Аннотация: Действие повести происходит в двух точках Вселенной: в маленьком районном городе Н...ске и на неизвестной планете, оказавшейся в пределах Солнечной системы. Читатель примет участие в раскрытии тайны, связанной с невероятными событиями, происходящими в городе Н...ске.


---------------------------------------------



 Георгий Сергеевич МАРТЫНОВ.
 СТО ОДИННАДЦАТЫЙ
 (хроника н…ских событий)






 ГЛАВА 1




 (вместо пролога),
 о том, что случилось в ночь на 10 января по московскому времени, в трех с половиной миллиардах километров от Земли


 Впереди — черное небо, усеянное бессчетными огоньками немигающих звезд. Самая яркая из них, если наблюдать за нею месяц за месяцем, заметно перемещается, тогда как все остальные неподвижны и не изменяют своего взаимного расположения. Но это и не звезда, а планета Нептун.
 Позади — то же черное небо с такими же огоньками звезд, которое не затмевает своим блеском далекое Солнце. Оно уменьшилось за время пути в несколько раз и кажется теперь меньше теннисного мяча.
 Там же позади, невидимая из-за близости к солнечному диску, осталась покинутая более двух лет назад родная Земля. И огромная планета Уран, изменившая могучим полем тяготения траекторию полета автоматической межпланетной станции, направившая ее к Нептуну — цели полета.
 Уран выполнил свою роль, и теперь расстояние между ним и станцией увеличивается почти на два миллиона километров каждые двадцать четыре часа.
 Уран давно не виден. Нептун еще трудно найти среди звезд. Вокруг черная бездна, и нет этой бездне ни начала, ни конца.
 Но пути, по которому с третьей космической скоростью летит ракета, начало было — на Земле, и будет конец — возле Тритона, спутника Нептуна, одной из крупнейших «лун» Солнечной системы, превосходящего своими размерами планету Меркурий.
 Конец только через много месяцев, а пока полет в пустоте, в скучном однообразии.
 Но скучать некому. Автоматическая межпланетная станция, направленная учеными Земли, чтобы с близкого расстояния «осмотреть» Тритон, исследовать его атмосферу, измерить напряженность магнитного поля и разрешить множество других вопросов, возникших у астрономов, летит без экипажа. На ней только приборы и электронно-вычислительные машины. Бесстрастно, точно и неутомимо выполняют они составленную на Земле программу полета, аккуратно посылая радиограммы с результатами наблюдений.
 Огромное тело ракеты, которой солнечные батареи придают некоторое сходство с самолетом, снабжено «глазами» — четырьмя телеобъективами, чутко реагирующими на малейшее изменение в окружающем пространстве. Этим «глазам» помогают локаторы, непрерывно прощупывающие лучами путь впереди ракеты. И те и другие сообщают обо всем, что «видят», главной электронно-вычислительной машине ЭВМ-1, управляющей полетом и всеми процессами, происходящими внутри станции. Сделано все, чтобы защитить станцию от любой случайности.
 Пока объективам и локаторам нечего зафиксировать для передачи на Землю, радиограммы содержат только краткую сводку о режиме внутри станции — температуре, давлении, состоянии бортовых систем и механизмов. И об интенсивности космических частиц.
 Так продолжается месяц за месяцем.
 Последняя радиограмма, содержавшая хоть какие-то данные, помимо внутреннего режима, была передана, когда станция пролетала мимо Урана, в нескольких миллионах километров от гигантской планеты. Следующая будет послана в конце пути. А сейчас передавать нечего. Вокруг станции нет ничего. Нет и не может быть. Пространство между орбитами Урана и Нептуна практически пусто.
 Это хорошо знают в координационно-вычислительном центре управления полетом. Но ежедневно дежурный оператор аккуратно заносит в журнал очередную радиограмму со станции, заносит одни и те же данные, не пропуская ни одной цифры кода, хотя месяц за месяцем эти цифры почти не меняются. Почти — потому что различно число зарегистрированных космических частиц.
 Записи в журнале внимательно прочитывают ученые. Прочитывают каждый день, несмотря на то, что знают заранее — ничего нового в журнале нет.
 Нет и не может быть!
 Потому что:
 ПРОСТРАНСТВО МЕЖДУ ОРБИТАМИ УРАНА И НЕПТУНА ПУСТО!
 Ученые совершенно уверены в этом, но все же читают записи, потому что они всегда помнят: «А вдруг!…» А вдруг что-нибудь произойдет вопреки вероятности, вопреки знанию и опыту.
 Космос всегда может преподнести самый неожиданный, самый невероятный сюрприз!
 И настал день, когда «А вдруг!» неожиданно превратилось в реальную действительность.
 Только что была «привычная» для телеобъективов, локаторов и ЭВМ-1 черная пустота, усеянная огоньками немигающих звезд. Вот только что сейчас, какую-нибудь секунду назад…
 Только что не было ничего, кроме блестящих точек, от которых ощутимо отделяла ракету безграничная бездна пространства, непостижимая пустота космоса…
 И вдруг все исчезло!
 «Глаза» станции не видят больше ни одной звезды. Пустота космоса перестала быть черной, она засияла ровно и сильно, заполнив сверкающим блеском все!
 Нечто исполински огромное мгновенно закрыло пространство впереди ракеты, несущейся прямо в центр этого «нечто»…
 Бортовые системы станции все же успели составить и начать передавать на Землю экстренную радиограмму. Успели начать, но… не успели закончить. К Земле ушло всего полтора слова: «Возникло пре…»
 А все остальное, вместе с самой станцией, исчезло в огненной вспышке, прочертившей в плотной среде того неведомого, что встало на пути ракеты, ярко блеснувшую узкую полоску, подобную тем, которые испокон веков видят люди, когда в атмосферу Земли врезаются метеориты.
 Сложное, прекрасное в своем совершенстве творение разума и труда, очередной разведчик науки, созданный и отправленный людьми в бездну космоса, внезапно прекратил существование, превратившись на несколько секунд в падающую звезду.
 В координационно-вычислительном центре автоматический приемник, постоянно настроенный на частоту передатчика межпланетной станции, принял внеочередную и, как оказалось, последнюю радиограмму, заключавшую в себе только полтора слова.
 А когда после получения этого отрывка прошло двадцать четыре часа бесплодного ожидания, в центре вынуждены были констатировать факт гибели станции и неудачу очередного космического эксперимента.
 — «Пре…» может означать только «препятствие», — сказали ученые. — Видимо, ракета врезалась в астероид, случайно залетевший за орбиту Урана и случайно же оказавшийся на ее пути. Хотя и в этом случае остается непонятным, почему этот астероид, или крупный метеорит, своевременно не заметили локаторы. Они должны были заметить его на расстоянии, достаточном для любого маневра. Ведь только вчера станция радировала о полной исправности всех своих агрегатов.
 Вот и все!
 На газетное сообщение особой реакции не последовало. В длинном списке космических экспериментов неудачи случались и прежде. Они были очень редки, но неизбежны, как в любом большом деле, тем более таком, как завоевание человеком Солнечной системы.
 Ученые, инженеры и рабочие приступили к созданию другой станции, которая должна была последовать по тому же маршруту и с тем же заданием. И как всегда бывает, эта вторая станция была более совершенна, чем первая. Кроме того, повторение роковой встречи практически исключалось. Ученые не сомневались в том, что на этот раз эксперимент увенчается успехом. Ведь первая станция погибла явно случайно, настолько, что даже причина ее гибели осталась загадочной. Два раза такая случайность никак не могла повториться.
 И не было, казалось, никакой надежды на разгадку тайны катастрофы первой станции.
 Казалось до тех пор, пока Человечество не поняло, что случилось в Солнечной системе и что произошло в точке пространства, где на пути посланца Земли возникло препятствие, своевременно не замеченное очень чувствительными и совершенно исправными локаторами.
 А когда все стало ясно, многие, а в особенности астрономы пожалели о том, что в ту ночь на 10 января 19… года ни один телескоп не был обращен в сторону Нептуна, что ни в одной обсерватории не возникло необходимости в наблюдениях или, что было бы еще лучше, в фотографировании звезд в том направлении, по которому удалялась от Земли сама уже ни в какой телескоп не различимая автоматическая межпланетная станция, удалялась навстречу гибели.
 Никогда и никем не виденную, очевидно неповторимую, картину появления загадочного «препятствия» на пути ракеты так и не наблюдал никто.
 А ведь как бы это ни казалось невероятным, ее, эту картину, можно было УВИДЕТЬ и НАБЛЮДАТЬ!
 Несмотря на расстояние в ТРИ С ПОЛОВИНОЙ МИЛЛИАРДА КИЛОМЕТРОВ!
 Отполированные почти до зеркального блеска темно-вишневого цвета панели пульта отражают двенадцать сферических экранов, расположенных перед ним правильным полукругом. На пульте очень мало приборов. Вытянутые во всю его длину, чередуются прямоугольные и овальные рамки из материала чуть более светлого тона. Между ними по четыре — пять кнопок, тумблеров или маленьких рукояток с черными, желтыми и белыми головками.
 Каждый экран до двух метров в диаметре. Их ряд тянется на сорок, сорок пять метров. Узкие рамы, сделанные из того же материала, что и весь пульт, такого же, как и он, темно-вишневого цвета, создают впечатление ряда огромных иллюминаторов.
 Перед пультом не то кресло с низкой спинкой, не то очень короткая кушетка, обитая рыхлым материалом вроде бархата или плюша. «Кресло» передвигается вдоль всего пульта, бесшумно и плавно скользя словно по невидимым рельсам. Сидящему в нем не надо пользоваться какими-либо кнопками или рукоятками, чтобы привести в действие механизм. «Кресло» движется как бы само собой, подчиняясь биотокам.
 К краю пульта сдвинуты еще четыре таких же «кресла».
 Экраны — «иллюминаторы» как будто висят в воздухе; стен, на которых они находятся, не видно, они прозрачны. Такой же прозрачный потолок позволяет хорошо видеть звезды на матово-черном фоне неба. Две из них сразу обращают на себя внимание величиной и блеском. Та, что ярче, висит бледно-желтым диском в неимоверной дали космоса, но свет ее дает даже тени. От другой теней нет, хотя она и очень близка.
 Пол в помещении пульта матовый, все того же цвета переспелых вишен. В нем, как в пушистом ковре, не отражается абсолютно ничего.
 В пяти — шести шагах позади «кресла», точно врезанный в пол, довольно большого размера овальный бассейн, ничем не огражденный. Вода в нем бледно-голубая, как бирюза, и поверхность ее находится почти вровень с полом.
 Сквозь стены видны снаружи двенадцать металлических ажурных мачт, увенчанных на четырехсотметровой высоте тремя медленно вращающимися решетчатыми чашами-антеннами каждая. Тридцать шесть антенн связаны с двенадцатью экранами в помещении пульта.
 На экранах нет никаких изображений, они пусты и на слегка зеленоватых поверхностях — ни искр, ни точек, которые могли бы указывать, что установка в целом включена.
 Мачты, как и экраны, расположены полукругом в непосредственной близости к зданию, в котором находится пульт. Их основания скрыты в густых зарослях растений с длинными узкими листьями, которые светятся то зеленым, равномерно переливающимся светом, то синеватым, то желтым.
 Вдали виднеются другие здания, которые также не имеют ни дверей, ни окон.
 Всюду ничем не нарушаемая тишина и отсутствие движения, если не считать непрерывного вращения решетчатых антенн там, наверху.
 Но это, возможно, только впечатление…
 Дробно рассыпаются щелкающие звуки, и на пульте, с правой его стороны, вспыхивает крохотный рубиновый огонек сигнала.
 «Кресло» плавно передвигается и останавливается напротив этого места. Сидящий в нем одновременно нажимает на одну из кнопок, переключает тумблер и передвигает две рукоятки, одну чуть влево, другую немного вверх. В овальной рамке загорается небольшой экран, и в желтой его глубине появляется… назовем ЭТО головой, так проще.
 Из крохотного отверстия над экраном раздается негромкий голос:
 — Во имя жизни!
 — Во имя жизни! — отвечает сидящий в кресле. — Я давно жду!
 — Только что раскодированы записи со всех тысячи ста восьмидесяти шести сторожей верхних слоев.
 — Зачем ты вызвал меня?
 — К сожалению…
 — Метеорит?
 — К сожалению, хуже. Много хуже!
 — Говори!
 — В самый момент выхода…
 — Погибла жизнь?
 — К счастью, нет. Но несомненно искусственное происхождение…
 — Тогда не вижу несчастья! Наоборот!
 — Оно погибло! Восемнадцать ближайших к месту встречи сторожей верхних слоев успели заметить и зафиксировать…
 — Скорость? Время?
 — Две с половиной секади и немного больше двадцати четырех арэ. Несущественно.
 — Если так, сторожа верхних слоев должны были успеть зафиксировать не только наружное, но и внутреннее. Две с половиной секади! Это для них очень много.
 — Они это сделали.
 — Степень совершенства определена?
 — Между пятнадцатью и шестнадцатью.
 — Так низко! — В голосе разочарование и грусть. — Опять и опять — так низко! Будет ли наконец удача! Или мы обречены на поиски того, что не существует? Где снимки?
 — Будут доставлены вам после полной расшифровки объекта.
 — Но что-нибудь уже известно?
 — Автоматика. Простейшая система связи на электромагнитных волнах. Реактивное движение. В момент гибели не было — инерция. На нескольких деталях внутренних механизмов отчетливо видна совершенно одинаковая надпись. Вот ее снимок.
 На экране появляется строчка из двух слов. Сидящий у пульта молча рассматривает ее несколько секунд.
 — Странно! Неужели это буквы? Буквенная письменность! По-моему, это уже не шестнадцатая степень, а много ниже, порядка двадцатой.
 — У нас определена шестнадцатая. И даже, возможно, пятнадцатая. Думаю, вы ошибаетесь. Но, как бы там ни было, это жизнь! Нельзя говорить о полной неудаче!
 — В этом ты прав! Это жизнь и это разум! Начинаю поиск во всех двенадцати секторах. Передай об этом! Удалось определить, с какой стороны оно явилось?
 — Со стороны центра системы.
 — Ускорьте полную расшифровку! Проверьте все ленты, со всех восемнадцати сторожей верхних слоев, на указание направления. Все новые сведения ко мне! Торопитесь! Помните, у нас очень мало времени. Никогда прежде не было так мало. Во имя жизни!
 — Во имя жизни!
 Экран гаснет.
 Дежурный медленно движется в кресле вдоль пульта. Быстро и четко, с едва слышными щелчками поворачиваются, переключаясь, головки тумблеров, передвигаются рукоятки, и один за другим оживают громадные экраны, покрываясь сеткой сверкающих линий. Сквозь прозрачный потолок видно, как ускоряется вращение решетчатых чаш-антенн. А затем они замирают, словно найдя, наконец, самое удобное положение. И синхронно с ними замирают линии на экранах, поверхность которых становится матово-серой, неподвижной, застывшей…
 Проходит шесть, семь тысяч секади…
 Третий слева экран внезапно покрывается бесчисленными зелеными точками. Они расширяются, теряя блеск, пока не сливаются в одну сплошную поверхность, из зеленой ставшую почти белой.
 Короткий разговор по маленькому экрану.
 — Что находится в секторе три?
 Вместо ответа следует вопрос:
 — Какой цвет?
 — Зеленый, потом почти чисто-белый.
 — Планета с растениями, осуществляющими фотосинтез с помощью хлорофилла.
 — Сообщите точные координаты. Направьте ко мне Норит сто одиннадцать. Жду!
 Экран гаснет.
 Дежурный покидает кресло, направляясь к бассейну. Его шаги производят звук, подобный ударам валька по мокрому белью.
 Шлеп, шлеп!… Шлеп, шлеп!
 ПО ДВА!
 С негромким всплеском бирюзовая поверхность воды смыкается над ним.




 ГЛАВА 2,




 рассказывающая о происшествии в доме Кустовых утром 12 января


 Город Н…ск был невелик. В таких городках все жители, во всяком случае старожилы, должны если и не быть лично знакомыми, то хотя бы слышать друг о друге. В особенности это относится к работникам местной милиции, которым по самому роду их деятельности положено знать всех.
 Если говорить именно о н…ской милиции, то такому требованию наиболее полно отвечал самый молодой из ее не слишком многочисленных сотрудников — младший лейтенант Александр Кустов, которого сослуживцы и большинство жителей города звали просто Сашей, во-первых, по причине его молодости, а во-вторых, потому, что Саша Кустов родился и вырос в Н…ске. И он действительно знал всех, кроме родившихся или приехавших сюда на жительство за последние годы. С такими младшему лейтенанту предстояло еще познакомиться, так как к моменту начала событий, о которых пойдет рассказ, прошло всего лишь чуть больше двух недель со дня возвращения Александра Кустова в Н…ск после окончания школы милиции.
 Поскольку именно ему предстоит оказаться главным героем или, во всяком случае, одним из главных, расскажем о нем немного подробнее.
 Саше (будем называть его так, по примеру жителей города и для краткости) совсем недавно исполнился двадцать один год, и он был еще холост. В меру высокий (рост сто семьдесят семь сантиметров), с широкими плечами и хорошей фигурой спортсмена.
 Родителям Саши принадлежал домик, который фасадом выходил на главную улицу города и отделялся от нее низким палисадником. Впрочем, громкое название «улицы», да еще «главной» вошло в обиход совсем недавно. До этого с незапамятных времен здесь проходила дорога, а затем — обыкновенное шоссе между районным и областным городами.
 В доме было всего четыре комнаты; одна из них служила как бы гостиной, а три другие занимали спальни: отца с матерью, самого Саши и его младшего брата Николая, учившегося еще в школе. Вместо столовой пользовались большой и светлой, в два окна, кухней.
 Таких домов в Н…ске было сколько угодно, можно сказать, весь город состоял из них, кроме центральной части, где не так давно появилось несколько двух— и трехэтажных зданий — магазинов и учреждений.
 Отец Саши — Александр Кустов-старший — работал бухгалтером в городском отделении Госбанка, а мать была учительницей.
 Необходимо еще упомянуть, что родители Александра Степановича жили и работали в колхозе, в пятнадцати километрах от Н…ска.
 Саша Кустов унаследовал от матери темные глаза и брови, а от отца, коренного сибиряка, совсем светлые, «льняные» волосы, прямой нос и крупный подбородок.
 Увлечение милицейской работой возникло у Саши, когда он учился в девятом классе и вступил в добровольную народную дружину.
 К большому неудовольствию родителей, мечтавших о том, что их сын после окончания школы поступит в университет, решение посвятить себя работе в милиции не проходило, а все более крепло. Оно казалось непонятным, потому что Саша, по мнению учителей, был создан для серьезной научной работы.
 «Ну и что из того? — отвечал он тем, кто пытался отговорить его от поступления в школу милиции. — Разве там не нужны способности к анализу и научному мышлению? Еще как нужны!»
 Исчерпав все доводы, Александр Степанович в конце концов стал на сторону сына.
 — Если человек так упорно стремится к одной профессии, — сказал он жене, — значит, он создан именно для этой профессии.
 — Но ведь все прочат Саше научную карьеру, — возражала Антонина Михайловна. — Все говорят, что у него большие способности к математике и логике.
 — Ну, это еще большой вопрос, какие и к чему он имеет способности, — отвечал муж, — в таких вопросах нередко ошибаются, в особенности любящие матери, — поддел он жену. — Насчет математики не знаю, а логика необходима и работникам милиции. Не будем мешать, пусть он идет по тому пути, который избрал для себя. Да и не можем мы ему помешать, — прибавил Александр Степанович, — у Саши сильный характер, чему я очень рад!
 На этом семейная дискуссия закончилась.
 Чтобы покончить с описанием действующих лиц и места, где произошли ближайшие события, осталось сказать, что Н…ск был расположен по берегам небольшой речки, которая совсем близко от города впадала в озеро (километра полтора в длину и ширину), в котором водились красноперые окуни, и что ученик десятого «б» класса Николай Кустов был страстным рыболовом. Даже очень суровые зимы, довольно частые в Н…ске, не служили для него препятствием, и Коля с увлечением предавался удовольствию подледного лова почти каждый воскресный или праздничный день.
 Ну, а теперь, после этого небольшого, но необходимого отступления, перейдем к самому рассказу.
 В субботу 12 января, в семь часов утра по местному времени Саша Кустов в новом форменном кителе с погонами младшего лейтенанта сидел в кухне-столовой, с нетерпением ожидая завтрака. Отец и младший брат еще не встали: первый — потому, что был выходной день, а второй — потому, что было еще рано.
 В сущности говоря, рано было и самому Саше: его дежурство начиналось сегодня в восемь часов, а от дома до места службы, даже при самом неторопливом шаге, было не более десяти минут ходу. Но увлекавшийся своей работой младший лейтенант засыпал вечером и просыпался утром с мыслью о ней и, как правило, являлся в отделение милиции раньше всех.
 Вот и сейчас, когда в его распоряжении был почти час, он уже давно встал, привычно проделал утреннюю зарядку и поторапливал мать, которая не слишком спешила, зная, что опоздать на дежурство сын никак не может.
 Нетерпение хозяина вполне разделял любимец семьи — белый, без единой отметины, пушистый кот, которого так и называли — Белкой. Он сидел на стуле рядом с Сашей, щуря зеленые глаза и поминутно облизываясь, словно предвкушая удовольствие.
 Минутная стрелка старинных часов на стене кухни приблизилась к цифре два.
 — Что ты сегодня так долго, мама? — спросил Саша, посмотрев на часы, которые видел тысячи раз до этого, но не подозревая, что на этот раз запомнит положение стрелок до конца своих дней. — Десять минут восьмого!
 Он говорил что-нибудь в этом роде каждый день, и Антонина Михайловна только улыбнулась, ничего не ответив.
 Так же как и Саша, она не могла заподозрить, что привычная фраза, сказанная сыном сегодня, запомнится ей на всю жизнь.
 Потому что не только они двое, а и все население Земли навеки занесет на страницы своей истории знаменательную дату: ДВЕНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ 19… ГОДА, СЕМЬ ЧАСОВ ДЕСЯТЬ МИНУТ ПО Н… СКОМУ ВРЕМЕНИ!…
 Потому что именно в этот час и минуту начались в небольшом сибирском городке события, названные впоследствии «Н… СКИМИ».
 — Десять минут восьмого! — сказал Саша.
 Эти три слова слышала одна только Антонина Михайловна. И только они двое, мать и сын, запомнили это мгновение, пока еще и для них самих ничем не примечательное!
 Потому что только потом, через много часов, поняли они, что эти три слова, сказанные Сашей Кустовым, человеком, которому было суждено сыграть значительную роль в «н…ских событиях», как бы послужили сигналом к н а ч а л у этих самых событий!
 Белка вдруг встрепенулся, и его острые уши шевельнулись, выражая напряженное внимание. Кот слегка наклонил голову, к чему-то внимательно прислушиваясь и пристально глядя на пол.
 — Мыши у нас завелись, что ли? — спросил Саша.
 Мать удивленно обернулась.
 — Какие мыши? — возмутилась она. — Какие могут быть мыши? В нашем доме их отродясь не бывало!
 — Посмотри сама!
 Саша кивнул на кота.
 Белка приник пушистой грудью к сиденью стула, словно перед прыжком. Он весь сжался, но смотрел уже не на пол, а прямо перед собой на стену, вернее на кухонный шкаф. Несомненно, он что-то слышал или чуял там, за этим шкафом. Что-то находящееся за пределами человеческого слуха и восприятия.
 Потом они увидели, что Белка стал медленно поднимать голову, сохраняя все ту же напряженную позу, словно следя за тем, что находилось перед ним и постепенно поднималось все выше и выше, к потолку.
 Это уже совсем не походило на мышей…
 Кот яростно зашипел.
 Антонина Михайловна и Саша с любопытством наблюдали за поведением животного. Они ничего не видели, не слышали и недоумевали, что же могло так раздражать Белку, отличавшегося характером крайне флегматичным.
 Вдруг кот сжался еще больше и… прыгнул!
 Ни Саша, ни его мать не могли впоследствии связно рассказать о том, что видели их глаза. В самом буквальном смысле они оба своим глазам не поверили.
 Белка прыгнул так, что должен был оказаться на полу немного позади стула, на котором сидел Саша.
 Но не оказался!
 Саша и Антонина Михайловна смотрели в этот момент прямо на Белку. И у них не осталось никакой возможности прибегнуть к спасительному при таких обстоятельствах самообману, чтобы успокоить себя тем, что Белка якобы прыгнул не рядом с Сашиным стулом, а под стол и сейчас находится именно там. Они были бы бесконечно рады подумать так, но… оба инстинктивно боялись сделать самое простое и естественное движение и заглянуть под стол.
 Потому что они знали, твердо и точно знали — КОТА ПОД СТОЛОМ НЕТ!
 Ведь они оба все видели!
 В их памяти навсегда запечатлелись, как остановившиеся кинокадры: кот, сжавшийся подобно пружине на сиденье стула, тот же кот, распластавшийся в стремительном прыжке и… ничего больше! Белка неожиданно исчез, словно растворился в воздухе.
 Антонина Михайловна закричала. Саша, наоборот, сжал губы и тряхнул головой, желая как можно скорее, немедленно избавиться от чудовищного наваждения.
 Но «наваждение» никуда не исчезло…
 Белки не было!
 Даже много лет спустя, вспоминая это утро, Саша и его мать не могли отделаться от впечатления, что они оба неподвижно простояли (Антонина Михайловна — у плиты, а Саша возле стула, с которого он вскочил в момент исчезновения кота) не менее пяти — шести минут, тогда как в действительности прошли считанные секунды. Но в эти секунды время как бы остановилось для них. Застывшие в оцепенении, они с какой-то необычайной, никогда не испытанной отчетливостью воспринимали все, что их окружало, такое привычное, обыденное, на что раньше они никогда не обращали внимания: булькание закипающего чайника, шипение масла на сковородке, которое не успело даже подгореть за эти мгновения, тиканье часов, темноту за окном и промелькнувшие блики света на стене соседнего дома от фар проезжающей автомашины. Все было как всегда, не было только Белки, и это отнюдь не примечательное, пустячное по сути обстоятельство придавало всему окружающему жуткий оттенок нереальности. И только потому, что отсутствие животного ничем разумным объяснить было совершенно невозможно.
 Большой, пушистый, белый, как только что выпавший снег, зверек исчез на глазах у двух человек. В это нельзя было поверить до конца!
 На крик жены, разнесшийся по всему дому, прибежал полуодетый Александр Степанович. Выслушав торопливый и бессвязный рассказ сына, он посоветовал «прекратить бред». И тут же заглянул под стол, под кухонный шкаф и во все углы. То же проделал прибежавший вслед за отцом младший Кустов. Он даже неизвестно зачем заглянул в духовку.
 Кота нигде не было!
 Коля кинулся искать его в других комнатах. Немного пришедший в себя старший брат последовал его примеру, хотя и был абсолютно убежден в бесцельности поисков.
 То, что он видел собственными глазами, не могло произойти, но в то же время, вне сомнения, произошло!
 Антонине Михайловне стало плохо. Муж помог ей прилечь на кровать, а сам, поминутно чертыхаясь и зовя виновника переполоха, который упорно «не желал» появляться, принялся старательно помогать сыновьям.
 Дом был несколько раз осмотрен сверху донизу. Коля не поленился побывать даже на чердаке, куда Белка, между прочим, не мог попасть, так как люк, ведущий туда, всегда был заперт на замок.
 Минут через двадцать, когда все трое сошлись посреди гостиной, Саша сказал:
 — Ну хорошо, я согласен с тем, что не прав, что правы вы оба. Я готов допустить, что стал жертвой обмана зрения, галлюцинации, бредового видения, чего угодно! Но ведь и мама видела то же самое. Одна и та же галлюцинация, один и тот же сон не могут привидеться двум людям одновременно. Здесь нет выбора! Правы либо вы оба, либо я и мама. Третьего нет! А мы утверждаем, что Белка исчез в момент прыжка, когда находился в воздухе между стулом, с которого прыгнул, и полом, до которого не допрыгнул.
 — Глупости!
 Но в голосе Александра Степановича уже не было недавней уверенности.
 — Хорошо! — все тем же ровным, нарочито спокойным голосом сказал Саша. — Хорошо! Согласен и с этим. Глупости! Но тогда будь так добр и скажи: где же Белка, однако, сейчас находится?
 — Надо искать!
 — Дом осмотрен. Не думаю, чтобы мы трое пропустили хотя бы один квадратный сантиметр. Да Белка и не иголка. Где же искать дальше? Где?
 Ответа Саша не получил.
 Обе наружные двери, все окна и форточки закрыты. Мебели очень немного, Антонина Михайловна не любила загромождать комнаты вещами. Если кот находится в доме, он несомненно был бы давно найден.
 Александр Степанович и Коля отлично понимали это. Но они не могли забыть и того, что Белка физически не мог покинуть дом.
 — Эх! — неожиданно воскликнул Коля. — И почему только меня не было тогда на кухне вместе с вами.
 Ему казалось, что если бы он сам был с матерью и старшим братом, то, уж конечно, увидел бы все гораздо лучше, чем они.
 И, боясь признаться в этом даже самому себе, о том же подумал и Александр Степанович. Потому что человеку чрезвычайно трудно, почти невозможно, примириться с фактом чуда. А то, что произошло с Белкой, иначе как чудом назвать было нельзя…
 — Ты вполне уверен, что форточка на кухне была закрыта? — прекрасно понимая бесцельность этого вопроса, задаваемого им в третий или в четвертый раз, спросил Александр Степанович.
 И в свою очередь не замечая, что в третий или в четвертый раз слово в слово повторяет одно и то же, Саша ответил:
 — К сожалению, сомнений нет! Я совершенно уверен в этом. Ведь я сидел под форточкой. Зима же сейчас. Мы могли забыть, что форточка открыта, только летом. И уж в любом случае не забыли бы, что закрывали ее после исчезновения Белки. Кроме того, Белка прыгнул не в сторону окна, а как раз от него.
 — Да, ты прав, — с глубоким вздохом сказал Александр Степанович. — Все это логично!
 — Будем продолжать поиски?
 — Нет! — решительно ответил отец.
 Он первым почувствовал угрожающую опасность. Находиться и дальше в состоянии столь острой растерянности было нельзя. Так недалеко и до психического расстройства.
 — Кот найдется сам! — сказал он, стараясь говорить как можно тверже, с уверенностью, которой у него и в помине не было. — Не может он не найтись. Такого не бывает! А на дежурство ты не опоздаешь, Саша?
 — Нет, у меня еще двадцать минут.
 — Ведь ты, кажется, еще не завтракал?
 — Боюсь, что аппетит пропал, — поняв, что заставляет отца менять тему, попытался пошутить Саша, — и не вернется, пока Белка не явится.
 — «Явится», «найдется», — сказал Коля. — А как он может найтись или, еще того лучше, «явиться», если его нигде нет?
 Он даже боялся, что Белка вдруг и на самом деле найдется, что это столь таинственное исчезновение вдруг объяснится самым прозаическим образом и ему, Коле, нечего будет рассказать школьным товарищам.
 — Нигде он не может найтись! — повторил он. — Ниоткуда не может явиться. Кот разложился на атомы!
 — Что? Что?…
 — Разложился на атомы! Очень просто! Как это случилось, не знаю, но уверен, ничего таинственного, сверхъестественного здесь нет.
 — Чем говорить глупости, — рассердился Александр Степанович, — иди-ка ты мыться и одеваться! А то в школу опоздаешь из-за кота. И не советую говорить всю эту чушь в присутствии преподавателей. Белка найдется самым естественным образом. Обязательно! Не может он не найтись!
 Больше, чем сыновей, ему хотелось убедить в этом самого себя.
 В матовой глубине черного неба мерцают бесчисленные точки звезд, образуя узоры чужих созвездий. Неподвижно сияет в незримой дали бледно-желтый диск чужого солнца.
 Нет от него ни света, ни живительного тепла, по которым так истосковались сердца уже трех поколений. И неизвестно, будут ли! Может быть, только расстояние спасает от губительного излучения этого солнца.
 Так думают ученые.
 Давно уже тепло и свет дают всему живому на планете густые заросли растений с очень длинными узкими листьями, бесконечным ковром покрывшие каждый свободный от построек и посевов участок почвы на всех континентах и даже островах. Без них быстро угасла бы вся жизнь, в том числе и их собственная. Только давая жизнь другим, они живут сами!
 Но энергия, излучаемая растениями, — это искусственно вызванная энергия недр, только суррогат, только подобие естественной звездной энергии. Она создана в поисках спасения могучим разумом, его наукой и техникой.
 Энергия спасающая, но спасающая временно!
 Если не будет найдено новое солнце, через определенное, давно рассчитанное время эта энергия перестанет поддерживать жизнь и в пространстве останется лишь мертвая планета, сама обреченная на уничтожение. Потому что только живой разум, техника способны удержать планету, лишенную системы и ее центра, от рокового падения на ближайшую звезду.
 Надежда на спасение Человечества одна — найти солнце, дающее свет и тепло.
 Только на это надежда!
 Вот почему появилось и стало традиционным обмениваться при встречах и прощаниях словами «Во имя жизни!», полными для обитателей планеты глубочайшего смысла.
 Вечная ночь! Для трех поколений подряд не сменяющаяся не только днем, но даже и сумерками, с небом, усеянным звездами, созвездиями, узор которых изменялся уже сто десять раз. И сейчас опять новый. Вечное звездное небо над головой, которое не может скрыть от глаз свет, излучаемый растениями. Этот свет разгоняет мглу только у самой поверхности планеты.
 Никогда не потухающий и не разгорающийся, всегда один и тот же зеленоватый свет, равномерно переходящий то в синий, то в желтый:
 И здания освещены только этим светом, и подлинного их цвета нельзя определить, так как для этого нужен белый свет — сумма всех остальных цветов видимого спектра.
 И так всегда!


***

 По сферическим экранам не пробегает ни единой полоски, ни единой светящейся точки, не мелькнет ни одна искорка. Матово-серая поверхность каждого экрана замерла. И неподвижны тридцать шесть решетчатых чаш антенн там, наверху…
 Проходит тысяча двести, тысяча триста секади…
 В прозрачной стене позади пульта, за которой можно видеть еще более громадное помещение, кажущееся совершенно пустым, не возникает никакого прохода, не отворяется и не сдвигается в сторону ничто, что можно было бы назвать дверью. Просто по эту сторону стены, в помещении пульта, внезапно появляется тот, кого дежурный в разговоре по маленькому экрану назвал странным именем «Норит сто одиннадцать».
 Откуда он взялся? По соседнему помещению никто не проходил…
 У пульта воздух сух и тепел. Темно-синее влажное тело Норит сто одиннадцать быстро сохнет. Его неторопливые уверенные шаги замирают возле пульта у кресла, на котором никого нет.
 Норит сто одиннадцать ждет не шевелясь…
 Всплескивается разорванная снизу бирюзовая поверхность воды. Ступая по дорожке из вишнево-красного дерева, наклонно уходящей под воду, из бассейна выходит тот, кто недавно скрылся в нем. Серебристое тело быстро обсыхает. Он снова устраивается на своем кресле.
 — Во имя жизни, Норит сто одиннадцать!
 — Во имя жизни, Вензот!
 — Ты готов, Норит сто одиннадцать?
 — Я давно готов! С тех пор, как меня избрала планета, я всегда готов! Уже наступило время?
 — Иначе я не позвал бы тебя. Да, уже время! Существование разумной жизни доказано.
 — Доказано сгоревшим аппаратом?
 — Да. Техника — порождение мыслящего разума. Мы не знаем, в какую форму облечен этот разум, каково излучение этой бледно-желтой звезды. Ты скажешь нам это. Степень развития оценена в шестнадцать или в пятнадцать. Я думаю, что много ниже — двадцать. Но мне сказали, что я ошибаюсь. Возможно, конечно! Точно скажешь нам ты! Шансов мало. Это мое мнение.
 — Я готов даже в том случае, если шансов нет совсем! Ведь это нужно!
 — Да, это нужно! Ты простился?
 — Тотчас же, как получил твой вызов.
 — Ты идешь на большой риск, Норит сто одиннадцать! Ты знаешь, из таких же далей не вернулось сорок.
 — Я готов! — в третий раз произносит избранник планеты, ее посол в неведомое.
 — У тебя нет сожалений или колебаний? — настойчиво продолжает Вензот.
 — А разве они возможны? Когда я родился, уходил сто девятый, а сто десятому я завидовал, будучи совсем еще юным. Теперь ты сам уже сейчас, до старта, называешь меня сто одиннадцатым! О каких же сожалениях говоришь ты, Вензот?
 Дробно рассыпаются щелкающие звуки, и вспыхивает на пульте рубиновый огонек. Кресло плавно передвигается. Норит сто одиннадцать не следует за ним, остается на месте.
 — Задание выполнено, Вензот!
 — Что находится в секторе три?
 — Планета, по размерам немного больше нашей. Третья от центра системы. Номер сектора случайно совпал с порядковым номером планеты.
 — Подходит по данным?
 — Кажется, да! Боимся верить в такую удачу.
 — Биологические препятствия?
 — Ничтожны.
 — Давайте координаты! Предупредите всех: включение через десять тысяч секади.
 — Все уже на местах!
 Экран гаснет. Кресло с Вензот возвращается на прежнее место.
 — Ступай, Норит сто одиннадцать!
 Не раздается ни единого звука, ничто не изменяется, все осталось так, как было только что. Но посланец планеты, ее избранник исчезает из помещения.
 Вензот остается один…
 Поверхности экранов из матово-серых вновь становятся зеленоватыми. Кроме одного, третьего сектора, где обнаружена обитаемая планета — цель Норит сто одиннадцать.
 Что ожидает его там? Радость удачи или горечь разочарования?
 Что принесет обреченному на гибель миру разумная жизнь, встреченная в просторах Галактики? Спасение или снова, в сто одиннадцатый раз, быть может, тщетное ожидание следующей случайной встречи? Окажется ли Норит только сто одиннадцатым или еще и последним?
 Приближается решающий момент. Девять тысяч секади прошли, осталась одна!…
 В помещении появляются четверо серебристых и подходят к пульту. Четыре «кресла» мгновенно оказываются рядом. Четверо устраиваются в них.
 Все происходит молча. Не слышно даже традиционного приветствия, слишком велико напряжение.
 — Начинаем! — говорит Вензот.
 Ярче вспыхивает экран третьего сектора. Но его антенна принимает сейчас не далекие сигналы из космоса, а дает возможность пятерым операторам пульта видеть то, что происходит на стартовой площадке.
 Никто из живущих теперь не видел, как уходили для выполнения той же задачи первые восемьдесят три посланца, так давно это было. Старейшие на планете смутно помнят восемьдесят четвертого, ушедшего в дни их детства.
 И вот сто одиннадцатый…
 — Внимание!
 Секади… секади… секади…
 — Старт!
 Площадка на экране стремительно приближается. Темно-синяя фигура в ее центре занимает весь экран.
 Она неподвижна.
 На мгновение гаснут экраны. Становится почти темно. Энергия огромного района сосредотачивается в едином импульсе исполинской силы, в едином сверхмогучем усилии!
 А когда вновь загорается экран, площадка пуста!




 ГЛАВА 3,




 о том, как Саша Кустов стал «ясновидцем» и при каких обстоятельствах это произошло, а также о происшествии в вагоне поезда


 Слова Александра Степановича «Не может не найтись» были последними словами о невероятном происшествии с котом Белкой, сказанными в это утро в доме Кустовых. Словно сговорившись, члены семьи старательно избегали затрагивать эту тему.
 Втайне все, кроме Коли, надеялись, что «чудо» померещилось и в самом скором времени естественно разъяснится — пропавший кот вернется домой (никто не осмеливался задать самому себе логический вопрос: откуда может вернуться Белка? Они не могли не понимать, что на такой вопрос нет и не может быть ответа), и все снова станет ясно и понятно, как было всегда.
 Что же касается Коли, то он не только не надеялся на это, а, наоборот, боялся разъяснения загадки, с нетерпением ожидая момента, когда сможет рассказать обо всем школьным своим друзьям.
 Антонина Михайловна встала внешне спокойная. Казалось, она обо всем забыла, но по частым взглядам на стул, с которого прыгнул Белка, можно было догадаться, что спокойствие это напускное, что в действительности ей мучительно хочется увидеть на этом стуле белого кота и перестать думать о том, что произошло.
 Александр Степанович, наоборот, старался не смотреть на «таинственный» стул (никто почему-то не решился сесть на него). Погруженный в свои мысли, он упорно молчал, не отвечая на редкие вопросы жены или старшего сына. Само собой разумеется, что эти вопросы не имели ни малейшего отношения к пропавшему коту. Было похоже, что старый Кустов попросту ничего не слышал.
 «Неужели, — напряженно думал он, — Белка мог исчезнуть бесследно на глазах у двух человек прямо в воздухе, разложиться на атомы, как сказал Коля? А если он не исчезал, если здесь имела место одновременная и одинаковая галлюцинация, то тогда должен быть ответ на естественный вопрос: где кот находится? Ведь у меня и у Коли никаких галлюцинаций не было. Белка не блоха, а большой пушистый кот, которому спрятаться в доме совсем не так уж просто».
 Смятение умов в семье Кустовых было понятно. Но если бы дело ограничилось исчезновением кота, все пришло бы в норму сравнительно скоро даже в том случае, если объяснения таинственному событию вообще не последовало. Но история с котом — не все, что произошло в этот знаменательный (пока только для Н…ска) день. События, более непонятные, чем исчезновение Белки, были близки…
 Без десяти минут восемь Саша встал из-за стола, надел шинель и, ни с кем не прощаясь, не сказав никому ни слова, вышел из дому. За две недели его работы в н…ской милиции это был первый случай, когда он отправился на службу вовремя, а не с запасом времени в полчаса. Но мысль об этом не пришла ему в голову.
 Утро короткого зимнего дня только наступало. За густыми облаками, плотно обложившими восточный горизонт, не было видно зари. Над самым городом облака медленно расходились, обещая ясный день, и кое-где между ними ярко, как всегда перед восходом солнца, сияли крупные звезды.
 Саша не видел ни облаков, ни звезд.
 Сухой снег громко скрипел под его ногами, но он не слышал этого скрипа.
 Когда внезапно погасли уличные фонари и темнота плотной завесой встала перед глазами, Саша даже не заметил явного нарушения установленного в городе порядка, которое не ускользнуло бы от его внимания в другое время, и не замедлил шага.
 Он ничего не замечал вокруг, решая пустячный, по сути дела, но казавшийся ему почему-то чрезвычайно серьезным и значительным вопрос: говорить на службе о происшествии с котом или не говорить?
 То ему казалось необходимым и очень важным рассказать обо всем, то приходило решение молчать и не позорить себя. В ушах настойчиво звучали слова отца: «Белка не может не найтись!». Ну, а если кот действительно найдется, если исчезновение только померещилось ему самому и его матери, тогда он, Александр Кустов, младший лейтенант милиции, окажется в глупейшем положении, прослывет среди сослуживцев фантазером.
 Пройдя половину пути, Саша окончательно решил, что ничего говорить не будет.
 «Вот если Белка не вернется до завтрашнего утра…» — подумал он.
 И тут же впервые за это утро в его мозгу словно вспыхнули давно назревшие вопросы: «Откуда может вернуться кот? Где он сейчас находится, если возможно какое-либо „возвращение“?»
 — Какая чепуха! — почти громко сказал Саша самому себе. — Белка нигде не может быть! Он растворился, исчез бесследно и никогда не вернется. Неоткуда ему возвращаться. Но если так, почему надо ждать до завтра, а не рассказать обо всем сегодня? Гораздо логичнее и правильнее будет…
 — Ослеп ты, что ли?! — раздался рядом с ним сердитый возглас, и Саша внезапно осознал, что едва не сбил кого-то с ног. Столкновение произошло, конечно, раньше, чем были произнесены эти слова, но Саша не заметил и не почувствовал толчка. Но зато он сразу пришел в себя и понял, что запутался в своих мыслях и находится в совершенно ненормальном состоянии, в котором никак нельзя появляться на службе. Хватит думать о таинственном исчезновении Белки, а то вместо дежурного помещения милиции легко можно оказаться в кабинете врача. Придет время — и все получит свое объяснение.
 — Что с тобой? — спросил человек, которого он толкнул, и голос его на этот раз показался Саше знакомым.
 — Ничего! — ответил он, сообразив наконец, что перед ним стоит старший лейтенант милиции Кузьминых, заместитель начальника городского отделения. — Со мной ничего! Просто ты так внезапно налетел на меня…
 — Я на тебя? Ну, знаешь! Не вали с больной головы на здоровую. Идет как лунатик, ничего не видит, да еще сам с собой разговаривает, а другие виноваты. Пошли! — скомандовал Кузьминых.
 — Куда? Мне на дежурство.
 — Успеешь! Вот к ним! — Старший лейтенант указал на закутанную в платок женскую фигуру (ни шубы, ни даже пальто на ней не было), на которую Саша сразу не обратил внимания.
 Он узнал женщину, несмотря на темноту. Это была их дальняя родственница Полина Никитична Болдырева, или тетя Поля, как он с детства привык называть ее. Видимо, тетя Поля бегала в отделение милиции и при этом так торопилась, что не надела шубы. А ведь мороз был нешуточный — никак не меньше двадцати — двадцати пяти градусов.
 «Что могло у них случиться? — с беспокойством подумал Саша. — Почему заместитель начальника городской милиции пошел с нею сам, а не послал кого-нибудь из милиционеров? Видимо, произошло что-то чрезвычайно серьезное».
 — Все же, — сказал он громко, — что случилось?
 Ответа он не получил ни от Кузьминых, ни от самой тети Поли. Может быть, потому, что оба они очень спешили, может быть, и просто потому, что как раз в этот момент все трое подошли к дому, где жили Болдыревы.
 Всего три минуты назад Саша проходил здесь и не заметил ничего необычного. Теперь ему сразу бросилось в глаза, что все окна в доме освещены и, видимо, были освещены, когда он проходил. Как же он мог не заметить этого?
 Саша знал, что Полина Никитична оставалась сейчас одна с трехлетней внучкой Анечкой. Павел Савельевич Болдырев был в командировке, а их дочь — мать Анечки — уехала с мужем в областной город на несколько дней. В доме могла быть только Анечка, но во всех комнатах горел свет и мелькали фигуры людей.
 Что же произошло? Почему в дом сбежались соседи?…
 И вдруг Саше показалось, что он понял причину тревоги. Это было так неожиданно, что он остановился, охваченный волнением. Он вспомнил о Белке…
 Неужели?
 И сама собой вырвалась фраза, которую он несколько раз слышал сегодня утром и которую несколько раз повторял мысленно:
 — Найдется! Не может не найтись!
 — Вот и я так думаю, — сказал Кузьминых, уже взявшийся за ручку входной двери. Внезапно он обернулся: — Позволь, однако, о чем ты говоришь?
 — Об исчезновении Анечки, конечно! О чем же еще! — ответил Саша, совершенно не думая о том, какое впечатление произведут эти его слова, если он ошибается и причина тревоги совсем в другом.
 — Ты уже заходил сюда?
 — Нет, не заходил.
 — Откуда же ты узнал?
 Не рассказывать же сейчас, на улице, у порога дома, об исчезновении кота Белки!
 Саша ничего не ответил.
 Старший лейтенант не повторил вопроса. Он просто не поверил, что Саша не заходил в дом Болдыревых или не говорил с кем-нибудь из соседей. Но не подумал при этом, что тогда поведение Кустова и его вопросы при их встрече несколько странны. Ему было сейчас не до этого. Вместе с Полиной Никитичной он вошел в дом.
 Саша задержался. Он не спешил входить, желая хоть как-нибудь разобраться в нахлынувших мыслях. Но объяснения не было и, очевидно, не могло быть!
 Пришедшая в голову догадка оказалась верной, трагически верной. Два одинаковых, по сути дела, события произошли в двух (а может быть, и не только в двух) домах города в одно и то же время. Но как они различны по масштабу, эти события! Исчезновение кота — любопытная загадка, не более. Исчезновение ребенка — трагедия!
 Саша вошел в дом.
 Видимо, он простоял на улице дольше, чем ему показалось. Старший лейтенант успел за это время разобраться в обстановке и расспросить присутствующих. При входе Саши он сразу же обратился к нему:
 — Где, по-твоему, это произошло?
 Саша понял, что целью вопроса является проверка. Кузьминых хотел убедиться, что младший лейтенант Кустов действительно знает, что именно произошло. Откуда знает, — это было для Кузьминых совершенно непонятным.
 — Где? — повторил он. — И как?
 Саша был уже совершенно уверен в том, что знает, где произошло исчезновение Анечки. Он мысленно прикинул расположение обоих домов, Болдыревых и их собственного. Они стояли на одной линии, и планировка была в обоих домах одинаковой. А раз так, то, следовательно…
 Почему он пришел к такому выводу, Саша не знал. Это было наитие, инстинкт, пресловутое «шестое чувство», все что угодно, но не вывод, порожденный мыслью. Никакой почвы для разумных выводов во всем, что происходило сегодня утром в Н…ске, не могло быть.
 — Я не знаю «как», — ответил он своему начальнику. — А где — знаю! На кухне! Пойдем, я покажу точно.
 Старший лейтенант не двинулся с места. Потирая рукой подбородок, он думал о чем-то. Саша огляделся и заметил отсутствие Полины Никитичны. В комнате не было ни одной женщины, хотя с улицы он видел их несколько, очевидно, соседок. Он понял, почему это так.
 Кузьминых спросил почти шепотом:
 — Может быть, ты объяснишь все-таки? Или действительно обладаешь даром ясновидения?
 — Не здесь! — Саша показал глазами на дверь в смежную комнату, где женщины хлопотали вокруг Полины Никитичны.
 — Тогда пошли!
 — А Анечка, — спросил Саша, — не будем ее искать?
 Простой этот вопрос, который должен был прозвучать вполне естественно для Кузьминых, ничего не знавшего о Белке, почему-то рассердил старшего лейтенанта. Он ответил резко:
 — В доме ее нет!
 — А вне дома?
 — А вне дома двадцать три градуса мороза! И вся одежда девочки находится здесь!


***

 Работники милиции относятся к людям, не склонным к абстрактным рассуждениям, профессия заставляет их мыслить сугубо конкретно. Поэтому не приходится удивляться, что события утра 12 января, не поддающиеся естественному объяснению, выбили из привычной колеи весь личный состав милиции города Н…ска.
 Несомненным было одно — исчезновение трехлетнего ребенка из дома, в котором в этот момент были заперты все двери и закрыты все окна. Нормальный образ действий — поиск — в таких условиях становился не только бесперспективным, но попросту бессмысленным. А это не укладывалось в сознании.
 На срочно созванном совещании старший лейтенант Кузьминых коротко сообщил об исчезновении Анечки и о всех обстоятельствах, сопутствующих этому исчезновению. Он привел несомненные доказательства, что девочка не могла выбежать на улицу.
 Сообщение заместителя начальника отделения сводилось к следующему.
 В семь часов утра к Болдыревым пришла, как всегда, молочница и, разговорившись с хозяйкой, задержалась дольше обычного. Все произошло на глазах у этих двух женщин. Обе порознь показали одно и то же. Ровно в десять минут восьмого (это время назвала молочница, а Полина Никитична сказала менее определенно: «в начале восьмого», что объясняется тем, что часы на стене кухни находились позади хозяйки и перед глазами гостьи), видимо разбуженная голосами, появилась Анечка, в одной рубашонке, босая, и, протягивая ручки, побежала к бабушке. Девочка чему-то смеялась. В двух шагах от Полины Никитичны Анечка внезапно исчезла.
 — Можно было бы заподозрить, — закончил Кузьминых свое сообщение, — что у двух человек была одновременная и одинаковая галлюцинация, но тогда почему же девочки нет в доме? Крик перепуганных женщин услышали трое рабочих, проходивших в эту минуту мимо дома, а также жильцы двух соседних домов, один из которых стоит позади дома Болдыревых. Таким образом, обе двери, на улицу и в сад, сразу же оказались под наблюдением. Ни из той, ни из другой никто не выходил. Как потом убедились, обе были заперты на ключ. Ту, которая выходит на улицу, открыла на стук рабочих и прибежавших соседей молочница. Сама Болдырева от потрясения лежала почти без сознания. Трое рабочих немедленно осмотрели весь дом, но Анечки не нашли.
 Придя в себя, Болдырева побежала к нам, но только после того, как повторные поиски девочки в доме и даже вне дома не дали никаких результатов. Я сам тщательным образом осмотрел оба выхода из дома и нигде не обнаружил сомнительных следов, тем более детских босых ног, тогда как на полу кухни такие следы видны достаточно ясно. Не забудьте, что девочка прибежала босиком прямо из теплой постели. Кроме того, Болдырева беседовала с молочницей возле стола, стоящего у окна, а следы девочки обрываются посреди кухни.
 Неизбежно возникает единственное естественное подозрение, что ребенок похищен. Но это было бы возможно только при участии в похищении самой Полины Никитичны Болдыревой и сообщничестве молочницы, что выглядит совершенно невероятным. Но приходится признать, что не менее невероятным выглядит и рассказ обеих женщин.
 В связи с полной необъяснимостью происшествия представляет огромный интерес то, что рассказал мне младший лейтенант Кустов. Прошу выслушать его!
 Если бы Саша по дороге от своего дома до места службы решил все же рассказать сослуживцам о том, что случилось у них в доме, и не встретил Кузьминых и Болдыреву, его выслушали бы с улыбкой, а может быть, и с веселым смехом, принимая рассказ за шутку и не веря ни единому слову. Теперь же, после сообщения старшего лейтенанта, то, что он говорил, произвело сильнейшее впечатление, далеко выходящее за рамки самого события, о котором он рассказывал. Его слушали с напряженным вниманием.
 О недоверии не могло быть и речи. Совпадений подобного рода не бывает. Всем присутствующим на совещании в кабинете начальника н…ской милиции капитана Аксенова показалось, что какая-то неощутимая и невидимая, но тем не менее вполне реальная тяжесть легла на их плечи. Перед всеми с несомненностью встал грозный факт: город оказался под воздействием непостижимых, неведомых сил, враждебных человеку; бороться с этими силами и защитить население города они не могут, не зная и не понимая самой сущности той угрозы, от которой надо защищать.
 «А что, если, — подумал каждый из них, — гибель Анечки только начало и вслед за ней точно так же начнут гибнуть другие? Что можем мы предпринять, чтобы предотвратить дальнейшие несчастья?»
 Казалось несомненным, что исчезновение внучки Болдыревых и кота Белки имеет одну и ту же причину и означает гибель исчезнувших. Гибель, пугающую своей непонятностью и беспричинностью.
 — Главное сейчас, — сказал капитан Аксенов, — сделать все возможное, чтобы предотвратить возникновение паники. А паника более чем вероятна, если слухи об этих двух происшествиях распространятся по городу. К тому же не исключено, что были и другие аналогичные случаи, о которых мы еще не знаем. Давайте подумаем, что мы можем предпринять в этом плане.
 Как всегда, первым попросил слова Кузьминых. Он был самым старым работником н…ского отделения. Невысокого роста, коренастый, с лицом, словно выточенным из потемневшего дуба, с коротко подстриженными усами, всегда гладко выбритый и одетый в безупречно выглаженный китель или гимнастерку, он был образцом кадрового офицера. Начав службу двадцать лет назад рядовым милиционером, Кузьминых прошел все ступени от постового до заместителя начальника отделения. Только отсутствие специального образования мешало ему давно уже самому стать начальником. Но старший лейтенант к этому и не стремился, вполне удовлетворившись достигнутым положением и уважением сослуживцев и всех жителей города. В Н…ск он был переведен из области года три назад по собственной просьбе.
 — Я думаю, — сказал он, — что в этом отношении мы вряд ли сможем что-либо сделать. Если исчез или исчезнет еще один человек… Но все же паники я не опасаюсь. Наши сибиряки народ крепкий! Не стали же паниковать соседи Болдыревых и рабочие, пришедшие на помощь. К сожалению, об исчезновении Анечки Болдыревой («Ее фамилия Стехова, она только внучка Болдыревых», — сказал кто-то, но Кузьминых не обратил внимания на эту поправку) известно уже многим. Пропажа кошки у Кустовых, конечно, не имеет значения. Даже если пропадут еще несколько кошек и собак. Но лучше, чтобы и о вашей кошке знало как можно меньше народа, — обратился он к Саше. — Сбегай домой и предупреди своих, чтобы помалкивали. Пресекать слухи — вот единственное, что можно предпринять в данном случае. Удачно получилось, что сегодня суббота, а не рабочий день.
 — Мой младший брат ушел в школу и молчать, конечно, не будет, — сказал Саша.
 Аксенов и Кузьминых на это только пожали плечами, как бы желая сказать: «Что же тут можно поделать!»
 К чести работников н…ской милиции, среди них не возникло настроений, которые можно было охарактеризовать хотя бы похожими на панические. Они, конечно, понимали — нет никакой гарантии, что несчастье не произойдет с кем-нибудь из них, что никто здесь, сейчас, в этом кабинете, внезапно не исчезнет. Каждый подумал о такой возможности, но не подал и вида.
 Если бы они могли только знать, что произойдет здесь буквально через считанные минуты!…
 — Я известил о случившемся район и область, — сказал Капитан Аксенов. — О том, как было встречено мое сообщение, вы, я полагаю, догадываетесь и сами. Коротко: получено приказание найти девочку и доложить.
 — Что ж, будем искать, — невозмутимо, словно ничего легче на свете быть не может, отозвался на эти слова один из офицеров — лейтенант Логинов.
 — Есть еще желающие высказаться? — спросил капитан. — Нет? Тогда можно разойтись!


***

 В купе скорого поезда сидели двое. Один — пожилой, полный, видимо страдающий одышкой, второй — значительно моложе, высокого роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, расчесанными на боковой пробор.
 Текла неторопливая беседа, чтобы как-то убить скучное вечернее время. За окном темно, наблюдать сменяющиеся пейзажи уже нельзя, читать надоело, оба пассажира не играли ни в карты, ни в домино, ни в шахматы. Делать им было нечего.
 А всего только половина десятого. Ложиться спать рано, да они к тому же несколько раз дремали днем.
 Дорожная скука третьего дня пути давно уже овладела обоими. Пожилой вздохнул и сказал лениво:
 — Вот и вы завтра утром сойдете с поезда. Останусь я один. Не с кем будет и словом перекинуться. А ехать мне еще, как-никак, целых двое суток.
 — Может, кто-нибудь сядет вместо меня.
 — Вряд ли. В это время года пассажиров мало. Все больше жалею, что не воспользовался самолетом.
 Наступила очередная пауза.
 — Вы, кажется, упомянули, что едете в Н…ск…
 — Да, я буду там работать.
 — Ведь вы врач, правда?
 — Правда! — улыбнулся молодой.
 — Мне одно не ясно. Почему вы, если вам нужен Н…ск, хотите сойти в…? — Пожилой пассажир назвал большой областной город.
 — Очень просто! В Н…ске нет железной дороги. Ехать надо автобусом.
 — Это я знаю. Но дело в том, что… Ох! Черт возьми!
 Восклицание вызвал оглушительный свист, раздавшийся как будто тут же, внутри их купе. Пронзительно звенящий звук заставил обоих поспешно заткнуть уши.
 Так же внезапно, как и возник, свист прекратился.
 Сразу же послышался стук в дверь, и она сдвинулась, прежде чем кто-либо из пассажиров купе успел откликнуться.
 В коридоре столпились несколько человек из соседних купе, видимо раздраженных.
 — Вы что, — почти закричал один из них, — с ума сошли, что ли?
 — В чем дело? — спросил пожилой пассажир и тут же, догадавшись, прибавил: — Не мы же свистели.
 — А кто же?
 — Безобразие! А еще культурные люди!
 — Детей разбудили!
 — Штрафовать таких!
 — Тут им не стадион!
 Молодой врач молча улыбнулся. Пожилой уже начал сердиться.
 — Что я, по-вашему, пьян? Или вы принимаете меня за мальчишку? Мы не знаем, что это свистело. Может, встречный поезд. У меня самого до сих пор в ушах звенит.
 — Встречного не было! — сказал подошедший проводник вагона.
 Он подозрительно смотрел на обоих, не зная, как ему следует поступить в таком из ряда вон выходящем случае. Солидные люди, трудно подумать на кого-нибудь из них. Но ведь дикий свист, переполошивший весь вагон, донесся отсюда, из этого купе.
 Обстановку разрядила пожилая пассажирка.
 — Очень странно! — протянула она недоверчиво и ушла в свое купе, обронив на ходу по адресу проводника: — Позаботьтесь, чтобы этого больше не было!
 Пример оказался заразительным. Один за другим пассажиры разошлись по своим местам, никто не решился произнести слово «хулиганство», наоборот, все испытывали неловкость. Весь вагон знал, что пожилой пассажир — директор крупного завода, а молодой — врач из Латвии. К тому же хорошо видно, что оба совершенно трезвы.
 «Видимо, свист донесся снаружи, — думал каждый. — И чего мы на них набросились?»
 Проводник тоже не решился ничего сказать. Он только заглянул зачем-то в купе и спросил скорее всего для очистки совести:
 — Что же это все-таки могло так засвистеть?
 — Это вас надо спросить! — Директор завода все еще не мог успокоиться. — Это вы должны знать, что может свистеть в вашем вагоне. Черт знает что такое! «Это ему не стадион!» А, как вам нравится? Я и на стадионе никогда не свистел. Тоже нашли мальчишку!
 — Мне кажется, вы напрасно сердитесь, — спокойно и рассудительно сказал врач. — На нас подумали вполне естественно. Так и должно было случиться. Что еще можно было подумать? Скажите-ка лучше, — обратился он к проводнику, — в котором часу моя станция?
 — В десять двадцать. Чаю принести?
 — Да, принесите, пожалуйста!
 — И мне, — уже спокойно сказал директор.
 Проводник ушел. Рассуждения молодого врача окончательно убедили его, что свист донесся снаружи.
 Инцидент был исчерпан.
 — Ну а вы сами, доктор! Что думаете об этом? Что это был за звук?
 — Понятия не имею! И ведь раздался-то он не за окном, а именно здесь, у нас в купе. Иначе он не был бы столь оглушителен. Вот ведь что странно!
 — Да, действительно!
 Несколько минут оба молчали.
 Внезапно директор вздрогнул и беспокойно оглянулся. На его полном лице появилось выражение тревоги и недоумения.
 — Послушайте, — сказал он, зачем-то понижая голос до шепота, — вам не кажется, что тут кто-то есть, кроме нас двоих?
 — Где же? — удивился врач. Он показал рукой. «Сами видите, — говорил этот жест, — спрятаться тут негде. Никого нет».
 — Не знаю, не знаю! Но мне определенно кажется. Я даже слышу какие-то звуки, не то дыхание, не то… не знаю! Очень тихие! Да вы прислушайтесь!
 — Не пытайтесь меня уверить, что у вас галлюцинация слуха, — улыбнулся врач. — Никаких звуков нет! Даже из соседних купе. И, кроме нас, здесь никого быть не может!
 — Вы правы, конечно! Этот свист так подействовал на нервы.
 — Ну конечно!
 Постучав, вошел проводник. Поставив на столик стаканы и положив рядом пакетики с сахаром, он молча удалился.
 — Перед самым этим проклятым свистом, — сказал директор, — я хотел вам сказать, доктор, что попасть в Н…ск быстрее и проще не из города, где вы хотите сойти с поезда, а со станции Озерная. Можете мне поверить, я хорошо знаю эти места, бывал здесь. И Н…ск знаю. Скучный городок! И что вас потянуло сюда, да еще от моря?
 — Как раз это самое. Мне надо несколько лет пожить в континентальном климате. А Сибирь — чего уж лучше!
 — А, ну это другое дело! Летом Н…ск довольно живописен. Много зелени. Да, так вот, от Озерной до Н…ска всего полчаса пути на автобусе. Они часто ходят. А от областного города будете трястись почти два часа.
 — А когда мы будем в этой Озерной?
 — На два часа раньше. В восемь двадцать. Так что вы экономите не меньше чем три, три с половиной часа.
 — Спасибо! — сказал врач. — Воспользуюсь вашим советом. Тем более, что в субботу в областном центре мне нечего делать. Учреждения не работают. Так и так придется туда съездить в понедельник.
 — На всякий случай справьтесь у проводника.
 — Откуда ему знать, я больше вам верю. Да мне, помню, говорили, что проехать можно ближе.
 Ничто не изменилось.
 Те же пятеро серебристых операторов, в тех же «креслах», перед тем же пультом, что и в момент старта Норит сто одиннадцать.
 Те же светящиеся растения за прозрачной стеной и то же звездное небо. И далеко-далеко тот же бледно-желтый диск.
 Там, возле него, неведомая планета, где сейчас находится Норит сто одиннадцать, если только он не погиб сразу же. Что там, на планете, никто не знает!
 В помещении пульта включены все двенадцать сферических экранов. На всех, кроме одного — прямо напротив середины пульта, — огромные залы, заполненные до отказа. Это ученые, крупнейшие инженеры, руководители административных центров.
 Пятеро операторов знают: там, в этих залах, на экранах видны они сами.
 По всей планете (она не вращается вокруг оси, и время на ней повсюду одно и то же) все ждут…
 Возле пульта воздух сух и тепел. Этого требуют приборы. Долго оставаться здесь трудно. И поочередно, то один, то другой, серебристые операторы покидают кресла и на триста — четыреста секади исчезают в бассейне.
 Никто ведь не знает, сколько придется ждать…
 Но пока не выяснится судьба Норит сто одиннадцать, никто не покинет своего места. И пока не выяснится, что происходит на неведомой планете, нельзя приступать к работе.
 Летят секади… В такие моменты кажется, что они очень длинны.
 Близится утро!
 Три поколения уже плохо понимают это слово, его первоначальный смысл. Для всех, живущих сейчас, утро — это только определенное время (одинаковое для всех), когда сон сменяется бодрствованием, и только! Вокруг ничего не меняется!
 Планета ждет…
 Вензот, руководящий экспериментом, видит перед собой маленький кружок прибора, стрелка которого неподвижно замерла на точке, означающей конец видимого и осязаемого мира. За этой точкой неведомое, которым научились пользоваться ученые, но до конца осознать которое не в силах никто.
 За точкой лежит безграничная и одновременно не имеющая протяженности сфера, охватывающая собой всю Вселенную, не имеющая никакого радиуса, вечно существующая и не имеющая временного существования…
 Стрелка неподвижна!
 С расстояния, которое почти невозможно себе представить (расстояния в этом, привычном, мире, а не в том, где нет никаких расстояний), стрелку заставит шевельнуться сам Норит сто одиннадцать. И этого мгновения нельзя пропустить. Правда, имеется звуковой сигнал, но Вензот не спускает глаз со стрелки. А когда он удаляется в бассейн, за ней следят другие четверо серебристых.
 Планета ждет… Пятеро операторов ждут напряженнее всех.
 И все же отрывистый звонкий щелк сигнала раздается неожиданно!
 Стрелка вздрагивает и чуть заметно отходит от прежней точки. И сразу… исчезает!
 Мгновенно повернуты нужные тумблеры. По всей планете, на всех экранах одновременно появляется…
 Вензот и его коллегам кажется, что они ясно слышат изумленное восклицание, вырвавшееся одновременно у многих миллионов!
 Кроме их самих — пяти операторов.
 Они ожидали этого!
 Девяносто восемь раз появлялись уже на экранах обитатели иных миров. Память о них сохранила видеозапись, хорошо знакомая всем серебристым. Почти все были разными!
 И вот перед ними девяносто девятый!
 Никто, кроме Норит сто одиннадцать, не мог заставить шевельнуться стрелку маленького прибора на пульте. Никто, кроме Норит сто одиннадцать, не может появиться на экране…
 Это он, но… в облике аборигена той планеты, на которой сейчас находится!
 Что из того, что этот облик совсем не походит ни на что привычное! Это облик разумного существа!
 Знакомый всем голос Норит сто одиннадцать произносит с экрана, рассеивая все сомнения:
 — Во имя жизни!
 И сразу вместо него появляется цифра: «320».
 А внизу знак направления.
 Экран гаснет. Все экраны гаснут одновременно.
 Потом, в заранее согласованное время, экран вспыхнет снова, но уже только здесь, в помещении пульта. И не один раз! А для всей остальной планеты все, что нужно, уже сказано:

 НОРИТ СТО ОДИННАДЦАТЬ ЖИВ! НУЖНА КОРРЕКТИРОВКА ЛУЧА НА ТРИСТА ДВАДЦАТЬ АРЭ В УКАЗАННУЮ СТОРОНУ! РАБОТУ МОЖНО НАЧИНАТЬ!





 ГЛАВА 4,




 о том, как в отделении н…ской милиции разыгралась сцена из корриды, а Саша Кустов вновь проявляет выдающиеся способности к «ясновидению»


 Кабинет Аксенова невелик, в два окна и с двумя дверьми. Одна выходит в коридор, а вторая — в кабинет следователя, которого сейчас не было, так как его вызвали в район. А из кабинета следователя вторая дверь выходит в тот же коридор. Обе двери были заперты. В кабинете Аксенова ключ висел на стене, рядом с дверью, а второй ключ следователь всегда уносил с собой.
 И вот, когда присутствующие поднялись, чтобы разойтись, в запертом кабинете следователя внезапно раздался пронзительный свист, за ним страшный грохот, а затем… мычание!
 Случалось ли вам, читатель, слышать, как мычит корова или бык в небольшом замкнутом помещении? Если случалось, вы можете себе представить впечатление, произведенное на офицеров этим оглушительным, а главное, необъяснимым звуком, раздавшимся из помещения, где не могло оказаться не только быка или коровы, но и самого маленького котенка.
 — Черт возьми! — воскликнул Аксенов, вскакивая и бросаясь к двери. — Что же это творится в нашем городе?!
 Но пока он снимал ключ и вставлял его в замочную скважину, из-за стены раздалось новое мычание, вернее мощный рев, заставивший всех офицеров схватиться за пистолеты, а затем треск ломаемого стола или шкафа. Одновременно все услышали глухой стук копыт по полу.
 — А ведь и вправду похоже, что там находится бык, — сказал Саша. — Как же, однако, он туда попал? Осторожнее, товарищ капитан! Вы же не тореадор, чтобы…
 Договорить Саша не успел и подобно другим офицерам выхватил пистолет из кобуры. Аксенов отлетел к стене, отброшенный ударом распахнувшейся двери, и перед ними предстал огромный бурый с белыми подпалинами бык с пеной на морде, с налитыми кровью глазами, видимо до крайности разъяренный.
 Все последующее произошло в несколько секунд, но офицеры успели увидеть позади быка разгромленный кабинет, стол, превращенный в груду щепок, и опрокинутый шкаф с разбитыми стеклами дверец. А также совершенно целую, запертую дверь, ведущую в коридор.
 «Не мог же бык влететь в окно!» — подумал каждый.
 Но размышлять и решать загадки не было времени. Бык явно не собирался спокойно смотреть на людей.
 Капитан лежал на полу. Половину офицеров отделял от двери в коридор стол для заседаний, как нарочно покрытый КРАСНЫМ сукном. Остальные ни за что не покинули бы товарищей в опасности.
 Оставалось одно…
 Бык наклонил голову, выставив вперед два великолепных острых рога, его мощное тело напряглось, шея вздулась и… он с шумом свалился, пронзенный шестью пулями. Как выяснилось впоследствии, ни один из стрелявших не промахнулся, да и трудно было сделать это на таком расстоянии.
 На выстрелы сбежались все находившиеся в здании и в изумлении остановились у порога, глядя на огромную тушу, лежавшую на полу кабинета. Никто не мог понять, как попал сюда бык.
 Три часа назад семье Кустовых показалось чудом исчезновение Белки. Чудом могло показаться и исчезновение Анечки, хотя там, в доме Болдыревых, никто не подумал о «чуде». Но во всех трех случаях имело место именно чудо, потому что «чудом» как раз и называется все, выходящее за рамки естественного на уровне современной науки.
 — Ну, теперь-то они не смогут отмахнуться от моего донесения, — сказал капитан Аксенов. Он пришел в себя, встал и взялся за трубку телефона. — Теперь у нас есть бесспорное доказательство! — Он кивнул на тушу быка.
 Так и получилось. Ни в районе, ни в области на этот раз, видимо, не усомнились в истинности слов капитана, хотя бы потому, что оставалось одно из двух — либо поверить, либо прийти к выводу, что начальник н…ской милиции сошел с ума, а для этого не было оснований.
 — Они выезжают к нам, — сказал Аксенов.
 — Как вы себя чувствуете? — спросил Кузьминых. — Может быть, вызвать врача?
 — Нет, не надо. Меня довольно сильно ударило дверью, больше ничего. Ну и ошеломило, конечно. Разойтись! — приказал он, обращаясь к толпе любопытных у порога двери.
 Коридор опустел.
 Саша вспомнил о полученном приказании.
 — Товарищ старший лейтенант, — сказал он, — разрешите идти для выполнения вашего приказа.
 — Да, идите!
 Уходить Саше не хотелось, но дисциплина есть дисциплина. Он четко повернулся и вышел. Ему казалось ненужным после всех происшествий сегодняшнего утра предупреждать домашних, чтобы они молчали об исчезновении Белки. Он подумал, что гораздо лучше поступить наоборот и предать все это самой широкой гласности, — авось кому-нибудь придет в голову правильная догадка.
 Пять минут быстрого хода, пять минут дома (Саша не мог не рассказать отцу и матери о происшествии в милиции, этого все равно нельзя было скрыть от жителей города), и через пятнадцать минут Саша подходил обратно к отделению. Возле дома стоял старенький ГАЗ, показавшийся ему знакомым (где-то он видел совсем недавно эту машину), а подойдя к двери, Саша едва не столкнулся с дедом, Степаном Никифоровичем, который, как уже известно читателю, работал в колхозе.
 — Привет дедушке! — сказал Саша. — Какими судьбами?
 — Ох, внучек! — Степан Никифорович заметно волновался. — Кабы ты только знал, что у нас случилось!
 — А кто исчез?
 Старик посмотрел на внука диким взглядом.
 — Ты… что? — спросил он, запинаясь на каждом слове. — Ты… откуда знаешь? Разве в милиции… знают?
 — Все мы знаем, все нам известно. Так кто же у вас исчез? Говори, не томи, ради бога!
 — Ну, знаешь! — Степан Никифорович с шумом выдохнул воздух. — Ну и ну! Это, однако, здорово! — Он, видимо, совсем растерялся от неожиданности. — Что же это… по распоряжению…
 — Вот именно! По распоряжению свыше исчезают коты и дети. Это у нас, а у вас кто?
 — Бык исчез!
 — Как ты сказал?
 — Бык исчез, говорю!
 — Бык?!
 От удивления Саша совсем по-детски раскрыл рот. В колхозе бык, и здесь тоже бык. Там пропал, здесь появился! Что за дьявол!
 — Исчез бык, — повторил Степан Никифорович. — Наш знаменитый производитель симментальской породы. Медалист!
 — Исчез сегодня, в десять минут восьмого? Так?
 — Да… вроде этого. Десять минут восьмого, да… наверное, так. Значит, это… что же… по радио…
 «При чем тут радио? — подумал Саша. — Заговорился дед! Да и неудивительно!»
 — Бурый с белыми подпалинами? — спросил он, желая убедиться окончательно, хотя и так все было ясно до жути.
 Старик даже не смог ничего ответить. Он знал, что Саша никогда не видел их знаменитого быка, так как после возвращения из школы милиции ни разу не был в колхозе. А бык совсем молодой.
 — Идем, дед! — сказал Саша.
 Ему не хотелось говорить здесь, на улице, что медалист симментальской породы лежит в кабинете начальника милиции, годный в лучшем случае только на мясо. Дед сам увидит. Саша знал, как дорожат в колхозах такими производителями, и ему было жаль огорчать Степана Никифоровича.
 Оказалось, что за время отсутствия Саши капитану Аксенову стало настолько плохо, что спешно был вызван врач. Разъяренный бык (кто знает, что ему пришлось испытать, прежде чем он оказался в кабинете следователя) с такой силой ударил головой в дверь, что дело не ограничилось для начальника н…ской милиции синяком на лбу, как сгоряча показалось самому пострадавшему. Было обнаружено повреждение левой руки и два сломанных ребра.
 Когда Саша с дедом вошли в кабинет, врач как раз говорил по телефону, вызывая машину «скорой помощи». Его присутствие оказалось весьма кстати и для Степана Никифоровича.
 Старый колхозник, увидя на полу мертвого быка, того самого, который исчез на его глазах три часа назад в пятнадцати километрах отсюда, так разволновался, что медицинская помощь потребовалась незамедлительно.
 И как тут было сохранить спокойствие! Ведь если даже бык не «растворялся в воздухе», если его исчезновение только померещилось, то и тогда самый факт, что он очутился в Н…ске, в пятнадцати километрах от родного колхоза (быки, как известно, не отличаются резвостью орловских рысаков), не говоря уж о том, что лежал он не на улице, а внутри здания милиции, был столь необъяснимым, что доджен был подействовать на нервную систему старого человека сильнейшим образом. Дело могло кончиться совсем скверно, не окажись здесь врача.
 Степана Никифоровича не отправили в больницу вместе с капитаном Аксеновым, а уложили в одной из комнат, где стоял небольшой деревянный диван. Врач приказал не беспокоить старика в течение часа, но стоило ему только покинуть помещение милиции, как Кузьминых, оставшийся за начальника, тут же попросил рассказать обо всех обстоятельствах, при которых из колхоза исчез бык. Старшим лейтенантом руководило не любопытство (вполне простительное в данном случае), а необходимость. Очень скоро в Н…ск прибудет начальство из района и области. Начальство будет задавать вопросы в отсутствие капитана Аксенова именно ему, старшему лейтенанту Кузьминых, и он, естественно, хотел быть в курсе дела, чтобы ответить на любой вопрос.
 Рассказ Степана Никифоровича был очень похож на то, что рассказывал час назад Саша. Только дело происходило не в комнате, а на дворе животноводческой фермы. Старый Кустов работал на этой ферме, и в его обязанности входило выпускать по утрам единственного в колхозе быка-производителя во двор «размять ноги». Так поступил он и сегодня. Открыв стойло, вывел быка. И вдруг у самой двери во двор бык заупрямился и не захотел выходить, тогда как обычно выбегал весьма охотно. Степан Никифорович, удивленный таким поведением быка, слегка хлопнул его рукой по крупу, но бык пятился назад, и тогда старик, рассердившись, схватил стоявшую у двери метлу и сильно ударил упрямца.
 — Вот тут и случилось это, товарищ начальник, — сказал Степан Никифорович. — Он, бык, значит, кинулся вперед — и только миновал порог, как исчез, ну словно провалился сквозь землю. Вышел я, огляделся, а его и след простыл. Во всем дворе никого и ничего. Я один! Ворота как были закрыты, так и стояли нетронутые. Не мог же бык перескочить через забор. Он высокий, метра на два, недавно построенный. Раньше на нашей ферме забора не было. Я туда-сюда, нет быка, да и только. Ну, пошел я к председателю. Вместе поискали, потом другие подошли. Можно сказать, обнюхали всю деревню. Пропал бык! Тогда председатель и говорит: «Сейчас машина пойдет в город. Поезжай, Степан Никифорович, и расскажи кому следует». — «Суббота, — отвечаю я, — нет никого, однако». — «Ничего, в милиции работают». Ну вот я и приехал. А вы уже и сами все знаете.
 — То есть как это мы все знаем? — удивился Кузьминых. — Мы понятия не имели о том, что этот бык вашего колхоза.
 — Да вот он, — Степан Никифорович указал на вспыхнувшего Сашу. — Внук мой, значит. Он сказал, что вы, однако, все уже знаете. И что все это…
 — Постой! — перебил старика Саша, испугавшись, что его разговорчивый дед вспомнит и выложит старшему лейтенанту не слишком удачную шутку его, Саши, насчет «распоряжения свыше». — Постой! Я, товарищ старший лейтенант, просто угадал…
 — Опять, значит, ясновидение! — Кузьминых улыбнулся. — Тебя скоро придется в цирк отправить. Ну ладно! — Он поднялся. — Спасибо за сообщение! Лежите, Степан Никифорович, как врач велел. И не гневайтесь на нас за своего быка. Иного выхода, как только застрелить его, у нас в ту минуту не было.
 — Где уж тут выход! — сказал Кустов, довольный уважительным отношением к себе милицейского начальника. — Если не иметь опыта, с быками лучше не связываться. Но, однако, зачем вы затащили его в дом?
 — Не затаскивали мы, он сам к нам пожаловал. Тут-то и есть загвоздка, Степан Никифорович! Но нам с вами ее не понять, пока ученые люди не разберутся.
 — Это уж точно! Эх, приехать бы мне пораньше! Был бы живой наш бычок. А еще раньше и по дороге его захватили бы!
 — Вы думаете? — с выражением, которого не понял старый скотник, спросил Кузьминых.
 — А как же! Он был тихий, что телок. Добродушный, одним словом. Я бы его сразу успокоил.
 — Тогда да, жаль!
 — Был бы живой!
 — Живой-то живой… — проворчал Кузьминых, выходя с Сашей из комнаты. — Да все равно не рассказал бы, где находился три часа, вот в чем дело! А дед говорит «по дороге захватили бы»… Был он на дороге, как же!
 Только войдя вслед за старшим лейтенантом в кабинет — арену недавней корриды, — Саша спросил:
 — Где находился три часа? Ты думаешь, он где-то находился?
 — А как же иначе!
 — Значит, и Анечка где-то находится, и наш Белка тоже?
 — По-моему, да!
 — Где же?
 Кузьминых нахмурился.
 — Я не ясновидец, как некоторые, — сказал он. — Откуда я могу это знать. Но где-то они должны быть, если живы. Впрочем, — прибавил он, — мертвые тоже не могут исчезать бесследно. Они тоже где-то должны быть. Кот, растворившийся в воздухе! Чушь зеленая! Девочка — тем более!
 Он задумчиво посмотрел на тушу быка (до приезда начальства было решено ничего не трогать) и вздохнул.
 — Вот кто мог бы рассказать многое, да не расскажет. Как ты думаешь, может, мы поторопились, может, можно было не убивать его? А? Например, накинуться на него всем разом, повалить… Глупости! — перебил он сам себя. — Все равно пришлось бы убить, только кроме капитана в больнице оказалось бы еще человек пять. Работать стало бы некому.
 — Однако, — сказал Саша, — я и забыл совсем, что я сегодня дежурный по отделению.
 — Вспомнил, наконец! — усмехнулся Кузьминых. — Дежурит старшина Груздев. Это еще капитан приказал. В таком деле, как у нас сегодня, без ясновидца не обойтись.
 — Да будет вам, товарищ старший лейтенант! — сказал Саша, официальным обращением показывая, что ему очень неприятны эти шутки. — Какой я ясновидец. Все дело в Белке.
 — Простите, товарищ младший лейтенант! — Кузьминых вздохнул и сказал серьезно: — Давай-ка, Саша, подытожим события, разберемся до приезда начальства. Есть мысли? Если есть, выкладывай!
 — Я думаю…
 — Вот и хорошо, что у тебя есть о чем думать. А у меня никаких мыслей нет. Словно этот бык ударил дверью не капитана, а меня и вышиб мозги.
 Могло показаться странным, что после всех необъяснимых происшествий сегодняшнего утра они могли спокойно говорить и даже обмениваться шутками. Словно и не исчезала трехлетняя девочка, не лежал тут же рядом неведомо как оказавшийся здесь бык, — словом, ничего, выходящего за рамки обыденного, не случилось. Но это действовал инстинкт самозащиты. Мозг, неосознаваемо для них, защищал себя от вторжения того, что могло нанести ему вред. Так было не


Отсутствуют страницы 51, 52

 Младший лейтенант Кустов, самый молодой сотрудник н…ской милиции, до сегодняшнего дня ничем не примечательный, внезапно приобрел в глазах Кузьминых непререкаемый авторитет. Раз он говорит надо, значит, надо!
 Но старшему лейтенанту не пришлось придумывать предлог для своего звонка или передавать трубку Саше. Едва только он сказал: «Говорят из н…ской милиции» — чей-то голос на том конце провода радостно воскликнул: «Вот хорошо, а мы только что собрались звонить вам!» А дальше ошеломленный старший лейтенант услышал такое, что в первое мгновение усомнился — уж не спит ли он? Не прерывая собеседника, он слушал минуты три, потом спросил только: «В каком состоянии?» — и, получив ответ, положил трубку. Ни слова не говоря Саше, вопросительно смотревшему на него, Кузьминых позвонил и приказал вошедшему сержанту:
 — Машину к подъезду!
 Сержант ответил «Есть!» и вышел. Кузьминых нервно (его руки дрожали) переставил зачем-то чернильный прибор, сильно потер пальцами виски, повернулся к Саше и не менее минуты смотрел на него, словно впервые видел.
 — Она там? — спросил Саша.
 — Послушай! — Старший лейтенант снова потер виски, хотя голова у него и не болела. — Что это означает, однако? Ты что, и в самом деле ясновидящий? Ну с чего ты взял, что Анечка в деревне Фокино, а не на станции Озерная?
 Саша поморщился при слове «ясновидящий». Еще прилипнет к нему это прозвище, потом не отделаешься!
 — Все очень просто, — сказал он. — Просто и не требует никакого ясновидения. Я подумал, что если мог вернуться бык («Откуда вернуться?» — снова мелькнула все та же мысль), то почему должна пропасть бесследно девочка? Не логичнее ли предположить, что и она вернулась? («Вот привязалось слово!») А если так, то где она может оказаться? По аналогии — в пятнадцати километрах от города, то есть от места исчезновения, но в другую сторону, вернее в ту же сторону, если продолжать аналогию с быком. А там как раз расположено Фокино, на одной линии, если провести ее от колхоза через город. Через город. Вот и все! А как она, Анечка? Появилась, как бык, в доме?
 — Нет, ее увидели на улице.
 — Раздетую? В одной рубашке?
 — Да, в рубашке и босиком. На снегу, в двадцатиградусный мороз. И она совершенно здорова, их фельдшер осмотрел ее. Но тут не все ясно. Они толкуют о какой-то пленке. Я что-то не понял. Сейчас подадут машину. Заезжай за Болдыревой и за доктором, я позвоню в поликлинику. Фельдшеру я не слишком доверяю. И в Фокино! Я бы сам поехал, но начальство вот-вот пожалует. Только ты позвони мне оттуда обязательно.
 — А что она, Анечка, говорит?
 — Не знаю! Об этом они мне ничего не сказали, а я забыл спросить. Слишком был ошеломлен таком новостью. Но ведь главное, в конце концов, в том, что девочка не замерзла, как это ни удивительно. Подумать только, из теплой постели — и прямо на улицу, на мороз!
 — Через три часа, — добавил Саша.
 — Что через три? Ах, да, верно! Где же она все-таки могла находиться эти три часа?
 Саша еще раз пожал плечами, хотя этот жест никогда не был ему свойствен.
 — Снова тот же неразрешимый для нас вопрос, — сказал он. — Не стоит и пытаться ответить на него, это явно бесполезно. Я все время думаю вот о чем. Если бык мог, допустим, пройти пятнадцать километров от колхоза, где работает мой дед, до Н…ска, то трехлетняя Анечка никак не могла пройти те же пятнадцать километров от Н…ска до Фокино. Правильно? Значит, они не шли это расстояние. И, уж конечно, не ехали, особенно бык. Получается, что они вообще не передвигались. Во всяком случае, не передвигались понятным, привычным нам способом. И все же оказались в пятнадцати километрах от места, где исчезли. И почему-то «переместились» точно в одну сторону, по одной линии! Да еще пленка какая-то! Что за пленка, откуда?.. Послушай, старший лейтенант, тебе не страшно?
 — Страшно? Пожалуй, да, есть немного. Не по себе как-то! Что ни говори, а к чудесам мы не привыкли, однако.
 Тот же пульт с двенадцатью сферическими экранами перед ним.
 Те же пятеро серебристых операторов, в одинаковых креслах, на равном расстоянии друг от друга, по всей длине пульта.
 Кажется, все, как было, ничто не изменилось после первого кратковременного появления на экране Норит сто одиннадцать в облике аборигена неизвестной еще планеты.
 Более чем странный, непонятный, трудно воспринимаемый сознанием облик! Только усилием воли можно заставить разум примириться с виденным, признать подобное «произведение природы» разумным существом, а следовательно, и равным, а главное, почувствовать в нем «брата по разуму». Трудно, очень трудно, несмотря на практику почти сотни предыдущих встреч.
 Потому и сочли необходимым девяносто восемь предшественников Норит сто одиннадцать, а теперь и он сам, прежде всего поступить именно так — показать, как выглядит «хозяин» того мира, с которым, быть может, придется вступить в контакт, подготовить сознание своих соотечественников к восприятию чуждого облика, как бы ни был этот облик чудовищен с привычной для них точки зрения.
 Пятьдесят семь раз был показан сам подлинный «хозяин», а сорок один раз его облик вынуждены были по тем или иным причинам принимать посланцы планеты. В двенадцати случаях разумная жизнь не была обнаружена.
 И вот в сорок второй раз посланец планеты предстал на экранах своей родины в облике аборигенов того мира, куда был послан. Это означало одно из двух: либо Норит сто одиннадцать не может находиться там в своем естественном виде (это могло грозить ему какой-нибудь опасностью, так уже бывало не раз), либо он решил строго придерживаться инструкции по поведению на чужих планетах, требующей не рисковать и открываться аборигенам только после проверки их отношения к чуждому и непонятному. Такая проверка будет осуществлена по сигналу самого Норит сто одиннадцать, когда он сам найдет это нужным.
 Руководители эксперимента ждут…
 Но впечатление, что в помещении пульта ничто не изменилось, ошибочно. И конечно, пятеро серебристых находились здесь не все время. Сеансы связи с Норит сто одиннадцать подчинены согласованному с ним самим расписанию, и в промежутках между сеансами на пульте достаточно одного дежурного.
 Сейчас здесь находятся все пятеро просто потому, что подошло время.
 Связь через пространство без протяженности, через исполинские расстояния, равные нулю в этом пространстве, без малейшей потери времени (потому что там, где нет пространства, нет и времени) исключительно трудна. Дистанционное управление установками огромной сложности и мощности требует столь большой точности, что справиться с этой задачей под силу только объединенной мысли и вниманию пяти операторов высочайшей квалификации. Число пять установлено давно, определено опытным путем еще предками нынешних руководителей экспериментов, после нескольких ошибок, обошедшихся очень дорого.
 В огромном помещении пятеро сейчас не одни. Позади них, между пультом и бассейном, плотно, один к одному, стоят в ожидании еще несколько десятков, среди которых нет серебристых. Большинство — темно-синие или желтовато-зеленые. Изредка попадаются и темно-вишневые.
 Ничего, что хотя бы отдаленно походило на часы или иной указатель времени, на пульте и вообще в помещении не видно. И неизвестно, чем руководствуется Вензот, когда внезапно произносит:
 — Внимание!
 Быть может, снова шевельнулась стрелка на грани реального мира? Но ни Вензот, ни его коллеги не смотрели в этот момент на маленький кружок прибора, врезанного в панель пульта перед каждым из них.
 — Внимание!
 Секади… секади… секади…
 — Старт!
 Та же команда, тот же возглас, что и при отправке Норит сто одиннадцать. Но сейчас никто никуда не отправляется, предстоит только сеанс связи. Слово «старт» относится к посылке энергетического луча, который должен стать как бы проводником связи между двумя планетами через… ничто!
 На мгновение чуть тускнеет свет в помещении и вне его, что хорошо заметно сквозь прозрачные стены…
 И на экране… Норит сто одиннадцать!
 На этот раз ни у кого не возникает сомнения в том, что это именно он. Навсегда запомнился всем облик разумного существа иного мира, хотя первое, памятное, свидание с ним было очень кратковременным.
 Теперь Норит сто одиннадцать никуда не исчезнет с экрана более продолжительное время. Корректировка луча произведена по его указанию, и посланца планеты можно рассматривать сколько угодно.
 Не менее двухсот секади все молчат, вторично пораженные зрелищем. «Фантазия природы бесконечно разнообразна!» — думает каждый.
 И, понимая причину их молчания, не произносит ни слова и Норит сто одиннадцать, хотя это дается ему труднее, чем им.
 Пусть только на одном экране из всех, имеющихся на планете, виден сейчас Норит сто одиннадцать, все же его видят на родине, тогда как он сам не видит никого! Перед его глазами картины чуждого ему мира, быть может, его окружают сейчас обитатели этого мира, быть может, в этот самый момент происходит с ним что-нибудь, требующее от него всего внимания, на какое он только способен, может быть, ему очень трудно сейчас. Но идет сеанс связи, заранее запланированный, и посланец планеты выполняет свою задачу, что бы ни происходило с ним!
 Удивительное существо необходимо рассмотреть самым тщательным образом, зафиксировать его навсегда в видеозаписи. И Норит сто одиннадцать должен для этого оставаться неподвижным там, где он находится, иначе его изображение будет колебаться, исчезать и вновь появляться, несмотря на то, что зримая связь осуществляется им мысленно!
 Но вот внешний осмотр окончен.
 — Во имя жизни!
 Это произносит Норит сто одиннадцать, очевидно почувствовавший этот момент. И голос его звучит с экрана так ясно, будто здесь находится он сам, а не его облик, порожденный силой его же воображения.
 — Во имя жизни!
 Отвечает один Вензот. Аппаратура связи рассчитана и настроена на биотоки его мозга. У Норит сто одиннадцать вообще нет никакой аппаратуры. Иначе нельзя. И то, что «говорит» Вензот, слышит один только Норит сто одиннадцать «там». А здесь произносимое ими обоими «слышит» и навсегда запоминает скрытый в недрах пульта специальный прибор.
 Все, кто находятся сейчас в помещении пульта, принимали участие в составлении перечня вопросов к Норит сто одиннадцать, но выбор принадлежит Вензот. Разговор через икс-пространство не может быть слишком продолжителен. Не хватит энергии, не хватит силы воображения у Норит сто одиннадцать «там» и у Вензот «здесь», не хватит фиксирующей устойчивости самого луча, ведь та планета, с которой осуществляется связь, вращается вокруг оси!
 Никто в зале не слышит мысленных вопросов Вензот, но по ответам Норит сто одиннадцать все могут следить за первой беседой с посланцем науки, ушедшим в чужой мир.
 Во имя жизни!




 ГЛАВА 5,




 подтверждающая старую истину, что шила в мешке не утаить


 В закрытом милицейском «пикапе» было тепло. Полина Никитична отказалась сесть рядом с водителем и попросила Сашу ехать с нею в кузове, где были оборудованы мягкие, обитые искусственной кожей сиденья. Правда, сквозь маленькие окошки, покрытые причудливыми морозными узорами, почти не проходил свет, и было темновато. В кабину сел врач из городской поликлиники Семен Семенович, который по совместительству уже много лет исполнял обязанности судебно-медицинского эксперта.
 Впрочем, должность эта числилась за ним только на бумаге, так как происшествия, требующие медицинской консультации, за все эти годы так и не случились ни разу, ни в самом Н…ске, ни в его окрестностях. Да и сегодня Семен Семенович понадобился не как эксперт, а просто как опытный врач.
 Саша знал его с детства и хорошо помнил, как боялся когда-то окладистой бороды, висячих «запорожских» усов и сердитого взгляда из-под мохнатых бровей. Стоило Антонине Михайловне сказать, бывало: «Хорошо, позовем Семена Семеновича!» — как «заболевший» школьник Саша Кустов моментально выздоравливал и отправлялся в школу. Во всем Н…ске не было человека, который хоть раз в жизни не побывал в руках старого доктора. Саша не помнил времени, когда бы Семен Семенович выглядел моложе, чем теперь, и про себя считал, что тот всегда был старым.
 Полина Никитична всю дорогу от Н…ска до Фокино донимала Сашу вопросами, на которые он не мог ответить при всем желании. Она еще не оправилась от потрясения, вызванного исчезновением на ее глазах внучки, а затем ошеломляющим известием о ее появлении в пятнадцати километрах от дома, и хотела знать подробности, вообще никому пока неизвестные.
 — Какой же ты, Сашенька, милиционер, если ничего не знаешь? — говорила она и плакала.
 — Тетя Поля, — старался успокоить ее Саша, — ну о чем вы плачете? По-моему, надо радоваться, а не плакать. Анечка жива и здорова, и ничего с нею не случилось (Саша даже не замечал, какую бессмыслицу говорит). Сейчас приедем в Фокино — и вы ее увидите!
 Но на Полину Никитичну его доводы не действовали.
 Из-за гололедицы пятнадцать километров ехали более сорока минут. Но вот, наконец, и фокинский сельсовет.
 Их ждали, видимо предупрежденные из Н…ска, и председатель сельсовета сразу же доложил, как только Саша выбрался из машины:
 — Девочка в полном порядке, чувствует себя хорошо и даже не чихает.
 Судя по тону, это последнее обстоятельство казалось председателю самым важным во всем происшествии.
 — Даже не чихает! — сказал Семен Семенович, торопливо проходя мимо них в дом. — Тогда, пожалуй, мне здесь вообще делать нечего.
 — Это вы говорили час назад по телефону с начальником милиции? — спросил Саша.
 — Так точно, я!
 Видимо, председатель полагал, что с офицером милиции нужно разговаривать по-военному, четко.
 — Что это за пленка, о которой вы рассказывали? Слышимость была плохая, начальник не понял, — на всякий случай, чтобы не уронить в глазах председателя авторитет старшего лейтенанта Кузьминых, прибавил Саша.
 — Пленки больше нет!
 — А куда она девалась?
 — Это нам неизвестно, товарищ начальник. Была, однако теперь нет.
 — И вы не видели, куда она пропала?
 — Никак нет, сначала была, все видели, потом вроде как растаяла. И нет!
 Саша кивнул головой, делая вид, что слова председателя ему понятны.
 — Кто первый увидел девочку на улице? — спросил он, понимая, что продолжать расспросы о пленке бесполезно: председатель, очевидно, сам знал не больше.
 — Не на улице, на дороге, метрах в двухстах от околицы. А увидели ее два брата Седых, Василий и Федор, кузнецы наши. Их кузня в стороне стоит от села, значит. Оба и шли на работу. Они и принесли девочку ко мне.
 — Где сейчас братья Седых?
 — Тут, ожидают вас. Как начальник сообщил, что вы приедете, я, значит, и вызвал их.
 — Пойдемте! — сказал Саша.
 Загадочная пленка не давала ему покоя всю дорогу от Н…ска. Он чувствовал, что именно в ней, в этой пленке, заключена разгадка более чем странного факта, что трехлетний ребенок, почти совершенно раздетый, не замерз на двадцатитрехградусном морозе. И, судя по словам председателя, чувствовал себя как обычно.
 «Совершенно необъяснимо! — думал Саша, входя в дом. — Ни в какие ворота не лезет!»
 Анечку он увидел не сразу, ее заслоняла широкая спина доктора. Девочка сидела на коленях Полины Никитичны, закутанная в огромный шерстяной платок, концы которого свисали до пола. Семен Семенович только что закончил ее выслушивать и сейчас с озабоченным и сердитым лицом, которое, впрочем, всегда у него бывало при осмотре больных, почему-либо вызывавших в нем беспокойство, медленно свертывал трубки фонендоскопа, пытливо глядя на юную пациентку, которая, если судить по внешнему виду, была совершенно здорова.
 В комнате кроме председателя сельсовета, Анечки и трех приезжих (водитель остался в машине) находились еще две пожилые женщины и братья Седых, до того похожие друг на друга, что Саше в первый момент показалось: один из них сидит у зеркала, а второго вообще нет. Тем более, что оба кузнеца были одинаково одеты.
 В углу стояла большая круглая печь, от которой шел сильный жар. Наверное, в нее щедро подкинули сухих дров, чтобы Анечка могла как следует согреться.
 «Уж не от жара ли этого исчезла пленка?» — подумал Саша.
 Он не мог даже заподозрить, что снова, в который уж раз, угадал точно. Была ли эта необычайная проницательность свойством его ума, не имевшим до сих пор случая проявиться? Или необычайные обстоятельства вызвали ее появление? Человек часто, особенно в молодости, сам не подозревает, какие способности в нем скрываются.
 — Ну как, доктор? — спросил Саша.
 — В высшей степени странно! — ответил Семен Семенович. — Девочка, по-видимому, совершенно здорова! Никаких показаний, в легких чисто. Чудеса да и только! Рассказать — никто не поверит.
 — Вот, вот, именно так! — вмешался в разговор председатель сельсовета. — Как девочку принесли, я за фельдшером нашим послал немедля. Так он, однако, то же сказал, что и вы сейчас, товарищ доктор.
 — Кстати, где он, ваш фельдшер? — спросил Саша.
 Председатель усмехнулся.
 — Ушел! — сказал он. — Обиделся, как узнал, что вы с собой доктора из Н…ска захватили. «Мне не доверяют, пусть тогда сами и разбираются», — сказал. С тем и ушел. Он у нас сильно самолюбивый.
 — А при нем пленка еще была?
 — Никак нет. Она сразу исчезла, как только девочку внесли в дом. Егор, это фельдшера нашего так зовут, пришел минут через семь — восемь.
 — Кто же видел пленку?
 — Я один. Ну и конечно, они. — Председатель указал на братьев Седых.
 — Мы видели! — сказали оба кузнеца одновременно.
 Саша улыбнулся. «Ну совсем как один человек, даже говорят в один голос», — подумал он.
 — Семен Семенович, — спросила Полина Никитична, — Анечку можно одевать? В одном платке-то еще простудится.
 — Ну уж нет! — обиженно сказал председатель, указывая на печь, чуть ли не докрасна раскаленную. — У нас здесь не простудится, нет!
 — Не можно, а нужно! — ответил Полине Никитичне Семен Семенович. — Давно пора. Да что вы, право, словно боитесь выпустить ее из своих рук. Никуда она не денется!
 — Теперь-то, конечно, никуда, это верно, а вот потерять трехлетнего ребенка на дороге — это, знаете ли!… — Председатель укоризненно покачал головой.
 — Одевайте, одевайте! — перебил его Семен Семенович. — Я же сказал: девочка здорова. И нечего ее кутать в шерстяной платок.
 — Мы ее горячим молоком напоили, — сказала одна из женщин, оказавшаяся женой председателя, — вот потому и здорова, не застудилась.
 — Побудьте сами голой на морозе, поможет вам тогда горячее молоко, как же! — проворчал доктор.
 У Саши буквально «чесался язык» попробовать расспросить Анечку, где она была, что видела или слышала. Авось девочка что-нибудь запомнила и сумеет рассказать более или менее связно. Хотя бы о наружности того, кто надел на нее пленку, или кто и как перенес ее из Н…ска в Фокино. Любое самое смутное, самое краткое воспоминание о трех часах, проведенных неведомо где и неведомо с кем, даже трехлетнего ребенка — ценный материал.
 Но Саша тут же подумал, что здесь, в присутствии людей, ни во что не посвященных, не знающих даже о том, что вот эта самая девочка три часа назад таинственно исчезла в Н…ске, делать этого, быть может, не следует. Он видел, что так же думает и Семен Семенович, не зря же он с такой поспешностью перебил председателя сельсовета, когда тот поднял было вопрос о причине появления Анечки на дороге. Да и капитан Аксенов говорил на совещании о необходимости пресекать слухи. Нет, расспрашивать Анечку сейчас нельзя!
 Саша взялся за братьев Седых.
 Кузнецы охотно и обстоятельно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в двухстах от околицы деревни, на полпути к своей кузнице…
 — Одну минуту! — перебил Саша. — Зачем вы шли в кузницу? Сегодня суббота, день нерабочий.
 — А мы редко гуляем два дня подряд, — сказал Василий Седых. — Была небольшая работа. Сперва я думал один ее закончить, да вот Федор вернулся, ну и пошли вместе.
 — А где вы были? — поинтересовался Саша.
 — Да так, ездил кое-куда, — неохотно почему-то ответил Федор Седых.
 — Продолжайте!
 Из дальнейшего рассказа выяснилось, что Анечка появилась перед братьями как-то странно, внезапно, словно бы из-под земли. Почему они не заметили ее раньше, подходя к этому месту, сказать не могут, им самим это непонятно. Не видели, а потом, вдруг увидели, вот и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте, где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного кустика, за которым девочка могла бы укрываться от глаз, они ничего товарищу младшему лейтенанту милиции сказать не могут. Может быть, девочка лежала в снегу и потому была не замечена, а потом, увидя их, встала, и тогда они ее увидели. Они не знают. Просто увидели что-то маленькое и черное.
 — Черное? — удивленно переспросил Саша.
 — На ней было что-то черное.
 — Почему «что-то»? Платок, платье, шубка?
 — Нет, что-то. Вроде пленки. Только глаза и нос не были закрыты. Пленка совсем черная. Сначала мы решили, что это негритенок. Когда подошли ближе, поняли, что обыкновенная девочка. Глазки голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как должно быть, если человек замерзает. Розовый, самый обычный, вот как сейчас. Но это мы подумали только потом. А сперва очень перепугались — ребенок на морозе, почти голый. Пленка-то совсем тонкая!
 — А рубашка? Разве на ней не было рубашки?
 — Была, но под пленкой ее не было видно. Да и рубашка-то тоже не шуба, ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда пленка растаяла.
 — Как растаяла, сразу или постепенно? — спросил Семен Семенович.
 — Почти что сразу, как в дом вошли. Сперва посветлела, потом стала серой. А потом смотрим, а ее и нет уже. Что это было?
 Видимо, кузнецов очень интересовала пленка. Появлению девочки на дороге, где только что никого не было, они не придавали того значения, которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семеновича. Они просто думали, что почему-то не заметили ее раньше, пока не подошли ближе. И больше ничего!
 Саша записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить. Обоих братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они могут вспомнить подробности, которые потом изгладятся из их памяти. Кто знает, что здесь важно, а что нет! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не работники милиции.
 — Вернемся немного назад! — сказал он. — Когда вы подошли к девочке, которая показалась вам сперва негритенком, что вы делали и что говорили? Постарайтесь вспомнить поточнее, это очень важно. И не слышали ли вы, перед тем как увидеть ее, какого-нибудь необычного звука?
 Кузнецы посмотрели на него с изумлением.
 — Значит, слышали?
 — Слышали. Действительно, был звук. Мы еще удивились — откуда это? Кругом пустынно, деревня далеко, а звук очень сильный. Пронзительный, свистящий, неприятный такой. По-моему, я уже слышал похожий.
 — Вот как! Где же?
 Федор Седых помолчал немного. Потом он сказал нерешительно, как говорят о том, в чем не совсем уверены:
 — Да вот был случай… в аэропорту было. Самолет Ту-сто четыре опустился и рулил по земле. Звук от него был почти совсем такой же.
 Саша несколько раз слышал звук подруливавшего реактивного самолета. Нет, то был совсем иной звук, чем тот, который раздался сегодня в кабинете капитана Аксенова перед появлением колхозного быка. Спутать их было нельзя. Но может быть, перед появлением Анечки на дороге звук был другим? Или Федор Седых забыл звук самолета? Вполне возможно!
 — Так вы знаете, что это было?
 — Нет, — ответил Саша, — не знаю. Я спросил о звуке так, на всякий случай. В этом деле важны подробности.
 Он ясно видел, что оба кузнеца не поверили его объяснению. Но ни тот, ни другой ничего больше не спросили.
 — Так о чем же вы говорили, когда подошли к девочке? — спросил Саша.
 — Ни о чем! Не до разговоров нам было. Я скинул доху, завернул в нее ребенка — и ходу обратно в деревню. Сильно торопились. Могли ли мы думать, что девочка совсем не замерзла? Ну, а по дороге, верно, говорили кое-что. «Ты откуда?» — спрашиваю. «Из дому», — отвечает. А какой дом может быть в той стороне? Лес только. Километрах в пятнадцати верно есть деревня. Не могла же она прийти оттуда? Я говорю брату: «Ехали и ребенка выронили, не иначе, как пьяные». Василий отвечает: «Верно, если бы не пьяные не могли не заметить». — «Тебе не холодно?» — это я у девочки спрашиваю. «Нет, — отвечает, — мне тепло. Меня не уронили. А ты меня, дядя, к бабушке несешь?» — «Да, — говорю, — к бабушке». А сам думаю: не может ей быть тепло. В дохе просторно, согреться еще не могла успеть. Наклонился к лицу, а от него и взаправду теплом пахнет.
 — А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? — спросил Семен Семенович.
 — Ну, не-ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового ребенка. Что, у меня детей нет?!
 — А во что превратилась пленка, когда растаяла? — спросил Саша, желая отвести беседу от опасной темы.
 — А ни во что! Следа от нее не осталось. Вот хоть его спросите! — Седых указал на председателя.
 Тот кивнул головой и сказал задумчиво:
 — Странная штука! Верно Федор говорит — таких пленок у нас не видывали. Гладкая, как шелк. А на ощупь, однако, будто и нету ее. Я девочку от Федора принял, чувствую, что теплая, это уже без дохи, не замерзшая нисколько, а пленку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она как бы таять. Была черная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и исчезла!
 Председатель развел руки, словно желая сказать: «Ну и ну! Вот чудеса-то! Чего только люди не выдумают!».
 Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более не ясно!), а до конца разберутся другие — те, кому положено заниматься подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют.
 Саша вспомнил, что еще не позвонил Кузьминых. Но в помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти еще, говорить при всех этих людях на запретную тему, разумеется, нельзя. Придется старшему лейтенанту еще потерпеть немного.
 — Ну, все! — сказал он, вставая. — Спасибо за заботы о девочке!
 — А тех, кто потерял ее на дороге, накажут? — спросил Федор Седых.
 — Конечно!
 В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не померещилась, она действительно была и относилась именно к нему, младшему лейтенанту милиции, который в глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось Саше, выглядел человеком, всеми силами старавшимся «навести тень на плетень». Да и не так уж трудно было заподозрить неладное во всей этой истории. Чудесная пленка, предохранившая ребенка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе, говорила сама за себя, красноречивее всяких слов. Кроме того, нельзя было поверить, что девочку могли уронить из проехавших саней и не заметить этого, как бы ни были пьяны проезжавшие. А еще труднее — в то, что ребенок ехал раздетым, в одной рубашонке и в пленке. Не вытряхнули же его из одежды на дорогу!
 Неувязки бросались в глаза.
 Саша обратил внимание, что никто не пытается получить какие-нибудь объяснения от приехавших из города, ни о чем их не расспрашивает. Такой выдержке можно было позавидовать.
 «Но ведь и я сам, — подумал он, — выгляжу спокойным и ничем не выдаю смятения в моих мыслях. Откуда у меня это? Неужели только потому, что я видел, как исчез Белка, присутствовал при появлении быка в кабинете Аксенова?»
 Вспомнив о Белке, он тут же подумал о том, что вот все трое — Анечка, бык и Белка — исчезли одновременно, а затем двое из них, девочка и бык, оказались в пятнадцати километрах на запад от места своего исчезновения, и также одновременно. («Где же они находились три часа, между моментом исчезновения и появлением?» — снова мелькнула мысль и тотчас же скрылась, словно сама себя испугавшись). Почему же исчезнувший кот нигде не появился через три часа? Не появился… А так ли это? Может быть, и он так же! Где? Да здесь же, в этой самой деревне, именно здесь! Появления быка в запертом кабинете волей-неволей не могли не заметить. Появления трехлетней девочки, да еще почти раздетой (о пленке лучше даже не думать), на сильном морозе, тем более! А кота могли и не заметить. Подумаешь, редкость какая! Ну увидел кто-то чужую кошку, что из этого! Обратить внимание могли только в том случае, если Белка появился в чьем-нибудь доме на глазах у его хозяев. Только в этом случае! А так и спрашивать о нем бесполезно. Только увеличивать этим подозрения и толки, и без того неизбежные после их отъезда из деревни. Жаль, но ничего не поделаешь, о Белке надо молчать!
 Саша неприметно вздохнул.
 — Прежде чем мы уедем, — сказал он, — покажите мне место, где впервые была замечена девочка.
 — Это по дороге к городу.
 Председатель и оба кузнеца вышли проводить гостей. Полина Никитична несла Анечку на руках, точно и впрямь боялась поставить ее на ноги. На этот раз она села в кабину к шоферу. Семен Семенович забрался в кузов, а остальные пошли пешком. До места, где была «замечена» Анечка (никто ни разу не произнес вслух слово «появилась», хотя оно и передавало суть произошедшего намного точнее), было не более пятисот метров.
 Саша шел позади, рядом с Василием Седых. Неожиданно для себя он заговорил о том, о чем решил промолчать. Подсознательно желание разрешить мучивший его вопрос крепло в нем с того момента, как он вспомнил о Белке и подумал, что любимец их семьи может погибнуть здесь. Взятый в дом совсем маленьким котенком, Белка не привык заботиться о себе сам. А сможет ли он найти дорогу домой, было неизвестно. Скорее всего не сможет.
 — Вот теперь, когда пропавшая девочка нашлась, — сказал Саша, обращаясь к своему спутнику, — я как-то невольно вспомнил, что три дня назад пропал мой кот и до сих пор не нашелся, как его ни искали.
 Он тут же сообразил, что упоминание о пропаже кота в связи с историей столь странно найденного ребенка звучит по меньшей мере неуместно, но было поздно, слово вылетело, не поймаешь!
 Седых удивленно посмотрел на Сашу и красноречиво пожал плечами.
 — Что это вы вдруг вспомнили?
 Саша почувствовал, что краснеет, но решил, что этого никто не заметит на морозе.
 — Так, случайно, — ответил он, мысленно ругая себя за отсутствие выдержки.
 Шедший впереди с председателем сельсовета Федор Седых обернулся.
 — Уж не их ли кот бегает по деревне, а, Василий? Помнишь, Ульяна говорила.
 — Сомнительно! Что же, он три дня добирался сюда из города? («Три дня» было Сашиной хитростью, как и следовало ожидать, неудачной). Видите ли, — очень серьезно сказал Василий Седых, — чужого кота у нас видели сегодня, — он подчеркнул это слово. И под усами с сильной проседью Саша вдруг заметил откровенно насмешливую улыбку. — Соседка говорила. Большой белый кот, видимо, породистый. Носится по деревне как угорелый. А ваш кот какой, белый?
 — Да! — У Саши дух захватило от этих слов кузнеца. — Большой, белый, с зелеными глазами.
 — Если это он, то с чего бы, однако, убежал так далеко от дома? Насколько я знаю, кошки этого никогда не делают!
 — А трехлетние девочки? — не оборачиваясь, бросил Федор Седых.
 Василий не реагировал, точно не слышал слов брата.
 — Вы не тревожьтесь, товарищ младший лейтенант, — сказал он все так же серьезно (улыбка под усами исчезла). — Ваш он или не ваш, но этого кота мы поймаем, и кто-нибудь завезет его вам на дом. Скажите только адрес. В город от нас ездят каждый день.
 Саша молча кивнул головой. Он уже не сомневался в том, что деревенские кузнецы, во всяком случае один из них, Федор Седых, что-то знают о событиях сегодняшнего утра. Саша вспомнил отчетливо прозвучавшую иронию в словах о наказании виновников «потери» Анечки и, наконец, весь только что состоявшийся разговор о Белке. А чего стоит последняя реплика Федора о «трехлетних девочках»!
 Знают! Определенно что-то знают!
 Но откуда они могли узнать? От кого? Ведь прошло всего четыре часа с момента исчезновения Анечки, кота Белки и быка в колхозе.
 Всего четыре!
 Когда в просторах галактики вспыхивает сверхновая, это редчайшее событие может наблюдаться на всех населенных планетах, на которых успела развиться разумная жизнь, окрепла научная мысль, достигла необходимого уровня техника.
 Для науки важно не только увидеть, но и понять, что произошло, где и когда.
 Этот последний вопрос — КОГДА? — возникает потому, что во Вселенной одно и то же событие наступает для различных наблюдателей не одновременно, а в зависимости от расстояния, которое надо преодолеть лучу света от точки пространства, где произошла звездная катастрофа, до планеты, на которой находится наблюдатель.
 Таким образом, для одних событие происходит как бы раньше, чем для других, и наоборот.
 Интервалы времени огромны. Увидеть сверхновую можно через годы после того, как она вспыхнула, а можно и через десятки, сотни, тысячи и миллионы лет. Скорость света очень велика, но ограничена.
 Масштабы явления столь грандиозны, что катастрофа видна не только в пределах галактики, в системе которой находится вспыхнувшая звезда, но и далеко за границами звездного острова, на расстоянии десятков миллионов световых лет!
 Наглядно представить себе подобные расстояния совершенно невозможно.
 Но любая звезда, кроме, быть может, гигантов и суперкарликов, способна быть центром планетной системы; каждая планета (в принципе) — убежищем жизни, а жизнь «при первом же удобном случае» порождает сознающий себя мозг — вместилище всемогущего разума!
 Что же происходит с планетами, находящимися в системе звезды, вспыхнувшей, как новая или сверхновая?
 Ответ как будто один. Такие планеты сгорают в недрах поглотившего их солнца, внезапно превратившегося в палача собственной планетной системы.
 Ну, а разумные существа, если они уже появились на такой планете?
 Тут уж ответ не может быть однозначным. Он зависит прежде всего от ступени развития, которой успели достигнуть в процессе эволюции обитатели планеты к моменту катастрофы. В одном случае они осуждены сгореть вместе со своей родиной, а в другом — могут заблаговременно покинуть планету.
 Высокоразвитая наука способна предсказать катастрофу задолго до того, как она произойдет. Вспыхнуть, как новая, может не каждая звезда, а только принадлежащая к определенному типу (звездному классу) — и на определенном этапе своей эволюции.
 Беда в том, что к моменту, когда становятся возможными космические полеты грандиозных масштабов, население планеты обычно уже настолько возрастает, что переселение на другую планету, в другую планетную систему, превращается в задачу колоссальной трудности.
 Но это еще не все. Есть и вторая трудность, нисколько не меньшая.
 Жизнь, возникшая под лучами данной звезды, в дальнейшем целиком зависит от ее излучения. Значит, новое солнце должно принадлежать к тому же классу звезд, к которому принадлежало прежнее. Или, в крайнем случае, к ближайшему.
 Опасность, что новое солнце может, в свою очередь, вспыхнуть, не так уж велика. Вспышки звезд редки, тут миллионнолетние интервалы времени. Значительно хуже то, что звезды одного класса или близкие по классу не располагаются обязательно вблизи друг друга.
 Требование найти подходящую планету непременно в системе звезды определенного класса, да еще и на приемлемом расстоянии, чтобы эмиграция на нее стала физически возможной, превращает всю проблему почти в лотерею, и отнюдь не беспроигрышную.
 Ко всему этому найденная планета должна быть еще и свободна, не иметь своих разумных (или могущих стать разумными в будущем) обитателей. Для высокоцивилизованных существ это условие обязательно.
 Найти такую планету исключительно трудно, а время не ждет, момент катастрофы и гибели планеты со всеми обитателями неумолимо приближается. Время становится решающим фактором…
 Существует еще один путь спасения, не требующий столь жестких рамок времени. Но путь этот доступен только такому сообществу мыслящих существ, которое уже способно к объединенным усилиям ради единой цели, наука и техника которых находятся не просто на высокой, а на высочайшей ступени развития. Наука должна уже знать законы пространства высшего порядка, а руководимая ею инженерная мысль — уметь находить способы проникновения в это пространство.
 Тогда становится возможным бегство из обреченной на гибель системы, НЕ ПОКИДАЯ СВОЕЙ ПЛАНЕТЫ, НА НЕЙ САМОЙ, КАК НА ИСПОЛИНСКОМ КОСМИЧЕСКОМ КОРАБЛЕ, СПОСОБНОМ ВМЕСТИТЬ ВСЕХ СРАЗУ!
 Именно так и произошло с планетой, которая была родиной Норит сто одиннадцать, Вензот и их соотечественников.
 Давно уже лишенные родного солнца, обитатели планеты-сироты вынуждены почти вслепую странствовать по просторам галактики в надежде встретить, наконец, звезду, пригодную к роли нового солнца. Пригодную хотя бы в том смысле, что к ее излучению можно будет приспособиться, пусть не сразу, пусть после длительного времени, пусть с помощью искусственных методов этой своеобразной «акклиматизации».
 Вся жизнь уже трех поколений проходит под знаком ожидания.
 Серебристые операторы упорно, раз за разом посылают огромную планету в неведомое. Почти наугад, потому что законы движения материальных тел в этом высшем пространстве известны, но не изучены полностью.
 Сто десять попыток! Девяносто восемь раз оказывались вблизи чужого разума. Сто десять раз вновь устремлялись в ничто…
 И вновь надеялись!…
 Но как ни спешили, зная, что время уходит и что, чем больше будет попыток, тем вероятнее конечный успех, каждый раз задерживались в чужой планетной системе до тех пор, пока в архивах науки не оставались все сведения о ней. Они будут бесценны для будущих поколений ученых, познающих Вселенную.
 Такие путешествия, какие вынуждены теперь совершать очевидно, неповторимы.
 Наука всегда думает о будущем, иначе она не имеет права называться наукой!




 ГЛАВА 6,




 в которой рассказывается о том, что случилось с капитаном Аксеновым, и появляется очередная загадка


 Саша Кустов напрасно беспокоился о том, что не выполнил полученного приказания и не позвонил по телефону в Н…ск. Кузьминых было не до него.
 Не прошло и часа после отъезда Кустова в Фокино, как в отделение милиции поступило необычное сообщение из городской поликлиники.
 Казалось бы, после истории с Анечкой и, особенно, после «корриды» в кабинете начальника милиции можно было ничему больше не удивляться, но то, о чем сообщили из поликлиники, было совсем в ином роде, и Кузьминых не пришло в голову связывать это происшествие с утренним. Оно было удивительно и непонятно само по себе.
 Он поспешно оделся, отдал приказ дежурному встретить районное и областное начальство, если оно прибудет до его, Кузьминых, возвращения, и чуть не бегом направился в поликлинику, до которой было всего полтора квартала.
 Никаких мыслей, а тем более предложений или догадок не возникало у него в пути. События, следовавшие в этот необычайный день одно за другим, парализовали его способность вообще мыслить связно. Он и действовал не обдуманно, а просто в силу привычки. Случилось что-то требующее его присутствия на месте происшествия, вот и все. И он спешил туда, где ожидали его прихода, нуждались в содействии и помощи работника милиции.
 Главный врач ожидал Кузьминых в своем кабинете. Кроме него там находился еще незнакомый молодой человек высокого роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, расчесанными на боковой пробор. Одет он был в новый, с иголочки, синий костюм.
 — Познакомьтесь! — сказал главврач. — Это наш новый сотрудник, доктор Фальк, приехавший сегодня утром из Латвии. Кстати, у доктора есть к вам дело, товарищ Кузьминых.
 Молодой человек слегка поклонился.
 — Дело мое может подождать, — сказал он. — Оно не спешное. Я приехал сюда на автобусе, — прибавил он, очевидно считая необходимым зачем-то так подробно информировать офицера милиции.
 Говорил Фальк без акцента, но выговаривал слова очень замедленно.
 — Мы попросили вас прийти потому, — нетерпеливо сказал главный врач, обращаясь к Кузьминых, — что сами ничего не можем понять в том, что здесь у нас происходит.
 — И тогда вы решили, что мы, работники милиции, сможем понять это лучше, чем вы? — улыбнулся старший лейтенант. — Ну что ж, в таком случае расскажите обо всем как можно более подробно.
 — Я готов это сделать, но, по-моему, достаточно того, что я сказал по телефону, и лучше, если вы сами увидите.
 — Вам виднее! Но скажите, почему вы не отправили капитана Аксенова домой? Семен Семенович говорил, что капитан скоро будет дома. Я именно так и сообщил его жене. И она ждет теперь.
 — Нет, она скоро придет сюда. Я ей звонил. А домой мы собирались отправить вашего начальника только после того, как наложим давящую повязку. У капитана сломано два ребра. Необходимо было получить рентгеновский снимок, он был готов минут двадцать назад…
 — И вам помешало то, о чем вы говорили мне по телефону? — спросил Кузьминых.
 — Вот именно. Пойдемте!
 Они вышли в коридор. Доктор Фальк не пошел с ними, оставшись в кабинете.
 Идя позади главврача, Кузьминых думал, что как это ни удивительно, но он совсем спокоен и не ощущает ни малейшего волнения, хотя то, что ожидает его там, в больничной палате, где находится Аксенов, более чем необычайно, судя по телефонному сообщению главного врача.
 Продолжительность возбуждения нервной системы, вероятно, имеет предел, а для него, старшего лейтенанта Кузьминых, таким пределом явилась история с колхозным быком. Встряска нервов была слишком основательной.
 — Между прочим, — обратился он к своему спутнику, — ни вы, ни Семен Семенович не говорили о том, что у нас в городе будет новый врач. Странно, почему его прислали из такой дали, как Латвия? Разве нельзя было найти врача поближе, в нашей области или крае?
 — Не знаю. Мы давно дали заявку, так как Семен Семенович собирается уходить на пенсию. Ему уже далеко за шестьдесят. Вероятно, вы не слышали о том, что будет новый терапевт, случайно. А этот Фальк что-то говорил о своих легких, что ему необходим континентальный климат…
 — Он не производит впечатление чахоточного.
 — Туберкулез легких не всегда заметен, бывают скрытые формы болезни. Ну вот мы и пришли!
 Возле одной из дверей в конце коридора толпилось человек шесть из персонала поликлиники, судя по белым халатам и шапочкам. Дверь была полуоткрыта, но никто не заходил в палату.
 Главврач сказал недовольно:
 — Праздное любопытство, товарищи! Занимались бы лучше своим делом. Есть что-нибудь новое?
 — Нет, все так же, — ответил кто-то.
 — А вы что, проверяли?
 — Нет, что вы! Просто ничего внешне не изменилось.
 — Прошу разойтись! Входите, пожалуйста! — обратился он к Кузьминых.
 Старший лейтенант перешагнул порог.
 Капитан Аксенов, обнаженный по пояс, лежал на кушетке. Его глаза были закрыты, и он казался крепко спящим. Было видно, что капитан равномерно и глубоко дышит, но дыхания не было слышно.
 — Я сама положила его сюда, — объяснила вошедшая в палату вместе с ними пожилая медсестра, — чтобы он спокойно ожидал, пока приготовят повязку. А теперь вот мы не можем…
 — Постойте! — перебил ее главный врач, пристально всматриваясь в спящего. — Давно он так дышит?
 — Как?
 — А вы что, сами не видите? Разве может так глубоко дышать человек со сломанными ребрами?
 — Я… Я не знаю… Как странно!
 — Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, — заметил Кузьминых, — хотя я и не медик. Кроме того, по-моему, тут есть еще одно несоответствие. Насколько я знаю, во сне человек дышит поверхностно.
 — Вы совершенно правы!
 — Но, однако, я не вижу…
 — Подойдите к больному! — сказал главный врач почему-то почти шепотом. Он словно боялся, что кто-нибудь его услышит. — В том-то все и дело, что мы тоже ничего не видим.
 Он явно волновался.
 Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Волнение старого опытного врача и его шепот были непонятны. Между ними и кушеткой, на которой лежал Аксенов, не было ничего, и потому, казалось, выполнить полученное указание «подойти к больному» нетрудно. Но Кузьминых помнил, п о ч е м у его вызвали в поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что заставляет этого далеко не молодого хирурга так сильно волноваться.
 И все же Кузьминых не мог поверить до конца…
 Шаг… второй шаг… третий…
 И вдруг старший лейтенант почувствовал, что четвертого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему дорогу. Создавалось впечатление, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть заметно, но несомненно осторожно толкнул назад.
 Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать, вернее попытаться сделать шаг вперед еще раз. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчетливо воспринимаемый толчок назад. Не умом а подсознанием понял старший лейтенант, что никакая сила не сможет преодолеть это «слабое» сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не желающее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксенову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.
 Кузьминых отступил.
 — Вот то-то и оно! — сказал главный врач.
 Пожилой медсестры не было. Пока старший лейтенант «боролся» с пустотой, она успела уйти.
 — Все непонятное пугает! — словно объясняя причину ее ухода, прибавил врач.
 Кузьминых справился с волнением. Против ожидания, это удалось ему очень легко.
 — Давно появилось это? — спросил он.
 — Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок — сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до моего звонка к вам. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы думаете?
 — Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции. Но я думаю, капитану Аксенову это не повредит.
 «Скорее всего пойдет на пользу!» — прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая странная мысль.
 — Смотрите, он, кажется, просыпается, — сказал врач.
 Кузьминых обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксенова. Капитан поднял руки, точно намереваясь закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг… сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не вяжется со сломанными ребрами.
 Главврач ахнул.
 — Что это значит? — спросил Кузьминых.
 Оба были ошеломлены в равной мере.
 Аксенов повернул голову на звук их голосов. Увидев своего заместителя, он улыбнулся.
 — Ну вот меня и починили, — сказал он весело. — Можно встать, доктор?
 — Кто вас «починил»? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? — спросил главврач, подходя к Аксенову.
 Он сделал это машинально и даже не заметил, что никакое препятствие не помешало ему. Но зато это сразу заметил Кузьминых.
 «Неужели э т о г о больше нет? — подумал старший лейтенант. — Куда же делась странная завеса, которая только что была здесь? Уж не потому ли она исчезла, что капитан проснулся и „завеса“ больше не нужна? Но кому она не нужна, однако?»
 «Странно, — едва не сказал он громко, — мне сегодня приходят в голову совершенно дикие мысли!»
 Кузьминых весь напрягся, делая четвертый шаг. Но таинственной «завесы» действительно больше не было…
 — Больно?
 Пальцы хирурга осторожно, но достаточно сильно ощупывали бок Аксенова. Но, очевидно, боль не возникала, потому что капитан по-прежнему улыбался.
 — Нет, не больно!
 — А так?
 — Тоже не больно. У меня даже голова не болит, — добавил Аксенов.
 — А почему вы думаете, что она должна болеть?
 — От наркоза.
 — Какого наркоза?
 — Что-то я вас плохо понимаю, доктор, — сказал Аксенов. — Вы же чинили меня под наркозом, так я полагаю. Иначе я не мог ничего не почувствовать, а я не почувствовал. Разве это не так, а, доктор?
 — А что вы чувствуете сейчас?
 — Только одно: желание встать.
 — Придется подождать немного. Сейчас мы сделаем вам повторный снимок.
 — А это зачем?
 Главный врач ничего не ответил и вышел из палаты. Он, видимо, так и не вспомнил об исчезновении препятствия. Почти тотчас же вошла медсестра. Но Кузьминых успел прошептать на ухо капитану:
 — Не было никакого наркоза. С вами ничего не делали, вы просто уснули.
 — Это странно! Почему же я не чувствую больше боли при дыхании? Разве первый снимок — ошибка?
 «Вот, вот! — подумал Кузьминых. — Именно так и будут рассуждать все. И никто не поверит ни в какую „завесу“. Ошибка — и больше ничего! Кстати, сказать ему про эту „завесу“? Нет, пока лучше промолчать. Потом, если врач позволит!»
 Он не сомневался в том, что капитан Аксенов уже здоров. Об этом красноречиво говорило поведение главного врача минуту назад и недоумевающее выражение его лица. Повторный снимок обязательно покажет, что переломов ребер больше нет.
 «Но как и чем можно будет объяснить то, что зафиксировано на первом снимке? От фотодокумента ведь не отмахнешься!…»
 Медсестра прервала мысли старшего лейтенанта.
 — Внизу вас ожидает ваша жена, — сказала она Аксенову и обратилась к Кузьминых: — Помогите больному встать!
 — Я могу встать и сам!
 И с этими словами Аксенов легко поднялся. Сестра укоризненно покачала головой.
 — Это неразумно!
 — У меня ничего не болит, я здоров.
 — Это мы еще посмотрим, снимок покажет. Прошу вас идти медленно и не делать резких движений.
 Идя по коридору вслед за Аксеновым и сестрой, которая упрямо поддерживала капитана под руку, Кузьминых видел, что походка его начальника совсем не та, что была у него, когда он шел из своего кабинета к ожидавшей машине «скорой помощи». Для старшего лейтенанта не могло быть сомнения — капитан действительно здоров. В чем же тут дело?
 Этот же вопрос старший лейтенант задал и главврачу, которого нашел в его кабинете.
 Тот удивленно поднял глаза.
 — О чем вы меня спрашиваете?
 Кузьминых был уверен, главный врач прекрасно понимает, о чем его спрашивают.
 — О том и о другом.
 — Относительно больного ничего сейчас не могу сказать. Подождем повторного снимка. А относительно «другого» позвольте повторить ваши же слова: «Вопрос не по адресу».
 — Кого же спрашивать?
 — Боюсь, что некого!
 Зазвонил телефон, и главврач снял трубку.
 — Ну, нет так нет, — сказал он. — Как только появится, пришлите ко мне. И куда только он мог деваться? — проворчал он.
 — Про кого вы?
 — Про нового врача. Про этого Фалька. Я велел его позвать, но его не оказалось в поликлинике. Не понимаю, куда, а главное, зачем он мог уйти. Он никого не знает в городе, как не знает и самого города.
 — Вы не находите, что этот ваш новый врач какой-то странный? — спросил Кузьминых.
 — Да, нахожу. Но в чем вы видите его странность?
 — Хотя бы в том, что он не пошел с нами в палату к капитану Аксенову. Отсутствие любопытства не порок, но это уже чересчур. Такие происшествия случаются не каждый день.
 Главврач усмехнулся.
 — Если бы только не пошел, — сказал он. — Когда я узнал, что к больному нельзя подойти и сам убедился в этом, я тотчас же позвонил вам. Доктор Фальк присутствовал при этом. И знаете как он реагировал?
 — Откуда я могу знать?
 — Никак. Совсем не реагировал. Точно я сообщал вам о том, что кто-то разбил окно в приемной. Я даже подумал, что он не понял, о чем идет речь.
 — Спокойных людей, лишенных любопытства, не так уж мало на свете. А может быть, доктор Фальк и в самом деле не понял. Русским языком он владеет не слишком хорошо, говорит, во всяком случае, с трудом.
 — Отлично понял! Немного спустя, когда я спросил его совета, что нам делать с больным, то есть с капитаном Аксеновым, Фальк ответил, что советует ничего не делать, а просто ждать. Чего именно ждать, он не уточнил. Получается, что он имел в виду «завесу».
 — Вот как! — Кузьминых сдвинул брови. — А его документы вы видели?
 — Нет, не видел. У него пропал чемодан в поезде. А там были все бумаги. По этому вопросу он и хочет говорить с вами. Но если у вас возникло подозрение, что Фальк самозванец, то это вряд ли. Он, несомненно, врач.
 — Документы обычно держат в кармане, а не упрятывают в чемодан, — задумчиво сказал Кузьминых. — Нет, — ответил он на слова главврача, — о возможности самозванства я не думал, это бессмысленно. Я думаю о другом… Но займемся делом. Надо составить акт.
 — Какой акт? О чем?
 — О ребрах капитана Аксенова, о том, что с ними случилось. Акт будет нужен тем, кто обязательно заинтересуется этим происшествием. Хотя вы и сказали, что спрашивать некого, я думаю, что найдется. Акт очень пригодится.
 — Кому это может пригодиться?
 — Науке!
 Молчание…
 — Пишите! — сказал главврач. — Разумеется, вы правы! Садитесь за мой стол.
 Вошла медсестра и подала мокрый еще снимок.
 — Милое дело! — сказал главврач, посмотрев его на свет. — Поглядите-ка, старший лейтенант!
 — Зачем мне глядеть? Я в этом все равно ничего не смыслю. Знаю, что капитан Аксенов здоров и переломов у него нет. Больше нет!
 — Что значит «больше»?
 — А это значит, что переломы были, а теперь их, однако, нет. И именно поэтому мы с вами составляем акт.
 — Фиксируем то, чего не понимаем.
 — Да! И вряд ли поймем когда-нибудь.
 — В таком случае еще раз: кому нужен наш акт?
 — Повторяю — науке! Но не медицине и не криминалистике. Впрочем, — прибавил Кузьминых, — относительно медицины я, возможно, неправ, судя по тому, что произошло с капитаном на наших с вами глазах.
 «А что произошло на наших глазах? — тут же подумал он. — Ровно ничего! К капитану, а вполне возможно — только к кушетке, на которой он случайно оказался, нельзя было подойти, потому что что-то мешало этому, вот и все, что мы знаем. Правда, опять-таки что-то, вылечило его за то время, пока никто не мог подойти и помешать. Но чему помешать? Или, быть может, кому? Нет, лучше не пытаться даже найти разгадку! С ума не долго сойти!»
 — Давайте писать акт! — сказал он, словно желая успокоить себя и главврача. — Что еще нам остается? Это тот редкий случай, когда думать вредно…
 Сотрудники н…ского отделения милиции не очень удивились, когда вместе с Кузьминых, вернувшимся из поликлиники, увидели своего начальника, которого всего полтора часа назад увезли отсюда на машине «скорой помощи». Капитан выглядел как всегда, а на вопросы о самочувствии коротко отвечал: «Нормально!» — не вдаваясь в подробности, о которых они с Кузьминых решили пока не распространяться. Все поняли это так, что после перевязки капитан не захотел идти домой, а вернулся в отделение, чтобы лично встретить начальство.
 Н…ск стоял на полпути между районным и областным центрами, поэтому обе машины прибыли почти одновременно. Из района приехали майор и капитан, а из области — тоже майор и человек в гражданской одежде, в котором капитан Аксенов узнал судебно-медицинского эксперта областного управления, психиатра по специальности. Его присутствие красноречиво свидетельствовало о возникших относительно начальника н…ской милиции подозрениях.
 У приехавших на лицах было ясно написано, что поездка совершена ими зря и что это немедленно выяснится, как только они на месте разберутся во всем.
 — Ну что ж, давайте показывайте, что у вас здесь приключилось, — сказал майор из области, и в тоне, каким была произнесена эта фраза, отчетливо прозвучало: «Если у вас действительно что-то произошло, в чем я сомневаюсь».
 «Ладно, дорогие товарищи, — подумал Кузьминых. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Посмотрю я на вас через пару минут, там, в кабинете».
 Уходя в поликлинику, он запер дверь на ключ, чтобы никто не входил и ничего не трогал в его отсутствие. Он хорошо понимал, что никакие запрещения не смогли бы на этот раз удержать любопытных. Туша застреленного быка в служебном кабинете — не часто встречающееся зрелище.
 Приехавшее начальство должно было увидеть все точно в таком виде, в каком он оставил, на случай, если оно захочет произвести следствие по всем правилам. По этой же причине ни он, ни Аксенов не заходили в кабинет, вернувшись из поликлиники.
 Кузьминых отпер дверь.
 — Прошу вас! — сказал Аксенов.
 Переступив порог, все остановились: гости — от удивления, хозяева — в полной растерянности…
 ТУШИ БЫКА В КАБИНЕТЕ НЕ БЫЛО!
 — Так! — многозначительно сказал майор из области. — Этого следовало ожидать!
 Капитан Аксенов протянул руку, указывая на что-то лежавшее на полу.
 Это были шесть кусочков свинца, в которых нетрудно было распознать слегка деформировавшиеся пистолетные пули. Они лежали на том самом месте, где упал сраженный ими симментальский бык, непостижимым образом исчезнувший из запертого кабинета.
 Разговор по необходимости короток. Планета, на которой находится Норит сто одиннадцать, вращается вокруг оси. Фиксирующий луч не поспевает за движением ее поверхности, он «следит» только за перемещением всей планеты по орбите. Голос Вензот «затухает» для Норит сто одиннадцать, а его голос — для находящихся в помещении пульта.
 Уже не раз встречались с высокоорганизованной жизнью, с развитой наукой, и каждый раз ее уровень оказывался слишком низким, никакой помощи ожидать было нельзя. Что же может дать эта встреча, если Норит сто одиннадцать даже не смог показаться аборигенам в своем подлинном облике? А без помощи обитателей планетной системы все равно нечего и думать о возможности «акклиматизироваться» в ней… Но что-то удерживает Норит сто одиннадцать на этой планете…
  Норит сто одиннадцать. Во имя жизни! Впечатление благоприятно! Это не мало! Прошло много тысяч секади, а мое состояние не становится хуже. Вывод — мы можем приспособиться к жизни в этой планетной системе. Это главное. К сожалению, я оказался в неудачном месте…
  Вензот. Пустынном? Малонаселенном?
  Норит сто одиннадцать. Нет, в другом смысле. Разве вас не удивило небольшое число экспонатов?
  Вензот. Мы отнесли это за счет пустынности района, куда ты попал.
  Норит сто одиннадцать. Эта планета имеет наклонную к эклиптике ось и — как следствие — лето и зиму, как были и у нас когда-то. Сейчас здесь зима, и холод держит обитателей в жилищах, а животных — в убежищах, где они неподвижны.
  Вензот . Теперь ясно! У нас побывали птицы, небольшой зверек с очень густой белой шерстью, как у наших шидри. И крупный рогатый зверь. Все отправлено обратно после обследования. Выводы зоологов обнадеживают. Но птиц всего три, и все одинаковые, одной породы. Это плохо!
  Норит сто одиннадцать . Возможно, я смогу помочь, а пока луч автоматичен, выбора быть не может.
  Вензот . Ты имеешь в виду аборигенов-ученых?
  Норит сто одиннадцать . Здесь небольшое поселение — и ученых нет. Но я понял, что они прибудут сюда. Их ждут. А пока придется довольствоваться тем, что дает отбор случайный.
  Вензот . Мы готовы и на это.
  Норит сто одиннадцать . Почему ты не упомянул об аборигене-детеныше?
  Вензот . Он также обследован. О том, что это детеныш разумного существа, мы догадались, когда увидели тебя в облике аборигена. И разница в одежде обратила на себя внимание. На всякий случай мы заключили детеныша в пленку.
  Норит сто одиннадцать . Поступили правильно и спасли этим детеныша! Но дальше работайте, ничего не опасаясь. Я не допущу, чтобы пострадал кто-либо. Работу надо вести по программе два.
  Вензот . Как ты оцениваешь развитие аборигенов?
  Норит сто одиннадцать . У меня еще мало данных. Но и то, что я уже знаю, заставляет думать — развитие их цивилизации не ниже десятой. Но отнюдь не пятнадцатой.
  Вензот . Если так, почему ты не показываешься им? Цивилизации десятой ступени можно не опасаться.
  Норит сто одиннадцать . Мне не все нравится и не все понятно. Хочу подождать.
  Вензот . Разумно! Кого пошлем?
  Норит сто одиннадцать . Конечно, шидри!
  Вензот . Хорошо, пусть будет шидри. По твоему сигналу отправим по лучу, с коррекцией на тебя. В каких условиях ты находишься?
  Норит сто одиннадцать . Вполне терпимо для гостя, о котором не знают хозяева. Но тут нет наших бассейнов, а естественные водоемы замерзли. Это самое тяжелое. Не тревожьтесь! Я в центре событий. Еще одно — обратный луч отклоняется на восемь арэ, но в другую сторону.
  Вензот . Причину выясним. Этого не должно быть. Но твой голос уже плохо слышен. До следующего сеанса, Норит сто одиннадцать! Будь осторожен! Во имя жизни!




 ГЛАВА 7,




 о том, как первый день н…ских событий — 12 января — закончился — Кому вы оставляли ключ от моего кабинета? — спросил капитан Аксенов у Кузьминых.


 — Никому! Вот посмотрите! Все ключи на месте. Вот ключ от вашего кабинета.
 От волнения оба совсем забыли, что всего две минуты назад старший лейтенант этим самым ключом открыл дверь на глазах у всех.
 — Значит, у кого-то имеется дубликат.
 — Это исключено, товарищ капитан. От вашего кабинета всегда было только два ключа, один у вас, второй у меня. Мой всегда здесь, в этой связке.
 — А мой у меня в кармане, — сказал Аксенов. — Значит, по-вашему, быка вытащили, не открывая дверей?
 Кузьминых удивленно посмотрел на своего начальника, сказавшего такую странную фразу.
 — Но ведь этот бык и появился здесь при запертых дверях, товарищ капитан!
 — О чем вы спорите, товарищи? — спросил майор из области. — Вижу, что на вас здорово подействовало случившееся. Но подумайте сами: туша быка — это же не коробочка спичек. Чтобы протащить ее через дверь и по коридору, нужна лебедка или несколько человек, по меньшей мере десять, если не больше.
 — А окна закрыты и даже заклеены, — прибавил второй майор. — Впрочем, туша быка через окно все равно не могла пройти.
 Кузьминых нахмурился.
 — Если я правильно понял, — спросил он, — вы хотите сказать, что никакой туши быка здесь не было?
 — Хотел бы так думать, товарищ старший лейтенант, очень хотел бы, но… не могу!
 — Приходится верить своим глазам, — прибавил майор из области. — Вы поторопились обидеться. Мы теперь знаем, что все, сообщенное вами по телефону, чистая правда. Как бы это ни противоречило здравому смыслу, как бы ни было странно.
 — Куда же девалась туша быка? — недоуменно спросил врач-эксперт.
 — А вот на этот вопрос вряд ли сможет ответить кто-либо. Из присутствующих здесь никто!
 — Но вы почему-то уверены, что бык здесь был?
 — Я это вижу, — коротко ответил майор.
 Казалось бы, отсутствие туши быка должно было убедить приехавших как раз в обратном и только подтвердить все подозрения, возникшие по адресу начальника н…ской милиции, но произошло наоборот. Именно теперь они поверили всему, и совсем не трудно было догадаться, почему поверили.
 Для криминалистов, а оба майора и капитан были достаточно опытными криминалистами, следы, оставшиеся в кабинете капитана Аксенова и в разгромленной комнате следователя, которую было хорошо видно через раскрытую настежь дверь, говорили красноречивее любых рассказов о том, что здесь происходило недавно. И следов этих для профессионального глаза было множество.
 — Надо допросить всех, кто участвовал в расстреле быка или присутствовал при этом, — сказал майор из области после внимательного осмотра обеих комнат. — Это должно быть нашим первым шагом в предстоящем расследовании. Таких шагов будет много! Судя по всему, работка нам предстоит нелегкая.
 — Не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду, товарищ майор, — сказал Аксенов.
 — Все! — коротко ответил тот. — Все, что случилось, начиная с девочки.
 — И все же мне неясно, что может дать вам допрос моих офицеров.
 — Мне лично — ничего! Но этот допрос даст акты, документы, которые будут необходимы, когда всей здешней «фантастикой» займутся люди, далекие от нашей с вами профессии.
 Кузьминых с внутренним удовлетворением кивнул головой. Он ничего еще не сказал о другом, уже составленном, акте, который лежал у него в кармане. Капитан Аксенов об этом акте знает, и если найдет нужным, скажет сам. Кузьминых никогда не забегал вперед начальства. Он был доволен, ему было приятно, что там, в поликлинике, он принял правильное решение и что слова майора подтверждают это, — акт будет нужен. Этого сознания старшему лейтенанту было достаточно.
 Спросив разрешения удалиться, Кузьминых вышел, чтобы вызвать офицеров, которые присутствовали на утреннем совещании.
 — Разрешите задать вопрос, товарищ майор, — сказал Аксенов.
 — Слушаю вас!
 — Что вы имели в виду, когда, войдя и не увидев туши быка, сказали: «Этого следовало ожидать»?
 — Ага! — сказал майор. — Значит, не только ваш заместитель, но и вы сами обиделись.
 — Что вы, товарищ майор, какие могут быть обиды! Я спрашиваю об этом по более серьезной причине.
 — Эта фраза была с моей стороны ошибкой, и я прошу за нее извинения.
 — Я понял вас иначе, — с оттенком разочарования в голосе, которое не ускользнуло от его собеседников, сказал Аксенов. — Но, впрочем, это понятно! Вы еще не все знаете.
 — Выходит так! Расскажите нам о том, чего мы, по вашим словам, еще не знаем.
 Все с интересом посмотрели на хозяина кабинета. У всех мелькнула одна и та же мысль: «Что еще могло произойти в Н…ске?» Они знали о внучке Болдыревых (пока только о ее исчезновении) и о симментальском быке. Но и этого было более чем достаточно. Особенно истории с быком, дважды исчезнувшим в один и тот же день. Выходит, даже это еще не все. Есть что-то третье!
 — Вы все так спокойны, — сказал врач-эксперт, — что, по-видимому, составили себе ясное представление обо всем случившемся в этом городе. Но что касается меня, то я нахожусь в полном неведении. Даже больше — в полной растерянности. Я ничего не могу понять. Объясните мне, что же случилось, в конце концов, хотя бы с этим быком. Откуда он взялся здесь и куда девался отсюда сквозь запертую дверь? Вы все время говорите, с полной невозмутимостью: «бык появился», «бык исчез». Значит, это появление и исчезновение произошли без участия людей. Так при чьем же участии? Просветите меня! Совсем коротко!
 Четыре офицера переглянулись.
 — А ведь действительно, черт возьми! — сказал майор из области. — Мы ведем себя, как при расследовании обычного происшествия. Как будто нам все ясно и ничего здесь нет выходящего из рамок привычного. Доктор прав!
 — Можно ли это понять так, что вы сами ничего не понимаете?
 — Ну конечно, доктор!
 — Тогда другое дело!
 — Так чего же мы еще не знаем, товарищ Аксенов? — сказал майор. — Говорите!
 Капитан, по привычке очень коротко, рассказал о том, что случилось с ним в поликлинике.
 — У моего заместителя имеется акт, — закончил он, — подписанный главным врачом поликлиники, старшей медсестрой, мною и им самим.
 — И вы утверждаете, что повторный снимок показал отсутствие переломов ребер? — спросил врач-эксперт.
 — Не я это утверждаю. Об этом сказал мне главный врач поликлиники, хирург по специальности. Он прибавил, что самое удивительное заключается в отсутствии какой-то «костной мозоли», если я правильно запомнил.
 — Вы запомнили правильно, но это ничего не объясняет, а, наоборот, запутывает еще больше.
 Наступило продолжительное молчание. Было видно, какое огромное, ошеломляющее впечатление произвел необычный рассказ Аксенова на четырех человек, всего полчаса назад преисполненных скепсиса и просто неверия. Теперь у всех четырех впервые возникло отчетливое ощущение тайного присутствия здесь, в Н…ске, чего-то непостижимого для разума, влияющего на ход событий, которые были абсолютно непонятны и фантастичны сами по себе. Как сегодня утром у офицеров, подчиненных капитану Аксенову, так и у приезжих появилось неприятное сознание бессилия противостоять этому влиянию. Разница заключалась лишь в том, что офицеры отделения считали это влияние враждебным по отношению к людям, а капитан, врач-эксперт и оба майора не подумали и не могли подумать ни о какой враждебности. Наоборот, нельзя было не видеть заботы о людях, попавших в сферу этого влияния. Правда, пока они знали только один случай — с начальником н…ской милиции, но и единственный случай говорил о многом.
 Первым сумел взять себя в руки и хотя бы внешне успокоиться майор из области.
 — Теперь я, наконец, понял, что вы имели в виду, товарищ Аксенов, — сказал он. — Но и вы должны согласиться с тем, что, не зная о случае с вами, мне довольно трудно было прийти к мысли об аналогии. Даже сейчас, после вашего рассказа, такое предположение не легко укладывается в сознании.
 — Все три происшествия никак не укладываются в сознании, — сказал врач-эксперт, — по крайней мере у меня.
 Капитан и майор из района кивнули в знак согласия.
 — Просто в голове путается! — заметил капитан.
 — Все это естественно, — сказал Аксенов. — Смятение умов у тех, кто лично наблюдал происходящее в Н…ске и его ближайших окрестностях, в колхозе или в Фокино, или хотя бы слышал о них, велико. А ведь очень многие еще не знают, что, строго говоря, происшествий у нас было сегодня не три, а семь, если учитывать каждое в отдельности.
 — Еще того лучше!
 Аксенов помолчал, собираясь с мыслями.
 — Я думаю, что лучше всего будет изложить события в том порядке, в каком они происходили, — сказал он, — или, что точнее, в каком мы здесь узнавали о них.
 — Погодите! Магнитофон у вас есть?
 — Сейчас нет! Он был в кабинете следователя и, как вы могли заметить, разбит.
 — А можно достать другой?
 — Разумеется. Но на это нужно время.
 Капитан достал из планшета блокнот и авторучку.
 — Говорите! — сказал он. — Я буду стенографировать.
 — Стенографировать или записывать на ленту магнитофона придется все, что будет сказано кем бы то ни было из свидетелей или участников любого н…ского события. А теперь, товарищ Аксенов, я думаю, все готово и вы можете, наконец, начать ваш рассказ.
 Но Аксенову снова помешали. Не успел он произнести первое слово, раздался громкий стук в дверь, и, получив разрешение войти, в кабинете появились Кузьминых и Саша Кустов.
 — Вот и прекрасно! — сказал Аксенов. — Явились два главных действующих лица моего будущего повествования. Садитесь, товарищи, и следите за изложением происшествий сегодняшнего дня. Если в чем-нибудь ошибусь, поправьте! Но сперва вопрос к вам, товарищ младший лейтенант: как девочка?
 — Жива и здорова.
 — То, что девочка здорова, ваше мнение или Семена Семеновича?
 — Семена Семеновича. Он не нашел у Анечки никаких признаков заболевания.
 — Ее нашли на дороге?
 — Да.
 — Почти совсем раздетую, в одной только тоненькой рубашке? Как же она не замерзла?
 Саша рассказал про загадочную пленку. Как и следовало ожидать, все были, который уж раз в этот день, ошеломлены и заинтересованы. Да и было от чего!
 — Как вы объясняете это? — спросил майор.
 — Никак! Не могу ничего придумать. И никто не может, — с секундной заминкой прибавил Саша.
 — Ну, это еще неизвестно!
 — Ты говорил о звуке, — подсказал Кузьминых.
 — Да! Перед появлением девочки на дороге снова раздался тот же звук, который мы слышали здесь перед появлением быка.
 — Что еще за звук? — спросил майор.
 — Слышали все! — ответил Аксенов. — Перед тем, как там, — он кивнул на кабинет следователя, — появился бык, раздался высокий, звенящий звук, ни на что не похожий.
 — Мне он показался свистом, — заметил Кузьминых.
 — Нет, скорее звон.
 — Свист, звон! — сердито сказал майор из области. — Почему молчали до сих пор?
 — Совсем упустил из виду. В такой круговерти событий неудивительно забыть о такой мелочи.
 — И что же говорили об этом звуке кузнецы?
 — Я не расспрашивал их специально. Оба сказали, что звук слышали и не могли понять, откуда он донесся к ним на пустынной дороге.
 — Что же получается? — озабоченно сказал майор. — Перед появлением девочки был особый звук, перед появлением быка — тоже. Надо поразузнать, порасспрашивать не только в городе, но и в ближайших окрестностях. Может быть, еще где-нибудь слышали подобный звук.
 — Будет сделано! — Аксенов повернулся к своему заместителю. — Примите меры! — приказал он.
 — Слушаюсь, товарищ капитан.
 Майор из области недовольно поморщился. Ему не хотелось, чтобы его советы воспринимались как приказания. Не та была обстановка.
 — Что Анечка говорит? — спросил Аксенов. — Не выяснилось, где она была три часа?
 — Анечка ничего не говорит, — ответил Саша. — Полина Никитична пыталась ее расспрашивать, но ничего не узнала. По словам Анечки, получается, что она попала на дорогу прямо из кухни, куда прибежала из кроватки. Создается впечатление, что эти три часа вообще не существуют для нее.
 — Это плохо! — заметил Аксенов.
 — Мне кажется, что так и должно быть.
 — Почему вы так думаете?
 — Если разрешите, — сказал Саша, — я объясню позднее.
 — Хорошо, пусть будет так! Товарищ капитан, вы можете приступить к рассказу, мы вас слушаем!
 — Есть все основания полагать, — начал Аксенов, — что три первых события произошли в одно и то же время, а именно — в семь часов десять минут утра, хотя точно это и не установлено. Два из них имели место в Н…ске и одно — в пригородном колхозе. В Н…ске исчезли внучка Болдыревых Аня, на глазах у своей бабушки и находившейся в тот момент в доме молочницы (об этом вам уже известно из моего телефонного сообщения), и кот по кличке Белка, принадлежащий младшему лейтенанту Кустову, здесь находящемуся. Кот исчез на глазах у Кустова и его матери. По любопытной случайности третье исчезновение — быка на дворе животноводческой фермы колхоза — произошло в присутствии тоже Кустова, деда младшего лейтенанта. Зовут его Степан Никифорович, и он находится сейчас здесь, в нашем отделении. Считаю нужным обратить ваше внимание на то, что кроме этих трех случаев вполне возможны другие исчезновения животных, птиц или даже людей, но об этом у нас пока нет сведений.
 — Только этого нам и не хватает! — сказал майор.
 — Будем надеяться, что других случаев не было и произошло только три, о которых я рассказал. Очень интересно отметить, что во всех трех дело происходило совершенно одинаково. Кот, девочка, бык словно внезапно проваливались сквозь землю или, как определяют это некоторые из свидетелей, «растворялись в воздухе». На месте исчезновения не оставалось ни малейшего следа. Следует особо обратить внимание на то, что девочка исчезла в одной рубашке и босая. Как вы слышали только что, она появилась на дороге. Учитывая двадцатитрехградусный мороз, дело должно было окончиться трагически, но этого не случилось благодаря той «пленке», о которой мы узнали от младшего лейтенанта, но которой он сам не видел. Этой пленкой придется основательно заняться…
 — Но не нам!
 — Да, вы правы, товарищ майор, не нам! Жаль, что товарищ Кустов не зафиксировал рассказы тех, кто первыми увидели Анечку на дороге.
 — Разрешите доложить, — сказал Саша, — рассказ кузнеца Федора Седых, одного из братьев, первыми увидевших Анечку, мною записан.
 — Прекрасно! Благодарю вас! Продолжаю свой рассказ! Через три часа с момента исчезновения со двора фермы, находящейся, прошу запомнить эту цифру, в пятнадцати километрах от Н…ска, бык неожиданно и совершенно необъяснимо очутился здесь, возникнув, я не могу подобрать другого слова, в запертом со всех сторон кабинете. При этом, как вы видели сами, окно и обе двери остались целыми и невредимыми, чего нельзя сказать о мебели, которую разъяренный бык переломал. Когда я с целью выяснить причину внезапного грохота хотел открыть дверь и повернул ключ в замке, бык ударил в нее с такой силой, что я был отброшен к стене и у меня оказались сломанными два ребра, что и подтвердил рентгеновский снимок. Быка пришлось застрелить, причем угроза жизни людей была столь велика, что выстрелили шесть человек сразу. Бык в полном смысле этого слова был расстрелян.
 — Странно, что все шесть пуль прошли навылет, — заметил майор из района.
 — Этого не могло случиться, — сказал Кузьминых.
 — Да вот же они. — Майор указал на пол, где по-прежнему лежали шесть кусочков свинца.
 — Итак, — сказал майор из области, видимо намеренно игнорируя замечание своего коллеги, — вы перечислили пять происшествий, если считать и появление девочки на дороге в деревне Фокино, видимо, как раз в пятнадцати километрах от Н…ска, если я правильно вас понял.
 — Совершенно верно!
 — Ну, а шестое — это ваше исцеление и таинственная завеса, не дававшая подойти, когда вы лежали на кушетке.
 — Да! Седьмое — это вторичное исчезновение все того же быка, на этот раз отсюда, из этого кабинета, но уже не живого, а мертвого. И удивительный факт, что из его тела при этом выпали все шесть пуль, — закончил Аксенов.
 — Не согласен с вами.
 — С чем именно, товарищ капитан?
 — С тем, что отсюда исчез м е р т в ы й бык. Вы сами не так давно провели аналогию между исчезновением отсюда быка и вашим исцелением в поликлинике.
 — Разделяю вашу точку зрения, но я просто перечислял факты, без каких-либо выводов.
 — Я могу добавить еще один, восьмой факт, — сказал Саша, — хотя он и не установлен с такой же достоверностью, как первые семь. Наш кот Белка, очевидно, находится сейчас в Фокино. Это так и должно быть, если вспомнить, что он исчез в одно время с Анечкой. И почти в одном месте. Во всяком случае, очень близко. Исчезли в одном и появились в одном! Кота видели в деревне, и по описанию это именно Белка. На него обратили внимание, во-первых, потому, что такого кота в Фокино не было, а во-вторых, потому, что он, по словам видевших его, «носится как угорелый». Я знаю Белку много лет, он немолод и крайне флегматичен. Раз «носится», значит, находится в сильно возбужденном состоянии. Напрашивается аналогия с быком. По словам моего деда, этот бык всегда был существом тихим и даже добродушным. А у нас здесь он появился в ярости. Оба явления сходны по сути и должны иметь одну и ту же причину. — Саша вдруг спохватился, что говорит, не получив разрешения на такое длинное выступление, и торопливо закончил: — Выходит, что мы имеем четыре случая, когда исчезнувшие «вернулись» в целости и сохранности, но почему-то именно в пятнадцати километрах на запад от места исчезновения.
 — Но почему вы говорите четыре? — спросил майор из области, который, как и все остальные, с большим вниманием и интересом слушал молодого офицера. — По-моему, нам известны только три случая.
 — Это верно, товарищ майор, я действительно забежал вперед. Пока случаев действительно три. Но мне кажется несомненным, что вторично исчезнувший бык через три часа вторично же и появится… в Фокино! Только в Фокино и нигде больше! И по-моему, нам следует срочно предупредить об этом фокинский сельсовет. Бык может оказаться в любом доме деревни или на улице в еще большей ярости, чем он был здесь.
 — Но в конце концов, он же мертв! — раздраженно воскликнул майор из района.
 Саша не успел ответить. Зазвонил телефон, и капитан Аксенов снял трубку.
 — Слушаю вас!
 Сперва он спокойно ронял обычные в телефонных разговорах реплики вроде: «Так!», «Да!».
 Потом все увидели, как начальник н…ской милиции вздрогнул и приподнялся с кресла.
 — С этого надо было начинать! — сказал он взволнованно. — Приметы?.. Так! Спасибо!
 Он положил трубку и обвел взглядом присутствующих в кабинете, задержавшись несколько дольше на лице Саши Кустова, словно впервые увидел его здесь.
 — Бык, — сказал он медленно, — не появится через три часа. Он уже появился, и именно в Фокино, как вы правильно угадали, товарищ младший лейтенант. По описанию это тот самый бык, которого мы застрелили в этом самом кабинете, но… живой и, по-видимому, совершенно здоровый!
 — В ярости? — вырвалось у Саши Кустова.
 — Нет, он совсем спокоен.
 Неожиданное сообщение, почти точно совпавшее с тем, о чем только что шел разговор, казавшийся почти фантастикой, произвело колоссальный эффект.
 Все, за исключением только самого Аксенова, который, словно обессилев, оставался в кресле, вскочили со своих мест, даже Саша Кустов и капитан из районного отдела милиции, которые и раньше были убеждены, что убитый здесь бык сейчас жив.
 Итак, сила, вылечившая начальника н…ской милиции, оживила быка, также ставшего жертвой ее действия. Во всем, что происходило в этот знаменательный день, все более явственно проступала разумная воля.
 Чья воля? Они не знали, но были убеждены — это выяснится в свое время.
 Могущественная сила, руководимая чьей-то не менее могущественной мыслью, неизвестно почему избравшая местом своего проявления их маленький городок, перенесшая с неведомой целью на пятнадцать километров к западу трехлетнюю девочку, кота Белку и, дважды за один день, симментальского быка и при этом заботливо следившая за тем, чтобы все попавшие в сферу ее действия существа остались живыми и невредимыми, эта сила могла быть только разумной.
 После звонка из Фокино в этом не осталось, вернее не должно было остаться, сомнений ни у кого. Слишком ясно проявилась разумность в действиях этой силы.
 И все же сомневающиеся и просто неверующие еще остались.
 — Во всем этом видна рука человека, — убежденно сказал капитан из района.
 — Если под словом «человек» разуметь вообще разумное существо, то вы, безусловно, правы, — сказал Саша. — Виден разум, но, уж конечно, разум не наш, не земной.
 — Откуда вы это взяли? Мне, наоборот, кажется, что именно наш, земной…
 — Знакомый мотив, — усмехнувшись, заметил Кузьминых. — Я уже слышал такое мнение, и слышал именно от младшего лейтенанта Кустова, который сейчас говорит совсем другое. Он тогда предположил, что в основе всех исчезновений, в том числе и Анечки Болдыревой, лежат опыты наших ученых. И я сказал ему, что за такие опыты отдают под суд. Девочка легко могла погибнуть, если бы ее не спасла пленка.
 — Вот именно — пленка, — подхватил майор из области. — Если бы это проделывали наши ученые, то откуда же могла взяться пленка? На Земле пока еще таких пленок не существует.
 — Ну, этого мы знать не можем, товарищ майор, — возразил Аксенов. — Наука и техника не стоят на месте, и не все сразу публикуется.
 — Я постараюсь убедить вас, подойдя к вопросу с иной стороны, — сказал Саша. — Что разум не земной, такой вывод напрашивается, если вспомнить подробности истории с быком. — Саша повернулся к капитану. — Говоря о том, что здесь видна рука человека, вы, товарищ капитан, очевидно, имели в виду человека Земли, но при этом не обратили внимания на чрезвычайно важное обстоятельство, в корне меняющее оценку.
 — Какое же это обстоятельство?
 — Самое последнее. Вы не обратили внимания на время. На то, что убитый бык, а он, вне всякого сомнения, не мог остаться живым после того, как его пронзили шесть пуль, пролежал здесь, в этом кабинете, мертвым не менее двух часов и только после этих двух часов оказался снова живым. Я не знаю, существует ли у животных клиническая смерть, но если она и существует, то два часа… это слишком много…
 — Могу подтвердить, что молодой человек совершенно прав, — сказал врач-эксперт.
 — Следовало бы добавить к сказанному Сашей, — капитан Аксенов, заинтересованный, как и все, даже не заметил, что назвал своего подчиненного по имени, что в обычных условиях было, конечно, недопустимо, — что наша наука, в этом, пожалуй, нет сомнения, еще не умеет извлекать туши убитых быков из запертых помещений и переносить их на расстояние в пятнадцать километров средь бела дня так, что никто этого не видит.
 — И еще, — продолжал Саша увлеченно, — самый факт оживления быка, ставящий его как бы на одну доску с человеком, не вяжется с психологией земных разумных существ, с нашей человеческой психологией. Я уверен, что ни один ученый не стал бы при таких обстоятельствах оживлять быка.
 — Мне кажется, что все верно! — одобрительно сказал врач-эксперт. — Сразу видно, что вы, молодой человек, читали научно-фантастическую литературу.
 — Да, я люблю ее.
 — Оно и видно. Но рассуждаете вы правильно. Мысль развивается очень логично. Оживление через два часа после смерти, а может быть, в данном случае, и больше, чем через два, показывает более высокий уровень развития науки. А оживление именно быка — иную, чем у нас, психологию тех, кто осуществил это оживление. Вы трижды правы!
 — Но послушайте! — возмущенно сказал майор из районной милиции. — Как можно так увлекаться! Вы же серьезные взрослые люди!
 — А какое объяснение всему этому можете предложить вы?
 — Объяснения у меня, разумеется, нет. А предложить я могу только одно — вести следствие, готовить материал для тех, кто сменит нас и сможет разобраться в происходящем. И мы не должны примешивать к нашей работе никакой фантастики.
 — В этом вы правы, — сухо согласился майор из области. — Перейдем к делу! Вы говорили, товарищ Аксенов, что работник животноводческой фермы, откуда в первый раз исчез бык, находится здесь…
 — Да, он здесь.
 — Вызовите его. А вам, — повернулся он к капитану, — придется опять стенографировать, пока нет магнитофона, о котором товарищ Аксенов, видимо, забыл.
 — Магнитофон сейчас принесут. За ним пошли.
 — Тогда прошу прощения. Но не будем терять времени.
 — Я готов! — сказал капитан.
 — Задача: каждое слово, каждый наш шаг должны быть зафиксированы. Вас, товарищ Аксенов, попрошу соединить меня с квартирой полковника Хромченко. Вот номер его телефона.
 — Слушаюсь! — официальным тоном ответил Аксенов, почувствовав, что майор уже вышел из состояния растерянности и берет дело в свои руки до приезда сюда полковника. А что он приедет, получив подобные сведения, было несомненно.
 Полковник Хромченко был начальником областного управления, старый, опытнейший работник, пользовавшийся непререкаемым авторитетом. Проработав в органах милиции тридцать пять лет, он не уходил в отставку, хотя и имел на нее полное право не только по возрасту, но и потому, что был инвалидом, потеряв несколько лет назад в автомобильной катастрофе ступню правой ноги. К протезу полковник так привык, что ходил без палки, и, не зная о его увечье, невозможно было ничего заметить.
 — Помимо всего прочего, — пояснил майор, — посылая меня в Н…ск, полковник приказал позвонить ему.
 Аксенов только вздохнул, берясь за телефон. Хотя он и был весьма доволен тем, что руководство расследованием этого необычного и казавшегося вообще неразрешимым дела берут на себя старшие и более опытные товарищи, но уже сейчас испытывал озабоченность, хорошо понимая, что в Н…ск прибудут не только из области, но, пожалуй, и из Москвы.
 Пока ходили за старым Кустовым, майор, не выдержав, обратился к Саше:
 — Чем же, по-вашему, объясняется, что на этот раз перемещение объекта на пятнадцать километров потребовало гораздо меньшего времени, чем три часа?
 — Я мог бы высказать об этом свое мнение, — сказал Саша, — но опасаюсь нового обвинения в фантазировании.
 — Я не обвинял вас, — сказал майор из района, — а предостерегал. Говорите! Мне интересно узнать ваше мнение.
 — Ну, ну, послушаем! — поддержал врач-эксперт.
 Такое единодушное внимание к его мнению могло польстить Сашиному самолюбию, но, поглощенный своими мыслями, он даже не замечал его.
 — Мы могли думать, — медленно заговорил он, — что пятнадцать километров — это расстояние, которое объекты могут преодолевать именно за три часа. Но оказалось, что при повторном перемещении быку потребовалось значительно меньшее время. Значит, первоначальная предпосылка ложна. Три часа — срок, нужный не для перемещения, а для чего-то другого. Для чего же? Я думаю, что самое логичное предположение — этот срок нужен тем, кто осуществляет все эти исчезновения и появления, на изучение объектов. Повторное перемещение быка имело другую цель — и понадобилось меньшее время. Очень просто!
 Последнее вырвалось невольно.
 — Чего уж проще! — улыбнулся молодому задору врач-эксперт. — Значит, если я вас правильно понял, все это дело рук представителей инопланетного разума?
 — Именно так!
 — Что за бред! — снова не сдержался майор из района. — Надо же мыслить реально! Где же, по-вашему, находятся эти «представители»?
 — Я не знаю, — ответил Саша. — Видимо, где-то тут, близко. Иначе невозможно объяснить случай с капитаном Аксеновым и оживлением быка. «Они» могли ставить «полосу» и ловить в нее случайных людей и животных, но в этих двух случаях «они» должны были знать о том, что по их вине пострадали человек и бык. Похоже, что «они» не видят разницы между людьми и животными.
 Майор безнадежно махнул рукой.
 — Хоть убедитесь сперва, что в Фокино именно тот бык, о котором вы говорите, — проворчал он.
 Дальнейший спор прервало появление в кабинете старика Кустова, которого привел Кузьминых.
 — Как его имя и отчество? — шепотом спросил у Саши майор из области.
 Но старик ответил сам. Слух у него был очень хороший, несмотря на преклонный возраст.
 — Садитесь, Степан Никифорович, — пригласил майор. — Скажите: вы хорошо знаете быка, который пропал у вас на ферме сегодня утром?
 — Знал! — поправил Кустов. — Потому что сейчас он, однако, уже убитый.
 — Ну а если бы он не был убитый, если бы вы его увидели, узнали бы? Не спутали с каким-нибудь другим быком?
 — Отчего же не узнать, да только мало проку, мясо и мясо! И ничего более!
 — Расскажите, как пропал этот бык.
 — Да я уже рассказывал.
 — Ничего, повторите ваш рассказ. Его нужно записать.
 — Если записать, могу еще раз.
 Степан Никифорович снова рассказал о происшествии на дворе фермы.
 — Ну, а теперь, — сказал майор, когда старик замолчал, — мы попросим вас съездить в деревню Фокино.
 — Если нужно, то могу и съездить, — ответил Степан Никифорович. — Но, однако, зачем?
 Майор уклонился от ответа.
 — С вами поедут старший лейтенант Кузьминых и ваш внук. Надо послать вместе с ними грузовую машину, — прибавил он, обращаясь к Аксенову.
 — Я уже распорядился.
 — В Фокино, а затем — в колхоз.
 — Разумеется!
 Вошел сержант и доложил, что машины у подъезда.
 — Поезжайте и быстрее возвращайтесь, — сказал майор. — Будем ожидать с нетерпением. Оттуда позвоните и не забудьте составить акт.
 Когда садились в легковую машину, ту самую, в которой сегодня утром Саша ездил в то же Фокино, Степан Никифорович спросил, зачем они туда едут.
 — Не знаю, — ответил Саша.
 Он понял, почему майор не ответил на такой же вопрос. Деду не надо заранее знать, кого он увидит в Фокино. Опознание быка должно произойти по всем правилам.
 Как и в первый раз, дорога заняла не более сорока минут.
 Короткий зимний день подходил к концу. Солнце едва просвечивало сквозь облепившие горизонт облака. Темнело.
 Когда приезжали за Анечкой, на улице почти никого не было. Теперь же у каждого дома стояли его обитатели, с любопытством наблюдая за медленно бродящим по улице, неведомо откуда взявшимся бурым быком. Никто не решался приблизиться к нему, хотя бык вел себя совсем спокойно и не обращал никакого внимания на людей. Вид у него был усталый.
 — Мать честная! — прошептал Степан Никифорович, не веря глазам и глядя на быка словно на привидение. — Внучек, а внучек! Что же это такое, однако?
 — Вам известен этот бык? — официальным тоном спросил Кузьминых, когда обе машины остановились рядом с быком, который и не подумал отойти в сторону.
 — Еще бы не известен, коли родился и вырос, можно сказать, у меня на глазах. Но ведь он убитый, однако!
 — Значит, не совсем убитый.
 — А как он, однако, оказался здесь?
 По частому повторению слова «однако» Саша видел, как сильно поражен и взволнован его дед. «Как бы старику опять не стало плохо», — подумал он с беспокойством.
 — Так же, как раньше оказался в милиции Н…ска, — ответил Кузьминых. — Значит, вы подтверждаете, что это бык вашего колхоза, Степан Никифорович?
 — А чей же он может быть еще? — сердито сказал старик. — Конечно наш!
 Он вышел из машины. И бык тотчас же подошел к нему, ткнулся мордой в плечо и замычал, точно жалуясь. В этом мычании не было ничего, даже отдаленно похожего на тот могучий и яростный рев, которым он известил о своем появлении офицеров н…ской милиции несколько часов назад.
 — Эх ты! — сказал Степан Никифорович. — Досталось тебе, бедолага!
 Словно понимая, бык замычал снова.
 — Он, однако, голодный!
 — И вид у него скучный, — заметил Кузьминых.
 — Еще бы!
 «Как странно, — подумал Саша, — и дед и старший лейтенант разговаривают так спокойно, буднично, точно забыли, что перед нами величайшее чудо — воскресший бык! И что причиной этого чуда является вмешательство неведомых, но, несомненно, не земных сил! А что вид у него измученный, не удивительно. Переместиться черт его знает каким образом из родного колхоза на пятнадцать километров, оказаться в незнакомом месте, внутри незнакомого дома, быть там расстрелянным, ожить и снова перенестись на пятнадцать километров — всего этого даже для быка чересчур много!»
 Вслух Саша ничего не сказал.
 Тем временем вокруг машины и приезжих собралась целая толпа. Подошел и председатель сельсовета, кивнувший Саше, как старому знакомому.
 — Помогите нам погрузить быка на грузовик, — попросил Кузьминых. — А затем, с вашего позволения, мы пройдем в помещение сельсовета и составим акт о появлении у вас этого быка. Для этого понадобится несколько человек, свидетелей.
 — Пожалуйста! — довольно угрюмо, не проявляя ни малейшего интереса к происходящему, сказал председатель.
 У него был такой вид, словно он хотел прибавить: «И долго вы намерены продолжать все эти фокусы?»
 Саша вспомнил о звуке, которым интересовался майор, и спросил о нем председателя. Тот, очевидно, хорошо помнил утренний разговор Саши с Федором Седых.
 — Опять о звуке, — сказал он все так же угрюмо. — Никто не слышал никакого звука. И я тоже не слышал. Вы бы лучше объяснили народу, в чем тут дело.
 И, не ожидая ответа, повернулся спиной к приехавшим и направился к дому, где помещался сельсовет.
 — А быка надо накормить, — вслед ему сказал Степан Никифорович. — Он пришел сюда с того света, а это далеко, однако!
 Но даже эти слова не заставили председателя обернуться…
 Так закончился день двенадцатого января, первый день н…ских событий.
 К вечеру все, кто так или иначе приняли в них непосредственное участие, оказались живыми и здоровыми там, где им и надлежало находиться. Словно ничего не произошло в этот день.
 Симментальский бык-производитель жевал сено в своем родном стойле, точно и не он побывал на том свете и благополучно вернулся оттуда.
 Анечка пребывала под неусыпным надзором Полины Никитичны, боявшейся на минуту отпустить ее от себя. «Пока не вернется мать, — говорила старушка, — я ни на шаг не отойду от внучки».
 Родителям Анечки уже сообщили обо всем по телефону, и их возвращения в Н…ск ожидали с минуты на минуту.
 По просьбе майора из области Семен Семенович зашел к Болдыревым, якобы затем, чтобы еще раз осмотреть девочку, а заодно попытался расспросить ее. На его вопросы Анечка охотно ответила, что «ходила гулять далеко-далеко, куда за ней приехала бабушка». О том, где она находилась три часа до появления в Фокино и кто надел на нее черную пленку, она не знала, и было ясно, что вопросов об этом девочка попросту не понимает.
 Кот Белка, которого принес в сельсовет Василий Седых во время вторичного туда визита Саши Кустова и торжественно вручил хозяину, нежился на коленях у Антонины Михайловны, обрадованной, но все же посматривающей на него с некоторой подозрительностью, — не вздумается ли коту, чего доброго, снова исчезнуть.
 По всей видимости, Белка побывал там же, где и Анечка, но вернулся оттуда без черной пленки и совсем так же, как Анечка, ничего не мог рассказать о том, где был и что видел.
 В этом смысле между девочкой, котом и быком не было никакой принципиальной разницы.
 Капитана Аксенова попросили еще раз посетить поликлинику и в третий раз за один день сделали рентгеновский снимок, в присутствии официальных свидетелей. Снимок снова показал, что начальник милиции совершенно здоров и что даже костной мозоли на месте переломов ребер нет и в помине, хотя современная медицина такого не допускает.
 Что-то или, как упорно утверждали сторонники взглядов Саши Кустова, кто-то, создав невидимую и неодолимую завесу, явно для того, чтобы избежать помех со стороны обслуживающего персонала поликлиники, восстановил ребра капитана и сделал их такими же, какими они были до удара дверью.
 Сам он ничего не почувствовал во сне, в который опять-таки кто-то погрузил его на время этой операции.
 — Для «них» она была нетрудной, — говорил врач-эксперт, неизвестно, всерьез или в шутку, — судя по тому, что им пришлось проделать с быком, у которого также не осталось следов извлечения шести пуль.
 Никаких сведений от капитана Аксенова, естественно, нельзя было получить.
 Если действительно за событиями в Н…ске стоял чей-то разум, а ничего другого предположить было как будто невозможно, то этот разум основательно позаботился о сохранении своего инкогнито!
 Никто ничего не видел! Никто ничего не знал! Оставалось только строить предположения!…
 Оба майора, капитан и врач-эксперт остались ночевать в Н…ске, куда утром должен был приехать полковник Хромченко.
 Но мало кто смог заснуть в эту ночь. Мешали тревожные мысли. Ведь никто не знал, что принесет с собой завтрашнее утро. Если события повторятся, то объектом неведомых «экспериментов» мог стать кто угодно. Никакие стены и запоры не служили защитой от таинственной силы. И, сознавая это, каждый невольно думал — не ему ли суждено стать очередной жертвой.




 ГЛАВА 8,




 о том, как первый день н…ских событий — как начался второй день н…ских событий — 13 января


 В воскресенье утром Саша Кустов поднялся с постели намного раньше, чем обычно. И не потому, что почти не спал. Капитан Аксенов просил всех офицеров отделения собраться у него в кабинете ровно в половине восьмого. В этой просьбе, равносильной приказанию, как в зеркале отразились все треволнения вчерашнего дня и томительное беспокойство начальника городской милиции за день сегодняшний. Несмотря на то, что милиция не могла нести никакой ответственности за последствия действий неведомых «разумных существ» (с легкой руки Саши Кустова это выражение прочно вошло во все разговоры об н…ских событиях), привычка отвечать за безопасность жителей давала себя знать. Относительное благополучие, которым закончился вчерашний день, не обнадеживало и обнадеживать не могло. Вчера получилось так, а сегодня могло произойти совсем по-иному. Намерения «разумных существ» нельзя было не только знать, но и понимать или пытаться предвидеть. К ним, в лучшем случае, можно было только приноравливаться, исходя из опыта первого дня. Сыграло роль присутствие в Н…ске районного и областного начальства и ожидаемый приезд полковника Хромченко.
 Как и накануне, ровно в семь часов утра Саша уже сидел на своем обычном месте в кухне-столовой, ожидая завтрака. И рядом с ним, тоже как и накануне, восседал Белка. Но в отличие от вчерашнего утра здесь же находился и Александр Степанович, которому не спалось, как и большинству жителей города.
 Еще вчера к вечеру стало ясно, что поговорка «слухами земля полнится» целиком оправдалась относительно Н…ска. Оказалось, что все знают подробности событий, все только и говорят о них, все ожидают, чем «отличится» 13 января — день, как известно, сам по себе «несчастливый».
 Младшего Кустова дома не было. Как ни интересно было узнать, что произойдет утром, Коля не смог преодолеть страсть к рыбалке и еще в шесть утра отправился на озеро с двумя приятелями и их отцом, такими же любителями рыбной ловли, как и он сам.
 Кустовы сидели за столом молча. Каждый из них старался выглядеть спокойным и непринужденным, как всегда. Но само молчание красноречиво свидетельствовало об их истинном состоянии. Затаенное волнение нарастало по мере приближения минутной стрелки часов к цифре «два». Вчерашние события начались в десять минут восьмого, и всем невольно казалось, что и сегодня они должны начаться в то же самое время, если, разумеется, начнутся вообще. Но в последнем, повторяем, никто почему-то не сомневался.
 В семь минут восьмого Антонина Михайловна взяла Белку на руки, словно желая этим помешать коту повторить вчерашний прыжок. Было ясно, что мысль о том, что исчезнуть может она сама, муж или сын, не приходила ей в голову. Возможно, что причиной этому послужили слова Саши, который вечером, рассказывая о событиях дня, высказал соображение, что неподвижные предметы, животные и люди, по-видимому, находятся в безопасности, так как не могут пересечь таинственную полосу, где бы она ни появилась. Ведь бык, Анечка и их Белка исчезли вчера, находясь в движении. Так что поступок Антонины Михайловны, взявшей кота на руки, не давая ему двигаться, был вполне обоснован.
 Ни Александр Степанович, ни Саша никак не реагировали на ее предосторожность, точно не заметили…
 Осталось неизвестным, все ли жители Н…ска смотрели в эти мгновения на часы, напряженно ожидая чего-то, как делали это Кустовы, но, вероятно, если и не все поголовно, то уж большинство наверняка. У Болдыревых, например, в доме царила настоящая паника. Там собрались несколько друзей и ближайших соседей хозяев и, не зная, что делать, чем и как предотвратить ожидаемое несчастье, метались по комнатам, только усиливая этим страх Полины Никитичны, убежденной в том, что вчерашний кошмар непременно повторится.
 Родители Анечки еще не приехали.
 А ведь если вдуматься, шансов на то, что именно Анечка или Белка у Кустовых исчезнут во второй раз, было ничтожно мало, с какой бы точки зрения ни смотреть на события двенадцатого числа. Это должно было быть очевидным для всех, но, как известно, у страха глаза велики, а люди, охваченные страхом, логично рассуждать не могут. И все с мучительным беспокойством ожидали наступления роковой минуты и облегченно вздохнули, когда она, наконец, миновала.
 Никому не пришло в голову простое соображение, что сегодня события, подобные вчерашним, могут начаться в другой час и другую минуту.
 А они действительно начались в другое время…
 Семь часов десять минут остались в прошлом, и у Кустовых как рукой сняло напряжение (они тоже не подумали о возможности другого времени). Все оживились. Антонина Михайловна выпустила Белку, видимо полагая, что никакая опасность коту больше не угрожает, и встала, чтобы снять с конфорки давно уже закипевший чайник. Никто не обратил внимания на то, что Белка все эти минуты вел себя очень спокойно и не выказывал никакой тревоги, как это происходило вчера. Одно только это вполне могло бы успокоить всех троих — таинственная полоса если и появилась, то не в их доме.
 Саша, даже не заметивший, что добрых пять минут просидел неподвижно, держа в поднятой руке вилку, энергично принялся за еду. Александр Степанович взял кусок хлеба и потянулся с ножом к маслу…
 И в этот момент раздался стук во входную дверь. Кто-то, не считаясь с тем, что хозяева могут спать, видимо ни о чем вообще не думая, забыв о существовании электрического звонка, барабанил в нее кулаками.
 Кустовы переглянулись в тревожном недоумении.
 — Рано пташечка запела! — сказал Саша, имея в виду себя и родителей.
 Он встал и пошел открывать дверь. Стук становился все более частым и громким. Тот, кто стоял у двери, очевидно, находился во власти сильнейшего волнения и ничего не соображал.
 «Да, рано мы успокоились!» — успел еще раз подумать Саша, снимая засов. Он нисколько не сомневался в том, что этот стук имеет отношение к какому-нибудь происшествию вроде вчерашних.
 В открывшуюся дверь буквально ворвалась, в домашнем халате, с растрепанными волосами, их соседка Вероника Петровна, женщина пожилая и всегда очень спокойная и уравновешенная. Именно с ее мужем и сыновьями Коля Кустов и ушел сегодня утром на озеро.
 Саша никогда прежде не видел ее в таком состоянии, близком к истерике.
 Узнав гостью, он почувствовал невольное облегчение. Больше всего беспокоила его мысль, что где-нибудь, подобно Анечке, исчез ребенок, а у Вероники Петровны маленьких детей не было. Если несчастье произошло со взрослым, то это все же не так страшно.
 «Но с кем же оно могло случиться? — тотчас же подумал Саша. — Ведь после ухода на рыбалку мужа и сыновей Вероника Петровна должна была находиться дома одна».
 Причина появления в их доме Вероники Петровны оказалась более неожиданной и более непонятной, чем даже очередное исчезновение кого бы то ни было — взрослого или ребенка, животного или птицы…
 Когда с большим трудом удалось немного успокоить почти до беспамятства испуганную женщину, из ее бессвязных фраз и отдельных слов выяснилась суть дела.
 Произошло отнюдь не исчезновение, а как раз обратное — ПОЯВЛЕНИЕ!
 Но какое! И чье!
 Оказалось, что Вероника Петровна прибежала к Кустовым не сразу после того, как в их доме, при закрытых дверях и окнах, «прямо из воздуха появилось дьявольское отродье» (так она выразилась), а спустя более чем час. Она твердо помнила, что в момент появления «отродья» на часах было пять минут седьмого. Только что ушли оба сына, муж и Коля Кустов. А она, закрыв за ними дверь, направилась в спальню, чтобы одеться и идти на базар. И вот, открыв дверь и переступив порог, услышала резкий пронзительный свист, не похожий ни на что, слышанное ею прежде, ее обдало отвратительным «до жути» запахом — и прямо перед нею, посреди комнаты, там, где только что никого не было, появилось э т о! Как о н о выглядело, из ее слов понять было невозможно.
 Очнувшись, Вероника Петровна поняла, что лежит на полу своей спальни, вспомнила, что о н о должно быть где-то здесь, рядом, вскочила и в чем была «вылетела из дома, как ошпаренная». Действительно ли в этот момент в комнате находилось «отродье», она не знает. Может быть, оно исчезло за то время, пока она лежала в обмороке. Но отвратительный запах все еще стоял в воздухе.
 Вот все, что удалось понять.
 — Но неужели вы не можете хотя бы приблизительно описать это существо? — спросил Саша. — Был ли это человек, животное или птица?
 — Какой человек, бог с вами! Это было не животное, не птица, а дьявольское отродье, говорю вам!
 — Но согласитесь, — не удержался Саша, — что никто из нас никогда не видел «дьявольских отродий» и не может себе представить, как они выглядят.
 — Оно было белое, как… как…
 — Как снег, — подсказал Саша.
 — Нет, еще белее!
 — Белее снега? Ну хорошо! Уходя к нам, вы заперли входную дверь?
 — Я не ушла, а вылетела, как ошпаренная, — повторила Вероника Петровна. — Хотела бы я посмотреть, как бы вы сами поступили на моем месте! Оно могло напасть на меня сзади. А насчет двери я совсем не помню, — прибавила она неожиданно совсем спокойно.
 Видимо, заряд нервной энергии истощился.
 — Я иду туда, — сказал Саша, поспешно надевая шинель. — Вы можете пойти со мной?
 — Ни за что!
 — Дайте ключ от входной двери.
 — У меня его нет!
 — Ну вот! А говорите, что не знаете, заперли дверь или нет. Раз ключ остался дома, значит, дверь открыта.
 — Одному идти нельзя! — Александр Степанович тоже стал одеваться. — Одного я тебя не пущу. Какой оно было величины? — обратился он к Веронике Петровне.
 Но та уже ничего не могла ответить. Уронив голову на стол, она плакала.
 — Надо бы врача, — нерешительно сказал Саша.
 — Ничего! Никакого врача не надо! — Антонина Михайловна гладила плачущую женщину по голове, как малого ребенка. — Принесите ей из дома шубу, валенки и какой-нибудь теплый платок, что найдете!
 — Платок на сундуке в прихожей, — сквозь слезы сказала Вероника Петровна, — если только о н о его не сожрало.
 Антонина Михайловна улыбнулась.
 — Ну вот видите, — сказала она ласково, — слезы вам помогли, вы даже шутите. Это всегда так бывает.
 Мужчины вышли на улицу. Валил густой снег. Даже противоположной стороны улицы не было видно.
 — Вряд ли мы застанем его там, — сказал Саша. — За то время, пока она лежала в обмороке, оно могло убежать десять раз…
 — Двери и окна были закрыты.
 — Тогда после того, как Вероника Петровна покинула дом. Раз у нее нет ключа, она наверняка не заперла за собой дверь.
 — Что это было, как ты думаешь?
 — Кто его знает! Скорее всего какой-нибудь зверь из лесу в пятнадцати километрах отсюда. Исчезнув там, он появился здесь так же, как вчера появился у нас в отделении дедов бык, а в Фокино — Анечка, наш Белка и опять-таки тот же самый бык.
 — Вокруг Н…ска ближе пятнадцати километров лесов никаких нет. Южная граница тайги далеко отсюда. Но если это был зверь, пусть не из леса, то почему он не тронул Веронику Петровну?
 — Может быть, сам потерял голову от страха. Что удивительного! А может, просто он не хищный.
 Разговаривая, они быстро шли к нужному им дому. Снежный заряд прошел, и заметно посветлело.
 Три окна по фасаду были освещены, но опущенные занавески не давали возможности заглянуть внутрь с улицы. Саша перескочил через штакетник и обежал дом кругом.
 — Все окна затворены и совершенно целы, — сказал он, вернувшись. — Задняя дверь заперта. Оно или там, или ушло через вот эту дверь.
 — Она тоже заперта.
 — Может быть, только притворена.
 — Не мог же зверь, если он только не дрессированный, притворить ее за собой. Он там!
 Саша вынул пистолет и отвел предохранитель. Потом левой рукой потянул дверь. Она легко открылась, но стоило отнять руку — вновь с негромким щелчком захлопнулась.
 — Вот и ответ, — сказал Саша. — Вероника Петровна дверь не заперла, после ее ухода зверь покинул дом, а дверь за ним закрылась сама. Здесь нет французского замка. Все просто!
 — Зайдем все же?
 — Конечно! Надо взять платок, шубу и валенки. Не может же она возвращаться домой в одном халате и шлепанцах на босу ногу. Ну и убедиться, что дом пуст, все-таки следует.
 Они не боялись, но почти инстинктивно хотели отсрочить решительный момент, надеясь, что по каким-нибудь признакам узнают заранее, там зверь или его уже нет. Не будь вчерашних таинственных событий, оба ни секунды бы не медлили (а всего вероятнее, не были бы здесь, так как не поверили бы ни одному слову из более чем странного рассказа гостьи). Пусть этот зверь был сам по себе обычный, давно известный представитель фауны Земли, ничем не примечательный и неопасный. Но появился-то он непонятно и таинственно! Не верить Веронике Петровне они не могли именно потому, что вчерашнее было еще совсем свежо в памяти.
 Ни Саша, ни его отец ни на мгновение не усомнились в том, что соседка сказала правду.
 — Пошли! — сказал Саша и решительно распахнул дверь, сделав это более энергично, чем было необходимо.
 Прихожая не была освещена, но узкой полоски света, пробивавшейся из-под двери в следующую комнату, было достаточно, чтобы убедиться — здесь никого нет!
 Они сразу почувствовали запах, но вопреки утверждению Вероники Петровны он не был ни сильным, ни отвратительным.
 — Похоже немного на запах мокрой шерсти, — заметил Александр Степанович.
 Саша, на этот раз не колеблясь, открыл внутреннюю дверь. Но и в первой комнате никого не было. Через две минуты они убедились, что во всем доме нет ни обычных зверей, ни загадочных «дьявольских отродий».
 — Похоже, что ей померещилось, — сказал старший Кустов.
 — Исключено!
 Саша не забыл о звуке, пронзительном звенящем звуке, который он сам слышал вчера и о котором говорили ему братья Седых. Вероника Петровна не могла знать об этом.
 «Можно придумать все что угодно, но не этот звук, — подумал Саша. — Таких совпадений не бывает. Значит, что-то действительно появилось в доме».
 В этот момент они находились в спальне, то есть в той самой комнате, где произошло появление кого-то «более белого, чем снег».
 Внезапно за их спинами скрипнула дверь. Оба стремительно обернулись. Ведь только что сейчас они убедились, что в доме никого нет.
 Неужели все же это ОНО?
 Саша поднял пистолет, направив его на дверь, которая медленно, очень медленно отворялась…
 Появилась… кошка, самая обычная домашняя кошка небольших размеров.
 — Тьфу, пропасть! — сказал Александр Степанович. — Где же она пряталась, что мы ее не увидели? И как я не вспомнил, что у них есть кошка? Это она самая. Неужели Вероника Петровна приняла за «дьявольское отродье» свою же собственную кошку? Она белая!
 — Исключено! — повторил Саша, пряча пистолет в кобуру. — Она сказала нам о звуке, это первое. А второе — вот посмотри внимательно!
 Он указал на сырые пятна на полу. Приглядевшись, Александр Степанович понял — это следы, очевидно, от лап зверя, настолько крупные, что никакая кошка, даже дикая, или рысь не могла бы оставить такие. Следы шли от середины комнаты к двери и дальше, через прихожую. Они были странной формы и удивительно напоминали следы… гигантской утки!
 — Никогда не видел ничего похожего! — сказал он.
 — А следов, ведущих сюда, в спальню, нет!
 — Но почему зверь мокрый? Зима ведь, мороз на дворе.
 — Может быть, как раз потому, что зима. Лапы могли быть в снегу.
 — Значит, ты считаешь, что зверь пришел в дом с улицы? Что-то тут не так!
 — Ну что ты от меня хочешь? — неожиданно рассердился Саша. — Откуда я могу знать, почему он был мокрый? Может, это порода такая — мокрая! — Он посмотрел на часы. — Из-за всего этого я опоздал. Без десяти восемь.
 За окном промелькнул свет фар и прошумела автомашина.
 — Пошли! — сказал Саша. — Объясняй теперь причину опоздания! Еще не поверит никто.
 — Есть два свидетеля, этого достаточно.
 — Жаль, не захватили фотоаппарата! Снять бы эти следы. Просохнут — и ничего от них не останется.
 — Для съемки здесь темновато. Нужна специальная лампа. А следы, по-моему, останутся. Пол поцарапан когтями.
 — Задержи у нас Веронику Петровну. Пусть никто сюда не входит, пока эти следы не осмотрят и не сфотографируют.
 — Постараюсь!
 — Что будем делать с кошкой?
 — Возьму с собой. Она, наверное, голодная. Если ее оставить здесь, Вероника Петровна не согласится ждать у нас.
 — Бери! Кошку, платок, шубу и валенки. А я запру входную дверь и ключ унесу с собой.
 — А где он, ключ?
 — В замочной скважине, где же ему еще быть?…
 Когда Саша пришел в отделение, его ожидал там неожиданный сюрприз. В кабинете капитана Аксенова, перед его письменным столом, сидел… Кузьма Серапионович — муж Вероники Петровны, тот самый, который должен был находиться сейчас на озере вместе со своими сыновьями и Колей Кустовым. Вокруг сидели и стояли все офицеры н…ской милиции, за исключением старшего лейтенанта Кузьминых, оба майора, капитан и врач-эксперт. Тут же почему-то находился и другой врач — Семен Семенович. Все они с очевидным интересом слушали то, что говорил им своим негромким глуховатым голосом Кузьма Серапионович.
 Саша остановился у двери, с беспокойством подумав, не случилось ли на озере какого-нибудь несчастья, но первая же услышанная фраза успокоила его на этот счет.
 — Мальчики остались там — сторожить, — сказал Кузьма Серапионович.
 — А не опасно?
 — Их трое здоровых и сильных парней. К тому же есть два ледобура. Это неплохое оружие в данном случае.
 — Сейчас придет машина, — сказал Аксенов. — Она подбросит вас и милиционера на озеро. Придется подежурить, а в двенадцать часов мы вас сменим.
 — Мы все равно собирались пробыть на рыбалке весь день.
 — А он не мог утонуть? — спросил майор.
 — Кто его знает! Но судя по тому, как уверенно прыгнул, навряд ли!
 — Да! — сказал майор из области. — Начало многообещающее! Что ни день, то происшествия из мира фантастики. Прямо полоса какая-то!
 Эти слова сразу разъяснили Саше суть дела. Он подошел к столу начальника.
 — Почему опоздали? — строго спросил Аксенов.
 — Видимо, по той же причине, по которой находится здесь Кузьма Серапионович. По крайней мере, я так думаю. Разрешите доложить, товарищ капитан!
 — Обратитесь к майору!
 — Разрешите доложить, товарищ майор!
 — Докладывайте!
 Саша начал свой рассказ…
 Что же случилось на озере? Почему прибежал в милицию Кузьма Серапионович?
 Четверо рыболовов подошли к давно облюбованному месту на озере около семи часов. Конечно, было еще совсем темно. За ночь небо затянуло тяжелыми облаками, обещавшими снежные заряды. Но ветра не было.
 Рыба лучше всего ловилась перед рассветом, а чтобы проделать десяток лунок в толстом льду, нужно было время. Метрах в десяти от привычного места темнела еще не затянувшаяся новым льдом прорубь, видимо совсем недавно кем-то прорубленная. Но Кузьма Серапионович и его молодые спутники, как истые любители, и внимания на нее не обратили (не ловить же вчетвером на одном месте), а энергично взялись за дело.
 Чуть-чуть посветлело. На горизонте низко, почти у самой земли, на облаках появилась узкая серая полоска, постепенно принимавшая желтый оттенок.
 — Побыстрее, ребята! — сказал Кузьма Серапионович.
 Ледобуры скрипели в твердом льду. Один только этот звук должен был отогнать любое животное, если бы оно находилось поблизости, но на озере никогда не появлялись звери. Кузьма Серапионович, рыбачивший здесь уже лет тридцать, не помнил такого случая.
 Поэтому велико было его удивление, когда, случайно обернувшись, он заметил в пяти шагах силуэт довольно крупного животного.
 — Берегись! — крикнул он, нисколько не испугавшись.
 Напасть на четырех человек отважился бы только медведь, но в это время года медведи не разгуливают, а спят в берлогах.
 Коля с друзьями также заметили незваного гостя и подошли ближе, угрожающе размахиваяв ледобурами.
 Но и зверь не испугался. Наоборот. Внезапным прыжком он приблизился, остановившись в трех шагах. У него или совсем не было шерсти, или она была очень короткой и гладкой, настолько светлая, что даже в полутьме, на белом фоне снега, покрывавшего лед озера, она была прекрасно видна. «Белее белого!» — сказал про нее потом Коля Кустов, повторив слова Вероники Петровны.
 Сначала им показалось, что у животного два длинных изогнутых рога по сторонам головы, направленные вперед. Но потом они разглядели, что это не рога, а какие-то гибкие трубчатые отростки, непрерывно шевелящиеся, на концах которых темно-желтым, почти оранжевым огнем горело что-то чрезвычайно похожее на глаза.
 Хотя странный зверь не стоял спокойно, а все время порывисто метался из стороны в сторону короткими прыжками, не удаляясь и не приближаясь к людям, они разглядели, что его лапы удивительно похожи на гигантские лапы… утки. Такие же плоские, перепончатые, точно белые ласты!
 Прыжок вправо! Прыжок влево! Вправо! Влево! Зверь словно старательно исполнял перед ними какой-то танец.
 Это продолжалось минуты две, три. Зверь, видимо, заметил прорубь. В следующую секунду он кинулся к ней, на мгновение замер на краю и, с сильным треском проломив корку льда, бросился в воду. Мелькнул хвост, и все исчезло в темной глубине.
 — А ведь он совсем не похож на моржа или тюленя, — только и сказал старший сын Кузьмы Серапионовича.
 Остальные ошеломленно молчали…
 Большая квадратная комната с закругленными, углами, без дверей и окон. Обстановка — только круглый стол, ничем не покрытый, и вокруг него кресла с очень низкими спинками. Гладкий матовый пол и слегка поблескивающие «стеклянные» стены.
 Похоже на небольшой зал. Дерево стола и кресел, материал пола — цвета переспелых вишен.
 В комнате нет бассейна. Зато в соседней — бассейн, огромный, целый искусственный пруд в закрытом помещении. Сходство усиливают растения и цветы, которых очень много на «берегах», у самой воды. Зубчатые листья ярко-зеленые и светятся.
 Вдали, сквозь ряд прозрачных стен, можно видеть помещение с пультом и экранами. Виден даже дежурный, а за последней стеной, снаружи, — мачты с решетчатыми чашами — антеннами.
 Со всех сторон видны анфилады помещений, в которых почти нет мебели, но много растений. Комната с круглым столом не имеет наружных стен, и свет зарослей сюда не достигает. С потолка равномерно льется чуть зеленоватый сильный свет.
 На столе лежат большие листы бумаги или чего-то очень напоминающего бумагу кремового цвета.
 Шесть кресел из девяти, стоящих вокруг стола, заняты. В одном из них — Вензот. Он в обычной серебристой пленке оператора пульта. Остальные пятеро — в светло-желтых.
 Говорит один из них:
 — Сторожа верхних слоев, точнее, восемнадцать из тысячи ста восьмидесяти шести, заметили чужеродное тело в самый момент его соприкосновения с нашей атмосферой. Потому остановить это тело и спасти его от сгорания не удалось. Оно летело с очень большой скоростью, о чем свидетельствует тот факт, что ему понадобились две с половиной секади, чтобы достичь плотных слоев атмосферы и сгореть без остатка, как метеорит. Восемнадцать сторожей верхних слоев полностью использовали время, бывшее в их распоряжении, полностью оправдали надежды, которые возлагали на них наши предки и мы сами. Здесь вы видите не только наружный вид аппарата, но и его внутреннее устройство во всех ракурсах.
 — Все снимки расшифрованы? — спрашивает Вензот.
 — Кроме одного.
 — Кто работал над расшифровкой этого одного?
 Светло-желтый называет несколько имен.
 — Все темно-синие! Странно! Чем объясняют это они сами?
 — Тут одно объяснение. Прибор работает на принципах, еще неизвестных нашей инженерной мысли.
 — Как же так? Когда я предположил, что эта цивилизация двадцатой степени, вы сами поправили меня, уверенно объявив степень пятнадцатой…
 — До этого прибора мы тогда еще не добрались, Вензот!
 — А Норит сто одиннадцать определяет, по личному знакомству с ними, десятую степень. А теперь вы хотите уверить меня, что и эта оценка занижена. Как же так?
 — Цивилизация и наука, идущие по совсем иному пути…
 — Мы находимся, — продолжает Вензот, — на седьмой ступени. Седьмой! Как же может существовать что-либо непонятное нам у тех, кто на десятой?
 Молчание.
 — Прервем совещание! Соберемся в расширенном составе через пятнадцать тысяч секади. Этого хватит на повторную попытку расшифровать объект. Нет смысла решать что-либо, не зная точно, с какой ступенью мы имеем дело!
 Один за другим все шестеро подходят к стене, отделяющей комнату от помещения с бассейном, и непонятным образом вдруг оказываются за нею. Четверо поспешно погружаются в бирюзовую воду, а Вензот и тот, кто докладывал о результатах работы над снимками чужого космического аппарата, внезапно исчезают вообще, будто их тут никогда и не было.
 Бытовая техника цивилизации седьмой ступени в действии!




 ГЛАВА 9,




 в которой появляется надежда узнать наконец, кто производит все н…ские чудеса


 Когда Саша закончил свое сообщение о новом, совсем не похожем на все предыдущие н…ском чуде, Кузьма Серапионович воскликнул:
 — Ну что ты на это скажешь! Выходит, что я и моя жена видели одного и того же зверя. От жены убежал, а прибежал к мужу. Вот ведь какое совпадение!
 Он был, конечно, удивлен, но в значительно меньшей степени, чем все остальные, присутствующие в кабинете капитана Аксенова. Это было естественно, если вспомнить, что Кузьма Серапионович успел уже как бы «растратить» свое удивление на берегу озера и рассказывал до прихода Саши о том же самом животном, правда не зная этого.
 — Ну и как, Саша, — спросил он, — очень она перепугалась, моя женушка?
 — Было немного, — ответил Саша. — Как же могло быть иначе? Но ничего страшного не произошло с нею. За Веронику Петровну можете не беспокоиться. Сейчас она находится у нас в доме. По дороге на озеро зайдите! Кстати, ключ от вашего дома у меня.
 — Дайте-ка его сюда! — сказал Аксенов. — Второй ключ имеется? — спросил он.
 — Был и второй, но, однако, давно потерян.
 — Этот ключ пока останется у нас. Надо осмотреть следы и сфотографировать их. Заходить в дом, пока это не будет сделано, все равно нельзя никому.
 Сержант доложил, что машина у подъезда.
 — Вы только представьте себе, — обращаясь почему-то к майору из области, сказал Кузьма Серапионович, — ведь и вправду было чего испугаться. Да еще пожилой женщине, которая находится в доме одна. Белое, как только что выпавший снег, даже еще белее, пожалуй, как ни странно это звучит, чудище с оранжевыми глазами, да еще на концах не то щупальцев, не то каких-то выросших на голове шевелящихся змей! Действительно, дьявольское отродье! Это она, Вероника Петровна, значит, правильно сказала.
 — Поезжайте, Кузьма Серапионович! — сказал Аксенов. — Не будем терять времени. — Потом, обратившись к своему подчиненному, коротко объяснил ему суть дела и приказал: — Смотрите внимательно! Зверь может появиться не обязательно из той же проруби, в которую он бросился. Наверное, там есть и другие. Но где бы и когда он ни появился, не упустите его! Желательно поймать живым…
 — У нас будет сеть.
 — Собаку взяли?
 — В машине Ерохин со своей Нормой.
 — Эта справится. Можете ехать! По дороге остановитесь у дома Кустовых, но не больше чем на пять минут.
 Кузьма Серапионович и сержант вышли.
 — Мало надежды! — сказал Аксенов.
 — На что?
 — На то, что животное появится из озера. Судя по словам Кузьмы Серапионовича и младшего лейтенанта Кустова, животное это, так сказать, сухопутное. По крайней мере, у меня такое впечатление. Несмотря на «утиные лапы», похожие на спортивные ласты. Вероятно, оно кинулось в прорубь со страху и, разумеется, утонуло. А тогда можно рассчитывать найти труп только весной, когда растает лед. Если от трупа что-нибудь останется, — прибавил Аксенов.
 — Может быть, оно вроде амфибии, — предположил кто-то.
 — Это возможно! Найти подо льдом дорогу к проруби может только водяное животное или амфибия. Но водяное животное не смогло бы добраться до озера из дома, где появилось.
 — М-да, задачка! — сказал майор из области. — Как вы думаете, — обратился он к врачу-эксперту, — что это за зверь? Вернее, каким зверем он может оказаться? Предположительно. Я полагаю, что глаза «на концах щупальцев» или — паче того — «змей» им просто-напросто привиделись там, на озере, в предрассветных сумерках, так же как и лапы-ласты.
 — Вернее всего за щупальцы или змей приняли длинные уши, — предположил Аксенов.
 — А что касается цвета глаз, — подхватил Семен Семенович, — то оранжевый блеск мог появиться потому, что в глазах животного отразилась оранжевая полоса зари на горизонте.
 Врач-эксперт улыбнулся.
 — Вы, друзья мои, — сказал он тоном лектора, — рассуждаете правильно. Стремление найти простое и естественное объяснение непонятному явлению — это путь подлинной науки. В противном случае она, наука, неизбежно была бы захлестнута суевериями и мистикой. Это вы правильно! — повторил он. — Но давайте попробуем разобраться в том, что произошло сегодня утром. Пока оставим в стороне вопрос о тождестве зверя, появившегося в доме Кузьмы Серапионовича на глазах у его жены, с тем, которого увидел на озере сам Кузьма Серапионович. Может быть, это был один и тот же зверь, а может быть, и не один и тот же. Мог быть один, могло быть и два. Такую возможность также нельзя отбрасывать. Мне, например, она кажется весьма и весьма вероятной. Очень существенную мысль подчеркнул товарищ Аксенов. Только водяной зверь может найти дорогу к проруби, находясь подо льдом. Это логично и верно! А животное наземное, или, если хотите, сухопутное в прорубь не бросится. Это также верно! Итак, кто же это мог быть? По описанию очевидцев — животное величиной с козу… Предвижу вопрос: может, это и была коза? Отвечаю: коза не бросится в прорубь, как бы ни была она испугана. Белый олень отпадает по тем же соображениям. Кроме того, олени значительно крупнее коз. Белые медведи и тюлени — они встречаются белого цвета — на нашей географической широте не водятся. Кто же еще белый? Заяц-беляк, песец? Невозможно спутать с козой по размерам. И опять-таки, ни заяц, ни песец в прорубь не прыгнут. И наконец, все эти животные, о которых я упомянул, не станут метаться из стороны в сторону в нескольких шагах от четырех человек. Этого просто невозможно себе представить. А кроме перечисленных, я других белых животных в наших краях не знаю.
 — А дикие кошки, или рыси?
 — Они никогда не бывают белыми. А если бы таковые и появились, то снова — в прорубь не бросятся! Говорить о водяной кошке — это фантастика. Теперь несколько слов о глазах. Зачем на концах длинных ушей появятся оранжевые огни? Фонарики подвешены, что ли? А самое главное — чем и как объяснить, что пять человек видели в двух местах, почти в одно и то же время, в пределах одного часа, необычайное животное, опознать которое никто из них не смог? Коза, олень, заяц, песец — все они давно хорошо известны, их узнаешь даже в темноте. Я сказал: кажется весьма вероятным, что животных было два. Поясню эту фразу. Два — это только в том случае, если и в доме и на озере наблюдали земное животное. Но из всего сказанного вывод может быть только один: животное было не земное! А тогда их не могло быть два, это неправдоподобно.
 Майор из районной милиции рассмеялся — правда, несколько принужденно.
 — Так я и знал, — сказал он. — Предчувствовал, что без фантастики здесь не обойдется! Как вам не стыдно, доктор? Вы же человек серьезный, имеющий самое непосредственное отношение к науке. — Он укоризненно покачал головой. — Мало того, что со вчерашнего дня не смолкают разговоры об «инопланетных разумных существах», которые творят все эти фокусы, так вам еще понадобилось «инопланетное животное». Дальше идти некуда! Но тогда уж разрешите и мне пофантазировать. Это белое — виноват, белее белого — с оранжевыми глазами на черт его знает чём, быть может, и есть то самое разумное существо, которое пожаловало к нам, на грешную землю, и ради собственного развлечения перебрасывает с места на место людей, животных и птиц. Ну как, здорово придумано, правда?
 — Неплохо! — очень серьезно сказал врач-эксперт, тогда как все остальные невольно засмеялись. — Совсем даже неплохо, не ожидал от вас! Если, разумеется, исключить фразу о «развлечениях». Но все же подобное предположение опровергается, и не только тем, что существо не имеет какой-либо одежды, не только тем, что оно кинулось в прорубь, спасаясь от четырех обитателей Земли, в которых оно могло очень легко узнать разумных существ, а тем, главным образом, что, имея четыре ноги, оно не имеет рук или чего-нибудь, что могло бы заменить ему руки. Да и поведение его в доме Кузьмы Серапионовича, бегство из этого дома прямо во тьму ночи на чужой планете, бегство в неведомое, плохо вяжется с наличием разума.
 — Между прочим, — заметил Семен Семенович, — мы ничего не знаем о том, как оно вело себя в доме. Хозяйка сразу же потеряла сознание от испуга. Впрочем, факт бегства — это довод!
 — Давайте уж лучше расследовать поступки и действия существ земных, — сказал майор. — Это будет вернее и проще со всех точек зрения. Когда должен вернуться ваш следователь? — спросил он у Аксенова, намеренно резко меняя тему.
 — Должен был сегодня утром. Я послал записку к нему на квартиру. Как приедет — явится.
 — Следы — это по его части. А они не исчезнут, пока мы будем его ожидать? Может быть, все-таки лучше нам самим…
 — Разрешите доложить, товарищ майор! — Саша говорил официальным тоном, почувствовав изменение в настроении начальства. — Следы мокрых лап, наверное, уже просохли. Речь может идти о следах когтей на полу, они есть, я сам видел. Но кроме того, есть одно соображение…
 — Какое?
 — Лапы зверя вряд ли могли быть мокрыми, например, от снега. Зверь попал в комнату не с улицы. Вы сами знаете…
 Саша словно не слышал недавних слов майора.
 — Ну, ну, дальше!
 Но и явную иронию Саша «не заметил».
 — Скорее всего, — продолжал он, — лапы попросту потные. Следы пота весьма похожи на водяные. А тогда они могли и сохраниться до сих пор. Вспомните, как было со следами ног Анечки на кухне Болдыревых.
 — Что ж, это возможно!
 — Для фотографирования слабых следов нужна специальная техника, — сказал Аксенов. — Она есть у следователя. И хорошо ею пользоваться умеет он один.
 — Если так, придется ждать его.
 — Кроме появления этого белого зверя, никаких известий о новых происшествиях еще нет? — спросил майор из области.
 — Пока нет! — Аксенов снял трубку зазвонившего телефона. — Вас! — сказал он, передавая ее майору.
 — У телефона! — Майор долго слушал, что ему говорили, потом сказал «есть!», из чего можно было заключить, что звонило начальство, и положил трубку.
 — К нам выехали две машины, — сказал он. — Едут полковник Хромченко с тремя учеными, прилетевшими из Москвы, и четверо журналистов, из которых один иностранец. Вам приказано встретить гостей и позаботиться об их размещении.
 Как только майор упомянул о приезде ученых, почти у всех присутствующих в кабинете капитана Аксенова прояснились лица. Неприятное сознание своего бессилия заставляло людей быть хмурыми и озабоченными. Ученые! Раз их прислали специально в связи с тем, что здесь происходит, значит, они сумеют понять и объяснить все! Оставаться в неведении и мучиться ожиданием предстояло теперь недолго, от силы полтора-два часа.
 Скорее бы!
 Так или примерно так думали все.
 — Странно! — заметил Аксенов.
 — Что именно?
 — Откуда в Москве узнали? Я хочу сказать, откуда и как узнали столь быстро? Ведь вы, товарищ майор, докладывали полковнику вчера во второй половине дня. Не правда ли?
 — Видимо, он сразу сообщил в Москву.
 — Все равно странность остается. Нужно было обсудить сообщение, связаться с учеными, организовать комиссию. Да еще и журналисты! Ведь вчера была суббота, не забудьте!
 — Мне кажется, — сказал майор из района, — что еще более странно то, что сообщению так сразу и поверили, не сочли нужным проверить, не убедились в достоверности, а сразу оторвали от дела семь человек и на ночь глядя отправили к нам. Мы-то знаем, что это нужно и обоснованно, но с их стороны получается очень поверхностно и несолидно.
 — Да, что-то тут, действительно, не так! — согласился с ним врач-эксперт.
 — Не согласен с вами! Почему это сообщению полковника Хромченко могли не поверить?
 — Да просто потому, что сообщение это смахивало на сказку. Вспомните, как мы сами отнеслись к телефонному сообщению капитана Аксенова.
 Майор из области ничего не сказал на это. Было похоже, что он немного смутился. В кабинете наступило неловкое молчание.
 — По вопросу о размещении гостей, — сказал Аксенов, чтобы как-то замять эту неловкость. — Вы знаете, товарищ майор, что в Н…ске всего одна небольшая гостиница. Она почти всегда полна. Вряд ли там найдутся свободные номера. Ведь приезжают восемь человек, не считая шоферов двух машин. Каждому из них нужна комната…
 — Могут поместиться и по двое.
 — Все равно. А кроме гостиницы мы располагаем только Домом колхозника, возле городского рынка.
 — Хорошо, что хоть это есть! Надо постараться освободить, насколько возможно, гостиницу и Дом колхозника. Принять меры по срочному приведению их в порядок. — Он отмахнулся от протестующего жеста Аксенова. — Гости все-таки из Москвы, да еще один иностранец. Учтите, не исключено, что, если все эти чудеса будут продолжаться и дальше, Н…ск может стать довольно людным местом. А тогда и гостиницы и Дома колхозника не хватит.
 — Удобств в нем не много… — у Аксенова был чрезвычайно озабоченный вид. — Предоставить отдельные комнаты, даже одним ученым, мы вряд ли сможем.
 — Какие там удобства! Они знают, что не на курорт едут. Свяжитесь с исполкомом, это их забота. Может быть, придется обратиться к населению за помощью. Кстати, ваше городское начальство в курсе дела?
 — Конечно! Председатель горисполкома и секретарь горкома уже несколько раз звонили вчера и раз сегодня.
 — Действуйте, товарищ капитан! Время не ждет!
 — Отсюда есть автобусное сообщение с…? — Врач-эксперт назвал областной центр. — Мне необходимо вернуться в свою лечебницу.
 — Можете взять мою машину, — сказал майор. — Я все равно останусь здесь, в гостях у капитана Аксенова, видимо надолго.
 — Почему же надолго? По-моему, все уже кончилось. Сегодня же ничего не случилось. А разбираться во вчерашнем что здесь, что у себя в управлении — одно и то же.
 — Вот тебе раз! «Сегодня ничего не случилось». А про белого зверя с глазами на ушах забыли?
 — Не забыл. Но сдается мне, что тут что-то вроде обмана зрения. Что-то отнюдь не аналогичное вчерашнему.
 — Допустим. Но если этот зверь самый обычный, наш земной, всем давно известный, с глазами на обычном месте и без всяких щупальцев или змей, то все же он появился в доме с закрытыми окнами и дверями, где естественным путем появиться не мог!
 — Не знаю, не знаю! — Врач-эксперт с сомнением покачал головой. — Вчера… Это было действительно…
 — И сегодня действительно. Помните, что предшествовало вчера появлению быка здесь и Анечки на дороге в Фокино? Звук! Необычный звук! И о том же говорит эта женщина — Вера Петровна, кажется…
 — Вероника Петровна.
 — Она тоже слышала такой же звук. Не могла она этого придумать, младший лейтенант Кустов прав! Значит, появление белого зверя, земной он или не земной, в ее доме — явление того же порядка, что и вчерашние происшествия с быком и девочкой. Правильно? А теперь главное: появившись в шесть часов утра, белый зверь должен был где-то, в пятнадцати километрах от Н…ска, исчезнуть в три часа ночи. Правильно?
 — Выходит, да, правильно!
 — Однако вчера, — продолжал майор, — все исчезновения, о которых нам известно, произошли в семь часов десять минут. Значит, сегодня время другое, чем было вчера. И следовательно, неизвестно, что и когда может произойти.
 Правота этого рассуждения была столь очевидна, что даже майор из районной милиции, уже зарекомендовавший себя скептиком, ничего не возразил.
 — Ваши слова, товарищ майор, — сказал Саша, — доказывают, что на озере был тот же самый зверь, что и в доме Вероники Петровны. Напрасно мы сомневались в этом.
 — Из чего вы это заключаете?
 — Из того факта, что никто из четырех человек, бывших на озере, не слышал никакого звука перед появлением там зверя.
 Врач-эксперт вздохнул с сожалением.
 — Вы правы! — сказал он. — Но ехать мне совершенно необходимо. Если даете свою машину, спасибо!
 В н…ских событиях наступила как бы пауза. Офицеры разошлись по отделению, и каждый занялся своим делом, словно и не был сегодня выходной день. Семен Семенович ушел в поликлинику. Сюда он зашел по дороге и задержался, наскочив на Кузьму Серапионовича с его рассказом. Врач-эксперт уехал. Майор из области ушел вместе с капитаном Аксеновым к городскому начальству.
 Но скрытое напряжение, ожидание чего-то, что должно было обязательно произойти, осталось. Каждую минуту могло поступить сообщение о новом «чуде», и невольно приходила мысль о том, что это «чудо», возможно, произойдет не где-то там, а здесь.
 Саша, не находя себе дела, бродил по коридору первого этажа, думая как раз об этом, о возможности очередного исчезновения, а может быть, и появления именно здесь, в отделении милиции…
 Быстрым шагом в коридор вошел с улицы старший лейтенант Кузьминых. Саша вспомнил, что его не было в кабинете Аксенова все утро, и, поздоровавшись, спросил, где тот пропадал.
 — Какие бы события ни произошли в Н…ске, — назидательно ответил Кузьминых, — это не снимает с милиции ее обычных обязанностей. А ты чего бродишь как неприкаянный?
 — Я думаю, — сказал Саша.
 Старший лейтенант с трудом удержался от улыбки при таком ответе.
 — О чем же ты думаешь, если не тайна?
 — Какая же тайна! Все о том же! Не может так случиться, что именно у нас здесь снова, как вчера, произойдет исчезновение и появление.
 — Ты так говоришь, будто сожалеешь об этом.
 — Правильно, сожалею! Я был бы просто счастлив исчезнуть сам таким образом.
 — Каким?
 — Как исчезали вчера. С возвращением.
 — Но зачем?
 — А затем, что единственным человеком, побывавшим «там», была Анечка. Что можно узнать от трехлетнего ребенка? Тут необходим взрослый человек.
 — Это, пожалуй, верно! Постарайся исчезнуть, — пошутил Кузьминых. — И тогда, «вернувшись», как ты любишь говорить, и рассказав о виденном, сразу станешь знаменитостью.
 — Разве в этом дело? Надо узнать, где были те. Кто исчезал на целых три часа, вот что главное.
 Он сказал это так, что Кузьминых проглотил новую шутку, вертевшуюся на языке.
 — Будем все же надеяться, что твое благородное желание не исполнится, — сказал он и ушел наверх.
 Саша машинально отметил про себя, что заместитель начальника городского отделения так и не ответил на вопрос, где был все утро. Подобная скрытность была необычна. Но долго думать об этом Саша не стал, им снова овладели навязчивые мысли о возможности новых «чудес». Если бы его спросили, он вынужден был бы ответить, что не только не боится, а даже хочет, чтобы «чудо» произошло, и как можно ближе к нему, Саше. Тайна н…ских событий не давала ему покоя…
 В задумчивости Саша не замечал необычной пустоты в коридоре, куда выходили многие двери, в том числе и из дежурной комнаты.
 Он еще не знал, что в этот день и на улицах было почти пусто. Жители сидели по домам, где, как им казалось, было безопасней. Город словно притаился…
 Устав ходить, Саша присел на скамью для посетителей, стоявшую напротив двери в дежурную, и просидел на ней вплоть до десяти часов, когда в отделение вернулись майор и капитан Аксенов.
 Подходило время встречать полковника Хромченко и московских гостей. Саша слышал, как, проходя мимо него, майор сказал:
 — Я заранее был уверен, что вопрос о размещении гостей разрешится просто. Так и случилось. Ваш секретарь горкома — толковый человек!
 Машины из областного города должны были прибыть в Н…ск в начале одиннадцатого. Капитан Аксенов, чтобы не ожидать лишнее время на морозе, поставил специального наблюдателя у окна второго этажа, из которого хорошо просматривалась на несколько километров улица, переходящая в грейдерное шоссе.
 Наблюдатель должен был предупредить о появлении двух легковых машин.
 Сигнал поступил в четверть одиннадцатого.
 Все вышли.
 Машины были еще довольно далеко, но и без бинокля в чистом, на диво прозрачном морозном воздухе можно было разглядеть, что первой шла бежевая «волга» полковника Хромченко, хорошо известная всем работникам милиции области. В ней, наверное, находились и трое московских ученых.
 Вторая машина, тоже «волга», но синего цвета, шла метрах в сорока за первой.
 То, что затем произошло, было так неожиданно и так неправдоподобно, что никто в первый момент даже не осознал случившегося. Не осознали встречающие, которые все смотрели в сторону приближавшихся машин и должны были все отлично видеть, не осознали и пассажиры машины…
 Скрипнули тормоза, и перед подъездом н…ского отделения милиции остановилась «волга».
 И только тогда все внезапно поняли, что машина СИНЕГО цвета.
 Не бежевого, как это должно было быть, а синего!
 А бежевой «волги», которая шла впереди синей и должна была первой остановиться возле подъезда, не было. Ни впереди, ни сзади, ни рядом.
 Не было нигде!
 Машина с полковником Хромченко, водителем и тремя учеными бесследно исчезла.
 — Ну это уже черт знает что! — воскликнул майор из районной милиции. — Форменное безобразие с их стороны!
 Видимо, сейчас, когда на его глазах исчезла машина с пятью людьми, он наконец поверил в существование неведомых «разумных существ», к которым относилось местоимение «их», произнесенное майором с сильным нажимом.
 Из синей «волги» вышли ошеломленные и растерянные журналисты. Они сразу поняли, что то невероятное, чудовищно-невозможное, о чем им рассказывали и во что они всего минуту назад не могли поверить, то, что заставило их сюда приехать, — все это ПРАВДА!
 Доказательство было получено в первую же минуту по приезде в Н…ск. И все четверо немедленно спросили, где помещается телеграф.
 Подумать о случившемся, до конца осознать все его значение можно и потом, а сообщить в свои редакции нужно тотчас же! Подобные происшествия случаются не каждый день, это сенсация, да еще какая сенсация, на весь мир!
 И, получив указание, как найти почтовое отделение, журналисты, позабыв даже о машине, на которой могли скорее добраться до цели, помчались туда бегом, перегоняя друг друга.
 — Вот картина, которую придется теперь частенько наблюдать у нас в Н…ске, — сказал Кузьминых, глядя им вслед.
 Покинутая пассажирами синяя «волга» (водителя в ней не было, машину вел ее владелец — областной корреспондент АПН Горюнов, который, конечно, и сам устремился на телеграф) сиротливо стояла у тротуара, словно подчеркивая этим, что после исчезновения бежевой осталась ОДНА!
  Вензот . Мы рады видеть тебя, Норит сто одиннадцать, без чуждого нам облика, в котором ты являлся прошлый раз. Значит ли это, что и там, перед аборигенами, ты сбросил маску?
  Норит сто одиннадцать . Нет. Вензот! Я не могу им открыться до тех пор, пока не узнаю, какая судьба постигла шидри.
  Вензот . Мы направили его в указанное тобою время и на указанное тобою место.
  Норит сто одиннадцать . Но попал он в другое. Видимо, я ошибся, положившись на точность наводки нашего луча. Она не оправдала моих ожиданий. Отклонение обратного луча все еще продолжается, Вензот!
 Вензот. Выяснено: отклонение обратного луча на восемь арэ — это результат того, что лучу приходится проходить мимо центральной звезды системы, очень близко от нее. Луч отклоняется гравитационным полем. Но в следующий раз, при направлении луча на тебя, этого не будет. Но только при направлении на тебя!
  Норит сто одиннадцать. Почему же тогда не отклоняется на восемь арэ прямой луч? Ведь ему также надо пройти мимо солнца этой системы.
  Вензот . При направлении прямого луча импульс во много раз более мощен. Ты забыл об этом.
  Норит сто одиннадцать . Я устал. У меня нет ни аппаратуры, ни помощников. Пришлось провести две сложные операции. И нельзя работать открыто! Я очень устал.
  Вензот . Можно отозвать тебя.
  Норит сто одиннадцать . Не надо, Вензот! Время идет. Свою задачу я выполню до конца. Не знаю почему, но мне кажется, конец будет удачным.
  Вензот . Мы тоже так думаем. И есть один факт! Я с ним познакомлю тебя, Норит сто одиннадцать. А пока закончим о шидри. Что произошло с ним?
  Норит сто одиннадцать . Я ждал его в указанной мною точке, но он оказался на целое арэ в стороне. В доме аборигена. Затем, видимо движимый инстинктом, на замерзшем озере он нашел отверстие во льду и нырнул в воду.
  Вензот . Где же он сейчас?
  Норит сто одиннадцать . Там, подо льдом. Я думаю, не лучше ли сразу отправить его обратно, как только он появится. Но если он не найдет выхода из-подо льда? Найти его в озере — это выше моих возможностей. А обследовать его после пребывания на этой планете очень важно!
  Вензот . Да, лучше сделать это здесь.
  Норит сто одиннадцать . Я узнал, что сюда выехали ученые, так как наши работы всполошили всех. Я присмотрюсь к ученым и тогда все решу. Про какой факт ты говорил?
  Вензот . Ты помнишь о погибшем космическом аппарате?
  Норит сто одиннадцать . Да, я помню о нем.
  Вензот . Мы не смогли до конца расшифровать один из находившихся в нем приборов…
  Норит сто одиннадцать . Что?!
  Вензот . Не смогли! Видимо, самый главный прибор. Наши инженеры считают, что это был автоматический пилот, но принцип действия им не ясен…
  Норит сто одиннадцать . Правильно ли я тебя понял, Вензот? Ты хочешь сказать, что здесь, на этой планете…
  Вензот . Ни с какой другой космический аппарат не мог вылететь в этой системе, Норит сто одиннадцать. Разум только на той планете, где сейчас находишься ты. Остальные планеты необитаемы.
  Норит сто одиннадцать  (заканчивая фразу). Сконструирован прибор, которого не смогли до конца расшифровать наши инженеры?
  Вензот . Да, Норит сто одиннадцать! Светло-синие!
  Норит сто одиннадцать . Но ведь это значит…
  Вензот . Да, Норит сто одиннадцать! Это значит, что ты находишься там, откуда мы вправе ожидать помощи. Прибор, могущий рассчитывать путь в космосе, наметить траекторию полета, учитывать случайности, поддерживать связь с пославшими его, и при всем том не вполне ясной для нас конструкции, — показатель степени развития, очень близкой к нам.
  Норит сто одиннадцать . Тогда я должен открыться им. И как можно скорее!
  Вензот . Делай как найдешь нужным. Это целиком на твоем усмотрении.
  Норит сто одиннадцать. Может быть, лучше прислать сюда светло-синего? Мне может оказаться не под силу вести беседы с их учеными на подобную тему.
  Вензот . Возможно, придется. Учти: у нас мало времени!
  Норит сто одиннадцать . Знаю! Сделаю все возможное. Но твой голос слабеет все больше. Почти не слышно. Пора кончать сеанс. Мне все ясно!
  Вензот . Будь осторожен! Помни о судьбе девяти твоих предшественников, которые открылись аборигенам слишком рано, считая их проверенными. И поплатились за это жизнью. Только если есть полная уверенность!
  Норит сто одиннадцать. Всегда помню об этом! Не тревожьтесь! Во имя жизни!
  Вензот . Во имя жизни, Норит сто одиннадцать!




 ГЛАВА 10,




 где говорится про ожидание «возвращения» бежевой «волги» и о судьбе белого зверя


 Когда из областного города сообщили, что вместе с полковником Хромченко едут трое ученых, специально прилетевщих из Москвы в связи с необычайными происшествиями в Н…ске, все почувствовали радость и огромное облегчение. Люди устали от необъяснимых загадок, возникавших одна за другой, которым, казалось, невозможно было найти хоть какое-то объяснение. Появилась надежда в ближайшие часы избавиться от бесплодных раздумий, раскрыть наконец все тайны. Ведь работникам милиции, на которых волей судьбы свалилась вся тяжесть этих тайн и легли все заботы, связанные с ними, непривычно, да и не по плечу было заниматься подобными вопросами, никогда прежде не входившими в их компетенцию.
 Иное дело — ученые, да еще специально для этого присланные! Им такая задача должна оказаться вполне по плечу и, кто знает, может быть, будет совсем не такой уж трудной, как это казалось людям, не обладавшим нужными знаниями и до сих пор весьма далеким от столь необычных проблем.
 На это вполне можно было надеяться!
 И вот, не успев даже доехать до места действия, трое ученых сами исчезли, сами стали «жертвами» тех самых существ, тайны которых они намеревались разгадать, сами превратились в очередное н…ское событие, в очередную загадку, которую на этот раз уже некому будет разгадывать, если из Москвы не пришлют вторую группу ученых.
 Ведь никто не мог утверждать с полной уверенностью, что исчезнувшие люди «вернутся» столь же благополучно, как это было вчера с объектами непонятных опытов неведомых экспериментаторов.
 Кто мог взять на себя смелость во всеуслышание высказать такую уверенность?
 Очевидно, никто, кроме… одного человека, с самого начала интуитивно поверившего не только в существование, но и в величайшую гуманность инопланетян.
 Капитан Аксенов и его офицеры отнеслись к происшедшему спокойно, чего нельзя было сказать об остальных свидетелях исчезновения бежевой «волги». И такое спокойствие было неудивительно. Во-первых, они ожидали чего-нибудь подобного с самого утра, и даже со вчерашнего вечера, а во-вторых, и это было самым главным, после вчерашней «тренировки» их не так просто было удивить чем-либо.
 — Ну вот теперь-то мы уж все узнаем! — торжествующе воскликнул Саша Кустов.
 — То есть, — спросил майор из области, — как вас следует понимать?
 — Они вернутся через три часа, товарищ майор! Не здесь, конечно, а в деревне Фокино, в пятнадцати километрах отсюда через три часа появится их машина. Или где-нибудь в ближайших окрестностях Фокино. Это можно уточнить по карте. Там мы их встретим и узнаем от них, где они были и что видели. Это же не трехлетние дети, а взрослые люди, да еще ученые. Все получилось очень хорошо, как и требовалось! — закончил он, ко всеобщему удивлению.
 Что могло быть хорошего во всей этой истории?…
 Один только старший лейтенант Кузьминых понял, что имел в виду Саша Кустов, произнося столь странную фразу. Он помнил свой недавний разговор с молодым офицером при встрече в коридоре отделения. Пусть не самому Саше, но людям, даже более чем он достойным такой чести, выпала судьба побывать «там» и рассказать затем о виденном. И это радовало Сашу Кустова.
 Майор из области покачал головой и сказал, не то одобряя, не то осуждая:
 — Вам, товарищ младший лейтенант, следовало пойти по научной стезе. У вас отчетливо проявляется склад ума исследователя.
 Видимо, майор понял смысл и значение удивившей всех фразы, но, как он к этому отнесся, понять было нельзя. Капитан Аксенов предпочел понять в положительном смысле, что явствовало из его реплики.
 — Ничего! — сказал он, похлопав Сашу по плечу. — Он у нас еще молод, и время не упущено. Мы направим его на учебу в университет.
 — Если я соглашусь туда пойти, — сказал Саша. — Я выбрал себе профессию по своему вкусу и не намерен менять ее на другую.
 — Ну-ну! — сказал майор, усмехнувшись его горячности. — Вы забыли, молодой человек, что в университете существует факультет как раз для вас — юридический. Да, так как же вы намерены уточнять место, куда перенесется автомобиль полковника, по карте? — спросил он, возвращая разговор в прежнее русло.
 — Пройдемте в мой кабинет, — предложил Аксенов. — Чего ради мерзнуть на улице! Этим мы никому не поможем и ничего не изменим.
 — К сожалению, верно!
 Когда все расселись вокруг стола, майор предложил Саше приступить к пояснениям.
 — Еще вчера, — начал Саша, — я проверил по крупномасштабной карте и установил, что все случаи возвращения, или, если угодно, появления, исчезнувших произошли точно на запад от места исчезновения, на расстоянии четырнадцати тысяч восьмисот девяноста метров. Ошибка может быть до десяти метров в обе стороны, не более. Значит, в данном случае, — Саша развернул на столе карту, — можно считать, что автомобиль и люди или только люди, без автомобиля, вернутся вот сюда. — Он показал точку на карте. — Как видите, дороги здесь нет. Это выгон для овец. И надо позаботиться о том, чтобы к моменту появления на этом месте машины здесь никого не было, во избежание несчастных случаев. В нашем распоряжении еще два часа сорок три минуты.
 Саша замолчал и сел на свое место.
 — Ну-ну! — еще раз сказал майор. — А ведь ничего не скажешь, все правильно! Ну что ты будешь делать! — Он посмотрел на всех веселыми глазами. — Никогда не думал, что окажусь участником событий, о каких приходилось только читать в детские годы.
 — Такого пока еще никто не придумывал, — заметил один из офицеров.
 — Давно придумано, — отозвался капитан из районной милиции. — В романе Уэллса «Люди, как боги». Там тоже автомобиль и тоже на полном ходу перенесся черт знает куда и сломал дом и несколько деревьев. Любопытно: куда врезался автомобиль полковника?
 — Во всяком случае, возможность трагического исхода исключена, — сказал Саша.
 — Вы сами только что упомянули о возможности несчастных случаев.
 — У нас! В момент возвращения машины. Она может оказаться на месте, занятом кем-либо или чем-либо.
 — Но и во всех вчерашних случаях это могло произойти, не правда ли?
 Саша озадаченно посмотрел на того, кто сказал эту фразу.
 — А ведь вы правы! — воскликнул он. — Как я мог забыть об этом! «Они» должны были предусмотреть такую возможность!
 — Должны так должны. Не будем отвлекаться предположениями. Выгон надо очистить! — сказал майор. — Но почему же вы все же так уверены в безопасности пассажиров машины? Она могла врезаться в стену и разбиться. Другое дело, что «они», конечно, окажут помощь пострадавшим.
 — Это, действительно, могло случиться, — ответил Саша. — Потому я и сказал, что вернуться могут одни только люди, без машины. Но человеческих жертв «они» не допустят. Вспомните ребра капитана Аксенова, оживление быка, вспомните предохранительную пленку Анечки. Можно сказать с абсолютной уверенностью, что «они» — существа, почти всесильные с нашей точки зрения, — очень заботливы и внимательны по отношению к нам. Говоря «к нам», я имею в виду не только людей, а вообще всех живых существ нашей планеты.
 — Но, несмотря на это, вы все же не допускаете, что они могут исправить или даже полностью воссоздать автомашину, если она разобьется по их вине, хотя они, по вашему мнению, всесильны?
 — Почему же, вполне допускаю. Но, судя по тому, что происходило вчера, они, видимо, не придают никакого значения вещам. Бык переломал всю мебель в кабинете следователя, где он оказался, а затем сломал дверью два ребра товарищу капитану. И был убит сам. «Они» сочли нужным вылечить пострадавшего по их вине человека, оживить быка, погибшего тоже по их вине, но не сочли нужным восстановить мебель. А ведь не может быть никакого сомнения, что могли это сделать, — закончил Саша с полной убежденностью в том, что это так и есть.
 Несмотря на серьезность момента, его слова были встречены дружным смехом.
 — Младший лейтенант Кустов, — сказал Аксенов, — непоколебимо убежден, что все происходящее у нас в Н…ске — дело рук разумных существ, и он, действительно, не один уже раз точно предугадывал их действия. Прав он в этом или не прав, судить не нам, а как раз тем людям, которые исчезли вместе с полковником Хромченко. Поэтому я предлагаю поручить именно товарищу Кустову организацию встречи, если можно так сказать, полковника и его спутников.
 — Кому же еще? — сказал майор. — Конечно, только ему. Больше некому!
 Саша встал.
 — В таком случае, — сказал он, — прошу разрешения отправиться в Фокино немедленно. Времени может оказаться не так уж много. Мы не знаем, что сейчас находится на этом выгоне. Возможно, придется организовать расчистку.
 — Да, поезжайте!
 — Возьмите на помощь двух человек по своему выбору, — сказал Аксенов. — И держите нас в курсе дела.
 — А мы присоединимся к вам к моменту «возвращения», — прибавил майор. — Зрелище наверняка будет весьма и весьма любопытное!
 — Да уж, чего любопытнее! — заметил Кузьминых.
 Саша поспешно вышел.
 — Вот вы сказали, что зрелище будет любопытное, — сказал майор из районной милиции. — А где гарантия, что оно, это самое зрелище, вообще состоится?
 Он все же не мог еще полностью отрешиться от своего скептицизма.
 — Состоится, можете быть спокойны! — Майор из области говорил не менее уверенно, чем незадолго до этого Саша Кустов. — Состоится минута в минуту.
 — Увидим!
 — Увидите собственными глазами.
 В кабинет вошли двое приехавших корреспондентов.
 — Есть что-нибудь новое? — спросили они в один голос.
 — Слава богу, нет! — ответил Аксенов. — А где же ваши товарищи?
 — Горюнов и мистер Вогт поехали с вашими людьми в деревню, в эту… как ее… в Фокино.
 — А вы решили остаться здесь?
 — Так посоветовал нам товарищ младший лейтенант. По его словам, можно ожидать чего-нибудь важного, даже много интереснее, чем в Фокино, здесь.
 — Не было печали! — Аксенов переглянулся с майором. — Интересно: что он имел в виду?
 Как видно из этой фразы, авторитет Саши Кустова — «ясновидца» оставался высоким.
 Вошел дежурный и доложил:
 — Только что получено сообщение. Возле поселка Выселки замечен необычайный зверь. Такого, по словам местных старожилов, никогда здесь не встречали. За зверем организована погоня охотников с собаками.
 Аксенов вскочил.
 — Это тот самый! — возбужденно воскликнул он. — Тот самый белый зверь!
 — Видимо, он переплыл озеро подо льдом, — сказал Кузьминых. — Выселки прямо напротив того места, где его видел Кузьма Серапионович.
 — Немедленно позвоните в Выселки, — приказал Аксенов. — Пусть пошлют кого-нибудь на лыжах вслед за охотниками. Надо сказать им, что зверя лучше поймать живым. Сделать все возможное для этого! Выполняйте! — И когда дежурный выбежал из кабинета, добавил, обращаясь к майору: — Вот и прав оказался Кустов. Как в воду смотрел!
 — А что это за зверь? — поинтересовался один из корреспондентов.
 — Как раз то, что вам надо! — Аксенов в нескольких словах рассказал об утренних происшествиях в городе и на озере. — Советую вам поспешить, — закончил он, — а то упустите сенсационный материал. Где ваша машина?
 — На ней уехали Горюнов и Вогт.
 — Поедете на моей, — сказал майор из района. — И я с вами. Только дайте провожатого, товарищ Аксенов. Я не знаю дороги в эти Выселки.
 — С вами поедет лейтенант Логинов. Он отлично знает окрестности Н…ска. К тому же он сам охотник. И прошу вас, товарищ майор, сделайте все возможное, чтобы зверь остался жив.
 — И просить не надо. Для того и еду!
 Но меры, принятые для спасения неведомого животного, опоздали.
 Жители Выселок держали для охоты крупных псов, помесь овчарок с волкодавами, сильных и свирепых, с которыми ходили на медведей. Они-то, эти псы, и распорядились судьбой четвероногого «пришельца». Чем-то он возбудил в них особую ярость…
 Охоту организовали быстро, следы зверя были достаточно свежими, даже сами охотники все время чувствовали слабый незнакомый запах. Неудивительно, что зверь был настигнут очень скоро.
 Тем более, он, видимо, не чуял погони и не пытался искать спасения в озере, от берегов которого не отходил. Прорубь или полынья могли найтись. Но зверь и не думал о спасении…
 По рассказам участников этой охоты, белое животное оказалось странно медлительным и неповоротливым. Передвигалось оно короткими прыжками и, казалось, совсем не могло бежать. На преследователей оно даже не обернулось. «Словно было глухим», — заметил один из охотников.
 Как только зверя увидели, собаки рванулись вперед так стремительно, что удержать их не успели, не смогли или, что было самым правдоподобным, не захотели, увлекшись азартом преследования, хотя участники охоты и отрицали это.
 Восемь громадных псов (четырех таких было достаточно, чтобы справиться с самым крупным медведем) налетели на белое животное с такой стремительностью, что мгновенно опрокинули его и буквально в считанные секунды разорвали на части на глазах у охотников, которые не помнили подобной ярости у своих собак.
 Майор и его спутники опоздали всего на одну — две минуты. Им осталось только констатировать факт гибели таинственного и, конечно, «неповторимого» животного.
 — Да-а! — задумчиво сказал майор, рассматривая лежавшие на снегу «утиные» лапы громадных размеров. — Настоящие ласты! Оно явно не наше!
 Снег кругом был залит кровью, имевшей едва заметный зеленый оттенок. В тех местах, где не было крови, останки животного поражали необычайной, никогда не виданной белизной шкуры, действительно «белее белого». Голова — или то, что можно было считать головой по месту на туловище, — была круглой, без намека на шею и… без глаз!
 — Да, верно! — сказал кто-то из охотников. — Оно не наше! Таких у нас не видывали!
 — У нас! У нас! — Майор понимал, что упрекать кого-либо уже бессмысленно. Дело сделано, животное не воротишь. Вряд ли те, кто воскресил вчера убитого быка, смогут воскресить и этого зверя, от которого мало что осталось. — Не наше, да не в том смысле! — Он осмотрелся, в тщетной надежде увидеть где-нибудь отростки с глазами, но их не было. — Лучше бы вы застрелили его, чем этак! — сказал он с сердцем.
 — Мы так и хотели, — сказал все тот же охотник. — Да собаки словно взбесились. Никогда такого не бывало, чтобы они разрывали дичь на охоте. Откуда мы могли знать, что так случится? Мы думали, это новая порода белых рысей, или диких кошек, — прибавил он.
 — А если новая, то зачем было вообще выпускать собак? — не выдержал Логинов. — Как теперь определить, что это такое было? Вряд ли удастся. Хватило же ума позвонить в город и сообщить о его появлении. — Он помолчал и сказал уже спокойно: — Я все же не пойму: зачем понадобилось восемь собак на одного небольшого зверя?
 Охотники виновато молчали, понимая, что с охотой получилось не совсем ладно. Не зря же так расстроились приехавшие товарищи. Да и не стали бы догонять их на автомобиле, без дороги, ради рыси, или дикой кошки, хотя бы и белого цвета. Что-то тут есть!
 — Все, что осталось от зверя, надо собрать, — распорядился майор. — Как можно тщательнее, до последнего волоска. Нужен брезент. И несколько чистых банок, в которые собрать, сколько поместится, окровавленного снега. Собак немедленно отправить в ветеринарную лечебницу! Лейтенант Логинов, проследите за исполнением!
 — Слушаюсь, товарищ майор!
 — А это зачем? — угрюмо спросил охотник. — При чем тут наши собаки? Мы виноваты, с нас и спрашивайте!
 — Что же, по-вашему, я в наказание отправляю собак в лечебницу? — улыбнулся майор. — Соображать надо! Зверь неизвестной породы, таких никогда никто не встречал. Собаки кое-что от него проглотили. Может вспыхнуть эпидемия.
 Он промолчал, что цель его приказания заключается совсем не в том, что возможна эпидемия (ни в какую эпидемию майор не верил), а в отростках с глазами, очевидно проглоченных псами. Их надо постараться достать во что бы то ни стало!
 — Собак вам вернут, — прибавил он и, отвернув рукав шинели, посмотрел на часы. — Без пяти двенадцать! Надо спешить, товарищи! — обратился он к двум корреспондентам, которые уже по нескольку раз сфотографировали все, что осталось от белого животного. — В тринадцать двадцать мы должны быть в Фокино! А вам, товарищ Логинов, придется остаться, не гневайтесь! В ветлечебницу я позвоню из Н…ска. Вместе с собаками доставьте туда и все останки…
 Он повернулся к месту расправы. И вовремя!…
 Как раз в это мгновение и произошло новое, поразительное и совершенно уж необъяснимое явление.
 На глазах у двенадцати ошеломленных людей останки белого зверя и вся кровь, обильно смочившая снег, внезапно начали тускнеть и как бы расплываться. Секунда, другая… и все исчезло. Под лучами проглянувшего солнца искрился девственно чистый снег!
 Неизвестное животное исчезло целиком, как будто его никогда и не было!
 Восемь собак даже не пошевельнулись при этом…
 Механизм загадочного явления, когда животные, люди и даже столь громоздкие предметы, как автомобиль, бесследно исчезали у всех на глазах, оставался таинственным и непонятным, но было известно, как оно протекало внешне.
 Ему не предшествовали никакие звуки, никакие видимые признаки, и гипотеза о том, что причиной исчезновения является некая невидимая «полоса», весьма походила на истину. Люди не воспринимали этой полосы никакими чувствами, но животные, что доказывалось поведением кота Белки и колхозного быка, как-то ощущали ее появление и инстинктивно старались избежать соприкосновения с ней. Последнее, впрочем, относилось только к быку, кот же в конце концов прыгнул прямо на полосу.
 Во всех случаях общим было только одно — движение! Анечка, кот Белка, симментальский бык и бежевая «волга» двигались и в движении пересекли полосу.
 Капитан Аксенов, несомненно подвергшийся активному воздействию невидимых «разумных существ», никуда при этом не исчезал, и было естественно предположить, что не исчезал именно потому, что неподвижно лежал на кушетке.
 И вот восемь охотников, два офицера милиции и два корреспондента стали свидетелями нового явления: останки белого зверя и даже его кровь, впитавшаяся в снег, исчезли, будучи абсолютно неподвижными. И восемь охотничьих собак не почуяли ничего, никакой полосы.
 Все произошло не так, как происходило до сих пор!
 Но одно было теперь уже вне сомнения: «разумные существа» каким-то образом видели все, что произошло на берегу озера, и приняли решение не дать людям Земли возможности ближе познакомиться с останками.
 Иного объяснения как будто не было!…
 Странный зверь, неведомо как и откуда «возникший из ничего» в доме одного из жителей Н…ска, погиб. Видимо, он принадлежал к классу амфибий, потому что, убежав из дома, оказавшись на озере (только инстинкт мог привести его туда), тотчас же воспользовался оказавшейся рядом прорубью, бросился в нее и, проплыв подо льдом почти полкилометра, вынырнул из другой проруби, возле Выселок.
 Заметившие его жители обратили внимание прежде всего на необычный цвет шкуры, но никаких подробностей припомнить не могли. Участники столь неудачно закончившейся охоты видели и запомнили еще меньше. Кузьма Серапионович, его сыновья и Коля Кустов встретились с животным в полутьме и ничего достоверного рассказать также не могли. Единственным источником более или менее точных сведений о внешнем виде живого зверя должна была стать Вероника Петровна, но она мало что запомнила от испуга.
 Фотоснимки останков не могли дать никакого представления о виде и строении животного, тем более что самая удивительная его часть — глаза на отростках — бесследно исчезла. Забегая вперед, скажем читателю, что в ветеринарной лечебнице не удалось обнаружить в желудках собак ничего, что хотя бы отдаленно походило на них.
 Слабые следы зверя остались в доме Кузьмы Серапионовича и были сфотографированы вернувшимся в Н…ск следователем. Но снимки получились очень плохими, время было упущено, следы успели просохнуть, остались в сущности одни только царапины от когтей. Судя по этим царапинам, животное имело шестипалые лапы. Но при желании легко было объяснить шестую царапину случайными причинами, не имеющими никакого отношения к зверю.
 Коротко говоря, от него не осталось никаких бесспорных следов!
 Не эту ли цель преследовали неведомые хозяева белого зверя, сначала показавшие людям Земли, как он выглядит, а затем, после того как по вине людей зверь погиб, решившие вообще не оставлять ничего? Возможно, что так!
 Ведь во всех без исключения н…ских событиях была эта обязательная деталь: полное отсутствие доказательств того, что данный случай действительно имел место…
 Но с ожидаемым возвращением бежевой «волги» и ее пассажиров должно произойти по-иному. Теперь их появления ожидали кинокамеры корреспондентов. Камерами вооружились и трое офицеров н…ской милиции. Ни одна подробность не могла остаться незамеченной и не зафиксированной при таком количестве объективов.
 Саша Кустов и его товарищи, прибыв в Фокино для подготовки «встречи», убедились, что на овечьем выгоне нет ничего, угрожающего безопасности людей и машины, и не очень стремились скрыть от жителей причину своего приезда. «Шила в мешке не утаить», — решили они. Раз уж получилось так, что именно Фокино суждено стать единственным местом на земном шаре, где должны были зримо проявиться еще неизвестные людям законы природы, нет смысла делать из этого тайну, а, наоборот, чем больше будет свидетелей, тем лучше.
 За пятнадцать минут до истечения трехчасового срока из Н…ска прибыли три легковые машины с группой офицеров милиции и городским начальством и один автобус. Среди приехавших Саша заметил Семена Семеновича.
 Майор из районной милиции с двумя московскими корреспондентами примчался буквально за минуту до срока. Одновременно с ними появился и новый врач городской поликлиники Фальк.
 Вокруг выгона уже давно стояли плотной стеной почти все жители Фокино и соседних колхозов. Только малые дети и глубокие старики остались сидеть по домам — мороз был нешуточный!
 Саша Кустов указал границу, ближе которой никто не должен был подходить.
 — Вы уверены, что эта ваша граница достаточна для безопасности людей? — спросил его секретарь горкома. И, получив утвердительный ответ, добавил: — Учтите, за безопасность жителей вы несете полную ответственность.
 — Я знаю, — сказал Саша. — Не беспокойтесь! Никто не пострадает.
 Если бы последовал вопрос, на чем зиждется его уверенность, Саша вынужден был бы ответить, что «они» никогда не допустят несчастных случаев. Другого ответа у него не было.
 Но секретарь ничего больше не спросил.
 Что предстояло увидеть, не знали. Преобладало мнение, что произойдет нечто вроде киноэффекта, когда один кадр внезапно сменяется другим. Только что, вот сейчас, ничего нет — и вдруг есть!…
 Те, кто помнили подробности вчерашних «появлений», не забыли о звуке, который и сейчас должен был, очевидно, предшествовать появлению автомобиля и людей…
 Но вот Саша, не спускавший глаз со стрелки часов, поднял руку. По этому сигналу на центр выгона устремились все взгляды, нацелились объективы всех фотои кинокамер…
 Учитывая, что точного, до минуты, времени, когда на улице Н…ска исчезла «волга» полковника Хромченко, никто не заметил, Саша предупредил корреспондентов, что «возвращение» может произойти в интервале двух-трех минут и что поэтому им следует договориться о съемке не всем сразу, а по очереди, дабы не пропустить ничего. Ведь корреспонденты, не говоря уж об офицерах, имели портативные камеры, требующие частой смены кассет…
 Минуты шли…
 В напряженной тишине ясного морозного дня отчетливо было слышно стрекотание работающих кинокамер…
 Пронзительный звук не раздавался!
 Бежевая «волга» не появлялась!
 Пассажиры бежевой «волги» не появлялись!
 На выгоне, покрытом не очень толстым слоем нетронутого снега, из-под которого кое-где даже пробивалась прошлогодняя поблекшая трава, по-прежнему было пустынно.
 Никого и ничего!…




 ГЛАВА 11,




 где речь идет о черном коте, а также о том, что в таких случаях, как н…ские события, к фактам надо относиться очень внимательно


 Старший лейтенант Кузьминых, оставшийся в Н…ске за начальника милиции, конечно жалел, что не увидит столь редкостного зрелища, как возвращение бежевой «волги» и ее пассажиров неведомо откуда. В том, что это возвращение обязательно произойдет, и именно в Фокино, на овечьем выгоне, он ни секунды не сомневался, так как был твердо убежден в непогрешимости расчетов Саши Кустова. Но кому-то надо было оставаться в отделении, а он, Кузьминых, уже принимал участие в н…ских событиях — во всяком случае, больше, чем капитан Аксенов. Поэтому решение его начальника не показалось старшему лейтенанту несправедливым.
 «Что ж, — думал он, — раз так случилось, ничего не поделаешь, поскучаем, коли надо!»
 Но скучать, разумеется, не пришлось.
 Еще до отъезда Аксенова одно за другим начали поступать сообщения об очередных исчезновениях — как в самом Н…ске, так и в деревнях, расположенных южнее города. Но так как ни одного случая исчезновения человека не было, особой тревоги не возникло и отъезд начальства в Фокино не задержался.
 Тем более что по всем признакам полоса, как называли это «нечто» почти все, исчезла сама, как она исчезала и вчера после непродолжительного существования. Доказательством служило то, что синяя «волга» Горюнова, шедшая непосредственно за бежевой, миновала то самое место, на котором исчезла первая машина, без всяких последствий. После этого роковую черту пересекло еще две машины и несколько пешеходов.
 12 января все исчезновения, о которых было известно, произошли в самом Н…ске либо на линии, идущей от Н…ска точно на восток, на расстоянии не более пятнадцати километров. Время исчезновений всюду было одно и то же: семь часов десять минут утра.
 Возвращения происходили тремя часами позже, на той же линии, но идущей от Н…ска не на восток, а на запад, на те же пятнадцать километров.
 Исключением из этой закономерности явилось только вторичное исчезновение и вторичное же появление симментальского быка.
 Если младший лейтенант Кустов был прав и все эти временные исчезновения нужны инопланетянам для изучения обитателей планеты Земля, то вполне понятно, что для оживления земного животного — операции, возникшей неожиданно, — пришлось использовать и незапланированное раньше время. И времени потребовалось меньше, так как это самое животное «они» уже изучали всего несколько часов назад.
 Так было вчера…
 А сегодня не только время исчезновений оказалось другим — десять часов двадцать минут, но и сама «полоса» легла иначе, под прямым углом ко вчерашней, с севера на юг. Впрочем, с равным основанием можно было сказать и «с юга на север».
 Проходи она, эта «полоса», так же, как она проходила вчера, машина полковника Хромченко не «наткнулась» бы на нее, прошла параллельно и никуда бы не исчезла!
 Где же начиналась и где заканчивалась «полоса» сегодняшняя?
 Более или менее точный ответ на этот чрезвычайно важный вопрос старший лейтенант Кузьминых получил только около половины первого, когда сообщения об исчезновениях перестали поступать и можно было сделать вывод, что обо всех сегодняшних случаях в отделении милиции уже известно.
 Любопытно, что, так же как вчера, «полоса» оказалась длиною в пятнадцать километров и вся умещалась между северной окраиной все того же Н…ска и опушкой леса к югу от города. Между этими точками находились сам Н…ск, две небольшие деревни, птицеводческая ферма совхоза и дом лесника, стоявший отдельно у самой опушки, где и кончалась «полоса». Дальше шел густой лес.
 Именно с крайней точки, из дома лесника, поступило первое сегодняшнее сообщение, как раз в тот момент, когда кто-то из офицеров отделения высказал мнение, что вчерашними исчезновениями дело, видимо, и ограничится.
 Лесник сообщил, что на его глазах «растворился в воздухе» черный кот сибирской породы.
 На вопрос, почему он не позвонил сразу, лесник резонно ответил, что они с женой хотели сперва убедиться в том, что это исчезновение им не померещилось, и почти целый час искали кота.
 — Вы поступили правильно, — сказал Аксенов, сам принимавший это сообщение. — Спасибо!
 — А как, товарищ начальник, — спросил лесник, — есть надежда, что кот найдется? Жена его очень любит.
 — Вы слышали, что происходило вчера в Н…ске? — вопросом на вопрос ответил Аксенов.
 — Потому и спрашиваю, что слышал.
 — Думаю, нам удастся вернуть вам вашего кота. Приезжайте к вечеру в Н…ск.
 — Приедем обязательно! — сказал лесник.
 Когда вчера обсуждались итоги первого дня н…ских событий (никто, правда, не знал еще, что это был первый день и что последует второй), возник вопрос, как поступать в случае, если такие же события повторятся и на следующий день. И было решено, что городская милиция возьмет на себя возвращение владельцам исчезнувших предметов и домашних животных, если таковые где-нибудь объявятся. С этой целью все сообщения фиксировались с указанием точных координат места исчезновения.
 Особых хлопот не предвиделось. В городе исчезли две собаки, обе во дворах возле своих будок. Несколько собак и кошек пропали в деревнях. Зимнее время и мороз привели к тому, что не было ни одного случая исчезновения домашней птицы, которая, будь сейчас лето, конечно исчезала бы в первую очередь. Зато более двадцати кур исчезло на ферме. Но они все должны были появиться в одном месте, и нужно только послать туда специальных людей, чтобы переловить «беглянок». Сообщений о крупных животных (коровах, лошадях) не поступило.
 Полковник Хромченко и его спутники оказались единственными людьми, попавшими в невидимые сети.
 На место, где, по мнению Саши Кустова, должна была появиться машина, отправились чуть ли не все офицеры н…ского отделения и все гости из района и области. На долю старшего лейтенанта Кузьминых осталась организация «встречи» собак, кошек и кур.
 Невольно улыбаясь при мысли о столь необычной задаче, старший лейтенант разложил на столе карту Н…ска и его окрестностей, чтобы отметить на ней места, где могли оказаться «возвращающиеся». Туда следовало направить поисковые группы из городских дружинников.
 — Итак, — вслух сказал он, — первое сообщение поступило сегодня от лесника. Поэтому начнем с черного кота. Он исчез в пятнадцати километрах южнее Н…ска и аналогично вчерашнему случаю с белым котом Кустовых должен появиться в пятнадцати километрах южнее Фокино.
 «Но почему же именно Фокино? — явилась мысль. — А не наоборот? Почему возвращения должны происходить к западу от места исчезновения? Но тогда нет никакой гарантии, что и „волга“ полковника появится в Фокино, а не в тридцати километрах к востоку от него, по другую сторону Н…ска. Как раз в колхозе, где работает Степан Никифорович. Впрочем, вероятности равны, и за Фокино те же пятьдесят шансов из ста, как и за колхоз!»
 Но это, внешне такое логичное, соображение почему-то не успокоило старшего лейтенанта. Он смутно чувствовал, что во всех его рассуждениях кроется какая-то огромная, ускользающая от него ошибка.
 По телефону доложили, что обещанные исполкомом машины прибыли.
 Кузьминых снова обратился к карте. От него ждали указаний, а он никак не может сосредоточиться. Мысли все время уклоняются куда-то в сторону!
 Но в сторону ли?
 Старший лейтенант взял линейку, вспомнив при этом, как вчера с помощью этого же треугольничка Саша Кустов определил место появления Анечки.
 На карту легли две прямые линии.
 Одна — от колхоза, через Н…ск, до Фокино. Другая — от дома лесника, через птицеводческую ферму, до Н…ска. Но линия вчерашних событий включала в себя места исчезновений и появлений, тогда как сегодняшняя — только исчезновений! Кузьминых продолжил вторую линию к северу от Н…ска и к югу от опушки леса…
 Несколько секунд он бессмысленно смотрел на то, что изобразила его рука. Все время ускользающая мысль была совсем близка, здесь, рядом… Кузьминых вскочил!
 Вот где проклятая ошибка! И не только его, но и Саши Кустова, потащившего за собой все начальство туда, где бежевая «волга» и люди появиться не могут!
 Ведь Фокино лежит к западу от Н…ска!
 Вчера все было бы правильно. Вчера полоса исчезновений шла с востока на запад и все появления произошли на этой же линии. А сегодня полоса легла с юга на север!
 Так почему же они не обратили внимания на это важное обстоятельство и по-прежнему считали, что появления будут происходить по-вчерашнему? Непростительная невнимательность! И в особенности непростительно это для Кустова, которому доверили руководство.
 «Эх, Саша, Саша! Как же ты так оплошал, парень!»
 Но Кузьминых тут же сообразил, что осуждает Кустова совершенно напрасно. Первое сообщение от лесника поступило уже после отъезда Кустова в Фокино, и Саша ничего не мог знать о том, как и куда пролегла сегодня полоса. А не зная, имел полное право думать, что «волга» появится в Фокино. Полное право!
 «Выходит, больше всех виноват я сам», — подумал Кузьминых.
 Надо было как-то выходить из положения. Посылать машины с встречающими в лес явно бессмысленно. Значит, следует исходить из предположения, что все исчезнувшие появятся к северу от места исчезновения. Ничего иного не оставалось!
 «Будем действовать так, а там посмотрим!» — решил он.
 Но все же собаки, кошки и куры — это было одно, а «Волга» с полковником, водителем и тремя московскими учеными — совсем другое!
 Старший лейтенант в третий раз обратился к карте.
 Так и есть! В пятнадцати километрах на север от центра города, от точки, в которой произошло исчезновение машины, четыре глубоких оврага пересекали место, где недавно был лес, а теперь свежая вырубка с бесчисленными пнями и штабелями бревен. Более неудобное, даже опасное место для появления машины и людей трудно найти!
 Вчера бык оказался в запертом кабинете, сегодня «волга» может очутиться в овраге, или на штабеле, или просто на пнях, откуда ее придется вытаскивать, быть может, краном, а вот люди… Как они перенесут подобное «приземление»?
 Кузьминых несколько успокаивало все то же соображение, что пятьдесят процентов шансов за юг. Возле дома лесника, насколько он помнил и мог судить по карте, никакой опасности для пассажиров «волги» не было.
 Хорошо, если бы так!…
 Те, кто сейчас ожидают бежевый автомобиль полковника Хромченко в деревне Фокино, конечно, уже не могут успеть перебраться на вырубку, к оврагам, ехать туда надо через Н…ск. А он сам не имеет права покинуть город, пока не вернется Аксенов. Значит, придется послать к оврагам грузовик с двумя милиционерами и на всякий случай с врачом, носилками и всем необходимым для оказания первой помощи. А в дом лесника можно дозвониться по телефону, пусть они с женой наблюдают за прилегающей местностью и держат связь с дежурным по отделению.
 Решив так, Кузьминых совсем успокоился. Можно начать действовать…
 Через десять минут, разослав машины и оставшись в отделении совсем в одиночестве, если не считать дежурного, старший лейтенант позвонил в Фокино.
 Ему долго не отвечали — видимо, в сельсовете никого не было. Наконец старушечий голос ответил, что «никого, однако, нет, все на выгоне».
 — А послать туда некого? — спросил Кузьминых. — Дело очень важное.
 Получив отрицательный ответ, он попросил, как только кто-нибудь придет, передать, чтобы позвонили в милицию Н…ска.
 Вот только теперь, в ожидании событий, старшему лейтенанту, действительно, стало скучно. Делать было совершенно нечего. И стрелки часов словно застыли на одном месте…
 Кузьминых подошел к окну, но, как и следовало ожидать, сквозь обмерзшие стекла ничего не было видно.
 Внезапный, пронзительно звенящий звук, уже знакомый старшему лейтенанту, но во много раз более громкий, чем вчера, раздавшийся позади него, заставил Кузьминых вздрогнуть и стремительно обернуться.
 НА ЕГО СТОЛЕ СИДЕЛ БОЛЬШОЙ ЧЕРНЫЙ КОТ СИБИРСКОЙ ПОРОДЫ!
 Кузьминых взглянул на часы.
 Тринадцать часов двадцать одна минута!
 Наступило время возвращения исчезнувших три часа назад.
 Кот, разумеется, лесника. И где-то вот сейчас появилась «волга» — быть может, в овраге, быть может, колесами вверх, быть может, с мертвыми пассажирами!…
 Но нет! «Они» не должны допустить, чтобы пострадало пять человек. Никак не должны!
 Кот потянулся и спрыгнул со стола на пол.
 Все было спокойно вокруг и даже как-то странно буднично. Ну, кот, ну и что же!
 Старший лейтенант Кузьминых отнесся к чудесному появлению с хладнокровием, удивившим его самого.
 Вчера был бык, сегодня кот! Два появления в одном доме!
 «Везет нашему отделению! — подумал Кузьминых. — Мемориальная доска на стене здания, пожалуй, обеспечена!»
 Ничего другого ему не пришло в голову…
 Во всяком случае, теперь уже не приходилось мучиться неведением, он точно знал, где оказалась машина с пятью пассажирами. К несчастью, оправдались самые худшие опасения: «волга» на вырубке севернее Н…ска!
 Кузьминых позвонил дежурному и, рассказав о происшествии, попросил забрать кота и пока посадить его куда-нибудь, откуда тот не сможет убежать.
 — Хозяин приедет за ним к вечеру, — сказал он, подумав при этом, что черный кот ведет себя спокойно, в противоположность белому коту Кустовых и симментальскому быку при первом его «возвращении». — Хорошо бы, однако, покормить его чем-нибудь.
 — Мне жена принесла завтрак, — сказал дежурный. — Там есть бутылка молока. Могу пожертвовать половину, раз уж такой гость. Кстати, я так и подумал, что это явился кот лесника, когда услышал свист из вашего кабинета.
 — Ну и отлично! Кроме молока ему можно дать немного булки.
 Звонок из Фокино раздался через двадцать минут. Звонил по приказанию майора Саша Кустов. Выслушав сообщение Кузьминых, он сказал:
 — Это мы должны были сообразить сразу.
 — Ты же не знал…
 — Не играет роли. Можно было понять, что, если бы «полоса» шла по-вчерашнему, машина полковника никуда не могла исчезнуть. Моя вина! Бегу докладывать. Думаю, что будет принято решение ехать на вырубку…
 Три машины мчались к оврагам, минуя Н…ск, напрямик, по проселочным, не расчищенным от снега дорогам.
 Вот наконец и вырубка!
 Повсюду, покрытые снеговыми шапками, пни, поваленные деревья, штабеля бревен…
 И нигде никаких машин!
 Ни бежевой «волги», ни грузовика, посланного сюда старшим лейтенантом Кузьминых. Очевидно, не дождавшись появления «волги», он вернулся в Н…ск.
 — Хватит! — сердито сказал майор из областного управления. — Кругом города десятки и сотни мест, где она может оказаться. Вернее, — он посмотрел на часы, отогнув рукав шинели, — уже оказалась один час и двенадцать минут тому назад! Поехали, товарищи!
 И только успели прозвучать эти слова, пронзительный звенящий свист разорвал морозную тишину лесной вырубки и в двадцати шагах от них, действительно как на экране кино, возникла на пустом месте бежевая машина…
 Та самая, которую ждали!
 Возникла как раз посередине между тремя громадными штабелями.
 Корреспонденты схватились за камеры…
 Снова тот же пульт с двенадцатью сферическими экранами — «иллюминаторами» перед ним.
 Снова те же серебристые операторы. Пятеро!
 Но это в «креслах» у пульта.
 А позади них — сорок три серебристые фигуры, застывшие в ожидании.
 Только сорок восемь посвятивших себя работе на пульте имеют право носить серебристые пленки. Вензот — самый старый из них, самый опытный, он руководит всеми.
 Все сорок восемь, едва ли не впервые, собрались вместе.
 Кроме них в помещении пульта находится еще не более двух десятков темнои светло-синих.
 События внезапно приняли такой оборот, что от предстоящего сеанса связи с Норит сто одиннадцать может зависеть очень многое, вплоть до прекращения самой деятельности сорока восьми серебристых.
 Трое светло-синих, в полной готовности в любое мгновение отправиться на помощь Норит сто одиннадцать, ожидают на стартовой площадке, которая хорошо видна на одном из двенадцати экранов. Кто из них удостоится такой чести, решат здесь, на пульте, когда настанет нужный момент…
 Девяносто восемь раз встречались в просторах Галактики с чужим разумом. Девяносто восемь раз надежды не оправдывались, серебристые и светло-синие убеждались с чувством горечи, что надеяться не на что, их собственный разум значительно выше встреченного.
 Чрезмерная разница ничего, кроме вреда, не принесет. Нельзя слишком резко ускорять естественный ход эволюции!
 И вот девяносто девятая встреча может все изменить!
 Впервые встретилось нечто, чего не смог до конца понять разум светло-синих.
 Это означает, что наука и техника на чужой планете в чем-то выше или, во всяком случае, не такая, как их собственная.
 Это означает надежду!
 Ведь что-то мешает, чего-то они не знают!
 Так, может быть…
 Жизни трех поколений едва хватило, чтобы дождаться этой встречи. Так редок высокоразвитый мозг в Галактике!
 Но и счастливый случай может не дать ничего!
 Из-за времени.
 Времени может не хватить. Слишком неудачно, сквозь ничто вошли они в эту планетную систему. Все ближе и ближе роковой момент, неумолимо приближается несущая гибель гигантская планета чужой системы, все ближе те последние секади, когда еще не поздно будет уйти обратно в ничто!
 Но уйти — это означает потерять так внезапно возникшую, с таким трудом найденную возможность надеяться. Дважды встретиться с одной и той же планетной системой, пройдя к ней через непостижимое ничто, невозможно. Законы вероятности такого не допускают.
 Но с помощью аборигенов системы, сознательно помогающих, такая задача становится возможной.
 Хотя бы только возможной, довольно и этого!…
 — Внимание!
 Секади… секади… секади…
 — Старт!
 Одновременный, слившийся в один, щелк тумблеров — и на экране Норит сто одиннадцать, в своем обычном облике, привычном для всех.
  Норит сто одиннадцать . Четырнадцать тысяч секади назад сюда прибыли ученые из больших поселений…
 Против обыкновения, посланец планеты пропускает традиционное приветствие. Он раздражен или очень сильно взволнован — это видно по изменению цвета, волнами проходящего по его телу. Волны кажутся темно-синими и совсем черными…
  Вензот . Когда ты думаешь поговорить с ними?
  Норит сто одиннадцать . Я их увидел секади назад… Четырнадцать тысяч драгоценных секади пропало без пользы… Потому что на дорогу луча попали как раз они.
  Вензот . Ученые были в машине на колесах?
  Норит сто одиннадцать . Да, трое!
  Вензот . Досадная ошибка! Но ты можешь ее исправить.
  Норит сто одиннадцать . Я против повторения. Аборигены этой планеты не заслуживают быть подопытными. Они едва не погибли, потому что вы изменили направление луча, не предупредив меня. Их машина попала между тремя грудами спиленных деревьев. Уклонись луч совсем немного, и…
  Вензот . Поняли! Согласны с тобой!
  Норит сто одиннадцать . Они погибли бы. Ждать прибытия других ученых у меня не было бы времени… А ведь они, аборигены планеты, поняли опасность возвращения и заранее подумали о том, чтобы, очистить место…
 Это еще не упрек, но близко…
  Вензот . Разве они понимают, что происходит у них?
  Норит сто одиннадцать . Да. И не только «что», но и «для чего». Правда, не знают «как». Но ученые все поймут. Развитие разума на этой планете надо отнести к восьмой ступени.
  Вензот . Посылать светло-синего?
  Норит сто одиннадцать . После того как я поговорю с учеными планеты.
  Вензот . Ты им откроешься?
  Норит сто одиннадцать . На словах. Показываться считаю вредным. Поймите правильно! Уточняю: шидри погиб не по вине аборигенов. Его разорвали звери, когда он вышел из воды. Я послал вам останки. Но теперь аборигены уверены, что мы у них. Что я один, они знать не могут. Подозревают, что нас много и что мы невидимы для их глаз.
  Вензот . Исследование останков шидри показало: биологических препятствий явно нет. Это очень обнадеживает. Тем более что таков же результат исследований животных и самих аборигенов, побывавших у нас в лабораториях.
  Норит сто одиннадцать . Одно к одному! Терять связь с этой планетой нельзя! Держите луч всегда наготове! Уже не нужно экономить энергию!
  Вензот . Луч в твоем распоряжении всегда! Во имя жизни, Норит сто одиннадцать!
 А на лесной вырубке, в окрестностях Н…ска, на Земле, никто не мог бы даже вообразить, какой странный, необычайный разговор ведет один из присутствующих. Тут же, рядом со всеми… Обычный с виду человек, такой же, как все!…




 ГЛАВА 12,




 рассказывающая о последствиях пребывания «там» автомашины, о событии, отнюдь не неожиданном для внимательного читателя, и о небольшом ученом споре


 Начальник областного управления внутренних дел полковник Хромченко был человеком высокого роста и могучего телосложения, внешним видом невольно наводящим на мысли о борцах тяжелого веса, хотя полковник никогда в жизни не занимался борьбой как спортом. Просто вся их хромченковская порода была такой.
 — Я что, — любил говорить полковник, — посмотрели бы вы на моего деда, вот был старик. Один на один шел на медведя с короткой рогатиной, двухлетнее дерево ломал руками, как мы с вами спичку. Отец был послабее. Ну, а я… — Он пренебрежительно махал рукой.
 Но те, кто по той или иной причине смогли испытать на себе руку начальника управления, никак не соглашались с этим его мнением о самом себе, физическая сила полковника была громадной, даже сейчас, на шестом десятке.
 Всегда гладко выбритый, тщательно и даже щеголевато одетый, Хромченко был крайне молчалив и всегда отказывался давать какие бы то ни было интервью, с просьбами о которых к руководителям милицейских служб обращаются часто. В случаях же, когда это было совершенно необходимо, он отсылал газетчиков к своему заместителю.
 Неудивительно поэтому, что его не обрадовала полученная 12 января, поздно вечером, телефонограмма из Москвы с приказанием встретить утром на местном аэродроме трех ученых и трех корреспондентов, среди которых был один иностранец, и отвезти всех шестерых в Н…ск. Причем сделать это обязательно лично.
 Эта телефонограмма была ответом на его собственную, переданную в Москву сразу после телефонного доклада майора, уехавшего в Н…ск утром. Несмотра на то, что доклад подчиненного показался полковнику чуть ли не бредом, он счел себя обязанным доложить о нем руководству. «Чего не случается в наш век, — подумал он при этом. — Ни за что ручаться нельзя, а вдруг все это серьезно».
 Видимо, в Москве отнеслись ко всему этому «абсурду» именно серьезно, раз решили послать целую делегацию. Самолет прибывал утром — следовательно, из Москвы вылетал глухой ночью. Вряд ли ученые будут летать по ночам без основательной на то причины!
 Хромченко не знал еще многого из того, что произошло в Н…ске, и потому почти не обратил внимания на странность, бросившуюся в глаза всем в самом Н…ске, — чрезвычайно быструю организацию научной комиссии. Ведь он передал свое сообщение уже под вечер!
 «Наверное, там знают что-то, чего мы тут не знаем!» — подумал он только.
 Так это было на самом деле или не так, а вопросы неизбежны. И отвечать на них придется не кому-нибудь, а именно ему. Звонить в Н…ск, чтобы узнать побольше подробностей, было уже поздно.
 Полковник лег спать в скверном настроении. Он винил себя в том, что слушал доклад майора не столь внимательно, как этот доклад, судя по всему, заслуживал.
 Утром, перед самым отъездом в аэропорт, Хромченко позвонил знакомому корреспонденту агентства печати «Новости» Горюнову и, коротко рассказав о событиях вчерашнего дня, осведомился, не хочет ли тот ехать с ними. Оказалось, что Горюнов кое-что уже слышал (как умудрялся этот человек всегда все знать и обо всем слышать, было непонятно полковнику) и сам собирался ехать сегодня в Н…ск. Он предложил в распоряжение Хромченко свою машину.
 — Очень хорошо! — ответил полковник. — Ваше предложение весьма кстати. Выезжайте в аэропорт, там встретимся. Вы возьмете к себе своих коллег — корреспондентов, а я в свою — трех ученых. Тогда обойдемся без автобуса.
 — Милое дело! — засмеялся Горюнов. — А что я буду отвечать на их вопросы? Я же почти ничего не знаю!
 — Вы думаете, я знаю больше? Поговорим на аэродроме, в ожидании самолета. Выезжайте через, — он кинул взгляд на часы, — десять минут!
 Предложение Горюнова обрадовало полковника. В том, что трое корреспондентов не дадут покоя всю дорогу своими расспросами, можно было не сомневаться. Газетчики, по самому роду их деятельности, обязаны быть любопытными. Пусть отдувается Горюнов — сам газетчик! Ученые же, возможно, окажутся более сдержанными.
 Хромченко заранее раздражала мысль, что придется много разговаривать все полтора часа пути до Н…ска.
 В последнем он не ошибся, но зато в другом, что было для него более важным, ошибся весьма основательно.
 Разговор в машине не смолкал ни на минуту, но не только раздражения, но даже легкой досады Хромченко при этом не испытывал. Полтора часа пролетели незаметно, настолько необычайны и увлекательны были рассказы его спутников. Они не задали полковнику почти ни одного вопроса, а, наоборот, он сам задавал их, и задавал много. И ответы были так странны, так непохожи на когда-либо слышанное, что Хромченко опасливо поглядывал на водителя машины, не без основания опасаясь за безопасность, поскольку водитель тоже все слышал.
 В конце концов, не выдержав, полковник приказал снизить скорость. При этом один из ученых, самый молодой с виду, догадавшись о причине странного приказания, добродушно и весело рассмеялся.
 В аэропорту, когда прилетевшие вышли из самолета и, здороваясь, назвали свои имена и специальности, полковника очень удивило, что двое из них оказались представителями паук, казалось бы не могущих иметь никакого отношения к событиям в Н…ске, — астрономии и биологии. Третий, тот самый, который потом рассмеялся в машине, представился доктором физических наук, и его прилет в глазах Хромченко выглядел естественным и необходимым. Но зачем сюда прибыли первые двое, он тогда не мог даже вообразить.
 Через полчаса пути, узнав многое, полковник думал уже иначе.
 Когда показался Н…ск, разговор прекратился. Все с интересом рассматривали город, ставший местом таких замечательных событий, которые, кстати, уже не казались полковнику Хромченко ни абсурдом, ни бредом. Пассажиры бежевой «волги» знали, что пройдет совсем немного времени — и фотографии Н…ска появятся во всех газетах и журналах мира. Пока что об этом не подозревали даже те, кто находился в центре событий, в самом Н…ске.
 Хромченко правильно решил вчера, после получения телефонограммы, что в Москве знают больше, чем в Н…ске. Правда, это относилось только к ученым, а, например, корреспонденты, ехавшие в машине Горюнова, знали не больше, чем люди, которые ожидали их возле местного отделения милиции.
 Утопающий в зелени Н…ск был очень живописен летом, а сейчас, в середине зимы, имел довольно скучный вид. Оголенные деревья обнажали и дома, которые без зеленого наряда выглядели все на одно лицо. Невольно думалось, что организаторы н…ских событий избрали для своих экспериментов довольно унылое место.
 До подъезда отделения милиции осталось около двухсот метров.
 Последние обороты колес автомобиля. Хромченко уже взялся за ручку дверцы…
 Внезапно совсем близко появилась неведомо откуда взявшаяся туманная дымка. Точно легкое облачко пара встало над улицей и, несмотря на легкость и очевидную прозрачность, закрыло все. Пассажирам даже показалось, что не стало видно ничего вообще, и не только впереди, где было облачко, но и по сторонам.
 Это продолжалось даже не секунду, а совершенно неуловимое мгновение.
 Никто не успел удивиться…
 Дымка, которую, как потом оказалось, не видел никто, кроме пассажиров бежевой «волги», исчезла так же внезапно, как и появилась.
 А с нею вместе… исчезли дома города, исчезли деревья за оградами и сами ограды, исчезло здание городской милиции и группа встречающих перед его подъездом. Исчезло все, что только вот сейчас окружало «волгу». Не было больше улицы, под колесами машины не было асфальта, его сменила снежная целина.
 Не было Н…ска!
 Прямо впереди, в нескольких шагах от радиатора машины, высился огромный штабель покрытых снегом бревен. Такой же штабель оказался и позади, тоже совсем близко. И третий, такой же огромный штабель — справа!
 А слева, в двадцати шагах, стояли три легковые машины, из которых поспешно выходили люди. С изумлением Хромченко узнал в них тех самых сотрудников н…ской милиции, которые мгновение назад стояли на тротуаре перед подъездом. Теперь они оказались здесь!
 А в одной из этих трех машин не только Хромченко, но и все его спутники с не меньшим удивлением узнали синюю «волгу» Горюнова, которая от самого аэропорта все время шла позади их машины. Из нее один за другим выскакивали знакомые корреспонденты, бегом (снег был неглубоким) направлялись к бежевой «волге» и тут же принимались за фото— и киносъемку с таким усердием, словно машина полковника, он сам и его спутники представляли для печати какой-то особый интерес.
 Но самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что их собственная машина, на которой они только что (в этом не могло быть ни малейшего сомнения) въехали в Н…ск со скоростью не меньше чем шестьдесят километров в час, стояла!
 Водитель не останавливал мотора, не нажимал на педаль сцепления, не тормозил…
 А машина стояла, и мотор не работал!
 Чтобы все это было так, остановка должна была произойти мгновенно, на полном ходу. Но никто из пассажиров не почувствовал сильнейшего толчка, который был неизбежен при подобной остановке.
 Больше того, все пятеро совершенно точно знали, что никакого толчка не было! Законы инерции почему-то не сработали на этот раз. Или их действие осталось не замеченным, что было еще более непонятно.
 Как уже говорилось, впереди находился штабель бревен. Машина остановилась (сама, что ли?!) в нескольких шагах, не доезжая до него. Позади, почти сразу за багажником, — второй штабель. Чтобы оказаться на этом месте, машина должна была как-то миновать его!
 «Волга» не умела летать. Она двигалась на колесах, а не на крыльях. Но оказаться здесь, катясь по земле, она никак не могла!
 Тем не менее факт оставался фактом. «Волга» стояла там, откуда ей не было пути ни вперед, ни назад. А следовательно, не было и пути сюда, на это место, где она сейчас находилась!
 Пути не было, а она была здесь!
 — Ну что же! — с замечательным при таких обстоятельствах хладнокровием сказал Хромченко. — Случилось что-то непонятное — очевидно, очередное н…ское чудо. Но мы все пятеро живы и невредимы, а это уже хорошо! Они, — он указал на тех, кто бежал к ним, проваливаясь в снегу, — все нам объяснят. Ведь они должны знать, что произошло, раз приехали именно сюда, очевидно для того, чтобы встретить нас здесь, а не в каком-нибудь другом месте.
 — Но ведь мы только что видели всех этих людей и эту синюю машину в совершенно другом месте! — недоуменно сказал ученый-физик.
 — Да, они все были в Н…ске!
 — Как же они попали сюда? Это же не Н…ск.
 — А вам понятно, как попали сюда мы сами? Да, конечно, это не Н…ск. Не знаю, что и думать обо всем этом!
 И с этими словами Хромченко отворил дверцу машины и вышел из нее. Но, едва ступив на, казалось бы, совершенно ровное место, упал, точно у него внезапно подвернулась нога.
 Трое его спутников именно так и подумали, выходя вслед за ним. О протезе они не знали. Ученый-физик протянул руку, чтобы помочь полковнику встать.
 — Сухожилие не растянули? — спросил он.
 — Нет, не растянул. Совсем даже наоборот, — несколько странно ответил Хромченко.
 Он мягко отвел руку физика и поднялся сам. На его лице как бы застыло недоумение и даже что-то весьма похожее на обыкновенный страх. А может, то и другое одновременно. Во всяком случае, полковник был явно более ошеломлен своим неожиданным падением, чем минуту назад, когда его машина необъяснимо очутилась между штабелями бревен, вместо того чтобы двигаться по улице. Тогда он казался совсем спокойным…
 Подошли офицеры н…ского отделения, капитан и оба майора. С ними были трое или четверо, среди которых Хромченко заметил знакомое лицо н…ского врача, которого знал. «Кажется, его зовут Семен Семенович», — подумал он.
 — Как вы здесь оказались? — обратился он к майору из своего управления. — Откуда вам стало известно, что наша машина и мы сами окажемся именно здесь? И как мы здесь оказались? Вы должны это знать, раз встретили нас именно здесь, а не в другом месте. Не может же это быть случайностью! Ведь мы видели вас возле отделения милиции в Н…ске всего минуту-две назад!
 — Минуту-две!… — удивленно воскликнул майор, ошеломленный градом вопросов своего начальника, всегда такого сдержанного и молчаливого. — Как это понять?
 Они с огромным нетерпением ожидали еще в Фокино «возвращения» бежевой «волги» и ее пассажиров, чтобы расспросить их, побывавших «там», узнать наконец, что означают все эти чудеса, а тут вместо всего этого их самих засыпают вопросами…
 — Пусть не минуту, пусть три-пять, сколько угодно, это не имеет значения. Главное, откуда вы знали место, где мы окажемся? Что это за место? Где оно находится?
 — Это вырубка, в пятнадцати километрах от Н…ска. Об этой цифре — пятнадцать — я докладывал вам вчера, товарищ полковник. Мы все выехали из Н…ска встретить вас более двух часов назад. Видеть нас в Н…ске несколько минут назад вы не могли. Так же как и вас самих несколько минут назад в Н…ске давно уже не было. Сперва мы поехали в деревню Фокино, а уже оттуда отправились сюда. А о том, что вы и ваша машина окажетесь здесь, нам сказал младший лейтенант Кустов. О нем я тоже докладывал вам вчера. Правда, сперва он направил нас в Фокино, но в этой ошибке его вины нет. Я думаю, что именно товарищ Кустов может лучше, чем кто-либо другой, ответить на ваши вопросы. Но сперва от имени всех присутствующих прошу вас, хотя бы в нескольких словах, ответить на вопрос: где вы находились эти четыре часа и что там видели?
 — Какие четыре часа, о чем вы говорите? — вмешался один из ученых, выглядевший старше других. — Должен признаться, я ничего не понимаю. Зовите-ка лучше сюда вашего Кустова. Так, кажется? — закончил он, давая понять, что намерен вести дальнейший разговор сам.
 Хромченко в знак согласия отступил на шаг. Он сделал это очень неловко, как-то неуверенно, точно ноги плохо его слушались. Эту неловкость все заметили и сопоставили с недавним падением.
 У всех, кто хорошо знал полковника, возникло подозрение, что он сломал или повредил протез, но не хочет говорить об этом, чтобы не отвлекать внимания от более важною, что сейчас здесь происходило.
 По знаку майора Саша подошел ближе. За эти два дня он успел привыкнуть к тому, что привлекает к себе внимание, и не смутился, встретив любопытствующие взгляды трех ученых. Он даже не заметил, как семь кинокамер уставились на него с трех сторон.
 — Говорите, молодой человек! — предложил ученый. — Вы слышали вопросы полковника? Ответьте на них. Потом, по всей вероятности, будут и другие вопросы. Мы вас слушаем!
 — Товарищу полковнику, — сказал Саша, — уже частично ответил товарищ майор. Вряд ли смогу что-нибудь добавить. Но чтобы покончить со всякой запутанностью (он сильно подчеркнул это слово) в вопросе о времени, я прошу вас всех посмотреть на часы.
 Первым издал удивленное восклицание водитель «волги», у которого часы находились перед глазами, на приборном щитке. Четверо пассажиров увидели на секунду-две позднее…
 Когда они покидали аэропорт, было БЕЗ ПЯТНАДЦАТИ МИНУТ ДЕВЯТЬ, это все они хорошо помнили. Никуда не заезжая и не задерживаясь нигде по пути, приехали в Н…ск. Дорога заняла полтора часа. А сейчас…
 Часы показывали ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ МИНУТ ТРЕТЬЕГО, а не ОДИННАДЦАТОГО, как это должно было быть.
 Все взгляды обратились на Сашу Кустова, без слов требуя пояснений. Раз он так уверенно обратил их внимание прежде всего на время, значит, у него должно быть какое-то объяснение более чем странному факту.
 Не случись исчезновения именно той машины, на которой ехали в Н…ск ученые, они, несомненно, оказались бы сразу же в центре внимания, именно от них ожидали объяснений всему, что произошло за эти два дня. Но теперь и они находились в таком же положении, как все остальные, были в растерянности, не могли найти никакого объяснения случившемуся с ними и сами хотели услышать хоть какое-нибудь правдоподобное предположение, которое могло бы пролить немного света и подтолкнуть их мысль на поиски разгадки. Им указали на Сашу Кустова, и они ждали от него такого предположения, как ждали бы от любого другого, кто мог иметь обо всем этом свое, хотя бы и ошибочное, мнение.
 Даже ошибочное лучше, чем абсолютно ничего!
 Но Саша не успел произнести ни одного слова.
 Произошло очередное н…ское событие!
 — Товарищ полковник, — сказал водитель «волги», приоткрывая дверцу машины, — бак почему-то пуст.
 — Какой бак? — поспешно, против воли спросил Саша, не давая полковнику ответить.
 — Для бензина, конечно!
 — Он был полон?
 — Больше чем наполовину. Я смотрел на указатель, когда подъезжали к Н…ску. А сейчас вдруг…
 — Проверьте в самом баке! Указатель может быть не в порядке, — велел Хромченко.
 Он был явно взволнован.
 — Какая разница, пустой бак или полный, — заметил физик. — В данную минуту это не существенно. Не стоит отвлекаться!
 — Стоит! Разве не ясно, как это важно? А вы помните, сколько было на спидометре, когда мы выезжали из аэропорта? — обратился полковник к водителю.
 — Отлично помню!
 — Мы проехали приблизительно сто десять — сто пятнадцать километров. А по спидометру? — настойчиво продолжал расспрашивать Хромченко.
 — Именно так! — Водитель отвернул пробку бака и заглянул внутрь. — Извольте полюбоваться, бак пуст!
 — А спидометр у вас в порядке? — спросил физик.
 Он уже понял мысль, явившуюся Кустову и Хромченко, и сам начал волноваться не меньше их.
 Остальные тоже поняли. Всеобщее внимание переключилось на «волгу».
 — Спидометр в полном порядке, и бак не имеет повреждений, — ответил водитель.
 Получалось что-то несуразное. Если верить счетчику на спидометре, машина, придя в Н…ск, больше не двигалась. А отсутствие бензина свидетельствовало, что она прошла еще более двухсот километров. Правда, мог быть и третий вариант: мотор все четыре часа работал форсированно на холостом ходу.
 — Проверьте мотор и наличие масла!
 Хромченко сказал это машинально, думая о другом. Осмотр мотора ничего не мог дать для разрешения загадки.
 Водитель открыл капот и вскрикнул. В его возгласе прозвучало удивление, граничащее с ужасом.
 МОТОРА НЕ БЫЛО!
 Зияющая пустота, второй багажник открылся глазам присутствующих. Можно было подумать, что перед ними внезапно оказался «запорожец», а не «волга». Но и в настоящем багажнике мотора, конечно, не могло быть.
 Все же водитель заглянул и туда. Как и следовало ожидать, кроме трех чемоданов ученых, там ничего не было.
 Сомнений не оставалось. Автомашина, побывавшая «там», предстала перед людьми без двигателя и без бензина.
 И то и другое, очевидно, осталось в том месте, где побывали Анечка, симментальский бык и кот Белка. Вчера! А также полковник Хромченко, водитель, трое ученых, черный кот лесника и много мелких животных и птиц — сегодня!
 И так же как Анечка, пятеро взрослых мужчин ничего не могли рассказать об этом таинственном месте. Как и для трехлетней девочки, время, проведенное «там», прошло вне их сознания.
 А за четыре часа чьи-то руки, пусть даже не человеческие, а механические, но несомненно управляемые чьим-то разумом, остановили машину, идущую со скоростью не менее шестидесяти километров в час, сняли с нее двигатель и слили бензин. А потом поставили «волгу» со спящими или потерявшими сознание пассажирами сюда, на это место, где она естественным путем не могла оказаться, и сделали ее видимой, разбудив или приведя в сознание людей!
 Так начали рисоваться события в глазах тех, кто не сомневался в том, что все это — дело рук разумных существ с иной планеты, изучающих таким необычным способом обитателей Земли и их технику. С этой точки зрения легко было объяснить, зачем понадобились «им» мотор «волги» и та жидкость, которая питала этот мотор. Все становилось более или менее понятным.
 Но только более или менее!
 Одно — пятнадцать километров! — продолжало оставаться загадочным и необъяснимым ни с какой точки зрения. Что мешало «им» возвращать живые существа и предметы (под предметами пока что подразумевалась одна только «волга») на то место, где они находились до «похищения»? Даже приблизительного ответа на этот вопрос нельзя было придумать при самом пылком воображении…
 — Смотрите! Что это?! — внезапно воскликнул водитель,
 Ему, видимо, было суждено преподносить сегодня один сюрприз за другим.
 Его рука указывала на что-то в пустом пространстве под капотом машины, на том месте, где должен был находиться двигатель.
 И все увидели там длинный плоский ящик, сделанный как будто из серебристого металла, настолько плоский, что его сразу никто не заметил. На гладкой крышке, или на верхней доске, если это была не крышка, подобно фабричному клейму или предупреждающему знаку, четко выделялся выгравированный… ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЧЕРЕП!
 Но нет!
 Снова, в который уж раз за сегодняшний день, ошеломленное молчание прервал удивленный возглас, на этот раз Семена Семеновича:
 — А ведь он не наш!
 — Что вы хотите этим сказать? — спросил физик.
 — То, что сказал: череп не наш! Это может быть череп существа, сходного по строению головы с человеком, судя по челюсти и лобной кости, но это череп не земного существа.
 — Вы уверены в этом?
 — Абсолютно! Это не может быть случайной ошибкой художника или гравера.
 — Но в чем разница?
 — Неужели вы не видите? Не нужно быть анатомом. У черепа нет глазных впадин. А судя по этой вот линии — видите, под нижней челюстью, — у существа отсутствует шея.
 — Черт возьми, вы правы, доктор!
 — Кстати, у нас никогда не изображают череп с нижней челюстью.
 Неожиданная мысль заставила Сашу стремительно наклониться над серебристым ящиком. Если это «их» мотор, для «их» экипажей вроде земного автомобиля и снабженный «их» фабричной маркой — черепом, то…
 И он сразу увидел, что мысль правильна. Тяги, тросики, трубки — все, что обычно соединяет педали и ручки управления с двигателем, — не были ни сломаны, ни оборваны. Они аккуратно уходили в ящик, как прежде в корпус мотора.
 Очевидно, все это заметил и водитель. Он почти оттолкнул младшего лейтенанта, захлопнул капот и поспешно сел на свое место. Поняв, что он собирается делать, все отступили на несколько шагов.
 С волнением, заставляющим сердца биться с такой силой, что это причиняло физическую боль, люди ждали, БУДЕТ ЛИ РАБОТАТЬ НА ЗЕМНОЙ МАШИНЕ «ИХ» ДВИГАТЕЛЬ!
 Потому что Саша Кустов был прав и ничем, кроме как новым двигателем «волги», этот ящик быть не мог!
 Но, несмотря на волнение, корреспонденты не забыли о своих кинокамерах. Момент обещал стать в полном смысле этого слова историческим и, уж конечно, неповторимым, и его необходимо было зафиксировать навсегда на кинопленке.
 Водитель повернул ключ, хотя ему и было ясно, что никакого зажигания сейчас, когда не было бензина, не требуется.
 Ничто не показало, заработал мотор или не заработал.
 Он тронул ногой педаль акселератора, не трогая стартера.
 Чуть-чуть, едва заметно.
 «Волга» дрогнула и двинулась вперед!
 Мгновенно сняв ногу с педали, водитель затормозил почему-то ручным тормозом.
 Ехать было некуда!
 Да этого и не требовалось. Все было и так ясно!
 Только чудовищное, не дающее свободно дышать напряжение помешало присутствующим при этом очередном н…ском чуде встретить его громким «ура!».
 Потому что теперь уже не могло быть ни малейшего сомнения в том, что на Земле, в маленьком городке и его окрестностях, проявлял свое незримое присутствие могучий разум ИНОПЛАНЕТНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ!
 Прошло не меньше пяти — шести минут, пока к потрясенным людям вернулась способность связно выражать свои мысли и впечатления. Чуть ли не благоговейная тишина сменилась взрывом возбужденных возгласов, в которых звучали удивление, радость, даже восторг!
 И… гордость!
 От сознания, что вековая мечта человечества стала теперь реальностью и именно им выпала судьба и редчайшее счастье оказаться первыми очевидцами осуществления этой мечты.
 Потому что все, происходившее вчера и даже сегодня (белый зверь), в той или иной степени оставляло лазейку для сомнений (не у тех, кто видел собственными глазами, разумеется), которую всегда можно найти при желании, тогда как теперь состоявшийся контакт с инопланетным разумом стал несомненным!
 Первым нарушил длительное молчание водитель «волги», но начал он не со слов, а с действия. Видимо, им руководило естественное желание проверить еще раз, а может быть, и убедиться окончательно в том, что все это невероятное происшествие ему не приснилось.
 Не трогая на этот раз ключа зажигания и стартера, очевидно не нужных для запуска нового двигателя, он просто поставил ногу на педаль акселератора, по привычке, почти автоматически, так, словно мотор (прежний, земной) находился на своем месте и был уже запущен. Потом, уже вполне сознавая, что делает, решительно нажал на педаль.
 «Волга» послушно тронулась с места и пошла вперед точно так же, как несколько минут назад, при первой попытке. И так же послушно остановилась, едва только водитель снял ногу с педали.
 Создавалось впечатление, что педаль акселератора (чем она сейчас управляла, догадаться было трудно) осталась единственным органом управления автомобилем, если, разумеется, не считать рулевого колеса…
 Радиатор почти коснулся переднего штабеля бревен, и водитель так же машинально, как делал всегда в подобных случаях, переключил коробку скоростей на задний ход, убедившись при этом, что рычаг переключения и весь механизм шестеренок не изменились, остались прежними и, значит, были еще одним сохранившимся органом управления.
 «Волга» снова подчинилась, вернувшись назад, на прежнее место.
 А привычного звука работающего двигателя по-прежнему не было слышно. Как будто и не было на машине никакого двигателя. По существу дело обстояло именно так, потому что того двигателя, на который была рассчитана «волга» и без которого она, казалось бы, не в состоянии двигаться, больше, действительно, не существовало!
 — Совсем просто! — сказал водитель настолько громко, что его услышали все сквозь стекла кабины. — Ну и ну! Это что же! Выходит, она вечно будет двигаться, без горючего и без зажигания, поскольку, опять-таки, горючего-то нет! Получается вроде атомохода!
 — Очень меткое замечание, — отозвался на его слова капитан Аксенов. — Вроде атомохода! Но все же я боюсь, что эта загадка так навсегда и останется неразгаданной.
 — Почему вы так думаете? — спросил один из ученых, тот, кто не произнес еще ни одного слова после того, как в аэропорту назвал полковнику Хромченко свое имя.
 — Изображение черепа. Видимо, это предупреждение, что ящик нельзя вскрывать, нельзя пытаться разобрать его, не подвергаясь смертельной опасности…
 — Если это изображение черепа.
 — То есть? Не понимаю вас!
 — Очень просто! Уважаемый доктор, — он указал на Семена Семеновича, — обратил наше внимание на отсутствие глазных впадин. Можно, конечно, понимать и так. Но возможно и иначе — это вообще не изображение черепа.
 — А что же?
 — Не могу вам ответить.
 — Сомневаться, пожалуй, нельзя, — сказал Семен Семенович. — Это безусловно череп. Налицо все признаки, кроме этих самых глазных впадин. Но давайте вспомним описание белого животного, ведь оно явно с «их» планеты. Если бы удалось увидеть его череп, глазных впадин на нем также не нашлось бы.
 — Уж не хотите ли вы сказать, что там, у них, разумные существа — люди — имеют такие же глаза на отростках, как у этого белого животного? — спросил физик.
 — Более чем вероятно!
 — Ну уж это! — Астроном развел руками. — Слишком фантастично! Да и белое животное вряд ли с «их» планеты, как вы утверждаете. Вряд ли! Вряд ли!
 — Откуда же оно тогда?
 — С Земли. Это наше животное неизвестной до сих пор породы. И никаких глаз на отростках у него не было!
 — Но их видели!
 — Наоборот, никто не видел! Спутали с длинными ушами. И на трупе животного их не было. Проглотили собаки? Очевидная натяжка!
 — Если так рассуждать, спорить бесполезно! — пожал плечами Семен Семенович.
 Неожиданно в разговор вступил Фальк.
 — Это изображен череп! — сказал он. — И ничего он не может означать, кроме запрещения что-либо делать с двигателем.
 — Я также уверен в этом, — поддержал его физик.
 — Весьма и весьма спорно, — покачал головой тот же ученый. Хромченко почему-то вспомнил, что этот человек по специальности биолог, словно это обстоятельство могло объяснить его упорство. — Но пусть будет череп. Череп как таковой еще ничего не означает, он может быть просто заводской маркой. Но даже если вы правы, это не остановит никого из наших ученых или инженеров. Они найдут способ вскрыть этот ящик, вернее, двигатель, если его невозможно просто открыть, и заглянуть внутрь. Можно не сомневаться, что так именно и будет сделано!
 — К тому, что вы сказали, следует добавить: если останется куда заглядывать после такой операции, — сказал Фальк. — И кому заглядывать. Это, конечно, так!
 — Опасность никогда еще не останавливала науку, — возразил биолог. — А люди не пострадают ни при каких обстоятельствах. Двигатель, будь он хоть трижды атомным, вскроют без участия людей, автоматами. У нас есть достаточно совершенные автоматы для подобных целей. Впрочем, поживем — увидим! — прибавил он, видимо не желая продолжать ненужный спор. — В конце концов, это не наше с вами дело!
 Доктор Фальк ничего не сказал на это. Он молча отошел в сторону, все с тем же ничего не выражающим равнодушным лицом.
 — Меня больше всего удивляет, что им хватило четырех часов на такую трудоемкую работу, как замена двигателя, — сказал физик. — Это совсем не простая операция, поверьте мне! Снять старый мотор и поставить на его место новый, но не той же конструкции и размеров, — все это должно занять, при самом высочайшем уровне технического развития, во много раз большее время, чем четыре часа.
 — Мне кажется, что дело тут как раз и заключается во времени, — сказал Саша.
 — Не совсем понял, что вы хотите этим сказать.
 — Я еще сам хорошо не знаю, — смущенно ответил Саша. — Об этом надо подумать. Извините, что вмешался в ваш разговор.
 — Каждый имеет право высказывать свое мнение, — улыбнулся физик. — Разве вы никогда не слышали, что от столкновения мыслей, мнений рождается истина!
 — Да, вы правы, конечно, — сказал Саша. И против воли, не желая этого, повторил с глубоким убеждением: — Все дело тут именно во времени.
 Физик внимательно посмотрел на него, но промолчал. Ему все более и более нравился Саша Кустов, его горячая заинтересованность в разгадке чудес Н…ска.
 Пока шли все эти разговоры, полковник Хромченко, стараясь делать это незаметно, наблюдал за Кустовым. Видимо, он пришел к какому-то выводу.
 — Вот что, — сказал он, — давайте отложим все споры до возвращения в город. Вопросов накопилось много. Не знаю, как вы, а я уже промерз до костей. Да и голоден изрядно. Когда приедем, сообщу вам новость — как мне представляется, очень интересную и важную.
 — А что за новость?
 — Подождите до Н…ска.
 — Хотите нас поинтриговать? — спросил физик.
 — Нет, просто не могу сказать сейчас. Потом вы поймете почему. Поехали, товарищи! Здесь нам больше нечего делать. Будем надеяться, что на этот раз не проскочим мимо Н…ска, — пошутил он.
 — А на чем поедем? — спросил физик. — Хватит ли места в других машинах для нас?
 — Троих можно устроить, а двум придется поскучать тут, — сказал Аксенов. — Недолго! Около часа.
 — А что, если попробовать повернуть нашу машину с помощью ваших, — сказал Хромченко, — и протащить между пнями? Расстояние совсем небольшое.
 Аксенов с сомнением покачал головой.
 — Три машины легко бы протащили одну, — сказал он, — но боюсь, что пни слишком велики и часты.
 — Не пройдет! — сказал водитель. — Нужен кран.
 — Тогда поезжайте и присылайте кран, — решил Хромченко. — А мы, — он указал на водителя, — останемся караулить этот уникальный экспонат.
 — Добавьте: бесценный для науки! Я тоже остаюсь с вами за компанию, — сказал физик.
 И решительно, точно опасаясь, что ему помешают, направился к «волге», дверцу которой водитель поспешил открыть перед ним изнутри.
 — Но, товарищ полковник, вместо вас может остаться кто-нибудь из моих офицеров или я сам, — сказал Аксенов.
 — Нет, остаюсь я! Не будем спорить. Поезжайте и быстрее организуйте доставку сюда крана. О! Что это?!
 Крики удивления и испуга раздались со всех сторон. Физик, только что собравшийся сесть в машину, отшатнулся и, потеряв равновесие, упал в снег.
 Несколько человек отбежали в сторону, на мгновение поддавшись панике.
 И было от чего…
 БЕЖЕВАЯ «ВОЛГА» СНОВА ИСЧЕЗЛА!
 На этот раз момент исчезновения видели все, кто стоял возле, девятнадцать человек. И все, как один, рассказывая об этом впоследствии, сравнивали полученное впечатление опять-таки с киноэффектом. Была машина, стоявшая среди трех штабелей бревен, и вдруг, мгновенно, — одни штабеля, а машины нет! Будто никогда и не было! Исчезла бесследно?!
 Но нет!
 На месте, где она стояла, виднелись на снегу отчетливые следы ее протекторов!
 На них сразу же устремились объективы фотоаппаратов…
 Видимо, человек, действительно, может привыкнуть к чему угодно. Девятнадцать свидетелей исчезновения опомнились на этот раз очень быстро.
 — Они вернутся! Машина и шофер!
 — Через три часа!
 — Почему через три? Через четыре и двенадцать минут!
 — Если вообще вернутся…
 — В пятнадцати километрах отсюда!
 — На север!
 — Значит, среди леса. Еще хуже, чем здесь!
 — Ну уж хуже некуда!
 Все говорили одновременно.
 Физик поднялся.
 — Не слишком-то любезно с их стороны, — проворчал он. — Могли бы быть повнимательнее!
 Он говорил о «них», как о людях, хотя не могло быть уверенности, что человечество Земли не встретилось с цивилизацией роботов. Правда, за любым, самым сложным и совершенным роботом обязательно стоит разум человека или существа, подобного человеку.
 — А почему вы думаете, что они невнимательны по отношению к вам? — снова подал голос доктор Фальк. Даже сейчас, при таких необычайных, чудесных обстоятельствах, он продолжал быть невозмутимо спокойным. — У меня сложилось впечатление, что вы не сами отступили, а вас что-то оттолкнуло от машины перед ее исчезновением.
 — Оттолкнуло?!
 — Да! Наверное, потому, чтобы вы не успели оказаться наполовину внутри машины.
 — Вы думаете, что я… что меня могло…
 — Почти уверен в этом. Так что о невнимательности говорить не надо.
 Физик смотрел на Фалька в полной растерянности.
 — А знаете, — сказал он наконец, — кажется, вы правы. Очень интересная мысль! Выходит, что мне спасли жизнь.
 — Ну, жизнь — это уж слишком! Если бы грозила опасность для жизни, машина, наверное, исчезла бы немного позже.
 — И я с нею?
 — Возможно!
 — В таком случае очень жаль, что я не успел войти в машину. — Нельзя было понять, шутит физик или говорит серьезно. Одно было несомненно — он сильно волновался. — Да, очень жаль!
 — Почему же жаль? — пожав плечами, спросил Аксенов. — Вы уже были там, у «них». И ничего не помните или вообще ничего не видели. Зачем же повторять подобное путешествие.
 — А вы не допускаете, что вторично может произойти как-нибудь иначе?
 — Не допускаю! Я согласен с тем, что вы же сами сказали не так давно: они не слишком любезны.
 — Это мягко сказано, — заметил Саша. — Во всем происходящем ясно чувствуется пренебрежение к нам, людям Земли. Словно мы не разумные существа, а подопытные кролики.
 — Вы правы! — сказал биолог. — И случай с воскрешенным вчера быком подтверждает это. Для них нет разницы — человек или бык, разумное существо или животное. А может быть, — прибавил он, — они этого просто не различают.
 — По-моему, вы ошибаетесь, — сказал Фальк.
 — Вы можете привести какие-нибудь доводы в пользу вашего мнения?
 — Пока не могу!
 — Вот то-то и есть. А за другое мнение…
 Резкий, пронзительный свист прервал его слова. Мгновенно догадавшись о значении этого звука, все одновременно повернулись в сторону, откуда он раздался…
 Рядом с тремя машинами, в двадцати шагах, там, где уже не было так часто и беспорядочно расположенных пней, как ни в чем не бывало стояла только что исчезнувшая бежевая «волга».
 Водитель сидел на своем месте.
 — Ох! — воскликнул Хромченко. — Чтоб их! Да уж, ничего не скажешь, любезно! Даже чересчур любезно! Точно услышали наш разговор о кране.
 — Где они прячутся? — с недоумением сказал майор из областного управления. — Если они тут и все видят и слышат, то почему скрываются от нас?
 — Быть может, совсем и не скрываются! — сказал Саша и, повернувшись к полковнику Хромченко, спросил: — Вы думаете, они это сделали из любезности, чтобы нам не возиться с доставкой сюда крана?
 — Так выходит! А для чего же еще? Или вы имеете основания думать иначе?
 — Кажется, имею! А ну-ка, браток, — сказал Саша, подходя к вторично явившейся «волге» и обращаясь к водителю, который, очевидно, еще не понял, что произошло с машиной и с ним самим, — стронь-ка машину, как делал это недавно. Или пусти меня, если сам не можешь.
 — Это почему же я не могу? Шесть лет езжу на этой машине.
 — Погодите!
 К ним быстро подошел Семен Семенович.
 — Как вы себя чувствуете? — спросил он водителя. — Дайте-ка руку!
 — А зачем вам моя рука? Что случилось?
 — По-вашему, ничего?
 — По-моему, ровно ничего.
 — А как ваша машина, на которой вы шесть лет ездите, оказалась на этом месте?
 — На каком месте?
 Водитель посмотрел кругом и, видимо, только теперь заметил, где стоит «волга».
 — Ничего не понимаю! — воскликнул он. — Она же не двигалась!
 — Вы ничего не почувствовали?
 — А что я должен был почувствовать? Конечно ничего! Кажется, вздремнул немного… наверное, так! Но не мог же я во сне…
 Семен Семенович оглянулся на Фалька, точно ища поддержки у своего коллеги.
 — Как всегда! — сказал Фальк. — Видимо, так надо. Он ничего не почувствовал и не помнит. Разве это не заботливо по отношению к людям?
 — Чего уж заботливей! — проворчал Семен Семенович, отходя и так и не пощупав пульса у водителя.
 Все остальные молча наблюдали эту сцену.
 Полковник Хромченко подошел к Саше.
 — Вы, кажется, собирались произвести какой-то опыт? — спросил он.
 — Да, если разрешите.
 — Действуйте!
 Саша снова повернулся к водителю.
 — Ну, так как же, — спросил он, — можешь стронуть машину с места?
 — Разумеется, могу, товарищ младший лейтенант. Вот, пожалуйста!
 Он взялся за рулевое колесо и поставил ногу на педаль, как делал это уже два раза после таинственной Замены двигателя. Но «волга» осталась неподвижной.
 Саша молча, уверенным жестом указал на ключ зажигания. Водитель посмотрел на него недоуменным взглядом. Видимо, он сразу понял, что имел в виду молодой офицер.
 — Ключ… не нужен! — запинаясь, сказал он. — Системы зажигания… нет, однако! И бензина… тоже нет!
 — Забудь об этом! Действуй, как всегда, до всей этой истории!
 Водитель послушно повернул ключ.
 Мотор заработал. И знакомая легкая дрожь корпуса машины показала, что это не померещилось.
 — Стой! Не двигай!
 Саша рывком открыл капот.
 ДВИГАТЕЛЬ, НЕ «ИХ», А ЗЕМНОЙ ОБЫЧНЫЙ АВТОМОБИЛЬНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ БЫЛ НА СВОЕМ МЕСТЕ!
 А таинственный ящик, сделанный как будто из серебристого металла, исчез, словно его и не было.
 — Ну, это шалишь! — нервно рассмеялся Горюнов. — Все осталось здесь! — Он похлопал по фотоаппарату. — Никуда не денется!
 — Как сказать! — заметил физик. — Подождем-ка до проявления вашей пленки.
 — Вы думаете?…
 — А почему бы и нет. Все возможно. Если они не хотят…
 Хромченко сам отвинтил пробку бака. Ведь двигатель, так сказать, законный двигатель земного автомобиля не мог работать без горючего! Бак оказался полным до краев!
 — Получается, что у них имеется бензин, — заметил полковник. — Здесь его намного больше, чем было. Зачем же им понадобилось сливать прежний?
 — Был или теперь есть! — сказал Саша.
 — Ну, это вы уж слишком! — У майора из районной милиции в крови было желание всегда и во всем сомневаться. — Если заменить двигатель за четыре часа невозможно, то произвести анализ горючего и затем синтезировать его из местных материалов за те же четыре часа, а может быть, и меньше — невозможно вдвойне!
 — А как же тогда быть с заменой их двигателя снова нашим? Ведь эта операция заняла у них даже не четыре часа, а всего несколько минут.
 Замечание физика оказалось для всех совершенно неожиданным. Очевидно, все же сказывалось нервное утомление и люди соображали хуже, чем всегда.
 — Интересно бы узнать, — продолжал физик, — что побудило их вторично заменить двигатель?
 — Думаю, что знаю ответ на этот вопрос, — сказал биолог. — Виноват я! — И, видя всеобщее недоумение, пояснил: — Не нужно было упорствовать в том, что мы, земляне, вскроем их двигатель, не обращая внимания на эмблему черепа.
 — Но ваши слова означают, что «они» здесь!
 — Или здесь, или имеют возможность нас слышать на расстоянии. Так или иначе, но они слышали мои слова и решили нам помешать.
 — Звучит дико, но… по-видимому, так и есть! — сказал астроном. — Услышали, решили не допустить катастрофы и вмешались, как вмешиваются взрослые в опасную игру детей. Ничего себе! Хорошенькое мнение о людях Земли! А в данном случае — об ученых Земли, — добавил он едко по адресу биолога. — Они изменили свое первоначальное намерение во имя нашей безопасности. Но каково было это намерение? Зачем они послали нам свой двигатель? Как «визитную карточку» их технической цивилизации? И как им удалось все же заменить мотор за несколько минут? Вот важнейшие вопросы. И еще: где они произвели эту замену?
 — Товарищи! — вмешался Хромченко. — Давайте все же отложим дискуссию. Ведь зуб на зуб не попадает! Едем, пока «они» не выкинули еще какой-нибудь номер!
 Все согласились с ним.
 Когда садились в машины, полковник дотронулся до руки Саши Кустова. Его лицо было немного смущенным, но глаза улыбались.
 — Пожалейте старика! — шепнул он. — В двух словах: в чем тут дело, по-вашему?
 — Может быть, я ошибаюсь, товарищ полковник, — так же тихо ответил Саша, — но мне кажется, что дело здесь в разном восприятии времени. Помните рассказ Уэллса «Новейший ускоритель»? — Хромченко кивнул. — Так вот, вроде этого.
 Но как ни тихо обменялись они этими фразами, кое-кто их все же услышал. И не успели четыре машины тронуться с места, как ответ молодого офицера уже знали все восемнадцать человек.
 Разное восприятие времени!
 Да, как будто подобное предположение действительно могло объяснить если не все, то многое из того, что происходило в Н…ске вчера и сегодня и ставило в тупик своей кажущейся необъяснимостью. Например, «молниеносная» замена одного двигателя другим за время вторичного исчезновения «волги» получала хоть какое-то объяснение.
 — Молодец парень! — сказал физик. — Пришло же такое в голову!
 — О чем это вы? — спросил Хромченко.
 — О том, что вам сказал Кустов. Если вы хотели сохранить это в тайне, следовало отойти подальше, а не разговаривать у самых машин.
 — Услышали все-таки! — сказал полковник и рассмеялся.
 — Должно было прийти в голову нам самим, — недовольным тоном отозвался старый астроном. — Напрашивается само собой. Ведь таким свойством — не «восприятия времени», разумеется, а ускоренной в сравнении с нашей жизнедеятельностью — можно объяснить почти все…
 — Однако пришло не нам, а именно младшему лейтенанту Кустову, — вставил физик.
 Старый ученый пренебрежительно махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
 — То, что мы не подумали об этом, — сказал он, — объясняется просто. После того, что случилось с нами при въезде в Н…ск, мыслительные способности у нас пятерых — простите, товарищ полковник, — находятся, вероятно, в не слишком нормальном состоянии.
 — Извиняться тут не в чем, — сказал Хромченко. — Это вполне естественно.
 Физик пожал плечами.
 — Давно известно, — сказал он, — что при желании можно объяснить что угодно и как угодно. Я, например, не замечаю, что мои мыслительные способности сейчас хуже, чем всегда. Мы же ничего не почувствовали и ничего не видели, что могло бы подействовать на нас столь сильно. Нет, дело не в этом! Меня интересует — почему вы сказали, что объяснить можно почти все. Почему «почти»?
 — Потому что среди происшествий этих двух дней есть требующие объяснений с иных позиций.
 — Например?
 — Пленка той девочки, невидимая завеса в поликлинике, воскрешение быка…
 — Совершенно разные вещи! Восприятие субъектом времени или, как вы уточнили, ускоренная относительно обитателей планеты Земля жизнедеятельность есть явление биологическое, тогда как пленка и завеса — область техники, а воскрешение быка — медицины.
 — Скорее ветеринарии.
 — Не велика разница. Так вот, разговор у нас идет не о всех происшествиях, а только о таких, в которых проявилась необычайная быстрота их действий. Именно это и может как-то объяснить гипотеза Кустова. Кстати, я совершенно уверен, что, говоря о восприятии, он имел в виду именно жизнедеятельность. Просто выразил мысль не совсем четко.
 — Это как сказать!
 — Могу привести веское доказательство. Для иллюстрации своей мысли Кустов привел рассказ Уэллса, где эта самая мысль вполне ясно и определенно высказана. Не правда ли, товарищ полковник?
 — Да! — коротко ответил Хромченко.
 Несколько минут в машине молчали. Видимо, астроном не нашел возражения на довод физика.
 — Судя по тому, что нам рассказывали о событиях этих двух дней и что видели мы сами, «их» техника намного совершеннее нашей, — сказал биолог, переходя на другую тему.
 — Не только техника. Нельзя недооценивать тех случаев, о которых мы только что упоминали. Медицина и биология тоже несравнимы с нашими.
 — Ну, несравнимы — это уже чересчур, — ворчливо, как всегда, сказал астроном. — По нынешним темпам роста науки и техники у нас на Земле «они» впереди не так уж на много.
 Он не знал и не мог бы даже вообразить, насколько совпали его слова с мнением Норит сто одиннадцать, с выводами, к которым он пришел и которые высказал совсем недавно в разговоре с Вензот, через таинственное ничто…
 — Не так уж на много, — повторил биолог. — А про само «их» появление в нашей Солнечной системе вы забыли?
 — Помню!
 — Если у них время как бы замедлено, что равнозначно ускоренной жизнедеятельности, о которой идет речь, то не здесь ли следует искать причину того, что они, ясно давая нам понять или даже, можно сказать, показывая нам ясно свое присутствие, не идут на личный контакт с нами? Ведь если все это правильно, то для них мы попросту неподвижны, а они для нас — невидимы!
 — Хотелось бы мне знать, — сказал Хромченко, — каким способом они лишают своих подопытных «кроликов» сознания и зачем им это нужно.
 — На этот счет, — ответил физик, — могут существовать различные объяснения. Одно из них — в моменты исчезновений отсюда и пребывания «там» живым существам нельзя находиться в сознании. Может быть, они вынуждены так поступать, чтобы не причинить нам вреда.
 — Браво! — сказал биолог. — Целиком с вами согласен!
 — Все это неважно, — поморщился астроном. — Есть другой вопрос: где они проделывают все эти излечения, воскрешения, замены двигателей, и так далее — здесь, на Земле, или там, у себя?
 — Можно ответить и так и так, — сказал физик. — Не укладывается в сознании, что наша машина и мы сами могли мгновенно перенестись на расстояние в три с половиной миллиарда километров. А затем с такой же скоростью совершить обратный путь. И мы и машина — тела материальные, а ничто материальное, как вам отлично известно, не может передвигаться быстрее света, в данном случае в двенадцать тысяч раз быстрее.
 — Так как же понимать? — спросил Хромченко.
 — А понимать всю эту механику приходится так. То, что в нашем трехмерном пространстве находится далеко друг от друга, то в пространстве иного, высшего, измерения может находиться совсем рядом, вплотную. И тогда можно себе представить что-то вроде «незримого моста», по которому и происходят все перемещения между планетами, происходят почти мгновенно, через нулевое пространство, где нет никакого пространства в физическом смысле, а следовательно, нет и расстояний.
 Машина неожиданно резко вильнула, едва не свалившись в кювет. Видимо, последняя фраза здорово поразила воображение водителя.
 — Будьте поосторожнее, — недовольно сказал Хромченко. — За рулем полагается не слушать разговоры, а следить за безопасностью движения. Пожалуй, лучше снизить скорость.
 — Уже почти приехали, товарищ полковник. Больше такого не повторится.
 — И совсем не требуется никакого овладения, как мы понимаем это слово, четырехмерным пространством, — закончил физик. — Достаточно научиться пользоваться им практически, даже не понимая в полной мере сути явления. А вообще-то мы вряд ли узнаем что-либо точно. Судя по всему, «они» не собираются делиться с нами своими знаниями.




 ГЛАВА 13,




 где говорится о «десятой планете», о ноге полковника Хромченко и о пресс-конференции в Н…ске


 Упоминание в разговоре ученых о двух планетах и о трех с половиной миллиардах километров расстояния между ними не удивило ни полковника Хромченко, ни водителя «волги». Оба они знали, о чем идет речь. Именно об этом говорили в пути от аэропорта в Н…ск.
 Новость, привезенная тремя учеными, давно стала бы известна всем, если бы происшествие с «волгой» и ее пассажирами не отвлекло внимания.
 А заключалась эта новость в том, что в ночь на 12 января одновременно на двух европейских обсерваториях была открыта… ДЕСЯТАЯ ПЛАНЕТА СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ!
 Очень странная планета, всеми параметрами нарушающая, казалось бы, незыблемые законы!
 В нашей системе планеты по размерам делятся на две резко отличные друг от друга группы — малых планет и планет-гигантов. К малым относятся Меркурий, Венера, Земля и Марс. Затем идет пояс астероидов и после него — область больших планет: Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Последняя, девятая планета — Плутон — выпадает из этой последовательности, относясь к группе малых планет. Но среди астрономов существует мнение, что Плутон и не планета вовсе, а огромный астероид.
 Расстояния между Солнцем и каждой из планет подчиняются открытому в конце восемнадцатого века астрономами Боде и Тициусом числовому ряду, пятое место в котором вместо одной планеты занимает пояс астероидов, то есть очень малых планеток. Место десятой планеты, если таковая существует, согласно ряду Боде и Тициуса, — далеко за Плутоном.
 Скорость движения планет по орбитам вокруг Солнца тем меньше, чем дальше планета отстоит от центра системы, и колеблется от сорока восьми километров в секунду (Меркурий) до четырех с половиной (Плутон).
 И наконец, все планеты движутся в одну сторону, в плоскости эклиптики, с очень незначительными отклонениями от этой плоскости (от 0,5° у планеты Уран до 7° у Меркурия). Только Плутон и здесь выпадает из общего ряда, имея наклонение орбиты больше 17°.
 Открытая в ночь на 12 января десятая планета нарушала почти все эти законы.
 Во-первых, она явно относилась к группе малых планет, будучи немного меньше Земли и Венеры, но больше Марса и Меркурия, а находилась среди планет-гигантов. Такое ее расположение, противоречившее ряду Боде и Тициуса, сразу же насторожило астрономов.
 Во-вторых, обратила на себя внимание неестественная на таком расстоянии от Солнца скорость движения — семьдесят километров в секунду!
 И в-третьих, что было самым странным, новая планета оказалась столь близко к Нептуну, что неизбежно должна быть захваченной гравитационным полем гиганта и погибнуть!
 Это решало вопрос. Такой планеты существовать не могло!
 В Солнечной системе по-прежнему девять планет!
 Что же тогда открыто на двух обсерваториях?
 Ответ был дан двумя учеными — одним во Франции, другим в Москве. Тем самым астрономом, который теперь находился в Н…ске.
 Ответ гласил:

 ОТКРЫТА ПЛАНЕТА-ГОСТЬЯ!

 Но как и откуда она явилась?
 Решение загадки подсказало событие, происшедшее двумя сутками раньше, в ночь на десятое января, с автоматической межпланетной станцией, два года назад отправленной к спутнику Нептуна Тритону.
 Несложный расчет показал, что новая планета и станция встретились в одной точке пространства!
 Неизвестная планета и была тем препятствием, о котором сообщала последняя радиограмма.
 Сомневаться в исправности чувствительных локаторов и «телеглаз», которыми была оснащена станция, не было никаких оснований, выйти из строя одновременно они не могли. И если не «увидели» и не «почуяли» такое огромное тело, как планета размером почти с Венеру, то, значит, этой планеты на пути ракеты не было!
 Но ведь именно она послужила причиной гибели станции, которая сгорела в ее атмосфере, влетев туда с третьей космической скоростью!
 Ведь ее увидели в телескопы двумя сутками позднее!
 Для разрешения этого противоречия существовала только одна возможность — признать, что планета-гостья явилась из пространства иного измерения или прошла через это пространство, «возникнув» там, где мгновение назад ее не было!
 Никакого другого объяснения придумать было нельзя, да и вряд ли оно могло существовать.
 Перед учеными встал ряд выводов.
 Первый: планета-гостья населена разумными существами, стоящими на очень высокой ступени развития науки и техники, раз им доступно путешествие по Вселенной вместе со своей планетой.
 Второй: обитатели планеты-гостьи владеют законами четвертого измерения, или нулевого пространства, или, наконец, так называемого суперпространства! Дело не в названии.
 Выходило, что в ближайшее время человечеству Земли предстоит долгожданная встреча с братьями по разуму!
 Где и как, в какой форме произойдет эта встреча? Ответ должны дать гости, инициатива принадлежала им.
 Неудивительно поэтому, что, когда вечером 12 января в Москве получили сообщение о загадочных происшествиях в Н…ске, их сопоставили с появлением планеты-гостьи, и уже подготовленная группа ученых и журналистов немедленно вылетела туда.
 Конечно, никто не мог знать, произойдет ли встреча только в Н…ске, или где-нибудь еще, и потому другие группы, примерно такого же состава, остались ожидать возможных сообщений из других мест.
 К концу дня 13 января стало ясно, что пришельцы решили ограничиться Н…ском и его ближайшими окрестностями.
 По приезде в Н…ск прежде всего направились в столовую, все сильно проголодались. А потом в кабинете капитана Аксенова сама собой организовалась своеобразная пресс-конференция. Четыре корреспондента обрушили на трех ученых град вопросов.
 Не приходится и говорить, с каким вниманием и интересом все присутствующие выслушали сообщение астронома о «десятой планете» и о предполагаемой связи между ее появлением в Солнечной системе и н…скими событиями.
 Все, что пришлось увидеть, пережить и передумать за вчерашний день и сегодняшнее утро, после этого сообщения внезапно получило новое толкование, наполнилось новым смыслом, неожиданным содержанием.
 И многие бросили уважительный взгляд в сторону Саши Кустова. Ведь именно он еще до приезда московских ученых, ничего не зная о «десятой планете» и ее таинственном появлении в Солнечной системе, чуть ли не с самого начала н…ских событий понял и убеждал других, что во всем этом виден разум инопланетных существ!
 И он оказался целиком прав.
 А когда ученые рассказали все, что было известно им самим, поделились мыслями и предположениями и «пресс-конференция», казалось бы, закончилась, слово неожиданно попросил молчавший до этого полковник Хромченко.
 Он начал с того, что очень подробно рассказал об автомобильной катастрофе, жертвой которой стал несколько лет назад и в результате которой потерял ступню правой ноги.
 — То, что я сказал, могут подтвердить многие из здесь присутствующих, — закончил Хромченко.
 — Почему вы думаете, что кто-нибудь здесь сомневается в ваших словах? — спросил Горюнов.
 Он и его коллеги не понимали, какое отношение могла иметь давняя автомобильная катастрофа к н…ским событиям.
 — Сейчас, — ответил полковник, — вы, конечно, не имеете повода сомневаться в моих словах, но такой повод может появиться через несколько минут. Я хотел бы еще напомнить вам, что после нашего появления на вырубке, выходя из машины, я упал при первом же шаге на совершенно ровном месте…
 — Сломался протез? — спросил Горюнов.
 Остальные молча ждали, стараясь не выказывать нетерпения.
 — Уж не они ли, инопланетяне, повредили ваш протез? — все же спросил кто-то.
 — Может быть, у вас подвернулась здоровая нога?
 — Нет! — ответил Хромченко. — Никто не повреждал протеза. Он не сломался, и здоровая нога у меня не подвертывалась. Я не оступился и не поскользнулся. Ничего этого не было. Дело в том, что за годы, прошедшие после ампутации, я привык к протезу и не упал бы, если… мой протез находился бы на своем месте. Но его не было!
 — Так вот в чем дело! — воскликнул физик.
 Все находившиеся в кабинете невольно поднялись со своих мест, пораженные догадкой. А Хромченко, словно нарочно, медленно-медленно снял ботинки, стянул носки и встал, слегка приподняв обе штанины.
 Ступни были на месте!
 Несколько часов назад на лесной вырубке физик сказал по поводу замены мотора «волги»: «Снять старый двигатель и поставить на его место новый, иной конструкции, — это должно занять, при самом высоком уровне технического развития, во много раз большее время, чем четыре часа».
 Что же можно было сказать сейчас?
 Если на замену мотора мало четырех часов, то на замену протеза живой ногой — тем более. Не говоря уже о том, что перед приживлением новой ступни ее следовало еще изготовить!
 Какие уж тут четыре часа!
 И еще один вопрос как будто получал ответ.
 Приживление было произведено за то время, пока пассажиры «волги» находились на «десятой планете». Потому что нелепо было думать, что «они» явились на Землю, захватив с собой все необходимое для подобной операции, подвернувшейся к тому же совершенно случайно…
 Семен Семенович подошел к Хромченко.
 — Вы можете шевелить ступней и пальцами? — спросил он.
 — Пока еще плохо. Но чем дальше, тем лучше. Очень заметно. Кстати, именно потому, что ступня и пальцы сперва плохо слушались, я и упал, выходя из машины.
 — Вы почувствовали новую ступню только тогда, когда выходили из машины?
 — Да, только когда ступил на нее.
 — Это очень странно!
 Семен Семенович наклонился, внимательно осматривая ступню. Он делал это неторопливо, словно находился у себя в поликлинике и осматривал обычного больного.
 Ему не мешали. В кабинете царила тишина, насыщенная, как электричеством, напряженным ожиданием чего-то, что могло произойти в любое мгновение. Эту тишину нарушало только стрекотание кинокамеры Вогта.
 — Нет! — сказал Семен Семенович. — Нет следов! Посмотрите сами, товарищи!
 Но все уже увидели. Следов не было! Не только от первой операции, многолетней давности, но и от второй, произведенной сегодня! Так же, как не осталось следов на ребрах капитана Аксенова и на туловище быка, которого еще вчера вечером осмотрел ветеринарный врач.
 — Хотел бы я все же понять, как им удается проделывать столь сложные операции за такое короткое время, — прервал молчание биолог.
 — По-моему, возможны два объяснения, — сказал физик. — Первое: действуют не они сами, а созданные ими быстродействующие механизмы. Второе: они научились управлять временем, ускорять или замедлять его течение…
 — Что совершенно невероятно, — добавил астроном.
 — Но возможно и третье, — вмешался фальк. — Работы и даже хирургические операции производят механизмы, управляемые мыслью своих хозяев. Такие механизмы могут действовать с такой же скоростью, с какой протекает мысль. А скорость мысли почти беспредельна, если она специально тренирована, разумеется!
 — Что ж, и это возможно, — согласился физик.
 Исчезновение «волги» длилось только на один час и двенадцать минут дольше, чем во всех остальных случаях за вчерашний и сегодняшний день. Кроме, разумеется, вторичного, очень кратковременного, исчезновения быка и той же «волги» вместе с ее водителем.
 Пятеро взрослых мужчин, трехлетняя девочка, бык, несколько собак, кошек и кур, не считая насекомых, диких птиц и, вполне возможно, диких животных, о которых ничего не было известно, ПОБЫВАЛИ на «десятой планете»!
 После событий 13 января в этом уже невозможно было сомневаться даже самым заядлым скептикам.
 Как вчера, так и сегодня все исчезавшие благополучно вернулись.
 Можно было считать почти точно установленным, что три часа земного времени были тем, видимо минимальным, сроком, который требовался ученым планеты-гостьи на обследование объектов, попавших в их невидимые и неосязаемые сети.
 Для замены двигателя и для хирургической операции ноги полковника трех часов оказалось недостаточно, и пришлось добавить один час и двенадцать минут.
 Такой вывод напрашивался сам собой и казался даже очевидным, но тем не менее вряд ли был правильным, так, как для обратной замены двигателя «волги» времени практически вообще не потребовалось.
 Эту загадку могли разрешить только сами пришельцы.
 Вероятно, на планете-гостье все происходило в специально оборудованных лабораториях, которые время от времени соединялись «незримым мостом» с одним и тем же очень небольшим (по сравнению с расстоянием, разделявшим обе планеты, — точечным) участком земной поверхности, на котором совершенно случайно оказался город Н…ск и его ближайшие окрестности.
 Но в лабораториях (если они и вправду существовали), очевидно, проводились не все эксперименты. Кое-что происходило и на Земле, и эти случаи доказывали присутствие невидимых пришельцев не где-то там, в космосе, а именно здесь, в Н…ске.
 Излечение капитана Аксенова, воскрешение симментальского быка, исчезновение останков белого зверя после его неожиданной трагической гибели и, конечно, возвращение «волге» ее мотора — все это служило указанием на то, что пришельцы не только присутствуют, но и видят, слышат и понимают все, что делают и говорят земляне.
 Так выглядели н…ские события до того, как стало известно о новой ступне полковника Хромченко.
 Теперь подтверждался трудно воспринимаемый сознанием фантастический факт, что пришельцы обладают знанием законов перемещения в пространстве четвертого измерения или, во всяком случае, как-то могут использовать эти знания для практических целей, как выразился физик.
 Возможно, говорить следовало не о четвертом, а, допустим, о нулевом измерении, что по существу было одно и то же. Ну, а если под словами «четвертое измерение» понимать, как это постоянно делается, время, то разговор может идти только о пятом, так как материальные тела перемещаются в пространстве, но никак не во времени!
 Отделаться фразой: «Тут мы имеем явления, еще не познанные наукой», — значило бы найти простую отговорку, пытаться уйти от всякого объяснения вообще…
 — На это мы не имеем права, — сказал старый астроном, молчаливо признанный своими коллегами как бы председателем их «комиссии». — Объяснение н…ским событиям, пусть даже оно окажется ошибочным, должно быть дано общественному мнению, которое, надо думать, взволновано, как никогда!
 — Меня очень удивляет, что к нам никто больше не едет, — заметил Аксенов, обращаясь к майору из управления. — Но вероятно, с завтрашнего утра все изменится. Я опасаюсь, но понимаю, что это неизбежно.
 — Можете не опасаться! — вмешался в разговор физик, услышавший эту фразу и понявший, о чем идет речь. — Никто сюда больше не приедет. Мы первые и последние.
 — Почему вы так уверены в этом? — удивленно спросил Аксенов.
 — Очень просто! Здесь больше нечего делать в связи с так называемыми н…скими событиями. Они сегодня или, самое позднее, завтра рано утром прекратятся.
 — Но почему?
 Ответил астроном:
 — Мне только что сообщили из нашей обсерватории, что, по их расчетам, планета-гостья вынуждена будет покинуть нашу Солнечную систему не позднее пяти часов утра четырнадцатого января, то есть завтра. Иначе она погибнет от сближения с планетой Нептун.
 — Упадет на нее?
 — Нет, будет разорвана силой ее тяготения. Слишком велика разница в массах.
 — Значит, мы так ничего и не узнаем о «них»! — разочарованно сказал майор.
 — Ну, зачем такой пессимизм? Должны узнать до завтрашнего утра. И сдается мне… обязательно кое-что узнаем! — неожиданно закончил он.
 — Как вас надо понимать?
 — А вот придете — и узнаете!
 Он говорил о совещании или, скорее, о пресс-конференции, назначенной по указанию из Москвы на восемь часов вечера. На ней должны были присутствовать и оба собеседника ученого.
 Специально вызванные из областного города кинооператоры, работники радио и телевидения находились уже в пути.
 Кроме узкого круга лиц, никто не мог понять цели этой пресс-конференции, ведь в Н…ске находились всего четыре корреспондента, из которых только один представлял зарубежную прессу. И все четверо уже получили информацию здесь, в этом кабинете.
 — Так надо! — не вдаваясь в объяснения, ответил Хромченко на недоуменные вопросы своих подчиненных. — Раз уж так случилось, что ни один ученый или корреспондент уже не может успеть попасть в Н…ск, все, что будет происходить на конференции, должен узнать, увидеть и услышать весь мир от нас. А главное, на ней, если они того пожелают, смогут присутствовать, видимые или невидимые, и сами находящиеся в Н…ске пришельцы.
 — Если они здесь еще.
 — Наши гости-ученые не сомневаются в этом.
 — Но кто же будет присутствовать на конференции? — спросил Аксенов. — Для кого она устраивается?
 — Для всех, кто пожелает, — несколько странно и непонятно ответил полковник. — Чем больше будет народа, тем лучше…
 Пресс-конференция, на которую в Н…ск, прослышав о невероятных событиях, приехало множество народа из областного и соседних городов, должна была проходить в самом вместительном помещении города — в зрительном зале местного кинотеатра, где часто выступали приезжие театральные труппы и устраивались общегородские собрания.
 К восьми часам улица перед кинотеатром приняла непривычный для жителей вид — ее битком набили автобусы и легковые машины. Перед подъездом стояли два огромных автофургона с надписями на бортах — «Радио» и «Телевидение». От второго из них протянулся по фасаду на крышу кабель к поспешно устанавливаемой телевизионной антенне, решетчатая чаша которой смотрела на невидимую простым глазом далекую мачту областного телецентра, откуда уникальная передача пойдет в Москву через ретрансляционный спутник. Другие кабели змеились по тротуару и через двери вестибюля проходили в зал к громоздким прожекторам. Об эти кабели часто спотыкались входившие в зал.
 Саше Кустову не полагалось присутствовать здесь, но его взял с собой сам полковник Хромченко.
 — Вы это заслужили! — сказал он.
 И заставил смущенного юношу сесть рядом с собой в первом ряду.
 Освоившись, Саша огляделся.
 Зал, хорошо ему знакомый с детства, был переполнен, а люди всё входили и входили. Где они рассчитывали найти себе место, было непонятно, но, видимо, как-то умудрялись находить.
 — Наверное, сюда съехались все, имеющие хоть какое-то отношение к печати и к науке, со всей нашей области, — сказал Саша.
 — Тем лучше! — улыбнулся Хромченко.
 — Почему, товарищ полковник?
 — Потому, — едва слышно ответил Хромченко, — что так нужно для выполнения задуманного.
 — Чего именно?
 — Имей терпение. — Полковник неожиданно перешел на «ты». — Сейчас начнется, слушай внимательно!
 На сцену, где не было привычного белого квадрата экрана, к трибуне, на которой вместо одного стояло целых четыре микрофона, поднялся московский физик.
 Тотчас же вспыхнули прожекторы, и ослепительный свет залил зал. Ученый ладонью прикрыл глаза, давая им привыкнуть к такому освещению.
 Медленно проехала по проходу между кресел тележка с телевизионной съемочной камерой, к окуляру которой приник оператор, снимая трибуну крупным планом.
 Со всех сторон защелкали затворы фотоаппаратов…
 — Товарищи! — начал физик.
 Его голос звучал спокойно и несколько глухо. Нелегко было говорить спокойно, зная, что происходящее здесь видят и слышат миллионы человек во всех странах мира. Сознание этого не могло оставить равнодушным никого.
 — Товарищи! Вы все знаете, что происходило в городе Н…ске и его окрестностях вчера и сегодня. Мы собрались здесь для того, чтобы попытаться осмыслить эти поразительные факты и ознакомить весь земной шар с выводами, к которым пришли. Я сейчас подробно перечислю все эти факты, не для вас, а для тех, кто их не знает или знает понаслышке. Потом вы прослушаете доклад доктора физико-математических наук, члена-корреспондента Академии наук СССР профессора Тарана. А затем, — физик сделал паузу, — мы предоставим слово пока еще неведомому нам представителю другой планеты или представителям, если их несколько, посланным сюда, на нашу Землю, и находящимся, как это установлено, здесь, в Н…ске. И как можно надеяться, не только в Н…ске вообще, но и в этом зале, среди нас, видимым или невидимым…
 При этих словах по залу прокатился гул.
 — Мы можем сказать совершенно уверенно, что один из них здесь присутствует. Почему — вам это станет ясно из доклада. Он здесь! — в третий раз повторил физик, и казалось, что он делает это для того, чтобы убедить самого себя в реальности невероятного факта. — Или «они» здесь! Судя по всему случившемуся в вашем городе, «они» слышат и понимают то, что мы говорим. И я призываю «их» к вниманию! «Они» услышат много интересного и важного для себя. Итак, перехожу к н…ским событиям. — Физик ясно и достаточно подробно изложил в хронологическом порядке все происшествия, начиная от исчезновения кота Белки. — На этом разрешите закончить и предоставить трибуну докладчику. Прошу вас, профессор!
 Старый астроном, не торопясь, поднялся на сцену. Свет прожекторов и телевизионная камера, похоже, не мешали ему.
 Начало его речи оказалось неожиданным.
 — Я буду говорить, — сказал Таран без всякого обращения, — адресуясь не столько к сидящим в зале землянам, сколько к тому существу, которое находится здесь и меня слушает. Если я в чем-то ошибусь, пусть посланец их науки поправит меня. Я и мои коллеги летели в Н…ск, уже имея представление о положении дел, а то, что увидели и даже сами пережили, только подтвердило наши первоначальные выводы. Вы, — он поднял голову, точно обращаясь к кому-то находившемуся выше кресел, — должны знать: наша единственная цель — попытаться оказать вам помощь, в которой, по нашему мнению, вы нуждаетесь. Мы думаем, что если вы вступите с нами в открытый контакт, то совместными усилиями это будет сделано.
 Профессор замолчал, видимо ожидая какого-то ответа, чего-то, что могло показать — невидимый пришелец понял. Но все оставалось по-прежнему, никакого ответа в какой бы то ни было форме не последовало.
 Сидящие в зале беспокойно оглядывались, всматриваясь друг в друга, ожидая каждое мгновение внезапного появления (вдруг вот здесь, рядом) невиданного существа, вряд ли похожего на человека. Всем было не по себе. Глубокая убежденность ученого в том, что пришелец в зале, заставляла волноваться и вызывала смутную тревогу.
 Кто-то, очевидно не выдержав напряжения, крикнул:
 — Нет его тут вовсе!
 — Он здесь, — твердо и спокойно ответил Таран, — можете в этом не сомневаться.
 И вдруг…
 Это было очередное н…ское событие.
 По всему залу раздался отчетливый голос, который медленно, разделяя слова, произнес:
 — Я здесь и слушаю вас.
 Если бы это сказал кто-то из сидящих в зале, его соседи сразу же заметили бы, кто именно. Но никто ничего не заметил. Никто не произносил этих слов. Голос исходил неизвестно откуда.
 И никто не появлялся, никто не поднялся с места…
 Профессор Таран пожал плечами.
 — Надо полагать, — сказал он, — что у вас имеется серьезная причина скрываться или вы вообще не можете показаться в своем естественном облике. Одно из двух. — Он помолчал и неожиданно произнес странную фразу, показавшуюся большинству присутствующих почти бессмысленной: — Хотел бы я знать, услышал эти слова магнитофон или не услышал.
 — Что вы хотите этим сказать? — спросил кто-то.
 — Очень простую вещь. Хочу выяснить, прозвучал ли голос нашего гостя с помощью обычных звуковых волн, или непосредственно в мозгу у каждого из здесь присутствующих.
 — Минуту! — сказал оператор из областного радио, сидящий у самой сцены за специально для него поставленным столиком с двумя большими магнитофонами. — Минуту, товарищ профессор! Сейчас я отвечу на ваш вопрос.
 — Ну как, понял теперь? — спросил Сашу полковник, как и раньше, едва слышным шепотом.
 — Пока нет, но что-то начинает проясняться. Неужели вся эта конференция…
 — Да! — перебил Хромченко. — Молодец, понял правильно!
 — Готово! — Оператор радио зачем-то встал. — На ленте нет записи этой фразы.
 — Ну и прекрасно! — сказал Таран. — Благодарю вас, товарищ! Я хотел убедиться. — Профессор отпил глоток воды. — О событиях в Н…ске все знают. Перейдем к тому, что случилось вне Н…ска. А затем можно переходить к выводам. Итак, в ночь с девятого на десятое января, по московскому времени…
 Едва слышный двойной щелк…
 Маленькая стрелка прибора на грани неведомого чуть заметно вздрагивает…
 И сразу исчезает, уходит в таинственное ничто!
 Это сигнал. Норит сто одиннадцать требует связи.
 — Внимание!
 В помещении пульта, из двенадцати экранов — «иллюминаторов» которого работает только один, в креслах всего двое серебристых операторов.
 Третий, торопясь, выходит из бассейна и спешит к своему месту.
 Проходит двадцать, тридцать секади…
 Один за другим, неведомо как и откуда, возле пустых кресел появляются еще двое. Один из них — Вензот.
 Все пять операторов на месте.
 А затем — сразу шестеро серебристых и трое светло-синих.
 — Внимание! — звучит еще раз.
 Секади… секади… секади…
 — Старт!
 Мгновение… и на экране Норит сто одиннадцать. Снова в облике аборигена.
 — Во имя жизни!
 Голос спокоен — значит, спокойны и мысли посланца планеты.
 — Во имя жизни! — отвечает Вензот, напряженно, с тревогой всматриваясь в чуждый облик, на котором не может прочесть ничего.
 В прошлом тридцать тысяч секади непрерывного изматывающего напряжения. Тридцать тысяч секади на грани надежды и очередного разочарования. Что скажет Норит сто одиннадцать?
 Важнейшая деталь: связи попросил он сам!
  Норит сто одиннадцать . Здесь большое собрание, на котором я присутствую. Их ученый сказал, обращаясь прямо ко мне, что их единственная цель — сделать все возможное для нас. Они хотят и могут прийти к нам на помощь!
 Тридцать тысяч секади ожидания, неизвестности и тревоги ушли в прошлое, остались далеко-далеко… Решающее слово прозвучало!
 Каждому из четырнадцати показалось в это мгновение, что сверкнула перед глазами САМА ЖИЗНЬ!
 Секади двести молчания…
  Вензот . Ты сказал, ученый обратился прямо к тебе. Разве они знают, под каким обликом ты скрываешься у них?
  Норит сто одиннадцать . Нет. Он обратился к неизвестному пришельцу — значит, ко мне.
  Вензот . Он был так уверен, что ты близко?
  Норит сто одиннадцать . Они это знают. Я говорил с ними.
  Вензот . Тогда не пора ли посылать светло-синего?
  Норит сто одиннадцать . Пусть он будет наготове. Я не знаю, как они захотят вести решающую беседу, лично или по экранному лучу. Подготовьте все материалы к мысленной передаче. В любом случае я буду рядом с их учеными или одним ученым — это зависит от них. И пусть выбранный вами светло-синий не покидает помещения пульта. Я уверен: связь потребуется снова, и очень скоро.
  Вензот . Они знают, что у нас совсем мало времени?
 Норит сто одиннадцать. Они знают всё! Обо всем догадались! Больше мне нечего делать на этой планете. Кончаю связь! Мне становится трудно вести разговор и одновременно понимать то, что говорят здесь. А это очень важно для нас. Торопитесь с подготовкой!
  Вензот . Во имя жизни, Норит сто одиннадцать! Желаю тебе получить право прибавить к своему имени еще слово «последний»!
  Норит сто одиннадцать . Благодарю, Вензот!
 Экран гаснет…




 ГЛАВА 14,




 о том, как было раскрыто инкогнито Норит сто одиннадцать


 Профессор Таран снова сделал паузу (они были часты в его длинной речи) и, не торопясь, отпил несколько глотков воды. Перед ним только что, в третий раз, поставили полный стакан.
 В зале стояла такая тишина, какой никогда не бывает на собраниях даже с очень интересной повесткой дня. Слушатели боялись пропустить слово. Вряд ли нашелся бы хоть один человек, не захваченный целиком необычайным, фантастическим рассказом о появлении в Солнечной системе «десятой планеты», вынырнувшей, по выражению докладчика, из какого-то смутно воспринимаемого сознанием нулевого пространства в наш привычный трехмерный мир.
 Единственным, кто мог бы спокойно слушать об этом, был, конечно, пришелец, но слушал ли он вообще, соглашался или не соглашался с профессором, оставалось неизвестным.
 После нескольких слов, переданных прямо в мозг, минуя слуховой аппарат, гость ничем больше не проявлял своего присутствия.
 Впрочем, надо сказать, что увлеченные докладом люди попросту забыли о нем. Он мог бы сейчас появиться в зале в любом обличье — его не сразу бы заметили. С величайшим нетерпением все ждали продолжения, досадуя на профессора за его манеру делать длинные паузы.
 — Итак, — снова заговорил Таран, — суммируя все изложенные мною факты, относящиеся к появлению планеты-гостьи, мы должны прийти к выводу, что это появление произошло не по заранее намеченному плану, а до некоторой степени случайно и неожиданно не только для нас, но и для них самих.
 Даже при этих словах, которые несомненно поразили воображение слушателей, в зале не раздалось ни одного возгласа.
 — Почему же это так? — продолжал профессор. — Разве может подобное перемещение целой планеты происходить вне воли ее хозяев? Случайность относится не к тому, что планета «нырнула» в нулевое пространство — это, безусловно, было вызвано сознательной волей, — а к тому, что она «вынырнула» обратно в трехмерный мир в случайном для ее хозяев месте. Надо добавить, что такие переброски из одной планетной системы в другую крайне опасны. Пример — та же планета-гостья, оказавшаяся в смертельно опасном соседстве с гигантом нашей системы — Нептуном. А самое главное — нельзя себе представить возможность возвращения в свою планетную систему, точно на прежнюю орбиту. А ведь это совершенно обязательно! Иначе изменится расстояние между планетой и ее солнцем, изменится количество получаемого ею тепла и света, изменится продолжительность года и многое другое. Глубокие изменения произойдут в жизни растений, животных и людей! Одним словом, путешествия на самой планете вместо космического корабля настолько рискованы, что никакие разумные существа не позволят себе этого. Никогда! А значит, ясно: появление планеты-гостьи не научный эксперимент, не туристский визит, а страшно рискованный, смертельно опасный, но необходимый обитателям планеты шаг отчаяния!
 На этот раз по залу прошел гул.
 — Вы говорите правильно.
 Это был тот же голос, который раздался в зале перед началом выступления профессора Тарана, голос пришельца, заставивший всех вздрогнуть.
 Многие поднимались с места, взволнованно и тревожно осматривая зал, стараясь определить, откуда, из какой точки донесся к ним этот голос. Тщетно! Голос обитателя иного мира явно прозвучал со всех сторон одновременно. Немногие понимали, что на самом деле никакого голоса пришельца не раздавалось вообще, что каждый слышал свой собственный, звучавший не в ушах, а непосредственно в слуховом центре мозга.
 И не было никакой нужды снова проверять магнитную ленту, магнитофон не мог ничего «слышать» потому, что в зале не звучало никакого голоса.
 Профессор Таран удовлетворенно кивнул головой.
 — Я был бы удивлен и разочарован, — очень спокойно и просто сказал он, — если бы вы промолчали, товарищ! Это означало бы, что вы не заинтересованы в том, что я говорю, что никакая помощь вашему человечеству не нужна и что мы в этом вопросе сильно ошибаемся.
 Кое-кто в зале нервно засмеялся. Обращение к невидимому и неведомому существу со словом «товарищ» было слишком неожиданно. Собрание в Н…ске постепенно превращалось во что-то таинственное, слишком фантастичное…
 Натянутые нервы просили разрядки…
 Профессор отпил глоток из четвертого стакана.
 — Пожалуй, — сказал он, — это хорошо, что вы не показываетесь, это отвлекло бы внимание. Скрывайтесь пока! А я, с вашего разрешения, продолжу. Получив подтверждение, превратившее нашу догадку в достоверный факт, я могу быть более краток и коснуться в дальнейшем только самого главного. Я знаю, у всех возникли вопросы. Почему я сказал «шаг отчаяния»? Что заставляет «их» предпринимать такие странствия? Мнение всех астрономов нашей планеты едино: катастрофа с центральной звездой — иначе говоря, с их солнцем. Что это за катастрофа? И здесь ответ один. Это вспышка их звезды, превратившейся в так называемую новую или даже в сверхновую. А это гибель не одной отдельной планеты, а всей планетной системы данной звезды. Где и когда это произошло, могут нам поведать только сами пришельцы. Существуют единые для всех разумных существ галактические координаты.
 События рисуются так. Звезда, бывшая их солнцем, принадлежала к типу неустойчивых и должна была рано или поздно вспыхнуть. Ученые сумели рассчитать, конечно приблизительно, время, когда это должно произойти. Смертельная угроза заставила интенсивно развиваться те отрасли науки и техники, которые могли бы найти возможность спасения планеты и ее обитателей. И вот открыто нулевое пространство и найдены способы перемещения в этом пространстве не только людей или отдельных предметов вроде автомобиля, но даже всей планеты со всем, что на ней находится. И когда приблизился вплотную момент катастрофы, планета ушла из своей обреченной системы, «нырнув» в нулевое пространство, чтобы выйти из него неизвестно где. Это и был шаг отчаяния. Мы не знаем, был ли путь к нам первым таким шагом…
 — Сто одиннадцатым.
 — Благодарю, товарищ! — Профессор Таран, очевидно, намеренно повторил странно звучащее обращение неведомо к кому. — Итак, сто одиннадцатый! Вдумайтесь, товарищи, в эту цифру! Сто одиннадцать раз бросаться в неведомое, в отчаянной надежде оказаться наконец в системе звезды, могущей стать новым солнцем, дающей хоть какие-нибудь шансы, что к ее излучению удастся, так сказать, привыкнуть. И ясно, что сделать это без помощи со стороны аборигенов системы нельзя. Все становится, таким образом, ясным. Мы готовы помочь! Но многое надо обсудить, решить совместно многие вопросы. А времени остается все меньше и меньше. Так не лучше ли вам, — профессор снова обращался непосредственно к находящемуся в зале пришельцу, — показаться? Будет легче и проще вести столь серьезную беседу. — Он подождал и, видя, что пришелец никак не реагирует, сказал тоном сожаления: — Я думаю, что не стоит терять драгоценное время. Но дело ваше! Поступайте, как находите нужным. Помощь нужна вам!
 Аккуратно допив воду, профессор не спеша, подчеркнуто медленно сошел с трибуны.
 Видимо, порядок выступлений был согласован заранее, потому что, не ожидая ничьего приглашения, на трибуну тотчас же поднялся еще раз физик.
 — Говорить с невидимым собеседником, — сказал он, — действительно, не слишком удобно, профессор Таран прав в этом отношении. Он сказал нам, что для нашей науки в истории появления планеты-гостьи, видимо, нет тайн. Но профессор мог бы добавить к этому, что и кажущееся инкогнито пришельцев, точнее, одного из них — тоже уже не тайна.
 Удивленные возгласы слились в звуковой взрыв.
 — Кажется, я уже все понял, — прошептал Саша. — Эта мнимая пресс-конференция затеяна для того, чтобы убедить пришельца открыться.
 Хромченко молча кивнул головой.
 — Но, — продолжал Саша, — если он не хочет…
 — Дело не в нем. Наши ученые думают не об одном человеке, который может и ошибаться, а обо всем человечестве их планеты.
 Слова «человек», «человечество» странно прозвучали для Саши Кустова. Он привык даже мысленно называть пришельцев «разумными существами»…
 Шум в зале постепенно стих.
 — Пришелец видим! — сказал физик. — В облике человека Земли он находится здесь и слушает нас.
 — Кто?
 Короткое это слово вырвалось одновременно не менее чем у ста человек.
 — Нам надо запастись терпением. Представьте себе, что я укажу на него, а в ответ пришелец решит покинуть Землю. Они могут делать это мгновенно. А мы не знаем, есть ли здесь другие, нам неизвестные…
 — Я этого не сделаю.
 — Рад это слышать! — У физика хватило выдержки не повернуть головы, даже не взглянуть в ту сторону, где, как он знал, сидел тот, кто был в действительности пришельцем с другой планеты. — В таком случае, может быть, мне не нужно продолжать и вы сами… ну, например, встанете. — Он подождал, но никакого ответа на его предложение не последовало. — Ну что ж! Мы не можем ничем доказать вам вашу ошибку, кроме только заверения в самых лучших наших чувствах и намерениях. Если вам этого не достаточно…
 — Наша внешность, — снова прозвучал «голос» пришельца, — непривычна для вас.
 — А разве наша внешность для вас привычна?
 — Нет. Но мы видели много разумных во Вселенной. Мы привыкли не удивляться, а смотреть сквозь внешнюю оболочку, видя за ней разум. Вы — нет! Я знаю: моя внешность только помешает общению и беседе.
 — Мы придерживаемся иного мнения. Посланный вами белый зверь не возбудил никаких отрицательных эмоций своим внешним видом. И то, что, судя по этому зверю, глаза обитателей вашей планеты не такие, как у нас, ничему не помешает.
 — Не только глаза… Всё!
 — Если так, вы, возможно, правы! — Физик с минуту молчал, словно что-то обдумывая, хотя в действительности весь сценарий этого «спектакля» был заранее тщательно продуман. — Попрошу, — сказал он, — подняться сюда тех, кто принимал личное участие в н…ских событиях, а именно младшего лейтенанта Кустова, лейтенанта Логинова, доктора Фалька… Вон там, — он указал куда-то за кулисы, — возьмите стулья и сядьте вот здесь.
 Вставая со своего места, недоумевающий Саша Кустов обратил внимание на то, что доктор Фальк, сидевший неподалеку от него по другую сторону центрального прохода, рядом с главным врачом поликлиники, словно не слыша приглашения, продолжает сидеть и что главврач что-то говорит ему, видимо в чем-то убеждая.
 Вместе с Логиновым на сцену прошли Аксенов и Кузьминых, которых физик почему-то не назвал.
 — Ну что же вы, доктор Фальк! — сказал он.
 Все с тем же, как всегда, ко всему равнодушным видом доктор Фальк встал и прошел на сцену, вслед за немного замешкавшимся Сашей Кустовым. Они сели рядом.
 На трибуне вместо физика снова появился профессор Таран.
 — Продолжим! — чему-то улыбаясь, сказал он, — Но здесь не все, кого позвал мой коллега. Не хватает доктора Фалька.
 Глубокое молчание послужило ответом ученому. Было ясно, что во всем зале не осталось ни одного человека, который не догадался бы о том, что должно последовать за этой, казалось бы, нелепой фразой. Люди затаили дыхание…
 И вот…
 Из-за кулис в сопровождении старшины Груздева на сцену, залитую ослепительным светом прожекторов, вышел… второй доктор Фальк — в точности, до мелочей такой же, как первый.
 А сидящий рядом с Сашей, на виду у всего зала, даже не пошевельнулся при появлении своего двойника…
 Оба Фалька были одинаковы до такой степени, что всем в зале и на сцене показалось: у них двоится в глазах.
 Тот же рост, фигура, черты лица, цвет волос, прическа и костюм. И только те, кто находился на сцене, в непосредственной близости, могли заметить нездоровый румянец на скулах у вошедшего, румянец, которого не было у сидящего рядом с Кустовым.
 В зале продолжала царить тишина, полная напряжения, готовая каждое мгновение прерваться… чем? Вряд ли кто-нибудь смог бы в этот момент даже пошевелиться.
 И Саша Кустов, волей случая оказавшийся совсем рядом с пришельцем, не мог заставить себя встать и отойти в сторону, хотя отлично сознавал, что направленная прямо на них телевизионная камера наряду с пришельцем показывает и его, Сашу Кустова, рядового работника милиции, сотням миллионов телезрителей на всех континентах земного шара.
 — Хорошо, — раздался «голос» пришельца (все заметили, что его губы, губы доктора Фалька, не шевелятся). — Вы заставили меня открыться. И вы правы. Так будет лучше. И пусть наш контакт продолжается открыто.
 — Давно пора, — ворчливо, но совсем спокойно сказал профессор Таран. — Но почему ваши губы не шевелятся, как это было прежде? Как вы говорите?
 — Я вообще не говорю, — последовал ответ. — Мои мысли преобразуются для вас в звуки того языка, на котором думает каждый из вас. А звуки, издаваемые вами, преобразуются для меня в мысленные образы. Движения моих губ, так же как и моя, видимая вами, внешность, — это иллюзия…
 Теперь, когда уже не могло быть никаких сомнений в том, что пришелец, обитатель десятой планеты, доктор Фальк (первый) и таинственный невидимка — одно и то же лицо, что долгожданный момент личного контакта с инопланетянином — свершившийся факт, спокойный разговор, который вел с гостем старый астроном, был более чем удивителен. Но может быть, это происходило потому, что для Тарана превращение «доктора Фалька» в пришельца не явилось неожиданностью.
 — Это вы вылечили человека, у которого были сломаны ребра, воскресили быка, удалив из его туловища шесть пуль? — спросил физик. Как и все, он с трудом справлялся с волнением, но понимал, что молчать нельзя.
 — Аборигена, пострадавшего по нашей вине, вылечил я. Это было не так уж трудно. Шесть кусочков металла из тела рогатого животного удалил я. Все остальное сделано по моему указанию.
 — Кем и как? — быстро спросил биолог.
 — Это долго говорить. Мало времени. Вы согласны?
 — Вы правы! — сказал Таран. — Прошу вас ответить только еще на один вопрос. Вы у нас один, или вас несколько?
 — Я здесь пока один. И вот мы открыто ведем беседу. И я не вижу, чем может помешать нашему дальнейшему общению надетая мною маска. Я перед вами, и этого достаточно. Если доктор недоволен тем, что я скопировал его внешность, то я готов изменить ее на любую другую, теперь это уже не имеет значения. Показываться таким, каков я в действительности, не считаю нужным и полезным для дела.
 — Вы вольны поступать как хотите! — сказал Таран.
 — Меня нисколько не обижает, что вы завладели моей внешностью, — улыбаясь, сказал Фальк. — Оставайтесь моей копией, если вам так нравится. Но меня интересует: почему вы решили принять именно мою, не чью-нибудь другую?
 — Вы были первым, кого я увидел, оказавшись на вашей планете. Мне очень повезло. То, что вы говорили, ваша специальность, цель приезда было таким, как мне нужно. И еще то, что вас здесь никто не знает. Очень хорошо.
 — Вы увидели меня в поезде?
 — Да, кажется, так называется этот колесный транспорт.
 Кузьминых с любопытством посмотрел на «доктора Фалька» и усмехнулся. Если бы он сказал что-либо подобное до того, как впервые возникло подозрение о его инкогнито! Как облегчилась бы задача самого Кузьминых! Ни один человек на Земле не мог произнести такую фразу, она сразу выдала бы пришельца с головой!
 «Видимо, он перестал следить за своими мыслями, которые передает нам, — подумал старший лейтенат. — Да, многое упростилось бы, прозвучи эта фраза раньше!»
 Никто в этом зале, кроме, разумеется, Аксенова и Хромченко, не знал, что раскрытие инкогнито пришельца — заслуга Кузьминых. Именно он, заподозрив неладное в поведении нового врача городской поликлиники, путем наблюдений и сопоставлений пришел к выводу, что Фальк — самозванец. Именно он обратил внимание на непременное присутствие «доктора Фалька» при всех н…ских чудесах этих двух дней. Ему пришло в голову проверить, не появлялся ли новый врач в здании городской милиции перед исчезновением оттуда туши мертвого быка, и дежуривший в тот день старшина Груздев подтвердил, что видел Фалька, но почему-то не обратил на него внимания.
 А когда лейтенант Логинов рассказал, что ему показалось, будто новый врач присутствовал на месте, где собаки разорвали белого зверя, подозрения Кузьминых превратились в уверенность: Фальк и неведомый пришелец, присутствие которого в Н…ске становилось все очевиднее, — одно и то же лицо!
 Вопрос, где же находится настоящий доктор Фальк, о приезде которого в Н…ск поликлиника была заранее предупреждена, разрешить было уже не трудно. Он мог находиться либо в поезде, идущем обратно в Москву, либо где-то вблизи станции Озерная.
 Найти его не потребовало больших усилий…
 — Можно задать вам еще один вопрос? — спросил настоящий доктор Фальк.
 — Да.
 — Почему ваше внушение действовало только два дня?
 — Потому что более долгое было бы вредно для вас. Я считал, что двух дней мне достаточно.
 — Для чего?
 Пришелец не ответил.
 — Ну что же, — спокойно заметил настоящий Фальк. — Остается только узнать ваше имя. Надо же как-то различать нас в разговоре.
 — Я могу произнести звуки моего имени, но оно имеет дополнение — цифру. Ее звуками произносить бесполезно, вы ничего не воспримете. Но попробуем. Сейчас вы услышите имя, а цифру я передам мысленно. Иного пути нет.
 И вот впервые на земном шаре прозвучал и был записан на ленту магнитофона голос обитателя иного мира — если не считать странного шипения на согласных звуках, едва слышного, самый обыкновенный человеческий голос, произнесший имя. И никто даже не заметил, что последовавшая за именем цифра «прозвучала» мнимо, как и все, до этого «произнесенное» пришельцем:
 — Норит… сто одиннадцать.
 Многие из присутствующих в зале утверждали потом, что им ясно послышалось, будто пришелец сказал «сто одиннадцатый», но проверить это было нельзя. Магнитофон услышал только имя: Норит.


***

 В двадцать три часа пятьдесят минут 13 января, на пороге третьего дня н…ских событий, в кабинете капитана Аксенова собрались семь человек. Им выпало быть участниками и очевидцами заключительной сцены — ухода с Земли «доктора Фалька», иначе — Норит сто одиннадцать.
 Эти семь человек — трое московских ученых, полковник Хромченко, сам Аксенов и… Саша Кустов. Его присутствия потребовал Норит сто одиннадцать. Видимо, молодой офицер чем-то нравится пришельцу или нужен ему зачем-то.
 Возле стула биолога стоял чемодан.
 Из представителей прессы здесь находился только один — корреспондент АПН Горюнов, вид у которого был крайне недовольный и раздраженный.
 Норит сто одиннадцать не разрешил присутствовать больше никому. Не разрешил даже настоящему доктору Фальку. Сам Норит сто одиннадцать — восьмое разумное существо в кабинете. Сейчас он был таким же человеком Земли, как и семеро остальных.
 По той же причине ни у кого ни кино-, ни теле-, ни фотокамер.
 Именно это обстоятельство и раздражало Горюнова. В данном случае корреспонденция без снимков — только половина корреспонденции. Но хозяевам неудобно поступать вопреки желанию гостя!
 Все молчали, ожидая того, что должно произойти. Говорить уже не о чем, все сказано!
 Странная судьба выпала на долю трех ученых. С уверенностью можно сказать, что никогда и никому не доводилось переживать такого необыкновенного дня. Только сегодня утром (им самим трудно поверить, что прошел всего один день) прибыли они в Н…ск и сразу же очутились на чужой планете, в трех с половиной миллиардах километров от Земли — правда, не сознавая этого. Вернувшись на родную планету, стали свидетелями многих событий, присутствовали при разоблачении скрывающегося инопланетянина и вот теперь готовятся, вместе с этим же самым инопланетянином, вторично перенестись на планету-гостью, на этот раз находясь в полном сознании. А затем вторично же вернуться.
 Многовато для одного дня!
 На часах ровно двадцать четыре.
 Ученые встали и поочередно крепко пожали руки трем офицерам и корреспонденту. Хотя разлука предстояла только до завтрашнего утра, не больше.
 Норит сто одиннадцать, или «доктор Фальк», не шевеля губами, произнес:
 — Я должен сделать одно пояснение.
 Все взгляды обратились на него.
 — Я должен пояснить, почему я хотел, чтобы здесь присутствовал, — жест в сторону Саши Кустова, — самый старший из вас.
 Никто не выразил удивления, никто даже не улыбнулся.
 «Так! — подумал биолог. — Это заслуживает внимания!»
 Все поняли: приоткрылась пусть не столь уж важная, но, несомненно, очень интересная особенность восприятия пришельцем (и видимо, не только им одним, а всеми его сородичами) аборигенов Земли. Сашу Кустова, с земной точки зрения до очевидности самого юного из присутствующих, он принял за самого старого!
 Почему? По каким признакам?
 Дальнейшие слова Норит сто одиннадцать как будто ответили на этот вопрос.
 — Когда я, — продолжал он, — убедился в том, что в вашей планетной системе мы сможем обрести новую родину и что вы, обитатели этой системы, скорее всего согласитесь помогать нам приспособиться к лучам вашего солнца, я стал очень внимательно изучать токи организмов («Биотоки», — понял биолог) окружающих меня людей. Чтобы наша планета, вынужденная сейчас срочно покинуть вашу систему, могла в нее вернуться, нам необходим на вашей планете — другие, по нашим данным, не имеют обитателей — один человек, токи которого наиболее близки к токам обитателей нашей планеты. Я взял за образец самого себя. Это нужно для того, чтобы можно было перебросить от нас к вам, от меня к этому человеку, экранный луч. Без этого мы не сможем найти дорогу обратно к вашей системе через пространство высшего измерения. Мне очень повезло. Нашелся человек, — снова жест в сторону Саши Кустова, — токи которого почти не отличаются от моих. Я смог хорошо проверить это, он часто находился близко от меня, проявлял активность, заинтересованность, я слышал, как он давал пояснения…
 Стало ясно: по понятиям пришельцев, давать пояснения, учить других (а именно так пришелец, видимо, понимал то, что при нем говорил Саша) может только старший по возрасту. И еще: пришельцы не могут отличить по внешности, кто из землян старее и кто моложе. Для них все земляне одинаковы, все на одно лицо.
 — Я не спросил согласия избранного мною потому, что это не играет никакой роли. Ему ничего не надо делать, экранный луч коснется его незаметно и неощутимо для него самого, а для нас это будет той нитью, которая приведет нас обратно, в вашу систему. Прошу вас беречь этого человека, заменить его некем.
 — Хорошо! — улыбнулся Хромченко. — Постараемся, чтобы с нашим МОЛОДЫМ товарищем ничего не случилось. Но опасаться нет особых причин. Он здоров и МОЛОД!
 Дважды подчеркнутые слова о молодости Саши Кустова, похоже, остались незамеченными пришельцем, или он не обратил на них внимания.
 — Трудно понять, — сказал профессор Таран, — как может служить пеленгом в космическом пространстве такая крохотная точка, как человек.
 — В трехмерном пространстве это верно, но в пространстве высшего измерения все иначе, там нет расстояний. — Норит сто одиннадцать тем же тоном прибавил: — Пора! Нас ждут!
 Ученые подошли к запертой двери кабинета следователя и сели на специально поставленные там по указанию пришельца стулья. Биолог положил чемодан к себе на колени и сразу стал похож на пассажира, ждущего на вокзале поезда.
 Норит сто одиннадцать, не прощаясь ни с кем, занял четвертый стул.
 Пятнадцать минут первого!
 Это уже 14 января.
 Наступили последние мгновения пребывания пришельца на Земле. Сейчас он покинет ее, чтобы вернуться на свою родину и с нею вместе скрыться…
 Где?
 Ни на Земле, ни на планете-гостье на этот вопрос нет ответа!
 Бесконечными кажутся секунды ожидания…
 Разговор с помощью экранного луча, как называл это «нечто» Норит сто одиннадцать, даже с его же участием в качестве переводчика не удался. Научные термины оказались непосильными для мысленной передачи Норит сто одиннадцать с Земли и Вензот с планеты-гостьи. Присылка светло-синего явно ничему не могла бы помочь. И тогда по инициативе земных ученых было решено, что они трое совершат визит на планету пришельцев. Правда, времени оставалось очень мало, но все же должно хватить. Норит сто одиннадцать заверил, что на его родине все подготовлено.
 У каждого из трех ученых Земли своя задача.
 Биологу предстоит ознакомить своих коллег на планете-гостье с особенностями обмена веществ земных организмов, с влиянием солнечного излучения на жизнь и развитие клеток. Он познакомится с выводами, которые сделали пришельцы, обследовав побывавших у них птиц, животных и людей Земли, и прокомментирует эти выводы с точки зрения предстоящей пришельцам «акклиматизации» в Солнечной системе.
 Профессор Таран обсудит с астрономами планеты вопрос о ее будущей орбите, о месте, которое займет планета, вернувшись в Солнечную систему и навсегда оставшись в ней. Он узнает, что думают об этом сами пришельцы, и предложит им свой план.
 Для осуществления этого плана нужна активная помощь техники пришельцев. Возможности их техники нужно выяснить заранее. Появление новой планеты не может не сказаться на всех остальных. Нарушать равновесие всей системы нельзя!
 Что касается физика, то его задача скромнее и состоит в том, чтобы получить и доставить на Землю материалы, относящиеся к таинственному экранному лучу, к технике переброса объектов с планеты на планету через не менее таинственное нулевое пространство, или, по терминологии Норит сто одиннадцать, пространство высшего измерения. Согласие ученых планеты-гостьи предоставить все сведения уже получено…
 Двадцать минут первого!
 Еще минута, другая и…
 — Покажитесь нам! — одновременно вырвалась затаенная мысль у всех остающихся.
 Пришелец молчал, словно колеблясь.
 Неужели он согласится и вот сейчас четыре человека (трое ученых не в счет, они увидят аборигенов планеты-гостьи через каких-нибудь три — четыре минуты) узнают, как выглядит их гость без маски человека Земли?
 Горюнов с досады кусал губы — ни фото-, ни киноаппарата с ним нет!
 Но Норит сто одиннадцать остался верен себе. Он ответил, как всегда, безмолвно:
 — Сохраните память обо мне в привычном вам облике человека вашей планеты.
 «Чертов упрямец! — подумал Хромченко, забывая, что четкую мысль пришелец может легко „услышать“. — И ведь совершенно не логичен, наши товарищи увидят его через пару минут».
 — Прощайте!
 Норит сто одиннадцать произнес это слово неожиданно по-русски, вслух, звуками!
 Сюрприз на прощание!
 Мгновение… и вот уже на месте, где только что сидели четыре человека, нет никого!
 Очередное исчезновение свершилось. На этот раз ПОСЛЕДНЕЕ!




 ЭПИЛОГ


 Ставшая уже знаменитой бежевая «волга» мчалась по дороге в Фокино, разрывая ночную мглу яркими лучами фар.
 За нею на безопасном расстоянии друг от друга (заснеженный путь скользок) следовали синяя «волга» Горюнова и два автофургона с надписями на бортах — «Радио» и «Телевидение», те самые, которые стояли вечером 13 января перед н…ским кинотеатром, когда в нем происходило поистине историческое собрание.
 Запрет Норит сто одиннадцать потерял силу, и корреспонденты, операторы радио и телевидения, все желающие могли вознаградить себя за то, что не видели момента отправления трех ученых и самого пришельца на планету-гостью. Они получили полную возможность присутствовать при возвращении ученых и снимать это последнее н…ское событие сколько им угодно.
 Норит сто одиннадцать указал, что аналогично вторичному исчезновению быка (из кабинета капитана Аксенова) и появлению его на улице Фокино исчезнувшие из того же кабинета люди появятся так же в Фокино и на том же месте, где появился бык.
 Вероятно догадываясь, что момент возвращения хотят заснять, пришелец прибавил, что перед появлением трех ученых раздастся тот же звук, что и всегда.
 Это должно было облегчить подготовку к работе операторов. Ведь точного места никто не знал, а пронзительный звук всегда раздавался в непосредственной близости, если не в самой точке появлений…
 Кстати сказать, на вопрос о причине появлений в пятнадцати километрах от места исчезновения Норит сто одиннадцать не ответил, и у землян создалось впечатление, что он сам этого не знает.
 — Попробуем» спросить об этом «там», — сказал тогда профессор Таран.
 Несмотря на глухую ночь, на улице Фокино ожидало довольно много народа. Слух о том, что в деревне снова ожидается какое-то таинственное событие и что на этот раз оно обязательно произойдет, распростанился неведомыми путями, как всегда в подобных случаях, как бы сам собой.
 Как уже было дважды — в первый день событий, 12 января, и вчера, 13-го, — первым, кого увидел Саша Кустов, когда машина остановилась перед домом сельсовета, был его председатель. Улыбаясь в густые усы, он сказал явно насмешливо:
 — В четвертый раз к нам! И что вам неймется, однако?
 — Что же тут поделаешь! — в тон ему ответил Саша. — Ваша деревня на весь мир прославилась. Как без нее теперь обойтись? Немыслимо!
 Председатель отдал честь выходящему из машины полковнику, не подозревая, что именно этого человека и эту самую машину он и ожидал вчера вместе со всеми.
 — Выяснили что-нибудь? — спросил Хромченко.
 — Никто ничего точно не заметил. Но как будто это произошло возле нашего клуба. Где-то недалеко, во всяком случае. Те, кто живут дальше, никакого быка возле своего дома не видели!
 Речь шла о просьбе полковника, переданной по телефону, расспросить жителей Фокино о позавчерашнем появлении на улице симментальского быка и постараться хотя бы приблизительно определить место, где его впервые увидели.
 Несмотря на ночное время, просьба эта была добросовестно выполнена.
 — Показывайте, где ваш клуб! — сказал Хромченко.
 — Да здесь, неподалеку…
 По-видимому, место было указано точно. Во всяком случае, от н…ского отделения милиции до этого клуба по карте было четырнадцать километров девятьсот метров.
 Земляне сделали все от них зависящее, чтобы на этот раз не пропустить нужный момент, очередь была теперь за операторами «луча», успех зависел от точности их «наводки».
 Оставалось ждать.
 Свет уличных фонарей потускнел и исчез в ослепительных лучах прожекторов. Пятьдесят метров улицы осветились, как в солнечный день.
 Мороз крепчал, как бывает перед рассветом, и доходил, вероятно, градусов до тридцати. Но, несмотря на это, привлеченные необычным зрелищем, жители Фокино подходили в одиночку и группами, пока не собралась такая же толпа, как вчера на овечьем выгоне.
 Саша заметил неподалеку от себя Федора Седых и подошел к нему. Момент был удобный, а Саше давно уже хотелось кое о чем спросить кузнеца.
 Седых приветливо поздоровался.
 — Скажите, товарищ Седых, — без предисловий сказал Саша, — чем объяснить ваше поведение и ваши слова, когда я позавчера приезжал за девочкой, которую вы с братом подобрали по дороге? Почему вы мне явно не верили?
 Кузнец улыбнулся.
 — Догадались?
 — Ну, это было очень заметно.
 — Только не сердитесь, — сказал Седых. — Мы же знали, кто эта девочка и откуда.
 — Как знали? От кого?
 — От меня, — последовал неожиданный ответ. — Я рассказал Василию, как пропала Анечка.
 — Но вы-то сами от кого узнали?
 — Так я же в ту ночь ночевал в Н…ске. А утром шел на автобус мимо дома Болдыревых…
 — Так это вы услышали крик и вошли в дом?
 — Ну да! И вас я там видел, да вам, видно, было не до меня. Потому и не припомнили.
 — Тьфу ты пропасть! А я ломал голову… Почему же вы не сказали тогда, в сельсовете?
 — Ну, мы поняли, что вы хотите сохранить тайну. И мы с Василием никому не сказали…
 Донесшаяся до них фраза полковника Хромченко прервала разговор:
 — Если верить Норит, как раз время!
 Последние минуты прошли в полном молчании. В морозном воздухе отчетливо слышалось стрекотание кинокамер и шипение прожекторов. Из автофургона с надписью «Телевидение» на борту доносился ровный гул генератора.
 И вот… хорошо знакомый многим из присутствующих звенящий свист возвестил, что освещено именно то место, которое нужно. Звук раздался как будто из дверей клуба.
 И почти одновременно точно в скрещении прожекторных лучей, на самом удобном для съемки месте, «возник из ничего» ученый-физик.
 В руках он держал тот самый чемодан, в котором биолог унес с собой на планету-гостью материалы, нужные ему и профессору Тарану.
 Но чемодан сразу выпал из руки ученого, а сам он пошатнулся и, как было хорошо заметно, едва удержался на ногах.
 Но никто не бросился к нему на помощь.
 Все знали: появиться должен не один, а трое!
 Никто не рискнул оказаться «на пути» двух недостающих.
 Так прошло минуты две…
 Физик, видимо, оправился, пришел в себя. Он поднял чемодан и сам пошел к встречавшим.
 — Где остальные? — встретил его вопросом полковник.
 Казалось нелепым и неуместным здороваться, ведь разлучились всего четыре часа назад.
 — Они остались там, — очень просто ответил физик. — Времени было слишком мало. Кроме предусмотренных возникли новые вопросы.
 — И вы не смогли их отговорить?
 — А я и не хотел этого делать. Понимаю и одобряю их решение. И если бы мог принести пользу и не имел другой задачи, сам бы остался, хотя известная степень риска тут имеется. Но что может значить риск и даже самая жизнь двух или трех человек, когда дело идет о спасении жизни миллиардов… разумных существ!
 Заминка после слова «миллиардов» была очень заметна.
 — Но как же они вернутся?
 — Есть два пути. Вместе со всей планетой или, если планета почему-либо не вернется, по лучу, направленному на вас, Саша! — кивнул он Кустову.
 — Но ведь место вашего возвращения было указано нам заранее. Я мог и не быть здесь.
 — Сейчас да, вы ни при чем. Но они двое вернутся с вашей помощью. Который час?
 — Четыре двадцать.
 — Через десять минут планета уйдет из нашей системы. И никто, даже они сами, не знает, где она окажется через мгновение после этого.
 Пока шел разговор, съемки окончились и прожекторы один за другим погасли. Их поспешно грузили в автофургон. Мороз подгонял людей.
 — Поехали! — сказал Хромченко.
 — Пора! А то еще замерзнешь тут, на вашей Земле, — пошутил физик.
 Видимо, он совсем оправился после своего фантастического путешествия.
 — Там у них теплее?
 — Просто тропическая жара.
 — Без солнца?
 — Тепло и свет дают растения.
 — Очень любопытно!
 — Весьма! Наш биолог даже заявил, что не покинет планету, пока не изучит структуру этих растений. Но они обещали отправить с ним вместе несколько штук.
 Жители Фокино, окружившие их плотным кольцом, расступились, давая дорогу «волге», и проводили ее аплодисментами.
 — А как ваша цель, достигнута? — спросил Хромченко, когда все машины уже мчались в Н…ск.
 — Всё здесь! — Физик похлопал по чемодану. — Они сдержали слово. Но работа предстоит огромная. У них нет письменности в нашем понимании. Всё на лентах вроде магнитофонных, на видеопленках, на чертежах, схемах, таблицах. Правда, они дали ключ, с помощью которого мы сможем расшифровать эти «иероглифы». Тяжелая задача!
 — Когда должны вернуться ваши коллеги, где их встречать?
 — Я этого не знаю. Во всяком случае, не позднее чем через неделю. Для «луча» расстояний не существует. От Нептуна до Земли или от края Галактики до Земли — все едино! Нуль нулю всегда равен. А где их встречать, зависит от того, где будет находиться в этот момент младший лейтенант Кустов. Незримая нить протянута от него к стартовой площадке на их планете. Длина этой нити тоже, конечно, равна нулю. Объяснений не спрашивайте, сам ничего не понимаю!
 — Значит, оба ваши коллеги могут врезаться в Кустова?
 — Нет, вероятность исчезающе мала. Всегда есть, выражаясь языком артиллеристов, процент рассеивания. В радиусе трехсот — четырехсот метров от Кустова. Профессор Таран просил проследить за тем, чтобы он в эту неделю избегал опасных мест — например, озер, рек, густых лесов. Думаю, что этого юношу затребуют в Москву. Так что н…ские события окончательно закончились.
 — Как выглядит их планета?
 — Разве расскажешь в трех словах? Я мало успел увидеть, подождите возвращения профессора и его спутника. Могу сказать одно: то, что я видел, впечатляет. Во многом это наше будущее.
 — Во многом, но не во всем?
 — Да, слишком различна наша и их жизнь. Многое, необходимое им, не нужно и никогда не будет нужно нам. Хотя бы потому, что они… амфибии!
 После небольшого молчания Хромченко спросил:
 — Почему вы споткнулись, перед тем как сказать о них «разумные существа»?
 — Заметили все-таки, — без улыбки сказал физик. — Потому, товарищ полковник, что, говоря «разумные существа», мы всегда подразумеваем людей. А они, с нашей точки зрения, не люди! Лучше всего называть их просто «разумными». Этим все сказано!
 Хромченко пристально посмотрел на физика.
 — Боюсь, вы не ответите мне, но все же спрошу. Как они выглядят?
 — Я их не фотографировал, не было аппарата. А у них не просил. Это обещал сделать Таран. Если планета вернется, мы, земляне, увидим их много раз. А пока… Да, вы угадали, я не отвечу на ваш вопрос, хотя бы потому, что сделать это почти невозможно. Я понимаю теперь, почему Норит сто одиннадцать отказался предстать перед нами в своем естественном облике. Пожалуй… он был прав! И если я сейчас исполню вашу просьбу, а они никогда не вернутся, то этим причиню им неприятность. Этого не хочу. Они не заслуживают чувства неприязни, брезгливости или тем более отвращения, которые легко могут возникнуть. Понимаете, могут возникнуть против воли. Слишком уж они… необычны! На других мирах их посланцы несколько раз погибали только из-за своего внешнего вида. Увольте меня от описаниия. Они мне импонируют своим умственным развитием. Но поскольку мы с вами одни, все же скажу по секрету: первое впечатление от форм их тел было… бесформенным!
 — А они не говорили вам, часто ли встречали в Галактике таких, как мы? Я имею в виду внешний вид.
 Физик почему-то ответил не сразу.
 — Говорили, — сказал он словно нехотя. — Таких, как мы, они не встречали ни разу.
 — А мы-то думали!
 — Впрочем, они так же не встречали и таких, каковы они сами. Получается, что формы тел разумных существ бесконечно разнообразны. Здесь уместно процитировать академика Колмогорова. Я помню эти строки наизусть. «В настоящее время… имеется принципиальная возможность встречи с такими формами существования высокоорганизованной материи, которые обладают всеми основными свойствами не только живых, но и мыслящих существ и которые могут существенно отличаться от земных форм». — Он снова сделал паузу и закончил: — Вот мы, люди Земли, и встретились с такой формой существования мыслящей материи. И мыслящей, надо признать, на очень высоком уровне. При чем же тогда их внешний вид?
 — Да, это действительно верно! — вздохнул Хромченко.
  Ленинград, 
  1973 — 1975.