---------------------------------------------


 Джордж Мартин
 Тупиковый вариант

 Свернув с автострады на двухрядный серпантин, машина запетляла среди склонов, густо поросших сосняком и увенчанных снеговыми шапками вершин. Стремительно чередовались подъемы и спуски; в эти минуты сердце, словно на «американских горках», ухало вниз, и закладывало уши. Под ясным, пронзительно синим небом мелькали быстрые потоки и искрящиеся на солнце водопады. Однако красоты пейзажа нисколько не улучшили настроения Питера. Продолжая хмуриться, он целиком сосредоточился на дороге и дал волю водительским рефлексам.
 Горы поднимались все выше, приемник работал с помехами. На поворотах звук ненадолго усиливался, потом вновь замирал и наконец исчез совсем. Кэти до упора прокрутила ручку настройки, вернулась по шкале назад, но так и не сумев найти ни одной станции, раздраженно щелкнула выключателем.
 — Ну, будем играть в молчанку?
 Питер и не глядя на жену знал, что она на взводе. Резкость и сарказм давно вытеснили из ее голоса нежные интонации. Сейчас она искала ссоры.
 С самого начала все пошло вкривь и вкось — он чуть не силком заставил Кэти поехать; а тут еще это радио. Но, разумеется, она обозлена не поездкой, а тем, что так промахнулась, выйдя за него замуж. В периоды обострения самоедства Питер даже не осуждал ее скандальность. Он и впрямь оказался незавидным мужем — несостоявшийся писатель, неудавшийся журналист, незадачливый коммерсант… Вечно подавлен и хмур — такой на любого нагонит тоску. Разве что в пикировках еще на что-то годится — можно сказать, хорош. Потому-то, видимо, Кэти так часто и пытается спровоцировать скандал. Когда запал иссякает, кто-нибудь из двоих, если не оба, обычно пускает слезу, потом они, как правило, предаются любви, и жизнь на час-другой становится сносной. А больше между ними практически ничего не осталось.
 Но сегодня Питеру не хотелось вступать в перепалку — он не чувствовал в себе достаточно сил, да и мысли были далеко.
 — О чем же ты хочешь поговорить? — спросил он, не отвлекаясь от шоссе и постаравшись придать голосу побольше дружелюбия.
 — Ну хотя бы о той развеселой компании, куда ты меня тащишь.
 — Я ведь сказал тебе: это мои товарищи по шахматной команде из Северо-Западного.
 — С каких пор шахматы стали командной игрой? — иронически поинтересовалась Кэти. — Вы что, выбирали ходы большинством голосов?
 — Да нет, командный шахматный турнир — это просто серия обыкновенных поединков на четырех-пяти досках. Во всяком случае, так они проводились в наших университетских соревнованиях. Никаких консультаций и тому подобного. Побеждает команда, выигравшая наибольшее количество индивидуальных матчей. Смысл здесь, как бы тебе объяснить…
 — Не трудись; если я ничего не смыслю в шахматах, это не значит, что я круглая идиотка. Итак, ты со своими тремя дружками входил в сборную Северо-Западного?
 — И да и нет, — буркнул Питер.
 «Тойота», не приспособленная для крутых подъемов, натужно выла. Питер пожалел, что перед отъездом из Чикаго не удосужился отрегулировать двигатель. Машину следовало вести осторожнее — они забрались уже настолько высоко, что кое-где попадались сползшие на шоссе снежные языки, а иногда дорогу пересекали блестящие полосы льда.
 — И да и нет? — хмыкнула Кэти. — Как прикажешь это понимать?
 — Раньше Северо-Западный был сплошным шахматным клубом. Мы проводили множество турниров — местные соревнования, первенства штата и даже страны. Иногда приходилось состязаться сразу с несколькими противниками, поэтому состав сборной частично менялся — один игрок мог участвовать, другой — нет, если, например, сдавал экзамены или только что отыграл и выдохся, — все учитывалось. Наша четверка называлась второй сборной. На этой неделе исполняется десять лет с тех пор, как мы участвовали в Североамериканском чемпионате университетских команд. Наш университет был устроителем, и на меня, помимо игры, легла масса организаторских забот.
 — Вторая сборная? Значит, была и первая?
 Питер откашлялся и аккуратно вписался в крутой поворот. Одно колесо все-таки задело за уступ, и по днищу забарабанил гравий.
 — Каждый университет имел право выставить несколько сборных. Были бы деньги, а желающих сыграть всегда хватало. Четверо лучших входили в главную команду, следующая четверка — во вторую, и так далее. — Питер умолк на секунду и продолжил с оттенком гордости: — Наш национальный чемпионат превзошел размахом и числом участников все предыдущие… Потом этот рекорд, конечно, побили… Но мы установили и другой, он держится до сих пор. Поскольку турнир проводился у нас, а игроков в нашем распоряжении имелось предостаточно, то мы выставили сразу шесть команд! Ни до ни после ни один университет не выставлял на такие первенства больше четырех сборных.
 Он улыбнулся собственным воспоминаниям. Может, это достижение не самое выдающееся, но оно — его, Питера, кровное, родное. И не важно, что оно осталось единственным — миллионы людей живут и умирают, так и не установив ни единого рекорда. Надо бы указать в завещании — пусть так и выбьют на его надгробии: «Здесь покоится Питер К. Нортон, который выставил сразу шесть сборных». Он усмехнулся.
 — Что в этом смешного?
 — Да нет, ничего.
 Кэти не стала уточнять.
 — Значит, ты руководил чемпионатом?
 — Ну не совсем так. Я был президентом нашего клуба к председателем оргкомитета. Я не руководил турниром как таковым, но составил заявку на его проведение именно у нас, в Эванстоне. Через меня велись все предварительные переговоры и приготовления, я решал, кто где будет играть, распределял игроков по командам и назначал капитанов. Но во время самих соревнований я был уже просто капитаном второй сборной.
 Кэти едко рассмеялась.
 — Тоже мне деятель, лидер резерва. Весомый титул, а главное — прекрасно вписывается в историю твоей жизни.
 Питер чуть не нагрубил в ответ, но сдержался. «Тойота» взяла еще один крутой поворот, и впереди развернулась панорама гор Колорадо, которая, однако, оставила Питера совершенно безучастным. Немного погодя Кэти опять принялась за свое.
 — Почему же ты забросил свои шахматы?
 — После колледжа как-то постепенно перестал играть — не то чтобы намеренно, а просто отдалился от той среды, в которой прежде жил, выпал из круга… Лет девять не участвовал ни в одном турнире и, наверное, основательно потерял форму. А раньше играл довольно неплохо.
 — Довольно расплывчатая оценка.
 — В мою команду входили только игроки первой категории А.
 — Вот как… И что это означает?
 — А то, что, согласно американской квалификационной системе, наш уровень значительно превышал уровень громадного большинства шахматистов, допускаемых к соревнованиям, — проворчал Питер. — Между прочим, самодовольные любители — ну, знаешь, те, что сидят по барам да кофейням и с умным видом разбирают партии знаменитостей, — классным игрокам в подметки не годятся. После категории А идут по нисходящей В, С, О и Е, а выше — уже только эксперты, мастера и гроссмейстеры, но таких совсем немного.
 — Ах, только-то и всего?
 — Да.
 — Так бы сразу и сказал, а то: «первая категория, первая категория». Стоит ли хвалиться, если ты не то что до мастера — даже до эксперта не дотянул.
 Он посмотрел на жену. Кэти сидела, удобно положив затылок на подголовник; на лице играла довольная ухмылка. Питер вдруг разозлился.
 — Стерва.
 — Не отвлекайся, ты за рулем! — с готовностью огрызнулась Кэти.
 На следующем повороте он резко крутанул баранку и посильнее вдавил педаль газа. Машина рванулась вперед. Кэти терпеть не могла быстрой езды.
 — Черт меня дернул взять тебя с собой. Слова не скажешь по-человечески.
 Она захихикала.
 — Мой муж — выдающаяся личность. Третьеразрядный шахматист университетской команды юниоров. Жаль только, водитель никудышный.
 — Заткнешься ты или нет? — прорычал Питер. — Если не понимаешь, о чем речь, сиди да помалкивай. Может, наша команда и называлась второй сборной, но это была хорошая команда. Мы завершили турнир с результатом, которого никто от нас не ожидал, — всего на пол-очка отстали от первой сборной, причем едва не нанесли поражение чемпиону.
 — Потрясающе! И как это вам удалось?
 Питер уже пожалел о своих словах. Он дорожил этим воспоминанием почти так же, как своим маленьким глупым рекордом. Он-то знал, насколько близок был успех, но Кэти этого никогда не понять, для нее все его неудачи одинаковы. Ему не следовало упоминать о той игре.
 — Ну же, дорогой, поведай мне о великой почти победе, — не унималась Кэти, — я вся внимание.
 Слишком поздно, сообразил Питер, теперь она не отвяжется. Будет приставать и язвить, пока он не сдастся. Лучше уж покончить с этим сразу.
 — Ладно, — со вздохом начал он, — только придержи пока свой ядовитый язычок. На этой неделе минет десять лет с того дня. Чтобы не наносить ущерба занятиям, национальное первенство всегда приурочивали к рождественским каникулам. В тот раз соревновались в восемь кругов, по два круга в день. Наши команды играли слабовато. Первая сборная заняла седьмое место.
 — Ты был во второй, милый.
 Питер поморщился.
 — Верно. Но старались мы изо всех сил и под конец одержали две блестящие победы. В результате к последнему кругу создалось довольно запутанное положение. Чикагский университет, набрав шесть очков и потеряв всего одно, единолично возглавлял турнирную таблицу. Чикагцы приехали в ранге прошлогодних чемпионов и намеревались отстоять свое звание. Среди прочих они обыграли и нашу первую сборную. Им в затылок дышали три команды, имевшие по пять с половиной против полутора очков — Беркли, Массачусетс и кто-то еще — я уже не помню, да это и не важно. Главное, все они уже встречались с Чикаго. Потом шли сразу несколько команд с пятью очками, в том числе и обе сильнейшие сборные нашего Северо-Западного. В последнем круге против Чикаго должна была выступать какая-нибудь из наших шести команд, а поскольку первая сборная с ним уже играла, то эта честь досталась второй. Все считали, что победа у чикагцев в кармане. Мы и в самом деле не представляли для них серьезной угрозы. Решив сохранить титул, они выступали в сильнейшем составе — если не ошибаюсь, три мастера и один эксперт. В рейтинге каждый из нас уступал им не одну сотню баллов. По идее, чикагцы должны были уложить нас на обе лопатки. Однако этого не произошло. Почему-то Северо-Западный всегда был для Чикаго неудобным соперником, победа над нами никогда не доставалась легко. Собственно, пока я учился, команды наших университетов считались сильнейшими на Среднем Западе, так что отношение к нам было особое, и, хотя чикагцы традиционно были все же сильнее, мы всегда давали им жару. Впрочем, это не помешало мне сдружиться с их капитаном Хэлом Уинслоу. Состязались мы часто — и в матчах за кубок Чикагской межуниверситетской лиги, и на первенство штата, в региональных и несколько раз в национальных турнирах. В большинстве встреч Чикаго победил — в большинстве, но не во всех. Однажды мы отобрали у них титул чемпионов города, потом крупно разгромили еще несколько раз, а в том, рождественском чемпионате десятилетней давности нам оставалось полшага до самой крупной из побед.
 Питер поднял руку с двумя пальцами, выставленными вверх в форме буквы V, снова опустил ее на руль и помрачнел.
 — Продолжай, продолжай, — поощрила Кэти. — Я затаив дыхание жду развязки.
 Питер проигнорировал насмешку жены.
 — Спустя час после начала матча половина участников турнира сгрудилась вокруг наших столов. Все видели, что чикагцы попали в трудное положение. Мы добились явного преимущества на двух досках и выровняли позицию на двух остальных. Я играл за третьей против Хэла Уинслоу. Продолжение не сулило ничего интересного, и он согласился на ничью. За четвертой доской сидел Экс, соперник начал теснить его…
 — Экс?
 — Эдвард Колин Стюарт — все звали его Эксом. Большой оригинал… Скоро ты с ним познакомишься. Так вот, он сделал несколько неточных ходов и постепенно попал в безнадежное положение.
 — Проиграл?
 — Да.
 — Не очень-то понятно, что ты подразумевал, говоря о беспримерном успехе, — заметила Кэти. — Впрочем, у каждого свой взгляд на то, что следует считать триумфом…
 — Экс проиграл, — продолжал Питер, — но на второй доске дела шли получше. Дельмарио делал со своим противником что хотел. Парень еще немного подергался, но Стив в конце концов дожал его и заработал очко. Счет сравнялся и стал полтора на полтора при одной еще не оконченной партии. И в ней — невероятно, но факт — наш игрок тоже имел преимущество! За первую доску мы посадили Брюса Банниша. Форменный индюк, но шахматист неплохой. Играл он за счет своей поразительной, прямо-таки фотографической памяти на уровне той же категории А. Дебюты все помнил вдоль и поперек. А в соперники ему достался Великий Роби. — Тут Питер кривовато усмехнулся. — Мастер Робинсон Весселер, великий и в прямом, и в переносном смысле. Весил сотни четыре фунтов и притом был чертовски силен в шахматах. Сядет, бывало, перед доской, сложит руки на пузе, скосит свои заплывшие глазки на фигуры, да так и застынет до конца партии. Шевелился, только делая ходы; одним своим видом мог сокрушить соперника, не говоря уже о мастерстве. Банниша он должен был разделать под орех — рейтинг-то на четыреста баллов выше! — но не тут-то было. Благодаря своей феноменальной памяти Банниш обставил его в дебюте, разыграв малоизвестный вариант сицилианской защиты, и теперь теснил по всем направлениям. Невероятно сложная атака! Острая и позиционно, и тактически; другой такой я не видел. Контратакуя на ферзевом фланге, Весселер создал там некоторый перевес, но по сравнению с угрозой Банниша на королевском фланге тот перевес ничего не значил. В общем, все уже решили — выигрышная позиция.
 — Выходит, вы чуть не стали чемпионами?
 — Нет. Да мы и не рассчитывали, тут у нас шансов не было. Выиграв матч, мы сравнялись бы с Чикаго и прочими, кто набрал по шесть очков из восьми возможных, а чемпионом стала бы одна из команд, набравших шесть с половиной, — либо Беркли, либо Массачусетс. А мы просто хотели победить. Мы жаждали этой небывалой победы. Ведь команда Чикагского университета считалась сильнейшей в стране, а мы не были лучшими даже в своем колледже. Обыграй мы их — то-то была бы сенсация… Оставалось совсем чуть-чуть.
 — И чем все кончилось?
 — Банниш продул, — скорчив кислую мину, ответил Питер. — Откровенно сдал партию. В ней наступил критический момент; нужно было пожертвовать коня… Ты знаешь, что такое жертва в шахматах? Это когда игрок сознательно отдает материал, то есть пешку, качество или фигуру, получая взамен позиционное или игровое преимущество. Так вот, после двойной жертвы белых у Весселера совершенно оголялся королевский фланг, и Баннишу открывалась возможность острейшей атаки. Но ему не хватило смелости. Он зачем-то начал сдерживать контратаку на ферзевом фланге, в конце концов сделал неуверенный ход и потерял темп. Весселер усилил давление, перебросив на ферзевый фланг еще одну фигуру, а Банниш вместо того чтобы развивать преимущество на королевском, продолжал обороняться. Вскоре преимущество растаяло, атака захлебнулась, и Весселер, конечно, додавил противника.
 Даже сейчас, через десять лет, рассказывая о той партии, Питер почувствовал горечь разочарования.
 — В общем, мы проиграли два с половиной на полтора, а Чикаго остался чемпионом. Сам Весселер потом признался, что проиграл бы, возьми Банниш пешку конем. Эх, проклятие!
 — Ничего особенного. Вы проиграли, просто-напросто проиграли, вот и все.
 — Еще чуть-чуть, и выиграли бы.
 — Чуть-чуть не считается, — проворковала Кэти. — Либо выиграли, либо нет. Оказывается, ты уже тогда был неудачником, дорогой. Знать бы об этом раньше…
 — Не я, черт побери, а Банниш! — возмутился Питер. — И кстати, это было вполне в его духе. Несмотря на свою первую категорию и знаменитую память, как командный игрок он не стоил ничего. Ты себе не представляешь, сколько он продул партий, играя за сборную. Лишь только противник усиливал натиск — все, сливай воду: Банниш непременно пасовал. Но та партия с Весселером… Меня до сих пор трясет. Я его чуть не убил. И при этом еще вечно корчил из себя невесть что, высокомерный засранец.
 Кэти развеселилась.
 — Как приятно быть зваными в гости к высокомерному засранцу!
 — Ну, все-таки столько лет прошло. Может, он изменился. А хоть бы и нет — он нынче мультимиллионер. Король электроники. Кроме того, мне хочется повидать Экса со Стивом; Банниш сказал, что они обязательно будут.
 — Чудесно! — воскликнула Кэти. — Нельзя упускать такого случая. Мне выпала редкая честь — провести четыре дня в компании засранца-миллионера и трех неудачников. Вперед!
 Питер сжал челюсти и вдавил педаль акселератора. Дорога пошла под уклон. «Тойота» клюнула носом и, все громче дребезжа, помчалась вниз. «Ну вот, теперь только вниз да вниз, — подумал Питер. — Прямо как моя треклятая жизнь».
 Им все-таки пришлось преодолеть еще четыре мили подъема по частной подъездной дороге, прежде чем впереди показалась цель путешествия. Десять лет скитаний по дешевым квартирам не дали потускнеть мечте о собственном доме, и сейчас Питер с одного взгляда определил, что лицезреет образец недвижимого имущества стоимостью в три миллиона. Трехэтажный особняк на горе, построенный из местного камня и натурального дерева, казался неотъемлемой частью ландшафта. Особенно эффектно смотрелись окна, застекленные дымчатыми стеклами-«хамелеонами». Пожалуй, только огромная оранжерея немного нарушала общий романтический стиль.
 Под домом размещался гараж на четыре машины, врезанный в склон горы. Для «тойоты» нашлось последнее свободное место между новеньким серебристым «кадиллаком» «Сивилла», очевидно, хозяйским, и явно ему не принадлежавшим древним, обшарпанным «жуком-фольксвагеном». Когда Питер вынимал ключ из замка зажигания, свет вдруг померк. Кэти обернулась — величественный горный пейзаж закрыли автоматически сработавшие ворота гаража. Створки сомкнулись с громким металлическим лязгом.
 — О нашем приезде уже знают, — констатировала она.
 — Доставай чемоданы, — проворчал Питер.
 Найдя в глубине гаража лифт, они вошли в кабину, и Питер ткнул в верхнюю из двух кнопок. Кабина поднялась, дверцы вновь открылись, и гости очутились в обширном зале под сводчатой застекленной крышей. Питер скептически воззрился на буйную комнатную зелень, толстые бурые ковры, роскошную деревянную обшивку стен и книжные полки, забитые томами в кожаных переплетах. Довершали интерьер огромный камин и Эдвард Колин Стюарт, который, услышав шум лифта, поднялся из кресла в противоположном конце гостиной.
 — О, Экс! — заулыбался Питер и поставил чемоданы на пол.
 Эдвард К. Стюарт бодро двинулся навстречу вновь прибывшим. Друзья обменялись рукопожатием.
 — Привет, Питер.
 — Будь я проклят, да ты ни капельки не изменился!
 Все тот же стройный крепыш, с нисколько не поредевшей светло-песочной шевелюрой и пышными стрельчатыми усами, Экс и одевался так же, как десятилетие назад — в джинсы и черный жилет поверх приталенной бордовой сорочки. Энергичный, собранный, опрятный.
 — Ни черта не изменился, — повторил Питер.
 — К сожалению, — ответил Экс. — По-моему, людям положено со временем меняться. — Взгляд его синих глаз был по-прежнему непроницаем. Он повернулся к спутнице Питера и представился: — Э. К. Стюарт.
 — О, пардон, — спохватился Питер. — Кэти, моя жена.
 — Рада познакомиться, — сказала она, с улыбкой подавая руку.
 — А где Стив? — спросил Питер. — Я чуть не врезался в его «фольксваген» от удивления, увидев в гараже этот драндулет. Сколько он на нем ездит? Лет пятнадцать или больше?
 — Немного меньше. Он где-то поблизости. Вероятно, дегустирует напитки.
 Искривившийся уголок Эксова рта сказал Питеру гораздо больше, чем сама фраза.
 — А Банниш?
 — Еще не появлялся. Вероятно, ждал вашего приезда. А вы не хотите забросить вещи в свои комнаты?
 — Ничего не выйдет, раз хозяин отсутствует, — сухо заметила Кэти.
 — Ах да, вы же еще не знакомы с чудесами Баннишленда. — Экс показал на камин. — Взгляните туда.
 Питер точно помнил, как, оглядывая гостиную, обратил внимание на картину, нечто вроде сюрреалистического пейзажа, висевшую над каминной полкой. Картина бесследно исчезла. На ее месте чернел большой прямоугольный экран, на котором полыхали малиновые строки:
 ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ПИТЕР.
 ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, КЭТИ.
 ВАШИ АПАРТАМЕНТЫ НА ВТОРОМ ЭТАЖЕ, ПЕРВАЯ ДВЕРЬ НАЛЕВО.
 ПОЖАЛУЙСТА, РАСПОЛАГАЙТЕСЬ И БУДЬТЕ КАК ДОМА.
 Питер повернулся, вопросительно взглянув на Стюарта.
 — Схема включения наверняка связана с лифтом, — пояснил Экс. — Меня встретили таким же манером. Брюсик ведь у нас гений. Я уже успел малость осмотреться — дом битком набит всевозможными электронными игрушками. — Он пожал плечами: это, мол, в порядке вещей. — Почему бы вам, действительно, не распаковать чемоданы, а потом не вернуться сюда. Я покамест никуда не собираюсь.
 И правда, комнаты они отыскали без особого труда. Хозяин предоставил в их распоряжение настоящий номер «люкс» с собственной гостиной; громадная, выложенная кафелем ванная размерами напоминала небольшой крытый дворик с бассейном и паровым отоплением. В гостиной тоже имелся камин, а над ним, как и внизу, — абстрактная живопись. Кэти прикрыла дверь в коридор, изображение на картине тут же потускнело, и на его месте возникло новое послание:
 НАДЕЮСЬ, ВАМ ЗДЕСЬ ПОНРАВИТСЯ.
 — А он душка, этот твой Банниш, — резюмировала Кэти, присев в спальне на краешек кровати. — Здорово придумал. Хочется верить, что эти экраны, или как они там называются, не двусторонние. В мои намерения не входило выступление со стриптизом перед какими бы то ни было телесоглядатаями.
 Питер поморщился.
 — Не удивлюсь, если весь дом начинен «жучками». Банниш всегда отличался странностями.
 — Неужели?
 — К нему трудно было относиться с симпатией, — задумчиво проговорил Питер. — Он постоянно похвалялся своим шахматным дарованием, кичился остроумием и вообще ловкостью. Правда, это редко кого вводило в заблуждение. В смысле учебы он, кажется, успевал, но семи пядей во лбу не был.
 Экс обожал устраивать всякие дурацкие розыгрыши и мистификации, и, разумеется, Банниш стал его любимой жертвой. Сколько раз мы над ним потешались — не счесть. И внешность у него была самая для этого подходящая
 — пухлый, низенький, толстощекий, словно бурундук; стрижка ежиком — словом, уморительная. Помню, на курсах подготовки офицеров запаса все носили мешковатую униформу, но никто не выглядел нелепее Банниша. И девушкам свиданий он никогда не назначал. — Гомик?
 — Навряд ли. Скорее бесполый. — Питер обвел взглядом комнату и покачал головой. — Не представляю, как ему удалось так высоко взлететь — не кому-нибудь, а ему. — Вздохнув, он открыл чемодан и начал выкладывать вещи. — Ладно бы, Дельмарио выбился в люди — я бы не удивился. Они ведь оба технари, но Стив — личность поярче. Все, и я в том числе, считали его восходящей звездой, а Банниша — надутой посредственностью.
 — Он тебя одурачил. — Кэти сладко потянулась. — Разумеется, не он один, но он, видимо, первый, правда?
 — Хватит, надоело, — сказал Питер и повесил в платяной шкаф оставшуюся рубашку. — Пойдем вниз, поболтаем с Эксом.
 Но едва они вышли из «люкса», как чей-то голос окликнул:
 — Пит?
 Питер оглянулся. Стоя в дверном проеме темного холла, ему улыбаются некто смутно знакомый.
 — Не узнал меня, Питер?
 — Стив? — недоверчиво произнес он.
 — Он самый, кто же еще? — Дельмарио шагнул на свет, притворил за собой дверь, но продолжал держаться за дверную ручку. — А это небось твоя половина, я угадал?
 — Да, — ответил Питер. — Кэти, рекомендую: Стив Дельмарио.
 Стив подался вперед, грубовато потряс руку Кэти и фамильярно хлопнул Питера по спине. Питер поймал себя на том, что слишком откровенно разглядывает бывшего однокашника. И было от чего забыться: изменения во внешности Дельмарио поражали больше, чем неизменность Экса. Встреть Питер старого приятеля на улице, он ни за что бы его не узнал.
 Прежний Стив жил двумя страстями — шахматами и электроникой. Превыше всего ставил турнирные баталии, а в остальное время ничем, кроме паяльника и микросхем, не интересовался. Был он тогда сухопар, долговяз, носил очки в массивной черной оправе с сильными бутылочного цвета линзами, гасившими одержимость необычайно сосредоточенного взгляда. В промежутках между стрижками, при которых он собственноручно себя оболванивал, будущий гений отпускал длинные нечесаные космы.
 С тем же небрежением относился он и к одежде. Гардероб его почти целиком составляли шикарные — некогда — шмотки от Армии спасения: пузырящиеся на коленях коричневые брюки с отворотами; рубашки, преклонный возраст которых выдавали потертые воротнички, да бесформенная серая кофта на «молнии». Стив как вырядился однажды в это тряпье, так и щеголял в нем везде и всюду, дав Эксу повод сравнить его с последним человеком, уцелевшим после ядерной катастрофы. Потом до конца семестра все в клубе так и звали Стива «последним человеком на Земле». Дельмарио сносил эти насмешки благодушно. Впрочем, они были довольно беззлобными, поскольку его причуды не вызывали ни в ком неприязни.
 Однако годы обошлись с ним жестоко. Массивные очки с бутылочными линзами остались те же, равно как и неряшливость в костюме, сейчас состоявшем из белой рубашки с коротким рукавом, выцветшего шерстяного жилета, застегнутого на все пуговицы, с тремя фломастерами в кармане, потрепанных брюк в рубчик и разношенных мягких шлепанцев, — но в остальном Стив разительно переменился. Он прибавил фунтов пятьдесят, обрюзг и, похоже, страдал одышкой; на месте жестких черных патл краснела пятнистая плешь, обрамленная сальными прядями за ушами да редкими клочками на затылке; глаза, утратившие лихорадочный блеск, подернулись туманной дымкой. Все это неприятно поразило и расстроило Питера, но сильнее всего шокировал запах спирта. Хотя Экс намекнул на последнее обстоятельство, как-то не верилось, что Стив Дельмарио стал пьяницей. В колледже он алкоголя в рот не брал, пил разве что пиво, да и то редко.
 — Сколько лет, сколько зим. Рад тебя видеть, — приветствовал его Питер, не слишком уверенный в собственной искренности. — Идешь с нами? Экс ждет внизу.
 Дельмарио закивал.
 — Конечно, конечно. — Он еще раз хлопнул Питера по спине. — Банниш-то не появлялся? Черт, ну и домишко он себе отгрохал, а? А экранчики с посланьицами? Толково придумал, ей-богу. Кто бы мог подумать, что наш Фанни-Банни, наш потешный Банни так далеко пойдет? — Стив хихикнул. — Мне попадались кое-какие его патенты, так, веришь ли, вещицы по-настоящему высший класс. Вот тебе и Фанни-Банни. А ты небось и не слыхал о нем ничего, верно?
 На первый этаж помимо лифта вела винтовая лестница. Большая гостиная тонула в волнах симфонической музыки. Питер ее не узнал — сам он всегда тяготел к року. А классикой страстно увлекался Экс, сидевший сейчас с закрытыми глазами в кресле.
 — Народ, как насчет жажды? — громко спросил Дельмарио. — Пора промочить горло. Кому чего налить? У Банни тут за лестницей полный бар. Кэти, вы что предпочитаете?
 — А выбор есть?
 — О таком можно только мечтать.
 — Тогда мартини «Бифитер», самый сухой, — заказала Кэти.
 Дельмарио кивнул.
 — А тебе, Пит?
 — Хм. — Он пожал плечами. — Мне, пожалуй, пиво.
 Дельмарио скрылся за лестницей. Кэти, высоко подняв брови, взглянула на мужа.
 — Какой утонченный вкус.
 Питер пропустил выпад мимо ушей и сел подле Э. К. Стюарта. Стереомузыка лилась словно из стен.
 — Проклятие, я нигде не вижу аппаратуры. Как ты ее обнаружил?
 Приоткрыв глаза. Экс одарил его ехидной улыбочкой.
 — Наш телегид выболтал мне секрет. — Он пригладил пальцем ус и кивнул за спинку кресла. — Панель управления встроена в стену позади тебя, динамики замаскированы. Кстати, система компьютеризована и управляется голосом. Я просто назвал вслух альбом, который решил послушать.
 — Впечатляюще, — признал Питер и поскреб в затылке. — Слушай, по-моему, Стив когда-то собрал стереомагнитофон, который подчинялся голосовым командам. Было такое?
 Подошел Дельмарио с бокалом в руке и запотевшей бутылкой «Хайнекена» в другой.
 — Твое пиво. — Отдав Питеру бутылку, он уселся на расписной кофейный столик и приложился к бокалу. — Было дело, сварганил я такой магнитофон, — подтвердил он. — Жаль, грубовато получилось. Помнится, кое-кто долго по этому поводу измывался.
 — Ну да, будто бы ты все деньги ухнул на сверхкачественную пленку, а звукосниматель сделал из старой вешалки, — вспомнил Экс.
 — Но система-то р…работала, — возразил Дельмарио, — и тоже, как ты выразился, управлялась голосом. Примитив, ясное дело, просто включалась и выключалась, только и всего… К тому же приходилось почти кричать… Я собирался ус…совершенствовать ее после универа… — Он махнул рукой. — Недосуг. Короче, у тутошней установки ничего общего с той бандурой, эт…точно. Действительно вещь.
 — Я заметил, — усмехнулся Экс и, приподняв голову, произнес отчетливо и громко: — Достаточно, благодарю.
 Сразу наступившая тишина даже слегка испугала Питера. Он молчал, не зная, о чем говорить. Наконец Стюарт повернулся к нему и спросил:
 — Питер, как Баннишу удалось тебя заполучить?
 Питер озадаченно посмотрел сначала на Стива, потом снова на Экса. Тот оставался совершенно серьезен.
 — Заполучить? Ты имеешь в виду наш приезд сюда? Да просто пригласил, а что такое?
 — Стиву, например, он оплатил дорогу, — сказал Экс. — А со мной у него не сразу вышло: я отклонил приглашение. Ты ведь знаешь, я Брюса не жаловал. Но он нажал на свои рычаги и заставил меня изменить решение. Я работаю в одном рекламном агентстве; Банниш соблазнил мое начальство выгодной сделкой, и мне велели либо отправляться сюда, либо освободить занимаемое место. Занятно, правда?
 — Все говорит за то, что ваш большой друг придает немалое значение этой встрече, — подала реплику Кэти, до сих пор со скучающим видом потягивавшая мартини.
 Экс выбрался из кресла.
 — Идите все сюда, я хочу кое-что показать.
 Кэти первая поднялась с дивана, Питер со Стивом тоже послушно встали и отправились следом за Стюартом в другой конец гостиной. Там, в полутемном углу, обставленном книжными шкафами, стоял великолепный резной столик викторианской эпохи, искусно инкрустированный посередине квадратиками светлой и темной древесины. На них были расставлены фигурки из оникса и слоновой кости — неоконченная шахматная партия.
 — Как вам это нравится? — спросил Стюарт.
 — Да-а, превосходная работа, — неуверенно заметил Питер. Ему захотелось рассмотреть фигурки поближе, он протянул руку, чтобы взять черного ферзя, и удивленно хмыкнул. Ферзь стоял как влитой.
 — Можешь не стараться — бесполезно, — сообщил Экс, когда Питер потянулся к ладье. — Я пробовал. Все фигуры намертво приклеены. Позиция зафиксирована раз и навсегда.
 Стив Дельмарио обогнул столик; его глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, растерянно мигнули. Поставив бокал с краю, он опустился в кресло со стороны белых.
 — Э…эта позиция… — проговорил он слегка заплетающимся языком, — он…на мне знакома.
 Э.К.Стюарт холодно улыбнулся и, пригладив усы, кивнул на доску.
 — А ты что скажешь, Питер?
 Питер вгляделся повнимательнее и внезапно вспомнил эту расстановку. Да, это она, ведь когда-то он знал ее не хуже собственного отражения в зеркальце для бритья.
 — Национальный чемпионат, — пробормотал он. — Критическая позиция партии Банниш — Весселер.
 Экс наклонил голову.
 — Так я и думал. Не был уверен.
 — Ну я-то уверен! — вскричал Дельмарио. — Тоже мне, не уверен! Дьявол, да это ведь та партия, которую Банниш продул. Помнишь, он сыграл королем, когда надо было жертвовать коня. Это стоило нам одного очка и проигрыша. А я в это время… сидя рядом… играл лучшую партию в жизни. Гордился, ликовал… как идиот. Мастера обставил, а что толку? Банни удружил. — Пошатнувшись, Стив презрительно уставился на доску. — Вон ту пешку — конем, пожертвовать слона, и дело в шляпе… Все! Фланг Весселера нараспашку! Потом шах, шах, еще шах… а там не за горами и мат.
 — Которого ты так и не обнаружил, — раздался голос неслышно появившегося Брюса Банниша.
 Питер вздрогнул, словно взломщик, пойманный за руку в момент присвоения чужого фамильного серебра.
 Хозяин дома стоял в нескольких ярдах от сгрудившихся вокруг шахматного столика гостей. Банниш тоже сильно переменился — похудел, постройнел и раздался в плечах, только щеки остались такими же пухлыми. В целом, как заметил Питер, он выглядел куда здоровее прежнего. Каштановый «ежик» превратился в пышную шевелюру, тщательно уложенную по последней моде. Но и в костюме от лучшего портного, и в дымчатых очках в черепаховой оправе Банниш остался Баннишем. Во всяком случае, голос его, скрипучий и резкий, Питер признал не глядя.
 Банниш небрежной походкой приблизился к доске.
 — Ты несколько недель анализировал эту позицию, — укорил он Дельмарио, — но так и не придумал выигрышного продолжения.
 Дельмарио вскипел:
 — Я нашел дюжину выигрышных продолжений!
 — Как же, как же, помню. Только ни одного надежного. Все твои так называемые матовые комбинации — фантазия чистой воды. Весселер был мастером, он не стал бы играть в твою игру.
 Дельмарио состроил надменную мину и, взяв свой бокал, собрался достойно отпарировать, но вовремя встрявший Экс лишил его этой возможности.
 — Рад тебя видеть, Брюс, — сказал он, протягивая хозяину руку. — Сколько же мы не виделись?
 Банниш повернулся к нему и улыбнулся с нескрываемой иронией.
 — Как прикажешь это понимать? Ты ведь прекрасно знаешь, сколько лет прошло, я тоже знаю, сколько, и для остальных это не секрет. Так зачем же спрашивать? Может, твой вопрос задан ради миссис Нортон? — Он повернулся на каблуках и поглядел на Кэти. — Вам известно, сколько времени наша команда не собиралась?
 Кэти усмехнулась.
 — Наслышана.
 — Ага. — Банниш снова развернулся всем корпусом, чтобы уставиться в лицо Эксу. — Итак, все мы знаем, следовательно, это одна из твоих шуточек, а посему я не намерен отвечать. Помнится, ты так же вот звонил мне по телефону в три утра и спрашивал, который час, а когда я отвечал, интересовался, за каким дьяволом я названиваю тебе в такую рань.
 Экс нахмурился и опустил руку.
 — Ладно, — прервал Банниш неловкую паузу, — что толку стоять вокруг этой дурацкой доски. В ногах правды нет. Давайте-ка сядем к камину и потолкуем. — Он сделал общий приглашающий жест. — Прошу.
 Когда гости уселись, в комнате вновь повисло молчание. Питер медленно отхлебнул пива. Он испытывал не просто неловкость — в воздухе осязаемо сгущалось напряжение самого злокачественного свойства.
 — Ты отлично устроился, Брюс, — заметил он, надеясь разрядить атмосферу. Банниш благосклонно осмотрелся.
 — Да уж. Я, знаете ли, сказочно преуспел. Просто сказочно. Вы не поверите, если я скажу, сколько у меня денег. Ума не приложу, куда их девать. — Хозяин одарил гостей широкой, жизнерадостной улыбкой. — Но что же это я? Опять расхвастался, когда следовало бы расспросить о ваших достижениях, друзья! — Он обратился к Питеру: — Поделись своими успехами, Нортон. Как-никак ты — наш капитан, тебе и начинать.
 Питер опустил глаза.
 — У меня все в порядке. Держу книжный магазин.
 — О, книжный магазин! Это прекрасно! Помнится, ты всегда тяготел к книжному делу. Правда, мне казалось, ты собирался писать книги, а не продавать. Грандиозные были замыслы… Почему ты отказался от литературной карьеры? Разочаровался в беллетристике?
 У Питера пересохло во рту.
 — М-м… Разные обстоятельства. Не хватало времени на писанину.
 Отговорка прозвучала столь неубедительно, что ему вдруг отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
 — Не хватало времени, — повторил Брюс Банниш, — понятно. А жаль. Ты подавал надежды.
 — Он и сейчас их подает, — неожиданно вступила в беседу Кэти. — Его послушать — все еще впереди. С тех пор, как мы познакомились, он только и делает, что обнадеживает да обещает. Поэтому и писать некогда.
 Банниш добродушно рассмеялся.
 — У твоей супруги острый язычок — почти такой же, как у Экса в его студенческую бытность. Такая жена — сплошное удовольствие; насколько я помню, ты всегда любил добрую шутку. — Он переключился на Стюарта: — А ты, Экс, до сих пор такой же остряк?
 Экс поморщился.
 — Теперь я циник.
 — Тоже неплохо, — одобрил Банниш и опять повернулся к Кэти. — Не знаю, все ли истории о старине Эксе вам рассказал муж, но некоторые из его проделок были верхом остроумия. Он ведь весельчак, наш Э.К.Стюарт. Однажды, когда наша команда победила в городском чемпионате, он подучил свою подружку позвонить Питеру и проинтервьюировать его, представившись репортершей Ассошиэйтед Пресс. Интервью длилось больше часа, прежде чем до Питера дошло.
 Кэти засмеялась.
 — Да, временами он туговато соображает.
 — О, это еще цветочки. Чаще Экс любил подшучивать надо мной. Я, к вашему сведению, чурался общества и девушек боялся как огня. А за Эксом они табунами ходили, и все — одна шикарнее другой. Вот он, добрая душа, и сжалился надо мной — предложил поделиться, устроив мне свидание с прекрасной незнакомкой, что называется, вслепую. Я обрадовался и в назначенный час, сгорая от нетерпения, был на условленном месте. И она пришла. В темных очках, с тросточкой, которой, сами понимаете, постукивала перед собой по асфальту. Вслепую так вслепую.
 Стив Дельмарио затрясся, прыснул и едва не захлебнулся коктейлем.
 — Простите… Ох!.. Простите, — прохрипел он, откашливаясь.
 Банниш небрежно махнул рукой.
 — Гогочи, не стесняйся. Со стороны это и вправду выглядело смешно. На самом-то деле девушка видела не хуже меня. Она занималась в актерской студии и репетировала какую-то пьесу. Но чтобы выяснить это, я потратил целый вечер и выглядел дурак дураком. Впрочем, это только один из розыгрышей, на которые Экс был неистощим.
 — Это было давно, — с досадой произнес Стюарт. — Мы были молоды, глупы. Все в прошлом, Брюс.
 — Брюс?! — Банниш изобразил удивление. — Это что-то новенькое, Стюарт. Ты и впрямь изменился. Раньше ты звал меня по-другому — ведь это с твоей легкой руки ко мне прилипло имечко Брюсик. Боже, как я его ненавидел! Меня от него тошнило. Сколько раз я просил не называть меня Брюсиком, ты помнишь? Годика через три при встрече ты подошел ко мне и сказал, что, поразмыслив на досуге, вынужден согласиться: имя Брюсик не очень подходит шахматисту первой категории, совершеннолетнему и к тому же офицеру запаса. Меня так растрогали твои слова, что я запомнил всю речь целиком, хотя от неожиданности не сразу нашелся с ответом и сказал только: «Ладно, давно пора», — а ты ухмыльнулся и добавил: да, мол, с Брюсиком покончено навсегда. С этого момента, заявил ты, вы будете звать меня Банни note 1 .
 Кэти рассмеялась, Дельмарио поперхнулся и прыснул фонтаном коктейля, Питер же почувствовал только холод в груди. Хотя Банниш произнес свой монолог задумчиво улыбаясь, тон его оставался более чем желчным. Экс тоже не выказал признаков веселья. Пытаясь придумать какую-нибудь другую тему, Питер глотнул пива и услышал свой поспешный вопрос:
 — А кто из вас не бросил игру?
 Все посмотрели на него.
 — Ик…игру? — переспросил Дельмарио, мигнул осоловевшими глазами и огорченно воззрился на свой пустой бокал.
 — Не стесняйся, наливай, — дружески посоветовал хозяин, — ты ведь уже сориентировался, где тут что. — И, когда Дельмарио нетвердой походкой двинулся к бару, улыбнулся Питеру. — Ты, конечно, имеешь в виду шахматы.
 — Вот именно, — подтвердил Питер, оглядываясь на Экса. — Неужели мы забыли, что это такое? Неужели все бросили это удивительное развлечение с белыми и черными фигурками и двухциферблатными часами?
 Экс пожал плечами.
 — Я был слишком занят. Рейтинговые партии не играют с окончания колледжа.
 Вернулся Стив. В его полном бокале тихонько звякали кубики льда.
 — А я играл, — заявил он и, плюхнувшись в кресло, уставился в холодный камин. — Всего пять лет как перестал… Плохие были времена… Я сменил несколько мест работы, жена от меня ушла… Банни обставил меня по всем статьям. Ч-черт. С какой бы идеей я ни сунулся, выяснялось, что он уже получил на нее патент. А я-то ничего другого не умел… Тогда и начал закладывать. — Он ухмыльнулся и отхлебнул коктейль. — Ага, за воротник, разумеется. Как раз тогда. Ну и шахматы бросил. Все полетело кувырком. За доской ничего не соображал, проигрывал всем подряд, даже последним придуркам. Рейтинг свалился до второй категории; разве ж это можно стерпеть? — Он выпил еще и посмотрел на Питера. — Чтоб нормально играть, надо это… ну ты понимаешь… Дьявол, никак слова не подберу… Высокомерие, что ли, самоуверенность и тому подобное. В общем, иметь нечто, скрытое в твоем «я» — стержень, вот. А у меня этот самый стержень, или как его там, пропал. Был да сплыл. Мне все не везло да не везло… Глядь, а стержня-то и нет. Ну и шахматы тоже… сплыли. Так я их и бросил.
 — Стив поднес к губам бокал, поколебался и допил залпом. Закрыл глаза, улыбнулся. — Бросил, — повторил он. — Отыгрался. Завязал. — Хихикнув, Дельмарио встал и снова направился к бару.
 — А я — играю, — веско произнес Банниш. — Я стал мастером.
 Дельмарио споткнулся, застыл на месте и, медленно обернувшись, метнул на хозяина такой откровенно презрительный, злобный взгляд, что, казалось, если бы мог — убил бы. Питер заметил, как задрожали его руки.
 — Что ж, я рад за тебя, Брюс, — сказал Э.К.Стюарт, вставая. Он хмуро одернул жилет. — Будь счастлив, радуйся жизни, наслаждайся, ради Бога, своим мастерством, своими деньгами и своим Баннишлендом. Позвольте откланяться.
 — Как, уже? — огорчился Банниш. — Так скоро? У тебя неотложные дела?
 — Банниш. — Экс остановился перед ним, посмотрел в упор. — Если тебе нравится играть в свои игры — играй. Со Стивом, с Питером, с кем угодно. Меня все это не занимает. Ты для меня по-прежнему пустое место, а посему я предпочитаю заниматься своими делами, а не торчать здесь, наблюдая, как ты выдавливаешь десятилетний гной. Я доступно выразился?
 — Вполне, — ответил Банниш.
 — Вот и отлично. — Экс обратился к остальным. — Рад был с вами познакомиться, Кэти. Жаль только, обстановка не слишком способствовала общению. Питер и Стив, если кто-нибудь из вас в ближайшем будущем окажется в Нью-Йорке, — милости прошу в гости. В справочнике есть мой телефон.
 — Экс, а может быть… — начал было Питер, уже зная, что все бесполезно. Экс и раньше отличался упрямством.
 — До встречи, — перебил Стюарт своего бывшего капитана и не мешкая зашагал к лифту.
 Все молча проводили его глазами, подождали, пока створки дверей сомкнутся, а потом Банниш загадочно улыбнулся.
 — Ничего, вернется.
 — Навряд ли, — отозвался Питер.
 Продолжая улыбаться, Банниш поднялся с места. Две глубокие ямочки заиграли на его круглых щеках.
 — Вернется, Нортен, вернется. Теперь моя очередь отыгрываться. Скоро Экс поймет.
 — Что? — очнулся Дельмарио.
 — Не волнуйся, ты тоже скоро поймешь. А пока прошу прощения — пора приниматься за стряпню. Все наверняка изрядно проголодались. Я, знаете ли, отпустил прислугу и сегодня готовлю сам, так что обедать будем в узком кругу, наслаждаясь обществом старых друзей. — Брюс взглянул на массивные швейцарские золотые часы. — Соберемся в столовой, скажем, через часок. К тому времени все будет готово, тогда и поболтаем вволю. О жизни, о шахматах… — И, все так же лучась улыбкой, вышел.
 У Кэти блестели глаза.
 — Знаешь, все это гораздо занятнее, чем я думала, — сказала она Питеру, когда хозяин удалился. — Такое чувство, словно я перенеслась в пьесу Гарольда Пинтера.
 — К…кто такой? — полюбопытствовал Дельмарио, вольготно разваливаясь в кресле. Питер пропустил его вопрос мимо ушей. — А мне все это не нравится. Какие, к черту, розыгрыши? Что он задумал?
 Ответ не заставил долго себя ждать. Не успела Кэти смешать второй мартини, как снова загудел лифт. Они повернулись, и в комнату ступил сумрачный Экс.
 — Где Банниш? — требовательно спросил он.
 — Отправился на кухню, — сказал Питер. — А в чем дело? Он намекал на какой-то розыгрыш…
 — Ворота гаража не открываются, — сообщил Стюарт. — Машину не вывести, а без нее здесь делать нечего. До ближайшего жилья, должно быть, не меньше полусотни миль.
 — А… вот я сейчас пойду и протараню их своей «букашкой», — расхрабрился Дельмарио. — То-то будет кино!
 — Не валяй дурака, — осадил его Экс. — Их только танком прошибешь. — Он хмуро потеребил ус. — Проще выбить спесь из этого индюка. Где тут его чертова кухня?
 Питер вздохнул.
 — Не знаю. И не связывайся ты с ним, Экс. Я бы не стал. Судя по всему, он с превеликим наслаждением упек бы тебя за решетку. А оскорбление действием — лучшего повода не придумаешь.
 — Позвоните в полицию, — предложила Кэти.
 Питер обвел помещение взглядом.
 — Мне с самого начала что-то показалось странным. А сейчас ты сказала, и я понял: здесь нет телефона. — Все промолчали, переваривая открытие. — И в наших комнатах тоже нет. А у вас?
 — Точно! — удивился Стив Дельмарио. — Питер, ты — голова!
 — Похоже, нам мат, — проговорил Экс, опустившись на край кресла.
 — Верно, — согласился Питер. — Банниш играет с нами в какую-то игру. Шутки шутит.
 — Хм! Ты предлагаешь посмеяться вместе?
 Питер пожал плечами.
 — Пока поедим, а там, глядишь, и выясним, за каким дьяволом мы ему понадобились.
 — Э-э, нар…род… — пьяно вмешался Стив. — Надо обставить его, вот что!
 Экс недоуменно воззрился на старого друга.
 — Что ты несешь?
 Дельмарио хитро ухмыльнулся и приложился к бокалу.
 — Питер вот говорит, что Банни и…якобы затеял с нами игру, пр…ально? Ну и все путем. Сыграем и поставим нахала на место. — Он прыснул в кулак. — Черт возьми, ребята, это ж Фанни-Банни. Какая разница, во что с ним играть! Может, он и мастер, только, провалиться мне, найдет способ продуть даже в выигрышном эндшпиле. Да вы чего, з…забыли? Решающие партии Банни всегда, абсолютно всегда проигрывал. И эту тоже проиграет.
 — Посмотрим, — пробормотал Питер. — Посмотрим.
 Захватив с собой вторую бутылку «Хайнекена», он уселся на скамеечке в «патио» и, попивая пиво, наблюдал за Кэти, которая принимала горячую ванну.
 — Неземное блаженство, — мурлыкала Кэти, нежась в благоухающей пене.
 — Я воспаряю к недосягаемым высотам чувственности. Прыгай ко мне.
 — Спасибо, не тянет.
 — Ты должен купить мне такую же, дорогой.
 — Хорошо, но поставим в гостиной. Соседи снизу будут страшно рады.
 Глотнув из бутылки, Питер покачал головой.
 — О чем задумался, милый?
 Он насупился.
 — О шахматах.
 — Ах! Не может быть.
 — Хочешь — верь, хочешь — нет.
 — Поделись же сокровенным.
 — Жизнь во многом схожа с шахматами, — изрек Питер.
 — В самом деле? — Кэти засмеялась. — А я как-то не замечала.
 Питер не поддался на провокацию.
 — Суть сходства — в свободе выбора. Предпринимая какой-либо шаг на жизненном пути или делая очередной ход в шахматной партии, человек делает выбор, который приведет к тому или иному продолжению. Это точка ветвления. А сделаешь этот шаг или ход — и оказываешься перед новой развилкой. И только значительно позже видишь, что выбранный вариант совсем не так хорош, как казалось. Иногда и вовсе проигрышный, но выясняется это только под конец.
 — Надеюсь, ты повторишь свою речь, когда я вылезу, — проворковала Кэти. — Необходимо записать ее для потомства.
 — В универе казалось, что впереди столько дорог, столько, как сказал бы Стив, вариаций функционала под названием «жизнь»… Я, конечно, понимал, что каждому дано прожить лишь одну из всех воображаемых линий, но в те годы любой путь, любое продолжение этой «партии» представлялось теоретически возможным. То я мечтал стать романистом, то знаменитым вашингтонским журналистом, потом уж не знаю — политиком, профессором, да мало ли кем. Мои мечты жили во мне, а я в них. Воображал, как добьюсь богатства, встречусь с невероятными красавицами, займусь массой интересных вещей и буду жить во множестве райских уголков… Разумеется, большинство моих грез в действительности исключали друг друга, но, пока ни одна из них не реализовалась, я в каком-то смысле обладал всем миром. В точности как за доской перед началом партии: вот они перед тобой — сицилианская защита, французская или, скажем, защита Лопеса — все мыслимое разнообразие вариантов, сосуществующих в мозгу, пока не сделаны первые ходы. Конечная цель — всегда победа, независимо от выбранного дебюта, но путь к ней не единственный… — Он отхлебнул еще. — Но вот часы пущены, число вариантов сокращается с каждым ходом, простора для воображения все меньше, и наконец остается то, что есть — позиция, созданная наполовину тобой, наполовину противником. А противник этот — судьба. Хорошо ли ты сыграл или проглядел свой шанс и угодил в ловушку — расстановку фигур уже не изменить. Ходы не возвращаются.
 Кэти выбралась из ванны и взялась за полотенце. Пар мягко обволакивал ее разгоряченное нагое тело. Питер вдруг осознал, что смотрит на нее с почти забытой за последние годы нежностью. Но тут Кэти заговорила, и очарование пропало.
 — Промахнулся ты с карьерой, — энергично вытираясь, констатировала она. — Тебе бы работать в рекламном бюро. Такой талант пропадает! Красноречив, убедителен — прямо ходячее глубокомыслие. А как насчет афоризмов вроде: «Жизнь прожить надо так, чтобы потом не было стыдно…»?
 — Хватит! — вспылил Питер. — Оставь свои идиотские подковырки.
 Кэти замерла, озабоченно наморщила лоб.
 — Ты, часом, не захворал?
 Не потрудившись ответить, он перевел взгляд на заснеженные вершины за окном. Гримаса обеспокоенности на лице Кэти мигом сгладилась за ненадобностью.
 — Так, у нас очередная депрессия. Не выпить ли тебе еще пивка — может, пожалеешь себя, а к полуночи дойдешь до премиленькой пьяной истерики. В лучших традициях. Не желаешь попробовать?
 — Прекрати. Я думаю о матче.
 — О каком матче?
 — О том, последнем в национальном чемпионате. Против Чикаго. Странно: меня не оставляет ощущение, будто… будто после него-то все и покатилось под уклон. Мы упустили шанс прогреметь на всю лигу, поверить в свои силы, и с той поры все идет наперекосяк. Тупиковая ветвь. Мы выбрали проигрышное продолжение, Кэти, и своими судьбами, только доказывали это.
 Кэти села на край ванны.
 — Вы?
 — Ну конечно. Посуди: я провалился как романист, провалился как журналист, а сейчас на грани краха моя книготорговля… О стервозе жене, пожалуй, умолчу. Стив практически спился; у него нет денег даже на поездку сюда. Экс — мелкая сошка рекламного агентства; никакой перспективы роста. В общем, верно ты нас охарактеризовала: неудачники.
 Кэти усмехнулась.
 — А наш миляга хозяин? Он проигрывал гораздо чаще вас, а потом, похоже, резко пошел в гору.
 — Хм-м, — промычал Питер и задумчиво глотнул из горлышка. — Не знаю, не знаю. Банниш весьма богат, признаю. Только вот в гостиной у него стоит доска с приклеенными фигурами, которая каждый Божий день напоминает ему об упущенном когда-то выигрыше. По-моему, это не очень вяжется с образом победителя.
 Кэти встала и сняла резиновую шапочку. Длинные каштановые волосы шелковистой волной упали на плечи. Питер вспомнил очаровательную девушку, на которой женился восемь лет назад, — сам он, по ее мнению, был в то время подающим большие надежды беллетристом, завершающим первый роман, — и улыбнулся.
 — Ты великолепно выглядишь.
 Кэти опять состроила озабоченную гримаску.
 — А ты и правда бледен. У тебя нет температуры?
 — Нет. Просто немного воспоминаний и множество сожалений.
 — А-а, — протянула она и по пути в спальню бросила ему в руки полотенце. — Стоп машина, капитан. Команда собралась в кают-компании, а у юнги от вашей мрачной философии разгулялся аппетит.
 Если бы не отвратительная обстановка за столом, обед удался бы на славу. Превосходные толстые ломти в меру прожаренной телятины на ребрышках, с крупным печеным картофелем и горой свежих овощей на гарнир; дорогие марочные вина; три десерта на любой вкус и несколько сортов отменных ликеров к свежепомолотому кофе… Но все это гастрономическое великолепие не смогло разрядить атмосферу и не смягчило гнетущее чувство дискомфорта.
 Питеру кусок не лез в горло. Дельмарио основательно набрался уже перед обедом, а за столом, продолжая пить вино как воду, все глубже погружался в прострацию, перемежаемую приступами пьяной болтовни. Под маской ледяной вежливости Э.К.Стюарта угадывалась едва сдерживаемая ярость. И в придачу ко всему Банниш пресекал любую попытку Питера перевести разговор на нейтральную тему.
 Добродушно-веселый тон хозяина отнюдь не делал тайным его злорадство. Он настойчиво ворошил прошлое, бередил былые раны от пустячных обид, всячески раздувал тлеющие угли неприязни. Стоило Нортону привести какой-нибудь безобидный забавный эпизод, как Банниш с улыбочкой припоминал очередную застарелую язву. В конце концов Экс, не выдержав, оборвал его на полуслове.
 — Мерзость, — громко и отчетливо произнес он. Это была его первая реплика за все время обеда, не считая фразы «Передай мне, пожалуйста, соль». — Мерзость и еще раз мерзость. Чего ты добиваешься, Банниш? Заманил нас, словно в западню, запер. Зачем? Доказать, что мы поступали с тобой подло? Если так — прекрасно: ты добился своего. Признаю: я подло обращался
 с тобой. Мне стыдно, виноват. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa note 2 . И довольно об этом. Все в прошлом.
 — В прошлом? — Банниш неприятно улыбнулся. — Но что для тебя значит «в прошлом»? Раньше, когда я служил мишенью твоих шуточек, ты неделями в красках расписывал их направо и налево. Тогда это «в прошлом» не означало финала комедии, не правда ли? Или возьмем мою партию с Весселером. Разве мы забыли о ней, когда она отошла в прошлое? Нет. Вы не позволили мне забыть. Проходила она, если помнишь, в декабре, а вспоминали вы о ней аж до мая, когда я окончил колледж. При каждом удобном случае. О, для меня эта партия так и не стала прошлым. Дельмарио всякий раз, когда мы встречались, почитал своим долгом демонстрировать мне победные продолжения, наш любимый капитан до самого конца не включал меня в основной состав на матчи первенства лиги, а ты, Экс, — ты неизменно приветствовал меня словами: «Ну как, Банни, удалось продуть еще какую-нибудь решающую игру?» Вы напечатали партию в клубной газетенке и даже отправили почтой в «Шахматную жизнь». Несомненно, все это для вас — седая старина. Только у меня, к несчастью, слишком хорошая память; я забываю не так легко. Я помню все. Помню позу Весселера, как он, сложив руки на брюхе, гипнотизировал меня своими поросячьими глазками; помню его манеру осторожно так, большим и указательным пальчиками брать фигуру, делая ход. Помню, как, выйдя в холл размяться и попить шипучки, увидел возле демонстрационной доски Нортона, который обсуждал позицию с Маворой из первой сборной. Знаете, что я тогда услышал? Пит вопил, размахивая руками: «Он продует, как пить дать продует, черт бы его побрал!» Верно, Питер? А Лес, заметив меня за твоей спиной, бросил: «Только проиграй, Банни, и можешь катиться на все четыре стороны!» Тоже был фрукт. Всеобщий любимчик. Я запомнил всех, кто подходил к доске поглазеть на нас с Великим Роби. Нортон с Хэлом Уинслоу, два знаменитых капитана, жарко спорили в уголке. Уинслоу, лохматый и небритый, марал бумагу в своем планшете, пытаясь просчитать исход чемпионата, если мы победим или сведем матч вничью. Я помню, что я испытал, положив на доску своего короля, помню, как Дельмарио пнул стену, а Питер, подойдя ко мне, произнес единственное слово: «Эх!»… Ну не правда ли, моя память феноменальна? Я ничего не забыл, особенно ту игру. Если угодно, могу не сходя с места восстановить все ходы.
 — Дерь…мовые ходы, — отрезал Стив Дельмарио. — Тебе следовало бы запомнить только один, которого ты не сделал, — конь за пешку. Жертва, и только она, вела к победе. На черта нам глупости, которые ты нав…воротил вместо него… то есть вместо нее…
 — Я двинул короля к коню, чтобы защитить ладейную пешку. Перед этим я произвел длинную рокировку, и пешка стояла под боем, — ласково объяснил Банниш.
 — Пешки-орешки, — заплетающимся языком забормотал Дельмарио. — Громить надо было, а не трястись за пешки. Отдал бы коня и как нечего делать распотрошил бы этого кита. Вот было бы смеху — Кролик кита придушил. Небось старина Уинслоу потерял бы от потрясения свой планшет. Но ты продул. Продул, защищая какую-то вонючую пешку.
 — Так ты и сказал мне в тот же день. А потом не раз повторял.
 — Послушайте, — вмешался Питер, — какой смысл ворошить старое? Ты же видишь, Брюс: Стив накачался. Он не соображает, что несет.
 — Он прекрасно соображает, Нортон.
 Банниш презрительно улыбнулся и снял очки. Питер даже испугался, увидев его глаза, — в них горела настоящая ненависть. Правда, с примесью горечи, казавшейся сейчас совершенно лишней. Близорукий взгляд Банниша скользнул по Кэти, молча наблюдавшей эту сцену, и злобно вперился поочередно в каждого гостя. Владелец горного особняка больше не скрывал ни глубокого отвращения к своим бывшим партнерам по клубу, ни удовольствия от того, как мастерски довел атмосферу до нынешнего накала.
 — Все, замяли, — попросил Питер.
 — Ну нет! — рявкнул Дельмарио, расхрабрившись от выпитого. — Не замяли и никогда не замнем! Тащи доску, Банни! Я бросаю тебе вызов! Проанализируем все снова, прямо сейчас, во всех подробностях! Покажу тебе наконец, как ты прошляпил выигрыш.
 Он вцепился в край стола и попытался встать.
 — Сядь, Дельмарио, — повелительно произнес миллионер. — У меня есть идейка пооригинальнее.
 Дельмарио пошатнулся, вяло мигнул и плюхнулся на стул. Банниш выдержал паузу и продолжал:
 — Впрочем, я изложу ее чуть погодя, а сначала поведаю одну историю. Как правильно заметил Арчи Баркер, месть — лучший способ свести счеты. Но месть не будет полной, если жертва не догадывается о том, что ей мстят. А потому я собираюсь поведать вам кое-что о вашей жизни. Конкретно — как я свел на нет все ваши начинания, разрушил карьеры и разбил мечты.
 — Господи, какой бред. Сколько можно! — бросил Экс.
 — Да, Стюарт, ты никогда не любил историй, — нравоучительным тоном заметил Банниш. — А знаешь, почему? Потому что рассказчик становится на время центром внимания, а ты не терпел, когда внимание переключалось с тебя на другой объект. Сейчас ты вообще не способен быть душой компании. Каково ощущать себя ничтожеством?
 Экс скривился, подлил себе кофе.
 — Ну, продолжай. Начинай свою сказочку.
 Все затаили дыхание.
 — Разумеется. — Банниш усмехнулся. — Итак, все началось с партии против Весселера. Сразу оговорюсь: в той столь любимой вами позиции я ничего не проглядел! Она не была выигрышной изначально.
 Дельмарио громко фыркнул. Банниш и ухом не повел.
 — Теперь я это знаю. Тогда не знал. Думал, вы правы. Меня грызло чувство неполноценности. Я забросил все и без конца прокручивал в голове варианты. Вы не поверите, сколько лет эта партия не давала мне покоя. Я потерял сон, она отравила мое существование, превратилась в навязчивую идею. Я хотел только одного — получить еще один шанс и довести ее до победы. С вашей легкой руки я не сомневался, что всего-навсего сделал ошибочный ход, и, появись у меня возможность вернуться в тот день и найти корректное продолжение, сумел бы исправить оплошность. Постепенно это стало моей целью. Я стремился к ней пятьдесят лет.
 Питер чуть не поперхнулся остывшим кофе.
 — Ты, наверное, хотел сказать — пять лет?
 — Пятьдесят, — твердо повторил Банниш.
 — Ну так и есть — он спятил, — констатировал Экс.
 — Нет, — спокойно возразил Банниш. — Наоборот, я — гений. Как вы относитесь к перемещениям во времени?
 Питер заскучал.
 — Принципиально невозможны. Слишком много непреодолимых парадоксов…
 Банниш поднял руку: мол, ясно, можешь не продолжать.
 — Ты прав, Нортон, и одновременно не прав. Путешествия во времени возможны, правда, в весьма ограниченном смысле. Однако мне этого хватило. Не стану докучать вам математическими выкладками — все равно не поймете. Проще воспользоваться аналогией. — Он подумал, собираясь с мыслями. — Время… Его считают четвертым измерением. В действительности же оно принципиально отличается от трех остальных, ведь вдоль него — увы, лишь в одном направлении, от прошлого к будущему — движется не материя, а человеческое сознание. Но есть и сходство. Само по себе время не может куда-либо течь, как не может течь длина или ширина. Просто наш разум перескакивает с одного мгновения на другое подобно материальному телу, перемещающемуся вдоль пространственной оси координат. Это стало моей отправной точкой. Раз сознание может двигаться в одном направлении, что запрещает ему с тем же успехом двигаться в обратном? — рассуждал я. На обдумывание, разработку деталей и воплощение этой идеи у меня ушло пятьдесят лет. Я назвал открытое мною явление «ретроноопроекцией».
 Он надменно выпятил губы и продолжал:
 — Этим открытием, джентльмены, увенчалась моя первая жизнь, полная неудач, насмешек и нищеты. Я лелеял свою мечту, отдавал ей все силы и перебивался с хлеба на воду. И каждое мгновение этих пятидесяти лет я ненавидел вас — ненавидел тем яростнее, чем большего жизненного успеха добивался каждый из вас. Вы процветали, а я едва сводил концы с концами; вы преуспевали, а на меня один за другим сыпались удары судьбы. Однажды, лет через двадцать после университета, я встретил Нортона. Сытый, респектабельный, вальяжный… Разговаривая со мной, он то и дело отвлекался, чтобы дать очередной автограф, и поглядывал на меня этак покровительственно. Тогда-то я и решил окончательно: уничтожу вас. Всех троих. — Губы Банниша злобно дернулись. — И мне это удалось. Дальше рассказывать особенно не о чем. В семьдесят один год, собрав свое устройство, я воспользовался им по назначению. Не существует способа перемещать во времени предметы, но разум! Разум — другое дело. Изобретенный мною проектор мог, отправив мой разум назад, в любой выбранный момент жизни, наложить мое зрелое сознание со всеми воспоминаниями на мое же раннее сознание. Правда, больше с собой взять нельзя было ничего. — Банниш улыбнулся и коснулся виска указательным пальцем. — Зато я прихватил свою фотографическую память. Этого оказалось с лихвой. Я запомнил все, что считал необходимым в новой прошлой жизни, и, перенесясь в юность, получил второй шанс — шанс сделать более удачные ходы. Как видите, я их сделал.
 Стив Дельмарио пошевелил бровями, залез рукой под очки и потер глаза.
 — А твое это… тело? Как же оно?
 — Справедливое любопытство. Процедура ретропроекции убивает потенциального путешественника во времени. Вернее, его телесную оболочку. Временная линия, конечно, продолжается — так, во всяком случае, вытекает из моих уравнений. Я не имел возможности проверить это лично. А изменения в прошлом создают новую, вариантную линию времени.
 — Ага. — Дельмарио кивнул. — Альтернативный путь, значит.
 Кэти вдруг засмеялась.
 — Ну и ну! Просто не верится. Неужели все это происходит со мной? И неужели кто-то воспринимает это за чистую монету?
 Э.К.Стюарт, уже давно смотревший в пространство с видом мученика, решившего стоически дослушать до конца любую галиматью, живо откликнулся:
 — Согласен. Нет, Брюс, я не столь легковерен, как раньше. Если ты намереваешься разыграть нас, напичкав этой бредятиной, извини — ничего не выйдет.
 Банниш повернулся к Нортону.
 — Каков вердикт капитана?
 — М-м, — осторожно начал Питер. — Честно говоря, Брюс, поверить трудновато. Ты ведь сам признался, что та злосчастная партия стала твоей навязчивой идеей. Полагаю, я буду недалек от истины, если… Короче говоря, лучше бы тебе обратиться к специалисту.
 — К какому специалисту?
 — Э-э… — Он неловко поерзал на стуле. — К психиатру, что ли. Или к психоаналитику.
 Банниш хохотнул.
 — О, какой сочувственный тон! Словно тебя и не вышвырнуло в этой линии времени из преуспевающих романистов в книготорговцы.
 Питер вздохнул.
 — Эх, Брюс, неужели ты сам не понимаешь, сколь жалки твои фантазии? Я согласен: ты достиг большего, чем мы; но тебе этого мало, тебе хочется уязвить нас побольнее. Отсюда и твоя выдумка. Зачем нужно убеждать нас, будто наши неудачи — твоих рук дело? Болезненное воображение плюс нездоровая жажда мести, а по сути — бессмысленный самообман.
 — Нет, Нортон! — Банниш сорвался на крик, но тут же усмехнулся. — Придется рассказать все поподробнее, как и было задумано.
 — Да пусть выговорится, Питер, — остановил Стюарт собравшегося было возразить экс-капитана. — Глядишь, потешит свой характер, и кончится этот балаган.
 — Вот спасибо-то, Экс. — Хозяин обвел взглядом удрученных гостей. Злорадное самодовольство так и выпирало из него: он дождался! Не зря он шел к этому мгновению долгие годы. Наконец Банниш остановил взор на Стиве Дельмарио. — Начну-ка я с тебя. Ибо в действительности как раз с тебя-то я и начал. Справиться с тобой ничего не стоило — ты всегда был глуп и ограничен. В исходной линии жизни ты стал таким же богачом, как я в нынешней. Пока я тратил годы, совершенствуя свой ноопроектор, ты быстро сколотил состояние на электронных играх, а позже занялся более солидными вещами — домашними персональными компьютерами и тому подобным. Тебе не было равных в этой области; ты проявил себя истинным гением, но, на свою беду, ничем другим не интересовался. Вернувшись в прошлое, я попросту занял твое место. Прежде чем воспользоваться проектором, я изучил все твои ранние игрушки, запомнил самые плодотворные идеи и запатентованные изобретения, которые сделали тебя электронным магнатом. Я зафиксировал в памяти даже дни, когда ты представлял свои разработки в патентное бюро. И вот, вооружившись этими знаниями, я с легкостью вышибал из-под тебя стул всякий раз, когда ты собирался снова на него усесться. Теперь это было проще простого. Признайся, Дельмарио, разве в те давние времена тебя не поражало, что я предвосхищал каждую твою ценную мысль? Этот дом мог бы принадлежать тебе, Дельмарио.
 Пока Банниш говорил, Стив все сильнее бледнел; его руки задрожали.
 — Будь ты проклят, — прошептал он. — Бог покарает тебя.
 — Не поддавайся на его бредни, Стив, — вмешался Экс. — Он все это затеял специально, чтобы попугать нас и вдосталь насладиться, глядя, как мы извиваемся на крючке. Чушь собачья. Его россказни не стоят выеденного яйца.
 — Но ведь это правда! — крикнул Дельмарио. Он затравленно поглядел на Банниша, потом на Питера. Глаза за толстыми линзами очков застыли в пьяном отчаянии. — Питер… он сказал, все мои идеи… Он опережал меня, он… Я говорил тебе…
 — Да, — с напором ответил Питер. — И Брюс при этом присутствовал. А сейчас просто воспользовался твоей болтливостью.
 Дельмарио открыл было рот, но сказать ничего не смог.
 — Выпей чего-нибудь, — предложил Банниш, Дельмарио посмотрел на него так, словно хотел броситься и придушить. Питер напрягся, готовясь вмешаться, но Стив последовал совету: схватил полупустую бутылку и, расплескивая мартини на скатерть, наполнил свой бокал До краев.
 — Брюс, ты не заслуживаешь ничего, кроме презрения, — сурово заявил Экс.
 Банниш обернулся к нему.
 — Не надо громких слов, Стюарт. Так вот, с Дельмарио все было просто; с тобой пришлось повозиться побольше. У Стива-то смысл жизни заключался в работе, и, как только ее отняли, он сразу рухнул. Пяток опоздавших разработок — и изверился; остальное довершила выпивка. Ты оказался орешком покрепче.
 — Ох тоска, — скривился рекламный агент. — Похоже, разбор наших биографий еще не закончен.
 — Идеи Дельмарио меня озолотили, — невозмутимо продолжал Банниш. — И эти деньги я использовал против тебя. Твое падение получилось не столь впечатляющим и сокрушительным, как падение Дельмарио. Он-то сверзился с заоблачных вершин. Твои же достижения были поскромнее, а в мелкую цель, сам знаешь, попасть труднее. Но я справился. Нажав на кое-какие тайные пружины, я добился отмены серии крупных заказов твоей фирме, которые ты курировал. Впрочем, твои компаньоны (кажется, их звали Фут и Кан) все еще доверяли тебе. Тогда я подсказал другому агентству сманить у вас Аллерда, составителя рекламных проспектов, незадолго до того, как он применил новый, оригинальный метод, положительно отразившийся в прежней линии на финансовом положении и репутации фирмы. Потом, если помнишь, ты тоже ее оставил, чтобы перейти на высокооплачиваемую должность в более престижную, а та возьми да и обанкроться, оставив тебя на бобах. Ну-ну, не стоит благодарности. Я организовал в твоей карьере десятка два таких поворотов. Задумывался ли ты когда-нибудь, Стюарт, сколь неукоснительно ошибочными оказываются все твои шаги? А ведь никто не обвинит тебя в некомпетентности. Отчего же такое невезение?
 — Я на судьбу не в обиде.
 Банниш осклабился.
 — Кроме того, в прошлом году я сыграл с тобой еще одну маленькую шутку. Дамочка пришлась тебе по вкусу. Это я постарался и нашел ее. Молоденькая, смазливая безработная актрисочка, отчаянная — ей ведь было все равно с кем, тем более за такую щедрую плату. Но все-таки ты сам виноват, что подцепил герпес. Я только подстроил ваше знакомство, а уж остальное ты довершил без посторонней помощи. В конце концов разве не имел я права на реванш за свидание втемную? Да и за многое другое.
 Лицо Экса по-прежнему выражало скуку.
 — Если ты еще не расстался с надеждой заставить меня разрыдаться — тем хуже для тебя. Значит, ты и впрямь свихнулся. Подумаешь, какая осведомленность! Подрядил десяток шпиков и вдоволь покопался в моем грязном белье.
 Банниш покачал головой.
 — О, я знал, что великого скептика Стюарта ничем не прошибешь. Нет, он ничего не принимает на веру — а вдруг обведут вокруг пальца! — Хозяин дома прищелкнул языком и повернулся к Питеру. — Что ж, теперь черед нашего бесстрашного вожака. Гордись, Нортон, ты оказался самым трудным противником.
 Питер спокойно смотрел ему в глаза.
 — Я прочитал твой роман, — многозначительно сообщил Банниш.
 — Ложь. Он не издавался.
 — Э, нет, еще как издавался — в исходной временной линии! Издавался и переиздавался. Печатался с сокращениями в «подвале» бестселлеров «Тайме». Критика его хвалила.
 — Твои байки нелепы и смехотворны, — сказал Питер, хотя ему было не до смеха.
 — Назывался, кажется, «Звери в клетке», — небрежно добавил Банниш.
 До этих слов Питер изображал снисходительное внимание, потакая прихоти сумасшедшего. Сейчас его словно подбросило; он услышал, как Кэти шумно втянула воздух и прошептала:
 — Этого еще не хватало!
 — Питер, что случилось? — теперь даже Экс выглядел озадаченным.
 — Об этой книге никто не знал, — с трудом выдавил Питер. — Откуда он узнал? Проклятие, наверное, мой бывший литагент… Да? Это он разболтал тебе, Брюс?
 — Нет. — Банниш безмятежно покачал головой.
 — Лжешь, поганец!
 — Спокойно, Питер! Стоит ли так расстраиваться?
 Питер глянул на Экса.
 — Та книга… Понимаешь, я…
 — Ты написал книгу с таким названием.
 — Вот именно. — Питер с усилием сглотнул. Гнев боролся в нем со смущением. — Да, после универа. Первый мой роман. — Он нервно усмехнулся.
 — Я думал, что он будет первым, потому что у меня роилась уйма замыслов… Роман получился солидный, и я считал, что при правильном издательском подходе коммерческий успех обеспечен. Сюжет о цирке. Ты ведь знаешь, я давно преклонялся перед цирком. Видел в нем совершенно особый способ существования, метафору жизни — красочную, но увядающую. Один из отмирающих человеческих институтов. Я подумал, что хорошо бы написать о нем большой роман, и после колледжа целый год кочевал вместе с «Синим шапито» братьев Ринглингов. Работал разносчиком, торговал всякой всячиной в антрактах, а тем временем собирал материал, делал зарисовки… В итоге год ушел на исследования и два заняла собственно книга. Главный герой, начинающий дрессировщик, готовил номер с тиграми, ягуарами и прочими кошками. Наконец, закончив рукопись, я отправил ее почтой своему агенту… А через три недели получил обратно. Я… я… — Горловой спазм не дал ему договорить. Но Экс все понял и нахмурился.
 — Как назывался тот бестселлер?
 — «Синий шатер». — Питер сморщился, словно наелся горечи. — Дональда Хастингса Салливэна. Старый писака, который накропал полсотни готических романов и с десяток тривиальных вестернов, все под разными псевдонимами. И вдруг у этого бумагомарателя — такая книга. Это не укладывалось в голове. Кто угодно, только не он. Но гнуснее всего — текст. Нет, он не повторял «Зверей в клетке» слово в слово; мой был на порядок лучше. Но сюжет, фон, эпизоды и даже имена отдельных персонажей совпадали… Мне стало страшно. Литагент отказался предлагать мой роман издателям, мотивируя тем, что книга, дескать, чересчур похожа на «Синий шатер». И предупредил: даже если я добьюсь публикации, ее сочтут в лучшем случае подражанием, а в худшем — обвинят меня в плагиате, после чего на моей писательской карьере можно будет поставить крест. Три года жизни псу под хвост! Мы разругались; другого агента я так и не нашел. И романов больше не писал. Слишком много я вложил в своего первенца. — Питер резко повернулся и уставился на Банниша. — Я уничтожил рукопись, сжег все копии. Никто, кроме моего агента и Кэти, не знал о ней. Кто рассказал тебе?
 — Я читал твой роман, — повторил Банниш.
 — Гнусный лжец!!!
 Ослепленный яростью, Питер схватил бокал и швырнул его в ухмыляющуюся физиономию. Он хотел стереть эту ухмылку, увидеть, как она растворяется в крови и умирает.
 Но Банниш успел пригнуться, и бокал разбился о стену.
 — Эй, Питер, полегче! — крикнул Экс, а Дельмарио, сражаясь с алкогольной напастью, замигал по-совиному.
 Кэти до белизны суставов стискивала край стола.
 — Наш капитан протестует слишком энергично, — посетовал Банниш, вновь демонстрируя ямочки на щеках. — Он знает, что я говорю правду. Я прочел его роман и, чтобы не быть голословным, готов изложить содержание. — Он пожал плечами. — Что, собственно, я и сделал, пересказав его близко к тексту Дональду X. Салливэну, который по моему заказу написал «Синий шатер». Я мог бы попробовать и сам, но не обладаю литературным даром. А Салли ухватился за свой шанс и получил кругленькую сумму, которую мы поделили по справедливости.
 — Сукин сын, — процедил Питер; его ярость уже схлынула, оставив только опустошенность и боль незаслуженного поражения. Его обвели вокруг пальца, и он бессилен что-либо изменить. Питер вдруг осознал, что верит Баннишу, верит каждому слову его бреда… — Значит, это правда… Ты украл мои мысли, мои слова… Ты украл все.
 Банниш промолчал.
 — И потом — тоже! — догадался Питер. — Когда после «Синего шатра» я подался в журналистику — тоже твоя работа?! Теперь мне понятно, почему тогда все мои информаторы либо неожиданно разъехались, либо отказались от своих слов, и дело выглядело так, будто я состряпал пасквиль. И все эти жареные факты, оказавшиеся пшиком, судебные иски, обвинения в посягательстве на личную жизнь и намеренной диффамации — всякий раз, когда я брался за какую-то злободневную тему… Значит, это не было случайным невезением? Это ты снова вынудил меня сменить профессию… Ты украл мою жизнь.
 — Можешь гордиться, Нортон. Ты вынудил меня лишний раз вернуться к исходной точке. Перечеркнув с помощью «Синего шатра» твою литературную карьеру, я неосмотрительно пустил дела на самотек, а ты возьми да и выбейся в знаменитые журналисты. Заработал десяток премий, популярность и прочее. Что-либо предпринимать оказалось поздно, и пришлось мне, чтобы сломать тебя окончательно, проецироваться еще раз.
 В голове у Питера шумело.
 — Тебя надо убить, — как сквозь туман, услышал он собственный голос.
 — Питер! — осадил его Экс. — Послушай. Все это тщательно разработанная мистификация, — настойчиво, словно ребенку, внушал он. — Не будь таким легковерным. Я на этом собаку съел.
 Питер долго смотрел ему в глаза.
 — Нет, Экс, все это правда. Просто у тебя комплекс недоверчивости со студенческих пор. Отбрось свой страх оказаться одураченным и вдумайся непредвзято. В его истории есть логика. И она объясняет все, что с нами произошло.
 Экс хмыкнул и принялся теребить ус.
 — Не спорь с капитаном, Стюарт, — наставительно прибавил Банниш.
 Питер вскинул голову.
 — Почему? Я хочу знать, за что ты нас ненавидишь? За розыгрыши? За насмешки? Не знаю, наверное, мы перегибали палку; в молодости мы не сознаем, насколько жестоки наши забавы, а ты слишком многое воспринимал как личное оскорбление. Но неужели мы заслужили такую месть? Мы все-таки играли в одной команде, были приятелями.
 Улыбка Банниша мгновенно стерлась.
 — Вы — никогда — не были — моими — приятелями, — отчеканил он.
 — Да какой он нам приятель, этот Фанни-Банни! — завопил вдруг Дельмарио. — Он же слабак и трус! Банни, ты слабак и трус! Да к тому же спесивый болван с «ежиком». Кретин, разве только тебя дразнили? А меня — «последним человеком на Земле»? А Пита, а Леса, а всех остальных? Все мы вдоволь поиздевались друг над другом. — Стив перевел дух и прикончил свой бокал. — Ты и заманил-то нас сюда и держишь на свой слабацкий манер. Каким был, таким остался, кролик проклятый. Мало тебе безнаказанно напакостить — надо покуражиться, довести до всеобщего сведения, что это твоих рук дело. Ты всегда кичился своими успехами; когда же тебе что-то не удавалось, виноват был другой. Например, проигрывал в шахматы лишь потому, что в зале было слишком шумно, или накурено, или мало света — находилась тысяча причин. — Дельмарио с трудом выволокся из-за стола. — Меня тошнит от тебя!.. Ну ладно, допустим. Ты искорежил наши жизни и поставил нас об этом в известность. Великолепно. Ты удовлетворен? А теперь открой гараж — нам пора по домам.
 — И я того же мнения, — поддержал Экс.
 — Что ж, дело ваше, не смею задерживать. Только куда торопиться? Может, перекинемся в шахматишки в память о прежних временах?
 Стив покачнулся, держась за спинку стула, закрыл глаза и пошевелил бровями.
 — А-а, мы же еще не проанализировали партию… — вспомнил он о брошенном Баннишу вызове.
 Тот аккуратно сложил ладони на столе перед собой и, легонько хлопнув одной о другую, сказал:
 — Сделаем лучше. Быть может, вы этого и не знаете, но я патологически справедлив. Никто из вас ни разу не дал мне шанса отыграться — как в прямом, так и в переносном смысле; я же подарю такой шанс каждому. Как ты выразился, Нортон? Я украл ваши жизни? Что ж, дружок, вы получите возможность вернуть их назад. Играем в шахматы. Исходная позиция — та самая. Я займу место Весселера, а вы сыграете за меня. Советуйтесь, обсуждайте ходы — пожалуйста; или сразимся один на один — мне все равно. От вас требуется во что бы то ни стало победить. Выиграете партию, которую я, по вашему мнению, сдал, и я отпущу вас, вернув деньги, собственность, работу — в общем, все, что пожелаете.
 — Иди в задницу, — выругался Дельмарио. — Меня не интересуют твои грязные деньги.
 Улыбка Банниша стала шире. Взяв очки со стола, он надел их и вкрадчиво вздохнул.
 — Ладно, воля ваша… А может, вас устроит другая ставка? Например, право воспользоваться ретроноопроектором, вернуться в прошлое и начать все заново. Предупредить мои козни и прожить свои жизни так, как уготовано судьбой. Только представьте себе! Это лучшая из всех возможностей, которые могли бы появиться у вас в будущем, и почти даром. Всего-то и нужно — довести практически выигранную партию до закономерной победы.
 — Победить в выигрышной позиции — одна из самых сложных вещей, — угрюмо возразил Питер.
 Он еще не договорил, а мозг уже лихорадочно заработал, оценивая ситуацию с разных сторон. Открывшаяся перспектива сначала привела его в смутное возбуждение и наконец потрясла до глубины души. Неужто это реально? Неужели у него действительно появился шанс собрать осколки своей жизни и склеить из них новую? Вкусить сладость успеха, избежать мучительного брака с Кэти… Умершие надежды воскресли, восстали, словно призраки из могил, и пустились в пляс. У Питера закружилась голова. Он обязан попытаться. Обязан!
 Стив опередил его, заорав во всю глотку:
 — Я уложу тебя на обе лопатки! Я поставлю тебе мат с завязанными глазами! Одной левой! Давай, Банни! Тащи шахматы, проклятый бахвал!
 Банниш хохотнул и встал, упираясь в стол пухлыми кулаками.
 — Э, нет, Дельмарио, не сейчас. Тебе не удастся списать проигрыш на пьяный зевок. Я разделаю тебя, когда ты проспишься и протрезвеешь. Играть будем завтра.
 Стив яростно передернул плечами.
 — Тем хуже для тебя. Завтра так завтра!
 Поднявшись к себе, Питер растопил камин, и они с Кэти немного посидели перед огнем.
 — Давай уедем отсюда, — сказала она. — Сегодня. Сейчас.
 Питер, как раз обнаруживший в верхнем ящике ночного столика небольшой шахматный набор, расставлял критическую позицию партии Банниш — Весселер, намереваясь заняться анализом. Он рассеянно нахмурился и переспросил:
 — Уедем?.. Интересно, каким образом? Машина в гараже, а гараж заперт.
 — Нужно найти телефон. Где-нибудь он должен быть. Позвоним и попросим чьей-нибудь помощи. В крайнем случае пойдем пешком.
 — На дворе декабрь, детка, а здесь горы, и вокруг — ни одной живой души на десятки миль. Идти пешком значит наверняка замерзнуть. Меня как-то не тянет… — Он снова взялся за фигуры, расставил их и попытался сосредоточиться. — Питер! — раздраженно окликнула Кэти.
 Он оторвал взгляд от доски.
 — Ну, что еще? Не видишь — я занят! — рявкнул он.
 — Надо же делать хоть что-нибудь! Банниш — сумасшедший, по нему психушка плачет, а вы пошли у него на поводу.
 — Факты за него.
 Лицо Кэти смягчилось, в глазах промелькнула печаль.
 — Знаю, — тихо вздохнула она.
 — Она знает! — взорвался Питер. — Она, видите ли знает! А ты знаешь, каково испытывать это на собственной шкуре? Но ничего, этот ублюдок заплатит за все! Ответит за все страдания и унижения, которым подверг меня. И между прочим, ты — тоже, вероятно, его рук дело.
 У Кэти лишь слегка дрогнули губы, она по-прежнему смотрела прямо перед собой, но печаль и сочувствие разом исчезли, а взамен появилось давно знакомое Питеру хорошо отточенное презрение.
 — Он опять раздавит тебя, — холодно бросила Кэти, — но гораздо изощреннее. Сначала обнадежит, заставив почувствовать пьянящую близость удачи. А потом отнимет все. Как ты потом будешь жить?
 Опустив глаза, Питер машинально заскользил взглядом по фигурам на доске.
 — Да, Банниш к тому и ведет. Но он — безмозглый кретин. Это выигрышная — понимаешь? — выигрышная позиция. Дело только в правильной стратегии. Надо найти верный вариант. И у нас есть три попытки. Стив — первый, а если он проиграет, мы с Эксом учтем его ошибки. Эту партию я не отдам. Возможно, я проиграл все, что у меня было, но на этот раз отыграюсь. Вот увидишь.
 — Что ж, посмотрим, — горько усмехнулась Кэти. — Дурачок.
 Питер промолчал и взял конем пешку.
 Наутро Кэти отказалась покидать комнаты.
 — Можешь сколько влезет играть в свои чертовы шахматы, а я приму ванну и буду читать. Не желаю участвовать в вашем дурацком фарсе.
 — Как хочешь.
 Питер от души грохнул дверью и в который раз мысленно обозвал жену стервой.
 Внизу, в огромной гостиной, Банниш уже расставлял фигуры. Инкрустированный шахматный столик с приклеенными резными фигурами по-прежнему стоял в углу; в любом случае он был хорош только в качестве произведения искусства, но неудобен для серьезной игры. Банниш принес обычный турнирный набор — его они и пустят в дело. На середину комнаты выдвинули простой деревянный стол, на котором раскатали обыкновенную виниловую доску в зеленую и белую клетку. Старенькие фигуры привычной стонтоновской формы, отлитые из белой и черной пластмассы, для устойчивости были снабжены свинцовыми грузиками, заклеенными войлоком.
 Банниш быстро, по памяти восстановил роковую позицию, потом подвел стрелки часов с двойным циферблатом.
 — Не могу, знаете ли, играть без контроля времени, — с улыбкой объяснил он. — Я поставил стрелки точно так, как они стояли тогда в Эванстоне.
 Закончив все приготовления, Банниш окинул поле сражения удовлетворенным взором и уселся на место Весселера, игравшего черными.
 — Готов? — спросил он Стива Дельмарио.
 Стив уже сидел напротив. Выглядел он не ахти — вялый, бледный, одним словом, с похмелья. Глаза беспокойно бегали, а в руке он держал большой стакан апельсинового сока.
 — Угу, — буркнул Дельмарио. — Погнали.
 Нажав на кнопку, Банниш запустил его часы. Дельмарио молниеносно схватил белого коня, взял им черную пешку — при этом фигуры негромко стукнулись — и ударил «съеденной» пешкой по кнопке, останавливающей его часы и запускающей часы Банниша.
 — Надо же, жертва! — удивился тот и забрал коня.
 Стив пожертвовал слоном, забрав еще одну пешку и вынуждая противника взять этого слона королем. Банниш остался невозмутим, но на лице его, обозначая ямочки, заиграла легкая усмешка. За дымчатыми стеклами весело поблескивали маленькие глазки.
 Стив подался вперед; его взгляд метнулся вверх-вниз и вправо-влево, словно перепроверяя расположение войска белых и отрядов противника. Потом Дельмарио откинулся назад, заложил ногу за ногу, снова опустил ее и опять склонился над доской. Стараясь справиться с волнением, он подрагивал всем корпусом и непроизвольно потирал руки. Стоя позади него, Питер каждой клеткой ощущал исходившую от Стива волну напряжения. Э.К. Стюарт, хотя и расположился чуть в стороне, в большом удобном кресле, тоже пристально следил за поединком.
 Часы тикали, отмеряя отпущенное время. Дельмарио потянулся к ферзю, но вдруг заколебался. Рука зависла в воздухе, пальцы заметно дрожали.
 — Что с тобой, Стив? — спросил Банниш. Он поставил локти на стол и подпер подбородок кистями, сцепленными в замок.
 Дельмарио поднял глаза, и Банниш встретил его дежурной улыбкой.
 — Колеблешься, дружок. Неужели ты не знаешь, что сомнения — прямой путь к проигрышу? Откуда эта внезапная неуверенность? Ты всегда был таким решительным. Вспомни, сколько матов ты продемонстрировал мне той зимой!
 Дельмарио нахмурился и яростно кивнул.
 — Сейчас, Банни, покажу очередной. — Его пальцы наконец сомкнулись и переставили ферзя по диагонали.
 — Шах.
 — Ого! — прокомментировал Банниш.
 Питер изучал новую позицию. Двойная жертва белых уничтожила пешечный заслон перед черным королем, а шах ферзем не оставил ему пути к отступлению.
 Банниш двинул короля вперед, в направлении центра доски — навстречу вражескому войску.
 Ну вот и все. Гвардия черного короля скопилась на ферзевом фланге, а враг угрожает со всех сторон. Однако Банниша это как будто ничуть не тревожило.
 Часы отсчитывали секунды и минуты, а Дельмарио все потягивал сок и беспокойно ерзал. Банниш деланно зевнул и язвительно поинтересовался:
 — Может быть, ты передумал ставить мат, Дельмарио? Решил подарить мне ничью? Экое великодушие. А в тот день, помнится, ты единственный добился победы. Мастера обставил! Где же твои матовые комбинации?
 — Их так много, что я не знаю, какую выбрать, — парировал Стив. — А теперь заткнись, Банни, черт бы тебя побрал. Я думаю.
 — О конечно! Молчу, молчу. Миль пардон, — извинился Банниш.
 Прежде чем сделать следующий ход, Дельмарио израсходовал по своим часам десять минут. Он скакнул вторым конем:
 — Шах.
 Банниш снова продвинул короля вперед. Дельмарио облизал губы и поставил ферзя на клетку дальше. Опять диагональный шах.
 Король черных шагнул в сторону спасительного ферзевого фланга.
 Дельмарио порывистым движением послал в бой пешку.
 — Шах.
 Черному королю пришлось собственноручно прикончить дерзкого рядового, посмевшего угрожать монарху. Банниш взял пешку с такой же безмятежной улыбкой. Теперь открылась вертикаль, и Дельмарио, недолго думая, занял ее ладьей.
 — Шах.
 Противник отреагировал немедленно. Одинокий король все дальше углублялся в стан врага!
 Белая ладья рванулась вперед и оказалась рядом с черным сюзереном.
 — Шах! — звонко объявил Стив.
 Питер невольно охнул. Ладья-то не защищена! Неужели зевок? Сейчас она погибнет, и…
 Глядя на доску через плечо Стива, он быстро просчитывал ходы. Если Банниш возьмет ладью королем, белые введут в бой вторую ладью, и королю придется отступить. Но тогда можно закрыть ему путь к отступлению, пойдя ферзем, и возникнет угроза неотразимого мата. Тут уж вариантов множество. Несмотря на неоспоримое численное превосходство, черные не смогут им воспользоваться… Так, а если Банниш возьмет ее конем?.. Хм… Он оставит незащищенным вот это поле. Ход ферзем — король отступает — подтягивается белый слон… Да, так мат последует еще быстрее.
 Довольный, Дельмарио расслабился, залпом опорожнил стакан и со стуком поставил его на стол. Банниш передвинул короля вперед и в сторону. Единственный возможный ход! Питер навис над Стивом, а тот вдруг застыл. Теперь белые окружали короля черных со всех сторон, помощи ему ждать неоткуда; но как его заматовать? Как затянуть эту петлю?
 Шах можно поставить тремя различными способами, прикинул Питер. Даже четырьмя. Но нет, шах ладьей не принесет ничего хорошего — король просто отступит, и, продолжая шаховать, белые лишь отгонят его в безопасное место. Слоном? Тоже нет. Ведь Банниш выигрывает две фигуры и не пожалеет качества, обменяв слона на свою ладью. Так, есть еще два шаха ферзем…
 Питер не успел сообразить, к чему они приведут. Дельмарио вдруг резко выбросил руку, схватил пешку, стоявшую перед белым королем, и, твердо поставив ее на четвертую горизонталь, хлопнул по головке часов. Затем развалился на стуле и скрестил руки на груди.
 — Твой ход, Банни.
 Питер вглядывался в позицию. Последним ходом Стив не шаховал, зато отсек путь к отступлению главе войска противника. Теперь угроза шаха ладьей не казалась такой невинной. Преследуемый король, не успев удрать на защищенные поля, получит мат в три хода. Правда, белые потеряли темп; сейчас ход Банниша, и он может подвести фигуру для защиты. Например, ферзя… Нет, последует шах белым ферзем — король отступит — шах ладьей, и плакал его черный ферзь… Может быть, слона?.. Нет, и тогда тоже шах, а следующим ходом — неизбежный мат.
 Чем дольше смотрел Питер на доску, тем очевиднее казался ему проигрыш черных. Банниш может оттянуть его, но отвратить угрозу не сумеет. Победа!
 Однако Банниш не выглядел сломленным. Он спокойно взял своего коня и поставил его на шестую горизонталь рядом с конем белых.
 — Шах, — негромко произнес он.
 Дельмарио вздрогнул и оцепенел. Питер тоже вздрогнул. Э.К.Стюарт вылез из своего кресла, подвинул его поближе, снова сел и начал сосредоточенно ерошить усы. Этот шах — пустая оттяжка времени, мысленно успокаивал себя Питер. Дельмарио съест коня любой из пешек или просто уйдет из-под шаха. Только вот… Лоб Питера прорезала вертикальная морщина… Если взять слоновой пешкой, то последует шах ферзем, белый король отойдет к ладейной пешке, ферзь бьет ее, а король… Нет, тут добра не жди — белые получают форсированный мат. Взятие коня ладейной пешкой, похоже, приведет к нему еще быстрее. После шаха ферзем по вертикали. Дельмарио пошел королем вперед. Банниш вкрадчиво скользнул чернопольным слоном по диагонали: шах.
 Единственный ход. Белый король снова идет вперед. Стива, конечно, теснят, но матовая сеть вокруг черного короля пока цела. И все-таки черные продолжают атаковать.
 Бросив в прорыв коня, Банниш поставил еще один шах. Дельмарио заморгал, нервно переступил ногами под столом. Питер увидел, что отвод белого короля повлечет серию шахов с матом в конце… Правда, черный конь под боем и ничем не защищен… Ладья Дельмарио расправилась с ним без хлопот. И вот тут-то Банниш ликвидировал ферзем краеугольный камень матовой сети — продвинутую вперед белую пешку. Теперь Дельмарио мог бы съесть черного ферзя белым, но потеряет своего после вилки; затем грядет серия обменов, и Стив останется в эндшпиле с безнадежно скудными силами…
 Дельмарио отступил.
 Банниш поцокал и, словно дразня противника, скушал ферзем белого коня.
 С потерей коня и пешки загнать черного короля Стиву уже не удастся. А если съесть черного ферзя, будет шах, потом связка, потом взятие, ответное взятие, и… белые опять остаются с одной фигурой в эндшпиле. Питер стиснул зубы. Неужели проигрыш? Да нет же, наверняка имеется лучший выход. Позиция чрезвычайно богата вариантами.
 Питер замер и, не отводя взгляда от доски, думал, думал, думал…
 Стив тоже думал, а часы продолжали тикать. Часы были самые современные, с модным счетчиком ходов. По ним выходило, что Дельмарио, чтобы уложиться в контроль, нужно сделать еще семь ходов за четырнадцать с половиной минут. Цейтнот — не цейтнот, а так, маленькое давление на психику.
 Но Дельмарио забыл о времени. Он сидел не шевелясь, не видя ничего, кроме шахмат. Потом снял очки и начал методично протирать выпуклые линзы полой рубашки навыпуск. Когда он водрузил очки на место, позиция на доске не улучшилась. Стив уставился в черного короля, словно хотел повалить его силой взгляда, затем попытался встать.
 — Мне нужно выпить, — хрипло объявил он.
 — Сиди, я принесу! — поспешно выпалил Питер. — Тебе осталось восемь минут.
 — Угу, — ответил Стив и снова сел.
 Питер сбегал к бару, быстро смешал скруд-райвер note 3 и вернулся. Дельмарио, не отрывая глаз от шахмат, одним глотком ополовинил стакан.
 Питер случайно взглянул на Экса. Тот покачал головой и завел глаза к потолку. Он не издал ни звука, но Питер понял: «Забудь».
 А Стива все сильнее охватывало возбуждение. Когда на его циферблате осталось три минуты, он поднял руку, задумался и опустил ее обратно. Поерзав на стуле, подобрал ноги под себя и склонился над доской, едва не задевая носом фигуры. А часы все тикали.
 Он еще оставался в этой позе, когда Банниш подал голос:
 — Дельмарио, твой флажок упал.
 Стив поднял голову, заморгал и поджал губы.
 — Время, — с усилием произнес он, — мне просто нужно время, и я найду выигрыш. Он должен, должен быть… Еще два-три шаха…
 Банниш встал и отодвинул стул.
 — Твое время истекло, Дельмарио. Впрочем, это не имеет значения: положение безнадежно. Тебе давно следовало бы сдаться.
 — Ни за что! Дьявол, нет тут никакого проигрыша, это у тебя проигрыш!..
 Питер прикоснулся к его плечу.
 — Не принимай так близко к сердцу, Стив. Мне жаль, но Брюс в данном случае прав. В этой позиции ты проиграл.
 — Нет! — кипятился Дельмарио. — Я уверен, я знаю, что тут есть выигрышная комбинация! Нужно только сообразить… догадаться… — Его правая рука, тянувшаяся к фигурам, вдруг затряслась, и он опрокинул обреченного короля.
 Банниш продемонстрировал свои ямочки.
 — Слушайся капитана, победитель, он врать не будет. — И, отвернувшись от Дельмарио, обратился к мрачному Эксу: — Стюарт, завтра твоя очередь. В тот же час на том же месте.
 — А если я не захочу? — надменно поинтересовался Экс.
 Банниш пожал плечами.
 — Как знаешь. Я приду и в назначенное время запущу часы. По игре или за неявку — результат будет один: ты проиграешь.
 — Ну а со мной играть ты собираешься? — полюбопытствовал Питер.
 — Тебя, капитан, я приберег на закуску.
 Стив совсем расклеился. Он отказывался покинуть гостиную и, не считая вылазок к бару, не отрывался от шахматной доски. Он словно прирос к стулу, проведя в одном положении остаток утра и большую часть дня. При этом лошадиными дозами глушил спиртное и как безумный переставлял фигуры, вновь и вновь разыгрывая злополучную партию. Незадолго до ленча Нортон приготовил и отнес ему два сандвича, которые тот с жадностью проглотил; однако ни успокаивать, ни уговаривать его Питер не стал — сейчас это было бы пустой тратой времени. Он надеялся только на то, что Стив, вливая в себя стакан за стаканом, через часок выключится сам.
 Наконец Питер с Эксом решили оставить его и поднялись по винтовой лестнице к апартаментам Нортонов. Питер постучал в дверь.
 — Кэти, ты нормально выглядишь? Со мной Экс.
 Она открыла. На ней были джинсы и тенниска.
 — Я всегда выгляжу нормально, — холодно заметила Кэти. — Ну входите. Чем закончилась партия века?
 — Дельмарио сошел с дистанции, — ответил Питер. — Хотя в какой-то момент черные были на волосок от мата, и я уже думал, что Баннишу несдобровать.
 Кэти фыркнула.
 — Завтра моя очередь, — сообщил Экс.
 — Вы собираетесь играть?
 Экс кивнул.
 — Мне терять нечего.
 — У тебя есть шанс, — уверил его Питер. — Сам знаешь, в какой форме сейчас Стив, и то едва не выиграл. Надо бы разобрать его ошибки — где-то он пошел неверно.
 Экс пригладил усы и задумчиво проговорил:
 — Ход пешкой… Отказавшись от шаха, Стив позволил черным контратаковать.
 — Но этим ходом он закрыл их королю последнюю лазейку, — возразил Питер. Оглянувшись, он увидел, как внимательно, скрестив руки на груди, смотрит на них Кэти. — Тебя не затруднит принести из спальни шахматы? — попросил он. Когда она вышла, Питер продолжил: — Я считаю, что к этому моменту Стив уже проигрывал. Ход пешкой, и только он, создавал в той позиции реальную угрозу; все прочие не сулили ничего, кроме еще нескольких шахов. Так что ошибку надо искать в предыдущих ходах.
 — Пожалуй, — немного подумав, согласился Экс. — Стив пытался сразу форсировать, и, может быть, напрасно.
 — Скорее всего. Вместо того чтобы запереть его в углу, гнал черт-те куда, а оказалось — в безопасное место. Давай поищем в этом направлении.
 — Что ж, попробуем.
 Вернулась Кэти с шахматной доской, положила ее на журнальный столик и, поджав ноги, уселась рядом на ковер. Питер расставил фигуры, и они с Эксом углубились в анализ. Вскоре Кэти наскучило наблюдать, она резко поднялась и заявила:
 — Вы оба — психи. Пойду раздобуду чего-нибудь съестного.
 — Прихвати для нас, — не оборачиваясь, бросил ей вдогонку Питер. — И неплохо бы пива.
 Но они едва заметили поднос, который Кэти вскоре поставила на край стола. За доской просидели до глубокой ночи. Никто, кроме Кэти, не составил Баннишу компанию за обедом. Вернувшись, она простонала:
 — Боже, какой омерзительный тип! — Слово «омерзительный» прозвучало так, будто ее сейчас вырвет.
 Только это и отвлекло Питера от шахмат. Но лишь на несколько секунд.
 — А если так? — спросил Экс, перескочив конем в центр, и Питер немедленно вернул взгляд обратно.
 — Стюарт решил-таки сыграть! — приветствовал их наутро Банниш.
 Экс — свежий, опрятный, чисто выбритый (за исключением, естественно, усов) и тщательно причесанный — деловито кивнул.
 — Брюсик, как всегда, проницателен.
 Он отхлебнул из стоявшей наготове чашки дымящегося черного кофе. Банниш добродушно посмеивался, но Экс поднял указательный палец.
 — С одной оговоркой. Я не верю ни единому твоему слову о пересылке личности в прошлое. А потому, так и быть, сыграем, однако не за право воспользоваться твоим драндулетом времени, а на деньги. Принимаешь?
 — Эх, — сокрушенно вздохнул Банниш. — Шутники так недоверчивы… Но, конечно, дело хозяйское. Желаешь просто подзаработать — милости прошу.
 — Миллион долларов.
 Банниш ухмыльнулся до ушей.
 — Фи, какая мелочь. Ну да ладно. Разгромишь меня — уедешь отсюда миллионером. Надеюсь, чеком не побрезгуешь?
 — Заверенным — нет. — Экс повернулся к Питеру. — Будь моим свидетелем.
 Питер кивнул.
 Сегодня они были в гостиной втроем. Кэти по-прежнему игнорировала этот, как она выражалась, шахматный фарс, а Дельмарио отсыпался после вчерашнего.
 — Готов? — осведомился Банниш.
 — Начали.
 Хозяин дома пустил часы. Экс пожертвовал коня, нажал на кнопку. Движения — четкие, экономные. Банниш принял жертву, и его противник, не колеблясь, предложил вторую. Забрав и слона, Банниш аккуратно придавил головку часов. Экс взъерошил усы и пошел пешкой.
 — Ага, — прокомментировал Банниш, — мы ввели усовершенствование. Шаховать отказываемся. Следовательно, в рукаве припасена домашняя заготовка. По-другому у Э.К.Стюарта не бывает. Наш весельчак, непредсказуемый Э.К.Стюарт, острослов и выдумщик.
 — Брюсик, доска перед тобой, — хладнокровно напомнил Экс.
 Банниш начал изучать позицию, а Питер подошел поближе. Ночью они проигрывали вчерашние ходы и так и эдак; в конце концов решили, что главная ошибка — шах ферзем, объявленный Дельмарио сразу за двойной жертвой. Правда, оставался соблазн дать шах вторым слоном, но после многочасового бдения этот вариант тоже пришлось отвергнуть. После него просматривалась не одна ловушка и даже потенциальный выигрыш — однако лишь в том случае, если Банниш ответит неточно; в противном случае ловушки не срабатывали. Надежнее было допустить, что Брюс сыграет корректно.
 «Тихий» ход пешкой не очень эффектен, зато перспективен. Открывая путь оставшимся белым фигурам, пешка одновременно служит дополнительным заслоном на пути вражеского короля к спасительному ферзевому флангу черных. Теперь угроза нависла над противником отовсюду. Да, Баннишу есть над чем поразмыслить.
 Однако электронный магнат не затратил и половины того времени, которое понадобилось бы самому Питеру. Он глядел на доску немногим более минуты, потом уверенно взялся за ферзя и смахнул с доски незащищенную ладейную пешку на ферзевом фланге белых. Подбросил ее на ладони, лениво зевнул и вновь с равнодушным видом развалился на стуле.
 По лицу Э.К.Стюарта пробежала легкая тень. Питер тоже ощутил смутное беспокойство. Предыдущий ход должен был насторожить Банниша куда сильнее. А такое демонстративное легкомыслие весьма подозрительно… Вчера они до изнеможения проверяли и перепроверяли каждый вариант, пока не убедились в своей правоте, и Питер отправился спать успокоенный, почти ликуя. Поскольку ответных ходов на выпад пешки у Банниша имелась целая дюжина, а предугадать, какому из них он отдаст предпочтение, было невозможно, они с Эксом проследили до конца все варианты. Во всех случаях партия завершалась выигрышем белых.
 Похоже, жизнерадостный Банниш их одурачил. Он и не подумал защищаться, а взял да и слопал другую пешку, не обращая внимания на угрозу. Что-то здесь не так. Неужели они что-нибудь проглядели?
 Пока Экс думал над ответным ходом, Питер, чтобы удобнее было следить за игрой, придвинул стул и сел сбоку от стола. Ерунда; конечно, ерунда, успокаивал он себя. Ну, предположим, Банниш, двинув следующим ходом ферзя на первую горизонталь, объявит шах белому королю. Может, если захочет, только что это ему даст? Экс не ослабил свой ферзевый фланг, как Стив вчера, когда лихорадочно искал форсированный мат. Стюарту достаточно уйти королем под защиту своего ферзя, и ферзь черных окажется под боем ладьи. Тогда Баннишу придется отступить назад либо взять еще одну никчемную пешку. А тем временем его король подвергнется сокрушительной атаке по центру.
 Чем дальше Питер просчитывал ходы, тем тверже убеждался, что Банниш не в состоянии организовать сколь-нибудь мощную контратаку вроде той, на которой срезался Стив Дельмарио.
 Похоже, и Экс пришел к такому же выводу. Раздумывал он долго, но время пока есть.
 Невозмутимый Э.К.Стюарт деловито пошел конем, окончательно отрезая черному королю путь к спасению. Впереди замаячил шах ферзем с немедленным матом. Банниш, разумеется, потянет время, съест коня, тогда Экс возьмет его фигуру ладьей и мат не заставит себя ждать. Что ж, пускай потрепыхается.
 Банниш улыбнулся сопернику и небрежно толкнул ферзя на первую горизонталь.
 — Шах.
 Экс по очереди пригладил каждый ус и, хмыкнув, увел короля на вторую. Потом размашисто хлопнул по часам и спокойно объявил:
 — Брюсик, готовь чековую книжку.
 Питер склонен был согласиться с этим советом. Шах ничего не изменил; мало того — положение черных как будто ухудшилось. Неотвратимая матовая угроза не исчезла, да теперь еще и ферзь стоит на битом поле. Конечно, можно отвести его назад, но с потерей темпа, которого и так не хватает. Короче говоря, Баннишу пора посыпать себе голову пеплом.
 Но вместо этого он увидел, как улыбка расплылась на пухлой физиономии хозяина.
 — Неужели пора? Ах, Стюарт, на сей раз в лужу сел ты! — И, захихикав, словно десятилетняя девчонка, горизонтальным ходом ферзя смел с доски белую ладью. — Шах!
 Питер Нортон давно, очень давно не участвовал в турнирах, но прекрасно помнил то впечатление внезапной катастрофы, когда непредвиденный ход соперника вдруг меняет всю обстановку на доске. Сначала мгновенное замешательство, а потом, по мере осознания последствий, — крепнущее чувство неотвратимого краха, паника и, наконец, глубокая апатия. Мозг по инерции еще перебирает бесполезные контрдоводы, но все тщетно… Нет в шахматах худших мгновений.
 Сейчас отчаяние Питера усугублялось стыдом и досадой. У них была целая ночь; как же они упустили из виду, что Баннишу ничего не стоит обменять ферзя на ладью? Жертва, в обычной ситуации немыслимая, но вполне целесообразная при значительном материальном перевесе. И Эксу некуда деться, он вынужден брать проклятого ферзя. Питер с ужасающей отчетливостью понял: если Экс сделает это королем, черные проведут победную комбинацию. Значит, остается только вторая ладья, стоящая на принципиально важной вертикали, где она защищает центрального коня, а потом… Ах мерзавец!
 Экс искал альтернативу пятнадцать минут, но безуспешно. Он взял ферзя ладьей. Банниш молниеносно ответил ходом собственной ладьи. Белый конь, лишь недавно занявший ключевую позицию, бесславно испустил дух. Затем черные целенаправленно форсировали скоротечный обмен легкими фигурами, попутно ликвидируя все прямые угрозы белых. Теперь потрепанные армии сократились до минимума, игра перешла в эндшпиль, и вот уже черный король, только что обложенный со всех сторон, превратился в могущественного властелина центральных полей. Ирония судьбы. Экс остался с ферзем и пятью пешками, Банниш — с четырьмя пешками, слоном, конем и ладьей.
 Сражение затянулось на несколько часов. Бесстрашный мобильный ферзь непрерывно маневрировал и отчаянно атаковал, стараясь отыграть фигуру или повторением ходов свести партию к ничьей. Однако Банниш и сам знал толк в подобных увертках; заставить его ошибиться не удавалось.
 Наконец стало ясно: проигрыш белых — лишь вопрос времени. Экс положил своего короля.
 — А я-то думал, мы просчитали все варианты защиты, — отрешенно пробормотал Питер.
 — Э, капитан, — весело отозвался Банниш, — в том-то и дело, что любая попытка защититься здесь и впрямь ведет к проигрышу. Фигуры прикрытия либо блокируют пути отхода, либо мешают действиям других. С чего вы решили, что я буду помогать загнать себя под мат? Нет уж, сами шевелите извилинами.
 — Завтра, — сурово произнес Питер. — Завтра я расправлюсь с тобой.
 Банниш радостно потер руки.
 — Ох как я волнуюсь. Скорей бы настал этот долгожданный день.
 Вечером опять засиделись допоздна. Разбор происходил в комнате Экса, поскольку Кэти наотрез отказалась еще полдня и полночи наблюдать упражнения в шахматном мазохизме. Когда Питер сообщил ей невеселую новость, она лишь состроила презрительную мину и бросила: «Вас предупреждали». А после патетического добавления насчет того, как трудно жить с мужем, впадающим в маразм, он не выдержал и отвел душу, устроив скандал и хлопнув на прощание дверью.
 Стюарт уже разбирал утреннее поражение с очнувшимся Дельмарио. Стив выглядел далеко не лучшим образом — под глазами набрякли мешки, глаза налились нездоровой краснотой, — но явился трезвым и теперь накачивался кофе.
 — Как дела? — осведомился Питер, беря стул.
 — Дрянные наши дела, — не поднимая: головы, отозвался Экс.
 — Не просто дрянные, а дерьмовые, — гробовым голосом уточнил Дельмарио. — В конце концов я начинаю подозревать, что эта проклятая жертва не оправдывает себя. Но не могу в это поверить, не могу, хоть тресни. Все так последовательно и логично; здесь непременно должно быть выигрышное продолжение. Будь я проклят, если не сумею его найти.
 — Сегодняшний сюрприз важен для целой серии вариантов, — обращаясь к Питеру, заметил Экс. — Не забывай: за позиционное преимущество мы заплатили двумя фигурами. Значит, и Брюсик, как это ни печально, может позволить себе такую же роскошь. Чтобы ликвидировать угрозу, он запросто пожертвует частью материала, и все равно останется с перевесом, который в эндшпиле решает все. Мы тут придумали кое-что, но…
 — Точно! — думая о своем, перебил его Стив. — Коня отдавать нельзя.
 — …но ничего по-настоящему убедительного, — закончил Экс.
 — Послушайте, — тоскливо продолжал Дельмарио. — Вам не приходит в голову, что Фанни-Банни, возможно, прав? Вдруг эта жертва и впрямь бесполезна, и позиция вовсе не была такой уж выигрышной?
 — Но, судя по интонации, Стив хотел, чтобы его переубедили.
 — В твоем предположении есть один существенный изъян… — медленно проговорил Питер.
 — Ну? Какой?
 — Десять лет назад, победив Банниша, Робинсон Весселер признался, что эту партию он мог проиграть.
 Экс тоже задумался.
 — В самом деле. Надо же, а я и забыл.
 — Весселер был без пяти минут гроссмейстер, и слов на ветер не бросал. Выигрыш есть. И я собираюсь найти его.
 Дельмарио ударил себя кулаком по колену и завопил:
 — Молодчина, Пит! Прочь сомнения, вперед!
 — Возвращение блудного супруга! — приветствовала мужа Кэти. — Только напрасно он рассчитывает на упитанного тельца. Ты представляешь, который час?
 Она сидела у остывающего камина. Дрова, видно, давно прогорели; от них осталась лишь горстка пепла. В комнате было темно, и огонек сигареты мерцал единственной яркой точкой. Питер вошел улыбаясь, однако, увидев сигарету, насторожился. Раньше Кэти курила много, но несколько лет назад бросила. Теперь ее тянуло на никотин только в минуты сильного волнения. Обычно это предвещало затяжной скандал.
 — Поздно, за полночь. Какая разница? — пробурчал Питер.
 Конечно, он немного засиделся с друзьями, но результат стоил бессонной ночи — они нашли то, что искали. Несмотря на усталость, Питер вернулся в приподнятом настроении, и спорить с женой ему совсем не хотелось. Лучше было бы застать ее спящей.
 — Забудь о времени, Кэт, — сказал он, стараясь говорить как можно мягче. — Мы наконец добились успеха.
 Кэти принялась методично вдавливать окурок в пепельницу.
 — В отсутствие хозяина, разумеется. Какого успеха? Придумали какой-нибудь новый ход, который, по вашему мнению, поставит в тупик этого психопата? Неужели ты еще не понял, что ваши находки не стоят ломаного гроша? И вообще вся эта дурацкая комедия. — Видя, что Питер собирается возмутиться, она жестом остановила его. — Будь любезен, выслушай меня до конца. Сейчас почти три; я прождала полночи и желаю высказаться.
 — Ах вот как! — разозлился Питер. Саркастический тон жены рассеял остатки его миролюбия. — А тебе никогда не приходило в голову, что я, может быть, не желаю выслушивать? Тогда лучше подумай над этим, а меня оставь в покое. Завтра предстоит трудная игра, и мне необходимо поспать. Я не собираюсь до рассвета внимать твоему визгу. Ясно? Какого дьявола ты вечно рвешься выяснять отношения? Все, что ты можешь сказать, я уже слышал!
 — Могу поведать кое-что новенькое о твоем старом приятеле Баннише.
 — Сомневаюсь.
 — Да? — Кэти гадливо рассмеялась. — Значит, ты заранее знал, что он попытается затащить меня в постель? Или ты узнал об этом попозже?
 — Что-о?!
 — Сядь! — зловеще приказала Кэти. — Сядь и слушай.
 Ее слова подействовали не хуже оплеухи. Потрясенный, Питер послушно сел и застыл, уставясь в пространство.
 — А ты? — наконец выдавил он, посмотрев на темный силуэт, смутно обрисовывающий фигуру жены.
 — Ты спрашиваешь, согласилась ли я? — язвительно уточнила Кэти. — Питер, до чего ты опустился. Как у тебя язык повернулся спрашивать такое? Неужто я тебе настолько омерзительна? Да я скорее отдалась бы осьминогу, которого, кстати, твой дружок мне больше всего напоминает. — Она мрачно усмехнулась. — Но кем бы он ни был, соблазнитель из него никудышный. Подумать только: всерьез собирался меня купить!
 — Тогда зачем ты рассказываешь мне об этом?
 — Затем, чтобы вколотить в твои дубовые мозги хоть каплю здравого смысла! Разве ты не понял, что Банниш стремится любым способом бесповоротно тебя сломить? И остальных тоже. Я ему не нужна — он хотел унизить тебя. А вся ваша слабоумная троица пляшет под его дудку. Ты одержим этой ублюдочной партией ничуть не меньше своего дружка.
 Оторвавшись от спинки кресла, Кэти подалась вперед. Ее лицо, приблизившись, как будто засветилось в темноте.
 — Питер, милый, не играй с ним, — попросила она. — Пожалуйста. Он задавит тебя так же, как твоих друзей.
 — У меня иное мнение, милая. — Ласковое слово прозвучало словно ругательство. — Опять ты лезешь со своими пророчествами! Лавры Кассандры спать не дают? Не можешь помочь — помолчи. Я долго терпел, черт возьми! Сносил твои постоянные насмешки, попытки уколоть побольнее и унизить. Ты никогда не верила в меня. Непонятно, какого дьявола ты за меня вышла? Похоже, только затем, чтобы превратить мою жизнь в ад. Так вот: отстань! Оставь меня наконец в покое!!!
 Тишина. Взрыв не разрядил напряжения — Питер со злобой представлял, как закипает в Кэти ответная ярость, чтобы в следующую секунду излиться в истеричном крике. Он превратился в комок нервов, ожидая залпа проклятий, и готовился ответить тем же. Потом она вскочит с места, начнет бить что под руку подвернется, Питер попытается удержать ее силой, и начнется такое… В подобных случаях Кэти собой не владела.
 Весь дрожа, он закрыл глаза рукой и почувствовал влагу. «Господи, я не хотел этого, — подумал он, — честное слово». Но Кэти, против ожидания, заговорила на удивление сердечным тоном.
 — Дорогой, я вовсе не хотела тебя обидеть. Пожалуйста, успокойся. Ведь я люблю тебя.
 Питер остолбенело повторят, будто недоумевая:
 — Любишь?
 — Пожалуйста, Питер. Если между нами сохранилось хоть что-то хорошее, прошу тебя, наберись терпения на несколько минут.
 — Ладно, — буркнул он.
 — Знаешь, я верила, очень верила в тебя. Ты наверняка помнишь, как прекрасно все складывалось в наши первые годы, правда? И я ведь помогала тебе, поддерживала, как могла, пока ты сочинял свой роман — разве нет? Я и прирабатывала, и успевала по дому, и готовила — в общем, позволяла тебе спокойно работать.
 — О да! — В его голосе опять зазвучал сарказм, и гнев охватил Питера с новой силой. Кэти не раз донимала его разговорами о том, как на протяжении двух лет фактически содержала их обоих. Но сколько можно? Не его вина, что роман оказался просто грудой испорченной бумаги. — Только без попреков. Я не смог пристроить рукопись, но ты сама слышала, почему это произошло.
 — Черт побери, да разве я упрекаю? — вспылила Кэти. — Любое мое слово ты принимаешь в штыки и сразу же становишься в позу обиженного. — Она тряхнула головой, отгоняя раздражение, и снова овладела голосом. — Давай не будем осложнять нашу жизнь, она и без того непростая. Мы долго мучили друг друга, старались бить по больному месту… Пора остановиться. Мы и так не скоро оправимся.
 Питер промолчал.
 — Я хотела сказать, что верила в тебя не только вначале, но и потом, когда ты уже сжег рукопись… Да, хотя давалось мне это нелегко, поверь. Я не считала твою неудачу литературным провалом, но ты — считал. И ты очень изменился. Поддался отчаянию и, вместо того чтобы, стиснув зубы, начать другую книгу, все бросил.
 — Знаю, знаю, — вставил Питер. — Упорства мне недоставало. Слабак. Нытик.
 — Прекрати! — гневно крикнула Кэти. — Я этого не говорила! И в мыслях не держала… Когда ты занялся журналистикой, я продолжала верить в тебя. Но опять все пошло вкривь и вкось, тебя увольняли, судили и в конце концов занесли в черные списки. Знакомые нас сторонились. А ты хотя и твердил о своей невиновности, но мысленно уже поставил на себе крест. Перестал мечтать и строить планы, непрестанно жаловался на невезение и хныкал.
 — А ты мне ничем не помогала.
 — Может быть, — признала Кэти. — Сначала пыталась, но проку от этого не было, и я устала тянуть за двоих. В тебе ничего не осталось от оптимиста, за которого я выходила. Мне было больно вспоминать, как я раньше тобой восхищалась, а уважения ты заслуживал все меньше и меньше. О твоем самолюбии и говорить не приходится. Ты испытывал такое отвращение к собственной персоне, что временами я боялась суицида.
 — Ну и каково резюме, милая Кэти?
 Она ответила не сразу.
 — Питер, несмотря ни на что, я ведь не ушла от тебя. Ты же знаешь: могла, даже собиралась это сделать. Но осталась. Подавила жалость к себе и осталась. Тебе это ни о чем не говорит?
 — Еще как говорит. Что ты мазохистка. Или садистка, — брякнул Питер.
 Кэти не выдержала и разрыдалась. Питер сидел не шевелясь и ждал конца спектакля. Наконец Кэти выплакалась и тихо сказала:
 — Будь ты проклят.
 — А только что объяснялась в любви. Ты уж разберись в своих чувствах.
 — Осел! Черствый, безмозглый чурбан! Неужели до тебя еще не дошло?
 — Что именно? — теряя терпение, повысил голос Питер. — Ты требовала тебя выслушать — я выслушал и не узнал ничего нового. Старая песня на новый лад. Все тоже перечисление моих грехов и недостатков, жалобы на то, что я не оправдал надежд…
 — Да пойми же наконец, Питер! Последние дни все изменили. Забудь на минуту о ненависти, отбрось отвращение к нам обоим и пойми: мы получили шанс! Надо им воспользоваться.
 — Не вижу никаких перемен. Этот шанс — завтрашняя игра, и ты отлично понимаешь, что она для меня значит. Но тебе на меня наплевать; тебе все равно, выиграю я или проиграю. Мало того, ты мне все уши прожужжала, твердя, что я продую партию, да еще заставляешь меня спорить, когда мне надо выспаться. Такое впечатление, будто ты намеренно способствуешь моему поражению. Что же изменилось? Как была ты стервой, так ею и осталась.
 — Ох Питер, Питер. Я объясню тебе, что изменилось. До самого приезда сюда мы оба считали тебя неудачником, а оказалось, что это не так! Ты действительно был совершенно ни при чем. Причина твоих злосчастий — Брюс Банниш. Это же в корне меняет дело! Он не оставлял тебе шансов и теперь хочет лишить последнего. Но за этот последний шанс тебе не нужно сражаться
 — он у тебя уже есть! Ты узнал, что талантлив и можешь писать хорошие книги, — значит, психологический барьер неверия в себя рухнул. Что мешает нам уехать и вместе начать все сначала? Ты напишешь новый роман, пьесу — все, что захочешь. Твой талант никуда не делся. Мы опять можем мечтать, верить в будущее и любить друг друга, понимаешь? Баннишу не терпелось довести свою месть до конца, а вместо этого он добился обратного — отныне ты свободен!
 Питер боялся пошевелиться, до боли в пальцах стискивая подлокотники. Слова Кэти медленно проникали в сознание, и темнота отступала, словно за окнами забрезжил рассвет. Господи, неужели все так просто? Проклятый Банниш и вправду заразил их своей одержимостью. А он настолько зациклился на шахматах, что ни разу не задумался об этом. «Я действительно был совершенно ни при чем, — мысленно повторял Питер и удивлялся. — Мое невезение было совершенно ни при чем».
 — Как все просто, — чуть слышно прошептал он.
 — Что ты сказал, Питер? — тревожно спросила Кэти.
 Услышав в голосе жены тревогу, он понял и нечто большее — ее любовь. Сколько их на свете, пронеслось у него в голове, тех, кто обещает и клянется, строит воздушные замки и мечтает о счастье, но при первых признаках немилости судьбы хлопает дверью. Кэти осталась. Осталась, невзирая на жестокие неудачи, на его срывы и депрессии, на несправедливые упреки и бесконечные ссоры, на беспросветность и безденежье.
 Питер медленно выбрался из кресла. Ему было очень трудно выразить нахлынувшие чувства словами.
 — Кэти, — сказал он, — я тоже люблю тебя. — И беззвучно заплакал.
 Утром Питер и Кэти спустились в гостиную позже всех. Проснувшись, они вместе приняли душ, и Питер оделся с особой тщательностью. Почему-то ему хотелось выглядеть как можно лучше — наверное, потому, что сегодня начиналась новая жизнь. Выходя из комнаты, они взялись за руки. Банниш уже сидел перед доской, и часы тикали. Соратники тоже были в сборе: Экс в своем кресле терпеливо подпирал ладонью подбородок, Дельмарио шагал из угла в угол.
 — Питер, скорей, — заторопил он, увидев чету Нортонов на винтовой лестнице. — Часы уже пущены; ты потерял целых пять минут.
 Питер улыбнулся.
 — Расслабься, Стив, все будет в порядке.
 Он пересек гостиную и присел на свое место со стороны белых фигур. Жена остановилась у него за спиной. «Кэти сегодня восхитительна», — подумал Питер.
 — Твой ход, капитан, — с иронической улыбкой напомнил Банниш.
 — Я знаю, — ответил Питер, даже не взглянув на доску. Часы отсчитывали его время. — А скажи, Брюс, почему ты возненавидел меня? Я долго думал, но разумного объяснения так и не нашел. А мне хотелось бы знать. Я еще могу понять твою неприязнь к Стиву — он имел дерзость выиграть, когда ты проиграл, и потом непрестанно поминал это тебе. А Экс изводил жестокими шутками. Но чем провинился я?
 Банниш как будто смутился, но ненадолго. Его губы скривились словно для плевка.
 — Ты? Да ты — хуже всех.
 Питер искренне удивился.
 — Даже так?
 — Великий капитан великой сборной, — процедил Банниш. — В тот день ты пальцем не пошевелил ради победы. Быстренько устроил гроссмейстерскую ничью со старым дружком Уинслоу, даже не попытавшись обострить игру. Ты всегда выбирал себе удобных противников, и остальные тебя ничуть не заботили. Команда проиграла, а ты — чистенький, хотя и принес ей всего полочка. Козлом отпущения стал я. Но это еще не все. Ну-ка, Нортон, ответь, почему ты посадил за первую доску именно меня? Рейтинг у всех нас был примерно одинаковый; так чем же я заслужил такую честь — играть первую скрипку?
 Питер немного подумал, припоминая, какими соображениями он руководствовался десять лет назад.
 — Брюс, ты всегда проигрывал ответственные партии. Поэтому, когда команда-соперница выставляла тяжелую артиллерию, то есть мастера, который с высокой вероятностью мог разгромить любого из наших, имело смысл посадить против него тебя. Тем самым мы экономили силы, добиваясь побед за другими досками. С точки зрения интересов команды в целом этот подход вполне разумен.
 — Иными словами, меня заведомо списывали со счетов. Не потому ли я проигрывал? Ты полагал, что мой проигрыш Весселеру позволит вам обставить других, и отдал меня на заклание.
 — Приблизительно так, — смутился Питер. — Извини.
 — Извини! — передразнил Банниш. — Запрограммировал мое поражение, а потом им же и попрекал. Простыми извинениями тут не отделаешься. Ну а сам ты в тот день играл не в шахматы, а совсем в другую игру. Вы с Хэлом Уинслоу из Чикагского университета развлекались ею много лет, а игроки ваших команд служили вам разменной монетой. Я же в данном случае сыграл роль жертвенной пешки. Обыкновенный гамбит. Только он тебе не помог. Уинслоу обставил тебя по всем статьям. Так что продул-то не я, а ты.
 — Твоя правда. Теперь я это понимаю, когда ты так хорошо все объяснил. Я продул, и ты наказал за это всю команду.
 — Сейчас ты продуешь снова, — пообещал Банниш и кивнул на клетчатый театр военных действий. — Время не ждет. Ходи.
 Питер равнодушно глянул на доску и отвернулся.
 — Мы вчера полночи анализировали и обнаружили новый интересный вариант — ординарная жертва вместо двойной. Я беру пешку конем, но слона не отдаю, а сразу нападаю ферзем — такова идея. Выглядит заманчиво, но наверняка с изъяном, верно?
 Банниш внимательно посмотрел ему в глаза.
 — Ходи, и сам узнаешь.
 — Не хочу.
 — Пит!! — ошарашено воскликнул Дельмарио. — Ты в своем уме?! Ты должен сбить спесь с этого индюка!
 — Ничего не выйдет, Стив.
 Повисла тягостная тишина. Наконец Банниш не выдержал.
 — Ты трус, Нортон! Трус, слабак и неудачник! Доигрывай партию!
 — Процесс игры меня больше не волнует. Тебе достаточно сказать, что вариант ошибочен. Я поверю.
 Банниш возмущенно крякнул, потом не стерпел и ответил сварливо:
 — Ошибочен, ошибочен. Я предложил бы контржертву — ладью — и снял этим угрозу мата. А через несколько ходов ладья отыгрывается.
 — Все варианты ошибочны, не так ли? — полуутвердительно произнес Питер. Банниш только криво усмехнулся. Питер кивнул. — Я так и думал. Мы заблуждались. Белые в этой позиции вообще не могут выиграть. Ты не упустил победу — у тебя ее не было в принципе. Было лишь обманчивое позиционное преимущество.
 — Наконец-то я слышу здравую мысль, — похвалил Банниш. — Да, я просчитал на компьютерах каждый вариант, каждый ход, затратив целую вечность. Я ведь прожил не три и даже не четыре жизни. Сначала семьдесят лет, потом пятьдесят… Да понимаете ли вы, что это такое — вновь и вновь возвращаться?! Я проверял одну идею за другой… всегда выбирая точкой отсчета тот самый день в Эванстоне. Я проигрывал любые, даже самые дикие комбинации. Но Великий Роби неизменно побеждал. У белых здесь нет ни единого шанса.
 — А как же Весселер? — запротестовал сбитый с толку Дельмарио. — Ведь он сказал, что проигрывал!
 Банниш глянул на него с нескрываемым презрением.
 — Он рассчитывал на легкую победу, а я заставил его изрядно попотеть. Его признание — просто маленькая месть. Этот добряк умел подсластить горечь поражения.. — Банниш ухмыльнулся. — Но ничего, о нем я тоже позаботился.
 Э.К.Стюарт встал и одернул жилет.
 — Финита ля комедиа, Брюсик. Будь добр, позволь нам покинуть Баннишленд.
 — Тебя я больше не задерживаю, — отрезал Банниш. — Этого алкаша тоже. А вот Питер… — К его лицу вновь приклеилась улыбка. — Наш доблестный капитан, смекнув, что все продолжения заводят в тупик, в каком-то смысле почти выиграл, и я решил сделать тебе подарок, Нортен, роскошный подарок. Можешь воспользоваться моим ретропроектором!
 — Премного благодарен, но я не приму твой подарок.
 Банниш выпучил глазки.
 — Что значит «не примешь»? Ты не понял, какой шанс тебе предлагают? Ты перейдешь на альтернативную ветвь семейства временных кривых и станешь победителем!
 — Ну да, а в этой жизни брошу жену рядом со своим трупом. И порадую тебя, навсегда избавив от своей персоны. Все это здорово смахивает на самоубийство. Нет уж. Пожалуй, я еще раз попытаю счастья в настоящем и будущем. Вместе с Кэти.
 Банниш захлопнул отвисшую челюсть.
 — Какое тебе до нее дело? Она все равно тебя презирает. Ей будет лучше, если ты исчезнешь из ее жизни. Она получит страховку, а ты найдешь себе другую женщину, которая по-настоящему полюбит тебя.
 Кэти положила руку Питеру на плечо.
 — Я сама позабочусь о нем.
 Питер накрыл ее руку ладонью.
 — В таком случае ты тоже дура! — закричал Банниш. — Твой муж — ничтожество и навсегда останется ничтожеством! Уж я постараюсь…
 Питер встал.
 — Думаю, тебе не удастся нам больше навредить. Любому из нас. — Он посмотрел на друзей. — Как считаешь. Экс? Что скажешь, Стив?
 Стюарт задумчиво склонил голову, разгладил двумя пальцами усы и сдержанно улыбнулся:
 — Ты прав.
 Дельмарио сидел какой-то обалделый. Внезапно лицо его просветлело, и он хлопнул себя по лбу.
 — Ах ты, Брюсик-Кролик… Ты ж небось не сможешь украсть идеи, которые я еще не родил… По крайней мере на этой временной кривой. — Стив облегченно хохотнул, подошел к шахматам и остановил часы. — Шах и мат! — объявил он. — Шах и мат!!!
 Примерно две недели спустя Кэти негромко стукнула утром в дверь кабинета.
 — Секундочку! — крикнул Питер. Допечатав фразу, он отключил пишущую машинку и крутанулся на винтовом стуле. — Входи!
 Кэти открыла дверь и с улыбкой сообщила:
 — Я приготовила на ленч тунцовый салат. Если, конечно, ты проголодаешься настолько, что соблаговолишь оторвать свой зад… Как продвигается?
 — Неплохо. Если так пойдет и дальше, сегодня закончу вторую главу. — Тут он заметил в руке у жены газету. — Что-нибудь интересное?
 Она протянула газету, сложенную полосой некрологов вверх. Питер прочитал:
 «Вчера в своем особняке в Колорадо обнаружен мертвым электронный магнат Брюс Банниш. Тело опутывали провода с датчиками, подсоединенные к аппарату неизвестного назначения, который, по-видимому, и убил своего владельца электрическим током».
 Он вздохнул.
 — Как ты считаешь, Банниш решил снова?.. — спросила Кэти.
 Питер отложил некролог.
 — Скотина. Несчастный выродок. Он так и не понял.
 — Чего?
 Питер погладил ее руку.
 — Он опять выбрал тупиковый вариант.
 Известие о гибели Банниша навело Питера Нортона на невеселые мысли, но после ленча он вернулся за письменный стол и вскоре обо всем забыл.