем и не просила: во-первых, за последнее время привыкла справляться самостоятельно, а во-вторых, боялась, что меня это обяжет к чему-нибудь более серьезному, чем беседы.
 В общем, мои гости удалились, оставив меня совершенно измученной — и морально, и физически. Володин телефон был глухо занят. Павлу удалось узнать только то, что теоретически в горевшем здании Морфлота вечером никого не было, а те, кто обязан был там находиться, от пожара не пострадали. Но горели два верхних этажа, огонь еще далеко не потушен, и со всей уверенностью сказать невозможно. А вдруг?
 — Ни с того ни с сего пожаров не бывает, — задумчиво проговорил Павел, закончив свои телефонные переговоры. — Либо небрежность, либо — поджог. Если небрежность — то кто-то в ней виноват. Если поджог — нужно искать, кому это выгодно. Завтра я вам, Наташа, сообщу, касается это дело вашего приятеля или нет. То есть…
 — То есть пострадала его жена или нет, а если да — то до какой степени.
 — Совершенно верно.
 Тревога о Марине и мысли о капсуле в диване гарантировали мне бессонную ночь. Поэтому я нарушила собственные принципы и проглотила таблетку снотворного. Заснула — как провалилась. И увидела этот сон… А проснувшись, обнаружила, что и без того кое-как слепленная из кусочков жизнь превратилась в не слишком изящную груду обломков. Незыблемым оставалось одно: работа. Издателей, заказавших мне перевод остросюжетного детектива, совершенно не волновали мои проблемы. А я, составляя график изготовления очередного шедевра, разумеется, не учитывала всевозможные осложнения в виде пожаров, радиоактивного излучения и так далее, и тому подобное.
 Да, у всех свои странности, у каждого барона — своя фантазия. В жизни как таковой я безалаберна до невероятности, могу забыть поесть или погладить кофточку. Но всегда, сколько себя помню, составляла расписание: сначала образцово-показательные «Режимы дня», где отмечала все, что нужно было сделать, в том числе утреннюю гимнастику и чистку зубов, ну и, конечно же, школьные занятия и приготовление уроков. Главное удовольствие при этом мне доставляло вычеркивание выполненных пунктов, а уж просто острое наслаждение — перевыполнение программы.
 Потом в расписание вносились лекции в институте и подготовка к экзаменам. Потом уже — только работа: сколько страниц нужно перепечатать, сколько — перевести. Когда сын был маленьким, подрабатывала машинисткой, потому что в моем институте, в отделе научно-технической информации, платили негусто. Тогда-то Володька — спасибо ему большое! — и пристроил меня «халтурить» в издательство. И вот когда выяснилось, что все развалилось, что институт наш и сам по себе мало кому нужен, а уж тот отдел, где я трудилась, — тем более, издательство стало частным, быстро набрало обороты и стало уже открыто издавать многочисленные переводные детективы и любовные романы. Меня задействовали именно на детективах: с разными там «амур-тужур-бонжур» у меня наблюдалась явная напряженка, а описания погонь, перестрелок и прочих мочиловок удавались мне без проблем и достаточно лихо, даже когда я лишилась помощи Валерия.
 Интересно все-таки, откуда капсула в диване? И что же теперь будет со мной? Ведь я находилась так близко от источника радиации и так долго. Правда, ни разу не прилегла и даже не присела, кажется, ни разу. Но тем не менее. А какая, собственно, разница! Все там будем, а приговоренный к повешению не утонет. Вот так, и довольно глупых размышлений, восемь ежедневных страниц должны быть переведены во что бы то ни стало, иначе меня с треском выгонят, и я достаточно быстро умру от голода без всякой радиации. На дворе — ясный полдень, мне уже час как пора сидеть за компьютером, а я слоняюсь по квартире как неприкаянная. За работу!
 Приняв это эпохальное решение, я тут же о нем забыла и начала делать уборку. Что явно свидетельствовало о нервном срыве: такие трудовые подвиги после смерти Валерия я совершала, кажется, дважды. Сразу после переезда и, по-моему, полгода спустя, когда даже невозмутимый в принципе Володя при очередном визите покачал головой и сказал:
 — Ты бы, Ната, хоть пол подмела. Такая пылища — компьютер не выдержит, имей в виду. Он — организм нежный.
 Компьютер мне, кстати, организовал тот же Володя. У меня самой денег, естественно, не было. Он же, использовав сложную систему дружеских и деловых связей, сделал так, что чудо современной техники, тут же получившее у меня имя «Кузьма», досталось мне практически даром. То ли списанное, то ли украденное. На происхождение Кузьмы мне было решительно наплевать, зато через месяц после его появления я уже не представляла себе, как могла без него обходиться. Работа шла в два раза быстрее, чем на машинке, пасьянсы — мое любимое занятие! — можно было раскладывать, не отходя от монитора, и, главное, отпала нужда просить Марину переправлять мои рукописи с бумаги на дискету (а иначе их в стремительно модернизирующемся издательстве уже и не принимали).
 Так что ради Кузьмы я сделала последнюю генеральную уборку в жилище, то есть вообще — последнюю. И вот теперь, очевидно, подсознательно имея в виду поговорку: «Если хочешь навести порядок в душе своей, наведи порядок в доме своем», принялась мыть полы и протирать мебель. А заодно уничтожала следы вчерашнего вечера и части ночи. Делала все это машинально, потому что все время возвращалась мыслями к событиям почти годовой давности…
 В один из ненастных вечеров, когда до полугодия со дня смерти Валерия оставалось меньше месяца, раздался телефонный звонок. И нежный женский голос — такой нежный, что казался даже скорбным — осведомился, не со вдовой ли такого-то имеет честь беседовать. Я подтвердила — да, со вдовой.
 — А я — его бывшая жена, — проинформировал меня нежный голос. — Возможно, вам известно, что Валерий до встречи с вами был женат? И что у него есть сын?
 Да, мне это было известно. Как и то, что особой гармонии в этом браке не было, что он развалился где-то года три спустя после заключения. Правда, Валерий всегда так неохотно говорил о своем прошлом, что со временем мне расхотелось задавать ему вопросы на эту тему. Да и уж если на то пошло, мое первое замужество тоже нельзя было назвать особенно удачным. В какой-то степени мне повезло еще меньше: после развода мы с отцом моего ребенка вынуждены были жить под одной крышей, наша квартира принадлежала к категории «неразменных». И когда я уже дошла просто до отчаяния, в моей жизни появился Валерий, которому меня кто-то из знакомых рекомендовал как прекрасную машинистку. Появился, стал ухаживать по всем правилам, сделал предложение — и вытащил из вынужденного и неприятного соседства в совершенно иную жизнь.
 И вот теперь, оказывается, бывшая жена еще питает какие-то чувства к бывшему мужу. Иначе — зачем звонить?
 — Известно, — ответила я. — К сожалению, не знала вашего телефона и не могла сообщить о похоронах…
 — При желании вы могли бы найти меня через справочное бюро. — Официальность слов никак не сочеталась с неистребимой нежностью голоса. — Но у вас этого желания, конечно же, не возникло. Но мне пришлось вас побеспокоить: через месяц минет полгода со дня смерти Валерия. И я вступаю в права наследства. По доверенности, от имени нашего сына. Ведь ему полагается половина квартиры, да и имущества, кстати, тоже.
 Мне показалось — я ослышалась. Наследство, сын, доверенность… Столько лет не подавать никаких признаков жизни — и на тебе. Даже не будучи искушенной в юридических делах, я знала, что наследство делится поровну между вдовой и остальными наследниками. А из оставшейся половины вдова имеет право еще на половину. Проще говоря, три четверти положено тому из супругов, которому довелось пережить лучшую половину. Так что если найти хорошего адвоката… моему пасынку светило не так уж много.
 — Но ведь ваш сын — в Америке, — вдруг вспомнила я.
 — С чего вы это взяли? Ему просто некогда, мальчик так занят…
 — Нам сказала сестра Валерия… Нина.
 — Не знаю, откуда она взяла эту чушь! Мы вообще с ней не общались после развода.
 Нежный голос звучал теперь враждебно-раздраженно. Я совсем растерялась и ляпнула уже совершенно бездумно:
 — Откуда же вы узнали, что Валерий умер?
 — Не ваше дело! — отрезала моя собеседница. — Умер, квартира приватизирована на его имя, вы там только прописаны, поэтому половина принадлежит моему… то есть нашему сыну, вот и все. Готовы отдать добром? Или будете судиться? Впрочем, если нет завещания…
 Я обнаружила, что мою раковину, давным-давно отчищенную до не правдоподобного сияния. Тогда я была слишком растеряна, чтобы что-то соображать. Но теперь я задала себе еще один вопрос: откуда бывшая жена Валерия знала, что квартира приватизирована только на него? И еще эта оговорка относительно того, что завещания не существует. Кроме нас с Валерием, этого никто не знал. Впрочем…
 Я бросила уборку, взяла записную книжку и нашла номер телефона Нины. Со времени моего переезда от нее не было ни слуху ни духу, в годовщину смерти Валерия она на кладбище не пришла и не звонила. Последнее меня, впрочем, не слишком огорчало, потому что общих интересов у нас с Ниной не было и быть не могло. Если честно, сама я после переезда слишком замоталась, чтобы звонить сестре покойного мужа — не в таких уж близких отношениях мы с ней были. Да и обиделась, конечно, на ее и ее мужа не слишком корректное поведение во время похорон. Но теперь все это не имело значения.
 Трубку Нина сняла после второго звонка. И не сразу поняла, кто с ней говорит: похоже, обо мне она вспоминала не намного чаще, чем я о ней. Если вообще вспоминала.
 — Наташа? Какая Наташа? Ах, это ты…
 — Да, это я. Хочу задать тебе несколько вопросов. Скажи, когда ты последний раз видела бывшую жену Валерия?
 — Когда? Давно. Года три тому назад, наверное. А зачем это тебе?
 — Почему ты решила, что их сын в Америке?
 — Ты меня что, допрашиваешь? — разозлилась Нина. — Так у меня мало времени. И вообще, какая разница? Валерий умер…
 — Валерия убили, — неожиданно для самой себя сказала я.
 Сформулировала вслух то, что не давало мне покоя всю ночь и все утро. Сформулировала — и ужаснулась тому, что получилось в результате моих размышлений и воспоминаний.
 — Ты сошла с ума! — взвизгнула Нина. — Откуда этот дикий бред? Врачи установили, что он умер от сердечного спазма, ты же сама так сказала…
 — Но неизвестно, что показало бы вскрытие, — заметила я, но Нина, похоже, меня не услышала и продолжала на повышенных тонах:
 — И потом, за что его было убивать? Кому? Как? Если из-за квартиры, то тебя бы тоже не оставили в живых. И мы с Игорем не наследники…
 Трубка выскользнула из моих рук, и связь прервалась. Нина определила причину убийства очень точно. И навела меня еще на одну интересную мысль: действительно, почему меня тоже не отправили на тот свет? Зачем понадобилось тратить деньги на покупку мне хоть какого-то жилья? Могли хапнуть всю квартиру — и привет.
 А затем, ответила я сама себе, что у меня есть мой наследник. И случись что со мной там, на Пречистенке, пришлось бы откупаться от моего сына. А заодно — иметь дело с его отцом, моим первым мужем, который, в отличие от меня, обеими ногами стоит на земле, в житейских делах отлично разбирается и не только своего не упустит, но и чужое при возможности прихватит, если повезет. Им это было нужно? Наверное, нет. Наверное, поэтому меня и пощадили — просто выкинули подальше. И уж, конечно, никому в голову не могло прийти, что я потащу за собой на новую квартиру этот жуткий диван. Ведь действительно я ни при каких условиях не должна была его перевозить.
 Следом за этой мыслью возникла и вторая, не менее интересная. Да, врачи сказали, что смерть наступила в результате сердечного спазма. Но ведь вскрытия не производили — Нина воспротивилась, мне было не до того. А диагностика наших измученных и задерганных врачей со «Скорой помощи» общеизвестна: либо пациент скорее жив, чем мертв, либо скорее мертв, чем жив. Истинную причину смерти устанавливают лишь в том случае, если она была насильственной. И то — не факт.
 Интересные мысли посыпались одна задругой. Нина сказала, что видела экс-супругу Валерия года три тому назад. А та внушала мне, что не общалась с Ниной с момента развода. Кто врал, а кто говорил правду? Впрочем, врать могли обе. Скорее всего они поддерживали отношения все время — отсюда нежелание Нины встречаться с братом. И я, идеалистка несчастная, своими собственными руками… Что — своими собственными руками? Кажется, я дошла до того, что подозреваю в убийстве ближайших родственников Валерия. Не заинтересованных, как правильно сказала Нина, в его смерти. Н-да, с этим уже нужно к психиатру, а ни в какую не в милицию.
 Я забыла о том, что все еще держу в руках телефонную трубку, из которой несутся сигналы отбоя. Наконец догадалась положить ее на место, и аппарат тут же зазвонил. Нина?
 — Натали, — услышала я единственный и неповторимый голос Масика, — что происходит? Вчера я ждал твоего звонка до десяти вечера, сегодня ты тоже не позвонила, хотя с кем-то болтаешь по телефону. В чем дело?
 Если я — Натали, значит, провинилась. В какой-то степени я действительно не права, но выяснять отношения мне в данный момент хотелось меньше всего. Да и вообще выяснять, если уж на то пошло. Помочь мне Масик явно не мог, а вот осложнить жизнь, и без того слишком уж в последнее время интересную, — запросто, как от нечего делать.
 — Извини, — быстро сказала я, — поздно пришла, проспала, до сих пор не в себе. Даже за работу еще не садилась.
 — Ты? — поразился Масик. — А чем же ты занимаешься?
 Похоже, я действительно либо работаю, либо общаюсь с моим дорогим тенором. Третьего не дано, если я, конечно, дома. Права Галка, стопроцентно права: я спряталась ото всех и всего, как улитка в раковину, и добром это не кончится.
 — Убираю квартиру, — честно ответила я.
 — Зачем? Я к тебе сегодня не собираюсь.
 Очень мило! Другого повода убрать квартиру у меня, конечно же, нет. Только ради ненаглядного. Справедливость требует сказать, что и ради него это почти никогда не делалось — так, чисто символически. Удивительно, что до сих пор не заметил. Впрочем, за умными разговорами да за мечтами о супружеской идиллии некогда было обращать внимание на бытовые мелочи.
 — Где тебя носило так поздно? — продолжал допытываться Масик. — Сколько раз я тебе говорил, что одной ходить вечером по городу опасно. В нашем районе, например, орудует маньяк, который нападает на одиноких женщин и режет им лица бритвой.
 Подбодрил, спасибо! Знал бы ты, что мне, как выяснилось, совершенно не обязательно в поисках приключений выходить на улицу. Мне их прямо на дом присылают, причем бесплатно.
 — Меня проводили, — брякнула я, не подумав о последствиях. — До квартиры.
 — Кто? — забронзовел голосом мой собеседник.
 — Какая разница? Мужчина.
 — Что значит, какая разница? Огромная! Мне это не нравится. Постарайся, чтобы впредь этого не было. И далеко вы с ним зашли?
 — До упора, — разозлилась я. — До тех пределов, которые ты можешь себе нафантазировать. Я, правда, не понимаю, почему должна давать тебе отчет о моих поступках. Ты мне не муж и даже не любовник, если уж на то пошло. Как говорится, правов не имеешь.
 — Не понимаешь? Мы же любим друг друга, разве нет? Я не хочу, чтобы моя любимая женщина вела себя так непростительно легкомысленно. К тому же ты на редкость непрактична и доверчива, как дитя малое. Скажу больше: я собираюсь в ближайшем будущем познакомить тебя с мамой, а она человек старомодный и строгих правил. Если ты и дальше намерена себя вести так экстравагантно, то… то… просто не знаю, как мне поступить…
 — Очень просто, — прорвалась я сквозь завесу его красноречия, — провожать меня самому. Хоть изредка ходить со мной туда, где я бываю. Тогда не придется подозревать меня черт знает в чем. Я не могу все время сидеть в четырех стенах и общаться только с компьютером. Мы ведь теперь даже и не гуляем, не говоря уж о том, чтобы съездить куда-нибудь.
 — Но я же не мог пойти вчера, — обиделся Масик, — и ты это прекрасно знаешь. По будням мы с мамой смотрим «Графиню де Монсоро».
 — Ты предлагаешь и мне смотреть эту белиберду?
 — Нет, но ты могла остаться дома и заняться чем-нибудь еще…
 Разговор зашел в обычный тупик. Наши привычки и образ жизни категорически не совпадали, но Масик упорно не желал это признавать из каких-то одному ему ведомых соображений. О взаимной любви тоже разговора не было: он просто объявил, что я — его любимая женщина, и на сем успокоился. Меня же вообще не спрашивали, да и с какой, собственно, стати? Такая уж женская доля — гордо назваться избранницей. Да, черт меня побери, наверное, радиация все-таки очень сильно подействовала, если я до сих пор не раскусила моего раскрасавца. Какой нормальный человек ведет себя с женщиной, на которой вроде бы собирается жениться, таким идиотским образом?
 — Я тебе позвоню, — снизошел до полупрощения Масик. — Сегодня вечером. Если не слишком поздно вернусь, конечно. У меня тоже дел хватает.
 Спрашивать, откуда вернется и куда идет мой ненаглядный, категорически воспрещалось. Частная жизнь на то и частная, чтобы в нее не лезли. Умудренная опытом, я вопросов не задавала. Но подумала, что о радиоактивном диване надо бы рассказать. Масик до смешного трепетно относится к своему здоровью и, возможно, от облученной дамы предпочтет держаться подальше.
 Я положила трубку и какое-то время размышляла: не перезвонить ли Нине? Решить не успела, потому что аппарат снова ожил.
 — Наташа, — услышала я смутно знакомый голос, — добрый день, это Андрей. Как вы себя чувствуете?
 — Я себя чувствую — по-моему, это уже неплохо. Какие-нибудь новости?
 — У меня? Нет, я просто хотел узнать, как ваши дела. Вы вчера выглядели такой утомленной…
 Я думаю! После всего, что на меня свалилось, слон бы выглядел утомленным, а не то что слабая женщина.
 — Никак. Даже работать не могу. Голова занята совсем другими вещами. Подозрения какие-то дурацкие…
 — Надеюсь, вы ими ни с кем не делились? Мне дело представляется достаточно серьезным, чтобы не болтать о нем лишнего.
 — Не делилась, но если я на этом зациклюсь, то сойду с ума. Или напьюсь в лоскуты.
 — Ни в коем случае! Если хотите, я приеду. Напивайтесь при мне.
 — Вам нравятся пьяные женщины?
 — Нет, конечно, кому они могут нравиться? Но в принципе пить в одиночку — последнее дело. Так мне приехать? Без выпивки, разумеется…
 Я представила себе одинокий вечер, один из многих и многих за последнее время, и мне стало безумно тоскливо. Даже на Масика рассчитывать не приходится, он скорее всего и не позвонит, чтобы я глубже прочувствовала свою вину. Ладно, в последний раз дам себе поблажку, а потом — работать. Два дня по полторы нормы — и все наладится.
 — Приезжайте. Напиваться я не собиралась, просто пошутила неудачно, но хоть выговорюсь. Если, конечно, это не проявление жалости с вашей стороны.
 — Благотворительность — не мой профиль, Наташа. У меня другая работа. Тогда — до вечера, и постарайтесь за это время не придумывать себе всякие ужасы. Вам еще Павел наверняка позвонит, глядишь, прояснит кое-какие вопросы. Договорились?
 Я положила трубку и посмотрела на себя в зеркало — за истекшие сутки я это сделала столько же раз, сколько за весь минувший год. Ничего хорошего, разумеется, не увидела, но последующие полчаса занималась тем, что пыталась замаскировать основные дефекты: запудрить чрезмерную бледность, причесаться по-человечески, а не по принципу: «Я упала с самосвала, тормозила головой», ну и так далее. Чуда не произошло, но теперь на меня хотя бы смотреть можно было не вздрагивая.
 — Ах ты, мерзкое стекло, это врешь ты мне назло, — сказала я зеркалу.
 Оно не ответило, и я пожалела, что говорящие зеркала бывают только в сказках и в произведениях братьев Стругацких. Меня бы такой собеседник сейчас вполне устроил.




 Глава 5
 ПОЖАР НА РОЖДЕСТВЕНКЕ


 Он все предусмотрел. Никому в голову не пришло спрашивать, где он был во время пожара. Наоборот, все смотрели с сочувствием и без конца извинялись, что в такой момент… Конечно, он бы с большим удовольствием остался дома и наслаждался покоем и тишиной, но это еще успеется. Он сможет слушать своего любимого Вагнера не с наушниками, а «открытым звуком», курить там и тогда, где и когда ему хочется — хоть среди ночи в постели, пить свое любимое виски, не рискуя каждую минуту услышать, что слишком много и слишком часто пьет. Жизнь снова поворачивалась к нему приветливым лицом, да и пора бы. Слишком давно он расплачивается за одну-единственную ошибку. И слишком дорого. А своих денег много никогда не бывает, много бывает только чужих денег.
 Он правильно рассчитал и теперь точно знал, где находится единственная улика против него. Если она, конечно, уже передана. Шансов — пятьдесят на пятьдесят, но надо проверить все варианты, в том числе и самые, казалось бы, безумные. В принципе этой мелочью можно пренебречь, но существует такая идиотская штука, как межличностные отношения, и они вполне способны разрушить самые хитроумные логические построения. Но зато способны и принести немалую выгоду — при умелом использовании.
  А он совершенно точно знает, на какие рычаги следует нажать, какой способ общения избрать, о чем спрашивать, а о чем — умалчивать. Для тех, кто верит в такую чепуху, как любовь, дружба и тому подобное, более чем естественно поверить и в его тщательно продуманную и правильно построенную версию. Женщины все одинаковы и развешивают уши, когда слышат красивые слова. Ну, почти все. А она, безусловно, поверит и сделает то, о чем он ее попросит, и даже не задумается, зачем ему это надо. И все улики будут уничтожены, а не пойман — не вор. 
  А он вообще не вор — деловой человек. Если государство не в состоянии обеспечить ему нормальные условия жизни, тем хуже для государства. Он способен сам о себе позаботиться. 
 Звонок Павла ничего не прояснил, но позволил мне предположить, что Марина и Лариса погибли на пожаре. В одном из сгоревших кабинетов Морфлота обнаружили два женских трупа. Их, конечно, предстояло идентифицировать, но я чувствовала: это они. Непонятно было только, за каким чертом они — обе! — оказались на работе так поздно. И почему им не удалось отпереть дверь: положение тел однозначно указывало на то, что мои приятельницы задохнулись, тщетно пытаясь выбраться из помещения. И уже потом за дело взялся огонь…
 Моя работа, естественно, отменялась. Я попыталась дозвониться Володе, но его не было дома. Он наверняка с утра пораньше помчался в Морфлот. Если не со вчерашнего вечера. Хоть они с Ларисой давным-давно развелись и друг друга терпеть не могли, но смерть все списывает. А уж о том, что и Марины, возможно, больше нет, лучше и не вспоминать. Бедный Володька!
 И бедная Марина… Она столько лет безнадежно сохла по Володьке. Я-то была в курсе: мы с Мариной учились в одном институте, в одной группе. И именно она познакомила меня с Володей: так вышло, что я пришла к ней за конспектами, когда он был у нее в гостях. Тогда я ничего не заподозрила, тем более что Володька после этого приволокнулся за мной и случился небольшой романчик. Когда же романчик завершился, причем достаточно экстравагантно, я поведала об этом Марине. И чуть не упала в обморок, когда услышала в ответ:
 — Слава богу! Теперь у меня опять появилась надежда.
 — Надежда на что? — пролепетала я.
 — На то, что он поймет наконец, как я его люблю.
 — Ты его любишь?!! Так скажи ему…
 — Ни за что! — отрезала Марина.
 И продолжала безнадежно страдать. То есть это мы считали, что безнадежно, она-то свято верила в то, что рано или поздно его заполучит. Их отцы дружили с незапамятных времен, вместе воевали, кажется. Володин отец был обыкновенным инженером, а Маринин стал крупной «шишкой» в Морфлоте, устроил туда дочку. Какое-то время и Володя там подвизался, но ему быстро надоела рутинная работа программиста с обязательным отсиживанием «от и до», и он, не без помощи Марининого отца, устроился переводчиком с частыми заграничными командировками. А потом неожиданно для всех женился. Классический вариант провинциальной красотки лимитчицы, которая подцепила москвича с квартирой. Володиных родителей к тому времени уже не было в живых, иначе они, безусловно, такого брака не допустили бы. Бухгалтерша из жэка! Без родни, без связей, со временной московской пропиской и служебной комнатой!
 Марина даже была на свадьбе, впрочем, как и я. Мои лирические чувства к Володьке давно сменились добрыми, приятельскими отношениями, я успела выйти замуж и родить сына, так что от души кричала «Горько!» и желала молодым счастья. Марина же держалась безукоризненно, ничем не выдавая своего отчаяния и ревности. Мне бы такую выдержку!
 — Это ненадолго, — ответила она на мой безмолвный вопрос. — Я Володю слишком хорошо знаю, эта провинциальная щучка ему быстро надоест. И вот тогда…
 — А если и тогда — нет? — полюбопытствовала я.
 — На нет и суда нет, — сухо усмехнулась Марина.
 Ошиблись мы обе. Володин первый брак продержался два года, а потом Лариса потребовала развода, виртуозно разменяла двухкомнатную смежную «хрущобу» на две приличные однокомнатные квартиры и… пришла работать в Морфлот, причем устроил ее туда опять же Маринин отец. А через месяц после этого знаменательного события Марина позвонила мне и пригласила на свадьбу. Конечно, она выходила замуж за Володю и была безумно счастлива. Почти тут же мне позвонила Лариса, с которой у меня за время ее брака с Володей сложились вполне приличные отношения, и поинтересовалась:
 — Слыхала сногсшибательную новость? Мой бывший женится на этой вобле…
 Женщины по природе добры и благожелательны. С моей точки зрения, самой Ларисе не повредило бы немного обуздать аппетит и регулярно заниматься спортом, но я ей никогда об этом не говорила. Марина же к тридцати с лишним годам сохранила девически изящную фигуру. В общем, как в популярном телефильме: "Девушка стройна, мы скажем: «Мощи». Впрочем, эти две женщины разнились во всем: изысканно-элегантная брюнетка Марина в неброских и скромных туалетах и с единственной слабостью к тяжелым серебряным перстням с камнями и без оных и разодетая в пух и прах рыжая Лариса, у которой все было чересчур яркое, чересчур модное и показушно-дорогое. Противоположности, как видно, далеко не всегда сходятся.
 — Слыхала, — ответила я. — Ты переживаешь?
 — Вот еще! — хохотнула Лариса. — Все, что мне было нужно, я получила. Володенька платит по моим векселям: полагаю, что эта женитьба — компенсация за мое трудоустройство.
 — А если это любовь?
 — Не смеши меня, Володя не способен любить кого бы то ни было, кроме себя самого. Вот тут действительно настоящее чувство — даже не любовь, а самозабвенная страсть к себе, единственному.
 — Допустим. Но, во-первых, почему же он тогда на тебе женился? По расчету? Или по глупости?
 Ответом мне было молчание. А я еще добавила:
 — И почему ты решила, что речь идет о Володиной любви? Это Марина его любит чуть ли не со школьной скамьи.
 — Вот стерва! — с неподдельной страстью отреагировала Лариса. — А я ее в своем доме принимала, думала — старая Володина подруга. Вот и верь после этого женщинам.
 — А ты и не веришь, — от души расхохоталась я. — Ни женщинам, ни мужчинам. И, наверное, правильно делаешь. Между прочим, сама виновата: зачем мужика отдала? Кстати, поделись профессиональным секретом: как тебе удалось так выгодно провернуть развод? Сплошной выигрыш…
 — Просто повезло, — отрезала Лариса, в принципе довольно откровенная, чтобы не сказать — болтливая.
 И не пожелала больше говорить на эту тему. Меня это удивило: обычно она со вкусом распространялась о том, как ей удалось купить что-то первоклассное по цене второго сорта или заставить кого-то оказать ей дорогостоящую услугу практически даром. А тут — как воды в рот набрала. Но я в это время решала собственные семейные проблемы, мой брак уже таковым не являлся, развод был делом ближайшего будущего, а вот с дележом нашей квартиры вышла изрядная загвоздка: муж наотрез отказывался от комнаты в коммуналке. Прекрасно знал, что в суд я не обращусь. И тут в мою жизнь Прекрасным Принцем вошел Валерий, все устроил в одно касание, и несколько лет я была совершенно безоблачно счастлива…
 Равно как и Марина. Но ей, бедняжке, пришлось за это расплачиваться, пожалуй, дороже, чем мне: жизнью. Только вот каким образом она оказалась вместе с Ларисой, которую, мягко говоря, недолюбливала? Или все изменилось настолько, что бывшая «змея и стерва» стала «очередной Володькиной дурой», каковых Марина уже насмотрелась? Нечего гадать, никогда я об этом не узнаю. И нужно ли? Мне и моих-то заморочек хватает выше крыши, а помогать, похоже, никто не собирается. Разве только Андрей со своим другом — «органистом». Но опять же зачем ему это? Есть масса женщин моложе и привлекательнее меня, к которым не нужно вызывать друзей глубокой ночью, а потом выносить тяжелую мебель и выяснять, куда подевались жены одного из приятелей. Впрочем, о вкусах не спорят. Кому-то нравятся блондинки, кому-то толстушки, а кому-то — женщины с повышенным уровнем радиации в квартире.
 Да, вот только женщина в старом тренировочном костюме никому не может понравиться в принципе. Лицо более или менее в порядке, но остальное… Нужно будет хотя бы переодеться не забыть к приходу Андрея. Вчера-то он меня видел при полном, так сказать, параде: черный сугубо французский костюм в талию. Дома так одеваться, разумеется, глупо. Надену брючки и черную водолазку. Пусть мрачно, но зато прилично.
 Висевшие в шкафу брюки оказались безнадежно измятыми, а водолазка вообще обнаружилась в грязном белье, которое я уже недели три как собиралась постирать, да все руки не доходили. Приходилось перестраиваться на ходу: включать утюг, раскладывать гладильную доску и, наводя стрелку на брюках, размышлять о том, какую блузку надеть. Белую? Кружево совершенно ни к чему. Черную? Черт, пуговицы на манжете не хватает. Ага, вот синяя в белый горошек, ей, конечно, уже лет двести пятьдесят, но она не мнется и чистая. Господи, как я ненавижу все эти тряпки и связанную с ними неизбежную возню! Особенно глаженье. Но единственные в моем гардеробе джинсы пребывали в данный момент в том же ящике для грязного белья, с теми же проистекающими из этого последствиями. Растяпа несчастная, поделом мне и еще мало!
 Звонок в дверь застал меня врасплох. Неужели Андрей? До назначенного им самим времени оставалось еще часа два, а больше я никого не ждала. Хорошо хоть причесаться и переодеться успела, а утюг — не комбинация, его не стыдно и при госте убрать на место. Не поклонника же, в самом деле, жду. Но каково нетерпение, а?
 К величайшему моему изумлению, за дверью оказался не Андрей, а Володя. Приехать ко мне без звонка — это настолько для него нехарактерно! Впрочем, в его теперешнем состоянии… Наверняка подумал, что мы в какой-то степени товарищи по несчастью: в прошлом году овдовела я, теперь — он. И если вдуматься, теперь я осталась самым близким ему человеком.
 Володька был явно не в своей тарелке, но на убитого горем походил мало. Скорее на безумно чем-то озабоченного. Но, как всегда, был чисто выбрит, безупречно одет и благоухал дорогим мужским одеколоном, причем этот запах я помню с тех самых пор, как мы знакомы. У Володи слова с делом никогда не расходятся, а одно из его жизненных правил гласит: «Светский человек не должен менять парфюм, чтобы казалось, будто это — его собственный запах». Володин одеколон назывался «Драккар нуар», и лишь тогда, когда к нам хлынули заморские товары, я увидела на витрине этот флакон — и обалдела. На такую сумму можно прожить месяц, ни в чем себе не отказывая…
 — Тебя покормить? — спросила я.
 В принципе я гостей люблю: можно горячего поесть. Для самой себя я готовлю в порядке совершенного исключения, обычно после дождичка в четверг. Галка говорит, что я не ем, а перекусываю, и в этом она, безусловно, права. Но что делать: сначала я слишком привыкла готовить для кого-то, а потом — вообще не готовить и никак не научусь с должным вниманием относиться к своему собственному организму, который теперь, похоже, за это посильно мстит. Ох, как же Валерий меня избаловал! Пора вспоминать о самостоятельности, иначе действительно дело может кончиться язвой. В лучшем для меня случае.
 — Если только с ложки, — откликнулся Володя. — Нет, серьезно, мне сейчас кусок в горло не лезет. Такой ужас, такой ужас! Почувствовал, что один не выдержу — свихнусь, и вот… У тебя лед есть?
 — Конечно, есть, — слегка удивилась я. — Я им по утрам обтираюсь… если не очень холодно и я вспоминаю, что нужно закаляться. А тебе зачем?
 — Не для косметических процедур. В водку положить.
 — Водки у меня нет.
 — Догадываюсь. Я принес.
 С этими словами мой приятель выставил на стол роскошную бутылку «Абсолюта», грамм на семьсот, и несколько банок тоника. Подобрать к этому закуску было проблематично. Не картошку же варить! Но Володя, похоже, обо всем позаботился: вслед за выпивкой на столе появились банка консервированных ананасов и пакетик орехов.
 — Давай лед и стаканы. Извини, что нагрянул без звонка, но у меня…
 — Я знаю. И очень тебе сочувствую.
 Володя так больно схватил меня за плечо, что я чуть не выронила стаканы.
 — Что именно ты знаешь? И откуда?
 — С ума сошел! Синяк же будет. Знаю, что Марина и Лариса погибли на пожаре…
 Я осеклась. Объяснять Володе, что вчера познакомилась с каким-то типом, у которого друг работает в компетентных органах, было сложно. Да и точные сведения о том, что Марина погибла, я получила только что от самого Володи — до этого все-таки сомневалась. Но, с другой стороны, мне позарез нужно было с кем-то поговорить о капсуле в диване. Да и о пожаре на Рождественке тоже, если уж на то пошло. Но что-то в старом приятеле сегодня мне не нравилось. А что именно, я не понимала. То есть нутром чувствовала какую-то нескладность, нелогичность, что ли, его поведения. И тут же сама себя одергивала: у человека такое горе, а я требую от него привычного поведения и нормальной реакции.
 — Откуда, спрашиваю, ты это узнала?
 Ну почему он так нервничает? Сколько его помню, Володя всегда был образцом сдержанности и хладнокровия. Даже когда его родители погибли в авиакатастрофе на пути из отпуска домой, он поражал нас своей выдержкой. Обо всем сам позаботился, не забыл ни о чем. И до самых поминок не позволил себе выпить ни капли… Впрочем, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
 — От одного моего знакомого. Он был у меня вчера вечером, мы вместе ходили в клуб любителей детективов. А Марина на автоответчик сообщила мне, что собирается приехать, потом еще позвонит.
 — И позвонила?
 — Нет. Больше не звонила и, сам понимаешь, не приехала. Мой знакомый предложил через какие-то свои источники выяснить, что случилось. И сегодня утром позвонил и сказал, что погибли две женщины…
 — Почему ты решила, что второй была Лариса?
 — А разве нет?
 — Не знаю. Второй труп не опознан. Я лично уверен, что это не она, меня приглашали посмотреть. Господи, как вспомню этот кошмар! Она обгорела совершенно, понимаешь, обуглилась. Даже кольца на руках сплавились, хотя по ним, собственно, я ее и опознал. Ты же знаешь, Марина любит… любила очень экстравагантные украшения, массивные такие. Но этот ее вид… Изменилась почти до неузнаваемости. То есть не «почти» — просто невозможно узнать. Нет, это надо видеть. Не приведи бог мне еще когда-нибудь… Ужасно, ужасно!
 Володя скривился и залпом выпил свой коктейль, так и не вспомнив про лед. Я осторожно пригубила: не хватает мне только напиться к приходу Андрея. Тут и на трезвую голову ничего понять нельзя. Хотя народная мудрость и гласит, что в таких случаях без поллитры не разберешься, но ко мне это вряд ли относится. Алкоголь держу плохо, хмелею почти мгновенно, особенно если пить не с радости, а по какому-нибудь печальному поводу. Короче говоря, я сама себе не нравлюсь после второй рюмки и совершенно уверена в том, что и окружающие обычно не в восторге от меня в этом состоянии. Да о чем вообще Володя думает: семьсот грамм свалят с ног двух мужиков, не то что меня.
 — Видишь ли, Марина сказала, что приедет ко мне с Ларисой, вот я и подумала…
 — С Ларисой? К тебе? Что за ахинея? Они же друг друга не переносили.
 — Понятия не имею почему. Наверное, потому, что мы с Мариной лет двадцать дружим, то есть дружили. Да и с Ларисой я не ссорилась, общались. Возможно, я была им нужна как посредник. Или как консультант по отношениям с тобой. Или просто нужно было пообщаться на нейтральной, так сказать, территории.
 — А при чем тут я?
 — Ну ты даешь! Обе были за тобой замужем — и ты ни при чем? Окстись, Володя, я понимаю, что тебе тяжело, но ты, по-моему, заговариваешься. Общая тема для разговора у них уж точно была, ну а я тоже не совсем посторонний для тебя человек. К тому же…
 — Что — к тому же? — остро глянул на меня Володя.
 — Мне надо было с Мариной обсудить одно дело… Я думала, ее отец может помочь, с его-то связями.
 В последнюю секунду я придержала язык и не ляпнула про злополучную дискету. Состояние внутренней тревоги меня не покидало, наоборот, усиливалось. Почему он так нервничает? Не переживает даже, а именно нервничает. И пережимает с проявлением скорби так, что даже мне это бросилось в глаза. Насколько я знаю, любимые фильмы Володи были как раз те, где преподносилась всевозможная «расчлененка» и прочие способы уничтожения людей. Кровь с экрана просто хлещет, персонажи то падают в чан с кислотой, то ныряют в крутой кипяток, то горят в собственных автомобилях или прямо в камине. Зрелище, прямо скажем, не для слабонервных, так что, увидев такую картину, так сказать, «в натуре», он скорее должен был испытать ощущение «дежа вю», чем острый шок. Или я настолько спятила, что пугаюсь собственной тени? Господи, скорее бы Андрей пришел!
 — Ну да, ну да, конечно же. Плохо соображаю. Ночь не спал, две пачки сигарет выкурил, потом еще опознание это… Я ведь Марину очень любил, ты же знаешь. Ну, давай еще по одной, помянем мою супругу…
 Черт, ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Мой приятель был явно неадекватен, причем вне зависимости от алкоголя. Хотя кто их, мужиков, разберет: может, он так реагирует на мысль о том, что теперь свободен. Говорят же: когда умирает муж, остается вдова, когда умирает жена, остается жених. И все же… Слово «супруга» в Володин лексикон не входило никогда, более того, он считал его мещанством и дурным вкусом.
 — Что-то у тебя в комнате изменилось, — заметил Володя после недолгой паузы. — Причем к лучшему.
 — Диван выбросила с лоджии, — отозвалась я, — теперь окно ничего не загораживает, светлее стало. Наконец руки дошли. Хотя…
 И я вкратце изложила приятелю историю радиоактивной мебели. Володя слушал рассеянно, кивал, думая, похоже, о своем. Под конец я даже пожалела о том, что все это рассказываю: толку не предвиделось. Однако какая-никакая реакция на мой рассказ все-таки последовала:
 — Но ведь сестра-то Валерия, эта самая Нина, ничего после его смерти не получила, так? Значит, никакой выгоды у нее не было, сегодня она это еще раз подтвердила. Значит…
 — Значит, капсулу подложил кто-то еще? У нас гости бывали очень редко, это во-первых. А во-вторых, почему же она утверждала, будто виделась с бывшей женой Валерия, а та категорически отрицала? И явно врала, потому что знала такие вещи, которые посторонним неизвестны. Более того, знала только Нина. Ну и ее муж, конечно. Например, о том, что квартира приватизирована только на Валерия.
 — За десять долларов тебе выдадут любую информацию в любой жилищной конторе. Ну, может, не за десять, но уж за сто — наверняка.
 — А откуда у мадам сведения о том, что завещания нет? Эту информацию при всем желании купить было негде. Опять же знали только четверо, один — мертв. Слушай, вот черт, Нина сразу же начала защищаться: никакой выгоды она от смерти брата не поимела. Будь я не повинная, я бы об этом даже не подумала…
 — Почему бы тебе не заявить в милицию?
 Я чуть было не брякнула, что фактически уже заявила и, в общем-то, занялась почти самостоятельным расследованием, но вторично вовремя прикусила язык. И не потому, что не доверяла в данном вопросе своему давнему приятелю, а потому, что с некоторым опозданием вспомнила просьбу Андрея ни с кем не делиться своими подозрениями. Да и полученной информацией, наверное, тоже.
 — И что я заявлю? Подозреваю, что год тому назад родная сестра моего мужа сунула ему в диван радиоактивную капсулу? Купила в ближайшем супермаркете или на рынке — и сунула. Да меня же в психушку отправят в лучшем случае. Не годится. Вот доказать бы, что меня облапошили с квартирой, тогда хоть какие-то деньги появятся. Может быть. И то — вряд ли. С сильным не дерись, с богатым — не судись, так, кажется. Предки-то наши не дурее нас были…
 — Это точно. Ну, давай еще выпьем — меня что-то не берет, внутри будто кол застыл. Никак не могу поверить, что Мариночки больше нет. Все из рук валится, о делах даже и не говорю — какие теперь дела. Теряю все, дискету очень важную куда-то засунул… Кстати, скажи, пожалуйста, Марина тебе никаких дискет не давала?
 Это было произнесено небрежно, как бы между прочим. Слишком небрежно. И совершенно не к месту: я ему о своих подозрениях, а он мне — о какой-то дискете. Вещи по важности совершенно несопоставимые. Как-то нелогично. А нелогичность, как и визит без предупреждения, совершенно не в Володином стиле. Господи, кажется, я скоро начну сама себя подозревать в каком-нибудь преступлении! Но, с другой стороны, Марина просила ему не говорить…
 — Насколько я помню — нет, — осторожно ответила я. И тут же вспомнила, что именно так отреагировала вчера на его вопрос о том, не у меня ли Марина. Плохо, я стала повторяться. — А в чем дело?
 — Да ни в чем. Просто я не могу найти одну дискету, по работе. Вот и подумал, что, может быть, Марина по ошибке… Неважно. Извини, глупости говорю. У тебя, похоже, своих неприятностей хватает, зачем тебе еще и мои проблемы?
 Ага! По ошибке. И поэтому раз двадцать повторила, что Володя ничего знать не должен, чтобы я все хранила в абсолютной тайне. Что-то она еще говорила, но, как я ни напрягала сейчас память, ничего конкретного вспомнить не могла.
 И вот теперь выясняется, что Володе дискета нужна позарез. Зачем? О какой работе вообще можно думать, если впереди похороны и все связанные с ними малоприятные хлопоты?
 — Нет, — уже твердо ответила я, — никаких дискет мне Марина не давала, это я точно помню. Впрочем, можешь сам посмотреть, у меня их не так много — десятка полтора, половина — ненадеванные.
 — Ну и ладно, проехали, — махнул рукой Володя и щедро долил мой наполовину пустой стакан. — Ты ничего не пьешь, Ната, а мне одному как-то неловко. Водка хорошая, не отравишься, не бойся.
 Слишком безразличным тоном это было сказано. А уж о том, что после нескольких глотков спиртного я становлюсь сентиментально-болтливой, Володе известно едва ли не лучше, чем кому бы то ни было. И меня такую он с большим трудом выносит. Или он настолько обезумел от горя, что ему совершенно безразлично, чем и с кем заниматься? Только я собралась указать ему на то, что он ведет себя не совсем по-джентльменски — спаивает честную девушку, — как в дверь опять позвонили, и мы непроизвольно вздрогнули.
 — Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Володя с еле заметным оттенком раздражения.
 Я пожала плечами. На сей раз это, безусловно, Андрей, а я уже хоть и чуть-чуть, но под хмельком, а ведь обещала ему не пить. Нехорошо…
 Но когда я открыла дверь, то обнаружила, что все еще хуже. Это был не Андрей, а Масик собственной персоной. Н-да, гость, что называется, пошел косяком. И что с ними сегодня — как сговорились являться без звонка?
 — Натуля, — провозгласил Масик, — я пришел мириться. На всю ночь.
 Я онемела. Именно ночи любви мне теперь и не хватало для полного счастья… Как говорил в таких случаях Валерий: «Цирк, а в нем кино про войну». Или, что в моем случае больше подходит: «Пожар в бардаке во время наводнения».




 Глава 6
 ЖИТЬ НАДО СТРАСТЯМИ


 Он представить себе не мог, что самая простая из его задумок в последнее время будет обречена на провал из-за глупейшего стечения обстоятельств. Похоже, что после того, как сложнейшая операция с удалением двух опасных свидетельниц прошла, что называется, без сучка без задоринки, он излишне расслабился и решил, что и в дальнейшем ему будет все удаваться. Нет, не расслабился — поленился продумать запасные варианты, просчитать возможные комбинации.
  Наука на будущее: женщины приносят только неприятности, даже те, от которых неприятностей невозможно ждать в принципе. Ему надо было основной упор делать на лирические чувства, а он поторопился с конкретикой. Сам виноват. 
  И вот теперь нужно перестраиваться на ходу, учитывая, что перед ним не один противник, а двое, причем второй совершенно неизвестен, что задачу отнюдь не облегчает, скорее наоборот. Правда, наличие выпивки — это всегда плюс для того, кто умеет себя контролировать, и минус для тех, кто алкоголь, что называется, «не держит». Значит, главное — подливать и не пить, а если повезет, то попытаться избавиться от непрошеного свидетеля. Третий не бывает лишним только при вполне определенных обстоятельствах. 
  И еще он чувствовал, что положение начинает выходить из-под его контроля. Очень легко иметь дело с профессионалами: они прогнозируемы и логичны, их легко вычислить и просчитать. Дилетанты — это те противники, которых можно пожелать только врагу, причем злейшему. 
  Ничего, и с дилетантами он справится, без вопросов. Дорогу осилит идущий, а ему уже поздно возвращаться. У самолета нет заднего хода, равно как и стоп-крана. 
 Полагаю, что по сценарию, любовно придуманному Масиком, я должна была в совершенном экстазе повиснуть у него на шее и пролепетать что-то вроде: «Бери меня, милый, я твоя». Еще бы: он сделал такой широкий шаг на пути к совместной счастливой жизни! Но события развернулись совершенно иначе, причем ход их оказался непредсказуемым для всех, в том числе и для меня. Слишком много событий свалилось на мою многострадальную голову за истекшие сутки с небольшим и слишком много неприятностей меня еще ожидало в ближайшем будущем, которое поэтому вряд ли можно было назвать светлым. Неприятностей — это еще мягко сказано.
 Не дождавшись ожидаемой реакции, Масик заглянул через мое плечо в комнату, благо размеры квартиры позволяли просматривать ее всю, практически не сходя с места, и в свою очередь онемел. Такой подлянки он явно не предвидел. Прийти к любимой женщине и обнаружить у нее другого мужчину! В глазах моего ненаглядного я прочла столь отчетливое желание придушить меня на месте, что даже слегка струхнула. Потом, правда, сообразила, что при свидетелях физическое насилие мне все-таки не угрожает, но на всякий случай покосилась в сторону Володи. Не могу сказать, чтобы выражение его лица меня успокоило или вдохновило: ему, похоже, страстно хотелось придушить Масика. Но мешало уже мое присутствие.
 — Та-а-к, — зловеще протянул Масик, — теперь понятно, почему ты вместо работы занялась уборкой. Дорогого гостя ждала. Нарядилась.
 Надо же, заметил! До этого у меня складывалось впечатление, что ему совершенно безразлично, в чем я его принимаю: в вечернем туалете или в тренировочном костюме и тапках на босу ногу.
 Володя, по-видимому, смирился с приходом нового для него человека и уже наблюдал за развитием событий с откровенным удовольствием. Похоже, я дула на воду: совершенно забыла, что общительность не входит в число основных добродетелей моего приятеля. А уж новые лица в своем окружении он просто терпеть не мог.
 — А я-то думаю, что в квартире изменилось, — прокомментировал мой Отелло. — Диван диваном, а вот чистота… Но это вряд ли из-за моего прихода, ради меня Наташа так стараться не стала бы. И наряжаться тоже. Правда, Ната?
 Я ограничилась неопределенным междометием, а Масик Володю просто проигнорировал. Он явно размышлял: хлопнуть дверью и гордо уйти в ночь, так и не сделав сцены, или остаться, удовлетворить свое вполне законное любопытство и уже по результатам решать, делать сцену или не стоит. А также остаться или не остаться.
 — Ната, ты бы познакомила нас, что ли, — пришел ему на выручку мой приятель. — Неудобно же получается.
 — Знакомьтесь, — мрачно буркнула я. — Владимир. Ма… то есть Алексей.
 — Новый поклонник? — поинтересовался Масик, в котором любопытство все-таки пересилило все остальные эмоции.
 — Скорее — старый друг. А вы, по-видимому, новый друг?
 — Я не друг. Я жених. Во всяком случае, мы собирались пожениться.
 Володя вытаращил на меня глаза. Сколько раз он слышал, что после смерти Валерия я больше не намерена искушать судьбу и связывать себя брачными узами. А тут — извольте радоваться — вполне реальный кандидат в новые супруги. С ночевкой пришел.
 — Не совсем так, — с нечеловеческой мягкостью произвела я уточнение. — Этот милый молодой человек решил, что хочет на мне жениться. Моего мнения на сей счет не спрашивали, то есть им вообще не интересовались. Согласием, кстати, тоже.
 — Что ты хочешь этим сказать? — взвился Масик. — Я за тобой ухаживал по всем правилам, ты не возражала, когда я говорил, что мы поженимся, а теперь — поворот на сто восемьдесят градусов. Мнение, согласие… Кому вообще интересно мнение женщины?
 Обстановка накалялась на глазах. Я не феминистка, но и «Домострой» для меня не настольная книга. Ну что ж, кто предупрежден — тот вооружен. У Масика был один шанс из тысячи на счастливый союз со мной, и этот самый шанс он только что уничтожил одной-единственной фразой. Впрочем, сам он мое молчание расценил как признание вины, а посему продолжил:
 — Значит, тебя вчера провожал этот вот Владимир?
 — Я Нату вчера не провожал, — быстро отреагировал мой приятель. — Я вообще вчера еще был женатым человеком.
 — А сегодня стали холостым и пришли в гости с бутылкой водки? С вами все ясно, но ты, Натали, меня просто поражаешь. Вчера тебя провожал какой-то мужчина, сегодня ты выпиваешь с другим и, конечно, куришь. Хотя мое отношение к спиртному и никотину тебе отлично известно. Тебе делает предложение молодой и красивый мужчина, другая бы на твоем месте оценила это счастье по достоинству…
 Володя в буквальном смысле слова «отвалил челюсть», я же бровью не повела, поскольку давно привыкла к тому, что комплименты мой ненаглядный делает себе. Всегда. И по любому поводу. Я пыталась донести до его сознания, что лучше бы все-таки делать комплименты женщине и от нее получать встречные — ну, не лучше, так по крайней мере естественнее, — но понимания с его стороны не встретила. И махнула рукой, как и на все остальные странности моего разлюбезного.
 — Я оценила это счастье именно по достоинству, — прервала я страстный монолог Масика. — И, по-моему, ты сейчас напрасно тратишь красноречие, чтобы убедить меня в очевидном, которое так невероятно.
 Все-таки не удержалась — съязвила.
 — Между прочим, — попытался снизить пафос сцены Володя, — давайте вернемся за стол. Ната, ты бы дала еще один стакан… жениху. Выпьем за знакомство, обмоем вашу помолвку.
 Я молча достала еще один стакан. Пить так пить, сказал котенок, когда его понесли топить. Мне уже нечего было терять. Сейчас появится третий кавалер, и одному богу известно, что после этого будет. Но мне повезло: зазвонил телефон и Андрей попросил прощения за то, что задерживается. Сможет быть через час, не раньше. Я светским тоном заверила его, что ничего страшного не происходит, можно и через час, и через два, как ему удобно. Володя — спасибо ему большое! — занимал в этот момент Масика, так что тот не слишком прислушивался к моим телефонным переговорам. Появление «жениха» в конце концов подействовало на моего приятеля благотворно, и он несколько отошел от своих переживаний.
 К моему великому изумлению, Масик от выпивки не отказался. Это после неоднократных и многословных утверждений о том, что спиртное он на дух не переносит. Более того, мой ненаглядный еще и закурил, причем не сказала бы, что неумело. Мужчинам все-таки верить нельзя. Обязательно надуют, хотя бы в мелочи.
 — Значит, выпьем за знакомство, — продолжила я беседу с того места, на котором меня прервал телефонный звонок. — Остальное во благовременье. Имеется в виду помолвка. Насколько мне известно, при этом еще и кольцо дарят. Ты купил кольцо, солнце мое?
 — Какое кольцо? — поперхнулся «Абсолютом» Масик.
 — Обручальное, естественно. С бриллиантом и этими, как их там, каратами? Не купил. Значит, и пить не за что… пока.
 — А ты, оказывается, корыстная женщина, — не отказал себе в удовольствии мой ненаглядный. — Во главу угла ставишь материальные ценности, а не духовность.
 — Обязательно. Брак, дружочек, — это серьезный шаг, чтобы на него решиться, нужны какие-то веские аргументы. Если хочешь, материальные доказательства — не ценности, а именно доказательства, подкрепляющие обещания. Я, если тебе интересно, дважды была замужем, поэтому…
 — Кстати об обещаниях, — увернулся мой суженый, который меня явно уже не слушал. — Я обещал тебе помочь разобраться с дискетой…
 — Какой дискетой? — живо заинтересовался Володя.
 Язык мой — враг мой. Зачем вообще надо было посвящать Масика в мои компьютерные дела? Темы для разговора, что ли, не хватило в один из его визитов? Теперь придется расхлебывать, импровизируя по ходу разговора, причем у меня уже не один оппонент, а целых двое. И как удивительно точно ошибся мой ненаглядный, как, черт побери, некстати перепутал, о чем именно шел наш с ним разговор. Будто нарочно.
 — Не с дискетой, а с программой, чтобы переводить материалы без проблем. Обещала подруге…
 — Какой подруге?
 Мой приятель явно перегибал палку. Обычно он совершенно индифферентен к вещам, его непосредственно не затрагивающим. А тут — такой жгучий интерес к моим дискетам и моим подругам. Ну что ж, лучший вид защиты — это нападение.
 — Что с тобой? Почему тебя вдруг стали волновать мои проблемы? О программе я тебе говорила месяца три тому назад, когда ты начал ставить мне этот самый, как бишь его, ну, модем-факс, что ли…
 — Факс-модем?
 — Не влияет, пусть факс-модем, все равно ты все уже забыл, конечно. И с каких пор ты меня допрашиваешь о моих подругах? Хватит с меня того, что вот этот товарищ требует чуть ли не ежедневных отчетов в письменном виде. Ты что, тоже хочешь на мне жениться?
 Разумеется, последняя фраза была и груба, и вопиюще бестактна, но что хотел, то и получил. К тому же я слегка поддала, так что спросу с меня меньше. Володя, по-видимому, это понял и мгновенно «сменил пластинку»:
 — Кстати, об отчетах. Твой… нареченный в курсе последних событий?
 — Каких именно? — на всякий случай насторожилась я.
 — Как каких? Приключений с диваном, естественно.
 Да что ж они взялись гробить меня по очереди? Рассказывать о вчерашнем вечере Масику именно сейчас? Доложить, что меня не просто проводили, а еще и провели в квартире несколько часов? Да еще приятеля в помощь пригласили? Господи, милосердный Боже, за что ты меня сегодня наказываешь? За вчерашнее легкомыслие? Или за все грехи, так сказать, по совокупности? Я наградила Володю взглядом, тянувшим на приличную гранитную плиту, и самым непринужденным тоном ответила:
 — Какие такие приключения? Ну, помогли мне вчера эту рухлядь донести до помойки, экая важность. Говорить не о чем.
 Володя прищурился, но, не брошу камень, догадался не настаивать и в очередной раз сменил тему разговора, правда, на не слишком приятную:
 — Когда получу документы, я тебе позвоню, сообщу время похорон. Собственно, я к тебе приехал по вполне конкретному делу, хотя мне не совсем ловко бередить старые раны. Но у тебя есть опыт… Что я должен делать?
 Масик оторопело крутил головой, пытаясь «въехать» в новый поворот событий. Мне его даже жалко стало на какое-то мгновение. Но уже в следующее я подумала, что Володя слишком тянул с изложением основной причины своего визита. Это раз. А во-вторых, всю необходимую информацию он мог преспокойно получить у меня по телефону, а не тащиться в мои богом забытые выселки. По спине пробежал озноб, а в голове отчетливо прозвучали слова Валерия из сегодняшнего сна: «Ты провинилась. Ты заслуживаешь наказания». Но каким-то чудом я с собой справилась, и мой ответ прозвучал почти естественно. Во всяком случае, я на это очень и очень надеялась.
 — Тебе нужно просто позвонить в агентство. Кажется, оно называется «Ритуал», в каждом районе свое. И заплатить довольно приличную сумму. Все остальное сделают без тебя, а что делать тебе — скажут. Вот и все.
 — Так просто? Я помню, когда хоронил родителей…
 — Когда это было! Все изменилось. Теперь вопрос только в деньгах, а они у тебя, как я понимаю, есть. Если хочешь, приеду, помогу с поминками.
 — С какими поминками?
 — Ну ты совсем плохой. Хотя, наверное, этим займутся родители Марины. Я свяжусь с ними.
 — Отлично. А я, пожалуй, поеду. Устал. Да и тебе не до меня, нужно личную жизнь налаживать.
 Масик наконец обрел дар речи:
 — Может быть, вы объясните мне, в чем дело?
 Я коротко удовлетворила его любопытство и пошла провожать Володю. Когда вернулась, мой ненаглядный сидел в той же позе, в какой я его оставила: со стаканом в руке и с полуоткрытым ртом. Мне пришлось достаточно демонстративно закурить, чтобы вывести его из состояния ступора.
 — Натали, я догадывался, что ты женщина со странностями, но чтобы настолько… У твоего старого друга вчера погибла жена, и вы обсуждаете это так спокойно и непринужденно, что волосы дыбом становятся. Да еще в последнюю очередь, как бы между прочим.
 Я пожала плечами.
 — У людей разный темперамент, мой милый. Володя, например, человек не только флегматичный, но и замкнутый, переживает все глубоко внутри. Я о смерти Марины узнала сегодня утром, у меня было время и поплакать, и подумать. Да и как-то не осознала я еще… У меня так же было после смерти мужа: по-настоящему я заплакала только после похорон.
 Все правильно, только сегодня Володя все переживал не глубоко внутри, а очень даже снаружи. Причем мелко. И только с глазу на глаз со мной. А потом очень быстро перестроился и стал таким, каким я его знала. Если не считать внезапного любопытства к моим проблемам и подругам.
 — Твой муж умер?! — поразился Масик. — А я считал, что ты в разводе.
 — Развелась я с первым мужем. Валерий был вторым.
 — Вторым? И я ничего не знал…
 — Ты же не интересовался… К тому же муж не умер, его убили…
 Я осеклась. Опять болтаю лишнее! А при тех неприятных открытиях, которые я сделала за последние сутки, мне это может очень даже повредить. Если уже не повредило…
 — Кто убил? — ахнул Масик.
 — Я. Подсыпала в утренний кофе мышьяк. Зарубила топором в подвале. Испортила тормоза в машине. Ты что, не видишь, я не в себе, несу очевидную чушь, а ты принимаешь все это за чистую монету. Успокойся, пожалуйста. Давай я приготовлю что-нибудь поесть, а то орешки в качестве закуски — это не есть хорошо. Да и они закончились. Будешь жареную картошку?
 — Буду, — буркнул мой ненаглядный. — Мама думает, что я сегодня не приду, готовить ужин не станет. Не могу же я ложиться спать голодным. А кроме картошки что-нибудь будет?
 — Сосиски. Извини, я никого не ждала, в холодильнике почти пусто. Но чем богата…
 — Но Владимира-то ты ждала? Или пригласила в пожарном порядке, когда выяснила, что я сегодня не приду?
 Упреки, подозрения, тупая боль невыплаканных слез…
 — Господи, — устало сказала я, — уймись, неизбежный ты мой. Ну хотя бы подумай, какой дебилкой надо быть, чтобы приглашать развлечения ради человека, у которого накануне погибла жена. Все, иду готовить ужин, а ты пока попытайся справиться со своими ревнивыми закидонами. Это — последнее качество в мужчине, которое может мне понравиться, даже если этот мужчина занял первое место на районном конкурсе красоты.
 Методом несложной дедукции я высчитала, что обещанная ночевка мне сегодня, похоже, уже не грозит, и, когда оказалась на кухне, осторожно перевела дух. Нет, все-таки мой поклонник — потрясающее явление! За все время его оригинальных ухаживаний мы с ним ни разу толком не поцеловались, и в результате он приходит к выводу, что нам необходимо провести вместе ночь. Мысль, конечно, здравая, но никак не вписывающаяся в контекст предыдущего поведения. Я заподозрила было, что в события вмешалась мама и дала своему дитятке мудрый совет, но тут же решила: маловероятно. Мальчонке не двадцать лет, уже на пятый десяток покатило, наверняка и без мамы разбирает, где рот, а где ложка.
 Пока разогревала сковородку и доставала из морозилки пакет с картошкой, сообразила, что это первая трапеза Масика в моем доме. Еще одно испытание для будущей супруги? Господи, да что я в самом деле! Он же сам открытым текстом несколько раз объяснял, что способен только вскипятить воду в чайнике. Электрическом. И больше ничего. Ну, стакан воды подать, если бутылка уже на столе стоит. Интересно, а как он без мамы обходится? Насколько мне известно, женат он ни разу не был. Мне это надо?
 Нажарила картошки, сварила сосиски. Хлеб у меня, слава богу, был. Что еще? Хорошо бы каких-нибудь солений, так где взять? И только я об этом подумала, как в дверях кухни возник Масик с майонезной баночкой в руках.
 — Вот, — торжественно произнес он, — это мама мне с собой дала. К столу.
 В баночке была квашеная капуста. Значит, без мамы все-таки не обошлось. Недаром он сегодня без шоколадки явился, избежал лишних расходов. А что, вполне разумно: один презент за визит, чтобы не порождать у будущей подруги жизни излишних корыстных надежд. Чтобы, значит, ориентировалась исключительно на духовность. Только такого экспоната в моей коллекции и не хватало. То-то он так дернулся, когда я о кольце заговорила.
 За столом мой ненаглядный явно подобрел и перестал бросать на меня сердитые взгляды. Не мной подмечено, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, но подмечено справедливо. Меня, правда, всегда подмывает спросить, откуда этот самый путь нужно начинать, чтобы через желудок попасть в сердце. Учитывая анатомические подробности.
 — О каком диване вы говорили, я что-то не понял? — осведомился он, утолив первый голод. — У тебя же нет никакого дивана.
 — Уже нет. А до вчерашнего вечера стоял на лоджии. И очень мне мешал. Но одна я бы с ним не справилась…
 — Могла меня попросить. Я бы помог.
 Обязательно. Как в одном из моих любимых анекдотов: «А я вчера вагон за задний буфер поднимал. — Ну? — Ну и не поднял». Но ведь действительно путь к сердцу мужчины…
 Время было сравнительно детское — часов восемь, и он, конечно, мог еще трижды передумать, оставаться ему или нет, посему я стала напряженно придумывать предлог повесомее, чтобы спокойно спать одной в собственной койке. Про Андрея как-то позабыла. Мы заканчивали скромный ужин, когда раздался звонок в дверь и я непроизвольно вздрогнула. Масик посмотрел на меня с изумлением:
 — Ты ждешь кого-нибудь еще?
 Интонацию этой фразы, особенно последнего слова, надо было слышать!
 — Да. Одного знакомого. Важная встреча. Деловая.
 — Вечером? У тебя дома?!
 Я не стала отвечать. Да и что я, собственно, могла ответить? Что испугалась одинокого вечера и пригласила человека, которого почти не знаю? Что перестала правильно ориентироваться в обстановке и поэтому мне страшно? Что мой новый знакомый, похоже, единственный человек, который не просто интересуется тем, что со мной происходит, но еще и пытается как-то помочь? Все это правда, но не оправдание, во всяком случае, для Масика.
 Андрей — ну конечно же! — пришел с цветами. Их мне никто не дарил после Валерия, и я уже забыла, как это приятно. Но букет, по-видимому, стал той каплей, которая переполнила чашу Масикова терпения. Он вышел из кухни и, демонстративно не замечая Андрея, стал одеваться. А мне вдруг все это надоело, захотелось покоя, так что выяснять отношения я не стала. И вполне хладнокровно выслушала реплику, так сказать, под занавес:
 — Я в тебе разочаровался. Мало того, что ты корыстна, ты еще и легкомысленна, как, впрочем, все женщины. Возможно, ты как-то исправишь свои ошибки и переменишь поведение, тогда позвони. Но в ближайшее время я буду страшно занят.
 Надо полагать, будет смотреть все сериалы по всем программам подряд. Я промолчала, а ненаглядный выпустил последнюю отравленную стрелу.
 — Никогда не думал, что на деловые встречи приходят с букетом, — цветы дарят при совершенно иных отношениях.
 — Таких, как у нас с тобой? — невинно осведомилась я.
 Ответом меня не удостоили. Что ж, леди с дилижанса — лошадям легче. Как говорится, просто встретились два одиночества — а костру разгораться не хочется. Вот и весь разговор. Если учесть, что и у меня в ближайшие дни со свободным временем явно будет напряженка, то все, что ни делается, — к лучшему. Хотя бы потому, что хуже, кажется, уже некуда.
 Андрей терпеливо ждал, пока я распрощаюсь и смогу уделить ему и цветам достаточно внимания. От ужина отказался и с некоторым скепсисом осмотрел следы банкета.
 — Наташа, вы вроде бы обещали без меня не пить?
 — Не столько без вас, сколько одна, — отпарировала я. — Приезжал мой приятель, тот, у которого жена погибла на пожаре в Морфлоте, привез с собой вот эту роскошную бутылку. Потом пришел Масик.
 «И принес баночку квашеной капусты», — добавила я про себя.
 — Выходит, я вам помешал? — огорчился Андрей.
 — Да бог с вами, мы же договаривались. Эти, кстати, явились, как судьба, без зова и без звонка, застали меня врасплох, а я и так перестаю соображать что к чему. Знаете, мне почему-то кажется, что без вас я совсем запутаюсь. Не знаю, почему я вам вообще исповедуюсь, но уж так сложилось… В общем, приятель мой, Володя, меня сегодня, как бы это точнее сказать, напугал. Он был совершенно не такой, как всегда…
 — Но это, в общем, естественно. Гибель близкого человека… Да и смерть бывшей жены тоже не бог весть какая радость.
 — Он утверждает, что вторая женщина — не Лариса. Во всяком случае, он ее не опознал.
 — А почему речь зашла о Ларисе? Я же просил вас не делиться ни с кем своими подозрениями. Ох, Наташа, ну зачем вы сами себе вредите? Чисто женская особенность!
 Интересно, а каких особенностей он от меня ждал? Чисто мужских? Или особенностей русской национальной охоты?
 — Умение навредить себе — это вне пола, — попыталась я отшутиться, хотя, если честно, мне было не до смеха. — Излишняя экспансивность, разговорчивость — тоже. Суровые и молчаливые мужчины давно перевелись. А жить нужно страстями, как утверждает одна из моих подруг.
 — Она, наверное, имела в виду не те страсти, которые происходят от слова «страх», — заметил Андрей. — Ладно, вы такая, какая есть, и я не собираюсь вас переделывать. Дайте мне, пожалуйста, чашку чая, если это несложно, и давайте делиться информацией. Кстати, расскажете подробнее, что именно вас тревожило во время разговора с вашим приятелем, — может быть, этому существует вполне четкое и разумное объяснение, и все ваши страхи рассеются. А я расскажу, как продвигается дело. Кое-что и мне удалось выяснить, не без помощи Павла, конечно. Он сегодня не приедет, не волнуйтесь, но у меня все полномочия.
 Только что опроверг мой тезис насчет страстей и думает, что я буду переживать из-за присутствия или отсутствия Павла. Типично мужская логика! Мне, если честно, было уже все равно: где трое гостей побывало, там и четвертому место сыщется. Хорошо хоть не все сразу собрались, и на том, как говорится, спасибо.




 Глава 7
 НАЙДЕТЕ ЖЕНЩИНУ — ИЩИТЕ МУЖЧИНУ


 А может быть, он сам себя пугает? Никаких улик против него не существует, все уничтожил пожар? Забыть, вести прежний образ жизни, только теперь уже в таком приятном одиночестве. Или вообще начать совершенно новую жизнь на абсолютно новом месте…
 И просыпаться ночью от мысли, что все тайное рано или поздно становится явным? Нет, расслабляться рано. Так хорошо все было спланировано: просидеть в гостях как можно дольше, а если не удастся получить требуемое из рук самой хозяйки, то незаметно подложить ей в стакан снотворное, без помех обыскать квартиру… А у нее один гость за дверь — другой на порог. У нее, которая целый год жила чуть ли не отшельницей и вообще почти не имела друзей и близких людей! А тут как назло появились свидетели, которые ему абсолютно ни к чему.
 В следующий раз он поступит по-другому. Обыщет эту чертову квартиру в отсутствие хозяйки. Замки там можно открыть пилкой для ногтей. Выманить эту дурочку на несколько часов из дома — плевое дело, она всему верит, как малое дитя, хотя и пытается казаться взрослой, искушенной женщиной.
 Что за дикую историю с диваном она сочинила? Радиоактивная капсула — слишком дорогая штука, чтобы использовать ее вот так, для решения квартирно-бытовых вопросов. Да еще надо достать эту самую капсулу — тоже задачка не в одно действие. Ему самому пришлось потратить несколько месяцев, чтобы выйти на надежный источник. Единственный.
  А если не единственный? Если существует еще какой-то канал? Тогда ему заказчики голову оторвут, потому что товар перестанет быть уникальным и вообще появится конкуренция, а он заверил их, что такого в принципе не может быть. Там люди серьезные, шуток не любят, ошибок не прощают. 
  Нет, не может быть никаких ошибок. Потому что он самый умный. Переиграть его никому еще не удавалось и вряд ли удастся. А неудачники пусть плачут. 
  — С чего начнем? — спросил Андрей. — С дивана или с пожара?
 В первую секунду я даже не сообразила, в каком контексте нужно понимать слово «диван» и какое отношение я имею к этому самому пожару. Потом до меня все-таки дошло, и я посмотрела на своего гостя не без уважения: если он за неполные сутки смог что-то разузнать, то я приобрела ценного знакомого. Пусть даже основную работу проделал его друг, точнее, подчиненные друга, все равно есть надежда не свихнуться, а разобраться что к чему.
 — С дивана, — решила я. — Тем более что сегодня я кое-что вспомнила и позвонила сестре мужа.
 — Зачем?
 Хороший вопрос. Резонный, я бы сказала. Действительно, зачем звонить тому, кого в чем-то подозреваешь? В тех детективах, что я перевожу тонно-километрами, именно на этом «горит» большинство положительных персонажей, а также почти все невинные жертвы. Конечно, их нравы несопоставимы с нашими, но хотя бы основные принципы можно было бы и усвоить.
 Я покаянно вздохнула.
 — Затем, что дура. Все равно ничего не узнала, только еще больше запуталась. И откуда бы она эту самую капсулу взяла, если вдуматься? Тут нужен кто-то, имеющий доступ к соответствующему… ну, оборудованию, что ли. Это же не гайку с завода украсть.
 — Очень четко подмечено. Скрупулезно, как сказали бы вы. Но вот ведь что интересно: Павлу удалось выяснить, где трудится супруг этой вашей Нины. И заодно обнаружилось, что на этом самом предприятии — оборонном, замечу, связанном с космосом — можно достать то вещество, которое оказалось в капсуле. Только там и можно, хотя и довольно сложно. Круг допуска предельно ограничен, и ваш бывший родственник в этот круг попадает. Вот так.
 — Но зачем? Какая ему от этого выгода? Не понимаю…
 — Подождите, это еще не факт. В жизни бывают самые невероятные совпадения. А с вашей эмоциональностью, Наташа, не стоит делать скоропалительных выводов. Мы еще слишком мало знаем, нет никаких конкретных доказательств.
 Господи помилуй, какие он собирается искать доказательства? Лично мне в голову пришла только одна сногсшибательная мысль: нужно каким-то образом получить отпечатки пальцев Игоря, Нининого мужа, сопоставить их с теми, которые, возможно, есть на капсуле, и тогда… Что — тогда?
 Андрей наблюдал за мной более чем внимательно. И, похоже, первым нарушать молчание не собирался. Ждал, когда я переварю услышанное. А у меня случилось что-то вроде несварения мозгов, как очень метко определял такое состояние Валерий. Так что я отказалась от попытки мыслить аналитически, точнее, вообще мыслить, и продолжила процесс получения информации.
 — С моей эмоциональностью все ясно. А что говорит ваш Павел?
 — Ему удалось узнать еще одну деталь, которая сама по себе достаточно невинна. Через неделю после того, как вашу квартиру продали, Игорь купил себе новую машину. На работе объяснил, что продал старую, остальное доплатил из сбережений. Теперь будем проверять сбережения, но это не главное. Главное появится, когда проверим вашу мадам. Она мне в этой ситуации меньше всего нравится.
 «Мне»? Занятно. Павел, в общем-то, не скрывал места своей работы. А чем занимается Андрей, неизвестно. Частный детектив? Сыщик-любитель? Или мне повесили на уши внушительный пучок лапши, прикрывшись «компетентными органами», а на самом деле вышли таким образом на состоятельных людей, замешанных в неблаговидном поступке? Таких ведь шантажировать — одно удовольствие.
 Опять я не уследила за лицом, и мой собеседник не преминул этим воспользоваться:
 — Я сказал «мне», потому что моя работа связана с анализом. Я не бандит и не рэкетир, я — политический аналитик. Так что не пугайтесь, никакого криминала.
 — А я и не думала…
 — Бросьте, думали. Я вам еще вчера сказал, что у вас очень выразительное лицо. По нему даже не читаешь, а вроде как телевизор смотришь. Кстати, о телевизоре. Сейчас будут новости, не хотите послушать официальную версию о пожаре?
 Еще бы я не хотела!
 С экрана интеллигентный голос ведущего объяснял, что стремительный рост преступности в нашей стране объясняется прежде всего тем, что большие доходы и сверхдоходы уже не скрываются от соответствующих органов и широких народных масс, а выставляются напоказ. Что, естественно, провоцирует несознательные элементы общества на совершение противоправных действий. А правоохранительные органы не в состоянии справиться с этой напастью, потому что отстают от преступников во всем, даже в техническом обеспечении.
 Андрей поморщился:
 — Большей глупости давно не слышал. Скрываются доходы, и как еще! Только до самых крупных преступников рукой не достать, а мелких задерживают столько же, сколько и раньше. Сейчас должны перейти к пожару.
 Действительно, ведущий плавно перешел от темы преступности вообще к преступной небрежности в частности и поведал, что вчерашний пожар на Рождественке был вызван тем, что неквалифицированный сварщик, починяя что-то там на крыше, заронил на чердак искру. Из которой, как следовало ожидать, возгорелось пламя и очень быстро охватило два верхних этажа. Погибли две сотрудницы, отрезанные огнем от выхода. Еще три человека госпитализированы, их состояние опасений у медиков не вызывает. Ремонт будет стоить соответствующих денег, которые еще нужно где-то взять. В общем, спички детям не игрушка.
 Я вопросительно посмотрела на Андрея.
 — Так да не так. Только я прошу, Наташа, не тиражировать то, что вы сейчас услышите. Очаг возгорания был не на чердаке, а в той самой комнате, где находились ваши подруги. С работы они в тот день так и не уходили, а когда остальные сотрудники разошлись, остались. Судя по всему, что-то делали на компьютере. И их заперли снаружи, это точно установлено, к сожалению. Остальное пока еще только предположение, но… В общем, поджог осуществил кто-то из специалистов по компьютерам.
 Я потрясла головой, но задать дополнительный вопрос не успела, Андрей меня опередил.
 — Штука, в общем-то, известная, только не среди широких кругов россиян. К аппарату подключают соответствующее устройство, которое приводится в рабочее состояние либо при выполнении каких-то определенных действий на жестком диске, либо с помощью особой дискеты. Дискету под тем или иным предлогом вручают потенциальной жертве. В лучшем случае эта самая жертва лишается своего электронного друга с информацией, ну и, конечно, помещению наносится некоторый ущерб. В худшем… В худшем случается то, что случилось. Устройство — точнее, то, что от него осталось, — обнаружено. Остальное… И вот теперь предстоит узнать, кто из погибших принес дискету и за что с ними так расправились. Кому это было выгодно. У ваших подруг были враги? Прежде всего по бизнесу.
 — Бизнеса не было, — покачала я головой. — Марина работала за зарплату, правда, немалую. Лариса — тоже. Ни торговлей, ни какими-то там сомнительными аферами не занимались. Лариса, правда, любила купить подешевле, продать подороже, но не для заработка, а так, из любви к искусству. За это не убивают, иначе в Москве пришлось бы половину теток угрохать, а по России — так и вовсе немерено. Странно, что Володя Ларису не опознал. Все-таки жена, хоть и бывшая…
 — Откуда вы знаете, что не опознал? Вы с ним говорили?
 — Пыталась, — неохотно ответила я.
 — И вы не в восторге от результата?
 — И я им удивлена.
 Как ни странно, в присутствии Андрея я чувствовала себя увереннее, чем с Володей. Точнее — спокойнее, хотя видимых причин для этого у меня не было. Я бы назвала это женской интуицией, если бы не сильные сомнения в том, что подобное чувство у меня имеется. Тем не менее я достаточно связно рассказала Андрею о визите моего приятеля и о тех странностях, которые при этом то ли были, то ли мне померещились. После того как я выговорилась, стало легче.
 — Можете считать, что у меня мания преследования, но, воля ваша, не нравится мне все это.
 — Было бы странно, если бы нравилось. Но вот только посторонних в тот вечер в здании Морфлота не было, охранники клянутся на чем свет стоит. И вообще пропускная система там очень строгая.
 — Черный ход?
 — Опять же два охранника, причем проверка еще более придирчивая, чем на главном входе. В общем, преступник-невидимка или кто-то из своих. Но пока у всех — алиби на момент возникновения пожара. И никто из все-таки подозреваемых не разбирается в компьютерах так, чтобы организовать «электронный поджог».
 Я скептически хмыкнула:
 — У моих соседей сыну десять лет — так он первый в своей жизни компьютер увидел пару месяцев тому назад. Но если мой агрегат «зависает», я за помощью сразу бегу к этому Коле, и он все приводит в норму за несколько минут. Что-то там поколдует — и мой Кузьма снова ведет себя безукоризненно.
 — Какой еще Кузьма? Это ваш поклонник, что ли?
 Я улыбнулась и рассказала Андрею историю появления в моей жизни компьютера и его крещения. Действительно, Кузьма для меня почти живой организм и уж точно — составляющая часть моей жизни, причем не маленькая часть. Отсмеявшись, мы вернулись к основной теме разговора, и веселье испарилось само собой.
 — А кто же опознал Ларису? — задала я давно мучивший меня вопрос.
 — Ее нынешний сожитель. Бойфренд, по-современному. По его словам, ничего необычного в поведении подруги в последнее время не было. У них не было принято отчитываться, кто куда пошел, поэтому он не слишком беспокоился, что ее так долго нет. Но для него это несомненный шок, иначе парню надо не менеджером в медицинском центре работать, а в Голливуд ехать. Опознать, конечно, после такого крематория сложно, но на ней был браслет, сделанный на заказ знакомым ювелиром. Подарок этого самого бойфренда. Браслет слегка сплавился, но вещь уникальная…
 Я непроизвольно передернулась, потому что живо представила себе этот кошмар: оплавленные перстни Марины, деформированный браслет Ларисы. Помнила я этот браслет, еще бы мне его не помнить. Лариса получила его в подарок на день рождения и специально приехала ко мне — тогда еще на Пречистенку, — чтобы похвастаться. Золотой браслет в палец толщиной, а на нем ее имя выложено мелкими бриллиантиками. Очень удачно вышло, что я в принципе равнодушна к побрякушкам вообще и к золоту в частности, иначе умерла бы на месте от зависти, чего Лариса, по-моему, от меня и ожидала.
 А потом я почему-то вспомнила манеру Марины во время разговора постукивать пальцами по портсигару. У нее была такая причуда: носить сигареты в маленьком дамском портсигаре. И еще у моей подруги были очень красивые, как говорят, породистые руки с длинными тонкими пальцами. С моей точки зрения, перстней на таких руках следовало бы носить чуть поменьше, чтобы можно было оценить не ювелирные изделия, а их хозяйку…
 Ниточка, едва потянувшись, похоже, снова оборвалась. Про Ларису я знала немного, а вот про Марину… Внезапное просветление воскресило в памяти тот странный разговор почти трехмесячной давности.
 " — Смотри не проговорись моему драгоценному. Иначе, Наташа, для меня все может очень плохо кончиться. Пока у меня эта дискета, я в относительной безопасности.
 — Тогда зачем ты ее мне отдаешь?
 — А я больше никому не доверяю. Если со мной что-то случится… Ну, кирпич на голову упадет или грибами отравлюсь. Тогда… Впрочем, ерунда. Ничего со мной не будет, если ты не станешь трепаться. И вообще, нужно, чтобы кассета была спрятана не у меня. Хоть какая-то страховка…
 — Ты можешь по-человечески объяснить, что происходит?
 — Не могу. Лучший способ не проговориться — это ничего не знать. Я рискую — это мое дело, а тебя втягивать не хочу.
 — Но ты уже втянула, если отдаешь мне дискету.
 — Поверь, у мену есть на то веские причины. Но, возможно, это просто чудовищное недоразумение, и мне потом самой стыдно будет за свои предположения. Сейчас же, для моего спокойствия… Ты можешь исполнить мою просьбу? Не так уж часто я тебя о чем-то прошу".
 Аргумент был убойный: Марина меня действительно никогда и ни о чем не просила. А мне помогала без всяких просьб с моей стороны: то доставала для сына, когда он был еще маленьким, дефицитные лекарства, то утешала после развода, то приглашала пожить недельку-другую на огромной даче, принадлежавшей ее родителям. А я ломаюсь, как копеечный пряник. И я сдалась, а потом благополучно забыла об этом — до вчерашнего вечера.
 Узнать бы, что на этой чертовой дискетке! Последнюю фразу я, забывшись, произнесла вслух.
 — На какой дискете? — резко спросил Андрей. — На той, про которую ваша подруга говорила? В послании на автоответчике?
 Воистину, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Но мне так не понравился повышенный интерес Володи к той же дискете, что я была готова попросить совета у любого человека, мало-мальски заслуживающего доверия. И, махнув рукой на последствия, рассказала Андрею все. А в заключение достала из дальнего угла шкафа то, из-за чего весь сыр-бор разгорелся.
 — На будущее учтите, — буднично прокомментировал мои действия Андрей, — храните подобное с подобным. В белье принято хранить деньги и драгоценности — и именно там их ищут жулики. В первую очередь за дискетой полезли бы не куда-нибудь, а в ваш тайник.
 — Для того чтобы влезть в тайник, необходимо проникнуть в квартиру, — резонно откликнулась я.
 — Вы считаете, что это невозможно? У вас даже стальной двери нет, которая, кстати, для профессионалов вовсе даже и не препятствие. Так, защита от случайных воришек.
 Я пожала плечами:
 — Все замки, как известно, от честных людей. А у меня брать нечего. Если кому-то эта дискета и нужна, то только моему приятелю, а ему поздно в домушники переквалифицироваться. Он — отличный переводчик технической литературы, прекрасно разбирается в компьютерах, даже программы может самостоятельно делать… А я на компьютере только печатать умею, редактировать и в игрушки всякие играть, если время остается. Тупая, наверное.
 — Дискету, значит, вы спрятали. А что на ней — знаете?
 — Если честно, то даже не догадываюсь. Но теперь-то, наверное, можно посмотреть, вреда не будет? Ведь Марину, похоже, из-за дискеты и убили. То есть мне так кажется.
 — Мне почему-то тоже. Во всяком случае, вам все равно придется передать эту дискету куда следует. Можете это сделать через Павла.
 — Но сначала посмотрим? Ну правда, Андрей, если бы вы не пришли, я бы все равно этим занялась, а не просто так отдала бы. А вдруг там что-то нехорошее про Марину?
 — И что?
 — А то, что тогда не отдам, честно предупреждаю. Ну давайте попробуем.
 Андрей сдался и махнул рукой. Я ввела дискету в компьютер, нажала на нужные клавиши и… получила кукиш с маслом. Не желала дискета открываться — и все тут. А мои познания в области программ можно было уместить на кончике булавки. Я умоляюще посмотрела на Андрея:
 — А вы разбираетесь в этих вещах?
 — Попробую, с вашего разрешения.
 Показалось мне или нет, но голос у Андрея как-то неуловимо изменился. Добрее стал, что ли. Или не таким официальным. А может, ему самому эта дискета нужна? Нет, я определенно с катушек съехала. Он об этой дискете только что узнал, а вчера днем и со мной-то знаком не был.
 У него, правда, тоже не сразу получилось, но дело, как известно, мастера боится. Минут через пятнадцать на экране все-таки появилось хоть что-то. И это «что-то» оказалось требованием: «Введите код».
 — Так, — подвел Андрей предварительные итоги, — примерно этого я и ждал. Двойная степень защиты, причем второй этап мне не по зубам. Тут нужно либо знать код, либо…
 — Либо что?
 — Подключать шифровальщиков. Точнее, специалистов по взлому компьютерных программ. Кажется, они называются хакерами. У вас нет знакомого хакера, Наташа?
 Чем-то он определенно был страшно доволен. Непонятно, правда, чем: дискету прочитать невозможно, почему погибли Марина и Лариса — неизвестно, кто виноват в смерти Валерия — тайна, покрытая мраком. А он радуется. Мужчины все-таки произошли от других обезьян.
 — Боюсь, что скоро мне понадобится психиатр. У вас нет знакомого психиатра, Андрей?
 — Сколько угодно. Только вам он навряд ли понадобится. Наберитесь терпения, мне кажется, что все в конце концов образуется. А в поведении вашего приятеля, безусловно, есть кое-какие странности. Будьте с ним поосторожнее.
 — То есть?
 — То есть если кому-то психиатр и понадобится, то скорее всего — ему. Он очень любил свою жену, как вы считаете?
 — Трудно сказать. Володя — человек замкнутый, к романтике не слишком склонный. В молодости еще какие-то человеческие чувства испытывал, тот еще был бабник. А потом — нет. Работа, видеофильмы, очень редко — гости. Марина — да, любила его всегда, только его и любила. Эх, если бы удалось подобрать код к этой дискете! А что, кстати, может быть кодом? Цифры, как на замке?
 — В принципе что угодно. Могут быть цифры, может быть одно слово. Но какое именно? Хотя…
 Андрей замолчал. Видно было, что ему пришла в голову новая идея, но сформулировать ее он пока не был в состоянии. Я терпеливо ждала, зная по собственному опыту, что мысль все-таки нематериальна и вполне способна раствориться в космосе, если ее, мысль, ненароком спугнешь.
 — Вы были очень близкими подругами? — услышала я наконец очередной вопрос Андрея.
 — Очень. У Марины от меня появилась тайна только в самые последние месяцы. Эта вот самая дискета. Но Марина утверждала, что заботится о моей собственной безопасности и что лучший способ не проговориться — это ничего не знать.
 — Правильно. Но дискету она дала вам. И наверняка код выбрала такой, чтобы вы в случае чего смогли его подобрать. Какое-то общее для вас словечко, выражение, любимое блюдо, наконец. Название места, где вы вместе отдыхали. Имя любимого человека.
 Я пожала плечами и набрала на компьютере мужское имя. Какое — нетрудно догадаться. Монитор откликнулся, как я и предполагала: «Код назван не правильно. Введите нужный код». Вполне резонно: Володю любила Марина, а не я. Похоже, мне придется потратить ближайшую пару месяцев на то, чтобы найти этот самый код. Если, конечно, к тому времени это не перестанет быть актуальным. И еще если я не буду заниматься своей непосредственной работой.
 Самое грустное заключалось в том, что почти сотня переведенных и несколько сотен прочитанных западных детективов никакой пользы мне принести не могли. Там детально описываются стрельба из пистолетов с глушителями и без оных, из скорострельного автоматического оружия, из пневматического ружья. Ну и зачем мне это? Беготня по крышам небоскребов и вагонов подземного и наземного транспорта, равно как и немыслимые виражи легковых автомобилей мне тоже ни к чему. Всевозможные приемы рукопашного боя — я вас умоляю! Ну а обязательные в каждом приличном детективе любовные сцены между сыщиком и подругой преступника, самой преступницей или между двумя невинными жертвами — это вообще можно сразу вынести за скобки. Подобный опыт мне не пригодился бы даже в отношениях с Масиком, а с кем-то еще не предвидится даже намека на роман. Одним словом — безнадега полная. Я имею в виду, естественно, расследование, а не свою личную жизнь.
 — О чем вы так глубоко задумались, Наташа? — вернул меня к действительности голос Андрея.
 Я телеграфно сообщила о чем. И выступила с конкретным историческим предложением: скопировать дискету, копию отдать Андрею и пусть он ищет этого самого рокера или хакера. А я со своей стороны буду потихонечку искать код. Одна голова хорошо, а две лучше. Мой план вызвал взрыв несказанного веселья.
 — Ну как же мы будем снимать копию, если не можем добраться до содержания? Как вы себе это представляете?
 Никак не представляю. Валерий в таких случаях говорил: «Техника в руках варвара превращается в бесформенную глыбу металла». Неандерталец с компьютером — вот кто я на самом деле. То есть, конечно, неандерталка. А просто отдать дискету Андрею я не решалась. Черт его знает, может, ему только этого и надо. А на меня потом ненавязчиво упадет кирпич. Или очередная радиоактивная капсула окажется уже в моей любимой тахте. Чтобы, значит, наверняка.
 Правда, Андрей и не предлагал свои услуги в этом плане. Зато предложил хранить дискету вместе с остальными, а не среди дамской конфекции в шкафу, а также подумать над тем, чтобы сменить замок. Он готов этот самый замок поставить своими собственными руками, потому что уровень моих слесарных навыков примерно себе представляет.
 В моем порядком утомленном мозгу возникла очередная безумная идея: мой новый знакомый деликатно подвел меня к идее сменить замок с тем, чтобы без проблем обзавестись ключом от моей квартиры и… И что? Утащить эту самую дискету в мое отсутствие? Она ему, судя по всему, все-таки не нужна, во всяком случае, в таком виде. Ограбить квартиру? Не смешно, кто пойдет мою нищету красть? Войти беззвучно и внезапно, чтобы… Я мысленно обозвала себя озабоченной идиоткой, причем выражения применила значительно более крепкие, и сказала Андрею, что подумаю.
 Прощаясь, он еще раз повторил, чтобы я поменьше болтала, думала, прежде чем что-то кому-то говорить, и вообще не занималась самодеятельностью, потому что персональная охрана мне ни по чину, ни по заслугам пока не полагается.
 — Разве что ваш суженый-ряженый возьмется вас круглосуточно опекать.
 Издевается. Он же видел трогательную сцену нашего с Масиком прощания. Представить себе, что после этого меня будут опекать? Как любит говорить сам Андрей, «это вряд ли».
 И почему, черт побери, так популярна фраза «ищите женщину»? С утра я подозревала одну женщину, в результате под подозрение попали двое мужчин. Третий показал себя во всей красе. А четвертый — сплошной вопросительный знак. Ну и куда крестьянину податься?




 Глава 8
 НА ЧТО СПОСОБЕН ОБЫКНОВЕННЫЙ МОЗГ


 Очередной раз он мысленно поблагодарил какие-то силы, что явно ему покровительствовали все эти годы, за то, что почти полностью переключился на переводы по медицинской тематике и, соответственно, на изобретения в этой области. В его архиве существовало не только описание замечательного препарата, делающего любого человека очень разговорчивым, но и координаты благодарного фирмача, который этот препарат купил, что называется, на корню и нажил на этом неплохое состояние. Через сутки препарат окажется в его руках и избавит от докучной необходимости обыскивать чью-то там квартиру. Сама все скажет.
 А для подстраховки нужно все-таки выяснить, откуда взялись ее мысли о радиоактивной капсуле. Хотя нет, не мысли — откуда взялась эта самая капсула. Сначала ему показалось, что все это — плод буйного женского воображения, но потом он сопоставил всю имевшуюся в его распоряжении информацию с тем, что видел собственными глазами, и понял: фантазия тут ни при чем. Имеет место объективная реальность, действительно данная в ощущении. Именно так должен выглядеть и чувствовать себя человек, получивший не слишком значительную дозу радиации. И именно так должен был умереть человек, получивший соответствующую дозу. Мелочи совпадали, а он, как и незабвенный Мюллер, верил мелочам…
  Повод для телефонного звонка даже искать не нужно — вчерашний фантасмагорический вечер давал их добрый десяток. Да и звонок-то так, для проформы, нужно только выяснить одно имя. Точнее, фамилию. И — действовать или закрыть это дело. А потом с чистой совестью отдыхать. 
  Молодой, красивый, умный мужчина — он не мог проиграть в этой игре просто по определению. 
 В тот же вечер я позвонила Гале. Помимо того, что она была моей действительно близкой подругой, Галка еще обладала бесценным качеством: железной логикой и умением расставлять все по местам в считанные минуты. Я имею в виду, конечно, не мебель или домашнюю утварь, а события, их подоплеку и возможные последствия. Материала у меня набралось вполне достаточно, да и выговориться хотелось. Рассказать Галке — это не значит нарушить обещание никому ничего не говорить. Из нее информацию даже под пыткой не выудить. Это значит вырыть ямку в песке, прошептать туда то, что не держится на языке, зарыть и забыть. Не зря же говорят, что противоположности сходятся. А еще говорят, что Скорпион — идеальный партнер для Тельца во всех отношениях, нечто вроде кармической связи.
 Можно верить в астрологию, можно относиться к ней скептически, можно вообще ее игнорировать, но, по-моему, что-то в ней все-таки есть. Валерий тоже был Скорпионом… И эту связь я бы не задумываясь назвала кармической, потому что мы с ним понимали друг друга с полуслова, если не с полувзгляда. С Галкой же у моего мужа отношения складывались теплые, хоть и непростые: объединяла их, разумеется, я. Подруга приняла моего мужа, увидев собственными глазами, как он относится ко мне. Муж принял подругу по тем же причинам. Но в те редкие минуты, когда они оставались друг с другом с глазу на глаз, подозреваю, им было о чем поговорить, поскольку Галкина эрудиция и начитанность в нашей компании считались эталонными. Впрочем, теперь это уже не имеет ни малейшего значения… к сожалению.
 Мое сообщение о трагедии с Володиными женами Галка восприняла сдержанно, как, впрочем, всегда воспринимала все, так или иначе связанное с ее бывшей пассией. Только посочувствовала мне, что я лишилась близкой подруги. Увы, несмотря на неоднократные попытки, мне так и не удалось свести Галину с Мариной и создать идеальное в моем представлении трио.
 Неподдельное волнение Галка выразила лишь тогда, когда я поведала о странностях визита: нервные причитания, водка средь бела дня, неопознанная Лариса и жуткий интерес к Марининой дискете.
 — Ты поосторожнее, пожалуйста. Мне все это не нравится. Володя не из тех людей, которые занимаются такими делами, как похороны, если есть возможность на кого-то их свалить. Тебе не пришло в голову, что основные хлопоты придутся на долю Марининых родителей? Ему эта дырка в голове совершенно ни к чему.
 — Тогда зачем он ко мне приехал? Не хотел оставаться один после опознания в морге?
 — Один шанс из ста. В любом случае он бы позвонил: тебя ведь вполне могло не оказаться дома, а он не любит накладок.
 — Я почти всегда дома.
 — Ты выходишь в магазин, на рынок, платишь за квартиру, ездишь в редакцию, наконец. Нет, он должен был позвонить, но почему-то этого не сделал. Похоже, ему эта дискета действительно нужна позарез. Ты нашла кого-нибудь, кто помог бы тебе с программой?
 Я отрапортовала, что с программой все в порядке, но дискета оказалась защищенной кодом. И как его подобрать, я понятия не имею. Тут уж мне никто не поможет, даже новообретенный знакомый. Но Галку сообщение о том, что в дело оказался замешанным кто-то посторонний, некоторым образом даже рассердило.
 — Наташка, ты неисправимая идеалистка. Сначала правильно ставишь вопрос: зачем ему это нужно, а потом чуть ли не исповедуешься, в общем-то, первому встречному. Мало тебя жизнь учила?
 — Судя по всему, мало, — покаянно вздохнула я. — Но, понимаешь, если бы не он, я так бы и осталась с радиоактивной капсулой в доме. И никогда бы не узнала, что Валерия убили…
 — Хорошо, но в остальные-то дела зачем его было посвящать? Могла мне позвонить, посоветоваться. Правда, у меня нет друга в компетентных органах.
 — Вот именно, — обрадовалась я найденному оправданию. — У тебя нет, у меня нет, Масик — вообще песня. Слава богу, сегодня все, кажется, завершилось. Удалился, оскорбленный в лучших чувствах. Как говорится, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. А Володя — так тот вообще ноль внимания, как будто каждой его подруге по десять раз на дню радиоактивные капсулы подсовывают. Даже не удивился.
 — Зато я теперь все больше и больше удивляюсь. Уж кто-кто, а он-то в радиации отлично разбирается. Сейчас вспомнила: уже тому назад порядочно, еще до перестройки, я его видела. И знаешь где? Всего-навсего в Ливии. Мы с Тарасовым там целый год торчали, помогали строить братскому социалистическому государству ядерную станцию.
 Тарасов — это Галкин муж. За глаза она его зовет исключительно по фамилии. Хотя там абсолютно взаимная любовь, полное понимание и вообще — гармония необыкновенная, тем более что оба — архитекторы. Но — вот так, никаких имен, сугубо официально. В каждой избушке свои погремушки. Меня, например, Валерий в глаза никогда не называл по имени, а только малышом. Оно и понятно: двенадцать лет разницы в возрасте да плюс к тому он был выше меня на целую голову, если не на полторы.
 — Впервые слышу про ядерную станцию, — изумилась я. — Ты говорила, что проектировала гостиничный комплекс в Алжире.
 — Ну да, официально: время-то какое было! Это сейчас у нас все «секретно — копия на базар». Потом забыла и вот только сейчас вспомнила. Был там Володя с какой-то делегацией, военной, разумеется. Я еще удивилась, какое он отношение к армии имеет. Но беседовать с ним у меня желания, сама понимаешь, не было. Так что, пока делегация объект смотрела, я из своей комнаты носа не высовывала, сказала, солнечный удар. Тарасов с ними ходил и потом переводчика хвалил: мол, очень толковый оказался, всю терминологию знает. А переводчиком кто был? То-то и оно.
 — Надо будет об этом Андрею рассказать. А вдруг…
 — Что — вдруг? Вдруг это Володя капсулу в диван сунул, а не твои бывшие родственники? Ты, Наташа, все-таки соображай, где Кура, а где — твой дом. Зачем Володе делать тебя вдовой? Они с Валерием и виделись-то, по твоим рассказам, два-три раза, не больше. Так что не придумывай криминала там, где его нет, и — умоляю! — звони мне теперь каждый вечер. Будем просеивать твою информацию и извлекать из нее рациональное зерно. Или зерна. Мне представляется, что ты гонишь волну и пытаешься найти в темной комнате черную кошку, которой там скорее всего нет и никогда не было. Ложись спать, утро вечера мудренее.
 Все правильно. Галя, как всегда, была предельно логична. Но мне почему-то казалось, что все не так просто. Со стороны туда человека переводчиком в то время не взяли бы. Ни разу он ни словом не обмолвился о том, что был в Ливии, хотя обычно о своих зарубежных поездках рассказывать любит. На мой рассказ о капсуле и гибели Валерия элементарно наплевал, хотя именно Володя помогал мне больше всех в те жуткие дни после смерти мужа. Только на похороны не поехал, потому что какие-то дела ну никак не мог перенести или отменить. То есть я ему была явно небезразлична — в качестве старой подруги, разумеется. Конечно, будь Галя тогда в Москве, я бы обошлась без его помощи, но они с Тарасовым как назло уехали отдыхать в Испанию.
 Идем дальше. Компьютер мне организовал тот же Володя, и он же обучил меня основным приемам работы с ним. Потом, конечно, я по этому поводу общалась в основном с Мариной, но ведь известно: муж и жена… То есть до последнего времени все было гладко и нормально. Странности начались с того дня, когда Марина привезла мне на сохранение дискету. Пожалуй, впервые она говорила о своем обожаемом и выстраданном супруге не с обычным молитвенным придыханием, а с каким-то страхом. Как если бы обнаружила, что ее благоверный — беглый рецидивист или что-то в том же духе. Там был не только страх, но и недоумение, и даже какая-то… брезгливость, что ли.
 И при этом — абсолютно ничего конкретного. Теперь я буду ломать голову, что же произошло на самом деле. Галя, конечно, права, и мне совершенно необязательно во все это лезть с руками и ногами — своих неприятностей хватает. Но Марина, оставив мне на сохранение дискету, как бы сделала меня своей душеприказчицей. И прежде чем кого-то посвящать в чужие тайны, мне было бы неплохо оценить самой весь негатив и позитив, которые содержатся на дискете. И — главное — с какого бока тут оказалась задействованной Лариса? Две женщины, которые и близко-то друг к другу не должны были подходить. Что их объединило? То есть понятно, что без Володи и тут не обошлось, — других точек соприкосновения, как ни крути, не просматривалось.
 Спать я отправилась, так ничего и не решив. А на следующее утро буквально за шиворот усадила себя работать. Голова у меня при этом была занята совершенно иными вещами, переводила я, как говорится, на автопилоте и поэтому страшно удивилась, когда посмотрела на монитор: если верить умной машине, я выдала за это время двенадцать страниц текста. Связного текста! Я пробежала переведенное: похоже, мне действительно надо работать именно так, думая о другом. Недооцениваем мы собственные мозги. Мои, оказывается, могут преспокойно поделиться пополам, и каждая половина будет исправно функционировать. А если — на четыре части? Это же вообще фантастика. Если, конечно, вторую пару рук приладить.
 Мне так понравилась собственная писанина, что я перечитала ее еще раз, уже не торопясь. Обычная сцена из обычного триллера: к супруге почтенного, преуспевающего бизнесмена является некая дама и сообщает, что бизнесмен — никакой не бизнесмен, а гангстер. Только у полиции нет доказательств. А у нее, дамы, есть, и она могла бы этими доказательствами с банкиршей поделиться. Не за красивые глаза, конечно. Можно и с полицией посекретничать, но там уж точно ничего не обломится. А банкирша своего мужа любит, плохого ему не пожелает. Дама ее прекрасно понимает, потому что в свое время тоже была женой этого же человека, только тогда у него была другая фамилия и денег поменьше..
 И я еще жаловалась, что западные детективы бесполезны в нашей российской действительности! Отношения между людьми во всем мире одинаковы. Как это Лариса мне сказала когда-то: «Володька просто платит по моим векселям». За что? Возможно, она что-то знала о нем или его делах, что-то такое, чего никто больше знать не должен был. И этим шантажировала бывшего супруга. Когда он ездил в Ливию-то? Когда еще холостяковал. Стоп-стоп. Он женился вскоре после этой поездки, а Галка была за границей. Опять совпадает. То-то Лариса не стала отвечать на мой вопрос, почему он на ней женился: по любви или по глупости? Да по расчету! Рассчитывал на ее молчание о чем-то очень важном. Она вытерпела пару лет, поняла, по-видимому, что всю жизнь так не проживешь, и потребовала в качестве отступного место в Морфлоте. Квартиру явно разменяли с огромной доплатой. Откуда у Володи такие деньги? Но они были, иначе картинка не складывалась. А так — сложилась. По первой, так сказать, позиции под названием «Лариса».
 Теперь вторая позиция — «Марина». Место в Морфлоте для бывшей жены Володя явно обеспечил с помощью Маринкиного отца. Правильно, он это компенсировал женитьбой, иначе ничего бы не вышло. Наверняка наплел старику трогательную историю про ошибку молодости, про козни провинциальной щучки, про страстную любовь к Мариночке — мол, вот теперь эту любовь до гроба и узаконить бы. Нашел способ довести эту информацию до самой Марины: наверняка догадывался, что барышня к нему не ровно дышит. Или просто знал?
 Зазвонил телефон, и я даже не удивилась, когда услышала в трубке голос человека, о котором думала все последнее время. Не удивилась и, что было много хуже, не насторожилась. А сразу же по недавно приобретенной, но, похоже, уже стойко сформировавшейся привычке бросилась наводить справки:
 — Слушай, а ты знал, что Марина тебя давно любила?
 Похоже, мой собеседник тоже растерялся, потому что ответил. Правда, только на первый вопрос.
 — Знал. Постой-постой, а зачем тебе это понадобилось выяснять? Теперь-то…
 — Чисто женское любопытство, — попыталась увернуться я. — То самое, которое сгубило кошку.
 Но Володя слишком давно и слишком хорошо меня знал, чтобы купиться на такое откровенное вранье:
 — Женское любопытство? У тебя? Не делай из меня идиота.
 Все правильно. Идиотку можно делать только из меня, причем особых стараний для этого не требуется, так как львиную долю работы в нужном направлении я проделываю самостоятельно. Добровольно и даже, можно сказать, с песней.
 — Хорошо, не буду. Просто Марина у меня из головы не идет, я все вспоминала… Наш с тобой… эпизод, ну и вообще — жизнь. Подумала вот, что Марина все-таки своего добилась, вышла за тебя замуж — и тут ты звонишь.
 — Я звоню, между прочим, чтобы узнать: ты-то жива? Я тебя вчера оставил в таком обществе, что ожидал чего угодно. Значит, все в порядке. Когда свадьба?
 — Ты мне лучше скажи, когда похороны, — огрызнулась я. — Не мои, между прочим, а Марины. Когда и где?
 А еще говорят, что настоящие друзья перевелись. Вот пожалуйста: мужик только что овдовел, а звонит подруге — подруге, замечу, а не любовнице. Беспокоится за ее жизнь и дальнейшую судьбу. Что для данного конкретного мужика совершенно нехарактерно. И куда подевались вчерашние переживания по поводу ужасной кончины горячо любимой жены?
 — Завтра. В двенадцать на Преображенском кладбище. Приезжай прямо туда, иначе ты из своей деревни должна будешь чуть ли не в шесть утра выбираться, чтобы к сроку в морг попасть. Да и нечего тебе там делать, по-моему.
 — А где Ларису хоронят?
 — Ларису? При чем тут Лариса? У тебя это уже навязчивая идея. Позвони ей и спроси.
 У меня хватило ума промолчать. А у Володи — не хватило выбрать один-единственный правильный вариант ответа: да, ошибся, второй была Лариса, но я больше ни о чем понятия не имею, так что вопрос не по адресу, дорогая подруга. И тут же брать инициативу на себя: а откуда это известно некой Наталье, которая практически безвылазно сидит дома и по милициям не болтается? Хорошо, я не стану лезть на рожон и сделаю вид, что мой приятель прав: у меня навязчивая идея. Я вообще сумасшедшая. А с дураков какой спрос?
 — Извини, я, наверное, действительно сдвинулась по фазе. Вчерашнего моего визитера ты видел? Ну так ведь с кем поведешься, от того и лечишься. Так что про свадьбу мне лучше не говори даже в шутку — поссоримся не на жизнь, а на смерть.
 — Не на жизнь, а на смерть? Даже так? Эк тебя угораздило!
 — Где бы какого психа ни носило…
 — Не понял.
 Я пояснила смысл фразы и ее источник. Володя даже развеселился, впрочем, тут же вновь стал серьезным.
 — Кстати, о Валерии. Как фамилия его сестры? Я попробую по своим каналам кое-что узнать об их жизни.
 После слова «кстати» я ждала чего-нибудь относительно дискеты, поэтому вопрос о фамилии застал меня врасплох.
 — По мужу она Урманис. Нина Урманис.
 — Латыш?
 — Обрусевший. Игорем зовут. А какая разница?
 — Никакой. Теперь уже никакой. Ну, до завтра.
 Володя положил трубку, не дожидаясь моего ответа. Знал, стало быть, что Марина его любила. Узнать бы еще, чем Лариса его шантажировала. Или я все-таки перепутала жизнь с вымыслом и теперь строю такие сложные комбинации? Ключ должен быть на дискете. Какой код могла поставить Марина? Только не цифровой, потому что, если все-таки следовать элементарной логике, человек, которому доверяешь что-то важное, должен иметь хотя бы минимальную возможность в случае чего это важное узнать. А у меня с цифрами отношения, мягко говоря, сложные. Слово? Какое?
 Последний раз я ела вчера вместе с Масиком, если не считать чашки кофе с утра пораньше и бесчисленного количества выкуренных за работой сигарет. Продуктов в холодильнике не прибавилось, в магазин я сходить опять не удосужилась, потому пришлось взять черствую горбушку, уложить на нее кусок окаменевшего сыра и засунуть это гастрономическое произведение в тостер. Я прилепила на холодильник записку самой себе: «Сходить в магазин!!!» и заварила чай. Хоть заварка, по крайней мере, еще была. А горячий тост — это прекрасно, вполне можно дотянуть до завтрашнего утра. Да, еще сохранилась в неприкосновенности последняя шоколадка, которую мне Масик приносил. Вообще-то я сладкое не очень люблю, но голод не тетка.
 Я рассеянно проглотила свой кулинарный шедевр и села на кухне с чашкой чая и сигаретой. Стала вспоминать, о чем мы с Мариной чаще всего говорили и какие словечки можно считать общими. Через какое-то время передо мной на листке бумаги легли в столбик полдюжины наиболее характерных слов и выражений. Поразмыслив, выражения я зачеркнула: слишком сложно для меня, и Марина должна была это учесть.
 «Вася» — так мы с ней частенько обращались друг к другу. «Пердимонокль» — краткое обозначение ситуации, не поддающейся контролю. «Трубу в ванной прорвало, стиральная машина замкнулась, паркет надо класть заново — в общем, полный пердимонокль». «Отползаем», — значит, отношения с кем-то не сложились и нужно их быстро и по-умному сворачивать. Больше, как я ни тужилась, ничего в голову не приходило. Что ж, попробую эти три. Не догоню, так хоть согреюсь. Я уселась за компьютер, запустила нужную программу, которую Андрей предусмотрительно записал мне, приготовилась ввести первое слово в качестве кода. И тут телефон снова зазвонил.
 — Слушаю, — буркнула я в трубку не слишком приветливо.
 — Добрый день, Наташа, это Андрей. Как вы себя чувствуете?
 Похоже, ежедневные звонки моего нового знакомого уже становятся традицией. Даже Масик меня так не баловал.
 — Спасибо. Завтра собираюсь на похороны. Так что соответственно себя и чувствую.
 — Я так и подумал. Вам нельзя туда идти одной.
 — Почему? Ничего со мной не случится. Возьму на всякий случай валидол — и все.
 — Думаю, что это не правильно. А что вы скажете, если с вами поедет Павел?
 — Павел? — ошарашенно переспросила я. — Почему Павел? Ему что, заняться нечем?
 Если честно, я думала, что Андрей предложит в провожатые собственную кандидатуру. И даже разочаровалась. А когда поймала себя на этом чувстве, то разозлилась — опять-таки на себя. Точно, горбатого могила исправит. Не успела отвязаться от одного, как начинаю возлагать какие-то надежды на другого.
 — Павлу очень даже есть чем заняться, поэтому он с вами и поедет. В качестве близкого друга вашего покойного мужа. На похоронах можно узнать многое из того, чего в следственных кабинетах обычно не услышишь. Вы хотите узнать про гибель вашей подруги все?
 Возразить было нечего. Разумеется, я этого хотела и вообще только об этом и думала, особенно когда поиски предполагаемого убийцы (или убийц) моего мужа тот же Павел взялся проводить за меня. Но что же, и второе дело он тоже будет распутывать? То, что подполковник ФСБ заинтересовался радиоактивной капсулой, еще как-то понятно. Но вот гибель двух ничем не примечательных женщин на пожаре — это скорее задачка для милиции, причем для обыкновенного следователя. Что-то тут не сходилось.
 — Так что завтра в одиннадцать утра он будет ждать вас в машине возле подъезда. И обратно доставит после поминок.
 — Даже так? Жаль, что у вас машины нет и приходится в такую даль ездить без комфорта.
 — А мне-то как жаль! Ухаживать за женщиной, имея машину, куда проще. И…
 — Эффективнее, — быстро подсказала я.
 Вот теперь пусть выкручивается как знает. Поклонник! Не могу понять, почему он проявляет ко мне такой стойкий интерес, разве что ему больше делать нечего и он просто помогает своему другу по работе. Ага, ходит по всяким тусовкам, провожает оттуда женщин и как только у какой-нибудь обнаруживает проблему, могущую заинтересовать ФСБ, вызывает Павла и… Нет, я определенно схожу с ума. Но все равно, пусть попробует отбить тот мяч, который я только что запулила. Соглашаться — пошло, отрицать — глупо.
 — Вам говорили, что вы порядочная язва? — отозвался Андрей с явным, впрочем, юмором.
 Ишь ты! Не знаю, какой он там специалист по необыкновенным явлениям, но собеседник он явно тренированный. Ни на секунду не задумался, да еще ответил вопросом на вопрос.
 — Говорили, что порядочная. Про язву — нет, не говорили. Вы первый.
 — Не может быть! Значит, вы только со мной так разговариваете?
 — Почему только с вами? Я со всеми одинаково разговариваю. Только все это по-разному понимают.
 Разговор затягивался. Я подтащила телефон к письменному столу, решив, что могу совместить приятное с полезным: поболтать с Андреем и попробовать слова-коды.
 — Я это вчера заметил. Простите за нескромность, вы давно знакомы с этим вашим вчерашним гостем? Которого, как я понял, вы за глаза Масиком зовете.
 — Теперь буду и в глаза называть… если увижу, конечно. Но надеюсь, что нам обоим сильно повезет и больше мы друг друга никогда не увидим. Мне психов не надо, я сама со странностями.
 Меня прервал неожиданный сигнал компьютера. Я машинально взглянула на монитор: вместо требования ввести код там красовался какой-то текст. Я ахнула вслух: человеческий гений победил, и дискета все-таки «раскололась». По-видимому, мозги снова сработали в «двойном режиме», и я, не отдавая себе в этом отчета, набрала нужное слово. Только какое?
 — Что случилось, Наташа? — обеспокоен но спросил Андрей. — Вы так ахнули, будто испугались.
 — Испугаешься тут, — ответила я, не отрывая зачарованного взгляда от монитора. — Я, кажется, угадала код, только теперь не знаю — какой.
 Несколько минут я объясняла, как все это вышло, пока Андрей наконец не сообразил, в чем дело. Он, как всегда, оказался на высоте, и, следуя его указаниям, я довольно быстро добилась от Кузьмы ответа, какой пароль он получил. А добившись, вновь застыла, не зная, то ли мне смеяться, то ли плакать. Ибо Марина, по-видимому, закодировала свою дискету в то время, когда я уже с упоением рассказывала ей о некоторых странностях своего поклонника. А чувство юмора всегда было у нее очень развито, не хуже, чем у меня. Пожалуй, даже лучше, подумала я.
 Ибо дискета была закодирована простым и выразительным словом «Масик».




 Глава 9
 ЗАГАДКА ДИСКЕТЫ


  Когда он узнал о том, кто скорее всего подсунул капсулу в диван, ярость его не знала границ. Именно ярость. По-другому это чувство назвать было невозможно. Сволочь, гадина, мерзкий тип, который погубил не только себя, но и его. Его! Все было так хорошо задумано, так отлажено — и вот… Машину, видите ли, захотелось! И что же теперь будет? Нет, не с этим ублюдком, а с ним самим? 
  Такую жадность надо наказывать. И не только жадность, а и попытку подставить его — неуязвимого и недосягаемого для обычных людишек. Этот тип просто не имеет права на существование. Значит, его надо убрать. Но как? Не палкой же по голове, хотя именно такой смерти и заслуживает этот недоумок. Что придумать? 
 Память, память! Не подведи и на этот раз — мысленно заклинал он. Потому что именно своей феноменальной памятью он гордился больше всего на свете. Он помнил, например, наизусть все «Горе от ума». Кто еще может таким похвастаться? От начала до конца, от первой и до последней строчки. А знание языка — это ведь тоже память: память на тысячи и тысячи слов. Он помнил все переводы, которые когда-либо делал, все прочитанные книги, все виденные фильмы. И теперь из этой сокровищницы нужно было выбрать что-то одно, наиболее подходящее. Выбрать — и воспользоваться.
 Задушить? Нет, не подходит. Оружие? Нет-нет, только не оружие, с ним без привычки погоришь. Так что же? Что же? Что?..
 Память не подвела его и на этот раз. Он листал ее, как огромную книгу, разыскивая информацию о способах убийств. И вот оно! Да-да, конечно, именно оно. Кто-то когда-то давным-давно рассказал ему про мальчика, которого убили очень страшно. И странно. Нет, не рассказал, он прочитал это в какой-то газете. То ли была пьяная драка, то ли еще что-то. Все происходило на пустынной набережной под Киевским метромостом. Наверное, они подрались — пьяная компания и этот молодой человек. Почему-то, когда его нашли, он был в пальто, но без ботинок и шапки, хотя дело происходило где-то в начале марта и было довольно холодно. В результате этой драки молодого человека скинули вниз, к реке. А гранитная облицовка набережной Москвы-реки в этом месте немного закругляется…
 Очень долго молодой человек пытался выбраться из этой ловушки; когда его нашли, руки у него оказались стертыми в кровь: по-видимому, он пытался ползти наверх по облицовке и снова соскальзывал вниз. Может быть, ботинки в это время и потерялись? Жилых домов в этом районе набережной нет, по ночам она совершенно пуста. И криков никто не услышал, тем более что постоянно грохотали поезда метро. То ли он выбился из сил и просто замерз, то ли при падении получил такие травмы, которые привели к смерти, то ли и то и другое. А ранним утром тело обнаружил человек, гулявший с собакой, при этом заметил с другой стороны набережной. Вызвали милицию, но виновных так и не нашли.
 Оставалось только вспомнить, откуда он эту историю взял. Впрочем, ерунда, какая разница откуда? Теперь нужно детально обдумать, как во второй раз воплотить ее в жизнь. Вызывать этого подонка на встречу, чтобы обсудить что-то важное. Щуплый, нетренированный, трусливый — с таким легко справиться. Он сам в два раза больше и по весу, и по росту, так что сбросить вниз «оппонента» ему ничего не стоит. А там кричи не кричи — никто не услышит и не заметит. Ни следов, ни отпечатков пальцев — ни-че-го. И зло будет наказано.
 Он торжествовал. Он считал себя гением. От этого внутреннего торжества даже тряслись руки. Или они дрожали от желания как можно скорее воплотить свой замысел в жизнь? Точнее — в смерть. Он даже усмехнулся про себя от этого невольного каламбура. Усмехнулся и подумал, что он действительно особенный: ну кто еще, замышляя такое, мог бы острить и получать от этого удовольствие?
  Даже природа, похоже, была с ним заодно: днем оттепель, а ночью — за минус. Это значит, что на Москве-реке и следов льда нет. Значит, барахтаясь там, у кромки, человек неизбежно вымокнет, и пропитавшаяся водой тяжелая одежда еще больше скует движения. А потом — мороз. И все. А еще лучше, если скатится в воду и утонет. И не жалко. В любом случае исчезнет с его пути навсегда. 
  Только не забыть захватить с собой фляжку со спиртным. Помянуть, согреться — да что угодно, лишь бы потом, при вскрытии, в крови нашли следы алкоголя. Выпил — и свалился в реку. Обычное дело. Нужно только сказать, что сейчас вообще нельзя встречаться на людях, то есть сказать правду. Вот и все, и никто никогда не догадается, кто убийца. Умные люди не бывают преступниками, потому что не попадаются. 
  А он и так не преступник: он только должен защищать свою жизнь. 
 Андрей с ходу отмел все мои возражения на предмет того, надо ли ему лететь ко мне сломя голову: план работы на сегодня я выполнила, дискету, конечно же, прочитаю и, насколько он успел разобраться в моем характере, выводы сделаю скоропалительные, хотя не исключено — правильные, но вследствие той же скоропалительности начну оповещать о них направо и налево и тем самым все испорчу если не окончательно, то бесповоротно. Ему, Андрею, тоже сегодня особой нагрузки не выпало, может располагать собой и своим временем как угодно. Единственное, на что он согласился, — это на ужин в моем доме. И то потому, что я пригрозила голодовкой на неопределенное время.
 — А продукты-то у вас есть? — с римской прямотой спросил он меня, проявляя явные способности к дедуктивному способу мышления.
 — Хлеба только нет, — попыталась увернуться я, — но мучное есть вредно. Фигура портится.
 — Для того чтобы испортилась ваша фигура, — отпарировал Андрей, — нужно лет пять питаться одним горячим белым хлебом, густо намазанным маслом. Ладно, я подумаю, что вам купить вместо цветов.
 Приятно слышать. Положив трубку, я, конечно же, уставилась в зеркало на дверце гардероба. Н-да, душераздирательное зрелище, как говорил ослик Иа. Фигуры действительно просто нет. Глаза тусклые, волосы всклокоченные. Видел бы меня Валерий — убил бы на месте. При нем я в таком виде ходила только из своей комнаты в ванную и то тогда, когда он спал. В общем, распустилась.
 По словам Андрея, чтобы добраться до меня, ему требовалось минут сорок — сорок пять. Без машины и из центра города это было абсолютно нереально. Но почему, собственно, я вбила себе в голову, что он работает в центре? Павел — да, ежу понятно. Но про моего покровителя-добровольца я практически ничего не знала, и временами мне от этого становилось дискомфортно. Надо что-то делать, пока я еще как-то контролирую ситуацию. Иначе очень скоро ситуация начнет контролировать меня — было уже такое в моей жизни.
 А прежде всего нужно приводить себя в порядок. В экстремальных условиях я всегда действую быстро, поэтому нашла длинную домашнюю юбку, погладила ее, за полчаса навела марафет. И уже после этого вернулась к компьютеру, чтобы познакомиться с содержанием дискеты.
 Я снова набрала код. Действительно, кроме меня, его вряд ли кто-нибудь мог угадать. Марина все-таки рисковала: а если бы за эти месяцы Масик из моей жизни испарился? Я бы ни за что не стала его вспоминать, разве что в качестве объекта для смешного рассказа. А тут юмором, судя по всему, и не пахло. Разве что черным.
 Добрую половину дискеты занимала абсолютная абракадабра, написанная к тому же на английском языке. Потратив полчаса на тщетные попытки проникнуть в суть, я сдалась и нажала на клавишу быстрого просмотра текста. Где-то после пятнадцатой страницы начался наконец нормальный текст. То есть нормальный в том плане, что русский и все слова мне были не только знакомы, но даже складывались во вполне связные фразы. Только смысл этих фраз никак не хотел до меня доходить. Если бы все это было изложено по-английски, у меня не возникло бы ни малейшего сомнения: отрывок из тех произведений, которые я переводила, перевожу и, надеюсь, буду переводить. Но по-русски, да еще в качестве как бы сопроводительного письма к предыдущему… Воля ваша, это уже было чересчур!
 Я даже звонок в дверь услышала не сразу. И открыла Андрею с таким выражением лица, что, похоже, слегка его напугала. Правда, он довольно быстро сообразил, что все это связано с дискетой.
 — Прочитали? Ничего не поняли? Или наоборот?
 Я потрясла головой:
 — Читаю. И не могу поверить в то, что не сплю. Какой-то театр абсурда Ионеско. Если бы три дня назад мне сказали, что события развернутся таким образом, я бы умерла со смеху. Нечто подобное я испытала один раз в жизни и то очень недолго, потому что поняла суть розыгрыша. Но Марина погибла, а Володя явно охотится за этой дискетой, так что розыгрыша, судя по всему, можно не ждать.
 — О чем вы? Кто вас разыгрывал?
 — Не только меня — многих. Один из мэтров нашего детективного клуба — того, где мы с вами познакомились, — написал очередную повесть. Опубликовал в журнале, этот журнал попался мне. Читаю — и холодею: главный злодей-мафиозо-миллиардер — сам автор. Его внешность, привычки, семейное положение, шуточки. Думаю: все, у мужика крыша поехала, так себя засветил. А ближе к концу выяснила, что он на самом деле боролся за искоренение преступности и за один день взял ее и искоренил. По всей России чохом. Это, оказывается, мечту свою человек на бумагу выплеснул. Между прочим, работает в Генеральной прокуратуре, так что фактами оперирует такими — закачаешься.
 — А к вам это как относится? — нетерпеливо осведомился Андрей.
 — Из этой дискеты следует, что мой старинный приятель ведет какую-то странную, почти двойную жизнь и страшно боится утечки какой-то информации. А из последовавших событий — что он убирает тех, кто вольно или невольно оказался в курсе. Так что я, похоже, следующая.
 — Я так и думал. Вывод скоропалительный и наверняка не совсем правильный. Давайте вместе посмотрим, что там такое. Да, вы меня так ошарашили своим видом, что я забыл о продуктах. Там, в коридоре, сумка, ее бы разобрать для начала…
 Вообще-то неплохая мысль: приходить в гости со своей закуской. Особенно с такой! В сумке обнаружились копченая курица, длинный батон, пачка масла, свежая зелень и пара помидоров. Имелась также и бутылка минеральной воды, причем не нарзана или боржоми, а французской «Эвиан». Кучеряво живет мой новый знакомый! Я водрузила продукты в холодильник и присоединилась к Андрею у компьютера.
 Но и совместный просмотр первой части дискеты ничего не прояснил. Андрей потратил на ее изучение битый час, не слишком вежливо спровадив меня на кухню готовить обещанный ужин, но так ничего и не добился. В конце концов сдался и объявил, что без профессиональных дешифровальщиков тут не справиться, значит, снова нужно обращаться к Павлу. Так что предстоящая моя с ним встреча приобретает дополнительный оттенок осмысленности: скопируем дискету, и копию Андрей сегодня же забросит своему другу, а тот завтра отдаст ее специалистам. В компетентных, естественно, органах. Им, органам, и карту, то есть дискету в руки.
 Вторая часть была куда информативнее. Не буду воспроизводить Маринин оригинал по одной-единственной причине: моя подруга абсолютно не умела писать. То есть не в прямом, конечно, смысле. Но любой текст в ее исполнении превращался в сухой отчет: он пошел, она сказала, они увидели. В такой же манере была сделана и запись на дискете, так что рискну пересказать ее своими словами.
 Когда несколько месяцев тому назад Лариса явилась к ней в Морфлот и сказала, что им нужно поговорить, первой Марининой реакцией было изумление: о чем? Потом ее захлестнула волна гнева пополам с ревностью: да как эта фря вообще смеет со мной заговаривать? И наконец, появилось любопытство: а вдруг Лариса скажет что-то действительно важное и интересное? Любопытство пересилило, и Марина согласилась после работы посидеть в кафе рядом с Морфлотом, подальше от слишком любознательных сослуживцев.
 — Ты счастлива? — спросила Лариса, когда официантка, расставив на столе их заказ, удалилась.
 Марина вспыхнула:
 — А вам-то какое дело?
 — Меньше пены, девушка, — недобро улыбнулась Лариса. — Спрашиваю не из праздного любопытства. От твоего ответа будет зависеть, расскажу ли я тебе кое-что интересное о твоем нынешнем и моем бывшем супруге.
 — Я счастлива. Вы удовлетворены?
 — Вполне, — кивнула Лариса.
 Она ловко разлила по высоким фужерам джин из графинчика, добавила тоник, лед, закурила и произнесла тост:
 — За все хорошее. А теперь послушай, как добиваются счастья обычные девушки, а не папенькины дочки из столицы. Тебя в институт на машине возили, а я училась заочно, потому что нужно было деньги зарабатывать: кормить парализованную мать, отца-алкоголика и себя, если что-то оставалось. Так что днем я в трех местах уборщицей вкалывала, а по ночам конспекты писала на кухне, пока готовила, белье кипятила и шприцы стерилизовала, потому что денег на медсестру, чтобы матери уколы дважды в сутки делала, не было.
 Мама умерла, когда я заканчивала институт. Так что положила я диплом и паспорт в сумочку, остальные мои вещи в портфеле уместились, глянула в последний раз на папашку своего распрекрасного, который пьяный в комнате валялся, — и подалась в столицу. Мне повезло, я устроилась бухгалтером в жэк, да еще служебную комнату получила. Не просто повезло, конечно, пришлось кое с кем переспать и не один раз, так от меня не отвалилось. Все равно нужно было на лапу давать, а с каких доходов?
 Володю я заметила сразу, когда он за какой-то справкой пришел. Как его не заметишь: рост, манеры, разговор… Все наши тетки от него млели. Конечно, тут же доложили мне: холостой, в двухкомнатной квартире, при деньгах, за кордон ездит. И я решила, что мне такой вот любовник и нужен для начала. О замужестве и не мечтала, место свое знала очень даже четко.
 Как я его подцепила — неважно. Уложить мужика в постель дело нехитрое, особенно если он понимает, что больше ему ничего не грозит. Володя же у нас умненький, он все замечает, а об остальном догадывается, но я еще и подстраховалась — все карты раскрыла. Мол, ни на что серьезное я не рассчитываю, приехала из провинции, слаще морковки ничего не кушала, хочется одним глазком посмотреть на красивую столичную жизнь, чуть-чуть ее попробовать. А я со своей стороны в долгу не останусь.
 Первое время он был очень осторожен, глаз с меня не спускал, когда я у него дома бывала, ни разу ночевать не оставлял, в полночь за полночь вызывал для меня такси и отправлял домой. Дарил всякие мелочи, иногда водил в кабак, не из дорогих. А я ждала. Знаю, как вы, москвичи, к лимитчикам относитесь: и жадные мы, и нахрапистые, и беспринципные. Так ведь не от хорошей жизни такими становятся. Нам никто ничего на блюдечке не приносит, сами все у жизни должны выгрызать. И еще — терпеть и ждать, ждать, ждать.
 В общем, я дождалась. Пришла как-то к Володе, а его зачем-то вызвали по делу. Почему он не выставил меня из квартиры, а оставил и велел его дожидаться — не знаю. Но именно так он и поступил, причем сказал: «Если будет очень скучно, почитай книжку. Или уборкой займись».
 Я занялась… уборкой. Обыскала всю его квартиру, хотя не знала, что именно ищу. Деньги я брать не собиралась, ценные безделушки меня не волновали. И я нашла! Под столешницей письменного стола, когда я вынула ящик, обнаружились несколько листков бумаги, приклеенные скотчем. А дальше мне очень пригодилось мое умение работать с компьютером, быстро печатать и то, что при мне была пустая дискета. Потом приехал Володя, порадовался, что в квартире чисто, дальше все было как всегда. А через три дня я сказала ему, что он должен на мне жениться, иначе кое-какие любопытные материалы окажутся на соответствующем столе.
 — Но это же шантаж?! — возмутилась Марина. — Как вы могли?..
 Лариса пожала плечами и налила еще джина. На сей раз только себе.
 — Я не могу позволить себе играть в благородство. Не могла. А сейчас хочу отдать тебе эту самую дискету с документами. Пусть у тебя голова болит. Я скоро уеду из этой страны, мне все это противно и неинтересно. Прописку я получила, квартиру получила, работу хорошую имею. А с этого трамплина могу еще выше прыгнуть или уже точно — дальше. А вы тут живите… в любви и согласии.
 — Зачем же вы мне-то все рассказали? С какой целью?
 Лариса расхохоталась:
 — А чтобы тебе жизнь медом не казалась! Хоть что-то поймешь, может быть, ты думаешь, он тебя любит? Да ему плевать на всех и вся, и если бы он мог мне место достать, минуя твоего папеньку драгоценного, он бы так и сделал. Мог бы, конечно, и купить, да денег жалко. Он же скряга, платит только за собственные удовольствия, и то норовит на халяву проехать. Да, вот еще что я выяснила, пока его ловила: у него время от времени бывают странные встречи с мужиками.
 Марина непроизвольно скривилась. Лариса фыркнула:
 — Господи, он нормальный, успокойся, не голубой. Просто я пару раз за ним проследила: парик, макияж поярче, очки темные. Так вот, встречи всегда происходили в кафе на углу Большой и Малой Бронной, не помню, как оно точно называется. Он садился за столик, где уже сидел кто-то, клал на стол пачку сигарет, пил кофе, курил, с соседом не разговаривал. Но перед уходом брал не свою пачку сигарет, а другую, которая лежала рядом с его. У меня есть негативы на микропленке, если хочешь, я тебе отдам, только уже не бесплатно.
 — А почему дискету отдаете бесплатно?
 — Потому что боюсь. Володенька, судя по всему, на какой-то новый виток в своей жизни выходить собирается, звонил мне, условия ставил, угрожал. Деньги, заметь, уже не предлагает. Я сказала, что подумаю. А теперь, когда позвонит, скажу, что дискета у тебя. И разбирайтесь по-семейному. С меня хватит. Я опасность верхним чутьем чую — лимитчица ведь. У нас только так: расслабился — схарчат в одну секунду.
 Такая вот у них была замечательная встреча, у Марины с Ларисой. Потом Марина посмотрела материалы на дискете и поняла, что ее обожаемый муж, похоже, занимается тем, что принято называть «промышленным шпионажем». Правда, материалы были зашифрованы, но, зная характер работы Володи, не представляло труда кое о чем догадаться.
 Ну, допустим Лариса оболгала Володю просто со зла, чтобы насолить Марине. Но косвенно ее рассказ подтверждался тем, что Марина обнаружила в компьютере мужа информацию о счете в банке за границей и валютном счете в одном из московских банков. Кроме Марины, ее практически никто не мог найти и тем более понять: очень сложная система защиты плюс специфика мышления Владимира. И так же косвенно подтверждался его странной реакцией рассказ Марины о том, что она общалась с Ларисой. Марина случайно проговорилась, потом спохватилась, перевела разговор на другое, но он возвращался к прежней теме несколько вечеров подряд и устроил форменный допрос, достаточно искусно замаскированный.
 Сведя всю информацию воедино, Марина сделала копию с дискеты, записала на ней всю эту историю и отвезла мне. Да, еще она написала там, что если с ней случится что-то, вызывающее сомнение, разгадку надо искать в документах на этой дискете. Код доступа к личной папке в компьютере Владимира — «55-8-30-В». То есть дата рождения, для тех, кто знает, — просто, кто не знает — достаточно сложно.
 Кончалась запись на дискете фразой, которая для Марины, не слишком склонной драматизировать свои переживания, была просто криком души:
 «Наташа, я начинаю бояться этого человека, если ты прочла дискету, будь с ним предельно осторожна».
 Мы с Андреем оторвались от монитора и некоторое время молча смотрели друг на друга.
 — Ну и какой, по-вашему, вывод я должна была сделать? По-моему, только тот, который сделала.
 — Не горячитесь. Возможно, все не так страшно, как вам представляется. Пойдемте лучше поедим, все эти страхи — от пустого желудка.
 Мы сидели в кухне и делали вид, что ужинаем. Мне кусок в горло не лез, да, похоже, и Андрею, потому что он, вяло поклевав сотворенный мной салат из помидоров, отложил вилку и сказал:
 — Мы же еще не знаем, что это за документы. Лариса, похоже, играла втемную, а вот Марина начала собственное расследование.
 — И обеих убили!
 — Опять торопитесь. Если бы ваш приятель был способен на убийство, Ларисы давным-давно не было бы на свете. Он же предпочел от нее откупиться.
 — От Марины он откупиться не мог. И был очень недоволен тем, что она вошла в контакт с его бывшей супругой. Слава богу, он еще не знает, что я поддерживаю отношения с Ларисой. То есть поддерживала… Но зачем им понадобилось снова встречаться?
 — И потом вместе приезжать к вам…
 Меня вдруг озарила совершенно невероятная догадка.
 — Андрей, они не собирались приезжать. Марина сообщила мне, что она будет с Ларисой. Она добавляла информацию к той, которую заложила на дискету. Она прекрасно знала, что меня весь вечер не будет дома: мы тысячу раз с ней обсуждали этот мой первый выход после большого перерыва. Она просто не могла забыть, мы только накануне в последний раз об этом говорили по телефону. Марина хотела меня предупредить — и предупредила, но я только теперь это поняла. Иначе мы бы никогда не узнали о Ларисе. Володя-то ее не опознал. А я, как последняя идиотка, все ему выложила!
 — Не расстраивайтесь, в этом ряду никогда не бывает крайних, — любезно утешил меня Андрей. — Только постарайтесь не допускать таких ошибок в будущем.
 — По-вашему, оно у меня есть? — уныло осведомилась я.
 Не нравился мне ход событий, ох как не нравился! Понятное дело, с Володей я теперь без свидетелей не встречусь ни за какие коврижки, но ему это надо как-то объяснить. А то он мигом поймет, что я его в чем-то подозреваю. И тогда…
 Мое бурное воображение снова заработало. Я представила себе, как Володя настойчиво предлагает мне новую игрушку для моего Кузьмы. Как я радостно вставляю дискету с этой игрушкой в компьютер и через минуту раздается мощный взрыв. Я (точнее, то, что от меня осталось) вылетаю через проем в стене на улицу, оставляя позади бушующий огонь. Мчатся пожарные, мчится милиция… И никто не узнает, где могилка моя.
 — Не надо так драматизировать, — прочитал мои мысли Андрей. — Если вы впредь будете осторожны в разговорах, ничего страшного не произойдет. Да и в конце концов, не доказано, что ваш приятель овдовел, так сказать, по собственному желанию. Есть только некоторые странные факты, цепь случайных совпадений.
 Я замолчала и стала думать. Точнее, приводить свои мысли в порядок. Помимо всего прочего мне пришло в голову, что Володя был не слишком удручен тем, что произошло. Озабочен — да, но чем-то еще, а не трагической гибелью супруги на пожаре. И это внезапное стремление не просто помочь мне, а как бы даже вникнуть в мои проблемы. Зачем, например, ему знать фамилию мужа Нины? Чем он конкретно может мне помочь в этом случае? Хотя… Галка ведь говорила, что он имел какое-то отношение к ядерной станции в Ливане. Нет, в Ливии. Или в Алжире? Вечно я путаю эти географические названия.
 — Андрей, — оторвала я своего гостя от размышлений, — где мы могли строить ядерный реактор?
 — Не понял, — вытаращил он на меня глаза, явно сбитый с толку причудливым ходом моих мыслей. — Кто — мы? Почему строить?
 — Ну, помогать в строительстве, — покладисто согласилась я. — Подруга мне сказала, что видела Володьку в том центре, который они с мужем проектировали. Вот только я забыла, в какой стране.
 Судя по всему, ясности в вопрос я все равно не внесла, и мне пришлось восстановить в памяти разговор с Галкой и пересказать его Андрею чуть ли не дословно, попутно сообщив Галкины анкетные данные: семейное положение, род занятий. Особого удовольствия я при этом не испытывала, потому что то и дело вспоминала слова моей подруги, сказанные, кстати, в том же самом разговоре: «Исповедуешься, в общем-то, первому встречному. Мало тебя жизнь учила?»
 Судя по всему, мало. Но я решительно не знала, что мне делать с этой лавиной загадок, которые вдруг хлынули в мою жизнь с невиданной щедростью. Будто канализацию прорвало, простите за резкость. Андрею я, конечно, не сказала о том, как отреагировала моя ближайшая подруга на его появление в моей жизни и роль в ней на данный конкретный исторический период времени. Но он, похоже, и так догадался.
 — Ваша подруга наверняка не одобрила того, что я тут постоянно болтаюсь и узнаю о вас и вашем окружении все больше и больше. Я не ошибаюсь?
 — С чего вы это взяли? — фальшиво изумилась я. — Она просто посоветовала мне быть поосторожнее. И думать, прежде чем что-нибудь кому-нибудь говорить.
 — Золотые слова, — кивнул Андрей. — Я тут даже гипотез строить не буду, радиацией, капсулами и прочим в этой серии пусть Павел занимается. А я, с вашего позволения, позвоню кое-куда, может быть, есть новости. Относительно ваших бывших родственников и ваших, так сказать, сонаследников.
 — Постойте, — воскликнула я, осененная очередной свежей идеей, — а вдруг Володя приходил ко мне, чтобы поставить прослушку? На телефон или вообще в комнате? Чтобы быть в курсе тех разговоров, которые без него ведутся.
 Андрей бросил на меня какой-то странный взгляд, помолчал секунду, а потом сказал:
 — Это вряд ли. Не может же он слушать ваши разговоры с другого конца Москвы. И не может целый день сидеть у прослушивающего устройства: у него других дел сейчас по горло. Должен сказать, детективные сюжеты у вас рождаются просто с невероятной легкостью.
 — Работа такая, — вздохнула я.
 Между прочим, на завтрашней работе можно поставить большой и красивый крест. Да и на послезавтрашней тоже. После похорон и поминок много не наработаешь. Понимаю, такие мои рассуждения могут показаться циничными: подруга погибла, а я думаю о каких-то переводах. Так-то оно так, но и Валерий, как выяснилось, умер не своей смертью. Только меня по этому поводу никто на содержание не возьмет и компенсацию за моральный ущерб платить не будет. Это раньше платили зарплату вне зависимости от того, работаешь ты или нет. Теперь времена другие, более жесткие, я бы сказала. А раз так… «Если не можешь изменить положение вещей — измени свое к нему отношение», — учил меня в свое время Валерий. Пригодились его уроки, вот уж и не думала.
 Я машинально мыла посуду после того, что с большой натяжкой можно было назвать ужином, и думала о том, что если вся эта история каким-то невероятным образом благополучно разрешится, то нужно будет начинать жизнь заново. Перестать смотреть на эту квартиру как на тюремную камеру и попытаться превратить ее в нормальное жилье. Если вдуматься, этим надо было заняться давным-давно. В стенах такого роскошного кастрюльного цвета, как на этой кухне, хроническую депрессию можно заработать без всяких усилий. Когда-то веселенький розовый, а ныне серо-буро-малиновый линолеум прекрасно сочетается с обоями цвета заросшего грязного пруда. Из окна дует, из-под входной двери тянет, раковина в ванной залеплена, кажется, пластилином — чтобы не протекала…
 О чем я думала, когда соглашалась на это убожество? Почему, дура несчастная, не посоветовалась с бывшим мужем, отцом моего ребенка? В конце концов эта квартира достанется сыну, так что его отец был кровно заинтересован в том, чтобы она была как можно лучше. Да самой мне сорока еще нет, рановато я в старухи записалась. Решено: займусь ремонтом, буду при деле, на всякую ерунду времени не останется. А с Володькой после похорон постараюсь больше не встречаться, поберегу нервы. Если будет совсем уж тоскливо — помирюсь с Масиком…
 Я почувствовала, что в кухне уже не одна, и резко обернулась. Действительно, Андрей стоял в дверях и смотрел на меня. Расшифровать выражение его лица мне не удалось, поэтому я спросила в лоб:
 — Что-нибудь еще случилось?
 — Не знаю, — медленно ответил он. — Дело в том, что ваши сонаследники вчера убыли за границу. Ни с того ни с сего и на неопределенный срок, благо средства, по-видимому, позволяют.
 — А почему такой минор?
 — Потому, что произошла утечка информации. Кто-то их предупредил, потому что в подобные совпадения на ровном месте я лично не верю. Человек, которому я звонил, по моей просьбе второй день занимается этим семейством. А когда решил лично побеседовать — поезд ушел. От кого они могли что-то узнать, как вы думаете?
 Мне и думать было не надо: от Нины. А ее предупредила я. Лично. Кому от этого стало лучше, спрашивается?
 Мои переживания достаточно ясно отразились на лице, и Андрей немного смягчился:
 — Наташа, я вас прошу, будьте сдержаннее. Я искренне хочу вам помочь, а вы не только мне — самой себе мешаете. Дайте, что ли, слово, что ни с кем не будете обсуждать ни капсулу, ни пожар.
 — Честное слово, ни с кем не буду, — быстро сказала я. — Только с Галкой.
 Андрей возвел глаза к потолку и вздохнул. Достаточно красноречиво. И я тут же вспомнила, как в переделках не чета нынешним Валерий так же рассматривал потолок, а потом с грустным вздохом констатировал:
 — Худшего врага, чем ты сама, малыш, у тебя нет.
 Ей-богу, самоубьюсь. Тогда у меня одним врагом уж точно станет меньше.




 Глава 10
 БЕЗУТЕШНЫЙ ВДОВЕЦ


  Просто задумано — с блеском исполнено. Этот придурок до последней минуты ни о чем не догадывался. Позвали на ночь глядя на безлюдную набережную — поволокся как миленький. И от дармовой выпивки не отказался, наоборот, выхлебал чуть ли не всю фляжку бренди. И послушно нагнулся над парапетом, когда услышал: 
  — Посмотрите, что это там плавает? 
  Может быть, и успел вскрикнуть, да тут как раз по метромосту прогрохотал поезд, а потом сразу — встречный состав. Тело наполовину оказалось в воде: сверху было не очень хорошо видно, головой или ногами, да какая в конце концов разница? А он повернулся и пошел к метро, где и в этот поздний час было еще полно народа. Конечно, соблазнительно было приехать на машине и уехать на ней же, но сколько раз он читал о том, как кто-нибудь замечал тачку неподалеку от места преступления. Можно было взять такси, благо они снова появились, или поймать левака, но опять-таки появляются ненужные свидетели. А в метро никто ни на кого не смотрит. 
  Алиби ему было не нужно, потому что никто теперь не мог связать погибшего с ним. Половина дела сделана, теперь с чистой совестью можно было заниматься второй половиной. Если повезет, послезавтра все его страхи останутся позади. То есть теперь уже завтра. Потом он купит путевку и уедет отдыхать. А потом начнет готовиться к новой жизни. 
  Он не просто заслужил новую жизнь — он ее честно заработал. И пора остановиться, потому что попадаются именно те, кто не умеет вовремя поставить точку. 
  Он не как все. Он все умеет. 
 Слава богу, эту ночь я проспала без сновидений, во всяком случае, без кошмарных. Зато проснулась ни свет ни заря, что со мной случается крайне редко, — я стопроцентная «сова». Поворочалась с боку на бок еще полчаса, поняла, что сна больше нет ни в одном глазу, и принялась мысленно выстраивать все события в один более или менее логичный ряд. Должна сказать, что общая картина все равно не складывалась, но кое-какие фрагменты головоломки удалось пристроить.
 Бывшей жене Валерия срочно понадобились деньги. И она, используя свою дружбу с Ниной, ускорила его кончину, а затем провернула дело с квартирой. Нина получила какую-то часть, возможно, даже половину. В этой версии все выглядело логичным за исключением чудовищности того, что брат погиб от рук родной сестры. Впрочем, чего только на белом свете не бывает!
 Если мадам, моя сонаследница, сбежала за границу, значит, я размышляю правильно. Но это значит также, что мне больше никакая опасность не угрожает и на мою драгоценную жизнь никто в обозримом будущем покушаться не намерен. Пустячок, а приятно.
 Пожар на Рождественке и гибель обеих моих подруг, близкой и не очень, действительно может быть совпадением… Совпадением с чем? Да какой из Володьки шпион, в самом деле, пусть и промышленный? Скорее всего Лариса оболгала его именно для того, чтобы Марине жизнь медом не казалась. И для этого разыграла спектакль с дискетой и компроматами. Логично? Не очень, но как рабочая версия сойдет. А главное, мой приятель мог быть не слишком порядочным человеком, но убийцей… Воля ваша, это было абсолютно не его амплуа. Как если бы меня заподозрили в том, что в свободное от досуга время я подрабатываю стриптизом в ночном клубе.
 Утро соответствовало моим думам: слякотное, серое, в общем — отвратительное. При мысли о том, что придется в такую погоду ехать на кладбище и провести там довольно много времени, мне стало просто физически плохо. К тому же я слишком хорошо помнила похороны Валерия на том же, кстати, Преображенском кладбище. В общем, из постели я вылезла мрачная, с трудом удерживаясь от слез, и только тогда вспомнила, что на кладбище меня повезет Павел, притворяясь при этом другом покойного мужа. Почему у всех все как у людей, а я даже подругу в последний путь должна провожать под присмотром сотрудника ФСБ?
 На часах было ровно половина десятого, когда раздался телефонный звонок. По утрам мне обычно никто не звонил, поскольку знали: разбуженная, а не сама проснувшаяся, я страшна, как голодный тигр. Интересно, кто сей безумец?
 — Доброе утро, Наташа, это Павел. Вы помните о нашем уговоре?
 — Конечно. Вы поедете со мной на кладбище. Что-нибудь изменилось?
 — Да, мне надо с вами кое о чем поговорить. Ничего, если я приеду не в одиннадцать, а чуть пораньше, скажем, в десять пятнадцать? Не нарушу ваших планов?
 — Не нарушите, особенно если учесть, что никаких планов нет. Я вас жду.
 Павел отключился, а я лихорадочно заметалась по квартире, пытаясь одновременно почистить зубы, застелить тахту и выпить кофе. Опять все получается через пень-колоду, и наверняка меня ждут какие-то неприятности. С приятными новостями, уверена, Павел дождался бы назначенного часа и никуда бы не спешил. А так — спешить должна была я, чтобы не встречать малознакомого мужика в халате в неубранной квартире.
 Действительно, выражение лица Павла, когда я открыла ему дверь, не предвещало ничего приятного. Но я проявила в принципе не свойственную мне выдержку, предложила кофе и не задавала никаких вопросов, пока не услышала:
 — Ваш бывший родственник исчез. На работе его нет, дома не появлялся, дачи у них как будто не имеется. Одна надежда: загулял.
 — Может, и загулял, — кивнула я. — С мужчинами это случается. Впрочем, и с женщинами тоже, насколько мне известно.
 — Вчера он ушел из дома поздно вечером, жене ничего не сказал. Во всяком случае, она так утверждает. Позвонил кто-то, Игорь сам подошел к телефону, ничего не говорил, только слушал, потом сказал «хорошо», оделся и ушел. Наши сотрудники опоздали, явились под утро…
 — Арестовывать?
 — Задерживать, — мягко поправил меня Павел. — А подозреваемого и след простыл. Боюсь, он что-то заподозрил и решил исчезнуть. Или…
 — Или — что?
 — Или ему помогли это сделать, если эта капсула была не единственной, которую он вынес. И у меня есть грустное подозрение, что опять произошла утечка информации, — и боюсь, что опять по вашей вине. Помимо вашего приятеля, в курсе всех событий, как я понял, оказалась еще и ближайшая подруга, эта самая Галя.
 — Вы с ума сошли! — возмутилась я. — Галка абсолютно надежный, порядочный человек, а вы ее подозреваете… даже страшно выговорить в чем. Не может этого быть! Просто смешно даже.
 — По-моему, смешного тут мало. Ведь выяснилось, что и она имеет отношение к радиоактивной, так сказать, промышленности. Плюс частые заграничные командировки. Позавчера вечером вы все ей рассказали — вчера вечером исчез Игорь Урманис. Кто-то его предупредил?
 — Только не Галина! Не станет же она покрывать человека, который вроде бы причастен к смерти моего мужа…
 Павел бросил на меня взгляд, полный грусти пополам с насмешкой:
 — Наташа, давайте договоримся: эмоции тут не проходят. Все люди, с которыми я общался по самым разным делам, были чьими-то друзьями, подругами и даже самыми близкими родственниками. И друзья-подруги-родственники ни на минуту не сомневались в честности и порядочности этих людей. Только жизнь много сложнее, чем вам представляется. И много страшнее.
 Вроде бы я не услышала ничего для себя нового, но от слов Павла у меня мороз по коже побежал. Одно дело — читать в газете криминальную хронику, где и преступники, и жертвы совершенно незнакомые люди. И совсем другое — представить на месте убийцы кого-то из своих знакомых, пусть и не близких, а уж тем более — родных. Разумеется, я ни на секунду не усомнилась в том, что Галка не способна на предательство. Также как не верила в то, что Володя способен вести двойную жизнь, а заодно организовать убийство двух ни в чем не повинных женщин. Потому что, поверь я в это, далее последовал бы один-единственный вывод: если я ему буду мешать, он смахнет меня, как муху со стола. А жить с этой мыслью мне решительно не хотелось.
 — Не волнуйтесь, — прочел мои мысли Павел, — что до меня, то я не думаю, чтобы вам грозила опасность. Вашу загадочную дискету мы расшифровали, там описание очень известного лекарства, оно уже года два как рекламируется во всем мире. Интересно, правда, что изобрел это лекарство русский, который никогда за границу не выезжал. Сегодня мои сотрудники постараются проверить, каким образом его открытие стало собственностью иностранной фирмы и сколько ему за это заплатили…
 — Если заплатили вообще, — откликнулась я, вспомнив очень к месту одну из американских повестей о промышленном шпионаже. Там красочно и убедительно описывались способы похищения научной информации у специалистов из не слишком развитых стран и получение на этом деле сверхприбылей. Законопослушные предприниматели предпочитают, правда, покупать самих ученых, то есть организовывать то, что называется «утечкой мозгов». А бизнесмены с авантюрной жилкой действуют порой вот таким экстравагантным способом. Что ж, каждому свое. Но это значит, что Марина была права и ее супруг, а мой приятель действительно зарабатывает деньги в ущерб интересам родной державы. Занятно. Интересно, а если бы Андрей не поехал меня провожать из клуба и не напросился бы на чашку чая, узнали бы наши славные чекисты о Володиных подвигах? Или я все-таки внесла свою лепту в охрану государственной безопасности?
 — Если вообще заплатили, — подхватил Павел. — В любом случае мне будет интересно посмотреть на вашего приятеля. Значит, легенда остается прежней: я друг вашего покойного мужа, ехать на кладбище одной вам здоровье не позволяет, а у меня машина, да и к вам отношусь с большим вниманием. Сумеете мне подыграть?
 Можно подумать, что речь идет о дипломном спектакле, в результате которого я либо попаду на столичную престижную сцену, либо уеду в какую-нибудь Тмутаракань, чтобы всю жизнь играть там пресловутое «кушать подано». Что тут уметь-то? Представить малознакомого мужика в качестве друга Валерия? Да ради бога! Для этого не нужно быть ни Сарой Бернар, ни даже Памелой Андерсон.
 Вслух я, разумеется, ничего подобного говорить не стала, а просто заверила Павла, что не подведу. И мы чинно спустились во двор, где меня ожидало легкое потрясение: возле подъезда стояла роскошная, явно иностранная машина золотисто-бежевого цвета с какими-то непонятными мне прибамбасами и антенной на крыше. Н-да, это вам не «Жигули» какие-нибудь. Европа, блин!
 — Нравится? — спросил Павел с каким-то мальчишеским удовольствием.
 — Конечно, нравится. А как она называется?
 — «Ауди». Вон же эмблема на радиаторе.
 Господи, ну откуда же мне знать, что вот эти кольца — эмблема? Олень в прыжке — понятное дело, «Волга». Ладья под парусом — тоже знакомый символ. Но до чего все-таки мужчины любят блестящие игрушки! Никогда не наиграются, особенно в солдатики и машинки.
 В машинах такого класса мне ездить еще не приходилось. Да и вряд ли придется в ближайшем будущем, если честно. Так что я постаралась извлечь из поездки максимум удовольствия и старалась не думать о том, куда и зачем мы едем. Это оказалось не так уж и сложно, если учесть, что Павлу было практически не до меня: то и дело звонил сотовый телефон, велись какие-то непонятные мне переговоры. Впрочем, я не вслушивалась: лучший способ не проговориться — это ничего не знать, да и чужие секреты мне были ни к чему — от своих не знаешь куда деваться.
 Но уже на подъезде к кладбищу мне стало резко не по себе. Сразу вспомнила, как почти год тому назад мне пришлось ехать сюда, чтобы захоронить урну: ни Нина, ни ее муж пальцем не шевельнули после того, как Валерия кремировали. Одна я ездила на Хованское кладбище, чтобы забрать из крематория прах, потом везла его в метро через весь город. Чистый Хичкок: в битком набитом вагоне стоит женщина, а в ногах у нее — пластиковая сумка с урной. Обхохочешься! В общем, вспоминать это не хотелось, но и деваться от воспоминаний было некуда. Не хватало только заплакать: в носу у меня и так предательски пощипывало.
 Павел пару раз покосился на меня, потом свернул к тротуару и остановил машину.
 — Так не пойдет, Наташа. У вас есть с собой что-нибудь успокоительное?
 Я покачала головой.
 — Так я и думал. Вот, примите эту таблетку. Петь от радости не будете, но и носом шмыгать — тоже. Вам нужно быть спокойной и собранной, иначе все окажется напрасным.
 — Что именно? — не поняла я.
 — Моя поездка с вами. Помимо всего прочего, мне нужно познакомиться с Владимиром. И сделать это я могу только с вашей помощью.
 — Зачем вам это понадобилось?
 Под выразительным взглядом Павла я осеклась и безропотно проглотила предложенный мне круглый белый шарик. Но обещанного спокойствия не возникло, скорее наоборот. Мне предлагалось собственными руками привести близкого приятеля в «теплые» объятия ФСБ. «Сдать», как выражаются в соответствующих литературных произведениях. И я должна это сделать только потому, что Володя занимался не совсем красивыми делами? Играл с государством в азартные игры на деньги? Ну и что? Чего такого хорошего сделало для меня это самое государство, чтобы я с ним таким образом рассчитывалась?
 — По-моему, вполне достаточно будет, если я вам его покажу, — сказала я, стараясь не потерять самообладания. — Знакомить друга с…
 — С кем? Договаривайте, раз уж начали. Только имейте в виду, я вас принуждать не собираюсь. Не хотите — ради бога, выйдите из машины у ворот кладбища, а я развернусь и уеду. И даже не обижусь, чего вы все-таки опасаетесь, и доведу до конца расследование с вашей радиоактивной капсулой. Какая, в конце концов, разница: узнаете вы правду через несколько дней или через несколько недель? Да и с Володей я прекрасно познакомлюсь без вашей помощи, дело нехитрое. Решайте.
 Павел откинулся на сиденье и спокойно закурил. Я тоже взяла сигарету, чтобы выиграть время и привести мысли в относительный порядок. Чего я в самом деле погнала волну и стала изображать муки совести? Важнее всего узнать, как погибла Марина и кто виноват в гибели Валерия. Цель в данном случае оправдывает средства. И действительно, госбезопасность прекрасно обойдется без моей помощи: Володю приглашали на опознание Марины, его координаты, безусловно, есть в деле, а дальше уже, как говорится, дело техники. Если мой приятель ни в чем не виноват, значит, ничего страшного и не произойдет: на дворе, слава богу, девяносто восьмой год, а не тридцать седьмой и даже не восемьдесят шестой. Правильно? Правильно, и хватит заниматься самокопанием и искать поводы для угрызений совести там, где их быть не должно.
 Чем дольше я думала, тем спокойнее становилась, и через пять минут уже совершенно искренне не могла понять, что такое на меня нашло. Вчера же именно к этому готовилась, а сегодня распустила сопли, как тургеневская барышня. Стыдно.
 — Извините, Павел, — сказала я, — адекватность поведения по-прежнему не моя стихия. Вы правы, а я развожу сантименты на ровном месте. Сама попросила помочь разобраться с делом Марины, сама согласилась, чтобы вы занялись капсулой, а теперь — полный назад. Извините.
 — Ну вот и славно. Поехали?
 Ехать уже было недалеко. Павел пристроил машину в узком проезде между церковной оградой и бетонным забором рынка, и мы отправились к тому месту, где должны были хоронить Марину. По странной иронии судьбы их участок, то есть тот участок, где были могилы Марининых бабушки и дедушки, находился в той же части кладбища, что и могила родителей Валерия, куда я пристроила и его урну. Меня, как всегда, поразила царившая здесь тишина. Как будто последний приют находился не вблизи от центра Москвы, а где-то далеко за городом или вообще в глухой провинции. Вечный покой — иначе и не скажешь. Я посмотрела на своего спутника. Тот думал о чем-то своем.
 — Павел, у нас есть еще немного времени? Можем зайти на могилу к моему мужу?
 — Пойдем, — согласился он, бросив короткий взгляд на часы. — Тем более что это вполне естественно… и для вас, и для меня.
 То ли таблетка помогла, то ли время чуть-чуть лечит, но возле могилы Валерия я не заплакала, как обычно, а просто постояла несколько минут молча, вспоминая, каким он был при жизни. Как я глупо обижалась на него из-за сущих пустяков, как забывала некоторые просьбы, казавшиеся мне несущественными…
 Примерно за полгода до того, как Валерия не стало, у нас с ним произошла одна из крайне редких размолвок. Виновата от начала и до конца была я: выбралась к Галке, та предложила пойти на какую-то выставку, там мы встретили общих знакомых, они потащили нас в кафе. В общем, вместо обещанных восьми-девяти часов вечера я вернулась где-то около одиннадцати и у подъезда увидела Валерия, который нервно шагал по тротуару взад-вперед и крутил головой во все стороны. Заметив меня, он резко повернулся и пошел в дом. Я поплелась следом, ощущая давно забытое чувство вины: так же неуютно мне было, когда я слишком засиживалась на школьных или студенческих вечеринках и знала, что меня ожидает нагоняй от родителей.
 — Прости, пожалуйста, — начала я, когда мы вошли в квартиру, — заболталась, было интересно, я так редко выхожу…
 — А телефона там, где было интересно, не оказалось? — ледяным тоном осведомился Валерий.
 — Я не подумала…
 — Ты о многом не подумала. Например, о том, что по нашим улицам ходить после захода солнца далеко не безопасно. О том, что я с ума схожу от беспокойства, потому что понятия не имею, где тебя искать. О том, что будет со мной, если с тобой что-нибудь случится…
 — Что со мной может случиться? — возмутилась я. — Кирпич на голову упадет? Так от этого никто не застрахован. Или ты думаешь, что я решила налево сбегать?
 Валерий стукнул кулаком по кухонному столу так, что чашки подпрыгнули:
 — Не передергивай! Я не устраиваю тебе сцену ревности, глупая девчонка! Я просто не хочу беспокоиться. Позвони, предупреди — неужели это так трудно? И гуляй после этого где твоей душеньке угодно…
 — Так уж и где угодно! — фыркнула я, пытаясь во что бы то ни стало не столько оправдаться, сколько, что называется, «отбрехаться».
 Но с Валерием такие штучки никогда не проходили, поскольку знал он меня куда лучше, чем я сама себя знала.
 — Малыш, — сказал он уже спокойнее, — я всю жизнь считал, что если женщина изменяет мужчине, то виноват в этом мужчина: сам дурак. Если ты решишь, что тебе нужен роман на стороне, я тебя удержать не смогу. И не буду удерживать. Но сделай одолжение, не заставляй меня нервничать только из-за того, что ты не удосужилась посмотреть на часы.
 — Тебе, значит, безразлично, где я и с кем я?
 — Типично женская логика. «Мама, он назвал меня сукой!» Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И довольно об этом.
 Я обиделась, несколько дней пыталась хранить гордое молчание, но первая не выдержала, явилась с повинной и, разумеется, тут же получила прощение, потому что Валерий был феноменально добрым человеком, да к тому же по-настоящему любил меня, дуру. А я принимала это как должное. Классический вариант: что имеем — не храним, потерявши — плачем.
 Принесенные мною в прошлый раз астры давно почернели, а больше, судя по всему, сюда никто и не приходил. Да и кто мог прийти? Сестра? Бывшая жена? В свете последних событий это представлялось маловероятным.
 — Пойдемте, Наташа, — прикоснулся к моему плечу Павел, — вон там, кажется, уже процессия.
 В этот момент телефон в его кармане снова запищал. Павел прижал трубку к уху, и чем дольше длился разговор, тем напряженнее становилось его лицо. Затем он бросил: «Держите меня в курсе, через какое-то время сам приеду», — и убрал аппарат на место.
 — Что-нибудь случилось? — робко осведомилась я. Мне показалось, что на сей раз звонок имеет ко мне какое-то отношение.
 — Случилось, — мрачно ответил Павел. — Нашли вашего бывшего родственника. К сожалению, поздно нашли.
 — Мертв?
 — Убийство или самоубийство, пока еще точно не установлено. Вчера ему позвонили поздно вечером, он сам подошел к телефону, поговорил недолго и стал собираться. Жене сказал, что идет по делу, часа через два вернется. А утром в милицию позвонил какой-то мужчина, который прогуливался с собакой по набережной, и заявил, что на другом берегу реки возле воды лежит кто-то, то ли замерз, то ли спит, то ли… Вот так и нашли. Документы целы, деньги целы, видимых следов насилия нет.
 Мы медленно двигались навстречу похоронной процессии, в середине которой я сразу заметила высокого и массивного Владимира, который бережно вел под руку миниатюрную женщину в черном — Маринину мать. Народу было прилично, человек, наверное, сорок, если не больше. Павла я слушала чисто машинально, потому что не могла одновременно осознать и то, что через несколько минут предстоит прощание с одной из моих близких подруг, и то, что человека, которого я заподозрила в убийстве моего мужа, уже нет в живых. Человеческим способностям все-таки есть предел даже в экстремальных условиях.
 — Непонятно только, что он делал ночью у Киевского метромоста. Да вообще еще очень много непонятного, так что в ближайшие несколько суток милиции работы хватит, не завидую я коллегам.
 Я уже почти не слушала, потому что заметила гроб на каталке и только в эту минуту поняла со всей отчетливостью, что Марины больше нет. Что я никогда уже не увижу ее матово-смуглого красивого лица, не позавидую той непринужденной элегантности, с которой она носила свои очень простые, но с большим вкусом сшитые наряды, не услышу ее низкого хрипловатого голоса, начинающего чуть ли не каждую фразу с неизменного: «Что я хочу сказать…» Маринка, Маринка, как же все это получилось? Наверное, трагическая случайность, потому что нельзя отнять жизнь у человека из-за того, что было записано на дискете. Не стоит эта информация такой жертвы.
 Я подошла к Володе, пожала ему руку. Поцеловала Маринину мать, поискала глазами ее отца.
 — Льва Григорьевича мы не решились везти сюда, — ответил Володя на мой немой вопрос, — ему это было бы не по силам. Да и прощания как такового не будет, хороним в закрытом гробу.
 Маринина мать заплакала, какая-то женщина выхватила из сумки пузырек с лекарством, стала капать на кусочек сахара пахучие капли…
 — Я очень тебе сочувствую, Володя, — тихонько сказала я, — тяжело все это. Держись.
 Сказала искренне, потому что на сей раз Володя действительно выглядел так, как и должен был выглядеть — безутешным вдовцом. Нет, он не закусывал губы, не вытирал глаза украдкой и вообще не проявлял внешне свое горе, но чувствовалось огромное внутреннее напряжение, как натянутая струна: тронь — лопнет. И все мои подозрения тут же показались мне надуманными и нелепыми: ну что я, в самом деле, насочиняла себе страшных сказок на ночь?
 — Извините, — услышала я голос Павла, — Наташа забыла нас познакомить. Меня зовут Павел, я старинный друг ее мужа. Простите, что явился без приглашения, но я не смог отпустить ее одну, тем более сюда. Мы только что были на могиле у Валерия.
 — Конечно, конечно, — кивнул Володя, явно думая о другом. — После похорон поедем к нам, то есть к Марининым родителям. Всех, кто хочет помянуть Мариночку…
 Он замолчал на середине фразы и отвернулся.
 — Почему хоронят в закрытом гробу? — шепотом спросила я у Павла.
 — Она очень обгорела, лучше этого не видеть, — так же тихо ответил он мне. — Дать вам еще одну таблетку? Или выдержите?
 — Выдержу. Должна выдержать.
 Могила была уже вырыта, так что церемония закончилась достаточно быстро. Вскоре рядом с двумя могилами в ограде появился третий холмик, заваленный цветами и венками, с огромной фотографией Марины в центре. Я помнила этот снимок, один из самых удачных, сделанный сразу после окончания института: на нем Марина смотрела прямо в объектив и чуть заметно улыбалась каким-то своим мыслям. Разве могли мы тогда подумать, что через каких-то пятнадцать лет… Тогда мы если кого и хоронили, то бабушек и дедушек, а это естественно, хотя и печально. И как нас потрясла гибель нашего сокурсника, которого нашли под метромостом у Киевского вокзала…
 Мне внезапно стало дурно. Колю Токмачева нашли на рассвете мертвым на набережной. Именно там, где сегодня обнаружили труп моего бывшего родственника Игоря Урманиса!




 Глава 11
 ПОМИНКИ НА ОРДЫНКЕ


 Он сохранял на лице маску отрешенного спокойствия, которая для окружающих могла значить все, что угодно, но в душе у него все пело. Сделано! Чисто, быстро, без малейшего сомнения в успехе. И на сей раз это оказалось до смешного легко: избавиться еще от одного надоедливого персонажа, который посмел осложнить его жизнь. Его жизнь! Да никто просто права не имеет на такое.
 Как он и предвидел, убедить Игоря прийти на встречу оказалось легче легкого. Достаточно было произнести заветную фразу: «Выгодный заказ», и этот безмозглый инженеришко примчался на указанное место, опережая звук собственного визга. Ему даже не пришлось объяснять, почему на сей раз встреча происходит не в кафе или в парке, а на пустынной набережной в полночь. Еще бы: деньгами запахло.
  И потом все прошло без сучка без задоринки. Он просто спросил: «Ты случайно одну капсулу не использовал в личных, так сказать, целях?» И то, как побелел Игорь, как задрожал — буквально, а не в переносном смысле слова, стоило десятка убористо исписанных страниц чистосердечных признаний. Он не ошибся — Игорь пошел на поводу у собственной супруги и собственной же жадности. Убил своего зятя за пачку долларов. Дурак — он и в Африке дурак. Неужели не понимал, насколько велик риск? В таком случае убивают всех, а не оставляют неизвестно зачем свидетелей. 
  — Почему вы не забрали капсулу, когда все было кончено? — только и спросил он. 
  Не потому, что его интересовали детали, просто нужно было как-то протянуть несколько минут в спокойной беседе и подвести ее к необходимости выпить. 
  —  Не было возможности. Там все время колготился какой-то народ, а потом Нина точно узнала, что диван останется на месте и его обязательно выкинут. Ну мы и успокоились. 
  — Понятно. Успокоились. Теперь вот только придется побеспокоиться, ну да ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Бывшая ваша родственница тоже умрет от этого излучения? 
  — Если начнет лечиться, то не должна. Тут ведь главное было — прямое излучение. Если она на этом диване спала… 
  — Тоже понятно. Ну, ладно, помянем усопших, пожелаем самим себе удачи. Она нам не помешает. Много вам перепало с этой затеи? 
  —  Двадцать тысяч. Долларов. А сколько Нининым родственникам, точно не знаю. У ее племянника какие-то фантастические долги были, его чуть ли не на счетчик поставили… 
  — Ну это не наше дело. Поехали. 
  Он сделал из фляжки небольшой глоток, передал ее Игорю и спокойно произнес: 
  — Ну а теперь к делу. 
  И действительно перешел от слов к делу, невероятно удачному. Испытать сейчас полное облегчение от пройденного этапа ему мешала одна крохотная мыслишка, навязчиво возвращавшаяся к нему: откуда он взял эту историю с набережной у Киевского метромоста? Безотказная память на сей раз никак не желала слушаться и пробуксовывала. Поэтому ощущение какой-то досадной неопределенности все-таки оставалось. И — в связи с этим — чувство легкой тревоги. 
  Хотя о чем, собственно, теперь можно было тревожиться? 
  — Что с вами? — спросил меня Павел, по-видимому, не в первый раз. — Вам плохо? Дать лекарство?
 Я могла только что-то промычать в ответ. Колька Токмачев! Парень из нашей группы, весельчак и задира, с румяными, похожими на рязанские яблочки щеками. Однажды он не пришел на занятия, а потом прошел слух, что Колька погиб, но никто не знал никаких подробностей. Погиб, убит, в общем, пропал молодой парень, скорее всего из-за своей излишней задиристости. Он слегка за мной ухаживал, но скорее на публику, чем серьезно, во всяком случае, я именно так это и воспринимала.
 Родом он был из Крыма, из Судака, куда то ли в шутку, то ли всерьез и приглашал меня приехать летом отдохнуть. Судьбе было угодно, чтобы именно в то лето я и попала в Крым, в спортивный лагерь неподалеку от Судака. И специально заехала к Колиной матери: адрес у меня был. Мне хотелось рассказать ей о том, как жил ее сын в Москве, как все его любили, как нам всем его теперь не хватает. Просто — поговорить с ней о сыне, мне почему-то казалось, что ей это будет нужно.
 И я не ошиблась. Мать Коли, показавшаяся мне тогда столетней старухой, обрадовалась возможности вспомнить любимого и единственного сына не одной, а с кем-то, кто знал его. Боже мой, ведь ей тогда было немногим больше лет, чем мне сейчас!
 Она рассказала мне, каким образом погиб Коля. Его тело нашли утром в реке у пустынной набережной возле Киевского метромоста. На той стороне реки не было жилых домов — как там очутился Коля, не мог понять никто. Дело происходило слякотной мартовской ночью, Коля был в пальто, но без шапки и почему-то без ботинок, а руки у него оказались содраны до крови. Пытался выползти наверх, вновь и вновь соскальзывая по обледеневшему граниту, изгиб которого этого все равно не позволял? Ободрал руки, отбиваясь от кого-то? Умер от ушиба при падении или просто замерз? На все эти вопросы ответов следствие не нашло, и дело, что называется, «повисло».
 На меня рассказ произвел жуткое впечатление, и я никак не могла выбросить его из головы. А когда вернулась в полупустую летнюю Москву, то единственным знакомым человеком там был Володя, с которым только-только начинался наш замечательный недолгий роман. Но тогда все еще было безмятежно-ясно, и я помчалась к возлюбленному, просто чтобы выговориться, избавиться от кошмара.
 Прекрасно помню, как все это происходило. Мы сидели в его комнате, я в кресле, он на диване. Я говорила и говорила, а Володя морщился все больше и больше и наконец не выдержал:
 — Зачем ты мне рассказываешь эти ужасы? Мы месяц не виделись, и тебе больше не о чем говорить? Или ты все-таки была неравнодушна к этому, как его, румянчику вашему?
 Я тогда обиделась, правда, ненадолго. Но с тех пор стоило мне оказаться на той, Киевской, ветке или тем более проезжать по метромосту, как на память неизменно приходил Коля, и я даже невольно скашивала глаза вниз, к поверхности реки у кромки набережной. И вот сейчас это все всплыло снова. Но испугалась я не того, что вспомнила, а того, что всю эту историю знали только двое: Володя и я. Больше я никому и никогда ее не рассказывала, даже ребятам из группы, помня о том, какую реакцию вызвал мой рассказ у Володи.
 — Наташа, — снова затеребил меня Павел, — да очнитесь же! Что с вами?
 — Скорее всего очередной приступ тихого помешательства, — попыталась усмехнуться, но попытка не удалась, губы у меня дрожали, а страх накатывал изнутри противными липкими волнами. — Я вспомнила…
 И не давая себе ни секунды отсрочки, чтобы не передумать, рассказала Павлу о том, что минуту назад осознала. Конечно, в глубине души я ждала, что Павел пожмет плечами и скажет что-нибудь насчет самых невероятных совпадений и особенностей моей фантазии, то есть примерно то, что накануне говорил мне Андрей. Но мой спутник молчал и не пытался меня разубедить. Молчал он и еще какое-то время, пока мы выбирались с кладбища, садились в его машину, чтобы ехать на поминки, выезжали из узкого проезда. И лишь на нормальной улице Павел произнес:
 — Прошу вас, забудьте сейчас о том, что мне рассказали. Это очень важно, это многое объясняет, но вам лучше держаться от всего этого в стороне… по мере возможности.
 — Почему? — тупо спросила я.
 Действие утренней таблетки, по-видимому, прошло, у меня тупо болела голова, щемило сердце, и вообще хотелось только одного: лечь. Куда угодно, только лечь и ничего не видеть, не слышать и не ощущать. У меня, как у котенка из моего любимого анекдота, кончился бензин.
 — Потому что «потому» кончается на "у", — потерял терпение Павел. — Пошевелите мозгами, напрягите извилины. Вы же оказались в непосредственной близости от убийцы, неужели это непонятно? Извините за резкость, Наташа, но порой вы ведете себя как дитя малое, а не как взрослая разумная женщина.
 Господи помилуй, он почти дословно повторил то, что любил говорить Валерий, когда я окончательно выводила его из себя. Правда, муж на меня в этих случаях не кричал, наверное, потому, что любил. Ну а посторонний человек в подобных обстоятельствах просто не может сохранять олимпийское спокойствие, видя такую непроходимую тупость.
 — Простите, пожалуйста, у меня страшно болит голова, я почти ничего не соображаю. Наверное, это реакция…
 — Не наверное, а точно, — уже гораздо менее сердито отозвался Павел. — Сейчас я вам дам еще одну таблетку, должно стать полегче. А может быть, вам не стоит ездить на поминки? Свалитесь — кто ухаживать станет?
 — Андрей, наверное, — попыталась я пошутить. — Он вроде как начал было, да капсула помешала.
 — Мне почему-то кажется, что Андрею будет приятнее ухаживать за здоровой женщиной, чем за больной, — не принял шутки Павел. — Возьмите таблетку. Все-таки лучше бы вам не ездить на поминки. Что-то мне тревожно…
 Я чуть не подавилась лекарством: услышать такое из уст Павла было, мягко говоря, неожиданностью. Да и само предложение мне показалось диким.
 — Да вы что! Как же я могу не поехать? Нет, это совершенно невозможно! И потом, я же не одна там буду, так что не волнуйтесь за меня. Посижу в уголке, помолчу.
 — Ну если только помолчите… Наташа, пожалуйста, постарайтесь сегодня как можно меньше общаться с вашим приятелем. Он становится опасным, а вы можете проговориться в какой-нибудь мелочи: о той же дискете, например. С одной стороны, не хотелось бы его спугнуть раньше времени, а с другой — еще меньше хочется делать из вас «живца».
 Я еще раз поклялась, что буду вести себя тише воды, ниже травы, и Павел с явной неохотой повез меня в центр, на Ордынку, где жили Маринины родители. Их огромная квартира, где в дни нашей молодости собиралось по пятнадцать-двадцать человек потанцевать и, вообще, «оттянуться», на сей раз показалась мне мрачной и неухоженной, а не шикарно-вылизанной, как прежде. Возможно, это объяснялось тем, что все люди в ней были одеты в черное. И еще тем, что зимний день за окном был по-прежнему хмурым и неприветливым.
 — Не могу поверить, — в десятый, наверное, раз всхлипывала мать Марины. — Такое горе, такое горе! Никого у нас с отцом теперь не осталось, внуков так и не дождались. Для кого теперь жить?
 Володя какое-то время сидел рядом с тещей, периодически делая попытки ее как-то утешить. Но потом у него, наверное, кончился запас энергии, и он начал искать глазами знакомые лица. Наши взгляды встретились, и я увидела, как Володя еле заметным кивком приглашает меня выйти из комнаты.
 — Я на кухню, — шепнула я Павлу и выскользнула из-за стола.
 Володя действительно ждал меня там. Когда я вошла, он как раз убирал в холодильник бутылку водки, а на столе уже стояли две наполненные рюмки.
 — Помянем Марину тут, — тихо сказал он. — Мы с тобой, кажется, самыми близкими людьми для нее были. И из прежней компании почти никого не осталось: иных уж нет, а те далече.
 — Да, я тоже сегодня вспомнила студенческие годы. Как быстро время пролетело! Кто бы мог подумать еще два года тому назад, что все так обернется? Валерия нет, Марины нет…
 Володя протянул мне рюмку и поднял свою:
 — Ну, не чокаясь…
 Я еще успела подумать, что на голодный желудок да после невесть каких лекарств мне бы лучше вообще не пить, но было уже поздно. К тому же ничего страшного не произошло: просто внутри стало тепло, а день приобрел хоть какие-то краски, кроме черно-белых.
 — У меня снова неприятности, — поделилась я с приятелем наболевшим. — Погиб бывший мой родственник, муж сестры Валерия. Так что теперь на деле с капсулой можно поставить крест.
 — Какая капсула? — несколько раздраженно спросил Володя. — Какой родственник? Ната, тебе, по-моему, нужно показаться хорошему врачу. Понимаю, что события последнего года на тебя не могли не повлиять, но не до такой же степени.
 Тут уже я ощутила некоторое раздражение и снова отхлебнула из рюмки, которую все еще держала в руке.
 — Здравствуйте! Ты сам вчера меня спрашивал фамилию, говорил, что попробуешь что-то выяснить, а сегодня у тебя отшибло память? На тебя непохоже, ты всегда гордился тем, что ничего и никогда не забываешь…
 Я замолчала, пораженная внезапно пришедшей ко мне мыслью: Володя действительно помнил абсолютно все, а значит, и то, что про гибель Коли Токмачева ему рассказала я. Но это значит, что он тут абсолютно ни при чем, просто случайное совпадение обстоятельств. Не станет же он так глупо подставляться, убирая моего родственника, хоть и бывшего, способом, о котором узнал от меня! Господи, да что я вообще несу, действительно ведь впору обращаться к психиатру.
 Павел возник в дверях кухни, как раз когда я собиралась прямо спросить своего приятеля, виноват ли он в гибели по меньшей мере двоих людей. В ту минуту мне это казалось самым простым и естественным вопросом на свете. Главное — выяснить, и можно со спокойной душой думать о другом.
 — Наташа, я вас ищу. Вы, наверное, устали — хотите, я отвезу вас домой?
 — Да что вы, — отмахнулась я, — только-только в себя пришла и согрелась. Не беспокойтесь, Павел, все в порядке. Мы вот тут с Володей молодость вспоминаем, общих знакомых. Все-таки почти двадцать лет друг друга знаем, правда, Володя?
 — Через год будет двадцать, — кивнул он, пристально глядя на меня. — Мы познакомились в семьдесят девятом, тогда еще май был безумно жаркий, а я потом все лето провел в Москве, работа подвернулась. А ты в Крым ездила, так?
 Наши глаза встретились. Я поняла, что мы одновременно вспомнили одно и то же: летнюю встречу в Москве и мой рассказ. Не знаю, как это объяснить, но мне почудилось, что в комнате ударила молния. Все поплыло, заволоклось какой-то зеленоватой дымкой — и пропало.
 Очнулась я на диване и сразу даже не поняла, где именно нахожусь. На лбу лежало что-то холодное, я потрогала и обнаружила то ли салфетку, то ли полотенце. И тут же надо мной склонился Павел. Нельзя сказать, чтобы лицо у него было приветливым, скорее — хмуро-настороженным.
 — Так, — констатировал он, — очнулись? Сейчас я отвезу вас домой и уложу в постель. А еще лучше — помещу в больницу и спокойно займусь делами. Вы будете под надежным присмотром и уж точно больше не наделаете никаких глупостей. Заодно обследуетесь.
 — Какая больница? — простонала я в совершенном ужасе. — Не надо никаких больниц, мне просто на минутку стало дурно. Я вообще сегодня себя неважно чувствовала, а после кладбища, разговоров…
 — Рюмки водки на голодный, как легко догадаться, желудок, — сухо продолжил Павел. — Хорошо, с больницей мы решим потом: днем раньше, днем позже — это уже не принципиально. Но сегодня и завтра — постельный режим. В противном случае, Наташа, я вам обещаю тюремный изолятор, потому что иначе вас просто невозможно контролировать.
 Я угрюмо молчала. Ответить мне было нечего, я чувствовала себя не только виноватой, но еще и непроходимо глупой. Ну, это уже, конечно, диагноз, ничего тут не поделаешь. А еще мне было страшно, и при мысли о том, что нужно будет снова общаться с Володей, говорить какие-то слова и изо всех сил прятать жуткую догадку, я просто впала в панику, которая не замедлила отразиться на моем лице.
 — Мы уйдем не прощаясь, — прочитал мои мысли Павел. — Вам сейчас не до светских условностей. Есть у вас кто-нибудь, кто мог бы побыть с вами пару дней? Одной вам оставаться нельзя…
 — Только Галка, — вздохнула я. — Приеду домой, позвоню ей, может быть, она сможет.
 Павел протянул мне свой сотовый телефон.
 — Звоните. Договаривайтесь, я готов ее сам привезти, чтобы быть спокойным. Далеко она живет?
 — Около Курского вокзала. У нее своя машина, только я не уверена, что сейчас застану ее дома.
 — Ната, я могу сегодня побыть с тобой, — раздался голос, который я вовсе не желала слышать. — Дел у меня никаких нет, а ухаживать за больными я умею.
 — Спасибо, Володя, — ответил за меня Павел, — но, по-моему, Наташе сейчас лучше побыть с кем-то, кто не напоминал бы ей о всех прошлых событиях. Мне, во всяком случае, так представляется как врачу.
 — Да-да, — ухватилась я за эту идею, — я позвоню своему знакомому, он рядом со мной живет. И Гале. Так что все будет в порядке.
 Я упорно не смотрела на Володю, но чувствовала, что он-то с меня глаз не сводит. От этого все внутри у меня дрожало противной мелкой дрожью, а по спине разливался жуткий холод. Вот когда я на собственной шкуре испытала, что означает умирать от страха. В буквальном смысле этого слова. Руки тряслись так, что Галкин номер телефона я набрала с третьей попытки, хотя давным-давно могла это делать вообще с закрытыми глазами.
 — Выезжаю, — отрезала Галина, услышав мои сбивчивые объяснения. — На ночь остаться не смогу, но до позднего вечера пробуду. Тарасов меня потом заберет.
 — Ну вот и все, — сказала я Павлу, возвращая ему трубку. — Галка будет у меня через час.
 Остальную информацию я придержала при себе, памятуя угрозы больницы и тюремного изолятора. Ни то ни другое мне не улыбалось в принципе. Насчет тюрьмы не знаю, но больниц я боюсь еще больше, чем… Ну, чем всего остального.
 Почти всю дорогу до моего дома мы с Павлом молчали. То есть я молчала, а он несколько раз говорил с кем-то по телефону и при этом все больше и больше мрачнел. В конце концов я набралась смелости и спросила, что на сей раз не так. Не сомневалась, что услышу еще об одном трупе из моего близкого окружения, — у страха, как известно, глаза велики. Но ошиблась:
 — Все так, нормальная работа. Как обычно, приходится делать несколько дел одновременно, и вот теперь я ломаю голову, как все это совместить. Вашего дорогого приятеля пока задерживать не за что: на время пожара на Рождественке у него железное алиби, проверили. Сведения на дискете нуждаются в дополнительных доказательствах, потому что Лариса могла все придумать просто из чувства мести. Ну, а гибель вашего родственника… То, что ее обстоятельства совпали с событиями двадцатилетней давности, бесспорно, улика, но уж очень ненадежная. Так что на первый взгляд густо, а если внимательно присмотреться — почти пусто.
 Как говорил в таких случаях Валерий: «Убедительно, но бездоказательно». А мой страх к делу вообще не пришьешь, потому что я даже толком не могла объяснить, чего именно боюсь. И к тому же с некоторым запозданием сообразила, что если Павел так настаивает на том, чтобы меня кто-то опекал, точнее, чтобы я ни в коем случае не оставалась одна, значит, у него тоже есть причины тревожиться за мою безопасность. Непонятно, правда, почему это вообще его должно беспокоить, но лишний раз спрашивать об этом мне не хотелось. Уверена, он ответил бы мне что-нибудь вроде того, что Андрей, мол, как бы доверил меня ему, а он… В общем, ничего конкретного я бы наверняка не услышала, так что даже попыток делать не стала.
 Павел практически сдал меня с рук на руки Галине, которая приехала почти одновременно с нами, довольно сдержанно распрощался и отбыл на своем шикарном автомобиле. А Галка в считанные мгновения навела порядок в моей кухне, заварила крепкий чай, силком заставила съесть привезенный с собой салат и какой-то заморский то ли фрукт, то ли овощ под названием «авокадо» — в общем, как всегда, была при деле и распространяла вокруг удивительную ауру надежности и здравого смысла. Мне даже странным показалось, чего я так перепугалась, до обморока. Жизнь-то продолжалась.
 — А теперь рассказывай, что еще стряслось, — потребовала Галка, когда я, по ее собственному выражению, стала похожа на человека, а не на тряпичную куклу.
 Требование это было более чем справедливым, потому что по телефону я ей сказала только, что мне стало дурно, и попросила побыть со мной. Поэтому она бросила все свои дела и примчалась, не тратя времени на дальнейшие расспросы. Галка была не менее любопытна, чем все нормальные люди, но умела это самое любопытство сдерживать, если нужно было действовать. Чему я сама безуспешно пыталась подражать, но — что выросло, то выросло, как говорит один из моих любимых литературных персонажей, супермен и покоритель женских сердец, полковник Лев Иванович Гуров.
 Я рассказала, пытаясь свести эмоции к минимуму, а информацию — к максимуму, но в результате, естественно, все получилось наоборот. Так что Галке пришлось — как всегда! — отделять в моем рассказе зерна от плевел и выстраивать отдельные фрагменты в четкий логический ряд. И, как всегда, ей это удалось, хотя я — опять же как всегда! — и в толк взять не могла, каким образом.
 — Значит, доказательств причастности Володи к пожару нет? Меня это не удивляет, если честно. Насколько я помню, он слишком умен, чтобы оставлять такие доказательства.
 — Так ты считаешь, что он мог это сделать? — с тоской спросила я, чувствуя, что остатки моей уверенности в невиновности Володи бесследно улетучиваются. — Но это же ужасно!
 — Веселого, конечно, мало, — согласилась моя подруга. — Но пока я не вижу поводов для паники. Просто тебе ни на минуту не нужно оставаться с ним наедине. Не принимай никаких его приглашений и сюда, естественно, не пускай.
 — Не совсем же я безмозглая в конце концов, — буркнула я.
 — Не совсем. Но в значительной степени. И не строй оскорбленную мину, ты знаешь, что я права. Для меня совпадение деталей двух убийств — бесспорная улика. Володя же не профессиональный киллер, он прежде всего логик, я помню, меня-то он в свое время пленил именно безукоризненным мышлением…
 Я не сдержалась и хихикнула. Галка посмотрела на меня с негодованием:
 — Не понимаю твоего веселья. Да, он был видным парнем, не спорю, но ты же знаешь, что для меня в человеке интересен интеллект, а остальное — второстепенно. В твоего Валерия, кстати, я влюбилась если не с первого слова, то с первой фразы, умнее его только Тарасов…
 — Умнее его никого нет, — тоскливо сказала я. — И уж точно не будет, во всяком случае, в моей жизни. Если вообще кто-то будет.
 — А как же Масик? — ехидно спросила Галка. — Вы же с ним только и делаете, что умные разговоры ведете.
 — Вели, — поправила ее я. — Но и это в прошлом. И бог бы с ним, была, как говорится, без радости любовь, так что и разлука прошла без печали. Извините за внимание, спасибо за беспокойство, простите, что без скандала обошлось. Если вдуматься, зачем ему легкомысленная и меркантильная особа? У него, наконец, мама есть, не говоря уже о телевизоре.
 — Не понимаю, — протянула Галка, недоверчиво глядя на меня, — легкомысленная, это еще может быть… иногда, но меркантильная… Ты в своем уме, подруга?
 — В своем, в своем, — заверила ее я и не без удовольствия рассказала детали сцены расставания с Масиком. К концу рассказа Галка уже почти рыдала от смеха, а отсмеявшись, сказала, что во мне погибла великая актриса. Комедийная, естественно.
 — Кстати, о легкомыслии, — заметила она, — а что это за Андрей около тебя крутится? И с какой целью?
 Я пожала плечами.
 — Спроси у него сама. Мне он один раз ответил, что он за мной ухаживает, больше я к этому разговору не возвращалась. Да и не до того было, если честно.
 — Он тебе нравится?
 — Нравится, не нравится, — разозлилась я, — ты, Галка, иногда бываешь совершенно невозможной. Мне сейчас только романа не хватает для полного счастья. Больше мне делать нечего. У меня работы полно, никто меня на содержание не возьмет.
 — Чем объяснишь? — невозмутимо спросила Галка. И мы обе расхохотались.
 Это был наш с ней фирменный прикол. Когда-то давным-давно то ли она, то ли я переняли его у одного из членов нашей компании, который использовал этот простенький вопрос совершенно виртуозно. Ничего особенного, казалось бы, но человек, которому этот вопрос задавали, начинал экать и мекать, «пробуксовывать» в разговоре и вообще, что называется, «плыть». Что давало спрашивающему возможность перегруппироваться, собраться с силами и перевести разговор в нужное русло. Попадались все без исключения, для наших же с Галкой бесед это означало, что тема исчерпана и пора переходить к другому вопросу повестки дня.
 Очень кстати зазвонил телефон, и Андрей спросил, как вообще мои дела, потому что он только что беседовал с Павлом и услышанное его несколько обеспокоило. Я честно сказала, что все более или менее наладилось, я накормлена и напоена, в обмороки больше падать не собираюсь, а с завтрашнего утра намерена сесть за письменный стол и наверстывать упущенное. Андрей обещал обязательно позвонить на следующий день, и на этом мы с ним распрощались. Галка внимательно наблюдала за мной, пока я разговаривала, и, едва я повесила трубку, изрекла:
 — Он тебе нравится, мне-то голову не морочь. У тебя все на лице написано.
 Как сговорились, честное слово! Можно подумать, что у меня не лицо, а грифельная доска. Хотя… со стороны, наверное, виднее.
 — Успокойся, — проворчала я, — нравится. Это ты его подозреваешь невесть в чем, а я к нему очень расположилась за последнюю встречу. Но и только.
 — А что тебя больше всего расположило? — с невинным видом спросила Галка. — Минеральная вода или копченая курица?
 Господи помилуй, лучшая подруга, а какая стервозная!




 Глава 12
 МУЖЧИНА ДЛЯ ДОСУГА


 Он отлично выспался, несмотря на то что предстоял, пожалуй, один из самых трудных дней в его жизни. А может быть, именно поэтому и выспался: организм требовал полноценного отдыха и получил его. Как получал все и всегда — по первому требованию. Нужно любить себя, только тогда жизнь становится приятной и полезной вещью.
  Конечно, она что-то заподозрила. Хоть и не от мира сего, а соображает, когда припрет. А если даже и не соображает, за нее работает инстинкт. И обморок был совершенно непритворный, она испугалась до полусмерти. Бедняжка! Ну, больше ей уже нечего бояться, точнее, скоро ей уже ничего не будет страшно. 
  Но он-то! Положился на свою великолепную память, а она его подвела. В первый раз в жизни. Хотя ничего удивительного в этом нет, он никогда не запоминал ничего, связанного с женщинами. Рассказ запомнил, но автоматически выбросил из памяти обстоятельства, при которых его услышал. Точнее, не обстоятельства, а рассказчицу. И на этом попался….. 
  Попался? Он? Глупости, он не может попасться, он слишком умен и осторожен. Мало ли что ему когда-то рассказали, это никак не увязывается с его жизнью. Если вдуматься, и дискета ему не очень-то нужна, на ней не может быть ничего особенно опасного, но береженого, как говорится, бог бережет. И вообще… 
  И вообще убирать помехи из своей жизни оказалось не только легко, но и, в общем-то, приятно. Сегодня он уберет последнюю помеху — и заживет дальше в свое удовольствие. Он скопил достаточно денег, чтобы бросить все в этой сумасшедшей стране и начать заново за ее пределами. Ему чуть больше сорока, он умен, хорош собой, у него будет все, чего он заслуживает на самом деле. 
  А заслуживает он многого. Очень многого. 
 Ночь прошла спокойно. Галка уехала со своим Тарасовым около полуночи, взяв с меня самую страшную клятву, что я не буду открывать дверь кому ни попадя, вести по телефону лишние разговоры и вообще делать глупости. Она бы осталась еще на сутки, но открывалась конференция архитекторов, к которой моя подруга с мужем готовились чуть ли не два года, и пропустить это было просто невозможно. А поскольку конференция проводилась в одном из загородных пансионатов, выехать туда нужно было чуть ли не на рассвете.
 — Я позвоню тебе вечером, — пообещала Галка. — И брось терзаться: не подставляла ты меня. Чушь все это. Ну, вызовут куда надо, ну зададут вопросы. Так я отвечу, мне скрывать нечего. Успокойся.
 Я обещала успокоиться и не делать глупостей и первую часть обещания вроде бы выполнила. Приняла горячий душ, попрыскала на себя любимыми духами, поскольку это всегда поднимало мне настроение, даже телевизор попробовала посмотреть. Но фильм оказался на редкость занудным, да к тому же доставала глупейшая реклама, которая появлялась на экране чуть ли не каждые пять минут. «От Парижа до зарядки „Омса“ — лучшие прокладки», — подвела я итог получасового сидения у экрана, вырубила ящик и отправилась спать. И — заснула, причем без всякого снотворного и успокоительного.
 Утро — первое в этом месяце — оказалось солнечным, и это было прекрасно. Солнце всегда поднимало мне настроение. Я выпила кофе и съела два вкуснейших пирожка с капустой, еще одно Галкино фирменное блюдо, мысленно поблагодарив подругу. Закурила — и тут зазвонил телефон. Опять кто-то с утра пораньше!
 — Алло, — с некоторым недоумением сказала я, а поскольку ответа не получила, то повторила чуть громче:
 — Алло-о.
 Трубка по-прежнему молчала, что при уровне нашей телефонной связи было неудивительно.
 — Вас не слышно, перезвоните, пожалуйста, — попросила я и дала отбой. Но никто не перезванивал. Я пожала плечами, докурила сигарету и пошла к письменному столу с твердым намерением сделать за сегодняшний день по меньшей мере две нормы. Но не успела перевести и двух страниц, как телефон снова ожил. И опять никто не пожелал со мной разговаривать, просто на том конце провода сразу положили трубку. Я только успела понять, что звонили из автомата — его характерный щелчок ни с чем невозможно спутать. Скорее всего звонила Галка из-за города, а это вообще почти гиблое дело. Удивительно: один раз мне позвонил школьный приятель, который перебрался жить в солнечную Калифорнию, так его было слышно так, будто он звонил из соседней квартиры, а не с противоположного края Земли. С местными же, так сказать, междугородными звонками просто беда.
 Третий раз телефон зазвонил полчаса спустя — и с тем же результатом. Тут я забеспокоилась — все это мне откровенно перестало нравиться. Кто-то проверяет, дома ли я? Зачем? Для жуликов я никакого интереса не представляю, ко мне можно залезть только по чистой случайности. И посоветоваться не с кем, кроме, пожалуй, Андрея. И тут меня как током пронзила мысль: я же не знаю номера его телефона! Мне даже в голову не пришло этим поинтересоваться, настолько моя голова была занята другим. Интересно получается. Хорошо еще, что вчера Павел оставил мне свою визитку, только куда же я ее засунула? В карман шубы? В сумочку? В карман жакета? Первоначальные поиски результата не дали, и тут снова раздался звонок — на сей раз в дверь.
 На цыпочках я подкралась к «глазку» и увидела… Володю. То есть догадалась по очертаниям массивной фигуры, что это он. На лестничной площадке у нас всегда полумрак, нельзя сказать, чтобы приятный. Я замерла у двери, не в силах пошевелиться. Что ему надо? Почему опять без звонка?
 — Ната, открой, — услышала я знакомый спокойный голос. — Открой, я знаю, что ты дома.
 И вновь настойчивый звонок. Да не открою я ни за что на свете, тоже дурочку нашел. Просто позвоню сейчас в милицию, скажу, что ко мне ломится подозрительный тип с неизвестными намерениями. Ага, а он им скажет, что мы сто двадцать лет знакомы и он пришел справиться о моем здоровье. Что же делать, Господи, что делать? Да наплевать, пусть говорит что угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине. Я сделала шаг в комнату и услышала:
 — Открой, я знаю, что ты убила своего мужа. Я привез доказательства, если не откроешь, отправлюсь с ними в милицию, честное слово. Открой по-хорошему, я тебе помочь хочу, идиотка!
 Я убила Валерия? И у Володи есть доказательства? Мне показалось, что я схожу с ума. Или он спятил? Забыв обо всем на свете, я резко распахнула дверь и спросила:
 — Так, по-твоему, это я — убийца?
 Всегда забывала, насколько подвижен и разворотлив мой приятель, несмотря на внешнюю монументальность. Володя мгновенно оказался в коридорчике, оттеснил меня к кухне, захлопнул за собой дверь, запер ее изнутри на ключ и положил его в карман. И все это молча, с полуулыбкой, от которой мне снова стало так страшно, как не было еще никогда в жизни.
 — Поговорим? — спросил он, сбрасывая дорогой полушубок прямо на пол. — Обсудим, что к чему? Ты, как я понимаю, одна и уже пришла в себя после вчерашних волнений. Вот и хорошо. Поставь чайник, на улице собачий холод.
 Он говорил самые простые слова, но ни взгляд, ни улыбка им не соответствовали. Особенно взгляд. Сроду ничего подобного не видела, но поняла, что имеют в виду, когда говорят: «У него глаза убийцы». И ведь как просто он заставил меня впустить его в квартиру. А что теперь?
 — Смею думать, ты пошутил, когда обвинил меня в убийстве, — сказала я, надеюсь, достаточно спокойно. — Зачем тебе понадобился этот трюк?
 — Чтобы войти в квартиру, естественно. И поговорить без свидетелей. Ты же теперь постоянно с телохранителями, одна практически не остаешься.
 — Почему ты не позвонил перед приходом?
 — А я звонил. Целых три раза. Только не соединялось.
 Он врал и даже не давал себе труда это скрыть. Напротив, откровенно забавлялся. Господи, хоть бы кто-нибудь позвонил, я бы тут же позвала к себе. Или хотя бы сказала, что я дома не одна и кто ко мне пришел. Может быть, тогда он не посмеет… Не посмеет — что?
 — Не дрожи, ничего плохого я тебе не сделаю, — усмехнулся Володя, прочитав мои мысли. — Если, конечно, ты отдашь мне дискету. И не надо делать недоуменное лицо, я знаю, что она у тебя. Так?
 Я неопределенно пожала плечам. То ли он блефует, то ли действительно откуда-то точно знает, что дискета у меня. Как в таком случае поступать, я представляла себе весьма смутно, если вообще представляла. Единственное, что мне пришло в голову, — это позвонить все-таки Павлу. Но тогда Володя увидит, что вчерашний «приятель покойного мужа» имеет рабочий телефон, начинающийся с известных всей Москве трех цифр. Что он сделает после этого — неизвестно. То есть ясно, что ничего хорошего меня не ожидает. А кому еще можно позвонить? Не Масику же, в самом деле. Хотя… В моем положении впору за любую соломинку хвататься, особо капризничать не приходится.
 — Мне нужно позвонить, — сказала я по возможности твердым голосом. — После этого и поговорим.
 — Вчерашнему знакомому врачу? — прищурился Володя.
 Я покачала головой, поразившись про себя проницательности своего приятеля. Хороша бы я была сейчас! И набрала номер телефона своего почти бывшего поклонника, соображая на ходу, как построить разговор, чтобы Масик хоть что-то понял, а Володя — почти ничего. Господи, и зачем я только открыла дверь!
 — Алеша, добрый день, это Наташа говорит. Ты мне очень нужен, причем срочно. У тебя ведь есть чистые дискеты, принеси одну, пожалуйста.
 — Натали, ты отдаешь себе отчет в своих поступках? Ты звонишь мне — мне! — и вместо того, чтобы извиниться за свое кошмарное позавчерашнее поведение, говоришь о какой-то ерунде. Я занят. И у меня нет свободных дискет.
 — Я прошу тебя… У меня сейчас мой друг, ну, тот, у которого жена на пожаре погибла… Приходи, пожалуйста!
 — Как, еще один друг? Да ты, я вижу, вошла во вкус… Если бы ты была одна, я бы, возможно, и пришел, я незлопамятен. Но у тебя уже есть мужчина, а третий, сама понимаешь, лишний. Извини.
 Голос Масика даже в этой отповеди звучал сладкими руладами и трелями, но для меня в нем отчетливо послышались погребальные колокола. Это был мой единственный шанс — и теперь уже никаких надежд не оставалось. Разве что на чудо.
 — Ну, пожалуйста, — взмолилась я, и тут прямо над моим ухом раздался Володин голос:
 — Наташенька, с кем ты разговариваешь? Мне скучно.
 — Иди развлекай гостя, — ехидно заметил Масик. — Не ожидал я от тебя, право… Ну, пока.
 В трубке раздались частые гудки. Володя протянул руку, взял у меня трубку, положил ее на рычаг и неожиданно крепко ухватил меня за оба запястья:
 — Чип и Дейл не придут на помощь, моя дорогая. И не забывай, я прекрасно знаю, чего ты боишься в этой жизни. Боли. А я могу сделать тебе очень больно, если ты не перестанешь глупить.
 — Почему ты решил, что у меня есть какая-то дискета?
 — Потому, что умею пользоваться техникой. В том числе телефоном. Вспомни, кто тебе устанавливал автоответчик? Правильно, я. И уже тогда поставил код, который дает к нему доступ с другого аппарата. Так что я просто-напросто прочитал послание Марины в тот же вечер. На будущее запомни: записи с автоответчика после прослушивания надо стирать. Прочитай еще раз инструкцию.
 — Не верю, — обреченно сказала я. — Ты берешь меня на пушку.
 Володя пожал плечами и процитировал мне оба текста с автоответчика. Память у него, конечно, была феноменальная.
 — Давай включим прослушивание, проверишь.
 — Ну что ж, — сдалась я, — ничего не поделаешь. Забирай эту чертову дискету и оставь меня в покое.
 — Давно бы так, — почти нежно улыбнулся Володя. Только от этой улыбки мне стало совсем нехорошо. И тут зазвонил телефон. Я рванулась к нему, но мой приятель схватил меня поперек туловища и, как котенка, отшвырнул в сторону. Чудом я не врезалась в шкаф, а завалилась боком на тахту.
 — Тебя нет дома. И не вздумай играть, это бесполезно. Где дискета? Не вставай, только скажи — где.
 — Там же, где все остальные, в коробке.
 Телефон умолк в ту самую секунду, когда Володя отошел от него к письменному столу. Незваный гость быстро перебрал дискеты и мгновенно нашел нужную: все остальные были другой марки. Он вставил ее в компьютер и в мгновение ока произвел необходимые манипуляции. Я закрыла глаза, потому что на меня вдруг навалилась невероятная усталость. Сейчас он прочтет текст, поймет, что я слишком много знаю, и… А мне вдруг так захотелось жить, что я даже удивилась: еще неделю назад мне хотелось прямо противоположного. Что ж, значит, кто-то подслушал мои мечты и теперь будет их реализовывать. Что хотела, то и получу.
 — Черт! — услышала я сдавленное восклицание и невольно посмотрела в сторону Володи. На мониторе компьютера красовалось уже знакомое мне требование ввести код. Как мне удалось снова засекретить дискету? Или это происходит автоматически? Но в любом случае у меня снова появился шанс как-то выскочить из этой передряги относительно целой и невредимой.
 — Какой код нужно ввести? — резко обернулся ко мне Володя. — Ну, я жду!
 — При чем тут код? — как можно искреннее изумилась я. — Не знаю я никакого кода. И зачем он вообще нужен?
 — Допустим, — протянул Володя, глядя на меня без особой нежности. — Допустим, что на сей раз ты не врешь и дискету прочесть не пробовала. Или пробовала, но у тебя ничего не вышло. Или — вышло? Господи, как мне надоели вздорные и любопытные бабы! Мое терпение кончилось, Ната. Теперь тебе придется кое-что принять. Я не могу сидеть здесь с тобой целый день. У меня дела есть.
 — Еще кого-нибудь убить собрался? — брякнула я уже от полной безысходности. — Кого же на сей раз? И какой сценарий используешь? Я, кажется, тебе только про один случай рассказывала. Впрочем, на Рождественке ты сам справился.
 — Верно, — неожиданно согласился Володя. — Только это еще надо доказать. А уж про Игоря и говорить нечего, я с ним даже не знаком.
 — Не правда. Ты доставал через него капсулы. И взбесился именно потому, что он посмел действовать в собственных интересах и попался. Ты же понимал, что тебя он сдаст в первые три минуты допроса.
 — Чушь! Я не имею никакого отношения ни к каким капсулам, тем более радиоактивным. Я в них ничего не понимаю.
 — Опять не правда. Ты был в Ливии, когда там строили ядерный реактор. Мы с ними уже не дружим, но реактор-то должен работать, разве не так? А в этих капсулах — топливо для него. Мне все равно, Володя, я понимаю, что ты меня убьешь, за этим и пришел. Но имей в виду, Галка все знает. И она видела тебя тогда, в Ливии.
 — Галка? Какая еще Галка?
 — Моя подруга. А больше я тебе все равно ничего не скажу. В общем-то, я все равно скоро умру, облучение — штука серьезная. Так что ты, может быть, сотворишь благое дело, если поможешь мне перейти в мир иной без особых мучений.
 Володя опять улыбнулся — будто выстрелил:
 — С удовольствием помогу. Хотя, насколько мне известно, пострадала ты минимально, тебя можно вылечить, и довольно быстро. Но желание дамы для меня закон. Только сначала ты скажешь мне все про твою Галку. И про код дискеты. И вообще — все скажешь. А потом я уйду.
 — Меня хватятся самое позднее завтра, — выложила я свой последний козырь. — И тебя будут спрашивать, учти.
 — Э, милая, да пусть спрашивают, пока не посинеют. Я ведь на самом деле не здесь, а совсем в другом месте нахожусь. Это называется алиби, уж кто-кто, а ты-то должна это знать из своих детективов. Так что, мадам, уже падают листья. Прими вот это, сама. Не заставляй меня применять к женщине силу, это не мое амплуа, одного раза на сегодня вполне достаточно.
 — Что это?
 — Не волнуйся, не яд. После этого средства люди начинают говорить правду, причем говорят как заведенные. А потом ничего из сказанного не помнят. Или вообще ничего не помнят и крепко-крепко засыпают. Ну?
 Конечно, я испугалась, хотя до этого и лепетала что-то относительно своевременной дружеской помощи в уходе из этой жизни. Но уходить-то отчаянно не хотелось, вот в чем дело. Снова зазвонил телефон, но Володя, по-видимому, действительно уже потерял терпение, потому что резким жестом выдернул шнур из розетки, оборвав трель на середине.
 — Не будем отвлекаться. Последний раз предлагаю: прими таблетку сама. Иначе…
 Я так и не поняла, что произошло в следующие мгновения. Дверь из коридора в комнату распахнулась, но за широкой Володиной спиной мне не было видно почему. Кто-то моментально завел моему приятелю руки назад, и раздался резкий металлический щелчок. Словно во сне я увидела, как двое мужчин подхватили Володю под руки и вытащили из квартиры, а третий, почему-то смутно мне знакомый, быстро подошел ко мне и спросил:
 — Как вы? Вы не успели ничего принять?
 Я вдруг узнала Андрея и неожиданно для себя самой бросилась к нему, уткнулась лицом в его грудь и залилась слезами, плавно перешедшими в самую настоящую истерику. А потом — отключилась.
 Похоже, это уже стало доброй традицией: очнувшись от очередного обморока, обнаруживать себя лежащей на диване с мокрой тряпкой на лбу. Только на сей раз в роли брата милосердия выступал не Павел, а Андрей, который смотрел на меня куда как теплее, нежели его друг накануне. Так или иначе, мое предположение оправдалось: Андрей за мной ухаживал в самом прямом смысле этого слова. Прямо какой-то военно-полевой роман.
 — Лежите, лежите, — вскочил он с кресла, когда увидел, что я открыла глаза. — Скоро приедет врач, все будет хорошо. У вас просто шок от пережитого.
 — И еще, наверное, пара синяков, — предположила я, чувствуя боль в локте и бедре. — Я, кажется, через всю комнату летела, чудо, что головой не ударилась.
 — Нам, конечно, надо было раньше вмешаться, но тогда бы мы не услышали самого интересного из вашего разговора.
 — Что-что? — ошарашенно переспросила я. — Нашего разговора? Вы что, под дверью подслушивали?
 — Не совсем, — слегка сконфуженно, как мне показалось, отозвался Андрей, — но цель, знаете ли, оправдывает средства. Вообще я перед вами виноват, Наташа, хотя не мог поступить иначе. Выполнял свой служебный долг, коль на то пошло. И вовсе не думал, что все так обернется и из подозреваемой вы превратитесь в потенциальную жертву.
 — Чью жертву? — окончательно запуталась я. — И в чем меня подозревали? Ради бога, не тяните кота за хвост, иначе я просто сойду с ума. Хотя разве сходят с ума сложно? Да рассказывайте же, вот наказание!
 — Хорошо, только пусть это будет наша с вами маленькая красивая тайна. Павел мне хоть и друг, но одновременно — начальник, а беседы на служебные темы с посторонними у нас не поощряются.
 — У кого — у вас?
 — В ФСБ, — терпеливо объяснил Андрей. — Я, в общем-то, вас не обманывал, когда сказал, что по роду работы занимаюсь всякими странными явлениями. А виноват я в том, что тогда пошел вас провожать с одной-единственной целью. Мне нужно было попасть к вам в квартиру. И поставить ее на прослушку.
 — И?..
 — И поставил. «Жучок» в телефонном аппарате — и магнитофон в моей машине. Машина все это время стояла под вашим балконом. Я, конечно, не сидел там сутками напролет, меня подменяли, да и вы не всегда были дома и ночью, как правило, ни с кем не общались. Но все ваши разговоры, простите, слушали и писали. Только не убивайте меня сразу, ради бога, я вам еще пригожусь. Приятель ваш драгоценный попал под подозрение несколько месяцев назад, но дело в том, что он практически ни с кем, кроме вас, не общался. Ну, мы и решили, что вы и есть связующее звено, посредник, так сказать, между ним и кем-то еще. К тому же он крайне осторожен, никого к себе не подпускал, а вы…
 — А я, наоборот, оказалась крайне неосторожна…
 Внезапно меня осенила кошмарная мысль:
 — Так вы слушали абсолютно все разговоры? Боже мой, а я и не догадывалась, что каждое мое слово… Какой позор!
 — Ну почему же позор, Наташенька? — мягко возразил Андрей. — Ничего криминального вы не говорили, а мне было очень приятно узнать, например, что я произвел на вас благоприятное впечатление. Так что выбросьте из головы. К тому же все подозрения относительно вас испарились, когда вы не отказались от моей помощи в расшифровке дискеты, даже сами предложили мне снять с нее копию и передать Павлу. Помните?
 Еще бы мне не помнить!
 — Кстати, когда я снял копию, я вам ее и оставил, а забрал оригинал. И на копию поставил тот же код. Что позволило еще немного потянуть время и окончательно разозлить нашего главного фигуранта. А когда человек сердится и спешит, он начинает делать ошибки и глупости. Когда он отключил телефон, мы решили, что пора вмешиваться. И не ошиблись. Главное, не опоздали. Да, вот еще что: на квартире у Ларисы мы нашли негативы микропленки. Там есть сцена встречи Владимира и Игоря, вашего бывшего родственника. Нину мы задержали, так что дело о гибели вашего мужа скоро прояснится. А потом из-за границы вернутся ваши сонаследники, не век же им там торчать, денег не хватит и…
 — И что? Валерия этим не воскресить.
 — Я не хочу давать вам пустых обещаний, но, возможно, удастся вернуть вам квартиру. Преступники не могут быть наследниками своих жертв.
 — Они не убивали…
 — Верно. Они заказывали убийство. Вы меня простите, Наташенька? Или хотя бы не очень сердитесь?
 У меня не было сил сердиться, но я все еще не могла поверить в то, что кошмар последних дней наконец прекратился. В счастливый конец с квартирой я не верила, но следовало считать удачей уже то, что я осталась жива. Так что «жучок» в телефоне оказался очень кстати, равно как и павшее на меня подозрение в соучастии в измене родине. Иначе не миновать бы мне участи Ларисы и Марины. Бог, как известно, любит троицу, а быть третьей в этом раскладе мне не хотелось ни капельки. Как оказалось, жизнь я все-таки люблю.
 — Не сержусь, — вздохнула я. — Как я могу сердиться на человека, которому обязана жизнью? Хотя, конечно, обидно, что причиной всему был только служебный долг, а не моя неотразимость.
 Андрей рассмеялся, и тут зазвонил телефон. Мой спаситель переставил аппарат на тахту, протянул мне трубку и подмигнул:
 — «Жучка» там больше нет, честное слово.
 Я тоже улыбнулась и пропела:
 — Алло!
 — Натуля, ну у тебя теперь опять дивный голос, как раньше. Я подумал, что ты просто таким образом хотела со мной помириться, тебе нужно было как-то объяснить, почему ты мне звонишь. Понимаю, первой это сделать трудно.
 Я не нашлась что ответить. А Масик расценил мое молчание как знак согласия и поощрение к дальнейшему.
 — И сцену ревности я тебе напрасно устроил, ты хотела, чтобы наша первая встреча прошла не с глазу на глаз, а менее интимно. Мне мама все растолковала. Так что давай помиримся? Ты говорила, что мы никуда не ходим, так мама купила нам билеты на концерт. Завтра.
 — Радость моя, — нежно сказала я Масику, — считай, что мы помирились, но на концерт ты пойдешь с мамой, и там она растолкует тебе остальное. Мне некогда, я теперь вместо переводов буду писать детективные повести. Из собственной жизни.
 Я положила трубку и взглянула на Андрея. Тот все еще продолжал улыбаться, и я невольно последовала его примеру, хотя и пыталась изобразить голосом недовольство:
 — Ну вот, мужчины для приятного проведения досуга у меня по-прежнему нет. Так что радоваться нечему.
 Андрей перестал улыбаться, сел рядом со мной на край тахты и взял меня за руку.
 — Наташенька, работа у меня, конечно, непростая и свободного времени мало, но я думаю, что мог бы время от времени ходить с вами в ваш клуб, например. Или на концерт. Или съездить за город подышать воздухом. Как вам такой вариант?