---------------------------------------------


 Азимов Айзек
 В лето 2450 от Р X

 Айзек Азимов 
 В лето 2450 от Р. X. 
 Перевод В. Ковалевского, Н. Штуцер 
 Меж полуночью и восходом, когда сон 
 не приходит и все старые раны начинают 
 ныть, мне нередко является кошмарное 
 видение будущего мира, где живут 
 миллиарды людей и каждый из них 
 пересчитан и перенумерован, где нельзя 
 обрести ни искры гениальности, ни одного 
 неординарного ума, ни единой яркой 
 личности на всем битком набитом земном 
 шарике. 
 Дж. Б. Пристли. 
 - Он согласился поговорить с нами, - сказал Альварес, когда из дверей появился второй мужчина. 
 - Отлично, - ответил Бантинг, - давление общественного мнения неизбежно должно на него подействовать. Странный тип. И как ему удалось избежать процесса генетической адаптации, ума не приложу. Но говорить с ним будете вы. Меня он раздражает, я даже забываю о вежливости. 
 Они свернули в коридор, по которому проходила Административная Тропа и где, как обычно, народу было совсем немного. Можно было воспользоваться двигающимися дорогами, но идти было недалеко - всего мили две, а Альварес обожал пешие прогулки, так что Бантинг не стал спорить. 
 Высокий и худощавый Альварес обладал той атлетической фигурой, которая бывает у человека, стремящегося побольше упражнять мускулатуру, человека, повседневно пользующегося, например, лестницами и пандусами, что подводило его почти к тому пределу, за которым его самого уже можно было обвинить в импульсивном характере. Бантинг, более мягкий и округлый, избегал даже ламп солнечного света, а потому был очень бледен. 
 Бантинг меланхолично заметил: 
 - Надеюсь, нас двоих будет достаточно. 
 - Думаю, да. Мы же намерены сохранить это дело в рамках своего сектора, если такая возможность представится. 
 - Вот именно! Вы знаете, я все время думаю: почему это должно было случиться именно в нашем секторе? Пятьдесят миллионов квадратных миль семисотого уровня жизненного пространства, и вот - на тебе! Именно в нашем жилом блоке! 
 - Да, можно сказать, выделились, хотя и в довольно неприятном аспекте, - отозвался Альварес. 
 Бантинг недовольно фыркнул. 
 - Но нам с вами это может оказаться на руку, - тихонько добавил Альварес, - особенно если мы сумеем уладить дело без шума. Мы ведь тогда достигнем пика. Достигнем конца. Достигнем цели. Все человечество достигнет. А добьемся этого мы с вами! 
 Бантинг тут же просветлел: 
 - Вы полагаете, они могут взглянуть на дело с такой точки зрения? 
 - Надо позаботиться о том, чтобы случилось именно так. 
 Их шаги были почти не слышны благодаря пластиковому покрытию на мелко дробленом гравии дорожки. Они проходили пересечения с другими коридорами и видели огромные толпы людей на двигающихся дорогах. Почти повсеместно ощущался легкий запах многочисленных разновидностей планктона. Однажды, почти инстинктивно, они почувствовали, что где-то над ними далеко вверху находится начало одного из гигантских трубопроводов, засасывающих воды океана в глубь города, а где-то поблизости, согласно правилу симметрии, наверняка находится другой, не менее гигантский трубопровод, который далеко-далеко внизу сбрасывает в океан городские стоки. 
 Целью путешествия Альвареса и Бантинга было жилое помещение где-то на задворках главного туннеля, но казавшееся отличным от тысяч таких же жилищ, мимо которых они проходили. Здесь присутствовало нечто, создававшее трудно уловимое, но тревожное ощущение пространства - вероятно, потому, что по обеим сторонам от двери на протяжении нескольких сот футов стена была совершенно сплошной. И еще тут чем-то пахло. 
 - Чувствуете? - пробормотал Бантинг. 
 - Мне уже приходилось с этим встречаться, - ответил Альварес. Нечто нечеловеческое. 
 - В самую точку попали, - кивнул Бантинг. - Надеюсь, он не захочет, чтоб мы на них любовались? 
 - Если и захочет, нам будет нетрудно уклониться. 
 Они позвонили, а затем ждали в молчании, не обращая внимания на гул непрерывной бурной жизнедеятельности - к нему они давно привыкли, как к неотъемлемой части своего окружения. 
 Дверь отворилась. Кранвиц ожидал посетителей. Одетый в такую же одежду, что и все - легкую, простую, серую, он ухитрялся выглядеть угрюмым и каким-то подержанным: волосы были слишком длинными, глаза налиты кровью и беспокойно бегали по сторонам. 
 - Можно нам войти? - спросил Альварес с холодной вежливостью. 
 Внутри запах был еще сильнее. Кранвиц закрыл дверь, гости сели. Кранвиц же продолжал стоять и до сих пор не проронил ни слова. Заговорил Альварес: 
 - В роли представителя и в присутствии Бантинга как вице-представителя я обязан задать вам вопрос: согласны ли вы подчиниться общественной необходимости? 
 Кранвиц, казалось, обдумывал сказанное. Когда он наконец заговорил, его низкий голос звучал хрипло, и ему пришлось несколько раз откашливаться. 
 - Не желаю, - ответил он. - И не обязан. Существует давнишний контракт с Правительством. Моя семья всегда обладала правом... 
 - Это нам известно, и вопрос о применении силы не стоит, возмутился Бантинг. - Мы просим вас согласиться добровольно. 
 Альварес предостерегающе коснулся колена Бантинга. 
 - Вы же понимаете, сейчас ситуация совсем не та, что была во времена вашего отца, и фактически даже не та, что была в прошлом году. 
 Длинный подбородок Кранвица чуть заметно дрогнул. 
 - Не вижу почему. Рождаемость в этом году упала на величину, соответствующую расчетам, и все остальное изменилось примерно в тех же пропорциях. Так происходит каждый год. Чем же, по-вашему, этот год отличаемся от других? 
 Его голосу, однако, не хватало убежденности в правоте. Альварес был уверен, что Кранвиц знает, в чем отличие этого года, а потому ответил совершенно спокойно: 
 - В этом году мы достигли поставленной цели. Рождаемость теперь точно соответствует смертности; численность населения полностью стабилизирована, строительство лишь компенсирует объем жилья, выходящего из строя. Морские фермы тоже дают неизменное количество пищи. И только вы загораживаете дорогу, мешая человечеству достигнуть Совершенства. 
 - И все это из-за нескольких мышек? 
 - Да, из-за нескольких мышек. И из-за других животных тоже. Морских свинок, кроликов. Птиц и ящериц. Я не производил подсчетов... 
 - Но ведь это последние животные, которые остались в нашем мире! Какой от них ущерб? 
 - А какая польза? - вскричал Бантинг. 
 Кранвиц ответил: 
 - Польза в том, что ими можно любоваться. В прежние времена... 
 Альварес все это уже слышал раньше. Он говорил, стараясь вложить в голос как можно больше сожаления и симпатии (к своему удивлению, совершенно искренних): 
 - Я знаю! Были такие времена! Столетия назад существовало огромное разнообразие форм органической жизни, в частности тех, которых вы так любите. А еще миллионы лет назад жили динозавры. Но у нас о них обо всех сохранились микрофильмы. И человечеству не угрожает опасность начисто их забыть. 
 - Как можно ставить на одну доску микрофильмы и живые существа?! - воскликнул Кранвиц. 
 Губы Бантинга искривились усмешкой: 
 - Действительно, микрофильмы не воняют. 
 - Наш зоопарк раньше был куда больше, - сказал Кранвиц, - но год за годом нам приходилось от многого отказываться. От всех крупных зверей. От хищников. От деревьев. Не осталось ничего, кроме небольших растений и маленьких зверюшек. Подарите им жизнь! 
 - Да к чему они? - ответил Альварес. - Ведь никто их даже видеть не хочет! Человечество против вас. 
 - Общественное мнение... 
 - Мы не можем удержать людей от противодействия тем, кто стоит на пути прогресса. Народу не нужны эти ошибки природы. Они вызывают только брезгливость, они и в самом деле отвратительны. Тогда зачем же они? - Голос Альвареса был вкрадчив и убедителен. 
 Теперь Кранвиц уже сидел. Его щеки покраснели, будто от лихорадки. 
 - Я мечтал... Когда-нибудь мы выйдем за пределы Земли и человечество приступит к колонизации внешних миров. Ему понадобятся животные. Захочется видеть какие-то другие формы жизни на новых безжизненных планетах. Тогда человечество начнет создавать новую, более разнообразную экологию, оно... 
 Его слова увядали под враждебными взглядами тех двоих, что сидели рядом. Вмешался Бантинг: 
 - Какие это миры вы собрались колонизировать? 
 - Достигли же мы Луны в 1969 году, - ответил Кранвиц. 
 - Разумеется, и даже основами колонию - а затем забросили ее. Во всей Солнечной системе нет планеты, которая могла бы поддерживать существование человека без непомерных технических средств и расходов, 
 - Но существуют же миры вокруг далеких звезд! Сотни миллионов похожих на Землю! Обязаны существовать! - выкрикнул Кранвиц. 
 Альварес покачал головой: 
 - Не доберешься. Мы окончательно истощили Землю и заполонили ее человеческими особями. Мы сделали наш выбор, и этот выбор - Земля. У нас нет ресурсов, чтобы осуществить проект строительства космического корабля, способного пересечь безбрежные пространства космоса. Вам никогда не случалось изучать историю двадцатого века? 
 - Это было последнее столетие открытого мира. 
 - Именно так, - сухо отозвался Альварес. - Надеюсь, вы не слишком романтизировали его? Мне тоже довелось изучать это безумие. Мир тогда был пуст - всего лишь несколько миллиардов человек, а им казалось, что он перенаселен, и, в общем-то, не без оснований. Более половины своих ресурсов люди растрачивали на войны и на подготовку к войнам. Они развивали свою экономику без учета будущего, травили среду, слепо растрачивали ресурсы и теряли их безвозвратно, позволяли случаю управлять своим генетическим фондом, безразлично относились к отклонениям людей от нормы во всех отношениях. Разумеется, они опасались того, что называли "популяционным взрывом", и мечтали о достижении новых миров как о средстве бегства от этой опасности. Мы в тех условиях поступали бы точно так же. Мне нет необходимости говорить вам об исторических событиях и научном прогрессе, которые изменили все это, но я все же напомню то, что вы, видимо, стараетесь позабыть. Было создано Мировое Правительство, началось развитие ядерной энергетики и генной инженерии. В условиях всепланетного мира и обилия энергии человечество смогло быстро наращивать свою численность, причем наука шла вровень с этим ростом. Было заранее определено, какую численность народонаселения Земля сможет обеспечить. Столько-то калорий солнечной энергии достигает поверхности планеты, столько-то тонн двуокиси углерода поглощают в год растения и столько-то тонн биомассы животных обеспечивает эта растительная масса. Земля могла поддерживать существование лишь двух триллионов тонн массы животного происхождения. 
 Тут Кранвиц не выдержал: 
 - И поэтому все два триллиона тонн следовало отвести людям? 
 - Именно так. 
 - Даже если это означает уничтожение всех других живых существ? 
 - Таков путь эволюции, - зло выкрикнул Бантинг. - Выживают лишь наиболее приспособленные. 
 Альварес снова слегка прикоснулся к его колену. 
 - Бантинг прав, Кранвиц, - сказал он мягко. - Рыбы с внутренним скелетом сменили панцирных, которые в свою очередь когда-то сменили трилобитов. Рептилии сменили амфибий, а им на смену впоследствии пришли млекопитающие. Теперь наконец эволюция достигла своего пика. Земля обеспечивает жизнь гигантского пятнадцатитриллионного населения людей... 
 - Но как? - горячо возразил ему Кранвиц. - Они ютятся в колоссальном сверхздании, занимающем всю поверхность суши, на которой больше нет ни растений, ни животных, кроме тех, что прозябают тут у меня. И весь ныне необитаемый океан превратился в планктонную похлебку. Никакой жизни, кроме планктона. Мы бесконечно снимаем с него урожай, чтобы прокормить человечество, и точно так же бесконечно пополняем океан органикой, чтобы прокормить планктон. 
 - Мы живем очень хорошо, - парировал Альварес. - Войн нет, преступности нет. Наша рождаемость строго регулируется; наша смерть легка. Наши дети генетически адаптированы, и на Земле нынче насчитывается двадцать миллиардов тонн нормального мозгового вещества. Трудно даже вообразить такое количество сложнейшего во всей вселенной органического продукта. 
 - И что же делает это колоссальное количество мозгов? 
 Бантинг испустил громкий вздох возмущения, но Альварес, все еще продолжая сохранять спокойствие, ответил: 
 - Мой друг, вы путаете путешествие с прибытием к месту назначения. Вполне возможно, что это результат вашего общения с животными. Когда Земля только развивалась, природа была вынуждена экспериментировать, опираясь на случайность. Тогда расточительность была оправданна. Земля была в те времена пустынна, свободной территории хоть отбавляй, и эволюция могла экспериментировать с десятью тысячами видов или даже больше, пока она не отобрала наконец нужные ей. Даже когда появилось человечество, ему приходилось идти на ощупь. В процессе обучения оно рисковало, пыталось совершать невозможное, валяло дурака, гибло. Но теперь человечество прибыло в свой дом. Люди целиком заняли планету, и им останется лишь наслаждаться Совершенством. 
 Альварес помолчал, давая собеседнику возможность проникнуться смыслом сказанного, затем продолжил: 
 - Мы жаждем этого, Кранвиц. Весь мир жаждет Совершенства, достигнутого нашим поколением, и мы хотим получить награду за свои достижения. Ваши животные нам мешают. 
 Кранвиц упрямо покачал головой: 
 - Они занимают ничтожно мало места. Потребляют ничтожно мало энергии. Если вы их уничтожите, то какое пространство выгадаете? Еще для двадцати пяти человек? Двадцати пяти при пятнадцати триллионах!.. 
 - Двадцать пять человек - это семьдесят пять фунтов мозга. А что может быть противопоставлено по важности семидесяти пяти фунтам человеческого мозга? - взвизгнул Бантинг. 
 - У вас и без того миллиарды тонн этих мозгов! 
 - Знаем, - согласился Альварес, - но разница между Совершенством и неполным совершенством такая же, как между Жизнью и не совсем жизнью. Вся Земля готова отметить год 2430 от Рождества Христова год, когда компьютер сообщил нам, что планета наконец заполнена, цель достигнута; труды эволюции увенчались успехом. Неужели же мы должны страдать от нехватки места для двадцати пяти человек даже при пятнадцати триллионах? Это такая ничтожная, такая крохотная недостача... и все-таки это недостача! Думайте, Кранвиц! Пять миллиардов лет Земля ждала, чтобы ее заполнили. Неужели нам снова придется ждать? Мы не вправе заставить вас и не собираемся этого делать, но если вы уступите добровольно, то станете героем в глазах у всех. 
 - Да, - подхватил Бантинг, - и люди будут помнить, что Кранвиц совершил деяние, благодаря которому было достигнуто Совершенство! 
 Кранвиц ответил, подражая голосу Бантинга: 
 - И человечество запомнит, что именно Альварес и Бантинг убедили Кранвица поступить так, а не иначе! 
 - Если допустить, что нам это удалось, - кивнул Альварес, не позволяя своему раздражению вырваться наружу. - Но скажите мне, Кранвиц, сможете ли вы вечно противостоять объединенной воле пятнадцати триллионов людей? Каковы бы ни были ваши мотивы - а я признаю, что вы в определенном смысле идеалист - неужели вы посмеете лишить такое огромное количество людей последнего недостающего ему жалкого кусочка Совершенства? 
 Кранвиц молча смотрел в пол, и рука Альвареса сделала легкое движение в сторону Бантинга, который послушно промолчал. Тишина не нарушалась, пока текли томительные минуты. 
 И тогда Кранвиц прошептал: 
 - Могу я еще один день провести с моими животными? 
 - А потом? 
 - А потом... потом я больше не буду стоять между человечеством и Совершенством. 
 Альварес ответил: 
 - Я извещу об этом. Все будут вас почитать. 
 Оба гостя покинули комнату. 
 В огромном, занимающем весь континент здании пять триллионов из населяющих его людей мирно спали, около двух - мирно закусывали, половина триллиона неспешно занималась любовью. Остальные триллионы либо беседовали без всякой горячности, либо неторопливо общались со своими компьютерами, либо катались на машинах, либо изучали технологию, либо собирали микрофильмовые библиотеки, либо развлекали своих сограждан. Триллионы ложились спать, триллионы вставали с кроватей, это рутинное житье-бытье не нарушалось никакими случайностями. 
 Работали машины, проверяя собственную надежность и тут же исправляя найденные неполадки. Планктонная похлебка океана грелась под солнцем, и клетки планктона делились снова и снова, тогда как драги бесконечно вычерпывали похлебку ковшами, высушивали и миллионами тонн доставляли к конвейерам и трубопроводам, которые разносили эти тонны по всем уголкам бесконечного здания. 
 А в других уголках здания собирались отходы жизнедеятельности человека - их подвергали облучению, обрабатывали, высушивали, поступающие трупы размельчали, тоже высушивали и обрабатывали, и все это сбрасывалось в океан. 
 В течение нескольких часов, пока происходило все сказанное выше, так же как оно происходило множество десятилетий до того и неуклонно будет происходить грядущие тысячелетия, Кранвиц в последний раз покормил своих питомцев, погладил морскую свинку, поднял к лицу черепашку, чтобы встретить ее бессмысленный взгляд, и пропустил меж пальцев живой клинок зеленой травинки. 
 Он пересчитал их всех - последних живых существ Земли, которые не были ни людьми, ни пищей для людей, затем продезинфицировал почву, в которой росли растения, и убил их. Он затопил клетки и другие помещения, где копошились зверюшки, предназначенными для этой цели газами, и животные перестали копошиться, а вскоре и совсем умерли. 
 Когда последнее существо погибло, между человечеством и Совершенством остался стоять один лишь Кранвиц, чьи думы все еще мятежно отклонялись от нормы. Но и для Кранвица тоже нашелся газ, так как он не хотел больше жить. 
 И после этого пришло истинное Совершенство, ибо по всей Земле среди ее пятнадцати триллионов обитателей и двадцати миллиардов тонн человеческих мозгов не было (раз уж Кранвиц помер) ни одной нестандартной идеи, ни единой интересной мысли, которая могла бы возмутить всеобщее спокойствие, а это означало, что изящное ничтожество единообразия наконец-то победило повсеместно.