---------------------------------------------


 Хайнлайн Роберт
 Все вы зомби

 Роберт Хайнлайн 
 "ВСЕ ВЫ ЗОМБИ..." 
 22.17 Временная зона V (ВСТ) 7 ноября 1979, Нью-Йорк, бар "У Папули": Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время - 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны. 
 Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился - и никогда не нравился - но именно его я прибыл завербовать, Этот парень был моим, и я встретил его своей лучшей барменской улыбкой. 
 Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал; "Я мать-одиночка", И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: "...за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов". 
 Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление, Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский - одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная. 
 Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу "Старого нижнего белья" и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще. 
 Я протер стойку. 
 - Как жизнь у Матери-одиночки? 
 Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск. 
 Я увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро. 
 - Извини, - сказали. - Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил какая сегодня погода. 
 - Дела нормальные, - кисло отозвался он. - Я кропаю, они печатают, я ем. 
 Я плеснул себе и склонился к нему. 
 - Знаешь, - сказали, - а у тебя здорово получается - я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир. 
 Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть - он никогда не называл своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться, и поэтому вцепился только в последнюю фразу. 
 - Женский взгляд! - фыркнул он. - Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать! 
 - Неужели? - усомнился я. - Сестры? 
 - Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь. 
 - Брось, - мягко отозвался я, - барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали... считай, богачом бы стал. Поразительные были истории. 
 - Ты и понятия не имеешь, что такое "поразительное"! 
 - Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже. Он снова фыркнул. 
 - Спорим на то, что осталось в бутылке? 
 - Ставлю полную, - принял я вызов и поставил бутылку на стойку. 
 - Валяй... 
 Я махнул своему второму бармену, чтобы он обслуживал пока клиентов. Мы сидели у дальнего конца стойки, где я отгородил единственный табурет, уставив рядом с ним стойку банками с маринованными яйцами и прочей дребеденью. Несколько клиентов у дальнего конца смотрели по ящику бокс, кто-то гонял музыкальный автомат - словом, мы с ним уединились не хуже, чем в постельке. 
 - Ладно, - произнес он, - начнем с того, что я ублюдок. 
 - Этим здесь никого не удивишь. 
 - Я серьёзно, - рявкнул он. - Мои родители не были женаты. 
 - Опять-таки ничего удивительного, - повторил я. - Мои тоже. 
 - Когда... - он Смолк, и я впервые за все время заметил в его глазах теплоту. - Ты тоже серьезно? 
 - Тоже. Стопроцентный ублюдок. Более того, - добавил я, - никто в моей семье никогда не был женат. Все были ублюдками. 
 - Не старайся меня перещеголять - ведь сам ты женат. 
 Он показал на мое кольцо. 
 - А, это... - Я продемонстрировал ему кольцо. - Оно только похоже на обручальное, я его ношу, чтобы женщин отпугивать. Это кольцо - древняя вещичка. Я купил его в 1985 году у другого нашего агента, а тот вывез его с дохристианского Крита. - Змей Уроборос..., мировая змея, бесконечно заглатывающая собственный хвост. Символ Великого Парадокса. 
 Он лишь бросил на кольцо мимолетный взгляд. 
 - Если ты и в самом деле ублюдок, то сам знаешь, каково им живется. Когда я был маленькой девочкой... 
 - Ого! - перебил я. - Мне не послышалось? 
 - Кто из нас рассказывает? Когда я был маленькой девочкой... Слушай, тебе ничего не напоминает имя Кристина Йоргенсон? Или Роберта Коуэлл? 
 - Гм, смена пола. Ты пытаешься рассказать мне... 
 - Не перебивай меня и не подначивай, а то не стану рассказывать. Меня подбросили в приют в Кливленде в 1945 году, когда мне был месяц от роду, Когда я была маленькой девочкой, то очень завидовала детям, у которых были родители. Позднее, когда я узнала, что такое секс - и поверь мне, Папуля, в приюте тебя быстро всему научат... 
 - Знаю. 
 - Я твердо поклялась, что у любого моего ребенка будут и папа, и мама. Это держало меня в "чистоте", что в том окружении было не так-то просто - мне пришлось ради этого драться. Став старше, я поняла, что у меня чертовски мало шансов выйти замуж - по той же причине меня и не удочерили, - Он нахмурился. У меня было лошадиное лицо, такие же зубы, плоская грудь и прямые волосы. 
 - Ты выглядишь не хуже меня, 
 - А кого волнует, как выглядит бармен? Или писатель? Люди-то хотят удочерить маленьких голубоглазых блондиночек-идиоток. А парням, когда подрастешь, нужны выпирающие титьки, смазливая мордашка да еще чтоб почаще повторяла, какой он необыкновенный мужик. - Он пожал плечами. - Состязаться с красивыми дурами я не могла. И поэтому решила завербоваться в ДЕВКИ. 
 - Во что? 
 - В Дамские Евгенические Войска, Космическая Интербригада. Их теперь называют "Космические ангелы" - Американский Национальный Гиперсексуальный Евгенический Легион. 
 Я вспомнил оба термина, сделав привязку по времени. Хотя теперь мы используем и третье название; это элитные женские части: Штурмовая Любовная Хабилитированная Интербригада. Изменения смысла слов - самая большая пакость для прыгунов во времени. Знаете ли вы, что "станция обслуживания" когда-то означала место, где торговали легкими нефтяными фракциями? Как-то был я на задании в эпоху Черчилля, и женщина мне сказала; "Встретимся на станции обслуживания в соседнем квартале" - а это совсем не сто, что вы подумали; "станции обслуживания" (тогда) не имели кроватей. 
 - Как раз тогда впервые признали, что нельзя посылать мужчин в космос на месяцы и годы, не предоставляя им возможность сбросить напряжение, - продолжил он. - Помнишь, как вопили ханжи? Но это лишь увеличивало мои шансы, добровольцев было очень мало. Девушке следовало быть респектабельной, предпочтительно девственницей (им нравилось обучать девушек с нуля), умнее среднего уровня и эмоционально стабильной. Но добровольцами вызывались по большей части или старые девы, или невротические дамочки, которые свихнулись бы, не проведя в космосе и десяти дней. Так что от меня не требовалась красивая внешность - если меня принимали, то приводили в порядок зубы, делали завивку, учили ходить, танцевать, внимательно выслушивать мужчин и всему прочему, плюс тренировка по выполнению главных обязанностей. Если имелась необходимость, делали даже пластическую операцию - для Наших Парней ничего не жалко. 
 А что еще лучше, на срок действия контракта тебе не грозит опасность забеременеть, а после его окончания имеешь почти верный шанс выйти замуж. Да и сейчас все то же самое - АНГЕЛы выходят замуж за космонавтов. 
 Когда мне стукнуло восемнадцать, меня отправили работать "помощницей матери". Этой семейке просто-напросто требовалась дешевая прислуга, но я не возражала, потому что не могла завербоваться, пока мне не исполнится двадцать один год. Я делала всю домашнюю работу и ходила в вечернюю школу - говорила, будто продолжаю начатые в школе курсы машинописи и стенографии, а на деле училась тому, как ловчее охмурять мужиков, чтобы иметь больше шансов при вербовке. 
 Потом я встретила того городского хлыща, набитого деньгами. - Он нахмурился. - У этого ничтожества и в самом деле была пачка стодолларовых бумажек. Как-то вечером он мне ее показал и предложил выбрать любую. 
 Но я не стала. Я любила его. Он стал первым мужчиной в моей жизни, который был со мной любезен, не пытаясь при этом залезть мне под юбку. Я бросила вечернюю школу, чтобы чаще с ним встречаться. То было счастливейшее время в моей жизни. 
 А потом однажды вечером в парке он все-таки залез мне под юбку. 
 Он смолк. 
 - И что потом? - полюбопытствовал я. 
 - А ничего! Больше я его никогда не видела. Он проводил меня домой, заверил, что любит, поцеловал, пожелал спокойной ночи - и больше не приходил. - Он помрачнел. - Если бы я смогла его отыскать, то убила бы на месте! 
 - Еще бы, - посочувствовал я, - прекрасно тебя понимаю. Но вот убить - за то, что произошло само собой - гммм... Ты сопротивлялась? 
 - Что? Да какая разница? 
 - Большая. Может, он на тебя так грубо накинулся, что заслужил, чтобы ему сломали руки, но... 
 - Он заслуживает гораздо худшего! Погоди, я еще не закончил. Мне удалось все устроить так, что никто ни о чем не подозревал, и я решила, что все кончилось к лучшему. Вряд ли я любила его по-настоящему, и больше, наверное, никого не полюблю... но после этого мне еще сильнее захотелось завербоваться в ДЕВКИ. Меня не стали дисквалифицировать, потому что на девственности они не настаивали. И я даже повеселела, Но догадалась лишь тогда, когда мне стали тесны юбки. 
 - Залетела? 
 - После этой сволочи меня раздуло, как воздушный шар! Эти жмоты, у которых я жила, не обращали внимания на мой живот, пока я могла работать - а потом дали пинка под зад. В приют меня обратно не взяли. В конце концов меня приютили в больнице, в палате для бедных, где я выносила горшки за такими же толстопузыми бедолагами, пока не настал мой срок. 
 И вот однажды вечером я очутилась на операционном столе. Медсестра сказала мне: "Расслабься. А теперь глубоко вдохни". 
 Я очнулась в постели. Ниже груди я своего тела не чувствовала. Вошел хирург. 
 - Как себя чувствуете? - весело спросил он. 
 - Как мумия. 
 - Естественно. Вас спеленали бинтами ничуть не хуже фараона и накачали лекарствами, чтобы вы не чувствовали боли. Вы скоро поправитесь... но сделать кесарево - это не занозу вытащить. 
 - Кесарево? - изумилась я. - Док... неужели ребенок умер? 
 - О, нет. Ребенок в полном порядке. 
 - Уфф! Мальчик или девочка? 
 - Совершенно здоровая девочка. Пять фунтов и три унции. 
 Я расслабилась. Я очень гордилась тем, что родила и сказала себе, что обязательно добьюсь того, чтобы добавить к своему имени "миссис", а дочка пусть думает, что ее папа умер. Мой ребенок в сиротский приют не попадет! 
 Но хирург еще не все сказал. 
 - Скажите, гм... - Он не стал называть меня по имени, - вам никогда не казалось, что у вас железы не в порядке? 
 - Что? Конечно, нет. На что вы намекаете? 
 Он немного смутился. 
 -Я расскажу вам все сразу, потом сделаю укольчик, чтобы вы заснули и справились с нервным потрясением. К сожалению, без него не обойтись. 
 - Почему? - потребовала я ответа. 
 - Никогда не слыхали о враче-шотландце, которая была женщиной до тридцати пяти лет? А потом ей сделали операцию, и она стала юридически и анатомически считаться мужчиной? Он женился, и у него все было в порядке. 
 - А какое это имеет отношение ко мне? 
 - Самое прямое. Вы мужчина. Я попыталась сесть. 
 - Что? 
 - Не надо так волноваться. Когда я вас вскрыл, то внутри обнаружилось черт знает что, Я послал за главным хирургом, пока извлекал ребенка, и мы тут же, не отходя от стола, обсудили ваш случай. А потом несколько часов работали, спасая то, что можно. У вас оказалось два полных набора органов, оба недоразвитые, но женские развились в достаточной степени, чтобы выносить ребенка. В дальнейшем они все равно оказались бы для вас бесполезны, поэтому мы их удалили и переделали все таким образом, чтобы вы далее развились в мужчину. - Он ободряюще положил на меня ладонь. - Не волнуйтесь. Вы еще молоды, кости примут новую форму, мы проследим за гормональным балансом - и сделаем из вас прекрасного молодого мужчину. 
 - А что станет с моим ребенком? - заплакала я. 
 - Ну, выкормить вы его все равно не сможете, молока у вас не хватит даже на котенка. На вашем месте я ее стал бы забирать девочку... лучше, если ее удочерят. 
 - Нет! 
 - Решать вам, - пожал он плечами, - вы ее мать... вернее, родитель. Но сейчас на этот счет не волнуйтесь" сперва нужно привести в порядок вас. 
 На следующий день мне позволили увидеться с ребенком. Ее приносили ко мне каждый день - я старалась к ней привыкнуть. До тех пор мне не доводилось видеть новорожденных, и я понятия не имела, как ужасно они выглядят - дочка напоминала мне оранжевую обезьянку. Постепенно во мне созрела холодная решимость научиться правильно с ней обращаться. Но через четыре недели все это перестало иметь значение. 
 - Вот как? 
 - Ее похитили. 
 - Похитили? 
 Мать-одиночка едва не опрокинул бутылку, на которую мы спорили. 
 - Сперли... слямзили прямо из детского отделения! - Он тяжело дышал, - Что бы ты почувствовал, если бы у тебя украли последнее, ради чего стойле жить? 
 - Тяжелый случай, - согласился я. - Дай-ка я тебе еще налью. И что, никаких следов? 
 - Полиция так и не нашла, за что ухватиться. Некто пожелал посмотреть на девочку, назвался ее дядей. Сестра ненадолго отвернулась, а он схватил ребенка и вышел, 
 - А как он выглядел? 
 - Нечем не примечательный мужчина, самое обычное лицо, как у тебя или у меня. - Он нахмурился. - Думаю, то был ее отец. Сестра божилась, что на вид он был средних лет, но он наверняка загримировался. 
 Кому еще понадобилась бы моя девочка? Иногда на такую подлость решаются бездетные женщины - но мужчине-то это зачем? 
 - И что с тобой было потом? 
 - Одиннадцать месяцев в этой паршивой больнице и три операции. Через четыре месяца у меня начала расти борода; перед выпиской я уже регулярно брился... и более не сомневался в том, что стал мужчиной. - Он кисло улыбнулся. - Даже стал заглядывать медсестрам за вырез халата. 
 - Что ж, - заметил я, - похоже, ты перенес эта вполне успешно. Посмотри на себя теперь - нормальный мужик, зашибаешь неплохие бабки, никаких особых проблем в жизни. А у женщин жизнь легкой не назовешь. 
 Он зло сверкнул глазами. 
 - Много ты о женской жизни знаешь! 
 - Даже так? 
 - Не доводилось слышать выражение "загубленная женщина"? 
 - М-м-м-м, да. Много лет назад. Сейчас оно почти потеряло смысл. 
 - Моя жизнь была загублена так, как может быть загублена только жизнь женщины. Эта сволочь загубила ее так, что дальше некуда - я перестал быть женщиной... и не знал, как быть мужчиной. 
 - Наверное, пришлось приспосабливаться. 
 - Ты даже представить не сможешь, чего мне это стоило. И дело даже не в том, чтобы научиться Правильно одеваться или заходить в нужную кабинку туалета - это я освоил еще в больнице. Но как мне следовало дальше жить? Какую работу я мог получить? Черт, я даже машину не умел водить. У мне не была профессии, а физический труд с самого начала был заказан - слишком много внутри швов и рубцов, нельзя напрягаться. 
 Я ненавидел его за то, что он погубил мою будущую карьеру в ДЕВКАх, но по-настоящему возненавидел, когда провалилась моя попытка завербоваться в космические войска. Меня признали непригодным к любой воинской службе, едва взглянув на живот. Офицер-медик осмотрел меня из чистого любопытства - он уже слышал про мой случай. 
 Поэтому я сменил имя и приехал в Нью-Йорк. Перебивался, торгуя с уличной жаровни, потом взял напрокат машинку и подал объявление о том, что перепечатываю рукописи и документы. Смех, да и только! За четыре месяца мне заказали перепечатать четыре письма и одну рукопись. Рукопись предназначалась в журнал "Настоящие жизненные истории" и не стоила бумаги, которую на нее потратили, но ведь козел, что ее сочинил, продал ее в журнал! У меня возникла идея, я купил пачку журналов, где печатают такие "признания", и изучил их от корки до корки. Теперь ты знаешь, откуда в моих историях про матерей-одиночек такое понимание женского взгляда на мир... хотя одну-единственную версию я им так и не продал - свою собственную, настоящую. Так что, выиграл я бутылку? 
 Я подтолкнул бутылку к нему. После его рассказа у меня на душе тоже кошки скребли, но дело есть дело, и за меня его никто не сделает. 
 - Сынок, - спросил я, - ты все еще хочешь ухватить за шиворот того сукиного сына? 
 Его глаза вспыхнули - холодным, жестоким блеском. 
 - Эй, полегче! - предупредил я. - Ты ведь его не убьешь? 
 - Дай попробовать - узнаешь, - зловеще усмехнулся он. 
 - Успокойся. Я о нем знаю больше, чем ты можешь вообразить. И могу тебе помочь. Я знаю, где он. Его рука метнулась через стойку; 
 - Где он? 
 - Отпусти мою рубашку, сынок, - тихо посоветовал я, - или тебя найдут в переулке, а фараонам мы скажем, что ты перебрал и отрубился. -Я показал ему дубинку. 
 Он выпустил рубашку и посмотрел на меня. 
 - Извини, но где он? И откуда ты так много знаешь? 
 - Потерпи, всему свое время. Остались разные архивные записи - в больнице, в приюте, медицинские. Матрону в твоем приюте звали миссис Феверэдж - верно? Потом ее сменила миссис Грюнштейн - правильно? А когда ты был девочкой, тебя звали Джейн - так? И ничего из этого ты мне не говорил - правильно? 
 Он смутился и слегка испугался. 
 - Что-то не пойму. Неужто ты собрался решать мои проблемы за меня? 
 - Не совсем. Просто ты мне по душе, парень. И того типа могу подать тебе на блюдечке. Можешь сделать с ним все, что сочтешь нужным - а я гарантирую, что тебе за это ничего не будет. Но убивать его и думать не смей. Для этого нужно быть психом - а ведь ты не псих. Вернее, не совсем еще псих. 
 Он нетерпеливо махнул рукой. 
 - Слушай, кончай треп. Где он? Я плеснул немного в его стакан. Он был пьян, но злость начала пересиливать спиртное. 
 - Не гони лошадей, Я сделаю кое-что для тебя - а ты для меня. 
 - Э-э... а что? 
 - Ты не любишь свою работу. А что ты скажешь насчет высокого жалованья, постоянной должности, неограниченного счета на служебные расходы, полной самостоятельности и целого мешка приключений? 
 Он выпучил глаза. 
 - Знаешь, что я скажу? Не вешай мне лапшу на уши! 
 Сливай воду, Папуля, - такой работенки не бывает. 
 - Ладно, сделаем иначе: я вручаю его тебе тепленьким, ты с ним рассчитываешься, потом пробуешь мою работу. И если окажется, что я наобещал тебе лишку... что ж, удерживать не стану. 
 Он покачнулся - последний стакан довел его до кондиции. 
 - К-к-гда ты его мне д-д-ставишь? - выдавил он. 
 - Если согласен, то прямо сейчас! 
 - По рукам! - сказал он, протягивая ладонь. Я кивнул своему помощнику, чтобы приглядывал за обоими концами стойки, отметил время - ровно 23.00 - и уже присел, чтобы нырнуть в дверку под стойкой, но тут музыкальный автомат рявкнул "Я свой собственный дедуля!" Техникам было приказано зарядить его американской попсой и классикой, потому что я на дух не выношу "музыку" семидесятых годов, но я и не знал, что в автомате имелась и эта запись. 
 - Вырубите музыку! - крикнул я. - А клиенту верните деньги. Я в кладовую, сейчас вернусь, - добавил я и отправился туда. Мать-одиночка шел следом. 
 Кладовая находилась в конце коридорчика напротив туалета - стальная дверь, ключ к которой имели только я и дневной управляющий, а внутри еще одна дверь, открыть которую мог только я. Мы вошли. 
 Он обвел помутневшими глазами глухие стены. 
 - Г-где он? 
 - Сейчас, - отозвался я, открывая саквояж, - единственный предмет, находившийся в комнатке. То был координатный трансформер в полевом исполнении, выпущен в 1992 году, вторая модель. Прелесть приборчик - ни одной движущейся детальки, весит полностью заряженный всего двадцать три килограмма, и замаскирован под саквояж. Я уже провел днем точную настройку, и теперь мне осталось лишь вытряхнуть металлическую сетку, ограничивающую поле трансформации. 
 - Это что т-т-кое? - встревоженно спросил он. 
 - Машина времени, - ответил я и набросил на нас сеть. 
 - Эй! - завопил он, делая шаг назад. Тут есть особый приемчик: сеть нужно набросить так, чтобы субъект инстинктивно шагнул назад и наступил на сеть, а потом сомкнуть ее, полностью укутывая и его, и себя - иначе можно оставить на этом месте подошву, а то и кусок ноги, или же прихватить с собой кусок пола. Но опыт приходит с годами. Некоторые агенты заманивают клиента под сеть; я же говорю правду и пользуюсь моментом, пока клиент пребывает в изумлении, чтобы щелкнуть переключателем. Так я и поступил. 
 19.39, зона V, 3 апреля 1963 года, Кливленд, штат Огайо, Эпекс-билдинг: 
 - Эй! - повторил он. - Сними с меня эту чертову сеть"! 
 - Извини. - Я стянул сета, сунул ее в саквояж и щелкнул замком. - Ты говорил, что хотел его отыскать. 
 - Но... Ты сказал, что это машина времени! Я ткнул пальцем в окно. 
 - Разве там ноябрь? Или Нью-Йорк? Пока он, разинув рот, пялился в окно на набухающие почки и весеннее солнце, я снова открыл саквояж и вынул пачку стодолларовых купюр, затем убедился, что номера и подписи на них не вызовут в 1963 году подозрения. Темпоральное Бюро мало заботит, сколько ты тратишь (ему эти деньги ничего не стоят), но лишние анахронизмы ему ни к чему. Если станешь допускать слишком много ошибок, полевой суд приговорит тебя к изгнанию в какой-нибудь гнусный период, скажем, в 1974 год - время скудных пайков и принудительного труда. Я таких ошибок не допускаю, деньги оказались в порядке. 
 - Что произошло? - спросил он, оборачиваясь. 
 - Он здесь. Выходи и делай с ним, что хочешь. Вот тебе на расходы. - Я протянул ему деньги и добавил: - Когда кончишь свои деда, я тебя отыщу. 
 Стодолларовые купюры оказывают гипнотический эффект на тех, кто к ним не привык. Когда я ввел его в прихожую и открыл наружную дверь, он все ещё теребил пачку, не веря своим глазам. Следующий прыжок предстоял легкий легкое перемещение в той же эре. 
 17.00, зона V, 10 марта 1964, Кливленд, Эпекс-билдинг: Под дверь подсунули записку с извещением, что срок аренды квартиры истекает на следующей неделе, во всем прочем комната выглядела точно так же, как и секунду назад. Деревья на улице стояли голыми, низкие тучи обещали снегопад. Я торопливо вышел, задержавшись ровно настолько, чтобы надеть пиджак, -шляпу и пальто, припасенные еще с той поры, когда я снял эту квартиру, поймал такси и поехал в больницу. Всего за двадцать минут я настолько наскучил помощнице медсестры, что смог незаметно похитить младенца и тут же вернулся с ним домой. На сей раз настройка оказалась сложнее, потому что в 1945 году это здание еще не существовало, но мне помогли справиться предварительные расчеты. 
 01.00, зона V, 20 сентября 1945 года, Кливленд, метель "Скайвью": Трансформер, младенец и я появились в пригородном мотеле. Я заблаговременно зарегистрировался под именем Грегори Джонсона из Уэррена, штат Огайо, поэтому мы возникли в комнате с задернутыми шторами, закрытыми окнами и запертыми дверьми. Всю мебель я сдвинул к стенам - машина при срабатывании иногда рыскает в пространстве, и если, к примеру, стул стоит в неподходящем месте, можно сильно ушибиться. Стулу-то ничего не сделается, зато поле дает отдачу. 
 Появление прошло гладко. Джейн безмятежно посапывала, я вынес ее на улицу, уложил в заранее приготовленную корзинку на заднем сиденье машины, доехал До приюта, поставил корзинку на ступеньки, проехал пару кварталов до "станции обслуживания" (там продавали нефтепродукты) и позвонил в приют. Подъехал снова, как раз вовремя - корзинку на моих глазах внесли в приют, добрался до мотеля, бросил возле него машину, вошел и переместился в Эпекс-билдинг, в 1963 год. 
 22.00, зона V, 24 апреля 1963 года, Кливленд, Эпекс-билдинг: Я вернулся с вполне приличной точностью - темпоральная точность, кроме случаев Возврата в исходную точку, зависит от длительности прыжка. Если мои расчеты верны, то как раз сейчас в парке, пряным весенним вечером, Джейн обнаруживает, что она не совсем та "примерная" девушка, каковой себя считала. Поймав такси, я помчался к дому тех скупердяев, у которых она жила, велел водилу подождать за углом, а сам затаился в тени. 
 Наконец я заметил их в дальнем конце улицы, в обнимочку. Он поднялся с ней на крыльцо и занялся серьезным делом - целовал на прощание. Времени на это ушло куда больше, чем я предполагал. Потом она зашла в дом, а он спустился по ступенькам на тротуар и отвернулся. Я незаметно приблизился и взял его под РУКУ. 
 - Вот и все, сынок, - прошептал я. - Я вернулся за тобой. 
 - Ты! - Он ахнул и затаил дыхание. 
 - Он самый. Теперь ты знаешь, кто он такой... а если пораскинешь мозгами, то догадаешься, кто ты... если же напряжешься еще чуток, то вычислишь, кто этот младенец... и кто такой я. 
 Он не ответил, настолько оказался потрясен. И неудивительно - если тебе только что доказали, что ты не удержался и попытался обольстить сам себя. Я отвел его в Эпекс-билдинг и мы совершили новый прыжок. 
 23.00, зона VII, 12 августа 1985 года, база под Скалистыми горами: Я растолкал дежурного сержанта, сунул ему свое удостоверение и велел дать парню снотворное, уложить в постель, а утром завербовать. Сержант насупился, но начальство в любой эре остается начальством; он выполнил мой приказ, наверняка думая о том, что при нашей следующей встрече он может оказаться полковником, а я сержантом. В наших подразделениях такое не исключается. 
 - Как его звать? - буркнул сержант. Я написал имя. Его брови поползли вверх. 
 - Вот как? Г-м-м-м... 
 - Просто сделайте свое дело, сержант. - Я повернулся к своему компаньону. - Сынок, все твои неприятности кончились. Скоро ты приступишь к лучшей из работ, известных людям... и станешь делать ее хорошо. Я знаю. 
 - Но... 
 - Никаких "но". Выспись хорошенько, потом обдумай мое предложение. Оно тебе понравится. 
 - Еще как понравится! - согласился сержант. - Ты на меня посмотри родился в 1917 году, а все еще служу, молод и наслаждаюсь жизнью. 
 Я вернулся в комнату для темпоральных прыжков и установил прибор на заранее рассчитанную нулевую точку. 
 23.01, зона V, 7 ноября 1970 года, Нью-Йорк, бар "У Папули": Я вышел из кладовой с литровой бутылкой "драмбуйе", чтобы оправдать проведенную там минуту. Мой помощник все еще спорил с клиентом, запустившим в музыкальном автомате "Я мой собственный дедуля!". 
 - Да пусть доиграет до конца, потом выключишь автомат, - сказал я, борясь с усталостью. 
 Работа тяжелая, но ее кому-то надо делать, а в последующие годы, из-за Ошибки 1972 года, завербовать кого-либо очень трудно. Можете ли вы придумать лучший способ вербовать рекрутов, чем находить отчаявшихся неудачников в их паршивом настоящем и предлагать им хорошо оплачиваемую и интересную (хотя и опасную) работу? Сейчас-то всем известно, почему Пшик-война 1963 года пшикнулась. Бомба, предназначенная для Нью-Йорка, так и не поднялась в воздух, сотни других событий прошли не так, как были запланированы - и все это благодаря таким, как я. 
 Но не Ошибка семьдесят второго года. Нашей вины в том нет, а исправить ее невозможно - в ней нет скрытого парадокса, который можно направить в нужную сторону. Вещь или есть, или ее нет - сейчас и навсегда. Аминь. Но другой такой ошибки не будет; заказ, помеченный 1992 годом, в любой год имеет преимущество перед прочими. 
 Я закрыл заведение на пять минут раньше, оставив в кассе письмо дневному управляющему, в котором сообщал, что принимаю его предложение, так что пусть он встретится с -моим юристом, а сам я отправляюсь в долгий отпуск. Деньги за проданный бар Бюро может принять, если захочет, но начальство требует, чтобы напоследок все дела приводились в порядок. Я зашел в комнатку в кладовой и отправился вперед, в 1993 год. 
 22.90, зона VII, 12 января 1993 года, Темпоральная база отдыха под Скалистыми горами: Я доложил дежурному офицеру о возвращении и отправился в свою комнату, намереваясь недельку поспать. Там я откупорил бутылку, на которую мы спорили (в конце концов, я ведь ее выиграл) и хлебнул, прежде чем сесть за отчет. Вкус оказался мерзким и я задумался - с какой стати я считал, будто мне нравится "Старое нижнее белье". Но лучше эта дрянь, чем совсем ничего: мне не нравится оставаться трезвым, начинаю слишком много думать. Но я и не напиваюсь; другим мерещатся змеи, а мне люди. 
 Я продиктовал отчет: сорок рекрутов, все одобрены психологами, включая меня самого - я заранее знал, что тут проблем не возникнет. Ведь я уже служу, верно? Потом добавил рапорт с просьбой назначить меня на операции - от вербовки меня уже тошнило. Спустив оба документа в почтовую щель, я направился к койке. 
 Мой взгляд сам остановился на висящем над нею "Темпоральном уставе". 
 Никогда ж делай вчера того, что следует сделать завтра. 
 Если тебе наконец удалось добиться успеха, никогда не повторяй попытку. 
 Стежок во времени спасает девять миллиардов жизней. 
 Любой парадокс может быть отпарадоксирован заново. 
 Сейчас раньше, чем ты думаешь. 
 Предки всего-навсего люди. 
 Даже Юпитер иногда ошибается. 
 Он уже не вдохновлял меня так, как во времена моей рекрутской молодости; тридцать субъективных лет прыжков во времени способны вымотать кого угодно. Я разделся, и стянув майку, посмотрел на живот. После кесарева сечения остается большой шрам, но я стал таким волосатым, что его совсем не видно, если специально не приглядываться. 
 Потом взглянул на кольцо у себя на пальце. 
 Змей, вечно пожирающий собственный хвост... Я-то знаю, откуда я взялся... но откуда взялись все вы, зомби. 
 Я ощутил, как наваливается головная боль, но я никогда не принимаю лекарств от головной боли. Однажды я попробовал - и вы все исчезли. 
 Поэтому я залез под одеяло и свистнул, гася свет. 
 Вас здесь на самом деле нет. Тут, во мраке, нет никого, кроме меня Джейн. Совсем одной. 
 И как же мне тебя не хватает!